Проблема дня Ти Кинси
        Вишенка британского детективаЛеди Эмили Хардкасл #5
        Англия, 1910 год. Леди Хардкасл и ее горничная Фло не только нарываются на преступления и потом щелкают их как орехи. Парочка затмевает мужчин во всем. Они просто должны были столкнуться с острейшим вопросом времени – эмансипацией. И вот пожалуйста. Судьба свела их сразу с боевым крылом эмансипе – суфражетками, прославившимися агрессивными акциями. Лиззи Уоррел обвиняют в поджоге и убийстве: в огне погиб известный журналист. Соратницы уверены в ее невиновности – даже оголтелая суфражистка ни за что не пойдет на убийство. Но власти считают иначе, да и улики указывают на несчастную; ей грозит виселица. Леди и Фло берутся за дело, не подозревая, что оно – лишь часть грандиозного заговора…

        Ти Кинси
        Проблема дня

        T. E. Kinsey
        The Burning Issue of the Day

        
* * *

        «Бристольские известия»
        Пятница, 28 января 1910 года
        СУФРАЖЕТКИ[1 - От «suffrage» (фр.) – избирательное право; далее об этом термине см. раздел «От автора» и дальнейший текст.]СОВЕРШИЛИ ПОДЖОГ ОДИН ПОГИБШИЙ

        В минувший вторник незадолго до полуночи в Бристоле, на Томас-стрит, был подожжен магазин, принадлежащий Х.Э. Гринэму. Мистер Гринэм и его жена живут над магазином, но, к счастью, в тот вечер их не было дома. Однако, как это ни трагично, их жилец, мистер Кристиан Брукфилд, уважаемый журналист, работавший в нашей газете, по-видимому, спал в своей спальне на верхнем этаже, где дым и пламя и убили его.
        При этом на улице были обнаружены разбросанные листовки суфражеток, а также подписанная записка, приколотая к одному из ближайших телефонных столбов. Именно таким образом суфражетки и берут на себя ответственность за причиненный ими преступный ущерб. В среду утром полиция арестовала мисс Элизабет Уоррел, проживающую в Редленде на улице Вудфилд-роуд, по подозрению в поджоге и убийстве. Ей было предъявлено обвинение в обоих этих преступлениях, и она предстала перед магистратским судом, который постановил, что ее дело будет рассмотрено судом присяжных во время весенней сессии. В настоящее время она заключена в женском крыле тюрьмы Хорфилд, где ожидает суда.
        Считалось, что на период нынешних парламентских выборов Женский социально-политический союз, организация так называемых суфражеток, приостановил свою кампанию насильственных действий, однако, похоже, верить слову этих безрассудных женщин все-таки нельзя.
        У мистера Брукфилда, их безвинной жертвы, не было семьи, но этого храброго молодого человека, проливавшего свет на самые темные закоулки нашего общества, будет очень не хватать не только тем, кто работал с ним рядом, но и всем гражданам нашего великого города.

        Глава 1

        – Будь добра, передай мне перец, – сказала леди Хардкасл.
        Я рассеянно передала. Было утро пятницы, и каждая из нас читала газету. В какой части света мы бы ни находились, леди Хардкасл любила читать «Таймс», а также еще одну, более локальную, газету. Когда почти два года назад мы поселились в Литтлтон-Коттереле, она в качестве источника региональных сплетен выбрала «Бристольские известия». Существовала и еще более местная газета, издающаяся в рыночном городке Чиппинг-Бевингтоне, но леди Хардкасл предпочитала читать новости в газете, которая публиковалась в ближайшем из крупных городов. «Бристольские известия» выходили по вторникам и пятницам, и, когда на накрытом для завтрака столе лежали две газеты, моя хозяйка всегда брала первой именно ее.
        – Какие новости в Бристоле? – спросила я. – Есть что-нибудь интересное?
        – Все как обычно, – ответила она. – Выдано разрешение на строительство новых торговых площадей на… – она сделала паузу, чтобы просмотреть статью, – … на Томас-стрит. Горячий призыв заведующего отделом спорта к увольнению управляющего футбольным клубом «Бристоль сити», после того как в среду он проиграл «Шеффилду» со счетом ноль – два. Новость о прибытии в порт Эйвонмут груза золота – аж из Чили. И поджог на… на Томас-стрит. Один человек погиб. Полиция арестовала женщину, устроившую этот поджог.
        – Редактор газеты из вас вышел бы никудышный, – сказала я. – Первым делом вам следовало бы сказать: – Поджог и убийство – поджигательница арестована.
        – Тогда тебе стоило бы написать в «Бристольские известия» и сказать ее главному редактору, что он тоже никудышный газетчик. Шапка на первой полосе посвящена выборам в парламент. Опять.
        – Нечасто слышишь о женщине, которая совершила поджог. Это, безусловно, наиболее интересная из новостей.
        – Эта женщина – суфражетка, – сказала леди Хардкасл, просмотрев заметку еще раз.
        – Тем более следовало бы сделать этот сюжет основным. «Бристольские известия» никогда не делали секрета из своего презрения даже к самой мысли о праве голоса для женщин, не говоря уже о том, чтобы женщины боролись за него.
        – Ну, этот новостной сюжет подверстан к репортажу о высказываниях сэра Хауэлла Дэвиса на собрании либеральной партии в Бедминстере.
        – Тьфу, – сказала я.
        – Вот именно, тьфу. – Внимательно посмотрев на свою тарелку, она приподняла краешек яичницы, чтобы увидеть то, что скрыто под ней. – У нас что, закончился хаггис[2 - Шотландское национальное блюдо – бараний желудок, начиненный потрохами со специями.]?
        – Мы доели его на неожиданно организованном вами бернсовском ужине[3 - Традиционная праздничная трапеза в день рождения великого шотландского поэта Роберта Бернса, 25 января.] во вторник.
        – Какая жалость. Это был добавочный дивиденд, который подарила нам наша поездка. Нам следовало привезти побольше этого блюда.
        Незадолго до Рождества мы ездили в Шотландию на бракосочетание брата леди Хардкасл с Лавинией Кодрингтон, сестрой графа Риддлторпа. Чтобы избавиться от бесконечных препирательств родных невесты относительно приготовлений к их свадьбе, они просто-напросто сбежали в Гретна Грин[4 - Деревня на юге Шотландии, прямо на границе с Англией, местная достопримечательность, центр кузнечного ремесла, знаменитый кроме этого тем, что здесь почти двести лет со второй половины XVIII в. заключались браки между мужчинами и женщинами, которым без разрешения родни нельзя было пожениться в Англии и Уэльсе (в Шотландии брачное законодательство было гораздо мягче). Явление получило название «кузнечные свадебы», так как простейшая церемония бракосочетания происходила чаще всего именно в кузнице.]. После бракосочетания, состоявшегося в кузнице, мы пожелали этой счастливой паре счастливой совместной жизни и поехали дальше в Эдинбург, где и приобрели небольшой запас хаггиса, предварительно распробовав его в великолепном ресторане нашей гостиницы.
        – Количество хаггиса, которое можно вывезти из Шотландии, строго ограничено, – заметила я. – Шотландцы оберегают его весьма ревниво.
        – Их можно понять, – отозвалась моя хозяйка. – Ведь овцы там такая редкость, и их трудно ловить.
        – Это если не знаешь их повадок, – сказала я. – Они живут на склонах гор, и левые ноги у них короче, чем правые, чтобы они не сваливались вниз. Этот результат эволюционной адаптации весьма полезен, но он означает, что им приходится всегда пастись, обратив морды в одну и ту же сторону и обегать гору только против часовой стрелки.
        – Что делает их поимку легче?
        – Вот именно.
        – Век живи, век учись. А каковы твои планы на сегодняшний день, моя миниатюрная служанка?
        – Похоже, мне опять придется заниматься починкой одежды. Ведь ваше зеленое платье… – начала было я.
        – Ах, да, извини. Я споткнулась в оранжерее, и оно зацепилось за гвоздь.
        Леди Хардкасл перепробовала немало увлечений и интересов, но у нее оставалась и неизменная страсть – создание «живых картинок», а точнее, «анимированных историй». Этим она занималась в кинематографической студии, которую обустроила в бывшей оранжерее.
        – Если бы вы просто разрешили мне навести там порядок…
        – У меня есть система, моя дорогая, – перебила меня она. – Каждая вещь должна иметь свое место, и все должно находиться на своих местах.
        – Вы говорите это постоянно, но, похоже, «свое место» у вас только одно – пол.
        – Платье я порвала всего чуть-чуть, – сказала она, – так что починка не займет у тебя много времени. А что ты будешь делать потом?
        – После этого мне предстоит передышка, одна из тех, которые столь редко выпадают в моих беспрерывных трудах. Поскольку рабочий день Эдны и мисс Джонс по-прежнему длится дольше моего, я подумала, что могла бы почитать.
        – А мисс Джонс уже решила, что она приготовит на обед?
        – Думаю, нет. А чего бы хотелось вам? Уверена, что ее можно уговорить приготовить все, что вам будет угодно.
        – Почему бы нам не облегчить ей жизнь и не пообедать в «Псе и утке»?
        – Как пожелаете, – ответила я. – Хотя я совсем не уверена, что сэндвич Старины Джо может сравниться даже с наименее изысканными обеденными творениями мисс Джонс.
        – У него могут найтись и пироги с мясом. А их он берет у Холмана.
        – Ах, да. К тому же это даст мне возможность поболтать с Дейзи. Хорошо, вы меня уговорили. Стало быть, встретимся в полдень у подножия лестницы?
        – Да, увидимся там.

* * *

        Как я и обещала, ровно в полдень я в пальто и шляпе ждала в холле. Вернее, полдень показывали имеющиеся здесь часы, в точности хода которых я с некоторых пор начала сомневаться. Помимо обыкновения по своему выбору то спешить, то отставать, они к тому же повадились отбивать четверти часа в самое разное время, близкое к четверти часа, однако никогда не ровно в надлежащее время.
        Само собой, леди Хардкасл опаздывала даже с учетом скидки на выходки становящихся все более и более чудаковатыми часов. Взяв со стоящего в холле стола сегодняшнюю почту, я, чтобы скоротать время, начала перебирать ее.
        Я сразу же узнала почерк и почтовые штемпели на письмах постоянных двух корреспонденток леди Хардкасл. Одна из них была женой дипломата, с которой моя хозяйка познакомилась в девяностых годах и с которой поддерживала оживленную переписку, касающуюся таких разноплановых тем, как вышивка, вязание, живопись, радиоаппаратура, химия и «специальная теория относительности» доктора Эйнштейна. Второй корреспонденткой была прославленная пианистка, страстно влюбленная в современную музыку… а также в садоводство. Я была уверена, что леди Хардкасл будет рада получить оба эти письма.
        Среди почты имелось также два счета – один из них пришел от нашего виноторговца, и в нем наверняка значилась умопомрачительно высокая сумма.
        Особенно интригующим мне показалось третье письмо. Его конверт был изготовлен из плотной и, несомненно, дорогой бумаги и надписан женским почерком, изящным, хотя и не совсем устоявшимся, как будто отправительница была весьма и весьма молода. Судя по штемпелю, письмо было отправлено из Бристоля. Я положила его на самый верх стопки, чтобы леди Хардкасл увидела его первым и, возможно, сразу же удовлетворила мое любопытство.
        Опоздав всего на десять минут, она наконец ворвалась в холл через дверь кухни.
        – Прости, что опоздала, дорогая, – сказала она. – Я так увлеклась – на меня словно что-то нашло.
        – Скорее, не нашло, а наехало, – заметила я. – Чем это вы так перепачкались, черт возьми?
        – В основном отбеливающей глиной. Хотя, полагаю, вот это, возможно, осталось от кофе. – Она ткнула в пятно на своем плече. – Хорошо, что я надела рабочий халат, а?
        – Да, хорошо.
        – Дай мне десять минут на то, чтобы сполоснуть лицо и переодеться в чистое платье, и я буду готова.
        – Договорились, миледи.
        Она заметила маленькую стопку корреспонденции на столе. – О-о, почта. Начиная с Рождества ее приносят все позже и позже. Для меня что-нибудь есть?
        Я нахмурилась.
        – Тут все для вас. Как всегда.
        – Хорошо. Давай ее сюда. Я быстро просмотрю перед тем, как подняться к себе.
        Она перебрала почту и, к моему удовольствию, была так же заинтригована верхним письмом, как и я сама.
        – Хм-м, – протянула она. – Интересно, от кого оно может быть?
        Достав из кармана рабочего халата перочинный ножик, она разрезала конверт и, читая письмо, пошла по лестнице наверх.
        – Не беспокойтесь, – сказала я. – Я подожду вас здесь.
        – Договорились, дорогая, – ответила она, по-прежнему читая письмо. – Я быстро.
        Надо отдать ей должное, она и в самом деле спустилась быстро и, возвратившись в холл в платье, застегнутом не на те пуговицы, и с волосами, выглядящими так, будто прическу ей делала маленькая девочка, читала письмо во второй раз.
        – Вид у вас просто прелестный, – заметила я.
        – Сегодня все идет не так, как надо, – посетовала она. – Если ты поможешь мне со всем этим разобраться, я буду у тебя в вечном долгу.
        Я принялась перезастегивать пуговицы ее платья и приводить в порядок ее прическу.
        – Что в этом письме так выбило вас из колеи? – спросила я.
        – Нас просят спасти человеческую жизнь, – ответила она.
        – Силы небесные. Чью?
        – Той женщины, о которой написано в газете.
        – Суфражетки, которая подожгла магазин?
        – Если можно верить даме, написавшей мне это письмо, эта суфражетка вовсе не поджигала магазин. И моя корреспондентка приводит два убедительных довода, почему она не могла это сделать.
        – А вы уверены, что это письмо пришло не от какой-то очередной бестолочи, которая прочитала о вас в газете и решила, что у вас есть мистические способности?
        – Может быть, она и бестолочь, этого я не знаю, но она знакома с Симеоном, так что думаю, она не питает иллюзий насчет моих способностей, как мистических, так и каких-то там еще. Он бы мигом объяснил ей, что к чему.
        Доктор Симеон Гослинг был старым другом леди Хардкасл и сейчас работал в полиции Бристоля как судебно-медицинский эксперт.
        – Какие же убедительные доводы она привела? Почему она так уверена, что эта суфражетка не делала того, в чем ее обвиняют?
        – Автора этого письма зовут Джорджина, леди Бикл, и она пишет, что и сама является членом Женского социально-политического союза. Она лично ручается за арестованную Лиззи Уоррел и уверяет, что эта организация не только не занимается поджогами, но на период проведения кампании по выборам в парламент вообще наложила мораторий на все виды активных действий.
        – Об этом говорилось и в газете, – заметила я. – Но разве она не могла действовать по своей собственной инициативе?
        – Леди Бикл затронула и этот вопрос. Она пишет: «Я знакома с Лиззи Уоррел уже более года и могу утверждать, что не знаю никого, более преданного ЖСПС. Невозможно себе представить, чтобы она пошла против указаний миссис Панкхерст[5 - Эммелин Панкхерст (1858–1928) – глава британских суфражеток и ЖСПС, фигурантка списка журнала «Тайм» «100 героев и кумиров XX века».] и стала действовать по своей собственной инициативе особенно теперь, когда ставки так высоки, – ведь появились шансы на то, что мужчины нашей страны изберут такое правительство, которое поддержит наше дело». По-моему, яснее не скажешь.
        – Да, это в самом деле убеждает, – согласилась я. – А что именно она просит вас предпринять?
        – Она просит нас – она говорит именно о «нас», дорогая, и упоминает твое имя – завтра утром явиться к ней на второй завтрак.
        – А какой от этого прок?
        – Она желает ввести нас в курс дела, надеясь, что мы сможем провести расследование и найти того, кто действительно виновен. Во всяком случае, так она пишет.
        – И мы поедем к ней?
        – Полагаю, мы не можем ей отказать, а как думаешь ты? Я сегодня же отправлю ей телеграмму, когда мы будем в деревне. А потом мы могли бы поехать в Чиппинг, чтобы немного походить по магазинам. Мне нужно прикупить пару кое-каких мелочей.
        – Но мы ведь все равно обедаем в «Псе и утке», да? – спросила я.
        – Я обещала тебе пирог. И не могу оставить тебя без него.

* * *

        – Как это у вас нет пирога? – спросила я барменшу Дейзи, мою подругу.
        – Угомонись, – со смехом ответила она. – Ведь у нас остался сидр.
        – Это я понимаю. Но мне хотелось именно пирога. Леди Хардкасл обещала мне пирог с мясом.
        – Я могу приготовить тебе сэндвич с сыром, – предложила она.
        Дейзи Спрэтт была дочерью мясника и моей лучшей подругой в деревне. Но сейчас вместо пирога она предлагала мне сэндвич с сыром. Как же легко бывает охладеть к человеку.
        – А что, если я сейчас быстренько схожу в заведение Холмана и куплю пирогов с мясом – мы могли бы съесть их здесь?
        – А как же, дорогуша, могли бы, если бы они там были. Вот только пирогов у нас нет как раз потому, что и у него их нет как нет. А у него ими и не пахнет по той простой причине, что у моего папаши нету говяжьей диафрагмы[6 - Один из субпродуктов, мышечная ткань, разделяющая грудину и брюшину.]. А говяжьей диафрагмы у него нету из-за…
        – Из-за некоей цепи событий, ведущей к фермеру, которого разбил радикулит, вследствие чего он не смог доставить своих бычков на рынок? – предположила я.
        – А я собиралась сказать, что от подводы отлетело колесо, вот мясо и не довезли, – подхватила она. – Ну так как? Два сэндвича?
        – Да, – ответила я. – И одно бренди для леди Хардкасл. А я выпью имбирного пива.
        – Обычно ты бываешь не прочь пропустить стаканчик.
        – После обеда мы поедем в Чиппинг, а потому мне никак нельзя потерять голову. Ведь я буду управлять смертоносной машиной.
        – Ну как же, видала я ваш автомотор, – сказала Дейзи. – Посмотришь на то, как ты его водишь, так оборжешься. Скорее, можно помереть со смеху, чем от этих самых – как их там – автокатастроф.
        – Да будет тебе известно, что в погожий день мы можем разогнать наш автомотор до скорости в двадцать пять миль. Если ехать под гору. И при попутном ветре.
        Она рассмеялась и отдала мне наши напитки.
        – Вы удобно расположились?
        – Да, сидим чинно и благородно, ибо мы дамы возвышенные и утонченные.
        – Когда сэндвичи будут готовы, я вам их принесу.
        – Спасибо, – сказала я.
        Когда я приготовилась вернуться к нашему столу в другой части паба, в него вошли двое молодых сельскохозяйственных рабочих и, громко топая, подошли к Дейзи. Увидев их плотоядные ухмылки, я поставила наши напитки на ближайший стол и начала ждать, чтобы посмотреть, что произойдет – просто на всякий случай.
        – Две пинты пивка, моя сладкая, – сказал первый работник.
        – А как принесешь, с тебя поцелуй, – добавил второй.
        – Будут вам две пинты, – ответила Дейзи. – А что до поцелуя, то хрен тебе, Дэви Уиттен, как-нибудь перетопчешься – я девушка не из таковских.
        – А мы слыхали иначе, – сказал первый работник.
        – Да ну? И что же вы слыхали?
        – А то, что на прошлой неделе видали, как ты целовалась с Дэнни Ледбеттером за павильоном для игры в крикет.
        – Вранье, – сказала Дейзи. – Последний раз с Дэнни Ледбеттером я и разговаривала-то еще до Рождества, не говоря уже о том, чтобы целоваться. Кто вам это набрехал?
        – Об этом толкует все деревня, – ответил второй работник. – Да ладно тебе, просто поцелуй нас, и все.
        Я вернулась к стойке.
        – Все в порядке, Дэйз? – спросила я.
        – Да, все путем, – ответила она, но было очевидно, что она выбита из колеи. – Просто собираюсь налить этим двум славным джентльменам по пинте пива.
        – И каждому по поцелую, – вставил первый работник. – А раз и ты тут, то поцелуй и с тебя, дорогуша.
        Он попытался схватить меня, но я поймала его руку и выкрутила его большой палец так, как не было предусмотрено природой. Он взвыл.
        – Не делай этого, любезный, – сладко сказала я. – Не то тебе может не поздоровиться. – Я крутанула его большой палец еще чуть-чуть. – Заплатите за свое пиво и убирайтесь. А если я опять услышу, как вы клевещете на мою подругу, то ни один из вас не отделается такой малостью, как вывихнутый палец.
        Он злобно уставился на меня, однако благоразумно решил не рисковать. Я подождала, пока они не перенесли свое пиво на стол, находящийся на почтительном расстоянии от стойки.
        – О чем вообще речь? – спросила я Дейзи.
        – Точно не знаю. Но эти двое не первые, кто молол эту околесицу. Видать, кто-то распускает обо мне слушки.
        – А у тебя есть какие-то предположения относительно того, кто это может быть?
        – Пока нет. Но коли узнаю…
        – Дай мне знать, если надо будет расквасить кому-то нос – я никому не позволю пятнать доброе имя моей лучшей подруги.
        – Спасибо, – ответила она. – Может, когда-нибудь я и напомню тебе, что ты пообещала. А сейчас иди, и я принесу вам ваши сэндвичи.
        Наконец я возвратилась к леди Хардкасл, неся наши напитки.
        – Теперь ты уже начала затевать драки в пабах? – вопросила она, когда я уселась за стол.
        – Просто парочка парней пыталась подбивать клинья к моей подруге, – успокоила ее я. – Пустяки.
        Я объяснила причину отсутствия в пабе пирогов с мясом, и она фыркнула.
        – Сэндвич с сыром могла бы соорудить даже я сама, – сказала она. – Ну да ладно. Как бы то ни было, приятно выбраться в свет.
        Несколько минут спустя Дейзи принесла сэндвичи, и мы принялись безропотно жевать их, обсуждая наши планы на остаток дня.

* * *

        Возвратившись домой, мы начали готовиться к поездке в соседний рыночный город Чиппинг-Бевингтон. Одеваться для поездки на автомоторе – не меньшая морока, чем наряжаться для прогулки верхом, занятий спортом или для поездки на бал. Когда сидишь в открытом всем ветрам «ровере», тарахтящем по дороге, это бодрит даже летом и всегда требует особой экипировки, дабы защититься от стихий. А если выезжаешь в пронизывающий холод, свойственный английскому январю, это всегда означает, что надо облачиться в теплые непромокаемые пальто, шерстяные кашне, плотные кожаные перчатки с крагами, еще более плотные ботинки, зимние шапки и, что не перестает меня забавлять, защитные очки.
        Когда мы наконец закончили экипироваться, я принялась крутить заводную ручку, чтобы запустить мотор.
        – Должен же быть какой-то иной, более легкий способ запустить эту штуку, – сказала я, в третий раз крутанув тяжелую ручку.
        – Ты хочешь сказать, какой-то мотор, чтобы запустить мотор? – спросила леди Хардкасл. – Но что запустит сам этот мотор? Еще один мотор?
        – Я совершенно уверена, что человеческому уму вполне по силам изобрести систему, которая не будет требовать, чтобы кто-то – я могла бы добавить, что обычно это бывает представитель угнетенных масс, – запускал эту дурацкую штуку вручную. Как насчет чего-нибудь вроде пружины?
        – Или электрического мотора? – подала мысль она.
        – Я готова проголосовать за все что угодно, лишь бы это уберегло меня от опасности надорвать спину или сломать руку.
        – Если бы у нас было право голоса, я бы сделала то же самое.
        – Вы очень добры, но сами-то вы отнюдь не испытываете от этого неудобств, – заметила я, сев на место шофера и включив первую скорость. – Не помню, когда вы в последний раз запускали мотор.
        – Зато всякий раз, когда мы куда-нибудь едем, мне приходится слушать, как ты жалуешься на жизнь. Я готова заплатить двойную цену за любую систему, которая избавила бы меня от этого.
        Я пробурчала в кашне пару возмущенных слов и вывела маленький автомотор на дорогу.
        Поездка в Чиппинг (все местные называли этот городок именно Чиппинг, поскольку давно решили, что выговаривать Чиппинг-Бевингтон слишком мудрено) была короткой и ничем не примечательной. Вскоре мы припарковали автомотор на Хай-стрит у входа в магазинчик Помфри, торгующий безделушками.
        – Может, зайдем? – спросила я, когда мы вышли из автомотора и сняли перчатки с крагами и защитные очки.
        – При виде чудес прелестного магазинчика мистера Помфри меня также всегда преисполняет энтузиазм, – ответила леди Хардкасл, – но в нашем доме и так более чем достаточно барахла. Думаю, мы зайдем к нему как-нибудь в другой раз.
        Я в последний раз взглянула на витрину лавки с ее скопищем ненужного хлама, любуясь – снова – головой лося с нахлобученным на нее пробковым шлемом и торчащим из пасти кальяном. Как-нибудь потом, подумала я.
        – И мы никогда не купим этого лося, – бросила мне через плечо моя хозяйка, направляясь в расположенный через дорогу писчебумажный магазин. – Куда бы мы его дели?
        Я торопливо следовала за ней, весьма обеспокоенная вдруг прорезавшейся у нее способностью читать мысли. Это был новый и тревожный поворот.
        Покупка «пары кое-каких мелочей», о которой она упомянула как бы невзначай, оказалась отнюдь не таким мелким приобретением, как можно было подумать по ее небрежному тону. Она долго рассматривала образцы товаров, после чего, к вящей радости хозяина магазина, заказала изрядное количество карточек разной плотности, рисовальной бумаги, акварельной бумаги, писчей бумаги и конвертов, а также несколько блокнотов и множество туши и акварельных красок самых разных цветов. Кроме того, ее соблазнили новомодные цветные карандаши марки «Полихромос», и она заказала два набора.
        Из писчебумажного магазина мы перебрались в галантерейный, где она приобрела материалы для изготовления кукол для своей анимации. После того, как в прошлом году публика оказала ее первой анимированной фильме восторженный прием, она принялась за еще одну. Сюжет она, к моей немалой досаде, держала в секрете, но, судя по всему, в ходе работы над этой фильмой требовалось изготовить множество крошечных костюмов для кукольных персонажей.
        А я воспользовалась приездом в Чиппинг, чтобы пополнить мой запас принадлежностей для починки платья. Это было далеко не так интересно, как покупка материалов для пошивки костюмов, в которые будут облачены миниатюрные куклы-актеры в анимированной фильме, но при безалаберном отношении леди Хардкасл к носимой ею одежде это было не менее важно.
        Но все искупил наш визит в третий магазин. В конце Хай-стрит расположился Книжный магазин Боксвелла, принадлежащий мистеру Дадли Боксвеллу, магазин, имеющий витрину, полную всех чудес этого мира, которые только можно себе представить, а также тех, которые еще только предстоит открыть. В конце концов меня пришлось вытаскивать из него силой, однако я покинула его лишь после того, как уговорила леди Хардкасл накупить целую охапку книг.
        Большую часть наших сегодняшних приобретений доставят к нам домой в ближайшие дни, но в «ровере» все равно надо было отыскать место для нескольких небольших свертков из писчебумажной и галантерейной лавок, а также для завернутой в оберточную бумагу внушительной пачки книг. Самые маленькие свертки можно было уместить в крошечную закрывающуюся емкость, расположенную за сиденьями, но, как мы ни тщились, втиснуть в этот ящик книги мы так и не смогли.
        – Надо будет постараться упросить Пройдоху изготовить для нас более вместительный автомотор, – сказала леди Хардкасл, засунув книги под ноги, из-за чего ее ступни едва втиснулись в тесный закуток перед сиденьем.
        – Вы уже обещали сделать это в Ночь Гая Фокса[7 - Она же Ночь костров, или Ночь фейерверков – британское народное празднование в ночь на 5 ноября, первоначально в честь неудачи Порохового заговора 1606 г., попытки взорвать короля Якова I в здании Палаты лордов. Бочки с порохом должен был поджечь Гай Фокс, и на 5 ноября сжигают символизирующие его чучела. Накануне и в день этого праздника происходит действие предыдущего романа Кинси «Картина убийства».] – заметила я. – Что-нибудь с закрытым салоном и более мощным мотором. Однако…
        – Знаю, знаю. Я ему напишу. А сейчас едем домой, и не медли – моим ногам очень неудобно в такой тесноте.

* * *

        Пока мисс Джонс добавляла последние штрихи, готовя ужин, я починила зеленое платье. А затем, после того как две остальные служанки были отправлены домой, мы с леди Хардкасл спокойно поужинали и сели у камина, чтобы провести вечер за чтением книг. По неизвестным мне причинам леди Хардкасл увлеклась идеями французского философа Анри Бергсона[8 - Анри-Луи Бергсон (1859–1941) – французский философ, один из основателей направления интуитивизма, для которого характерно особое внимание к психической жизни познающего действительность человека.] и купила три его произведения, включая «Смех: Эссе о значимости комичного». А я, не желая от нее отставать, приобрела «Психопатологию обыденной жизни» Зигмунда Фрейда. Я была не совсем уверена, что получу большое удовольствие, читая ее, однако нельзя же отставать от современных течений мысли.
        Для отдыха и развлечения я купила новое сочинение Гилберта Кита Честертона[9 - Гилберт Кит Честертон (1874–1936) – английский писатель, публицист, богослов, создатель знаменитого католического детектива-любителя отца Брауна.] «Шар и крест» и книгу автора, о котором я еще не слыхала, П.Г. Вудхауса, которая называлась «Майк» и которую хозяин книжного магазина мистер Боксвелл порекомендовал мне лично.
        – Она ужасно забавная, – сказал он. – Уверен, что вы будете от нее в восторге.
        В отличие от меня леди Хардкасл предпочла не рисковать и приобрела произведения более проверенных авторов, таких как Честертон и Герберт Уэллс. Роман Уэллса «Анна-Вероника» был написан на злобу дня – речь в нем шла о борьбе женщин за избирательные права. Я отметила про себя, что этот роман надо будет прочесть и мне самой, когда она его дочитает.
        – У вас были еще какие-то мысли относительно этого дела о поджоге? – поинтересовалась я, дойдя до конца очередной главы.
        Леди Хардкасл отложила книгу, сняла очки для чтения и, прежде чем ответить, какое-то время смотрела на огонь.
        – Мне известно не больше, чем тебе, – сказала она наконец. – Если сведения, приводимые в газете, соответствуют действительности, то, на первый взгляд, дело кажется ясным. Суфражетки никогда не уклоняются от принятия ответственности за свои действия – они считают, что вызываемый ими ажиотаж привлекает внимание общества к цели их борьбы. С их modus operandi[10 - Образ действий, характерный почерк (лат.).] вполне согласуется и то, что на месте преступления были разбросаны их листовки. Если бы не имеющиеся неувязки и не письмо леди Бикл, я бы об этом больше не вспоминала.
        – Да, в этом деле определенно есть неувязки.
        – Вот именно. Я не очень-то много знаю об Эммелин Панкхерст, только то, что читала в газетах, но у меня такое впечатление, что в своем женском союзе она поддерживает железную дисциплину. Я не могу себе представить, чтобы кто-то из ее сподвижниц пошел на такое нарушение ее указаний, одновременно заявляя, что действует от имени организации.
        – И они всегда заботились о том, чтобы от их акций никто не пострадал.
        – Да, неизменно. Судя по всему, им очень важно, чтобы страдали только они сами, желательно от рук властей. Это относится ко всем их членам, так что даже какая-нибудь несогласная с курсом организации непременно проследила бы за тем, чтобы в поджигаемом ею здании не было людей. А леди Бикл уверяет, что эта Лили Уордл…
        – Лиззи Уоррел, – поправила я.
        – Да, Лиззи Уоррел. А я как сказала?
        – Не так.
        – В самом деле? Ну, хорошо. Эта Леонора…
        – Если вы не страдаете от описанного доктором Фрейдом неосознаваемого стремления подавлять тревожные воспоминания, то вы нарочно изображаете забывчивость. Но я не поддамся на провокацию.
        – Зануда. Но леди Бакл… – Она сделала паузу, проверяя мою реакцию, но я просто подняла брови и уставилась на нее. – Но леди Бикл, – продолжила она, – настаивает на том, что Уоррел невиновна.
        – Друзья, коллеги и знакомые обвиняемых обычно твердо стоят на том, что они невиновны, – заметила я. – Нередко даже тогда, когда улики неоспоримы. Никто не хочет верить, что их приятель или приятельница и впрямь совершили преступление.
        – Ты права, права. Отправляясь завтра на встречу с леди Бикл, мы должны держать ухо востро и сохранять объективность. Однако сейчас мне уже надоело читать и хочется пить бренди и распевать песни. Сходи за выпивкой, а я подыщу какую-нибудь духоподъемную песню, чтобы спеть на ночь.

        Глава 2

        По обоюдному согласию утром в субботу Эдна и мисс Джонс всегда приходили немного позже, чем в остальные дни недели. Теперь, когда мы жили в сельской местности, леди Хардкасл нечасто выезжала в свет, но мы по-прежнему говорили, что позднее пробуждение и позднее начало дня в субботу нужны для того, чтобы дать ей возможность выспаться после вечера пятницы и его утех. Настоящая же причина заключалась в том, чтобы позволить Эдне, которая вместе со своим мужем Дэном всегда бывала душой компании, когда в «Псе и утке» гуляли вечером в пятницу, как следует проспаться после ее собственных утех.
        Несколько лет назад, когда мы жили в Лондоне, американская подруга леди Хардкасл познакомила ее с яйцами Бенедикт[11 - Бутерброды с яйцами-пашот (сваренными без скорлупы).], которые та с тех пор именовала не иначе как «утренние деликатесы». Нам рассказали, что в Нью-Йорке это сейчас последний писк моды, и теперь леди Хардкасл более всего любила есть на завтрак именно это блюдо. Поскольку приготовление такой его части, как голландский соус[12 - Готовится из смеси яиц и сливочного масла.], это еще та морока, я готовила его нечасто, но реакция моей хозяйки на эти яйца доставляла мне такое удовольствие, что время от времени у меня все-таки появлялось желание поднапрячься.
        И сегодня она оправдала мои ожидания в очередной раз.
        – Флоренс Армстронг, ты маленькое валлийское чудо, – сказала она, когда я водрузила поднос с завтраком ей на колени. – Я не ела яиц Бенедикт уже целую вечность. Ты просто великолепна и делаешь свое дело не по обязанности, а от души.
        Я подчеркнуто сделала книксен.
        – Всегда к вашим услугам, миледи, – ответила я.
        – Но как же ты? Разве ты не будешь завтракать со мной?
        – Я поела тостов на кухне, – сказала я. – Не хотела наедаться на тот случай, если, когда мы явимся на второй завтрак к леди Бикл, она решит устроить пир горой. Нет смысла корпеть над горячей сковородкой, если чужая кухарка все равно накормит меня.
        – Теперь я чувствую себя просто обжорой. Полно, давай съедим их пополам, тогда в желудках у нас обеих будет достаточно места и для сэндвичей с джемом, и для больших кусков фруктового торта.
        Яйца Бенедикт выглядели аппетитно, и я приняла ее предложение.
        К тому времени, как завтрак был съеден и поднос с грязной посудой унесен, настало время для ритуала облачения ради поездки в Клифтон[13 - Фешенебельный район Бристоля.]. На улице по-прежнему стоял пронизывающий холод, так что пожертвовать какой-то частью нашей всегдашней дорожной экипировки, обойдясь без нее, было невозможно.
        – Хотела бы я знать, очень ли рьяно леди Бикл следит за модой, – проговорила леди Хардкасл, пока я завязывала шнурки тяжелых ботинок, в которых она совершала поездки на автомоторе. – И не легковерна ли она. Как ты думаешь, получится у нас убедить ее, что эти наши тяжелые грубые ботинки находятся сейчас на самом пике парижской моды?
        – Можно применить куда менее рискованную стратагему[14 - Хитроумный план, оригинальный путь к достижению цели.] – взять с собой мешок с более изящной обувью и переобуться в нее по приезде, – предложила я. – Я не знаток этикета, но не думаю, что заранее предполагать, что хозяйка дома, в который ты едешь с визитом, невежественна и глупа – это хороший тон.
        Леди Хардкасл вздохнула.
        – Опять морока, – сказала она. – Что ж, хорошо. Полагаю, это та цена, которую мы платим за то, что имеем такую свободу передвижения.
        И в конце концов мы пустились в путь, захватив с собой сменную обувь, которую положили в ящик, расположенный за сиденьями.
        Пятнадцатимильный путь от Литтлтон-Коттерела до Клифтона занял у нас почти час и прошел без особых происшествий. Правда, на Уайтледиз-роуд на нас накричал молочник, когда тарахтение нашего «ровера» заставило его лошадь испуганно шарахнуться, но к подобным поношениям мы уже привыкли. Леди Хардкасл только улыбнулась и помахала ему рукой.
        На Квинз-роуд я, доехав до Городского музея, повернула направо и поехала на Беркли-сквер. Здесь у лестницы, ведущей к нарядному полукруглому трехэтажному кирпичному зданию в георгианском стиле, состоящему из шести частных домов с общими стенами – Беркли Кресент, мы и остановились.
        – Как раз вовремя, – сказала леди Хардкасл. – Спасибо.
        Я выскочила из авто и взяла из ящика мешок с нашей сменной обувью.
        – Нам нужен дом пять, – сообщила мне моя хозяйка, и мы поднялись по лестнице на мощенное каменными плитами пространство перед Беркли Кресент.
        На первой из дверей, которую мы миновали, красовалась цифра шесть.
        – Мне никогда не понять, что на уме у строителей, – заметила леди Хардкасл. – Кому, скажи на милость, может прийти в голову, чтобы нумерация полукруга шести домов шла справа налево, а не слева направо? Только безумцу.
        – Дом строился во время войны с Наполеоном, – сказала я, – так что это, вероятно, было сделано, дабы сбить с толку французских шпионов. Как бы Франция осуществила вторжение, если они не могли взять в толк, где мы живем?
        Моя хозяйка энергично дернула шнур дверного звонка дома номер пять, и вскоре нам открыл седой как лунь дворецкий с небольшим серебряным подносом в руке.
        – Добрый день. – Леди Хардкасл положила на поднос свою визитную карточку. – Полагаю, леди Бикл ожидает нас.
        Дворецкий украдкой взглянул на карточку.
        – Да, леди Хардкасл, она попросила вас подождать ее в гостиной.
        И отошел в сторону, чтобы дать нам пройти.
        – Не могли бы вы отвести нас туда, где мы сможем сменить обувь? – осведомилась моя хозяйка.
        Дворецкий посмотрел на наши тяжелые ботинки.
        – Да, миледи, – после короткой паузы сказал он. – Прошу вас, следуйте за мной.
        Взяв наши пальто, шапки, перчатки с крагами и защитные очки, он отвел нас в расположенный в задней части дома чулан для обуви и, подождав снаружи, пока мы переобувались, сопроводил нас в гостиную. К тому времени, когда мы вошли, там нас уже ждала красивая элегантно одетая дама. Она была еще моложе, чем я ожидала, однако держалась с уверенностью, редкой для ее лет. И она была высокая. Ну, почему все вокруг наделены таким высоким ростом?
        – Миледи, – сказал дворецкий, – к вам леди Хардкасл.
        – Благодарю вас, Уильямс, – молвила элегантная дама. – Думаю, чай мы будем пить здесь.
        Дворецкий удалился.
        Дама протянула руку.
        – Джорджина Бикл, – представилась она. – Но зовите меня Джорджи. Так меня называют все.
        Леди Хардкасл сердечно пожала ее руку.
        – Эмили. А это Флоренс Армстронг.
        – Здравствуйте. Очень приятно с вами познакомиться, – сказала леди Бикл. – Я так много слышала о вас обеих. Симеон Гослинг только о вас и говорит.
        Я поздоровалась в ответ и сделала чуть заметный книксен.
        – Надеюсь, Симеон не преувеличил наших достоинств, – скромно ответствовала леди Хардкасл. – Мы далеко не так интересны, как вы могли подумать.
        – Я тоже надеюсь, что он не преувеличил, – заметила леди Бикл. – Мне ужасно хочется, чтобы история о том, как вас связали и оставили в заброшенном домике, оказалась правдой. И о погоне на автомоторах в темноте. Судя по его рассказам, у вас обеих такая яркая, увлекательная жизнь.
        – Уверена, что он не пожалел красок, – сказала леди Хардкасл, – но не принимайте его рассказы слишком уж всерьез. На самом деле все было довольно обыденно и прозаично.
        – Возможно, для вас это и обыденно, но, если ты всего лишь жена хирурга… слово «прозаично» означает нечто иное, нежели то, что подразумеваете под ним вы. Однако прошу вас, садитесь.
        И она взмахом руки показала нам на кресла, стоящие перед камином.
        – Расскажите о вашей работе с суфражетками, – попросила леди Хардкасл, когда мы уселись. – Должно быть, это ужасно интересно.
        – О, да. И очень важно, не так ли?
        – Да, крайне важно, – согласилась леди Хардкасл.
        – А что об этом думаете вы, мисс Армстронг?
        – Я выступаю за равноправие для всех и во всем, – ответила я. – Но не питаю больших надежд. Права голоса нет и у огромного количества мужчин, так что свои собственные шансы на его получение я оцениваю невысоко, даже если британский парламент наконец и прозреет. Ведь я не являюсь владелицей недвижимости, а значит, все равно не прошла бы избирательный ценз.
        На минуту леди Бикл задумалась.
        – Вы, разумеется, правы. Даже в наших собственных рядах есть много тех, кто считает, что мы должны бороться за всеобщее избирательное право, а не только за право голоса для женщин. Но, по моему мнению, если мы сможем проделать хотя бы малую брешь в этой стене, добившись избирательных прав для некоторых женщин, вскоре после этого наши законодатели поймут, насколько неразумно отказывать в них любому взрослому британцу.
        – Уверена, что это может стать шагом в правильном направлении, – сказала я.
        – Ну и отлично. А вот и Уильямс с нашим чаем. Вы как раз вовремя, Уильямс. Нам начинала грозить опасность впасть в состояние вялого и тупого единомыслия, но явились вы с чаем и угощением, а ничто не может подвигнуть англичанок к более ожесточенным спорам, чем вопрос о разливании чая.
        Дворецкий поставил поднос на низкий столик, стоящий перед камином. Кроме фарфорового чайника, чашек, блюдец и молока, на нем имелось несколько видов миниатюрных сэндвичей и изысканнейших пирожных. Если они не были творением французского кондитера, то в штате у Биклов явно состояла чрезвычайно искусная кухарка.
        Уильямс удалился, не произнеся ни слова.
        – Знаете, – заметила леди Бикл, – моя матушка всегда настаивала на том, чтобы сначала наливать в чашки молоко, но, по-моему, это так старомодно. Лично я предпочитаю добавлять молоко последним. А у вас, Эмили, есть какое-то определенное мнение на сей счет?
        – Боюсь, за последние двадцать лет мне пришлось совершить столько переездов, что я не в силах уследить за всеми веяниями. Однако могу вам сказать, что именно эта частность влияет на вкус напитка, если для вас это имеет значение.
        Похоже, леди Бикл была впечатлена.
        – В самом деле? Вот уж никогда бы не подумала. А в чем заключается отличие?
        – Когда сначала наливаешь молоко, добавляемый затем чай нагревает его медленно, так что оно не обжигает. Кроме того, оно более равномерно вбирает танины[15 - Вещества, придающие чаю и другим растениям терпкий вкус.] из чая по причинам, которые нам нет нужды разбирать. Если же налить молоко последним, оно, соприкасаясь с горячим чаем, нагревается быстро и потому может обжечь и, вступая в реакцию с танинами, поглощает их не столь равномерно. По вкусу одно не сильно отличается от другого, но я была знакома с одной женщиной, которая могла безошибочно определить, как был разлит чай, десять раз из десяти.
        – Ну и ну! Я и не подозревала, что это так важно. Симеон говорил, что вы знаток естественных наук.
        Леди Хардкасл сердечно рассмеялась.
        – Да так, просто поднабралась кое-каких знаний.
        – Судя по тому, что я слышала, вы скромничаете. Очень надеюсь, что вы сможете нам помочь.
        – Я тоже на это надеюсь. Прошу вас, расскажите нам о деле вашей подруги.
        Пока мы поедали маленькие сэндвичи (куда более легкие для переваривания, чем толстенные сэндвичи Старины Джо, но и куда менее сытные) и пили чай (чередуя в ходе предложенных леди Хардкасл экспериментов тот, где молоко было налито в начале, и тот, где оно было налито в конце, – при этом лично я так и не смогла почувствовать разницу между тем и другим), леди Бикл излагала нам подробности этого дела.

* * *

        – Полагаю, вы читали то, что было написано в газете, – начала леди Бикл.
        – Да, читали, – подтвердила леди Хардкасл. – Эта заметка была опубликована в пятничном выпуске «Бристольских известий».
        – Совершенно верно. События там изложены сносно, но, как это часто бывает с тем, что печатается в газетах, полной их картины заметка не дает. И, как в общем-то и следовало ожидать, она рисует ЖСПС в довольно неприглядном свете.
        – Похоже, в «Бристольских известиях» вас не жалуют, не так ли?
        – Совсем не жалуют. Совсем.
        – Я могу задать вопрос? – сказала я.
        – Разумеется, – ответила леди Бикл. – Из того, что пишут в газетах, я поняла, что вы важный член команды. Надо же – только что я поносила прессу за то, что на нее нельзя положиться, и тут же ссылаюсь на нее как на ценный источник данных. Ситуация никогда не бывает так однозначна, как нам нравится думать, не правда ли? – Она замолчала, воззрившись на потолок. – Простите, вы, кажется, хотели что-то сказать?
        – Да, миледи, – подтвердила я. – Я просто хотела внести ясность – вы предпочитаете, чтобы вас называли ЖСПС или все же суфражетками?
        – О, это интересный вопрос. Когда несколько лет назад тот малый из «Дейли мейл» придумал термин, мы были несколько раздражены. Назвав нас так, тот газетчик хотел унизить наше достоинство, представив нас этаким сборищем незрелых пустоголовых девочек, играющих в политику просто-напросто от нечего делать. Но знаете что? В конце концов этот термин приняли на вооружение и мы сами. Называя себя так, мы подчеркиваем свое отличие от просто суфражисток, к тому же слово «суфражетки» звучит так молодо, так… как бы это выразиться? Энергично? Да, энергично. Мне это нравится. Благодаря ему наше движение выглядит более энергичным, вы не находите? Мы, девушки из бристольского отделения ЖСПС, называем себя именно суфражетками.
        – Благодарю вас, – сказала я. – Я не хотела вас оскорбить, использовав не то слово.
        – Я бы и не оскорбилась. Мы признательны за то, что вы согласны помочь. Ведь вы согласитесь, да?
        – Мы, безусловно, готовы выслушать ваш рассказ, – сказала леди Хардкасл.
        – Конечно, конечно, я, как всегда, опережаю события. Что именно вам известно о нашем союзе?
        – По большей части то, что можно узнать из газет. Правда, мы побывали на паре собраний, не так ли?
        Я утвердительно кивнула.
        – Тогда вы знаете, что в последние годы мы поднимаем куда больший тарарам, чем прежде. Как оказалось, проводя благонравные собрания и составляя вежливые письма членам парламента, далеко не уедешь – поэтому мы и откололись от той части движения за предоставление женщинам избирательных прав, которая выступает исключительно за мирные и благопристойные способы борьбы. Мы считаем, что иногда бывает просто необходимо учинить скандал. Нам всегда нравилось тормошить власти, лезть на глаза, ну, знаете, нарываться, делать так, чтобы нас арестовывали и все такое. Но оказалось, что таким образом их внимания не привлечешь, а посему несколько лет назад мы начали кампанию причинения имущественного ущерба.
        – Вы принялись бить окна, – уточнила я.
        – Именно так. Больше ничего. У нас есть строгое правило – никто не должен пострадать. И ущерб можно наносить только окнам. Владельцам имущества это доставляет неудобство, а для стекольщиков это лишняя работа, но это не очень-то серьезный ущерб.
        – И никаких поджогов? – спросила леди Хардкасл.
        – Боже, нет. О таких крайностях речь не идет. О чем бишь я? Ах, да. Когда мистер Асквит[16 - Герберт Генри Асквит (1852–1928) – премьер-министр Великобритании в 1908–1916 гг.] объявил о проведении выборов в парламент, миссис Панкхерст постановила, что на период этих выборов ЖСПС должен полностью прекратить осуществление энергичных акций. Было решено сосредоточить все усилия на мероприятиях более консервативного порядка, вы меня понимаете? Никакого битья окон или чего-то еще в этом духе. Во всяком случае, пока. Мы все согласились, что это наилучший способ послужить нашему делу и не растерять сторонниц. И мы следуем этому правилу неукоснительно.
        – Стало быть, в последнее время вы вообще не осуществляли подобных акций? – спросила леди Хардкасл, которая теперь делала запись в своем карманном блокноте.
        – Да, вообще. В этом-то и суть. С момента начала избирательного процесса ни одна из суфражеток бристольского отделения нашего союза даже не топнула ногой, выпуская пар, не говоря уже о том, чтобы бить окна. И никто из членов ЖСПС по всей стране никогда не сжигал магазинов. Я повторяю, никогда.
        – Тогда что же произошло… – леди Хардкасл пролистнула назад несколько страниц своего блокнота, – …вечером во вторник?
        – Как раз это и нужно выяснить, и мы надеемся, что это сделаете вы. Тот магазин сгорел, и в огне погиб тот несчастный журналист, но мы не имели к этому никакого отношения.
        – Неподалеку были обнаружены ваши листовки. Таким образом вы обычно и заявляете, что к той или иной акции причастны именно вы? Именно так вы и берете на себя ответственность?
        – Совершенно верно, – призналась леди Бикл. – Совершив акт хулиганства, мы всегда оставляем на месте несколько наших листовок – нам необходимо, чтобы люди знали, что это наших рук дело, чтобы они поняли, как велик наш гнев.
        – И записки тоже?
        – Иногда. В тех случаях, когда нужно объяснить, почему мишенью своей акции мы сделали именно этот объект.
        – Но это точно была не… – Леди Хардкасл опять заглянула в блокнот. – … не Элизабет Уоррел?
        – Лиззи Уоррел. Нет.
        – А она не могла действовать по собственной инициативе?
        – Она очень преданный член нашего союза, – сказала леди Бикл. – Конечно, никто не знает, о чем тот или иной человек думает про себя, но я абсолютно убеждена, что, даже если бы она потеряла голову и решила сжечь магазин, над которым кто-то спал, она никогда не стала бы возлагать вину за это на нас. Она ни за что не навлекла бы осуждения на наш союз.
        – А как вы думаете, она могла потерять голову?
        – Честно? Нет.
        – А вы хорошо ее знаете?
        – Так же хорошо, как и любую другую из суфражеток нашего отделения ЖСПС, – ответила леди Бикл. – Мы не совсем семья, но все мы очень близки. И всецело доверяем друг другу. Иначе нельзя.
        – А у нее есть алиби?
        – Ну и ну. Алиби. Прямо как в детективных рассказах. Алиби и зацепки. Не уверена, что оно у нее есть. Она уверяет, что, когда начался пожар, она была в Редленде[17 - Район Бристоля.] у себя дома, но нет никого, кто мог бы это подтвердить.
        – У безвинных людей редко бывают наготове алиби, – заметила леди Хардкасл. – А против нее есть еще какие-то улики?
        – Насколько мне известно, нет. Во всяком случае, полиция об этом не говорила.
        – А откуда вы взяли эти сведения?
        – У самой Лиззи. Я пришла к ней сразу. И присутствовала на заседании магистратского суда, который передал ее дело на рассмотрение суда присяжных.
        – Полагаю, ей была оказана юридическая помощь?
        – Да, мы оплатили юридические услуги. В городе есть пара солиситоров, сочувствующих нашему делу, и один из них немедля пригласил на дело барристера[18 - В Великобритании есть два вида адвокатов: солиситоры и барристеры. Солиситор – адвокат низшего ранга, не имеющий права выступать защитником в высших судах и подготавливающий материалы для барристера, который такое право имеет.], но от этого, разумеется, не было никакого толку. Мы надеялись вытащить ее под залог, но, как вы сами прочитали в газете, она будет содержаться в тюрьме Хорфилд до весенней сессии суда присяжных.
        Леди Хардкасл отпила чаю и на минуту задумалась. Она еще раз полистала свой блокнот, после чего опять подняла взгляд на леди Бикл.
        – Вы убедили меня в том, что, по всей вероятности, это не Лиззи Уоррел, – заключила она. – К тому же ЖСПС никогда не занимался поджогами и вообще объявил перемирие. Вы описали Лиззи как преданного члена союза, которая никогда бы не нарушила приказ. И уверяете, что она бы ни за что не сделала ничего подобного по собственной инициативе.
        – Я готова держать пари на мои драгоценности, что это не она, – с жаром сказала леди Бикл.
        – Однако для присяжных все эти аргументы не годятся. Вы можете объяснить им, почему это вряд ли была Лиззи, но мы должны суметь доказать, что это точно была не она.
        – Так сказал и наш барристер. Думаю, он не очень-то сочувствует нашему делу, хотя профессия обязывает его оспаривать обвинение. Однако, по его словам, он мало что может сделать. Не имея железного алиби, сложно доказать, что обвиняемый не совершал того, в чем его обвиняют, основываясь только на уверениях его друзей в том, что он не мог этого совершить.
        – Безусловно, – согласилась леди Хардкасл. – Насколько я понимаю, наша задача будет состоять в том, чтобы доказать ее невиновность, найдя того, кто действительно сжег магазин и убил мистера Бейкерсфилда.
        – Брукфилда, миледи, – машинально поправила ее я.
        – Да хоть бы и Брукфилда, – подтвердила она. – Так мы и докажем ее невиновность – отыщем настоящего преступника.
        – Так вы, и правда, готовы взяться за это дело? – воскликнула леди Бикл. – О, скажите, что готовы. Полиция прекратила расследование – у них уже есть своя обвиняемая. Как ни мелодраматично это звучит, вы – единственный человек, который может спасти Лиззи Уоррел от виселицы.
        – Ну, раз уж вы так ставите вопрос, – с улыбкой сказала леди Хардкасл.
        – Само собой, мы покроем все ваши расходы. Денег у ЖСПС немного, но, если будет нужно, я заплачу вам из своих средств.
        Прежде чем ответить, леди Хардкасл вопросительно взглянула на меня, и я чуть заметно кивнула.
        – Хорошо, мы займемся этим делом, – заключила она. И не будем больше говорить о деньгах. Считайте это нашим вкладом в дело борьбы за права женщин.
        – О, спасибо, – сказала леди Бикл. – Огромное вам спасибо. Остальные девушки будут так рады. Вы просто должны пойти со мной и познакомиться с ними. У вас назначены еще какие-то встречи? Вы можете пойти сейчас в наше отделение? Оно располагается в магазине.
        – Мы весь день свободны. Это далеко?
        – Буквально в двух шагах. Я велю Уильямсу принести наши пальто.
        Она подошла к шнуру звонка, висящему рядом с камином, и позвонила своему дворецкому.

* * *

        Когда леди Бикл сказала: «буквально в двух шагах», я сразу же представила себе двадцать минут пешего пути со множеством поворотов, во время которого я стану обдумывать текст моей будущей лекции о том, как правильно использовать слово «буквально».
        К счастью, вслух я ничего не сказала.
        Выйдя из двери, мы пошли направо, спустились по лестнице, после чего повернули налево, в сторону Беркли-сквер. Пройдя мимо нашего маленького «ровера», мы двинулись туда, откуда приехали, то есть в сторону Квинз-роуд. Пройдя по этой улице, мы впервые завернули за настоящий угол. Направо. Прошли магазин часов фирмы «Гамильтон». Впереди было видно здание станции Большой Западной железной дороги, за которой виднелся магазин, принадлежащий некой Флоренс Гриффитс. Какое великолепное имя.
        – Вот мы и пришли, – бодро сказала леди Бикл. – Дом номер тридцать семь. Штаб-квартира нашего отделения.
        Так оно и было. В окне здесь красовались плакаты с лозунгом «Право голоса – женщинам», украшенные лентами цветов ЖСПС: зелеными, белыми и фиолетовыми. Это определенно была штаб-квартира бристольского отделения ЖСПС, и она в самом деле находилась «буквально в двух шагах».
        – Входите, и я познакомлю вас с девушками, – сказала леди Бикл.
        И мы вошли вслед за ней.
        Перед нами был небольшой магазин с расположенным в задней части помещения прилавком, за которым виднелась дверь, ведущая к неведомым тайнам и утехам. Стены были уставлены стеллажами, на коих были сложены печатные материалы ЖСПС: брошюры, листовки и небольшие плакаты. На газетной стойке лежали выпуски газеты суфражеток «Право голоса – женщинам». Сбоку от прилавка стоял портновский манекен, облаченный в традиционное для союза белое платье, украшенное бело-зелено-фиолетовым кушаком, а также значками и лентами тех же цветов. Рядом были выставлены кушаки, шарфы и броши таких же цветов, что и на манекене, а также, к некоторому моему удивлению, небольшая табличка, гласящая, что покупательницы могут «спрашивать у прилавка о подвязках и нижнем белье».
        Когда мы вошли, женщина, стоящая за прилавком, посмотрела на нас и вышла из-за него, дабы поприветствовать нас. С ног до головы одетая в белое, она была не так пугающе красива, как леди Бикл, хотя я к своему удовольствию отметила про себя, что у нее гораздо более сообразный рост. Правда, наружность ее была столь непримечательна, что взгляд скользил по ней, не останавливаясь и невольно переключаясь на что-то, представляющее больший интерес. Одета она была так, словно участвовала в манифестации суфражеток. Даже ее ботинки были белого цвета, и на них красовалась изящная вышивка в виде орнамента из маргариток. Выглядели они как нельзя более подобающе и являли собой наиболее интересную часть ее обличья.
        Когда она увидела нас, по ее лицу скользнула мимолетная улыбка.
        – Джорджи! – воскликнула она. – Мы тут гадали, когда ты зайдешь. Это они?
        – Да, они, – ответила леди Бикл. – Леди Хардкасл, позвольте представить вам Беатрис Челленджер, управляющую нашим скромным магазином и настоящую молодчину. Битти, это Эмили, леди Хардкасл.
        – Здравствуйте. Рада знакомству, – хором сказали они обе.
        – Мисс Армстронг, позвольте…. О, полно, все это звучит так глупо и так официально. Флоренс Армстронг, Битти Челленджер. Мисс Армстронг камеристка леди Хардкасл и ее правая рука.
        Мы произнесли слова приветствия, причем тоже хором.
        – А где Марисоль? – осведомилась леди Бикл.
        – Она наверху, распекает наших делопроизводительниц, – ответила мисс Челленджер.
        – Марисоль Рохас наша чилийская смутьянка, – объяснила леди Бикл. – В каждой организации должен быть свой баламут. Она очень организованна и великая мастерица по части делопроизводства, но вспыхивает, как спичка; никогда не видела, чтобы кто-нибудь был так вспыльчив, как она. Нет, она душка, но, похоже, наш мир и все, что в нем есть, вызывает у нее ужасную досаду. Давайте поднимемся, и я вас познакомлю.
        Она повернулась, дабы провести нас через дверь, находящуюся за прилавком, но стоило ей взяться за дверную ручку, как кто-то вырвал эту ручку из ее руки и распахнул дверь с той стороны. На пороге стояла смуглая черноволосая дама с сердитой гримасой на лице. Увидев нас, она резко остановилась.
        – О, простите, – сказала она с сильным испанским акцентом. – Я не знала, что у нас гости.
        – Прошу вас, не обращайте на нас внимания, – ответствовала леди Хардкасл по-испански. – Мы ваши друзья. Мы пришли, чтобы доказать невиновность Лиззи Уоррел.
        – Ах, вот оно что, – отозвалась невысокая чилийка и перешла на свой родной язык. – Стало быть, вы леди Хардкасл. Джорджи говорила, что собирается попросить вас помочь. Я Марисоль Рохас. Спасибо, что пришли. Для бедной Лиззи любая помощь будет нелишней.
        – Я не могу ничего обещать, но мы сделаем все, что в наших силах.
        – Вы очень хорошо говорите по-испански, – похвалила ее Марисоль.
        – Стараюсь, – сказала леди Хардкасл, вновь перейдя на английский.
        – Нам придется остерегаться вас, если вы будете целыми днями болтать по-иностранному, – ввернула мисс Челленджер.
        Леди Хардкасл нахмурилась, но ничего не сказала.
        – Я впечатлена, – заметила леди Бикл. – Я довольно сносно говорю по-французски, но у меня не было возможности выучить какие-то другие иностранные языки. Вы знаете много языков?
        – Да так, один или два, – ответила леди Хардкасл. – От этого никуда не денешься, если ты жена дипломата.
        – Готова поспорить, что вы просто скромничаете. Мисс Армстронг, я права?
        – В какой-то мере, да. Насколько мне известно, она может достойно вести беседу на французском, испанском, немецком, итальянском, на мандаринском диалекте китайского языка, на хинди… и на латыни.
        – И на древнегреческом, – добавила леди Хардкасл.
        – Про него я забыла.
        – И на шанхайском диалекте.
        – Ах да, и на нем. А еще вы можете неплохо изъясняться по-венгерски и на сербскохорватском.
        – Кода мы с мужем жили в Москве, я научилась немного объясняться и по-русски.
        – Она крепче и грознее, чем кажется, – подытожила я.
        Мисс Челленджер и сеньорита Рохас растерянно хлопали глазами, леди Бикл же усмехнулась.
        – Забавно, – сказала она. – Теперь вы впечатляете меня еще больше. Столько языков – да вы просто полиглот.
        – Не забудьте и про Армстронг – она тоже не лишена дарований, – сказала леди Хардкасл. – Список иностранных языков, которые знает она, столь же внушителен, к тому же она может говорить еще и по-валлийски. Во всяком случае, я думаю, что может. Вдруг она так просто прочищает горло.
        Я перешла на прекрасный язык бардов, дабы цветисто выразить свое крайне возмущенное мнение о сей напраслине на родное наречие моей матушки.
        – Вот видите? – вопросила леди Хардкасл. – Сейчас она либо сказала нечто ужасающе грубое, либо у нее легкий бронхит. Должна сказать, что лично я бы поставила на грубость, однако никогда нельзя быть уверенной до конца.
        – Вы слишком хорошо меня знаете, – согласилась я.
        Мисс Челленджер продолжала взирать на нас с легким неодобрением на лице.
        – Означает ли ваш визит, что вы согласились нам помочь, миледи? – спросила она.
        – Во всяком случае, мы постараемся это сделать, – отвечала леди Хардкасл. – Боюсь, пресса, возможно, слегка преувеличила нашу репутацию по части сыска, но мы сделаем все, что в наших силах, не так ли, Армстронг?
        – Непременно, – подтвердила я. – А мисс Уоррел тоже работает в этом магазине?
        – Да, – сказала мисс Челленджер. – Мы открыты шесть дней в неделю – хотя по средам мы, разумеется, работаем только полдня[19 - Частично сохранившаяся и до наших дней традиция в работе английских магазинов, особенно некрупных.]. Мы стараемся делать так, чтобы здесь нас всегда было двое, так что нам троим – Лиззи, Марисоль и мне – удается не прекращать работу штаб-квартиры и магазина и все же выкраивать время для остальных дел нашего союза.
        – Без мисс Уоррел вам придется нелегко, – предположила леди Хардкасл. – А остальные члены организации не могли бы вам помочь?
        – В этом-то и состоит загвоздка, если речь идет о добровольной организации вроде ЖСПС, – объяснила леди Бикл. – Почти у каждой из нас есть и другие обязательства. Нам крупно повезло, что четырем из нас до сих пор удавалось уделять нашей штаб-квартире так много времени. Само собой, я буду помогать здесь по нескольку часов, когда смогу. Одному-двум скучным комитетам придется обойтись без меня, и, вероятно, в четверг на партии в бридж у леди Хупер будет не хватать одного игрока, но есть и более важные вещи. Например, то, чем мы занимаемся здесь.
        – Вы думаете, вам удастся вернуть нам Лиззи? – спросила мисс Челленджер.
        – Я, право же, не могу давать обещаний, – ответила леди Хардкасл. – Но наша репутация, по поводу которой я только что выразилась немного пренебрежительно, все же сможет открыть перед нами несколько дверей. Так, в уголовном розыске Бристоля у нас имеется хороший друг. Думаю, инспектор Сандерленд сможет нам помочь.
        – Я бы не поставила жизнь Лиззи на такую слабую карту, – сказала мисс Челленджер. – Полиция считает, что у них и так достаточно улик, и там нам прямо сказали, что они не собираются тратить свои силы, чтобы искать кого-то еще.
        – Возможно, – согласилась леди Хардкасл, – но попытка не пытка. Сандерленд не такой ретроград, как обычный средний полицейский сыскарь. К тому же у нас есть кое-кто и в «Бристольских известиях».
        – В самом деле? – удивилась я. – Уж не имеете ли вы в виду…
        – Да, Дину Коудл. – Она обратилась к остальным: – В прошлом году, занимаясь всей этой историей с живыми картинами, мы познакомились с одной довольно нелицеприятной журналисткой[20 - Отсылка к событиям романа Кинси «Картина убийства».]. Нет, скажи я, что мы с ней друзья, я бы солгала…
        Я вскинула брови – я бы солгала, если бы сказала, что мне не хочется дать Дине хорошую затрещину.
        – … Но, думаю, честолюбивая молодая леди ее сорта не упустила бы шанса опубликовать что-то вроде «Полиция села в лужу, но «Бристольские известия» выяснили правду». К ней просто нужно найти правильный подход.
        – Что ж, мы ужасно благодарны за все, что вы, как вы считаете, возможно, сможете сделать, – сказала леди Бикл. – Кстати, не хотите ли еще чаю?
        – Спасибо, – ответила леди Хардкасл, – но я бы предпочла начать работу немедля. Куй железо пока горячо и все такое. Каждый день, который бедная Лиззи Уоррел проводит в тюрьме, – это еще один потерянный день ее драгоценной жизни. У вас тут случайно не найдется телефона? Если вы позволите мне протелефонировать инспектору Сандерленду, возможно, нам удастся сразу же нанести ему визит.
        Леди Бикл провела леди Хардкасл через таинственную дверь, а я улыбнулась мисс Челленджер и спросила ее о «нижнем белье».

        Глава 3

        На наше счастье оказалось, что инспектор Сандерленд сейчас «дома и принимает посетителей», как выразилась леди Хардкасл. И мы, заверив наших новых подруг-суфражеток в том, что делом Лиззи Уоррел мы будем заниматься столь же ревностно, как всеми предыдущими, возвратились в дом леди Бикл, дабы вновь облачиться в нашу экипировку для поездок и сесть в авто.
        Была суббота, время обеда, и Парк-стрит кишела людьми, делающими покупки. Я осторожно вела наш маленький «ровер» вверх по крутому склону холма, лавируя между великого множества повозок и еще более многочисленного сонма беспечных пешеходов, не обращающих ни малейшего внимания на опасность, которую представлял наш мощный автомотор. Его колеса не раз скользили в неизбежных последствиях доставки товаров в повозках на конной тяге, и здесь же тянулись трамвайные пути, также представлявшие немалую опасность, хотя и неорганического происхождения. Правда, рельсы хотя бы могли указать путь к Центральному трамвайному депо и Плавучей гавани, в которой благодаря шлюзам уровень воды не зависит от приливов и отливов, а оттуда было уже рукой подать до Центрального полицейского участка, известного также как Брайдуэлл. Я припарковала автомотор как можно ближе к его входу, после чего мы сошли на тротуар и попытались придать себе презентабельный вид.
        Прежде я бывала в Брайдуэлле всего несколько раз, и, хотя в конечном счете наши визиты туда неизменно приводили нас к веселому и компанейскому инспектору Сандерленду, характер моих воспоминаний об этом месте был не вполне позитивен. Прежде чем получить доступ к нашему доброму другу и его коллегам из Уголовного розыска, нам всякий раз приходилось выдерживать непростые испытания, которые нам устраивал привратник в лице дежурного сержанта. В каждый мой визит в сей участок в нем дежурил один из самых что ни на есть неприятных полицейских сержантов, коих я имела счастье встречать за всю мою жизнь, в которой было множество полицейских сержантов. Входя в здание через широкие и высокие парадные двери, я поймала себя на том, что надеюсь, что нынче дежурит не он.
        Но он, разумеется, был тут. Он сидел за столом полускрытый стойкой и что-то писал в большой конторской книге, при виде его у меня упало сердце. С виду он был типичный бодрый мужчина средних лет – дородный, с гусиными лапками в уголках глаз и внушительной густой бородой, в которой наверняка гнездятся малые пташки и прелестные лесные зверушки. Однако за этой на первый взгляд жизнерадостной наружностью скрывалась натура грубая, докучная, не питающая любви к ближним и, главное, свое удовольствие черпающая в том, чтобы чинить им всякого рода помехи по мере возможностей и сил.
        Нас он подчеркнуто игнорировал.
        На стойке имелся колокольчик, и леди Хардкасл позвонила в него.
        Сержант оторвал взгляд от своей конторской книги, затем вернулся к своему многознаменательному занятию, состоящему в том, чтобы продолжать игнорировать нас.
        Леди Хардкасл прочистила горло.
        Он покачал головой.
        – Послушайте, сержант, – сказала она.
        Он нехотя поднял взгляд.
        – Я имею все основания полагать, – продолжила она, – что мы с вами могли бы играть в эту игру весьма долго, однако, в конце концов, одного из нас она наверняка утомит. Лично я ставлю на себя. Не могли бы вы сказать инспектору Сандерленду, что леди Хардкасл уже здесь?
        – А эта леди Хардкасл договорилась о встрече?
        – Разумеется. Она протелефонировала инспектору Сандерленду некоторое время назад.
        – Понятно. И кто вы такая?
        – Я и есть она.
        – Она – это кто?
        – О, ради бога! – Она повернулась ко мне. – Ты уже бывала в его кабинете. Ты помнишь, как туда идти?
        – Конечно, миледи, – ответствовала я.
        – Тогда вперед, Армстронг, веди меня к нему.
        Я повернулась к открытым распашным дверям, виднеющимся справа, которые, как мне было известно, вели к лестнице и кабинетам, находящимся наверху.
        – Как это понимать? – вопросил сержант, встав наконец из-за своего стола. – Куда это вы собрались?
        – Воскресите в памяти наш разговор, сержант, и думаю, вы сумеете разгадать его смысл.
        Мы продолжали приближаться к дверям.
        – Должен вас предупредить, что, если вы сделаете хотя бы еще один шаг в сторону лестницы, я арестую вас за злоумышленное посягательство на собственность полиции.
        Мы остановились и насмешливо переглянулись. Зазвонил телефон, висящий на стене рядом со столом. Сержант взял трубку.
        – Дежурный сержант, – сказал он. – Да… Да, сэр… Она уже здесь, сэр… Пару минут назад, сэр… Я как раз собирался… Так точно, сэр… Извините, сэр.
        Он повесил трубку на рычаг.
        – Инспектор ожидает вас, – сказал он, садясь. – Он говорит, что вы знаете путь в его кабинет.
        Мы уже успели пройти за двери и начать подниматься по лестнице.
        – Спасибо за помощь, сержант, – крикнула леди Хардкасл, оглянувшись через плечо.

