Русские банды Нью-Йорка Евгений Николаевич Костюченко


        # Осторожнее с мечтами: иногда они сбываются.
        Двое одесских мальчишек - гимназист Кирилл и подмастерье Илья - мечтали об Америке. Начитавшись Фенимора Купера, они рвались за океан, чтобы сражаться с кровожадными индейцами на диких берегах Миссури.
        Им было семнадцать, когда волна эмиграции выбросила их на нью-йоркский причал. И здесь, на диких берегах Гудзона, они столкнулись с кровожадными обитателями каменных джунглей. Жизнь не оставила им выбора. Кто не прорвется наверх, тот скатится на дно. Но у парней есть шанс, ведь они - из Одессы...

        Евгений "Краев" Костюченко
        Русские банды Нью-Йорка

        Пролог. Нью-Йорк, 1885 или 1886 год

        Публика в зале суда едва не заснула, пока обвинитель нудно рассуждал о проблемах этнической преступности. По его мнению, формулировка «русские банды» искажала суть дела: то, что банду возглавляли русские иммигранты, не означало, будто все ее члены были соотечественниками. Затем прокурор перешел к обвинению, и слушатели воспряли духом - сегодня они впервые смогли узнать, что, собственно, совершили эти два симпатичных парня с кандалами на руках и ногах.


        Обвинитель принялся монотонно перечислять злодеяния обвиняемых.
        Вооруженные ограбления - в хронологическом порядке. Вымогательство - по этой статье список потерпевших зачитывался по алфавиту. Захват морского судна в порту квалифицировался как присвоение чужого имущества, а точно такой же захват, совершенный в водах залива Делавэр - как пиратство. Погибшие члены команды с обеих шхун фигурировали в отдельном перечне.
        Обвинитель страдал дефектами дикции, и публика скоро вновь перестала воспринимать его речь. Наконец, он перешел к заключительной части выступления, и все понемногу оживились, ожидая концовки.
        Обвинитель произнес: «Электрокутирование», и подсудимые переглянулись.
        - Не понял, - сказал Черный Испанец.
        - Нас казнят на электрическом стуле, - перевел Потрошитель Банков.
        - Да я не о том. - Черный Испанец сплюнул. - Я не понял: и стоило за этим уезжать из Одессы?


* * *



        Часть первая. Курс молодого бандита

1. Проводы Остерманов

        Чтобы уехать в Америку, нужно иметь много денег и много терпения. Деньги - заплатить пограничникам, железной дороге, пароходной компании. И, конечно, агенту. Терпение - чтобы выдержать пеший переход через горы и болота, тряску в вагоне третьего класса и духоту пароходного трюма. Не помешает также надежный желудок, способный две недели переваривать голландскую селедку, одну селедку и ничего кроме селедки - честный агент всегда предупредит другого еврея об особенностях пароходного меню.
        Все это у Остермана было. Не оказалось только одного - фарта.
        Уже на переходе австрийской границы Моисею Лазаревичу стало ясно, что с Америкой придется подождать. В тумане послышались чьи-то голоса, потом прозвучали выстрелы. Остерман схватил за руку жену и дочь, сыновья же сами оказались неглупыми мальчиками. Пока в тумане над границей продолжались выстрелы и крики, вся семейка оторвалась от попутчиков и быстренько зашагала обратно. Длинноусый гуцул на подводе довез их до станции, там они, дрожа от страха, дождались поезда - и вот, пожалуйста, вместо Бремена приехали обратно в Одессу.
        На этом месте печальный рассказ Остермана был прерван удивленным вопросом Жоры Канделаки:
        - Какого черта вам делать в Бремене? Пароходы на ту чертову Америку ходят из Либавы. Ты, Моисей, перехитрил сам себя.
        Довольный тем, как удачно он щегольнул географическими познаниями, Жора победно глянул на своего образованного племянника, Кирилла Белова, который заканчивал гимназию.
        - Из Либавы идут пароходы русской компании. А мой агент работал на Северо-Немецкий Ллойд, - пояснил Остерман.
        - Тогда понятно, - саркастически усмехнулся Жора.
        - Что тебе понятно?
        - Понятно, что ты выбрал не того агента.
        Агенты пароходных компаний сновали по всем западным губерниям, окучивая, в основном, молодых крестьян и убеждая их поехать в Америку, чтобы, вернувшись через год-другой, на заработанные деньги купить землю. Остерман был не молодым крестьянином, а старым слесарем, но и он хотел заработать - а почему нет? Листовки и брошюры агентов копились в его мастерской целый год, и он придирчиво выбирал самый разумный вариант. Вот и выбрал.
        - Какая разница, Либава или Бремен? Теперь никакой разницы. - Остерман устало покачал головой. - Теперь вместо германского парохода нам нужен одесский баркас.
        - И что? Прямо сейчас?
        - Прямо сейчас и даже немного раньше, - сказал Моисей Лазаревич.
        Жора Канделаки был удачливым рыбаком и еще более удачливым контрабандистом. Он понимал, что сосед явился к нему на ночь глядя не для того, чтобы сходить на баркасе за белугой или кефалью.
        Понимал это и Кирилл. Сердце его забилось сильнее от мысли, что, возможно, ему предстоит участвовать в какой-то авантюре. До сих пор дядя брал его с собой только на рыбалку. А куда Жора ходил на баркасе по ночам - никого не касалось, ни таможни, ни пограничной стражи, ни родственников, даже очень образованных.
        Его ночные отлучки были запретной темой в семье Кирилла. Настолько запретной, что долгое время он и не знал о существовании родного дядьки, контрабандиста, да еще и грека. Мама даже отдаленно не напоминала гречанку - русые волосы, зеленые глаза. И замуж она вышла за русского. Отец Кирилла, инженер Белов, умер, когда сыну было двенадцать лет. И с тех пор каждое лето пацан проводил в хате на обрывистом берегу. Своего дядьку он поначалу боялся - загорелый, черноглазый, с шапкой вьющихся волос, Жора Канделаки принимал племянника не как дорогого гостя. Он вел себя так, словно был мастером, а парнишка - подмастерьем. Женщины не приближались к этой хатке, и Кириллу самому приходилось разжигать печку, стоявшую во дворе, самому таскать воду, кашеварить и прибирать. Наградой за непосильный труд было море, плескавшееся под обрывом, и тенистый сад. Но самые счастливые минуты он испытал, когда дядя стал брать мальца на рыбалку.
        Мальчишка был хорош на веслах, умел поставить парус и быстро его опустить, легко ориентировался в море - но в ночные экспедиции Жора Канделаки племянника не брал.
        Однако сегодня у Жоры под рукой не было его команды, трех молчаливых греков - да, бывают и молчаливые греки - которых он еще вчера отпустил на свадьбу. И если выходить в море, то ему нужен хотя бы один напарник…
        - Сегодня я без команды, - сказал Жора. - И у меня гость. Видишь? Мы сидим с Кирюшей, балакаем за жизнь, а ты врываешься и требуешь, чтобы мы отвезли тебя в Америку. Моисей, это несерьезно.
        - Кто говорит за Америку? На рейде стоит пароход из Батума. Он ждет погоды. У него в трюмах целая толпа турецких беженцев. Я договорился. Парой турков больше, парой меньше - кто считает?
        - Твое семейство не очень-то смахивает на турецкое, - заметил Жора, повернувшись к черному окну.
        Что он мог там разглядеть, кроме собственного отражения и дождя, который стучал по стеклу при порывах ветра? Но он что-то разглядел, и сказал:
        - Если твой пароход ждет только погоды, то погода уже пришла. Кирюша, как насчет прогуляться?
        - С удовольствием, - небрежно ответил Кирилл.
        - Вы будете иметь не только удовольствие, но и вот эти часы, - сказал Остерман, проведя пальцем по золотой цепочке на своем жилете.
        - Какие часы, Моисей? - укоризненно произнес Жора. - Ведь мы соседи.


* * *
        Каждый раз, бывая на Большом Фонтане у своего беспутного дяди, Кирилл обязательно заглядывал и к Моисею Лазаревичу. Точнее, к Илье, старшему из сыновей. У того был замечательный ялик, на котором друзья уходили далеко в море, и проводили там весь день.
        Младший брат, Иосиф, вечно торчал в мастерской с отцом, лудил-паял-клепал, с ним и поговорить было не о чем, кроме новых конструкций замков. А Илюха был мечтателем, таким же, как и Кирилл. И, борясь с веселой волной, он мог наизусть выкрикивать целые страницы из Фенимора Купера или Вальтера Скотта. Глядя, как выходят из порта океанские пароходы, везущие хлеб в Америку, мальчишки завидовали крысам, которые сумели пробраться в трюмы. Вот бы стать невидимками и самим забраться на борт! Пересечь океан, ступить на девственную землю пустынного континента, чтобы на берегах Миссури сражаться с кровожадными ирокезами. Они мечтали о том времени, когда вырастут и обретут свободу, и смогут наняться на клипер, и увидеть африканский берег, и Цейлон, и пройти мимо мыса Горн - и женщины всех портовых кабаков будут страдать от неразделенной любви к двум юным матросам…

«И вот, пожалуйста, чем закончились наши мечты», - думал Кирилл, ворочая тяжелым веслом баркаса.
        Сказать по правде, мечты лопнули еще прошлым летом. Приятели провели его на борту парохода, сновавшего между Одессой и Севастополем. Илья был при буфете, Кирилл же попал в распоряжение боцмана. На этом беззаботная жизнь закончилась, родители решили их судьбу: Остерманы принялись сбывать вещички, готовясь к отъезду, Кириллу оставалось еще год учиться в гимназии. А что потом? Доктор, старый друг семьи, обещал пристроить мальчика в аптеку. Брат отца, железнодорожник, предлагал взять его помощником телеграфиста. Оба варианта были одинаково противны Кириллу, и он завидовал Илье. А тот, наоборот, страшно завидовал ему, потому что не хотел никуда уезжать. Так или иначе, но виделись они в последнее время все реже и реже. И, наверно, оба не ожидали, что снова окажутся в одной лодке.
        Кирилл сидел на банке рядом с Ильей, вторую пару весел доверили Иосифу и его отцу, середину баркаса заняли мать и сестра, а Жора Канделаки был на руле. Хотя они уже отплыли довольно далеко от берега, Жора продолжал соблюдать конспирацию - то есть сердито цыкал на гребцов, если те неловко шлепали веслами, и продолжал говорить вполголоса. Кирилл понимал, что Жора просто зубы заговаривает, развлекает женщин, да и не только их - если вслушиваться в плеск волн и вой ветра, можно рехнуться от страха. Жорин хрипловатый, веселый баритон заставлял думать не о том, как быстро можно пойти ко дну, а о страшных расходах, связанных с переездом в «тую чертову Амэрику».
        - …И сколько ты заплатил своему агенту? Двадцать рублей только за границу, да триста пятьдесят за пароход, да семьдесят пять за железную дорогу, боженьки ж ты мой! А все потому, что ты слишком богатый. Бедные спокойно платят пятнадцать рублей за паспорт, да пятьдесят за шифс-карту на либавский пароход - и всё! И едут загребать золото лопатой!
        - Не смеши меня, Жора, - отозвался Остерман. Каждая его реплика звучала в перерывах между гребками, и оттого получалась отрывистой. - Где ты видел паспорт… за пятнадцать рублей? Пока не подмажешь… пару человек в канцелярии, тебя и близко не подпустят…
        - Ну и подмажь! Им тоже надо детей кормить.
        - А у меня - не дети? Я же умею считать! Пятерка туда, пятерка сюда - выходит в два раза дороже… А нас тут пять человек… Ты считаешь? Тогда сосчитай еще налоги! Да-да, я не шучу!.. Они сдирают с каждого выездного недоимку за три года вперед!
        - И сколько у тебя вышло на круг?
        - Ты будешь смеяться. Я в жизни не видел столько денег, сколько отдал этому агенту, чтоб его разорвало. И все впустую, вот что обидно!
        - Ничего! Деньги - просто фантики! Руки у тебя есть, голова на плечах, заработаешь! - сказал Жора. - Правым табань!
        Подчиняясь команде, Кирилл стал грести в другую сторону и оглянулся. В первый момент ему показалось, что он ослеп - перед глазами стояла непроницаемая чернота. Оказалось, это был борт парохода. Черный, необычайно высокий. Ему пришлось задрать голову, чтобы увидеть в вышине цепочку тусклых пятен иллюминаторов.
        - Ну, и где твой трап? - Жора встал во весь рост и крикнул, сложив ладони рупором: - Эй! Мастер!
        - Сказали, трап на правой стороне. - Остерман бросил весло и привстал, хватаясь за борт баркаса. - А где тут право, где лево, откуда мне знать? Я слесарь, а не моряк.
        Здесь, у парохода, качка ощущалась сильнее, и баркас то взлетал вверх, то проваливался так, что женщины взвизгивали.
        Кирилл выставил весло, упираясь в борт. Что-то мокрое хлестнуло его по щеке. Заслоняясь рукой, он перехватил какую-то веревку, свисавшую сверху.
        - Тут конец! - крикнул он.
        - Давай наверх! - приказал Жора и, перешагнув через сваленные на дно баркаса узлы, кинулся на место Кирилла, перехватив его весло. - Илюха! Хватай конец! Чтоб не сносило! Кира, пошел!
        Это был настоящий океанский пароход. С прошлой ночи стоял он на одесском рейде, угловатый, черный, с двумя широкими трубами. Даже с берега он казался необычно большим, а теперь, вблизи, был просто гигантским. Отвесный борт уходил в поднебесье, как стена неприступной крепости. «Лишь бы конец выдержал», - только и успел подумать Кирилл, сбрасывая башмаки. Босые ноги цепко уперлись в шершавое мокрое железо, и он, подтянувшись, двинулся вверх. Металл мелко вибрировал под ступнями, и, чем выше забирался Кирилл, тем слышнее становились тяжелые вздохи паровой машины.
        Он ухватился за леера и перемахнул через борт. К нему подбежал кто-то в светлой тужурке.
        - Остерман? - крикнул моряк.
        - Остерман внизу, трап давай!
        - Харри ап! Тез ол, тез! - по-английски и по-турецки заорал на него моряк. - Ю дамд бич!
        - Сам ты бич! - Кирилл уже заметил свернутый под бортом штормтрап и сам вывалил его наружу. - Дядь Жор! Держи!
        Перегнувшись вниз, он видел белеющие лица. Отсюда казалось, что до них не так и далеко. Он даже подумал, что вполне мог бы спрыгнуть с борта прямо в баркас, если понадобится.
        - Сначала вещи! - донесся до него голос Остермана.
        - Кира, тяни!
        Он вытянул снизу несколько узлов и громоздкий чемодан, и только потом почувствовал, что конец идет рывками. Илья первым забрался наверх, отвязал веревку, обмотанную вокруг пояса, и сбросил ее вниз.
        - Мама! Видите? Это так просто! - крикнул он, свесившись за борт. - Какие-то три-четыре ступеньки! Оська, не лезь, пусть Жора сам обвяжет!
        Он повернулся к Кириллу, счастливо улыбаясь, и ткнул кулаком в плечо:
        - Лихо, Кира! Мама идет на абордаж!
        - Тяни давай!
        Моряк с парохода толкался рядом, что-то крича и размахивая руками, но Кирилл с Ильей не обращали на него внимания. Они подхватывали под мышки тех, кто показывался снизу, отвязывали страховочный конец и сбрасывали его обратно к баркасу.
        Мощный басовитый гудок раздался прямо над головой. От неожиданности Кирилл даже присел.
        - Чемодан! - закричал Моисей Лазаревич, всплеснув руками. - Где чемодан! Дора, ты забыла его в баркасе!
        - Что ты говоришь, Моисей! Я сама привязывала его!
        - Тогда покажи мне, к какому месту ты его привязала! Вот узел, вот инструменты, вот корзина, и где же тут чемодан?
        Кирилл неожиданно вспомнил, что рядом с ними вертелась какая-то фигура. Он оглянулся и увидел: какой-то низенький человечек волочит за собой чемодан. Вот он скрылся за шлюпкой, и Кирилл кинулся за ним. Палуба вздрагивала под ногами, в лицо ударила струя горячего сухого воздуха, Кирилл на миг потерял из вида похитителя чемодана, но тут же снова увидел его. Тот уже был не один. Трое или четверо низеньких и суетливых воришек окружили его.
        - А ну, стоять! Голову оторву! - заорал он, и подумал, что воришки вряд ли понимают по-русски.
        Но они все поняли, потому что кинулись врассыпную, а открытый чемодан остался на палубе. Повсюду белели какие-то тряпки, вытащенные из него. Кирилл наспех запихнул их обратно, кое-как закрыл чемодан, с которого были сорваны замки, и взвалил его на плечо.
        Когда он вернулся к Остерманам, те уже шагали ему навстречу, волоча за собой узлы и корзины.
        - Вот гады, распотрошили!
        - Спасибо, Кирюша! - сказала тетя Дора. - Я всегда говорила, что ты порядочный мальчик.
        - Давай! - Илья порывисто обнял его и оттолкнул. - Я тебе напишу!
        - Если не понравится, возвращайтесь! - сказал Кирилл.
        - Вот заработаю миллион, и вернусь! - пообещал Илюха.
        Кирилл хотел еще раз обнять друга, но тут увидел, как двое матросов в желтых блестящих куртках выбирают штормтрап и сворачивают его в рулон.
        - Эй, вы чего! - крикнул он, бросаясь к борту. - Дайте спуститься, черти!
        - Ол райт, ол райт, - сказал один из матросов.
        А второй похлопал Кирилла по плечу:
        - Карашо!
        - Вот черти, чуть не увезли с собой, - пробормотал Кирилл.
        Он схватился за страховочный конец и почувствовал слабину. «Зачем дядя Жора отвязал баркас?» - подумал он и уже перенес ногу через борт, когда увидел, что никакого баркаса внизу нет. Только черная вода с белым пенным следом.
        - Дядя Жора!
        Но его крик был тут же перекрыт новым пароходным гудком, длинным и раскатистым. И Кирилл наконец-то понял, что пароход незаметно для него тронулся с места.
        Он перебежал на корму. Кто-то пытался схватить его по пути, но он вырвал руку и добежал до самого конца. С разбегу налетел на леера. И увидел широкую белую полосу за пароходом.
        - Дядя Жора! - в отчаянии закричал он в черноту.
        - Кирюша, спокойно! - откуда-то послышался далекий голос Жоры Канделаки. - Только не прыгай!
        Если бы он закричал «Прыгай», то еще неизвестно, как поступил бы Кирилл…
        - Не дури! Сойдешь в первом же порту и спокойно вернешься! Моисей даст денег! Только не прыгай! Слышишь?
        - Слышу, слышу! А мама? - крикнул он. - Она же нас убьет!
        - Спокойно! Привезешь ей какие-нибудь цацки! Если будешь в Констанце, найди буксир
«Комета»! Там меня знают!
        Третий гудок заглушил его голос. Палуба под ногами задрожала сильнее. Пароход разгонялся, а Кирилл все стоял, вцепившись в леера, и смотрел на огоньки далекого берега…


* * *
        Он переночевал в шлюпке, под брезентом, на спасательных пробковых жилетах. Утром его разбудил свисток. По палубе громыхали тяжелые башмаки, слышалась непонятная перебранка сразу на нескольких языках. Кирилл осторожно приподнял брезент и выглянул в просвет.
        Над свинцовой блестящей водой алела полоска рассвета, придавленная низкими тучами.
        На палубе, между шлюпками, возился пожилой моряк, отматывая от бухты и обрубая тесаком куски пенькового троса. Под ногами у него уже лежало несколько отрезков, и он каждый раз распрямлял их, чтобы отмерить нужную длину, не забывая при этом выругаться «дамн бич», потому что отрезки упрямо свивались в кольцо.
        Кириллу надоело глядеть на его мучения. Он выскользнул из-под брезента, присел рядом с моряком и, растянув отрезанный кусок пеньки, сказал:
        - Лет ми хелп ю. (Давай помогу)
        - Велл, ив юв насн дамн ту ду, - проворчал моряк, не поднимая головы. - (Ну, если тебе не хрен делать…)
        Кирилл прикладывал мерку к тросу, моряку оставалось только тюкать своим тесаком, и вдвоем они нарубили целую охапку. Затем распустили отрезки на нити-каболки, а потом принялись вязать из них швабры. Дело сие Кириллу было хорошо знакомо с прошлого лета, как и вся иная матросская работа - боцманские тумаки весьма способствовали усвоению навыков.
        Готовые швабры он привязал на линь и сбросил за борт, чтобы отмыть от смолы.
        За эти занятием его и застал Илья.
        Как ни тошно сейчас было Кириллу, он не смог удержаться от смеха, увидев изумленное лицо приятеля.
        - Не понял… Ты? Ты что тут делаешь?
        - Швабры отмываю, - спокойно ответил Кирилл.
        Через минуту все семейство Остерманов окружило Кирилла. Отец смотрел сердито, тетя Дора сочувственно, Оська уставился на его босые ноги, а в глазах Лийки стоял просто ужас. Она даже прикрыла рот рукой, словно сдерживала рыдание.
        - И что ты будешь делать? - осторожно спросил Илья.
        - Спокойно, - Кирилл небрежно махнул рукой. - Сойду в первом же порту. Наймусь на любую посудину и уйду обратно в Одессу.
        - А деньги? - спросил Моисей Лазаревич неприязненно. - У тебя есть деньги? Да что я спрашиваю! У тебя нет даже пары штиблет, чтобы прикрыть ноги! Кто пустит на пароход такого босяка?

«Моисей даст денег», - вспомнил Кирилл слова дяди. И понял, что Жора Канделаки плохо знал своего соседа.
        - В Констанце найду знакомых, - сказал он. - Если зайдем в Варну, тоже неплохо. Там полно ребят из Одессы.
        - Констанца, Варна… - Илья почесал затылок. - Не знаю, не знаю. Я слышал от матросов, что уголь и вода ждут их в Гибралтаре.
        - Это немного дальше, чем Варна, - согласился Кирилл и, поднатужившись, потянул из воды связку намокших и оттого тяжелых швабр. - Значит, вернусь немного позже.

2. Нью-Йорк

        Джон Динби был доволен своим новым помощником. Мальчишка успевал везде и ни минуты не сидел без дела. С любой работой справлялся так, будто занимался ей всю жизнь. А если чего не знал, то не стеснялся спросить. И схватывал на лету.
        Юнга избавил Джона от самого муторного занятия на свете. Каждое утро капитан развлекался стрельбой из револьверов. Матросы подбрасывали бутылки, а он палил - и иногда попадал. Старый придурок сжигал патроны пачками, а несчастному Динби потом приходилось чистить стволы от намертво въевшейся копоти. То-то он порадовался, когда смог доверить это грязное дело юнге! А у того аж глазенки загорелись. Живо сообразил, что к чему, да что куда. Даже наловчился разбирать кольты, чтобы выскрести вековую пыль из всех уголков и щелочек. Сам капитан однажды, повертев пушку в руках, похвалил Динби за такое усердие.
        Да, помощник справлялся с любой работой, а уж работы хватало. Толпа беженцев выползала с первыми лучами солнца, и сколько же от них было грязи! Пока они валялись наверху, юнга носился со шваброй по трюмным проходам. А драить доски верхней палубы ему приходилось, когда турки заползали обратно в свои норы. Да, у них там были истинные норы. Для перевозки пассажиров в трюме были сколочены нары в два яруса. Никаких выгородок, никаких лишних преград для воздуха. Предполагалось, что один отсек будет мужским, другой - женским, вот и все. Так что эти турки надумали? Все устроились семьями, вперемешку, да и отгородились от соседей одеялами. Циркуляции воздуха - никакой. К тому же они все поголовно лопали чеснок, младенцы не забывали ежечасно обкакаться - да, бедняге Крису можно только посочувствовать…
        Он сразу стал называть Кирилла Крисом. Так и представил его капитану. Так и в контракте записали - Крис Беллоу, нанят матросом сроком на один год.


* * *
        Подписывая контракт, Кирилл был уверен, что нарушит его и сбежит на берег, как только пароход вернется в Батум за новой партией беженцев. Он бы сбежал и раньше, да некуда было.
        Судно приблизилось к берегу только перед тем, как войти в Босфор - и это был турецкий берег, а там Кириллу вряд ли удалось бы найти знакомых Жоры Канделаки. К тому же пароход не останавливался в Константинополе. Больше того, к нему даже пристроился пограничный катер, и турки - в красных фесках и смешных коротких штанах, сильно зауженных книзу - что-то кричали вслед пароходу, грозно потрясая винтовками.
        На палубе в это время не было ни души, пассажиры попрятались, потому что их начинало трясти от одного только слова «Турция». А если бы они узнали, что Джон Динби называл их турками, то старого моряка могли бы облить кипящей чечевичной похлебкой - эти люди не прощали оскорблений. Они были ассирийцами и армянами, которых турки вырезали целыми селениями. Спасаясь от резни, они покинули свои дикие горы и укрылись под двуглавым орлом Российской империи. Однако задерживаться в Батуме не собирались- весь армянский исход был организован сердобольными Северо-Американскими Штатами.
        В Америке армян ждали плодородные земли и цветущие сады. Там они станут миллионерами и будут кушать золотыми ложками. По крайней мере, так они говорили Остерману, когда сватались к его дочке. Как ни пряталась Лийка за одеялами в самом дальнем уголке трюма, а все-таки высмотрели ее влюбчивые горцы, и началось… Тетя Дора выбиралась с дочкой наверх только в сопровождении обоих сыновей. Однажды Илюха даже схватился на кулаках с каким-то не в меру ретивым женихом. Хорошо, что подоспел Кирилл и окатил бойцов из ведра. После этого у Ильи появилась дурная привычка - непрестанно стругать дощечку длинным ножом.
        Кирилл жил в матросском кубрике, спал на плетеной койке, которую каждое утро сворачивал и подвешивал к переборке. Команда была собрана из таких же эмигрантов, как и пассажиры - итальянцы, греки, поляки. Один только Джон Динби был натуральным американцем, из самого Нью-Йорка. То, что Кирилл умеет изъясняться на человеческом языке, потрясло его до глубины души. Правда, на таком английском в Америке лучше не говорить, если не хочешь, чтоб тебя приняли за лоха.
        Динби понятия не имел о герундии, неопределенном времени и прочей грамматической чепухе, но он заботливо учил своего юного помощника правильной речи. Для Кирилла было откровением, например, что словом «дэнди» обозначают педерастов, но только на суше, а вот те извращенцы, которые затесались в команду корабля, зовутся «асс пати» («партия жопы», как перевел вчерашний гимназист).
        Иногда Динби расспрашивал Кирилла о жизни русских моряков, но больше рассказывал сам. Получалось, что матросы всех стран живут одинаково хреново. Беспрестанный труд, изматывающая качка, да жалкие гроши, которые, как вода сквозь пальцы, уходят в первом же портовом кабаке. Вот если б удалось завербоваться на чайный клипер, заработать деньжат, списаться на берег, да купить ферму где-нибудь в Колорадо, подальше от моря - эх, мечты, мечты… Ну, чего стоишь, салага? Хэндс офф кокс, фит ин сокс! Убрал ручонки с яиц, сунул ноги в носки - и вперед, пахать!
        Иногда даже у самого работящего юнги бывают минуты отдыха, и Кирилл проводил их возле Остерманов. Динби подбросил ему старые брошюрки с описанием приключений Дэви Крокета и прочих американских героев, и Кирилл читал их вслух, с переводом. Моисей Лазаревич находил сие занятие чрезвычайно полезным, потому что в Америке без языка делать нечего. И сам он, и тетя Дора послушно повторяли за Кириллом целые фразы, но выдержали недолго.
        В конце концов Остерман заявил, что в Америке говорят на исковерканном идише. Как будет «восток»? «Ост». А по-ихнему - «ист». Эта тарабарщина легко давалась детям, а старикам было поздно переучиваться…
        Но, спустившись по трапу в порту Нью-Йорка, одесский слесарь Остерман гордо заявил иммиграционному чиновнику:
        - Май нэйм из Мозес Истермен! Ай эм э фиттер! Ит из май фэмили: Дороти, Элизабет, Уильям энд Джозеф! Хау дую ду!
        Кириллу очень хотелось услышать ответ чиновника, но Джон Динби уже увлек его за собой.
        - Пошевеливайся, Крис. Или ты хочешь остаться на борту? Вместе с этими бездельниками? Нет уж, пускай сегодня приборкой занимаются они, а у нас с тобой есть дела поважнее.
        Протолкавшись сквозь толпу, они зашагали вдоль причала, мимо бочек, ящиков и гробов, которые выгружались с парохода, направляясь к выходу из порта, потому что Джону Динби не терпелось поскорее насладиться твердой землей под ногами и шаткими табуретами ближайшего салуна.
        В карманах бренчали несколько монет, которые, впрочем, Кирилл не собирался оставлять в кабаке. Ему надо было увидеть Нью-Йорк. «Будет о чем рассказать, когда вернусь», - с радостным возбуждением думал он. Пересечь океан, побывать в Америке - да разве мог этим похвастаться кто-нибудь из его однокашников? А если он привезет маме что-нибудь эдакое… Да не забыть про подарок для дяди Жоры… Да и себе…
        - Будем стоять два дня, - сказал Динби. - Капитан перехватил выгодный фрахт, забросим груз в Марсель, вот где можно повеселиться. А тут - тоска.
        - Джон, я могу пойти с тобой? - спросил Кирилл.
        - Вот дела! А с кем ты сейчас идешь?
        - Нет, я хотел бы выйти вместе с тобой в город.
        - Какого хрена мне делать в городе? - Динби даже остановился от удивления.
        - Ну, как… Ты, наверно, собираешься заглянуть домой?
        - Какого хрена мне делать дома? Пока я дойду до своей Четырнадцатой улицы, меня три раза арестуют копы, да еще раза два я получу кирпичом по башке. Крис, ты вроде не дурак, но иногда такое сморозишь… Да с чего бы я нанялся на это ржавое корыто, если б хотел жить дома?
        Кирилл малость приуныл, но не подал виду. В конце концов, чтобы рассказывать друзьям о Нью-Йорке, вовсе не обязательно пройти его вдоль и поперек…
        Экскурсия по городу началась с высокого кирпичного здания, по виду - обычного доходного дома. Динби прошел мимо витрины на первом этаже и свернул в подворотню. Там он толкнул тяжелую скрипучую дверь и скрылся в темноте. Кирилл опасливо шагнул следом, касаясь рукой шершавой стены. Узкий длинный коридор привел их к лестнице, где на ступеньках сидели двое оборванцев.
        - Дорогу! - Джон Динби пнул одного в грудь, и тот отлетел в сторону. - За мной, Крис! Чуешь, как вкусно пахнет?
        На лестнице отчетливо пахло помоями и той кислятиной, которой обычно несло из трюмов во время эпидемии морской болезни.
        - Это единственное место на берегу, где готовят настоящее «чили кон карне», - мечтательно говорил Джон Динби, перешагивая через две ступени разом. - И это единственное место, где ты можешь смело глотать свое питье. Тут тебе не подмешают проклятой отравы, как в других кабаках. Тут если пиво - значит, пиво. Если виски - значит, виски, а не камфара с керосином. Ну, тебе еще рано этого бояться. А меня, было дело, однажды угостили таким зельем, что я очухался через неделю…
        На втором этаже оказался довольно просторный зал. Вдоль трех стен тянулись длинные столы, составленные буквой П, а четвертая стена переходила в кухню, откуда выскакивали официанты с несколькими тарелками в обеих руках. За столами сидело множество посетителей, некоторые в таких же кожаных куртках, как у Динби и Кирилла - это были матросы.
        Отыскав свободное место, они уселись на скамью, и по ту сторону стола перед ними моментально возник официант. Пока Кирилл разглядывал его грязный передник с красными, бурыми и рыжими пятнами, Динби сделал заказ. Не прошло и минуты, как на столе появились две глубокие оловянные миски с мясным фаршем, перемешанным с фасолью, рубленым луком и зеленым перцем. Себе Динби заказал пиво, а Кириллу - вишневую шипучку. Они чокнулись бутылками, и Динби сказал:
        - Никогда не пей из стаканов. Бутылка и почище будет, и отбиваться ей легче. А стакан - ненадежное оружие в драке. Ну, чего уставился? Ешь, такой вкуснятины ты еще не пробовал.
        - Миски точь-в-точь как на нашем пароходе, - Кирилл не удержался от замечания и тщательно вытер жирную ложку о подкладку куртки.
        - А ты думал увидеть тут фарфор и серебро? Какой посетитель, такие и миски, - философски заключил Динби. - Может, когда-то здесь и были приличные тарелки, да только продержались они до первой стычки. Вот я однажды зашел сюда перекусить, когда в том углу сидели парни с французского парохода, а вон там - англичане с клипера. Ну, ясное дело, когда они схватились, я тоже в стороне не остался…
        - Ты был за французов или за англичан? - поинтересовался Кирилл.
        - Да я колошматил и тех, и других. Ну и, ясное дело, меня топтали тоже со всех сторон. Так ты не поверишь, Крис: двоих забили насмерть, порезанных было десятка два - но ни одной скамейки так и не сломали!
        Динби поерзал на скамье, как бы подтверждая ее испытанную прочность.
        - Давно это было, года четыре как… С тех пор, Крис, все в этом городе переменилось. Я что заметил? Как вернусь из рейса, кругом всё новые морды. Тошниловки новые открываются, а в старых кабаках - новые вышибалы. Все меняется, Крис, все меняется слишком быстро… Вот совсем недавно зашел я промочить горло к Дику Эвансу. Его салун всегда считался приличным. Только сел, только хлебнул из бутылки - заваливаются какие-то сопляки и давай задирать других сопляков. Ну, думаю, сейчас начнут кружками кидаться. И что ты думаешь? Вместо того, чтобы честно раскровянить друг дружке морды, они вдруг выхватывают револьверы и начинают палить! Перебили весь буфет, всю витрину, ни одной бутылки целой не осталось. Когда разбежались, мы с Диком насчитали сорок восемь пуль в стенках, полу и потолке!
        - Много погибших?
        - Да нет. Ни единого. Ранило двух прохожих на улице. Так из-за них такой шум потом в газетах поднялся! Дика чуть не закрыли, еле-еле отмазался.
        - Не понимаю, - сказал Кирилл. - Как можно устроить такую перестрелку и никого не убить?
        - Вот и видно, что ты пороху не нюхал, - Динби толкнул его локтем в бок. - Ты же сам знаешь, револьвер - он же тяжелый, как утюг. От него больше шума, чем вреда. Да я тебе честно скажу, это большая редкость даже в Нью-Йорке, чтобы кого-нибудь грохнули из револьвера. В Бронксе, говорят, есть банда стрелков, которые попадают в карту с десяти шагов. Но я думаю - это сказки…
        - Джо Клещ! Старина, ты ли это! - перебил его незнакомец, подошедший сзади и хлопнувший Динби по плечу. - Где тебя носило?
        Он был в приличном костюме, белых перчатках и с шелковым розовым шарфом на шее.
        - Привет, Красавчик, - без особой радости ответил Динби. - Быстро же тебя выпустили.
        - В «Могилах» кормежка неважная, вот друзья и позаботились о моем желудке. И двух недель не сидел. Да только там все равно лучше, чем болтаться по океану в плавучей тюрьме. Сегодня пришел, Клещ? Какие планы?
        - Пожрать, - с набитым ртом пробурчал Динби.
        - Нужны двое матросов, - понизив голос, сказал Красавчик. - На один рейс. Шхуна с товаром уходит завтра в Норфолк. Полсотни каждому.
        - Какая досада! - Динби подмигнул Кириллу. - А мы как раз завтра отходим на Марсель. Да, обидно, обидно. Ну, ничего не поделаешь.
        - Подумай, Клещ. Это кто с тобой?
        - Это Крис.
        - Юнга?
        - Ты не смотри, что он пьет шипучку, - сказал Динби многозначительно. - Я видал Криса в деле. Он настоящий матрос. Просто его религия запрещает спиртное.
        Красавчик наклонился, чтобы заглянуть Кириллу в глаза. От него сильно пахло цветочным одеколоном.
        - Крис, а ты не хочешь хапнуть полсотни зеленых? Я ведь не могу доверить хорошую работу первому встречному, сам понимаешь. Иной напялит матросскую робу, а сам не то, что парус поднять, узла завязать толком не умеет.
        - У меня контракт, - солидно сказал Кирилл. - Извини, Красавчик. Может быть, в следующий раз.
        - Ты говоришь не по-нашему. - Красавчик присел рядом. - Ты не с Юга, парень? А? Я угадал? Каролина, верно? Вот почему ты упираешься! Успел наследить? Плюнь, там у нас все схвачено, никто тебя пальцем не тронет.
        - Сказано тебе, у нас контракт, - Динби отодвинул пустую миску и поднялся. - Пошли отсюда, Крис. Покажу тебе еще одно местечко.
        - Ты в «Арсенал»? - спросил Красавчик.
        - А куда ж еще!


* * *
        Пробираясь в толчее грязных улиц, Джон то и дело одергивал своего юного спутника:
        - Не верти ты башкой по сторонам. А то сразу признают новичка. Ты смотри под ноги, да следи за руками тех подонков, что трутся поблизости. Ну, чего ты опять рот разинул?
        Кирилл с трудом оторвал взгляд от рыжеволосой красотки, которая, перегнувшись с балкона, вытряхивала прямо на улицу содержимое чайника. Она была в полупрозрачной ночной рубашке, и одна грудь вывалилась наружу, плоская и широкая, как лепешка.
        - Рано тебе еще на сиськи заглядываться, - по-отечески пожурил его Динби, отвесив легкий подзатыльник. - Вот на этом они нас и ловят. Пока любуешься их прелестями, покрепче держись за карманы.
        Чуть ли не каждый дом в этом районе был украшен зазывными вывесками, но Джон Динби упрямо шагал вперед, отмахиваясь от настойчивых предложений. Он продолжал просвещать Кирилла, знакомя его с местными достопримечательностями.
        В кабаках «Палата лордов» и «Виноградная гроздь» собирались англичане, как аристократы, так и последние пропойцы. «Бисмарк» был знаменит тем, что в нем долгое время работала проститутка, которая оказалась разорившейся русской княгиней - несколько лет назад ее выкупил какой-то сумасбродный миллионер, тоже русский.
«Капля росы» была местом встреч евреев, владельцев публичных домов. Здесь они выставляли на аукцион свой живой товар. Причем особо ценились еврейки из России, польских же или румынских почему-то даже не рассматривали.
        - В общем, в нашем городе есть где провести время, - заключил Джон Динби, останавливаясь перед грязной двойной дверью. - Но самое лучшее место - здесь. Добро пожаловать в «Арсенал»!
        Они прошли длинным коридором, стены которого были выкрашены в черный цвет, и оказались в огромном зале, беспорядочно уставленном столами и стульями. Многие столы у стен уже были заняты, свободными оставались только те, что сгрудились ближе к середине, где колыхалась плотная и пестрая толпа танцующих. На невысокой эстраде возле пианино ритмично покачивались фигуры скрипача и кларнетиста. Просто удивительно, как, усилиями всего трех исполнителей, удавалось производить столь громкие звуки, перекрывавшие гомон пьяной компании.
        - Наверх, в кабинет! - провозгласил Динби. - Сегодня мы можем себе позволить приличный отдых!
        По его понятиям, приличный отдых заключался в том, чтобы сидеть на одном из балконов, нависавшем над залом. За круглым столом могли разместиться человек десять, но Динби, войдя в «кабинет», сразу задернул за собой плюшевую занавеску. И беспокоили посетителей только официанты да разбитные девицы, которые то и дело заглядывали сюда. Джон с усмешкой изгонял их.
        - Пусть эти трясогузки ищут простаков внизу, - объяснил он Кириллу. - Самые лучшие девочки еще только готовятся к выходу.
        Веселье внизу постепенно набирало обороты. Кирилл попытался сосчитать гостей, но быстро сбился со счета. Такого сборища он не видал даже на рынке. Среди пиджаков и черных фраков попадались и рыжие матросские куртки. Дамы же предпочитали все оттенки красного и зеленого.
        Динби подвинул к Кириллу пивную кружку:
        - Можешь выпить, тебе не помешает.
        - Не хочется, - сказал Кирилл, преодолевая жгучее желание погрузить губы в пышную пену.
        - Да ладно тебе… Можешь не прикидываться ангелом. Я-то знаю, что творится у тебя на душе, - неожиданно мягко сказал суровый краснорожий моряк. - Ты ведь даже не простился со своими друзьями. И с этой девчонкой, которая так на тебя смотрела…

«Это он о ком? - подумал Кирилл. - Об Остерманах? А я не замечал, чтобы Лийка хоть раз в жизни на меня как-то особенно глянула. Я вообще на нее никогда не смотрел, на эту пигалицу. Что-то Джон заливает…»
        - Да, я понимаю, что значит разлука, - продолжал Динби. - Но ты прав, Крис. Так и надо. Рубить - так рубить. Нечего тянуть. Все равно ты их больше никогда не увидишь. Так зачем мучить себя и других? Видал я эмигрантов. У всех судьба одна. Пацаны уйдут в банду, девка - на панель, а старики сдохнут в канаве. Эх, Крис, человек должен жить там, где родился…
        Очередная «трясогузка» ворвалась в их кабинет:
        - Мальчики! Чего это вы тут скучаете? А ну-ка! - она задрала юбку и поставила на стул ногу, обтянутую до середины бедра черным чулком. - Не желаете сунуть на счастье?
        - На счастье? - Динби подмигнул Кириллу: - Старый добрый обычай. Кто спрячет под ее подвязку четвертной, тому будет везти весь год.
        - О, да тут новичок!
        Девица мгновенно вспорхнула на стол, каким-то чудом не задев бутылок и не наступив ни в одну из тарелок. Кирилл отодвинулся, схватив кружку - и вовремя, потому что женская ножка мелькнула прямо перед его лицом.
        - Вот как у нас танцуют канкан, - дамочка подбрасывала ноги чуть не выше головы, обдавая Кирилла запахом духов и шелестом нижних юбок.
        Он отвернулся, чтобы не любоваться ее кружевными панталонами, а Динби расхохотался:
        - Такой канкан тянет на доллар, не меньше!
        - Добавь пятерку, увидишь кое-что покруче!
        - Договорились!
        Она развернулась к Динби спиной и резко наклонилась. Ее смеющееся лицо оказалось прямо перед Кириллом. Он услышал ее шепот:
        - Какой хорошенький мальчик!
        Стремясь показать, что он не мальчик, Кирилл шумно отхлебнул изрядный глоток пива и вытер губы рукавом.
        - Пойдем со мной, - шептала девица, - я с тебя ничего не возьму…
        Раздался звонкий шлепок.
        - Твоя напудренная задница не стоит и трешки! - хохотал Динби. - Пошла вон отсюда!
        Нисколько не обидевшись, девица упорхнула, сунув деньги в глубокий вырез на груди. А через пять минут появилась вторая. Потом третья. Каждая уносила с собой то доллар, то два, демонстрируя Джону Динби какие-нибудь участки своего тела. И каждая успевала обжечь Кирилла томным взглядом. Кончилось тем, что Динби приказал:
        - Забирай эту пташку и двигай с ней. Вот тебе пятерка. Но расплатишься с ней только утром, понял? Чтобы старалась!
        Оглушенный и потрясенный, Кирилл, как во сне, встал из-за стола и побрел за девицей, которая тянула его за руку.
        Они пришли в тесную комнатку, где у одной стены вытянулась кровать под серым одеялом, а у другой был умывальник с зеркалами и длинной полкой, заставленной флаконами и шкатулками. Девица указала пальцем на стул с высокой спинкой:
        - Вешай свою куртку и штаны сюда. И ложись быстрее. Чего тебе принести из выпивки? Шампанского? Или виски?
        Кирилл подумал, что если он попросит шипучки, то девушка сочтет себя оскорбленной.
        - Я не пью, - сказал он грубовато.
        - А я что, пью? Это обычай! - заявила она, быстро расстегивая бесчисленные пуговки на платье. - Не будь жадюгой! Мне платят по доллару за каждую заказанную бутылку! Ты же хочешь, чтобы я заработала чуть-чуть больше для своей больной мамочки? У меня все деньги уходят на лекарства для нее! Если б не мамочка, я бы никогда не попала сюда! Как тебя зовут? А меня - Изабелла! Я из Коннектикута. В двенадцать лет меня изнасиловал лавочник, и отец выгнал из дому. Мы с мамочкой уехали в Нью-Йорк, она работала на фабрике, но ей отрезало ноги, и вот теперь я содержу и ее, и своего маленького братика, и лишний доллар нам бы не помешал!
        С этими словами она встряхнула головой, пышные волосы рассыпались по плечам, а платье соскользнуло на пол. Оставшись в одной рубашке, не прикрывавшей и колен, Изабелла присела на кровать.
        - Ну, что ты стоишь? Хочешь, чтобы я сама тебя раздела? Тогда закажи шампанское.
        - Как? - спросил он, скрывая растерянность.
        - Просто выгляни за дверь, а там сообразишь, - рассмеялась она и откинула одеяло.
        Он приоткрыл дверь и увидел в коридоре огромного негра с корзиной.
        - Шампанское, сэр?
        Кирилл кивнул.
        - Пять долларов, сэр.
        Он выгреб из кармана горсть монет и расплатился. Негр дал ему бутылку и медный жетончик.
        - А это что?
        - Это для вашей леди, сэр.
        Закрыв дверь, Кирилл повернулся к Изабелле и увидел, что она сидит на кровати, по-турецки скрестив ноги, совершенно голая. Длинные волосы прикрывали ее маленькие груди.
        - Жетон не забыл взять? Ой, какой ты милый! Ложись, я все сделаю сама!
        У него кружилась голова и дрожали руки, пока он раздевался и укладывал одежду на стул. Последняя вспышка благоразумия заставила его пересыпать монеты в кошелек и спрятать под подушкой. Изабелла поднесла ему бокал:
        - Милый! Ты такой хороший! Как жаль, что мы не встретились раньше! Знаешь, я даже не возьму с тебя денег! Пускай Клещ подавится этой несчастной пятеркой! Пей! Пей до дна! И иди скорее ко мне!
        Он выпил мутную пенистую жидкость, сладковатую на вкус, и подумал: «Что они находят в этом шампанском? Ну и дрянь! Нет, вишневая шипучка гораздо вкуснее…»
        Ноги его подкосились, и он вдруг оказался на полу возле кровати. Голая Изабелла перешагнула через него. «Какие же у нее заросли между ног, - подумал он равнодушно. - А у тех, которые плясали на столе, все было выбрито. Странно. Куда она делась?»
        Он попытался повернуть голову. Глаза слезились, и сквозь радужный туман он увидел, как девица ловко выворачивает карманы его куртки. А потом что-то влажное и горячее навалилось на его лицо, и Кирилл почувствовал, что куда-то проваливается…

3. Снова в океане

        Ему снился баркас. Парус хлопал на ветру, скрипела мачта, шипела вода, скользя вдоль выпуклых бортов. Сверкающая рябь моря простиралась во все стороны, и берега не было видно, куда ни посмотри.
        Он сидел на кормовой банке. Он знал, что должен крепко держать румпель, направляя баркас на маяк - но не было ни маяка, ни румпеля. Не было и весел, и голую мачту хлестали обрывки шкотов, а парус куда-то исчез. Море вдруг заволокла темнота, и небо померкло. «Сейчас налетит шторм», - обреченно подумал Кирилл. И открыл глаза.
        Он лежал на жестких досках, над головой выгибался дощатый, низкий потолок. Пахло морем. Кирилл поднял голову и осмотрелся. Это был тесный кубрик какого-то судна. Парусного, судя по звукам. И небольшого, судя по качке. В полумраке он разглядел низкий стол, принайтованный к полу, и пустые бутылки, с легким перезвоном катавшиеся от борта к борту. Он встал, пригибаясь, побрел к выходу. Ноги плохо слушались его, голова казалась свинцовой.


        На палубе ему стало легче. Свежий морской воздух ударил в лицо и заставил разогнуться. Он запахнулся в куртку и побрел дальше, хватаясь при каждом шаге за фальшборт.
        Это была небольшая шхуна, двухмачтовая, с косыми парусами. Она шла довольно резво под ровным ветром, но только шла как-то непонятно, то и дело рыская из стороны в сторону. Кирилл едва увернулся от гика, который вдруг пошел на него. Поднырнув под парусом, он увидел на небольшом кормовом возвышении рубку с выбитыми стеклами. За рубкой был штурвал, а под ним валялся мертвецки пьяный рулевой.
        Кирилл оттащил его в сторону и встал за штурвал. Глянул на компас. «Ну, и какой курс?» - подумал он. Прошло несколько минут, прежде чем он понял, что это неважно. Неважно, какой курс, потому что он все равно с каждой минутой все дальше и дальше уходит от Нью-Йорка, а значит, и от своего парохода и от Одессы.
        - Очухался? - раздался знакомый голос.
        К нему подошел тот самый тип, которого Кирилл видел в портовом кабаке. Кажется, Динби называл его Красавчиком.
        - А где Джон? - прохрипел Кирилл, мучаясь от боли в обожженном горле.
        - Зачем нам Джон? - усмехнулся Красавчик. - Ты соскучился по своему дружку? Не печалься, найдешь себе нового. Такой милашка не останется без ласки.
        Он произнес это беззлобно, почти ласково.
        - Я плохо знаю английский, - медленно, с нарочитым акцентом сказал Кирилл, сделав вид, что не понял оскорбления. - Говори медленно. Где Джон?
        - Твой дружок тебя продал за пятьдесят долларов. Теперь ты мой. Тут все - мое. Это моя шхуна. Вот валяется Пит Кровосос, он тоже принадлежит мне, и даже башмаки на нем - тоже мои. Правда, я уже жалею, что дал их ему. Он того не стоит. Как можно - бросить вахту! А ты - умница. Держи курс строго на юг. Через час тебя сменят.
        - Я давно здесь? - спросил Кирилл, глянув на компас.
        - Какая разница?
        - А когда мы вышли из Нью-Йорка?
        - Юнга, к чему все эти расспросы? - Красавчик заложил большие пальцы за пояс и прищурился. - Забудь про Нью-Йорк. Думай о том, как бы не отклониться от курса. И как бы чем-нибудь не рассердить меня или боцмана. Не то тебя будет драть вся команда, причем в любую минутку, когда ты будешь свободен от вахты.
        Кирилл пытался сохранять спокойно-тупое выражение лица, которое очень помогало ему в гимназии, когда классный наставник устраивал допросы из-за разных происшествий. Но тут была не гимназия, и на этот раз ему грозило нечто более опасное, чем выволочка или отчисление…
        - Плохо понимаю, - повторил он. - Говори медленно.
        - Скоро ты научишься понимать быстро. Просто на лету будешь схватывать, - осклабившись, пообещал Красавчик. - Держи на юг. Пойду, растолкаю боцмана, а уж он тебе все объяснит.
        Как только он скрылся за рубкой, Кирилл присел над пьяным Кровососом и выдернул тесак из его ножен. Спрятал за пояс, сзади, под куртку. Если дойдет до драки - эти уроды узнают, как бьются пацаны с Большого Фонтана.
        Кстати, не мешало бы выяснить, сколько их, уродов… Нет, гораздо важнее установить, как далеко на юг успела уйти шхуна. Кирилл уже знал, как поступить. Прикинуться лопухом, дождаться ночной вахты и, пока все будут спать, повернуть на запад, к берегу. А там - как повезет. В лучшем случае - скинуть шлюпку с кормовых ростров, и уйти на ней. В худшем - добраться до берега вплавь. Лишь бы увидеть берег…
        Он взял курс на десять градусов к западу в надежде, что успеет довернуть руль обратно, как только вернется Красавчик.
        Тот вернулся с приземистым краснолицым толстяком.
        - Слушай, юнга, - сказал тот, наматывая на кулак кусок пеньки. - Я боцман. Ты будешь звать меня - «мистер Бридж, сэр». Ясно?
        - Ясно, мистер Бридж, сэр! - выпалил Кирилл, плавно доворачивая штурвал.
        В следующую секунду страшная боль обожгла ухо, висок и щеку. Кирилл вскрикнул и схватился за лицо. А боцман снова намотал на руку кусок пеньки с блеснувшим на конце латунным крюком.
        - Не слышу, - сказал толстяк.
        Кирилл, чувствуя, как между пальцев сочится кровь из рассеченного виска, выпрямился и гаркнул еще громче:
        - Ясно! Мистер Бридж, сэр!
        - Вот так-то лучше, - ухмыльнулся боцман.
        Он подошел к пьяному и пнул в грудь.
        - Вставай, Кровосос!
        - Что? Где? - пьяный с неожиданной резвостью вскочил на ноги. - Ох, мистер Бридж! Я… Вот…
        - Ты заснул на вахте, - укоризненно произнес боцман.
        - Кто, я? Да я только присел отдохнуть, когда меня сменил юнга!
        Боцман уставился на Кирилла своими бесцветными маленькими глазками из-под лохматых рыжих бровей.
        - Это так, юнга? Ты его сменил?
        - Так точно, мистер Бридж, сэр! - заорал Кирилл.
        Боцман и Красавчик переглянулись.
        - Да врет он, - сказал кто-то сзади.
        - Врет? - изумился боцман. - Мне? Юнга, ты врешь?
        - Нет, сэр!
        Неожиданный пинок сзади припечатал его к штурвалу, так, что рукоятка врезалась под дых. Кирилл рухнул на колени, хватая воздух ртом, и увидел, что за спиной стоят двое - Кровосос и еще один матрос, высокий и худой. Он успел сжаться раньше, чем они принялись пинать его тяжелыми матросскими ботинками. И все же пара ударов пришлась и по животу, и по лицу. Кровь заливала глаза, удары сыпались со всех сторон. Он пытался прикрыть пах коленями, пытался уворачиваться, но все равно был избит так, что просто уже не ощущал своего тела. Ни рук, ни ног. Ему казалось, что он превратился в мешок с песком. С горячим песком. «Скорей бы они убили меня, - думал он равнодушно. - Скорей бы все кончилось…»
        Потом они вылили на него ведро воды и за руки отволокли к люку в палубе. Он едва успел прикрыть голову локтями, когда его сбрасывали в неглубокий трюм. Крышка с лязгом захлопнулась.
        - Пускай отдохнет, - сказал кто-то.
        - Пускай. Сейчас от него толку мало.
        - Завтра с утра посмотрим, как он управляется с парусами, - сказал боцман. - Дело нехитрое. И не таких учили.
        - Только не покалечь, - сказал Красавчик. - Мне он нужен на веслах, когда будем разгружаться.
        - Руки-ноги будут целы.
        - А задница?
        Они дружно заржали и разошлись. Скрючившись в тесном трюме, среди ящиков и мешков, Кирилл слышал, как удаляются их шаги.

«Сам виноват, - подумал он о себе, словно о ком-то постороннем. - Не надо было идти с Динби в кабак. Не надо было ехать в эту Америку. Не надо было оставаться на пароходе. Лучше бы спрыгнул тогда. Дядя Жора подобрал бы. Подумаешь, ночь. Подумаешь, волны. Ну, промок бы немного, зато сейчас сидел бы в уютной хате и точил крючки на белугу… Покататься захотелось? Америку посмотреть захотелось? Надо было прыгать. Почему же не спрыгнул? Испугался. Струсил. Вот теперь расплачивайся за свою трусость».
        Свет пробивался сквозь щелястую крышку люка и ложился пыльными зигзагами на ящики и мешки. Кирилл ощупал себя. Вроде цел. Ну да, они и не собирались его покалечить. Завтра он им нужен на веслах. «На веслах? Будут вам весла!»
        Боли он не замечал. Только немного раздражала кровь, натекающая на брови. Спрятанный тесак каким-то чудом не поранил его, провалившись в штанину. Кирилл вынул его и попробовал ногтем зазубренное лезвие. Нож был тупым и ржавым. Но и он мог пригодиться, чтобы устроить команде шхуны небольшое приключение.
        В трюме можно было передвигаться только на четвереньках. Кирилл отодвинул несколько ящиков и подобрался к борту. Он хотел потопить шхуну. Устроить течь в нескольких местах. Задраить изнутри крышку люка, чтобы команда не могла пробраться в трюм и заделать дыры. И пойти на дно вместе с уродами, со шхуной и со всем ее грузом.
        Наслаждаясь столь прекрасной перспективой, он все же отвлекся на секунду. Ему стало любопытно - что за груз перевозит Красавчик?
        Стараясь не шуметь, он вскрыл тесаком один из ящиков, на котором было написано:
«Удобрения». Забавно. Красавчик, оказывается, собирался удобрять землю патронами. Некоторые из них были в надорванных пачках из серой бумаги, но большую часть просто засыпали в ящик, как семечки. Кирилл набрал пригоршню блестящих желтых цилиндров, увенчанных черным шариком пули. «Патроны - это порох, - подумал он. - Значит, я могу не утопить шхуну, а взорвать ее. Осталось только раздобыть огня. Интересно, а что в других ящиках? Вот бы найти там спички…».
        Извиваясь, как червяк, между патронными ящиками, он добрался до переборки. В соседнем отсеке трюма, наверняка, могло быть что-то такое же интересное, как
«удобрения». Кирилл отодрал неплотно прибитые доски и наполовину протиснулся в пролом.
        Здесь ящики были набиты гораздо плотнее, и сдвинуть их Кириллу не удалось, как он ни старался. Тогда он надрезал обвязку ближайшего ящика и поддел крышку тесаком. Она приподнялась совсем немного, упираясь в потолок трюма. Но Кириллу удалось просунуть туда руку. Он нащупал холодный металл, покрытый маслом. «Какие-то железяки, - подумал он. - Где «удобрения», там должны быть «серпы и тяпки». Так и оказалось.
        Изрядно помучившись, он все-таки ухитрился вытянуть через узкую щель два револьвера.
        Это были не те старые кольты, из каких стрелял капитан эмигрантского парохода. Однако Кирилл быстро разобрался в их устройстве. Револьвер переламывался стволом вниз, патроны легко и плотно прятались в каморы барабана. Правда, те, которые лежали россыпью, оказались мелковаты. А вот в бумажных пачках было то, что нужно. Эти патроны были гораздо толще, и пули в них были другие, не с закругленным кончиком, а с приплюснутым. Заряженный револьвер оказался еще тяжелее, и Кирилл подумал, что придется держать его обеими руками во время стрельбы.
        Да, во время стрельбы.
        Теперь ему были смешны планы геройского самоубийства. «Нет, уроды, если кому и суждено сегодня отправиться на дно, то не мне, - подумал Кирилл, упражняясь в перезарядке барабанов. - А если и мне, то это случится не здесь и не сейчас. Пусть я лучше сто раз утону возле одесского волнолома, чем тут, вместе с вами».
        Он набил карманы патронами. План был прост. Выбраться наружу и пробиться к кормовой рубке. Там штурвал, там бочонок с питьевой водой, и там стены, за которыми можно укрыться. А тем, кто попытается подойти, придется преодолеть открытое пространство между мачтами.

