Завоевание Тирлинга Эрика Йохансен
        Королева Тирлинга #2
        Келси Глинн, по праву занявшая трон Тирлинга, запретила отправку рабов в соседнее королевство Мортмин. И тем самым перешла дорогу Красной Королеве - жестокой правительнице, источником власти которой стала черная магия. Королева отправляет в Тирлинг устрашающее воинство, намереваясь во что бы то ни было забрать то, что считает своим по праву. Вторжение неизбежно. Сможет ли Келси справится с новой угрозой и сохранить свое королевство?

        Эрика Йохансен
        Завоевание Тирлинга

        Erika Johansen
        THE INVASION OF THE TEARLING
        Печатается с разрешения автора и литературных агентств William Morris Endeavor Entertainment, LLC и Andrew Nurnberg.
        - ***

        «Встречайте новую Китнисс Эвердин. А если вы пропустили предыдущую книгу - «Королева Тирлинга»,  - бегите со всех ног на ее поиски».
        Entertainment Weekly

        «Познакомьтесь с Келси, героиней столь нереально крутой, что Эмма Уотсон уже согласилась ее играть».
        Cosmopolitan

        «Йохансен - искусный создатель фэнтези-миров, смешивающая Средневековье и современность в лучших традициях Джорджа Р. Р. Мартина… Убедительный, хорошо написанный сиквел, который заставит читателей ждать продолжения».
        Kirkus Reviews

***

        У каждого ребенка должен быть свой Барти.

        Моему отцу, Курту Йохансену

        КНИГА I

        Глава 1
        Холл

        Второе Мортийское Вторжение грозило стать побоищем. На одной чаше весов стояла численно превосходящая мортийская армия, вооруженная лучшим оружием Нового Мира, под командованием упрямейшего человека. На другой - тирская армия, вчетверо меньше, вооруженная дешевым кованым оружием, крошащимся при столкновении с доброй сталью. Шансы были ничтожны. Казалось, Тирлингу не избежать катастрофы.
Мученик Кэллоу, «Тирлинг как военная держава».

        На мортийской границе быстро рассвело. Мгновение назад на горизонте не просматривалось ничего, кроме туманной голубой линии, и вот уже яркие полосы потянулись вверх от восточного Мортмина, заливая небо. Лучезарное отражение расползалось по озеру Карчмар, пока поверхность не запылала огнем; наваждение исчезло, только когда легкий ветерок лизнул берег, и водная гладь пошла волнами.
        В этом краю с мортийской границей все было непросто. Никто точно не знал, где проходит линия раздела. Мортмин утверждал, что озеро находится на мортийской территории, но и Тир не отказывался от претензий на воду, поскольку, если уж на то пошло, озеро открыл видный тирский исследователь по имени Мартин Карчмар. Карчмар упокоился почти три века тому назад, но Тирлинг так и не отрекся от своих притязаний на озеро. Сама по себе вода не представляла ценности - хищная рыба, водившаяся в ней, едва ли годилась в пищу, но озеро было единственным приграничным ориентиром на несколько миль к северу и югу. Оба королевства постоянно старались окончательно утвердить его статус. Однажды, давным-давно, ходили разговоры о заключении договора, но ничего так и не вышло. На восточном и южном берегах озера залегли солончаки, где чередовались полосы мокрого ила и болотных зарослей. Эти равнины тянулись на несколько миль к востоку, а затем переходили в леса из мортийской сосны. Но на западном берегу озера Карчмар солончаки занимали всего несколько сотен футов, а затем резко вздымались Пограничные холмы, крутые склоны
которых покрывал густой сосняк. Деревья поднимались на Холмы, перетекали через них, спускаясь на другой стороне к Тирлингу, и сходили на нет к северной Алмонтской равнине.
        Хотя крутые восточные склоны Пограничных холмов покрывал необитаемый лес, вершины холмов и западные склоны были усеяны крошечными тирскими деревушками. Жители их занимались собирательством в Алмонте, но в основном разводили скот - овец и коз - и заготавливали шерсть, молоко и баранину, торгуя по большей части друг с другом. Иногда, сбившись в группы и позаботившись о надежной охране, они отправлялись в Новый Лондон, где товары - особенно шерсть - высоко ценили и расплачивались не только бартером, но и звонкой монетой. Деревеньки, раскинувшиеся на склоне - Вудэнд, Идилуайлд, Склон Девина, Гриффен - служили легкой добычей Их жители были вооружены лишь деревянным оружием и обременены скотом, который не желали бросать.
        Полковник Холл удивлялся, как можно так сильно любить клочок земли и при этом благодарить всемогущего Господа, что живешь вдали от него. Холл, сын овцевода, вырос в Идилуайлде, и запах этих деревень - мокрая шерсть, спекшаяся с навозом,  - так въелся в память, что он чувствовал его даже сейчас, хотя ближайшее поселение находилось на западном склоне Пограничных холмов, в нескольких милях отсюда и вне поля зрения.
        Судьба увела Холла из Идилуайлда. Не сказать, чтобы счастливая, скорее сомнительная: из тех, что одной рукой дают, а другой втыкают нож в спину. Их деревня находилась слишком далеко на севере, чтобы сильно пострадать от первого Мортийского вторжения: однажды ночью разбойничий отряд забрал несколько овец из неохраняемого загона, вот и все. Когда было подписано мортийское соглашение, Идилуайлд и соседние деревушки устроили праздник. Холл с братом-близнецом Саймоном так надрались, что проснулись в свинарнике в деревушке Склон Девина. Отец тогда сказал, что их деревня легко отделалась, и Холл тоже так думал, а потом, восемь месяцев спустя, Саймон попал во вторую государственную лотерею. Холлу и Саймону было пятнадцать и они уже считались мужчинами, но родители позабыли об этом на следующие три недели. Мать готовила любимую еду Саймона, отец освободил обоих от работы. Ближе к концу месяца они отправились в Новый Лондон, как и многие другие семьи. Отец всхлипывал в передней части повозки, мать, нахмурившись, молчала, а Холл с Саймоном изо всех сил старались изображать присутствие духа.
        Родители не хотели, чтобы Холл стал свидетелем отправки. Они оставили его в пабе на Большом бульваре, вручив три фунта и наказав никуда не уходить, пока не вернутся. Но Холл не был ребенком: он вышел из паба и пошел за ними к Цитадели. Отец упал в обморок незадолго до отправки, мать пыталась привести его в чувства, поэтому, в конце концов, один лишь Холл стал свидетелем отправки. Один лишь Холл видел, как Саймон растворился в городе и покинул их навсегда.
        Той ночью семья осталась в Новом Лондоне, в одном из захудалых трактиров, которые предлагала Кишка. В конце концов, ужасный запах выгнал Холла на улицу, и он бродил по Кишке в поисках лошади, решив последовать за клетками по Мортийской трассе, чтобы освободить Саймона или умереть. Возле одного из пабов он нашел лошадь и как раз пытался распутать сложный узел, когда ему на плечо опустилась чья-то рука.
        - Ты что творишь, деревенский крысеныш?
        Мужчина был настоящим великаном, выше отца Холла, вооруженным и облаченным в доспехи. Холл подумал, что ему недолго осталось коптить небо, и какая-то его часть даже обрадовалась.
        - Мне нужна лошадь.
        Мужчина пристально поглядел на него.
        - Кого-то отправили?
        - Не ваше дело.
        - Еще как мое. Лошадь-то моя.
        Холл вытащил нож для разделки бараньих туш, надеясь, что незнакомец не разбирается в оружии.
        - У меня нет времени спорить. Мне нужна лошадь.
        - Убери это, мальчишка, и не глупи. Груз охраняет восьмерка Кейдена. Уверен, ты слышал о Кейдене даже в своей дыре. Им твой ножик - на один зубок.
        Незнакомец взял лошадь под уздцы, но Холл поднял нож, преграждая ему путь.
        - Не хочется опускаться до воровства, но я спешу.
        Незнакомец посмотрел на него долгим оценивающим взглядом.
        - Что ж, бери. Парень ты, вижу, правильный. Фермер?
        - Пастух.
        Незнакомец еще мгновение его поизучал, а потом сказал:
        - Хорошо, парень. Вот как мы поступим. Я одолжу тебе своего коня. У него весьма говорящее имя - Прок. Ты поскачешь на нем по Мортийской трассе и посмотришь на этот груз. Если не дурак, поймешь, что у тебя нет ни единого шанса, и тогда останется два варианта. Или умереть без толку, или развернуть коня и доскакать до моей казармы в Уэллсе, и там мы поговорим о твоем будущем.
        - О каком еще будущем?
        - О жизни солдата, парень. Если конечно, ты не намерен провести всю оставшуюся жизнь по уши в овечьем дерьме.
        Холл неуверенно посмотрел на незнакомца, силясь понять, в чем тут подвох.
        - А что, если я просто ускачу на вашей лошади?
        - Не ускачешь. Тебе не чуждо чувство долга - иначе ты никогда бы не впутался в эту глупую затею. И потом, на случай, если придется отправиться за тобой, у меня есть целая армия лошадей.
        Незнакомец повернулся и отправился обратно в паб, оставив Холла у коновязи.
        - Кто вы?  - крикнул Холл ему вслед.
        - Майор Бермонд с Правого Фронта. Скачи быстрее, парень. И если с моей лошадью что-то случится, я спущу с тебя твою жалкую овцелюбивую шкуру.
        Проскакав всю ночь, Холл догнал груз и убедился, что Бермонд был прав: это была настоящая крепость. Солдаты обступали каждую клетку, тут и там в их рядах краснели мантии наемников Кейдена. У Холла не было меча, но и меч - он это прекрасно понимал - ему бы тут не помог. Он не мог даже подойти поближе, чтобы найти Саймона: когда парень попытался приблизиться к клеткам, один из наемников Кейдена выпустил стрелу, промахнувшись не более чем на фут. Все было, как говорил майор.
        Однако он продумал нападение на поставку и то, как все закончится: ужасное будущее, которое он учуял уже во время поездки в Новый Лондон, будущее, в котором его родители смотрели на него и видели только Саймона. Лицо Холла станет для них не утешением, а лишь ужасным напоминанием. Он натянул поводья, готовясь напасть, но тут случилось нечто, чего он не мог объяснить: сквозь кучу плотно набитых пленников в шестой клетке он вдруг заметил Саймона. Клетки находились слишком далеко от Холла, чтобы что-либо разглядеть, но он видел лицо брата. Свое собственное лицо. Если он предпримет самоубийственную атаку, от Саймона ничего не останется, даже могилы. И тогда Холл понял, что дело было не в Саймоне, а в его собственном чувстве вины, его собственном горе. Эгоизм и самоуничтожение, как часто случается, шли рука об руку.
        Холл повернул коня, вернулся в Новый Лондон и присоединился к тирской армии. Майор Бермонд стал его попечителем, и хотя Бермонд никогда не признавался в этом, Холл думал, что майор, должно быть, с кем-то сговорился, потому что даже пока Холл служил рядовым в пехоте, его никогда не ставили конвоировать рекрутов. Каждый месяц он отправлял часть своего заработка домой, и во время редких поездок в Идилуайлд родители удивляли его тем, что грубовато гордились сыном-солдатом. Он стремительно взлетел по карьерной лестнице, став старшим помощником генерала в тридцать один год. Работа была неблагодарной: солдатская жизнь под регентством заключалась в том, чтобы разнимать драки и охотиться на мелких преступников. Воинской славы ему было не снискать. Но…
        - Сэр.
        Холл поднял глаза и увидел лейтенанта-полковника Блазера, своего заместителя.
        - Что такое?
        - Майор Кэффри подает сигнал, сэр, по вашему приказу.
        - Еще пару минут.
        Они двое сидели на сторожевой вышке на восточном склоне Пограничных холмов. Батальон Холла стоял здесь уже несколько недель, неустанно работая и одновременно наблюдая за темной массой, ползущей через мортийские равнины. Огромный размер мортийской армии тормозил ее продвижение, но она все равно пришла и теперь раскинула лагерь вдоль всего южного берега озера Карчмар - черный город, занимавший полгоризонта.
        В подзорную трубу Холл видел всего четверых часовых, стоящих по западному краю мортийского лагеря. Они оделись так, чтобы слиться с темными илистыми солончаками, но Холл слишком хорошо знал берега этого озера, чтобы пропустить их в занимающемся рассвете. Двое даже не охраняли лагерь, задремав прямо на посту. Мортийцы беспечно отдыхали, как и следовало ожидать. В рапортах Булавы говорилось, что мортийская армия насчитывает более двадцати тысяч, а их мечи и доспехи сделаны из отличного железа с наконечниками из стали. Армия Тира была слаба по любым меркам. Вина отчасти лежала на Бермонде. Холл любил старика, как отца, но Бермонд слишком уж привык к мирной жизни. Он объезжал Тирлинг, словно фермер, проверяющий свои земли, а не как командир армии. Тирская армия была не готова к войне, но она уже стояла на пороге.
        Внимание Холла вернулось, как часто случалось за последние недели, к пушкам, стоявшим в хорошо укрепленной зоне прямо в центре мортийского лагеря. Пока Холл не увидел их своими глазами, он не верил Королеве, хотя и не сомневался, что у нее было свое видение ситуации. Но теперь, когда на востоке посветлело и заблестели очертания гладких железных чудовищ, Холл почувствовал, как желудок привычно скрутило от ярости. Как и всякому человеку, ему было спокойнее с мечом в руке, но что может меч против пушек? Мортийцы пытались нарушить правила ведения войны, известные Холлу с детства.
        - Отлично,  - пробормотал он, убирая подзорную трубу и не подозревая, что говорит вслух.  - Значит, и нам можно.
        Он спустился по лестнице, Блазер последовал за ним, спрыгнув за десять футов до земли, прежде чем они начали взбираться на холм. За минувшие двенадцать часов Холл бесшумно разместил более семисотлучников и пехотинцев по восточным склонам. Но после нескольких недель тяжелой физической работы его людям оказалось нелегко сохранять спокойствие и просто лежать в засаде, особенно в темноте. Но если мортийцы заметят какое-то движение на склоне, они тут же насторожатся, поэтому практически всю ночь Холл переходил от поста к посту, чтобы убедиться, что его солдаты еще не повыпрыгивали из засады.
        Склон становился все круче, и вот уже Холлу с Блазером пришлось цепляться за камни, скользя ногами по хвое. Оба носили толстые кожаные перчатки и поднимались предельно осторожно: местность здесь была опасная. Скалы пронизывали туннели и пещеры, в которых любили прятаться гремучие змеи.
        Тысячи лет борясь за выживание в беспощадной местности, гремучие змеи стали суровыми зверюгами. Толстая кожистая шкура делала их практически неуязвимыми для огня, а клыки выделяли тщательно отмеренную дозу яда. Один неверный шаг по этому склону мог стоить жизни. Когда Холлу с Саймоном было десять, Саймон поймал змею в клетку и попытался ее приручить, но игра продолжалась меньше недели. Сколько бы Саймон ни кормил гремучника, приручить его не получалось: на каждое движение он реагировал попыткой напасть. В конце концов Холл с Саймоном отпустили змею, открыв клетку и бросившись бежать вверх по склону что было мочи. Никто не знал, сколько живут змеи: «питомец» Саймона мог быть где-то здесь, скользя в числе своих собратьев прямо за скалами.
        Саймон.
        Холл закрыл и снова открыл глаза. Как умный человек, он научил свое воображение не пускаться слишком далеко по Мортийской трассе, но последние несколько недель из-за раскинувшегося перед ним западного Мортмина Холл поймал себя на том, что думает о своем брате-близнеце чаще обычного: где мог быть Саймон, кто теперь им владеет, как его используют. Наверное, в качестве рабочей силы: Саймон считался одним из лучших стригалей на западном склоне. Холл твердил себе, что было бы глупо использовать такого человека для чего-либо, кроме тяжелой работы, но кто сказал, что миром правит логика? В голову периодически закрадывалась мысль, что Саймона могли заставить заниматься чем-то еще.
        - Вот зараза!
        Блазер тихо выругался, и Холл, придя в себя, украдкой оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что его лейтенанта не укусили. Но Блазер лишь поскользнулся. Холл продолжил карабкаться, встряхивая головой, чтобы избавиться от нежелательных мыслей. Отправка Саймона была раной, которая и не думала заживать.
        Достигнув вершины холма, Холл устремился на поляну и обнаружил там своих людей. Все как один выжидающе глядели на него. Последние месяцы они упорно работали, никто не жаловался, как обычно бывает на военной стройке, и закончили так быстро, что у Холла появилась возможность несколько раз проверить всю операцию, прежде чем мортийская армия достигла равнины. Укротитель ястребов, Джаспер, тоже ждал: двенадцать его зашоренных подопечных сидели привязанными к длинной жердочке на гребне холма. Ястребы обошлись в копеечку, но Королева внимательно выслушала просьбу и, не моргнув глазом, утвердила оплату. Холл подошел к одной из катапульт и положил руку на рычаг. Коснувшись гладкой древесины, он почувствовал прилив гордости… Полковник любил механизмы, постоянно ища, как бы сделать все на свете быстрее и лучше. В начале военной карьеры он придумал крепкий и гибкий лук, теперь горячо любимый тирскими стрелками. По ссуде на гражданское строительство он испытал и утвердил оросительную систему с насосом, которая теперь доставляла воду Кадделла к внушительному выжженному участку южного Алмонта. Но тут стояло его
величайшее изобретение: пять катапульт, каждая - шестьдесят футов в длину, с толстым рычагом из тирского дуба и легчайшей чашей из сосны. Каждая могла бросить, по крайней мере, две сотни фунтов почти на четыреста ярдов по ветру. Рычаги крепились к основаниям веревкой, по обе стороны от каждого рычага стояло по солдату с топором. Заглянув в чашу первой катапульты, Холл увидел пятнадцать внушительного объема холщовых связок, обернутых тонким слоем небесно-голубой ткани. Изначально Холл планировал метать валуны, как в старину, чтобы сровнять с землей значительную часть мортийского лагеря. Но эти связки, придуманные Блазером, оказались куда лучше, хотя и стоили нескольких недель не слишком приятной работы. Ветер пошевелил верхнюю вязанку, холщовые края заколебались, и Холл попятился, подняв стиснутую руку в утренней тишине. Его воины схватили оружие и перебросили его через плечо.
        Блазер начал напевать. Он всегда напевал, когда нервничал: такой уж у него был тик. Слушающий вполуха, Холл узнал мелодию «Королевы Тирлинга»: фальшиво, но узнаваемо. Песня овладела его людьми: за последние несколько недель Холл не раз ее слышал, когда они шкурили древесину или затачивали мечи.
        «Мой подарок вам, королева Келси»,  - подумал он и махнул рукой.
        Топоры вспороли воздух. По склону, нарушая утреннее спокойствие, прокатилось эхо чудовищного скрипа и хруста: рычаги катапульт осознали, что свободны. Один за другим они взмывали вверх, набирая скорость, устремляясь в небо, и Холл почувствовал, что его сердце наполнилось неподдельной радостью, никогда не исчезавшей с тех пор, как ребенком он опробовал первую ловушку на кроликов.
        Мое творение! Работает!
        Рычаги катапульт достигли своего предела и остановились с грохотом, эхом прокатившимся по склону. Это разбудит мортийцев, но будет слишком поздно. Вытащив трубу, Холл следил за полетом голубых вязанок, несущихся к мортийскому лагерю. Достигнув пика, они начали падать, все семьдесят пять штук; небесно-голубые парашюты раскрылись, поймав ветер, холщовая ноша невинно раскачивалась на ветру.
        Теперь мортийцы зашевелились. Холл разглядел очаги активности: солдаты выскакивали с оружием из палаток, часовые отступали в лагерь, готовясь к нападению.
        - Джаспер!  - крикнул он.  - Две минуты!
        Джаспер кивнул и начал стягивать шоры со своих ястребов, угощая каждую птицу кусочком мяса. Майор Кэффри, обладающий сверхъестественным даром распознавать заслуживающих доверие наемников, нашел Джаспера в деревеньке на мортийской границе три недели назад. Сейчас мортийские ястребы нравились Холлу не больше, чем в детстве, когда птиц использовали, чтобы выискивать легкую добычу над склоном, но он по-прежнему восхищался умением Джаспера обращаться со своими подопечными. Ястребы внимательно наблюдали за укротителем, задрав голову, словно собаки, ожидающие, когда хозяин бросит палку. Из мортийского лагеря донесся предупредительный крик: они заметили парашюты. Теперь, когда сопротивление ветра снизилось, они падали быстрее. Холл смотрел в подзорную трубу, считая себе под нос, когда первая вязанка исчезла за одной из палаток. Прежде чем первый вопль огласил равнину, прошло двенадцать секунд.
        На лагерь опускались все новые парашюты. Один приземлился на телегу с боеприпасами, и Холл словно завороженный смотрел, как ослабли веревки. Мгновение сверток дрожал, а потом резко открылся, когда пять разъяренных змей поняли, что свободны. Их пестрые шкуры замелькали, извиваясь, по копьям и стрелам, падая с повозки и исчезая из виду. Склон огласился криками, и менее чем через минуту лагерь погрузился в полнейший хаос. Солдаты сталкивались друг с другом, полуодетые мужчины неистово махали мечами у самых своих ног. Некоторые пытались забраться повыше: на повозки, палатки и даже друг другу на спины. Но большинство бежало из лагеря, отчаянно пытаясь унести ноги куда подальше. Офицеры выкрикивали приказы, но безрезультатно: всеми завладела паника, и теперь мортийская армия утекала из лагеря во все стороны, устремляясь на запад к Пограничным холмам, или на восток и юг через равнину. Некоторые даже бездумно бросились на север, с плеском выбежав на мелководье озера Карчмар. У них не было ни доспехов, ни оружия, многие до сих пор оставались голышом. На щеках некоторых белела пена для бритья.
        - Джаспер!  - крикнул Холл.  - Давай!
        Одного за другим Джаспер подсаживал своих ястребов на толстую кожаную перчатку, покрывающую его руку от пальцев до плеча, и подбрасывал в воздух. Люди Холла с беспокойством смотрели на набирающих высоту птиц, но отлично выдрессированные ястребы не обращали никакого внимания на тирских солдат, устремляясь к мортийскому лагерю. Они пикировали прямо на разбегающихся людей, утекающих из южного и восточного концов лагеря, растопыривая когти, когда снижались, и Холл наблюдал, как первый вцепился в шею удирающего солдата в наполовину застегнутых штанах. Ястреб выдрал его яремную вену, приправляя утренний свет тонким кровавым туманом.
        Из западной части лагеря волна за волной мортийцы бездумно неслись к деревьям у подножия холма.
        Но на верхушках деревьев засели полсотни тирских лучников, и теперь мортийцы падали один за другим, а их тела, изрешеченные стрелами, вязли в грязи. Со стороны озера тоже раздались крики: решившие спрятаться в нем мужчины осознали свою ошибку и теперь спешили обратно к берегу, мыча от боли. Холл улыбнулся с оттенком ностальгии. Зайти в озеро было обрядом посвящения среди детей Идилуайлда; ноги Холла по-прежнему украшали доказывающие это шрамы.
        Основная часть мортийской армии покинула лагерь. Холл бросил тоскливый взгляд на десять пушек, оставшихся без присмотра. Но теперь добраться до них не было никакой возможности: повсюду среди палаток скользили гремучие змеи, ища, где бы угнездиться. Он задумался, где генерал Жено: бежал ли со своими людьми или лежал среди сотен трупов у подножия склона? Холл уважал Жено как солдата, но знал и слабости этого человека, сродни тем, которыми страдал сам Бермонд. Жено хотел воевать спокойно и рационально. Он не признавал ни исключительную храбрость, ни сокрушительную некомпетентность. Но Холл знал, что каждая армия пронизана подобными аномалиями.
        - Джаспер!  - крикнул он.  - Твои птички на славу потрудились. Зови их обратно.
        Джаспер громко, пронзительно свистнул и стал ждать, подтягивая ремни, удерживающие кожаную перчатку на предплечье. Через пару секунд ястребы полетели обратно, кружа над холмом. Джаспер периодически посвистывал, каждый раз разным тоном, и одна за другой птицы опускались и усаживались ему на предплечье, угощаясь парой кусочков кролика в награду, прежде чем вновь получить шоры и вернуться на жердочку.
        - Отзывай лучников,  - приказал Холл Блазеру.  - И найди Эммета. Пусть пошлет гонцов к генералу и Королеве.
        - С каким донесением, сэр?
        - Передай им, что я выиграл для нас время. По крайней мере, две недели, пока мортийская армия не перегруппируется.
        Блазер ушел, и Холл снова повернулся к озеру Карчмар: в лучах восходящего солнца водная гладь слепила красным огнем. Зрелище, в детстве обычно наполнявшее его сердце мечтами, теперь показалось ужасным предостережением. Да, мортийцы разбежались, но ненадолго, а стоит людям Холла отдать восточный склон, как не останется ничего, что удержит мортийскую армию от уничтожения старательно выстроенных рубежей обороны Бермонда. Прямо за холмами начинается Алмонтская равнина: тысячи квадратных миль плоской земли с небольшой возможностью для маневра, с беззащитными обособленными хуторами и деревеньками. Мортийцы в четыре раза превосходили числом, в два - качеством оружия, и если они спустятся к Алмонту, эндшпиль может быть только один: резня.

* * *

        Вот уже несколько лет Ивен служил хранителем тюрьмы: с тех пор, как его отец вышел в отставку, за все это время у него не было ни одного заключенного, которого он признал бы поистине опасным. Большинство из них оказывались людьми, не согласными с Регентом. Они, как правило, попадали в темницу слишком голодными, избитыми и не годились ни на что, кроме как дотащиться до камеры и упасть. Некоторые из них умерли, несмотря на заботу Ивена, хотя Па говорил, что в том нет его вины. Ивену не нравилось находить на койках их хладные тела, но Регента, казалось, это совершенно не волновало. Однажды ночью Регент даже приволок в подземелья одну из своих женщин: красивую, словно из папиной сказки, рыжеволосую леди. На шее у нее красовалась веревка. Регент сам отвел ее в камеру, всю дорогу понося на чем свет стоит, и прорычал Ивену: «Ни еды, ни воды! Она не выйдет, пока я не скажу!»
        Ивену не нравилось держать в темнице женщину. Она не говорила и даже не плакала, только безразлично смотрела на стену своей камеры. Не подчинившись приказам Регента, Ивен дал ей еды и воды, внимательно следя за временем. Увидев, что веревка на шее причиняет ей боль он, не выдержав, зашел в камеру и ослабил удавку. Хотел бы он быть лекарем, способным исцелить кольцо ободранной красной плоти на ее горле, но Па научил его лишь основам первой помощи при порезах и тому подобном. Па всегда терпимо относился к медлительности Ивена, даже когда из-за нее случалась беда. Но для того, чтобы в течение ночи не дать женщине умереть, не требовалось большого ума, а Па разочаровался бы, потерпи Ивен неудачу. Когда на следующий день Регент пришел забрать женщину, Ивен испытал небывалое облегчение. Регент попросил у нее извинений, но женщина вылетела из темницы, не удостоив его даже взглядом.
        С тех пор, как трон заняла новая Королева, у Ивена было не слишком много работы. Королева освободила всех заключенных Регента, что смутило Ивена. Но Па объяснил, что Регент отправлял людей в тюрьму, если они говорили то, что ему не нравилось, а Королева - только за плохие поступки. Па сказал, что это разумно, и, как следует пораскинув мозгами, Ивен пришел к выводу, что он прав.
        Двадцать семь дней назад (Ивен отметил это в книге) трое королевских стражников ворвались в подземелье. Они вели связанного пленника, седовласого мужчину. Он выглядел очень усталым, но - благодарно отметил Ивен - невредимым. Они даже не спросили у Ивена разрешения, прежде чем поволокли заключенного в третью камеру, но Ивен не возражал. Раньше он никогда не видел королевских стражников так близко, но слышал о них от Па: они защищали Королеву от опасности. Эта работа казалась Ивену самой прекрасной и важной в мире. Он радовался тому, что служит главным тюремщиком, но, родись он поумнее, больше всего на свете Ивен хотел бы стать одним из этих высоких крепких мужчин в серых мантиях.
        - Обращайся с ним хорошо,  - распорядился командир с ярко-рыжими волосами.  - Приказ Королевы.
        Хотя волосы стражника его восхитили, Ивен старался на них не пялиться, потому что сам не любил, когда на него пялятся. Он запер камеру, отметив, что заключенный уже лег на койку и закрыл глаза.
        - Как его имя и в чем его преступление, сэр? Я должен записать в книгу.
        - Жавель. Преступление - предатель.
        Мгновение рыжеволосый начальник смотрел через прутья камеры, а потом покачал головой. Ивен наблюдал, как мужчины топают к лестнице, их голоса плыли за ними по коридору.
        - Я бы перерезал ему горло.
        - Думаете, он в безопасности с этим тупицей?
        - Это между Королевой и Булавой.
        - Он знает свою работу. Отсюда еще никто никогда не убегал.
        - И все же вечно держать в тюремщиках идиота…
        Ивен вздрогнул. Раньше, пока он не стал таким здоровенным, его величали так плохие парни, и он научился не обращать на это слово внимания, но услышать его от королевского стражника оказалось гораздо обидней. И теперь в его голове появились мысли о чем-то новом и ужасном: об угрозе замены. Когда Па собрался на пенсию, он пошел прямо к Регенту, чтобы убедиться, что Ивен может остаться. Но Ивен не был уверен, что Па разговаривал с Королевой.
        Новый заключенный, Жавель, оказался самым легким на памяти Ивена. Он почти не говорил: всего пару слов, чтобы сообщить Ивену, что поел, хотел пить или просил опустошить нужник. На какое-то время Ивен даже забыл о Жавеле, думая только о том, что может лишиться работы. Что он будет делать, если это произойдет? Он даже не мог заставить себя рассказать Па, как королевские стражники его обозвали. Он не хотел, чтобы Па знал.
        Через пять дней после появления Жавеля по тюремной лестнице протопало еще трое королевских стражников. Один из них был Лазарем Булавой, о котором знал даже Ивен, редко покидающий свои камеры. Ивен слышал от Па множество историй о Булаве. Тот утверждал, что Булава феерожденный и его не может удержать ни одна камера. («Кошмар тюремщика, Ив!»  - восклицал Па, потягивая чаек.) Если остальные королевские стражники казались внушительными, Булава был в десять раз внушительнее, и Ивен подошел рассмотреть его настолько близко, насколько осмеливался. Начальник Стражи в его подземелье! Ивену уже не терпелось рассказать Па.
        Двое других стражников несли заключенного, словно мешок с зерном, и когда Ивен открыл первую камеру, бросили мужчину на койку. Как показалось Ивену, Булава смотрел на заключенного ужасно долго. Наконец, он выпрямился, прочистил горло и плюнул: внушительный сгусток желтой слизи приземлился заключенному на щеку.
        Ивен подумал, что это плохо: какое бы преступление ни совершил этот человек, несомненно, он уже достаточно натерпелся. Он был жалким, щуплым существом, голодным и страдающим от жажды. Грязь запеклась в толстых рубцах, покрывавших ноги и туловище. Другие рубцы - темно-красные - пересекали запястья. С головы были выдраны внушительные клочки волос: на их месте остались заплатки покрытой струпьями плоти. Ивен не мог вообразить, что с ним стряслось.
        Булава повернулся к Ивену, щелкнув пальцами:
        - Тюремщик!
        Ивен шагнул вперед, стараясь казаться как можно выше. Па выбрал Ивена в ученики, хотя его братья были куда умнее, именно по этой причине: Ивен был крупный и сильный. Но он все равно доставал Булаве только до носа. Он подумал, знает ли Булава, что он медлительный.
        - Смотри за ним в оба, тюремщик. Никаких посетителей. Никаких прогулок. Ничего.
        - Да, сэр,  - выпучив глаза, ответил Ивен, глядя на покидающих тюрьму стражников.
        На этот раз его никто не обозвал, но только когда они ушли, Ивен понял, что забыл спросить, как мужчину зовут и в чем его преступление, чтобы записать в книгу. Дурак! Булава, несомненно, подмечает такие проступки.
        На следующий день зашел Па. Ивен, как умел, выхаживал нового заключенного, однако залечить его раны могло только время или магия. Но, бросив лишь один взгляд на мужчину на койке, Па плюнул, прямо как Булава.
        - Не вздумай лечить эту сволочь, Ив.
        - Кто он такой?
        - Плотник.  - Лысина Па сверкала даже в тусклом свете факела, и Ивен с некоторым беспокойством отметил, что кожа на его лбу истончилась, словно полотно. Ивен понимал, что даже Па однажды умрет, хоть и отгонял эту мысль в самые глубокие и темные уголки подсознания.  - Строитель.
        - И что же он строит, Па?
        - Камеры,  - коротко ответил Па.  - Будь предельно осторожен, Ив.
        Ивен смущенно огляделся. В подземелье было полно камер. Но, похоже, Па не хотел об этом говорить, поэтому Ивен «убрал» его слова в подсознание, к другим тайнам, которые не понимал. Время от времени, когда он и не старался, Ивену удавалось разгадать тайну, и это было прекрасное и необыкновенное чувство. И ему думалось, что, наверное, так чувствуют себя парящие в небе птицы. Но сколько бы он ни пялился на человека в камере, никаких ответов на ум не приходило.
        После случившегося Ивен полагал, что теперь готов к любому гостю в своем подземелье. Как оказалось, он ошибался. Два дня назад в подземелье ворвались два человека в черной форме тирской армии, волоча за собой женщину. Новая узница не походила на содержанку, как та регентская рыжеволосая: она плевалась и пиналась, ругая на чем свет стоит волокущих ее мужчин. Ивен никогда не видел никого подобного. Женщина казалась белой с головы до пят, словно из ее тела ушли все краски. Волосы были выцветшими, словно солома, долго пролежавшая на солнце. Даже платье, некогда светло-голубое, как показалось Ивену, теперь было белым. Она выглядела, словно призрак. Солдаты пытались затолкать ее во вторую камеру, но она вцепилась в решетку и повисла на ней.
        - Не усложняй то, что и так непросто,  - выдохнул высокий солдат.
        - Отлезь, хромая креветка!
        Солдат терпеливо давил женщине на руки, пытаясь разогнуть пальцы, пока второй тянул ее в камеру. Ивен попятился, не уверенный, стоит ли ввязываться. Женщина посмотрела на него, и внутри Ивена все похолодело. Ее глаза были обведены розовым, но глубоко в центре оказались голубыми, да такими светлыми, что сверкали, словно лед. Ивен увидел в них что-то ужасное, животное, нездоровое. Женщина открыла рот, и Ивен догадался, что она скажет, прежде чем она заговорила.
        - Я все про тебя знаю, мальчишка. Ты слабоумный.
        - Помоги, ради всего святого!  - рявкнул один из солдат.
        Ивен прыгнул вперед. Ему не хотелось прикасаться к женщине-призраку, поэтому он вцепился в ее платье и принялся тащить назад. Взявшись за ее пальцы вдвоем, солдаты наконец отодрали узницу от решетки и швырнули в клетку, где она врезалась в койку и повалилась на пол. Ивен едва успел запереть камеру, прежде чем женщина бросилась на решетку, изрыгая на них троих ругательства.
        - Боже, ну и работенка,  - пробормотал один солдат, вытирая лоб с похожей на маленький гриб родинкой.  - Однако теперь она не доставит тебе много хлопот. Слепая, что твоя мышь.
        - Но смотри в оба, когда сова выйдет на охоту,  - заметил второй, и они засмеялись.
        - Как ее зовут и в чем ее преступление?
        - Бренна. Ее преступление…  - солдат с родинкой взглянул на своего друга.  - Трудно сказать. Наверное, измена.
        Ивен записал преступление в книгу, и солдаты покинули подземелье, радуясь, что разделались с неприятной работой. Они назвали женщину-призрака слепой, но Ивен скоро обнаружил, что это не так. Когда он пошел, она повернула голову, и ее розово-голубые глаза последовали за ним по подземелью. Подняв взгляд, он обнаружил, что она уставилась на него, а ее рот растянулся в ужасной улыбке. Обычно Ивен приносил еду своим заключенным прямо в камеру, ибо был слишком большим, чтобы его одолел безоружный. Теперь Ивен радовался маленькой дверке в передней части камеры, через которую передавал женщине подносы с едой. Ему нравилось, что их разделяют прутья. Вторая камера была лучшей камерой для опасных заключенных, поскольку располагалась прямо перед каморкой самого Ивена, а спал он очень чутко. Но теперь, когда пришло время спать, он обнаружил, что под этим ужасным взглядом сон к нему не идет. В конце концов, Ивен отодвинул свою койку в угол, чтобы дверной проем закрывал обзор. И все равно он чувствовал женщину, не смыкавшую глаз, зловредную даже во тьме, и несколько следующих ночей спал беспокойно, поминутно
просыпаясь. Этим вечером, поужинав и проверив пустующие камеры на крыс и гниль (он ничего не обнаружил, потому что каждый день тщательно чистил свой тюремный корпус), Ивен уселся со своими рисунками. Он постоянно пытался нарисовать, что увидел, но никогда не выходило. Казалось, чего уж проще, стоит только вооружиться хорошей бумагой, красками и кисточками - Па как раз подарил их на последний день рождения,  - но картинки пропадали где-то между воображением и бумагой. Ивен не понимал, почему так происходило, но ничего не мог поделать. Он как раз пытался нарисовать Жавеля, заключенного из третьей камеры, когда распахнулась дверь на верхней ступеньке лестницы.
        Сперва Ивен перепугался: подумал, что это побег. Па предупреждал его о побегах, худшем позоре, что мог выпасть на долю тюремщика. Наверху, за дверью, стояли двое солдат, но здесь, внизу, Ивен был совсем один. И он понятия не имел, что делать, если кто-нибудь сюда ворвется. Он схватил лежащий на столе нож. Но за грохотом дверей последовало множество голосов и шагов, таких неожиданных звуков, что Ивен мог только сидеть за столом и ждать, кто же спустится по коридору. Через несколько секунд в подземелье вошла женщина: высокая леди с короткими каштановыми волосами и серебряной короной на голове. На шее женщины на сверкающей серебряной цепочке висело два превосходных голубых камня, ее окружало пятеро королевских стражников. Постояв пару мгновений столбом, Ивен бросился к ее ногам: Королева!
        Сперва она подошла к третьей камере.
        - Как ты, Жавель?
        Мужчина на койке посмотрел на нее пустыми глазами.
        - В порядке, Ваше Величество.
        - Больше нечего сказать?
        - Нечего.
        Королева положила руки на бедра и фыркнула - этот звук разочарования Ивен узнал от Па,  - потом прошествовала к первой камере, где лежал раненый мужчина.
        - Что за жалкое существо?
        Булава рассмеялся.
        - Жертва грубого обращения, госпожа. Может, даже грубее, чем я сам мог бы придумать. Селяне взяли его на Склоне Девина, когда он пытался выменять столярные инструменты на еду. Привязали его к повозке, направляющейся в Новый Лондон, а когда он, в конце концов, рухнул, так и протащили весь остаток пути.
        - Ты заплатил этим селянам?
        - Все две сотни, Ваше Величество. Счастливый подвернулся случай: мы нуждаемся в верности этих пограничных деревушек, а на тех деньгах Склон Девина, вероятно, продержится целый год. Со звонкой монетой у них там туговато.
        Королева кивнула. Она не походила на королев из историй Па, которые всегда были нежными, красивыми женщинами, вроде рыжеволосой Регента. Эта женщина выглядела… сильной. Может, из-за коротких, как у мужчины, волос, или из-за того, как она стояла: расставив ноги и нетерпеливо постукивая рукой по бедру. Ивену в голову пришла любимая фраза Па: ей палец в рот не клади.
        - Эй! Баннакер!  - Королева щелкнула пальцами человеку на койке.
        Узник застонал, прикрыв ладонями голову. Рубцы на его руках начали покрываться струпьями и заживать, но он по-прежнему казался очень слабым, и, вопреки сказанному Па, Ивен почувствовал жалость.
        - Бросьте, госпожа,  - сказал Булава.  - Пока вы ничего от него не добьетесь. От путешествия вроде этого мозг может и повредиться.
        Королева окинула взглядом темницу, и ее глубокие зеленые глаза нашли вытянувшегося по струнке Ивена.
        - Ты тюремщик?
        - Да, Ваше Величество. Ивен.
        - Открой эту камеру.
        Ивен шагнул вперед, перебирая ключи на поясе, радуясь, что Па их надписал, поэтому он с легкостью нашел ключ с большой цифрой 2. Он не хотел заставлять эту женщину ждать. Раз в месяц он смазывал замки, как советовал Па, и теперь радовался тому, как плавно, без скрипа и помех, повернулся ключ. Ивен отступил, и Королева с несколькими стражниками вошла внутрь. Она повернулась к одному из них, огромному мужчине с некрасивыми кривыми зубами.
        - Подними его.
        Крупный стражник поднял заключенного с койки и, схватив за шею, свесил прямо над землей. Королева шлепнула мужчину по лицу.
        - Вы Лиам Баннакер?
        - Я,  - булькнул узник низким, густым голосом. Из носа у него начала сочиться кровь, и Ивена передернуло от этого зрелища. Почему они такие жестокие?
        - Где Арлен Торн?
        - Не знаю.
        С губ королевы слетело ругательство - однажды Па наподдал Ивену, когда тот его повторил,  - и Булава вмешался:
        - Кто помогал тебе строить камеры?
        - Никто.
        Булава повернулся к Королеве, и Ивен зачарованно наблюдал, как на одно долгое мгновение они закрыли глаза. Они разговаривали друг с другом… разговаривали, не открывая ртов!
        - Нет,  - наконец пробормотала Королева.  - Мы не будем начинать сейчас.
        - Госпожа…
        - Я не сказала никогда, Лазарь. Но не ради таких мизерных шансов на победу, как этот.
        Она вышла из камеры, махнув стражникам следовать за ней. Крупный стражник свалил узника обратно на койку, и он хрипло, как гармошка, задышал. Ивен, чувствуя на себе оценивающий взгляд Булавы, запер камеру, едва тот вышел.
        - А вы,  - заметила Королева, переводя взгляд на женщину из второй камеры.  - Вы - настоящий подарок судьбы.
        Женщина-призрак хихикнула, словно по стеклу провели гвоздем. Ивену захотелось прикрыть уши руками. Узница усмехнулась Королеве, обнажая гнилые нижние зубы.
        - Когда придет мой хозяин, он накажет тебя за то, что разлучила нас.
        - Почему ты называешь его хозяином?  - спросила Королева.  - Что вообще он для тебя сделал?
        - Он спас меня.
        - Тебя одурачили. Он бросил тебя, чтобы спасти свою шкуру. Ты лишь товар работорговца.
        Женщина подлетела к решетке, всплеснув руками, словно запертая в клетке птица - крыльями. Даже Булава отшатнулся. Но Королева двинулась вперед, пока не оказалась в нескольких дюймах от решетки, так близко, что Ивену захотелось закричать.
        - Посмотри на меня, Бренна.
        Женщина-призрак подняла взгляд, на ее лице отразилась мука, словно она хотела, но не могла отвести глаза.
        - Ты права,  - прошептала Королева.  - Твой хозяин придет. И когда он это сделает, я схвачу его.
        - Моя магия его защитит.
        - Я и сама владею магией, дорогуша. Разве ты не чувствуешь?
        Лицо Бренны исказилось от внезапной боли.
        - Я повешу труп твоего хозяина на стенах своей Цитадели. Ясно?
        - Ты не сможешь!  - завыла женщина-призрак.  - Не сможешь!
        - Забава для стервятников,  - спокойно продолжила Королева.  - Ты не можешь защитить его. Ты - всего лишь наживка.
        Женщина-призрак яростно завизжала: то был высокий невыносимый звук, похожий на крик хищной птицы.
        Ивен зажал уши и увидел, что несколько королевских стражников поступили так же.
        - Тихо,  - приказала Королева, и крик оборвался так же внезапно, как и начался.
        Женщина уставилась на Королеву, розовые глаза выпучились от страха, когда она забилась на свою койку.
        Королева повернулась к Ивену:
        - Относись ко всем этим заключенным гуманно.
        Ивен закусил губу:
        - Я не знаю этого слова, Ваше Величество.
        - Гуманно,  - нетерпеливо повторила Королева.  - Вдоволь еды, воды и одежды, не бить. Чтобы спали.
        - Ну, Ваше Величество, трудновато заставить человека, если он не спит.
        Нахмурившись, Королева устремила на него тяжелый взгляд, и Ивен понял, что ляпнул что-то не то. Когда Па служил тюремщиком, а он - всего лишь помощником, было куда проще. Па всегда вмешивался, когда Ивен чего-то не понимал. Он уже хотел извиниться - с этим лучше поспешить, прежде чем кто-либо совсем не разозлится,  - когда морщины на лбу Королевы вдруг разгладились.
        - Ты здесь один, Ивен?
        - Да, Ваше Величество, с тех пор, как Па на пенсии. Артрит его совсем измучил.
        - Здесь очень чисто.
        - Спасибо, Ваше Величество,  - улыбаясь, ответил он, потому что она была первым человеком, кроме Па, кто это заметил.  - Я каждый день убираюсь.
        - Скучаешь без Па?
        Ивен моргнул: она что, хочет от него избавиться? Регент обожал так поступать, а его стражники - еще сильнее. Ивен научился читать это на их лицах: вкрадчивая подлость, притаившаяся, но никуда не исчезающая. Лицо королевы было суровым, но не злобным, поэтому Ивен ответил честно:
        - Да. Я многого не понимаю, а Па всегда мне все объяснял.
        - Но тебе нравится здесь работать.
        Ивен посмотрел в пол, думая о стражнике, который назвал его идиотом.
        - Да.
        Королева поманила его ко второй камере.
        - Может, эта женщина и не выглядит опасной, но она опасна. А еще она очень важна. Сможешь каждый день за ней присматривать и не дать ей себя перехитрить?
        Ивен уставился на женщину-призрака. Конечно, крупных и крепких заключенных содержали в подземелье. Некоторые из них пытались обмануть Ивена, притворяясь больными, предлагая денег, умоляя одолжить меч. Женщина-призрак уставилась на Королеву, ее глаза так и сверкали от ненависти, и Ивен понял, что Королева права: эта женщина - непростая заключенная, она хитра и быстра.
        Но я тоже могу быть умным.
        - Уверена: можешь,  - ответила Королева, и Ивен подскочил: он-то ничего не сказал. Он повернулся и увидел нечто, из-за чего его челюсть отвисла от удивления: голубые драгоценности на шее Королевы искрились, ярко сверкая в свете факела.
        - Раз в неделю,  - продолжила Королева,  - будешь подавать мне отчет об этих трех заключенных. Если потребуется, делай заметки.
        Ивен кивнул, радуясь, что Королева не сомневается: он может писать и читать. Обычно люди думали, что он не умел, но Па научил его, так что он мог вести книгу.
        - Ты знаешь, что такое страдание, Ивен?
        - Да, Ваше Величество.
        - За этими узниками стоит еще один человек: высокий, болезненно-худой мужчина с ярко-голубыми глазами. Этот человек - поверенный страдания, и я хочу взять его живым. Если увидишь его, тут же сообщи Лазарю. Понимаешь?
        Ивен снова кивнул, в голове уже сложилась законченная картинка. Он видел этого «поверенного» прямо сейчас: похожая на пугало фигура с глазами, словно большие голубые лампы. Ему даже захотелось попробовать его нарисовать. Королева протянула руку, и через мгновение Ивен понял, что ему нужно пожать ее. Стражники напряглись, некоторые потянулись к мечам, поэтому Ивен очень осторожно протянул руку и позволил Королеве ее потрясти. Королева не носила колец, и Ивен этому удивился. Он задумался, что скажет Па, когда услышит, что его сын встретился с Королевой и она оказалась совсем не такой, как он представлял.
        Ивен так и стоял у камер, посматривая на заключенных и Королеву, когда пятеро стражников окружили ее и, словно волна, повлекли прочь: по коридору, вверх по ступенькам, из его подземелья.

* * *

        Келси Глинн была вспыльчива, и она этим не гордилась. Келси ненавидела себя, когда гневалась, потому что даже когда ее сердце колотилось и густая завеса бешенства застилала глаза, она по-прежнему ясно видела прямую дорожку от неконтролируемого гнева к саморазрушению. Гнев затуманивал разум, потворствуя принятию неверных решений. Гнев можно простить ребенку, но не королеве. Карлин множество раз указывала ей на это, и Келси прислушивалась. Но даже слова Карлин не имели никакого веса, когда Келси захлестывала ярость: эта волна сметала все препятствия. И Келси знала, что, хотя гнев ее разрушителен, он чист и близок той девушке, какой она была в глубине души. Она скрывалась за всем тем самообладанием, что прививалось ей с самого рождения. Она родилась сердитой и часто задавалась вопросом, каково это - излить свой гнев, отбросить притворство и стать самой собой.
        Сейчас Келси очень старалась сдерживать свой гнев, но с каждым словом человека, сидевшего через стол, темная вода перед плотиной подступала все выше. Подле нее сидели Булава и Пэн, чуть дольше Арлисс и отец Тайлер. Но Келси не видела никого, кроме генерала Бермонда на противоположном конце стола. Перед ним лежал железный шлем, увенчанный нелепым голубым пером. Бермонд, только что прибыший с фронта, был во всеоружии.
        - Нам не хотелось бы растягивать армию, Ваше Величество. Этот план - пустое растрачивание ресурсов.
        - С вами и здесь придется сражаться, генерал?
        Он покачал головой, упрямо цепляясь за свою точку зрения.
        - Вы можете защитить свое королевство, Ваше Величество, или свой народ. У вас не получится спасти и то, и другое.
        - Люди важнее земли.
        - Замечательное высказывание, Ваше Величество, но слабая военная стратегия.
        - Вы же знаете, что пережил этот народ во время последнего вторжения.
        - Лучше, чем вы, Ваша Величество, ибо вы тогда еще даже не родились. Кадделл тек красным. Повальная резня.
        - И повальные изнасилования.
        - Насилие - орудие войны. Женщины пережили это.
        - О Боже,  - вздохнул Булава, положив руку Келси на плечо, удерживая. Она виновато вздрогнула - Булава ее подловил. Да, генерал Бермонд стар и хром, но ей все равно хотелось стащить его с кресла и дать несколько хороших увесистых пинков. Сделав глубокий вдох, она осторожно проговорила:
        - Мужчин насиловали наравне с женщинами, генерал.
        Бермонд раздосадованно нахмурился.
        - Недостоверная информация, Ваша Величество.
        Встретившись взглядом с отцом Тайлером, Кейси заметила, как он слегка покачал головой. Никто не хотел говорить об этой стороне последнего вторжения даже двадцать лет спустя, но Арват получил множество недвусмысленных сообщений от местных приходских священников, единственных обозревателей достоверной хроники вторжения. Насилие было оружием войны, и мортийцы не делали различий между мужчинами и женщинами. Келси вдруг пожалела, что полковник Холл не принимал участие в этом совете. Он не всегда с нею соглашался, но, по крайней мере, умел рассмотреть вопрос со всех сторон, в отличие от генерала с давным-давно закостенелым разумом. Но несколько дней назад мортийская армия достигла границы, и Холл никак не мог покинуть передовую.
        - Мы уходим от темы,  - заметил Арлисс.
        - Согласна,  - Келси повернулась к Бермонду.  - Мы должны защитить наш народ.
        - Непременно, Ваше Величество: постройте лагерь для беженцев и принимайте всех бродяг. Но не отвлекайте моих солдат от более важных дел. Тот, кто хочет вашей защиты, может сам найти дорогу в город.
        - Это опасное путешествие, если предпринимать его в одиночку, особенно с маленькими детьми. Первая волна беженцев едва ли покинула холмы, а мы уже получаем сообщения о преследовании и насилии в пути. Если это единственный вариант, который мы предлагаем, многие из них предпочтут остаться в своих деревнях, даже когда подойдет мортийская армия.
        - Тогда это их выбор, Ваше Величество.
        Плотина в голове Келси содрогнулась, ее фундамент «просел».
        - Вы действительно не знаете, какое решение правильное, генерал, или просто притворяетесь, потому что так легче всего?
        Бермонд покраснел.
        - Здесь не одно правильное решение.
        - Не думаю. Здесь мужчины, женщины и дети, которые не занимались ничем, кроме фермерства. Оружие у них деревянное, если оно вообще есть. Вторжение выльется в бойню.
        - Точно. И лучший способ их защитить - это не пропустить мортийскую армию в королевство.
        - Вы действительно верите, что тирская армия может удержать границу?
        - Конечно, Ваше Величество. Верить в иное - измена.
        Келси прикусила щеку, не в силах поверить в когнитивный диссонанс, скрытый в подобном заявлении. С границы приходили доклады Холла, точные, словно часы, и мрачные, словно погибель, но Келси и без Холла представляла истинное положение дел. Тирской армии в жизни не выстоять против того, что надвигалось на них. На прошлой неделе Келси снова было видение, теперь еще четче: западный Алмонт, покрытый морем черных палаток и солдат. Девушка, воспитанная Карлин Глинн, никогда бы не поверила в видения, но мир Келси расширился далеко за пределы библиотеки Карлин. Мортийцы придут, и тирская армия не сможет их остановить. Все, на что они могли рассчитывать, так это их замедлить.
        Арлисс снова заговорил.
        - Тирская пехота в плохой форме, Ваше Величество. У нас уже есть отчеты, что оловянное оружие разрушается из-за неправильного хранения. Есть проблемы и с боевым духом.
        Бермонд, кипя от ярости, повернулся к нему:
        - Завел шпионов в моей армии?
        - А мне и шпионов не надо,  - прохладно ответил Арлисс.  - Все, что я говорю,  - общеизвестный факт.
        Бермонд с трудом проглотил свой гнев.
        - Тогда тем более, Ваше Величество, мы должны потратить оставшееся время на подготовку и снабжение.
        - Нет, генерал.  - Как всегда, решение пришло к Келси внезапно, потому что оно было единственным, что позволило бы ей спать по ночам.  - Мы используем его на то, что важнее всего: на эвакуацию.
        - Я отказываюсь, Ваше Величество.
        - В самом деле?  - гнев Келси достиг пика, вспениваясь, словно волна. Это было прекрасное чувство, но как всегда вмешался отвратительный голос здравого смысла. Она не могла потерять Бермонда: слишком много вояк старой гвардии слепо верили его руководству. Королева заставила себя учтиво улыбнуться.  - Тогда я отстраню вас от командования.
        - Вы не можете!
        - Еще как могу. У вас есть полковник, готовый принять командование на себя. Он более чем способен и, конечно, смотрит на вещи куда трезвее, чем вы.
        - Моя армия не последует за Холлом. Пока нет.
        - Зато последует за мной.
        - Ерунда.  - Но Бермонд все же отвел взгляд. Значит, и до него дошли слухи.
        Не прошло и месяца с тех пор, как Келси и ее Стража вернулись с Аргосского перевала, но теперь авторитетное мнение гласило, что Королева обрушила на предателей Арлена Торна титанический поток, смывший их всех. Это стало любимой байкой сказителей в пабах и на рынках Нового Лондона, и для безопасности Келси она была просто чудом. Больше никто не пытался проникнуть в Цитадель, о чем Булава сообщил Келси чуть ли не с сожалением. Аргосский инцидент резко изменил политическую обстановку, и Бермонд это знал. Келси наклонилась вперед, чуя кровь.
        - Вы в самом деле думаете, что ваша армия отвергнет меня, Бермонд? Ради вас?
        - Конечно. Мои люди мне преданы.
        - Было бы жаль поставить эту преданность на карту и проиграть. Не проще ли просто помочь мне с эвакуацией?
        В глазах Бермонда читалась ярость, но Келси с радостью наблюдала, что она ослабевает, и впервые после начала встречи почувствовала, что и ее гнев немного ослаб.
        - Одно дело лагерь, Ваше Величество, но что вы будете делать, когда придет мортийская армия? Город уже переполнен. Там просто нет места полумиллиону новых людей.
        Келси была бы рада иметь готовый ответ, но у этой задачи не было простого решения. Новый Лондон действительно был перенаселен: воды не хватало, зато нечистот - хоть отбавляй. Исторически сложилось так, что если болезнь вспыхивала в наиболее густонаселенных частях города, ее было практически невозможно сдержать. Население удвоится, и проблема станет расти как снежный ком. Келси планировала открыть Цитадель для семей фермеров, но и огромная Цитадель могла вместить лишь четверть беженцев. Куда она денет остальных?
        - Новый Лондон не ваша забота, генерал. Лазарь и Арлисс подготовятся к осаде. Побеспокойтесь об остальном королевстве.
        - Я беспокоюсь, Ваше Величество. Вы открыли ящик Пандоры.
        Келси не позволила себе измениться в лице, но удовлетворение в глазах Бермонда сказало ей, что генерал знает: он попал в яблочко. Келси отворила дверь хаосу, и хотя она убеждала себя, что выбора не было, ночами ее терзала уверенность, что другой вариант все-таки был. Существовал какой-то способ обойтись без эвакуации и при этом не допустить резни, и будь она чуть поумнее, она бы нашла его. Королева медленно выдохнула.
        - Не будем искать виноватых, генерал: что сделано, то сделано. Ваша задача помочь мне минимизировать ущерб.
        - Попытаться запрудить Океан Господень, Ваше Величество?
        - Именно, генерал.  - Она улыбнулась ему, так по-звериному, что Бермонд отпрянул в своем кресле.
        - Первая волна беженцев доберется до Алмонта завтра. Дайте им несколько стражников, а затем начинайте продвигать остальных. Я хочу, чтобы в этих деревнях никого не осталось.
        - И что произойдет, если мое войско настолько слабо, как вы о нем думаете, Ваше Величество? Мортийская армия сровняет Новый Лондон с землей, прямо как во времена вашей матери. Мортийские солдаты получают жалование, но это гроши: они наживаются за счет грабежа, а уж здесь найдется, чем поживиться. Если у меня не получится помешать им прорваться через границу, неужели вы думаете, что сможете спасти город?
        У Келси что-то случилось с глазами - их словно бы заволокло густое облако, легкое по краям и плотное по центру. Это ее сапфиры? Нет, они молчали несколько недель и теперь висели на груди, темные и тихие. Келси быстро моргала, пытаясь избавиться от наваждения: сейчас нельзя дать слабину перед Бермондом.
        - Я очень надеюсь на помощь,  - сказала она ему.  - Я открыла переговоры с Кадаром.
        - И что это даст?
        - Возможно, Король поможет нам с войсками?
        - Пустые надежды, госпожа. Кадар всегда держится в стороне.
        - Да, но я рассматриваю все варианты.
        - Госпожа?  - тихо позвал Пэн.  - Все хорошо?
        - Я в порядке,  - пробормотала Келси, хотя пятна перед глазами уже пустились в пляс. Ей нездоровилось, но не признаваться же в этом в присутствии Бермонда. Она встала, вцепившись в стол, чтобы не потерять равновесие.
        - Госпожа?
        - Я в порядке,  - повторила она, тряся головой, пытаясь прогнать дурноту.
        - Что с ней?  - спросил Бермонд, но его голос уже померк. Все вокруг вдруг запахло дождем. Келси сжала стол, почувствовав, как гладкое полированное дерево скользит под пальцами.
        - Держи ее!  - крикнул Булава.  - Сейчас упадет!
        Она почувствовала, как рука Пэна легла ей на талию, прикосновение было непрошенным, так что она стряхнула его ладонь. Перед глазами все расплылось, и она мельком увидела незнакомую обстановку: небольшое помещение и серое, грозное небо. Она в панике крепко зажмурилась, а потом снова открыла глаза, ища приемный зал, стражников, что угодно привычное. Но ничего не видела. Булава, Пэн, Бермонд… все они исчезли.

        Глава 2
        Лили

        - Это просто переход,  - изрек мистер Микобер, поигрывая моноклем.  - Просто переход. Расстояние весьма иллюзорно.
«Дэвид Копперфильд», Чарльз Диккенс
(предпереходный англ.)

        Ее взору открылся глубокий серый мир, грозовые тучи определенно предвещали дождь. Вдалеке, сквозь лобовое стекло, она видела мрачное небо, на фоне которого властно возвышались темно-серые силуэты.
        Манхэттен.
        На мосту машину тряхнуло на ухабе, и Лили раздраженно выглянула в окно. За их семейный бюджет отвечал Грег, но Лили слышала, как он говорил Джиму Хендерсону, что каждый месяц отваливает приличные деньги за право пользоваться мостом. Взамен дорожной службе не помешало бы следить за покрытием. Но качество их работы оставляло желать лучшего, и последнее время Лили замечала ухабы и выбоины, которые ремонтировались все медленнее и медленнее. Однако этот маршрут шел в обход общественного моста, а их «Лексус» так и просился, чтобы его угнали на общественной дороге. Безопасность регулярно патрулировала мост и соединительные дороги, и офицеры появлялись в мгновение ока, если Джонатан нажимал тревожную кнопку. Несколько выбоин были небольшой платой за безопасность.
        Мост закончился, и Лили с нетерпением выглянула в окно - высокие стены сузились до низкого заборчика. Она выезжала в город все реже и реже, и каждый раз возникало ощущение, что становилось хуже, но ей по-прежнему нравилось сюда наведываться. У нее был прекрасный дом в Нью-Ханаане: величественный особняк в колониальном стиле с белыми колоннами, как и у всех ее друзей. Но даже целый город может надоесть, когда все одинаковое. Собираясь в редкие поездки за стену, Лили одевалась тщательнее, чем на собственные вечеринки: опасно или нет, эта вылазка всегда казалась событием.
        Глядя через край придорожного барьера, она мельком увидела трущобы, увешанные мусорными мешками, призванными защитить от надвигающегося дождя. Бесформенные, беспомощные люди жались к стенам и прятались под выступами. Впервые Грег привез Лили в Нью-Йорк сразу после свадьбы, большинство зданий уже стояли пустыми, окна прикрывали таблички «Сдается». Теперь скваттеры сорвали даже таблички, и заброшенных зданий стояло столько, что Безопасность едва ли возилась с центром города. Из-за выбитых окон дома казались пустыми, но это было не так: Лили содрогнулась от мысли о том, что происходит внутри. Наркотики, преступность, проституция… а еще она прочитала в Интернете, что спящих частенько убивали ради ?рганов. За стеной правила не работали. О безопасности не шло и речи.
        Грег называл людей за стеной лентяями, но Лили никогда так о них не думала. Им просто не повезло, их родители не были богаты, как ее родители или родители Грега. Грег не был так жесток, когда учился в Принстоне: иногда, по выходным, он даже работал с бездомными. Так они и познакомились, оба записались добровольцами в Трентон, последний приют для бездомных, оставшийся в Нью-Джерси. Хотя теперь Лили все чаще думала, что Грег пошел на это ради резюме: следующим летом он отправился на стажировку в правительство. А Лили - в Свартмор, изучать литературу, потому что это был единственный предмет, который ей нравился. К тому времени все книги были очищены от секса, ненормативной лексики и всего, что администрация Фревелла нашла неамериканским, но Лили все равно наслаждалась ими, умея копнуть глубже стерилизованной поверхности и найти хорошую историю. Ей нравилось учиться, а мысли о будущем ввергали в панику. Грег был амбициозен: летом работал в Вашингтоне, постоянно ездил в Нью-Йорк на выходные, чтобы завязывать знакомства с друзьями родителей. Лили это нравилось, нравилось, что Грег, казалось, управлял
своей жизнью. Когда он получил хорошую работу по взаимодействию с военным подрядчиком и предложил Лили пожениться после выпуска, ей показалось, что она выиграла главный приз. Она могла не работать, а только содержать дом и любезничать с равными себе. И, конечно, заботиться о детях, когда те появятся. Все это не казалось настоящей работой. У Лили было предостаточно времени на магазины, чтение, размышления. Машину тряхнуло на очередной колдобине, подбросив Лили на сиденье, и она почувствовала, как губы тронуло что-то, отдаленно напоминающее улыбку. Да, куш она сорвала, ничего не скажешь.
        Дождь обрушился на машину внезапно, забрызгав окно, закрывая Лили обзор. Небо темнело весь день, и многие за барьером загодя натянули поверх одежды какие-то синтетические мешки для защиты. Лили задумалась, ищут ли они новые мешки перед каждым дождем или используют одни и те же.
        - Впереди объезд, миссис Эм,  - через плечо заявил Джонатан.
        - Почему?
        - Взрыв.  - Он указал на лобовое стекло, и Лили увидела сквозь дождь жирный блеск пламени, возможно, в миле впереди. Об этом она тоже читала: иногда преступники залезали и устанавливали взрывчатку на частных трассах, пытаясь их перекрыть, вынуждая людей пользоваться общественными дорогами. Просто еще одна из многих опасностей в поездках за стену, но пока не беспокоился Джонатан, не беспокоилась и Лили. Грег нанял Джонатана за неделю до свадьбы. Хороший телохранитель, он был отличным водителем: в армии, во время Нефтяных Войн, Джонатан отвечал за безопасность фургонов и, казалось, знал дороги восточного побережья как свои пять пальцев.
        Он повел машину по главным улицам, которые теперь шли так близко к зданиям, что Лили видела лишь тонкую линию тьмы над краем. Она представляла находившихся под ней людей в виде крыс, мчащихся сквозь мрак. Эмбет, школьная подруга Лили, приехала в Нью-Йорк после окончания учебы, чтобы работать няней, но несколько лет назад - Лили могла бы поклясться - она видела Эмбет на углу в Нижнем Манхэттене, одетую в лохмотья, чумазую и на вид с несколько лет не мытыми волосами. Краткий взгляд через окно автомобиля и все.
        Когда они проезжали через осыпающиеся руины Рокфеллеровского центра, Лили заметила, что кто-то вывел синим слова на асфальте. Там, где когда-то был фонтан, надпись была такой большой, что ее было видно с проходящего выше шоссе.
        ЛУЧШИЙ МИР
        Лозунг «Голубого Горизонта», сепаратистской группы, но никто точно не знал, что это значит. «Голубой Горизонт», в основном, либо что-то взрывал, либо взламывал всевозможные правительственные системы, причиняя неприятности. В прошлом году, когда сепаратисты представили в Конгресс просьбу об отделении, Лили была всеми руками «за», но Грег сказал ей, что на кону стоит слишком много денег, клиентов и должников. Лили, думая лишь о снижении насилия и преступности, считала это удачной сделкой, но больше не поднимала эту тему. Грег напряженно работал, был постоянно на взводе и много пил. Он ни на секунду не расслабился, пока петицию не отклонили.
        Джонатан мягко повернул налево, к подвалу центра «Плимут», и остановился у защитного барьера. Двое мужчин с автоматами в руках подошли к машине, Джонатан предъявил свой пропуск.
        - У миссис Мэйхью встреча с доктором Дэвисом на пятидесятом этаже.
        Охранник заглянул в заднюю часть автомобиля.
        - Откройте ее окно.
        Джонатан опустил окно Лили, и она наклонилась вперед, выставив плечо. Охранник несколько раз взмахнул недорогим портативным сканером над плечом Лили, прежде чем слабый сигнал возвестил, что ее метка зарегистрирована.
        - Спасибо, миссис Мэйхью,  - сказал охранник, равнодушно улыбнувшись. Потом он отсканировал Джонатана, и Лили откинулась на кожаное сиденье, а машина мягко покатила в гараж.
        Сканер возле лифта громко зажужжал, когда через него проходила Лили: она забыла снять часы. Большая, массивная штуковина, почти целиком серебряная, с алмазным циферблатом. Друзья всегда жадно рассматривали часы, когда Лили надевала их в клуб. Для нее часы были часами, но, как и многие другие вещи, купленные ей Грегом, она носила их, потому что от нее этого ожидали. Пройдя через рамку, она тут же засунула часы в сумочку.
        Лифт пискнул, считывая имплантат в плече. Метка покажет ее местонахождение, если Грегу захочется его проверить, ну и что с того? Для стороннего взгляда доктор Дэвис был весьма респектабельным врачом, к которому обращались многие богатые женщины, если у них возникали проблемы с зачатием. Однако Лили чувствовала, как по щекам расползается виноватый румянец. Ее всегда ловили, когда она врала, она совершенно не умела хранить тайны. Только одну, самую большую тайну, но чем дольше Лили держалась, тем страшнее ей становилось. Если Грег догадается…
        Но она не позволяла себе слишком глубоко об этом задумываться. Иначе, если бы задумалась, захотела бы развернуться и выбежать из здания, а этого она не могла себе позволить. Она глубоко вдохнула, потом еще несколько раз, чтобы унять пульс и нервы. Когда двери лифта открылись, Лили повернула налево и пошла по длинному коридору, застеленному ковром богатого глубокого зеленого цвета. Прошла мимо множества дверей, зазывающих к врачам различных специальностей: дерматологам, стоматологам, пластическим хирургам. Дверь доктора Дэвиса была последней направо, толстый шмат орехового дерева, выглядевший в точности так, как должен, с латунной табличкой: «Энтони Дэвис, доктор медицины, репродуктолог». Лили прижала большой палец к планшету и подождала несколько секунд, глядя на камеру, прикрепленную сбоку от двери, пока крошечная красная лампочка не стала зеленой и замок не щелкнул.
        Зал ожидания оказался забит женщинами. Почти все они были похожи на Лили: белые, хорошо одетые, с сумочками, стоящими целое состояние. Но некоторые были явно с улицы: их выдавали волосы и одежда, и Лили задумалась, как они прошли через Безопасность. Одна из них, латиноамериканка, месяце на пятом-шестом, втиснулась в кресло прямо у двери и хватала ртом воздух, вцепившись в подлокотники кресла, лицо ее было бледным и испуганным. Опустив взгляд, Лили обнаружила, что джинсы женщины пропитаны кровью. Из вспомогательного офиса прибежали две медсестры с креслом-каталкой и помогли женщине перевалиться в него. Та обхватила живот обеими руками, словно пытаясь что-то удержать. Лили заметила слезы в уголках глаз несчастной, а потом медсестры вкатили ее в дверь к смотровым кабинетам.
        - Чем я могу вам помочь?
        Лили повернулась к администратору, молодой брюнетке с бесстрастной улыбкой.
        - Я Лили Мэйхью. У меня назначено.
        - Пожалуйста, подождите, мы вас вызовем.
        Незанятых стульев не было, лишь только что освободившийся - с пропитанной кровью светло-зеленой подушкой. Лили не могла заставить себя сесть на него, так что прислонилась к стене, исподтишка разглядывая окружающих. Женщина и девочка-подросток, явно мать и дочь, сидели на двух соседних стульях. Девочка нервничала, ее мать - нет, и Лили с легкостью считывала их взаимоотношения. Она чувствовала себя так же, когда мама впервые привела ее в этот кабинет, понимая, что это обряд посвящения. Понимала она и то, что это должно остаться в секрете, что то, что здесь происходит,  - преступление. Лили ненавидела эту встречу, ненавидела этот кабинет, эту необходимость, но в то же время была благодарна этому месту и этим людям, которые не боялись Грега, всех Грегов этого мира.
        Нет, думать о Греге сейчас было ошибкой: Лили почувствовала, будто он смотрит ей через плечо, и от одной этой мысли лоб покрылся испариной. То, что она приезжала сюда каждый год, увеличивало вероятность, что ее поймают,  - если не Безопасность, то сам Грег. Грег хотел детей, как хотел новенький «БМВ», как хотел, чтобы Лили носила усыпанные бриллиантами часы. Грег хотел детей, чтобы предъявить их миру. У всех их друзей было уже по крайней мере двое, у некоторых даже трое или четверо, и на вечеринках в клубе жены бросали на Лили сочувственные взгляды. Хотя эти взгляды ничуть не ранили, Лили приходилось притворяться. Несколько раз она даже ударялась в слезы, устраивая ради Грега небольшие истерики, доказывающие, как ей жаль, что она не состоялась в качестве жены. Когда-то Лили тоже хотела детей, но теперь это казалось очень далеким, целой жизнью, которую прожил кто-то другой. Грег сам предложил ей пойти в клинику по лечению бесплодия, не подозревая, что она годами ходит к доктору Дэвису, не подозревая, что так ей будет гораздо легче скрываться.
        Прошла целая вечность, прежде чем доктор Анна высунулась в стеклянную дверь и позвала Лили. Она привела Лили в кабинет и опустила штору, оставив ее с неизменным бумажным халатиком. Доктор Анна, женщина за пятьдесят, была женой доктора Дэвиса, а также одной из немногих женщин-врачей, которых Лили знала. Лили была слишком молода, чтобы понять законы Фревелла: срок президента Фревелла начался, когда Лили было восемь, и закончился, когда исполнилось шестнадцать. Но его законы оставили свое наследие, и медицинские школы по-прежнему редко принимали женщин. Лили, для которой позволить незнакомому мужчине заглянуть себе между ног было сродни тому, чтобы выйти на улицу голой, была благодарна за доктора Анну, несмотря на ее вечно раздраженное лицо старой училки. Лили, казалось, раздражала ее одним своим присутствием, отвлекая от чего-то более важного. Она задала Лили стандартные вопросы, делая пометки в своем блокноте, пока та плотнее куталась в бумажный халатик.
        - Вам еще таблеток?
        - Да, пожалуйста.
        - На год?
        - Да.
        - Как будете платить?
        Лили порылась в сумочке и вытащила две тысячи долларов наличными. Грег выдал ей их на покупки в минувшие выходные, Лили засунула деньги за подкладку сумочки, а потом соврала, что купила туфли. Дыра в подкладке за последний год пригождалась уже несколько раз: Грег устраивал несколько внеплановых проверок ее вещей. Лили понятия не имела, что он искал: ничего не находя, он одаривал жену странным, обманутым взглядом, словно продавец, не сумевший подловить кого-то на воровстве. Проверки сами по себе нервировали, но это взгляд - еще сильнее.
        Взяв деньги, доктор Анна опустила их в карман, а потом они перешли к путаному, неприятному осмотру, который Лили терпела, стиснув зубы, пялясь на дешевую потолочную плитку и думая о детской. У них с Грегом не было детей, но Лили обставила детскую сразу после того, как они поженились, когда все было по-другому. Детская была единственным местом в доме, целиком и полностью принадлежащим Лили, только там она действительно могла побыть наедине с собой. Грегу были нужны люди вокруг, кто-то, кто стал бы его слушать. Поэтому в доме было не до уединения: он мог без стука ворваться в любую комнату в любое время, требуя внимания. Но в детскую не заходил никогда.
        Выбросив всевозможные инструменты и тампоны, доктор Анна сказала Лили:
        - Администратор сообщит вам результаты анализов и выдаст таблетки. Просто назовите свое имя.
        - Спасибо.
        Доктор Анна пошла к двери, но, прежде чем открыть ее, остановилась и обернулась, учительское лицо по умолчанию выражало неодобрение.
        - Знаете, ничего никогда не меняется к лучшему само по себе.
        - Что «ничего»?
        - Он.  - Взгляд доктора Анны упал на кольцо на пальце Лили.  - Ваш муж.
        Лили еще сильнее вцепилась в подол бумажного халата.
        - Не понимаю, о чем вы.
        - Думаю, понимаете. Через меня проходят более пятисот женщин в месяц. Синяки не лгут.
        - Я не…
        - К тому же,  - продолжила доктор Анна, оборвав Лили,  - вы явно богатая женщина. Ничто не мешает вам получать контрацептивы поближе к дому. При нынешних ценах на черном рынке вы даже могли бы договориться с продавцом, чтобы он привозил таблетки на дом. Разве что вы боитесь, что их обнаружит ваш муж.
        Лили затрясла головой, не желая это выслушивать. Иногда ей казалось, что, пока все не вышло наружу, все было почти нормально.
        - Муж - не значит владелец.
        Лили подняла глаза, внезапно разозлившись, потому что доктор Анна ни черта не знала о том, о чем говорила. Владение - единственная суть брака. Лили продала себя, чтобы о ней заботились, платили по счетам и говорили, что делать. Конечно, продавцу случается испытывать сожаление после сделки, но тут уж как с пресловутым котом в мешке, как сказала бы мама Лили. Мама с папой были против их брака, но Лили не сомневалась, что сделала лучший выбор. Думая о родителях, Лили неожиданно почувствовала беспросветную тоску по своей старой комнате в Пенсильвании, односпальной кровати и дубовому столу. Мебель была совершенно обычная и вовсе не такая изящная, как у нее сейчас. Но комната была ее собственной. Даже родители не заходили в нее без стука. Глаза Лили увлажнились: она быстро вытерла их рукой, размазывая макияж.
        - Вы ничего об этом не знаете.
        Доктор Анна невесело хохотнула:
        - Некоторые вещи никогда не меняются, миссис Мэйхью. Поверьте, я знаю.
        - Он сделал это всего пару раз,  - промямлила Лили, понимая, что совершила ошибку, ответив. Не она ли раньше обижалась на отстраненную, безличную манеру доктора Анны? А теперь так хотела вернуться к ней.
        - В этом году на него очень сильно давили на работе.
        - Ваш муж влиятельный человек?
        - Да,  - автоматически ответила Лили. Это всегда первым приходило ей в голову: он - влиятельный. Грег работал на Министерство обороны, выступая гражданским посредником между военными и поставщиками оружия. Его отдел курировал поставки для всех военных баз восточного побережья. В нем было шесть футов и два дюйма[1 - Примерно 188 см (примеч. перев.).], в колледже он играл в футбол. Он встречался с президентом. Лили было некуда бежать.
        - И все же, сами знаете: есть места, куда можно уйти. Где спрятаться.
        Лили покачала головой, не в силах объясняться с доктором Анной. Иногда женщины убегают, даже в Нью-Ханаане: в прошлом году Кэт Олкотт собралась вечером, посадила троих детей в семейный «Мерседес» и исчезла. Безопасность нашла машину, брошенную в Массачусетсе, но, насколько Лили знала, не Кэт. Джон Олкотт, крупный, тихий мужчина, в присутствии которого Лили всегда чувствовала себя немного неловко, нанял частную фирму, чтобы найти свою жену, но и это не помогло. Они даже не отследили ее метку. Кэт сделала невозможное: забрала детей и сбежала.
        Но Лили не могла исчезнуть, даже без детей. Где ей жить? Что есть? Все деньги были у Грега: крупные банки больше не открывали отдельные счета замужним женщинам. Даже знай Лили людей, которые помогли бы ей создать новую личность,  - а она таких не знала,  - она ничего не умела. Она получила диплом по литературе. Ее не наймут даже уборщицей.
        Лили закрыла глаза и увидела манхэттенских бездомных в бесформенных мешках для мусора, живущих в поселениях под дорогами, сражаясь за объедки. Даже зайдя так далеко, она и дня не протянет в том мире.
        - Подумайте,  - сказала ей доктор Анна, снова посерьезнев.  - Никогда не поздно.
        Порывшись в кармане, она достала карточку и, вопросительно взглянув на Лили, спрятала ее в сумочке Лили, лежащей на стуле. Затем ушла, притворив за собой дверь.
        Лили соскользнула с бумаги, застилающей смотровой стол, осторожно - чтобы не порвать,  - сняла бумажный халат: родительское воспитание в духе бережливости иногда проявлялось в таких глупостях, как одноразовая одежда, которую все равно выкинут. Оглядывая себя, она увидела синяк в форме пальца на плече, за которое Грег схватил ее во вторник. Остальные царапины и синяки, оставшиеся после той ужасной ночи почти месяц назад, наконец-то зажили, но с этими новыми отметинами она какое-то время не сможет надевать ничего открытого, а Грегу так нравилось, когда она носила топы без рукавов.
        Она начала одеваться, стараясь не смотреть вниз, на свое тело. Грег испытывал сильный стресс: это, по крайней мере, не было ложью, и потом очень раскаивался. А вот о «паре раз» она слукавила. Он бил ее шесть раз, и Лили во всех подробностях помнила каждый. Она могла врать доктору Анне, но чего ради врать самой себе? Грег становился все хуже.
        Выйдя из лифта, Лили обнаружила нескольких сотрудников Безопасности, сгрудившихся около сканера вокруг хорошо одетого мужчины. На вкус Лили, мужчина выглядел вполне респектабельно: чуть тронутые сединой волосы и элегантный синий костюм. Но охранники отпихнули его за стол и вытолкали через чистейшую белую дверь с надписью «Безопасность». Все звуки стихли, когда они закрыли ее за собой.
        Под пристальным взглядом двух оставшихся охранников Лили направилась к ждущему ее «Лексусу». В голове воскресло ужасное воспоминание: белокурые косички Мэдди, исчезающие за дверью. Иногда Лили удавалось месяцами не думать о Мэдди, а потом что-нибудь попадалось ей на глаза: то женщину выводили из машины, то Безопасность стучала в чью-то дверь, а то и вовсе вдали вспыхивал мельчайший проблеск одного из огромных исправительных центров, стоявших вдоль трассы I-80. Мэдди ушла, но даже что-то ничтожное могло ее вернуть. Лили яростно рванула дверцу, пытаясь прогнать наваждение. Эта поездка и так получилось непростой, не хватало еще брать с собой Мэдди.
        - Домой, миссис Эм?  - спросил Джонатан.
        - Да, пожалуйста,  - ответила Лили; это слово всегда вызывало у нее странные двоякие ощущения: успокоение и отвращение.  - Домой.

* * *

        После того, как Джонатан ее высадил, Лили отправилась прямо в детскую. Грег еще не вернулся, и дом был пуст и тих, только провода гудели в стенах. Джонатану полагалось не оставлять Лили одну, даже дома, но она услышала, как снаружи загудел мотор, и поняла, что он снова уехал. Джонатан частенько бегал по своим собственным делам в рабочее время, но Лили никогда не рассказывала об этом Грегу. Она никогда не чувствовала себя в опасности, когда была одна, особенно здесь, в Нью-Ханаане. Город опоясывала двадцатифутовая стена, увенчанная оградой под напряжением. Здесь не совершалось никаких преступлений. «По крайней мере»,  - поправила себя Лили,  - «никаких тяжких преступлений». Город был полон законопослушных воров.
        Лили выбрала для детской просторную комнату на первом этаже. Во-первых, она располагалась рядом с кухней, но главное: детская открывалась на небольшое кирпичное патио, выходящее на задний двор. Лили нравилось, что она сможет выносить ребенка на улицу и кормить в тени вязов. Прошло три года, показавшиеся сотней лет, и теперь забеременеть от Грега казалось ей самоубийством.
        Когда никаких детей не получилось, комната по умолчанию перешла Лили. Грег был не из тех мужчин, что сунутся в детскую. Его отец, которого Лили терпеть не могла, привил Грегу вполне определенные мысли о том, что мужественно, а что нет, и комната, забитая плюшевыми игрушками, ни в какие ворота не лезла. Бездетность Лили делала детскую еще менее привлекательной для него, и, не считая разбросанных повсюду игрушек, комната более или менее соответствовала салону викторианской леди: тихое, спокойное место, куда никогда не ступала нога мужчины.
        Иногда, когда Лили приглашала друзей, они пили здесь кофе, но всегда только женщины, мужчины - никогда. Конечно, система видеонаблюдения в доме была устроена таким образом, что Грег мог смотреть за Лили и в детской, даже с работы. Но Лили позаботилась об этом изъяне заранее, записав несколько дней безобидного видеоматериала - как она вяжет, дремлет, даже с тоской смотрит в колыбельку, а также отсутствует в комнате - и закольцевала. Грег не особо разбирался в компьютерах: в родительском доме за него все делала няня, репетитор, телохранители. Сейчас, на работе, у него был секретарь, который регулировал всю его жизнь. Но Лили кое-что понимала в компьютерах, по крайней мере, достаточно, чтобы влезть в систему наблюдения. Мэдди была кем-то вроде хакера: последние два года, перед тем, как она исчезла («ее забрали»,  - поправил мозг Лили, и забыть об этом она никак не могла), Мэдди кучу времени просиживала в своей комнате за закрытой дверью, занимаясь компьютером. Иногда среди недели, когда Лили и Мэдди оставались одни, Мэдди показывала ей интересные штуки, и это была одна из них: как вклиниться в
видеонаблюдение. Если Безопасность решит проверить всю систему, Лили потребуется новая уловка. Но, к счастью, Грег работал офицером связи, и это значило, что они с Лили считались добропорядочными гражданами, и каналы их дома были, хотелось надеяться, закрыты. Лили подозревала - уж слишком долго это сходило ей с рук,  - что Грег не желал заглядывать в детскую, даже на мониторе. Если он и обнаруживал ее там, то, вероятно, ограничивался беглым взглядом, разумеется, недостаточным, чтобы сопоставить увиденное с более ранними кадрами. До сих пор отлично срабатывало. Время, проведенное в детской, принадлежало ей и никому другому. Даже в прошлом году, когда Грег стал совать свой нос в немногие остававшиеся личными уголки ее жизни, это место по-прежнему оставалось безопасным. Лили закрыла за собой дверь и отнесла таблетки в тайник за угловой плиткой. Даже если Грег когда-нибудь решится сюда войти, Лили не думала, что он сможет вычислить незакрепленную плитку, никак не выделяющуюся на стене. Чего только Лили не прятала здесь за долгие годы: наличные, обезболивающие, старые книжки в мягких обложках.
        Но ничто не было так важно, как таблетки, которые Лили уложила в аккуратные штабеля по три коробочки в каждом. Она смотрела на них, в сотый раз удивляясь, почему так отличается ото всех своих подруг, почему так не хочет стать матерью. Быть бездетной считалось позором: она постоянно слышала это от друзей, министра, сетевых правительственных бюллетеней (их тон стал чрезвычайно встревоженным в последние десять лет, когда процентное соотношение бедных к богатым выросло в четыре раза). Сейчас даже появились налоговые льготы: вычеты для людей с доходом выше определенного уровня, имевшим несколько детей. Для стороннего взгляда Лили не справилась со своей главной задачей, но она могла лишь имитировать стыд, который почувствовали бы ее подруги. Про себя же благодарила Бога за таблетки. Она не была готова заводить детей, и уж точно не с Грегом. Не теперь, когда он становился все невыносимее. Ночь на прошлой неделе… Лили старалась не думать об этом, но теперь в ее голове словно бы всплыл пузырь, и впервые Лили поймала себя на том, что серьезно думает о новой жизни.
        О побеге.
        Даже Лили знала, что мир полон темных мест, где можно спрятаться. Она снова вспомнила Кэт Олкотт, которая посадила детей в машину и просто исчезла. У Кэт был план? Она присоединилась к сепаратистам? Или стала обычной горожанкой с новым именем и новым лицом? Подельщиков, изготовителей фальшивых документов и пластических хирургов, готовых взяться за такую работу, было предостаточно.
        «Но у меня нет денег».
        Это было настоящим камнем преткновения. Деньги покупали варианты исчезновения, саму возможность исчезнуть. Лили могла бы попросить помощи у мамы, но у той тоже не было денег: когда папа умер, его компания заявила, что он нарушил трудовой договор и поэтому никакой пенсии не полагалось. Маме едва хватало, чтобы платить налог на дом. Но даже будь мама богатой, она не желала вникать в проблемы Лили с Грегом, полагая, что дочь сделала свой выбор. У нее было множество друзей в Нью-Ханаане, но настоящих - ни одного. Не было никого, кому она могла бы доверять, никого, кто помог бы ей с чем-то подобным. И она вдруг поймала себя на том, что ненавидит доктора Анну, до глубины души ненавидит за то, что та попыталась нарушить статус-кво. Не стоит заглядывать за горизонт в другой, лучший мир, до которого все равно не можешь дотянуться. Она уже добилась наилучшего результата из возможных: раз в году доставать таблетки и не приносить ребенка в этот дом.
        - Лил!
        Она виновато вздрогнула. Грег дома. Панель входной двери на стене ярко мигала, а она не заметила.
        - Лил! Где ты?
        Она сунула плитку на место и встала, наспех приглаживая юбку на бедрах. По пути к выходу нажала панель на стене, вознагражденная тихим, почему-то утешающим жужжанием дома, начавшего готовить обед, и поспешила вниз по лестнице.
        Грег направился прямиком к бару. Это была еще одна вещь, которую Лили недавно заметила: раньше Грег пил только тогда, когда на работе случалось что-то хорошее, а теперь - каждый вечер, и все больше и больше. Вечера не всегда заканчивались плохо для Лили, но она не могла не заметить взаимосвязи: теперь Грег напивался каждый вечер, словно пытался забыться.
        - Как прошла твоя встреча?
        - Хорошо. Доктор Дэвис сказал, что выглядит получше.
        - Что выглядит получше?  - Он подошел к ней со стаканом в руке, другой обнимая за талию.
        - Он считает, что мне должен помочь «Демипрен». Стимулирует мои яичники.
        - Чтобы выпустили яйцеклетку?
        - Да.  - Отрепетированная ложь без сучка и задоринки лилась из уст Лили.
        Она во всем разобралась два года назад, зная, что придет время, когда Грег потребует реальную картину того, что случилось с ее репродуктивной системой. Но его вопросы каждый раз становились более конкретными, и у Лили появилось тревожное ощущение, что сейчас он затеял собственное разбирательство.
        - У меня сегодня хорошие новости,  - заметил Грег, и она немного расслабилась: похоже, этим вечером допрос отменяется.
        - Правда?
        - Тед сказал,  - ну, намекнул,  - что в следующем году освободится место старшего посредника. Сэм Эллис уходит в отставку.
        - Это хорошо.
        Грег кивнул, наливая второй стакан виски. Лили видела, что его что-то беспокоит, и сильно.
        - Что не так?
        - Тед сказал, я в очереди на эту должность, но добавил кое-что, когда я уходил. Думаю, он пошутил, но…
        - Что он сказал?  - без особого энтузиазма спросила Лили. Это уже стало для нее рутиной - успокаивать мужа по вечерам. Она уже знала ответ.
        Щеки Грега пошли тускло-красными пятнами.
        - Он сказал, что, если бы не моя маленькая проблема, я бы стал старшим посредником уже год назад.
        - Он пошутил.
        - Первые пару раз, возможно. Теперь я так не думаю.
        Лили взяла его за руку, пытаясь изобразить больше сострадания, чем чувствовала. Безусловно, Грег находился под колоссальным давлением, но это давление Лили могла понять умом, но не прочувствовать. Она никогда не отличалась амбициозностью. Ей было безразлично, станет ли Грег старшим-кем-угодно, пока они имели крышу над головой и вели достойную жизнь. Другие жены в клубе гордились достижениями мужей, словно застряли в школе: в те времена, если ты встречалась с защитником стартового состава, то автоматически становилась круче всех девочек в классе. Но не Лили. У Грега была хорошая работа, и он нравился начальству. Ему не угрожало увольнение. Кого волновало, если он станет самым молодым старшим посредником в истории Пентагона?
        «Грега»,  - напомнила она себе. Но это уже не имело такого веса, как раньше. Было бы куда проще болеть за Грега, проявляй он к ней ответный интерес. Раньше дела в их браке обстояли получше: Грег хотя бы относился к ней как к отдельному человеку. Но тон изменился, и теперь вся деятельность Лили оценивалась с точки зрения главного шанса, словно она была лишь стартовым двигателем Греговой ракеты. Все эти истории из офисной жизни всегда были одинаковыми, и хотя Грег, конечно, искал успокоения, он так же ждал и одобрения дальнейших шагов. Сообщение было предельно ясным: негодная матка Лили препятствовала его карьере. Вероятность того, что проблема крылась в яичках Грега, даже не рассматривалась. Лили почувствовала поднимающийся по задней стенке горла гнев, но тут Грег наклонился вперед, опершись локтями о барную стойку, уткнулся головой в руки. Он не плакал - только не Грег,  - его ненавистный отец выбил из него эту способность задолго до того, как в его жизни появилась Лили. Но он еще никогда не был так близок к тому, чтобы зарыдать.
        - Грег.  - Она закусила губу, пытаясь собрать все свое мужество в кулак. Она обдумывала этот вопрос дважды за первый год их брака, и Грег затыкал ее каждый раз, но сейчас, казалось, настал подходящий момент заставить его послушать. Лили потянулась и взяла его за руку.  - Грег, знаешь, может, все и нормально.
        Он поднял голову, глядя на нее так, словно никогда раньше не видел.
        - Что?
        - У многих людей нет детей. Может, это еще не конец света.
        - Что ты такое говоришь? Ты же всегда хотела детей.
        «Нет, не хотела!  - Она отбросила слова, но они все звучали где-то на задворках сознания.  - Это ты все за меня решил! Мы никогда этого не обсуждали! Ты даже не спрашивал!»
        Лили сглотнула, пытаясь взять себя в руки. Это ее муж, и раньше им удавалось говорить начистоту, бывало, даже часами. Она протянула руку, касаясь волос Грега, глубоко вдохнула и продолжила:
        - Грег, если у нас никогда не будет детей, я это переживу.
        Он обнял ее с недоверчивым смешком.
        - Ты просто так говоришь.
        - Нет, не просто,  - она отступила назад, заглядывая ему в глаза.  - Грег, у нас все будет хорошо.
        Он откинулся, глаза наполнились болью.
        - Ты думаешь, я бесплоден?
        - Нет, конечно, нет…
        Он схватил ее за плечи, впиваясь пальцами в нежную кожу чуть повыше ключицы. Лили почти почувствовала, как проявляются синяки.
        - Я не бесплоден.
        - Знаю,  - прошептала Лили, отводя взгляд.
        Она уже чувствовала, что сжимается внутри самой себя, как ее личность ныряет за любое укрытие, которое умудряется найти. Какой смысл на чем-то настаивать, если Грег становился только хуже?
        Он встряхнул ее, и Лили почувствовала, как заскрежетали зубы.
        - Что?
        - Я знаю, что ты не бесплоден. Ты прав. Это важно.
        Он пристально рассматривал ее еще пару секунд, а потом улыбнулся, и его лицо расслабилось.
        - Точно, Лил. И я знаю, что с этим можно сделать.
        - Что же?
        Он покачал головой, улыбаясь, едва скрываемой улыбкой мальчишки, знающего, что набедокурил.
        - Сначала нужно хорошенько все изучить, удостовериться, что идея целесообразна.
        Лили понятия не имела, что он обдумывает, но ей не понравилась его усмешка. Это напомнило ей университетские времена, когда братство Грега попало под следствие за нападение. Несмотря на колоссальные усилия Принстона, новость разнеслась по всем соседним кампусам. Когда Лили спросила об этом Грега, он поклялся, что не имеет к этому никакого отношения, но его глаза так же поблескивали. Юная Лили просто была недостаточно умна, чтобы заметить предупреждение.
        - Доктор Дэвис говорит, шансы по-прежнему есть и очень хорошие…
        - Доктор Дэвис слишком долго тянет.
        Лили стояла неподвижно, чуть ли не окаменев, когда он снова ее приобнял.
        - Подумай, как было бы замечательно, если бы у нас родился ребенок, Лил. Из тебя получится отличная мама.
        Лили кивнула, хотя в горле словно застрял теннисный мячик. Она представила себя беременной, с ребенком Грега внутри, и волна отвращения пробежала под кожей; она задрожала, а Грег обнял ее еще крепче.
        - Лил? Скажи, что любишь меня.
        - Я люблю тебя,  - ответила Лили, и он поцеловал ее в шею, а рукой потянулся к груди. Лили пришлось заставить себя замереть, не отпрянуть. Она не понимала, как слова, прозвучавшие настолько машинально, могли так порадовать Грега. Может, он нуждался лишь в оболочке и не обращал внимания на наполнение?
        «Когда-то мне нравился этот человек»,  - подумала Лили.
        И ей нравилось, когда они оба были юными и учились в колледже, и Лили ни черта не соображала; когда Грег покупал ей славные вещицы, и Лили казалось, что это любовь. Грег сказал, что любит ее, но его определение этого слова мутировало во что-то темное и агрессивное. Подруга Лили Сара как-то сказала, что любовь разная в каждом браке, но в тот день Сара щеголяла синяком под глазом и сама верила своей банальности не больше, чем Лили.
        «Он не знает,  - шептал ее внутренний голос.  - Он по-прежнему не знает о таблетках».
        Но это уже не утешало. Лили понимала, что не сможет принимать таблетки вечно, но некоторое время они, казалось, давали ей практически волшебную защиту, став талисманом, как и детская. Даже плохие ночи было легче пережить, зная, что какая-то ее часть находилась в безопасности, что Грег не до всего может добраться. Но она знала эту усмешку, знала слишком хорошо. Грегу почти все сходило с рук, обычно с восторженного одобрения отца, и теперь он снова затевал что-то недоброе. Что бы Грег ни планировал, становилось очевидным, что сложившееся положение дел долго не продержится. Грег уже шарил у нее под платьем, и Лили старалась не дернуться, не оттолкнуть его. Она и хотела сказать «нет»  - вот уже несколько месяцев думала об этом,  - но это «нет» подвело бы к разговору, к которому она еще не была готова. Что она ответит, если он спросит, почему? Она закрыла глаза, представив детскую, это тихое место, где никто не вторгался в ее жизнь, никто ни к чему не принуждал, никто…

* * *

        Моргнув, Келси обнаружила, что стоит в своей знакомой библиотеке перед книжными полками. Менее чем в футе от нее застыл Пэн. Мгновение мир колебался, но потом она увидела книги, книги Карлин, и реальность вокруг вновь обрела четкие контуры, а Королевское Крыло с глухим стуком встало на свое место в голове.
        - Госпожа? С вами все в порядке?
        Она прикрыла глаза ладонью. Из камина в углу раздалось шипение, заставив ее подскочить, но это был всего лишь догорающий под утро огонь.
        - Мне приснилось,  - прошептала Келси,  - что я была кем-то другим.
        Нет, «приснилось»  - не то слово. Келси по-прежнему чувствовала руки мужчины, впивающиеся ей в плечи, оставляя синяки, все так же помнила мысли, проносящиеся в голове женщины.
        - Как мы сюда попали?  - спросила она Пэна.
        - Вы блуждали по Крылу почти три часа, госпожа.
        Три часа! Келси покачнулась, вцепившись рукой в край книжной полки.
        - Почему ты меня не разбудил?
        - Вы ходили с открытыми глазами, госпожа, но не видели и не слышали нас. Андали велела вас не трогать, сказала, что это плохая примета - трогать лунатиков. Но я был с вами, следил, чтобы вы не навредили себе.
        Келси было заспорила, что она не лунатик, но потом закрыла рот. Что-то вгрызлось в ее память, что-то, что могло пролить свет на происходящее. Женщина в Алмонте! Келси так и не узнала ее имени, но шесть недель назад она смотрела глазами той женщины, как Торн взял двоих ее детей. Это был не сон: слишком уж ярко и резко. А то, что Келси испытала сейчас, казалось еще резче. Она знала эту женщину, знала город в ее голове, словно свой собственный. Ее звали Лили Мэйхью, она жила в предпереходной Америке и была замужем за негодяем. Лили не была плодом воображения Келси. Даже сейчас Келси могла представить места, которых никогда не видела, и чудеса, утерянные столетия назад во время Перехода: машины, небоскребы, оружие, компьютеры, шоссе. Теперь она видела хронологию политических событий, вечно ускользавшую от историков вроде Карлин, у которых не было никаких записей, с которыми можно было бы работать. Карлин знала, что одним из главных факторов, спровоцировавших Переход, было социально-экономическое неравенство, но теперь благодаря Лили Келси узнала, что дела обстояли еще хуже. Америка опустилась до
плутократии. Разрыв между богатыми и бедными неуклонно увеличивался с конца двадцатого века, а ко времени рождения Лили - «в 2058»,  - без труда определила Келси - безработными остались более половины американцев. Корпорации начали удерживать сокращающиеся запасы продовольствия для продажи на черном рынке. Большую часть населения составляли бездомные или безнадежные должники, отчаяние и апатия слились воедино, и к власти пришел человек по имени Артур Фревелл… Келси множество раз слышала это имя от Карлин, рассказывавшей о президенте Фревелле и его Законе о чрезвычайных полномочиях тем же тоном, которым говорила о Хиросиме и Холокосте.
        - Госпожа, вы в порядке?
        - Я в порядке, Пэн. Дай мне подумать.
        Внезапно на Келси обрушилось воспоминание: она сидела в библиотеке пять или шесть лет назад, а голос Карлин язвительно отскакивал от стен.
        - Закон о чрезвычайных полномочиях! Какое изощренное название! Честные законодатели просто ввели бы военное положение, и дело с концом. Запомни это тоже, Келси: стоит только объявить военное положение, как тут же потеряешь власть. С тем же успехом можешь просто снять корону и убежать в ночь.
        По словам Карлин, Закон о чрезвычайных полномочиях был создан для борьбы с весьма ощутимо растущей угрозой внутреннего террора. Когда экономический разрыв увеличился, Америку охватили сепаратистские движения. «Лучший мир»… Келси видела это в своем видении: голубые буквы более тридцати футов в высоту. Но что это значит? Ей бы очень хотелось узнать. Увидеть. Она опустила взгляд на два свои кулона, ожидая увидеть, что камни ярко светятся, как после того ужасного видения в Алмонте. Но они оказались темными. Последний раз она видела их светящимися в ту ночь на Аргосском перевале, когда вызвала потоп. Келси впервые задумалась, не могли ли драгоценности просто перегореть. Совершив великое и необычайное чудо в Аргосе, они, кажется, утратили всю свою силу. И, возможно, сейчас были всего лишь украшением. Идея принесла облегчение, быстро сменившееся страхом. Мортийцы укрепляются на границе, любое оружие пригодится, даже такое непоследовательное и непредсказуемое, как ее драгоценности. Они не могли перегореть.
        - Вам бы лечь в постель, госпожа,  - посоветовал Пэн.
        Келси медленно кивнула, все еще прокручивая необыкновенное видение в голове. По привычке она пробежала рукой по ряду книг, черпая утешение в их основательности. Лунатизм это или нет, но Келси не удивило, что она очутилась именно здесь. Всякий раз, когда Келси сталкивалась с требующей разрешения проблемой, она неизменно оказывалась в библиотеке: в окружении книг легче думалось.
        Изучая опрятные ряды книг, расставленных в алфавитном порядке, она размышляла. Библиотека некогда служила утешением и прибежищем для Карлин, и Келси подумала, что Карлин обрадуется, что она тоже нашла здесь успокоение. В глазах защипало, но она отвернулась от книжной полки и вывела Пэна из библиотеки. Андали ждала Келси в ее спальне, хотя стрелки часов показывали три часа утра. Ее младшая дочь, Гли, спала в материнских объятиях.
        - Андали, уже поздно. Ложитесь спать.
        - Я бы все равно не заснула, госпожа. Моя Гли снова ходила во сне.
        - А,  - Келси скинула обувь.  - Коварный лунатизм, я слышала. Булава говорит, что нашел ее блуждающей по помещениям Стражи на прошлой неделе.
        - Булава много чего говорит, госпожа.
        Келси вскинула брови. Голос прозвучал ворчливо, но она не смогла понять ее недовольство.
        - Что ж, этой ночью мне помощь не нужна. Вы можете ложиться спать.
        Андали кивнула и ушла, унося малышку.
        Как только она удалилась, Пэн, поклонившись, объявил:
        - Спокойной ночи, госпожа.
        - Не надо кланяться мне, Пэн.
        Озорной огонек мелькнул в глазах Пэна, но он ничего не сказал, только еще раз поклонился, прежде чем отступить в переднюю и задернуть занавес.
        Келси сняла платье и бросила в корзину для одежды. Она была рада, что Андали так просто ушла. Иногда казалось, что Андали считает своей святой обязанностью помочь Келси раздеться. Но Келси терпеть не могла расхаживать нагишом при посторонних.
        Андали повесила зеркало во весь рост на стену возле шкафа Келси, но если она пыталась потихонечку исцелить Келси от физической застенчивости, то выбрала неправильную тактику. Даже это простое устройство создавало множество проблем: Келси и хотела, и не хотела посмотреться в зеркало. Дело всегда заканчивалось тем, что она не могла удержаться, а потом ненавидела себя. Отражение ее не радовало, особенно после переезда в Королевское Крыло, где она оказалась окружена красивыми женщинами. Но еще сильнее была неприязнь к собственной матери, Королеве Элиссе, которая якобы провела половину жизни, прихорашиваясь перед зеркалом. Так что Келси пошла на компромисс: всякий раз, проходя мимо зеркала, она поспешно окидывала себя взглядом, проверяя, в порядке ли волосы и не размазалась ли тушь по лицу. Все остальное - тщеславие.
        Теперь, увидев себя в зеркале, Келси замерла.
        Она похудела.
        Это казалось невозможным: сейчас Келси вела еще менее активный образ жизни, чем когда впервые пришла в Цитадель. Каждый день на нее наваливалось множество дел, в основном, сидячих: либо на троне, либо за столом в библиотеке. Она не упражнялась несколько недель, и все ее планы поменьше есть, кажущиеся вполне достижимыми по утрам, неизбежно рушились к вечеру. Но она не могла отрицать того, что видела сейчас. Толстые ноги стали стройнее, линия бедер - более выраженной. Живот, всегда являющийся особым источником смущения из-за ряби складок, стал лишь слегка округлым. Келси на цыпочках подошла к зеркалу, разглядывая руки. Они тоже казались тоньше. С бицепсов сошел жир, и теперь они мягко переходили в предплечья. Но когда все это случилось? Определенно меньше недели назад, ведь она смотрелась в зеркало перед последней встречей с Холлом и не заметила никаких изменений.
        Вглядываясь в свое лицо, Келси испытала неприятное потрясение, потому что оно тоже казалось изменившимся, но пару мгновение спустя она поняла, что это всего лишь игра света.
        «Что со мной такое?»
        Отправить Булаву за доктором? Она сжалась от одной только мысли. Булава считал, что врач нужен лишь истекающему кровью, а мортийский доктор, почитаемый Корином, брал ужасно дорого. Стоит ли Келси обращаться к нему из-за потери веса? Она не была ранена и не истекала кровью. Хорошо себя чувствовала. Она может подождать и понаблюдать, а если что-нибудь еще случится, скажет Булаве или Пэну. В конце концов, последнее время она подвергалась нешуточному стрессу. За спиной затрещал огонь, и она повернулась. На мгновение ей показалось, что кто-то стоит перед камином, разглядывая ее. Но там оказались только тени. Несмотря на жар пламени, ей внезапно стало холодно: кинув последний тревожный взгляд в зеркало, Келси натянула ночную сорочку и залезла в постель. Она задула свечу, зарылась ногами в теплый ворох одеял, натянула покрывало на холодный нос. Попыталась расслабиться, но за закрытыми веками возникли непрошеные образы, мучившие ее уже несколько недель: мортийская армия, ядовитая черная волна, льющаяся по Пограничным холмам в Алмонт, оставляя за собой пустыню. Мортийцы не вошли в Тир, пока нет, но войдут.
Булава и Арлисс запасались на случай осады и строили укрепления вокруг города, но, в отличие от Бермонда, Келси не обманывала себя. Она знала, что когда мортийцы подойдут к городу и бросят все свои силы на разрушение стен, никакие наспех возведенные крепостные сооружения их не удержат. Она снова подумала о Лили Мейхью, которая жила в городе, окруженном стенами. В жизни Лили должно было быть что-то поучительное, что-то полезное… но ничего не приходило в голову.
        Келси перевернулась на спину, уставившись в темноту. Ее мать столкнулась с такой же безвыходной ситуацией и в итоге предала Тирлинг. Да, Келси ненавидела ее за это, но что она могла сделать? Королева крепко сжала свои сапфиры, спрашивая ответа, но камни молчали, лишь укрепляя чувство обреченной уверенности: Келси сурово осудила свою мать, а теперь несла неизбежную кару, попав в то же положение.
        «У меня нет решения,  - подумала Келси, свернувшись в клубочек.  - И, если я не смогу ничего придумать, окажусь не лучше ее».