* * *

        Стандартный полицейский стол инспектора Сандерленда был сплошь завален папками из желтой бумаги и соседствующими с ними пачками бумаг, перевязанных бечевкой или лентой. На особенно толстой стопке документов стояла видавшая виды чашка чая с отбитыми краями, полупустая и грозящая упасть. Надо думать, это была стандартная полицейская чашка.
        Инспектор Сандерленд сидел на обшарпанном стуле – наверняка это был стандартный полицейский стул. Покров сего стула состоял из потертой и потрескавшейся кожаной обивки, а покровы инспектора – из аккуратно вычищенного и выглаженного шерстяного костюма. Сжимая в зубах как всегда незажженную вересковую трубку, он как раз дописывал какую-то бумагу, лежащую в папке.
        Положив трубку на единственное не заваленное бумагами место на столе, он встал, чтобы поприветствовать нас. Еще один дылда.
        – Леди Хардкасл, – с улыбкой сказал он. – И мисс Армстронг. Как чудесно видеть вас обеих.
        Он пожал нам руки.
        – Как поживаете, мой дорогой инспектор? – осведомилась леди Хардкасл. – Надеюсь, мы не оторвали вас от срочной работы?
        – Вовсе нет. Все эти груды бумаг относятся к одному и тому же делу. Вы можете этому поверить? Где-то в этих на первый взгляд непроходимых бумажных джунглях таятся улики, которые необходимы нам для того, чтобы добиться справедливого приговора для одного мерзкого человечка, виновного в мошенничестве, хищении и убийстве. Мне нужно только отыскать все фрагменты головоломки.
        – Силы небесные, – проговорила моя хозяйка. – Что ж, мы не станем слишком долго отрывать вас от ваших трудов, но, если вы сможете уделить нам несколько минут, я буду признательна вам за помощь.
        – Для вас, миледи, все что угодно. Хотите чаю? Где-то наверняка заваривают чайник как раз сейчас. Полицейские не могут без чая.
        – Если это не очень вас затруднит, то чашка чая была бы очень кстати.
        – Какое там затруднит – для этого у меня есть подчиненные. Таково одно из преимуществ звания инспектора. Извините, я на секунду. – Подойдя к двери, он крикнул: – Смит! Чаю на троих. Принесите в мой кабинет.
        Из коридора до нас донеслось еле слышное: «Да, сэр».
        – Вот видите, – подытожил инспектор. – Меня это нисколько не затрудняет.
        Он немного посуетился, очищая от бумаг два стула и складывая все на линолеумный пол.
        – Прошу вас, садитесь, – сказал он.
        – Благодарю вас, – отозвалась леди Хардкасл. – Прежде я еще не была в вашей обители. Тут уютно.
        – Пусть кабинет и обстановка и невзрачны, миледи, зато они мои. А если меня повысят до звания старшего инспектора, у меня даже будет ковер.
        – Хорошо, что у вас, так сказать, есть к чему стремиться.
        Прибыл чай. Похоже, все чашки в участке имеют отбитые края, подумала я.
        После того как констебль Смит удалился, унеся полупустую чашку с остывшим чаем и закрыв за собой дверь, инспектор Сандерленд откинулся на спинку стула и снова принялся задумчиво грызть свою трубку.
        – Итак, дамы, – начал он, – что я могу для вас сделать?
        – Что вам известно о поджоге на Томас-стрит? – спросила леди Хардкасл.
        – О нем говорили на инструктажах. Это дело расследовал один из моих коллег, но я знаю его детали. А почему оно вызвало у вас интерес?
        – Нас попросили расследовать его.
        – В самом деле? – медленно протянул он. – И кто же вас попросил?
        – Коллеги Лиззи Уоррел из ЖСПС. Они уверены, что она невиновна.
        – Понятно. И вы им верите?
        – Да, я склонна толковать сомнения в их пользу. Доказательства того, что она невиновна… если честно, таковые практически отсутствуют, но суфражетки убедили меня в маловероятности ее вины. А обвинение против нее в лучшем случае основано на косвенных уликах.
        – В этом я с вами согласен, – сказал инспектор. – Разбросать на улице листовки суфражеток мог кто угодно. Владелец магазина был известен как антисуфражист – в своей витрине он поместил плакат, в котором извещал о проведении собрания Мужской лиги против избирательных прав женщин, – так что любой, кто по какой-то причине имел на него зуб, мог сжечь его магазин, свалить вину на суфражеток, и никто бы и глазом не моргнул. Даже так называемая подписанная записка представляет собой текст, состоящий из печатных заглавных букв и по сути дела не доказывает ничего, ровным счетом ничего. Все вместе это составляет не более чем видимость доказательств вины, и любой мало-мальски приличный барристер мог бы без труда заронить разумное сомнение в виновности своей подзащитной в умы разумной же коллегии присяжных.
        – А инспектор, проводивший расследование этого дела, придерживается таких же взглядов, что и вы?
        – У него, разумеется, есть свои сомнения – ведь он умный и добросовестный полицейский, но ему сказали не тратить времени на дальнейшее расследование. По мнению начальства, у нас уже есть убийца и надо расследовать другие преступления. Что до меня, то я невысоко оцениваю шансы мисс Уоррел на то, что присяжные, которые будут рассматривать ее дело, окажутся разумными и непредвзятыми. Только не в наше время – ведь страна расколота. Более того, я боюсь, что коллегия, состоящая из антисуфражистов, будет склонна вынести вердикт «виновна» на основании даже самых шатких косвенных улик, а подобрать коллегию присяжных среди антисуфражистов совсем нетрудно.
        – Думаю, как раз это и беспокоит членов ЖСПС.
        – А что именно они попросили вас предпринять?
        – Они хотят, чтобы мы нашли того, кто на самом деле поджег магазин и убил мистера Бейкерсфилда.
        – Брукфилда, миледи, – поправила я.
        – Вот именно.
        – Понятно, – сказал инспектор. – Что ж, вы, конечно же, понимаете, что официально я не могу ничего предпринять. В том, что касается целей суфражеток, полиция настроена, скажем так, критически. К тому же мое начальство уверено, что преступницу мы поймали, а потому мне нужно действовать с умом. Но я не могу не признать, что разделяю ваши сомнения, и у меня есть свои источники, так что в конфиденциальном порядке я готов оказать вам любую помощь – вам будет достаточно просто протелефонировать. Правда, наверное, будет лучше, если вы станете телефонировать мне домой.
        Он записал номер своего домашнего телефона на обороте одной из своих официальных визиток и вручил ее леди Хардкасл.
        – Вы очень добры, – сказала она и положила визитку в свою сумочку. – Мы вовсе не хотим, чтобы из-за нас у вас возникли проблемы с начальством.
        – Чем меньше оно знает, тем лучше спит, – ответствовал на это инспектор. – Многого я сделать не смогу – это бы только причинило нам всем еще большие неприятности, но сделаю все, что в моих силах.
        – Спасибо, инспектор. Можете быть уверены, мы будем держать язык за зубами.
        Остальная часть нашего визита в Брайдуэлл прошла за более приятной беседой, за которой мы и выпили наш чай. Мы еще раз приняли расплывчатое приглашение инспектора: «Заезжайте к нам на ужин как-нибудь вечерком – миссис Сандерленд будет счастлива с вами познакомиться», после чего распрощались. Сержант Окладистая Борода даже не поднял глаз.
        Мы поехали обратно в Клифтон и припарковались на Риджент-стрит, чтобы леди Хардкасл смогла «быстро пройтись по магазинам, прежде чем мы направимся домой».
        Это «быстро пройтись по магазинам» продлилось два часа. Мы почтили нашим присутствием ее любимых портниху, шляпницу и сапожника, и она сделала несколько заказов. Но больше всего моя хозяйка ахала в последнем магазинчике, в который мы зашли незадолго до пяти часов. Это была кондитерская, и леди Хардкасл выжала из ее бедного хозяина все соки, прося его снимать с полок все новые и новые банки с конфетами, дабы потешить свою слабость к сластям. Время шло, и, когда «еще один вид конфет, только один» превратился в десять, хозяин кондитерской устремил на меня умоляющий взгляд. Уверена, он был рад заработать побольше, но было яснее ясного, что ему хочется поскорее отправиться домой и отдохнуть после загруженной рабочей недели. Он положил в еще один бумажный пакет – как он надеялся, последний – четверть фунта мятных тянучек, и я с соблюдением мер предосторожности повела леди Хардкасл к двери, не дав ей попросить показать анисовые драже, которые она углядела только сейчас. Хозяин посмотрел на меня со слабым подобием улыбки, и мы оставили его закрывать магазин.
        – Хочешь лакричную пастилку? – спросила моя хозяйка, протянув мне один из многочисленных пакетов с конфетами, которые она теперь была вынуждена нести.
        Я взяла конфету, и мы продолжили путь.
        – Моя матушка была против конфет, – сказала она. – Помню, она говаривала: «Они испортят твои зубы и сделают тебя толстой, Эмили».
        – И была права, – заметила я.
        – Возможно, но все хорошо в меру.
        Я многозначительно посмотрела на большой пакет, полный маленьких пакетов, и подняла брови.
        – Должно быть, здесь почти пять фунтов[21 - 2 кг с четвертью.] конфет, – сказала я.
        – Должно быть, – согласилась она, – и ты предоставила мне нести их все в одиночку.
        – После поедания всех этих конфет физическая нагрузка пойдет вам только на пользу.
        – Наверняка. Хочешь ячменного сахара?
        – Спасибо, миледи, нет.
        Дойдя до автомотора, мы принялись надевать нашу дорожную экипировку, готовясь проделать путь домой.
        – Я поняла, почему с таким аппетитом уплетаю конфеты, – объявила леди Хардкасл. – Мы с тобой не обедали.
        – На это у нас не было времени, – объяснила я. – К тому же я отнюдь не уверена, что смогла бы много съесть после того, как леди Бикл угостила нас таким количеством сэндвичей и пирожных.
        – Уверена, что и я бы не смогла. Но с тех пор прошло уже шесть часов, и я умираю с голоду. Может быть, зайдем в какой-нибудь хороший небольшой ресторан?
        – Уверена, что нам будет из чего выбрать, – сказала я. – Ведь мы все-таки в Клифтоне.
        – Вот именно, вот именно, – задумчиво протянула она. – Кажется, мы проходили мимо магазина, продающего жареную рыбу с хрустящей картошкой[22 - Фиш-энд-чипс – национальное британское блюдо, самая популярная уличная еда в стране.]?
        – Когда? – осведомилась я.
        – По дороге в участок. Или на обратном пути. Такое здание в стиле поздней английской готики неподалеку от ратуши.
        – Я понимаю, что вы имеете в виду. Стало быть, вам хочется рыбы с картошкой?
        – И еще как! – с жаром воскликнула она. – Я не ела их уже целую вечность. Мы можем поесть из бумажных кульков прямо в автомоторе. Знаешь, когда я была девочкой, мы раз или два лакомились этим блюдом. Матушка запрещала мне есть его на улице. По ее настоянию мы относили это домой и выкладывали на фарфоровые тарелки.
        – Чем больше я узнаю о вашей матушке, тем больше она мне нравится, – сказала я, вставляя заводную ручку в гнездо. – Никаких конфет и никакой еды на улице. Хорошо бы побольше людей следовали ее примеру.
        – Не мели чушь, мелкая ты валлийская ворчунья. Вечно ты со своими пуританскими придирками. Мы полакомимся жареной рыбой с картошкой, сидя в моторе, а на десерт у нас будут ириски и сливочные помадки. Сей же час же вези меня в магазин, продающий рыбу с картошкой.
        Мы нашли этот магазин в фахверковой[23 - Кирпичная на деревянном каркасе.] постройке в конце улицы Крисмас-Степс, именно там, где и говорила леди Хардкасл. И по ее требованию съели жареного в кляре хека с картошкой прямо из свернутых из газеты кульков, сидя в авто на улице Льюинз-Мид. И должна признаться, что это была одна из лучших трапез в моей жизни.

* * *

        К тому времени, когда мы приехали домой, Эдна и мисс Джонс уже ушли. Пока леди Хардкасл припрятывала свою увесистую сладкую добычу у себя в кабинете, я принялась заново затапливать камины и ставить на поднос бренди, крекеры и сыр.
        Она позвала меня из своего кабинета.
        – Думаю, нам понадобится доска расследований, – сказала она. – Будь душкой и принеси ее, пожалуйста, с чердака. И установи в гостиной.
        Я поставила поднос и побрела на чердак за большой аспидной доской и мольбертом, на который ее надо будет установить. Эту конструкцию леди Хардкасл и называла своей «доской расследований». Учась в университете, она привыкла делиться своими наработками с однокашниками, используя аспидные доски, и работа с такой доской стала ее любимым способом разгадывания всяких загадок.
        Когда доска была водружена на мольберт и мы устроились в наших удобных креслах с бренди и сыром, леди Хардкасл схематично набросала сгоревший магазин на Томас-стрит, покойного мистера Кристиана Брукфилда и подозреваемую Лиззи Уоррел. Со временем, узнав побольше о пока что не известных нам местах и людях, как-то связанных с этим делом, она заменит эти наброски более точными, но сейчас она приколола их к доске и начала делать заметки.
        – Мы не знаем, была ли смерть мистера Брукфилда целью поджигателя или всего лишь трагической случайностью, – заметила я.
        – Ты права, – согласилась моя хозяйка, записав это на доске. – Его смерть считается убийством, поскольку она была причинена в процессе совершения другого тяжкого преступления. Поскольку Брукфилд погиб в результате пожара, а причиной пожара стал поджог, это квалифицируется как предумышленное убийство независимо от того, имелся ли у поджигателя умысел лишить его жизни. Из всего слышанного нами на настоящий момент у меня складывается впечатление, что никому и в голову не приходит, что у преступника был умысел кого-то убить. Они все воспринимают как данность версию о том, что дело как-то связано с движением суфражеток, и исходят из предположения о том, что смерть Брукфилда есть трагическая случайность. Но что, если кто-то поджег дом, зная, что он спит наверху?
        – А у Лиззи Уоррел был мотив убить его?
        – Надо будет копнуть поглубже и выяснить этот момент.
        – Возможно, в этом направлении и нужно копать, – предположила я. – Если мы найдем того, кто, и вправду, хотел укокошить его, это и будет наш настоящий поджигатель.
        – Наш настоящий убийца, – уточнила она, сделав еще одну запись. – А какие еще вопросы нам нужно задать?
        – Поступило ли сообщение о пожаре в пожарную часть? Когда? От кого? Выезжала ли на место пожарная команда? Имеются ли свидетели? Опрашивали ли их? Были ли…
        – Не гони лошадей, дорогуша, – сказала леди Хардкасл, торопливо записывая все на доске. – Дай за тобой угнаться.
        Я дала ей время закончить делать заметки.
        – Нам надо будет задать инспектору Сандерленду немало вопросов, – заключила она. – Вероятно, мне надо будет принять его предложение об оказании нам конфиденциального содействия уже в самое ближайшее время. Как ты думаешь, что они с миссис Сандерленд делают по воскресеньям? Как полагаешь, будет ли невежливостью телефонировать им?
        – Дайте им возможность пообедать, – сказала я. – Может быть, отложим этот разговор до второй половины дня? Ведь инспектор все равно не сможет ничего предпринять до понедельника, когда он явится на работу.
        – И то. Кстати, ты лучше меня подмечаешь всякие детали, касающиеся газет. Так не помнишь ли ты, о чем именно писал мистер Бедингфилд…
        – Брукфилд, миледи, – опять поправила ее я.
        – … о чем именно писал мистер Брукфилд? Не появлялась ли его подпись под некоторыми из тех острых статей, которые я, возможно, просто пробежала глазами, не вникая в детали?
        – Нет, его имя ничего мне не говорит, – ответила я. – Быть может, нам о нем сможет рассказать мисс Коудл.
        – Да, знакомство с нею может оказаться довольно полезным. Право же, жаль, что я нахожу ее столь…
        – Заносчивой? – подсказала я. – Беспардонной? Наглой?
        Она рассмеялась.
        – Я собиралась сказать «невыносимой». Да, к ней применимы все перечисленные тобой эпитеты, но она чертовски хорошо знает свое дело. И думаю, будет лучше, если она будет работать с нами, а не против нас. Полагаю, нам удастся достичь какой-то договоренности.
        – Вам, а не мне, – уточнила я.
        – Что ж, я собираюсь хотя бы попытаться. Если я не сумею перетянуть ее на нашу сторону с помощью слов, ты можешь отвести ее в какой-нибудь переулок и проделать с ней те самые уму непостижимые вещи, которые проделываешь с нашими противниками в переулках.
        – Не искушайте меня, – сказала я.
        – Думаю, тебе нужно смягчить свое свирепство, – со смехом предложила она. – А ключ к смягчению души – это музыка. Сходи за своим банджо. Я с удовольствием предвкушаю что-нибудь в стиле рэгтайм[24 - Жанр танцевальной музыки со свободным «рваным» ритмом, один из предшественников джаза.].

* * *

        Получив новое дело, которое нужно было распутать, мы ощутили прилив энергии, и утро воскресенья прошло в водовороте дел. Завтрак был приготовлен, подан и съеден за рекордно короткое время, после чего леди Хардкасл сразу же удалилась в кабинет, дабы разобраться с корреспонденцией и приготовить свой разум к предстоящим подвигам и трудам. Я почти уверена, что речь шла о чем-то наподобие «кровь разожгите, напрягите мышцы» и даже о чем-то вроде «трупами своих всю брешь завалим»[25 - У. Шекспир. «Генрих V», акт 3, сцена 1 (пер. Е. Бируковой).]… должна признаться, что, когда она принимается цитировать «Генриха V», мои мысли начинают блуждать.
        Я отчищала с наших дорожных пальто пыль и грязь дорог графства Глостершир, когда около десяти часов зазвонил телефон.
        – Алло, – сказала я. – Чиппинг-Бевингтон, двадцать три.
        – Алло? – зазвучал в трубке знакомый голос. – Армстронг? Это вы? Готова поспорить, что на сей раз я правильно назвала вашу фамилию.
        – Доброе утро, леди Фарли-Страуд, – поздоровалась я. – Да, правильно.
        Чета Фарли-Страудов, принадлежавшая к местному «высшему обществу», подружилась с нами с самого нашего приезда. Вернее, после нашего приезда они подружились с леди Хардкасл. Можно сказать, что к тому, чтобы принять в качестве члена нашей «команды» и меня, они пришли не сразу, однако теперь между ними и мной уже царила обоюдная приязнь.
        – Мы вызывали телефонного мастера, и он сотворил с нашим аппаратом настоящее чудо. Не знаю, что именно он сделал, но теперь я слышу все так ясно. Интересно, не может ли он проделать то же самое и с моими ушами, а?
        – Думаю, нечто в этом духе не помешало бы нам всем, – сказала я. – Иногда бывает нужно что-то подправить то здесь, то там. Хотите, я позову к телефону леди Хардкасл?
        – Нет, дорогая, об этом можете не беспокоиться, просто позовите к телефону леди Хардкасл, хорошо?
        Я улыбнулась и положила трубку на стол.
        – Вас просит к телефону леди Фарли-Страуд, – сообщила я после того, как она передвинула кипу бумаг, которая загораживала проход, и я смогла войти в кабинет.
        – О, замечательно. А она сказала, что ей нужно?
        – Нет, – ответила я. – Я решила не спрашивать. Мне было нелегко даже просто подвести ее к тому, чтобы она попросила подозвать вас к аппарату, не говоря уже о том, чтобы спрашивать о подробностях.
        – Не переживай. Послушай, ты не могла бы… немного прибраться здесь, а? Боюсь, я немного увлеклась, и все это вышло из-под контроля.
        У леди Хардкасл самый острый ум, который мне когда-либо доводилось встречать, она очаровательная, веселая, и лучшей компании, чем она, не сыскать. Однако ее можно смело поставить на одно из первых мест в списке самых неаккуратных людей на свете. Она способна создать в комнате беспорядок даже тогда, когда кажется, что она не делает ничего.
        – Должна признаться, мало что может доставить мне большее удовольствие, – сказала я. – Я уже несколько месяцев прошу вас дать мне возможность убрать этот бардак.
        – Отлично. Ты тут начинай, а я пойду узнаю, что понадобилось Герти.
        Я только-только начала разбирать первую кипу разрозненных бумаг, когда она вернулась.
        – Извини, что порчу тебе удовольствие, дорогая, но я пригласила их на обед. Мне нужно, чтобы ты объяснила мисс Джонс, что обед следует готовить на четверых, если она может обойтись провизией, имеющейся в доме, а затем мне хотелось бы принарядиться. Мой вишневый костюм в порядке?
        – Да, – отвечала я, – но белую блузку надо погладить. Она помялась, лежа в гардеробе.
        – Если бы ты согласилась заняться всем этим, пока я быстренько приму ванну, было бы очень мило, – сказала она и удалилась.

* * *

        – Придется мне похитить у тебя молодую Блодвен Джонс, душечка, – сказала леди Фарли-Страуд, поедая третью порцию запеченной картошки. – Нет, не пойми меня неверно, миссис Браун чрезвычайно умелая кухарка, но эта твоя девушка просто творит чудеса. В ее руках даже скромная печеная картошка превращается в кулинарный шедевр.
        – Тебе придется извинить мемсахиб[26 - Индийское обращение к европейской женщине.], – подмигнув, начал пояснять сэр Гектор. – Доктор посадил ее на новую диету, и она уже целую неделю питается вареной рыбой, бульоном и овощами, приготовленными на пару. Так что стоит ей дорваться до чего-то жареного или запеченного, и она готова часами расточать похвалы в адрес этих яств.
        Леди Фарли-Страуд фыркнула.
        – Терпеть это было бы куда легче, если бы ко мне присоединился и мой любимый муж.
        – Он посадил на диету тебя, моя сладенькая пышка, а вовсе не меня. Не понимаю, с какой стати мне отказываться от сладких пудингов только потому, что к тебе прицепилась какая-то там легкая хворь. Однако, доложу я вам, она права. Я уже целую вечность не едал таких вкусных вещей. Как эта твоя кухарка умудряется придать такой вкус даже самой простой подливе?
        – Она и в самом деле что-то вроде кудесницы, – согласилась леди Хардкасл. – Хотя я предпочитаю не вникать в процесс, чтобы, не дай бог, не испортить дело. Впрочем, думаю, даже если бы я и попыталась, то все равно не поняла бы, что к чему. Для меня кухня остается средоточием тайн и чудес. Вот Фло, напротив… Наша Фло вполне могла бы посоревноваться с мисс Джонс. Уверена, что тебе дано постичь ее магические тайны.
        – Вы мне льстите, – сказала я. – Но вы правы – я понимаю, что она делает. Должна признаться, что до большей части всего этого я сама не додумалась бы никогда, но стоит ей показать мне, что к чему, как начинает казаться, что только так и можно готовить то или иное блюдо.
        Какое-то время все молча жевали, наслаждаясь едой.
        – Довольно с нас пустой болтовни, – прервала молчание леди Хардкасл. – По телефону ты сказала мне, что у тебя есть важная новость. Был заклан упитанный телец, стол ломится от яств – и все, дабы я смогла услышать ее. Так что выкладывай, не томи.
        – Считай, что тебе повезло, раз она не вывалила на тебя все сразу, – заметил сэр Гектор.
        Леди Фарли-Страуд улыбнулась почти детской улыбкой.
        – Скоро я стану бабушкой, – сказала она. – Вчера утром я получила письмо от Клариссы.
        – Надо же. – Леди Хардкасл подняла свой бокал. – Поздравляю. И тебя тоже, дедуля.
        – Да, – присоединилась я. – Поздравляю вас обоих.
        Мы чокнулись.
        – Вот уж не думал, что это когда-нибудь произойдет, – признался сэр Гектор. – Не был уверен, что нашу дочь привлекут радости материнства. У этой девушки ветер в голове, так что я вообще не представлял, как она будет воспитывать ребенка, но не могу делать вид, будто я не рад.
        – Ему бы это не удалось, даже если бы он попытался, – сказала леди Фарли-Страуд. – Мы оба в восторге.
        – Разумеется, – подвела итог леди Хардкасл.
        В семье Фарли-Страуд Кларисса была единственным ребенком. Мы видели ее только один раз, на праздновании ее помолвки, но, когда эта помолвка закончилась катастрофой, она вернулась в Лондон, и больше мы ее не встречали. От ее родителей мы узнали, что она быстро вышла замуж за более достойного джентльмена – инженера Адама Уитмена.
        – Спасибо, душечка, – сказала леди Фарли-Страуд. – Однако к нам она не приедет. Мы бы очень хотели, чтобы она родила своего ребенка дома, но молодой Адам работает сейчас с месье Блерио в окрестностях Бордо. Так что наш внук или внучка родится во Франции.
        – Тот самый Луи Блерио? Авиатор? – спросила я. – В прошлом году мы читали о его перелете через Ла-Манш.
        – Да, тот самый, – ответил сэр Гектор. – Адам большой спец по всяким там конструкциям и материалам. Он помогает строить аэропланы.
        – Как интересно, – сказала я, позабыв, что мы должны обсуждать деторождение, а не аэропланы.
        – Когда? – осведомилась леди Хардкасл и тем самым не дала мне попасть в неловкое положение, в котором я бы оказалась, если бы продолжила задавать вопросы про фабрику, выпускающую аэропланы.
        – Когда что, дорогая? – не поняла леди Фарли-Страуд. – Ах, да, ребенок. Он должен родиться в июле.
        – Как чудесно. Вы поедете ее повидать?
        – Само собой. Мы сядем на поезд, согласованный с расписанием пароходов, и отправимся на континент. Устроим себе отдых. Мы не бывали во Франции со времен нашей молодости. Помнишь, Гектор?
        – Душа моя, разве я мог это забыть? Прекрасная еда, прекрасное вино и моя прекрасная молодая жена. Как можно не хранить столь драгоценные воспоминания вечно?
        – О, Гектор, какую же ты несешь чепуху! Да еще и за столом. – Но в голосе леди Фарли-Страуд звучала улыбка, а глаза ее блестели. – Душечка, ты же не забыла о том, что в следующую субботу у нас запланирована пирушка? – спросила она леди Хардкасл.
        – Конечно же, нет, дорогая, – отвечала та. – Я не только записала это в мой ежедневник, но твое приглашение еще и стоит у меня на видном месте на каминной полке как дополнительное напоминание. Мой лучший туалет уже полностью готов, и бальные туфельки начищены.
        – Спасибо, душечка. Я собиралась устроить эту гулянку просто так, но теперь мы превратим ее в торжество по поводу радостной вести.
        – Я ни за что его не пропущу. Ну, кто распорядится насчет десерта? Фло, дорогая, ты возьмешь на себя обязанности хозяйки? Право же, нам тут нужен звонок.
        Я отправилась на кухню, чтобы попросить Эдну помочь убрать со стола грязные тарелки и передать мисс Джонс подать свой знаменитый tarte Tatin aux poires.[27 - Открытый грушевый пирог по рецепту сестер Татен (фр.).]

        Глава 4

        Боевой настрой не покинул нас и на следующее утро, и мы спозаранку отправились обратно в Клифтон. Леди Хардкасл, как и собиралась, протелефонировала инспектору Сандерленду во второй половине дня в воскресенье, и они договорились тайно встретиться в кофейне недалеко от магазина ЖСПС в одиннадцать часов.
        – А посему, – сказала она мне, поведав детали их разговора, – мы можем приступить к делу с утра пораньше и начать день с визита в этот магазин, служащий штаб-квартирой суфражеток. Предъявить им нам пока еще нечего, но мы можем хотя бы дать им знать, что уже приступили к работе.
        И прохладным солнечным утром понедельника в полдесятого мы остановились перед магазином суфражеток и припарковали наш «ровер».
        – Ты уверена, что тут ему ничего не грозит? – спросила леди Хардкасл, когда мы начали снимать с себя наши перчатки с крагами и защитные очки. – Он не покатится вниз? Ведь тут склон холма.
        – Тормоз должен удержать его на месте, – ответила я. – А если нет, вряд ли он докатится до Парк-стрит, по дороге он наверняка наедет на какое-нибудь препятствие, которое остановит его.
        – Обнадежила, нечего сказать! Но тут все равно нет более безопасного места, так что ничего не поделаешь, придется рискнуть.
        Мы вошли в магазин и увидели, что за прилавком стоят сразу и Битти Челленджер, и леди Бикл. Они работали сообща: мисс Челленджер складывала листовки, а леди Бикл вкладывала их в конверты.
        – Доброе утро, дамы, – поздоровалась леди Хардкасл. – Как дела?
        Они оторвали глаза от работы.
        – Эмили, дорогая, – сказала леди Бикл, – какая приятная встреча. Мы вас не ждали. – Она сделала паузу. – Или ждали?
        – Нет, – успокоила ее леди Хардкасл – вы ничего не забыли, так что не беспокойтесь. Мы просто решили зайти.
        – Ну, слава богу. Я отнюдь не такая беспамятная, как думает кое-кто, но не ровен час. Вообще-то я уверена, что запомнила бы, что сегодня вы нанесете нам визит, но в любом случае я рада, что у меня еще не зашел ум за разум. Во всяком случае, не совсем.
        – Боюсь, настоящих новостей у нас нет. Во всяком случае, пока. Но я хотела, чтобы вы знали – наш друг в полиции предложил нам свою поддержку. Помогать нам в своем официальном качестве он не может, но он подтвердил то, что нам сообщили вы: полиция считает, что поймала поджигательницу, и расследование закрыто. И он не хочет нарушать конфиденциальность – он очень принципиальный человек и предан службе. Но он не желает, чтобы творилась несправедливость, и по мере сил будет направлять нас на правильный путь.
        – О, это хорошая новость, – сказала леди Бикл.
        – По-моему, это классическая полицейская расхлябанность, – не согласилась с ней мисс Челленджер. – Они просто арестовывают первого попавшегося бедолагу, после чего начинают отдыхать. И делают вид, будто не замечают, как один из них якобы «помогает» своей приятельнице, но вся эта «помощь» сводится к тому, чтобы не допустить повторного открытия дела.
        – Битти, душечка, думаю, ты не вполне справедлива, – возразила леди Бикл. – Похоже, этот инспектор…
        – Сандерленд, – подсказала леди Хардкасл.
        – … этот инспектор Сандерленд делает это на свой страх и риск. А послушать тебя, так можно подумать, что они хотят просто замести следы.
        – А разве тебе так не кажется? – вопросила мисс Челленджер.
        – Да полно тебе, – ответила леди Бикл. – Вы ручаетесь за моральные принципы этого инспектора, Эмили?
        – Мы знаем его уже почти два года. Он прекрасный человек, – сказала леди Хардкасл.
        – Вы сказали, что он предан службе, – заметила мисс Челленджер. – Думаете, он поставит право какой-то там суфражетки на справедливый суд выше репутации своей любимой полицейской службы?
        Как бы задать этой несносной Беатрис Челленджер хорошую трепку и обставить дело так, словно это вышло случайно? Я так и кипела, а леди Хардкасл продолжала хранить олимпийское спокойствие.
        – Я готова лично поручиться за высокие моральные принципы инспектора Сандерленда и его непоколебимую веру в правосудие, – невозмутимо сказала она. – Он будет идти вместе с нами в наших поисках истины, куда бы ни вел нас этот путь, пусть даже он приведет к выводу о том, что полиция ошиблась и Лиззи Уоррел невиновна. Однако я должна вас предупредить, что Армстронг и я будем продолжать искать истину, даже если в результате обнаружим, что Лиззи Уоррел виновна. Мы приняли ваши слова на веру и исходим из того, что это не она подожгла магазин, но мы не станем скрывать правду, покрывая ту, кто виновата.
        Мисс Челленджер уставилась на нас сердитым взглядом, леди Бикл принялась перебирать лежащие на прилавке конверты. Она уже собиралась заговорить, когда за нашими спинами зазвонил дверной колокольчик. Мы все повернули головы, чтобы посмотреть, кто спас нас от неловкого положения, и я немного растерялась, увидев, что это явилась как раз та особа, которая как нельзя лучше умеет приносить неловкость с собой. В маленький магазин вошла женщина, одетая в классический костюм, пошитый в дорогом ателье, и невероятно модную шляпку, с кожаной сумкой на плече.
        – Доброе утро, дамы, – поздоровалась она. – Не могли бы вы… О-о.
        – Не беспокойтесь, мисс Коудл, – сказала леди Хардкасл. – Мое присутствие часто вызывает такую реакцию. И такое выражение лица. Я уже с этим смирилась. Как поживаете, черт возьми?
        – Хорошо, спасибо, – ответствовала мисс Коудл.
        – Простите, это большое упущение с моей стороны – я должна представить вас друг другу. Леди Бикл, мисс Челленджер, позвольте мне представить вам мисс Дину Коудл, журналистку, пишущую для «Бристольских известий». Мисс Коудл, это Джорджина, леди Бикл, и мисс Беатрис Челленджер из бристольского отделения Женского социально-политического союза.
        – О-о! – с живостью воскликнула леди Бикл. – Стало быть, вы и есть та журналистка-приятельница леди Хардкасл, о которой она мне говорила?
        – Ну, я бы не сказала, что мы с ней при… – начала мисс Коудл.
        Но леди Бикл продолжала гнуть свое. Возможно, она просто не хотела, чтобы и этот разговор принял неприятный оборот. – А не видела ли я вас раньше? – спросила она. – Вы были на рождественском балу, который устраивала Королевская больница? Уверена, что были. Ведь вы в своей газете так чудесно его описали.
        – Разумеется, я там была, – подтвердила мисс Коудл. – Мой жених учится на доктора, и я подумала, что смогу одним выстрелом убить двух зай…
        – Я так и знала, – опять перебила ее леди Бикл. – Очень приятно увидеть вас снова. Добро пожаловать в наш скромный магазин. Чем мы можем вам помочь?
        – Собственно говоря, – сказала мисс Коудл, ошарашенная этим потоком благожелательных слов, – я подумала, что это я могу помочь вам. Или, по крайней мере, помочь одной из ваших подруг. Не найдется ли у вас места, где мы могли бы поговорить с глазу на глаз? – И она бросила на леди Хардкасл и меня взгляд, в котором не было и тени приязни.
        – Если это дело носит щекотливый характер, наверху у нас есть кабинет, – сообщила леди Бикл.
        – Щекотливый? Нет, я бы так не сказала. Просто не хочется, чтобы наш разговор подслушивали любопытные дамы, запасающиеся здесь лентами и подстрекательской литературой. – И она опять многозначительно посмотрела на нас.
        – Не обращайте на нас внимания, – бодро сказала леди Хардкасл. – Мы тут просто предлагаем свою собственную помощь. И можем подождать.
        – Вы? Помощь? Какую такую помощь вы можете предложить? Вы, которые мните себя сыщицами-любительницами… О, нет. Только не вы. Этого не может быть.
        – Чего не может быть, дорогая? – с улыбкой спросила леди Бикл.
        – Я пришла, чтобы поговорить об убийстве Кристиана Брукфилда, – объявила мисс Коудл.
        – И что же вы имеете сказать?
        – Думаю, Элизабет Уоррел тут ни при чем.
        – Так, всем лучше подняться в кабинет, – подытожила леди Бикл. – Битти, боюсь нам придется предоставить тебе одной справляться с нашествием орд.
        Мисс Челленджер посмотрела на улицу, где в холодном зимнем воздухе мимо магазина шли редкие прохожие.
        – Пожалуй, я справлюсь, – сказала она.

* * *

        На втором этаже мы увидели две двери. Та, что была слева, вела в «кабинет», который занимал более половины тесного этажа. Окна, выходящие на Квинз-роуд, занимали все пространство от пола до потолка и от стены до стены, а в их центре красовалась арка, через которую виднелся фасад расположенной напротив картинной галереи. У одной из стен стоял большой дубовый письменный стол. Он был намного меньше завален бумагами и находился в куда большем порядке, нежели стол инспектора Сандерленда в участке, то же самое можно было сказать и о каталожных шкафах и книжных полках, которыми была уставлена противоположная стена. У третьей стены, расположенной напротив окна, стоял длинный обшарпанный диван.
        Леди Бикл уселась на стоящий у стола вращающийся стул и жестом показала нам на диван. Я села на его середину между двух огромных мягких подушек.
        – Я вижу, что отношения у вас троих непростые, – сказала леди Бикл, и тон ее был почти грозен, – но боюсь, мне это все равно. Мисс Коудл, я попросила леди Хардкасл и мисс Армстронг провести расследование этого дела, ибо я уверена, что Лиззи Уоррел невиновна. Если вы тоже считаете ее невиновной, то вы должны на время забыть про свои обиды, какими бы важными они вам ни казались, и рассказать нам то, что вам известно. Речь идет о жизни женщины, и у меня нет ни времени, ни терпения, для того чтобы выслушивать пустяки.
        – Но послушайте, – начала мисс Коудл, но леди Хардкасл рукой сделала ей знак замолчать.
        – Она права, мисс Коудл. Какие бы обиды вы ни таили на нас из-за дела о ведьмовских убийствах в Литтлтон-Коттереле[28 - Снова отсылка к событиям романа «Картина убийства».], или какое там мелодраматическое название вы ему дали, вы могли бы на время забыть о них ради этой женщины, которую все, кроме полиции, считают невиновной.
        – Вы едва не уничтожили мою репутацию, черт вас дери, – огрызнулась мисс Коудл.
        – Мы всего-навсего вскрыли истинное положение дел. Если вашу репутацию могла погубить такая обыкновенная и банальная вещь, как правда, то эта репутация вообще мало чего стоила, разве не так?
        – Ах ты высокомерная старая… – Мисс Коудл потянулась к леди Хардкасл, но я успела отбить ее руку и повернулась к ней лицом, не напрягая рук, но держа их наготове.
        – Дамы! Прошу вас! – резко бросила леди Бикл. – Если вам хочется подраться, вы можете сделать это и позже. Я даже готова подержать ваши пальто. Но сейчас мы говорим о Лиззи Уоррел. Мисс Коудл, насколько я понимаю, у вас есть кое-какие сведения.
        Мисс Коудл подняла с пола свою сумку и, расстегнув ее клапан, достала из нее большой блокнот в твердой черной обложке. Поставив сумку обратно на пол, она несколько секунд молчала, держа блокнот на коленях.
        Затем, собравшись с мыслями, сказала:
        – Кристиан Брукфилд был отличный журналист. Мы с ним были не только коллегами, но и друзьями. Он был человек порядочный и принципиальный и считал своей миссией разоблачение продажности и корыстолюбия, которые видел вокруг и которых так много в нашей общественной жизни. Его не интересовали сплетни и скандалы вокруг супружеских измен – во всяком случае, ради них самих. Он не писал об убийствах или сенсационных ограблениях. – Она снова посмотрела на леди Хардкасл и меня. – Он писал о коррупции в местных органах власти, о подкупе в местных деловых кругах. Он находил грязных и алчных мерзавцев, действующих в самом сердце нашего общества, и разоблачал их гнусные делишки, выставляя их подлость на всеобщее обозрение. Так что, как вы можете догадаться, он отнюдь не пользовался расположением у тех, кто играет главные роли в политической и деловой жизни Бристоля.
        Взяв с колен черный блокнот, она торжественно подняла его обеими руками, словно это была некая ценная реликвия.
        – Брукфилд был не склонен к мелодраме, но он и не расслаблялся, вполне отдавая себе отчет в том, что своими разоблачениями он ставит под угрозу свою жизнь. Он иногда отпускал шутки по поводу того, что в один прекрасный день вынюхивание доведет его до беды. Не думаю, что он всерьез опасался, что кто-то пожелает закрыть ему рот, но он определенно не исключал такую возможность. Поэтому, когда он погиб при пожаре, якобы став случайной жертвой политически мотивированного поджога, я первым делом подумала, что его шутливое предсказание все-таки сбылось. Я никогда не верила в версию о том, что это дело рук суфражеток. Я с большим интересом слежу за вашей борьбой и знаю, что это не ваш стиль. Но явилась полиция, топая своими тяжелыми ботинками, бегло взглянула на то, что сразу бросалось в глаза, и объявила дело закрытым.
        Открыв блокнот, она посмотрела на одну из его страниц.
        – Когда стало известно, что он погиб, я была на работе. Его коллеги-журналисты любили его в той же мере, в какой его не любили в кабинетах городских властей, и те из нашей пишущей братии, кто постарше, сразу же двинулись в ближайший паб, чтобы помянуть своего павшего товарища. Меня, естественно, не пригласили, так что я подошла к его письменному столу, чтобы посмотреть, над чем он работал. В общем-то там ничего не было, только какие-то отрывочные заметки и недописанная статья о темных делишках, возможно, творящихся в футбольном клубе «Бристоль сити», на последней странице которой в самом низу имелась надпись, сделанная его рукой: «ничего нет – я заблуждался». Но затем я заглянула в ящик стола и обнаружила вот это.
        Она снова подняла черный блокнот.
        – Именно в этом блокноте он и сводил воедино все добытые им сведения, прежде чем опубликовать конечную статью. Его противниками всегда были очень влиятельные и могущественные люди, так что, прежде чем сдать материал в набор, ему нужно было очень тщательно проверить все факты. В этом самом блокноте он и выстраивал свои аргументы, обобщал данные, полученные от источников, и окончательно уточнял все детали. Если Лиззи Уоррел не поджигала магазин, а я считаю, что так оно и есть, то вполне возможно, что кто-то убил Брукфилда умышленно. А если дело обстоит именно так, то весьма вероятно, что в этом блокноте содержится ключ к установлению личности его убийцы.
        – Можно? – спросила леди Бикл, подавшись в сторону и протянув руку к блокноту. Мисс Коудл, хотя и без особого желания, выпустила его из рук.
        Леди Бикл быстро пролистнула несколько страниц.
        – О-о, – растерянно проговорила она. – Тут какие-то иероглифы. Боюсь, я ничего не могу понять.
        Она отдала блокнот мне.
        – Это стенографическое письмо, – сказала я, взглянув на пару страниц. – Но тут написана какая-то тарабарщина, абракадабра.
        Я протянула блокнот леди Хардкасл, которая также не смогла расшифровать его.
        – Вы знаете стенографию? – с удивлением спросила мисс Коудл и забрала у нее блокнот.
        – Да она пришлась кстати в одной моей работе.
        – А что это была за работа? Для чего стенография могла понадобиться камеристке?
        – Да так, то для одного, то для другого, – сказала я. – Я не вправе распространяться на этот счет.
        – Так оно и есть, – подтвердила леди Хардкасл. – Закон о государственной тайне и все такое. Вы же не хотите, чтобы бедную девушку повесили за измену.
        – Ну… – начала мисс Коудл.
        – Хватит грызни, – предупредила нас леди Бикл. – Не кипятитесь. Объясните, в чем тут суть – вы признали в этих каракулях стенографическое письмо, но не можете его прочитать. Почему?
        – Это определенно стенография, но ее значки складываются в слова, которые в английском языке по большей части не имеют смысла. Можно? – Я протянула руку за блокнотом, и мисс Коудл с некоторой неохотой отдала мне его опять. – Видите? – Я ткнула пальцем в первую попавшуюся строку. – Эти завитки, закорючки, точки и линии должны составлять обычные английские слова – это что-то вроде алфавита, просто такие значки пишутся быстрее. В стенографии используются также кое-какие аббревиатуры, а некоторые слова и выражения заменяются особыми символами, но, если ты владеешь этим навыком, читать запись надо так же, как строку из обычного текста. Но здесь написано: «Половины лсёкоб эпопея». Как я и сказала, это абракадабра.
        – Вы хотите сказать, что помимо использования этих заумных загогулин, он еще применял и некий таинственный шифр? – спросила леди Бикл.
        – Да, так оно и есть. Во всяком случае, отчасти. Полагаю, остальные записи сделаны с применением кода, понятного только ему самому, кода, в котором отдельные слова и выражения имели такие значения, которые знал только он. Такой код практически не поддается расшифровке, если не знать ключа. Так слово «эпопея» может означать все что угодно, хоть «пирог с картошкой», и нам никогда не разгадать, что именно оно должно обозначать. Но остальная часть записей сделана с помощью шифра, а шифры обычно поддаются разгадке.
        – То есть код – это использование одних слов вместо других, а шифр – это когда вместо тех или иных букв используются другие буквы или значки?
        – Вот именно, – подтвердила я.
        – Надо же, какая я умная, – сказала леди Бикл. – Итак, вы можете читать стенографию, но как вам даются шифры?
        – Боюсь, за разгадкой шифров мне надо будет обратиться к леди Хардкасл, – призналась я.
        – Я могу попробовать, – откликнулась леди Хардкасл. – Можно использовать кое-какие приемы. Первое, что приходит в голову, это шифрование методом подстановки – например шифр Цезаря, в котором каждая буква сдвигается на фиксированное число позиций – или более сложное, но также основанное на подстановке. Что касается кода, то он должен был быть и достаточно простым, чтобы мистер Брукфилд мог писать им сразу, не раздумывая, иначе овчинка не стоила бы выделки.
        – Значит, она камеристка, которая владеет стенографией и подпадает под действие Закона о государственной тайне. А вы вдовая сыщица-дилетантка, которая умеет расшифровывать засекреченные послания, – подытожила мисс Коудл. – Да кто вы на самом деле?
        – Боюсь, и эта печальная история подпадает под действие Закона о государственной тайне, – ответствовала леди Хардкасл.
        – Но вы и в самом деле считаете, что сможете разгадать эту головоломку? – спросила леди Бикл.
        – Я всего лишь могу попытаться. Если вы не возражаете, мисс Коудл.
        – На безрыбье и рак рыба, – изрекла мисс Коудл.
        – В таком случае вы не станете возражать, если я позаимствую этот блокнот?
        Мисс Коудл нагнулась и снова запустила руку в свою сумку.
        – Я предпочитаю хранить блокнот Брукфилда у себя – так надежнее, – сказала она и протянула леди Хардкасл несколько листков писчей бумаги. – Первые страницы я переписала, позже перепишу и остальные.
        – Отлично, – резюмировала леди Хардкасл и посмотрела на свои наручные часы. – Мне ужасно жаль, но на одиннадцать у нас назначена другая встреча. Вы нас простите?
        – Ну, что вы, – сказала леди Бикл. – Мы все очень-очень благодарны за то, что вы вообще тратите на нас свое время. – Она посмотрела на листки бумаги в руке леди Хардкасл. – Хотите папку? Или конверт?
        – Спасибо, не откажусь. Либо одно, либо другое. Как только у меня появится результат, я свяжусь с вами, мисс Коудл. У вас есть…
        Мисс Коудл достала визитную карточку, дала ее моей хозяйке, а та протянула ей свою.
        – Удачи, – завершила нашу беседу леди Бикл. – И еще раз спасибо.
        Мы попросили нас не провожать.

* * *

        От штаб-квартиры ЖСПС до маленькой кофейни, в которой нам предстояла встреча с инспектором Сандерлендом, было рукой подать. Местные упорно называли свой район «деревней Клифтон».
        – Я бы не назвала здешние места деревней, – заметила я, когда мы двинулись по тротуару мимо запруженной транспортом мостовой.
        – Я тоже, – согласилась со мной леди Хардкасл. – Но не только местные жители называют свой район деревней – точно так же именуют свою часть Лондона и те, кто живет в Кенсингтоне.
        – Тьфу, – выругалась я. – То-то бы они удивились, если бы им пришлось жить в настоящей деревне. Ни тебе газа, не говоря уже об электричестве, и пабы, в которых не сыщешь пирога с мясом, потому что у подводы отлетело колесо.
        – Ты жалеешь, что мы переехали в Литтлтон-Коттерел?
        – Вообще-то нет, мне там нравится. Само собой, я бы все отдала за электрическое освещение и газовую плиту, хотя, раз уж стряпня почти целиком лежит на плечах мисс Джонс, то с нынешней нашей плитой можно и смириться.
        – Электрическое освещение есть в усадьбе «Грейндж», – сказала моя хозяйка. – Интересно, может ли их генератор снабдить электрической энергией и наш дом? Я уверена, что читала статью о том, что электричество можно передавать на большие расстояния. Надо будет поспрашивать. Наверняка кто-то из моих знакомых знает ответ на этот вопрос.
        – Наверняка, – согласилась я. – Это она?
        – О чем ты, дорогая?
        – Это и есть кофейня, в которой мы должны встретиться с инспектором Сандерлендом? – спросила я, показывая на вывеску одной из кофеен Крейна, идти до которой оставалось всего несколько ярдов.
        – Если прежде это была и не она, то теперь точно она.
        Я устремила на леди Хардкасл вопросительный взгляд.
        – Через дорогу, – сказала она и движением головы показала на противоположную сторону улицы.
        Я повернула голову, посмотрела на тротуар напротив. По нему шел наш любимый полицейский, одетый в пальто и с котелком на голове. Ступив на мостовую, он приветственно поднял портфель, который нес в руке. Поравнявшись с нами, он свободной рукой вежливо прикоснулся к узким полям своего котелка.
        – Доброе утро, дамы. Вы как раз вовремя. Зайдем? – Открыв дверь кофейни, он вошел внутрь. Мы последовали за ним.
        Когда мы устроились и нам принесли кофе и кексы, инспектор сунул руку в портфель, извлек папку из плотной желтой бумаги и по столешнице пододвинул ее к нам.
        – Боюсь, я не могу отдать вам ее насовсем, – сказал он, – но тут я отразил детали, касающиеся существа дела. – И он подал нам исписанный лист бумаги.
        – Ну и ну! – удивилась леди Хардкасл. – Огромное вам спасибо, инспектор. – И принялась читать содержимое папки. – Отлично, отлично. Тут есть справка относительно биографии и личности мистера Брукфилда. До сих пор он для нас оставался только абстрактным носителем высоких моральных принципов и хозяином блокнота.
        – Боюсь, я не совсем понимаю, о чем идет речь, – заметил инспектор.
        Леди Хардкасл уже целиком ушла в чтение лежащих в папке бумаг, и я сама рассказала ему о нашей встрече с Диной Коудл.
        – Понятно, – сказал он. – Мы с ним встречались всего несколько раз, но я, разумеется, читал его статьи. Мы внимательно следили за тем, что он писал в своей газете, и пару лет назад он выступал свидетелем на суде по делу о мошенничестве. Он был моложе, чем я думал после прочтения его статей – всего лет двадцать пять – двадцать шесть…
        – Двадцать семь, – перебила инспектора леди Хардкасл.
        – Пусть будет двадцать семь, – с улыбкой согласился он. – Он был довольно располагающий малый, но именно такой серьезный… и ревностный, как и можно ожидать от автора подобных статей. Мне он, в общем-то, нравился, но через некоторое время я начал от него немного уставать. По-моему, я никогда не слышал от него ничего такого, что можно было бы счесть забавным. Он был вежлив, порядочен и по-своему мил, но ему было отнюдь не свойственно шутить и острить по поводу абсурдных несуразиц нашей жизни.
        – Возможно, в обществе легавых он чувствовал себя неловко, – предположила я. – И просто старался быть осторожным в выражениях, когда общался с кем-то из ваших.
        – Очень может быть. Некоторым людям все же свойственно понятие о приличии и чувство уважения, когда они общаются со служителями закона.
        Услыхав это, леди Хардкасл показала ему язык, но не перестала читать. Было очевидно, что она отнюдь не спешит делиться тем, что узнает из содержимого папки, и я решила расспросить самого инспектора.
        – У него была семья? – спросила я.
        – Оба его родителя скончались, – ответил он. – У него осталась тетушка, но они не были близки, и она отказалась явиться в церковь для прощания с ним. Его старший брат служит в торговом флоте, а младшая сестра работает медицинской сестрой в Объединенной королевской больнице. В Бате. Его брат сейчас в море, но сестра приезжала в пятницу на церемонию прощания. Она была очень расстроена.
        – Могу себе представить. Значит, там были и вы?
        – Да, был. Как я и говорил, общались мы мало, но у меня было такое ощущение, словно я знал его хорошо, хотя это и было не так. Вы понимаете – это благодаря его статьям. Несколько наших, полицейских, имевших с ним дело, тоже пришли в церковь, чтобы почтить его память.
        – А там было много народу?
        – Да, церковь была полна. Оказалось, что очень многие любили его.
        – Надо полагать, это стало хоть каким-то утешением для его бедной сестры, – сказала я. – Так что же именно случилось вечером во вторник? В заметке в «Бристольских известиях» почти не было деталей.
        – Ну, ребят из Бристольской полицейской пожарной команды незадолго до полуночи вызвали на пожар в магазине на Томас-стрит. К моменту их прибытия на место все здание уже было охвачено огнем, но тамошние жители успели сообразить, что надо делать, и принялись поливать соседние дома водой, чтобы пламя не перекинулось и на них. Помощь оказали и посетители соседнего паба, он называется «Корт Сэмпсон инн». Пожарные сделали все, что могли, но магазин был уничтожен, и, как оказалось, находившийся в здании человек погиб.
        – Ужас, – сказала я. – А в то время хоть кто-то уже знал, что он там, внутри? Кто-то что-то сказал?
        – Нет, ни слова. Как следует здание обыскали только на следующий день – было сочтено, что в него можно будет войти, не опасаясь, только к середине утра. Тогда-то и обнаружили его тело.
        – Но сам пожар видели многие, да?
        – Да, очевидцев были десятки. Паб «Корт Сэмпсон инн» очень популярен, даже если речь идет о вечере вторника. Наши ребята прибыли на место довольно быстро, после того туда вызвали пожарную команду, тогда они и опросили всех, кто был там. Надо сказать, что никто из посетителей паба ничего не замечал, пока огонь не разгорелся вовсю. Никто не видел никого и ничего, пока один из них…
        – Билл Придди, – вставила леди Хардкасл, не поднимая глаз.
        – Пока Билл Придди не отправился домой, когда до полуночи оставалось примерно пятнадцать минут, и не увидел пламя. Он сразу же бросился обратно в паб и поднял тревогу.
        – Выходит, полиция опросила всех тех, кто помогал пожарным либо оставался в пабе, – сказала я. – А кому-нибудь вообще пришло в голову выяснить, все ли на месте? Может быть, кто-то сумел незаметно ускользнуть? Ведь не каждому хочется помогать тушить пожар или посреди ночи давать показания полицейским.
        – Жаль, что той ночью с нами не было вас, – посетовал инспектор. – Я задавал этот вопрос, но не добился ничего, кроме многословных, но уклончивых и невнятных речей. Короткий ответ – это нет, тогда об этом не подумали. Так что весьма и весьма вероятно, что немало посетителей паба растворились в ночи, чтобы избежать опасности, увильнуть от тяжелой работы либо уклониться от полицейских допросов.
        – Какая досада.
        – Кое-кто из наших патрульных мог бы начертать эти слова на кокардах своих шлемов: «Полиция Бристоля – какая досада». Однако теперь уже ничего не поделаешь – нам приходится работать с теми сведениями, которые у нас есть.
        Я улыбнулась.
        – А как именно был подожжен магазин?
        – Кто-то разбил его витрину и бросил внутрь связку тряпок, пропитанных керосином. Одна-единственная спичка – и все быстро занялось. Здания там старые, и в них полно сухого дерева.
        – Но почему никто ничего не услышал? И не увидел. Ведь на то, чтобы совершить этот поджог, ушла минута или две.
        – Все либо спали, либо сидели в пабе, – ответил он. – Прохожих в этот ночной час не бывает. Во всяком случае, на Томас-стрит.
        – И рядом были раскиданы листовки суфражеток, – сказала я. – Об этом говорилось в газете.
        – Именно так, – подтвердил инспектор. – Я заметил одну странность, на которую больше никто не обратил внимания. На найденных листовках значилось, что их напечатал «Женнский социально-политический союз», там имелась ошибка в слове «Женский». Глупая типографская опечатка, но странно, что никто ее не заметил.
        – Может быть, и заметили, но было уже поздно.
        – Может, и так. Была еще эта самая «подписанная записка», текст которой был составлен из заглавных печатных букв. Она была приколота к двери одного из соседних магазинов.
        – А когда арестовали Лиззи Уоррел?
        – На следующий день. У нас не было никаких данных на женщину по имени Л. Уоррел, и полиции пришлось рано утром в среду отправиться в штаб-квартиру ЖСПС на Квинз-роуд, чтобы выяснить, кто она. Там ее и арестовали.
        Леди Хардкасл вернула папку инспектору.
        – Полиция поработала профессионально и кропотливо, – резюмировала она. – Свидетели были найдены и опрошены, их показания были обобщены, улики собраны. Единственное обвинение, которое можно сделать в адрес ваших коллег, это то, что они не дали себе труда проверить достоверность так называемого признания.
        – Собственно, это как раз тот вопрос, который я и собиралась задать, – подхватила я эту мысль. – Они полагают, что Лиззи Уоррел так жаждала объявить, что поджог устроили суфражетки, что оставила подписанное признание. Но тогда почему она так рьяно отрицает свою вину?
        – Потому что, когда она чиркнула спичкой, это был просто поджог, а к моменту ее ареста это уже было убийство? – предположила леди Хардкасл.
        – Я тоже об этом подумал, – ответил инспектор, – и потому проверил хронологию событий. Тело было обнаружено уже после ареста Лиззи Уоррел. В то время это был просто поджог – причем для всех.
        – И никому так и не пришло в голову спросить себя, почему женщина – член организации, которая пытается зарабатывать очки на арестах своих членов и вынесении им обвинительных приговоров, сначала нарочито обвиняет сама себя, а девять часов спустя говорит, что она невиновна, – заметила я.
        – Я разделяю ваши сомнения, – сказал инспектор. – Правда разделяю.

* * *

        Допив кофе и доев кексы, мы попрощались с инспектором, который отправился обратно в участок, и вернулись к нашему «роверу». К великому облегчению леди Хардкасл, он не скатился до Парк-стрит, и я начала крутить заводную ручку, а она устроилась на сиденье водителя.
        – Теперь моя очередь вести, – сказала она.
        Я без особой охоты согласилась и всю дорогу до Литтлтон-Коттерела наслаждалась ничем не осложненной ездой. Прибыв домой, я осведомилась у Эдны, не назревают ли у нас какие-то кризисные ситуации, она ответила, что нет, после чего мисс Джонс сообщила мне, что готовит ужин. Обе они уверили меня, что все под контролем, а мисс Джонс, как выяснилось, даже приготовила на обед суп.
        – Я не знала, пообедаете вы в городе или нет, но подумала, что суп мог бы и постоять, даже если сегодня вы его не съедите, – сказала наша кухарка.
        – Вы просто чудо, – похвалила я ее. – Спасибо. А вы с Эдной поели?
        – Да, мисс, спасибо. Как приходит полдень, так Эдна сразу начинает цыганить у меня съестное – вынь ей да положь.
        – Спасибо, что вы не забываете и ее, – с улыбкой сказала я. – Как поживает ваша настоящая мать?
        – Спасибо, хорошо. Вот увидите, несмотря на свои проблемы, она еще всех нас переживет.
        – Наверняка. Она необыкновенная женщина – передайте ей мой привет, хорошо?
        – И мой, – подхватила леди Хардкасл, незаметно вошедшая в кухню.
        – Спасибо вам обеим, – ответила мисс Джонс.
        – Извините, что я вторглась в ваши владения, – сказала леди Хардкасл, – но я хотела узнать, не найдется ли у вас что-нибудь поесть.
        – Я как раз говорила мисс Армстронг, что приготовила маленько супа.
        – В самом деле? Как чудесно. Я буду ждать в столовой и пускать слюнки.
        – Вы нарисовали такую привлекательную картину, – заметила я. – Дайте нам пару минут, и я принесу суп в столовую.
        Она уже подошла к двери.
        – Да, будь добра, – крикнула она из холла. – И не забудь полотенце для слюнок.

* * *

        За обедом мы с аппетитом уплетали суп, время от времени отвлекаясь от утоления голода, чтобы пройтись по деталям наших утренних встреч. Удостоверившись, что наши воспоминания совпадают, моя хозяйка отправила меня в гостиную, дабы отобразить полученные сведения на «доске расследований», а сама удалилась в свой кабинет, чтобы поразмышлять над загадкой блокнота Брукфилда.
        Я начала записывать на доске хронологию событий – леди Хардкасл с большим успехом использовала этот прием, когда вскоре после нашего приезда в деревню мы с ней расследовали убийство Фрэнка Пикеринга[29 - События изложены в первой книге Кинси из этой серии «Тихая сельская жизнь».].
        Нам было известно, что завсегдатай паба на Томас-стрит Билл Придди пошел домой примерно без четверти полночь. Огонь к тому времени уже разгорелся вовсю, стало быть, поджог был устроен где-то в предшествующие полчаса. И я отметила на доске, что пожар начался в четверть двенадцатого – если поступят какие-то иные сведения, можно будет изменить это время, подумала я. После того, как к ним поступил вызов, пожарные и полиция прибыли быстро, и я записала, что это произошло не позднее четверти первого. А те свидетели, которых удалось найти, были опрошены, наверное, к часу.
        Затем ничего не происходило, пока детектив, расследующий дело, не явился в находящийся в магазине штаб ЖСПС, когда тот открылся в девять часов утра. Там он немедля арестовал Лиззи Уоррел. Выгоревшее здание было обследовано «в середине утра», значит, это произошло приблизительно в одиннадцать часов.
        Пока что нам было известно только это.
        Сведения о возрасте и семье покойного Кристиана Брукфилда я записала рядом с его схематичным изображением, приколотым к доске, после чего уселась в кресло, обдумывая дело. Похвастаться нам пока что было нечем. Я уже собиралась встать и пойти к леди Хардкасл, чтобы справиться, продвинулась ли она в разгадке шифра Брукфилда, но тут в гостиную ворвалась она сама.
        – Эврика! – воскликнула она.
        – В теплый день от вас порой тоже пахнет[30 - Игра слов: «eureka» (англ.) произносится очень похоже на «you reek», то есть «ты воняешь».], – заметила я.
        – Очень смешно. Но знаешь, кажется, я поняла, какими приемами пользовался Брукфилд. Право же, все просто, прямо-таки по-детски. Этого и следовало ожидать, не так ли? Суть заключалась в том, чтобы чужаку было трудно прочесть записи. Однако при этом метод шифрования должен был быть достаточно незамысловат, чтобы самому Брукфилду не приходилось тратить всю ночь на то, чтобы применять его на деле и чтобы он мог без особых усилий прочесть то, что написал. Я подступалась к расшифровке и так, и этак, перепробовала все возможные хитрые методы, а разгадка, можно сказать, все это время была у меня под самым носом. Она была очевидна уже тогда, когда мы разговаривали с Джорджи и этой самой Коудл, но в то время я была слишком поглощена мыслями о сложностях, которые навоображала себе сама, чтобы увидеть, что все проще простого.
        Она стояла передо мной и молча ухмылялась.
        – Ну? – спросила я наконец.
        – Что? Ах, да. Разгадка. Давай возьмем тот отрывок, который ты зачитала в штабе ЖСПС.
        Подойдя к доске, она написала: «Половины лсёкоб эпопея».
        – Итак, когда я пыталась объяснить Джорджи, что к чему… она чудная девушка, ты не находишь? Намного моложе, чем можно было бы ожидать, когда речь идет о жене известного хирурга, но такая умница.
        Я улыбнулась и кивнула.
        – Да, она очаровательная молодая женщина.
        – Ах, да, извини. Я говорила о коде, да? – Она стояла у аспидной доски и с видом школьной учительницы показывала на то, что только что написала. – Как видишь, тут есть два обычных слова и между ними бессмысленный набор букв. Набор букв – это шифр. Попробуй сдвинуть буквы на одну позицию ближе к началу алфавита.
        – Л – С – Ё – К – О – Б, – медленно проговорила я. – К – Р – Е – Й – Н – А.
        Под бессмысленным набором букв она написала: «Крейн».
        – Да, если сочетать это со стенографией, получается довольно умно, – сказала я. – И отвечает всем вашим требованиям – и писать можно быстро, и читать легко. А как насчет двух обычных слов? Что означают они?
        – Это немного сложнее. Или же еще проще, чем использование шифра Цезаря – в зависимости от того, с какой стороны смотреть. Это что-то вроде игры. Я исходила из предположения, что, будучи журналистом, Брукфилд мог легко оперировать синонимами и играть словами вообще. Итак, возьмем слово «Половины». Синонимом какого слова является «половина»? Что приходит тебе на ум?
        – Жена? – предположила я.
        – Вот именно. – Она написала слово «Жены» под словом «Половины». – А как насчет слова «эпопея»?
        – Эпопея. Эпопея… – проговорила я. – Эпос? Одиссея? Похождения? Роман?
        – Давай возьмем «роман». – Она написала слово на доске. Теперь под закодированной строчкой было написано: «Жены Крейна роман».
        – У жены Крейна роман? – сказала я.
        – Точно. В этой части заметок упомянуто множество доказательств того, что у миссис Крейн есть любовник, но, к сожалению, Брукфилд не успел разобраться в том, с кем она крутит роман, до того, как сделал запись о наличии у нее связи на стороне. Нам нужна расшифровка всех записей в его блокноте.
        – А там говорится, кто такая эта миссис Крейн? – спросила я. – Не могла ли она захотеть заткнуть ему рот? А может, мистер Крейн боялся скандальной огласки и пятна на репутации?
        – Да, нет и да. Именно в этом порядке. Из записей Брукфилда следует, что мистер Крейн, чья жена хорошо проводит время с чужим мужчиной, есть ни кто иной, как Освальд Крейн, крупный импортер кофе и владелец нескольких бристольских кофеен. Одну из которых мы, между прочим, посетили сегодня утром. В своих заметках Брукфилд написал, что, если разразится скандал, миссис Крейн пострадает от него не слишком, а вот ее мужу огласка может очень и очень повредить. Судя по всему, он на всех углах трубит о том, сколь важна супружеская верность, и заявил во всеуслышание, что, если жены заводят шашни на стороне, в этом виноваты их мужья.
        – Тогда нам нужно встретиться с этим самым Освальдом Крейном и потолковать, – сказала я.
        – Непременно. Эту встречу придется организовать нашей мисс Коудл. Я протелефонирую ей сей же час.

        Глава 5

        На устройство нашей встречи с Освальдом Крейном Дине Коудл понадобилось всего два дня, так что она должна была состояться утром в четверг. В качестве предлога для беседы мисс Коудл сказала ему, что хочет написать о нем статью, а чтобы на встрече могли присутствовать и мы с леди Хардкасл, попросила его разрешить ей привести с собой свою практикантку. Мистер Крейн был против участия «практикантки», пока ему не было объяснено, что это титулованная дама «средних лет», которая хочет писать заметки для раздела светской хроники. Стоило ему поверить, что его имя может быть упомянуто в разделе новостей светской жизни, как он преисполнился энтузиазма и желания сделать буквально все, лишь бы заполучить нас к себе.
        – К счастью, – сказала леди Хардкасл, когда мы шли по Хай-стрит, направляясь к месту встречи на Корн-стрит, – делать ставку на снобизм тех, кто подвизается на поприще коммерции, можно почти всегда. Коммерсанты готовы лезть из кожи вон, лишь бы их сочли частью светского общества.
        – Видала я это самое высшее общество, наблюдала его вблизи, – заметила я. – И я вам вот что скажу – лучше уж якшаться с головорезами и уличными девками. – Я, разумеется, не имею в виду присутствующих.
        – Разумеется. Не могу сказать, что я с тобой не согласна, но нынче нам придется сыграть именно в эту игру. Я буду изображать из себя самую что ни на есть изысканную и пустоголовую даму из бомонда, несущую этому самому Крейну признание света, которого он, по его мнению, был достоин всегда.
        – Изысканную? – повторила я.
        – Помолчи. Мы уже выбрали, каким именем мы назовем тебя, Фло?
        Мы приняли во внимание, что существует некоторый риск того, что Крейн слыхал о леди Хардкасл. Нет, она вовсе не была так тщеславна, чтобы думать, будто ее имя знают все, но за последние два года оно было несколько раз упомянуто в газетах, так что нельзя было исключать, что, услышав его, Крейн насторожится. А посему мы решили, что нынче она будет зваться леди Саммерфорд. Что до меня, подумала я, то вряд ли я буду представлена по имени, а потому можно не заморачиваться, придумывая себе псевдоним.
        – Не-а, – ответила я. – Я, стало быть, простая служанка, вот с мальства и живу без имени, потому как нам оно было не по карману. И коплю пенс к пенсу, чтобы им обзавестись.
        – Ты будешь Нелли Мейби, – сказала она.
        – Это можно развить, – предложила я. – Вы взяли меня к себе с самого дна жизни – из трущоб Кардиффа, где я промышляла мелкими преступлениями. Да и, быть может, в те поры я не так уж строго блюла мою девичью честь.
        Она только хмыкнула. Мы много раз ввязывались в куда более опасные авантюры, и она знала меня достаточно хорошо, чтобы понимать – я не заиграюсь и не поставлю нашу комбинацию под удар. Однако на сей раз я подозревала, что такой записной сноб, как Крейн, сделает вид, что он просто не заметил меня, а потому можно позволить себе немного позабавиться, придумав для моего персонажа занимательный жизненный путь. Ведь эту захватывающую историю буду знать только я сама.
        Я ожидала, что наша встреча будет проходить в зале заседаний совета директоров с роскошными дубовыми панелями на стенах, и зал этот будет находиться в величественном здании в самом сердце деловой части города. Я представляла себе, что висящие на тамошних стенах портреты прежних председателей совета директоров будут сурово и неодобрительно взирать на нас, пока мы будем сидеть за столом из сверкающего красного дерева. И я была весьма разочарована, узнав, что нам предстоит встретиться с мистером Крейном в одной из его кофеен. Надо признать, что это была самая первая из них, жемчужина его империи кофеен, но все же это была всего лишь кофейня.
        Когда мы зашли внутрь, Дина Коудл уже сидела за столом в компании низенького господина, похожего на шар. Она поздоровалась с леди Хардкасл, а шарообразный господин вскочил на ноги. Но выше не стал.
        – Полагаю, вы леди Саммерфорд, – сказал он. Манера держаться у него была такая же напыщенная, как и нелепые усики, украшающие его верхнюю губу.
        – Леди Саммерфорд, – сказала мисс Коудл, – позвольте мне представить вам мистера Освальда Крейна, импортера кофе и хозяина этой великолепной кофейни. Мистер Крейн, это леди Саммерфорд, ставшая с недавних пор внештатным репортером светской хроники «Бристольских известий».
        – Здравствуйте, приятно познакомиться, – хором сказали они оба.
        Мистер Крейн демонстративно выдвинул стул для «леди Саммерфорд» и столь же демонстративно проигнорировал меня. Я села за соседний стол, достаточно близко для того, чтобы все слышать, но достаточно далеко для того, чтобы обо мне можно было забыть. При мне имелась книга, и я сделала вид, будто читаю ее, одновременно подслушивая их разговор и мысленно разукрашивая жизнеописание Нелли Мейби.
        Хорошо, что мне было, чем занять ум – рассуждения мистера Крейна были отчаянно скучны и не могли вызвать у меня интерес. Он был одновременно занудой и невежей, хотя и обладал необычайно обширными познаниями в вопросах выращивания, уборки, транспортировки, обжарки, сбыта и приготовления кофе. Хорошо разбирался он также и в его рекламе и упаковке и недавно приобрел типографию как раз для этих целей.
        Все это стало мне известно потому, что он был готов ужасающе пространно делиться этими познаниями и, похоже, ему было совершенно невдомек, насколько скучно это звучит. Все было бы не так уж плохо – ведь настоящие энтузиасты, говоря о предметах своих увлечений, часто бывают обаятельными и занятными – если бы не тупая самодовольная безапелляционность, из-за которой можно было только порадоваться тому, что никто из нас не вооружен.
        Во всяком случае, я полагала, что леди Хардкасл не вооружена. Сегодня на ней была шляпа, которую я подарила ей на Рождество и в тулье которой имелся хитро спрятанный карман для «дерринджера»[31 - Тип карманного пистолета.] – как-то раз она пошутила насчет шляпы-кобуры, вот я и подумала, что будет забавно и, возможно, полезно, если у нее появится такой головной убор. Однако надо сказать, что она имела опасную склонность класть в сумочку свой карманный браунинг, «поскольку никогда не знаешь, когда тебе может пригодиться пистолет», так что нельзя было быть до конца уверенной в том, что она действительно не вооружена. Думаю, будь у нее пистолет, высказывания мистера Крейна о туземцах, которые выращивали его кофе в Африке и обеих Америках, его мнения о бедных и малоимущих в нашей стране и особенно его суждения относительно женщин непременно привели бы его в могилу. Признаюсь, что я и сама пару раз пощупала мой собственный левый рукав на тот случай, если я сунула туда метательный нож, а потом забыла о нем.
        Леди Хардкасл успешно делала вид, будто внимает каждому его слову и, следуя примеру мисс Коудл, подробно записывала все, что он вещал.
        – … и это еще одно основание для того, чтобы не давать женщинам избирательных прав, – изрек он, прервав мои фантазии о том, как Нелли Мейби шарила по карманам. – Слишком развитая интуиция, понимаете? Все это шестое чувство, все эти инстинкты – все это отлично, если ты ведешь хозяйство или воспитываешь детей. Для таких вещей это превосходные качества, но политика, как и коммерция, требует другого – для них нужен здравый смысл. Чтобы заниматься политикой, нужно отбросить чувства и фантазии и заменить их трезвым рассудком. Боюсь, женщины просто не обладают способностью к мышлению, основанному на логике и лишенному сантиментов.
        К тому времени, когда Крейн обратил взгляд на мисс Коудл, она, прежде смотревшая на него волком, заставила себя сменить выражение лица на жеманную улыбку.
        – Вы совершенно правы, – сказала она. – Женщинам это просто не дано. Думаю, если бы нам дали право голоса, для страны это стало бы катастрофой. Ведь что такие, как я, знают о международных делах?
        Между тем леди Хардкасл, похоже, надоело гладить его по шерстке, и вместо этого она перешла к настоящей причине беседы.
        – А вы слышали о пожаре, который произошел на прошлой неделе на Томас-стрит? – спросила она.
        – Да, слышал. Это ужасно. Кажется, в нем погиб один из ваших журналистов?
        – Да, – ответила она. – Кристиан Брукфилд.
        – Ужас. Ужас. Магазин подожгла суфражетка, не так ли? Это доказывает мою правоту, вы не находите? В мозгу женщины роится слишком много сильных чувств. И никаких мыслей о последствиях ее действий, понятно? Человек погиб только потому, что она хотела привлечь внимание к своему «делу».
        – А вы знали Кристиана Брукфилда? – спросила леди Хардкасл, проигнорировав его последние слова.
        – Нет, не могу сказать, что он был мне знаком.
        – Странно. Он вас знал. Или, во всяком случае, знал о ваших делах.
        – Обо мне знают многие, моя дорогая. Ведь у меня есть кофейни по всему городу. – И он с чувством взмахнул руками, дабы показать, сколь обширна и великолепна его империя.
        – Возможно, это все и объясняет. Но он также знал и о делах вашей жены.
        – О моей очаровательной жене знают многие, – уже с некоторым неудовольствием сказал он.
        Судя по выражению лица мисс Коудл, ей не очень-то нравилось то, какой оборот принял разговор. И она попыталась сменить тему.
        – Скажите, каково ваше мнение о растущей роли порта Эйвонмута? – поспешно спросила она. – Помогает ли вашей коммерции появившаяся теперь возможность принимать более крупные суда, или же расстояние от Эйвонмута до Бристоля все равно доставляет вам слишком много неудобств?
        – Что ж, я скажу вам вот что… – начал Крейн, но леди Хардкасл продолжила гнуть свое.
        – Видите ли, – сказала она, глядя в свой блокнот, словно там имелось подтверждение ее слов, – мистер Брукфилд работал над материалом, который должен был довести до сведения публики, что ваша очаровательная жена состоит… полагаю, это называется «в близких отношениях» с мужчиной, и этот мужчина, попросту говоря, отнюдь не вы.
        Последовало молчание, и я начала опасаться, что если кто и вытащит пистолет, то это будет мистер Крейн. Его лицо побагровело, приобретя весьма занятный оттенок – это стало первой по-настоящему интересной вещью, которую он сделал с момента начала нашей встречи, – а костяшки его пальцев побелели, когда он вцепился в край стола.
        – Беседа закончена, – сказал он, стиснув зубы. – Мисс Коудл, выведите эту женщину из моей кофейни. Я пожалуюсь вашему издателю.
        Мисс Коудл встала, но леди Хардкасл осталась сидеть.
        – Значит, вы его не убивали? Чтобы помешать ему опубликовать этот материал? А может быть, вы наняли кого-то еще, чтобы он сделал это за вас?
        – Вон! – взревел он, наконец выйдя из себя.
        Пытаясь сдержать смех, я вышла из кофейни вслед за ней, загораживая ее спину из опасений, что ему захочется наброситься на нее. Немногочисленные посетители кофейни смотрели на нас, кто шокированно, кто с нескрываемым любопытством. На заднем плане съежились официантки, явно опасаясь, как бы их генеральный директор не выместил свою ярость на них.
        Когда мы вышли на тротуар, там нас встретила не менее разгневанная мисс Коудл.
        – Какого черта вы это сделали? – резко спросила она.
        – Сделала что, дорогая?
        – Вы отлично понимаете, о чем я. Теперь мы никогда не вытащим из него правду. И нам еще повезет, если он не подаст на нас в суд за клевету.
        – Подаст в суд на меня, дорогая. Вы были образцом журналистского профессионализма. Это я и только я выдвинула против него голословные обвинения в преступлении, порочащие его честь.
        Мисс Коудл была явно не в восторге, но ничего не сказала.
        – Я понимаю, что в вашей работе никогда не стоит выбивать людей из колеи до такой степени, чтобы они закрывали ставни и переставали с тобой говорить, – продолжила леди Хардкасл. – Да, я понимаю, что вам нужно пускать в ход льстивые речи и шарм, дабы заставить их потерять бдительность и открыть вам то, что при иных обстоятельствах они предпочли бы скрыть. Но мой собственный опыт – опыт обширный и неприятный – говорит о том, что убийцы не очень-то падки на лесть. И иногда результат можно получить, только разворошив осиное гнездо с помощью хорошей толстой палки, дабы посмотреть, что произойдет.
        – А произойдет то, что разозленные осы вас искусают.
        – Возможно, дорогая, но такой риск неизбежен. Тут есть и положительная сторона – во всяком случае, с нашей точки зрения, и она состоит в том, что, если людей как следует разозлить, они начинают допускать ошибки. Когда выбиваешь преступника из колеи, особенно если речь идет о таком человеке, как Крейн, он может впасть в панику и попытаться замести следы. Тогда-то и удается его подловить.
        – О таком человеке, как Крейн?
        – Да, о таком человеке, как Крейн. Ему нравится изображать из себя этакого капитана индустрии или хотя бы коммерции, но на самом деле он всего лишь нудный и докучный человечек, одержимый кофе. Он только и способен, что суетиться и пускать пыль в глаза, и вероятность того, что он доставит кому-то из нас неприятности, так же мала, как вероятность того, что он сможет, махая руками, перелететь в Южную Америку, дабы лично проинспектировать свои драгоценные кофейные плантации.
        Мисс Коудл немного успокоилась и ответила не сразу.
        – Вынуждена признаться, – сказала она наконец, – что, быть может, вы и правы. Я тут проделала кое-какую изыскательскую работу, и оказалось, что ваши подвиги в качестве тайного агента Его величества не такая уж тайна – это дело вовсе не так шито-крыто, как пытались представить его вы. Во всяком случае, говоря с другими людьми, вы не так скрытничали, как, беседуя со мной. Я признаю, что вы куда лучше меня разбираетесь в особенностях поведения тех, кто склонен преступать закон, и оценка, которую вы дали мистеру Крейну, также весьма точна – он и в самом деле нудный и докучный человечек. Но, если вы собираетесь выкидывать подобные фортели и впредь, то, пожалуйста, предупреждайте меня заранее.
        – Вы правы, дорогая, – бодро сказала леди Хардкасл. – Не желаете ли с нами отобедать?
        – Думаю, это самое малое из того, что вы должны мне, – ответствовала мисс Коудл. – Пошли. Я знаю подходящий ресторан. И надеюсь, вы прихватили с собой кучу денег.