«От револьвера больше шума, чем вреда», - вспомнились ему слова Динби. Обида вспыхнула на миг, и тут же сменилась презрением. «Продал за полсотни? Наверно, это хорошие деньги, если ради них ты пошел на такой риск. Ведь я вернусь, и мы встретимся. Что тогда? Помогут тебе твои доллары?»
        Переложить руль, взять круто к западу. Как можно круче, насколько только это будет возможно сделать в одиночку, без возни с парусами. Да, все придется делать в одиночку. Уродов надо заставить связать друг друга. Их там человек пять, не больше. Связанные, они будут лежать в кубрике, а Кирилл будет их поить два раза в день. С едой придется подождать до прибытия на берег. А там Кирилл сдаст подонков местным властям, сядет на поезд и уедет в Нью-Йорк. Да, не забыть забрать у Красавчика свои пятьдесят долларов!
        Все очень просто.
        Кирилл поглядел на крышку люка. Ему показалось, что она неплотно прилегает к краям, и он слегка надавил на нее снизу. И крышка поддалась.

«Они даже не заперли меня!», - подумал он, приподнимая ее левой рукой. В правой руке был зажат револьвер с взведенным курком.
        Повернув голову, он увидел боцмана. Тот сидел спиной к нему на бухте каната и возился с каким-то длинным предметом, лежащим на коленях. Неожиданно боцман застыл, а потом резко обернулся и вскочил.
        В руках у него была винтовка.
        Револьвер с грохотом подпрыгнул в руке. В следующую секунду Кирилл уже был на палубе. Низко пригибаясь, метнулся к рубке. Сзади послышался жалобный стон.

«Попал!»
        У штурвала стоял высокий и худой матрос с седой шкиперской бородкой. Кирилл вспомнил, как бородач старался попасть ему каблуком в лицо. И выстрелил, не успев даже ничего сказать.
        Матрос согнулся, переломившись пополам, и отлетел к кормовой шлюпке.
        Кирилл вытянул руку с револьвером в сторону носовой каюты, ожидая, что сейчас оттуда выбегут остальные. Свободной рукой он уже крутил штурвальное колесо. Шхуна накренилась, и паруса на несколько мгновений обвисли, а потом снова, хлопнув, наполнились ветром. Но Кириллу было некогда следить за ними, потому что на мушке уже показался сам Красавчик.
        Он нажал на спуск, и понял, что промазал.
        Бросил штурвал, схватил револьвер обеими руками и снова выстрелил. Красавчик осел, взмахнув руками, и за его спиной появился еще один урод. Кирилл выстрелил по нему два раза, услышал щелчок пустого барабана, но второй револьвер тут же, словно сам собой, вылетел из-за пояса. В очередную мишень Кирилл выпустил две пули подряд.
        Он присел, торопливо перезаряжая револьвер. Сколько их там? Да все равно. Патронов хватит на всех.
        Ветер быстро унес пороховой дым, и Кирилл отчетливо видел всех, кого подстрелил. Боцман сидел, привалившись к фальшборту и широко расставив ноги. Голова свисала на грудь, залитую кровью. Красавчик лежал на боку, вытянув одну руку вперед. И возле руки блестел длинноствольный револьвер.
        Двое других матросов подавали признаки жизни. Один стонал, скорчившись у самого входа в каюту. Другой все пытался отползти, но его руки скользили в крови. Да, крови было много. Красные потеки вытянулись по всей палубе.

«Ну, где вы там? - Кирилл нетерпеливо всматривался в темноту дверного проема. - Выходите, да и закончим».
        - Эй! - заорал он, не узнавая собственного голоса. - Выходите по одному! Без оружия!
        Но никто не ответил ему. Выждав еще какое-то время, он осторожно подобрался к каюте и заглянул внутрь через узкое окно. Там никого не было.
        - Вот так, - сказал Кирилл. - Похоже, из всей команды остался я один.
        Он вернулся к штурвалу и закрепил его, установив курс. Открыл кран питьевого бочонка и ополоснул лицо от крови, а потом долго пил. Чувствуя, что силы скоро покинут его, он торопился. Стянул всех в кубрик, в тот самый, где валялся ночью, и запер дверь на засов. Хотелось плеснуть хотя бы пару ведер воды на палубу, чтобы смыть кровь - но на это его уже не хватило. Все тело била сильнейшая дрожь. Шатаясь, как пьяный, он добрел до штурвала и повалился, обхватив голову руками. Ему казалось, что он плачет. Но глаза были сухими. Ему казалось, что он кричит во все горло - но ни звука не вырывалось из груди. Его охватывал ужас, который сменялся яростью, переходящей в отчаяние. Он выбросил за борт свои револьверы, кольт Красавчика и винтовку боцмана - и ему стало немного легче.
        Понемногу Кирилл пришел в себя и занялся парусами. Их следовало подобрать, потому что ветер усиливался. Как учил дядя Жора? Парус должен ловить столько ветра, сколько нужно для легкого хода. Без крена, без напряжения. Оснастка шхуны была почти такой же, как на баркасе - ну, разве что чуть-чуть позапутанней. Сюда бы пару человек в помощь… Но он справился и один. Привычная работа заставила его быстро забыть о том страшном грузе, который покоился в кубрике.
        В каюте он нашел чистую одежду и торопливо переоделся. Особенно порадовали его новенькие сапоги. Наконец-то Кирилл смог с чистой совестью выбросить за борт стоптанные башмаки, которыми наделил его когда-то Джон Динби. Правда, он тут же пожалел об этом торопливом жесте. Во-первых, сапоги были жестковаты. А во-вторых, как хорошо было бы появиться перед Динби с парой револьверов на поясе и швырнуть ему в лицо дареные башмаки. Мол, на, предатель, мне твоего дерьма не надо…

«Ничего, ничего, - подумал он, - мы еще рассчитаемся».
        Он нашел отличную шляпу черного фетра с красной щегольской лентой. Посмотрелся в зеркало и решил, что ленту лучше срезать. Открыл бутылку виски и долго протирал ссадины на лице и руках. Оказалось, что побои не нанесли особого вреда. В уличных драках ему иногда доставалось и побольше. Правда, в Одессе не били лежачего. Да он никогда и не давал сбить себя с ног.
        Однажды ему крепко приложили пряжкой от ремня, прямо в скулу, чуть выше - остался бы без глаза. Да, случались драки и покруче, чем эта. Уроды явно не бывали в одесском порту, там бы их научили кой-чему… Кирилл повеселел, и уже по-хозяйски обошел свой корабль, и даже нашел швабру, и оттер кровь с досок. А когда он обнаружил на камбузе запасы еды, то в голову пришла шальная мысль: зачем искать берег, а потом еще и пытаться пристать к нему - не проще ли развернуться на север и дойти до Нью-Йорка морем?
        Нет, не проще. В одиночку ему не справиться с таким крутым поворотом, да еще против ветра.
        - Против ветра в одиночку не пойдешь, - сказал он себе.

4. В гостях у честных китобоев

        Издалека берег выглядел, как длинное темное облако, зацепившееся за горизонт. Другие облака, светлые, тянулись в вышине, постепенно меняясь в очертаниях. Становилось все темнее. К вечеру Кирилл уже видел не только волнистую полосу на горизонте, но и дымы, которые тонкими струйками приподнимались к небу и таяли.
        Он не представлял, как сможет войти в порт - если, конечно, там есть порт. И боялся даже подумать о встрече с другим судном. Все чаще и чаще оглядывался он на шлюпку, качавшуюся на рострах за кормой. Пока не опустилась темнота, Кирилл перенес в нее все, что могло понадобиться для длинного перехода - воду, галеты, одеяла и брезент. Когда наступила ночь, берег исчез из виду, но скоро там, вдали, уже можно было разглядеть несколько огоньков. На них он и держал курс.
        Ветер крепчал, и волны шумели все сильнее. Кирилл знал, что ночью все кажется гораздо опаснее, чем днем. Надо глядеть только на компас, или заниматься работой на палубе, а еще лучше - в каюте или трюме - лишь бы не смотреть на грозную черноту вокруг.
        Когда ветер донес до него шум прибоя, Кирилл бросил штурвал и перебежал на нос шхуны. До берега было еще далеко, но откуда равномерный рокот разбивающихся волн?

«Отмель, - понял он. - Не хватало только налететь на каменистую банку. Шхуна в щепки разлетится. Свернуть? Куда?»
        Пока он гадал, впереди, на черной воде, уже стали видны светлые проблески пены. Да, шхуна летела прямо на мель.
        - Ну и хорошо, - сказал Кирилл спокойно и бодро, как сказал бы на его месте дядя Жора. И скомандовал сам себе: - Шлюпку на воду.
        Прежде чем покинуть шхуну, он развернул ее, сколько мог, в другую сторону и закрепил руль.
        Он греб, стараясь держать нос шлюпки поперек волн, и заставляя себя пореже оглядываться на берег. Берег никуда не денется. Сколько до него? Ну, час спокойной гребли. Ну, два? Какая разница? Все равно - часов-то нет.
        Он подумал, что часы можно было бы забрать у Красавчика. Забыл. И деньги забыл. А ведь там наверняка были деньги. Много денег. Обидно. Все пропадет.
        Кирилл подтянул брезент, прикрывавший шлюпку от брызг, и подумал, что даже миллион долларов был бы всего лишь бесполезным балластом сейчас, здесь, посреди ночного океана.
        Ему вспомнилась родная одесская бухта с ее ласковыми волнами, с веселой мозаикой зданий на берегах, с лиловыми силуэтами пароходов и парусников на рейде… Как легко было грести на ялике - и как трудно сейчас. Гребешь, гребешь - а кажется, что стоишь на месте, и только переваливаешься через волны, которые набегают под шлюпку…
        Над океаном появился серый просвет между горизонтом и низким небом. «Скоро взойдет солнце, - подумал Кирилл, - а я еще гребу. Может быть, меня снесло течением?»
        Но в эту же секунду днище шлюпки чиркнуло о песок, и весло коснулось дна. Кирилл обернулся. Берег чернел впереди, далекий и низкий, и до него было еще метров сто мелководья, разлинованного низкими длинными волнами. Он спрыгнул в воду, схватил носовой конец и потянул шлюпку за собой. Вода то доходила до пояса, то едва доставала колен, и тогда шлюпка тяжело волочилась по дну. Совершенно измотанный, Кирилл выбрался, наконец, на берег, и рухнул на влажный укатанный песок. Сил осталось только на то, чтобы вытащить из шлюпки якорь и втоптать его в грунт. А потом он забрался под брезент и скорчился там, завернувшись во все одеяла…
        Проснулся он от неяркого света. Шлюпка качалась на воде. «Прилив, - подумал он, не открывая глаз. - Не сорвало бы с якоря». Он перегнулся через борт и плеснул в лицо пригоршню воды. Якорный трос был натянут, как струна, и уходил в воду под острым углом. Подняв якорь, Кирилл принялся грести вдоль берега. Теперь он знал, куда ему надо - вон туда, где сквозь утренний туман над плоским песчаным мысом высятся несколько мачт.
        Обогнув мыс, он увидел небольшой поселок. Аккуратные домики с красными стенами и белыми ставнями, невысокие дощатые заборы, несколько деревьев, длинный сарай на самом берегу - и причальная стенка, возле которой раскачивались рыбацкие баркасы, с белыми высокими бортами и черными рубками на корме.
        В этот ранний час на берегу никого не было. Только одна фигура в длинном плаще и рыбацкой шляпе высилась на причале, возле плотиков, к которым были привязаны две шлюпки. Кирилл выбрал свободное место между ними, прицелился к швартовой утке и, сделав несколько мощных гребков, встал, держа носовой конец в руке. Его шлюпка, замедляя ход, плавно подошла к плотику. Кирилл соскочил на него, одним уверенным движением намотал конец на утку и повернулся к стоящему на причале аборигену.
        Тот не обратил внимания ни на блестящую швартовку, выполненную Кириллом, ни на сам факт его появления из утреннего тумана. Он продолжал смотреть куда-то вдаль, и на его обветренном лице не дрогнула ни одна морщинка.
        Вспомнив уроки Динби, Кирилл хотел обратиться к аборигену на матросском жаргоне, чтобы тот сразу понял, с кем имеет дело. Но почему-то не решился, и произнес вполне учтиво, как на уроке в гимназии:
        - Доброе утро, сэр.
        - Утро… - кивнул тот, слегка скосив глаза на пришельца.
        - Не скажете, далеко ли до Нью-Йорка? - спросил Кирилл как можно непринужденнее.
        Абориген нисколько не удивился.
        - Сто шестьдесят миль.
        - А не скажете ли, могу я кому-нибудь продать эту шлюпку?
        Абориген вытянул руку и показал на зеленое двухэтажное здание в глубине поселка, возвышавшееся над красными черепичными крышами:
        - Спроси у Андерсена. В нашем поселке он один все покупает и все продает.
        Произнеся эту фразу, он скрестил руки на груди и отвернулся, продолжая внимательно изучать горизонт, скрытый полосами тумана.


        По дорожке, выложенной плоскими булыжниками, Кирилл направился к поселку. Вид развешенных рыбацких сетей напомнил ему об Одессе, и он зашагал быстрее. Что такое сто шестьдесят миль? Несколько часов на поезде. Динби говорил, что пароходы в Россию уходят едва ли не каждый день. Не возьмут на один, возьмут на другой - матросов вечно не хватает. И всего через пару недель он увидит родной берег…
        Если верить вывеске на зеленом доме, то здесь размещался отель, работал парикмахер, и стирали белье, а также предлагали снаряжение для ловли тунца. Но, похоже, вся эта бурная деятельность начнется еще нескоро. А пока в доме все спали. Даже белая лохматая собака лишь приподняла ухо, когда Кирилл прошел мимо нее, и снова заснула. Тишину нарушали знакомые звуки, раздававшиеся за домом - кто-то колол дрова. Кирилл зашел за угол и увидел невысокого человека, раздетого по пояс, в шляпе и с платком на шее. Он оперся на длинный топор и обернулся:
        - Пришел катер?
        - Не знаю, - сказал Кирилл. - Мистер Андерсен?
        - Мистер Андерсен дрыхнет на перине, - сказал человек с топором. - Можешь разбудить его. Если ты уже ничего не ждешь от жизни. Только сначала объясни мне одну вещь. Если катер не пришел, то откуда в нашей чертовой дыре появился новый человек?
        - По морю ходят не только катера, - сказал Кирилл.
        - Слушай, братишка. - Человек с топором явно не торопился возвращаться к своему утомительному занятию. - Я торчу здесь уже третий день, жду катера, чтобы перебраться через залив. И если кто-нибудь поможет мне это сделать - на катере, на шхуне или на любой другой посудине - то он узнает, каким благодарным может иногда быть Энди Брикс.
        - Мне очень жаль, - учтиво развел руками Кирилл. - Но у меня только шлюпка, которую я с удовольствием продам.
        - Шлюпка? - Энди Брикс задумчиво почесал подбородок. - Я бы с удовольствием ее купил. Да вот беда. Мистер Андерсен рассчитывается со мной оладьями на завтрак, рыбой на обед и молитвами на ужин. Ты примешь к оплате тарелку оладий? С патокой? Можешь не отвечать.
        Он поплевал на руки и снова взялся за топор. Кирилл не спешил уходить. Этот человек чем-то неуловимо напоминал ему дядю Жору. Он был примерно того же возраста, и точно так же с отвращением смотрел на гору чурбаков, которые ему предстояло наколоть.
        - А когда обычно просыпается мистер Андерсен?
        - Не раньше, чем я сварю кофе, - проворчал Брикс. - Он отпустил прислугу на похороны. Странное дело, у прислуги горе, а страдать должен я.
        - В таком случае, - Кирилл сбросил с плеча сумку, - вдвоем мы справимся быстрее.
        Он колол дрова, а Брикс пытался растопить летнюю кухню, почти такую же, какая стояла во дворе Жоры Канделаки - невысокая печурка со следами побелки и жестяной трубой, торчащей над дощатым навесом. Закопченный кофейник долго не поддавался нагреву, а когда, наконец, зашумел, Брикс неожиданно приложил ладонь к уху:
        - Ого! Кажется, сегодня кофе придется варить не мне! Слышишь? Катер идет!
        Он побежал к дому, на ходу натягивая кожаный жилет.
        - Пора собирать вещички. А ты пока сходи на кухню. Кофе в стеклянной банке на подоконнике, сам найдешь!
        Кирилл не собирался наниматься в повара к неведомому Андерсену. Ему надо было только продать шлюпку, причем ровно за такую сумму, какой хватит на билет до Нью-Йорка. С небольшим запасом. Размышляя о размерах этого запаса, он пошел вслед за Бриксом. Андерсен наверняка уже проснулся, а поговорить с ним можно и без утреннего кофе.
        Он поднялся на высокое крыльцо и оглянулся. Отсюда ему хорошо был виден берег. Он увидел причал и стоящих на нем людей. Увидел паровой катер с высокой трубой, из которой вылетали хлопья сизого дыма. И увидел шхуну со спущенными парусами, которая шла за катером на буксире.
        Кирилл почувствовал, как обмякли колени. Это, без всякого сомнения, была та самая шхуна. Словно что-то толкнуло его в спину. Через минуту он уже был далеко от дома Андерсена, торопливо шагая по накатанной дороге прочь от берега.
        Он прошел мимо аккуратных домиков, едва сдерживаясь, чтобы не побежать. Как только дорога свернула за сад, он все-таки побежал. И понесся, не чуя ног под собой. Только слышал гулкий стук каблуков где-то сзади. Оглянулся - нет, никто за ним не гнался. Это стучали его собственные сапоги.
        Дорога перевалила через пологий холм, и Кирилл немного успокоился, потому что теперь его не могли увидеть из поселка. «Да нет, я ошибся, - думал он, задыхаясь то ли от быстрой ходьбы, то ли от испуга. - Мало ли таких шхун. Ну и что же, что у этой нет шлюпки? И на палубе никого? Нет, та шхуна сейчас болтается где-то в океане. Ее не могли найти так быстро. Ну, даже если это она, что с того? Причем тут я? Да пока там, на причале, с ней разберутся…»
        С ней разобрались гораздо быстрее, чем он думал. Скоро он услышал за спиной шум копыт. Кто-то свистнул. Кирилл оглянулся и увидел повозку, запряженную парой лошадей. Преследователей было так много, что их невозможно было сосчитать - они казались ворохом шевелящегося хлама, из которого торчали какие-то палки.
        Убегать было бессмысленно, а спрятаться - некуда. И Кирилл зашагал спокойно и размеренно, всем видом показывая, что он ничего не боится. Ему нечего бояться. Он спокойно идет к ближайшей железной дороге. Вот поговорит с этими разгоряченными придурками, а потом заберется в товарный вагон на ходу. Правда, впереди не было никаких признаков железной дороги. А преследователи становились все ближе и ближе.
        - Эй, ты! Стой!
        Он отошел к обочине и остановился, поджидая их. Поправил шляпу. Посмотрел на сапоги и обтер запыленные носки о голенища сзади.
        Повозка еще не остановилась, а они уже спрыгнули и окружили Кирилла. Их было шестеро, и все держали в руках какие-то багры. Нет, не все. У того, кто спрыгнул последним, в руках ничего не было. Только сумка через плечо. Это был Энди Брикс. Увидев его, Кирилл почему-то вспомнил, как резал пеньку с Джоном Динби. Вот точно так же, вызвался помочь человеку - и чем это кончилось?
        - Это ты продаешь шлюпку? - спросил красномордый крепыш. Его борода, казалось, росла прямо из горла. Остальные были похожи на него, как родные братья.
        Кирилл ничего не отвечал, разглядывая их оружие. Пики не пики, копья не копья. Толстое древко, отполированное ладонями, и стальной блестящий наконечник с зазубриной.

«Да это гарпун», - догадался он, наконец.
        - Ты что, не слышал? Я тебя спросил, продаешь ли ты шлюпку!
        Прекрасно понимая, что сейчас он может получить гарпуном по шее, Кирилл с нарочитым удивлением оглянулся и развел руками:
        - Не вижу никакой шлюпки.
        Красномордые переглянулись.
        - Братец Кнут, погоди, - сказал тот, что выглядел постарше прочих. - Послушай, парень. Ты или ни в чем не виноват, или чертовски хитер. Мы тебе зла не желаем. Мы, честные китобои, никому не желаем зла. Но позволь спросить, откуда у тебя та шлюпка, на которой ты пришел? И почему на ней написано «Амазонка»? Не потому ли, что так называется шхуна, которую снял с мели катер? На ней мы нашли два трупа и трех раненых. И не ты ли тот самый юнга, который натворил слишком много для своих лет? И не тебя ли зовут Крис Беллоу?
        Он говорил медленно и отчетливо, в голосе его звучало уважение. Кириллу вдруг стало легко и немного стыдно за свой страх.
        - Кто сказал про юнгу? - спросил он, выпрямляясь и поправляя шляпу.
        - Шкипер.
        - А Бридж?
        - Бридж мертв, - сказал братец Кнут. - Мы все его знали. Это был достойный моряк. И я буду рад увидеть, как болтается в петле тот, кто его убил. Ты понимаешь, о чем я?

«Значит, шкипер - это Красавчик, - подумал Кирилл. - Значит, он только прикидывался убитым. Он все рассказал. Вот гад, даже имя мое выпытал у Динби. Ну и ладно. Не придется врать и выкручиваться».
        - Мне очень жаль, - спокойно сказал он. - Но у меня не было выбора.
        Он не чувствовал ни малейшего страха. Почему-то ему казалось, что эти люди действительно не причинят ему никакого вреда. Он все им расскажет. Они поймут. И отпустят его.
        - Вы хотите сдать меня в полицию? - спросил он.
        - Нет, Крис Беллоу, - торжественно произнес старший. - Здесь мы все решаем сами. У нас, у честных китобоев, имеется свой судья. Виселицы у нас нет, но за садом стоит сухой дуб. Три года назад мы там вздернули одного. Получилось неплохо.

«Зря я выбросил револьверы, - подумал Кирилл. - Как бы они сейчас удивились, если б я достал их из сумки…»
        - Положи свою сумку на землю, - приказал старший китобой. - И отойди с поднятыми руками.
        - Держи, - сказал Кирилл и бросил сумку тому под ноги.
        Они стояли кольцом, опираясь на гарпуны. Как только старший наклонился над сумкой, Кирилл что было сил ударил носком сапога под колено того, кто стоял ближе всех. Рванулся между ними и побежал по полю.
        Он мчался к невысокому редкому лесу, который зеленел над песчаным холмом.

«Как только удастся оторваться, надо будет скинуть сапоги, - подумал он. - А уж босиком-то я им не дамся. Эти толстопузы и бегать-то не умеют…»
        Да, бегать китобои не умели. Они и не побежали за ним. Что-то больно ударило Кирилла под лопатку, да так сильно, что он раскинул руки и плюхнулся в песок.
        Когда он смог, наконец, привстать, они уже снова стояли вокруг, добродушно посмеиваясь.
        Он сидел, отряхиваясь и выплевывая песок. Слюна была красной, и во рту было солоно от крови.
        - Набегался? - спросил братец Кнут и замахнулся гарпуном.
        Кирилл прикрыл лицо локтем, ожидая удара. И вдруг услышал голос Брикса:
        - Постойте, я кое-что придумал!

«Вот гад», - подумал Кирилл, не убирая локоть.
        Энди Брикс стоял чуть в стороне, весело улыбаясь и помахивая мотком веревки.
        - Парни, кто из вас лучше всех вяжет узлы?
        - Ну, наверно, братец Юхан, - оглядев свою команду, решил старший. - Только к чему это все? Мальчишка и сам дойдет до сада. Никуда не денется.
        - Братец Юхан? - переспросил Брикс.
        - Это я, - отозвался толстяк в черной рубашке.
        Энди Брикс кинул ему моток. Веревка летела к братцу Юхану не слишком долго. Наверно, меньше секунды.
        Но этого времени хватило на то, чтобы в руках у Брикса вдруг появились два небольших револьвера.
        - Что ты задумал, незнакомец? - хмуро спросил старший. - Мы в поселке не держим никакого оружия. И ты сказал, что у тебя нет ничего такого, когда пришел к нам…
        - Да разве это оружие? - улыбнулся Брикс, плавно отступая и поводя револьверами из стороны в сторону. - Вы своими гарпунами убиваете кита. А эти игрушки ни на что не годятся. Вот, полюбуйтесь.
        Два выстрела ударили почти одновременно. И два гарпуна переломились в руках бородачей.
        - Ну, какое же это оружие? - продолжал улыбаться Брикс. - Эти пульки не пробьют даже лоб китобоя. Коленную чашечку, конечно, я прострелить могу, но лоб - вряд ли. Вам все понятно, парни? Братец Юхан, будь добр, свяжи-ка своим приятелям руки за спиной. Да покрепче.
        Кирилл не верил своим глазам. Сидя на песке, он смотрел, как грозные здоровяки послушно поворачиваются спиной к ловкому братцу Юхану.
        - Эй, юнга! - позвал его Брикс. - А ты сам-то понимаешь толк в узлах?
        - Немного, - Кирилл вскочил и надел шляпу.
        - Тогда выдерни пояс у Юхана и свяжи ему руки. Только сначала посмотри, как это делал он сам. Отличная работа, должен заметить.
        Когда все китобои были связаны, Брикс приказал:
        - Ложитесь, ребята. Я думал, что уйду отсюда на катере. Не получилось. Придется воспользоваться вашей каретой. Вы найдете ее в Вайнбурге, у шерифа. Надеюсь, он окажется достойным человеком, и вернет ее вам, как только вы явитесь. Но пока - лежите, отдыхайте. Юнга, ты ничего не хочешь сказать братцу Кнуту? Это он саданул тебя в спину, хорошо еще, что тупым концом. Не хочешь?
        Кирилл помотал головой.
        - Умеешь править лошадьми?
        - Нет, - признался Кирилл.
        - Оно и понятно. Ты же морской волк. Ничего. Из моряков получаются отличные ковбои.

5. Дюны

        Пролетка неслась по дороге, петляющей между дюнами, и неслась так быстро, что Кириллу пришлось вцепиться в боковой поручень, чтобы не вывалиться на повороте. Лошади помахивали коротко остриженными хвостами и недовольно всхрапывали каждый раз, когда Энди щелкал вожжами над их спинами.

«Зря он им сказал, куда мы едем, - думал Кирилл, косясь на молчащего попутчика. - Наверно, здесь только одна дорога, и ведет она, скорее всего, в Вайнбург. Винный Город. А что, если он сдаст шерифу пролетку вместе со мной? От американцев всего можно ожидать. Может быть, пока не поздно, соскочить?»
        Под колесами прогудел мостик через небольшую речушку, и Энди Брикс привстал, натянув вожжи.
        - Приехали, Крис. Ты, наверно, думаешь, что я такой же добропорядочный идиот, как те китобои? Им придется долго объяснять шерифу в Вайнбурге, какую именно пролетку они хотят у него забрать. Потому что сейчас мы с тобой закатим их карету вон туда, в тростники. И пусть она спокойно сгниет там. А лошадки отвезут нас в Миллвиль, где мы пересядем на поезд. И когда шериф, наконец, дойдет до кипения и вытолкает китобоев из участка, мы с тобой будем уже далеко-далеко. Кстати, куда тебе надо?
        - В Нью-Йорк. А тебе?
        - А мне в Нью-Мексико. Вот забавно. Звучит почти одинаково. А ехать придется в разные стороны. Тебе на север, мне на юг.
        Сначала они распрягли лошадей и вдвоем закатили пролетку по топкому берегу в глубь тростников. Потом долго разглаживали следы на песке. А затем Брикс помог Кириллу забраться на неоседланную лошадь.
        - Не сиди, как мешок с мукой! Обними ее коленями, будто она хочет из-под тебя вырваться! И не бойся ее, эти кобылы не кусаются.
        - Я не боюсь.
        - А я вот первое время страшно боялся лошадей, - сказал Брикс. - От высоты голова кружилась.
        Кирилл первый раз в жизни ехал верхом, и у него тоже на миг закружилась голова, как только он глянул вниз. Он устроился поудобнее, чтобы не биться копчиком о твердый лошадиный хребет, и подумал, что обязательно упадет, если кобыла припустит галопом. Но та шла спокойно и размеренно вслед за лошадью Брикса.
        Они двигались по речке, которая становилась все уже, и скоро превратилась в ручеек, извивающийся между камышами.
        - Можешь не отвечать, - заговорил Брикс. - Но мне просто интересно, из чего ты стрелял. Шестизарядник?
        - Да.
        - И уложил пятерых? Неплохо.
        - Двоих, ты же слышал.
        - Да, слышал. Знаешь, в чем твоя ошибка? Надо было их выбросить за борт. Похоже, они того заслуживали.
        - Да.
        - Зачем ты с ними связался? Хотел заработать?
        - Я не связывался. Мы с другом… - Кирилл осекся. - Мы с одним парнем зашли в ресторан в Нью-Йорке. Я что-то выпил. Заснул. Очнулся уже на шхуне. Ну, а потом… У меня не было выбора.
        - Понятно. Тебе подмешали отраву. Эта штука называется гидрохлорид. Свободно продается. У каждой нью-йоркской проститутки есть в сумочке такой флакончик. Тебе повезло, Крис. Некоторые не просыпаются.
        - Да, повезло.
        Они пересекли небольшое болото, покрытое красным мелким кустарником, откуда вспархивали напуганные птицы. Их крылья, в черно-белых пятнах, были похожи на шахматную доску.
        Пожалуй, только птицы и напоминали ему, что он находится, черт знает, как далеко от дома. Все же остальное было таким же, как в России. Песок, кусты, чахлые сосенки. Даже кулики, перебегавшие по песчаным плесам, пересвистывались точно так же, как где-нибудь на херсонском лимане.
        - Не верти головой, а то сверзишься! - Брикс оглянулся. - Ну, и что за дела у тебя в Нью-Йорке? Хочешь найти о своего приятеля, который тебя подставил?
        - Нет, - Кирилл пожал плечами. - Просто хочу вернуться домой. Скажи, Энди, долго еще до железной дороги?
        - Хочешь знать, долго ли тебе еще терпеть мою болтовню? - усмехнулся Брикс. - Ты уж прости, братец Крис. Но я два года не мог перекинуться словом с приличным собеседником. Прикинь - сначала меня полгода держали в карцере, потом еще год в одиночке, и только зимой перевели на работы. Я строил дамбу в Миллвиле.
        Но каторжане - публика молчаливая. К тому же в моей команде почти все были черные. А тот шотландец, который считал себя белым, был мне глубоко противен. Мог ли я с ним поговорить? Нет, не мог. А за разговоры с охранником можно было опять схлопотать карцер. Вот какие порядки в Миллвиле.
        - Ты был в тюрьме?
        К его бессмысленному вопросу Энди Брикс отнесся вполне серьезно.
        - Был ли я в тюрьме? Наверно, правильный ответ будет следующим - я и сейчас в тюрьме. По крайней мере, так думают все, кто меня знал. И ты говоришь, у тебя был шестизарядник? И ты уложил пятерых? Ну-ка, расскажи все по порядку…
        - Что рассказывать?
        - Всё. Где стоял ты, где - они. Какое оружие было у них, как они двигались, и как двигался ты. На какой дистанции шел бой. Какие были укрытия, и как ты ими воспользовался. Я хочу знать всё.
        - Зачем?
        - Как бы тебе объяснить… Все, что с нами происходит - это вроде школы. И каждый встречный - вроде учителя. Китобои дали нам хороший урок. А мы - им. И каждый что-то получил от встречи. Дошло до тебя? Там, на шхуне, у тебя была контрольная работа. Я тоже хочу приготовиться к подобной проверке, и ты мог бы мне помочь. В моей башке полное собрание перестрелок, моих и чужих. Я до сих пор жив только потому, что учусь на чужих ошибках. Ты не хочешь говорить об этом? Странно. Ладно, будем молчать.
        На самом деле Кирилл как раз хотел говорить об этом. Просто не мог. Чужую речь он понимал легко. Ну, если чего-то и не понимал буквально, то догадывался. Но вот говорить…
        - Будем молчать, - повторил Брикс. - Сказать по правде, уважаю молчунов.
        - Я не молчун, - сказал Кирилл. - Я как собака. Все понимаю, а сказать не могу.
        - Говори, как можешь. Тебе это нужно. Нужно рассказать обо всем, иначе свихнешься. Все, что с нами случается, нельзя хранить внутри. Потому что это лишний груз. Расскажи - и забудь. В памяти надо оставить только опыт. А сейчас у тебя голова забита всякой ерундой. Кровь, страх, ненависть. Это лишнее.
        Если эти ублюдки заставили тебя стрелять, значит, они получили по заслугам. Правда, ты не довел дело до конца, но это простительная ошибка. Эх, Крис, если бы мне в твои годы встретился такой человек, каким я стал сейчас… Я тоже молчал обо всем, что со мной случалось. А кому я мог рассказать? Больной мачехе? Вечно пьяному отцу? Или младшим братишкам?
        Мне было пятнадцать лет, когда я впервые застрелил человека. И ты первый, кому я об этом говорю. Может быть, вся моя жизнь сложилась бы иначе, если б меня тогда успели сцапать. Я бы все рассказал шерифу. Знаешь, люди так удивляются, что пойманные преступники все рассказывают о себе. Ведь собственноручные признания многих прямиком привели на виселицу. Казалось бы, просто: держи язык за зубами, и останешься в живых. Но нет. Выкладывают все, с подробностями. Потому что иначе можно свихнуться. Понимаешь меня?
        - Конечно.
        - Ни черта ты не понимаешь, - сказал Брикс. - Тебе не мешало бы посмотреться в зеркало.
        - А что? Кровь? - Кирилл ощупал висок, на котором запекся рубец, оставленный боцманом.
        - Да, кровь. В глазах. Я, как только увидел тебя, сразу подумал: парнишка кого-то завалил. Давай, выкладывай все по порядку. Потому что мне нужно, чтобы ты выглядел, как нормальный человек. А не как беглый висельник. Давай. Расскажи, как ты их завалил. С чего началась заваруха?
        - Заваруха началась с того, что я нашел оружие, - сказал Кирилл.
        Понемногу его речь становилась все более уверенной. Он перестал бояться ошибок и не задумывался о согласовании времен, а нужные слова сами собой отыскивались в памяти. Брикс слушал его внимательно, иногда останавливая неожиданным вопросом. А когда Кирилл закончил, то Энди привел пару поучительных примеров того, как вести себя в подобной ситуации.
        Скажем, когда на Дикого Билла Хикока наехала банда Макканлесов, он не стал дожидаться повода для честной дуэли.
        Во-первых, Дэвид Макканлес был слишком хорошим стрелком, а во-вторых, рядом с ним всегда были трое братьев. Один против четверых? Никаких шансов.
        Однако у Дикого Билла имелось особое мнение на этот счет. Он сидел в таверне, и, наверно, ломал голову, как поступить. После стычки с Дэвидом тот пообещал его убить. Можно было бы на все плюнуть и незаметно уехать из Небраски. Но тут Дикий Билл глянул в окно и увидел, как вся шайка скачет по дороге к таверне.
        И что он делает? Он хватает со стены капсюльную винтовку, с которой хозяин таверны ходил на бизонов. Выскакивает на крыльцо, прицеливается - и стреляет. Дэвид Макканлес был от него в полутора сотнях шагов. Но бизонья пуля вышибла его из седла, да еще забрызгала братьев кровью и осколками костей.
        Братья, само собой, в праведном гневе помчались на Дикого Билла, паля на ходу. А он спокойно стоял на крыльце. Спокойно оперся локтями на перила. И спокойно завалил всех троих из своего кольта, как только они приблизились на подходящую дистанцию. А уж потом сел на жеребца и, не дожидаясь шерифа, покинул Небраску. Кстати, с тех пор его и стали называть Диким Биллом.
        Нечто подобное случилось и с одним знакомым Энди Брикса. Тот сидел в захолустной тюрьме за какое-то мелкое прегрешение, когда на городок налетела банда Хатча Рамиреса. Собственно, сам-то Хатч находился за решеткой, и банда просто разнесла тюрягу по бревнышку, чтобы освободить предводителя.
        Ну, знакомому Брикса ничего не оставалось, как присоединиться к налетчикам. Вечером бандиты укрылись в пещере, и там он подслушал их разговор - они не знали, что он понимает по-испански, и обсуждали, как поступить с новичком. Решено было избавиться от него самым гуманным способом - прирезать во сне, перед рассветом. Только вот знакомый Брикса тоже не стал дожидаться рассвета, а голыми руками придушил одного бандита, овладел его ножом, а потом потихоньку вырезал всю банду, включая Хатча. Да еще и получил пятьсот долларов, когда бросил его труп в пыль возле полицейского участка.
        - В общем, кто стреляет первым - тот выигрывает, - заключил Энди Брикс. - Если, конечно, он стреляет в противника, а не в землю перед ним, как это обычно и бывает.
        Он поглядел на небо и остановил лошадь.
        - Все, солнце уже высоко. Здесь мы будем ждать ночи. Ты есть хочешь?
        - Нет.
        - Отлично. Потому что еды-то у меня никакой и нет. Знаешь, Крис, пока я буду спать, ты мог бы разорить пару гнезд. В детстве мы часто так делали, собирали яйца диких уток…
        - У меня есть галеты, можем перекусить. - Кирилл огляделся. - А почему нам нельзя двигаться дальше?
        - Потому что дальше нас будет видно как на ладони. Несколько миль сплошных дюн.
        - Ты хорошо знаешь эти места, - заметил Кирилл, осторожно сползая с кобылы.
        - Да нет, не слишком. Просто сейчас мы идем тем же самым путем, каким я бежал из тюрьмы. Только в обратном направлении. Понимаешь, тюремщики кинулись искать меня на пути к железной дороге, а я ушел к океану. А теперь они обо мне, надеюсь, малость подзабыли, и до рельсов-то я точно доберусь. Но это будет к завтрашнему вечеру. А пока давай спать. Ты еще не передумал насчет Нью-Йорка? А то давай вместе махнем в Техас.
        - Кому я там нужен?
        - А кому ты нужен в Нью-Йорке?
        Кирилл ничего не ответил.
        Они завели лошадей в камыши, а сами устроились под ивой, низко склонившейся к воде. Сквозь густую сетку листьев хорошо просматривались берега маленького озера, одного из тех, которыми была усеяна низина между дюнами. Энди свернул сумку и положил ее себе под голову, предварительно вынув револьверы. Сладко зевнул и потянулся.
        - Так говоришь, у тебя были два кольта? Жалко, что ты их выбросил. Но я тебя понимаю. Говоришь, к ним подходили только самые большие патроны? Наверно, сорок пятый калибр. Да, жалко. Эти-то игрушки я забрал у охранников. Двадцать второй калибр. Ими, конечно, можно напугать простаков, или, если повезет, подстрелить голубя. Но для серьезного дела нужен сорок пятый. Ты почему не ложишься?
        Кирилл с трудом выпрямил затекшие конечности и опустился на прохладную землю возле замшелого ствола. Прогулка верхом оказалась слишком тяжелым испытанием. Он так и не смог улечься; сидел, прислонившись к стволу и от души завидуя Энди, который уже беспечно похрапывал.

«Кому ты нужен в Нью-Йорке?»
        Конечно, можно было бы рассказать обо всем. Об Остерманах, об Одессе, о том, что дома его ждет взбучка от матери и тошнотворное ожидание нового учебного года в гимназии… Да только Энди Брикс ничего не поймет. Как перевести на английский, что такое переэкзаменовка по алгебре? Как объяснить, что, если Кирилл не сдаст алгебру, то его обязательно отчислят? А ведь он не сдаст, это точно…

«Ну и пусть отчислят, - вдруг подумал он. - Не пропаду. Вернусь, напишу роман, стану знаменитым писателем. Как Вальтер Скотт. Разве Вальтер Скотт кончал гимназию? Вот и я обойдусь без нее! Да, но для мамы это будет таким ударом… Зато теперь никто не мешает ей любезничать с этим мерзким аптекарем. Ну да, теперь-то она может и замуж за него выйти. А что? Свободная одинокая женщина, красивая и еще молодая. Точно! Без меня ей будет легче…»
        Он не мог спать, и просто сидел, глядя на пляшущую тень от листьев.
        Где-то недалеко заржала лошадь, и Энди моментально поднял голову. Он быстро приложил палец к губам и выхватил револьвер.
        Кирилл затаил дыхание.
        Слышался хруст камышей. Фыркнули лошади, и снова раздалось короткое ржание.
        Брикс осторожно вытянул из-за пояса второй револьвер и, держа его за ствол, протянул Кириллу.
        Чужие голоса раздались неожиданно близко.
        - Это те самые кобылы?
        - Ну да!
        - Думаешь, они бросили лошадей и пошли пешком?
        - Тихо! Они просто отлеживаются где-то поблизости. Брикс не такой дурак, чтобы разгуливать среди бела дня.
        - Он мог их бросить, чтобы запутать нас.
        - Заткнись, Том! Лучше взведи курок, и стреляй, как только что-нибудь заметишь.


        Энди похлопал Кирилла по колену и показал пальцем в сторону. Там, над камышами, мелькнула белая шляпа, потом вторая, черная.
        Брикс шепнул:
        - В белой шляпе - мой…
        И плавно поднял кольт, держа его обеими руками и целясь сквозь листву в сторону камышей.
        Кирилл почувствовал, как рукоятка револьвера становится скользкой. Он вытер ладонь о колено и снова навел качающийся ствол на черную шляпу, плывущую над макушками камыша.

«Не попаду», - подумал он. Согнул левую руку в локте и положил ствол револьвера на предплечье. Так было удобнее, но мушка все равно плясала. Сквозь шум в ушах он вдруг услышал странную мелкую дробь. И не сразу понял, что это стучат его зубы. Он приоткрыл рот. Но теперь появилась новая беда - пот стекал со лба прямо в глаза, а Кирилл не мог шелохнуться, чтобы его вытереть…
        Камыши вдруг раздвинулись, и он увидел черную лошадь. Всадник в белой шляпе поднял над головой винтовку и обернулся.
        - Том, обойди вон ту иву, - проговорил он вполголоса.
        Вторая лошадь была светло-рыжей, и Кирилл видел, как мелькает ее блестящая кожа за частоколом толстых стеблей. Черная шляпа поплыла вправо, и он провожал ее мушкой.

«Что я делаю? - вдруг ужаснулся он. - Я не буду стрелять в этого человека! Это же не Красавчик, не боцман! Не Динби! Просто человек, обычный человек, который выполняет свою работу…»
        - Давай! - неожиданно выкрикнул Брикс.
        Кирилл зажмурился и что есть силы надавил на тугой спуск. Грохот выстрелов оглушил его.
        Энди стоял на коленях и стрелял куда-то по камышам.
        - Бей!
        Он снова выстрелил в ту сторону, где блестел рыжий бок лошади. Энди толкнул его в плечо и на четвереньках пополз в сторону, перекатился за ствол ивы, привстал на колено и выстрелил еще два раза. Кирилл сообразил, что надо сместиться подальше. Ноги не слушались его, а руки безвольно подломились, когда он попытался отползти. Он оказался на открытом месте и не придумал ничего лучше, как упасть прямо в воду.
        Стояла мертвая тишина. Не было слышно ни птиц, ни лягушек.
        Энди Брикс бесшумно, как призрак, скользил в камышах, низко пригнувшись и выставив перед собой револьвер. Вот он скрылся за пестрой зеленью. И через бесконечно долгую минуту показался обратно.
        - Готовы оба. Помоги мне.
        Один из убитых лежал головой в луже, и вода была ярко-красной. Второй повалился в камыши лицом вниз, кожаный жилет на спине был залит кровью.
        Лошади равнодушно выщипывали побеги у себя под ногами.
        - Знаешь, в чем была моя ошибка? - спросил Брикс, быстро обыскивая убитых. - Я совсем забыл про телеграф. А китобои - не забыли. Эти парни - помощники шерифа из Миллвиля. Нам повезло. Если б они заметили нас первыми, ты бы уже никогда не попал в Нью-Йорк. Смотри-ка, ты угодил ему в глаз. Хорошая работа, Крис.
        - Что теперь? - спросил Кирилл, пытаясь справиться со спазмами в желудке.
        - Теперь у нас есть хорошие лошади. Оседланные, так что остаток пути будет гораздо приятнее. По правде говоря, у меня задница просто горит. И вдобавок у нас есть пара винчестеров, так что мы еще повоюем. О, ты смотри, у него в кошельке целое состояние - тридцать пять долларов! Держи винчестер.
        Кирилл взял винтовку за ствол и оперся на нее, потому что колени подгибались.
        - Надо уходить, - выдавил он сквозь зубы.
        - Еще рано, - помотал головой Энди. - Будем ждать темноты. Тебя что, мутит? Это бывает. Иди, полежи. У тебя сегодня выдался тяжелый день.
        Едва забравшись под крону ивы, Кирилл повалился на землю. Все поплыло перед глазами, и он прижался лицом к палой листве в ложбинке между толстыми корнями. Ему было слышно, как Энди возится с лошадьми, куда-то уводя их… А когда он открыл глаза, было уже темно.

6. Вагон идет на запад

        К исходу ночи они уже были возле железной дороги. Ждать пришлось недолго. Поезд замедлил ход на подъеме, и они успели забраться в вагон через пролом в стене. Сначала Энди забросил внутрь мешки, потом залез сам и протянул руку Кириллу.
        - Давай живее!
        - Энди, а ты уверен, что этот поезд идет в Нью-Йорк?
        - Потом разберемся, залезай!
        Это был вагон для скота, с переборками внутри и с решетчатыми стенами. Энди живо приладил пару досок, перегораживая пролом.
        - Теперь сюда больше никто не сунется. Красота! Соломы-то сколько! Мы будем спать, как богачи, на самой мягкой в мире постели! - Он присыпал соломой мешок с оружием и принялся раскатывать одеяло. - Устраивайся, Крис. Поспи хотя бы часок. Днем нам придется быть настороже.
        - До Нью-Йорка сто шестьдесят миль, - сказал Кирилл. - Значит, поезд будет там примерно через шесть-восемь часов, так?
        - Может быть, и так. А может, и нет. Я не знаю, что будет через час, а ты вон куда заглядываешь…
        Через час поезд пронесся мимо какого-то большого города, прогремел по мосту через широкую реку, и снова сквозь широкие щели не было видно ничего, кроме мелькающих деревьев.
        Шло время, поезд летел то вдоль перелесков, то между голыми холмами, и, наконец, остановился на маленькой станции. Кирилл растолкал Брикса:
        - Энди, посмотри, где мы.
        Брикс протер глаза кулаком, подобрался к стенке и заглянул в щель. Кирилл устроился рядом, но не видел ничего, кроме такого же вагона, стоящего на соседнем пути. Когда же поезд тронулся, и мимо них проплыл столб с какой-то надписью, Энди присвистнул:
        - Лихо же они тут гоняют! Ты смотри, я вроде на минутку глаза прикрыл, а мы уже в Мериленде. Если так и дальше пойдет, то мы с тобой через пару дней окажемся в Техасе.
        - Как - в Техасе?
        - Вот так, братец Крис. - Энди потрепал его по плечу. - Ну что ты смотришь на меня, как на привидение? Я и сам не знал, куда свернет поезд. Решил так: если на север, значит, я поеду с тобой в Нью-Йорк. Без меня ты пропадешь, это же ясно. А если на юг - то ты поедешь со мной. И поможешь мне.
        - Что? Чем я могу тебе помочь?
        - Да есть одно дело… В моем положении, сам понимаешь, не во всякую дверь сунешься. Нужен надежный попутчик, которого можно было бы послать вместо себя. Скажем, в банк, где лежат мои деньги. Или на почту заглянуть - нет ли писем для меня.
        - Не знаю, Энди… Ну как я получу твои письма?
        - Да очень просто. Назовешь нужное имя, тебе и дадут. А ты отдашь мне. Да ты не сомневайся, я тебя научу. Всему научу. Раз уж мы встретились, и раз уж у нас так славно все получается - зачем расставаться? Ну, задержишься на неделю-другую. Зато посмотришь, как живут люди на Западе. Тебе там понравится, вот увидишь. И возвращаться не захочешь. Ну, как, я тебя уговорил? Можешь не отвечать.


* * *
        Энди Брикс родился в Мэнсфилде, штат Огайо. Мать умерла, когда ему не было и десяти лет, а в одиннадцать он впервые попался на краже. Потом еще пару раз. Наконец, судья решил, что отец Энди не справляется со своими родительскими обязанностями, и мальчишку упекли в исправительный дом.
        В четырнадцать лет Энди удрал оттуда и вернулся домой. Отец к тому времени снова был женат, и в их доме уже ползали по полу два младенца. Энди не захотел быть лишним ртом и попытался устроиться на работу. Он разносил по лавкам товар со склада, и однажды оказалось, что товар-то краденый. Так он снова оказался за решеткой. А когда вышел на свободу, бывший сокамерник пристроил его в привокзальный буфет.
        Однажды ночью там кутили проезжие ковбои. Один из них придрался к Энди. Затеял драку. Ковбой был на две головы выше, кулаки у него были просто чугунные. Брикс попытался сбить его с ног своим коронным нырком головой в живот. Оба повалились на пол. Энди нащупал рукоятку ковбойского кольта и, не вынимая из кобуры, нажал на курок. Пуля угодила противнику в пах, на этом драка закончилась. У Энди было два десятка свидетелей, которые под присягой подтвердили бы, что он стрелял, защищаясь. Однако парень решил не дожидаться шерифа.
        Дело в том, что в штате Огайо очень не любили рецидивистов. Если человек попадал под суд в третий раз, то его объявляли неисправимым преступником и отправляли на пожизненную каторгу. Энди знал об этом еще с исправительного дома. И не стал рисковать. Он вытащил кольт из кобуры воющего ковбоя и навел его на зрителей. Зрители расступились. Брикс вышел из буфета и вскочил на подножку первого попавшегося вагона. Вагон привез его на Запад.
        Энди мог бы много рассказать о своей юности. Но вместо этого он сказал только одно:
        - Ненавижу город. Любой город. И чем он больше, тем больше я его ненавижу. Нормальному человеку там нечего делать. Ты, Крис, нормальный человек. Поэтому я и решил взять тебя с собой. И хватит об этом. Давай займемся делом. - Он запустил руку в мешок и, пошарив там, вытащил револьвер. Вытряхнул патроны и кинул его Кириллу. - Чтобы жить на Западе, тебе нужно кое-чему подучиться.
        Поезд несся между лесистых холмов, пустой вагон шатало из стороны в сторону, и Кирилл стоял, широко расставив ноги для устойчивости.
        - Не стой так, - говорил Энди, - а то тебе яйца отстрелят. Стой боком, если стреляешь с двух рук. А с бедра тебе стрелять рановато. Развернись так, будто стреляешь из винтовки. Подайся вперед. Целься исподлобья. А теперь, мистер, засадите-ка мне две пули между глаз.
        Раз за разом он выхватывал кольт из-за пояса и наводил на Энди, который лежал напротив него, покуривая трубочку.
        - Мимо, - говорил Брикс, - пуля ушла выше головы. Мимо, рядом с ухом. Эта - в грудь, но я же просил между глаз, братишка.
        Когда-то Энди и сам учился примерно так же. Его наставниками были стрелки знаменитого скотовода Остина Крейна, который принял парня на работу.
        Правда, то, чем ему приходилось заниматься, трудно было назвать работой. Это была война.
        Наемные стрелки должны были защищать своего хозяина в его спорах с соседями. Просторные земли к западу от Миссури еще не были поделены между собственниками. А собственником считался любой, кто мог заявить о своем праве на эту землю. Заявить, доказать и отстоять это право - не в суде, а в чистом поле, с оружием в руках. Герои-одиночки не могли продержаться здесь дольше месяца, и земли им доставалось немного - три шага в длину, два в ширину. И шесть футов в глубину.
        Любой, кто хотел захватить кусок пожирнее, обзаводился своей армией. Мясные бароны объединялись в союзы, которые иногда распадались, а порой разрастались в целые федерации. Наемникам было все равно, кому служить, лишь бы платили исправно. И все равно, в кого стрелять. Лишь бы выстрелить первым.
        Семь лет Энди Брикс объезжал границы пастбищ, отбиваясь, то от индейцев, то от соседей. Бесчисленные стада паслись в прерии, и далеко не каждый бычок имел тавро. А если и имел, то его было несложно переклеймить. Тысячи голов скота по нескольку раз меняли своих владельцев. Как только обнаруживалась пропажа, стрелки отправлялись на поиски. Иногда они возвращались, ведя вместе с пропавшими коровами еще сотню-другую. Иногда не возвращались вовсе. Все зависело от удачи. И от умения стрелять, читать следы и выживать в прерии.
        - Я научу тебя всему, - говорил Энди. - Но для начала ты должен освоить наш язык. Там, на Западе, чужака быстро распознают по говору. Ну-ка прицелься в меня и скажи: «Друг, положи оружие на землю».
        Кирилл выхватил револьвер и прорычал:
        - Оружие на землю!
        - Не так, - поморщился Энди Брикс. - Ты хочешь меня напугать своим криком? Разве я похож на городскую девчонку? Если ты навел на человека ствол и целишь ему между глаз - он и так понимает, что пора молиться. Незачем унижать его грубостью. Конечно, нам придется иметь дело с отъявленными подонками, но ведь и они ценят вежливое обращение. Да, ценят, причем не меньше, чем банковские служащие.
        Даже целясь в директора банка, не надо хамить ему. Он и так обделается, заглянув в дуло твоего кольта. Ты должен не пугать человека, а просто показать, что ему выгоднее подчиниться, чем дергаться. А от лишнего страха многие дергаются. Особенно молодые охранники. С полицейскими проще. Они спокойно поднимают лапки и смотрят, как ты уносишь деньги, которые им положено охранять. Полицейские знают: им все равно заплатят жалованье, особенно если они организуют за тобой погоню. Вот представь, что я - полисмен, огромный детина в мундире и с блестящей звездой на пузе…
        - Я не собираюсь стрелять в полицейских.
        - Никто и не просит, чтоб ты стрелял. Просто наведи ствол и попроси положить оружие.
        Это уже было похоже на занятия в любительском театре. Кирилл пытался сыграть роль злодея, а Энди все время одергивал его и добивался единственно верной интонации.
        - Ну что ты корчишь из себя какого-то психа! У тебя такое благородное лицо, и все повадки мальчика из приличной семьи. Вот и оставайся таким мальчиком. Пойми, твой противник просто остолбенеет от неожиданности, когда эдакий ангелочек сунет ему под нос пушку сорок пятого калибра!
        - Это двадцать второй, - напомнил Кирилл.
        - Ничего, будет у тебя и настоящий ствол.
        - Знаешь, раньше я немного иначе представлял себе, чем занимаются ковбои.
        - Ну, зимой у ковбоев бывает много свободного времени, - ухмыльнулся Брикс. - Некоторые проводят его в городах. Некоторые при этом проигрываются в карты. Приходится искать деньги. Разными способами. Но ты мне зубы-то не заговаривай. Ну-ка, попробуй теперь повторить всё с двумя пушками…
        А поезд все мчал куда-то. На большой станции вагон отцепили, и им пришлось целый день болтаться между путями. Это был Мемфис. Оттуда они доехали до Литл-Рока, а там пересели в такой же скотский эшелон и добрались до Сиско. Все эти города были хорошо знакомы Энди, и он рассказывал об их достопримечательностях, поглядеть на которые Кирилл сможет на обратном пути. А пока приходилось перебегать от состава к составу, выбирая тот, который скоро отправится порожняком дальше на запад, за скотом.
        Пейзаж за стенами вагона заметно изменился. Теперь эшелон мчался по бескрайним степям с высокой травой и редкими прозрачными рощицами низкорослых акаций. То и дело на склонах пологих холмов пестрели стада коров. Иногда проплывала ажурная башенка ветряка. Как-то у реки мелькнули остроконечные палатки, и Энди показал на них пальцем:
        - Индейцы…
        Однажды ночью Кирилл проснулся, когда вагон слишком долго стоял посреди непонятной тишины. Сквозь широкие щели он увидел ночное небо в таких крупных лохматых звездах, что они не помещались в щелях целиком. Такие звезды раньше он видел только у себя дома, на ночном берегу.
        - Приехали, - сказал Энди Брикс.