* * *

        Шахтеры имели суровый вид. Очевидно, они умылись, прежде чем явиться в Цитадель, но грязь, казалось, въелась в их кожу, делая ее вечно смуглой. Они были независимыми добытчиками, и это само по себе казалось большой редкостью: большинство шахтеров в Тирлинге принадлежали к гильдиям, потому что объединение было единственным способом конкурировать с мортийцами. Среди шахтеров была женщина, высокая и светловолосая, однако грязная, как и все остальные. Она носила видавшую виды зеленую шляпу, которая выглядела так, словно пережила ураган. Келси, не знавшая, что шахтерские бригады принимают женщин, смотрела на нее с интересом. Женщина же ответила ей неприязненным взглядом.
        - Ваше Величество, мы только что с Фэрвитча,  - объявил бригадир Беннетт.  - С месяц копали в предгорьях.
        Келси кивнула, жалея, что облачилась в плотное шерстяное платье. Пришло теплое и дремотное лето, но кто-то все равно развел огонь. Она ненавидела аудиенции в такие дни, отвлекавшие от более насущных проблем, вроде мортийцев и беженцев. Первая волна пограничных жителей уже перебирается через Алмонт, но они - лишь часть тех, кто придет сюда. По крайней мере, пятьсот тысяч… как Новый Лондон их вместит?
        - Нас было пятнадцать, Ваше Величество,  - продолжил Беннетт, и Келси попыталась, подавляя зевок, удерживать внимание.
        - Где же остальные?
        - Исчезли в ночи, госпожа. Мы разбили довольно плотный лагерь, но… сами понимаете, человеку нужно до ветру. Ночью люди отходили от лагеря и иногда просто не возвращались.
        - И вы пришли, чтобы сообщить мне об этом?
        Беннетт начал отвечать, но шахтерка, наверняка его заместительница, схватила его за руку, лихорадочно забормотав что-то на ухо. Обмен мнениями быстро перерос в затяжной спор, перемежающийся ворчанием и шипением. Келси терпеливо наблюдала. Отец Тайлер стоял к шахтерам ближе остальных, возможно, он слышал, о чем они говорили. Она начала при случае приглашать священника на аудиенции, и он уже высказал несколько ценных идей. Ему нравились аудиенции, он говорил, что на них «наблюдает историю в реальном времени». К тому же он умел держать язык за зубами, да так, что якобы навлек на себя гнев нового святого отца, который сомневался, что отец Тайлер передает ему достаточно сведений. Келси не понимала, что держит отца Тайлера, но допуск к приему казался справедливым вознаграждением.
        - Ваше Величество,  - Беннетт наконец вырвался, но его спутница бросала на него свирепые взгляды, пока он говорил.  - Мы кое-что нашли во Фэрвитче.
        - Да?
        Беннетт подтолкнул женщину, которая посмотрела на него с отвращением, но вытащила небольшой черный мешочек из кармана плаща. Стражники Келси машинально напряглись, загораживая ее и Пэна. Что-то мигнуло синим, когда Беннетт поднял содержимое мешочка ближе к факелу.
        - Что это?
        - Если я не выжил из ума, Ваше Величество, сапфиры. Мы нашли приличную жилу.
        Теперь Келси поняла, почему они спорили.
        - Уверяю: то, что вы нашли - ваше. Мы можем попытаться купить их у вас по справедливой цене, но даю слово: никакой конфискации.
        Слова возымели желаемый эффект: горняки тут же расслабились. Даже заместительница Беннетта угомонилась, и ее брови разгладились, когда она сняла зеленую шляпу.
        - Можно взглянуть на вашу находку?
        Беннетт оглянулся на своих шахтеров, и они сдержанно покивали. Он продвинулся вперед на несколько футов и протянул камень Киббу, который взял его и передал Келси.
        Она приподняла один из своих сапфиров, чтобы сравнить.
        Камень Беннетта оказался грубым, отколотым прямо из жилы, и не знал обработки, но был гигантским, почти с ладонь Келси, и никаких сомнений в его качестве не возникало. Она секунду подождала, пораженная нелепой надеждой, что новые сапфиры отреагируют на ее драгоценности, как-то их разбудят. Но ничего не произошло.
        - Лазарь?
        - По мне - камень такой же. Но что с того?
        - Говорите, вы нашли много таких, Беннетт?
        - Да, Ваше Величество. В предгорьях мы с трудом докопались до жилы, но, полагаю, в Фэрвитче она ближе к поверхности. Мы просто не решаемся пойти туда после… после Тоубера.
        - А что случилось с Тоубером?
        - Пропал, Ваше Величество.
        - Сбежал?
        - Куда?  - презрительно поинтересовался стоящий сзади шахтер.  - Все запасы у нас.
        - Что же тогда, по-вашему, случилось?
        - Я не уверен. Но иногда мы слышали в ночи шум, словно какого-то здоровенного зверя.
        - Только некоторые из нас, госпожа.  - Оборвал Беннетт, свирепо глядя на старого шахтера.  - Далеко в лесу и высоко в Фэрвитче. Какое-то большое существо, но оно двигалось слишком аккуратно для обычного животного. Оно и забрало Тоубера - мы уверены.
        - Почему?
        - Несколько дней спустя мы нашли в овраге его одежду и сапоги, госпожа. Они были разорваны и испачканы кровью.
        Арлисс тихонько недоверчиво фыркнул.
        - Исчезло еще трое, госпожа, прежде чем мы догадались укрепить лагерь и работать только группами. Их следов мы так и не нашли.
        Келси повертела сапфир в руке. Арлисс этого не знал, но это была не первая подобная история, которую она слышала за последнее время. Теперь, когда поставок больше не было, распорядители переписи, приписанные в каждой деревне, стремились доказать, что от них по-прежнему есть прок, и на Булаву лилась информация со всех уголков королевства, включая деревушки у подножия Фэрвитча. Из предгорий поступило три жалобы о пропаже детей, еще несколько мужчин и женщин исчезли на болотах. Никто ничего не видел. Неведомый хищник являлся в ночи и просто исчезал со своей добычей.
        - Кибб, верни, пожалуйста.  - Келси протянула ему камень и откинулась на трон, размышляя.  - Лазарь, в Фэрвитче всегда случались исчезновения, так ведь?
        - Частенько. Это опасное место, особенно для детей. Пропало множество малышей, прежде чем тирские семьи просто перестали селиться в горах. Мортийцы тоже более или менее сторонятся своей части Фэрвитча.
        - Ваше Величество?  - подняв руку, робко проговорил отец Тайлер, и Келси подавила усмешку.
        - Да?
        - Святой отец полагает, что Фэрвитч проклят.  - Булава закатил глаза, но отец Тайлер продолжил:  - Я не верю в проклятия, но вот что я вам скажу: в конце первого века Арват отправил миссионеров в Фэрвитч на поиски тех, кто осел там после Перехода и поселился в горах. Ни один из миссионеров не вернулся. Это не просто слух: есть отчет - часть архива Арвата.
        - И никто не нашел тел?  - спросила Келси.
        - Насколько мне известно, нет. Вообще впервые слышу о каких-то останках, крови или одежде.
        Это еще сильнее встревожило Келси. Если человек исчез, где же его кости? Она повернулась к шахтерам.
        - Беннетт, вы планируете вернуться в Фэрвитч?
        - Мы еще не решили, Ваше Величество. Сапфиры - это хорошо, но риск…
        Арлисс похлопал Келси по плечу и наклонился, чтобы прошептать ей на ухо:
        - В Кадаре очень высоко ценят сапфиры, Ваше Величество. Это хорошее вложение.
        Келси кивнула, снова поворачиваясь к шахтерам.
        - Решать вам. Но если вернетесь, я заплачу за ваш улов по…
        Она посмотрела на Арлисса.
        - Пятьдесят фунтов за кило.
        - Шестьдесят фунтов за кило. Я так же заплачу за любые сведения о том, что там происходит.
        - Сколько?
        - Зависит от сведений.
        - Дайте поразмыслить, Ваше Величество.
        Беннетт отвел свою бригаду к дальней стене, где они сбились в кучу. Старый шахтер, стоящий с краю, собирался уже плюнуть на пол и передумал только, когда Веллмер схватил его за плечо, угрожающе покачав головой.
        - Шестьдесят фунтов за кило?  - вполголоса простонал Арлисс.  - Так денег не заработаете.
        - Я тебя знаю, Арлисс. Твоя накрутка беспощадна.
        - Справедливая цена - это та, на которую согласен рынок, Королевна. Правило, которое должен помнить правитель нищего королевства.
        - Просто делай свою работу и следи, чтобы налоги приходили вовремя, старик.
        - Старик! Да у вас никогда не было лучшего сборщика налогов. Десять тысяч фунтов в этом месяце.
        - Ваше Величество!  - Беннетт стоял у подножия возвышения.  - Это честная сделка. Мы выдвигаемся в следующую пятницу.
        - Замечательно,  - ответила Келси.  - Арлисс, дайте каждому по пять фунтов авансом.
        - Пять фунтов каждому, Королевна!
        - Вложение в репутацию, Арлисс.
        - Премного благодарен, Ваше Величество,  - сказал Беннетт. Остальные шахтеры согласно крякнули, столпившись вокруг Арлисса с голодным выражением на лицах. Арлисс достал из кармана маленькую книжечку и мешочек монет, непрерывно ворча, но Келси была уверена, что деньги потрачены не зря. В земле Тирлинга едва хватало металла на горстку горных бригад. Если шахтеры в Тире переведутся вовсе, королевству придется получать больше металла из Мортмина… то есть остаться вообще без него. Слева от Келси раздался громкий зевок: Пэн. Он очень устал: глаза глядели на всех мрачным, пустым взглядом, и он, казалось, похудел.
        - Пэн, тебе нездоровится?
        - Нет, госпожа.
        На мгновение Келси вспомнила Мерна, чье хроническое истощение скрывало зависимость от морфия. Она моргнула и увидела темно-багровую кровь, капающую на ее сжимающую нож руку, потом потрясла головой, чтобы прогнать наваждение. Пэн никогда так не сглупит.
        - Ты высыпаешься?
        - Конечно,  - Пэн улыбнулся особенной улыбкой, не имеющей никакого отношения к разговору, и Келси уверилась в том, что до этого только подозревала: у Пэна была женщина. Две пары выходных в месяц Булава занимал место Пэна в передней: обычно у королевских стражников не было свободного времени, но личный стражник - другое дело, ведь он работал вообще без передышки. Булава был отличной компанией, но Келси всегда чувствовала отсутствие Пэна. Последнее время она размышляла, что же он делает в свободное время, а теперь догадалась.
        «Женщина»,  - немного мрачно подумала Келси. Она могла бы спросить об этом Булаву - он наверняка знал,  - но потом пресекла свой порыв на корню. Хоть ее и терзало любопытство, это не ее дело. Она не знала, почему расстроилась, потому что по ночам думала вовсе не о Пэне. Но тот всегда был рядом, и она от него зависела. И теперь ей не нравилось, что он проводит время с кем-то еще. Она смотрела на Пэна так долго и пристально, что он, насторожившись, выпрямился на стуле.
        - Что?
        - Ничего,  - устыдившись, пробормотала Келси.  - Спи побольше, если есть возможность.
        - Хорошо, госпожа.
        Шахтеры, получив свои монеты, поклонились и последовали за Беннеттом прочь. Деньги приободрили их: направляясь к двери, они галдели, словно дети. Келси откинулась на спинку трона и обнаружила, что подле нее на столе стоит дымящаяся чашка чая.
        - Ты чудо, Андали.
        - Не совсем, госпожа. Я еще не научилась понимать, когда вам не хочется чая.
        - Сэр.  - Перед троном появился Кибб с конвертом в руке.  - Последний доклад полковника Холла с границы.
        Булава взял конверт и протянул его Келси, которая едва успела приняться за чай.
        - У меня нет столько рук. Прочитай его, Лазарь.
        Булава напряженно кивнул и принялся открывать конверт. Келси заметила, как на его щеках расцвели небольшие красные пятна, и задумалась, не следовало ли ей добавить «пожалуйста». Булава долго пялился в письмо.
        - Что там?
        - Ваше Величество!  - отец Тайлер прыгнул вперед, да так неожиданно, что несколько стражников Келси сомкнули ряды, перехватывая его, и он отступил, подняв руки.
        - Простите, забылся. У меня есть послание от святого отца.
        - Оно может подождать?
        - Нет, госпожа. Святой отец хочет отужинать с Вашим Величеством.
        - Ах,  - Келси прищурилась.  - Так и думала, что у него какие-то жалобы.
        - Не знаю, госпожа,  - ответил отец Тайлер, но глаза от нее отвел.  - Я лишь посланник. Но я подумал, мы с Булавой можем это уладить, прежде чем я уйду.
        Келси не горела желанием знакомиться с новым святым отцом, чьи подчиненные уже читали целые проповеди о ее недостатках: отсутствие веры; социалистическая налоговая политика; ранний отказ выйти замуж и произвести на свет наследника.
        - А если я не хочу с ним ужинать?
        - Госпожа,  - покачал головой Булава.  - Не стоит враждовать со святым отцом. И вам может пригодиться Арват, если дело дойдет до осады.
        - Для чего?
        - В качестве приюта, госпожа. Это вторая по величине постройка в Новом Лондоне.
        Келси понимала, что он прав, хотя от одной мысли обратиться за помощью к Церкви Господней кожа покрывалась мурашками. Она поставила чашку.
        - Хорошо. Дай мне это письмо, Лазарь, и уладь все со святым отцом. Ведите сюда Его Святейшество как можно скорее.
        Булава отдал ей письмо и повернулся к отцу Тайлеру, который заметно вздрогнул, отступая. Келси просмотрела письмо и подняла взгляд, довольная.
        - Мы одержали тактическую победу на Мортийской равнине. Мортийский лагерь разбежался. По оценкам полковника Холла, на восстановление у них уйдет две недели.
        - Хорошие новости, Ваше Величество,  - заметил Элстон.
        - Нет, не хорошие.  - Покачала головой Келси, читая дальше.  - Пути снабжения мортийцев не перерезаны. Пушки не повреждены.
        - И все-таки вы выиграете время,  - напомнил ей Пэн.  - Задержка очень важна.
        Выиграть время. Келси оглядела комнату и увидела - или ей это лишь показалось?  - тот же вопрос на каждом лице. Когда время выйдет, что тогда? Тревоги не было: ее Стража явно ожидала, что она сотворит очередное чудо, как в Аргосе. Келси захотелось спрятаться от них, от спокойного доверия в их глазах.
        Булава закончил с отцом Тайлером и вернулся на свое место у трона. Священник поднял руку, прощаясь с Келси, и она махнула в ответ, когда он пошел к двери.
        - Что дальше?  - спросила она Булаву.
        - Знать ждет встречи с вами.
        Келси закрыла глаза.
        - Ненавижу знать, Лазарь.
        - Поэтому я и подумал разделаться с ними побыстрее, госпожа.
        Когда вошли аристократы, Келси поразила их одежда, показушная, как никогда. Сейчас, летом, никто не носил ни шляп, ни перчаток, но все благородные оделись по новой моде, с которой Келси уже сталкивалась: золото и серебро словно бы расплавили и пустили ручейками по ткани, и рубашки с платьями, казалось, истекали драгоценным металлом. На вкус Келси, смотрелось попросту неаккуратно, но они явно думали иначе. Карлин бы многое сказала об этом сборище: несмотря на собственное знатное происхождение, она ненавидела показуху. Келси не удивилась, увидев впереди группы высокую, напоминающую осу фигуру леди Эндрюс, завернутую в красный шелк. Она выглядела, если такое вообще возможно, еще более бесплотной, чем прежде, но в ее глазах читалась ненависть к Келси, на фоне которой другие черты лица просто терялись.
        - Ваше Величество.  - Вышедший вперед мужчина - крошечное существо с огромным пивным животом - склонился перед ней.
        - Лорд Уильямс,  - пробормотал Булава.
        - Приветствую, лорд Уильямс. Что я могу для вас сделать?
        - Мы пришли с общей жалобой, Ваше Величество.  - Лорд Уильямс обвел стоящую позади него группу.  - У нас всех есть собственность в Алмонте.
        - И?
        - Эвакуация уже принесла невероятные разрушения. Солдаты и беженцы идут по нашим землям, топча посевы. Некоторые беженцы даже осмеливаются мародерствовать на наших полях. И солдаты ничего не предпринимают.
        Келси прикусила язык - она могла бы предвидеть подобный вопрос. Этим людям, в конце концов, было нечего делать, кроме как сидеть и подсчитывать доход до последнего пенни.
        - У вас есть жалобы на насилие, лорд Уильямс? Вооруженное воровство, преследование ваших фермеров?
        Глаза лорда Уильямса расширились:
        - Нет, госпожа, конечно, нет. Но мы теряем деньги на поврежденных и украденных культурах, а также теряем время.
        - Понимаю,  - Келси улыбнулась, хотя это причинило ей боль.  - И что вы предлагаете?
        - Ваше Величество, это, право слово, не в моей компетенции…
        - Говорите откровенно.
        - Ну, я…
        Еще один дворянин шагнул вперед, высокий мужчина с коротко подстриженными усами. После минутного раздумья Келси его узнала: лорд Эванс, владеющий обширными кукурузными полями к северу от Засушливых Земель.
        - По моим сведениям, госпожа, ваши солдаты, охраняя беженцев, совершенно не следят за ними. Вы могли бы потребовать лучшего надзора.
        - Потребую. Что-нибудь еще?
        - Мои фермеры не могут работать, когда через поля идет армия бродяг. Почему бы не проводить эвакуацию ночью? Чтобы не прерывать работы.
        Что-то вспыхнуло у Келси под ребрами.
        - Лорд Эванс, полагаю, у вас есть резиденция в Новом Лондоне?
        - Э-э, конечно, Ваше Величество. Моя семья владеет двумя.
        - Значит, задолго до того, как придут мортийцы, вы просто перевезете семейство и ценности в город.
        - Определенно, Ваше Величество.
        - Рада за вас. Но этим людям не так легко переселиться из своих домов. Некоторые из них никогда раньше не покидали своих деревень. Большинство пойдет пешком, многие - с детьми на руках. Вы правда думаете, что я могу заставить их идти по незнакомой местности в темноте?
        - Конечно… конечно, нет, Ваше Величество,  - ответил Эванс, и его усы тревожно задергались.  - Я только хотел сказать…
        - Я это предвидела,  - объявила леди Эндрюс, шагая вперед.  - Право собственности в Тирлинге всегда было незыблемо.
        - Осторожнее, леди Эндрюс. Никто не посягает на ваше право собственности.
        - Они идут по нашим землям.
        - Как шла и отправка невольников - каждый месяц. Должно быть, это внесло свой вклад в разрушение ваших дорог. Но тогда вы не жаловались.
        - Я получала прибыль!
        - Вот именно. Так и давайте говорить о том, что вас действительно волнует. Не право собственности, а право на получение прибыли.
        - Прибыль там, где мы ее найдем, Ваше Величество.
        - Это угроза?
        - Никто не угрожает Вашему Величеству!  - возопил лорд Уильямс. Он оглянулся на стоящую за ним группу, и некоторые судорожно закивали.  - Леди Эндрюс не говорит за всех нас, Ваше Величество. Мы просто хотим уменьшить ущерб, причиняемый нашим землям.
        Леди Эндрюс повернулась к нему.
        - Если бы у тебя были яйца, Уильямс, мне бы не приходилось участвовать в этом фарсе!
        - Держите себя в руках!  - рявкнул Булава. Но предостережение прозвучало машинально, и Келси заподозрила, что Булава наслаждался этой сценой.
        - В какой-то момент, Ваше Величество,  - продолжила леди Эндрюс.  - Мортийцам придется идти по моим землям. Я могу помешать им, а могу остаться в стороне.
        Келси уставилась на нее.
        - Вы так просто заявляете мне, что готовы пойти на измену? Здесь, в присутствии тридцати свидетелей?
        - У меня нет такого намерения, Ваше Величество. Нет, если меня не принудят.
        - Не принудят,  - скривившись, повторила Келси.  - Я знаю, как вы ведете себя во время войны, леди Эндрюс. Вы, вероятно, поприветствуете генерала Жено бокалом виски и бесплатным трахом!
        - Госпожа!  - взмолился Булава.
        - Ваше Величество, умоляю вас!  - прервал ее лорд Уильямс.  - Пожалуйста, не принимайте слова леди Эндрюс как речь представительницы…
        - Помолчите, Уильямс,  - ответила Келси.  - Я понимаю, зачем здесь леди Эндрюс.
        Леди Эндрюс принялась изучать свои ногти, словно Келси потеряла для нее всякий интерес.
        - У вас у всех, определенно, есть права собственности. Но права собственности не безграничны, во всяком случае, в моем Тире. Этих людей нужно эвакуировать, и их безопасность важнее вашей прибыли. Если будете упорствовать, мне придется прибегнуть к принудительному отчуждению частной собственности.
        Несколько дворян ахнули, леди Эндрюс растерянно посмотрела на Келси.
        Лорд Уильямс схватил леди Эндрюс за руку и зашептал ей на ухо. Она отмахнулась от него.
        - Я сделаю все возможное для пресечения мародерства,  - продолжила Келси.  - Но если кто-либо из вас,  - она смерила взглядом группку дворян,  - кто-либо из вас воспрепятствует эвакуации, я даже думать не буду, а отберу ваши земли для всеобщего блага. Вы меня поняли?
        - Мы поняли, Ваше Величество!  - заблеял лорд Уильямс.  - Поверьте. Спасибо, что делаете все, что можете.  - Он потянул леди Эндрюс прочь от трона, но та снова от него отмахнулась, буравя Келси убийственным взглядом.
        - Она блефует, Уильямс. Она не посмеет. Без поддержки дворянства она останется ни с чем.
        Келси улыбнулась:
        - И что мне ваша поддержка?
        - Если мы откажемся от монархии, Келси Рэйли…
        - Меня зовут Глинн.
        - Если мы откажемся от вас, у вас не будет денег, не будет защиты, не будет опоры. Даже ваша армия ненадежна. С чем вы останетесь без нас?
        - С народом.
        - С народом!  - передразнила леди Эндрюс.  - Да они не посмеют даже взглянуть на высокородных, где уж поднять на них руку. Без силы, оружия или золота вы так же уязвимы, как и все остальные.
        - Мое сердце трепещет.
        - Вы не воспринимаете мою угрозу всерьез. Это ошибка.
        - Нет, ваша угроза достаточно реальна,  - признала Келси после минутного раздумья.  - Но ваше завышение собственной значимости ошеломляет. Я поняла это сразу же, стоило лишь бросить на вас взгляд.  - Она снова повернулась к остальным.  - Я извиняюсь за неизбежное влияние на вашу прибыль. В этом году вам просто придется выделять немного меньше золота на наряды и надеяться, что стесненные обстоятельства не продлятся чрезмерно долго. Уходите.
        Дворяне повернулись и двинулись к двери. На некоторых лицах читался гнев, но в основном они выглядели немного растерянными, словно земля ушла из-под ног. Келси нетерпеливо вздохнула, что, казалось, подстегнуло их.
        - Дипломатия на высоте, госпожа,  - пробормотал Булава.  - Вы понимаете, что только усложнили мне работу?
        - Мне искренне жаль, Лазарь.
        - Вам нужна поддержка дворянства.
        - Не согласна.
        - Они держат общественность в узде, госпожа. Люди винят дворян и их надсмотрщиков в своих бедах. Уберите этот буфер, и они будут смотреть дальше по цепочке.
        - Если их взгляды остановятся на мне, значит, я этого заслуживаю.
        Булава покачал головой.
        - Вы слишком категоричны, так не ведут борьбу за власть, госпожа. Кого волнует, что ваши дворяне лицемеры? Они выполняют полезную функцию.
        - Паразиты,  - припечатала Келси, но отступающая группа снова напомнила ей Лили Мэйхью. Лили жила в городе за высокой стеной, построенной для защиты от бедных. Но они с мужем все равно боялись внешнего мира. Была ли Келси лучше? Булава и Арлисс командовали строительством огромного временного лагеря недалеко от стен Нового Лондона, чтобы приютить беженцев. Но, если придут мортийцы, беженцев придется перевести в город, возможно, даже в саму Цитадель, так как Новый Лондон уже перенаселен. Не будет ли она возражать против новых соседей? Она на мгновение задумалась и с облегчением поняла, что не будет.
        - Теперь мне придется присматривать за всеми этими щеголями,  - озабоченно продолжил Булава.  - Не думаю, что кто-либо из них вступит в прямые переговоры с Мортмином, но они могут прибегнуть к помощи посредника.
        - Какого посредника?
        - Большинство дворян люди набожные. Леди Эндрюс - постоянный гость в Арвате, а новый святой отец - не самый большой ваш поклонник.
        - Вы шпионите за Церковью?
        - Стараюсь быть в курсе, госпожа. Новый святой отец уже отправил несколько сообщений в Демин.
        - Зачем?
        - Еще не знаю.
        - Эта сука Эндрюс не благочестивее меня, Лазарь.
        - И когда это мешало кому-нибудь быть столпом Церкви?
        Келси не нашлась, что ответить.

* * *

        - Айса?
        Маргарита учила их дробям, и Айсе было скучно. В дни, когда она накануне не высыпалась, в школе было тяжеловато. Воздух в классной комнате всегда казался слишком теплым, и Айса полудремала, одновременно бодрствуя.
        - Две пятых,  - ответила Айса, самодовольно ухмыльнувшись. Маргарет попыталась поймать ее врасплох. Маргарет, которой нравились все дети, Айсу совсем не любила. Казалось, Айса вызывала инстинктивное недоверие у взрослых, словно те знали, что она наблюдает за ними, ища ошибки и нестыковки. Но подловить на ошибке Маргарет оказалось удручающе трудно. Она была слишком красивой, и Айса подслушала, что она ходила в любовницах Регента, но даже Айсе пришлось признать, что ни в чем из этого Маргарет не виновата.
        Кто-то резко ткнул Айсу в ребра: Мэтью, сидевший за ней, пихался, когда Маргарет отворачивалась. После нескольких тычков Айса обернулась, оскалив зубы.
        Мэтью широко улыбнулся ехидной улыбкой: он добился своего, вывел Айсу из себя. Ее брат был отъявленным хулиганом, он не терпел сидящих тихо и безропотно и считал своим долгом все испортить. Маман относилась к Мэтью снисходительно, мол, Па был с ним суров, и он просто этого не выдержал. Айса считала, что это ерунда. Она взяла все самое худшее от Па, даже Вен это признал, но это не превратило ее в маленького придурка, который не мог оставить других людей в покое.
        Мэтью снова пихнул ее ногой, угодив прямо под ребра. Что-то ухнуло внутри Айсы - густой, глубокий, словно гонг, отзвук, и, даже не успев подумать, она стремительно повернулась и бросилась на Мэтью, молотя его кулаками и ногами. Он оттолкнул ее и побежал, и, снова не подумав, Айса вскочила и бросилась за ним в коридор. Мэтью был на год старше и гораздо крупнее, но Айса была быстрее, и едва Мэтью достиг конца коридора, она догнала его и сбила с ног. Они рухнули на каменный пол одновременно - Мэтью кричал, Айса рычала. Она врезала кулаком Мэтью в горло, он закашлялся и подавился, а потом разбила ему нос отличным сильным ударом ладони. Ей нравился вид крови на белом, испуганном лице Мэтью, но тут мужские руки подхватили ее под мышки, оттаскивая назад. Айса замолотила пятками, но не могла найти опору на гладком каменном полу. Происходящее казалось нереальным: даже когда Айса подняла взгляд и увидела Маман, Королеву, остальных стражников, толпу людей с выпученными глазами, собравшихся в зале, это показалось всего лишь еще одной фазой бессонницы, что охватывала Айсу длинным лихорадочным наваждением.
Сейчас она очнется в темноте с пересохшим ртом и бешено колотящимся сердцем и обрадуется, что ничего не случилось. Ей просто надо было проснуться.
        - Ваше Величество, простите нас!
        Маман извиняется за нее. Она опозорила Маман. Королева лишь покачала головой, но Айса почувствовала раздражение в этом жесте, и в этом тоже не было ничего хорошего. Теперь в зал пришла и Маргарет. Она наклонилась к Мэтью, устремляя на Айсу ядовитый взгляд. Тот, кто вцепился в Айсу, теперь тащил ее назад, к коридору, и Айсе вспомнился Па, который вечно тянул и дергал.
        - Отпустите!
        - Заткнись, соплячка.
        Булава, поняла Айса, и это лишь подтвердило серьезность того, что она только что натворила. Она уперлась пятками в пол, но это не помогло: Булава просто взял Айсу за руку и крутанул, сжимая ее запястье железной хваткой, волок ее по коридору. «Где Маман?»  - судорожно подумала Айса. Воспоминание становилось все сильнее и сильнее, вытесняя реальность: Булава даже пах, как Па в конце дня, потом и железом, и Айса был готова скорее умереть, чем идти с ним. Она снова уперлась пятками, и, когда Булава повернулся, ногой пнула его в живот. Удар угодил прямо в цель, и Айса, хоть и испугалась, на краткий миг почувствовала удовлетворение: не всякому удавалось дать пинка Капитану Стражи. Булава закашлялся, сложившись пополам, одновременно швыряя Айсу к стене. Ударившись плечом, она отскочила и осела на пол, перед глазами заплясали черные пятна.
        Ей потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя, и вот она уже была готова пинаться и царапаться. Но Булава стоял, прислонившись к противоположной стене, держась за живот и глядя на нее все тем же испытующим взглядом.
        - В тебе столько гнева, девчонка.
        - И что?
        - Гнев - помеха для бойца. Я видел это множество раз. Если он не дает выхода гневу, или, по крайней мере, не обуздывает его, чтобы управлять им, он будет повержен.
        - А мне-то что?
        - Смотри.  - Булава оторвался от стены, его массивный корпус навис над ней, и Айса напряглась, готовясь. Но он лишь указал на ее ногу.  - Удар в живот - это хорошо. Но ты не спланировала его как следует, поэтому я не отключился. В настоящем бою ты бы уже была мертва. Ты должна прицелиться пальцем ноги, поймать меня его кончиком, а не стопой или голенью, и выбить из меня дух. Очень немногие мужчины могут продолжать драться, лишившись дыхания. Нацель палец как следует и сможешь даже повредить один из моих органов. А так мне просто останется на память приличный синяк.
        Айса задумалась, украдкой поглядев на свои ноги. Она никогда ничего не планировала: просто так получалось, действия сами собой из нее выплескивались.
        - И все-таки я вам врезала.
        - И что с того? Любой мужчина в этом Крыле способен продолжать сражаться и после ударов посерьезнее. Я видел, как Королева заканчивала коронацию с ножом в спине. Боль отключает только слабых.
        «Боль отключает только слабых». Слова задели Айсу за живое, заставляя подумать обо всех годах, проведенных под одной крышей с Па. Вен и Мэтью не избежали переломов, а плечо Вена неправильно срослось, придавая ему странный, слегка сгорбленный вид, когда он пытался выпрямиться. Маман столько раз оказывалась бита, что некоторые синяки так и не сошли. А Айса и Моррин…
        Боль отключает только слабых.
        - Пойдем, чертовка.  - Булава направился дальше по коридору, потирая живот.  - Хочу тебе кое-что показать.
        Айса осторожно следовала в нескольких футах позади него. Она никогда не заходила сюда: в этой части коридора в основном располагались стражники и их семьи. Ближе к концу Булава открыл одну из дверей и широко ее распахнул.
        - Посмотри.
        Опасливо на него поглядывая, Айса заглянула в дверной проем и моргнула от удивления. Она никогда не видела столько железяк в одном месте. Комната мерцала в свете факелов.
        - Оружейка,  - выдохнула она, вытаращив глаза.
        - Добро пожаловать в мои владения.  - Высокий, худощавый мужчина с крючковатым носом поднялся из-за стола на другой стороне комнаты.
        Айса его узнала: Веннер, оружейный мастер.
        Даже в тех редких случаях, когда он появлялся в тронном зале, он всегда имел при себе оружие, меч, нож или лук, натачивая или настраивая их, словно те были музыкальными инструментами.
        - Заходи, дитя.
        Айса замешкалась лишь на мгновение. Детей никогда не пускали в оружейку. Вен умрет от зависти. Даже Мэтью обзавидуется, хотя и попытается скрыть это за презрением. Столы были завалены мечами и ножами; оружие висело на стенах; какие-то длинные витые металлические орудия выше человеческого роста, прислонившись к стенам, указывали в потолок. Несколько палиц, стойка для луков, дерево, темная полированная бронза, связки палочек, в которых Айса, в конце концов, признала стрелы, сотнями лежали в углу. Столько оружия! Айса поняла, что это запасы для осады. Маман объяснила, что такое осада, но только Айсе и Вену. Она думала, что мортийская армия достигнет Нового Лондона к осени. Булава зашел в комнату вслед за ней и остановился возле стола с рядами ножей.
        - Ты не должна драться с другими детьми. Нам нельзя отвлекаться.
        - Это отвлекает только Маргарет.
        - Сегодня это отвлекло всех. Ваши маленькие дрязги не только шумны, но и опасны.
        Айса вспыхнула. Она посчитала все драки, в которые ввязывалась с тех пор, как они прибыли в Цитадель, и ее щеки покраснели еще сильнее. Неужели все думают, что она просто хулиганка? Булава смотрел жестко, почти презрительно: он ждал, что она повинится. Она хотела удивить его, прямо как тем неожиданным ударом в живот.
        - Иногда мною управляет гнев, и я не могу с ним справиться. Бью прежде, чем успеваю осознать, что творю.
        Булава присел на корточки, губы растянулись в легкой улыбке.
        - Смелое признание. Немногие мужчины признаются в своем гневе.
        - Может, все дело в том, что я не мужчина.
        - В оружейке это не важно.  - Веннер шагнул в комнату.  - Этому меня научила Королева. Здесь ты боец, и я буду относиться к тебе, как к бойцу.
        Айса недоверчиво подняла взгляд и обнаружила, что Веннер держит на ладони нож, предлагая ей рукоять.
        - Что скажешь, чертовка?  - спросил Булава.  - Хочешь научиться?
        Айса окинула взглядом комнату, сваленное везде оружие, увешанные металлом стены. Она провела детство, постоянно сжимаясь от страха, стоило тени Па упасть возле нее, а когда поднимала голову и видела его, ее желудок словно рвался на части. Глядя на Веннера и Булаву, она видела, что их лица суровы, даже угрюмы, но подлости Па в них не было.
        Она протянула руку и взяла нож.

        Глава 3
        Дукарте

        В эру, изобилующую палачеством, мы все же должны особо отметить Бенина Дукарте.
Мученик Кэллоу, «Тирлинг как военная держава»

        - Где он?
        Королева услышала сварливые нотки в собственном голосе. Это было нехорошо, но она ничего не могла с этим поделать.
        - Вот-вот должен прибыть, Ваше Величество,  - тихо ответил лейтенант Валле.
        Лейтенант был новичком в ее Совете Безопасности, заменив умершего Джина Доуэля, и он, казалось, постоянно обмирал от страха, боясь говорить громко. Королева, обычно ценившая сдержанность, внезапно обнаружила, что осторожность нового лейтенанта раздражает, и приказала ему замолчать.
        - Я не с вами разговариваю. Мартин?
        Лейтенант Мартин подтверждающе кивнул.
        - Скоро прибудет, Ваше Величество. В сообщении говорится, его задержало срочное дело.
        Королева нахмурилась. Десять мужчин сидели полукругом перед ее троном. Все выглядели измученными, особенно Мартин. Прошлый месяц он провел на севере: подавлял беспорядки в Ситэ-Марше. Сотни людей уселись перед Кабинетом Аукциониста и отказывались уходить, пока Корона не рассмотрит экономическую обстановку в городе. Это раздражало, но делать было нечего. У этих радикалов не было лидера, а бунт без лидера - как приливная волна: накатывает что есть сил, пока не натолкнется на скалу. Восстание в Калле провалилось аналогичным образом: движущая сила просто иссякла. Но бои в Ситэ-Марше шли тяжелые, погибло даже несколько солдат. Несомненно, многие из ее людей хотели бы отдохнуть. После этого совета она даст им несколько выходных.
        Но совет не мог начаться без Дукарте. Ее начальник внутренней безопасности, без сомнения, устал сильнее всех остальных. Его люди провели недели, пытаясь выяснить, кто стоит за протестами в Ситэ-Марше, но пока безрезультатно. Однако в конечном итоге Дукарте своего добьется, всегда добивался. На его физической силе уже начал сказываться возраст, но в Мортмине едва ли нашелся бы более искусный дознаватель. Королева барабанила ногтями по подлокотнику своего трона, пальцы машинально касались груди. Казалось, сами то и дело туда направлялись. Это уже переросло в тик, а у Королевы Мортмина не было и не могло быть тиков. Это удел слабых и безмозглых.
        Вторжение в Тирлинг началось с катастрофы. Известие достигло Демина неделю назад: ее армия оказалась застигнута врасплох и рассеяна по Мортийским равнинам. Потребуется несколько недель, чтобы собрать солдат и привести лагерь в порядок. Все это было катастрофой, но Королеве оказалось не на кого обрушить свою ярость: генерал Жено просто исчез. На Равнинах погибли более тысячи мортийских солдат, но тела генерала Жено не оказалось среди трупов.
        «Лучше бы ему быть мертвым. Если я его найду…»
        Движение тут же привлекло ее внимание. Рабыня стояла на коленях перед камином, подкладывая под дрова бумагу.
        - Что ты делаешь?
        Рабыня подняла голову, широко раскрыв глаза, испуганные, но и возмущенные.
        Тирка, никаких сомнений: хотя она была темноволосой и довольно миловидной, у нее было угрюмое, тупое выражение лица тирской селянки. Королева перешла на другой язык.
        - Мы не зажигаем никаких каминов в этом здании.
        Девушка сглотнула и ответила по-тирски:
        - Простите, Ваше Величество. Я не знала.
        Такое могло быть? Королева отдала отдельное распоряжение насчет каминов. Придется поговорить об этом с Бериллом.
        - Как твое имя, рабыня?
        - Эмили.  - Она даже это произнесла на тирский манер, без акцента.
        - Только попробуй забыть, Эмили, и отправишься торговать собой на улицу.
        Рабыня кивнула, забрала бумагу из камина и сунула обратно в ведро, потом встала с недоуменным выжидающим взглядом, только еще сильнее раздражая Королеву.
        - Убирайся.
        Девушка ушла. Королева почувствовала на себе вопрошающие взгляды Совета Безопасности. Сегодня утром в тронном зале было холодно: несомненно, многие из них ломали голову, почему не разожжен камин. Теперь Королева разрешала только факелы и печи в дворцовых кухнях, двадцатью этажами ниже. Даже Бериллу она не могла открыть правду: ей было страшно. Последние два месяца из Фэрвитча начали поступать тревожные слухи: шахтеры пропадали, дети исчезали, целая семья просто растворилась в своем доме в предгорьях. Темное существо всегда было голодно, Королева знала это лучше кого бы то ни было, но что-то изменилось.
        Оно всегда удовлетворялось первопроходцами и охотниками за удачей, достаточно глупыми, чтобы попытать счастья в Фэрвитче. А теперь расширяло свои охотничьи угодья.
        Но как?
        Вот в чем вопрос. Королева не знала всей странной истории темного существа, но не было никаких сомнений, что оно привязано к Фэрвитчу какими-то колдовскими силами. Оно могло перемещаться только в пламени, и даже такое усилие истощало его. Как ему удалось забрать целую семью в Арк-Норде, не оставив следов?
        Оно освободилось?
        Королеву бросило в дрожь от одной мысли. Темное существо запретило ей вторгаться в Тирлинг, а теперь знало, что она ослушалась. Но что ей оставалось делать? Оставить безнаказанным отказ Тира выплатить дань значило вдохновить каждого революционера Нового Мира. Беспорядки в Ситэ-Марше были лишь самым свежим примером. Последняя партия кадарской дани содержала грузы более низкого качества: плохое стекло, больные лошади, второсортные драгоценности со множеством изъянов. В Калле производство шелка упало до такого низкого уровня, что это могло означать только целенаправленное вредительство. Она легко читала эти знаки: страх - могучий инструмент, двигавший мортийскую экономику,  - ослабевал. Королева должна была вторгнуться в Тирлинг хотя бы с целью преподать наглядный урок, как сказал бы Торн. Но она ослушалась темное существо, и теперь оно, несомненно, ее вычислило. Гашение каминов было временной мерой, которая не сможет работать вечно.
        «Это не важно»,  - настаивал ее внутренний голос. Она вторгнется в Тирлинг и сделает то, что должна была сделать еще много лет назад: заберет сапфиры.
        Отчеты с Аргосского перевала, хотя до сих пор разрозненные и достоверно не подтвержденные, сделали ее курс предельно ясным. Тирские сапфиры до сих пор сохраняли свою силу, и, как только ей удастся их заполучить, она пронесется по Новому Миру, подобно урагану. Она зажжет какие угодно камины, и даже темное существо съежится под ее взглядом.
        Но она все равно волновалась. Торн исчез.
        Это был его особый дар - исчезать без следа, но капитан ее гвардии, Гислен, давным-давно верно оценил Торна: «Неизменно опасен, Ваше Величество, даже если стоит перед вами гол как сокол». Хотела бы она знать, где он.
        Ни одному из ее полководцев не хватало духу спросить о камине. Валле все еще дулся от того, что ему приказали замолчать, словно мальчик, у которого отняли конфетку.
        «Дети,  - подумала Королева.  - Все мои солдаты - дети».
        Позади нее кто-то прокашлялся с таким безупречным сочетанием предупреждения и уважения, что это мог быть только Берилл.
        - Ваше величество, Дукарте прибыл. Скоро будет здесь.
        Королева кивнула, не отводя взгляда от темного камина. Ей показалось, что она что-то услышала. Мягкое шипение, словно искра пламени. Ее терпение было на исходе, и она не желала ждать Дукарте ни секундой дольше.
        - Давайте начинать. Что там с Ситэ-Марше?
        - Мятежники задержаны, Ваше Величество,  - ответил Мартин.  - По крайней мере, пока.
        - Не будем называть их мятежниками,  - перебил Визе.  - Назовем их юнцами с излишками времени и денег.
        Мартин покачал головой.
        - Я бы посоветовал проявлять осторожность в оценке. Да, мы обнаружили множество заевшихся юнцов, и многие из них бежали при первых признаках реального конфликта. Но мы также нашли значительное число праздных бедняков, видимо, направляемых человеком по имени Левье. Некоторые из тех, кого мы взяли под стражу, умерли, даже не выдав его имени.
        - Что еще?
        - Почти ничего, Ваше Величество. Они почти ничего не знают. Никто никогда не видел этого Левье - приказы поступают через посредников. Судя по всему, он не в Ситэ-Марше.
        - Это все?
        - Это все, что у них есть, Ваше Величество, даю слово. Они ничего не знают. Отсюда моя осторожность: возможно, этот сброд нашел лидера, понимающего, как все организовать. Если так, дело может принять серьезный оборот.
        Королева медленно кивнула, живот скрутило от беспокойства. Из камина снова раздалось шипение. Она резко обернулась, но ничего не увидела.
        Возьми себя в руки!
        Двойные двери в тронный зал распахнулись со скрипом: наконец-то пришел Дукарте, все еще кутающийся в дорожный плащ. Он волок за собой пленника в цепях и капюшоне.
        - Прошу прощения за задержку, Ваше Величество!  - крикнул он через комнату.  - Зато я принес вам дар!
        - Быстрее, Бенин. Мы вас ждали.
        Дукарте подтащил пленника вперед, не обращая внимания на стоны, когда кандалы впились тому в окровавленные запястья. Нос и щеки Дукарте раскраснелись от утреннего холода, черные волосы начали редеть на макушке, но когда он дошел до стола и поднял на Королеву глаза под тяжелыми веками, она, как всегда, почувствовала успокоение от мрачной уверенности, которую они излучали. По крайней мере, рядом был человек, в котором не приходилось сомневаться.
        - Что вы принесли мне на этот раз, Бенин?
        Дукарте сорвал с пленника капюшон. Мужчина выпрямился и заморгал в свете факелов, и Королева тут же воспряла духом.
        Генерал Жено.
        - Я нашел его в подвале Дома открытых дверей в Арк-Перле, Ваше Величество,  - объявил Дукарте и бросил конец цепи лейтенанту Визе, снимая плащ.  - Целого и невредимого.
        Королева изучающе посмотрела на Жено. Две тысячи солдат, находившихся под его ответственностью, при внезапном нападении погибли. Хорошо бы, чтобы он послужил примером… но не публично. Пока мало кто в Мортмине знал о катастрофе, развернувшейся на Равнинах, и она не хотела огласки.
        Однако никогда не помешает напомнить Военному совету, кто здесь главный. Время от времени они порывались забыть.
        - Дезертирам мы отрубаем головы, Винсент. Но генерал, который так зрелищно провалился, а потом дезертировал? Полагаю, вы - особый случай.
        - Ваше Величество!  - запротестовал Жено.  - Я - носитель обширных знаний об армии, о техническом планировании. Я не хотел, чтобы мои знания попали в руки к тирцам.
        - Как благородно. И что же за невежественная, но благонамеренная шлюха согласилась вас принять?
        Жено покачал головой, но когда Королева повернулась к Дукарте, тот кивнул.
        - Хорошо. Казните ее.
        - Ваше Величество, я ничего не мог сделать!  - завопил Жено.  - Они напали так внезапно…
        Королева не обратила внимания на его вопли. Она когда-то переспала с Жено, много лет назад, когда он был всего лишь лейтенантом, и другая женщина, возможно, приняла бы это во внимание. Но Королева уже отсеяла свои воспоминания. Жено оказался словоохотлив после секса, бесконечно бормотал, пока она пыталась поспать. Это послужило одной из причин, почему она не захотела «продолжения банкета». Королева была не единственной, кто боялся огня: дом, в котором Жено провел детство, сгорел, и он едва не сгорел вместе с ним, попутно получив несколько страшных ожогов. Это событие наложило отпечаток на взрослого Винсента: он по-прежнему панически боялся огня и сожжения.
        Королева подалась вперед, переплетая пальцы, глядя в глаза Жено. Он всплеснул скованными руками, пытаясь отодвинуться, но было уже слишком поздно. Что-то проснулось внутри Королевы, голодная, алчная ярость, растекавшаяся в крови, воспламеняя отдельные нервы. Она ощущала тело Жено, пробуя его контуры, мягкую массу уязвимых клеток в ее руках.
        Она смутно почувствовала, как полукруг ее советников неловко заерзал. Мартин, скрестив ноги, уперся взглядом в пол. Валле так просто отвернулся, уставившись в темный камин. Один лишь Дукарте охотно смотрел на Жено, и выражение его лица было таким же, как в тех редких случаях, когда Королева позволяла наблюдать за ней в лаборатории: внимательный и заинтересованный, он жаждал увидеть, что будет дальше.
        Жено закричал.
        Он оторвал от нее взгляд, но Королева уже овладела им, навалилась сильнее, ощущая его кожу, словно плотную, податливую ткань из плоти, что темнела и горела в печи ее разума. Его тело почернело, кожа обугливалась и хрустела, пока Королева не поняла, что может вывернуть его наизнанку, содрав кожу так же легко, как если бы он был свиньей на вертеле. Военные не могли проигнорировать зрелище: даже те, что пытались отвести взгляд, теперь, замерев, пялились на Жено, пока его вой эхом отдавался от стен зала. Королева принялась за его жизненно важные органы, и Жено упал на пол, его крики стихали, пока не перешли в неглубокое бульканье. Самым простым оказалось его сердце: плотная перегородка из мышц, которую Королева пробила, словно бумагу, обдав огнем, а потом раскромсала на куски. Она почувствовала момент, когда он умер: связь между ними резко оборвалась у нее в голове.
        Королева повернулась к остальным, ища несогласных. Теперь огонь внутри нее стал хищным и трудно управляемым, жаждущим новой цели. Но никто не хотел встречаться с ней взглядом. На полу осталась только обугленная, смутно напоминающая человеческую фигура.
        Кто-то прочистил горло у нее за спиной. Королева повернулась, довольная, но это оказался лишь Берилл, с бесстрастным лицом протягивающий конверт. Она переборола не желающую подчиняться сущность внутри себя, хотя это и далось ей нелегко. Королева топтала ее, словно тушила огонь, пока не остался один лишь пепел. Когда пульс унялся, она почувствовала облегчение и сожаление. Она редко пользовалась этим даром, понимая, что от частого повторения влияние на окружение ослабеет, но как же прекрасно дать волю своей ярости! Теперь возможность выпадала нечасто.
        Она взяла у Берилла конверт, отмечая, что тот уже вскрыл его, и внимательно прочитала прилагаемую записку. Беспокойство прорастало в ней с каждым словом. Удовлетворение от происшедшего испарилось, и она вдруг испугалась.
        - Ты возвращаешься на север, Мартин. Огонь уничтожил главную казарму в Ситэ-Марше.
        - Что за огонь, Ваше Величество?
        - Неизвестно.
        - Сколько погибших?
        - Пока пятьдесят шесть. Вероятно, многие похоронены под обломками. Кто-то забаррикадировал двери снаружи.
        Ее командиры молча переглянулись.
        - Вы свободны - вы все,  - кроме Дукарте. Идите займитесь этим беспорядком и принесите мне головы виновных.
        Мартин заговорил дрожащим голосом:
        - Армии нужен новый командующий, Ваше Величество.
        - Свободен.
        Они повскакивали со своих мест, далеко обходя обугленный труп Жено, и Королева еле сдержалась, чтобы не улыбнуться. Теперь на некоторое время она избавлена от скупых жалоб или тайных встреч этой кучки.
        - Убрать, Ваше Величество?  - спросил Берилл, кивая на труп.
        - Когда закончим.
        Берилл выпроводил военных и закрыл за собой дубовые двойные двери.
        Остались только Королева и Дукарте.
        - Что ж, Бенин, думаю, вы знаете, о чем я собираюсь вас просить.
        - Думаю, вы хотите, чтобы я отправился в Ситэ-Марше, Ваше Величество. Казарма не могла загореться без посторонней помощи. Это заговор.
        - Что вы знаете об этом Левье?
        - Я несколько раз слышал это имя во время допроса. Похоже, никто не знает, ни как он выглядит, ни сколько ему лет. Это плохой знак: кем бы ни был этот ублюдок, он расчетлив и хитер. Террористическая тактика, которую мы в последнее время наблюдаем, нова, хорошо спланирована и разработана для того, чтобы нанести максимальный урон. У нас серьезные проблемы с безопасностью, Ваше Величество.
        - Серьезные,  - неохотно согласилась она.  - И я знаю, что лучше вас их никто не решит, Бенин. Но я не могу назначить главнокомандующим никого из этих,  - она махнула в сторону двери. Мы слишком давно не воевали, и у них недостает опыта. Мы можем назначить вашего заместителя ответственным за Ситэ-Марше, пока вас не будет. Он, кажется, в состоянии помочь Мартину. А вы нужны мне на границе.
        - Я немного староват, чтобы снова отправляться на фронт, Ваше Величество. И мне нравится моя нынешняя работа.
        Она вздохнула:
        - Чего вы хотите, Бенин?
        - Десять процентов добычи.
        - Заметано.
        - Не заметано,  - Дукарте улыбнулся лисьей улыбкой, скользнувшей, словно льдинка, по ее позвоночнику.  - А также первую партию детей из Кадара и Калле. Детей недостаточно с тех пор, как прекратились поставки из Тирлинга, а я последнее время что-то стал проигрывать мадам Арно: у нее какая-то закулисная договоренность с Аукционным кабинетом.
        Королева медленно кивнула, уставившись в пол, не обращая внимания на вкус желчи в горле.
        - Вы их получите.
        - Тогда договорились. Какие-то особые указания?
        - Выдавите Тир с холмов в Алмонт. Мы не можем пересечь границу в другом месте.
        - Почему бы просто не обойти их с фланга? Пройти севернее, вдоль Фэрвитча?
        - Нет,  - твердо возразила Королева.  - Я не хочу, чтобы армия приближалась даже на сотню миль к Фэрвитчу. Держитесь от него подальше.
        Он пожал плечами.
        - Вам виднее, Ваше Величество. Дайте мне несколько дней, чтобы привести в порядок дела, и отправьте Валле, чтобы оповестить границу, что я приеду. Не хочу урегулировать вопросы ранга, когда прибуду.  - Дукарте накинул плащ на плечи.  - Кстати, кое-что еще об этом лидере повстанцев, Левье.
        - Да?
        - Его акцент, Ваше Величество. Несколько заключенных об этом упомянули. Он хорошо спрятался, но его произношение говорит, что он не мортиец. Он тирец.
        - Чтобы тирец разжигал восстание в Ситэ-Марше?
        - Я мог бы выяснить это, Ваше Величество, но я еду на западный фронт.
        Королева открыла было рот, чтобы отчитать его, но потом закрыла: новый командующий уже вышел из комнаты, окутанный вихрем холодного воздуха, развевающего его черный плащ. Тем не менее даже эта выходка, резкая и неуважительная, вселяла надежду. Дукарте придумает, как выдавить тирцев с Пограничных Гор: стратег он безжалостный. Дукарте - именно такой командир, в котором она сейчас нуждалась. Однако беспокойство вновь зашевелилось в ней сразу после его ухода. Почему темное существо запретило ей вторгаться в Тир? Оно защищает девчонку? В голову пришло неприятное подозрение: возможно, темное существо оценило ее. Оценило ту девчонку, как однажды оценило саму Королеву. С помощью темного существа она поднялась до великого владычества, но всегда знала, что эта помощь не бесплатна. Взамен она должна была найти способ освободить его из заключения в Фэрвитче. Но она достигла предела своих сил, по крайней мере, пока не завладеет тирскими сапфирами. Если она больше не нужна темному существу, тогда у нее нет никаких рычагов воздействия на него. Мысленно перебрав все свои проблемы, Королева поняла, что попала в
беду. Мортийскую армию унизили на Равнинах. Темное существо хозяйничало за пределами своих границ. Повстанцы в Ситэ-Марше нашли лидера, коварного тирца без лица. Разум Королевы вгрызался в новые обстоятельства, неоднократно покусывая каждое из них, словно расковыривая язву, смакуя боль, но не находя решения.
        За углом, в коридоре, ведущем к лестницам, рабыня Эмили, присевшая в глубоких тенях, выпрямилась. Она прибыла в Демин с партией дани в прошлом октябре, но на аукцион не выставлялась. Двое мужчин, оба очень вежливые, выбрали ее из клетки, раздели, тщательно осмотрели - на вшивость или уродства, поняла Эмили,  - прежде чем посадить в повозку с несколькими другими рабами и рабынями, предназначавшимися для Демина. Эмили была высокой женщиной, красивой, но крепкой: как раз такой рабыней, как нравились Красной Королеве. Поэтому ее и выбрали. Эмили скучала по родителям, по братьям и сестрам, тосковала по ним каждый день. Но тоска бледнела по сравнению с тем, что больше никому из них не придется голодать. Поспешно осмотревшись, Эмили осторожно пошла по коридору, натянув на лицо приветливую глуповатую маску, на случай, если кто встретится, и начала мысленно составлять послание Булаве.

* * *

        - Королева Глинн.
        Келси уронила карандаш, вздрогнув. Сегодня она сидела в библиотеке одна, редкий случай. Должен был прийти отец Тайлер, но он нежданно-негаданно заболел и прислал извинения. Пэн, конечно, был с ней, но не нарушал ее одиночества: он задремал на соседнем диване, пока Келси работала. Если бы вошел Булава, он бы устроил Пэну взбучку, но Келси радовалась, что он немного поспит.
        Теперь, когда тонкий шепелявый голос снова заговорил, Пэн, дернувшись, проснулся.
        - Вы катитесь к смерти, Королева Глинн.
        Келси повернулась и увидела перед собой младшую дочь Андали. Девочка была крошечная, настоящая пикси, тонкокостная, как Андали, с темными густыми волосами. Келси медлила: с детьми она обращаться не умела. Лучшее, что она могла придумать, так это говорить с ними, как с маленькими взрослыми. Но потом она заметила, что глаза девчушки, серые, как у матери, глядели далеко в пустоту. Ее обычно румяное личико - казалось, все дети Андали унаследовали цвет лица от отца - в свете свечей казалось бледно-молочным. Девочка была не выше рабочего стола Келси, совсем еще малышка, но Келси почувствовала внезапное желание отступить.
        - Я вижу вас, Королева Глинн,  - лепетала Гли.  - Я вижу, что вы катитесь к смерти.
        Келси вопросительно поглядела на Пэна.
        Гли полагалось оставаться с Андали или Маргарет, но даже Келси знала об особенностях этого ребенка. Булава сказал, что она лунатик, и ее несколько раз находили блуждающей в неожиданных местах Королевского Крыла, даже в закрытых комнатах. Но Булава ничего не говорил о том, что Келси видела сейчас. Девочка не спала: ее глаза были открыты и куда-то вглядывались. Казалось, она не знала, где находилась.
        Келси встала из-за стола.
        - Гли, ты меня слышишь?
        - Не прикасайтесь к ней, госпожа,  - предостерег Пэн.
        - Почему?
        - Она в трансе, прямо как вы неделю назад. Андали тогда велела не трогать и не беспокоить вас. Думаю, и девчушку лучше не трогать.
        - Пиковая дама,  - глухо пробормотала Гли, уставившись через Келси в стену.  - Переход. Мертвая рука алчна и пуста.
        Мертвая рука. Келси ухватилась за это, потому что Мортмин переводилось примерно как «мертвая рука». Несколько членов Стражи, особенно Корин, обращались к Андали за советом, когда дело касалось здоровья, погоды или женщины. Отвечать или нет, Андали решала сама; она отклоняла вопросы, которые считала ниже своего достоинства, и решительно отвергала все хитроумные попытки Арлисса получить информацию о предстоящих пари. Андали, несомненно, обладала даром предвидения, но Келси никогда не задумывалась, что ее дети, возможно, тоже обладают этим даром. Гли пошла вперед, пока не оказалась лишь в футе от нее, и Келси вытянула руку, чтобы удержать ее, прежде чем они столкнутся.
        - Не трогайте ее, Ваше Величество,  - Андали вошла в библиотеку так же беззвучно, как и ее дочь.  - Пожалуйста, оставьте ее в покое, я с этим разберусь.
        Келси отскочила назад. Андали опустилась перед дочерью на колени, что-то тихо приговаривая, и Келси, всегда считавшая, что Андали любит всех своих детей одинаково страстно, поняла, что ошибалась. У Андали была любимица: это ясно читалось по ее лицу, рукам, спокойному голосу.
        - Ты зашла в темное место, моя куколка,  - нежно пробормотала Андали.  - И ты должна выйти. Пошли за мной.
        - Я пойду за тобой, Маман,  - пролепетала в ответ Гли.
        - Иди за моим голосом, куколка. А когда увидишь свет, сможешь проснуться.
        Еще несколько мгновений Гли стояла, тупо глядя перед собой. Потом моргнула, уставившись на мать широко распахнутыми глазами.
        - Маман?
        - А вот и ты, куколка. Добро пожаловать обратно.
        Гли забралась Андали на руки. Андали уселась на один из диванов и начала укачивать девчушку, которая тут же заснула.
        - Пэн, оставь нас и проследи, чтобы нам не мешали.
        Пэн вышел, закрыв за собой дверь.
        - Прошу прощения, Ваше Величество,  - тихо пробормотала Андали.  - Гли не такая, как мои остальные. Я могу следить за ней в оба глаза, а мгновение спустя ее и след простыл.
        Келси секунду помолчала.
        - Она обладает вашим даром, Андали?
        - Да. Но еще слишком мала, чтобы его контролировать. Я пыталась учить ее, но выкроить время не так-то просто, чтобы другие дети не ревновали. Гли еще не различает того, что следует рассказать, а что - оставить при себе.
        - Уверена, она научится.
        - Научится, но чем раньше, тем лучше. Дети вроде Гли - лакомая добыча.
        - Со мной она в безопасности, Андали.
        - Я же не из-за вас тревожусь, Ваше Величество,  - задумчиво проговорила Андали, продолжая укачивать дочь.  - Еще до того, как мою Гли выбрали в уплату дани, ее отец начал думать, как бы ее использовать. На словах он не заходил дальше того, чтобы таскать ее на собачьи бои ради своей выгоды, но я видела, что он подумывает о продаже. Возможно, он рассказал о Гли кому-то еще.
        - Понятно,  - Келси как всегда пришлось бороться с нездоровым любопытством относительно замужества Андали.  - Когда вы были ребенком, вам было так же тяжело?
        - Еще хуже, госпожа. Меня никто не направлял. Мать отдала меня на воспитание, когда я родилась.
        «Прямо как меня»,  - удивленно подумала Келси. Андали и ее дети были так тесно связаны, что Келси представляла, будто она сама выросла в дружной семье.
        - Долгое время мои приемные родители считали меня просто сумасшедшей. В Мортмине к таким вещам относятся с большим подозрением.
        - Несмотря на Красную Королеву?
        - Возможно, как раз из-за нее, госпожа. Мортийцы - люди скорее научного склада. Да, они ненавидят то, на что Красная Королева способна, но она слишком могущественна для них, чтобы ненавидеть ее саму. Обычно мортийцы быстро учатся скрывать подобные дарования.
        - Лазарь рассказал мне,  - хотя это всего лишь ходящие по Демину слухи,  - что лаборатории Красной Королевы работают над дарованиями. Хотят выяснить, не передаются ли они генетически.
        Андали слабо улыбнулась.
        - Поверьте мне, госпожа, так оно и есть. Моя мать была одной из самых могущественных провидиц нашего времени. Мой дар - всего лишь тень ее. И я ужасно боюсь, Ваше Величество, что Гли скорее пошла в мою маму, чем в меня. Тогда мир для нее будет очень опасен.
        - В каком смысле?
        Андали задумчиво на нее поглядела.
        - Госпожа, мы ведь доверяем друг другу?
        - Я доверяю вам, как себе, Андали.
        - Тогда я расскажу вам историю. Не могу утверждать, что она от начала и до конца правдивая, потому что в некотором роде это мортийская легенда, но легенда поучительная. Живет себе женщина, обычная жена, на краю Исчезнувшего Леса. Живет без происшествий. Скучает замужем за шахтером. Не любит хозяйничать. Ей нечем занять свои мысли, но вот однажды в деревню приходит предсказатель. Он красив, этот предсказатель, и показывает фокусы: читает по ладони, продает амулеты, у него даже есть древний магический шар. Его трюки весьма недурны, и он не новичок в отношениях со скучающими женами в маленьких городках. Женщина очарована, и очарование делает ее глупой. Проходит девять месяцев, предсказатель уже давно ушел, но у женщины рождается ребенок, крайне отличающийся от остальных. Этот ребенок может предсказывать погоду, знает, когда к деревне приближаются путники. Конечно, это ценные сведения для общины, но дар ребенка намного сильнее. Она может видеть не только будущее, но и прошлое, и настоящее, и истину во всем. Она знает, когда люди врут. Она - благо для своей крошечной горнорудной деревушки, которая
начинает процветать, в отличие от соседних поселений. И все-таки ее жители крайне глупы. Они свободно говорят о ребенке. Восхваляют ее до небес. Хвастаются ею в Ситэ-Марше, не думая о том, что их страной теперь правит новая королева. Королева, которая считает, что имеет право обладать всем, до чего может дотянуться. Однажды в деревушку приходят солдаты и забирают девчушку. Она - товар, столь же ценный, как хороший убийца или шпион. Даже более ценный, ибо ее дар обострится, когда она достигнет совершеннолетия. Она безбедно живет в Демине, но все же находится в плену, обреченная до самой смерти сидеть по правую руку от королевы.
        «Старая провидица Красной Королевы,  - догадалась Келси.  - Ныне покойная. Карлин говорила о ней несколько раз. Как ее звали?»
        - И все же, несмотря на это женщина не совсем зависима. У нее есть тайная жизнь, и она так умна, так одарена, что способна скрыть эту жизнь даже от Королевы Мортмина, имеющей самый страшный аппарат наблюдения со времен старых Соединенных Штатов. У провидицы есть мужчина, и она зачинает ребенка. Но она знает, что ребенок никогда не будет в безопасности. Ее хозяйка, Королева, интересуется наследственностью. Даже если ребенок не продемонстрирует вообще никакой одаренности, он проведет всю жизнь в лаборатории, подвергаясь всевозможным пыткам. Поэтому провидица выносит новорожденную девочку из Демина и отдает хорошим, как она думает, добрым людям, которые живут в Джардинсе, одном из беднейших районов Демина. Они всегда хотели ребенка - там малышка будет в безопасности. Но материнское чутье ее подвело. Ребенок обладает даром матери, да, нерегулярно и непоследовательно, но обладает. Она тоже может предсказывать будущее и видеть настоящее. Иногда она даже видит чужие мысли, так же ясно, как если бы они были ее собственными. Такой ребенок всегда будет опасным и ценным. Когда ее приемные родители влезают в
долги, они, чтобы не потерять все, чем владеют, продают ее соседу, который тоже всегда хотел ребенка. Вот только, понимаете ли, не по обычным причинам. Он делец и хочет, чтобы она предсказывала колебания рынка. Она для него инструмент, и стоит ей ошибиться, он ее избивает.
        Келси сглотнула:
        - Как же вы выбрались?
        - Я совершила свою собственную огромную ошибку. Был один мальчик, тирский раб, чьи хозяева жили по соседству с моим. Глупый, но настойчивый. Он начал ошиваться вокруг, когда мне исполнилось десять, и ответа «нет» для него не существовало. Он рассказывал мне о Тире, говорил, что мы могли бы сбежать и жить там свободной жизнью. Мальчик меня не интересовал, но когда мне исполнилось пятнадцать, у моего хозяина начались трудные времена, и не осталось свободного времени, чтобы торговать моим особым даром. Он планировал продать меня в Дом открытых дверей.
        - Это…
        Андали кивнула.
        - В Тире такие места называются борделями, Ваше Величество. Столкнувшись с этим, я обратилась к тирскому мальчику. Думала, что он не причинит мне вреда.
        Андали поглядела на спящую дочь, прислушалась к ее легкому дыханию.
        - Мой дар, кажется, всегда подводит, когда я особенно в нем нуждаюсь. Борвен изнасиловал меня в первую же ночь, когда мы ушли из Демина, и насиловал каждую ночь после. Мы шли пешком, и я не могла его обогнать. К тому времени, как мы достигли Тирлинга, я уже знала, что беременна. Я не владела языком, а если бы и владела, Борвен ввел меня в заблуждение о природе возможностей в Тирлинге. Несмотря на все ужасы Мортмина, грамотная женщина там, по крайней мере, может заработать на жизнь, не раздвигая ноги: многие мортийки работают шахтерами и ремесленниками. Но я быстро обнаружила, что в Тирлинге так не получится. Борвен был силен и быстро нашел работу. А я не могла ничего найти, Ваше Величество.
        Голос Андали повышался, и Келси, придя в ужас, поняла, что Андали, по-видимому, пытается оправдаться, отгоняя неизбежное осуждение.
        - В пятнадцать никто не принимает правильные решения, Андали. Я и сейчас-то с трудом принимаю решения, касающиеся моей собственной жизни.
        - Возможно, Ваше Величество, но если бы я знала, что моим детям придется расплачиваться за мои ошибки, я бы предпочла Дом открытых дверей. Я знала, что Борвен грубиян, но не знала - насколько, пока Айсе не исполнилось пять. Я пыталась отослать Айсу и Вена, но у нас не было друзей, которые могли бы забрать их в безопасное место. Да помогут мне небеса, я даже обратилась к нашему местному священнику, чтоб узнать, не возьмет ли он их на воспитание вместо десятины. Но священник наябедничал Борвену. Наконец, я попыталась убежать, но исчезнуть с детьми оказалось трудно, к тому же я постоянно ходила беременная. Борвен каждый раз меня находил, и если я отказывалась возвращаться домой, грозился отнять одного из детей. В конце концов, оказалось, что лучше держать их рядом с собой. По крайней мере, я могла им помочь и попытаться оградить.
        - Разумно,  - рискнула вставить Келси, не уверенная, так ли это. То, что она сейчас слышала, было настолько далеко от ее собственного опыта, что она даже не могла представить, как бы сама поступила. Мысли перескочили на ту женщину предпереходной Америки, Лили Мэйхью. Лили хотела убежать, но для одинокой женщины это было крайне небезопасно. Переход произошел более трех столетий назад, но тот мир внезапно подступил очень близко, отделенный лишь тонкой завесой времени.
        «Великий боже,  - мрачно подумала Келси,  - мы что, правда недалеко от них ушли?»
        - Возможно, это и было разумно, госпожа,  - задумчиво проговорила Андали.  - Однако мои дети очень страдали. И если на долю мальчиков выпали избиения, то на долю девочек - что похуже. Мой муж не слишком умен, но глупость делает его опасным. Он никогда не спрашивает себя, есть ли у него право делать то, что он делает. Ему не хватает ума, чтобы задаваться такими вопросами. Думаю, в этом-то и заключается суть зла нашего мира, Ваше Величество - в тех, кто считает, что имеет право творить, что вздумается, хватать, что хочется. Такие люди никогда не задумываются, имеют ли они на это право. Они не считаются ни с кем, кроме самих себя.
        - И все же, частично это зависит от воспитания,  - возразила Келси.  - Все можно искоренить.
        - Возможно, госпожа. Но, полагаю, Борвен таким уродился.  - Андали поглядела на крепко спящую Гли, губы девочки округлились в букву «О».  - Я знаю, что моей девчушке передалось от меня. Но постоянно боюсь, что остальные - возможно, дети своего отца. Я не пойму, откуда у Айсы такой темперамент: из-за крови Борвена или его плохого обращения? У мальчиков - свои проблемы.
        Келси закусила губу, но потом решилась:
        - Лазарь говорил мне, что у Айсы отличные навыки, особенно владения ножом. Веннеру нравится обучать ее куда больше, чем меня.
        Андали поморщилась.
        - Сражения - не то, чего я бы для нее пожелала, Ваше Величество. Но теперь я вижу, что решить ее проблемы не в моих силах. Я ценю, что вы дали ей этот выход, возможно, это смягчит бурлящий внутри нее гнев.
        - Не благодарите меня, это идея Лазаря.
        - Ах.  - Андали закрыла рот, вот и весь разговор.
        Андали с Булавой были теми еще союзниками, не одобряя друг в друге решительно все. Келси обдумывала, что сказать дальше, но следующая реплика Андали прозвучала нарочито резко, закрывая, словно захлопывая книгу, предыдущую тему.
        - Видение моей Гли, может, еще и не сформировалось, госпожа, но я бы посоветовала вам к нему прислушаться.
        - Как?
        - Вас мучает мортийская проблема, госпожа. Вы не спите. Вы опасно похудели.
        «Значит, Андали тоже заметила». Келси, правда, не поняла, радоваться этому или нет.
        - А еще я думала над нашими бедами. И не вижу решения: мортийская армия слишком сильна. Но мы с Гли видим общие элементы в вашем будущем. Рука держит два драгоценных камня, но в то же время кажется какой-то пустой. Привлекательный человек, чье лицо скрывает уродство. Игральная карта, дама пик. Бездна под вашими ногами.
        - И что все это значит?
        - Не могу сказать, госпожа.
        - Тогда я не знаю, какой мне в этом прок.
        - Порой никакого прока, Ваше Величество. Многие заблуждаются, чересчур полагаясь на видения. Но я призываю вас запомнить эти элементы, ибо они могут оказаться полезными, когда вы меньше всего этого ожидаете. Говорю, исходя из своего опыта.
        Келси одну за другой обдумала все вещи. Пиковая дама. Раз в неделю Келси играла в покер с пятью своими стражниками и хорошо знала пиковую даму: высокая, гордая женщина с оружием в каждой руке. Но что с того? Только одно из предзнаменований, казалось, хоть на что-то годилось: привлекательный человек. Им вполне мог оказаться Ловкач, но, несмотря на все, что она о нем знала, Келси не верила, что он чудовище. С тех пор, как она взошла на трон, интуиция пару раз ее подводила, но не настолько же. У Ловкача, что и говорить, были свои интересы, но на обмане он не попадался.
        - Будьте осторожнее, Ваше Величество,  - предостерегла Андали.  - Я знаю вашего черноволосого мошенника. Но речь о другом. Красив, как грех, тот другой, но под приятным лицом - ужас, и с ним приходит страдание. Будьте начеку.
        Келси кивнула, хотя и не определилась, поверила ли она всему этому. Она посмотрела на спящего ребенка на руках Андали и снова почувствовала на своих плечах огромный груз ответственности. Столько жизней, за которыми надобно каждый день присматривать, и в довершение - великий мортийский кошмар на горизонте. Тяжкое бремя, но ее собственное. И даже в самые сложные моменты она признавала, что боролась за это. Даже знай она все наперед тем поздним вечером, когда стражники подошли к коттеджу, она бы все равно пришла, и теперь это было ее бременем, до конца.
        Это конец?
        Келси не знала, но один из образов Андали засел в голове, лишив ее покоя до конца дня: пиковая дама.

* * *

        - Сэр!
        Взглянув наверх, Холл вздрогнул. Лезвие дрогнуло в его руке, и, поцарапав челюсть, он зашипел от досады.
        - Что такое, Блазер?
        - Разведчики вернулись, сэр. Есть проблема.
        Вздохнув, Холл стер с лица пену, криво ухмыляясь. Такое ощущение, что в последнее время, каждый раз, как он собирался побриться, возникала какая-то проблема. Бросив полотенце в угол палатки, он схватил с прикроватного столика подзорную трубу и вынырнул наружу.
        - Что такое?
        - На рассвете из западной Веринны выехали пять человек. Мы приняли их за посланников, но все-таки проследили.
        - И?
        - Теперь Ллью уверен, сэр. Это Дукарте.
        У Холла скрутило живот. Не такая уж неожиданность, но все равно стало страшно: Бенин-Палач. Холл бы предпочел иметь дело с Жено, но после нападения его в лагере не видели. Он погиб или убежал, так что легких побед больше не предвиделось. Блазер тоже выглядел обеспокоенным, поэтому Холл заставил себя улыбнуться и похлопал его по плечу.
        - Далеко?
        - Несколько часов. Не более.
        Холл навел подзорную трубу на раскинувшиеся внизу палатки. Он и его люди получили немало удовольствия, наблюдая, как мортийцы разгребают лагерь: гремучие змеи оказались хитроумными гадинами, внезапное перемещение из лежбищ на склоне ничуть не повлияло на их инстинкт самосохранения. Хорошенько подкрепившись, они ушли под землю, найдя лучшие укромные места в лагере, и спали там весь день. Ночью крики продолжились, как по расписанию. Первые две недели Холлу нравилось наблюдать за мортийским лагерем. Им пришлось использовать львиную долю нефти.
        Но им всегда приходила еда и нефть, с юго-востока тек неумолимый поток припасов, и змеи или не змеи, а в центре лагеря под усиленной охраной по-прежнему стояли пушки. Они обсуждали и отвергали десятки планов борьбы с ними, и все частенько заканчивалось тем, что Блазер с майором Кэффри орали друг на друга, пока Холл не приказывал им заткнуться. Он без труда читал эти знаки: несмотря на одержанную победу, их боевой дух падал.
        Холл перевел подзорную трубу к подножию холма, где мортийцы складывали своих погибших в огромный костер. Зажгли его на прошлой неделе, но даже сейчас струйки дыма по-прежнему курились над обгоревшими останками. Запах стоял отвратительный, и Холлу пришлось менять вахты в два раза чаще. Теперь лагерь был полностью очищен от мертвых, и мортийские солдаты, прислонившись к палаткам, болтали, сняв рубашки, чтобы погреться под июньским солнцем. Три отдельные группы солдат сгорбились над столами и, опрокидывая кружку за кружкой эля, играли в карты. Холл даже заметил одного солдата, загорающего на крыше повозки с продовольствием. «Словно экскурсанты на отдыхе».
        Мортийцы несколько раз пытались напасть на подножие холма, но лучники Холла всякий раз их отгоняли. В отсутствие Жено или другого генерала эти атаки были плохо спланированы и неорганизованно исполнены. Холл видел их за милю, но это не могло длиться вечно. Он перевел трубу на восток и с легкостью обнаружил отряд: группка одетых в темное фигур, медленно и уверенно движущихся по равнинам. Он не мог различить их черты, но не сомневался в Ллью с его врожденной внутренней подзорной трубой. Холл никогда не воевал с Дукарте, но был наслышан о нем от Бермонда: от его воспоминаний о генерале стыла кровь в жилах.
        - Дукарте проявит больше изобретательности,  - заметил Холл.  - И доставит куда больше хлопот.
        - Если они попытаются обойти нас на севере, мы не сможем их сдержать,  - предупредил Блазер.  - Слишком обширная территория.
        - Они не будут обходить.
        - Откуда вы знаете, сэр?
        - У Булавы есть источник в Демине. У мортийцев приказ не соваться в Фэрвитч, даже в предгорьях. Здесь или нигде,  - Холл опустил трубу. У него вспотели ладони, и он надеялся, что Блазер не заметит.  - Велите дозорным меняться на деревьях и не спускать с неприятеля глаз. При любых изменениях мортийских сторожевых линий сразу ко мне.
        Блазер ушел, бормоча себе под нос, и Холл снова принялся бриться, хотя на этот раз его рука была не столь тверда: проведя бритвой по подбородку, он почувствовал, как лезвие вспарывает кожу. У Холла не было родных, его родители умерли несколько лет назад, пали жертвой зимней лихорадки, охватившей все деревушки на склоне. Но то, что угрожало Тиру сейчас, было куда хуже, и прибытие Дукарте только еще больше омрачало перспективы. В последнее вторжение, по данным Бермонда, Дукарте обожал бросать тирских заключенных в загоны к голодным медведям. Он не проявлял никакой пощады к пленным, даже к раненым. И какая-то часть Холла невольно задумывалась, обдумывала ли это Королева, прежде чем нарушать договор и распахивать дверь перед врагом. Это Королева обрушила на них войну, и на одно тяжелое мгновение Холл начал проклинать ее, спокойно сидящую на своем троне в Новом Лондоне. Холл смутно помнил какую-то библейскую историю из детства о маленьком человечке, сразившимся с великаном и вышедшим победителем… однако мортийцы стоили десятка великанов. Даже после победы, одержанной две недели назад, мортийских солдат
по-прежнему было более чем в четыре раза больше: достаточно, чтобы расколоть и раздавить тирскую армию с нескольких направлений. Королева не думала о солдатах, только о принципах, а принципы - слабое утешение для людей, обреченных на смерть. Холл ломал голову, действительно ли она волшебница, как говорили слухи, или это лишь сказка, разносимая Булавой. Слухи плохо вязались с женщиной, которая сидела на троне: ребенком с совиным взглядом. Холл уже оценил ситуацию глазами военного - все было потеряно. Но интуиция слушала логику, а его чутье не позволяло ему сдаваться.
        «Она может спасти нас,  - упорно думал он.  - Может».

        Глава 4
        Вопросы совести

        Спасайтесь, мы в руках волка.
Джованни де Медичи, после восхождения Родриго Борджиа, папы Александра VI

        Казалось бы, отец Тайлер должен был чувствовать умиротворение. Он читал, сидя за столом в удобном кресле, а чтение обычно его успокаивало, напоминая, что за пределами этого мира существует другой, лучший, кажущийся почти осязаемым. Но в этот редкий день чтение не принесло ему покоя. Тайлер уже несколько раз перечитал одну и ту же страницу, прежде чем наконец сдался и отложил книгу. Свеча на его столе покрылась подсохшими капельками воска, и Тайлер принялся бездумно их отковыривать. Пальцы работали независимо от мозга, ковыряя и ковыряя, пока он таращился в окно.
        Святой отец умер две недели назад, в последний день мая. Кардинал Андерс преуспел в конклаве так скоро, что несколько кардиналов из наиболее отдаленных мест, приехав, обнаружили его уже в кресле святого отца. Святой отец выбрал Андерса своим преемником много лет назад, распознав столь же острый, как у самого себя, политический ум. Все шло, как задумывалось.
        Но Тайлеру было страшно.
        Новый святой отец успел проявить интерес ко многим вещам. Он немедленно избавился от пяти кардиналов с известными реформаторскими взглядами, которые выступали против его избрания. Их епархии отошли знатным отпрыскам за более чем тысячу фунтов каждый. Также новый святой отец нанял шестнадцать новых счетоводов для Арвата, увеличив их число до сорока. Некоторые из них даже не были рукоположены, иные выглядели и разговаривали, словно святой отец подобрал их прямо на улицах Кишки. Тайлер и его братья не знали наверняка, но вывод казался очевидным: ожидается дополнительный приток денег.
        Собственной позиции Тайлера тоже никто не отменял. Старый святой отец был слишком озабочен борьбой со смертью, чтобы призвать Тайлера к ответу, но Тайлер знал, что рано или поздно новый святой отец обратит на него пристальное внимание. Уже в минувшее воскресенье во время собрания Тайлер заметил, что Андерс ищет его глазами в толпе. Андерс хотел получить порочащие сведения о королеве Келси, а Тайлер их не предоставил. Королева уже предприняла несколько шагов, предвещающих беду Церкви, начиная с запрета использовать малолетних как церковных прислужников в счет уплаты долгов по десятине. Тайлер, сам некогда бывший таким прислужником, провел счастливое детство, но он понимал и резоны Королевы: не все священники были отцом Аланом. Теперь приходам придется нанять настоящих прислужников и выделять им жалование из денег, уже предназначенных для казны Арвата.
        Но худшее ждало впереди: Королева сообщила, что со следующего года церковное имущество вновь будет облагаться налогом. Начиная с января Церкви придется платить налог со всех своих владений, раскиданных по Тирлингу, включая тысячи акров высокоурожайных угодий в северном Алмонте. Для Арвата это была финансовая катастрофа. Прибегнув к помощи острого на язык, но, безусловно, умного Казначея, Королева упредила протесты святого отца, объявив, что частные земельные владения Короны тоже лишатся всех поблажек. Королева будет платить налог наравне с Церковью, а деньги пойдут на общественные работы и социальные сферы.
        Без принуждения эти указы ничего не значили. Но из подслушанного в Цитадели разговора Тайлер также знал, что Королева с Арлиссом начали потихоньку преобразовывать значительную часть Бюро переписи под сбор налогов. Умный ход. В каждой деревне Тирлинга уже имелся Распорядитель переписи, отслеживающий население. А отследить еще и доходы - не такая уж большая нагрузка. Арлен Торн завизжал бы как резаный, но он куда-то задевался, а без него Перепись стала гораздо более податливой. У Короны найдется множество людей, готовых проверить, что Церковь Господня отчиталась за каждый заработанный фунт.
        Этим утром по коридорам этажа опочивален разнеслась весть, проворная, словно ртуть: сегодня в девять вечера все собираются в башне. Никто не знал, о чем пойдет речь, но святой отец настаивал, чтобы явился каждый священник Арвата. Устраивать подобную встречу было не в характере Кардинала Андерса, который обычно работал в тени, встречаясь с людьми один на один, так что никто не догадывался о его планах. Тайлер предчувствовал, что грядет что-то страшное. Было восемь тридцать.
        - Я знаю, что вы знаете, священник.
        Тайлер вскочил на ноги, опрокинув свечу, и, повернувшись, увидел Булаву, прислонившегося к стене рядом с книжными полками.
        - Вы знаете, что я не умею читать.
        Тайлер уставился на него, безмолвно и испуганно. Он понимал, что в прошлый раз ступил на тонкий лед, вклинившись в разговор Королевы, но он не мог спокойно смотреть, как Булава юлит, словно пойманная на крючок рыба. И порыв Тайлера сработал, потому что Королева забыла о записке. Только встретившись с Булавой взглядом, он увидел в нем пламя, ад и убийство.
        - Как вы узнали?  - спросил Булава.
        - Догадался.
        - Кто вам сказал?
        - Никто.
        Булава выпрямился, и Тайлер закрыл глаза, пытаясь молиться. Булава убьет его, и последняя, странная мысль Тайлера была о том, что мужчина оказал ему большую честь, придя лично.
        - Научите меня.
        Тайлер распахнул глаза:
        - Чему научить?
        - Как читать.
        Тайлер поглядел на закрытую дверь своей комнаты.
        - Но как вы сюда попали?
        - Всегда есть другая дверь.
        Прежде чем Тайлер успел это обдумать, Булава метнулся вперед, по-кошачьи бесшумно.
        Тайлер напрягся, вжавшись в стул, но Булава просто схватил другой стул, стоявший у полки с книгами, поставил перед Тайлером и уселся со свирепым выражением лица.
        - На?чите?
        Тайлер задумался, что случится, если он откажет. Возможно, Булава и не собирался его убивать, но это всегда могло измениться. Булава присоединился к Страже Королевы Элиссы в возрасте четырнадцати лет, сейчас ему было, по крайней мере, сорок. Любому нелегко скрыть свою неграмотность, но королевскому стражнику, должно быть, практически невозможно. И все-таки все эти годы Булава как-то справлялся. Тайлер опустил взгляд и увидел нечто невообразимое: рука Булавы, опирающаяся на подлокотник стула, дрожала - легкий трепет, практически незаметный. Каким бы невероятным это ни казалось, Тайлер понял, что Булава боится.
        «Меня?»
        «Конечно, нет, старый дурак!»
        «Тогда чего?»
        Подумав еще немного, он понял: Булава ни у кого не мог попросить о помощи. Тайлер глядел, дивясь, на страшного человека, сидящего напротив,  - каким нужно обладать мужеством, чтобы сюда явиться!  - и ответ выскочил сам собой:
        - Научу.
        - Хорошо.  - Булава по-деловому наклонился вперед.  - Давайте начнем прямо сейчас.
        - Не могу,  - ответил Тайлер, с сожалением поднимая руки, когда Булава помрачнел.  - В девять часов у нас общая встреча в часовне.  - Он поглядел на часы. Было без четверти девять.  - Собственно, я уже должен идти.
        - Что за встреча?
        - Не знаю. Святой отец требует, чтобы присутствовали все священники Арвата.
        - И много прошло таких встреч?
        - Эта первая.
        Булава прищурился.
        - Приходите завтра, сразу после ужина. В семь часов. Тогда и начнем.
        Булава кивнул.
        - В какой часовне будет эта встреча? В главной или в личной часовне святого отца?
        - В главной,  - приподнимая брови, ответил Тайлер.  - Вы очень хорошо знаете Арват.
        - Конечно, знаю,  - в голосе Булавы послышался намек на презрение.  - Моя работа - узнавать об опасности для моей госпожи.
        - Что это значит?
        Булава подошел к вешалке Тайлера и стянул мантию с крючка.
        - Вы неглупый человек, священник. Папа и короли - никудышные союзники.
        Тайлер подумал о новых счетоводах, больше похожих на уголовников, чем на священников.
        - Я всего лишь казначей.
        - Больше нет.  - Булава накинул выходную мантию. Мантии священнков обычно свисали свободно, но на массивном теле Булавы ткань сидела туго.  - Вы Священник Цитадели, отец. Рано или поздно придется выбрать сторону.
        Тайлер уставился на него, не в состоянии ответить, когда Булава провел рукой по стене рядом со столом. Могучая длань замерла, затем с усилием надавила, и у Тайлера отвисла челюсть при виде распахнувшейся двери. Двери, края которой оказались умело скрыты неровной кладкой стены. Булава шагнул в темноту, но затем вновь просунул голову в комнату Тайлера, в его темных глазах поблескивали смешинки.
        - Завтра в семь, отец. Я приду.
        Мгновение спустя перед Тайлером не осталось ничего, кроме обычной каменной стены. Прозвонил возвещавший о встрече колокол, и он подпрыгнул, поняв, что опаздывает, схватил одну из своих ряс, накинул через голову и бросился по коридору. Артрит, засевший в бедре, требовал помедлить, но Тайлер не обратил на него внимания, подгоняя себя еще сильнее. Если он опоздает, святому отцу непременно доложат.
        Вбегая в дверь часовни, Тайлер обнаружил своих братьев-священников, уже выстроившихся в длинные ровные ряды по обе стороны от центрального прохода. На трибуне, возле пьедестала, стоял святой отец, его острый взгляд, казалось, прожег Тайлера, когда он застыл в дверном проеме.
        - Тай.
        Он опустил взгляд и увидел, что Вайд, сидящий на краю последней скамьи, подвинулся, освобождая ему место. Тайлер благодарно кивнул, втискиваясь, и уважительно склонил голову. Но беспокойство никуда не делось. Вид Андерса в белой рясе по-прежнему повергал Тайлера в шок. Для него - и, без сомнения, для многих других старейших священников - святой отец был и всегда будет старым, морщинистым человеком, ныне погребенным под Арватом. Тайлер не скорбел по старому святому отцу, но не мог отрицать, что он оставил след на этом месте: слишком уж долго на нем сидел.
        Андерс поднял руку, призывая к тишине, и шарканье прекратилось. Все в комнате застыло, словно окаменев.
        - Братья, мы не чисты.
        Тайлер резко поднял голову. Андерс смотрел через комнату с доброжелательной улыбкой, подобающей святому отцу, но его глаза были глубоки и темны, наполнены праведным гневом, от чего желудок Тайлера скрутила тревога.
        - Заболевание начинается с заражения. Бог требует, чтобы мы искоренили заразу и вырвали с корнем болезнь. Мой предшественник терпел, закрывая глаза. Я не стану.
        Тайлер с Вайдом недоуменно переглянулись. Конечно, старый святой отец терпел множество пороков, но эти пороки, казалось, не должны были беспокоить Андерса. Андерс держал двух личных служанок, молодых женщин, переданных ему их семьями вместо десятины. Когда Андерс переехал в роскошные апартаменты святого отца на вершине Арвата, женщины последовали за ним, несмотря на то, что резиденция была оснащена армией прислужников, готовых выполнить каждую его прихоть. Андерс мог называть своих служанок как угодно, но все знали, кем они были. Новый святой отец был не чужд пороку, но сейчас, когда он повернулся и махнул кому-то за кафедрой, свет упал на крошечный золотой молоточек, приколотый к белоснежным одеждам, и Тайлер застыл от внезапного понимания.
        Из коридора за кафедрой появились два помощника святого отца. Между ними шел отец Сэт.
        Тайлер еле сдержал стон. Сэт с Тайлером получили рукоположение в один год, но Тайлер его уже довольно давно не видел. С тех пор, как Сэт получил приход в Бернеме, в Южном Реддике, он редко посещал Арват. Он был хорошим человеком и хорошим священником, так что никто даже не говорил о том, что все прекрасно знали. Еще когда они были послушниками, Сэт предпочитал мужчин. Будучи счетоводом, Тайлер знал, что Сэт держал в Реддике компаньона, слишком старого мужчину, чтобы быть прислужником священника, хотя в записях Сэта он значился именно так. С появлением прислужника расходы Сэта существенно увеличились, но Тайлер не обратил на это внимания: священники и кардиналы по всему Тиру держали сомнительных компаньонов и платили за них по той же гибкой отчетности. Но прислужник Сэта был «неправильного» пола, и Андерс, должно быть, прознал об этом.
        - Я переверну всю Церковь, но искореню отступников!  - взревел Андерс.
        Тайлер никогда раньше не слышал, как Андерс проповедует, и отдаленная часть его сознания отметила, что у него чудесный поставленный голос, глубокий и гулкий, достигающий самых дальних уголков часовни и эхом возвращающийся обратно.
        - Мы добьемся очищения! И начнем с этого существа, священника, который не только нарушил закон Божий, но и использовал церковные средства, чтобы субсидировать свою болезнь! Поддерживая нечистый образ жизни десятиной прихода!
        Тайлер прикусил губу, жалея, что не имеет смелости говорить.
        То, что происходило здесь, было неправильно, и сидящий рядом с ним Вайд тоже об этом знал: он посмотрел на Тайлера беспомощными, блестящими глазами. Все эти годы, с той семинаристской поры, Вайд с Сэтом тоже были добрыми друзьями.
        - Бог опозорен! И за каждый позор он требует мщения!
        Услышав это, Вайд закрыл глаза и опустил голову. Тайлеру хотелось кричать, чтобы громкое эхо обрушило сводчатый потолок у них над головами. Но он молчал.
        - Сэт забыл свой долг перед Богом! Мы должны ему напомнить!  - Голос Андерса внезапно упал, он нырнул за стол. А когда выпрямился, в руках у него оказался нож.
        - Господи,  - пробормотал Вайд. Тайлер лишь удивленно моргнул: может, ему просто снится сон, вдруг превратившийся в кошмар? Странный визит Булавы, тревожный вид Капитана Стражи в церковных одеяниях, а теперь эта ужасная сцена в свете факелов: бледное лицо Сэта, страх, пробудившийся в его глазах, когда он увидел нож в руке Андерса.
        - Обнажите его.
        Двое прислужников схватили начавшего сопротивляться Сэта. Но Сэт, как Тайлер и Вайд, разменял восьмой десяток, и двое юношей легко его скрутили. Один заломил Сэту руки за спину, пока другой разорвал рясу спереди и сорвал остальное. Тайлер отвел глаза, но не раньше, чем увидел свидетельства возраста на теле Сэта: узкую, впалую белую грудь; руки и ноги, утратившие тугие мышцы, обвислую дряблую кожу. Тайлер видел почти то же самое, когда смотрел на свое тело, ставшее бледным и вялым. Он вспомнил лето, полжизни назад, когда их церковный класс путешествовал по побережью к Новому Дувру, чтобы посмотреть на Океан Господень. Он был чудесный, огромный, сверкающий и бесконечный, и когда Вайд скинул свое одеяние и бросился к краю утеса, они, не задумываясь, последовали за ним, прыгая со скал и несясь тридцать футов вниз. Вода оказалась ужасно холодной, мучительной, но солнце светило, яркий золотой лик над безграничным голубым океаном. В этот момент Тайлер не сомневался, что Бог смотрит прямо на них и бесконечно доволен тем, кем они становятся.
        - Наша вера дала слабину,  - объявил Андерс. Его глаза горели страшным жаром, и Тайлер вспомнил, что он когда-то слышал, будто, состоя в антисодомическом отряде Регента, Андерс однажды чуть не убил юного гомосексуалиста, колотя его доской, пока мальчик не потерял сознание, истекая кровью. Другим головорезам Регента пришлось оттаскивать Андерса, или он бы, несомненно, убил молодого человека прямо на улице. Тайлер с ужасом начал осознавать, что намечалась не просто показательная порка: Сэту угрожала нешуточная опасность. Взглянув наверх, он увидел массивную фигуру в белых одеяниях, притаившуюся в тени галереи,  - Булаву. Зловещий лик был непостижим под покровом капюшона, глаза нацелены на Андерса, находящегося в сотне футов под ним.
        «Хорошо,  - почти гневно подумал Тайлер.  - Пусть это увидит человек со стороны».
        - Держите его.
        Андерс двигался стремительно, его руки работали почти с хирургической точностью, так быстро, что Сэт едва успел вскрикнуть, прежде чем дело было сделано. А вот Тайлер с Вайдом закричали, их голоса слились с хором воплей, эхом заметавшихся между каменных стен часовни. Тайлер опустил взгляд, не в силах смотреть на это, и обнаружил, что они с Вайдом по-детски крепко сцепились пальцами.
        Андерс выпрямился, открыв лицо, залитое ярко-малиновым, и швырнул в угол часовни зажатую в руке сочащуюся красную массу. К Сэту наконец вернулось дыхание, и его первый крик вышел сумасшедшей какофонией звуков, отскакивающих от верхних стропил часовни.
        - Убедитесь, что он выживет,  - приказал Андерс прислужникам.  - Он еще не выполнил свою работу.
        Те подхватили Сэта и поволокли вниз по ступенькам, а потом по проходу между рядами священников. Тайлер не хотел смотреть, но ему пришлось. Красное лило как из ведра по бедрам и икрам Сэта, и алый след тянулся за ним по всему проходу. К счастью, Сэт, казалось, потерял сознание: его глаза были закрыты, голова склонилась на плечо. Прислужники пошатывались под его немалым весом.
        - Смотрите и помните, братья!  - прогремел Андерс с кафедры.  - В Церкви Господней нет места сводникам и содомитам! Ваш грех откроется, и Божья кара не заставит себя ждать.
        Тайлер, почувствовав, как ячменный суп, съеденный на ужин, поднимается к горлу, судорожно сглотнул. Многие вокруг выглядели так же плохо, бледные и испуганные, но Тайлер заметил и немало исключений: чопорных лиц, оправдывающих произошедшее. Отец Райан, чьи глаза блестели от волнения, энергично кивал каждому слову Андерса. И Тайлер, который не испытывал истинной ярости со времен голодного детства в Алмонте, вдруг почувствовал, как она в нем заклокотала. Где во всем этом Бог? Почему Он молчит?
        - Отступники,  - торжественно провозгласил Андерс.  - Раскайтесь в деяниях своих.
        Тайлер поднял глаза и обнаружил, что святой отец уперся в него взглядом.
        - Тай?  - вполголоса жалобно спросил Вайд.  - Тай? Что нам делать?
        - Мы подождем,  - твердо ответил Тайлер, не отрываясь, глядя на алую реку у своих ног.  - Подождем, пока Господь укажет нам путь.
        И все же это заявление даже для него самого звучало пусто и слабо. Он возвел глаза к куполу часовни, на небо, ожидая какого-то знака. Ничего. А спустя мгновение обнаружил, что галерея пуста: Булава исчез.

* * *

        Закончив с Арлиссом, Келси отпустила Андали и вернулась в свою спальню одна. Сегодня она устала от людей. Все, казалось, постоянно чего-то требовали, даже Арлисс, который лучше всех знал, как Корона связана с людьми и деньгами. Арлисс хотел обеспечить вооруженной охраной маленькую кучку фермеров, чтобы отсутствовать в Алмонте до одиннадцати часов. Келси понимала его: если Алмонт полностью опустеет, весь урожай будет потерян. Но она понятия не имела, где взять людей. Бермонд взвоет, попроси она хотя бы часть его солдат, и, хотя Келси не любила старого генерала, она понимала, что его позиции в самом деле крайне растянуты. Около четверти тирской армии обосновалось в окрестностях Аргосского перевала, следя, чтобы мортийцы не открыли его в качестве возможного канала снабжения. Остальные люди Бермонда были разбросаны по всему восточному Алмонту, усердно перемещая беженцев к Новому Лондону. Батальон Холла засел на границе. Лишних людей просто не было. Келси оставила Пэна в передней, не сказав ни слова, задернула за собой занавески. Андали приготовила ей чашку чая, но Келси оставила ее без внимания. Чай
лишь не даст уснуть, а сил не прибавит. Она расчесала волосы и разобралась на столе, беспокойная и измученная, но совсем не желающая спать.
        Чего ей действительно хотелось, так это вернуться в библиотеку, к загадке Лили Мэйхью. Кем она была? Келси пролистала более десятка исторических книг Карлин, в поисках любой ссылки на любых Лили и Грега Мэйхью, но не нашла ничего, даже в книгах, изданных ближе к Переходу. Кем бы Мэйхью ни были, они словно бы канули в Лету, но загадка Лили по-прежнему казалась решаемой по сравнению с проблемой на восточной границе. Келси не покидала уверенность, что стоит ей найти нужную книгу, ответ обнаружится сам собой, и с Лили все будет ясно. А вот мортийская проблема решения не имела.
        Она не могла вернуться в библиотеку. Пэну нужно поспать. Последние три ночи Келси ложилась пораньше, но Пэн по-прежнему выглядел очень измотанным.
        Она начала переживать, спит ли он вообще или просто сидит на своем тюфяке, положив меч на колени, пока ночь не превращалась в утро.
        Проявлять такую бдительность не было никакой нужды: сейчас под командованием Булавы находилось более тридцати королевских стражников, да и сама Цитадель была более безопасной, чем когда-либо. Но все равно образ Пэна, сидящего неподвижно и уставившегося в темноту, казался на удивление убедительным. Келси не знала, как заставить его спать, когда сама почти не спала.
        После минутного раздумья она на цыпочках подошла к зеркалу. Келси специально не смотрелась в него на прошлой неделе, и, хотя она списывала это на воспитанное Карлин неприятие тщеславия, настоящая причина была куда проще: страх. Не считая редких приступов неконтролируемой тоски, Келси более или менее смирилась с тем, что так и проживет всю жизнь с круглым лицом дружелюбной деревенской девочки, благодушной, но ничем не примечательной. Раньше она частенько жалела, что не родилась красивой, но карты легли иначе, и она, как могла, смирилась со своей внешностью.
        Сейчас же она почувствовала, что дрожит от страха, рассматривая себя в зеркале, вспоминая, как однажды сказала Карлин: «Порочность начинается с мимолетного послабления». Келси не могла вспомнить, о чем шла речь, но помнила Карлин, с осуждением глядевшую на Барти. Теперь, разглядывая себя в зеркало, Келси понимала, что Карлин была права. Растление начинается не сразу, это постепенный, коварный процесс. Келси не видела и не чувствовала, как что-то происходило, но изменения подкрались к ней со спины.
        Во-первых, преобразился нос. Он всегда сидел у нее на лице раздавленным грибом, слишком большим для всего, что его окружало. Но теперь, под испытующими глазами Келси, ее нос удлинился, сузился, став вполне естественным изящным возвышением между глаз. Округлый, слегка поросячий подъем смягчился на кончике. Глаза оставались все такими же яркими, кошачье-зелеными и миндалевидными. Но плоть вокруг них неуклонно растягивалась, и теперь сами глаза казались больше, первыми привлекая внимание, чего никогда не бывало прежде. Пожалуй, заметнее всего изменились губы Келси, полные и широкие, слишком большие для ее лица. Теперь они тоже уменьшились, верхняя губа слегка утончилась, отчего нижняя выглядела полнее, окрасившись глубоким здоровым розовым цветом. Щеки опали, так что лицо стало овальным, а не круглым. Все, казалось, сочеталось лучше, чем раньше.
        Она не стала красавицей, думала Келси, как ни крути. Но и простушкой больше не была. Он выглядела, как женщина, которую можно запомнить.
        Какой ценой?
        Келси сжалась от этого вопроса. Она больше не боялась, что больна, потому что ее переполняла энергия, а то, что она видела перед собой, казалось воплощением здоровья. Но хотя поначалу Келси чувствовала удовольствие, глядя на эту новую женщину, от нее веяло фальшивостью. Эта красота появилась из ниоткуда и не отражала никаких внутренних изменений.
        - Это по-прежнему я,  - прошептала Келси.  - Это ведь важно, не так ли? Суть осталась неизменной. И все же…  - За последнее время она несколько раз ловила на себе тяжелый взгляд Булавы, словно тот пытался анализировать ее лицо. Остальные стражники… кто знает, о чем они говорили, расходясь на ночь по своим комнатам? Если все продолжится в том же духе, они вполне могут решить, что она волшебница, прямо как Красная Королева. Они по-прежнему переживали из-за транса, в который она впала той ночью в библиотеке: всякий раз, когда Келси спотыкалась, рядом оказывалось несколько стражников, готовых ее поддержать. Она закрыла глаза и снова увидела симпатичную предпереходную женщину с грустными глазами и глубокими морщинами вокруг рта. И те синяки.
        Кто ты, Лили?
        Никто не знал. Лили исчезла в прошлом со всем остальным человечеством. Но Келси не могла этим удовлетвориться. Ее сапфиры срабатывали сами по себе, их непоследовательность сводила с ума. Но они никогда ничего не показывали просто так.
        Почему ты думаешь, что это сапфиры? Они уже несколько недель не подают признаков жизни.
        Келси моргнула. По правде говоря, со времен Аргоса сапфиры почти никак себя не проявляли. Но Келси не походила на Андали, в ней не было собственной магии.
        Вся ее сила, все необычное, что она делала, заключалось в этих двух кусках голубого камня, с легкостью помещающихся в кармане. Келси рискнула еще раз взглянуть в зеркало и чуть не вздрогнула, увидев спокойную привлекательную женщину.
        С чего ты взяла, что камни мертвы? Ведь это они преображают твое лицо!
        - Боже,  - вздрогнув, прошептала Келси. Она повернулась к зеркалу спиной, словно готовилась к бегству, и остановилась. Перед камином стоял мужчина: высокий темный силуэт на фоне пламени. Келси открыла рот, чтобы позвать Пэна, затем закрыла, судорожно вдохнув. Конечно, это был Ловкач: всем известно, что никакие двери для него не помеха. Встав на цыпочки, она подошла на несколько шагов ближе, а потом, когда огонь осветил его профиль, вздрогнула. Человек перед ней не был Ловкачом, но все же она физически не могла ни кричать, ни издать любой другой звук.
        Он был прекрасен, иначе не скажешь. Он напомнил ей рисунки Эроса, которые она видела у Карлин в книгах по мифологии: высокий, худой и такой же статный. Но на этом сходство заканчивалось. У этого мужчины было лицо сластолюбца, слегка впалые скулы сужались к полным губам. Глаза были глубоко, но как-то широко посажены, цвет не поддавался определению: в свете неверного огня они то мерцали темно-красным, то затухали.
        Наследница Тира.
        Келси покачала головой, чтобы избавиться от наваждения. Он не говорил вслух, она была уверена. Но все равно его голос эхом раздавался в голове, низкий, с явным тирским выговором. Ее пульс ускорился, дыхание участилось, словно повинуясь некому метроному. Ладони, мгновение назад сухие, словно кости, запотели.
        Она открыла рот, собираясь заговорить, но он прижал палец к губам.
        Обсудим все в тишине, наследница Тира.
        Келси моргнула. Она по-прежнему слышала, как за занавесом, закрывающим дверной проем, готовится ко сну Пэн. Тот ничего не слышал.
        Нечего сказать?
        Она опустила взгляд на сапфиры, но они покоились, темны и тихи, на черном шелке ее платья, теперь свободно струящегося по ее фигуре. Ее разум странно накренился, и она почувствовала себя пьяной, словно ей требовалась пощечина, чтобы проснуться. Она встретилась с мужчиной глазами, и мысль вылетела стрелой, так же легко, как и дыхание.
        Кто вы?
        Друг.
        Келси так не думала. Она вспомнила предостережение Андали, но и без Андали было понятно, что этот человек ей не друг. Взгляд мужчины, казалось, пригвоздил ее к месту, и у нее возникло чувство, что все его внимание сосредоточено на ней и ничто в этот миг не интересует его так, как Келси Глинн. Красивый, как грех, предупредила Андали, и, пожалуй, не воздала ему должное. Раньше никто не был столь всецело поглощен Келси, и это оказалось соблазнительным чувством.
        Чего вы хотите?  - спросила она.
        Только помочь тебе, наследница Тира. Желаешь узнать о мортийской Королеве? О передвижениях ее армии? В чем она слаба? Я могу обо всем тебе рассказать.
        Бесплатно, надо думать.
        Умная девочка. У всего есть цена.
        Какова цена?
        Он указал на ее руку, которая потянулась вверх почти бессознательно, чтобы вцепиться в сапфиры.
        Ты обладаешь драгоценностями огромной силы, наследница Тира. И ты можешь оказать мне большую услугу.
        Огромной силы?
        После Аргоса Келси допускала, что это правда, но какой толк ото всей силы в мире, если она не может управлять ею, не может вызывать по команде? Непоследовательная сила не уменьшит огромное преимущество мортийской армии в численности и вооружении.
        Какая сила?
        Я видел, как одна драгоценность изменяет время и творит чудеса. Но другая обладает силой плоти, а у тебя сильная воля, наследница Тира. Ты можешь сдирать кожу и сокрушать кости.
        Мгновение Келси взвешивала эту идею, мрачно завороженная. Она закрыла глаза и вдруг увидела: Алмонт, растянутый между горизонтами, и мортийская армия, съежившаяся, бегущая перед ней… возможно ли это?
        Гость улыбнулся, словно прочел ее мысли, и махнул рукой в сторону камина.
        Взгляни и узрей.
        Келси обнаружила обширный мираж перед пламенем, широкую перспективу солончака и черную воду: не иначе как западный Мортмин. Озеро Карчмар, подножие Пограничных холмов, где, должно быть, расположилась мортийская армия. Но сейчас склон был охвачен хаосом, верхушки деревьев пылали, а люди в черной форме сражались из последних сил и таяли в бою. Деревья накрыла пелена дыма.
        Это твои солдаты, наследница Тира. Они падут.
        Теперь тирцев теснили назад, подавленных превосходящим количеством и вынужденных отступать по склону. Батальон Хилла, поняла Келси, обреченный на смерть. Ее пронзила боль, и она протянула руку к миражу, желая схватить их и унести. Мужчина щелкнул пальцами, и мираж испарился, остался только огонь. Она подумала позвать Пэна, но взгляд незнакомца словно бы ее заморозил.
        У мортийской Королевы есть слабые места. Ими можно воспользоваться. И то, что я прошу взамен, просто ничтожно.
        Думая о предостережении Андали, Келси покачала головой.
        Мне ничего от вас не нужно.
        Ах, это неправда, наследница Тира. Я наблюдал за тобой некоторое время. Ты уже давно взрослая, но окружающие часто обращаются с тобой, как с ребенком. Разве не так?
        Келси не ответила. Мужчина шагнул вперед, давая ей полное право отстраниться, и положил руку ей на талию. Рука оказалась теплой, и Келси сразу почувствовала, что кожа под ней стала горячей и лихорадочной. Внизу живота что-то сжалось.
        Я никогда не буду относиться к тебе, как к ребенку, наследница Тира. Мне никогда не было дела, красавица ты или простушка. Я знавал многих женщин, но ты всегда будешь для меня особенной.
        Келси верила ему. Все из-за голоса: глухие полутона казались столь мягко доверительными, словно плели уверенность прямо из воздуха. Она посмотрела ему в глаза и нашла их понимающими, полными какого-то темного знания о Келси и обещания, что он не искал никакой выгоды. На мгновение она соблазнилась, так сильна оказалась тяга вести себя как взрослая, в том, что касалось ее собственной жизни, совершать ужасные ошибки, как позволено всем остальным. И этот человек будет лучшей ошибкой, потому что он сокрушил многих женщин - в этом она не сомневалась.
        «Женщин слабее меня»,  - тихо заговорил голос у нее в голове. «Я не одна из тех, которых можно взять».
        Она осторожно убрала руку со своей талии.
        Его кожа была сухой, но даже это по-своему возбуждало: она не могла перестать представлять, как такие сухие руки будут ощущаться между ее ног, возникнут ли те же ощущения, что и от своих собственных. Она попятилась от него, пытаясь восстановить контроль и равновесие.
        Чего вы хотите?  - требовательно спросила она.  - Выражайтесь конкретнее.
        Свободу.
        Кто вас пленил?
        Меня удерживают не стены, наследница Тира.
        Говорите яснее или убирайтесь.
        В глазах мужчины вспыхнуло восхищение. Он подошел ближе, но остановился, когда Келси подняла руку.
        Я пленен, наследница Тира. И ты обладаешь властью, чтобы меня освободить.
        В обмен на что?
        Я предлагаю тебе шанс победить мортийскую Королеву и обрести величие. Все, что ты знаешь, уже рассыплется в прах, а ты еще будешь сидеть на троне.
        А ей вы обещали то же самое?
        Настала его очередь моргать. Удар вслепую, но какой! Неимоверный возраст Красной Королевы был необъясним. И логично, что человек - человек ли?  - впервые засомневалась Келси,  - попробовавший провернуть это с одной королевой, безусловно, попробует и со второй.
        У меня нет желания подражать Красной Королеве.
        «Ты так говоришь,  - ответил он,  - пока ее легионы не превратят твою армию в лохмотья». Его слова точно описывали видение Келси - вздрогнув, она увидела, что ему это нравится. «Ты будешь умолять получить возможность быть жестокой».
        «Не буду,  - возразила она. И если вы ищите во мне жестокость, вы ее не найдете».
        Жестокость есть в каждом, наследница Тира. Надо лишь правильно надавить, чтобы ее спровоцировать.
        Уходите, иначе я позову своего стражника.
        Я не боюсь твоего стражника. Мне не составит труда свернуть ему шею.
        От этих слов Келси бросило в холод, но она лишь повторила: «Уходите. Меня это не интересует».
        Он улыбнулся.
        Интересует, наследница Тира. Я подожду, пока ты позовешь.
        Очертания незнакомца внезапно растворились, слившись в черное месиво, которое словно бы зависло в воздухе. Келси отшатнулась, ее сердце заколотилось. Месиво потекло, словно тень, в камин, падая на пламя, словно занавес, затемняя его, а потом, полностью потушив, оставило комнату холодной и темной. Во внезапно наступившей тьме Келси потеряла равновесие и рухнула на прикроватный столик, повалив его на пол.
        - Вот дерьмо,  - пробормотала она, ища дорогу на ощупь.
        - Госпожа?  - с порога окликнул Пэн, и она ахнула. На мгновение она забыла о существовании кого-либо, кроме таинственного посетителя, а это казалось самым опасным.  - Вы в порядке?
        - В порядке. Просто бестолковая.
        - Что стряслось с вашим камином?
        - Сквозняк.
        Даже в темноте она услышала молчаливый скептицизм Пэна. Своей мягкой, кошачьей поступью он двинулся через комнату к камину.
        - Не беспокойся.  - Она шарила рукой по тому, что упало со столика.  - Я просто зажгу свечу.
        - Вы колдовали, госпожа?
        Келси приостановилась, чиркая спичкой.
        - Почему ты спрашиваешь?
        - Мы не слепые. Мы видим, что с вами происходит. Булава запретил нам говорить об этом.
        - Тогда, возможно, тебе не стоит об этом говорить.  - Келси зажгла свечу и обнаружила обеспокоенного Пэна в нескольких футах от себя.  - Я не колдунья.
        - Вы стали очень красивой.
        Келси нахмурилась. Ее захлестнула волна удовольствия оттого, что Пэн считает ее красивой, но оно быстро сменилось гневом: значит, раньше она была недостаточно красивой! Она почувствовала горечь унижения. Пульс продолжал колотиться, навалилась усталость. Красивое лицо Пэна было открыто и наполнено таким же искренним беспокойством, как и прежде. Пэн всегда был добр к ней, как тогда, по дороге обратно к лесу Реддик, где большинство стражников, вероятно, с радостью бы ее бросили. Когда Пэн помогал ей подняться, Келси не могла не заметить кое-чего еще.
        Пэн был мускулистым: жилистое тело, хорошо развитое сверху и стройное снизу, по словам Веннера, совершенно необходимое первоклассному фехтовальщику. Пэн был быстрый, сильный и умный.
        И, пожалуй, что еще важнее, исключительно надежный: в стражники отбирали только тех, кто способен держать язык за зубами. Все, что произойдет в этой комнате, здесь и останется.
        - Пэн?
        - Госпожа?
        - Ты считаешь, что я красивая.
        Он удивленно моргнул.
        - Я всегда считал вас такой, госпожа. Но ваше лицо, правда, изменилось.
        - Ты всегда считал, что я красивая?
        Пэн пожал плечами.
        - Это не важно, госпожа. Некоторых женщин определяет внешность, но вы никогда не относились к их числу.
        Келси не знала, как на это реагировать. Теперь Пэн явно чувствовал себя неловко, и Келси задумалась, не умышленно ли он глупит.
        - Но ты считаешь…
        - У вас усталый вид, госпожа. Вам лучше поспать.  - Пэн повернулся и направился к двери.
        - Пэн.
        Он обернулся, хотя, казалось, не хотел встречаться с ней глазами.
        - Ты можешь спать здесь. Со мной.
        Взгляд Пэна встретился с ее, и его лицо вдруг лишилось цвета, словно Келси дала ему пощечину. Засунув руки в карманы, он отвернулся.
        - Госпожа, я королевский стражник. Я не могу.
        Эта была откровенная ложь, от которой у Келси побагровели щеки. Вся Стража ее матери перебывала в кровати у Королевы. Если верить Арлиссу, даже Булава не был исключением.
        «Да уж, красивая,  - подумала Келси.  - Такая красивая, что он не хочет меня, даже преподнесенной на блюдечке с голубой каемочкой». Кровь зашумела в ушах, и она почувствовала, как ужасное осознание наползает на нее: осознание, как чудовищно она только что унизилась. Унижению потребовалось всего мгновение, чтобы превратиться в гнев.
        - Ты полное дерьмо, Пэн. Ты можешь. Просто не хочешь.
        - Госпожа, я иду спать. Утром…  - Пэн снова судорожно сглотнул, и Келси на мгновение ощутила мрачное удовлетворение: по крайней мере, он тоже смутился.  - Утром мы обо всем этом забудем. Хороших снов.
        Келси улыбнулась ему горькой, холодной улыбкой. Она сделала худший из возможных выбор для своего маленького эксперимента: стражника, которого ей придется видеть постоянно, изо дня в день. Пэн вернулся в переднюю и уже готовился потянуть занавес.
        - Пэн?
        Он помедлил.
        - Несмотря на твою активную социальную жизнь, в ближайшие несколько недель ты нужен мне в полной боевой готовности. Кем бы она ни была, скажи ей, что тебе нужно больше спать.
        Лицо Пэна застыло. Он дернул занавес, потом Келси услышала характерный звук его тела, упавшего на матрас, а затем - тишину. Глубинная, уязвленная часть ее разума надеялась, что он не один час промучается без сна, но он захрапел через пару минут. А вот у Келси сон как рукой сняло. Она смотрела на зажженную свечу на прикроватном столике, готовясь ее задуть, но не находила в себе сил. Весь этот странный вечер нужно было обдумать, но у нее не было сил даже на это. Тело по-прежнему оставалось мешаниной непроизвольных реакций. Перевернувшись, она ударила по подушке, ненавидя ярость внутри себя. Она потянулась, чтобы коснуться себя внизу, но потом поняла, что сейчас не время. Она слишком зла, слишком пристыжена. Чего ей на самом деле хотелось, так это причинить кому-нибудь боль…
        Сдирать кожу и сокрушать кости.
        Слова незнакомца эхом отдались в голове. Он предложил ей бессмертие, но это всего лишь слова. Бессмертие королевы не решит проблемы Тирлинга. Таинственный гость сказал, что он пленник в тюрьме без стен. Он хотел, чтобы Келси его освободила. Келси взяла сапфиры в ладонь, задумчиво глядя на них. Возможно, мужчина не знал, что они почти не работают, что на самом деле Келси ими не управляет. Сдирать кожу и сокрушать кости… но чью кожу? Чьи кости? Сейчас она ненавидела Пэна, но знала, что он не сделал ничего плохого. Пэн не заслуживал ее ненависти. Не было никого, кроме самой себя, кому следовало причинить боль.
        Келси подняла левую руку, глядя на нее. Она уже пережила ужасную боль… нож в плече, рана от ястреба… но вместо этого ее разум откопал Лили Мэйхью.
        Жизнь Лили казалась вполне комфортной для ее времени, но даже в тот короткий проблеск воспоминания Келси почувствовала что-то ужасное в будущем Лили, надвигающееся испытание огнем. Она изучила гладкую белую кожу предплечья, пытаясь сосредоточиться, представляя слои плоти под ней. Всего лишь царапина… это было почти не больно, но Келси чувствовала, что ее подсознание все равно восстает от одной мысли.
        Сдирать кожу и сокрушать кости.
        - Просто кожа,  - прошептала Келси, глядя на руку, сосредоточив всю свою волю на крошечном кусочке плоти. Она переносила что похуже, конечно, она могла вынести и это.  - Просто царапина.
        На предплечье появилась неглубокая красная линия. Келси поднажала, глядя, как линия углубляется, дыхание шипело сквозь зубы, когда кожа болезненно разошлась, позволяя тонкой струйке крови изливаться и скапливаться. При виде крови Келси широко улыбнулась. Она чувствовала связь со своим телом, с каждым нервом. Конечно, боль не приносила удовольствия, но чувствовать что-то, кроме беспомощности, оказалось приятно. Она обтерла руку о простыню и повернулась на другой бок, едва чувствуя боль от раны, совсем не слыша рокота храпа Пэна в соседней комнате. Она была слишком занята, уставившись на камин и думая о Мортмине.