* * *

        Оказалось, что для обеда мисс Коудл выбрала тот самый гостиничный ресторан, который порекомендовала нам леди Фарли-Страуд, когда мы только что переехали в западную часть страны. Метрдотель, старательно делая вид, будто помнит леди Хардкасл лучше, чем помнил ее на самом деле, проводил нас к столику, стоящему у большого окна, из которого можно было видеть городскую суету.
        – Скажите мне, мисс Коудл, – начала леди Хардкасл, когда мы все уселись, – как вы стали частью темного мира журналистики?
        Мисс Коудл холодно посмотрела на нее, словно пытаясь решить, стоит ли вступать в беседу о таких сугубо личных материях с особой, которая не очень-то ей знакома.
        – В моей семье я младшая из четырех детей и единственная дочь. Вы знаете, как это бывает – старший сын наследует семейное состояние, средний идет в армию, младший подвизается в церкви, а, если на шее у вас есть еще и дочери, то таковых следует как можно скорее сбыть с рук, выдав их замуж, притом желательно за чьих-то старших сыновей, чтобы не надо было их содержать.
        – А вам такая перспектива была не по вкусу?
        – Вообще-то нет. И я предложила моим родителям сделку – если я смогу заработать себе на жизнь, они перестанут приставать ко мне с требованиями выскочить замуж за первого же попавшегося бесхарактерного великосветского болвана и предоставят мне самой определять, как я буду жить.
        – И какова же была их реакция?
        – Отец рассмеялся мне в лицо, а матушка принялась лить непритворные слезы, оплакивая свою пропащую дочь. И я высказала им все, что я о них думала, и отправилась в Бристоль, чтобы попытать счастья.
        – Молодец, – одобрила леди Хардкасл. – Но почему именно газета?
        – Я работала официанткой – кстати, это было как раз здесь – и жила на съемной квартире вместе с секретаршей «Бристольских известий». Как-то раз она рассказала мне, что они ищут человека для освещения жизни света. Кого-то, говорящего на том же языке, знающего нескольких нужных людей и понимающего, какую обувь следует надеть, если ты берешь интервью у герцогини. Короче говоря – как мне ни жаль, сейчас не время вдаваться в детали – эта работа досталась мне.
        – А как к этому отнеслись ваши родители?
        – Они сгорают со стыда. Правда, надо признаться, что мои братья тоже дали им немало поводов для разочарования. Мой брат номер один – легковерный пьяница, который ухитрился потерять кучу денег, сделав невероятно глупые капиталовложения. Брат номер два был изгнан из армии после битвы за Спион-Коп[32 - Известное сражение, имевшее место в январе 1900 года во время Второй англо-бурской войны; англичане были разбиты.] «по причинам, о которых мы не говорим» и сейчас работает заместителем управляющего в каком-то отчаянно скучном банке. Брата номер три услали миссионером в Бирму после того, как стало известно, что он завел интрижку с женой главы приходского совета. Поговаривали также, что он присваивал деньги с блюда для пожертвований, но это доказать не смогли. Можно было бы предположить, что наши родители могли бы порадоваться, что моя собственная жизнь не омрачена тенью скандалов, но, похоже ничто так не позорит приличную семью, как наличие в ней незамужней двадцатисемилетней дочери, которая зарабатывает на жизнь своим трудом.
        – Однако на своем поприще вы, судя по всему, добились немалых успехов, – заметила леди Хардкасл. – Как там говорится? «Доброе житье – это лучшая месть». В конце концов, в прошлом году вы проделали великолепную работу, рассказав в вашей газете о нашей фильме и тех неприятных событиях, которые сопутствовали ее выходу на экран. Нельзя сказать, что вы застряли на колонке светской хроники и не пишете ни о чем другом.
        – Это верно. Всякий раз, когда появляется такая возможность, я стараюсь заниматься чем-то более важным, чем новости светской жизни. Мне не раз указывали на то, что кинематограф и представления в мюзик-холле – это такие же пустяки, как жизнь, матримониальные дела и шашни поместного дворянства, но я убеждена, что это куда более занимательные темы, представляющие интерес для гораздо большего количества людей. А если я смогу рассказать о том, как арестовали и судили настоящего убийцу Брукфилда, им просто придется обратить на меня внимание.
        – В таком случае наши краткосрочные цели, похоже, совпадают, – резюмировала леди Хардкасл. – Мы тоже хотим докопаться до истины. Как, по-вашему, мы можем заключить союз? Достичь соглашения?
        – Я и вы? – Мисс Коудл фыркнула, всем своим видом явив сарказм, граничащий с издевкой. – Вы предлагаете, чтобы мы работали вдвоем?
        – Втроем, дорогая. Мы с Армстронг работаем единой командой.
        Мисс Коудл устремила на меня оценивающий взгляд.
        – Ах, да, грозная Флоренс Армстронг. В газетах вас упоминают не так часто, но вы всегда маячите на заднем плане. Я все еще не совсем понимаю, в чем именно заключается ваша роль, но уверена, что вы можете пригодиться, если кому-то из нас надо будет починить одежду.
        Я положила в рот еще кусочек фазана, но ничего не сказала.
        – Когда приспеет нужда, вы это поймете, – сказала леди Хардкасл, – и будете рады, что она оказалась рядом. А до тех пор правильно ли я поняла, что вы готовы переписать заметки в блокноте Брукфилда, переведя стенографическое письмо в обычный текст? Об остальном мы позаботимся сами – полагаю, мы уже продемонстрировали, чего стоим.
        – Вам определенно нет равных в умении выводить людей из себя, что-что, а это несомненно. Однако даже из того немногого, что о вас знаю я, можно сделать вывод, что, не обладай вы кое-какими способностями, вас давно посадили бы в тюрьму, повесили или же прикончили и оставили ваш труп в темном переулке. Скажите, что из рассказов о ваших похождениях правда?
        – Не знаю, что именно слыхали вы, моя дорогая, но я бы сказала, что истине соответствует не более половины этих историй.
        – Думаю, вы просто обязаны дать мне намного, намного более подробный отчет, – сказала мисс Коудл. – Я откровенно поведала вам о позоре моей семьи, и вы могли бы как минимум рассказать мне побольше о вашем прошлом.
        – Возможно, вы правы. Ну что ж, слушайте. Мой покойный муж был дипломатом, а я работала бок о бок с ним в качестве… в качестве агента разведки, полагаю, это можно назвать именно так. Он являл собой респектабельный фасад британской внешней политики, а я потихоньку шарила во всяких темных углах, добывая те сведения, которые наши враги предпочитали скрывать. А также нередко и наши друзья. Для выполнения этих задач мне требовалась помощница, и я завербовала свою камеристку. Такова суть дела.
        – А когда умер ваш муж? – спросила мисс Коудл. – Простите за прямоту.
        – В девяносто девятом году в Шанхае. Его убил германский шпион, сочтя, что из нас двоих шпионом является он. Мы с Армстронг бежали вглубь страны и прошли пешком через весь Китай. По дороге мы свели знакомство с монахом из монастыря Шаолинь, и он обучил Армстронг кое-каким весьма действенным приемам рукопашного боя, которые дополнили уже имевшийся у нее навык метания ножей – ее отец был циркачом. Мы добрались до Бирмы, выменяли оставшиеся у нас ценные вещи на лодку и по реке Иравади доплыли до Рангуна. А там мы сели на корабль, отправились в Калькутту и прибыли туда, кажется, весной 1901 года, да?
        – Да, это было в 1901 году, – подтвердила я.
        – Точно. Королева тогда только что умерла, и мы стали агентами нового короля. Следующие два года мы провели в Индии, где работали с моим старым другом майором Джорджем Долишем. Он такой замечательный. Друг семьи. Я знаю его с тех пор, когда мы оба были детьми.
        – А какой работой вы там занимались? – спросила мисс Коудл, в которой проснулся журналистский инстинкт.
        – Да так, разными делами, то одним, то другим. Например, мы разоблачили одного южноамериканского торговца, который на самом деле был диверсантом. Кажется, пресса называла эту историю «делом об отравленном банановом дереве».
        Я молча кивнула.
        – Мы сорвали попытку убить одного из русских великих князей, находившегося в Калькутте с визитом. В этой истории все решили последние минуты. К тому времени, когда мы наконец выяснили, как именно будет осуществлено это покушение, наемный убийца уже успел залечь на крыше здания с мощным духовым ружьем, нацеленным на то место, где должна была остановиться карета великого князя. Оттуда, где я находилась, невозможно было сделать прицельный выстрел, и заняться им пришлось Армстронг. Она взбежала по лестнице и прикончила его с помощью ножа, не так ли?
        – Да, метнула с десяти ярдов[33 - Чуть больше 9 метров.], – подтвердила я. – Попала в затылок. И убила наповал.
        Дина Коудл натянуто улыбнулась, и я подумала: надеюсь, что она начинает жалеть о своем замечании насчет починки одежды.
        – Чем еще мы занимались в Калькутте? – спросила леди Хардкасл.
        – Да взять хотя бы того австро-венгерского шпиона, который пытался похитить военные планы из резиденции генерал-губернатора, – вспомнила я.
        – Вот-вот. Того, который называл себя «Der Mungo», то есть Мангуст.
        – Он убрался из Индии с пустыми руками, – сказала я.
        – Не только с пустыми руками, но и без пары пальцев. Это что касается Индии. В Англию мы вернулись в 1903 году и поселились в Лондоне. Там мы продолжили нашу работу, но, после того как в течение пяти лет в нас стреляли и пытались нас задушить, то есть пытались задушить меня, ибо Армстронг вряд ли хоть кто-то смог застать врасплох, я решила, что всему есть предел, и мы переехали в Глостершир. Остальное, я полагаю, вам известно.
        – Если хотя бы половина из этого правда, то с моей стороны было бы просто глупо отказаться от вашей помощи, – сказала мисс Коудл. – А ведь ко всему этому надо добавить еще и то, что я узнала о вас сама.
        – Значит, у нас будет равное партнерство, – подытожила леди Хардкасл. – Мы будем делиться друг с другом всем, что раскопаем, и работать сообща, дабы освободить Лиззи Уоррел и добиться осуждения настоящего преступника.
        – При условии, что Лиззи Уоррел действительно невиновна, – добавила я.
        – Само собой, – хором ответили они обе.
        – За правосудие, – сказала леди Хардкасл, подняв свой бокал.
        – И за право голоса для женщин, – присовокупила я.
        – И за десерт, – заключила мисс Коудл, также подняв бокал. – Между прочим здесь готовят великолепный рулет с вареньем. И с заварным кремом.
        – Три рулета, – сказала леди Хардкасл проходящему мимо официанту.

* * *

        Мы оставили мисс Коудл, дабы она могла снова заняться описанием жизни имущих, и вернулись к «роверу». Автомотор завелся сразу, и я, обойдя его, подошла к водительскому сиденью.
        – Я выпила всего один бокал вина, – запротестовала леди Хардкасл, когда я направила на нее свой самый суровый взгляд и велела ей пересесть на место пассажира.
        – Вы с мисс Коудл выпили почти две бутылки, – сказала я. – А у нас есть уговор, что мы не водим, если перед этим пили спиртное. Помните рассказ сэра Гектора о том, как его знакомого сожрал тигр?
        – По-моему, бедняга был не съеден, а только покалечен, дорогая, и в Бристоле нет тигров. То есть, вероятно, они есть в зоологическом саду, но оттуда они нас не достанут.
        – Тигр покалечил его, потому что он упал с велосипеда. А с велосипеда он упал потому…
        – Потому что, как выразился Гектор, был «пьян в дым». Я же просто немного подшофе.
        – Не заставляйте меня делать вам больно, миледи, – предостерегла ее я.
        Она недовольно хмыкнула и неуклюже перебралась на место пассажира.
        – Не остановиться ли нам перед зоосадом? – предложила я. – День нынче погожий, и можно было бы погулять среди зверей.
        – В зоологических садах на меня нападает грусть, дорогая, и тебе это известно. Возможно, вместо этого нам следовало бы заглянуть в магазин ЖСПС. Мы можем рассказать Джорджи о наших успехах.
        – А что вы думаете о леди Бикл? – осведомилась я. – Лично я не могу ее понять.
        – Для меня она тоже книга за семью печатями. Как я уже как-то говорила, она намного моложе, чем можно было бы ожидать, когда речь идет о жене известного хирурга, но вряд ли это имеет такое уж большое значение. Мы провели с ней слишком мало времени, так что помимо этого пустяка я не могу сказать о ней ничего.
        Мы молча раздумывали над тайной, которую являла собой Джорджина, леди Бикл, пока наш маленький «ровер», пыхтя на подъеме, ехал по Парк-стрит.
        – Вы уже написали лорду Риддлторпу? – спросила я.
        – Вообще-то да. Он ответил сразу, написав, что по случайному совпадению он как раз подумывает о том, чтобы изготовить автомотор с двумя сиденьями, закрытым салоном и одним из его гоночных моторов. И посвятил по меньшей мере страницу рассуждениям о конфигурациях шасси и подвесок, но я никогда не была сильна в инженерном деле, техника – это не мое. Короче, скоро он пришлет нам чертежи и желает, чтобы мы стали шоферами-испытателями его нового автомотора. Похоже, он подумывает о том, чтобы изготавливать их и продавать энтузиастам, а нам сделает скидку в обмен на подробный отзыв. А также в благодарность за то, что ты спасла жизнь его сестры. Это само собой.
        – Буду ждать с нетерпением, – сказала я. – О-о, какая досада!
        На Квинз-роуд перед магазином ЖСПС стояли две повозки. Запряженные в них лошади с довольным видом жевали овес из подвешенных к их головам торб. Было похоже, что они обосновались здесь надолго.
        – Мне придется припарковаться за углом недалеко от дома Биклов, – сообщила я леди Хардкасл.
        – Конечно, – ответила она. – Ведь это всего в двух шагах.

* * *

        В магазине-штабе находилась только Битти Челленджер.
        – Добрый день, – поздоровалась она. – Мы как раз гадали, когда вы сообщите нам что-то новое. Как продвигается расследование?
        – Спасибо, неплохо, – отвечала леди Хардкасл.
        – А вам удалось продвинуться в расшифровке записей в блокноте бедного мистера Брукфилда?
        – Леди Хардкасл разгадала и шифр, и код, – сказала я.
        – Да ну? В самом деле? Да, мы слышали, что вы дока.
        – Я погрешила бы против истины, если бы сказала, что это была сложная задача, – заметила леди Хардкасл. – В общем, вдвоем мы разобрались, что к чему. Мистер Брукфилд использовал несложный шифр Цезаря и игру слов.
        Мисс Челленджер молчала, хлопая глазами.
        – Ну, – сказала она наконец, – по правде говоря, все это выше моего понимания. Но теперь, когда шифр разгадан, вы можете сказать, о чем там речь?
        – Мы все еще работаем над расшифровкой, но уже можем сказать, что это заметки о журналистских расследованиях, которые вел мистер Брукфилд. Мы уже побеседовали с первым из тех, под кого он копал. Это мистер Освальд Крейн. Мы с мисс Коудл встречались с ним сегодня утром.
        – Это тот малый, которому принадлежат кофейни?
        – Он самый, – подтвердила леди Хардкасл. – Глубокого впечатления он на нас не произвел, верно, Армстронг?
        – Да, нам определенно встречались люди и поумнее, – согласилась я. – Но то, что у него за душой нет ничего, кроме ничем не оправданного чувства собственного превосходства, отнюдь не означает, что его можно сбросить со счетов. Более ничтожные типы, чем он, убивали за меньшее.
        – Меньшее, чем что? – спросила мисс Челленджер.
        – О, простите, – извинилась я. – У мистера Брукфилда были доказательства того, что жена Крейна завела интрижку на стороне.
        – Силы небесные. И это после того, как он закатил ту речь насчет того, что если жена сворачивает с прямой дорожки, то в этом виноват муж.
        – Вот именно, – подытожила леди Хардкасл. – Обнародуй Брукфилд эту историю, и Крейн как минимум стал бы всеобщим посмешищем.
        – А кто ее любовник? – поинтересовалась мисс Челленджер.
        – До этой части мы еще не дошли.
        – Что, дело движется небыстро?
        – Содержимое блокнота переписывает для нас мисс Коудл, а у нее есть и другие дела, она человек занятой. Но мы доберемся и до любовника, будьте покойны, – с улыбкой ответила леди Хардкасл.
        – А, ну хорошо. А вы уже сказали об этом Джорджи?
        – Нет, мы явились прямо сюда, надеясь рассказать об этом вам обеим.
        – Она сейчас у леди Хупер, по четвергам во второй половине дня они всегда играют в бридж. Джорджи ходит туда регулярно.
        – Да, я припоминаю, что она говорила об этом. Что ж, у нее есть номер нашего телефона на тот случай, если ей захочется поговорить с кем-то из нас. Вы передадите ей наши слова?
        – Разумеется, – отвечала мисс Челленджер.
        – А кто-нибудь из вас навещал Лиззи Уоррел? – осведомилась я.
        – На этой неделе еще нет, но, кажется, Джорджи планирует съездить в тюрьму Хорфилд завтра утром.
        – В самом деле? – сказала леди Хардкасл. – Вы хорошо знаете мисс Уоррел? Она не станет возражать против визита посторонних, если к Джорджи присоединимся и мы?
        – Уверена, она будет в восторге, ведь вы работаете над ее делом и все такое. Бедняжка, сейчас ей особенно нужны друзья.
        – Тогда я протелефонирую Джорджи сегодня вечером, и мы договоримся. Армстронг, ты не против?
        – Я всегда обожала бывать в кутузке, миледи, – ответствовала я, – при условии, что я нахожусь по эту сторону двери камеры, а не по ту.
        – Но вы же наверняка никогда не сидели в тюрьме, – сказала мисс Челленджер.
        – Сидела, и не раз. Например, в Сербии. В Белграде.
        – О, боже, да, – вспомнила леди Хардкасл. – А я и забыла. Это в тот раз я заплатила крестьянам, чтобы они заставили своих лошадей вырвать решетку из твоего окна?
        – Нет, решетка была в Болгарии. В Белграде вы передали мне отмычку, спрятав ее в банан, и угостили охранников бутылкой ракии, в которую кое-что подмешали.
        – Точно. Они выглядели такими милыми, когда их всех одолел сон.
        – Ничего себе, – сказала мисс Челленджер.
        – Никуда не денешься, таков был наш долг, – заметила я.
        – А теперь наш долг состоит в том, чтобы завтра утром посетить женское крыло тюрьмы Хорфилд. Не беспокойтесь, мисс Челленджер, мы освободим вашу подругу и исправим ошибку.

* * *

        После того как нам случилось еще раз «быстро пройтись по магазинам», домой мы приехали уже после пятичасового чая, когда солнце собиралось лечь спать. Эдна и мисс Джонс тоже собирались, если не лечь спать, то хотя бы отправиться домой, к своим семьям. Мне всегда нравилась их компания, и сейчас я решила с ними поболтать.
        Мисс Джонс сделала все приготовления к ужину и, как всегда, оставила мне инструкции относительно того, как довести его до ума.
        – Я тут подумала, что нынче вы обе могли налечь на фазана, – сказала она. – У Фреда Спратта они были, и он сказал мне, что вы их уважаете.
        Притом настолько, что заказала фазана на обед, подумала я, но вслух, конечно же, ничего не сказала. Что до леди Хардкасл, то она на обед съела какое-то блюдо из баранины, так что теперь наверняка будет в восторге.
        – Спасибо, – поблагодарила я нашу кухарку. – Думаю, это все, так что почему бы вам не уйти раньше обычного – уже сейчас?
        – Я не прочь. Ведь у нашей мамаши сегодня вечером заседание комитета, так что ей захочется поесть пораньше, это как пить дать.
        – Что до Дэна, то он со своей кормежкой мог бы и подождать, – сказала Эдна, – но уйти пораньше я все равно согласна.
        – Тогда до завтра. Спасибо вам обеим за отличную работу.
        Оставив их надевать пальто и шляпы, я приготовила для хозяйки дома поднос с чаем и выпечкой и понесла его в гостиную.
        – Итак, что мы думаем о нашей сегодняшней встрече с этим мерзким мистером Крейном? – осведомилась я, поставив поднос на стол.
        – Полагаю, нам следовало пустить за ним хвост. Ведь мы заставили этого болвана выйти из себя не просто так, а для того, чтобы заставить его сделать какую-нибудь глупость, дабы замести следы, если таковые есть.
        – Он не произвел на меня впечатление человека действия, – не согласилась я. – Думаю, сначала он какое-то время будет колебаться и переживать. Хотя, говоря по справедливости, мы не знаем, есть ли у него такие следы, которые надо заметать, или нет. Ведь то, что он скудоумный олух – это еще не преступление. То есть, когда я обрету право голоса, это определенно станет преступлением, но пока что это вполне законно.
        – Да, когда ты получишь право голоса, это определенно осложнит жизнь всяким дуракам и слизнякам.
        – Вот именно, им будет некуда скрыться. А где находится берлога конкретно этого слизняка?
        – В Снейд-парке[34 - Фешенебельный пригород Бристоля.] у него есть великолепный особняк. К северу от Даунс, с видом на Ущелье Эйвон.
        – И когда же вы успели все это узнать?
        – Пока ты сама болтала с девушками на кухне. Я протелефонировала инспектору Сандерленду, и оказалось, что он как-то имел дело с Крейном и знает, где тот живет.
        – Это весьма удачно. И немного подозрительно. Что это было за дело?
        – Боюсь, нам это ничего не даст. Крейн пожаловался в полицию на то, что после наступления темноты по тамошним местам бродят какие-то подозрительные субъекты. По-видимому, столпы общества испугались, как бы их не ограбили, пока они будут спать. Или не убили. Но нам это на руку. Инспектор пообещал, что втихомолку попросит тамошнего патрульного полицейского незаметно понаблюдать за домом Крейна на предмет каких-то темных дел. В случае чего это можно будет объяснить принятием мер по его жалобе. Разумеется, это не так хорошо, как приставить к нему хвост, но придется удовольствоваться и этим.
        – Думаю, это наилучший выход, – сказала я. – Я могла бы целыми днями вести за ним слежку сама, и он бы никогда меня не заметил, но, если он не совершал ничего противозаконного, это стало бы пустой тратой времени. К тому же для такой работы сейчас холодновато. Так что лучше предоставить это дело легавым.
        – Согласна. Мы его всполошили, так что теперь нужно просто подождать и посмотреть, что будет дальше.
        – Кстати, вы протелефонировали леди Бикл?
        – Да. Она только что возвратилась с игры в бридж. Она будет рада, если мы присоединимся к ней завтра утром, и мы договорились, что встретимся с ней в тюрьме в десять часов.
        – Похоже, времени вы не теряли.
        – Не теряла, и это еще не все. Я также поговорила и с Диной Коудл, и она утверждает, что скоро завершит работу над следующей порцией записей Брукфилда. Она надеется, что завтра у нее будет, что нам дать.
        – Неплохо, – резюмировала я.
        Пока мы беседовали, леди Хардкасл работала над рисунком, который она теперь приколола к «доске расследований». Это была злая карикатура на мистера Крейна – она изобразила его в виде краснорожего футбольного мяча, облаченного в лопающуюся по швам жилетку, от которой отлетала пуговица.
        – Мотив у него отличный, – сказала она. – Но мне трудно себе представить, что он в самом деле что-то предпринял в этой связи.

        Глава 6

        Отыскать тюрьму Хорфилд было нетрудно – она располагалась рядом с Глостер-роуд. Ее главный корпус, выстроенный из красного кирпича, выглядел мрачно и неприступно. Благодаря своей башне с часами он немного напоминал недавно возведенную церковь, но было очевидно, что это отнюдь не храм, где можно найти успокоение души. Перед зданием был припаркован «роллс-ройс», из коего, когда к нему подъехали и мы, вышла леди Бикл. Быстро обменявшись парой слов со своим шофером, она направилась к нам.
        – Право же, – весело сказала она, – какой прелестный автомотор. Доброе утро вам обеим.
        – Доброе утро и вам, дорогая Джорджи, – отвечала леди Хардкасл. – Вы не против немного подождать, пока мы будем снимать нашу дорожную экипировку?
        – Разумеется. Я тем временем буду любоваться этим очаровательным малышом. Трудно ли водить его?
        – Ничуть не трудно, миледи, – ответствовала я. – Ручка газа расположена на рулевом колесе, рычаг передач тоже. Педаль тормоза на полу… так что водить его можно буквально шутя.
        – Мне непременно нужно приобрести такой же, – сказала леди Бикл. – «Роллс-ройс» прекрасно подходит для выездов в свет, но Бен иногда ездит на нем на работу, так что наш автомотор слишком уж часто находится вдалеке от нашего дома. Если в моем распоряжении окажется вот такой малыш, нам не придется нанимать еще одного Стэнли.
        – Стэнли? – удивилась леди Хардкасл.
        – Первого шофера Бена звали Стэнли, так что это стало что-то вроде нашего семейного прозвища для шофера. Нынешний наш шофер просто душка, и его зовут Альфред, но он предпочитает, чтобы мы называли его Фред.
        К этому времени мы уже сняли большую часть нашей дорожной экипировки и стали выглядеть презентабельно.
        – А вы когда-нибудь навещали кого-то, кто находился бы в заключении? – поинтересовалась леди Бикл, когда мы двинулись в сторону внушительных дверей тюрьмы.
        – Только Армстронг, – сказала леди Хардкасл. – Но не в нашей стране, и это почти всегда была моя вина.
        – Господи помилуй, – проговорила леди Бикл. – Какая же у вас увлекательная жизнь. Мне как-то довелось провести несколько часов в камере для задержанных в полиции Люцерна, но это было просто недоразумение – я не знала, что тот велосипед принадлежал полицейскому, иначе я бы не позаимствовала его. Я задала вам этот вопрос только потому, что бедняжке Битти такое посещение оказалось не по плечу. Думаю, она была не готова к суровой реальности тюремной жизни. Битти кроткая душа, и вряд ли ей доводилось сталкиваться с темной стороной действительности.
        – Не беспокойтесь о нас, дорогая, – успокоила ее леди Хардкасл. – С нами все будет хорошо.
        Отметившись в приемной в книге прихода и ухода, мы в сопровождении надзирательницы двинулись по бесконечным тюремным коридорам – воздух здесь был пропитан запахом дезинфицирующего средства и наполнен гулким эхом наших шагов. Двери всех камер были заперты, но были слышны голоса заключенных, которые перекрикивались друг с другом сквозь стены. Наконец мы подошли к серой двери, отличающейся от остальных только написанным над ней номером. Надзирательница отперла ее и впустила нас внутрь.
        – Как закончите, постучите в дверь, – сказала она. – Я буду снаружи.
        Мы пробормотали «спасибо» и вошли в мрачную камеру. За столом в углу сидела тоненькая невысокая женщина, одетая в бесформенное серое тюремное платье. Единственным ярким пятном в камере была ее обувь – во время ареста она была в белом одеянии суфражетки, и ей разрешили оставить у себя белые лаковые ботинки. Когда в камеру вошли мы, она начала вставать.
        – Полно, Лиззи, не вставай, – воскликнула леди Бикл. – Тут все свои.
        Женщина опасливо села. Ее длинные серо-пепельные волосы были оттянуты от лица и заплетены в косу, висящую на спине, а лицо, бледное и осунувшееся, выглядело так, словно с момента своего ареста неделю назад она совсем не спала.
        Она смотрела на нас устало и несмело.
        – Здравствуйте, – проговорила она.
        – Это леди Хардкасл, – представила леди Бикл мою хозяйку. – И ее камеристка Армстронг. Я рассказывала тебе о них.
        – Рада знакомству, – сказала леди Хардкасл.
        Я только улыбнулась и кивнула. Бедная Лиззи Уоррел и так была сама не своя, так что я решила не встревать.
        – Как с тобой обращаются? – осведомилась леди Бикл.
        – Как с убийцей, – ответила мисс Уоррел.
        – Ты хоть ешь?
        – Я не голодна.
        – Полно, суфражетке такое поведение не к лицу. Моря себя голодом, ты не добьешься сочувствия.
        – Стало было, Союз отступился от меня? – безнадежно спросила мисс Уоррел.
        – Ну, что ты. Иначе зачем бы нам было просить помощи у леди Хардкасл? Нам нужно восстановить твое доброе имя и спасти тебя.
        – Но руководство Союза со мной так и не связалось.
        – Ну… в общем… – начала леди Бикл. – Они связывались с нами, и у нас создалось впечатление, что пока они предпочитают дистанцироваться от этого дела. Нет, они не сомневаются в твоей невиновности, просто… ну…
        – Времена сейчас сложные, а это деликатный вопрос, – вмешалась леди Хардкасл. – Полагаю, они считают, что сейчас у вашей организации впервые появился шанс добиться реальных перемен, и это сфабрикованное дело может стать как раз тем отвлекающим фактором, который и нужен противникам вашего союза. Если им удастся заставить людей говорить о суде над вами, вместо того чтобы обсуждать предоставление женщинам избирательных прав, они будут в восторге.
        – Значит, меня просто оставили гнить в тюрьме, – заключила мисс Уоррел.
        – Вовсе нет, – возразила леди Бикл. – Леди Хардкасл и Армстронг уже смогли добиться кое-каких успехов.
        – Правда?
        – Правда, – ответила леди Хардкасл. – Нет, я бы не стала переоценивать наши достижения, но, думаю, кое-что у нас все же есть. В нашем распоряжении находятся зашифрованные записи Кристиана Брукфилда.
        При упоминании имени покойного журналиста у мисс Уоррел сделался совсем расстроенный вид.
        – И они уже начали расшифровывать эти заметки, – с воодушевлением добавила леди Бикл. – И у них появился подозреваемый – Освальд Крейн.
        – Хозяин кофеен? – удивилась мисс Уоррел. – Но с какой стати ему было сжигать старый магазин на Томас-стрит?
        – Мистер Брукфилд собирал сведения о его частной жизни, – объяснила леди Хардкасл. – И, похоже, обнаружил доказательства супружеской измены.
        – Как? Он с кем-то изменил своей жене? Но я же видела его фотографию, и он так толст, словно кто-то накачал его с помощью велосипедного насоса.
        Мы все рассмеялись.
        – Нет, измену совершил не он, – продолжила леди Хардкасл. – Интрижку завела его жена, во всяком случае, так считал Брукфилд. После своей знаменитой речи о том, что мужчинам должно быть стыдно, если их жены находят себе кого-то на стороне, или как там он сформулировал эту мысль, он станет посмешищем, если люди узнают, что у его жены есть любовник.
        – А это правда?
        – Мы еще не знаем, – ответила леди Хардкасл.
        – Но вы считаете, что поджог совершил он?
        – Нам приходилось видеть, как мужчины творили кое-что и похуже, имея даже более слабые мотивы, – сказала я, и, похоже, мисс Уоррел удивилась тому, что к беседе присоединилась и я.
        – А что об этом думаете вы, мисс… Армстронг, ведь вас зовут так? – спросила она.
        – Я пока не определилась, мисс, – сказала я. – И буду делать выводы на основе того, что нам удастся узнать, но все ваши подруги уверены в вашей невиновности, и их доводы убедительны.
        – Вы считаете, что это сделала я?
        – А это были вы?
        – Нет, – устало ответила она.
        – Вот это и есть моя отправная точка. Есть ли у вас какие-то сведения, которые могли бы помочь нам доказать, что вы тут ни при чем? К примеру, где вы находились, когда произошел поджог?
        – Дома, в Редленде. Я живу в меблированных комнатах на Вудфильд-роуд.
        – А ваш домовладелец не может засвидетельствовать, что вы были именно там?
        – Домовладелица, – уточнила она. – И мой ответ нет. Она чудесная старая дама, но, но она совершенно глуха. Она сдает комнаты нам с моей соседкой, «двум юным леди», как она нас называет, но предоставляет нас обеих самим себе.
        – А как насчет вашей соседки?
        – Она сейчас в отъезде, гостит в Бате, у своей семьи.
        – Надеюсь, это не слишком личный вопрос, – опять вступила в разговор леди Хардкасл. – Позвольте полюбопытствовать – чем вы зарабатываете себе на жизнь?
        – Я иллюстратор, – ответила мисс Уоррел. – Иллюстрирую книги и журналы. В основном это акварели. Больше всего мне нравится работать над приключенческими книжками для детей, но я берусь за любой заказ.
        – Какая прелесть, – сказала леди Хардкасл. – Я тоже немного балуюсь живописью – как и многие, не так ли? – но меня всегда интересовало творчество тех, у кого имеется истинный талант. Вы должны пообещать, что покажете мне свои работы, когда все это разрешится.
        Мисс Уоррел заставила себя улыбнуться.
        Раздался громкий стук в дверь, и надзирательница крикнула:
        – Эй, вы там, еще две минуты – и все. Тут вам не светский салон.
        – Надо спешить, – быстро проговорила леди Бикл. – Лиззи, тебе что-то нужно?
        Мисс Уоррел покачала головой.
        – Если тебе придет на ум что-то такое, что могло бы нам помочь, – что бы это ни было – ты должна непременно дать нам знать. Не утаивая ничего, ладно?
        Мисс Уоррел грустно посмотрела на нее и молча кивнула.
        – И пожалуйста, начинай есть, – сказала леди Бикл. – Мы можем снабдить тебя едой, хотя не обещаю, что в пироге будет напильник.
        Дверь отворилась, и на пороге появилась кислолицая надзирательница.
        – Время вышло, – изрекла она. – Если вы… дамы, последуете за мной, я провожу вас обратно в приемную. – Произнося слово «дамы», она многозначительно уставилась на меня, но я не доставила ей удовольствия, отреагировав на этот взгляд. – Уоррел, – продолжила она, – а ну, приберись в камере и приготовься выйти во двор, чтобы промяться.
        Пока мы следовали за грузной цербершей в приемную тюрьмы, я предавалась мечтаниям о том, как на лестнице поставлю ей подножку.

* * *

        В приемной, когда мы готовились отметиться в книге посещений, ответственный за регистрацию посетителей мужчина-тюремщик, такой же кислолицый, как и его коллега-надзирательница женского крыла, сунул руку в ящик своего письменного стола и извлек оттуда сложенный листок бумаги.
        – Леди Хардкасл – это кто-то из вас? – вопросил он.
        – Да, это я, – ответила моя хозяйка.
        – Тут вам не почта, а я вам не почтарь, миледи или как вас там, – проворчал он, подняв листок.
        – Я знаю, – откликнулась она.
        – Тогда, может, вы скажете тем, кто вам пишет, чтобы не посылали сюда всякие писульки? – Он протянул ей листок, оказавшийся телеграммой.
        – Благодарю вас, – сказала она. – Вы очень добры. Я передам ваши слова.
        – Во-во, – буркнул он. – Дверь вон там. – И снова уткнулся в свои бумаги. Интересно, подумала я, есть ли в системе правопорядка такие работники приемных, которым все-таки нравится общаться с населением.
        Когда мы отошли от тюрьмы на безопасное расстояние и оказались под серым, дышащим холодом февральским небом, леди Хардкасл развернула телеграмму.
        – Бла-бла-бла, то да се, трам-пам-пам, – пробубнила она, читая.
        – Что, опять шифр с кодом?
        – Да нет же, это от Дины Коудл, – сказала она. – Я говорила ей, что сегодня утром мы будем тут. Она пишет, что, если к половине двенадцатого мы прибудем в контору фирмы «Черн, Уайтинг, Хинкли и Паффет» на Корн-стрит, то сможем присоединиться к ней, когда она будет брать интервью у мистера Хинкли.
        – А зачем ей брать у него интервью? – удивилась я.
        – Если дело не в том, что она, впав в заблуждение, решила, что мы с тобой питаем особую привязанность к Корн-стрит, то полагаю, фамилию Хинкли ей подсказал блокнот.
        – Судя по названию фирмы, похоже, Хинкли входит в число ее старших партнеров, – заметила я. – Как раз такими, как он, и интересовался Брукфилд.
        – По-моему, он подвизается в сфере коммерческой недвижимости, – сообщила леди Бикл. – Уверена, что его имя упоминал Бен. Он покупает землю, застраивает ее и продает с большим барышом.
        – Как раз к таким барышам Брукфилд и питал интерес, – заметила я.
        – Несомненно. Джорджи, дорогая, простите мне мою неучтивость, но я вынуждена вас покинуть. Если мы хотим прибыть к половине двенадцатого на Корн-стрит и выглядеть при этом прилично, то нам нужно спешить уже сейчас.
        – Конечно, я все понимаю. Поезжайте. Но дайте мне посмотреть, как вы заводите этот ваш чудный маленький автомотор. Я нынче же вечером поговорю с Беном о приобретении подобного малыша.
        После того, как мы надели кашне и защитные очки, я дала леди Бикл краткий урок в запуске мотора нашего «ровера». Она махала нам вслед, пока мы отъезжали, направляясь в сторону Глостер-роуд и далее на Корн-стрит, где нам предстояла встреча.

* * *

        – Ради всего святого, не применяйте свою хорошую толстую палку и не пытайтесь разворошить это осиное гнездо – сказала Дина Коудл, когда мы вошли в облицованное камнем конторское здание. – Хинкли куда умнее и хитрее, чем Крейн, и всполошить его нелегко. К тому же – и это я хочу подчеркнуть особо – мне действительно жизненно важно не дать ему повода захлопнуть передо мной дверь раз и навсегда. Брукфилд что-то пронюхал об этом малом, и, если за поджогом стоит не он, у меня появится шанс прошерстить его позже, опубликовав то, что я найду в блокноте. И наилучших результатов я смогу добиться только в том случае, если сделаю так, чтобы он продолжал говорить со мной до того самого момента, когда газета с моей разоблачительной статьей окажется у людей на столах, когда они сядут за завтрак.
        – Договорились, – согласилась леди Хардкасл. – Я буду тиха как мышь.
        – Вы можете снова стать леди Саммерфорд.
        – Тогда я снова буду зваться Нелли Мейби, – вставила я.
        Она молча посмотрела на меня и покачала головой.
        Личный секретарь мистера Хинкли был затюканного вида мужчина чуть за тридцать, в очках с толстыми линзами. Усы у него были такие же обтерханные, как и рукава его пиджака, а на его пальцах красовались такие же чернильные пятна, как и на манжетах рубашки. Он оторвал взгляд от бумаг и медленно заморгал. При этом он ничего не сказал, не улыбнулся и даже не поздоровался.
        – Доброе утро, – сказала мисс Коудл. – Я мисс Коудл из «Бристольских известий». В полдень у меня назначена встреча с мистером Хинкли. – Она взглянула на часы на стене, стрелки которых как раз в этот момент показали полдень.
        – Я доложу ему, что вы здесь. – При этом секретарь даже не сделал попытки встать. – Могу ли я спросить, кто эти дамы?
        – Это леди Саммерфорд и мисс Мейби. Они мои коллеги из газеты.
        – Хорошо, – проговорил он и медленно оторвал себя от стула. Идя скованно и чуть заметно прихрамывая, он направился к распашным дверям, которые, как я поняла, вели в берлогу его хозяина. И подобно лакею отворил двери ровно настолько, чтобы протиснуть в щель свое долговязое тело, после чего затворил их опять.
        Мы стали ждать.
        Через минуту секретарь появился снова и поманил нас к себе.
        – Мистер Хинкли готов вас принять, – изрек он и распахнул обе двери.
        Мистер Редверс Хинкли стоял за письменным столом, настолько большим, что на нем могла бы выспаться семья из четырех человек. За свою жизнь я перевидала не один десяток таких Хинкли. Крупных мужчин в дорогих костюмах, сияющих добродушными улыбками, готовых радушно принять тебя и столь же готовых воткнуть тебе нож в спину – фигурально, а в одном неприятном случае и буквально – если ты стояла между ними и тем, что они хотели заполучить.
        – Дамы, – сказал он и широко развел руки, приглашая нас войти. – Входите и устраивайтесь поудобнее.
        И показал на три стула с высокими спинками, стоящих напротив его громадного стола со столешницей, обитой кожей. Мы сели.
        – Не желаете ли чаю?
        – Спасибо, не откажемся, – ответила мисс Коудл.
        Хинкли кивнул, глядя поверх наших голов, и мы услышали, как его секретарь закрыл двери. – Итак, мисс Коудл, вас я помню по новогоднему балу, который давал наш мэр. Но что касается вашей очаровательной подруги… уверен, если бы нас познакомили, я бы ее запомнил. – Он посмотрел на лежащий на столе листок бумаги. – Леди Саммерфорд, не так ли?
        – Да, мистер Хинкли. Мы переехали в Бристоль в конце прошлого года. Возможно, вам знаком мой муж, сэр Филип? Вас случайно не было на боксерском поединке во вторник на прошлой неделе? Двадцать пятого января. Вы могли видеть его там.
        – Сэр Филип Саммерфорд, – задумчиво проговорил мистер Хинкли. – Нет, это имя ничего мне не говорит, и, боюсь, всю прошлую неделю я допоздна засиживался на работе, так что пропустил этот бой. А чем именно занимается сэр Филип?
        – Теперь он ушел на покой, – сказала леди Хардкасл. – А прежде управлял чайной плантацией в Ассаме.
        – А, понятно. – Было очевидно, что его интерес угас. Раз этот сэр Филип Саммерфорд больше не занимался ни коммерцией, ни политикой, он не мог быть полезен Хинкли, а посему он не станет тратить усилия на выяснение деталей.
        – Леди Саммерфорд обучается тонкостям журналистского ремесла, – заявила мисс Коудл. – Она желает писать статьи для нашей газеты, вот я, так сказать, и взяла ее под свое крыло.
        – Ах, вот оно что. – Похоже, такой расклад был ему понятен. – Стало быть, пописывать для газеты – это ваше хобби? Способ не путаться под ногами у вашего мужа в дневные часы? Прекрасно, прекрасно. Должен сказать, что, уйди я на покой, мне бы тоже пришлось подыскать моей жене какое-нибудь занятие, чтобы удалить ее из дома.
        Мы все улыбнулись и вежливо кивнули.
        – А вы, мисс Мейби? – вопросил меня, разглядывая мою униформу служанки. – Каким боком в этом участвуете вы? Не многие из моих знакомых журналистов берут на работу своих слуг.
        – Я помогаю леди Саммерфорд – ответствовала я. – Иногда не мешает иметь при себе кого-то, чтобы что-то принести или понести.
        Словно услышав его, в кабинет вернулся секретарь, неся поднос с чаем, который он поставил на пристенный стол. Пока мы говорили, он разливал чай.
        – Нуте-с, мисс Коудл, – снова начал Хинкли, – что за сюжетец вы готовите теперь? Сейчас определенно не то время, чтобы мэр опять давал бал. Косточки на моих бедных ногах еще не отошли от предыдущего.
        – Нет, мистер Хинкли, на сей раз речь идет не о светских новостях. Скорее, это… как бы получше выразиться… скорее, это будет сюжет социального толка. Насколько мне известно, ваша фирма собирается заняться строительством новой коммерческой недвижимости на Томас-стрит. Я намеревалась написать об обновлении этого района и появлении там новых рабочих мест. Это станет таким благом и для тамошних жителей, и для города в целом.
        – Выходит, этот старый мошенник Тэпскотт в своих «Бристольских известиях» уже поручает женщинам писать сюжеты о делах коммерческих предприятий? Странный способ управлять газетой.
        – Как я уже говорила, мистер Хинкли, я собираюсь освещать этот вопрос, скорее, с социальной точки зрения. Я напишу о том, какую пользу ваш проект принесет местным жителям – изменит ли их жизнь к лучшему, о том, какое значение эти новые замечательные коммерческие предприятия будут иметь для тамошнего, надо признать, весьма захудалого района.
        – Ах, вот оно что. Что ж, тогда это имеет смысл. Никогда не встречал женщин, которые бы разбирались в коммерческих делах, но если речь идет о семьях… это другое дело. Ведь так и работает женский мозг, не так ли? Это как машины на фабриках. Нельзя же ожидать, что с помощью машины, созданной для выкачивания воды из шахты, рабочие смогут изготавливать карандаши. То же самое можно сказать и о мужских и женских мозгах. Женские мозги созданы господом для ведения домашнего хозяйства и воспитания детей. Это обыкновенный здравый смысл.
        Мы смиренно кивнули, показывая, что поняли эту глубокую истину, и улыбнулись, благодаря сего великого человека за то, что он соизволил открыть ее нам.
        – Разумеется, – поддакнула мисс Коудл. – Поэтому я и собираюсь сосредоточиться на другом аспекте этой темы. Для чего будет предназначена коммерческая недвижимость, которую вы возведете на Томас-стрит? Сколько появится рабочих мест?
        – Ну, – Хинкли откинулся на спинку своего кресла и сложил руки на обтянутом жилеткой животе, – в основном это будут конторские здания плюс малые промышленные объекты для обработки импортного сырья, прибывающего в порт, дабы затем отправлять выпущенную продукцию дальше по железной дороге. Расположение получится просто идеальным – на полпути между внутренним бристольским портом и главной железнодорожной станцией города Темпл-Мидз.
        – О, – сказала мисс Коудл, – это хорошо. Значит, вы сможете создать рабочие места для кого-то из тех, кто потерял работу из-за сокращения грузооборота городских причалов в пользу увеличения грузопотока на причалах Эйвонмута.
        – Думаю, вы не совсем правильно понимаете суть дела, мисс Коудл. Наша фирма занимается только капиталовложениями и возведением коммерческих зданий. И мы нанимаем на работу только тех, кто трудится на стройках. Это наши арендаторы будут решать, кого им нанимать, а кого нет.
        – Ах, разумеется, само собой. Но вы считаете, что ваш проект принесет пользу жителям тамошних мест?
        – Каждый наш проект приносит пользу всему городу, – важно изрек Хинкли. – Именно этим мы занимаемся на фирме «Черн, Уайтинг, Хинкли и Паффет» – мы приумножаем благосостояние города и живущих в нем людей.
        Мисс Коудл продолжала в том же духе еще несколько минут, пытаясь заставить мистера Хинкли сказать хоть что-то по существу дела, но он всякий раз отделывался потоком ничего не значащих дежурных фраз. Однако она все равно делала заметки и улыбалась его пошловато-веселым репликам, пока в конце концов вежливо не завершила беседу.

* * *

        – Это было совсем не так занимательно, как я надеялась, – подытожила леди Хардкасл, когда мы вышли на улицу.
        – Ничего, дайте только срок – терпение свое возьмет, – ответствовала мисс Коудл. – Это было отличное начало.
        – Мы исходили из предположения, что мистер Хинкли есть предмет следующей части записей в блокноте мистера Брукфилда, – сказала я. – Это как-то связано со строительством коммерческой недвижимости на Томас-стрит?
        – Об этом пока молчок, – изрекла мисс Коудл, постучав по крылу своего носа. – У стен есть уши и все такое прочее. Надо найти какое-нибудь тихое местечко, где можно посидеть и поболтать. – Она огляделась по сторонам. – Я бы предложила первую кофейню Крейна, но там вы испортили нам всю обедню. Так что, даже если старины Освальда там сейчас нет, нас наверняка узнают официантки. И станут подслушивать и совать свой нос.
        – На днях, ища, где поставить автомотор, мы проходили мимо одного кафе на Сент-Николас-стрит, – сказала леди Хардкасл.
        – Я его знаю, – подхватила мисс Коудл. – Оно вполне подойдет. Вы можете еще раз угостить меня обедом, хотя кухня там будет отнюдь не такая роскошная, как в прошлый раз. Там нам, скорее всего, подадут всего лишь запеченную и приправленную рубленую печенку, морковь и картофельное пюре.
        – Звучит отлично, – похвалила леди Хардкасл. – А что скажешь ты, Армстронг?
        – Чудно, – более или менее убедительно ответствовала я.
        Мы свернули на Сент-Николас-стрит и зашли в кафе. Оно было небольшим, но, похоже, популярным, и там можно было спокойно обсудить наши дела. Как и предсказывала мисс Коудл, наиболее удобоваримым блюдом в меню была запеченная рубленая печень с картофельным пюре. Однако без моркови.
        – Итак, мисс Коудл, излагайте, – сказала леди Хардкасл, когда мы заказали обед. – Какими такими пакостями занимается Хинкли?
        – Прежде чем мы перейдем к Хинкли, мне необходимо кому-то излить свою досаду по поводу этого чертова блокнота с записями Кристиана, черт бы его побрал. И единственные, кому я могу поплакаться в жилетку, это вы.
        – Ах, вот оно что, – откликнулась леди Хардкасл. – Стало быть, расшифровка буксует?
        – Да нет, сам текст стал вполне понятен, после того как вы раскусили его шифр и код. Приходится тратить время, но в основном записи читаются без проблем. Мне тошно не от процесса расшифровки, а от того, что в записях Кристиана царят хаос и раздрай. Начиная читать, я полагала или хотя бы надеялась, что в них есть хоть какая-то система. Каждый сюжет отдельно, вы меня понимаете? Но наш Кристиан был не таков, о, нет. Его записи – это поток сознания. Он записывал все мысли, приходившие ему на ум, и в том порядке, в котором они его посещали. Ни намека на структуру, просто мешанина, и все. С начальной стадии расследования истории про жену Крейна мы перескакиваем к каким-то рассуждениям о способах игры в карты и проигранных деньгах, затем сразу же упоминается Хинкли. И везде полно разрозненных предложений, смысл которых вообще невозможно уяснить. Вряд ли мы получим полную картину хотя бы одного из его расследований, пока я не дойду до конца этого беспорядочного попурри, но даже тогда это будет похоже на складывание этих новомодных картинок-головоломок. Притом в темноте и при отсутствии некоторых кусков.
        – Похоже, вы проделали немалую работу, – заметила леди Хардкасл. – Мы уже знали, что Брукфилда, вероятно, хотел убрать Крейн, а теперь у вас есть что-то и на Хинкли…
        – Да, – перебила мисс Коудл. – Но пока у меня есть лишь часть этой истории, поэтому-то я и не хочу делать что-то такое, что могло бы его вспугнуть. По мнению Брукфилда, в истории с недвижимостью на Томас-стрит есть что-то сомнительное, но я пока не смогла установить что. На полях он несколько раз, не прибегая к стенографии, написал слово «совет», притом это относится не только к тем страницам, которые я уже расшифровала, и интуиция подсказывает мне, что он, возможно, раскопал сведения о каких-то темных делах в городском совете.
        – Вам следовало бы быть осторожной и не использовать слово «интуиция» перед кем попало, – заметила я. – А то кое-кто может подумать, что Крейн и Хинкли правы насчет женских мозгов.
        – Ох уж эти надутые идиоты и их дурацкие теории по поводу моего мозга, – сказала она.
        – Как вы думаете, случаен ли тот факт, что речь опять идет о Томас-стрит? – спросила я. – Ведь поджог тоже был устроен именно на Томас-стрит.
        – Думаю, Кристиан сунул свой нос в эти дела просто потому, что строительство должно было вестись там, где жил он сам, и, очевидно, что-то в истории с этой сделкой показалось ему неблаговидным. Иногда он видел заговоры там, где их нет, но он куда чаще оказывался прав, чем неправ.
        – Вы восхищались им, не так ли? – предположила леди Хардкасл.
        – Да, очень. Он был честен и принципиален. Хороший человек. Я часто предлагала ему пойти в политику и вычистить гниль изнутри, но он только смеялся.
        – А как насчет вас самой? – осведомилась я. – Вы когда-нибудь думали о том, чтобы выставить свою кандидатуру на выборах в городской совет?
        – Кто? Я? – мисс Коудл рассмеялась. – Ну, уж нет. Работая пером, я могу добиться куда большего, чем играясь в политику.
        Принесли еду, и разговор перешел на другую тему.
        – Как прошел ваш визит в тюрьму? – поинтересовалась мисс Коудл, проглотив очередной кусок рубленой печенки.
        – Он навеял на меня печаль, как бывает, когда навещаешь тех, кто томится в тюрьмах, – ответила леди Хардкасл. – Мисс Уоррел совсем пала духом. Судя по ее виду, она плохо спит. И, похоже, совсем не ест.
        – Я думала, в тюрьмах суфражетки часто объявляют голодовки.
        – Да, они прибегают к таким приемам, чтобы бросить вызов. Но тут дело обстоит иначе. Мисс Уоррел определенно утратила волю к борьбе. А руководство движения суфражеток, кажется, умыло руки, так что от них она не получила бы ни поддержки, ни похвалы, если бы даже уморила себя голодом. За нее борются только ее подруги из местного отделения их союза.
        – Как вы думаете, это она подожгла магазин?
        – Нет, я так не думаю, – отвечала леди Хардкасл. – Перед знакомством с ней я была готова рассматривать любой вариант, но теперь я уверена – она невиновна.
        – Тогда я удвою свои усилия по расшифровке путаницы Брукфилда, – сказала мисс Коудл. – Я убеждена, ответ находится где-то там. Наверняка.

* * *

        После ужина мы сидели в гостиной, попивая бренди и разглядывая нашу доску. Дина Коудл снабдила леди Хардкасл фотокарточкой покойного Кристиана Брукфилда, и на ее основе моя хозяйка сделала чудесный набросок, который поместила в центр паутины связей. Теперь, когда мы познакомились с Лиззи Уоррел, она смогла нарисовать и ее, но она изобразила Лиззи улыбающейся, веселой, а не бледной, печальной и отчаявшейся, какой мы видели ее в мрачной камере тюрьмы.
        – А вот и Редверс Хинкли, – сказала она, приколов к доске последний из сделанных сегодня рисунков и соединив его линиями с изображением Брукфилда и листком с надписью «Томас-стрит».
        – Так какой расклад сейчас? – спросила я.
        – Я бы сказала, что моя уверенность в невиновности Лиззи Уоррел крепнет с каждым днем. Я знаю, на интуицию мы стараемся не ссылаться, но и без шестого чувства вполне очевидно, что в отношении нее подозрений меньше всего. Начнем хотя бы с того, что в момент ее ареста никто не знал, что в пожаре погиб человек. Если бы магазин подожгла она и сделала это от имени ЖСПС, она бы сразу взяла ответственность на себя и вопила бы лозунги суфражеток, когда ее тащили к тюремной карете. А узнав о гибели Брукфилда, она бы наверняка вся извелась от сознания своей вины и угрызений совести. Лично я ничего такого за ней не заметила, а ты?
        – Я тоже, – согласилась я. Я видела страх и безнадежность, но не чувство вины.
        – Тогда мы обе уверены, что она наименее подозрительна. Теперь возьмем двоих остальных. У Крейна есть мотив, но он, судя по всему, бесхребетен. Посмотрим, что о его передвижениях скажет инспектор Сандерленд. А Хинкли… Он скользкий, напыщенный идиот, но это еще не считается преступлением, несмотря на все те письма, которые я написала депутату парламента от нашего округа. Он утверждает, что в ночь, когда был совершен поджог, он якобы допоздна задержался на работе. Это, конечно, еще ничего не значит, к тому же довольно легко проверить, так это или нет. Но мы пока не знаем, какой у него мог быть мотив, потому что нам неизвестно, что именно Брукфилд сумел на него накопать.
        – Я думаю, речь идет о даче взятки, – предположила я. – По-моему, он из таких. Мисс Коудл так и не смогла выяснить у него детали насчет строительства на Томас-стрит, а тут еще это слово «совет», написанное на полях блокнота.
        – Вот именно. Пока что будем считать это нашей рабочей гипотезой и подождем новостей.
        – Если только…
        – Если что, дорогая?
        – А что, если смерть Брукфилда все же была случайной? Что, если фирме Хинкли была нужна земля, на которой стоял тот старый магазин, но владелец дома не желал его продавать? Или, быть может, речь идет о махинации со страховкой? Что, если владелец участка и магазина смекнул, что он может получить плату дважды: сначала от страховой компании, а потом еще раз от продажи освободившейся земли?
        – Хитро, – оценила леди Хардкасл. – Но сделка по продаже земли под застройку уже заключена. И строительство будет вестись на другом конце Томас-стрит – между участком, где будет стройка, и сгоревшим магазином стоит немало зданий, в том числе и тот самый паб.
        – «Корт Сэмпсон инн», – уточнила я.
        – Да, вот именно. Судя по полицейскому отчету, там всегда много посетителей, так что я не могу себе представить, чтобы владелец участка под пабом, захотел продать его. Сомневаюсь, что «Фэндэнгл, Пиффл и Снуд…»
        – «Черн, Уайтинг, Хинкли и Паффет», – устало поправила ее я.
        – Даже так. Сомневаюсь, что эти господа предложили бы приличную цену за выкуп паба, если им была нужна только земля. Даже при условии, что они желали расширить осваиваемый участок до противоположного конца улицы.
        – Убедительно, – согласилась я. – Значит то, что и там, и там фигурирует Томас-стрит, – это все же просто совпадение?
        – Да, самое вероятное объяснение связано с самим Брукфилдом, как и сказала Дина Коудл. Ведь, в конце концов, именно на этой улице он и жил, так что вполне естественно, что он следил за тем, что происходит рядом с его домом.
        – В таком случае мы так и будем оставаться в тупике, пока не получим больше расшифрованных страниц от мисс Коудл.
        – Да, так оно и есть. Так что в субботу и воскресенье мы с тобой будем отдыхать.
        – Возможно, у вас и будет такая возможность, – возразила я, – но одна из нас должна позаботиться о том, чтобы лучшее платье и бальные туфельки другой были в идеальном порядке к завтрашней вечеринке у Фарли-Страудов.
        – Ох, а я и забыла, совсем вылетело из головы. Не могла бы ты еще и отвезти меня к ним? Ведь путь туда неблизкий, и в бальных туфлях туда не дойдешь.
        – Конечно. Гости разъедутся в час ночи?
        – Время указано на приглашении, и, думаю, Герти будет не против, если ты подождешь меня внизу. Это избавит тебя от необходимости сидеть здесь в одиночестве весь вечер.
        – Возможно, именно о таком вечере я и мечтала, – сказала я.
        – В самом деле?
        – Да нет. Я надеялась провести этот вечер в обществе Мод Дентон. Если леди Фарли-Страуд будет принимать гостей, Мод будет не занята, и мы сможем поболтать в ее комнате. Я не общалась с ней уже целую вечность.
        – О, собрание горничных. А есть ли у вас понятие для обозначения таких сборищ? Например, упражнения в починке одежды? А, знаю, совместные упражнения в нахальстве.
        – Могу ли я дать вам дружеский и почтительный совет, миледи?
        – Конечно, дорогая.
        – Заткните глотку и не нарывайтесь на неприятности. А то придется вам ночью возвращаться домой пешком.
        – Договорились. Может, мне сыграть на рояле? Например, Мендельсона. Скажем, было бы неплохо исполнить парочку его «Песен без слов». И поесть сыра и крекеров, если они у нас есть.

        Глава 7

        В субботу утром я позволила леди Хардкасл поспать допоздна. Ведь на званом вечере у Фарли-Страудов ей придется до самой ночи быть искрометной и блистать. Сначала я занялась всякими мелкими делами, а затем помогла мисс Джонс составить меню на всю будущую неделю, чтобы она смогла заказать провизию до того, как местные магазины, как всегда по субботам, закроются в середине дня.
        Когда время подходило к десяти часам, в кухню медленно и сонно вошла леди Хардкасл.
        – Доброе утро, домочадцы, – проговорила она. – Я не опоздала на завтрак?
        – Вы не можете опоздать, миледи, – сказала мисс Джонс. – Но мы не знали, когда вас ожидать, вот я и не начинала стряпать.
        – А нельзя ли приготовить пару яиц-пашот? – спросила леди Хардкасл. – На тостах. Кстати, у нас есть эта американская приправа – томатный кетчуп «Херц»?
        – «Хайнц», – поправила я. – Я за ним схожу.
        – Спасибо, дорогая, – сказала она и начала медленно выходить из кухни. – Присоединяйся ко мне, хорошо?
        Когда она вышла за дверь, мисс Джонс изрекла:
        – Не понимаю, как она может есть эту дрянь.
        – Яйца-пашот на тостах? – удивилась я.
        – Нет, этот самый томатный кетчуп. Да он с помидорами и рядом не лежал. Если ей так свербит, я могу состряпать ей важнецкий томатный соус. Или кетчуп из грибов. Знамо дело, это было бы небыстро, но к яйцам-пашот грибной кетчуп подошел бы важно.
        – А лично мне томатный кетчуп по душе, – не согласилась я. – Не надо забывать, что во имя кулинарии совершаются и куда худшие преступления. Например, в Швеции из квашеной сельди готовят блюдо, называемое сюрстрёмминг – так вот, от него исходит такая отвратительная вонь, что его едят только под открытым небом.
        – Ну и что с того? Выходит, мне что, требуется любить этого мистера Хайнца и его томатный кетчуп, так, что ли?
        – А как насчет печеных бобов, которые леди Хардкасл купила в магазине «Фортнум и Мейсон»[35 - Старый фешенебельный лондонский универмаг, поставщик королевского двора.]?
        – Ну ладно, тут ты меня подловила. Я их страсть как люблю.
        – Я тоже. Не могла бы ты приготовить пару яиц и мне? А я сварю кофе.
        Несколько минут спустя я отнесла завтрак и сегодняшнюю почту в маленькую столовую, примыкающую к кухне, и присоединилась к леди Хардкасл, сидящей за столом.
        – Вот, миледи, – сказала я, поставив перед ней тарелку с яйцами-пашот на тостах. Добро пожаловать в субботу.
        Она посмотрела в окно на серое зимнее небо.
        – Возможно, я еще вернусь в постель, – проговорила она.
        И начала есть свой завтрак.
        – У вас на сегодня есть какие-нибудь интересные планы? – спросила я, пытаясь хоть как-то поднять ей настроение.
        – Нет, ничего такого, что могло бы меня захватить. Если бы я могла выбирать, я бы опять занялась делом освобождения Лиззи Уоррел, но мы вынуждены ждать у моря погоды, пока эта Коудл не расшифрует еще несколько страниц. Я подумывала немного поработать над куклами для живых картин, но в оранжерее холодновато, не спасает даже керосиновый обогреватель. И мне не дает покоя мысль о том, что надо бы привести в порядок сад.
        – Но вы же терпеть не можете работать в саду, – удивилась я.
        – Именно поэтому там никто ничего и не делает. Наверное, мне стоило бы поспрашивать, не найдется ли поблизости какой-нибудь надежный малый, который мог бы заняться посадкой и обрезкой деревьев и кустов вместо нас.
        – А знаете, кого я всегда считала хорошим кандидатом в садовники? – сказала я.
        – Нет, не знаю. Кого? – Теперь она рассеянно перебирала почту.
        – Помните того малого, который помог нам с делом Спенсера Кэрадайна? Того, который живет в кибитке, стоящей в лесу?
        – Обадайя Таппенс, – безучастно проговорила она.
        – Джедедайя Хафпенни, – поправила ее я. – Более известный как Старина Джед. Уверена, что он неплохо разбирается в садоводстве. Уверена также, что он был бы рад получить пару монет за честный труд. Кстати, вы ему понравились.
        – Я нравлюсь всем, дорогая. Ведь я так мила. Но если ты считаешь, что он справится с нашим садом, можешь разыскать его и попробовать нанять его на работу. О, это письмо от Гарри. Дай мне свой нож для масла, хорошо? Мой чем-то испачкан.
        – Для масла?
        – Да, будь добра.
        Я дала ей нож, и она воспользовалась им, чтобы разрезать конверт письма от ее брата Гарри. И начала читать.
        – Он здоров? – осведомилась я.
        – Здоров и на вершине блаженства. Похоже, семейная жизнь ему по душе…. Так, что там дальше… Они сняли дом на Бедфорд-сквер. Оттуда до Уайтхолла путь неблизкий, но он пишет, что пешие прогулки пойдут ему на пользу… Что там еще… Они наняли слуг, и теперь у него есть даже камердинер, так что у него больше нет оправданий для того, чтобы выглядеть не комильфо. Должна признаться, что меня всегда очень расстраивало, что в той квартире на Сент-Джонс-Вуд у него была только экономка, да и та работала всего полдня… Лавиния, как всегда, подвизается в благотворительных организациях и принимает участие во всевозможных благих делах. О, еще ее назначили в совет директоров компании ее брата. У нее проницательный ум, так что там она будет на месте.
        Брат леди Лавинии и был тем самым Пройдохой, у которого леди Хардкасл рассчитывала купить новый автомотор.
        Она продолжила читать.
        – Затем он справляется обо мне. Да, и о тебе тоже. Лавиния хочет узнать, когда мы нанесем им визит…. Так, кое-что о работе… О-о. – Она вдруг быстро опустила письмо на стол.
        – В чем дело? – спросила я.
        – Эрлихман. Его видели опять.
        Гюнтер Эрлихман был тот самый германский агент, который убил мужа леди Хардкасл, сэра Родерика, в Шанхае. Мы знали о нем только то, что через несколько секунд после того, как он прикончил сэра Родерика, леди Хардкасл пристрелила его. Однако, несмотря на его вполне реальную и довольно кровавую смерть, наши друзья – Скинз и Данн, два исполнителя рэгтайма, видели его в одном из лондонских ночных клубов незадолго до Рождества.
        – А что именно пишет по этому поводу ваш брат? – попыталась уточнить я.
        – Ты помнишь, что Скинз и Данн рассказали нам относительно своего разговора с Гарри после встречи с тем, кто назвал себя Эрлихманом?
        – Помню, – ответила я. – Ваш брат тогда сказал им, что по его заявлению Министерство иностранных дел пустило за ним хвост.
        – Да, те, кто следил за ним, упустили его, но Гарри задействовал и Особую службу, и один из их ребят видел его в этот четверг. На вокзале Паддингтон, когда он садился в поезд на Пензанс.
        – А поезда, идущие на Пензанс, проходят через Бристоль – заключила я.
        – Верно. Гарри сумел устроить так, что в Бристоле на вокзале Темпл-Мидз этот поезд встретил кто-то из местных агентов, и, хотя того, кто назвал себя Эрлихманом, этот малый найти так и не смог, все это вместе взятое не может не вызывать тревогу, ты не находишь?
        – Если он оказался в Бристоле, то на какое-то время он в самом деле приблизился к вам, миледи, но, если он доехал до самого Пензанса, теперь он дальше от вас, чем когда он находился в Лондоне.
        – Верно, но что находится в Пензансе?
        – К примеру, железнодорожная станция, – сказала я. – И порт. Возможно, он хочет покинуть страну.
        – Не исключено. Как все это выбивает из колеи. А я-то думала, что вся эта дребедень осталась в прошлом.
        – Нам остается только одно – смотреть в оба. И держать при себе оружие.
        – Отлично. Мне как раз не терпелось поносить ту шляпу-кобуру, которую ты подарила мне на Рождество. В ближайшие дни и недели я буду отдавать предпочтение именно ей. Конечно, если не считать сегодняшнего вечера, когда я буду должна выглядеть изысканно и блистать.
        – Это точно. Пока вы будете сибаритствовать, а я буду гнуть на вас спину…
        – Ты собираешься гнуть спину?
        – Собственно, я хотела сказать, что займусь тем, чтобы ваше вечернее платье, туфли и драгоценности были на высоте.
        – Ты меня балуешь.
        – Ваша правда. Кстати, вы будете есть ваш последний тост?

* * *

        Как нам пришлось убедиться, в сельской местности званые вечера начинаются не в пристойное время, как в больших городах, а неприлично рано. В Лондоне никому и в голову не придет начать вечеринку задолго до десяти вечера, однако здесь, в расчудесной английской глубинке, дела обстояли иначе. Здесь жили согласно поговорке: «рано в кровать и рано вставать – горя и хвори не будете знать» и ничтоже сумняшеся готовы были начинать свои сборища аж в семь часов.
        Посему ровно в четверть восьмого я доставила леди Хардкасл к парадной двери усадьбы «Грейндж». После чего, приветственно помахав Дженкинсу, дворецкому Фарли-Страудов, объехала их большой дом, припарковала «ровер» перед бывшей конюшней, которая теперь служила гаражом для их собственного автомотора, и вернулась к дому при свете, льющемся из двери для слуг.
        Внутрь я вошла без стука, без приключений добралась до двери Мод и тут коротко постучала.
        – Ох, ради всего свя… Что там еще? – послышался голос из-за двери.
        – Это я, мисс Дентон, – ответствовала я. – Простая странница из дальних краев, явившаяся, дабы просить приюта в вашей обители. Или же просто-напросто твоя соседка Фло, явившаяся, чтобы выпить чашку чая и поболтать. Выбирай тот из двух вариантов, который тебе нравится больше.
        Дверь отворилась, и передо мной предстала улыбающаяся Мод Дентон, горничная и чемпионка Англии по увиливанию от работы. Она была немного старше, чем я (хотя на сколько именно, я так и узнала), а также чуть-чуть выше и намного толще в талии. Но у нее были озорные глаза девушки вдвое моложе меня и заразительная улыбка.
        – Ради всего святого, заходи, пока нас никто не застукал, – сказала она и, схватив за рукав, втащила меня в комнату.
        – Добрый вечер, Мод, – поздоровалась я, доставая из-под пальто припрятанную там форму для выпечки с испеченным мною кексом. – У тебя есть чай?
        – К черту чай, – сказала она, беря у меня кекс. – Раз такое дело, нам нужен херес.
        – Ничего не выйдет. Я за рулем.
        – Ох, уж эти мне валлийки и их пуританские замашки. Снимай пальто и устраивайся поудобнее, а я поставлю чайник.
        С Мод я познакомилась вскоре после нашего переезда в Литтлтон-Коттерел. Тогда значительную часть дня помолвки Клариссы Фарли-Страуд я провела, прячась в этой самой комнате, чтобы нас с Мод не втянули в суматошные приготовления к предстоящему вечером торжеству. Последние месяцы я с ней не встречалась и теперь рассчитывала приятно пробездельничать весь вечер в ее компании.
        – Значит, ты не собираешься помогать принимать гостей? – осведомилась я, когда она вручила мне чашку чаю и кусок лимонного кекса, пропитанного мадерой, который я привезла с собой.
        Она рассмеялась.
        – Ты такая выдумщица, – сказала она. – Ты можешь себе это представить – чтобы я помогала принимать гостей? Да ни в жизнь!
        – Мы не видались несколько месяцев. Откуда мне знать – а вдруг ты получила удар по голове, и он сделал тебя совершенно другим человеком. Такое, знаешь ли, бывает. Я читала об этом в газетах.
        – Чтобы убедить меня подключиться ко всей этой мышиной возне, потребуется нечто большее, чем удар по голове. У меня и так хватает дел со всеми этими заботами о миледи, так что нет уж, увольте.
        – А что нового в господском доме на холме? – поинтересовалась я. – Есть ли какие-то свежие сплетни, не дошедшие пока до деревни?
        – Куда там. Обо всем, что происходит у нас, в деревне узнают в мгновение ока – так что, если ты ничего не слыхала, значит, ничего и нет. Жизнь идет точно так же, как и всегда.
        – Какое разочарование. Стало быть, лакеи не крутят шашней с горничными? А Дженкинс не присваивает втихомолку деньги, предназначенные для покупки вина, чтобы обеспечить себе безбедную старость в приморском курортном городке?
        Она засмеялась опять.
        – Нет, ничего такого. Если у нас тут и идут разговоры о шашнях, то только когда речь заходит об этой паршивке Доре Кендрик.
        – Это определенно не самая моя любимая горничная, – заметила я. – А что она натворила теперь?
        – Честно говоря, я не могу уследить за всеми ее глупостями. Поговаривают, что она втюрилась в какого-то парня из деревни и хотела, чтобы он пригласил ее на танцы в сельский клуб. Но он не пожелал иметь с ней дела и сказал, что пригласит не ее, а дочку мясника.
        – Дейзи Спратт, – машинально уточнила я.
        – Да, ее. Она вроде как твоя подруга, да?
        – Да, подруга. И в последнее время кто-то пытается бросить тень на ее доброе имя. То есть на ее имя – я точно не знаю, насколько добрым оно осталось теперь, ведь она никогда не отличалась строгостью нрава. Но она девушка добросердечная и, как ты и сказала, моя подруга. Как ты думаешь, за этими слухами может стоять Дора?
        – За какими слухами? – не поняла Мод.
        – Что-то насчет того, что ее видели за крикетным павильоном с Ленни Как-его-там – фамилию его я не помню. Детали я уже запамятовала, но она клянется, что это поклеп.
        – Ленни Ледбеттер, – сказала Мод. – Именно на этого парня Дора и положила глаз. Я не удивлюсь, если окажется, что это она мутит воду, рассчитывая устроить неприятности и Дейзи, и ему.
        – Тогда держи ухо востро, ладно? Мне бы хотелось получить подтверждение моим догадкам, прежде чем я совершу что-нибудь опрометчивое.
        – О-о, выходит, ты собралась подкараулить Дору и всыпать ей по первое число? Набить морду, да?
        – Нет, о столь радикальном решении вопроса речь не идет. Но думаю, сейчас самое время вправить ей мозги.
        – Давно пора, дорогая, давно пора. А ты уверена, что не соблазнишься хересом?
        – Вполне уверена, но я совсем не против того, чтобы им угостилась ты сама. А с меня хватит и чаю.
        – Ну, разве что чуточку, – сказала она.

* * *

        Выпив три, а может, и четыре бокала хереса, Мод окончательно повеселела и стала вполне готова к озорству. У нее был план.
        – Оставшись у себя в комнате и отказавшись участвовать в приеме гостей, я рискую упустить кое-что интересное, – начала она. – Так мне не удастся постоять на краю зала с подносом слоеных пирожков с мясом, подслушивая разговоры столпов общества.
        – Мне доводилось подслушивать их беседы, – заметила я. – И ничего интересного в них нет.
        – Возможно, и нет, но думаю, иногда все-таки бывает. При условии, что тебе известна потайная дверь, открывающаяся в потайной ход, который ведет в потайную комнату, откуда можно тайно подслушать тайны тех, кто предпочитает держать свои дела в тайне.
        – А тебе он известен?
        – Что известен, дорогая?
        – Тайный путь в потайную комнату?
        Она засмеялась.
        – Конечно, известен, дуреха ты этакая. Хороша бы я была, если бы начала рассусоливать о потайных дверях, а затем сказала: «Но, увы и ах, мне не известно местонахождение тайных врат в царство тайн». Так что поставь свой чай и следуй за мной.
        Я так и сделала и осторожно, на цыпочках, последовала за ней на первый этаж дома.
        – Почему мы идем на цыпочках? – спросила я, когда мы оказались в знакомом мне коридоре, идущем мимо библиотеки и ведущем в вестибюль.
        – Просто чтобы было интереснее, – ответствовала она, постучав по крылу своего носа.
        Мы остановились, немного не доходя до двери библиотеки, напротив затейливо изукрашенного китайского шкафчика, который я запомнила с наших предыдущих визитов в «Грейндж». Слева от двери располагалась неглубокая ниша с полками, на которых стояли разношерстные безделушки – памятные вещицы, напоминавшие Фарли-Страудам о различных периодах их жизни. Мод просунула руку мимо одной из этих безделиц – вышитой шапки с кисточками – и пошарила под верхней полкой. Раздался тихий щелчок, она легонько толкнула стенку с полками, и та повернулась вовнутрь, открыв перед нами узкий темный коридор, затянутый паутиной.
        – Ты ведь не боишься пауков, верно? – спросила она.
        – Нет, – отвечала я. – Только коров.
        – Что? Ты боишься… Ладно, неважно. Если там нам повстречаются коровы, я их отвлеку, пока ты будешь убегать, спасая свою жизнь. Пойдем. И закрой за собой дверь.
        Я последовала за ней, толкнула тяжелую дверь-стеллаж, и она, щелкнув, затворилась. Теперь вокруг был только кромешный мрак.
        – Возьмись за завязки моего передника и иди за мной, – сказала Мод. – Теперь нам надо вести себя тихо.
        Она медленно и осторожно пошла вперед, а я двинулась следом, держась за аккуратно завязанный бант, на который был завязан ее передник. Пройдя немалое расстояние по узкому коридору в полной темноте и миновав пару-тройку затянутых паутиной углов, мы оказались в пространстве, таком же тесном, но чуть более светлом и наполненном неясным гулом голосов. Впереди в нескольких футах виднелась вделанная в стену решетка.
        Мы остановились, и я смутно узрела фигуру Мод, которая вырисовывалась на фоне тусклого света, льющегося из-за решетки. Она приложила палец к губам, взяла меня за руку и подтянула к зарешеченной стене.
        Оказавшись рядом, я поняла, что решетка – это не что иное, как одна из тех решетчатых металлических пластин, которые я видела на стенах во время моих предыдущих визитов в «Грейндж». В этих стенах имелись декоративные отверстия, которые я приняла за вентиляционные отдушины. Вероятно, в других частях дома все они и впрямь служили для вентиляции, однако эта решетка была предназначена отнюдь не для этой цели. Я прижалась к ней лицом и увидела перед собой зал, находящийся в той части эклектично построенного дома, которая относилась к эпохе Тюдоров. Я слыхала, что во времена Тюдоров дворяне нередко обустраивали у себя в домах тайные комнаты, из коих они могли следить за своими гостями, но прежде мне не доводилось видеть ничего подобного. Мне было видно и слышно все, происходящее в помещении, которое когда-то было главной залой помещичьего дома и которое теперь, при Фарли-Страудах, именовалось «залой для балов».
        Музыкальное сопровождение званого вечера обеспечивал струнный квартет – четверо пожилых господ, с грехом пополам исполняющих нечто, что мне показалось сочинением Бетховена. Гости стояли, сбившись в маленькие группки – островки бесед, между которыми сновали суда снабжения – лакеи в ливреях и младшие горничные, разносящие подносы с канапе и напитками. Кучка гостей, стоящая перед нашей «отдушиной», вела беседу о предстоящих выборах в парламент и обсуждала вопрос о предоставлении женщинам избирательных прав. Сейчас говорил мужчина, стоящий спиной к стене и к нам.
        – … конечно же, им нельзя давать избирательные права. Ведь они ничего не смыслят в вопросах, касающихся коммерции и индустрии. Как женщина может принять прагматическое взвешенное решение относительно международной торговли или управления нашими фабриками и заводами? К тому же они чересчур эмоциональны. Слишком подвержены чувствам. И их бывает слишком легко как убедить, так и переубедить. У них просто не тот темперамент, чтобы принимать те важные решения, которые должны принимать избиратели страны. И упаси нас бог от того, чтобы позволить им избираться в парламент. В таком случае стране бы просто пришел конец.
        Остальные мужчины в группе с важным видом одобрили эту речь. Можно было подумать, что оратор изрек несколько вечных истин.
        – А как насчет их шляп? – заплетающимся языком пьяного проговорил кто-то из тех, кого я не могла видеть.
        Все рассмеялись, но в смехе этом звучала, скорее, озадаченность, чем веселость.
        – Что ты, черт возьми, имеешь в виду, Джимми? – вопросил тот из прозвучавших голосов, которым говорил мужчина, распинавшийся первым.
        – Ну, знаете, – ответствовал тот, что хватил лишку, – в наши дни они носят такие огромные шляпы. Чертовски большие, прямо-таки гигантские. Только представьте себе, как две дамы в таких громадных шляпах сидят перед каким-нибудь крохотным малым в Палате общин. Скажите на милость, как бы такой бедный коротышка смог дать знать спикеру, как он хочет проголосовать?
        На сей раз вся группа захохотала.
        – Молодчина, Джеймс, – сказал третий мужчина. – Мы знали, что ты сумеешь ухватить самую суть проблемы. Большие шляпы. – Он засмеялся опять. – Подожди, когда я расскажу об этом нашим ребятам в Мужской лиге. Собственно, во вторник вечером у нас будет заседание, так что тебе стоило бы прийти к нам и выступить самому. Право же, нам бы не помешал такой проницательный и глубокий острослов. Некоторые из наших слишком уж серьезны, особенно этот чертов малый, у которого полно кофеен. Как бишь его зовут? Он нагоняет такую тоску.
        – Извини, старина, не могу, – ответствовал тот, которого, судя по всему, звали Джимми. – Карты.
        Третий мужчина снова разразился смехом.
        – Так ты все еще увлекаешься игрой? Ну и как, стал играть лучше?
        – Да будет тебе известно, что играю я чертовски хорошо. Просто в последнее время мне не везет. Кстати, не мог бы ты одолжить мне несколько монет, а?
        Все они опять расхохотались.
        – Почему бы тебе не попросить денег у твоего старика? – вопросил первый голос. – Ведь граф наверняка мог бы выделить тебе эти несколько монет.
        – Мой папаша и так уже грозит лишить меня содержания, – уныло ответствовал Джимми. – Я в долгах, как в шелках, беру у одного, чтобы отдать другому. Если старый хрыч пронюхает, сколько я должен на самом деле, он выбросит меня на улицу без гроша. Всего пятьдесят фунтов – и я спасен. Я тут поставил на лошадку, которая в конце месяца наверняка придет первой, так что мне обломится хороший куш. Если ты дашь мне в долг, я смогу рассчитаться кое с кем из остальных, да и с тобой расплачусь в самое ближайшее время – оглянуться не успеешь, а денежки уже у тебя.
        – Пятьдесят фунтов? – рассмеялся другой мужчина. – Боюсь, мне такие расходы не по карману. Оплата школы, счета портного – в общем, ты понимаешь.
        – Но ты все-таки подумай, – не унимался Джимми. – Если передумаешь, ты знаешь, где меня искать.
        Судя по всему, он отошел, поскольку остальные тут же принялись обсуждать его дела.
        – Как вы думаете, может, мне все-таки стоило дать ему в долг? – спросил первый голос. – Возможно, я смог бы извлечь какую-то пользу, если бы он оказался мне обязан – ведь он как-никак сын графа.
        – Даже не думай, – сказал первый из противников предоставления нам избирательных прав. – Я знаком с парочкой тех, с кем он играет в карты, и шансы на то, что ты когда-нибудь увидишь свои деньги, были бы куда выше, если бы ты просто бросил их в ватер-клозет и спустил воду. По крайней мере, тогда ты, возможно, мог бы получить их обратно на станции очистки сточных вод.
        Снова раздался смех, и собеседники переключились на более прозаические темы.
        Мы простояли в нашем тайнике еще с четверть часа, затем Мод жестом дала понять, что нам пора назад.