7. Техас

        Они выбрались из вагона, который стоял посреди бесконечности. За горизонт уходила нитка рельсов. Слева и справа размеренно дышала ночная степь. Вагон стоял в тупике у покатой дощатой платформы, с которой на него будут грузить скот. Пока животных не было видно. Как, впрочем, и людей. Но это не огорчило Энди и Кирилла. Взвалив свои мешки за спину, они дружно зашагали по еле заметной дорожке в высокой траве.
        Их путь лежал в Каса Нуэва. Там жили друзья Брикса, и он рассчитывал на их помощь. Энди хотел вернуться на ранчо Остина Крейна, да только не знал, где оно сейчас находится - в Техасе, в Нью-Мексико или в самой Аризоне?
        Скоро они перебрались через реку и оказались в местах, которые были хорошо знакомы Бриксу. Отсюда до Каса Нуэва лежали две дороги. Одна, длинная и наезженная, проходила вдоль реки. Другая, короткая и опасная, вела через пустыню.
        Здесь не было песчаных дюн и солончаков. Пустыня была похожа на запекшуюся корку крови на огромной ране. Струпья глины, прокаленной до кирпичного цвета, кое-где перемежались россыпями камней и одинокими кактусами. Еле приметная дорога пересекала безжизненное пространство. Но этот унылый вид, тем не менее, нравился Бриксу гораздо больше, чем живописные просторы прерии. Здесь не надо было опасаться выстрела из засады, и любую погоню можно было обнаружить достаточно быстро, чтобы уйти от нее.
        Но и здесь, в мирной и безмятежной глуши, жизнь оставалось такой же, как везде - опасной и беспощадной.
        - Что ты скажешь об этих следах? - спросил Энди, остановившись и разглядывая дорогу.
        Кирилл видел узкую колею, оставленную в песке двухколесной повозкой, которая свернула с дороги, постояла, а потом повернула обратно. Двуколка была запряжена парой мулов, продолговатые отпечатки их копыт были густо перемешаны с конскими следами.
        - Кажется, здесь недавно проехали несколько всадников и телега…
        - Сколько всадников? - Энди присел и потрогал лунку, оставленную конским копытом.
        - Ну, не знаю… - Кирилл тоже присел, радуясь передышке.
        - Смотри, лошадиные следы появились только здесь. До этого кони шли по траве. Ну-ка, ну-ка… - Энди прошел вперед, свернул в траву и вернулся на место. - Так и есть. Парни подскакали сюда, а дальше уже поехали вместе с повозкой. Смотри, дальше некоторые отпечатки уже не такие глубокие. Что это значит?
        - Наверно, кто-то из всадников пересел в повозку?
        - Соображаешь.
        Они пошли по дороге, разглядывая следы. Прошло, наверно, с полчаса, когда Энди сказал, словно продолжая разговор:
        - Видишь, Крис? За повозкой шли три лошади без седоков.
        - Зато один седок шел без лошади, - Кирилл показал на отпечаток сапога.
        - Это не седок, - подумав, решил Брикс. - Это тот парень, у кого отняли повозку. Он идет за ними. Но не торопится. Наверно, переждал часок, чтобы они скрылись, и пошел себе, проклиная судьбу и мечтая о возмездии.
        Прошло еще минут десять в полной тишине, и Энди снова добавил:
        - Значит, трое пересели в повозку. Спрашивается, почему? Потому что не могли держаться в седле. Значит, были ранены.
        - Кровь на камнях, - показал Кирилл. - Видишь? Наверно, здесь кто-то сидел. Капли падали рядом.
        - Наверно, - согласился Энди. - Может быть, его перевязывали здесь.
        - Смотри, снова кровь!
        Кирилл захватил пальцами щепотку пыли с темным свалявшимся комком.
        - Кровь капала из повозки. Они, наверно, плохо перевязали своих раненых.
        - Да, крови все больше, - сказал Брикс. - Плохой знак. Не довезут.
        Длинная тень холма накрыла дорогу, следы стало видно хуже, и Кирилл перестал их разглядывать.
        - Я вижу дым, - сказал Энди. - Это таверна. Сейчас мы увидим тех, кто оставил следы.


        Можно было подумать, что Брикс отсюда видел и таверну, и ее двор, а не только почти незаметный дымок, розовый на фоне темнеющего неба. Во внезапно опустившейся темноте они подошли к забору из корявых жердей. У коновязи действительно стояла пара длинноухих мулов рядом с шестеркой лошадей. Во дворе повозки не было, а заглядывать за дом или в сарай они не собирались. Им и так понятно, что это те самые мулы и те самые лошади.
        Над крыльцом ярко полыхали две керосиновые лампы. Их свет должен был приманивать из темноты припозднившихся странников. Энди толкнул дверь и остановился на пороге.
        - А тут весело, Крис, - сказал он, перешагивая через человека, лежащего в удобной позе на боку у самой двери.
        Человек, судя по запаху, был мертвецки пьян, но, когда рядом с ним скрипела дверь, он все же поджимал ноги, чтобы не мешать входящим и выходящим. Под перевязанной головой у него вместо подушки лежал свернутый патронташ.
        За столом посреди таверны сидели двое, они сосредоточенно играли в карты, отрывисто переговариваясь: «Ставлю десять. Всего пятнадцать. Двадцать. Ответил».
        Под ногами у них лежали карабины, и пояса с патронами висели на спинке соседнего стула. Кроме них, здесь не было никого. Только хозяин возился у плиты, которая стояла в дальнем углу. Он оглянулся на скрип двери и пошел навстречу вошедшим, на ходу вытирая руки своим засаленным фартуком.
        Энди и Кирилл уселись за угловым столом.
        - Нам, мистер, принесите для начала кофе. А потом мяса и вина, - важно произнес Брикс. - Есть место переночевать?
        - В конюшне на сеновале. А вина нет, только виски.
        - Виски не надо. Значит, только мяса, - сказал Энди. - Но побольше.
        - Зря вы отказываетесь от виски, - прозвучал визгливый голос одного из картежников. - С дороги самое милое дело. Вон, гляньте на нашего друга. Освежился с дороги, и теперь ему хорошо, на все наплевать. Виски - это виски. А вином только дамочек угощать, чтоб не ломались.
        - У них на виски денег не хватает, - добавил его компаньон.
        - Денег всегда не хватает. Ты будешь делать ставку?
        - Сорок.
        - Открываемся.
        Энди ладонью смахнул со стола крошки, огляделся и проговорил вполголоса:
        - Как приятно после длинной утомительной дороги оказаться под крышей. Под крышей хорошо, Крис.
        Кирилл тоже бросил короткий взгляд вверх и увидел, что на галерее второго этажа возле одной из трех дверей сидел на стуле бородатый ковбой с винчестером на коленях.

«Кажется, тут лучше не задерживаться. Лучше ночевать под кустом, чем в такой компании», - подумал он и сказал:
        - Да, хорошо заглянуть в настоящий дом. Пусть даже ненадолго.
        - Дом есть дом, - Энди кивнул. - Пусть не слишком уютный, но это дом. Надо только не зевать, а то крысы ночью ухо отгрызут.
        - Эй, вы, любители вина, - насмешливо окликнул их визгливый голос картежника. - Не желаете развлечься, пока мясо жарится? Вам еще долго ждать. Мясо тут готовят не торопясь. Мы вот до сих пор никакого мяса не дождались, так и перебиваемся с кофе на яичницу. Садитесь за стол, раскиньте картишки.
        - Спасибо за предложение, - улыбаясь, повернулся к нему Энди Брикс. - А только мамочка мне строго-настрого запретила играть во всякие игры с незнакомыми.
        - Как хотите, - недовольно ответил картежник.
        - Твой ход.
        - Надоело, - сказал он. - Сколько можно резаться. Тем более, что сегодня ко мне идут одни двойки.
        - Что будем делать? У нас вся ночь впереди. Сдавай.
        - Черт с тобой.
        Вопреки мрачным пророчествам картежника, трактирщик принес мясо довольно скоро.
        - Мы кофе просили, - напомнил Энди.
        - Извините, я совсем забыл.
        - Какие-то проблемы? - негромко спросил его Кирилл.
        - Нет-нет, все в порядке, - быстро ответил хозяин и отошел к плите.
        - Эй, вы, чего там шушукаетесь? - снова раздался задиристый визгливый голос.
        Кирилл услышал за спиной звук отодвигаемого стула и нетвердые шаги. Картежник приблизился к их столу и встал перед ними, скрестив руки на груди.
        - Ну, и что за секреты от честных людей? - спросил он.
        - А где тут честные люди? - спросил Энди, вставая из-за стола.
        Картежник отступил, вглядываясь в его лицо.
        - Вот это да… так вы, значит, не желаете с нами сыграть? Ну и очень хорошо, - торопливо проговорил он, продолжая отступать к своему столу. - Да и то дело, ночь на дворе. Какая уж тут игра. Все, пошли спать.
        - С чего это? - удивился его партнер по покеру.
        - Я сказал, спать!
        Энди Брикс продолжал стоять, не сводя с них своего цепкого взгляда и держа руки на поясе. Игроки живо сгребли карты, подхватили пьяного с пола и неловко, спотыкаясь и чертыхаясь, потащили его по лестнице к своим номерам. Бородач с винчестером стоял у перил, с интересом глядя на Брикса.
        Энди снял шляпу, пригладил свои короткие волосы и повернулся боком к бородатому ковбою.
        - Теперь ты меня разглядел со всех сторон, - сказал он, надевая шляпу. - Доволен?
        - Привет, Брикс, - сказал ковбой сверху. - Не ожидал тебя снова увидеть. Да еще живьем.
        Дверь за спиной бородача распахнулась, и на галерею вышел человек с перебинтованной головой. Под черным сюртуком, накинутым на голое тело, виднелась перевязанная грудь с красными, проступающими пятнами на бинтах.
        - Говорят, у нас гости? - он пошатнулся и схватился за перила одной рукой, вторая безжизненно висела вдоль тела. - Брикс? Ты ко мне?
        - Нет, Барт. Я тут по своим делам, - ответил Энди.
        - Надеюсь, тебе в твоих делах повезет немного больше, чем мне.
        - Надеюсь.
        - Ты помнишь Фрэнка, моего брата? Он только что умер.
        - Жаль, - сказал Энди Брикс. И добавил уважительно: - Он был самым быстрым стрелком, кого я знал.
        Раненый кивнул, принимая соболезнование, выраженное в такой сдержанной форме.
        - Нас обстреляли из кустов. Засада. У колодца Бюргера.
        - Тогда понятно, почему Фрэнки не успел ответить, - протянул Брикс. - Кто стрелял?
        - Ребята Смайзерса.
        Энди Брикс хмыкнул.
        - Так он все еще тут верховодит?
        - Пытается. Не хочешь поехать с нами?
        - У нас нет лошадей.
        - Я дам.
        - Нет, Барт. Не поеду я с тобой. Неудобно будет, если по дороге попадется хозяин мулов.
        - Какие еще мулы? - раздраженно поморщился раненый. - У меня брат умер, а ты про каких-то мулов. В тебе нет ни капли милосердия.
        - Это точно, - кивнул Энди Брикс. - Ни капельки.
        Бородатый ковбой подхватил раненого, когда тот повернулся к двери, уходя. Тот попытался оттолкнуть его, но бородач все же завел Барта в комнату и закрыл за собой дверь.
        - Теперь, надеюсь, мне дадут спокойно поесть, - проговорил Брикс, возвращаясь за свой стол. - Черт, мясо остыло.
        - Я смотрю, у тебя тут на каждом углу знакомые, - тихо заметил Кирилл.
        - С такими лучше бы не знакомиться.
        - А кто такой Смайзерс?
        - Ублюдок толстопузый.
        Трактирщик принес еще один ломоть мяса, и на этот раз Брикс не дал ему остыть. Потом они сидели на крыльце, слушая, как заливаются под луной полковые оркестры сверчков.
        - Я боялся, что ты начнешь стрелять, - сказал Кирилл. - Просто вспотел весь, когда они начали задираться.
        - Да нет, чего ради? Лет пять назад - другое дело. А теперь нам с ними делить нечего. Они просто хотели зло сорвать на ком-нибудь, - мрачно сказал Энди. - Повезло им. Не все ведь такие добренькие, как мы с тобой.
        - Ну что, пойдем дальше?
        - Переночуем здесь, - подумав, ответил Брикс. - Старый долг списан. Они больше не полезут. Им и так досталось.
        - Я слышал. Черт побери, уже у колодца засады устраивают! - Кирилл покачал головой. - На водопое даже змея не укусит.
        - Люди опаснее, чем змея. Фрэнк Келси был тоже опасен. Самый опасный противник из тех, с кем я сталкивался. Сказать по правде, я рад, что у нас с ним ни разу не дошло до стрельбы. Правда, я-то знал про его секреты, а он про мои - нет.
        Знаешь, ведь Фрэнк был левша. А кобуру носил на правом бедре, как все. И там у него был большой армейский Смит-вессон. С перламутровыми щечками на рукоятке. Они сияли на солнце, глаз не отвести. Ну и все, как бараны, пялились на этот «смит». А надо было смотреть не туда, а на широкий шелковый пояс, которым Фрэнк обматывался на мексиканский манер. Потому что как раз за ним прятался второй ствол, маленький ремингтон.
        Фрэнки шевелил пальцами правой руки, медленно тянулся к рукоятке - а левой выхватывал ствол из-за кушака. И готово. Правда, он всегда бил так, чтобы только ранить. Обычно - в правое предплечье. Стрелять уже не можешь, но и не загнешься. В плечо лучше не целиться - можно перебить артерию, ее хрен перевяжешь. В ногу тоже не стоит. Некоторые и на одной ноге палят без промаха. Так что, если попадешь на дуэль, бей в правое предплечье, как Фрэнк Келси.
        - Спасибо за совет, - сказал Кирилл. - А у тебя какие были секреты?
        Энди покосился на него с осуждающим видом:
        - Крис, ты что, не понял? Я только что произнес поминальную речь по такому же подонку, как мы с тобой. Никаких иных достоинств Фрэнки не имел, и о его заслугах перед родом человеческим мне тоже ничего не известно. Но он был отличным стрелком. Вот и все. А о моих секретах пусть рассказывают на моих похоронах.
        Спали, не раздеваясь, в разных углах сеновала, с револьвером под рукой. Перед самым рассветом они услышали, как со двора, стараясь не шуметь, выкатывали скрипучую двуколку.
        Утром они спустились в конюшню и увидели там двух лошадей - пегую и вороную. Однако новых гостей в таверне не было.
        Трактирщик у плиты подлил масла на сковородку, где жарилось мясо. Аппетитный запах щекотал ноздри, и Энди с Кириллом подсели к столу, несмотря на то, что собирались выйти пораньше, не завтракая.
        Трактирщик поставил на стол бутылку вина.
        - Ваши друзья увезли раненого и двух покойников, - сказал он. - А лошадей оставили. Это для вас.
        - Я так и понял, - кивнул Энди. - И вино от них?
        - Вино они нашли в повозке, - сказал трактирщик. - Оставили мне. Сказать по правде, я не думал, что все так хорошо закончится. Это же сам Барт Келси! Про него и его брата Фрэнка рассказывают всякие истории…
        - О Фрэнке больше ничего не расскажут, - сказал Энди. - По крайней мере, ничего плохого.

8. В пустыне становится тесно

        Таверна стояла как раз на границе пустыни. За ней дорога спускалась в просторную долину, до самого горизонта покрытую травой. Серебристые волны перекатывались по изжелта-зеленому пространству, кое-где размеченному одинокими деревцами. В этом море травы, однако, можно было путешествовать, сверяя путь не только по солнцу или компасу. Всадники легко различали колею, промятую в травах фургонами. Возможно, последний фургон прошел здесь месяц назад, но трава до сих пор хранила его следы огромных колес, обитых железом, и рытвины в дерне, выбитые грузными медлительными волами.
        Кирилл уже знал, что это не индейцы. Копыта их неподкованных лошадей не рвали дерн. А свои нехитрые грузы индейцы перевозили на волокушах: пара длинных жердей, застеленная шкурой бизона, скользила по траве, как сани по снегу.
        Их лошади неторопливо шагали по траве вдоль колеи, спугивая мелких птиц, которые с треском выпархивали из-под копыт.
        - Кажется, кто-то скачет за нами, - вдруг сказал Энди, обернувшись.
        Кирилл долго вглядывался из-под руки, прежде чем заметил три маленькие точки.
        - Похоже на то. Но как ты мог их заметить?
        - Услышал. - Энди остановился. - Хорошее место, чтобы выпить кофе.
        Кирилл немного удивился такой неожиданной передышке. Сердце его забилось сильнее, когда он увидел, как Энди прячет револьвер в сумку с продуктами. Перехватив его взгляд, Брикс подмигнул:
        - Помнишь, чему я тебя учил?
        - Ты о чем?
        - О том, что с любым подонком надо говорить очень вежливо. Не знаю, куда они так спешат. Но если они гонятся за нами, то лучше остановиться. Терпеть не могу погонь. Да, их трое, а нас двое. Но запомни, Крис - в перестрелке всадник всегда проигрывает противнику, который стоит на земле.
        Он подсел к сухому кусту, с треском отламывая ветки для костра. А Кирилл быстро составил очаг из нескольких камней, достал кофейник, кружки и галеты.
        Когда вода в кофейнике начала шуметь, к ним подскакали трое всадников на разгоряченных лошадях. Один из них подлетел прямо к костру, круто осадив коня, ронявшего пену с оскаленной морды. Узко посаженные глаза всадника пылали гневом, а длинный крючковатый нос вздрагивал от злости.
        - Эй, вы! Откуда вы тут взялись, на нашей земле?
        - Из Иллинойса мы, - с самым простецким видом ответил Энди. Он высыпал кофе в кипяток и ловко снял кофейник с огня, как только над ним выросла шапка желтой пены. - А вы, парни, откуда?
        - Мы с ранчо «Две решетки», - многозначительно произнес длинноносый всадник.
        Он словно ожидал, что после этих слов все должны вскочить навытяжку. Но Энди был слишком занят кофейником, а Кирилл продолжал задумчиво жевать травинку, сидя на камне.
        - Вы развели огонь на пастбище Билла Смайзерса, - еще более многозначительно произнес длинноносый. - У вас в Иллинойсе что-нибудь знают про частную собственность?
        - Да-да, - сказал Энди, разливая кофе по кружкам. - Что-то такое слышали. Говорят, что частные владения принято огораживать. Неужели это правда?
        Кирилл попробовал кофе и сморщился:
        - В следующий раз наливай кипяток в кофе, а не наоборот. А сахар где?
        - В мешке возьми, если ты такой неженка.
        Он оставил свою кружку на траве и отошел к мешку с продуктами, который лежал в стороне.
        - Вы поедете с нами, - сказал длинноносый. - А чья это пегая кобыла?
        - Моя, - скромно ответил Брикс.
        - Да? И это роскошное седло тоже твое?
        - Да, мое. С сегодняшнего утра.
        - Собирайтесь, - сказал всадник. - Шерифу будет очень интересно узнать, почему какой-то янки из Иллинойса раскатывает на лошади Фрэнка Келси.

«Шериф? Нельзя нам к шерифу, - подумал Кирилл, нащупав в мешке рукоятку револьвера. - Никак нельзя. Как поступит шериф, если узнает, что перед ним беглый каторжник и юнга, перестрелявший мирных моряков? Постой, а откуда он это узнает? Нет, все равно - нельзя нам к шерифу».
        - Присядьте к нашему очагу, - Энди дружелюбно улыбнулся. - Шериф никуда не денется за то время, пока мы пьем кофе.
        - Я не собираюсь тут с вами рассиживаться! Эй, парень… - длинноносый повернулся к Кириллу. И осекся, увидев наведенный на него револьвер.
        - Оружие на землю, - попросил Кирилл.
        Он держал кольт двумя руками, целясь между глаз длинноносого ковбоя, и тот так и застыл с открытым ртом, скорее от удивления, чем от испуга.
        У Энди тоже появился револьвер в руке, и его граненый ствол был направлен на двоих других всадников.
        - Спокойно, парни, - сказал Энди. - Спорим, что я успею продырявить обоих раньше, чем вы вспомните, с какого боку у вас кобура?
        - Мы люди Билла Смайзерса! - покраснев, угрожающе сказал длинноносый.
        - А мы сами по себе, - сказал Кирилл. - Оружие на землю.
        - Да мы вас… мы вам… - закипятился длинноносый, однако руки держал на виду и даже не пытался потянуться к кобуре.
        - Да-да, все понятно, - перебил его Энди. - Парни, расстегните свои пояса и пусть они спокойно свалятся на землю, вот и все!
        - Вы еще пожалеете! - продолжал грозить длинноносый.
        - Да ладно тебе кипятиться, Мендоса, - сказал один из его спутников, расстегивая пояс. - Все равно они никуда не денутся.
        Оружие с лязгом упало на сухую траву.
        - «Шарпсы», - напомнил Энди. - Брать за приклад.
        Они вытянули карабины из седельных чехлов и бросили под ноги своих лошадей.
        - А теперь поворачивайте туда, откуда примчали, - скомандовал Брикс. - Ваши стволы мы оставим на первой попавшейся ферме.
        Ковбои Смайзерса развернули коней и потрусили обратно, злобно оглядываясь.
        - Мы их отпустим? - спросил Кирилл, продолжая целиться им вслед. - Это же те самые! Люди Смайзерса! Они убили твоих знакомых.
        - Ну и что? Кофе остывает, - напомнил Энди. - Крис, ты меня заставил поволноваться. Ты же чуть не выстрелил! Так?
        - Наверно. Если б он дернулся…
        - Ты пойми, нам здесь жить! - с неожиданной горячностью вскинулся Энди. - Хочешь пострелять - поезжай куда подальше, где тебя никто не знает! Мы их застали врасплох и обезоружили, что еще надо?
        - Мне ничего не надо, - Кирилл пожал плечами. - Но теперь у нас с тобой появились новые враги.
        Энди замолчал и не проронил ни слова, пока они пили кофе.
        Они тщательно загасили угли и придавили золу камнями. Оружие незадачливых стрелков Смайзерса было уложено в два вьюка, Энди взял себе только карабин.
        После отдыха лошади поначалу пошли резвее, но их рвение скоро угасло, не встретив поддержки седоков.
        Навстречу им по прерии тащился фургон, запряженный четверкой волов.
        Они остановились, поравнявшись с волами. Встал и фургон. Возничий настороженно глядел на них с высоты своего облучка, как с капитанского мостика.
        - Здравствуйте, хозяин! - Брикс приподнял шляпу.
        - Какой, к черту, хозяин, - ворчливо ответил седой мужчина в комбинезоне. - Хозяин тут Билл Смайзерс, а мы - простые фермеры. Мы все просто мусор для него. Вы, небось, тоже из его команды?
        - Мы сами по себе, - сказал Энди. - Едем в Каса Нуэва.
        - Это не мое дело, но Смайзерса вам не объехать, - озабоченно сказал фермер. - Он обносит сейчас все пастбища забором из колючей проволоки.
        - Договоримся. А вы куда направляетесь?
        - В Оклахому, на Индейскую Территорию. Здесь нам житья не будет. А там много свободного места. И люцерна там растет не хуже, чем здесь.
        - Зачем же забираться так далеко?
        - Здесь нам житья не будет, - повторил фермер. - А в Оклахому никакие янки не сунутся. Индейцев побоятся.
        - Думаете, с индейцами проще ужиться, чем с северянами?
        - Там индейцы мирные - кайова, чероки, семинолы. Я и не с такими уживался. Даже с сиу ладил. А вы, значит, нацелились на Каса Нуэва? Ну, мне все равно, но только готовьте патроны. Дальше тропа уже перекрыта проволокой. Когда я проезжал там, ее как раз натягивали. А вдоль ограды охранники гарцуют.
        - Ну и пусть себе гарцуют, - пренебрежительно усмехнулся Энди. - Мы - люди мирные, зла никому не делаем, только добро. Мы их попросим, они нас пропустят.
        И он выразительно похлопал по своему карабину.
        - Не зевайте на ходу, парни, - сурово крикнул фермер, ткнул вола длинной палкой, и огромные колеса фургона с завыванием стронулись с места.
        Энди Брикс привстал в стременах, оглядываясь.
        - Ты посмотри, Крис, какой простор. Сколько земли. А из-за ублюдка Смайзерса людям даже здесь становится слишком тесно. А ведь несколько лет назад его и за человека не считали. Знали, что есть такой толстяк. Знали, что скупает ворованную скотину. А теперь, выходит, он тут - самый главный ублюдок. Армию набрал, проволоку натягивает. Ну, значит, мы очень вовремя подоспели. Чует мое сердце, скоро тут начнется заваруха.
        Лошади понесли их вперед, с места взяв резвую рысь. Кирилл все поглядывал на Энди, стараясь перенять его манеру сидеть в седле - с прямой спиной, чуть откинувшись назад. Оказалось, что это совсем не так просто. Зато, освоившись, он стал меньше уставать. Скоро он уже считал, что главное изобретение человечества - это седло.
        Ему нравилась его новая жизнь. Нравилось, что все вокруг относятся к нему, как равному. Впрочем, здесь и в самом деле все были равны.
        Перевалив через холм, они съехали с дороги, пропуская тяжело груженую телегу. Работники шли следом, на ходу вытягивали из штабеля столбы и бросали их в траву у дороги. Проехав еще пару миль, Энди остановился, вглядываясь вперед, туда, где поднимался прозрачный дымок.
        - Эти люди не тратят время зря, - сказал он.
        Вокруг костра сгрудились человек двадцать. Это были землекопы, которые устанавливали столбы для ограды, сброшенные с телеги - их ровная шеренга уже выстроилась вдоль дороги, исчезая вдали. Там, где столбы сливались с горизонтом, маячили на фоне желтого закатного неба три высоких грузовых фургона.
        - Дело поставлено с размахом, - сказал Брикс, из-под ладони разглядывая даль. - Из фургонов выгружают мотки колючей проволоки. Если бы они могли работать ночью, к утру вся прерия была бы огорожена.
        Он повернулся в седле, обводя взглядом волнистую линию холмов.
        - Переночуем здесь, - сказал он. - Рядом с землекопами. Они наверняка не поедут отсюда на ранчо, чтобы время не терять.
        - Переночуем? - удивился Кирилл. - Ты не очень-то спешишь в Каса Нуэва.
        Вместо ответа Энди кивнул в сторону заката.
        - Видишь дымы?
        Кирилл пригляделся и увидел две тонкие вьющиеся нити, косо поднимающиеся над линией холмов. На фоне пепельно-розовых облаков дымы казались зелеными.
        - Ну, вижу. Что-то горит, - сказал он. - Может, такие же землекопы сидят и жгут костры.
        - Это команчи.
        - Как ты их разглядел?
        - Я разглядел следы неподкованных копыт, - сказал Энди. - Если б мы шли пешком, я бы не остановился. Но двух всадников команчи не пропустят. Очень уж они любят лошадей, особенно чужих.
        - Может, рискнем? Неужели мы не отобьемся? У нас столько оружия…
        - Спящему никакое оружие не поможет, - усмехнулся Энди. - Мы с тобой заснем у костра. И если повезет, наутро проснемся. Без лошадей. И без скальпов. Нет уж, в прерии лучше ночевать в большой компании.

9. Ночь у костра

        На ночь к стоянке землекопов подтянулись четыре грузовых фургона, и их поставили квадратом. В проемах сгрузили мотки колючей проволоки. Внутрь квадрата завели лошадей, люди расположились в фургонах, а у костра остались ночные дозорные.
        Энди и Кирилл расстелили свои одеяла под колесами фургона. Брикс принялся похрапывать, как только коснулся головой седла. А Кирилл еще долго прислушивался к ночным разговорам.
        Его будоражили рассказы о налетах апачей на одинокие фермы и караваны переселенцев. Больше всего пугало в рассказах то, что с апачами невозможно было договориться. Они не отказывались от переговоров, но парламентеров подпускали только на расстояние прямого выстрела, и на белый флаг отвечали пулей.
        Дозорные сидели так, что низкое пламя не освещало их. Толстые ветки и сухие корни горели между валунами, и умело устроенный костер отгонял яркими отблесками черноту ночной прерии, но не задевал своим светом ни тех, кто сидел у него, ни фургонов за их спинами.
        Со стороны могло показаться, что у огня переговариваются невидимки.
        - И откуда взялись тут апачи? Не было их здесь никогда.
        - Говорят, их согнали с земли. А жили они в Калифорнии.
        - Ну, так пусть и разбойничают в своей Калифорнии. При чем тут наши фермеры?
        - Ты думаешь, они только фермеров грабят? От них всем достается, и белым, и индейцам. Это же апачи. Они только грабежом и живут.
        - Бандиты, одним словом. Перебить их всех до единого надо.
        - Они не бандиты, - прозвучал снисходительный голос. - Они живут так, как их заставляют жить. Им всю жизнь приходилось воевать с мексиканцами. Когда мы пришли в Техас и Нью-Мексико, апачи нас приняли. Среди них даже сейчас много мирных.
        - Как и среди нас.
        Дозорные засмеялись. Их короткий смех вдруг оборвался, и они вскочили на ноги, сжимая свои карабины. Кирилл тоже насторожился под фургоном. В темноте послышался перестук множества копыт.
        Дозорные быстро залегли за фургонами, у костра остались только три кружки, над которыми еще поднимался пар.
        Громкий ковбойский выкрик «йя-аху!» прозвучал в темноте, предупреждая дозорных о том, что к ним приближаются свои. В свете костра остановились кони, сверкая зубами. И пятеро всадников спрыгнули на землю, громко бряцая шпорами и оружием.
        - Вылезайте, хватит прятаться! - насмешливо проговорил один из них, и Кирилл узнал по голосу длинноносого ковбоя, чей карабин сейчас лежал у него под боком. - Эй, Васкес! От кого ты таких крепостей понастроил?
        - От любителей покататься на чужих лошадях, - выходя на свет, сказал один из дозорных.
        Он снова сел к костру и поднял с песка свою кружку.
        - Томми, заведи коней за фургоны, - распорядился длинноносый. - В этой гостинице конюшня внутри, а люди спят снаружи, как собаки.
        - Ты зря ехидничаешь, - сказал один из всадников. - Индеец может увести лошадь даже днем, и ты ничего не заметишь. А про ночь я и не говорю. Может, сейчас вокруг нас уже залегли команчи.
        - Я бы их носом учуял. Томми, поставил лошадей?
        - В уголок, всех рядом.
        - Это хорошо. Пегую не видел?
        - Там она. Я ее враз узнал. Шея белая, круп бурый. Седло мексиканское, чепрак под седлом меховой.
        - Я так и знал! - Длинноносый сел на корточки у костра и, плюнув в костер, спросил дозорных: - Вы, парни, знаете, чья кобыла у вас ночует? Это лошадка Фрэнка Келси.
        - Да ну. А где он сам?
        - Мы попросили его держаться подальше. Очень хорошо попросили. Так что больше вы его не увидите.
        Всадники расселись вокруг огня. Кирилл, прячась за колесом, разглядывал своих врагов.
        - Я еле-еле дотерпел, когда их компания подъезжала к колодцу, - качая головой, говорил один. - Руки так и чесались, чтоб разрядить в этого щеголя весь магазин.
        - У Фрэнка из спины вылетел здоровый кусок мяса, - вторил ему другой. - Я сам видел, как он прилип к ограде колодца…
        - Жалко, что остальные успели залечь за оградой.
        - Да, ограда их спасла. Было бы нас тогда побольше, мы б их не выпустили.
        - Ничего-ничего. Неплохо мы их проучили. Будут знать.
        Длинноносый отошел от костра и направился к лошадям. Походив среди них, он вернулся и сказал:
        - Да, пегая та самая. И вороная на месте. Кто на них приехал?

«Чего он хочет? - думал Кирилл. - Навалиться на нас, пока мы спим? Тогда к чему все эти разговоры? Он уже узнал лошадей, что еще ему нужно? Сейчас землекопы покажут ему, где мы легли, и все. Надо бы разбудить Брикса…»
        Но он не стал будить приятеля. Почему-то ему казалось, что длинноносый Мендоса вовсе не стремится затевать свару.
        - Кто на них приехал?
        - Не наши. Двое парней с нами ночуют, - сказал дозорный.
        - Что за парни? - спросил длинноносый. - Один постарше, второй совсем мальчишка?
        - Точно. Ты их знаешь?
        - Не ваши, значит… - Мендоса оглядел своих стрелков и сказал: - Ну, пусть двое. Двое так двое. Как же вы их пустили к себе, и даже не спросили, кто они такие?
        - А зачем спрашивать? - прозвучал снисходительный голос того из дозорных, кого называли Васкесом. - Я и так вижу, что они не индейцы, не торговцы и не городские бездельники.
        - Да, - язвительно протянул длинноносый, - в этой гостинице вход свободный.
        - Конечно, - сказал Васкес. - Даже тебе, Мендоса, найдется место. Устраивайся со своими вон в том фургоне, там никого нет.
        - Куда они едут?
        - А мне-то какое дело?
        - Предупреди их, чтоб не портили изгородь. За покушение на собственность у нас могут и повесить сгоряча. Есть дорога, пускай пользуются. Пока.
        - Предупрежу, - сказал Васкес.

«Да он просто струсил! - догадался Кирилл. - И не может сказать, что у него на нас зуб! Наверно, боится, что его на смех поднимут, если он расскажет, как мы его обезоружили!»
        - Пускай пользуются нашей дорогой, пускай. Все равно мимо колодца не проедут. - Мендоса саркастически усмехнулся и снова разлегся у костра. - А ты что, так и будешь всю ночь караулить?
        - Говорят, банда Джеронимо объявилась.
        - Да разве он еще живой? - спросил один из ковбоев. - Я слышал еще в полку, что его давно поймали и расстреляли.
        - Точно, - сказал длинноносый. - И голову его отрезанную я в газете видел. Сам видел.
        - Путаешь ты, - сказал Васкес. - Это Мангаса поймали. Мангас Колорадас. Тот все время с мексиканцами воевал, а с белыми жил в мире. Но только до тех пор, пока на его землях золото не нашли. Понаехали старатели. Сам знаешь, какая там жизнь пошла.
        - Ты что-то имеешь против старателей? - спросил кто-то. - Я по молодости и сам золотишко мыл. Подходящая работа для мужчины. Не то, что за коровами ходить. Так что ты имеешь против старателей?
        - Мне все равно, - сказал Васкес. - Но индейцам не все равно. Им, наверно, не нравилось, что в их деревню приходят пьяные мужики и начинают за девками гоняться.
        - Что-то я не понимаю, Мендоса, - протянул ковбой. - Какие-то разговоры тут у вас идут непонятные. Эти твои пастухи, наверно, больше любят индейцев, чем белых людей.
        - Остынь, Браун, - сказал ему длинноносый. - Ты не у себя в Мериленде. Здесь свободная земля, и люди говорят, что хотят. А если тебе не нравятся разговоры, можешь ночевать в другом месте. Давай, Васкес, рассказывай дальше. Что там приключилось с этими старателями?
        - Приключилось то, что они сами на себя накликали, - спокойно продолжал Васкес. - Апачи долго терпели. И Мангас долго пытался все уладить миром. Ему какое-то время удавалось удерживать своих молодых воинов от стычек с белыми.
        Потом он отправился к старателям, начал их уговаривать, чтоб они перебрались подальше. Они с ним поговорили по-своему. Всей толпой его отмутузили. Бросили подыхать в сточную канаву. Он отлежался в канаве, пришел домой, помылся, накрасился и снова вернулся к старателям. Но уже не один. Не знаю, сколько он там поубивал, но старателей с тех пор там не было. Зато пришла кавалерия.
        - Мангаса поймали, только не солдаты, а сами старатели, - сказал ковбой в сером кепи. - Давно уже. Подстроили ему ловушку, заманили и скрутили. Сначала хотели убить, потом сообразили, что на этом деле можно заработать. За Мангаса ведь обещали вознаграждение. Сдали властям. Даже судить его, кажется, собирались. Только он до суда не дотянул. Держали его в крепости, там он и погиб. При попытке к бегству.
        Последние слова он произнес так выразительно, что некоторые засмеялись.
        - Хотели из него чучело сделать, - продолжал стрелок. - Да только он больно здоровый был. Так что придумали? Голову отрезали, подкоптили и отправили в Вашингтон. Ты, Мендоса, наверно, эту самую голову и видел в газете.
        Кирилл дождался, когда пятерка длинноносого устроится на ночлег в фургоне, и только тогда позволил себе заснуть. Он спал беспокойно. Прямо в ухо ему сопел Энди, а в тихом разговоре у костра то и дело звучали тревожные слова - индейцы, пожары, война…
        Утром он увидел, как стрелки Смайзерса выехали из лагеря, не дожидаясь завтрака. Как только они скрылись между холмами, Энди поднял голову и сказал:
        - Я всю ночь ждал от них какой-нибудь пакости. Знаешь, Крис, самая тяжелая работа на свете - притворяться спящим.
        - У тебя неплохо получилось.
        - Ты их хорошо разглядел?
        - Пятеро. Главаря зовут Мендоса…
        - Да я все слышал, - перебил его Энди. - Ты скажи, какое у них оружие.
        - Револьверы и винчестеры.
        - Ты уверен, что винчестеры? А вот таких карабинов, как у нас, ни у кого не видел?
        - Нет.
        Энди довольно улыбнулся и провел ладонью по граненому стволу карабина:
        - Мендоса сделает все, чтобы вернуть себе этот «Шарпс». Да только мы тоже не простачки. Давай собираться.
        Оседлав лошадей, они подошли к угасающему костру. Васкес, полный и седой, с длинными усами подковой, сидел у огня так же спокойно и неподвижно, как ночью.
        - Спасибо за ночлег, - сказал ему Энди. - Желаю поскорее закончить с изгородью.
        - Сегодня закончим, - кивнул Васкес. - У ковбоев прибавится работы. Раньше они охраняли только коров. Теперь еще и забор охранять придется.
        - Дорога на Каса Нуэва свободна? Или тоже перегородили?
        - Большая дорога свободна. Тропа перекрыта, - сказал Васкес. - У вас есть кусачки?
        - Да, конечно, пятидесятого калибра.
        - Подойдет, - кивнул Васкес. - Вернуться на дорогу - слишком большой крюк.
        - Да, большой, - согласился Энди. - Но на дороге есть колодец.
        - Есть, верно. В пятнадцати милях отсюда. А на тропе только пересохший ручеек.
        - У этого колодца, я слышал, кого-то убили.
        - Да, у этого, - кивнул Васкес. - Кстати, в пересохшем ручье легко можно докопаться до воды. Дать вам лопатку?

«Вот еще один хороший человек, - подумал Кирилл. - Этот невозмутимый седой мексиканец хочет уберечь нас от встречи с Мендосой и его шайкой. Но, кажется, его усилия напрасны. Энди ни за что не согласится, потому что тогда все подумают, что он струсил. Кто подумает? Перед кем он хорохорится? Передо мной, что ли? А если засада? А если нас убьют?»
        - Наверно, лучше сделать крюк, но напиться из колодца, - беззаботно сказал Энди. - И забор ваш портить не придется.
        Васкес удовлетворенно кивнул, словно экзаменатор, услышавший правильный ответ.
        - Но ваши «кусачки» далеко не прячьте, - предупредил он. - Там шатаются головорезы Смайзерса. Кто знает, что у них на уме…
        - Я знаю, - улыбнулся Энди Брикс.
        Фургоны землекопов остались далеко за холмами, когда Энди остановился возле глубокого оврага.
        - Ты когда-нибудь стрелял из «Шарпса»?
        - Не приходилось.
        - Это нетрудно.
        Они спешились и размотали одеяло, в которое было завернуто все захваченное оружие. Кирилл не стал задавать лишних вопросов, а просто повторял все действия Брикса - сначала надел широкий пояс с длинными патронами для карабина, затем, поверх него - с револьверными патронами. Перекинул через плечо ремешок кобуры и приладил ее под мышкой. Вторую кобуру приспустил так, чтобы ствол револьвера касался середины бедра. Нацепив на себя всю амуницию, Кирилл подумал, что с таким грузом вряд ли сможет забраться на лошадь.
        - И что, - спросил он, - мы теперь так и будем ходить?
        - Да, - бросил Энди, разглядывая на свет ствол карабина.
        - Тяжело с непривычки.
        - А так - легче?
        Энди кинул ему карабин, и Кирилл едва удержал его в руках.
        - Ничего себе! Нет, я лучше с винчестером…
        - В следующий раз. А сегодня нам понадобится старина «Шарпс». Не каждый день приходится идти вдвоем на пятерых.
        Кирилл сразу перестал замечать тяжесть оружия.
        - Думаешь, они нам устроят засаду?
        - Тут и думать нечего. У колодца. Наверно, уже залегли, ждут. Но нам торопиться некуда. Вот, смотри, оттягиваешь эту скобу вниз, открывается затвор. Заталкиваешь сюда патрон, скобу поднимаешь - и готово. Ну-ка, попробуй сам…
        Кирилл попробовал - и прищемил палец. Его бросило в жар от стыда, и он сказал:
        - Мне надо немного позаниматься.
        - Нет, - сказал Энди Брикс. - Тебе надо много заниматься. У нас есть время. Подъедем к колодцу, когда солнце начнет садиться. И когда Мендоса дойдет до кипения.
        - Или ему надоест, и он уйдет, - сказал Кирилл, вынимая и снова вставляя патрон, на этот раз удачнее.
        - Тебя это огорчит?
        - Пожалуй. Хотелось бы закончить с ними поскорее.
        Кирилл сказал это вовсе не потому, что так уж рвался в бой. Нет, он-то как раз с удовольствием проехал бы лишнюю сотню миль, только бы не сталкиваться с длинноносым. Но ему казалось, что такой ответ понравится Бриксу…
        Однако Энди нахмурился.
        - В семнадцать лет не ценишь жизнь. Ни свою, ни чужую. Надеюсь, ты доживешь хотя бы до тридцати, как я, чтобы этому научиться. Ну, а пока я научу тебя стрелять.
        Из Энди Брикса мог получиться идеальный педагог. Он был терпелив и настойчив, он подмечал малейшие ошибки и мог объяснить, как от них избавиться. И он знал такое, о чем Кирилл и не подозревал. Например, оказалось, что лучшее положение для стрельбы из винтовки - сесть на землю и опереть локти на согнутые колени широко расставленных ног.
        Нет, даже не локти, а руки повыше локтей. Такое положение наиболее устойчиво. Можно, конечно, просто лечь на землю, по-солдатски. Ну а если ты лежишь в траве, или в грязи, или среди кустов? Как тогда целиться? Кроме того, затворная скоба у
«Шарпса» откидывается вниз. Значит, лежа пришлось бы каждый раз при перезарядке поворачиваться набок. Нет, Энди свое дело знал!
        Сесть, зарядить, изготовиться, разрядить, перекатиться в сторону, и все сначала… У Кирилла от усталости просто руки отваливались, когда его беспощадный наставник сказал:
        - А теперь можем и пострелять.
        Он подобрал пару кусков песчаника и ушел с ними в дальний конец оврага. Кирилл, следя за ним, подсчитывал шаги. Пятьдесят. Соорудив мишень, Энди вернулся.
        - Можешь потратить три патрона.
        После первого выстрела Брикс сказал:
        - Ну, это, конечно, случайность. Но все же - хороший знак.
        После второго выстрела от мишени остались только осколки, разлетевшиеся в разные стороны.
        - Хватит, - махнул рукой Энди. - Поехали. А то наш Мендоса и вправду уедет. Где потом его искать?

10. Колодец Бюргера

        После развилки одна дорога тянулась к холмам, а другая сворачивала, спускаясь в широкую ложбину, поросшую густым кустарником. Рядом с дорогой виднелся колодец, выложенный из плоских камней. Он был огорожен невысоким плетнем, а сверху над ним и корытом для лошадей низко нависал дощатый козырек.
        Они стояли на развилке и по очереди пили из фляги.
        - Знаешь, как подстрелили Фрэнка? - Энди вытряхнул последние капли себе за шиворот и отдал флягу Кириллу. - Он свернул здесь и поехал к колодцу. Мендоса сидел вон в тех кустах. Он и сейчас там сидит. Ударили залпом, с полусотни шагов, в бок. Но не слишком удачно, потому что Фрэнк смог доскакать до колодца. А там он уже укрылся, и началась перестрелка.
        - Понятно. Если ехать к колодцу, мы подставляем себя под залп.
        - Крис, давай еще раз все прикинем… Мы ведь можем просто проехать мимо. До Каса Нуэва рукой подать. Может, не станем связываться?
        - И получим пулю в спину, - сказал Кирилл. - Как думаешь, он по-прежнему хочет отвести нас к шерифу? Или сам все сделает? Помнишь тех китобоев, которые тащили меня на виселицу? У нас нет выбора, Энди.
        - Выбор есть всегда. Но ты прав. Делаем, как договорились.


        Они привязали своих лошадей к причудливо изогнутой высохшей акации, взяли по фляге и свернули с дороги, направляясь к колодцу прямо по склону, сквозь редкий кустарник. Свой карабин Кирилл повесил на плечо, стволом вниз. Один револьвер висел в открытой кобуре, другой был под мышкой. Два патронташа охватывали его грудь крест-накрест.
        Самыми опасными будут последние шаги, рядом с колодцем. Пока еще дистанция была слишком велика для винчестеров Мендосы. На это и рассчитывал Энди. Как только стрелки обнаружат себя, в дело вступят неторопливые, но дальнобойные «шарпсы».
        - Не суетись, они нас видят. Справа, справа, я уже различаю их шляпы, - широко улыбаясь, проговорил Энди Брикс. - Они поленились даже спрятаться надежнее.
        Козырек колодца все еще прикрывал их от засады. Они дошли до плетня и увидели следы недавнего боя - перебитые прутья белели изломами, темнели засохшие пятна крови на камнях. Осталось сделать несколько шагов по открытому пространству. Кирилл остановился и вгляделся в непроницаемую сетку ветвей и листьев, в плотный кустарник, от которого к колодцу расстилался длинный пологий склон ложбины…
        - Ты что встал? - зашипел Энди, размахивая пустой флягой. - Не стой!
        - Я их вижу, - сказал Кирилл и вскинул карабин.
        В кустах наверху что-то сверкнуло. Он успел чуть сместить ствол в сторону этого блика и нажать на спуск. Тяжелый приклад ударил в плечо так, что он шагнул назад. В следующий миг над его головой с громким треском переломилась доска козырька.
        Кирилл согнулся, чтобы вставить новый патрон.
        - Что ты делаешь! - орал Энди откуда-то рядом. - Спрячься!
        - Не говори под руку.
        Он все-таки опустился на одно колено и положил тяжелый ствол на плетень. Поймал в прорезь прицельной планки силуэт, приподнявшийся над кустами. Рядом грохнул выстрел, но он прозвучал словно за стеной, и даже еще дальше. Кирилл не замечал ничего, кроме цели. Он задержал дыхание и плавно надавил на спусковой крючок.
        Воздух вокруг загудел, словно кто-то рядом раскручивал толстую веревку. Частые удары молотили по плетню, но толстые прутья были слишком крепкой преградой для пуль. Кирилл продолжал бить по кустам. Он не видел ничего, кроме силуэтов, которые мелькали там, и аккуратно загонял их в узкую прорезь, прежде чем надавить на крючок.
        Пыль брызнула в глаза, а по щеке хлестнули острые щепки.
        - Ложись!
        Кирилл почувствовал, что сейчас умрет. Шляпа слетела с головы. Какая-то сила швырнула его на землю, и Энди закричал:
        - Ну что ты стоишь, как пугало на огороде. Жить надоело?
        - Я ранен, - сказал Кирилл, ощупывая голову.
        - Ну, если ты это сам заметил, значит, рана не страшная. Стреляй хоть в воздух, а то они там обрадуются, что нас стало меньше. - Он выстрелил сам и добавил, вставляя патрон: - Их там осталось только трое. Двоих мы выбили.
        - Или двое пошли в обход, - сказал Кирилл, продолжая ощупывать голову.
        Но ни крови, ни других следов ранения не было. «Странно, - подумал он, отползая за колодец, - неужели та пуля только сбила шляпу? Я ждал, что она попадет прямо в сердце».
        - Что за черт! Нам в спину стреляют! - закричал Энди, разворачиваясь. - Как они могли нас обойти! Куда ты смотришь!
        Кирилл перекатился и выстрелил по мелькнувшей фигуре. Кто-то перебегал от одного куста к другому на противоположном краю ложбины. Фигурка исчезла за кустами, а он все еще целился ей вслед. Что-то смутило его. Неправильная была фигурка. Не такой она должна быть…
        В следующий миг он осознал, что стрелял в длинноволосого, голого по пояс человека в широких серых штанах.
        - Тебя не задели? - спросил он, не оборачиваясь.
        - Кто? Эти мазилы? Плохо, что они нас окружают. Сзади могут подойти ближе. Ты там не зевай!
        Кирилл засек уже три выстрела в кустах, где вдруг появились новые участники перестрелки. Однако их пули прошли слишком высоко над колодцем.
        - Кажется, здесь трое, - бросил он за спину.
        - Значит, они позвали кого-то на помощь. Эти ублюдки думают, что обдурили нас! Хрен вам в глотку! - яростно орал Энди, посылая пулю за пулей. - Ага! Замолчали!
        Пули и в самом деле перестали молотить по козырьку и плетню, хотя стрельба не утихала. Кирилл уловил движение на своей стороне и выстрелил как раз в тот момент, когда еще одна голая по пояс фигурка мелькнула над срезом обрыва. Стрелять вверх оказалось труднее, и он не был уверен, что попал.
        Из кустов на левой стороне ложбины раздавались редкие выстрелы, белый дым густыми струями вылетал сквозь ветки и загибался кверху, но ни одна пуля не ударила рядом.
        - Они, видать, рехнулись, - сказал Энди, приподняв голову над плетнем. - Сами по своим лупят.
        С визгом и завыванием пуля срикошетила от камней колодца, и Брикс запоздало пригнулся.
        - Там кто-то другой, - сказал Кирилл. - Я видел одного. Длинноволосый, по пояс голый. Я даже подумал вначале что это индеец, но он не краснокожий.
        - Команчи! - Энди выругался. - Ты что, никогда не видел индейцев? У них вовсе не красная кожа. Они желтые, как китайцы. Откуда их черт принес? Они что, сговорились? Мы же им ничего плохого не сделали!
        - Они стреляют не в нас.
        - Да, похоже на то. Команчи… Я так и знал, что они шатаются где-то рядом. Помнишь дымы? Кажется, они сначала решили перебить тех, кого легче достать. Потом возьмутся за нас.
        Выстрелы затихли. Тишина казалась невыносимой. Кирилл боялся даже лишний раз моргнуть, чтобы не прозевать противника. Он слышал, как Энди возится за спиной.
        - Крис!
        - Да.
        - Достань револьверы и держи их под рукой. Краснокожие могут подобраться на дистанцию рывка. Будь наготове.
        - Я наготове.
        В мертвой тишине несмело проскрипел кузнечик. И затих, словно испугался.
        - Крис… - прошептал Энди.
        - Ну?
        - Мне жаль, что так вышло.
        - Как?
        - Ну, вот так. Я думал, мы завалим одного-другого, остальные отступят. Можно было бы и не затевать все это. Я хотел посмотреть на тебя под пулями, вот и все.
        - Посмотрел?
        - Не успел. Был занят ублюдками. Слушай, Крис… Если индейцы меня ранят… Я не хочу попасть к ним. Понимаешь? Если что, тебе придется меня пристрелить. Я могу на тебя надеяться? Приставишь кольт к виску, понял? За себя решай сам.
        - Договорились, - ответил Кирилл, вытирая вспотевшую ладонь о волосы. - Что-то долго они молчат… Может, ушли?
        - Индейцы не стреляют, когда не видят цели. Подними шляпу над плетнем.
        - Сам поднимай, если тебе охота.
        В кустах, там, где сидели стрелки Смайзерса, снова началась лихорадочная пальба. Теперь выстрелы звучали глуше, и не было видно вспышек.

«Из револьверов бьют», - догадался Кирилл.
        - Их уже обошли, - сказал Энди. - Значит, индейцев много. Больше двух десятков. Они нападают, только если имеют перевес. Теперь нам всем будет очень весело. Хорошо, что у нас тут вода. Можно продержаться, пока есть патроны.
        - Продержимся.
        Люди Смайзерса изредка палили в сторону индейцев, а те отвечали им еще реже. Потом вдруг раздался пронзительный визг. И снова наступила тишина. Кириллу показалось, что прошел час, прежде чем он услышал конское ржание.
        - Все, - сказал Энди Брикс и вытер рукавом блестящее лицо, размазав гарь. - Крис, так ты говоришь, индеец был не похож на индейца из комиксов? Он не был накрашен?
        - Да нет, обычный человек. Может быть, это и не индеец?
        - Ты уверен, что у него на лице не было краски?
        - Какой краски?
        - Команчи красят лицо, когда идут воевать. Ты бы сразу заметил. У них бывает черный лоб и черные щеки, а середина лица - белая. Ты бы заметил.
        - У тебя сейчас тоже черные щеки.
        - Ты бы себя видел, - усмехнулся Энди. - Но мы все равно выглядим лучше, чем Мендоса. Полагаю, это он там орал, как резаный.
        Кирилла бросило в жар. Он вытер ледяной пот со лба, отложил карабин и взялся за револьвер.
        - Думаешь, теперь индейцы возьмутся за нас?
        - Нужны мы им, - пренебрежительно махнул рукой Брикс. - Чего стоят наши скальпы по сравнению с теми лошадками, которые им достались. Пять лошадей - хорошая добыча. Команчи не такие идиоты, как мы. Они не будут драться только для того, чтобы на земле появились несколько новых трупов. Раз они не накрасились, значит, не собирались воевать. Просто ехали куда-то, увидели белых придурков - почему не воспользоваться случаем? Команчи хотели получить лошадей. Они их получили. Такой уж у них бизнес - лошади. Все, Крис, можешь спокойно вытаскивать свою задницу из-под забора.
        - Давай сначала ты.
        - Э нет, я не идиот. Я лучше подожду, - засмеялся Энди и принялся собирать вокруг себя пустые гильзы.
        Кирилл не выдержал первым. После достаточно долгого ожидания он привстал, оглядываясь. Посмотрев наверх, вдоль дороги, он выпрямился и сказал:
        - Так ты говоришь, пять лошадей хорошая добыча для команчей?
        - Ну да. Просто отличная добыча.
        - Тогда что ты скажешь про семь лошадей?
        - Почему семь?
        - Потому что они прихватили и двух наших…

11. Каса Нуэва

        Утром их нагнал уже знакомый фургон с пожилым фермером. Как ни медленно тащились волы, Энди с Кириллом шагали не быстрее этих неторопливых животных.
        - Вы заблудились? - спросил Брикс, тяжело опираясь о карабин, когда фургон поравнялся с ним.
        - Да нет, - проворчал фермер. - Напоролся на ограду. Вы, я гляжу, тоже не больно далеко ускакали.
        - Пешком далеко не ускачешь.
        - Что, встретили команчей?
        Спасая Энди от неприятного признания, фермер сделал приглашающий жест:
        - Забирайтесь ко мне. В телеге Томпсона всегда найдется место для хорошего человека. Я тут немного задержался. Возле колодца лежали покойники, мне пришлось потратить всю ночь, чтобы предать тела земле. Похоже, что их убили команчи.
        - Так и есть, - не дожидаясь повторного приглашения, Энди перекинул свой мешок через высокий борт фургона и вскочил на подножку. - Крис, видишь, как нам повезло, что мы не отправились по тропе?
        Внутри кузова, набитого домашним скарбом, было тесно. Кирилл едва уместился между сундуком и швейной машинкой. Хоть он и не мог вытянуть ноги, ноющие от усталости, сидеть все же было лучше, чем топать по дороге. Какое блаженство - отдыхать, зная, что при этом ты продолжаешь двигаться…
        На Энди Брикса не действовала никакая усталость, и он тут же затеял беседу с мистером Томпсоном о землях, курах и овцах.
        - Земля-то здесь отличная, - говорил фермер. - Видели бы вы мою люцерну. Да у меня на этой люцерне бычки росли, как на дрожжах. Не то что ходячие скелеты у Смайзерса. Ну да, у него на ранчо тысяча таких скелетов, он их продаст по десять долларов, и рад. А я своих бычков продам по тридцать, и все равно останусь внакладе, потому что у меня их всего-то десяток.
        - Начало всегда трудное, - сказал Энди. - Терпение, брат мой, терпение.
        - Да я-то готов терпеть, - фермер сбил шляпу на затылок и ударил кулаком по коленке. - Да Смайзерс не потерпит, вот в чем дело. Он же все видит. Сегодня у меня десяток, через год сотня, а еще через год все будут покупать не его мясо, а мое. Вот он нас, фермеров, и гонит отсюда.
        - Как же он может вас прогнать? - спросил Кирилл. - Вы купили землю, вы на ней работаете…
        - Будто вы не знаете, как это делается? Смайзерс у нас считается первопоселенцем, а мы вроде как чужаки. Он-то появился в этих местах года два назад, когда закончилась война между Крейном и Чемберленом. Оба разорились, Крейн убежал в Мексику, а Чемберлена упекли в долговую тюрьму. Тогда-то Смайзерс и захватил все их земли, и все стада в придачу. Победитель, одним словом. Было, значит, за что воевать.
        Теперь у него право выпаса на столько акров, сколько блох у всех его собак. А нам землю давали на берегах, вдоль речки. И что получилось? Мы тут живем, как на острове. Со всех сторон его пастбища.
        - Но у вас вода, - заметил Энди.
        - Вот-вот, из-за воды все и началось. Сначала один фермер тут поселился, потом второй, а сейчас нас тут целый поселок. А если еще люди приедут, то все его пастбища будут отрезаны от воды. Вот в чем дело-то! Оттого он и бесится. И травит нас своими бешеными псами.
        - От бешеных псов хорошо помогает «Шарпс». Не пробовали? - спросил Кирилл.
        Фермер устало повернулся к нему всем телом, оглядел и вздохнул.
        - Эх, друг. Когда у тебя за столом будет сидеть столько едоков, сколько у меня, тогда ты вряд ли захочешь стрелять.
        - Значит, вы рассчитываете обзавестись в Оклахоме новым стадом? - Энди вернул разговор к более приятной хозяйственной теме. - Будете гоняться за бродячими коровами? А что, так многие начинали. Сам Остин Крейн когда-то прибыл в Техас, имея только двух жеребцов и лассо. Жил под открытым небом, ловил заблудившийся скот, клеймил своим тавром. Скот - такая штука, которая растет сама по себе, без всяких твоих усилий. Только следи, чтоб не украли, и через год стадо прирастает вдвое. А то и втрое, если ты способен не слезать с седла круглыми сутками. В прерии полно скотины, лови себе да загоняй в кораль…
        - Нет, я теперь займусь пшеницей, - сказал фермер. - От хлеба прибыль поменьше, зато надежнее.
        - У вас большая семья?
        - Четверо сыновей, две невестки, да и жена еще ходит на своих двоих. Так что - справимся.
        - Ну, с такой командой, конечно, можно заняться пшеницей, - согласился Брикс. - Команда - самое главное. Остин Крейн всегда умел окружать себя нужными людьми. Люди - вот его богатство. Мы все любили Остина, как родного отца. Мы бы сделали для него все, что бы он ни попросил. Перегнать пять тысяч голов в Канзас? Нет проблем! Построить город на пустом месте? Пожалуйста! Проложить железную дорогу через земли индейцев? Эх, если б не подонок Чемберлен, мы бы с вами сейчас не в фургоне сидели, а ехали бы в роскошном вагоне!
        - Ну да, - скептически хмыкнул Томпсон. - В эшелоне, вместе с парой сотен ирландцев, немцев и прочих бездельников, которые не смогли прижиться на своей родине.
        - Бросьте, старина! Наша родина - весь мир. Жить можно везде, где над тобой не стоят богачи и не вырывают у тебя изо рта заработанный кусок хлеба. Так говорил Остин Крейн. Я даже думаю, что Каса Нуэва рано или поздно назовут его именем, - серьезно сказал Энди. - Остин Крейн это заслужил.


