Старик Хоттабыч (сокращённая редакция) Лазарь Лагин
        Самая короткая (на январь 2015 года) версия известной сказки Л. Лагина "Старик Хоттабыч", о приключениях джина Гассана Абдурахмана ибн Хоттаба и тринадцателетнего пионера Советского Союза Вольки Костылькова.

        Лагин Лазарь Иосифович
        СТАРИК ХОТТАБЫЧ

        I . Необыкновенное утро
        В семь часов тридцать две минуты утра весёлый солнечный зайчик проскользнул сквозь дырку в шторе и устроился на носу ученика пятого класса Вольки Костылькова. Волька чихнул и проснулся.
        Как раз в это время из соседней комнаты донёсся голос матери:
        —Нечего спешить, Алёша. Пусть ребёнок ещё немножко поспит — сегодня у него экзамены.
        —Ну что за чепуха! — ответил за перегородкой отец.- Парню уже тринадцать лет. Пускай встаёт и помогает складывать вещи.
        Складывать вещи! Как он мог это забыть!
        Семья Костыльковых переезжала сегодня на новую квартиру.
        Не успели напиться чаю, как в квартиру постучались. Затем вошли двое грузчиков. Они широко распахнули обе половинки двери и зычными голосами спросили:
        —Можно начинать?
        Волька торжественно вынес на улицу, к фургону, диванные валики и спинку. Его сразу окружили ребята, игравшие во дворе.
        —Переезжаете? — спросил у него Серёжа Кружкин, весёлый паренёк с чёрными хитрыми глазами.
        —Переезжаем,- сухо ответил Волька с таким видом, как будто он переезжал с квартиры на квартиру каждую шестидневку.
        Подошёл дворник Степаныч, глубокомысленно свернул цигарку и неожиданно завёл с Волькой солидный разговор, как равный с равным. У мальчика от гордости и счастья слегка закружилась голова.
        Но вдруг из квартиры раздался раздражённый голос матери:
        —Волька! Волька!… Ну куда девался этот несносный ребёнок?
        И сразу всё пошло прахом. Волька, понурив голову, пошёл в опустевшую квартиру, в которой сиротливо валялись обрывки старых газет и пузырьки из-под лекарств.
        —Наконец-то! — накинулась на него мать.
        - Бери твой знаменитый аквариум и срочно влезай в фургон.
        Непонятно, почему родители так нервничают, когда переезжают на новую квартиру?

        II . Таинственная бутылка
        В конце концов Волька устроился в фургоне неплохо.
        Внутри царил таинственный прохладный полумрак. Если зажмурить глаза, можно было свободно представить, будто едешь где-то в Америке, в суровых пустынных прериях, где каждую минуту могут напасть индейцы и с воинственными кликами снять с тебя скальп. Старая бочка, в которой бабушка квасила на зиму капусту, удивительно напоминала бочки, в которых пираты старого Флинта хранили ром.
        Сквозь дыры в стенке фургона проникали тоненькие столбики солнечных лучей.
        И вот наконец фургон, скрипя, остановился у подъезда их нового дома.
        Отец, кое-как расставив вещи, сказал:
        —Остальное доделаем после работы.
        И ушёл на завод.
        Мать совместно с бабушкой принялась распаковывать посуду, а Волька решил тем временем сбегать на реку. Правда, отец предупредил, чтобы Волька без него не смел ходить купаться, потому что тут страшно глубоко, но Волька быстро нашёл для себя оправдание.
        «Мне необходимо выкупаться,- решил он,- чтобы была свежая голова. Как это я могу явиться на испытание с несвежей головой?!»
        Это большое удобство, когда речка недалеко от дома. Волька сказал маме, что пойдёт на берег готовиться по географии. Прибежав к речке, он быстро разделся и бросился в воду. Шёл одиннадцатый час, и на берегу не было ни одного человека. Обидно было, что никто не мог восторгаться тем, как красиво и легко Волька плавает и, в особенности, как он замечательно ныряет.
        Волька наплавался и нанырялся до того, что буквально посинел. Тогда он стал вылезать на берег. Он уже совсем было вылез из воды, но передумал и решил ещё раз нырнуть в ласковую прозрачную воду.
        И вот в тот самый момент, когда он уже собирался подняться на поверхность, его рука вдруг нащупала на дне реки какой-то продолговатый предмет. Он схватил его и вынырнул у самого берега. В его руках была склизкая, замшелая глиняная бутылка очень странной формы. Горлышко было наглухо замазано каким-то смолистым веществом, на котором было выдавлено что-то отдалённо напоминавшее печать.
        Волька прикинул бутылку на вес. Бутылка была тяжёлая, и Волька обмер.
        «Клад! — мгновенно пронеслось у него в мозгу.- Клад со старинными золотыми монетами. Вот это здорово!»
        Наспех одевшись, он помчался домой, чтобы в укромном уголке распечатать бутылку.
        Волька вбежал в квартиру и, проскользнув мимо кухни, юркнул в комнату и прежде всего запер на ключ дверь. Затем вытащил из кармана перочинный нож и, дрожа от волнения, соскрёб печать с горлышка бутылки.
        В то же мгновение вся комната наполнилась едким чёрным дымом и что-то вроде бесшумного взрыва большой силы подбросило Вольку к потолку, где он и повис, зацепившись штанами за ламповый крюк.
        III . Старик Хоттабыч
        Дым в комнате понемножку рассеялся, и Волька вдруг увидел, что в комнате, кроме него, находится ещё одно живое существо. Это был тощий старик с бородой по пояс, в роскошной шёлковой чалме, в таком же кафтане и шароварах и необыкновенно вычурных сафьяновых туфлях.
        —Апчхи! — оглушительно чихнул неизвестный старик и пал ниц.- Приветствую тебя, о прекрасный и мудрый отрок!
        —Вы иллюзионист из цирка? — догадался Волька, с любопытством оглядывая сверху незнакомца.
        —Нет, повелитель мой,- продолжал старик,- я не иллюзионист из цирка. Знай же, о благословеннейший из прекрасных, что я Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, или, по-вашему, Гассан Абдуррахман Хоттабович.
        —И случилась со мной — апчхи! — удивительная история. Я, несчастный джинн, ослушался Сулеймана ибн Дауда — мир с ними обоими! — я и брат мой Омар Хоттабович. И Сулейман ибн Дауд — мир с ними обоими! — приказал принести два сосуда: один медный, а другой глиняный, и заточил меня в глиняном сосуде, а брата моего - в медном. Запечатал он оба сосуда, оттиснув на них величайшее из имён Аллаха, а потом отдал приказ джиннам, и они понесли нас и бросили брата моего в море, а меня — в реку, из которой ты, о благословенный спаситель мой,- апчхи, апчхи! — извлёк меня. Да продлятся дни твои, о… Извиняюсь, как твоё имя, отрок?
        —Меня зовут Волька,- ответил наш герой, продолжая раскачиваться под потолком.
        —А имя отца твоего, да будет он благословен во веки веков?
        —Папу моего зовут Алёша… то есть Алексей.
        —Так знай же, о превосходнейший из отроков, звезда сердца моего, Волька ибн Алёша, что я буду делать впредь всё, что ты мне прикажешь, ибо ты меня спас из страшного заточения, и я твой раб.
        —Почему ты так чихаешь? — осведомился ни с того ни с сего Волька.
        —Несколько тысяч лет, проведённых в сырости, без благодатного солнечного света, в глубинах вод, наградили меня, недостойного твоего слугу, хроническим насморком. Повелевай мной, о мой юный господин! — с жаром закончил Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, задрав вверх голову, но продолжая оставаться на коленях.
        —Я желаю немедленно очутиться на полу,- неуверенно промолвил Волька.
        И в то же мгновение он оказался внизу, рядом со стариком Хоттабычем. Первым делом Волька схватился за штаны. Штаны были абсолютно целы.
        Начинались чудеса.
        IV . Испытание по географии
        —Повелевай мной! — продолжал старик Хоттабыч, глядя на Вольку преданными, собачьими глазами.- Нет ли у тебя какого-нибудь горя, о Волька ибн Алёша? Скажи, я помогу тебе. Не гложет ли тебя тоска?
        —Гложет,- отвечал застенчиво Волька.- У меня сегодня испытание по географии.
        —Не беспокойся, о мой повелитель! — возбуждённо заорал старик.- Знай же, что тебе неслыханно повезло, о красивейший из отроков, ибо я больше всех джиннов богат знаниями по географии. Мы пойдём с тобой вместе в школу, да будут благословенны её фундамент и крыша! Я тебе буду незримо подсказывать ответы на все вопросы, и ты прославишься среди учеников твоей школы и среди учеников всех школ твоего великолепного города.
        —Замечательно! — сказал Волька.
        Он уже открыл дверь, чтобы пропустить вперёд себя Хоттабыча, но тут же снова закрыл её.
        —Придётся тебе сменить одежду.
        Через две минуты из дома, в котором с сегодняшнего дня проживала семья Костыльковых, вышел наш герой, держа под руку старика Хоттабыча. Хоттабыч был великолепен в новой пиджачной паре из белого полотна, украинской вышитой сорочке и твёрдой соломенной шляпе канотье. Единственной деталью его туалета, которую он ни за что не согласился сменить, были туфли. Ссылаясь на мозоли трёхтысячелетней давности, он остался в вычурных, богато расшитых золотом и серебром туфлях.
        * * *

        —Костыльков Владимир! — торжественно провозгласили за столом, где сидела комиссия.
        Волька нехотя встал из-за парты, неуверенным шагом подошёл к столу и вытащил билет № 14 — «Форма и движение Земли».
        —Так,- сказал разомлевший от жары член комиссии.- Так, так, Костыльков. Что же ты можешь рассказать о горизонте?
        А Волька вдруг почувствовал, что какая-то неведомая сила против его желания раскрыла ему рот.
        —Горизонтом, о высокочтимый мой учитель,- начал он и тут же облился холодным потом,- я осмелюсь назвать, с твоего позволения, ту грань, где хрустальный купол небес соприкасается с краем Земли.
        —Что такое, Костыльков? — удивился экзаменатор. Хрустальный свод - в переносном или буквальном смысле?
        —В буквальном,- прошептал за дверью старик Хоттабыч.
        И Волька, чувствуя, что несёт несусветную чепуху, ответил:
        —В буквальном, о учитель!
        Он не хотел этого говорить, но слова вылетали сами, помимо его желания.
        Ученики, изнывавшие на партах в ожидании своей очереди, встрепенулись и зажужжали, как шмели.
        —Значит, как же? — забеспокоился экзаменатор.- Значит, небо — это твёрдый купол?
        —Твёрдый,- отвечал убитым голосом Волька, и крупные слёзы потекли по его щекам.
        —Да-а…- протянул экзаменатор и с любопытством посмотрел на Вольку.- А что ты можешь сказать насчёт формы Земли?
        Старик Хоттабыч что-то трудолюбиво забормотал в коридоре.
        «Земля имеет форму шара»,- хотел было сказать Волька, но по не зависящим от него обстоятельствам отвечал:
        —Земля, о достойнейший из учителей, имеет форму плоского диска и омывается со всех сторон величественной рекою — Океаном. Земля покоится на шести слонах, а те, в свою очередь, стоят на огромной черепахе. Так устроен мир, о учитель!
        Старик Хоттабыч в коридоре одобрительно кивал головой.
        Весь класс помирал со смеху.
        —Ты, наверно, болен, Воля? — участливо спросил у него директор школы и пощупал его лоб, мокрый от пота:- Придёшь, когда выздоровеешь. И я сам проверю твои знания по географии.
        По ту сторону дверей Вольку встретил сияющий Хоттабыч.
        —Заклинаю тебя, о юный мой повелитель,- сказал он, обращаясь к Вольке,- потряс ли ты своими знаниями учителей своих и товарищей своих?
        —Потряс,- ответил, вздохнув, Волька и с ненавистью посмотрел на старика Хоттабыча.
        Старик Хоттабыч самодовольно ухмыльнулся.
        V . Хоттабыч действует вовсю
        Домой идти не хотелось. На душе у Вольки было отвратительно, и хитрый старик почувствовал что-то неладное.
        Добрых три часа он рассказывал своему спасителю, сидя на скамейке на берегу реки, о разных своих похождениях. Потом Волька вспомнил, что мама дала ему деньги на билет в кино.
        —Знаешь что, старик,- сказал Волька,- сходим в кино!
        —Твои слова для меня закон, о Волька ибн Алёша,- смиренно отвечал старик.- Но скажи мне, сделай милость, что ты подразумеваешь под этим непонятным для меня словом: «кино»?
        —Каждый ребёнок знает, что такое кино. Кино — это…- Тут Волька неопределённо поводил в воздухе руками и добавил: — Ну, в общем, придём — увидишь.
        Около кинотеатра стояла большая очередь в кассу. Над кассой висел плакат: «Детям до шестнадцати лет вход воспрещён».
        —Что с тобой, о красивейший из красавцев? — всполошился Хоттабыч, увидев, что Волька вдруг снова помрачнел.
        —А то со мной,- с досадой ответил Волька,- что из-за твоих россказней мы опоздали на дневной сеанс. Теперь пускают уже только с шестнадцати лет. И потом — видишь, какая очередь. Домой идти не хочется…
        —Ты не пойдёшь домой! — заорал на всю площадь старик Хоттабыч.- Не пройдёт и одного мгновения, как нас пропустят в твоё кино, и мы пройдём в него, окружённые вниманием и восхищением.
        Да что ты кричишь, старая ты балда! - взорвался Волька
        —А что такое балда? - почему-то участливо поинтересовался старик.
        —Ну, балда - это вроде мудреца, смутился Волька.
        Хоттабыч удоволетворённо качнул головой.
        «Старый хвастунишка!» — выругался про себя Волька, сжав кулаки. И вдруг обнаружил в правом кулаке два билета восьмого ряда.
        —Ну идём,- сказал старик Хоттабыч, которого буквально распирало от счастья. — Теперь-то они тебя пропустят.
        —Ты уверен в этом? — осведомился Волька.
        —Так же, как в том, что тебя ожидает великое будущее, сказал он и подвёл Вольку к зеркалу, висевшему около контроля.
        Волька обмер. Из зеркала на него глядело уродливое существо: в коротких штанишках, в пионерском галстуке и с бородой апостола на розовом мальчишеском лице.
        VI . Необыкновенное происшествие в кино
        Торжествующий Хоттабыч поволок Вольку по лестнице на второй этаж, в фойе. Наш герой, онемевший от тоски, старательно прикрывал руками продолжавшие бурно расти бороду и усы. Контролёрша сурово начала:
        —Мальчик, детям до шестна…
        Но Волька совершенно машинально отнял руки от своего подбородка, и контролёрша поперхнулась.
        —Пожалуйста, гражданин,- сказала она и дрожащими от страха руками оторвала контрольные талоны билета.
        Около самого входа в зрительный зал скучал Женя Богорад, круглолицый, коренастый паренёк, выглядевший значительно старше своих четырнадцати лет. Это был старинный Волькин приятель. Он невыносимо страдал от одиночества. Ему не терпелось рассказать хоть кому-нибудь, как сегодня Волька сдавал испытание по географии.
        В самых дверях его сшиб с ног старик в канотье и расшитых золотом туфлях, который тащил за руку самого Вольку Костылькова.
        —Волька! — крикнул ему Женя и помахал рукой.
        Но Костыльков не выказал никаких признаков особой радости. Он даже, наоборот, демонстративно ушёл в самый дальний угол фойе, и Женя обиделся. Он был очень гордый.
        «Ну и не надо»,- решил он и пошёл в буфет выпить стаканчик ситро.
        Поэтому он не видел, как вокруг его приятеля и странного старика начал толпиться народ. Когда же он попытался пробиться к Костылькову, было уже поздно.
        —Скажите, пожалуйста, в чём дело? — спрашивал Женя, неутомимо работая локтями.
        Но ему никто не отвечал. Все стремились в заветный угол фойе, где, сгорая от стыда, притаился Волька Костыльков.
        Тогда навести порядок решил сам директор кино. Он откашлялся и громко произнёс:
        —Граждане, разойдитесь! Что вы, бородатого мальчика не видели, что ли?
        Хоттабычу было не по себе. Он не знал, что делать.
        —О мой юный повелитель! — нервно сказал он.- Прикажи, и все эти презренные зеваки будут превращены в прах вместе с этим трижды проклятым кино.
        —Не надо,- горестно ответил Волька, и крупные слёзы покатились по его щекам и пропали в гуще его бороды.
        Эта новость немедленно стала известна всем окружавшим Вольку.
        —Бородатый мальчик плачет,- пошёл шёпот по всей толпе.
        Потом лицо Костылькова вдруг просветлело. Он быстро повернулся к старику и сказал ему голосом, дрожащим от радостного волнения:
        —Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, слушай мой приказ!Я приказываю тебе, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб: сделай так, чтобы с моего лица пропала эта проклятая растительность.
        —Но тебя тогда выгонят из кино,- пытался было возразить старик. Однако, увидев нетерпеливый жест Вольки, он покорно ответил: — Слушаю и повинуюсь, о красивейший из красавцев!
        Хоттабыч что-то зашептал, сосредоточенно прищёлкивая пальцами.
        Борода и усы на Волькином лице оставались без изменений.
        Старик Хоттабыч, к удивлению и восторгу окружающих, вдруг повалился на пол и начал, катаясь по пыльному паркету, бить себя в грудь и царапать лицо.
        —О, горе мне,- вопил при этом Хоттабыч,- о, горе мне! Тысячелетия, проведённые в этой проклятой бутылке, дали себя знать. Отсутствие практики, увы, губительно отразилось на моей специальности. Прости меня, о юный мой спаситель, но я ничего не могу поделать с твоей бородой и твоими усами! Я не могу избавить тебя от бороды и усов… Я позабыл, как это делается!
        Волька со злостью дёрнул самого себя за бороду, застонал и, схватив хныкающего Хоттабыча за руку, поплёлся с ним к выходу сквозь вежливо расступившуюся толпу.
        —Куда мы направляем сейчас свои стопы, о Волька? — плаксивым голосом спросил старик.
        —В парикмахерскую. Бриться. Немедленно бриться!
        VII . В парикмахерской
        Парикмахерская была переполнена клиентами.
        Небритый мастер высунул своё распаренное лицо из мужского зала и крикнул хриплым голосом:
        —Очередь!
        Тогда из укромного уголка около самой вешалки вышел и уселся в парикмахерском кресле мальчик с лицом, наполовину закутанным в какую-то белую тряпочку.
        —Прикажете постричь? — галантно осведомился парикмахер.
        —Побрейте меня,- ответил ему сдавленным голосом мальчик и развязал платок, в котором были спрятаны его борода и усы.
        «Вот что значит работать в душном помещении в такую жару,- подумал с тоской парикмахер. Он решил, что у него галлюцинация.- Доработался!»
        —Побрейте меня,- продолжал мальчик.- Только как можно скорее.
        Парикмахер понял, что это не галлюцинация, сразу повеселел и, ухмыльнувшись, ответил:
        —Я бы на вашем месте, молодой человек, не брил бороду, а поступил бы в цирк. Вы бы там с такой личностью смогли вполне свободно заработать бешеные деньги.
        —Да брейте же поскорее! — крикнул Волька, опасливо глядя на соседние кресла.
        Парикмахер, глупо хихикая, приступил к делу. Но было уже поздно, потому что все присутствующие в парикмахерской заметили необыкновенного клиента. Клиенты с намыленными щеками, с наполовину побритыми затылками, фыркая и подталкивая друг друга локтями, бесцеремонно обменивались мнениями насчёт Волькиной физиономии.
        Но вот уже последняя полоска мыла снята вместе с волосами с Волькиного лица, и мастер сказал, давясь от смеха:
        —Напрасно всё-таки изволили сбривать такую ценность. С такой бородой прямая дорога в цирк.
        В ответ на эту прощальную реплику вся парикмахерская разразилась таким хохотом, как будто было сказано что-то необыкновенно остроумное. И тогда встал со своего места Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, поднял вверх руки и громовым голосом произнёс:
        —Презреннейшие из презреннейших, глупейшие из глупцов! Вы, смеющиеся над чужими несчастиями, находящие веселье в насмешках над горбатыми, разве достойны вы носить имя людей!
        И он махнул руками.
        Через полминуты из дверей парикмахерской выбежали, дробно цокая копытцами, девятнадцать громко блеявших баранов.
        VIII . Девятнадцать баранов
        А перед этим происшествием хохот стоял такой, что прохожие останавливались, недоуменно заглядывали Вокна и двери парикмахерской, собирались кучками у входа и, ещё не зная, в чём дело, смеялись.
        —Очередь! — самодовольно провозгласил между тем парикмахер, стараясь перекричать весёлый шум в зале.Он деловито вытер бритву, обернулся к клиентам и внезапно ослабевшим голосом простонал: —Ой, мама!
        Он испуганно посмотрел в зеркало и увидел на редкость глупую баранью морду. Тогда он горько заплакал, встал на все свои новые четыре ноги и, цокая копытцами, выбежал вместе с остальными восемнадцатью баранами из парикмахерской.
        Печально блеявшее стадо сразу застопорило всё уличное движение.
        Неизвестно, сколько продолжался бы этот ералаш, если бы случайно не проходил в это время мимо отец Волькиного приятеля Серёжи Кружкина — Александр Никитич, сотрудник научно-исследовательского института овцеводства.
        —Вот это бараны! — воскликнул Кружкин с искренним восхищением.- Прелесть какие бараны! Товарищ милиционер, чьи это бараны?
        Милиционер в ответ только растерянно развёл руками, и тогда Александру Никитичу пришла в голову дерзкая и не совсем похвальная мысль.
        —Позвольте, позвольте…- сказал он, как бы припоминая что-то.- Позвольте, да ведь это, кажется, подопытные бараны, убежавшие сегодня из нашего института! Ну, конечно! Я узнаю вот этого молоденького барашка, я веду над ним наблюдения уже не первый месяц.