* * *

        – Как прошел твой вечер? – осведомилась леди Хардкасл, когда в час ночи я помогала ей сесть в автомотор.
        – О, как обычно, – отвечала я. – Я попила чаю с Мод Дентон.
        – Ну, и как поживает «ленивая камеристка» Герти?
        – Она в хорошей форме, – сообщила я. – И лакает херес с таким рвением, будто его вот-вот начнут распределять по карточкам.
        – Иногда мне кажется, что стоило бы и в самом деле ввести нормированное распределение этого пойла. А то люди никак не могут решить, что оно такое: бренди или вино. Этакий неопределившийся напиток для викариев и чьих-то незамужних теток.
        – Вы можете добавить к вашему списку и камеристок определенного толка. Мод обожает это питье.
        Я завела крошечный моторчик «ровера», и мы стали спускаться по склону холма обратно в деревню.
        – Похоже, у тебя вечер не удался, – сказала моя хозяйка. – Мне так жаль.
        – О, я просто не рассказала вам про самую интересную его часть. Вы слыхали о тайных комнатах, которые дворяне, жившие во времена Тюдоров, обустраивали рядом с большими залами своих домов, дабы шпионить за своими гостями?
        – Да, слыхала, но никогда не видела.
        – А я видела. Такая комната есть в «Грейндж».
        – Силы небесные. Впрочем, дом Гектора и Герти – настоящая сборная солянка, так что вряд ли этому стоит удивляться. Похоже, начиная с семнадцатого века каждый новый его владелец пристраивал к нему то одно, то другое.
        – Как бы то ни было, тот, кто построил первоначальную его часть, предусмотрел в своем жилище одну из этих комнаток для слежки за гостями, и никто из последующих владельцев дома не захотел ее уничтожить. Мод показала мне, как проникнуть туда, и мы немного постояли и послушали, о чем там у вас шла речь.
        – И о чем же?
        – К моей досаде, перед решеткой тамошнего оконца расположилась кучка скучнейших мужчин, так что мы мало что узнали – только то, что один из них связан с группой антисуфражистов и что некто по имени Джимми не умеет играть в карты. Так что нам очень скоро стало скучно, и мы отправились обратно, чтобы Мод смогла выпить еще хереса.
        – Ах вы бедняжки. Боюсь, эти субъекты были самыми гадкими из гостей. Кстати, какой-то малый из Мужской лиги против избирательных прав женщин прочел мне лекцию о том, почему женщинам нельзя позволять голосовать. Кажется, это было что-то насчет шляп. Я не очень-то внимательно слушала, как он распинался. В общем, о чем бы ни шла речь, тот малый, похоже, считал, что это самая забавная шутка, которую он когда-либо слышал, и отправился пересказывать ее другим.
        – Мы слышали, откуда взялся этот перл, – сказала я. – Его родил никудышный игрок в карты, которого остальные именовали Джимми. Полагаю, он достопочтенный[36 - Титул отпрысков высшей аристократии.] Джимми, поскольку кто-то из них упомянул, что его отец – граф.
        – Ах, да, меня знакомили с ним. Джимми Стэмфорд… или как его там. Сын графа… как-то на букву «К», возможно, Кнудсфорда.
        Эта ее неспособность запоминать имена всегда казалась мне странной для той, которая долго была одним из самых ценных агентов британской разведки. Настолько странной, что я давно уже начала подозревать, что это притворство. Однако я решила не разоблачать ее, а просто отметить про себя, что фамилия этого малого почти наверняка не Стэмфорд, а его отец определенно не граф Кнудсфорд. Я была уверена, что слышала о лорде Кнудсфорде, но он был виконтом, а никак не графом.
        – А как насчет вас? – спросила я. – Вам попался кто-нибудь, из тех, кто представлял бы хоть какой-то интерес?
        – Да нет, все как обычно. Был один неловкий момент, когда на другом конце зала я увидела Редверса Хинкли, но, к счастью, он был увлечен беседой с тем малым, у которого была навязчивая идея насчет шляп, так что вряд ли он мог меня узнать. Это было бы неприятно.
        – Вы бы сумели вывернуться, – с уверенностью сказала я.
        – Наверняка. Но мне нравится леди Саммерфорд – было бы жаль ее спалить. Она еще может нам пригодиться.
        Невзирая на наши теплые пальто, мы уже дрожали от холода, когда я поставила «ровер» в его маленький гараж. И со всех ног устремились в дом.
        Я сварила какао, и мы пошли спать, но сначала моя хозяйка заставила меня пообещать, что завтра я позволю ей выспаться и подам ей завтрак в кровать.

        Глава 8

        Когда Эдна подавала нам воскресный обед, зазвонил телефон.
        – Чиппинг-Бевингтон, двадцать три, – сказала я, сняв трубку с рычага находящегося сбоку деревянного ящичка, в котором находилась телефонная начинка.
        – Мисс Армстронг? Это Дина Коудл.
        – Добрый день, мисс Коудл, – поздоровалась я. – Вы желаете поговорить с леди Хардкасл?
        – Что? Нет, сгодитесь и вы. У меня есть еще сведения из блокнота Брукфилда, и мне бы хотелось поговорить с вами обеими. Сегодня я буду проезжать через вашу прелестную деревеньку – так вот, не затрудню ли я вас, если загляну к вам? Скажем, в четыре часа?
        К этому времени леди Хардкасл уже тоже вышла из столовой, ожидая, что тот, кто телефонирует, желает, как всегда, поговорить именно с ней.
        Я прикрыла трубку рукой и, понизив голос, сообщила:
        – У Коудл есть новости. Она хочет зайти в четыре.
        – Это было бы превосходно, – ответила она своим обычным голосом. – Пригласи ее на чай.
        Я убрала руку с трубки и сказала:
        – Это было бы превосходно, мисс Коудл. Пожалуйста, если можете, выпейте с нами чаю.
        – Спасибо, – ответила мисс Коудл. – И скажите ей, чтобы она говорила тише – я слышала каждое ее слово, несмотря на то что вы прикрывали трубку рукой.
        – Вы правы, – согласилась я. – Мы будем ждать вас к четырем.
        Я повесила трубку.
        – Что она сказала? – спросила леди Хардкасл.
        – Что вы крикунья, – ответствовала я.
        Она хмыкнула, и мы вернулись к нашему обеду.
        Когда мы поели, леди Хардкасл удалилась в свой кабинет, а я начала помогать мисс Джонс готовить угощение к чаю. После обеда у нее и Эдны было свободное время, но она настояла на том, чтобы остаться, и я была рада ее помощи.
        Когда угощение было готово и не осталось ничего, что требовало бы моего внимания, я пошла в гостиную и села читать книгу. Должно быть, я задремала, поскольку следующее, что я услышала, был дверной колокольчик.
        Стряхнув с себя сон, я, пошатываясь, побрела открывать дверь. Часы в холле показывали десять минут пятого, но в последнее время это ровно ни о чем не говорило. Единственное, в чем я могла быть уверена, так это в том, что сейчас вторая половина дня, да и эта уверенность базировалась исключительно на воспоминаниях об уже съеденном обеде.
        Поправив свою униформу служанки, я отворила входную дверь. Стоящая на крыльце мисс Коудл помахала рукой автомотору – на вид весьма дорогому, – и он тут же поехал прочь.
        – Добрый день, мисс Коудл, – поздоровалась я. – Прошу вас, входите.
        Помогши ей снять пальто, я проводила ее в гостиную.
        – Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, – сказала я. – Я доложу леди Хардкасл, что вы уже здесь.
        Я еще не дошла до двери кабинета моей хозяйки, когда она вышла сама. Мы улыбнулись и кивнули друг другу, после чего она поздоровалась с мисс Коудл, а я отправилась на кухню, дабы внести завершающие штрихи в наш послеобеденный чай.
        К тому времени, когда я внесла поднос с чаем и угощением в гостиную, их разговор был уже в самом разгаре.
        – … тогда, во всей той истории с живыми картинами, мы начали наше знакомство не с той ноги, но думаю, всем нам было бы лучше, если бы мы оставили все это в прошлом. В нынешнем деле мы договорились работать вместе, и пока что наше сотрудничество проходило более или менее неплохо… но вы не можете отрицать, что между нами до сих пор продолжает существовать некая подспудная так и не рассосавшаяся вражда. И меня не покидает такое чувство, что все было бы гораздо проще, если бы мы подвели под нашими разногласиями черту и начали с чистого листа.
        – Полностью с вами согласна, – сказала леди Хардкасл. – Не могу сказать, что я целиком одобряю ваши мотивы и методы во «всей той истории», как вы сейчас выразились, но нельзя не признать, что ваши усилия по построению карьеры в журналистике вызывают во мне невольное восхищение. Я понимаю, что для женщины это нелегко. Итак, что скажешь ты, Фло? Заключим перемирие?
        – Если к этому готовы вы, миледи, то готова и я, – ответствовала я. – Лично я всегда считала, что лучше иметь друзей и союзников, чем врагов и конкурентов.
        – Полно, не увлекайтесь, – сказала мисс Коудл. – Я предлагала вам всего лишь взаимовыгодное прекращение боевых действий, а вовсе не совместное плетение венков и расчесывание друг другу волос.
        Леди Хардкасл улыбнулась.
        – Что ж, пусть мы будем хотя бы союзницами. Ведь у нас есть общее дело.
        – Общее дело было у нас и тогда, – ввернула мисс Коудл.
        – Едва ли, моя дорогая, – возразила леди Хардкасл. – Мы хотели поймать убийцу, а вам была нужна громкая история, напечатанная в газете за вашей подписью.
        – Да, и, если бы вы… – начала мисс Коудл.
        – Дамы, полно, – перебила ее я. – Я знаю, что слышала не весь ваш разговор, но в той его части, которую мне все же довелось услышать, речь шла о заключении перемирия и совместной работе ради общего дела. А вовсе не о грызне. Или же тему грызни вы обсуждали раньше?
        – Ты совершенно права, – согласилась леди Хардкасл. – Примите мои извинения, мисс Коудл.
        – Я тоже приношу вам свои извинения, – откликнулась мисс Коудл. – Вы всегда позволяете ей командовать и указывать вам, что делать?
        – Эта малютка так снисходительна, что дозволяет мне делать вид, будто распоряжаюсь здесь именно я, но она такая грозная, что я предпочитаю ей не прекословить.
        Я вскинула брови и подумала: Как же. Хотела бы я на это посмотреть,
        – Нуте-с, – сказала мисс Коудл, сунув руку в свою всегдашнюю наплечную сумку, – позвольте мне в духе этого нашего нового entente cordiale[37 - Буквально «сердечное согласие» (фр.). Так назывался англо-французский союз (1904), ставший одной из основ Тройственной Антанты (Triple Entente).] поведать вам о самых последних новостях.
        Она достала из сумки уже знакомый нам блокнот мистера Брукфилда и стопку беспорядочно исписанных листков бумаги.
        – Из-за стремления Кристиана сделать свои записи нечитаемыми для его врагов, – заметила она, перебирая листки, – они стали неудобочитаемыми и для его друзей. Даже когда имеешь на руках ключ, на расшифровку того, что он понаписал, уходит целая вечность, а игра слов, к которой он прибегал, порой бывает убийственно затейлива и сложна. Но я стараюсь. И процесс идет… Ага, вот.
        Она отыскала нужную страницу.
        – В пятницу на меня снизошло просветление, – сказала она. – Я наконец узрела в его записях систему. Мы думали, то есть так думала я, что Кристиан работал над случайным собранием не связанных между собой историй, что он перескакивал с одной из них на другую просто потому, что так хотела его левая нога. Но между этими историями имеется связь, и все они являют собой один большой материал.
        – А как вы смогли это понять? – спросила я.
        – Это произошло, когда я дошла до следующей части, – начала объяснять она, постучав пальцем по листку. – Следующим в его запутанном перечне мерзавцев и обормотов идет один азартный игрок. Неисправимый картежник, по уши погрязший в долгах, по имени Джеймс…
        – Стэнсбридж, – перебила ее леди Хардкасл. – Третий сын графа Кейншема. – И подмигнула мне. Ясное дело, путая все эти имена, она меня просто дразнила.
        – Как вы… – изумленно проговорила мисс Коудл.
        – Удачная догадка. Мы обе повстречались с ним вчера на званом вечере в доме Фарли-Страудов – дом называется «Грейндж». Вряд ли существует много погрязших в долгах картежников по имени Джимми, привлекших внимание такого мастера сыска, как Брукфилд.
        – Даже когда путь прокладывает кто-то другой, вы все равно умудряетесь идти на шаг впереди, – сказала мисс Коудл. – Да, достопочтенный Джеймс Стэнсбридж, третий сын графа Кейншема, в самом деле привлек внимание Кристиана в качестве одной из фигур в расследовании более масштабного дела. Он мелкая рыбешка, и при иных обстоятельствах я бы не стала тратить на него чернил – ведь кому есть дело до очередного титулованного болвана, которому нечем расплатиться со своим портным?
        – Но нам есть дело до того, кто ссудил его деньгами, – продолжила леди Хардкасл.
        – Вы опять правы. Именно к этому я и веду.
        – А мы знаем, кто это был? – спросила я.
        – Ну, как сказать… в кругах газетчиков слово «знаем» считается неоднозначным, поскольку нередко между тем, что мы «знаем», и тем, что можем доказать, дистанция огромного размера.
        – То же самое можно сказать и о мире международной… скажем так, дипломатии, – заметила леди Хардкасл. – Так что же именно знал Брукфилд?
        – Он совершенно точно знал, что человеком, который финансирует бездарную игру достопочтенного Джимми, является не кто иной, как депутат городского совета по имени Натаниэль Морфилд. Личность он известная, у него куча денег и множество влиятельных друзей. И, на первый взгляд, он может показаться как раз таким джентльменом, который был бы готов одолжить своему старому приятелю несколько монет, чтобы тот выпутался из передряги. Но значимо другое – его связь с другими фигурантами расследования, которое проводил Брукфилд. Судя по всему, он был уверен, что именно Натаниэль Морфилд и есть тот мужчина, который завел интрижку с миссис Крейн, а также что именно его и подмазал Редверс Хинкли, чтобы получить добро на осуществление планов по новому строительству на Томас-стрит.
        – Иными словами, у него был весьма веский мотив для того, чтобы избавиться от докучливого журналиста, который грозил предать гласности его темные дела.
        – Безусловно, – согласилась мисс Коудл.
        – Да, у него мотив был чуть более веским, чем у остальных, – сказала я. – Но их тоже нельзя сбрасывать со счетов. Ведь разразись скандал, Крейну он стоил бы репутации, а Хинкли свободы. Весьма изрядный мотив имелся даже у пустоголового Джимми – мы с Мод слышали, как он пожаловался, что его отец перестанет выплачивать ему содержание, если прознает, насколько велики его карточные долги.
        – Если граф знал о проблемах своего сына, то мотив был и у него, – добавила мисс Коудл. – Он бы наверняка захотел защитить репутацию своей семьи. Возможно, он и впрямь пригрозил Джимми, что лишит его содержания, если карточные долги этого обормота возрастут еще больше, но вряд ли он исходил из желания защитить своего отпрыска или свое состояние. Более вероятным мне представляется предположение о том, что он хотел уберечь свою семью от бесчестья, которое постигло бы ее, если бы его блудный сын спустил все в карты.
        – Что нам нужно, – опять вступила в разговор я, – так это начать работу по вычеркиванию имен из этого списка.
        – Для этого нам нужно будет выяснить и проверить алиби каждого, – предложила леди Хардкасл. – Думаю, если как следует нажать на Освальда Крейна, можно так его застращать, что он выложит нам свое алиби хотя бы затем, чтобы мы от него отстали.
        – Это я предоставляю вам, – сказала мисс Коудл. – Вы так хорошо умеете играть на его нервах.
        – Спасибо, дорогая, – отозвалась леди Хардкасл. – Не скажу, что это такой уж бесценный талант, но в следующем выпуске справочника «Кто есть кто» я непременно добавлю умение «выводить из равновесия чванливых председателей советов директоров» к перечню моих совершенств.
        – Разумеется, – согласилась мисс Коудл. – Хинкли уже заявил о своем алиби, не так ли? Кстати, вы довольно ловко выведали у него, где он был в ночь пожара, с помощью этой вашей сказочки о боксерском поединке.
        – Стараюсь по мере сил, – ответствовала леди Хардкасл. – Его алиби довольно зыбко, но не составит труда проверить его и выяснить, в самом ли деле он всю прошлую неделю работал допоздна в своей конторе.
        – А как насчет достопочтенного Джимми? – осведомилась я. – Будем ли мы рассматривать его в качестве подозреваемого и как будем вести расследование в отношении такого как он?
        – Думаю, его нужно будет поручить Джорджи Бикл, – сказала леди Хардкасл. – Я бы удивилась, если бы она не ориентировалась в тех кругах бристольского общества, в которых вращаются младшие сыновья знатных семей. Мы нанесем ей визит завтра.
        – А я возьму на себя Натаниэля Морфилда, – подытожила мисс Коудл. – Скоро состоится одно благотворительное мероприятие, и я почти уверена, что видела его имя в списке почетных гостей. Попробую договориться с ним об интервью – ведь он из тех людей, которые хотят, чтобы все знали, что они вовсю творят добрые дела. Не желаете ли присоединиться: вы, леди Саммерфорд, и вы, мисс Нелли Мейби?
        – Нет, пожалуй, тут я пас, – отвечала леди Хардкасл. – Этот малый скорее, чем Крейн и Хинкли, может знать, что такой пары, как сэр Филип и леди Саммерфорд не существует. К тому же я не могу быть уверена, что он не видел меня прежде, хотя и не помню, чтобы нас с ним когда-либо представляли друг другу. Однако ты, Фло, могла бы пойти, если ты того хочешь.
        – С удовольствием, – ответила я. – В качестве мисс Нелли Мейби?
        – Право же, она мне по душе, – с улыбкой сказала мисс Коудл. – Уверена, мы сумеем придумать причину для ее участия в этом дельце.
        – Тогда наш план готов, – подвела черту леди Хардкасл. – Не желаете ли еще кексов?

* * *

        Утром в понедельник леди Хардкасл первым же делом протелефонировала леди Бикл и договорилась о встрече в магазине, служащем штаб-квартирой ЖСПС. Мы приехали в Клифтон в начале двенадцатого и обнаружили за его прилавком леди Бикл, Битти Челленджер и Марисоль Рохас, одетых в свои лучшие белые платья. Все они тепло поприветствовали нас.
        – Ну как, у вас есть новости? – спросила леди Бикл, когда они закончили целовать друг друга в щеки.
        – Да, кое-что есть, – ответила леди Хардкасл. – Не могли бы мы поговорить наверху? Мне бы не хотелось, чтобы наш разговор подслушали случайные покупательницы вашего магазина.
        – Разумеется, – согласилась леди Бикл. – Но это означает, что одна из нас не сможет участвовать в беседе. Однако обещаю, мы расскажем ей все-все.
        – Я не возражаю против того, чтобы остаться внизу, – сказала Марисоль.
        – Я тоже, – присоединилась к ней мисс Челленджер.
        – Возьмите из кассы монетку, и мы подбросим ее, – предложила леди Бикл. – Марисоль, что скажешь ты?
        – Орел, – был ответ Марисоль.
        – Боюсь, вышла решка, – резюмировала леди Бикл, взглянув на монетку. – Но мы расскажем тебе все.
        Мы поднялись по лестнице и вошли в кабинет. Я посмотрела в окно на находящуюся напротив Городскую художественную галерею и подивилась тому, что мы так ни разу в нее и не зашли. Леди Бикл уселась на стоящий у стола вращающийся стул, а леди Хардкасл и мисс Челленджер – на диван. В прошлый раз мне было очень неудобно сидеть в тесноте на его середине, и потому я примостилась на его подлокотнике рядом с леди Хардкасл.
        – Итак, что нового? – спросила леди Бикл. – С тех пор, как в пятницу вы ушли в город, мы сидели как на иголках. Мисс Коудл смогла сообщить вам что-то полезное?
        Леди Хардкасл сжато и точно изложила детали того, что выяснила мисс Коудл, и нашей беседы с Редверсом Хинкли. Затем мы вместе рассказали о званом вечере в «Грейндж» и о том, как я подслушала болтовню членов Мужской лиги, которые отказали достопочтенному Джимми в так необходимых ему деньгах. Разъяснять связь между теми, с кем мы встречались, и продажным депутатом городского совета Натаниэлем Морфилдом я предоставила леди Хардкасл.
        – Потрясающе, – сказала леди Бикл, когда мы завершили наш рассказ.
        – Да, нет слов, – согласилась мисс Челленджер. – Этот Кристиан Брукфилд был настоящей ищейкой, не так ли? Какое же змеиное гнездо он разворошил.
        – Похоже, он был весьма цепким малым, – подвела итог леди Хардкасл.
        – А этот его блокнот – сущий клад, – добавила мисс Челленджер. – Жаль, что он не отразил в нем больше деталей до того, как его… ну, в общем вы понимаете…
        – О, до конца его записей еще далеко, и там наверняка обнаружится столько нового, – возразила моя хозяйка. – Мисс Коудл работает так споро, как ей только позволяют остальные ее дела, но расшифровка все равно движется небыстро.
        – Еще бы, – сказала леди Бикл. – А что вы собираетесь делать теперь?
        – Я рада, что вы задали этот вопрос, – откликнулась леди Хардкасл. – Нам бы хотелось, чтобы тут нам помогли вы.
        – Я? – удивилась леди Бикл. – О, как интересно. Что, мне придется погрузиться в тайны мадридского двора, да? А еще облачиться в темное платье и орудовать фомкой?
        Леди Хардкасл засмеялась.
        – Боюсь, что нет. Нам будут нужны ваши связи в бристольском свете. А точнее то, что вы вхожи в круг любителей карт. Ведь вы говорили нам, что регулярно играете в бридж у…
        – У леди Хупер, – подсказала я.
        – Спасибо. У леди Хупер. Вы случайно не слыхали о каких-то других, скажем так, менее благопристойных карточных салонах, находящихся в вашей части города? Что-нибудь конфиденциальное и приемлемое для небогатой аристократии, но с игрой по несколько более высоким ставкам?
        – Если такие салоны и существуют, – с проказливым блеском в глазах заметила леди Бикл, – то, подтверди я факт их существования, я бы нарушила правила конфиденциальности…
        – Но? – продолжила леди Хардкасл.
        – Но по чистой случайности я знаю Джимми Стэнсбриджа лично, так что нарушать конфиденциальность мне не придется. Хотите, я с ним переговорю?
        – Это бы очень нам помогло, – сказала леди Хардкасл. – Если вам каким-то образом удастся подвести его к разговору о том, где он находился вечером во вторник двадцать пятого января, мы смогли бы, как выражаются наши друзья в полиции, «исключить его из круга лиц, в отношении которых у следствия имеются вопросы».
        – Или же, напротив, поставить его на первое место в этом списке, – присовокупила леди Бикл. – Мы не можем быть уверены в его невиновности только потому, что он сын графа.
        – О, да, – согласилась леди Хардкасл. – Как бы то ни было, мы должны точно знать, где он находился в тот вечер.
        – Думаю, я смогу выяснить этот вопрос, не вызвав у него подозрений, – сообщила нам леди Бикл. – Я не была в одном из этих карточных салонов – факт существования которого я не могу ни подтвердить, ни отрицать – уже несколько недель. Если я вообще там когда-либо бывала. Я могла бы обронить, что в ту ночь присутствовала на определенной игре и была весьма разочарована, не найдя там его. Скорее всего, он сразу же выложит, где он тогда обретался и выразит свое сожаление по поводу того, что мы с ним оказались в разных местах.
        – Это в том случае, если вы не выберете такую игру, на которой он в самом деле был, – заметила я.
        – Да, верно. Это поставило бы меня в затруднительное положение, не так ли? Прежде чем я заведу этот разговор, мне надо будет все проверить и перепроверить. Но это не составит труда – я знаю нужных людей.
        – Людей, то ли участвующих, то ли не участвующих в играх, которые в свою очередь могут как существовать, так и не существовать, – уточнила я.
        – Да, – подтвердила она, – именно их.
        Во время этого обмена репликами я бросила взгляд на Битти Челленджер, обнаружила, что она пытается скрыть свое отвращение, и начала подозревать, что она не одобряет легкомысленного отношения леди Бикл к нарушению общественных правил и норм. Похоже, по ее представлениям, благовоспитанным леди не следовало от них отступать.
        – Отлично, – резюмировала леди Хардкасл. – Одним делом в нашем списке стало меньше. Благодарим вас.
        – А что еще есть в этом списке? – поинтересовалась леди Бикл.
        – Да все то же, вынюхивание и выведывание, – ответствовала моя хозяйка. – Так, передо мной была поставлена на редкость усладительная задача – попытаться загнать Освальда Крейна в такой угол, чтобы он либо признался, либо сообщил нам об имеющемся у него алиби.
        – А я присоединюсь к мисс Коудл в ее попытках вытянуть что-нибудь полезное из депутата городского совета Натаниэля Морфилда, – добавила я.
        – Он мерзкий обормот, – сказала леди Бикл. – Вдобавок ко всему прочему этот малый еще и состоит в Мужской лиге против избирательных прав женщин. Конечно, само по себе это еще не делает его мерзким обормотом. Но говорит отнюдь не в его пользу.
        – А что вы собираетесь предпринять насчет того, другого субъекта? – спросила мисс Челленджер.
        – Какого другого… а-а, Редверса Хинкли? – уточнила леди Хардкасл. – Того, который строит коммерческую недвижимость и сдает ее внаем?
        – Да, насчет него. Разве вам не нужно проверить и его?
        – Да, нам нужно проверить его алиби, – подтвердила леди Хардкасл. – Загвоздка заключается в том, что, по его словам, он всю позапрошлую неделю допоздна работал в своем кабинете, а мы пока не смогли найти хорошего способа выяснить, так это или не так. Так что мы будем рады любой идее.
        – Уверена, вы что-нибудь придумаете, – сказала леди Бикл. – Ведь вы такие хитрюги.
        – Думаю, что так оно и будет, – согласилась леди Хардкасл. – Но пока что придется принять его утверждение на веру.
        – А что вы станете делать нынче? – осведомилась леди Бикл.
        – По правде говоря, сейчас мы не знаем, чем себя занять, – ответила моя хозяйка. – Пока не достигнуты договоренности относительно наших следующих встреч, нам, в сущности, нечего делать. Не согласится ли кто-нибудь из вас попить с нами кофе?
        – Это было бы чудесно, но, к сожалению, мы вынуждены отказаться. Нам нужно разослать множество листовок, а еще я должна проверить, все ли готово к нашему очередному собранию, которое назначено на сегодняшний вечер.
        – Тогда в другой раз, – сказала леди Хардкасл.
        – Мы бы с удовольствием пошли с вами, но не можем, – вздохнула леди Бикл. – Кстати, мы будем очень рады, если вы придете на наше собрание. Уверена, вы бы хорошо провели время. Оно начнется в семь часов в зале для собраний «Виктория».
        – Сверимся с моим ежедневником, когда будем пить кофе, – ответила леди Хардкасл.
        Мы оставили троицу суфражеток разбираться с их листовками и направились вглубь Клифтона в поисках кофе.

* * *

        Хотя мы уже успели неплохо познакомиться с Клифтоном и его окрестностями, мы все же решили не искать какую-то другую кофейню, а выпить кофе в ближайшей кофейне Крейна. Официантка проводила нас к столику и приняла у леди Хардкасл заказ:
        – Пожалуйста, кофейник на две персоны и пару самых огромных, самых клейких и до безобразия лакомых булочек в карамели с кремовой начинкой, какие у вас только есть.
        Пока леди Хардкасл рылась у себя в сумочке, ища свою записную книжку, я оглядывалась по сторонам. Я уже давно перестала испытывать потребность в том, чтобы всякий раз осматривать окружающее пространство в поисках возможных угроз и удостоверяться в наличии удобного пути отхода, но так и не смогла избавиться от привычки неизменно окидывать помещение быстрым оценивающим взглядом.
        Похоже, две пожилые дамы, сидящие за соседним столиком, были старыми подругами – они обменивались именами своих недавно ушедших сверстников и сверстниц и, чтобы разрядить обстановку, хвастались друг перед другом успехами своих внучат. Мужчина и женщина, сидящие за спиной леди Хардкасл, явно были очень влюблены друг в друга, но еще более явным было то, что оба они состояли в браке с другими.
        Двое мужчин за столиком у окна были…
        – Когда мы вошли, вы заметили двоих малых за столиком у окна? – быстро спросила я.
        Она, не оглядываясь, ответила:
        – Довольно высокий мужчина, сидящий спиной к двери, и нервный, облезлый, похожий на крысу субъект рядом с ним? Высокий, одет хотя и не дорого, но опрятно, а похожий на крысу небрит и облачен в платье, видавшее виды. Этот крысеныш то и дело касается кармана пиджака – наверное, у него там либо нож, либо короткая дубинка, налитая свинцом. А что?
        – Высокий – это инспектор Сандерленд.
        – В самом деле? Интересно, что он тут делает?
        – Полагаю, проводит конфиденциальную встречу с осведомителем, – сказала я. – Вряд ли крысенышу случается часто заглядывать в такие места, как эта кофейня, так что тут ему не грозит столкнуться нос к носу с кем-то из тех, кому он знаком.
        – По-моему, это звучит логично, – согласилась леди Хардкасл. – Надо будет спросить инспектора об этом малом, когда мы будем говорить с ним в следующий раз.
        Прибыл наш кофе в сопровождении двух гигантских карамельных булочек с кремом, далеко превосходящих размерами шутливый перечень характеристик, заданных леди Хардкасл.
        – Как вы думаете, может, нам следовало заказать только одну такую булочку и разделить ее пополам? – спросила я.
        – Вздор. Держись, молодая Флоренс, держись. Прояви стойкость и уплетай за обе щеки.
        Мы приступили к решению не слишком уж неприятной задачи – поеданию исполинских кондитерских изделий, – одновременно обсуждая дело о поджоге. И вскоре перешли к тем сложностям, с которыми мы столкнемся при проверке алиби наших подозреваемых, ибо у нас нет власти кого-либо к чему-либо принуждать, не говоря уже о том, чтобы заставить их выложить всю правду.
        Когда мы принялись по третьему кругу проговаривать те же самые аргументы против тех же самых идей, двое мужчин встали из-за стола, чтобы выйти. Облезлый крысеныш бросился вон со всех своих худосочных ног, а инспектор задержался, ожидая, когда он исчезнет за дверью. Когда его собеседник скрылся из виду, инспектор повернулся и подошел к нам.
        – Доброе утро, – поздоровался он.
        – Здравствуйте, инспектор, – поприветствовала его леди Хардкасл. – Какой сюрприз. Подумать только – вы оказались здесь как раз тогда, когда мы наслаждаемся кофе и выпечкой. Присаживайтесь к нам.
        – Не говорите мне про сюрприз. – Он рассмеялся. – Входя в кофейню, вы заметили меня сразу.
        – Я приметила только вашего соседа. А вас заметила Фло.
        – Я мог бы и догадаться, что увижу здесь вас, – сказал он, пододвинув к себе стул, стоявший у соседнего стола. – Ведь рядом расположен магазинчик ЖСПС, а здешняя кофейня – одна из лучших в округе.
        – Мы не помешали вашей беседе? – осведомилась я.
        – Нет, не беспокойтесь. Хорек вас не заметил, а я не подал виду, что здесь есть кто-то, кто мне знаком.
        – Хорек? – повторила леди Хардкасл. – Мы назвали его Крысенышем.
        – Джесси Уивер по прозвищу Хорек, – пояснил инспектор. – Местный домушник и по совместительству полицейский осведомитель.
        – Полезный малый, – заметила леди Хардкасл. – Ну и как, сообщил он вам какие-то интересные факты?
        – К сожалению, нет. Я надеялся, что он слыхал какие-то толки об одном деле, над которым мы сейчас работаем. А вернее сказать, над которым работаю я, мое начальство относится к его расследованию с прохладцей.
        – Звучит интригующе, – заметила я. – А мы можем вам как-то помочь?
        – Вряд ли вы вращаетесь в тех кругах, которые имеют отношение к предмету моего расследования. – Он усмехнулся. – Тут речь идет не о гостях, приглашенных в загородный дом на несколько дней и украденных драгоценностях, не об убитых фермерах, не о гоночных авто и не о живых картинах[38 - Последовательно перечисляется антураж всех четырех предыдущих романов Кинси в этой серии.]. Если мои предположения верны, то мы имеем дело с весьма серьезными и опасными преступниками.
        – Вы интригуете нас все больше и больше, – сказала я.
        – И вы мало осведомлены относительно тех кругов, в которых мы можем вращаться, – добавила леди Хардкасл. – В свое время нам приходилось якшаться с весьма сомнительными субъектами.
        – Уверен, что так оно и есть. Я слыхал истории, которые вы рассказываете о тех днях.
        – И, по меньшей мере, половина из этих историй правда, – присовокупила я.
        – А вы когда-либо имели дело с похитителями золота? – спросил он.
        – Дайте подумать, – ответила леди Хардкасл. – Как-то раз мы тайно вывезли из Братиславы ящик золотых монет, не так ли, дорогая?
        – Именно так. Притом они, в общем-то, были не наши, так что в каком-то смысле…
        – Так что в каком-то смысле вы и сами похитители золота, – закончил мою фразу инспектор. – И, возможно, на всякий случай, мне следовало бы вас арестовать.
        – Прижучить нас пытались многие, но безуспешно, – заметила леди Хардкасл. – Но какое такое золото можно украсть в Бристоле? Думаю, у всех городских ювелиров его едва ли набралось бы достаточно, для того чтобы отлить хотя бы один-единственный золотой слиток.
        – Оно еще не прибыло в Бристоль, – пояснил инспектор. – Его должны привезти в порт Эйвонмут только в конце месяца.
        – Из-за границы? – спросила я.
        – Да, из самых что ни на есть далеких краев. Если вам в ваших делах случится что-то услышать касательно этого дела, прошу вас, дайте мне знать. Хорек ничего не знает, а мне до зарезу нужно выяснить, что к чему.
        – Как и нам, – ввернула я.
        – Ах, да. Как продвигается ваше расследование дела Уоррел?
        Я быстро изложила в общих чертах то, что нам удалось узнать, а леди Хардкасл добавила кое-какие подробности и замечания.
        – Что ж, вы продвинулись неплохо, – резюмировал инспектор, когда мы закончили рассказ. – Как и Брукфилд. Я часто говорю, что нам в полиции нужно организовать специальное подразделение, которое занималось бы делишками таких господ. А то мы бегаем по городу, хватая всякую мелкую сошку за грошовые преступления, пока такие, как… – он понизил голос, – этот хренов Редверс Хинкли и этот чертов Натаниэль Морфилд воруют сотни, а может быть, и тысячи фунтов с помощью своих грязных махинаций. Честно говоря, что до этого графского сынка, как его там, то заниматься им я бы не стал. И, будь я замужем за Крейном, я бы тоже искал любви и дружеского общения на стороне. Но что касается двух остальных, то…
        – Я понимаю, что вы имеете в виду, – перебила его леди Хардкасл. – Если вы хотите помочь нам прижать Хинкли, вы могли бы надавить на него, чтобы выяснить, где он находился в тот вечер, когда произошел пожар. Сам он утверждает, что «допоздна работал у себя в кабинете», но мы никак не можем проверить, так это было или не так.
        – Я бы рад вам помочь, – сказал инспектор, – но едва ли мне удастся сделать намного больше того, что уже сделали вы. Официально он не находится под следствием, так что боюсь, он не обязан ничего рассказывать не только вам, но и мне. Однако я прозондирую почву и посмотрю, не можем ли мы привлечь его по обвинению в мошенничестве и подкупе. И Морфилда тоже.
        – Спасибо, инспектор, – поблагодарила его моя хозяйка.
        – Я попытаюсь заняться Морфилдом сама – вернее сказать, я займусь им вместе с мисс Коудл – как только она договорится с ним об интервью, – сообщила я.
        – Что, прихватите с собой тиски для больших пальцев?
        – Нет, в последнее время мой интерес к этому орудию пытки несколько угас, – ответствовала я. – Они некрасиво оттягивают карманы и портят вид платья. И вообще, честно говоря, мне никогда не было нужды прибегать к механическим приспособлениям, чтобы заставить мужчину орать благим матом, так что обычно я оставляю тиски дома.
        Инспектор улыбнулся.
        – Я уже это говорил, мисс Армстронг, и скажу еще не раз: я чертовски рад, что вы подвизаетесь на стороне закона.
        Я ответила милой улыбкой.
        – Что ж, – сказал инспектор, встав из-за стола, – пожалуй, на этой слегка тревожной ноте я и откланяюсь – надо предотвращать преступления, ловить злодеев, в общем, вы понимаете. Был рад встретиться с вами обеими, дамы.
        – А мы рады встретиться с вами, инспектор, – ответила леди Хардкасл. – Берегите себя, хорошо? И передайте наш привет миссис Сандерленд.
        – Непременно передам. Спасибо. Хотя должен предупредить вас, что стоит мне упомянуть ваше имя, как моя жена опять начнет меня пилить, донимая просьбами пригласить вас на ужин.
        – Тогда нам придется решиться принять ее приглашение. Мы не можем допустить, чтобы вас кто-то пилил, даже из самых компанейских побуждений.
        Он кивнул в знак прощания и, лавируя между столиками, двинулся к вешалке, стоящей у двери, и, надев свой котелок, вышел на стылый февральский воздух и пропал из виду.
        Мы задержались еще на несколько минут, допивая остатки кофе и пытаясь решить, что нам предпринять дальше.
        – Да, кстати, мы совсем не говорили о сегодняшнем собрании ЖСПС, – заметила леди Хардкасл. – Что ты об этом думаешь? Пойдем?
        – Если туда пойдете вы, я с готовностью присоединюсь, – отвечала я.
        – Иными словами, твой ответ «нет», верно?
        – Ну, скорее, я ответила бы: «Нет, миледи, благодарю вас», но суть была бы та же. Мы уже бывали на собраниях суфражеток, и, по правде сказать, меня не надо убеждать в том, что женщинам необходимо предоставить избирательные права. Как и каждому взрослому жителю нашей страны. Ведь ничего нового они нам не скажут, верно? Так что, если мы и захотим пойти на это собрание, только затем, чтобы продемонстрировать нашу солидарность.
        – Ты, конечно, права, – согласилась моя хозяйка. – Вероятно, это собрание навеет на нас отупляющую скуку, но было бы полезно лишний раз показать этим дамам, что мы поддерживаем правое дело. Ведь нам может пригодиться их помощь.
        – Как я уже говорила, миледи, я готова пойти туда, если пойдете вы. Там будет хорошее освещение, а значит, я смогу заняться шитьем.
        – А что, если мы останемся там до того, как они сделают перерыв, чтобы угоститься чаем и печеньем, и незаметно уйдем? А по дороге домой мы могли бы прихватить жареной рыбы с хрустящей картошкой.
        Она оставила на столе несколько монет – плату за наше угощение и щедрые чаевые – и мы начали собирать вещи. Мы уже собирались встать и выйти, когда зазвонил установленный над дверью колокольчик и в кофейню, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, вошел ее шарообразный хозяин, мистер Освальд Крейн.
        Навстречу ему поспешила официантка, чтобы рассыпаться мелким бесом, пока он будет обозревать свои владения. Когда его взгляд упал на меня, самодовольная хозяйская улыбка тут же сползла с его лица.
        – Что тут делают эти две женщины? – резко спросил он.
        Официантку явно ошарашил его суровый тон и слегка озадачил его странный вопрос.
        – Они ели карамельные булочки и пили кофе, мистер Крейн, – неуверенно ответила она. – А еще они поговорили с одним из посетителей. Он подошел к ним после того, как вышел его сосед.
        – Не выдумывай, – огрызнулся Крейн. – Выведи их вон.
        – Не беспокойтесь, дорогая, – сказала леди Хардкасл. – Мы уже закончили и как раз собираемся выйти. Спасибо за прекрасное обслуживание. Вы были очень внимательны.
        – Леди Хардкасл и ее служанка – да, миледи, не воображайте, что я не знаю, кто вы такая на самом деле – нежеланные гостьи в моих кофейнях, – объявил мистер Крейн. – Ты меня поняла?
        – Да, сэр, – ответила официантка, сделав смущенный книксен.
        Тут до мистера Крейна дошло, что он пропустил нечто важное.
        – Погоди-ка, – вновь обратился он к официантке. – Они говорили с одним из посетителей? С кем?
        – С инспектором Сандерлендом из Департамента уголовного розыска, – ответствовала официантка, гордая своей осведомленностью. – Прекрасный джентльмен. Он заглядывает к нам часто. И всегда очень вежлив.
        Красное лицо мистера Крейна слегка побледнело.
        – Не беспокойтесь, мистер Крейн, – сказала леди Хардкасл. – Он спрашивал нас только о том, где вы были вечером двадцать пятого января, во вторник. А мы понятия не имели, где вы могли быть в тот вечер. Уверена, он еще задаст вам этот вопрос.
        Мистер Крейн поспешно увел нас в незанятый угол кофейни. Это место было так же хорошо видно, как и то, на котором он стоял прежде, но ему, похоже, почему-то казалось, что здесь другие посетители не услышат наш разговор.
        – Послушайте, Хардкасл, – начал он, говоря с куда меньшим напором, чем, вероятно, хотел, – у вас нет никаких доказательств того, что гнусные инсинуации Брукфилда по поводу моей жены соответствуют истине, и, если вы станете пересказывать их этому инспектору…
        – Сандерленду, сэр, – подсказала я.
        – … этому инспектору Сандерленду, я подам на вас в суд за клевету.
        – Это мы еще посмотрим, – сказала леди Хардкасл. – Но, как я уже говорила, предметом его интереса была не ваша жена. А то, где обретались вы сами в тот вечер, когда погиб Кристиан Брукфилд.
        – В тот вечер, когда… Послушайте, я не имел никакого касательства к этому ужасному пожару, и вы должны так ему и сказать.
        – Но нам, как и ему, неизвестно, где именно вы были в тот вечер, – заметила моя хозяйка. – Так что мы ничего не сможем ему сказать.
        – Тот вечер я провел дома, можете ему так и доложить.
        – А ваша жена может подтвердить ваши слова?
        – Моя жена… в тот вечер ее не было дома.
        – В таком случае, как насчет ваших слуг?
        – Да, да, уверен, что они могут все подтвердить. Почему бы вам не спросить их самой? Я не имею никакого отношения к этому делу.
        – Благодарю вас, мистер Крейн, – сказала леди Хардкасл. – Если мы увидим инспектора до того, как с ним поговорите вы, мы передадим ему ваши слова. И вы разрешаете нам опросить ваших слуг?
        – Конечно. Мне нечего скрывать.
        – Еще раз спасибо, мистер Крейн. До свидания.
        С этими словами она повернулась к двери, и я последовала за ней. И только, когда приглушенный гул голосов возобновился, до меня дошло, как тихо было в кофейне, пока мы вели наш разговор.

        Глава 9

        Вечером мы снова приехали на автомоторе в Клифтон, чтобы посетить собрание местного отделения ЖСПС, проходящее в зале для собраний «Виктория» неподалеку от их штаб-квартиры. Сели в заднем ряду и устроились поудобнее.
        Открывшая собрание леди Бикл поприветствовала присутствующих и представила им леди Хардкасл и меня, после чего заверила их, что мы предпринимаем все усилия, дабы очистить доброе имя Лиззи Уоррел, и надеемся уже в ближайшем будущем раскрыть это дело. Я не разделяла ее оптимизма, как не разделяла и ее оценки состояния самой Лиззи, которая, по ее словам, якобы пребывала в бодром расположении духа, когда мы навестили ее в пятницу. Однако мне было понятно стремление ораторши делать хорошую мину, несмотря ни на что, ведь уныние ничего бы нам не дало.
        Выступившая первой жена известного в Бристоле адвоката сделала краткий обзор последних событий, как их видели суфражетки. Свой пересказ газетных сообщений о недавних речах политиков она снабжала собственными комментариями по поводу мнений, высказанных авторами передовиц, и выказывала при этом немалую осведомленность. Ее речь оказалась также на удивление остроумной – комментируя те из новостей, которые не вселяли надежд, она умело вышучивала тех политиков, кто произнес речи, шедшие вразрез с точкой зрения суфражеток, делая их предметом колких насмешек. Наконец, покинув сцену под бурные рукоплескания собравшихся, коих здесь было около пяти десятков, она вернулась в зал и села рядом с леди Бикл.
        Затем последовал ряд объявлений, сделанных секретарем бристольского отделения, – они носили организационный характер и касались, в частности, таких тем, как своевременная уплата членских взносов и напоминание о том, что в период выборов в парламент важно одеваться в цвета ЖСПС.
        – И помните, – сказала секретарь отделения, – что, если вам понадобится новый трехцветный кушак или значок или вам покажется, что вашего мужа может переубедить вид пары бело-зелено-фиолетовых панталон, вам следует обратиться в магазин на Квинз-роуд. Джорджи, Битти и Марисоль будут рады снабдить вас всем, что вам будет нужно. – Она сделала паузу, когда женщины неожиданно разразились аплодисментами в честь команды, работающей в магазине. – И, кстати о Марисоль, позвольте мне представить вам нашего следующего оратора, приехавшую к нам из далекого Чили, мисс Марисоль Рохас.
        Марисоль поднялась на сцену под жидкие хлопки и, несмотря на то что я уже имела с ней дело пару раз, ее уверенность в себе и прямота высказываний застали меня врасплох. Оказалось, что она на редкость пламенный оратор.
        – Моя страна молода, – сказала она, произнося свою речь. – Многие в Чили помнят те времена, когда права голоса не было ни у кого. На моей памяти родина пережила гражданскую войну, в ходе которой мы добились введения парламентской системы по примеру тех, которые есть у вас в Европе. Мы сражались и одержали победу. Вернее, мы думали, что одержали победу. Но это была всего лишь иллюзия. Власть как была, так и осталась в руках богатых мужчин. Вы считаете, что здесь, в Англии, у вас больше власти, больше прав, но даже в вашей стране власть сосредоточена в руках богатых мужчин. Мы боремся за избирательные права для женщин, но в Британии есть и мужчины, не имеющие права участвовать в решении вопросов, которые касаются их будущего.
        Некоторое время она развивала эту тему, и я уверилась в том, что сегодня она призовет нас совершить революцию. И речь ее была исполнена такого пыла, что, призови она к перевороту, более половины присутствующих наверняка последовали бы за ней свергать власть. К тому времени, когда она закончила свое выступление, мы все пылали страстью к мятежу, и зал возбужденно гудел, проникшись еще более горячим стремлением добиться победы нашего дела.
        Настало время сделать перерыв и обсудить поднятые ею вопросы за чашкой хорошего чая. Однако мы с леди Хардкасл, как и договаривались, воспользовались коротким перерывом на чай и, не привлекая внимания, устремились к дверям.
        Возле них стояли две дамы, которые проводили нас до порога, туда, где начиналась темнота холодного вечера.
        Одна из них сказала:
        – Прощайте, дамы. И поберегитесь.
        Вторая заставила меня остановиться, заметив:
        – Тут собралось несколько лбов, которые вроде как хотят устроить бузу. Кликните нас, когда надумают к вам полезть.
        Я обернулась.
        – Лбов?
        – Да пустяки, ничего страшного – так, студентики небось хотят поржать над глупыми женщинами, которые тоже желают голосовать. Они вас не тронут.
        – А захотят, заорите во все горло, и мы зададим им перцу.
        Я была заинтригована.
        – Так вы суфраджитсу? – спросила я их. – Я читала о том, как вас готовят.
        Они рассмеялись.
        – Нет, дорогуша, это не про нас, – сказала та женщина, которая обратилась к нам первой. – Мы просто любим почесать кулаки. Но мы надеемся, что скоро нас поднатаскают.
        – Суфраджитсу? – недоуменно повторила леди Хардкасл.
        – Простите, миледи, – извинилась я. – Пару недель назад я собиралась прочитать вам эту статью, но, видимо, позабыла. Тех, кто заинтересован, ЖСПС обучает приемам джиу-джитсу – одному из японских боевых искусств. Принцип, лежащий в его основе, похож на кое-что из того, чему Чен Пин Бо обучал меня в Китае – ты используешь силу и размеры противника против него самого. Джиу-джитсу идеально для худеньких и невысоких женщин, и оно начинает помогать им в их стычках с чересчур… рьяными полицейскими.
        – Выходит, вы кумекаете в этом деле? – спросила вторая женщина.
        – Нет, техника джиу-джитсу мне не знакома, – ответила я. – Рукопашному бою я училась не в Японии, а в Китае. Но я вполне могу научить вас кое-каким приемам, чтобы вы могли защищать себя и других до того момента, когда пройдете соответствующую подготовку.
        – Это было бы здорово, – сказала она.
        – Меня зовут Флоренс Армстронг, – представилась я, пожав ей руку. – Леди Бикл знает, как со мной связаться. Скажите ей, что я вызвалась провести занятия со всеми, кто желает научиться полезным приемам самообороны.
        – А как же, скажем, – отозвалась она. – Меня зовут Сисси, а это Айда.
        – Рада познакомиться, – сказала я. – А это моя хозяйка – леди Хардкасл.
        Они обе сделали книксен и хором проговорили:
        – Рады познакомиться, мэм.
        – А я рада познакомиться с вами, дамы. Спасибо за заботу.
        – Рады стараться, миледи, – отвечала Сисси и, отворив перед нами дверь, подержала ее.
        Выйдя на улицу, я сказала:
        – Вы же не против того, что я вызвалась их учить, верно? Все произошло так быстро, что я просто не успела вас спросить.
        – Ты не крепостная, моя дорогая, – сказала она. – И можешь делать то, что пожелаешь. И я была бы крайне разочарована, если бы ты не вызвалась им помочь, думаю, это чудесная мысль. Знаешь, я очень горжусь тобой и твоими боевыми навыками. Говорю я об этом недостаточно часто, но я горжусь, горжусь.
        – Спасибо, – отвечала я. – Вы очень доб…
        – Эй, вы! – закричал из темноты мужской голос. – Возвращайтесь домой и начинайте заботиться о своих мужьях.
        – Кажется, кто-то только что крикнул мне «эй, вы», – сказала леди Хардкасл. – Какое хамство. Мне уже несколько лет не доводилось слышать этот хамский оклик.
        – Полагаю, он крикнул «эй, вы» нам обеим, – отозвалась я. – Сделаем ему внушение?
        – Думаю, дело того не стоит. Как и говорили те дамы, скорее всего, это просто студенты, которым хочется пошалить.
        Приблизившись к воротам, мы увидели в свете уличного фонаря, что это и впрямь всего лишь кучка молодых людей в университетских шарфах. У их ног на земле стояли пустые пивные бутылки.
        – Добрый вечер, джентльмены, – учтиво приветствовала их леди Хардкасл. – Похоже, нынче вечером вам не до учебы?
        – У нас учебная практика, мадам, – ответствовал один из них с утрированным поклоном. – Наблюдение за mulieres stulta в их естественной среде обитания. – И он опять прислонился к фонарному столбу.
        – За «глупыми женщинами», да? – перевела она. – Хотела бы я прочитать вашу работу на эту тему.
        – Надо же, мы обнаружили женщину, говорящую на латыни, ребята, – сказал юнец. – Вот видите, что бывает, когда даешь им доступ к знаниям, пусть и небольшим. Только что они с грехом пополам цитировали Овидия, а в следующую минуту уже воображают, будто у них хватит ума и для того, чтобы голосовать.
        Оторвавшись от фонарного столба и выпрямившись, он сделал два шага по направлению к нам. А его товарищи, находящиеся в пяти ярдах от нас, преградили нам путь.
        Я вздохнула.
        – Видите ли, – вещал их главарь, – есть всего одна вещь, которая еще хуже, чем женщина, возомнившая, что ей надо позволить голосовать, – это женщина, мнящая, что она умна. И мы считаем, что пора преподать вам хороший урок.
        Мое внимание привлекло внезапное движение справа. Один из юнцов наклонился, подобрал с тротуара пивную бутылку и готовился швырнуть ее в нас.
        – Справа пивная бутылка, – тихо предупредила я.
        – Я видела, – ответила леди Хардкасл. – Очень надеюсь, что никто не пострадает.
        Услыхав эти слова, юнцы рассмеялись.
        – Вы пострадаете только чуть-чуть. От наших рук, – изрек главарь этого молодняка. – Мы поучим вас хорошим манерам.
        Юнец, схвативший бутылку, бросил ее, и она, описав изящную дугу, полетела в нас. Я без труда поймала ее и ловко поставила на тротуар.
        – Не делай этого, – предупредила я. – Это нехорошо.
        – Нехорошо, когда наглые женщины мнят, будто они должны иметь право голосовать, – возгласил главарь. – Но вас это не останавливает.
        Было не вполне ясно, как разрешить эту напряженную ситуацию, которая определенно зашла в некий тупик. Юнцы – было очевидно, что это не мужчины, а именно юнцы – были определенно ошарашены нашей спокойной реакцией на их агрессию, пусть и осуществляемую вполсилы. Они явно ожидали, что мы перепугаемся, ударимся в панику, и теперь не до конца понимали, что же предпринять. Похоже, они в общем-то не собирались прибегать к полноценному насилию и им не очень-то хотелось идти в атаку, но я не верила, что они смогут просто отступить и позволить нам пройти мимо.
        К счастью, главарь этих юнцов оказался более решительным малым, и его решение, хотя и удручающе глупое, все же позволило нам выйти из этого тупика. Он бросился ко мне и попытался нанести удар кулаком. Наконец-то, подумала я, наконец-то мы дождались чего-то такого, с чем я могу справиться.
        Я уклонилась от его неуклюжего свинга и, шагнув к нему, сама нанесла бедняге меткий удар ребром ладони в подбородок. Он покачнулся, и я помогла ему упасть, ловкой подсечкой выбив из-под него ноги. Когда он начал падать, я схватила его запястье и немного замедлила его падение, дабы он не разбил голову о тротуар. Он был без чувств.
        Остальные сделали шаг назад. Вот и хорошо.
        – Помогите своему приятелю, – сказала я. – Вероятно, придя в себя, он будет несколько смущен, но мы предоставим вам самим решать, сколько вы будете дразнить его, напоминая, что его нокаутировала женщина ростом в пять футов[39 - Около 152,5 см.]. Несколько дней у него будет болеть челюсть, но он оклемается. Если он опять потеряет сознание или его начнет тошнить, сразу же отведите его к врачу.
        Юнец, бросивший в нас бутылку, подобрал еще один такой сосуд и с неуверенным видом держал ее, как держат дубинку. Я подошла к нему и заставила его опустить ее.
        – Не делай этого, дорогуша, – предостерегла его я. – Я тебе уже сказала, что это нехорошо, и сам погляди, что бывает, когда вы пытаетесь задирать больших мальчиков и девочек.
        Я махнула рукой, показывая на его упавшего товарища, который с ошалелым видом пытался сесть.
        Юнец с бутылкой выронил ее на тротуар, а двое из остальных бросились помогать своему очумелому главарю.
        – Думаю, вам всем лучше вернуться домой, – сказала леди Хардкасл. – Пока не пострадал кто-то еще.
        – Я до вас еще доберусь, – заплетающимся языком проговорил главарь. – Я с вами еще не закончил. Мой отец королевский адвокат, и я подам на вас в суд за… за…
        – Решай наконец, за что, дорогуша, и мы будем ждать твоего извещения о том, что ты предъявил нам иск, – перебила его леди Хардкасл.
        Мы оставили их, дабы они позаботились о пострадавшем подбородке своего главаря – и о его еще более пострадавшем самолюбии – и пошли к нашему «роверу».

* * *

        «Ровер», да благословит господь его карбюратор, завелся сразу. Я вскочила на пассажирское сиденье рядом с леди Хардкасл.
        – Как же это бодрит, – сказала она.
        – Что, запуск мотора? – осведомилась я. – Да, это оздоровляет. Заставляет сердце быстрее качать кровь.
        – Нет, глупышка. Я говорила о трепке, которую ты задала этим юнцам. Хотя запуск мотора – это, похоже, тоже неплохо.
        – Вам стоит попробовать как-нибудь, – заметила я. – Я возражать не стану.
        – Нет, дорогая. Не хочу портить тебе потеху.
        Она отъехала от обочины, и мы двинулись по Уайтледиз-роуд.
        – Почему вы едете в ту сторону? – спросила я. – Я думала, что мы поедем за рыбой и картошкой.
        – Я тут подумала, что, поскольку сейчас у нас бурлит кровь, мы могли бы заехать в дом мистера Крейна и допросить его слуг.
        – Я не готова задать трепку какому-то дряхлому дворецкому, – сказала я.
        – Думаю, тебе не придется бить кого-то еще. Но этот Крейн начинает действовать мне на нервы. Честно говоря, я сомневаюсь, что он способен на убийство, но все же, не проверив его алиби, мы не можем сбрасывать его со счетов. А мне так хочется поскорее о нем забыть. Он такой гадкий субъект.
        – А вы знаете, как ехать к его дому?
        – Инспектор Сандерленд дал мне его адрес. Так что думаю, найти его дом не составит труда.
        Мы пересекли Даунс и начали искать.
        Час спустя нам повстречался патрульный полицейский, и мы спросили его, как проехать. Он указал нам на дорогу, от которой нас отделяли две улицы и по которой мы уже проехали не меньше четырех раз.
        – Вот, – сказала леди Хардкасл, остановившись и заглушив мотор. – Как видишь, это оказалось совсем нетрудно.
        Я молча вылезла из автомотора и сняла защитные очки.
        Дом был каменный, большой и, похоже, выстроили его не более двадцати лет назад. Он стоял в стороне от дороги, отделенный от нее внушительной живой изгородью и садом, который, как показывал тусклый свет уличного фонаря, был весьма неплохо ухожен.
        Леди Хардкасл позвонила в дверной колокольчик, и несколько минут спустя дверь открыл дворецкий, довольно дряхлый на вид.
        – Да? – сказал он таким тоном, словно хотел сказать: – Нет!
        – Мистер Крейн дома? – спросила леди Хардкасл, вручив ему свою визитную карточку.
        Он принялся изучать визитку. Сначала он попытался прочесть ее, держа как можно дальше от глаз, но это ему не удалось, и он, нехотя извлекши из нагрудного кармана пару захватанных очков, водрузил их на нос. Поправил их и стал водить карточкой туда-сюда, пытаясь разобрать текст. И наконец заговорил:
        – Добрый вечер, миледи. Мистера Крейна сейчас нет, но он велел мне ожидать вашего визита и правдиво ответить на все ваши вопросы.
        – В самом деле? Мы не займем у вас много времени, мистер…
        – Рассет, миледи.
        – Мы не займем у вас много времени, мистер Рассет. Собственно говоря, у нас к вам только один вопрос, главный – где находился ваш хозяин вечером во вторник, двадцать пятого января?
        У меня упало сердце, когда Рассет пошарил в своем внутреннем кармане и достал оттуда маленький ежедневник. Мы будем торчать здесь всю ночь, пока он будет тщиться прочесть его.
        – Так, посмотрим, – сказал он, лизнув большой палец и пролистнув несколько страниц. – Двадцать пятое… ага, вот оно. – Он немного отвел ежедневник от глаз. – Он был дома.
        – Весь вечер? – спросила я.
        – Думаю, да. Он ушел в свою спальню около половины десятого, пожаловавшись на головную боль. Я отнес ему какао и две таблетки аспирина, после чего пошел к себе.
        – А в доме еще кто-то был?
        – Да, весь остальной штат слуг. Но работаем мы хорошо и быстро, и к десяти часам все уже закончили свои труды на тот день и удалились в свои комнаты.
        – А где была миссис Крейн?
        – Она… в тот вечер ее не было.
        – А вы, или кто-нибудь еще, случайно не слышали, как мистер Крейн уезжал из дома после того, как пошли спать?
        – Нет, миледи. Но дом большой, и хозяева могут уезжать и приезжать, не беспокоя слуг.
        – У мистера Крейна есть автомотор?
        – Да, есть.
        – А его шофер мог куда-то его отвезти?
        – У мистера Крейна нет шофера. Он любит развлекаться, водя сам.
        – Понятно. Спасибо, мистер Рассет, вы очень нам помогли.
        – Рад служить вам, миледи. Спокойной ночи.
        Он затворил за нами дверь.
        Мы пошли по подъездной дороге к нашему «роверу».
        – Наш визит ничего не дал, – пожаловалась леди Хардкасл после того, как я запустила мотор и вскарабкалась на свое место. – Крейн был дома, но вполне мог и уехать. У него имеется автомотор, так что он без труда мог доехать до Томас-стрит, поджечь магазин и вернуться в кровать так, что об этом никто не узнал.
        – А мог выпить аспирин от головной боли и проспать всю ночь, – заметила я.
        – Вот именно. Глупый малый. Ну что ж, купим рыбу с картошкой в магазинчике в конце Крисмас-Степс?
        – Если только вы не предпочитаете вместо этого накормить меня дорогим ужином в том гостиничном ресторане, – ответствовала я.
        Она поехала вперед.
        – Тогда рыба с картошкой, – подытожила она.

* * *

        Хек оказался таким же вкусным, как и в прошлый раз, а картошка еще лучше. К моменту нашего приезда домой я чувствовала себя довольной, сонной и более чем готовой лечь спать. Однако в леди Хардкасл наша поездка влила новые силы, и она, бодро войдя в дом, принялась вчитываться в надписи на «доске расследований».
        – Не могла бы ты приготовить какао? – спросила она. – Этот Редмонд…
        – Рассет, – машинально поправила ее я и тут же обругала себя за то, что опять пошла у нее на поводу.
        – Да, он, – ухмыльнулась она. – Он говорил, что этот мерзкий Крейн лег спать, выпив какао, и теперь попить его не терпится и мне. Прямо какая-то жажда.
        – Жажду нужно утолять, – изрекла я. – Она нарушает равновесие телесных жидкостей. Я утолю вашу жажду какао сей же час.
        – И будь умницей, налей в него изрядную порцию бренди.
        Когда я вернулась с какао, сдобренным бренди, она сидела в кресле, разглядывая доску.
        – Мы так ничего и не узнали и не продвинулись ни на шаг. Только добавили новых вопросов.
        – Кое-что мы все-таки узнали, – не согласилась я.
        Она вздернула бровь. – И что же?
        – А то, что Крейн, вместо того чтобы, как мы воображали, бестолково копошиться в своем сером мирке, до краев наполненном кофе, задавал вопросы, разговаривая с людьми.
        – Откуда мы можем это знать?
        – А оттуда, что на сей раз он знал, кто вы такая, и был этим страшно горд. Он сказал: «Не воображайте, что я не знаю, кто вы такая на самом деле». На прошлой неделе вы были представлены ему как леди Саммерфорд, но теперь он уже знает, что это не так. Сомневаюсь, что ему хватило ума заняться расспросами самому. Кто-то его просветил.
        – Ты права, крошка Фло. Ты права, – согласилась она, выпрямившись в кресле. – А я и не обратила на это внимание в потоке его трескотни. Именно так он и выразился. Ему известно, кто я. Я машинально дала Ридпату…
        Я не отреагировала. Она вздохнула.
        – … дала Рассету мою визитку, а он и глазом не моргнул. Он ожидал визита леди Хардкасл. Так кто же просветил Крейна? Кто говорит и с кем?
        – Возможно, городом и впрямь управляет шайка заговорщиков, – сказала я. – Должна признаться, что я уже начинала думать, что Брукфилд страдал манией преследования – везде видел заговоры и напрасно связал всех этих людей в единую сеть. Но, похоже, он и в самом деле что-то разнюхал.
        – Быть может, мы узнаем больше, когда вы с мисс Коудл возьмете свое интервью. Очень надеюсь, что нам не придется ждать слишком уж долго. Для нас это всего лишь задачка, которую нам никак не удается решить, а бедная Лиззи Уоррел вынуждена торчать в этой гадкой камере.
        – Скоро мы ее вытащим, – заверила ее я.
        – Непременно. – Она хлопнула себя по бедрам и встала. – Как насчет того, чтобы поиграть в карты.
        – По правде говоря, я валюсь с ног. Вы не очень огорчитесь, если я откажусь?
        – Нисколько не огорчусь. Иди к себе, а я посижу тут и почитаю. В одиночестве и сумраке. Довольствуясь обществом чашки какао.
        – Доброй ночи, миледи, – сказала я и пошла спать.

* * *

        Следующие несколько дней прошли без приключений и даже без новостей. И мы так извелись из-за отсутствия результатов, что, когда в пятницу зазвонил телефон, леди Хардкасл ответила сама.
        Я возвратилась из кухни, где помогала мисс Джонс проверять счета, которые мы получили от зеленщика Уикли и мясника Спратта. И вошла в холл как раз тогда, когда телефонный разговор уже подходил к концу.
        – Договорились, дорогая, – сказала леди Хардкасл. – Нет, вы не пропустите наш дом. Как доедете до общественного луга, поверните налево и поезжайте по дороге между живыми изгородями. Там стоит только наш дом. Он современный. Из красного кирпича…. Нет, не около, а напротив церкви…. Если заплутаете, просто зайдите в паб, там знают, где находится наш дом… Хорошо. До скорого.
        Она повесила трубку.
        – Это Джорджи Бикл, – сообщила она. – Видимо, у нее есть новости о достопочтенном Джимми. Она собирается бросить вызов Глостер-роуд и приехать к нам на обед. И будет у нас в полдень.
        – Одна?
        – Нет, думаю, ее привезет Фред.
        – Нет, я не об этом. Она привезет с собой кого-то из остальных суфражеток, своих подруг?
        – О, понимаю. Нет, она приедет одна. Но с Фредом.
        – Я позабочусь о том, чтобы ее угостить, – сказала я. – Хотя это будет и не так великолепно, как те пирожные, которые нам подали у нее.
        – Еда, приготовленная мисс Джонс, всегда выше всяких похвал. И не беспокойся о Фреде. Джорджи сказала мне, что он предпочитает ждать в «роллс-ройсе» со своими сэндвичами и термосом с чаем.
        Я сообщила мисс Джонс, что за обедом у нас будет гостья, и она с увлечением принялась колдовать над скумбрией. Пока в кухне творились эти чудеса, я старалась сделать так, чтобы леди Хардкасл, которая все утро проработала, облаченная в свой халат, выглядела достаточно пристойно, чтобы принять гостью.
        – Как я выгляжу? Все в порядке? – осведомилась она, глядя на свое отражение в большом зеркале на дверце гардероба.
        – Вы выглядите великолепно, – успокоила ее я. – Сдержанная элегантность с намеком на легкую чудинку.
        – Это из-за прически, да?
        – Нет, прическа в порядке. Просто в вас чувствуется некоторая дружелюбная эксцентричность.
        – Я оттачивала ее много лет, доложу я тебе. Ты даже не представляешь, как полезно бывает убедить тех, с кем имеешь дело, что ты всего лишь глуповатая, незлобивая чудачка.
        – Вам нет нужды что-то мне объяснять, – сказала я. – Я своими глазами видела производимый вами эффект. Столько больших, сильных, умных, самоуверенных мужчин выболтали столько секретов, потому что настолько недооценили ваш ум. Но неужели вам никогда не хочется, чтобы люди воспринимали вас – нас обеих – всерьез? Неужели вам не надоедает притворяться дурой просто для того, чтобы не расстраивать других?
        – Разумеется, надоедает – все это так нелепо. Как будто, если ты родилась женщиной, это делает тебя не способной… к чему бы то ни было, если не считать вынашивания потомства.
        – Мы им еще покажем, – сказала я.
        – Знаешь, мне кажется, вряд ли мы доживем до таких времен. Но думаю, это и неважно, главное, чтобы мы смогли показать друг другу, чего мы стоим. Если мы все будем знать, сколь многого мы способны достичь, не все ли равно, что думают другие?
        Я согласно кивнула, одернув низ ее темно-синего жакета, и объявила, что она готова предстать перед леди Бикл. Она вернулась в свой кабинет, чтобы разобраться со своей корреспонденцией, а мы стали ждать. Я предложила свои услуги на кухне, но мне было сказано, чтобы я села, попила чай и не путалась под ногами. Эдна уже сидела, попивая чай, и мы втроем проболтали весь остаток утра.