        Город, основанный легендарным Крейном, начинался с кладбища. Проехав мимо покосившихся крестов и занесенных песком надгробных плит, фургон остановился перед односкатной хижиной, на крыше которой лежали массивные валуны. Единственным архитектурным достоинством здания являлся дощатый щит, приколоченный прямо к стене. На небрежно оструганных досках кисть неизвестного художника изобразила гарцующего всадника с лассо и винчестером на фоне зеленых холмов.
        - «Добро пожаловать в Каса Нуэва! - вслух прочитал Энди Брикс. - Странник! Прежде чем свернуть с дороги, знай, что в нашем городе царит Закон. У нас твердые цены. Пинта виски - 18 центов. Завтрак или ужин - 25. Обед - 35. Порция лошадиного корма - 25. Ночевка лошади - 50. Ночевка одного человека - 10 центов. Запрещается… - Ага, это уже интереснее. - Запрещается входить в салун в грязных сапогах. Запрещается посещать девушек, не помывшись. Запрещается открытое ношение оружия. Нарушителей ждет быстрый суд и молниеносное выдворение за пределы округа. Добро пожаловать в Каса Нуэва».
        Мистер Томпсон не собирался тратиться на такие безделицы, как ночевка или посещение девушек. Он даже не потрудился попридержать своих волов, и попутчики спрыгнули на ходу, впрочем, это было нетрудно.
        - Если вас вышибут отсюда, вы меня догоните, - кивнул фермер на прощание.
        А Энди, глядя вслед фургону, проговорил, сбив шляпу на затылок:
        - Эх, Крис, всю жизнь мечтаю вот так же поколесить по земле… Как только уладим все наши дела, обзаведусь фургоном и покачу себе куда-нибудь в Калифорнию или вообще в Мексику, а то и в Канаду. Неважно, куда. Лишь бы ехать. Великая штука - фургон. Вроде и едешь, а всегда дома. Полная свобода. Где хочешь - остановился и пожил. Надоело - тронулся дальше.
        - Да, свобода, - поддакнул Кирилл насмешливо. - Пока на проволоку не напорешься.
        - Ничего. На наш век хватит земель, куда не добрались ублюдки вроде Смайзерса.
        Все их вооружение было предусмотрительно упрятано внутрь свернутых одеял. Взвалив на плечо неудобную, но столь необходимую поклажу, гости Каса Нуэва зашагали по главной улице, которая, похоже, была и единственной. Вдоль запыленных домов с толстыми ставнями на окнах тянулись узкие дощатые тротуары, но горожане предпочитали ходить по пыльной дороге, не доверяя мастерству местных плотников. На Энди с Кириллом оглядывались, но незаметно. Оборванный мальчишка перебежал дорогу сначала в одну сторону, потом в другую, и, наконец, остановился у них на пути и потребовал десять центов за свои услуги. Энди дал пять и спросил, в чем заключался сервис. Оказывается, оборванец разгонял с их пути свиней и кур.
        - Дам еще пять, - пообещал Энди, - если покажешь, где сейчас живет Вонг Кен.
        - Деньги вперед!
        Получив монету, добровольный гид молниеносно развернулся на босых пятках и показал пальцем за спину Кирилла. Энди расхохотался. Кирилл, обернувшись, увидел вывеску:
«Вонг Кен. Прачечная. Вонг Кен. Ванные комнаты. Вонг Кен. Парикмахер. Вонг Кен. Лапша и специи».
        Не прошло и пяти минут, как Энди и Кирилл уже нежились в дубовых купелях, а их пропыленная одежда исчезла под пеной в корыте, стоящем тут же. Щуплый узкоглазый старичок то подливал в купели горячую воду, то оттирал воротники сорочек, то правил бритву о ремень, и, не умолкая ни на секунду, докладывал Бриксу обо всем, что произошло в городе за время его долгого отсутствия. Это и был Вонг Кен, китаец, один из тысяч китайцев, когда-то трудившихся на прокладке железной дороги.
        Правда, сам Кен не укладывал шпалы и не возил щебенку в тачках. У себя в Китае он был учителем, попутно занимался врачеванием, и даже какое-то время служил чиновником в британской колониальной администрации. Несколько лет он занимался тем, что переправлял соотечественников за океан, на заработки. В конце концов и сам оказался в Сан-Франциско, потом судьба занесла его в Техас.
        Говорил он с забавным акцентом, и его слова могли бы вызвать улыбку - если б не были такими безрадостными. Кен рассказал, что Генри, младший брат Энди Брикса, сидит в тюрьме. Он уже приговорен к повешению, но адвокат подал апелляцию, и теперь все зависит от судьи. Это была плохая новость. Но имелась и хорошая: тюрьма находится в Маршалле, в том самом городишке, где братья Бриксы провели несколько лет, работая на Остина Крейна.
        Когда гости, облаченные в серые халаты, перебрались в комнатку на втором этаже, им был подан настоящий китайский чай. Энди морщился и ворчал, потому что привык освежаться другими напитками. А Кирилл с изумлением разглядывал высоченные стопки книг и газет, стоявшие на полу вдоль стен. Письменный стол был завален словарями, журналами и тетрадями. Вонг Кен, перехватив взгляд Кирилла, сказал:
        - Это моя основная работа. Я пишу статьи и рассказы. Прачечная кормит мое тело, а письменный стол питает душу. Вот сейчас я перевожу с французского любопытную историю. В Лондоне орудует убийца. Они назвали его Джеком Потрошителем, потому что он вырезает внутренности у своих жертв. У нас об этом еще никто ничего не знает, и я надеюсь хорошо продать свою статью.
        - Брось, - сказал Энди. - Кому тут нужны лондонские байки? Напиши лучше про то, как я бежал с каторги. Конечно, без лишних подробностей.
        - Обязательно напишу. Вот только выполню полученный заказ, и обязательно напишу про тебя.
        - Заказ?
        - Я работаю на одну большую газету. «Даллас кроникл». Под моими статьями подписывается сам Роберт Этвуд.
        - Это правильно, - кивнул Брикс. - Кто бы стал читать сочинения какого-то эмигранта. Но тебе придется отложить писанину, Кен. Ты пойдешь со мной. Да, прямо сейчас. Я и так потерял слишком много времени.
        - Мне тоже идти с тобой? - спросил Кирилл.
        - Не сейчас. Сиди здесь, к окну не подходи.
        - Тогда… - он повернулся к китайцу: - Можно мне почитать ваши журналы? Я немного понимаю по-французски.
        Энди отставил чашку и встал, направившись к гардеробу:
        - Страшно подумать, какой ерундой некоторые забивают голову! По-французски он понимает! В наших краях полезнее знать испанский. Кен, мне нужен приличный костюмчик. И Крису тоже. Есть у тебя что-нибудь?
        Китаец покорно кивнул:
        - Найдем. А ты, Крис, можешь смело брать любую книгу. Когда-нибудь я открою в этом городе библиотеку. Считай, что ты - первый ее читатель.
        Они ушли, а Кирилл жадно накинулся на чтение. Статья о лондонском убийце была написана на редкость примитивно. В гимназии ему приходилось читать гораздо более сложные тексты. Добравшись до финальных строк, он глянул на тетрадь китайца и усмехнулся. Вонг Кен успел перевести только первый абзац, и за такой перевод в гимназии ему бы не поставили больше трех баллов.
        Кирилл взялся за карандаш, разгреб место на столе и принялся пересказывать историю Джека Потрошителя, иногда подглядывая в подшивку «Даллас Кроникл», чтобы вставить оттуда нужный оборот. Он увлекся, и не заметил, как пролетело время.
        Энди вернулся, когда перевод был почти завершен.
        - Ну, как, встретился с друзьями?
        - Завтра, - бросил Брикс, глядя на улицу в щель между занавесками. - Все завтра.
        - А где Кен? Я тут решил ему немного помочь…
        - Кен? Кен ищет для нас лошадей… - Энди ослабил галстук и присел на край стола. - Да, он ищет лошадей. А откуда ты знаешь французский?
        - Ну, меня многому учили.
        - Многому. Да не тому, что нужно. Ты же не усидишь в седле, если попадется резвая лошадь. Свалишься, треснешься головой, и вылетит из нее и весь твой французский, и вся остальная ерунда, вместе с мозгами.
        Кирилл обиженно отвернулся, разглядывая настенную циновку с драконами. А Энди взял какой-то журнал, перелистал и швырнул обратно на стол. От него сильно пахло спиртным.
        - Ну что ты молчишь? Нечего ответить?
        - А ты ничего не спрашиваешь.
        - Я спрашиваю - удержишься ты в седле или нет?
        - Не знаю. Постараюсь. Но к чему эти разговоры?
        - Постараюсь, - передразнил Брикс. - Да уж постарайся. До Маршалла сотня миль. И это будет бешеная сотня миль. Ты когда-нибудь видел, как несется кошка, если смазать ее задницу скипидаром? Так вот - мы будем нестись еще быстрей.


        Назавтра Энди с Кеном ушли рано утром, а Кирилл остался в кабинете. От нечего делать он снова взялся за перевод. Исправил ошибки, а потом переписал набело. У китайца был великолепный набор стальных перьев, и бумага нашлась отличная, так что неожиданная языковая практика доставила Кириллу подлинное удовольствие.
        Языки, история, география - в этих предметах он чувствовал себя как рыба в воде. А вот алгебра… Вспомнив о переэкзаменовке, он вдруг понял, что ее не будет. И гимназии больше не будет, кончилась гимназия. Кончилась вместе с прежней жизнью. После всего, что случилось за последние дни, он уже никогда не сможет снова надеть гимназический мундир, снова войти в класс, вытягиваться перед преподавателями и выслушивать их нотации…
        Но, где бы он ни был, в Одессе или в Каса Нуэва, никто не отнимет у него права написать о себе, положив перед собой лист хорошей бумаги и обмакнув перо в чернильницу.

«Загадочное происшествие близ Миллвиля!»

«Тайна шхуны «Амазонка»!

«Корабль-призрак! Команда расстреляна юнгой!»
        По примеру далласских хроникеров Кирилл начал статью сразу несколькими сенсационными заголовками.
        Работа шла споро, и он отвлекся от нее только тогда, когда от голода заныл желудок. Глянув в окно, Кирилл заметил, что тень от соседнего дома дотянулась до середины площади. Значит, солнце уже клонится к закату. Куда же пропал Энди? Застрял в банке?
        Кирилл нашел вазу с зелеными яблоками и, подумав, взял одно. Гостеприимный хозяин обязательно предложил бы ему угоститься, не уйди он по делам с Энди. Но куда же они пропали?

«Но куда же исчез юный и беспощадный убийца? - снова принялся строчить он. - Местные жители уверяют, что юнга вместе с сообщником угнал их лошадей и направился в Вайнбург. Однако погоня, организованная шерифом, не дала никаких результатов. А в болотах среди дюн были обнаружены тела двух полисменов, Брауна и Мендосы…»
        Здесь Кирилл ненадолго призадумался. Имеет ли он право давать убитым чужие имена? Впрочем, какая разница? Двое помощников шерифа, застреленные в дюнах, так же мертвы, как Браун и длинноносый Мендоса, убитые индейцами. Значит, разницы никакой. Да и читателю далласской газеты все равно, как звали полисменов с далекого атлантического побережья.
        Когда стемнело, Кирилл зажег керосиновую лампу и тщательно задернул шторы. Энди строго-настрого запретил ему приближаться к окну и вообще выдавать свое присутствие. Но писать в темноте он не мог, а не писать - тоже не мог.
        - Зачем свет зажег? - раздраженно спросил Энди, внезапно появившись в кабинете. - Писака! Лучше бы поупражнялся с кольтом. Кен, ты посмотри, сколько бумаги он перевел! Пошли спать, завтра надо подняться до рассвета.
        Поднявшись на последний этаж в узкую комнатушку, Брикс рухнул на койку и принялся стаскивать сапоги.
        - Тебя не было так долго, - сказал Кирилл виновато. - Мне жалко было терять время, и я решил помочь Кену.
        - Да ладно, - Энди махнул рукой. - Ты не обращай внимания, если я ору. Я ужасно вежливый и даже деликатный человек. Но когда доходит до дела, могу наорать на любого, пусть даже его зовут Джордж Вашингтон. В деле я просто псих, понимаешь?
        - В каком деле? Я думал, ты ушел к друзьям…
        - Да нет. Нет больше никаких друзей. Только ты, да Кен… - Энди зевнул. - Что ты пристал ко мне с разговорами? Я намотался сегодня, просто ноги отваливаются. Спи. Подъем в четыре.
        - Так рано? Мы поедем в Маршалл?
        - Поедем, поедем… - слабеющим голосом пробурчал Брикс и сразу же захрапел.

12. Деньги для адвоката

        Мундир почтальона был слишком велик для Кирилла. Просторные брюки на подтяжках кое-как можно было заправить в сапоги, но что делать с кителем? Рукава пришлось подшивать. Иголка мелькала в ловких пальцах Кена, а Кирилл неуклюже поворачивался перед зеркалом.
        - Лучше бы я надел тот дурацкий полосатый пиджак, - вздохнул он, поправляя форменную фуражку.
        - Пиджак тебе понадобится в Маршалле. Ты пойдешь в нем к адвокату.
        - А в этом мундире я похож на пугало огородное.
        - Поглядите на него, он еще недоволен! - возмутился Брикс, бесцеремонно оттесняя его от зеркала и одергивая точно такой же, синий, с желтым кантом и блестящими пуговицами, китель. - Ему выдали почти совсем новые шмотки, а он строит кислую рожу.
        Одежда и в самом деле была почти новой. Во всяком случае, так она выглядела, побывав в прачечной Кена. Никто бы и не подумал, что оба мундира были найдены проворным китайцем на развалинах почты, сгоревшей в прошлом году. Такое же происхождение имели и пачки бумаги, которую китаец использовал для литературной деятельности, и многие другие полезные предметы.
        Самой же ценной находкой, по мнению Брикса, были дырявые, с подпалинами, холщовые мешки с почтовым клеймом. В один из них Энди сложил одежду, подаренную ему Кеном, а остальные, пока Кирилл мучился с костюмом, успел набить старыми газетами.
        Мешки были навьючены на двух лошадей, которых Вонг Кен среди ночи привел на задний двор. Выехали до рассвета, в полной темноте. И в полной тишине. Кирилл хотел попрощаться с китайцем, но тот приложил палец к губам и молча поклонился.
        Вопреки обещаниям Брикса, начало поездки не напоминало старт кошек, взбодренных скипидаром. Лошади едва плелись по тропинке между огородами. Только когда город остался позади, они перешли на легкую рысь. Вброд пересекли спокойную речку, а затем начался подъем в гору, и снова лошади тащились шагом, и от мерного покачивания в седле Кирилла тянуло в сон.
        - Мы все сто миль будем так мчаться? - не выдержав, спросил он.
        - Нет. Только первые десять. - Брикс оглянулся. - Нам надо до рассвета перевалить через холмы. Успеем.
        - А что в мешках?
        - Неважно.
        - Энди, может быть, это и не мое дело… Но ты можешь мне объяснить, зачем весь маскарад?
        - Объясню за холмами.
        Солнце уже успело подняться и высушить росу, когда Энди остановился на повороте возле высокой глыбы песчаника.
        - Здесь и подождем, - сказал он.
        - Кого? Кена?
        - Нет. Дилижанс. Я не собираюсь трястись сто миль в седле. Отвязывай мешки и складывай их в кучу возле дороги.
        Кирилл подумал, что лучше не задавать Бриксу лишних вопросов. Он уложил мешки на обочине, а Энди в это время отвел лошадей за скалу. Вернувшись, он посмотрел на солнце и сказал:
        - Уже скоро.
        - Что - скоро?
        - Скоро начнется работа. Крис, слушай меня внимательно. Ты помнишь, чему я тебя учил? Однажды у тебя это неплохо получилось. Я про Мендосу. Вот и сейчас тебе надо будет всего лишь повторить этот фокус. Ну-ка попробуй, достань кольт из-под мышки.
        - Я должен остановить дилижанс? - уточнил Кирилл, ощутив противную дрожь в коленях.
        - Сам остановится, об этом не беспокойся, - усмехнулся Энди. - Ну что ты глаза выпучил? Помнишь, как мы с тобой поладили с китобоями? Конечно, в тот раз можно было проявить смирение и потом болтаться в петле. Вместо этого мы уехали на отличной пролетке. И сейчас сделаем то же самое. Почти то же самое. На этот раз нам нужен не только дилижанс, но и то, что в нем везут. Дошло до тебя?

«Пропащий я человек, - подумал Кирилл. - Убийца, а теперь еще и грабитель. Семь бед - один ответ». Он откашлялся и деловито спросил:
        - Мы его должны ограбить?
        - О! Вот что у тебя получается лучше всего, так это подобрать нужное слово. Твои слова бьют в самую точку! Мы именно должны его ограбить! Потому что нам нужны деньги, которые спасут моего брата. Мы с тобой таких дел натворим! Хорошо, что у тебя просторный китель. Ничего под ним не видно. А мне придется изобразить покойника…
        Еще час Кирилл сидел на мешках, отгоняя фуражкой надоедливых мух, а Энди лежал рядом на песке и беззаботно рассказывал разные веселые истории про свою прежнюю жизнь в Маршалле.
        - …На пятый день осады этим подонкам все-таки удалось поджечь дом. Дом горел, а мы перебирались из одной комнаты в другую, пока все не набились в кухню. Она занялась последней. И мы не знали, что выбрать. Геройски сгореть вместе с остатками дома? Или броситься на прорыв и погибнуть под пулями ребят Чемберлена? И тогда Остин Крейн достает сигару, прикуривает ее от горящей стены и говорит, как ни в чем не бывало… - Он внезапно умолк и приник ухом к земле. - Ага, шутки в сторону. Давай, Крис, изобрази неутешное горе. Можешь пустить слезу. Имей в виду, эти ребята боятся любого незнакомца, и со страху могут пальнуть раньше, чем поздороваются. Но когда они увидят жалкого сопляка, который размазывает слезы по детскому личику…
        - За «сопляка» ответишь, - буркнул Кирилл.
        - Извини. Но настоящий подонок должен уметь прикинуться сопляком. Или даже вести себя, как последний ублюдок, если это нужно для дела.
        Брикс отполз в сторону и распластался на земле, лицом вниз, подвернув под себя правую руку и неестественно вывернув левую.
        - Похож я на покойника? - глухо прогнусавил он, вжимаясь лицом в траву.
        - Если будешь молчать.
        Над дорогой поднялось облачко пыли, и скоро через далекий холм перевалил дилижанс. Шестерка лошадей легко несла повозку на высоких колесах. Из открытого окна выбилась белая занавеска, трепыхалась на ветру. Кирилл разглядел двоих седоков на козлах.

«Все будет хорошо, - подумал он. - Энди проворачивал такие дела в одиночку, а сейчас мы вдвоем. Все будет хорошо».
        Он расстегнул китель и оперся локтями о колени, обхватив голову с видом полного отчаяния. На дорогу Кирилл старался не смотреть. Ему и так было слышно, что лошади понемногу сбрасывают скорость.
        Вот повозка с грохотом прокатилась мимо - и остановилась. Он услышал, как один из седоков спрыгнул на землю. Скрипнула, открываясь, дверца дилижанса, и еще один пассажир выбрался оттуда. Вдвоем они направились к Кириллу. Он не поднимал головы и слушал, как бренчит их оружие.
        - Эй, парень! Что стряслось, черт возьми? Эй! Ты что, оглох?
        Он встал, пошатываясь. Поднял с земли мешок, на котором сидел, и прижал его к груди.
        - Апачи, - прошептал он. - Это были апачи. Помогите Джеку, он еще дышит…
        Голос его дрожал вполне натурально, и ноги подкашивались, пока он брел к дилижансу. Эти двое что-то говорили, но он ничего не понимал. Он даже не видел их лиц. Что-то случилось его зрением, потому что сейчас Кирилл замечал только те детали, которые были важны для дела. Он видел, что каждый из сошедших к нему седоков держит в руках дробовик, а револьвер в кобуре схвачен предохранительным ремешком - непростительная беспечность.
        Он прошел мимо них, шатаясь, словно пьяный, и краем глаза увидел, как они наклонились над бездыханным телом Брикса, а потом повесили дробовики за спину. Всё, этих можно не считать.
        Остались другие - кучер на козлах и почтальон внутри дилижанса. Карабин кучера висел на стенке за его спиной. Значит, он безоружен. А вот у почтальона под рукой целый арсенал. Брикс предупреждал, что все внутренние стенки почтовых дилижансов увешаны оружием и патронами.
        Не дойдя до повозки нескольких шагов, Кирилл опустился на колени, продолжая обнимать мешок. Он посмотрел на кучера и страдальчески простонал:
        - Сэр, помогите… Здесь особо ценный груз… Я не могу его бросить…
        Кучер спрыгнул и протянул к нему руки. Кирилл замотал головой:
        - Нет-нет, я никому не отдам…
        Из дилижанса показалась нога, потом вторая, и почтальон наклонился над Кириллом, взяв его за плечи:
        - Вставай, парень, мне ты можешь отдать.
        Кирилл медленно встал. Точнее, его поднял кучер, а почтальон схватился за мешок:
        - Пусти, не бойся.
        За спиной прозвучал голос Брикса. Кирилл не понял ни слова, но это от него и не требовалось. Он выпустил тяжелый мешок, метнулся мимо почтальона и заскочил в дилижанс. Там никого не было - какая удача! В следующий миг он уже целился обоими револьверами в почтальона и кучера.
        - Лечь на землю! Быстро!
        Глянув поверх них, он увидел, что Энди тоже справился со своей задачей - оба охранника с поднятыми руками неловко опускались на колени.
        - Гони своих сюда! - донесся до него голос Брикса.
        В считанные секунды все четверо были разоружены и уложены рядком на песке, рядом с кучей мешков.
        - Джентльмены! У меня к вам деловое предложение, - проникновенно заговорил Энди. - Как видите, нам ничего не стоило отправить вас в мир иной. Вас, конечно, разбирает любопытство - а почему мы этого не сделали? Не скрою, я рассчитываю на сотрудничество. Обратите внимание, как называется банк, поручивший вам перевозку небольшого, но вполне приличного количества золотых монет. Это банк Чемберлена. А знаете, как зовут прежнего владельца? Его зовут Остин Крейн.
        - Его так звали, пока он был жив, - осторожно заметил почтальон.
        - Ага! Кажется, среди нас есть человек, до смерти обожающий точность! Так вот, мистер Уточнитель, запомните - Остин Крейн жив и здоров! И он попросил нас вернуть ему все то, что незаконно досталось шайке Чемберлена, Смайзерса и прочих шакалов! Да! Остин Крейн послал нас с этой благородной миссией, и мы ее выполним! Знакомьтесь, джентльмены. Перед вами знаменитый гангстер из Нью-Йорка, Крис, Потрошитель Банков!
        Энди церемонно поклонился в сторону Кирилла. Лежащие на песке разом повернули головы и тоже уставились на него.
        Решив, что от него требуется ответная реплика, Кирилл щелкнул каблуками и рявкнул:
        - Позвольте представить не менее знаменитого подонка из Вайнбурга, Джека Потрошителя! Да, он просто Потрошитель, и обожает свежую печень.
        Энди поморщился, явно недовольный столь сомнительным комплиментом, и продолжил:
        - Итак, джентльмены! Мы вас покидаем, ибо нас ждут неотложные дела. Надо наведаться в Тексаркану и забрать наши денежки из сейфов Уильяма Смайзерса. За скалой вы найдете оседланных лошадей. И тогда перед вами встанет выбор - либо бросаться за нами в погоню, либо спокойно повернуть назад. Надеюсь, вы предпочтете второе.

«Еще бы, - подумал Кирилл. - Я даже не уверен, доберутся ли они, вчетвером-то, на этих двух клячах хотя бы до реки».


* * *
        Вечером они остановились в русле пересохшей реки, между высокими отвесными берегами. Дилижанс закатили в расщелину, а лошадей привязали в густом высоком кустарнике возле крохотного родника. До Маршалла отсюда было не больше пяти миль, и Брикс собирался проделать оставшийся путь ночью, чтобы войти в городок до рассвета. Кирилла удивляло, что Энди до сих пор ни разу даже не заглянул в захваченные мешки. Казалось, его нисколько не интересовал размер добычи.
        - Ты, наверно, думаешь, что грабить почту - плевое дело, - заговорил Брикс, ковыряя веткой в костре. - Выброси из головы. Нам просто повезло. Если бы не подвернулся этот рейс, мы бы устроили налет на банк. А в банке всегда одно и то же. Сначала все идет хорошо, но как только ты вскакиваешь в седло с мешком золота за спиной, тут же начинается погоня. И тогда все зависит от того, сколько сменных лошадей ты заранее расставил на пути отхода. Да еще от того, как ты держишься в седле.
        С тобой мы бы далеко не ушли. Я уже прикидывал, где устроить позицию, чтобы просто расстрелять погоню. А что остается делать? Да, лишняя кровь. Но у нас бы не было выбора. А тут Кен разнюхал про почту. Ну, а дальше оставалось только разыграть водевиль на дороге. Но ты не думай, такая удача приходит один раз на тысячу неудач.
        - Я не думаю, - отозвался Кирилл.
        - Знаю я, о чем ты думаешь, знаю. Думаешь, что теперь разбогатеешь. Наверно, уже прикидываешь, сколько таких дилижансов надо хапнуть, чтобы купить ранчо. Или, скажем, ресторанчик в Бруклине. Да?
        - Нет. Ничего такого и в мыслях не было, - сказал Кирилл, хотя за секунду до этого рассчитывал, на что бы потратить свою долю.
        - Не ври. Мысли от тебя не зависят, так что тебе нечего стыдиться. Но имей в виду - эти деньги не наши. Это деньги Остина Крейна.
        - Я думал, ты просто дурачишься. Пускаешь по ложному следу.
        - Я не дурачился.
        - Значит, и в Тексаркану нам придется ехать? И грабить там банк?
        - Да нет. Вот это как раз и есть ложный след. Пускай ищут нас в Арканзасе.
        - Не думаю, что они сразу туда отправятся.
        - Эти-то? Отправят других. Мне просто хотелось поговорить с ними. Когда что-то забираешь у человека, надо обязательно что-то дать взамен. Если бы мы просто отняли у них дилижанс и уехали, то парни сочли бы себя униженными. А я поговорил с ними. Показал уважение. И теперь они будут думать не о том, чтобы мне отомстить, а о том, как я ограблю банк в Тексаркане. - Брикс лег на траву, закинув руки за голову, и вздохнул. - Эх, ты посмотри, какое небо. Нет ничего красивее, чем небо в прерии. Особенно звездной ночью.
        Кирилл долго смотрел в огонь, ожидая продолжения, но Брикс молчал.
        - Энди, так значит, мы едем к Остину Крейну?
        - Да. Я знаю, где его искать. И вернусь к нему не с пустыми руками. Я приведу к нему двух отличных стрелков - тебя и Генри. И привезу немного денег, чтобы он мог поправить свои дела. А ты как думал? Остина победили в нечестной борьбе. Надо восстановить справедливость. Если закон не защищает права человека, то к черту такой закон. Дошло до тебя?
        - Дошло. - Кирилл усмехнулся. - До сих пор я думал, что благородные разбойники встречаются только у Шиллера.
        - У Шиллера? Это в Ист-Сайде? Верно говорят, что у вас в Нью-Йорке всеми ресторанами заправляют евреи.

13. Маршалл

        Адвокат Генри Брикса был чудовищно толстым, с гладкими черными волосами, зачесанными на прямой пробор, и золотыми зубами.
        - А кем вы приходитесь моему подзащитному? - важно осведомился адвокат.
        - Никем. Я представитель его родственников. Прежде я бы хотел погасить наш долг…
        - Ну, деньги вовсе не самое главное, - адвокат пожал плечами, - но Брикс мне должен пятьдесят долларов.
        Кирилл выложил на стол пять золотых монет.
        - Теперь второй вопрос. Когда вы можете устроить свидание?
        Адвокат быстро сгреб монеты в карман и только потом горестно вздохнул:
        - Боюсь, что это невозможно. По крайней мере, сегодня. Разрешение может дать только шериф, но он как раз сегодня уехал. Вот разве только судья… Да, я мог бы поговорить с судьей. Но он сейчас на ранчо. Мне придется нанимать повозку, и отложить все свои дела…
        - Понимаю, - кивнул Кирилл и полез в карман, где лежали деньги. - Я оплачу ваши труды.
        - Ну, это не главное. Я просто исполняю свой долг. Но если бы у меня было лишних двадцать долларов…
        Еще две монеты перекочевали в карман толстяка.
        - Я немедленно выезжаю к судье, - адвокат встал и потянулся за шляпой. - Зайдите ко мне сегодня вечером. Я почти уверен, что завтра вы увидитесь с подзащитным.


* * *
        - Завтра? Черта с два! - Энди Брикс соскочил с койки, словно обнаружил в ней десяток скорпионов. - Он развел тебя, как лоха! Чертов сутяга! Семьдесят баксов коту под хвост! Ну ничего, мы из него вытрясем их обратно! Подвесим за ноги над костром!
        - Только найди веревку покрепче, - посоветовал Кирилл. - В этой туше не меньше трехсот фунтов.
        Энди прошелся по комнате, обеими руками растирая виски и что-то бормоча.
        - Шериф уехал? Отлично. Пошли. Договоримся в тюрьме.
        - Энди, а стоит ли тебе показываться на улице? - осторожно спросил Кирилл. - Ты же сам говорил, что тебя тут все знают.
        - Черт! Ладно, иди сам! Разнюхай все, попробуй договориться с охраной, и возвращайся. Я пока соберу посылочку для Генри. Стой! Сними свой дурацкий пиджак, а то и так весь постоялый двор на тебя пялился. - Он вытряхнул одежду из мешка и бросил Кириллу клетчатую рубашку. - Переодевайся. Хоть будешь похож на ковбоя. Вот твоя шляпа. Кен зашил дырку. Возьми эту кобуру, она самая старая. Кольт выбери похуже.
        По дороге ни с кем не заговаривай, а то в тебе сразу распознают чужака. Помалкивай, подслушивай и все примечай. К охранникам подкатись тогда, когда рядом никого не будет. И разговаривай с ними так вежливо, будто они короли, а ты французский посланник. Дошло?
        - Истинно так, сэр.
        Переодевшись, Кирилл сразу почувствовал себя уверенней. Особенно приятно было ощущать на бедре тяжесть оружия. Он взял с собой самый потертый кольт сорок пятого калибра, с деревянными накладками на рукояти. Как он успел заметить, прогулявшись по городу, с такими «миротворцами» тут ходили почти все мужчины.
        Перламутровых рукояток или серебряной отделки он не встретил ни разу, как не встретил ни одного котелка, пиджака или шелкового жилета. Все ходили в широкополых шляпах и грязных сапогах, и от всех разило потом, луком и табаком. Маршалл стоял на самом краю обжитых земель. Дальше, за каньоном, начинались индейские земли, Команчерия, и такое соседство, видимо, не располагало ни к гигиене, ни к особой щепетильности в выборе гардероба.
        Неторопливо шагая к тюрьме, он заметил, что многие жители городка движутся в том же направлении. Дойдя до площади, Кирилл остановился и озадаченно сдвинул шляпу на затылок. Было совершенно очевидно, что ему не удастся поговорить с охранниками наедине. Все пространство перед зданием тюрьмы было запружено народом.
        Кирилл затесался в толпу и затаил дыхание, чтобы не пропустить ни слова из гомона, колыхавшегося над площадью. Через пару минут он вспотел от напряжения и отчаяния, потому что ничего не понимал. Да него не сразу дошло, что все вокруг говорили по-испански. Тогда он стал протискиваться поближе к тюрьме, и там обнаружил группу горожан, одетых чуть приличнее остальных. Их он уже понимал, но легче от этого не стало. Потому что говорили они совсем не то, что бы ему хотелось услышать.
        Оказалось, что шериф отправился по окружным фермам и поселкам, чтобы собрать налоги. С чего это вдруг ему приспичило? А с того, что нужны деньги на постройку виселицы. Материал уже подвезли, но поставщик требует оплаты, да и плотники не станут вкалывать задарма.
        Раньше в Маршалле не вешали. Тюрьма тут была хорошая, каменная и вместительная, и сюда свозили преступников со всей округи. Но местный судья, известный своей богобоязненностью, не выносил смертных приговоров.
        Что же до Генри Брикса, то он был приговорен судьей соседнего округа, там, где его удалось схватить. Это было не совсем законно, потому-то адвокат и подал апелляцию, и даже добился, чтобы дело пересматривалось в Маршалле, где и были совершены основные злодеяния Брикса.
        И почти полгода Генри сидел здесь в ожидании пересмотра. Он отправил несколько писем губернатору, которые, впрочем, остались без ответа. Но вот вчера шериф получил телеграмму. Что там было написано, никто так и не выяснил. Но Брикса перевели в камеру смертников, надели на него кандалы и перестали водить вместе с другими заключенными на обед в соседний отель. Так что те, кто хотел сегодня полюбоваться на знаменитого разбойника, пришли сюда напрасно.
        Еще несколько минут Кирилл крутился на площади, стараясь запомнить все подробности. Толпа вдруг притихла, и высокие ворота тюремного двора распахнулись, выпуская колонну заключенных. Их было пятеро. Они шли гуськом, связанные одной веревкой, а сбоку шагал охранник с двуствольным дробовиком на плече. Кирилл следил за ними до тех пор, пока они не пересекли площадь и не скрылись за дверями отеля. А потом заторопился обратно на постоялый двор, едва удерживаясь, чтоб не сорваться на бег.
        Энди выслушал его молча. Он не взорвался, не принялся носиться по комнате. Он встал у окна и долго смотрел в небо.
        - Что будем делать? - спросил Кирилл. - Время уходит.
        - Время? Время уже ушло.
        - Шериф вернется не раньше, чем послезавтра. Мы еще можем что-нибудь придумать.
        - Нас двое, - глухо сказал Энди. - Чтобы отбить Генри, мне нужна еще пара стрелков. И по две сменных лошади каждому. И еще хотя бы трое всадников, чтобы отсечь погоню. Но нас только двое.
        - И все-таки, мне кажется, у нас есть шанс.
        Энди присел на край стола, сцепил пальцы и хрустнул ими.
        - Шанс? Да, у нас есть шанс погибнуть всем вместе. Это будет красиво. Про нас напишут песню. Но тогда ты не попадешь в Нью-Йорк, как я тебе обещал. А Энди Брикс всегда исполняет обещания. Рано или поздно, но исполняет.
        Сделаем так. Ты сейчас же собираешься и уходишь. Тебе надо держаться подальше от меня. Переночуешь в отеле «Роза прерий», это на северном конце улицы. Завтра утром от «Розы» идет дилижанс на Форт-Бэском. Там найдешь судью Эванса. Он честный человек. Отдашь ему все деньги. Ну, можешь взять себе, сколько сочтешь нужным. Из Бэскома ходят поезда на Восток. Этот путь тебе уже знаком. Но в этот раз ты не будешь валяться на соломе…
        Кирилл поднял руку:
        - Можно мне вставить слово? Во-первых, я совсем не тороплюсь в Нью-Йорк. Во- вторых, давай подумаем вместе. Чтобы состоялась казнь, нужны три вещи - осужденный, виселица и шериф. Виселицы еще нет. Шерифа тоже. Можем мы сделать так, чтобы шериф вообще исчез?
        - Я бы с радостью его прибил. Но это ничего не изменит.
        - Тогда узнаем, где сложены доски, приготовленные для виселицы, и сожжем их.
        - Повесить можно и на дереве. Уж ты-то это прекрасно знаешь.
        Кирилл нарочно начал с заведомо проигрышных идей, чтобы Брикс сам дошел до единственно правильного решения.
        - Тогда остается только одно, - сказал он. - Надо сделать так, чтобы исчез осужденный.
        - Кому ты это объясняешь? - вяло возмутился Энди. - Я и сам знаю. Но нельзя организовать побег за пять минут. Ты видел тюрьму?
        - Да. Ничего особенного.
        - Ты видел ее снаружи. А я в ней сидел. И если Генри упрятали в камеру смертников, то это значит, что он сидит в клетке, прикованный к двум стенкам. Вот такими толстенными цепями. Даже если мы перебьем охрану на входе и ворвемся внутрь, то, пока будем возиться с кандалами и замками, сюда сбегутся все шерифские прихвостни, и мы не уйдем. Кого ты учишь? Я уже все миллион раз обдумал и передумал.
        Энди спрыгнул со стола и принялся ходить по комнате. Кирилл обрадовался. Его приятель, кажется, начал приходить в себя.
        - Были бы под рукой все мои друзья… Я думал, что адвокат сможет потянуть время. Мне бы еще хотя бы неделю! Я бы собрал два десятка бойцов. А с моими парнями можно штурмовать любую крепость.
        - Здесь нет крепостей, - сказал Кирилл. - Здесь всего лишь двухэтажный каменный дом, который охраняют несколько бездельников. И сейчас, когда заключенных повели на обед, охранников в тюрьме стало еще меньше.
        Брикс стукнул себя кулаком по лбу:
        - Обед! Меня тоже не водили жрать, когда я сидел! Интересно, кто кормит Генри?
        - Я видел женщину, которая вошла в тюрьму с узелком, - сказал Кирилл. - И проследил, где она живет. Наверно, это хорошая знакомая твоего брата. Ее лицо было заплаканным, когда она вышла.
        - Черт побери! Да сейчас у многих девчонок в Техасе глаза на мокром месте! - Энди схватил Кирилла за плечи. - Так ты знаешь, где она живет? Идем к ней немедленно!
        - Не сейчас. Мы дождемся темноты.
        - Крис, ты чего это раскомандовался? - Брикс прищурился. - Я в два раза старше, и я тут каждую собаку знаю, а ты командуешь?
        - Я не командую. Просто не хочу, чтобы тебя на улице узнал кто-то кроме собак.


* * *
        Тетушка Паулита Гонсалес жила рядом с тюрьмой. Она уже привыкла к тому, что к ней обращаются за помощью знакомые и незнакомые люди, чьи родственники оказались за решеткой. Генри Брикса она знала еще с тех пор, когда тот впервые появился в Маршалле - нескладный подросток с вечно испуганным лицом, сиротка с Востока, искавший своего прославленного братца.
        Вместе с Бриксами Паулита работала на Остина Крейна. Она нянчила его детей, а Генри и Энди так же заботливо нянчились с его телятами. Когда началась война с Чемберленом, усадьба Крейна превратилась в крепость, и Паулите вместе с другими женщинами приходилось превращаться то в сестер милосердия, то в подносчиц патронов, то в плакальщиц на похоронах. А после войны ее хижина на окраине часто становилась прибежищем для уцелевших стрелков Остина Крейна, которые могли переночевать здесь перед тем, как скрыться в Команчерии.
        Скрыться, однако, удавалось не всем. И тогда Паулита пекла кукурузные лепешки, наливала кувшинчик молока и шла с узелком к шерифу, чтобы тот разрешил передать посылочку очередному бедолаге, одному из ее «троюродных племянников». Она и Энди Брикса назвала племянником, обняв его при встрече, и Кириллу сказала, усаживая за стол:
        - Выпьешь чего-нибудь, племянничек?
        - Нам нельзя, - отрезал Энди. - Поесть - поедим, а для выпивки найдем другое время.
        Тетушка Паулита знала всех жителей Маршалла. И ей было особенно больно оттого, что сейчас ее любимчика охраняли те, с кем он когда-то воевал - Боб Олинджер и Джим Белл. За этими бродягами значилось не меньше преступлений, чем вешали на Генри. Но они попали под губернаторскую амнистию, а он - нет.
        И вот теперь они измывались над ним и постоянно грозили, что никакой пересмотр дела его не спасет. Олинджер недавно купил новенький дробовик и хвастался, что приготовил для Генри отборную картечь. Генри даже отказался ходить на обед в отель, потому как опасался, что эти подонки застрелят его, а потом заявят, будто он пытался бежать…
        - Двое? - переспросил Кирилл.
        - Да, оба они отъявленные бродяги и убийцы, душегубы и просто ворье, что Боб, что Джимми. Особенно Боб на Генри нашего злится, просто лютой злобой горит…
        - Еще бы, - хмыкнул Энди. - От шайки Олинджера только он один и остался, и то потому, что успел смыться раньше, чем мы начали стрелять. А мы с Генри вдвоем положили пятерых, и еще троих скрутили. Еще бы ему не злиться.
        - Погодите, - сказал Кирилл. - Выходит, Генри охраняют только двое? Я видел парня с двустволкой, он вел заключенных на кормежку. Выходит, в это время Генри вообще остался один на один с надзирателем?
        - Это не та двустволка, - вздохнула тетушка Паулита. - Свой новый дробовик Боб держит в оружейном шкафу, бережет его специально для Генри. Так и говорит, бродяга!
        - Их двое, и нас двое…
        - Крис, постой, уймись, - Энди потрепал его по плечу. - Во-первых, там, кроме Боба и Джима еще человек пять. А во-вторых, Генри сидит в клетке, закованный, они могли вообще оставить его без охраны. Куда он денется?
        - Нет, племянник, их там двое, - сказала тетушка Паулита. - Чарли, Фрэнк, братья Хуан и Хосе - все они с шерифом уехали. А эти двое бродяг остались. Я даже думаю, не просто так. Может, шериф-то им и поручил нашего Генри погубить. И клетку они не запирают, и Джимми с ним даже в покер играет. Жульничает, и дразнится все время, но Генри не поддается, отшучивается. Нарочно хотят все так обставить, чтоб у него терпение лопнуло, чтоб он попытался убежать. Тут-то они…
        Она перекрестилась и подложила на их тарелки еще по одной порции фасоли.
        - Вы ешьте, ешьте. Подкрепитесь перед дорогой. Вам тут задерживаться нельзя.
        - Мы и не задержимся, - пообещал Энди, подмигнув Кириллу, и бодро заработал ложкой. - А вы, тетушка, когда понесете завтрак, передайте-ка для Генри вот это.
        Он стянул с шеи шнурок с медальоном.
        - Пусть наденет. Ему сразу легче станет.
        Тетушка Паулита вытерла глаза краем косынки.
        - Легче? Ох, Энди, я представляю, с какой улыбочкой Джимми отдаст ему этот медальон. И что он ему скажет, тоже знаю. Они ведь уже часы считают до казни…
        - Как бы не просчитались, - проговорил с набитым ртом Энди. - А что, тетушка, не найдется у тебя, чем бы фасоль запить? Помнится, в прежние годы ты не жалела самогона для своих племянников…
        - Ты же отказался!
        - Я?! - изумился Энди. - Я говорил, что еще не время. А вот теперь самый подходящий момент.
        Она принесла бутыль, и Энди, зубами выдернув пробку, плеснул в оловянные кружки - немного себе и еще меньше Кириллу.
        - Крис, ты был прав! - тихо, но торжественно произнес он. - Выпьем за то, чтобы каждый из нас исполнил все свои обещания.
        - За твоего брата! - сказал Кирилл.
        - Мне уже кажется, что ты - такой же мой брат, как Генри, - неловко улыбнувшись, признался Энди. - Уж больно вы с ним похожи. Тот тоже любит покомандовать.

14. Побег

        Когда портье раскрыл журнал и попросил назвать свое имя, Кирилл ответил машинально, не подумав. В тот момент он как раз подсчитывал, сколько шагов от входа до ближайшего столика в буфете. И только увидев, как страницу журнала украсила строчка: «Крис Беллоу, из Нью-Йорка», он спохватился - но было уже поздно. А ведь Энди предупреждал, что назваться надо как-нибудь иначе.

«Будем надеяться, что он никогда не узнает об этой промашке», - подумал Кирилл и поднялся к себе в номер.
        Он заперся, открыл саквояж и достал оттуда револьверы, обернутые в тряпки. Попробовал, как доставать их из-за пояса. Оказалось, что удобнее всего запихнуть их так, чтобы одна рукоятка смотрела на другую. Поупражнявшись, он подвинул стул к окну и сел на него верхом, опершись грудью о спинку. Так ему предстояло провести пару часов, наблюдая за входом в тюрьму.
        В полдень на площади появилась тетушка Паулита. Глядя, как ее черная печальная фигурка медленно движется к воротам тюрьмы, Кирилл подумал, что сейчас Энди уже запрягает лошадей. Скоро дилижанс выкатится с постоялого двора и направится сюда.
        Ему надо будет остановиться у сада, так, чтобы его нельзя было увидеть с площади. В нужный момент он подлетит к тюрьме - если только здесь не будет сегодня такой толпы, как вчера… Эта мысль пришла внезапно, и Кирилл встревожился. Обсуждая все подробности предстоящего дела, они совсем выпустили из вида, что на площади может просто не оказаться места для дилижанса. Если зеваки снова соберутся перед тюрьмой - что тогда?

«Тогда придумаем что-нибудь еще», - решил Кирилл и посмотрел на часы. Скоро. Уже скоро.
        Он не мог избавиться от напряжения, которое сковало все его тело. Какой смысл сидеть здесь, уставившись в одну точку, в натоптанную площадку перед тюремными воротами? Что, заключенные покажутся только на долю секунды и тут же скроются? Нет, сначала завоют, открываясь, ворота, потом вереница оборванцев, шаркая и поднимая пыль, потянется через площадь, а рядом будет вразвалочку шагать охранник - и они будут двигаться целых две минуты! Да за это время Энди Брикс успел бы выспаться, причесаться и рассказать пару историй. А тут сиди, как грозный часовой, один во всей вселенной, и пяль зенки на запертые ворота! Кирилл стыдил, ругал себя, издевался над собой - но ничего не мог поделать. Так и сидел, неподвижно, затаив дыхание…
        Когда же, наконец, завыли, открываясь, ворота - он вскочил, опрокинув стул. Кинулся к двери и несколько раз дернул за ручку, пока не сообразил отпереть ее.
        В коридоре у настенного зеркала прихорашивалась женщина в блестящем халате. Рядом стояла негритянка в белом переднике и чепчике.
        - Кажется, сейчас будет обед у этих несчастных? - томно проворковала женщина, с треском захлопнув пудреницу. - Это безобразие. После них стоит такой запах! Почему нельзя кормить их прямо в камерах?
        - В тюрьме нет кухни, мэм, - ответила негритянка. - И нет повара. К тому же хозяин отеля получает за это неплохие деньги из казны округа.
        - Но почему кто-то должен зарабатывать на наших страданиях! - воскликнула дама в халате, демонстрируя Кириллу свой чеканный профиль и высокую грудь. - Не так ли, молодой человек?
        - Истинно так, миледи, - пробормотал он, судорожно прижимая локтем револьвер, который начал вываливаться из-за пояса.
        Он запахнул пиджак и, сбежав по лестнице, остановился на галерее, чтобы вернуть кольт на место. Почему-то это маленькое происшествие моментально отрезвило и успокоило его. Он постоял, облокотившись о перила, глядя сверху, как в буфете рассаживаются заключенные. Охранник с двустволкой расположился у стойки, зачарованно наблюдая, как буфетчик наполняет пивом его кружку.

«Олинджер - никудышный стрелок, - вспоминал Кирилл наставления Брикса. - На кулаках драться он мастер, а стреляет хуже слепого. Говорят, он и есть слепой. Слаб глазами. Но чтобы завалить человека из дробовика, орлиное зрение ни к чему. Так что не дай ему выстрелить. Для начала засади пулю в ногу. Это на многих действует. Если будет дергаться, добавь в плечо. Будь аккуратнее. Мы не должны оставить после себя убитых. Потому что люди Остина Крейна - налетчики, а не убийцы. И это должны знать все, с кем нам еще придется встретиться».
        Кирилл неторопливо спустился по лестнице, стараясь не смотреть в сторону охранника. Прошел через холл, считая шаги. Да, он не ошибся, ровно восемнадцать шагов. Когда охранник побежит к выходу, у Кирилла будет секунд пять-шесть, чтобы встретить его.
        Он вышел на террасу и сел в деревянное кресло у входа. Площадь была безлюдна. Только в тени соседних домов стояла кучка зевак.
        Где же Энди?
        Неожиданно сонную тишину разорвал звук выстрела. Он донесся со стороны тюрьмы. Кирилл вскочил, не сводя глаз с открытого окна на втором этаже тюрьмы. Под этим угловым окном должен был остановиться Энди, чтобы забраться в него с крыши дилижанса! Но где же чертов Энди?!
        Рядом с Кириллом уже стояли люди, сбежавшиеся откуда-то. Все смотрели на открытое окно. Хлопнул второй выстрел, и где-то рядом взвизгнула женщина.
        - Они убили его! - закричал кто-то.
        - Они убили Кида!

«Какого еще Кида? - подумал Кирилл. - Там же только Генри и Белл. Не думай об этом. Твое дело - задержать Боба…»
        И тут он вдруг понял, что человек, стоящий рядом с ним, и есть Боб Олинджер.
        - Эй, Боб! Джимми Белл убил Кида! - кричали ему из толпы. - Ублюдки! Вы все подстроили!
        Охранник оттолкнул Кирилла и неуверенно двинулся к тюрьме.
        Кирилл шагнул следом, не сводя с него глаз и запустив руку под пиджак, на рукоятку кольта. Он держался сбоку, в десятке шагов от Боба, и хорошо видел, как вдруг посерело его лицо.
        - Белл убил Кида! - снова прозвучал чей-то голос.
        Боб Олинджер остановился посреди площади, глядя вверх, на окно. И произнес негромко, но отчетливо:
        - Нет. Это Кид убил Белла. И меня тоже…
        Толпа ахнула. Кирилл не удержался и на миг скосил глаза в сторону окна. Там белело чье-то лицо. И высокий мальчишеский голос прозвенел над площадью:
        - Привет, Бобби!
        Выстрел из окна прогремел оглушительно громко. Кирилл невольно зажмурился, и на лицо ему брызнули мелкие горячие капли. Когда он открыл глаза, Боб Олинджер еще падал. Прогнувшись всем телом и раскинув руки, он падал назад, и из его груди во все стороны били струйки крови.
        - Ты был прав, Бобби! - снова прозвенел веселый голос из окна. - Отличная картечь!

«Где же Энди?» - чуть не плача от отчаяния, подумал Кирилл. Он вдруг увидел, что все смотрят на него. Толпа жалась к стенам домов, но не расходилась. И все смотрели на него. Точнее, на его револьверы. Он и не заметил, когда успел их выхватить…
        - Всем стоять! - приказал он, отступая к тюрьме и поводя стволами по сторонам. - Принесите лестницу!
        - Ну да! - ответил кто-то. - А потом нас посадят как сообщников!
        Он направил кольт на говорившего, целясь прямо в лицо.
        - У тебя будет полсотни свидетелей, которые подтвердят, что это я тебя заставил. Лестницу, живо!
        Все шло не так, как задумывалось. Энди должен был проникнуть в угловую комнатку, оттуда пробраться к камере смертников, справиться с Беллом и выпустить Генри. А потом они оба должны были спрыгнуть на крышу дилижанса - и вперед!
        Но все пошло не так, и теперь Кирилл должен был выкручиваться сам. Лестница? Откуда тут возьмется лестница? Он крикнул первое, что пришло в голову - и вдруг с изумлением увидел, как над толпой плывет что-то длинное. Люди передавали лестницу из рук в руки, и вот уже зевака, в которого целился Кирилл, сам протащил ее через площадь и приставил к стене тюрьмы.
        Не поворачиваясь, Кирилл услышал, как за его спиной зазвенели цепи, и понял, что Генри спускается, так и не освободившись от кандалов.
        - Найдите для нас лошадей! - крикнул он.
        - И инструменты, чтобы снять эти проклятые цепи! - добавил мальчишеский голос.
        Откуда-то появился паренек с киркой. Он швырнул ее за спину Кириллу и тут же нырнул обратно в толпу.
        Держать на мушке столько мишеней одному было весьма неудобно, да и просто страшновато.

«Энди, скорее! Господи, поторопи ты этого подонка!» - взмолился Кирилл, но сейчас надо было действовать, а не молиться. И он решил сделать то, что обычно делал Брикс в таких случаях - поговорить с народом.
        - Мы не убийцы! - крикнул он. - Нас послал Остин Крейн! Мы никому не желаем зла! Мы хотим только справедливости. И если закон против справедливости, то к черту такой закон!
        За его спиной слышались удары кирки по цепям.
        - Ну, хотя бы так… - сказал Генри Брикс, становясь рядом с Кириллом.
        В его руках был дробовик. Из-за пояса торчала рукоятка револьвера. За ногами волочились обрывки цепей.
        - Тебя послал Энди? - тихо спросил он.
        - Да.
        - И долго мы будем тут выступать перед публикой? Может быть, еще споешь им? Где эти чертовы лошади?
        Кирилл не успел ответить, потому что из-за угла донесся дробный перестук копыт, и на площадь вылетел дилижанс.
        Энди, стоя на козлах и размахивая кнутом, засвистел так, что толпа бросилась врассыпную. Кирилл и Генри заскочили на ходу, и лошади понеслись дальше. Через минуту за окошком уже не было ни домов, ни заборов, одни только пологие холмы, поросшие редким кустарником…
        Кирилла переполняло ликование. Ему хотелось орать во весь голос, хотелось обнять Энди, обнять и расцеловать его братца. Но тот сидел в другом углу, и лицо его было невозмутимым и даже скучающим. Словно ничего особенного не произошло.
        - Кто там плавал в луже крови? - на миг обернулся Энди. - Боб, что ли? Крис, я же тебя просил!
        - Это я его убил, - спокойно ответил Генри, устраиваясь удобнее на сиденье и глядя в окошко. - Энди, после старого колодца поворачивай в каньон. Там меня ждут.
        - Зачем ты убил Боба? - прокричал Энди, перекрывая грохот скачки.
        Генри только плечами пожал. Он был на вид не старше пятнадцати лет. Бледный, веснушчатый, курносый. Кирилл с любопытством разглядывал своего нового товарища, смертника, сбежавшего из-под виселицы.

«Да, вот уж кто мог бы сыграть роль напуганного сопляка», - насмешливо подумал он.
        - Чего уставился? - спросил его Генри. - Ты кто?
        - Крис. Из Нью-Йорка.
        - У вас там все такие артисты? Мне понравилось, как ты владеешь публикой. И речугу толкнул классную. Я чуть не прослезился.