        Как мы увидим впоследствии, Александр Никитич, сам не зная того, не врал насчёт этого барашка.
        Стадо дружно заблеяло. Милиционер, весьма довольный, что нашёлся хозяин этого приблудного стада, отрядил двух дворников, которые погнали девятнадцать горемычных баранов в чистый, высокий и светлый хлев научно-исследовательского института овцеводства.
        Что касается Александра Никитича, то он наблюдал за поведением баранов спокойно, с большим интересом, что-то прикидывая в уме. Очевидно, он обдумывал какие-то свои планы, связанные с новыми обитателями институтского хлева, потому что один раз у него вырвалась фраза:
        —М-да! Одного из них придётся, пожалуй, зарезать, чтобы проверить качество мяса…
        Услышав эти слова, бараны пришли в такое буйное состояние, что институтским служащим с большим трудом удалось их приковать цепями за ноги к стойлам.
        Александр Никитич всё ещё никак не мог налюбоваться на баранов.
        Кружкин-старший покинул помещение института поздно ночью, решив посвятить своей счастливой находке большую статью в журнале «Прогрессивное овцеводство».
        Полный самых приятных мыслей, он отпёр двери своей квартиры. Навстречу ему вышла его жена Татьяна Ивановна.
        —Знаешь, Танюша…- начал Александр Никитич с воодушевлением и вдруг заметил, что у жены заплаканное лицо.- В чём дело, Татьяна?
        —Шура…- сказала Татьяна Ивановна, и слёзы покатились по её лицу.- Серёженька… наш Серёжа…
        Одним словом, Серёжа Кружкин как ушёл утром в школу, так до сих пор домой и не возвращался.
        IX . Беспокойная ночь
        Cтадо баранов, подгоняемое озабоченными дворниками, потянулось по направлению к научно-исследовательскому институту овцеводства. Уличная пробка немедленно стала рассасываться, и несколько десятков автобусов, грузовиков, легковых машин, трамваев и троллейбусов сразу тронулись с места. Зажглись притушенные фары, сердито зафыркали и запыхтели моторы, загудели сирены, раздражённо задребезжали трамвайные звонки. Тогда Хоттабыч страшно изменился в лице и громко возопил:
        —О горе мне, слабому и несчастному джинну! Джирджис, могучий и беспощадный царь шайтанов и ифритов, не забыл нашей старинной вражды! И вот он наслал на меня страшнейших своих чудовищ!
        С этими словами он стремительно отделился от тротуара, уже где-то высоко, на уровне третьего или четвёртого этажа, снял свою соломенную шляпу, помахал ею Вольке и медленно растаял в воздухе, крикнув на прощание:
        —Я постараюсь разыскать тебя, о Волька ибн Алёша! Пока!
        Между нами говоря, Волька даже обрадовался исчезновению старика. Было не до него. У Вольки буквально подкашивались ноги при одной мысли, что ему сейчас предстоит возвратиться домой.
        В новой квартире дым стоял коромыслом. У взрослых было столько забот, что они не имели никакой возможности присмотреться к тому, как выглядят Волькины щёки. Наспех отругав его за полуночничание, они вновь занялись своими делами. А Волька, сказавшись усталым, завалился спать.
        —Воля! — крикнула сыну мать из столовой.- Может быть, всё-таки придёшь поужинать?
        —Нет, мамочка, мне что-то не хочется,- скорбно ответил Волька и вдруг почувствовал, что ему очень хочется кушать. Терзаемый голодом, он ворочался с боку на бок, пока в квартире не погасили свет и не затихли разговоры. Убедившись, что старшие действительно уснули, он осторожно слез с кровати и босиком, на цыпочках пробрался в столовую. Его привыкшие к темноте глаза уже различили в синем полумраке заветную дверцу буфета, когда вдруг тишину квартиры прорезала дробная трель телефонного звонка.
        Проклиная телефон и его изобретателя, Волька опрометью бросился в свою комнату.
        —Да, это я,- донёсся в это время заспанный голос Алексея Алексеевича, подошедшего к телефону.- Да… Здравствуйте, Николай Никандрович… Что?… Нет, нету… Да, дома… Пожалуйста. До свиданья, Николай Никандрович.
        —Это кто звонил? — заинтересовалась Волькина мать.
        —Это отец Жени Богорада. Волнуется, что Женя до сих пор не вернулся домой. Спрашивал, не у нас ли Женя и дома ли Волька…
        Минут десять прошло, пока старшие наконец уснули, и тогда Волька опять отправился в свою тайную экспедицию за съестным. Вот он благополучно добрался до буфета и уже раскрыл дверцу, когда снова раздался оглушительный телефонный звонок. И снова Волька вынужден был, голодный и злой, позорно бежать из столовой.
        На этот раз звонила Татьяна Ивановна, мать Серёжи Кружкина. Она тоже справлялась, не у них ли засиделся её сын и нельзя ли в крайнем случае узнать о нём у Вольки.
        —Пожалуйста,- любезно согласился Алексей Алексеевич и, приоткрыв дверь Волькиной комнаты, окликнул сына.
        Тут немедленно вмешалась бабушка:
        —Как тебе не стыдно, Алёша! Ребёнок устал после экзаменов, а ты его будишь!
        —Хорош ребёнок,- проворчал Алексей Алексеевич.- У ребёнка скоро борода начнёт расти.
        Долго, очень долго ждал Волька, когда прекратятся наконец разговоры старших насчёт Жени и Серёжи, и, так и не дождавшись, незаметно заснул сам.
        Поздно ночью пошёл дождь. Он весело стучал в окна, лихо шумел в густой листве деревьев, деловито журчал в водосточных трубах.
        К утру, когда небо почти прояснилось от туч, кто-то осторожно тронул несколько раз нашего крепко спавшего героя за плечо. Но Волька продолжал спать. И тогда тот, кто тщетно пытался разбудить Вольку, печально вздохнул, что-то пробормотал себе под нос и направился в уголок комнаты, где на специальной тумбочке стоял Волькин аквариум с золотыми рыбками. Затем раздался еле слышный всплеск воды, и снова воцарилась полная тишина.
        X . Не менее беспокойное утро
        Утро наступило чудесное, солнечное.
        Но Волька не проснулся бы, если бы одеяло не соскользнуло с него на пол.
        —Батюшки,- заволновался он, посмотрев на будильник, стоявший рядом на столике,- опоздал! Серёжка уже ждёт меня на реке удить рыбу.
        Волька огорчённо шлепнул себя по щеке и, наколовшись на выросшую за ночь щетину, сразу вспомнил про вчерашние события и понял, что находится в совершенно безвыходном положении. Тогда он снова забрался под одеяло и начал, уныло похныкивая, думать, что ему делать.
        Волька пролежал в постели до тех пор, пока отец не ушёл на работу, а мать не отправилась с кошёлкой на рынок.
        Прошло два часа, а Волька так и не придумал выхода из своего трагического положения.
        «Была не была! — решил он тогда.- Расскажу всё бабушке. Авось вместе что-нибудь изобретём».
        И чтобы отрезать себе путь к отступлению, он тут же крикнул:
        —Бабушка, а бабушка!
        —Ишь ты, проснулся всё-таки,- обрадовалась бабушка - Иду, иду, полуночник.
        Её лёгкие шаги послышались уже совсем близко, когда Волька, рассеянно взглянувший на свой аквариум, вдруг быстро подскочил к двери и закрыл её на ключ.
        —Я скоро, бабушка, я только оденусь и сам приду, - сказал он и, чем-то очень взволнованный, подбежал к аквариуму.
        Это был совсем обычный маленький аквариум, но Волька, посмотрев на него, всполошился недаром: за ночь население аквариума увеличилось. Вчера было четыре рыбки, а сегодня стало пять! Появилась ещё одна, новая, толстая золотая рыбка, важно шевелившая своими пышными ярко окрашенными плавниками. Когда изумлённый Волька прильнул к толстому стеклу аквариума, ему показалось, что она несколько раз хитро подмигнула ему.
        Волька засунул руку в воду, чтобы схватить загадочную рыбку, но она сама, сильно ударив хвостом по воде, выскочила из аквариума на пол и в мгновение ока превратилась в старика Хоттабыча.
        —Уф! — сказал Хоттабыч, отряхиваясь и вытирая полой пиджака свою мокрую бороду.- Я всё утро ожидаю чести выразить тебе своё почтение. Но ты не просыпался, как я ни старался разбудить тебя. И мне пришлось переночевать в аквариуме, о счастливейший Волька ибн Алёша!
        —Как не стыдно смеяться надо мной! — разозлился Волька.- Только в насмешку можно назвать счастливцем мальчика с бородой.
        XI . Интервью с лёгким водолазом
        Всю ночь родители Серёжи Кружкина и Жени Богорада провели на ногах. Они звонили по телефону всем своим знакомым, объездили на такси все отделения милиции, все больницы, побывали в уголовном розыске и даже в морге. И всё безрезультатно. Ребята как в воду канули.
        Наутро директор школы вызвал к себе и лично опросил одноклассников Серёжи и Жени, в том числе и Вольку Костылькова. Волька честно рассказал про вчерашнюю встречу с Женей Богорадом в кино, благоразумно умолчав, конечно, про бороду.
        Уже школьники, задумчивые и невесёлые, собирались разойтись по домам, когда вдруг один мальчик вспомнил, что Серёжа с Женей собирались после школы пойти купаться... И тогда все похолодели от страшной мысли.
        Через полчаса все наличные силы Освода были брошены на розыски юных утопленников. Сотрудники спасательных станций старательно обшарили баграми всю реку в пределах черты города, но ничего не нашли. Водолазы добросовестно обходили русло реки, подолгу прощупывая омуты, и также ничего не обнаружили.
        Уже спускалась над рекой огненная стена заката, слабый ветер доносил из Парка культуры низкие звуки сирены — знак того, что в летнем театре начинался вечерний спектакль, а на реке ещё виднелись тёмные силуэты осводовских лодок, разыскивающих Серёжу и Женю.
        В этот прохладный и тихий вечер не сиделось дома. Тем более что Волька только что натёр свои щёки средством для удаления волос, и лицо действительно стало почти совсем гладким.
        —Ничего, о Волька ибн Алёша,- успокоил его Хоттабыч,- а завтра к вечеру истечёт срок колдовству, и тогда растительность на твоём лице исчезнет, как будто её и не было вовсе.
        —Пойдём погуляем, что ли,- сказал Волька, и вскоре они уже шагали вдоль широкой асфальтированной набережной.
        —Что это за люди со странными головами стоят в этих утлых судёнышках? — спросил старик, указывая на осводовские лодки.
        —Это лёгкие водолазы,- печально ответил Волька, вспомнив о своих пропавших друзьях.
        —Мир с тобою, о достойный лёгкий водолаз! — величественно обратился тогда Хоттабыч к одному из водолазов, высаживавшемуся из лодки на берег.- Что ты разыскиваешь здесь, на дне этой прохладной реки?
        —Утонули два мальчика, вот мы их и ищем,- ответил водолаз.
        Старик повернулся к Вольке, низко поклонился и произнёс:
        —Правильно ли я понял этого лёгкого водолаза, что он разыскивает двух отроков, имеющих высокую честь быть твоими товарищами? И один из них лицом круглолиц, телом коренаст, носом курнос, и волосы его подстрижены не так, как это подобает отроку?
        —Да, это Женя. У него причёска «бокс». Он был большой франт,- сказал Волька и очень грустно вздохнул.
        —Мы его видели вчера в кино? Это он что-то тебе кричал и ты был опечален, что он всем расскажет о твоей бороде?
        —Да, верно. Откуда ты узнал, что я об этом подумал?
        —И теперь ты боишься, что найдут твоего приятеля Женю? — продолжал старик, не отвечая на Волькин вопрос- Так не бойся же этого.
        —Неправда! Совсем не то,- обиделся Волька. - Мне, наоборот, очень грустно, что Женя утонул.
        Хоттабыч с сожалением посмотрел на Вольку и, победоносно ухмыльнувшись, сказал:
        —Он не утонул.
        —Как не утонул?! Откуда ты знаешь?
        —Мне ли не знать! — сказал тогда, торжествуя, старик Хоттабыч.- Я подстерёг его вчера, когда он выходил из кино, и продал в рабство в Индию. Пусть он там кому хочет рассказывает о твоей бороде…
        XII . Намечается полёт
        —То есть как это — в рабство?! — спросил потрясённый Волька.
        —Очень просто, обыкновенно, как всегда продают в рабство! — нервно огрызнулся он.- Взял и продал в рабство. Чтобы не трепался.
        —И Серёжку ты тоже продал?
        —Вот уж кого не продавал, того не продавал. Кто это такой Серёжка, о прелестнейший?
        —Он тоже пропал. Женя пропал, и он пропал.
        —Я не знаю мальчика по имени Серёжка, о величайший в мире балда!
        —Это кого ты назвал балдой? — полез Волька в амбицию.
        —Тебя, Волька ибн Алёша, ибо ты не по годам мудр,- сказал Хоттабыч, очень довольный, что ему удалось так кстати ввернуть слово, которое он впервые услышал от Вольки, когда они собирались пойти в кино.
        Волька покраснел и, стараясь не смотреть в честные глаза старика, попросил Хоттабыча не называть его балдой, ибо он не заслуживает этого звания.
        —Хвалю твою скромность, бесценный Волька ибн Алёша,- молвил Хоттабыч и устало добавил: — Я ослаб от множества вопросов и умолкаю.
        Тогда Волька сел на скамейку и заплакал от бессильной злобы.
        —Верни, пожалуйста, обратно Женю.
        Хоттабыч внимательно посмотрел на Вольку, пожевал губами и задумчиво произнёс, обращаясь больше к самому себе, нежели к Вольке:
        —Я сам себе удивляюсь. Что бы я ни сделал, всё тебе не нравится. Интересно, в чём дело? Неужели в старости? Эх, старею я…
        —Что ты, что ты, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, ты ещё очень молодо выглядишь! — сказал сквозь слёзы Волька.
        Действительно, старик для своих трёх с лишним тысяч лет сохранился совсем неплохо.
        Ему нельзя было дать на вид больше ста, ста десяти лет.
        —Ну, уж ты скажешь — «очень молодо»,- самодовольно ухмыльнулся Хоттабыч и, доброжелательно взглянув на Вольку, добавил: — Нет, вернуть сюда Женю я, поверь мне, не в силах… —Но,- продолжал Хоттабыч многозначительно,- если ты не возражаешь, мы можем за ним слетать…
        —Слетать?! В Индию? На чём?
        —То есть как это на чём? Конечно, на ковре-самолёте.
        —Когда можно вылететь? — всполошился Волька.
        —Хоть сейчас!
        —Тогда немедля в полёт! — сказал Волька и тут же замялся: — Вот только не знаю, как быть с родителями. Они будут волноваться, если я улечу.
        —Пусть это тебя не беспокоит,- отвечал старик,- я сделаю так, что они тебя ни разу не вспомнят за время нашего отсутствия.
        XIII . В полёте
        В одном уголке ковра-самолёта ворс был в неважном состоянии — это, наверное, постаралась моль. В остальном же ковёр отлично сохранился, а что касается кистей, украшавших его, то они были совсем как новые.
        Старт был дан в саду при полном отсутствии публики. Хоттабыч взял Вольку за руку и поставил его рядом с собой на самой серединке ковра. Затем он вырвал три волоса из своей бороды, дунул на них и что-то зашептал, сосредоточенно закатив глаза.
        Ковёр поднялся выше самых высоких деревьев, выше самых высоких домов, выше самых высоких фабричных труб и поплыл над городом.
        —Интересно,- промолвил Волька задумчиво,- интересно, на какой мы сейчас высоте?
        —Локтей шестьсот-семьсот,- отвечал Хоттабыч, продолжая что-то высчитывать на пальцах.
        Между тем ковёр лёг на курс, продолжая одновременно набирать высоту, и Вольке надоело стоять неподвижно. Зажмурив глаза, чтобы побороть противное чувство головокружения, Волька уселся, свесив ноги с ковра. Так сидеть было удобно, но зато немилосердно дуло в ноги, их относило ветром в сторону.
        Ковёр вошёл в полосу облаков. Ковёр, кисти ковра, Волькина одежда и всё находившееся в его карманах набухло от сырости.
        —Я предлагаю набрать высоту и вылететь из полосы тумана.
        —С любовью и удовольствием, любезный Волька. Сколь поразительна зрелость твоего ума!
        Ковёр, хлюпая набухшими кистями, тяжело взмыл вверх.
        Теперь наши путешественники уже больше не страдали от сырости, они страдали от холода.
        —Х-х-хор-рро-шо б-было б-бы сейчас д-достать чего-нибудь т-тёпленького из одежды,- мечтательно сказал Волька, не попадая зубом на зуб.
        —П-по-по-жалуйста, о блаженный Волька ибн Алёша,- ответствовал Хоттабыч и прикрыл свернувшегося калачиком Вольку неведомо откуда появившимся халатом.
        Волька проснулся через два часа, когда ещё было совсем темно. Его разбудили стужа и какой-то тихий мелодичный звон, походивший на звон ламповых хрустальных подвесок. Это звенели сосульки на бороде Хоттабыча и обледеневшие кисти ковра. Вообще же весь ковёр покрылся противной, скользкой ледяной коркой. Это немедленно отразилось на его лётных качествах и в первую очередь на скорости его полёта. А тут ещё начались бесчисленные воздушные ямы. Волька и Хоттабыч хватались тогда за кисти ковра, невыносимо страдая одновременно от бортовой и килевой качки, от головокружения, от холода и, наконец, просто от страха.
        Старик долго крепился, но после одной особенно глубокой воздушной ямы пал духом и робко начал:
        —О отрок, подобный обрезку луны, одно дело было забросить твоего друга в Индию. Для этого потребовалось ровно столько времени, сколько нужно, чтобы сосчитать до десяти. Другое дело — лететь на ковре-самолете. Не вернуться ли нам обратно, чтобы не превратиться в кусочки льда?
        —Как это у тебя язык поворачивается предложить оставить друга в беде?
        С этими словами Волька укутался в халат и снова уснул. Через некоторое время его разбудил Хоттабыч, посиневший от холода, но чем-то очень довольный.
        —Я пришёл к тебе с радостью, о Волька! Нам незачем лететь в Индию. Ты меня можешь поздравить: я уже снова умею расколдовывать. Прикажи возвращаться обратно, о юный мой повелитель.
        —А Женя?
        —Не беспокойся, он вернётся домой одновременно с нами или даже чуть раньше.
        —Ну, тогда я не возражаю,- ответил Волька.
        И вот продрогшие, но счастливые пассажиры ковра-самолёта финишировали наконец в том же месте, откуда они вчера отправились в свой беспосадочный перелёт.
        —Волька, это ты? — услышали они тотчас же мальчишеский голос, доносившийся из-под старой развесистой яблони.
        —Женька! Ой, Женька! Боже мой, ведь это Женя! — закричал Волька Хоттабычу и побежал к своему приятелю.- Женя! Это ты?
        —Я, а то кто? Конечно, я.
        —Ты из Индии?
        — Ясное дело, из Индии.
        —Ой, как это интересно, Женька! Скорее иди расскажи, что с тобой там было.
        И тут же под яблоней Женя Богорад рассказал о своих приключениях на чайной плантации в одном из заброшенных уголков Индии.
        XIV . Опять всё хорошо
        Примерно в то время, когда возвращавшийся ковёр-самолет был уже где-то в районе Серпухова, безутешные родители пропавших ребят снова собрались на квартире у Кружкиных и в тысячу первый раз обдумывали, что бы такое им ещё предпринять.
        Похудевший за эти три дня Александр Никитич нервно шагал по комнате из угла в угол. Он так тяжело переживал исчезновение сына, что Татьяна Ивановна не выдержала наконец и сказала:
        —Знаешь что, Шура, сходил бы ты в институт, проведал бы своих баранов.
        Минут через десять после его ухода раздался телефонный звонок, и Татьяна Ивановна услышала в трубке неуверенный мальчишеский голос:
        —Это квартира Кружкиных?
        —Да,- ответила Татьяна Ивановна,- Кружкиных. А в чём дело?
        —У вас здесь нет случайно кого-нибудь из Богорадов?
        —Есть. А кто их спрашивает?
        —Передайте им, пожалуйста, что их просит Женя.
        —Женечка, миленький, дорогой мой Женечка…- залепетала тогда Татьяна Ивановна в трубку.- Разве ты не утонул? То есть, Боже мой, что это я говорю! Ну, конечно, ты не утонул. Как я рада, Женечка, что ты не утонул! А где мой Серёжа?
        —Не знаю,- донёсся издали голос,- я его сам три дня уже не видел.
        Наскоро попрощавшись с ещё более погрустневшей Татьяной Ивановной, Богорады помчались домой.
        Как раз к этому моменту Александр Никитич входил в ворота своего института.
        Но что случилось? Из здания доносился гул человеческих голосов и громкий прерывистый лязг цепей.
        «Воры!» — промелькнула в мозгу Александра Никитича тревожная мысль.
        Дрожавшими от волнения руками он отпер двери, ворвался внутрь помещения и застыл, как поражённый громом.
        Вместо баранов в стойлах металось около двух десятков мужчин, прикованных цепями за ноги к стене.
        —По-позвольте,- грозно закричал тогда Александр Никитич,- а где же бараны?
        —Это мы и есть бараны,- зло ответил ему мужчина лет сорока пяти с наполовину побритым лицом.- То есть, вообще говоря, мы, конечно, не бараны, а, конечно, как вы видите, люди, а вот вы нас трое суток держите в этих дурацких стойлах.
        —Это безобразие! Мы жаловаться будем!
        —Человеку не дают спокойно побриться! Обязательно превращают его в барана!
        —Снимите немедленно цепь, а то я весь хлев разнесу!
        Ничего не понимавший и изрядно перетрусивший Александр Никитич извлёк из шкафа ключи от замков, которыми были скреплены цепи. Но в это время из самого отдалённого стойла донёсся очень знакомый голос:
        —Папа! Папочка!