* * *

        - Госпожа?
        Келси подняла взгляд и обнаружила стоящего в дверном проеме Булаву. Андали ощутимо дернула ее за волосы, и Келси поморщилась.
        - Святой отец явился.
        Андали положила расческу.
        - Пойдет, госпожа. Я бы сделала получше, будь у меня больше времени.
        - Его Святейшество все равно не оценит,  - раздраженно пробормотала Келси. Она боялась этого обеда всю неделю, но в эту минуту ее дискомфорт не имел ничего общего со святым отцом. То, что она увидела в зеркале, было непостижимо. Ни Булава, ни Пэн ничего не сказали об этом, но Андали, каждый день занимающаяся ее волосами, вряд ли могла не заметить. На прошлой неделе волосы Келси отросли дюймов на восемь, а сейчас струились ниже плеч. Она больше не боялась, что больна, но в болезни хотя бы было что-то определенное, что-то известное. Андали, наверное, почувствовала расстройство Келси, потому что, положив твердую руку ей на плечо, пробормотала:
        - Все будет хорошо.
        - У меня интересное сообщение из Мортмина, госпожа,  - продолжил Булава.
        - Армия?
        - Нет, люди. Недовольство мортийцев растет с тех пор, как вы прекратили поставку дани, а теперь, видимо, назревает протестное движение. Прямо сейчас оно сконцентрировано преимущественно в Ситэ-Марше и северных торговых деревнях, но клетки уже распространяются на юг, в сторону Демина.
        - Кто во главе?
        - Человек, которого никто никогда не видел, некий Левье. Видимо, он не хочет показывать свое лицо.
        - Ловкач?
        - Возможно, госпожа. Мы ничего не слышали от Ловкача с тех пор, как он украсил лужайку перед Цитаделью. Арлисс получил многочисленные налоговые платежи из дворянских усадеб за прошлый месяц, но у нас не было никаких жалоб на грабежи или домогательства. Он чем-то занят.
        Келси глубоко вдохнула, надеясь, что этого никто не заметил.
        - Что ж, если это удерживает его от воровства моих налогов, тем лучше.
        - Кроме того, Красная Королева отдала ряд странных приказов. Во дворце запрещено разжигать камины.
        Келси тут же подумала о красавце, появившимся в ее комнате.
        Учитывая преданность ее Стражи - несмотря на ошибки прошлого, Келси в ней не сомневалась,  - у чужака не было ни единого шанса ворваться в Королевское Крыло. Мужчина ушел через огонь, поэтому то, что он пришел из огня, казалось разумным предположением. Красавец ведь упоминал Красную Королеву? Келси силилась вспомнить его точные слова. Если уж сама Красная Королева боится этого существа, значит, оно действительно опасно.
        «Ты и так знала, что он опасен,  - съязвил внутренний голос.  - Десять минут разговора - и он уже почти снял с тебя платье».
        - Вы что-нибудь понимаете, госпожа?  - спросил Булава. Келси не проявила должной осторожности, а Булава обладал даром читать по ее лицу, даже в зеркале.
        - Нет, как ты и сказал, это странно.
        Булава смотрел на нее еще мгновение. Келси молчала, и он продолжил доклад, но она знала, что не обманула его.
        - Будьте осторожны со святым отцом, госпожа. От него одни неприятности.
        - Ты же не о насилии беспокоишься?
        Булава открыл рот, а потом закрыл его.
        - Не сегодня.
        Он собирался сказать что-то еще. Келси поблагодарила Андали и направилась к двери, Булава и Пэн следовали за ней. За последние два дня она сделала все возможное, чтобы не встречаться с Пэном взглядом, и тот был явно этому рад. Но долго так продолжаться не могло. Келси хотелось придумать, как наказать Пэна, чтобы он сожалел так же сильно, как и она. И тогда она поняла, что внешность - не единственная вещь, которая в ней изменилась. Она стала другой.
        Что там говорил тот красивый незнакомец о жестокости? Надо лишь правильно надавить, чтобы ее спровоцировать.
        «Я не жестока»,  - возразила Келси. Но она не знала, кого пытается убедить.
        - Церковь Господня имеет огромную власть в этом королевстве, госпожа, нравится вам это или нет,  - продолжал Булава, пока они шли по коридору.  - Поумерьте сегодня свой нрав.
        - Просить меня поумерить свой нрав - первый и лучший способ его разбудить, Лазарь.
        - Что ж, я посажу между вами отца Тайлера. По крайней мере, позаботьтесь о нем.
        Они вошли в зал для аудиенций и обнаружили там отца Тайлера с его обычной робкой улыбкой. Но сегодня улыбка выдавала тревогу, и Келси легко прочитала ее. Столкнулись два мира отца Тайлера, и Келси, давно подозревавшая, что Тайлер во дворце и Тайлер в Арвате - это два разных человека, задумалась, боится ли он так же, как она. Сейчас она нуждалась в ресурсах Арвата, но ей не нравилась идея идти к святому отцу с протянутой рукой.
        «Я и не пойду,  - напомнила она себе.  - Мы здесь для того, чтобы заключить сделку».
        - Здравствуйте, отец.
        - Добрый вечер, Ваше Величество. Позволите представить вам Его Святейшество?
        Кесли обратила свое внимание на нового святого отца. Она представляла старика, усохшего и сморщенного, но этот мужчина оказался не старше Булавы. Он не излучал жизненной энергии Лазаря, скорее, Келси вообще ничего не ощутила. У него были крупные и тяжелые черты, глаза - темные непроницаемые ямы; когда он увидел ее, его лицо осталось неподвижным. У Келси еще ни от кого не возникало такого ощущения глухой пустоты. Через несколько секунд Келси поняла, что глашатай Господа не собирается кланяться, скорее всего, ожидая, что это она поклонится ему.
        - Ваше Святейшество.
        Видя, что Келси тоже не поклонилась, святой отец улыбнулся, официально приподняв уголки губ, от чего безжизненное лицо не стало ни капельки живей.
        - Королева Келси.
        - Благодарю, что пришли,  - она указала на огромный обеденный стол, сервированный на десять человек.  - Присаживайтесь.
        Двое прислужников,  - один высокий, другой низкий,  - последовали за святым отцом. У высокого было заостренное лицо, похожее на мордочку хорька, показавшееся Келси смутно знакомым. Он явно был любимцем: именно он выдвинул стул и задвинул его обратно, когда святой отец сел. Оба прислужника встали за стулом святого отца. Они не ели и явно предназначались для того, чтобы слиться с ландшафтом, но в течение ужина внимание Келси несколько раз возвращалось к высокому прислужнику. Она видела его раньше, но где?
        - Без охраны?  - шепнула она Пэну, когда они сели.
        - Святой отец всегда путешествует с четырьмя вооруженными стражниками, госпожа,  - прошептал он в ответ.  - Но капитан настоял, чтобы они остались снаружи.
        Отец Тайлер сидел с другой стороны от Пэна, через один стул от Келси. Святой отец моргнул от удивления, когда занял свое место.
        - Вас всегда за обедом окружает столько стражников, Ваше Величество?
        - Обычно.
        - Проблемы безопасности настолько велики?
        - Ничуть. Предпочитаю трапезничать с моей Стражей.
        - Возможно, когда вы заведете семью, ваши предпочтения изменятся.
        Келси прищурилась; Милла начала наливать ей суп в миску.
        - Стража и есть моя семья.
        - Но, разумеется, Ваше Величество, вы пуще всего чаете произвести на свет наследника?
        - Сейчас у нас есть более насущные проблемы, Ваше Святейшество.
        - А у меня - множество взволнованных прихожан, Ваше Величество. Появление наследника - и как можно скорее - их бы успокоило. Неопределенность вредит морали.
        - Желаете, чтобы я забеременела, как моя мать,  - под столом?
        - Конечно, нет, Ваше Величество. Мы не проповедуем необузданную сексуальность, хотя нельзя отрицать, что ваша мать грешила подобным. Мы бы хотели, чтобы вы вышли замуж и остепенились.
        Пэн толкнул ее ногой, и Келси поняла, что весь стол ждет ее, чтобы приступить к трапезе. Она покачала головой.
        - Простите. Пожалуйста, начинайте.
        Томатный суп Миллы обычно был весьма недурен, но сегодня Келси едва ли чувствовала вкус. Замечание насчет ее матери было слишком грубым, слишком откровенным. Святой отец пытается завести ее, но зачем? Двое прислужников стояли позади него, неподвижно, но их глаза постоянно двигались, прощупывая комнату. Вечер уже казался испорченным. Отец Тайлер аккуратно зачерпывал суп ложкой, но Келси видела, что он ничего не ел, и каждая ложка отправлялась обратно в тарелку.
        Отец Тайлер никогда не ел много, он был аскетом. Но сейчас его глаза запали в темные, похожие на синяки мешки, и Келси снова задумалась, что же с ним случилось.
        Святой отец даже не поднял свою ложку. Он лишь смотрел поверх миски пустыми глазами, пока остальные ели. Это было очень грубо - особенно по отношению к Милле, испуганно переминающейся в десяти футах от стола,  - поэтому, в конце концов, Келси пришлось спросить.
        - Ваше Святейшество, чем мы могли бы вас попотчевать?
        - Не беспокойтесь, Ваше Величество. Я просто не люблю помидоры.
        Келси пожала плечами. Человека, который не любил помидоры, можно только пожалеть. Несколько минут она механически ела, медленно вдыхая и выдыхая между ложками, но была не в силах игнорировать святого отца, который, казалось, притаился за столом в засаде. Поскольку он явно хотел ее разозлить, Келси старалась усмирить свой нрав, мысленно прокладывая бархатный ковер через поле колючек. Она не хотела просить этого лжеца о помощи, во всяком случае, не сразу и не в роли униженного просителя. Но не могла и ждать весь вечер, пока представится случай завести беседу на нужную тему.
        Ее отвлекло движение за плечом Элстона. Стража впустила мага, светловолосого человека среднего телосложения. В последний раз, когда Келси его видела, она была напуганной девочкой, ехавшей по городу, но она не забыла и попросила Булаву выследить мага. Его звали Брэдшоу, и до сих пор он был сугубо уличным артистом: приглашение в Цитадель было его счастливым билетом. Келси обратила внимание на его пальцы, длинные и умелые, даже когда те просто снимали плащ и пальто. Булава не видел в маге угрозы для Келси, но как всегда настороженно относился ко всему магическому и предупредил Келси, что обеспечение безопасности этим вечером может принять странный оборот.
        Чутье не подвело Келси. Когда она наконец доела суп и отложила ложку, святой отец перешел в наступление:
        - Ваше Величество, по просьбе моих прихожан я должен задать вам несколько неприятных вопросов.
        - Ваших прихожан? Вы до сих пор читаете проповеди?
        - Все люди - мои прихожане.
        - Даже те, кто этого не хочет?
        - Тот, кто не хочет быть частью Царствия Божьего, нуждается больше всего, Ваше Величество.
        - В чем заключается первое неприятное дело?
        - Разрушение замка Грэм несколько месяцев назад.
        - Насколько я понимаю, это произошло по вине случайного пожара.
        - Многие мои прихожане считают, что пожар не был случайным, Ваше Величество. Ходят слухи, что пожар устроил кто-то из ваших стражников.
        - Слухи - это очень удобно. А доказательства у вас есть?
        - Есть.
        Келси резко вдохнула. Булава, сидящий справа от нее, замер, но святой отец продолжал мягко глядеть на Келси. Казалось, он вообще не боялся Булаву. Келси хотела спросить святого отца, какие же у него есть доказательства, но отбросила эту идею. Если у него действительно есть что-то, связывающее Булаву с пожаром, деваться было некуда. Она заняла новую позицию.
        - Покушение на Королеву считается предательством. Кажется, закон гласит, что у предателя отторгаются земли.
        - Так и есть.
        - Лорд Грэм приставил нож к моему горлу, Ваше Святейшество. Даже в том маловероятном случае, что один из моих стражников как-то связан с пожаром, его собственность была моей. И пожар был моим пожаром.
        - Но не находящиеся внутри люди, Ваше Величество.
        - Если они находились на моей территории, то они правонарушители.
        - Но ваше право собственности на это имущество всецело зависит от ваших собственных обвинений в предательстве.
        - Мои обвинения,  - повторила Келси.  - Как еще можно назвать действия лорда Грэма?
        - Не знаю, Ваше Величество. Как вы говорите, доказательств немного. Что мы знаем? Только что вы привели молодого, привлекательного лорда в свою комнату ранним вечером и убили его.
        У Келси отпала челюсть.
        - Возможно, вы сами положили глаз на эти земли.
        Пэн вскочил из-за стола, но Келси схватила его за руку и прошептала:
        - Нет.
        - Госпожа…
        - Ничего не делай,  - во взгляде Пэна читалось недоумение; в эту секунду Келси, казалось, снова пережила свое унижение. Пэн был ее старинным другом, стражником, проявившим к ней доброту задолго до всех остальных, но сейчас Келси видела в нем лишь мужчину, который ее отверг. Смогут ли они когда-нибудь вернуться к тому, с чего начинали? Она повернулась к святому отцу и обнаружила, что тот с большим интересом наблюдает за ними с Пэном.
        - Так ваши священники рассказывают эту историю с кафедры, Ваше Святейшество? Молодой лорд Грэм пал жертвой моей необузданной сексуальности?
        Элстон и Дайер заухмылялись.
        - Ваше Величество, вы меня неправильно поняли. Я всего лишь рупор моих прихожан.
        - А я-то думала, вы рупор Господа.
        Невысокий прислужник ахнул.
        - Подобное утверждение было бы кощунственным, Ваше Величество,  - мягко упрекнул святой отец.  - Никто не может говорить за Бога.
        - Понятно.
        Она не поняла, но, по крайней мере, отвлекла его от Булавы и пожара. Милла использовала паузу в их разговоре, чтобы принести основное блюда: жареного цыпленка с картошкой. Келси украдкой взглянула на Пэна и обнаружила, что тот смотрит на святого отца с холодной яростью. Теперь злились вся ее Стража, даже сжавший губы Булава. Келси постучала ногтями по столу, и они вернулись к еде, хотя некоторые, казалось, с трудом глотали.
        - Вы слышали сообщения из Фэрвитча, Ваше Величество?  - спросил святой отец.
        - Слышала. Дети пропадают, и некий невидимый убийца бродит в ночи.
        - Как вы собираетесь решать этот вопрос?
        - Трудно сказать, пока я не получу веских доказательств того, что происходит.
        - Пока вы бездействуете, Ваше Величество, становится все хуже. Кардинал Пенни сообщил мне, что несколько семей уже исчезло в предгорьях. Кардинал сам видел темные тени, блуждающие в ночи вокруг его замка. Это проделки дьявола, нет сомнений.
        - И как прикажете сражаться с дьяволом?
        - Молитвой, Ваше Величество. Благочестием. Вы никогда не задумывались, что на Тирлинг ниспослана кара Господня?
        - За что?
        - За слабость веры. За вероотступничество.
        Отец Тайлер выронил вилку. Она с грохотом ударилась об пол, и он полез под стол ее доставать.
        - Молитва не спасет от серийного убийцы, Ваше Святейшество.
        - Что же тогда?
        - Действие. Разумное действие, предпринятое после того, как будут взвешены все последствия.
        - Ваша вера слаба, Ваше Величество.
        Келси опустила вилку.
        - Вы не смеете меня принуждать.
        - Я и не думал вас принуждать, хотел только дать духовный совет. Многие ваши действия противны воле Божьей.
        Видя, куда он клонит, Келси положила подбородок на обе руки.
        - Расскажите, Ваше Святейшество.
        Святой отец приподнял брови.
        - Хотите, чтобы я огласил список ваших прегрешений?
        - Почему бы и нет.
        - Хорошо, Ваше Величество. Оглашу. Трое еретиков и двое гомосексуалистов содержались под стражей Короны в начале вашего царствования, и вы их освободили. Хуже того, вы допускаете гомосексуализм среди собственной Стражи.
        Это еще что такое? Келси подавила желание оглянуться на Булаву или любого другого своего стражника. Она никогда не слышала об этом.
        - Своим отказом вступить в брак вы подаете ужасный пример всем молодым женщинам. Я слышал предположение, что вы и сами имеете гомосексуальные симпатии.
        - Действительно, Ваше Святейшество, половая свобода совершеннолетних представляет наибольшую угрозу, с которой когда-либо сталкивалось это королевство,  - язвительно заметила Келси.  - Одному Богу известно, как мы продержались так долго.
        Святой отец не поддался.
        - А совсем недавно, Ваше Величество, мне сообщили, что вы хотите обложить земельным налогом Арват, словно какое-то светское учреждение. Но, разумеется, это ошибка.
        - Ах, ну наконец-то! Никаких ошибок, Ваше Святейшество. Церковь Господня является землепользователем, как и любая другая организация. Начиная с февраля, я буду ожидать ежемесячных выплат по всему вашему имуществу.
        - Церковь всегда освобождалась от налогообложения, Ваше Величество, со времен Дэвида Рэйли. Освобождение поощряет добрые дела и бескорыстие со стороны наших братьев.
        - Вы получаете прибыль с вашей земли, Ваше Святейшество, и, несмотря на ваш наказ, благотворительной организацией вас не назвать. Я не вижу, чтобы подавляющая часть ваших доходов возвращалась к народу.
        - Мы раздаем хлеб бедным, Ваше Величество!
        - Молодцы. Сама святая Симона едва ли могла сделать больше.  - Келси наклонилась вперед, пытаясь смягчить голос.  - Однако, поскольку вы подняли этот вопрос, у меня есть предложение.
        - Какое?
        - Если мои расчеты верны, то к концу июля большинство тирцев будут размещены за стенами, в лагере на берегу Кадделы. Когда придут мортийцы, всех придется перевести в город.
        - Новый Лондон ужасно переполнится, Ваше Величество.
        - Вот именно. Потому, коль скоро вы утверждаете, что являетесь благотворительной организацией, я думаю, вы могли бы продемонстрировать христианский дух, предоставив пищу и жилье.
        - Жилье?
        - Я открою для беженцев Цитадель, но вы обладаете вторым по величине зданием в Новом Лондоне, Ваше Святейшество. Девять этажей, из которых, как мне передали, жилые всего лишь два.
        - Откуда вы знаете?  - сердито поинтересовался святой отец, и Келси встревожилась, заметив, как он стрельнул взглядом в отца Тайлера.  - Арват неприкасаем.
        - Семь пустующих этажей, Ваше Святейшество,  - надавила Келси.  - Подумайте, скольких переселенцев вы сможете приютить и покормить.
        - В Арвате нет лишнего места, Ваше Величество.
        - Взамен,  - продолжила Келси, словно он ничего не говорил,  - я готова считать все церковное имущество в Новом Лондоне благотворительным и простить налог на эти земли.
        - Только в Новом Лондоне?  - святой отец вдруг расхохотался: неожиданный звук, учитывая его невеселое лицо.  - В Новом Лондоне находится лишь крошечная часть нашего имущества, Ваше Величество. Так что, если вы собираетесь наброситься на наши владения в северном Алмонте, д?лжно заключить соглашение.
        - Ах да… ваши фермерские земли. Где бедняки трудятся за гроши, а их дети начинают работать в полях в пять лет. Действительно благотворительная собственность.
        - Иначе эти люди вообще останутся без работы.
        Келси уставилась на него.
        - И вы нормально спите по ночам?
        - Весьма неплохо, Ваше Величество.
        - Я так и думала.
        - Ваше Величество!  - Отец Тайлер резко встал, на его лице читалась паника.  - Мне нужно в уборную. Прошу прощения.
        Во время спора Милла умудрилась поставить перед Келси десертную тарелку: творожный пирог с земляникой. Келси быстро с ним управилась: нельзя сказать, что Милла превзошла себя, но пирог действительно получился неплохой, и даже раздражения Келси оказалось недостаточно, чтобы притупить ее аппетит. Булава умоляюще поглядел на нее, но она покачала головой. Жуя, она исподтишка поглядывала на своих стражников, гадая, к кому ж было обращено замечание насчет гомосексуальности. Возможно, как и многое в Церкви Господней, святой отец просто взял это с потолка, но Келси так не думала: слишком уж странное заявление. С другой стороны - ее ли это дело? По словам Карлин, на узаконенную гомофобию накануне Перехода тратили кучу времени и ресурсов. Барти, с присущей ему практичностью, всегда говорил, что у Бога есть дела поважнее, чем беспокоиться о том, что происходит между простынями.
        «Нет,  - решила Келси,  - это не мое дело». Ей ужасно хотелось послать святого отца куда подальше - было бы чудесно,  - но где ей найти дома для оставшихся беженцев, как не в Арвате? Постель, уборка, медицинская помощь… без Церкви все обернется катастрофой. Келси подумывала пригрозить захватом Арвата под предлогом принудительного отчуждения частной собственности, как она пригрозила кучке одуревшей знати несколько недель назад. Но нет, это было бы губительным шагом. Прямое нападение на Арват только подтвердило бы каждое жуткое предупреждение, которые люди святого отца пересказывают с кафедры охочему до церковной чуши народу. Святой отец пытался ее разозлить, поняла Келси, и это ему удалось. Гнев придал Келси сил, но также и ослабил: она не видела пути вернуться к переговорам, не потеряв при этом землю.
        - Думаю, мы с Его Святейшеством обеспечили достаточно развлечений на один вечер,  - объявила она, вставая.  - Может, перейдем к настоящему представлению?
        Святой отец улыбнулся, но не глазами. Он не прикоснулся к пирогу, и Келси задумалась, пытаясь вспомнить, съел ли он хоть что-нибудь. Переживает, что его отравят? Да нет, этот не погнушался бы опробовать пищу на одном из своих людей.
        Ты бредишь. Сосредоточься на Арвате. Мортийцах.
        Келси не понимала, что теперь предпринять, чтобы исправить ситуацию. Да и имело ли все это значение, кроме чисто теоретического? Мортийцы прибудут сюда задолго до нового налогового года, а Новый Лондон не выдержит длительной осады. Обсуждать налоги следующего года - все равно, что красить дом, стоящий на пути урагана. Возможно, она должна уступить, но при одной мысли об этом ее ум пронзала колокольня Арвата: чистое золото, ст?ящее многие тысячи фунтов. Она не могла сдаться.
        Когда группа двинулась к трону, рядом с Келси возник отец Тайлер и заговорил тихим голосом:
        - Госпожа, прошу вас не злить его больше.
        - Он способен сам о себе позаботиться.  - Но Келси остановилась, вдруг разглядев бледное лицо священника, его сильно исхудавшее тело.  - Чего вы боитесь, отец?
        Отец Тайлер упрямо покачал головой.
        - Ничего, Ваше Величество. Я беспокоюсь за вас.
        - Что ж, если это вас успокоит, я собираюсь вести себя образцово-показательно.
        - И все же этот план так часто терпит неудачу.
        Келси рассмеялась, похлопав его по спине.
        Гримаса Тайлера стала более выраженной, и Келси закусила губу: она забыла, что не должна касаться представителей Церкви Господней.
        - Извините, отец.
        Он пожал плечами, а потом ехидно ухмыльнулся: редкое явление для отца Тайлера.
        - Все в порядке, госпожа. В отличие от Его Святейшества меня не волнует ваша необузданная сексуальность.
        Келси хихикнула и жестом пригласила его подняться на вершину помоста, где были приготовлены два кресла. Святой отец уже сидел, одарив ее пугающей вкрадчивой улыбкой, когда она села рядом. Его прислужники остались стоять у подножия помоста, Булава махнул Элстону, чтобы остался с ними. Значит, Булава тоже волновался насчет высокого прислужника с лицом хорька. Память Келси на мгновение дернулась, но потом улеглась. Булава щелкнул пальцами магу Брэдшоу, он вышел вперед и слегка поклонился. Он не носил яркой цветастой одежды, которую Келси так часто видела на уличных артистах, наоборот, был одет очень просто, в черное. Рядом стоял стол с реквизитом, включавшим два небольших двухфутовых ящичка. Брэдшоу открыл их, поднял каждый, чтобы продемонстрировать отсутствие двойного дна, затем взял чашку с обеденного стола и поместил ее в один ящичек, плотно притворив крышку. Когда он открыл второй ящичек, чашка оказалась там.
        Келси захлопала, позабавленная, хотя понятия не имела, как все это было проделано. Разумеется, никакого волшебства, но выглядело, как волшебство, и этого было вполне достаточно. Брэдшоу обнаруживал в ящичках один предмет за другим: перчатку Дайера, миску со стола, два кинжала и, наконец, палицу Булавы. Последняя «находка» изумила Булаву, который на мгновение впал в ярость, а затем вновь изумился, когда Брэдшоу вытащил палицу из ящичка и с улыбкой передал законному владельцу. Келси громко хлопала в ладоши: мало кто мог осмелиться попробовать заткнуть Булаву за пояс. Мгновение Булава внимательно рассматривал свое любимое оружие, словно ювелир, проверяющий бриллианты, и, наконец, пришел к выводу, что вещь его. Понизив голос, Келси попросила Элстона дать магу пятьдесят процентов чаевых.
        Святой отец явно невпечатлен: он смотрел представление со все более кислым выражением лица и ни разу не хлопал.
        - Не любите иллюзий, Ваше Святейшество?
        - Не очень, Ваше Величество. Все волшебники - мошенники, подстрекающие простых людей к вере в языческую магию.
        Келси чуть не закатила глаза, но вовремя остановилась. У нее остался последний шанс: если святой отец выйдет за дверь, он никогда не вернется. Возможно, сейчас, когда их почти что некому было подслушивать, он станет посговорчивее. Брэдшоу делал руками магические пассы. Подождав, пока он сотворит из ниоткуда мышь, Келси тихо спросила:
        - Что бы соблазнило вас принять мое предложение?
        - Возможно, мы могли бы достичь компромисса, Ваше Величество. Снимите налоги с наших новолондонских владений и с половины посевной площади в Алмонте, и Церковь с радостью предоставит беженцам пищу и приют на четырех этажах.
        Келси подняла взгляд на Булаву.
        - Сколько это в налоговых деньгах?
        - Только Арлисс знает наверняка, госпожа. Но вы говорите, по меньшей мере, о тысяче квадратных миль обрабатываемых фермерских земель. За год набежала бы приличная сумма.
        - Не на год,  - перебил святой отец.  - Навсегда.
        - Навсегда?  - недоверчиво прошептала Келси.  - Да я могла бы построить свой собственный треклятый Арват за деньги, которые Тирлинг потеряет за пять лет.
        - Могли бы, Ваше Величество, только у вас не хватит времени.  - Святой отец улыбнулся, и его глаза впервые заблестели, но то был нехороший блеск.  - Мортийцы будут здесь осенью, вы в безвыходном положении. Потому-то мы об этом и говорим.
        - Не совершайте ошибки, полагая, что вы для меня нечто большее, чем удобство, Ваше Святейшество. Мне не нужна ваша кучка золота.
        - Тогда не совершайте ошибки, полагая, что я боюсь вашего сборщика налогов, Ваше Величество. К новому году вы ни с кого не сможете получить налоги.
        Минут пять назад Келси сама об этом подумала, но это лишь сильнее ее разозлило. Она повернулась к нему, даже не притворяясь, что интересуется магическим представлением.
        - Что вам толку от всего этого золота, Ваше Святейшество? На кого вы пытаетесь произвести впечатления этой своей колокольней? На Бога?
        - Бог не интересуется подобными мелочами.
        - Вот и я о том же.
        - Правоверные прихожане пожертвовали это золото, Ваше Величество, как покаяние и благое дело. Ваш дядя был одним из них.
        - У моего дяди имелось семь любовниц и ни одной жены. И это он-то правоверный?
        - Ваш дядя раскаялся в своих прегрешениях перед отцом Тимпанием, Ваше Величество, и был прощен.
        - Интересная система. Четырехлетних детей и то наказывают строже.
        Голос святого отца напрягся от гнева.
        - У вас имеются уголовные законы для наказания граждан, Ваше Величество. Моя забота - спасение души.
        - В чем весьма помогает золото, верно?
        - Как вы смеете…
        - Ваше Величество!  - Брэдшоу еще раз замысловато поклонился у подножия помоста.  - Можно попросить помощи у одного из ваших стражников для последнего фокуса?
        Келси вяло улыбнулась.
        - Кибб.
        Кибб направился вниз по ступенькам под смешки остальных стражников, но Келси едва ли обратила на это внимание. Она крепко вцепилась в подлокотники своего кресла. Это было все, что она могла сделать, чтобы не задушить сидящего перед ней человека.
        «Все это пространство,  - подумала она, глядя на святого отца, в висках у нее запульсировало.  - Все эти хоромы и золото. Вы его не используете, вы в нем не нуждаетесь, но и другим не даете. Если мы переживем вторжение, дружочек, я буду облагать тебя налогами, пока ты не попросишь пощады».
        Святой отец уставился на нее предельно высокомерным взглядом человека, который ничего не боится. Келси вспомнила замечание, которое Булава сделал несколько недель назад: что святой отец нигде не показывался, подпольно обделывая делишки с Демином.
        Если святой отец уже обо всем договорился, тогда, конечно, он не боится Келси. Просто сидит и ждет, пока подойдет мортийская армия, щадя Арват и опустошая все остальное. И теперь Келси почувствовала, как первые семена сомнения укореняются в ее сердце.
        Она провела последний месяц, бегая взад и вперед, судорожно мечась от одного варианта к другому, пытаясь найти решение, а теперь подняла взгляд и обнаружила себя в окружении людоедов.
        - В честь ваших святейших гостей, Ваше Величество!  - Брэдшоу взял чашку, которую использовал раньше, наполнил ее водой из маленькой фляги и передал Киббу.  - Глотните, сэр, и, пожалуйста, подтвердите, что это вода.
        Кибб осторожно отхлебнул из чашки:
        - Действительно вода.
        Маг поднес чашку к помосту и протянул Келси, ожидая, пока она кивнет, разрешая продолжать. Отвесив вежливый поклон святому отцу, Брэдшоу прикрыл чашку одной рукой, щелкнув пальцами другой. Между пальцами возникла небольшая вспышка света, и Брэдшоу снова поднес чашку Келси, убрав руку. Вода в чашке стала глубокого красного цвета.
        - Для увеселения Ее Величества!  - объявил Брэдшоу.  - Где же мой ассистент?
        Кибб поднял руку, и маг протанцевал к нему, протягивая чашку.
        - Попробуйте, сэр. Это не причинит вам никакого вреда.
        Улыбнувшись немного тревожно, Кибб сделал крохотный глоток. На лице расцвело удивление, и он снова отхлебнул, на это раз от души. Обращаясь к Келси, он изумленно объявил:
        - Ваше Величество, это вино.
        Келси хихикнула, но все же не смогла удержаться и расхохоталась. Она увидела ярость на потемневшем лице святого отца, но лишь рассмеялась еще безудержнее. Стоящий под помостом Брэдшоу улыбался, его лицо светилось торжеством.
        - Вставай! Вставай!
        Невысокий прислужник упал в обморок, и высокий принялся его трясти, шипя команды. Но юноша не шевелился. Святой отец поднялся со своего места, его лицо побагровело, что неимоверно обрадовало Келси. Отец Тайлер принялся шептать ему на ухо, но святой отец его отпихнул. О лежащем на полу юноше он никак не побеспокоился.
        - Не вижу ничего смешного в оскорблении гостей,  - прорычал святой отец.  - Кощунственная шутка, Ваше Величество, говорящая о дурном вкусе.
        - Не смотрите на меня, Ваше Святейшество. Я не держу придворных артистов. Это его личные фокусы.
        - Я требую извинений!  - огрызнулся он, и Келси, предположившая было, что такого рода нелепое возмущение - часть должностных инструкций святого отца, запнулась, потому что его гнев явно был неподдельным. Но даже вытащи Брэдшоу из шляпы саму Деву Марию, никто бы не принял всерьез этот волшебный фокус. Примирение явилось бы умным решением, но Келси уже слишком далеко зашла. Побарабанив ногтями по подлокотнику кресла, она коротко спросила.
        - От кого вы требуете извинений?
        - От этого самозванца, Ваше Величество.
        - Самозванца? Уверена, что он не строил из себя настоящего Христа, Ваше Святейшество.
        - Я требую извинений.
        - Вы приказываете Королеве?  - убийственно мягким голосом спросил Булава.
        - Определенно.
        - Отказываю!  - огрызнулась Келси.  - Какой дурак станет обижаться на фокус?
        - Ваше Величество, пожалуйста!  - Отец Тайлер поднялся и встал рядом со святым отцом, его лицо стало почти белым.  - Вряд ли сейчас это разумно.
        - Заткнись, Тайлер!  - прошипел святой отец.  - Все маги - шарлатаны! Они обещают быстрые решения и подрывают веру в праведный путь.
        Келси прищурилась.
        - Даже не думайте играть со мной в благочестие, Ваше Святейшество. Я многое о вас слышала. Какую из этих двух женщин вы держите в Арвате? Они приклоняют колени перед Святым Духом каждую ночь?
        Лицо святого отца стало апоплексически фиолетовым, и Келси вдруг пожелала, чтобы у него случился сердечный приступ и он шлепнулся бы прямо перед ее троном, и плевать на последствия.
        - Осторожнее, Ваше Величество. Вы не представляете, насколько щекотлива ваша позиция.
        - Продолжите мне угрожать, жадный мошенник, и я вас прикончу.
        - Уверен, он не имел в виду ничего подобного, Ваше Величество!  - высоким голосом воскликнул отец Тайлер.  - Это не угроза, просто…
        - Тайлер, не лезь!  - взревел святой отец. Он повернулся и, выбросив одну руку, ударил отца Тайлера в грудь. Мгновенно потеряв равновесие, Тайлер упал назад и скатился по ступенькам помоста. Келси услышала сухой, резкий треск сломанной кости, и все мысли мгновенно вылетели из головы. Она вскочила и, оттолкнув Пэна, ударила святого отца по лицу. Булава с Пэном двинулись очень быстро, остальные стражники - сразу за ними. За несколько мгновений между Кесли и святым отцом возникло более десяти человек. Стражники загородили ей обзор, но не раньше, чем она увидела и запомнила белую отметину от своей ладони на красной щеке святого отца и завернула в памяти, словно подарок.
        - Святотатство!  - зашипел высокий прислужник снизу лестницы.  - Никто не смеет поднимать руку на святого отца!
        - Если вам дорог этот лицемер, немедленно уводите его из моей Цитадели.
        Прислужник кинулся вверх по лестнице, чтобы помочь святому отцу. Келси повернулась к своему креслу, решив не обращать на них внимания, однако затем услышала прерывистое дыхание снизу, за стеной стражников.
        - Отец, вы в порядке?
        - В порядке, Ваше Величество.
        Но голос отца Тайлера был хриплым от боли.
        - Оставайтесь на месте. Мы приведем вам врача.
        - Тайлер пойдет с нами!  - прорычал святой отец. Но Булава, уже протиснувшийся вниз, встал между отцом Тайлером и священниками.
        - Королева сказала, что он остается.
        - Его осмотрят мои собственные врачи.
        - Не думаю, Ваше Святейшество. Я видел работу ваших врачей.
        Глаза святого отца округлились, полные удивления и чего-то еще… вины? Прежде чем Келси смогла расшифровать его реакцию, Булава пронесся через комнату и схватил высокого прислужника за шею.
        - Этого мы тоже оставим. Брат Мэтью, да?
        - По какому обвинению?  - требовательно спросил разъяренный святой отец.
        - Измена,  - безапелляционно заявил Булава.  - Заговор Торна.
        Святой отец ответил без промедления:
        - Мы пришли сюда, полагаясь на охранную грамоту.
        - Я обещала охранную грамоту вам, Ваше Святейшество,  - огрызнулась Келси, про себя проклиная Булаву: он никогда не ставил ее в известность о своих планах.
        Теперь она без труда узнала отца Мэтью: один из мужчин из Аргоса, присевший у костра Торна посреди ночи.  - Вы можете идти. Но ваши подхалимы пришли на свой страх и риск.
        - Предлагаю вам уйти прямо сейчас,  - сказал Булава святому отцу, крепче сжимая шею сопротивляющегося священника.  - Прежде чем у меня появится шанс задать вашему хорьку какие-либо вопросы.
        Святой отец прищурился и пнул невысокого прислужника, все еще лежащего без сознания на полу.
        - Эй ты! Просыпайся! Мы уходим!
        Он поднял пошатывающегося юношу на ноги. Булава передал брата Мэтью Элстону и проследовал за двумя мужчинами из Арвата до двери. Второй прислужник, с лицом белым, как молоко, бросил несколько потрясенных взглядов через плечо, но святой отец, церемонно вышагивая рядом с ним, ни разу не обернулся.
        Келси поспешила вниз по лестнице, чтобы присесть рядом с отцом Тайлером, чья левая нога была вывернута под страшным углом. Он мелко дышал, крупные капли пота катились по его бледным щекам. Келси собрала подол своего платья, чтобы промокнуть ему лоб, но когда Корин попытался осмотреть его ногу, отец Тайлер застонал, умоляя его остановиться.
        - Сломана в нескольких местах, госпожа. Придется вправлять кости, чтобы они правильно срослись.
        - Подождем доктора,  - распорядилась Келси, бросая убийственный взгляд в сторону уходящего святого отца.  - Полагаю, это лучшее творение Бога.
        Отец Тайлер диковато и несвязно хихикнул.
        - Я отделался легким испугом, Ваше Величество. Спросите у Сэта.
        - Кто такой Сэт?
        Но отец Тайлер стиснул зубы, и, хотя Келси несколько раз повторила вопрос, прежде чем прибыл врач, отвечать он не стал.

        Глава 5
        Дориан

        Успех масштабной миграции людей зависит от многих отдельных кусочков, вставших каждый на свое место. Необходимы недовольные малоприятным, возможно, даже невыносимым, статусом-кво. Необходим толкающий вперед идеализм, мощное видение лучшей жизни за горизонтом. Необходимо огромное мужество перед лицом ужасных разногласий. Но самое главное, любой миграции необходим лидер, непременно харизматичная фигура, за которой перепуганные мужчины и женщины последуют прямиком в пропасть.
        Британско-Американский Переход соответствовал этому последнему условию в полной мере.
«“Голубой Горизонт” Тира», Гли Деламер

        Лили сидела на заднем дворе, пытаясь записать послание для своей матери. День выдался слишком жарким: что-то случилось с климат-контролем. Последнее время такое случалось все чаще и чаще. Грег объяснял, что это все сепаратисты и их хакеры, выводящие из строя спутники. Военные, с которыми он общался в Пентагоне, не одну неделю на них жаловались. За последние несколько дней температура в Нью-Ханаане поднялась за девяносто[2 - Выше +30 °C.], и теперь двор окутывал тяжелый, влажный воздух.
        Не считая погоды, неделя была хорошей. Грег уехал в командировку в Бостон, на какой-то съезд с остальными игроками на военном поле. Лили всегда представляла эти встречи увеличенными копиями вечеринок, которые они устраивали дома: подвыпившие мужчины, чьи голоса становятся все громче и хриплее по мере вливания спиртного.
        Тем не менее, она была благодарна. Когда Грег ушел, она почти могла притвориться, что это ее дом, что ей не нужно никому отчитываться, как прошел день. Не надо прятаться в детской, можно свободно передвигаться по всем комнатам. Но сегодня Грег вернется, и Лили пыталась использовать последние несколько часов, чтобы записать послание. Трудно заставить ложь звучать естественно, особенно для мамы, которая не хотела слышать ничего неприятного. Лили снова включила запись, когда через заднюю стену ограды в сад перевалилась женщина.
        Подняв взгляд, Лили вздрогнула. Женщина, шипя от боли, скатилась вниз, обдирая увивающий стену плющ, и в итоге свалилась в кусты гортензии, исчезнув из поля зрения с низким раненым хрипом. В кухонной двери материализовался Джонатан с пистолетом в руках.
        - Отойдите, миссис Эм.
        Лили проигнорировала его и, встав со своего шезлонга, подошла на цыпочках к каменной стене. Незваная гостья примяла куст гортензии. Лили почувствовала удерживающую ладонь Джонатана на своей руке, но вглядывалась в зазубренные края куста, пока не обнаружила лежащую незнакомку.
        Она похожа на Мэдди!
        Женщина удивительно походила на младшую сестру Лили. Ее волосы, теперь запутавшиеся в ветках, выглядели давно не мытыми, но это был тот же самый темный блонд, даже с той же пружинистой текстурой. И такие же, как у Мэдди, курносый нос и веснушки. Вот только она казалась слишком молодой, и Лили закусила губу, пытаясь посчитать, сколько лет было бы сейчас ее сестре. На два года младше Лили, значит, двадцать три. А этой девушке явно не больше восемнадцати.
        Теперь Лили слышала вой сирен, приглушенный толстой каменной стеной. Безопасность едва ли когда-либо использовала сирены в Нью-Ханаане: если они и появлялись в их районе, то действовали тихо и эффективно. Но женщина явно жила не в Нью-Ханаане. Ее лицо покрывала какая-то смазка, на ней были джинсы и порванный свитер размера на три больше. Края свитера были окровавлены. Лили присмотрелась повнимательнее, а потом с шипением отпрянула.
        - В нее стреляли!
        - Идите в дом, миссис Эм. Я вызову Безопасность.
        Девушка открыла глаза. Они сияли, ярко-зеленые и удивительно ясные, слишком опытные для подростка. А потом снова закрыла. Беглянка мелко дрожала, прижимая руку к кровавому пятну на животе. Она казалась слишком молодой, чтобы даже задумывать преступление, и выглядела, как Мэдди. Мэдди, исчезнувшая несколько лет назад.
        - Вы ранены,  - сообщила ей Лили.  - Вам нужно в больницу.
        - Никаких больниц.
        - Она нарушительница!  - прошипел Джонатан.
        Сирены стали громче: возможно, они уже на Уиллоу-стрит. Женщина снова открыла глаза, и Лили увидела в них смирение, изможденное принятие. Мэдди смотрела так же, когда за ней пришли, как будто уже представляла, что ждет ее впереди. Лили не хотелось думать о том дне, о Мэдди. Джонатан прав: нужно вызвать Безопасность. Но Мэдди уже нависла над Лили, и она поняла, что не может это сделать, не может выдать девушку.
        - Помоги мне занести ее внутрь.
        - Зачем?  - спросил Джонатан.
        - Просто помоги.
        - Что скажет мистер Эм?
        Она подняла на него глаза, в голосе прорезался металл:
        - Это же не первый секрет, который мы от него храним?
        - Тут другое.
        - Давай ее поднимем.
        - Она не случайно перемахнула через стену, миссис Эм. Вы слышите сирены? Думаете, они не за нею?
        - В дом. Устроим ее в детской. Он не узнает.
        - Ей нужен врач.
        - Значит, приведем ей врача.
        - И что потом? Врачи обязаны сообщать об огнестрельных ранениях.
        Лили приподняла девушку, подсунув руки ей под плечи, поморщившись, когда та застонала. Казалось неимоверно важным поспешить и занести беглянку внутрь, прежде чем она как следует задумается о возможных последствиях и о Греге.
        - Давай, в дом.
        Джонатан, ворча, присоединился. Они протащили незнакомку через сад и внесли в дом, прохладный оазис тьмы. Когда они добрались до гостиной, раненая потеряла сознание и стала намного тяжелее, чем можно было предположить по ее костлявой фигурке. Лили застонала, когда они тащили ее через холл, мысленно прикидывая, что делать дальше. Во-первых, наблюдение. У Лили не было резервных кадров из гостиной и с лестницы, но можно разочек стереть отснятое - Грег спишет это на сбой… «возможно»,  - поправил внутренний голос. Обувь сепаратистки покрывала грязь, и на ковре в гостиной осталось несколько пятен. Дом самоочищался, но не так быстро. Лили придется отчистить грязь вручную, прежде чем Грег вернется домой. Они внесли раненую в детскую и уложили на диван. Лили почувствовала, что Джонатан пристально на нее смотрит, прежде чем подняла на него взгляд.
        - Что вы делаете, миссис Эм?
        - Не знаю,  - призналась Лили.  - Просто…
        - Что?
        Мысль о Безопасности пронзила голову Лили: воспоминание о той двери, куда они заталкивали людей, никогда больше из нее не выходивших. Когда Лили была маленькой, таких дверей не было, и даже когда она повзрослела, она не особо обращала внимание, как меняется мир. Она часто думала, что вышла замуж за Грега именно из-за этого крайнего невнимания к последствиям, к будущему. Мэдди интересовалась политикой и гораздо шире смотрела на мир. Непосредственный интерес Лили заключался в управлении домом и отношениях с Грегом, поиске способов не попасть под волну его внезапно налетающего гнева, оставаясь на шаг впереди. Конечно, жизнь ее была полной чашей, но она не могла избавиться от мучительного ощущения общей ответственности множества хороших людей, что, не отрывая глаз от земли, позволили безликой двери Безопасности стать всеобщим властелином. Мэдди бы так этого не оставила, но Мэдди исчезла.
        Джонатан все ждал ответа, но Лили не могла объяснить, только не ему. Джонатан был морпехом, воевал в Саудовской Аравии в заключительной отчаянной схватке за последнюю нефть в мире. Он был лоялистом. И держал пистолет.
        - Я не собираюсь выдавать ее,  - наконец ответила Лили.  - Ты расскажешь Грегу?
        Джонатан задумчиво посмотрел на женщину.
        - Нет, мэм. Но вам нужен врач. Иначе она умрет от потери крови прямо на этом диване.
        Лили пробежалась по списку знакомых местных врачей. Друзья Грега, ни один из которых не заслуживал доверия. Кабинет их семейного врача, доктора Коллинза, находился менее чем в пяти километрах, в центре города, но этот вариант тоже никуда не годился. Доктор Коллинз никогда не спрашивал Лили, хотела бы она завести ребенка. Во время ее последнего визита он посоветовал ей сильнее расслабляться во время секса, дескать, расслабление - отличный способ забеременеть.
        - Мой кошелек. Там есть карта. Мой врач в Нью-Йорке.
        - Дэвис? Это не его область.
        - Он - репродуктолог!
        - Как скажете, миссис Эм.
        Она уставилась на него на мгновение.
        - Так ты расскажешь Грегу?
        Джонатан вздохнул, вытягивая из кармана ключи от «Лексуса».
        - Оставайтесь здесь. Передавите рану. Я вернусь с врачом.
        - Каким врачом?
        - Не беспокойтесь об этом.
        - Не из дружков Грега?
        - Не беспокойтесь об этом, миссис Эм. Вы правы: мы оба знаем, как хранить секреты.

* * *

        Джонатана не было больше часа, и Лили успела навоображать самое худшее: что Джонатана задержали за перевозку врача без лицензии; Джонатану вообще не удалось найти врача; но в основном, что Джонатан отправился прямиком в офис Грега, прямиком в Безопасность, чтобы все им рассказать. Джонатан работал ее телохранителем почти три года, убеждала себя Лили, и знал о докторе Дэвисе. Хотел бы доставить ей неприятности, давным-давно бы доставил.
        Но она все равно боялась.
        Девушка на диване теряла кровь прямо у Лили на глазах. Когда она разлепила обветренные почти белые губы, пытаясь заговорить, вышло лишь сиплое карканье. Лили спустилась вниз и наполнила миску колотым льдом. Она понятия не имела, как заботиться о больных, но в детстве перенесла воспаление легких и всю ту неделю могла есть только колотый лед. Она намочила тряпку ледяной водой и тоже бросила ее в миску.
        Когда она вернулась, девушка на диване спросила, где она. Лили попыталась объяснить ей, но беглянка потеряла сознание до того, как она закончила. Еще три часа, и Грег вернется домой. Где же Джонатан? И что Лили делать? Прятать таблетки - это одно, но укрывать человека - совсем другое.
        - Как вас зовут?  - спросила Лили, когда раненая снова очнулась.
        - Без имен,  - прошептала девушка в ответ.
        Лили показалось, что ей уже попадались эти слова, возможно, в одной из бесчисленных правительственных брошюр и листовок. Что эта женщина здесь делает? Время от времени Лили слышала по соседству сирены, иногда далеко, а иногда очень близко. Она проверила новостные сайты на настенной панели, но там не оказалось ничего, никаких местных новостей о нарушителе или каком-либо преступлении. Лили сходила в комнату наблюдения и удалила все записи за последние сутки. Всегда оставался шанс, что Грег наблюдает за домом в реальном времени, но вряд ли сегодня: под конец конференции, перед посадкой на самолет, Грег сосредоточится на подхалимаже. На обратном пути она убрала грязь.
        Девушка все еще не пришла в сознание. Она была слишком молода, чтобы оказаться Мэдди, да и слишком высока, но все равно на диване словно бы возлежал призрак. День клонился к вечеру, линия солнца из окна пересекла плечо женщины, и Лили заметила шрам чуть выше ключицы. У Лили имелся шрам в том же месте: аккуратная хирургическая линия, оставшаяся после имплантации метки, когда она была еще совсем юной. Но этот шрам был гораздо заметнее. Не тонкая, чистая линия, остающаяся после лазера. Он выглядел так, словно его сделали скальпелем.
        Лили долго пялилась на шрам, охваченная безумной догадкой: девушка каким-то образом вытащила метку. Это казалось невозможным: в каждой метке содержался смертельный яд, высвобождающийся, если кто-то пытался вмешаться в устройство. Но чем дольше Лили рассматривала шрам, тем сильнее крепла ее уверенность, что этой девушке удалось избавиться от метки. Она могла пойти, куда ей вздумается, без Безопасности, отслеживающей каждое ее движение. Лили даже представить себе не могла, каково это.
        В четыре Джонатан наконец-то вернулся с опрятным седовласым мужчиной. На вкус Лили, маленький человечек выглядел именно так, как должен выглядеть доктор: он носил профессионально выглядевший серый костюм, старомодные очки в проволочной оправе и нес небольшой черный кожаный саквояж, открывавшийся со щелчком. Не обратив никакого внимания на Лили, врач сразу направился к девушке на диване. Мгновенно поставив диагноз, он обернулся и сказал, словно бы обращаясь к медсестре:
        - Кипяченой воды и полотенец. Хлопковых.
        Лили так удивилась, что на мгновение застыла. Она не привыкла получать приказы в собственном доме.
        «Только от Грега»,  - шепнул внутренний голос, и это заставило ее двигаться, отправиться из детской на кухню. Принеся воду, она подошла к шкафу, пытаясь определить, каких полотенец Грег бы не хватился. Время от времени он обращал внимание на случайные детали: в один день Лили могла выбросить комплект поизносившихся простыней, а год спустя Грег спрашивал, куда они подевались. Ни одно из их полотенец не было достаточно темным, чтобы скрыть кровь, какой бы комплект она ни выбрала.
        Просто бери и неси, черт возьми.
        Лили схватила набор сосново-зеленых полотенец, который всегда ненавидела: свадебный подарок тетушки Грега. Вернувшись, она обнаружила, что Джонатан с доктором передвинули диван к окну, под прямые солнечные лучи. Доктор снял с девушки безразмерный свитер, под которым оказалась выцветшая мужская майка, и теперь срезал майку ножницами из саквояжа. Лили наклонилась, укладывая полотенца рядом с ним.
        - Этого достаточно, мисс.
        - Лили.
        - Без имен.
        Снова эта фраза. Почувствовав упрек, Лили повернулась к Джонатану и обнаружила, что тот вынул пистолет, блестящую черную штуковину, из-за которой ей всегда становилось не по себе, и возится с ним, разряжая и снова заряжая.
        - Подержите ее,  - сказал доктор. Лили не поняла, к кому он обращался, но они оба шагнули вперед, Лили - к рукам женщины, Джонатан, спрятав пистолет,  - к ногам. Опустив взгляд и увидев вспышку паники в глазах девушки, Лили положила руку ей на лоб, и, чувствуя себя самой ужасной обманщицей в мире, прошептала:
        - Все будет хорошо.
        Следующие полчаса Лили запомнила до конца своих дней во всех тошнотворных подробностях. У врача хотя бы оказался лазерный зонд, но, когда он начал орудовать им, руки девушки так напряглись, что лицо и шея Лили от усилия покрылись липким потом. Каждые несколько минут врач бормотал: «Глубоко засела, маленькая засранка», и только по этому бормотанию Лили отмечала течение времени.
        Большую часть времени операции она пропялилась на Джонатана, пытаясь его разгадать. Он был хорошим телохранителем и способным водителем, но также бывшим морпехом, и - Лили всегда так думала - лоялистом. Откуда он знал внесистемного доктора? Как они скроют это от Грега?
        Врач, наконец, нашел пулю и начал работать небольшим набором щипцов. Где-то посреди процесса девушка снова потеряла сознание, и ее пальцы милостиво ослабили хватку на руках Лили. Казалось, температура в детской резко поднялась, хотя панель на стене показывала 74 градуса[3 - + 23 °C.]. У Лили закружилась голова, словно от нее отлила вся кровь. Джонатан, что неудивительно, был как всегда в норме и невозмутимо наблюдал за работой врача. Вероятно, в Саудовской Аравии он убивал людей с таким же каменным лицом.
        Наконец, доктор поднял щипцы, показывая деформированный кусочек истекающего алым пластика. Джонатан протянул полотенце, и врач опустил пулю в него, а потом сосредоточился на ране.
        - Ей удалось?  - спросил доктор.
        - Не знаю,  - ответил Джонатан.
        - Кому-то из нас надо дать ему знать, что она здесь.
        - Я все улажу. На сколько ей придется остаться?
        - В идеале, ей бы несколько дней отдохнуть. Потеряла много крови. Пока она не сможет ходить, ее никак не вытащишь: думаю, повсюду сейчас блокпосты.  - Врач с сомнением поглядел на Лили.  - Но может ли она остаться здесь?
        - Может,  - ответила Лили, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо, но их разговор ее немало озадачил. Что это за врач, который, подлатав раны, не задает никаких вопросов? Вытерев руки одним из полотенец Лили, он бросил его на кресло.
        - Ей нужен постоянный уход.
        - Я о ней позабочусь,  - вызвалась Лили.  - Днем я могу постоянно здесь находиться. Ночью, возможно, каждые несколько часов.
        - Почему такая женщина, как вы, решила ввязаться в нечто подобное?
        Лили покраснела, заметив осуждение в его глазах. Ее детская была больше иного дома. Ей бы хотелось рассказать этому маленькому, аккуратному человечку о Мэдди, но она не знала, с чего начать.
        - Просто решила. Здесь она будет в безопасности.
        Врач разглядывал ее еще пару секунд, а потом открыл свой саквояж и вывалил на диван кучу бинтов, щипцов, бутылочек с таблетками.
        - Вам придется менять повязку хотя бы раз в день. Если у нее будет жар, дайте ей вот это. Вы когда-нибудь ставили уколы?
        - Да,  - энергично кивнула Лили, почувствовав себя увереннее. Новые шприцы помогали обнаруживать вены, но даже если бы доктор вручил ей шприцы старого образца, Лили знала, как колоть,  - Мэдди была диабетиком. Врач поднял завернутый в зеленое шприц.
        - Антибиотики. Делайте ей укол каждый вечер в одно и то же время. В вену на предплечье.
        Старик повернулся к Джонатану.
        - Она может остаться здесь на несколько дней, но у нее легко может развиться инфекция. Чем скорее он ее заберет, тем лучше.
        «Кто он?»  - удивилась Лили. Врач говорил таким почтительным голосом, что на мгновение Лили показалось, что он имеет в виду Бога.
        - Мне нужно отвезти доктора обратно, миссис Эм, а потом пробежаться по кое-каким делам. Могу не появиться до самого вечера.
        Лили медленно кивнула.
        - Скажу Грегу, что ты поехал в город забрать мое новое платье.
        Это было не совсем ложью. Несколько недель назад Лили заказала новое платье от Шанель за пятнадцать тысяч долларов: аметистовый шелк, вручную расшитый блестками. Теперь, глядя на потерявшую сознание девушку на диване, она чувствовала себя больной.
        - Пора идти. Скоро вернется ее муж.
        Врач собрал инструменты, вытер об окровавленное полотенце и убрал в саквояж.
        - Полотенца лучше сжечь. Вы не можете просто их выбросить.
        - Знаю,  - глядя на него, огрызнулась Лили. Потом в замешательстве опустила взгляд. Пол под ногами задрожал.
        Снаружи раздался такой гром, что Лили прикрыла уши. С другого конца дома послышался тусклый звук бьющегося стекла. Доктор заткнул уши, а Джонатан просто смотрел в окно со слабой улыбкой. Несколько секунд стены и двери продолжали греметь, а потом все стихло. В центре города сработала сигнализация Безопасности, ее громкий вой проник даже в мозг девушки, лежавшей на диване без сознания: она повернулась и забормотала во сне.
        Врач протянул Джонатану руку.
        - Лучший мир.
        - Лучший мир,  - повторил Джонатан.
        Лили уставилась на него широко распахнутыми глазами, в голове проносились сотни коротеньких мыслей. Энциклопедические знания Джонатана общественных дорог. Его необъяснимое решение хранить секреты Лили. Его загадочные ночные отлучки. Теперь Лили поняла, почему раненая девушка перевалилась через ограду именно их сада: потому что здесь был Джонатан. Джонатан - сепаратист.
        - Вернусь позже, миссис Эм.
        Лили кивнула, глядя, как он уходит. В глубине души она тайно надеялась, что доктор тоже пожмет ей руку, но он только снова окинул ее недоверчивым взглядом, проходя мимо. Лили осталась, глядя на девушку на диване, раздумывая над тем, во что она ввязалась. Если ее поймают на том, что она укрывает беглянку, ее арестуют. Но даже опасность ареста меркла перед тем, что произойдет, если узнает Грег. Грег, называющий сепаратистов отбросами. Он ликовал, когда кого-нибудь из них ловили, и с мрачным, но самодовольным удовольствием наблюдал на правительственном сайте за их казнью.
        «Теперь мне надо вести себя похитрей»,  - подумала Лили, глядя на девушку на диване. Она не могла взять в толк, как можно одновременно испытывать ужас и радостное волнение. Однажды, еще учась в школе, за год до того, как встретила Грега, она отправилась на вечеринку. Да, она напилась, но не настолько, чтобы не понимать, что делает, и в конце вечера пошла за мальчиком в темную комнату и просто так рассталась с девственностью. Лили так и не узнала имя мальчика, даже утром, но он был застенчивым и нежным, и она ни разу не пожалела о случившемся, мгновении ужасной несдержанности, которое в то время и в том месте, казалось, определило ее.
        «Я здесь,  - подумала она теперь, испуганная, но счастливая, словно парящая в воздухе на большой высоте.  - Действительно и правда здесь».
        Это было давно.

* * *

        Грег едва переступил порог дома, как Лили поняла, что ночь будет плохой. Его голова была опущена, как у быка, под мышками виднелись мокрые пятна. Хотя он никогда не признавался, Лили не сомневалась: он боится летать.
        Она чувствовала запах через всю гостиную: смесь горьковатого пота страха и сандалового одеколона, которым он пользовался каждый день. Одеколон попахивал мертвым животным.
        «Если бы он надушился им, когда мы познакомились,  - подумала Лили, прикусив щеку, чтобы сдержать внезапный приступ хохота,  - глядишь, я бы его отшила».
        Она приняла душ, выпрямила волосы и надела лучшее платье, зная, что Грег придет не в настроении. Новостные сайты сообщили о происшедшем почти сразу: на трех базах Безопасности Восточного побережья, всего в шести милях от Нью-Ханаана, случились какие-то катастрофические химические взрывы на авиационных полигонах. Потери были небольшими: террористы явно целились в оборудование, а не в людей, и у них получилось. Более ста самолетов оказались уничтожены. Также погибли трое гражданских подрядчиков из Локхида, но они не были рабочими, а всего лишь управленцами.
        Всего лишь управленцами. Так мог бы сказать отец Лили. Он работал инженером-химиком и к концу жизни сам стал управленцем, зарабатывая более пяти миллионов в год. Но он всегда симпатизировал рабочим. Когда Лили была совсем крошкой, отец даже пытался создать в Доу профсоюз, но все сошло на нет с принятием Фревеллского Закона о содействии труду. Когда несколько лет спустя контроль качества стал полностью автоматизированным, не осталось даже рабочих, которых можно было бы объединить. Да, папа жил в достатке, но Лили знала, что он несчастлив. Он умер два года назад, и даже в те последние часы, сидя у его постели в больнице, Лили чувствовала, что он тоскует, по-прежнему мечтая о более справедливом мире. Она не могла отделаться от ощущения, что была не той дочерью: он хотел бы, чтобы рядом сидела Мэдди.
        Бросив пальто на диван, Грег направился прямиком в бар. Еще один плохой знак. Лили отметила, как сгорбились плотные плечи Грега под костюмом, как на красивом лице сошлись в одной точке темные брови, как сжалась челюсть, когда он плеснул джин в стакан. Жидкость выплеснулась из стакана на бар, но Грег не стал вытирать. Это ее работа, подумала Лили и удивилась, почувствовав смутное биение гнева, пытающегося пробиться сквозь ее тревогу. Гнев бился недолго, а потом потонул.
        Сирены Безопасности визжали в их районе целый день. К Лили они не заходили, но отправились в соседний квартал, где жила Андреа Торес. В тех редких случаях, когда в Нью-Ханаане что-то случалось, ее всегда допрашивали первой, потому что ее муж был наполовину мексиканцем, и однажды его арестовали, заподозрив в помощи нелегальным мигрантам. Но Андреа была миниатюрной, застенчивой женщиной, которая едва могла собраться с духом, чтобы забрать почту на лужайке у калитки. Для проформы, поскольку они жили в одном районе, Лили всегда приглашала ее на вечеринки, но Андреа не приходила.
        Безопасность искала восемнадцатилетнюю девушку пяти футов шести дюймов роста, со светлыми волосами и зелеными глазами. Три месяца назад она устроилась штатской уборщицей на прайорскую Базу Безопасности, а сегодня каким-то образом пробралась в полный самолетов ангар и заложила бомбу. Она попала под обстрел, сбегая с места преступления, и стрелявшие были уверены, что она ранена. Ее звали Анжела Уэст.
        «Без имен»,  - почти непроизвольно подумала Лили. Девушка в детской была не Анжелой. Лили решила, что она, наверное, ошиблась насчет ее шрама: никто не смог бы получить допуск на военную базу без метки. Новостные сайты сообщали, что девушка была известна принадлежностью к «Голубому Горизонту», но никто, казалось, не мог объяснить, зачем местным террористам понадобились самолеты, предназначенные для трансконтинентальных полетов. Сайты утверждали, что сепаратисты, словно бешеные псы, просто атаковали ближайшую военную базу. Все знали, что их подпольная штаб-квартира находилась где-то в Новой Англии, хотя ни Безопасности, ни охотникам за головами так и не удалось выйти на их след. В новостях сказали, что военно-морские базы были удобной мишенью.
        Даже Лили это объяснение не показалось правдивым.
        Каждые несколько месяцев Грег приглашал Арни Уэлча, лейтенанта Безопасности, на ужин, и в последний раз, после нескольких бокалов, Арни горестно признался, что «Голубой Горизонт»  - эффективные, хорошо организованные террористы, преследующие тщательно выбранные цели и довольно успешно. Лили смотрела новости в сети, потому что никаких других не было, но она знала, что новостные сайты подвергаются жесткой цензуре. Безопасность во что бы то ни стало пыталась скрыть масштабы катастрофы, но после третьего стакана Арни становился разговорчивым, и, по его словам, «Голубой Горизонт» был куда большей проблемой, чем большинство гражданских себе представляло.
        - Ты не спросила, как прошел мой день.
        Лили подняла взгляд и поняла, что Грег смотрит на нее, капризно оттопырив нижнюю губу. Глубоко вздохнув, она встала с кресла и подошла поцеловать его, почувствовав вкус салями с оливками. Он уже налакался мартини в самолете.
        - Извини.
        - Мой день прошел плохо,  - сказал он, наливая себе виски.
        Лили сочувственно, как она надеялась выглядело, кивнула. У Грега все дни были плохими.
        - Поездка прошла нормально?
        - Шла нормально, пока террористы не взорвали все самолеты на восточном побережье.
        - Я видела в новостях.
        Грег раздраженно на нее взглянул, и Лили поняла, что он хотел сам ей об этом рассказать.
        - Я не знала, что это террористы. Думала, просто несчастный случай. Взрывы.
        - Нет. Три диверсанта получили допуск в Безопасность. Среди них даже была женщина! Не понимаю, какого черта происходит с этой страной.  - Грег глотнул виски.  - Мне надо лететь в Вашингтон через пару часов. Пентагону срочно понадобятся новые самолеты, и они захотят, чтобы я об этом позаботился.
        - Это хорошо,  - неуверенно ответила Лили.
        - Нет, не хорошо!  - рявкнул он.  - За последние два года долбаные сепаратисты взорвали почти все чертовы самолетные заводы на восточном побережье. Сейчас работают только два, остальные - на ремонте. Мы не можем дать даже малую часть того, что собирается запросить Пентагон. Всякий раз, когда мы что-нибудь строим, «Голубой Горизонт» взрывает!
        Лили хотелось порасспрашивать его о девушке, чтобы понять, не знает ли Грег чего-то еще, но поняла, что не стоит. В прошлом году она пару раз видела Грега таким, и это всегда заканчивалось побоями: два подбитых глаза и ночь в травмпункте со сломанной рукой. В последний раз было хуже: Грег захотел секса, едва переступив порог, и когда Лили его оттолкнула, он ударил ее. Овладев Лили, он укусил ее за плечо, сильно, до крови. Лили прогнала воспоминание, быстрым рефлекторным движением мысли, чем-то похожим на дрожь. Потом Грег всегда просил прощения, а потом, как правило, у нее появлялись новые серьги или платье. И ей ничего не оставалось, как забыть… до нового случая.
        - Теперь мне придется ехать в Вашингтон, встать перед десятью генералами с тремя звездочками и больше и объяснить, что то, чего они хотят, не может быть сделано.
        Лили попыталась посочувствовать, но у нее ничего не вышло. На самом деле, она в изумлении поняла, что почти хочет, чтобы Грег ее ударил, как он явно собирался в какой-то момент, и отстал от нее. Ей хотелось обратно в детскую. Прошел почти час, и девушка наверняка хочет пить.
        - Как ее звали?  - спросила Лили.
        - А?  - Грег начал поглаживать ложбинку между ее ягодицами, что она ненавидела. Она заставила себя стоять смирно, не отбрасывая его руку.
        - Террористка, женщина. Как ее настоящее имя? Они выяснили?
        - Дориан Райс. Она сбежала из Бронкской Женской Исправительной год назад! Представляешь?
        Лили представляла.
        - Перед отъездом я как раз успею поужинать.
        Лили знала свою роль: теперь она должна подать ужин, а потом спросить, хочет ли он чего-нибудь, может ли она что-нибудь для него сделать. Она понимала, что Грег ждет, когда она спросит: он знал эту процедуру так же хорошо, как и она сама. Но Лили была не в состоянии действовать.
        Если он решит, что хочет почпокаться, я, блин, с ума сойду.
        Рука Грега перестала поглаживать ее ложбинку: мелочь, которая внезапно показалась подарком небес, независимо от того, что могло произойти дальше. Лили выскользнула из его объятий.
        - Принесу тебе покушать.
        Он крепко схватил ее за руку прежде, чем она успела сделать пару шагов к кухне.
        - О чем ты думаешь?
        - О тебе.  - Лили задумалась: сможет ли Дориан Райс есть твердую пищу, когда проголодается. Надо было спросить у врача.
        - Нет, не обо мне,  - раздраженно возразил Грег.  - Ты думаешь о чем-то другом. Мне не нравится, когда ты так делаешь.
        - Что делаю?
        - Мне не нравится, когда ты где-то еще. Ты должна быть здесь, со мной.
        Долбаный бздун. Лили вцепилась в слова, крепко-накрепко. Бздун… любимое оскорбление Мэдди, которым она «обласкала» добрую половину журналистов, когда ей было четырнадцать.
        - Почему ты не говоришь, что любишь меня? У меня был тяжелый день.
        Лили открыла рот, даже сложила губы трубочкой, чтобы выдавить слова.
        Я не могу этого сказать.
        А если он тебя ударит?
        Что ж, блин, делать, если он только это и умеет?
        Снова Мэдди. Она с ее ругательствами, казалось, поселилась у Лили в голове. Грег запустил руку ей в волосы, дернув голову назад, не настолько сильно, чтобы причинить настоящую боль, но вполне весомо в качестве предупреждения. Лили почувствовала, как в шее щелкнула мышца.
        - Я столько для тебя делаю, Лил… ты меня не любишь?
        Она посмотрела ему в глаза (карие с зеленцой) и скрипнула зубами. Это будет одна из тех ночей: все уже зашло слишком далеко. Но она может уменьшить урон, сыграв свою роль.
        Какой ценой, Лил?  - спросила Мэдди. Теперь Лили почти могла ее видеть, ухмыляющуюся, светлые волосы собраны в косу девушки-гота, которую она начала заплетать лет с девяти. Мэдди никогда не встречалась с Грегом, она исчезла за два года до того, как Лили впервые привела его домой. А все же, даже вначале, в хорошие времена, Лили в глубине души всегда знала, что бы сказала Мэдди.
        Теперь Грег дернул сильнее, травмируя кожу головы, и Лили открыла рот, не представляя, собирается ли сказать это или нет. Даже если Дориан не может есть твердую пищу, ей все равно надо поесть. Лили могла принести суп, куриный бульон - самая что ни на есть безопасная еда. Больные в книгах всегда его едят. Надо дать Дориан какие-нибудь книги из своего тайника, чтобы ей не было скучно.
        - Ты ведь любишь меня, Лил?
        А если она не умеет читать?
        - Лил? Скажи, что любишь меня.
        - Нет.
        Слово вырвалось раньше, чем она успела его остановить, и Грег швырнул ее через комнату в шкаф тикового дерева, на котором висел экран. Лили ударилась лбом, размазывая кровь по темной древесине. Порез не причинил сильной боли, но она еще врезалась в угол кабинета животом, и ей стало нечем дышать. Лили открыла рот, но не могла говорить: дыхание застряло в горле, и у нее выходили только сиплые хрипы. Кровь залила левый глаз, подняв взгляд, она увидела сквозь алую пелену приближающегося Грега. Ковер был усеян капельками крови.
        - Что ты сказала?
        Отличный вопрос. Лили давным-давно поставила затвор на горло, так что все слова предварительно проходили фильтр. Теперь там был самый настоящий затвор, физический; она пыталась и не могла вдохнуть. Но другой затвор, тот, что имел значение, широко распахнулся. Она вытерла кровь с глаз и собралась с духом, когда Грег навис над нею. Его лицо раскраснелось от гнева, уголки глаз опустились, а сами глаза были пусты.
        - Хочешь извиниться?
        Часть ее хотела. Если она извинится, и убедительно, он трахнет ее и оставит в покое на всю ночь. Если сыграет неубедительно, он врежет ей еще пару раз, а потом все равно трахнет.
        Будет плохая ночь.
        Грег собирался снова ее ударить. Он еще не сжал кулак, но за прошлый год у Лили развилось чутье на такие вещи: она чувствовала надвигающийся удар, возможно, даже раньше, чем его мозг посылал импульс мышцам. Окровавленной рукой Лили вцепилась в брючину его серого костюма и приподнялась на корточки, прежде чем он успел отскочить. Желудок по-прежнему дергало, но когда она выпрямилась и встала, все внутри расслабилось, и она сделала ровный глоток воздуха, заполнивший ее доверху.
        - Ты заляпала кровью мой костюм,  - пораженно, словно Лили бросила вызов гравитации, произнес Грег.  - Теперь мне придется переодеваться.
        - Какая трагедия.
        Он схватил ее за волосы и швырнул через всю комнату. Лили зацепилась за журнальный столик, ободрав голень, и приземлилась на стопку правительственных листовок, разлетевшихся по полу гостиной. Она попыталась встать, но Грег уже зашел со спины и толкнул вниз, словно она ничего не весила, прижимая к журнальному столику. Когда он задрал ей платье, Лили изо всех сил принялась сопротивляться, вдруг осознав, что произойдет дальше. Она подумала о девушке в детской, о пулевом ранении в живот, о том, какой она была храброй… она крепко вцепилась в эту мысль, когда Грег сорвал с нее трусики и вошел в нее. Он положил руку ей на спину, чтобы удерживать, но Лили все равно невольно дернулась, почувствовав, как глубоко внутри слева что-то разрывается. Стон пополз по задней стенке ее горла, но она прикусила кожу на руке. Грегу бы понравилось, что она стонет от боли. Она не думала, просто знала.
        Ее внимание привлекло движение за спиной. Она посмотрела назад, мимо впившейся ей в шею руки Грега, и увидела перевернутого Джонатана, стоящего в коридоре, застывшего с широко раскрытыми глазами. Он все еще сжимал в руке ключи от машины.
        Лили накрыл стыд. Она делала все возможное, чтобы скрыть синяки, прекрасно понимая, что никто на это не покупался. Джонатан все знал: именно он отвозил ее в травмпункт, когда Грег сломал ей руку. Но происходящее сейчас казалось гораздо хуже, и все внутри Лили кричало, что это должно быть скрыто. Она не могла смотреть на это чьими-то еще глазами, кроме ее собственных.
        Джонатан шагнул вперед, сунув руку под куртку и вытащив пистолет.
        Лили исступленно затрясла головой. Джонатан, вероятно, мог остановить Грега и без пистолета: Грег был крупнее, но Джонатан прошел боевую подготовку. Но что будет потом? Грег, недолго думая, уволит Джонатана и наймет Лили другого телохранителя. Джонатан даже может загреметь в тюрьму. И что тогда случится с девушкой в детской?
        Или со мной?
        Джонатан сделал еще один бесшумный шаг вперед, поднимая пистолет, устремив взгляд на Грега. Лили выдохнула:
        - Нет.
        Это только подстегнуло Грега, он начал двигаться быстрее. Джонатан встал с пистолетом в руке на нижней ступеньке, у входа в гостиную. Лили слегка улыбнулась сквозь стиснутые зубы, что должно было сказать ему: она справится, она заглянула за рамки следующих нескольких минут. Она скосила глаза налево, в сторону детской. Сепаратистка. Мгновение Джонатан помедлил, его глаза блестели, рука сжимала перила. Потом он засунул пистолет обратно за пазуху и скрылся в тени коридора, так же бесшумно, как и появился.

* * *

        Два часа спустя Лили медленно поковыляла к детской. Она хотела проведать раненую гораздо раньше, но, в конце концов, не выдержала и приняла горячую ванну. Но, даже просидев в ней почти час, едва могла ходить. Она бы приняла аспирин и легла спать, но ей становилось не по себе от мысли, что раненая девушка в одиночестве лежит в детской. Лили не знала, наведывался ли к ней Джонатан: он снова куда-то испарился.
        Грег отправился в Вашингтон, на экстренную встречу в Пентагоне. Над каменной стеной, окружавшей сад, Лили по-прежнему видела оранжевый цветок пламени и густой дым, окутывавший луну. Они так и не смогли взять пожар под контроль, и Прайор до сих пор горел. Интересно, Дориан Райс сама собрала бомбу? Где она узнала, такая молодая, о таких вещах? Ряды «Голубого Горизонта» пополняли многие ветераны, мужчины и женщины, вернувшиеся с нефтяных войн и оставшиеся безработными. Но Дориан выглядела слишком молодой для армии.
        Дойдя до детской, Лили медленно отодвинула светорегулятор на настенной панели, не желая испугать девушку, если та спит. Но Дориан не спала. Она лежала, глядя в потолок, и ее взгляд впервые казался осмысленным. Лили поставила тарелку с супом и стакан воды на столик перед ней, и Дориан благодарно кивнула. У нее был острый взгляд, и она следила за каждым движением и гримасой Лили, пока та хромала через комнату.
        - Похоже, нам обеим сегодня досталось,  - заметила Дориан.  - Где мы?
        - В моей детской.  - Лили дошла до незакрепленной плитки, но столкнулась с тем, что не могла встать на корточки. Пришлось пустить в ход пальцы ног. Провозившись бесконечно долго, чувствуя, как девушка буравит взглядом ее спину, ей удалось поддеть ногтем край плитки, приподнять и перевернуть ее. Она согнула одно колено и вытянула вторую ногу, изящно, слово балерина, вытащила из дыры две книги и подтолкнула к Дориан, которая принялась одобрительно их листать.
        - Откуда у такой женщины, как ты, настоящие книги?
        Лили закусила губу, не зная, что ответить. Что, если эта девушка попадет на допрос?
        Дориан ухмыльнулась, обнажив отсутствующий резец.
        - У тебя и так куча проблем, милочка.
        - В округе есть еще несколько женщин, которые любят читать. У одной из них есть родственники в Калифорнии, а у них - библиотека. Они приносят свои книги, приходя в гости, и мы меняемся.  - А еще Мишель могла раздобыть обезболивающие, если кому-то требовались. Лили жалела, что сейчас у нее ничего нет.
        - Кто-нибудь знает, что я здесь?
        - Джонатан. Он пошел дать знать кому-то еще.
        - Значит, я здесь ненадолго.
        - Можешь остаться на сколько угодно.
        - Только тебя опасности подвергать. Бьюсь об заклад, Безопасность колесит по всему городу.
        - Так и есть.
        - Не найдя меня, они примутся обыскивать дома.
        Новый повод для беспокойства. Но Дориан не казалась особо встревоженной, так что Лили пожала плечами и постаралась выглядеть удивленной, осторожно усаживаясь в свое любимое кресло. Она напряглась всем телом, готовясь к посадке, стиснула зубы, но, когда ее ягодицы встретились с подушкой, боль вернулась, словно и не думала ослабевать. Надо принять аспирин.
        Дориан зевнула.
        - Я засыпаю. Если решишь вызвать Безопасность, сделай одолжение и пусти пулю мне в голову.
        - Я никого не вызову.
        - Отлично. Потому что возвращаться в тюрьму я не собираюсь.
        Лили сглотнула. Она снова вспомнила белую дверь в Манхэттене и людей в форме, толкающих внутрь мужчину в костюме. Ей не встречалось ни одной статьи или репортажа о том, что происходит за дверью.
        - Каково это?
        - Что?
        - Сидеть в тюрьме.
        - О, это замечательно. На обед подают стейк и виски, а когда отправляешься спать, на подушке всякий раз лежит веточка свежей мяты.
        - Мне просто любопытно.
        - Почему тебя это волнует?
        - Моя сестра…  - но Лили так и не смогла закончить. Действительно ли она хочет знать, что случилось с Мэдди за этой дверью?  - Никто об этом не говорит.
        Дориан пожала плечами.
        - Там плохо. Особенно женщинам.
        - Женщинам везде плохо.
        - Ох, да ладно тебе, богачка. Конечно, ты вошла сюда, прихрамывая и шаркая, но мы все так ходим. Радуйся, что он был один.
        Лили снова сглотнула. Пульсация между ног, зуд ободранной до мяса кожи внезапно усилились.
        - Мне нужно поспать. Можешь идти.
        - Я останусь, пока ты не заснешь.
        - Нет необходимости.
        Лили откинулась в кресле, скрестив руки.
        - Хорошо. Боже.  - Дориан закрыла глаза.  - Разбуди, если он придет.
        «Кто?» - чуть не спросила Лили, но потом ответила сама: «Без имен». Она зажгла маленькую ароматическую свечу, стоящую на столике возле кресла, потом прошептала дому выключить свет. На стенах мелькали тени, подсвечивая Лили, словно почтенную фигуру, старушку в кресле-качалке.
        Мы все так ходим.
        Она смотрела, как Дориан уснула. Ее разум пытался вернуться к Грегу, пройтись по событиям вечера, но Лили не позволяла. Она подумает об этом завтра, при свете дня, не сейчас. Но образы и ощущения продолжали всплывать, пока она не почувствовала, что готова сорваться с кресла и закричать.
        Что бы сделала Мэдди?
        Но это было просто. Мэдди не бежала от воспоминаний. Мэдди бы через все прошла. Мэдди всегда была сильной, и Лили, пришедшая в восторг, когда у нее появилась младшая сестра, быстро разочаровалась, поняв, что Мэдди никогда не захочет играть в ее игры: ни в показ мод, ни в салон красоты, ни в кулинарные поединки на игрушечной кухне, стоящей в углу гостиной. Мэдди нравился бейсбол, она настаивала на том, чтобы носить штаны. К тому времени, как ей исполнилось двенадцать, она была лучшим питчером района. Она так хорошо играла, что мальчишки не только разрешали ей участвовать в их импровизированной лиге, но и всегда выбирали ее первой.
        Но дело не ограничивалось тем, что она росла пацанкой. Мэдди была намного меньше Лили, миниатюрная, похожая на пикси, но не терпела лжи. Она не могла молчать, даже если молчание спасло бы ее от беды и боли. В их начальную школу ходили два хулигана, и к тому времени, как она пошла в шестой класс, Мэдди уже «поговорила» с обоими. В восьмом классе ее несколько раз отстраняли за несогласие с консервативной правительственной информацией, которую навязывала ее учительница истории. Мэдди родилась, чтобы защищать слабых и беспомощных. Мэдди первая рассказала Лили, что миллионы людей живут за барьером, «невидимым» для Прессы, что им не хватает еды, что они задолжали столько денег, что никогда не расплатятся по долгам. До этого Лили не подозревала, что не все люди жили, как их семья. Отец рассказал ей правду, но несколько лет спустя, когда Лили исполнилось пятнадцать. Хотя Мэдди была младшей, отец явно сообщил ей правду намного раньше.
        Дориан застонала во сне, и Лили вернулась в настоящее. Капли пота на лбу раненой поблескивали в свете свечи. Лили осмотрелась и нашла миску с растопленным льдом. Она, поморщившись, поднялась с кресла, окунула полотенце в холодную воду, отжала, а затем аккуратно положила Дориан на лоб. Полотенце нагрелось почти тут же, и Лили повторила процедуру. Надо дать Дориан аспирин. Но нет, врач оставил какие-то таблетки от жара. Лили, казалось, ничего не чувствовала. Она сидела у постели отца, но не знала, как ухаживать за больными. Всю работу выполняли медсестры и всевозможные аппараты. Ближе к концу, когда отец был накачан лекарствами, он позвал Мэдди. АЛили не смогла заставить себя объяснить, где его дочь, не хотела вынуждать его снова переживать эту потерю. Она сказала, что Мэдди в коридоре, разговаривает с врачом, но отец все звал и звал ее, до самого конца. У них была особая связь, у папы и Мэдди, и потому, что эта связь, казалось, была всегда, у Лили не было времени взрастить обиду. Летом папа брал Мэдди на бейсбол, ночи просиживал с ней в кабинете, где оба вместе читали бесконечные книги. Хотя Мэдди
была на два года младше Лили, она первая научилась читать самостоятельно. В этом заключалось основное различие между ними и решающее сходство между Мэдди и папой: Мэдди глубоко вникала в суть вещей.
        - Если бы мы могли стать лучше,  - говорила она,  - если бы мы заботились друг о друге, как заботимся о себе, ты только подумай, Лил!! Подумай, каким бы стал мир!
        Лили кивала: в теории это звучало хорошо, но она ни во что не углублялась и не вникала. Все, что ее увлекало, через два месяца отбрасывалось как неинтересное. Энтузиазм Мэдди утомлял. Он требовал не только интереса, но и преданности и усилия. Иногда Лили хотелось, чтобы Мэдди думала об одежде, мальчиках и музыке, как все подруги Лили, как и она сама.
        Пламя свечи резко мигнуло, и Лили посмотрела на стены: тени от привычной мебели стали гротескными в неверном свете. Дом был герметичным, чтобы защитить от химической атаки, но она вдруг почувствовала сквозняк, холодящий пальцы ног. Однако холод не разбудил Дориан, она мирно спала, раскидав волосы по подушке. Мгновение Дориан так походила на Мэдди, что Лили почти поверила, что это ее сестра, но потом тень снова сместилась, и иллюзия распалась.
        То, что Мэдди пойдет в политику, было почти предрешено.
        Их детство не очень-то подходило для того, чтобы интересоваться политикой, но Лили поняла это лишь много лет спустя, когда узнала об администрации Фревелла. Один из учителей английского Лили, мистер Хоторн, исчез, когда она училась в восьмом классе, и Лили в голову не пришло сомневаться, когда школа сообщила, что он переехал в Калифорнию. И только в колледже она вспомнила, что мистер Хоторн любил рассуждать о влиянии религии на общество и часто задавал книги на эту тему. Тогда федеральное редактирование отдельных произведений литературы было еще в новинку, и мистеру Хоторну удавалось раздобывать оригинальные версии. Но в один прекрасный день он просто исчез, и его заменил учитель, использующий утвержденные издания. Мистер Хоторн исчез за два месяца до Мэдди, и тогда Лили ни о чем не переживала. Но теперь часто задумывалась, особенно в те моменты перед сном, когда все приобретает преувеличенную значимость и даже лихорадочные сны кажутся разумными, как же поймали Мистера Хоторна. Возможно, из-за студента… такого же безмозглого, как и Лили, болтавшая, потому что любила поболтать, не имея в виду
ничего плохого.
        За ней наблюдают.
        Внезапно Лили поняла это каждым нервным окончанием. Кто-то стоял прямо за дверью в патио, глядя на нее. Грег? Вернулся проверить ее, посмотреть, как там его куколка? Грег не заходил в детскую, но это ведь не единственная накладка, произошедшая сегодня? Лили поднимет голову и увидит его ухмыляющееся лицо, самодовольное упоение своей властью, и на этом все кончится.
        Она заставила себя посмотреть вверх и чуть не задохнулась от облегчения: это был не Грег. Незнакомец вошел в комнату, не издав не единого звука, и теперь стоял, прислонившись к закрытой двери, наблюдая за ней. Ему было, пожалуй, сорок: высокий мужчина с военной выправкой, просматривающейся даже в непринужденной позе. Одет во все черное, светлые волосы коротко подстрижены, но ему шло это серьезное, чисто выбритое лицо, словно бы состоящее из углов и резких кривых.
        - Как она?
        Лили моргнула, услышав его акцент - не американский.
        - Она в порядке. У нее поднялась температура, но доктор об этом предупреждал. Я побуду с ней, пока она не спадет.
        Незнакомец внимательно посмотрел на нее, изучая лицо.
        - Вы миссис Мэйхью.
        Лили медленно кивнула, определяя акцент: британский. Она уже давно не слышала британских голосов. Прошло уже более десяти лет, как Безопасность закрыла границу с Великобританией и выгнала всех британцев - что он до сих пор здесь делал?
        - Вы видели меня прежде?
        - Нет.
        - Вы уверены?
        - Да.  - Она была уверена. Она бы запомнила этого человека: он обладал притяжением, магнетизмом, которые Лили чувствовала через всю комнату.
        Англичанин поднял черную холщовую сумку, поменьше, чем у врача, но явно медицинскую: Лили услышала легкий звон металлических инструментов, когда он ставил ее на пол.
        - Не знаю, почему вы помогаете, но спасибо. Что может быть лучше неожиданной помощи.
        - Почему неожиданной? Потому что я богатая?
        - Да, и из-за вашего мужа.
        Мгновение Лили думала только о случившемся в гостиной. Затем поняла, что он, должно быть, имел в виду работу Грега. Грег не работал на правительство прямо, но сейчас Безопасность практически была правительством: на взгляд «Голубого Горизонта» Грег был не лучше любого политика. Глаза мужчины начали ее гипнотизировать, и Лили с трудом повернулась к Дориан.
        - Почему она взорвала базу? Это кажется таким бессмысленным.
        - Мы не делаем ничего бессмысленного. Вы осуждаете лишь потому, что не видите картину целиком.
        - Я не осуждаю.
        - Осуждаете, осуждаете. Почему бы и нет? Вы занимаете тепленькое местечко.
        Лили покраснела, неожиданно поймав себя на желании возразить, рассказать о Греге, объяснить, что место, которое она занимает, не такое уж и теплое. Но она не могла говорить об этом с незнакомцем. Она даже друзьям не могла признаться.
        - Босс?  - спросила Дориан с дивана.
        - Вот и ты, дорогая.
        Дориан улыбнулась сонной улыбкой, сделавшей ее лицо совсем детским.
        - Я знала, что ты придешь. Сработало?
        - Еще как. Не скоро же они теперь взлетят. Ты отлично потрудилась.
        Глаза Дориан посветлели.
        - Поспи, Дори. Выздоравливай.
        Дориан закрыла глаза. Лили не знала, как все это понимать. Да, между этими двумя чувствовалась явная привязанность, но какой мужчина послал бы любимую женщину закладывать взрывчатку, подставляясь под пули?
        - Я должен вытащить ее отсюда,  - озабоченно пробормотал англичанин.
        - Она может оставаться, сколько угодно.
        - Пока вы не устанете от новизны и не сдадите ее.
        - Нет!  - огрызнулась уязвленная Лили.  - Я бы никогда так не поступила.
        - Простите мне мой скептицизм.
        - Доктор сказал, что ее нельзя перевозить!  - возразила Лили, всполошившись, когда человек поднялся с кресла, и она поняла, что он собирается забрать Дориан. Лили вскочила со своего кресла, а затем зашипела от боли, когда разом проснулись все раны.
        - С вами грубо обошлись, миссис Мэйхью? Кто сделал это с вашим лицом?
        - Не ваше дело.
        Он кивнул, его глаза сверкнули, и Лили поняла, что он уже знает. Может, не все, но больше, чем ей хотелось.
        - Не забирайте ее, пожалуйста.
        - Почему?
        Лили обратилась к словам врача:
        - Сейчас повсюду блокпосты.
        - Вокруг Нью-Ханаана три блокпоста, миссис Мэйхью. Они мне не помешают.
        - Пожалуйста.  - Лили пришла в замешательство, обнаружив, что плачет.
        Казалось, на нее разом обрушился весь день: ужасная операция, Грег, Мэдди, а теперь этот человек, который хотел забрать Дориан, прежде чем Лили сможет все искупить.  - Пожалуйста, пусть она останется.
        - В чем ваш интерес, миссис Мэйхью? Скажите мне, я пойму, если вы врете. Вы хотите получить награду?
        - Нет!
        Он снова склонился к Дориан. Лили путалась в словах, пытаясь придумать оправдание, но ничего не получалось. Только правда.
        - Я сдала свою сестру.
        Он резко поднял взгляд.
        - Что?
        Лили попыталась остановиться, но слова буквально посыпались из нее.
        - Свою сестру. Я сдала ее Безопасности восемь лет назад. Я не хотела, но так получилось. Дориан очень на нее похожа.
        Мгновение он, прищурившись, изучающее на нее смотрел.
        - Какая ваша девичья фамилия, миссис Мэйхью?
        - Фримен.
        - Отличное имя для сепаратистки[4 - Фримен (Freeman)  - свободный человек (англ.).]. Что сделала ваша сестра?

* * *

        - Ничего.  - Лили закрыла глаза, чувствуя, как снова накатывают слезы.  - Она хранила в своей комнате листовку. В то время я не знала, что это такое.
        - Вы ее кому-то показали?
        Лили кивнула, и слезы покатились по щекам.
        - Друзьям. Отец одного из них работал в Безопасности, но я об этом даже не подумала. Мне просто хотелось узнать, чем Мэдди занимается.
        - Сколько вам было?
        - Семнадцать. Мэдди пятнадцать.
        - За ней пришли?
        Лили кивнула, не в силах говорить. Она не могла рассказать о том утре, о том, как оно никогда не менялось в ее памяти, как бы она ни хотела. Лили стояла у своего шкафчика в окружении друзей, приклеившихся к телефонам; Мэдди вышла из класса в тридцати футах от них, а за углом, пока никем не замеченные, приближались четыре сотрудника Безопасности. Иногда Лили снились сны, безнадежные кошмары, в которых она дотягивалась до Мэдди, хватала за руку в последнюю минуту и помогала нырнуть в класс, за дверь, в окно. Но даже во сне она знала: это бесполезно, в любой момент четверо мужчин в черной форме выйдут из-за угла, двое из них схватят Мэдди за руки и поведут по коридору, и последним, что Лили увидит, будут светлые косички сестры, а потом двери закроются.
        За ужином все трое - мама, папа и Лили - ждали, что Мэдди вернется. Они ждали всю ночь и на следующее утро. Папа поговорил по телефону со всеми важными людьми, которых знал, мама плакала, почти не переставая, а Лили молчала. Какая-то глубинная и ужасная часть ее уже начала складывать два и два и осознавать, что она натворила. Папа был всего лишь инженером, его влияние было далеко не так сильно, чтобы добиться освобождения заключенного, особенно подозреваемого в связи с сепаратистами. Они ждали несколько дней, потом недель, но Мэдди так и не вернулась домой: растворилась в огромной, темной махине Безопасности. Врачи сказали, что папа умер от рака, но Лили знала правду. Отец умирал долго, медленно и мучительно из-за исчезновения Мэдди за много лет до этого. Мама не хотела ни говорить, ни даже думать об этом. Друзьям она сказала, что Мэдди сбежала, а когда Лили пыталась говорить об этом, просто игнорировала ее, переводя разговор на другую тему. Отношение матери было невыносимо, но папино горе - неизлечимо.
        «Я и его убила,  - часто думала Лили в такие одинокие мгновения перед сном.  - Я не хотела, но убила своего папу».
        Она посмотрела на стоящего перед ней мужчину, ожидая приговора. Но его лицо оставалось нейтральным.
        - Это пожирает вас, понимаю.
        Лили кивнула.
        - И вы используете Дориан для… чего? Чтобы наказать себя?
        - Пошли вы!  - прошипела Лили.  - Не я отправила ее взрывать самолеты.
        - Она доброволец,  - мягко ответил он.
        - Перестаньте. Ваша группа набирает людей, которым некуда идти.
        - Да, у большинства из них ничего нет. Но они становятся добровольцами не поэтому.
        - Тогда почему?
        Он наклонился вперед, его удивительные глаза мерцали в свете свечи. Он сцепил руки, и Лили увидела, что его пальцы поранены и обожжены в нескольких местах. Что бы она ни представляла себе, думая о «Голубом Горизонте», это был никак не этот мужчина.
        - Скажите, миссис Мэйхью, вы когда-нибудь мечтали о Лучшем мире?
        - А кто не мечтал?
        - Все, кто наживается, сохраняя мир таким, какой он есть. Вы и ваш муж, например.
        - Я не наживаюсь,  - пробормотала Лили, утирая слезы со щек.
        - Может, и нет,  - ответил он, впившись взглядом ей в лоб.  - Нажива - штука относительная. Но независимо от этого Лучший мир существует. Я его вижу…
        Англичанин резко замолчал, склоняя голову набок. Мгновение спустя Лили услышала: сирена завывала не дальше, чем в нескольких улицах.
        - Мне пора.  - Он начал копаться в медицинской сумке на столе.  - Я думал, мне это понадобится, но, кажется, доктор сделал все, как надо. Он оставил антибиотики?
        Лили кивнула.
        - Я должна делать ей по уколу в день.
        - Хорошо. Когда пойдете по магазинам, не забудьте.
        Лилины щеки зарделись, но она не ответила на его выпад.
        - Она может остаться?
        - Пока я не найду безопасный способ ее вытащить. Максимум несколько дней.  - Он достал из сумки небольшой белый пакет и протянул Лили.
        - Возьмите. Наливайте немного в ванну несколько дней.
        - Для чего?
        Он уставился на нее, его лицо было нечитаемым.
        - Вы отлично сыграли, миссис Мэйхью, но такие люди, как ваш муж, редко наносят травмы только снаружи.
        Лили взяла пакет, стараясь не коснуться его пальцев.
        - Полагаю, вы думаете, что у меня есть выбор.
        - Ох, я знаю, что нет.  - Он закрыл створки саквояжа.  - Но я не теряю надежду на Лучший мир. Он там, так близко, что можно потрогать.
        - Что за Лучший мир?
        Англичанин молчал, раздумывая. Лили казалось, что у него серые глаза, но теперь она увидела, что на самом деле они ярко-серебряные, цвета лунного света на воде.
        - Представьте мир, где нет богатых и бедных. Никакой роскоши, но все сыты и одеты, выучены и вылечены. Бог не довлеет надо всем. Книги не запрещены. Женщины не считаются низшим классом. Цвет кожи и обстоятельства рождения не имеют значения. Доброта и человечность - это все. Нет оружия, слежки, наркотиков, долгов, а жадность не властвует над миром.
        Лили пыталась сопротивляться его голосу, но вполсилы. Она мельком увидела его Лучший мир, ясно и четко в оттенках голубого и зеленого: маленькие деревянные деревенские дома, кристальная доброта, река, деревья.
        Проснись, Лили!
        Она впилась ногтями в ладони.
        - Мне говорили, что несбыточные мечты лучше идут со смазкой.
        Его плечи задрожали от беззвучного смеха.
        - Уже поздно, миссис Мэйхью. Но вы задали вопрос.
        Он открыл дверь и на мгновение застыл в проеме, прислушиваясь к ночи. Теперь Лили заметила, что он был выше Грега, но в то время как Грег еще с футбольных времен оставался массивным, этот мужчина был подвижным, с гибкими мышцами бегуна или пловца. Когда он повернулся к ней спиной, она увидела длинный неровный шрам на его шее.
        - Хотите помогать нам в дальнейшем?
        - Как помогать?
        - Любые сведения полезны. Все, что вы сможете передать через Джонатана, пригодится.
        - Как Джонатан к вам присоединился?
        - Его история - ему и рассказывать.
        - Как вы перебрались через стену вокруг Нью-Ханаана?
        - Нет таких барьеров, которые нельзя было бы преодолеть, миссис Мэйхью.
        Лили зажмурилась, потрясенная спокойной уверенностью этого заявления.
        - Кто вы?
        Она знала, что получит в ответ: без имен. Англичанин шагнул за дверь, и Лили отвернулась от него, решительно глядя на спящую на диване женщину. Он позволил Дориан остаться, но Лили уже чувствовала, словно что-то потеряла. Вскоре они оба уйдут, Дориан и этот мужчина, и что тогда останется у Лили? Жизнь с Грегом и бесконечные ночи вроде сегодняшней. Краткий проблеск другой жизни сделает неизбежное будущее в тысячи раз хуже. Когда мужчина все-таки заговорил, его ответ оказался настолько неожиданным, что Лили замерла в кресле, а когда подняла глаза, тот уже исчез в ночи.
        - Меня зовут Уильям Тир.

        КНИГА II

        Глава 6
        Ивен

        Даже незначительные добрые поступки могут удостоиться щедрой награды. Недальновиден тот, кто считает иначе.
«Цитаты Королевы Глинн», составитель отец Тайлер

        Посол Кадара, Аджмал Каттан, был очарователен: высокий, умный и красивый, с загорелой кожей и ослепительной белозубой улыбкой.
        Келси он сразу понравился, несмотря на предупреждение Булавы, что это как раз тот тип послов, которых Король Кадара всегда посылает к женщинам: аккуратный, убедительный и соблазнительный. Каттан говорил по-тирски неидеально, но даже его акцент казался привлекательным, пронизанный паузами перед длинными словами и резкими ударениями на предпоследний гласный. Он привез Келси красивые шахматы из мрамора, с затейливо вырезанными лицами королей, мордами коней и слонов, и она с радостью приняла подарок. После возвращения из Аргоса она отправила нескольких слуг из Цитадели прибраться в доме Карлин и Барти, и среди прочих вещиц они принесли старые шахматы Карлин. Арлисс и Булава оказались хорошими игроками: Арлисс обыгрывал Келси два раза из трех. Но шахматы Карлин были старыми, выструганными - без сомнения, Барти - из обыкновенного дерева и уже изрядно потертыми. Этот набор обладал для Келси огромной сентиментальной ценностью, новый же, более долговечный, отлично подойдет для игры.
        Булава предупредил Келси, что Кадар придает большое значение внешним атрибутам, и поэтому она не хотела проводить эту встречу в большой центральной комнате Королевского Крыла, которая обычно служила этим целям. По ее настоянию Булава наконец смилостивился и перенес трон обратно в огромный аудиенц-зал несколькими этажами ниже. Не заполненный людьми, зал до жути напоминал пещеру, так что его открыли для публики. Тирская знать перестала посещать приемы Келси, когда они поняли, что от трона не перепадет никаких подарков. И Булава с Келси придумали простую, справедливую систему: на прием допускались первые пять сотен человек, пришедших к воротам Цитадели, при условии, что они давали себя обыскать на предмет оружия. Келси обнаружила, что одежда была довольно надежным показателем достатка: некоторые люди, стоявшие перед ней, явно относились к предпринимателям, возможно, приторговывая древесиной или занимаясь чем-то еще менее законным. Но большинство зрителей были бедны, и Келси с грустью думала, что они пришли сюда развлечься. Первые публичные приемы отличались громкими разговорами, а порой из толпы и
вовсе раздавался свист, но Булава объявил, что тот, кто привлечет его внимание, может ожидать «личной аудиенции». Теперь Келси не слышала даже писка.
        - Мой господин просит вас почтить его своим визитом,  - сказал посол.
        - Может быть, когда-нибудь,  - ответила Келси, видя хмурый взгляд Булавы.  - В данную минуту у меня слишком много дел.
        - Действительно, дел у вас через край. Вы спровоцировали Нестареющую Королеву. Мой господин восхищен вашей отвагой.
        - Ваш господин никогда ее не провоцировал?
        - Нет. Его отец провоцировал и получил болезненное напоминание. Сейчас мы платим в два раза дороже в стекле и лошадях.
        - Возможно, в этом разница. Мы платили в людях.
        Мгновение спустя Келси вспомнила, что Кадар тоже отправлял рабов в Мортмин, но посол, казалось, не обиделся.
        - Да, мы об этом слышали. Вы запретили торговлю людьми в пределах ваших границ. Моего господина это очень позабавило.
        В последнем утверждении таилось оскорбление, но Келси не стала вытаскивать его на свет. Она нуждалась в помощи кадарского короля и не хотела обижать посла, допрашивая его в присутствии его помощников, но времени вести долгие светские беседы, прежде чем перейти к серьезному обсуждению, как любили в Кадаре, не было. Этим утром от Холла пришли плохие новости: генерал Дукарте принял командование мортийской армией. Казалось, все в Королевском Крыле знали страшные истории о Дукарте, и, хотя пограничные деревни уже эвакуировали, а Бермонд начал вычищать восточный Алмонт, даже успешная эвакуация ничего не даст, если Дукарте доберется до Нового Лондона. Оборона города была слаба. С восточной стороны возвышалась стена, но слишком уж близко к реке Кадделл - земля там была водянистой. В западной части города не было ничего: ее мать считала, что естественной защиты Клейтонских гор достаточно, чтобы выдержать длительную осаду, но Келси была не столь оптимистична. Она хотела возвести стену с запада, но Булава считал, что мортийская армия доберется до города менее чем за два месяца. Даже если они призовут всех
каменщиков Нового Лондона, тем не поспеть в срок.
        Но в Кадаре жило множество каменщиков, лучших каменотесов Нового Мира. Пусть король не пожелает поделиться с тирской армией своими силами, но, возможно, Келси хотя бы сумеет одолжить у него мастеров.
        По крайней мере, она должна добиться того, чтобы он перестал отправлять в Мортмин лошадей. Поговорка, что самая хилая кадарская кобыла обгоняет здорового тирского годовика, была совсем небольшим преувеличением. Лучшие лошади вряд ли помогут мортийцам в Пограничных холмах, но как только те спустятся в Алмонт, превосходство в коннице станет сокрушительным. Келси нуждалась в успехе переговоров.
        - Можем ли мы перейти к делу, посол?
        Брови Каттана взлетели:
        - Вы торопитесь, Ваше Величество.
        - Я занятая женщина.
        Каттан устроился в кресле с недовольным видом.
        - Мой господин хочет обсудить союз.
        Сердце Келси забилось. По залу пробежал ропот, но Булава никак не отреагировал: был слишком занят, пялясь на посла прищуренными, подозрительными глазами.
        - Мой господин также хотел бы уменьшить мортийскую дань,  - продолжил Каттан.  - Но Кадар с Тирлингом недостаточно сильны, чтобы сделать это в одиночку.
        - Согласна. Каким ваш господин видит этот альянс?
        - Помедленнее, помедленнее, Ваше Величество!  - потребовал Каттан, размахивая руками, и Келси поняла: предложение ей не понравится. Посол явно искал, как бы лучше преподнести новость Келси.  - Мой господин признает, что вы поступили храбро, бросив вызов мортийцам, и вознаградит вас соответствующим образом.
        - И как же он меня вознаградит?
        - Назначит своей первой женой.
        Келси, остолбенев, слышала, как забормотали стражники. Она с трудом сглотнула и сумела ответить, хотя в глотку словно набилось полчище моли.
        - А сколько жен у вашего Короля?
        - Двадцать три, Ваше Величество.
        - И все из Кадара?
        - Кроме двух, Ваше Величество. Две - мортийки, подарки Нестареющей Королевы.
        - Каков возраст этих жен?
        Посол отвел взгляд и откашлялся.
        - Я не уверен, Ваше Величество.
        - Понятно.  - Келси хотелось пнуть саму себя. Ей следовало догадаться. Булава предупредил ее, что кадарцы - изоляционисты, что их помощь может обернуться тяжелым ярмом. Но такое вряд ли предвидел даже Булава. Она попыталась придумать встречное предложение.
        - Какова значимость первой жены?
        - Она сидит за столом прямо подле господина. Первой выбирает подарки, доставленные во дворец. Произведя на свет здорового сына, может, по желанию, отказаться от внимания господина.
        Корин начал постукивать по рукоятке меча. Эслтон, казалось, подумывал, как бы поизобретательнее выпотрошить посла, и Кибб предупреждающе положил руку ему на плечо. Но Булава… Келси радовалась, что Каттан не видит выражения его лица, потому что оно было убийственным.
        - А как насчет альянса без брака?
        - В таком альянсе мой господин не заинтересован.
        - Почему?
        - Король Кадара не может вступить в союз с женщиной на равных. Брак гарантирует, что Ваше Величество понимает, что во всем подчиняется моему господину.
        Булава резко сменил позицию, прикрывая Келси справа. Она удивленно моргнула, потому что не чувствовала никакой угрозы со стороны посла и его стражников, и лишь через несколько секунд поняла: на самом деле, Булава защищал посла. Гнев тут же отхлынул. Она улыбнулась Булаве и почувствовала прилив нежности, когда он улыбнулся в ответ.
        Повернувшись обратно к Каттану, она спросила:
        - Планирует ли ваш господин разделить со мной трон?
        - Одному человеку трудно управлять двумя королевствами, Ваше Величество. Скорее мой господин назначит,  - Каттан замолчал, подбирая слова,  - смотрителя, да? Наместника, чтобы присматривать за вашим троном от своего имени.
        - И я буду жить в Кадаре?
        - Да, Ваше Величество, с другими женами моего господина.
        Элстон начал хрустеть костяшками пальцев, медленно и навязчиво, по одному за раз. Каттан, явно понимая, что ступил на тонкий лед, не стал расписывать радости жизни в королевском гареме, а просто молча ждал ответа Келси.
        - Это единственное предложение, которое вы принесли?
        - Мой господин не уполномочил меня делать какие-либо еще предложения, Ваше Величество.
        Келси мягко улыбнулась. Будь она правительницей, которую пыталась воспитать Карлин, возможно, она бы приняла предложение Каттана, хоть оно и было неприятным. Вся жизнь, казалось, промелькнула у нее перед глазами, особенно ярко - отрезок жизни в виде кадарской наложницы, прежде чем она выкинула эту мысль из головы. Если это спасет Тирлинг, она с радостью отдаст собственную жизнь, хоть завтра же вонзит нож в сердце. Но это… такое выдержать она не могла.
        - Я отказываюсь.
        - Да, Ваше Величество.  - Он поднял черные глаза, блеснувшие внезапным весельем.  - Не могу сказать, что удивлен.
        - Почему?
        - Мы в Кадаре наслышаны о вашем Величестве. У вас сильная воля.
        - Тогда к чему предложение?
        - Это моя работа, Ваше Величество. Исполнять желания и передавать предложения господина. Кстати, это предложение будет оставаться открытым, пока господин его не отзовет.  - Посол наклонился на несколько футов ближе, понизив голос.  - Но, ради вашего же блага, я рад, что вы его не приняли. Вы не такая женщина, чтобы содержаться в гареме моего господина.
        Келси встретилась с его улыбающимися глазами и почувствовала, как ее губы дернулись. Она осознала, что находит его привлекательным… Он привлекал ее так же, как раньше привлекал только Ловкач. Это было прекрасное чувство, почти как свобода.
        - Вы останетесь погостить у нас, господин посол?
        - Увы, Ваше Величество, я должен доложить моему господину о результатах, как только переговоры завершатся. Мы будем просить вашего гостеприимства только на одну ночь.
        - Жаль.  - Но, на самом деле, Келси знала, что это, наверное, к лучшему. Она и так уже провела слишком много времени в мыслях о Ловкаче, еще один красавец только отвлекал бы ее еще сильнее. Глубоко в подсознании протестующе восстал тихий голос: разве она не заслужила удовольствия для себя? Но Келси легко его заглушила. Каждый раз, когда ей требовалась поучительная басня, в глубине души ее всегда поджидала мать.
        Булава кашлянул, напоминая ей об обязанностях хозяйки: кадарское гостеприимство имело вполне определенные правила, и они предполагали, по крайней мере, одну трапезу с королевой перед отъездом.
        - Что ж, господа, мы…  - начала Келси, но не закончила, потому что двери на другом конце тронного зала внезапно взорвались суматохой.
        Стража сомкнулась вокруг Келси. Она мысленно вернулась в ужасный день коронации, мышцы плеча инстинктивно напряглись, сморщившись под шрамом. У дверей что-то происходило: королевские стражники и тирские солдаты сбились в кучу. Несколько мужчин кричали.
        - Что такое?  - гаркнул Булава.
        Никто ему не ответил. Спор явственно продолжался: солдаты препирались со стражниками.
        Но, наконец, внутрь прорвалось двое, тащивших между собой третьего. Они медленно подошли к трону, спотыкаясь, за ними неотрывно следили солдаты и Стража.
        - Боже,  - пробормотал Булава.
        Келси не могла похвастаться хорошим зрением: ей пришлось подождать пару секунд, но, когда трое мужчин подошли поближе, разинула рот. Слева стоял ее тюремщик, Ивен, его открытое дружелюбное лицо теперь покрывали синяки, один глаз опух. Справа стоял Жавель, заключенный из Аргоса. Его запястья сковывали наручники, но он казался целым и невредимым.
        Между ними, почти без сознания, связанный толстой веревкой и истекающий кровью от множества ран, ковылял Алан Торн.