* * *

        Леди Бикл приехала в полдвенадцатого.
        – Простите за опоздание, – сказала она, когда я взяла в холле ее пальто. – Боюсь, мы немного заблудились. Деревню мы нашли, но пропустили поворот к вашей дорожке, идущей между живых изгородей, и въехали на холм к большому дому, прелестно сочетающему в себе мешанину из архитектурных стилей. Немного тюдоровского стиля, немного элементов эпохи Регентства[40 - Период правления принца Уэльского, будущего короля Георга IV, заменявшего своего отца Георга III за недееспособностью последнего в результате психического заболевания (1811–1820); в широком смысле, который чаще всего и имеется в виду, все время правления Георга IV и как принца-регента, и как короля (1811–1830).] и чуточка викторианской неоготики. Общее впечатление очаровательно, но это был явно не тот современный дом, который вы описали мне по телефону.
        – Это «Грейндж», – объяснила леди Хардкасл. – Этот дом принадлежит нашим друзьям, Гектору и Герти Фарли-Страуд. Там-то мы с Фло и повстречали вашего знакомого, достопочтенного Джимми.
        – Да, я познакомилась с сэром Гектором, когда мы развернулись, доехав до его подъездной дороги. Он прогуливал трех дурно воспитанных спаниелей. Или они прогуливали его – трудно сказать. Как бы то ни было, он объяснил нам, как ехать, и просил передать привет. Как он выразился, «мемсахиб» скоро свяжется с вами, дабы пригласить на второй завтрак.
        – Превосходно, – отозвалась леди Хардкасл. – Буду ждать ее звонка. Пойдемте в столовую, дорогая. Кажется, мисс Джонс сотворила со скумбрией нечто гениальное.
        Это и впрямь было гениально. И очень вкусно. Обедая, мы старались узнать друг друга получше, делясь подробностями того, что происходило с нами в жизни. Леди Бикл уже слышала о наших приключениях, так что наша беседа была несколько односторонней, поскольку мы задавали ей все новые и новые вопросы.
        Как мы и предполагали, она была намного моложе своего мужа, с которым, по ее словам, она познакомилась в Альпах.
        – Я обожаю горные лыжи, – сказала она. – Одним из преимуществ этих безбожно дорогих швейцарских школ-пансионов, где тебя учат вести себя в обществе, является то, что обычно такие заведения находятся в горах. Почти все то, чему там учили и к чему я должна была проявлять интерес, казалось мне убийственно скучным. В общем-то мне не было дела до того, как следует изящно выходить из экипажа или как нужно обращаться к незамужней тетушке великой княгини, а потому я то и дело прогуливала уроки и бегала в близлежащую деревню. Я познакомилась с совершенно очаровательным парнем-швейцарцем, который научил меня взбираться на скалы и кататься на горных лыжах. И вот через несколько лет я отправилась с подругами в Гренобль, и там в один прекрасный день здорово упала, потеряв сознание и сломав лыжи. Придя в себя, я обнаружила, что смотрю в глаза самого шикарного мужчины на той горе. Он сказал мне, что он хирург и что мне надо подождать, когда принесут носилки. Меня перенесли в местную больницу и там подлатали. К счастью, я ничего себе не сломала, но заработала немало растяжений и синяков. Бен – так звали хирурга –
надзирал за моим лечением и заботился обо мне, пока я сидела на больничной террасе, глядя, как мои приятельницы съезжают по заснеженному склону. И только вернувшись в Англию, я узнала, что вообще-то он нейрохирург, который ничего не знает об ортопедии, и что во время лечения мне не следовало подпускать его к себе ближе чем на десять футов. Но к тому времени я уже была в него влюблена, так что это не имело значения. Вы умеете кататься на горных лыжах?
        – Вряд ли, – ответствовала леди Хардкасл. – Как ты думаешь, Фло, ту историю в Норвегии можно назвать катанием на горных лыжах?
        – Нет, – сказала я, – это более походило не на лыжи, а на импровизированные сани. Хотя, насколько я помню, один раз вы все-таки встали на ноги.
        – На ногах я пробыла недолго. Я совсем позабыла третий закон Ньютона[41 - Об эквивалентности действия и противодействия.] – отдача моего пистолета едва не опрокинула нас обеих. Однако моя пуля попала нашему преследователю в плечо, так что мы отплатили ему за наш мимолетный страх.
        – До конца сезона нам надо будет непременно отправиться в горы, чтобы покататься на лыжах, – заявила леди Бикл. – Я настаиваю.
        Лично я предпочитаю, чтобы горы были зелены и чтобы у их подножия располагались угольные шахты[42 - Намек на горы Уэльса, родины Фло.], но я все же улыбнулась и неопределенно промычала: «Мм-м». Ответ леди Хардкасл также был уклончив.
        Леди Бикл рассмеялась.
        – Ну, хорошо, возможно, речь пойдет не о лыжах. Но, прежде чем закончится вся эта история, нам непременно нужно вместе поразвлечься.
        – Да, непременно, – согласились мы обе, испытывая огромное облегчение от того, что нам не придется целую неделю распевать на тирольский лад, падать и чем там еще занимаются в Альпах.
        Когда мы доели обед, леди Хардкасл предложила перейти в гостиную, чтобы попить кофе, еще раз изучить надписи на «доске расследований» и выслушать новости леди Бикл.
        – Хотя и не сразу, – сказала она, – но мне все же удалось выяснить, где именно Джимми Стэнсбридж предпочитает играть в карты. В клубе в Клифтоне не так уж далеко от нашего дома.
        – Это превосходная новость, – ответила леди Хардкасл. – А алиби у него есть?
        – Есть, но только половина: то ли али, то ли би – не знаю, первое или второе. Самого его там не было – его никто не видел уже несколько дней, но я поговорила с несколькими чертовски напыщенными молодыми джентльменами, и они были уверены, что двадцать пятого они видели его в клубе, по меньшей мере, до десяти часов.
        – А после этого времени?
        – Точно никто не знает. Один или двое полагают, что, возможно, видели его и позже. Еще двое или трое не знают. А один малый вроде бы видел, как он покинул клуб, но поклясться в этом не готов.
        – Однако все они уверены, что видели его там вплоть до десяти? Можно ли назвать их надежными свидетелями? Вы верите их словам?
        – Говоря обобщенно, надежными их не назовешь. Начнем хотя бы с того, что все они были пьяны – этот их клуб предназначен, скорее, для пития, иногда перемежаемого игрой в карты, чем наоборот. К тому же они так заняты собой, что других таких не сыскать. Если вокруг происходит нечто, не касающееся их самих – даже если это творится прямо у них на глазах, – они, вероятно, ничего не заметят. А что до того, можно ли верить их словам… точно не знаю. С одной стороны, у них было мало оснований лгать. Мне известно из достоверных источников, что большинству из них он должен денег, а раз так, им было бы невыгодно, если бы у него возникли проблемы. Однако, с другой стороны, они имели все основания лгать – большинству из них он должен деньги, а раз так, они могли бы испытать некоторое удовлетворение, узнав, что у него проблемы.
        Леди Хардкасл делала заметки на доске, дополняя также временной график, который я начала составлять на предшествующей неделе.
        – Пока что нам известно, где до девяти с чем-то часов находился Крейн и где примерно до десяти был достопочтенный Джимми. Каждый из них, возможно, мог, а возможно, не мог добраться до Томас-стрит в такое время, чтобы совершить поджог, и вернуться домой прежде, чем кто-либо заметил, что их нет. И все же что-то у нас уже есть. Нам просто надо выяснить, где каждый из них был между десятью и полночью.
        – А как насчет двух остальных? – спросила леди Бикл.
        – Мы все еще ожидаем звонка мисс Коудл по поводу ее возможного интервью с депутатом городского совета Морфилдом и пока ничего не знаем о Хинкли. Мы спросили дружественного нам инспектора полиции, не может ли он узнать, где вечером двадцать пятого января был Хинкли, но он сказал, что, поскольку официально тот не находится под подозрением, сделать ничего нельзя.
        – Что ж, – подытожила леди Бикл, – какие-то успехи у нас есть. Послушайте, не считайте меня такой уж обжорой, но не осталось ли у вас еще немного этого восхитительного торта?
        Я принесла из кухни еще торта, и наша беседа опять перешла на менее смертоубийственные темы.
        – Знаете, я тут думала о вашем автомоторе, – сказала леди Бикл, съев третий кусок торта. – Не позволите ли вы мне попытаться?
        – Попытаться поводить его? – спросила леди Хардкасл. – Само собой. Думаю, у вас достаточно теплое пальто. Фло, дорогая, ты не могла бы одолжить Джорджи твои перчатки с крагами и защитные очки?
        – Конечно. Я даже запущу для вас мотор.
        – В самом деле? Я так и думала.
        Мы помогли леди Бикл экипироваться, и леди Хардкасл показала ей органы управления нашего автомотора. Когда она поняла, что к чему, я завела мотор, и наш «ровер», тарахтя, поехал в сторону деревни. Радостные вопли леди Бикл продолжали доноситься до меня и после того, как они с леди Хардкасл скрылись из виду.

        Глава 10

        Утром в понедельник моей хозяйке протелефонировала Дина Коудл и пригласила нас встретиться с ней в штабе ЖСПС. Ей еще нужно кое с чем разобраться, сказала она, но она прибудет туда в десять часов.
        Мы приехали в магазин ЖСПС в начале одиннадцатого, и там нас встретили леди Бикл, Битти Челленджер и Марисоль Рохас. Мисс Коудл пока что не прибыла.
        Ожидая ее, мы поведали мисс Челленджер и сеньорите Рохас все последние новости о расследовании нашего дела. Леди Бикл рассказала о половинном алиби достопочтенного Джимми, а леди Хардкасл объяснила, что то же самое можно сказать и об Освальде Крейне.
        – Стало быть, поговорить с остальными двумя еще раз вам не удалось? – спросила мисс Челленджер.
        – Нет, – ответила я. – Говорить с Хинкли вторично бессмысленно – он уже сказал, что всю неделю работал допоздна у себя в кабинете, а о встрече с Морфилдом мы еще не договорились.
        – Мы надеемся, что мисс Коудл назначила нам встречу именно за этим, – сказала леди Хардкасл. – Они с Армстронг собираются поговорить с ним о благотворительном званом вечере, на который он намерен пойти. И при этом попытаются вызнать у него, где он находился вечером двадцать пятого января.
        – Вы что, подозреваете этих мужчин? – спросила Марисоль.
        – И да, и нет, – по-испански ответила леди Хардкасл. – Мистер Брукфилд подозревал, что они связаны друг с другом, а его расследование связывает каждого из них с ним самим. Но нам еще только предстоит установить, причастен ли кто-то из них к его смерти.
        – Спасибо, – так же по-испански сказала Марисоль.
        В этот момент весело зазвонил установленный над дверью колокольчик, и внутрь вошла Дина Коудл.
        – Доброе утро, дамы, – поздоровалась она, закрывая за собой дверь. – Извините за опоздание. Минувшей ночью мою квартиру ограбили, и мне пришлось ждать прибытия полицейских. Я ожидала, что они явятся быстрее.
        – Силы небесные, – проговорила леди Хардкасл. – А где в это время были вы сами? Не дома? Вы не пострадали?
        – Со мной все в порядке, спасибо. Субботу и воскресенье я провела в Лондоне – навещала старую подругу. Моя экономка со мной не живет, она приходящая, так что не пострадала и она. Сегодня утром я вернулась и обнаружила, что мой замок взломан, а дверь открыта.
        – Какой ужас, – сказала мисс Челленджер. – У вас что-нибудь украли?
        – Да, некоторые ценные вещи – пару серебряных подсвечников, прелестную эмалевую шкатулку со всякими дорогими моему сердцу мелочами. Трудно сказать, пропало ли что-то еще – квартира была перевернута вверх дном. Я оставила в ней полицейского детектива, который искал отпечатки пальцев, пока моя экономка донимала его, твердя, что он разводит грязь. Когда она приберется, я пойму, пропало ли что-то еще.
        – А как насчет блокнота мистера Брукфилда? – спросила мисс Челленджер. – Он цел?
        – Слава богу, да, – отвечала мисс Крейн. – Я брала его с собой в Лондон, чтобы было чем занять себя в поезде. Хотя вряд ли домушник взял бы его, даже если бы я оставила его на столе в гостиной. Скорее, он бы прихватил с собой мои драгоценности, хотя в этом случае его постигло бы разочарование – за них не выручишь и пяти фунтов. Никогда не любила побрякушки.
        – Все могло бы быть намного хуже, – заметила Марисоль. – Только подумайте, что могло бы произойти, если бы грабители застали вас дома.
        – Нет, опасность ей не грозила, – не согласилась мисс Челленджер. – Очевидно, что грабитель нарочно ждал, когда она уедет из дома. Не то, что в Тимбукту, где бандиты поджидают тебя на каждом углу.
        – Тимбукту находится в Западной Африке, а не в Южной Америке, – сердито сказала Марисоль. – Уверена, что ты только изображаешь неведение, чтобы позлить меня.
        – Лично мне все это едино, – ответствовала мисс Челленджер. – Ведь там везде иностранцы. Это не часть Британской империи, а стало быть, это не может быть важно.
        – Но послушай, – начала Марисоль.
        Леди Бикл громко хлопнула ладонью по прилавку, и они обе тут же замолчали.
        – Все равно это ужасно, – сказала леди Бикл, как будто предыдущей перебранки не было вообще. – Не будет ли вам страшно оставаться вечером и ночью в вашей квартире? Если хотите, поживите пока у меня – я буду только рада. Хотя бы до того момента, когда будет починена ваша входная дверь.
        – Вы очень добры, – ответила мисс Коудл. – Возможно, я воспользуюсь вашим предложением. Сегодня во второй половине дня я поговорю с моей экономкой и, быть может, просто запру дверь и уйду. Все это вывело меня из равновесия куда больше, чем я могла ожидать.
        – Разумеется, – согласилась леди Бикл. – Приходите непременно – меня это не затруднит.
        Похоже, мисс Челленджер была недовольна этим великодушным предложением гостеприимства, адресованным женщине, едва знакомой, что же до леди Бикл, то она тут же выросла в моих глазах.
        – Но хватит об этом, – сказала мисс Коудл. – Я явилась сюда вовсе не затем, чтобы плакаться на то, что меня ограбили, а затем, чтобы пригласить вас, мисс Армстронг, сопровождать меня в здание городского совета. У нас назначена встреча с депутатом совета Натаниэлем Морфилдом.
        – Браво! – воскликнула леди Бикл.
        – В самом деле, браво, – согласилась леди Хардкасл.
        – Знаете, – сказала мисс Коудл, – я с удовольствием прошлась сюда из Редленда, и до здания городского совета тоже нужно идти под гору, так что это был приятный путь, но, когда придется возвращаться… ну, в общем, не слишком ли с моей стороны нахально спросить о том, позволите ли вы мне воспользоваться вашим прелестным маленьким автомотором?
        – О, разумеется, – ответила леди Хардкасл. – Я как раз собиралась предложить вам это сама. И вы должны взять мои перчатки с крагами и защитные очки. Поездка будет быстрее, чем прогулка пешком, но вам придется померзнуть.
        – Спасибо, – поблагодарила мисс Коудл. – Вы уверены, что вы не против?
        – Что вы. Уверена, что я могу пригодиться и здесь.
        – И еще как, – подтвердила леди Бикл. – У нас столько листовок, которые нужно разослать, а еще… теперь, когда выборы закончились, нужно обговорить некоторые планы на будущее. Думаю, у вас имеются кое-какие навыки, которые могут нам пригодиться.
        – Вы имеете в виду мое знание языков? – невинно осведомилась леди Хардкасл.
        – Нет, больше… практическую сторону ваших навыков и познаний.
        – Я схожу наверх за моей сумочкой, раз уж вы собираетесь вести там секретные переговоры, – сказала мисс Челленджер. – Во время обеденного перерыва мне надо будет отлучиться, чтобы повидаться с моей матушкой, и я не хочу прерывать военный совет. – И она поспешно скрылась за задней дверью.
        Тем временем мы с мисс Коудл готовились к короткой поездке в центр города.

* * *

        Мисс Коудл оказалась замечательной пассажиркой, знающей и полной энтузиазма.
        – Я помолвлена с парнем, который просто помешался на авто, – рассказала она. – Поначалу это кажется располагающим, но когда становится ясно, что он только об этом и говорит, это начинает понемногу надоедать. Кажется, я уже говорила, что он учится на доктора, и я была готова ко всяким повергающим в трепет историям о том, как он копался в чьих-то потрохах, но действительность оказалась совершенно иной – он говорит только о моторах. В результате об этих штуках я знаю куда больше, чем могла бы захотеть. Например, мне известно, что у этого вашего «ровера-6» одноцилиндровый мотор с водяным охлаждением мощностью в шесть лошадиных сил.
        – Полагаю, вы правы, – сказала я. – Вы явно разбираетесь в теме.
        – А мне бы так хотелось, чтобы это было не так. Он очаровательный малый, но, боюсь, мне придется бросить его. Ведь не могу же я всю жизнь притворяться, будто меня интересуют только автомоторы. Всему же есть предел. Хотя для разъездов по округе он бывает весьма полезен – он всегда готов меня подвезти.
        – Леди Бикл заинтересовалась покупкой такого автомотора, как наш, – заметила я. – Похоже, она не хочет слишком уж зависеть от шофера своего мужа.
        – Пожалуй, это неплохая мысль. Когда я была помоложе, я разъезжала на велосипеде, но в этом богоспасаемом городе куда ни поедешь, приходится взбираться в гору. Выезжая куда-нибудь, ты думаешь: «Черт бы побрал этот дурацкий холм. Но ничего, можно будет поехать под гору хотя бы по дороге домой». Однако, когда приходит время возвращаться домой, оказывается, что обратный путь тоже ведет в гору. Можно подумать, что это какая-то неопубликованная глава из «Приключений Алисы в Стране чудес», в которой все дороги ведут только в гору и говорящий барсук сообщает, что это потому, что жизнь есть борьба или что-то в этом духе. Так что мне определенно не помешал бы мой собственный мотор.
        – Мне кажется, леди Хардкасл подумывает о том, чтобы заменить этот другим, так что, возможно, скоро его можно будет купить. Правда, думаю, чтобы приобрести его, вам придется выдержать конкуренцию с леди Бикл.
        – С Джорджи Бикл, да? По-моему, эта женщина не так проста, как кажется на первый взгляд. А что о ней думаете вы?
        Мне пришлось немного подумать. Что же я о ней думала?
        – Честно? – спросила я.
        – Да, совершенно честно. Забудьте обо все этой почтительности и об этом вашем: «Да, миледи» и скажите, что вы о ней думаете на самом деле. Дальше меня это не пойдет.
        – Когда я познакомилась с леди Хардкасл, она была того же возраста, что и леди Бикл сейчас – ей было лет двадцать семь – двадцать восемь. Так что леди Бикл очень напоминает мне молодую леди Хардкасл. Тот же самый озорной нрав, та же самая непочтительность, то же упрямое стремление поступать по-своему, чем бы это ни грозило. Возможно, леди Хардкасл была лучше образованна, и у нее было больше возможностей блеснуть своими талантами, но я определенно вижу сходство между одной и другой.
        – Стало быть, вы с одобрением относитесь к леди Бикл?
        – Да, с полным. Ко всему прочему она еще и добра и полна сострадания – ей совсем не безразлично, что будет с Лиззи Уоррел, а все ее озорство и непокорство отданы служению правому делу. Мир был бы куда лучше, если бы в нем было больше таких людей, как леди Хардкасл и леди Бикл.
        – Хм-м, – протянула мисс Коудл. – Может быть, и так. Вы ей доверяете?
        Я опять задумалась.
        – Да, – ответила я наконец. – Да, вполне.
        – Думаю, я тоже ей верю, – сказала мисс Коудл. – А как насчет мисс Беатрис Челленджер, старой девы и участницы турнира за Кубок Посредственности среди бездарей западных графств?
        Я рассмеялась.
        – Да, она немного скучновата, – согласилась я. – Но, по-моему, она тоже предана делу борьбы за права женщин.
        – А ей вы доверяете?
        – Мне не приходило в голову задаваться этим вопросом, – отвечала я. – Она не давала мне поводов ей не доверять.
        – Хм-м. А я-то думала, что искусству дипломатии обучалась только ваша хозяйка.
        – А что о ней думаете вы? – спросила я. – Вы ей доверяете?
        – Я взяла себе за правило никогда никому не доверять. Но в ней есть нечто такое – хотя она и недалекая, мне всегда казалось, что в ней чувствуется какая-то хитреца.
        – А вам не кажется, что дело просто-напросто в ваших собственных предрассудках? – спросила я. – Вы не можете поверить, что в голове под этой ее немодной шляпой имеется так мало мыслей, вот вам и чудится, будто в ней зреют заговоры и козни. Вполне может статься, что она просто заурядна и тупа.
        – Может быть, – сказала она. – Может быть. А что вы скажете о сеньорите Марисоль Рохас из Чили?
        – Она странная, – ответила я. – Она умна, и у нее, как я слышала, вспыльчивый нрав. Думаю, он начинал проявляться, когда Челленджер завела эту свою песню об иностранцах. Собственно, если вдуматься, в этой стычке было немало странного. Возможно, эта Челленджер и в самом деле не так проста, какой кажется. Но Марисоль…. По-моему, с ней все в порядке.
        – Наверное, так оно и есть. Думаю, на меня начинает действовать этот блокнот. Подозревать можно всех.
        – Значит, вы ее подозреваете? – спросила я.
        – Да нет. Возможно, в глубине души я такая же шовинистка, как эта Челленджер. Всем тем, кто не имеет счастья быть подданным Империи, нельзя доверять, и все такое. Мне бы не хотелось думать, что я такая же, как она, но почем знать, что таится в твоем подсознании.
        – Вы читали доктора Фрейда?
        – Вообще-то да, – ответила она. – А вы?
        – С грехом пополам читаю сейчас.
        – Ну-ну. Вы тоже совсем не так просты, как кажется на первый взгляд. Да, кстати, мы уже приехали. Заезжайте на Смолл-стрит, и мы сможем припарковаться у самого входа.
        Я так и сделала.
        – А у нас не может появиться нужда поспешно смыться? – осведомилась я.
        – Не думаю. Просто поездка на автомоторе теряет всякий смысл, если, приехав, мы будем еще долго тащиться пешком. Если окажется, что нам нужно бежать, я положусь на ваши навыки рукопашного боя.
        – Не понимаю, о чем вы, – сказала я и, собрав наши перчатки с крагами и защитные очки, сложила их в емкость позади сидений.
        – У меня есть кое-какие контакты в Брайдуэлле, – заметила она. – Так вот, в прошлый понедельник констебль, патрулирующий Квинз-роуд, наткнулся на нескольких побитых студентов университета неподалеку от зала для собраний «Виктория». Он уже собирался арестовать их за драку на улице, но, когда они заявили, что на них напали «одна из этих ужасных суфражеток и ее гнусная маленькая служанка», его разобрал такой смех, что они сбежали прежде, чем он смог что-то предпринять. И вы станете утверждать, что это были не вы?
        – О… ну… в общем… видите ли… – промямлила я.
        – Я так и думала. Так держать.
        – Собственно, я приложила только одного из этих юнцов, – сказала я.
        – Очень жаль, что только одного. Они вечно шатаются там, пытаясь помешать дамам пройти в зал и докучая им, когда они выходят обратно. Им давно пора задать хорошую трепку.
        – Это противоречило всем общепринятым английским традициям вежливого обмена мнениями, – призналась я, – но доставило мне истинное удовольствие, и тот малый вполне заслужил этот урок.
        – Подумать только, через несколько лет эти мерзкие маленькие паршивцы будут управлять нашей страной, – посетовала мисс Коудл. – Помоги нам бог.
        Мы оказались перед огромными дверями здания Городского совета Бристоля.

* * *

        Следуя указаниям вахтера, мы поднялись на второй этаж, прошли по длинному коридору и вошли в большое помещение, в которое открывалось с полдюжины дверей, ведущих, как я предположила, в кабинеты депутатов совета.
        Поскольку Натаниэль Морфилд был всего лишь депутатом городского совета, сиречь скромным слугой жителей города Бристоля, ему не полагалось иметь подобострастного помощника, который бы охранял дверь в его кабинет. Вместо этого в помещении со скучающим видом сидела одна-единственная машинистка, похоже, обслуживающая сразу несколько членов совета. Ее явно нисколько не интересовало то, что происходило в них и рядом с ними, и, когда к ней подошли мисс Коудл и я, она не соблаговолила даже оторвать глаза от работы.
        – Доброе утро. Я мисс Дина Коудл.
        – Да ну?
        – Из «Бристольских известий».
        – Рада за вас, дорогуша, – сказала машинистка.
        – Мисс Мейби и я пришли к мистеру Морфилду.
        – Как мило.
        – Он ждет нас.
        – Очень может быть.
        – Не могли бы вы сказать ему, что мы уже здесь?
        Машинистка перестала печатать на своей печатной машинке и впервые удостоила нас взглядом.
        – За каким чертом мне могло бы приспичить идти ему докладывать? – с неподдельным недоумением вопросила она.
        Мисс Коудл задумалась над ответом на сей удивительный вопрос. И, немного помолчав, ответила:
        – Вообще-то я понятия не имею, зачем вам может приспичить идти докладывать. Я полагала, что это входит в ваши обязанности.
        – В этом вы не одиноки, – ответствовала машинистка. – Чего тут только не полагают – что я стану готовить чай, вести ежедневники, вводить в кабинеты посетителей. Только дудки, как бы не так. Не видать им этого, как своих ушей. И вам тоже. Мне платят, чтобы стучать на машинке. Вот я и стучу.
        – С этим не поспоришь, – согласилась мисс Коудл. – Но не могли бы вы хотя бы сказать нам, какой из этих кабинетов принадлежит ему?
        Но машинистка уже снова начал печатать.
        – Все фамилии на дверях, – отрезала она, даже не подняв глаз.
        Мы разделились и разошлись к крайним дверям. Имена депутатов были напечатаны на карточках размером два дюйма на один дюйм, вставленных в латунные держатели, приделанные к косякам. На одной из ближайших дверей я обнаружила карточку с надписью: «Мистер Н. Морфилд» и кашлянула, чтобы привлечь внимание мисс Коудл. И поманила ее к себе.
        Она постучала и, не дожидаясь ответа, вошла в кабинет.
        – Ради всего святого, Элси, – сказал мужчина в дорогом костюме, который сидел за колченогим столом и тоже не поднял глаз. – Сколько раз мне вам повторять, чтобы вы ждали, когда я приглашу вас войти? Какой смысл стучать в дверь, если вы все равно претесь внутрь? О, простите, я думал, что это моя помощница. – Наконец-то он нас заметил.
        – Доброе утро, мистер Морфилд, – сказала мисс Коудл. – Я Дина Коудл из «Бристольских известий». Я говорила с вами по телефону.
        Он встал, оказавшись почти чересчур высоким.
        – Да, говорили, говорили.
        Он сделал нам знак сесть на рахитичные деревянные стулья.
        – Это мисс Мейби, – представила меня мисс Коудл. – Она работает со мной.
        – Здравствуйте, – сказала я.
        Тесный кабинет имел невероятно обшарпанный вид. Стены здесь были выкрашены в блеклый зеленый цвет, и краска на них была сплошь исцарапана и отбита там, где о них терлась и ударялась мебель. Сама мебель изначально выглядела довольно неплохо – нет, ничего шикарного, всего лишь простая, скромная, износостойкая мебель для представителей народа. Но, к сожалению, многие годы наплевательского отношения со стороны этих самых представителей народа оставили на предметах обстановки глубокие следы. Элегантно здесь выглядел только сам мистер Морфилд, чей недельный счет за услуги цирюльника наверняка достигал такой суммы, что ее хватило бы на то, чтобы обставить в этом убогом стиле с полдюжины таких кабинетов.
        – Итак, что я могу сделать для вас, мисс Коудл? – спросил он. – Кажется, вы сказали, что пишете статью о предстоящем зимнем бале, который устраивает Торговая палата.
        – Совершенно верно, – ответила мисс Коудл. – Я знаю, что это будет благотворительный бал, и думаю, наши читатели хотели бы знать побольше о бескорыстных людях, которые столько работают, чтобы собрать так много денег на филантропические цели.
        – Так оно и есть, – подтвердил он. – Я знаю, люди смотрят на коммерсантов и политиков с некоторым недоверием – это относится даже к скромным местным политикам вроде меня, но нам действительно очень дорог город, в котором мы работаем и живем. Мы, знаете ли, любим отдавать. Помогать тем, кому повезло меньше, чем нам.
        Так началось одно из самых самовозвеличивающих интервью в истории газет. Мисс Коудл играла свою роль хорошо, позволяя этому напыщенному шуту гороховому, любующемуся собой, в самой что ни на есть покровительственной манере разглагольствовать о том, какой он славный парень, пока я делала вид, будто записываю его слова. Закончив восхвалять свои собственные добродетели, он перешел к добродетелям своих дорогих, дорогих друзей.
        Мое внимание начало отвлекаться, пока он не сказал:
        – … добрый старый Редверс Хинкли. Вы его знаете? Его фирма собирается преобразить Томас-стрит, застроив ее новыми зданиями. Он тоже будет на этом балу, во всяком случае, я на это надеюсь. Мы с ним не виделись уже недели две… – Он замолчал и заглянул в свой настольный ежедневник. – Боже мой. Двадцать пятого числа прошлого месяца. Надо же. В его кабинете. Вы могли бы отразить это в своей статье. Мы просидели в его кабинете за полночь. Готов поспорить, широкой публике невдомек, как много нам приходится работать.
        И опять понеслось. Он еще добрых десять минут долго и нудно распинался о том, какой он замечательный. Когда он наконец выдохся, мисс Коудл рассыпалась в благодарностях за то, что он уделил нам время, и мы распрощались. Мы бодро попрощались также и с Элси, после чего двинулись к двери. Она опять не соизволила даже поднять глаз.
        Выходя из здания, мы болтали о том о сем, но, когда снова оказались в «ровере» и поехали по узким улочкам этой части города, самой старой, мисс Коудл взяла быка за рога.
        – Он отлично знал, что у нас на уме, – сказала она.
        – Похоже на то, – согласилась я. – В мире разведки он бы не выжил. Эта его пантомима с ежедневником была такой очевидной. Он обеспечил алиби Хинкли и себе самому на ночь пожара, даже не дожидаясь, когда мы зададим ему этот вопрос.
        – Да. Нам надо будет сказать остальным, что нас раскрыли.

* * *

        К тому времени, когда мы вернулись магазин, он же штаб ЖСПС, леди Хардкасл и леди Бикл уже ушли. За прилавком стояла Марисоль Рохас.
        – О, мисс Армстронг, мисс Коудл, – сказала она. – Как приятно видеть вас снова. Как продвигаются ваши… ваши расспросы? Есть ли успехи?
        – Кое-какие, – ответила я, почему-то не желая распространяться.
        – Это хорошо, – сказала она. – Джорджи ушла к себе домой вместе с леди Хардкасл. Она сказала, чтобы вы все шли в ее дом. Она готовит обед.
        – Леди Бикл готовит обед? – Мисс Коудл была несколько позабавлена. – Хотела бы я посмотреть на это.
        – Я что, сказала что-то неправильно? – спросила Марисоль.
        – Нет, – ответила я и, укоряюще подняв брови, посмотрела на мисс Коудл. – Вовсе нет. Не обращайте внимания на мисс Коудл.
        – А Битти пошла с ними? – поинтересовалась мисс Коудл.
        – Нет, – отвечала Марисоль. – Она наверху, подчищает бухгалтерию.
        Мисс Коудл рассмеялась.
        – Может, поправляет?
        – Да, мне казалось, что говорить нужно именно так, но она всегда говорит: «Пойду подчищу бухгалтерию». Это что, тоже шутка?
        – Боюсь, что да. Можно поправить учет, если вкралась ошибка, но подчищать его, заметая следы, – это мошенничество.
        – Но когда что-то недостаточно хорошо, можно же его «подчистить», чтобы сделать лучше – безо всякого мошенничества?
        – В целом именно так. Право же, английский – прелестный язык, не правда ли?
        – Я бы не стала использовать это слово, – не согласилась Марисоль.
        Мисс Коудл рассмеялась снова.
        – Что ж, возможно, вы и правы. Спасибо за помощь. Уверена, мы еще увидимся. – Она повернулась ко мне: – Вам известно, где живет Джорджи?
        – Известно, – сказала я. – Идите за мной.
        Я вышла из магазина первой, и мы, завернув за угол, оказались перед Беркли Кресент.
        – О, можно сказать, что ей до работы рукой подать, – заметила мисс Коудл, когда я показала рукой на парадную дверь Биклов. – Два шага – и она на месте.
        Она позвонила в дверной колокольчик.
        Дверь открыл дворецкий Уильямс и проводил нас внутрь, прежде чем мы успели сказать хоть слово.
        – Леди Бикл и леди Хардкасл ждут вас в столовой. Если позволите, я возьму ваши пальто.
        Повесив наши пальто, он по короткому коридору провел нас к полуоткрытой двери, из-за которой доносились звуки беседы.
        – …и тогда Фло сказала: «Если вы проделаете это еще раз, я вам его оторву».
        Последовал смех.
        Уильямс постучал в дверь.
        – Пришли остальные ваши гостьи, миледи, – объявил он и посторонился, чтобы дать нам войти.
        – А, вот и вы, – сказала леди Бикл. – Заходите и устраивайтесь. Уильямс, прошу вас, скажите кухарке, что мы готовы приступить к обеду.
        – Разумеется, миледи, – ответил Уильямс и удалился.
        Мы сели за стол, и леди Бикл предложила нам вина. Я, извинившись, отказалась, а мисс Коудл с готовностью приняла бокал.
        – Фло никогда не пьет, если она за рулем, – заметила леди Хардкасл.
        – Очень похвально, – отозвалась мисс Коудл, поднимая бокал. – Знаете, состояние опьянения считается правонарушением, если вы управляете лошадью, экипажем, паровозом или гоните скот, но об управлении автомотором в законе нет ни слова, поскольку в момент его принятия их еще не изобрели. Я написала статью на этот счет, но редактор нашей газеты отверг ее. «Ни одному джентльмену не понравится, чтобы ему говорили, что он может, а чего не может делать в своем собственном авто, наедине с собой, мисс Коудл», – изрек он. Так моя кампания и захлебнулась.
        – Что ж, у вас есть союзница в лице Армстронг, – сказала леди Хардкасл. – Я тут рассказывала Джорджи историю про…
        – Я знаю, какую историю вы рассказывали, миледи, – перебила ее я. – Странно, что эти ваши истории никогда не включают в себя тот эпизод, в котором вы оказались в щекотливом положении с младшим офицером Королевской конной гвардии.
        Снова послышался добродушный смех, но от выслушивания подробностей этой встречи нас спасло вторичное появление Уильямса – он явился в сопровождении лакея, и оба они несли подносы с едой.
        Пока мы ели, мисс Коудл и я излагали подробности нашей беседы с Морфилдом.
        – … все это вместе взятое привело нас к выводу о том, – подытожила она, – что он знал, что у нас на уме и чего мы хотим, и ему было известно, что мисс Армстронг вовсе не мисс Мейби.
        – Это очень и очень досадно, – сказала леди Хардкасл. – Мы с Фло пришли к такому же выводу, когда поговорили с дворецким Освальда Крейна. Эти субъекты определенно сговорились.
        – Как раз это меня и не удивляет, – заметила мисс Коудл. – Они увязли в этом деле по уши, и всех их объединяет фигура Морфилда. Но как они смогли пронюхать, кто вы на самом деле?
        – Хинкли был на званом вечере у Фарли-Страудов, – объяснила я. – И достопочтенный Джимми тоже.
        – Верно, – согласилась леди Хардкасл. – Но достопочтенный Джимми никогда не встречался со мной прежде, а что до Хинкли, то, по-моему, он меня не заметил. Он был слишком увлечен беседой с тем малым из Мужской лиги против избирательных прав женщин, и мне удалось не попасться ему на глаза.
        – Из Мужской лиги? – переспросила мисс Коудл. – А он случайно не говорил, что он в ней верховодит?
        – Да, полагаю, он это сказал, – ответила леди Хардкасл.
        – Тогда вы уже повстречались с мистером Натаниэлем Морфилдом. Необычайно высокий малый, одетый так, словно на платье он тратит даже больше, чем я?
        – Да. У него самые ухоженные усы из всех, которые мне когда-либо доводилось видеть. Просто сказать про него «щеголеватый» – значит, не сказать ничего.
        – Да, он определенно из тех, кто обожает следить за собой, – согласилась мисс Коудл.
        – Возможно, от него все и пошло, – предположила я. – Если Хинкли вас все-таки заметил, он вполне мог рассказать о вашей встрече Морфилду, после чего они оба выяснили, что вы вовсе не леди Саммерфорд.
        – Проклятие, – сказала леди Хардкасл. – А как хорошо все начиналось. Вернее, неплохо. Ведь в конце концов мы смогли добиться от них только половинных алиби, которые они дали друг другу сами. Не думаю, что у нас будет получаться намного хуже, если нам придется действовать более бесцеремонно.
        – И каков же будет наш следующий ход? – осведомилась леди Бикл.
        – Думаю, следующих ходов будет немало, – ответствовала леди Хардкасл. – Мы сосредоточились на четверке этих очаровательных господ потому, что их делишки расследовал Кристиан Брукфилд, но думаю, нам не стоит сбрасывать со счетов возможность того, что ни один из них не связан с поджогом и убийством. Так что первым делом нам необходимо точно выяснить, есть ли у каждого из них алиби или же его нет. Итак, что мы имеем?
        – Крейн был дома, – сказала я. – Но его слуги не могут поклясться, что он был там после десяти.
        – Верно, а раз так, нам нужно поговорить с его женой. У нее связь с Морфилдом, и, если у нее в голове есть хоть капля мозгов, она не выносит своего мужа. Так что, если она все же поручится за него, значит, он чист.
        – Джимми Стэнсбридж был занят игрой в карты в Клифтоне, но, возможно, ушел в десять часов, – добавила леди Бикл.
        – Стало быть, нам нужно дознаться, куда он отправился из клуба, – заключила леди Хардкасл. – Не могли бы вы встретиться с ним и просто-напросто спросить его об этом в лоб? Ведь вы с ним, кажется, приятели, не так ли?
        – Да, мы с ним сдружились на почве карт. Я его разыщу.
        – А Морфилд и Хинкли обеспечили себя обоюдным алиби, – присовокупила мисс Коудл. – Они будто бы вместе работали в кабинете Хинкли «за полночь», как выразился Морфилд.
        – В таком здании наверняка есть ночной вахтер, – заметила леди Хардкасл. – Особенно, если партнеры фирмы Хинкли регулярно задерживаются на работе допоздна. Кто-то должен был видеть, когда выходили Хинкли и Морфилд. Уверена, несколько фунтов и толика моего обаяния помогут нам раздобыть эти сведения. Итак, с этим мы разобрались, но кое о ком мы забыли.
        – О ком? – почти что хором спросили мы.
        – О бедной Лиззи Уоррел, – ответила она. – Надо навестить ее еще раз и рассказать, как идут дела. Наверное, она думает, что мы оставили ее гнить в тюрьме.
        – Я заезжала к ней, когда могла, – сказала леди Бикл. – Но уверена, она была бы очень рада увидеть вас и выслушать полный отчет. Она очень верит в ваши способности – она убеждена, что вы ее не подведете.
        – Тогда нам точно нужно навестить ее как можно скорее. Вы можете устроить такой визит?
        – Разумеется, – ответила леди Бикл. – Я протелефонирую вам и сообщу детали.
        – А мне тем временем нужно будет продолжить расшифровывать блокнот, – вставила мисс Коудл. – Уверена, ключ содержится именно там.
        – Отлично, – резюмировала леди Хардкасл. – Похоже, теперь у нас есть план.

        Глава 11

        Во вторник к моменту ухода Эдны и мисс Джонс мы уже получили телефонные сообщения и от леди Бикл, и от Дины Коудл. Леди Бикл организовала для нас визит в тюрьму на утро пятницы и договорилась о том, что вечером этого для она встретится с достопочтенным Джимми в том клубе, где они играли в карты. Тем временем мисс Коудл осторожно навела справки и выяснила, что ночной вахтер в здании конторы фирмы «Черн, Уайтинг, Хинкли и Паффет» откликается на имя Гордон Хорден и дежурит каждую ночь, кроме воскресной, с семи вечера до семи утра.
        – А мисс Коудл больше ничего не говорила об ограблении своей квартиры? – спросила я, когда леди Хардкасл коротко передала мне ее слова.
        – Ах да, говорила, – ответила она. – Когда квартира была прибрана, оказалось, что пропали жемчужные сережки, ее любимая авторучка, два шелковых шарфа и около пятнадцати шиллингов мелочью, которые она хранила в кухне в старой банке из-под варенья. Это вдобавок к серебряным подсвечникам и эмалевой шкатулке, пропажу которых она заметила сразу.
        – Стало быть, это и впрямь было всего лишь заурядное ограбление, – заключила я.
        – Да, похоже на то, а раз так, мы можем сосредоточить внимание на более насущных вопросах. Наши соратницы добились немалых успехов, а мы, полные самодовольства, сидим сложа руки.
        – Говорите за себя, – возразила я. – Лично я не сижу сложа руки, а работаю, не покладая рук.
        – Не думай, что я не ценю твоих усилий, – сказала она. – Но мы должны внести свою лепту и в расследование. Я предлагаю как можно скорее нанести визит в Снейд-парк, чтобы бросить вызов миссис Крейн, пока она на месте. Она большая любительница выходить в свет по вечерам, так что, если мы желаем застать ее дома, надо выезжать уже сейчас.
        – Вообще-то нам отлично известно, где именно она бывает по вечерам, – заметила я.
        – О, да. Но только представь себе, какой последует шум, переполох, тарарам, ажиотаж и даже дым коромыслом, если мы явимся к дверям мистера Морфилда и спросим миссис Крейн. Не говоря уже о заварухе, свистопляске и кутерьме.
        – Да, это определенно вызвало бы сцену, – согласилась я. – Ну как, нести нашу дорожную экипировку?
        – Да, дорогая, сделай одолжение. А затем надо раскочегарить нашу крылатую колесницу. У нас мало времени.
        – Вам известно, что теперь у вас есть две потенциальные покупательницы на вашу крылатую колесницу?
        – Я знала, что ее хочет купить Джорджи, – ответила леди Хардкасл. – А кто вторая?
        – Мисс Коудл. Пока что ее везде возит жених, у которого есть автомотор, но она собирается дать ему отставку и гадает, как ей передвигаться в дальнейшем.
        – Тогда мне надо будет поторопить Пройдоху. Чем скорее мы получим другой, тем скорее эти две дамы смогут начать схватку за нашу добрую старушку Гортензию.
        – Вы окрестили наше авто Гортензией? – удивилась я. – Когда же вы дали ему это женское имя?
        – Только что. Меня озарило. Ведь он как-никак стоит в гараже, который находится в саду. И Гортензией звали одну мою гувернантку. Медлительную маленькую женщину с красным лицом. Она никогда не слушалась мою мать.
        – Да, это похоже на наш «ровер», – согласилась я.
        – Безусловно. А теперь давай поспешим, пока намеченная нами жертва не пустилась в свои ночные похождения.

* * *

        На сей раз мы нашли обиталище Крейна куда быстрее, чем во время нашего первого визита, и припарковались рядом с ним менее чем через час после выезда из дома. Мы снова подошли к парадной двери, и леди Хардкасл позвонила в дверной колокольчик.
        Дверь опять открыл Рассет, дряхлый дворецкий Крейна. На сей раз он не колебался, а сразу сказал:
        – Мистера Крейна нет дома.
        – Не беда, – сказала леди Хардкасл. – Мы приехали не к нему, а к миссис Крейн. Она дома?
        – Я узнаю, – ответил Рассет и закрыл дверь.
        – Ничего, – тихо проговорила я. – Мы подождем.
        Ждать долго нам не пришлось. Не прошло и минуты, как дверь отворилась снова и дворецкий, посторонившись, пропустил нас в дом.
        – Миссис Крейн примет вас в гостиной, – объявил он, показывая на выходящую в коридор полуоткрытую дверь в нескольких футах от нас.
        Я отступила к стене коридора, ожидая, что он пройдет и проведет нас туда, но он уже удалился в другую комнату. Было очевидно, что, по его мнению, на этом его обязанности дворецкого были исчерпаны.
        Леди Хардкасл постучала в дверь гостиной и вошла внутрь. Я последовала за ней.
        За свои тридцать два года на этой планете я перевидала очень, очень много людей – высоких, низкорослых, толстых, худых, привлекательных и безобразных. Но мне никогда еще не случалось видеть никого столь ослепительно красивого, как женщина, которая сейчас стояла у камина. Казалось, ее сотворили самые искусные ваятели и живописцы – все в ней было совершенно. Вернее, почти все.
        – Хардкасл? – проговорила она голосом маленькой девочки, у которой болит горло.
        – Да, Эмили Хардкасл. А это моя компаньонка мисс Флоренс Армстронг. Вы миссис Крейн?
        – Да, – ответила женщина. – По-моему, ваша «компаньонка» одета как служанка.
        – Надо же мне зарабатывать на жизнь, – ответила я.
        – Вы всегда так нахальны?
        – Почти всегда. А вы всегда так грубы?
        Посверлив меня злобным взглядом, она снова повернулась к леди Хардкасл. – Вы пришли, чтобы выяснить, есть ли алиби у старого доброго Освальда, – сказала она.
        – Совершенно верно. Нам известно, что у него был мотив устроить пожар, убивший мистера Кристиана Брукфилда, а данные о его местонахождении мы имеем только до десяти часов вечера двадцать пятого января. В девять часов с чем-то мистер Крейн пошел к себе с головной болью, а слуги отправились спать в десять. После этого он мог уезжать и приезжать, и никто из них этого бы не заметил.
        – Полагаю, вы знаете, что в тот вечер меня не было дома, – заметила миссис Крейн.
        – Да, Рассет нам сообщил, – подтвердила леди Хардкасл.
        – Но где я была, он не сказал?
        – Вопрос о вашем местопребывании он тактично обошел молчанием.
        – Я ужинала с мистером Натаниэлем Морфилдом, – сказала миссис Крейн.
        – Это, разумеется, не наше дело, – ответила на это леди Хардкасл. – А когда вы вернулись домой?
        – К четверти одиннадцатого. Натаниэль не смог пробыть со мной долго. Он сделал короткий перерыв, чтобы мы могли увидеться, но незадолго до девяти ему пришлось вернуться в свой кабинет. Я просидела в ресторане еще какое-то время, а затем вернулась домой, где обнаружила, что Освальд спит.
        – Вы спите в одной кровати?
        – Только для вида. Так что я могу подтвердить, что он был погружен в сон и не вставал до утра.
        – Понятно, – сказала леди Хардкасл.
        – Мне было бы очень выгодно, если бы Освальд был скомпрометирован и посажен в тюрьму, ведь тогда я наконец освободилась бы от него. Однако, к сожалению, ему просто не хватило бы духу сжечь чей-то дом, и, когда я вернулась домой, он спал сном то ли праведника… то ли ничтожества. Он не тот, кого вы ищете.
        – В таком случае мы вычеркнем его из списка. Спасибо за то, что вы были так откровенны.
        – Я просто честна. Не вижу смысла в том, чтобы притворяться чем-то иным, чем то, что я есть на самом деле. Но теперь, когда вы все знаете, я хочу надеяться, что больше никого из вас здесь не увижу.
        – Теперь, когда мы все знаем, вам больше не будет нужды видеть кого-то из нас, – согласилась леди Хардкасл.
        – Я также знаю, что вы досаждаете Натаниэлю, и хочу надеяться, что вы оставите в покое и его.
        – Это вы считаете, что я ему досаждаю, а я считаю, что мы занимаемся поисками правды, чтобы освободить ни в чем не повинную женщину, которая томится в тюрьме. Так что боюсь, что в этом смысле мы не оправдаем ваших надежд. Мы и дальше будем настойчиво добиваться правосудия, и если это означает, что нам надо будет задать вашему любовнику еще какие-то вопросы, то мы будем их задавать.
        – Думаю, вы не до конца понимаете, с кем вы имеете дело, – сказала миссис Крейн. – И не говорите, что я вас не предупреждала.
        – Нам случалось получать угрозы и от куда более могущественных людей, чем вы и мистер Морфилд, – ответила леди Хардкасл. – И тем не менее мы все еще здесь. Мне не хочется втягиваться в эти ребяческие ссоры, но, используя ваше собственное выражение, думаю, вы тоже не до конца понимаете, с кем вы имеете дело. Не надо нас провожать.
        Мы повернулись и вышли вон.

* * *

        Обратно мы доехали так же быстро и буднично, как ехали туда, и оказались дома до восьми часов, рассчитывая провести вечер тихо, за чтением книг. Во всяком случае, вечер будет тихим до тех пор, пока леди Хардкасл не начнет ерзать и играть на фортепьяно.
        Мисс Джонс оставила нам в духовке восхитительное мясное рагу, на котором лежали самые мягкие и пышные клецки, какие только могут быть. Я мысленно поклялась себе, что попрошу леди Хардкасл подумать о том, чтобы повысить жалованье своей кухарке. Сколько бы она ни платила мисс Джонс, этого определенно было недостаточно. Наложив на две тарелки по щедрой порции ее стряпни, я принесла их с кухни в столовую.
        – Вина? – спросила я.
        – Да, что-нибудь насыщенное и полнотелое, хорошо сочетающееся с этим рагу, имеющим такой аппетитный вид. У нас еще осталось вино из Сент-Эмильона?
        – Да, кажется, пара бутылок.
        – Принеси обе. В последнее время мы были необычайно воздержаны в питии, и думаю, мы можем побаловать себя чем-то приятным – мы это заслужили.
        – Хотите, чтобы я перелила вино из бутылок в графин?
        – На это нет времени. Просто принеси его и сразу разлей по бокалам, как если бы мы сидели сейчас где-нибудь в кафе на задворках Бордо. А если тебя беспокоит имеющийся в нем осадок, мы процедим его остатки через чайное ситечко.
        – Сразу видно, что вы утонченная леди самой высшей пробы, – ответствовала я и пошла в винный погреб.
        Еда была очень вкусна, а вино близко к совершенству. Вскоре после откупорки второй бутылки на нас снизошел легкомысленный, дурашливый настрой, и я отказалась от планов провести вечер тихо, читая книгу. Мы начали сочинять лимерики[43 - Популярная форма юмористических стишков в пять строчек, из которых две первых рифмуются с последней; содержание лимериков – абсурдные ситуации.], когда зазвонил телефон.
        – Даю новенькую пятифунтовую банкноту девушке, которая придумает лимерик, в коем будут фигурировать мужчина по имени Натаниэль и спаниель, – изрекла леди Хардкасл за моей спиной, когда я направилась в холл, чтобы ответить на телефонный звонок.
        Это была леди Бикл.
        – Привет вам, Флоренс, дорогая, – сказала она. Я не знала, когда именно я перестала быть мисс Армстронг и стала Флоренс, но это определенно свидетельствовало о ее благорасположении, которое я нашла до странности приятным. – Как проходят ваши изыскания? – поинтересовалась она.
        – Неплохо, миледи, – отвечала я. – Сегодня вечером мы нанесли визит в дом Крейна и побеседовали с миссис Крейн.
        – И как она вам?
        – Она груба и придерживается неоправданно высокого мнения о собственной значимости, – был мой ответ.
        – Да, думаю, меня познакомили с ней на каком-то мероприятии, на которое меня затащил Бен. Если я думаю о той же женщине, о которой рассказываете вы, то у нее парадоксальное лицо.
        – В каком смысле? – не поняла я.
        – Оно прекрасно, и им можно было бы упоенно любоваться часами, но как только его обладательница начинает говорить, руки чешутся хлестать по этому великолепному лицу, пока зубы ее не треснут.
        – Это точно она, – усмехнулась я. – Но после того, как мы преодолели желание всадить ей в лицо кулак, она все же рассказала нам то, что знала. Крейн не тот, кого мы ищем. Он всю ночь был дома.
        – Жаль, – сказала леди Бикл. – Мне хотелось, чтобы это оказался он. Ну, да ладно. А я тем временем поговорила с Джимми Стэнсбриджем. Купила ему ужин и пару бокалов наименее паршивого красного вина из имеющихся в клубе, и в обмен на это он, смущенно краснея, поведал мне, где он находился после того, как тем вечером покинул клуб.
        – И где же?
        – Он навещал одну из тех особ, которых моя матушка называла «падшими женщинами». На Котэм-роуд есть заведение, оказывающее искушенным джентльменам «определенные услуги».
        – А адрес этого заведения у вас есть?
        – Есть. А что?
        – Мы заглянем туда и выясним, может ли она подтвердить его рассказ, – сказала я. – Он назвал вам имя этой особы?
        – Молли, – ответила она. – Но вы же не поедете туда, правда? Этого просто не может быть.
        – Конечно, поедем. Большинство этих девушек просто душки, если относиться к ним с уважением. Правда, хозяйки борделей порой бывают несколько шумноваты, но ни одной из них так и не удалось причинить нам вреда. В нашей прежней работе бордели являлись для нас ценнейшим источником разведывательных данных. Тамошние обитательницы питают здоровое неуважение к представителям сил правопорядка, но нам они всегда оказывали немалую помощь. Я скажу леди Хардкасл, и мы заедем туда и перекинемся с этой Молли парой слов.
        – Что именно ты собираешься сказать леди Хардкасл? – раздался громкий голос у меня за спиной. – Это Джорджи Бикл?
        – Да, миледи, – ответила я. – Вы хотите с ней поговорить?
        – Еще бы, – сказала она.
        – Леди Хардкасл наконец материализовалась из столовой, – сообщила я в телефон. – Спасибо за ценные сведения. Было очень приятно с вами поговорить.
        – А мне с вами, дорогая, – отвечала леди Бикл.
        – Я передам трубку леди Хардкасл, – сказала я и предала ее моей хозяйке.
        Они принялись болтать, а я вернулась к моему вину.
        Несколько минут спустя леди Хардкасл заглянула в столовую.
        – Думаю, нам нужно перебраться в гостиную, – изрекла она. – Не могла бы ты быстренько раздобыть сыра и крекеров? И, возможно, немного портвейна, чтобы было что пить, когда закончится вино. Надо будет положить часть этих наших лимериков на музыку.
        Мы перешли в гостиную, прихватив с собой сыр и выпивку, и весело провели остаток вечера, распевая оскорбительные песни, сложенные нами про мужчин из блокнота Брукфилда.

* * *

        На следующее утро к нам неожиданно явился гость. Инспектор Сандерленд «просто проезжал мимо» и решил «зайти к нам», дабы узнать, как у нас дела. Я пригласила его в гостиную, чтобы он познакомился с «доской расследований», а сама повелела мисс Джонс сварить кофейник кофе. Что до леди Хардкасл, то ее не было видно.
        – Она заглядывала на кухню? – спросила я.
        – Леди Х.? – уточнила мисс Джонс. – Полчаса назад она отправилась в свою студию. Спросила у меня, как я думаю: какого рода шляпу мог бы надеть ежик, и была такова, прежде чем я успела дать ответ.
        – А что за шляпу выбрали вы?
        – Я всегда держала ежиков за этаких приверед. Этаких аккуратистов. Как по мне, так на ежике должен быть маленький жилетик, а на голове котелок. Но не успела я об этом подумать, дверь оранжереи уже захлопнулась.
        – Спасибо, – поблагодарила я. – Я за ней схожу. Право же, нам нужно установить там телефон. Ходить туда летом одно удовольствие, но в это время года можно замерзнуть до смерти еще до того, как ты доберешься до середины.
        Три минуты спустя я вернулась на теплую кухню вместе с хозяйкой дома и стала растирать замерзшие пальцы.
        – Я оставила инспектора в гостиной, – сказала я. – Вы не хотите переодеться, прежде чем сядете пить кофе?
        Она посмотрела на свой испачканный халат.
        – Нет, – ответила она. – Ведь он как-никак фараон, так что ему наверняка случалось видеть и кое-что похуже.
        Я предоставила ей направить свои стопы в гостиную и поприветствовать нашего гостя, а сама пошла помогать мисс Джонс готовить поднос с кофе и угощением.
        Войдя в гостиную несколько минут спустя, я обнаружила, что они оба стоят пред доской. Инспектор Сандерленд показывал на нее черенком своей трубки.
        – Стало быть, Крейн и Стэнсбридж чисты, – заключил он. – А Хинкли и Морфилд обеспечили себе алиби, заявив, что они были вместе.
        – Это упрощенная версия, – сказала леди Хардкасл. – Но алиби Стэнсбриджа еще не подтверждено – нам нужно повидаться с женщиной легкого поведения, с которой он будто бы провел тот вечер.
        – А мне обязательно надо это знать?
        – Не уверена. Вам известен бордель на Котэм-роуд?
        – О, да, – усмехнулся инспектор. – Мы смотрим на тамошние дела сквозь пальцы – отчасти потому, что среди городских бардаков этот относится к наименее бардачным, но, главным образом, потому, что там мы можем столкнуться нос к носу с первыми лицами города и нашими собственными полицейскими начальниками, которые наслаждаются услугами тамошних жриц любви.
        – А, ну, тогда хорошо. Мы заглянем к этой самой Молли попозже. А еще нам надо будет поговорить с Гордоном Хорденом, но я пока не решила когда.
        – Он славный малый, – сказал инспектор.
        – Так вы знаете и его?
        – Я же сыщик, миледи. Мне положено знать всех и вся.
        – Конечно, мой дорогой инспектор, конечно.
        – Я же принесла вам кофе, – сказала я. – И имбирного кекса мисс Джонс.
        – Доброе утро, мисс Армстронг, – поздоровался инспектор. – Простите, что не заметил вас раньше.
        – Вот всегда так. Нас, бедных служанок, богатеи в упор не видят – знай себе говорят между собой, как будто нас нет.
        – Ах ты бедняжка, – отозвалась леди Хардкасл. – Теперь, когда мы заметили тебя, тебе есть что сказать?
        – Спасибо, нет. По-моему, вы неплохо справляетесь и сами. Но все это немного раздражает, вы не находите?
        – В каком смысле? – не понял инспектор.
        – Ну, у нас только и есть, что записи мистера Брукфилда, однако, похоже, все подозреваемые, которых он нам подкинул, – это дохлый номер.
        – Добро пожаловать в мир охраны правопорядка, – сказал инспектор. – Чаще всего у нас вообще не бывает приличного списка подозреваемых, так что вам еще повезло. И вы продолжаете дело покойного мистера Брукфилда, помогая пролить свет на кое-какие грязные дела, творящиеся в наших краях. Позднее я непременно вникну в делишки мистера Редверса Хинкли. Что же до депутата Морфилда… думаю, когда речь пойдет о его делишках, окажется, что немалое число уважаемых граждан Бристоля хочет преградить мне путь, но надо будет непременно вникнуть и в них.
        – Ну, в таком случае из всего этого будет хоть какой-то толк, – заметила я.
        – Возможно. Но это подводит меня к главной причине моего сегодняшнего визита. Вы сказали, что у вас есть имбирный кекс?
        – Да, одно из лучших творений мисс Джонс, – ответствовала я. – Это и есть главная причина вашего визита?
        – Разумеется, нет. Но я обожаю имбирный кекс. Можно?
        – Угощайтесь, – предложила леди Хардкасл.
        Мы сели и подождали, когда инспектор съест свой кусок кекса.
        – Вы слыхали об организации, известной как Мужская лига против избирательных прав женщин? – спросил он наконец. – И передайте мои комплименты мисс Джонс – это великолепный кекс.
        – Да, мы о них слыхали, – ответила леди Хардкасл. – Джорджи Бикл сообщила нам, что ваш любимый депутат городского совета возглавляет их местное отделение.
        – Да, Натаниэль Морфилд их здешний председатель, – подтвердил инспектор. – Они проводят свои собрания вечерами по вторникам, и вчера вечером один из наших ребят посетил их сборище. У нас с ним разные политические взгляды, но ладим мы хорошо, и сегодня утром он зашел в мой кабинет. Он знает о моем знакомстве с вами…
        – Надеюсь, сейчас речь идет уже не о знакомстве, а о дружбе, – перебила его леди Хардкасл.
        – Вы очень добры. В общем, зная, что мы общаемся, он счел, что должен предупредить меня, что вас упоминали на собрании Лиги.
        – Меня? – удивилась моя хозяйка. – С какой стати?
        – Упоминались вы обе. Было объявлено, что вы вознамерились дискредитировать членов Лиги и что им всем надо держать ухо востро.
        – Надо же, как интересно. И немного отдает клеветой.
        – А они высказывали какие-то угрозы? – осведомилась я.
        – С их стороны было бы глупо выступать с открытыми угрозами на публичном собрании, во время которого велся протокол, но мой коллега все же подслушал разговоры некоторых наименее осмотрительных членов Лиги, в которых шла речь о том, чтобы вас «проучить». Я правильно понял – недавно у вас произошло столкновение с группой студентов?
        – Да, была небольшая стычка, – подтвердила я.
        – Значит, это были вы, – усмехнулся инспектор. – Я так и думал. Об этом говорил весь участок – ребята сочли, что это чертовски смешно. Дело в том, что мы уже имели дело с этим малым. Ему не раз делали выговор за хулиганские нападения, и нам доставила подлинное удовольствие весть о том, что его свалила с ног женщина ростом в пять футов.
        – Я не просто свалила его с ног, – уточнила я, – я отправила его в нокаут. Хотя, если он хочет подать на меня в суд, то вечером в прошлый понедельник я и близко не подходила к «Виктории», никогда не била никакого студента в челюсть и вообще не имею ни малейшего понятия, о чем он толкует.
        – Об этом можете не беспокоиться, – сказал инспектор. – Но эта история дошла до ушей членов Лиги, и моему коллеге показалось, что кое-кто из них, возможно, захочет научить вас уму-разуму.
        – Вряд ли у них получится многому меня научить, – ответствовала я, – но все равно спасибо за предупреждение.
        Он повернулся к леди Хардкасл.
        – Не сомневаюсь, что она права, – сказал он, – но они могут счесть, что вы более легкая мишень. Так что вам обеим надо поостеречься.
        – Непременно, мой дорогой инспектор, непременно.

* * *

        Мы попытались уговорить инспектора Сандерленда остаться на обед, но он отказался. Ему надо заняться и другими делами, сказал он, к тому же, по правде говоря, ему вообще не следует сейчас быть в Литтлтон-Коттереле. А посему мы пообедали только вдвоем, пытаясь решить, когда будет лучше нанести визит в «веселый дом» в Котэме.
        – В лондонских борделях дела идут особенно бойко именно в обеденные часы, – заметила леди Хардкасл. – Так что думаю, нам не дадут от ворот поворот, если мы заглянем туда во второй половине дня после того, как спадет обеденный ажиотаж, и до того, как начнется вечерний.
        – По-моему, это неплохой план, – одобрила я. – А помните заведение в Мэйфере, где мы загнали в угол того шпиона из германского посольства? Там было людно уже в одиннадцать часов утра.
        – Как же, помню. Прелестное было утро. Уверена, что с таким количеством известных политических деятелей можно было прямо там провести заседание кабинета министров. Впрочем, не знаю, насколько типичной была эта картина. Как насчет того, чтобы заглянуть к ним в четыре часа? Тогда девочки уже разберутся с дневным наплывом клиентов, и мы не помешаем им обслуживать вечерних.
        Так мы и сделали. Котэм-роуд оказалась прекрасной широкой магистралью, на которой наш автомотор можно было припарковать так, что оставалось более чем достаточно места для остального транспортного потока. Адрес, который нам дала леди Бикл, принадлежал самому обычному строению на вполне респектабельной улице, где стояли жилые дома. Подойдя к его двери, мы позвонили в звонок.
        Дверь почти тотчас отворила модно одетая женщина примерно того же возраста, что и леди Хардкасл. Тон у нее был вежливый, но настороженный.
        – Добрый день, дамы, – поздоровалась она. – Чем я могу вам помочь?
        – Меня зовут леди Хардкасл, а это мисс Флоренс Армстронг. Мы здесь по одному щекотливому делу – вернее, оно может оказаться щекотливым. Можем ли мы пройти внутрь и поговорить с вами с глазу на глаз?
        Хозяйка дома терпимости оглядела нас с головы до ног, обдумывая эту просьбу.
        – Что ж, хорошо, – сказала она наконец. – Заходите. Но, прежде чем мы начнем нашу беседу, я должна предупредить вас, что я понятия не имею, где находится ваш муж.
        – Это естественно, – бодро ответствовала леди Хардкасл. – Он был похоронен в Шанхае чуть более десяти лет назад. Во всяком случае, я полагаю, что он был похоронен, поскольку сама я не смогла присутствовать на его похоронах.
        Женщина провела нас мимо просторной гостиной, где я заметила двух столь же элегантно одетых молодых дам, сидящих на огромном диване. Они мило болтали и, когда мы проходили мимо, приветственно помахали нам. Пройдя по недавно выкрашенному коридору, мы оказались в маленькой гостиной в задней части дома.
        – Не желаете ли чаю? – спросила хозяйка, пригласив нас войти.
        – Если у вас сейчас чаепитие, то да, мы бы не отказались. Но, если нет, то не затрудняйте себя, – сказала леди Хардкасл.
        – Нас это не затруднит, – ответила хозяйка борделя. Она дернула шнур звонка, и несколько секунд спустя в комнату вошла служанка. Приказав принести чай, хозяйка села напротив нас.
        – Простите, – извинилась она. – Кажется, я не представилась. Меня зовут Джемайма Тукс, но большинство называют меня мадам Джемайма.
        – Приятно познакомиться, – хором сказали леди Хардкасл и я.
        – Надеюсь, вы извините меня, если это прозвучит слишком дерзко, – сказала мадам Джемайма, – но, если вы когда-нибудь станете искать работу, прошу вас, зайдите ко мне. У меня есть несколько постоянных клиентов, которые были бы от вас без ума.
        – Это чрезвычайно лестно, – ответствовала леди Хардкасл. – Мы будем непременно иметь это в виду.
        – Но вы пришли не за этим, – заметила мадам Джемайма. – И вы не разыскиваете загулявшего мужа… в таком случае, что же вам угодно? Только не говорите, что вы явились для того, чтобы спасать моих девочек.
        – О, нет, ни о чем таком мы и не помышляем, – заверила ее леди Хардкасл. – Но мы бы хотели побеседовать с одной из них, если она не против.
        – В самом деле? И с кем же?
        – Нам сказали, что ее зовут Молли.
        – Да, у нас есть одна Молли. А что вам, собственно, нужно от нее?
        Быстро и лаконично леди Хардкасл изложила суть нашего дела. Начав с пожара и ареста Лиззи Уоррел и закончив не оправдавшим наших ожиданий списком подозреваемых и алиби достопочтенного Джимми. Когда она завершила свой рассказ, явилась служанка с подносом, на котором стоял чай.
        – По вполне понятным причинам мне лучше держаться подальше от политики, – сказала мадам Джемайма. – Только представьте себе, красные лица и смущенный лепет, которые мне пришлось бы терпеть, если бы я повстречалась с моими постоянными клиентами в зале собраний. Но я не раз анонимно жертвовала деньги на нужды ЖСПС. И, если я могу что-то сделать для освобождения ни в чем не повинной суфражетки из тюрьмы, то можете рассчитывать на мою поддержку. Однако я не могу заставить кого-то из моих девочек говорить с вами, если она того не хочет. Они сами по себе, работают по договорам, так что я оказываю им покровительство, но приказывать не могу. Я расскажу Молли то, что вы поведали мне, и она сама решит, желает она говорить с вами или нет. Более я ничем не могу вам помочь.
        – Больше нам и не надо, – ответила леди Хардкасл. – Благодарю вас.
        – Если вы не против подождать несколько минут, я схожу наверх и поговорю с ней. Если она согласится, я пошлю ее к вам. Однако должна вас предупредить…
        – Да? – сказала леди Хардкасл.
        – Молли одна из наших специалисток. Не обращайте внимания на ее костюм.
        Она вышла, закрыв за собой дверь.
        – Интересно, что она имела в виду, – задумчиво проговорила я, когда мы остались одни.
        – Это может быть все что угодно, – отозвалась леди Хардкасл. – В заведении в Мэйфере одна девушка была одета коровой.
        Мы недолго томились неизвестностью – вскоре дверь открылась опять. В комнату вошла гувернантка в очках; ее блузка со стоячим воротником была туго накрахмалена, а каблуки ботинок грозно стучали по каменным плиткам пола.
        – Здравствуйте, душечки, – поздоровалась она приветливым тоном, совершенно не вяжущимся с ее строгим видом. – Мадам Джемайма сказала, что я, возможно, смогу вам помочь.
        – Мы очень на это надеемся, – ответила леди Хардкасл. – Прошу вас, садитесь.
        Молодая женщина села в кресло, которое недавно освободила ее нанимательница. И сняла очки.
        – Они ненастоящие, – объяснила она, кладя их в карман своей длинной твидовой юбки. – Это просто реквизит. Итак, чем я могу вам помочь?
        – Это касается одного из ваших клиентов, – сказала леди Хардкасл. – Так что мы поймем, если вы не захотите с нами говорить – ведь вы, полагаю, цените конфиденциальность. Но он уже сам назвал ваше имя, так что вам не придется сообщать нам ничего такого, чего он уже не выболтал сам.
        – Кто он? – спросила Молли.
        – Полагаю, вам он известен как Джимми.
        – О, недостопочтенный Джимми? Да, я его знаю. Он один из моих непослушных мальчиков.
        – Отлично, – сказала леди Хардкасл. – По его словам, в тот вечер, когда произошел пожар – это было двадцать пятого января, – он ушел из своего клуба около десяти часов и отправился к вам. Наверное, вы уже не помните, был он у вас или нет?
        Девушка пошарила в другом кармане своей юбки и, достав маленький черный ежедневник, начала листать его страницы.
        – Двадцать пятого? – переспросила она. – Это был вторник, не так ли?
        – Да, вторник.
        – Ага, вот оно. Недостопочтенный Джимми, четверть одиннадцатого. Да, он был тут.
        – Полагаю, вы не отметили время, когда он ушел?
        – Сейчас посмотрю. Ну, потом у меня был… Собственно, лучше вам не знать, кто…. На одиннадцать у меня была назначена встреча с еще одним непослушным мальчиком, так что к тому времени он определенно ушел.
        – Стало быть, он покинул вас еще до одиннадцати часов? – заключила я. – Тогда у него было более чем достаточно времени, чтобы добраться до Томас-стрит, даже если он шел пешком.
        – Какое-то время ему точно не захотелось бы сесть, так что он вполне мог предпочесть пройтись пешком, – с озорным огоньком в глазах ответствовала Молли.
        – Вы очень нам помогли, – подвела итог леди Хардкасл. – Огромное вам спасибо.
        – Не за что, – весело ответила Молли. – Я всегда готова помочь суфражеткам. Это все, что вы хотели узнать?
        – Да, все, спасибо, – подтвердила леди Хардкасл.
        – Тогда я, пожалуй, вернусь в мою классную комнату, – сказала Молли.
        Вскоре после ее ухода в комнату вернулась мадам Джемайма.
        – Вы узнали то, что хотели? – осведомилась она.
        – Да, – отвечала леди Хардкасл. – Вы помогли нам куда больше, чем мы могли рассчитывать. Огромное спасибо. И поблагодарите Молли еще раз от нашего имени, хорошо?
        – Конечно. Не хочу показаться негостеприимной, но скоро начнется вечерний наплыв клиентов, а они опасливые господа.
        – О, разумеется. Им совсем не понравится, если тут будет толочься кто-то вроде нас.
        – Ну… – медленно протянула хозяйка борделя, снова окидывая взглядом нас обеих. Но, к счастью, не закончила свою мысль.

        Глава 12

        На следующий день – это был четверг – спозаранку нам протелефонировала леди Бикл, дабы подтвердить, что она договорилась о том, чтобы утром в пятницу мы смогли навестить Лиззи Уоррел. Я решила, что на сегодня этим все и закончится, однако после обеда телефон зазвонил опять.
        Это была Дина Коудл.
        – Я посмотрю, может ли леди Хардкасл подойти к телефону, – сказала я, когда обмен приветствиями был закончен.
        – О, не затрудняйтесь. Вы такая же участница этого дела, как и она. Я скажу все вам, а вы можете передать мои слова ей.
        – Как вам будет угодно, – согласилась я. – Так что нового?
        – Вот и славно, – сказала она. – Я только что расшифровала еще одну порцию, касающуюся нашего друга Натаниэля Морфилда. В ней идет речь о его финансах.
        – Финансах? – переспросила я. – Это связано с мошенничеством?
        – Нет, пока еще рано гнать лошадей. Просто кое-какие сведения из его банка.
        – Как приятно знать, что наши банки так свято хранят банковскую тайну, – заметила я.
        Она рассмеялась.
        – Никто не хранит чужие тайны. Уж кто-кто, а вы должны это знать. В своей прежней деятельности вы наверняка имели кое-какие полезные контакты, дававшие вам те или иные сведения. Всегда найдется добрая душа, имеющая доступ к конфиденциальным данным и готовая время от времени сообщать вам какие-то любопытные факты.
        – Это явление мне знакомо, – согласилась я. – Брукфилд знал кого-то из сотрудников банка?
        – Да, они вместе играли в футбол. Дружили уже много лет. Как-то Брукфилд познакомил меня с ним. Приятный малый. Свое дело он знает, но у него есть совесть – и коррупция в городском совете злила его не меньше, чем самого Брукфилда, вот он и передавал своему другу все, что вызывало у него подозрения.
        – Понятно. И что же именно он ему передал?
        – Морфилд был по уши в долгах.
        – Разве это подозрительно? – удивилась я. – Долги есть у многих.
        – Но не такие большие. Морфилд является собственником нескольких объектов недвижимости, включая дом, в котором он живет, – и все они приобретены в долг. А еще у него есть займы под залог пакетов акций нескольких компаний и немалый перерасход средств на банковском счете. Он живет на такую широкую ногу, словно он самый богатый человек в городе, но правда состоит в том, что у него нет даже собственного, не купленного в кредит, ночного горшка, и ему едва-едва удается платить по долгам. Согласно записям Брукфилда он находится «в дюйме от банкротства», и его кредиторы вот-вот возьмут его за горло.
        – А как это может помочь в нашем деле? – спросила я.
        – Этого я еще не знаю, – немного обескураженно ответила она. – Но это определенно любопытный факт, и Брукфилд счел его достаточно важным для того, чтобы отразить в своем блокноте.
        – Я передам это леди Хардкасл. Посмотрим, что на это скажет она.
        – Передайте, – сказала мисс Коудл. – А я продолжу работу и посмотрю, поможет ли нам следующая порция заметок в блокноте.
        Мы попрощались, и я повесила трубку.
        – Ну, так что я пропустила? – осведомилась леди Хардкасл, выйдя из своего кабинета и войдя в холл.
        Я пересказала ей детали нашего телефонного разговора так лаконично, как только могла.
        – Этого недостаточно, чтобы повесить его, – заключила она, когда я закончила свой рассказ. – Но чем больше мы узнаем, тем его портрет становится чернее. Наша Дина добилась немалых успехов.
        – Безусловно, – согласилась я.
        – Похоже, теперь наш визит в тюрьму к Лиззи Уоррел станет не таким унылым. И мне будет уже не так страшно увидеть ее. Возможно, мы даже сможем побаловать ее чем-то вкусным.

* * *

        И вот в пятницу в десять утра мы сидели напротив тюрьмы в нашем «ровере», дрожа от холода и попивая чай из термоса, а у наших ног стояла форма для выпечки с лимонным кексом, пропитанным мадерой.
        – Какую бы конструкцию Пройдоха ни придал новому автомотору, который он создает для нас, – сказала леди Хардкасл, давая мне свою чашку, чтобы я наполнила ее вновь, – я буду настаивать на том, чтобы он установил в салоне какой-нибудь обогревательный прибор. Я так не мерзла с той зимы в Праге в четвертом году.
        – А вы держите его в курсе, сообщаете ему, чего именно вы хотите от нового автомотора? – спросила я.
        – Да, мы с ним поддерживаем связь, – заверила меня она. – Похоже, он очень увлечен. По его словам, прежде ему приходилось задумываться только о том, чтобы мотор ездил быстрее, а удобство для водителя и комфорт были неважны. Теперь же ему приходится проектировать авто, на котором можно было бы не просто «нестись, сломя голову», а который должен был бы «отвечать требованиям самого взыскательного водителя на земле».
        – Похоже, к тому времени, когда новый автомотор будет готов, мы обе уже впадем в старческий маразм.
        – Я тоже так думала, – сказала она. – Чего я не знала, так это того, что Пройдоха успел сконструировать большую часть еще до того, как мы начали это обсуждать. Он планирует прибыть к нам прямо в нем уже через пару недель.
        – Красота, – порадовалась я. – Выходит, нам нужно будет поставить перед мисс Коудл и леди Бикл задачки, требующие геройства, дабы посмотреть, кто из них более достоин унаследовать наш «ровер».
        – Я как раз собиралась попросить их как-то договориться между собой, но твой план нравится мне больше. Как ты думаешь, нельзя ли включить в число этих твоих задач изничтожение сорняков? Это могло бы решить проблему нашего заросшего сада.
        – Я же вам говорила – надо просто найти Старину Джеда и нанять его.
        Нашу беседу прервало нежное рокотание мотора «роллс-ройса» леди Бикл. Настало время вместе войти в тюрьму.
        Мы выполнили уже знакомые нам формальности по допуску в тюрьму, и та же кислолицая надзирательница препроводила нас по тем же унылым коридорам и привела к той же мрачной камере. После чего угрюмо дала нам то же указание, что и в первый раз – постучать в дверь, когда мы закончим, – и пропустила нас вовнутрь.
        Лиззи Уоррел выглядела ужасно, а пахла еще хуже. Она совсем не следила за собой.
        – Доброе утро, Лиззи, – бодро сказала леди Бикл. – Мы пришли посмотреть, как у тебя дела.
        – Вы очень добры, – проговорила тень в углу, чья кожа казалась сейчас такой же серой, как и ее тюремное платье.
        Какое-то время мы говорили о практических вопросах. Мы отдали мисс Уоррел кекс, надеясь, что он побудит ее нормально питаться. И очень осторожно попытались уговорить ее лучше следить за собой. В конце концов зашел разговор о нашем расследовании. Мы с леди Хардкасл кратко рассказали о событиях последних двух недель, и в глазах мисс Уоррел появился проблеск чего-то такого, что, возможно, разовьется в надежду.
        – Так что мы делаем неплохие успехи, – сообщила леди Хардкасл. – Нам начинает казаться, что вся эта история как-то связана с Мужской лигой против избирательных прав женщин. Куда бы мы ни ткнулись, мы везде обнаруживаем, что кто-то из ее членов замешан в чем-то нехорошем.
        – Я слыхала об этих малых, – сказала мисс Уоррел. – И насколько я поняла, это просто кучка старых болтунов. Кристиан говорил, что они…
        – Кристиан говорил что, дорогая? – перебила ее леди Бикл.
        Мисс Уоррел молчала, и леди Бикл хотела повторить свой вопрос, но леди Хардкасл остановила ее поднятием руки. Нам нужно было получить ответ на более важный вопрос.
        – Кристиан? – повторила леди Хардкасл. – Кристиан Брукфилд?
        Ответа все не было.
        – Вы знали Кристиана Брукфилда? – спросила леди Хардкасл.
        – Мы были… мы были помолвлены и собирались пожениться, – безнадежно проговорила мисс Уоррел.
        Молчание продлилось добрые полминуты, затем леди Бикл сказала:
        – Почему же ты не сказала нам раньше, дорогая? Наверное, ты была безутешна.
        После еще одной долгой паузы мисс Уоррел заговорила снова:
        – Да, была. И остаюсь. Поначалу я была слишком потрясена, чтобы сказать, что я его знала. А потом, узнав, что говорят все вокруг, подумала, что, если скажу правду, мое положение станет еще хуже. Меня обвинят в том, что я убила его из-за какой-то любовной ссоры. Я просто подумала, что будет лучше, если я никому ничего не скажу.
        – Сколько времени вы встречались? – спросила леди Хардкасл.
        – С прошлого лета, – ответила мисс Уоррел.
        – Значит, вы знали о его работе?
        – О своей работе он рассказывал мало. Но я знала, что он интересуется деятельностью Лиги и изучает их дела. И он упоминал, что у него есть кое-какие весьма любопытные материалы о первых лицах города. Но он никогда не вдавался в детали.
        – Не могу сказать, что это самое воодушевляющее открытие недели, – сказала леди Хардкасл. – Хотя, возможно, знай мы об этом раньше, это бы вызвало у нас предубеждение. Есть еще какие-то жизненно важные факты, которые мы должны знать?
        На лице мисс Уоррел отразилось еще большее отчаяние.
        – Простите, – тихо проговорила она.
        – Что ж, сделанного не воротишь, – отрывисто бросила леди Бикл. – Слезами горю не поможешь. По крайней мере, мы знаем о вашей помолвке сейчас.
        Остальные этого не заметили, но я знала леди Хардкасл достаточно хорошо, чтобы понять, что она кипит от ярости. Внешне она была так же невозмутима и вежлива, как всегда, но в тоне ее звучала жесткость, не предвещающая ничего хорошего для мисс Уоррел, которая, скрыв сей важный факт, явно весьма разочаровала ее. Пришло время уходить.
        Я, не спросившись, постучала в металлическую дверь, и мы холодно попрощались. Надзирательница открыла дверь, и мы вышли вон.
        – Что, не все гладко даже в райском саду? – вопросила она, ведя нас по лабиринту коридоров. – Благодетельницы вроде вас завсегда садятся в лужу. Для убийц вроде этой девки подкузьмить – это милое дело, но такие, как вы, все возвращаются и возвращаются к таким, как она. И дурят сами себя.
        – Да заткнись уже, злобная ты гарпия, – сказала я. – Хватит.
        Она, ощерившись, повернулась ко мне, и ее рука потянулась к короткой дубинке, торчащей из кармана ее юбки.
        – Только попробуй, – пригрозила я, глядя ей в глаза. – То-то я посмеюсь.
        Остальную часть пути до выхода из тюрьмы мы проделали в молчании.