        —Серёжа! Сынок мой милый! — закричал, не веря своему счастью, Александр Никитич и бросился тормошить и обнимать сына.- Вот это здорово! Как ты сюда попал, а? Мы тебя ищем по всему городу, а ты, оказывается, здесь, под самым моим носом, и даже виду не показываешь!
        —Я же ещё третьего дня на улице прыгал вокруг тебя,- оправдывался Сережа,- ты даже сказал тогда милиционеру, что уже давно ведёшь наблюдения над этим молодым барашком — надо мной, значит. Вот я и думал, что ты меня узнал.
        —Да нет же,- отвечал счастливым голосом Александр Никитич,- я тогда, сказать тебе правду, здорово врал.
        —Вот мама-то обрадуется! Побегу позвоню ей. Так и не сняв цепи с Серёжиной ноги, он побежал к выходу. Тогда остальные пленники, с интересом наблюдавшие драматическую встречу отца и сына Кружкиных, подняли такой гвалт, что Александр Никитич, торопливо произнося неуклюжие извинения, бросился отпирать замочки на цепях.
        —Где тут у вас жалобная книга? — приставал в это время к Александру Никитичу мужчина с наполовину выбритым лицом.- Нет, я вас категорически спрашиваю, где жалобная книга?
        —Как ты попал в эту компанию? — спросил Александр Никитич у Серёжи, когда они возвращались домой.- Ты разве тоже был в этой злосчастной парикмахерской?..
        XV . «Будьте знакомы»
        Рано утром следующего дня друзья были уже в сборе.
        —Будьте знакомы,- сказал официальным голосом Волька и представил Хоттабычу Серёжу и Женю.
        —Очень приятно,- сказали в один голос и Хоттабыч и обе его недавние жертвы.
        А Хоттабыч подумал немножко, пожевал губами и добавил:
        —Нет границ моему счастью познакомиться с вами. Друзья моего юного повелителя — лучшие мои друзья.
        —Повелителя? — удивились Серёжа и Женя.
        —Да, повелителя и спасителя.
        —Вашего спасителя? — не удержались и фыркнули ребята.
        —Напрасно смеётесь,- строго взглянул на них Волька,- тут ничего смешного нет,- и вкратце рассказал о всех приключениях за последние трое суток.
        Ребята помолчали, подавленные необыкновенностью своего нового знакомого.
        Молчание прервал Женя:
        —А знаете, товарищи, наш дом скоро будут сносить.
        —Прошу прощения, превосходнейший отрок, не скажешь ли ты мне, что значит «сносить дом»? — пытливо осведомился Хоттабыч.
        —Ну, сломают.
        —А зачем, прости мне мою назойливость, будут ломать твой дом?
        —То есть как зачем? Чтобы построить на его месте новый дом, дом-дворец. Это не только наш дом ломать будут,- добавил он с гордостью,- в нашем переулке сразу четырнадцать домов ахнут. Заодно уж и переулок расширят. Давно пора.
        —А тебе жалко дом? — сочувственно спросил старик.
        —А то не жалко! Конечно, жалко, я к нему во как привык! Мы в нём одиннадцатый год живём. И ребята кругом все знакомые…
        — Брось, не хнычь,тоже сочувственно сказал Волька. И почему-то добавил: - Утро вечера мудренее....
        * * *

        На следующее утро, когда небыло ещё четырёх часов, Вольку разбудило лёгкое прикосновение чьей-то руки. Он огорчённо открыл глаза и увидел прямо над собой торжествующее лицо Хоттабыча.
        —В чём дело? — сварливо спросил Волька.- Не мешай, пожалуйста, спать. Это просто не по-товарищески — будить человека чуть свет…
        Старик сделал вид, что не заметил упрёка. Он важно разгладил руками свою бороду и низко-низко поклонился:
        —Если ты, к искренней моей радости, чувствуешь себя здоровым, то соблаговоли встать и почтить своим присутствием Первый Спасоболвановский переулок.
        —Скажи хоть, в чём дело?
        —Да позволено будет мне не ответить на этот вопрос, ибо я осмелился приготовить тебе, о Волька, скромный сюрприз.
        —Ну, разве что сюрприз,- сурово сказал Волька и, позёвывая и потягиваясь, начал одеваться.
        По мере приближения к Первому Спасоболвановскому переулку Хоттабыч проявлял всё большие и большие признаки волнения.
        Но вот они наконец свернули в переулок, и старик, сделав широкий гостеприимный жест правой рукой, произнёс:
        —Соблаговоли, о мой повелитель, осмотреть дворцы.
        —Какие дворцы? — удивился Волька.- Где дворцы? - Но, сделав ещё несколько шагов, он восторженно воскликнул:
        —Ух ты! Вот это да! Это ты сделал?
        Ещё полчаса назад левую сторону его загромождали четырнадцать мрачноватых, серых многоэтажных домов, похожих на огромные кирпичные ящики. Сейчас на их месте возвышались сверкающие громады четырёх белых мраморных дворцов. Богатая колоннада украшала их фасады.
        У входа в каждый дворец стояло по два чёрных великана с громадными кривыми мечами в руках. Завидев Вольку, великаны, как по команде, пали ниц и громоподобными голосами приветствовали его. При этом из их ртов вырвались огромные языки пламени, и Волька невольно вздрогнул.
        Великаны снова пали ниц и, изрыгая пламя, покорно проревели:
        —Повелевай нами, о могучий наш господин!
        —Встаньте, пожалуйста. Я вас прошу немедленно встать,- смущённо забормотал Волька. Да встаньте вы наконец, и чтобы этого больше не было, этого пресмыкательства! Стыдно! Честное пионерское, стыдно!
        Ифриты, недоумённо поглядывая друг на друга, поднялись на ноги и молча вытянулись в прежней напряжённой позе на караул.
        —Ну то-то,- сказал Волька, всё ещё сконфуженный.- Пойдём, Хоттабыч, посмотрим твои дворцы.
        —Это не мои дворцы. Это твои дворцы,- почтительно возразил старик, следуя за Волькой. Но Волька не обратил на его слова никакого внимания.
        Первый дворец был из драгоценного розового мрамора. Его восемь тяжёлых резных дверей, изготовленные из сандалового дерева, были украшены серебряными гвоздями и усыпаны серебряными звёздами и ярко-алыми рубинами.
        Второй дворец был из голубоватого мрамора. В нём было десять дверей из редчайшего эбенового дерева. Они были украшены золотыми гвоздями и усыпаны алмазами, сапфирами и изумрудами.
        Посреди третьего дворца был просторный бассейн, а в нём плескались золотые рыбы, каждая величиной с доброго осетра.
        «Д-да,- подумал про себя Волька,- попробуй-ка взять в руки этакую золотую рыбку — без рук останешься».
        —А теперь,- сказал победоносно Хоттабыч,- окажи мне честь и окинь благосклонным взором четвёртый дворец.
        Они вошли в четвёртый дворец, блиставший таким великолепием, что Волька ахнул:
        —Да ведь это вылитое метро! Ну прямо станция «Киевский вокзал»!
        —Ты ещё не всё видел, о благословенный Волька,- оживился тогда Хоттабыч.
        С этими словами он вывел Вольку на улицу. Великаны взяли немедленно мечи на караул, но Хоттабыч, не обращая на них внимания, указал мальчику на полированные золотые доски, украшавшие сверху входы во дворцы. На каждой из них была вычеканены одни и те же надписи, от которых Вольку бросило сначала в жар, а потом в холод.
        «Дворцы эти принадлежат благороднейшему и славнейшему из отроков этого города, красавцу из красавцев, умнейшему из умных, преисполненному неисчислимых достоинств и совершенств, непоборимому и непревзойдённому знатоку географии и прочих других наук, первейшему из ныряльщиков, искуснейшему из пловцов и волейболистов, непобедимому чемпиону комнатного бильярда всех систем — царственному юному пионеру Вольке ибн Алёше, да славится во веки веков имя его и имя его достойных родителей».
        —Так вот,- ответил Волька после некоторого молчания,- во-первых, в этих надписях маловато самокритики, а во-вторых, вывески вообще надо заменить другими.
        —Я понимаю тебя и не могу не обвинить себя в недомыслии,- смутился старик.- Конечно, надо было сделать надписи из драгоценных камней.
        —Ты меня неправильно понял, милый Хоттабыч. Видишь ли, в нашей стране не принято, чтобы дворцы принадлежали частным лицам. Пусть эти дворцы принадлежат МКХ.
        —Я не знаю, кто такой этот МКХ,- произнёс Хоттабыч с горечью в голосе,- и вполне допускаю, что он достойный человек. Но разве МКХ освободил меня из страшного заточения в бутылке? Нет, это сделал не МКХ, а ты, прекраснейший отрок, и именно тебе или никому будут принадлежать эти дворцы.
        —Но пойми же…
        —И не хочу понимать. Или тебе, или никому.Значит, ты никак не согласен, о кристалл моей души?
        —Конечно, нет. Зачем они мне дались — эти дворцы? Что я — учреждение какое-нибудь или детский сад?
        —Иэхх! — горестно воскликнул тогда Хоттабыч и махнул руками.
        В то же мгновение дворцы расплылись в своих очертаниях, заколыхались и растаяли в воздухе, как туман, развеянный ветром. С воплями взвились вверх и исчезли великаны.
        XVI . Кто самый богатый
        Пять дней Хоттабыч обижался на Вольку и отсиживался в аквариуме. На шестой день, с удовлетворением убедившись, что мальчик тяжело переживает их размолвку, старик вылез наконец из воды.
        —Пойдём погуляем, что ли, о кристалл моей души,- сказал он таким тоном, как будто между ними ничего не произошло.
        —Только при одном условии,- твёрдо заявил Волька,- при условии, что ты не будешь больше шарахаться от каждого автобуса, как деревенская лошадь. Хотя я напрасно обидел деревенских лошадей: они уже давно перестали бояться машин. Да и тебе, пожалуй, пора привыкнуть, что это не джирджисы какие-нибудь, а двигатели внутреннего сгорания.
        —Слушаю и повинуюсь, о Волька ибн Алёша,- покорно отвечал старик.
        —В таком случае, повторяй за мной: я больше не буду бояться…
        —Я больше не буду бояться…- повторил с готовностью Хоттабыч.
        —…автобусов, троллейбусов, грузовиков, трамваев, самолётов…
        —…автобусов, троллейбусов, грузовиков, трамваев, самолётов…
        —…автомашин, прожекторов, экскаваторов, пишущих машинок…
        —…автомашин, прожекторов, экскаваторов, пишущих машинок…
        —…телефонов, патефонов, радиорупоров, пылесосов…
        —…телефонов, патефонов, радиорупоров, пылесосов…
        —…электрических выключателей, примусов, дирижаблей, вентиляторов и резиновых игрушек «уйди-уйди».
        —…электрических выключателей, примусов, дирижаблей, вентиляторов и резиновых игрушек «уйди-уйди».
        —Ну вот, как будто и всё,- сказал Волька.
        —Ну вот, как будто и всё,- машинально повторил вслед за ним Хоттабыч, и оба рассмеялись.
        Чтобы закалить стариковы нервы, они раз двадцать пересекли пешком самые оживлённые городские перекрёстки, проехали на трамвае много остановок и наконец, утомлённые, но довольные, залезли в автобус.
        Автобус довёз их почти до самого дома. Вскоре они уже были в Волькиной комнате.
        —Знаешь что, о достойнейший из учащихся неполной средней школы,- начал Хоттабыч сразу, как только они закрыли за собой дверь,- ты должен был бы, на мой взгляд, быть холоднее и сдержаннее в обращении с юными обитателями твоего двора. Ну какая они ровня тебе — богатейшему из богачей.
        —Ну вот ещё! — возразил ему Волька.- Насчёт моего богатства ты жестоко ошибаешься.
        —Нет, это ты ошибаешься, о опахало моей души! — торжествующе вскричал тогда Хоттабыч и подвёл Вольку к окну.- Смотри и убеждайся в правоте моих слов!
        Перед глазами Вольки предстала удивительная картина.
        XVII . Один верблюд идёт…
        Во дворе было полным-полно тяжело нагруженных слонов, верблюдов и ослов. Крики чернокожих погонщиков, одетых в белоснежные бурнусы, сливались с трубными звуками, которые издавали слоны, с воплями верблюдов, рёвом ослов, топотом сотен копыт, мелодичным позвякиванием колокольчиков и бубенцов.
        Коротенький, до черноты загорелый человечек в богатой шёлковой одежде слез со своего слона, вышел на середину двора, троекратно ударил палочкой о не остывший ещё от полуденного зноя асфальт, и из мостовой забил мощный фонтан.
        —Смотри же, о Волька! — воскликнул Хоттабыч. Всё это — твоё!Всё. И слоны, и верблюды, и ослы, и всё золото и драгоценности, груженные на них, и люди, состоящие при этих грузах и животных. Всё это твоё.
        Первой мыслью было упасть на колени перед Хоттабычем и умолять его убрать эти ценные дары, пока ещё никто их не заметил.
        Одним словом, нужно было выиграть время для размышлений и выработки оперативного плана.
        —Знаешь что, Хоттабыч,- сказал он, стараясь говорить как можно непринуждённей,- а не покататься ли нам на верблюде, пока рабы управятся с караваном?
        —С радостью и удовольствием,- доверчиво отвечал старик.
        Через минуту двугорбый корабль пустыни, величественно покачиваясь и надменно оглядываясь по сторонам, вышел на улицу, неся на своей спине взволнованного Вольку и Хоттабыча, который чувствовал себя как дома и томно обмахивался шляпой.
        —Верблюд! Верблюд! — обрадовались ребятишки, выскочившие на улицу одновременно и в таком количестве, как будто у них было принято ожидать в это время появления верблюдов. Они тесным кольцом окружили невозмутимое животное, возвышавшееся над ними, как двухэтажный троллейбус над тележками с газированной водой. Какой-то мальчишка, имевший бесспорные задатки будущего поэта, скакал на одной ноге и восторженно вопил:
        Едут люди На верблюде… Едут люди На верблюде…
        Верблюд подошёл к перекрёстку как раз тогда, когда на светофоре загорелся красный свет. Он хладнокровно переступил жирную белую черту на мостовой, хотя около неё было большими буквами написано: «Стоп!» Напрасно Волька старался удержать животное. Корабль пустыни, спокойно перебирая ногами, продолжал свой путь прямо навстречу милиционеру, который приготовился к достойной встрече и уже вытащил из сумки квитанционную книжку для взимания штрафа.
        —Попрошу поближе к тротуару,- спокойно сказал милиционер и приложил руку к козырьку своего белого шлема.
        Вольке с трудом удалось заставить верблюда подчиниться этому распоряжению.
        До слуха сразу поскучневшего Вольки доносились отдельные малоутешительные реплики:
        —Чего смотреть! В отделение — и весь разговор.
        —И откуда только люди сейчас верблюдов достают, уму непостижимо!
        —Эта животная краденая.
        —Ничего, в отделении разберутся.
        Волька, почувствовав, что он влип в неприятную историю, свесился с верблюда и принялся неловко извиняться перед милиционером:
        —Товарищ милиционер, я больше не буду, отпустите нас, пожалуйста. Нам верблюда кормить пора. Ведь в первый же раз…
        В это время Волька вдруг почувствовал, что Хоттабыч дёрнул его за рукав.
        —О юный мой повелитель,- сказал он, и это были первые его слова за всё время этого прискорбного инцидента.- О юный мой повелитель, мне грустно видеть унижения, на которые ты идёшь. Все эти люди недостойны целовать твои пятки. Дай же им понять пропасть, отделяющую их от тебя.
        Волька в ответ досадливо отмахнулся. Но вдруг он снова почувствовал, что не волен над своей речью.
        Он вдруг неожиданно для самого себя заорал на всю улицу:
        —Как ты смеешь, презренный, задерживать меня?! На колени! Немедленно на колени передо мной, или я тебя тотчас же разорву на куски!Я самый выдающийся отрок этого города! — продолжал Волька орать, изнывая от чувства собственного бессилия.- Вы недостойны целовать мои пятки! Я красавец! Я ум-ни-ца! А ну, попробуйте-ка поцеловать мои пятки! Я вам дам - целовать мои пятки! На колени передо мной, о вы, недостойные сыны Адама!
        —Ладно,- хмуро ответил милиционер,- там в отделении разберутся насчёт пяток тоже. За пятки вы, гражданин, ответите отдельно.
        В это время что-то отвлекло внимание Хоттабыча. Он перестал нашёптывать Вольке свои высокомерные слова, и Волька, к которому на короткое время вернулась самостоятельность, умоляюще забормотал, низко свесившись с верблюда и жалостливо заглядывая своим слушателям в глаза:
        —Товарищи… граждане… Вы меня, пожалуйста, не слушайте… Разве это я говорю? Это вот он, этот старый болван, говорит. Я за эти слова не отвечаю.
        Но тут Хоттабыч снова взял нить разговора в свои руки, и Волька, не переводя дыхания, закричал:
        —Трепещите же и не выводите меня из себя, ибо я страшен в гневе! Ух, как страшен! Честное пионерское!
        Между тем недоумение сменилось у тех, кто слушал Вольку, лёгким беспокойством и даже сочувствием.
        —Вот мы, граждане, ругаем этого мальца, смеёмся над ним, а он, может быть, сумасшедший, то есть я хотел выразиться: ненормальный,- сказал проникновенно один старичок.
        И, как бы перекликаясь с этими словами, вдруг раздался взволнованный голос какой-то женщины:
        —Граждане! Что я вижу! У него же сильный жар! Мальчик ведь прямо дымится!
        —А ну молчать, если хотите со мной разговаривать! — проревел им в ответ Волька и вдруг с ужасом почувствовал, что вместе со словами из его рта вылетают большие клубы чёрного дыма.
        Кто-то испуганно вскрикнул, кто-то побежал в аптеку вызвать «скорую помощь», и Волька, воспользовавшись создавшейся сумятицей, шепнул Хоттабычу:
        —Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб! Приказываю тебе немедленно перенести верблюда вместе с нами подальше от этого места… Лучше всего за город.
        —Слушаю и повинуюсь,- также шёпотом ответил старик.
        И в ту же секунду верблюд со своими седоками взвился в воздух и исчез, оставив всех в глубочайшем недоумении.
        А через минуту он плавно снизился на окраине города, где и был навсегда оставлен своими неблагодарными пассажирами. Он, очевидно, и по сей день пасётся где-то в окрестностях города. Его очень легко узнать, если он вам попадётся на глаза: у него уздечка вся усыпана бриллиантами и изумрудами.
        XVIII . Таинственная история в отделении банка
        Когда Волька с Хоттабычем вернулись домой, было уже часов одиннадцать вечера. Волька наконец придумал, что ему сделать с несметными богатствами, свалившимися ему как снег на голову.
        Прежде всего он справился у Хоттабыча, может ли он сделать всех этих погонщиков с их слонами, верблюдами, ослами и всей поклажей невидимыми для постороннего глаза.
        —Только прикажи, о богатейший из богачей,- с готовностью отвечал Хоттабыч.
        —Очень хорошо,- сказал Волька.- В таком случае, сделай их, пожалуйста, пока что невидимыми, и давай ложиться спать. Завтра нам придётся встать с восходом солнца.
        —Слушаю и повинуюсь.
        И вот зеваки, собравшиеся во дворе, чтобы поглазеть на шумный и необычный караван, внезапно увидели, что двор абсолютно пуст, и, поражённые, разошлись по домам.
        —Спокойной ночи,- доброжелательно произнёс Хоттабыч из-под кровати, и Волька понял, что пора начинать:
        —Видишь ли, старик, мне хотелось бы знать, имею ли я право распоряжаться твоим подарком так, как мне заблагорассудится.
        —Бесспорно, о благословенный богач.
        —И как бы я им ни распорядился, ты не будешь на меня в обиде?
        —Не буду, о Волька. Смею ли я обидеться на человека, столь много сделавшего для меня!
        —Ну, вот и хорошо! — обрадовался Волька и даже присел от волнения на кровати.- Значит, ты не обидишься, если я тебе скажу, что не могу принять твой подарок, Хотя очень-очень-очень благодарен тебе за твою щедрость.
        —О горе мне! Почему ты отказываешься от моих даров? Это ведь не дворцы.
        —Но мне совершенно ни к чему все эти тюки золота, серебра и драгоценных камней.
        —Если они тебе не нужны,- огорчённо отвечал Хоттабыч,- то отдай их в рост тем, кто в них нуждается, и ты станешь тогда владыкой над всеми бедняками твоей страны.
        —Стать ростовщиком! — возмущённо воскликнул Волька.- Пионер — и вдруг ростовщик! Да знаешь ли ты, что у нас в стране уже давным-давно нет ростовщиков?! Ты меня очень насмешил, Хоттабыч.
        —Тогда,- продолжал обиженно Хоттабыч,- накупи на это золото побольше товаров и открой собственные лавки во всех концах города. Ты станешь именитым купцом, и все будут тебя уважать и воздавать тебе почести.
        —Я лучше умру, чем буду купцом. Пионер - частник! Торговлей у нас занимаются государство и кооперация.
        Волька с удовлетворением слушал собственные слова. Ему нравилось, что он такой политически грамотный.
        —У вас очень странная и непонятная для моего разумения страна,- буркнул Хоттабыч из-под кровати и замолчал.
        * * *

        На рассвете следующего дня телефонный звонок поднял с постели заведующего районным отделением Государственного банка. Заведующего экстренно вызывали в учреждение. Взволнованный таким ранним звонком, он примчался к месту работы и увидел во дворе дома, где помещалось отделение банка, множество слонов, верблюдов и ослов, гружённых тяжёлыми тюками.
        —Тут один гражданин хочет внести вклад,- сообщил ему растерянный дежурный.
        Дежурный молча протянул заведующему исписанный неровным мальчишеским почерком листок из ученической тетради. Заведующий прочитал бумажку и попросил дежурного ущипнуть его за руку. Дежурный с охотой выполнил эту просьбу. Заведующий поморщился от боли, снова посмотрел на листок и промолвил:
        —Невероятно! Просто невероятно!