* * *

        Ивен узнал человека, как только его увидел. Он не нуждался в тишине наверху лестницы, ведущей в подземелье, где должны были постоянно дежурить два солдата. Он не нуждался в стремительном вдохе женщины во второй камере, чьи глаза вспыхнули, когда она вытаращилась через прутья. Он даже не нуждался во взгляде на нож, заткнутый за спину мужчины. Королева сказала: высокий, болезненно худой мужчина с яркими голубыми глазами… И когда Ивен посмотрел вверх и увидел это чучело, он просто знал.
        И все же он был полон решимости сделать все правильно. У чучела был нож, а у Ивена - трое заключенных. Ивен мог сбить чучело с ног одним ударом, и знал, что прекрасно справится даже без оружия. Но также он знал, что так мог и убить его. Па всегда напоминал Ивену, чтобы тот не забывал о своих габаритах, а Королеве, напомнил себе Ивен, этот человек нужен был живым.
        - Добрый день,  - поприветствовал Ивена чучело, нависая над столом.
        Жавель, заключенный в третьей камере, выпрямился на своей койке.
        - Чем я могу помочь вам, сэр?  - спросил Ивен. Краем глаза он увидел, что двое других заключенных, Бренна и Баннакер, поднялись и встали у прутьев. Свет факела сыграл злую шутку с подживающими рубцами, что покрывали тело Баннакера, но его лицо оставалось хитрым и выжидающим.
        - Королева приказала мне перевести всех троих узников в центральную тюрьму Нового Лондона,  - сообщил Ивену чучело.
        У него был низкий, какой-то неприятный голос, и у Ивена даже не возникло сомнений, как он прошел мимо солдат наверху. Они явно уже были мертвы.
        - Я их сам отконвоирую.
        - Первый раз слышу о переводе,  - ответил Ивен.  - Дайте мне минутку, чтобы записать в книгу.
        Он достал журнал и принялся заправлять чернилами перо, пытаясь думать. Па всегда говорил Ивену, что он может быть умным, просто это займет некоторое время и потребует некоторой работы. Когда Ивен закончит с книгой, чучело будет ожидать от него, что он встанет и, прихватив ключи, отправится к камерам. Если бы Ивен мог заставить чучело пойти впереди, он бы легко его обезоружил. Но что-то подсказывало Ивену, что полагаться на это не стоит. Да, чучело был тощ, но выглядел быстрым. На нем красовался черный мундир тирской армии. Если он солдат, то, возможно, прячет где-нибудь еще один нож.
        - Как вас зовут, сэр?  - спросил Ивен.
        - Капитан Фрост.
        Ивен писал как можно медленнее, его лицо скрутило, словно от сосредоточения. Он не мог просто броситься на чучело, пока сидел за столом: стол перевернется и послужит щитом, если не убьет мужчину наповал. Так же Ивен должен удостовериться, что нож не попадет в одну из камер. Па предупреждал Ивена, что заключенные могут использовать любой острый предмет, чтобы взломать замок. Жавель встал у прутьев третьей камеры, и Ивен, привыкший к его скучающему, невыразительному лицу, поразился тому, каким оно стало сейчас. Он выглядел, словно голодная собака. Его глаза, глубокие и темные, были прикованы к спине чучела.
        Больше задержек было не придумать. Ивен отодвинул стул и встал, потянув с пояса кольцо с ключами. Он обошел стол справа, где чучелу было бы вполне естественно пойти перед ним, не загораживая дороги. Но тот просто отступил на шаг и прижался к стене, махнув рукой в сторону камер.
        - После вас, господин тюремщик.
        Ивен кивнул и двинулся вперед, его сердце колотилось, как бешеное. Он напоминал себе, что должен оставаться начеку, но все равно был застигнут врасплох, лишь на малейшую долю секунды почувствовав руку вокруг шеи и нож на горле.
        Он выбросил руку и отбил нож, услышав, как тот звякнул об пол в дальнем углу позади него. Но чучело уже прыгнул Ивену на спину и вцепился ему в горло.
        Ивен согнулся, пытаясь перекинуть чучело через себя, но человек обвил его, словно змея, его руки все крепче смыкались на шее Ивена, пока камеры перед ним не пошли черными пятнами, разраставшимися тем сильнее, чем больше он пытался сосредоточиться. Он хотел вдохнуть, но не мог. Кровь гремела в ушах, но он по-прежнему слышал одобрительное шипение Бренны. Баннакер, вцепившись в прутья своей камеры, взволнованно подпрыгивал. Жавель молча, с широко распахнутыми несчастными глазами, протягивал руки, словно желая что-то предотвратить. Агония в груди Ивена обернулась огнем, сжигающим руки, ноги, голову, и у него не было сил, чтобы стряхнуть незнакомца. Саднящая боль окатила ладонь Ивена. Он задумался на мгновение, а потом понял, что по-прежнему сжимает связку ключей, да так сильно, что выступила кровь. Мир окрасился темным, синяково-фиолетовым, и Ивен вдруг понял, что, лишившись воздуха, он умрет, что чучело его убьет. Па умирал, Ивен знал, но умирал от старости и болезни. Это не одно и то же. Несчастное лицо Жавеля поплыло перед ним, и разум Ивена вдруг наткнулся на неожиданное заключение: Жавель не
хочет, чтобы это произошло. Да, Жавель был узником, предателем. Но он не был другом чучела.
        Все старые лекции Па о побегах из тюрьмы пронеслись у Ивена в голове, но, не успев толком о них подумать, он уже бросил ключи к третьей камере. Он видел, как они лязгнули о прутья и приземлились между ними, видел грязную руку, нашаривающую их на земляном полу.
        А потом фиолетовый мир потемнел до черного.

* * *

        Когда Ивен очнулся, голова и грудь болели. Шею жгло так, словно ее скоблили кирпичом. Открыв глаза, он увидел знакомый потолок подземелья, серые камни, облепленные плесенью. Па всегда говорил, что тот, кто построил Цитадель, проделал хорошую работу, но с годами становилось все труднее сдерживать воду, просачивавшуюся изо рва.
        Что его разбудило?
        Шум, конечно. Шум справа от него. Рычание, словно собачье. Густой шлепок, с каким пекарь погружает кулак в тесто. Они жили рядом с пекарней, когда Ивен был маленьким, и ему нравилось наблюдать за пекарем в окно, встав на цыпочки. Он хотел закрыть глаза и снова заснуть, как много лет назад воскресным утром, еще до того, как стал учеником Па в подземелье.
        Подземелье!
        Ивен резко открыл глаза. Снова увидел знакомый узор плесени на потолке.
        - СТОЙ!  - кричала женщина, и ее голос эхом отдавался от каменных стен. Это разрывало уши Ивена. Он посмотрел направо и увидел кричащую женщину-призрак, вцепившуюся в прутья. Под ней, на полу, Жавель склонился над чучелом, прижав его к полу. Жавель смеялся мрачным смехом, от которого руки Ивена покрылись мурашками. Пока он смотрел, Жавель отклонился назад и ударил другого мужчину прямо в лицо.
        - У меня к тебе только один вопрос, Арлен!  - Высокий гогот Жавеля заглушал женские вопли.
        Обрушился еще один удар, и Ивен поморщился. Лицо чучела утонуло в красном.
        - Ты умеешь считать? Умеешь, Арлен? Умеешь, продажный ублюдок?
        Ивен заставил себя сесть, хотя в голове стучало так сильно, что он застонал, смаргивая слезы. Когда он открыл рот, ничего не вышло. Он прочистил горло, и его накрыло очередной волной агонии, ревущая боль спустилась в грудь и поднялась обратно. Но он сумел слабо прохрипеть:
        - Королева.
        Жавель не обратил на него никакого внимания. Он снова ударил чучело, на этот раз в горло, и чучело начал кашлять и давиться.
        Теперь Ивен заметил, что его ключи по-прежнему торчат из замочной скважины третьей камеры, в опасной близости от Баннакера. Он подполз и забрал их, а потом осторожно приблизился к Жавелю сзади.
        - Стойте,  - прошептал Ивен. Он никак не мог возвысить голос. Его горло полыхало огнем.  - Стойте. Королева.
        Жавель не остановился, и Ивен понял, что он будет бить чучело, пока тот не умрет. Ивен сделал глубокий, болезненный вдох и, схватив Жавеля под руки, оттащил его от потерявшего сознание мужчины. Жавель зарычал и, повернувшись к Ивену, полез на него с кулаками, но Ивен все вытерпел: Королева не хотела, чтобы Жавель пострадал. Ивен-то точно не хотел причинять ему боль, Жавель проявил себя как хороший и послушный узник, и не сбежал, даже когда Ивен бросил ему ключи. Ивен стиснул Жавеля в медвежьих объятиях, оттаскивая к стене, не отпуская даже тогда, когда Жавель ударил Ивена в правый глаз, да так, что голову отбросило назад, а из глаз посыпались искры. Он швырнул Жавеля к стене, достаточно сильно, и узник стукнулся головой. Жавель тихо застонал и потер ушибленное место, а Ивен воспользовался внезапной тишиной, чтобы прохрипеть:
        - Это человек нужен Королеве живым, слышите? Он нужен ей живым!
        Жавель посмотрел на него мутными глазами.
        - Королева?
        - Этот человек нужен Королеве живым. Она мне сама сказала.
        Жавель мечтательно улыбнулся, и у Ивена от беспокойства свело живот. Даже после многочисленных лекций Па о том, чтобы он не забывал о своих габаритах, Ивен ранил одного из братьев во время борьбы, в броске приложив Питера о заборный столб и сломав ему плечо. Возможно, он слишком сильно приложил Жавеля об стену. Голос Жавеля тоже был странным, туманным, словно бы плывущим где-то поверх их голов.
        - Королева Келси. Я видел ее, знаете ли, на лужайке перед Цитаделью. Но она была старше. Она выглядела, как Истинная Королева. Не думаю, что кто-нибудь еще видел.
        - Что за Истинная Королева?  - не удержавшись, спросил Ивен. Больше всего в сказках Па ему всегда нравились королевы.
        - Истинная Королева. Та, что всех нас спасет.
        Позади них раздался пронзительный гогот, и Ивен развернулся, уверенный, что чучело лишь притворялся лежащим без чувств, и теперь он снова завладел ножом. Но это оказалась всего лишь Бренна, сжимавшая прутья своей камеры, счастливо улыбаясь.
        - Истинная Королева,  - передразнила она призрачным, дрожащим голосом.  - Дураки. Она умрет еще до первого снегопада. Я видела.
        Ивен моргнул, а потом бросил быстрый взгляд на землю. Чучело лежал неподвижно, но Ивен не сомневался, что мужчина пошевелился. Ивен повернулся к Жавелю, все еще потирающему голову.
        - Поможете мне его связать? У меня есть веревка.
        - Мне нельзя убить его?  - уныло спросил Жавель.  - Даже сейчас?
        - Нет,  - твердо ответил Ивен.  - Он нужен Королеве живым.

* * *

        Айса медленно плелась по коридору с зажженной свечой в одной руке и красной книгой в кожаном переплете - в другой. Две недели назад ей исполнилось двенадцать, и Маман разрешила ей вставать и читать, когда ее мучила бессонница. У Маман не случалось бессонницы, но она, казалось, понимала страдания Айсы, застревавшей в темноте и одиночестве. Должно быть, за нее замолвили словечко Королева или Булава, потому что теперь стражники не обращали на Айсу внимания, когда видели бродящей по Цитадели в ночной сорочке с книгой в руках. Она всегда ходила читать в одно и то же место: в Оружейку. Веннер и Фелл были слишком важными шишками, чтобы работать в ночную смену, поэтому ночью комната всегда была пуста, за исключением редких стражников, которые приходили заточить меч или прихватить новенькие доспехи. Айсе нравилось взять пять соломенных чучел, которых Веннер держал в оружейке для тренировок, свалить в кучу в дальнем углу и свернуться калачиком с книжкой. Отличное место для чтения, тихое и укромное.
        Она прошла мимо Корина, прислонившегося к стене. На этой неделе он отвечал за ночной караул. Айсе нравился Корин, он всегда отвечал на любые ее вопросы, а еще показал, как лучше всего метать нож. Но она знала, что говорить с ним во время дежурства запрещалось. Они тихонько помахала ему двумя пальцами, удерживающими книгу, и увидела, как он улыбнулся в ответ. Остальные стражники, стоящие в коридоре, не были ее друзьями, поэтому она шла, опустив голову, до самой Оружейки. Похожая на пещеру комната, большая и темная, должна была бы ее напугать: многие темные комнаты ее пугали. Но Айсе ужасно нравился блеск оружия в свете свечей, столы, заваленные мечами, ножами и доспехами, слабый запах застарелого пота. Даже длинные нависающие тени, отбрасываемые ее свечой, не пугали Айсу: все эти тени казались высоким заботливым отражением Веннера, и их присутствие в темноте дарило утешение. Айса знала, что с каждым днем сражается все лучше: несколько дней назад она даже пробилась со своим ножом через защиту Фелла, под улюлюканье мужчин, подпиравших стены. Айсу прямо распирало от гордости, что несколько стражников
потратили свободное время, наблюдая за ее тренировкой. Да, она стала лучше, но это еще не все. Она чувствовала в себе потенциал, чтобы стать еще лучше. Стать великолепной.
        Когда-нибудь я стану одним из величайших бойцов Тира. Буду самим Ловкачом.
        Айса никому не рассказывала об этой мечте, даже Маман. Даже если люди не смеялись, она знала, что говорить вслух о своей мечте нельзя - можно сглазить. Айса собрала соломенные чучела в дальнем углу Оружейки, как следует их уложила и удовлетворенно развалилась, открыв книгу. Она читала несколько часов о великой битве и мольбах женщины, мечтающей держать меч, и мысленно переносилась в тот день, когда сама будет шагать по миру с оружием в руке, преследуя и сокрушая зло. Мечты мелькали перед нею, все быстрее и быстрее, и Айса заснула. Свеча продолжала гореть еще минут сорок, пока пламя, вздрогнув, не умерло, оставив ее в темноте.

* * *

        Она проснулась от звука открывающейся двери и голосов. Чутье, приобретенное еще в раннем детстве, велело замереть, сделаться невидимой. Она давно уже сбежала от Па, но в момент пробуждения это не имело никакого значения. Какая-то маленькая часть ее никогда не засыпала, ища его густое, тяжелое шевеление во тьме. Разлепив глаза, она увидела слабый свет факелов, огибающий угол стола. Девочка подтянула колени, сжавшись, насколько могла. Через мгновение она поняла, что это двое мужчин: у одного был молодой голос, другой голос явно принадлежал человеку постарше. Судя по характерному грубоватому тону речи, он давно состоял на службе в Королевской Страже. Ей потребовалось всего пара мгновений, чтобы определить, кому принадлежит второй голос: Булаве. В последнее время Айса наслушалась его гневного рыка и легко узнала его сейчас, даже когда он говорил спокойно и негромко.
        - Хорошо развеялся?  - спросил Булава. Тон был приятным, но Айса слышала, что под ним скрывается что-то неприятное. Другой человек, должно быть, тоже это услышал: он ответил низким оправдывающимся голосом.
        - Я трезв.
        - Это не моя забота. Я знаю, что ты никогда не повторишь эту ошибку.
        - Тогда что тебя беспокоит?  - воинственно поинтересовался молодой.
        - Ты и она.
        Айса сжалась еще сильнее, внимательно прислушиваясь. Это определенно о Маргарите. Все стражники, даже Корин, смотрели на Маргариту по-особенному, пусть она даже просто проходила по комнате. Айса немного ревновала, но потом вспомнила, что Корин старый: ему уже тридцать восемь. Слишком старый для Айсы, даже в ее фантазиях.
        Булава по-прежнему говорил неторопливо и осторожно, но в его тоне все еще чувствовалось двойное дно.
        - От меня ничего не скроешь, ты же знаешь. Я знаю тебя слишком давно. Ты же не деревянный. Это нормально, возможно, мы все такие. Но только у тебя такая работа, знаешь ли…
        - Отвали!  - вскричал молодой.
        - Не переноси на меня свою злость,  - мягко ответил Булава.  - Не я сделал это с тобой.
        - Просто это… сложно.
        - Значит, ты заметил, как она изменилась.
        - Меня никогда не волновало, какое у нее лицо.
        - Ах. Значит, это у тебя давно.
        - Да.
        - Думаю, это еще хуже. Хочешь, я подыщу на твое место кого-нибудь другого?
        - Нет.
        Айса нахмурилась. Что-то шевельнулось у нее в голове: она почти узнала голос молодого стражника. Ей хотелось высунуться из-за угла стола и подглядеть, но она не решилась. Булава видел все: он бы, конечно, заметил ее макушку, стоило только той показаться. Он и сам любил пошпионить, но с тем, кто подслушивает, церемониться бы не стал. И если она попадется, ей могут запретить приходить сюда читать по ночам.
        - Это не скажется на моих навыках,  - настаивал младший стражник.  - Это мелкая неприятность, а не беда.
        Булава долго молчал, а когда снова заговорил, Айса с удивлением обнаружила, что его голос смягчился.
        - Тебе может казаться, что ты первый, с кем случилось нечто подобное, но уверяю тебя, это давняя проблема личных стражников. Я все хорошо понимаю, поверь. Не знаю, может, ты даже станешь лучшим стражником. Ты ведь бросишься на нож, не раздумывая?
        - Да,  - мрачно ответил молодой, и Айса наконец-то его узнала: Пэн Олкотт. Она присела пониже, пытаясь вспомнить остальную часть беседы, пытаясь разгадать эту загадку.
        - Что за женщину ты нашел?  - спросил Булава.  - Она вообще не приносит облегчения?
        Пэн безрадостно рассмеялся.
        - Десять минут облегчения, каждый раз.
        - Можем найти другого стражника, знаешь ли,  - сказал ему Булава.  - Некоторые готовы. Элстон не преминет воспользоваться таким шансом.
        - Нет. Я буду сильнее мучиться вне ее комнаты, чем внутри.
        - Это ты сейчас так говоришь, но подумай, Пэн. Подумай о том, что она выйдет замуж или просто приведет мужчину на ночь. Как ты будешь себя чувствовать, находясь за дверью?
        - А может, и не приведет.
        - Приведет,  - твердо возразил Булава.  - Она унаследовала безрассудство от матери и с каждым днем становится старше. Скоро она обнаружит для себя эту отдушину…
        Пэн долго молчал.
        - Я не хочу, чтобы меня заменяли. Деревянный или нет, я лучше остальных подхожу на эту работу, и ты это знаешь.
        - Хорошо,  - голос Булавы потерял всякую мягкость, и он жестко продолжил:  - Но запомни: я буду наблюдать. И если замечу хоть намек на то, что это отразилось на твой работе, ты покинешь не только пост, но и Стражу. Понял?
        Тишина. Куча соломенных чучел начала расползаться за спиной Айсы, и она уперлась пятками в пол, сжимая книгу, пытаясь предотвратить чучельную лавину.
        - Понял,  - сухо ответил Пэн.  - Прости, что поставил тебя в такое положение.
        - Боже, Пэн, мы все это проходили. Среди стражников ее матери не найдется ни одного, кого бы это так или иначе не коснулось. Старая проблема. Сложная штука.
        Айса потеряла равновесие. Она оттолкнулась ногами, прижалась спиной к углу, удерживая чучела на месте. Когда же они уйдут!
        - Выдвигайся сейчас. Она проснется через пару часов.
        - Да, сэр.
        Кто-то протопал к двери.
        - Пэн?
        - Сэр?
        - Ты отлично справляешься с работой. Она не возражает, что ты всегда рядом, говорю тебе, это действительно выдающееся достижение. Думаю, будь на твоем месте кто-нибудь другой, она бы не удержалась от убийства.
        Пэн не ответил. Мгновение спустя Айса услышала, как отворилась и захлопнулась дверь. Она расслабилась и почувствовала, как одно из чучел свалилось справа от нее.
        - А ты, бестия?
        Айса взвизгнула. Булава навис над ней, сжав руками край стола. Несмотря на испуг, Айса не могла отвести взгляд от этих покрытых шрамами рук. Веннер и Фелл говорили ей, что Булава был великим воином, одним из величайших в Тире. Он, должно быть, сражался всю жизнь, чтобы заработать такие руки.
        «Вот какой я хочу быть,  - поняла Айса, пристально глядя на три белых шрама, идущих через одну из костяшек.  - Такой опасной. Такой пугающей».
        - Я слышал о твоих ночных странствиях, девочка. Веннер и Фелл сказали мне, что вы с ножом нашли друг друга.
        Айса кивнула, ее щеки немного порозовели от удовольствия.
        - Ты приходишь сюда каждую ночь?
        - Почти. Жаль, не могу все время тут спать.
        Булава не смутился.
        - Ты услышала кое-что, чего не должна была услышать. Что-то, что может представлять опасность для королевы.
        - Почему?
        - Не прикидывайся дурочкой. Я наблюдал за тобой, ты - малявка с головой.
        Айса на мгновение призадумалась.
        - Я с головой. Но я никому не расскажу, что услышала.
        - Ты не простое дитя.  - Булава внимательно посмотрел на нее, и Айса сжалась. У него были ужасные глаза, пронзающие насквозь. Он как будто выворачивал человека взглядом наизнанку.  - Что ты собираешься делать с ножом в один прекрасный день? Если ты и вправду такая способная, как утверждают Веннер с Феллом?
        - Поступлю в Королевскую Стражу,  - быстро ответила Айса. Она решила это три дня назад, в тот самый момент, когда пробила защиту Фелла и приставила нож к его шее.
        - Почему?
        Айса поискала слова, но ничего не вышло. Только образ, в глубине подсознания: тень Па на стене в ночи. Она ничего не могла объяснить Булаве: даже если она могла объяснить кому-нибудь про Па, огромные куски воспоминаний пропали, темные пятна из детства Айсы просто испарились. Это было невозможно рассказать.
        Но это место, Королевское Крыло, казалось безопасным, светлым приютом, где они могли бы остаться навсегда. Маман говорила, что здесь они в постоянной опасности, но с опасностью мечей Айса могла сжиться. Она понимала, что, прежде всего, они каким-то образом оказались здесь из-за Маман, из-за ее странности, но Королева стояла выше Маман. Богоподобная фигура, одетая в черное, и Айса знала, что больше никогда не увидит тень Па на стене.
        Она не могла рассказать это Булаве. Поэтому сказала, что могла:
        - Я никогда не сделаю ничего, что навредит Королеве. И убью любого, кто попытается это сделать.
        Острый взгляд Булавы буравил Айсу еще пару секунд, пронзая ее, словно ножом. Затем он кивнул.
        - Поверю-ка я тебе, бестия. Более того, буду считать это твоим первым испытанием. Умение фехтовать - важное качество королевского стражника, но есть и другие, не менее важные. И одно из них - умение хранить тайны.
        - Я умею хранить тайны, сэр. Возможно, лучше иных взрослых.
        Булава кивнул, в его пристальном взгляде промелькнула жалость, и Айса поняла, что он, должно быть, знает все о Па. Маман каждый день сидела подле Королевы, подносила ей еду и питье. Наверняка они все о ней разузнали, да и Па не был тайной в их окрестностях. Даже когда Айса была маленькой, других детей не пускали играть в их дом.
        - Капитан?
        - Да?
        - Я-то промолчу, но другие все равно узнают. Прочитают на лице Пэна, как вы.
        - Ты прочитала?
        - Нет. Но мне двенадцать.
        - Справедливое замечание,  - серьезно ответил Булава.  - Но давай просто признаем, что я вижу в лицах людей больше, чем многие. Думаю, некоторое время эта тайна будет оставаться только между тобой и мной.
        - Да, сэр.
        - Марш в постель, бестия.
        Айса вскочила, схватила книгу и свечу и поспешила прочь. Добравшись до их семейной комнаты, она аккуратно положила книжку в красном переплете на прикроватный столик и нырнула в постель. Но заснуть не смогла: мысли полнились всем, что она видела и слышала.
        Пэн Олкотт любит Королеву. Но Королева не может выйти замуж за своего стражника, даже Айса это знала, хотя и не понимала, почему. Значит, у Пэна нет никакой надежды. Она попыталась ему посочувствовать, но получилось только чуть-чуть. Пэн должен каждый день находиться подле Королевы, защищая ее своим мечом от огромного мира. Конечно, это было достойной наградой.
        «Любовь - ст?ящая штука»,  - подумала Айса,  - «но второстепенная». И, конечно, не такая ст?ящая, как ее меч.

        Глава 7
        Галерея

        Мортийцы ничего не делают наполовину.
Аноним

        - Дерево.  - Тайлер поднял другой лист бумаги. Булава посмотрел на него с тем же раздраженным, свирепым выражением, что не сходило с его лица во время их занятий.
        - Хлеб.
        Тайлер поднял очередной лист, затаив дыхание. После некоторых сомнений он добавил в стопку несколько сложных слов: этот ученик не хотел, чтобы с ним нянчились. Булава поглядел на слово, его глаза забегали вперед-назад между слогами. Тайлер предложил читать слова вслух, но Булава отказался. Он хотел делать все в голове. Его навыки чтения улучшались с почти пугающей скоростью.
        - Расщелина,  - наконец объявил Булава.
        - Хорошо,  - Талер опустил карточки.  - Очень хорошо.
        Булава вытер мокрый от пота лоб.
        - Я по-прежнему с трудом различаю Ш и Щ.
        - Это непросто,  - согласился Тайлер, не встречаясь с Булавой взглядом. На этих занятиях Тайлер шел по тонкому льду, балансируя между поощрением и педантичностью, ведь, почувствуй Булава, что к нему относятся, как к ребенку, он бы, вероятно, избил священника до беспамятства. Но, тем не менее, Тайлер сам с нетерпением ждал этих уроков. Ему нравилось учить, и он жалел, что прождал семьдесят один год, чтобы это обнаружить.
        На этом приятная часть дня Тайлера заканчивалась. Сломанная и теперь закованная в гипс нога постоянно напоминала о гневе святого отца. Весь Арват, казалось, знал, что у Тайлера неприятности, и братья-священники его избегали. Только Вайд, слишком старый, чтобы беспокоиться о своем месте на арватской карьерной лестнице, не избегал общества Тайлера.
        Булава смотрел на него выжидающе, ожидая дополнительных инструкций. Но Тайлер внезапно потерял интерес к уроку. Он разложил карточки на столе и с интересом посмотрел на Булаву.
        - Как вам удавалось столько лет это скрывать?
        Булава напрягся, став подозрительным.
        - Какая разница?
        - Никакой. Мне просто любопытно. У меня бы так ни за что не получилось.
        Булава пожал плечами: он был невосприимчив к лести.
        - Кэрролл знал. Мои умения подходили Страже, поэтому он помог мне сохранить это в тайне. Мы договорились.
        - Почему же он вас не научил?
        - Он предлагал,  - Булава отвел взгляд.  - Я отказался. Тогда это все равно не имело значения. Элисса была так же расположена к чтению, как кошка - к верховой езде. Но сейчас…
        Тайлер с легкостью услышал невысказанную Булавой мысль. Королеве Элиссе не было дела до неграмотности, а Келси было, и еще как.
        - Но Королева никогда не выгонит вас из Стражи.
        - Конечно, не выгонит. Я просто не хочу, чтобы она знала.
        Тайлер кивнул, не впервые задумавшись, не Булава ли отец Королевы. Часто он относился к ней чересчур по-отцовски. Но личность отца королевы была одной из самых страшных тайн Стражи. Тайлер даже не был уверен, что это знала сама Королева.
        - Что дальше?
        Тайлер задумался.
        - Попрактикуемся собирать слова в предложения. В королевской библиотеке есть несколько книг, написанных Далем. Выберите одну и попробуйте над ней поработать. Не пропускайте длинные слова: произносите их вслух, и в следующий раз принесите книгу.
        Булава кивнул.
        - Думаю…
        В дверь Тайлера трижды резко постучали. Булава взлетел со стула быстрым, бесшумным движением. Когда Тайлер повернулся посмотреть на него, в комнате было пусто, лишь потайная дверь возле стола качнулась, закрываясь.
        - Пожалуйста, заходите.
        Дверь открылась, и Тайлер застыл, когда в комнату вошел святой отец. Позади маячило любопытное круглое лицо брата Дженнинга, но святой отец оставил его снаружи, притворив дверь. Тайлер ухватился за край стола и поднялся, держа сломанную ногу на полу.
        - Добрый день, Тайлер.
        - Ваше Святейшество.  - Тайлер предложил ему стул, но Андерс отмахнулся.
        - Сидите, Тайлер, сидите. Это у вас, в конце концов, сломана нога. Прискорбный несчастный случай.
        Тайлер сел, наблюдая, как глаза Андерса шныряют по комнате, обыскивая ее, хотя лицо по-прежнему оставалось неподвижным. Этим он напомнил Тайлеру старого святого отца, который тоже все замечал. Вся былая храбрость Тайлера, казалось, испарилась, быстро и тихо, и он остро почувствовал бремя своей старости, каким хрупким он был по сравнению с этим крепким мужчиной среднего возраста.
        - Я в трудном положении, Тайлер.  - Святой отец тяжело, мелодраматично вздохнул.  - Королева… Она подняла на меня руку, вы тому свидетель.
        Тайлер кивнул. Никому не позволялось трогать священника Церкви Божьей - во всяком случае, публично,  - а поднять руку на самого святого отца было просто немыслимо, особенно женщине. Это случилось всего лишь неделю назад, но Вайд, работающий по утрам на кухне для бездомных, рассказал, что, кажется, весь город уже знает, что произошло на королевском ужине. Ходил даже слух, будто Королева голыми руками жестоко избила святого отца. Безусловно, эти истории вредили Королеве: верующие были шокированы. Но святому отцу они вредили гораздо сильнее.
        - Такое нельзя терпеть, Тайлер. Если Королева не ответит за содеянное, мы останемся в подвешенном состоянии. Политическая власть Арвата упадет до нуля. Ты понимаешь?
        Тайлер снова кивнул.
        - Но если гнев Божий незамедлительно обрушится на грешницу… подумай об этом, Тайлер!  - Глаза святого отца просветлели, в них был намек на то же ужасное злорадство, который Тайлер увидел в них в ночь отца Сэта.
        - Подумайте, как Церковь Божья может выиграть! Число обращенных на путь истинный возрастет. Десятина увеличится. Вера ослабла, Тайлер, и нам нужен пример. Наглядный пример. Понимаешь?
        Тайлер не понимал до конца, но ему не нравилось, к чему шел разговор. Андерс перестал расхаживать туда-сюда перед книжными полками Тайлера, вытащил «Далекое зеркало», и Тайлер напрягся, переплетя пальцы на животе. Когда Андерс открыл книгу и провел пальцем по странице, у Тайлера волосы встали дыбом.
        - Королева неуязвима!  - выпалил он.  - Этот Булава…да и она обладает магией…
        - Магией?
        Внезапным, резким движением Андерс вывернул книгу, разрывая ее надвое. Тайлер закричал, его руки машинально дернулись, прежде чем улечься обратно. Он не обладал дерзостью Королевы, не осмеливался поднять руку на святого отца.
        Он мог только смотреть, как Андерс бросил одну половину книги и начал вырывать страницы из другой, по одной за раз. Покачиваясь, они лениво опускались на пол.
        - Магией, Тайлер?  - тихо спросил Андерс.  - И ты священник?
        Раздался мягкий стук, и брат Дженнингс просунулся в дверной проем, охватывая все происходящее алчным взглядом.
        - Все в порядке, Ваше Святейшество?
        - В полном,  - ответил Андерс, не отрывая взгляда от Тайлера.  - Приведи-ка сюда пару братьев. Есть работа.
        Брат Дженнингс кивнул и ушел. Тайлер молча смотрел на полки, уставленные книгами. Как их много.
        - Пожалуйста,  - услышал он собственный умоляющий голос.  - Пожалуйста, не надо. Они не сделали вам ничего плохого.
        - Это светские книги, а вы храните их в Арвате. Я имею полное право их сжечь.
        - Они не приносят никому вреда! Их только я и читаю!
        Брат Дженнингс постучал и вошел. За ним последовали несколько других священников, включая Вайда, бросившего на Тайлера тревожный взгляд.
        Андерс указал на полки.
        - Перенесите книги и полки в мои личные апартаменты.
        Молодые священники тут же поспешили исполнять, а вот Вайд замешкался, глядя на Тайлера.
        - Что-то не так, отец Вайд?  - поинтересовался Андерс.
        Отец Вайд покачал головой и протянул руки, принимая стопку книг с полки.
        Он больше не смотрел на отца Тайлера. Пока они работали, Андерс продолжал вырывать страницы из «Далекого зеркала». Одна приземлилась на ногу Тайлера, и, посмотрев вниз, он увидел напечатанный жирным шрифтом заголовок: «Глава 7». Слезы наполнили глаза, и ему пришлось прикусить губу, чтобы их сдержать. Подняв взгляд, он сделал неприятное открытие, что Андерс неимоверно доволен собой: его глаза сверкали от удовольствия. Священники продолжали маршировать из комнаты в коридор, пока, наконец, полки не опустели. От этого зрелища Тайлеру захотелось упасть на пол и плакать. Брат Дженнингс отодвинул полки от стены, положив их горизонтально, и Вайд бросил на Тайлера последний извиняющийся взгляд, берясь за угол. Потом они ушли. Стена опустела, только два белых прямоугольника остались напоминанием, где стояли книги. Старик отупело глядел на них, больше не в силах сдерживать слезы.
        - Тайлер?
        С бешено колотящимся сердцем Тайлер повернулся к святому отцу. Впервые за всю свою сознательную жизнь ему захотелось совершить насилие над другим человеком. Его руки сжались в кулаки под рукавами рясы. Андерс покопался в своей рясе и вытащил небольшой пузырек с прозрачной бесцветной жидкостью. Он задумчиво переложил его из одной руки в другую, прежде чем заметить:
        - Королева чувствует себя в безопасности рядом с тобой. Я видел, как ты передавал ей хлеб за ужином. Пила ли он что-нибудь, переданное из твоих рук?
        Тайлер судорожно кивнул. Его лицо похолодело.
        - Чай.
        - Булава не считает тебя угрозой, иначе никогда не допустил бы тебя к королеве.  - Святой отец протянул пузырек. Он казался гладким на ощупь, почти маслянистым, и Тайлер смотрел в оцепенении, не в силах поверить.
        - Не буду принижать твой интеллект, объясняя, что с этим делать, Тайлер. Скажу лишь, что хочу, чтобы это произошло в течение месяца. Если нет, увидишь, как я оболью каждую твою книгу маслом и зажгу спичку. Я буду делать это лично, на крыльце Арвата, на глазах у всех.
        Тайлер огляделся вокруг в поисках ответа, но не обнаружил ничего, кроме вороха вырванных страниц на полу.
        - Бери, Тайлер.
        Тайлер взял пузырек.
        - Пойдем со мной,  - приказал святой отец, открывая дверь.
        Подхватив свои костыли, Тайлер заковылял следом. Несколько братьев и отцов открыли свои двери, глядя, как Тайлер следует за святым отцом по коридору, ведущему к лестнице. Тайлер чувствовал их, но не видел, голова была совершенно пустой. Ему казалось важным не думать о своих книгах, а это значило не думать ни о чем вообще.
        Дойдя до конца коридора, они вышли на лестницу. Тайлер старался смотреть в пол, но в последний момент не выдержал и взглянул наверх. Сэт был там, сидел на своей табуретке, как и каждый день последние две недели, широко расставив ноги, демонстрируя искореженную плоть между ними. Саму рану прижгли и кое-как зашили, но то, что осталось, было даже хуже: обугленный и испещренный швами кусок мяса. Розовые полосы, идущие по внутренней стороне бедер Сэта, говорили о начинающейся инфекции. На его шее висела табличка с одним-единственным словом:
        МЕРЗОСТЬ
        Сэт безучастно пялился в коридор остановившимся взглядом, и Тайлер задумался, не давали ли ему наркотик, чтобы держать в состоянии отупения. Но нет, ведь то, что убивает боль, убило бы также и саму суть урока? Первую неделю из коридора безостановочно раздавались стоны Сэта, и никто из них не мог заснуть несколько ночей.
        Тайлер закрыл глаза, а затем, к счастью, они миновали Сэта и двинулись вниз по ступенькам. Андерс снова заговорил, приглушив голос, чтобы Тайлер слышал, а брат Дженнингс, молча тащившийся в нескольких футах позади, нет.
        - Я осознаю, Тайлер, что это поручение, должно быть, тебе неприятно. И каждое неприятное поручение требует не только наказания за невыполнение, но и награду за успех.
        Тайлер шел молча, все еще пытаясь вытеснить образ Сэта из головы.
        Рассуждения святого отца о вознаграждении ничуть его не подбодрили: в детстве Тайлер видел, как точно так же натаскивали для боев деревенских собак. Когда животное сильно бьют, оно работает за то, чтобы не быть битым, почитая это за высшую награду. Сложившееся положение могло измениться в любой момент.
        Мои книги.
        Оцепенение немного отступило, и Тайлер почувствовал давно уже притаившуюся, словно вода под тонким льдом, агонию. Он сосредоточился на ходьбе, ощущая каждый шаг как отдельную боль. Старый святой отец всегда использовал лифт, перемещаясь с этажа на этаж, но Андерс редко так делал. Казалось, он наслаждался, демонстрируя свою физическую форму, а сейчас, безусловно, наслаждался неудобством Тайлера. Артрит не заставил долго ждать: бедра Тайлера жалобно запульсировали. Сломанная нога ворчала с каждым шагом, хотя Тайлер старался не касаться ею пола. Он сосредоточился на каждой точке боли, почти смакуя ее, безобидную физическую боль. Пройдя по бесконечным лестничным пролетам, они оказались на первом этаже и продолжили спускаться вниз по ступенькам, в подвал Арвата. Тайлер никогда не ходил в подвал, который служил только местом упокоения почивших вечным сном святых отцов. Никто не спускался вниз, кроме двух неудачливых братьев, которым было поручено оберегать крипту от насекомых и крыс. Эти двое, неизвестные Тайлеру, вскочили на ноги и поклонились, когда вошел святой отец. Тайлер следовал за ним по пятам,
словно приведение. Андерс взял факел, протянутый одним из юношей, и повел Тайлера к гробницам. Холод здесь пробирал до костей, и Тайлер дрожал в своей тонкой рясе. Они миновали входы во многие склепы, украшенные арками из камня, высоко простирающимися над ними с обеих сторон.
        Тела святых отцов всегда бальзамировали, прежде чем они обретали свое последнее жилище, но Тайлеру все равно казалось, что он ощущает запах смерти. Вдруг он подумал, уж не привел ли его сюда Андерс, чтобы убить, но потом отмахнулся от этой мысли. Он был необходим.
        Боже, пожалуйста, укажи мне дорогу.
        Теперь гробницы оказались позади них. Впереди располагалась лишь одна массивная каменная дверь, покрытая слоем пыли. Когда они к ней подошли, Андерс вытащил простой железный ключ.
        - Посмотри на меня, Тайлер.
        Тайлер поднял глаза, но обнаружил, что не может посмотреть в глаза этому человеку. Вместо этого он сосредоточился на переносице Андерса.
        - Я единственный, у которого есть ключ от этой двери, Тайлер. Но если ты справишься с заданием, я отдам его тебе.
        Несколько раз провернув ключ в замочной скважине, он открыл дверь. Дверь жалобно застонала, когда святой отец распахнул ее: в эту комнату явно уже давно никто не заходил. Святой отец поманил его внутрь, но Тайлер уже откуда-то знал, что там окажется, и когда факельный свет озарил комнату, его сердце сжалось от отчаянья.
        Комнату заполняли книги. Кто-то сколотил для них полки: из нестроганых досок, что были в ходу после Переселения, когда даже простые инструменты оказалось не так-то просто раздобыть. Глаза Тайлера беспомощно блуждали по комнате: полка за полкой, целые тысячи, вплоть до дальней стены.
        Он шагнул вперед, беспомощно потянувшись, протягивая руки к книгам на полках. Некоторые были в кожаных переплетах, некоторые - в бумажных обложках. Никто не заботился о них, даже не удосужился упорядочить их: названия и авторы горизонтально уложенных книг смешались. Все было покрыто толстым слоем пыли. Вид ранил Тайлера в самое сердце.
        - Тайлер.
        На мгновение он забыл, что святой отец здесь.
        - Если ты справишься,  - мягко сказал святой отец,  - то не только получишь ключ, но и станешь первым библиотекарем Арвата. Перестанешь быть Священником Цитадели, и я освобожу тебя ото всех остальных обязанностей. Никто никогда тебя не побеспокоит. Твоей единственной задачей станет жить здесь и заботиться об этих книгах. Тайлер повернулся, чтобы взглянуть на комнату, вдыхая запах старой бумаги. Он мог бы провести остаток своей жизни здесь, а не перечитывать одну и ту же книгу дважды.
        - Яд обладает замедленным действием,  - продолжил святой отец.  - Пройдет два-три часа, прежде чем у Королевы появятся первые симптомы. Ты как раз успеешь вернуться в Арват.
        - Они придут за мной. Булава точно.
        - Возможно. Но даже Булава не решится забрать тебя из Арвата без моего разрешения. Ты видел, как им пришлось выманивать Мэтью в Цитадель, чтобы взять его. Вероятно, ты больше никогда не сможешь покинуть Арват, но, вернувшись, будешь защищен от мести и сможешь жить своей жизнью здесь, с этими книгами.
        Подумав о сверхъестественной способности Булавы при желании исчезать и появляться из стен, Тайлер чуть не улыбнулся. Булава найдет его, где бы он ни спрятался, но Тайлер не стал разубеждать святого отца. Он представил, что бы сказала Королева, увидев эту комнату.
        - Что случится, когда она умрет?  - спросил Тайлер, поражаясь самому себе.
        - Конечно, не обойдется без разбирательств, но в итоге Тир станет мортийским протекторатом.
        Тайлер моргнул.
        - Красная Королева - известная вероотступница. Не станет ли Церкви от этого хуже?
        - Нет,  - улыбка заиграла в уголках губ Андерса.  - Все уже устроено.
        «Никудышные союзники»,  - болезненно подумал Тайлер, вспоминая слова Булавы.
        - Моя нога все еще слаба, Ваше Святейшество. Я бы хотел вернуться наверх.
        - Конечно,  - закивал Андерс, теперь его голос стал заботливым.  - Пойдемте немедленно.
        Андерс закрыл за ними дверь, и они медленно пошли обратно между гробниц. У Тайлера так разболелось нога, что он с трудом ее подволакивал.
        - Воспользуемся лифтом, Тайлер, чтобы поберечь твою ногу.
        Они взобрались на толстую деревянную платформу, располагающуюся между лестницами, и Андерс кивнул двум ожидающим священникам.
        - Комнаты братьев.
        Тайлер ухватился за перила, снова почувствовав легкую слабость, когда лифт начал подниматься.
        - Это проверка, Тайлер,  - объяснил святой отец.  - Бог испытывает твою веру и верность.
        Тайлер кивнул, чувствуя себя потерянным и сбитым с толку. Он жил в Арвате всю свою сознательную жизнь, считал его домом. Но теперь это место казалось странным, полным неизвестных опасностей. Когда лифт достиг комнат, он побрел прочь от святого отца, не сказав ни слова, мимо Сета, мимо пялящихся братьев, мимо опустившего глаза Вайда, поджидающего у двери Тайлера.
        - Извини,  - пробормотал Вайд.  - Я не хотел, Тайлер, но…
        Тайлер закрыл дверь прямо у него перед носом и сел на кровать. Голые стены, казалось, глядели на него, и он попытался не обращать на них внимания, попытался молиться. Но не мог отделаться от ощущения, что его никто не слушал - Бог сосредоточился на чем-то другом. Наконец, он сдался, вытащил маленький пузырек из-под рясы, покатал в ладонях, провел пальцем по восковой пробке. Жидкость внутри была совершенно прозрачная: сквозь нее Тайлер видел искаженное изображение крошечной комнаты. Комнаты, в которой не так давно он рассчитывал безропотно жить до конца своих дней.
        Он думал о библиотеке Королевы, о том, как время останавливалось, пока он сидел там, а все таяло и расплывалось, и ему казалось, что он часть Лучшего мира. Он не мог этого сделать, но и свои книги оставить не мог. Ситуация казалась безвыходной.
        Тайлер встал и положил руку на стену, поглаживая белый камень. Он понял, что молитва ему не поможет и что он не может позволить себе полагаться на чудеса. Бог не станет выделять Тайлера среди других. Если он хочет спастись, ему придется спасаться самому.

* * *

        - Пустая затея,  - проворчал Булава.
        - Вы считаете все мои задания глупыми, Лазарь. Я не удивлен.
        Они продвигались в почти полной темноте по одному из многочисленных туннелей, казалось, пронизывавших всю Цитадель. Единственным источником света служил факел, который нес отец Тайлер, хромающий рядом с Пэном. В тусклом янтарном свечении лицо священника казалось бледнее, чем когда-либо. Келси спросила Булаву, что происходит в Арвате, отчего отец Тайлер выглядит таким несчастным, но Булава, будучи Булавой, ничего не сказал, отметив только, что новый святой отец еще хуже старого.
        На эту маленькую прогулку Келси подбил отец Тайлер. Видение Уильяма Тира ввергло ее в своего рода безумие, и на прошлой неделе она перевернула библиотеку Карлин вверх дном, вознамерившись найти сведения о Лили и Греге Мэйхью, о Дориан Райс, хоть о ком-нибудь. Когда утром прибыл отец Тайлер, Келси сидела на полу в библиотеке, в тисках бессонницы и неудачи, окруженная книгами Карлин. Она вцепилась в священника, как в последнюю надежду. Существуют ли какие-либо написанные истории о годах, близких к Переходу, о жизни Уильяма Тира? После Перехода, разумеется, ничего не издавалось, но, может, найдется рукописная история? В конце концов, кто-нибудь мог вести дневник.
        Отец Тайлер с сожалением покачал головой. Многие поколения утопистов, действительно, вели дневники, но в мрачный период после убийства Тира многие из них исчезли. Какие-то фрагменты сохранились в Арвате, и отец Тайлер их видел, но в них описывались повседневные проблемы выживания: нехватка продовольствия, строительство новой деревни, которая однажды станет Новым Лондоном. Большинство знаний самого отца Тайлера о Переходе основывались на устной истории, том же фольклоре, что признавали остальные тирцы. Никаких записей не уцелело.
        - Но есть кое-что, Ваше Величество,  - отметил Тайлер после минутного раздумья.  - Отец Тимпаний рассказывал о портретной галерее где-то на нижних уровнях Цитадели. Регент посещал галерею время от времени, и отец Тимпаний говорил, что там есть портрет Уильяма Тира.
        - С чего это моему дяде было посещать портретную галерею?
        - Это галерея ваших предков, Ваше Величество. Тимпаний говорил, что, напившись, ваш дядя любил приходить туда и кричать на портрет вашей бабушки.
        Оказалось, что Булава точно знал, где находится галерея: двумя этажами ниже, на уровне прачечной. Когда они спускались по винтовой лестнице, Келси слышала голоса через стены. Хотя у нее имелась собственная прачечная - на этом настоял Булава, опасавшийся контактных ядов,  - Келси держала прачечную Цитадели открытой, и белье со всего остального Королевского Крыла отправлялось туда. Цитадель ее дяди пестрела ненужными слугами, но Келси не могла оставить столько людей без работы. Она уволила худших слуг Цитадели, массажисток и эскортниц, оставшихся невостребованными. Но услугами всех остальных старалась пользоваться.
        Внизу королева видела не дальше крошечного тусклого факельного круга, который их окружал, но чувствовала огромное пустое пространство над головой.
        - Кто построил все эти туннели?
        - Они - часть исходной постройки, госпожа. От верха до подземелий Цитадели найдется не один потайной ход. Несколько ходов выходят в город.
        Упоминания о подземельях заставили Келси подумать о Торне, который сидел сейчас в камере особой конструкции несколькими этажами выше. Келси боялась оставлять его в подземельях Цитадели, даже если на страже неотрывно стоял Элстон. У нее также было смутное представление, что Торна следует держать отдельно от альбиноски, Бренны. Поэтому он оставался в изоляции, не считая злорадствующего Элстона, стоящего прямо за прутьями его камеры. Келси не знала, что делать с Торном. Отдать его под суд? За последние шесть недель Келси и Арлисс тихонечко преобразовали Бюро переписи населения в агентство по сбору налогов, но они также перетянули честных людей из Бюро в судебные органы. Создание системы правосудия шло медленно: в Тирлинге было мало законов, и ни один из них не был толком записан.
        С подходом мортийцев к границе у Келси оставалось на это не слишком много времени, но по ее просьбе Арлисс продолжил реформы, и теперь в Новом Лондоне открылось пять публичных судов, куда любой желающий мог подать ходатайство на удовлетворение жалобы. Корона могла передать Алана Торна в государственный суд, но что, если его оправдают? Судью или присяжных можно подкупить. И наоборот, даже если бы вина Торна вызывала сомнение, многие присяжные осудили бы его, невзирая на доказательства. После Регента Торн был самой ненавистной фигурой в Тире.
        Реальной цели судебного разбирательства не было, но все же Келси чувствовала, что она должна быть.
        Булава просто хотел, чтобы Торн поплатился жизнью. Его так ненавидели, что никто бы не возражал против быстрой расправы, особенно если Келси разрешит публичную казнь. Она видела крупицу мудрости в совете Булавы: такой шаг мог обеспечить ее трон поддержкой любого, кто когда-либо наблюдал, как любимого человека заталкивают в клетку. В эти дни даже Арват не протестовал против смертной казни, да и сама Келси ничего не имела против. Но что-то в ней требовало суда, даже показательного, чего-то, что бы узаконило казнь. Правда, юридический прецедент для внесудебных казней существовал: если верить фольклору отца Тайлера, Уильям Тир практиковал их, а одну даже привел в исполнение лично.
        «И я тоже»,  - вдруг холодно подумала Келси. Она снова увидела перед глазами кровь, густую и теплую, бьющую по правой руке и капающую с предплечья. Весь мир считал, что Мерн пал жертвой Битвы при Аргосе. Булава способствовал распространению этого слуха, но Кесли и остальные стражники знали правду, и пусть она пыталась выбросить это из головы, перед глазами так и вставала ее рука с ножом, омытая кровью. Учинить суд над Торном казалось чрезвычайно важно.
        - Прикройте глаза, госпожа.
        Келси заслонила глаза рукой, когда впереди во тьме расцвел дневной свет. Она прошла через одну из потайных дверей Булавы и оказалась в длинной узкой комнате с высоким потолком. Свет лился из окон в дальней стене. Выглянув в окно, Келси поняла, что они в самой западной части Цитадели. Снаружи сперва показались очертания города, а потом коричневый фон гор Клэйтона.
        - Вот и пришли, Ваше Величество!  - из дальнего конца коридора объявил отец Тайлер.
        Келси повернулась и обнаружила, что стена, через которую они только что прошли, увешана портретами. Они висели по обе стороны по всей длине галереи. Отец Тайлер подошел к самому дальнему портрету и положил руку на основание рамы, где помещалась деревянная дощечка с гравировкой. На портрете Келси увидела того же человека, что и в видении: высокого, сурового мужчину с деловыми чертами лица, с коротко подстриженными светлыми волосами… Ее сердце заколотилось. Конечно, она знала, что ее видения настоящие, но все-таки получить неоспоримые доказательства оказалось огромным облегчением.
        - Уильям Тир,  - объявил отец Тайлер, вставляя свой факел в пустой кронштейн на стене. Солнце светило так ярко, что необходимость в огне отпала.  - Табличка говорит, что портрет написали через пять лет после Перехода.
        Келси подошла ближе, глядя на первого Короля Тира. Тот стоял перед камином, но не таким большим, как в Цитадели. Он больше напоминал камин в коттедже, где она выросла. Даже художник не смог скрыть досады Тира из-за того, что пришлось стоять на одном месте: выражение его лица выдавало крайнее нетерпение. Должно быть, идея написать портрет принадлежала не ему.
        На заднем плане Келси разглядела полку с книгами, но на поверхности портрета скопился такой толстый слой пыли, и она не смогла разобрать ни одного названия.
        - Попроси слугу из Цитадели навести здесь порядок,  - сказала она Булаве.  - Наверняка у них найдется время.
        Булава кивнул, и Келси перешла к следующему портрету: молодой светловолосый мужчина чуть за двадцать. Он был красив, но даже сквозь слои пыли Келси разглядела застилающее глаза беспокойство. Она провела пальцами по раме, ища табличку, и обнаружила, что она тоже покрыта грязью. Она потерла ее большим пальцем, обтирая грязную руку об юбку, и наклонилась, чтобы прочитать гравировку.
        - Джонатан Тир.
        - Джонатан Добрый,  - пробормотал стоящий рядом отец Тайлер.
        На груди Джонатана Тира Келси заметила сапфир, один из тех, что висел на ее цепочке. Она быстро обернулась к портрету Уильяма Тира. На нем не было никаких украшений, во всяком случае, на виду. Между портретами Уильяма и Джонатана было много места, и Келси задумалась, не висел ли там когда-либо еще один портрет.
        - Кто был матерью Джонатана Тира?
        Отец Тайлер покачал головой.
        - Этого я не знаю, Ваше величество. У Уильяма Тира не было королевы: легенда гласит, что он не верил в брак. Но нет никаких сомнений, что Джонатан Добрый - его сын. Сходство очевидно.
        - Как вы думаете, что беспокоит Джонатана?
        - Возможно, надвигающаяся смерть, госпожа,  - ответил стоящий за ней Корин.  - Джонатану было двадцать, когда его убили. Этот портрет не могли написать раньше, чем за пару лет до этого.
        - Кто его убил?
        - Никто не знает, но убийцы прошли через Стражу Тира. Худший момент в нашей истории, что…
        Корин вдруг запнулся, и Келси поняла, что он подумал о Мерне. Барти сказал про убийство Тира то же самое: Стража подвела. Не желая мучить Корина, Келси проглотила все остальные вопросы о Джонатане Тире и перешла к следующему портрету: женщина с невинным выражением лица. Ее прекрасные рыжевато-коричневые волосы струились по плечам, словно река, падая на спину длинным серпантином. Она блаженно улыбалась с холста. Келси посмотрела на табличку с гравировкой: «Кейтлин Тир». Жена Джонатана Тира. После убийства мужа Кейтлин Тир поймали и убили. Хотя женщина на портрете была давно мертва, у Келси заныло сердце. Женщина выглядела так, словно не могла вынести даже мысль о зле, не то что терпеть само зло.
        Увидев следующий портрет, Келси втянула воздух. Этого человека Келси узнала бы где угодно: он стоял у ее камина две недели назад, самый красивый мужчина в мире. Он сидел на троне Тира - искусная резная спинка была неповторима,  - улыбаясь легкой улыбкой политика. Но его янтарные глаза были холодными и благодаря хитрому трюку художника, казалось, преследовали Келси, куда бы она ни двинулась. Она осторожно провела по краю рамы, но ничего не обнаружила, только странный шрам, подтверждающий, что табличку, если оная существовала, давно оторвали. Она удивилась присутствию красавца в галерее королевских особ Тира, но ничего не сказала.
        - Хорош чертяка,  - заметил Булава.  - Однако я понятия не имею, кто это. Отец?
        Отец Тайлер покачал головой.
        - Он не похож ни на одного монарха Рэйли, о которых я слышал. Необыкновенно хорош собой: может, был фаворитом одной из Королев Рэйли. Некоторые из них так никогда и не вышли замуж, но умудрились произвести наследников. Они были охочи до красивых мужчин.
        Келси выбрала очень неудачный момент, чтобы посмотреть на Пэна, и обнаружила, что он смотрит на нее. Ночь, когда он отверг ее, зияла между ними, словно огромная пропасть, и Келси предчувствовала, что им никогда больше не быть друзьями. Она хотела ему что-нибудь сказать, но рядом было слишком много людей, а через пару секунд исчезло и само желание примириться. Глаза незнакомца из камина были гипнотическими, но Келси заставила себя от них оторваться и перешла к следующей картине. Теперь пошли Рэйли: все их портреты сопровождались целыми табличками. Гравировки становились чище, меньше тронутыми временем по мере того, как Келси приближалась к современности.
        Все Рэйли носили оба сапфира, драгоценности, неизменно переходящие от одного портрета к другому. Это были предки Келси по крови, но они показались ей менее важными, чем те три Тира, менее настоящими. Карлин никогда не восхищалась Рэйли: возможно, с годами ее предубеждения в этом вопросе, как и во многих других, передались Келси. Перейдя к десятому портрету, Келси увидела женщину невероятной, неописуемой красоты. У нее были такие же светлые волосы и ярко-зеленые глаза, как и у многих королев Рэйли, но ее безупречное лицо могло похвастаться кремовой кожей, а еще она обладала самой изящной шеей, какую Келси когда-либо доводилось видеть. В отличие от предыдущих портретов, с которых глядело по одному человеку, на этом был запечатлен и ребенок, симпатичная девчушка лет шести, сидящая на коленях у матери. К тому же, присмотревшись повнимательнее, Келси заметила новую деталь: женщина носила один сапфир, ребенок - второй. Келси наклонилась к табличке и прочитала: «Аманда Рэйли».
        - Ах, Прекрасная Королева!  - Отец Тайлер присоединился к ней перед портретом. Стражники Келси, в большинстве своем, скучая, слонялись по комнате, тоже подошли, жадно вглядываясь в портрет. Келси почувствовала укол раздражения, а потом заметила второго ребенка на портрете, почти незаметного за юбками Прекрасной Королевы. Эта девочка казалась даже младше, чем ребенок на коленях королевы, возможно, не старше трех-четырех лет, но уже была темноволосой и мрачной. И Келси вдруг вспомнила свое детское личико, глядящее на нее с глади пруда за коттеджем. В сиянии Прекрасной Королевы и ее дочери девочку было легко не заметить, и Келси подумала, что художник, должно быть, намеренно выделил одного ребенка и скрыл другого.
        - Насколько мне известно, у Прекрасной Королевы был только один ребенок. Должно быть, у нее на коленях принцесса Элейн.  - Келси указала на девочку, сжавшуюся за юбками Прекрасной Королевы.  - Тогда кто же это?
        Булава пожал плечами.
        - Понятия не имею.
        Отец Тайлер рассмотрел девочку.
        - Нежеланный ребенок, осмелюсь предположить. Аманда Рэйли была замужем за Томасом Арнессом. Он - отец Элейн. Но я слышал, что Аманда не хранила верность Арнессу, так что, возможно, она родила и других детей. Внебрачные дети иногда появлялись на королевских портретах предпереходного периода, но никогда не занимали видного места. Крайне жестоко, чуть ли не хуже, чем если бы их вовсе не включали.  - Отец Тайлер поизучал портрет еще мгновение, прежде чем заметил:  - Это худшее, что я когда-либо видел. Здесь ребенок совершенно оттеснен на задний план.
        Келси уставилась на девочку, чувствуя, как в ней зарождается жалость. В отличие от улыбающийся на коленях Прекрасной Королевы принцессы, спрятанная девчушка смотрела темными, несчастными глазами. Она не глядела на художника, как остальные: напротив, не отрывала от Прекрасной Королевы взгляда, полного плохо скрываемой тоски. Келси вдруг захотелось плакать, то ли из-за ребенка, то ли из-за самой себя. На следующем портрете дочь Прекрасной Королевы выросла и сама обзавелась ребенком. Табличка гласила, что это Королева Элейн и кронпринцесса Арла. Элейн была не такой красавицей, как ее мать - а кто мог бы быть?  - горько подумала Келси… однако она кого-то ей напомнила. Андали? Нет, несмотря на то, что эта женщина была брюнеткой, она не обладала бледной, эфирной красотой Андали. Королева Элейн не улыбалась художнику: она тоже выглядела крайне раздосадованной необходимостью позировать для портрета.
        - Посмотрите, госпожа!  - Дайер указал на лицо Элейн.  - У нее ваша упрямая челюсть!
        - Уморительно,  - пробормотала Келси, но она не могла отрицать сходства, даже сейчас, когда ее лицо очень изменилось. Прежде чем Дайер заметил что-либо еще, она перешла к следующему портрету. Когда Арла Справедливая села на трон Тира, в ее взгляде не осталось ничего детского, оба сапфира висели на шее, голову венчала корона Тира. Зачарованная, Келси уставилась на корону: изящный серебряный обруч, украшенный четырьмя или пятью сапфирами. Она постучала пальцами по холсту.
        - Удалось ли найти эту вещицу, Лазарь?
        - Еще нет, госпожа.
        Келси кивнула, разочарованная, но не удивленная, и повернулась обратно к портрету. Королева Арла была не особенно красивой, но обладала магнетическими качествами, сквозившими в ее облике. Она была намного старше, чем другие женщины Рэйли, и Келси вспомнила, что Королева Элейн жила долго, и ее дочь короновалась уже в довольно почтенном возрасте. Арла была самодержцем, и портрет показывал ее таковой, отражая явную решимость идти собственной дорогой. Ее довольная улыбка граничила с самодовольством, излучая гордость, доходящую до высокомерия. Но в будущем гордость принесла Арле одни неприятности.
        «Варвары у стен,  - прошептал внутренний голос Келси.  - И она спровоцировала их, прямо как ты».
        Она прогнала непрошеную мысль и перешла к следующему портрету, на котором оказалась ее мать. Королева Элисса выглядела совсем не так, как Келси себе представляла. В те долгие дни в коттедже, когда Карлин, рассердившись на нее, оставляла Келси в одиночестве, она утешала себя, представляя призрак женщины, давшей ей жизнь: тонкой и хрупкой, как в сказках братьев Гримм. Но Элисса на портрете совсем не выглядела хрупкой: она оказалась высокой, выше Келси, и светилась здоровьем,  - эффектная блондинка с блестящими зелеными глазами. Она стояла рядом с простым, неукрашенным столом, но ухмылялась беспечной улыбкой женщины, которой не о чем беспокоиться. Келси, почти довольная этой версией матери, заметила, что уцепилась за ее улыбку. Даже если портрет написали сразу после того, как Элисса взошла на трон, мортийцы уже прокладывали путь по тирским деревням.
        Мортийское Соглашение и лотерея были уже не за горами, и совершенно беззаботное выражение лица матери укрепило решимость Келси в том, что никто не должен пострадать из-за ее ошибок.
        - Госпожа?  - пробормотал Булава.
        - Что?
        - Нехорошо застревать в прошлом. Важно будущее, то, что здесь и сейчас… вот и все.
        Келси разозлилась на то, с какой легкостью Булава читал ее. Но она не увидела осуждения в его лице, только собственное клеймо суровой истины, и через мгновение расслабилась, пожав плечами.
        - И все же иногда ответы на вопросы будущего лежат в прошлом, Лазарь.
        Булава обернулся и рявкнул:
        - А ну-ка быстро все рассыпались!
        Стража Келси разошлась во все концы комнаты. Келси недоуменно посмотрела на Булаву, но он только подошел ближе и прошептал:
        - Так вот куда вы отправляетесь во время ваших ночных странствий, госпожа? В прошлое?
        Келси сглотнула, и все-таки что-то, казалось, застряло у нее в горле.
        - Почему ты считаешь, что я куда-то отправляюсь?
        - Пэн упустил это той ночью, на прошлой неделе. Он стоял у двери в библиотеку. Но я был прямо подле вас, госпожа. Вы сказали: «Лучший мир существует. Так близко, что можно потрогать». Я знаю эти слова: в моей родной деревне об этом распевали песню. Песню о Переходе.
        - Я лунатичка, ходила во сне.
        Булава усмехнулся.
        - Вы такая же лунатичка, как малявка Андали, госпожа. Прошлой ночью я нашел ее в кабинете Арлисса. Уходя, Арлисс всегда закрывает свой кабинет. Но Гли все же оказалась внутри.
        - И что ты думаешь, Лазарь?
        - Той ночью, на минуту, как раз перед тем, как выйти из своей фуги, вы словно бы… исчезли.
        - Исчезла?  - от этого слова Келси похолодела, но выдавила равнодушный смешок.
        - Смейтесь, если вам угодно, госпожа, но я действительно это видел.  - Булава наклонился еще ближе, понижая голос до шепота.  - Госпожа, а вы никогда не думали, что лучше всего просто снять их и выбросить?
        Келси машинально сжала драгоценности в кулаке. Она не знала, работали ли они еще или теперь на нее влияло что-то иное. Но все в ней восставало при одной мысли, чтобы их снять.
        Булава покачал головой, а потом страдальчески улыбнулся.
        - Попробовать стоило.
        - Посмотрите сюда, госпожа!  - позвал Корин, указывая на следующий портрет.
        - Ох ты ж, боже мой,  - выдохнула Келси. Со стены на нее уставилось лицо ее дяди: моложе загадочного незнакомца, но, несомненно, Томас Рэйли собственной персоной.
        Он был стройнее, и нос казался не такого алкоголически красного оттенка, который он приобрел позже. Но дух превосходства, чувство, что он божий дар грешной земле, исходили от холста почти видимыми волнами.
        - Снимите эту ерунду!  - огрызнулась Келси.  - Он не монарх Тира, и никогда не был. Избавьтесь от него.
        - Я позабочусь об этом, госпожа,  - ответил Булава.  - Я не знал, что он повесил тут свой портрет. Я очень давно сюда не приходил.
        - Кто-нибудь пользуется этой галереей?
        - Сомневаюсь. Посмотрите на пыль.
        Келси вернулась и посмотрела на портрет матери. Даже если она каким-то образом найдет решение маячащего на горизонте мортийского кошмара, это никак не поможет пятидесяти тысячам тирцев, которые уже сгинули в Мортмине, став подарком ее матери миру. Еще одна знакомая вещь - задача без решения.
        - Можно спросить у вас, госпожа?  - поинтересовался Дайер.
        - Пожалуйста.
        - Я подумал, вдруг вы уже решили, что делать с заключенным Жавелем.
        - Конечно, я выпущу его из тюрьмы, но только когда удостоверюсь, что он не допьется до смерти.
        Келси отвернулась от портрета к пятерым стражникам, стоящим напротив залитого солнцем окна, словно ряд шахматных фигур.
        - Я не знаю, что делать с парнем, тюремщиком. Он заслужил награду, но, хоть убей, я не знаю, чем его наградить. У него есть друзья, кто-нибудь, кто хорошо его знает?
        Корин подал голос:
        - Я немного знаю его отца. Старый тюремщик, сейчас на пенсии. Я могу спросить.
        - Поговори. Я не хочу, чтобы награда получилась бессмысленной. Они сделали нам отличный подарок, и Ивен, и Жавель.
        - А что вы собираетесь делать с самим подарком?  - спросил Пэн. Это было первое полное предложение, которое Келси услышала от него за несколько дней, но сейчас Келси жалела, что не может пропустить его мимо ушей.  - Как насчет Торна?
        - Я не знаю.
        - Лучше решить поскорей, госпожа,  - вставил Дайер.  - Все королевство требует его крови.
        - Да, но они требуют по неправильным причинам. Они хотят, чтобы он ответил за те годы, что он служил распорядителем переписи. Но это была государственная должность, и при всей их ужасности действия Торна в качестве распорядителя считались при Регенте законными. Закон не может прогибаться под давлением общественности. Казнить Торна можно только за его преступления.
        - Он виновен в измене, госпожа.
        - И все же это не повод собираться всем королевством, чтобы посмотреть, как его повесят.
        Пятеро стражников уставились на нее, и Келси сильнее, чем когда-либо, почувствовала себя на шахматной доске - пешкой перед лицом пяти могущественных фигур.
        - Вы все согласны? Что я должна его казнить?
        Они кивнули, даже Пэн. Зря Келси полагала, что он воздержится.
        - В ближайшее время я приму решение, но пока его еще нет. Я обещала Элстону развлечение, знаете ли.
        Оставив их посмеиваться у нее за спиной, Келси вернулась в галерею, чтобы еще раз посмотреть на мужчину из камина. В дневном свете он казался еще более неотразимым, и, хотя портрет был явно очень старым, таинственный гость ни на день не постарел с тех пор. Красавец провожал ее глазами, когда она подошла ближе, и хотя Келси понимала, что это глупо, ей казалось, что он действительно видит ее издалека.
        - Этот тоже снимите,  - наконец, сказала она.  - Не знаю, кто он, но не монарх. Он не должен висеть на этой стене.
        - Избавиться от него?
        - Нет. Отнесите наверх.  - Она оглядывала стражников, пока не нашла отца Тайлера, глядящего в окно.  - Спасибо, отец. Здесь очень интересно.
        - Да, госпожа,  - рассеянно ответил священник, не сводя мрачного взгляда с гор.
        «Что они с ним сделали?»  - снова задумалась Келси, уставившись на гипс на его колене. Она удивилась своему порыву оберегать священника. Он был стариком, которому хотелось сидеть, читать книги и думать о прошлом. Причинять ему вред казалось преступлением. Несколько раз по утрам Келси обнаруживала отца Тайлера спящим на любимом диванчике в библиотеке, словно он больше не желал проводить ночи в Арвате. Святой отец сделал с ним что-то еще? Если он…
        «Стоп»,  - оборвала саму себе Келси. Это путь приведет только к катастрофе. Келси выбросила Церковь Господню из головы, и когда у нее это получилось, у нее вдруг возникла идея, возможное решение… не с отцом Тайлером, но с другой проблемой.
        - Лазарь? Кто-нибудь из Стражи говорит по-мортийски?
        Булава удивленно моргнул.
        - Кибб, Дайер, и Гален, госпожа. И я сам.
        - Кто-нибудь из них говорит достаточно хорошо, чтобы сойти за мортийца?
        - Только Гален,  - Булава нахмурился.  - Что у вас на уме?
        - Сейчас мы отправимся наверх, но не все. Вы двое спуститесь в подземелье и приведете мне Жавеля. Попытайтесь немного его расшевелить.
        Но через час, когда Жавеля привели в Королевское Крыло, Келси с разочарованием увидела, что его апатия не развеялась. Он без интереса огляделся, пока Корин вел его к подножию помоста, а потом просто стоял, уставившись в пол. Где человек с топором, в полном одиночестве атаковавший горящую клетку? Келси подумала, что настоящего Жавеля можно было бы увидеть в тот день, когда Торн ворвался в подземелье. Ивен не особо распространялся о том, что там случилось, но, в конце концов, Булава его разговорил: если бы не Ивен, Жавель бы убил Торна голыми руками. Вот какого мужчину хотела увидеть Келси. Она с удовлетворением отметила, что Ивен хотя бы снял с Жавеля кандалы. В них не было необходимости: Жавель просто стоял, прямой и побитый, словно ожидая собственной казни.
        - Жавель.
        Он не поднял взгляд, только глухо ответил:
        - Ваше Величество.
        - Вы очень помогли мне в поимке Алана Торна.
        - Да, Ваше Величество. Спасибо.
        - Я помиловала тебя. Вы вольны в любое время покинуть Цитадель и пойти своей дорогой. Но я прошу вас остаться и выслушать предложение.
        - Какое предложение?
        - Мне сообщили, что ваша жена попала в отправку в Мортмин шесть лет назад. Верно?
        - Да.
        - Она еще жива?
        - Я не знаю,  - вяло ответил Жавель.  - Торн так сказал. Он сказал, что может ее вернуть. Но теперь я думаю, что это было ложью и она умерла.
        - Почему?
        - Она была красавицей, моя Элли. Такие долго не выдерживают.
        Келси поморщилась, но продолжила:
        - Ваша Элли была красивой и слабой, Жавель? Или красивой и жесткой?
        - Гораздо жестче, чем я, госпожа, хотя это ни о чем не говорит.
        - И вы думаете, что она не продержалась бы шесть лет в мортийском Доме открытых дверей?
        Жавель поднял взгляд, и Келси обрадовалась, увидев в его глазах намек на гнев.
        - Госпожа, зачем вы мне это говорите? Хотите сделать еще хуже?
        - Хочу узнать, есть вам еще до кого-нибудь дело. Как вы думаете, понравилось бы вашей жене увидеть вас здесь таким?
        - Это касается только ее и меня.  - Жавель огляделся, казалось, впервые заметив Корина.  - Вы сказали, что я могу уйти.
        - Так и есть. Дверь позади вас.
        Жавель повернулся и пошел прочь. Келси почувствовала, как взвился стоящий рядом Булава, но, к его чести, хранил полное молчание.
        - Чем займетесь, Жавель?  - окликнула она его.
        - Засяду в ближайшем пабе.
        - Ваша жена хотела бы этого?
        - Она мертва.
        - Вы этого не знаете.
        Жавель не остановился.
        - Не хотите удостовериться?
        Он остановился, возможно, в десяти футах от двери.
        - Я положила лотерее конец, Жавель.  - Келси продолжила, сверля его спину взглядом, мысленно приказывая ему стоять смирно.  - Пока я у власти, ни одна партия дани не покинет эту страну. Но это не исправляет ошибки прошлого, тирцы уже в Мортмине. Что мне делать с ними, со всеми этими рабами? Ответ очевиден: я должна их забрать.
        Жавель остался на месте, но Келси заметила, как его плечи непроизвольно вздрогнули.
        - Лазарь считает, что у меня и без этого полно забот,  - продолжила она, кивнув на Булаву,  - и он прав. Мой народ голоден и необразован. У нас нет настоящей медицины. На восточной границе стоит армия, готовая превратить нас в пыль. Это насущные проблемы, поэтому пока я позволяю остальным подождать. Но здесь мы с Лазарем немного расходимся. Он считает, что важнее избежать ошибок в будущем, чем исправлять ошибки прошлого.
        - Так и есть, госпожа,  - пробормотал Булава, и Келси бросила ему быструю страдальческую усмешку. Хотела бы она, чтобы отец Тайлер по-прежнему был здесь: он бы понял. Но тот уже вернулся в Арват.
        - У Лазаря благие намерения, но он ошибается. Ошибки прошлого не менее значимы, просто их труднее исправить. И чем дольше не замечать их за более насущными заботами, тем больше вреда они принесут, когда начнут создавать проблемы в будущем. И это возвращает нас к вашей Элли.
        Жавель обернулся, и Келси увидела, что его глаза мокры.
        - Давайте предположим, чисто гипотетически, что ваша жена жива, Жавель. Предположим, что в Мортмине с ней случилось самое страшное, самые ужасные вещи, которые вы можете вообразить. Вы по-прежнему хотите, чтобы она вернулась?
        - Конечно, хочу!  - выплюнул Жавель.  - Думаете, легко было наблюдать, как ее заталкивают в клетку? Я бы что угодно отдал, чтобы это изменить!
        - Вы не можете это изменить. И поскольку не можете, спрашиваю еще раз: вы по-прежнему хотите, чтобы она вернулась?
        - Хочу.
        - Тогда вот мое предложение. Вы отправитесь в Мортмин с двумя моими стражниками. Я вооружу вас и снабжу деньгами. И если вы сможете вытащить вашу Элли, я буду знать, что это возможно.
        Жавель моргнул, на его лице отразилось сомнение.
        - Я не особо хороший боец, Ваше Величество. И даже не говорю по-мортийски.
        - И ты пьян,  - заметил Дайер от стены.
        - Заткнись, Дайер!  - огрызнулась Келси, думая о Барти, который, как она теперь подозревала, был алкоголиком. Способа узнать наверняка не существовало, но по всему ее детству были разбросаны тысячи крохотных намеков.  - Ваше пьянство, Жавель, не моя забота. Я хочу, чтобы кто-нибудь отважился на это предприятие.
        - Я хочу только, чтобы моя Элли вернулась.
        - Это все, о чем я вас прошу.
        - Я пойду,  - глаза Жавеля заблестели… теперь, по крайней мере, у него появилась какая-то цель.  - Не знаю, что из этого получится, но я пойду.
        - Хорошо. Посвятите несколько дней себе, приведите дела в порядок. Лазарь будет на связи.
        Лицо Жавеля вытянулось: он явно собрался выдвигаться прямо сейчас. Булава шагнул вперед, прорычав:
        - Сделай себе одолжение, Страж Ворот, и держись подальше от пабов. Предстоит непростая работенка, даже на трезвую голову.
        - Это я могу.
        - Хорошо. Девин, проводи его к Воротам.
        Вслед за стражником Жавель вышел за дверь нетвердой походкой, словно не зная, куда он идет.
        - Вы сошли с ума, госпожа,  - пробормотал Булава.  - Эту работенку можно провалить столькими разными способами… Я даже перечислить их не берусь. И вы хотите отправить двух моих лучших людей вместе с этим ослом.
        - Когда затея проваливается, ее называют сумасшедшей, Лазарь. Но если все получается, ее называют гениальной, и гением будешь ты, потому что я передаю операцию в твои руки. И больше не хочу ничего знать об этом.
        - Спасибо, Господи, за маленькие удачи.
        Келси улыбнулась, но когда двери закрылись, резко крикнула:
        - Дайер!
        Он вышел вперед.
        - Дайер, ты, конечно, не дашь мне умереть со скуки. Но все же научись, когда надо, держать рот на замке.
        - Прошу прошения, Ваше Величество.
        - Ты ведь сносно говоришь по-мортийски?
        Дайер моргнул.
        - Да, госпожа. У меня не самый лучший выговор, но говорю я бегло. А что?
        Келси бросила взгляд на Булаву, который еле заметно ей кивнул. Дайер поизучал их пару мгновений, а потом застонал.
        - Ох, госпожа, только не говорите мне.
        - Ты идешь, мой друг,  - оборвал Булава.  - Ты и Гален.
        Дайер посмотрел на Келси, и она с удивлением разглядела в его глазах неподдельную боль.
        - Меня наказывают, госпожа?
        - Конечно, нет. Это важная работа.
        - Умыкнуть одну-единственную рабыню из Мортмина?
        - Мысли шире, придурок,  - проворчал Булава.  - Это я отправляю тебя туда. Ты, правда, считаешь, что у тебя будет всего одна задача?
        На этот раз моргнула Келси, но быстро пришла в себя. Если она сама смотрит в будущее, неудивительно, что Булава делает то же самое.
        Восстание мортийцев тоже было делом его рук. Для Булавы это стало любимым проектом, которым он занимался в свое ограниченное свободное время. Под его руководством Корона уже отправила повстанцам в Сите-Марше несколько партий припасов.
        - Прошу прощения, Ваше Величество,  - сказал Дайер.
        - Принято,  - Келси посмотрела на часы.  - Ужинать еще не пора?
        - Милла говорит, через полчаса, Ваше Величество!  - крикнули из двери кухни.
        - Позови меня, когда будет готово,  - поднимаясь с трона, попросила Келси Булаву.  - Вы меня сегодня измотали.
        В своих покоях она нашла портрет, который подняли из галереи, теперь прислоненный к стене рядом с камином. Келси уставилась на него долгим взглядом, потом повернулась к Пэну.
        - Уходи.
        - Госпожа…
        - Что?
        Пэн заломил руки.
        - Так не может продолжаться вечно. Мы должны забыть, что произошло.
        - Я уже забыла!
        - Не забыли,  - тихо проговорил Пэн, но Келси услышала низкий гул гнева в его голосе.
        - Я дала слабину, этого больше не повторится.
        - Я королевский стражник, госпожа. Вы должны это понять.
        - Я понимаю, что ты такой же, как и любой другой мужчина в мире. Убирайся.
        Пэн втянул воздух сквозь губы, и Келси обрадовалась, на мгновение увидев неподдельную боль в его глазах, прежде чем он отступил в переднюю. Но, едва стражник задернул занавес, она рухнула на кресло, пожалев о своих собственных словах. У нее появилась прекрасная возможность исправить положение, а она ею не воспользовалась.
        «Почему я веду себя, как ребенок?»
        Подняв взгляд, Келси на мгновение увидела свое отражение в зеркале и застыла. Земля снова ушла у нее из-под ног: на нее смотрела симпатичная, хоть и суровая, женщина. Она больше не была ребенком. Даже в мягком свете огня Келси видела, что ее скулы стали заметнее: они, казалось, придали форму ее лицу, опускаясь к губам, которые стали пухлее.
        Келси отрывисто хмыкнула. Если у нее появилась фея-крестная, то, должно быть, маразматичка, исполняющая неправильные желания, наименее важные. Тир стоял на грани бойни, мортийская армия штурмовала границы, а Келси хорошела день ото дня.
        «Может, это то, чего я хотела,  - подумала она, глядя в зеркало.  - Может, это то, чего я хотела сильнее всего остального». Вспомнились слова из одной из книг Карлин: кровь расскажет. Келси думала о портрете двумя этажами ниже: об улыбающейся светловолосой женщине, не заботящейся ни о чем, кроме собственного удовольствия, и ей хотелось кричать. Но лицо в зеркале оставалось безмятежным, таинственным, на самой грани погружения в красоту.
        - Истинная Королева,  - горько пробормотала Келси, услышав, как ее голос надломился. Отражение на мгновение размылось, стало невнятным. Она в замешательстве моргнула, а потом обнаружила, что исчезает: странное чувство зарождающейся непохожести, превращения в кого-то еще, что она испытала раньше. Она должна позвать Пэна, предупредить, что находится на грани одной из своих фуг, но ее захлестывало унижение, и пару секунд Келси не могла найти свой голос. Сила этого воспоминания, казалось, не померкнет со временем. В любую минуту оно могло подняться, словно волна, утопив Келси в океане стыда. Почему она должна рассказывать Пэну, что уходит? Это сослужило бы ему хорошую службу, если бы она врезалась в стену или предмет мебели, если бы поранилась во время его дежурства.
        «Ты ведешь себя, как ребенок. Все эти проблемы надуманные. Вот у Лили проблемы были настоящие. В Тирлинге - настоящие. А твои крошечные драмы выеденного яйца не стоят».
        Келси попыталась заглушить внутренний голос, но он говорил правду, и на мгновение она возненавидела здравомыслящую часть себя, то прагматическое ядро, что даже не давало впасть в истерику. Комната померкла, пульсируя, и Келси удивилась, как близко находились два мира.
        Жизнь Лили и ее собственная… иногда казалось, что они пролегают прямо рядом друг с другом, идеально ровные. Казалось, Келси могла переступить некую черту и оказаться в другом времени, в той исчезнувшей Америке.
        - Пэн!
        Он прибежал через секунду, его лицо было напряжено.
        - Я ухожу,  - пробормотала Келси.
        Теперь комната исчезла, и когда Пэн подошел, она обнаружила, что он тоже исчезает, и вот она уже смотрела сквозь него в залитую солнцем комнату.
        - Все в порядке, госпожа,  - пробормотал Пен.  - Я не дам вам упасть. Она почувствовала на запястье его крепкую руку, добрую и ободряющую, но поняла, что и это со временем исчезнет.

        Глава 8
        Роу Финн

        Фревеллская администрация не гнушалась апеллировать к старомодным домыслам, что женщины - слабые и нерешительные существа, остро нуждающиеся в жилье и мужьях, дающих опору и руководство. Но даже самый беглый взгляд на поздний предпереходный период говорит об обратном. Американские женщины того времени были чрезвычайно изобретательны: им просто не оставалось другого способа выжить в мире, ценившем в них только одно. Действительно, многим женщинам приходилось вести двойную жизнь, жизнь, о которой мы знаем крайне мало и о которой их мужья, разумеется, не знали ничего.
Гли Деламер, «Темная ночь Америки»

        Спустя два дня у Лили закончились книги. Дориан оказалась ненасытной читательницей и молниеносно проглотила все заначки Лили. Лили предложила ей карманный считыватель, но Дориан отказалась, презрительно фыркнув.
        - Все электронные книги редактируются и чистятся. Я работала на заводе Умных Книг: правительственные чиновники были повсюду, редактируя содержание. Предпочитаю отпечатанные экземпляры: их труднее переделать после публикации. В Лучшем мире вообще не будет никакой электроники.
        Лучший мир. Лили думала, что это только лозунг, который «Голубой Горизонт» использует, чтобы содеянное ими казалось безобиднее. Но теперь она призадумалась. Высокий англичанин, Тир, казалось, не сомневался, что это возможно.
        - Нет никакого Лучшего мира.
        - Будет,  - спокойно ответила Дориан.  - Он уже близко… так близко, что можно потрогать.
        Тир говорил то же самое. Слова напоминали церковный псалом, но Дориан казалась слишком практичной для этого. И, если уж на то пошло, Тир тоже. Последние пару дней Лили полазила по сети, но сведения оказались слишком скудными. Она узнала, что Уильям Тир родился в английском Саутпорте в 2046 году и что одиннадцать лет назад был награжден Военным Крестом за героизм на службе Специальных Воздушных Сил. Лили предположила, что Специальные Воздушные Силы были британской версией старых Американских Воздушных Сил, но, углубившись в вопрос, обнаружила, что американским аналогом СВС были на самом деле американские морпехи. Теперь она убедилась, что нашла того человека. Благодаря Грегу она знала множество полувоенных типчиков, от которых прямо-таки разило непобедимостью. Тир производил такое же впечатление, но в нем было и что-то еще, что-то, близкое к всезнанию. Несколько безумных мгновений в детской Лили казалось, что он знает о ней все.
        Никаких других сведений о Тире не находилось - фантастика! Лили могла посмотреть рецепты своих друзей - во всяком случае, на легальные препараты,  - их родословные, медицинские предписания, налоговые декларации, даже последовательность ДНК, если бы захотела. Но Уильям Тир родился, служил в британском спецназе, и все. Остальная часть его жизни исчезла. Поискав Дориан Райс, Лили нашла то же самое. На запрос выскакивало множество свежих новостных сюжетов о взрывах на авиабазе. Грег говорил, что Дориан сбежала из Бронкской Женской Исправительной, но онлайн-записи об аресте не было. Не нашлось ни сведений о семье Дориан, ни свидетельства о рождении. Словно кто-то стер Дориан с Тиром со страниц истории. Но только Безопасность имела право удалять информацию из сети: времена, когда граждане могли редактировать свои данные, прошли с принятием закона о Чрезвычайных Полномочиях.
        Лили подумала было расспросить Дориан, но ей не хотелось, чтобы та узнала, что она сует нос не в свое дело. Дориан перестала подскакивать от каждого шороха, но по-прежнему проявляла странную паранойю, то накатывавшую, то отступавшую. Она не хотела обсуждать Уильяма Тира, а когда Лили его упоминала, огрызалась: «Без имен!», из-за чего Лили чувствовала себя чуть ли не богохульницей. Теперь Дориан могла сидеть, ходить по детской, но все равно замирала, когда звонил телефон, и не любила, когда ее трогают. Она настояла на том, чтобы самой делать себе уколы.
        Тир оказался не единственной закрытой темой. Когда разговор заходил о Лучшем мире, Дориан становилась раздражающе уклончивой, бросала туманные фразы и не давала никаких конкретных ответов. Лили не могла понять, скрывает ли она что-нибудь: может, последователи Тира не понимали Лучший мир, может, они тоже блуждали во тьме. И все же Лили отчаянно хотелось узнать. Видение, которое посетило ее в тот вечер с Тиром, завладело ее разумом: огромное поле, засеянное пшеницей, и голубая лента реки. Ни охраны, ни стен, ни блокпостов, только маленькие деревянные домики, свободно идущие мимо люди и бегущие через поле дети.
        - Когда он настанет, этот Лучший мир?  - спросила Лили.
        - Не знаю,  - ответила Дориан.  - Но, думаю, уже скоро.
        В воскресенье Лили пришлось покинуть Дориан, чтобы сходить в церковь, и она всю службу не находила себе места, едва ли слушая проповедь о греховности бездетной женщины, хотя священник как всегда смотрел прямо на Лили и других отступников, затесавшихся в его паству. Грег положил руку Лили на спину, пытаясь засвидетельствовать сочувствие, как она полагала, но странный блеск в глазах мужа ее встревожил. Конечно, Грег что-то задумал, и, разумеется, ничем хорошим это не кончится.
        На мгновение она задумалась, вдруг он собрался с нею разводиться: даже после Фревеллских Законов правительство все-таки облегчило жизнь богатым руководителям, желающим избавиться от бесплодных жен. Однако теперь Лили начинала видеть и то, чего не понимала раньше: для Грега она была собственностью, а Грег был не из тех, кто швыряется активами, пусть и подпорченными. Интересно, изменится ли что-нибудь, когда она станет безнадежно бездетной.
        «Веселенькие мысли, бздунишка»,  - прошептала Мэдди, и Лили зажмурилась. С тех пор, как Дориан перекатилась через бетонную стену в их сад, Мэдди, казалось, была повсюду, всегда готовая поделиться своим мнением. Но обычно это было не то, что хотелось услышать Лили.
        После церкви Грег велел своему водителю, Филу, отвезти их в клуб. Обед в клубе был воскресной традицией, но Лили хотела бы с него отпроситься. Сегодня мысль о друзьях казалась почти невыносимой. Лили хотела вернуться в детскую к Дориан, попытаться разгадать тайну Лучшего мира. Когда они выехали с церковной парковки, Грег нажал кнопку, поднимающую перегородку между ними и Филом. Лили испугалась, увидев сияющие от счастья глаза мужа.
        - Я нашел доктора.
        - Доктора,  - осторожно повторила Лили.
        - Он не дешевый, но у него есть лицензия, и он готов это сделать.
        - Что сделать?
        - Вживить тебе кое-что.
        Лили не сразу поняла, о чем он говорит. Слово «вживить» напомнило ей об имплантатах, и мозг автоматически переключился на бирку в плече. Но нет, Грег имел в виду что-то другое. В голову пришла поистине ужасная мысль, и Лили сжалась, но прекрасно поняла, что именно Грег имеет в виду.
        - Из пробирки?
        - Конечно!  - Грег взял ее за руку, наклонившись вперед.  - Только послушай. Доктор сказал, что может использовать мою сперму, просто соединив ее с яйцеклеткой другой женщины. У тебя будет ребенок, и никто в жизни ни о чем не узнает.
        Мозг Лили отключился. На мгновение ей захотелось распахнуть дверь автомобиля, выпрыгнуть на полном ходу и бежать. Но куда?
        - А что, если проблема не в моей яйцеклетке?
        Грег нахмурился, нижняя губа выпятилась на долю дюйма. Теперь Лили поняла: он ожидал, что его идея будет встречена с энтузиазмом, а в ней множилось и бродило чистейшее презрение, поднявшее голову в ночь появления Дориан («в ночь изнасилования»,  - напомнила ей Мэдди). Грег возомнил, что ему в голову пришла отличная идея, что Лили сойдет с ума от счастья, если в нее насильно запихнут яйцеклетку другой женщины. И она впервые задумалась, понял ли Грег, что он ее изнасиловал. После Фревелла доказать факт изнасилования было почти невозможно, а за изнасилование в браке уже много лет не привлекали к ответственности. Что согласие вообще значило для Грега? Большую часть сексуального образования он получил от отца и дружков, и это явно не пошло ему на пользу. Лили прочистила горло, вытягивая слова, словно лебедкой.
        - Прошлой ночью…
        - Прости, Лил,  - Грег взял ее за руку, перебивая.  - Я не хотел вываливать все это на тебя. На работе, даже не считая бомбежки, последнее время все не слава богу.
        - Ты изнасиловал меня.
        Грег разинул рот, и на его лице отразилось такое недоумение, что Лили поняла: она была права - он не понимал. Она отвернулась, уставившись в окно. Они как раз въезжали во внушительную каменную арку Загородного Клуба Нью-Ханаана, за которой до самого горизонта тянулись поля для гольфа. Грег откашлялся, и Лили поняла, что произойдет, даже раньше, чем он заговорил.
        - Ты моя жена.
        Не осознавая, что делает, она рассмеялась. Лицо Грега потемнело: до него не доходило, что Лили смеется не над ним, а над собой. Фревеллская чушь подействовала и на нее, потому что до прошлой ночи она честно верила, что брак делает мужчин лучше, превращает их в защитников. Но брак никого не меняет. Лили вышла замуж за человека, воспитанного отцом, который положил руку Лили на ягодицы на свадебном обеде и поинтересовался, может ли он получить кусочек торта заранее. Так стоит ли удивляться тому, до чего они докатились? Да и разрешено ли ей вообще жаловаться?
        «Бирка, Ли»,  - прошептала Мэдди, и была права. Бирка - великий уравнитель. Лили не могла убежать, потому что независимо от того, куда он побежит, никакие деньги в мире не удержат Грега от того, чтобы найти ее, и Безопасность и пальцем не пошевелит, чтобы помешать ему забрать ее обратно. Да они в лепешку расшибутся, чтобы помочь одному из своих!
        Машина остановилась у подъезда, и Лили почувствовала облегчение Грега оттого, что разговор закончен. На Лили обрушилась холодность, осознание сложившейся ситуации. Она впервые поняла, что угодила в б?льшие неприятности, чем прошлой ночью. Лили знала, что бездетность обернулась для Грега профессиональными неприятностями, она, безусловно, препятствовала его карьере. Но она недооценила, в каком он пребывал отчаянии и как далеко был готов зайти. Они двинулись через огромный мраморный подъезд клуба; здание обычно восхищало Лили, но сейчас она едва ли его видела: мысли стремились вернуться в неприятную колею. Экстракорпоральное оплодотворение объявили вне закона, когда Лили училась в начальной школе, но оно стало процветающим черным рынком среди состоятельных пар, видевших в дополнительных детях способ получить фревеллские налоговые льготы.
        Если Грег нашел доктора, способного сделать искусственное оплодотворение, сможет ли этот доктор определить, что Лили пила противозачаточные? Есть ли способ вымыть гормоны из организма? Она не могла поискать в Интернете: стоит только попробовать, как к тебе тут же заявится Безопасность.
        «Почему ты не скажешь ему, что не хочешь детей?»
        Но такой возможности больше не стало, если она вообще когда-нибудь была. Она намекала Грегу, потихонечку, уже много лет. Он ничего не слышал. К тому же прошлая ночь доказала: желания Лили не стоят выеденного яйца. Ей придется найти способ обойти репродуктолога, как систему видеонаблюдения дома. Но сейчас она не могла ни о чем думать. Все годы ее замужества, годы, которые она провела, шифруясь, пытаясь спрятаться от этой удавки… теперь, казалось, плотно затянулись на ее шее. Лили поняла, что у нее осталось менее половины дюйма пространства.
        В ресторане метрдотель проводил их к столу, за которым Лили увидела нескольких друзей: Палмеров и Кит Томсон. Лили не нравился хоровод придурков, каковым был обед с приятелями Грега по гольфу и их женами, но сейчас их присутствие внезапно показалось удачей. Это всяко лучше, чем сидеть напротив одного лишь Грега. И Кит не так уж плох, он, определенно, ее любимец из Греговых друзей. Он никогда не косился, не лез и не выстреливал завуалированными колкостями, что Лили никак не беременеет. Он был торопливым коротышкой, дослужившимся до президента семейной продуктовой сети, где его отец был председателем. На одной из вечеринок до жути пьяный Кит забрел на кухню, где Лили сервировала десерт, и у них завязался долгий разговор, в ходе которого он признался Лили, что просто ждет, когда умрет отец. Но сегодня он пил только воду, и его ломкая улыбка рассказывала сотрапезникам, в каком гробу он их видал.
        - Мэйхью!
        Марк Палмер встал, и Лили поняла, что он уже пьян: щеки разрумянились, и ему пришлось ухватиться за край стола, чтобы не потерять равновесие. Мишель, сидевшая рядом с ним, ловила свой собственный кайф: ее глаза помутнели, и она только кивнула, когда Лили поприветствовала ее, усаживаясь.
        Когда Доу и Пфайзер объединились, образовавшаяся компания оставила Марка и уволила Мишель, но у Мишель по-прежнему оставались друзья где-то на производственной линии. Она из-под полы продавала болеутоляющие половине Нью-Ханаана, получая неплохую прибыль. У Лили все еще болело тело, когда она садилась, и на мгновение она подумала провернуть небольшую сделку с Мишель, но потом отбросила эту идею. Она прячет в детской террористку, Грег хочет затащить ее к подпольному врачу. Обезболивающие сделают Лили такой же вялой, как Мишель, бывшую своей собственной лучшей клиенткой, а Лили не могла себе этого позволить. Но в какой-то момент им все равно придется прогуляться в уборную, чтобы Лили вернула Мишель книги и попросила другие.
        Грег заказал виски, бросая еще один обиженный взгляд на Лили, когда официант ушел, что означало: «Я пью из-за тебя». В глазах Грега не читалось никакой рефлексии, слово «изнасиловал», казалось, скатилось с него, словно вода. Внезапно Лили вспомнила выходные в колледже, когда они отправились на побережье. Не куда-то определенно, просто катались, Лили выставила правую ногу из окна, а Грег положил левую руку ей на бедро. Что случилось с теми двумя детьми? Куда они делись?
        Обед уже подали, но Сара и Форд не появлялись, что было странно: они всегда обедали в клубе по воскресеньям. Лили не видела их и в церкви.
        - Где Сара?  - наконец спросила она у Мишель.
        Все за столом замолчали, и Лили поняла, что все знали что-то, чего не знала она. Мишель неодобрительно покачала головой, а Марк тут же начал рассказывать историю о какой-то неразберихе на работе. Через несколько минут Мишель дернула подбородком в сторону фойе, и Лили встала.
        - Ты куда?
        Грег схватил ее за запястье и посмотрел прищуренными, подозрительными глазами. Лили вдруг поняла, что ненавидит своего мужа, ненавидит сильнее, чем когда-либо в жизни кого-либо ненавидела.
        - В уборную. С Мишель.
        Грег отпустил, слегка дернув ее при этом, и Лили вышла из-за стола. Кит Томпсон следил за нею чуть озабоченным взглядом, и Лили захотелось сказать ему, что все хорошо, но это казалось слишком оптимистичным.
        В уборной Лили снова спросила:
        - Что случилось с Сарой?
        Мишель прекратила подкрашивать глаза.
        - Это произошло три дня назад. Как вышло, что ты не знаешь?
        Справедливый вопрос. В Нью-Ханаане не было никаких секретов: обычно Лили узнавала обо всех соседских скандалах задолго до них самих.
        - Была занята.
        - Чем?
        - Ничем особенным. Что случилось?
        - Сара под арестом.
        - За что?
        - Пыталась вытащить бирку.
        Мгновение Лили молчала, пытаясь увязать эту новость с Сарой, которая однажды сказала Лили, что, поколачивая ее, муж проявляет заботу. Лили никогда бы не подумала, что Сара отважится на что-то подобное.
        - Что случилось?
        - Не знаю.  - Мишель взялась за помаду.  - Она воткнула нож себе в плечо. Промахнулась мимо бирки, но чуть не умерла от потери крови. Форд ее сдал. Ну, это было в порядке вещей. Однажды, во время семейного отдыха, Форд оставил Сару на стоянке на Пенсильванской магистрали. Если бы Сара не позвонила ему несколько минут спустя, он бы, возможно, доехал до Гаррисберга, прежде чем заметил, что она пропала.
        - И что с ней теперь будет?
        Мишель пожала плечами, и Лили поняла, что та уже начала забывать о Саре, чтобы жить дальше. «Забывание», когда кто-то пропадал, так укоренилось, что вести себя по-другому казалось дурным тоном. Лили не могла забыть Мэдди, но это другое.
        - Я принесла твои книги,  - Лили вытащила их из сумки, но прежде чем успела передать, Мишель пошатнулась, согнулась, и ее вывернуло в раковину. Еще до того, как она закончила, очистной механизм раковины начал вытирать рвоту, издавая слабые, методичные подметающие звуки.
        - Ты в порядке?  - спросила Лили, но Мишель отмахнулась от нее. Когда она заговорила, ее голос исказился.
        - Я снова беременна.
        - Поздравляю,  - машинально ответила Лили.  - Мальчик или девочка?
        Мишель сплюнула в раковину.
        - Мальчик, и это тоже хорошо. Если бы у нас снова получилась девочка, Марк бы так этого не оставил.
        - Что?
        - Мне в любом случае все равно.
        Лили уставилась на нее. Мишель никогда не говорила так раньше, и, хотя Лили представляла, что быть женой Марка Палмера - не сахар, она всегда считала, что Мишель была такой же, как ее остальные подруги: счастливой матерью. Мишель всегда ходила на футбольные матчи и хвасталась успехами своих детей. Лили снова неуверенно предложила ей книги, и Мишель засунула их в огромную сумку. Размер сумки Мишель служил поводом для шуточек, но зато в нее помещалась вся контрабанда, которую она транспортировала по всему Нью-Ханаану. Многие из своих сделок Мишель провернула в этой самой уборной, одном из немногих мест в городе, где не стояли камеры наблюдения.
        - Что ты собираешься делать?  - спросила Лили.
        - Рожать. Что мне еще делать? Марк уже похвастался на работе.
        - А как же обезболивающие?
        Мишель прищурилась.
        - А что с обезболивающими?
        Лили поджала губу, чувствуя себя неприятной компаньонкой на вечеринке.
        - Они не навредят ребенку?
        - Кого это волнует? Восемьдесят процентов богатых мамочек сидят на транквилизаторах или обезболивающих, или и на том и на другом. Ты это знаешь?
        - Нет.
        - Конечно, не знаешь. Фармацевтические компании не хотят, чтобы эти сведения стали достоянием общественности. Люди могут начать спрашивать, почему.  - Мишель пригвоздила ее брезгливым взглядом.  - А тут еще ты. Никогда не забеременеешь, да? Никогда не станешь матерью.
        Лили отпрянула. Они с Мишель никогда не были близкими подругами, но всегда ладили… но теперь Лили поняла, как мало это значило.
        - Марк постоянно смеется над вами, Грегом и его пустой духовкой. Но зато на тебе никогда не повиснут четверо орущих засранцев, а?
        Лили попятилась, увидев, как обычно красивое лицо Мишель исказилось ненавистью и… завистью? Да, так и есть. Но она почувствовала, как в ней закипает гнев. Картина, описанная Мишель, была стереотипом бедной женщины, нарожавшей слишком много детей. Лили видела таких на государственных плакатах, когда в Конгрессе продвигали какой-нибудь социальный законопроект. Но у Мишель на троих детей было две няни, а некоторые из ее подруг заводили по три, а то и по четыре няни. Она исполняла материнские обязанности максимум по часу в день. Мишель достала пузырек с таблетками и с легкостью проглотила две. Цифровой уборщик уже закончил, и теперь раковина сверкала первозданной чистотой. Мишель плеснула на лицо немного воды и вытерлась полотенцем.
        - Пора возвращаться.
        Когда они сели за стол, Кит наклонился и спросил Лили:
        - Ты в порядке?
        Лили кивнула, натягивая на лицо приятную улыбку. Остаток трапезы она старалась не пялиться на Мишель, но ничего не могла с собой поделать. Все ли ее подруги на самом деле несчастны? Сара исчерпывающе ответила на этот вопрос. Быть может, счастлива Джесса? Ее муж, Пол, казался вполне приличным парнем, когда не пил. Кристин? Лили не знала. Глаза Кристин постоянно остекленело блестели, то ли от наркотиков, то ли от религиозного рвения: Кристин была главой Женского Библейского Кружка в их церкви. Лили никогда не доверяла ни одной своей подруге, но думала, что знала их.
        За обедом Лили пыталась поговорить с Китом, который спрашивал ее о матери и планах на остаток лета. Но теперь Грег тоже пялился на Кита тем же прищуренным, подозрительным взглядом. Генри, их пес, который не любил ни с кем делиться своими изжеванными игрушками, бывало тоже так смотрел. Вот оно: Лили больше не принадлежала себе. Она была куклой, которую Грег купил, заплатив полную стоимость.
        «Есть способы это обойти»,  - прошептала Мэдди, ничуть не смягчая беспокойства Лили. Клиника доктора Дэвиса - одно дело, но найти врача, который сделает аборт… это совершенно иной уровень противозаконности. Вдруг она вспомнила женщину на поздних сроках, которую видела в клинике, ту, что залила кровью все кресло. А что, если доктор Дэвис тоже делает аборты? Лили никогда не слышала об этом, но, конечно, откуда ей было слышать. О таком никто никому не рассказывает.
        Грег остался в клубе поиграть в гольф с Марком и несколькими их друзьями, так что Лили отправилась домой одна, радуясь тихой пустоте заднего сиденья. Когда Фил высадил ее, она приготовила Дориан бульон и отнесла в детскую вместе с бутылкой воды. Она переживала, что кормит Дориан только куриным и мясным бульоном, но даже если той надоело меню, она ничего не сказала. Войдя в детскую, Лили обнаружила Дориан на полу, делающую растяжку. Ее рубашка намокла от пота. Должно быть, ей стало лучше, раз она могла дотянуться до пальцев ног, но девушка по-прежнему выглядела очень бледной.
        - Швы не разойдутся?  - поинтересовалась Лили.
        - Неважно,  - хмыкнула Дориан. Она заплела светлые волосы в неаккуратные косички, став еще больше похожей на Мэдди.  - Не могу позволить себе залеживаться.
        - Уверена, он предпочел бы, чтобы ты сперва выздоровела.  - Из уважения к Дориан Лили не произносила имени Тира вслух. Но задумалась: неужели англичанин действительно так требователен и ожидал, что Дориан оправится через два дня после того, как в нее выстрелили? Или она сама себя подстегивала?
        - Классная детская,  - заметила Дориан.  - Но я не вижу здесь ни одного ребенка.
        Нервный смешок сорвался с губ Лили.
        - Я не хочу детей.
        - Я тоже.
        - Нет, я имею в виду, что, возможно, хочу их. Но не здесь.  - Она неопределенно махнула рукой.  - Не так. Я принимаю таблетки.
        Она надеялась удивить Дориан, может, произвести на нее впечатление, но Дориан лишь кивнула и продолжила растягиваться.
        - А ты была замужем?
        - Нет, конечно. Я лесби.
        Лили слегка шокированно отпрянула.
        - Ты занимаешься сексом с женщинами?
        - Ну да.
        Беззаботность, с которой Дориан призналась в этом, ошеломила Лили. Открыто признаться незнакомому человеку в преступлении, особенно таком тяжком, как гомосексуализм… это казалось настоящей свободой. Указав на шрам на плече Дориан, она спросила:
        - Это от бирки?
        - Ага. Первое, что мы сделали,  - удалили этого маленького ублюдка.
        - Как?
        - Не могу сказать,  - ответила Дориан, запыхавшись, дотягиваясь до пальцев ног.  - Слишком ценная информация, если тебя когда-нибудь арестуют.
        - Я не расскажу.
        Дориан мрачно улыбнулась.
        - Там все, в конце концов, рассказывают.
        - Я надежная.
        - Тогда доверь мне секрет. Где ты хранишь таблетки?
        Лили показала Дориан незакрепленную плитку в углу с кучей контрабанды за нею.
        - Хорошо, отлично замаскировано. И сколько у тебя тайников?
        - Только этот.
        - А вот это плохо. Тайников всегда должно быть больше одного.
        - Я больше нигде не могу прятать. Грег найдет. Он устраивает проверки. Но никогда не заходит сюда.
        - Джонатан говорит, что ты подправила записи камер наблюдения.  - Дориан посмотрела на нее с откровенным восхищением.  - Где леди-за-стеной научилась такому?
        - У моей сестры. Она была хорошим компьютерщиком.
        - Я бы все равно сделала еще один тайник. Одного всегда мало.
        - А сколько у тебя?
        - Когда я была ребенком,  - десятки. Но сейчас ни одного.  - Дориан поднялась и потянулась за миской с бульоном.  - В Лучшем мире мы не должны ничего скрывать.
        - Я не понимаю. Этот Лучший мир библейский? Ангелы спустятся с небес и очистят землю?
        - Нет, конечно!  - рассмеявшись, ответила Дориан.  - В Лучшем мире никому не понадобится религия.
        - Не понимаю,  - повторила Лили.
        - А зачем тебе понимать? Лучший мир не для таких, как ты.
        Лили отшатнулась, как будто от удара. Дориан не заметила: она ела бульон, глядя через стеклянные двери во двор. Она ждала, теперь поняла Лили, ждала, когда англичанин придет и заберет ее. Какая-то ее часть уже ушла.
        Лили вышла из детской, аккуратно закрыв за собой дверь, и спустилась вниз. Это все ерунда, убеждала она себя. Тир и его люди, вероятно, сумасшедшие, все поголовно. Но все же она чувствовала, словно они ее бросили.