* * *

        Когда мы вышли за дверь, леди Хардкасл остановилась и повернулась.
        – Вы можете поклясться, что ничего об этом не знали? – спросила она.
        – О чем? – не поняла леди Бикл. – О Лиззи и Брукфилде? Ну, разумеется, нет. Я так же удивлена, как и вы.
        – Что ж, хорошо. Но вы же понимаете, почему я могу быть раздражена, не так ли? Мы занимаемся этим делом уже три недели и вдруг слышим: «О, я не знала, как вам сказать, что я была помолвлена с жертвой и уже в курсе о большей части того, что вы накопали». Вы по-прежнему ручаетесь за эту Уоррел? Или мы теряем свое время?
        – Она невиновна, – сказала леди Бикл. – Я в этом убеждена.
        – Тогда мы больше не будем поднимать эту тему. Я вам протелефонирую, когда у нас появится что-то новое.
        Леди Хардкасл дошла до «ровера» и села на пассажирское сиденье. А я занялась утомительным делом запускания мотора. Леди Бикл осталась стоять на тротуаре.
        Ехали мы молча, а когда доехали, леди Хардкасл спрыгнула на землю и сразу же пошла внутрь, пока я загоняла наш маленький автомотор в гараж. Войдя в дом, я обнаружила ее в гостиной – она глядела на «доску расследований», не отрывая глаз.
        – А что, если мы только зря теряли время? – спросила она.
        – Ответ на этот вопрос зависит от того, что вы подразумеваете под выражением «зря терять время», – ответила я. – Мы и впрямь потратили больше времени, чем было нужно, добывая сведения, которые могли бы получить и так. Но потеряли ли мы его? Благодаря нашим усилиям, мы смогли нарисовать куда более полную картину этого дела, чем та, которая была бы у нас, если бы мы полагались только на неясные воспоминания Лиззи Уоррел.
        – Этого я не отрицаю. Но все же? Не пустое ли это дело? Что, если эта глупая девица в самом деле виновна?
        – Я по-прежнему считаю, что это не так. У нее не было мотива ни убивать Брукфилда, ни даже просто поджигать магазин. Собственно говоря, поскольку она почти наверняка знала, что он там живет и что он крепко спит наверху, у нее было еще меньше причин устраивать поджог, чтобы что-то доказать.
        – Опять верно, – согласилась моя хозяйка. – Но у всех тех, кто, как мы смогли узнать, мог иметь отличный мотив убить Брукфилда, есть алиби.
        – Кроме Джеймса Стэнсбриджа, – напомнила я.
        – Да, кроме него. И, кстати, нам еще нужно выяснить, готов ли ночной вахтер здания, где находится фирма Хинкли, подтвердить алиби остальных двоих. Но я уверена, что он все подтвердит. Хотя бы из преданности одному из партнеров фирмы. Наверняка он будет клясться и божиться, что Хинкли и Морфилд сидели в конторе до глубокой ночи.
        – Думаю, нам все равно нужно будет съездить туда, – сказала я. – Уверена, что мы что-нибудь придумаем.
        – Признаюсь, что некоторое время назад я чуть было не отказалась от этого дела. Но ты права – раз мы уже продвинулись так далеко, нам негоже отступать. Поскольку у достопочтенного Джемса Стэнсбриджа так и не появилось алиби, мне бы хотелось узнать о нем побольше. Немного позже я протелефонирую инспектору Сандерленду домой и попрошу его разузнать, что к чему. Что же до остальных двоих, то я повторяю: Гордон Хорден наверняка скажет нам только то, что ему велели сказать его хозяева. Судя по всему, каждый наш ход становится известен им еще до того, как мы его предпринимаем, так что не сомневаюсь – они предвосхитили и этот наш шаг.
        – Возможно, сам этот ночной вахтер и в самом деле будет говорить только то, что ему велели, – согласилась я, – но готова поспорить, что вахтеры ведут журнал, в котором отмечается приход и уход каждого из тех, кто работает в этой фирме. Нам просто нужно пойти на хитрость. Ничего сложного. Мы делали это и раньше.
        – В Стамбуле?
        – В Стамбуле, – подтвердила я. – Ну что, выманим его в восемь, дав ему время как следует расслабиться?
        – Да. Я по-прежнему недовольна сегодняшним поворотом событий, но мы доведем дело до конца. Я переоденусь и сразу же пойду в студию. Не могла бы ты чуть попозже принести мне туда кофе и сэндвичей?
        – Разумеется, – сказала я. – Сейчас я все приготовлю.

* * *

        В самом начале девятого мы остановили авто на Смолл-стрит, и я спрыгнула на мостовую. Леди Хардкасл подождала, когда я сниму перчатки с крагами и защитные очки и сменю ботинки на парусиновые туфли на резиновой подошве, затем отъехала и свернула за угол, на Корн-стрит. Я услышала, как она заглушила мотор, и поняла, что она остановилась перед парадной дверью фирмы «Черн, Уайтинг, Хинкли и Паффет».
        Я подошла к углу и прислушалась. Мне было бы удобнее на другой стороне улицы, но там, на углу Корн-стрит и Смолл-стрит находился портик парадного входа в здание городского совета. Даже в этот поздний час в его кабинетах еще работали люди, и женщина, болтающаяся без дела у двери, наверняка привлекла бы внимание, что мне было совершенно не нужно.
        Немного погодя до меня донесся голос леди Хардкасл, которая изливала свое горе ночному вахтеру, столь счастливо оказавшемуся на работе как раз на ее пути, когда ее автомотор необъяснимым образом сломался аккурат перед зданием, где он служит. Лязгнул поднимаемый капот – это и было сигналом к моему выходу.
        Бесшумно ступая по тротуару резиновыми подошвами туфель, я приблизилась к двери здания конторы Хинкли. И, убедившись, что леди Хардкасл полностью завладела вниманием Хордена, который теперь был вовлечен в абсолютно бессмысленные поиски поломки в моторе «ровера», проскользнула в просторный вестибюль. Резина моих подошв издавала тихое попискивание, соприкасаясь с полированным мрамором пола, когда я шла к огороженному столу вахтера.
        Как я и надеялась, на столе обнаружился толстый журнал прихода и ухода. Он был открыт на странице, соответствующей сегодняшнему дню, и записи на ней свидетельствовали о том, что двое из четырех партнеров фирмы: мистер Уайтинг и мистер Паффет – все еще находятся в здании, но все остальные уже разошлись по домам. Я пролистала страницы назад и дошла до записей за двадцать пятое января. Мистер Хинкли явился в этот день в девять часов утра, а его уход был отмечен Гордоном Хорденом в десять минут первого. Далее на странице имелась запись о том, что в девять вечера к мистеру Хинкли явился мистер Морфилд, который также покинул здание в двенадцать десять. К моей досаде, их алиби, похоже, было подтверждено.
        Я уже собиралась опять открыть журнал на сегодняшней странице, но тут мое внимание привлекла последняя запись за двадцать пятое число. Мне пришлось посмотреть на нее и второй раз, чтобы удостовериться, что я прочитала ее верно. Я все еще стояла, воззрившись на нее, когда послышался скрип открываемой двери. Я едва успела спрятаться под стол, когда до меня донеслись шаги и бодрый голос сказал:
        – Добрый вечер, Хорден. Сегодня я ухожу не очень поздно. О, интересно, куда он подевался.
        Отворилась входная дверь, и шаги затихли.
        Я вылезла из-под стола и, быстро открыв журнал на сегодняшней странице, положила его точно на то же место, на котором нашла. Бесшумно пересекши вестибюль, я почти добралась до застекленной внутренней двери, когда увидела две приближающиеся фигуры. Дверь открылась как раз в тот момент, когда я бросилась в угол и спряталась за пьедестал, на котором красовался бюст одного из основателей фирмы.
        – Мне ужасно, ужасно жаль, что я отвлекла вас от вашей работы, – сказала леди Хардкасл. – Вы оказали мне поистине неоценимую помощь, и я очень, очень надеюсь, что не создала вам проблем.
        – Ни в коем разе, мадам, – ответил мужской голос. – Не беспокойтесь. Это был мистер Паффет, а он настоящий джентльмен и точно не захотел бы, чтобы я отказался помочь даме, попавшей в беду. Вот только надо отметить, что он того, ушел. Мы всегда все отмечаем. Кто пришел, кто ушел – ведь может приключиться пожар или чего похуже, так что надо без передыху следить за тем, кто обретается в здании, а кто нет.
        Я осторожно выглянула из-за бюста и увидела, что моя хозяйка встала так, чтобы Хорден стоял спиной к дверям и ко мне. Я встретилась с ней взглядом, когда она посмотрела поверх моего плеча, чтобы проверить, где я. Я жестом показала, что сейчас попробую выйти.
        – Вы были просто душкой, – сказала она. – Вот, возьмите, возьмите непременно. Не знаю, что бы я без вас делала.
        Я заметила, как она дала ему денег, и беззвучно шмыгнула за дверь.
        Мотор «ровера» работал, и я, достав из ящика перчатки и защитные очки, взобралась на пассажирское сиденье и снова обула ботинки. На улице определенно было слишком холодно для теннисных туфель. Леди Хардкасл присоединилась ко мне, когда я застегивала последнюю пуговицу.
        – Дело сделано? – спросила она, начав отъезжать.
        – И даже больше, – ответила я. – Я расскажу вам, когда мы отъедем подальше.

* * *

        Мы въехали на холм и, зайдя в маленькое уютное кафе в Клифтоне, заказали легкий ужин и бутылку вина. Я налила два бокала – в отличие от меня леди Хардкасл позволяла себе один бокал, когда была за рулем – и продолжала молчать, блаженно улыбаясь.
        – Знаешь, Флоренс Армстронг, порой ты бываешь несносной.
        – Я, миледи? – проговорила я все с той же невинной улыбкой. – Что вы хотите этим сказать?
        – Ты сама знаешь что. Ты выбегаешь из этого здания, словно заяц, и мы несемся по улице со скоростью ракеты, как будто мы только что ограбили банк, ты отпускаешь загадочный комментарий по поводу того, что обнаружила, а потом всю дорогу молчишь как рыба. Вот я и говорю, что ты несносна.
        – Ах, вот вы о чем. Прежде чем перейти к этому вопросу, позвольте мне остановиться на паре других. Во-первых, я вовсе не выбегала из здания, словно заяц, ибо это привлекло бы ко мне нежелательное внимание. Я вышла быстро, но как бы беззаботно. Во-вторых, наш «ровер» не способен нестись со скоростью ракеты, даже если бы мы в самом деле привязали к нему парочку ракет. Он отъехал от обочины неспешно, со скоростью пешехода. А в-третьих… Собственно говоря, тут вы правы: я и впрямь вела себя чересчур загадочно, но, по-моему, я в своем праве – ведь сами вы любите прибегать к подобным штучкам. Тут любой девушке захочется взять реванш и в кои-то веки напустить на себя таинственность, что, разве не так?
        – Хватит с меня твоих тайн. Рассказывай, выкладывай, колись. Поработай-ка языком, сестренка, пока он не занят едой.
        – Посмотрев на этот аккуратно ведущийся журнал, я поняла две вещи. У них обоих: и у дневного вахтера, и у ночного – необычайно хороший почерк. Он заслуживает всяческих похвал. Нечасто встретишь работника, умеющего так красиво писать. Я бы сказала, что…
        – Знаешь, хотя я и знаю, что в конце концов мне может изрядно достаться, я недалека от того, чтобы отвесить тебе оплеуху. Давай, излагай.
        Я ухмыльнулась и сказала:
        – Ну, – после чего сделала паузу. Она смотрела на меня волком, и я продолжила речь: – Если верить журналу – а судя по нервной реакции Хордена на незадокументированный уход одного из его хозяев, ему можно доверять, – то мистер Хинкли и мистер Морфилд в самом деле оставались в здании до двенадцати часов десяти минут.
        – И это все? Я ждала почти полчаса только для того, чтобы ты сообщила мне то, что мы и так предполагали?
        – Разумеется, это не все. Далеко не все. Есть и весьма интригующая новость – в двадцать минут двенадцатого к Хинкли и Морфилду присоединился не кто иной, как…
        – Достопочтенный Джеймс Стэнсбридж, – перебила меня леди Хардкасл.
        – Ну, знаете, немудрено, что мне приходится из кожи вон лезть, дабы сохранить ореол тайны – ведь вы всякий раз крадете мои лавры, срывая эффект. Да, достопочтенный Джимми явился в одиннадцать двадцать, и в журнале отмечено, что он приходил к мистеру Хинкли. Ушел он в двенадцать десять, так что мы определенно можем исходить из того, что эта троица ушла вместе. А как вы догадались, что это был именно он?
        – Все дело в расчете времени, – ответила она. – Мы уже знали, что из Котэма Джимми ушел незадолго до одиннадцати. Оттуда до Корн-стрит идти минут двадцать, так что он вполне мог явиться к Хинкли в двадцать минут двенадцатого. Нет, я не ясновидящая, просто… ну… просто я чертовски умна.
        – С этим я не спорю, – отозвалась я.
        – Да, пытаться спорить было бы глупо. Но это любопытно и немного раздражает. Как и твои попытки заинтриговать меня. Теперь все алиби подтверждены, но этих троих что-то связывает. И, если это не убийство Кристиана Брукфилда, то что?
        – Дела Лиги? – предположила я.
        – Нет, дело не в этом. Ты говорила, что во время вечеринки у Герти вы с Мод подслушали, как Морфилд пригласил Джимми на собрание Лиги. Значит, тогда он еще не имел с ней дел.
        – Мы все время возвращаемся к одному и тому же – зашифрованным записям Брукфилда, – сказала я. – Наверняка у него была причина рассматривать этих троих вместе. Я знаю, вся эта троица связана с Морфилдом, но вряд ли все ограничивается только этим.
        – Да, вряд ли, – согласилась моя хозяйка. – Возможно, какие-то идеи есть у инспектора Сандерленда. Он обещал сообщить нам что-то завтра утром и предложил встретиться в «нашем обычном месте».
        – В кофейне Крейна? – спросила я.
        – Будем надеяться, что да. Если не там, то я ума не приложу где. Придется понадеяться на то, что официантка проигнорирует приказ Крейна выставить нас вон.
        Прибыл наш ужин, и беседа перетекла в менее смертоубийственное русло.

* * *

        – Вот поэтому, – изрек инспектор, поставив чашку с кофе на блюдце, – я больше и не могу играть в крикет.
        Добираясь от Корн-стрит до Клифтона, мы презрели несильный, но непрестанный дождь, и воздух в кофейне был пропитан парами влаги, исходящими от сохнущих пальто и мокрых зонтов. Инспектор прибыл пешком, одетый в непромокаемый макинтош; свой портфель он прижимал к боку, дабы защитить его от всепроникающего моросящего дождя. Мы угостили его кофе и пирожными и дали ему немного просохнуть, прежде чем начать наседать, требуя обещанных фактов. Само собой разумеется, что ждать долго леди Хардкасл не смогла.
        – Хватит говорить о ваших спортивных подвигах, инспектор, – отрезала она. – Пора поговорить о других делах. О башмаках, о сургуче, капусте, королях[44 - Цитата из стихотворения «Морж и Плотник» Л. Кэрролла.]. А также о капустоголовых третьих сыновьях местных графов, не платящих своих долгов.
        – Достопочтенный Джеймс Стэнсбридж, – сказал инспектор, сунув руку в портфель и в очередной раз извлекши из него папку из плотной желтой бумаги, – куда более интересный персонаж, чем обычно пишут в популярных газетах. Все, что вам нужно, содержится здесь. – Он постучал по папке. – Но резюмировать эти сведения совсем нетрудно. Большинство в нашем городе знают Джимми Стэнсбриджа как компанейского выпивоху и неисправимого – и чертовски неумелого – азартного игрока. И так оно и есть. Но таким он был не всегда. Майор Джеймс Стэнсбридж, коим он некогда являлся, отличился во время англо-бурской войны, когда в Трансваале он, командуя небольшим диверсионным отрядом, наголову разбил куда большие силы буров, совершавшие, как они говорили сами, партизанские налеты. Причем этих буров он побил их же собственным оружием – подобрался скрытно, накостылял им по первое число и так же скрытно отошел к своим. Прямо-таки герой – его наградили орденом «За выдающиеся заслуги».
        – Стало быть, он дослужился до майора и был награжден, – подытожила леди Хардкасл. – Это делает его грехопадение еще более трагичным. Бедный малый.
        – Верно, – отозвался инспектор. – Но это также означает, что он как раз тот человек, который способен скрытно подобраться к дому под покровом ночи и сжечь его вместе с тем, кто находится внутри.
        – Да, он бы определенно стал в нашем списке первым, если бы вчера мы не подтвердили его алиби. До десяти часов вечера он играл в карты, до одиннадцати был занят с «гувернанткой» Молли, а затем – это особенно вам понравится – провел остаток вечера, включая то время, когда, по нашим предположениям, был совершен поджог, в компании мистера Натаниэля Морфилда и мистера Редверса Хинкли в кабинете Хинкли на Корн-стрит.
        – А мне обязательно знать, каким путем вы добыли эти данные? – осведомился инспектор.
        – Думаю, этого вам лучше не знать, – ответствовала леди Хардкасл.
        – Нет, никаких законов мы не нарушали, – заметила я. – Но вы же знаете, как злятся эти господа, когда приходится искать данные в зданиях их контор – даже если речь идет о площадях общего пользования, таких как вестибюль.
        – Значит, вам неизвестно, что он там делал, – заключил инспектор. – Он был должен Морфилду деньги. Возможно, оплачивал свой долг.
        – Возможно, – согласилась я. – Хотя на вечере у Фарли-Страудов Морфилд не распространялся о его долгах. Как и о своих. Стэнсбридж попросил кого-то из остальных одолжить ему несколько фунтов, и Морфилд ни слова не сказал о том, что у него и так полно долгов. Он просто посоветовал им всем не одалживать Джимми денег, дав понять, что всерьез рассматривать такую перспективу может только глупец. Впрочем, не знаю, стал ли бы он рассуждать на эту тему в присутствии Хинкли.
        – Погодите, – сказал инспектор. – Вы, кажется, только что упомянули, что у Морфилда есть долги?
        – Да, извините, – ответила я. – Дина Коудл нашла в блокноте Брукфилда сведения о том, что у него есть большие долги. Морфилд почти банкрот.
        – Неожиданный поворот, – заметил инспектор. – Но это не объясняет, какого черта они делали там вместе.
        – Возможно, им были нужны какие-то практические рекомендации по игре в карты, – предположила я. – Несколько выигрышей в партиях с высокими ставками могли бы избавить Морфилда от долгов.
        – Из того, что я слыхала, надо совсем отчаяться, чтобы просить совета у достопочтенного Джимми, – возразила леди Хардкасл. – Куда вероятнее, что им для чего-то нужно получить доступ к графу.
        – Может быть, и так, – сказал инспектор, осушив свою чашку. И потянулся к кофейнику.
        – Возможно, им был нужен кто-то, имеющий боевой опыт, – высказала догадку я, правда, не вполне серьезно.
        Инспектор, наливавший себе кофе, резко поднял голову.
        – Что вы сказали? – переспросил он.
        Я протянула руку и повернула кофейник носиком вверх, чтобы не дать кофе переполнить его чашку и потечь на блюдце.
        – Я сказала, что, возможно, им нужен кто-то, имеющий боевой опыт.
        – А что, если так оно и есть? – задумчиво протянул он.
        – Это была шутка, – заметила я.
        – В каждой шутке есть доля правды, мисс Армстронг. В каждой.
        – О чем это вы? Вам что-то сказал ваш полицейский нюх? – спросила леди Хардкасл.
        – Это слишком фантастично, чтобы говорить об этом уже сейчас, – ответил инспектор. – Но может статься, в конце концов я буду обязан угостить мисс Армстронг выпивкой и притом, не скупясь.
        – Я заинтригована, – сообщила ему я.
        – Боюсь, я бы почувствовал себя глупо, если бы сказал больше уже на этом этапе.
        – Знаете, вы с Фло два сапога пара, – посетовала моя хозяйка. – Она тоже подвергает меня танталовым мукам. «Погодите, миледи, – говорит она, изображая тихонравие и невинность. – В свое время вам все станет известно». При этом она имеет в виду, что все станет известно только тогда, когда она сочтет, что я уже достаточно страдала.
        Инспектор рассмеялся.
        – Насколько я помню, это, скорее, одна из ваших собственных штучек, – не согласился он. – Если из этого что-то выйдет, я скажу вам сразу. А если нет, я лучше не стану выставлять себя дураком и промолчу о том, что вообще об этом думал.
        Леди Хардкасл хмыкнула.
        – Ну, хорошо, – сказала она. – Возьмем еще один кофейник?
        Он достал из жилетного кармана часы и откинул их крышку.
        – Почему бы и нет? У меня масса времени. Миссис Сандерленд выедет сегодня в город, чтобы купить новую шляпку, но до тех пор я свободен.

        Глава 13

        Утром в понедельник, почти через четыре недели после пожара на Томас-стрит и ареста Лиззи Уоррел, в доме леди Хардкасл царило уныние. Мы маялись уже почти месяц, но смогли узнать лишь немногим более того, что погибший в огне журналист, человек упорный и принципиальный, последние свои месяцы на земле провел, пытаясь разоблачить темные дела нескольких жадных и низких субъектов. Но насколько нам было известно, ни один из них не нес прямую ответственность за его смерть.
        Когда я вышла из кухни, неся поднос с кофе, леди Хардкасл находилась у себя в кабинете. Ее дверь была открыта, и я окликнула ее.
        – В маленькой гостиной есть кофе и кекс, если вы захотите сделать перерыв, – сказала я. – Или скоро будут. – Я подняла поднос, показывая ей его.
        – Отлично, – отозвалась она. – Дай мне несколько минут, чтобы закончить это письмо, и я к тебе приду.
        Я накрыла стол и только что налила себе чашку кофе, когда в маленькую гостиную притащилась она.
        – Красота, – сказала она. – Это мне? Спасибо.
        Я протянула ей полную чашку, а себе налила кофе во вторую.
        – Что вы делали сегодня утром? – спросила я, отрезав от фруктового кекса два куска.
        – Ты хочешь сказать: кроме хандры по поводу отсутствия подвижек в нашем деле? Так, отвечала на письма, – ответила она. – Если вовремя не разгребешь поток корреспонденции, он… погребет… тебя под собой.
        – Эта мысль казалась вам куда более остроумной, пока она еще была в вашей голове, не так ли?
        – В общем-то да. Боюсь, мои языковые способности пали жертвой моих тяжких трудов.
        – Ну, и как поживают удаленные окраины империи?
        – Они вовсе не такие удаленные, как ты, видимо, хочешь полагать, – возразила она. – Собственно, речь, можно сказать, идет о местных новостях. Я получила послание из Норвича от Бетти Лефтвич, которая продолжает мучиться от подагры и беспокоится из-за увеличения количества скворцов, свивших гнезда под свесом крыши ее дома. Еще мне написал полковник Сойер – ты можешь помнить его по тому ажиотажу в русском посольстве. Он спрашивает, не могу ли я порекомендовать ему приличного ружейного мастера в Ливерпуле. Похоже, того малого, услугами которого он пользовался раньше, арестовали. А Гарри просит сообщить адрес Барти и – или Скинза. Похоже, они с Лавинией устраивают вечеринку и хотят, чтобы у них играла более веселая и живая музыка, чем та, которую может дать обычный струнный квартет.
        – А нас он пригласил? – спросила я.
        – Вообще-то да. Это будет в начале апреля. Хочешь поехать?
        – В моем лучшем наряде, с музыкой в стиле рэгтайм, бесплатной выпивкой и без мытья посуды? Да о чем тут спрашивать?
        – Тогда я дам ему знать. Кстати, чем ты сейчас занимаешься?
        – Да так, то одним, то другим.
        – Женщина, окутанная тайной, да?
        – Вот-вот – тайны, перипетии. Но в основном шитье.
        – И ответы на телефонные звонки, – добавила она, жуя кекс, когда в холле зазвонил телефон.
        В полном соответствии с моими обязанностями служанки я пошла в холл и ответила на звонок. И несколько минут спустя вернулась с сообщением.
        – Это была Дина Коудл. Она просит нас оказать ей любезность, встретившись с ней в пабе «Свинья и осел» на Мидленд-роуд в самое ближайшее время.
        – А она сказала, зачем?
        – Нет, не сказала. Она была окутана тайной.
        – Да, в последнее время ореол тайны окутывает всех подряд. Если мы хотим узнать больше, нам нужно ехать в этот паб. А она объяснила, как туда ехать?
        – Да, ясно и точно, – ответила я. – Мы можем добраться туда менее чем за час.

* * *

        Паб находился рядом со зданием газеты, и найти его оказалось легко, как и говорила Дина Коудл. Он был набит битком, несмотря на то, что был понедельник и середина дня, так что нам пришлось какое-то время вертеть головами, оглядываясь по сторонам, прежде чем мы наконец заметили, что за угловым столиком сидит мисс Коудл и машет нам рукой. Я помахала в ответ, но она уже отвлеклась, дабы в самой резкой форме защитить свой стол и стоящие за ним ценнейшие свободные стулья от посягательства со стороны мужчины в квадратной шапке печатника.
        – Доброе утро, дамы, – поздоровалась она, когда мы пробились к ней сквозь толпу. – Извините за давку – я и забыла, как людно здесь бывает в пересменок.
        – Да, здесь весьма оживленно, – согласилась леди Хардкасл. – Это все сотрудники вашей газеты, не так ли?
        – Да, печатники пришли сюда после своей смены, почистив типографские машины, чтобы поздно вечером начать печатать завтрашний тираж. И едят и пьют, прежде чем пойти домой. Сейчас сюда в любую минуту придут еще и наборщики, которым надо поесть и выпить, дабы подкрепить силы перед дневными трудами. Что до журналистов… я готова поклясться, что кое-кто из них тут просто-напросто живет. Вы не против, если я угощу вас обедом? Никаких яств тут нет, просто пироги с мясом и по пинте пива, но это хорошая и сытная еда.
        – Это было бы чудесно, – ответила леди Хардкасл. – Спасибо.
        – Закажите и мне тоже, – добавила я.
        – Пожелайте мне удачи, – сказала мисс Коудл. – И защищайте мой стул не на жизнь, а на смерть. Чтобы занять этот стол, мне пришлось пойти на убийство.
        И она исчезла в толпе.
        Мы сели таким образом, что свободный стул оказался между нами и около стены. Этим мы заработали несколько неприязненных взглядов, которыми нас одаривали мужчины, несущие полные тарелки и кружки, но все они обошли нас стороной и отправились на поиски незанятых мест у других столов. Мисс Коудл вернулась несколько минут спустя, и мы отодвинулись, чтобы она заняла свой стул.
        – Я упросила бармена принести нам еду и напитки прямо сюда, – сообщила она. – Скоро пиво и пироги будут у нас.
        – Будет интересно понаблюдать за вами в вашей естественной среде обитания, – заметила я.
        – Для меня «Свинья и осел» – это не естественная среда. Мне больше подходит выражение «чаепитие в «Ритце». Вернее, подходило бы, водись у меня деньги, сейчас меня куда чаще можно найти в кофейне Крейна. Но я подумала, что вам может понравиться пребывание в атмосфере газетной жизни, кипящей в настоящем газетном пабе.
        – Значит, это и впрямь естественное обиталище вашей газетной братии? Несмотря на названия сельскохозяйственных животных?
        – Да, более чем, – подтвердила мисс Коудл. – Кстати, свинья и ослик, намалеванные на здешней вывеске, дают неверное представление о том, откуда взялось название этого паба. А дело в том, что в стародавние времена наборщики смотрели на печатников свысока и называли их не иначе, как «свиньи». А печатники, оскорбленные таким поношением, именовали наборщиков «ослами». И вот в «Свинье и осле» они сходятся вместе и, забыв о своих былых распрях, пьют пиво, как лучшие друзья, и жалуются на журналистов.
        – Какая прелесть, – сказала леди Хардкасл. – А «Пес и утка» у нас в Литтлтон-Коттереле названа в честь собак. И уток.
        – А вот и нет, – ввернула я. – У этого названия тоже интересные корни. Во времена короля Иоанна Безземельного[45 - Конец XII – начало XIII вв.] «псами» именовали сборщиков налогов, а уклонение от них было известно под названием «голову в воду», как утка. Так что на самом деле наш деревенский паб прославляет долгую историю ухода жителей западных графств Англии от уплаты налогов.
        Они обе нахмурили брови.
        – Что-то я не очень вам верю, – усомнилась мисс Коудл.
        – Я тоже, – согласилась с ней леди Хардкасл.
        – Ну что ж, – вздохнула я. – По-моему, все-таки стоило попытаться. Вы правы, миледи, – паб был назван в честь охотничьих собак и подстреленных уток, которых они приносят к ногам своих хозяев. Теперь я вижу, что, возомнив, будто мне под силу вас провести, я совершила безрассудство.
        Прибыли наши пироги и пиво, и мы принялись за еду.
        – Итак, расскажите нам, – сказала леди Хардкасл, проглотив кусок пирога, – зачем вы призвали нас пересечь границу графства и явиться в сей прелестный вертеп?
        – Я расшифровала следующую порцию записей в блокноте Брукфилда, – ответила мисс Коудл. – И договорилась о встрече с моим редактором и издателем, мистером Чарльзом Тэпскоттом, дабы он кое-что подтвердил. Так что этот обед служит для подкрепления наших сил, которые понадобятся нам во время беседы.
        – Он что, настолько грозен? – спросила леди Хардкасл.
        – Он старый болтун, склонный к витийству. Нам придется напрягать все наши силы, чтобы не давать ему то и дело отклоняться от темы.
        – Так сейчас ничего не скажете? – осведомилась я.
        – О, нет. Тогда пропадет все веселье.

* * *

        Вслед за мисс Коудл мы вошли в парадную дверь здания газеты «Бристольские известия» и прошли мимо вахтера, который весело приветствовал ее:
        – Доброго здоровьица, мисс Коудл. Сам ждет вас в своем кабинете.
        Поднявшись по лестнице на второй этаж, мы оказались в редакционном зале, где журналисты, которые в данный момент не имели счастья наслаждаться гостеприимством «Свиньи и осла», громко орали друг на друга в силу неких неведомых и неочевидных причин.
        Кабинет редактора и издателя располагался в том углу зала, который находился далее всего от двери, и нам пришлось лавировать между столов журналистов и машинисток, которые приветливо здоровались с мисс Коудл. Исключением стал только один из них – коротышка в неправильно сидящих на носу очках и криво застегнутой жилетке, который при виде нее саркастически усмехнулся, сказал: «тьфу» и снова уткнулся в работу.
        – Не обращайте внимания, – сказала мисс Коудл. – Это Обри Холкоум, заведующий отделом спорта. Место женщины в семье. Да, Обри?
        Тот никак не отреагировал.
        Однако леди Хардкасл осталась невозмутимой.
        – Я так рада, что могу наконец познакомиться с вами, мистер Холкоум, – проворковала она. – Я читала вашу статью о бедах, постигших футбольный клуб «Бристоль сити». Очень содержательный материал. Правда, мне кажется, что увольнение управляющего клубом – это несколько крутовато. Я думаю, загвоздка заключается в самой расстановке игроков – я совсем не уверена, что эта «пирамида»[46 - Тактическая схема «2 защитника – 3 полузащитника – 5 нападающих (форвардов)».] вполне эффективна. Если клуб передвинет назад двух крайних полузащитников, образовав линию обороны из четырех человек, а еще поставит двух полусредних форвардов и одного флангового в зону полузащиты, у них появятся две неприступные линии обороны из четырех человек каждая.
        – И останется всего два нападающих, – презрительно фыркнул Холкоум.
        – Да, – продолжила моя хозяйка, – но бывшие фланговые форварды смогут играть как в нападении, так и в обороне. И одного из остальных теперешних полузащитников можно будет послать вперед, а другого поддерживать защитников. Так что в нападении по-прежнему будут играть пять человек: два центрфорварда, два крайних и один свободный полузащитник. Но в случае потери мяча трое полузащитников, помогавших вести атаку, возвращаются на переднюю линию обороны[47 - Описывается тактическая схема «4 защитника – 4 полузащитника – 2 форварда»; см. об это также раздел «От автора».]. При такой тактической схеме «Бристоль сити» наверняка сможет заткнуть за пояс такую команду, как «Шеффилд» в матче, который состоится в среду.
        – Что? – слишком уж воинственно сказал Холкоум. – С чего вы взяли, что вообще что-то смыслите в футболе?
        – Но это же так просто.
        – Никогда еще не слышал такую дикую чушь, – изрек он и снова принялся со злостью перелистывать страницы своего блокнота.
        Когда мы отошли так далеко, что он уже не смог бы нас услышать, я спросила:
        – О чем это вы? Вы говорили все это всерьез или просто хотели позлить его?
        – Честно говоря, и того, и другого понемножку, – ответила она. – Мы как-то смотрели футбольный матч, когда были в Лондоне, помнишь? И я тогда все время думала, насколько лучше стала бы эта игра, если бы они играли немного по-другому. Но такая схема никогда не привьется – ты же знаешь, какие рутинеры эти мужчины.
        Мисс Коудл энергично постучала в дверь кабинета редактора и издателя своей газеты. И, не дожидаясь ответа, открыла ее.
        – Мисс Коудл, – бодро и весело сказал сидящий за столом мужчина, когда мы все вошли внутрь. – О, и две гостьи. Добро пожаловать. Присаживайтесь, присаживайтесь.
        Мы сели. Кабинет не отличался ни просторностью, ни шиком – совсем не такого я ожидала от кабинета издателя влиятельной провинциальной газеты. Но сам его хозяин излучал спокойную силу и уверенность в себе, и потому общее впечатление было все же внушительным, невзирая на обшарпанную мебель и засиженные мухами абажуры ламп. Из большого внутреннего окна редактор и издатель газеты мог обозревать все помещение редакции, но через него в кабинет также свободно проникал кипучий гвалт, который производили работающие на него крикливые журналисты.
        Он смотрел на мисс Коудл, ожидая, чтобы она представила нас друг другу.
        – Леди Хардкасл, – сказала она, – позвольте мне представить вам редактора и издателя «Бристольских известий» мистера Чарльза Тэпскотта. Мистер Тэпскотт, это Эмили, леди Хардкасл, и ее подруга и коллега мисс Флоренс Армстронг. Они помогают мне готовить мой сюжет.
        Мы проговорили:
        – Здравствуйте, приятно познакомиться.
        – Здесь у меня ваши заметки, мисс Коудл. – Мистер Тэпскотт постучал авторучкой по небольшой стопке бумаг. – Похоже, вы проделали немалую работу.
        – Работали мы все, – ответила мисс Коудл, показав рукой на меня и леди Хардкасл. – Но большую часть начальной работы выполнили не мы, а Кристиан Брукфилд. После него остался зашифрованный блокнот.
        – Я знал в общих чертах, над чем он работал, – сказал мистер Тэпскотт. – Однако попросил его рассказать мне и о деталях. Одно дело знать, что эти мерзавцы творят какие-то грязные дела, и совсем другое – доказать это. Не станем отрицать – мы все и так понимали, что у таких субъектов в шкафах есть скелеты. Да вы познакомились с ними и сами, не так ли? На них достаточно просто взглянуть, чтобы уразуметь, что они не внушают доверия. Они…
        – Да, конечно, – перебила его мисс Коудл. – Мы изо всех сил пытались их разговорить, выяснить побольше. Поначалу мы делали это под завесой тайны – вымышленные имена и все такое. Но прошло всего несколько дней, а они уже отлично знали, кто мы такие и что у нас на уме. И теперь мне кажется, что я знаю, откуда им стало все известно.
        – Да, – откликнулся мистер Тэпскотт, – все они принадлежат к Лиге заскорузлых ретроградов или как там они себя называют. Антисуфражистов. И в ЖСПС у них есть свой человек. Шпионка. Я никогда не был знаком ни с одним шпионом. По-моему, шпионаж – это чертовски увлекательная работа. Помню, один малый, с которым я вместе учился в университете, говорил, что его отец служит в разведке. Я ему не верил – он был такая пьянь. Но потом, много лет спустя, мне довелось писать о Хайберском проходе[48 - Горный проход между Афганистаном и Пакистаном, важный стратегический пункт в англо-афганских войнах.], и…
        – Да, разумеется, – опять перебила его Дина Коудл. – Значит, вы это знали?
        – Само собой. Брукфилду нужно было согласовать вопрос со мной, прежде чем переходить к следующему этапу расследования.
        – К следующему этапу? – переспросила мисс Коудл. – Я расшифровала его записи только до того места, где он рассуждает о том, что в ЖСПС, возможно, есть шпионка.
        – Да, – подтвердил мистер Тэпскотт. – Ему требовалось получить от меня добро, или, скажем так, ему нужно было, чтобы я знал, над чем он работает, на тот случай, если возникнут негативные последствия, поскольку он собирался приударить за той женщиной, которую подозревал.
        – За Лиззи Уоррел? – хором спросили мы все.
        – Вы имеете ту, которую полиция арестовала за поджог и убийство? Возможно. Он определенно упомянул ее имя, но, честно говоря, я точно не знаю, в том разговоре это было или в каком-то другом.
        – А у вас сохранились какие-то записи об этой беседе? – спросила мисс Коудл.
        – Да, Брукфилд определенно прислал мне служебную записку на этот счет, и она у меня где-то есть. Я попрошу Мэри поискать ее.
        В эту минуту в кабинет, не постучав, вошла женщина с подносом, на котором стоял чай.
        – А, Мэри, вот и вы, – сказал мистер Тэпскотт. – Брукфилд прислал мне служебную записку по материалу о ЖСПС, над которым он работал. Не могли бы вы отыскать ее?
        – Конечно, мистер Тэпскотт, – ответила она и, поставив поднос на стол, вышла вон.
        – У меня от нее прямо мурашки по коже, – заметил мистер Тэпскотт, протянув каждой из нас по слегка отбитой и поцарапанной чашке, полной пугающе крепкого чая. – Стоит помянуть ее имя, и она уже тут как тут – материализуется буквально из ниоткуда. Уверен, что в Средние века ее бы сочли ведьмой и сожгли на костре. И, по правде говоря, я совсем не уверен, что многие стали бы останавливать меня, если бы я приказал сжечь ее сейчас. Но она чертовски грамотный секретарь. Отлично знает свое дело, но, знаете ли, пугает.
        – Вы упомянули Мужскую лигу, словно относитесь к ней с неодобрением, – отметила леди Хардкасл.
        – Да, с неодобрением, – подтвердил он. – И притом с изрядным.
        – Но ведь ваша газета выступает против предоставления женщинам избирательных прав.
        – Тем, кто выступает за такие права, может показаться, что наша газета с ними не согласна, однако противники уравнивания женщин в правах с мужчинами, наоборот, уверены в том, что мы обеими руками за. Я же считаю, что мы должны сообщать новости совершенно непредвзято – пусть наши читатели сами решают, на какой они стороне. Я могу с гордостью отметить, что в каждом споре мы получаем упреки в предвзятости от обеих сторон, что свидетельствует о том, что в действительности мы всегда сохраняем беспристрастность.
        В эту минуту вернулась Мэри, неся листок бумаги. Она положила его на стол мистера Тэпскотта и, не говоря ни слова, ушла.
        – Благодарю вас, – сказал мистер Тэпскотт, глядя на закрывающуюся за ней дверь. – Итак, посмотрим. – Он взял листок в руки. – Мистеру Ч. Тэпскотту от К. Брукфилда, – проговорил он, читая служебную записку. – В продолжение нашего разговора… о возможном внедрении агента противника в ряды ЖСПС… важно предать гласности… Ага, вот оно… «Я намерен вступить в романтические отношения с женщиной, которую я подозреваю…» О, мне очень жаль, но послушайте вот это: «Полагаю, что на данном этапе было бы некорректно упоминать имя этой женщины в официальной переписке. Если мои подозрения безосновательны, было бы неуместно выдвигать бесчестящее обвинение, наносящее урон репутации ни в чем не повинной дамы». Да, старина Брукфилд был честный и совестливый человек. Побольше бы таких, как он. Но, боюсь, вам это не поможет – я понятия не имею, кем была эта женщина.
        – Значит, нам надо будет копнуть еще глубже, – заключила мисс Коудл. – Спасибо, что уделили нам время.
        – Мне очень жаль, что я больше ничем не могу вам помочь, – сказал мистер Тэпскотт. – Что-нибудь еще?
        – Нет, у меня все, – ответила она. – А у вас, дамы?
        – У меня пока тоже, – присоединилась к ней леди Хардкасл. – Благодарю вас.
        – Всегда к вашим услугам, – с улыбкой отозвался мистер Тэпскотт. – Но, прежде чем вы уйдете, думаю, у вас обеих есть в запасе немало интересных историй. Если вы когда-нибудь соберетесь поведать их миру, прошу вас, обратитесь сначала ко мне. Я готов заплатить по высшей ставке за рассказ из первых рук о подоплеке любого из ваших расследований. Или об иных ваших приключениях, если уж на то пошло. Слухам о ваших подвигах нет числа, вот я и начинаю гадать – а может быть, мне все-таки довелось пообщаться с шпионкой?
        – Спасибо, – поблагодарила его леди Хардкасл. – Мы непременно будем иметь это в виду.
        – Сделайте милость, – ответил он.
        – Еще раз спасибо, – сказала мисс Коудл. – Если у вас нет возражений, я продолжу работать над этим сюжетом. Полагаю, наша газета снискала бы лавры, если мы сможем отыскать ответы на вопросы, которые полиция так и не удосужилась задать, даже если конечный результат будет таким же, как и у них.
        – Что вы, никаких возражений, мисс Коудл, – отвечал мистер Тэпскотт. – Я сказал, что нам надо побольше таких, как Брукфилд, а у вас есть для этого все задатки. Так держать.
        Мы попрощались и оставили его дальше управлять его газетой.
        Выйдя из кабинета в редакционный зал, леди Хардкасл спросила мисс Коудл, нет ли поблизости телефона, которым она могла бы воспользоваться. Мисс Коудл показала ей на письменный стол в противоположном углу помещения, и она пошла телефонировать, а мы стали ждать, сидя у незанятого стола.
        – Вы творите чудеса с этим блокнотом, – заметила я.
        – Спасибо. Но Тэпскотт избавил бы меня от массы лишней работы, если бы в самом начале сказал мне то, что знал. Полагаю, это моя собственная вина – все было бы иначе, если б я сообщила ему раньше, над чем работаю, но все же.
        – Так что там насчет ваших последних открытий?
        – Я была немало удивлена, когда расшифровала записи о подозрениях Брукфилда относительно шпионки, пробравшейся в ряды ЖСПС, но потом все встало на свои места. Мне с самого начала показалось странным, что Хинкли и компания так быстро узнали, что у нас на уме, и я тогда уже начала гадать о том, кто мог нас им сдать. Но должна признаться – для меня стал неожиданностью тот факт, что Брукфилд не только знал о наличии шпионки, но и имел подозрения относительно того, кто это может быть.
        – Какая досада, что он не упомянул ее имя.
        – Это должна быть Уоррел, вам так не кажется? – сказала мисс Коудл. – Ведь тогда все сходится. Она была шпионкой, он подозревал ее, он начал ухаживать за ней, она проведала, что это обман, и убила его.
        – Убила и оставила записку, в которой брала ответственность на себя.
        – Она взяла на себя ответственность за пожар, чтобы нанести урон репутации ЖСПС. Должно быть, она возомнила, что, сказав, что она не подозревала, что в доме кто-то есть, она сможет избавить себя от обвинения в убийстве.
        – Тогда с какой стати ей было сообщать нам, что она и Брукфилд были помолвлены и собирались пожениться? – спросила я.
        – Она вам сказала? Когда?
        – В пятницу, когда мы ездили к ней в тюрьму.
        – Опять все сошлось. Теперь она не признает ответственности и пытается укрепить свои позиции, утверждая, что у нее не было причин убивать человека, которого она любила. На самом же деле, она хотела заставить его замолчать до того, как он опубликует свой материал.
        – Ну, не знаю, – сказала я. – По-моему, тут что-то не так.
        – Что не так? – осведомилась леди Хардкасл, вернувшись к нам после своего разговора по телефону.
        – Я не могу поверить, что Лиззи Уоррел способна на изощренный двойной обман, – пояснила я.
        – Я вижу аргументы как против, так и за, – сказала моя хозяйка. – Думаю, Джорджи Бикл сможет рассказать нам больше. Я протелефонировала на ее аппарат, собираясь оставить сообщение, но застала ее дома. Она пригласила нас трех в Клифтон, дабы обсудить текущее положение дел.
        – Тогда чего мы ждем? – вопросила мисс Коудл. – Поехали.
        – Боюсь, в «ровере» только два сиденья, – заметила я. – Хотите, я сделаю две поездки?
        – К черту две поездки, – ответствовала мисс Коудл. – Как вы думаете, этот ваш ящик в задней части выдержит мой вес?
        – Полагаю, да, – сказала я. – Ведь вы не такая уж тяжелая. Мотору, возможно, придется нелегко, но, если поехать мимо больницы и по Парк-роу, подъем будет не так уж крут.
        – Значит, договорились, – подытожила леди Хардкасл. – Едем в Беркли Кресент.

* * *

        Леди Бикл встретила нас в гостиной и пригласила сесть.
        – Я попросила кухарку сделать нам чай, – сообщила она, – но, по словам Эмили, вы только что пообедали, так что я не стала просить ее готовить угощение. Но, если вам чего-то хочется, говорите, не стесняйтесь – она делает чертовски вкусные пирожные.
        – Я как раз собиралась высказаться по этому поводу, миледи, – сказала я. – Она необычайно искусный кондитер.
        – Она училась в Париже, – с гордостью пояснила леди Бикл. – Ей бы следовало открыть свою собственную кондитерскую или хотя бы работать в одной из роскошных гостиниц, однако пока что она служит нам. Она влюблена в одного из наших лакеев и, полагаю, думает сердцем, а не головой. Я твержу ей, что она должна наконец расправить крылья, но в ответ она просто улыбается и говорит: «Да, миледи» и продолжает работать на нас, несмотря ни на что. Но она молода – у нее будет еще масса времени для того, чтобы сколотить себе состояние. А этот наш лакей красивый малый, и я вполне могу понять ее чувства.
        – Ну-у-у, – протянула леди Хардкасл, произнеся, по меньшей мере, три слога, – если она все-таки приготовила пирожные, было бы ужасно жаль, если бы они пропали втуне.
        – Можно сказать, что это стало бы оскорблением ее таланту, – согласилась мисс Коудл.
        Леди Бикл рассмеялась и, когда в комнату чуть погодя явился Уильямс, попросила его передать кухарке, что мы все же хотим отведать ее пирожных.
        – Итак, – сказала она, наливая нам чай, – что нового? Что произошло с момента нашей предыдущей беседы?
        Втроем мы сообщили ей то, что нам стало известно из блокнота Брукфилда, а также из нашей встречи с мистером Тэпскоттом в редакции «Бристольских известий».
        – Шпионка? – повторила она, когда мы завершили наш рассказ. – В наших рядах? Женщина, выдающая себя за одну из нас? Это серьезное обвинение. А у Брукфилда были доказательства? Он кого-то подозревал?
        – Мы пока точно не знаем, какие у него были доказательства – я еще не закончила расшифровывать блокнот, – ответила мисс Коудл. – Но у него определенно была подозреваемая.
        – И кто же это был?
        – Этого мы не знаем, – сказала леди Хардкасл. – Он не желал упоминать ее имя, чтобы случайно не возвести напраслину на ту, которая тут ни при чем.
        – Но нам известно, – добавила я, – что он решил сблизиться с женщиной, которую подозревал. Начать ухаживать за ней.
        – Лиззи Уоррел? – спросила леди Бикл.
        – Они определенно встречались, – заметила леди Хардкасл.
        – Погодите, – начала леди Бикл. – Это что же, выходит, Брукфилд считал, что Мужская лига полных обалдуев поручила свою грязную работу женщине?
        – Какое-то время это ставило меня в тупик, – сказала я. – Но потом я вспомнила, что существует и Женская национальная антисуфражистская лига. Вполне возможно, что они работают вместе. Собственно говоря, с их стороны было бы глупо этого не делать, ведь цель у них одна. И я уверена, что они даже не смогут оценить иронию своих совместных действий против предоставления женщинам права голоса.
        – А когда Лиззи вступила в ваш союз? – спросила леди Хардкасл.
        – В прошлом году, – отвечала леди Бикл. – Кажется, в начале лета. – Она сделала паузу, пытаясь припомнить, когда именно это произошло. – Да, точно, – сказала она наконец. – В июне. Тогда в союз пришло немало новых членов – именно в июне к нам присоединились и Битти Челленджер, и Марисоль Рохас. А также и другие, которые впоследствии выбыли из строя.
        – Стало быть, любая из этих трех может тайно состоять в Женской национальной антисуфражистской лиге, – заключила мисс Коудл. – И все последние месяцы она могла передавать сведения о ваших планах противникам вашего дела.
        Леди Бикл задумалась на минуту или две.
        – Знаете, теперь, когда вы заговорили об этом, мне пришло в голову, что в последнее время мы действительно стали замечать нечто странное. Мы объясняли это невезением – пропавшие партии листовок, присутствие полицейских патрулей на Корн-стрит в то самое время, когда мы намеревались разбить несколько окон в здании городского совета, – в таком духе. Но это вполне могло оказаться просто неудачным стечением обстоятельств, а не результатом подрывной работы.
        – Ограбление моей квартиры почти наверняка было попыткой выкрасть блокнот, – заметила мисс Коудл. – А за пределами нашей группы никто не знал о том, что он существует. Кто-то доложил об этом… кому-то из них… я думаю Морфилду… и мою квартиру перевернули вверх дном в поисках этого блокнота.
        – Точно, – согласилась я. – Они знали все. Поскольку до сих пор мистер Брукфилд всегда оказывался прав, я склонна полагать, что он не ошибся и в этом. Думаю, в вашем гнезде, леди Бикл, завелся кукушонок.
        – Мне очень не хочется этому верить, – сказала леди Бикл, – но я вынуждена признать, что такое объяснение и впрямь кажется мне наиболее разумным. Однако это поднимает новые вопросы. И более всего меня волнуют два из них – кто это может быть и что нам теперь делать.
        – Думаю, мы можем смягчить последствия, если отныне не станем посвящать в наши планы остальных ваших дам, – предложила леди Хардкасл. – Кстати, мы исходим из предположения, что это не вы. Не стану делать вид, что я не рассматривала такую возможность – это значило бы недооценивать ваш интеллект, – но, если учесть все за и против, эта версия кажется наименее правдоподобной.
        – Я ценю вашу искренность, – сказала леди Бикл. – Спасибо. И я согласна – отныне мы не будем рассказывать о наших планах и открытиях остальным. И Лиззи Уоррел тоже останется в неведении. До сих пор я посвящала ее во все детали расследования, так что она столь же хорошо осведомлена, как и две остальных, и она могла раскрыть наши секреты врагу, даже находясь в тюрьме.
        – Резонно, – согласилась леди Хардкасл. – Разумеется, если оставить ее в неведении, для нее это будет тяжело, но думаю, она поймет. Если она и впрямь невиновна и мы сможем это доказать, она стерпит несколько дней неизвестности.
        – Пока что все это отвлеченные рассуждения, – сказала мисс Коудл. – Мы мало что можем сделать, пока я не расшифрую больше записей в этом блокноте.
        – В таком случае позвольте мне подкрепить ваши силы чаем и пирожными, – предложила леди Бикл. – После чего флаг вам в руки и идите думать.

        Глава 14

        Поскольку дело не могло продвинуться дальше, пока мисс Коудл не выудит новые зацепки из блокнота, вторник прошел в обычных домашних делах. К нам зашла леди Фарли-Страуд и сообщила новости, касающиеся работы имеющихся в нашей деревне общественных комитетов. На самом деле она, разумеется, исподволь добивалась, чтобы леди Хардкасл оказала этим комитетам поддержку, но моя хозяйка прикинулась агнцем и изобразила полнейшую неспособность читать между строк. Так что неуклюжие намеки леди Фарли-Страуд пропали втуне.
        За обедом леди Хардкасл донимала меня разговорами, касающимися моих предпочтений относительно утех, которыми мы побалуем себя в мой день рождения.
        – До него остался всего месяц, – заметила она. – Нам нужно начать планировать уже сейчас, не то придется принимать решения в последнюю минуту, и, в конце концов, мы займемся чем-то таким, чем ты в общем-то заниматься не хочешь просто ради того, чтобы хоть чем-то себя занять.
        – Я всегда любила поужинать и посмотреть какое-нибудь представление, – сказала я. – Что-нибудь легкое и бездумное.
        Она застонала.
        – Знаете, ваше снобистское презрение к популярным развлечениям не идет вам на пользу, – предупредила я. – Вы думаете, что благодаря этому вы кажетесь искушенной, но на самом деле создается впечатление, что вы смотрите на других сверху вниз.
        – Ну… хорошо. Предположим, что на белом свете живет некая цветочница или официантка, или продавщица, продающая какие-то милые вещицы, которые молодые люди обычно покупают для своих возлюбленных. И вот она встречает красивого молодого герцога или армейского офицера, или еще какое-то важное лицо. Он влюбляется в нее без памяти и оставляет девушку, которую, как ему казалось, он любил с детства. Он ухаживает за ней. Она влюбляется в него. А затем…. О, нет, он просто берет и делает какую-то глупость, из-за которой она начинает думать, что больше не желает его видеть. Она киснет. Он киснет. Но погодите – что это? Все это было просто глупым недоразумением? Слава богу. Истинная любовь торжествует, и они живут долго и счастливо. Ах, да, и все это сопровождается самыми слащавыми, пошлыми, приторными и мерзкими песнями, которые когда-либо вырывались на волю из тех музыкальных выгребных ям, где стряпают весь этот ужас.
        – Значит, вам это не по вкусу? – заключила я.
        – Ради тебя, дорогая, я готова претерпеть даже самые худшие из подобных представлений, особенно в твой день рождения. Разумеется, если все это венчают шикарная закуска и пара бутылок шипучки.
        – Само собой, – согласилась я. – Тогда я погружусь в размышления – но спасибо. Возможно, на сей раз нас ждет такое представление, которое изменит ваши представления.
        – Так держать, – сказала она. – Никогда не пасуй перед вызовом.
        После обеда каждая из нас занялась своим: она отдалась своим таинственным трудам в кинематографической студии, а я – другим, более прозаическим, состоящим в приведении в порядок ее гардероба. Однако это продлилось недолго, и вскоре, убедившись, что Эдна и мисс Джон благополучны и всем довольны, я смогла усесться в гостиной с книгой.
        Время чаепития пришло и миновало без происшествий. К тому часу, когда Эдна и мисс Джонс ушли, закончив свои дневные труды, лампы были зажжены, в каминах имелись свежие дрова, я начала серьезно подумывать о том, чтобы запереть двери и спокойно провести этот вечер дома. Но, похоже, инспектор Сандерленд не одобрял этих планов.
        За несколько минут до шести зазвонил дверной колокольчик. Я отворила дверь и обнаружила на крыльце бодрого и жизнерадостного инспектора полиции.
        – Добрый вечер, мисс Армстронг, – поздоровался инспектор Сандерленд. – Могу ли я зайти? У меня есть новость.
        – Думаю, леди Хардкасл предпочитает таких гостей, которые приносят подарки, – ответствовала я. – Но сойдут и новости. Прошу вас.
        Я взяла у него влажные от мороси котелок и пальто и узрела под ним куда более поношенный костюм, чем те, которые он носил обычно. Никак это не прокомментировав, я проводила его в гостиную, где леди Хардкасл экспериментировала со своей последней фортепианной композицией – сложной синкопированной мелодией в стиле рэгтайм.
        – К вам инспектор, миледи, – объявила я.
        Она доиграла музыкальную фразу и повернулась к нему.
        – Добрый вечер, инспектор, – тепло приветствовала его она. – Какой приятный сюрприз. Присаживайтесь и будьте как дома. Чему мы обязаны нежданному удовольствию видеть вас?
        – Простите, что не протелефонировал вам заранее, но у меня есть новость о поджоге на Томас-стрит, – сказал он, садясь. – Вернее, я могу сообщить, где ее можно узнать.
        – Да вас послали к нам сами небеса, мой дорогой друг, – отозвалась леди Хардкасл. – Мы то и дело оказываемся в тупике и уже начинали думать, что мисс Элизабет Уоррел из Редленда может в самом деле оказаться виновной. Но что это за новость? Где ее можно узнать? И когда? Может быть, нужно кого-то отделать? Моя помощница как раз специализируется на том, чтобы учить уму-разуму разных обормотов.
        Он усмехнулся.
        – Полагаю, я случайно наткнулся на одного из упущенных моими коллегами свидетелей пожара. Помните, я говорил вам, что наши ребята собрали и допросили тех, кто был там в ту ночь? А вы тогда еще спросили, не мог ли кто-то из очевидцев улизнуть до того, как они начали допрос. Помните?
        – Помним, – ответила я.
        – Так вот, один из моих осведомителей захаживает в «Корт Сэмпсон инн», и я полагаю, что он пил там и в ту ночь. Я знаю Хорька как облупленного, и он наверняка смылся оттуда, едва лишь кто-то сказал, что надо вызвать полицейскую пожарную команду. Сдается мне, он выскочил за дверь, как только услышал самые первые звуки слова «полицейская». Но он дал мне понять, что ему что-то известно.
        – Это тот самый Хорек, с которым мы видели вас в кофейне Крейна? – уточнила я.
        – Да, он самый. Я и забыл. Джесси Уивер по прозвищу «Хорек».
        – А он надежный свидетель? – спросила леди Хардкасл.
        – Вторую такую продувную бестию еще поискать, но он редко дает мне неверные наводки. На уме у него только одно – как бы не упустить свой интерес, и он отлично понимает, что, снабжая меня достоверными сведениями, он стабильно пополняет свои доходы. Если он что-то видел, то непременно расскажет. За определенную мзду.
        – Тогда надо встретиться с ним сей же час, – решительно заявила леди Хардкасл. – Если он ошивался там до пожара и видел нечто такое, что могло бы нам помочь, возможно, его рассказ станет ключом к разгадке всех этих событий. Где он сейчас? В пабе «Корт Сэмпсон»?
        – Да, он сейчас в пабе, – подтвердил инспектор. – Я договорился встретиться с ним именно там. Но боюсь, я должен почтительно просить вас, миледи, отказаться от намерения увидеться с ним. Да, мне хотелось бы иметь рядом вторую пару глаз и ушей, но думаю, в тамошнюю обстановку куда лучше вписались бы не вы, а мисс Армстронг. Я и сам использую другое имя и надеваю другое платье, когда встречаюсь с Хорьком в людных местах, где его могут знать.
        И он показал на свой потрепанный костюм и поношенные ботинки.
        – Конечно, конечно, – согласилась она. – Именно поэтому нам и удавалось так успешно проворачивать наши дела, когда мы занимались шпионажем – каждая из нас могла незаметно проникать в такие места, где другая привлекла бы к себе нежелательное внимание. Что скажешь, крохотуля? Ты готова?
        – Как и всегда, – ответила я. – Мне переодеться?
        – Да, наденьте что-нибудь чуть более… – Инспектор так и не смог подобрать нужное слово.
        – Более блудливое? – подсказала я.
        – Не могу себе представить, чтобы в вашем гардеробе имелось что-то блудливое, – возразил он, слегка покраснев. – Просто что-то более… пролетарское.
        – Предоставьте это мне, – сказала я.
        – А вы не могли бы последовать за нами на вашем автомоторе, миледи? – спросил инспектор. – После этой встречи у меня будут в городе кое-какие дела, и вы бы очень мне помогли, избавив меня от необходимости подвозить мисс Армстронг до дома.
        – Какая прелесть, – ответствовала она. – Я буду сводней, которая заедет за тобой, чтобы доставить тебя к твоему следующему клиенту.
        – Что-то я не пойму, каким образом я превратилась из второй пары глаз и ушей при нашем инспекторе в девицу легкого поведения, – заметила я. – Скажите, инспектор, тому персонажу, которого вы играете, когда встречаетесь с осведомителями, случается снимать уличных девок?
        – Думаю, с него станется, – снова усмехнулся инспектор. – Но, пожалуй, нам обоим было бы удобнее, если бы вы стали его новой подружкой.
        – Это можно устроить, – согласилась я. – Он сочтет, что ему крупно повезло, если рядом с ним окажется Нелли Мейби.
        – Кто-кто? – не понял он.
        – Это ее новый псевдоним, – пояснила леди Хардкасл. – Не потворствуйте ей, не то она совсем заморочит вам голову причудливыми историями о своей жизни в трущобах Кардиффа, где она промышляла проституцией и мелкими преступлениями. Кажется, речь там шла даже о карманных кражах.
        – Теперь она твердо встала на путь исправления, – ответствовала я с сильным валлийским акцентом. – Она стала совсем чистой и работает швеей.
        – Вот видите? – сказала леди Хардкасл. – Она не из тех, кто скупится на подробности, продумывая жизнеописание своего персонажа.
        – Никогда не пренебрегай деталями, – изрекла я. – Вам помочь надеть вашу дорожную экипировку?
        – Думаю, я справлюсь сама, – отказалась она. – И прихвачу с собой твою. Как только закончите дело, сматывайтесь – я буду ждать вас на Бристольском мосту.
        – Решено, – заключил инспектор Сандерленд.
        – Дайте мне пять минут на то, чтобы переодеться в какой-нибудь менее служаночий наряд, – сказала я, – и мы можем ехать, куда захотите.

* * *

        По сравнению с моей нынешней поездкой в город в обществе инспектора Сандерленда бесшабашное вождение леди Хардкасл стало казаться мне таким же безобидным, как стиль езды пугливой старой девы, везущей учеников воскресной школы на прогулку по берегу моря. Полицейский автомотор был куда мощнее нашего «ровера», и инспектор вел его так быстро и агрессивно, что мне все время приходилось одной рукой держаться за приборную панель, а другой – за ручку двери.
        – Мы что, спешим? – с невинным видом спросила я, когда наши покрышки заскрипели на неожиданно крутом повороте.
        – Не особенно, – ответил он, резко приняв в сторону, чтобы не сбить мужчину, идущего по дороге с фонарем в одной руке и объемистым мешком в другой. – А что?
        – Ничего. Я просто беспокоюсь, может ли леди Хардкасл выдерживать такую же скорость и не отставать.
        – Какое-то время она держалась рядом, – отвечал инспектор, – но сейчас я ее уже не вижу. Однако она хороший водитель.
        – Хм-м, – сказала я и решила оставить эту тему.
        Путь в город с инспектором занял куда меньше времени, чем наши поездки с леди Хардкасл, и я начала проникаться сознанием преимуществ, которые имеет более мощный автомотор. Еще одним достоинством являлся закрытый салон, и, когда мы заехали на Бристольский мост, мне было куда теплее, чем бывало прежде.
        Чтобы поддержать нашу легенду, мы оставили автомотор за несколько улиц до паба и дошли до него пешком, держась под руку и слегка шатаясь. Просто еще одна подвыпившая пара, вышедшая поразвлечься.
        – Я забыла спросить, – сказала я, когда мы подошли к сгоревшему магазину на Томас-стрит. – Как вас зовут?
        – Как меня зовут? Но вы же знаете, как меня зо… А, понимаю. Извините. Когда я работаю под прикрытием, меня именуют Эдди. Эдди Марш.
        – Я просто подумала, что ваша новая подружка должна знать, как вас зовут, только и всего. Рада с тобой познакомиться, Эдди.
        Мы подошли к двери паба «Корт Сэмпсон». Здание было старым и остро нуждалось в покраске. Надпись на вывеске гласила, что паб принадлежит акционерной компании «Объединенные бристольские пивоварни», и сулила: «Светлый эль, выдержанное пиво и портер». Мы толкнули дверь и вошли.
        Перед нами был обшарпанный и убогий городской паб, похожий на десятки тех, в которых мне приходилось бывать прежде. Усыпанный опилками пол был исцарапан тысячью сапожных гвоздей, а некогда белый потолок побурел от дыма тысячи курительных трубок. Мужчины, сидящие за столами, медленно потягивая напитки, были грубы и помяты. Сопровождающие некоторых из них женщины выглядели еще грубее, но их помятость компенсировалась брюзглой полнотой.
        Войдя, мы не привлекли к себе слишком уж явного внимания, но я заметила, что несколько человек все же осторожно устремили на нас подозрительные взгляды. Мы были здесь чужаками, но они, похоже, сочли нас за безвредных чужаков, и настороженные взгляды скользнули обратно, на игры, в которые они играли, и тех, с кем они вели разговоры.
        Инспектор легко ткнул меня локтем.
        – Вон он, Хорек, – тихо сообщил он, кивком указав на стол в глубине зала. Я узнала того малого, которого мы видели с инспектором в кофейне Крейна в Клифтоне. Он играл в домино с пожилым мужчиной и уже заметил нас двоих.
        Когда мы подошли, он сказал:
        – Давай, Берни, уматывай. Мне тут нужно утрясти одно дельце. – Он был не местный, – судя по акценту, он явился сюда откуда-то из лондонского Ист-Энда.
        Старик, с которым он играл, погладил свою окладистую седую бороду, но не сделал ни малейшей попытки уйти.
        – Не переживай, старый, – успокоил его Хорек. – Я не стану пялить зенки на твои костяшки – за ними доглядит Эдди, верно, Эдди?
        Инспектор кивнул и согласно крякнул.
        – Ничего лучше тебе все равно не обломится, старый, – сказал Хорек, и старик нехотя удалился, унеся с собой свой ром.
        – Садись, Эдди, – пригласил Хорек. – И твоя зазноба тоже. Покуда я вроде не имел счастья свести с вами знакомство, а?
        – Это Нелли, – представил меня инспектор. – Нелли, это Джесси Уивер.
        – Но мои кореша кличут меня Хорьком, – добавил он, протянув мне руку.
        – Очень рада, – произнесла я, усилив валлийский акцент.
        – О, валлийка, – сказал Хорек. – Тут у нас много вашего брата.
        – Тут у вас больше возможностей для работы, – отвечала я.
        – Для работы лежа? – плотоядно ухмыльнулся он.
        Я подалась вперед, поближе к нему, и тихо проговорила:
        – Не хочу, чтобы наше знакомство не задалось с самого начала, милок, раз уж ты дружок Эдди и все такое, но еще один такой грязный намек, и тебе понадобится ну о-очень искусный хирург, поскольку только такой сумеет извлечь костяшки домино оттуда, куда я вгоню их тебе. Тебе ясно?
        Он разразился резким кудахчущим смехом.
        – А она у тебя бедовая, старик.
        – О, ты еще не знаешь и половины, – сказал инспектор. – Будь с ней любезен, Хорек, или ты у нее в два счета заорешь благим матом.
        Хорек осклабился и кивнул.
        – Давай я куплю тебе еще выпивку, – предложил инспектор. – Что ты пьешь?
        – Ихнее «выдержанное пиво», – отвечал Хорек. – Как говорится, в каждой избушке свои погремушки.
        – А мне бренди, как всегда, – сказала я.
        – Эге, да она не только горячая штучка, но у нее к тому же есть шик, – похвалил меня Хорек. – Почему мне не попадаются такие шикарные девчонки?
        – Почем знать? – вопросила я. – Ведь с виду ты такой чудный парень.
        Он опять разразился смехом.
        Более мы не сказали друг другу ни слова, пока не вернулся инспектор, неся наши напитки.
        – Что, знакомитесь? – спросил он, нахмурив брови и поставив стаканы на стол.
        – Да, ладим просто чудно, верно, дорогуша? – сказал Хорек.
        Я вскинула бровь.
        Инспектор сел. И положил на стол несколько шиллингов, как будто это была сдача, которую ему дали на стойке. Говоря, он вертел монеты в руках.
        – Итак, что у тебя для меня есть, Хорек? – спокойно спросил он.
        – А что, вам надо поспешать?
        – Люди только и делают, что задают мне этот вопрос. Полагаю, что мне надо ответить «да». Ведь у меня всегда могут найтись занятия получше, чем бегать за тобой, Хорек. А ты знаешь, как я не люблю зря тратить время. Так что, да, я спешу.
        – Хорошо, хорошо, не лезьте в бутылку. Я просто валял дурака. Я ж никогда не давал вам ложных наводок, что, скажете, не так? Я не зря трачу ваше время. Старина Хорек всегда держит слово.
        – Рано или поздно. – Инспектор постучал монетой по столу, покрытому пятнами от пива.
        – Ладно, ладно. – Хорек всплеснул руками. – Я тут слыхал, что вы хочете разнюхать насчет тутошнего пожара. И еще слыхал, что вроде как насыпали соли на хвост кой-кому в Брайдуэлле, тем, значит, кто считает, что дело у них уже в шляпе.
        – Ну и как, они правы?
        – Насчет той суфражетки? Сдается мне, что да.
        – Почему?
        – Я ее тут видал о ту пору. Темное пальто, здоровущая шляпа. Она сидела вон там, в углу, куда свет не достает. Но я все ж увидал, что на ней белое платье и белые ботинки, как у них у всех. Смекаете?
        – Смекаю, – подтвердил инспектор.
        – И у нее была такая здоровая сумка. Прям как матросский вещмешок. И вот, значит, где-то в четверть двенадцатого она приканчивает свое пойло, закидывает свою большущую сумку на махонькие плечи и уматывает в темь.
        – А ты видел ее лицо? – спросил инспектор.
        – Не-а, она хоронилась в потемках, а голову пригнула. Видна была только здоровущая шляпа.
        – С ней кто-нибудь говорил?
        – Не, она просто проторчала тут с полчаса одна как пень, а потом встала и умотала.
        – Это вполне могла быть Уоррел, – сказал инспектор.
        – Это могла быть любая суфражетка, – поправила его я. – Женщина в белом платье и белых ботинках, скрывавшая лицо, могла быть любой из тысяч. – Я задумалась, потом спросила: – Опиши мне ее ботинки.
        – Ну, белые, – ответил Хорек. – Белые, как у кой-кого из этих суфражисток.
        – Просто белые, и все? – спросила я.
        – Чего? Ага, просто белые… Ох, нет, стойте, не просто. На их были вышиты цветы. Маргаритки. Я пялился на ее, когда она перла к двери, и, значит, увидал. Белые ботинки с маргаритками.

* * *

        Инспектор Сандерленд добавил к кучке шиллингов еще несколько монет, после чего мы позволили Хорьку вернуться к своим костяшкам домино.
        Когда мы вышли на улицу, инспектор спросил:
        – Вы же знаете, кто была эта женщина, не так ли?
        – Да, я хорошо знаю, кто носит ботинки, расшитые маргаритками, – ответила я. – Она одна из наших подозреваемых, наших кукушат.
        – Одна из кого?
        – Одна из тех, кто вступил в ряды ЖСПС недавно, на самом деле состоит в Женской национальной антисуфражистской лиге и докладывает о планах ЖСПС как этой самой Женской лиге, так и Мужской лиге против здравого смысла.
        – Вы хотите сказать – Мужской лиге против избирательных прав женщин, – коротко рассмеявшись, поправил он.
        – Это одно и то же, – сказала я. – Из тех женщин, которые вступили в ЖСПС летом и осенью прошлого года, только три остались в его рядах: Лиззи Уоррел, Битти Челленджер и Марисоль Рохас. И мы знали – или считали, что знаем, – что одна из них шпионка. Наиболее вероятной кандидаткой была Лиззи Уоррел, за ней шла чилийка – ведь никому из нас не известно ровным счетом ничего о южноамериканской политической кухне, так что кто его знает, какие у нее могли быть мотивы. А аутсайдером мы – или, во всяком случае, я – считали бледное ничтожество по имени Беатрис Челленджер. Женщину, столь безликую и ничем не примечательную, что нередко едва вообще помнишь, что она и в самом деле тут. На моей памяти она проявила эмоции, только когда ругала полицию. Если не считать этого, интересного в ней есть только одно – на редкость красивые ботинки из белой кожи с вышивкой в виде маргариток.
        – А какой у нее мог быть мотив? Зачем ей было устраивать поджог?
        – Хотя бы для того, чтобы дискредитировать ЖСПС, нарушив объявленное ими перемирие.
        – Это не очень-то убедительно, – заметил инспектор. – А у вас есть еще какие-то доказательства ее причастности помимо этих вспомненных Хорьком маргариток?
        – На данном этапе никаких. А те, которые есть, взяты из зашифрованных записей покойного Брукфилда.
        – Вообще-то все сходится. А я-то не мог понять, откуда старший суперинтендант узнал, что я продолжаю неофициально наводить справки по этому делу. Я очень старался держать это в тайне, встречался с вами редко, беседовал недолго и потому был уверен, что никто не знает, что я вообще питаю ко всему этому какой-то интерес. Но Хорек был прав – в последнее время на меня всячески давят. И теперь я знаю, каким образом мое начальство смогло пронюхать, что к чему.
        – Спасибо вам за ваши старания в решении наших проблем, инспектор. Вы так нам помогли.
        – Не стоит благодарности, мне это нетрудно. Вы и леди Хардкасл не создаете особых проблем.
        – Стараемся. Сейчас перед нами стоит одна проблема: как вы наверняка помните и сами, вы не раз говорили нам, что одно дело – что-то знать, и совсем другое – это доказать.
        – К моему великому сожалению, так оно и есть. Но я уверен – если кто-то и способен придумать, как прищучить эту проныру Челленджер и добыть доказательства ее вины, то это вы и леди Хардкасл.
        – Вы очень добры. Но главное для нас – это освобождение Лиззи Уоррел.
        – Само собой, но одно вытекает из другого. Вот мы и пришли.
        Мы подошли к Бристольскому мосту, где под фонарем был припаркован малыш «ровер». На его переднее крыло пьяно навалился какой-то хорошо одетый господин, который, судя по всему, только что беседовал с леди Хардкасл.
        – А, вот и она, – сказала она. – Этот джентльмен интересовался, сколько ты берешь за час в твоей компании.
        – Скажите ему, что я ему не по карману, – ответствовала я, обойдя его, чтобы сесть в автомотор.
        – Я ему так и сказала, дорогая, но он весьма настойчив. – Все это явно доставляло ей немалое удовольствие.
        Я уже собиралась занять свое место в «ровере», когда мужчина сжал мою руку и сказал:
        – Полно, крошка. Подари мне хотя бы поцелуй. Не ломайся.
        «Не ломайся» превратилось у него в «не ломайся-а-а-ах», поскольку я повалила его на спину. И, продолжая держать запястье той его руки, которой он схватил меня, вывернула его плечевой сустав.
        – Не делай этого, милок, – посоветовала я ему, говоря с валлийским акцентом Нелли Мейби. – Это нехорошо. Женщин следует уважать.
        – Я… я… да я тебя засажу. Вы видели, что она сделала, – пожаловался он инспектору. – Вы видели. Я в-в-вызову вас свидетелем, ч-черт возьми.
        Я вывернула его плечо еще больше, и он взвыл.
        – О чем это вы? – ответствовал инспектор. – Я ничего не видел. Но знаете, она права – женщин следует уважать.
        Я отпустила руку мужчины и села в «ровер», пока инспектор любезно запускал мотор. Пьяный пытался встать на ноги, держась за дверь «ровера» непострадавшей рукой.
        – Я тебе покажу, ты у меня сядешь, – сказал он. – Сейчас найду полицейского, и он тебя заберет, черт бы тебя побрал.
        Инспектор достал свое полицейское удостоверение.
        – Вы уже нашли полицейского, – сообщил он, показав удостоверение. – А теперь, если вы не хотите, чтобы я отвез вас в Брайдуэлл и обвинил в нарушении общественного порядка, то лучше вам отправиться восвояси.
        – Но… но, – пролепетал мужчина в недоумении и досаде. – Вы же видели, как она напала на меня.
        – Я также видел, как вы оклеветали титулованную даму и ее служанку, намекнув на то, что они проститутки. Если вы настаиваете на том, чтобы выдвинуть обвинение, то мне придется сказать правду, всю правду и ничего кроме правды.
        Мужчина попытался – правда, без особого энтузиазма – наброситься на меня, но инспектор преградил ему путь.
        – На вашем месте, сэр, я бы убрался подобру-поздорову. Мне бы не хотелось увидеть, что она сделает со второй вашей рукой, если я позволю ей взять вас в переплет.
        Бормоча цветистые ругательства, мужчина пошел прочь, массируя вывернутое плечо.
        – Вам обеим тоже надо ехать восвояси, – с улыбкой сказал инспектор. – Пока вы не натворили еще дел.
        Мы весело помахали ему на прощание и поехали в сторону центра города и Хай-стрит.