        Гражданин, пожелавший остаться неизвестным, подарил Государственному банку на любые нужды, по усмотрению последнего, двести сорок шесть тюков золота, серебра и драгоценных камней общей стоимостью три миллиарда четыреста шестьдесят семь миллионов сто тридцать пять тысяч семьсот три рубля восемнадцать копеек.
        Три золотые монеты Волька оставил у себя, чтобы заказать для бабушки несколько золотых коронок.
        Самым удивительным во всей истории этого необычного вклада было то, что животные, на которых привезли сокровища, и люди, сопровождавшие их, мгновенно исчезли, как только ценности были сданы под расписку заведующему отделением.
        XIX . Старик Хоттабыч и Мей Ланьчжи
        На старика было просто жалко смотреть. Он никуда не выходил и отсиживался в аквариуме, ссылаясь на то, что у него якобы разыгрался ревматизм.
        По ночам, когда все в доме спали, он вылезал из воды, чтобы немножко размяться, и до утренней зари еле слышно шаркал туфлями по комнате и что-то бормотал. Хоттабыч обдумывал какое-то важное решение.
        Так продолжалось несколько суток, пока наконец в один прекрасный день Хоттабыч не вылез из аквариума. Отжимая воду из бороды и усов, он сдержанно сказал обрадованному Вольке:
        —Ты меня очень обидел, о сладчайший Волька, отказом от моего скромного подарка. Я полюбил тебя всей душой и особенно не могу не ценить прекрасное бескорыстие твоей дружбы. Я всегда буду делать всё, что ты мне прикажешь, но ты впредь не получишь на руки ни одного золотого.
        —Ну вот и чудесно,- отвечал с некоторым сожалением Волька.- Тут у меня с ребятами имеется к тебе одно интересное предложение. Мы давно собираемся попросить тебя пойти с нами в цирк.
        —С любовью и удовольствием,- сказал Хоттабыч.- Если хочешь, мы можем поехать туда на верблюдах.
        —Нет, что ты, не стоит тебе затрудняться,- возразил Волька с подозрительной поспешностью.- Давай лучше, если ты не боишься, поедем в трамвае.
        И через полчаса Волька, Женя, Серёжа и Хоттабыч были уже в Парке культуры и отдыха, у входа в госцирк шапито.
        Старик принципиально возражал против покупки билетов. Он попытался даже усмотреть в этом некую недооценку своего могущества.
        У будки администратора гудела длинная очередь жаждавших получить контрамарку.
        Время от времени из окошечка высовывалась взъерошенная голова администратора, он сердито кричал:
        —Напрасно дожидаетесь, граждане! Контрамарок нет и не будет! Цирк набит до отказа.
        Хоттабыч в очередь не полез, а, встав в сторонке, что-то зашептал.
        Он глядел так, не моргая глазами, до тех пор, пока из окошечка не высунулся администратор с белым листочком бумаги в руке.
        —Кто здесь товарищ Хотапченко? — выкрикнул он с заговорщическим видом.
        —Я тот человек, которого ты ищешь,- сказал старик с достоинством, и только успел взять в руки контрамарку, как окошечко с шумом захлопнулось, чуть не прищемив ему пальцы...
        Хоттабыч с ребятами вошёл в цирк, залитый светом множества ярких электрических ламп.
        Вскоре выбежали униформисты в ярких, расшитых золотом костюмах и выстроились по обе стороны выхода на арену. «Первым номером обширной программы» выехала на арену наездница, вся усеянная блёстками, как ёлочный Дед-Мороз.
        —Ну как, нравится? — спросил Волька у Хоттабыча.
        —Не лишено интереса и для глаз приятно,- осторожно ответил старик.
        Выступлением прыгунов закончилось первое отделение, и наши друзья пошли погулять.
        Когда после сигнала все снова уселись по своим местам, к Хоттабычу подошла девушка в кокетливом белом переднике, с большим подносом на руках.
        —Эскимо не потребуется? — спросила она у старика, и тот, в свою очередь, вопросительно посмотрел на Вольку.
        —Возьми, Хоттабыч, это очень вкусно. Попробуй.
        Хоттабыч попробовал, и ему понравилось. Он угостил ребят и купил себе ещё одну порцию, потом ещё одну и наконец, разохотившись, откупил у обомлевшей продавщицы сразу все сорок три кругленьких, покрытых нежной изморозью пакетика с мороженым. Девушка обещала потом прийти за подносом и ушла вниз, то и дело оборачиваясь на своего удивительного покупателя.
        —Ого! — сказал Женька и подмигнул своим приятелям.- Старик дорвался-таки до эскимо.
        В какие-нибудь пять минут Хоттабыч уничтожил все сорок три порции. Он ел эскимо, как огурцы, сразу откусывая большие куски и смачно похрустывая. Последний кусок он проглотил как раз в тот момент, когда в цирке снова зажглись все огни и шпрехшталмейстер, выйдя на середину арены, торжественно провозгласил:
        —Мировой… комбинированный… аттракцион — китайский артист Мей Ланьчжи!
        Все в цирке зааплодировали, оркестр заиграл туш, и на арену, улыбаясь и раскланиваясь во все стороны, вышел немолодой уже китаец в расшитом драконами синем халате. Это и был Мей Ланьчжи.
        Пока его ассистенты раскладывали на маленьком столике всё, что было необходимо для первого фокуса, он продолжал раскланиваться и улыбаться.
        Только один человек сердито, не выказывая никаких признаков одобрения, смотрел на фокусника. Это был Хоттабыч.
        Ему было очень обидно, что фокуснику хлопали по всякому пустяковому поводу, а он, проделавший со времени освобождения из бутылки столько чудес, ни разу не услышал не только аплодисментов, но ни одного искреннего слова одобрения.
        Поэтому, когда снова раздались аплодисменты и китаец, перед тем как перейти к следующему номеру, начал раскланиваться во все стороны, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб огорчённо крякнул и, невзирая на протесты зрителей, полез через их головы на арену.
        Одобрительный рокот пошёл по всему цирку, а какой-то солидный гражданин громким шёпотом сказал своей соседке:
        —Я тебе говорил, милочка, что этот старик — Рыжий. Это, вероятно, очень опытный клоун.
        А артист как раз в это время начал самый эффектный из своих номеров.
        Прежде всего знаменитый фокусник зажёг несколько очень длинных разноцветных лент и запихал их в горящем виде себе в рот. Потом он взял в руки большую, ярко раскрашенную миску с каким-то веществом, похожим на очень мелкие древесные опилки. До отказа набив себе рот этими опилками, Мей Ланьчжи стал быстро размахивать перед собой красивым большим веером.
        Сначала опилки во рту затлели, потом появился небольшой дымок, и, наконец, когда в цирке, по заранее разработанному плану, погасили электричество, все увидели, как в темноте изо рта знаменитого фокусника посыпались тысячи искр и даже показалось небольшое пламя.
        Казалось, что цирк обрушился от взрыва аплодисментов. И тогда среди бури рукоплесканий и криков «браво» раздался вдруг возмущённый голос старика Хоттабыча.
        —Вас обманывают! — орал он надрываясь.- Это никакие не чудеса! Это — обыкновенная ловкость рук!
        Он отодвинул оторопевшего фокусника в сторону и для начала изверг из своего рта один за другим пятнадцать огромных разноцветных языков пламени, да таких, что по цирку сразу пронёсся явственный запах серы.
        С улыбкой выслушав аплодисменты, Хоттабыч схватил Мей Ланьчжи за шиворот и меньше чем в одну минуту превратил его последовательно в кролика, осла, носорога и в бочку с водой.
        Потом он вернул несчастного фокусника в его обычное состояние.
        —Это ещё не всё! — прокричал громовым, нечеловеческим уже голосом Хоттабыч, разгорячённый всеобщим одобрением, и стал вытаскивать из-под полы своего пиджака целые табуны разномастных лошадей.
        Лошади испуганно ржали, били копытами, мотали головами, развевая при этом свои роскошные шелковистые гривы. Потом, по мановению руки Хоттабыча, лошади пропали, и из-под полы пиджака выскочили один за другим, грозно рыча, четыре огромных берберийских льва и, несколько раз пробежав вокруг арены, исчезли.
        Дальше Хоттабыч действовал уже под сплошные и непрерывные рукоплескания.
        Вот он махнул рукой, и всё, что было на арене: и ассистенты несчастного Мей Ланьчжи, и разнообразный многочисленный его реквизит, и нарядные, молодцеватые униформисты,- всё это в одно мгновение взвилось вверх и, проделав несколько прощальных кругов над восхищёнными зрителями, тут же растаяло в воздухе.
        И вот наконец в опустевшем цирке остались только четыре человека — Хоттабыч, устало присевший на барьере арены, и Волька со своими приятелями, кубарем скатившиеся со своих мест к старику на арену.
        —А какие были рукоплескания! — с удовольствием вспоминал Хоттабыч.
        —Ещё бы! А ты мог бы вернуть всех на прежние места? Чтобы всё было так, как было раньше? Это, наверное, очень трудно?
        —Нет, не трудно… То есть для меня, конечно, не трудно,- горделиво отвечал еле слышным голосом Хоттабыч, поблескивая золотыми зубами.
        Хоттабыч, кряхтя, приподнялся на ноги, вырвал у себя из бороды тринадцать волос, мелко их изорвал, выкрикнул какое-то странное слово «лехододиликраскало» и, обессиленный, опустился прямо на опилки, покрывающие арену.
        Тотчас же из-под купола со свистом примчались и расселись, согласно купленным билетам, беспредельно счастливые зрители. На манеже, как из-под земли, выросли Мей Ланьчжи со своими ассистентами и реквизитом и униформисты во главе со своим бравым шпрехшталмейстером.
        Крики восторга, гром аплодисментов, казалось, разнесут сейчас помещение цирка на куски.
        —Разрешите, граждане… Попрошу вас пропустить…- проталкивался к Хоттабычу сквозь тесно обступившую его восторженную толпу худощавый человек в больших круглых роговых очках.
        —Я… из управления госцирков… очень прошу вас в кабинет директора цирка… Нам нужно экстренно переговорить с вами об ангажементе… Турне по СССР! Турне по Западной Европе! Турне по Северной Америке! Согласны на любое ваше условие…
        —Оставьте старика в покое! — сказал с досадой Волька.- Вы разве не видите — он болен, у него повышенная температура.
        Действительно, у Хоттабыча был сильный жар.
        Старик здорово объелся мороженым.
        XX . Лишние билетики
        В дни футбольных матчей всё население Москвы разбивается на два не понимающих друг друга лагеря. В одном из лагерей — энтузиасты футбола. В другом — загадочные люди, абсолютно равнодушные к этому увлекательному виду спорта.
        Те, у кого есть билеты, солидно и спокойно проходят на стадион. А остальные озабоченно шныряют взад и вперёд и кидаются на приближающихся граждан с жалостливыми возгласами: «Лишнего билетика не найдётся?», «Гражданин, у вас нет лишнего билетика?»
        Волька и его друзья так и остались бы ни при чём, если бы Хоттабыч не пустил в ход своё искусство.
        —С радостью и удовольствием,- промолвил он в ответ на Волькину просьбу.- Сейчас у вас будет сколько угодно билетов.
        И точно, не успел он закончить последнее слово, как у него в руках оказалась целая пачка зелёных, голубых, розовых и жёлтых билетов.
        Он помахал билетами, и это чуть не стоило ему жизни.
        —Ой, лишние билетики! — обрадованно крикнул один из болельщиков и изо всех сил рванулся к Хоттабычу.
        Через несколько секунд добрая сотня возбуждённых людей прижала Хоттабыча к бетонному забору стадиона, так что старик тут бы и кончился, если бы Волька, отбежав чуточку в сторону, не крикнул изо всех сил:
        —Граждане, кому лишние билетики? Налетайте, граждане!
        При этих магических словах все, кто только что наседал на яростно сопротивлявшегося Хоттабыча, бросились к Вольке, но тот нырнул в толпу и как сквозь землю провалился.
        А ещё через минуту Волька, Серёжа, Женя и старик Хоттабыч предъявили контролёру, стоявшему у северных ворот, четыре билета и прошли на стадион, оставив позади себя тысячи людей, которым так и не суждено было в этот день попасть на матч.
        XXI . Сколько надо мячей?
        Между тем стадион бурлил той особой, праздничной жизнью, которая кипит на нём всегда во время решающих футбольных состязаний. Все с нетерпением ждали начала матча.
        И вот наконец на изумрудно-зелёном поле появился судья со своими помощниками. Судья положил мяч в самом центре поля, обе команды выбежали из люка и построились друг против друга. Капитаны пожали друг другу руки, бросили жребий, какой команде играть против солнца.
        —Не сочтёшь ли ты, о Волька, возможным объяснить твоему недостойному слуге, что будут делать с мячом эти двадцать два столь симпатичных мне молодых человека? — почтительно осведомился Хоттабыч, но Волька в ответ только нетерпеливо отмахнулся: сейчас всё сам поймёшь.
        Как раз в этот момент форвард «Зубила» звонко ударил носком бутсы по мячу, и матч начался.
        —Неужели этим двадцати двум приятным молодым людям придётся бегать по этому обширному полю, терять силы, падать и толкать друг друга только для того, чтобы иметь возможность несколько мгновений погонять этот невзрачный кожаный мячик? — недовольно спросил Хоттабыч через несколько минут.
        Но Волька, увлечённый игрой, и на этот раз ничего старику не ответил. Было не до Хоттабыча: нападение «Шайбы» завладело мячом и было уже у самых ворот «Зубила».
        —Знаешь что, Серёжка,- шепнул своему приятелю Женя Богорад,- мне кажется, наше счастье, что Хоттабыч ничего не понимает в футболе. А то бы он тут таких дров наколол, что ой-ой-ой!
        —И мне так кажется,- кивнул утвердительно Серёжа и тут же, ахнув, вскочил со своего места.
        Одновременно с ним вскочили на ноги и, взволнованные, загудели все восемьдесят тысяч зрителей. Пронзительно прозвучала сирена судьи, но игроки и без того замерли на месте.
        Откуда-то сверху, с неба, звеня, упали и покатились по полю двадцать два ярко раскрашенных во все цвета радуги мяча, изготовленных из превосходного сафьяна.
        —Это безобразие! Неслыханное хулиганство! Вывести со стадиона того, кто позволяет себе такие возмутительные шутки! — возбуждённо кричали на трибунах.
        —Что ты наделал?! — назидательно зашептал Волька Хоттабычу на ухо.- Ты остановил всю игру и лишил шайбовцев первого гола.
        Насчёт неудачи шайбовцев Волька, впрочем, сказал без особого огорчения, так как он «болел» за «Зубило».
        —Ну что мне прикажешь с тобой делать? — развёл Волька руками, усадил старика на место и наспех объяснил ему основные принципы футбола.
        Между тем с поля убрали все лишние мячи, судья зачёл время, ушедшее на ликвидацию инцидента, и игра продолжалась.
        После Волькиных объяснений Хоттабыч стал следить за состязанием со всё большим и большим интересом. Шайбовцы, лишившиеся в результате истории с двадцатью двумя мячами верного гола, нервничали, «мазали», и старик чувствовал себя виноватым перед ними и терзался угрызениями совести.
        XXII . Хоттабыч вступает в игру
        Так роковым образом разошлись пути и симпатии Вольки Костылькова и Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба. Когда первый сиял от удовольствия (а это бывало каждый раз, когда кто-нибудь из команды «Шайба» бил мимо ворот противника), старик сидел мрачнее тучи. Зато, когда нападение «Зубила» било мимо ворот «Шайбы», картина резко менялась: Хоттабыч заливался счастливым смехом, а Волька страшно злился:
        Старик, впервые столкнувшийся с футболом, не знал ещё, что бывают болельщики. О том, что он сам стал болельщиком, он, конечно, и не подозревал, как не подозревал об этом и Волька. Это прискорбное обстоятельство и послужило причиной необыкновенных событий, приключившихся в этот день на стадионе.
        Началось с того, что в один особенно напряжённый момент, когда нападение «Зубила» приближалось к воротам «Шайбы», Волька, таинственно нагнувшись к Хоттабычу, доверчиво ему прошептал:
        —Хоттабыч, миленький, пододвинь, пожалуйста, чуточку ворота «Шайбы», когда зубиловцы будут по ним бить.
        Старик насупился и впервые с момента их знакомства вместо беспрекословного согласия спросил:
        —А какая, осмелюсь я осведомиться, польза будет от этого «Шайбе»?
        —«Шайбе» и не надо. От этого «Зубилу» польза будет! — с жаром ответил Волька.
        Старик промолчал. Зубиловцы снова промазали. А через две-три минуты дюжий молодец из нападения «Шайбы» под одобрительный рёв толпы забил классический мяч в ворота «Зубила».
        —Егорушка, ты только не вздумай, пожалуйста, надо мной смеяться,- сказал вполголоса вратарь «Зубила» одному из запасных игроков, когда игра на короткое время перешла на поле «Шайбы»,- но я готов поклясться, что штанга моих ворот подыгрывает шайбовцам…
        —Что-о-о-о?!
        —Понимаешь, когда они били по воротам, я ясно видел, как правая штанга отодвинулась сантиметров на пятьдесят в сторону и пропустила мяч…
        —Температуру мерил? — иронически спросил запасной игрок.
        —Чью — штанги?
        —Нет, свою. У тебя, наверно, сильный грипп.
        —Тьфу! — плюнул обиженно вратарь и заметался в воротах.
        Шайбовцы, ловко обводя защиту, приближались к воротам «Зубила» стремительно, как лавина.
        Бац! Второй гол за три минуты. Причём оба раза по совершенно не зависящим от вратаря «Зубила» причинам.
        Вратарь дрался как лев. Но что он мог поделать, когда в самый момент удара по воротам верхняя их планка сама по себе приподнялась ровно настолько, чтобы мяч свободно мог пролететь, чуть задев кончики пальцев поднятых вверх рук вратаря?!.
        А в это время в восьмом ряду северной трибуны разгорался тихий скандал.
        —Ты всё перепутал,- сказал Волька Хоттабычу, когда «Зубилу» забили первый гол.- Я тебя просил помочь зубиловцам, а ты почему-то подыграл шайбовцам. Нужно быть внимательней. Слышишь?
        —Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб никогда не страдал рассеянностью,- загадочно промолвил Хоттабыч, кинув на Вольку недружелюбный взгляд. Но тот снова ничего не понял.
        Приближался конец первого тайма, и счастье как будто обратилось наконец лицом к «Зубилу». Игра перешла на поле «Шайбы», зубиловцы, что называется, землю рыли, и вскоре лучший их форвард с невероятной силой подал мяч в верхний угол ворот «Шайбы».
        Все восемьдесят с лишним тысяч зрителей в неописуемом волнении привскочили со своих мест, затаив дыхание. Этот верный гол должен был размочить «сухой» счёт «Зубила». Волька, Серёжа и Женя, дружно болевшие за «Зубило», радостно подмигнули друг другу, но тут же разочарованно вздохнули и грустно уселись на свои места: был верный мяч, а ударился в верхнюю штангу, да ещё с такой силой, что звон пошёл по всему стадиону.
        Звон мяча, кстати говоря, слился с громким воплем, который издал вратарь «Шайбы»: стремительно опустившаяся на одно мгновение штанга спасла вратаря от гола, но зато пребольно ударила его по голове.
        Только теперь Волька наконец догадался, что Хоттабыч не ошибается, а действует совершенно сознательно. Тогда он ужаснулся.
        —Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб,- сказал он дрожащим голосом,- что же это такое? Ты же знаешь, что мы все — и я, и Серёжа, и Женька — болеем за «Зубило», а ты, выходит, совсем наоборот — болеешь за «Шайбу»?
        —Увы, я не волен над своими поступками,- сокрушённо отвечал Хоттабыч, и крупные слёзы потекли по его загорелому лицу.- Мне очень хочется, чтобы выиграла команда «Шайбы».
        XXIII . Обстановка накаляется
        —Смотри,-угрожающе заявил тогда Волька,- будет скандал!
        Он вскочил на скамью и, указывая пальцем на Хоттабыча, закричал:
        —Граждане! Он всё время подыгрывает «Шайбе»! Обратите, граждане, внимание на этот возмутительный факт!
        —Кто подыгрывает? Судья подыгрывает? Что вы говорите? Оказывается, судья подыгрывает! — взволновались кругом.
        —Да нет же, не судья! — кипятился Волька.- При чём здесь судья?! Это вот этот старичок подыгрывает.
        —Так ты говоришь,- покатывались все кругом со смеху,- так ты говоришь, что старичок отсюда, из восьмого ряда северной трибуны, почём зря передвигает ворота? Хи-хи-хи! Может быть, это он и мячики давеча на поле понакидал?
        —Ну да, он! — ожесточённо подтвердил Волька, вызвав новые взрывы смеха.
        —А землетрясение в Чили тоже его рук дело? Хо-хо-хо! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи!
        —Нет, в Чили не он,- честно разъяснил Волька.- Землетрясение — это от катастрофических сдвигов почвы. Тем более в Чили. А он совсем недавно из бутылки вылез.
        —Ну, вот что, паренёк,- посоветовал Вольке один пожилой болельщик, когда смех немного утих,- ты лучше сам не лезь в бутылку, не срамись перед людьми, не говори глупостей и не мешай следить за игрой. Там, брат, сейчас такое делается, что и без тебя тошно.
        Гражданин тоже болел за «Зубило».
        Действительно, до конца тайма оставалось ещё целых одиннадцать минут, а счёт уже был 14:0 в пользу «Шайбы».
        В среднем каждые сорок секунд в ворота «Зубила» падали мячи, как яблоки падают в корзины в саду во время уборки.
        Что стало с вратарём? Почему он прижался лицом к боковой штанге и только вскрикивает: «Ой, мама!» — каждый раз, когда бьют по его воротам? Почему он вдруг, ни с того ни с сего, уходит с задумчивым лицом из ворот каждый раз в самый решающий момент?