* * *

        Придя в себя, Келси услышала гром. Подняв взгляд, обнаружила блаженный уют книжных полок Карлин, длинные ряды томов, каждый - на своем месте. Она протянула руку, чтобы коснуться книг, но потом печаль Лили, эхом отозвавшаяся в голове, потащила ее назад через столетия.
        «Почему я это вижу? Почему должна страдать вместе с ней, когда ее история уже завершена?»
        Снова грянул гром, вместе с ним исчезло последнее воспоминание о Лили, и Келси насторожилась. Не гром, но множество ног двигались по коридору. Келси отвернулась от книг и обнаружила, что Пэн стоит прямо за ней, внимательно прислушиваясь. Он казался таким серьезным, что Келси забыла на него сердиться.
        - Пэн, что это?
        - Я хотел пойти и проверить, госпожа, но я не мог оставить вас в такое время.
        Теперь Келси услышала глухой, невнятный стон, слегка отдаленный, словно идущий из коридора.
        - Пойдем посмотрим.
        - Думаю, это Кибб, госпожа. Он два дня как заболел, и ему становится все хуже и хуже.
        - Чем заболел?
        - Никто не знает. Может, простудился.
        - Почему никто мне не сказал?
        - Кибб не хотел, госпожа.
        - Что ж, пойдем.
        Она вывела его в коридор, где ничего не двигалось, только мерцали факелы.
        В полумраке коридор становился вдвое длиннее: казалось, он тянулся на несколько миль от затемненной двери комнат стражников до хорошо освещенного аудиенц-зала.
        - Сколько времени?  - прошептала она.
        - Полдвенадцатого.
        Снова раздался глухой стон: приглушенная агония, на этот раз слабее, рядом с комнатами стражников.
        - Булава не одобрит ваше появление там, госпожа.
        - Пойдем.
        Пэн не пытался ее остановить, отчего Келси почувствовала удовлетворение. Слабый факельный свет поблескивал из открытой двери одной из комнат почти в конце коридора, Келси прибавила шаг, ноги сами ее понесли. Свернув за угол, она оказалась в мужской спальне. Все, казалось, было темным, с небрежной отделкой, но Келси восхитилась аскетизмом комнаты: именно так она и представляла себе комнаты стражников.
        Кибб, обнаженный по пояс, лежал на кровати, его лоб блестел от пота. Над ним склонился Шмидт, лекарь, которого Булава вызывал в чрезвычайных ситуациях. Элстон, Корин и Веллмер стояли у постели, Булава, скорчившийся в изножье, завершал картину.
        Когда Келси вошла в комнату, лицо Булавы помрачнело, и он только пробормотал:
        - Госпожа.
        - Как он?
        Шмидт не поклонился, но Келси не обиделась: эго ни в какое сравнение не шло с востребованностью врача. Он проговорил с сильным мортийским акцентом:
        - Аппендицит, Ваше Величество. Я бы попробовал прооперировать, но это бесполезно. Он лопнет прежде, чем я успею его вырезать. А если вырежу предельно быстро, Кибб умрет от потери крови. Я дал ему морфин, чтобы унять боль, но больше ничего сделать не могу.
        Келси в ужасе моргнула. Аппендэктомия считалась обычным делом для предпереходной хирургии, таким заурядным, что Лили оперировали машины, а не хирург. Но мрачное смирение на лице лекаря говорило само за себя.
        - Мы пообещали заботиться о его матери, госпожа,  - пробормотал Булава.  - Устроили его как можно удобнее. Больше мы ничего не можем сделать. Вам не следует здесь находиться.
        - Возможно, но и уходить уже поздно.
        - Эл?  - позвал Кибб. Его голос звучал невнятно, пробиваясь сквозь наркотическую пелену.
        - Я здесь, придурок,  - пробормотал Элстон.  - И никуда не уйду.
        Келси заметила, что Элстон держит Кибба за руку. Это выглядело забавным: маленькая рука Кибба, утонувшая в лапище Элстона, но она даже не смогла улыбнуться. Они все делали вместе, Элстон и Кибб, и Келси не могла припомнить, когда видела одного без другого. Лучшие друзья… но теперь, глядя на их сжатые руки, на агонию, которую Элстон так отчаянно пытался скрыть, мозг Келси подкинул ей третий и четвертый кусочки информации для размышления. Ни у Элстона, ни у Кибба не было женщин в Цитадели, а их комнаты соединялись.
        Элстон молча на нее посмотрел, и Келси изо всех сил постаралась не покраснеть. Она обхватила вторую руку Кибба, сжатую в кулак. Его глаза были закрыты, зубы стиснуты, чтобы удержать очередной стон, на шее проступили жилы. Келси видела капельки пота, скатывающиеся по вискам и щекам в волосы. Почувствовав прикосновение ее руки, он открыл глаза и попробовал улыбнуться сквозь стиснутые зубы.
        - Ваше Величество,  - прохрипел он.  - Я тирский королевский стражник.
        - Да,  - ответила Келси, не зная, что еще сказать. Язык сковала собственная беспомощность. Она просунула свою руку в его ладонь, чувствуя, как он нежно ее сжал.
        - Мое почтение, госпожа,  - Кибб улыбнулся наркотической улыбкой, и его глаза снова закрылись. Элстон задохнулся, отведя взгляд, но Келси не смогла. Шмидт, несомненно, был лучшим лекарем, которого Булава сумел отыскать, но он был только тенью прошлых поколений. Настоящей медицины больше не осталось: все кануло вместе с Белым кораблем, медперсонал сгинул, разметанный штормовыми волнами. Келси сейчас бы все отдала за одного из тех врачей! Она подумала о зверском холоде, который они, должно быть, вытерпели, барахтаясь в воде посреди Океана Господня, пока изнеможение не заставило их опуститься под воду. Под конец они, наверное, ужасно мучились. Холодный воздух, казалось, обвился вокруг Келси, и она беспомощно задрожала, ноги свело. Перед глазами начало темнеть.
        - Госпожа?
        Что-то врезалось Келси в грудь, да так сильно, что она ахнула. Если бы Пэн не поддержал ее сзади, она бы упала. Она сильнее сжала руку Кибба, пытаясь удержать его, откуда-то зная, что, если отпустит, заклинание нарушится и все будет потеряно…
        Живот разрывало от боли. Келси сжала губы, но вопль зародился за зубами, и все тело протестующе выгнулось.
        Невыносимое давление пронзило живот и, казалось, рвануло мышцы, растягивая их до предела.
        - Держите ее! Следите, чтобы рот оставался открытым!
        Чьи-то руки удерживали ее ноги и руки, но Келси едва ли их чувствовала.
        Давление на желудок удвоилось, все возрастая, чувство походило разве что на усиливающийся визг чайника. Тело продолжало колотить, каблуки вонзились в пол, но внутренняя Келси находилась в тысячах миль отсюда, борясь во тьме Океана Господня, пытаясь не уйти под воду. Волна ледяной воды обрушилась на нее, сомкнувшись над головой, и Келси почувствовала горечь соли. Пальцы заставили ее рот открыться - откуда-то она знала, что они принадлежат Пэну - и нащупали язык, но все это казалось очень далеким. Существовали только расползающаяся агония в животе и парализующий холод, казалось, охвативший весь мир. Келси дышала неглубокими вдохами, пытаясь не подавиться вторгшимися в рот пальцами, удерживающими язык.
        - Ты! Доктор! Иди сюда!
        Теперь руки легли ей на плечи, оставляя синяки, с огромной силой удерживая ее. Руки Булавы, его лицо, раздираемое тревогой, зависло над ней, а он выкрикивал команды, потому что так Булава справлялся с кризисом. Иногда казалось, что кроме как давать команды он больше ни на что не способен.
        Боль прошла.
        Келси глубоко вдохнула и замерла. Через несколько мгновений руки на ее плечах расслабились, но не отпустили полностью. Она подняла взгляд и увидела, что все склонились над нею: Булава, Пэн, Элстон, Корин и Веллмер. Потолок над их головами казался мешаниной непонятных плиток. Пробормотав извинения, Пэн убрал пальцы из ее рта. Келси чувствовала себя легкой, чистой, словно кровь заменила вода. Вода из родника возле коттеджа, такая кристально чистая, что они брали ее для приготовления пищи прямо из озерка. Неестественный холод ушел, и Кесли стало тепло, почти дремотно, словно ее завернули в одеяло.
        - Госпожа? Вам больно?
        Келси все еще сжимала что-то твердое: руку Кибба. Она села, чувствуя, как Пэн сдвинулся, чтобы придержать ее за плечи. Кибб лежал неподвижно, его глаза теперь были закрыты.
        - Он умер?
        Шмидт наклонился к Киббу, и его руки запорхали под восхищенным взглядом Келси: лоб, пульс, снова лоб. Но он проверял эти области с растущим волнением, прежде чем, побледнев, наконец, повернулся к Келси.
        - Нет, Ваше Величество. Пациент дышит.
        Он неуверенно надавил Киббу на живот, готовый убрать руки при малейшей судороге. Но ничего не произошло. Даже Келси теперь видела, что грудь Кибба вздымается и опадает, он дышал свободно и ровно, как человек, находящийся в темных глубинах беспамятства.
        - Температура спала,  - пробормотал Шмидт, изо всех сил надавливая на живот Кибба, словно отчаявшись получить ответ.  - Так, надо вытереть и укрыть его, а то чего доброго простудится.
        - А аппендицит?  - спросил Булава.
        Шмидт покачал головой, присаживаясь на корточки. Келси потянулась к своим сапфирам. Они не говорили с нею с Аргоса, но все же их вес утешал: нечто твердое, за что можно подержаться.
        - Сэр?  - один из новых стражников заглянул в дверной проем.  - Все в порядке? Мы слышали…
        - Все нормально,  - ответил Булава, окидывая угрожающим взглядом всех в комнате.  - Возвращайся на пост, Аарон, и закрой за собой дверь.
        - Да, сэр,  - Аарона как ветром сдуло.
        - Он в порядке?  - прошептал Веллмер. Его лицо оставалось бледным и молодым, как и много месяцев назад, когда Келси впервые его встретила, прежде чем жизнь заставила его немного возмужать. Булава не ответил, только повернулся к Шмидту с покорным выражением лица человека, ждущего приговора, зная, что он осужден.
        Доктор вытер лоб.
        - Припухлость пропала. Внешне он выглядит совершенно здоровым, не считая потоотделения. Но это можно объяснить ночным кошмаром.
        Теперь все, кроме Элстона, не отрывавшего глаз от Кибба, повернулись к Келси.
        - Вы в порядке, госпожа?  - наконец спросил Пэн.
        - В порядке,  - ответила Келси. Она думала о той первой ночи, когда порезала руку. Она делала это неоднократно: это был механизм преодоления, а ее тело оказалось отличным местом, чтобы перенаправить гнев. Ноги даже лучше, чем руки - легче спрятать. Но это было что-то другое или то же самое? Если дело в драгоценностях, то почему они не подадут какой-нибудь знак? Келси почувствовала, словно на плечи навалились кирпичи.
        - Только устала. Нужно поспать.
        Лицо Шмидта стало расстроенным, глаза заметались между Келси и Киббом.
        - Ваше Величество, не знаю, что я только что видел, но…
        Булава схватил доктора за запястье:
        - Вы ничего не видели.
        - Что?
        - Никто из вас ничего не видел. Кибб болел, но этой ночью ему стало лучше.
        Келси поймала себя на том, что кивает.
        - Но…
        - Веллмер, используй мозг, которым наделил тебя Господь!  - огрызнулся Булава.  - Что случится, если пойдет слух, что королева может исцелять больных?
        - Ох,  - Веллмер на мгновение призадумался. Келси тоже попыталась подумать, но она слишком устала. Слова Булавы звенели у нее в голове: исцелять больных…
        Что я сделала?
        - Понял, сэр,  - наконец ответил Веллмер.  - У всех найдется больная мать или ребенок…
        - Кибб!  - Булава наклонился и стиснул плечо Кибба, а затем слегка шлепнул его по лицу. Элстон поморщился, но ничего не сказал.  - Кибб, очнись!
        Кибб открыл глаза, и в изменчивом факельном свете Келси показалось, что его зрачки почти прозрачные, словно их вычистили и заменили… чем? Светом?
        Она обратилась внутрь себя, осматривая собственное тело, прислушиваясь к пульсу. Все двигалось быстрее. Она покачала головой, пытаясь избавиться от лучей, которые, казалось, сияли сквозь ее разум. Они ушли, но слабое озорное мерцание не давало развеять ощущение захлестнувшей ее нереальности.
        - Как ты себя чувствуешь, Кибб?  - спросил Булава.
        - Легко,  - простонал Кибб.  - Очень легко.
        Келси посмотрела на доктора, снова уставившегося на нее.
        - Ты что-нибудь помнишь?
        Кибб тихо рассмеялся.
        - Я был на краю скалы и сползал. Королева втащила меня обратно. Все было так четко…
        Булава скрестил руки на груди, стискивая зубы от досады.
        - Ведет себя как человек под действием опия.
        - Он протрезвеет, госпожа?  - спросил Корин.
        - Откуда мне знать?  - огрызнулась Келси. Все, даже Пэн, смотрели на нее с одинаковым подозрением, словно она что-то от них скрывала, какую-то многолетнюю тайну, которая наконец-то вышла на свет. Она думала о порезах на руках и ногах, но заставила себя отмахнуться от этой мысли.
        Булава досадливо крякнул.
        - Будем надеяться, что он скоро придет в себя. Оставим его здесь и выставим стражника. Никаких посетителей. Госпожа, а вы возвращайтесь в постель.
        Это звучало так замечательно, что она просто кивнула и поплелась прочь, не обращая внимания на почти беззвучную поступь Пэна за спиной. Ей хотелось во всем разобраться, но она слишком измоталась, чтобы думать. Если она может исцелять больных… она покачала головой, отсекая остальное. Да, то была сила, но сила разрушительная. Даже сейчас она чувствовала острые края мысли, зародившейся у нее в голове.
        Исцелять больных, исцелять больных.
        Слова Булавы звенели, словно колокольчики, в ее сознании, как бы она их ни отталкивала.

* * *

        Следующим вечером, после ужина, Келси как обычно спорила с Арлиссом, когда прибыл гонец с вестью, которую она ждала и страшилась: шесть дней назад мортийцы перешли границу. Раздосадованный несколькими атаками лучников с деревьев, Дукарте в конце концов прибегнул к самому простому способу и просто спалил весь холм. Чутье подсказало Холлу вывести батальон обратно к Алмонту и избежать прямого боя, но почти все его лучники оказались в огне, заживо сгорев в кронах деревьев. Теперь мортийцы перетаскивали тяжелую технику через склон, а основная часть их пехоты двигалась к Алмонту. По приказу Бермонда тирская армия отступила к Кадделлу. Огонь все еще бушевал на Пограничных холмах: если в ближайшее время не пойдет дождь, будут уничтожены тысячи акров отличного леса.
        Келси думала, что готова к этой новости: в конце концов, это было неизбежно с самого начала. Но все же мысль о мортийских солдатах на тирской земле оказалась для нее сильным ударом. Последние две недели отдельный фланг мортийской армии осаждал Аргосский перевал, прямо как предупреждал Бермонд: Мортийская трасса была гораздо более удобным маршрутом для перевозки запасов из Демина, чем пересеченная местность Пограничных холмов. Но пока Аргос не пал, а мортийцы держались собственной территории, вторжение казалось не таким реальным. Поживиться в Алмонте мортийцам было нечем: восточная половина королевства почти опустела, осталось только несколько изолированных деревень на северной и южной окраинах, жители которых решили никуда не уходить.
        Мортийцам было нечего грабить, но Келси все равно ненавидела саму мысль о том, что они там, движутся, словно неторопливая темная волна, по ее земле. Она скомкала послание в кулаке, чувствуя, как на внутренней стороне бедра открывается новый порез. Порезы удерживали злость внутри нее, не давая выплескивать ее на окружающих, но как же она чертовски устала от это вечной необходимости сдерживаться! Келси тосковала по настоящей цели, по врагу, чтобы по-настоящему его покалечить, и эта тоска заставляла ее рассекать кожу глубже, наслаждаясь болью, но при этом буквально истекая кровью.
        Порезы с невероятной скоростью заживали сами по себе, иногда даже раньше, чем один день сменялся другим, поэтому оказалось довольно легко спрятать их ото всех остальных… кроме Андали, которая отдавала белье в прачечную. Андали молчала, но Келси знала, что она беспокоится. Несмотря на летнюю жару Келси надевала только плотное черное платье с длинными рукавами, и это только усиливало ее сходство с Лили Мэйхью, которой столько всего приходилось скрывать.
        Келси долгое время пыталась понять Лили, разгадать, какая связь могла быть между ними. Она не верила, что может безо всякой причины видеть что-либо так детально и реалистично. С помощью отца Тайлера она перечитала все учебники истории Карлин, но не нашла ни одной записи о Лили. С исторической точки зрения Лили была не важна. Но когда Кесли была с ней, вплетаясь в ее жизнь, такого ощущения не возникало. Тем не менее, она вела свое исследование, посвящая много времени Лили и прошлому. Настоящее стало слишком страшным.
        Так и держа послание Бермонда в плотно стиснутом кулаке, Келси вышла из кабинета Арлисса и направилась по коридору в свою комнату. Закрыв занавес перед Пэном, она направилась к камину. Портрет красавца по-прежнему опирался о стену, прикрытый тряпками. Келси обнаружила, что картина ее волнует: глаза мужчины в самом деле следовали за ней, куда бы она ни шла, и, казалось, что он над ней насмехается. Андали также испытывала к человеку на портрете сильную неприязнь. Если у нее, или Гли, и были какие-то еще видения, то Андали держала их при себе, но на портрет она смотрела, как на отраву,  - именно она накинула простыню мужчине на лицо.
        Теперь Келси сдернула простыню и уставилась на портрет долгим взглядом. Что ни говори, мужчина из камина был очень красив. Андали заявила, что он злой, и так оно и было: Келси чувствовала это даже по портрету, по намеку на жестокость в улыбке. Но Келси понимала, что это также и замысел художника. Мужчина уже несколько раз приходил к ней во снах, которые она едва могла вспомнить. В них она представала перед ним обнаженной на чем-то вроде огненного ложа. Келси всегда просыпалась прямо перед близостью на влажных от пота простынях. Это отличалось от того, что она чувствовала к Ловкачу, который, несмотря на все злодеяния, казался чрезвычайно порядочным. Порочность этого мужчины притягивала. Она провела пальцем по холсту, размышляя. Он сказал, что знает, как победить Красную Королеву. Келси поверила ему только наполовину, но мортийцы уже были здесь, и она больше не могла позволять себе отказываться от помощи. Незнакомец говорил, что жаждет свободы. Говорил, что придет, стоит ей только позвать. Келси села перед огнем, скрестив под собой ноги. Огонь омыл ее лицо жаром.
        «Я просто рассматриваю все варианты,  - решительно сказала она самой себе.  - В этом нет ничего плохого».
        - Где вы?  - прошептала она.
        Перед пламенем будто бы собралось что-то темное, словно уплотняющаяся угольная пыль, и мгновение спустя прямо перед камином появился он, высокий и осязаемый. Сейчас Келси отреагировала на его присутствие даже сильнее, чем раньше, она безуспешно пыталась утихомирить пульс и нервы.
        «Откуда вы?  - спросила она.  - Вы живете в огне?»
        Я живу во тьме, наследница Тира. И ждал долгие годы, чтобы увидеть солнце.
        Келси указала на портрет.
        Эта картина очень старая. Вы призрак?
        Он окинул взглядом портрет, на его лице появилась безрадостная улыбка.
        Можешь думать, что я призрак, но я из плоти и крови. Посмотри сама.
        Он положил руку чуть выше груди Келси. Ее плечи невольно дрогнули, но он, казалось, этого не заметил, глядя на нее испытующим взглядом.
        Ты стала сильнее, наследница Тира. Что с тобой случилось?
        Хочу поторговаться.
        Так сразу к делу? А как же обмен любезностями?
        Он улыбнулся, и Келси встревожил собственный ответ на эту улыбку.
        Любезности делают жизнь терпимее, знаешь ли.
        Келси закрыла глаза, сосредотачиваясь, потом зашипела, когда открылся новый порез на предплечье. Он получился глубоким и болезненным, но успокоил ее, усмирив пульс и боль в груди.
        Вы сказали, что знаете, как победить Королеву Мортмина.
        Да. Она не неуязвима, хотя ей бы этого хотелось.
        Как ее победить?
        Что ты предлагаешь взамен, наследница Тира? Себя?
        Вы не хотите меня. Вы хотите свободы.
        Я много чего хочу.
        Что такое создание, как вы, может хотеть в физическом мире?
        Мне до сих пор не чужды физические удовольствия. И я должен поддерживать себя.
        Поддерживать себя? Чем?
        Он ухмыльнулся, хотя его глаза вспыхнули красным.
        Ты умна, наследница Тира. Задаешь правильные вопросы.
        Чего вы хотите? Скажите честно.
        Мы будем оформлять сделку, как договор, который разбил твою мать?
        Вы являлись моей матери так же?
        Твоя мать была недостойна моего внимания.
        Мужчина произнес это как комплимент, Келси не сомневалась, и он сработал: зажег в ней маленькую, теплую искорку. Но она одернула себя, зная, что не может отвлекаться.
        Если мы будем торговаться, я хочу иметь четкие представления об условиях.
        Хорошо. Ты освободишь меня, и я расскажу об ахиллесовой пяте Красной Королевы. По рукам?
        Келси задумалась. Как-то все слишком быстро. Мортийцев тормозила их осадная техника: по оценкам Холла, у Келси был, по крайней мере, месяц, прежде чем они доберутся до города. Не слишком долго, но достаточно, чтобы подумать и принять правильное решение. А теперь Келси поразило новое беспокойство: если даже она каким-то образом уничтожит Красную Королеву, обязательно ли это приведет к победе над ее армией? Падет ли она, если ей отсекут голову, или, словно гидра, просто отрастит новую?
        «Слишком много неизвестных»,  - и Келси поняла, что она права.
        «Я подумаю»,  - ответила она стоящему перед ней мужчине.
        Он моргнул, словно утомился, и Келси поняла, что он каким-то образом выглядит менее вещественным… Прищурившись, она увидела, что за ним отчетливо виден огонь, тускло мерцавший и через одежду, и через грудную клетку. Его лицо тоже побледнело от усталости.
        Заметив, куда Келси смотрит, мужчина нахмурился. Он на мгновение закрыл глаза и сгустился прямо на глазах Келси, став менее прозрачным. Вновь открыв глаза, он улыбнулся с такой теплой, расчетливой чувственностью, что Келси сделала шаг назад. Ее возбуждение тотчас омрачилось, подернувшись страхом.
        Что вы такое?
        Его взгляд метнулся за Келси, за ее левое плечо, и лицо ночного гостя исказилось, губы приподнялись, обнажив белые зубы. Глаза сверкнули красным, вдруг осветившись пылающей ненавистью, и Келси отшатнулась назад, запутавшись ногами в платье. Она приготовилась приземлиться на копчик с резким стуком, но прежде чем это произошло, кто-то подхватил ее под руки. Когда Келси подняла взгляд, огонь погас и незнакомец пропал, но руки, придерживающие ее, остались, и она засопротивлялась, упираясь ногами в пол.
        - Полегче, Королева Тира,  - прошептал голос ей на ухо, и Келси успокоилась.
        - Ты. Как ты прошел мимо Пэна?
        - Он без сознания.
        - С ним все в порядке?
        - Конечно. Я лишь отключил его на некоторое время, достаточное, чтобы мы успели обделать кое-какие делишки.
        Делишки. Конечно, делишки.
        - Отпусти меня. Я зажгу свечу.
        Ловкач отпустил ее, наградив фирменным шлепком, и Келси прошаркала к тумбочке. Щеки все еще горели, и она чувствовала, как в них пылает кровь. Она не торопилась зажигать свечу, пытаясь прийти в себя, но пока она шарила по столу в поисках спичек, у нее за спиной раздался голос:
        - Два дюйма левее.
        «Значит, он видит в темноте»,  - раздраженно подумала Келси. Наконец, она зажгла свечу и повернулась к нему, ожидая увидеть человека, которого помнила: вечно улыбающийся рот и танцующие глаза. Но знакомое лицо оказалось серьезным.
        - Я знал, что рано или поздно он сюда заявится. Чего он просил?
        - Ничего,  - ответила Келси, понимая, что румянец на щеках может ее выдать. Она никогда не умела врать, и уж точно не Ловкачу.
        Он уставился на нее долгим взглядом.
        - Позволь дать тебе дружеский совет, Королева Тира. Я очень давно знаю это существо. Не давай ему ничего. Даже не общайся с ним. Он не принесет тебе ничего, кроме горя.
        - Кто он?
        - Раньше он был очень влиятельным человеком. Тогда его звали Роуленд Финн.
        Имя отдалось колокольным звоном глубоко в сознании Келси. Карлин однажды упоминала Финна, рассказывая что-то о Высадке… но что? Ловкач подошел ближе. Он рассматривал ее лицо, поняла Келси, выискивая изменения, и она опустила подбородок, поглядывая на него исподлобья, притворяясь, что изучает пол. Он выглядел здоровым, хотя и более худым, чем в прошлый раз, когда она его видела. Его лицо немного загорело, словно он побывал на юге. Он по-прежнему притягивал ее, как и всегда, и тяга сопровождалась болезненным чувством утраты, притаившимся где-то в глубине живота. Все вожделение, что управляло ее телом последние несколько минут, легко перенеслось на Ловкача. И теперь она поняла, как обманчива была ее прежняя реакция: то, что она чувствовала к этому мужчине, затмило все, что она когда-либо чувствовала к кому-либо еще. Она мечтала о том дне, когда снова увидит Ловкача, когда поприветствует его не как круглолицая девочка, а как симпатичная женщина, возможно, даже красивая. Но ей совсем не нравилось, как он на нее смотрел.
        - Кто ты, Ловкач? У тебя есть настоящее имя?
        - У меня много имен. И все полезные.
        - Почему бы не сказать мне настоящее?
        - Имя - это сила, Королева Тира. Когда-то тебя звали Рэйли, теперь - Глинн. Эта перемена ничего для тебя не значит?
        Келси моргнула: его вопрос заставил ее думать не о Барти и Карлин, и даже не о родной матери, но о Мортийском соглашении, подписанном красными чернилами. Истинное имя Королевы Мортмина скрыто от мира. Почему она прятала его так тщательно? Теперь Келси была Глинн, но в детстве она тоже была Глинн, потому что весь мир искал девочку по имени Рэйли. Но почему такая могущественная женщина, как Красная Королева, скрывала свое настоящее имя? Так хочет забыть свое прошлое?
        Кто она на самом деле?
        Ловкач подошел к ее столу, перебрал лежащие на нем бумаги.
        - Ты похудела, Королева Тира. Ты вообще ешь?
        - Даже многовато.
        - Тогда перестань прятать лицо. Дай посмотреть, что ты с собой сделала.
        Отступать было некуда. Келси позволила ему провести осмотр, не отрывая взгляда от пола.
        - Ты изменилась,  - безапелляционно заявил Ловкач.  - Ты этого хотела?
        - Что ты имеешь в виду?
        Он указал на ее сапфиры.
        - Мои знания об этих вещицах не слишком обширны. Но на моем веку они не впервые исполняют желания. Ты совершила великий подвиг в Аргосе. Что еще ты смогла сделать?
        Келси сжала челюсти:
        - Ничего.
        - Я знаю, когда ты лжешь, Королева Тирлинга.
        Келси отпрянула. Его тон пугающе напоминал Карлин, когда она ловила Келси на каких-то мелких проступках: когда та таскала печенья с кухни или уклонялась от своих обязанностей.
        - Ничего! Мне иногда снятся сны. Видения.
        - О чем?
        - Эпоха до Перехода. Женщина. Что это значит?
        Он прищурился.
        - Когда, за все время нашего знакомства, ты самостоятельно решала какие-либо вопросы?
        Самообладание Келси прогнулось, словно прут из непрочной древесины.
        - Я больше не ребенок в твоем лагере! Не смей так со мной разговаривать!
        - Для меня ты ребенок, Королева Тира. Даже младенец.
        Злые слезы навернулись Келси на глаза, но она поборола их, глубоко вдыхая. В голове крутилась мрачная мысль:
        Все идет не так, как надо.
        - Как выглядит эта предпереходная женщина?  - спросил Ловкач.
        - Она высокая, симпатичная и печальная. И почти никогда не улыбается.
        - Ее имя?
        - Лили Мэйхью.
        Ловкач улыбнулся тягучей искренней улыбкой, ослабившей гнев Келси, смывая его основу, словно волной.
        - А эта девушка там? У нее длинные рыжеватые волосы?
        Келси моргнула. И, быстро пробежавшись по воспоминаниям Лили, покачала головой, изумившись, увидев разочарование на лице Ловкача. Он хотел, чтобы она ответила «да», очень хотел.
        - Кто такая Лили Мэйхью?
        Ловкач покачал головой. Его глаза мерцали, словно были полны слезами, хотя Келси отказывалась в это верить: она никогда не видела, чтобы этого человека что-либо так трогало.
        - Просто женщина, полагаю.
        - Если ты собираешься задавать вопросы, но не давать ответов, тогда проваливай к черту.
        - Следи за языком, Королева Тира.
        - Я не шучу. Говори прямо или убирайся.
        - Хорошо,  - он сел в кресло и, откинувшись назад, скрестил ноги, волнения и слез как не бывало.  - В Мортмине растет недовольство.
        - Я слышала. Лазарь послал им кой-какие припасы.
        - Им нужна б?льшая поддержка.
        - Так поддержи их. Моему королевству едва хватает денег на вооружение.
        - Я поддерживаю их. Пустил на это значительную часть собственного богатства.
        - Ах. Значит, это ты. Левье, да? Взялся за старое? Ты никогда не думал о том, чтобы пустить часть этого богатства на помощь Тиру?
        - До недавнего времени, Королева Тира, я бы скорее вложил деньги в волшебные бобы. Теперь я обязан этим людям, которые хотят видеть Мортмин более справедливым. Но им нужны победы, чтобы двигаться дальше. Открытая поддержка Тира серьезно подняла бы моральный дух.
        - А что Кадар?
        - Кадарцы уже начали саботировать поставки дани Мортмину, что служит полезным отвлечением. Но мортийцы не слишком уважают кадарцев, в то время как вы - гораздо более любопытная фигура, особенно среди бедных.
        - Я подумаю. Мне нужно посоветоваться с Лазарем.
        - Ты знаешь, что мортийцы перешли границу.
        - Да.
        - Что собираешься делать, когда они придут?
        - К тому времени все население переберется в Новый Лондон. Будет тесновато, но город сдержит их, хотя бы на время. У меня имеется целый батальон, заготавливающий припасы для осады и укрепляющий заднюю часть города.
        - Рано или поздно они сломают стены.
        Келси нахмурилась.
        - Я знаю.
        - И что будешь делать?
        Она не ответила, отведя глаза от камина. Ловкач больше на нее не давил, только оперся подбородком на кулак, наблюдая за ней, явно позабавленный.
        - Ваш ум - удивительная вещица, Ваше Величество. Всегда в движении.
        Она кивнула, направляясь через комнату к своему столу. И вдруг, поняв, что пытается выставить себя на первый план, заставить его заметить ее, как она всегда замечала его, сама себе показалась омерзительной. Она была такой же Келси, как и всегда, а раньше он ее никогда не хотел. Если он вдруг захотел ее сейчас, из-за того, что она обзавелась симпатичным лицом и телом, что это говорило о нем?
        Я в тупике. Ее прежняя внешность была истинной и ничего ей не давала. Но ее новая внешность была еще хуже, пустая и фальшивая, и все, что она получит благодаря ей, будет нести эту ложь, словно болезнь. Если это работа ее драгоценностей, то Келси такого больше не хотела.
        - Ты похорошела, Королева Тира.
        Келси покраснела. От сообщения, которое порадовало бы ее минуту назад, теперь подташнивало.
        - Как собираетесь распорядиться своей новой красотой? Поймаете в сети богатого мужа?
        - Я не намерена ни с кем делить свой трон.
        - А как насчет наследника?
        - Для этого не обязательно выходить замуж.
        Запрокинув голову, он рассмеялся.
        - Практично, Королева Тира.
        Келси посмотрела в сторону занавеса, думая о Пэне. Если его не разбудил смех Ловкача, он, должно быть, в отключке.
        - Твой стражник в порядке. Я разбужу его на обратном пути. Если это тебя утешит, он надежней, чем были стражники твоего дяди. По крайней мере, Элкотт не спит на дежурстве.
        Почувствовав возможность сменить тему, Келси за нее зацепилась.
        - Полагаю, я должна поблагодарить тебя, что украсил мою лужайку.
        Лицо Ловкача изменилось, в мгновение стало задумчивым.
        - Томас умер достойно, хотя мне и неприятно это признавать. Он умер как мужчина.
        Умер достойно. Келси закрыла глаза и снова увидела приближающихся мортийцев, пересекающих Кадар и ломающих стены. Она отвернулась, уставившись в камин. Где тот красавец, Роуленд Финн, сейчас? Куда он исчез?
        - Не думайте о нем, Королева Тира.
        Келси повернулась к нему.
        - Ты читаешь мысли?
        - Нет нужды. Ты никогда ничего от меня не скрывала. Я не могу запретить ему являться сюда, когда ему вздумается, но повторю свое предупреждение: ничего ему не давай. Ничего, что он просит, не пускай в свой разум. Знаю, он обольстительное существо…
        Келси вздрогнула, чувствуя, что ее подловили.
        - …даже я обманулся однажды, давным-давно.
        - Насколько давно?  - выпалила Келси.  - Сколько тебе лет?
        - Слишком много.
        - Почему же ты не умер?
        - Наказан.
        - За что?
        - За самое страшное из всех преступлений, Королева Тира. А теперь помолчи и послушай.
        Келси вздрогнула. Он снова использовал тон Карлин, тон, подходящий для капризного ребенка. И Келси почувствовала внезапный порыв доказать, что он неправ, показать, что она больше не ребенок. Но она не знала, как.
        - Роу Финн, тот человек, был лжецом,  - продолжил Ловкач.  - И остается им. Мортийская Королева имела глупость уступить ему. Ты тоже дура?
        - Нет,  - промямлила Келси, хотя и знала, что это не так. Она стала симпатичной и больше не чувствовала себя ребенком. Но она была худшей дурой в мире, думая, что для Ловкача это имело хоть какое-то значение. Он по-прежнему находился за пределами ее досягаемости, как и всегда.
        - Ты удивила меня, Королева Тира. Смотри не испорти теперь впечатление.  - Ловкач встал с кресла, вытаскивая что-то из кармана, и Келси увидела, что это его маска, та же ужасная маска, что он любил носить за пределами города. Он собирался уходить. Вот и все, что она получит.
        «Скатертью дорога»,  - шепнул внутренний голос. Но Келси поняла, что это лишь печальная попытка ее разума защититься. Сейчас Ловкач исчезнет, оставив ее ни с чем. Она так хотела удержать хоть что-нибудь, и с этим тоскливым желанием в ней проснулся гнев. Она самая могущественная женщина в Тирлинге, и все же этот человек смог разбить ее какой-то парой слов. Неужели так будет всегда?
        Не всегда. Не навсегда, пожалуйста, Боже. Дай мне немного надежды.
        Она сделала глубокий вдох и, заговорив, с удовлетворением обнаружила, что ее голос стал тверже.
        - Больше не смей заявляться сюда без приглашения. Тебе здесь не рады.
        - Я буду приходить и уходить, когда мне угодно, Королева Тира. Как и всегда. Просто постарайся, чтобы мне не было нужды к тебе приходить.  - Он водрузил маску на голову.  - У нас уговор.
        - К черту уговор!  - прорычала Келси.  - Это существо, Финн, предложил реальную помощь. А что предлагаешь ты?
        - Всего лишь твою жизнь, неблагодарная мерзавка.
        - Убирайся.
        Он отвесил ей насмешливый поклон, сверкая глазами под маской.
        - Возможно, со временем ты станешь такой же красавицей, как мать.
        Келси схватила книгу с тумбочки и запустила в него. Но она лишь отскочила от его плеча. Ловкач рассмеялся горьким смехом, глухо донесшимся из-под маски.
        - Ты не можешь причинить мне боль, Королева Тира. Никто не может. Даже я не могу ранить самого себя.
        Он скользнул в переднюю Пэна, задернув за собой занавес, и был таков. Келси рухнула на кровать, зарылась лицом в подушку и заплакала. Она не плакала несколько месяцев, и слезы явились облегчением, ослабляя какую-то натянутую внутри нее нить. Но боль в груди не ослабевала.
        «Я никогда его не получу». Она даже пробормотала это в подушку, но Ловкач никуда не делся, поселившись у нее в груди и в горле, словно она что-то проглотила, слишком большое, чтобы справиться. Заставить его уйти не получалось.
        Рука осторожно коснулась плеча Келси, заставив ее подпрыгнуть. Подняв мутный взгляд, она увидела стоящего над кроватью Пэна. Она подняла руку, чтобы сообщить, что она в порядке, но он смотрел на нее с безмолвным ужасом, и тревога на его лице подстегнула новые слезы.
        «Вот мужчина, в которого мне следовало влюбиться»,  - подумала она и только сильнее разрыдалась. Пэн сел на кровать подле нее и нежно прикрыл ее руку своей, сжимая ее пальцы. Незначительный жест разбил Келси, и она заплакала еще сильнее, лицо опухло, из носа текло. Столько всего в этой жизни оказалось сложнее, чем она предполагала. Она тосковала по Барти и Карлин. Тосковала по коттеджу с его спокойным укладом, где все было известно. Тосковала по маленькой Келси, принимающей решения только на день вперед и переживающей только из-за детской чепухи. Ей не хватало легкости жизни.
        Через пару минут Пэн потянул ее от подушки и обнял, прижав к груди, укачивая, прямо как Барти, когда она падала. Келси поняла, что Пэн не собирается задавать ей никаких вопросов, и это казалось таким подарком, что слезы, наконец, начали уступать вздохам и икоте. Наслаждаясь ощущением, она прижалась щекой к голой груди Пэна, теплой, твердой и успокаивающей.
        «Это может остаться тайной»,  - прошептал внутренний голос, мысль пришла из ниоткуда, но пару секунд спустя Келси поняла, что голос прав. Это может остаться тайной. Никто не должен знать, даже Булава.
        Личная жизнь Келси - ее дело, и она поймала себя на том, что, повторяя мысль, шепчет вслух:
        - Это может остаться тайной, Пэн.
        Пэн отпрянул, глядя на нее сверху вниз долгим взглядом, и Келси с облегчением увидела, что он точно знает, что она предлагает, и ей не придется объяснять.
        - Вы не любите меня, госпожа.
        Келси покачала головой.
        - Тогда почему вы этого хотите?
        Хороший вопрос, но часть Келси рассвирепела оттого, что Пэн его задал. «Мне девятнадцать!  - хотелось огрызнуться ей.  - Девятнадцать, а я все еще девственница! Разве этого недостаточно?» Она не любила Пэна, и он не любил ее, но ей нравилось, как он выглядит без рубашки, и отчаянно хотелось доказать, что она не ребенок. Ей не нужны причины, чтобы хотеть того же, что и все остальные.
        Но она не могла сказать это Пэну. Это его только ранит.
        - Я не знаю. Просто хочу.
        Пэн закрыл глаза, его губы изогнулись, и Келси отшатнулась, вдруг вспомнив о разнице их положения: не решил ли он, что она приказывает ему с ней спать? У Пэна были принципы, и, как он говорил, он служил в Королевской Страже. Может, того, что никто не узнает, недостаточно? Пэн будет знать, в том-то и беда.
        - Это полностью твой выбор, Пэн,  - сказала она, положив руку ему на шею.  - Сейчас я не Королева. Я просто…
        Он поцеловал ее.
        Получилось совсем не так, как в ее книжках. У Келси едва хватило времени решить, что она чувствует: она слишком увлеклась, стараясь не показаться неумехой, стараясь понять, где положено находиться ее языку. «Тяжкий труд»,  - подумала она, немного разочарованная, но потом руки Пэна легли на ее грудь, и стало лучше. Ближе к тому, как она думала, должно было быть. Келси задумалась, должна ли сама снять с себя платье или позволить Пэну, но потом поняла, что тот уже ее опередил: половины пуговиц как не бывало. В комнате было холодно, но она вспотела, а потом губы Пэна нашли ее сосок, и она подскочила, подавив стон. Он стянул с нее платье и замер.
        Келси опустила взгляд и увидела, что увидел Пэн: ее руки и ноги, исчерченные ранами на разных стадиях заживления. Они выглядели не так плохо, как при дневном свете, но даже Келси, привыкшая к своим травмам, знала, что ее тело представляет ужасное зрелище.
        - Что вы с собой сделали?
        Келси вцепилась в платье, дергая рукава обратно. Она все испортила, она вечно все портила, когда изо всех сил старалась вести себя, как взрослая.
        Пэн остановил ее, осторожно взяв за запястье, его лицо стало нечитаемым:
        - Вы не можете об этом говорить?
        Келси затрясла головой, свирепо уставившись в пол. Пэн легко прошелся большим пальцем по шраму на ее бедре, и Келси вдруг осознала, что она почти голая, мужчина рассматривает ее тело, а она даже не покраснела. Возможно, она, в конце концов, слегка повзрослела.
        - Понятно,  - сказал Пэн.  - Это не мое дело.
        Келси удивленно подняла взгляд.
        - Вы живете в мире, который никому из нас не понять, госпожа. Я признаю это. И ваш выбор - это ваш выбор.
        Келси смотрела на него еще мгновение. Затем сняла его руку с бедра и осторожно положила себе между ног. Пэн поцеловал ее, и она вдруг обнаружила, что ее руки обвивают его, как будто не могут притянуть так близко, как хочется.
        - Может быть больно,  - прошептал он.  - Будет, если у вас это впервые.
        Келси уставилась на него, на этого мужчину, который несколько месяцев только и делал, что защищал ее от опасности, и поняла, что авторы большинства ее книг, в лучшем случае, сильно заблуждались. Они рисовали любовь как все или ничего. То, что она чувствовала к Пэну, даже близко не стояло к тому, что она чувствовала к Ловкачу. Но это все же была любовь, и она положила руку ему на щеку.
        - Ты не сделаешь мне больно, Пэн. Я крепкая.
        Пэн усмехнулся своей старой усмешкой, которую Келси не видела вот уже несколько недель. Потом толкнулся в нее, больно, обжигающе, и на мгновение ей захотелось сомкнуть ноги. Но Келси не хотела, чтобы Пэн догадался, и она подалась навстречу ему, пытаясь соответствовать его движению. Боль усилилась, но теперь пути назад не было: Келси казалось, будто она пересекла пропасть, и на дне лежит разрушенный мост. Где-то ждали мортийцы… Келси потрясла головой, пытаясь выбросить эту мысль. Вторжение не должно быть с ней здесь, не сейчас. Она попыталась сосредоточиться на Пэне, на своем теле, но обнаружила, что не может избавиться от вид?ния: впереди, словно ужасная волна, притаились мортийцы.

        Глава 9
        Темное существо

        Хоть с виду ангел, а смотри,
        Что скрывается внутри![5 - Перевод М. А. Зенкевича.]

«Мера за меру», Уильям Шекспир
(предпереходный англ.)

        Август дышал зноем. В городе пахло жарой; каждый раз, выходя на балкон, Келси чувствовала смрад нечистот и не столько едкий, но все равно малоприятный запах трупов животных, брошенных разлагаться на солнцепеке. Оставшись без пастбищ, скотина, прихваченная беженцами, начала погибать от голода. Переговорив с Булавой, Келси распорядилась немедленно забить весь скот в городе и окрестностях, кроме дойных коров и коз, а мясо завялить на случай осады. Указ не прибавил ей популярности среди фермеров Алмонта, но их ворчание было предпочтительнее эпидемии, которую вызвали бы трупы, валяющиеся по берегам Кадделла, заражая единственный источник воды в городе.
        Жавель, Дайер и Гален выехали в Демин второго августа, отправившись туда под покровом ночи, быстро и незаметно. Так незаметно, что сама Келси узнала об отъезде отряда, когда его уже и след простыл. Она пришла в ярость, но Булава напомнил, в своей немногословной манере, что именно Королева и именно его назначила командовать операцией. Возразить было нечего.
        Четвертого августа, обнаружив Андали в одиночестве, Келси зашла в ее комнату и закрыла дверь, оставив Пэна снаружи. Она уже несколько дней безмолвно собиралась с духом, но под вопросительным взглядом Андали едва не потеряла остатки самообладания. Они с Пэном спали вместе еще трижды, и, хотя дело явно шло лучше, каждый раз неприятная правда все более и более тяжким грузом ложилась на сердце Келси.
        - Андали, можно попросить тебя об одолжении?
        - Да, госпожа.
        - Когда пойдешь на рынок, не могла бы… не слышала ли ты про кое-какие товары с черного рынка?
        Взгляд Андали стал пристальнее.
        - А что вы ищете, госпожа?
        - Мне нужны…  - Келси кинула вороватый взгляд в сторону двери, проверяя, не прокрался ли Пэн в комнату.  - Мне нужны противозачаточные. Я слышала, их можно достать.
        Если Андали и удивилась, то виду не подала.
        - Достать-то можно, госпожа. Вопрос в том, как отличить настоящие от поддельных. И настоящие всегда жутко дорогие.
        - Деньги у меня есть. Сможешь? Я бы не хотела, чтобы знал кто-то еще.
        - Смогу, госпожа. Но мне интересно, продумали ли вы все последствия.
        Кесли нахмурилась:
        - Тебя беспокоят моральные принципы?
        - Боже упаси!  - рассмеялась Андали.  - Я бы и сама принимала зелье, да денег вечно не хватало. Все, что было, уходило на то, чтобы дети могли поесть дважды в день. Я не осуждаю вас, Ваше Величество, просто хочу сказать, что слышала толки в городе. Народ хочет наследника. Ума не приложу, что случится, если выплывет, что вы принимаете противозачаточные.
        - Общественное мнение - последнее, что меня сейчас заботит. Мне девятнадцать. Я не принадлежу этому королевству вся, без остатка.
        - В этом народ с вами не согласится. Но, так или иначе, я могу достать настой, если это то, чего вы хотите.
        - Хочу,  - твердо ответили Келси.  - Когда ты пойдешь на рынок?
        - В четверг.
        - Я дам тебе золота. И я очень тебе признательна.
        - Будьте осторожны, госпожа,  - предупредила Андали.  - Мне хорошо знакома необузданность юности, уж поверьте. Но у сожаления есть ужасная привычка преследовать вас, даже тогда, когда от юности и следа не останется.
        - Да, хорошо,  - Келси не отрывала глаз от своих ног, но теперь внезапно посмотрела на Андали почти умоляющим взглядом.  - Я просто хочу жизни, вот и все. Жизни, как у любой другой девушки моего возраста. Неужели это так ужасно?
        - Нисколечки не ужасно, Ваше Величество,  - отозвалась Андали.  - Вот только мечтать об обычной жизни вы можете сколько угодно, а жить ею - увы. Вы - королева Тирлинга, есть вещи, которые вы не в силах выбирать.
        Несколько дней спустя Келси наконец собралась с духом и заставила себя заняться тем, что откладывала почти целый месяц. Собрав Булаву, Пэна и Корина, она вышла из Королевского Крыла, поднялась на три лестничных пролета, повернула налево, затем направо и снова налево и вошла в большой зал без окон на двенадцатом этаже Цитадели.
        Элстон вскочил с кресла прямо у двери. В кои-то веки с ним не было Кибба. Хотя физически Кибб, как казалось, полностью исцелился, Булаву не отпускало беспокойство, и он продолжал проверять, остался ли он прежним.
        - Наслаждаешься, Элстон?
        - Вы себе даже представить не можете, как, госпожа!
        В центре зала, освещенного множеством факелов, стояла стальная клетка высотой почти до потолка. Прутья выглядели тонкими, но были невероятно крепкими. В середине клетки на простом деревянном стуле, составлявшем всю мебель узника, сидел, запрокинув голову и уставившись в потолок, Арлен Торн.
        - Ему даже койки не дали?  - еле слышно спросила Келси Булаву.
        - Он прекрасно спит на полу.
        - А одеяло?
        Булава нахмурил брови.
        - Откуда такое внезапное сочувствие к Торну, госпожа?
        - Не сочувствие, но справедливость. Даже худшим преступникам выдают одеяла.
        - Вы пришли позлорадствовать, Ваше Величество?  - выкрикнул Торн из клетки в центре зала.  - Или так и пробормочете друг с другом целый день?
        - А, Арлен. Как низко падают сильнейшие.  - Келси подошла на десять футов к прутьям, а Пэн забежал вперед и встал между нею и клеткой. На мгновение она дала себя отвлечь гибкой фигуре фехтовальщика, которую теперь видела в новом свете,  - в постели с каждым разом получалось все лучше, и теперь стало трудно не представлять его нагим. Но они договорились держать свою любовь в тени, и пусть в тени она и остается.  - Корин, не найдешь ли, на что мне сесть, пожалуйста?
        - Госпожа.
        - Как идет война, Ваше Величество?  - поинтересовался Торн.
        - Так себе,  - призналась Келси.  - Морт напирает с границ, моя армия долго не продержится.
        Торн пожал плечами:
        - Неизбежный финал.
        - За что вас можно уважать, Арлен, так это за то, что вы не пытаетсь изображать раскаяние.
        - А в чем мне раскаиваться? Я играл по тем правилам, какие были. Неудача есть неудача.  - Торн наклонился вперед, пронзая мрачный зал своими ярко-голубыми глазами.  - Но как вы узнали о моей особой поставке, госпожа? Ума не приложу. Неужели разболтал кто?
        - Нет.
        - Тогда как же?
        - Волшебством.
        - Ясно,  - Торн снова сел.  - Видал я волшебство в деле, пару раз.
        - Вы о чем-нибудь переживаете, Арлен?
        - Переживания делают уязвимым, Ваше Величество.
        Вернулся Корин со стулом, и Келси села перед клеткой.
        - А Бренна? Уверена: за нее вы переживаете. Или меня ввели в заблуждение?
        - Бренна - полезное орудие и любит, когда ее используют.
        Губы Келси скривились от отвращения, но потом она вспомнила плюющуюся и шипящую от ярости женщину в подземелье. Возможно, в словах Торна что-то было.
        - Как Бренна стала такой?
        - Среда, Ваше Величество. Мы с Бренной выросли в таком аду, хуже которого и представить-то трудно.  - Торн повернул в сторону Булавы перекошенное ненавистью лицо.  - Ты знаешь, о чем я, мы там встречались.
        - Ошибаешься,  - бесстрастно ответил Булава.
        Торн улыбнулся:
        - Э нет, Капитан Стражи. Это был ты, я уверен.
        В то же мгновение на прутья клетки с оглушительным грохотом обрушилась тяжелая булава.
        - Поговоришь еще, Торн,  - тихо предупредил Булава,  - и я тебя прикончу.
        - Да мне-то что, Капитан? Ты или веревка - какая мне разница?
        - А если я отошлю твою зверушку в Мортмин, к Лафиту?  - Булава прижался к клетке, стискивая прутья руками, и Келси внезапно обрадовалась, что не видит его лица. Булаву никогда еще не удавалось довести до бешенства так легко; должно быть, Торн попал в какой-то глубоко скрытый нерв.  - Альбинос - это диковинка, знаешь ли. Подобные женщины всегда будут пользоваться спросом у клиентов.
        - Тебе не за что причинять зло Бренне.
        - Но я сделаю это, Торн, если ты доведешь меня. Так что помалкивай.
        Торн вскинул брови:
        - И вы это поддерживаете, Ваше Величество?
        Келси не нравился ход беседы, но она твердо кивнула:
        - Я поддерживаю все решения Лазаря.
        - О да, я так и знал. Келси Добродетельная. Келси Бескорыстная,  - Торн затрясся от смеха.  - Эти бедные, сбитые с толку бастарды дошли в своем обожании вас, Ваше Величество, до безумия. Думают, вы спасете их от Мортмина. Ловко придумано - с вашей стороны, но я всегда знал, что вы ничуть не лучше нас.
        - Я никогда не называла себя добродетельной или бескорыстной,  - огрызнулась Келси.  - И понять не могу, как такой человек, как вы, смеет говорить о столь высоких материях.
        - А и не скрываю, кто я есть, Келси Рэйли,  - или теперь вы Глинн, надо полагать? Все эти иллюзии, которыми вы себя мучаете… столько труда и изобретательности - и все лишь бы убедить самих себя, будто вы лучше, чище. Мы все знаем, чего хотим, и на многое готовы, чтобы добиться этого. Называйте себя, как хотите, Королева Келси, но вы Рэйли до мозга костей. А в этой семье альтруистов не водилось.
        - Я не хочу умирать, Арлен, но я бы отдала жизнь за любого из этих людей, как и они - за меня. Самопожертвование - это нечто настоящее, но вам не понять.
        - О, я прекрасно понимаю. У меня есть сведения, которые Ваше Величество сочло бы весьма ценными. Настолько ценными, что мне много раз приходило в голову, не выторговать ли за них свою жизнь. Но я не стану.
        - Что за сведения?
        - Не гоните коней, Королева. Сперва моя цена: жизнь и благополучие Бренны.
        Булава хотел было рявкнуть на него, но Келси остановила его.
        - Что значит «благополучие»?
        - Все знают, что Бренна - моя правая рука. Когда меня не станет, многие будут искать ее, чтобы излить свою ярость на нее. Ей нужна защита.
        - Не старайтесь представить свою альбиноску невинной овечкой, Торн. Она - опасное существо.
        - У нее несчастная судьба, Ваше Величество. Нас с нею растили, как зверьков. Однако при толике везения и ваш Булава мог бы стать таким, как мы.
        Булава бросился к клетке, пытаясь сквозь прутья схватить Торна руками. Но тот даже не шелохнулся: до середины клетки было не дотянуться даже длинным рукам Булавы.
        - Что?  - изобразил удивление Торн.  - Не хочешь повспоминать былые деньки? Даже про ринг?
        - Элстон,  - прорычал Булава, оборачиваясь.  - Ключи!
        - Элстон, не смей.
        - Отдайте его нам, госпожа!  - с жадностью отозвался Элстон, бросаясь вперед, вытаскивая ключи из-за пояса.  - Ну пожалуйста!
        - Ни с места, Элстон! И ты, Лазарь. Довольно. Этот человек умрет на глазах у людей, которым причинил столько зла. Но не здесь.
        Булава, снова дернувшийся вперед, резко остановился.
        - Вы казните его?
        - Да. Я приняла решение. В следующее воскресенье, на Круглой площади.
        - Торн и мне причинил зло, госпожа,  - тихо заметил Элстон.  - Мое горе не меньше горя любого другого в Тирлинге. Позвольте мне.
        - Во имя Господа, да повзрослей уже!  - бросил Торн.  - Это была случайность, я понятия не имел, кто ты. Двадцать лет прошло, а ты все никак не можешь начать жить дальше!
        - Ты, гнусный работорговец…
        - Довольно!  - крикнула Келси, теряя терпение.  - Вышли отсюда! Все, кроме Пэна.
        - Госпожа…
        - За дверь, Лазарь!
        К чести Булавы, он выглядел слегка пристыженным, уводя с собой Элстона и Корина. Но дверью хлопнул.
        - Пустячок, а приятно,  - пробормотал Торн. Осев на стуле, он откинул голову назад и закрыл глаза.
        Келси было не по себе. Она ступила на неизвестную ей территорию. По рассказам Булавы, альбиноска была странным осколком прошлого Торна, игрушкой, которую тот таскал с собой, будто талисман. Но если Торн не играл сейчас в какую-то более изощренную игру - а Келси не могла вообразить, что это за игра,  - то увиденное ею было ничем иным, как всецело альтруистическим поступком, совершенно не вязавшимся с Арленом Торном.
        - Где вы выросли, Арлен?
        - Вы собираетесь казнить меня в следующее воскресенье, Ваше Величество. Я не обязан рассказывать вам свою жизнь.
        - Возможно, не обязаны. Но если с вами в детстве действительно сделали что-то ужасное, я могла бы не допустить подобного с другими.
        - Что будет с другими - их забота. Меня волнует только, что будет с Бренной.
        Келси вздохнула. Альтруизм, если это вообще был он, явно заканчивался недалеко от начала.
        - Допустим, мне понравится то, что вы предлагаете. Что вы хотите, чтобы я с нею сделала?
        - Хочу, чтобы Бренне нашлось место здесь.
        - В Цитадели?  - удивилась Келси.
        - Нигде больше она не будет в безопасности, Ваше Величество. Ее не спрячешь - слишком уж характерная внешность. Я хочу видеть ее в убежище, накормленной и одетой, под защитой верного стражника, которого не подкупишь взяткой.
        - Переманить можно даже самого верного стражника, Арлен. Одного из моих вы сломали.
        - Мерна сломал морфий, как и множество других дурачков, пытавшихся скрыться от реальности. Я лишь нашел труп, отряхнул от пыли и сделал из него то чучело, какое сумел.
        - Какой же вы циник, Арлен.
        - Да, мне говорили. Но факт остается фактом, Ваше Величество: только дурак во всем винит продавца.
        Келси глубоко вздохнула и выбросила Мерна из головы.
        - Почему вы думаете, что Бренна согласится находиться под моей защитой? Она не выглядит расположенной ко мне.
        - Это еще мягко сказано, госпожа. Но она согласится.
        - Так что вы предлагаете взамен?
        - Козырь против Красной Королевы.
        Келси уставилась на него с сомнением.
        - Мы давно знакомы, Ваше Величество. Никто не может хорошо знать Красную Королеву, но я беру на себя смелость утверждать, что знаю ее лучше большинства выживших после знакомства с нею.
        - И ваш козырь защитит нас от нее, прогонит ее армию домой?
        - Нет, Ваше Величество. Будь так, в цену включалась бы и моя жизнь, не только Бренны.
        - Если ваши сведения не спасут Тирлинг, то на что они мне?
        - Как хотите, Ваше Величество,  - пожал плечами Торн.  - Но я никогда не жалел о приобретении дополнительных рычагов воздействия. Такие вещи частенько пригождаются, когда мы совершенно этого не ожидаем.
        Келси поморщилась, чувствуя, что ею манипулируют. Перед нею сидел лжец, один из лучших в Тире… и все же она ему верила. Он выглядел смирившимся со своей участью и, по большому счету, просил всего ничего.
        - Я держу свое слово, Ваше Величество, и слышал о вас то же самое.  - Голубые глаза Торна стрельнули между прутьями клетки.  - Я не пытаюсь надуть вас. Честная сделка: безопасность и разумный достаток моей Бренне в обмен на сведения. Принимаете?
        «Сделка с дьяволом»,  - подумала Келси. Позвать бы Булаву, спросить его мнение. Но почему-то она чувствовала, что это решение должна принять сама. Подумав еще мгновение, королева кивнула с тяжелым вздохом:
        - Принимаю, Арлен.
        Торн протянул руку сквозь прутья, но Келси покачала головой.
        - Ну уж нет. Каковы ваши сведения?
        - Два ваших сапфира, Ваше Величество. Она хочет их сильнее, чем вы можете себе представить.
        - Эти?  - Келси опустила взгляд, но рука уже машинально сжала камни, пряча их от чужих глаз.  - Но почему она просто не потребовала их у моей матери как часть Сделки? Могла бы.
        - Полагаю, в те дни она не столь отчаянно в них нуждалась, Ваше Величество. В любом случае, рабов ей хотелось больше. Но наше с нею деловое сотрудничество выдалось долгим и плодотворным, и, пока вы скрывались, я видел, как тяга к драгоценным камням овладевает ею, словно лихорадка. Она ждала новостей о них с той же отчаянной страстью, с какой жаждала вашей крови. Ваш дядя не мог предоставить ей ни того, ни другого, и с каждым годом она проникалась к нему все большим презрением.
        - А для чего они ей?
        - Она никогда мне не говорила, Ваше Величество.
        - Но предположения у вас есть?
        Торн пожал плечами:
        - Она страшится смерти, перехода в небытие. Я нередко замечал это в ней, хотя она отчаянно это скрывала. Возможно, ваши побрякушки могут помочь.
        Перед глазами Келси тут же возник Кибб, лежащий на смертном одре, истекая потом. Она подумала о предложении Роу Финна, о способе уничтожить Красную Королеву. Булава говорил, уже многие годы никто даже не покушался на нее - все считали, что убить ее невозможно. Неужели Красная Королева все-таки уязвима? Но даже если Роу Финн знает про эту уязвимость, что толку теперь Келси в его знании? Между Новым Лондоном и Демином стоит армия из, по меньшей мере, пятнадцати тысяч солдат.
        - Это всего лишь догадка, Ваше Величество,  - продолжил Торн.  - В Мортмине ее называют un maniaque. Мы бы сказали «безумец, помешанный на желании все контролировать». Вы и ваши сапфиры очень непостоянные переменные, а Красная Королева - не та женщина, которую такая изменчивость устраивает.
        Келси воззрилась на него, завороженная и чувствующая отвращение одновременно.
        - Вы спали с нею, Арлен?
        - Она хотела этого. Она спит с мужчиной, а потом начинает считать его предметом своей коллекции. Но я ни в чьей коллекции состоять не собираюсь.
        Торн встал и потянулся. Его длинные руки чуть не доставали до верха клетки.
        - Зачем откладывать мою казнь до воскресенья, Ваше Величество? Я устал ждать, и особенно устал от общества Элстона. Почему бы не сделать это прямо сейчас?
        - Потому что даже в смерти, Арлен, вы будете полезны. Ваша казнь станет общественным событием, весть о ней дойдет до самых удаленных уголков королевства. Народ жаждет этой казни, и я дам ему то, что он хочет.
        - Ах, смерть на миру… Мудрый ход, признаю.
        - Вы не боитесь смерти?
        Торн пожал плечами.
        - Вы играете в шахматы, Ваше Величество?
        - Да, но не очень хорошо.
        - А я играл много, и хорошо играл. Проигрывал нечасто, но доводилось. И в игре всегда есть момент, когда ты понимаешь, что противник тебя обставил, что мат в четырех, или десяти, или двенадцати ходах. Одна школа мыслителей утверждает, что и в этих условиях ты должен показать лучший эндшпиль, на какой только способен, что должен сражаться до конца. Но я никогда не видел в этом смысла. Я просчитал на много ходов вперед и увидел мат, едва ваши люди схватили мою Бренну. Все ходы после этого были лишь бессмысленной возней пешек.
        - Кто для вас Бренна?  - спросила Келси.  - Почему она так много для вас значит, когда все остальные не значат ничего?
        - О-о… эта история будет стоить вам моей жизни, Ваше Величество. Поторгуемся?
        - Не пойдет. Но я приведу сюда Бренну и позволю вам попрощаться.
        - Маловато будет.
        - Тогда все.  - Келси встала.  - Если передумаете, дайте Элстону знать.
        Она уже прошла полпути к двери, как Торн подал голос:
        - Королева Глинн?
        - Да?
        - Ни я, ни Бренна не расскажем вам своей истории. Но ее может рассказать Булава, если вы его заставите.
        Обернувшись, Келси несколько мгновений изучающе рассматривала его, потом заметила:
        - Я вижу вас насквозь, Арлен. Вы просто хотите вбить между нами клин.
        Губы Торна растянулись в ухмылке.
        - Проницательно, Ваше Величество. Но любопытство - вещь ужасная. Думаю, мой клин со временем будет уходить все глубже.
        - А мне казалось, вы сдаетесь.
        - Даже в эндшпиле есть свое удовольствие.  - Торн сел на стул, слабо махнув рукой на прощанье.  - Хорошего дня, королева Глинн.

* * *

        - Увеличить дозировку!
        - Что?
        - Увеличить дозировку!  - рявкнула Королева, напрягая голос, чтобы докричаться через толстое стекло. Медир кивнул и поспешно посеменил вокруг операционного стола, на котором лежала привязанная рабыня из Калле. Невольница еще не знала этого, но уже была мертва. Единственным вопросом оставалось, как долго она протянет. Тонкая полоска красноватой пены уже потянулась от уголка ее рта, и она хватала ртом воздух, сжимая и разжимая пальцы на вытянутых вдоль тела руках. «Интересно, кричит ли женщина?»  - подумала Королева; стеклянная панель была совершенно звуконепроницаема - одно из чудеснейших изобретений Кадара. Взглянув на часы в руке, она отметила, что прошло почти семьдесят секунд.
        Женщина в последний раз схватила ртом воздух, округлив рот, словно рыба. Затем ее глаза неподвижно уставились в потолок, и она застыла. Медир взял ее запястье, проверив пульс, и кивнул Королеве, снова отметившей время.
        - Семьдесят четыре секунды,  - объявила она Эммену, стоявшему за нею с пером и бумагой.
        - Лучше, чем в прошлый раз.
        - Намного лучше. Но нужно очистить его еще как можно глубже.
        Как ни странно, новейшим открытием Королева была обязана Тирлингу. От укусов змей на озере Карчмар погибло более одиннадцати сотен солдат, и тела тех, кого удалось вытащить, доставили в Демин раздувшимися и почерневшими, накачанными ядом. Собрать токсин оказалось нелегким делом, несколько солдат погибли, получая образцы, но дело того стоило. Яд не только убивал, попадая и через кровь, и через пищу, но и был сладким на вкус, так что его оказалось легко спрятать в вине или медовухе. Очень многие яды горчили, и этот стал ценным пополнением королевской коллекции.
        - Ваше Величество.
        Берилл неслышно подошел сзади. Он редко спускался в лабораторию; будучи одним из самых эффективных людей из всех, кого королева знала, выносить ее эксперименты он все-таки не мог. И сейчас старательно отводил глаза от стеклянной перегородки.
        - Что там?
        - Гонец от генерала Дукарте. Армия прорвала оборону Тира в Алмонте и движется к Крите. Тирцы отступают.
        Королева улыбнулась, самой искренней улыбкой за несколько недель. Последнее время хорошие новости приходили нечасто.
        - Пошлите герольдов раструбить новости, здесь и в Сите-Марше. Чтоб перестали там мутить воду.
        - По оценкам генерала, он сможет продвигаться по меньшей мере на три мили в день.
        - Оценки Дукарте всегда точны. Передайте ему мои поздравления.
        Берилл сверился с письмом в руке.
        - Он также сообщает, что деревни в Восточном Алмонте были загодя эвакуированы. Грабить нечего, все, что армия нашла,  - это несколько брошенных больных животных. Остальная часть Алмонта может также оказаться пустой.
        - И?
        - Среди солдат Дукарте зреет недовольство, Ваше Величество. Трофеи - традиционная часть их вознаграждения.
        - Меня не заботят трофеи,  - раздраженно бросила Королева. Золото, рабы, скот, древесина - все это могло иметь большое значение для армии, но совершенно перестало интересовать ее. То, чего она хотела, находилось в Новом Лондоне.
        И все же новость прибыла как нельзя вовремя. Во всех отраслях мортийской экономики наблюдался спад, но особенно сильный удар пришелся на горное дело с его высоким травматизмом среди рабов. Предложение Королевы о том, чтобы десятники относились к рабам чуть бережнее, было встречено едва замаскированной насмешкой. Добыча руды в Мортмине велась экстенсивно, людей там не считали, учитывая суровые условия и быструю «текучку». Мельница требовала новых порций зерна, и каждый день из шахт на севере тек все новый поток жалоб.
        По стеклу за спиной забарабанили пальцы. Медир, подняв брови, указал в сторону женщины, интересуясь, закончили ли они. Королева кивнула и отвернулась, не глядя, как он накидывает на труп тряпку. Берилл по-прежнему терпеливо ждал.
        - Что?
        - Есть сообщение от лейтенанта Мартина с севера. Еще три нападения в Сите-Марше. Его разведка полагает, что бунтовщики планируют распространить беспорядки и в другие города, включая Демин.
        - А про Левье ничего?
        - В записке ни слова, Ваше Величество.
        - Прелестно.
        Королева задумалась, не совершила ли она ошибки, отправив Дукарте на фронт. Уж он-то бы добился результата. Но теперь уже поздно: Дукарте движется по Алмонту, и ему не понравится, что его дергают то туда, то сюда.
        - Что у меня сегодня?
        Берилл закрыл глаза, сверяясь с памятью. Ему уже перевалило за девяносто, его одолевали всевозможные немочи, но ум советника оставался крепким и организованным.
        - У вас обед с Беллами, но они появятся не раньше шести. Времени достаточно.
        - Пойду вздремну.
        - Вы спите слишком часто, Ваше Величество,  - пробормотал Берилл с выражением крайнего неодобрения.
        - А что мне еще делать? Ночами я теперь совсем не могу заснуть.
        Это было правдой. Последнее время ее преследовал один и тот же сон: адское пламя, мужчина в сером, девушка. Королеве никак не удавалось стряхнуть с себя ощущение надвигающегося краха.
        - Почему бы вам не принять что-нибудь из отваров Медира?  - поинтересовался Берилл.
        - Потому что придется принимать их постоянно, Рилл. Не хочу попадать в зависимость.
        - Но вы зависите от меня, Ваше Величество.
        Королева прыснула. Остальные ее слуги выдерживали формальную дистанцию, необходимую, но часто утомительную. Однако Берилл был с нею со своих семи лет, когда она забрала его из ямы, где сидели мортийские аристократы, ожидая казни. Его родители погибли во время бунта, и королеву тронуло зрелище одинокого ребенка, с лицом, полным боли, которую Королева еще помнила из своего детства: боли одиночества и потери.
        - Я очень от тебя завишу, Рилл. Мы с тобой прожили долгую жизнь.
        - И я бы не променял ее на целый свет, госпожа,  - улыбнулся Берилл, на мгновение утратив свою сдержанность. В его улыбке мелькнул проблеск того мальчугана, которого Королева достала из залитой кровью ямы. Она тогда протянула ему руку, и малыш крепко схватился за нее… болезненное воспоминание. В последнее время прошлое стало казаться ушедшим на совершенно непреодолимое расстояние. Королева ухватилась за первый попавшийся повод сменить тему.
        - В любом случае, Медир и вполовину не такой хороший фармацевт, каким себя считает. До меня доходили слухи о побочных эффектах. Высыпания и прочее.
        - Придворные беспокоятся, Ваше Величество, что вы не спите. А их беспокойство затем передается вниз по цепочке.
        - Возьмем Тирлинг, тогда и отосплюсь.
        - Как скажете, Ваше Величество,  - Берилл был вежлив, как и всегда, но в голосе его сквозило недоверие.
        Дойдя с нею до верха лестницы, Берилл, оставив ее, направился к тронному залу, а Королева медленно пошла дальше, внимательно читая два сообщения, переданные ей Бериллом. Записка Дукарте была похожа на него самого - сухая и по делу: вторжение идет по плану, основные силы мортийской армии неуклонно продвигаются по Алмонтской равнине. А вот Мартин писал впопыхах, тоном на грани паники: трое из его дознавателей были похищены прямо на улице и найдены свисающими с городских стен четыре дня спустя. Две королевских арсенала сгорели дотла. Валле получил стрелу в колено от снайпера. Нет, нервная реакция Мартина делу не поможет. Как только Дукарте возьмет Новый Лондон и добудет все, чего хотел там добыть, она вернет его заниматься этим…
        Восстанием.
        Разум отшатнулся от этого слова, но после минутного размышления ей пришлось признать: это правда. У нее в тылу разгоралось восстание, и никто из ее людей не мог с ним справиться.
        В широком коридоре с высоким потолком, который вел в ее опочивальню, Королева обнаружила пятерых фрейлин, сбившихся в кучку и о чем-то шептавшихся.
        - Не сомневаюсь, что у вас найдутся и другие способы распорядиться своим временем,  - ядовито бросила она, с удовольствием отметив, как они подпрыгнули при звуке ее голоса.  - Идите и займитесь чем-нибудь полезным.
        Они удалились, бормоча извинения, которые Королева даже не стала слушать. Придворные вели себя как полагается, но у всех нет-нет да прорывалась нескромность юности, нетерпение, что им приходится прислуживать женщине, которую они считали старухой. Королева задержалась при входе в опочивальню, оглядев себя в высоких, до пола, зеркалах. Она не была юной, нет, не такой, как те девушки без единой складочки вокруг глаз и с высокой грудью. Но и старухой ее тоже нельзя было назвать. Она - взрослая женщина, знающая, чего хочет.
        «Я не меняюсь»,  - с гордостью подумала Королева. Конечно, она по-прежнему уязвима для оружия, но возраст, этот неумолимый обоюдоострый меч дряхления и болезней, больше никогда ее не коснется. Королева нахмурилась, осознавая: постареть-то она не постареет, но все равно в последние годы время начало сказываться и на ней. Она стала ощущать его, как могучую силу, развивающую немыслимое давление. Ее жизнь была долгой, но большая ее часть пролетела незаметно. Лишь недавно Королева начала ощущать груз прошедших лет на плечах - нет, не просто как время, а как историю.
        Она зашла в опочивальню, закрыв за собой дверь. Берилл принесет ей горячего шоколада, и она заснет на час-другой. Прекрасная спальня, теплая, в самый раз для сна. Она скоро…
        Королева чуть не упала, споткнувшись о безжизненную груду плоти на полу. Взглянув вниз, она обнаружила на полу Мину, одну из своих фрейлин, со свернутой шеей, с лицом, глядящим назад. Королева резко обернулась к камину. Там ревел огонь, столб пламени, столь сильный, что она чувствовала его жар через всю комнату.
        - Нет…  - начала было она, но тут на ее горле сомкнулась рука.
        - Ты вероломна, Королева Мортмина,  - прошипел ей на ухо голос.
        Она попыталась закричать, но пальцы темного существа уже стиснули ей горло. Призвав все свои силы, Королева отшвырнула существо в дальний угол спальни, и оно упало на столик, проломив дерево с глухим треском.
        Королева метнулась за диван, пытаясь вдохнуть сквозь ободранное горло, но ни на мгновение не отрывала глаз от темной массы, уже начавшей раскручиваться в углу. Внезапно оно вскочило на ноги чудаковатым, неестественным движением, словно щелчок рогатки, и Королева завизжала. Из тени на нее уставились горящие глаза раскрашенного клоуна, хитро ухмылявшегося намалеванными на бледном лице губами.
        Королева ударила снова, толкая незваного гостя на пол. Но с тем же успехом она могла бы ударить сияющий вихрь. Тело существа менялось на глазах, она не могла разглядеть его очертания, вычленить руки, ноги, не могла остановить взгляд хоть на каком-нибудь сгустке плоти. Сознанию не за что было ухватиться.
        Из пламени вырвалась яркая струя, метя прямо в нее. Она присела и перекатилась к стене, почувствовав дуновение жара от вспыхнувшего за спиной дивана. Спальню заполнил запах горелой ткани. Королева попыталась встать на ноги, но рука существа обхватила ее предплечье и швырнула через комнату в стену. Глубоко в плече что-то хрустнуло, и Королева громко и хрипло закричала. Упав на колени, она обнаружила, что не может подняться. Жар обжигал лицо, огромный ковер перед камином теперь тоже охватил огонь. Плечо превратилось в сгусток адской боли. В дверь забарабанили кулаки, Королева слышала гул голосов снаружи. Но ждать помощи она не могла. Да и чем бы они ей помогли? Она снова почувствовала его приближение - существо бесшумно скользило сквозь дым. Оно схватило ее за волосы, вырвав несколько клоков, и рывком поставило на ноги; Королева зашипела от боли. Темное существо вздернуло несчастную еще выше, заставив балансировать на цыпочках.
        - У нас был уговор, ты, мортийская шлюха.
        - Девчонка,  - задыхаясь, выдавила она.  - Я еще могу добраться до девчонки.
        - Девчонка уже моя. Она оказалась еще более легкой добычей, чем ты.  - Существо широко улыбнулось, потряхивая ее взад-вперед. Королева снова закричала, плечо, казалось, разрывало надвое.  - Она - моя, и ты мне теперь и даром не нужна, Эвелин Рэйли.
        Дверь в покои резко распахнулась, вырванный замок пролетел через всю комнату. Темное существо на мгновение, всего на мгновение, отвлеклось, но в этот миг Королева внезапно ясно увидела его в своем сознании: сияющую серебром фигуру с костями, подсвеченными красным. Нащупав его грудную клетку, она схватила ребра и мысленно стиснула изо всех сил. Существо зарычало, но Королева сжимала его все крепче и крепче, пока оно не выпустило ее волосы. Красные глаза оказались в дюйме от ее лица, и Королева содрогнулась от презрения, которое в них увидела: презрения не только к ней, но ко всем, ко всему человечеству, к любому, кто мог бы оказаться на его пути.
        - Тебе не убить меня, Королева Мортмина,  - прошептало существо, растянув карминово-красные губы в гримасу. От него пахло кровью и разлагающейся плотью.  - Ты недостаточно сильна. Девчонка освободит меня, и мне не потребуется огонь, чтобы разыскать тебя.
        Королева увидела, как Стража сломала двери, в дыму замелькали размытые фигуры. Берилл был с ними - преданность и беспокойство смешались, и она чувствовала их очень отчетливо. Темное существо извивалось в ее крепких руках - ужасное ощущение, будто в голове копошились черви. Она попыталась раздавить его, но ей недоставало сил.
        - Загасите огонь!  - крикнула она стражникам.  - Все пламя! Потушите его!
        Стража, не колеблясь, бросилась к кровати, срывая с нее белье. Существо пыталось вырваться, но Королева еще крепче сжала его. Силуэт существа необычайно четко высвечивался в ее сознании, но очертания его болезненно жглись током, молнией пробегавшим под пальцами.
        «Столько силы,  - словно пьяная, вяло подумала Королева.  - Где оно набрало столько силы?»
        Темное существо хихикнуло, безумным сдавленным смехом, от которого она чуть не ослабила хватку.
        - Ты никогда не получишь того, чего жаждешь, Королева Мортмина. Ты никогда не станешь бессмертной.
        - Стану,  - прохрипела она. Ей почудилась какая-то слабина в его ребрах, но она не была уверена. Жжение в пальцах не давало ничего сказать наверняка.  - Я стану бессмертной.
        - Я видел, как ты бежишь, знаешь ли. Преследуемая человеком в сером, с девчонкой бок о бок.
        Королева закрыла глаза, но выбросить его слова из головы не могла.
        - Бессмертным нет нужды убегать, Королева Мортмина. Но ты, ты побежишь и сдохнешь, и весь арсенал ада будет ждать тебя. Поверь мне, Королева Мортмина, ибо я был там.
        Королева оскалилась, почувствовав, как что-то в его теле подается, раскрывается маленькой трещинкой. Темное существо издало высокий жалобный скрип, и Королева торжествующе завыла. Из носа потекла кровь, но она едва обратила на это внимание. Она ранила его! Слегка, но и то хлеб: темное существо само не было бессмертным. Возможно, ей и не хватит сил прикончить его, но убить его все же было возможно.
        Сквозь туман в голове она видела, как Стража сражается с пожаром, совершенно забыв про камин.
        - Весь огонь, остолопы! И камин тоже!
        За плечом темного существа сгустилась тень, оказавшаяся Бериллом, бегущим к ним со стулом, зажатым в руках, словно дубина. Он огрел им врага по голове, и Королева почувствовала, как удар, сотрясший очертания существа, отдается в ее голове. Оно зашипело и обернулось к Бериллу.
        - Нет!  - завопила Королева. Но было поздно. Ее внимание на мгновение ослабло, и темное существо вырвалось из ее рук, схватило Берилла за горло и свернуло старику шею одним быстрым движением пальцев. Берилл рухнул на пол без звука, и в ту же секунду огонь погас, погружая комнату в полную темноту. Яркая фигура в сознании Королевы замерцала, померкла и, наконец, исчезла. Она осела на пол, тяжело дыша, зажимая вывихнутое плечо.
        - Ваше Величество!  - заорал Капитан Стражи.  - Где вы?
        - Я в порядке, Гислен. Зажги свечку. Только свечку - учти.
        После ее приказа началась возня и неразбериха. Королева поползла боком, опираясь на здоровое плечо, пока не добралась до еще теплого тела Берилла, неподвижно лежавшего у стены. В слабом свете зажженной свечи на нее неподвижно уставились широко раскрытые глаза. Конечно, Берилл прожил долгую жизнь и был уже глубоким стариком, но сейчас Королева видела лишь ребенка, которого вытащила из ямы: высокого тощего мальчугана с умными глазами и мгновенно расцветающей улыбкой. Что-то в ней сжалось, к глазам подступили слезы. Но нет, это было немыслимо - она не проронила ни слезинки вот уже более ста лет.
        Подняв взгляд, Королева увидела окруживших ее стражников, испуганно ждущих, на кого падет обвинение в случившемся. Обвинение последует, несомненно, но, подумав секунду, Королева поняла, кто истинный виновник.
        - Фрейлины. Приведите их.
        Оглядев с головы до ног пятерых девушек, выстроившихся перед ней, Королева задумалась, кто же из них предательница. Джульетта, происходившая из самых знатных родов Демина и явно рассчитывавшая когда-нибудь самой стать королевой? Бре, которая однажды заработала наказание кнутом, испортив одно из королевских платьев? Или, быть может, Женевьева, любившая отпускать крамольные замечания, лишь бы заработать одобрительные смешки остальных? Никогда еще Королева не ощущала так явственно тяжесть своего возраста, как сейчас, глядя на пятерых дев, выстроившихся в ряд непробиваемой стеной безжалостной юности.
        - Кто из вас разжег огонь?
        Она видела множество эмоций, пробежавших по их лицам: удивление, задумчивость, праведное возмущение. Все немедленно надели маски преувеличенной невинности. Королева нахмурилась.
        - Мина мертва, но это не Мина. Она была неспособна разжечь огонь даже для спасения собственной жизни. Вы знаете меня, юные леди. Я - несправедлива. Если никто не признается, наказаны будете все. Итак, кто нарушил мой прямой приказ, разведя огонь?
        Все молчали. У Королевы возникло ощущение, что они едины в противостоянии ей. Опустив взгляд на тело Берилла, она внезапно осознала, что это правда: верных людей вокруг нее не осталось. Берилл, Лириан… люди, преданные ей лично, были мертвы, а ее окружали хваткие молодые чужаки. Пузырь ярости у нее в голове внезапно сдулся, оставив только печаль и усталость, странное ощущение тщеты и бесцельности. Она могла бы покарать их всех, безусловно, но что бы это доказало?
        - Уволены, все. Проваливайте.
        Стражники вышли, но пять фрейлин так и стояли с круглыми непонимающими глазами. Блондинка, рыжая, брюнетка и даже темнокожая экзотическая кадарка Марина. Что, разрази ее гром, заставило ее выбрать этих девушек? Лучше бы наняла мужчин. Мужчины идут на тебя прямо, с поднятыми кулаками, а не подкрадываются сзади с ножом.
        - Вы прогоняете нас, Ваше Величество?  - отважилась спросить Джульетта недоверчивым голосом.
        - Уходите. Найдите замену Мине.
        - А что с телами?
        - Проваливайте!  - завизжала Королева. Она чувствовала, как теряет самообладание, как оно выскальзывает дюйм за дюймом, не даваясь в руки.  - Убирайтесь!
        Фрейлины выбежали.
        Королева доковыляла до стола, горбясь из-за боли в плече. Вывих был серьезный, плечо дергало, Королева четко чувствовала смещение и мышечный спазм вокруг. Вправлять будет чертовски больно, но это не самая большая беда. Перед глазами зависло лицо темного существа с горящими ликующими глазами. Оно считало, что девчонка уже у него в кармане, и лишь она была ему нужна. Но хуже всего, что оно назвало Королеву по имени.
        «Откуда оно узнало?»  - мысленно бушевала Королева. Этого не мог знать никто, она хорошо замела следы. Эвелин Рэйли мертва. И все же темное существо назвало ее по имени.
        «Иви!»  - отозвалось эхо в ее сознании. Голос матери, вечно немного нетерпеливый, вечно раздраженный тем, чего была лишена ее дочь.  - «Иви, куда ты запропастилась?»
        Королева села за стол. Осторожно поддерживая вывихнутое плечо, она открыла выдвижной ящик и вытащила портретик в отполированной деревянной рамке. Портрет остался единственной осязаемой вещью, напоминавшей Королеве о ее ранней жизни, и временами она подумывала выбросить его. Но для юной девушки в отчаянном положении он когда-то был очень важен, и с тех пор приобрел характер талисмана. Одно время, правда недолго, Королева даже верила, что именно портрет поддерживает в ней жизнь. Когда бы она ни задумывала избавиться от него, что-то всегда ее останавливало.
        Женщина на портрете не была ее матерью, но в юности Королева отдала бы целый свет за то, чтобы так оно и было. Миниатюра изображала брюнетку на позднем сроке беременности, загорелую от долгих часов пребывания на солнце. Портрет был написан очень давно: столь бесформенная одежда явно выдавала эпоху Высадки, за спиной висел примитивный лук. Лицо женщины было красивым, но то была не беззаботная легкая красота любой из королев Рэйли. Эта женщина познала страдания; на ее ключице и шее виднелись шрамы, а лицо было отмечено долго не заживавшей болью. Но и горечи в нем не чувствовалось: женщина смеялась, а глаза лучились добротой. В волосы были заплетены цветы. В юности Королева могла часами глядеть на картину, раздираемая ревностью. Не к женщине, а к ребенку в ее чреве. Ей хотелось узнать имя женщины, но даже в галерее Цитадели портрет висел без подписи.
        «Иви! Почему ты заставляешь меня ждать?»
        - Закрой рот,  - прошептала Королева.  - Ты покойница.
        Думать о прошлом было ошибкой. Она швырнула миниатюру обратно в ящик и с грохотом задвинула его. Если темное существо больше в ней не нуждалось, то и ей нечего было ему противопоставить. Она не могла вечно запрещать разжигать огонь - рано или поздно то, что случилось сегодня, случится снова. А если девчонка действительно каким-то образом сумеет освободить темное существо, спасения от него не будет. Отринув последние воспоминания о прошлом, она направила все мысли на настоящее. Девчонка - вот главная проблема, и что бы там ни говорило темное существо, Королева не считала ее легкой добычей. Она не могла предложить ей соглашение Элиссы, ибо девчонка категорически отказалась посылать в Мортмин рабов. На мгновение, замечтавшись, Королева представила, как садится с ней за один стол - поговорить как равная с равной. Но камни делали подобную дружескую беседу невозможной. Поколебавшись еще секунду, Королева нажала золотую кнопку на стене.
        Спустя несколько мгновений в комнату неуверенно вступила Джульетта, уткнувшись взглядом в пол. Умненькая девочка, не пытается испытывать судьбу.
        - Ваше Величество?
        - Собери мои вещи для путешествия,  - приказала Королева, отворачиваясь к камину. Заведя правую руку за спину, она крепко охватила запястье левой.  - По меньшей мере на несколько недель. Ты поедешь со мной. Мы отправляемся завтра.
        - Куда, Ваше Величество?
        Набрав полную грудь воздуха, Королева резко дернула левую руку назад, одновременно мотнув шеей и верхней частью туловища вперед. Резкая невыносимая боль охватила все плечо, вскрик подступил к самому горлу Королевы, но она крепко стиснула зубы, не издав ни звука. Мгновение спустя она с удовлетворением услышала щелчок вставшей на место кости. Боль быстро ослабла, теперь плечо только ныло, но с этим легко справится снадобье.
        Королева с приятной улыбкой повернулась к Джульетте, хотя ее лоб был еще влажным от пота. С перепуганного лица девушки сошла вся краска. Королева сделала шаг вперед, просто посмотреть, что будет, и с удовольствием отметила, что Джульетта отшатнулась, чуть не до самой двери.
        - Собери вещи для теплого климата и жизни в полевых условиях.
        - Куда мы направляемся, Ваше Величество?  - пролепетала Джульетта.
        И это ее она подозревала несколько минут назад? Чего ей было опасаться в этой малявке?
        - На фронт, Жюли,  - снисходительно ответила она, подходя к западному окну.  - В Тирлинг.

* * *

        Всю дорогу вверх Ивен не сводил глаз со спины Булавы. Было страшно, но о том, чтобы не пойти за ним, не могло быть и речи - это Ивен хорошо усвоил от Па. Когда тебя зовет Капитан Стражи, надо идти. Под мышкой Булава нес большой серый сверток. Он ни разу не посмотрел на Ивена с тех пор, как они вышли из подземелья. Хуже того, капитан оставил другого тюремщика вместо Ивена, когда они пошли наверх. Новичок был не таким большим, как Ивен, но явно умным, его быстрые глаза так и стреляли по всему подземелью. У единственного оставшегося узника, Баннакера, полностью зажили его раны, и Ивен, зная, что он станет очень опасным, когда выздоровеет, перевел его во Вторую камеру. Но новый тюремщик первым делом подошел ко Второй камере и проверил замки на ней, отчего Ивен ужасно рассердился: можно подумать, он мог оставить камеру с заключенным незапертой! Потом новый тюремщик уселся за его стол, словно был теперь тут хозяином, и закинул на него ноги. Тогда-то Ивен понял, что Королева собралась его уволить. Он был хорошим тюремщиком почти пять лет, но, должно быть, Королева прознала, что он медлительный. С каждой
ступенькой, на которую он поднимался, Ивена все сильнее подташнивало. В их семье все издавна служили тюремщиками, до самого дедушки Па. Па только потому оставил свою работу, что уже не мог ходить. Ивену не хватит духу рассказать Па такие новости. Без кольца с ключами он чувствовал себя голым.
        Однако на девятый этаж, в Королевское Крыло, они не пошли, а вскарабкались еще выше, на несколько этажей, пока Булава не ввел его в большой зал, ярко-ярко, словно на Рождество, освещенный дюжиной факелов. Два королевских стражника, большой и маленький, сидели на стульях у самой двери, а в центре комнаты стояла высокая клетка, но, что там внутри, Ивен понять не мог.
        - Доброе утро, парни.
        - Доброе утро, сэр,  - хором отозвались оба, вставая. У стражника пониже глаза были такими светлыми, что казались почти белыми, напомнив Ивену о той женщине, Бренне. Несколько дней назад три королевских стражника вывели ее из подземелья, что принесло Ивену бесконечное облегчение. Глаза Баннакера то и дело бегали, ища, как бы вырваться из камеры, но все равно он казался не таким опасным, как та женщина. Ведьма - Ивен в этом не сомневался, могущественная и ужасная, прямо как в рассказах Па.
        - Эл, ключи.
        Большой стражник вышел вперед на свет, и тут Ивен узнал его: человека со страшными зубами. Стражник кинул ключи Булаве, и тот забренчал ими по прутьям клетки. От металлического клацанья у Ивена заболели уши.
        - Просыпайся, Арлен! Настал твой великий день.
        - Я не сплю.  - Призрачно-худая фигура отделилась от пола в клетке, и Ивен узнал Чучело. Но теперь тот был одет иначе: в белые льняные рубашку и штаны, и даже Ивен знал, что это значит. Это форма заключенного, приговоренного к смерти.
        - Обещаешь вести себя прилично, Арлен?  - спросил Булава.
        - Мы ж договорились.
        - Хорошо.  - Булава отпер клетку.  - Свяжите его.
        Ивен уже начал было подумывать, что Булава про него забыл, но тут цепкие глаза впились в него.
        - Ты! Ивен! Иди-ка сюда.
        Ивен подошел ближе, почти на цыпочках.
        - Слушай внимательно, парень. Времени мало.  - Булава вытащил сверток, который держал под мышкой, и встряхнул. Ивен увидел, что это длинный серый плащ.  - Ты проявил большое мужество, когда поймал этого человека, и Королева благодарна тебе. Поэтому с сегодняшнего дня ты будешь королевским стражником.
        Ивен завороженно глядел на серый плащ.
        - Вы с Элстоном отконвоируете этого заключенного на Круглую площадь Нового Лондона. Элстон - за старшего. Твое дело - просто охранять узника, следить, чтобы он не сбежал. Понятно?
        Ивен сглотнул - в горле пересохло, и он не мог выдавить ни звука.
        - Да, сэр.
        - Хорошо. Держи.  - Булава протянул ему плащ.  - Надевай и помоги нам.
        Темно-серая ткань оказалась мягкой, мягче любой другой одежды, которую Ивену доводилось носить. Он застегнул плащ на плечах, пытаясь понять, что происходит. Королевским стражником он быть не мог, это ясно: для этого он недостаточно умный. Но другие ждали его у клетки, поэтому Ивен поспешно подбежал к ней и встал, внимательно ожидая указаний. Низенький стражник уже связал узнику руки.
        - Выводим его через ворота.
        - Боже, да его четвертуют раньше, чем она успеет огласить приговор.
        - Возможно, она хочет устроить дня них представление.
        Втроем, плотно окружив заключенного, они вывели его за дверь и спустились по лестнице. По крайней мере, это Ивен хорошо понимал, не зря он годами учился в подземелье. Он не спускал глаз со спины Чучела, высматривая малейшее подозрительное движение, неприметный знак, что заключенный собирается сбежать. Когда тот кашлянул, Ивен быстро сжал его руку выше локтя. Пока они спускались по лестнице, Ивен проверил свой нож - тот был на своем месте, за поясом.
        «Одно дело,  - любил повторять Па,  - и только одно, Ив: следи, чтобы они не сбежали. Все остальное оставь другим».
        Спустившись с лестницы, они завернули за угол, направившись к воротам Цитадели, и Ивен увидел группу всадников. Среди них была и Королева, верхом на буром коне, в длинном черном платье, ниспадавшем на бока лошади. Ивен подумал было поклониться, но не стал, увидев, что три других стражника не кланяются. Он, может, и не настоящий королевский стражник, но способен вести себя, как они.
        - Эл, привяжи его как следует,  - распорядился Булава.  - Чтобы никто не стащил.
        За лошадьми стояла широкая открытая повозка. Ивен помог большому стражнику поднять заключенного на помост, затем залез туда сам, мысленно приговаривая: «Еще никто и никогда не сбегал из-под моей стражи». Он крепко уцепился за эту мысль, пока большой стражник приковывал Чучело к бортам повозки. У Ивена ни разу не сбегали узники, и сейчас он не позволит ему сбежать. Па был прав: все остальное - это не его дело.
        Ворота Цитадели распахнулись, темные стены залил яркий солнечный свет. Но звуки… Ивен выглянул наружу и увидел толпу: сотни, а может, и тысячи людей, нетерпеливо ожидающих за рвом. Когда опустили мост, рев, казалось, удвоился. Звук пугал, от него болели уши, но Ивен напомнил себе, что он теперь королевский стражник, а королевские стражники ничего не боятся. Он выпрямился, схватившись за борт повозки, когда та тронулась с места.
        Ивену понадобилось всего несколько минут, чтобы понять, отчего поднялся такой шум: из-за Чучела. Они выкрикивали имя - Торн, сдабривая его проклятьями и угрозами. Многие швырялись яйцами, плодами, как-то раз на дно повозки приземлилась даже свежая собачья какашка, едва не заехав Ивену по уху. Ивен ужасно жалел, что не успел спросить у Па, чего такого натворил Чучело, но Па был слишком плох, чтобы спускаться в подземелье. Ивен не видел его уже несколько недель.
        Они съехали с Королевской поляны и покатили по Большому бульвару. Здесь кто-то поставил деревянные загородки, не дающие людям выходить на середину улицы, но толпа налегала на препятствие, чуть не сшибая его, и истошно кричала на катившую мимо повозку. Проезжая мимо «Лавки сладостей Пауэлла», Ивен увидел стоявших перед входом мистера и миссис Пауэллов. Лавка сладостей была его любимой, с самого детства, когда Ма каждое воскресенье водила их с братьями сюда, если они хорошо вели себя в церкви. Миссис Пауэлл была ласкова с Ивеном, даже ласковее, чем с другими братьями, и всегда подсовывала ему в сумку несколько лишних конфет. Однако сейчас миссис Пауэлл вопила во всю глотку с перекошенным, налитым кровью лицом. Она встретилась с Ивеном взглядом, но, похоже, не узнала его,  - все продолжала издавать высокие яростные крики безо всякого смысла.
        - Эй, Ив! ИВ!  - Ивен оглянулся и увидел своего брата Питера, вцепившегося в фонарный столб одной рукой и бешено машущего другой. Питер показал за себя, и Ивен увидел, что пришли все: Артур и Дэвид, его младшие братья, и Па. Даже с середины улицы Ивен видел, что Па так тяжело опирался на руку Артура, что иначе бы просто упал. Ивену ужасно хотелось помахать Па, но он не мог: королевскому стражнику было не положено, а он чувствовал, что Булава наблюдает за ним, ожидая, что Ивен допустит ошибку. Па не помахал ему, он был слишком слаб. Но его старческие глаза сияли от счастья, и он улыбнулся сыну, проезжавшему мимо.
        Когда они въехали в лабиринт узких улиц, которые вели к Круглой площади, Ивен наконец снова обратил свое внимание на повозку. Толпа следовала за ними, истошно крича, но теперь Ивен их не слышал. Раньше он и подумать не мог, что одно-единственное мгновение в жизни может быть таким важным. Он стал королевским стражником, и Па видел это и гордился им.

* * *

        Первые несколько минут Келси удавалось убедить себя, что толпа просто выражала здоровый гнев. Семнадцать лет королевской лотереи требовали выхода, а Торн был отличной мишенью: стоял себе в фургоне, беззаботно улыбаясь, словно ему не было никакого дела до целого мира. Можно было подумать, будто он отправляется на воскресный пикник, а не на собственную казнь. Толпа швырялась в него тухлятиной, вереща, и к тому времени, как процессия достигла Круглой площади, Келси уже не могла обманывать себя относительно происходящего. Толпа окончательно превратилась во взбесившееся стадо, продолжавшее накручивать себя по мере продвижения процессии.
        Круглая площадь - широкий овал в центре города, неровно замощенный камнем,  - была неформальным центром Нового Лондона. Она служила удобным местом встреч, потому что стояла на пересечении пяти улиц, а по периметру была усеяна трактирами. Но сегодня главной достопримечательностью площади служило высокое деревянное сооружение: эшафот, за неделю сколоченный артельщиками. Платформа оказалась выше, чем ожидала Келси, чуть ли не десять футов высотой, и сама виселица, казалось, нависала над беснующейся под нею толпой.
        С перекладины свисали три перевитых веревки с петлями на концах. Две уже были завязаны на шеях Лиама Баннакера и брата Мэтью. Келси ожидала, что Арват будет противиться: строго говоря, только святой отец имел право приговаривать кого-либо из своих людей к смерти. Но от святого отца не было ни слуху ни духу несколько дней: ни жалоб, ни требований. Он чего-то ждет, сказал Булава, но если Лазарь и знал, чего именно, то ни с кем своими знаниями не делился.
        Келси надеялась, что при виде веревки Торн дрогнет, хоть немного, но тот продолжал широко улыбаться, а толпа кричала все громче, и ее ярость подпитывала его улыбку, а его улыбка умножала ярость толпы, пока не начало казаться, что наступил конец света. Куда бы Келси ни взглянула, она видела чистую ненависть: глаза, лица, рты буквально горели ею. Даже беженцы - крестьяне с Приграничных холмов и из Восточного Алмонта в толстых штанах с заплатками и свободных рубахах - пришли в город посмотреть, как Торна повесят. Одному лишь Торну, казалось, было все равно.
        «Должно же быть хоть что-то,  - думала Келси, не отрывая от него взгляда.  - Что-то, что сломало бы его».
        Она оглянулась на Булаву, но Лазарь не спускал внимательных глаз с того парня, Ивена, опасаясь, как бы тот не отвлекся. Булава считал пустой тратой времени всю возню вокруг Ивена. Что ж, есть вещи, которые старому воину ни за что не понять. Келси задумалась, раз, наверное, в тысячный, что же такое случилось с ним, что сделало его столь невосприимчивым к доброте. Пожалуй, эту шахматную партию Торн выиграл: Королева не могла выбросить из головы мысли о Булаве, о том загадочном детстве, в котором Лазарь, Торн и Бренна как-то пересекались. Но спроси она Булаву прямо, тот бы не ответил, а прикажи она ему, она стала бы тираном, а старый вояка не ответил бы все равно. Торн не проронил больше ни слова, даже в последние минуты, но Келси сдержала свою часть уговора. Бренну теперь держали в самой Цитадели, к счастью Келси, пятью этажами ниже Королевского Крыла. И каждый день неудачливому стражнику приходилось спускаться вниз, принося узнице еду и охраняя ее камеру в течение всего дня. Булава стал наказывать стражников этим нарядом за мелкие провинности, и, по его словам, такая практика оказалась на удивление
эффективной.
        Возможно, Келси следовало бы расспросить Бренну о происхождении Булавы, но она не могла себе представить, чтобы альбиноска стала ей что-нибудь рассказывать. Королева подумывала привести Бренну на площадь, но в конце концов решила, что это было бы чрезмерно жестоко. А теперь пожалела о своем решении - что бы отразилось на лице Торна? Ее выводило из себя, что один безжалостный ум скрывал ответы на столь многие вопросы.
        Келси с удовольствием отметила, что, по крайней мере, недюжинные габариты Ивена пришлись здесь как нельзя кстати. Когда фургон остановился, Ивен крепко держал Торна за руки, пока Элстон возился с узлами. Обычно Элстон работал в паре с Киббом, но Булава еще проверял его, пытаясь выяснить, что изменилось после его болезни. Кибб изменился, даже Келси это видела. Он реже пел, реже смеялся и казался больше погруженным в себя. Время от времени Келси ловила на себе его взгляды: он озадаченно хмурился, словно пытаясь разгадать какой-то шифр, понятный только им двоим.
        У подножия эшафота Келси спешилась и поднялась по ступеням на помост в окружении стражников. Толпа ревела кошмарно, но она не возражала - какофония отвечала ее настроению. После стольких месяцев охоты за Торном сегодняшний день должен был стать днем ее триумфа, но все пошло кувырком. Торн так и не предстал перед судом, и Келси чувствовала неодобрение Карлин в виде тупой головной боли на задворках сознания. Восемь дней назад мортийцы пересекли Крите, и никакой изобретательности Холла или Бермонда было не под силу сдержать их массу. Скоро Келси придется закрывать расползающийся под стенами города лагерь и переводить беженцев внутрь. Теперь, когда бы она ни закрыла глаза, королева видела мортийскую армию: безликую черную орду, ждущую на том конце Новолондонского моста. Чего они ждут? Келси не хотелось даже думать.
        Она подозвала своего герольда, Джордана. Он держался позади королевских стражников, очевидно, чувствуя себя не в своей тарелке. Не то что бы стражники были с ним грубы, но Джордан явно смотрелся рядом с ними мышкой среди ястребов.
        - Попробуй их утихомирить.
        Джордан подошел к краю помоста и закричал, размахивая руками. От мощи его глубокого голоса дрожали доски у Келси под ногами, но потребовалось несколько минут, чтобы толпа хоть немного успокоилась, да и то тишину постоянно нарушали свисты и бормотание. Элстон с Ивеном вывели Торна на самый верх эшафота, и тот стоял там со связанными руками, глядя куда-то вдаль поверх толпы.
        - Арлен Торн, брат Мэтью и Лиам Баннакер.  - Келси с удовольствием отметила, как ее слова облетают Круглую площадь и отражаются от опоясывающих ее трактиров.  - Вы виновны в измене, и Корона приговорила вас к смерти. Если вам есть что сказать перед повешением, Корона слушает.
        На мгновение она подумала было, что Торн сейчас заговорит. Он оглядывал толпу, как сразу же поняла Келси, в поисках Бренны - мерзкой альбиноски, к которой был так удивительно привязан.
        «Ну же, Арлен!»
        Но тот молчал, а потом момент уже прошел. Келси почувствовала, как мимо пронеслось холодное дуновение несдержанного обещания.
        - Тварь!  - закричала женщина, и все началось снова: рев толпы и проклятья. Больше тут делать было нечего; Келси кивнула Булаве и Корину, которые без лишних церемоний шагнули вперед и спихнули Баннакера и священника с помоста.
        У Баннакера в одно мгновение хрустнула шея, и безжизненное тело закачалось взад-вперед перед толпой, постепенно уменьшая амплитуду. Брату Мэтью повезло меньше: задыхаясь и кашляя, он впивался пальцами в петлю, отчаянно борясь. Толпа снова начала соревноваться в метании, на сей раз пытаясь попасть в двух висельников. Большая часть «снарядов» отскакивала от деревянного фасада эшафота, не причиняя никому вреда, но один кусок с глухим стуком упал рядом с Келси: бесформенный обломок кирпича с оббитыми гранями. Рядом с кирпичом на помосте оказалась игральная карта - очевидно, оброненная кем-то из плотников во время перерыва. Сама не зная зачем, королева наклонилась, подобрала и перевернула ее. Пиковая дама.
        Келси завороженно уставилась на карту: высокая женщина вся в черном с оружием в обеих руках. Всезнающий взгляд пиковой дамы пронзил Келси, словно та прочла все ее мысли до последней.
        «Но нет,  - подумала Келси,  - это не то». Ночи, когда она резала себя до крови, случай с Киббом, непрерывно нарастающее чувство собственной силы - все это сгущалось в одну точку, вытягивая из Келси ее первобытную сущность. Она сжала руку в кулак, сминая карту.
        «Это я: высокая женщина в черном, несущая смерть в каждой руке. Она - это я».
        - Тихо!  - крикнула она.
        Навалилась тишина, быстро и резко, словно упавший занавес. Брат Мэтью все еще бился в конвульсиях, давясь в петле, но Келси не возражала против такого фона. Она подошла к краю помоста, так близко, что Пэн, неотлучно следовавший за нею, сгреб в руку подол ее платья. Последнее время на пояснице Келси, где ткань всегда туго натягивалась, образовалось чуть ли не несколько ярдов дополнительной материи. Она изменилась, стала чем-то б?льшим, чем-то необычным.
        «Королевой пик».
        - Вы пришли увидеть, как этот человек умрет!  - объявила она.  - Но я знаю вас, люди Тирлинга! Вам не нужно повешение! Вам нужна кровь!
        - Да!  - откликнулись сотни голосов.
        - Пусти ему кровь, госпожа!
        - Отдай его нам!
        - Нет.  - Казалось, внутри Келси что-то разворачивается, расправляется, украдкой, словно темные крылья в ночи, и ей захотелось раскинуть их во всю ширь, почувствовать их размах. Она всегда была дочерью света, всегда любила теплые лучики, вливавшиеся в окна коттеджа, создавая ощущение, что все на свете правильно и хорошо. Но в мире нашлось и столько тьмы, манящей холодной пучиной… Народ жаждал жестокой расправы, и внезапно Келси больше всего на свете захотелось дать ему упиться этой расправой.
        «Порочность.  - Голос Карлин, еле слышное эхо давнего-давнего лучистого утра в библиотеке.  - Растление начинается с мимолетного послабления».
        Но Келси не была слабой. Она была сильна, сильнее, чем Карлин когда-либо могла себе представить. Казалось, все ее существо наполнилось ярким светом.
        - Арлен.
        Легчайшее дуновение, но Торн резко дернулся, поворачиваясь к ней, как марионетка на невидимых ниточках. «Он мой,  - осознала Келси с мрачным удивлением.  - Каждой клеточкой, каждой молекулой. Я могла бы заставить его говорить. Рассказать мне все, что я хочу знать».
        Время разговоров вышло.
        - Госпожа?
        Почувствовав прикосновение Булавы, Келси скосила глаза и увидела, что он протягивает третью петлю. Но она отмахнулась, не отрывая взгляда от Торна, запоминая его лицо, заучивая черты. Он безмятежно глядел в ответ, и Келси поняла, что Торн не испытывает ни малейшего раскаяния, даже сейчас. В холодных белых просторах своей души он оставался в убеждении, что действовал оправданно и законно, что никто другой на его месте не сделал бы лучше. Семнадцать долгих лет обслуживать поставку живой дани… но нет, роль Торна была еще хуже. Глубоко в памяти Келси увидела краткую вспышку воспоминания: пальцы, подсовывающие перо и чернила, мягкий убеждающий голос, негромко нашептывающий: «Боюсь, у вас нет выбора, Ваше Величество. Поверьте, это лучший выход».
        Внутри Келси свернулась ярость, болезненная до тошноты, ярость, возникшая будто из ниоткуда, навалившаяся, словно зверь с зазубренными когтями и острыми, как иглы, зубами. Она почувствовала на языке вкус крови.
        Над левым глазом Торна открылся глубокий темный порез. Вскрикнув, он схватился рукой за лоб, и Келси с наслаждением наблюдала, как кровь просачивается между пальцами и стекает по щеке. Толпа перестала сдерживаться и снова одобрительно завопила, сбиваясь поближе к эшафоту. Келси наклонилась вперед, не обращая внимания на Пэна, крепко державшего ее за платье, и схватила Торна за волосы, запрокидывая ему голову. С перемазанного кровью лица на нее уставились ярко-голубые глаза.
        - У меня для вас новости, Арлен. Теперь мы играем на моей собственной доске.
        Новая рана рассекла щеку Торна от виска до уголка рта. Торн застонал, и Келси почувствовала, как крылатое существо внутри нее рычит, силясь разорвать путы. Она рассекла Торну шею, в опасной близости от яремной вены, и алая кровь брызнула на белый лен рубахи. Торн кричал, и крик его был музыкой в ушах Келси, сливаясь с одобрительным ревом толпы, воодушевляя ее. Она увидела себя их глазами: красивая женщина, длинные черные волосы хлопают на ветру, неслыханная мощь и… ужас? Келси заколебалась, увидев разворачивающуюся сцену под другим углом, словно бы за нею стоял кто-то третий, бесстрастно фиксируя ее действия. Торн упал на колени, истекая кровью из полудюжины глубоких ран. Толпа от жадного возбуждения подступила уже вплотную к эшафоту; некоторые залезли по доскам опалубки наверх и тянули руки к Торну, пытаясь схватить его за ноги. Но отпрянули при виде Келси. Даже самые нетерпеливые старались держать руки подальше от Королевы, избегая даже касаться подола ее платья. Ужас, да… как и должно быть. Разум Келси вновь обратился к темной массе мортийской армии, где-то на плодородных равнинах между
Кадделом и Крите.
        «Мое королевство»,  - подумала она, и ее внутренние крылья широко расправились, готовясь к какому-то невообразимому полету. На короткое мгновение перед нею вновь предстала та ночь, когда Кибб лежал, умирая, а она вытащила его обратно. То была сила, да, но та сила не спасет Тирлинг. Ее королевство лежало беззащитным, и она ничего не могла предложить, кроме этой тьмы. Черные крылья расправились, заключая Келси в объятия, и она чуть не вздохнула от облегчения, найденном в бездонной глубине, куда не проникал ни один лучик света и где выбирать было так легко, потому что выбора не было.
        Она вернулась к Торну, проталкиваясь сквозь его кожу, ища мясо под нею. Ее сознание заострилось в убийственный клинок, и она набросилась на несчастное существо перед собой, рассекая все, до чего могла дотянуться, чуя с безграничным восторгом, как плоть отделяется от кости. Торн выл, его тело теряло форму по мере того, как смещение внутренних органов проступало на коже. Кровь хлынула у него из носа, забрызгав подол платья Келси, но она едва обратила на это внимание. Она уже погружалась в его грудную клетку, нащупывая легкие. Найдя одно, сжала, почувствовав, как оно лопается с тошнотворной легкостью. Изо рта Торна хлынуло еще больше крови, и при виде алого потока, стекающего по подбородку, Келси снова испытала наслаждение до обморока, сходное с тем, что она чувствовала, когда Пэн касался ее ночью. Но это наслаждение было более нутряным, словно удар под дых. Лопнуло другое легкое Торна, и он упал лицом вперед, корчась от боли. Толпа заревела от восторга, и ее рев окончательно завел Келси, она чувствовала себя заряженной, наэлектризованной.
        - Я - Королева Тирлинга!  - прокричала она, и толпа немедленно затихла. Оглядывая своих подданных, их раскрытые рты, широко распахнутые глаза, устремленные на нее, Келси почувствовала, что держит весь мир на ладони. Она уже испытывала это чувство, вот только не могла вспомнить, когда. Поставив сапог на шею Торну, она надавила, с силой, упиваясь его конвульсиями, наслаждаясь ощущением шеи под каблуком.
        - Такова расплата за предательство в моем Тирлинге! Смотрите и запомните!
        Шея Торна хрустнула. Он подавился последним кашлем и оцепенел, выгибаясь всем телом, а потом затих. Келси почувствовала, как жизнь его отлетела, словно листья на ветру, но дикая тьма внутри нее не уходила. Напротив, она забилась еще сильнее, требуя, чтобы Королева нашла другого предателя, требуя новой крови. Келси с трудом отогнала ее, чувствуя, что это слишком соблазнительная вещь, требовавшая вдумчивого контроля. Она поглядела на труп под ногами, на грязный отпечаток ее сапога у него на шее. Тьма внутри побледнела до белого тумана, потом исчезла.
        - За Королеву!  - выкрикнул женский голос.
        - За Королеву!
        Подняв взгляд, Келси увидела кружки, тут и там возносящиеся над толпой. Люди заранее подготовились отметить событие. Она дала толпе то, чего та хотела, в чем нуждалась… и все же Келси охватили сомнения, а в животе зрело щекочущее чувство беспокойства.
        «Кто все это сделал? Королева пик? Или я?
        Булава вложил кубок ей в руку, и тут Келси осознала, что вино было обязательным ритуалом. Она подняла чашу, салютуя толпе, судорожно размышляя, нужны ли тут какие-то особенные слова, которых от нее могут ждать. Нет: она - Королева. Она может придумать новую речь, ввести свой собственный обычай, и они затмят все, что было прежде.
        - Да здравствует мой народ!  - покричала она.  - Да здравствует Тирлинг!
        Толпа проревела последние слова вместе с нею, потом осушила кружки. Отхлебнув из своего кубка, Келси обнаружила, что Булава, подготовившийся заранее, был не дурак: жидкость в чаше оказалась простой водой. Однако приятной на вкус, так что Келси выпила до дна. Обернувшись отдать ему кубок, она увидела, что Булава по-прежнему сжимает в руке петлю. Как бы он ни старался сделать лицо непроницаемым, Келси почувствовала неодобрение.
        - Что, Лазарь?
        - Вы изменились, госпожа. Никогда бы не подумал, что увижу вас склоняющейся перед волей взбесившейся толпы.
        Келси покраснела. Осознание, что Булава все так же мог заставить ее почувствовать себя пристыженной одним язвительным замечанием, удовольствия ей не доставило.
        - Я ни перед кем не склоняюсь.
        - Охотно верю.
        Булава отвернулся, но Келси схватила его за руку, отчаянно нуждаясь в том, чтобы он понял.
        - Я не изменилась, Лазарь. Я повзрослела, вот и все. Но это все та же я.
        - Нет, госпожа.  - Булава вздохнул, и его вздох пронесся по Келси дуновением рока на ледяных крыльях.  - Уговаривайте себя, как хотите, но вы - не та девочка, которую мы забрали из коттеджа. Вы стали кем-то другим.