«Мог бы хотя бы спасибо сказать, - подумал Кирилл. - Впрочем, не за что. Он все сделал сам».
        - А что с Беллом? - снова обернулся Энди.
        - Ну, сначала он повел меня в туалет, во дворе, - весело заговорил Генри. - Там я ослабил замки на ручных кандалах. Когда поднялись обратно, я споткнулся. Сбросил кандалы. И выхватил кольт из его кобуры. Выстрелил в упор. В живот. А он не упал. Побежал от меня, как цыпленок. Еле-еле догнал. Потом достал из шкафа дробовик Боба. Смотрю в окно - а он уже стоит и пялится на меня. Я так разозлился, что ударил с двух стволов. От него только клочья полетели.
        - Не надо было их убивать.
        - Сам знаю. Но так уж вышло. А ты-то где был?
        - Да так уж вышло! - сердито ответил Энди и щелкнул кнутом. - Я уже был у самой площади, и вдруг увидел адвоката. Этот ублюдок меня узнал. Кинулся бежать. Я за ним. Вытряс из него свои сто долларов, и поехал дальше. Не люблю оставлять должников.

15. Развилка у каньона

        Похоже, что во всем Маршалле не нашлось даже пары смельчаков, чтобы пуститься в погоню за беглецами. Свернув с дороги, Энди остановил дилижанс у входа в каньон.
        - Можем перевести дух, - объявил он и достал из кармана трубочку. - Никогда еще мне так не хотелось курить.
        Он разжег табак, почмокал, раскуривая трубку, и глубоко затянулся.
        - А здорово получилось! Вот шериф-то будет беситься!
        - Шериф будет искать нас в конце путей, - сказал Генри, доставая из жилетки две сигары. - Угощайся, Крис. Это я взял на память из шерифского кабинета.
        Кирилл понюхал сигару, спрятал в карман и спросил:
        - Почему именно в конце пути?
        - Потому что там живет Крейн. Ты же сам объявил перед народом, что тебя послал Остин Крейн, не так ли? Хороший трюк, чтобы запутать следы.
        Энди перебрался внутрь дилижанса и уселся рядом с Крисом.
        - Да шериф не осмелится туда сунуться. А если и осмелится, то мы его встретим.
        - Встретим? Ты что, собрался к Остину? - удивился Генри. - Что нам там делать? Энди, у меня совсем другие планы. Меня ждут парни, и мы решили двинуть в Эль-Пасо. А там видно будет. Может быть, вообще подадимся в Мексику или в Гондурас. Что нам делать у Крейна?
        Кирилл собрался было поделиться с Генри благородными замыслами старшего брата. Но глянул на Энди - и заткнулся. Старший брат озадаченно тер виски, и лицо его было хмурым.
        - Говоришь, нас ждут парни? Кто?
        - Хорошие парни, не сомневайся.
        - Почему эти хорошие парни не вытащили тебя из тюрьмы?
        - Просто не успели. Они должны были перехватить шерифа и уговорить его отпустить меня. Только я не стал дожидаться. Уж больно момент был подходящий. - Генри улыбнулся. - Когда я увидел твой медальон, чуть не заплясал от радости. Я так и знал, что ты опоздаешь, но это не беда. Все равно - здорово получилось. Слушай, Энди, ты что, всерьез? Хочешь повидать Крейна? Неужели соскучился? После всего, что мы из-за него вытерпели…
        - Из-за него? - Энди выбил трубку и спрятал ее в карман. - Мы ему служили.
        - Мы служили ему, мы служили губернатору, мы всем служили, - раздраженно сказал Генри. - И куда подевались все, когда нас упрятали за решетку? Я написал губернатору вот такую пачку писем, и что он мне ответил? Ничего не ответил! Конечно, как это он будет отвечать преступнику! А что этот преступник воевал против его врагов - это уже забыто. Никто и знать не будет, что мы дрались с парнями Чемберлена только потому, что Чемберлен сам метил в губернаторы! Разве не так?
        - Мы дрались, потому что на нас напали, - спокойно ответил старший брат. - И потому что это была наша работа - драться.
        - Ты еще скажи, что мы дрались, потому что нам платили! Энди, неужели ты не видишь? Мы им всем были нужны, пока могли подставлять лоб под пули, которые летели в них! А теперь мы не нужны никому. Ну, и нам теперь никто не нужен!
        - Теперь? - Энди покачал головой. - Меня и раньше-то не больно волновало, нужен ли мне кто-нибудь. Меня занимало другое - а я кому-нибудь нужен?
        - Что? Думаешь, ты нужен Остину? Да он и забыл о тебе. Сколько он повидал таких ковбоев - сотню, не меньше. Каждого помнить - никакой памяти не хватит.
        - Ничего, меня-то он вспомнит быстро. - Энди показал пальцем в окно. - Смотри, это не один из твоих друзей?
        Кирилл тоже глянул вверх через приоткрытую дверь и увидел на краю высокого обрыва человеческую фигуру - в широкополой шляпе и длинном плаще, и с винтовкой в поднятой руке.
        - Да это же Томми Логан, - обрадовался Генри.
        Он выскочил на песок и свистнул, размахивая дробовиком. Человек помахал в ответ и скрылся за краем обрыва.
        - Сейчас они прискачут! - Генри рассмеялся. - То-то они удивятся, когда увидят, что и ты здесь! Вот это будет команда! Братья Брикс снова в деле!
        Энди перебрался на козлы и подхватил вожжи.
        - Знаешь, что, Генри… Пожалуй, мне не стоит встречаться с Логанами.
        - Да это же малыш Томми! А его братцы сейчас в Вайоминге, так что тебе нечего беспокоиться.
        - Никто и не беспокоится, - Энди поправил шляпу и положил кнут на колени. - Только незачем мне тут задерживаться. Захочешь меня найти, свяжись через Вонг Кена. Счастливо, братишка. Может, еще увидимся.
        - Верно, мама говорила, - усмехнулся Генри. - Такого сухаря, как ты, свет еще не видел. Ладно, Энди, поступай, как знаешь. Крис, пока! Приятно было познакомиться.
        Генри протянул руку, и Кирилл пожал ее, спрыгнув со ступеньки. Колеса дилижанса заскрипели, и он поторопился заскочить обратно. Щелкнул кнут, и копыта вразнобой застучали по песку, поднимая пыль.
        Кирилл уселся на козлы рядом с Энди. Оглянувшись, он увидел, что Генри, с дробовиком на плече, шагает в глубину каньона, волоча за собой обрывки цепей.

«Вот так встретились братишки! - ошеломленно думал Кирилл. - Вот так поговорили! И что теперь будет? Мы проделали такой путь, натворили столько дел - только для того, чтобы братья разругались и разбежались в разные стороны?»
        Его тревожило молчание Брикса. А тот сосредоточенно смотрел на конские спины, время от времени щелкая вожжами.
        - Энди, я не понял, что он говорил про конец пути? Что такое «конец пути»?
        Брикс пожал плечами:
        - Ни черта вы в больших городах не знаете про настоящую жизнь. Ни черта. Ты хоть краем уха слышал о том, как прокладывают железную дорогу? «Конец Путей» - это передвижной городок строителей. Палатки, одним словом. Живут в палатках, пьют в палатках, жрут в палатках, и проститутки тоже в палатках. Когда Остин убежал в Мексику, стройка остановилась. Народ разбежался, а от поселка осталось одно название. И пара бараков. Вот в них-то сейчас и живет Крейн.
        - Понятно, - протянул Кирилл. - А почему твоего брата там, в Маршалле, все называли Кидом?
        - Почему-почему, - проворчал Энди. - Потому. Кличка у него такая. Билли Кид.
        - А у тебя какая кличка?
        - Ну, когда мы служили у Крейна, меня звали Тони Экс.
        - А почему - Тони?
        - Это мое второе имя. Я - Энтони Эндрю Брикс. А он - Уильям Генри. Ну, что тебе еще рассказать? Хочешь знать всю нашу родословную? Чего привязался? - Энди привстал и свистнул, щелкнув кнутом.
        - Я не привязался. Я просто подумал, что тебе сейчас надо поговорить. Ты же сам меня учил: обо всем надо рассказывать, не держать в себе.
        - Нечего рассказывать.
        - Ну, знаешь, если бы я встретил родного брата… И если б так вдруг, сразу, расстался с ним… Как топором отрубил.
        - Эх, Крис! - Энди оглянулся. - Надеюсь, они не увяжутся за нами. Хорошие парни. Куда уж лучше - Томми Логан! Я обо всех его старших братьев кулаки отбил, когда этот сопляк еще без штанов бегал. Полагаю, он вырос таким же ублюдком. И полагаю, он бы первым сунул нос в наши мешки. А что это вы нам привезли, братья Брикс? Ох, ты, какой вступительный взнос! Ну-ка давайте поделим на всех, да чтобы по-честному! Нет, Крис, эти хорошие парни чересчур падки на чужие денежки, вот что я тебе скажу. Дошло до тебя?
        Дилижанс катился по целине, переваливаясь на кочках. Колеса со свистом рассекали высокую серебристую траву. Кирилл молча сидел рядом с Бриксом, держась за поручень.
        - У нас примерно десять тысяч, - вдруг сказал Энди. - Как бы ты поступил, если б нашел такие деньги где-нибудь на улице Нью-Йорка?
        - Купил бы шхуну, - неожиданно для себя выпалил Кирилл. И покраснел.
        - Ну да, ты же моряк… Я довезу тебя до Крофорда, - сказал Энди. - А дальше сам доберешься. Долларов сто на дорогу тебе хватит. А остальные вложи в дело. В тебе я уверен. Ты найдешь применение своей доле. Только не показывай, что у тебя много денег. Держись скромней. И не хватайся за кольт, если кто-то будет задираться. Помалкивай и смотри в сторону. А то не доедешь до своего Нью-Йорка. Запомни, поезда на восток идут из Форт-Бэскома.
        - Постой, постой… - Кирилл от удивления долго не мог подобрать слова. - Ты хочешь сказать, что дальше поедешь один?
        - Да. Один. Ты свое дело сделал. Вернешься в свой Нью-Йорк не оборванцем, а богачом. Твоя доля - пять тысяч золотом. Не знаю, хватит ли тебе на шхуну. Но можешь купить неплохую ферму на Лонг-Айленде. Будешь разводить устриц, к примеру.
        - А ты?
        - А я буду опять пасти стада Остина Крейна. Если, конечно, у него еще есть хотя бы маленькое стадо… Ну что смотришь! Вам, молодым, меня не понять.
        - С чего это вдруг ты решил от меня избавиться?
        Энди долго не отвечал, погоняя лошадей. Время от времени он привставал, чтобы оглядеться. Похоже, он все-таки опасался, что шайка Логана увяжется за дилижансом.
        - Я не хочу возвращаться в Нью-Йорк, - сказал Кирилл. - Меня там никто не ждет.
        - В Конце Путей нас тоже никто не ждет. Крис, дело решенное. Разбери пока вещи. Кольт возьми «сорок пятый». Да, тяжелая пушка, и места займет много, зато на городских подонков действует даже без выстрела. Они только заглянут в его широченное дуло - сразу в штаны наложат. Бери-бери, не задумывайся. Ну что ты опять смотришь? Собирай вещи!


        Кирилл с неохотой принялся выполнять приказ. Собирать вещи? Что ему понадобится в пути?
        Его растерянный взгляд наткнулся на пришитые к обивке дверей мешки с патронами.
«До железной дороги еще далеко, - подумал он. - А индейцы могут напасть в любую секунду. Да и братья Логаны сидят на хвосте».
        Взбодрив себя картинами предстоящего боя, он до отказа набил магазины четырех винчестеров, стоявших в гнездах по углам салона. «Когда стреляешь на ходу, некогда целиться. Главное - палить быстро и непрерывно. Значит, нужны винчестеры. А
«шарпсы» лучше бы привязать к верхней багажной сетке, где лежат вещи почтальонов».
        Поддавшись искушению, он стянул сверху широкий кожаный планшет с каким-то гербом и раскрыл его. Там оказался альбом с карандашными рисунками - степные пейзажи, портреты попутчиков, конская голова… Видимо, один из почтальонов был неплохим художником.
        Заточенные карандаши пробудили в нем воспоминания о гимназии. Сейчас Кириллу казалось, что все это было дурным сном - мундир с начищенными пуговицами, гулкие коридоры, тошнотворный страх перед контрольной работой… Как хорошо, что все это кончилось. Впрочем, кое-что вспомнить было даже приятно. Например, географию. Обнаружив в планшете сложенную карту, Кирилл снова подсел к Бриксу.
        - Смотри!
        - Это что? - Энди скосил глаз.
        - Как что? Карта Техаса. Ты можешь примерно показать, где мы сейчас находимся?
        - Мы не в Техасе. Это пока еще Нью-Мексико.
        Территория Нью-Мексико на карте занимала только левый краешек, и была бесцветной, в отличие от техасской, залитой розовой краской.
        - Хорошо, - не отставал Кирилл, - Маршалла здесь не видно, но вот - Форт-Бэском. Мы сейчас едем на восток, значит, мы где-то здесь?
        - Отвяжись, - попросил Энди. - На этих бумажках можно нарисовать все что хочешь. Толку от них никакого. Я и так знаю, куда мы едем.
        Кирилл не мог оторваться от карты. Вот Сиско, он помнил эту станцию - там Энди стащил у кого-то бутыль с молоком. Вот Даллас, где выпускают такую замечательную газету. А где Каса Нуэва? Не видно. Слишком незначительный населенный пункт.
        - Смотри, Энди! Мы ехали вот по этой железной дороге, «Тексас Пасифик». А севернее идет «Атлантик Пасифик». Ты хочешь, чтобы я возвращался по ней? Значит, мы сейчас ближе к северной части Техаса?
        - Мы сейчас ближе к северным команчам, - сердито ответил Брикс. Но тут же добавил, смягчившись: - А «Плэйн Вестерн»? Не видно там такой железной дороги?
        - Нет.
        - Значит, так и не достроили, - заключил Энди. - Эту линию прокладывал Остин Крейн. Все деньги в нее вложил. Мечтал соединить север и юг Техаса. Чтобы не гонять стада по прерии, а спокойно возить их в вагонах. Да и людям не помешала бы эта дорога. Столько свободных земель ждут своего хозяина. Был бы поезд - сел в вагон и приехал, и начал обживаться. Верно? На фургонах могут ездить только такие зануды, как тот фермер. Как его…
        - Мистер Томпсон. Он едет в Оклахому.
        - Ну и память у тебя, - позавидовал Энди. - И французский знаешь, и карту понимаешь. Я-то поначалу решил, что ты такой же подонок, как и я. А ты вон какой образованный.
        - Да, - сказал Кирилл. - Я образованный подонок. Еще немного, и я бы закончил гимназию. Я вырос без отца, я воровал рыбу на причале, я дрался свинчаткой и ремнем. Моя сестра была горничной, и на нее положил глаз хозяйский сынок. Что она получила от него? Розовое платье и дурную болезнь. А потом был пузырек уксуса. И могила под кладбищенским забором. Мне тогда было четырнадцать, и я все понимал, но ничего не мог сделать. Я несколько лет мечтал о том, как убью этого ублюдка. Но он уехал, и мне его не достать.
        - Ладно, - сказал Энди. - Не дергайся. В нужное время он обязательно попадется тебе. И ты не промахнешься. Но почему ты мне раньше ничего о себе не рассказывал?
        - Ты не спрашивал.
        - А такое не спрашивают.
        - Да такое и не рассказывают никому. - Кирилл достал сигару, подаренную Билли Кидом, и понюхал ее. - Хочешь сигару?
        - Я лучше - трубочку, - ответил Энди.
        Больше они не проронили ни слова до тех пор, пока впереди не показалась редкая цепочка телеграфных столбов.
        - Можешь взять карандаш и нарисовать на своей карте еще одну линию, - сказал Брикс. - И напиши: «Плэйн Вестерн».
        Узкая железнодорожная колея заросла высокой травой так, что ржавые рельсы почти не были видны. Дорога вдоль нее тоже скорее угадывалась, чем просматривалась. Однако дилижанс катил по ней ровно и легко.
        - Если ехать прямо, попадем как раз в Конец Путей, - сказал Энди. - Но я сверну, чтобы забросить тебя в Крофорд. Ты собрал вещи?
        - Да нет у меня вещей. Послушай, Энди, а как бы ты потратил десять тысяч, если б нашел их на дороге?
        - Я бы привез их Остину Крейну, а уж он бы нашел им применение.
        - Какое?
        Энди долго не отвечал. Наконец, он натянул вожжи, и дилижанс остановился перед развилкой. Дальше вдоль рельсов не было видно даже тропы, а дорога сворачивала направо.
        - Отсюда до Крофорда десять миль. Крюк небольшой, по сравнению с той дорогой, которую мы с тобой уже прошли. Но я высажу тебя, не доезжая до города. Мне там незачем показываться.
        - Я все-таки не понимаю, - сказал Кирилл, - какое применение десяти тысячам долларов можно найти в пустыне.
        - А что ты вообще понимаешь? Ты даже не заметил, что тут идет война. Остин будет драться, пока не победит. Или пока не погибнет. А война - дорогое удовольствие. Патроны не растут на деревьях, и порох не сыпется с неба. И бойцы не вылупляются из яиц, как цыплята, каждый день.
        За все приходится платить. Но ничего, ничего. Я знаю, где деньги лежат. Чемберлен и Смайзерс присвоили все, что было у нас. Но я не терял время в тюрьме. Попался мне один человечек, он такое рассказал… Теперь я знаю все их банки, все игорные дома, все притоны. Я соберу ребят, и мы вытряхнем из этих ублюдков все наши деньги до последнего цента. Вот погоди, через год ты услышишь о нас. Я вложу в это дело свои пять тысяч, и через год мы получим пятьсот.
        - Я тоже хотел бы вложиться в такое выгодное дело, - сказал Кирилл. - Не надо сворачивать. Едем в Конец Путей.
        Брикс посмотрел ему в глаза. Взгляд его был таким мрачным, словно он только что похоронил всех своих родных.
        - Еще раз тебе говорю: там нас никто не ждет.
        - Ничего удивительного, ты же забыл дать телеграмму, - попытался отшутиться Кирилл.
        Но Энди не изменил скорбного выражения лица.
        - Хорошо, придется раскрыть карты. Крис, никакого Остина Крейна нету. Я сам похоронил его в Конце Путей. Никто не знает, где его могила. Только я. Да, я зарыл его на холме, и отправился домой, в Огайо, потому что после гибели Остина мне тут нечего было делать. Там меня и сцапали…
        Кирилл обескуражено спросил:
        - Зачем же ты вернулся?
        - Меня зло взяло. Остин в могиле, я за решеткой, наши парни мотаются, как шакалы - а эти толстопузые ублюдки процветают! По-твоему, это справедливо?
        - Нет.
        - И ты еще спрашиваешь, зачем я вернулся?
        Кирилл не выдержал его взгляда и отвернулся, разглядывая степь. Душистый теплый ветер овевал его лицо, необъятное море травы посверкивало волнами, а вдали синели холмы, за которыми в знойной дымке едва угадывались горы. Или то были облака? В море такое часто бывает - кажется, что впереди земля, а это только тучи, зацепившиеся за горизонт. Никогда не знаешь, что там, впереди…
        Он поправил шляпу и основательно устроился на козлах, упершись каблуками в передок.
        - Энди, а в Конце Путей есть почта?
        - Можно сказать, что есть. В двадцати пяти милях.
        - Значит, я могу оттуда отправить письмо домой?
        - Вообще-то лучше передать его Вонг Кену, а уж он отправит.
        - Тогда все в порядке. Едем в Конец Путей. И хватит разговоров.
        Энди слегка взмахнул кнутом, и лошади тронулись.
        - Значит, ты передумал покупать шхуну? Так, юнга?
        - Так. Ты же сам говорил, что из моряков получаются настоящие ковбои.
        - Это ерунда, - сказал Энди Брикс. - Главное - чтоб из тебя получился настоящий Потрошитель Банков.



        Часть вторая. И где вы видели еврея-гангстера?

16. Черный Испанец с Большого Фонтана

        Собирая силы для крупной драки, пацаны с Большого Фонтана не прогоняли Илюху Остермана, если он увязывался вместе со всеми, но и особого приглашения от них он тоже не получал. Боец Илья был отчаянный, однако проку от него было немного. В схватках он просто обвивался вокруг противника и пытался повалить его на обе лопатки, да так и барахтался с ним на земле, в то время как товарищи лупили врагов кулаками, пряжками и кастетами.
        Один только Кирюшка Белов знал, что Илья просто не мог ударить человека по лицу.
        На эмигрантском пароходе Илье пришлось не раз схватиться с попутчиками. Он честно клал тщедушных горцев на лопатки, правда, не без удушающего захвата за шею. Горцы молили о пощаде, вставали, отряхивались и отступали, окидывая победителя злобными взглядами. Наверно, они бы очень удивились, узнав, что, ступив на землю Америки, Илья вдруг изменил традиционной тактике.
        Это случилось буквально через пару часов, когда вновь прибывших иммигрантов подвели к полуразрушенной многоэтажке. Толпа, оторопев, смотрела на дом, а из дома, из-за битых стекол, смотрели на них такие же горцы.
        Остерманы стояли в передних рядах, рядом с иммиграционным чиновником.
        - Это ваш дом. Заходите. Ищите себе место в вашем доме, - сказал чиновник. И ушел.
        Илья подхватил узлы и первым ступил по железную лестницу. Он приметил окно, в котором не было видно ни одного любопытствующего, и решительно направился в его сторону по темному коридору.
        Угловая комната на втором этаже отличалась от соседних тем, что не имела дверей. Не имела она и оконного переплета. Не было и мебели. Только драный тюфяк в одном углу. И покойник в другом.
        Это был первый мертвец, которого Илья не знал при жизни. До сих пор он прикасался только к восковым лбам усопших родственников.
        Однако к незнакомому желтому костлявому телу в одном исподнем Илья подошел спокойно и уверенно. В два приема переложил мужика на тюфяк. Взялся за углы и вытянул из комнаты, оставив посреди коридора.
        Потом отряхнул руки и повернулся к окаменевшим родителям:
        - Квартира свободна.
        И пока понаехавшие армяне уплотнялись среди старожилов, где мольбами, где нахрапом - Остерманы заняли отдельную комнату, с окном, плитой и умывальником.
        Некоторые сочли это вопиющей несправедливостью. Двое горластых юнцов появились на пороге, выкрикивая что-то на своем языке. Увидев испуганные лица матери и сестры, Илья приказал:
        - Закройте уши, мама. Не ручаюсь, что вам будет приятно слышать то, что я имею сказать этим хлопчикам.
        - Только без рук! - строго заявил отец. - Не хватало нам начать с полицейского участка!
        Илья подошел к горлопанам и спросил почти ласково:
        - Ну что вам надо, босяки?
        Босяки не знали русского, но были оскорблены до глубины души. Один из них толкнул Илью в грудь и закричал, закатывая глаза. Второй выхватил нож и занес над головой.
        - А вот этого не надо, не надо вот этого, - поморщился Илья, словно вид холодного оружия вызвал у него жуткую оскомину.
        Он не мог ударить человека рукой по лицу. Да, не мог. Но оказалось, что он может легко бить человека ногами. Первого пнул в грудь, второго, с разворота, под ребра. Носком башмака врезал по запястью, и ножик выпал на заплеванный пол. Илья поднял его и со свистом начертил в воздухе крест. Горцы прижались к стенке, и лица их стали такого же цвета, как штукатурка.
        - Еще раз кто подойдет - кишки выпущу, - сказал Илья. И по глазам догадался, что горцы поняли его без переводчика.


        На рассвете в доме появился шумный веселый итальянец. Он бесцеремонно ходил по коридорам и на нескольких языках приглашал желающих поработать на пирсе. Видимо, он знал и турецкий с армянским, потому что скоро за итальянцем потянулась цепочка отчаянно зевающих жильцов.
        Моисей Лазаревич Остерман не для того пересек океан, чтобы работать на каком-то пирсе или допустить к этому занятию своих детей. Нет, не для того. Позавтракав сухарями, выпив бесцветный чай, старый слесарь надел свой лучший костюм, подхватил саквояж с инструментом и смело вышел на улицы Манхэттена - чинить, лудить, паять и все такое прочее.
        Оська отправился с отцом, а Илья остался. Всем было понятно, что драгоценное жилье нельзя бросить на беззащитных женщин.
        Однако соседи, похоже, утихомирились. Побродив по коридорам, Илья заметил, что во всем доме не осталось мужчин. Видимо, все ушли работать. И он отправился посмотреть, в чем же заключается работа на пирсе.
        Идти пришлось недалеко. Уже за поворотом он увидел множество мачт и труб, и блестящие осколки моря между ними. А по широкой улице навстречу ему тянулись ручные повозки, груженные тюками или ящиками. Каждую толкали двое, а то и трое, и среди грузчиков он узнавал своих соседей.
        С независимым видом, сунув руки в карманы, он стоял на тротуаре. «И стоило уезжать из Одессы, чтобы таскать чужой груз? - думал он. - Стоило бросить наш уютный дворик, чтобы сдохнуть в вонючих развалинах, где даже парой слов перекинуться не с кем?»
        Неожиданно из-за его спины вылетела стайка подростков. Они окружили одну из повозок, загруженную рулонами тканей. Раздались вопли, жалобные крики - и вот уже подростки бегут обратно, с добычей, а повозка стоит пустая, и бедолаги-грузчики разводят руками, а один держится за окровавленную голову.

«Быстро они тут работают», - подумал Илья и схватил пробегающего грабителя за шкирку, а другого сбил подножкой.
        Армяне, воодушевленные неожиданной подмогой, кинулись вслед за обидчиками. Илья бежал впереди. Догнав очередного вора, он валил его наземь одним пинком, и мчался за следующим. Так он оказался на соседней улице, которая, как видно, тоже вела к пирсу, потому что и по ней тащились точно такие же повозки. Одна из них, с коробками, стояла на тротуаре, и на нее уже складывали награбленное.
        Илья засвистел, заорал дурным голосом и принялся расшвыривать низкорослых чернявых грузчиков. От его соседей они отличались только тем, что лопотали по-арабски. Один из них замахнулся ножом, но у Ильи к этому времени уже была в руках палка, и он отбил выпад.
        Драка была скоротечной. Арабы пустились наутек, а армяне живо подхватили тачку и перекатили на свою улицу, подбирая разбросанные рулоны и складывая их поверх трофейных коробок.
        Илья вместе с ними дошел до рынка. Там их встретил уже знакомый итальянец. Он показал, куда сгрузить ткань, куда коробки, и тут же расплатился мелочью. Армяне пошушукались меж собой, и один из них подошел к Илье.
        - Карош, урус, - сказал он. - Испасиб.
        Он схватил Илью за руку и вложил в ладонь десятицентовую серебряную монетку.
        К вечеру этих монеток в кармане Ильи набралось почти на два доллара. А отец вернулся ни с чем.
        - Ничего, - сказал Моисей Лазаревич. - Завтра обойдем другой квартал.
        Он обходил квартал за кварталом, но даже те, кто понимали по-русски, не нуждались в его услугах. И весь первый месяц в Нью-Йорке семья жила на деньги, которые Илья приносил с улицы. Да, он просто уходил каждое утро на улицу. Просто стоял на тротуаре. Иногда отлучался, чтобы подраться с толпой. И приносил домой, когда два, а когда и пять долларов. А ссадины, порезы и ушибы заживали на нем, как на собаке.
        Еще через месяц ему уже не надо было самому торчать на тротуаре. Он сидел на табурете под навесом возле аптеки, а на каждом углу дежурили несколько пацанят. Как только они замечали угрозу со стороны «арабской» улицы, раздавался пронзительный свист, и к аптеке сбегалась ватага проверенных бойцов. Иногда они кидались защищать свои повозки. Иногда нападали на чужие, если те катились слишком медленно, или везли ценный груз, или просто бойцы застоялись без дела.
        Однажды он сидел под навесом и смотрел в просвет между домами, где посверкивало море. Лиловые силуэты пароходов на Гудзоне и мелькающие паруса напоминали ему об Одессе. Илья сидел и мечтал о том, как накопит денег и купит себе ялик, и будет выходить в море на веслах или под парусом, будет рыбачить.

«А можно купить сразу два ялика, - подумал он. - И нанять пацанов, чтобы забрасывали сети, а рыбу можно сбывать знакомым торгашам на рынке… А еще лучше проследить за другими рыбаками и заглянуть в их сети немного раньше хозяев. Это воровство. В Одессе за такое били. Но здесь не Одесса. Здесь можно все, потому что ты здесь никто».
        Он щелкнул пальцами, и к нему подбежал малыш, которого Илья называл Сверчком. Его отец, одноногий грек Спиро, работал сторожем на лодочной стоянке, и время от времени Илья брал у него шлюпку, чтобы подойти к пароходам и перехватить заказ на разгрузку.
        - Сбегай на пирс к отцу. Узнай, сколько стоит лодка. Самая маленькая лодка.
        - Да, босс! - Сверчок умчался, сверкнув босыми пятками.
        - Зачем тебе лодка? - спросил кто-то.
        Илья оглянулся. Он настолько привык к своей новой компании, что не сразу понял вопрос. С пацанами он говорил на смеси английского, русского и турецкого - как с моряками в одесском порту. Но сейчас к нему обратились на американском диалекте, какой можно было услышать только в самых приличных рядах рынка «Вашингтон». Человек, задавший столь странный вопрос, был чисто одет, выглядел недурно и держался безукоризненно. Было ему за тридцать, и он улыбался, шевеля лихо закрученными усиками.
        - Рыбалка, - коротко ответил Илья.
        Незнакомец тростью подвинул свободный стул и сел под навес напротив Ильи, обмахиваясь шляпой.
        - Тебе не нужна лодка, - он продолжал улыбаться. - Тебе нужен гроб. Знаешь, что такое гроб? Это такая лодка для мертвеца. Он плывет с ней под землю. Ты понял хотя бы одно слово из того, что я сказал?
        - Да, - сказал Илья. - Ты священник?
        - Нет, но я могу позвать для тебя. Если ты захочешь исповедаться перед смертью. Поторопись, потому что у тебя мало времени.
        Он не был похож ни на пьяного, ни на сумасшедшего, и говорил вполне серьезно, хотя и с улыбкой. Илья даже испугался немного. Страх пробежался ледяными иголками по спине и остался трястись где-то под желудком. Илья сплюнул, растер плевок и оглядел улицу. Все четверо дежурных мальчишек смотрели на него с плохо скрытым ужасом.
        - Делайте свою работу! - крикнул он им, и пацаны снова спрятались.
        - Правильно, - кивнул незнакомец. - У каждого своя работа. А тот, кто берется за чужую, должен быть наказан. Верно?
        - Не люблю длинных разговоров, - сказал Илья, разглядывая заколку на галстуке незнакомца, блестевшую мелкими стекляшками. - Скажи, что тебе надо.
        - Мне? - удивился тот. - Мне ничего не надо. У меня все есть. Я просто хотел посмотреть на тебя, пока ты живой. Смерть сильно меняет людей.
        - Посмотрел? Достаточно?
        Илья услышал, что к нему кто-то подошел сзади, со стороны аптеки, услышал, как человек за его спиной сопит и шуршит одеждой, как шаркнули подошвы его башмаков, когда он переступил влево.
        Незнакомец вытянул из жилета алый шелковый платок.
        - Кровь иногда непоправимо портит одежду, - озабоченно сказал он. - Особенно чужая. Никак не отстирывается. Как тебя зовут? Мои арабы дали тебе кличку - Черный Испанец. Ты испанец? Впрочем, это уже неважно. Испанец, португалец, голландец - никто не имеет права обижать моих людей, хоть белого, хоть черного, хоть даже самого последнего араба.
        Он говорил медленно и отчетливо, явно стараясь, чтобы Илья понял каждое слово. Зря старался. Илье было все равно, что он там несет про каких-то арабов и испанцев. Его гораздо больше занимал человек за спиной.
        На эмигрантском пароходе у Ильи было много свободного времени, и он проводил его за изготовлением ножа. Собственно, нож-то у него был, старый, с обломанной рукояткой - Илья нашел его возле камбуза, под бочкой с помоями. Он отполировал и заточил лезвие, сделал новую рукоять, плетенную, из кожаных шнурков. Но больше всего намучился с ножнами.
        Когда же, наконец, они получились такими, как он хотел - оказалось, что лезвие касается заклепок. А это недопустимо. Во-первых, сбивается заточка. А во-вторых - звук чирканья лезвия по заклепкам, обычно тихий и незаметный, сделался слишком громким.
        У человека за спиной тоже были ножны с заклепками. И Илья отчетливо услышал, как по ним лезвие чиркнуло.
        Он положил руку на низ живота, делая вид, что хочет почесать яйца. Рука скользнула вниз и ухватилась за ножку табурета. Что-то прошелестело за спиной - но Ильи там уже не было. Он вывернулся ужом, и врезал человеку с ножом табуреткой, снизу вверх, по челюсти. С наслаждением услышал хруст. Табуретка проломила кость, взметнулась выше, - и со всего маху обрушилась на голову сидящего незнакомца.
        Сбоку метнулась тень. Так вас трое? Получай!
        Держа табурет двумя руками, Илья развернулся и по дуге снес третьего, тоже с ножом.
        Все это заняло несколько мгновений. Илья подобрал с брусчатки два ножа. Незнакомец валялся лицом вниз, и в каштановых волосах на затылке блестела кровь. Двое его спутников со стонами отползали к стене. Один харкал кровью, второй мычал, зажимая рот ладонями.
        Илья вспомнил, что одному из них он только что сломал челюсть. Вряд ли парень сможет говорить. А вот другой выглядит целее остальных.
        Он наклонился над тем, кто сплевывал кровь и держался за ребра:
        - Никогда не ходи сюда. Понял?
        - Угу.
        - И арабам своим скажи. Пусть платят пять долларов в день, и их никто не тронет. Это наши улицы. Мы тут живем. И будем жить так, как хотим. Передай это твоему другу, когда он откроет глаза.
        Он поднял алый платок и оттер руки от мелких капель крови. Зашел в аптеку и сказал:
        - Дядя Эйб, у вас тут трое больных. Не знаю, чем им помочь.
        - Кому ты говоришь? Я все видел, - проворчал Эйб Шнеерсон. - Иди домой, а я позову полицию.
        - Это обязательно? - испугался Илья. - Может, перевязать их? Дать какие-нибудь лекарства?
        - У меня нет лекарства от табуретки. И покойника бесполезно перевязывать. Исчезни на пару дней.
        - Как?
        Шнеерсон потер подбородок в задумчивости.
        - Я всем скажу, что ты убежал в Джерси. Иди на старый пирс, под ним есть места, где можно отсидеться. Когда все уладится, дам знать.

17. Аудиенция у Князя

        Оська был уверен, что брата схватят очень скоро. Схватят, бросят в каталажку и начнут допрашивать. Будут судить. Хорошо, если посадят в тюрьму. А если отправят обратно в Россию? Он уже слышал о таких случаях. Правда, тогда речь шла о богатом купце, который убил напавших на него грабителей. А с простым эмигрантом церемониться не будут. Убийство остается убийством, и за него полагается каторга или петля, это знали все, даже Оська.
        Он приходил на пирс, спускался к воде и пробирался между сваями в пещеру, где прятался Илья. Приносил еду и питье, рассказывал новости - и принимался гадать, сколько лет дадут, и где в Америке каторга…
        - Чего ты каркаешь! - оборвал его брат. - Тебя что, уже допрашивали?
        - Нет. До сих пор ни один полисмен даже не показался возле дома. Вот это и подозрительно, - Оська понизил голос и оглянулся. - Никто не приходил за тобой. Значит, они устроили засаду.
        Илья доел кашу, обтер миску хлебом и собрал крошки в ладонь.
        - Полиции нет дела до наших разборок. Беги домой, мама будет переживать, если ты задержишься.
        - Мама и так с ума сходит. Она не верит, что ты в Джерси.
        - Смотри, не проболтайся.
        Выпроводив брата, Илья взялся за ножи и принялся метать их в сваю. Полиции он не боялся. Копы никогда не заходили на его улицы, потому что здесь им нечем было поживиться - ни салунов, ни притонов, и даже ближайшие проститутки ловили клиентов только в следующем квартале. Здесь жила рвань эмигрантская - что с них взять?
        На полицию ему было плевать. И он бы не стал прятаться так долго, если бы незнакомец, которого он уложил, не был самим Чарли Помойкой.
        Конечно, такие вещи лучше бы знать заранее. Но Шнеерсон слишком поздно объяснил ему, что пирс и улицы, ведущие от него к рынку, да и сам рынок - вотчина Помойки. Его банда забирала тридцать процентов дохода с каждого, кто хоть немного здесь зарабатывал.
        С новичков ничего не брали только потому, что Помойка еще не знал об их появлении. Он бы и не узнал, если б арабы не нажаловались. Прежде они безнаказанно грабили соседей, и те не сопротивлялись, боясь, что арабы позовут бандитов. Такое уже иногда случалось, и неуступчивых бунтарей находили с перерезанным горлом. Сам Чарли никого не убивал. Только пытал, для острастки. С полицией он был дружен, и в его публичных домах люди в мундирах обслуживались бесплатно. Правда, иногда и Помойку беспокоили блюстители закона. Это случалось, когда его головорезы нарушали границы чужих владений и устраивали поножовщину с соседними бандами. Но на этот случай Чарли содержал адвоката, и обычно все заканчивалось отчислением крупной суммы в фонд поддержки городского хозяйства.
        Убийство такой важной фигуры не могло остаться незамеченным. Илья понимал, что теперь ему не будет житья в этом районе. Надо было перебираться куда-нибудь подальше. Вот только - куда?
        И он все чаще и чаще задерживал взгляд на лодках, снующих мимо пирса. Украсть ялик, переплыть Гудзон и скрыться на другом берегу, в Джерси или Хобокене? Да, но что тогда будет с родными? На что они станут жить?
        А на что они станут жить, если его прирежут?
        Нет, лучше исчезнуть, чем обременить семью похоронными расходами.
        Он выдернул ножи из сваи и снова отошел на пять шагов, чтобы повторить серию бросков. Илья радовался как ребенок каждый раз, когда нож втыкался в то место, куда он целился. Это было совсем не просто, ведь все ножи были разные и по длине, и по весу. Но он почти никогда не промахивался и с пяти шагов, и с десяти.

«Хоть чему-то я научился в этой чертовой Америке», - подумал он.
        Заскрипели доски настила, и Илья спрятался за выступ стены. По легким шагам он узнал Сверчка. От него незачем было прятаться, но еще неизвестно, кого тот мог привести.
        - Босс! - тихо позвал мальчишка. - Ты здесь?



        Илья вышел на свет

        - Привет, Сверчок. Ты узнал насчет лодки?
        - Какой лодки?
        - Мне нужна лодка. Самая дешевая. Лишь бы на воде держалась. Найди мне ее, и поскорее.
        - Найду. Босс! Тебя хочет видеть аптекарь!
        - Ну, если он так хочет, пусть приходит. Один. Не забудь завязать ему глаза, когда поведешь сюда.
        Сверчок засмеялся.
        - Он ждет тебя возле лодочного причала.


        Аптекарь Шнеерсон стоял возле лодок, прислонившись к легким перилам, и читал газету. Завидев Илью, он проговорил, не поворачиваясь к нему:
        - Видишь лакированный ялик? С ковриками? Садись в него.
        - Там уже кто-то сидит.
        - Это матрос. Он отвезет тебя, куда надо. Потом привезет обратно.
        - Точно? Привезет?
        Шнеерсон раздраженно зашуршал газетой и оглянулся на воду:
        - Вон там стоит яхта. На ней тебя ждут. Если будешь вести себя хорошо, твоя жизнь изменится к лучшему.
        Илья спрыгнул в ялик, и негр-матрос без лишних слов оттолкнулся веслом от причала. Лодка была хороша на диво - легкая, но остойчивая, из светлого дерева, покрытого красным лаком, с коврами на сиденьях и ажурной деревянной решеткой под ногами. Весла ни разу не скрипнули в уключинах, пока ялик приближался к дорогой яхте.
        Солнце слепило его, отражаясь от мелких волн, и Илья зажмурился. В темноте пещеры он отвык от света. Ощутив на лице капли морской воды, он снова вспомнил Одессу - и снова испугался, что вернется туда. Нет, только не это. Два месяца на Манхэттене сделали его совсем другим человеком, и он не променяет свою новую жизнь ни на какие радости старой…
        Негр проводил его к каюте и открыл перед ним дверь. Внутри было прохладно и темно. Илья вошел, пригнувшись, и остановился.
        - Так это ты завалил Чарли Помойку? - спросил седой мужчина в белом костюме, развалившийся на кожаном диване.
        - Он первым напал.
        - Не уверен. На него это непохоже. Садись.
        Илья присел на другой диван, напротив.
        - Ты знаешь, кто я?
        - Нет.
        - Вот и хорошо. Потому что я тоже ничего о тебе не знаю. Давай знакомиться. Меня зовут Рой. А тебя?
        Он замолчал, выжидающе глядя на Илью. А тот не мог справиться с внезапно отнявшимся языком и пересохшим горлом. Еще бы! Ведь перед ним сидел сам Рой Сильвер, хозяин всех пирсов нижнего Манхэттена!
        - Не хочешь называть настоящее имя? Ну, так скажи, как тебя называют твои ребята.
        - Они называют меня боссом. Ну, а мое имя - Уильям. Билли.
        - Так мы тезки. Меня тоже называют боссом, - без тени улыбки сообщил Сильвер. - Большим Боссом. А что это за Черный Испанец?
        - Не знаю.
        - Откуда тебе знать… Ты же здесь недавно. Когда-то это имя гремело по всему городу. Газеты раструбили, будто именно он пристукнул Чарли, чтобы занять место главаря банды. Этот Испанец, кем бы он ни был, здорово облегчил жизнь копам. На его месте я бы не стал убегать в Джерси, а явился бы в полицейское управление за наградой.
        - Мне не нужна награда.
        - А что тебе нужно? - Сильвер позвонил в колокольчик, и на пороге вырос негр. - Арчибальд, виски.
        Илья вжался в диван, пряча грязные ладони между колен. Он явственно ощущал вонь своего давно не мытого тела, и стыдился грязной одежды. Он не хотел ни виски, ни фруктов, которые негр выкладывал на хрустальную вазу. Больше всего ему сейчас хотелось спрыгнуть за борт.
        - Так что тебе нужно от жизни? Чем ты хочешь заняться? Многие приезжают в Америку только для того, чтобы сдохнуть в канаве. Ты не из таких. Кстати, почему ты живешь в турецком квартале? Евреи из России обычно селятся в Ист-Сайде или в Бруклине.
        - Мы приехали с турецкими беженцами.
        - Ну и что? Это не причина, чтобы оставаться с ними. У каждого свое предназначение. Турки созданы для рынка. Сначала они толкают тележки от одного склада к другому, потом помогают продавцам, затем сами обзаводятся прилавком, и к концу жизни владеют магазином. Не все пройдут по этой дорожке, большинство сгниет на обочине, но свернуть с нее они не могут. А какая дорога у тебя?
        - Не знаю.
        - Разве? Ты же не стал работать на пирсе. Ты выбрал что-то другое. И это был правильный выбор, судя по тому, что сейчас я говорю с тобой, а не с Чарли. Понимаешь, о чем я? Наливай виски сам, у меня тут без церемоний, без мажордомов и постельничих.
        - Спасибо, сэр. Но я не пью спиртного.
        - Тебе тяжело придется, - усмехнулся Рой Сильвер и наполнил широкий стакан. - Да, я не люблю этих аристократических извращений. Что бы кто-то стоял за спиной, когда я ем? Это унизительно для обоих, тебе не кажется?
        Хотя сам-то я как раз вырос в таком доме, где за обедом прислуживает целая рота.
        - Я знаю, сэр, - осмелев, сказал Илья. - Говорят, вы настоящий князь.
        - Князь? Это из прошлого. Так меня называли раньше. Не бароном или графом, а именно князем. И это было справедливо. Какой-нибудь барон в средние века мог выставить десяток рыцарей на войну. За графом в поход отправлялись не больше сотни. А у князя под рукой была тысяча бойцов. Да я мог только свистнуть, и ко мне сбегалось полторы тысячи! Мы держали в кулаке весь Нижний Манхэттен, и подонки из Бауэри боялись сунуть нос западнее Бродвея. Но это в прошлом. Сейчас у меня легальный бизнес, я чту законы. Впрочем, я их сам сочиняю, а мои ребята в Конгрессе их принимают. Как видишь, от пирса ведут разные дороги.
        Рой Сильвер вынул из кармана складной нож и отрезал ломтик лимона. Перехватив взгляд Ильи, он усмехнулся:
        - Тебе кажется странным, что у такого человека, как я, в кармане лежит ножик? От старых привычек невозможно избавиться. Новое поколение таскает с собой револьверы. Глупо. Пользы от них не больше, чем от амулетов. А какое оружие предпочитаешь ты?
        - Не знаю. Все равно.
        - Правильно. Любая вещь может быть оружием. Как любое лекарство может быть ядом. Ты любишь драться?
        - Приходится.
        - Знаешь, с чего я начинал в твои годы? Стоял на входе в кабак и не пускал туда своих знакомых. Потому что это было приличное заведение. «Нью-Брайтон». Я был там вышибалой, и это сильно подпортило мою личную жизнь. Очень скоро я остался без друзей. У тебя есть друзья?
        - Нет.
        - Тебе будет легче.
        Сильвер поднялся и протянул руку Илье.
        - Приятно было познакомиться, Билли. Завтра в полдень приходи в салун Гарри Хилла, на углу Бродвея и Хьюстон-стрит. Будешь работать. Кстати, подскажи матери, что на Зеленом пирсе отличный рыбный рынок. По утрам там можно встретить всех евреек Нью-Йорка. Пусть заглянет туда.
        - Спасибо, сэр, - сказал Илья, смущенно пожимая его руку. - Но что за работа будет у меня в салуне? Я одно время помогал буфетчику на пароходе…
        - Вот так родителям и скажешь. Что работаешь буфетчиком. Старикам трудно понять некоторые вещи.
        - Да, сэр. - Илья набрался смелости и спросил в открытую: - А как насчет Чарли? Меня не будут беспокоить?
        - А вот это зависит от того, как ты будешь работать. - Сильвер потряс колокольчиком и обернулся к негру: - Арчибальд, проводи гостя. До самого дома.

18. Буфетчик с кастетами

        Шнеерсон был прав. После того, как Илья побывал на яхте, в жизни семьи Остерманов начались перемены.
        На рыбном рынке мать встретила соотечественницу из Минска. У той было собственное дело, портняжная мастерская, и ей как раз требовались две помощницы. Нужен был также слесарь, который мог бы чинить и настраивать швейные машинки. А еще требовался непьющий, крепкий паренек, чтобы заменить спивающегося гладильщика.
        Так всем нашлась работа в Ист-Сайде. Нашлось и жилье - на чердаке дома, где располагалась мастерская. Подлатать крышу, застеклить окно да застелить циновками пол - вот и готова прелестная мансарда. Уже на следующий день все переехали на Мэдисон-стрит. Все, кроме Ильи.
        Работа в салуне требовала его постоянного присутствия. Поэтому Гарри Хилл выделил новому «буфетчику» комнатку в полуподвале, с окном, через которое было видно крыльцо и вход. Очень удобно. Даже не вставая с постели, Илья мог видеть, кто там околачивается у дверей, и не пора ли ему выглянуть, чтобы помочь своему напарнику, Томасу. А тот жил в такой же комнатке, но с другой стороны крыльца, и тоже выскакивал, если у Ильи возникали сложности в работе с клиентами.
        Однажды Томас появился в совершенно непотребном виде - из одежды на нем были только два кастета. Хорошо, что дело было ночью. Впрочем, днем-то в салуне обычно было тихо.
        Здесь собирались воры и скупщики краденого, публика спокойная и деловая. Они заключали сделки за кружкой пива, обсуждали последние новости, делились слухами и иногда отмечали успех предприятия. Но вечером эти клиенты исчезали, отправляясь на работу, а их место занимали другие - те, кто весь день провел в доках, или на рынке, или в душных фабричных цехах. Забредали сюда и матросы. Они держались кучками и, напившись, обязательно начинали задираться.
        В салуне Гарри Хилла к дракам относились спокойно, как к неизбежным издержкам. Столы и скамейки здесь были намертво прибиты к полу, посуда подавалась самая дешевая, в бутылках на витрине бара была подкрашенная вода, а не виски или вино - все было устроено так, чтобы даже массовое побоище не причинило существенного вреда интерьеру.
        Персонал салуна вступал в действие только тогда, когда участники драки выдыхались. Тех, кто еще держался на ногах, вырубали дубинкой и, после тщательной ревизии карманов, выбрасывали на улицу. Многие из драчунов, очнувшись от холода, обнаруживали, что лежат на мостовой голыми. И только редким счастливчикам удавалось прийти в себя раньше, чем уличные мальчишки стягивали с них последние штаны.
        Первое время Илье приходилось ограничиваться ролью зрителя. Он сидел у стойки, терпеливо выслушивая жалобы бармена Дика на ужасный нью-йоркский климат. Когда начиналась заваруха, помогал Дику убирать со стойки вазочки с орешками и прочую посуду, а потом ждал сигнала от Томаса.
        Драки редко затягивались дольше, чем на десяток минут. Возможно, действовал коктейль, изобретение хитроумного бармена, в прошлом - ученика аптекаря Шнеерсона. Наконец, на сцене появлялся Томас и, не меняя приветливого выражения лица, наносил несколько точных ударов короткой дубинкой.
        Вот теперь можно соскочить с табурета и заняться приборкой - вытолкать посетителей, собрать осколки бутылок, протереть пол от крови и блевотины и за ноги вытянуть последних клиентов наружу. Еще полчаса на наведение порядка и ужин с Томасом и музыкантами, пара сэндвичей и чашка кофе, - и двери салуна открыты снова.
        Прошла неделя, прежде чем от Ильи потребовалось нечто большее. Это случилось, когда в салуне гуляли матросы с английского клипера. Их было четверо, и пили они не коктейль, а джин. Вели себя, как обычно - закуску не заказывали, щипали проституток, но не уходили с ними, бросали насмешливые реплики каждому, кто проходил мимо их столика, а под конец стали приставать к музыкантам.
        Бармен Дик подмигнул Илье:
        - Сегодня будет потеха. Дать тебе кастеты? Или обойдешься дубинкой? Загляни сюда.
        Он выдвинул ящик из-под кассы, и Илья, перегнувшись через стойку, увидел там прелестную коллекцию свинчаток, кастетов и кистеней.
        - Следи за их ногами, - предупредил бармен, глядя, как Илья примеряет кастет. - Иные вставляют в башмаки всякую дрянь, вроде зубьев пилы. Не подставляйся. И не вступай раньше времени.
        Томас уже был в зале. Он подошел к эстраде как раз в тот момент, когда один из матросов отшвырнул пианиста.
        Илья думал, что Томас для начала попросит клиента вернуться за столик. Надо же что-то сказать человеку, хоть он и пьяный. Ведь это клиент. Он только что отдал нам часть своих денег. Он поддерживает наш бизнес. Ну, погорячился, ну, не совпали его музыкальные вкусы с возможностями нашего пианиста. Надо ему объяснить, надо его успокоить, усадить на место - и выкачать из него еще немного денег, а потом еще и еще, и девочек усадить к нему на колени, а пианист пока отряхнется, и снова зазвучит музыка…
        Однако у Томаса был свой взгляд на то, как ведется бизнес. Он подошел сзади к матросу, который был выше его на голову, и почти без замаха ударил дубинкой по подколенному сгибу.
        Матроса повело вбок, он схватился за пианино и удивленно оглянулся. Увидев обидчика, он занес над головой огромный кулак - и Томас врезал ему по ребрам. Дубинка отскочила от необъятного пуза моряка, как мячик от стенки. Матрос словно и не заметил удара, его кулак описал дугу и пронесся над головой Томаса. А тот, нырнув под руку, схватил матроса за полу куртки, резко потянул на себя и отскочил.
        Верзила рухнул с эстрады на пол, да так и остался лежать. Немногие успели заметить, что, падая, матрос получил по затылку легкий, молниеносный удар дубинки.
        Его приятели загалдели и вскочили, сбрасывая куртки. В следующий миг они окружили Томаса.
        Илья рванулся с места, но Дик его придержал:
        - Ты куда? Еще рано. Пусть выберутся наружу, здесь вам не разгуляться.
        Томас вывернулся и кинулся к выходу. Разъяренные матросы бежали за ним, громко топая тяжелыми башмаками.

«Да таким ботинком можно уложить и без всяких зубьев», - подумал Илья и продел ладонь в щель кастета. Другой рукой он сжал дубинку.
        - Бей по почкам, - посоветовал Дик. - Пьяный боли не почувствует, но все равно свалится. А по морде даже не пытайся достать, бесполезно. Ну, давай, Билли!
        Драка уже выплеснулась на улицу, и посетители салуна потянулись следом, чтобы насладиться зрелищем. Илья растолкал толпу и выскочил на крыльцо.
        Он вдруг поймал себя на мысли, что эти матросы ему нравятся. Он бы и сам мог стать таким, и точно так же торчал бы с приятелями в кабаке, и был бы не прочь помахать кулаками… Но тут он увидел лицо Томаса, мелькнувшее между бугристыми широкими спинами. Под носом у него блестела кровь, и у Ильи перехватило дыхание от ярости. Эти ублюдки избивали его товарища! Втроем на одного!
        Он ворвался в круг, образованный зрителями, и саданул одного из матросов по хребту дубинкой. Тот немедленно развернулся к нему и поднял кулаки к подбородку.
        - Хочешь увидеть настоящий бокс? - сипло крикнул матрос и сделал выпад левой.

«Вот это бугай!», - восхитился Илья. Он шагнул ближе, подставляясь под удар, и отводя дубинку за спину. Все движения матроса казались ему замедленными, словно они дрались в толще воды. Как только правый кулак двинулся от подбородка, он отскочил. Матрос выбросил руку вперед, но не достал Илью. А вот дубинка не промахнулась, она рубанула по локтю, и рука матроса обвисла плетью. Шаг вперед, удар пяткой в колено. Такое чувство, словно попал в стену. Матрос покачнулся, но еще успел махнуть левой. Кулак со свистом пронесся перед носом Ильи, и матрос вдруг упал на четвереньки. Лежачего не бьют? Так он еще не лежит! Пара хороших пинков снизу под ребра - вот теперь другое дело. Растянулся, и никаких попыток встать.
        Он не успел порадоваться. Левую скулу вдруг обожгло, и Илья отлетел к толпе. Его вытолкнули обратно в круг, и он успел поднырнуть под второго матроса, который несся на него, выставив вперед обе руки с растопыренными пальцами. Наверно, хотел схватить за горло. Илья попал кастетом ему по ключице и вывернулся из-под неимоверно тяжелого тела.
        - Вот и все, - спокойно сказал Томас, вытер под носом и с удивлением посмотрел на окровавленную ладонь. - Ты как, Билли?
        - Порядок, - задыхаясь, ответил Илья и еще раз пнул матроса, который пытался подняться с мостовой. - Быстро же они свалились. Я ему только раз попал.
        Томас повесил дубинку на пояс.
        - Ты попал, а я добавил. В следующий раз, когда вступаешь, сразу бей по затылку, не оставляй на меня эту работу.
        - Я как ты… - попытался оправдаться Илья. - Ты же не сразу…
        - Не сразу, мне же надо было их сюда выгнать. Нет, ты справился, только все можно было сделать в два раза быстрее. Так, джентльмены, - Томас наклонился, ощупывая карманы матроса. - Придется вас оштрафовать за дебош в общественном месте. Билли, проверь, как поживает любитель музыки. И тащи его сюда. Только не забудь оштрафовать.
        Так Илья получил в салуне дополнительный заработок. Двенадцать долларов - все, что нашлось в матросских карманах - он отложил. Хотел поднакопить еще и открыть счет в банке. Однако скоро эти деньги удалось вложить в более выгодное дело.


* * *
        Однажды в субботу к нему забежал Сверчок.
        - Босс, я нашел для тебя лодку, - сказал он, с восхищением разглядывая амуницию вышибалы: простеганный кожаный жилет, браслеты с заклепками, кастеты на поясе и дубинку в набедренной кобуре.
        - Лодку? Какую еще лодку? - рассеянно переспросил Илья, следя за пьяницей у стойки, который вот-вот должен был свалиться с табурета.
        - Ты же сам просил!
        Илья не сразу вспомнил свою последнюю встречу со Сверчком, под причалом, в день аудиенции у Князя.
        - Ну, и что за лодка?
        - Как ты просил, самая маленькая, - затараторил пацан. - За нее просят шесть долларов. Два доллара стоит парус, доллар сорок центов надо заплатить за весла. И еще, я договорился, хозяин сам ее покрасит, но это нам обойдется в доллар семьдесят пять. Получается одиннадцать долларов пятнадцать центов.
        - Погоди минутку…
        Оставив Сверчка, он подошел к пьянчужке и взял его за шиворот.
        - Дик, этот рассчитался?
        - С него еще тридцать центов.
        Илья пошарил по карманам клиента, наскреб только два десятицентовика. Пьяница вдруг очнулся и заносчиво вскинул голову:
        - Эй, парень, убери свои грязные лапы!
        - Что? - Илья сделал вид, что окаменел от гнева. - Ты назвал меня грязной свиньей?
        - Ничего такого я не говорил…
        - Что?! Значит, я лгу? Ты назвал меня лжецом? Да ты знаешь, что полагается за такое оскорбление? А ну, пойдем, разберемся!
        Он сдернул пьяницу с табурета и потащил к выходу. Тот вяло сопротивлялся. Илья выставил его на крыльцо, развернул и отправил дальше пинком под зад.
        Пьянчужка поднялся с мостовой, отряхивая костюм, и погрозил пальцем:
        - Зарываешься, Билли! Как бы тебе не напороться на хороший ножик! Много вас тут таких было, с дубинками-то все вы смелые. А вот получишь ножом под ребро, как Тони… Он тут был до тебя… Вот тогда узнаешь…
        - Быстро же ты протрезвел, приятель, - удивился Илья. - Как платить, так ты просто труп. А как грозить, так прямо Цицерон.
        - Ты меня Цицероном не пугай. Мы итальяшек вонючих давно загнали на свалку, там им самое место, - все больше расходился алкаш. - А будешь руки распускать, и тебя на свалку свезут, ногами вперед!
        Илья потянулся к дубинке и топнул, как на собаку. Пьянчуга пригнулся и затрусил по улице.
        Вернувшись к стойке, Илья пожаловался Дику:
        - Где справедливость? Я его и пальцем не тронул, а он еще недоволен! Удрал, остался должен, и еще грозится!
        - Никуда не денется, - процедил бармен, протирая стакан.
        Илья повернулся к Сверчку:
        - Пошли со мной.
        Они спустились в его комнатку, и Илья достал коробку из-под сигар, где хранил сбережения.
        - Так сколько, ты говоришь, стоит наша лодочка?
        - Одиннадцать долларов пятнадцать центов.
        - Вот тебе двенадцать. Чтобы завтра утром все было готово. Перегонишь ее к лодочному причалу, за стоянку не плати. Скажешь, что хозяин рассчитается. Я приду к полудню.