        —Мазила! — кричали ему со всех трибун.- Марала! Как ты играешь?
        Но он, прославленный вратарь первого класса, продолжал выходить нетвёрдым шагом из ворот в сторону, лишь только приближались шайбовцы.
        Но вот наконец зубиловцы прорвали фронт нападения и полузащиты «Шайбы» и яростно повели мяч к её воротам.
        Защита шайбовцев от долгого бездействия разложилась и не смогла быстро мобилизовать свои силы на борьбу с неожиданной опасностью. А вратарь — тот и вовсе сидел себе спокойно на травке и лузгал дынные семечки.
        Пока он, давясь непрожёванными семечками, вскакивал на ноги, зубиловцы ударили по незащищённым воротам, в самый центр.
        —Хоттабыч, миленький, дорогой, дай зубиловцам хоть размочить игру! — взмолился в этот момент Волька.
        Но Хоттабыч прикинулся, будто ничего не слышит.
        24:0! При игре равных примерно по силе команд этот счёт просто поражал.
        И тогда Волька совершенно вышел из себя.
        —Зубиловцы не виноваты, что ты болеешь за «Шайбу», а ты их опозорил перед всей страной. Сделай так, чтобы все видели, что они не виноваты в своём проигрыше.
        —Слушаю и повинуюсь, о юный вратарь моей души.
        Ещё не замолкла сирена судьи, извещавшая о конце первого тайма, как все одиннадцать игроков команды добровольного физкультурного общества «Зубило» дружно начали чихать, кашлять и сморкаться. Кое-как построившись в затылок и вяло перебирая ногами, они поплелись унылой рысцой, непрерывно чихая, сморкаясь и кашляя, в свою раздевалку.
        Через минуту туда вызвали врача: вся команда чувствовала себя нездоровой. Врач пощупал у всех пульс, предложил всем снять майки, потом осмотрел у всех полость рта и, в свою очередь, вызвал в раздевалку судью.
        —Вот что, Лука Евгеньевич, придётся матч отложить, а сегодняшний счёт признать недействительным.
        —А позвольте узнать, почему? - удивился судья.
        —Очень странный медицинский случай, Лука Евгеньевич. Все эти одиннадцать вполне взрослых товарищей одновременно заболели детской болезнью — корью. Я бы, Лука Евгеньевич, сам не поверил, если бы только что не осмотрел их всех самым тщательным образом.
        Редкий факт, когда одиннадцать взрослых спортсменов вторично в своей жизни и одновременно заболели корью, а на другой день проснулись совершенно здоровыми, был подробно описан в статье известного профессора Л. И. Коклюш, напечатанной в научном медицинском журнале «Корь ихворь». Статья называется «Вот тебе и раз!» и пользуется таким успехом, что в библиотеках номер журнала с этой статьёй совершенно невозможно достать: он всё время находится на руках. Так что вы, дорогие читатели, лучше всего его и не ищите. Всё равно не найдёте. Только зря время потратите.
        XXIV . Примирение
        Восемьдесят тысяч человек, население приличного дореволюционного губернского города, медленно расходились со стадиона, с трудом просачиваясь сквозь тесные бетонные проходы. Люди не спешили: каждому хотелось высказать свои соображения по поводу небывалых обстоятельств так странно закончившегося матча.
        Только четыре человека не принимали участия в дискуссии. Они покинули северную трибуну, храня полное молчание.
        —Прекрасная игра футбол,- осмелился наконец нарушить молчание Хоттабыч.
        —М-да-а…- промычал в ответ Волька.
        —Сколь сладостен, я полагаю, миг, когда ты забиваешь мяч в ворота противника,- продолжал упавшим голосом старик.- Не правда ли, о Волька?
        —М-да-а…- снова промычал Волька.
        —Ты всё ещё на меня сердишься, о форвард моего сердца? Я умру, если ты мне сейчас же не ответишь.
        - Ну и заварил ты кашу, старик! Не-е-ет, больше мы с тобой на футбол не ходим! И билетов твоих не надо.
        И они продолжали свой путь прежними друзьями.
        XXV . Где искать Омара?
        Прошло несколько дней. Никто не мог бы, посмотрев на цветущую физиономию Хоттабыча, подумать, что совсем ещё недавно он был болен.
        И только хорошо изучивший Хоттабыча Волька мог заметить, что какая-то затаённая мысль всё время тревожит старого джинна.
        Волька прикидывался, будто ничего не замечает, и не расстраивал старика бестактными вопросами.
        —Печаль и тоска терзают моё старое сердце, о благородный спаситель джиннов,- тихо произнёс как-то Хоттабыч, когда величественный закат окрасил в ровный розовый цвет тихие вечерние воды Москвы-реки.- Мне не дают покоя мысли о моём бедном пропавшем брате, об ужасной и безвыходной его судьбе. И чем больше я думаю о нём, тем больше я склоняюсь к тому, чтобы как можно скорее отправиться на его поиски. Как ты смотришь на это, о мудрый Волька ибн Алёша? И если ты к этому моему решению относишься благосклонно, то не угодно ли будет тебе осчастливить меня и разделить все радости и невзгоды этих поисков?
        —А где ты собираешься искать своего брата? — деловито осведомился Волька, привыкший уже спокойно относиться ко всяким, самым неожиданным предложениям со стороны Хоттабыча.
        —Не знаю, помнишь ли ты, но я уже рассказывал на самой заре нашего столь счастливого знакомства, что Сулеймановы джинны бросили его, заточённого в медный сосуд, в одно из южных морей, и там, у таинственных берегов знойных стран, и надлежит, на мой взгляд, искать брата моего Омара ибн Хоттаба.
        Скажем прямо, перспектива путешествия по южным морям сразу пришлась Вольке по душе.
        —Ну что же,- сказал Волька,- я согласен. Я с тобой обязательно поеду. Хорошо бы ещё…- Тут Волька замялся.
        Но повеселевший Хоттабыч подсказал ему:
        —Захватить с собой наших превосходных друзей Серёжу и Женю. Так ли я тебя понял, о добрый мой Волька?
        Волька облегчённо вздохнул и утвердительно кивнул.
        Но если вопрос о сроках отправления на поиски не вызвал особых споров, то совершенно неожиданно обнаружились довольно серьёзные разногласия по вопросу о том, какими средствами передвижения пользоваться во время экспедиции.
        —Давай полетим на ковре-самолёте,- предложил Хоттабыч.- Мы все на нём прекрасно поместимся.
        —Не-е-ет,- решительно возразил Волька,- на ковре-самолёте я больше не ездок. С меня хватит полёта в Индию. Давай лучше поедем до Одессы поездом, а из Одессы…
        XXVI . Неизвестный парусник
        На прогулочной палубе теплохода «Крым», совершавшего очередной рейс из Одессы в Батуми, стояли, опершись на перила и лениво беседуя, несколько пассажиров. Чёрное море в этот поздний час полностью оправдывало своё название — его вода была черна, как дёготь.
        —Очень обидно, знаете ли,- прервал молчание один из пассажиров,- очень обидно, что почти совершенно исчезли большие парусные суда, эти белокрылые красавцы. С какой радостью я очутился бы сейчас на настоящем парусном судне, на фрегате, что ли!Хоть бы раз удалось мне увидеть настоящий парусник, весело мчащийся под белоснежными парусами! Только чтобы был настоящий парусник.
        Снова воцарилось продолжительное молчание. Собеседники задумчиво любовались широкой лунной дорожкой, уходившей вдаль, где можно было только угадывать горизонт, и вдруг увидели в отдалении бесшумно мчавшееся красивое двухмачтовое парусное судно. В голубом лунном сиянии оно казалось видением из какой-то старинной волшебной сказки.
        —Посмотрите,- сказал моряк,- какой-то неизвестный парусник.
        Но, как бы назло, в это же мгновение луну закрыла большая туча, и стало совсем темно. А когда через некоторое время луна снова выглянула из-за туч, неизвестное судно уже пропало из виду.
        Действительно, судно, замеченное с борта теплохода «Крым», не было приписано ни к одному из советских портов Чёрного моря. Не было оно приписано и ни к одному из иностранных портов. Оно вообще нигде и ни к чему не было приписано по той простой причине, что оно появилось на свет и было спущено на воду меньше суток тому назад.
        Парусник этот назывался «Любезный Омар» — в честь несчастного брата нашего старого знакомого Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба.
        XXVII . На «Любезном Омаре»
        Старик и его три юных спутника только сегодня утром покинули купе номер семь международного вагона, а экипаж корабля состоял как раз из тех четырёх темнокожих граждан, у которых, производственный стаж восходил к шестнадцатому веку до нашей эры.
        Вдоволь налюбовавшись быстрыми и точными движениями малочисленной команды «Любезного Омара», беспечно шнырявшей по снастям высоко над палубой, как если бы это был гладкий паркетный пол, ребята пошли осматривать корабль.
        Всё на «Любезном Омаре» блистало поразительной чистотой и богатством. Его борта, высокий резной нос и корма были инкрустированы золотом и слоновой костью. Палуба из бесценного розового дерева была покрыта коврами, почти не уступавшими по своей роскоши тем, которые украшали собой каюты Хоттабыча и его друзей.
        Тем удивительней показалось Вольке, когда в носовой части корабля он вдруг обнаружил тёмную грязную конуру с нарами, на которых валялись груды всяческого тряпья.
        Пока он, поборов брезгливость, ознакомился с более чем убогим убранством этого крохотного помещения, подоспели Женя с Серёжей. После недолгой дискуссии было решено большинством двух голосов против одного, что эта неприглядная конура предназначена для тех пиратов, которых они, возможно, изловят в пути.
        Оказалось, что старик спит. Конечно, ни у кого и мысли не появилось будить его, так что увиделись они с ним только часа через полтора, за обедом.
        Они расселись, неумело поджав под себя ноги, на огромном ковре, игравшем изумительно яркими красками. Ни стульев, ни столов не было ни в этих покоях, ни вообще где бы то ни было на этом корабле.
        Один член экипажа остался наверху у штурвала, остальные три снова на время превратились в слуг и, сгибаясь в бесчисленных поклонах, внесли и расставили на середине ковра превеликое множество разных блюд, закусок, фруктов и напитков.
        Когда слуги, отдав прощальный глубокий поклон, повернулись, чтобы покинуть помещение, Волька, Женя и Серёжа в один голос окликнули их:
        —Куда вы, товарищи?
        А Волька учтиво добавил:
        —Оставайтесь, пожалуйста, с нами обедать.
        Слуги в ответ только в ужасе замахали руками и, низко кланяясь, попятились к дверям.
        —Хоттабыч,- обратился тогда Волька к старику,- объясни им, пожалуйста, что мы их очень просим пообедать с нами.
        Хоттабыч явно растерялся и, нервно теребя свою бороду, пробормотал:
        —Я, вероятно, недостаточно внимательно слушал вас, о юные мои друзья, и мне показалось, будто вы предлагаете пригласить к нашему столу тех, кто нас обслуживает…
        —Ну да, предлагаем,- сказал Волька, а Женя подтвердил, что еды хватит на всех.
        —Но ведь это слуги,- возразил Хоттабыч таким тоном, точно этими словами вопрос был исчерпан.
        Однако, к его удивлению, ребята всё же остались при своём.
        —Тем более что слуги,- сказал Волька,- не какие-нибудь спекулянты, а самые настоящие трудящиеся. Да ещё к тому же они по совместительству матросы.
        — Правильно, - поддержал его Серёжа.
        —Тут какое-то прискорбное недоразумение,- заволновался Хоттабыч. - Нам не пристало сидеть за трапезой вместе со слугами. Это унизит нас в их глазах.
        —Меня нисколько не унизит,- быстро возразил Волька.
        —И меня не унизит. Наоборот, будет очень интересно,- сказал, в свою очередь, Серёжа.
        —И меня нисколечко не унизит,- присоединился к своим друзьям Женя, с нетерпением поглядывая на дымящуюся жареную индейку.
        —Мне что-то не хочется есть, о мои юные друзья. Я буду обедать позже,- хмуро промолвил Хоттабыч и три раза громко хлопнул в ладоши:- Эй, слуги!
        Слуги явились с низкими поклонами.
        —Эти молодые господа милостиво изъявили желание отобедать вместе с вами, недостойными моими слугами.
        —О великий и могучий повелитель! — испуганно простонал старший из слуг, падая ниц перед Хоттабычем и стукнувшись лбом о драгоценный ковёр.- Нам же совсем не хочется есть. Мы очень сыты. Мы настолько сыты, что от одной лишь цыплячьей ножки (тут у говорившего и у его товарищей глаза загорелись голодным блеском), что от одной лишь цыплячьей ножки наши желудки разорвутся на части, и мы умрём в страшных мучениях.
        Слуги, униженно кланяясь и бросая умильные взгляды на расставленные на столе яства, попятились к дверям и скрылись.
        —Что-то у меня, к моему удовольствию, вдруг разыгрался аппетит,- бодро произнёс тотчас же Хоттабыч.- Приступим же поскорее к трапезе.
        —Приступим,- ответил за всех Женя, буквально умиравший от голода.
        Обед прошёл скучно. Ребят страшно огорчили барские замашки Хоттабыча. А особенно они опечалились, когда узнали, что обнаруженная Волькой несколько часов тому назад конура предназначена не для пленных пиратов, а всё для тех же чернокожих слуг.
        У ребят сразу пропало всё удовольствие от путешествия на «Любезном Омаре».
        —Мы, слава Богу, не какие-нибудь банкиры или бароны, чтобы соглашаться жить в такой безобразной обстановке. Мне будет стыдно смотреть в глаза команде,- сказал Серёжа на тайном совещании, устроенном ребятами сразу после обеда.
        —Нам всем троим будет стыдно, если мы оставим это дело в таком положении,- согласились с ним Женя и Волька.
        —Пойдём к Хоттабычу и потребуем, чтобы он изменил порядки на корабле,- предложил Волька.
        Но хитрый Хоттабыч, услышав их приближающиеся шаги, прикинулся спящим.
        —Всё равно не отвертеться ему от разговора! — нарочно громко сказал Волька.
        Между тем на море поднялось сильное волнение, маленькое судно то взлетало на гребень большой волны, то оказывалось в глубоком ущелье между двумя громадными водяными стенами. Волны, гремя и свирепо шипя, перекатывались через палубу и уже давно смыли в море роскошные ковры.
        Ещё полчаса — и от «Любезного Омара» осталось бы только печальное воспоминание. Но, к счастью, шторм прекратился так же неожиданно, как и начался. Выглянуло солнце, и наступил полнейший штиль. Паруса безжизненно повисли, и корабль стал покойно покачиваться на затихавшей волне, нисколько не подвигаясь вперёд.
        Только тогда Хоттабыч, тщательно избегавший встречи с ребятами, решился выйти на палубу. Вот когда ему представился удобный случай исправить пошатнувшиеся отношения со своими спутниками. Радостно потирая руки, он сказал:
        —Штиль? Штиль — это сущая чепуха. Мы прекрасно обойдёмся без ветра. Сейчас корабль помчится ещё быстрее прежнего. Да будет так.- Он как-то по-особенному щёлкнул при этом пальцами правой руки.
        Через какую-нибудь тысячную долю секунды «Любезный Омар» с бешеной быстротой рванулся вперёд, причём паруса, встретив сопротивление воздуха, надулись в направлении, обратном ходу судна.
        Однако ни Волька, ни Серёжа, ни Женя, ни Хоттабыч, стоявшие в это время на корме, не успели насладиться этим редчайшим зрелищем, потому что силой инерции их выбросило с кормы в воду. А сразу вслед за этим обе мачты, не выдержав чудовищного сопротивления воздуха, со страшным треском рухнули на то место, где только что стояли наши путешественники.
        «Любезный Омар» мгновенно скрылся из виду со всем своим экипажем.
        XXVIII . Ковёр-гидросамолёт «ВК-1»
        —Куда вы? — крикнул Волька своим приятелям, энергично поплывшим куда-то в сторону.- Всё равно до берега не доплыть, да его и не видно. Не тратьте силы, ложитесь на спину.
        Ребята послушались Вольку. Лёг на спину и Хоттабыч, бережно приподняв в правой руке свою шляпу канотье.
        Так началось единственное в истории мореходства совещание потерпевших кораблекрушение, на котором ораторы высказывались, лёжа на спине.
        - Что ты там делаешь? — спросил Волька, увидев, что Хоттабыч стал выдёргивать свободной левой рукой волоски из своей бороды.
        —Я хочу вернуть назад наш корабль, о Волька.
        —Успеешь,- сухо остановил его Волька.- Давай раньше обсудим, хочется ли нам на него возвращаться. Мне, например, лично не хочется. Просто противно смотреть на человеческое неравенство и бесстыдную эксплуатацию человека человеком.
        —Прямо не верится, что Хоттабыч уже второй месяц в Советском Союзе,- сказал Серёжа,- а всё ещё не может отвыкнуть от рабовладельческих замашек.
        —Кроме того,- добавил практичный Женя,- сейчас штиль, и ещё неизвестно, когда он кончится.
        —Остаётся выяснить,- резюмировал Волька общее мнение,- что ещё может предложить нам Хоттабыч.
        —Я могу вас, о друзья мои, взять всех под мышки и полететь.
        —Отпадает! — категорически отрезал Волька.- Это очень неудобно, когда ты летишь у кого-то под мышками.
        —Не у кого-то, а у меня,- нашёл время и место обидеться Хоттабыч.
        —Даже у тебя.
        —Тогда я осмелюсь предложить вашему просвещённому вниманию ковёр-самолёт.
        —Замёрзнешь на нём, как пить дать, да и летишь на нём медленно и без всяких удобств,- задумчиво произнёс Волька и вдруг воскликнул: — Идея! Честное пионерское, идея!
        —Нужно модернизировать ковёр-самолёт: сделать его обтекаемой формы, утеплить, оборудовать койками и поставить на поплавки.
        Труднее всего было объяснить Волькино предложение Хоттабычу.
        И вот через час двадцать минут после того, как наши друзья при столь необычайных обстоятельствах очутились за бортом, с места катастрофы взмыл в воздух и лёг на курс на зюйд-зюйд-вест обтекаемый ковёр-гидросамолёт «ВК-1». «ВК-1» означало, в переводе с авиационно-конструкторского языка на обыкновенный, житейский: «Владимир Костыльков. Первая модель».
        Лётные качества Волькиной конструкции были настолько выше, нежели у обычного ковра-самолёта, что уже через какой-нибудь час после старта они снизились в тихой голубой бухточке, неподалёку от итальянского города Генуи.
        ХХIX . Краткое интервью с юным генуэзцем
        —Прежде всего снять галстуки - и в карманы! — скомандовал Волька, когда все пассажиры ковра-гидросамолёта «ВК-1» выбрались на берег, а сам ковёр-гидросамолёт исчез по мановению руки Хоттабыча.- Ещё неизвестно, куда мы попали.
        —Почему это неизвестно? Очень известно,- возразил чуть дрогнувшим голосом Серёжа.- Смотри.
        Низко над морем с глухим рокотом пролетел двухмоторный гидроплан с нарисованными на крыльях опознавательными знаками.
        —Италия! Мы в Италии! — не удержался и крикнул Женя.
        —Ох, и востро же нам надо ухо держать! — предостерегающе сказал Волька.- И, главное, поменьше болтать.
        —Да нас всё равно никто не поймёт. Мы же по-итальянски не умеем,- фыркнул Женя.
        —Почему, о друзья мои, вас не поймут? — вступил в разговор Хоттабыч.- Раз я с вами, то и вас поймут, и вы будете понимать язык здешних мест.
        —Тем более надо держать ухо востро! — снова подчеркнул Волька, благодарно улыбнувшись старику.
        Они покинули бухту и направились к городу, видневшемуся в отдалении.
        Вскоре показался большой пляж, на котором валялось множество народу. Удивительно, что никто из лежавших на пляже не пользовался красиво раскрашенными удобными кабинками, а все раздевались прямо на пляже и здесь же, около себя, хранили свою одежду. Не менее удивительно было и то обстоятельство, что большинство мужчин на пляже были давно не бриты.
        Высокие, многоэтажные старинные дома перемежались с не менее древними одноэтажными лачугами. Здесь было жарко и душно. По узким грязным улочкам слонялось без дела много взрослых мужчин и женщин.
        «Очевидно, сегодня выходной день»,- сообразил Серёжа и обратился к мальчику, мастерившему кораблик из фанерной коробки:
        —Скажи-ка, мальчик, у вас здесь сегодня выходной день?
        —У вас сегодня воскресенье? — поправился Серёжа.
        —Будто ты сам не знаешь, что сегодня пятница,- насмешливо ответил юный генуэзец.
        —Тогда сегодня, вероятно, какой-то праздник? — продолжал свои расспросы Серёжа.
        —С чего это ты так решил? — укоризненно сказал мальчик.- Если бы был праздник, звонили бы в колокола.
        —Почему же тогда так много людей гуляет в рабочее время по улицам и валяется на пляже? Неужели это всё прогульщики?
        —Ты, наверное, нездешний,- сурово ответил тогда мальчик.- Одно из двух: или ты нездешний, или ты ненормальный.
        —Я нездешний,- быстро проговорил Серёжа.- Я вполне нормальный, но я не здешний. Я из… я из Неаполя.
        —А разве в Неаполе нет безработных? — усомнился юный генуэзец и снова принялся мастерить свой кораблик.- Иди, иди подальше. У нас в Генуе мальчики не любят, когда к ним пристают с глупыми вопросами.
        —Действительно, уйдёмте-ка отсюда,- нервно сказал Волька, опасливо поглядывая по сторонам.
        —Пойдёмте, о друзья мои, к морю, дабы я смог немедленно приступить к поискам моего несчастного брата,- предложил Хоттабыч.