        Глава 10
        Отец Тайлер

        Мы всегда думаем, будто знаем, что означает мужество. Мы говорим: если бы мне бросили вызов, я бы на него ответил, я бы не колебался. Но вот момент настал, и мы понимаем: истинное мужество требует совсем иного, чем то, что мы воображали в то давнее ясное утро, когда чувствовали себя смельчаками.
Собрание проповедей отца Тайлера,
из архивов Арвата

        Арватская лестница была высечена из твердого камня, обесцвеченного белого камня, добытого в горах примерно в Конце Перехода. Но каждый шаг Тайлера становился более осторожным. Его мучили неразумные опасения, что каменные ступеньки заскрипят под ногами. Тайлер поднимался медленно, волоча за собой сломанную ногу. Иногда мимо проходили братья, спускавшиеся по лестнице, награждая его лишь поверхностным взглядом, прежде чем двинуться дальше. Положение Тайлера в качестве священника Цитадели придавало правдоподобности версии, что его могли пригласить в личные покои святого отца так поздно ночью. Но Тайлеру приходилось считать лестничные пролеты, чтобы понимать, где он. Он никогда не забирался в Арвате так высоко. И не знал, суждено ли ему спуститься.
        Добравшись до девятого этажа, он шмыгнул с лестницы, прячась в нише в коридоре. От пышности обстановки у Тайлера закружилась голова, убранство этого этажа очень отличалось от простых каменных стен и домотканых ковров, украшающих комнаты братьев внизу. Золото и серебро блестели в свете факелов: подсвечники, столы, скульптуры. Полы кадарского мрамора. Стены, задрапированные красным и пурпурным бархатом.
        Коридор тянулся, возможно, добрые пятьдесят футов, прежде чем повернуть налево, к личным покоям святого отца. В пределах видимости никого не наблюдалось, но Тайлер знал, что за углом он, несомненно, обнаружит стражников и прислужников, по крайней мере, нескольких, возле столь важной двери. Только-только пробило два часа ночи. Если Тайлеру повезло, святой отец спит, но надеяться, что стражники и прислужники заняты тем же самым, было бы глупо. Даже если он шел на цыпочках, ботинки Тайлера издавали шарканье, кажущееся оглушительным в похожем на пещеру коридоре.
        «Я схвачу свои книги и уйду»,  - повторил он про себя. Всего десять книг: Тайлер уже выбрал их, так что у него не было соблазна превышать свои возможности. Ему нравилось историческое значение числа 10, соразмерное Переходу. Книги были одним из немногих предметов личного пользования, которые Уильям Тир позволил взять своим людям, десять на каждого. Если кто-то пытался протащить что-то еще, его оставляли на берегу. Это была только догадка, один из тысячи крошечных фрагментов сведений о Переходе, которые Тайлер собирал всю свою жизнь. Но он не забыл ни одного.
        «Если я это переживу,  - решил Тайлер,  - то напишу первую историю Перехода. Сам переплету ее и предоставлю Королеве для печати».
        Великая мечта, о которой приятно говорить самому себе. Но пока амбициозные планы Королевы построить печатный станок оканчивались ничем. Никто в Тирлинге не имел ни малейшего представления о том, с чего начинается строительство подобных механизмов. Средств широкого распространения письменного слова просто не было.
        Будут.
        Тайлер моргнул. Голос звучал неумолимо. Он верил ему.
        Заглянув за угол, он увидел, что страх сделал его чрезмерно осторожным. У дверей святого отца стояли только двое мужчин, прислужники, а не вооруженные до зубов стражники, сопровождавшие святого отца, когда он покидал безопасный Арват. Будь брат Мэтью по-прежнему правой рукой святого отца, это было бы намного труднее, но брата Мэтью казнили в минувшее воскресенье. И эти двое у двери казались молодыми и мягкотелыми, и, возможно, еще не заслужившими доверия святого отца. Когда он подошел, они сонно на него воззрились.
        - Добрый вечер, братья. Я должен поговорить с Его Святейшеством.
        Прислужники обменялись нервными взглядами. Один из них, парень чуть за двадцать с чудовищным прикусом, ответил:
        - Его Святейшество не принимает посетителей этим вечером.
        - Святой отец велел мне незамедлительно явиться к нему с этой новостью.
        Они снова недоуменно посмотрели друг на друга. В этом заключалось еще одно заметное отличие между Андерсом и старым святым отцом, который никогда не позволял своим людям представлять его миру, пока те не станут столь же компетентными, как он.
        - Это точно не может подождать до утра?  - спросил второй юнец. Он был даже моложе первого: его лицо еще усеивали скопления прыщей.
        - Не может,  - твердо ответил Тайлер.  - Новость чрезвычайно важная.
        Прислужники отвернулись от него и, сгорбившись, принялись совещаться. Несмотря на беспокойство, отец Тайлер удивился, услышав, что они играют в «Камень, ножницы, бумагу», чтобы решить, кто пойдет внутрь. После трех попыток юноша с неправильным прикусом проиграл и, побледнев, скользнул через массивные двойные двери. Второй прислужник изо всех сил старался казаться профессиональным, пока они ждали, но постоянно зевал, разрушая иллюзию. Тайлер мог только пожалеть его, этого мальчика, растущего прямо под взглядом и опекой Андерса. Он не мог представить, как мальчик будет воспринимать его Церковь, его Бога.
        - Я должен проверить вашу сумку,  - через несколько мгновений отважился мальчик.
        Тайлер протянул сумку, и прислужник заглянул внутрь, но увидел лишь старую Библию - тяжелую книгу, подаренную ему на восьмой день рождения отцом Аланом. Прислужник протянул сумку обратно, и Тайлер перекинул ремень через голову, пристраивая сумку на боку. В последние несколько минут его страх начал угасать, оставляя после себя наэлектризованный след. Сердце казалось слишком большим для груди.
        Голова другого прислужника высунулась из-за двери, и Тайлер не ошибся, увидев облегчение на его лице: Тайлера ждали.
        - Пожалуйста, проходите.
        Он широко открыл дверь, и Тайлер последовал за ним в общий зал: огромную комнату с высокими потолками и толстыми коврами. По стенам висели картины, повсюду стояли бархатные диваны. Прислужники не обращали на это никакого внимания, глядя строго перед собой. Но Тайлер, с любопытством изучавший комнату, вдруг пораженно вдохнул. Справа от него на низком диване развалилась совершенно голая женщина, разметав руки-ноги в разные стороны, ничего не прикрывая. Тайлер, впервые в жизни увидевший обнаженную женскую грудь, быстро отвернулся, смутившись и за женщину, и за себя. Но она словно бы совсем не замечала их присутствия, широко распахнутые глаза казались стеклянными.
        - Пожалуйста, подождите здесь,  - сказал ему прислужник, и Тайлер резко остановился, а юноша пошел дальше к огромному арочному проему в дальнем конце комнаты. Оставшись в одиночестве, Тайлер не мог оторвать взгляда от женщины на диване, ее грудей и темного треугольника между бедрами. Хотя он не чувствовал желания - возраст уберег,  - зрелище его увлекло. Длинные темные волосы женщины рассыпались по краю дивана; она бесстыдно ответила на его взгляд. Когда глаза Тайлера привыкли к полумраку свечей, он увидел в сгибе ее локтя шприц, иголка по-прежнему уходила глубоко в руку. Заметив это, он заметил и другое: пузырек с белым порошком, еще не откупоренный, на низеньком столике между ними; ложку, согнутую и перекрученную от долгого использования; глубокий кровоподтек, идущий по другой руке женщины. Она была немолода, но со все еще гибким телом, и на взгляд Тайлера игла в ее руке казалась пагубным искажением природы.
        - Кто ты?  - спросила она плаксивым невнятным голосом.  - Никогда не видела тебя раньше.
        - Тайлер.
        - Ты священник?
        - Да.
        Она слегка распрямилась, приподнявшись на локте. Ее взгляд слегка заострился.
        - Никогда не видал голой женщины, да?
        - Да,  - ответил Тайлер, утыкаясь взглядом в пол.  - Извините.
        - Не извиняйся. Я не против, если они смотрят.
        - Кто они?
        - Ой…  - женщина поглядела в угол, ее глаза снова помутнели.  - Все они. Другие священники. Которые приходят. Они никогда этим не ограничиваются.
        Что-то перевернулось в животе Тайлера.
        - Хочешь потрогать, да?
        - Нет.
        - А вдуть?
        - Нет, спасибо,  - Тайлер вытащил из сумки древнюю Библию, теребя края обложки, перебирая страницы. Это придавало надежности.  - Как вас зовут?
        - Майя.
        - Тайлер! Что привело тебя ко мне в столь поздний час?
        Но святой отец уже знал. Его лицо излучало добродушие. На нем были наспех подвязанные одежды черного шелка, волосы спутались, но он не предпринимал никаких попыток оправиться, и Тайлер вдруг вспомнил, что святой отец держал двух женщин. Он забыл включить женщин в свои расчеты, а их присутствие несло в себе дополнительную опасность. На мгновение Тайлеру захотелось от всего отказаться, наврать святому отцу, а потом просто покинуть Арват под покровом ночи. Но потом, вспомнив о своих книгах, он собрал все свое мужество, нахмурился и объявил:
        - Дело сделано, Ваше Святейшество.
        - Королева приняла снадобье?
        - Да.
        - Так поздно?
        - Сейчас Королева спит мало, Ваше Святейшество.
        Это, по крайней мере, было правдой. Тайлера, проведшего несколько последних ночей на своем любимом диване в королевской библиотеке, несколько раз будила сама Королева, изучавшая свои книжные полки, по очереди трогая каждую книгу. Она бродила по крылу, упорно сопровождаемая Пэном Олкоттом, но всегда возвращалась в свою библиотеку за утешением. В этом они с Тайлером были похожи, но чего бы Королева ни искала, она не нашла этого. За исключением того времени, когда она впадала в свою странную кататонию,  - слава Богу, святой отец ничего об этом не знал,  - она почти не спала.
        - Она приняла его с чаем, наверное, час назад.
        - Отличная новость, Тайлер!  - Святой отец похлопал его по спине, и Тайлеру пришлось приложить все усилия, чтобы не увернуться. Теперь Майя смотрела на них прищуренным, острым взглядом.
        - Мои книги, Ваше Святейшество?
        - Думаю, сперва мы подождем и убедимся, что дело сделано, Тайлер. Ты понимаешь.  - Святой отец усмехнулся улыбкой хищника, исказившей его лицо. Тайлер еще крепче вцепился в свою Библию, но кивнул.
        - Можно мне хотя бы взглянуть на мои книги, Ваше Святейшество? Я по ним скучаю.
        Святой отец уставился на него: секунда показалась вечностью.
        - Конечно, Тайлер. Идем, они в моей опочивальне.
        Уголком глаза Тайлер увидел, как Майя в смятении разинула рот. Ее присутствие могло все испортить, но пути назад не было. Стоило святому отцу отвернуться, как Тайлер изо всех сил размахнулся Библией, словно дровосек топором. Тяжеленная книга влетела святому отцу в затылок, сбив его с ног, но удара оказалось недостаточно: святой отец встал на четвереньки и глубоко вдохнул, готовясь закричать.
        - Пожалуйста, господи,  - выдохнул Тайлер. Он прохромал вперед, подобрал библию и снова приложил ею святого отца по затылку. Святой отец беззвучно повалился на ковер и на этот раз остался лежать неподвижно.
        Подняв голову, Тайлер обнаружил, что Майя смотрит на него широко распахнутыми глазами. Он спрятал Библию в сумку, подняв руки, чтобы показать, что не причинит ей никакого вреда.
        - Мои книги. Он ведь соврал? Они не здесь?
        - Их унесли неделю назад. В подвал.
        Это - отчетливее всего остального - сказало Тайлеру, что обещанная награда была ложью. Если бы он выполнил задание, святой отец… что? Убил бы его? Тайлер пару секунд рассматривал человека на полу - дышит, с благодарностью заметил Тайлер,  - прежде чем узрел четкий путь, умный ход: святой отец передал бы его Булаве.
        - Спасибо тебе, Господи,  - вздохнул Тайлер,  - что я этого не сделал.
        - Вы священник Королевы,  - сказала Майя.
        - Да.  - Тайлер подался к двери, прислушиваясь, но снаружи не раздавалось никакого шума. И все же он должен уйти сейчас, пока святой отец не пришел в сознание, пока женщина не подняла тревогу. Он взялся за дверную ручку, но его остановил ее голос:
        - Королева хорошая?
        Тайлер повернулся и обнаружил, что глаза Майи наполнились тревогой. Он видел подобное страдание давно, в деревне, когда умирающие прихожане просили еще не посвященного Тайлера принять их последнее покаяние. По какой-то непонятной причине Майе было отчаянно нужно услышать ответ «да».
        - Да, хорошая. Она хочет сделать лучше.
        - Для кого?
        - Для всех.
        Майя смотрела на него еще пару мгновений, а потом поднялась с дивана. Тайлер больше не стыдился ее наготы: на самом деле на какое-то время он даже забыл об этом. Майя подбежала к распластанному телу святого отца и, немного повозившись, стянула цепочку через его голову. На цепочке оказался маленький серебряный ключик.
        - Мне надо уходить,  - сказал ей Тайлер. Ему не хотелось оставлять ее здесь, она была в ужасной беде, но он не мог и взять ее с собой, даже если бы она захотела сбежать. Адреналин выветрился, и его быстро накрыло осознание того, что он сделал. С ногой дела обстояли еще хуже, чем он думал: поднимаясь по лестнице, он сильно ее перенапряг. Обратная дорога обещала стать ужасной.
        - Моя мать была пр?сти, священник.
        - Что?
        - Пр?сти. Проституткой.  - Майя уверенно пересекла комнату и присела перед полированным дубовым шкафчиком. Тайлер едва узнавал в ней томную наркоманку, какой она казалась мгновение назад.
        - Она рассказывала нам о том, что сделает однажды, об очень важном поступке, который перечеркнет все, что было до этого. В жизни бывает лишь один миг, говорила мама, и когда он придет, надо дерзать, чего бы это ни стоило.
        - Мне правда надо…
        - Я слышала его рассказы о вторжении. Мортийцы скоро подойдут к стенам, и их так много, что не сдержать. Без чуда не обойтись.
        Щелкнул замок, и Майя открыла шкафчик, потом посмотрела на Тайлера, ее лицо внезапно стало хитрым.
        - Но, говорят, у Королевы чудес хоть отбавляй.
        Когда она встала, у нее в руках оказался большой деревянный ларец, отполированный до блеска: в факельном свете его грани светились глубоким вишневым.
        - Вы должны вернуть это ей. Держать ее здесь неправильно.
        - Что это?
        Она открыла крышку, и перед Тайлером предстала корона Тира на темно-красной подушечке. Серебро и сапфиры сверкали, отбрасывая блики на открытую крышку ящичка.
        - Это мой миг, священник,  - заявила Майя, пихая ящичек ему в руки.  - Возьмите и уходите.
        Тайлер задержал на ней взгляд, снова думая о фермерах, которых знал в молодости, умирающих в своих хатах, отчаявшихся исповедаться, и пожалел, что не может остановить время, хотя бы на час, чтобы посидеть и поговорить с этой женщиной, которую некому выслушать. Туман в ее темных глазах окончательно рассеялся, и Тайлер увидел, что они красивы, несмотря на окружающие их морщины.
        - Энди?  - женский голос донесся из-за затемненной арки, сонный и растерянный.  - Энди? Куда ты делся?
        - Идите, священник,  - распорядилась Майя.  - Я постараюсь ее задержать, но у вас очень мало времени.
        Тайлер замешкался, потом взял ящичек и засунул в сумку вместе с Библией. Мгновение скорбь по книгам угрожала захлестнуть его, но он не дал ей завладеть собой. Он даже устыдился, что посмел чувствовать такое сейчас. Он потерял библиотеку, а стоящая перед ним женщина рисковала жизнью.
        - Идите,  - повторила она, и Тайлер заковылял к дверям, приоткрыв одну и протиснувшись наружу. Он бросил последний мимолетный взгляд на Майю, уставившуюся на пузырек на столе, прежде чем закрыть за собой дверь. Прислужники, стоявшие по обе стороны от дверей, так небрежно прислонились к стене, что Тайлер подумал, что они подслушивали. Тот, с прикусом, посмотрел на него, прищурившись, а потом спросил:
        - Святой отец звал нас?
        - Нет. Мне кажется, он уже удалился на всю ночь.  - Тайлер повернулся и пошел по коридору, но не успел сделать и нескольких шагов, как ему на плечо опустилась рука.
        - Что в сумке?  - спросил прислужник.
        - Библия.
        - А еще?
        - Новое одеяние,  - ответил Тайлер, удивляясь с какой легкостью придумал, что соврать.  - Святой отец произвел меня в епископы.
        Они отступили, обменявшись тревожными взглядами. В иерархии Арвата личные помощники святого отца, даже прислужники, считались значительней священников. Другое дело епископ: даже самому низшему епископу никто не осмеливался перечить. Словно по взаимному согласию, оба прислужника поклонились и отошли.
        - Доброй ночи, Ваше Высокопреосвященство.
        Тайлер повернулся и захромал по коридору. Он предполагал, что через пару минут, не больше, они догадаются, что его история абсурдна. Святой отец не хранил у себя запасные одеяния епископа и не раздавал их, словно конфетки. Да и вторая женщина могла поднять тревогу в любой момент. Тайлер остановился наверху лестницы, глядя вниз на концентрические квадраты, словно в лицо смертельному врагу. Нога уже пульсировала, яркие вспышки боли пробегали от бедра к пальцам. Ему бы хотелось вызвать лифт, работающий по ночам в ограниченном режиме, обслуживая этаж святого отца. Служители, возможно, согласились бы спустить его до комнат братьев. Но лифт придется ждать - ночью платформа опускалась на нижний этаж Арвата,  - и, если тревогу поднимут, пока он будет в нем, он застрянет между этажами, а потом придут стражники Андерса и схватят его. Нет, нужно спускаться по лестнице, и судя по тому, в каком состоянии находилась нога Тайлера, скоро ему придется прыгать.
        Тайлер поморщился, стиснул язык между зубами и, тяжело опираясь на перила, двинулся вниз. С каждым шагом сумка ритмично била по бедру, не щадя его артрита. Один этаж позади: он схватил сумку, пытаясь удержать ее на месте, и почувствовал острые грани ларца.
        «Я - часть великой Божьей задумки».
        Эта мысль долгое время не приходила ему в голову. Он думал о женщине, Майе, и почувствовал, как его накрывает волна тошнотворного чувства вины. Он оставил ее там, у стола, забитого морфием, терпеть любое наказание, которое вменит ей Андерс.
        Два этажа позади. Теперь Тайлер усердно прыгал, держа больную ногу на весу, и изо всех сил вцеплялся в поручень, продвигаясь крошечными скачк?ми. Теперь и здоровая нога начинала болеть, нетренированные мышцы могло в любой момент свести судорогой. Он понятия не имел, что делать, если это случится, прежде чем лестница закончится. Три этажа позади. Обе ноги протестующе ныли, но он не обращал на это внимание. Четыре этажа. Снова нахлынул адреналин, блаженно хлынув в его кровь, и, ступив на последние ступеньки, Тайлер, вопреки всему, поймал себя на том, что ухмыляется, словно мальчишка. Он был счетоводом и аскетом, кто мог бы подумать год назад, что он окажется здесь, скачущий, словно кролик, вниз по ступенькам? Завернув за второй угол лестницы, он мельком увидел поникшие плечи двумя пролетами ниже, человека с почти лысой головой. Улыбка погасла.
        Сэт.
        Тайлер приостановился, услышав наверху какой-то приглушенный звук. Секунду спустя тишину расколол глубокий гул колоколов. Тревога. Крики скатывались эхом вниз по лестнице, и теперь Тайлер слышал топот несколькими этажами выше. Они не хотели ждать лифта. Тайлер снова запрыгал, поворачивая за угол последнего пролета. Подойдя ближе, он обнаружил, что Сэт спал, и даже во сне истекал потом, его кожа казалась восковой в тусклом свете. Сэту не становилось лучше. Да никто и не пытался его вылечить. Когда всем священникам Арвата перестали сниться кошмары, когда Сэт исчерпал свою полезность, святой отец просто убрал его, чисто и аккуратно, как Тайлер убирал книги. Тайлер добрался до площадки и столкнулся с табличкой на шее Сэта: «Мерзость». Слово, казалось, глубоко вонзилось в Тайлера, открывая широкую галерею всего, чего не должно было быть. Когда Церковь Господня возродилась после Перехода, получилась суровая, под стать времени, но хорошая церковь. А сейчас…
        - Сэт,  - прошептал Тайлер, не зная, что сказать, пока слова не вырвались сами.  - Сэт, проснись.
        Но Сэт продолжал спать, его губы дрожали в полумраке.
        - Сэт!
        Сэт проснулся с рывком и резким криком и посмотрел мутным взглядом.
        - Тай?
        - Это я.  - Тайлер схватил табличку и стянул ее Сэту через голову. Шаги гремели прямо над головой: стражников святого отца отделяло от них не более двух этажей. Тайлер отшвырнул табличку через перила, и через мгновение она исчезла из вида.
        - Давай, Сэт.  - Он обхватил друга за талию и потянул его со стула. Сэт зашипел от боли, но не отстранился.
        - Куда мы идем?
        - Подальше отсюда.  - Тайлер вытащил его в коридор.  - Я не могу тащить тебя, Сэт. С ногой совсем плохо. Тебе придется мне помогать.
        - Постараюсь.  - Сэт положил руку Тайлеру на спину, поддерживая, и они похромали. Губы Тайлера растянулись в мрачной улыбке.
        Отличная мы парочка. Старые, хромые и изуродованные.
        Но даже этот юмор висельника разбередил его память, и Тайлеру вспомнилось кое-что из детства, сцена с одного из гобеленов отца Алана: Иисус Христос, Царь иудейский, по дороге в Галилею, ведет слепого, помогает хромому, утешает прокаженного. Тайлер подолгу смотрел на этот гобелен, единственное изображение в доме отца Алана, не изображающее гнев Господень. Лицо Иисуса на гобелене было мягким и доброжелательным, и, хотя вокруг толпились убогие мира сего, он не отворачивался.
        «Это мой Бог»,  - понял Тайлер, и теперь, ковыляя по высокому каменному коридору более шестидесяти лет спустя, воспоминание привело его в возвышенный экстаз. Сломанная нога подогнулась под ним, и он подумал, что сейчас рухнет вперед, утягивая за собой Сэта, и они оба закувыркаются по плитам, пока не влетят в стену. Но потом Тайлер почувствовал, как невидимые руки вцепились в его ноги, поддерживая колено, помогая бежать.
        - Сэт!  - выдохнул он.  - Сэт! Он с нами!
        Сэт издал задыхающийся смешок, его рука крепко стиснула тонкие ребра Тайлера:
        - Что, даже сейчас?
        - Конечно, сейчас!  - Тайлер тоже начал смеяться, его голос стал высоким и истеричным.  - Великий Бог, мы совсем близко.
        Крики позади них становились все громче, и теперь Тайлер чувствовал у себя под ногами шаги преследователей, сотрясающие каменный пол. Чуть ли не в каждом дверном проеме замерли сонные братья, уставившиеся на Тайлера с Сэтом широко распахнутыми глазами, но никто не попытался их остановить. Невидимые руки исчезли, но священники поддерживали друг друга, шаркая и хромая, каким-то образом обретя гармонию, поддерживающую их в этом беге на трех ногах. Дотащившись до двери в комнату Тайлера, они оба прохромали внутрь, и Тайлер щелкнул задвижкой.
        Стражникам святого отца потребовалось почти две минуты, чтобы найти достаточно твердую деревяшку и выбить дверь. Когда тяжелый дубовый прямоугольник, наконец, сорвался с петель, несколько стражников ввалились в комнату отца Тайлера, в спешке падая друг на друга, сплетаясь в кучу поверх сломанной двери. Они быстро вскочили, выпрямились и огляделись, вытаскивая мечи, готовые встретить сопротивление.
        Но комната оказалась пуста.

* * *

        Келси доплелась до последнего лестничного пролета, стараясь не задохнуться. Она стала меньше весить, но чудесное превращение не улучшило ее физическую форму. Рядом шел Булава, а Пэн взял выходные. У Келси не получилось поговорить с ним, прежде чем он ушел, но она все никак не могла выкинуть из головы мысли, не отправился ли он к другой женщине. Это не ее дело, говорила себе Келси, а пять минут спустя ловила себя на том, что снова об этом думает. Она хотела, чтобы это ничего для них обоих не значило, но оказалось, что это не совсем так.
        Она достигла верха лестницы и оглядела высокую стену, окаймляющую восточную часть Нового Лондона. Отсюда она могла посмотреть через Кадделл на Алмонт, теперь, поздним летом, испещренный зеленым и коричневым. Под городскими стенами, на другом берегу Кадделла, раскинулся лагерь беженцев: более мили палаток и поспешно построенных укрытий рассыпались по берегу реки. С этого расстояния люди в лагере казались муравьями, но их там собралось более полумиллиона. Благодаря Кадделлу перебоев с водой не было, а вот с канализацией возникла проблема, и несмотря на огромные запасы, свезенные Булавой, в лагере скоро закончится еда. Стоял самый разгар сезона урожая, но сельское хозяйство в Алмонте было заброшено. Даже если Тирлинг как-то переживет вторжение, фруктовые и овощные лавки окажутся опустошены на несколько лет. Некоторые семьи на севере, рядом с Фэрвитчем, решили остаться и испытать судьбу, как и некоторые изолированные деревушки на границе Кадара. Но большинство тирцев собрались в Новом Лондоне и вокруг него, и Келси ощущала свое королевство, словно огромную пустошь под серым небом, полную заброшенных
деревень и пустых полей.
        На расстоянии примерно десяти миль, растянувшись по линии горизонта, стояла тирская армия - скопления выцветших от длительного использования палаток. Армия собралась на берегу Кадделла, в том месте, где река резко изгибалась, начиная свой путь вокруг Нового Лондона. Ее армия казалась скромной, даже на взгляд самой Келси, а уж тем более в сравнении с той, что раскинулась на горизонте. То было огромное, темное облако, тонкая дымка, поднимающаяся от многих миль четных палаток, черных знамен и бесчисленных ястребов, непрерывно паривших над мортийским лагерем. Холл застал мортийцев врасплох возле озера Карчмар, но это больше не повторится: теперь над мортийским лагерем летали дозорные. В отличие от большинства мортийских ястребов, обычно молчаливых, эти птицы безбожно визжали, когда солдаты Бермонда пытались подкрасться к лагерю. Таким образом поймали нескольких разведчиков, и теперь Бермонду приходилось следить за мортийцами издалека. Впрочем, это ненадолго. Они подходили, и подходили быстро. Холл в своих донесениях воздерживался от суждений, но Бермонд являл собой постоянный поток замечаний, и Келси
знала, что он прав. Она совершила большую ошибку, из-за которой пострадает все королевство. И хотя она не была уверена, что другие варианты не были бы еще большими ошибками, эта, казалось, требовала наказания. Каждый день она поднималась сюда, чтобы посмотреть на приближение мортийцев, увидеть, что черное облако на горизонте стало ближе. Это казалось заслуженной карой.
        - Они пытаются пересечь Кадделл,  - заметил стоящий подле нее Булава.
        - Зачем? Сейчас ни на одном берегу ничего нет.
        - Если они попытаются пересечь реку перед городом, то понесут значительные потери от наших лучников. Но если в их руках оба берега, они смогут подойти с готовой обороной, неуязвимые для стрел. Тогда им останется только взобраться на стены или взять мост.
        Даже Булава стал пессимистом. Надежды не было, если только Келси не сотворит ее из воздуха. От этой мысли ее подташнивало. Когда она посмотрела утром в зеркало, на нее уставилась симпатичная брюнетка, и не просто брюнетка. Волосы Лили, лицо Лили, губы Лили… они не были одинаковыми, ни в коей мере, но отдельные части начали совпадать. Келси и Лили делили жизнь: теперь казалось, что у них и лицо общее. Но глаза Келси никогда не менялись: это по-прежнему были глаза Рэйли. Глаза ее матери, две точки глубокой зеленой беспечности, развалившей целое королевство.
        - Слава Королеве!
        Крик раздался снизу, от основания внутренней стены, где несколько ее стражников перекрывали лестницу. Келси поглядела через край и обнаружила толпу людей, собравшихся у подножия. Они яростно махали, море перевернутых лиц.
        «Они думают, я могу их спасти». Келси натянула уверенную улыбку и помахала в ответ, потом снова обратила внимание на Алмонт. У нее никогда не было вариантов, но это не давало ей никакого права на снисхождение. Когда ее осудят - а ее осудят в будущем,  - не найдется никаких смягчающих обстоятельств. Она уставилась на темный муравейник на горизонте, не позволяя себе отвести взгляд. Почти не задумываясь, открыла новую рану на икре, чувствуя мрачное удовлетворение, когда кровь потекла по лодыжке.
        Наказание.
        - Сэр!
        Булава перегнулся через край лестницы:
        - Что?
        - Гонец от генерала Бермонда.
        - Наверх его.
        Келси отвернулась от Алмонта, когда гонец Бермонда достиг вершины лестницы. Армейские посланники, действительно, были исключительными: мужчина пробежал пять лестничных пролетов, но даже не запыхался. Он был молод и гибок, сержант, если судить по медным значкам на воротнике, и его глаза расширились, когда он увидел Келси. Этот эффект больше не радовал, если вообще когда-нибудь радовал. Она подала ему знак говорить, а сама повернулась к Алмонту.
        - Ваше Величество, генерал имеет сообщить, что Аргосский перевал пал.
        Стоящий подле нее Булава рявкнул на гонца, но Келси не отрывалась от черного облака на горизонте, старясь не моргать.
        - Мортийцы уже начали переправлять припасы через Аргос: это значительно сократит время их снабжения. Прошлой ночью тысячное подкрепление также спустилось по Перевалу. Завтра они достигнут мортийской границы. Вся мортийская армия перешла Криту и заняла северный берег Кадделла, и скоро головной отряд вытеснит тирцев и с южного берега. По общим оценкам это произойдет в пределах трех дней. Генерал считает, что мортийцы намереваются держаться Кадделла до самого Нового Лондона.
        Гонец замолчал, и Келси услышала, как он сглотнул.
        - Продолжайте.
        - Генерал Бермонд имеет сообщить, что тирская армия потеряла более двух тысяч человек, более трети своих сил.
        Келси больше не могла держать глаза открытыми и моргнула, на секунду перестав видеть горизонт. Но когда она их снова открыла, облако по-прежнему оставалось там.
        - Что еще?
        - Это все, что я имею доложить, Ваше величество.
        Хороших новостей нет. Разумеется.
        - Лазарь, когда мортийцы доберутся до стены?
        - Думаю, меньше, чем за неделю. Не позволяйте расстоянию вас обмануть, госпожа. Хотя Бермонд делает все возможное, мортийцы способны продвигаться на две-три мили в день. Они будут здесь к концу месяца, не позже.
        Келси посмотрела вниз, на лагерь беженцев: на эту раскинувшуюся мешанину лишений, нехватки жилья, голода. Эта ответственность также лежит на ней. Она повернулась к гонцу.
        - Сообщите Бермонду, что мы переводим беженцев внутрь города. Это займет, как минимум, пять дней. Бермонду не подпускать мортийцев к лагерю, пока не завершится эвакуация, затем отступить и удерживать мост.
        Гонец кивнул.
        - Молодец. Свободен.
        Он кинулся к лестнице и исчез из вида. Келси снова повернулась к Алмонту.
        - За эвакуацию лагеря должен отвечать Арлисс. Его люди знают имена и лица тех, кто внизу.
        - Госпожа, уверяю вас…
        - Ты, правда, думал, что я не узнаю, Лазарь? Его маленькие приспешники повсюду в лагере: торгуют наркотиками, словно завтра не наступит.
        - Для этих людей завтрашнего дня действительно не существует, Ваше Величество.
        - Ах. Я так и знала.  - Келси повернулась к нему, чувствуя, что ее гнев переходит на новый уровень. Но под ним скрывалось кое-что похуже: стыд. Она жаждала, чтобы Булава ее похвалил, точно так же, как всегда ждала похвалы от Барти. Но Барти одобрял ее безоговорочно. Одобрение Булавы казалось чем-то более ценным, заставляя Келси его заслужить, и понимание, что она провалилась, очень глубоко ранило.
        - Я знала, что рано или поздно ты скажешь мне, что я все испортила.
        - Что сделано, то сделано, госпожа.
        Еще хуже: мало того, что Булава ее не одобрял, он даже отказывался это обсуждать.
        Глаза Келси увлажнились, но ярость заставила слезы отступить.
        - Полагаю, ты думаешь, что я прямо как она.
        - Вы проводите слишком много времени, сравнивая себя с матерью, госпожа. Это всегда было вашей слабостью.
        - Конечно!  - выкрикнула Келси, не заботясь, что рядом стражники.  - Она затмевает все, что я пытаюсь здесь сделать! Я и шага не могу ступить, не нарвавшись на ее ошибки!
        - Возможно, госпожа, но не обманывайте саму себя. Вы также совершаете и свои собственные ошибки.
        - На Торна намекаешь?
        Он отвел взгляд, и Келси прищурилась:
        - Ты это не серьезно.
        - Послушайте, госпожа. Очень внимательно.  - Булава побледнел, и Келси внезапно поняла, что каменное выражение его лица, которое она ошибочно принимала за смирение, на самом деле было гневом. Глубоким, безмолвным гневом, что гораздо хуже бурлящей ярости, которой, на ее памяти, Булава отдавался раз или два.  - Вы сделали много вещей, которые я бы не сделал. Вы азартны. Вы не продумываете последствия, не принимаете советы людей, более осведомленных, чем вы. И все же до сих пор я никогда не осуждал ваши действия.
        - Почему?  - прошипела она.  - Почему Торн так важен?
        - Да Торн тут ни при чем!  - взревел Булава, и Келси отпрянула.  - Перестаньте вести себя, как ребенок! Это вы, госпожа. Вы изменились!
        - Это?  - Келси провела рукой по лицу и шее.  - Тебя это заботит?
        - Мне плевать, если вы превратитесь в саму Прекрасную Королеву, но проблема не в вашем новом лице, госпожа. Вы другая.
        - Менее наивная.
        - Нет. Более жестокая.
        Келси сжала челюсти.
        - И что с того?
        - Подумайте, госпожа. Есть вещи и пострашнее, чем стать вашей матерью.
        Гнев Келси прорвался, и несколько секунд она была на волоске от того, чтобы вцепиться в Булаву и перекинуть его через стену. Она могла сделать это, она знала… Казнь Торна разбудила что-то внутри нее, какую-то тварь, преследующую ее в повседневной жизни, ищущую любой повод, чтобы выпрыгнуть. Эта тварь была хищной, безжалостной и не хотела снова засыпать.
        Булава шагнул вперед, протягивая руку, чтобы взять ее за плечо. Булава никогда не прикасался к ней, если вопрос не касался безопасности, и Келси так удивилась, что тут же успокоилась, чувствуя, как гнев отступает.
        - Снимите ваши драгоценности, госпожа,  - попросил Булава.  - Отпустите их. Да, они принесли немалую пользу, но это не стоит того, что с вами происходит. Я их спрячу. Никто никогда их не найдет. Возведите свой трон, свое наследие на чем-нибудь другом.
        На мгновение Келси задумалась, не прав ли он, не таится ли корень зла в ее драгоценностях. Сны, голоса, постоянные вторжения Лили… какая-то часть жизни Келси, похоже, потерялась в пути. То, как ее стражники смотрели на нее теперь, когда думали, что она не видит: неуверенно, недоверчиво, иногда даже испуганно. Чувство беспомощности, когда она поглядела в зеркало и обнаружила уставившееся на нее лицо Лили. Все стало плохо, и Келси даже не была уверена, когда именно это произошло.
        Но сапфиры… Булава просил о невозможном. И не важно, что сапфиры больше ничего не делали и казались безжизненными. Они принадлежали ей, и теперь Келси столкнулась с жестокой правдой: у нее были свои наркотики. Просто в другой форме.
        - Нет,  - наконец, ответила она.  - Даже не проси.
        Она почти физически почувствовала на себе его тяжелый взгляд.
        - У нас будут с этим проблемы, Лазарь?
        - Полагаю, это зависит от вас, госпожа. Я королевский стражник. Я давал присягу.
        Кто-то прочистил горло у Келси за спиной, и она резко обернулась, разъярившись, что ей осмелились помешать. Но это оказался всего лишь Корин, стоявший на верхней ступеньке лестницы.
        - Продолжим позже,  - сказала она Булаве.
        - Жду не дождусь.
        Она бросила на него взгляд, чувствуя, как гнев снова попытался поднять голову, но затем успокоился. В конце концов, это всего лишь Булава, Булава, вечно говорящий правду, которую Келси не хотелось бы слышать. Она прижала руку к виску, внезапно запульсировавшему, и почувствовала, словно ее разум тянут в две стороны, в прошлое и будущее. На одном конце стояла Лили Мэйхью и странный англичанин, который подарил им всем новый мир, создал колонию и дал королевству свое имя, а на другой - мортийская армия, ломающая стены ее города. Келси четко видела каждый шаг: пролом стены, льющаяся в него черная масса, кровавая вакханалия. Мужчины, женщины, дети… никого не пощадят. Разорение Нового Лондона - вот как это назовут, ужас, который уничтожит Тирлинг на много поколений. Неужели нет никакой альтернативы? Сможет ли она уничтожить мортийскую армию, как уничтожила Торна? Попробовать можно, но как будут страшны последствия, если ничего не получится… Келси снова повернулась к горизонту, и хотя это было лишь ее воображение, черное облако, казалось, успело приблизиться. Безумие манило, и Келси чувствовала, что оно
примет ее, если она позволит. Глубокая, темная пустота, которая обернет ее, словно плащ, и заслонит ото всех неурядиц.
        - Что такое, Корин?
        - У нас сообщение из Кадара. Они не будут предлагать свою помощь. И брачное предложение Короля отозвано.
        Келси почувствовала, как губы растягивает грустная улыбка.
        - Каттан здесь?
        - Нет, госпожа.
        - Каттан - первый посол,  - объяснил ей Булава,  - предназначенный для счастливых времен и заманчивых предложений. Когда они хотят сделать ноги, то отправляют какого-нибудь бедолагу, который может и не пережить путешествие.
        - Кадарский посланник оставил подарок, госпожа,  - добавил Корин.
        - Какой?
        - Каменную чашу для фруктов.
        Келси начала хихикать и никак не могла остановиться. Булава тоже улыбался, но улыбка получилась усталой, его обычную усмешку покинул свет.
        - Кадарцы - изоляционисты, госпожа. Это их путь.
        - Полагаю, хороших новостей не будет,  - ответила Келси, и ее смех угас.  - Это просто такой день?
        - Или такой месяц, госпожа.
        - Нет, думаю, нет.  - Келси принялась вытирать слезы со щек и обнаружила, что у нее кровоточат руки.
        - Вы в порядке, госпожа?
        - В порядке. Надо вооружить всех в городе, кто способен держать меч.
        - У нас нет столько стали.
        - Тогда деревянные мечи, какие угодно. Просто дайте им оружие.
        - Для чего?
        - Для укрепления духа. Люди не любят чувствовать себя беззащитными. И когда беженцы прибудут в город, я хочу, чтобы все семьи с детьми переехали в Цитадель.
        - Места не хватит.
        - Тогда сделай все возможное, Лазарь.  - Келси потерла виски. Лили звала ее, отвлекая, но Келси не хотела возвращаться. Не хотела смотреть на жизнь Лили, проигрывающуюся у нее в голове. В настоящем и так было плохо.
        - Давайте отведем вас внутрь, госпожа. У вас подступает фуга.
        Она удивленно к нему повернулась.
        - Откуда ты знаешь?
        - По вашему виду. Теперь мы замечаем знаки.
        - Когда вернется Пэн?
        Булава загадочно на нее посмотрел.
        - Его увольнительная истекает сегодня вечером, но он, скорее всего, не вернется, пока вы не заснете.
        - Отлично.
        - Будьте осторожнее, госпожа.
        Она крутанулась, собираясь огрызнуться на него: не его дело, с кем она спит! Но промолчала. В конце концов, Пэн ей не принадлежит. Если кому и принадлежит, так это Булаве.
        - Госпожа!
        - Господи, Корин, что еще? Еще один гонец?
        - Нет, госпожа,  - Корин поднял руки.  - Волшебник. Говорит, должен с вами поговорить.
        - Кто?
        - Фокусник, выступавший на вашем ужине. Брэдшоу.
        Но человек, поднявшийся по лестнице, не был безупречно аккуратным артистом, которого Келси видела на ужине той ночью. Брэдшоу сильно избили. Оба глаза заплыли темными синяками, щеки пересекали красные царапины.
        - Ваше Величество,  - выдохнул он.  - Прошу у вас убежища.
        - Что?
        - Святой отец назначил цену за мою голову.
        - Вы шутите.
        - Клянусь, Ваше Величество. Сто фунтов. Я уже несколько дней в бегах.
        - Я не питаю к святому отцу особой любви, Брэдшоу, но как-то не верится, что он открыто назначил награду за голову человека.
        - Я не единственный, Ваше Величество! Старый священник, отец Тайлер. Святой отец и за него предлагает щедрое вознаграждение.
        Келси почувствовала, как скрутило живот, осознав, что вот уже несколько дней не видела отца Тайлера. Она была слишком занята Арлиссом и его подготовкой к осаде, чтобы заметить. Но теперь поняла, что с тех пор, как отец Тайлер последний раз появлялся в Цитадели, прошло не менее трех дней.
        - Где он?  - спросила она Булаву.
        - Не знаю, госпожа,  - встревоженно ответил Булава.  - Впервые об этом слышу.
        - Разыщи его, Лазарь. Разыщи немедленно.
        Булава отправился посоветоваться с Корином, а Келси осталась с магом. Она вдруг поняла, что Булава оставил ее без присмотра, и это, пожалуй, было верным признаком того, что он знал истинное положение дел: больше никто не представлял для Келси физической опасности. Ее Стража - всего лишь положенный королеве атрибут. Мгновение она прикидывала, какое это имеет отношение к мортийцам, но стоило ей углубиться в размышления, как мысль убежала, и ее место заняло волнение за отца Тайлера. Магу удалось убежать от своих преследователей, но что мог предпринять отец Тайлер, старик со сломанной ногой?
        - Святой отец подавал на вас какие-либо предварительные жалобы?  - спросила она мага.
        - Нет, Ваше Величество, клянусь вам. Я никогда не видел его до того вечера в Цитадели. В Кишке говорят, святой отец отлучил от церкви всех представителей моей профессии. Но я единственный, за кого он объявил вознаграждение.
        Значит, это не из-за Брэдшоу. Святой отец мог ненавидеть магов, но награда за голову была камешком в огород Келси.
        - Вы действительно в серьезной опасности?
        - В меньшей, чем кто-то, лишенный моего дара исчезновения. Но я не могу бегать от них вечно, Ваше Величество. Меня слишком хорошо знают в городе. Клянусь, я буду вам полезен.
        Келси рассмеялась, махнув через стену.
        - Посмотрите туда, Брэдшоу. Мне сейчас не до домашних артистов.
        - Понимаю, Ваше Величество,  - маг долго стоял, уставившись в пол, а потом расправил плечи и тихо проговорил:  - Я не артист.
        - Как это?
        Брэдшоу наклонился поближе. Если бы Булава был рядом, он бы никогда этого не допустил, но он по-прежнему совещался с Корином, и Брэдшоу сгорбился над Келси, загораживая ее от остальных стражников.
        - Смотрите.
        Брэдшоу приподнял правую ладонь и держал ее неподвижно. Через мгновение воздух над ладонью замерцал, как брусчатка в жару. Мерцание спустилось: появился серебряный нож со старинной, замысловатой рукояткой.
        - Испытайте его, Ваше Величество.
        Келси схватила нож, ощутив его твердость в руке.
        - Говорят, вы обладаете магией, Ваше Величество, заключенной в ваших драгоценностях. Но в Тире есть и другая магия. В моей семье полно таких подарков.
        Келси бросила еще один быстрый взгляд на Булаву. Она знала, что ему это не понравится: он не доверял магам и иже с ними. Однако тем вечером, когда Келси наняла его выступать, Брэдшоу не сделал ничего плохого. На ум приходили и другие соображения: святой отец мог приплачивать дворянам Нового Лондона, но истинно верующие не потерпят со стороны Арвата ничего столь прозаического, как награду за голову отступников.
        - Я возьму вас,  - ответила она магу.  - Но Королевскому Крылу недолго оставаться тихой гаванью. Когда придут мортийцы, вы, возможно, пожелаете исчезнуть навсегда.
        - Спасибо, Ваше Величество. Больше не буду отнимать у вас время.
        Брэдшоу повернулся с необычайным изяществом акробата и направился к Булаве. Келси не успела признаться ему, что она совсем не занята, что ей больше нечем заняться, кроме как таращиться на горизонт и наблюдать разрушение, снова и снова разыгрывающееся у нее в голове. Что облако на горизонте - это ее работа, это она привела его сюда. Она поежилась, снова почти физически почувствовав копошение разума Лили, вползающего в ее собственный. Жизнь Лили неслась к какой-то катастрофе, и она хотела чего-то от Келси, чего-то, чего Келси еще не видела. И теперь Келси поняла, что нет никакой разницы, в каком мире она жила. В прошлом или в будущем - в любом направлении предвиделся исключительно кошмар.
        Она снова повернулась к горизонту и перезапустила счетчик собственных ошибок, готовясь снова пережить их одну за другой. Готовясь принять кару.

* * *

        - Ублюдки больше о нас не беспокоятся, это точно,  - пробормотал Бермонд.  - Они даже не выставляют часовых - только ястребов.
        Холл крякнул в знак согласия, так и не оторвав взгляда от своего шлема. Двумя днями ранее его подбородок задел меч, начисто перерезав застежку. Холл попытался ее починить, приладив дополнительный кусок кожи, но получилось не очень. Шлем то и дело грозил сползти с головы.
        Конечно, могло обернуться и хуже. Он заработал шрам, хотя его зимняя борода легко его прикроет. Глупая застежка, вероятно, спасла ему зубы, если не жизнь. Застежку следовало бы сохранить и носить как талисман в кармане, но она потерялась, возможно, в трех милях выше по Кадделлу.
        - Кончай с этим, Райан, и посмотри.
        Холл со вздохом бросил шлем и вытащил подзорную трубу. Он не спал три дня. Последние две недели пестрели бесконечными битвами и отступлениями, мортийская армия неумолимо теснила их на юго-запад, через Криту и обратно к равнине Алмонта. Иногда Холл не мог понять, спит он или проснулся, воюет по-настоящему или поле битвы развернулось у него в голове. Несколько дней назад мортийцы завладели обоими берегами Кадделла, и теперь через реку перекинулось несколько переносных мостиков, хитроумных механизмов, которыми Холл невольно любовался, даже когда придумывал, как их сломать. Эти мостки позволяли мортийцам удерживать не только оба берега реки, но и саму воду, двигаясь прямо по руслу, не разделяя свои силы. Похоже, мосты были сделаны из твердого дуба, усиленного сталью в центре, чтобы не развалились под тяжестью армии. При этом они быстро разбирались для транспортировки. Кто-то в Мортмине был дьявольски хорошим инженером, и Холлу хотелось бы поговорить с ним хотя бы несколько минут, даже сейчас, когда весь мир сошел с ума.
        Подзорная труба Холла выхватила флаг на южном берегу Кадделла. По большей части мортийские лагеря были черными или темно-серыми, как грозовая туча, но этот флаг оказался ярко-алым. Холл выпрямился, наплевав на мортийских лучников, и подстроил трубу. Красный флаг развевался над малиновой палаткой.
        - Сэр. Десять часов на южном берегу реки.
        - Что? Вот дьявол, ты только посмотри.  - Бермонд опустил трубу и потер виски. Он не спал много дней. Даже голубое перо на его шлеме, знак ранга, к которому Бермонд был до смешного привязан, безвольно повисло в неясном свете.  - Только этого еще не хватало.
        - Может, это не она, а мортийская уловка.
        - Думаешь, уловка?
        - Нет,  - поразмыслив, ответил Холл.  - Она здесь, пришла закончить начатое.
        - Боевой дух и так висит на волоске. Это может окончательно добить армию.
        Холл перевел подзорную трубу на запад, в сторону Нового Лондона. Королевский лагерь беженцев распластался перед городом, внушительный участок палаток и шатров. И теперь его охватило безумие, пока Перепись эвакуировала последних его обитателей в Новый Лондон. Недалеко от Кадделла возвышались, достигая десяти футов, окружающие город каменные стены. Но их возвели наспех на мягкой земле у берега, долго они не выдержат. Все, что они делали, лишь задерживало противника. Еще один день, чтобы закончить эвакуацию, а потом Бермонд отведет армию в Новый Лондон, и начнется осада. Над городом висело густое облако дыма: заготавливали мясо. Армия также запасалась водой, понимая, что, когда мортийцы достигнут стены, Кадделл окажется отрезан. Хорошая подготовка, но все равно лишь задержка. Существовал лишь один исход этой осады.
        - У мортийцев тоже могут быть проблемы с боевым духом,  - с надеждой пробормотал Бермонд. Мортийцам нравится мародерствовать, а мы лишили их этого удовольствия. Мне претит в этом признаваться, но все же Королева хорошо придумала с эвакуацией. Представляю, какой в их лагере стоит ропот.
        - Недостаточный,  - ответил Холл, махнув в сторону малиновой палатки.  - Если они и роптали, она положит этому конец.
        Он не хотел называть Красную Королеву по имени. Старое суеверие родом из детства, проведенного на границе, где каждый ребенок знал: стоит только заговорить о Красной Королеве, и она появится. Имена - вещь реальная, гораздо реальнее, чем далекое алое пятно. Но все же Холл знал, что, когда его люди заметят палатку, страх охватит оставшуюся часть тирской армии, подобно злому ветру.
        Бермонд вздохнул.
        - Как мы удержим их еще один день?
        - Отступим. Собьемся в кучу у входа на мост и построим баррикады.
        - У них осадные башни.
        - Пусть попробуют. У нас - нефть и факелы.
        - Ты сегодня в прекрасной форме. Что ты сделал? Улизнул прошлой ночью к шлюхам?
        - Нет.
        - Тогда что?
        - Мне приснился сон.
        - Сон,  - посмеиваясь, повторил Бермонд.  - О чем?
        - О Королеве,  - просто ответил Холл.  - Мне снилось, что она устроила огромный пожар, очистивший всю землю. От мортийцев, Красной Королевы, зла… все тирские враги были сметены.
        - А я и не знал, что ты предсказатель, Райан.
        - Я не предсказатель. Но все же это поднимает мне настроение.
        - Ты слишком сильно веришь в этого наивного ребенка.
        Холл не ответил. Бермонд видел в Королеве лишь выскочку, но Холл видел кое-что еще, чего не мог определить.
        - Подходят,  - пробормотал Бермонд.  - Надень шлем. Посмотрим, сможешь ли ты оттеснить их к илистой части берега. Их ноги ненадежны, как их сталь, и на мягкой почве их ждет неприятный сюрприз.
        Холл подал своим людям сигнал готовиться. Мортийский отряд вышел из лагеря, рассредоточившись по северному берегу Кадделла. Снова и снова они теснили тирцев фланговыми маневрами: непыльная работенка, учитывая неимоверное численное превосходство. Эта атака не станет исключением. Холл украдкой бросил последний взгляд на лагерь беженцев позади него, на муравьиную суматоху заключительного этапа эвакуации. «Еще один день»,  - подумал он и, вынув меч, повел своих людей к реке. Бермонд остался на вершине холма: хромота больше не позволяла ему участвовать в ближнем бою. Солдаты догнали его, когда Холл побежал, окружив его с обеих сторон, Блазер бежал рядом. Он заработал неприятную рану на ключице на берегу Крите, но лекари сшили ее, и теперь он ревел, добежав до подножия холма и ринувшись к линии мортийцев. Холл почувствовал удар железного меча о свой меч всей рукой, но боль была приглушенной, будто во сне. Он оглядел противника напротив, слегка озадаченный, на мгновение засомневавшись, сражаются ли они на самом деле. Но мышечная память - мощная вещь: Холл отбросил солдата прочь, рубанув мечом, найдя стык
между запястьем и перчаткой. Тот взвыл: его рука была почти отсечена.
        - Ястребы! Ястребы!
        Крик раздался позади Холла, на сопке. Он поднял голову и обнаружил не менее десятка ястребов, проносившихся над головой. Не часовые: они пронзали небо, расположившись на одинаковом расстоянии друг от друга, безмолвным строем летя на запад. Специально обученные, но для чего?
        Времени думать об этом не было. К нему подскочил очередной мортийский солдат, на этот раз левша, и Холл забыл о ястребах, вступив с ним в бой. Шлем снова соскользнул с его головы, и Холл выругался, отбрасывая его на землю. Сражаться без шлема - верная смерть, но сейчас даже смерть казалась приемлемым результатом. По крайней мере, на том свете он выспится. Холл ударил в мортийца, почувствовав, как его меч лязгнул о железный нагрудник, не причинив врагу ни малейшего вреда. Чертова мортийская броня! За его спиной раздался крик, но Холл не обернулся, даже когда тепло залило его шею сзади.
        Кто-то саданул мортийца сбоку, повалив его на землю. Блазер на мгновение сцепился с вражеским солдатом, прежде чем ударить его дубиной по лицу. Когда тот затих, Блазер вскочил, схватил Холла за руку и потащил его обратно к своим.
        - Что такое? Отступаем?
        - Идемте, сэр! Генерал!
        Они проталкивались вперед, по пути отшвырнув нескольких мортийцев. Холл двигался, словно во сне. Все казалось каким-то приглушенным: солнечный свет, звуки боя, вонь, даже стоны умирающих. Но вода в Кадделле была четкой и резкой, ярко сверкающей красным.
        На вершине холма сгрудились солдаты. Их лица были серьезны. Что-то в этой сцене выдернуло Холла из оцепенения впервые за несколько дней, и он побежал, Блазер бежал рядом, не обращая внимания на бой у подножия холма.
        Бермонд лежал лицом вниз. Никто не осмеливался прикоснуться к генералу, так что Холл присел на корточки и перевернул его. Собравшиеся одновременно охнули: у Бермонда было вырвано горло, остались только клочья плоти, свисающие по обе стороны шеи. Грудь защищала броня, но руки и ноги оказались разорваны в клочья. Левая рука едва держалась на туловище. Глаза безучастно смотрели в небо, лицо было мокрым от крови.
        В нескольких футах поодаль, в траве, Холл заметил шлем Бермонда с нелепым голубым пером. Глупое жеманство, но Бермонд любил его, любил объезжать Тирлинг с лихо колышущимся на ветру пером. Генерал для мира, а не для войны, и Холл почувствовал, как сжалось его горло, когда он закрыл Бермонду глаза.
        - Сэр! Мы теряем позиции!
        Холл выпрямился и увидел, что тирская линия, действительно, ослабла. В нескольких точках мортийцы ловко оттеснили тирцев, словно вдавив булавку в подушку. Холл посмотрел на людей вокруг - Блазер и Кэффри, полковник Гриффин, молодой майор, чьего имени он не знал, несколько пехотинцев,  - ощущая собственное бессилие. Повышение до генерала требует официальной процедуры одобрения Королевы, церемонии. Много лет назад Холл стоял подле Бермонда, когда королева Элисса наделила его полномочиями. Сейчас Королева была далеко, но, обернувшись, он увидел, что все они, даже Гриффин, смотрят на него, ожидая приказов. С согласия Королевы или без него, теперь он генерал.
        - Кэффри, отступаем к следующей сопке.
        Майор Кэффри припустил вниз по холму.
        - Вы, Гриффин. Отзовите остаток вашего батальона и продвигайтесь к Новому Лондону. Возьмите, что осталось от лагеря беженцев, и забаррикадируйте мост.
        - Баррикад из старой мебели и палаток не хватит надолго.
        - Но должно хватить. Если потребуется, попросите у Королевы дополнительный хлам, но сделайте. Встретимся там, когда эвакуация полностью завершится.
        Гриффин повернулся и поспешил прочь.
        Холл снова сосредоточил внимание на поле боя, и увидел, что тирцы уже начали отступать, ползя вверх по пологому склону холма. Он опустил взгляд на тело Бермонда, почувствовав печаль и изнеможение, но времени на это не было. Мортийцы медленно поднимались по склону, подгоняя отступление. Низкий голос проревел приказы за линией мортийцев, и Холл каким-то образом понял, что это генерал Дукарте, теперь подошедший к полю боя. Дукарте был не из тех, кто медлит и боится замарать руки. Он пришел посмотреть на кровь.
        - Вы.  - Холл указал на двух пехотинцев.  - Идите с Гриффином. Отвезите тело генерала Бермонда в Новый Лондон.
        Они подняли труп и понесли его вниз, к лошадям, по другой стороне сопки. Мгновение Холл следил за ними, потом поднял взгляд на лагерь беженцев. Целый город беззащитных людей.
        «Еще один день»,  - подумал он, глядя на мортийцев, нащупавших слабое место в линии тирцев и ударивших туда, сверкая на солнце мечами и отполированными доспехами. Они с легкостью прошли через тирцев, прорвав линию, даже несмотря на то, что солдаты Холла поспешно отступали вверх по склону. Тирцы бросились в прорыв, усиливая линию, но дело было сделано: в построениях Холла образовалась брешь, а времени перестроиться не было. Мортийцы воспользовались своим преимуществом, навалившись в слабом месте, вынуждая тирцев отступать, теряя инициативу. Бермонд погиб, но Холл по-прежнему чувствовал его присутствие где-то рядом, может, на соседнем холме. Он наблюдал и оценивал, ожидая, что Холл предпримет дальше. Солнце пробилось сквозь облака, и Холл выхватил меч, ощутив прилив сил в руках, чувствуя себя таким бодрым, каким не был уже долгое время. Мортийцы прорывались через линию тирцев черной непобедимой лавиной, и генерал Холл кинулся вниз по склону им навстречу.

        Глава 11
        «Голубой Горизонт»

        В десятилетие перед Переходом американский аппарат безопасности взял тысячи предполагаемых сепаратистов под стражу. Число задержанных убедило американское правительство, а также общественность, что Безопасность победила в войне с внутренним терроризмом. Но это однобокое сосредоточение на наглядных результатах также сделало правительство слепым к реальной проблеме: колоссальному расколу американского общества, поначалу невидимому, но заставившего пойти трещинами целый Американский континент.
Гли Деламер, «Темная ночь Америки»

        Дориан пропала. Лили стояла в дверях детской, моргая. Дориан исчезла, а вместе с ней лекарства и дополнительная одежда, которую дала Лили. В детской было как всегда тихо, в лучах утреннего солнца плавали крошечные пылинки. Никто не узнает, что Дориан вообще здесь была.
        Конечно, Лили не ожидала, что они с ней попрощаются, но думала, что пройдет больше времени. Значит, ночью приходил Уильям Тир и забрал Дориан. Лили развернулась и пошла обратно по коридору, приятное утреннее настроение вдруг испарилось. Что ей теперь делать? Позже она собиралась поиграть в бридж с Мишель, Кристин и Джессой, но теперь поняла, что придется все отменить. Она не представляла, как будет сидеть за столом с ними троими, сплетничая и потягивая коктейль, который Кристин предпочитает на этой неделе. Что-то изменилось, и Лили не могла вернуться в тот мелочный мир.

* * *

        Два дня спустя новостные сайты объявили, что в Бостоне и Дирборне, что в Вирджинии, одновременно произошли две террористические атаки. Террористы в Бостоне прорвались в один из складских комплексов Доу и украли медицинского оборудования и лекарств почти на пятьдесят миллионов долларов. Это был небывалый успех, занявший верхние строчки всех сайтов. Но атака в Вирджинии, хотя и менее впечатляющая, заинтересовала Лили сильнее, потому что не имела никакого смысла. Десять или двенадцать вооруженных партизан ворвались на лошадиную ферму миллиардера Дирборна и украли большую часть его племенного скота. Партизаны пришли подготовленными, со своими прицепами для лошадей, но не взяли ничего, кроме животных и оборудования для их обслуживания.
        Лошади! Лили была озадачена.
        Никто давно уже не использовал лошадей, даже в сельском хозяйстве: они были слабостью богачей, ценились только на скачках и в азартных играх. Лили даже пришло в голову, правда, ненадолго, что англичанин сошел с ума - она не сомневалась, что это дело рук Тира,  - но такого впечатления не возникало. Скорее это выглядело головоломкой, в которой не хватало нескольких кусочков. Лошади и медикаменты украдены, самолеты уничтожены. Каждый день Лили и так и эдак крутила эти кусочки в голове, пытаясь разобраться. Она не сомневалась, что если сможет приладить их друг к другу, собрав головоломку, то все прояснится, раскрыв ей план англичанина, ясно очертит его «Лучший мир».
        Через три дня после нападения в Вирджинии Лили вернулась в больницу. Все началось очень просто: рубашка, которую хотел надеть Грег, оказалась в химчистке, и когда Лили не смогла обеспечить мужа этой рубашкой, тот прищемил ей пальцы дверью в спальне. Поначалу даже не было больно: дверь просто крепко держала ее руку, ничего особенного. Но когда несколько секунд спустя Грег открыл дверь, пришла боль. И когда Лили закричала, Грег сделал нечто, чего никогда раньше себе не позволял: дважды ударил ее по лицу. На втором ударе Лили почувствовала, как ломается нос с тихим, хрустящим щелчком, словно зимняя ветка.
        Грег уже опаздывал на свою встречу, поэтому в травмпункт Лили повез Джонатан. Он ничего не сказал, но она видела в зеркало заднего вида, как его челюсть сжалась, а глаза прищурились. Кого он осуждает? Обоих? Она не разговаривала с Джонатаном с того вечера в гостиной. Он явно был полон решимости притвориться, что ничего не произошло, и Лили сделала то же самое. Иногда ей хотелось поговорить с ним об этом, но сдержанность Джонатана ее останавливала. Вместо этого она сосредоточилась на носе, изо всех сил стараясь не закапать кровью сиденье.
        Оказалось, что кроме носа, у Лили сломано два пальца, и она могла только тихонько разглядывать залитую ярким светом комнату, пока Джонатан отвечал на вопросы врача. Когда пришло время исправлять нос, ее поместили под наркоз. Она провела ночь в больнице, под присмотром двух медсестер. Проснувшись, она услышала их голоса, такие добрые и по-матерински ласковые, что Лили захотелось остаться там навсегда. В больнице царили боль и болезни, но здесь было безопасно. Грег сказал, что такое больше не повторится, но солгал: несколько раз после того дня в загородном клубе Лили просыпалась, чувствуя внутри его пальцы, болезненно пихающиеся, почти выскабливающие. В сломанных костях не было ничего хорошего, но это казалось бесконечно хуже. В больнице она чувствовала себя в большей безопасности, чем дома.
        Через пять дней во всей Новой Англии отключилось электричество. Ненадолго, всего на двадцать минут, и ничего страшного, кроме нескольких аварий на дорогах, не произошло. Но все равно случившееся вызвало шквал паники в Вашингтоне и на фондовых биржах, потому что предполагалось, что подобное отключение невозможно. В мире, где все управляется компьютерами, охраняемыми и поддерживаемыми всеми возможными способами, система просто не могла отказать. Грег сказал, что оборудование было неисправным, но Лили удивилась. Она подумала о Дориан, о том, как женщина без ярлыка смогла пройти через заслоны Безопасности на морскую базу. Подумала о тысячах солдат, как Джонатан, вернувшихся со службы в Саудовской Аравии и не нашедших ни работы, ни спроса на свои навыки. И теперь она начала задумываться, а сколько на самом деле было сепаратистов? Новостные сайты говорили о «Голубом Горизонте» с презрением, описывая организацию как несколько неорганизованных, неудовлетворенных группок психически неустойчивых личностей. Но факты этого не подтверждали. Лили подумала об Арни Уэлче, лейтенанте Безопасности, однажды
признавшимся после обильной выпивки, что террористы эффективны и организованны. Уильям Тир говорил, что можно преодолеть любое препятствие, и теперь в голове Лили крутились сводящие с ума вопросы. Насколько велик «Голубой Горизонт»? Они все подчиняются Тиру? Каким был его «Лучший мир»?
        В следующие выходные Грег с Уэлчем собирались на ужин вместе с двумя подчиненными Арни. Грег всегда приглашал Арни в тех редких случаях, когда выбирался в город: в Йеле они состояли в одном братстве. Грег сказал, что дружить с лейтенантом Безопасности крайне полезно, и даже Лили видела в этом смысл. Но на этот раз, когда Арни зашел в дверь, Лили не видела ни парковочных билетов Грега, ни краткосрочной туристической визы отпускника, ни даже вертолетов Безопасности, которые Арни иногда одалживал в качестве услуги, когда все было спокойно. Вместо этого перед ее глазами возникла Мэдди, выталкиваемая из школьных дверей, последняя вспышка ее белокурых косичек, да так ярко, что Лили на мгновение покачнулась на пороге, и когда Арни попытался положить руку ей на плечи, она нырнула в сторону кухни.
        На этот раз Арни не пил за обедом и сверлил взглядом двух своих лакеев, когда те тянулись к виски. Грег упрекнул его за это, но Арни, пожав плечами, сказал:
        - Завтра я не могу позволить себя похмелье.
        Лили была просто счастлива, что Арни остался трезвым. Он распускал руки, когда пил: однажды даже попытался засунуть руку ей между ног прямо за столом. Лили не была уверена, заметил ли Грег эти поползновения. Каким бы собственником он ни был, он без труда закрывал глаза, если кто-то мог ему пригодиться. Но Лили села подальше от Арни, просто на всякий случай.
        Хотя нос выглядел уже почти нормально, под правым глазом Лили до сих пор виднелся синяк, но она не удивилась, что Арни ничего об этом не спросил. Она поняла, что едва может есть. Сломанные пальцы, оба до сих пор заключенные во временные шины, затрудняли пользование ножом и вилкой, но дело было не в этом. Она прожила большую часть супружеской жизни во лжи, но с тех пор, как Дориан перевалилась через заднюю стену в сад, фундамент дал трещину. Ей становилось все труднее лицемерить, каждая новая порция лжи давалась с большим трудом. Она боялась своего мужа, но сейчас страх был не так важен. Она почувствовала огромный мир, неподвластный таким, как Грег. И иногда, даже ничего не понимая, она точно знала, что имела в виду Дориан: он был так близко, что она могла его потрогать.
        «Свиньи,  - подумала она, наблюдая за Грегом и военными, фыркающими, усмехающимися и чавкающими.  - Все вы свиньи. Вы и понятия не имеете о Лучшем мире». По правде говоря, Лили тоже не понимала Лучшего мира, но ей казалось, что сейчас она, как минимум, видит его очертания. Ни бедности, ни жадности, как сказал Тир. Доброта - это все. Такие люди, как Грег, будут там совсем неуместны. Вчера он сказал ей, что связался с врачом, занимающимся искусственным оплодотворением. Они пойдут к нему в понедельник. Лили не могла представить, какой ее жизнь станет во вторник.
        Она сомневалась, что Арни действительно продержится трезвым весь обед - даже среди обычных гостей Грега Арни считался законченным пьянчужкой. Бутылка виски стояла на столе прямо перед ним - представления Грега о юморе - на протяжении всей трапезы, но Арни игнорировал бутылку, строго придерживаясь воды. Он нервничал, дергался и постоянно проверял часы. Двое его подчиненных были ненамного лучше, хотя все-таки нашли время за едой попихать друг друга под локоть, с ухмылкой поглядывая на Лили. Она привыкла к такого рода вещам и не обращала внимания на их комментарии, даже когда услышала, что ее назвали лакомым кусочком.
        - Ты чего такой дерганый?  - наконец, спросил Грег Арни.  - На наркоте?
        Арни покачал головой.
        - Трезвый как стеклышко. У меня завтра тяжелый день. Вот и все.
        - Что будешь делать?
        - Секретная информация.
        - У меня есть доступ.
        Арни неуверенно посмотрел через стол на Лили.
        - У нее нет.
        - К черту ее, она никому не расскажет.  - Грег, прищурившись, повернулся к ней:  - Не расскажешь?
        Она машинально покачала головой, не отрывая глаз от тарелки.
        - Так что давай, мужик, выкладывай,  - упрашивал Грег, и Лили вдруг увидела то, чего никогда не видела прежде: Грег завидовал военным, сидящим через стол от него. Да, Грег работал на нескольких военных подрядчиков, но сидя за столом. Арни умел обращаться с огнестрельным оружием, допрашивать, убивать людей, и в глазах Грега это делало его лучшим из людей.  - Расскажи нам, что ты задумал.
        Арни все колебался, и Лили услышала писк внутренней сигнализации. Независимо от доступа к секретам, Арни всегда выбалтывал Грегу, чего не следовало, и, как правило, много алкоголя для этого не требовалось. Она уставилась в свою тарелку, пытаясь стать как можно незаметнее, ожидая, что он заговорит. Но пару секунд спустя Арни просто снова покачал головой.
        - Извини, мужик, нет. Слишком секретно, и у твоей жены нет доступа.
        - Хорошо, пойдем наверх. Поговорим в моем кабинете.
        - Вы двое, ждите в машине,  - велел Арни своим лакеям, потом вытер рот и бросил салфетку на стол.
        - Спасибо, Лили. Все было великолепно.
        Она кивнула и машинально улыбнулась, гадая, заметил ли Арни шины на ее пальцах. Подчиненные ушли, и Грег с Арни исчезли наверху. Мгновение Лили пялилась в свою тарелку, размышляя, а потом схватилась за край стола неподвижной рукой и поднялась. Оставив грязную посуду, разбросанную по всему столу, она поспешила через кухню в маленькую комнату, где располагалась система видеонаблюдения. Джонатан должен был сегодня дежурить, но Лили почти не удивилась, обнаружив, что комнатка пуста. Она задумалась, сколько ночей дом оставался без присмотра, а Джонатан сбегал выполнять поручения «Голубого Горизонта». Нажав на экран, Лили настроилась на кабинет Грега, темную комнату, обставленную мебелью красного дерева - так Грег изо всех сил пытался казаться мужественным. На стенах красовались книжные полки, но без книг: Грег хранил там свои старые футбольные трофеи и их с Лили фотографии с важными людьми на различных мероприятиях. Стены покрывали таблички: Грег обожал хвастаться наградами.
        Арни развалился в одном из больших кресел перед столом, за которым сидел Грег, откинувшись назад в своем кожаном кресле. Они курили сигары, и дымок поднимался вверх, к камере, делая очертания Грега невнятными.
        - Здание взорвалось и рухнуло,  - сказал Арни,  - как и предполагалось. У них явно был план побега, но он провалился. Я должен передать это Лангеру: пусть я и ненавижу этого ублюдка, он провернул весьма неплохой трюк. Похоже, все они погибли, но Лангеру удалось захватить одного живым, какого-то парня по имени Гудин. Они работали с ним последние четыре дня, и прошлой ночью он, наконец, сломался.
        - И что же его сломало?  - спросил Грег срывающимся от нетерпения голосом, и Лили закрыла глаза. Сколько времени потребовалось, чтобы сломать Мэдди? Вечность, думала Лили, но в глубине души знала, что это неправда. Лили провела рукой по лбу, а когда отняла ее, она оказалась мокрой.
        Казалось, Арни тоже было неловко.
        - Я сейчас не на службе, мужик. И я не хочу говорить об этом дерьме.
        - Ага, полагаю, ты прав,  - нехотя согласился Грег.  - Так что он сказал?
        - Он невеликая шишка, но мы много чего из него выжали.  - Лицо Арни снова оживилось.  - Лидер «Голубого Горизонта»  - это какой-то парень, называющий себя Тиром. Британец, можешь себе представить?
        - Могу. Великобритания и их сраный социалистический эксперимент.
        - За этим Тиром, вероятно, стоят большие деньги. Сепаратисты считают его почти богом. «Голубой Горизонт» возник из старых оккупационных движений, но те, понимаешь, понятия не имели, что делают. Однако этот Тир обучил партизан как следует. Вот почему они стали такой занозой в заднице последние несколько лет.  - Арни понизил голос, и Лили прибавила громкость.  - Они отсиживаются на заброшенном складе в терминале Конли.
        - Где это?
        - Порт Бостона. Я весь день провел, изучая карты. Этот склад был заброшен последние десять лет, но Фревеллские парни забрали все деньги, которые Бостон собирался потратить на новый. Они вложили их в какую-то хреномуть или типа того, поэтому все контейнеры так и остались там. Гудин сказал, они используют склад как штаб. Облава на рассвете.
        Лили, оцепенев, уставилась на экран.
        - Они назначили Лангера за все это отвечать: теперь это его детище, и он хочет наловить побольше заключенных. Мы должны окружить терминал с суши и воды, а это непростая задачка. Много лодок, много людей. Мое подразделение должно обеспечить средний периметр завтра утром.  - Арни вздохнул и загасил остатки сигары.  - Так что никакого бухла.
        - Хочешь сыграть в покер? Я знаю одно местечко в центре.
        - Не могу, правда. Я должен быть в Бостоне в два часа. Мой вертолет ждет на площадке.
        Грег кивнул, правда слегка надув губы: жест, с которым Лили последнее время постоянно сталкивалась.
        - Хорошо. Я тебя провожу.
        Лили выключила экран и поспешила обратно в столовую, включив посудомоечную машину, чтобы приступить к очистке тарелок. Когда голоса Грега и Арни стихли за передней дверью, она вытащила телефон из сумочки и позвонила Джонатану, но он не взял трубку: лишь автоответчик произнес стандартное приветствие его сухим, низким голосом. Лили не могла оставить ему сообщение: ее звонки отслеживались. Стараясь говорить спокойным голосом, она потребовала, чтобы он немедленно ей перезвонил. Но она не могла отделаться от ощущения, что где бы Джонатан ни находился, он не успеет связаться с нею вовремя. Теперь она видела: темный склад, а внутри Дориан с Уильямом Тиром. Дориан сказала, что больше никогда не вернется под стражу. Бостонский склад. «Голубой Горизонт». Лили закрыла глаза и увидела несколько деревянных домиков возле синей реки, залитых солнцем.
        Я должна что-нибудь сделать.
        «И что же ты можешь сделать, Лил?  - насмешливым голосом поинтересовалась Мэдди.  - У тебя никогда не хватало мужества, чтобы сделать хоть что-нибудь в своей жизни».
        «А я сделала,  - возразила Лили.  - Когда Дориан упала во двор, сделала».
        Но в глубине души она знала, что Мэдди права. Оставить Дориан - решение с невысоким риском, почти игра в относительно безопасной детской. То, что Лили собиралась сделать сейчас,  - совсем другое дело. Она разработала план, отвергла его, набросала другой, тоже отвергла, придумала третий, изучила его, поворачивая и так и этак, в поисках недостатков. Это, несомненно, был глупый план. Возможно, ее арестуют или даже убьют. Но она должна была что-нибудь сделать. Если Лучший мир реален, он еще невероятно хрупок, и без Тира ничего не получится.
        - Арни ушел.
        Лили снова сосредоточилась на окне, и обнаружила, что Грег отразился за нею, хотя она не могла прочитать выражение его лица в стекле. Она ничего не сказала, глядя в сторону Бостона. В этом путешествии Грегу не место. Этот путь только для нее.
        - Ты взволнована, Лил?
        - По поводу чего?
        - Понедельника.
        Рука Лили сжалась на рукоятке кувшина, и она чуть не замахнулась им мужу в голову. Но ее разум настаивал на терпении. Можно ведь и промазать. Грег был выше ее на шесть дюймов[6 - Примерно 15 см.] и тяжелее почти на сто фунтов[7 - Примерно 45 кг.]. У нее была только одна попытка, и она не может позволить себе промазать. Ее взгляд метнулся по стойке и упал на большую, тяжелую рамку, около фута[8 - Примерно 30 см.] высотой, стоящую на подоконнике. Их свадебные фотографии бесконечно мелькали на экране, складываясь из сверкающих пикселей. Лили увидела себя, всего двадцатидвухлетнюю, завернутую в ярды белого атласа, готовящуюся резать огромный многоэтажный торт. Хотя волосы начали выбиваться из сложной прически и рядом стоял гнусный отец Грега, она смеялась.
        Боже, что произошло?
        Грег сделал несколько шагов вперед и стоял теперь так близко, что Лили чувствовала его дыхание у себя на затылке. Она протянула руку, чтобы коснуться рамки, вцепляясь в край здоровой рукой.
        - Лил?
        «Если он попытается трахнуть меня сейчас,  - подумала она,  - я с ума сойду. Ничего сложного: просто отключусь, а потом стану ко всему безразлична: и к Уильяму Тиру, и к «Голубому Горизонту», и к складу в бостонском порту. Ко всему».
        - Лил? Ты взволнована?
        Его рука легла ей на плечо, и Лили крутанулась, прихватив с собой рамку, замахнувшись ею, словно теннисной ракеткой в клубе. Рамка с хрустом обрушилась Грегу на голову, повсюду разлетались крошечные осколки пластика, запорашивая ее руки. Грег завалился на бок, с глухим стуком ударившись головой о мраморную стойку. Лили снова подняла рамку, готовая ударить, но Грег был в нокауте, распластавшись на кухонном полу. Через мгновение по его лицу потекла кровь, крошечные красные капельки падали на белую плитку.
        - Что ж, дело сделано,  - прошептала Лили, не зная, с кем разговаривает. Она хотела проверить у Грега пульс, но не смогла заставить себя к нему прикоснуться. Медленно, словно во сне, она поднялась в их спальню. Достала старые джинсы, которые никогда не носила при Греге, и выцветшую черную футболку. Эта одежда все равно была красивей, чем то, что носили бедняки за стеной. Но это было лучше, чем ничего, и могло сойти за маскировку. Лили накинула видавшую виды кожаную куртку, которую хранила лет с пятнадцати: наследие лучших времен, от которого Лили не смогла отказаться. «Мерседес» был с автоматической коробкой: недолго думая, Лили сняла лангетки и оставила их на комоде. Она включила экран на стене и изучила карты бостонского порта, пока одевалась. Терминал Конли был большим контейнерным сооружением неподалеку от острова Касл, примостившимся в одной из тысячи бухт, составлявших массачусетское побережье. Общественные дороги, тут уж ничего не поделаешь, Трасса 84 до массачусетской магистрали.
        На частных дорогах не обойдется без блокпостов, особенно по ночам, и когда просканируют ее бирку и обнаружат, что она сбежала от мужа, это вызовет кучу вопросов. На общественных дорогах шансов больше… если удастся попасть за стену, окружающую Нью-Ханаан.
        Поискав еще немного, она обнаружила, что заброшенная собственность принадлежала Министерству внутренних дел. На территории терминала Конли находилось два заброшенных здания: только одно походило на склад, но Лили аккуратно отметила и второе и загрузила карты в «Мерседес». С запозданием она поняла, что эти поиски, вероятно, встревожат Безопасность, и запаниковала, прежде чем поняла, насколько эта проблема малозначима по сравнению с мужем, истекающим кровью на кухонном полу. Даже если Грег не умер, женщин казнили и за меньшее. Лили спустилась вниз и схватила с крючка на стене небольшой кодовый ключ с эмблемой «Мерседеса». «Мерседес» был их третьей машиной, из модных - для непредвиденных случаев или важных гостей. Поднеся ключи к свету, она обнаружила, что у нее дрожат руки. Ее права еще не истекли, но она не водила лет с восемнадцати.
        - Это как кататься на велосипеде,  - прошептала она.  - Просто, как кататься на велосипеде, вот и все.
        Она бросила последний взгляд на Грега, который лежал, распластавшись, в той же позе на кухонном полу. Кровь стекала под правое ухо, собираясь в лужу, но он еще дышал, и на мгновение Лили удивилась собственной холодности, пока не обнаружила ее причину: не имело значения, выживет или умрет Грег, или она сама. Важно было только добраться до Бостона. Лучший мир, маленькая деревня возле реки - вот что имело значение, вот что горело в голове Лили, пробиваясь сквозь страх и увлекая ее за собой.
        Она повернулась и зашагала по коридору к гаражу.

* * *

        Никто уже давно не ездил на «Мерседесе», но, казалось, он не стал от этого хуже. Должно быть, о нем заботился Джонатан: он любил возиться с автомобилями и держал «БМВ» и «Лексус» в отличном рабочем состоянии. Бак оказался полон, и фары «Мерседеса» легко прорезали ночь, когда Лили свернула с Уиллоу-авеню на проходную дорогу. Впереди замаячила стена: двадцать футов прочной полимерной стали, увенчанной лазерным бордюром, перекрывающим горизонт.
        Что-то внутри Лили, казалось, застыло, и низкий, взволнованный голос начал болтать у нее в голове… голос ее замужества, теперь поняла Лили, звучал трусливо и беспомощно.
        «Тебе этого не сделать, даже за миллион лет, а когда найдут Грега…»
        - Заткнись,  - прошептала Лили. Ее голос дрожал в темноте автомобиля.
        Блокпост появился из тумана: пятнадцатифутовый проем в стене, освещенный яркими люминесцентными лампами. Небольшая гауптвахта, также обнесенная сталью, стояла справа, и когда Лили подъехала, из нее вышли два постовых в форме Безопасности. У каждого был небольшой лазерный пистолет, которые в те дни предпочитала Безопасность. У Грега было оружие, вдруг вспомнила Лили. Крошечная штуковина, которую он хранил в кабинете. Она могла бы прихватить его, и это заставило ее задуматься, что же еще она забыла. Но было уже поздно.
        - Добрый вечер, мэм,  - сказал первый охранник, когда она опустила окно. Он посмотрел на нее, а потом широко улыбнулся.  - Миссис Мэйхью?
        - Да, Джон. Как дела?
        - Нормально. Куда направляетесь?
        - В город, повидаться с друзьями.
        - Вы одна в такой час? А где этот ваш черный телохранитель?
        - Выполняет поручение мужа.
        - Минуточку.  - Он обошел капот и исчез в караулке. Второй постовой остался по правую сторону от капота, лишь темный силуэт напротив люминесцентных ламп. Лили удерживала приятную улыбку на лице, изо всех сил вцепившись в руль. Охранник ушел позвонить Грегу, и разум выдал ей четкую картинку: кухня, Грег лежит неподвижно, а его телефон все звонит и звонит. Ее бедра задрожали от напряжения. За пределами яркого флуоресцентного круга, в котором купалась машина, было темным-темно.
        - Мэм?
        Лили подскочила: постовой бесшумно появился в другом окне.
        - Мы не смогли дозвониться до вашего мужа, мэм.
        - Он приболел,  - ответила она.  - Поэтому и не поехал со мной.
        Постовой уткнулся в крошечный карманный компьютер, и Лили поняла, что он просматривает подробности ее жизни. Положение Грега и тот факт, что они не находились под наблюдением, сыграют Лили на руку. Лили никогда не попадала в беду, и это должно было ей помочь. Мэдди попала, конечно, но ведь именно Лили сыграла ключевую роль в ее поимке.
        - Муж всегда отпускает вас в город одну по ночам?
        - Нет. Сегодня впервые.
        Постовой смотрел на нее сверху вниз, и у Лили появилась тревожная уверенность, что он пожирает ее глазами, хотя ее грудь прикрывала плотная кожаная куртка. Но она продолжала улыбаться, и через пару секунд он поднял что-то черное и блестящее. На мгновение запаниковав, Лили подумала, что это пистолет, но потом поняла, что это всего лишь сканер. Она подставила плечо и стала ждать, когда сканер зарегистрирует ее, тихо пискнув. Постовой махнул Лили проезжать, и она нажала на педаль газа. Слишком сильно, и «Мерседес» прыгнул вперед с рычанием. Она нажала на тормоз и выдавила извиняющуюся улыбку.
        - Давно не рулила.
        - Осторожнее, мэм. Держитесь подальше от общественных дорог. И не открывайте дверь незнакомцам.
        - Не буду. Хорошего вечера.
        Лили снова нажала на газ, на этот раз осторожно, и машина покатилась вперед, прочь из яркого круга света.

* * *

        Джонатан пользовался частным шоссе, когда подвозил Лили. Но несколько раз бывало, что шоссе оказывалось заблокировано обломками, вываленными на дорогу, или взорвано. Даже Безопасности требовалось не менее недели, чтобы отремонтировать сильно поврежденное шоссе. В этих случаях Джонатан всегда сворачивал на небольшие проселочные дороги, в нескольких милях от стены, идущие на север через лес, прежде чем выйти на Трассу 84. Как бы Безопасность ни старалась удержать публику от частных дорог, народ всегда находил лазейку, прорезая новые тропинки через лес, прокапывая туннели под заборами. Эта мысль, несколько недель назад всполошившая бы Лили, теперь казалась странно успокаивающей. Проселочная дорога Джонатана могла позволить Уильяму Тиру подобраться к Нью-Ханаану, а Дориан - ускользнуть от Безопасности, убегая с базы. Лили пришлось несколько раз поворачивать, прежде чем она заметила небольшой разрыв в подлеске. Направив машину через него, она услышала скрежет кустов ежевики по краске.
        - Лучший мир,  - прошептала она, ведя «Мерседес» через лес, ощущая резкий стук камней под шинами. Деревья окружили машину: призрачные белые столбы в свете фар.  - Так близко, что можно потрогать.
        Она посматривала в боковые окна и в зеркало заднего вида: вероятно, где-то здесь живут люди, хотя им понадобилось бы серьезное оружие, чтобы вломиться в этот танк с армированными стеклами. Но она ничего не заметила и через двадцать минут предельно аккуратной и медленной езды выбралась на общественное шоссе. Трасса 84 была намного шире частных дорог, сторона, ведущая на север, имела шесть полос. Без десятифутовых стен, окаймлявших большинство частных дорог, она ощущалась очень широкой, почти безграничной в своей пустоте: пережиток ушедшей эпохи, когда каждый мог позволить себе автомобиль и бензин. Знак справа от Лили ограничивал скорость шестьюдесятью пятью, но Безопасность никогда не утруждала себя проверкой общественных дорог. Шестьдесят пять казались невероятно медленной скоростью, просто улиточьей. Лили ускорилась, разогнав машину с восьмидесяти до девяноста, наслаждаясь скоростью, глядя, как пролетает миля за милей.
        Несколько раз ей встречались остатки старых баррикад на обочине трассы: груды мусора, проколотые шины и ветки деревьев, просто сдвинутые на одну сторону и оставленные ветру и времени на расправу. Она не понимала цели таких баррикад, и это сильнее, чем все остальное, напоминало Лили о том, как мало она знала о жизни за стеной. Даже ребенком она всегда пользовалась частными дорогами, над ней всегда была хорошая погода, и ей никогда не приходилось испытывать голод.
        Иногда она видела огни по обочинам дороги: большие костры, окруженные силуэтами многих людей. Бедняки, переселяющиеся из городов в леса: безопаснее, скорее всего, но и выживать тяжелее. Лили не могла притормозить, чтобы взглянуть поближе: бронированный или нет, «Мерседес», едущий на прогулочной скорости, был открытым предложением. Но и перестать пялиться в зеркало заднего вида на тени людей, сгрудившихся вокруг пламени, она не могла. Не могла перестать представлять, какое они влачат существование.
        - Лучший мир,  - прошептала она, повторяя это каждый раз, когда одометр и ночь у нее за спиной отсчитывали очередную милю. Мимо пролетали зеленые въездные знаки, некоторые столь изношенные, что Лили едва ли могла прочитать белые буквы - названия городов. Вернон, Толлэнл, Уиллингтон. Некоторые стали городами-призраками, в других еще теплилась жизнь, хотя и царил беспредел. Лили смутно вспомнила, что Уиллингтон упоминался на новостном сайте несколько месяцев назад - что-то про секту. Но она не могла вспомнить, что именно, и вот уже Уиллингтон остался позади. Она была на полпути к Бостону - осталось проехать семьдесят пять миль.
        Запищал телефон, и Лили тихонько вскрикнула от страха, уверенная, что Грег очнулся и достал телефон. Она с трудом заставила себя посмотреть на экран, а когда, наконец, решилась, увидела, что на ярко-синем экране мигает «Джонатан».
        - Ответить… Джонатан?
        - Где… миссис Эм?  - Его голос потрескивал помехами, обрывался. Конечно, мобильная связь за пределами стены оставляла желать лучшего. Такие люди, как Лили, просто не могли здесь находиться. С появлением тревожных кнопок в автомобилях никто больше не пользовался телефонами в экстренных ситуациях.
        - Я еду в Бостон.
        - А что в Бостоне?
        Может, ей показалось, но даже через помехи Лили ощутила по голосу, что Джонатан напрягся и забеспокоился.
        - Склад! Порт! Они в беде, Джонатан! Марк и Арни Уэлч на ужине…
        - Миссис Эм? Я… слышу? Не…  - На этот раз помехи шипели особенно долго.  - Бостон!
        - Джонатан?
        Вызов прервался. Лили перезвонила, прекрасно понимая, что это впустую. На этот раз она даже не услышала голосовую почту Джонатана, только мертвую и пустую тишину. Опустив взгляд на телефон, она увидела, что находится вне зоны доступа сети. Она - слишком поздно - поняла, что этот короткий звонок записала Безопасность.
        - Черт,  - пробормотала она. Джонатан велел ей не ехать в Бостон, она не сомневалась. Но Джонатан не знает, что она сделала, и продолжает рассуждать по инерции. Она уже в беде. Назад пути нет. В Старбридже она перебралась на Массачусетскую трассу. Первые пятнадцать миль вдоль дороги не было никаких огней, даже старых натриевых: шоссе оказалось совершенно темным, не считая слабого света луны. Лили пришлось замедлиться до сорока пяти: после безудержной гонки по 84-й эта скорость казалась просто улиточьей. Она полагалась на интуицию, нежели чем на зрение, понимая, что давным-давно должна была повернуть. Она вздохнула с облегчением, когда проехала Оберн и заметила слабый оранжевый свет фонарей вдалеке.
        - Лучший мир,  - прошептала она, глядя, как на одометре переползает очередная зеленая цифра.  - Так близко, что можно потрогать.
        Ей осталось всего сорок миль.

* * *

        Когда Лили была маленькой, Бостон еще считался отличным местом для поездки на день. Мама и папа часто брали их с Мэдди туда: хотя папа вырос в Квинсе и был преданным поклонником «Янкиз», он втайне восхищался Бостоном. Маме нравились виды и магазины, а папа интересовался историей: водил Лили с Мэдди в Центральный парк, Библиотеку Кеннеди. Однажды они даже дошли до порта, где разыгралось Бостонское чаепитие, и папа рассказал совсем другую историю, нежели Лили слышала в школе. Мэдди сказала, что у папы могут быть неприятности из-за этой версии, так что Лили никогда ее не повторяла, хотя и изрядно помучилась в десятом классе, убеждая себя не поднимать руку, чтобы сообщить учителю, что он не прав. Думая о Бостоне, Лили всегда вспоминала, как они стояли в доках и глядели на воду. Сейчас Бостон поглотила завеса смога. Последние несколько раз Лили приезжала сюда с Грегом, и днем солнечного света уже не было, только слабое, нездоровое свечение. А теперь, посреди ночи, отражающее свет фонарей небо над городом было ярко-оранжевым. Когда Лили опустила стекла, в кабину хлынул грязный воздух. Когда последний
раз она дышала наружным воздухом? Она не могла вспомнить: слишком привыкла к воздуху, прошедшему через очистители, которыми был уставлен Нью-Ханаан.
        Стоило Лили проехать въезд на Вашингтон-стрит, как телефон Лили радостно защебетал, сообщая, что обслуживание восстановлено. Если Грег очнулся, он мог бы отследить ее по бирке, но посреди ночи это займет какое-то время. Однако ее телефон был оформлен на Грега, и он сам мог посмотреть ее местоположение. Недолго думая, Лили швырнула телефон в окно. Она съехала с Масспорт-Хаул-роуд и поехала по Саммер-стрит, направляясь к воде. Она никогда не бывала в этой части порта: отец брал их на мост Конгресс-стрит и многочисленные детские аттракционы в Бостонской гавани. Но здесь, у терминала Конли, набережная оказалась морем контейнеров, и Лили была поражена призрачными очертаниями контейнерных кранов, бесконечными рядами похожих на аистов машин, вздымающихся над головой. Возможно, они были разноцветными, но в желтом свете они приобрели различные оттенки желтого. Терминал казался пустым: Лили не видела ни людей, идущих по лоскутному асфальту, ни машин, ни работающих механизмов. Она знала, что Безопасность была где-то там, возможно, скрывалась в тени зданий и контейнеров. Что, если они задержат ее на входе?
        Лили припарковалась на краю огромной стоянки, за несколькими мусорными контейнерами, одиноко сгрудившимися вокруг небольшой постройки, где, по-видимому, когда-то принимали карточки. Мгновение она просто сидела, чувствуя, как улетучивается адреналин от езды. Мышцы стонали, словно она пробежала марафон. По ее карте первое заброшенное здание находилось в полумиле к северу, гофрированное чудище, по виду готовое вот-вот рухнуть. Стены покрывали огромные пятна ржавчины. Лили прихватила простенькую черную бейсболку и, прежде чем выбраться из машины, собрала волосы и спрятала их под ней. Пока ее не будет, «Мерседес» могли найти и залезть в него, но тут уж ничего не попишешь. Осмотревшись последний раз и никого не обнаружив, Лили метнулась по плохо освещенному тротуару. В нос ударила вонь асфальта и химикатов. Порт казался пустынным, но с каждым шагом Лили все отчетливее чувствовала, что за ней наблюдают. Несколько раз она натыкалась на портовых крыс, больших, словно котята, и совершенно не боящихся Лили. В основном они просто смотрели на нее, когда она проходила мимо. Но одна принялась всерьез защищать
территорию, негодующе пища, и Лили пришлось огибать животное, заново осознавая, что она не представляет, что ее ждет. Наконец, Лили добралась до южной стены склада и присела возле нее, тяжело дыша. Дверей на этой стороне не было: ей предстояло завернуть за угол к восточной стене, длинной стороне склада. Прижимаясь к гофрированной жести, Лили пошла вдоль стены бочком, пока не достигла угла. Она просто наклонилась вперед, чтобы заглянуть за него, когда что-то твердое прижалось к голове.
        - Руки вверх.
        Лили повиновалась. Она даже не слышала, как к ней подошли.
        - Она не может быть из Безопасности,  - сказал кто-то другой.
        Повысив голос, Лили четко проговорила:
        - Мне нужно поговорить с Дориан Райс, Уильямом Тиром или Джонатаном.  - Лили почувствовала себя идиоткой - она даже не знала фамилию Джонатана.
        - Без имен,  - строго сказал мужчина, принявшись ее щупать, но обезличенно: он искал оружие. И Лили обрадовалась, что не взяла пистолет Грега. Она заставила себя успокоиться, хотя незнакомец сбил с нее кепку, и волосы упали на плечи и на лицо.
        - Такая красотка, здесь, без оружия… должно быть, ты сбрендила.
        - Уильям Тир, Дориан Райс, Джонатан. Мне нужно поговорить с одним из них.
        - Сейчас? И о чем же?
        - Просто отдайте ее нам,  - еще один мужской голос выплыл из мрака позади Лили.  - Это приманка из-за стены, вот и все.
        Рука залезла Лили под рубашку, прощупав плечо.
        - Ага. К тому же все еще меченая.
        - Повернись,  - приказал первый голос.
        Лили повернулась и увидела приземистого, крепко сбитого чернокожего мужчину в зеленом армейском камуфляже. За его спиной стояло еще несколько фигур, их силуэты едва проступали сквозь туман, поползший по порту. Мужчина прижал пистолет к ее виску, и Лили заставила себя успокоиться, медленно и легко дыша через нос и рот.
        - Ты прав, она из-за стены. Но постаралась одеться, как наружная.  - Мужчина наклонился ближе, тяжело дыша Лили в лицо.  - Что ты здесь делаешь, застенная леди?
        - Мне нужно увидеть одного из них,  - повторила Лили, ненавидя собственный голос, как у обиженного ребенка.  - Вы все в опасности.
        - Что еще за опасность?
        - Хватит!  - прорычала одна из теней.
        - Мой босс велел убивать всех, кто приблизится к зданию. Давай ее сюда. Давненько у нас не было приманки из-за стены.
        - Это наша территория. Мой командир решит, что делать с этой злоумышленницей.  - Чернокожий с отвращением покачал головой, прежде чем повернулся к Лили.  - Ты выбрала неудачную ночь для прогулок здесь, застенная леди.
        - Пожалуйста!  - взмолилась Лили. Время шло, секунды неумолимо катились, и ничто не могло повернуть их вспять.  - Пожалуйста. Лучший мир.
        - Да что ты знаешь о Лучшем мире?
        - Я знаю, что он близко. Так близко, что можно потрогать.
        Он моргнул, окинув ее оценивающим взглядом: темные глаза пробежались по лицу Лили, которой показалось, что ее выворачивают наизнанку.
        - Как тебя зовут, застенная леди?
        «Без имен»,  - чуть не повторила Лили. Но потом голос матери эхом отозвался у нее в голове, повторяя фразу, преследующую Лили с детства: «Не время умничать».
        - Лили Мэйхью.
        Коренастый мужчина побарабанил по уху.
        - Подойди.
        Он начал быстро говорить на языке, который Лили не понимала. Чем-то напоминало арабский, но Лили не была уверена. Ее имя прозвучало несколько раз за разговор, но она едва ли заметила: слишком увлеченно наблюдала за тенями, стоящими у мужчины за плечом. В голове кружился панический вихрь, она не успевала отмахиваться от сценариев: групповое изнасилование, пытки, ее безжизненное тело, плавающее во Внутренней Гавани. Коротышка был с Тиром, Лили не сомневалась, но некоторые другие - нет, и они слабо вырисовывались на темном фоне: лишь фигуры в тумане, кажущиеся десятифутовыми. Они заставили Лили подумать о Греге, и она вдруг ясно увидела его, сидящего на кухне с открытыми глазами. Лили подскочила от видения, словно ее ткнули чем-то острым.
        - Мы забираем ее,  - объявил чернокожий.
        - Туда?  - Одна из теней отделилась и оказалась высоким мужчиной с грязными светлыми волосами, одетым в колоритный женский жакет ярко-синего шелка. Остальная его одежда основательно поизносилась, и когда он подошел ближе, Лили поняла, что чувствует его запах, резкую гнилостную вонь. Ей не понравились его глаза: выпученные и маниакальные, знакомые Лили по начальной школе - несколько ребят из ее класса уже сидели на наркотиках. Когда мужчина заговорил, она увидела, что зубы у него черные.
        - К своему боссу я ее не пущу. Она может быть с начинкой.
        Черный покачал головой.
        - Ее проверят на взрывчатку.
        - Этого недостаточно.
        - Ты у нас дома.  - Черный мужчина достал второй пистолет.  - А значит, должен выполнять приказы моего командира. Когда приедем на Манхэттен, принимать решения будешь ты.  - Он повернулся к Лили.  - Сцепи руки на затылке.
        Лили подчинилась.
        - Иди направо. Держись поближе к зданию, не останавливайся, пока я не скажу. Надумаешь что-нибудь отчебучить, дважды думать не буду - пущу тебе пулю в голову.
        Лили порывисто кивнула.
        - «Голубой Горизонт» мне в задницу,  - пробормотал мужчина в шелковом жакете.  - Сборище сосунков.
        Чернокожий, не обратив на него внимания, подтолкнул Лили.
        - Давай. Шевелись.
        Лили пошла вперед, уставившись в землю, чтобы не спотыкаться и не шататься. Мужчина с двумя пистолетами не блефовал: по нему, как и по Джонатану, было видно, что он - ветеран войны. Этот человек сделает все, если надо будет,  - снесет Лили голову и сбросит ее тело в гавань. Она задумалась, сколько сейчас времени, подавив инстинктивное желание посмотреть на часы. Она прошла до середины гофрированной стены склада, когда мужчина сказал:
        - Стой.
        Другая группа вышла из тумана справа от нее. На предводителе был капюшон, на ремне через плечо висел автомат. Но когда они приблизились, капюшон откинулся, и Лили сразу узнала светлую косу девушки-гота.
        - Богачка. Ты издеваешься.
        Лили остановилась, но ее снова подтолкнули вперед автоматом.
        - Я не смогла связаться с Джонатаном. Они приедут сюда. На рассвете.
        Лицо Дориан было замазано черной краской, но Лили увидела, как сдвинулись ее брови.
        - Кто?
        - Безопасность. Все они. Вам надо отсюда выбираться.
        - Она что, чокнутая, если притащилась сюда?  - спросил чернокожий.  - Я не хочу рисковать.
        - Не чокнутая, нет,  - медленно ответила Дориан.
        - Нет,  - выпалила Лили.  - Клянусь, нет. Пожалуйста… вам нужно отсюда выбираться.
        - Мы можем заставить ее говорить,  - предложил мужчина в синем жакете, и от желания причинить боль в его голосе у Лили скрутило живот.
        - Без шансов,  - и Лили услышала неподдельную ненависть в голосе Дориан.  - Знаю я твои методы, придурок.
        - Ты и твой драгоценный Лучший мир, где все равны. Но не все равны, не так ли? Вы с боссом по-прежнему относитесь к нашему народу, как к дерьму.
        - Ваш народ и есть дерьмо. Стреляете и сношаетесь, убиваете за одежду.
        Лили услышала сухой щелчок у себя за спиной. Дориан посмотрела мимо нее и подняла пистолет.
        - Даже не думай.
        - А я вот думаю, сука.
        Мужчина позади Дориан двинулся вперед, и Лили увидела, что все они вооружены одинаково: блестящими черными цилиндрами, напоминающими что-то из армейского арсенала. Лили никогда не слышала о сепаратистском нападении на федеральные склады, но, конечно, Безопасность не сообщает общественности о подобном.
        - Мы теряем время!  - огрызнулся мужчина в синем жакете.
        Не обращая на него внимания, Дориан перевела холодные глаза на Лили.
        - Подумай, что ты здесь делаешь, миссис Мэйхью. Потому что, если выяснится, что ты притащилась сюда, чтобы нас надуть, сдохнешь медленно и мучительно, обещаю.
        - Нет,  - заверила Лили, стараясь не позволить обиде вкрасться в голос, внезапно осознав, насколько она самонадеянна. За те несколько дней в детской она возомнила себе, что между ними с Дориан возникло доверие. Но пропасть между ними была огромной, и любая мечта о преодолении ее была лишь фантазией.
        - Безопасность уже окружила это место и по воде, и по земле. Они выдвинутся завтра.
        - Откуда застенной сучке об этом знать?  - спросил один из идущих позади нее мужчин.
        - Эта может,  - задумчиво ответила Дориан.  - Она замужем за оборонником.
        Лили покраснела. Дориан произнесла это таким тоном, словно Лили вышла замуж за своего кузена и присоединилась к семейству кровосмесителей-вырожденцев в их лачуге.
        - Просканируй ее и отведи внутрь.
        Лили смиренно перенесла сканирование, хотя чернокожий умудрился резко толкнуть ее в живот. Увидев сканер, она снова задумалась, где они раздобыли оборудование. Оборудование Безопасности помечалось на производстве. «Голубой Горизонт» научился снимать чипы с него, как и с людей? Когда Лили просканировали, Дориан что-то коротко протараторила на непонятном языке в свой наушник, а потом подтолкнула Лили дулом винтовки.
        - Внутрь.
        Лили прошла через дверь склада, все еще держа руки за головой, и моргнула, когда свет полился ей в глаза, ослепив на несколько секунд. Придя в себя, она обнаружила, что находится в большой комнате с гофрированными металлическими стенами. В центре комнаты стоял небольшой стол, за ним сидели двое мужчин. Сперва Лили заметила Джонатана, стоявшего за стулом у дальнего конца, на стуле сидел Уильям Тир, прищурившись, изучал человека напротив. Дориан ткнула Лили винтовкой в спину, и она пошла вперед. Еще несколько охранников двинулись, окружая ее, но, к облегчению Лили, они были вооружены всего лишь пистолетами. Двое охранников оказались женщинами, что удивило Лили: ей почему-то казалось, что Дориан уникальна. Когда они подошли, Тир сердито поднял взгляд, но едва он увидел Лили, его лицо изменилось, стало непроницаемым, и он встал. Человек на ближнем краю стола обернулся, и Лили с трудом заставила себя не отшатнуться. Большую часть его лица уничтожила кислота или что похуже. Красная, раздраженная ткань покрывала его скулы и ползла на лоб. Зубы оказались такими же плохими, как и у человека снаружи.
        - Мило, Тир,  - прошуршал обожженный человек.  - Ваши люди пустили агента Безопасности.
        - Нет,  - холодно ответил Тир.  - Не знаю, кто она, Паркер, но не агент Безопасности.
        - Посмотри на ее одежду. Кем бы она ни была, она застенное мясцо, и она видела мое лицо.
        Паркер подошел к Лили. Из-за уродства он выглядел одновременно древним и хищным, и Лили сжалась. Потянувшись, он схватил ее за грудь, грубо, выворачивая ее влево, и Лили сжала губы, чтобы подавить стон.
        - Убери от нее руки.  - Теперь голос Тира превратился в лед.
        - С чего это?  - Паркер схватил Лили за другую грудь, и Лили сжала руку в кулак.
        Но потом почувствовала, как по ее плечу скользнула рука Дориан, предупреждающе его сжав. Лили закрыла глаза, заставляя себя успокоиться.
        - Потому что, если ты этого не сделаешь, Паркер, я сломаю тебе руку и выкину отсюда ни с чем, и все мои игрушки останутся при мне. Как тебе это понравится?
        Лицо Паркера перекосило от ярости, но он, наконец, отступил. Лили попятилась, обхватив ноющие груди, пока снова не наткнулась на винтовку Дориан. Именно такими, как Паркер и его подручные, Лили всегда представляла себе людей за стеной: жестокие и неряшливые, не обладающие элементарной порядочностью, которую она чувствовала в Тире и его сподвижниках. Что они здесь делают?
        Тир вышел из-за стола, и Джонатан последовал за ним, держась как можно ближе, так же, как раньше за Лили. Он неотрывно смотрел на Тира, а потом тревожно отводил взгляд, ища угрозу, в этот момент Лили поняла, что Джонатан был не ее телохранителем. Он был человеком Тира, а Лили - лишь случайной остановкой на дороге.
        Тир остановился перед ней, и ее снова поразила его военная осанка: прямая, со сведенными вместе пятками. Время ускользало: ей хотелось проверить часы, но она держала руки поднятыми. Уже давно перевалило за полночь. Сколько часов осталось до рассвета?
        - Миссис Мэйхью. Почему вы здесь?
        Лили глубоко вдохнула и рассказала обо всех вечерних событиях, обо всем, что произошло с тех пор, как Арни Уэлч пришел на ужин. Она не упустила ничего, кроме Грега и рамки: когда настал момент, Лили обнаружила, что не может рассказывать эту историю в присутствии всех этих людей. Пока она говорила, Тир не отрывал от нее взгляд, и Лили поняла, что была права той ночью в детской: его глаза оказались не серыми, но серебряными, яркими и мерцающими. Лили пришлось заставлять себя не уткнуться взглядом в пол.
        - Она лжет,  - категорично заявил Паркер, когда она закончила.
        Джонатан наклонился, прошептав что-то Тиру на ухо, и тот кивнул.
        - Мы потеряли Гудина неделю назад. В том взрыве невосполнимо сгорело несколько тел.
        - Просто чушь собачья для Безопасности! Они могли идентифицировать вашего человека по зубам, а потом подослать эту шлюху, чтобы рассказала историю.
        - Безопасность не располагает медицинскими документами на моих людей.
        - Кто-нибудь рассказал.
        - Тогда откуда она узнала, где нас найти, Паркер?  - В голос Тира прокралось презрение, но он повернулся к Дориан.
        - Дори. Возьми своих ребят и осмотритесь. Тридцать минут.
        В спину Лили перестал упираться ствол, и она поежилась. Рука Дориан последний раз сжала ее плечо, а потом исчезла.
        - Так что же делать с этой девкой?  - спросил Паркер. Его люди поднялись и окружили предводителя, и Лили увидела, что они вооружены только ножами или допотопными пистолетами, как минимум двадцатилетней давности, никакого тяжелого вооружения, как у людей Тира, у них не было. К тому же люди Тира выглядели чище, словно имели доступ к водопроводу. То тут, тот там Лили замечала кривые зубы, но никак не гнилые. В рядах «Голубого Горизонта» явно были врачи: неужели даже стоматолог? Одежда, зубы, оружие… казалось, у людей Тира все было новее. Лучше.
        Что он задумал с этими людьми?
        - Это наш дом, Паркер,  - ответил Тир.  - Женщина принадлежит нам. Джонатан, возьми ее себе и хорошенько повеселись. Потом можно пустить ее по кругу.  - Он снова сел за стол и жестом пригласил Паркера в другое кресло.  - Давай заканчивать.
        Джонатан грубо схватил Лили за руку и потащил к двери в дальнем конце комнаты.
        - Боритесь со мной,  - пробормотал он.  - Устройте шоу.
        Это была настоящая удача. Нервы Лили, до крайности оголившиеся, вдруг ожили, и она, откинувшись, ударила Джонатана по лицу. Он запустил руку ей в волосы и поволок к двери. Лили слабо схватилась за его плечо, потом они зашли в дверь, Джонатан захлопнул ее и поставил Лили перед собой.
        - Кричите. Как можно громче.
        Лили глубоко вдохнула и закричала. Джонатан бездействовал секунды две, а потом зажал ей рот рукой, приглушая вопль. Когда он ее отпустил, Лили уселась на подлокотник дутого бесформенного кресла, стоящего у стены.
        - Простите, миссис Эм. По-другому эти люди не понимают.
        Джонатан поспешил к открытой двери в противоположной стороне комнаты, захлопывая ее, Лили успела лишь мельком увидеть за нею что-то громадное: длинные перекрещенные деревянные прутья с горизонтальными балками. У Лили сложилось впечатление огромного остова деревянного гиганта, наполовину законченного.
        Остова корабля.
        Она смотрела на Джонатана несколько долгих минут, мысли витали вокруг нового кусочка этой головоломки. Украденные лошади и медицинское оборудование. Уничтоженные трансконтинентальные самолеты. Сбитые с неба спутники. Строящийся вручную деревянный корабль. Речной край, промелькнувший у Лили в голове, земля, где нет ни Безопасности, ни слежки, ничего.
        И тогда она поняла.
        - Вы уйдете. Вы все уйдете.
        - Миссис Эм, я не могу об этом говорить.
        Дверь за ними захлопнулась, и в комнату вошел Тир.
        - Все устроено. Первое сентября.
        - Паркер ушел?
        - Нет. Думает, у него что-нибудь выгорит с миссис Мэйхью. Животное, что с него возьмешь.
        - Какие новости на оборонном канале?
        - Те три миноносца до сих пор сидят в нескольких милях от гавани. Не двигаются, просто ждут.
        У Лили отвисла челюсть, она смотрела на них, пошатываясь. Как Тиру удалось просочиться в Министерство обороны?
        «Так же, как они смогли уничтожить спутники в небе и выключить электричество,  - прошептал внутренний голос.  - Технологии хороши лишь настолько, насколько хороши контролирующие их люди».
        - Вокруг терминала полное радиомолчание,  - продолжил Джонатан.
        Тир кивнул.
        - Трудно сказать, когда они придут, но, бьюсь об заклад, скоро.
        Лили застонала, правда заворочалась в животе, словно груда камней.
        - Вы и так уже знали.
        - Да.
        Она села в кресло, закрыв лицо руками.
        - Я пытался отговорить вас от поездки, миссис Эм.
        Из соседней комнаты раздалось очередное гиканье, и Тир закатил глаза.
        - Достаточно, полагаю. Пойди расскажи пару героических историй об изнасиловании. Настрой всех выдвигаться, как только Дори вернется. Мы отправим Паркера и его компанию через поверхностные туннели.
        Джонатан ушел, и Тир рухнул в кресло возле двери, положив руки на колени. Его серебряные глаза блестели, Лили видела их сияние через всю комнату.
        - Извините за весь этот цирк. Хотел бы я перестрелять их всех, как собак, но они мне нужны.
        - Зачем?
        - Потому что мои люди ценны, миссис Мэйхью. Они умны и хорошо обучены. Использовать их таланты для грубой работы - расточительство.
        - Что произойдет первого сентября?
        - Ничего, о чем вам следовало бы знать. Как вы сюда попали?
        - Приехала на машине.
        - Муж отпустил вас посреди ночи поразвлечься?
        - Думаю, я его убила.
        Тир резко поднял глаза.
        - Я ударила его по голове и оставила лежать.
        Лили не хотела продолжать разговор, но слова сами лились, как и в ту ночь в детской.
        - Он хотел от меня ребенка. Хотел отвезти меня к специалисту по искусственному оплодотворению. Ему неважно, чего хочу я.
        Тир кивнул.
        - Это проблема. Женщины продают свои яйцеклетки по цене мешочка с наркотиками, а плата на другом конце огромна.
        Лили на мгновение задумалась:
        - Я хотела его убить.
        - Что ж, вы так или иначе столкнетесь с миром боли, когда вернетесь домой.
        Лили кивнула.
        - Оставьте здесь свою машину. Безопасность оцепила порт: вы никак не сможете уехать отсюда, чтобы они не узнали. Они видели вашу машину и отметили как принадлежащую моим людям. Оставьте ее здесь, и Джонатан отвезет вас домой. Можете заявить, что у вас украли машину и вы позвонили ему, чтобы он вас забрал.
        - Мой ярлык покажет, что я была здесь.
        - Верно,  - ответил он, и Лили поняла, что он просто пытается ее подбодрить.
        Трижды постучав, Джонатан зашел в комнату.
        - Дори вернулась, сэр. Снаружи ничего нового. Я сказал Паркеру, что мы скоро выдвигаемся.
        - Все вещи упакованы?
        - Еще пять минут.
        Тир махнул рукой в сторону закрытой двери в дальнем конце комнаты.
        - Жаль, у нас больше нет сообщений. Душа не лежит оставлять его здесь.
        - Когда?  - выпалила Лили.  - Когда вы уплываете?
        - Что наводит вас на мысль, будто мы уплываем?
        - Но ведь вы отплываете,  - пробормотала Лили хриплым от слез голосом.  - На корабле.
        - И куда мы отправимся, как вы думаете?
        - В Лучший мир.
        Тир наклонился вперед. Лили снова поразилась его серебряным глазам, которые, казалось, отражали даже тусклое свечение флуоресцентных ламп.
        - Почему вы приехали сюда, миссис Мэйхью? Это не имеет к вам никакого отношения, а вы взяли на себя такой большой риск. Почему?
        Лили не могла ответить. Ребенком она выбирала случайный предмет и пялилась на него как можно дольше, пока глаза не пересыхали, а взгляд не расфокусировался. Она вспомнила, какое огромное удовольствие получала от такого неподвижного, замершего взгляда, и теперь не могла оторвать глаз от Уильяма Тира. Она следила за каждым его движением, даже за незначительными: быстрый взгляд его глаз на ее лицо, нажатие пальцев на колено, сжатие челюсти.
        Казалось, все сошлось на Тире, зависело от него.
        «Я верю в это».
        В этот момент Лили во все поверила. Лучший мир существует, и он так близко… что можно потрогать. Пшеница, ярко-голубая река, бесконечные деревья. Если бы Тир попросил ее умереть за Лучший мир, она бы это сделала. Даже не раздумывая. И если бы он попросил Лили умереть за него, она бы сделала и это. Никогда в жизни она не чувствовала ничего так глубоко.
        Ее глаза снова увлажнились: Лили отвела взгляд от размытого образа Тира и провела рукой по лицу. Подняв глаза, она обнаружила, что Джонатан смотрит на нее, тихонько улыбаясь. Он протянул руку, и Лили крепко сжала ее в своих ладонях, не отпуская, словно боясь, что может утонуть.
        - Лучший мир,  - выдохнула она.  - Я вижу его. Постоянно.
        - Мы все видим его, миссис Эм.
        Тир дотянулся до ее подбородка и приподнял лицо одним пальцем. Теперь его глаза были такими блестящими, что словно бы светились в полумраке.
        - Что ты видишь, Лили?
        - Воду,  - Лили запнулась.  - Голубую воду, потом скалы, потом землю. Желтую землю, покрытую пшеницей. И деревню на холме возле реки. И детей.
        - Что они делают?
        - Я не знаю,  - призналась Лили.  - Но они свободны. Они все свободны.
        Тир улыбнулся и отпустил ее подбородок.
        - Это «Голубой Горизонт».
        Лили заплакала.
        - Пять лет назад,  - продолжил Тир.  - Когда мы захотели отделиться, я планировал создать Лучший мир сам, взять небольшой кусочек Америки и переделать его. Несмотря на упадок, эта страна - невероятное творение, и ее кусочек сослужил бы нам хорошую службу. Оно и к лучшему, что нам отказали, все равно бы ничего не получилось. Паркер, такие как он, созданы, чтобы все портить. Они никогда не оставили бы нас в покое. А если бы не они, так ваше правительство раскаялось бы в своем решении десять или пятнадцать лет спустя. Если мы создадим Лучший мир в месте, доступном другим, все так и будут пытаться его разрушить.
        Лили вытерла слезы.
        - Но свободной земли больше нет. Куда вы отправитесь?
        - Мир больше, чем ты думаешь.
        - Почему они хотят присоединиться к вам?  - спросила она.  - Эти люди снаружи.
        - Люди Паркера?  - Тир горько усмехнулся.  - Люди Паркера продают своих детей и обменивают женщин на еду. Они не приблизятся к Лучшему миру.
        - Сэр,  - пробормотал Джонатан от двери. Прислушавшись, Лили услышала снаружи горячий спор, затем короткий, тихий гул: возможно, лазерная перестрелка, подумала Лили. Тир жестом пригласил ее встать, и она выбралась из кресла. Она не осознавала, насколько устала, пока не попробовала встать.
        - Сожалею, Лили, другого выхода нет. Замри и закрой глаза.
        Лили закрыла глаза. Ее голову отбросило назад коротким, резким ударом в уголок рта. Было не особо больно, но она почувствовала вкус крови. Тир размазал кровь по ее подбородку, потом в двух местах надорвал ворот рубашки Лили.
        - Для внешнего эффекта: это быстро заживет. И не забывай хромать.
        Джонатан открыл дверь, и Тир поволок Лили наружу. Дориан прикрывала дверь, ее винтовка была наставлена на Паркера и его людей. Они напомнили Лили волков, загоняющих добычу.
        - Эта сука сошла с ума!  - взревел Паркер.  - Скажи, чтоб отошла!
        - Безопасность окружила нас. Нужно немедленно убираться.
        - Мы никого не видели.
        - Отлично,  - ядовито проговорил Тир.  - У вас ведь есть доступ к спутниковым снимкам?
        - Пошел ты.
        - Хорошо. Оставайтесь и ждите их.
        Здоровый глаз Паркера сверкал от ненависти.
        - Как нам выбраться?
        Тир нагнулся к полу и распахнул люк, открывая ведущие в темноту ступеньки. Паркер бросил на Дориан последний яростный взгляд, затем присел на корточки и посмотрел вниз.
        - Фонарики?
        - Никаких фонариков. Хватит с нас теплового следа от тел. Это прямой путь через туннели в центр Бостона.
        - А что застенная шлюха?
        - Она понравилась Джонатану. Он хочет прихватить ее с собой.
        Паркер глянул на Лили.
        - А, ладно. Все равно нет времени.
        Он устремился к люку, но Тир остановил его, положив руку на грудь.
        - Мы договорились, Паркер. Первого сентября.
        - Первого сентября,  - ухмыляясь, ответил Паркер, и Лили увидела столько неприкрытого зла в этой ухмылке, что ей пришлось на мгновение прикрыть глаза. Вспомнив реальный мир, она подсчитала, что сейчас раннее утро тридцатого августа.  - Первого сентября у нас карнавал.
        Губы Тира дернулись от отвращения, но он кивнул.
        - В туннель. Ищите лестницу рядом с голубой аварийной лампой: выйдете рядом с Фенуэем.
        Паркер и его люди пошли первыми. Возможно, тридцать людей Тира вернулись на склад и собрались вокруг люка: большинство были вооружены, как Дориан, но у нескольких не оказалось ничего, только маленькие приемники в ушах и едва заметные металлические нити, обвивающие указательный палец.
        - Соблюдайте радиомолчание, пока не окажитесь за городом,  - распорядился Тир.  - Встретимся дома.
        Значит, Арни оказался не прав: их штаб все же находился не здесь. Лили последовала за Джонатаном вниз по лестнице, и они оказались в темноте, не слыша ничего, кроме скрипа шагов и звона ремней, удерживающих оружие. Лили знала, что Дориан шла где-то позади нее, и это ее почему-то утешало. Иногда она слышала писк где-то возле ног, но даже снующие вокруг крысы не особо пугали. Это были надежные люди, и Лили верила, что они уберегут ее от опасности, куда бы они ни шли.
        «Но что произойдет первого сентября?  - жалобно поинтересовался внутренний голос.  - Что за карнавал?»
        Когда они прошли около полумили, кто-то кашлянул во тьме впереди, и Джонатан схватил Лили за руку, притягивая ее поближе.
        Паркер и его люди продолжали двигаться дальше по коридору, звук их шагов становился бледнее, нисходя до тишины.
        Джонатан потянул ее вправо, прошептав:
        - Ступеньки.
        Лили поняла, что идет вниз по очередной лестнице. На некоторое время у нее открылось второе дыхание, но теперь оно иссякло, и Лили поняла, что еще чуть-чуть и она просто рухнет. Но она продолжала идти, решив не задерживать их, не быть - как они ее называли?  - застенной сукой. До жути удачный термин: Лили обнаружила, что он подходит большинству ее подруг.
        - Стой,  - целую вечность спустя объявил Тир.
        Лили остановилась, слыша, что остановились и все остальные.
        - Бум.
        Глубокий шум разнесся у них над головами. Туннель содрогнулся, вниз посыпалась бетонная пыль, оседая у Лили на лице и волосах, застилая глаза. Мощное дуновение ж?ра пронеслось по спине, и на несколько мгновений туннель наполнился низким гулом. Затем он стих, и они снова оказались в тихой темноте.
        - Лучший мир,  - пробормотал кто-то.
        - Лучший мир,  - ответили остальные, и Лили повторила со всеми, надеясь, что никто не станет возражать. Ей нравилось, как ее голос звучит в общем хоре.
        Через мгновение, словно мысленно переговорив друг с другом, группа двинулась дальше. Теперь они шли по лабиринту туннелей, иногда поднимаясь по лестницам, иногда спускаясь, иногда проскальзывая сквозь узкие щели. Оказываясь взаперти, Лили чувствовала клаустрофобию. Она продолжала идти, сосредоточившись на настоящем, будущее перестало существовать. Она не могла вообразить, что ждало ее дома.
        Двадцать минут спустя она последовала за Джонатаном вверх по лестнице и вышла через открытый люк в темный переулок, очутившись в окружении мусорных контейнеров, которые явно не опорожняли многие годы.
        - Помоги Дори подняться, когда она подойдет,  - сказал Тир Джонатану.  - Она не захочет принимать помощь, так что придется настоять. Она еще не отошла от того ранения.
        Лили обхватила себя руками. Воздух в конце августа был теплым, но она промокла насквозь от пота, и ветер, казалось, норовил забраться под куртку.
        Что случится первого сентября?
        - Заткнись, Дори.  - Джонатан вытащил ее, винтовку и все остальное из дыры.  - Все знают, какая ты крутая.
        - Я могу стереть тебя с лица земли, Южная Каролина.
        - Не сомневаюсь.
        - Надо двигаться.  - Тир уставился в устье переулка. Лили ничего не видела, но верила ему: он напомнил ей собаку, взявшую след, чующую опасность, не видимую глазу. После того, как из люка вышли десять человек, Джонатан сместил крышку, и Лили вспомнила, что Арни как-то сказал: «Голубой Горизонт» разделяет силы, чтобы предотвратить потери. Остальные, должно быть, пойдут по туннелю дальше.
        - Пойдемте, миссис Эм.
        Они вышли - по одному за раз - из устья переулка, исчезая во всех направлениях. Дориан мимоходом коснулась плеча Лили, но, когда Лили обернулась, ее уже след простыл. Тир потянул ее за руку, и они оба последовали за Джонатаном по улице, которую Лили не узнала. Над тротуарами вздымались давно заброшенные офисные здания. Каждое окно словно рассказывало собственную историю краха, и Лили слышала, как внутри переговариваются люди, шаркая и бормоча, но никого не видела. С приближением рассвета свечение смога над их головами начало меркнуть.
        - Возьми машину,  - сказал Тир, и Джонатан двинулся в туман. Лили пошатнулась, и Тир хватил ее за локоть, придерживая.
        - Ты в большой беде, миссис Мэйхью. Расскажи как можно более правдоподобную историю о машине, но Безопасность в конечном итоге додумается посмотреть твой ярлык. Они захотят узнать, что ты здесь делала.
        - Вы когда-нибудь были в тюрьме?
        - Да.
        - И как?
        - Ты пытаешься это пережить.
        - А что произойдет первого сентября?
        Тир сжал челюсти.
        - Я не могу тебе рассказать.
        - На тот случай, если меня будут пытать?
        - Да.
        Лили представила это на мгновение и почувствовала, как переворачивается желудок. Она закрыла глаза, пытаясь думать о Лучшем мире. Но увидела лишь школьную дверь и растрепанную голову Мэдди, исчезающую навсегда. Автомобиль остановился возле них, и Лили потребовалась пара секунд, чтобы признать свой «Лексус» и Джонатана за рулем. Гладкая чернота автомобиля казалась инопланетной, гротескной на фоне разбитой улицы.
        - Садись. Джонатан отвезет тебя домой.
        - А можно мне…  - Лили глубоко вдохнула.  - Можно мне остаться здесь, с вами?
        Тир посмотрел на нее долгим взглядом.
        - Нет, миссис Мэйхью. Мне жаль. И так уже слишком много. Нам придется оставить много хороших людей.
        Лили кивнула, пытаясь заставить себя улыбнуться, но в голове звенел голос Дориан: «Лучший мир не для таких, как ты». Она села в машину, Тир начал закрывать дверь, и она схватила его за запястье почти в отчаяньи.
        - Я не знаю, как переживу это.
        Тир положил руку ей на щеку. Тепло, казалось, потекло в ее кожу, вернув из холодной пустоты в голове.
        - Обещаю, переживешь.
        - Вы не можете этого обещать.
        - Нет, могу. Поверь, ты сильнее, чем думаешь.
        - Откуда вы знаете?
        Он отдернул руку, выпрямившись. Серебряные глаза мерцали.
        - Я знаю, Лили. Я знаю тебя всю свою жизнь.
        Дверь захлопнулась у нее перед лицом, и кулак дважды стукнул по крыше. Джонатан поддал газу, и Лили отбросило назад на сиденье. Она повернулась, извиваясь, чтобы посмотреть в заднее стекло, и увидела Уильяма Тира, глядящего им вслед: высокая фигура с армейской выправкой под огнями Бостона.