19. Шелк из Китая

        По воскресеньям салун Гарри Хилла открывался только вечером. С утра сам Гарри, Дик, Томас и несколько проституток наряжались как на праздник и уходили в воскресную школу преподобного Джонса. Они и Илью с собой зазывали, но он всегда находил какой-нибудь повод остаться дома. В этот раз причина была вполне уважительной.
        - Хочу навестить родителей, - скромно заявил он, и это была чистая правда.
        Гарри Хилл благосклонно кивнул:
        - Можешь выбрать себе любую рубашку из моего гардероба. И возьми с кухни хороший кусок говядины. И не торопись обратно.
        Едва ступив на причал, Илья сразу увидел свою лодку. Свежая белая краска блестела на ее бортах. Перед ней с важным видом прохаживался Сверчок, в полосатой матросской майке и белом берете, явно украденном у англичанина.
        - Босс, все готово! - доложил он. - Отец сказал, что для тебя стоянка бесплатная. Можем держать лодку здесь хоть до второго пришествия.
        - Посмотрим, - с напускным равнодушием ответил Илья. - Еще неизвестно, как эта посудина поведет себя на большой воде.
        Они отошли от причала на веслах, на середине Гудзона наладили парус, разобрались с несложным такелажем - и лодка весело побежала по мелкой ряби, кренясь под легким ветром.
        Илья хотел пройти вдоль Манхэттена от парка Баттэри до затона Корлеара, и там найти место, где можно причалить. Оставить Сверчка сторожить лодку, а самому выйти на Мэдисон-стрит и заявиться в гости к родителям - в приличном костюме, с подарком, с деньгами. А главное, можно будет вставить в разговоре, что он не приехал к ним на омнибусе или даже на извозчике. Нет, он прибыл на собственной лодке. Отец это оценит. А Оська просто лопнет от зависти…
        По Гудзону шли океанские пароходы и высоченные парусники, и лодка выглядела на их фоне жалкой скорлупкой. Но, обогнув Баттэри и свернув на Ист-Ривер, Илья перестал стесняться своего неказистого суденышка. Здесь он легко обгонял грязные буксиры, а вдоль обоих берегов теснились у пирсов рыбацкие шхуны, низкие баржи и пузатые шлюпы. Там и сегодня, в воскресный день, кипела работа - скрипели блоки, визжали лебедки, грохотали настилы под ногами бегущих грузчиков.
        У затона ветер стих, и пришлось выгребать против течения, опустив парус. Сверчок упирался изо всех сил, пыхтел и раздувал щеки, однако Илье было ясно, что на пару с таким гребцом далеко не уйдешь. Он оглядел берег и направил лодку к двум старым баржам, сидевшим на мели. Если причалить к одной, то с нее можно перебраться на другую, а та лежит кормой на берегу. Берег, правда, отсюда просматривался плохо, и никаких признаков дороги или хотя бы тропинки Илья не заметил, но уж пробраться через прибрежные кусты он сумеет.
        Они подгребли к барже и двинулись вдоль ее борта, густо затянутого порыжевшими водорослями. Заглядывая в проломы обшивки, Илья видел, что внутри плещется вода, а от верхней палубы остались только редкие доски. Он искал место, где бы привязаться, и дошел до самой кормы. И здесь обнаружил нечто странное.
        Корма баржи была чистой. На досках обшивки, темных от воды, не было водорослей, ни старых, ни свежих. Приглядевшись, он заметил четкий стык. Можно подумать, что кто-то занялся ремонтом полусгнившей посудины и уже заменил целый кусок кормы. Причем сделал это совсем недавно, судя по тому, что шляпки гвоздей не успели заржаветь.
        - Ты хочешь встать здесь? - спросил Сверчок, опасливо озираясь. - Нехорошее место.
        - Чем это оно тебе не нравится?
        - Не знаю. Мы тут как в ловушке. Нас не видно ни с воды, ни с берега. Если нападут пираты, никто и не заметит.
        - Какие пираты? - рассмеялся Илья. - Ты, Сверчок, слишком много читаешь.
        - Ничего я не читаю! А только отец говорил, что затон - самое что ни на есть пиратское место.
        Илья постучал по корме и прислушался. За досками плескалась вода.
        Он встал в лодке и ухватился за щель между досками. Подтянулся, забросил ногу и уселся верхом на фальшборт.
        - Босс, ты куда? - ужаснулся Сверчок.
        - Тут недалеко, - весело ответил Илья, осторожно трогая ногой сгнившую палубу. Ему все стало ясно. - Подожди немножко, фокус покажу.
        Он сполз на палубу и лег на истлевшие доски. Под ногами они наверняка проломились бы, но лежа он смог доползти до трюмного люка и свесить туда голову.
        Как он и ожидал, баржа оказалась с начинкой. Внутри, в затопленном трюме, стояла шлюпка, тяжело груженная, затянутая брезентом. Видимо, ее завели сюда через корму, как-то убрав заплату.
        Илья живо разделся и спрыгнул в трюм. Ноги коснулись скользких брусьев, и он тут же отдернул их, опасаясь напороться на гвозди. Подплыв к шлюпке, развязал конец и немного отдернул брезент. Под ним оказались мягкие сплюснутые рулоны, обернутые серой бумагой. Вытянув один, он надорвал край упаковки. Это был отрез гладкой блестящей ткани.
        Прихватив с собой три отреза, Илья вернулся в лодку.
        - Смотри, что я нашел. Это шелк. Его там много. Очень много.
        - Что? - Глаза Сверчка смешно округлились. - Полная баржа шелка? Босс, это же… Это же пиратский склад!
        - Мне все равно, чей это склад. Садись на весла. Нам тут лучше не задерживаться.
        Может быть, ветер стал дуть в другую сторону, а может, лодка попала в блуждающее течение, но только теперь она двигалась гораздо быстрее. И Сверчок больше не пыхтел, вытирая пот, а дышал резко, отрывисто, в такт частым гребкам.
        Они вышли из затона Корлеар и снова, поймав ветер, подняли парус.
        - Теперь куда? - спросил Сверчок. - Домой?
        - Да мы же только что из дома. Нет, приятель, тебе придется еще потерпеть, - сказал Илья, направляя лодку к яхтенному причалу.
        - Ну, здесь-то другое дело, - Сверчок облегченно выдохнул, заметив неподалеку катер береговой охраны.


        По дороге к дому родителей Илья несколько раз останавливался перед витринами, придирчиво изучая свое отражение. Ему хотелось выглядеть прилично, и он затягивал галстук, чтобы из-под воротника великоватой сорочки не был виден новый шрам на шее.
        Дверь открыла мама. Увидев на ней фартук с иголками и с ножницами в кармане, Илья понял, что пришел не вовремя. Остерманы работали.
        - Я на минутку, - сказал он, торопливо поцеловав маму в щеку. - С работы отпросился. Вот, принес говядины на жаркое. И еще вот…
        - Дора, и с кем ты там шушукаешься? - в коридор выглянул отец. - Сынок, что случилось?
        - Ничего. А где Оська? А где наша конопушка?
        - Они внизу, в мастерской, - ответила мама и потянула его за руку. - Почему ты не заходишь? Неужели трудно выбрать время, чтобы навестить родных? И что это за работа, при буфете? Я понимаю, там весело, там хорошо платят, но ты подумал о будущем? И сколько же там платят? Не стой на пороге, садись уже!
        - Дора, что ты спрашиваешь! - усмехнулся отец, укладывая дымящийся паяльник на подставку. - Погляди на этот галстук, на эту заколку, на эти штиблеты! Сынок, ты всем доволен? Вот и хорошо, какие могут быть вопросы? Как поживает Шнеерсон? Скажи ему, что я таки выбросил все его мази в Ист-Ривер, потому что их аромат отпугивал клиентуру! Лучше иметь радикулит, чем потерять клиента.
        Илья присел на табурет и заглянул в комнату. Постели были свернуты, а на кровати лежала раскроенная ткань.
        - Мама, вот, это вам, пригодится.
        - Что такое? - Отец перехватил отрез и потер между пальцами уголок. - Шелк. Очень приличный шелк. Франция или Китай. Где ты это купил? Надо сказать Мирре, пусть закажет…
        - А на что ты это купил? - Мама устало опустилась рядом, не выпуская его руки из своей. - Это же бешеные деньги.
        - Мне это подарили, а я дарю вам. Зачем мне шелк? А вы можете пустить его в дело…
        Отец прислонился к косяку, скрестив руки на груди, и пытливо смотрел на Илью.
        - В дело? Хорошенькое дело! Не надо сказок, Илюша, ты не девица на выданье, чтобы получать такие подарки.
        - Моисей, что ты такое говоришь! - вступилась мама. - Почему барышня не может подарить кавалеру немного материи, чтобы он ходил в красивой рубашке? Может быть, здесь так принято!
        - Я скажу вам, как здесь принято. Так же, как и везде! И в шинке близ Конотопа, и в ресторане на Бродвее - одно и тоже. Если выпить хочется, а денег нету, буфетчику дарят не то что отрезы шелка, а и родную маму закладывают, вот как принято. Спасибо тебе, Илюша, но мы с краденым товаром не работаем.
        Илья не обиделся, не возмутился, не стал оправдываться. Он встал, сунул отрез под мышку и наклонился, чтобы поцеловать маму.
        - Мне пора.
        - Заходи к нам в субботу, вместе пойдем к Рабиновичам, - сказала она. - Вчера они были у нас, теперь наша очередь.
        - Кто такие Рабиновичи? - спросил Илья. И махнул рукой: - А, какая разница. У вас теперь своя компания…
        - А у тебя своя, как я погляжу, - неприязненно заметил отец. - Мой тебе совет, Илюша. Бросай свой буфет, пока не поздно. Приходи к нам, с двумя пресс-мэнами работа пойдет быстрее…
        - Пресс-мэнами?
        - Ну, так по-ихнему гладильщик. Ося все-таки еще мальчик, он старается, но вдвоем было бы лучше. Я поговорю с Миррой, она тебя возьмет.
        - Хорошо, папа. Я подумаю.
        Илья улыбался, и даже обнял отца на прощание. Но, сбегая по лестнице, он несколько раз яростно хлестнул отрезом по стене, вымещая злость…


        В мастерскую он даже не заглянул, а леденцы и пачку имбирного печенья отдал Сверчку.
        Попутный ветер и течение пронесли лодку вдоль южной оконечности Манхэттена, а в Гудзоне Илье пришлось поработать парусом.
        - Ну, как, босс, ты доволен лодкой? - спросил его Сверчок, когда они, наконец, причалили к плотику на стоянке.
        - Сойдет, - бросил Илья. - Скажи отцу, пусть заглянет в салун вечером. Ты сегодня хорошо поработал, но тебя я уже угостил. Надо бы угостить и Спиро.
        - Вот и спросишь сам у него! - многозначительно сказал мальчишка. - Сам спроси, где орудуют пираты. Вот увидишь, он тебе такое расскажет!
        От причала Илья направился не к салуну, а на Гринвич-стрит, где, как он слыхал, владели небольшим магазином братья Шекеры. Старший, Ури, часто заглядывал в салун. Днем. А младший, Соломон, сутки напролет торчал за прилавком. Илья видел его только раз, когда тот занес Гарри Хиллу какие-то неимоверной красоты носовые платки. Наверно, поэтому он и думал, что братья Шекеры торгуют мануфактурой. Оказалось, что на прилавках у них есть все, что только можно отыскать на городской свалке.
        Соломон сидел возле кассы, читая биржевые котировки. Он поднял голову и подслеповато прищурился, разглядывая вошедшего. Судя по всему, покупатели сюда заглядывали нечасто.
        - Привет, Сол, - непринужденно сказал Илья. - А где Ури? У меня есть к нему пара слов.
        - Это ты, Билли? Тебя и не узнать. Настоящий лорд. Что за пара слов?
        Илья бросил отрезы на прилавок и со скучающим видом отвернулся, разглядывая полки. Его внимание привлек штурвал, богато отделанный бронзой. Рядом висело изящное овальное зеркало, и в нем хорошо было видно, как Сол обнюхивает материю.
        - И сколько ты за это хочешь? - спросил Шекер.
        - Разве я сказал, что это мое? - Илья облокотился о прилавок.
        - Понятно. Твой поставщик не умрет от счастья, если ты дашь ему двадцать пять долларов?
        - Двадцать пять? За все?
        - Тридцать. По десятке за штуку.
        - Ты смеешься, Сол? Это же Китай, а не какая-нибудь Франция.
        - Тебе нигде не дадут больше, - Шекер решительно отодвинул отрезы. Но не слишком далеко.
        - Значит, мы нарежем себе носовых платков. На танцах девки повалятся в обморок, когда увидят, во что мы сморкаемся.
        - Тридцать пять, и ни цента больше.
        - По рукам.
        Отсчитав деньги, Шекер заметил:
        - Если у поставщика есть еще несколько таких отрезов, посоветуй ему не держать их в упаковке. Здесь написано имя владельца.
        - Передам, - сказал Илья. - Да, кажется, у него что-то осталось. Кстати, сколько ты готов принять?
        - Да хоть фургон, - улыбнулся Сол Шекер. - Оптовая цена - пятерка. Только не суйтесь с этим шелком в другие места. В Ист-Сайде на днях ограбили бриг с грузом мануфактуры. Полиция перешерстила все лавки. Так что, если тебя устраивает цена, вали все к нам.
        - Да мне-то все равно, - Илья пожал плечами. - Ты же знаешь, я такими делами не занимаюсь.
        - Я тоже когда-то не занимался. - Шекер сбросил отрезы куда-то под ноги и снова развернул биржевой вестник. - Но жизнь не стоит на месте, Билли.

20. Минус тысяча долларов

        Да, жизнь не стояла на месте. Сол Шекер не всегда торговал краденым, и Спиро Ионидис не всегда был одноногим лодочником. Родители привезли его в Америку, когда он еще умещался в корзине. Вырос Спиро на одной из прибрежных ферм на Гудзоне, рыбачил вместе с отцом до тех пор, пока ему не стукнуло двадцать. А в таком возрасте человеку становится тесно под одной крышей с родителями. И Спиро купил билет на паром, да отправился в Нью-Йорк.
        Тут же, на причале, нашел работу - охранником на грузовом пирсе. Пять-пятьдесят в неделю были по тем временам очень приличной зарплатой. Доллар тратился на жилье, два доллара на еду, и два доллара пятьдесят центов можно было откладывать. Да и работа была непыльная. Днем спишь, по ночам сидишь на палубе или прогуливаешься вдоль пирса, постукивая дубинкой по ограде и фонарным столбам. Поговаривали о пиратах, но те орудовали на другом берегу Манхэттена, в водах Восточной Реки. А здесь, на Гудзоне, в портах стояли большие корабли, доки хорошо освещались, да и охранников было много. Пароходные компании не скупились, когда дело касалось защиты их грузов.
        Накопив полсотни долларов, Спиро отправился навестить родных. Его немного обижало то, что они не отвечали на его письма, поэтому он решил особо не тратиться на подарки. Отцу купил цепочку для часов, матери - платок, а сестрам - разных городских сластей…
        Все это он положил на их могилы, рядом с обгоревшими развалинами фермы.
        Соседи поведали ему печальную историю. На Гудзоне завелась шайка речных разбойников. На быстроходном шлюпе они догоняли и грабили прогулочные яхты, беспощадно убивая каждого, кто пытался сопротивляться. Бандиты обложили данью прибрежные деревни, а те усадьбы, которые располагались в удобных бухточках, стали для пиратов местом отдыха.
        Ферму Ионидисов шайка избрала в качестве склада награбленного. Подойдя в рассветном тумане, пираты высадились на берег и начали разгружать шлюп. Семью фермера связали и заперли в сарае. Бандиты ждали скупщиков, которые должны были забрать товар. Два дня заложники томились взаперти. Соседи заподозрили неладное, заметив, что фелюга Ионидиса вдруг перестала выходить из бухты. Их подозрения усилились, когда посланные на разведку мальчишки обнаружили на ферме незнакомцев. Доложили констеблю, собрали мужчин и, вооружившись, окружили усадьбу. Началась перестрелка, потом был пожар, шлюп ушел, а пленники сгорели заживо вместе с сараем.
        Спиро долго ходил вокруг пепелища, роясь в золе. Накопленных денег могло бы хватить, чтобы починить фелюгу и начать все заново. Но он не спешил возвращаться к рыбацкому промыслу.
        Соседи одолжили ему парус взамен сгоревшего, а констебль выписал бумагу, которая подтверждала, что Спиридон Ионидис избран начальником береговой охраны поселка и
«должен днем и ночью обеспечивать спокойствие жителей и сохранность их имущества».
        Он нанял негритенка-помощника, выкрасил парус в черный цвет, и каждую ночь стал выходить в Гудзон. Охота заняла все лето и начало осени. Стоял октябрь, когда Спиро, наконец, осуществил задуманное.
        Он подстерег пиратский шлюп в месте его скрытной стоянки. Подошел к нему на лодке, перед рассветом. Негритенок, легкий, как кошка, и такой же ловкий, бесшумно вскарабкался на борт и скинул ему конец. Спиро, с ножом в зубах, поднялся на шлюп…
        Дойдя до этого места в своем рассказе, он замолчал, глядя в пивную кружку.
        Илья похлопал его по руке:
        - Ну, все понятно. Сколько их было?
        - Семеро. Не считая, женщины.
        - Почему это «не считая»?
        - Потому что мужчин я зарезал спящими. А она проснулась. Набросилась на меня с тесаком. Она хорошо дралась. И мой нож не брал эту рыжую ведьму. Я несколько раз попадал ей в грудь, живот, шею - а она только свирепела еще больше. Она столкнула меня в воду. Но я потянул ее за собой. И там, в воде, задушил. - Он вытер вспотевший лоб. - Билли, я никому этого не рассказывал. И ты никому не расскажешь.
        - Само собой.
        - Потом я служил в береговой охране Ист-Сайда, и мы с парнями редко привозили пиратов живыми. Только если те доплывали до берега. Обычно мы привязывали к ним что-нибудь из похищенного, например, мешок с рисом, и тащили за собой на буксире.
        - Что ж, это справедливо, - заметил Илья.
        - Начальство так не считало. В семьдесят пятом нас разогнали за превышение полномочий и все такое. На самом-то деле у пиратов просто нашлись защитники. Скупщики краденого. Против богатых не попрешь, Билли. Вот я и стал лодочником.
        - Ну, а сейчас? Что слышно о пиратах сейчас?
        - Такого, как раньше, они себе больше не позволяют. Никто не осмеливается нападать среди бела дня на яхты, даже если все пассажиры увешаны бриллиантами. И в портах стало поспокойнее. Вот разве когда докеры начинают волынить… Сам знаешь, грузчики любят время от времени требовать повышения зарплаты. И когда они бастуют, суда стоят в очереди на разгрузку.
        Тут-то их и начинают ощипывать. Подходят до рассвета, в тумане, хватают с палубы, что плохо лежит, и сматываются. Работают компанией, бывает, что на дюжине лодок. Добычу свозят к шхуне, которая стоит в сторонке. Сбросили - и снова налегке к новому судну. Так и щипают все утро, а потом разлетаются. И никакая береговая охрана им не страшна. Что ты с него возьмешь, если он идет на пустой лодке? А краденый товар прямо на шхуне уже пакуется в ящики, и тоже - ничего не докажешь.
        - Хорошо налаженный бизнес. Значит, они орудуют в портах Ист-Сайда? И живут, наверно, там же?
        - Не уверен. - Спиро задумчиво потеребил длинный ус. - Мы держали под наблюдением кабаки, где они собираются. У нас были свои люди там, и мы заранее знали, когда пираты пойдут на дело. Не всегда, конечно, но довольно часто.
        Да, многие подонки там и жили. Но я все-таки думаю, что большинство живет на другом берегу, в Бруклине. Ты бы стал воровать у соседей? А пираты такие же люди, как мы с тобой. И если они не совсем безмозглые, то будут орудовать где угодно, только не в своем районе. Между прочим, та шайка, что действовала в водах Гудзона… Все они были бруклинцами, из Айриштауна. Вот так-то.


        Илья хотел еще о многом расспросить лодочника, но в зале неожиданно появился Гарри Хилл. Обычно хозяин находился на втором этаже, где стояли игорные столы. Увидев Илью, он поманил его к себе.
        - Ты был сегодня у родителей?
        - Да.
        - А мог бы ты задержаться у них на пару дней? Скажем, чтобы помочь по хозяйству?
        - Наверно, а что?
        - Ну, значит, так и будем считать. Если будут приставать с вопросами, отвечай так: в воскресенье уехал к родным, весь понедельник, скажем, чинил плиту. Вернулся только к вечеру.
        - Гарри, я не понимаю. Понедельник-то, вроде, еще не наступил?
        - Все надо обговорить заранее, - строго сказал Гарри. - А сейчас иди спать, мы закрываемся. И не шатайся нигде. Завтра пойдете с Томасом на тринадцатый причал. Надо помочь боссу.
        Илья не стал задавать лишних вопросов, боясь спугнуть удачу. Он весь вечер будто на иголках сидел, придумывая, как бы отпроситься у Гарри на эту ночь. А тут он сам его отпускает!
        Баржа со спрятанной шлюпкой не давала ему покоя. Ясное дело, новые хозяева краденого шелка не будут держать его там слишком долго. Наверняка они постараются вывезти этой ночью. Или назавтра. Почему бы их не опередить? Страшно подумать, сколько можно заработать всего за одну ночь! Сколько там шелка? Если, например, сотня рулонов, то это… По пять долларов… А если их там две сотни? Это же тысяча!
        - Мы уходим, - сказал он Ионидису. - Заведение закрывается.
        - Жаль, - протянул грек. - Мне тут нравится. Чисто, светло, и пиво хорошее.
        - Послушай, Спиро, как насчет того, чтобы пройтись на хорошей лодке вокруг Баттэри? Прямо сейчас?
        - Зачем?
        - Можем заработать кучу денег. Или с пустыми руками вернуться. В таком случае я заплачу за фрахт десять долларов.
        - Билли, я тебя немного знаю, - лодочник хитро прищурился, - поэтому договоримся так. Все пополам. Если повезет - половина моя. Если не повезет - считай, что мы прокатились за мой счет. Какая лодка тебе нужна?
        - Самая быстрая. И самая вместительная.


* * *
        Спиро выбрал длинную узкую лодку с косыми парусами.
        - Эта красавица быстра, как молния, - гордо сказал он. - Одна беда - не везде подойдешь к берегу, киль глубокий. Зато ты посмотри, сколько места! Я возил на ней шестерых, и она этого даже не заметила. А как она идет против ветра, ты сейчас и сам увидишь.
        Лодочник сидел на руле, а Илья устроился впереди, работая с передним парусом по командам Спиро. Он сразу почувствовал разницу между своей лодкой и этой «молнией», и вынужден был признать, что в одиночку он бы с ней не управился. Однако не только уязвленное самолюбие досаждало ему. Почему-то на берегу ему и в голову не приходило, что ночью бывает темно. А в темноте видят только кошки.
        Едва лодка вышла на середину Гудзона, как Илья разом утратил ориентацию. Береговые огни то казались очень близкими, то скрывались за горизонтом, и только по остаткам тлеющего заката можно было угадать, где правый, а где левый берег. А что будет, когда они дойдут до затона? Как он найдет ту мель, где стоят баржи? Их и днем почти не было видно на фоне заросшего берега, а теперь-то они и подавно сольются в сплошную черноту… Илья надеялся только на то, что луна выглянет из облаков, но и она, как назло, не показывалась.
        В отчаянии он был готов повернуть обратно, но стыд удерживал, и он бодро поддерживал разговор со словоохотливым греком.
        - Я сразу заметил, что ты не такой, как все остальные, - говорил Спиро. - Не пьешь, не куришь, мальчишек не обижаешь. Они за тебя горой. Жалеют, что ты их бросил.
        - Я не бросал.
        - Ну, они-то думали, что ты у них главарем будешь. А ты ушел к Сильверу. Конечно, под сильным хозяином спокойнее живется.
        - Ты видел мою спокойную жизнь.
        - Выбирай паруса! Откренивай!
        Лодка резко сменила курс, и Илья свесился спиной за борт.
        - Вот так! Порядок! И еще круче, вот так! - удовлетворенно приговаривал Спиро. - А далеко нам идти?
        - До затона, а там посмотрим.

«Посмотрим? - подумал Илья, с отчаянием вглядываясь в черноту. - Посмотреть-то мы посмотрим, да только ничего не увидим».
        Навстречу им вниз по Ист-Ривер двигался пароход. Его яркие огни змеились на черной воде, из спаренных труб летели искры, а за кормой огромное колесо взбивало фонтаны белой пены.
        - Такой раздавит - и не заметит, - проворчал Спиро. - Ненавижу ходить по ночам.
        Илья глядел на небо, и ему казалось, что облака становятся реже и прозрачнее. Однако свет луны не пробивался сквозь них.
        - Подходим к затону, - вдруг сказал грек.
        - С чего ты взял?
        - Ветер гаснет. На этом месте всегда так.
        У Ильи слезились глаза от напряжения. Он даже зажмурился на несколько секунд, надеясь, что это обострит его зрение. К счастью, луна все-таки пробилась, и ее призрачный свет залил водное пространство.
        Он чуть не подпрыгнул от радости, когда по силуэтам домов узнал заветное место - вот две треугольные крыши, а между ними водонапорная башня. Днем он держал курс на ее сверкающую макушку, и сейчас обрадовался, увидев, как лунный свет заиграл на ее железной обшивке. Но тут Илья опустил взгляд ниже, и его радость мгновенно улетучилась.
        Как раз там, где, по его расчетам, были полузатопленные баржи, сейчас покачивались бортовые огни какого-то небольшого судна.
        - Что это? - показал он туда рукой.
        - Похоже, катер морской полиции, - ответил Спиро, вглядываясь из-под руки. - Что-то тянут на буксире.
        - Ложимся в дрейф, - приказал Илья. - Они пройдут мимо нас?
        - Похоже на то.
        Катер приближался, мерно пыхтя машиной. На его мостике вдруг загорелся белый глаз прожектора, и острый луч пробежался по воде, осветил лодку и тут же погас, словно испугался. Машина зафыркала чаще, и катер стал удаляться вверх по течению.
        - Ну да, это охрана, - сказал грек. - Только у них такие прожектора, как на броненосцах. Куда это они торопятся? Наверно, нашли брошенную шлюпку. Смотри, там груз под брезентом. Повезло ребятам. Большая шлюпка, тяжелая, и сидит низко.
        - Да, сидит низко… - повторил Илья, кусая губы от злости.
        Луна с издевательской четкостью высвечивала каждую складку на брезенте, под которым уплывала от него тысяча долларов.

21. Битва с пикетчиками

        Он не мог заснуть всю ночь, ворочался на узкой кровати, подсчитывая убытки. Почему он забрал только три отреза? Боялся, что хозяева обнаружат пропажу. Глупо. Он даже брезент за собой подоткнул и обвязал тем же узлом, чтобы никто ничего не заметил.
        Идиот. Почему он не поторговался с Шекером? Десять долларов за отрез шелка! Да коробка хороших сигар стоит дороже! От сигары остается только пепел и вонь, а шелковое платье можно носить всю жизнь. Идиот! Придурок! Почему он не выломал загородку и просто не утащил ту шлюпку с собой, как это сделала полиция?
        Но как они нашли? Он-то попал туда, потому что элементарно заблудился, и потому что не знал, что за мысом есть прекрасный боновый причал для лодок. А полицейские? Они-то весь берег знают, как собственную квартиру, могут ходить там с закрытыми глазами…
        Вот именно. Они знали, куда идут. И знали, за чем.
        Он ходил по комнатке, пил воду, но не мог успокоиться. Судьба посылала ему такой шанс, а он им не воспользовался.
        И вдруг ему стало ясно, что он зря переживает. Ничего страшного. Наоборот. Он заработал тридцать пять долларов, не ударив пальцем о палец. И он нашел место, где можно еще не раз вытянуть что-нибудь ценное. Сегодня это шелк, завтра табак, да мало ли что могут прятать пираты в своем тайнике? Они прячут, а полиция забирает? Ну да, ведь они в сговоре!
        А раз так, то картина начинает играть совсем иными красками. Красть у вора - это и кражей назвать нельзя. А обворовать полицию, которая покрывает воров - вообще благородное дело.
        Он заснул с довольной улыбкой на лице. И встал с отменным настроением. Его разбудил Дик.
        - Приходи завтракать, Томас уже вторую порцию доедает.

«Завтрак? Это что-то новое», - подумал Илья, потому что обычно они только ужинали в салуне.
        Яичница с толстым куском бекона, горячий хлеб и полная масленка на столе - намазывай сколько душе угодно.
        - Если б я так завтракал каждое утро, стал бы чемпионом мира, - с набитым ртом пробубнил Томас. - Еще бы пива со сметаной! Борцы пьют его вместо чая, когда хотят набрать вес.
        - Сметану я тебе дам, добавь ее в кофе, - сказал Дик. - А про пиво забудь. Сегодня вы еще выпьете, но вечером. А сейчас тебе нужна ясная голова.
        - Что нам взять с собой, кроме ясной головы?
        - Вам все дадут на месте. Поторопитесь, босс не любит ждать.
        Они вышли из салуна и остановились под навесом, не решаясь выйти под ливень. Илья, подражая Томасу, поднял воротник пиджака.
        - Постоим, - сказал напарник. - Чего зря мокнуть, все равно сейчас кончится.
        Но дождь, похоже, только набирал силу. По краям мостовой текли потоки мутной воды, унося мусор. Грязные волны пенились и бурлили над решеткой канализации.
        - Может, пойдем? - спросил Илья, из-под навеса разглядывая тучи между домами.
        - Думаешь, босс заплатит нам больше, если мы придем мокрыми до нитки?
        - Мне плевать, сколько он заплатит. Просто не люблю опаздывать.
        - Не опоздаем.
        Они побежали, догоняя стрит-кар, который катился по рельсам за лошадьми. Заскочили на ходу и протолкались на переднюю площадку. Томас подмигнул:
        - Билли, у тебя круги под глазами. Сознавайся, в чьей постели ты кувыркался всю ночь? У Лиззи был, или у этой, черненькой?
        - Тебе-то что? - Илья пожал плечами.
        - Черненькая по тебе сохнет. Сама говорила. Сколько ты ей заплатил?
        - Коммерческая тайна.
        - Ха! Я-то думал, тебе она даст бесплатно, - рассмеялся Томас.
        - Ты знаешь, чего ради нас вызвали?
        - Да обычное дело. Сейчас сам увидишь.


        Дождь кончился, когда они уже подошли к порту. У ограды переминалась небольшая толпа. Типичные новые иммигранты - их еще качает на твердой земле после парохода, и все озираются, со страхом и изумлением в глазах.
        От толпы отделился человек, одетый чуть приличнее остальных. Пенсне и рыжая бородка клинышком делала его похожим на учителя.
        - Все собрались, только вас ждем, - сказал он, пожимая руку Томасу, и оглядел Илью. - С тобой новенький? Что-то он молодо выглядит.
        - Зато его здесь никто не знает.
        - Чего это вы нарядились, как на танцы? Ну-ка, сними пиджак, мой юный друг…
        Он сам попытался расстегнуть пуговицу на пиджаке Ильи. Но тот перехватил его руку:
        - Полегче, приятель.

«Учитель» долго тряс кистью и дул на нее, словно обжегся. А Томас, посмеиваясь, скинул куртку, потом снял рубашку, куртку же надел на голое тело. Глядя на него, Илья поступил так же. Свои рубашки они отдали «учителю», а тот выдал им две замусоленные кепки.
        - Вот теперь вы похожи на докеров.
        Они затесались в толпу, где Илья обнаружил несколько знакомых физиономий. Эти парни иногда забегали в салун, чтобы о чем-то переговорить с Томасом. Среди иммигрантов они держались особняком, и Томас поздоровался с каждым за руку.
        - Ну, Билли вы знаете, парень надежный, проверенный. А кто с той стороны?
        - Пятеро из Адской Кухни.
        - Будет весело, - Томас потер руки и оглянулся на иммигрантов. - Откуда эти?
        - Немцы.
        - Какие задохлики. Тоже мне, грузчики. Загнутся через неделю.
        - Нас не касается. Наше дело - довести их до пакгауза, а там пускай Сильвер думает.
        Толпа вдруг как-то разом стронулась с места, и все зашагали к воротам. Томас дернул Илью за рукав:
        - Не спеши. Держись в середке. Когда надо будет, я тебя вытолкну вперед. И все время помни, что я за спиной. Мы тут все двойками работаем.
        Глядя вперед, между спинами шагающих немцев, Илья видел, что возле портовых ворот стоит кучка людей с тряпичным плакатом. Материя трепыхалась на ветру, и он не сразу разобрал, что там было написано.

«Равная оплата за равный труд».
        И пониже - «10 часов».
        - Этих не трогать, - говорил рыжебородый «учитель», шныряя между идущими. - Эти нас пропустят, а лишний шум ни к чему. Впереди большой пикет.
        Толпа прошла мимо людей с плакатом, и немцы старались не смотреть в их сторону.
        - Штрейкбрехеры! - кричали им вслед. - Убирайтесь назад! Мы же не отнимаем у вас кусок хлеба! Какого черта вы приперлись!
        Они шли ровной колонной, угрюмо разглядывая пароходы у причалов. Илью удивило, что повсюду виднелись только матросы. Они стояли у трапов, или маячили наверху, облокотившись о леера - но никто не работал. На мостках не было ни одного грузчика, и причалы выглядели необычно пустынными.
        Идущие впереди вдруг встали, и он ткнулся в чью-то спину. Под стенами пакгауза стояла плотная толпа докеров. У многих в руках были палки, а то и стальные прутья. Один наматывал на руку цепь, и снова сбрасывал ее.
        - Это Джим из Адской Кухни, - негромко сказал Томас сзади. - Постарайся сцепиться с ним вплотную.
        - А что еще остается? - сердито бросил Илья. - С голыми руками… Ты не мог предупредить, что будет такая драка?
        - А ты сам не мог догадаться? - Напарник похлопал его по спине. - Не злись. Все, что нам нужно, мы отнимем у пикетчиков. Если кого-то покалечим, с нас и спросу нет. Вот если ты уложишь придурка кастетом или дубинкой, тогда поднимется шум. Не забывай, мы с тобой - немцы, или кто они там. Только что приехали. Идем устраиваться на работу. А люди не ходят на работу с кастетами.
        - Работа разная бывает…
        - Джентльмены! - раздался откуда-то голос «учителя». - Если вы не намерены сегодня работать, отправляйтесь по домам.
        - Сам отправляйся! - ответили пикетчики.
        - Если вас не устраивают условия, вы имеете право найти другую работу! А здесь будут трудиться те, кому эти условия нравятся! По-моему, это справедливо! Не так ли?
        В ответ полетели камни. Некрупная щебенка звонко щелкала о брусчатку, не долетая до толпы. Но Илья понимал, что за спиной докеров могут скрываться и булыжники покрупнее, и если штрейкбрехеры двинутся к складам, многие головы украсятся шишками.
        Рыжебородый уже вещал откуда-то сверху. Илья не сразу отыскал его взглядом. Тот забрался в конторку учетчика, прилепившуюся к стене соседнего пакгауза, и стоял там, наполовину высовываясь из окна. Почему-то ни один камень не полетел в его сторону. Наверно, докеры боялись разбить стекло. Да и как тут не бояться, если
«учитель» стращал их чуть ли не виселицей. И забастовка их незаконная, и платят им больше, чем на других пирсах, и рабочий день ничуть не длиннее, а они еще недовольны. Из-за них остановилась погрузка, фирма несет убытки, и все они будут взысканы с зачинщиков, а поскольку у смутьянов таких огромных денег не имеется, то светит им тюрьма, и так далее и тому подобное…
        Толпа между тем понемногу начала сдвигаться вперед, к заветному пакгаузу. Докеры заметили это, залпы щебенки стали более густыми, и немцы прикрывали головы локтями, и тихо ругались, отмечая меткое попадание - но все двигались вперед.
        И вот между враждующими армиями трудящихся остался какой-то десяток шагов.
        - Ну, кто начнет? - негромко спросил Томас. - Я не собираюсь тут торчать весь день. Давай, Билли, покажи им.
        Илья почувствовал, как струйки холодного пота потекли из-под мышек по голой коже. Томас толкнул его сзади, и пиджак противно прилип к спине.
        Он нахлобучил кепку, отодвинул стоящего перед собой и шагнул вперед. Губы сами собой начали выговаривать непонятно откуда пришедшие слова:
        - Битте, камрад. Айн момент, камрад.
        Немцы расступались перед ним, и кто-то крикнул вдогонку что-то задорное, боевое.

«Немецкий - язык воинов, - вспомнил Илья. - На французском объясняются в любви, на итальянском поют, а немецкий - для войны. Ну, и где же эти вояки? Обосрались?»
        Он шагал, стараясь выглядеть спокойным и уверенным, как человек, идущий на работу. Смотрел в насупленные лица докеров, стараясь не задержать взгляд на Джиме, и особенно на его цепи. Цепь-то была длинная, даже слишком длинная. Хороша, чтобы напугать простака, но слишком тяжела для настоящей работы.
        Не останавливаясь, он поднял руку и заговорил, пародируя немецкий акцент:
        - Люди! Вам лучше уйти. Мы хотеть работать. Нам надо кормить наши маленькие, э, кляйне киндер, маленькие дети!
        - А нам - не надо? - возмутился кто-то из докеров.
        Они загудели, задвигались - но Илья уже ничего не слышал и не видел, кроме цепи в руках Джима из Адской Кухни. Он нарочно шагал немного в сторону от него, но как только дистанция сократилась до трех шагов, резко повернул и одним прыжком налетел на противника. Тот был чуть выше, и намного шире, и руки у него были толстые, как ноги. Илья перехватил цепь посредине и хлестнул концом по морде. Тяжелые звенья высекли из носа Джима яркие искры крови. Илья, не давая опомниться, притянул его к себе за лацканы кожаной куртки и врезал коленом в пах. Сзади послышался дружный ликующий вопль, вырвавшийся из сотни глоток. Загрохотали башмаки - и две толпы смешались, как две волны грязи…
        Докеры не выдержали натиска и рассыпались, пропустив немцев к воротам пакгауза. Тут же набежало разное портовое начальство, и новые работники приступили к погрузке. Появились и охранники. Они выстроились цепью и стали теснить докеров к выходу с причала. Несколько человек с окровавленными лицами остались сидеть у стен пакгауза, одного немца унесли на брезенте - и начался обычный рабочий день. Правда, с небольшой задержкой.
        Илья поднялся вслед за Томасом в конторку. Остальные бойцы уже были там, сгрудившись вокруг стола, за которым восседал «учитель».
        - Это тебе, это тебе, - приговаривал тот, отсчитывая смятые банкноты. - Где Билли? Ты сегодня постарался, босс приказал тебя отметить. Держи десятку.

22. Плоды забастовки

        Томас предложил прямо из порта отправиться в «Арсенал», чтобы отметить победу. Но Илья не мог в таком виде идти в ресторан. Его подняли на смех, ему доказывали, что подбитое ухо и порванный пиджак являются лучшим пропуском, и что таких героев проститутки ублажают бесплатно - но он уперся, и настоял на своем. Договорились, что соберутся у «Арсенала» к семи часам.
        Но в шесть, когда Илья, вымытый, надушенный и причесанный, повязывал галстук, к нему забежал Сверчок.
        - Отец тебя ждет. Есть важное дело. - Он ухмыльнулся, разглядев набухшее ухо Ильи. - Ну и вид у тебя, босс.
        - На себя посмотри. - Илья щелкнул пацана по лбу. - Откуда фонарь под глазом?
        Сверчок гордо задрал рубашонку, демонстрируя забинтованную грудь:
        - Это что! Меня и ножом поцарапали! Босс, арабы опять наглеют. У них завелся какой-то верзила. Нападают на наших, как раньше. А у нас народу поменьше стало, все старшие пацаны на рынке торчат, а молодежь за них отдувается.
        - Ладно, молодежь, разберемся, - пообещал Илья. - Прикинь, как можно застукать этого верзилу, чтоб он был один. А я уж с ним поговорю.
        Спиро Ионидис ждал его под причалом, у перевернутой лодки, закрашивая днище черной краской.
        - Говорят, на тринадцатом забастовка? - спросил он, не отрываясь от работы.
        - Кончилась.
        - Как идет погрузка?
        - Так себе. Новичков набрали.
        Грек вымазал остатки краски о сваю и бросил кисть в банку с водой, чтоб не засохла.
        - Значит, до ночи не управятся?
        - Ты это к чему? Хочешь им помочь?
        - На Гудзоне, напротив тринадцатого пирса, стоят три баржи с табаком. - Спиро, кряхтя, опустился на скамейку, выставив вперед деревянную ногу. - Команда сошла на берег. На борту только вахтенные. Ночи сейчас темные. А если еще и дождь пойдет… В общем, самое подходящее время для пиратов.
        Илья присел рядом. Он уже забыл о том, что его ждут в «Арсенале». Табак - это даже лучше, чем шелк. Его можно сбывать мелкими партиями, чтобы не терять в цене. И главное - он всегда нужен, потому что постоянно расходуется.
        - Ну и что? - спросил он равнодушно. - Уж не думаешь ли ты, что я побегу к Сильверу и попрошу усилить охрану?
        - Если бы это был мой табак, я бы так и сделал. Но это не мой табак, - ответил грек. - И не твой. Пока.
        - Что значит «пока»?
        - Ты еще не занял место Роя Сильвера.
        - А мне это и не надо, - отмахнулся Илья, подумав, что грек мог иметь в виду совсем другое.

«Этот табак станет нашим, если мы того захотим», - вот что могло означать короткое слово «пока».
        - Куда нарядился? - спросил Ионидис.
        - Идем с ребятами в «Арсенал», у нас сегодня выходной.
        - А как же салун Гарри?
        - Закрыт.
        - Значит, ты свободен?
        - Спиро, я не люблю, когда мне все время задают вопросы. Ты прямо как мой папаша. Никогда не скажет «сходи за водой». А только: «И что, никто так и не принесет воды?»
        - А я не люблю, когда со мной играют в прятки, - ответил грек. - К чему ночная прогулка к затону? Не за той ли шлюпкой, которую утащили полицейские на катере? К чему разговоры о пиратах? Я человек простой. И прямой, как весло. Со мной не надо темнить.
        - Если кто из нас и темнит, то не я, - сказал Илья. - Ты хочешь что-то предложить? Зачем звал?
        - Я предложил. А ты делаешь вид, что ничего не понял.
        - Я понял, что Рой Сильвер сегодня ночью может потерять свой табак.
        - Кто-то теряет, кто-то находит, - философски заметил Спиро и принялся длинной палкой размешивать краску в бочонке. - Я тут допоздна застряну. Если тебе опять захочется покататься по ночной реке - приходи.


* * *
        Он долго не мог отыскать Томаса и компанию в шумной толчее «Арсенала», пока не вспомнил, что те говорили о каких-то кабинетах на галерее. Пришлось подниматься по лестнице, уклоняясь от девиц, которые так и норовили то потрепать его по щеке, то прижаться грудью. Они называли его мальчиком, хотя некоторые были даже младше, чем он. Впрочем, они всех называли мальчиками.
        Голос Томаса слышался из-за плюшевой занавески, и Илья заглянул за нее. Веселье было в разгаре. На столе отплясывала девица в зеленом платье. Из-под розовой нижней юбки вылетали пухлые ножки в коротких черных чулках. Увлеченные зрелищем, друзья не сразу заметили Илью. Только когда плясунья свалилась в объятия одного из вышибал, Томас пьяно закричал:
        - Билли! Наконец-то! А мы решили, что ты струхнул!
        Илья оглядел собравшихся. С изумлением обнаружил среди них Джима из Адской Кухни. А тот расхохотался и ткнул его кулаком в грудь:
        - Садись, братишка, чего уставился? Давай выпьем, и чтоб без обид!
        Кто-то сунул Илье в руку кружку с пивом, кто-то лез чокаться, кто-то хлопал по спине.
        - Билли у нас герой! Бьется, как последний псих! Хорошо, не убил никого!
        - Джимми, как нос? - спросил он.
        - Так же, как твое ухо! - заржал Джим. - Подловил ты меня, нечего сказать. Я думал, придавлю мальца одной левой - и вдруг ты меня моей же цепью! Все, больше никогда ее брать не буду! В следующий раз сочтемся!
        Он не знал, как себя вести. Пить не собирался, но и выглядеть белой вороной не хотелось. Пришлось сидеть вместе со всеми, мочить губы в теплом пиве и смеяться в ответ на пьяные шутки, в которых он не находил ничего смешного. К тому же он почти ничего не понимал из речи своих новых товарищей. Эта пытка тянулась мучительно долго, и Илья не знал уже, как уйти отсюда. А уйти надо было достойно. На счастье, в кабинет впорхнула очередная пташка. Она обвила шею Ильи горячими тонкими руками, повисла на нем.
        - Все, мальчики, без вашего новенького я отсюда не выйду, хоть рвите меня на кусочки!
        - Да ты только этого и ждешь, чтоб тебя порвали всей толпой! Забирай его, только не замучай! Он нам еще нужен!
        Илья дал себя увести, радуясь удобному поводу, чтобы исчезнуть. Он рассчитывал, что быстро отделается от проститутки и успеет застать Спиро на причале. Зачем? Этого он еще не знал.
        Безусловно, если бы Илья вдруг встретил сейчас Роя Сильвера, он бы обязательно сказал ему о тех баржах с табаком, которые могут стать добычей пиратов. Большой Босс не сделал ему ничего дурного. Даже наоборот - взял под свое покровительство, защитив от мести бандитов Помойки. Дал работу. Да, Илья обязательно предупредил бы его об опасности… Но такие люди, как Сильвер, не ходят в «Арсенал».
        - Почему ты раньше к нам не заглядывал? - щебетала девица, затаскивая его к себе в комнатушку. - Разве у Гарри девки лучше? И сравнить нельзя! У нас каждый день свежее белье! Ты купишь мне шампанского? Я с тебя ничего не возьму, если купишь! Ты такой миленький! Ты, наверно, и у своих девчонок не был? Точно, в первый раз идешь с девушкой, да? Какой ты сладкий! Надо обязательно выпить шампанского!
        Она усадила его на кровать, кинулась к двери и закричала, высовываясь в коридор:
        - Мозес, Мозес! Шампанского в четвертый!
        Потом уселась к нему на колени и жарко поцеловала. Илья сжал губы, сопротивляясь напору ее острого язычка.
        - Какой ты смешной! - Девица взъерошила его волосы. - Не любишь целоваться, сладкий?
        - Как тебя зовут? - откашлявшись, спросил он.
        - Изабелла. Я из Коннектикута, а ты?
        - Какая разница?
        - Ну да, я и так вижу, что ты не из Коннектикута. А я жила там до двенадцати лет. Потом случилась ужасная история. Меня изнасиловал лавочник, и отец выгнал меня из дому. Мы с мамочкой перебрались в Нью-Йорк…
        - А что, - спросил Илья, - отец и мамочку выгнал? Ее тоже изнасиловал лавочник?
        - Нет, мамочка здесь устроилась на завод, и ей отрезало ноги машиной. И теперь я должна кормить ее и своего маленького братика, - щебетала Изабелла, быстро расстегивая свое платье на груди. - Ты мне поможешь раздеться?
        - Сама, что ли, не справишься?
        - Некоторые любят помогать. А есть и такие грубияны, которые просто рвут платье. Но я от таких держусь подальше. Это матросы, которые по полгода не видели женщин, кроме тех, что нарисованы у них над койками. Они по ночам на них любуются, и думают, что рука способна заменить женщину. Но от руки они только все больше и больше звереют. И надо, чтобы первые три ночи с ними провела Мартышка Кэт или Парижанка Зизи, и только тогда они начинают понимать приличное обхождение. Но к этому времени они почти всегда уже остаются без денег.
        С этими словами она соскочила с его колен, и платье соскользнуло на пол.
        Изабелла стояла перед ним совершенно голая, растирая свои маленькие груди.
        - Что-то долго шампанское не несут, - сказал Илья, вставая с постели.
        Он шагнул к двери и наткнулся на стул, потому что смотрел совсем в другую сторону - его взгляд словно прилип к ее лобку, густо покрытому смешными кудряшками. А Изабелла, хихикнув, откинула одеяло и нырнула под него.
        - Не забудь взять жетончик, когда купишь шампанское, - сказала она деловито. - Мы их сдаем в конце смены, и за каждый жетон получаем по доллару.
        - И много набегает? - поинтересовался он.
        - Ой, миленький, какие глупости ты спрашиваешь! Иди скорей ко мне, время бежит!

«Да, время бежит», - подумал он, выходя в коридор. В «Арсенале», точно так же, как в салуне Гарри Хилла, не было настенных часов, и окна были затянуты портьерами - чтобы посетитель не замечал, как пролетает время, и не спешил домой. Единственным, зато самым точным напоминанием о том, что пора уходить, были опустевшие карманы.
        На галерее он столкнулся с огромным негром. Тот держал корзину с шампанским, и поперек черного бархатного жилета у него блестела цепочка для часов.
        - Занеси бутылку в четвертый номер, - попросил его Илья, протягивая пятидолларовую монету. - Отдай девчонке жетон, и скажи, что я скоро приду. Кстати, который час?
        - Еще только полночь, сэр, - ответил негр, пробуя монету на зуб.


* * *
        Он торопливо шагал по темным улицам. Свет газовых фонарей расплывался мутными пятнами в ночном тумане.

«Спиро был прав, - думал Илья, - сегодня самая подходящая ночь для воров».
        Подходя к лодочному причалу, он замедлил шаги и прислушался. Среди легкого плеска волн доносился приглушенный детский голос.
        Сверчок сидел под фонарем на перилах, болтая ногами.
        - …Он даже сильнее, чем Томас. Говорят, они поспорили, кто больше раз поднимет стул одной рукой за ножку, и Билли выиграл. Он только на вид такой, а руки у него, знаешь, какие цепкие! Если схватит за горло, голова сама отвалится!
        Илья подошел ближе:
        - Ты чего не спишь?
        - Отцу помогаю. - Мальчуган соскочил с перил. - Билли, верно же - ты в салуне самый сильный?
        - Не сильнее, чем Спиро.
        Одноногий лодочник сидел внизу на перевернутой лодке, попыхивая трубкой. Он коротко свистнул, и из тумана, скрывавшего реку, послышался ответный свист, такой же короткий и негромкий.
        - Малыш покараулит лодки, пока нас не будет, - сказал он, вставая. - Ты не хочешь переодеться? Накинь вот этот плащ, на реке под утро будет холодно. А я не люблю, когда над ухом стучат зубами.
        Илья надел просторный черный плащ с капюшоном и пошел за лодочником. У края причала покачивалась на воде широкая черная шлюпка. В ней сидели двое, в таких же плащах.
        - Мои друзья, Джейк и Костас, - представил их Спиро. - А это тот самый Билли, который приехал с турками.
        - Они не турки, а армяне, - поправил Илья, забираясь в лодку. - С турками у них война.
        - У нас тоже была война с турками, пока мы сюда не перебрались, - сказал Костас. - А здесь некогда воевать. Здесь работать надо. И здесь все равно, кто ты - грек, турок или еврей. Все одинаковы.
        - Ну, наговорились? - недовольно спросил Спиро, отталкиваясь руками от причала. - Тогда закройте рот. И не открывайте его, пока мы не вернемся. Билли, на руль. И следи за моей рукой.
        Он перебрался на нос шлюпки и лег там, высунувшись над водой. Махнул рукой. Джейк и Костас гребли слаженно и абсолютно бесшумно. Слышно было лишь, как падают капли, когда лопасти весел заносились над водой, да журчание волны вдоль борта.
        В плотном тумане проплыли тусклые огоньки пирса и стоящих там пароходов. Спиро махнул рукой вправо, и Илья налег на румпель. Шлюпка еще несколько раз меняла направление, обходя препятствия, которые были видны только греку. Наконец, Спиро вскинул руку вверх, Илья замахал гребцам, и те замерли с поднятыми веслами. Шлюпка, казалось, застыла на месте. Но вот что-то коснулось ее носа, и корму стало сносить по течению.
        Спиро развернулся и протиснулся между Джейком и Костасом, поманив к себе Илью. Головы всех четверых сблизились, и грек зашептал:
        - Мы у баржи. Держимся за кормовой якорь. Когда появятся «речные крысы», дождемся, пока они не сделают свое дело. И пойдем за ними.
        - А там? - спросил Илья.
        - А там - посмотрим, - ответил Спиро. - Всё. Замерли.

«Это невозможно, - думал Илья. - Невозможно сидеть в лодке, не шевелясь, до самого утра. Он же сам говорил, что пираты приходят на рассвете. Значит, нам придется ждать часа три-четыре. Зачем тогда мы вышли так рано? Ну, это как раз понятно - чтобы занять место для засады. А если нас заметят вахтенные с баржи? Или с проходящих судов?
        А что, если Сильвер оказался не глупее нас, и отправил на патрулирование катер береговой охраны? Что мы скажем полицейским, если они нас застукают? А то и скажем, что мы баржу охраняем. Нет, кажется, Спиро все продумал. Да, лучшего плана придумать было нельзя. Придумать нельзя. А выполнить - невозможно».
        Он вспомнил, сколько всего случилось за этот день, и сразу ощутил страшную усталость. Драка на пирсе, гулянка в «Арсенале», а потом еще эта Изабелла…

«Надо было остаться с ней, - подумал он с тоской. - Она выглядела вполне здоровой, и постель у нее была чистая. Она явно из дорогих. Не из тех, что берут двадцать центов, если клиент разувается, и двадцать пять, если ложится, не снимая сапог. Пять долларов за шампанское! Эмигранты вкалывают месяц, чтобы заработать такие деньги! Представляю, что сказал бы отец…»


        Чьи-то мокрые пальцы потеребили его нос, и он проснулся.
        Костас зажал его рот ладонью и шепнул:
        - Уже грузятся.
        Илья затаил дыхание, чтобы хоть что-нибудь расслышать. Да, в ночи возник какой-то новый звук. То скрип, то шелест, то глухой удар - и вот, наконец, знакомый плеск весел.
        Рука Спиро вытянулась вправо. Илья повторил его жест для гребцов, и шлюпка осторожно отошла от якорного каната. Движение не ощущалось. Волокна тумана выползали из темноты и тянулись перед глазами.
        Впереди мерно всхлипывали весла невидимой лодки «речных крыс». Это томительно медленное преследование, казалось, не кончится никогда. У Ильи ломило спину, ныли затекшие колени, не говоря уже об ушибленном ухе, которое то горело, то разрывалось от пульсирующей боли. Вдруг Спиро несколько раз резко махнул рукой вперед. Джейк и Костас стали грести чаще, а Илья привстал, разглядев впереди силуэт над мерцающей водой.
        Спиро перебрался к нему на корму и перехватил руль.
        - Давай вперед. - Его шепот был едва слышен. - Как только догоним, работаем баграми. Костас держит лодку, а ты с Джейком цепляешь и сбрасываешь. Их там трое. Сбросишь - и сразу оба на весла. И уходим на тот берег.
        Джейк уже протягивал ему багор. Древко было сырым и скользким, на конце Илья нащупал петлю, в которую тут же продел запястье.
        Впереди над водой вдруг прозвучал отчетливый, хотя и приглушенный голос:
        - Ты ничего не слышал?
        Илья кинулся вперед, и его багор легонько задел борт шлюпки. Удар показался ему оглушительно громким. Но теперь уже незачем было таиться. Перед глазами выросла длинная, низко сидящая лодка. Один сгорбленный силуэт возвышался на носу, и двое сидели ближе к корме.

«Впереди - главный. До чего же он высокий…», - подумал Илья и резко выбросил вперед руку с багром, стараясь зацепить противника сверху.
        Крюк наткнулся на мягкую преграду. Человек в лодке сдавленно вскрикнул и схватился за багор руками. Илья откинулся назад и потянул изо всех сил. Рядом слышались удары по дереву.