        XХХ . Потерянный и возвращённый Хоттабыч
        —Пожелайте мне скорой удачи, ты, о Волька, и ты, о Серёжа, и ты, о Женя! — воскликнул Хоттабыч и, превратившись в рыбу, с плеском нырнул в воду.
        Уже давно село солнце, озарив при этом горизонт закатом невиданной красоты, уже вдали замерцали мириады городских огней, а старика всё ещё не было.
        —Неужели пропал? — мрачно промолвил Волька, испытующе взглянув на своих приятелей.
        —Не может он пропасть,- убеждённо ответил ему Женя.- Такие старики, брат, не пропадают.
        —А мне, ребята, что-то есть захотелось,- чистосердечно признался Женя. Чего бы такого покушать?
        В это время неподалёку с тихим плеском причалила лодка. Из неё вылезли трое рыбаков. Один из них принялся раскладывать из сухих сучьев костёр, а остальные стали чистить рыбу и кидать её в котелок с водой.
        —Пойдём попросим у них чего-нибудь покушать,- предложил Женя.- Свои ведь люди — трудящиеся. Они не откажут.
        Ребята согласились.
        —Добрый вечер, синьоры! — вежливо поклонился Женя, обращаясь к рыбакам.
        —Подумать только, как много за последние годы развелось в нашей бедной Италии бездомных детей! — произнёс простуженным голосом один из рыбаков, седой и тощий.- Джованни, дай-ка им чего-нибудь покушать .
        —Хлеб есть, луковиц хватит, а соли имеется даже более, чем надо! — весело откликнулся курчавый парень, чистивший рыбу для ужина.- Присаживайтесь, ребята, скоро будет готова вкуснейшая из похлёбок, когда-либо сваренных в Генуе и её окрестностях.
        —Если хотите ещё,- сказал, потягиваясь Джованни,- варите сами — наука нехитрая. А мы пока приляжем отдохнуть. Только крупную рыбу не берите. Крупная пойдёт утром на продажу, чтобы нам было чем уплатить налоги.
        Серёжа с Женей тотчас же начали хлопотать у костра, а Волька, засучив штаны, пробрался по воде к лодке, заваленной уснувшей рыбой.
        Набрав сколько надо на похлёбку, он хотел уже возвращаться на берег, когда взор его случайно упал на сложенные возле мачты рыболовные сети. Одинокая рыбка билась в них, то замирая, то с новой силой возобновляя свои бесплодные попытки освободиться.
        «Пригодится для ухи»,- подумал Волька и извлёк присмиревшую на миг рыбку из ячейки сетей. Но в его руках она вновь забилась с такой силой, что Вольке вдруг стало очень жалко, и он, оглянувшись, как бы не заметили рыбаки, бросил её за борт лодки.
        Рыбка еле слышно шлёпнулась о тёмную воду бухты и тотчас же превратилась в сияющего от радости Хоттабыча.
        —Да будет благословен день твоего рождения, о добросердечный сын Алёши! — растроганно провозгласил старик, стоя по пояс в воде.- Ты снова спас мне жизнь.
        —Хоттабыч, дорогой, ну какой ты молодец, что оказался живой! — сказал счастливый Волька.- Мы тут так волновались за тебя.
        —А меня терзала мысль, что ты, о многократный мой спаситель, и наши юные друзья остались без меня голодные и одинокие в чужой стране.
        —Мы совсем не голодные, нас тут рыбаки здорово накормили.
        —Да будут благословенны эти добрые люди! — с жаром произнёс Хоттабыч.- Они, наверное, бедные люди?
        —Очень бедные.
        —Они не будут, уверяю тебя, больше страдать в тисках нищеты. Люди, которые так бескорыстно помогли моим друзьям в столь тяжёлую минуту, не должны ни в чём терпеть недостатка. Пойдём же скорее, и я их достойно отблагодарю.
        Спустя короткое время вздремнувших было рыбаков разбудил приближавшийся конский топот. Вскоре у слабо потрескивавшего костра остановился необычный всадник.
        Это был старик в дешёвом полотняном костюме и жёсткой шляпе канотье. Его величественная борода развевалась по ветру, открывая для всеобщего обозрения вышитую украинскую сорочку. Ноги его в вычурных, расшитых золотом и серебром туфлях с причудливо загнутыми кверху носками упирались в золотые стремена, усыпанные алмазами и изумрудами.
        Под седлом играла лошадь неописуемой красоты.
        В обеих руках старик держал по большому кожаному чемодану.
        —Могу ли я увидеть благородных рыбаков, столь великодушно приютивших и накормивших трёх голодных отроков? — торжественно обратился он к Джованни, возившемуся у костра.
        —А за что нас благодарить? — искренне удивился седой рыбак.- За похлёбку, что ли? Она нам не дорого стала, поверьте мне, синьор.
        —Я слышу слова поистине бескорыстного мужа. Позвольте же мне отплатить вам хотя бы этими скромными дарами,- сказал Хоттабыч, протянув оторопевшему Джованни оба чемодана.
        —Тут, очевидно, какая-то ошибка, уважаемый синьор,- пролепетал тот.- За эти два чемодана можно купить, по крайней мере, тысячу таких похлёбок, какой мы накормили ребятишек.
        —Это ты ошибаешься, о бескорыстный рыбак. В этих чемоданах заключены богатства, в тысячи тысяч раз превышающие стоимость вашей похлёбки, и всё же они, на мой взгляд, не будут достаточной оплатой за неё, ибо нет на всём свете более дорогого, чем бескорыстное гостеприимство и милосердие к нуждающимся.
        Он раскрыл чемоданы, и все увидели, что чемоданы доверху заполнены блестящими золотыми монетами, каждая достоинством в двадцать лир.
        —Только, прошу вас, не возражайте мне,- сказал Хоттабыч, видя, что рыбаки пытаются протестовать.- Уверяю вас, тут нет никакого недоразумения. Прощайте!
        —Прощайте, синьор! Прощайте, ребятишки! — сказали рыбаки, глядя вслед нашим путешественникам.
        Когда старик со своими спутниками скрылся вдали, Джованни сказал, разводя руками:
        —Убейте меня, друзья, но я ничего не понимаю.
        —М-да,- согласились остальных два рыбака.
        —Ежели это даже не золото, а обыкновенные медяшки, и то тут наберётся, худо-бедно, до пятисот лир меди.- говорил Джованни, перебирая руками монеты.- Во всяком случае, будет чем расплатиться за старые и новые налоги и починить сети. Скорее всего, это всё-таки не золото, а медяшки,- продолжал свою мысль Джованни.- Впрочем, завтра проверим.
        ХХХI . Пять золотых монет
        Хоттабыч бодро вскочил с постели и разбудил своих друзей, спавших в соседнем номере той же гостиницы.
        —Друзья мои,- сказал он сладко позёвывавшим ребятам,- простите меня, что я нарушил ваш крепкий отроческий сон, но я сейчас отправляюсь вторично в море на розыски моего несчастного брата. Не беспокойтесь за меня. Я буду осторожен и, уверяю вас, ни в какие сети больше не попадусь. Через два-три часа я вернусь. Спите, друзья мои, я разбужу вас, вернувшись.
        —Нет,- сказал Волька.- Мы не согласны спать в такой серьёзный момент. Мы будет тебя ждать на берегу моря. Правильно я говорю, ребята?
        Быстро одевшись, они отправились в знакомую бухточку.
        Всё население Генуи и губернии делится на две неравные части. Первая — меньшая часть генуэзцев — имеет чем платить, но всячески старается не платить, вторая — большая часть населения — не имеет чем платить налоги, даже если бы хотела это делать.
        Вот поэтому синьору губернатору, любившему свою должность нежной и крепкой любовью, не спалось в это очаровательное раннее утро.
        Как раз в это время в один из самых больших ювелирных магазинов Генуи вошёл необычный для такого рода магазинов посетитель — бедно одетый курчавый парень.
        —Вон из магазина! — сказал продавец, брезгливо осмотрев парня с головы до ног.- Ты обознался, милейший: здесь не харчевня, а ювелирный магазин.
        —Прошу прощения, синьор,- ответил, нисколько не обижаясь, курчавый парень,- я хотел бы только узнать, золото это или медяки?
        Сказав это, он вынул из кармана штанов и положил на прилавок пять золотых монет.
        Давненько уже люди в Италии не видели золотых монет. Продавец с интересом взглянул на их владельца и, подозрительно хмыкнув, произнёс:
        —Подожди минуту, я ещё не разбираюсь в таких вещах, я спрошу у управляющего.
        —Знаем мы эти фокусы,- промолвил управляющий, выслушав сообщение продавца.- Этого парня подослали из тайной полиции.
        Так случилось, что нашего знакомца, весёлого курчавого рыбака Джованни, прямо в ювелирном магазине арестовали и препроводили в страшную тайную полицию.
        —Откуда у тебя эти монеты? — спросили там Джованни.
        —Мне их подарили,- ответил Джованни.
        —И кто тебе, мой милый, подарил сразу пять монет?
        —Один старик подарил.
        —Как его зовут?
        —Не знаю.
        —И где он проживает, ты тоже не знаешь?
        —Нет, не знаю.
        —И давно ты знаком с этим неизвестным тебе человеком?
        —Часов десять тому назад я его увидел в первый и последний раз.
        —И он сразу тебе подарил пять золотых монет?
        —Сразу, синьор начальник.
        —Мне всё ясно,-сказал наконец следователь.- Никто тебе не дарил эти денеги . Ты их просто украл.
        —Как ты смеешь называть меня вором! — полез на него с кулаками Джованни.- Я никогда в жизни не тронул и пальцем чужого добра!
        —Ах, ты, оказывается, не только вор, но ещё и хочешь меня убить! — с удовольствием констатировал следователь и, распорядившись, чтобы Джованни отвели в тюрьму, сел писать протокол следствия.
        ХХХII . Сосуд с Геркулесовых столбов
        На этот раз Хоттабыч оказался точным. Он обещал вернуться через два-три часа, и действительно — без четверти девять его сияющая физиономия вынырнула из воды. Старик был счастлив.
        Он быстро выбежал на берег и, размахивая высоко над головой каким-то очень большим, в полчеловеческого роста, металлическим сосудом, покрытым водорослями, заорал:
        —Я нашёл его, о друзья мои! Я нашёл сосуд, в котором столько веков томится мой несчастный брат Омар ибн Хоттаб, да не померкнет солнце над его головой!Я обшарил всё море и уже начал отчаиваться, когда у Геркулесовых столбов* увидел в зелёном полумраке вод этот волшебный сосуд. (*Геркулесовые столбы: скалы пролива между Средиземным морем и Атлантическим океаном - Гибралтарского пролива).
        —Вот он, сосуд, в мечтах о котором я провёл столько бессонных ночей! — продолжал он кричать, потрясая своей находкой.- Возьми его, Волька, и открывай, на радость мне и моему брату Омару.
        Прислушавшись на мгновение, он радостно захохотал:
        —Ого-го, друзья мои! Омар подаёт знаки изнутри сосуда.
        Теперь уже и ребята слышали какое-то тихое тиканье, похожее на тиканье будильника.
        —Что же ты, Хоттабыч, говорил, что Омара заперли в медном сосуде, когда сосуд, совсем наоборот, железный? Да ладно уж! Где тут печать? Ах, вот она где! — сказал Волька, осматривая сосуд со всех сторон.
        Вдруг он весь побелел, затрясся от ужаса и изо всех сил крикнул:
        —Ложись! Ложитесь! Хоттабыч, сию же минуту кидай сосуд обратно в море!
        Недоумённо пожав плечами, Хоттабыч поднял тяжёлый сосуд и,размахнувшись, забросил его метров за двести от берега.
        На месте падения сосуда раздался страшный грохот, большой водяной столб поднялся над спокойной гладью бухты и с шумом рассыпался.
        Мириады оглушённых и убитых рыб всплыли животами кверху на поверхность воды.
        Откуда-то бежали к берегу озабоченные люди, привлечённые взрывом.
        —Скорее удирать отсюда! — скомандовал Волька, и наши друзья поспешно выбрались на дорогу и зашагали к городу.
        —Что ты такого прочитал на этой штуке? — спросил Женя, догоняя далеко ушедшего вперёд Вольку.
        — Бомба,значит, эта штука была?
        —Мина, а не бомба — поправил его Волька.- Это понимать надо. Подводная мина.
        Хоттабыч печально вздохнул.
        XХХIII . «Вот он, этот старик!»
        Проходя мимо мрачного здания тайной полиции, наши путники увидели, как оттуда вышел под конвоем двух полицейских весёлый рыбак Джованни.
        Джованни тоже узнал их и возбуждённо закричал, указывая на Хоттабыча:
        —Вот он, этот старый синьор! Он кому угодно подтвердит, что я не вор, а честный рыбак!
        —В чём дело, о Джованни? — осведомился Хоттабыч.
        —О синьор, у меня забрали монеты и сказали, что я вор. Сейчас меня ведут в тюрьму. Помогите, синьор, объясните следователю, что я не вор!
        Через несколько минут следователь, не успевший ещё составить протокол, удивлённо поднял голову, услышав, что кто-то вошёл в его кабинет.
        —Это ещё что такое?! — произнёс он зловеще.
        —Синьор следователь! Вот он, этот старик, который подарил мне вчера эти проклятые монеты! — победоносно произнёс Джованни, указывая на вошедшего вслед за ним Хоттабыча.
        —Не пять, а по меньшей мере пятнадцать тысяч таких монет подарил я ему вчера,- хвастливо сказал Хоттабыч, не замечая предостерегающих знаков всполошившегося Джованни.
        Следователь понял последнюю фразу как намёк на возможную взятку, и у него заблестели от жадности глаза.
        —У вас, вероятно, много золота?
        —У меня его нет ни одного зёрнышка, но достать его могу сколько угодно.
        —Сколько угодно? — ядовито переспросил следователь.- Даже миллион золотых лир?
        —Что ты, о маловерный следователь, скажешь об этом? — снисходительно произнёс Хоттабыч и принялся извлекать из карманов своих брюк золотые монеты целыми пригоршнями.
        Уже на столе ошеломлённого следователя высилась солидная горка монет, когда старик заметил наконец знаки, которые подавал ему Джованни.
        —Теперь ты, надеюсь, убедился, что этот благородный рыбак не лгун и тем более не вор? Отпусти же его немедленно.
        —Увы, синьор, теперь я вижу, что Джованни не вор,оего стола, и именно поэтому я не могу его отпустить.
        —Что такое?! — грозно спросил Хоттабыч.
        —Прошу прощенья, синьор, но я теперь склонен верить, что вы ему вчера действительно подарили триста тысяч золотых лир. Сто лир мы у него конфисковали. Теперь я арестую этого… как его э-э-э… Джованни за сокрытие от итальянского казначейства остальных двухсот девяноста девяти тысяч девятисот золотых лир.
        —Я просто не успел ещё сдать это золото,- соврал Джованни.
        —Всё равно мы бы тебя арестовали,- нагло осклабился следователь. — Впрочем, есть и другой, более приятный выход из этого неприятного положения.
        —Какой? — спросили в один голос Джованни и Хоттабыч.
        —Взятка, мои уважаемые синьоры. Семья моя столь велика, а жалованье столь незначительно…
        —Ни слова больше, о презренный взяточник! Сейчас я пойду и сообщу об этом твоему главному начальнику! — вскричал с непередаваемым презрением в голосе Хоттабыч.
        —Вы этого не сделаете по двум причинам, уважаемый синьор,- отвечал ему, нисколько не повышая голоса, следователь.- Во-первых, вам придётся, в таком случае, дать взятку и ему, а во-вторых,- и это самое главное,- вы не выйдете из моего кабинета иначе как под конвоем.
        —Почему? — удивился Хоттабыч.
        —Потому что я должен арестовать и вас.
        —Меня?! Арестовать?! За что? Не ослышался ли я?
        —Впрочем, есть и другой, более приятный выход…
        —Взятка? — догадался Хоттабыч, и следователь утвердительно кивнул головой, не обратив внимания на то, что старик один за другим выдернул из своей бороды несколько волосков.
        —А почему ты украл пять золотых, которые ты отобрал у Джованни? — спросил Хоттабыч, бросив при этом на пол разорванные волоски из бороды.
        —Я никогда не ворую вещественные доказательства,- обиделся следователь,- вот они…
        Он выдвинул ящик своего письменного стола и… не обнаружил там никаких монет. Он перерыл все ящики, переворошил все бумаги, лежавшие на столе, но ни пяти монет, отобранных у Джованни, ни кучи монет, которые только что извлёк из своих карманов Хоттабыч, он нигде не нашёл. Пропал также составленный им протокол допроса Джованни.
        —Это ты украл, проклятый старик! Ты и этот тихоня рыбак! — завизжал от злобы следователь.
        Он позвонил в колокольчик, и сразу вошли четыре жандарма с необыкновенно свирепыми физиономиями.
        —Обыщите их! — приказал он, указав на Хоттабыча и Джованни.
        Однако обыск не дал никаких результатов.
        —А ну-ка, заставьте старика заговорить! — приказал следователь и в предвкушении приятного зрелища уселся поудобнее в кресле.
        Жандармы молча козырнули и неожиданно для следователя и самих себя вдруг с силой вышибли из-под него кресло и принялись нещадно избивать.
        —Что вы делаете, негодяи?! — вопил следователь, воя от нестерпимой боли.- Ведь я вам приказал обработать арестованных, а не меня!
        Убедившись, что следователь потерял сознание, жандармы, как по команде, тяжело вздохнули и принялись тузить друг друга до тех пор, пока один за другим не попадали на паркет в полнейшем изнеможении.
        —Ну, теперь, о драгоценный мой Джованни, всё как будто в порядке,- удовлетворённо произнёс Хоттабыч.- Уйдём же поскорее из этого негостеприимного дома.
        Километра два они прошли, не проронив ни единого слова. Потом Хоттабыч задумчиво сказал:
        —Насколько я сейчас понимаю, о досточтимые мои спутники, золото, которое я вчера подарил Джованни и его друзьям, ничего, кроме горя, не может им принести. Я теряюсь в догадках, чем бы мне их всё-таки отблагодарить…
        —Прошу вас, синьор, не дарите нам ничего! — взмолился с ужасом в глазах Джованни.- Чемоданы мы продадим сегодня же и выручим за них достаточно денег.
        —Золотых денег? — спросил Хоттабыч.
        —Нет, обыкновенных, бумажных.
        —А как они выглядят, эти обыкновенные бумажные деньги?
        Джованни показал Хоттабычу мятую бумажку достоинством в пять лир.
        Старик внимательно осмотрел её и, ничего не сказав, вернул рыбаку обратно.
        У берега моря наши путешественники горячо распрощались с Джованни.
        Весело посвистывая, он приблизился к месту, где сегодня утром оставил лодку со своими товарищами, и увидел, что перед рыбаками на корме лодки лежит большая груда бумажных денег.
        Это были настоящие деньги, каждая бумажка достоинством в пять лир, и самый привередливый чиновник из казначейства не обнаружил бы в них ничего подозрительного, пока не обратил бы внимания на номера.
        Все десять тысяч бумажек, неожиданно очутившихся на корме лодки, были за одним и тем же номером. Это был тот самый номер, который стоял на бумажке, показанной Джованни незадолго до этого Хоттабычу.
        Хоттабыч, убедившись, что в Средиземном море Омара ему не найти, предложил отправиться на берега Атлантического океана. Само по себе предложение было в высшей степени заманчивое. Однако неожиданно против этого возразил Волька, заявивший, что ему нужно завтра же обязательно быть в Москве, по причинам, которые он не считает возможным сообщить.
        Тогда Хоттабыч решил временно отложить дальнейшие поиски Омара Юсуфа ибн Хоттаба. Через пятнадцать минут, когда ещё не все избитые жандармы пришли в себя, взвился в воздух и мгновенно скрылся за горами ковёр-гидросамолёт «ВК-1»
        Ещё через три часа ковёр-гидросамолёт благополучно снизился у пологого берега Москвы-реки.
        XХXIV Самая короткая глава
        В жаркий июльский полдень от Красной пристани Архангельского порта отчалил ледокольный пароход «Ладога», имея на своём борту большую группу экскурсантов-стахановцев. Духовой оркестр на пристани беспрерывно играл марш. Провожающие махали платками, кричали: «Счастливого плавания!»
        Пароход осторожно выбрался на середину Двины и, оставляя за собой белоснежные облачка пара, поплыл мимо множества советских и иностранных, океанских и речных судов, держа курс на горло Белого моря.
        Толпившиеся на спардеке экскурсанты на целый месяц прощались с Архангельском и Большой землёй.
        —Волька! — крикнул один из экскурсантов другому, озабоченно шнырявшему у капитанской рубки.- Куда девались Серёжка с Хоттабычем?
        Из этих слов наблюдательные читатели могут сделать безошибочный вывод, что среди экскурсантов находились и наши старые знакомые.
        XXХV Мечта о «Ладоге»
        Надеюсь, что читатели не забыли о том, как Волька позорно, провалился на испытаниях по географии. Такое событие трудно забыть. Помнил об этом, конечно, и Волька, помнил и тайно от Хоттабыча тщательно готовился к переэкзаменовке.
        Как раз на другой день после возвращения из Италии он должен был пойти пересдавать географию.
        Между тем было совершенно ясно, что Вольке нельзя было даже заикнуться о том, куда он сегодня должен пойти. Волька, пораскинув мозгами, нашёл наконец повод для того, чтобы на время освободиться от мешавшего ему старика.
        —Вот что, старик,- сказал он невидимому Хоттабычу, тихо посапывавшему на своём обычном месте под Волькиной кроватью,- нам нужно серьёзно поговорить о твоём образовании.
        Ты же абсолютно неграмотный: не умеешь ни читать, ни писать. Это очень стыдно. В нашей стране все учатся, и ты тоже должен обязательно подналечь на грамоту.
        —Но я уже так немолод… Пристало ли в мои годы заниматься такими делами? — жалобно спрашивал Хоттабыч.
        —Пристало,- сурово ответил ему Волька.- А то мне просто стыдно, что среди моих друзей имеется совершенно неграмотный.