* * *

        Они проехали полпути до Нью-Ханаана, прежде чем Джонатан заговорил. Лили всю дорогу глядела в окно, пытаясь придумать более-менее убедительную историю для Безопасности, но так и не придумала. С каждой милей ее желудок сжимался, потом сжимался еще сильнее, спазм за спазмом, пока она не почувствовала, что ее сейчас стошнит.
        - Не переживайте, миссис Эм.
        Лили подскочила. Она и забыла, что в машине есть кто-то еще. Она подняла взгляд и поняла, что Джонатан смотрит на нее в зеркало заднего вида.
        - Мне кажется, я убила его, Джонатан.
        - У вас была причина.
        Лили покраснела. Они были как никогда близки к разговору о той ночи… о любой из ночей.
        - Безопасности не будет до этого дела.
        - Мы присматриваем друг за другом, миссис Эм. Заботимся друг о друге. Без этого ничего не получится.
        - А ты сам не попадешь в беду? Вдруг они отследят эту машину?
        - Я давным-давно подправил метку на этой машине. Она стояла в гараже почти всю ночь, пока вы не позвонили и я не поехал вас забрать.
        Лили медленно кивнула, пораженная: ей приоткрылась завеса скрытого мира, несомненно, уже много лет жившего своей параллельной жизнью. За окном мелькнул еще один зеленый знак: Толлэнд. Горизонт светлел, румяно-розовый цвет прогрызал себе путь в темном небе над головой. Лили уставилась на розовое марево, жалея, что не может видеть дальше на восток, до самого Атлантического океана, где солнце уже встало. Она прислонилась к окну, наслаждаясь его прохладным прикосновением к щеке, внутренним взором видя наполовину достроенный корабль. Должно быть, кораблей гораздо больше, догадалась она, скрытых… где? В Новой Англии? Она подумала, что знает, что произойдет первого сентября: они уйдут, Тир и его люди, и больше всего на свете Лили хотела пойти с ними, к этим просторам, покрытым водой и деревьями. В отдалении, за стеклом, она услышала голос.
        - Келси.
        Лили встряхнулась, пытаясь прогнать сон, но она проигрывала эту битву - половина ее тела уже крепко спала.
        - Келси.
        - Миссис Эм?
        - Кто такая Келси?  - пробормотала Лили. Стекло казалось таким прохладным. Она хотела остаться здесь навсегда, хотела…

* * *

        - Келси!
        Она открыла глаза, Пэн тряс ее за плечи. Коридор дико прыгал вокруг. На мгновение она вернулась к машине, потом снова оказалась с Пэном. Голова бешено пульсировала. Ее подташнивало.
        - Госпожа, мне пришлось разбудить вас. Это важно.
        - Который час?
        - Одиннадцать утра.
        Келси потрясла головой, пытаясь очистить ее, обвыкнуться. Она стояла в коридоре около балкона. Ранний рассвет по-прежнему светился у нее в мыслях, поразительно розовый. Она чувствовала прохладу стекла на щеке.
        - И что же не могло ждать?
        - Мортийцы, госпожа. Они у стены.
        Сердце Келси ушло в пятки.
        - Мы знали, что это произойдет.
        - Да, но, госпожа…
        - Что?
        - Красная Королева. Она пришла с ними.

        КНИГА III

        Глава 12
        Ночь

        С приливом не поторгуешься.
Тирская пословица неизвестного происхождения, обычно приписываемая королеве Глинн

        Мортийская армия покрыла оба берега Кадделла, распространилась на север и на юг по Алмонту и даже окружила южную границу Нового Лондона. На город спускалась тьма, и в сумерках мортийский лагерь казался непроницаемым темным морем.
        Перед черными палатками выстроилось более пятидесяти аккуратно упорядоченных цепочек солдат. При взгляде на них казалось, что они покрыты сверкающим железом. Это была нарочитая демонстрация с целью испугать Келси, и она сработала. Келси испугалась и за себя, и за стоящих за ней людей. Почти все королевство втиснулось за стены Нового Лондона. Как им противостоять собравшейся снаружи силе? За палатками Келси увидела линию осадных башен, а где-то там, скрытые от ее взгляда, стояли и пушки. Если пушки действовали - а Келси мало в этом сомневалась,  - мортийцам даже не понадобились бы осадные башни. Они запросто могли превратить стены Нового Лондона в руины.
        Гли пошевелилась у Келси на руках, заставив ее подпрыгнуть. Девочка была такой легкой, что Келси совершенно о ней забыла. Андали решила пойти на эту вылазку, и Келси взяла ее девочку, чтобы дать ей отдохнуть. Но люди на улице изумленно роптали, увидев ребенка у Королевы на руках, и теперь Келси переживала, что уделяет слишком много внимания Андали и Гли. Они были ценны, как сказала Андали, и их главная надежда на спасение заключалась в анонимности. Гли уснула по дороге к стене, но теперь проснулась и глядела на Келси своим задумчивым взглядом. Келси приложила палец к губам, и Гли торжественно кивнула.
        Булава взял другую дочь Андали, Айсу, сопровождать их. Она шла в нескольких футах позади Келси, почти как второй Пэн, держа в руке нож. Булава проникся симпатией к девочке, как и многие другие стражники. Корин говорил, она лучше всех обращается с ножами со времен Праскера - кем бы он ни был. А Элстон называл ее «непростой задачкой», что можно было считать наивысшей похвалой, на какую он был способен. Айса отнеслась к этой вылазке крайне серьезно, она ни разу не ослабила хватку, ее густые брови мрачно нависли над лицом. Теперь героизм ее маленькой, решительной фигурки не имел никакого значения, и от этого Келси стало только хуже.
        Оглядев мортийский лагерь, Келси наконец-то нашла, что искала: малиновый шатер, расположенный недалеко от центра. Хотя это было только крошечное красное пятнышко посреди черного моря, внутри Келси гудел погребальный колокол. На этот раз Красная Королева не полагалась на удачу: она пришла лично удостовериться, что работа выполнена как надо. Палатку окружали факелы, но через мгновение Келси заметила нечто странное: они были единственным источником огня во всем мортийском лагере. День клонился к вечеру, но периметр оставался темным. Келси пару секунд размышляла об этом факте, а потом отринула его.
        - Все в городе?  - спросила она.
        - Да, госпожа,  - ответил Булава,  - но армия понесла тяжелые потери в последней попытке удержать мортийцев у моста.
        Желудок Келси перевернулся, и она уставилась на Новолондонский мост, проклиная свое никудышное зрение.
        - Почему же мортийцы не поднимаются на мост?
        - Там баррикада, госпожа,  - полковник Холл шагнул вперед, отделяясь от группы военных, стоящих чуть вдалеке у стены. Его правую руку, с которой был срезан рукав, оборачивал бинт, на челюсти красовалась отвратительная рана.  - Хорошая баррикада, но она не удержит их навечно.
        - Полковник Холл,  - Келси улыбнулась от облегчения, увидев его живым, но помрачнела при виде его ран.  - Я сожалею о потере генерала Бермонда и ваших людей. Их семьи получат полное содержание.
        - Спасибо, госпожа.  - Но губы Холла скривились, словно подтверждая, как мало это значило в данный момент.
        Булава легонько ткнул ее в спину, и Келси вспомнила.
        - Я официально облекаю вас властью генерала моей армии. Долгой вам жизни, генерал Холл.
        Он запрокинул голову и рассмеялся. Хотя Келси не думала, что Холл смеялся зло, этот смех зазвенел в ее ушах.
        - Прежде всего, давайте полюбезничаем, госпожа.
        - А что еще нам остается?
        - Слава, я полагаю. Смерть с честью.
        - Точно.
        Холл подошел немного ближе, не обращая внимания на Пэна, который попытался его оттеснить.
        - Можно поделиться с вами секретом, госпожа?
        - Конечно,  - Келси похлопала Гли по спине и опустила девочку на землю, а та ухватилась за ее колено.
        Холл понизил голос.
        - Слава - это отличная штука. Но она бледнеет в сравнении с тем, чем мы ради нее жертвуем. Дом, семья, долгая жизнь, полная покоя. Это тоже хорошие штуки, и, ища славы, мы предаем их.
        Келси пару секунд не отвечала, поняв, что смерть Бермонда ударила по Холлу сильнее, чем она думала.
        - Думаете, я искала этой войны?
        - Нет, госпожа. Но вы не удовольствовались тихой жизнью.
        Стоящий рядом с ней Булава негромко хмыкнул - одобрительно, догадалась Келси, с трудом поборов желание его пнуть.
        - Вы знаете меня недостаточно хорошо, чтобы утверждать подобное.
        - Все королевство знает вас, Королева Келси. Вы привели нас всех к катастрофе, чтобы удовлетворить собственные понятия о славе. О лучшем.
        - Будьте осторожны, Холл,  - предупредил Пэн.  - Вы не…
        - Заткнись, Пэн,  - прорычал Булава.
        Келси в ярости развернулась.
        - Ты отвернулся от меня навсегда, Лазарь?
        - Нет, госпожа. Но это не мудрое решение, особенно в военное время,  - лишать голоса несогласных.
        Покраснев, Келси повернулась к Холлу.
        - Я прекратила платить поставку Мортмину не ради славы. И никогда к ней не стремилась.
        - Тогда докажите, что я ошибаюсь, Ваше Величество. Спасите последние остатки моих людей от неравного боя. Спасите женщин и детей - и мужчин тоже - от кошмара, с которым они, безусловно, столкнутся, когда мортийцы разрушат стены. Вы кромсаете человека на куски, отказываясь от простой смерти от удавки. Докажите, что я не прав, и спасите нас всех.
        Холл повернулся обратно к краю стены, закончив разговор одним движением. Лицо Келси окаменело. Она вдруг почувствовала себя одинокой, такой одинокой, какой не бывала с первых дней в Цитадели. Королева вгляделась в лица своих стражников, сгрудившихся вокруг лестниц на внутренней стене. Булава, Корин, Веллмер, Элстон, Кибб… они были верными, они бы отдали за нее жизнь, но они ее не одобряли. Они думали, что она потерпела неудачу.
        - Посмотрите, госпожа,  - Булава махнул через край стены. Упорядоченные линии мортийцев не стронулись с места, но, прищурившись, Келси увидела внизу движение в угасающем свете: фигуры в черных плащах шныряли через линии с факелами, пробираясь вперед. Булава вытащил свою подзорную трубу.
        - Тот, что посередине,  - личный глашатай Красной Королевы. Помню этого маленького ублюдка.
        Глашатай казался обрывком человека, настолько маленьким, что мог легко раствориться в ночи в своем плаще. Но говорил он густым басом, отскакивающим эхом от стен Цитадели, и его тирский, без тени мортийского акцента, был великолепен..
        - Великая королева Мортмина и Калле приветствует Наследницу Тирлинга!
        Келси скрипнула зубами.
        - Мое сообщение таково. Великая Королева предполагает, что вы осознаете бесперспективность своего положения. Армия Великой Королевы с легкостью сломает стены вашей столицы и возьмет все, что пожелает, не пощадя ни единого тирца. Однако если наследница Тира уберет баррикады с Новолондонского моста и откроет ворота, Великая Королева обещает пощадить не только ее, но и двадцать членов ее свиты. Великая Королева дает слово, что из этих двадцати одного никто не пострадает.
        Чья-то рука легла Келси на запястье. Гли сжала слишком крепко, ее маленькие ноготки впились в кожу, но Келси почти ничего не почувствовала. «Спасите нас всех»,  - просил Холл, и теперь Келси поняла, что, если она их не спасет, они погибнут. Она сосредоточилась на глашатае, людях вокруг него, взывая к ужасному существу внутри себя. Оно легко проснулось, и Келси задумалась, всегда ли отныне оно теперь будет там, готовое проявиться при любой возможности. Сможет ли она так жить?
        - Мост должен быть очищен, а вороты открыты к рассвету,  - продолжил глашатай.  - Если эти условия не будут соблюдены, армия Великой Королевы войдет в Новый Лондон любой ценой, и ваш город превратится в руины. Это мое…
        Глашатай умолк, потом внезапно сложился пополам и разлетелся на части в брызгах крови.
        Гнев Келси был так велик, что буквально выплескивался из нее, охватив остальных, кого-то отшвыривая, кого-то сплющивая. Он промчался по всем стройным рядам мортийцев, набирая скорость и мощь, словно ураган.
        А потом будто налетел на стену.
        Препятствие оказалось настолько неожиданным, что Келси отпрянула, словно сама натолкнулась на стену. Она чуть не сшибла Гли, но Андали легко подхватила девчушку, а Пэн взял Келси за руку, придерживая. Ее виски запульсировали от резкой, ужасной головной боли, казалось, пришедшей из ниоткуда.
        - Госпожа?
        Она потрясла головой, чтобы прочистить ее, но боль зажала ее словно тисками, накатывая волнами, мешающими сосредоточиться.
        Что это было?
        Она вытащила подзорную трубу из кармана. Свет почти полностью растворился во тьме, но Келси видела учиненное ею разрушение: по меньшей мере, несколько сотен человек из передних мотрийских линий погибли ужасной смертью, оставив после себя немногим больше кучки окровавленной ткани. Но дальше был непроницаемый барьер, невидимый, но оттого не менее реальный. Ее взгляд снова привлекла малиновая палатка, и теперь Келси заметила кого-то в открытом проеме. Уже было слишком темно, чтобы разглядеть лицо, но фигура вырисовывалась четко: высокая женщина в красном платье.
        - Ты,  - прошептала Келси.
        Кто-то дернул ее за юбку. Келси опустила взгляд и обнаружила задранное вверх личико Гли.
        - Ее имя,  - пролепетала Гли.  - Она не хочет, чтобы ты знала.
        Келси положила руку Гли на голову, глядя на одетую в красное фигуру. Она стояла менее чем в миле отсюда, но это расстояние казалось бесконечно огромным. Келси проверила барьер, пытаясь разрезать его, как резала собственную плоть. Но не смогла даже поцарапать.
        Мортийцы спешно перегруппировались, и новый человек шагнул вперед, высокая фигура в громоздком черном плаще.
        - Я говорю от лица Королевы!
        - Дукарте,  - пробормотал Булава. Келси настроила свою подзорную трубу и обнаружила лысеющего мужчину с близко посаженными звериными глазами. Она поежилась, почувствовав настоящего хищника. Дукарте пробежался взглядом по городским стенам с нескрываемым презрением, словно уже пробил в ней брешь и принялся грабить.
        - Если ворота Нового Лондона не откроются завтра на рассвете, никого не пощадят. Это условия договора Королевы.
        Дукарте подождал, пока угас последний отголосок его слов.
        Затем накинул капюшон и направился обратно в лагерь через ряды своих солдат, оставляя мертвых позади.

* * *

        - Арлисс.
        - Королевна!  - Он с изумлением поднял глаза, его сморщенное лицо с неизменной вонючей сигареткой в зубах расплылось в улыбке.  - Что привело вас к моей двери?
        - Мне нужно, чтобы вы кое-что для меня сделали.
        - Тогда присаживайтесь.
        Келси устроилась на одном из жалких кресел Арлисса, не обращая внимания на миазмы сигаретного дыма, пропитавшие обивку. Ее не волновал кабинет Арлисса, грязный лабиринт из столов и раскиданных повсюду бумаг, но у нее появился план, и она нуждалась в его помощи.
        - Пэн, оставь нас.
        Пэн замялся.
        - Технически он представляет опасность для вашей персоны, госпожа.
        - Никто больше не представляет опасности для моей персоны.  - Она посмотрела ему в глаза долгим взглядом и заметила странность: хотя они спали друг с другом несколько раз с той первой ночи - и с каждым разом становилось все лучше и лучше, по крайней мере, для Келси,  - та ночь никуда не девалась, оставаясь между ними.  - Иди, Пэн, я в полной безопасности.
        Пэн вышел. Келси подождала, пока за ним закроется дверь, прежде чем спросить.
        - Как там деньги?
        - Ссохлись до тонкого ручейка. В ту минуту, когда мортийцы сошли с холмов, каждый дворянин решил, что отныне имеет право не платить налогов.
        - Разумеется.
        - Я надеялся поднять неплохие деньги на сапфирах, которые шахтеры добудут в Фэрвитче, но от них ни слуху ни духу. Думаю, они взяли аванс, который вы им вручили, и исчезли.
        - Значит, с деньгами туговато.
        - Очень. Можно обогатиться и в военное время, но не при хорошем правительстве, Королевна. Лично я думаю, что мы все в глубокой жопе.
        - Ты просто источник радости, Арлисс.
        - Это мертвое царство, Королевна.
        - Поэтому я здесь.
        Арлисс резко поднял взгляд.
        - Мне нужно, чтобы вы сделали кое-что для меня и хранили это в тайне.
        - В тайне от кого?
        - Ото всех. Особенно от Лазаря.  - Келси наклонилась вперед.  - Мне нужно, чтобы вы подготовили билль о регентстве.
        Арлисс откинулся на спинку кресла, прищурившись, наблюдая за ней сквозь пелену дыма.
        - Вы планируете отдать свой трон?
        - На время.
        - Я так понимаю, Булава не знает.
        - Он не может знать.
        - Ах,  - Арлисс задумчиво наклонил голову.  - Прежде мне не доводилось разрабатывать билль о регентстве. Твой дядя мертв, Королевна. Кто регент?
        - Лазарь.
        Арлисс медленно кивнул.
        - Мудрый выбор.
        - Можете достать старую копию билля моей матери?
        - Да, но я видел этот талмудище: там целых пятнадцать страниц.
        - Выберите самое важное. Я в любом случае не хочу давать возможность для пересудов. На одну страничку. И сделайте столько копий, сколько сможете. Я подпишу их все, и они отправятся в город завтра после моего ухода.
        - И куда вы собираетесь?
        Келси моргнула и увидела Новолондонский мост, мортийцев, ждущих на холмах.
        - Умирать, наверное. Хотя, надеюсь, что нет.
        - Что ж, теперь я понимаю, почему Булаве не следует этого знать.  - Арлисс постучал пальцами по столу.  - Это изменит положение вещей.
        - Для вас?
        - Для меня… и моих конкурентов. Но узнавать новости первым - всегда хорошо.
        - Я должна что-нибудь сделать.
        - Вы не должны ничего делать, Королевна. Вы могли бы принять ее предложение, спасти женщин и своих ближайших стражников.
        - Мой дядя так бы и поступил. Но я не могу.
        - Кошмарный выбор, да?
        Она пристально на него посмотрела.
        - Последнее время выбор на вашей стороне, Арлисс. Вы делали деньги на продаже наркотиков беженцам. Думали, я не узнаю?
        - Позвольте кое-что вам сказать, Королевна… мои наркотики - единственная причина, почему этот лагерь не захлестнула волна самоубийств. Людям надо за что-то цепляться.
        - О! Так вы альтруист!
        - Вовсе нет. Но глупо обвинять поставщика в том, что он обслуживает свой рынок.
        - Слова Торна.
        - Ага. Всю свою жизнь Торн был дерьмом, зато всегда оказывался прав.
        Келси подняла взгляд, вдруг забыв про наркотики и даже про билль о регентстве.
        - Вы знали Торна, когда он был юным?
        - Боже, да, Королевна. Он скажет, что никто не знает, откуда он пришел…
        - Он мертв.
        - …но нас таких несколько, если вы потрудитесь поискать.
        - Откуда он пришел?
        - Из Яслей.
        - Я не знаю, что это.
        - Глубоко под Кишкой, Королевна, находится лабиринт тоннелей. Одному богу известно, для чего их построили: они слишком глубоки, чтобы служить канализацией. Если вы хотите чего-нибудь зашибенного, даже для Кишки, и знаете нужных людей, то идете в Ясли.
        - Что Торн там делал?
        - Торна продали сутенеру, едва он родился. Провел там все детство… если можно так выразиться.
        - Откуда вы знаете?
        - Не смотрите на меня так, Королевна. В начале карьеры мне пришлось смотаться туда раз или два по делам. По понятным причинам, наркотики туда идут потоком, но я давным-давно вышел из той игры.
        - Вы оттуда выбрались.
        - Да, выбрался. Поганое место, эти Ясли. Дети для секса, для…
        - Остановись.  - Келси подняла руку.  - Я поняла.
        - Поганое место,  - повторил Арлисс, перемешивая бумаги на столе.  - Но Торн был умен и быстр. К тому времен, как ему стукнуло восемнадцать, он стал там почти королем.
        - А Лазарь там тоже был?
        - Был, хотя не признается, если вы спросите.
        - Что…  - голос Келси умер, и она сглотнула, чувствуя, что слова проскочили по пересохшему месту в ее горле.  - Что он там делал?
        - Ринг.
        - Объясните.
        - Дети дерутся с детьми.
        - Боксируют?
        - Не всегда. Иногда им давали оружие. Ценность в разнообразии.
        Келси показалось, что у нее заледенели губы.
        - Почему?
        - Ставки, Королевна. За детский бой выкладывают больше денег, чем за любой другой тотализатор в этом королевстве. Булава был одним из величайших соперников, которого они когда-либо видели, обладавших сокрушительной силой.  - От воспоминания у Арлисса заблестели глаза.  - Он никогда не проигрывал, даже в раннем детстве. Лазарь - не настоящее имя, знаете ли, просто прозвище, которое придумали ему учителя, когда никто не смог его победить. К восемнадцати годам ставки на него поднялись так высоко, что я почти перестал их принимать.
        - Вы принимали ставки?
        - Я букмекер, Королевна. Принимаю ставки везде, где могу просчитать шансы.
        Келси потерла глаза.
        - И никто не попытался это пресечь?
        - Кто, например, госпожа? Я несколько раз видел там твоего дядю. И матушку.
        - И как же они определяли, кто победил?
        Арлисс уверенно встретил ее взгляд, и Келси покачала головой, почувствовав, что ей плохо.
        - Понятно. Лазарь никогда мне не рассказывал.
        - Конечно, не рассказывал. Если что-то выйдет наружу, наружу выйдет все.
        - Что это значит?
        - Это значит, что к тому времени, как он завязал, Булава стал чуть ли не животным. Никто не спорил с ним, разве что Кэрролл. Это Кэрролл вытащил его из Яслей. Но Булава по-прежнему оставался опасным для окружающих, еще долго после того, как дни на ринге канули в Лету. Он стыдится своих поступков. И не хочет, чтобы кто-либо знал.
        - Тогда почему вы мне это рассказываете?
        Арлисс приподнял брови.
        - Булава мне не начальник, Королевна. Вы не слишком умны, если думаете, что я ему подчиняюсь. Да и вы мне не указ. Я дожил до хороших времен, когда заработал состояние, и если кто-либо окажется достаточно глуп, чтобы мне угрожать, я не нуждаюсь в помощи. Я делаю и говорю, что хочу.
        - И вы хотите находиться здесь? Сейчас? Почему вы не сбежали в Мортмин? Или Кадар?
        Арлисс усмехнулся.
        - Потому что не хочу.
        - Вы заноза в заднице,  - Келси встала с кресла, стряхнув несколько пылинок, осевших на юбке.  - Вы подготовите мне билль?
        - Да,  - Арлисс откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди и изучающе на нее поглядев.  - Значит, вы собрались умереть завтра?
        - Думаю, да.
        - Тогда какого черта вы сидите здесь и разговариваете со мной? Вам подобает напиваться и кувыркаться.
        - С кем?
        На лице Арлисса внезапно появилась нежная улыбка, странная для его перекошенного лица.
        - Думаешь, мы не знаем?
        - Заткнитесь, Арлисс.
        - Как вам угодно.  - Он вытащил чистый лист бумаги из кучи по левую руку и что-то пробормотал, уткнувшись в стол.
        - Что вы сказали?
        - Ничего. Не сдавайтесь, Королевна. Вы умная штучка… даже умней, чем твоя бабушка, а это что-то да говорит. То, что вы хотите сделать, очень смело.
        - Скорее, безрассудно. Я вернусь до рассвета, чтобы подписать билли.
        Выйдя из кабинета Арлисса, она побрела по коридору, чувствуя себя потерянной, не зная, что делать. Келси хотела уйти отсюда завтра утром, и все говорило о том, что она вряд ли вернется. Она задумалась, может, Арлисс прав и ей следует провести всю ночь в постели с Пэном?
        Келси.
        Она замерла посреди коридора. Голос принадлежал Лили, не слова, но мольба о помощи. Ей показалось, будто тонущая женщина хватается за края ее разума.
        Келси.
        Лили попала в беду. Ужасную беду. Келси уставилась на асимметричный узор из камней на полу, ее мысли блуждали, переходя из точки в точку. Лили звала, и Келси ее слышала. Жизнь Лили Мэйхью ничего не значила для истории: она не удостоилась даже сноски. Что бы с ней ни происходило, она была давно мертва и похоронена, но Келси не могла отвернуться. Да, она не знала, как добраться до Лили. Их разделяло три столетия, бескрайняя пропасть. Келси всегда думала о времени как о сплошной стене позади нее, скрывающей все, что уже прошло… но мир, в котором она жила теперь, вышел за эти рамки.
        Возможно ли сознательно вызвать одну из ее фуг? Келси успокоилась, захваченная этой идеей. Расстояние-то может быть огромным, но Келси ведь больше не жила в одном времени? Она несколько месяцев переносилась туда и обратно. Могла ли она сойти с края одного времени в другое, непринужденно, как предпереходные пассажиры садились в поезд? Она призвала очертания мира Лили: залитый темной бурей горизонт, похожий на тирлингский, пронизанный неравенством и насилием. Огненная вспышка пронзила грудь Келси, отбрасывая ее к стене.
        - Госпожа?
        У нее за спиной возник Пэн, его голос звучал приглушенно, словно Келси плавала глубоко под водой.
        - Пэн. Думаю, ночь будет длинной. Присмотри за мной, когда я упаду.
        - Упадете?
        Перед глазами у Келси все поплыло. Пэн стал очертанием в свете факелов.
        - Не знаю, где я приземлюсь.
        - Госпожа?  - Пэн схватил ее за руку.  - Это ваша фуга?
        - Не знаю.
        - Отведем вас в ваши покои.
        Келси позволила ему поднять ее, едва замечая. Ее разум был полон Лили: жизнью Лили, страхами Лили. Что ждало ее, когда она вернулась домой из Бостона?
        - Что случилось?  - прогудел Элстон медвежьим голосом, но теперь Келси слышала его издалека. Пэн нес ее, поняла она, но она понятия не имела, когда это случилось.
        - Фуга,  - пробормотал Пэн.  - Наступила очень быстро. Помоги мне донести ее до кровати.
        - Нет,  - прошептала Келси.  - Не могу себе позволить спать этой ночью. Просто останься со мной, не дай мне упасть.
        - Госпожа…
        - Шшшш,  - теперь Келси провалилась в сон, но одновременно с этим она бодрствовала… Лили позвала, и Келси ее услышала. Все потемнело: Келси слепо пошарила во тьме, ища прошлое. Если бы Келси могла до них добраться, до Лили и Уильяма Тира. Она могла представить их, стоящих перед ней, их глаза… но все вокруг них кружилось в водовороте насилия. Лили…

* * *

        - Лили…
        Она обернулась, услышав шепот за спиной, уверенная, что это Грег. Но ничего не обнаружила, только поток утреннего света, льющийся через окна гостиной. Почти бесшумные двигатели внутренних систем дома гудели внутри стен. Казался ли ее дом таким маленьким раньше? Мебель, которую она купила, ковер, который выбрала… все эти вещи пропитаны ложью, и если бы она отодвинула их в сторону, она бы увидела нанесенную мелом маркировку декораций на голой сцене.
        Грега в доме не было. На кухонном полу остался только большой мазок засохшей крови. Грег просто встал и вызвал «Скорую»? Способа узнать не было. Густотой и вязкостью пятно на кухонном полу напоминало менструальную кровь, и Лили вспомнила, что прошлой ночью забыла принять таблетку. Она отправилась в детскую, оставив Джонатана на кухне. У нее были какие-то планы на сегодня? Да, обед с Мишель и Сарой, но это можно отменить. Если Безопасность придет за ней, лучше пусть это произойдет здесь, а не в центре или в клубе. Лили не тешила себя мыслью, что будет держаться молодцом во время допроса, но теперь у нее была четкая цель. Она так или иначе расколется, главное - продержаться до первого сентября. Сможет ли она? Она закрыла глаза, в поисках Лучшего мира, но вместо этого обнаружила Уильяма Тира под фонарем.
        Детская выходила на восток, омываемая утренним светом. Лили метнулась к незакрепленной плитке, внезапно осознав, что солнце движется, что Грег или Безопасность могут появиться в любое время. Приняв таблетку, она хотела залезть под душ, надеть хорошее платье и сделать макияж. Когда придет Безопасность, то, как она выглядит, будет иметь значение. Она будет выглядеть настолько респектабельно, насколько возможно, как женщина, которая не может участвовать в ночных путешествиях и сепаратистских заговорах. Она будет…
        Под плиткой было пусто.
        Лили качнулась на пятках, глядя в недоумении. Вчера у нее было десять упаковок таблеток. И наличные, более двух тысяч долларов, ее неприкосновенный запас. Желудок Лили сжался, когда до нее дошло значение этой пустоты. Ее таблетки исчезли.
        - Что-то потеряла?
        Лили испуганно вскрикнула и чуть не упала, вцепившись рукой в диван, чтобы удержать равновесие, когда в дверь детской вошел Грег. Левую сторону его головы покрывала подсохшая кровь: она запеклась в волосах и сочилась по шее, превратившись в пятно на белой рубашке. Он ухмылялся.
        - Где ты была, Лили?
        - Нигде,  - прошептала она. Она хотела говорить, быть сильной, но у нее пропал голос. Когда Грега не было рядом, в ее мыслях он становился крошечным, но в реальной жизни он вовсе не казался таковым. В светлой и просторной детской он возвышался на десять футов.
        - Нигде,  - ровно повторил Грег.  - Просто всю ночь гуляла за стеной.
        - Верно. У меня угнали машину, на тот случай, если тебе есть дело.
        - Всю ночь за стеной,  - повторил Грег, и Лили передернуло. Его глаза были широко распахнуты и пусты, настолько темными, что, казалось, не отражали свет.  - Мой отец оказался прав, знаешь ли. Он говорил, что все женщины шлюхи, но я утверждал, что Лили другая. А теперь посмотри сюда!
        Грег поднял упаковку ее таблеток, держа их двумя пальцами, словно что-то заразное. И тут случилось нечто крайне неожиданное и удивительное: при виде таблеток паника Лили быстро и незаметно растворилась. Она выпрямилась, сделала глубокий вдох и наклонила голову в сторону, хрустнув шеей, когда он придвинулся ближе. Ей пришлось побороть желание подскочить и выхватить оранжевую коробочку у него из рук.
        - Вся чушь, которую я выслушивал, все шуточки, которые они отпускали в мой адрес. Ты знаешь, с чем мне пришлось смириться из-за тебя? Меня не повысили в прошлом году, потому что у меня нет сына! Мой босс называет меня Грег-Пустострел.
        - Подковыристо.
        Грег прищурился.
        - Осторожнее, Лили. Я могу прямо сейчас сдать тебя Безопасности.
        - Сдавай. Лучше уж они, чем ты.
        - Нет.  - Губы Грега сложились в широкую усмешку.  - Думаю, это останется между нами. Где ты была?
        - Не твое дело.
        Он залепил ей пощечину, и ее голова качнулась на шее, словно цветок на стебельке. Но она удержалась на ногах.
        - Тебе нужно научиться следить за своим языком, Лили. Где ты была прошлой ночью?
        - Отсасывала у Арни Уэлча.
        Лили не знала, откуда взяла это, просто первое, что взбрело в голову. Но она с удивлением увидела, как глаза Грега превращаются в узенькие щелочки, а щеки белеют.
        Он поверил!
        Мгновение Лили балансировала на грани истерического смеха. В голове всплыла картинка: она на коленях перед Арни Уэлчем, беднягой Арни, тупым, как мешок с молотками, и Лили начала смеяться. Она почти не почувствовала, как Грег схватил ее за волосы. Она рассмеялась при виде его лица, над крошечными красными пятнышками на его белых щеках, оскаленными зубами и даже пустыми глазами.
        - Прекрати смеяться!  - закричал он, брызгая слюной ей на лицо, и, конечно, от этого Лили рассмеялась еще сильнее.
        - Слабенький,  - смеялась она.  - И ты сам это знаешь.
        Грег ударил ее по голове, отбросив вперед. Лили мельком увидела стену игристого солнечного света впереди, а потом врезалась в двери патио, разбив стекло. В руки и лицо, казалось, вонзился миллион иголок. Она завертелась, пытаясь удержаться наверху, но упала, скатившись по трем кирпичным ступенькам в траву на заднем дворе.
        - Это я-то, по-твоему, слабенький, Лили?  - спросил Грег, спускаясь за нею по ступенькам. Лили порезала руки, голова болела, и она почувствовала, что подвернула лодыжку. Грег пнул ее в ребра, Лили, застонав, свернулась калачиком, пытаясь защититься. Перекатываясь, она увидела нечто, заставившее ее похолодеть: у Грега оттопырились штаны в области ширинки. Лили не принимала таблетки более тридцати семи часов, а старая Лили, сама осторожность, крепко выучила каждое слово инструкции, лежащей в оранжевой коробочке. С математикой не поспоришь. Если он изнасилует ее сейчас, она может забеременеть.
        Она перевернулась и ударила его по ногам.
        Яркая боль взорвалась в поврежденной лодыжке, но у нее получилось: Грег упал, и на его лице отразилось почти комичное удивление. Лили попыталась встать, но он ушиб ей ребра и левая рука не слушалась. Она не могла заставить себя оторваться от земли. Лили поползла по траве на правом боку к кухонной двери. В центре кухни стоял полированный деревянный блок, и его блестящая поверхность скрывала более десятка ножей. Представив гладкость большого мясницкого ножа, его вес в руках, Лили почувствовала почти головокружительное волнение, начав задыхаться, подволакивая себя. Она выбросила вперед правую руку, насколько позволяло плечо, и подтянула тело, наверстывая упущенное. Но рука уже начала болеть. Никогда раньше Лили не осознавала так остро собственную физическую слабость: она вспомнила, как Дориан отжималась, несмотря на швы, и с тоской подумала о перекатывавшихся под кожей мощных мышцах рук девушки. Она почувствовала вкус крови.
        Чужая рука схватила ее за поврежденную лодыжку, заставляя завизжать от боли. Лили оглянулась через плечо и увидела, что Грег обо что-то ударился, когда падал: его подбородок залила свежая кровь. Но он по-прежнему ухмылялся, хотя из его рта текла яркая кровавая слюна. Он стиснул ее ноги, и Лили закричала, почувствовав, как что-то дробится: мышцы или кость, не важно, все смешалось в ярком взрыве боли. Она попыталась пнуть Грега в лицо, но, лежа на боку, не имела опоры. Лили выдернула ногу из его рук и подтащила себя еще чуть ближе к кухонной двери, думая только о том, как приятно держать в руке большой гладкий мясницкий нож… только бы до него дотянуться. Но она преодолела всего несколько футов, когда Грег снова ее схватил, впиваясь пальцами в икру.
        - Ты куда собралась, Лили? Куда, черт тебя дери, ты собралась?
        Его голос прозвучал глухо, словно пузырясь. Лили предположила, что он сломал зуб. Она попыталась еще продвинуться вперед, но он просунул руку Лили под бедро и ловко перевернул, прежде чем залезть на нее. Он положил руку ей между ног и стиснул. Лили закричала, но ее крики заглушила рубашка. Она сделала глубокий судорожный вдох, задохнувшись от его сандалового одеколона, и почувствовала, как по горлу поднимаются рвотные массы. И теперь Грег пробормотал нечто невероятное:
        - Скажи, что любишь меня, Лили.
        Он удерживал одной рукой оба запястья Лили у нее над головой. Лили откашлялась и плюнула, почувствовав удовольствие, когда Грег отпрянул.
        - Я ненавижу тебя,  - прошипела она.  - Я тебя чертовски ненавижу.
        Грег ударил ее по лицу. Кулак не попал по еще заживающему носу, но переносица предупреждающе заныла. Грег расстегнул ее джинсы, и Лили забилась сильнее, визжа от ярости, оттого, что все по-прежнему может быть так, прямо здесь: широкие плечи ее мужа и плотные руки, прижимающие ее к земле.
        - Отвали от нее. Быстро.
        Грег замер. Лили поглядела через его плечо и увидела Джонатана с широко распахнутыми, взбешенными темными глазами, прицелившегося Грегу в затылок.
        - Встать, козел.
        Грег ослабил хватку, сев на колени, и Лили выкарабкалась из-под него, хрипло дыша. Она уже чувствовала, как на скуле начинает проступать синяк. С джинсами пришлось провозиться пару секунд, прежде чем удалось их застегнуть.
        - Что ты здесь делаешь, Джонни?  - спросил Грег, щурясь на Джонатана, словно пытаясь поставить его на место. Лили поднялась на ноги, но обнаружила, что лодыжка не выдерживает ее веса. Она перенесла его на другую ногу, неловко покачиваясь.
        - Вы в порядке, миссис Эм?  - спросил Джонатан, не отрывая взгляда от Грега.
        - В порядке. Только, кажется, лодыжка сломана.
        - Что бы ты ни видел,  - начал Грег,  - брачные споры решаются между мужем и женой, Джонни. Таков закон.
        - Закон,  - повторил Джонатан, и его губы скривились в неком подобии улыбки.
        - Почему бы тебе не вернуться в дом, и мы забудем обо всем, что случилось? Я даже не сообщу об этом.
        - Правда? Не сообщите?  - Джонатан начал растягивать слова с южным акцентом. Лили вспомнила раннее утро, казалось, минувшее давным-давно, когда Дориан назвала его Южной Каролиной. Она смотрела, замерев, на ствол, прижатый сзади к голове Грега.
        - Ну же, Джонни. Ты меня знаешь.
        Джонатан широко ухмыльнулся, обнажая белые зубы.
        - О да, мистер Мэйхью. Там, откуда я, у нас есть ребята вроде вас. Однажды трое из них взяли мою сестру покататься.
        Он повернулся к Лили.
        - Идите в дом, миссис Эм.
        - Нет.
        - Вы не должны этого видеть.
        - Еще как должна.
        - Джонни, убери пистолет. Вспомни, на кого ты работаешь.
        Джонатан начал смеяться, но это был странный смех, и его темные глаза сверкали.
        - Я помню. И скажу вам по секрету, Мэйхью. Человек, на которого я работаю, не стал бы думать дважды.
        Он выстрелил Грегу в затылок. Лили не смогла сдержаться и слабо взвизгнула, когда Грег упал на землю у ее ног. Джонатан наклонился, прижал пистолет к виску Грега и выстрелил еще раз. Отзвук, отражаясь от стен заднего двора, получился очень громким. Безопасность придет сейчас же, подумала Лили, независимо от того, нашли они «Мерседес» или нет.
        Джонатан вытер пистолет о темные брюки и убрал. У ног Лили половина головы Грега сдулась, постепенно просачиваясь в ярко-зеленое совершенство газона. Опустив взгляд, Лили обнаружила, что залита кровью, но в основном не Грега, а своей.
        - Вам нужен врач,  - сказал Джонатан.
        - У меня сейчас проблемы посерьезнее,  - ответила Лили, затем протянула руку и сжала его плечо.  - Спасибо.  - Слов было недостаточно, но она не могла придумать ничего лучше, а потом услышала первую сирену, еще далеко, где-то в центре. Должно быть, кто-то вызвал Безопасность, когда Лили разбила стеклянные двери.
        - Они приближаются. Тебе надо уходить.
        - Нет.  - На лице Джонатана застыло смирение.  - Мы несем ответственность.
        - Ты не можешь оставаться здесь!
        - Еще как могу.
        - Джонатан! Они и слушать не станут! Даже если я все им расскажу, они не послушают. Они убьют тебя.
        - Вероятно. Но я должен это сделать.
        Лили кивнула, пытаясь думать. Даже сейчас, в такое странное время, в ее голове засел Лучший мир, вытесняя все остальное, все остальные размышления. Теперь она поняла, что ее держала река, река с глубокой, голубой водой. Она провалилась в Бостоне, но здесь у нее был еще один шанс.
        - Дай мне пистолет.
        - Что?
        - Дай мне пистолет и уходи.
        Джонатан покачал головой.
        - Послушай меня. Рано или поздно, они все равно придут за мной. Я могу рассказать ту же историю, и у меня есть доказательства. Посмотри на меня: сплошное месиво.
        - У вас ничего не получится, миссис Эм: Безопасность - фревеллская организация до мозга костей. Они посмотрят на ваши лицо и руки, поверят каждому слову, которое вы скажете, и все же признают виновной.
        - Он не пускает меня, Джонатан. На корабль. Я попросила, а он отказал.
        - Мне жаль.
        - Но ты должен пойти,  - Лили опустила взгляд на труп Грега, желая быть такой же отважной, как и все остальные, но понимая, что она не такая, и она хотела, чтобы Джонатан ушел, сейчас, прежде чем она потеряет самообладание.  - Мы ведь заботимся друг о друге? Ты сделал это для меня. Теперь я хочу, чтобы ты ушел.
        - Они казнят жен, убивших своих мужей.
        - Я все равно умру,  - возразила Лили, сказав наугад.  - Первого сентября, да?
        Джонатан сглотнул.
        - Разве это не то, что должно произойти?
        - Миссис Эм…
        Лили протянула руку и схватила ствол. Мгновение Джонатан сопротивлялся, затем дал ему выскользнуть из своих пальцев. Теперь сирены стали громче: машина выехала из центра и уже катила по тихому лабиринту улиц, составлявших всю взрослую жизнь Лили.
        - Иди. Думай о нем, а не обо мне. Помоги ему.
        Темное лицо Джонатана побледнело.
        - Они проверят ваши руки. На следы пороха. Выстрелите в землю.
        - Хорошо. Иди.
        Он помешкал еще мгновение, затем направился к стене и полез на нее почти там же, где упала Дориан. Несмотря на весь ужас, эта симметрия порадовала Лили: она почувствовала, что замыкает круг, завершает превращение из женщины, которой она притворялась, в женщину, которой была на самом деле. Оказавшись на вершине стены, Джонатан повернулся и бросил на Лили последний колеблющийся взгляд, но она отмахнулась от него пистолетом, почувствовав облегчение, когда тот бесшумно приземлился во дворе Уильямсов.
        Лили присела, наведя пистолет на землю в нескольких футах в стороне. Она знала об отдаче, но все равно оказалась не готова к силе выстрела, откинувшего ее назад. Выстрел разнесся по всему саду, а когда стих, Лили услышала визг шин, поворачивающих на ее улицу.
        Я убила своего мужа. Он избивал меня, и я его застрелила.
        Как вы достали пистолет?
        Я взяла его у Джонатана, когда он последний раз отвозил меня в центр. Во вторник.
        Чушь. Он бы заметил исчезновение оружия.
        И правда. Лили попробовала еще раз.
        Что, если сказать им, что пистолет принадлежит Грегу?
        Пистолет меченый. Едва они его отсканируют, как тут же узнают, что он принадлежит Джонатану.
        Она не могла придумать ответ. Джонатан прав: история хлипковата, кто бы ее ни рассказывал. Грег мертв - застрелен двумя пулями из пистолета Джонатана. Прошлой ночью Лили выехала за стену одна, а вернулась с Джонатаном. Они подумают, что Грега убил Джонатан или что Лили с Джонатаном сделали это вместе. Никому не будет дела до синяка у Лили под глазом, до порезов на лице и руках. Все кончено: она - женщина, убившая мужа. Она подумала о казнях, которые регулярно показывали на гигантском экране в гостиной: мужчины и женщины бледнели, когда яд попадал в их вены, топя их в собственной легочной жидкости. Казалось, они мучительно задыхались целую вечность, прежде чем, в конце концов, умирали. Грег смеялся над Лили, когда та пыталась прикрыть уши. Они умирали с выпученными, умоляющими глазами, словно рыбы на дне лодки.
        Лили опустила пистолет и закрыла глаза. Когда Безопасность ворвалась на задний двор, она стояла на высоком коричневом холме, среди хлебов, колышущихся на многие мили вокруг, глядя в глубокую, вьющуюся голубой лентой реку. Она не слышала, что ей говорили, не понимала их вопросов. Захваченная миром Тира, его видами, звуками, даже запахом свежевспаханной земли с привкусом соли, напомнившим ей о детских поездках на побережье Мэна, Лили не чувствовала, как ее руки сковали за спиной и препроводили ее ко входной двери. Она не чувствовала ничего, даже когда ее затолкали в грузовик.

* * *

        Открыв глаза, Келси впервые обнаружила себя не в библиотеке, а в оружейке.
        - Вот и вы, госпожа.
        Она моргнула, обнаружив Пэна с одной стороны и Эслтона - с другой.
        - Что я здесь делаю?
        - Вы забрели сюда,  - Пэн отпустил ее.  - Исходили все Королевское Крыло.
        - Сколько времени?
        - Почти полночь.
        Прошло менее двух часов. Теперь жизнь Лили текла быстро. Келси моргнула и увидела, словно сквозь тонкую вуаль, темную жестяную коробку грузовика Безопасности, его бронированные внутренние стены. Лили была здесь, не столетия назад, не за границами бессознательного, как когда-то, а прямо здесь, в голове Келси. Захоти она, она бы могла коснуться ее, заставить Лили поскрести плечо или закрыть глаза. Она были связаны.
        - Только переход,  - прошептала Келси, сжимая сапфиры. Кто это сказал? Она больше не могла вспомнить.  - Только переход.
        - Госпожа?
        - Я возвращаюсь, Пэн.
        - Куда возвращаетесь?  - сердито поинтересовался Элстон.  - Рано или поздно, госпожа, вам придется поспать.
        - Думаю, обратно,  - ответил Пэн, но его голос уже звучал как будто издалека. Келси смутно припомнила, что собиралась что-то делать, что-то, связанное с Красной Королевой. Но сейчас Лили взяла верх. Вмешалась еще одна вспышка: Лили вытащили из грузовика и отконвоировали вниз по длинной лестнице, ее глаза слепило ярким дневным светом. Тошнота накрыла Келси, словно волна, и она вспомнила, что Лили ударилась о двойные двери головой. У нее сотрясение?
        - Останься, Пэн. Не дай мне упасть.
        - Иди, Эл.
        - Я приведу Капитана,  - пробормотал Элстон.  - Господи, каким ужасом все обернулось.
        Он проговорил последние слова тихо, словно надеясь, что Келси не услышит. Но если бы она смогла найти свой голос, она бы с ним согласилась. Все пошло не так, но где же был переломный момент? Когда все ее благие намерения пошли прахом? Но ноги Лили заплетались, перебирая ступеньки лестницы, и Келси рванулась вперед. Она схватилась было за подлокотник, но обнаружила, что его нет, и споткнулась.
        - Поднимайся, блин!
        - Госпожа?

* * *

        - Поднимайся, блин!
        Лили оттолкнулась от стены и встала на ноги. Охранники оказались не такими вежливыми, как на нью-ханаанском посту Безопасности. Четверо мужчин окружили Лили: трое держали небольшие продолговатые предметы, какие-то электрические дубинки, а четвертый - пистолет.
        Лили был нужен врач. Порезы на руках оказались не очень глубокими: они уже начали покрываться струпьями. Но она прилично порезала голову, когда влетела в стеклянные двери, и с правой стороны сквозь волосы постоянно сочилась кровь. Время от времени ее одолевала тошнота: последний приступ был настолько сильным, что она чуть не упала. Но она изо всех сил с ним боролась, не испытывая не малейшего желания получить удар электрошокером.
        Ребенком Лили как-то сунула палец в патрон настольной лампы, и до сих пор не забыла краткой обжигающей агонии, охватившей руку в тот момент. Четверо мужчин, которые ее окружали, явно не стали бы думать дважды, прежде чем дать ей разряд.
        Ее продержали на нью-ханаанском посту до полудня, в камере грязной, но далекой от тех ужасных условий, которые могла представить себе Лили. В камере с ней никого больше не было. Помещение было грязным скорее потому, что там никого не держали, а не из-за обилия немытых заключенных. В Нью-Ханаане мелкой преступности не наблюдалось. Просидев в камере несколько часов, Лили не заметила ни единого таракана. Она не спала более суток и была истощена. И хотела есть, но острота голода скоро померкла на фоне жажды. Она не знала, дали бы ей воды на посту, но спросить забыла. Сейчас по ее горлу словно прошлись наждачной бумагой.
        Когда солнце коснулось горизонта, ее посадили в другой грузовик. Лили не знала, сколько была в пути, только ночь наступила задолго до того, как они остановились, и когда ее вытащили из грузовика, она оказалась в царстве яркой флуоресценции и асфальта. Лучший мир никогда не казался дальше, чем в тот момент. Лили замерзла от долгого путешествия в одной футболке и джинсах, ослепла от яркого света и медленной струйки крови из головы. Она попыталась вспомнить, почему оказалась здесь, но в тот момент Уильям Тир и его люди казались бесконечно далекими. Мысленно вернувшись назад, Лили поняла, что сейчас до сих пор тридцатое августа, что до первого сентября еще два дня. Два дня до карнавала, как выразился Паркер, но Тир никогда не позволит подобному существу просочиться в свой Лучший мир. Что это будет за карнавал?
        Какое это сейчас имеет значение?
        Сколько бы раз Лили ни задавала себе этот вопрос за время бесконечной поездки в грузовике, она оставалась при своем мнении. Карнавал - это излишество и раскованность: делай, что хочешь. Лили никогда не обладала экстраординарной эмпатией, но ее мозгу потребовалось всего несколько минут, чтобы проскользнуть в сознание Паркера и развернуть его перед собой, словно панно. Карнавал Паркера будет таким же, как и любой другой: излишество и раскованность, даже разнузданность, выплеснутые в безбрежный чудовищно больной мир, в котором они все жили, в мир стен, отделявших привилегированных от обездоленных. Обездоленные дошли до точки кипения. Мозг Лили рисовал картины быстрее, чем она успевала их анализировать, и когда грузовик достиг комплекса Безопасности, она успела перевидать в голове конец мира, вакханалию злобы и мести. Теперь ликование Паркера было легко понять: возможно, для Лучшего мира он слишком испорчен, но первого сентября Тир собирался выпустить его в мир настоящий.
        «Я должна рассказать Безопасности,  - подумала Лили.  - Должна кого-то предупредить».
        Но это было невозможно. Даже если кто-то ей поверит, не было никакой возможности рассказать о Паркере, не сообщая о Тире. Конечно, они все равно спросят о Тире, и, вопреки его словам, Лили подозревала, что не продержится на допросе долго.
        «Я не могу им ничего рассказать.  - Лили решительно боролась с очередной волной тошноты.  - Я должна молчать до второго сентября. Это моя работа. Это все, что я могу сейчас для них сделать».
        Один из охранников открыл простую черную металлическую дверь и отступил назад.
        - Найдите ей пустую комнату.
        Лили отконвоировали по темному узкому коридору, полному дверей.
        Она почувствовала внезапное дежавю, настолько сильное, что оно обрушилось на нее, словно волна, обволакивая все вокруг. Она бывала здесь прежде. Определенно. Ее посадили в небольшую комнатку, флуоресцентного света в которой едва хватало для освещения стального стола и двух стульев, прикрученных к полу. Мужчина с пистолетом пристегнул Лили к стулу, а потом ее оставили тупо пялиться в стену, закрыв за собой дверь.
        Грег умер. Лили неотступно держалась этой мысли, потому что, несмотря на нынешнее затруднительное положение, черпала в ней утешение. Неважно, что происходило сейчас,  - Грега больше не будет, никогда. Она уснула и увидела во сне, что снова оказалась на заднем дворе, отползающая к кухонной двери. За спиной было что-то ужасное, и Лили знала, что если она доберется до двери, то найдет утешение. Она нащупывала дверную ручку, когда в ее лодыжку вцепилась рука, заставляя ее закричать. Задний двор рассыпался на куски, и она снова оказалась в длинном, полной дверей, коридоре, спотыкающаяся и потерянная. Свет был тускло-оранжевым: не флуоресцентным, но факельным, и Грег больше не казался важным. Он стал ничем, потому что в ее руках была великая судьба, судьба страны, судьба…
        - Тирлинга,  - пробормотала Лили, резко просыпаясь. Сон рассеялся, оставляя ее со сбивающим с толку остаточным изображением факела перед глазами. Кто-то облил ее водой. Она была насквозь мокрой.
        - Вот и вы.
        Спинка стула, казалось, впилась в нее когтями, и Лили застонала, выпрямляясь. Она чувствовала себя так, словно проспала несколько часов. Возможно, уже даже настало утро, но в тесной комнатке сказать наверняка не было никакой возможности.
        Напротив нее сидел худой, словно лезвие, мужчина, с заостренным лицом и большими темными глазами, подчеркнутыми изогнутыми аккуратными черными бровями. Он скрестил ноги, положив одну поверх другой, а руки сложил на коленях. Поза казалась очень чопорной, но каким-то образом вписывалась в окружающую обстановку. Под темной формой Безопасности мужчина выглядел, как бухгалтер, скрывающий ряд неприятных привычек. Он поднял экран со стола, и Лили увидела собственное перевернутое лицо, глядящее на нее со стальной поверхности.
        - Лили Мэйхью, урожденная Фримен. У вас выдался непростой день.
        Лили смотрела на него, ее лицо оставалось пустым и недоуменным, хотя ее снова охватило беспокойство. Она не должна все испортить.
        - Где мы?
        - Вас это не волнует,  - приветливо ответил бухгалтер.  - Все, что вас волнует, так это как отсюда выйти, не так ли?
        - Не понимаю.
        - Понимаете-понимаете, миссис Мэйхью. Одно из качеств, благодаря которым я получил свою нынешнюю должность,  - это нюх на членов «Голубого Горизонта». Вы выглядите, как и все другие, что-то в глазах… вы все выглядите, словно видели самого Христа и вернулись со свидетельством о нем. Вы видели Христа, миссис Мэйхью?
        Лили покачала головой.
        - А что вы видели?
        - Я не понимаю, о чем вы,  - терпеливо ответила Лили.  - Я думала, что попала сюда из-за мужа.
        - Конечно. Но национальная безопасность превыше местной преступности, и я располагаю большой свободой выбора в этом вопросе. Сказать по чести, следствие может пойти в любом направлении. С одной стороны, у нас Лили Мэйхью, жестоко избитая жена, чья жизнь находилась в опасности, действовавшая в рамках самозащиты. А с другой - Лили Мэйхью, изменщица, соблазнившая своего черного телохранителя - телохранителя-сепаратиста, заметим,  - а потом убедившая его помочь ей с убийством своего мужа.
        Он наклонился вперед, продолжая улыбаться приятной улыбкой.
        - Видите, миссис Мэйхью, свобода выбора. Следствие, повторяю, может пойти в любом направлении.
        Лили уставилась на него, не в силах ответить. Все внутри нее, казалось, заледенело.
        Соблазнила Джонатана? Он действительно это сказал?
        - Что до меня, меня не интересует ваш муж. По правде говоря, я тоже считаю Грега полным козлом. Но меня чрезвычайно интересует, можно сказать, почти до одержимости интересует, что вы делали в бостонском порту вчера рано утром.
        - Ничего не делала,  - ответила Лили. В горло будто залезла лягушка, и она пыталась откашлянуть ее.  - Я направлялась в ту сторону, но у меня угнали машину на Трассе 84, прямо на границе Массачусетса.
        Улыбка бухгалтера стала шире, и он покачал головой.
        - Какая трагедия! Но продолжайте же!
        - Я позвонила своему телохранителю, чтобы он меня забрал, и он привез меня домой.
        - Как все аккуратненько.  - Он побарабанил пальцами по стальной поверхности стола, и Лили услышала собственный голос, раздающийся из динамиков слева.
        - Джонатан?
        - Где вы, миссис Эм?  - Помехи, перебивающие разговор, полностью исчезли, голос Джонатана стал кристально чистым.
        - Миссис Эм?
        - Я еду в Бостон.
        - А что в Бостоне?
        - Склад! Порт! Они в беде, Джонатан! Грег и Арни Уэлч на ужине…
        - Миссис Эм? Я вас не слышу! Не ездите в Бостон!
        - Джонатан?
        Звонок прервался.
        - Ваш ярлык рассказывает историю лучше вас, миссис Мэйхью. Прошлой ночью вы ездили в Бостон, в терминал Конли, и пробыли там всю ночь.  - Аккуратный маленький человечек, сидящий перед Лили, снова улыбнулся, и Лили заметила, что у него полон рот зубов, белых, квадратных и ровных, слишком ровных, чтобы быть настоящими, а не имплантами.  - Сложившаяся ситуация разрешается двумя способами. Вы можете рассказать мне, что знаете, и в этом случае я склонюсь - хотя и ничего не обещаю - охарактеризовать вас как Лили Мэйхью, симпатичную жену, избитую мужем. Убийство мужа - страшное преступление, но есть способы это обойти, даже если вашим мужем был Грег Мэйхью, подрядчик Министерства обороны и, как ни крути, добропорядочный гражданин. Я не Бог, так что вас, вероятно, приговорят к нескольким годам, но это будут легкие годы, и когда вы выйдете, деньги вашего мужа, красивый дом в Нью-Ханаане и все три машины будут вас ждать. Вы сможете начать жизнь заново.
        Его слова заставили Лили подумать о Кэт Олкотт, однажды ночью севшей в машину с тремя детьми и просто исчезнувшей. Она задумалась, были ли у Кэт деньги. Деньги меняли все. В них заключалась разница между исчезновением без следа и просто смертью в темном месте, где тебя никто не найдет, да и искать не станет. Лили подумала о людях, столпившихся у костра на обочине Трассы 84… а затем голос мужчины вернул ее обратно.
        - Если вы сначала ничего не расскажете, мы с вами поработаем, и вы все равно расскажете. Даже не стройте иллюзий, что сможете промолчать. Мне еще не встречалось членов вашей маленькой группки, которых не удавалось бы сломать. Но если вы потратите мое драгоценное время и задержите расследование, я обещаю, что вы станете Лили Мэйхью - потаскухой, которая застрелила мужа, и когда я с вами закончу, вы умрете от шприца.
        В течение этой речи Лили хранила молчание, хотя от его слов желудок скручивался тугими, вязкими узелками. Она никогда не умела терпеть боль. Она боялась стоматолога, даже на чистке эмали. Все, на что она была способна, так это раз в год съездить на Манхэттен, чтобы позволить доктору Анне сунуть ей ужасно неуютное зеркало между ног. Как ни странно, мысль о докторе Анне успокоила Лили, напомнив, что Уильям Тир не единственный, кому она может навредить, открыв рот.
        - Даю вам полчаса на раздумья,  - объявил бухгалтер, поднимаясь из-за стола.  - Тем временем я уверен, что вы голодны и хотите пить.
        Лили жалобно кивнула. Ей хотелось пить так сильно, что она чувствовала каждый зуб, пульсирующий в своем сухом гнезде. Он вышел из комнаты, и она опустила голову на стол, чувствуя слезы на глазах. Она искала Лучший мир, но теперь ничего не осталось: она не могла вызвать его в воображении, как вызывала множество раз прежде. Лучший мир пропал, а без него она не протянет.
        Это я-то, по-твоему, слабенькая? Она подумала, что ответ может быть только «да». В ней всегда таилось что-то непрочное. Грег, должно быть, почувствовал это: на самом деле, теперь Лили осознала, что муж, возможно, понимал ее лучше, чем кто-либо еще. Лили храбрилась, когда риски были невелики. В трудную минуту она пасовала. Она представила, каково это - оказаться одной в их огромном доме, распоряжаться всем этим пространством самой, делать, что нравится, без тени Грега, прячущегося за каждым углом. Было бы великолепно.
        «Чушь,  - прошептала Мэдди.  - Тебя никогда не отпустят. А даже если и отпустят, думаешь, они отдадут одинокой женщине деньги и позволят делать, что заблагорассудится? В Нью-Ханаане? Да и в любом другом городе?»
        Лили слегка улыбнулась. Мэдди права, это несбыточная мечта. Маленький бухгалтер заглянул Лили в душу и увидел, чего она хочет больше всего на свете: свободы и возможности жить своей жизнью. А потом поманил ее, словно дешевой игрушкой. Лили Мэйхью, урожденная Фримен, всю жизнь была слабой, но не тупой.
        - Я не сломаюсь,  - тихо прошептала она в скрещенные руки, в лужу слез.  - Пожалуйста, только в этот раз, не дай мне сломаться.
        Дверь открылась с сухим лязгом, и в комнатку вошел массивный мужчина с солдатской стрижкой, неся поднос. Лили нетерпеливо выпрямилась, ненавидя себя, но она слишком сильно хотела есть и пить, чтобы объявлять голодовку.
        Она набросилась на воду, потом - на мясо, холодный кусок непонятного белого хряща, ни на что не похожего на вкус. Еда только разожгла в ней аппетит, а потом закончилась. Она отодвинула поднос в сторону, глядя на серые бетонные стены. Бухгалтер велел ей подумать, но сейчас она могла думать только о них: Тире, Дориан, Джонатане. Где они сейчас?
        «С кораблями,  - подсказал разум.  - Где корабли, там и они».
        Лили не сомневалась, что это правда. Тир даст Паркеру волю, и теперь Лили понимала его часть плана: он послужит отвлекающим маневром, дымовой завесой для Безопасности. Пока Паркер будет сеять хаос, люди Тира поднимутся на корабли и уплывут.
        Куда? Деваться же некуда! Ты, что, в самом деле веришь, будто он отплывет от края земли и окажется в раю?
        Лили верила. Образ был пугающе убедительным: целая флотилия кораблей, плывущих к неизвестному горизонту, над которым только-только начало подниматься солнце. Это видение казалось, не принадлежало ей, скорее, его намечтал кто-то еще. Кто-нибудь из них знает, что находится на другой стороне горизонта? Нет, Лили была уверена, что они не имели ни малейшего представления. Вероятно, в конечном итоге, они потонут посреди океана. Она действительно хотела пройти через все, чем угрожал бухгалтер? Ради этого?
        Тир. Дориан. Джонатан.
        Дверь снова с лязгом отворилась. Бухгалтер вернулся и встал над ней, широко улыбаясь, спрятав руки за спиной.
        - Ну, Лили, каким же будет ответ?
        Она взглянула на него, на лбу выступил пот, внутренности ныли от нетерпения. Но слова вышли сильными и четкими, не ее слова. Лили вдруг почувствовала, словно внутри нее появилась другая женщина, помогающая ей справиться, собраться с силами.
        - К черту. Начинайте.

        Глава 13
        Первое сентября

        Фауст. Ну, думаю, что ад - пустая басня!
        Мефистофель. Да, думай так, покуда горький опыт не убедит потом тебя в ином[9 - Перев. Н. Н. Амосовой.].

«Доктор Фауст», Кристофер Марло
(предпереходный англ.)

        Когда Келси вырвалась в свой мир, на этот раз рядом оказался Булава.
        Он придерживал ее обеими руками за талию, и Келси увидела, что направлялась к большим двойным дверям в дальнем конце ее зала.
        - Я куда-то шла?
        - Бог знает, госпожа.
        Я шла. Но куда?
        А вот и ответ: лицо ее матери, красивой, но бестолковой. Булава отпустил ее, и она махнула рукой в сторону двери.
        - Пойдем, Лазарь. Вернемся в портретную галерею.
        - Сейчас?
        - Сейчас. Только ты и я.
        Лицо Пэна застыло, но Булава кивнул, и он шагнул в сторону коридора. Сейчас Келси не могла позволить себе беспокоиться о чувствах Пэна: взглянув на часы, она обнаружила, что уже перевалило за час ночи. Время истекало.
        По невысказанному согласию, на этот раз они не стали пользоваться туннелем Булавы. Вместо этого Келси вышла в переднюю дверь и пошла по длинному коридору, выходящему в Королевское Крыло и в центральную часть Цитадели. Они давно раздали все свободные комнаты, и теперь даже коридоры были заполнены людьми, большинство из которых, казалось, бодрствовало. Запах немытых тел стоял страшный. Когда Келси проходила мимо, они кланялись, бормотали, тянулись к подолу ее платья. А она кивала в знак благодарности, едва их завидев, уверенная в том, что если кто-нибудь попытается сделать что-то не то, она покончит с ним в одно мгновение. Старуха благословила ее, когда Келси проходила мимо, и Келси заметила старинные четки, намотанные вокруг ее скрюченных пальцев. Святой отец разорался бы, узнав, что такие еще встречаются: никто в Арвате не терпел грешников, несущих собственную благодать. Увидев молочную катаракту, застилающую один глаз старухи, Келси потянулась и схватила ее за руку, прежде чем двигаться дальше. Кожа оказалась сухой, словно кость, похожей на чешую, и Келси почувствовала облегчение, отпустив ее.
        - Пусть великий Бог защитит и сохранит вас, Ваш Величество,  - прошуршала женщина ей вслед, и Келси почувствовала, как внутри нее что-то перевернулось.
        Разве они не знают, что она сегодня умрет? Как они могут не знать? Она ускорила шаг, решив достичь портретной галереи, прежде чем Лили снова поглотит ее.
        Теперь она чувствовала нужду Лили, боль Лили, вгрызающуюся в края разума, пытаясь затащить ее обратно, и на мгновение даже разозлилась на нее: неужели она не может свалить свои печали на кого-нибудь еще?
        - Есть новости об отце Тайлере?  - спросила она Булаву.
        - Нет. Я лишь смог разузнать, что он и еще один священник исчезли из Арвата несколько дней назад, и святой отец в ярости. Он назначил вознаграждение в тысячу фунтов тому, кто приведет ему отца Тайлера живым.
        Келси на мгновение остановилась, прислушиваясь к стене.
        - Если он тронет отца Тайлера, я убью его, Лазарь.
        - Вам не придется, госпожа. Я сам его убью.
        - Я думала, ты не любишь священников.
        - Зачем я здесь, госпожа? Вам больше не нужна защита. Я могу бросить вас посреди Сухих Земель, и вы, вероятно, выберетесь невредимой. Эти люди не представляют для вас никакой опасности. Зачем же вы позвали меня с собой?
        - Мы начинали вместе.  - Они завернули за угол и стали спускаться по новой лестнице, меньшей, чем Главная Лестница, и круглой. Люди толпились вверху и внизу лестницы, расступаясь при приближении Келси.
        - Вы начинали со всеми нами.
        - Нет. Ты помнишь то утро с ястребом? Тогда я впервые узнала, что я Королева, и там были только ты и я.
        Булава резко на нее посмотрел.
        - Что вы задумали, госпожа?
        - Что ты имеешь в виду?
        - Я вас знаю. Вы что-то замыслили.
        Келси скрыла свои мысли, заставив их сойти с лица.
        - Когда взойдет солнце, я хочу спуститься к мосту и попытаться зайти с козырей.
        - Условия не подлежали обсуждению.
        - Все подлежит обсуждению, если у меня есть то, чего она хочет.
        - Она хочет этот город и все, что в нем находится.
        - Да, может не сработать. Но я должна попытаться. Я возьму с собой четверых стражников, включая тебя и Пэна. Выбери двух остальных.
        - Может быть, не Пэна?
        Она остановилась, повернувшись к нему. Сейчас они были почти внизу лестницы, всего в нескольких пролетах, и Келси понизила голос, помня о людях, толпящихся внизу.
        - Есть, что сказать, Лазарь?
        - Ну же, госпожа. Одурманенный мужчина - никудышный стражник.
        - Никакой Пэн не одурманенный!
        Уголки губ Булавы дернулись.
        - Что?
        - Для женщины с удивительно четким видением в большинстве сфер, госпожа, в других вы слепы, как булыжник.
        - Моя личная жизнь тебя не касается.
        - Но профессиональная жизнь Пэна касается, и то, что я терплю некоторые вещи в безопасности Королевского Крыла, не значит, что я буду терпеть их где-то еще.
        - Отлично. Решай сам, пойдет он или нет.  - Но Келси поморщилась при мысли о реакции Пэна, когда он узнает, что не пойдет. Прав ли Булава? Пэн влюблен в нее? Это казалось невозможным. У Пэна была женщина, и, хотя в Келси периодически просыпалась собственница, та, другая, позволяла Келси убеждать себя, что она не делает ничего дурного. Кесли не хотела втягивать Пэна в отношения. Она хотела, чтобы это оставалось между ними, чем-то, что никогда не придется вытягивать на свет. Она хотела, чтобы Булава ничего не говорил.
        «Нет смысла из-за этого волноваться,  - напомнила она себе.  - Через несколько часов все закончится».
        В портретной галерее оказалось полно народу, по крайней мере, несколько семей спали на каменном полу. Но пара грозных рыков Булавы сделали свое дело: родители вскочили, похватали своих детей и были таковы. Келси закрыла дверь в дальнем конце галереи, и они снова остались вдвоем, Булава и Келси, как и вначале.
        Келси пошла посмотреть на портрет матери. Если бы мать стояла перед ней, Келси схватила бы ее за горло и выдирала волосы с корнем, пока та не взмолилась бы о пощаде. Но насколько их нынешний кошмар на самом деле был виной ее матери? Келси с тоской подумала о тех ранних днях в Цитадели, днях, когда ее вина была неоспоримой.
        - Зачем она отослала меня, Лазарь?
        - Чтобы защитить вас.
        - Чушь! Посмотри на нее! Это не лицо альтруистки. Отослать меня на воспитание совершенно на нее не похоже. Она меня ненавидела?
        - Нет.
        - Тогда зачем?
        - В чем смысл в этой маленькой экспедиции, госпожа? Наказать себя матерью?
        - Ах, черт, Лазарь,  - устало ответила Келси.  - Если не хочешь со мной разговаривать, возвращайся наверх.
        - Я не могу оставить вас здесь.
        - Да все ты можешь. Как ты сам заметил, никто здесь не причинит мне вреда.
        - Ваша мать думала так же.
        - Королева Элисса? Всего-навсего мусор в тончайшем шелке. Посмотри на нее!
        - Называйте ее как угодно, госпожа. Она все равно не станет такой злодейкой, какой вы хотите, чтобы она была.
        Келси крутанулась, чтобы на него посмотреть.
        - Ты мой отец, Лазарь?
        Булава скривил губы.
        - Нет, госпожа. К сожалению. Я хотел им стать. Но это не я.
        - Тогда кто?
        - А вам никогда не приходило в голову, что вам лучше этого не знать?
        Нет, не приходило. Мгновение Келси размышляла о худших людях: Арлен Торн? Святой отец? Ее дядя? Все казалось возможным. И разве кровь так уж важна? Келси никогда не было дела, кто ее отец: мать, разрушившая королевство, казалась куда важнее. Келси перестала вышагивать, подняла взгляд и увидела портрет Прекрасной Королевы, уставившейся на нее. Любимый ребенок сидел на коленях, радостно улыбаясь, никаких темных углов, а за юбками Королевы стоял другой, темный ребенок, незаконнорожденный, нелюбимый. Происхождение имеет значение, поняла Келси, даже если не должно. Ее пронзила боль, словно кто-то пнул прямо в живот, и она закричала, складываясь пополам.
        - Госпожа?
        Еще один удар, и Келси взвизгнула, обнимая живот. Булава подлетел к ней в два шага, но ничего не мог сделать.
        - Госпожа, что такое? Вы больны? Ранены?
        - Нет. Не я.  - Келси вдруг поняла: где-то, несколько столетий назад, Лили платила за свое молчание. Лили нуждалась в ней сейчас, но Келси уклонилась, сжавшись внутри собственного разума. Она не была уверена, что сможет смотреть, как Лили наказывают. Не знала, как выйдет из этого на другой стороне. Почувствует ли она, если Лили умрет? Умрет ли сама?
        - Лазарь,  - она посмотрела на Булаву, видя обе его стороны, балансирующие на тонкой грани: злобного мальчика, поднявшегося из невообразимого ада под Кишкой, и мужчину, положившему жизнь на служение двум королевам.  - Если со мной что-то случится…
        - Например?
        - Если со мной что-то случится,  - перебила она,  - сделай несколько вещей. Для меня.
        Она замолчала, задыхаясь. Яркая, жгучая боль опалила ладонь, и она вскрикнула, сжав руку в кулак и потерев им по ноге. Булава подошел к ней, и она подняла вторую руку, останавливая его, стиснув зубы, пытаясь справиться с болью, ничего не видя от слез.
        - Из-за чего это с вами происходит, госпожа? Из-за ваших сапфиров?
        - Не важно. Если со мной что-то случится, Лазарь, я доверяю тебе присмотреть за этими людьми и защитить их. Они боятся тебя. Черт, они боятся тебя больше, чем меня.
        - Уже нет, госпожа.
        Келси не обратила внимания на его замечание. Ладонь болела теперь не так остро, но продолжала горячо пульсировать в такт с ее собственным сердцебиением. Келси закрыла глаза и увидела небольшой металлический прямоугольник, блеснувший в ярком белом свете, узнав его только по воспоминаниям Лили: зажигалка. Кто-то обжег Лили руку.
        «Не кто-то,  - подумала Келси.  - Бухгалтер». Человек, которого бы всецело одобрил Арлен Торн. И Келси вдруг задумалась, сможет ли человечество когда-либо измениться. Развиваются ли люди, перенимают ли опыт прошлого? Или просветление накатывает на них, как прилив, отступая при перемене обстоятельств? Главная отличительная черта этого вида могла оказаться пустышкой.
        - Что еще, госпожа?
        Она выпрямилась и разжала кулак, не обращая внимания на зев опаленной плоти, который, казалось, открылся на ее ладони.
        - Если отец Тайлер еще жив, найди его и защити от Арвата.
        - Будет сделано.
        - И в заключение, сделай мне одолжение.
        - Какое, госпожа?
        - Очисть и закрой Ясли.
        Булава прищурился.
        - Зачем, госпожа?
        - Это мое королевство, Лазарь. Не потерплю здесь никаких темных подвалов.  - Глазами Лили Келси увидела лабиринт флуоресцентных коридоров внутри комплекса Безопасности и бесконечные двери, каждая из которых скрывала агонию. Ее ладонь пульсировала.  - Никаких тайных мест, где происходят ужасные вещи, вещи, в которых никто не хочет признаваться при свете дня. Это слишком высокая цена, даже за свободу. Очисти его.
        Булава скривился. На этот раз Келси с легкостью прочитала его мысли: то, что она просила, было для него ужасно, и он не думал, что она знает. Она положила руку на его запястье, вцепившись в кожаный ремешок, удерживающий несколько небольших ножей.
        - Как тебя зовут?
        - Лазарь.
        - Нет. Это имя дали тебе на ринге. Как тебя зовут по-настоящему?
        Он изумленно на нее уставился:
        - Кто…
        - Как тебя зовут?
        Булава моргнул, и Келси показалось, что она увидела яркий блеск в его глазах, но мгновение спустя он исчез.
        - Кристиан. Фамилии я не знаю. Я родился в Кишке, и у меня не было родителей.
        - Феерожденный. Значит, слухи верны.
        - Я не хочу обсуждать этот этап своей жизни, госпожа. Даже с вами.
        - Справедливо. Но ты очистишь это место.
        Комната дрогнула перед глазами Келси, свет факелов на мгновение стал электрическим, прежде чем снова исчезнуть. Она хотела и одновременно не хотела видеть. Она услышала, как Лили кричит. Келси сжала кулаки, отгоняя прошлое.
        - Вы говорите, словно приговоренная, госпожа. Что вы собираетесь делать?
        - Мы все приговорены, Лазарь.  - Голова Келси дернулась, когда удар пришелся Лили по лицу. Лили уже начала терять надежду: Келси чувствовала, как ею овладевает отчаяние, оцепенение, растекающееся по всему сознанию.  - Тебе придется отвести меня обратно, Лазарь. У меня нет времени.
        - Мы можем вернуться туннелями.  - Булава мгновение повозился со стеной, открывая одну из многочисленных дверей.  - Куда вы попадаете во время ваших фуг, госпожа?
        - Назад. В предпереходный период.
        - Назад в прошлое?
        - Да.
        - Вы видите его? Уильяма Тира?
        - Иногда.  - По пути к двери Келси протянула руку к холсту матери, погладив нарисованный подол зеленого платья, чувствуя, как в мыслях всплывает сожаление. Как бы она ни старалась ненавидеть улыбающуюся женщину на портрете, она была бы рада с нею поговорить, хотя бы раз.  - Ты хорошо знал мою мать, Лазарь. Что бы она подумала обо мне?
        - Она бы нашла вас слишком серьезной, госпожа. Элисса терпеть не могла тосковать по милости других, не говоря уже об обстоятельствах, которые не могла изменить. Она окружала себя подобными людьми.
        - Мой отец был хорошим человеком?
        Страдальческое выражение промелькнуло на лице Булавы, а потом исчезло, да так быстро, что Келси могла бы подумать, что ей показалось. Но она знала, что это не так.
        - Да, госпожа. Очень хорошим человеком.  - Он махнул в темноту.  - Пойдемте. Или закончится тем, что мне придется вас нести. У вас такой вид.
        - Какой вид?
        - Как будто вы настолько пьяны, что вот-вот потеряете сознание.
        Келси бросила последний взгляд на портрет матери и последовала за ним в туннель. Она слышал сквозь стены ропот многих голосов, даже среди ночи люди слишком волновались, чтобы спать. Все находились в равной опасности: простолюдины или знать - армия за стеной не станет делать различий. Келси попыталась представить предстоящий рассвет, но видела не дальше конца Новолондонского моста. Что-то загораживало ее видение. Обжигающий огонь распространялся по рукам Келси, покалывающая боль, двигающаяся к груди, прежде чем атаковать ноги. Боль усиливалась, и Келси остановилась во тьме, не в состоянии двигаться. Она никогда не чувствовала ничего подобного: каждый нерв в ее теле, казалось, широко раскрылся, став бесконечным проводником.
        - Госпожа?
        - Прекрати это,  - прошептала она. Она зажмурилась, чувствуя, как слезы текут из-под век. Булава нащупал ее в темноте, и Келси схватила его за руку, цепляясь, словно утопающая.  - Я не хочу видеть.
        Она не могла держаться: казалось, ее нервной системе пришел конец. Она больше не могла контролировать мышцы ног. Булава схватил ее, мягко опуская на пол, но боль не прошла. Каждая клетка, казалось, пылала огнем, и Келси кричала в темноте, извиваясь на грубом камне.
        - Снимите их, госпожа!
        Келси почувствовала, что он тянет цепочки с ее шеи, и ударила его по руке. Но у нее не было сил с ним бороться. Все мышцы отказали, тело находилось во власти боли. Она попыталась откатиться, но могла только беспомощно извиваться на полу.
        - Прекратите, черт подери!  - Булава подсунул руку ей под шею и приподнял голову с пола, вырвав несколько локонов.
        «Предупреждение,  - прошептала темная часть ее сознания.  - Все, что ему нужно».
        Она сосредоточилась на руке, которая держала сапфиры, сперва нажала, а потом впилась. Булава крякнул от боли, но не отпустил, и Келси вцепилась в него, открывая все новые порезы.
        - Я знаю, насколько ценны твои руки, Лазарь. Не заставляй меня отнимать их у тебя.
        Булава замешкался, и она нажала сильнее, устремляясь к мышце, пока он не выругался и не отступил. Келси с усилием села, потом опустила голову на колени. Боль разгорелась с новой силой, на этот раз в ногах, и она поняла, что у нее нет выбора. Время Лили открыло дверь, не останавливаться же на полпути.
        - Лазарь,  - прохрипела она во тьме.
        - Госпожа.
        - Я возвращаюсь. Я не могу это остановить.  - Она растянулась на полу, чувствуя, как благословенная прохлада камня касается лица.  - Не пытайся снять их, пока меня не будет. Я не отвечаю за то, что может случиться.
        - Продолжайте убеждать себя в этом, госпожа.
        Она хотела огрызнуться на него, но Лили уже овладела ею. Разум Лили скользнул в ее собственный, как руки, натягивающие идеально подогнанную перчатку. Боль вновь померкла: Лили укрылась в своем воображении, в мечте о Лучшем мире, полях и реке, наблюдаемых с вершины холма. Келси узнала вид: Алмонт при взгляде с холмов Нового Лондона и уходящий вдаль Кадделл. Но в мечтах Лили еще не было города, только широко раскинувшаяся земля, простирающаяся до самого горизонта… чистый лист.
        Келси все бы отдала за эту землю, за этот шанс, но было уже слишком поздно.
        - Достаточно?
        Келси издала смешок, беспомощный лающий звук. Она подняла взгляд и увидела ухмыляющееся, акулье лицо бухгалтера, и звуки умерли в ее горле.

* * *

        - Я спросил, вам достаточно?
        Лили моргнула, когда пот потек ей в глаза, обжигая и слепя. Она обнаружила, что, раз ответив на безобидный вопрос, становится гораздо легче отвечать на значимый. И теперь хранила молчание.
        - Ах, Лили,  - бухгалтер наигранно покачал головой.  - Такая красивая женщина и так растрачиваете себя.
        Желчь собралась в горле Лили, но она проглотила ее, зная, что, если ее стошнит, будет еще больнее. Она сморгнула пот с глаз и бросила взгляд на помощника, контролирующего коробку, высокого, лысого мужчину с мертвыми водянистыми глазами, которые, казалось, ни на чем не фокусировались. Помощник приходил и уходил множество раз, принося механизмы или записки, которые бухгалтер быстро читал. Его глаза бегали, потом снова становились похожими на печатные машинки, прежде чем он передавал записку обратно. Затем помощник снова уходил. Но теперь он остался надолго, его палец лежал на консоли, заставляющей агонию путешествовать по телу Лили. Крошечные беспроводные электроды, казалось, крепились повсюду; они еще не запихнули ни одного ей между ног, но Лили не сомневалась, что дойдет и до этого.
        Она понятия не имела, сколько находилась в этой комнате. Времени не было, только передышка, которую бухгалтер дал ей,  - несомненно, чтобы она могла представить, что он будет делать дальше. Она могла бы спросить его о дате, но вдруг даже это могло навести его на мысль, что что-то происходит и время имеет какое-то значение. Мышцы пульсировали, рука горела. Ей зашили рану на голове, но никто не занялся рукой, и прожженная дыра в ладони почернела, а потом прорвалась гноем, словно корочка на отвратительном пироге. Приход и уход помощника был единственным способом отмечать течение времени. Иногда бухгалтер тоже покидал комнату, выключая свет. Другой прием, догадалась Лили,  - оставлять ее одну в темноте.
        И все же она была не одна. С каждым прошедшим часом Лили узнавала о другой женщине все больше. Лили не смогла бы объяснить никому это ощущение, даже себе, но, тем не менее, женщина была там, лишь за тонкой вуалью, чувствуя боль Лили, ее страх, истощение. И эта женщина была сильной: Лили чувствовала эту силу, словно путеводную звезду, сияющую во тьме. Она была такой же сильной, как Уильям Тир, и эта сила подстегивала Лили, не позволяла ей открыть рот и выкрикнуть ответы, которые хотел услышать бухгалтер. Время шло, и Лили убеждалась кое в чем еще: эта женщина знала о Лучшем мире. Она видела его, понимала, жаждала всем сердцем.
        «Кто ты?»  - хотела спросить Лили. Но затем помощник снова нажал на кнопку, и все, что она смогла сделать, так это прижаться к другой женщине, как ребенок к коленям матери, ища утешение. Когда включилось электричество, Лили забыла о Лучшем мире. Осталась только боль, белая, горячая агония, вспыхнувшая под кожей, стирая все остальное…  за исключением женщины. Лили пыталась думать о Мэдди, Дориан, Джонатане, Тире, но чувствовала себя измотанной. Несколько раз боль прекращалась, когда она уже была готова умолять их остановиться. Она подумала о своей старой жизни, в которой боялась укусов пчел, и мысль заставила ее хихикнуть, мрачным бессмысленным смешком, умершим, не успев долететь до стены комнаты. Комнаты, которая была единственным, что осталось.
        - Посмейтесь, Лили. Вы можете прекратить это в любой момент.
        Голос бухгалтера выдавал раздражение. Он устал, подумала Лили, и это породило новую надежду: ему же рано или поздно нужно будет поспать? Конечно, ее могут передать другому следователю, но бухгалтер не производил впечатления человека, готового выпустить дело из своих рук. Он был охотником, терпеливо дожидающимся момента, когда она откроется, и он бы не захотел, чтобы удовлетворение от этого момента досталось бы кому-нибудь еще, когда именно он сделал так много, чтобы ослабить неподатливую крышку.
        Боль прекратилась, и все тело Лили осело от облегчения. Раньше она пыталась думать о светлых вещах, за которые можно было бы зацепиться, и в этот странный момент ей на ум пришла одна из них: у нее не было детей. Если бы были, эти люди, безусловно, использовали бы их сейчас. Она задумалась, не задержали ли маму, не нагрянули ли в милый загородный район в Медиа и не увезли ли ее.
        - Ну же, Лили. Вы же знаете, что рано или поздно сдадитесь. Зачем это продлевать? Разве вам не хотелось бы перекусить? Разве не хотелось бы, чтобы я дал вам поспать?
        Лили ничего не ответила, почувствовав облегчение оттого, что помощник встал и вышел из комнаты. Бухгалтер был занятым человеком: помощник постоянно приносил ему сообщения, и Лили подумала, что у него, возможно, много других расследований. Но, Боже помоги и помилуй, теперь она получила все его внимание. Птичьи глаза за очками, такими круглыми, пригвоздили ее к месту.
        - Расскажите-ка мне кое-что, Лили, и я дам вам немного передохнуть. Просто расскажите мне, зачем вы отправились к терминалу Конли прошлой ночью.
        Лили почувствовала, что ее сознание дрогнуло. Видение вновь размылось.
        Ответ на вопрос бухгалтера не мог принести никакого вреда… ведь он уже знал, не так ли?
        Сосредоточься!
        Разум Лили на мгновение проснулся. Эти слова не принадлежали Дориан или Мэдди. И теперь она поняла, что на самом деле слышит другую женщину, ее мысли в голове, так плотно окутавшие ее, что Лили могла по ошибке принять их за свои собственные.
        Прошлой ночью.
        Значит, сегодня уже не тридцатое августа. Тир со своими людьми ушел? Лили отдала бы жизнь за правильную дату, но она не могла спросить.
        Ассистент вышел из комнаты, дверь быстро захлопнулась, и без видимой на то причины Лили вдруг подумала об отце, который умер много лет назад. Отец ненавидел президента Фревелла, ненавидел разрастание отделений Безопасности в каждом городе и центре. Но тогда не было никакого организованного сопротивления. Отец был борцом, которому не за что было сражаться, у которого не было товарищей по борьбе.
        «Папе бы понравился Уильям Тир,  - поняла Лили, и ее глаза защипало от слез.  - Он бы сражался за него».
        - Последний шанс, моя девочка.  - Не будет никакой передышки: бухгалтер сам занял место за консолью. Лили сжала пальцы, готовясь, хватаясь за подлокотники кресла. Бухгалтер сел и приветливо ей улыбнулся улыбкой хищника на лице бюрократа, затем прокудахтал с притворным беспокойством:
        - Скажите мне, Лили… что превратило такую милую женщину, как вы, в подобную шлюху?
        Он потянулся к консоли, и тут свет погас. Долгое время Лили слышала лишь собственное резкое испуганное дыхание во тьме. Затем - вопли в коридоре, приглушенные металлической дверью. Под ногами задрожал пол, и Лили охватила радость, жестокая радость, граничащая с экстазом.
        «Первое сентября!  - возликовал ее разум. Она вдруг поняла, что он пришел: конец старого, больного мира.  - Первое сентября!»
        Где-то далеко завизжала тревога. Еще больше приглушенных криков послышалось из коридора. Стул бухгалтера скрипнул, и Лили сжалась в клубок, ожидая, что он найдет ее в любой момент. Она слышала резкий звук его шагов по бетонному полу, но был ли он рядом или на другом конце комнаты, она сказать не могла. Лили начала прощупывать подлокотник стула, ища острый край, гвоздь, что угодно, дергая так сильно, как только позволяли наручники. Это был ее единственный шанс, и если она не воспользуется им, если им удастся снова включить свет, боль может продлиться вечно.
        Дверь звякнула, глубокий, подобный гонгу, звук, и Лили подскочила, стукнувшись головой о спинку стула. Тьму огласило несколько резких щелчков: заряжался пистолет. Лили не могла найти острых углов на подлокотниках - и не найду, подумала она, разумеется, их тут нет,  - и потому попробовала поработать над одним из наручников, что приковывали ее к подлокотникам. Она была тонкокостной, с узкими запястьями, но что бы она ни делала, манжета не соскальзывала с выступа большого пальца. Она продолжила теребить его, не остановившись, даже когда почувствовала первые струйки крови. За последние сорок восемь часов Лили раскрыла великую тайну боли: она разрасталась от неизвестного, от знания, что существует б?льшая боль, что-то еще более мучительное. Тело постоянно ждало. Стоило только умалить неопределенность и самой контролировать боль, ее становилось гораздо легче перенести, и Лили дернула наручник, шипя от боли сквозь стиснутые зубы.
        Дверь снова загудела, гораздо более глубоким звуком, металл ударил по металлу, и мгновение спустя петли сорвались, открывая серебристый прямоугольник света от какого-то сияющего устройства. Когда Лили была маленькой, они брали похожие фонари в походы, но этот светил гораздо ярче, превращая дверь в прямоугольное солнце во тьме. Лили вскинула руку, чтобы прикрыть глаза, но было слишком поздно: ее ослепило, глаза горели, сочась солью. Комната наполнилась выстрелами, быстрыми резкими щелчками и звоном пуль, отскакивающих от металлических стен. Тонкая полоска боли пересекла бицепс Лили. Глаза под веками полыхали огнем.
        - Миссис Эм!
        Рука сжала ее плечо, сильно встряхнув, но, даже открыв глаза, Лили увидела лишь белое пламя.
        - Джонатан?
        - Замрите на минутку.
        Лили замерла. Раздался резкий треск металла, потом еще, отдача пронзила руки снизу доверху.
        - Вот вы и свободны. Идемте.
        - Я ничего не вижу.
        - Понимаю. Но нести вас не смогу. Придется идти.
        Лили позволила ему поднять ее на ноги, хотя в ступни и икры впились тысячи булавок. Она споткнулась, и Джонатан поддержал ее за плечи. Слева послышался сдавленный хрип, словно кого-то душили. Теперь она могла видеть тени, яркие лучи фонарей в темноте. Хрип усиливался, превратившись в громкий булькающий звук, заставивший Лили вздрогнуть, а потом стих.
        - Надо идти!  - взвизгнул голос, такой высокий и взволнованный, что Лили не смогла разобрать, мужчина кричал или женщина.  - Они подключают запасную систему! В строение С ток уже подан!
        - Не выпрыгните из штанов,  - произнесла женщина, растягивая слова, и Лили повернулась на голос, хотя ничего не видела, кроме очередной ярко-синей тени.
        - Дориан?
        - Пойдемте, миссис Эм.  - Джонатан взял ее за руку, потянув за собой.  - Надо идти, времени мало.
        Уже первое сентября? Но времени спрашивать не было. Ее вытолкали за дверь - по пути Лили ободрала локоть о раскуроченную раму, но ничего не сказала. Лили постоянно моргала, пытаясь вернуть зрение.
        Редкие лучи света фонарей метались по коридору, Джонатан подгонял ее рукой. Лили слышала стук в двери, мимо которых они шли: люди по-прежнему находились в ловушках за магнитными замками,  - и теперь Лили поняла, почему Джонатан так торопился. Все оборудование Безопасности предположительно имело несколько источников аварийного питания на случай сбоя: Джонатан и Дориан, должно быть, вывели из строя несколько, но не все. Под ногами, глубоко в камне, Лили почувствовала прерывистые удары - кто-то явно пытался подключить здание заново.
        Десятифутовая фигура шагнула в лучи фонарика, и Лили остановилась, узнав форму Безопасности. Мужчина был крупным и мускулистым, и держал массивный черный автомат, стреляющий и пулями, и дротиками. Грег брал похожий, когда ездил охотиться на оленей со своими дружками в Вермонте.
        - Куда это вы с ней собрались?
        Позади Лили кто-то зарычал: тихий звук, от которого волосы на затылке встают дыбом.
        - Ее переводят в Вашингтон.
        Лили узнала этот голос: тот лысый помощник бухгалтера, проведший б?льшую часть ночи, держа руку на консоли. Он стоял по другую сторону Джонатана, по-прежнему в форме, но, прищурившись, Лили обнаружила, что его лицо стало гротескной белой маской паники. Она уже ничему не удивлялась и ни на что не реагировала: просто отметила присутствие ассистента, мягко тыкая пальцем пузырь в своем сознании, а потом отдергивая его.
        - По чьему распоряжению?
        - Специальное распоряжение майора Лангера.
        Но голос помощника дрожал, и Лили поняла, что охранник не купился. Смутно, за пределами света от их фонарей, она заметила, как кто-то пробирается по стене коридора: скользящая тень во тьме.
        - А где Лангер?
        - Пишет отчет.  - Помощник облизал губы, и Лили услышала сухой шорох его языка.  - Я должен отвести ее к машине.
        - А кто все остальные?
        Фигура у стены ринулась на охранника, повалив его на пол. Падая, охранник открыл огонь, пули отскакивали от стен и пола. Рука Джонатана соскользнула со спины Лили, и она услышала, как его тело рухнуло на пол. Фонарик Джонатана упал на бетон, и в тусклом свете она увидела Уильяма Тира - он засадил коленом охраннику в живот, впившись большими пальцами ему в глаза. Лили схватила оброненный фонарик и посветила вокруг, пока не обнаружила ноги Джонатана. Охранник закричал, заставив ее подпрыгнуть, и луч света безумно метнулся по коридору. На мгновение Лили снова оказалась в своем кошмаре, в другом коридоре с бесконечными дверями.
        - Свети сюда,  - Дориан выхватила у нее фонарик и направила Джонатану на живот.  - Вот черт.
        Узкая полоска крови, сверкающая почти черным, окрасила рубашку Джонатана чуть выше пряжки брюк. Видение Лили прояснилось, теплый пузырь вокруг разума испарился.
        - Помоги мне его поднять.
        Лили обхватила Джонатана вокруг пояса и помогла Дориан поднять его с пола. Впереди, во тьме, крики охранника внезапно оборвались, потускнев до хрипа.
        - Пошевеливайтесь!  - крикнул Уильям Тир.
        - Джонатану нужен врач,  - выдохнула Дориан.  - Огнестрел.
        - Нет времени. Люди Паркера уже начали.
        - Я в порядке,  - прохрипел Джонатан, дыша Лили в шею.
        - Пойдем, Южная Каролина,  - Дориан потянула Джонатана вперед, и Лили последовала ее примеру, стараясь поменьше трясти раненого.
        - Солтер!  - рявкнул Тир.  - Открой дверь!
        Помощник бросился мимо Лили к двери в конце коридора, его фонарик подпрыгивал с каждым шагом. Но не успел он ее достичь, как свет снова включился, ослепив всех яркой вспышкой. Лили споткнулась, чуть не уронив Джонатана на пол.
        - Шевелись!  - взревел Тир.  - У нас нет времени!
        Помощник распахнул дверь. Лили с Дориан потащили Джонатана по длинной металлической лестнице, вперед, навстречу холодной ночи. Казалось, с тех пор, как Лили сюда попала, прошли годы, и на мгновение она ничего не хотела так сильно, как упасть и заснуть прямо на ступеньках, послав этот Лучший мир к черту. Но потом она почувствовала сопротивление, даже со стороны своих собственных ног: другая женщина была здесь и толкала ее вверх по ступенькам.
        На самом верху стояла машина, блестящий серебристый «Лексус» со щитом Безопасности на капоте. Остальные здания комплекса оставались темными, но через пару секунд в дальнем конце зажегся еще один ряд огней.
        - Босс,  - пробормотала Дориан.  - Она все еще меченная.
        - Разберемся с этим в машине. Затаскивайте Джонатана.
        Помощник, Солтер, ждал у открытой пассажирской двери, его лицо выражало ужас и трогательное нетерпение одновременно. Когда они приблизились, он протрубил:
        - Лучший мир.
        - Заткнись!  - прошипел Тир.
        - Я помог!
        - Помог.  - Тир передал Джонатана Лили. Она увидела убийственный блеск в глазах Тира, но ничего не сказала, просто открыла заднюю дверь и помогла Дориан втащить Джонатана на заднее сиденье.  - Ты помог нам в одиннадцатом часу, желая попасть в Лучший мир.
        - Да!
        Одним быстрым движением Тир схватил Солтера за затылок и ударил лицом о капот. Когда он снова поднял Солтера, его лицо превратилось в кровавую маску.
        - Подумай о них, Солтер,  - пробормотал Тир.  - Обо всех моих людях, которых ты помогал раскалывать все эти годы. Я и на сто миль не подпущу тебя к Лучшему миру.
        Он отбросил Солтера подальше. Лили окинула взглядом комплекс, опоясывающий его забор. Если электричество снова включили, как они собираются выкручиваться?
        - Это было бы настоящим трюком, даже с Джонатаном за рулем.  - Тир покачал головой, прикусывая щеку изнутри.  - Мне нужно подлатать Джонатана и вытащить из нее бирку. Дори, ты умеешь водить?
        - Я справлюсь.
        - Садись.  - Тир скользнул на заднее сиденье. Лили открыла пассажирскую дверь и замерла, когда сквозь деревья слева, в нескольких милях за пределами комплекса Безопасности, взвилась яркая вспышка. Оранжевый огненный шар расцвел в темноте, освещая силуэты бесконечных деревьев, прежде чем их поглотило пламя.
        - В машину, быстро!
        Она влезла внутрь и захлопнула дверь. Дориан дала газ, и «Лексус» понесся по тротуару. Тир включил верхний свет.
        - Двадцать градусов влево, Дори. Пятый сегмент с конца.
        - Знаю, босс, знаю,  - Дориан крутанула руль влево. Еще одна группа огней зажглась над ними, и Лили увидела, что они направляются в сторону забора, продолжая набирать скорость. Лили подумала об ударе током, затем выкинула это из головы. Тир об этом позаботится, как заботился обо всем остальном. Что-то стукнуло в металл позади нее: пули, прошили багажник и задний бампер. Автомобиль перекосило, и Дориан вступила в схватку с рулем, ругаясь такими словами, которыми гордилась бы сама Мэдди.
        С заднего сиденья раздался стон. Тир достал свою маленькую черную сумку и встал на колени, сгорбившись над Джонатаном. Лили была рада, что не видела рану, но она уже чувствовала, как все сложится. Джонатан спас ее - теперь уже дважды,  - а взамен она стала причиной его смерти.
        - Все плохо,  - покачал головой Тир.  - Придется подождать, пока мы не выберемся на шоссе.  - Он сдвинул ноги Джонатана и взгромоздился на сиденье.  - Лили. Наклонись.
        Лили вздрогнула, осознав, что он непринужденно зовет ее по имени, прямо как Дориан или Джонатана. Она хотела улыбнуться, но потом почувствовала, что Тир разорвал рубашку у нее на спине.
        Машина врезалась в забор. Предполагалось, что все заборы Безопасности титановые, но эта секция просто слетела со столбов. Дориан дернула руль влево, и машину занесло, а потом они выехали на дорогу, уносясь прочь. Лили повернулась и увидела комплекс через заднее стекло: мешанину света, камня и стали, уменьшающуюся по мере того, как они удалялись. Затем она ошарашенно подпрыгнула, когда что-то холодное мазнуло ее по лопатке.
        - Обычно я делаю местную анестезию, но все запасы уйдут на Джонатана. Тебе хватит смелости?
        Лили хихикнула, но получилось кваканье. Она была смелой много-много часов назад. Где она сейчас, она не знала, бродя по неизведанной территории. Лили заскрежетала зубами, готовясь, пытаясь думать о чем-нибудь другом.
        - Почему вы убили ассистента?
        - Солтера? Ты же знаешь таких людей, Лили. Он один из тех, которые могут придумать предлог почти для всего, что сотворили. Солтер думал, что одним добрым делом перечеркнет все ужасы, которые он творил на протяжении всей своей жизни.
        - Не перечеркнет?  - Лили зажмурилась, когда что-то тонкое и холодное проткнуло кожу на лопатке. Она не знала, почему они ее спасли. Позволят ли пойти вместе с ними в Лучший мир? Она даже одного доброго дела не сделала, по большому счету. Болело сильно, но она сжала губы. Что, если даже один маленький неверный шаг изменит счет?.
        - Зависит от поступка и от жизни. В данном случае - нет. Солтер почти двадцать лет был правой рукой Лангера.
        Майор Лангер, поняла Лили. Главный следователь. Бухгалтер.
        - Пока блокпостов нет,  - заметила Дориан, глядя строго перед собой.  - Это что-то. Но много огня.
        - Паркер,  - пренебрежительно ответил Тир.  - Это сборище обожает пошуметь.
        Острый инструмент ковырялся в плече Лили. Она не смогла удержать тихий стон, вырвавшийся из горла.
        - Еще чуть-чуть, Лили.  - Зашипел аэрозольный баллончик, и по ее плечу распространился обжигающий холод.  - Слава богу, Паркер и его команда никогда не знали, что еще у нас было. Но я бы поставил сотню фунтов на то, что большую часть Восточного побережья охватит огонь еще до рассвета.
        - Почему?  - выдохнула Лили, когда еще одно острие вонзилось в мышцу плеча.  - Почему вы позволили ему это сделать?
        Тир хмыкнул.
        - Замри, Лили. Тут хитрая штуковина.  - Лили подумала, что он проигнорировал ее вопрос, но мгновение спустя он ответил:  - Эта страна больна. Счастливчики веселятся на могилах голодных, больных, угнетаемых. Закон позволяет не считаться с обездоленными. Это историческая болезнь, и существует лишь одно лекарство. Но я не буду лгать вам, Лили: нам нужен отвлекающий маневр.  - Тир на мгновение оставил ее плечо, и раздался звон металла.  - Чертова штуковина засела глубоко в мышце. Неумелый врач… наверное, было дико больно, когда ее вживляли.
        Лили удивленно моргнула, осознав, что не помнит, как ей вживляли бирку. Она знала, что это произошло когда-то в детстве, но теперь ярлык казался чем-то, что было всегда, естественной частью ее тела. Она научилась быть меченой, как и все остальные научились жить под постоянным наблюдением, не говоря о тех, кто исчезал навсегда.
        Историческая болезнь.
        - Зачем вы меня вытащили?
        - Билет в Лучший мир не дают бесплатно, Лили. Я испытываю своих людей. Так держать, Дори.
        - Сэр.
        Лили почувствовала последний глубокий укол в мышцу и застонала сквозь стиснутые зубы. Еще один холодный рывок, и ярлык, наконец, поддался. Тир продемонстрировал его Лили: крошечный кусочек металла, настолько маленький, что уместился бы на ногте мизинца. Лили удивленно протянула руку, и Тир опустил ярлык ей на ладонь.
        - Вот это контролирует всю твою жизнь, Лили. Сделай нам всем одолжение и выкинь его в окно.
        Еще секунду поизучав крошечный металлический эллипс, Лили опустила окно и швырнула ярлык в ночь.
        - Чувствуете себя лучше, миссис Эм?
        Она обернулась и посмотрела на Джонатана, не обращая внимания на сильнейшую боль в плече. Он улыбался, но под темной кожей его лицо было бледным, и вся его манишка блестела от крови.
        - Мне так жаль.
        Джонатан махнул рукой.
        - Я буду в порядке.
        Но Лили понимала, что это не так. Снова извиняться казалось до смешного глупым, поэтому она не стала повторять, а только смотрела через лобовое стекло, ненавидя себя. Ночной пейзаж расцвел огнем от горизонта до горизонта, многие города горели за стенами. Изменилось еще что-то, но пока они не выбрались на шоссе, направляясь на юг, Лили не могла понять разницу. Она не видела ни одного фонаря с тех пор, как они покинули комплекс Безопасности.
        - Вы выключили электричество.
        - До последней ячейки,  - подтвердил Тир, роясь в своей медицинской сумке.  - И оно больше не вернется. Восток во тьме от Нью-Гемпшира до Вирджинии. Как там у нас со временем, Дори?
        - Опережаем график на десять минут.
        - Держись общественных дорог. Если повезет, люди Паркера будут искать крупную дичь на частных.  - Тир принялся бинтовать руку Лили, накладывая какую-то мазь. Щипало, но Лили едва это заметила: слишком увлеклась, глядя в окно, в глазах плясало оранжевое пламя.
        «Карнавал»,  - подумала она. Она не хотела представлять, что происходит в мире за пределами их автомобиля. Все, кого она знала, жили за стеной: ее мама, друзья… Лили вдруг почувствовала, что осталась на плаву, сидя на куче трупов, и это чувство вины останется с ней, с ними всеми, даже с Тиром, отравляя все, чего ни коснется… отравляя Лучший мир.
        «Никто не сбежит»,  - мрачно осознала Лили, потом закрыла глаза, морщась от звуков, доносившихся с заднего сиденья, где Тир занялся Джонатаном.
        «Никто из нас не чист».