«Костас цепляется», - понял он, и в этот миг тот, кто сидел в лодке, вдруг выдернул багор из его рук. Петля потянула руку Ильи, и он едва не свалился в воду.
        Лодки сошлись и стукнулись бортами. Илья выдернул руку из петли и выхватил дубинку, которую держал в кобуре под мышкой. Человек в лодке замахнулся отнятым багром, но тут же выронил его и заорал от удара дубинкой в лицо, а Илья уже схватил его за рукав и сдернул с сиденья. Лодки снова разошлись, человек свалился в этот проем, головой вниз, обдав Илью волной брызг.
        - Не надо, не надо! - крикнул кто-то рядом, но голос оборвался с шумным плеском воды.
        И снова тяжелый всплеск, и голос Джейка:
        - Билли, на весла!
        Он перебрался в чужую лодку, до самых краев нагруженную мягкими тюками. Теперь ему стало понятно, почему противник так легко вывалился за борт - он сидел не на банке, а на тюках. Нащупал весло, уселся удобнее и, как только рядом пристроился Джейк, стал грести.
        Сброшенные в воду люди шумно отплевывались, но не кричали.

«Боятся, что мы их утопим, если будут орать, - подумал Илья. - Правильно боятся».
        Скоро их головы исчезли в тумане. Две лодки бесшумно и быстро уходили по течению, забирая к берегу. А над рекой уже светлело небо, и над туманом выросли трубы пароходов.
        - Успели, - негромко сказал Джейк.
        С соседней шлюпки послышался голос Спиро:
        - Заткнись. И не открывай рот, пока не ступишь на землю.

23. Дурной сон

        Они повторяли ночные прогулки по Гудзону каждый раз, когда выдавалась подходящая ночь - то есть когда Илья был свободен, когда над рекой стоял туман, и когда Спиро точно знал, что сегодня «речные крысы» выйдут на промысел.
        У грека был знакомый лавочник в Джерси, в рабочем квартале. Он принимал не всякий товар, а только такой, какой можно быстро сбыть работягам. И рассчитывался не сразу, а после продажи. Но зато у него был вместительный склад в тайном подвале, где они прятали добычу, которую сдавали братьям Шекерам спустя пару недель после захвата. Эта задержка была нужна, чтобы улегся шум, вызванный кражей.
        Дело приносило неплохой доход, и жестянка из-под сигар скоро оказалась набитой долларами до отказа.
        В салуне Илья теперь показывался реже - чуть ли не каждую неделю боссу требовалась его помощь на причалах. Вышибалы вливались в ряды штрейкбрехеров, помогали им пробиться на работу, а потом всю ночь гуляли.
        Однажды в драке погиб докер, и на следующий день в салуне появился полицейский. Он о чем-то переговорил с Гарри Хиллом, потом с Томасом, затем подозвал к себе Илью.
        - Это ты - Уильям Остерман, помощник буфетчика?
        - Так точно, сэр.
        - Где ты был вчера днем?
        - Салун был закрыт, и я поехал к родителям в Ист-Сайд.
        Полицейский что-то подчеркнул карандашом в блокноте и сказал:
        - Если тебя приведут в участок, ты сможешь повторить все, что сказал мне, слово в слово? Некрасиво получится, если я принесу начальнику одни показания, а на допросе появятся другие.
        - Все будет хорошо, сэр. Я всегда навещаю родителей, когда салун закрывается.
        - На всякий случай скажи-ка мне их адрес.
        - Мэдисон-стрит, дом, где швейная мастерская. Такой желтый, с окнами на затон.
        Полицейский вздохнул:
        - И когда вы научитесь говорить по-человечески? Когда вы станете замечать, что на домах есть номера?
        - На нем нет номера. Там раньше была какая-то табличка, но этот угол обвалился, - простодушно улыбнулся Илья.
        - Ладно. Один черт, никто не станет тратить время, чтобы тащиться к затону и допрашивать твоих стариков.
        Позже он узнал, что убийство повесили на кого-то из штрейкбрехеров. Нашлись свидетели, которые видели, как этот ирландец врезал пикетчику по черепу куском трубы. И парень вместо тяжелой работы отправился бездельничать в «Могилы» - нью-йоркскую тюрьму.
        Это было несправедливо, но только отчасти. Все знали, что несчастный докер попал под горячую руку громилы из Адской Кухни. Но ведь и ирландец махал трубой. Вот как получилось - профессиональный боец совершил убийство по неосторожности, а свирепый любитель никого не замочил чисто случайно. И очень может быть, что несправедливый приговор спас не одну жизнь.


        Как-то придя ночью на причал, Илья увидел, что Костас стоит на берегу, а не сидит в лодке, на своем месте. Да и лодка сегодня была другая, поменьше.
        - Он остается сторожить, - сказал Ионидис. - На всех не хватит места в ялике.
        При этих словах он старался не смотреть в сторону Костаса, а тот уныло глядел себе под ноги. Как только отошли от причала подальше, Джейк шепнул:
        - Костас вышел из дела.
        - Как?
        - Вот так. Попросил отдать его долю.
        - Почему?
        Спиро оглянулся на них, и в темноте его глаза гневно сверкнули. Джейк захлопнул рот, но через пару гребков все-таки наклонился к Илье и прошептал:
        - Сон ему приснился нехороший. Вот идиот…
        В ту ночь они вправе были рассчитывать на богатую добычу: без присмотра стоял бриг с грузом чая. Днем Спиро Ионидис сам перевозил с него матросов на берег, и хорошо разглядел длинные ящики на палубе. Команда была неопытная, в Нью-Йорке впервые, и все стремились в город. На борту осталось человека два-три, и уже днем все были пьяны. Наверняка «речные крысы» были осведомлены не хуже, чем Спиро…
        Ну, а если они не появятся? Такое тоже бывало, и каждый раз, впустую проторчав на реке, Илья думал, что рано или поздно они сами заберутся на борт и станут «речными крысами». Почему они до сих пор этим не занимались? Наверно, потому что все четверо не считали себя ворами.
        Как всегда, они перехватили воровскую лодку перед рассветом. Легко догнали. Илья на носу, Джейк на корме, Спиро на веслах - без четвертого компаньона некому было сцепить лодки, но они рассчитывали, что успеют и так. Все-таки уже наловчились, да и оружие было лучше, чем в начале. Теперь древко каждого багра было обвито кожаным шнуром. Оно не скользило в руке и не гремело, если задевало обо что-нибудь. Крючья заточены так, что легко пробивают лист железа. И дубинка всегда под рукой.
        Низкий силуэт лодки будто сгустился из окружающего тумана и воды. Илья разглядел, что в ней было двое, и подумал, что сегодня им везет…
        В следующий миг его ослепила неожиданная вспышка. Что-то с чудовищной силой толкнуло его в грудь, да так, что он выгнулся всем телом назад, нелепо замахал руками - и рухнул в воду.
        Сапоги тянули вниз, как якорь. Стиснув зубы, Илья барахтался под водой, пытаясь высвободиться из плаща. В ушах звенело, виски сдавил ледяной обруч - так всегда бывает на глубине.

«Эдак и утонуть можно», - подумал он. Рука нащупала в набедренном кармане нож. Илья скрючился и полоснул по голенищам. Сапоги нехотя сползли, освобождая ноги от свинцовой тяжести. За ними на дно Гудзона отправился плащ, и Илья, наконец, вынырнул, когда в легких уже не оставалось воздуха.
        Его грудь была готова разорваться, но он старался не шуметь.
        Что это было? В него стреляли. Он упал, и течение снесло его от лодок. Почему так тихо? Что с ребятами?
        - Вижу еще одного, - раздался голос в тумане.
        - Мне нужен хотя бы один живой! - раздраженно сказал кто-то.
        - Тогда поторопимся, пока он не окоченел.
        Весла били по воде, приближаясь.

«Надо нырнуть, - подумал Илья. - В тумане они меня не найдут».
        Он представил, как снова все тело сдавит смертельная чернота… Как потянет на глубину… Как начнет грохотать кровь в ушах, и горло будут раздирать когти удушья… Нет, только не это. Пусть лучше его поймают эти люди в лодке…

«И чем же это лучше?», - спросил он себя и, выпустив воздух, погрузился в воду. В детстве, убегая на море, они играли в прятки с Оськой и Кирюшкой. Никто не умел так незаметно нырять, как Илья. Он не дергался, не вихлял из стороны в сторону, а просто стравливал лишний воздух из груди, и спокойно шел на дно, а там, цепляясь пальцами за водоросли на камнях, как рак, отползал в сторону…
        Он отплыл подальше, чувствуя поддержку течения. Все его движения были медленными и плавными. Только чтобы всплыть, пришлось сделать пару мощных гребков.
        Голова поднялась над водой только до уровня глаз. Никого рядом. Можно вдохнуть.
        - Куда он пропал? Только что был здесь!
        - Опоздали.

«Они будут искать меня ниже по течению», - подумал он. Хорошо было бы их перехитрить, проплыть им за корму, а потом двинуть к берегу. Но сил для такого рывка у него не было. Он ощупал грудь. Что-то, вызывая тупую боль, мешало ему двигать левой рукой. Что это? Пальцы наткнулись на расщепленное дерево. Да это дубинка! Наверно, в нее угодила пуля…
        Он стянул кобуру с дубинкой. Загребать левой рукой стало немного легче, но боль только усилилась. Откинувшись на спину, он еще раз ощупал грудь и выдернул несколько щепок, впившихся в кожу. Дышалось свободнее, но, как только он попытался глубоко вдохнуть, едва не застонал от резкй боли в груди. Стиснув зубы, Илья прислушивался к голосам в тумане…
        - Садись в их лодку.
        - Ты стрелял, ты и садись.
        - Что, покойников боишься?
        - Слушай, Боб, нам обязательно тащить его с собой? Может, скинем? И скажем, что все утонули, а?
        - Нет, не пойдет. Француз должен увидеть хотя бы мертвеца. Покажет покойника ребятам, кто-нибудь опознает. Тогда будем знать, кто грабил наши лодки.
        - Ну, пусть он там и лежит, в ялике. А я с ним не сяду. На буксире дотянем.
        - Черт с тобой, вяжи конец. Да живее, сейчас копы начнут шнырять по всей реке.
        - Не надо было стрелять…
        - Ага, надо было ждать, пока они тебе разобьют башку своими баграми? Завязал? Погнали!
        Снова чмокнули весла, входя в воду. Две темные полосы потянулись над водой, как раз под нижней границей тумана. Илья понял, что «речные крысы» уходят, забрав с собой ялик с телом одного из его товарищей. Кто там - Спиро или Джейк?
        Повинуясь безотчетному порыву, он вдруг поплыл наперерез за лодками. Едва догнав ялик, ухватился за кормовой конец, свисавший в воду. Плыть стало легче. Теперь он был уверен, что доберется до берега. Лишь бы «крысы» не заметили, что тянут за собой не только ялик…
        В тумане слышались окрики, доносившиеся с судов.
        - Кто стрелял? Что там у вас? Это на том берегу? Да нет, где-то здесь!
        Илья надеялся, что лодки достигнут берега раньше, чем их обнаружит патрульный катер. Однако скоро он заметил, что «крысы» плывут по течению, и береговые огоньки не приближаются. Зато все ближе и ближе становился неясный высокий силуэт какого-то парусника. Ночной штиль превратил его паруса в безвольно висящие тряпки, которые торчали из тумана, как белье на заборе.
        Сомнений не было - «крысы» возвращались в свою нору. Плавучую нору.
        С лодки негромко свистнули, и со стороны парусника донесся ответный свист. Илья отплыл от ялика, и течение принесло его к корме судна. Это была двухмачтовая шхуна, и с ее низкой кормы, как раз под тускло горящим фонарем, свисал веревочный трап. Илья нырнул и, касаясь осклизлых досок, под водой перебрался к другому борту, где и остался, в тени, держась за плетеный кранец. Он прислушивался к голосам.
        - Что там у вас?
        - Одного привезли. Только он ничего не скажет. Боб вышиб ему мозги. Были еще двое, но теперь они на дне.
        - Француз будет недоволен.
        - Что с этим-то делать? Надо его поднять на борт.
        - Лови конец.
        Слышно было, как они возятся в лодке. Потом заскрипели блоки, поднимая тяжелый груз.
        - Клади сюда. Теперь ящики.
        Шхуна заметно раскачивалась, пока шла погрузка. Илья держался за кранец и ждал, когда люди из лодки поднимутся на борт. Тогда он сможет уплыть к берегу, не боясь, что его заметят. Туман растаял у самой воды, но на уровне бортов шхуны еще был плотным.
        - Всё, уходите. Все наши уже разбежались.
        - Что делать с их яликом?
        - Это ваша добыча. Перекрасьте да продайте.
        - Может быть, поспрашивать в Джерси, кому он принадлежал?
        - Делай, что хочешь, только вали отсюда побыстрее!
        Лодка ушла вниз по течению, и Илье показалось, что она двигалась в сторону Баттэри.

«Пора бы и самому уходить, пока судороги не схватили», - подумал он, но все еще цеплялся за кранец. На шхуне затихли шаги, захлопнулась дверь. В тишине едва поскрипывал такелаж, да журчала вода.
        Он решил, что сейчас на палубе шхуны никого не осталось. Если незаметно подняться по трапу и хотя бы краем глаза посмотреть, кто там лежит… Спиро или Джейк? Какая разница! Тело нельзя оставлять на шхуне! Да, ни в коем случае! Если они опознают Ионидиса, да поспрашивают пьяниц в портовых салунах - не пройдет и недели, как им все станет известно!
        Ему было несложно убедить себя в верности этой мысли, потому что босые ступни уже заныли от долгого пребывания в воде - верный знак приближения судорог. Илья схватился за трап, подтянулся и осторожно вылез из воды. Глянул поверх фальшборта - и увидел Джейка.
        Тот лежал на спине, раскинув руки, и под его головой блестела маслянистая лужица.

«Значит, Спиро убили, - подумал Илья. - Или он ушел. Конечно, ушел. Ну и что же, что одноногий? Он рыбак, всю жизнь на воде. Да засади в него хоть десяток пуль, он все равно выплывет. Бедняга Джейк! Сейчас мы с тобой уберемся отсюда. Тебе здесь не место…»
        Шлепая босыми ногами по палубе, он подкрался к телу. Но тут заскрипели доски - кто-то шел сюда от носовой каюты. Илья юркнул в тень и скорчился между ящиками и открытым рундуком. Длинная тень легла на палубу прямо перед ним. Кто-то стоял у борта.
        - Больше никто не подойдет, - проговорил человек, и тень скользнула в сторону.
        Пропела, открываясь, дверь, и пятно света легло на Джейка. Илья увидел его окровавленное лицо. Дверь захлопнулась.
        Он выждал еще немного и привстал. Машинально заглянул в рундук. Там, среди тросов, стоял ящик с инструментом. Илья запустил в него руку и вытащил напильник. Подумав, освободил его от деревянной рукоятки. Там же был топорик, и он взял его в другую руку. Постоял, слушая, как на палубу капает вода с его мокрой одежды.
        - Подожди немного, Джейк, - сказал он, засовывая топорик за пояс. - Сейчас пойдем домой. Подожди.
        Глядя на распростертое тело друга, он не мог тронуться с места, словно какая-то сила пригвоздила его к палубе. Он даже дышать перестал, подчиняясь этому непонятному оцепенению.
        И вдруг снова открылась дверь, и в освещенном проеме вырос силуэт. Человек вышел наружу. Он держал над головой керосиновую лампу, и Илья хорошо видел его лицо, и блестящую грудь в распахнутом вороте рубахи, и шнурок на шее, с каким-то амулетом. До матроса было шагов пять. Напильник сам собой лег в ладонь, и пальцы привычно обхватили его, как рукоять ножа…
        - Кто это тут болтает… - заговорил моряк.
        И вдруг захрипел, схватившись за горло. Выронил лампу, она откатилась и погасла.

«Попал, - подумал Илья, выхватывая из-за пояса топорик. - Из напильников можно делать отличные метательные ножи».
        Раненый катался по палубе, суча ногами и пытаясь закричать. Но из его горла вырывался только клокочущий хрип.
        Илья одним прыжком подскочил к нему и за ворот оттащил в сторону. Сжав в руке топорик, он прижался к стенке рядом с открытой дверью, слушая, как еще один пират поднимается из кубрика на палубу.
        - Косой, что тут? - Он высунулся, вертя головой. - Косой!
        Илья с трудом сдержался. Ему так хотелось рубануть по затылку - но следовало подождать, пока этот не выйдет на палубу. Там, в кубрике, кто-то еще. Надо выманить всех поодиночке наружу.
        И вдруг пират вывернул голову так, что Илья увидел его лицо. Матрос вытаращил глаза, и тут же зажмурился, и едва успел приподнять руку, закрываясь от удара. Но топор прошел сквозь его пальцы и с хрустом воткнулся в шею. Горячая струя ударила Илью в грудь. Он с трудом выдернул топор из раны, и матрос рухнул на пороге. Его ноги лихорадочно бились по короткому трапу, ведущему в кубрик.
        Илья мельком заглянул туда, увидел стол с множеством бутылок и рундук у стены, на котором кто-то лежал, свесив руку до пола.

«Спиро зарезал семерых, пока они спали, - вспомнил он, перешагнул через затихшего матроса и за ноги стянул его в кубрик. - А я пока убрал всего-то двоих».
        Третий был мертвецки пьян. Илья связал ему руки за спиной, и этой же веревкой обмотал щиколотки. Хотел вставить кляп, но было противно возиться со слюнявым ртом.
        На стене кубрика висела двустволка. Он переломил стволы и увидел блестящие глазки капсюлей. Взвел курки и обернулся.
        На пороге стоял четвертый. Белый, как мел, он застыл с открытым ртом, будто собрался сладко зевнуть. Его остекленевший взгляд был направлен на Илью. Точнее - на ружье в его руках.

«А если в патронах дробь?» - подумал Илья, нажимая на спусковой крючок.
        Приклад подпрыгнул и ударил его по скуле. Кубрик заполнился кислым дымом, и Илья сначала прижался к стене, чтобы не попасть под ответный выстрел, а потом бесшумно скользнул вперед. Тот, в кого он стрелял, сидел на палубе, опираясь спиной о мачту, и вся грудь его превратилась в кровавое месиво.

«Картечь», - подумал Илья.
        Пригнувшись, он прокрался вдоль стенки под окнами каюты. Рывком открыл дверь и отскочил в сторону. Но никто не стрелял в него изнутри, никто не выскочил наружу - каюта была пуста.
        Он прошелся, держа дробовик наперевес и заглядывая между ящиками. На палубе больше никого не было. Только он - и мертвецы.
        С реки послышались слаженные гребки нескольких весел. В расходящемся тумане качались факелы.
        - Эй, на шхуне! Что у вас за пальба? Что случилось?
        Илья перегнулся через борт и крикнул слабеющим голосом:
        - Зовите полицию, здесь трупы!
        - А чего нас звать, - засмеялись в подошедшей шлюпке. - Мы уже тут.

24. Обвиняется в убийстве

        Расплющенная пуля застряла в грудной мышце, так и не пробившись меж ребрами. Врачи сказали, что это удивительный, небывалый случай. Они впервые встретили пациента, пережившего выстрел в сердце.
        Илья мог бы удивиться еще больше - он и не догадывался, что в нем сидит пуля, пока ее не вытащили и не показали ему. Но самым поразительным было другое. Первым человеком, который навестил его в тюремной больнице, стал Рой Сильвер.
        - Не думал, что ты выкарабкаешься, - сказал Большой Босс. - Даже не знаю, стоит ли этому радоваться.
        - Почему я в тюрьме? - спросил Илья.
        - Это еще не тюрьма. Даже для убийц есть место под крылом правосудия. Следствие только началось. Правда, улик слишком много. Но их можно толковать по-разному.
        - Какие, к черту, улики? Разве в Нью-Йорке принято сажать человека только за то, что он не дал себя убить? И это называется правосудием?
        Сильвер прошелся по тесной комнатке с зарешеченным окном, приоткрыл дверь и сказал кому-то:
        - Прогуляйтесь по коридору.
        Затем снова подсел к койке Ильи.
        - Видишь ли, Билли, любой человеческий поступок можно рассматривать с разных точек зрения. В Нью-Йорке таких точек зрения - около ста тысяч. Примерно столько жителей этого города знают о том, что ты натворил, и у каждого из них свое мнение. Некоторые из них будут твоими присяжными. Они могут отправить тебя на виселицу, но могут и оставить в живых. Тогда ты из убийцы превратишься в героя.
        - Ну, и от чего зависит их решение? - спросил Илья.
        - От меня, - ответил Рой Сильвер. - Я еще не знаю, как с тобой поступить. Мне, конечно, очень понравилась эта сказка о том, как ты выслеживал «речных крыс», как попался к ним в лапы и как сражался, защищая мой груз. Присяжным тоже понравится. Но дело в том, что я отличаюсь не только от двенадцати присяжных, и не только от ста тысяч жителей - я отличаюсь от всех тем, что не верю в сказки.
        - Мне плевать, верят мне или нет. - Илья отвернулся к стене.
        - Тебе повезло, - ровным голосом продолжал Большой Босс. - Ты убил не всех. Тот, кого ты связал, сейчас дает показания. Валит все на покойников, а полиция еще ему подсказывает. Получается, что они грабили примерно по два судна за ночь в течение года, и унесли добычи на миллион долларов. Очередная сказка. Но она тебя может спасти. Вот только не знаю - надо ли тебя спасать?
        - Мне плевать, - повторил Илья.
        - Рассуди сам. Если б мальчик, которого ты вытащил со дна сточной канавы, вдруг начал бы у тебя воровать…
        - Что я у тебя украл? - Илья повернулся к нему так резко, что всю грудь пронзила боль. - За такие слова принято отвечать…
        - Ладно, я отвечу за эти слова, когда мы будем в другом месте, - беззлобно усмехнулся Сильвер. - А пока подумай, как себя вести со следователем. Он стоит в коридоре и ждет, когда я закончу тебя наставлять. Наверно, я должен тебя выгораживать. Моей репутации может повредить, если я дам повесить кого-то из моих людей. Весь вопрос в том - считать ли тебя моим человеком?
        - Я работал в твоем кабаке и дрался с пикетчиками на твоих пирсах, - сказал Илья. - И я задержал пиратскую шхуну, набитую под завязку товарами, украденными у тебя. Ты можешь считать меня кем угодно. Но у суда не будет сомнений в том, чей я человек.
        - У суда никогда не бывает сомнений. Потому что суд верит мне, и только мне. - Большой Босс направился к двери, но остановился на пороге, оглянувшись: - Одного не могу понять. Ты же еще ребенок. Как ты мог так хладнокровно лишить жизни стольких людей? В чем секрет такой жестокости?
        - Никакого секрета, - ответил Илья. - Просто для меня они не люди, вот и все.


* * *
        Следователь Каннингс целый час задавал ему вопросы, на которые Илья уже сто раз отвечал береговой охране. Затем он куда-то вышел и вернулся с новой стопкой бумаги. На них уже было что-то написано, и он принялся спрашивать Илью, сверяясь с этими листками. Но теперь вопросы не касались дела.
        Как давно он знает Джейка Андерсена по кличке «Выдра»? Знаком ли он с Костасом Ламврокакисом? Когда они последний раз виделись? При каких обстоятельствах? На какие доходы существовал Джейк? Были ли у него родственники или знакомые? Встречался ли с ними Илья? Не собирался ли Джейк Андерсен переехать на Юг? Ведь он из Луизианы, не так ли?
        - Откуда мне знать, - устало ответил Илья.
        - Надо было знать, - назидательно произнес Каннингс. - Например, лично я знаю абсолютно все о людях, с которыми веду общие дела. Иначе просто нельзя. И если бы такой человек, как Андерсен, предложил мне отправиться на лодке по ночному Гудзону, я бы ни за что не согласился.
        - А он и не предлагал. Это была моя затея.
        - Да, я помню. И все же… - Следователь переложил листки в папку. - С тобой хочет переговорить капитан Салливан из береговой охраны. Я не стал ему возражать, но имей в виду, Остерман - тебе лучше не распространяться об этой беседе. Салливан будет выступать свидетелем на суде. Если присяжные узнают, что он тебя навещал, его показания будут играть против тебя.
        - Мне плевать.
        Ему и в самом деле было безразлично, что там решат какие-то присяжные. Виселица его не страшила. Она означала всего лишь, что на ней закончится эта комедия с судом. Смерть принесет облегчение, потому что жизнь становилась все более тягостной, невыносимой, да и ненужной.
        Он не мог избавиться от мучительно гадкого ощущения в правой руке. Просто содрогался чуть не до рвоты, вспоминая, как застрял топор в ключице этого бедолаги-пирата. Теперь он знал, что убитого звали Фредди Бэнкс, что у него осталось четверо детей, и что на пиратскую шхуну его наняли за три дня до роковой ночи.
        А перед этим Бэнкс работал на картонной фабрике, рубил выкройки для коробок. Но его уволили, и вместо него приняли двух женщин, иммигранток из Австро-Венгрии, потому что двум женщинам можно было платить меньше, чем одному мужчине…
        Все это Илье поведал следователь Каннингс. Зачем? Наверно, пытался вызвать раскаяние в содеянном, чтобы подследственный стал немного более разговорчивым. Не получилось. Илья по-прежнему отвечал односложно, и без запинки повторял свои показания.
        Он думал, что капитан Салливан тоже начнет приставать с расспросами. Но ошибся.
        Капитан береговой охраны был похож на моржа - лысый, красный, морщинистый, с лохматыми бровями и длинными усами. Он принес Илье коробку сигар.
        - Мы с парнями решили, что тут у тебя трудно с табаком… - начал он, глядя в сторону. - Вот, будем подбрасывать, пока тебя не выпустят.
        - Спасибо. Но я не курю.
        - Ну и не кури. Будешь угощать. Это даже лучше.
        - Кого угощать? Следователя?
        - Мало ли кого… - Капитан поправил край одеяла, подоткнув его под ноги Ильи. - Сторожей, к примеру. Чтоб добрее были. В тюрьме люди ценят хорошее отношение больше, чем на воле.
        - Ну, и зачем мне это нужно, хорошее отношение сторожей? - насмешливо спросил Илья, пряча коробку под подушку. - Чтоб лучше сторожили?
        - Хотя бы и так. Ты хоть знаешь, чья это шхуна? Настоящий владелец - Джонни Француз. И он уже поклялся, что сам вздернет тебя. Сильно ты его огорчил, парень. Чарли Помойку, говорят, тоже ты уделал?
        Илья промолчал.
        - Так знай, что Чарли работал на Француза, - продолжил Салливан, не дождавшись ответа. - А Томми Косой, которому ты напильник в горло засадил? Это ж его самый ближайший подельник, Француза. По всем делам вместе проходили, вместе и отмазывались. У нас с парнями даже уговор был. Попадется кто-нибудь из них - живыми до берега не дойдут. Троих наших подстрелили, мерзавцы. И ничего им не сделаешь… Наше начальство, видать, кормится с французовой руки. Вот и думай, надо тебе угощать своих сторожей хорошими сигарами, или пусть их угощает Француз.
        - Спасибо, капитан. Вы только для этого пришли? Чтобы предупредить?
        - Да.
        - А вы давно в береговой охране?
        - С шестьдесят девятого года, - Салливан важно разгладил усы.
        - Так вы должны знать Спиро Ионидиса.
        - Кто ж его не знал. Жаль парня. Погиб ни за что.
        - Сын у него остался, - сказал Илья. И вспомнил, что даже не знает настоящее имя Сверчка.
        - Да. Рос без матери. Вырастет без отца, - мрачно сказал капитан.
        - Вы не могли бы ему помочь? - Илья приподнялся на локте. - У меня отложено немного денег. Мне-то они вряд ли понадобятся. Если я скажу вам, как их найти, вы передадите деньги пацану?
        - Эх, парень, - вздохнул Салливан. - Если ты про те пятьдесят долларов, что были спрятаны у тебя в комнатке, так их нашли при обыске.
        - Я похож на идиота, который держит все деньги в съемной квартире? Послушайте, сэр, я могу доверять только вам…
        Капитан наклонился к нему и шепнул в ухо:
        - Ищейка на пороге. Не болтай лишнего.
        - Понял, - также шепотом ответил Илья. - Деньги припрятаны на старом пирсе, что напротив рынка «Вашингтон», под сваями. Там метка - следы от ножей. Сто долларов возьмите себе, остальное - мальчишке. Ну, и, когда меня повесят, зайдите в синагогу, расскажите обо мне. Заплатите им, чтобы забрали мое тело и сделали все, что положено.
        - Не торопись, сынок, - прогудел капитан. - Постараюсь пробиться к тебе завтра. Думаю, что принесу хорошие новости.


* * *
        Лучше бы этот капитан не приходил. Он все испортил. Илья уже был готов спокойно встретиться с палачом, но Салливан сбил его настрой. И теперь Илья не мог заснуть. Все думал о родителях. Наверно, они уже знают. Какой удар для мамы! Отец тоже будет переживать. Черт, надо было попросить капитана, чтобы половину денег получили родители… Так ведь нет, первым делом он подумал о постороннем мальчишке. Но родители все же не пропадут. У них есть работа, жилье, и, в конце концов, они живут семьей. Остерманы - это команда. А Сверчок остался совсем один. Ему деньги нужнее…
        Он стоял у окна и смотрел в черное небо, где мерцала всего одна звездочка. В коридоре послышались шаги, и дверь распахнулась.
        - Он не спит, - сказал надзиратель кому-то, и тут же в палату ворвались несколько человек.
        Илья не успел шевельнуться, как его скрутили. Заломив руки за спину, крепко связали запястья. Нахлобучили на голову мешок и пинками погнали куда-то. Пару раз он задел плечом о стенку, потом едва не свалился на лестнице. Скрипели, открываясь, двери, потом его грудь обдал ночной ветер. Он понял, что его вывели во двор тюремной больницы. Где-то рядом переступали и всхрапывали лошади. Еще один пинок, и Илья ударился коленом о подножку кареты.
        - Залезай! - тихо приказали ему, и он, пригнувшись на всякий случай, сунулся вперед.
        От толчка в спину он повалился на пол кареты, между сиденьями. Те, кто вывел его из больницы, расселись над ним, и экипаж тронулся, стуча колесами по выщербленной брусчатке.

«Похоже, моих сторожей угостили очень хорошими сигарами, - подумал Илья. - Как это у них просто делается. Не тюрьма, а проходной двор. Заходи, кому не лень, забирай любого, вези куда хочешь. Вот так правосудие».
        По тому, как с ним обращались, было ясно - ничего хорошего ожидать не приходится. Однако почему-то Илья не чувствовал страха. Наоборот, его понемногу охватывала веселая злость. Как тогда, в первые дни, когда он один кидался на толпу арабов…
        Карета остановилась, и Илья попытался подняться, но ему этого не позволили. Схватили за одежду, приподняли и выбросили наружу, как мешок с дерьмом. И тут же принялись пинать. Удары сыпались со всех сторон. Он подтянул ноги и перевернулся на спину, чтобы не попали по копчику - от такого удара уже не поднимешься. А по ребрам - ерунда. Даже по башке - не страшно.
        Наконец, его рывком подняли на ноги и прислонили к стене. Разрезали веревку на руках и сорвали мешок с головы. Илья сплюнул липкую кровь и огляделся.
        - Так вот ты какой, Черный Испанец, - насмешливо протянул невысокий толстячок с козлиной бородкой. - Я думал, мне привезут громилу в семь футов росту, а тут такой хлюпик! Парни, а вы, случаем, не ошиблись? Не перепутали палаты?
        - Все точно, Француз! Это тот самый! Билли, из эмигрантов!

«Куда меня привезли? - пытался сообразить Илья. - Какие-то плиты, деревья, как на кладбище… Да это и есть кладбище! Кажется, я присутствую на собственных похоронах».
        - Чего молчишь? - спросил Француз. - Поздоровайся хотя бы. Или в твоей стране так не принято? Откуда тебя принесло, Билли? Извини, нас забыли представить друг другу. Я Джонни Лапорт, коренной американец, а ты с какой деревни приперся?
        Илья снова сплюнул и ощупал языком десны.

«Даже зуба ни одного не выбили. И бить-то по-человечески не умеют», - подумал он с презрением.
        - Хватит плеваться! Ты меня слышишь, эй?
        - Слышу, - сказал Илья. - Так ты - коренной? Первый раз вижу настоящего индейца.
        - Что ты сказал, гаденыш? - Француз даже присел от ярости и поднял сжатые кулаки к груди. - Повтори, что ты сказал!
        - Чему в школе учили, то и сказал. Коренные жители Америки называются индейцами. А французы - коренные жители Франции. Что тебя так удивило?
        - Понимаю, - Лапорт деланно рассмеялся. - Ты нарочно хочешь меня разозлить, чтобы тебя прикончили побыстрее. Не выйдет, дружок. Ты будешь умирать долго, очень долго. А мы повеселимся, глядя, как из тебя кишки полезут.
        Между кронами низких деревьев замелькали, приближаясь, огни. Подошли двое с факелами. Они затесались в толпу, окружавшую Илью. В дрожащем свете он мог разглядеть своих врагов, и даже попытался пересчитать, но бросил это занятие. Драки все равно не будет. Они его просто затопчут.
        - Говорят, ты любишь помахать кулаками? - Лапорт скрестил руки на груди. - Сейчас мы тебе предоставим это удовольствие. Парни, кто первый?
        В круг вышел плечистый рыжий матрос - в полосатой майке и с серьгой в ухе. Толпа сразу раздалась в стороны.
        - Мы тут поспорили, что Хэнк свалит тебя одним ударом, - пояснил Француз. - Главное, чтоб он только свалил с ног, но не выбил из тебя душу. Потому что другим ребятам тоже не терпится с тобой малость порезвиться. Ну, как, Билли, ты готов?
        Илья стоял, опустив руки, и смотрел по сторонам. Он всем своим видом показывал, что ему нет никакого дела до рыжего Хэнка. А тот поднял кулаки к подбородку и начал пружинистыми шагами приближаться к нему.

«Помахать кулаками»?
        Это была гнусная клевета. Илья в жизни никого кулаком не ударил. Ну, разве что в детстве, но тогда он еще не знал, что кулак - это всего лишь набор очень тонких и хрупких косточек. Им можно шутя толкнуть приятеля в бок. А бить по лицу… Так можно и без пальцев остаться. Нет, Илья не любил махать кулаками.
        Когда Хэнк выбросил вперед левую руку, Илья даже не шевельнулся, угадав, что это ложный выпад. А вот под удар правой он уже подставил локоть, развернувшись боком, и врезал пяткой под ребро. Хэнк был сильнее и тяжелее, поэтому Илья отлетел в сторону. Но остался на своих двоих, а матрос опустился на колени, хватая воздух ртом. И второй удар пяткой пришелся как раз в его разинутый рот.
        Толпа загудела, но осталась на месте. Хэнка оттащили в сторону, а Лапорт сказал:
        - Спасибо, Билли! Ты только что принес мне двадцать баксов. Я ставил на тебя. Джентльмены, делайте ваши ставки! И помните, что у него не работает левая рука! Боб, это же ты в него стрелял? Давай, выходи, исправляй свой промах! В следующий раз будешь бить наверняка!
        Второй противник выскочил в круг, и Илья увидел, что на обеих его руках блестят кастеты. Такие были и у него в салуне, в ящике под кассой. Но он ими не пользовался. Четыре спаянных кольца, куда вставляются пальцы, и свинчатка в ладони - конструкция слишком сложная для драки. И Томас, и Илья предпочитали более простые варианты - с одной прорезью, или вообще в виде буквы Т. Их можно в любой момент сбросить и освободить руку под другое оружие.
        Но Боб, как видно, никогда не работал вышибалой в приличном заведении. Он тоже встал по-боксерски, и пошел вперед, подбадривая себя короткими выпадами. Илья пятился, и вдруг споткнулся - кто-то из толпы дал ему подножку. Он упал, и Боб кинулся к нему. Замахнулся - и кастет просвистел над головой.
        Илья давно мог бы вскочить, но оставался на земле. Как только Боб еще раз наклонился над ним, он швырнул ему в глаза горсть песка. А потом вскинулся, нырнул под руку и поймал горло локтевым сгибом.

«Только бы не убить», - мелькнула мысль. Но руки действовали сами по себе. В тишине раздался хруст позвонков, и Илья бросил тело Боба на землю, под ноги толпы.
        - А ну, сволочь, а ну, босяки! - крикнул он им по-русски. - Подходи по одному, всех кончу!
        Он знал, что вот сейчас-то они точно убьют его. Вот уже и ножи блеснули, и кольцо сжимается все плотнее… Но нет, им хотелось поразвлечься, и еще двое наскочили на него одновременно с разных сторон. Эти уже боялись нарваться, они кружили, махали и руками, и ногами, и скоро Илья уже не мог двигаться, получив несколько мощных ударов по бедрам. Но он еще держался, и подловил одного на захват, и с хрустом выдернул ему руку из плечевого сустава - коронный приемчик Томаса…
        А потом он только успевал прикрываться локтями и изредка отвечать.

«Стоять, не падать, стоять!» - твердил он, стиснутый толпой. Казалось, они хотят его разорвать на куски. Он вплотную сцепился с кем-то и повис на нем, отбиваясь ногами. И все ждал, когда же они сообразят засадить ему нож в спину. Скорей бы…
        Он рухнул на землю, обессилев, ожидая гибели… Но смерть где-то задерживалась. Ему даже показалось, что толпа забыла о нем. Шум драки продолжал звучать в ушах - но ни один удар не коснулся его.

«Сами с собой они дерутся, что ли?»
        С трудом, перевернувшись набок, Илья поднял голову - и увидел, как полицейские молотят всех вокруг дубинками.

«Только этого не хватало, - подумал он. - Теперь мне навесят еще и побег…»

25. Бремя беспорочной службы

        Даже во время службы простым патрульным Пит Салливан умудрялся получать нагоняй от начальства за превышение полномочий. Вместо того, чтобы как все нормальные полицейские собирать дань с проституток и карманников, Салливан дрался и грозил арестами. Кому такое понравится?
        Владельцы притонов жаловались на него своим покровителям из числа политиканов, покровители давили на полицейского инспектора, тот устраивал взбучку начальнику участка - и ретивого патрульного переводили из округа в округ. В конце концов, он оказался в затонном районе, который кишел пиратскими кабаками.

«Лоханка крови», «Тайная бухта», «Кошачья аллея» - в заведениях под такими милыми вывесками собирались самые отъявленные головорезы Манхэттена. Эти парни были слишком тупы, чтобы заручиться поддержкой городских чиновников - да и кто бы пустил в приемную таких оборванцев?
        К тому же их бизнес не приносил стабильных доходов. Бордель или игорный дом - предприятия непрерывного цикла, и процент с выручки поступает в карманы «крыши» постоянно. А пираты могут целыми неделями торчать в кабаке, ожидая подходящего судна. Да и в случае успешного налета еще неизвестно, сколько они выручат за краденое. Нет, от «затонных» шаек политиканам не было решительно никакой пользы. Поэтому с пиратами было решено покончить.
        Так патрульный Салливан попал в «пароходный» взвод. Несколько десятков таких же, как он, неудобных полицейских ходили на «Сенеке» верх и вниз по Гудзону и Ист-Ривер. Они были готовы в любой момент отчалить от парохода на шлюпках, едва завидев пирата или уловив сигнал тревоги. И наконец-то никто не ругал их за чрезмерное употребление дубинок.
        Он быстро дослужился до сержанта, а еще через пару лет был представлен к званию капитана. Причиной такого быстрого роста было не только служебное рвение, но и то, что места на карьерной лестнице часто освобождались. Пираты сопротивлялись отчаянно, морская полиция несла потери, к тому же многие списывались на берег, не выдержав напряжения.
        Однажды на похоронах сослуживца Салливан встретил старого знакомого, Фицпатрика. Когда-то они вместе начинали, патрулировали ночные улицы Адской Кухни, вдвоем отбивались от десятка бандитов, громили притоны и гонялись за карманниками - в общем, честно вбивали дубинками уважение к закону.
        Фиц давно ушел из полиции на какую-то мелкую должность в благотворительном фонде, однако было очевидно, что он не проиграл - Салливан моментально оценил его костюм и заколку для галстука, украшенную бриллиантом.
        Старые приятели стояли рядом над свежей могилой, слушая пастора (погибший, как и они, был ирландцем). Затем направились в паб, и там выяснилось, что Фиц появился на кладбище не случайно. Он попросил Салливана выполнить небольшое поручение. Одно из тех поручений, какие исправно выполнял его погибший товарищ. Надо было обойти несколько заведений в Бруклине и собрать с владельцев ежемесячные взносы. Два процента от собранного причиталось сборщику.
        Салливан не смог отказать. Он знал, что подобными делами занимаются многие, если не все. У него подрастали сыновья, хотелось сменить квартиру и переехать в более приличный район, загородный домик (приданое жены) давно нуждался в ремонте - да мало ли на что могли бы пойти эти два процента?
        Поначалу он даже не знал, куда уходили собранные деньги. Просто передавал их Фицпатрику. Только получив приглашение на торжественный банкет в «Тамани-Холл», Салливан понял, что деньги, заработанные проститутками и шулерами, уходят на нужды демократической партии.
        После банкета его отношение к службе заметно изменилось. Теперь он сам стал наказывать тех подчиненных, кто слишком усердствовал при задержаниях. Многих заставил уволиться. Резко сократил число рейдов, и значительно расширил агентурную сеть. Скоро он знал о пиратах почти все, и при желании мог бы прихлопнуть одновременно всех «затонных» главарей. Да вот только не было у него такого желания.
        Два законных процента с сутенеров, два с игорных домов, да по десять негласных процентов с перекупщиков краденого - по такой финансовой схеме рос банковский счет Салливана. Через несколько лет он уже владел квартирой на Шестой авеню, в только что построенном доме. Его мальчики теперь занимались в приличной школе, а у жены появилась прислуга. Что же до загородного домика на Лонг-Айленде, то он превратился в дорогую виллу с причалом для яхты.
        Сюда, на виллу, Салливан и привез Илью, поручив заботиться о нем своим слугам-мексиканцам.


* * *
        Сломанные ребра срослись, шрамы зарубцевались, и, затевая борьбу с Хуаном, он быстро укладывал его на лопатки.
        - Не поддавайся! - сердился Илья, помогая толстяку подняться с песка. - Борись по-настоящему!
        - Я стараюсь, сэр.
        - Опять «сэр»?
        - Извини, Билли. Я стараюсь, но ты слишком юркий для меня. Как червяк. Был бы ты малость потолще, а то и ухватиться не за что, - оправдывался мексиканец.
        Они отряхнулись от песка и вернулись на причал, чтобы докрасить новые перила. За прошедшую неделю сделано было немало - заменили подгнившие доски настила, очистили сваи от водорослей, поставили новое ограждение и даже водрузили флагшток. До появления Ильи работами на причале обычно занимался сам Салливан, потому что Хуан в плотницком деле ничего не понимал. Зато он был отличным помощником, и охотно соглашался передохнуть, когда Илья уставал пилить или строгать.
        - Смотри, паром идет, - сказал Хуан. - Сегодня приедет хозяин.
        - Откуда ты знаешь?
        - Кармелита с утра прибирает хозяйские комнаты. И готовит курицу. Это самая верная примета.
        - А откуда Кармелита знает, что хозяин приедет именно сегодня?
        Хуан замялся, возя кистью по одному и тому же месту.
        - Ну, я не знаю, как это объяснить. Вы, городские, смеетесь над такими вещами. Но она никогда не ошибается в предсказаниях. Ты не поверишь, Билли… Мы с ней еще были детьми, моложе, чем ты, а она уже тогда знала, что я на ней женюсь, и мы уедем из деревни, и будем жить на большом острове. Она всегда знает, какая будет погода завтра, и кто заболел у соседей, и кого она родит на этот раз - мальчика или девочку…
        - Ну, это угадать нетрудно, - засмеялся Илья. - У вас одни мальчишки…
        - Да, - продолжал Хуан, - и когда тебя привезли сюда, я боялся, что ты умрешь, такой ты был страшный на вид. А Кармелита сказала: «Этот белый мальчик еще будет бросать тебя на песок, как игрушку». Ну, видишь? Все сошлось. А угадать, когда приедет хозяин - это для нее и вовсе пустяк.

«А не спросить ли у Кармелиты, зачем капитан привез меня сюда? - подумал Илья. - Какая ему выгода прятать беглого преступника? Все мои деньги из тайника он отдал мне, Сверчка забрал в свою семью - что за благотворительность? Полицейские так не поступают».
        Он обтер кисть и отошел в сторону, оглядывая перила из-под руки. Ярко-зеленая краска блестела, радуя глаз.
        - До чего же я люблю малярное дело, - сказал Хуан, становясь рядом с ним.
        - Это заметно. У тебя даже нос в краске.
        - Я о том, что люблю такую работу, после которой жизнь становится немного лучше. Вот, пока мы с тобой не взялись за причал, сюда даже страшновато было подниматься. Ему лет сто или двести…
        - Скажешь тоже. Двести лет назад тут бегали дикие индейцы с копьями и луками.
        - Ну, все равно, и причал, и усадьба - все тут очень старое. Тут жили всякие богачи. Теперь вот - мы с тобой живем. Забавно, да?
        - Ну, я-то здесь недолго задержусь, - сказал Илья.
        Он пожалел, что проговорился, потому что Хуан мог обидеться. Да, жить на вилле было, наверно, лучше, чем в городе. Но без города он уже не мог.


        Салливан и в самом деле приехал как раз к обеду. Поев, переоделся в рабочую одежду и полез с Ильей на чердак, латать зазоры в черепичной крыше.
        - Почему вы все делаете сами? - спросил Илья. - Можно пригласить кровельщиков, они как раз работают на другом конце бухты, у Сандерсов.
        - Не хочу, чтобы все узнали, какая у меня дырявая крыша, - сказал капитан, замешивая раствор. - Издалека-то домик смотрится просто как замок. Но ты и сам знаешь, какой он гнилой. Вот и пускай Сандерсы на него издалека любуются и завидуют. Подсыпь-ка еще песку.
        - Вовсе даже не гнилой ваш дом. Отличный дом, можно сказать.
        - Тебе тут нравится? Можешь оставаться, сколько пожелаешь.
        - Честно говоря…
        - Что, надоела сельская жизнь? - усмехнулся Салливан.
        - Немного.
        - Что же, ты окреп, дырки заросли, можешь возвращаться домой. Только стоит ли? - Он подхватил раствор мастерком и ловко припечатал его к оголенному стыку между черепичными плитками. - Дома все начнется сначала. Тюрьма, следствие, суд… На твоем месте я бы не торопился на Манхэттен.
        - Но не могу же я прятаться у вас всю жизнь!
        - Зачем же прятаться? Можно начать все заново. Пока молодой, это несложно.
        - Советуете мне уехать куда-нибудь?
        Салливан поскреб между плитками, отдирая остатки старого раствора, и попросил:
        - Добавь немного извести. Уехать? В таких случаях люди обычно бегут на Запад. Но я бы хотел, чтоб ты остался. Есть у меня знакомый в Бруклине, у него как раз освободилась комната. Поживешь у него. Ты мне нужен здесь.
        - Я нужен? Зачем?
        - Ты же из России, так? Рой Сильвер все про тебя рассказал. И про твоих родителей тоже. Это очень хорошо, что они живут в Ист-Сайде, а не в Бруклине. Ты сможешь иногда навещать их, но первое время тебе придется держаться подальше от Манхэттена. Ты помешивай раствор-то, помешивай, не забывай.
        Илья принялся с удвоенной энергией орудовать деревянной лопаткой в бадье с раствором. Мысль о том, что он сможет вернуться - пусть и в Бруклин - придала ему сил.
        Он ждал продолжения, но Салливан, казалось, забыл о нем, кропотливо затирая новый стык.
        - А почему вы спросили, откуда я?
        - Я ничего не спрашивал. - Капитан погладил шов пальцем и удовлетворенно хмыкнул. - Я и так знаю. Это хорошо, что ты из России. Мне как раз нужен свой человек в русском районе.
        - Разве русские живут в Бруклине? Там, я слышал, одни ирландцы да немцы.
        - Верно. Немцы будут думать, что ты ирландец, а для ирландцев ты будешь немцем. А Француз будет думать, что ты удрал на Запад. И Сильвер тоже. Напиши родителям пару строк. Мы сделаем так, что твое письмо отправят из Огайо, со станции. А ты напиши, что едешь в Техас. Или еще дальше, на индейские территории. Родители покажут письмо следователю, и все успокоятся. Никто и не подумает искать тебя в Бруклине. А в русские районы ты станешь приезжать каждый день. Понимаю, что это трудно. Но я ведь тоже каждый день езжу на службу. Вот и ты будешь ездить. Как на службу.
        Салливан глянул на него, ожидая ответа. Но Илья молчал, сосредоточенно помешивая раствор. Работать на полицию? Стать стукачом? Да к тому же, стучать на собственных земляков? Не слишком ли высокая цена только за то, чтобы остаться в живых?
        - Что скажешь, Билли?
        - Вы меня спасли, капитан. Я ваш должник. Наверно, я не имею права отказываться от вашего предложения… Но что я там должен делать, среди русских?
        - Сынок, не волнуйся. Я не заставлю тебя делать ничего такого, о чем ты не смог бы рассказать своим детям. - Салливан тщательно зачистил мастерок и обтер его краем фартука. - Ты займешься тем же самым, чем занимался на пирсах Сильвера. Сколотишь шайку. Будешь защищать земляков от соседей. А соседи там боевые. Итальянцы. Чуть что, хватаются за камни, начинают швыряться. А если доходит до серьезного разговора, зовут «волков». Это банда такая, «волки». Тот, кто переходит им дорогу, обычно пропадает на несколько дней. А потом всплывает. С отрезанным языком - чтобы и на том свете не выдал своих убийц. Вот такой там район.
        - Звучит заманчиво, - сказал Илья.
        - Я знал, что тебе понравится, - кивнул Салливан и отобрал у него бадейку с раствором. - Давай теперь ты замазывай стыки, у меня руки затекли. Ты мастерком-то умеешь пользоваться?
        - Смотря для чего, - ответил он, пробуя лезвие ногтем.

26. Атаман Остерман

        Русские мужики, ехавшие в Америку, чтобы заработать на кусок земли в России, очень быстро забывали, зачем приехали.
        Они жадно кидались на первую предложенную работу, боясь, что их опередят другие эмигранты, и устраивались чернорабочими на фабриках или подсобниками на стройках. Не тратили они время и на то, чтобы подыскать более-менее приличное жилье. Селились по десять человек в двух комнатках, спали кучей на одном лежаке, да и то по очереди.
        Хорошо еще, что многие работали по ночам. Возвращаясь на рассвете, они сгоняли с топчана тех, кого уже будил заводской гудок, и забирались в еще теплое тряпье, заменявшее им постель. Отоспавшись, почти все отправлялись по кабакам, которые в этом районе красовались через каждые десять шагов. Те же, у кого не было денег на выпивку, оставались дома и до ночи резались в карты.
        При этом никто из них не согласился бы вернуться в Россию. Здесь они получали гораздо больше за свой труд. Если платить за квартиру в складчину, выходило меньше доллара в неделю, а самая низкая зарплата - три с полтиной. Есть на что погулять после работы. И ходить не в домотканой дерюге, а в чистом городском платье, и в лавках есть все, что душа пожелает.
        Нет, жить тут можно. И можно, и нужно. Правда, деньги текут, как вода сквозь пальцы, никак не накопить. Да и зачем? Чтобы вернуться, заплатив огромные штрафы за незаконный переход границы? Ну, вернулся, ну, купил пару десятин земли, заросшей чертополохом - а что дальше? Гробиться на ней от зари до зари, считать каждую копейку, да еще и в ножки кланяться каждому начальнику?
        Здесь, в Америке, они понемногу и забыли, что в мире есть такой зверь - начальство. Здесь над каждым из них стояли только двое - работодатель и домовладелец. И все. Никого иного русские иммигранты не боялись.
        Они не боялись полиции, потому что никогда с ней не сталкивались. По этой же причине у них не было страха перед бандитами - тем нечем было поживиться в русских кварталах.


        Первое время Илья терялся в догадках - что ему тут делать? Он исправно приезжал сюда, в Десятый округ, ходил по кабакам, завязывал знакомства, но нигде не слышал жалоб на притеснения. Об итальянцах здесь и ведать не ведали. Для русских все соседи, даже басурмане-турки, были просто американцами, и никто не отличал ирландцев от немцев. Более того, в «русских» кварталах русскими считались минские, виленские, одесские евреи, хохлы и белорусы, и даже пан Томек, владелец маленького салуна, называл себя русским поляком.
        В его салуне Илья появлялся чаще, чем в других кабаках, потому что здесь можно было сидеть весь день с кружкой пива, не вызывая подозрений. В прочих же заведениях было принято напиваться быстро и решительно, и трезвый человек выглядел там белой вороной.
        Постепенно вокруг Ильи сбилась кучка ровесников - Василь, Грицко и Андрей. Они приехали в Америку намного раньше, чем он, и охотно делились опытом случайных заработков - то на стройке, то на погрузке. Порой они звали Илью с собой, но он каждый раз отказывался.


        Однажды в пятницу они, как обычно, сидели у Томека и обсуждали выгодное предложение - завербоваться на прокладку канала где-то в Небраске. Слушая приятелей, Илья краем глаза следил за тем, что происходило у них за спиной, в буфете. Там появились двое небритых субъектов в шляпах с опущенными полями. Они стояли возле Томека, а тот, склонившись над кассой, что-то негромко говорил им по-английски. Илье не было слышно слов, но по интонации показалось, что трактирщик оправдывается. Вот он распрямился, передал им пухлый конверт, и субъекты удалились, окинув публику презрительными взглядами.
        Илья подошел к стойке и поставил на нее пустую кружку. Томек, вытирая взмокший лоб, рассеянно глянул на него, словно видел впервые.
        - Что за типы? - спросил Илья.
        - Сицилийцы. Тебе еще пива?
        - Сколько ты им отдаешь?
        - Что?
        - Я спрашиваю, сколько процентов они забирают? - спокойно повторил Илья. - Чарли Помойка в Нижнем Манхэттене брал тридцать процентов. А эти?
        - Пятьдесят, - опустив глаза, неохотно признался трактирщик и задвинул ящик кассы. - Откуда ты знаешь про Чарли?
        - Неважно. - Илья уселся на табурет и отодвинул кружку, наклонившись поближе к Томеку. - Важно, что Помойке эти деньги не принесли счастья.
        - Да, его убили. А ведь он был лучше многих.
        - Лучше, - согласился Илья. - Ровно на двадцать процентов лучше. Ты бы, наверно, предпочел платить Помойке, а не этим итальянцам?
        - Что толку говорить о том, чего мы не можем изменить? - вздохнул поляк.
        - Жизнь не стоит на месте, - сказал Илья. - Значит, ты будешь платить тридцать процентов тем, кто придет вместо сицилийцев?
        - А кто придет? Никто не придет! Эти волки присосались к нам навечно. Они уже не оторвутся от такой кормушки.
        - Сами не оторвутся. Их можно только оторвать.
        Томек поставил перед собой две крошечные рюмки. Достал откуда-то снизу графин. Осторожно приподнял стеклянную пробку и понюхал горлышко.
        - Это водка. Моя мама делает ее из свеклы. Это самая лучшая водка на свете, но американцы о ней ничего не знают. Я пью ее сам. И наливаю самым дорогим гостям. - Он нацедил драгоценную влагу в рюмочки. - Слушай меня внимательно, Илюша. Главное - чтобы все было тихо и спокойно. Я отдаю половину, чтобы тихо и спокойно работать. Всякие перемены в жизни - это беспокойство. Давай с тобой выпьем. И забудем об этом разговоре. Мне приятно, что ты хочешь мне помочь. Твое здоровье.
        - Все будет тихо и спокойно.
        Илья чокнулся с ним, пригубил водку и вернулся за свой столик. Приятели замолчали, глядя на него.
        - Да ну ее, эту Небраску, - сказал он весело. - Мы и тут можем заработать. И лопатой махать не придется. Василь, ты самый шустрый. Видел парочку?
        - Те, что Томека доили? - усмехнулся хохол.
        - Сбегай за ними, только незаметно. Посмотри, куда они пошли. Наверно, по другим кабакам. Так ты присмотри за ними.
        Василь нахлобучил картуз и вскочил из-за стола.
        - Ты чего задумал, Илюха? - спросил Грицко. - То ж волки.
        - То не волки, то крысы, - улыбнулся Илья. - Волки со стола не таскают.
        Андрей, бывший коногон с донецкой шахты, глухо пробасил:
        - У меня давно кулаки чешутся. Да что толку? Одного прибьешь, за него трое придут. Еще и полицию позовут. Нет, Илья, плетью обуха не перешибешь. Нас они не трогают, а за кабатчиков драться резону нет.
        - Кто тут говорит о драке? - удивился Илья. - Сидим тихо, спокойно, пьем пиво, в носу ковыряем. Завтра все вместе пойдем, завербуемся на канал. Будем зашибать по десятке в неделю. А могли бы иметь по сотне, и ехать никуда не пришлось бы. Но если ты против…
        - Я не против, - сердито перебил его Андрей. - Я что? Я как все.