        —Меньше всего я настроен ставить тебя в неловкое положение, о прелестный Волька,- ответил со вздохом Хоттабыч.- Приказывай мне, когда начинать своё образование и с чего.
        —Вот это деловой разговор! — обрадовался Волька.- Мы начнём немедленно.
        С этими словами он быстро разыскал среди своих книжек старый, замусоленный букварь, по которому давным-давно обучался грамоте, и, наспех позавтракав, повёл Хоттабыча на берег реки, подальше от нескромных взоров.
        Хоттабыч оказался на редкость старательным и способным учеником. Он схватывал всё буквально на лету и уже через какой-нибудь час он с наслаждением читал несколько нараспев:
        —«Мо-я ма-ма лю-бит ме-ня». «Вот я вы-ра-сту большой, по-ступ-лю я в шко-лу». «Я мо-ю уши мы-лом». «Де-душ-ка, го-луб-чик, сде-лай мне свисток».
        —Ну, а теперь,- сказал Волька, когда Хоттабыч совсем бегло прочёл весь букварь от начала до самого конца,- теперь тебе нужно научиться писать. Только вот, жалко, почерк у меня неважный. Ты оставайся здесь, а я сбегаю позвоню Женьке — у него чудесный почерк. Ты пока что попробуй почитать эту газетку.
        И, сунув старику в руки свежий номер газеты, Волька спешно позвонил Жене, велел ему прийти к Хоттабычу, а сам поехал в школу, где спустя небольшое время и сдал без особых приключений на «отлично» испытания по географии.
        Когда он вернулся на речку, старик под руководством Жени уже научился писать не хуже любого третьеклассника и теперь, удобно устроившись в тени под большим дубом, читал Жене вслух газету.
        —Сдал. На «отлично»,- шёпотом сообщил Волька своему приятелю и прилёг около внятно читавшего Хоттабыча.
        Между тем старик перешёл к отделу «Спортивные новости». И первая же заметка заставила Вольку и Женю грустно и завистливо вздохнуть.
        —«В средних числах июля,- писалось в этой заметке,- из Архангельска отправляется в Арктику зафрахтованный Центральным экскурсионным бюро ледокольный пароход «Ладога», на котором проведут свой отпуск шестьдесят восемь лучших стахановцев Москвы и Ленинграда. Рейс обещает быть очень интересным».
        —Вот это да! — произнёс мечтательно Волька,- Вот это поездочка!
        —Только прикажите, о превосходнейшие мои друзья, и вы поедете, куда только захотите! — пылко сказал Хоттабыч.
        Но Волька вместо ответа только ещё раз вздохнул. А Женя пояснил тут же старику причину этого безнадёжного вздоха:
        —Нет, Хоттабыч, нам на «Ладогу» не попасть. На неё, брат, только знатные люди могут рассчитывать попасть. - Хоттабыч хитро улыбнулся.
        Старик честно выполнил своё обещание. Он просто устроил так, что когда все четыре наших героя явились на борт «Ладоги», их очень хорошо встретили, предоставили им две превосходные каюты и ни разу не поинтересовались, по какому, собственно говоря, праву они попали в состав экспедиции.
        Вот теперь, когда читатели ознакомились с тем, как наши друзья очутились на «Ладоге», мы можем со спокойной совестью продолжать своё повествование.
        XXХVI . Что мешает спать?
        Погода благоприятствовала «Ладоге». Три дня пароход шёл чистой водой. Только к концу третьих суток он вошёл в полосу однолетних и разрежённых льдов.
        Вскоре под закруглённым стальным форштевнем парохода заскрежетали и загремели первые льдины.
        Поздно ночью экскурсанты заметили в отдалении группу островов. В первый раз они увидели величественную и угрюмую панораму архипелага Земли Франца-Иосифа. Впервые они увидели голые, мрачные скалы и горы, покрытые сверкающими ледниками. Ледники были похожи на светлые острогрудые облака, крепко прижатые к суровой земле.
        —Пора на боковую,- сказал Волька, когда все уже вдоволь насладились необычайными видами далёких островов.- И делать, собственно говоря, нечего, а спать никак не хочется. Вот что значит не привыкли спать при солнечном свете.
        Вскоре на всей Ладоге остались бодрствовать только те, кто был занят на вахте. Но и они то и дело ловили себя на том, что их убаюкивает шум машин, плеск волн, шлёпавшихся о борта судна, беспокойное шипенье воды за кормой и монотонный грохот льдин, попадавших под форштевень.
        Тишина и покой воцарились на «Ладоге». Из всех кают доносились мирный храп и сонное посапывание, как будто дело происходило не на большом пароходе, а где-нибудь под Москвой, в тихом и уютном доме отдыха, во время мёртвого часа.
        Здесь даже были, так же как Ив палатах домов отдыха, задёрнуты шторы на иллюминаторах, чтобы не мешал уснуть яркий солнечный свет.
        XXХVII . Риф или не риф?
        Не успели ещё экскурсанты заснуть в своих каютах, как раздался сильный толчок, и они посыпались со своих коек на пол, как спелые плоды. В то же мгновение прекратился ровный гул машин.
        Волька свалился со своей верхней койки очень удачно. Он тотчас же вскочил на ноги, машинально потирая рукой ушибленные места.
        —Какова причина, нарушившая сон, столь необходимый твоему не окрепшему ещё организму? — прервал его позёвывавший со сна Хоттабыч.
        —Сейчас, старик, узнаю, ты только не беспокойся,- подбодрил Волька Хоттабыча и побежал наверх.
        —Прежде всего спокойствие,- сказал он дожидавшемуся его внизу Хоттабычу,- никаких оснований для паники нет. Не пройдёт и десяти дней, как за нами придут на каком-нибудь мощном ледоколе и преспокойно снимут нас с мели. Можно было бы, конечно, сняться и самим, но слышишь: машины не шумят. Что-то в них испортилось, а что именно, никто разобрать не может.
        —О, горе мне! — неожиданно засуетился старик, бестолково засовывая босые ноги в свои знаменитые туфли.- Если вы погибнете, я этого не переживу. Неужели мы напоролись на мель? Увы мне! Уж лучше бы шумели машины. А я хорош! Вместо того чтобы использовать своё могущество на более важные дела, я…
        —Хоттабыч,- строго сказал тогда Волька,- докладывай немедленно, что ты там такое натворил?
        —Да ничего особенного я не натворил, о справедливейший Волька ибн Алёша. Просто, заботясь о твоём спокойном сне, я позволил себе приказать машинам не шуметь.
        —Ты с ума сошёл! — ужаснулся Волька.- Теперь я понимаю, что случилось. Ты приказал машинам не шуметь, а работать без шума они не могут. Поэтому ледокол так внезапно и остановился. Сейчас же отменяй свой приказ, а то ещё, того и гляди, котлы взорвутся.
        —Слушаю и повинуюсь,- отвечал дрожащим голосом Хоттабыч.
        В ту же минуту машины вновь зашумели, и «Ладога» как ни в чём не бывало тронулась в путь, оставив капитана, судового механика и всё остальное население парохода теряться в догадках о причине внезапной и необъяснимой остановки машин и столь же загадочного возобновления их работы.
        XXХVIII . Обида старика Хоттабыча.
        К утру «Ладога» вошла в полосу густых туманов. Она медленно продвигалась вперёд, каждые пять минут оглашая пустынные просторы мощным рёвом своей сирены.
        Сирена «Ладоги» нагоняла на её пассажиров тоску и уныние. На палубе было неинтересно и сыро, в каютах было скучно. Поэтому все кресла и диваны в кают-компании были заняты экскурсантами. Одни играли в шахматы, другие — в шашки, третьи — в подкидного дурачка.
        Хоттабыч окинул аудиторию проникновенным взором и заявил:
        —Я вам сейчас, с вашего позволения, спою весёлую песенку про то, как проводил своё время знаменитый калиф Гарун аль Рашид.
        —Просим, просим! — подбодрили его окружающие.
        Хоттабыч, блаженно закрыв глаза, пронзительно запел.
        Сразу все удивлённо переглянулись.
        Старик пел с большим чувством, и это было ужасно. Вполне возможно, что несколько тысяч лет тому назад этот дикий набор звуков был самой модной и весёлой песенкой. Возможно.
        Но сейчас экскурсанты, тактично сдерживая зевоту, с трудом дослушали до конца сольный номер, которым Хоттабыч собирался пленить слух своих слушателей. Старик заметил это, обиделся и, присев на краешек стула около Вольки, сражавшегося в шашки с третьим помощником капитана, мрачно насупился.
        Незаметно проходили увлекательные дни путешествия по малоизведанным морям и проливам, мимо суровых островов, на которые не ступала или почти никогда не ступала нога человеческая. Вместе со всеми остальными экскурсантами наши друзья лазили на ледники, бродили по голым базальтовым плато, скакали с льдины на льдину через метровые полыньи, охотились на белых медведей. Одного из них бесстрашный Хоттабыч собственноручно привёл за холку на «Ладогу». Медведь под влиянием Хоттабыча сразу сделался ручным и ласковым,как телёнок, и впоследствии доставил немало весёлых минут экскурсантам и команде парохода. Этого медведя сейчас показывают в цирках, и многие из наших читателей его, вероятно, видали. Его зовут Кузя.
        XXХIX . «Селям алейкум, Омарчик!»
        После посещения острова Рудольфа «Ладога» повернула в обратный путь. Экскурсанты уже порядком устали от множества впечатлений. Всё меньше и меньше находилось охотников высаживаться на пустынные острова, а под конец только наши друзья да ещё два-три неутомимых экскурсанта не упускали ни одной возможности посетить негостеприимные берега скалистых громад.
        Волька сговорился со всеми отправившимися вместе с ним на берег по-настоящему проститься с Землёй Франца-Иосифа и не спешить с возвращением на «Ладогу». Тем более что Хоттабыча, торопившего обычно с возвращением, с ними в этот раз не было — он остался играть в шахматы со Степаном Тимофеевичем.
        —Ребята,- таинственно сказал своим приятелям Серёжа, когда они через три часа, усталые, поднялись наконец по шторм-трапу на борт парохода,- айда ко мне в каюту! Я вам покажу кое-что интересное…
        В руках у Серёжи находился позеленевший от морской воды, а может быть, и от времени, небольшой, размером со столовый графин, медный сосуд.
        —Его нужно сейчас же сдать Степану Тимофеевичу! — возбуждённо сказал Волька.- Это, наверно, какая-нибудь экспедиция вложила в него письмо и нарочно бросила в воду, чтобы те, кто его выловит, узнали о её бедственном положении.
        —Я тоже сначала так решил,- отвечал Серёжа,- но потом сообразил, что ничего страшного не случится, если мы раньше сами вскроем эту посудину и первые посмотрим, что там внутри.
        —Правильно! Конечно, правильно! — загалдели Волька с Женей.
        Серёжа, побледнев от сознания важности момента, довольно быстро соскрёб с горлышка сосуда смолистую массу, которой оно было наглухо замазано. Под смолой оказалась массивная свинцовая крышка, покрытая какими-то письменами. Серёжа с трудом отвинтил её.
        —А теперь,- сказал он, опрокидывая сосуд над своей койкой,- посмотрим, что там…
        Он не успел закончить эту фразу, как из сосуда валом повалил густой чёрный дым, заполнивший всю каюту так, что стало темно и нечем было дышать. Однако через несколько секунд дым собрался, сжался и превратился в малопривлекательного старика со злобным лицом и глазами, горящими, как раскалённые угли.
        Первым делом он упал на колени и, истово колотясь лбом о пол каюты, возопил громовым голосом:
        —Нет бога, кроме Аллаха, а Сулейман пророк его!
        После этих слов он ещё несколько раз молча стукнулся лбом об пол с такой силой, что вещи, висевшие на стенах каюты, закачались, как во время сильной качки. Потом он снова вскричал:
        —О, пророк Аллаха, не убивай меня! Кто открыл сосуд? — деловито осведомился старичок…
        —Я,- скромно отозвался Серёжа, замирая от гордости.- Я. Но не стоит благодарности.
        —Нет бога, кроме Аллаха! —Радуйся, о недостойный мальчишка!
        —А чего это мне радоваться? — удивился Серёжа.- Это вас спасли из заточения, вы и радуйтесь. А мне-то чему радоваться, чудак вы старичок?
        —А тому, что я убью тебя сию же минуту злейшей смертью!
        —Ну, знаете ли,- возмутился Серёжа,- это просто неблагодарно! Ведь я вас освободил от этой медной посудины.
        —Разговорчики! — сердито прикрикнул незнакомец на Серёжу.- Пожелай, какой смертью умрёшь и какой казнью будешь казнён. У-у-у-у!…
        —Попрошу без запугиваний. И вообще, в чём, собственно говоря, дело? — вконец рассердился Серёжа.
        —Знай же, о недостойный юнец, что я один из джиннов, ослушавшихся Сулеймана ибн Дауда — мир с ними обоими!. И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и тот привёл меня насильно, ведя меня в унижении, против моей воли. Он поставил меня перед Сулейманом, и Сулейман, увидев меня, призвал против меня на помощь Аллаха и предложил мне принять его веру и войти под его власть, но я отказался. И тогда он велел принести этот кувшин и заточил меня в нём…
        …Итак, закругляюсь. Он заточил меня в этот сосуд и отдал приказ джиннам, и они понесли меня и бросили в море. И я провёл там сто лет и сказал в своём сердце: всякого, кто освободит меня, я обогащу навеки. Но прошло сто лет, и никто меня не освободил. И надо мной прошло ещё четыреста лет, и я сказал: всякому, кто освободит меня, я исполню три желания. Но никто не освободил меня, и тогда я разгневался сильным гневом и сказал в душе своей: всякого, кто освободит меня сейчас, я убью, предложив раньше выбрать, какою смертью умереть. И вот ты освободил меня, и я тебе предлагаю выбрать, какою же смертью тебе желательней было бы умереть.
        —Ну, а мне, мне-то вы разрешите один только единственный вопрос? — взмолился Серёжа с таким отчаянием в голосе, что джинн ответил ему:
        —Хорошо, тебе можно. Но смотри, будь краток.
        —Вот вы утверждаете, что провели несколько тысяч лет в этом медном сосуде,- произнёс тогда Серёжа дрожащим голосом,- а между тем он настолько мал, что не вместит даже одной вашей руки. Как же вы, извините за бестактный вопрос, в нём умещались целиком?
        —Так смотри же и убеждайся! — заревел джинн, встряхнулся, стал дымом и начал постепенно вползать в кувшин под тихие аплодисменты обрадованных ребят.
        Уже больше половины дыма скрылось в кувшине, и Серёжа, затаив дыхание, схватил крышку, чтобы снова запечатать в нём джинна, когда тот, видимо раздумав, снова вылез наружу и опять принял человеческий образ.
        —Но-но-но! — сказал он, хитро прищурившись и помахивая пальцем перед лицом Серёжи, поспешно спрятавшего крышку в карман.- Но-но-но! Ты свои штучки брось, о презренный молокосос!
        —Да я и не думал вас обманывать,- ответил дрожащим голосом Серёжа, чувствуя, что теперь-то он уже окончательно пропал.
        —Выбирай же поскорее, какой смертью тебе хотелось бы умереть, и не задерживай меня больше, ибо я устал с тобой разговаривать.
        —Так вот,- сказал Серёжа и судорожно глотнул воздух,- так вот: я хочу умереть от старости.
        —Вот это здорово! — воскликнули в один голос Волька с Женей.
        А джинн, побагровев от злобы, воскликнул:
        —Но ведь старость твоя очень далека! Ты ведь, увы, ещё так юн!
        —Ничего,- ответил мужественно Серёжа,- я могу подождать.
        Джинн захохотал тогда страшным смехом и торжествующе произнёс:
        —Спору нет, ты хитёр, и я не могу тебе в этом отказать! Но Омар Юсуф ибн Хоттаб хитрее тебя, о презренный…
        —Омар Юсуф ибн Хоттаб?! -в один голос воскликнули поражённые ребята.
        Но джинн, дрожа от злобы, заорал:
        —Молчать, или я вас всех немедленно уничтожу! Да, я — Омар Юсуф ибн Хоттаб, и я хитрее этого мальчишки. Я выполню его просьбу, и он действительно умрёт от старости. Но,- он окинул ребят победным взглядом,- но старость у него наступит раньше, чем вы успеете сосчитать до ста!
        —Ой! — воскликнул Серёжа звонким мальчишеским голосом.- Ой! — воскликнул он через несколько секунд басом.- Ой,- захрипел он ещё через несколько секунд дребезжащим, стариковским голосом,- ой, умираю!
        И его друзья с тоской взирали на то, как Серёжа с непостижимой быстротой превратился на их глазах сначала в юношу, потом в зрелого мужчину с большой чёрной бородой, как затем его борода быстро поседела, а сам он стал пожилым человеком, а затем дряхлым, лысым стариком. Ещё несколько секунд — и всё было бы кончено, если бы Омар Юсуф, злорадно наблюдавший за быстрым угасанием Серёжи, не выкрикнул при этом с тоской:
        —О, если бы со мною был сейчас мой несчастный брат! Как он насладился бы моим торжеством!
        —Постойте! — закричал тогда изо всех сил Волька.- Скажите только: вашего брата звали Гассан Абдуррахман?
        —Откуда ты дознался об этом? — поразился, в свою очередь, Омар Юсуф.- Не напоминай мне о нём, ибо сердце у меня разрывается на части при одном лишь воспоминании о несчастном Гассане.
        —А если я вам скажу, что ваш брат жив? А если я вам покажу его живым и здоровым, тогда вы пощадите Серёжу?
        —О если бы я увидел моего дорогого Гассана, тогда твой приятель остался бы жить до тех пор, пока он не постареет по-настоящему!
        —Подождите, в таком случае, одну, только одну минуточку! — обрадованно воскликнул Волька, рванул дверь каюты и через несколько секунд ворвался в кают-компанию, где Хоттабыч беззаветно сражался в шахматы со Степаном Тимофеевичем.
        —Хоттабыч, миленький,- взволнованно залепетал Волька,- беги скорее со мною в Серёжину каюту, там ждёт тебя очень большая радость…
        —Для меня нет большей радости, чем сделать мат сладчайшему моему другу Степану Тимофеевичу,- степенно ответил Хоттабыч и сделал ход ладьёй. - Шах! Иди, о Волька! Я приду , как только выиграю.
        —Некогда ждать! — воскликнул с отчаянием Волька и смахнул рукой фигуры с доски. - Бежим!
        —Значит, «ничья»! — торжествующе крикнул им вслед Степан Тимофеевич.
        —Конечно, «ничья», типичная «ничья»! — И Волька изо всех сил втолкнул недоумевающего Хоттабыча в каюту, где бесновавшийся Омар Юсуф уже собирался привести в исполнение своё зловещее обещание.
        —Что это за старик? — осведомился Хоттабыч, увидев лежавшего на койке, жалобно стонавшего старца, бывшего ещё несколько минут назад тринадцатилетним мальчиком Серёжей.- И это что за старик? — продолжал он, указывая на Омара Юсуфа, но тут же побледнел и, не веря своему счастью, сделал несколько неуверенных шагов вперёд и тихо пробормотал: — Селям алейкум, Омарчик!
        —Это ты, о дорогой мой Гассан Абдуррахман? — вскричал, в свою очередь, Омар Юсуф, и оба брата заключили друг друга в столь долгие объятия, что для людей со стороны это даже показалось бы странным, если не знать, что братья были в разлуке без малого три тысячи лет.
        —Стойте! — закричал Женя и бросился разнимать обоих сынов Хоттаба, продолжавших обнимать друг друга.- Прекратите целоваться! Тут человек погибает, а они милуются!
        —Ой, помираю! — прохрипел дряхлый старец Серёжа, и Хоттабыч с удивлением осведомился:
        —Кто этот убелённый сединами старик и как он попал сюда, на постель нашего друга Серёжи?
        —Да это и есть Серёжа! — с отчаянием воскликнули в один голос Волька и Женя.- Спаси его, Хоттабыч!
        —Прошу прощения, о дражайший мой Гассанчик,- не без раздражения промолвил Омар Юсуф, обращаясь к своему вновь обретённому брату,- мне придётся прервать столь приятные мгновения нашей встречи, чтобы выполнить данное мною обещание.
        С этими словами он подошёл к койке и, дотронувшись жёсткой ладонью своей правой руки до Серёжиного плеча, прошипел:
        —Проси скорее прощения!
        —Это ты у меня должен просить прощения! — запальчиво возразил Серёжа.- Я тебя спас, а ты меня за это собирался убить. Не буду просить прощения!
        —Ну и не надо! — ехидно сказал Омар Юсуф.- Но учти, что тогда ты через несколько мгновений умрёшь.
        —Омарчик,- ласково, но твёрдо вмешался в эту трагическую беседу Хоттабыч.- Не омрачай нашей долгожданной встречи нечестным поступком.
        Омар Юсуф в бессильной злобе заскрежетал зубами, но всё же взял себя в руки и промолвил:
        —Встань, о дерзкий Серёжа, и будь таким, каким ты был раньше…
        —Вот это совсем другое дело,- удовлетворённо заметил Серёжа, и все присутствующие в каюте насладились невиданным доселе зрелищем — превращением умирающего старца в тринадцатилетнего мальчишку.
        Так Серёжа стал единственным в мире человеком, который может сказать: «Когда я ещё был стариком», с таким же правом, как многие миллионы пожилых людей говорят: «Когда я ещё был юным сорванцом».
        XL . Омар Юсуф показывает свои коготки
        —Одно мне непонятно,- задумчиво произнёс через несколько мгновений Омар Юсуф, поёживаясь от холода,- я ведь явственно слышал, как Сулеймановы джинны сказали: «Давайте сбросим его (то есть меня) в волны Западно-Эфиопского моря». Но это,- он показал на видневшийся в иллюминаторе быстро удалявшийся остров,- это ведь совсем не похоже на Африку. Не правда ли, о братик мой Гассан?