* * *

        Презрев все скучные запретительные правила этикета, мы решили проверить, дома ли леди Бикл. Для светских визитов без предварительной договоренности час был уже слишком поздний, к тому же было вообще весьма возможно, что леди Бикл куда-то уехала, но мы все же решили, что попытка не пытка. Я рассказала леди Хардкасл то, что мы узнали от Хорька, и ей хотелось сразу же поделиться этой вестью.
        Мы позвонили в дверной звонок и в общем-то удивились, но не очень, когда Уильямс, поздоровавшись, сказал, что нам нужно идти прямо в гостиную. Сам он пошел впереди, открыл перед нами дверь и без доклада сопроводил нас внутрь.
        Леди Бикл сидела за роялем, но, увидев нас, встала. В креслах сидели двое мужчин, одного из которых я узнала – это был друг леди Хардкасл доктор Симеон Гослинг.
        – Как чудесно видеть вас обеих, – сказала леди Бикл. – Добро пожаловать. Мы как раз говорили о вас, и вот вы тут.
        – Здравствуйте, – поприветствовала всех троих леди Хардкасл. – Но не может быть, чтобы вы нас ожидали. Не может быть.
        – Что вы имеете в виду, дорогая? Ах, да, Уильямс. Нет, специально я вас не ждала. Я просто сказала ему, что в случае вашего визита он должен впустить вас и без промедления провести ко мне.
        – Слава создателю, а то я уже начала думать, не появилась ли в ваших рядах еще одна шпионка.
        – Нет, что вы, – ответила леди Бикл. – Но что это я болтаю – надо же, совсем вылетело из головы, что надо представить вас друг другу. Умилительно красивый индивид на диване – это мой муж Бен. Бен, дорогой, это Эмили, леди Хардкасл и ее… подруга. Я собиралась сказать «камеристка», но я знаю их обеих уже почти месяц и поняла, что она нечто куда большее. О, я не сказала, как ее зовут. Флоренс Армстронг. Или вы предпочитаете Фло?
        – Можно и так, и так, миледи. Собственно, моя матушка зовет меня Флосси, но большинство называют меня Фло.
        – Тогда добрый вечер, Эмили, и добрый вечер, Фло, – поздоровался сэр Бенджамин. Как мы и предполагали, он был намного старше своей жены, но вид у него был такой же мальчишеский, как и у его друга, судебно-медицинского эксперта, сидящего рядом с ним.
        – А второй из этих негодников вам, полагаю, знаком.
        – Привет, старушка, – сказал доктор Гослинг. – Надо же, и ты здесь. Вот это да.
        – Вот это да, – повторила леди Хардкасл.
        – Чему мы обязаны удовольствию видеть вас? – спросила леди Бикл. – Что, появилась волнительная новость?
        – Скорее, не волнительная, а интересная, – ответила леди Хардкасл. – Но новость у нас есть.
        – Тогда мы должны немедля перейти в другую комнату и на какое-то время оставим мальчиков на произвол судьбы. Извините нас, джентльмены.
        Она вывела нас из комнаты и провела в другую гостиную, небольшую.
        – Боюсь, мы уже поели, – сказала она, – но прошу вас, проведите с нами хотя бы остаток вечера. Оказавшись вместе, Бен и Симеон немного глупеют, так что было бы неплохо иметь парочку союзниц.
        – Мы неподобающе одеты, – заметила леди Хардкасл. – Но если вы готовы принять нас такими, как сейчас, то я буду рада. А ты, Фло?
        – Разумеется, – отвечала я. – Это будет прекрасный вечер.
        – Значит, договорились, – подытожила леди Бикл. – Итак, что это за новость?
        – Фло только что побывала в пабе «Корт Сэмпсон инн», – сообщила леди Хардкасл, – вместе с нашим дорогим другом инспектором Сандерлендом. Поэтому-то у нее сейчас такой непривычно неряшливый вид.
        – По-моему, мы использовали слово «блудливый», – сказала я.
        – Его использовала только ты, дорогая. Но это так, пустяки. В пабе они встретились с одним из осведомителей инспектора, и из его рассказа о вечере перед пожаром им стало известно, что особа, устроившая поджог, и почти наверняка тот кукушонок, что затесался в ваше гнездо, – это…
        Последовала длиннющая пауза.
        – Сегодня вечером я подошла совсем близко к тому, чтобы вывихнуть одному малому плечо, миледи, – сказала я. – И сейчас я в таком настроении, что со мной не стоит шутить. А у леди Бикл вообще гость, так что ей определенно есть чем заняться.
        – Я просто пыталась создать драматический накал, – пояснила она. – Причина всех ваших несчастий – это Битти Челленджер.
        – Не могу сказать, что я так уж удивлена, – призналась леди Бикл. – Крайне разочарована, но не удивлена. Не знаю, почему, но я не могла себе представить, что это кто-то из двух остальных.
        – В самом деле? – удивилась леди Хардкасл. – А я, наоборот, была уверена, что это кто-то из остальных. Ведь эта Челленджер такая…
        – Безликая? – подсказала я.
        – Вот-вот. Спасибо за подсказку.
        – Думаю, именно поэтому я никогда ей особенно и не доверяла, – сказала леди Бикл. – Как человек вообще может быть таким безрадостно заурядным? В этой женщине совсем нет искры Божьей, во всяком случае, такой, которая была бы видна. Как бы то ни было, теперь мы знаем, что она притворялась. Однако остается вопрос: что нам делать с этим знанием?
        – У меня с инспектором уже был разговор на эту тему, – заметила я. – Нам нужно отыскать доказательства ее вины, придумать какой-то способ заманить ее в ловушку и заставить признаться, что это была она. Это будет нелегко.
        – Нет, не нужно, – возразила леди Хардкасл. – Сейчас нам нужно просто-напросто ничего не предпринимать. Что бы ни происходило, мы ни в коем случае не должны показывать, что нам известно, что у нее на уме.
        – Собственно говоря, – согласилась я, – поскольку до конца мы этого все-таки не знаем, нам особенно важно хранить наше открытие в тайне. Нам никак нельзя выдать себя, пока мы не узнаем все.
        – Согласна, – сказала леди Бикл.
        – У нас есть некоторый опыт в поиске ответа на вопрос, что на уме у того или другого человека, – заметила леди Хардкасл. – Так что, возможно, нам следует удалиться в нашу сельскую обитель, дабы поразмышлять над тем, как именно это устроить. Если вам придут в голову какие-то идеи на сей счет, пожалуйста, протелефонируйте нам.
        – Непременно, – ответила леди Бикл. – А теперь не присоединиться ли нам к мальчикам? Уверена, они ужасно соскучились.
        Мы присоединились к «мальчикам», которые, похоже, даже и не заметили нашего отсутствия.
        Когда мы вошли, сэр Бенджамин говорил:
        – … пытался засунуть его обратно с помощью акушерских щипцов.
        По-видимому, это было смешно, поскольку оба врача покатились со смеху.
        – Привет, дорогая, – сказал сэр Бенджамин, когда они оба отсмеялись. – Ну как, вы посовещались?
        – Да. И теперь будем обдумывать наш следующий ход. Кстати, я пригласила Эмили и Фло остаться, – сообщила леди Бикл. – Думаю, мы могли бы во что-то поиграть.
        – Ты знаешь какие-нибудь карточные игры, в которые можно было бы играть впятером? – спросил доктор Гослинг.
        – Да, знаю несколько. Но мой вам совет: никогда не играйте с моей женой на деньги. Продуетесь в пух.
        – Думаю, я приму твой совет, – сказал доктор Гослинг. – Но я не совсем уверен, последует ли ему наша Эмили. Кажется, ты, старушка, рассказывала мне, что выиграла в покер немецкий бордель?
        – Право бесплатного пользования услугами борделя, дорогой, – поправила его леди Хардкасл. – И огромную кучу наличных.
        – Ну вот, а я что говорил. Думаю, лучше играть на спички.
        И мы начали играть на спички. Был уже первый час ночи, когда мы наконец вышли на холод и продрожали всю дорогу домой в нашем открытом авто.

        Глава 15

        Утром в среду леди Хардкасл начала день с попытки связаться с мисс Коудл, протелефонировав в редакцию газеты. Ей ответили, что мисс Коудл нет и что она просила говорить всем, кто станет ей телефонировать, что ее не будет весь день, поскольку она ведет изыскания для нового сюжета. Леди Хардкасл попросила передать мисс Коудл, чтобы та связалась с нами, как только сможет.
        Второй завтрак мы съели в гостиной, где начали менять записи на доске. Теперь мы были уверены, что Лиззи Уоррел невиновна в поджоге и, скорее всего, не причастна ни к чему из тех темных дел, которые расследовал Брукфилд. По нашему мнению, Марисоль Рохас также не была ни в чем замешана, однако мы все же оставили ее на доске для полноты картины. И, хотя у нас не было настоящих доказательств ее вины, теперь центральное место на доске заняла Битти Челленджер.
        – Думаю, нам нельзя сбрасывать со счетов и этих троих мужчин, – заметила я, когда леди Хардкасл поменяла расстановку своих рисунков и добавила новые записи. – К делу определенно каким-то образом причастна и Мужская лига противодействия двадцатому веку.
        – Определенно, – согласилась она. – Даже если они всего лишь стояли на краю игрового поля и поощряли ее, они все равно замешаны в этом деле. Интересно, насколько далеко простирается их разлагающее влияние. Не зашло ли оно настолько высоко, чтобы вообще лишить нас возможности добиться правосудия и призвать их к ответу. Хотя, если мы сумеем убедить Гарри указать нам на тех, кто мог бы нам помочь, мы все же сможем добиться, чтобы их покарали. Вряд ли их влияние распространяется и на Лондон.
        – Будем на это надеяться, – отозвалась я.
        – Когда я буду писать ему в следующий раз, – сказала она, – я попытаюсь осторожно навести справки. Ведь бессмысленно иметь родственника, который работает в Уайтхолле, если ты время от времени не пользуешься этой связью. И я уверена, что это пойдет на пользу и ему. Полагаю, его положение в Министерстве иностранных дел только упрочится, если он приобретет друзей и в Министерстве внутренних дел.
        – Если только они все не состоят в этой шайке, – заметила я. – Возможно, члены этой Мужской лиги содействия дальнейшему угнетению женщин проникли и в Уайтхолл.
        – Думаю, им это не нужно, – возразила она. – Ведь это, судя по всему, и есть неизменная политика Уайтхолла, а раз так, то нет нужды и в каком-то дополнительном лоббировании этого вопроса. Знаешь, мне иногда кажется, что…
        Ее перебил звонок в дверь.
        – Как невежливо, – сказала она. – Как раз в тот момент, когда я собиралась начать читать мораль.
        – Всякое деяние есть благо, – ответствовала я, выходя из комнаты, чтобы открыть дверь.
        К моему удивлению, это оказалась Дина Коудл. Я посторонилась, чтобы дать ей пройти.
        – Доброе утро, мисс Коудл, – поздоровалась я. – Прошу вас, входите. Леди Хардкасл пыталась протелефонировать вам в редакцию вашей газеты.
        – А они передали ей сообщение, которое я оставила для нее? – спросила она, когда я взяла ее шляпу, пальто и перчатки.
        – Они сказали только, что вас нет, поскольку вы работаете над новым сюжетом.
        – Порой они просто приводят меня в отчаяние. Я совершенно ясно сказала, что, если в редакцию протелефонирует леди Хардкасл, нужно будет сообщить ей, что я еду к ней.
        В холл вошла сама леди Хардкасл.
        – Боюсь, этого они мне не передали, – сказала она. – Но, как бы то ни было, теперь вы здесь, так что все к лучшему. Идемте в гостиную. Мы только что закончили второй завтрак – так, может быть, я могла бы предложить что-то и вам?
        – Я не отказалась бы от чашки чая, – согласилась мисс Коудл. – Благодарю вас.
        Я взяла со стола чайник и отнесла его на кухню. Эдна как раз была там, отдыхая после смахивания пыли в спальнях.
        – О, Эдна, – сказала я, – будь душкой, завари еще чая и принеси его в гостиную, хорошо? Чашку и блюдце я отнесу сама.
        – Конечно, дорогуша. Это для той газетчицы, да?
        – Да.
        – Я думала, она вам не по вкусу.
        – Это было раньше, – пояснила я. – Но мы вроде как заключили перемирие. Мне все время кажется, что военные действия могут возобновиться в любую минуту, но пока что нам удается как-то ладить друг с другом.
        – А, ну тогда ладно. От чашки чая вам будет только польза. За чаем еще никто не начинал войну.
        – Твоя правда, Эдна. Спасибо.
        Когда я вернулась в гостиную, они все еще обсуждали приезд мисс Коудл.
        – … и я сказала: «Майкл, дорогой, раз ты едешь в Кардифф на поезде, тебе не понадобится твой автомотор. Так не могла бы я его одолжить?» Он слишком вежлив, чтобы сказать нет, хотя ему и ужасно не хочется позволять мне водить его драгоценный автомотор. Непременно нужно будет попытаться выпросить у папы несколько гиней, чтобы приобрести мой собственный.
        – Эдна вот-вот принесет свежий чай, – сказала я, ставя чашку и блюдце перед стулом мисс Коудл.
        – Спасибо, – поблагодарила она. – Раз вы здесь, я могу начать. Простите, что сразу перехожу к делу, не тратя времени на обмен любезностями, но у меня есть волнительная новость. – Сунув руку в свою наплечную сумку, она извлекла оттуда блокнот Брукфилда. – Я знаю, кто является тем кукушонком, которого Лига подсадила в гнездо ЖСПС.
        Леди Хардкасл невесело улыбнулась.
        – Ах, вот оно что, – протянула она.
        – Вы уже и так знаете, кто, не так ли? – осведомилась мисс Коудл. – Мне следовало бы догадаться.
        Леди Хардкасл показала доску, на которой Битти Челленджер теперь занимала почетное место в самом центре.
        – Как вы смогли это узнать? – спросила мисс Коудл. – И когда?
        – Вчера я и инспектор Сандерленд побывали в пабе «Корт Сэмпсон» и встретились с одним из его осведомителей, – сообщила я. – Хорек – так зовут этого малого – был в пабе в тот вечер, когда случился пожар, но улизнул, когда узнал, что на место прибудет полиция. Он видел там женщину с большой сумкой. Лица ее он не разглядел, но приметил ее ботинки. Такие ботинки носит Битти Челленджер.
        – Я пыталась рассказать вам об этом еще в самом начале утра, – сказала леди Хардкасл. – Поэтому и протелефонировала в редакцию газеты.
        – Теперь это уже не важно, – ответила мисс Коудл. – Но мне известно кое-что такое, чего этот самый Хорек не знал. Брукфилд начал встречаться с Битти Челленджер, чтобы выяснить, что у нее на уме. Его догадка подтвердилась – оказалось, что она в самом деле является членом Женской национальной антисуфражистской лиги, членом, который исправно платит все взносы и которого Мужская лига попросила проникнуть в ЖСПС, дабы отслеживать их планы. Похоже, она привязалась к нему, но он бросил ее, как только познакомился с Лиззи Уоррел. В своих заметках он пишет, что Челленджер была страшно зла на них обоих.
        – Вот вам и более чем достаточный мотив для того, чтобы убить его и устроить так, чтобы в убийстве обвинили ее, – подытожила я, – а урон репутации ЖСПС – это для нее просто еще один плюс.
        – Совершенно верно, – согласилась мисс Коудл. – Тэпскотту придется здорово попотеть, чтобы без особых издержек поменять позицию газеты по поводу якобы нарушения суфражетками перемирия, которое они объявили на время выборов в парламент. Впрочем, что бы он там ни болтал, ему нравится мутить воду. Однако надо признать, что он и в самом деле превыше всего ценит правду, какой бы она ни была.
        – Поскольку мы в очередной раз получили парламент, в которой ни одна из партий не имеет большинства, вряд ли люди обращают такое уж большое внимание на то, чем занимаются суфражетки, – заметила леди Хардкасл. – Все только и говорят о том, сумеет ли Асквит и на этот раз протащить свой бюджет через палату лордов.
        – И тем не менее он захочет, чтобы ошибка была исправлена и все было расставлено на свои места.
        – Для этого еще слишком рано, – сказала леди Хардкасл. – Нам еще только предстоит раздобыть неопровержимые доказательства, а до тех пор нам ни в коем случае нельзя раскрывать свои карты. Я не хочу, чтобы она сбежала до того, как мы добьемся ее ареста и справедливого суда.
        – Возможно, я смогу вам в этом помочь, – сообщила мисс Коудл. – Или, если посмотреть на это дело с другой стороны, возможно, вы сможете помочь мне. – Она пролистала блокнот до одной из последних страниц. – Остальная часть этих заметок зашифрована и закодирована именно так, как вы и сказали, когда помогли мне разобраться, что к чему, после того как я впервые показала вам блокнот. Порой это чертовски жуткая работа – игра слов, к которой прибегал Кристиан, бывает очень запутанной, но когда ухвачена суть, все более или менее понятно. Однако вот это… – Она положила блокнот перед нами. В отличие от остальных записей, сделанных при помощи стенографических значков, здесь были использованы самые обычные буквы, но сгруппированные в порядке, который с виду казался случайным. – Я попыталась сдвинуть эти буквы, как это сделали вы, но ничего не получилось. Я сдвинула их еще на одну позицию, потом еще. Я перебрала все возможные… Как вы их назвали? «Шифры Цезаря»? И опять результат оказался нулевым. Я зашла в тупик. Но подумала, что женщина, которая знает, что такое «шифр Цезаря», сможет понять, как разгадать и
тот шифр, который Кристиан использовал здесь.
        Леди Хардкасл взяла блокнот и с минуту пристально смотрела на сочетания букв.
        – Возможно, вам кажется, что вы только зря потратили время, – заключила она наконец, – но на самом деле вы проделали хорошую работу. Раз вы исключили все простые шифры сдвига, быть может, это простой шифр иного рода, также основанный на подстановке, – я могу проверить это с помощью метода частотного анализа.
        Мисс Коудл уставилась на нее непонимающим взглядом.
        – Извините, дорогая, – сказала леди Хардкасл. – Я просто размышляла вслух. Если же этот метод не подойдет, перед нами встанет вопрос о том, не применил ли мистер Брукфилд шифр Виженера.
        – А что это? – спросила мисс Коудл.
        – Этот шифр назван по имени француза по имени…
        – Виженер? – подсказала я.
        – Ну, да, я просто пыталась припомнить имя, данное этому малому при крещении. Он жил в шестнадцатом веке и усовершенствовал уже имевшийся шифр, сделав его таким сложным, что он стал известен как le chiffre indйchiffrable – неразгадываемый.
        – Ну, и как это может нам помочь? – спросила мисс Коудл. – Если он не поддается разгадке, то как же нам его разгадать?
        – Его только называли chiffre indйchiffrable, на самом же деле он вовсе не был indйchiffrable.
        – Стало быть, вы знаете, как его dйchiffrer, то бишь расшифровать?
        – Дело это тягомотное, – ответила леди Хардкасл, – но да, я это знаю.
        Вошла Эдна, неся поднос со свежим чаем и блюдом с лепешками.
        – Я тут подумала, что, может, вам надо перекусить, – сказала она, наливая чай в чашку мисс Коудл. – Мой Дэн всегда говорит, что на пустой желудок не больно-то поворочаешь мозгами. Притом заметьте, сам-то он базарит, что ему что-то делать на тощий желудок, ну, совсем невмоготу. Вообще-то, скажу я вам, пустого желудка у него не бывает никогда. Этот малый всегда что-то ест. – Она предложила нам блюдо с лепешками. – Хотите что-то еще, миледи?
        – Нет, Эдна, спасибо. Ты, как всегда, угощаешь нас на славу.
        – Лепешки-то напекла не я, а мисс Джонс, – сказала Эдна. – Я не могу приписать это себе.
        – Тогда передай ей нашу благодарность, – ответила леди Хардкасл.
        Эдна вышла, закрыв за собой дверь.
        – Наверное, вы не… – начала леди Хардкасл.
        – Тщательно не переписала все буквы и не проверила их три раза, чтобы удостовериться, что я не допустила ошибку? Разумеется, переписала и проверила. Вот, держите.
        И она протянула леди Хардкасл листок бумаги с группами букв, расположенными так же, как и в блокноте, но гораздо ближе друг к другу.
        – У вас очень красивый почерк, – проговорила леди Хардкасл, явно думая о чем-то другом.
        – Я не могу присвоить все лавры себе, – заметила мисс Коудл. – В значительной мере это заслуга мисс Уайетт, женщины, которая имела несчастье быть моей гувернанткой.
        – А вы были хорошей ученицей?
        – Нет, ужасной. Но каким-то образом мне все-таки удалось научиться кое-чему, включая умение красиво писать.
        – Мне надо будет это изучить, – сказала леди Хардкасл.
        – Конечно. Это займет какое-то время, да?
        – По меньшей мере, несколько часов. Боюсь, это будет довольно нудно. Если у меня все получится, вы поразитесь и, возможно, даже подумаете, что у меня есть некий мистический дар. Но разгадывание таких шифров – это по большей части просто-напросто счет.
        – Тогда считайте, считайте – оставляю это вам. Хотя, если вы позволите мне продолжить злоупотреблять вашим гостеприимством достаточно долго, чтобы доесть эту восхитительную лепешку, это было бы чудесно. Но затем мне надо будет ехать – сообщая редакции о том, что я работаю над новым сюжетом, я не врала.
        – Это что-то занятное?
        – Занятное? Я бы не сказала. Но это все-таки не светская хроника – от нее я немного отошла, так что этот сюжет, безусловно, приносит мне куда больше морального удовлетворения.
        – Вы протелефонируете мне сегодня вечером? – спросила леди Хардкасл. – На тот случай, если я добьюсь каких-то успехов.
        – Конечно. Около семи, хорошо?
        – Отлично. К этому времени я уже постараюсь чего-нибудь достичь. А пока не желаете ли положить на лепешку варенья?
        Пока они суетились, возясь со своими лепешками, я взяла листок и всмотрелась в сочетания букв:
        шчжлч ьчкзз чсппс ръуры жаръи рбдеы фъъшч цспхи гсъжц люцоь эеурй ъкъёщ зхмус мчйрр оцзхс фххмц рюцян юъжцй иыцфм яхзъе щчйцр шчохч кмзон ычкрй кщзла ючъгц лбузё ючъиф ъухцы фшцхз чищфд эфпзш фътру ъыцшь йзъмй ршцщф лфтуж гёъцы жзпхи чаъцы жшцсх рбдяы ъзрфн чкйрм яузты жьомь уцзуи фрчшн пдлыв фюпзш фъмск иыцфй ччтхч юнйчщ ъбуцх очлыз щиязф ьиицы лыдхи пхзън ьсзуч шчшзр ччомц фсрпф ъьчцы ьниун щсжэк щиамх очшцм рсциц лщыос чччзъ щьёщу ьдъыж ъыйпч ьичзь юсхык цчъцщ ътщчф рфрще ычлть ыбзхы лпрус внфмщ фнхзб фючмщ ндэус взыпц лфцчч ыдъти бйцки юдэрк чсжън чехгю шьояс щшцлк ръърх фцычч пммуч ниамл ъмйрп рцржк цчъцщ ънъги юнчмщ зсжъи цъъши эыхцк рщрфз щифмщ ркзуъ кщзпч мфзяс юейщж иыыкщ крдйх ънстч ччхтн нлзпн юнхцы яыхзы ццыуъ кцзчщ ръъыш щдспи очйцщ иырчщ ъмзоц жнщый ёнтъд эчирщ лжъщз ычэры фыдкщ ярярф фтщтч очпцф ъызтч ючшгх иызщы ьихзю ъамъщ лъчуи юсъдъ крзкч ьццлч мдйзж енмцй ъщылч нихрн щнцию ъмрфч рмужн ршшця ннъзц фзйщн хузшы фцгжн енхмр щиёра якщък яжяъч шчмйщ рхжхи фъэцм рызта ючйцр шчохч шцмхн ямзщы эзйгз эцръе нъмлч цчхюи пчъцл ъхцфн щызтч омзщы лцмъь тнщус дуцфш ърлхч ыщцаь юнижф ййрфи
каъцй жъцф цътхр шьчрп чдфцч ньнлз тиырщ крммх скшцу свсрч чочйц щфкщх нпчйц фзцгф сьииц ыщстз хфсйщ зцчкц щъмзф нчуцс ъъбтц тфъцй ньбрй црътц фзуцф нчурэ уьиоп

        И далее:

        луцъч ьдмфц ркцпх ъпхцн енчшс пнъщз ъыйма лыджр лшцщф рмхрн щнлмф фъыфн чьпхи юехмх лфцхч пнъзф фызтс ъъъзф фъдфц рцмрр ннщъц жёърх лфгмч гнхдч эыцшч тцгжр щиёщф рмыёв рнпзл ъкцшч шщытч нчлры щиъзц фёудх ъщьрф змзлн щекрц рчиэч псфгн пфжцщ оихрр ляррш ъюрбн щсжпч ччъзш ьнлцъ юийуз йыцщк лфдлу ьнсхс ьнлйн ьъэрц цфръи цырян эурфч мнщчн гнхрн шрзхс шимъъ кмомт шъщъё щъишс ппрцц тнчшн пчщъи нсъъщ рйымх ънтцф фамщы нчуём ртъйч кшшрз юнудц фязис юырян чфмхм тншъи цпмти цсфъч ъйшзр ъхпзх рбзхи нёъцх пнумм яхзён рщцуе уитуж гимъъ ккъцх гыцид яъъшч фыдти цчсъч ъыйун циёбс ххзхн нщкшь урцуч юичшс мдйзн юкчцщ юёсйч щхыъи ншцщф рмхрт пнхдэ ркшзф кзъзу фъфцл яъъзц ъкръе цитрх рцхцч щсчуи щсшыж юшцэс юсъдн очхцх щнъцс пнуцш ъшзли ччщдъ ччйцш ъмфмц фыджф ййуёы рйжйъ рхщмщ пямфс нъмсм ябцск энкли юкцсу ьсщъс лц

        Возможно, леди Хардкасл и знала, как расшифровать эту абракадабру, но меня она поставила в совершенный тупик – как и мисс Коудл.

* * *

        Уходя, Дина Коудл вела себя так же непринужденно, как и тогда, когда она только что вошла. После ее ухода леди Хардкасл удалилась в кабинет и коротко пообщалась со мной только в час, попросив принести ей сэндвичи, и в четыре, попросив чая и пирожных. Я принесла ей и то, и другое, и оба раза у нее был совершенно отсутствующий вид. Она, разумеется, держалась вежливо и приветливо, но было очевидно, что мысли ее сейчас где-то далеко. Как и мои. Похоже, сейчас от этого зашифрованного фрагмента зависело очень многое. Насколько мы вообще могли судить, это мог быть какой-то пустяк, что-то вроде списка покупок, но ни она, ни я так не думали. Брукфилд предпринял такие титанические усилия, чтобы с помощью особого сложного шифра скрыть суть написанного, что это наверняка было нечто чрезвычайно важное.
        К шести часам Эдна и мисс Джонс уже ушли домой. Ужин они приготовили почти полностью, так что мне осталось только нанести последние штрихи, что я планировала сделать в восемь, дабы оставить достаточно времени для семичасового звонка мисс Коудл. Пока же говорить было не с кем.
        Время шло, тикали часы. Я села в гостиной и попыталась почитать книгу. Прочитала один и тот же абзац пять раз и не поняла ни слова, потом встала, прошла в гостиную и уставилась на «доску расследований». Затем села за рояль, подобрала какую-то мелодию, жалея о том, что не слишком усердно упражнялась в игре. Интересно, где сейчас мое банджо. Возможно, если я…
        Зазвонил телефон.
        – Алло? Чиппинг-Бевингтон, двадцать три, – сказала я, взяв трубку.
        – Мисс Армстронг? Это Дина Коудл. Есть новости от штатной ходячей энциклопедии нашей команды?
        – Я надеялась, что это телефонируете именно вы, – призналась я. – Не знаю почему, но пока она работает над этим шифром, я все время чувствовала себя как на иголках и ужасно хотела с кем-то поговорить.
        – Значит, пока ничего.
        – Да, пока ничего, простите.
        – Пожалуйста, не извиняйтесь. По правде говоря, я нахожусь в таком же напряжении, как и вы. Не могу избавиться от чувства, что в этом зашифрованном фрагменте содержится что-то важное.
        – А после него в блокноте еще что-то есть?
        – Нет, это конец. Я тут думала – а вдруг из-за того, что сказано в этом фрагменте, его и убили? Если только это не список покупок.
        – Я тоже беспокоилась, как бы это не оказалось его списком покупок.
        Она засмеялась.
        – Не думаю, что стоит тратить столько усилий на то, чтобы скрыть свою любовь к консервированным сардинам.
        – Ну, не знаю. Иногда люди бывают очень категоричны, рассуждая по поводу консервированных сардин.
        Из кабинета вышла леди Хардкасл – вид у нее был немного усталый, но она широко улыбалась.
        – Это Дина Коудл? – одними губами спросила она.
        Я кивнула, затем сказала в телефон:
        – Она только что вышла из своего кабинета. И, похоже, довольна собой.
        – Позовите ее, хорошо? – сказала мисс Коудл. – Я умираю от нетерпения.
        Я протянула трубку леди Хардкасл. Она взяла ее, держа в другой руке несколько листков бумаги.
        – Здравствуйте, мисс Коудл, – начала она. – Как поживаете, дорогая?… Как там ваш новый сюжет?… Да, Фло всегда так говорит…. Нет, не этими словами, она использует другие… Она заявляет, что я «совершенно несносна»… Да, безусловно… Да, конечно, сейчас… – Все еще улыбаясь до ушей, она протянула мне трубку. – Она хочет что-то сказать тебе, дорогая.
        – Алло? – сказала я.
        – Дайте ей оплеуху, – посоветовала мисс Коудл.
        – Вы льете воду на ее мельницу, – ответила я. – Она делает это все время, и чем больше ты бесишься, тем шире она ухмыляется и тянет резину. Ей и самой не терпится рассказать нам о том, что она открыла, но сначала мы должны дать ей немного потешить себя.
        Мисс Коудл досадливо закряхтела, затем сказала:
        – Хорошо, передайте ей трубку.
        – Она попросила меня дать вам оплеуху, миледи, – сообщила я, отдавая ей трубку. – Вы должны перестать дразнить ее, не то я могу и прислушаться к ее просьбе.
        – Зануды, – заключила леди Хардкасл, не переставая ухмыляться. – Ну, хорошо, моя догадка оказалась верна – это шифр Виженера, и я его расшифровала. Искать ключ мне пришлось долго – я, разумеется, применила метод Бэббиджа. Или того немца? Как бы то ни было, пришлось попотеть, но это оказался такой ключ, который любая из нас могла бы и угадать. Вполне вероятно, что он выбрал его специально для того, чтобы мы смогли это сделать. Это «ЛИЗЗИ». Имя его любимой. Ну разве это не прекрасно? Отыскав его наконец длинным и сложным путем, я буквально кусала себе локти. Надо было просто…
        Перехватив мой угрожающий взгляд, она оборвала свои излияния на полуслове.
        – Ах, да. Этот фрагмент. Послание. Минутку. Подержи их, дорогая. – Она отдала мне листки бумаги, щелчком открыла лорнет для чтения, висящий у нее на шее, поднесла его к глазам и сказала: – Держи их неподвижно, иначе я не смогу…. Да, вот так. Мне пришлось потратить немало времени, чтобы расставить все знаки препинания, но думаю, в итоге все получилось хорошо. Здесь говорится:
        «Моя дорогая Лиззи! Если ты читаешь эти строки, значит, я нахожусь либо в тюрьме, либо в изгнании. Мне не хочется об этом думать, но, возможно, я даже погиб. Я рад, что ты нашла этот блокнот и поняла смысл последней записки, которую я тебе послал. «Ключ – это ты». Я знал, что ты поймешь, что я имел в виду. Как ты уже узнала из предыдущих записей в этом блокноте, в прошлом году я начал работать над материалом о разложении и злоупотреблениях в нашем городе. И обнаружил опасную, скрытую от взора паутину, в которой сплелись подкуп, шантаж и лицемерие наших первых лиц. Я узнал о попытках богатых и влиятельных мужчин подвести мину под дело вашего движения, в которое ты, а теперь и я так страстно верим. Я намеревался разоблачить всю эту грязь в моей колонке в газете, но тут наткнулся на преступный заговор. Эти продажные субъекты собираются похитить груз чилийского золота, которым эта страна хочет расплатиться за горнодобывающее оборудование, необходимое для ее процветания. Всей картины я еще не знаю и чувствую, что мое время на исходе, так что, возможно, мне не удастся выяснить все до конца до того
момента, когда станет уже слишком поздно. Прошу тебя, любимая, что бы со мной ни произошло, передай эти сведения полиции. Поговорив с недовольными работниками и всякого рода мелкой сошкой и совершив несколько мелких краж, за которые мне, возможно, еще придется отвечать, я за последние недели сумел узнать немало, но детали так и остались мне неизвестны. Эти малые очень осторожны. Я знаю следующее: заговором руководит Натаниэль Морфилд, а деньги, необходимые для организации похищения золота, предоставляют Освальд Крейн и Редверс Хинкли. Тактическим обеспечением занимается Джеймс Стэнсбридж, и он же предоставит требуемое количество людей. Твоя приятельница Битти Челленджер также каким-то образом замешана в этом деле. Думаю, ее роль заключается в том, чтобы устроить какой-то отвлекающий маневр. Груз золота прибывает в порт Эйвонмут в последний день февраля. Я так и не смог установить, как именно они планируют похитить его, но мне то и дело попадалось слово «подменить». Я люблю тебя всем сердцем и всей душой, всегда твой, Кристиан».
        Наверное, у него ушла целая вечность на то, чтобы зашифровать это послание, но очевидно, что для него было очень важно написать своей возлюбленной в последний раз. – Она отвела трубку от уха, держа ее так, чтобы мы обе могли слышать, что скажет мисс Коудл.
        – Это чертовски трогательно, – сказала та, – и в то же время чертовски досадно. Он знал так много, но без завершающих деталей это в общем-то бесполезно. Что же нам со всем этим делать?
        – А вот что – мы просто продолжим его расследование с того, на чем остановился он, и выясним, что к чему, – ответила леди Хардкасл. – Я протелефонирую Джорджи Бикл и договорюсь с ней о встрече, и, если не скажу вам чего-то иного, мы соберемся у нее дома завтра в девять часов утра, чтобы обговорить наши следующие шаги.
        Мы попрощались и повесили трубку.
        – Нам надо протелефонировать и инспектору, – сказала моя хозяйка. – Он и так уже изучает слухи о возможности похищения золота, так что завтра он должен присутствовать на нашей встрече, и неважно, станет ли его начальство возражать или нет. О-о!
        – Что такое?
        – У него уже были соответствующие подозрения. Помнишь, как в кофейне он чуть не пролил кофе, когда свел все куски воедино, но тогда он не захотел ничего говорить из боязни, что мы сочтем его глупцом. Теперь я смогу сказать ему, что он был прав с самого начала. Думаю, сначала я протелефонирую ему, а Джорджи Бикл уже потом.
        – Правильно, – согласилась я. – Ужин будет на столе через десять минут.
        И я вышла, оставив ее телефонировать им двоим.

* * *

        Ровно в девять мы парковали наш «ровер» на Беркли-сквер. Инспектор Сандерленд стоял рядом, прислонившись к фонарному столбу и читая газету.
        – Вы сейчас выглядите как самый что ни на есть подозрительный праздношатающийся дармоед, – заметила леди Хардкасл, когда мы подошли к нему.
        – Вы не единственная, кому пришла в голову эта мысль, – сказал он, оторвавшись от столба. – Местный бобби[49 - Прозвище британских полицейских.] уже попытался согнать меня с этого места.
        – Боже. Вы тут давно?
        – Минут десять. Я поднялся на этот холм несколько быстрее, чем ожидал. Но все хорошо – ведь у меня есть газета. А теперь и вы здесь. Доброе утро. – Он сложил газету и снял шляпу.
        – Доброе утро и вам, – поздоровалась она. – Ну, что, пойдем? Вы знакомы с леди Бикл?
        – Совсем немного. Гослинг друг ее мужа. Как-то вечером мне понадобились услуги Гослинга, и мне пришлось вытаскивать его с ужина в доме Биклов, его друзей. Она показалась мне очаровательной молодой дамой.
        – Да, она совершеннейшая душка. Во многих отношениях она напоминает мне меня саму в молодости.
        – Что-то я не припомню, чтобы вы когда-либо были душкой, – заметила я.
        – Я была само очарование, – заявила она. – Совершенно прелестной. Так считали все.
        – Видимо, это было до нашего знакомства.
        – Дом пять, не так ли? – спросил инспектор, когда мы взошли по лестнице.
        – Да, – ответила я. – Но нумерация идет справа налево.
        – Я знаю. Когда-то я патрулировал именно этот район.
        – В самом деле? Какая прелесть. Могу представить вас в шлеме, с дубинкой и со свистком на серебряной цепочке, надетой на шею, – сказала леди Хардкасл.
        – Да будет вам известно, что в темно-синей сарже я выглядел настоящим молодцом, – сообщил он. – У меня по-прежнему есть свисток на цепочке – у нас всех есть свистки. И я часто захватываю с собой короткую дубинку. С моей женой я познакомился, когда носил форму – она расскажет вам, какой я тогда был красавец.
        – Нисколько в этом не сомневаюсь, – откликнулась она. – Вот мы и пришли.
        Уильямс открыл дверь так быстро, что я начала гадать, не стоял ли он у входа, поджидая, когда мы позвоним в дверной звонок. Вежливо сказав:
        – Доброе утро, – он взял наши пальто и проводил нас прямо в гостиную.
        Мисс Коудл была уже там и наливала себе чай.
        Леди Бикл поздоровалась с нами, после чего леди Хардкасл занялась представлениями.
        – Как чудесно наконец познакомиться с вами как следует, инспектор, – сказала леди Бикл. – Я не считаю тот раз, когда вы явились к нам и утащили с собой Симеона. Но Эмили только и делает, что поет вам хвалу, и мы все очень рады, что вы помогаете нам с этим делом. Очень надеюсь, что это не стало для вас источником проблем.
        – Вовсе нет, миледи, – солгал он.
        – Слава богу, – откликнулась она.
        Дина Коудл и инспектор были давние спарринг-партнеры, но сейчас они, похоже, были не прочь в кои-то веки поладить. И поприветствовали друг друга холодно, но корректно.
        – Думаю, говорить надо вам, Эмили, – начала леди Бикл, когда все мы были снабжены чаем и удобно расселись по гостиной.
        – Спасибо, – сказала леди Хардкасл. – Полагаю, все вы уже в курсе дела. Да? Хорошо. Наша первоочередная задача – это освободить Лиззи Уоррел и добиться, чтобы вместо нее арестовали Битти Челленджер. Для этого мы должны раздобыть веские доказательства. Во-вторых, мы должны довести до конца то, что начал Кристиан Брукфилд, и выяснить достаточно сведений о похищении золота, для того чтобы можно было просто-напросто доставить их начальству инспектора на блюдечке. Думаю, предотвращение готовящегося похищения – это уже не наше дело, но мне кажется также, что в создавшейся обстановке начальники в Брайдуэлле, скорее, поверят не каким-то там суфражеткам, а таким состоятельным и высокопоставленным господам, как Морфилд, Крейн и Хинкли. Уверена, что, обвини мы достопочтенного Джимми, нам бы поверили, но тут, вероятно, в дело вступит его отец.
        – С чего вы взяли, что это не наше дело? – вопросила мисс Коудл. – Почему мы не можем просто-напросто отправиться в порт и задержать их?
        – В основном потому, что у них есть численное преимущество, – отвечала леди Хардкасл. – Я отдаю должное боевым навыкам Фло, да и сама я неплохой стрелок, но хватит ли сил нас четверых, если нам будут противостоять многочисленные головорезы во главе с бывшим офицером, заслужившим один из высших орденов? Вряд ли в такой схватке у нас было бы много шансов.
        Мисс Коудл нахмурилась, но промолчала.
        – Тогда что же нам, по-вашему, надо будет делать? – спросила леди Бикл.
        – Сегодня двадцать четвертое, а золото прибывает двадцать восьмого, в понедельник. Раз до его прибытия осталось так мало времени, наши заговорщики наверняка не будут сидеть сложа руки. Мы не знаем, что именно они собираются предпринять, но можно с уверенностью утверждать, что очень скоро их люди и техника окажутся на намеченных ими местах. Они начнут действовать, а значит, если вести за ними постоянное наблюдение, мы могли бы вовремя раскусить их план и успеть предупредить полицию. Итак, мисс Коудл, вам надо будет следить за дверями городского совета. Они хорошо видны из кофейни Крейна на Корн-стрит. Займите столик у окна и наблюдайте. Сделайте вид, что вы что-то пишете, и никто вас не побеспокоит. А если вы почувствуете, что, по мнению официанток, вы загостились, вас сменит кто-то из нас.
        – Договорились, – сказала мисс Коудл. – Правда, раньше они проводили свои встречи ночью, так что, возможно, я так ничего и не увижу.
        – Верно, – согласилась леди Хардкасл. – Но, поскольку приближается решающий час, очень может быть, что им придется стать менее осторожными. Так что вам, безусловно, стоит за ними последить.
        Мисс Коудл кивнула.
        – Джорджи, – продолжила леди Хардкасл, – думаю, вам нужно будет не спускать глаз с Битти Челленджер. Как вы думаете, вы сможете незаметно садиться ей на хвост, когда она будет покидать магазин?
        – Конечно, да, – ответила леди Бикл. – Когда я училась в том ужасном швейцарском пансионе, мы нередко играли в эту игру. И меня не поймали ни разу.
        – Отлично. Нам надо знать, куда она ходит и с кем встречается. Все что угодно, что могло бы помочь нам понять, какова ее роль в этом деле. А я тем временем понаблюдаю за достопочтенным Джимми – у вас же есть его адрес, не так ли, Джорджи? Он бывший военный, стало быть, он сможет куда скорее заметить слежку, чем Битти, и, чтобы не спалиться, нам придется прибегнуть к нашим старым приемам. Мне понадобится твоя помощь, Фло, но сначала у меня будет для тебя другая работа.
        – Дайте догадаюсь, – сказала я. – Вы случайно не хотите, чтобы я вломилась в квартиру Битти, пока она будет в магазине-штабе ЖСПС, и посмотрела, что там можно найти?
        – Именно об этом я бы тебя и попросила, если бы здесь не присутствовал инспектор, – ответствовала она.
        – Не обращайте на меня внимания, – сказал инспектор. – У меня всегда был скверный слух. И вообще, меня тут нет.
        – Вот и молодец, – похвалила его леди Хардкасл. – Пока вас тут не будет, не могли бы вы понаблюдать за Хинкли и Крейном? По мнению Брукфилда, их роль состоит в финансировании этого предприятия, но, может статься, они сделают что-то такое, что выдаст весь замысел. Особенно это относится к Крейну – он полный идиот.
        – Буду рад помочь, – согласился инспектор. – Не забывайте, что я уже расследую это дело официально, а раз так, у меня будет возможность потрясти несколько деревьев, чтобы посмотреть, что с них упадет.
        – Благодарю вас. Да, кстати, «груз золота» – это очень интересно, но мы понятия не имеем, сколько там золота, в какой форме его перевозят, куда именно его должны будут повезти и в какое время оно прибудет в порт. Наверняка все эти сведения ужасно секретны, и в каком-то ином случае я бы никогда не стала просить вас ответить на эти вопросы, но, если это может нам помочь…
        – Разумеется, – сказал он. – Это золото представляет собой плату, вносимую группой горнодобывающих предприятий Чили за оборудование, поставляемое несколькими британскими машиностроительными компаниями. Перевозится оно в виде тридцати слитков, вес каждого из которых составляет чуть более двадцати семи фунтов[50 - Чуть больше 12 кг.], общая же их стоимость достигает примерно четверти миллиона фунтов стерлингов.
        Послышались удивленные возгласы, а леди Бикл воскликнула: «Вот это да!»
        – Общий вес партии превышает семь английских центнеров[51 - Английский центнер – около 50,8 кг.], и до момента прибытия в Эйвонмут его будет сопровождать взвод чилийской армии. В порту его передадут на попечение хорошо вооруженной охраны, нанятой специально для этих целей. Мы проверили их людей, и с ними все в порядке.
        – А потом? – спросила леди Хардкасл.
        – Потом золото будет погружено на поезд, который отвезет его в Лондон, где банки проведут с ним те мистические ритуалы, которые они всегда проводят, когда нужно превратить его в активы на счетах машиностроительных фирм.
        – Ограбление поезда, идущего по магистрали, связывающей Бристоль и Лондон, нельзя считать совершенно невозможным, – заметила я, – но проделать это было бы нелегко. Я бы сказала, что наиболее уязвимым оно будет в порту, когда его будут перегружать с корабля на поезд.
        – Но каким же образом преступники могут скрыться с добычей? – спросила мисс Коудл.
        – Если вы помните, Брукфилд в своем послании упомянул слово «подменить», – напомнила леди Хардкасл. – Возможно, они собираются похитить его так, чтобы никто не подозревал, что оно ушло – не подозревал до тех самых пор, когда станет поздно.
        – В таком случае нам особенно важно выяснить, как именно они собираются это сделать, – сказала леди Бикл.
        – Совершенно верно, – подтвердила леди Хардкасл. – Итак, теперь у каждого из нас есть своя задача. Все ли довольны?
        Послышался согласный ропот.
        – Есть еще какие-то предложения? Может бы, я о чем-то забыла?
        Мы все покачали головами.
        – Время не на нашей стороне, – продолжила она. – Действовать надо быстро. Джорджи, мы можем встретиться здесь в шесть часов?
        – Само собой, – отвечала леди Бикл. – Приглашаю вас всех к нам на ужин, если вы сможете прийти.
        Послышались возгласы: «О, как замечательно» и «Спасибо», после чего мы все устремились к двери.

        Глава 16

        Мне бы хотелось иметь возможность поведать о том, как я дерзко и отважно проникла в меблированные комнаты Битти Челленджер, одевшись в черное и сложив в вещмешок инструменты для взлома. О том, как я под покровом ночи вскарабкалась по водосточной трубе и забралась внутрь через слуховое окно. О том, как я оступилась и едва не упала с водостока, и о еще одном опасном моменте, когда в считаных футах подо мной появился патрульный полицейский, и я замерла, прижавшись к стене и едва смея дышать.
        Однако на самом деле все происходило куда более прозаично.
        Мисс Челленджер проживала в меблированных комнатах в доме, стоящем на одной из глухих улочек Редленда, респектабельного района, отделенного от более фешенебельного Клифтона улицей Уайтледиз-роуд. Леди Бикл бывала у мисс Челленджер и описала мне внутреннюю планировку дома. Он принадлежал старой вдове, которая занимала первый этаж, используя одну из его комнат в качестве спальни. Чтобы у ее квартиры был отдельный вход, в холле был возведен простенок с дверью, что, однако, не мешало пройти к лестнице. Таким образом, второй этаж дома находился в полном распоряжении мисс Челленджер, и она могла приходить и уходить, не беспокоя свою квартирную хозяйку.
        Как сказала мне леди Бикл, вдова была рабой привычки и каждый день уходила из дома ровно в десять утра, чтобы сходить в гости к подруге, которая жила неподалеку. Возвращалась она в три, и ее экономка подавала ей послеполуденный чай.
        И вот в десять минут одиннадцатого леди Хардкасл припарковала наш автомотор за углом улицы, на которой стоял дом Челленджер. Я взяла парусиновые туфли на резиновой подошве, которые так и остались в «ровере» после наших приключений в вестибюле здания фирмы Хинкли, и надела их. Потом прошла по тихой улочке, незаметно проверяя, не наблюдают ли за мной, зашла в кованую калитку дома вдовы и поморщилась, когда скрипнули ее петли. Задержалась перед парадной дверью, извлекая отмычки, спрятанные в броши, и отперла ее. Затем вошла и, оказавшись внутри, заперла ее за собой.
        Стараясь идти как можно более бесшумно, я в моих туфлях на резиновой подошве поднялась на второй этаж. Экономка и горничная почти наверняка находились где-то в доме и, вероятно, могли услышать шаги, поднимающиеся по лестнице в то время, когда мисс Челленджер была в магазине-штабе ЖСПС.
        Когда-то обе ее комнаты были спальнями, и потому их двери открывались на лестничную площадку. Я открыла дверь первой комнаты и обнаружила, что она обставлена как гостиная. Здесь царил порядок и было мало личных вещей. Рядом с креслом, похоже, неудобным, на столике обложкой вверх лежала открытая книга, и ее корешок был смят. Она выглядела раненой, и неконструктивно сентиментальной части моей души захотелось избавить ее от мук. Если не считать толстой полосатой кошки и на редкость красивого вида из окна здесь не было ничего такого, что представляло бы интерес. Вернусь сюда позже, подумала я, если мои поиски в других комнатах окажутся тщетны.
        Следующая комната была спальней Битти Челленджер. Здесь все тоже выглядело чрезвычайно опрятно, а на прикроватной тумбочке также обложкой вверх лежала книга со смятым корешком. Если нам не удастся призвать ее к ответу за поджог, мы сможем прижучить ее хотя бы за жестокость по отношению к книгам. У стены напротив кровати стоял гардероб, и я беззвучно подошла к нему, чтобы посмотреть, что в нем есть.
        Гардероб был заперт, ключа было не видно, но замок оказался простым, и я смогла быстро открыть его с помощью моей испытанной отмычки. На вешалке здесь висели несколько безвкусных платьев и пара простеньких жакетов, а на полках лежали нижнее белье и свитера, причем все было аккуратно сложено.
        Внизу гардероба стояли выходные туфли, летние туфли и пара ботинок, верхи которых частично отстали от подошв. В задней части виднелась большая скомканная брезентовая сумка, похожая на матросский вещмешок.
        Я отметила про себя точное положение этой сумки, а также положение каждой пары обуви и осторожно вытащила сумку из гардероба. Когда я ставила ее на пол, что-то внутри нее звякнуло. Открыв ее, я обнаружила две плотно закупоренных пустых бутыли, завернутых в тряпицу, и несколько листков бумаги. Из сумки пахло керосином, я откупорила одну из бутылей, понюхала – раньше внутри нее был керосин. Я взяла один из листков.
        Это была напечатанная в типографии листовка, озаглавленная «Право голоса – женщинам» и содержащая краткое и сжатое изложение целей, который ставил перед собой Женский социально-политический союз. В этом не было ничего необычного – ведь Беатрис Челленджер управляла магазином ЖСПС на Квинз-роуд. Но, всмотревшись, я увидела, что вместо «Женский» в названии союза напечатано «Женнский». Надпись на листовке гласила: «Женнский социально-политический союз» – та же опечатка, что и на листовках, разбросанных на месте поджога.
        Я тщательно обыскала сумку, чтобы проверить, есть ли в ней что-то еще, представляющее интерес. На ее дне лежало еще с полдюжины листовок, а также помятый коробок спичек. Одну листовку можно взять, подумала я, Челленджер не заметит ее пропажи. Я сложила листок, положила его в карман, после чего вернула сумку на то же самое место, на котором она находилась прежде. Затем меня объяла досада от собственного бессилия – замок гардероба никак не желал поддаваться уговорам мой отмычки, пытающейся запереть его вновь. Несколько минут я мысленно чертыхалась и в нарастающем возбуждении атаковала его, пока он наконец не признал, что всем будет лучше, если он сдастся и запрется опять.
        Я огляделась по сторонам, но больше в комнате не было ничего интересного. Почему преступники никогда не проявляют предупредительности и не оставляют на виду записей, содержащих детали их планов? А еще лучше – подписанное признание. Если у этой Челленджер имеется записная книжка или дневник, она почти наверняка держит их при себе. Даже под ее кроватью не оказалось ровным счетом ничего.
        Выйдя из спальни, я вернулась в гостиную, но мое первое впечатление подтвердилось – здесь было пусто, а потому я вышла на лестничную площадку и повернулась к лестнице.
        В эту минуту дверь в квартиру хозяйки дома отворилась, и по плиткам пола застучали подошвы ботинок. Я замерла и стала ждать, когда один из этих ботинок ступит на нижнюю ступеньку. Если кому-то из прислуги зачем-то понадобится подняться в комнаты жилички, мне придется вернуться в спальню и нырнуть под кровать. Я знала, что там хватит места.
        Но тут до меня донеслись другие звуки: одна из служанок отперла парадную дверь, открыла ее и заперла опять. Похоже, она решила избавить себя от подъема по лестнице, ведущей с цокольного этажа к черному ходу, и вместо этого воспользовалась парадным. Скрип кованой чугунной калитки донесся до меня даже здесь, на втором этаже, и я подивилась тому, что никто не услышал, как я в нее вошла.
        Подождав минуту, чтобы дать служанке отойти подальше, я на цыпочках спустилась по лестнице и вышла вон, осторожно заперев за собой дверь. Может быть, перескочить через эту скрипучую калитку? Но вместо этого я слегка приподняла ее, чтобы свести шум к минимуму. Она жалостно запищала, словно досадуя на меня за то, что я лишила ее возможности громко спеть, и я порадовалась, что смогла уйти более или менее незаметно.

* * *

        Вернувшись к леди Хардкасл, я переобулась в ботинки, пока она вела автомотор обратно в Клифтон. Следующей нашей остановкой должен был стать фешенебельный квартал Ройял Йорк Кресент, в котором проживал достопочтенный Джеймс Стэнсбридж. Мы припарковались на западном конце улицы и устроились поудобнее – он был полуночником, так что были готовы к тому, что ждать придется долго. Даже в такой день, как сегодня, когда ему почти наверняка нужно переделать множество дел, готовясь к похищению золота, он вряд он встанет раньше середины дня.
        Фасад длинного полукруга домов, построенных в эпоху Регентства, выходил на широкую мощеную площадку, расположенную над цокольными этажами, то есть парадные двери находились здесь на добрых пятнадцать футов выше уровня дороги. Поэтому из авто мы не могли видеть парадные двери, нам были видны только сводчатые фасады цокольных этажей, во многих из которых имелись свои собственные двери. Правда, леди Бикл уверила нас, что Стэнсбридж, чья дверь находилась рядом с первой лестницей, ведущей к дороге, по каким-то непонятным причинам всегда спускается по ней, вместо того чтобы не проходить мимо домов своих соседей.
        Я предложила леди Хардкасл чашку кофе из термоса, стоявшего под моим сиденьем.
        – Спасибо, дорогая, – поблагодарила она. – Должна признаться, я рада, что сегодня погода стала немного теплее.
        – Слава Богу, что не идет дождь.
        – Безусловно. Кстати, пришло время заслушать твой отчет – что ты обнаружила в комнатах Читти Белленджер?
        – Ее дом так же скучен, как и она сама, – доложила я. – Но у нее имеется очень узнаваемый матросский вещмешок, в котором она держит бутылки керосина, спички и листовки суфражеток. – Я достала листовку из кармана. – Вы видите что-то необычное? – спросила я.
        Она взяла свой лорнет и вгляделась.
        – Ага, – заключила она, – здесь точно такая же опечатка, как и на листовках, найденных на Томас-стрит. Определенно это она подожгла магазин. Кстати, как ты думаешь, эти листовки напечатала типография Крейна? Ведь его лига выступает против предоставления женщинам избирательных прав, не так ли? Возможно, он сам и сочинил этот текст. Что ж, как только мы выясним побольше об этой истории с золотом, полиция сможет официально обыскать эти меблированные комнаты и найти там то, что нашла ты. Это нельзя назвать прямыми уликами, но в сочетании с показаниями осведомителя инспектора, видевшего ее ботинки, их наверняка хватит для того, чтобы усомниться в виновности Лиззи Уоррел. Особенно если принять во внимание то, что написал Брукфилд.
        – Будем на это надеяться, – сказала я. – Многие симпатизируют Лиззи Уоррел, так что я уверена – наберется немало желающих выбить признание из этой Битти Челленджер.
        – Не сомневаюсь. Но думаю, подобные жесткие методы ведения допросов мы лучше оставим полиции континентальных государств. Уверена, мы сможем убедить ее признаться.
        – Это если нам удастся ее поймать, прежде чем она сбежит со своей долей добычи.
        – Я об этом уже думала. Если предположить, что они намереваются попытаться похитить золото, «подменив» его, то станет очевидно, что они надеются присвоить его так, чтобы никто не понял, что оно уже пропало. А раз так, то приходится предположить, что они не станут садиться на первый же поезд, чтобы отправиться на юг Франции и зажить там на широкую ногу на свою долю добычи. Они будут жить своей обычной жизнью, покуда ажиотаж не спадет, и только потом конвертируют сворованное золото в наличность. Так что в ближайшее время она будет оставаться на месте.
        – Как и мы сами, – заметила я. И еще раз сунула руку под сиденье. – Как насчет сэндвича с сыром и чатни[52 - Пряные индийские блюда из овощей и фруктов, использующиеся, как правило, в качестве соусов и намазок.]?
        – Хороший выбор! Как тебе пришло в голову прихватить с собой все это?
        – Все дело в многолетнем опыте, – объяснила я. – Вы столько раз говорили мне: «У меня есть план, и нам надо сей же час отправляться в путь», что я потеряла счет. Все шансы были за то, что из-за этого вашего плана нам придется таскаться по городу весь день.
        – Не знаю, что бы я без тебя делала.
        – Я тоже не знаю, – ответствовала я и откусила кусочек сэндвича. Потом, на минуту задумавшись, спросила: – Если бы вы собирались слямзить семь английских центнеров золота в слитках и планировали «подменить» его, то что бы вы сделали? Заменили его на слитки свинца?
        – Я думала об этом с тех самых пор, как расшифровала послание Брукфилда. Если операция профинансирована как следует, нет ничего трудного в том, чтобы изготовить тридцать слитков свинца, покрыть их золотой фольгой, а затем постараться найти случай подменить ими настоящие золотые слитки. Однако есть одна загвоздка – слиток свинца, несмотря на всю свою тяжесть, почти вдвое легче такого же слитка золота. Предположим, золото упаковано в ящики, чтобы было удобно его перевозить. Вам наверняка захочется, чтобы нанятая вами охрана могла загрузить и выгрузить эти ящики, а раз так, вы, вероятно, в семь ящиков положите по четыре слитка, а в восьмой – два. В таком случае каждый из более тяжелых ящиков весил бы чуть более ста девяти фунтов. Перетаскивать его было бы нелегко, но с этим вполне могли бы справиться двое мужчин. А вес четырех свинцовых слитков таких же размеров составлял бы куда меньше – чуть более шестидесяти четырех фунтов. И даже самый тупой охранник, несомненно, заметил бы, что ящик стал на сорок пять фунтов легче.
        – Я и не подозревала, что разница так велика, – заметила я.
        – Люди редко думают о таких вещах. Таким образом, им нужно сделать так, чтобы ящик с четырьмя слитками свинца весил столько же, сколько ящик с четырьмя слитками золота.
        – Тогда… – задумчиво проговорила я, – поскольку увеличить вес свинца не получится, нельзя ли увеличить вес ящика? Золото будут перетаскивать в ящиках, следовательно, охранники будут знать вес не самого золота, а золота, упакованного в ящик. Навряд ли кто-то достанет из ящика слиток.
        – Мы еще сделаем из тебя ученого, молодая Фло Армстронг, – сказала она. – К такому же выводу пришла и я. Если они сумеют утяжелить сам ящик с помощью еще сорока пяти фунтов свинца, то подмену можно будет заметить только при досмотре. Таким образом, им будет достаточно выложить стенки ящика слоем свинца и замаскировать эту прокладку.
        – В таком случае им нужно совершенно точно знать, как будет перевозиться золото и как будет производиться его погрузка и выгрузка в портах. Ведь достаточно более или менее тщательной проверки – и обман будет раскрыт.
        – Крейн все время перевозит свой драгоценный кофе с другого конца света. Если у кого-то и могут быть свои продажные люди как в южноамериканских, так и в британских портах, то именно у него. Ему ничего не стоило заплатить шпионам как в Чили, чтобы они донесли ему, как выглядят ящики, в которых перевозятся золотые слитки, так и в Эйвонмуте, чтобы они доложили, как будет производиться их погрузка на поезд. Имея эти сведения, Джимми Стэнсбридж мог без труда разработать такой план, благодаря которому золото исчезнет прямо из-под носа у охраны. Кстати, не он ли сейчас спускается по лестнице?
        Я посмотрела туда, куда показывала моя хозяйка. К стоящему у тротуара легкому конному экипажу размашистой походкой шел мужчина в блестящем цилиндре и длинном черном пальто.
        – Каракулевый воротник и алое перо, воткнутое за шляпную ленту? – сказала я. – Да, так нам его и описывала леди Бикл.
        Выскочив из «ровера», я запустила его мотор, мы дали кэбу немного отъехать, затем двинулись следом.

* * *

        Следовать за кэбом было нетрудно, если не считать одной небольшой проблемы – оказалось, что автомотор движется куда быстрее, чем конный кэб. На самой низкой передаче наш малыш «ровер» мог ехать со скоростью восемь миль в час, что примерно соответствует скорости лошади, идущей рысью. Все было хорошо, пока кэб не оказывался за медленно ползущей подводой или пока кэбмен не решал перевести свою лошадь с рыси на шаг, чтобы преодолеть то или иное препятствие. В таких случаях – а это, к нашей досаде, происходило часто – мы были вынуждены останавливаться и ждать, когда лошадь опять перейдет на рысь. К счастью, ни Стэнсбриджу, ни кэбмену не приходило в голову оглядываться назад, и потому, к моему удивлению, нам удавалось следить за ними, оставаясь незамеченными.
        Первой остановкой достопочтенного Джимми стала глухая улочка недалеко от Старого рынка и от «Империи», самого известного в Бристоле мюзик-холла. Кэб остановился перед мастерской с пыльными витринами, на вывеске которой красовалась надпись: «Монтегю Мэллик и сыновья – театральные костюмы и реквизит». Мы остановились на безопасном расстоянии и увидели, как Стэнсбридж вошел внутрь. Отсутствовал он не более пяти минут и вышел из магазина, неся два больших пакета из оберточной бумаги, перевязанных бечевкой.
        Мы двинулись дальше. Следующую остановку кэб сделал неподалеку – перед предприятием дроболитейной компании «Шелдон, Буш энд Пейтент» в Редклиффе. Стэнсбридж снова исчез внутри, и на сей раз его не было почти полчаса, однако вышел он с пустыми руками.
        Самый напряженный момент последовал вскоре за его визитом на завод, производящий свинцовую дробь. Кэб вернулся в деловую часть города, оказался в районе Корн-стрит, так что могло сложиться впечатление, что Стэнсбридж возвращается домой – ведь Клифтон был уже неподалеку, и леди Хардкасл дала себе небольшую поблажку. Она все время ехала на безопасном расстоянии от кэба, стараясь не привлекать внимания и, прежде чем свернуть вслед за ним налево, на Сент-Николас-стрит, позволила ему пропасть из виду. В результате оказалось, что он остановился менее чем в десяти ярдах от перекрестка, и мы едва не врезались в его зад.
        Мы проехали мимо, не глядя на поджарого господина в черном пальто и цилиндре, который расплатился с кэбменом и сошел на тротуар. Мы не могли не попасться на глаза господину, идущему нам навстречу – Натаниэлю Морфилду, но надеялись, что, благодаря нашей дорожной экипировке, мы сейчас более или менее неузнаваемы. Весьма узнаваемым был наш алый автомотор, но Морфилд никак не мог знать, кому именно он принадлежит.
        За Морфилдом на расстоянии в десять ярдов виднелась еще одна знакомая фигура – женщина в элегантном пальто с кожаной сумкой на плече. Значит, мисс Коудл оставила свой наблюдательный пункт в кофейне Крейна, дабы проследить за продажным депутатом городского совета, когда он завернет за угол. Я увидела, как она скосила глаза на нас, когда мы ехали мимо, но ей хватило осторожности не махнуть нам рукой.
        Не имея иного выхода, мы проехали дальше, и леди Хардкасл, похоже, начала искать место для парковки.
        – Попробуем проследить за ними, идя пешком? – спросила я, когда мы остановились на Клэр-стрит.
        – Мы могли бы это сделать, – ответила леди Хардкасл, – но вряд ли это что-то нам даст. – Вероятно, Стэнсбридж и Морфилд встречаются, чтобы вместе пообедать и обсудить последние штрихи своей операции. Если мы попытаемся подслушать их разговор, они тут же нас заметят. Надеюсь, Дина не последует за ними туда, где они будут обедать – ведь Морфилд знает ее в лицо.
        – Стэнсбридж вышел из кэба с пустыми руками, – заметила я. – И отпустил кэбмена, следовательно, он пробудет здесь достаточно долго. Может быть, нам стоит проследить за этим кэбом и посмотреть, куда он завезет покупки достопочтенного Джимми?
        – Думаю, больше нам ничего не остается, – согласилась моя хозяйка. – Хотя, вероятно, кэбмен доставит их к нему домой, в Ройял Йорк Кресент.
        – Попытка не пытка, – сказала я. – Мисс Коудл даст нам знать, что будет происходить после их обеда.
        К этому времени кэб уже вот-вот должен был скрыться в толчее из трамваев и подвод. Мы погнались за ним и только-только успели заметить, как он свернул на Парк-стрит. Похоже, покупки достопочтенного Джимми и в самом деле будут завезены к нему домой.
        Но кэбмен так и не свернул ни на одну из улиц, ведущих в Клифтон. Он проехал по Уайтледиз-роуд, затем по Блэкбой-Хилл и поехал по просторам пустоши Даунс. Оставаться незамеченными становилось все труднее и труднее, поскольку других транспортных средств на дороге почти не осталось, но, к счастью, кэбмен делал нашу работу за нас – продолжал с похвальным упорством ехать, вообще не оглядываясь назад.
        Тем не менее мы продолжали держаться на почтительном расстоянии от кэба, рассудив, что, даже если он ненадолго пропадет из виду, мы легко догоним его, поскольку при желании можем ехать втрое быстрее.
        Он ехал все дальше.
        – Где мы? – спросила леди Хардкасл.
        – Точно не знаю, – ответила я. – Мы никогда еще здесь не бывали. Как вы думаете, может быть, мы направляемся в Эйвонмут?
        – Если учесть то, что мы уже знаем, скорее всего, так и есть. Надо просто ехать и надеяться на то, что на обратном пути нам не придется плутать.
        Медленно проехав много скучных миль, мы наконец увидели впереди признаки цивилизации. Показались портовые краны, огромные здания складов, затем мы узрели трубы парохода. Впереди, в самом деле, располагался порт Эйвонмут.
        На его краю виднелись три небольших домика, стоящих рядом. Они выглядели заброшенными – окна первых двух были заколочены досками. Похоже, их обитателей вынудили покинуть их много лет назад, и, возможно, они переселились на недавно построенные улицы, виднеющиеся неподалеку, однако земля, на которой стояли домишки, еще не понадобилась для расширения территории порта.
        Кэб остановился перед одним из домиков, и кэбмен привстал, чтобы оглядеться по сторонам, явно озадаченный тем, что по данному ему адресу находится какой-то обшарпанный пустой домишко. Я подумала, что сейчас он уедет, сочтя, что богатый господин его просто разыграл, но тут дверь домика отворилась, и из нее вышел какой-то плотный, приземистый малый. Он коротко переговорил с кэбменом, пока еще один малый стоял в дверях. Кэбмен отдал первому субъекту бумажные пакеты в обмен на деньги, видимо, представляющие собой плату, которую ему посулил его пассажир.
        Мы наблюдали за всем этим, остановившись на безопасном расстоянии, и продолжали стоять на обочине, пока кэб не развернулся и не покатил мимо нас обратно в город. Кэбмен продолжал все так же нас не замечать. Он даже не взглянул на наш автомотор.
        Достав из сумочки блокнот и карандаш, леди Хардкасл быстро зарисовала домик и его положение относительно дороги. Затем что-то записала и заключила:
        – Думаю, нам надо вернуться к Джорджи и доложить обстановку, а как считаешь ты?
        – А мы можем поймать ее на слове и напроситься на ужин? – спросила я. – Я умираю от голода.

* * *

        Мы прибыли в Беркли Кресент за несколько минут до шести и обнаружили, что трое остальных уже там. Прежде все они вели себя друг с другом вежливо, но церемонно, теперь же две дамы болтали, как старые подруги.
        – Как вы могли заметить, нам с Диной не терпится рассказать, что нам удалось узнать, – сказала леди Бикл, поприветствовав нас. Вряд ли я смогла бы долго держать мой рассказ в себе, но инспектор очень настаивал, чтобы мы подождали вас.
        – Простите, что мы вас задержали, – извинилась леди Хардкасл. – Наш бедный мотор делал все, что мог, но нам все равно понадобилась целая вечность, чтобы добраться сюда.
        – А куда вас занесло? – спросила мисс Коудл. – Когда я видела вас в последний раз, вы катили по Николас-стрит, стараясь не привлекать к себе внимания.
        – Все в свое время, – ответила леди Хардкасл. – Мы припозднились и не дали вам рассказать ваши истории, так что начать должна одна из вас.
        Обе, и леди Бикл, и мисс Коудл, заговорили одновременно. Они замолчали, рассмеялись, и каждая сделала знак другой, чтобы та начала первой. И они снова заговорили хором и снова засмеялись.
        Инспектор, которому, судя по его виду, пришлось терпеть это девчачье нетерпение уже довольно долго, закатил глаза.
        – Джорджи, – сказала леди Хардкасл, – начните первой. А наш рассказ последует за рассказом Дины.
        – Хорошо. – Леди Бикл ухмыльнулась. – Итак, начнем. После того, как вы все разошлись, я отправилась в магазин. Утро прошло спокойно. Битти была на редкость оживлена. Обычно она очень молчалива, но сегодня болтала без умолку. Мы продали кое-какую мелочевку – в последнее время панталоны с бело-зелено-фиолетовыми лентами стали на удивление популярны – полагаю, это своего рода домашний протест. Да, о чем это мы? Близилось время обеда, и Битти спросила меня, не могу ли я подождать еще часок, пока она будет ходить по делам. Дело в том, что обыкновенно я бываю в магазине только по утрам. Я сказала, что я не против, и она ушла. Марисоль в это время возилась с бумагами наверху, и я попросила ее поработать в магазине, сказав, что мне надо заглянуть домой, чтобы уладить кое-какие вопросы, касающиеся слуг. Это заняло всего пару минут, но, выйдя, я увидела, что Битти вот-вот скроется из виду, свернув на Уайтледиз-роуд.
        Я решила, что она направляется к себе домой и потому не запаниковала. Я поспешила за ней, и она действительно свернула на улицу, ведущую в Редленд. К тому времени я находилась ярдах в пятидесяти от нее, так что по-прежнему могла потерять ее из виду, если бы она шла не домой, но она продолжала идти прямо к своей квартире.
        И тут мне пришло в голову, что, если она войдет в дом, то заметит меня наверняка. Как же я смогу наблюдать за ее парадной дверью таким образом, чтобы не дать ей увидеть меня, когда она выйдет опять? Я была так поглощена решением этого ребуса, что едва не налетела на нее, когда она выходила из маленькой хозяйственной лавки, находящейся в двух шагах от ее дома. Я потеряла ее из виду и потому не заметила, как она туда вошла. Я едва-едва успела шмыгнуть в соседний магазин. Кстати, там я купила четверть фунта мятных конфет – может быть, кто-то хочет конфетку? К тому времени, когда я сочла, что можно выйти, она уже скрылась из виду. Но я успела заметить, что она купила в хозяйственной лавке – огромную канистру керосина.
        – Это очень интересно, если учесть, что Фло обнаружила в квартире этой Челленджер, когда обыскивала ее, – заметила леди Хардкасл.
        – Тогда следующей пусть рассказывает Фло, – предложила мисс Коудл. – Раз уж вы завели об этом речь, пусть она продолжает.
        Я быстро поведала о том, как обыскала квартиру Битти Челленджер, особо остановившись на арсенале поджигателя: матросском вещмешке и пустых бутылках из-под керосина.
        – Похоже, ей только дай что-нибудь поджечь, – сказала мисс Коудл. – Не в этом ли и заключается тот «отвлекающий маневр», о котором писал Брукфилд? Устроенный в точно выбранное время пожар вполне может отвлечь внимание от похищения партии золота.
        – Безусловно, – согласилась леди Хардкасл. – Сейчас ваш черед. Как там Стэнсбридж и Морфилд? Вы же не последовали за ними, когда они приступили к обеду?
        – Собственно говоря, – с немалым самодовольством сказала мисс Коудл, – именно это я и сделала. – Я отнюдь не такая желторотая, как вы думали. Будучи репортером отдела светской хроники, я подслушала более чем достаточно бесед. Более того, когда ты зарабатываешь на хлеб, разузнавая сплетни, можно научиться подслушивать таким образом, чтобы тебя не замечали.
        – И что же вы услышали? – спросила леди Хардкасл.
        – Первое, что меня поразило, это то, что, когда достопочтенный Джимми трезв, он совсем не похож на тот обаятельный лопух, которым он хочет казаться. Оказывается, он весьма и весьма сообразителен, так что непонятно, как он может быть таким неумелым игроком. Сегодня он, так сказать, явился к своему командиру с докладом. По-видимому, его люди уже заняли свои передовые позиции, а технику доставят сегодня или завтра, что бы это ни означало. Морфилд ушел от ответа на вопросы о распределении добычи, сказав только, что нужно во что бы то ни стало соблюдать осторожность и какое-то время подождать.
        – Думаю, про людей и технику вам можем рассказать мы, – сообщила леди Хардкасл. И поведала о передвижениях Стэнсбриджа и о нашей поездке в Эйвонмут. – Полагаю, – сказала она в заключение, – что тем мужчинам в домике была доставлена какая-то форма, изготовленная в костюмерной мастерской. Это либо форма чилийской армии, либо обмундирование местной охраны – все зависит от того, какую они выбрали схему. – Она изложила свои мысли по поводу подмены слитков золота на слитки свинца. – Если я права, то именно за этим он и заходил на предприятие, производящее дробь. Если не считать кражи свинца с крыш церквей, то самый простой и быстрый способ раздобыть семь английских центнеров этого металла – это обращение на завод, изготавливающий дробь. Странно одно – то, что они ждали с решением этого вопроса до самых последних дней. Если только… не исключено, что костюмеры и реквизиторы «Мэллик и сыновья» уже изготовили фальшивые золотые слитки, и Стэнсбридж просто хотел удостовериться в том, что свинцовые прокладки для ящиков будут готовы вовремя.
        Пока мы говорили, инспектор молчал, делая заметки в своей записной книжке, с которой он не расставался.
        – Дамы, то, что вы сделали, очень и очень полезно, – подытожил он, когда мы закончили говорить. – Думаю, общими усилиями вы, возможно, раскрыли это дело. Браво!
        Когда он произносил эти слова, в воздухе комнаты разлилось почти осязаемое ощущение удовольствия.
        – Вам известно, где прячутся рядовые члены этой шайки, и вы почти наверняка смогли додуматься до способа, которым будет осуществлена подмена, о которой толковал Брукфилд, – я и сам предполагал, что золото будет заменено на свинец, но не подумал о разнице в весе. Вы предложили хорошее решение, миледи. Очень хорошее. Стыдно сказать, но мой день прошел отнюдь не так продуктивно, как ваш – мои осведомители опять не смогли мне ничего сообщить. Но теперь, вооружившись всеми этими новыми сведениями, я лучше понимаю, какие вопросы мне нужно задавать и кому их задавать. Огромное вам спасибо.
        – Не стоит благодарности, – ответила леди Хардкасл. – Итак, что теперь?
        – А, я так и знал, что вы зададите мне этот вопрос. Я понимаю, что сегодня вы получили массу удовольствий и что вам не терпится продолжить, но я должен попросить вас запастись терпением и дать мне и моим коллегам-полицейским делать нашу обыкновенную работу по охране правопорядка. Эта шайка куда лучше организована и куда более цинична, чем мы могли себе представить. Не забывайте – они уже убили одного человека за то, что он подобрался к ним слишком близко. Теперь у меня достаточно сведений для того, чтобы организовать полицейскую операцию, настоящую полицейскую операцию, так что вам остается только упиваться сознанием вашего триумфа.
        Последовал короткий миг полнейшего молчания, после чего леди Бикл и Дина Коудл начали бурно протестовать. Леди Хардкасл дала им возможность немного выпустить пар, затем привела собрание к порядку.
        – Я уверена, – тихо и спокойно сказала она, – что мы можем найти для себя полезные занятия независимо от того, проходит ли полицейская операция или нет. – Ее взгляд приказывал инспектору молчать и не перебивать. – Не забывайте, что наша миссия заключается и всегда заключалась в освобождении Лиззи Уоррел. Помешать одной группе бандитов украсть партию золота на несколько фунтов, пока ее перевозят от второй группы бандитов к третьей, – это ужасно увлекательное дело, но мы здесь не за этим. И не убеждайте меня, что коммерсанты – это не бандиты в дорогих костюмах, потому что я просто не стану вас слушать.
        Обе дамы начали возмущенно мямлить, словно школьницы после того, как им сделали выговор.
        – Инспектор. Не могли бы вы решить эту проблему, сделав так, чтобы квартиру Битти Челленджер обыскали официально? Если бы вы арестовали ее, это нарушило бы планы похитителей золота.
        – Именно поэтому я и не хочу это делать, – ответил инспектор. – Впервые за последние несколько недель я оказался на шаг впереди этих воров. Если я сделаю так, что они будут вынуждены ввести в действие свой план для нештатных ситуаций или, того хуже, прибегнуть к импровизации, то я утрачу свое преимущество. Я боюсь, что мои интересы будут соблюдены наилучшим образом лишь в том случае, если мы и дальше будем позволять делу развиваться именно так, как предсказываем, мы и арестуем их всех сразу.
        – Тогда ничего не поделаешь – перед ужином нам нужно выпить, – сказала леди Бикл. – Ужин будет подан в семь, так что у нас есть время, для того чтобы отведать живительной влаги до того, как с работы вернется Бен.
        Нам не осталось ничего иного, кроме как согласиться.