* * *

        Келси проснулась и обнаружила себя во тьме, лежащей на холодном каменном полу. Плечо болело, но были ли это воспоминания Лили или ее собственные старые раны, она не знала. Она чувствовала себя обманутой. Почему она оказалась здесь, не увидев конец истории?
        - Лазарь?
        Никакого ответа. Келси вскочила на ноги и снова упала, обдирая колени о камень. Темнота, казалось, простиралась вокруг нее бесконечно.
        - Лазарь!  - закричала она.
        - Спасибо, чтоб тебя, Господи!  - проорал Булава. Его голос был далеким, приглушенным.  - Не молчите, госпожа!
        - Я здесь!
        Вдали появилось мерцание факела, и Келси поднялась на ноги, бредя к нему, протянув руки, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие. Но вокруг не было ничего, только необъятное темное пространство. Когда подошел Булава, Келси увидела, что лицо у него белое и напряженное, глаза расширенные в свете факела.
        - Я думал, что потерял вас, госпожа.
        - Что?
        - В одно мгновение вы лежали на земле, крича, а потом просто исчезли. Я искал вас по меньшей мере полчаса.
        - Может, я откатилась во тьме?
        Булава горько рассмеялся.
        - Нет, госпожа. Вы исчезли.
        «Тогда зачем я вернулась?»  - чуть не спросила она, но смолчала, признавая эгоистичность вопроса. Она вернулась, потому что ей было чем заняться до утра, прежде чем отправиться на смерть.
        - Просто переход,  - прошептала она, черпая утешение в словах, хотя и не знала, что они означают.
        Настало время поговорить с Роу Финном.

* * *

        Когда они добрались до Королевского Крыла, везде было тихо. Келси надеялась, что все ушли спать: гораздо легче сказать «прощай» одному лишь ночному стражнику. Но тут она ошибалась: когда двойные двери распахнулись, она обнаружила, что вся ее Стража с Пэном во главе, больше тридцати человек, все еще не спит. Андали тоже ждала, так аккуратно собранная, словно у нее был полноценный сон. Ждала даже Айса, хотя Келси заметила, что девочка не стояла с матерью. Она стояла со Стражей.
        Келси глубоко вдохнула. Остальным было легче соврать, чем Булаве, но Келси беспокоилась за Андали, которая всегда все видела насквозь.
        - На рассвете я пойду к мосту, попробую начать переговоры с мортийцами.
        - С чем, госпожа?  - спросил Корин.  - Вам нечего предложить.
        - Лазарь решит, кто пойдет со мной,  - продолжила она, не обращая на него внимания.  - Четыре стражника, не более…
        - Элстон,  - объявил Булава.  - Я.  - Его глаза блуждали по комнате, пока не остановились на Айсе.  - И ты, чертовка. Мортийцы - коварные сволочи. Мне нужен твой нож.
        Это был бред, но, увидев, как лицо Айсы загорелось в свете факела, Келси ничего не сказала, признав слова Булавы подарком, проявлением доброты, какие она продемонстрировала Ивену. Она окинула взглядом ряды стражников и нашла Ивена, стоящего возле одного конца. Она готова была отправить его обратно, в подземелье, если бы Булава потребовал, но он не требовал. Стража могла по-разному отреагировать на Ивена, но они приняли его, скорее, как талисман, поручая ему второстепенные, безобидные дела, где он не мог причинить большого вреда. Веннер хлопнул Айсу по спине, шепнул ей что-то на ухо, и она бросилась прочь по коридору.
        - И Корин.
        Несколько стражников ахнуло. Пэн, побледнев, уставился на Булаву. Сердце Келси болело за него, но она понимала, что не может в это влезать. Более того, когда Пэн начал яростным шепотом спорить с Булавой, она поняла, что ей дают возможность. Она повернулась и поспешила по коридору в свою комнату, почувствовав облегчение, когда никто не попытался за нею последовать, и заперла за собой дверь.
        Огонь в ее камине по-прежнему горел: Андали, тщательная, как никогда, всю ночь его поддерживала. Келси села у очага, глядя на огонь, желая, чтобы пришел Роу Финн. Но откуда он придет? Кесли хотела бы понять, казалось, это могло иметь какое-то значение. Она чувствовала себя обессиленной, словно прошла бесчисленные мили, тяжесть жизни Лили навалилась поверх ее собственной. Она страстно хотела вернуться к Лили, увидеть остальную часть истории, но времени не было. Уже четыре пятнадцать, и рассвет близок. Келси сжала руку в кулак, впиваясь ногтями в ладонь, пока под ними не проступили тонкие кровавые полумесяцы, пока не почувствовала себя смутно бодрствующей.
        Наследница Тира.
        Она подняла глаза и увидела, что он стоит у камина. Призрак казался не таким бледным, каким она помнила: теперь его щеки горели румянцем, глаза блестели, что казалось противоестественным. Ее ранние сны повторялись: этот мужчина, погруженный в нее, а вокруг них все горел и горел огонь… Келси встала, вытирая окровавленные руки о платье.
        - Вы хотите свободы.
        Да.
        - Говорите вслух!  - огрызнулась она.  - Я устала от тишины.
        - Я хочу свободы.
        - Как убить Красную Королеву?
        - Ты готова начать торговаться, наследница Тира?  - Его глаза светились красным.
        Игра света, как когда-то предполагала Келси, но теперь она вспомнила старого дурака Марлоу, решившего заключить сделку с дьяволом. Но даже урок хорошей книги не мог перевесить приливную волну, подступившую к городским стенам. Мортийцы - единственное, что имело значение, все другие соображения отошли на второй план.
        - Готова.
        Финн подошел, и Келси увидела горячий голод в его глазах, огромное возбуждение, удерживаемое в узде. Что бы ни означала для него свобода, ждал он долго.
        - Что мне делать?
        - Возьми сапфиры в руку.
        Келси взяла.
        - Теперь скажи: «Я прощаю тебя, Роуленд Финн».
        - Прощаю вас за что?
        - Разве это важно?
        - Да.
        - Какая ты сложная, наследница Тира.
        - Как я могу по-настоящему вас простить, если не знаю, за что?
        Финн замолчал, его лицо сделалось задумчивым, и Келси почувствовала секундное удовлетворение. Несколько месяцев она пользовалась сапфирами вслепую. Финн мог знать больше, чем она, но и он знал не все.
        - Возможно, ты права,  - признал он.  - Что же, расскажу: давным-давно я причинил твоей семье великое зло.
        - Какое?
        Финн моргнул, и Келси поняла, что каждое слово стоило ему чего-то. Возможно ли, чтобы это существо чувствовало угрызения совести?
        - Я предал Джонатана Тира.
        Келси ожидала не этого.
        - Ловкач сказал, что вы лжец.
        Его глаза сузились.
        - Позволь мне рассказать кое-что о человеке, которого называют Ловкачом, девочка. Я вижу твое желание ранить его, и поверь, он уязвим. Спроси своего Ловкача о его роли в убийстве Тира. Посмотри, есть ли у него, чем защититься.
        Келси отпрянула.
        - Я устал, наследница Тира. Мы заключаем сделку или нет?
        - Сперва вы,  - ответила она, с усилием выкидывая Ловкача из головы.  - Как убить Красную Королеву?
        - Дай мне слово, что после этого ты меня освободишь. Я за тобой долго наблюдал, наследница Тира. И знаю, что твое слово непоколебимо.
        Слова напомнили ей Торна. Что-то здесь было не так, Келси явно что-то упускала. Если Финн замешан в убийстве Тира, какое это имело отношение к ней? Все Тиры были мертвы.
        «Мортийцы!  - настаивал внутренний голос.  - Думай о мортийцах!» Ей требовалось время, чтобы принять верное решение, но время истекло. Если существовал шанс убить Красную Королеву, разве это не перевешивало любую угрозу, которую могло представлять это существо? Келси задумалась, не в таком ли положении оказалась ее мать: два варианта, один ужаснее другого, мортийцы у ворот, и Элисса, ослепленная сиюминутной опасностью, принимает худшее решение из возможных.
        «Понимаю,  - мысленно прошептала Келси, слова падали в какой-то туманный уголок ее сознания.  - Теперь я понимаю, каково тебе было».
        - Я обещаю вас освободить.
        Финн по-лисьи улыбнулся.
        - Отличная сделка, наследница Тира. Твоя мортийская Королева пришла ко мне очень давно, почти сто лет назад. Она не искала меня, но, найдя случайно и поняв, что я такое, попросила о помощи.
        - О помощи в чем?
        - Стать бессмертной. Тогда она была юной девушкой, едва ли женщиной, но ее жизнь уже была ужасной, и она хотела стать такой сильной, чтобы ничто не смогло снова причинить ей боль… ни мужчина, ни судьба, ни время.
        Келси поняла, что Торн был прав.
        - И вы ей помогли?
        - Помог. В ней течет капля тирской корви, и я долгое время думал, что она та, кого я искал. Но она… испорчена. Ранние годы наложили на нее слишком глубокий отпечаток, и она сосредоточилась лишь на собственной безопасности и наживе. Твое наследие гораздо чище, концентрированнее. Порой я даже вижу его в выражении твоего лица.
        «Кого?»  - задумалась Келси. Но не могла позволить себе отвлечься.
        - Вы сказали, что ее можно убить.
        - Можно. Она обладает частичкой таланта твоей семьи, и я научил ее, как его усовершенствовать: управлять плотью, исцеляя себя, когда тело подводит. Ты знаешь эти уроки, наследница Тира, ты сама их учишь. Но мортийская Королева по-прежнему уязвима. Ее разум уязвим, потому что глубоко внутри она навсегда останется той девочкой, что пришла ко мне, испуганная, голодная и одинокая. Она не может искоренить свое детство, как бы сильно ни старалась. Это определяет ее.
        Келси вздрогнула, внезапно рассердившись. Она не хотела думать о Красной Королеве как о беззащитном ребенке, как об Айсе. Келси хотела, чтобы она оставалась олицетворением великой силы и страха, какой всегда ее представляла. Она чувствовала, что Финн только все усложняет.
        - Как это мне поможет?
        - Женщину убить нельзя, наследница Тира, а ребенка можно. Она знает это и поэтому хочет завладеть твоими сапфирами.
        - А они-то тут при чем?
        - Время, наследница Тира, время. Ты, несомненно, уже должна была понять, что обладаешь чем-то большим, чем просто два красивых ожерелья. Существует множество волшебных камней, но сапфир Тира уникален. Ты должна была это обнаружить, разве нет?
        Келси ничего не ответила.
        - Красная Королева хотела бы изменить множество вещей в своей истории. Она полагает, что твои сапфиры помогут ей стереть прошлое, делающее ее слабой. Она их очень сильно хочет.
        Значит, Торн не солгал ей и в этом. На мгновение Келси представила истекающего кровью мужчину, корчащегося у ее ног, но потом отбросила воспоминание.
        - Но как кто-то еще может использовать это прошлое? Уверена: все, кого она может бояться с детства, уже мертвы.
        - Не обязательно, наследница Тира. Она боится меня. Но больше всего - тебя.
        - Меня?
        - О да. Она может не признаваться в этом, даже себе, но она боится тебя, а страх - это чудовищная слабость, которую прилежная женщина, как ты, могла бы использовать. Красной Королеве есть чем защититься, но, отыскав ребенка, ты найдешь уязвимое место.  - Финн раскинул руки.  - Я выполнил свою часть сделки?
        - Не уверена. Вдруг вы соврали?
        Финн горько усмехнулся, его красивое лицо скривилось.
        - Поверь мне, я давно научился не играть в правду с твоей семьей. Урок мне дорого обошелся.
        - Хорошо.
        - Тогда твоя часть сделки, наследница Тира.
        - Что мне делать?
        - Позволь взглянуть на сапфиры.
        Келси протянула их, но он отпрянул.
        - Не ближе. Я не могу к ним прикасаться.
        - Почему?
        - Наказание, наследница Тира. Самое худшее наказание, которое можно себе представить.
        Самое худшее наказание, которое можно себе представить. Кто-то произносил эти слова при Келси и не так давно. Ну конечно: Ловкач, стоявший практически на том же месте, где сейчас стоял Роу Финн.
        - Возьми оба сапфира в руку…
        - Подождите минуточку,  - перебила она.  - Вы сказали, что причинили моей семье, Рэйли, зло. Какое зло?
        Он улыбнулся.
        - Рэйли, алчные Рэйли… в тебе, может, и течет их кровь, но ты не Рэйли. Ты Тир.
        - Тиров убили. Никто не выжил.
        - Ты так уверена, дитя? Посмотри в зеркало!
        Келси повернулась и посмотрела.
        По привычке она ожидала увидеть там девушку, но вместо этого нашла женщину, высокую и красивую, с печальным выражением исчерченного преждевременными морщинами лица.
        Лили.
        На мгновение Келси подумала, что это какой-то трюк, иллюзия, придуманная Финном, чтобы на нее повлиять. Она подняла руку, глядя, как ее отражение делает то же самое. Возможно, она была самой Лили, стоящей перед зеркалом в гостиной дома в Нью-Ханаане. Только глаза у Келси были по-прежнему ее собственные, глубокого зеленого цвета, а не прохладно-голубые, как у Лили.
        - Моя мать как-то связана с родословной Тира?
        - Элисса?  - рассмеялся Финн, и Келси похолодела.
        - Вы знаете, кто мой отец?
        - Знаю.
        - И кто же?
        Он покачал головой, и в его глазах Келси увидела самую тревожную вещь, которую она видела за весь это кошмарный вечер: тонкую прожилку жалости.
        - Поверь мне, наследница Тира, ты не хочешь знать.
        Булава сказал то же самое, но Келси настаивала:
        - Еще как хочу.
        - Увы. Это не входит в сделку.  - Финн махнул рукой в сторону сапфиров.  - Держи слово, наследница Тира.
        Она сжала оба сапфира в правой руке. Все так плохо, что она не хотела бы знать… какой же негодяй из маминого поколения мог оказаться ее отцом?
        - Я прощаю вас, Роуленд Финн,  - подсказал он.
        Келси закрыла глаза. Перед ней всплыло лицо матери, но она не обратила на него внимания.
        - Я прощаю вас, Роуленд Финн.

* * *

        Во тьме своей палатки, менее чем в пяти милях, Королева Мортмина с криком проснулась.

* * *

        Финн широко улыбнулся, обнажая блестящие острые зубы.
        - Даже не думай отменять прощение, наследница Тира. Ты дала его на сапфирах, а клятвопреступников наказывают, и сурово.
        - Ах,  - Келси села, уставившись на него.  - Понятно. Тогда каким было ваше наказание? Предполагаю, не таким, как у Ловкача.
        Финн уставился на нее на мгновение, затем пожал плечами.
        - Я окажу тебе огромную любезность, наследница Тира. Я всегда прихожу к женщинам с этим.  - Он обвел рукой свое красивое лицо.  - Это нравится им и льстит, и путает мысли. Но ты слишком умна, чтобы отвлекаться, слишком честна, чтобы купиться на лесть.
        Келси не была в этом уверена. Ее пульс зашкаливал, как и всегда, когда Финн находился рядом. Но если он обманулся, тем лучше.
        - Ты спросила, так что я покажу свое наказание. Узри же, кто я на самом деле.
        Лицо Финна начало меняться, обескровилось. Волосы поредели, повиснув на голове рваными лоскутами. Кожа побелела, губы покраснели, под глазами выросли темные мешки. Лицо напоминало шутовское, возможно, джокера в колоде карт, но в глазах не было никакого веселья, только восторг убийства, охватывающий все и ничего. Келси чуть не закричала, но в последний момент прикрыла рот рукой, понимая, что в противном случае сбежится вся Стража.
        - Оно горит,  - прошуршал Финн.  - Все время горит.
        - Что с вами случилось?
        - Я живу уже более трех веков. Я много раз желал смерти, но я не могу убить себя. Только других.
        Келси пятилась до тех пор, пока не наткнулась на кровать, и села, уставившись на него.
        - Не бойся, наследница Тира. Я опасен, безгранично, но никуда тебя не тороплю. Моя ненависть простирается на восток, к Мортийской Королеве. Провалишься ты - получится у меня.
        Он двинулся в сторону камина, и Келси почувствовала облегчение, но у самого очага он повернулся к ней, его красные глаза горели.
        - У меня нет чувств, наследница Тира, ни к одному живому существу на этой земле. Но сейчас я тебе благодарен и, возможно, даже уважаю. Не стой у меня на пути.
        - Это зависит от того, куда заведет вас этот путь. Держитесь подальше от Тирлинга.
        Финн заулыбался еще шире.
        - Ничего не обещаю. Но я тебя предупредил.
        Он отступил обратно в камин, гася пламя, и желудок Келси скрутило от беспокойства, когда она смотрела ему вслед. Очертания Финна померкли, а потом и вовсе исчезли, осталось лишь чувство, что, в конце концов, она не избежала Сделки Элиссы. Что соглашение, которое она только что заключила, могло оказаться еще хуже.
        Теперь уже поздно. Уже почти рассвело. Келси задумалась, где сейчас Лили, что она делает. Она отплыли? Куда? Как Тир защитил свое маленькое королевство путешественников от разрушительного мира вокруг? На земле перед Переходом жило более двадцати миллиардов людей, но никто не последовал за ними в Новый Мир. Как Тир сбежал?
        - Просто переход,  - снова прошептала Келси, смакуя слова, словно талисман. Финн сказал, что сапфиры Тира управляли временем: мог ли он видеть будущее, предвосхищать препятствия? Нет, это было бы слишком просто. Неизвестный материк в центре Атлантики? Это представлялось маловероятным, если не невозможным. Тем не менее они проплыли тысячи миль, пересекая Океан Господень, высадившись на западных берегах Нового Мира.
        Время, наследница Тира, время.
        Голос Финна эхом отдался у нее в голове, и Келси подняла голову, вздрогнув, когда видение перед ней обрело форму. Когда дело касалось ее сапфиров, никакой определенности не было и быть не могло. Но она подумала, что понимает, пусть и смутно, что произошло. Да, люди Тира проплыли тысячи миль по океану, но настоящее путешествие заключалось не в расстоянии.
        Настоящий Переход заключался во времени.

* * *

        Час спустя, приведя себя в порядок и одевшись, Келси отправилась в кабинет Арлисса, где тот передал ей лист бумаги без каких-либо замечаний. Она перевернула лист и обнаружила, очарованная, что Арлисс поработал над почерком, выстроив обычно беспорядочные буквы в ровный ряд. Одобрения стиля он дожидаться не стал: рядом высилась постоянно прирастающая стопка копий.

        Билль о Регентстве
        Ее Величество, Келси Рэйли-Глинн, седьмая Королева Тирлинга, настоящим отказывается от власти и передает ее в руки Лазаря Булавы, Капитана Королевской Стражи, его наследников и правопреемников, дабы действовать в качестве Регента Правительства Ее Величества. В случае смерти или нетрудоспособности Ее Величества во время действия данного Билля о Регентстве вышеупомянутая передача управления становится постоянной, и Регент объявляется правителем Тирлинга. Все действия Регента будут приняты от имени Ее Величества и согласно законам Ее Величества…

        - Хорошо,  - пробормотала Келси.  - Я забыла вам это сказать.

        …но любые подобные деяния могут быть отменены указом Ее Величества после возвращения на трон.

        Келси подняла глаза на Арлисса.
        - Положение о возвращении?
        - Андали велела добавить.
        - Откуда Андали знает?
        - Просто знает, Королевна, как и всегда.
        Келси снова перевела взгляд на билль.

        Когда Ее Величество вернется и возобновит свое правление, этот Билль будет объявлен недействительным. Регент лишится всех полномочий в пользу Ее Величества или наследников Ее Величества при наличии достаточного подтверждения.

        Келси покачала головой.
        - Положение о возвращении - плохая идея. Оно с самого начала ослабляет право Лазаря.
        - Без него не обойтись, Королевна. Андали и эта ее маленькая колдунья сказали, что ты вернешься.
        Она, вздрогнув, посмотрела на него.
        - Правда?
        - Маленькая казалась особенно в этом уверенной. Она сказала, что вы сильно изменитесь, но вернетесь.
        Келси не понимала, как это может быть. Если она попытается убить Красную Королеву, то либо преуспеет, либо потерпит неудачу, но в любом случае вряд ли выживет после покушения. Но сейчас менять билль было уже слишком поздно: им требовалось достаточное число экземпляров, чтобы распространить по всему Новому Лондону. Келси села в кресло напротив Арлисса и начала подписывать лежащие стопкой бумаги. Занятие было успокаивающим, но однообразным, и Келси мысленно вернулась к разговору с Роу Финном. В голове вновь вертелся вопрос: кто ее отец? Если родословная Тира чудом не прервалась, то только потому, что кто-то спрятался на время кровавого периода после убийства Джонатана. Такой старый секрет практически невозможно разгадать… но отец Келси может послужить точкой отсчета.
        - Госпожа.
        В дверях стоял Булава. Келси машинально выпрямилась, прикрывая рукой билль, который подписывала. Но Арлис ее опередил, уже убрав всю пачку с глаз долой.
        - Что такое?
        - Я бы хотел, чтобы вы кое-что рассудили.
        Келси встала из-за стола, услышав за спиной шуршание убираемого Арлиссом билля.
        - Что?
        Булава закрыл за собой дверь.
        - Пэн настаивает на том, чтобы сопровождать вас этим утром. Я сказал нет, но он не хочет слушать. Я мог бы его удержать, когда мы уйдем, но не хочу.
        - В чем вопрос?
        - Вы считаете, что он должен пойти?
        Келси медленно кивнула.
        - Было бы жестоко не взять его.
        - Хорошо,  - Булава понизил голос.  - Но, когда мы вернемся, госпожа, нам придется поговорить о Пэне. Он не может одновременно быть вашим личным стражником и полюбовником.
        Полюбовник. Понятие было таким старомодным, что Келси чуть не рассмеялась, но, подумав, поняла, что Булава выбрал правильное слово. Полюбовник… именно им Пэн и был.
        - Хорошо. Поговорим.
        Булава посмотрел ей через плечо.
        - Что здесь происходит?
        - Изучаем налоговую ситуацию.
        - Что так?  - Булава пристально посмотрел на Арлисса.  - Это сейчас самое актуальное?
        - Что бы Королевна ни захотела обсудить, это сразу же ложится на мой стол, мистер Булава.
        Булава повернулся к Келси и уставился на нее долгим взглядом.
        - Выкладывай, Лазарь.
        - Почему вы не сказали, чем собираетесь заняться, госпожа? Считаете, что я неспособен помочь?
        Келси опустила глаза, моргнув, чуть не плача. Он не поймет, подумала она, пока все не будет сделано, и тогда будет слишком поздно просить у него прощения. Но Булава был королевским стражником до мозга костей. Он бы врезал ей в случае необходимости, чтобы удержать от намеченного курса, поэтому она не могла объяснить ни ему, ни остальным стражникам. Она не смогла бы попрощаться ни с одним из них. Она подумала о дне, когда они все заявились, измученные, нетерпеливые, чтобы забрать ее из коттеджа. Этот отъезд обещал получиться таким же ужасным, как и тот. И все же в тот день мир широко распахнулся перед ней. Она вспомнила, как ехала по Алмонту, мимо ферм, заполнявших его, вдоль Кадделла, неподвижно мерцающий голубым вдали. Как ее поразила земля, ее просторы и размах… от воспоминаний по щекам покатились слезы.
        «Я не могу провалиться, иначе все пропало».
        - Собери остальных, Лазарь. Пора выдвигаться.

* * *

        Позже, вспоминая эту вылазку, Айса помнила только, что должен был пойти дождь. Дождь был бы уместен, но вместо этого небо окрасилось глубоким, чистым голубым, припудренным розово-оранжевыми облаками в занимающемся рассвете. Света хватило, чтобы открыть океан людей по обе стороны Большого Бульвара. Новый Лондон трещал по швам, и, хотя еще не было и шести утра, весь город, казалось, теснился на улицах. Несмотря на трех идущих рядом стражников, Айса чувствовала себя очень маленькой и одинокой, но боялась не смерти, а неудачи. В прошлом месяце Булава подарил ей лошадь, симпатичного молодого скакуна, которого она назвала Сэм, а Фелл учил ее ездить. Но ездить на лошади оказалось гораздо труднее, чем управляться с ножом или мечом, и Айса не обманывала себя в том, что не поднаторела в этом деле. Она чувствовала, что в любой момент Сэм может ее сбросить. Лучше уж умереть, чем пережить такое перед всеми этими людьми, перед Булавой, который выбрал ее для этого опасного задания. Сейчас оружие Айсы висело за поясом, но, если бы кто-нибудь сделал шаг в сторону королевы, она бы в две секунды соскочила с лошади с
ножом наготове.
        Королева, высокая и прямая, ехала между ними в неверном свете зари, тускло озарявшем ее серебряную диадему. В глазах Айсы она выглядела очень царственной, как и должна выглядеть Королева, выходя на переговоры с врагами. Но руки Королевы вцепились в поводья, костяшки сильно побелели, и Айса поняла, что все не так, как кажется. Прежде чем они покинули Цитадель, Булава повернулся к ним троим, сказав вполголоса:
        - Она что-то замышляет. Глаз с нее не спускайте. Если заметите, что она собирается сбежать, поднимайте тревогу и хватайте ее. Она не справится с нами четверыми одновременно.
        Айса не знала, что делать с этим приказом, а точнее, с самой Королевой. Она знала от Маман и Стражи, что королева иногда впадала в транс, но ничто не смогло подготовить ее к прошлой ночи: Королева бродила из одной комнаты в другую, ее глаза иногда закрывались, иногда открывались, когда она, пошатываясь, шла вперед, разговаривая сама с собой и даже натыкаясь на стены. Булава попросил их не волноваться, просто распорядился предоставить ей свободу и оставить на попечение Пэна. Но Айса волновалась. Королева напомнила ей Гли, бродящую примерно так же, следуя за чем-то, не существующим здесь, мучимая каким-то другим миром, который никто из них не видел. Иногда Гли была не совсем здесь, и Айса уже не раз думала, что однажды сестра может просто исчезнуть в своем невидимом мире. Возможно, Булава беспокоился, что с Королевой может случиться то же самое.
        - Королева Келси!  - выкрикнул какой-то мужчина, и Айса машинально качнулась в ту сторону, положив руку на нож. Но это оказался всего лишь старик, стоящий в толпе, махая рукой Королеве. Это был первый голос, который они услышали, поднявшийся над бормотанием толпы: город казался ошеломленным, все пялились на Королеву широко распахнутыми, потерянными глазами. После, наверное, десяти минут езды Айса заметила еще одну особенность: они проехали мимо многих тысяч людей, но она не увидела ни одной кружки эля, даже когда они миновали Заводь, печально известное скопление пабов Нового Лондона.
        «Да они трезвы, как стеклышко!»  - поняла Айса. Они не знали, что Королева собирается поставить на кон, но Айса подозревала, что это бы ничего не изменило. Она, как и все, видела огромную силу, раскинувшуюся по обоим берегам Кадделла. Что Королева могла поставить на другую чашу весов? Айса подумала, что это дурацкая затея, но гордилась, что ее выбрали, гордилась, что она с ними. Когда мортийцы придут, ей не придется стоять беззащитной, закрыв глаза. Она будет сражаться до конца, удерживая их подальше от Королевы. Когда Заводь закончилась, ее сердце окаменело: на мгновение ей показалось, что она увидела Па, высокую фигуру и горящие черные глаза, в центре толпы. Но когда люди снова переместились, он исчез.
        Бульвар последний раз повернул, и показался Новолондонский мост, длинный каменный отрезок перед ними. Огромные толпы людей по обе стороны начали таять, и Айса, наконец, расслабилась, когда они направили лошадей на мост.
        Впереди вздымалась баррикада.
        Айса не была инженером, но она сразу же увидела проблему: баррикада являла собой не более чем наспех побросанную мебель и доски, сложенные по обе стороны моста. Посередине виднелся настолько узкий проход, что через него можно было протиснуться разве что по одному. Нескладное сооружение никак не скреплялось с низкими стенами по бокам моста. Булава заявил, что мортийцы привезли таран, и, судя по всему, один хороший удар смел бы половину баррикады прямо в Кадделл. Королева явно пришла к такому же выводу, потому что мрачно усмехнулась, глядя на груду перед ними.
        - Это ведь никого не удержит?
        - Никого, госпожа,  - ответил Булава.  - Есть только один способ правильно защитить мост. Холл сделал все что мог, но его баррикаду разрушит даже сильный ветер.
        Айса задумалась, что же это за способ, но тут из-за баррикады появился генерал Холл, и она промолчала. За последнюю неделю Холл несколько раз приходил и уходил из Цитадели, и Айсе нравилось слушать, как он говорит: деловито и по существу, без бреда и лишних слов. Булава сказал, что Холл проделал героическую работу, сдерживая мортийцев, пока все беженцы не перебрались в город. На мгновение Айса забеспокоилась, что генерал поинтересуется, что она делает со стражниками, но он просто взглянул на нее, прежде чем подойти к королеве.
        - Ваше Величество.
        - Генерал. Я пришла начать переговоры с мортийцами.
        - Некоторые из них ждут на той стороне моста, но они явно одеты неподобающе для послов. Зато у них имеется два тарана, и они готовы начать.
        - Дукарте там?
        - Да. Он командует.
        Королева кивнула, на мгновение на ее лице отразилась глубокая задумчивость, затем она повернулась и посмотрела на городские стены за ними. Проследив за ее взглядом, Айса обнаружила, что вся доступная поверхность пограничной стены забита людьми, уставившимися на мост. Королева смотрела на стену долгим взглядом, прежде чем снова взглянуть вниз, и Айса поняла, что она кого-то искала, лицо, которое не нашла. Королева вздохнула, ее глаза наполнились грустью, грустью, которую Айса узнала: она видела ее в глазах Маман больше раз, чем могла сосчитать.
        - Простите.
        Булава дернул за поводья одной рукой, другой потянувшись к королеве, но потом они оба замерли: и конь, и всадник. Мгновение спустя Айса почувствовала, что ее собственные мышцы деревенеют, странное мерзкое ощущение, словно легкая судорога распространилась по всему телу. Боковым зрением она увидела, что Пэн с Элстоном тоже замерли, причем Пэн уже успел слезть с лошади и кинулся было вперед. Айса принимала участие в полуночных обсуждениях Стражи и наслушалась историй о пугающих способностях, которыми владеет Королева. У каждого стражника, казалось, находилась собственная догадка, что означала магия Королевы и как далеко она простиралась. Но Айса никогда не слышала ничего подобного. Она попыталась заговорить и обнаружила, что горло не позволяет ей издать ни звука.
        - Простите,  - повторила Королева.  - Но там, куда я иду, никто из вас не сможет меня защитить.
        Она спешилась, подошла к Булаве и обмотала поводья своей кобылы вокруг его протянутой руки. Булава посмотрел на нее сверху вниз, неподвижно, но его глаза были ужасны: два океана боли и ярости.
        - Извини меня,  - Королева на мгновение схватила неподвижную руку Булавы, грустно улыбаясь.  - Я королева, видишь ли.
        Рот Булавы дернулся, но ничего не вышло.
        - Ты мой Регент, Лазарь. Все уже устроено. Я доверяю тебе заботиться об этих людях и защищать их.
        Королева еще секунду смотрела на Булаву, а потом повернулась к ним троим, Айсе, Элстону и Пэну.
        - Больше вы не можете меня охранять. Так сделайте это для меня: защищайте моего Регента.
        Айса уставилась на нее, сбитая с толку,  - идея защищать Булаву казалась смехотворной. Королева двинулась к генералу Холлу, и на мгновение Айсе показалась, что он сможет ее остановить, но потом она заметила жилы, проступившие у него на шее, и поняла, что он также обездвижен.
        - Немедленно отступайте от моста, генерал, и готовьтесь к осаде. Если мортийцы не придут, значит, у меня получилось.
        Теперь она направилась к Пэну, красивое лицо которого застыло в агонии. Королева легко коснулась его щеки: Айса видела, как ее плечи приподнялись от глубокого вдоха, потом она повернулась и метнулась в тень баррикады. След Королевы простыл, а стражники ничего не могли поделать, только смотреть друг на друга. Айса подумала, что она единственная сохраняла спокойствие: глаза остальных переполняла паника. Пэн переживал сильнее всех: он бы последовал за Королевой куда угодно, Айса знала, да и сама Королева тоже знала. На баррикаде оказались и другие солдаты: они бы, пожалуй, могли остановить ее… но потом, глядя на лабиринт из обломков, Айса поняла, как глупо на это надеяться. Королева сильна, сильнее, чем Маман, может, даже сильнее самой Красной Королевы. Никто не мог остановить ее, если она сама того не хотела.
        Земля задрожала под ногами Айсы. Спустя мгновение она поняла, что снова может двигаться, то, что сковывало ее мышцы, ослабло. Но теперь земля дрожала так сильно, что она потеряла контроль над Сэмом и упала с его спины, больно шлепнувшись на булыжники.
        - Мы еще можем ее поймать!  - выкрикнул Булава.  - Вперед!
        Пэн уже убежал, бросив свою лошадь, преодолевая баррикаду. Айса поднялась с земли, теперь распознав на востоке низкий отдаленный треск, похожий на гром. Она последовала за Булавой и Элстоном на баррикаду, стараясь не отставать от их серых плащей, на бегу вытаскивая нож. Нож как всегда утешительно холодил руку, и только сейчас Айса поняла, откуда возникло это утешение: благодаря надежде встретить Па. Она ненавидела Па и любила его, но почему-то надеялась однажды встретить его с ножом в руке.
        Еще один глубокий раскат грома сотряс мост, и камни под ногами Айсы завибрировали. Она прошла мимо солдат, спрятавшихся в щелях между обломков, но времени высматривать их не осталось. Они не были важны, не то что Королева. Айса протиснулась, уворачиваясь от выступающих острых деревяшек и ножек стульев. В конце концов, она выбралась из-под тенистого навеса восточного конца баррикады и обнаружила Булаву, Пэна и Элстона, стоящих на плоской платформе. Встав возле них, Айса ахнула.
        По крайней мере, сто футов Новолондонского моста исчезло, оставив треснувший край скалы, а за ним - ничего. Заглянув за край пропасти, Айса увидела далеко внизу несколько внушительных кусков белого камня, частично погруженных в насыщенно-голубую воду Кадделла. Их края были рваными, словно великан разорвал камень на куски голыми руками. Теперь в мосте образовался огромный разрыв: от зазубренного края у их ног до последней опоры.
        Айса заметила Королеву стоящую на краю пропасти. Айса не жаловалась на зрение и даже отсюда видела, что лицо у Королевы бледное, словно кость, что она чуть ли не падала в обморок. Солнце только начало подниматься у нее за спиной, вокруг головы появился нимб из света, и Королева казалась ужасно маленькой. Айса не была настоящим королевским стражником, но ей казалось, что она понимает, пусть и туманно, как, вероятно, чувствовали себя трое остальных. Ей не нравилось, стоя по эту сторону пропасти, видеть Королеву беззащитной и одинокой.
        - Будьте вы прокляты, госпожа!  - выкрикнул Пэн. Айса ахнула, но Булава промолчал, и она поняла, что должна делать вид, будто ничего не слышала.
        - Я и так проклята, Пэн!  - крикнула Королева в ответ.
        Айса осторожно поглядела на Булаву и поморщилась, увидев его выражение лица. Она впервые подумала, что он выглядит старым, старым и истощенным. Всего три дня назад она научил ее, как подсечь мечом колени атакующего, и хлопал, когда у нее получилось. Когда все успело измениться?
        - У меня не было выбора, Лазарь!  - крикнула Королева через пропасть.  - У меня никогда не было выбора! Ты же знаешь!
        Она развела руками, а потом повернулась и пошла к восточным налоговым воротам, за которыми неподвижно стояла черной масса, выжидая. Королева шагнула в середину скопления, словно в улей с пчелами, и погрузилась в него. Они четверо не могли ничего сделать, только молча смотреть, как несколько минут спустя, когда ряды мортийцев перестроились, Королева исчезла.

        Глава 14
        Красная Королева

        Удача любит смелых, говорит нам история. Следовательно, это обязывает нас быть смелыми, когда только возможно.
Цитаты Королевы Глинн, составитель отец Тайлер

        С тех пор, как они покинули Цитадель, Келси поминутно отбивалась от Лили. Она пыталась мысленно проговаривать, что скажет мортийцам на том конце моста. И тут влезала Лили, цепкими щупальцами памяти вплетаясь в мысли Келси, пока они обе не становились неотличимыми. Отдаленные хлопки выстрелов. Видение горящего горизонта и крики умирающих. Но несмотря на это, Келси бы не отказалась окунуться в жизнь Лили. Лили жила в смутное время, проблемное и страшное, но ей не нужно было делать выбор, какой стоял перед Келси. Жизнь не требовала от Лили ничего, кроме выносливости. Келси посмотрела вверх и увидела белые паруса, такелаж, корабль, людей у штурвала. Она потрясла головой, но видение никуда не делось, слегка размытое, словно прикрытое тонкой вуалью. Мгновение Келси казалось, что она может протянуть руку, сорвать эту вуаль, шагнуть сквозь века и встать подле Лили. Стать Лили.
        «Смогла бы я?  - задумалась она, щурясь на корабль, на вздымающиеся паруса, белые тени в ночи.  - Смогла бы просто перейти и не вернуться?» На мгновение эта мысль показалась настолько соблазнительной, что Келси пришлось побороться с ней, как бы она боролась с вооруженным врагом. Она посмотрела на свои сапфиры, словно впервые их видела. Несколько месяцев она считала их мертвыми, но почему? Сны, неуклонное изменение внешности, порезы на теле, жизнь Лили, боль Лили… все это не появилось из ниоткуда. Келси взяла свои драгоценности, по одной в каждую руку, и проверила на свет. Физически они были одинаковыми, но Келси почувствовала между ними большую разницу. Если бы у нее только было время разобраться! Солнце вставало, но она по-прежнему колебалась.
        - Вы не умерли,  - удивилась она, глядя на драгоценности в руках. Мир Лили снова ее затягивал, требуя, чтобы она вернулась, чтобы досмотрела конец истории, но Келси отпустила свои драгоценности и пошла. Видение парусов наконец-то потускнело, когда она дошла до налоговых ворот на восточном конце моста. Все столы сборщиков стояли пустые: никто теперь не входил в Новый Лондон по мосту и не покидал его. Келси должна была устать, но чувствовала бодрость.
        Пригорок за налоговыми воротами покрывали мортийские солдаты, вооруженные для сражения мечами и ножами на поясе. Даже сейчас вид отличной стали глубоко ранил Келси изнутри. У ее армии - точнее, того, что он нее осталось,  - было так мало хорошего оружия. Во главе мортийской колонны стоял человек в полном обмундировании, полысевший, с сонными глазами, мгновенно пронзившими Келси. Однако эти глаза за нависшими веками были проницательными и безжалостными, какими она и видела их в свою подзорную трубу. Она поприветствовала его на мортийском:
        - Генерал Дукарте.
        - Королева Тирлинга, полагаю.  - Он посмотрел через ее плечо в сторону моста.  - Вы пришли умолять мою владычицу о снисхождении? Вы его не получите.
        - Я пришла поговорить с вашей… владычицей.  - Термин казался странным, и Келси предположила, что уроки мортийского Карлин конечно, были хороши, но они могли упустить какие-то устойчивые выражения.
        Глаза под тяжелыми веками снова моргнули в сторону обрушившегося моста, а потом - снова в сторону.
        - Она вас не примет.
        - А я думаю, примет.  - Келси шагнула вперед и поразилась, когда он отступил на полшага назад, и несколько солдат у него за спиной сделали то же самое. Возможно ли, что они ее боятся? Это казалось нелепым, учитывая мощь мортийской армии, расположившейся прямо за холмом.
        Дукарте быстро крикнул по-мортийски:
        - Эндрю! Беги и скажи Королеве, что здесь происходит.
        Один из мужчин в ряду повернулся и припустил прочь, за гребень холма, где небо стремительно перекраивалось из розового в оранжевый. Рассвет. Келси внезапно нашла это промедление невыносимым, хуже, чем мысль о собственной смерти. Она поняла, что Дукарте не хотел переговоров, даже если это пошло бы на пользу Мортмину и его владычице. Дукарте хотел войти в Новый Лондон и камня на камне там не оставить. Он с нетерпением ждал разграбления, ждал…
        Карнавала.
        Правильное слово. Человек перед нею был Паркером, предвидящим падение мира. Уильям Тир что-то говорил о людях вроде Паркера: они созданы для того, чтобы разрушать. И Келси внезапно увидела, что должна любой ценой защитить свой город от этого человека. Мост был сломан, но этого недостаточно. На другой стороне холма были осадные башни, тараны. Новый Лондон строили не для того, чтобы выдерживать нападения, а мортийская армия была охоча до грабежа. Стоит им только начать, и они уже не остановятся.
        - Дайте мне пройти, генерал.
        - Как решит моя владычица.
        Но Келси не могла ждать. Она уже начала прощупывать Дукарте, просматривать его, словно библиотеку Карлин. Этот человек не боялся смерти, как и Булава, но больше между ними не было ничего. Он был холодным, не поддающимся ни мольбам, ни жалости. Его могли подкупить только боль и самосохранение, решила Келси, поэтому мысленно нашла мягкое мясо его паха и с силой вонзилась в него.
        Дукарте вскрикнул. Несколько мужчин, стоящих позади него, шагнули вперед, но Келси покачала головой.
        - Даже не думайте об этом, если не хотите того же.
        Они отшатнулись, и Келси поняла, что ее действительно боятся. Она повернулась к Дукарте, на мгновение ослабив хватку.
        - Чем дольше вы заставляете меня здесь ждать, генерал, тем сильнее я чувствую потребность в отвлечениях подобного рода.
        Дукарте уставился на нее широко распахнутыми глазами. Келси подозревала, что он никогда прежде не чувствовал такого бессилия. Известный дознаватель, Дукарте… и это заставило ее думать о Лангере, бухгалтере. Такие люди не слишком хорошо справляются, оказавшись по другую сторону стола.
        - У меня дело к вашей владычице. Дайте пройти.
        - Она не будет вести переговоры,  - выдохнул Дукарте.  - Даже я с ней не справлюсь. Она ужасна.
        - Позвольте раскрыть вам секрет, генерал: я еще хуже.
        Она еще раз с силой сжала его яички, и Дукарте закричал высоким, женским криком. Сейчас Келси была почти довольна собой, низким, грязным видом удовольствия, какое чувствовала на казни Торна. Как легко и приятно наказывать тех, кто это заслужил. Она могла бы превратить этого человека в кусок мяса, и ее собственная смерть почти того стоила.
        «Келси»,  - прошептала Карлин у нее за спиной. Голос раздался так близко, что Келси повернула голову, ожидая увидеть Карлин, стоящую прямо за нею. Но там никого не оказалось - только ее беззащитный город, раскинувшийся в голубом свете раннего утра. Зрелище потрясло Келси, напомнив, что она не принадлежит самой себе. Даже магия, которую она сейчас использовала, которой, по сути, научилась сама, ей не принадлежала. Она принадлежала Уильяму Тиру, а Тир бы никогда не позволил чему-либо отвлечь его внимание от главной цели… от Лучшего мира.
        - Отведите меня к ней, генерал, и я перестану.
        Кровь отхлынула от лица Дукарте. Он раздосадованно посмотрел вверх и за склон позади себя, на тараны, стоящие на изготовку. Теперь Келси увидела течение мысли Дукарте, его амбиции, и ей пришлось подавить в себе гнев, посадив на привязь, словно собаку.
        - Сейчас же отведите меня к ней, генерал, или, клянусь, у вас не получится насладиться осадой, ибо у вас будет кое-чего не хватать.
        Дукарте выругался, а потом повернулся и поковылял вверх по холму. Келси последовала за ним, окруженная шестью людьми Дукарте, должно быть, стражниками. Это заставило Келси задуматься: Дукарте нужны стражники в собственном лагере? Он не походил на человека, которому хотелось быть безоговорочно верным, но казалось невероятным, что его могли ненавидеть. Келси заметила, что даже эти стражники держались от нее подальше.
        Они взобрались на холм, и Келси ненадолго остановилась, ошарашенная тем, что увидела. Со стен Нового Лондона мортийский лагерь выглядел совсем иначе, чем вблизи. Черные палатки простирались на мили вокруг, и Келси задумалась, как они выдерживали дни под палящим солнцем. Затем она увидела, что сама ткань отражала свет, и ее прежняя ярость вернулась. У мортийцев вечно находилось что-то новенькое.
        Когда они вошли в лагерь, шестеро мужчин вокруг нее напряглись, и очень скоро Келси увидела причину. Тропинка, по которой они шли, проходила между множества палаток, и расположившиеся по обе стороны мужчины смотрели на нее, словно голодные собаки. Келси пыталась подготовиться к насилию, но не знала, какой в этом прок. Невидимая стена, которую она ощутила в прошлый раз, по-прежнему защищала лагерь: эта женщина никогда не спала? По мере того, как они продвигались к центру, шепот перерос в шипение, а шипение постепенно перешло в отдельные комментарии, которые Келси предпочла бы не слышать.
        - Тирская сука!
        - Когда наша госпожа с тобой разберется, я буду пользовать тебя, пока ты не сломаешься!
        Дукарте не показывал, что слышит их. Келси расправила плечи и уставилась прямо перед собой, пытаясь напомнить себе, что ей угрожали и раньше, что ее постоянно пытались убить. Но эта неприязнь и желчь, льющаяся со всех сторон на мортийском и иногда на ломаном тирском,  - это было совсем другое делом, и Келси боялась.
        - Она заставит тебя молить о смерти!
        Столько ненависти… откуда? Келси хотелось плакать. Не из-за себя, а из-за потери, мысли о том, скольких необыкновенных вещей можно было бы добиться в новом мире. Она не могла закрыть уши, поэтому принялась искать Лили и нашла ее, прямо под поверхностью, глядящую в ночное небо, на белые паруса в лунном свете. Теперь паруса вздымались, словно подхваченные сильным ветром.
        «Я все пропустила»,  - с грустью осознала Келси. Она пропустила отплытие. Но Лили это сделала. Лили попала на борт одного из кораблей. Сожаление грозило захлестнуть Келси, но она сопротивлялась, думая об Уильяме Тире, о своей главной цели.
        Они завернули за другой угол, и Келси заметила намек на алый среди моря черного. Красная Королева… скоро Келси предстанет перед ней. Всю прошедшую длинную размытую ночь она избегала думать об этом. Зацепившись левой ногой за кусок отброшенного металла, Келси чуть не упала в грязь, тяжело приземлившись на лодыжку. Мужчины принялись насмехаться раза в два громче. Она не спала более суток, и это начало чувствоваться. Но ее разум… он оставался светлым и острым, уверенным в своем курсе, если только она продержится еще немного. Малиновая палатка замаячила впереди, и Келси испугалась, но и почувствовала облегчение, осознав, что судьба ее теперь решилась, что отступать уже некуда.
        Она почти закончила.

* * *

        Королева нервничала, но не знала, почему: все шло даже лучше, чем она могла надеяться. Девчонка сама идет к ней в руки, а она-то думала, что им придется сражаться за то, чтобы попасть в Цитадель. Оба камушка на ней: гонец Дукарте в этом не сомневался. Все это неимоверно упрощало дело, но Королева не верила своей удаче: слишком уж просто. Она не видела тирские сапфиры более столетия, и даже в детстве ей никогда не удавалось изучить их как следует. Элейн никогда не снимала Наследное Ожерелье, и мать Королевы никогда не подпускала ее достаточно близко. Сапфиры станут последней частью головоломки, Королева не сомневалась, но все же ее сердце бешено стучало, и левая нога дергалась, постукивая каблучком под юбками.
        Как их заполучить?
        От темного существа она знала, что не могла просто сорвать их с шеи девчонки, если не хотела навлечь на себя ужасные последствия. Темное существо явно поработало над девчонкой, но Королева понятия не имела, насколько далеко оно зашло и на что девчонка была способна. Она представляет реальную угрозу? Это казалось маловероятным, когда ее столица находилась под ударом. Но темное существо - исключительный лжец, каких Королева еще не встречала. Кто знал, чему девчонка научилась, во что она верила? Королева не знала, и это ее мучило. У нее осталось несколько уязвимых мест, но сейчас ей было мучительно это осознавать. Казалось несправедливым, что именно теперь они должны выйти на первый план, когда она всего в шаге от правильного решения.
        Теперь она услышала новый звук: рев собственных солдат. На что девчонка рассчитывает, заявившись сюда? Ищет мученичества? Девчонка уже продемонстрировала заметную слабость к величественным жестам, хотя подобные демонстрации казались настолько показательными, что Королева чувствовала: они сами по себе являются слабостью. Шум снаружи становился все громче, и Королева выпрямилась, оглядывая палатку кругом, чтобы убедиться, что все готово. Дукарте приготовил для нее низкий стол для трапез - экстравагантность, которая сейчас была кстати. Конечно, она убьет девчонку, но сначала они поговорят. Королеву многое интересовало. Мгновение она раздумывала над тем, чтобы раскрыть створки своей палатки, чтобы видеть, как девчонка подойдет. Но нет: та явится в роли просительницы, и Королева будет вести себя соответствующе. Она осталась стоять, опустив руки по швам, хотя ее сердцебиение продолжало нарастать и нога бешено двигалась под платьем.
        - Ваше Величество!  - позвал Дукарте.
        - Входите!
        Дукарте откинул створку палатки, и девчонка нырнула внутрь. Беспокойство, нарастающее в Королеве последние десять минут, вдруг выкристаллизовалось, и когда девчонка выпрямилась, подставляя лицо к свету, Королеве пришлось употребить всю свою выдержку, чтобы не отступить.
        Перед ней стояла женщина с портрета. Все было таким же: волосы, рот, нос, даже морщинки вокруг рта, говорящие о глубокой печали.
        «Это уловка?»  - задумалась Королева. Но как такое может быть? Она привезла портрет из Цитадели более сотни лет назад. Ее взгляд упал на живот девчонки, и она почувствовала облегчение, заметив отличие: эта не была беременна. Но в других отношениях все было точно, и Королева внезапно почувствовала, словно у нее что-то украли. Портрет, женщина, эти вещи принадлежали только ей: девчонка не имела права стоять здесь, красуясь ее лицом. Она стояла прямо, в непокорной позе, в ней не чувствовалось ни намека на мольбу, и это усилило беспокойство Королевы, чувство, что что-то идет не так.
        - Королева Тирлинга,  - объявил Дукарте совершенно без надобности, и Королева махнула рукой в сторону двери.
        - Возможно, я должен остаться, Ваше Величество.
        - Возможно, нет,  - ответила Королева. Теперь она заметила еще одно различие, и это ее успокоило, ослабило чувство дезориентации: у девчонки оказались темно-зеленые глаза, все те же глаза Рэйли, о которых когда-то так мечтала Королева. Оба сапфира покоились у нее на груди, как и докладывал Эндрю, и, едва заметив их, Королева уже не могла отвести от них взгляд.
        - Ваше Величество, Новолондонский мост.
        - Мне все это известно, Бенин. Идите.
        Дукарте ушел, опустив за собой створку палатки.
        - Пожалуйста, садитесь.  - Королева предложила стул напротив, и после минутного колебания девчонка прошествовала к нему. У нее были покрасневшие глаза, что удивило Королеву. Почему девчонка плакала? Не из-за себя, разумеется: она уже доказала, что не заботится о собственной безопасности. Возможно, она просто устала, но что-то подсказывало Королеве, что дело не в этом. Ее явно посетило горе, словно ворон, примостившийся на плече. Теперь девчонка изучала Королеву, в свою очередь пялясь на все ее черты, словно препарируя ее лицо, а потом снова складывая воедино. «Она узнала меня»,  - на одно страшное мгновение подумала Королева. Но как она могла? Как кто-либо мог? Это же не та женщина с портрета. Этой девчонке всего девятнадцать.
        - Сколько вам лет на самом деле?  - вдруг спросила девчонка на мортийском. На хорошем мортийском, с совсем небольшим акцентом.
        - Намного старше вас,  - уверенно ответила Королева, радуясь, что по голосу не было слышно, какая сумятица творилась в ее мыслях.  - Достаточно старше, чтобы понимать, когда победа за мной.
        - Победа за вами,  - медленно ответила девчонка. Но ее глаза продолжали шнырять по лицу Королевы, словно в поисках подсказки.
        - И?
        - Я видела вас прежде,  - задумчиво проговорила девчонка.
        - У всех нас бывают видения.
        - Нет,  - возразила девчонка.  - Я видела вас. Но где?
        Что-то сжалось у Королевы в груди. «Всего девятнадцать»,  - напомнила она себе.
        - Какая разница?
        - Вы хотите это,  - девчонка взяла сапфиры в ладонь.
        Даже в рассеянном свете, проникающим сквозь ткань палатки, драгоценности сверкали, и Королеве показалось, что она видит что-то в их глубине… но потом девчонка встряхнула ими, и, что бы ей ни показалось, она больше ничего не видела.
        - Да, симпатичные украшения.
        - У них есть цена.
        - Цена?  - Королева рассмеялась, хотя даже она услышала в своем смехе нервные нотки.  - Вы не в том положении, чтобы торговаться.
        - Очень даже в том,  - ответила девчонка. Ее зеленые глаза пронзили Королеву, яркие и умные. Иногда достаточно просто взглянуть в глаза и увидеть ум в фокусировке зрачка, в остроте взгляда.  - Вы можете убить меня. Можете вторгнуться в мой город и разорить его. Но ничто из этого не позволит вам снять сапфиры с моей шеи. Уверена, вы знаете, что произойдет, если попробовать взять их силой.
        Королева расстроенно выпрямилась. В конце концов, у девчонки действительно был козырь… Но чьими словами она говорила? Томаса Рэйли? Торна?
        - Я могу просто велеть какому-нибудь бедняге убить вас и снять их,  - после долгого молчания ответила Королева.  - Какое мне дело?
        - И что, сработает?  - поинтересовалась девчонка. Высокомерие в ее голосе поразило Королеву. Большая часть сведений о тирских сапфирах была легендой: никто не пытался взять их насильно после смерти Джонатана Тира. Но темное существо сказало, что это возможно. И теперь Королеву посетила поистине ужасная мысль, ударив прямо в солнечное сплетение: что делать, если темное существо ей соврало? Что, если оно всего лишь хотело убедить ее взять сапфиры, выполнив всю грязную работу, и быть наказанной за это?
        - Хорошо.  - Девчонка кивнула.  - Подумайте об этом. Потому что, уверяю вас, любой, кто попытается взять их без моего желания, не избежит агонии. И даже если их просто направит ваша рука, моя месть все равно найдет вас.
        - Меня проклинали и прежде. Вы меня не напугаете.  - Но королева все равно растерялась. Ей удалось прогнать ужасную мысль, что женщина с портрета ожила, но все равно лицо девушки издевалось над ней, тревожа призраки прошлого. Она не была уверена, что девчонка блефует… но что, если при таких ставках ее догадка неверна!  - У этих драгоценностей не было истинного владельца со времен Уильяма Тира.
        - Ошибаетесь.  - Девушка снова оскалила зубы, ее глаза яростно горели чем-то вроде ревности.  - Они мои.
        Королева изумилась, поймав себя на том, что верит этому бреду. О волшебной силе камней было известно очень немногое. За долгие годы несколько кусочков обнаружились в Кадарских шахтах, но не было ни одного, обладающего силой, хотя бы отдаленно сопоставимой с тирскими сапфирами. Королева никогда не слышала о связи драгоценности с конкретным владельцем: насколько она знала, в этой игре все решало обладание. Но она не думала, что девчонка лгала, слишком уж ясными казались ее глаза, и она с самого начала не показалась Королеве искусной лгуньей.
        «Я не знаю»,  - самой себе призналась Королева, и в этом заключалась суть проблемы. Неопределенность, везде неопределенность. Ей хотелось спросить девчонку о темном существе, выманить дополнительные сведения о ее способностях. Но она боялась задавать любые вопросы, боялась давать девчонке рычаги влияния. Она не казалась дурой. Она пришла сюда, четко зная, что хочет.
        - Я вас узнала!
        Королева подняла взгляд, обнаружив, что глаза девчонки светятся.
        - На портрете.  - Девчонка склонила голову набок, окидывая Королеву критическим взглядом.  - Нелюбимый ребенок. Бастард. Это были вы.
        Королева залепила девчонке пощечину. Но у нее было только мгновение, чтобы полюбоваться следом, который она оставила, прежде чем ее схватили невидимые руки и бросили через комнату на низкий тюфяк, на котором она спала. Ее скорее швырнули, чем оттолкнули, и, упади она с такой же силой на что-нибудь твердое, она, вероятно, умерла бы. Королева вскочила, готовая к бою, но девчонка, не шевелясь, сидела за столом, на ее щеке горел отпечаток ладони.
        «Я в опасности»,  - вдруг поняла Королева. Мысль оказалась настолько новой, что потребовалось мгновение, чтобы она стала пугающей. Каким-то образом девчонка сразу добралась до самой ее сути, прорвав оборону, которую Королева во все времена держала вокруг своей персоны. Как она это сделала? Королева собралась с силами: она должна вернуться за стол, но теперь что-то изменилось, и, даже придя в полную боевую готовность, Королева поймала себя на том, что не хочет пересекать комнату.
        - Не хотите, чтобы вас узнавали,  - задумчиво проговорила девчонка.  - Неужто жизнь с Прекрасной Королевой была не сахар?
        Королева зарычала животным звуком, прорвавшимся сквозь зубы, прежде чем смогла его удержать. Она забыла о проклятом портрете. Должно быть, он по-прежнему валялся где-то в Цитадели: последний момент семейного единения, прежде чем все полетело к чертям собачьим. Но Королева стряхнула с себя образ того печального ребенка, словно бабочка, вышедшая из куколки. Девчонка никак не могла провести параллель между ними двоими. Королева подумала вызвать Дукарте, но не смогла открыть рот.
        - У меня слабое зрение,  - призналась девчонка.  - Но камни очень помогают. Иногда я вижу. Просто вижу то, чего другие не замечают.  - Она встала из-за стола и медленно приблизилась к Королеве, глядя на нее оценивающим и, что еще хуже, жалостливым взглядом.  - Вы ведь Рэйли? Бастард Рэйли, нелюбимая, нежеланная и всеми забытая.
        Королева почувствовала, как сжимаются ее внутренности.
        - Я не Рэйли. Я - Королева Мортмина.
        Но слова прозвучали неубедительно, даже для ее собственных ушей.
        - Почему вы так нас ненавидите?  - спросила девчонка.  - Что они с вами сделали?
        Иви! Сюда! Ты нужна мне!
        Королева вздрогнула. Лицо женщины, голос матери… и от одного-то делалось плохо, но два - слишком много, чтобы вынести. Она попыталась собраться с мыслями, вернуться к самообладанию, которого придерживалась, когда девчонка вошла в палатку, но за что бы она ни бралась, все, казалось, таяло в руках.
        Иви!
        Голос матери стал немножко нетерпеливее, в тоне послышалась сталь. Королева зажала уши ладонями, но это ничего не дало, потому что девчонка уже забралась к ней в голову. Королева чувствовала ее, читающую воспоминания, словно книгу, пробегающую по ним, листая страницы, останавливаясь на худших моментах. Королева отшатнулась, но девушка последовала за нею по палатке, по разуму, перелистывая и отбрасывая прошлое. Элейн, ее мать, Цитадель, портрет, темное существо… они все были здесь, внезапно вызванные, словно только того и ждали.
        - Понятно,  - пробормотала девчонка, и его голос сочувственно понизился.  - Она отвергла вас. И все остальные тоже. Королева Элейн получила все.
        Королева вскрикнула, обхватывая себя руками, впиваясь ногтями в кожу.
        - Не делайте этого.  - Девчонка подтянула рукав вверх, и Королева увидела путаницу ран, новых и уже заживших. Зрелище было настолько шокирующим, настолько отличалось от того, что Королева думала, что знает о своей сопернице, что она опустила руки.
        - Знаете ли, я тоже это делаю,  - продолжила девчонка,  - держу в узде свой гнев. Но в долгосрочной перспективе в этом нет ничего хорошего. Теперь-то я понимаю.
        Дукарте ворвался в палатку с обнаженным мечом, но девчонка резко развернулась к нему, и он внезапно согнулся пополам, задыхаясь, сжимая руками горло.
        - Не вмешивайтесь, генерал. Оставайтесь там, и я позволю вам дышать.
        Дукарте отступил к дальней стене палатки.
        Девчонка повернулась обратно к Королеве, ее глаза наполнились грустью. Подсознание Королевы ныло, она чувствовала, будто над ней надругались, словно все, что она держала взаперти, вытряхнули на пол. Она по-прежнему чувствовала, что девчонка внутри нее, просматривает ее, перебирает осколки. Королева пыталась призвать на помощь что угодно, любую из тысячи мелких уловок, которыми пользовалась в течение жизни. Она не чувствовала себя такой беспомощной с тех пор, как была маленькой девочкой, запертой в комнате. Прошлое должно оставаться в прошлом. Оно не должно дотянуться до нее и утащить вниз.
        - Как вас зовут?  - спросила девчонка.
        - Королева Мортмина.
        - Нет.  - Девчонка подошла и встала прямо перед ней, всего в нескольких дюймах. Так близко, что Королева могла бы ее ранить, но она даже не могла поднять руку. Она снова почувствовала разум девчонки, поддевший ее, запустивший повсюду свои щупальца, и теперь поняла, что девчонка может ее убить. Никакое оружие не было на это способно, но девчонка нашла ножи в голове Королевы. Каждый кусочек истории был отточен до предела, и Королева почувствовала, что ее душа содрогается от этого попрания, от того, что чужой человек с такой легкостью прибрал ее личность к рукам. Девчонка нашла ответ, и давление в голове Королевы, наконец, ослабло.
        - Эвелин,  - пробормотала девчонка.  - Ты - Эвелин Рэйли. И мне очень жаль.
        Королева Мортмина закрыла глаза.

* * *

        Когда Айса и остальные стражники зашли в Королевское Крыло, то обнаружили стражника, стоящего по стойке смирно. Даже ночная смена, которой бы уже следовало видеть десятый сон, не покинула пост. Бредшоу, маг, стоял, прислонившись к стене, лениво наколдовывал шарф, потом растворял его в воздухе и снова создавал. Маман тоже была там: Айса заметила, что она стоит по стойке смирно у входа в коридор, как всегда делала, ожидая Королеву, чтобы пойти домой. При виде нее Айсе захотелось плакать.
        Булава протопал к помосту, мрачное выражение лица заранее отсекало все вопросы. Айса следовала за ним, так быстро, как только могла, держа ладонь на ноже. Это было смешно: двенадцатилетняя девочка, охраняющая Булаву, но Королева поручила ей это, и Айсе никогда не забыть той минуты, даже проживи она сто лет. Элстон тоже отнесся к приказу Королевы со всей серьезностью: он шел рядом с Булавой, готовый сообщить об угрозе, и когда заметил, что Айса делает то же самое, улыбнулся ей кривой, одобрительной ухмылкой. Пэн не особо помогал: он бродил за Булавой, словно потерянный. Он не плакал, чего Айса ожидала от влюбленного мужчины. Но мысленно он явно находился не с ними.
        Наконец, Веллмер осмелился спросить:
        - Где Королева?
        - Ушла.
        - Умерла?
        Булава рыскал по комнате, пока не нашел Маман, стоящую у входа в коридор. Она покачала головой.
        - Не умерла,  - ответил Булава.  - Просто ушла.
        Арлисс ждал у подножия помоста. Когда Булава подошел, он подал ему лист бумаги и подождал, пока Булава прочитает. Арлисс не дрогнул, даже когда Булава посмотрел на него убийственным взглядом.
        - Вы знали.
        Арлисс кивнул.
        - Тогда какого черта…
        - Я работаю не на вас, мистер Булава. Я служу Королеве. По ее приказу уже разослано почти сто копий. Дело сделано: вы - Регент.
        - О, Боже,  - Булава уронил бумажку и, сев на третью ступеньку помоста, уткнул голову в руки.
        - Что они с ней сделают?  - спросил Веллмер.
        - Заберут ее в Демин.
        Голос был незнакомый: Айса обернулась, вытащив нож. Пятеро фигур в капюшонах стояли группкой сразу за закрытыми дверями Королевского Крыла. Булава оторвал голову от рук, уперев острый взгляд в предводителя.
        - Кибб! Как эти люди попали в Крыло?
        Кибб развел руками:
        - Клянусь, сэр, мы закрыли за вами все двери.
        Булава кивнул, переводя взгляд обратно на говорившего.
        - Я знаю твой голос, подлец. Значит, ты и впрямь можешь проходить сквозь стены, как и рассказывают.
        - Мы оба можем.  - Предводитель снял капюшон, открывая приятное лицо, темные волосы и южный загар.  - Она слишком ценна. Красная Королева ее не убьет.
        Айса удивилась, почему незнакомец так уверен. Какой прок мортийцам от Королевы Келси? Они, конечно, могли попросить выкуп, но какой? Маман сказала, что Тир беден всем, кроме людей и леса, но у мортийцев имелись собственные леса, а Королева никогда не согласится отдать людей.
        - Убить Королеву было бы умным ходом,  - ответил Булава.  - Оставить Тир без наследника и повергнуть нас в хаос.
        - И все же убивать она не станет.
        Булава уставился на говорящего долгим, оценивающим взглядом. Затем вскочил на ноги.
        - Тогда мы должны начать сегодня.
        Незнакомец улыбнулся, и улыбка преобразила его лицо из просто приятного в красивое.
        - Вам нужны люди в столице. У меня много людей. Вы получите всю помощь, которую я могу дать.
        Айса оглянулась на остальную Стражу и поразилась, увидев, что Пэн улыбается, хотя его глаза наполнены слезами.
        - Мы должны передать сообщение Галену и Дайеру в Демине. И да, Кибб!  - крикнул Булава через всю комнату.  - Отправляйся в Уэллс и посмотри, что делает тот мальчик у пекаря, Ник. Пора обратиться с этой просьбой.
        Кибб кивнул, украдкой улыбнувшись.
        - Будет сделано. Теперь вы Регент.
        - Я могу действовать в обоих направлениях.
        - Сэр?  - Ивен шагнул вперед, на его лице читалось недоумение, на щеках блестели слезы. Сердце Айсы сжалось при виде его. Все знали, что Ивен боготворил Королеву, и, казалось, он не понял, что произошло.
        - Что такое, Ивен?  - спросил Булава, его голос окрасила лишь капелька нетерпения.
        - Что мы будем делать, сэр?  - спросил Ивен, и Айса признала, что была не права: он все понял.
        Булава спустился с помоста, тихонько похлопав Ивена по спине.
        - Будем делать единственное, что нам остается. Будем возвращать ее обратно.

* * *

        - Мне жаль,  - повторила Келси. Она чувствовала эту ужасную сторону себя, нависающую, ликующую, желающую обрушиться на стоящую перед ней женщину. Другую Келси, которая считала смерть самым эффективным решением всех проблем.
        Она ожидала, что Красная Королева упадет на колени, но та осталась стоять, и мгновение спустя Келси поняла, что эта женщина не из тех, кто будет о чем-то просить. Это было нетрудно понять, просмотрев жизнь женщины примерно так же, как жизнь Лили, увидев ее становление. Ребенком Эвелин Рэйли умоляла и не получила ничего. Красная Королева больше никогда ничего не станет просить.
        Множество воспоминаний витало в разуме Келси: игры с игрушечными солдатиками на разбитых плитах пола; тоскливый взгляд на голубой маятник драгоценного камня, качающегося на груди женщины; наблюдение из-за занавески, как красиво одетые мужчины и женщины танцуют в комнате, в которой Келси с легкостью признала собственный зал для аудиенций. Эвелин Рэйли отчаянно хотела, чтобы ее заметили, чтобы ей уделили хоть немного внимания, но во всех этих детских воспоминаниях она была одинока.
        От взрослых воспоминаний Келси шарахалась. В разрозненных кусках она увидела страшную историю: как гонимый ребенок воскрес из небытия с собственными представлениями о величии, как направил всю боль и разочарование в тиранию. Роу Финн помог ей, научил творить собственную магию, но Келси чувствовала и врожденную опустошенность во взрослой женщине перед нею, уверенность, что несчастное детство лишило ее б?льших перспектив, а потеря сапфиров была особенно болезненной. В этой путанице нашлось место и портрету. И хотя Келси видела его лишь мгновение, она без труда узнала Лили. Красная Королева не знала Лили, но так или иначе чувствовала глубокую связь с ней, и теперь Келси видела, что Торн и Роу Финн были лишь отчасти правы. Красная Королева желала бессмертия, но не потому, что хотела жить вечно. Она не боялась смерти. Она хотела лишь быть неуязвимой, сама управлять своей судьбой, не зависеть ни от чьих прихотей. Девочка Эвелин не была властна над собственной жизнью. Красная Королева была полна решимости властвовать над нею безраздельно.
        Келси сделала шаг назад, пытаясь абстрагироваться от этого. Глубоко понимать других - ценное качество, говорила Карлин, но понимание Красной Королевы не облегчало задачу. Впервые за несколько недель Келси подумала о Мерне, которому она дала обезболивающее, прежде чем казнить. У нее не было никаких лекарств для Красной Королевы, но, по крайней мере, она могла убить ее быстро, не подвергая ужасным мучениям, как Торна.
        Но даже когда Келси попыталась отстраниться, ее застигло и удержало воспоминание: юная Эвелин, возможно одиннадцати или двенадцати лет, стоит перед зеркалом. Это воспоминание тщательно оберегалось, настолько, что, когда Келси принялась его разглядывать, тело Красной Королевы протестующе дернулось, и она бросилась на соперницу, нацелившись прямо на сапфиры. Келси увернулась и оттолкнула ее; Красная Королева пролетела по комнате, с шипением отскочив от стены палатки. Келси последовала за ней, не отпуская ее сознание, чувствуя боль, окружающую воспоминание, обостряя его, словно рану, которая никогда не заживала. Эвелин перед зеркалом, разглядывает себя в муках страшных откровений.
        Я никогда не буду красивой.
        Келси отпрянула, чувствуя, как будто ее укусили, отмахиваясь от воспоминания, словно от зловредного насекомого. Но боль Эвелин не отступала: Келси почувствовала, словно в разум впились колючки. Женщина перед нею была красивой, такой же красивой, как сейчас Келси. Но эту красоту она создала сама, вылепила, прямо как Келси. В глубине души это по-прежнему была та же неприметная девушка: Красной Королеве так и не удалось уйти от нее, оставить позади, и в этом Келси увидела ужасный намек на свое собственное будущее. Теперь Красная Королева стояла, прислонившись к стене палатки, тяжело дыша. Она подняла на Келси злобный взгляд.
        - Убирайся. Ты не имеешь права.
        Келси отпустила разум женщины. Красная Королева осела на землю, сжавшись, обхватила руками колени. Теперь Келси хотелось извиниться за то, что она видела, за свой некрасивый поступок. Но Красная Королева закрыла глаза, отмахнувшись от Келси: четкая уверенность, что она умрет, охватила мысли женщины, успокаивая захлестывающие их приливы. Красная Королева прожила долгую и страшную жизнь, прошедшую под знаком будничной жестокости, а отгородиться от блуждающего внутри нее ребенка оказалось не так легко. Темная сторона Келси хотела было отмахнуться от ребенка: убийство витало у нее в голове, хищное, словно собака, рвущаяся сорваться с привязи. Но Келси остановилась, внезапно столкнувшись с тем, о чем прежде никогда не думала. Женщина перед нею заслуживала серьезного наказания за свои деяния, за страдания, которые причинила миру. Но девочка Эвелин не несла ответственности за то, что с ней сделали, за переживания, сформировавшие Красную Королеву. Разум Келси кричал, убеждал, требовал, чтобы она что-нибудь сделала, чтобы действовала. Но она все мешкала, глядя на скорчившуюся перед ней женщину.
        Проблемы прошлого. Ее собственный голос отдался эхом у нее в голове, и Келси захотела, чтобы Булава оказался рядом, потому что теперь она чувствовала, что может разрешить эту головоломку, показать ему на примере, как неисправленные проблемы прошлого неизбежно становятся проблемами будущего.
        «Я не могу ее убить»,  - поняла Келси. Их окружала армия, армия, готовая войти в Новый Лондон и уничтожить его. Это был единственный вариант Келси, единственный шанс… но она не могла заставить себя действовать. Сострадание все испортило.
        - Откройте глаза,  - велела Келси и, проговорив это, почувствовала, что темная тень внутри нее сморщилась и обмякла, ее крылья изорвались. Она могла вечно витать в ее памяти, ища выгоду, но в то мгновение Келси поняла, что больше не подпадет под ее власть.
        Красная Королева открыла глаза, и ярость, которую увидела в них Келси, заставила ее вздрогнуть. Она вторглась туда, куда не имела права вторгаться, и эта женщина всегда будет ненавидеть ее за то, что она там обнаружила. Келси снова подумала о том, чтобы извиниться, но тут вмешалось воспоминание об Уильяме Тире.
        Главная цель!
        - Предлагаю сделку. Я отдам вам сапфиры.
        - В обмен на что?  - После секундного удивления лицо Красной Королевы разгладилось, и Келси невольно восхитилась. Да, она тоже умела стирать прошлое, когда оно не служило цели, а лишь отвлекало. Ее выражение лица говорило, что Келси ничего не выиграла, сохранив Красной Королеве жизнь: с этой женщиной не поторгуешься.
        - На независимость Тира.
        Королева усмехнулась, но быстро протрезвела, увидев выражение лица Келси.
        - Ты серьезно?
        - Да. Я отдам вам колье, сниму по своей воле, а вы уведете свою армию и не станете возвращаться в течение пяти лет. За это время вы даже пальцем не тронете мое королевство. Ничего не потребуете. И оставите мой народ в покое.
        - Пять лет терять прибыль от поставки дани? Ты, должно быть, не в своем уме.
        Но под гладким лицом сурового торговца Келси читала совсем другую историю. По крайней мере, в этом Торн и Финн оказались правы: Красная Королева безумно жаждала получить драгоценности.
        - Клянусь, если вы откажетесь от сделки, то никогда не получите мои сапфиры. Я могу сгнить и рассыпаться в прах, а вы все равно не сможете снять их с меня без последствий. Они мои.
        - Пять лет - слишком долго.
        - Ваше Величество!  - выпалил Дукарте. Келси и забыла, что он здесь, забился в самый угол палатки.  - Вы не можете!
        - Заткнитесь, Бенин.
        - Нет, Ваше Величество.  - Дукарте встал, и Келси поняла, что он тоже злится… но не на нее.  - Армия проявила невероятное терпение, лишившись возможности грабить, но это не может длиться вечно. Новый Лондон - это награда, слабо защищенная, полная женщин и детей. Они заслужили эту награду.
        - Вы получите свои десять процентов, Бенин. Я заплачу вам из своего кармана.
        Дукарте покачал головой.
        - Заплатите, Ваше Величество, но это не решит вопрос. Армия уже сердита. Отступить, когда победа так близка…
        Келси была готова заставить его замолчать: она не нуждалась в его вмешательстве, не сейчас, когда она почувствовала, что противница слабеет. Но в этом не было нужды: Красная Королева повернулась к нему, и Дукарте, побледнев, замолчал.
        - Думаете, армия ослушается меня, Бенин?
        - Нет, Ваше Величество, нет,  - Дукарте пошел на попятную.  - Но они недовольны. Слабый боевой дух - это плохие солдаты, с этим не поспоришь.
        - Захотят жить - успокоятся.  - Красная Королева повернулась к Келси, ее глаза мерцали, темные зрачки мелькали между лицом Келси и сапфирами.
        - Два года.
        - Должно быть, вы не очень-то их хотите.
        - Пять лет - слишком долго,  - повторила Красная Королева, ее голос окрасился угрюмым оттенком.  - Три года.
        - По рукам.  - Келси протянула сапфиры, но не сняла цепочки с шеи.  - Возьмите их в руку.
        Красная Королева настороженно на нее посмотрела.
        - Зачем?
        - Это трюк, который я узнала от нашего общего знакомого.  - Келси улыбнулась ей.  - Я должна удостовериться, что вы не откажитесь от сделки.
        Глаза Королевы расширились от внезапного испуга, и Келси увидела, что она намеревалась сделать именно это. Ах, она была умна, эта женщина: так жестко торговаться насчет договора, который все равно собиралась нарушить.
        - Теперь я знаю вас, Эвелин. Три года - это честная сделка.  - Келси подняла сапфиры, предлагая их.  - Пообещайте оставить мое королевство в покое.
        Красная Королева коснулась сапфиров, и Келси обрадовалась, увидев множество противоречивых эмоций на ее лице: вожделение, гнев, тревогу, сожаление. Значит, она знала о Роу Финне. Возможно, даже видела его настоящее лицо.
        - Ваше Величество!  - прошипел Дукарте.  - Не надо!
        Лицо Красной королевы перекосило, и мгновение спустя Дукарте, скуля, лежал на полу в позе эмбриона. Теперь глаза женщины устремились на сапфиры, и когда Келси нащупала ее пульс, он зашкаливал. Вожделение обогнало рассудительность. Красная Королева приостановилась, аккуратно подбирая слова, когда заговорила:
        - Если вы по собственной воле отдадите мне оба сапфира Тира, клянусь убрать армию из Тирлинга и воздержаться от вторжения на его территорию в течение следующих трех лет.
        Келси улыбнулась, чувствуя, как по щекам текут слезы.
        - Слез, как из ведра,  - огрызнулась Красная Королева.  - Отдайте мне драгоценности.
        «Три года»,  - подумала Келси. Теперь она в безопасности, все они, от алмонтских фермеров до детей Андали в Цитадели, в надежных руках Булавы, и уверенность в этом позволила Келси поднять руку и стянуть цепочки через голову. Она ожидала, что колье вопьются ей в руку или причинят страшную боль, когда она попробует снять их, но они пошли легко, и когда Красная Королева выхватила их, Келси почти ничего не почувствовала… только небольшой укол из-за Лили, из-за того, что она никогда не узнает конец той истории. Но эта потеря меркла перед ее выигрышем. Три года жизни. Красная Королева надела оба колье, а потом отвернулась, сгорбившись над сапфирами, словно скупец над своим золотом. В этот момент Келси поняла, что может сбежать: Дукарте выведен из строя, и она могла улизнуть из палатки, возможно, застав их всех врасплох. Но нет, теперь драгоценности для нее потеряны, а без них она стала обыкновенной пленницей. Она успеет отбежать не более чем на пять шагов, прежде чем ее убьют или что похуже. Да и, в любом случае, мост был сломан.
        Красная Королева повернулась, и Келси приготовилась к триумфу на лице женщины, к мести, которая, безусловно, последует. Тирлинг спасен, а она умрет королевой.
        Но глаза Королевы были полны возмущения, ноздри раздувались. Ее протянутый кулак сомкнулся вокруг драгоценностей так крепко, что побелели костяшки пальцев. Рот открывался и закрывался. Другая рука бешено метнулась к Келси, вцепляясь в нее.
        А потом Келси догадалась.
        Она начала смеяться, диким, истерическим смехом, отскакивающим от сияющих красных стен палатки. Она почти не почувствовала, когда женщина мертвой хваткой вцепилась ей в плечо.
        «Конечно, мне не было больно, когда я их сняла. Разумеется, ведь все равно…»
        - Они мои.
        Красная Королева закричала от ярости, издав бессвязный рев, что, казалось, вот-вот разорвет в клочья стены палатки. Рука так сильно впилась в ее плечо, что Келси испугалась, как бы оно не сломалось, но все равно не могла перестать смеяться.
        - Что, не работают?  - Она наклонилась к Красной Королеве, их лица оказались в нескольких дюймах друг от друга.  - Вы не можете их использовать. Они мои.
        Королева отшатнулась и снова ударила Келси, сбив ее на землю. Но даже это не могло остановить смех Келси: наоборот, только подпитывало его. Она подумала о долгой прошлой ночи… Лили, Уильям Тир, Пэн, Джонатан, Булава… и ей вдруг показалось, что они все с нею, даже те, что давно умерли. Келси надеялась выйти победительницей, но такого исхода никак не ожидала. Драгоценности были для нее потеряны: она никогда не узнает, как закончилась история Лили. Но этого не узнает и никто другой.
        Грубые руки легли ей на плечи, поднимая с земли. Мужчины в черном, как солдаты снаружи, но теперь Келси узнала в них личных стражников, увидев их, и закрыла глаза, готовясь к смерти.
        - Уберите ее отсюда!  - взвизгнула Красная Королева.  - Уберите!
        Один из них, очевидно, капитан, завел запястья ей за спину, и Келси почувствовала, как на них защелкнулись наручники. Слишком тугие, они прищемили кожу, когда закрылись застежки. Но Келси по-прежнему не могла перестать смеяться.
        - Вы проиграли,  - сказала она Красной Королеве и поняла, что никогда не забудет лицо женщины в эту минуту: лицо впавшего в истерику капризного ребенка, которого оставили без десерта. Келси едва чувствовала руки стражников, сомкнувшиеся на ее ладонях, когда они волокли ее из палатки. Тирлинг в безопасности, ее люди в безопасности. Сапфиры ее и ничьи больше, и Келси заливалась неудержимым смехом, даже когда ее потащили прочь.

        И напоследок
        Переход

        Лили ухватилась за веревочный леер, стараясь не свалиться на палубу. Корабль дико закачался: вода бурлила от ветра и грохота взрывов на земле. На фоне ночного неба вырисовывались грозовые тучи, клубясь фиолетовым. Лили бывала на кораблях прежде, но то были катера, яхты, которые так плавно прорезали волны, что возникало ощущение, будто они совсем не движутся. Здесь возникало другое, ужасное тошнотворное чувство, палуба буквально раскачивалась у нее под ногами, когда она вцепилась в веревку, отчаянно пытаясь поддерживать Джонатана другой рукой. Джонатан был почти без сознания: Тир вытащил пулю в машине, но к тому времени, как он закончил, заднее сиденье пропиталось кровью, и мрачное выражение лица Тира рассказало все без слов.
        Далеко позади них виднелся Нью-Йорк: дымящиеся, оранжевые обломки темных зданий, чьи окна выплевывали пламя в черную ночь. Но Лили и другие люди на корабле не смотрели на горизонт. Их взгляды были устремлены на море за ними, на два огромных корабля, материализовавшихся из ниоткуда.
        Из сообщений Лили знала, что поблизости плыло несколько подводных лодок, быстро скользящих к ним под водой. Они без проблем проплыли по Гудзону и вышли в нижнюю бухту, но потом сирены смолкли, и теперь, когда они вошли в Атлантику, их догоняла Безопасность.
        - Пять минут!  - крикнул Уильям Тир с носа корабля.  - Все, что нам нужно!
        «Он сумасшедший!»  - поняла Лили. Как ни странно, это, казалось, не имело особого значения. У них ничего не получится, и Лили было жаль, что она никогда не увидит глубокой чистой реки под ярким солнцем. Но эти корабли были свободны, и Лили предстояло умереть свободной женщиной, и в эту минуту она не хотела бы оказаться ни в какой другой точке огромного мира, какие бы подводные лодки их ни преследовали.
        - Готовьсь!  - крикнул Тир, и компьютерщик рядом с Лили затараторил в свой наушник на их странном языке.
        Слева от Лили раздался глухой грохот, затем издалека донеслись крики. Вытянув шею, чтобы разглядеть лучи, заливающие палубу, она обнаружила, что один из кораблей Тира охвачен огнем, его корма горела, сгустки черного дыма вздымались в ночь.
        - Торпеда!  - крикнул кто-то. Прогремел второй взрыв, и от корабля не осталось даже половины, только дымящиеся обломки на вздымающемся океане. Все, кто были на палубе их корабля, бросились к лееру, но Лили не могла оставить Джонатана, и потому только она видела, как Уильям Тир отвернулся, сжимая что-то в вытянутой правой руке, сосредоточив внимание на горизонте на востоке.
        - Мы даже не вооружены!  - закричала какая-то женщина.
        Теперь эсминцы подошли ближе, им оставалось менее полумили. Лили удивилась, почему они не стреляют, но, немного поразмыслив, поняла: они хотели захватить остальные корабли Тира, высадиться на них. Безопасность, в конце концов, любила своих заключенных, жить без них не могла. Ожог Лили запульсировал, хотя ее ладонь уже покрылась темной корочкой, но она знала: что бы ни случилось, она не вернется. Судно вдруг охватил яркий, ослепляющий свет. Лили прикрыла глаза руками, низкий визг вырвался из ее горла при мысли о сияющем устройстве, которое люди Тира использовали в комплексе Безопасности. Внезапно ее захлестнул ужас, ужас, что все это сон, что она проснется и обнаружит себя в той комнате, перед бухгалтером с коробочкой. Но, взглянув сквозь пальцы, она поняла, что свет не электрический. На ее руках мягко светился обычный дневной свет. Лили повернулась к свету и закричала.
        В восточном горизонте была дыра. Лили не знала, как еще описать то, что она увидела. Черная шаль ночи по-прежнему закрывала небо над головой, но на востоке она оказалась надорвана, ее неровные края окружали отверстие, словно разбитая рамка. И там, внутри рамки был день, розовый и лазурный горизонт над лазурной водой, словно солнце вот-вот взойдет. Свет заливал все вокруг, и теперь Лили ясно видела остальные корабли, с раздутыми парусами, подкрашенными оранжевым в рассветных лучах.
        За ними, сотрясая палубу, прогремел гром.
        - Ложись!  - выкрикнул какой-то мужчина, и Лили пригнулась, прикрывая голову. Но свистящий удар прошелся прямо над ними, надо всеми кораблями, к дыре в горизонте. Ненависть полыхнула внутри Лили, настолько сильная, что окажись в ту секунду перед нею офицер Безопасности, она бы вырвала ему сердце голыми руками. Они пытались закрыть проход, который открыл Тир, пытались отнять у них Лучший мир.
        - Скажи им, пусть проходят!  - крикнул Тир с носа.  - У нас мало времени!
        Их корабль плыл впереди, приближаясь к отверстию, и теперь Лили чувствовала тепло на руках, солнечный свет на коже. Какофония криков огласила палубу, диких криков людей у перил, теперь кричала и Лили, чувствуя, словно тело тянет к этому открытому горизонту. Когда они вошли в дыру, она отпустила веревку и подтянула Джонатана, встряхнув, чтобы разбудить.
        - Лучший мир!  - прокричала она ему в ухо.  - Лучший мир!
        Но Джонатан не открывал глаз. Вокруг, на их палубе и на других кораблях, Лили слышала своих людей, их ликующие крики, разносящиеся над открытым океаном. Дыра за ними еще осталась - темное пятно на западном горизонте, через которое ничего не было видно. По меньшей мере пятнадцать кораблей проплыли в нее, но теперь края отверстия заворачивались внутрь, ее просвет сужался. Лили не знала, пройдут ли последние корабли. Повернувшись спиной к востоку, она обнаружила белого, как полотно, Уильяма Тира, схватившегося за леер. Мгновение его тело светилось чистым голубым на фоне восходящего солнца, а потом он рухнул на палубу.
        Лили повернулась, чтобы сказать Джонатану, но Джонатан был мертв.

* * *

        - Лили.
        Она подняла газа, щурясь в тусклом лунном свете, и поднялась на ноги.
        Тир выглядел измученным. Лили не видела его два дня, с той самой ночи, и была рада видеть его на ногах: чем дольше он отсутствовал на палубе, тем сильнее становилась уверенность Лили, что он убил себя, творя свое волшебство, что он, как и Джонатан, не проснется. Лили спрашивала про Тира у Дориан, но та отвечала уклончиво. Она попыталась подружиться с несколькими другими пассажирами, однако нашла их добрыми, но осторожными: никто не знал, кто она. Молодая женщина, возможно, возраста Дориан, залатала ее раны, но последние два дня Лили ничего не оставалось, кроме как сидеть в одиночестве, глядя на горизонт и ожидая Тира.
        - Вы в порядке?
        - В порядке,  - ответил он, но Лили сомневалась. Он выглядел, как человек, перенесший какую-то изнурительную болезнь.  - Но мне нужна твоя помощь. Пойдем.
        Она последовала за ним к корме, тихонько проходя мимо спящих на палубе людей. Тир, как всегда, казалось, не производил совершенно никакого шума, и он повел ее вниз по трапу в трюм. Трюм выглядел странно, как будто в средневековье, все комнаты освещали только лампы и камин, никакого электрического света. Просторная общая спальня, заставленная пустыми койками, занимала большую часть трюма. На корабле находилось более ста человек, но большинство не хотели проводить время внизу, предпочитая оставаться на палубе, впившись глазами в горизонт. Тир был готов к такому повороту событий: в дальнем конце общей спальни находилась комната, в которой хранились не только пища и вода, но и около пяти галлонов солнцезащитного крема. Лили подумала, что они идут именно в эту комнату, но Тир прошел ее, направляясь к следующей, считавшейся его личной. Когда они вошли, Лили увидела, что стены комнаты заставлены книжными полками, забитыми сотнями книг. Но у нее не было времени смотреть на них. В центре комнаты Дориан стояла над столом, глядя на что-то, что могло быть только телом, завернутым в простыню, наспех сшитый
саван.
        - Пора, Дори.
        Она подняла глаза, и Лили увидела, даже в тусклом свете камина, что ее глаза красны от долгого плача. Она вопросительно посмотрела на Лили.
        - Он бы хотел, чтобы она была здесь,  - ответил Тир. Он подсунул руку под тело, приподнимая.  - Давайте. Все вместе.
        Дориан взяла Джонатана за талию, оставляя Лили ноги. Вместе они подняли тело со стола, осторожно переложив его себе на плечи. Теперь Лили почувствовала трупный запах, говорящий о разложении, просачивающемся прямо через простыню, но не обратила на это внимания, думая о Джонатане, который считал ее достойной спасения и который никогда не увидит Лучший мир. На глаза навернулись слезы, и она яростно вытерла их, поднимаясь по ступенькам.
        На палубе было тихо, только волны мягко плескались у бортов корабля. В лунном свете Лили могла видеть другие корабли, которые двигались с каждой стороны от них, держа ту же скорость. В конечном итоге вырваться удалось только семнадцати: трое пошли ко дну, навсегда упокоившись в Гудзоновом заливе. Из подслушанных разговоров Лили знала, что не на всех кораблях плыли только люди. Один корабль перевозил скот: коров, овец и коз. Другой - лошадей. Еще один корабль, с обесцвеченными почти до белого бортами, вез медикаменты и врачей. Но сейчас Лили видела только паруса: чуть больше, чем слабые отблески под умирающей луной.
        Они отнесли Джонатана на корму, где спало всего несколько человек - такелаж загораживал вид на восточный горизонт. Под руководством Тира аккуратно переложили тело на леер. У Лили разболелась рука, но она не подавала виду. Ожог на ладони снова вскрылся, сочась гноем, но она скрыла и это, незаметно промокнув рану об джинсы. Хотела бы она сейчас получить чистую одежду. Она уже несколько дней не принимала душ.
        Остальные по-прежнему носили те же наряды, что и в ночь отплытия: что они придумают с одеждой в новом мире? Так много вопросов, а ответить на них мог один-единственный человек - Тир… но сейчас не было времени. За кормой бледнело восточное небо, но когда Лили заглянула через перила, она не увидела ничего, кроме тьмы.
        - Джонатан ненавидел воду,  - хрипло заметила Дориан, и Лили поняла, что она снова плачет.  - После того, что они с ним сделали. Он чертовски ее ненавидел.
        - Не эту воду,  - ответил Тир.
        Лили ничего не сказала. Они двое хорошо знали Джонатана, а она даже не знала его фамилию. Она хотела что-нибудь сказать, что-нибудь важное, но когда закрыла глаза, увидела лишь Грега, стоящего на коленях, и Джонатана, прижавшего пистолет к его голове. Это было лучшее, что кто-либо когда-либо делал для Лили, но не то, о чем она могла рассказать Тиру и Дориан. Поэтому она молчала, хотя слезы уже начали медленно течь по щекам.
        - Ну, старый друг,  - наконец, произнес Тир,  - мы направляемся к хорошей земле. Будем надеяться, что ты уже там.
        - Аминь, Южная Каролина,  - добавила Дориан, а потом, по молчаливому согласию, они приподняли тело и перекинули его через перила. На этот раз Лили не помогала, просто стояла позади. Раздался приглушенный всплеск, а потом Джонатан ушел навсегда. Дориан подождала еще минуту, а потом быстро пошла к ступенькам, не сказав ни слова.
        «Я убила его»,  - подумала Лили.
        - Это был его выбор,  - ответил Тир, заставив Лили задуматься, неужели она сказала это вслух. Она огляделась, но на корме по-прежнему стояли только они вдвоем.
        - Что произошло? Куда мы плывем?
        - Никуда, Лили. Мы перешли, вот и все. Как я всегда и думал.
        - Это…  - Лили заставила себя произнести слово.  - Это магия?
        - Магия,  - повторил Тир.  - Никогда не думал об этом с такой точки зрения: как по мне, так это самая естественная вещь в мире. Но, может быть, магия - это хорошее слово.
        Он полез в карман и что-то вытащил.
        - Посмотри.
        Лили протянула здоровую руку и почувствовала, что он уронил ей на ладонь что-то жесткое и холодное. Она подняла руку, прищуриваясь, силясь разобрать. Небо уже посветлело, неожиданно, как происходит прямо перед рассветом, но Лили все равно потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что она держит.
        - Аквамарин?
        - Сапфир,  - ответил Тир.  - Моя родословная известна вплоть до Кромвеля, но камень принадлежал нам еще со Средневековья. А может, и дольше.
        Лили поднесла сапфир к свету, пытаясь посмотреть через него, но солнце еще не взошло, и она увидела лишь темный прямоугольник на фоне бледного неба.  - Откуда вы знаете?
        - Камень рассказал.
        Лили фыркнула, но Тир лишь слегка улыбнулся. Она не поняла, шутит ли он, поэтому передала сапфир обратно и перегнулась через леер, глядя на тусклые линии, оставшиеся на кильватере корабля.
        - Ты поправляешься, Лили?
        Это был трудный вопрос. Днем все было хорошо: небо раскрыто настежь, и Лили могла смотреть от горизонта до горизонта. Но спала она не больше, чем по нескольку часов за раз, а потом резко просыпалась с уверенностью, что сейчас увидит бухгалтера, стоящего перед ней, или, что еще хуже, Грега. Сейчас они были вне досягаемости, корабль держал курс на лучший мир, но Лили охватило внезапное, страшное предчувствие. Все люди вокруг нее, спящие на палубе… ведь они принесли с собой собственные истории, свое собственное насилие. Как можно построить лучший мир, идеальный мир, если люди принесли с собой кошмары прошлого?
        - Он не будет идеальным,  - ответил Тир, угрюмо глядя через перила.  - Я знал это, почти сразу, как понял, что пытаюсь сделать. Мир станет лучше, но не легче. На самом деле, в самом начале будет очень тяжело.
        - Что вы имеете в виду?
        - Посмотри, от чего мы отказались, Лили. У нас нет ни электричества, ни техники. Пока я спал, Дори заставила компьютерщиков выкинуть все оборудование за борт, вместе с оружием. Это необходимо: технология удобна, но мы уже давно достигли точки, где удобство перевешивает опасность. Средства видеонаблюдения, контроля… Я знал, давным-давно, что это первое, что нужно сделать. Но подумай о других вещах, которых у нас не будет. Бензина. Отопления. Тканей. Я погрузил лекарства и антибиотики вон туда, на белый корабль,  - он указал рукой на север,  - но они испортятся быстрее, чем пройдет десятилетие. У нас ничего не будет, если мы не научимся делать все сами из подручных материалов.
        Лили изо всех сил пыталась молчать. Теперь она поняла, что преклоняется перед этим человеком, и оказалось ужасно тяжело слушать, как он разрывает себя на куски. Но она подозревала, что он не может поделиться этими сомнениями ни с кем другим: преданными людьми, которые следовали за ним долгие годы.
        - В новом мире будет скот, но нам придется научиться забивать животных без оружия или машин и готовить мясо на открытом огне. Придется выращивать еду. Научиться строить дома, шить одежду. У меня есть несколько людей, которые знают многие процессы - от стрижки овец до ткачества, но остальным придется научиться. Не было никакого способа попасть сюда, не отбросив почти все прочь, и если мы хотим что-либо сохранить, нам придется заново научиться это делать.
        - Думаете, мы не сможем?
        - Конечно, сможем. Вопрос в том, будем ли. Чтобы строить, требуется прилагать усилия, Лили. Требуется приложить усилия, чтобы поставить общественные нужды выше собственных. Но в ближайшее время каждому придется пойти на это, иначе мы обречены на провал.
        - Еще никому не удавалось построить социализм.
        - Значит, мы продолжим пробовать. Это люди с развитым чувством гражданского долга. Они воспитают детей с тем же чувством. Я выбрал именно таких.
        - И меня тоже?
        Тир улыбнулся.
        - И тебя тоже.
        - Откуда вы знаете, что у меня развито чувство гражданского долга?
        По правде говоря, Лили и сама не знала: так мало на ее жизнь выпало возможностей узнать. В памяти Лили пронеслась вся ее уродливая жизнь с Грегом.
        - Я же говорил тебе, Лили: я знаю тебя всю свою жизнь.  - Тир показал сапфир на ладони. Я увидел тебя здесь прежде, чем узнал, кто ты.
        - Почему?
        Тир уперся в нее своим задумчивым взглядом.
        - Ты поправляешься?
        - Да. Плечо почти не болит, только когда пытаюсь уснуть. Рука побаливает, но я снова перевяжу ее, когда будет достаточно света.
        - Ты не обманешь меня, Лили. Твои травмы - не физические. Ты еще не начала поправляться, но ты поправишься.
        Лили почувствовала, что ее щеки розовеют, размышляя, мог ли он заглянуть прямо ей в душу и увидеть кошмары, Грега, таящегося за каждым воспоминанием. Казалось, Грег всегда будет там, окопавшись в какой-то части Лили, отказывающейся отпускать прошлое.
        - Это может занять много времени,  - сказал ей Тир.  - Но я обещаю, что ты исцелишься.
        - Откуда вы знаете?
        Тир на секунду сомкнул пальцы вокруг сапфира, глядя на что-то, что Лили даже не могла себе вообразить. Затем протянул его ей.
        - Посмотри.
        Чувствуя себя дурой, Лили снова подняла сапфир и, прищурившись, вгляделась.
        Мгновение она ничего не видела, но потом сапфир начал светиться изнутри, крошечный голубой огонек на фоне светлеющего неба.
        - Что…
        - Тсс. Смотри.
        Лили уставилась на сапфир, стараясь не моргать, и через пару секунд поняла, что глубоко внутри формируется фигурка. Сначала было темно, только силуэт на голубом фоне, но потом Лили ахнула, увидев себя. Это была немного другая Лили, не та, что она видела в зеркале всю свою жизнь. Озабоченная и немного ожесточившаяся, с мускулистыми руками и загоревшей на солнце кожей. Женщина повернулась, и теперь Лили увидела то, что хотел показать ей Тир: живот, округлившийся на позднем сроке беременности, выступающий на голубом фоне.
        - Как вы это делаете?  - спросила она.  - Это иллюзия?
        - Никаких иллюзий, Лили, только будущее. Я обещаю тебе, что это произойдет.
        Лили смотрела на себя, завороженная. Женщина в камне явно не жила легкой жизнью и все же излучала удовлетворение. В ее волосы были вплетены цветы, а на спине висело что-то вроде лука и колчан со стрелами. Но из-за округлившегося живота она походила на фотографию Дианы в старых книгах Д’Олеров, которые Лили и Мэдди делили в детстве. Затем картинка внезапно исчезла.
        Огорчившись, Лили встряхнула сапфирами, пытаясь вернуть женщину, но ничего не получилось.
        - Сожалею,  - сказал ей Тир.  - Даже мелочи на некоторое время ослабляют меня.
        Лили снова уставилась на сапфир долгим взглядом, а потом вернула ему. Казалось, что-то дернуло ее, когда пальцы расстались с сапфиром, и у Лили появилось странное чувство, будто какая-то ее часть ушла вместе с ним. Видеть части будущего оказалось едва ли не хуже, чем вообще его не видеть. Она припомнила видение и задумалась, настоящее ли оно, мальчика ли ей предстоит ждать или девочку.
        - Мальчик,  - пробормотал стоящий рядом с ней Тир.  - Это будет мальчик.
        - Откуда вы знаете?
        - Иногда я просто знаю.  - Он улыбнулся ей, но у Лили возникло ощущение, что у него за глазами что-то скрывается, какое-то будущее, которое она не могла увидеть.
        Тир не уточнил, просто сжал ее плечо.
        - Но до этого еще много лет. У меня есть еще кое-что для тебя, кое-что еще более личное.
        - Что?
        - Посмотри туда.  - Тир указал на север.  - Тот корабль, третий отсюда.
        - Белый?
        - Нет, сразу за ним.
        Лили прищурилась. Теперь небеса посветлели до глубокого василькового, и она едва могла увидеть очертания судна, которое он имел в виду, слабое темное пятно на севере, еле видное сквозь туман, льнущий к поверхности океана.
        - А что с ним?
        - Этим кораблем командует один из моих лучших людей. Она с нами уже давно, с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать. Два тюремных срока за плечами, и она ничего не боится. Дориан боготворит ее, да так сильно, что даже пытается так же одеваться и делать такую же прическу.
        Что-то встрепенулось внутри Лили, глубокая вибрация, словно колокол. Она умоляюще уставилась на него, широко раскрыв глаза.
        - Как ее зовут?
        - Мадлен Фримен.
        Лили повернулась и посмотрела на север.
        - Обещаю тебе, Лили, ты исцелишься.
        Шаги Тира стихли, но Лили едва ли заметила его исчезновение, увлеченная третьим кораблем. Лицо Мэдди, когда она последний раз ее видела, волосы, завязанные узлами, и черная юбка на два дюйма короче, чем предписывал регламент… девочка-подросток, пытающаяся выглядеть, как женщина. Но сейчас Мэдди стала женщиной. Глаза Лили искали восточный горизонт, ища даже крошечный намек белого на фоне голубого, первый слабый признак того, что вдалеке может быть земля.
        И тут она вспомнила и позвала Тира.
        - Мэдди диабетик! Ей нужен инсулин.
        - Нет, не нужен.
        Лили поглядела на него пару секунд, потом снова устремила взгляд на север. Она поняла, что не может думать о Мэдди - она сойдет с ума, ожидая, когда путешествие закончится, и потому упаковала сестру внутрь своего разума, положив подальше. Когда-нибудь она снова увидит Мэдди, если все это по-настоящему. Лили снова вспомнила фантастическое видение в сапфире Тира и вдруг задумалась, не сошла ли она с ума. Но нет, она знала, что это не так.
        - Мальчик,  - прошептала она. Тир так сказал, и она ему поверила. Она положила руку на свой плоский живот, глаза наполнились слезами. Она почти чувствовала его, этого ребенка, от которого ее отделяло еще несколько лет. Тир не врет, он не сумасшедший. У Лили будет сын, она вырастит его в лучшем мире, и он станет свободным.
        Она уже назвала его Джонатаном.

        Благодарности

        Три человека помогли сделать эту книгу гораздо лучше: Майя Зив, Дориан Карчма и Симон Блазер. Как всегда, я благодарна Харпер и Уильяму Моррису Эндевор за их постоянную поддержку, пока я преодолевала Тирлинг, но эти три женщины прилагали запредельные усилия, и книга неимоверно выиграла. Кроме того, Майя, Дориан и Симон терпеливо выслушали за прошедший год столько необоснованного нытья, так что вот. Благодарю Джонатана Бэрнхема, который позволяет мне продолжать писать, а также Хизер Друкер, Аманду Эйнсворт, Кэти О’Каллаган, Эшли Фокс, Миранду Оттвелл… и особо благодарю Вирджинию Стэнли, мою духовную наставницу, не пропускающую никакой чепухи. Благодарю и люблю мою семью, особенно моего дорогого мужа, Шейна, который справлялся с немалым художественным темпераментом за последние полтора года, даже ни разу не поморщившись, и Сэра и Обезьянку, которые заставляли меня смеяться. Также благодарю моего верного друга Клэр Шинкинс, дарующую мне любовь и поддержку, и добрую отзывчивую команду местного кафе «Питс» (особенно тебя, Мичи!), где я написала большую часть этой книги.

        Совершенно случайно я нашла друга по переписке, в котором давно нуждалась. Спасибо тебе, Марк Смит, что выслушивал и всегда давал хорошие советы, а также был достаточно смелым, чтобы взяться за непростой мир Тирлинга.
        Благодарю все замечательные независимые книжные магазины и библиотеки - и сотрудников книжных магазинов и библиотекарей,  - которые помогли представить мою первую книгу миру. Для меня нет похвалы выше, чем люди, которые любят книги, и ваш тяжкий труд, как мне кажется, невозможно переоценить.

        Как всегда, сильнее всего благодарю вас, мои читатели. Без вас все это невозможно.
        notes

        Примечания

        1

        Примерно 188 см (примеч. перев.).

        2

        Выше +30 °C.

        3

        + 23 °C.

        4

        Фримен (Freeman)  - свободный человек (англ.).

        5

        Перевод М. А. Зенкевича.

        6

        Примерно 15 см.

        7

        Примерно 45 кг.

        8

        Примерно 30 см.

        9

        Перев. Н. Н. Амосовой.