        —Понял! Честное пионерское, понял! — прервал беседу обоих братьев Волька, торжествующе заплясав по каюте.
        —Я понял, как это вы очутились в Арктике.
        —О дерзкий и хвастливый отрок, сколь неприятна мне твоя непонятная гордыня! — произнёс с отвращением Омар Юсуф.- Как ты можешь понять то, что остаётся тайной даже для меня — мудрейшего и могущественнейшего из джиннов?
        — Хотите — смейтесь, хотите — нет, но только всё дело здесь в Гольфстриме.
        —В чём, ты говоришь, дело? — иронически переспросил Омар Юсуф.
        —В Гольфстриме, в тёплом течении, которое и принесло вас от берегов Африки сюда, в Арктику.
        —Какая чепуха! — хмыкнул презрительно Омар Юсуф, обращаясь за поддержкой к своему брату. Но тот дипломатично промолчал.
        —И совсем не ерунда… — начал Волька, но Омар Юсуф поправил его:
        —Я сказал не «ерунда», а «чепуха».
        —И совсем это не ерунда и не чепуха! — раздражённо продолжал Волька.- Я как раз за Гольфстрим получил «отлично» по географии.
        —Я что-то не помню такого вопроса на испытаниях,- озабоченно сказал Хоттабыч.
        Так как Женя и Серёжа поддержали Волькину научную гипотезу, к ней присоединился и Хоттабыч. Омар Юсуф, оставшись в единственном числе, сделал вид, что согласился насчёт Гольфстрима, но затаил против Вольки и его приятелей злобу.
        —Я устал от спора с тобою, о учёный отрок,- произнёс он, деланно зевая.- Я устал и хочу спать. Достань же поскорее опахало и обмахивай меня от мух, покуда я буду предаваться сну.
        —Во-первых, тут нет мух, а во-вторых, какое право вы имеете мне отдавать приказания? — не на шутку возмутился Волька.
        —Сейчас будут мухи,- надменно процедил сквозь зубы Омар Юсуф.
        И действительно, в ту же минуту в каюте загудело великое множество мух.
        —Здесь можно прекрасно обойтись без опахала,- примирительно заявил Волька, делая вид, что не понимает издевательского характера требований Омара Юсуфа.
        С этими словами он раскрыл сначала дверь, а потом иллюминатор, и сильный сквозняк моментально вынес жужжащие рои мух из каюты в открытое море.
        —Всё равно ты будешь обмахивать меня опахалом,- капризно проговорил Омар Юсуф, не обращая внимания на все попытки Хоттабыча успокоить его.
        —Нет, не буду! — запальчиво ответил Волька.
        —Омарчик… — попытался вмешаться в разгоравшийся скандал Хоттабыч, но Омар Юсуф, позеленевший от злобы, только свирепо отмахивался от него.
        —Я лучше погибну, но ни за что не буду выполнять ваши прихоти! — мрачно выкрикнул Волька.
        —Значит, ты очень скоро погибнешь. Не позже заката солнца,- с удовлетворением констатировал, отвратительно улыбаясь, Омар Юсуф.
        —В таком случае, трепещи, о презренный джинн! — вскричал Волька самым страшным голосом, каким только мог.- Ты меня вывел из себя, и я вынужден остановить солнце. Оно не закатится ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Трепещи и пеняй на себя!
        Это был очень рискованный шаг со стороны Вольки. Если Хоттабыч успел уже рассказать своему брату, что в Арктике солнце в это время года светит круглые сутки, то всё пропало. Но Омар Юсуф в ответ на Волькины слова только глумливо возразил:
        —Бахвал из бахвалов, хвастун из хвастунов! Я сам люблю иногда похвастать, но даже в минуты самой большой запальчивости я не обещался остановить ход великого светила. Этого не мог сделать даже Сулейман ибн Дауд — мир с ними обоими!
        Волька понял, что он спасён.
        —Не беспокойтесь, Омар Юсуф. Раз я сказал, что остановлю солнце, то можете быть уверены: оно сегодня не закатится.
        —А если оно всё же закатится? — давясь от смеха, спросил Омар Юсуф.
        —Если закатится, то я буду всегда выполнять самые идиотские ваши приказания.
        —Не-ет! — торжествующе протянул Омар Юсуф.- Нет! Если солнце, вопреки твоему самоуверенному обещанию, всё же закатится — а это, конечно, будет так,- то я тебя попросту съем. Съем вместе с костями и волосами.
        —Хоть вместе с тапочками,- мужественно отвечал Волька.- Зато, если солнце сегодня не уйдёт за горизонт, будете ли вы тогда во всём меня слушаться?
        —Если солнце не закатится? Пожалуйста, с превеликим удовольствием, о самый завистливый и самый ничтожный из магов. Только этому не суждено осуществиться.Судя по положению солнца, оно должно закатиться часов через восемь-девять. Мне даже чуть-чуть жаль тебя, о бесстыжий молокосос, ибо тебе осталось жить меньше полусуток.
        —Пожалуйста, оставьте вашу жалость при себе. Вы лучше себя пожалейте.
        Омар Юсуф пренебрежительно хихикнул.
        —Нет, нет! — хитро подмигнул он, заметив, что Волька собирается покинуть каюту.- Тебе не удастся покинуть помещение до самого заката.
        —Пожалуйста,- спокойно согласился Волька,- я могу остаться в каюте, сколько вам угодно. Это даже будет лучше. А то разыскивай вас по всему пароходу, если солнце не закатится. Сколько мне, по-вашему, придётся ждать?
        —Не больше девяти часов, о юный бахвал,- ответил, отвесив издевательский поклон, Омар Юсуф.
        —Хорошо,- сказал Волька,- я подожду.
        —И мы подождём,- решили также Серёжа, Женя и Хоттабыч.
        Восемь часов прошли почти незаметно, так как Серёжа не смог отказать себе в удовольствии и предложил самоуверенному Омару Юсуфу научить его играть в подкидного дурачка.
        —Только я тебя всё равно обыграю,- обещал ему Омар Юсуф и согласился.
        За эти восемь часов Серёжа оставил сварливого старика в дураках несметное число раз. Омар Юсуф страшно злился, пробовал мошенничать, но его каждый раз хором изобличали, и он начинал новую партию с тем же печальным для него исходом.
        —Ну, вот и прошло уже назначенное время, Омар Хоттабович,- сказал наконец Волька и победоносно глянул на увлёкшегося игрой Омара Юсуфа.
        —Не может быть! — откликнулся Омар Юсуф и побледнел.
        Он взволнованно вскочил с койки, на которой играл в карты с Серёжей, подбежал к иллюминатору, высунул из него голову наружу и застонал от бессильной злобы: солнце, как и восемь часов назад, высоко стояло над горизонтом.
        Он повернулся затем к торжествующему Вольке и скучным голосом произнёс:
        —Я, наверно, ошибся немного в своих расчётах. Подождём ещё часочка два.
        —Хоть три! — великодушно отвечал Волька, еле сдерживая улыбку.- Только это тебе всё равно не поможет. Как я сказал, так и будет: солнце не закатится ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.
        Через четыре с половиной часа Омар Юсуф в двадцатый раз выглянул в иллюминатор и, к ужасу своему, убедившись, что солнце и не думает уходить за горизонт, страшно побледнел, задрожал мелкой трусливой дрожью и тяжело бухнулся на колени.
        —Пощади меня, о могучий отрок! — воскликнул он жалостливым голосом.- Не гневайся на меня, недостойного твоего слугу, ибо, крича на тебя, я не знал, что ты сильнее меня!
        —А если я слабее, тогда можно на меня кричать? — спросил Волька.
        —Конечно, можно,- убеждённо ответил Омар Юсуф, и всем стало противно.
        —Ну и братец же у тебя! — шепнул Женя на ухо Хоттабычу.- Ты меня, пожалуйста, извини, но он пренеприятный, завистливый и злобный старикашка.
        — Да, - печально отозвался, потупив глаза, Хоттабыч - братец у меня не сахар.
        Как Волька сказал, так и было. Ни в тот день, ни на другой, ни на третий солнце не скрывалось за горизонтом. Придравшись к какому-то мелкому факту непослушания Омара Юсуфа, Волька продлил круглосуточное пребывание дневного светила на небе вплоть до особого распоряжения.
        Омар Юсуф вёл себя тише воды, ниже травы, ни разу, ни на минуту не покинул каюту и покорно влез в медный сосуд, когда «Ладога» под звуки оркестра и крики «ура» пришвартовалась наконец к той самой пристани Архангельского порта, от которой она отчалила сорок два дня тому назад.
        Не скроем, у Вольки, покидавшего с медным сосудом под мышкой гостеприимную палубу «Ладоги», было очень большое желание швырнуть его в воду. И, тяжело вздохнув, Волька сошёл на пристань, подавив в себе минутное искушение.
        В поезде наши друзья читали газеты, пели песни, без конца закусывали и, конечно, играли в подкидного дурака. Словом, проводили время так, как его обычно проводят во время длительных поездок по железной дороге.
        Если никто на «Ладоге» ни разу не заинтересовался, по какому, собственно говоря, праву Хоттабыч и его друзья участвуют в экспедиции, то ясно, что Хоттабычу не стоило никакого труда проделать примерно такую же комбинацию и с родителями и знакомыми наших героев.
        Во всяком случае, и родители и знакомые восприняли как должное факт отъезда ребят в Арктику, совершенно не задаваясь вопросом, какими таинственными путями они устроились на «Ладогу».
        Родные торжественно встретили наших героев. Отлично пообедав, ребята часа два рассказывали своим близким, почти не привирая, о различных своих приключениях в Арктике, благоразумно не упоминая, впрочем, обо всех событиях, связанных с проделками Хоттабыча.
        Все с завистью смотрели на Серёжу, который ежедневно и запросто встречался с настоящим, живым боцманом.
        XLI . К чему приводят иногда успехи оптики.
        На берегу Вольку давно уже ждали Серёжа, Женя и Хоттабыч. Кругом было тихо. Необъятное ночное небо простиралось над головами наших друзей. Таинственно мерцали мириады звёзд. Полная луна лила с высоты свой неживой голубоватый свет.
        Женя догадался взять с собою свой большой морской бинокль и с наслаждением смотрел сейчас через него на Луну.
        —А ну, товарищи, прекращайте свои занятия астрономией! — сказал, приближаясь, Волька.- Следующим номером нашей обширной программы — торжественный выпуск на волю всем нам хорошо знакомого Омара Юсуфа! Музыка, туш!
        —Эта злючка и без туша не заболеет,- сурово отозвался Серёжа. Чтобы подчеркнуть своё презрение к ненавистному джинну, он повернулся к кувшину спиной и изучал в бинокль Луну так долго, пока не услышал скрипучий голос Омара Юсуфа:
        —Да позволено будет твоему покорнейшему слуге, о могучий Волька, осведомиться, чему служат чёрные трубки, в которые вперил свои благородные очи мой горячо любимый господин, а твой друг Серёжа?
        —Кому Серёжа, а вам — Сергей Александрович! — задорно подал голос Серёжа, не оборачиваясь.
        —Это бинокль. Это чтобы ближе видно было,- попытался объяснить Волька.- Серёжа смотрит на Луну в бинокль, чтобы лучше видеть. Чтобы она крупнее выглядела.
        —О, сколь приятно, я полагаю, это времяпрепровождение! — подхалимски заметил Омар Юсуф.
        Он вертелся вокруг Серёжи, норовя хоть краешком глаза заглянуть в бинокль, но Серёжа нарочно отворачивался от него, и самовлюблённый джинн был уязвлен этой непочтительностью до глубины души. Но Волька стоял рядом, и взбешённому джинну не оставалось ничего другого, как обратиться к Серёже с униженной просьбой дать ему возможность посмотреть на великое ночное светило через столь заинтересовавший его бинокль.
        —И я прошу тебя оказать моему брату эту милость,- поддержал его просьбу Хоттабыч, хранивший до сих пор полное молчание.
        И только тогда Серёжа нехотя протянул Омару Юсуфу бинокль.
        —Презренный отрок заколдовал магические трубки! — вскричал через несколько мгновений Омар Юсуф, со злобой швырнув бинокль на землю.- Они уже сейчас не увеличивают, а наоборот, во много раз уменьшают лик Луны! О, когда-нибудь я доберусь до этого юнца!
        —Вечно ты зря кидаешься на людей! — сказал Волька с отвращением.- При чём тут Серёжа, раз ты смотришь в бинокль не с той стороны?
        Он поднял бинокль с травы и подал его злобствовавшему джинну.
        —Надо смотреть через маленькие стёклышки. - Омар Юсуф недоверчиво последовал Волькиному совету и вскоре произнёс с сожалением:
        —Увы, я был лучшего мнения об этом светиле. Оказывается, оно щербатое, с изъеденными краями, как поднос самого последнего подёнщика.
        —Дай-ка мне, о брат мой, удостовериться в правильности твоих слов,- сказал тогда заинтересовавшийся Хоттабыч и, посмотрев в бинокль, с удивлением согласился: — На этот раз мой брат как будто бы прав.
        По тону и словам Хоттабыча видно было, что авторитет Омара Юсуфа уже давно был в его глазах очень сильно поколеблен.
        —Какая дикость! — поразился Серёжа.- Пора бы вам знать, что Луна во много миллионов раз меньше любой из звёзд.
        —Не-ет, я больше не в состоянии выдержать постоянных издевательств этого мальчишки! — взревел Омар Юсуф и схватил оторопевшего Серёжу за шиворот. - Не-ет, сейчас-то уже я с тобой окончательно покончу!
        —Остановись! — крикнул ему Волька.- Остановись, или я на тебя немедленно обрушу Луну, и от тебя даже мокрого места не останется! Мне это, брат, раз плюнуть. Ты ведь меня знаешь.
        Иступлённый Омар Юсуф нехотя отпустил не на шутку перепугавшегося Серёжу.
        —Ты и на этот раз совершенно напрасно взбеленился,- сказал Волька.- Серёжа прав на все сто. Присядь, и я тебе всё постараюсь разъяснить.
        На астрономические темы Волька мог говорить часами. Это был его конёк.
        Но Омар Юсуф явно не хотел его слушать. Он всё время презрительно хмыкал и, наконец, не выдержав, проворчал:
        —Никогда не поверю твоим словам, пока не удостоверюсь в них на деле.
        —То есть как это «на деле»? — удивился Волька.- Уж не хочешь ли ты полететь на Луну, чтобы убедиться, что это не маленький диск, а огромный шар?
        —А почему бы и не слетать? — заносчиво спросил Омар Юсуф.- Вот возьму и сегодня же слетаю.
        —Но ведь Луна страшно далеко!.
        —Омара Юсуфа не пугают большие расстояния. Тем более что я сильно, прости меня, сомневаюсь в справедливости твоих слов. До скорого свиданья! — сказал Омар Юсуф.- Улетаю.
        —Так послушай же, в таком случае! — строго произнёс Волька.- Если ты уж во что бы то ни стало решил слетать на Луну, то хоть в одном послушайся меня. Обещаешь ли ты беспрекословно подчиниться моим словам?
        —Так и быть, обещаю,- надменно отвечал джинн, явно начинающий выходить из-под Волькиного влияния.
        —Ты должен вылететь с Земли со скоростью не меньше чем одиннадцать километров в секунду. В противном случае ты, уверяю тебя, никогда не доберёшься до Луны.
        —С радостью и удовольствием,- сухо ответил Омар Юсуф.- А скажи мне, о могучий Волька, сколь велик километр, ибо я не знаю такой меры длины.
        —Ну, как тебе объяснить…- призадумался Волька.- Ну вот: километр — это примерно тысяча четыреста шагов.
        —Твоих шагов? — спросил джинн.- Значит, моих шагов в километре не больше тысячи двухсот.
        Омар Юсуф был явно преувеличенного мнения о своём росте. Он был одного роста с Волькой, но переубедить его так и не удалось.
        —Смотри не разбейся о небесную твердь,- заботливо напутствовал брата Хоттабыч, сам не шибко поверивший Волькиным рассказам о строении Вселенной.
        —Ладно, не учи учёного,- холодно ответил ему Омар Юсуф и со страшной быстротой взвился в воздух, мгновенно раскалившись добела. Он тотчас же исчез из виду, оставив за собой длинный огненный след.
        — Теперь уж жди его не жди, всё равно не дождёшься! — сердито сказал Волька.- Он не послушался моего совета, основанного на научных данных, и никогда уже не вернётся на Землю. Раз Омар вылетел со скоростью меньше чем одиннадцать километров в секунду, он теперь будет всё время вращаться вокруг Земли, как неприкаянный. Он сейчас, если хочешь знать, превратился в спутник Земли.
        —Я всё-таки немножко подожду,- пробормотал Хоттабыч,- всё-таки он мне брат.
        Он прождал Омара Юсуфа добрых пять часов, но так и не дождался.
        Когда-нибудь в объёмистый астрономический каталог будет внесён под каким-нибудь многозначным номером Омар Юсуф, сварливый и недалёкий джинн, превратившийся в спутник Земли исключительно вследствие своего несносного характера и невежественного пренебрежения к данным науки.
        Кто-то серьёзно уверял, что как-то ночью он якобы видел на небе быстро промелькнувшее светило, по форме своей напоминавшее старика с развевающейся длинной бородой. Что касается автора этой повести, то он приведённому выше заявлению не верит. Слишком уж мелким и ничтожным существом был Омар Юсуф.
        XLII . Роковая страсть Хоттабыча
        Как-то раз, незадолго до окончания летних каникул, наши друзья тихо беседовали с Хоттабычем, который по случаю раннего утра ещё продолжал нежиться под кроватью.
        —Возможны осадки,- авторитетно заявил Серёжа, взглянув из окна на улицу.
        Вскоре действительно всё небо покрылось тучками и начался противный, не по сезону холодный дождик.
        —Может быть, послушаем? — спросил Волька с деланно небрежным видом, кивнув на новенький радиоприёмник — подарок родителей за успешный переход в шестой класс,- и с видимым удовольствием включил радио.
        Мощные звуки симфонического оркестра заполнили комнату.
        Удивлённый Хоттабыч высунул свою голову из-под кровати и осведомился:
        —Где находится это множество людей, столь сладостно играющих на различных музыкальных инструментах?
        —Ах, да! — обрадовался Женя.- Ведь Хоттабыч не знает радио!
        Как это ни странно, на «Ладоге» из-за спешки упустили из виду приобрести приёмник для кают-компании.
        Часа два ребята наслаждались, наблюдая за Хоттабычем. Старик был совершенно потрясён достижениями радиотехники. Волька ловил для него Владивосток и Анкару, Тбилиси и Лондон, Киев и Париж. Из динамика послушно вылетали звуки песен, гремели марши, доносились речи на самых разнообразных языках. Потом ребятам надоело радио. На улице проглянуло солнышко, и они ушли на воздух, оставив очарованного Хоттабыча у приёмника.
        В этот день приёмник не отдыхал ни минуты. Около двух часов ночи он, правда, замолк. Но оказалось, что старик просто забыл, как принимать Лондон. Он разбудил Вольку, расспросил его и снова приблизился к приёмнику…
        Случилось непоправимое: старик до самозабвения увлёкся радио.
        Эпилог
        Если кто-нибудь из читателей этой глубоко правдивой повести, проходя в Москве по улице Разина, заглянет в приёмную Главсевморпути, то среди многих десятков граждан, мечтающих о работе в Арктике, он увидит старичка в твёрдой соломенной шляпе канотье и вышитых золотом и серебром туфлях. Это старик Хоттабыч, который, несмотря на все свои старания, никак не может устроиться радистом на какую-нибудь полярную станцию.
        Особенно безнадёжным становится его положение, когда он начинает заполнять анкету. На вопрос о своём занятии до 1917 года он правдиво пишет: «Джинн-профессионал». На вопрос о возрасте — «3732 года и 5 месяцев». На вопрос о семье Хоттабыч простодушно отвечает: «Круглый сирота. Холост. Имею брата по имени Омар Юсуф, который до прошлого месяца проживал на дне Северного Ледовитого океана в медном сосуде. Сейчас работает в качестве спутника Земли». И так далее и тому подобное.
        Прочитав анкету, все решают, что Хоттабыч сумасшедший, хотя читатели нашей повести прекрасно знают, что старик пишет сущую правду.
        Конечно, ему ничего не стоило бы превратить себя в молодого человека, приписать себе любую приличную биографию или, на худой конец, проделать ту же комбинацию, что и перед поездкой на «Ладоге». Но в том-то и дело, что старик твёрдо решил устроиться на работу в Арктике честно, без малейшего обмана.
        Впрочем, в последнее время он всё реже и реже наведывается в приёмную Главсевморпути. Он задумал подзаняться теорией радиотехники, чтобы научиться самостоятельно конструировать приёмники.
        При его способностях это не такое уж трудное дело. Вся остановка за учителями. Хоттабыч хочет, чтобы его преподавателем был кто-нибудь из его юных друзей. А единственное, что они могли ему обещать,- это проходить с ним изо дня в день то, чему их обучают в шестом классе. Хоттабыч пораскинул мозгами и решил, что, в конце концов, это не так уж плохо.
        Таким образом, и Волька, и Серёжа, и Женя учатся сейчас очень старательно, на круглые «отлично». У них уже решено с Хоттабычем, что он при их помощи и одновременно с ними закончит курс средней школы. А потом и ему и им прямая дорога в вуз. Но тут их пути разойдутся. Женя давно уже выбрал для себя медицинскую карьеру, Волька собирается поступать в геологический институт, а вот у Серёжи те же замыслы, что и у Хоттабыча. Он мечтает стать радиоконструктором и, уверяю вас, будет не последним человеком в этом трудном, но увлекательном деле.
        Нам остаётся только проститься с четырьмя героями этой смешной и трогательной истории и пожелать им успехов в учёбе и дальнейшей жизни. Если вы когда-нибудь встретите кого-либо из них, передайте им, пожалуйста, привет от автора этой повести, который выдумывал их с любовью и нежностью.