        Глава 17

        Мы всячески демонстрировали, что прислушались к указанию инспектора Сандерленда запастись терпением и ничего не предпринимать, предоставив похитителей заботам полиции. Расставшись с ним вечером в четверг, мы уверили его, что у нас нет абсолютно никаких намерений приближаться к порту или к кому-то из тех, кто, как мы знали, был причастен к заговору.
        И в пятницу мы в самом деле тихо занимались делами. Так, леди Хардкасл и я делали в Бристоле покупки, приобретя несколько мелочей там и сям.
        Однако в субботу началось отступление от распоряжений инспектора. В доме леди Бикл состоялось совещание по выработке стратегии, на котором мы, четыре дамы, возглавляемые леди Хардкасл, разработали наши планы действий, идущих вразрез с тем, к чему нас призвал он.
        – Я знаю, я сказала, что выступаю против идеи о том, чтобы попытаться самостоятельно сорвать планы похищения золота, – сказала леди Хардкасл после того, как мы все договорились о плане действий на утро понедельника, но там будут десятки полицейских, так что мы будем не одни. И лично я не хочу пропустить потеху – только не после того, как мы проделали всю тяжелую работу и справились со всем занудством.
        Мы отдали леди Бикл и мисс Коудл по свертку покупок, приобретенных нами в пятницу, и договорились встретиться в Беркли Кресент в понедельник в шесть часов утра.
        Воскресенье мы провели, занимаясь тем, чем занимаются по воскресеньям, иными словами – ничем, а в понедельник встали рано до безобразия и отправились в Клифтон в темноте.
        Поскольку в этот ранний час в Беркли Кресент работала только одна служанка, в дом нас впустила сама леди Бикл, и мы, рассевшись в гостиной, начали ждать мисс Коудл. Когда прибыла и она, мы провели увлекательные полчаса, переодеваясь и готовясь к предстоящему дню.
        Чтобы передвигаться по порту, не привлекая к себе внимания, мы с леди Хардкасл сняли со всех нас мерки и закупили соответствующую одежду в нескольких бристольских магазинах: четыре рабочих комбинезона, четыре пары крепких грубых ботинок, четыре теплых широких полупальто и четыре кепки различных фасонов. Когда мы переоделись, я должна была уложить и закрепить волосы остальных трех дам так, чтобы их можно было спрятать под безразмерными кепками, поскольку, как делаются такие вещи, знала только я. Что касается моих собственных волос, то их более или менее умело убрала под кепку мисс Коудл.
        – Что ж, – заключила леди Хардкасл, когда наше преображение было завершено, – думаю, мы все выглядим приемлемо. Во всяком случае, если смотреть на нас издалека.
        – Это, если никто не увидит, как мы выгружаемся из «роллс-ройса» леди Б., – заметила мисс Коудл. Немногих докеров привозит на работу личный шофер на автомоторе серии «Серебряный призрак».
        – Собственно, за шофера буду я сама, – сказала леди Бикл.
        – А, ну тогда другое дело. Наверное, вы выиграли его в розыгрыше, проводившемся в пабе?
        Леди Бикл показала язык.
        – Мы незаметно припаркуемся в лесу и пройдем последнюю милю пешком, – пояснила леди Хардкасл. – Так что «роллс-ройс» никто не увидит.
        – Милю в новых ботинках? – переспросила мисс Коудл. – Вы смелее, чем я думала.
        – Это еще не все. Я не знаю, ни где пришвартуется корабль, ни где находится таможня. Честно говоря, мне неизвестно даже, прибыл ли ночью корабль, как должен был прибыть.
        – Ночью? – переспросила леди Бикл. – Все говорили, что он прибудет сегодня.
        – Сегодня произойдет его швартовка, – объяснила леди Хардкасл, – но для этого нужно дождаться прилива. Если у них все в порядке, они должны были войти в порт ночью и бросить якорь на середине устья. А когда прилив достигнет высшей точки, они смогут подойти к пристани.
        – А когда сегодня будет высшая точка прилива? – спросила мисс Коудл.
        – Незадолго до полудня.
        – Тогда нам надо поторопиться, чтобы разведать местность и иметь возможность понаблюдать за потехой, когда наступит полдень, – сказала леди Бикл.

* * *

        Продолжая обсуждать предстоящие сегодня события, леди Бикл и леди Хардкасл сидели на открытых передних сиденьях «роллс-ройса», в то время как мы с мисс Коудл отдыхали в сравнительных тепле и комфорте закрытых задних сидений. Мы видели, что на передних местах идет какая-то перепалка, сопровождающаяся жестикуляцией, но по большей части наша поездка проходила мирно и спокойно.
        Мы миновали деревню Ширхэмптон, затем удалились от порта и направились к близлежащему лесу. Здесь мы, как и обещала леди Бикл, припарковали автомотор, частично скрыв его за деревьями. И дальше пошли пешком.
        Когда мы явились в порт, там, похоже, был пересменок, и вокруг ходило очень мало рабочих. Первую остановку мы сделали у трех домиков, возле которых останавливался кэб, привезший покупки. Как и в четверг, в двух заколоченных домишках не было видно никаких признаков жизни, и мы осторожно подошли к третьему.
        – Кто хочет заглянуть внутрь? – спросила леди Хардкасл.
        Леди Бикл и мисс Коудл подняли руки, словно две школьницы, горящие желанием ответить урок.
        – Фло, ты не окажешь нам честь? – сказала моя хозяйка.
        – Разумеется, – ответила я. – Дамы, идите сюда. Ведите себя тихо и держитесь подальше от окон, пока я не скажу, что все в порядке. Если нас кто-то окликнет, бегите – я от них отобьюсь.
        – Чем? – осведомилась мисс Коудл.
        – Я их вразумлю, – ответствовала я.
        – Никаких драк? – Похоже, леди Бикл была немного разочарована.
        – Ну что вы, миледи. Когда доводы разума оказываются бессильны, весьма убедительным бывает удар ногой в причинное место.
        – Думаю, пока мы переодеты рабочими, вам не стоит называть меня «миледи». По-моему, моего персонажа нужно звать Билл.
        Я картинно закатила глаза и ничего не сказала. Мисс Коудл не смогла подавить смешок.
        Я двинулась к домику с самым непринужденным видом, какой только могла на себя напустить, в то время как строящие из себя шпионок леди Бикл и мисс Коудл следовали за мной на цыпочках, точно злодеи из рождественского представления для детей. Стоящая сзади леди Хардкасл, смеясь, помахала мне рукой.
        Следуя моим собственным указаниям держаться подальше от окон, я пригнулась и обошла домик, чтобы оказаться сзади, где неуклюжие потуги моих спутниц казаться незаметными вызовут меньше подозрений. И меньше саркастического смеха.
        Остановившись под окном, по моим прикидкам кухонным, я заглянула в него. И вздрогнула от неожиданности, увидев бесстрастное лицо. Но тут же опять картинно закатила глаза и сказала «тьфу», когда поняла, что это инспектор Сандерленд.
        Я распрямилась и сделала знак остальным сделать то же самое. Инспектор вышел из задней двери.
        – Что вы тут делаете, кучка идиоток? – вопросил он. – Разве я не ясно сказал вам держаться подальше отсюда?
        Леди Бикл и мисс Коудл заговорили одновременно. Пока инспектор пытался заставить их замолчать, я обошла домик опять и знаком показала леди Хардкасл, что ей нужно подойти к нам.
        – Доброе утро, инспектор, – сказала она, подойдя. – Надо же – вы здесь.
        – Да, я здесь. Из объяснений ваших спутниц я понял, что у вас здесь что-то вроде развлекательной прогулки.
        – О, ну вы же знаете, как это бывает, – весело ответила она. – Мы не могли просто сидеть сложа руки, пока у моря происходит потеха.
        – Не у моря, а у устья реки, – поправил ее он. – И вы вполне могли бы и посидеть сложа руки. Ведь я дал вам четкие указания не вмешиваться в это дело.
        – Мы вовсе не собирались мешаться под ногами, ибо понимали, что у вас и ваших коллег все схвачено. Но как часто выпадает возможность понаблюдать за тем, как полиция срывает похищение золота стоимостью в четверть миллиона фунтов? Мы собирались посмотреть на это диво с безопасного расстояния.
        – Вы могли все испортить – выдать нас с головой.
        – Но ведь этого не произошло, не так ли? Никто бы никогда не догадался, что здесь полно полицейских. У вас очень хорошая команда.
        – Да, они невидимы, – сказал он. – Но не по тем причинам, о которых подумали вы. Вы не можете видеть моих коллег потому, что они сейчас в Бристоле и занимаются своими обычными делами.
        – Что? – хором переспросили мы.
        – Мне заявили, что не могут отправить сюда людей «по слову кучки сплетниц» и что я должен заниматься поимкой настоящих злодеев, а не «воображаемыми заговорами».
        – И все же вы здесь, – сказала леди Хардкасл.
        – И вы тоже. По правде говоря, я чертовски рад вас видеть.
        – Как мы можем вам помочь? – спросила леди Бикл.
        – Я хотел сказать, что рад появлению здесь леди Хардкасл и мисс Армстронг, – уточнил он. – Не то, что мне неприятно видеть также и вас, дамы, но у тех, кого я назвал, есть навыки, которые мне могут пригодиться.
        – Вздор! – воскликнула леди Бикл. – У нас с мисс Коудл вполне зоркие глаза – и наблюдать мы можем не хуже, чем бывшие специально обученные секретные агенты Его величества. Не в обиду вам сказано, дорогая. И потом посмотрите сами – мы все принарядились, и куда же теперь в этом идти?
        Инспектор на минуту задумался.
        – Хорошо, – сказал он наконец. – Заходите, и я расскажу вам, что я задумал.
        – А они не вернутся? – спросила мисс Коудл.
        – Нет, они давно убрались и больше тут не появятся.
        Мы вслед за ним вошли в брошенный домик. Люди Стэнсбриджа знали свое дело. Хотя нам и было известно, что в доме прятались по меньшей мере двое из них, тут не было абсолютно никаких следов их пребывания – все выглядело так, словно сюда никто не заходил уже много лет.
        – Как только начало рассветать, – начал инспектор, – сюда явился наш старый друг Джеймс Стэнсбридж…
        – Недостопочтенный Джимми, – перебила его леди Бикл.
        – Вот именно. Он приехал на ломовой подводе и привез огромный ящик. Двое малых, которые прятались здесь последние несколько дней, вышли, чтобы помочь ему, и они втроем спустили ящик на дорогу по скату из двух досок. Он стоял на тележке с колесиками и, судя по тому, как они с ним возились, был чрезвычайно тяжел.
        – Около семи английских центнеров? – спросила леди Хардкасл.
        – Думаю, да. Подвода уехала, и трое мужчин вошли в этот дом. Когда они вышли обратно, на них была форма таможенников. Они укатили тележку, и больше я их не видал. Я решил не рисковать и не последовал за ними, но я уверен, что знаю, куда они пошли.
        – Наверняка на таможню, – сказала мисс Коудл.
        – Думаю, настоящие таможенники получили щедрую мзду за то, чтобы не заметить появления в таможне этих посторонних, а также, вероятно, за то, чтобы в нужное время исчезнуть. Когда до них дойдет, что они оказались втянуты в такое крупное хищение золота, они слишком испугаются, чтобы что-то сказать.
        – А что делать нам? – спросила я.
        – Чилийский корабль прибыл в три часа ночи и сейчас стоит на якоре в глубокой части устья. Из-за своего ценного груза он пришвартуется у причала, который находится ближе всего к таможне. Это произойдет через два часа, когда прилив будет достаточно высок. Нам нужно как можно более незаметно расположиться вокруг склада, чтобы видеть, что происходит. Если мы сможем узнать, как они подменят золото и что сделают с ним дальше, возможно, я наконец сумею убедить мое начальство воспринять все это всерьез и устроить настоящий полицейский рейд.
        И он рассказал нам, что именно он задумал.

* * *

        Таможня представляла собой перевалочный пункт между причалами с одной стороны прочного забора из сетки-рабицы и Англией – с другой. Добраться от пристани до складов, где товары хранились до уплаты пошлин, можно было свободно, но все импортные грузы должны были проходить через таможню, где они подвергались досмотру.
        Чилийский корабль стоял у причальной стенки, прижимаемый к ней силой прилива, и матросы готовились пришвартовать его с помощью канатов толщиной с ногу взрослого мужчины. Между тем маневровый паровоз толкал по железнодорожным путям вагон-платформу, завозя его на возвышение, находящееся с той стороны таможни, которая была обращена к суше.
        Следуя указаниям инспектора, мы разбились на две группы, в составе каждой из которых имелся отлично обученный тайный агент. Я сопровождала инспектора Сандерленда и Дину Коудл, и мы заняли позиции неподалеку от железнодорожного вагона-платформы. А леди Хардкасл и леди Бикл, за безопасность которой она отвечала, пересекли пути, дабы затаиться с другой стороны забора. Надо думать, сообща мы сможем видеть все, что будет попадать на таможню и выходить из нее.
        Когда вагон-платформа был закачен на возвышение, появились восемь человек в серых мундирах, похожих на военную форму, и заняли места на платформе и вокруг нее. Они были вооружены кто винтовкой, кто пистолетом, а у одного даже был дробовик со спиленным стволом. Это была охрана, нанятая машиностроительными компаниями для защиты своего золота от посягательств.
        Разгрузка корабля началась почти сразу, и первым массивный электрический кран снял с палубы поддон с восемью небольшими деревянными ящичками. Кран опустил поддон на тележку, и ее немедля окружили шестеро поспешно сошедших по сходням солдат. Докеры закатили тележку в помещение таможни, и она вместе со своей вооруженной охраной скрылась из виду. Тем временем к поджидающему вагону-платформе был подсоединен маленький паровозик.
        – Ну, что ж, – сказал инспектор, – золото внутри. Теперь нам остается только подождать и посмотреть, что…
        Его речь прервал самый громкий взрыв, который мне когда-либо доводилось слышать. Земля под нашими ногами вздрогнула, и все взоры устремились туда, откуда донесся апокалиптический гром. Доля секунды – и в нас ударила волна раскаленного воздуха. Над складом, расположенным в нескольких сотнях ярдов от нас, взвилось оранжевое пламя, и к нему со всех сторон побежали люди.
        Раздался еще один мощный взрыв.
        Охранники, стоящие на вагоне-платформе, вытягивали шеи, пытаясь получше разглядеть то, что творилось там, где что-то взорвалось.
        – Похоже, это керосиновый склад, – крикнул один.
        – Тогда будут еще взрывы, – закричал другой.
        Он не ошибся. Прогремели еще два.
        Началась суматоха, люди бегали и кричали, пытаясь организоваться, чтобы потушить пожар и минимизировать ущерб.
        Раздался еще один колоссальный взрыв, и из таможни выскочили таможенники. К огню бежали все, кроме тех, кто должен был охранять золото, и двух таможенников, вышедших из склада, соседствующего со зданием таможни. Они вошли в здание и через две минуты вышли, катя тележку с золотом.
        Они привлекли внимание охранников, которые помогли им вкатить тележку на пологий скат, ведущий на вагон-платформу. Один из охранников снял крышку с первого ящика и бросил беглый взгляд на его содержимое, чтобы удостовериться в том, что это и в самом деле золото. Затем он открыл еще один ящик, и, быстро решив, что в нем лежит именно то, что они подрядились охранять, дал знак, что все в порядке. Паровоз запыхтел, и остальные охранники тоже заняли свои места на платформе.
        Еще минута – и состоящий из одного вагона поезд уехал, оставив царящий в порту хаос (и угрозу хищения) позади и начав свой путь в Лондон.
        Мы смотрели на здание таможни, но больше ничего не происходило.
        – Если мы были правы, – сказал инспектор, – и этот поезд только что ушел с грузом поддельного золота, то что же случилось с…
        – Эй! – крикнул голос позади нас. – Что это вы тут делаете? Почему стоите без дела? Вы что, не видите, что у нас пожар? А ну все на места! Вы же знаете порядок!
        Говоривший не стал удостоверяться в том, что мы делаем то, что он нам сказал, но мы решили, что, оставшись на месте, привлечем к себе еще большее внимание, и потому нехотя двинулись в сторону горящего склада.
        По дороге мы встретили леди Хардкасл.
        – Привет, – сказала она. – Что, жизнь бьет ключом?
        – Вот именно, – ответила я. – Мы думаем, что видели, как поддельное золото погрузили на поезд, но нам пришлось уйти, так и не увидев, что произошло с настоящим.
        – Не беспокойтесь, – успокоила нас она. – Мы в этом разберемся.
        – Надеюсь, что вы правы, – согласился инспектор. – Что-то мне кажется, что они от нас уйдут.
        – А где леди Б.? – спросила мисс Коудл. – Может быть, мы с ней можем тайком вернуться назад и понаблюдать за таможней?
        – Она только что отошла в поисках какого-то укромного уголка, – ответила леди Хардкасл. – По нужде.
        – Собственно говоря, – сказала мисс Коудл, – это неплохая мысль. Куда она пошла?
        Леди Хардкасл показала на близко стоящие склады, между которыми имелся узкий проход. – Она исчезла вон там. Сказав что-то насчет того, что это-де идеальное местечко.
        – Она права, – заметила мисс Коудл. – Я вернусь через минуту.
        – Вы что-нибудь видели? – спросила я леди Хардкасл. И быстро добавила: – Я имею в виду кражу. По проказливым огонькам в ее глазах я поняла, что сейчас она отпустит шутку по поводу отлучки леди Бикл для оправления естественной надобности, если я ее не остановлю.
        – Не больше твоего, – ухмыльнулась она. – Золото пришло, золото ушло. Или же нет. Но мое внимание тоже было отвлечено взрывами на керосиновом складе. Можно подумать, что он был подожжен намеренно, и к этому приложила руку умелая поджигательница.
        – Лично я полностью убежден, что это поджог, – сказал инспектор. – Время было выбрано идеально. Не знаю, могли ли они точно предсказать, когда именно прогремят взрывы, но в тот момент крик: «Пожар!» сделал бы дело даже без них.
        – Значит, скорее всего, наша старая приятельница Битти Челленджер уже где-то здесь, – заметила я. – А раз так, то нам надо смотреть в оба.
        Вернулась мисс Коудл.
        – Так намного лучше, – сказала она. – Но леди Б. нигде не видно. Вы уверены, что она пошла именно туда?
        – Абсолютно уверена, – отвечала леди Хардкасл. – Она начала оглядываться по сторонам. – Какого черта? Куда же она подевалась?
        – Может быть, она пошла смотреть на пожар? – предположила мисс Коудл.
        – Возможно. Возможно. Надо ее найти. Уверена, что она может постоять за себя, но мы должны держаться вместе. – Она показала на инспектора Сандерленда и меня. – Вы идите туда, а мы с мисс Коудл пойдем сюда. Встретимся с другой стороны керосинового склада.

* * *

        – Вы ее видели? – спросила леди Хардкасл, когда мы вновь встретились с ней с противоположной стороны керосинового склада.
        – Нет, – ответил инспектор. – Вокруг царит ужасная кутерьма, но заметить ее было бы легко – на всех вас одинаковые полупальто.
        – У нас не было времени выбирать разные пальто, – заметила леди Хардкасл. – Пришлось брать то, что имелось в продаже. И только эти полупальто оказались достаточно просторными, чтобы скрыть…
        Инспектор поднял руку, делая ей знак замолчать.
        – Я знаю, что вы пытались скрыть, – перебил он ее. – Но, благодаря этим балахонам вас очень легко заметить в толпе, поэтому я могу с уверенностью сказать, что мы не видели леди Бикл.
        – И Челленджер тоже? – спросила я.
        – Нет, полагаю ее уже и след простыл, – сказала леди Хардкасл.
        – Вы думаете, она… – начала мисс Коудл.
        – Захватила Джорджи и сбежала? – предположила я.
        – Да, мне определенно приходила в голову такая мысль, – согласилась леди Хардкасл. – Инспектор, дорогой, я могу оставить мисс Коудл на ваше попечение? Думаю, вам двоим нужно остаться здесь на тот случай, если Челленджер вдруг появится. И заодно присмотреть за таможней. А нам с Фло лучше вернуться в город. У Челленджер есть фора, но «роллс-ройс» Джорджи так быстр. Полагаю, мы сумеем ее догнать.
        – Но ведь до этого «роллс-ройса» надо идти целую милю, – напомнила я.
        – Верно, но то транспортное средство, на котором сюда приехала она, тоже стоит где-то за пределами порта, – ответила леди Хардкасл. – Так что мы находимся в таком же положении, что и она. Пошли, и давай поживее.
        Она неуклюже тронулась с места в своих массивных рабочих ботинках. Я пожала плечами, поглядев на остальных, и пошла следом.
        Десять минут спустя мы добрались до леса, в котором мы оставили «роллс-ройс». Леди Хардкасл запыхалась, она дышала, как паровоз, и я предложила ей устроиться на водительском сиденье, а сама принялась крутить заводную ручку, запуская мотор.
        – Я знаю, это нас задержит, – сказала леди Хардкасл, отдышавшись, – но первым делом нам надо будет заехать в дом Джорджи. Возможно, в конце концов, нам придется посетить главарей, а если мы будем одеты, как сейчас, нас к ним просто не подпустят. Сначала мы должны переодеться.
        – Точно, – согласилась я. – А затем надо будет сразу же ехать на квартиру к Челленджер. Если она сейчас в панике и леди Бикл для чего-то находится у нее, то она отвезет ее именно туда. Ей наверняка захочется оказаться в таком месте, где она чувствует себя хозяйкой положения, где, по ее мнению, безопасно.
        – Согласна. Но, если из этого ничего не выйдет, то мы заедем к Хинкли и Морфилду и именно в этом порядке. Не могу себе представить, чтобы в кризисной ситуации кто-то отправился к Крейну, так что к нему мы заглянем только в крайнем случае.
        Мы мчались по дороге. Наше приближение, тихое и внезапное, напугало пару лошадей, но сейчас, когда леди Хардкасл вела «роллс-ройс», я чувствовала себя куда безопаснее, чем когда она находилась за рулем нашего автомотора. Да, нам определенно был нужен автомотор получше.
        Битти Челленджер не было видно, но мы точно не знали, что ищем, к тому же к Эйвонмуту вели и другие дороги, и она могла поехать по какой-то из них. Путь обратно обычно кажется короче, чем путь туда, но на сей раз это было не так. Мне показалось, что дорога до Клифтона заняла у нас целую вечность. Я начала опасаться, что мы зря решили сначала избавиться от наших комбинезонов и только потом отправиться на поиски Битти Челленджер, а также, как мы полагали, ее пленницы.
        Уильямс впустил нас без возражений и оставил одних, пока мы переодевались в гостиной. Мы торопились к выходу, когда едва не столкнулись с сэром Бенджамином, который вернулся из больницы раньше обычного.
        – Здравствуйте, – приветливо сказал он. – Я думал, вы вместе с Джорджи отправились на какую-то вылазку, но сейчас я увидел у двери наш «роллс-ройс»… Все в порядке?
        – В полном, дорогой, – ответствовала леди Хардкасл, несясь к выходу. – Вам незачем волноваться. Джорджи вам все расскажет, когда вернется.
        – Вернется? – переспросил он. – А где она?
        – Не можем задерживаться, дорогой, – бросила она. – Надо бежать. Расскажем потом.
        Я сконфуженно улыбнулась и бросилась за ней.
        Мы сели в авто и, рванув с места, понеслись по улицам Редленда к квартире Битти Челленджер. Припарковав «ровер» перед домом, мы выскочили наружу и вбежали в калитку, не обращая внимания на ее пронзительный скрип.
        Леди Хардкасл дернула дверь, но та оказалась заперта. Она позвонила в звонок, затем что есть сил принялась молотить дверным молотком.
        – Позвольте, – начала я, доставая из броши отмычки.
        Дверь отворилась, и перед нами предстала экономка, имеющая на редкость грозный вид.
        – Какого черта вы подняли такой шум? – вопросила она.
        Леди Хардкасл решительно толкнула ее в середину груди, и она, шатаясь, отлетела назад в холл.
        – Нет времени слушать бред, – отрезала моя хозяйка. – Прочь с дороги.
        – Да что вы себе… – брызжа слюной, проговорила экономка, но мы уже успели взбежать по лестнице почти до второго этажа.
        Леди Хардкасл показала на две двери и пожала плечами. Я ткнула пальцем в сторону двери спальни, рассудив, что, скорее всего, Челленджер притащила свою пленницу именно туда. Фактор внезапности был потерян – входя, мы произвели слишком громкий шум, но, если неожиданно вломиться, это даст нам какой-никакой шоковый эффект. Леди Хардкасл стремительно распахнула дверь и с воплем ворвалась внутрь.
        Увидев револьвер, мы обе остановились. Рука Челленджер нервически тряслась, но ее револьвер явно был направлен на нас.
        – Мне следовало догадаться, что это будете вы, – сказала она. – Ишь, умные с этими вашими любительским сыском и разгадыванием шифров и кодов. Но на сей раз вы потерпели провал. Заведите руки за голову и не двигайтесь. Мне надо закончить.
        На полу лежала леди Бикл, ее запястья и лодыжки были связаны. Как и мы, она сменила одежду, и теперь на ней были белое платье и белые ботинки. Однако в отличие от наших нарядов, тот, что был надет на ней, был ей совершенно не впору. Платье было слишком мешковато и слишком коротко, а из ботинок торчали пятки.
        Продолжая целиться в нас, свободной рукой Челленджер полила керосином из бутылки сначала распростертую леди Бикл, затем кровать, ковер и занавески.
        – Даже если они поймут, что это сделала я, – сказала она, – то Битти Челленджер будет мертва. Сгорит до угольков в своей квартире. Полиция решит, что я, вероятно, доигралась с моими спичками и керосином. Ведь она уже устроила несколько пожаров, бедная заблудшая женщина, скажут они. Что? У вас удивленный вид. Вы не знали про мои пожары, не так ли? У меня это получается очень хорошо. Я люблю огонь. Достойный конец для Огненной Битти.
        – Думаете, никто не заметит, что труп на шесть дюймов выше, чем вы? – осведомилась я, пытаясь заставить ее сосредоточить внимание на мне. – И что его руки и ноги связаны? И как насчет двух других мертвых тел? Кто бы это мог быть?
        – Ишь, какая умная. И всегда имеет, что сказать. Ты никогда не знала своего места, ты…
        Хотя я и знала, что сейчас последует выстрел, это не помешало мне вздрогнуть. Пока Челленджер смотрела на меня, леди Хардкасл колдовала над своей шляпой – той самой, которую я подарила ей на Рождество и в высокой тулье которой имелся потайной карман для дерринджера.
        Леди Хардкасл, всегда стрелявшая метко, попала Челленджер в руку – ту самую, в которой та держала револьвер. Пуля вошла чуть ниже локтя, и револьвер выпал. Мне этого хватило. Удар ногой, ладонью, локоть, всаженный в такое место, где от него будет наибольший толк. Вывернутая рука, толчок – и Битти Челленджер растянулась на полу без чувств.
        – Хватит лежать, Джорджи, – сказала леди Хардкасл. – Надо поскорее снять с вас эти мокрые тряпки. Фло, дорогая, не могла бы ты сбегать вниз и узнать у хозяйки дома, где тут есть телефон? Думаю, нам нужна помощь полиции.
        Не спуская глаз с Битти Челленджер, чтобы быть уверенной, что она не придет в себя до того, как леди Хардкасл свяжет ее, я, пятясь, вышла из комнаты, чтобы найти владелицу дома. Дойдя до лестницы, я повернулась, и моей последней мыслью, перед тем как полететь вниз и потерять сознание, было: «И вот после всего меня повергла какая-то толстая кошка. Ненавижу кошек».

        Глава 18

        Я проснулась, чувствуя заторможенность и боль, в незнакомой – но чрезвычайно удобной – кровати. Я ожидала другого. Падая, я сомневалась, что вообще когда-либо проснусь, поскольку, докатившись до подножия лестницы, почти наверняка сломаю себе шею. Самым оптимистическим моим ожиданием было пробуждение на носилках в карете «скорой помощи», обеспокоенный сотрудник которой станет уверять меня, что все будет хорошо. Но даже в самых смелых моих надеждах не фигурировала перина в комнате с высоким потолком, судя по всему, находящаяся в доме, который был построен в эпоху Регентства.
        Дверь отворилась, и в спальню просунулось знакомое лицо.
        – О, ты пришла в себя, – сказала леди Хардкасл. – Как чудесно. Как ты себя чувствуешь?
        – Я чувствую себя слегка невменяемой, миледи, – прохрипела я. – И мне на удивление трудно шевелить левой ногой.
        – Испытываемое тобой состояние прострации вызвано инъекциями морфия, которые тебе делали, чтобы притупить боль. Главный ее источник – это твоя нога, которой ты не можешь шевелить.
        – Я свалилась с лестницы.
        – Совершенно верно.
        – После того, как споткнулась о кошку.
        – Да, об имеющую лишний вес полосатую кошку, которая отзывается на имя Миссис Мерриуэзер.
        – А нога?
        – Я так и не узнала, как зовут твои ноги, дорогая. Ты дала им имена?
        – Она сломана?
        – Да, в двух местах. Отсюда и гипс, и неподвижность. Ты никогда ничего не делаешь наполовину.
        – Меня учили всегда доводить дело до конца. Сколько времени я пробуду в таком виде?
        – Доктор сказал, пять или шесть недель. Возможно, это тебя немного угомонит.
        – Уверена, я справлюсь. Сколько времени я здесь нахожусь? Что произошло в доме Челленджер? Леди Бикл в порядке? А инспектор и мисс Коудл? И где золото?
        Она рассмеялась.
        – Ты лежишь здесь со вчерашнего вечера – сегодня еще только вторник. Джорджи Бикл в порядке, но жалуется на то, что от нее все еще несет керосином. Освободив Джорджи, я связала эту дрянь Челленджер, а потом сумела протелефонировать Симеону Гослингу. Поскольку инспектора не было, я понятия не имела, к кому еще можно обратиться, но Симеон поговорил с кем надо, и скоро на Челленджер надели наручники и увезли в тюрьму. Инспектор и Дина Коудл вернулись в город на автомоторе инспектора вчера вечером. После того, как тарарам в порту улегся, он смог протелефонировать в Брайдуэлл и поднять их на ноги. Поезд был остановлен в Чиппенхэме, где было подтверждено, что так называемое золото – это отнюдь не золото. Началось настоящее светопреставление, но золото так и не нашли.
        – А как насчет Морфилда? Хинкли? Крейна?
        – Инспектору хватило ума взять Крейна первым, и он раскололся сразу. Сдал всех остальных, включая начальника нашего инспектора – старшего суперинтенданта. Так что неудивительно, что он никак не мог получить разрешение на проведение более тщательного расследования этого дела. Всех причастных арестовали, включая старшего суперинтенданта.
        – А как насчет Битти Челленджер? – спросила я. Ей предъявили обвинение в поджоге и убийстве Брукфилда? И что с Лиззи Уоррел?
        – Крейн выложил все, что знал о причастности Челленджер. Похоже, она была очень одинокой и ожесточившейся женщиной, и такому змею, как Морфилд, умеющему манипулировать людьми, было нетрудно ее искусить. Уговорив ее шпионить за ЖСПС, он с легкостью смог подвести ее и к следующему шагу, особенно после того, как Брукфилд бросил ее ради Лиззи Уоррел. Он навел справки и выяснил, что несколько лет назад ее подозревали в поджоге. Она с готовностью похвасталась ему тем, что устроила не один пожар, когда он поинтересовался, не может ли она сделать для него одно важное дельце. Собственно говоря, она хвастается и сейчас. Она арестована, ей предъявлено обвинение, и ее дело будет рассмотрено во время весенней сессии суда присяжных, где она займет место Лиззи Уоррел. Саму Лиззи освободили нынче утром, и вечером она придет к Джорджи на ужин. Вообще-то явятся все, так что вечер получится еще тот.
        – Мне нечего надеть, – сказала я.
        – Вздор. Внизу есть вполне пригодный комбинезон. Я попрошу, чтобы его почистили и погладили.
        – Вы слишком добры. Но все ли закончено?
        – Более или менее, – ответила она. – Неизвестно, куда подевались Джеймс Стэнсбридж и двое его подручных. А также золото. Рабочая гипотеза заключается в том, что им удалось каким-то образом смыться с добычей, пока в порту царил кавардак. В общем, нас надули.
        – Далеко… им… не уйти, – проговорила я, но прежде, чем я смогла выговорить что-то еще, меня одолел сон.

* * *

        Проснувшись опять около пяти часов, я чувствовала себя уже куда лучше. Выбравшись из кровати, я сумела умыться свежей водой, заботливо налитой в кувшин, стоящий на рукомойнике. В ногах кровати даже лежало нарядное платье. Я надела его и посмотрела на себя в зеркало в полный рост.
        Я уже собиралась позвонить в звонок для слуг, надеясь, что у камеристки леди Бикл найдутся иголка и нитка и я смогу ушить платье, когда раздался стук в дверь.
        – У тебя приличный вид? – осведомилась леди Хардкасл.
        – Входите, – ответила я. – Я уже одета.
        Она отворила дверь.
        – Как платье? – спросила она. – Я знаю, это не совсем твой размер, но пусть уж лучше оно будет слишком свободно, чем слишком тесно.
        – Там, где оно все-таки касается меня, все в порядке, – отвечала я. – Так что это была замечательная мысль. Если вы сможете раздобыть мне иголку и нитку…
        – У меня есть предложение получше, – перебила она. – Если ты не против, камеристка леди Бикл – мисс Корделия Айрленд, прошу любить и жаловать – вызвалась немного перешить это платье. Она буквально сотворила чудо, разыскав наряд на твой крошечный рост, но, к сожалению, его прежняя владелица была куда шире.
        – Вы подумали обо всем, – сказала я. – Спасибо.
        – Стараюсь. Я попрошу Джорджи прислать мисс Айрленд к тебе.
        Час спустя, когда платье было ушито там и сям и я подпоясала его широкой лентой, вид у него стал почти такой, словно оно было сшито на меня. Теперь я была готова вернуться в мир живых.
        Я неуклюже спустилась по лестнице, опираясь на костыли, которые нашла у двери моей спальни. Путь вниз был трудным и сопряженным с опасностью, но я все же сумела добраться до холла на первом этаже, не свалившись опять, и кое-как доковыляла до гостиной.
        Когда я вошла, леди Хардкасл, леди Бикл и сэр Бенджамин были увлечены беседой. Леди Хардкасл говорила:
        – …прошел через всю комнату, положил промокашку на стол и сказал: «Вот поэтому, моя дорогая, вам никогда нельзя подпускать графа Ранкорна к наковальне».
        Я слышала эту историю уже много раз, и она всякий раз вызывала у слушателей хохот, хотя меня саму она давно перестала смешить. К счастью, сэр Бенджамин был одним из тех джентльменов, которые смеются на вдохе, в результате чего его смех был похож на тявканье морского льва, и я нашла это непринужденное веселье весьма заразительным. Мое хихиканье передалось леди Бикл, и вскоре мы уже все покатывались со смеху, совершенно позабыв, над чем мы смеемся. Сэр Бенджамин встал и открыл мне свои объятия.
        – Добро пожаловать, – сказал он. – Как я рад видеть вас на ногах.
        – Спасибо, что так хорошо позаботились обо мне, – ответила я. – Постель была чудесной.
        – Это самое малое, что мы могли сделать. После всего, что вам пришлось пережить, чтобы спасти Джорджи от смерти в огне от рук этой мерзкой Челленджер, мы не могли позволить вам страдать на жесткой койке Бристольской королевской больницы.
        – Я очень это ценю, – ответствовала я.
        – Пустяки, – сказала леди Бикл. – Я просто не знаю, как мне вас благодарить за то, что вы спасли мою жизнь. Я все еще чувствую запах того керосина.
        Между тем сэр Бенджамин помог мне добраться до незанятого кресла и обкладывал меня подушками.
        – Мне часто кажется, что твое настоящее призвание отнюдь не хирургия, – заметила леди Бикл. – Из тебя вышла бы отличная сиделка.
        Ее муж сделал книксен.
        – Надо, чтобы больной было удобно, – изрек он.
        – Вы записываете, миледи? – осведомилась я. – Ведь меня надо еще и развлекать.
        – О, – сказал сэр Бенджамин, – уверен, что Эмили это вполне по силам. Она рассказывает такие занимательные истории.
        – И, по меньшей мере, треть из них правда, – подхватила я.
        Он засмеялся.
        – Я займусь тобой позже, – сказала леди Хардкасл.
        Позвонили в дверь, и через несколько минут к нам присоединились новые гости. Инспектор Сандерленд привел свою жену. Он представил ее как Доротею, но она настаивала на том, чтобы мы называли ее Долли. Лиззи Уоррел выглядела сейчас куда здоровее, чем когда мы навещали ее в тюрьме, но платье сидело на ней немного мешковато – за время, проведенное в камере, она сильно исхудала. Дина Коудл, как всегда, была похожа на модную картинку в журнале, печатающем светские сплетни. Среди приглашенных был и Симеон Гослинг.
        Были поданы напитки, и началось.

* * *

        Когда мы садились за стол, беседа была непринужденной, но сдержанной, однако, когда начали подавать еду и вино, все изрядно воодушевились. Ужин был великолепен – было очевидно, что в Париже кухарка Биклов научилась готовить не только пирожные, и у сэра Бенджамина имелся отличный винный погреб.
        – Я пребываю почти в полном неведении относительно темы вашей беседы, – сказал доктор Гослинг. – Кто-нибудь собирается ввести меня в курс дела? Последнее, что я слышал до сегодняшнего дня, это то, что бедняжку Лиззи подставили и посадили в тюрьму и Эмили была призвана на помощь, дабы выяснить правду. И вдруг я узнаю о взрывах в порту, пропавшем золоте, о том, что Джорджи была спасена от сожжения заживо, а вместо мисс Уоррел в тюрьме оказалась половина именитых граждан нашего города.
        – По-моему, это неплохое описание последних событий, – заметила леди Хардкасл. – Так что я бы сказала, что ты достаточно осведомлен…
        – Да, но…
        – Чего именно вы не понимаете? – поинтересовался инспектор.
        – Вы меня знаете, Сандерленд, – сказал доктор Гослинг. – Я зарабатываю на жизнь, производя вскрытие трупов, и никто мне ничего не говорит.
        – В процессе выяснения того, что в действительности произошло в квартире Брукфилда, дамы из ЖСПС вскрыли настоящее змеиное гнездо, – объяснил инспектор. – Главным в нем был депутат городского совета Морфилд. Похоже он что-то вроде коллекционера…
        – Человеческих душ? – подсказал доктор Гослинг.
        – Это слишком уж метафорично, но недалеко от истины, – согласился инспектор. – Более всего его интересовали власть и влияние, и он сосредоточил в своих руках немало и того, и другого. К его несчастью, ему не удавалось так же успешно держаться за имевшиеся у него деньги, в результате чего он набрал долгов на суммы, превосходящие размеры казны иных мелких государств. И вот, узнав, что в порт Эйвонмут прибывает груз золота из Чили, он понял, что у него есть люди, которые могли бы устроить дерзкое похищение этого груза. Джеймс Стэнсбридж был должен ему небольшое состояние и к тому же являлся бывшим военным, награжденным орденом за заслуги и имеющим опыт проникновения в расположение противника. Он наверняка мог придумать, как провернуть это дело и подыскать нужных для этого людей. Редверс Хинкли, жуликоватый инвестор в приобретение и застройку земли, был не прочь профинансировать организацию кражи золота, дабы заработать еще больший барыш. Он и покрыл все расходы. Как и Освальд Крейн, кофейный магнат, с женой которого Морфилд… имел связь. Связи Крейна в порту также могли пригодиться для сбора данных        – А у Крейна есть склады в Эйвонмуте? – перебила инспектора леди Хардкасл.
        – Разумеется, – ответил он.
        – Их обыскали? – спросила она.
        – Да, сегодня утром. А что?
        – Что-нибудь нашли?
        – Кофе в зернах, – сказал инспектор. – Как и следовало ожидать. Многие и многие ящики кофе.
        – Когда вы рассказывали нам о приезде Стэнсбриджа вчера утром, вы упомянули о том, что он и его люди сгрузили с подводы большой ящик. Но мы знали, что настоящее золото – как и поддельное – было упаковано в несколько маленьких ящиков. Тогда что же случилось с большим? А что, если – я просто строю догадки – что, если этот ящик идеально пригнан по размеру к поддону, в котором находились ящики с золотом? Что, если, вместо того чтобы доставать из большого ящика маленькие ящички с фальшивым золотом и ставить их на тележку, они просто сняли фальшивый большой ящик с ящичков с фальшивым золотом и накрыли им ящички с настоящим? Что, если после того, как его прибили гвоздями, он стал выглядеть как ящик кофе?
        – Мои люди открывали все ящики с кофе – и каждый из них был полон кофейных зерен.
        – А что, если верхняя часть фальшивого ящика заполнена кофе, а внизу есть отделение, в котором спрятаны ящички с золотом?
        Инспектор задумался.
        – Тогда им пришлось оставить его на тележке – ведь его было не поднять.
        – В таком случае его будет нетрудно найти, – заключила леди Хардкасл.
        – Тысяча извинений, сэр Бенджамин, – сказал инспектор. – Могу ли я воспользоваться вашим телефоном?
        – Он в холле, старина, – ответил сэр Бенджамин. – Телефонируйте на здоровье.
        Инспектор Сандерленд еще раз извинился и вышел.
        – Ну, знаете, Эмили, – сказала леди Бикл, – вы чертовски умны.
        – Все так, но при чем тут бедная мисс Уоррел? – спросил доктор Гослинг.
        – Натаниэль Морфилд, помимо того что он вор, мерзавец и коррупционер, еще и видный антисуфражист. Он ненавидит ЖСПС и придумал, как срывать планы суфражеток, заслав в их ряды шпионку. Подыскав подходящую девицу в Женской национальной антисуфражистской лиге, он подрядил ее вступить в ЖСПС и доносить ему обо всех планируемых ими шагах. Кристиан Брукфилд уже расследовал делишки Морфилда, и скоро ему стало известно и об этой затее. Он приударил за шпионкой Битти Челленджер, чтобы раскопать побольше, но затем познакомился с Лиззи и влюбился в нее. И тут же разорвал свои притворные отношения с Челленджер. Между тем Морфилд и его присные узнали, что Брукфилд пронюхал об их делах и решили, что его надо убрать. Это давало им возможность одним выстрелом убить двух зайцев – они могли как убить пронырливого журналиста до того, как он разоблачит их в газете, так и нанести серьезный урон репутации суфражеток, которые вроде бы прекратили боевые действия на период выборов в парламент. Битти Челленджер им охотно помогла. Как я уже говорила, она была одинока, и ею было легко манипулировать – она была более чем
готова услужить. По какой-то непонятной причине она страстно выступает против идеи всеобщих избирательных прав. Судя по всему, она всем сердцем верит в то, что государственные дела должны вершить исключительно богатые мужчины, а всем остальным надо дать от ворот поворот. Сегодня утром она так и сказала судье-магистрату.
        – Иными словами, ей все это было в радость, да? – сказала я.
        – Именно так. Она могла не только послужить дорогому ее сердцу делу противодействия предоставлению женщинам избирательных прав, но и отомстить своему бывшему кавалеру и его новой возлюбленной, убив его и устроив так, чтобы в его убийстве обвинили ее. И к тому же использовала для убийства свой излюбленный метод – оказывается, за ней числится немалое количество поджогов. Владелец подожженного магазина – также ярый антисуфражист, так что не сомневаюсь – ему предложили уйти из дома на тот вечер и посулили щедрую выплату по страховке. А затем, когда мы начали наше расследование, Челленджер, разумеется, докладывала этим преступникам обо всех его деталях. Дина уже говорила, что они наверняка знали о блокноте Брукфилда – они проникли в ее квартиру и пытались похитить его.
        – Ну и ну, – заключил доктор Гослинг. – Сколько же всего проходит мимо, пока я режу трупы и рассматриваю их внутренние органы.
        – Симеон, дорогой, – заметила леди Бикл, – только не за ужином, хорошо? Будь умницей.
        – Да, да, конечно, – согласился он. – Прошу прощения.
        На протяжении всей этой беседы Лиззи Уоррел продолжала молчать. Ела она мало и, похоже, была потрясена, и тем не менее она улыбалась. Прежде я не видела на ее лице улыбки, а улыбка ей шла.
        Вернулся инспектор.
        – Я только что отправил людей в Эйвонмут, – сказал он. – Спасибо, миледи.
        – Всегда рада помочь, – отозвалась она. – Вы просто обязаны попробовать этот паштет из семги. Объедение.
        Разговор перешел на другие, более светские, темы – мы заговорили о недавних выборах, так и не давших мистеру Асквиту тот мандат, который тот рассчитывал получить, чтобы протолкнуть свой бюджет, а также о предоставлении женщинам избирательных прав, футболе, музыке и даже об автомоторах. Похоже, доктор Гослинг и мисс Коудл нашли общий язык, что явно радовало леди Бикл. А миссис Сандерленд быстро нашла общий язык с леди Хардкасл, что очень порадовало инспектора.
        Я изо всех старалась быть веселой и искрометной, но морфий отнюдь не помогал делу. Он отлично притуплял боль, но я чувствовала, что вполне созрела для того, чтобы вернуться в кровать. Леди Хардкасл, как всегда, готовая меня защитить, заметила, что я начинаю уставать, и предложила помочь мне подняться в спальню после того, как был подан сыр.
        И я заснула, как младенец.

* * *

        Утром в среду мы с леди Хардкасл помогли леди Бикл открыть магазин ЖСПС. Мы ожидали, что в отсутствие Битти его откроет Марисоль Рохас, однако ее нигде не было видно. Мы опросили хозяев соседних магазинов и лавок, и одна из них сказала, что видела, как Марисоль вылезла из заднего окна магазина, а потом торопливо уходила по Беркли-сквер.
        – Интересно, зачем она это сделала? – удивилась леди Бикл. – Ведь кроме нее в магазине никого не было – она могла просто уйти через парадную дверь.
        – Понятия не имею, – ответила лавочница. – Я зашла к ней, чтобы рассказать то, что слышала. Одна из моих постоянных покупательниц сказала мне, что слыхала от своей мамаши, которая слыхала от соседки, что из порта украли чилийское золото. Мы немного поболтали, и я вернулась к себе в магазин. Я была в задней комнате, заваривала чай и тут вижу – она слезает по водосточной трубе и удирает через задний двор.
        – Точно так же поступила бы и я, – сказала я.
        Они непонимающе уставились на меня.
        – Ну, если бы я думала, что за парадной дверью магазина следят, я бы ушла через заднее окно или дверь. И заранее бы изучила путь отхода, чтобы можно было уйти в темноте.
        – Как вы думаете, она была как-то замешана в этом деле? – спросила леди Бикл.
        – Мы никак не можем это узнать, – ответила я. – Возможно, она была источником сведений для этой шайки. А может быть, она в каком-то качестве работала на чилийское правительство и испугалась последствий своей неспособности уберечь золото. А может, она вообще не имела отношения ко всей этой истории и просто решила, что ей не стоит оставаться здесь, – вдруг люди выдумают несуществующую связь между золотом и ее национальностью. Чилийское золото, чилийская суфражистка – нетрудно вообразить, что одно имеет отношение к другому.
        – Я очень надеюсь, что она вернется, – сказала леди Бикл. – Мне будет не хватать Марисоль.
        Но больше мы ее не видели.
        Мы оставались с леди Бикл, пока не подошло подкрепление. В знак признания наших заслуг нам выдали наши собственные значки с надписью «Избирательное право – женщинам» и сказали, что мы всегда будем желанными гостями на собраниях ЖСПС. Мы обе уверили их, что скоро мы встретимся вновь, и я пообещала помочь с уроками самообороны, как только срастется моя нога.
        Около полудня мы попрощались и попытались втиснуть меня в «ровер», чтобы отправиться домой. Это оказалось нелегко, и леди Бикл предложила предоставить в наше распоряжение свой «роллс-ройс» и своего шофера.
        – Спасибо, миледи, – сказала я, – я останусь в гипсе еще по меньшей мере месяц. Так что рано или поздно мне все равно придется ездить в «ровере». Я уверена, что все будет хорошо. Ведь сейчас хотя бы не идет дождь.
        Это было неудобно и крайне унизительно, но, к счастью, ехать до Литтлтон-Коттерела пришлось не слишком уж долго.
        Пока мы ехали, мне в голову пришла одна мысль.
        – А мы знаем имя инспектора Сандерленда? – спросила я.
        – Знаем, – ответила леди Хардкасл. – Его зовут Оливер.
        – Я так и думала. Значит, он Олли.
        – Да, – сказала она. – О, а его жену зовут Долли. Надо же, какая прелесть.
        Скоро мы приехали в Литтлтон-Коттерел.
        – Ну, что, пообедаем в пабе? – спросила леди Хардкасл, когда мы обогнули общественный луг. – Я протелефонировала Эдне и сказала, что мы приедем позже, так что дома никого нет.
        – Я никогда не откажусь от пирога Старины Джо, – ответила я.
        – Будем надеяться, что сегодня в заведение Холмана все-таки доставили мясо, – сказала она. – Или мы будем разочарованы снова.
        Но на сей раз разочарование нас не постигло. В меню опять значились пироги с мясом, а Дейзи, судя по всему, была чрезвычайно рада нас видеть.
        – Что это с тобой? – поинтересовалась я, когда она принесла нашу еду и напитки. – Ты выглядишь как кошка, укравшая сметану у других кошек.
        – Как там в Библии? – спросила она. – Про жать и сеять?
        – «Что посеет человек, то и пожнет», – процитировала леди Хардкасл.
        – Точно. И что гадкая, жалкая служанка посеет, то и пожнет, и все такое.
        – Это что же, с нашей доброй подругой Дорой Кендрик приключилась какая-то неприятность? – осведомилась я.
        – То-то и оно. Покуда вас взрывали и расстреливали…
        – Справедливости ради надо сказать, что стреляла я сама, – поправила ее леди Хардкасл.
        – Ну, в общем покуда все это творилось… Что? Вы кого-то подстрелили?
        – Из очень маленького пистолета, – уточнила леди Хардкасл. – Право же, это были сущие пустяки.
        – А, ну хорошо, – с сомнением в голосе сказала Дейзи. – Так вот, покуда вы вытворяли все это, Дору – ту самую, которая распускала брехливые слушки обо мне и Ленни Ледбеттере, – застукали вместе с этим малым у нее в комнате в «Грейндж».
        – «Вместе» с ним в том самом смысле?
        – Да, в библейском, – подтвердила Дейзи. – Такой приключился скандал, которого тут не видывали уже много лет. Ее тут же выперли, мое доброе имя и, значит, честь восстановлены, а Ленни Ледбеттер никуда и носа не кажет. Особенно теперь, когда половина девушек в «Грейндж» видели куда больше, чем его рожу.
        – Очень рада это слышать, – сказала я. – Это мой пирог?
        – Да, дорогуша, прости. Лопай, пока не остыл.
        Я уже несколько недель ждала случая поесть пирога с мясом и выпить пинту пива в «Псе и утке». И не разочаровалась.

* * *

        Вечером к нам заехал инспектор Сандерленд, чтобы сообщить, что чилийское золото возвращено.
        – Я была права? – нетерпеливо спросила леди Хардкасл.
        – Да, абсолютно правы, – ответил инспектор. – Как всегда. – Я взял с собой нескольких человек и поехал в Эйвонмут, где велел им проверить ящики на складе Крейна. Первый обыск не дал ничего, так что мы немного подумали и устроили второй. Было очевидно, что беглый осмотр не показал бы ничего подозрительного, так что просто снимать с ящика крышку и заглядывать внутрь было бы недостаточно. Один из моих ребят сказал, что надо опорожнить все ящики, но я не люблю зря переводить хороший продукт, и мне была невыносима мысль о том, что придется испортить отличный кофе, высыпав его на пол. И тут меня озарило. Вообще-то я должен был подумать об этом сразу – ведь мы говорили об этом довольно подробно: золото чертовски тяжело. И я велел им разбиться на пары. Если два человека смогут поднять ящик, значит, в нем есть только кофе, а если не смогут оторвать его от земли, то надо открыть его и как следует обыскать. Они отыскали его в два счета. Сверху на фальшивое дно было насыпано два-три дюйма кофейных зерен, а под ним лежали тридцать блестящих золотых слитков. Мы как раз заканчивали работу, когда на склад как ни
в чем не бывало ввалились Джеймс Стэнсбридж и двое его дюжих подручных. И мы арестовали всех троих.
        Леди Хардкасл изо всех сил старалась не показывать, насколько она довольна собой, но получалось у нее не очень.

* * *

        Следующие несколько недель прошли как нельзя более приятно. Из-за моей сломанной ноги я стала куда менее подвижной, но в дело включились Эдна и мисс Джонс, и я могла спокойно отдыхать и поправляться. Теперь у меня была масса времени для того, чтобы читать газету, и Дина Коудл упрочила свою репутацию продолжательницы дела Кристиана Брукфилда, опубликовав серию статей, направленных на «разоблачение темной стороны жизни нашего коррумпированного города».
        В мой день рождения леди Бикл прислала к нам свой автомотор, дабы отвезти меня и леди Хардкасл в город, где мы поужинали и посмотрели представление. Как и было обещано, представление оказалось именно таким слащавым, пошлым и приторным, какими только могут быть мюзиклы, и я великолепно провела время. Как и леди Хардкасл, хотя это вышло почти что против ее воли.
        Я привыкла к тому, что обо мне заботятся, и мне не очень-то хотелось, чтобы с моей ноги сняли гипс, ведь тогда у меня больше не будет предлога для того, чтобы сидеть без дела и ждать, чтобы меня обслужили. Но оказалось, что мне было не о чем беспокоиться. Врач, снявший с меня гипс, сказал, по-моему, с садистским злорадством, что процесс реабилитации займет немало времени, что я еще много месяцев буду далека от своей лучшей физической формы и что мне придется изрядно потрудиться и проделать долгий путь, чтобы обрести ее вновь.
        Кстати о долгом пути…. В конце марта к нам явился лорд Риддлторп, приехав на самом удивительном автомоторе, который когда-либо видел свет. Он был длинный и элегантный, как изготавливаемые им авто для гонок, но у него имелся сделанный по особому заказу закрытый салон, так что водитель и пассажир могли не бояться ни ветра, ни дождя. Но лучше всего было то, что в него был встроен электрический стартер, так что надобность в заводной ручке отпала.
        Мы продали «ровер» мисс Коудл, которая разорвала помолвку с Майклом и теперь встречалась с доктором Гослингом, и упаковали вещи для поездки в Лондон, дабы нанести визит Гарри, брату леди Хардкасл. Я даже уговорила ее провести несколько дней на взморье, когда погода станет теплее. Так что, в общем, 1910 год начался не так уж плохо.

        От автора
        НЕМНОГО ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ ФОНЕ

        Женский социально-политический союз (ЖСПС) был основан Эммелин Панкхерст в 1903 году. Она считала, что суфражистки Национального союза обществ за избирательное право для женщин недостаточно боевиты. И откололась от них под лозунгом: «Не слова, а дела».
        В 1906 году ЖСПС начал проводить демонстрации, а в 1908 году перешел к тактике битья окон. К порче имущества путем поджогов – причем это касалось только пустых зданий – он обратился только в 1912 году.
        В 1906 году Чарльз Хэндс в своей статье в газете «Дейли мейл» впервые использовал слово «суфражетки», чтобы отличить его участниц от менее воинственных «суфражисток». Это слово было использовано в уничижительном смысле (буквально – «суфражисточки»), однако суфражетки охотно приняли его на вооружение и стали использовать сами.
        В апреле 1909 года правительство под руководством премьер-министра Герберта Асквита, сформированное Либеральной партией, внесло в парламент «народный бюджет», предусматривавший финансирование пенсий по старости и других программ социального вспомоществования путем увеличения налогов на богатых. Палата общин одобрила этот бюджет, однако – небывалый случай – он был заблокирован Палатой лордов.
        В январе 1910 года Асквит объявил о проведении выборов в парламент, которые проходили с 15 января до 10 февраля 1910 года. Целью выборов было формирование еще одного правительства либералов и получение им мандата на принятие «народного бюджета».
        В январе 1910 года ЖСПС объявил о приостановке боевых действий на период проведения выборов. Они продолжили свою борьбу, однако битье окон и демонстрации были прекращены.
        В парламенте, избранном на этих выборах, ни одна партия не имела большинства в Палате общин, и чтобы получить его, Либеральная партия заручилась поддержкой лейбористов и Ирландской национальной партии. Бюджет был принят в апреле, но в конце года были назначены новые выборы в парламент, поскольку Ирландская национальная партия хотела лишить Палату лордов возможности блокировать законодательные акты в будущем. В результате был избран еще один парламент, где ни одна партия не имела большинства, но была образована такая же коалиция, и в 1911 году был принят Парламентский акт[53 - Который ограничил право вето Палаты лордов.].
        КОММЕНТАРИИ К ТЕКСТУ

        ЖСПС в самом деле с 1908 года по 1917 год арендовал магазин в Бристоле на Квинз-роуд, 37. Этот магазин все еще работает и выглядит почти так же, как выглядел в 1908 году, за исключением декоративных окон на верхнем этаже, которые были заменены. У меня не получилось выбить доступ на верхний этаж, но славные малые из расположенной в соседнем доме мужской парикмахерской дали мне возможность взглянуть на планировку их собственного здания, уверив, что она очень похожа на планировку дома 37.
        Возражения против права голоса для женщин, прозвучавшие в книге из уст различных персонажей, были в начале XX века высказаны реальными, весьма здравомыслящими и образованными людьми (включая то, в котором говорится о широких шляпах в парламенте).
        Некоторые члены ЖСПС в самом деле владели боевыми искусствами. Так, суфражетка Эдит Гэррад стала инструктором по японскому боевому искусству джиу-джитсу. К 1910 году она руководила курсами, где передавала свои навыки участницам ЖСПС. Говоря в общих чертах, джиу-джитсу основано на использовании силы и энергии нападающего против него самого, поэтому оно считалось наилучшим способом самообороны, который женщины могли применять против более крупных и сильных противников (до 1990 года минимальным ростом для полицейского в Англии был рост в 5 футов 10 дюймов[54 - Около 178 см.]). Ученицы Эдит Гэррад вскоре стали известны как суфраджитсу, и о них много писали в прессе, рассказывая о том, как они обороняются от атак полицейских. Несколько лет спустя тридцать таких специально обученных женщин были задействованы в «Дружине», защищавшей Эммелин Панкхерст.
        Леди Хардкасл изобретает для футбола игровую схему 4-4-2 более чем за семьдесят лет до того, как она начала широко применяться высококлассными командами. Для такого ее открытия нет причин, это просто показалось мне смешным.
        Улица Уайтледиз-роуд[55 - White ladies – белые дамы (англ.).] в Бристоле была названа в честь ордена носивших белые облачения монахинь из ордена кармелиток, который владел частью тамошней земли. Блэкбой-Хилл[56 - Blackboy Hill – Холм черного парня (англ.).] соединяет верх Уайтледиз-роуд с пустошью Даунс. Вероятно, эта часть улицы была названа в честь некогда находившегося там паба. Происхождение названия этого паба вызывает споры, но ни оно, ни выражение «белые дамы» не имеют никакого отношения к позорной истории Бристоля, являвшегося одним из центров торговли рабами.
        В фахверковом здании, стоящем в конце улицы Крисмас-Степс в 1910 году на самом деле располагался магазин, в котором продавалась жареная рыба с хрустящей картошкой. Это был один из первых таких магазинов в Англии, и до недавнего времени он являлся одним из продержавшихся дольше всего. Считается, что здание было заложено в тринадцатом веке, но по поводу того, когда именно в конце девятнадцатого века там стали продавать рыбу с картошкой, однозначного мнения нет. Однако к 1910 году ее там уже определенно продавали. Улица Крисмас-Степс существует до сих пор и здание тоже, однако в период написания данной книги магазин, торговавший фиш-энд-чипс, был закрыт.
        Мастерская по изготовлению театральных костюмов и реквизита рядом с районом Олд-Маркет – это плод моего воображения, но театр «Империя» на углу улиц Олд-Маркет и Кэптен-Кэриз-лейн действительно являлся самым известным бристольским мюзик-холлом. Улицы Кэптен-Кэриз-лейн больше не существует, как не осталось никаких следов этого мюзик-холла и пристроенного к нему паба «Белый олень»
        Фирма – изготовитель охотничьей дроби «Шелдон, Буш энд Пейтент» существует на самом деле, и ее новая башня на Чиз-лейн, где изготавливается дробь (она была построена в 1969 году), является памятником архитектуры, охраняемым государством. Первоначальная башня была возведена неподалеку от этого места в 1782 году по проекту Уильяма Уотта, которому также приписывают изобретение способа изготовления свинцовой дроби путем выливания тонких струек расплавленного свинца в чан с водой с большой высоты. Падая, свинец образует капельки, которые затвердевают при соприкосновении с водой, в результате чего образуются аккуратные сферические дробинки.
        Порт Эйвонмут и несколько более новый порт Ройял-Портбери были построены для решения проблем, возникавших при прохождении судов по реке Эйвон к старому порту, находящемуся в центре Бристоля. Устье реки Северн занимает третье место в мире по приливно-отливной величине (15 м/48 футов), и во впадающем в Северн Эйвоне во время отлива бывает очень мало воды, так что значительную часть суток он остается недоступным для больших судов. Порт ко времени действия романа функционировал на полную мощность уже тридцать лет. Однако его планировка в романе – это чистый вымысел, который понадобился мне для развития действия. Это просто так, для вашего сведения.
        КАК ЭМИЛИ РАЗГАДАЛА ШИФР

        Шифр Виженера стал наиболее усовершенствованным вариантом метода шифрования, который был впервые предложен итальянским ученым по имени Леон Баттиста Альберти. В следующие сто лет было сделано несколько попыток улучшить его, пока идею не довел до блеска французский дипломат Блез де Виженер, опубликовавший результаты своей работы в книге, названной «Трактат о шифрах» и вышедшей в 1586 году.
        При использовании этого метода шифрования к простому шифру Цезаря, или, по-другому, шифру сдвига, добавляется уловка, которая сделала этот шифр не поддающимся разгадыванию – во всяком случае, на какое-то время, поэтому его и назвали недешифруемым.
        Вместо одного сдвига, как в шифре Цезаря, в этом методе используется несколько сдвигов, определяемых при помощи слова-ключа. Предположим, слово-ключ – DOG. Первая буква исходного текста будет шифроваться с помощью сдвига Цезаря, начиная с D: a – > D, b – > E, c – > F и т. д. Вторая буква будет шифроваться начиная с O: a – > O, b – > P, c – > Q и т. д. Третья буква должна шифроваться с использованием в качестве отправной точки буквы G, а для шифрования четвертой нужно вернуться к D, затем опять к O, опять к G и так до конца послания.
        Криптографы давно выяснили, что шифр Цезаря можно разгадать с помощью подсчета букв. В каждом языке разные буквы алфавита используются по-разному. В английском языке чаще всего используется буква E, за которой следуют T, A, O, I, N и так далее. Во французском языке – если вам интересно – шесть наиболее часто используемых букв – это E, S, A, I, T, N, а в шведском языке – это E, A, N, R, T, S. Если знать частоту встречаемости в данном языке каждой из букв, нетрудно подсчитать, сколько раз та или иная буква встречается в зашифрованном тексте, и сравнить ее частотность со стандартной частотностью, чтобы определить, насколько сдвинут алфавит.
        Поскольку в шифре Виженера используется плавающий набор шифров Цезаря, такой частотный анализ оказывается неприменим, что поставило ранних криптографов в тупик. В 1854 году (а возможно, в 1846 году) Чарльз Бэббидж (изобретатель механического компьютера) разгадал этот шифр, но не опубликовал свой метод. В 1863 году свой метод разгадывания опубликовал майор германской армии Фридрих Вильгельм Казиски, и принято считать, что Бэббидж использовал тот же способ.
        Данный метод (в том виде, в котором его использует в романе леди Хардкасл) основан на положении о том, что в каждом языке регулярно встречаются свои собственные определенные сочетания букв. Например, в английском языке мы все время видим такие сочетания букв, как “th”, “sh”, “ea” и “ed”. Если шифруемый текст достаточно длинен, то вероятно, что некоторые сочетания букв будут зашифрованы по нескольку раз с помощью одной и той же части слова-ключа, в результате чего в зашифрованном тексте они также встречаются в виде повторяющихся групп.
        Суть метода Бэббиджа/Казиски заключается в том, чтобы искать в зашифрованном тексте повторяющиеся группы букв и отмечать, насколько далеко они отстоят друг от друга. Если вы обнаружите достаточное количество повторяющихся групп букв, то промежутки между ними подскажут, из скольких букв состоит слово-ключ.
        В зашифрованном тексте Брукфилда сочетание букв “db” встречается одиннадцать раз[57 - Здесь алгоритм расшифровки приведен на примере оригинального английского шифра. В русском переводе романа зашифрованный текст получен путем машинного шифрования перевода послания Брукфилда к Лиззи Уоррел. Само собой, распространенные сочетания букв в русском языке иные. (Прим. пер.)]. Некоторые из промежутков между ними (признаюсь, что я обсчитал не все) насчитывают 33, 33, 18, 300, 228 букв. Сочетание букв “lvc” встречается три раза, и один из промежутков включает в себя 204 буквы. Буквенная группа “mnbi” встречается дважды с промежутком из 72 букв. Есть немало и других сочетаний, но и без них уже начинает вырисовываться система. За двумя исключениями, самым большим общим знаменателем для всех этих чисел является 6. На то же число делятся и количества букв между другими повторяющимися буквенными группами. Разумеется, что это не исключает также числа 2 и 3, но Эмили решила исходить из предположения о том, что слово-ключ из двух или трех букв было бы слишком простым, и остановилась на числе 6.
        Вероятно, вы заметили, что, если разделить 33 на 6, то не получится целое число. Однако если посмотреть внимательно, можно заметить, что промежуток между первым появлением данной группы букв и третьим составляет 66 букв, так что можно без опасений проигнорировать второе ее появление, сочтя его несчастливым совпадением.
        Исходя из гипотезы о том, что слово-ключ состоит из шести букв, Эмили разделила зашифрованный текст на группы из шести букв и провела анализ частоты встречаемости первой буквы в каждой из этих групп, затем второй и так далее. А в конце концов составила шесть таблиц, которые могла сравнить с таблицей для обычных, незашифрованных английских текстов.
        Первая группа хорошо соответствует сдвигу шифра Цезаря для буквы L, вторая – для буквы I. На данном этапе очень кстати может прийтись знание обстоятельств жизни человека, который и зашифровал исходный текст. Слово-ключ из шести букв, начинающееся на LI, выбранное мужчиной, который влюблен в девушку по имени LIZZIE…. Совсем не трудно догадаться, что недостающие буквы в слове-ключе – это ZZIE. Быстрая проверка показывает, что эти буквы согласуются с результатами частотного анализа, и можно начать расшифровку.
        Мне просто кажется, что вам, возможно, захочется узнать, что зашифрованное послание Брукфилда действительно можно расшифровать, и это вовсе не очередной писательский трюк.
        notes

        Примечания

        1

        От «suffrage» (фр.) – избирательное право; далее об этом термине см. раздел «От автора» и дальнейший текст.

        2

        Шотландское национальное блюдо – бараний желудок, начиненный потрохами со специями.

        3

        Традиционная праздничная трапеза в день рождения великого шотландского поэта Роберта Бернса, 25 января.

        4

        Деревня на юге Шотландии, прямо на границе с Англией, местная достопримечательность, центр кузнечного ремесла, знаменитый кроме этого тем, что здесь почти двести лет со второй половины XVIII в. заключались браки между мужчинами и женщинами, которым без разрешения родни нельзя было пожениться в Англии и Уэльсе (в Шотландии брачное законодательство было гораздо мягче). Явление получило название «кузнечные свадебы», так как простейшая церемония бракосочетания происходила чаще всего именно в кузнице.

        5

        Эммелин Панкхерст (1858–1928) – глава британских суфражеток и ЖСПС, фигурантка списка журнала «Тайм» «100 героев и кумиров XX века».

        6

        Один из субпродуктов, мышечная ткань, разделяющая грудину и брюшину.

        7

        Она же Ночь костров, или Ночь фейерверков – британское народное празднование в ночь на 5 ноября, первоначально в честь неудачи Порохового заговора 1606 г., попытки взорвать короля Якова I в здании Палаты лордов. Бочки с порохом должен был поджечь Гай Фокс, и на 5 ноября сжигают символизирующие его чучела. Накануне и в день этого праздника происходит действие предыдущего романа Кинси «Картина убийства».

        8

        Анри-Луи Бергсон (1859–1941) – французский философ, один из основателей направления интуитивизма, для которого характерно особое внимание к психической жизни познающего действительность человека.

        9

        Гилберт Кит Честертон (1874–1936) – английский писатель, публицист, богослов, создатель знаменитого католического детектива-любителя отца Брауна.

        10

        Образ действий, характерный почерк (лат.).

        11

        Бутерброды с яйцами-пашот (сваренными без скорлупы).

        12

        Готовится из смеси яиц и сливочного масла.

        13

        Фешенебельный район Бристоля.

        14

        Хитроумный план, оригинальный путь к достижению цели.

        15

        Вещества, придающие чаю и другим растениям терпкий вкус.

        16

        Герберт Генри Асквит (1852–1928) – премьер-министр Великобритании в 1908–1916 гг.

        17

        Район Бристоля.

        18

        В Великобритании есть два вида адвокатов: солиситоры и барристеры. Солиситор – адвокат низшего ранга, не имеющий права выступать защитником в высших судах и подготавливающий материалы для барристера, который такое право имеет.

        19

        Частично сохранившаяся и до наших дней традиция в работе английских магазинов, особенно некрупных.

        20

        Отсылка к событиям романа Кинси «Картина убийства».

        21

        2 кг с четвертью.

        22

        Фиш-энд-чипс – национальное британское блюдо, самая популярная уличная еда в стране.

        23

        Кирпичная на деревянном каркасе.

        24

        Жанр танцевальной музыки со свободным «рваным» ритмом, один из предшественников джаза.

        25

        У. Шекспир. «Генрих V», акт 3, сцена 1 (пер. Е. Бируковой).

        26

        Индийское обращение к европейской женщине.

        27

        Открытый грушевый пирог по рецепту сестер Татен (фр.).

        28

        Снова отсылка к событиям романа «Картина убийства».

        29

        События изложены в первой книге Кинси из этой серии «Тихая сельская жизнь».

        30

        Игра слов: «eureka» (англ.) произносится очень похоже на «you reek», то есть «ты воняешь».

        31

        Тип карманного пистолета.

        32

        Известное сражение, имевшее место в январе 1900 года во время Второй англо-бурской войны; англичане были разбиты.

        33

        Чуть больше 9 метров.

        34

        Фешенебельный пригород Бристоля.

        35

        Старый фешенебельный лондонский универмаг, поставщик королевского двора.

        36

        Титул отпрысков высшей аристократии.

        37

        Буквально «сердечное согласие» (фр.). Так назывался англо-французский союз (1904), ставший одной из основ Тройственной Антанты (Triple Entente).

        38

        Последовательно перечисляется антураж всех четырех предыдущих романов Кинси в этой серии.

        39

        Около 152,5 см.

        40

        Период правления принца Уэльского, будущего короля Георга IV, заменявшего своего отца Георга III за недееспособностью последнего в результате психического заболевания (1811–1820); в широком смысле, который чаще всего и имеется в виду, все время правления Георга IV и как принца-регента, и как короля (1811–1830).

        41

        Об эквивалентности действия и противодействия.

        42

        Намек на горы Уэльса, родины Фло.

        43

        Популярная форма юмористических стишков в пять строчек, из которых две первых рифмуются с последней; содержание лимериков – абсурдные ситуации.

        44

        Цитата из стихотворения «Морж и Плотник» Л. Кэрролла.

        45

        Конец XII – начало XIII вв.

        46

        Тактическая схема «2 защитника – 3 полузащитника – 5 нападающих (форвардов)».

        47

        Описывается тактическая схема «4 защитника – 4 полузащитника – 2 форварда»; см. об это также раздел «От автора».

        48

        Горный проход между Афганистаном и Пакистаном, важный стратегический пункт в англо-афганских войнах.

        49

        Прозвище британских полицейских.

        50

        Чуть больше 12 кг.

        51

        Английский центнер – около 50,8 кг.

        52

        Пряные индийские блюда из овощей и фруктов, использующиеся, как правило, в качестве соусов и намазок.

        53

        Который ограничил право вето Палаты лордов.

        54

        Около 178 см.

        55

        White ladies – белые дамы (англ.).

        56

        Blackboy Hill – Холм черного парня (англ.).

        57

        Здесь алгоритм расшифровки приведен на примере оригинального английского шифра. В русском переводе романа зашифрованный текст получен путем машинного шифрования перевода послания Брукфилда к Лиззи Уоррел. Само собой, распространенные сочетания букв в русском языке иные. (Прим. пер.)