* * *
        В воскресенье он первым утренним поездом отправился на виллу Салливана. Привез мальчишкам и Кармелите сладостей, а Хуану - гвоздей и новую пилу. Вдвоем они успели до обеда починить всю северную часть забора, и, когда приехал капитан, тому уже нечего было делать. Однако он все же переоделся, прихватил ведерко с краской и отправился на причал, красоту наводить. Илья пошел с ним. Салливан не уступил ему кисть, потому что, как и Хуан, больше всего на свете любил малярничать. Впрочем, работа не мешала задушевной беседе. За этот час Илья узнал почти все, что ему было нужно, и поспешил вернуться к себе в Бруклин. До пятницы оставалось четыре с половиной дня, и он не хотел потерять впустую ни один час из этого срока.
        В понедельник с утра навестил родителей и заказал в их мастерской пять одинаковых костюмов, в каких обычно ходили приказчики в небольших магазинах. Дал снять с себя мерку и попросил, чтобы один сюртук был попросторнее остальных: он предназначался для Томаса.
        За напарником он послал Андрея - тот сносно говорил по-английски. Томас выслушал незнакомца и, не задавая лишних вопросов, последовал за ним. Встреча прошла в Центральном Парке. Они сидели на скамейке, мимо них прогуливались гувернантки с детьми, и Томас то и дело оглядывался, иногда отпуская нескромные замечания. Он посерьезнел только тогда, когда узнал, с кем придется иметь дело.
        - Игнасио Лупо? - переспросил он. - Билли, ты рехнулся? Он держит в кулаке весь Четырнадцатый округ.
        - Вот и пусть держит. А в Десятый ему соваться незачем, - сказал Илья. - Сейчас все итальянцы оттуда убрались, и он должен понять, что времена изменились. Думаю, он поймет.
        Томас озадаченно наморщил лоб:
        - Говоришь, они ходят вдвоем? Какая наглость.
        - Третий сидит в карете. Кучер - четвертый. Он тоже может быть вооружен.
        - А нас будет пятеро? Давай возьмем еще кого-нибудь.
        - Нет. Парни, которые позвали меня на дело, сказали, что я могу взять только одного, но самого надежного. Я доверяю только тебе. И потом, делить на пятерых как-то проще, чем на шесть или восемь.
        - Еще скажи - на десять, - ухмыльнулся напарник.
        - Вот деньги, - Илья передал ему сверток. - Поедешь в Джерси, найдешь лавку Фисатиди, возле депо. У него в подвале припрятаны дробовики. Заберешь три, упакуешь в ящики для цветов и доставишь вот по этому адресу в Хобокен.
        - Это ты там живешь?
        - Иногда.
        - А за тобой на Запад отправили сыщика, ты знаешь? Говорят, сам Большой Босс заплатил агентству Пинкертона, чтоб тебя нашли.
        - Мог бы найти лучшее применение деньгам.
        - Кстати, о деньгах, - Томас вопросительно глянул на него.
        - Там будет больше пяти тысяч.
        - Сойдет. На первый раз. Или у тебя это уже не первый?
        - Причем тут я? - Илья скромно пожал плечами. - За дело взялись крутые парни, мы с тобой им только немного поможем.
        - Тот, который пришел за мной, на вид не больно крут, - заметил Томас.
        - Только на вид, - важно сказал Илья. - Они проворачивают большие дела, но не кричат об этом на каждом углу. О них никто не знает. Потому-то и живы до сих пор.


        Илья и сам не знал, почему сказал напарнику, что живет в Хобокене. Там он только снял комнатку на две недели, чтобы все приготовить. В среду он привез туда инструменты и занялся дробовиками. Обрезал стволы и приклады, приладил под них цветочные ящики. Потом всю ночь набивал патроны картечью, пользуясь книжкой
«Наставление для начинающего охотника».
        Странно, но как раз начинающим охотником он себя не чувствовал. Ему казалось, что этим делом он занимался всю жизнь. По крайней мере, всю жизнь в Америке.
        Назавтра они вчетвером выехали за город, углубились в лесок и поупражнялись с дробовиками.
        Обрезы грохотали, как маленькие пушки, разбрызгивая снопы искр. Картечь прорубала в кустарнике заметные проплешины. Спалив целую коробку патронов, они собрали гильзы и через лес вышли к другой железнодорожной ветке. Лишняя предосторожность? Возможно. Но Илья делал все так, как научил его Салливан.
        Дожидаясь поезда, они сидели в буфете.
        - Я оглох, - смеясь, сообщил Грицко, ковыряя в ухе. - Ох, и страшная штука!
        - Да, страшная штука, - Андрей мрачно глянул на сумку, где лежали обрезы. - В кого попадет, тому не позавидуешь.
        - Мы просто напугаем, - беззаботно улыбнулся Илья. - Наше дело - стоять в сторонке и делать жуткое лицо. Там такие люди будут работать… Они б и без нас справились.
        - Чего ж не справились? - спросил Василь.
        - А то не их земля. Считай, что мы их в гости пригласили.
        - Гости? А если они у нас загостятся?
        - У них на своей земле работы хватает. Мы с ними подружимся, будем вместе работать. Надо только себя показать.
        - Большая у них компания? - поинтересовался Грицко.
        - Сам завтра увидишь. Один будет с нами, остальные прикроют.
        - Ты их давно знаешь? - спросил Андрей. - Надежные хлопцы?
        - Меня они не подводили, - сказал Илья. - И я их не подводил. Ребята честные. Но осторожные. Без нужды не высовываются. Я их даже не всех и видел-то. И по именам не знаю.
        - Оно и к лучшему, - кивнул Василь. - Много будешь знать, раньше состаришься. Нам с ними детей не крестить. Отработали - и разбежались в разные стороны.
        - А делить денежки кто будет? - спросил Андрей.
        - Старшие.
        - Кто это?
        - Ну, их старший и наш старший.
        - А кто у нас старший?
        Василь и Грицко одновременно сказали:
        - Ты что, Андрюха?
        Тот стушевался и покраснел:
        - Я что? Я ничего. Я как все. Если все решили, что Илья - атаман, то я тоже не против.

27. Волки и волкодавы

        В пятницу утром Джованни Морелло, как всегда, пришел в свой цветочный магазин. В
«Новой Италии» он был главным поставщиком букетов и венков. Сегодня ему надо было собрать венок для похорон, и он лично занялся подбором цветов. Глядя, как он нежно и чутко перебирает стебли и распрямляет листья, никто бы не заподозрил в Морелло гангстера из банды Игнасио Лупо, или Лупо Волка. Илья даже на секунду засомневался, входя в магазин. Но отступать было поздно.
        Он прошел мимо негра, натиравшего пол, и направился в оранжерею. Андрей и Василь шли за ним, и каждый держал под мышкой длинный цветочный ящик.
        - Хризантемы заказывали? - спросил Илья. - Мы от Розенталя.
        Морелло пошел к нему навстречу. Илья знал о его привычке всегда держать руку в кармане, на рукояти револьвера. Но на этот раз в одной руке гангстера был рулончик ленты, а вторую он протянул для рукопожатия.
        - Привет, ребята! - широко улыбнулся итальянец. - Сегодня мне понадобится много белоснежных хризантем, так что вы очень кстати.
        - Покажите, что у вас там, - приказал спутникам Илья и встал рядом с Морелло, пожимая тому руку.
        Как только зашуршала бумага, в которую были обернуты обрезы, Илья запустил другую руку в карман гангстера и выдернул оттуда маленький револьвер.
        - Вы что? - негромко спросил Морелло, и лицо его побагровело. - Ребята, вы знаете, куда пришли? Сейчас я позову охранника, и он попортит ваши костюмчики.
        - Посмотри в окно, Джованни, - сказал Илья.
        Гангстер глянул сквозь витрину оранжереи и увидел на улице не своего телохранителя, а незнакомца с таким же ящиком, нацеленным на него через стекло.
        - Что за дела? - уже спокойнее заговорил Морелло. - Я, вроде, никого не обидел. За что вам приказали меня убрать? Кто вас послал?
        - Нас прислал Черный Испанец, - сказал Илья. - Нам приказано только передать тебе кое-что на словах.
        Глазки итальянца забегали, но он сказал очень равнодушно:
        - Я не знаю никакого испанца.
        - Зато он о тебе знает. Он уважает тебя и дона Игнасио. Но ему не нравится, что твои ребята пасутся на его земле. Русские кварталы не должны платить итальянцам.
        - Мои ребята? - Гангстер переводил взгляд с одного дробовика на другой. - Они даже не знают дорогу к русским кварталам. Где это?
        - В Десятом округе.
        - Передай Испанцу, что его надули, - уверенно сказал Морелло. - Мои туда не ходят.
        - Передам, - сказал Илья. - Значит, братья Пакконе - не твои люди?
        - Какие еще братья? - Морелло очень убедительно изобразил крайнее недоумение.
        - Маттео, Томмазо и Пьеро.
        Гангстер презрительно взмахнул пальцами:
        - Нет, они - не мои люди. Они вообще сардинцы. Снюхались с безбожниками, сидят в чужих кабаках, и даже поговаривают, что их видели за одним столом с полицейским начальником. Я не отвечаю за них. И если Испанцу не нравится, что они заглядывают в русские кварталы, то пусть он сам им об этом скажет.
        - Договорились, - Илья кивнул и отдал револьвер итальянцу.
        Они сели в пролетку, где их ждал Томас.
        - Как прошло? - спросил он.
        - Морелло отказался от них.
        - А зачем вообще надо было с ним говорить?
        - Так положено, - сказал Илья. - Не мы эти правила придумали, не нам их менять. Куда ты дел его охранника?
        - Сидит в подворотне.
        - Надо бы его развязать.
        - Сами развяжут, когда найдут, - махнул рукой Томас. - Куда теперь?
        - Теперь расходимся. Встретимся в три часа у «Черной Розы». Братцы Пакконе появятся там не раньше пяти.

«Если появятся», - хотел добавить он, но смолчал. Ребятам незачем было забивать голову предположениями.
        Если Морелло говорил правду, получается, что братцы работали на кого-то постороннего, либо на свой карман. Тогда все просто: собрав дань, они придут в
«Черную Розу», и выйдут оттуда без денег. И больше не появятся.
        Если же сборы с русских кварталов поступали в кассу Игнасио Лупо, то братья придут с подкреплением, будут настороже, и придется сегодня их не трогать. Придется готовить засаду, придется стрелять наповал. Вряд ли удастся отбить деньги, но зато Черный Испанец докажет серьезность своих намерений. И тогда начнется война.
        А может быть, и не начнется, если итальянцы додумаются сначала навести справки насчет Черного Испанца - Салливан через своих осведомителей распустил слухи о появлении в Десятом округе крупной и хорошо вооруженной банды. А Морелло подтвердит, что это настоящие головорезы - стал бы он разговаривать с какими-то сопляками!
        Дону Игнасио незачем ввязываться в очередной передел границ, тем более что, по всем понятиям, нечего ему было делать в русских кварталах. Скорее, там могли хозяйничать бандиты из Ист-Сайда или из Бауэри, но никак не из «Новой Италии».
        И если итальянцы посмеют устроить заваруху на чужой территории, то на их землю нагрянут чужаки с ответным визитом. Прольется кровь, она потребует возмездия, и маховик войны раскрутится, отвлекая гангстеров от более важных и прибыльных дел, чем засады и налеты на своих собратьев по ремеслу - на радость копам. В общем, такая война никому не нужна.
        Когда Салливан объяснял все это Илье, его доводы казались логичными и неопровержимыми. Но достаточно было один раз заглянуть в маслянистые глазки Морелло, чтобы понять - на логику лучше не надеяться.
        И он надеялся только на то, что братья Пакконе уступят, подчинившись очевидному превосходству.


* * *

«Черная Роза» - довольно странное название для зеленной лавки. Странное, если не знать, что зеленью торговали только с уличного лотка, а внутри лавки помещался небольшой бар. Три столика по углам, стойка с пивными кранами и бочонком виски - а вовсе не с овощными соками. Но и это было только прикрытием. Основной доход зеленщику-китайцу приносила комнатушка в подвале, где особо важных гостей угощали опиумом.
        По пятницам «Черная Роза» работала только до вечера, а потом ее двери наглухо закрывались. Это время было посвящено братьям Пакконе, которые не любили развлекаться при посторонних. Они приходили сюда, закончив обход русского квартала. Запирались, и только в понедельник выползали на свет.
        Братья появились чуть позже пяти. Вошли - и остановились на пороге.
        - Эй, Синг! - позвал один из них хозяина лавки. - Что за дела?
        Китаец выбежал им навстречу из-за стойки, суетливо разводя руками и оглядываясь на клиентов, основательно засевших в дальнем углу.
        - Извините, дон Маттео, ничего не могу поделать. Пришли какие-то цветочники, напились в зюзю и сидят. Я им и так объясняю, и эдак - ничем их не проймешь. Ну, я предупредил, что у них будут неприятности. Но не звать же полицию, верно?
        Илья, слушая скороговорку зеленщика, приподнял голову над столом и сонно огляделся. Увидев гостей, толкнул локтем Томаса, который дремал, привалившись к стенке:
        - Слышь, кажись, нас обратно выгоняют.
        - В задницу всех, - невнятно, но достаточно громко пробурчал напарник, не открывая глаз. - За свои деньги я могу сидеть, где хочу.
        Василь и Андрей на другом конце стола меланхолично перебрасывались в картишки. Они даже головы не повернули, когда Маттео Пакконе заорал на них с порога:
        - Эй вы, ублюдки! Выметайтесь отсюда, пока я не выпустил вам кишки!
        Илья подмигнул Василю, и хохол с сожалением бросил карты на стол. Он поднялся, пошатываясь, и подхватил с лавки цветочный ящик. За ним встал Андрей. Оба двинулись к выходу. Но Томас и Илья остались сидеть за столом.
        Маттео был самым крупным из братьев, хотя и не самым старшим, и уж точно, не самым умным. Он отдал Пьеро свой саквояж и направился к наглым пьянчужкам, на ходу расстегивая пиджак. Томмазо шагнул за ним, по пути толкнув плечом Василя, да так, что «пьяный цветочник» чуть не выронил ящик.
        Пока все шло, как и ожидалось. Илью беспокоило только то, что третий братец, Пьеро, остался на пороге, держа в обеих руках по саквояжу. Но вот оба «цветочника» зашли ему за спину и замешкались на выходе.

«Все, теперь не уйдет», - подумал Илья и поднялся навстречу Маттео.
        Тот был на голову выше, и его толстые пальцы украшала пара боевых колец - ими можно было запросто рассечь сонную артерию. Под распахнутыми полами пиджака блеснули перламутровые рукояти револьверов.

«С ним бесполезно говорить, он ничего не услышит, - подумал Илья, - а если услышит, то не поймет, а если поймет, то будет только хуже…»
        Маттео схватил его за шиворот и выдернул из-за стола.
        - Выметайся, сопляк!
        - Да-да, мистер, одну минуту, - залепетал Илья и схватил громилу за лацкан пиджака.
        Рядом Томмазо пытался оторвать Томаса от стола, к которому тот намертво прижался.
        И вдруг Пьеро закричал с порога по-итальянски, в голосе его слышалась тревога.
        Илья почувствовал, как хватка Маттео ослабла. Громила попытался оттолкнуть его, но Илья сдернул пиджак с его плеч так, что тот спеленал руки гангстера. А лезвие ножа уже впилось в кожу над кадыком - и Маттео застыл, боясь шевельнуться.
        - Не дергайся, и останешься живым, - прямо в ухо ему проговорил Илья и скосил глаз на Томаса.
        Тот уже припечатал к столу второго братца, заломив руку за спину и держа острие клинка под челюстью.

«Что с третьим?»
        Он уловил какое-то движение за спиной. И тут же ударил выстрел. Сочный выстрел из револьвера. А не из обреза.

«Все пропало!»
        Краем глаза Илья заметил, как кто-то падает сзади под стойку бара. Он подножкой сбил Маттео на пол, полоснув ножом по горлу. И отскочил в сторону, уклоняясь от выстрела - Пьеро тянул к нему руку с револьвером. Из дула вылетел сноп огня. Жаркий порыв ветра хлестнул по лицу Ильи. Он швырнул нож в Пьеро и хотел броситься вперед - но вдруг распластался на полу. С оглушительным грохотом ударил дробовик, и Пьеро повалился рядом. Кто-то взвизгнул в углу. И наступила тишина.
        - Вот так, - раздался голос Томаса. - Вот и поговорили.
        В проеме двери возник еще один силуэт. Это был кучер, возивший братьев Пакконе. С двумя револьверами в руках он ворвался в лавку и принялся палить. Но успел сделать только два выстрела. Василь, укрывшийся за распахнутой дверью, выстрелил ему в спину из дробовика, и кучер, всплеснув руками и выгнувшись всем телом, рухнул поперек Пьеро.
        - Все целы? - спросил Илья, хотя уже знал ответ.
        Андрей лежал на боку возле стойки бара, зажимая руками живот. Его белое, как мел, лицо блестело от пота.
        - Хлопцы, не бросайте… - простонал он.
        - Томас, в пролетке сядешь на козлы, - приказал Илья. - Василь, помоги.
        Томас метнулся мимо них, подхватив с пола саквояжи. Один из братьев Пакконе остался лежать грудью на столе, залитом кровью, между лопаток у него торчала рукоятка ножа. Остальные валялись на полу. От спины кучера поднимался дымок.
        Вместе с Василем они подняли Андрея и поволокли к выходу. Тот едва переступал ногами и бормотал: «Как же я так, как же я так…»
        На пороге Илья оглянулся и с трудом отыскал взглядом китайца, забившегося под стол.
        - Закрой лавку изнутри и уйди через черный ход, - приказал он. - Исчезни на время. Черный Испанец даст знать, когда ты сможешь вернуться.
        Томас уже восседал на козлах, разбирая вожжи.
        - А где еще один? - спросил он.
        Илья только сейчас понял, что куда-то пропал Грицко. Ну да, если б он оставался на месте, кучер не смог бы ворваться. Где же он?
        Увидев на тротуаре цветочный ящик, он все понял. Схватив обрез, сунул его за пояс и вскочил на подножку.
        - Уходим к вокзалу! Только не гони. Едем тихо и спокойно.

28. Отходняк

        Чтобы перевязать Андрея, Илья разорвал свою рубашку. Его радовало, что кровотечение быстро остановилось. Может быть, рана оказалась не слишком серьезной, да и перевязка была сделана вовремя.

«Все будет хорошо, - думал он, поглаживая приятеля по холодной влажной руке. - Найдем врача, который умеет держать язык за зубами. Салливан наверняка знает такого. Андрюха выкарабкается, он парень крепкий. А вот Грицко… С ним-то что делать?»
        Он отдернул переднюю шторку и похлопал Томаса по спине:
        - Останови возле какого-нибудь магазина. Мне надо сорочку купить.
        - Как там наш друг?
        - Нормально.
        - Однажды я тоже попал в такую историю, - говорил Томас, не оборачиваясь. - Засадили мне пулю в плечо. Так я прошел два квартала и лег на ступеньках больницы. Меня залатали и через два дня вышвырнули на улицу. Тут за углом госпиталь Гавернер. Остановить там? Хотя было бы лучше, если б он сам дошел. Нам-то, зачем маячить?
        - Давай к заднему двору, - согласился Илья.
        Пролетка остановилась возле калитки в больничной ограде. Там стоял бородач в сером халате, поверх которого был черный кожаный фартук. Он, улыбаясь, беседовал с дамочкой в дорогом платье и шляпе с вуалью.
        - Извините, что вторгаюсь в вашу беседу, - сказал Илья, сжимая отвороты сюртука у самого горла, чтобы скрыть голую грудь. - Мой друг попал в беду. Мы проходили мимо салуна, когда там вдруг началась пальба. И случайная пуля угодила моему другу в живот. Боюсь ошибиться, но мне кажется, ему не помешает медицинская помощь.
        Бородач виновато посмотрел на дамочку и развел руками:
        - И так - каждый день! Стоит мне вырвать минутку, чтобы поговорить с вами, как тут же вмешивается неумолимый рок!
        - Поторопитесь, мой милый Гиппократ, - кокетливо улыбнулась она. - Вас ждет раненый.
        - Что значит какая-то пуля по сравнению с разбитым сердцем! - воскликнул врач и наклонился, целуя даме ручку.
        Затем он резко повернулся к Илье и сказал уже совершенно серьезно:
        - Вы его не растрясли по дороге?
        - Нет.
        - Крови много?
        - Мало.
        - Какого цвета?
        Илья разозлился:
        - Черт! Какого еще цвета может быть кровь!
        - Иногда она черная, - спокойно сказал Гиппократ и сунулся в коляску.
        Через пару секунд он повернулся к Илье:
        - Красная. Это хорошо. Сейчас сюда прибегут санитары с носилками. Оставьте вашего друга на тротуаре. Он пришел сюда сам. Вас никто не видел. И вы меня не видели. У меня хватает других забот, чтобы еще давать показания. Вам все ясно?
        - Да, сэр. Когда я смогу забрать его?
        Врач пожал плечами.
        - Станет известно через час. Если не умрет в течение этого часа, то заберете его через неделю.
        - Он не умрет, - твердо сказал Илья и вложил десятидолларовую монету в ладонь врача.
        Тот подбросил ее, поймал и небрежно опустил в карман фартука, откуда торчали блестящие рукоятки каких-то инструментов.
        - Ничто так не способствует лечению, как хороший задаток, - сказал врач. - Действует почти как молитва. Вам придется изрядно помолиться за своего друга. Но, прежде чем идти в церковь, переоденьтесь. У вас вся одежда в крови.


* * *
        Вернувшись в пролетку, Илья понял, почему доктор так быстро произвел осмотр раненого. Наверно, одним глазом он смотрел на Андрея, а другим на Василя.
        А тот вжался в угол коляски, до сих пор не выпуская из рук обрез, и настороженно глядел в окошко на пролетающие за окном дома.
        - Не жилец, - сказал он сквозь зубы.
        - Что?
        - Конец Андрюшке, вот что. И нам конец.
        Илье хотелось отхлестать его по щекам, чтобы парень пришел в себя. Но передумал, увидев, что у обреза взведены курки.
        Он открыл один саквояж, а второй бросил на колени Василю.
        - Пересчитай, сколько там.
        Деньги были упакованы в свертки, одни потолще, другие потоньше. Были и конверты, некоторые даже надписанные - «Салун Зильбера», «Моргенштерн», «Козловски»…
        Поняв, что тут работы не на пять минут, Илья захлопнул саквояж. А Василь рылся в деньгах, запустив туда обе руки.
        - Вот это да, - с трудом выговорил он, наконец. - Вот деньжищ-то…
        Илья осторожно забрал обрез, лежавший на сиденье, спустил курки и вытащил патроны.
        - Спасибо тебе, Василек, - сказал он, пряча дробовик в сумку. - Выручил. Если б не ты…
        - Да мы все сделали, как надо, - обиженно протянул Василь. - Уперли стволы ему в спину. Он так спокойно чемоданы опускает на пол. И вдруг стреляет, гад. Смотрю, Андрюха падает. Думаю, как же так! Ах ты, думаю, сука! Да что ж ты натворил, сволочь! Как саданул ему промеж лопаток, он и улетел. Тут второй забегает. Я заховался у стеночки, и ему тоже - бац! И готово!

«Надо было меньше думать», - хотел сказать Илья. Но сейчас было не самое удобное время для поучений.
        - На вокзале разбегаемся, - сказал он. - Ты едешь домой. Расскажешь, что случилось. Шли мимо «Черной Розы», там стрельба, Андрея ранило.
        - А ты куда?
        - Я спрячу деньги. Завтра встречаемся у Томека, в обед.
        Василь прижал саквояж к животу:
        - Давай этот я спрячу.
        - Где? - усмехнулся Илья. - В дымоходе? В отхожем месте? Василек, очнись. Понимаю, ты не можешь оторваться от добычи. Но пока ты живешь среди своих, никто не должен видеть ни одной бумажки из этих сумок.
        - Что? А моя доля?
        - Получишь, не сомневайся. И она будет не меньше, чем моя…
        Пролетка остановилась, и к ним заглянул Томас:
        - Чего вы тут препираетесь? Приехали. Расходимся, как договаривались. И давайте живее. Мне еще работать всю ночь. Билли, когда расчет?
        - Завтра в полдень, на нашей скамейке в Центральном парке.
        - Ясно. Будь здоров, друг, - он пожал руку Василю. - Приятно было с тобой поработать.
        Они пересыпали все деньги в сумку с оружием.
        - Как ты понесешь такую тяжесть? - беспокоился Василь. - Давай я тебя провожу. А если нападут какие-нибудь гады?
        - Есть чем отбиться, - Илья достал из кармана несколько монет. - Вот тебе на дорогу. Доберешься до дому, выпей немного и завались спать. Пусть думают, что ты пьяный.
        - Илюха, ты что? - Василь недоуменно смотрел на него. - У тебя мешок денег, а ты даешь мне какие-то гроши из собственного кармана?
        - Это пока еще не наши деньги.
        - Да ладно тебе!
        Илья положил руку ему на плечо и с силой сжал, как будто так Василь лучше бы его понял:
        - У тебя еще горячка не прошла. Но скоро пройдет. И ты поймешь, что это значит - убить четверых. На наших деньгах слишком много крови. И если у тебя найдут хотя бы долларовую бумажку - все, виселица. Четыре убийства не прощают. Ты готов сунуть голову в петлю? Лично я еще собираюсь пожить.
        - Но… - хохол растерянно моргал, не отрывая взгляда от сумки. - Но… Но мы же… Разве четверых? Ну да, четверых…
        - А увидишь Грицка, прикажи ему молчать, - добавил Илья жестко. - Не то будет пятым.


* * *
        Что-то случилось, как только он остался один. Азарт схватки, радость победы, ликование от того, что остался жив - все эти чувства схлынули, и теперь Илья ощущал только одно - страшную головную боль.
        В подворотне он, как мог, очистил костюм от капель крови. Впрочем, они и не были заметны на темно-синем сукне. Однако ему все время казалось, что на него оглядываются. Он несколько раз проверился, косясь в витрины. Нет, показалось.
        Стоя на верхней палубе парома, он держал сумку на перилах. Если бы к нему подошел полицейский, сумка упала бы за борт. И ему было бы нетрудно изобразить отчаяние. Ай-яй-яй, какое горе! И все бы рядом сочувствовали, хотя нет - большинство бы злорадствовало.
        Он не сел в поезд, как обычно - ехать надо было всего лишь один перегон, каких-то три мили, и он прошел это расстояние пешком. Потому что в поезде не выбросишь сумку за борт. А полицейские иногда ходят по вагонам.
        Правда, они и по дорогам иногда ходят. Но в этот раз обошлось. Сумка била его по ногам, и он то и дело останавливался, меняя руку. Он взмок, но не от тяжести, а от страха. И только увидев за поворотом знакомый голубой заборчик виллы Салливана, Илья вдруг ощутил, какой тяжелой была сумка.

«Своя ноша не тянет? Не своя, в том-то и дело», - подумал он, прибавляя шаг.
        Хуан вышел ему навстречу:
        - Кармелита сказала, что ты сегодня приедешь. Зато я первым тебя увидел. Давай помогу.
        - Спасибо, я сам.
        - Что у тебя там? Опять гвозди?
        - Сам не знаю. Попросили передать капитану.
        - Он тоже приедет? Кармелита ничего не говорила. Билли, постой, ты где так испачкался? - Хуан отряхнул его сзади и недоуменно уставился на руку. - Что-то липкое, вроде патоки. Столько пыли собрал! Костюм совсем новый, так жалко…
        Илья остановился возле сарая, в котором хранились рыбацкие снасти.
        - Сумку оставим здесь, - решил он. И, подумав, добавил: - И меня оставим здесь. У тебя есть какая-нибудь выпивка?
        - Что? - изумился мексиканец.
        - Виски. Или джин. Или спирт.
        - Ну, у Кармелиты где-то есть…
        - Принеси бутылку. Быстрее, Хуан, быстрее…
        Он сел на сумку и обхватил руками голову, которая, казалось, сейчас разорвется от боли.
        Наверно, Хуану пришлось вплавь пересечь Ист-Ривер и обойти все магазины Манхэттена в поисках этой бутылки. Илья вырвал ее из рук мексиканца и жадно отпил из горлышка.
        - Что за дрянь! Спасибо, амиго. А теперь оставь меня здесь.
        - Билли, ты не в себе, - мексиканец потрепал его по плечу. - Не надо тебе тут оставаться. Дети могут увидеть. Пойдем со мной.
        Илья прислушался к тому, что творилось у него в голове. Там все еще несся курьерский поезд, однако новый глоток виски заменил железные колеса на резиновые. Еще глоток - и поезд умчался, а голову заполнил шум прибоя.
        - Пойдем? Куда?
        - В лодку. Я там иногда прячусь, когда Кармелита пилит меня слишком усердно, - Хуан приподнял Илью и потянулся к сумке.
        - Не трогай!
        Он с трудом оторвал сумку от земли и пошел рядом с мексиканцем, который то и дело норовил толкнуть его плечом.
        - Ты чего толкаешься?
        - Это не я, это ты кренделя выписываешь, - мягко смеялся Хуан, ведя его к причалу.
        Лодка стояла на песке, слегка накренившись. Илья перебросил сумку через борт и забрался в тесную каюту.
        - Амиго, мне надо немного поспать, - сказал он, не чувствуя собственных губ. - Когда приедет хозяин, не веди его сюда. Сначала разбуди меня. Если я не проснусь, облей водой.
        - Ничего не понимаю, что ты там говоришь, - вздохнул мексиканец. - Ты ложись, ложись. Проспаться тебе надо. Утром принесу тебе кислого молока. Потом куриный бульон - и все будет хорошо.
        - Куриный бульон? А кто у вас режет кур, ты или жена?
        - Опять ты за свое. Ни слова не разберу.

«Да он же не понимает по-русски!» - осенило Илью. Это открытие показалось ему ужасно забавным, и он сказал:
        - Милый ты мой толстяк! Я только что зарезал человека. Как цыпленка зарезал. На, выпей!
        Он протянул бутылку Хуану, и тот охотно приложился к ней.
        - А знаешь, я даже цыплят никогда не резал, - продолжал веселиться Илья. - Не было у нас цыплят. Потому и не было, что никто не смог бы их резать. Ни отец, ни я. А сегодня - чик, и готово.
        Хуан отвечал ему по-испански, а Илья перебивал его на русском, и так они прикончили бутылку, и откуда-то появилась вторая. Илья пил, пока его не начало рвать. Он стоял на четвереньках в прибое, блевал и отплевывался, и смотрел, как Хуан стирает в волнах его костюм.
        Потом ему захотелось утонуть, и он лег в воду лицом вниз. Но какая-то сила вытянула его на песок. Он оттолкнул Хуана и снова рванулся в воду, и на этот раз удачнее. Перед глазами встало зеленое стекло, в нем мелькали песчинки и водоросли, и горькая вода пробивалась через нос, и он с наслаждением понял, что сейчас все кончится…

29. Свои и чужие

        Мужественно опустошив еще одну кружку простокваши, Илья дал себе зарок - никогда больше не пить виски, раз после него приходится вливать в себя такую гадость.
        - Полегчало? - спросил капитан Салливан.
        А Хуан уже изготовился с кувшином, чтобы снова наполнить кружку. Но Илья вовремя накрыл ее ладонью.
        - Да. Все прекрасно. Очень хорошо помогает твое кислое молочко, амиго.
        Мексиканец посмотрел на хозяина, и Илья с ужасом представил, что Салливан прикажет налить еще. Но капитан сказал:
        - Спасибо, Хуан. Оставь нас.
        Они сидели за столом, и между ними высилась гора денег.
        - Сколько ты дашь своим парням? - спросил капитан.
        - Не знаю. Вам решать.
        - Полторы тысячи Томасу. А тому, который завалил двоих… Я бы дал ему пару сотен, но не знаю, как на него подействует такая сумма. Ему есть, где жить?
        - Нет. Он живет с земляками.
        - Снимешь ему комнату где-нибудь неподалеку. Сегодня же. И для того, который в больнице. Чтоб было, где отлежаться. - Капитан отделил три стопки банкнот. - И себе подыщи жилье. Теперь тебе придется жить там. Чтобы тебя в любой момент могли найти твои люди. Кстати, о людях. Есть несколько парней, которые не знают, куда себя деть. Я их отправлю к тебе. Поговоришь, посмотришь, но ничего не обещай.
        - Да что я могу обещать? Я не знаю, что будет со мной завтра…
        - Завтра ты будешь обживать новую квартиру. На первое время тебе понадобится помощник. Хуан побудет с тобой. Правда, он плохо знает город…
        - Как и я.
        - Но он быстро осваивается в любой обстановке. - Салливан посмотрел на часы. - Тебе пора. В полдень встречаешься с Томасом, в три часа сидишь в салуне у поляка, слушаешь, о чем люди говорят.
        - Не знаю, сэр… - Илья взъерошил волосы пятерней, как делал всегда, когда мучился над какой-нибудь загадкой. - Не знаю, стоит ли мне туда возвращаться. Может быть, бросить это дело? Я принес вам кучу денег. Дайте мне из этой кучи немного на дорогу, и я уеду на Запад. Что-то мне плохо стало в городе, сэр. Плохо.
        - Пить меньше надо. - Салливан рассмеялся. - Эх, Билли! Если б ты знал, какие мысли с похмелья лезут в мою лысую голову, ты бы просто умер со смеху. Вот почему я стараюсь не выпивать, если завтра на службу. Боюсь сорваться. Так все противно! Вокруг одни уроды! Город - как последний круг ада! Вонь, грязь, вместо еды - отрава, вместо воды - конская моча! И так все надоело, что и на Западе не спрятаться, да и просто жить не хочется.
        Да… Ну, помучаешься эдак с полдня, понемногу отпускает. Начинаешь думать о деле, начинаешь замечать красивых бабенок, и вообще… Так что я тебя понимаю. Но сегодня у тебя нет времени на сантименты. Собирайся. Эти деньги тебе понадобятся на первое время. И еще кое-что понадобится.
        Капитан подошел к кухонному шкафу и, присев, выдвинул нижний ящик.
        - Давай сумку.
        Илья присел рядом и стал укладывать в сумку револьверы, обернутые промасленными тряпками, и коробки с патронами.
        - Эти игрушки раздашь своим, когда придет время. С ними как-то веселей.
        - Какое время?
        - Ну, я думаю, через неделю к тебе наведаются отморозки из Бауэри. Потом еще кто-нибудь попытается тебя прощупать. Спуску не давай. Клади всех, ничего не бойся. За любого подонка из соседних банд полиция тебе только спасибо скажет.
        - Мне плевать, что скажет полиция, - равнодушно ответил Илья, закрывая сумку. - Пока меня интересует другое. Вы не подумайте, что я чего-то испугался, нет. Но я слышал, что у итальянцев есть такая штука - кровная месть.
        - За Пакконе некому мстить, - сказал капитан. - Их было три брата. Их больше нет. Единственный человек, у которого из-за них на тебя зуб - инспектор Хиггинс. Братцы работали на него. Приносили ему стабильный доход. Ну, ничего, он найдет себе других. А тебя я от него прикрою.
        - Братья работали на Хиггинса, я работаю на вас, - усмехнулся Илья. - Интересно получается. Полицейские и бандиты в одной упряжке, так, что ли?
        - А ты, сынок, не дели людей на полицейских и бандитов. Или на белых и черных. Или на коренных и иммигрантов. Люди делятся только по одному признаку. Знаешь, по какому?
        Илья помотал головой.
        - Люди делятся на своих и чужих, - сказал капитан Салливан. - Свои и чужие. Вот и все.


* * *
        Ожидая Томаса на скамейке, он чуть не заснул, щурясь под мягким ноябрьским солнцем.

«Скоро зима, - думал он. - Уехать бы куда-нибудь в теплые края. Что меня тут держит? Ничего. В кармане лежат две тысячи. Язык я выучил. Сяду на любой поезд, идущий на юг. Юг - это Каролина. Флорида, Луизиана. Там меня никто не знает. И никто не найдет. Как говорил Салливан? Пока молодой, можно начать все сначала».
        Он посмотрел на часы.

«Томас опаздывает. А если он не придет? Жду еще полчаса - и ухожу. На вокзал».
        Через полчаса он встал, последний раз оглянулся по сторонам - и увидел Томаса.
        Напарник издалека махнул ему шляпой, и Илья снова опустился на скамейку.
        - Еле-еле ушел, - задыхаясь от быстрой ходьбы, сказал Томас. - В салуне только и разговоров, что про бойню в «Черной розе». Все думают, что итальяшек положили ребята Сильвера. Большой Босс вызвал к себе Гарри среди ночи. Тот вернулся грустный. Приказал собрать всех парней, будет большая драка. Ты деньги принес?
        - Вот. Полторы.
        - Весьма кстати, - Томас, не пересчитывая, свернул деньги рулончиком и запихнул в задний карман штанов, - хватит на дорогу. Я сматываюсь, Билли. Уношу ноги. На юг. Перезимую во Флориде, а там видно будет. Сколько можно жить на одном месте? Я уже три года торчу в Нью-Йорке. Пора сменить обстановку. А ты как?
        - Пока не решил.
        - Давай со мной. На пару всегда веселее. А тут сейчас такое начнется… Все гадают, с какой стороны ждать нападения. Будет, как в прошлом году. Толпа неслась по улице и громила все на пути. А мы стреляли по ним с крыш. А все из-за чего? Из-за новой лавки, которая открылась как раз на пограничной улице. Сильвер считал, что она наша, а Джонни Француз - что его. И чем кончилось? Лавку сожгли. И все успокоились.
        - Так «Черная роза» была на земле Француза?
        - Ну да. - Томас встал. - Решай, братишка. Если надумаешь ехать, встречаемся в семь на вокзале.
        - Я не могу уехать, - сказал Илья. - Слишком много дел. Товарищ лежит в госпитале, надо помочь его родне. А война Сильвера и Француза меня не касается.
        - Значит, остаешься? - Томас протянул руку. - Держись. И не забывай, чему я тебя учил.
        - Удачи, братишка…

«Значит, Салливану были нужны не только деньги, - думал Илья, глядя вслед Томасу. - Сколько зайцев он убил одним выстрелом? Насолил инспектору Хиггинсу. Хапнул денег. И, возможно, развязал войну между бандами. Люди Сильвера и Француза будут убивать друг друга. Тех, кто уцелеет, будут хватать за убийство. Доблестная полиция зачистит беспокойные районы, и проститутки с карманниками будут платить дань не бандитам, а копам. Он хочет, чтобы я убил еще кого-нибудь. Наверняка здесь тоже есть какой-то расчет. Ну, и что прикажете делать? Пока не поздно, бежать на вокзал?»
        Но вместо вокзала он отправился в Десятый округ. Снял там три комнаты в меблированном доме - по пять долларов в неделю, второй этаж, одно окно во двор, два - на старое кладбище, где начиналась какое-то строительство. Комнаты занимали конец коридора, и к ним можно было подняться по отдельной лестнице прямо из двора, минуя консьержку, сидевшую в вестибюле главного входа. В общем, идеальное жилье. Он заплатил за три месяца вперед и записался в журнале - Уильям Истмен, цветовод.
        Вечером он нашел в салуне Василя. Для вида посидели за столиком, разошлись по одному и встретились за углом.
        Когда Василь переступил порог своей новой комнаты, у него подкосились ноги. Он осторожно опустился на край кровати и погладил высокую подушку.
        - За три месяца вперед заплачено? - переспросил он сдавленно. - Шестьдесят долларов? Такие деньжищи!
        - Здесь еще двести, - Илья бросил на постель конверт. - Твоя доля. Жилье для нас сняли те парни, на кого мы с тобой будем работать.
        - Будем работать? Значит, они нас приняли? А Андрюха? А Грицко?
        - Когда Андрей встанет на ноги, поселится рядом с тобой. И получит свою долю…
        - Получит? Он же ничего не делал!
        - А с Грицко будет отдельный разговор, - продолжил Илья, пропустив мимо ушей жлобскую реплику. - Ты его не видел?
        - Как же, - криво улыбнулся Василь, - видел. Валяется в углу, в хламину пьяный. Я к нему, а он мычит, глаз не открывает. Придуривается. Как бы не стал болтать лишнего, по пьяному-то делу.
        - Очухается, поговорим. Теперь вот что. Сиди здесь, никуда не выходи. По коридорам не шатайся, жди меня.
        - Пожрать бы, - Василь выразительно почесал живот.
        - Я принесу.
        - А скоро на новое дело пойдем?
        - Скоро.
        Спускаясь по лестнице, он завидовал Василю. Тот выглядел вполне довольным, даже счастливым. И никаких сантиментов, как выражается Салливан. Будто каждый день расстреливал людей. И уже рвется к новым убийствам. К новому заработку. Что ж, он будет хорошим бойцом…
        Илья заехал в свою бруклинскую квартиру, где его ждал Хуан. Вдвоем они собрали нехитрые пожитки и перевезли в «русский квартал». По дороге накупили мяса, овощей, вина. Хуан оказался отличным поваром, правда, от всех его блюд во рту начинался пожар, который приходилось гасить вином. Они пировали втроем до глубокой ночи. Василь и Хуан одновременно на трех языках обсуждали разные способы разбогатеть, а Илья молчал и только изредка невпопад соглашался то с одним, то с другим.

«Завтра начнется война, - думал он. - Схлестнутся две армии. А потом они разберутся, что к чему, и я окажусь между двух огней. Один против всех. Даже Томаса не будет рядом. Безобидный толстячок-мексиканец и неповоротливый хохол с дробовиком - вот и все мое войско. Ну и ладно. Салливан эту кашу заварил, ему и расхлебывать. А на Юг я всегда успею».


* * *
        Давненько в салуне Томека не было такого наплыва новых посетителей. Они приходили по одному, садились у стойки и разглядывали публику. Им требовалось не больше пяти минут, чтобы обнаружить столик в дальнем углу, за которым сидели Илья, Хуан и Василь. На столике не было ни одной бутылки, ни одной пивной кружки, только кофейник и чашки. Выждав еще немного, новичок подсаживался к ним и заводил разговор о том, какие трудные времена настали. Слово за слово, и вот, наконец, звучала фраза:
        - Говорят, Черный Испанец снова объявился.
        - Говорят, - соглашался Илья, если гость производил благоприятное впечатление.
        - Говорят, он сюда заглядывает. Как бы с ним потолковать?
        - А кто ты такой, чтобы он согласился с тобой разговаривать? - спрашивал Хуан.
        Некоторые гордо разворачивались и уходили. Другие начинали рассказывать о своем бурном прошлом. Терпеливо выслушав перечень подвигов и отсидок, Илья советовал зайти сюда через месяц, когда Черный Испанец вернется с Юга.
        И только немногие отвечали просто:
        - Я служил в береговой охране.
        Вот тогда Илья говорил:
        - Приходи в пятницу, к обеду.
        Так он отличал людей, посланных Салливаном, от тех, кто просто услышал о новой банде и захотел в нее влиться.
        Обычно городские банды собирались из соседей по двору или кварталу, еще чаще в них сбивались родственники. Такие шайки орудовали там же, где жили - грабили соседние лавки или отбивались от соседних банд. Однако чтобы захватить власть над целым районом, родственных связей было недостаточно. Даже если собрать воедино десяток мелких шаек - это будет свора, толпа, что угодно, но только не настоящая банда. Потому что банда начинается с главаря.
        О Черном Испанце жители Манхэттена знали уже лет тридцать. Он наводил ужас и на аристократов Вишневого холма, и на голодранцев нижнего Вест-Сайда еще до Гражданской войны.
        Ходили слухи, что Испанец погиб во время Призывного бунта. Однако в семидесятые годы эта кличка снова появилась в полицейской хронике. Его банда не отличалась многочисленностью. Никто не знал точно, сколько людей у Черного Испанца. Больше того, никто не знал, где они собираются. Зато всем было доподлинно известно, что Испанец грабит только те магазины, казино и банки, которые принадлежали бывшим бандитам или их покровителям. Причем не в каком-то одном районе, а по всему Манхэттену.
        И даже в Бруклине, Джерси и Бронксе он оставил кровавые следы. В семьдесят девятом году Испанца подстерегли в итальянском ресторане на Сто двадцать пятой улице. Его изрешеченное пулями тело было сброшено в воды Ист-Ривер. Об этом знал каждый мальчишка.
        И каждый мальчишка теперь был уверен, что Испанец выжил, вернулся и первым делом отомстил своим обидчикам.
        В отличие от мальчишек, новые посетители салуна Томека надеялись, что Черный Испанец вернулся не для того, чтобы свести счеты, а ради дела.
        - Приходи в пятницу, - отвечал Илья. - Тогда и поговорим о деле.

30. Разборка в Десятом

        Консьержки знали, что каждое утро их новый постоялец отправляется в оранжерею. Возвращаясь вечером, он приносил им цветы. Вот бы они удивились, проследив за мистером Истменом чуть дольше, чем занимал его путь от крыльца до трамвайной остановки. Юный обходительный цветовод соскакивал на ходу, едва трамвай заворачивал за угол, и направлялся сначала к молочной лавке, а потом к развалинам литейного цеха. В его подвалах и обвалившихся печах ночевали беспризорники. Если дети - цветы жизни, то да, это место вполне можно было назвать оранжереей.
        Илья приносил сюда то, что воришкам было труднее всего спереть - молоко и шоколад. Правда, многие из его маленьких друзей предпочли бы пиво или даже виски, а некоторые девчонки просили в следующий раз принести хорошего табачку. Но и молоку они были рады.
        Наверно, им было просто лестно, что такой уважаемый парень, как Билли из банды Черного Испанца, сидит в их компании и сам пускает по кругу бутылки, пусть и с молоком.
        В знак благодарности они наперебой сообщали ему новости. И в пятницу он уже точно знал, с какой стороны ждать нападения - с севера, где проходила Сто вторая улица.
        Салун Моргенштерна находился на самой границе Десятого округа. Неудивительно, что именно с него банда «красных перцев» начала свое вторжение. В среду заведение посетили несколько прилично одетых джентльменов. Основной деталью их гардероба были обрезки свинцовых труб, висевшие на поясе, как шпага у дворянина. Они ничего не заказывали, а заняли всю стойку и принялись высмеивать завсегдатаев. Здесь обычно собирались работники красильного цеха, публика раздражительная и обидчивая, так что чужакам не понадобилось много времени, чтобы добиться нужного результата.
        Вспыхнула драка, красильщики были с позором изгнаны на улицу, после чего свинцовые трубы прошлись по посуде, мебели и витринам салуна. Единственным неповрежденным предметом обстановки осталась касса, но ее пришельцы унесли с собой. Бедняга Моргенштерн даже не мог подсчитать убытки, и утешало его только то, что буйные гости пообещали завтра заглянуть к его конкурентам.
        Они сдержали слово, наведавшись в салун Зильбера. Теперь их было гораздо больше, и публика разбежалась из зала, едва толпа показалась у входа. Поскольку не пришлось тратить время на драку, «перцы» успели разгромить еще два кабачка по соседству.
        В пятницу в северной части округа не работал ни один кабак. На дверях висели замки, витрины (там, где они имелись), были наспех заделаны досками. Томек Козловски не поддался панике только потому, что Илья заранее оплатил ему все предстоящие расходы.
        Несколько беспризорников провели эту ночь далеко от родных развалин. Шныряя по задворкам и греясь у чужих костров, они узнали много интересного. Оказывается, многолетняя война «красных перцев» и «угольщиков» закончилась перемирием. Обе банды решили поделить между собой русские кварталы, которые остались без присмотра после гибели братьев Пакконе.
        План действий не отличался особой изощренностью. Старинный особняк на Ален-стрит, в самом центре района, решено было взять измором, то есть бить там стекла и устраивать налеты до тех пор, пока жильцы не найдут себе более спокойное место. Освобожденное таким образом здание отводилось под резиденцию главарей и их гвардии. Отсюда, с Ален-стрит, будут каждый вечер отправляться отряды сборщиков налога. Да, налог теперь будут собирать каждый вечер, а не раз в неделю, чтобы хитрые кабатчики не могли ничего утаить. Размер налога останется прежним - половина выручки. Недовольных вывезут на свалку. А кто попробует сопротивляться - будет вздернут на фонарном столбе.


        Наверно, слухи о предстоящем переделе распространялись слишком быстро, потому что в пятницу почти все столы в салуне Томека остались свободными. Сам Томек и Илья, в одинаковых белых тужурках, ходили по пустому залу, смахивая щетками невидимые крошки с клетчатых скатертей. Василь, тоже в белой униформе, торчал за стойкой у пивного крана. У его ног, в корзине для пустых бутылок, мирно покоились три обреза.
        - Я так и знал, что никто не придет, - уныло сказал Томек. - Все так мечтали служить Испанцу. И где они теперь?
        - Ну, кое-то все же пришел.
        Томек глянул в угол, где наслаждались пивом и тихой беседой двое длинноволосых бородачей в изодранных кожаных жилетах чуть не до пола.
        - Это не те. Это местные. Весной завербовались на лесозаготовки, сегодня утром вернулись. Они еще ничего не знают. А твоих - никого нет. И никого не будет. - Томек оглянулся на звук распахнувшейся двери и еще более уныло повторил: - Нет. Никого не будет…
        На пороге стоял Андрей. Он был бледен, и его заметно пошатывало, отчего он то хватался за косяк, то отпускал его. Из-под сюртука выглядывала больничная рубаха, а на ногах красовались шлепанцы - один серый, другой черный.
        - Илюха, ты что, буфетчиком заделался? - широко улыбнулся он. - Дай полтинничек, с извозчиком расплатиться.
        Илья быстро шагнул к нему, чтобы поддержать, иначе Андрей свалился бы со ступенек. Увидев у тротуара коляску, он подошел и расплатился с кучером.
        - Один доллар, приятель! - сказал тот недовольно.
        - С чего это?
        - Да я бы и за десятку сюда не поехал, если б знал!
        Илья добавил еще пятьдесят центов и, оглянувшись, понял, из-за чего так нервничал извозчик.
        Улочка словно вымерла, и в ее конце шевелилась черная стена. Толпа двигалась медленно и бесшумно, как на похоронах.
        - Постой-ка, приятель, - Илья вскочил на подножку, а потом встал на козлы, держась за верх кареты.
        Ему хотелось взглянуть на толпу с крыши, но и такой высоты хватило, чтобы убедиться - да, их много, но не слишком. Просто они выстроились цепью, в несколько рядов, чтобы полностью перекрыть улицу. Выглядело это страшновато, особенно снизу.
        - Кто-нибудь едет? - выкрикнул извозчик. - За двадцать центов довезу до соседнего квартала, там тихо!
        - Здесь тоже не слишком шумно, - Илья спрыгнул на мостовую и похлопал лошадь. - Но задерживаться не советую.
        Извозчик и не нуждался в его советах, судя по тому, как лихо он рванул с места.
        Андрей уже стоял за стойкой рядом с Василем, продолжая улыбаться.
        - Ты чего такой веселый? - спросил Илья.
        - Так дома же.
        - Тебя отпустили?
        - Сам ушел. Как услышал, что у нас творится, ноги в руки и ходу. У тебя все готово? - Он заглянул под стойку, в корзину. - Осечки не будет, как в прошлый раз?
        При слове «осечка» лицо Томека страдальчески вытянулось, и он схватился за сердце:
        - Пан Илья, мне непременно надо присутствовать? Для меня такие сцены хуже зубной боли! Я десять лет жизни теряю за такие разговоры! Лучше я уйду уже, а вы делайте, что угодно!
        - Рассчитай клиентов и уходи, - разрешил Илья, показав на лесорубов.
        Томек на ходу стянул тужурку и бросил ее через стойку Андрею.
        - Всё, всё, я ушел, меня нет!
        Один из бородачей недовольно обернулся:
        - Э, уважаемый, что такое? Закрываетесь или что?
        - Сидите хоть до второго пришествия, - ответил Томек, выгребая из кассы мелочь. - Платить не надо, пиво - за счет заведения!
        - У вас что, праздник?
        - О да, такой праздник, такой праздник! Какой бывает один раз в жизни! - крикнул Томек и захлопнул за собой дверцу черного хода.
        В наступившей тишине стало слышно шарканье множества ног. Этот неясный шум приближался, однако за окном еще никого не было видно.
        Илья подошел к столику лесорубов:
        - Земляки, лучше бы вам перебраться в другое место.
        Они были похожи на леших - заросшие до глаз, пахнущие лесом, и в их бородах до сих пор виднелись какие-то травинки и хвоинки. Оба посмотрели на него так, будто не понимали по-русски. Один вздохнул:
        - Эх, землячок. В другом месте мы уже были. Полгода были. В шалаше. Чуешь, дымом воняет? То от нас воняет. Жрали с костра и пили из ручья. Дай нам посидеть по-людски.
        - Еще пива, - сказал второй «леший», с седой прядью в черной бороде. - И не мельтеши тут, нам поговорить надо.

«Сегодня многим надо поговорить, - подумал Илья, отступая от упрямых клиентов. - Ну, сами виноваты, потом не жалуйтесь».


        Он встал на пороге как раз тогда, когда толпа вывалилась на площадку перед салуном. Впереди шагала кучка парней в клетчатых пиджаках и пестрых шарфах на горле. Илья уже знал, что так одевались «угольщики». По двум шрамам на щеке и разорванному уху он узнал их вожака, Джо «Бритву».
        - Вот это да! - радостно воскликнул главарь. - А мы-то думали, что у вас эпидемия! Всё закрыто! А тут, оказывается, открыто! С чего бы это, Ларри?
        Ларри Хук был крупным сутенером, на него работало полсотни проституток от десяти до сорока лет, а еще Илья знал про него, что в Иллинойсе Хук был заочно осужден за изнасилование, убийство и поджог.

«Он-то что тут делает? - подумал Илья. - По глазам вижу, жалеет, что увязался за Бритвой. Наверно, попал под мобилизацию. Не мог отказаться. Побоялся растерять авторитет. А это кто там, за его спиной?»
        Длинный сутулый тип в котелке, возвышавшийся над плечом Ларри Хука, задиристо крикнул:
        - Джо, да они, видать, нас дожидаются!
        - Нет, Флем, не нас, - с невыразимой печалью протянул Бритва. - Не нас, а Черного Испанца. Так, любезный?
        Илья не сразу понял, что Джо обратился к нему, потому что как раз в этот момент вспоминал, кто такой Флем. Наверно, Флеминг «Молочник», который верховодил бандой квартирных грабителей. Они просто вламывались в богатые дома, избивали хозяев и забирали все, что помещалось в фургон.
        Если так, то значит, Бритва привел с собой не рядовых громил. Рядом с ним те, кто привык командовать, а не махать кулаками. Зачем они ему?
        - Ты что, оглох от счастья? - Бритва дружелюбно хлопнул его по плечу. - Испанца ждал, а пришли мы? Давай его вместе подождем, ты не против?
        Он неожиданно хлестнул Илью пальцами по глазам. Тот на миг ослеп и задохнулся. Бритва схватил его за волосы, резко рванул голову вниз и ударил коленом.
        Илья со стоном повалился на пороге, и Бритва перешагнул через него.
        Так они и входили в салун, перешагивая через Илью, а тот лежал лицом вниз, стонал - и считал входящих.
        Двенадцать. Он поднялся на колени и вытер окровавленное лицо рукавом белоснежной тужурки. Тупо поглядел на рукав. Наверно, он выглядел забавно, потому что толпа, стоявшая перед салуном, весело и добродушно заржала.
        - Вытри сопли и иди работай! - крикнули ему.
        - А то уволим!
        - Наймем иммигрантов!
        - Да он и есть иммигрант!
        - Давай пошевеливайся, наши командиры не любят ждать!
        Он вбежал в зал. Бандиты сдвинули два стола и расселись полукругом вдоль стенки.
        - Всем по бутылке виски, - заказал Бритва. - Самого лучшего. А этих вшей…
        Он ткнул пальцем в сторону лесорубов, а потом показал, как щелчком сбивают вошь.
        - Сию минуту, сэр! - угодливо поклонился Илья и крикнул Андрею: - Двенадцать бутылок сюда! Живо!
        Пробегая мимо замолчавших лесорубов, он тихо попросил их по-русски:
        - Мужики, право слово, шли бы вы отсюда…
        - Ага, - сказал черный. - Сейчас все бросим и уйдем.
        - Да ну их, Петро, - махнул рукой белый. - Сидим и сидим, никому не мешаем.
        Установив на подносе дюжину самых мелких, на полпинты, бутылок, Илья вернулся к бандитам.
        - Когда обещался быть Испанец? - спросил Джо Бритва, отхлебнув виски.
        - Не знаю, сэр. Мне никто ничего такого…
        - Все знают, один ты не знаешь? - усмехнулся Ларри Хук. - Ставлю доллар, что он сегодня тут не появится.
        - Ни сегодня, ни завтра, - поддержал его долговязый Флем. - И никогда. Раз не пришел на переговоры, значит, не место ему здесь. Зря ты нас собирал, Джо.
        - Придет или не придет, теперь все равно, - сказал Джо Бритва. - Главное, что мы пришли.
        - Ну, раз пришли, то повеселимся, - сказал Флем. - Джо, почему посторонние в зале? Выкинь их, а то что-то здесь воняет, как в свинарнике.


        Бритва щелкнул пальцами, поднимая двоих бандитов на дальнем конце стола.
        - Парни, наведите порядок. - Затем он поманил к себе Илью. - Слушай, любезный, а чего это ты такой грустный? Наверно, скучаешь по итальяшкам?
        Илья, протирая тряпкой поднос, помотал головой.
        - Не скучаю.
        - Ну, а с нами ты и вовсе не соскучишься! - расхохотался Бритва. - Сколько вы им отдавали? Половину? Бедняги! На что же вы жили? Нет, это возмутительно, ты как думаешь?
        - Да, сэр.
        Илья был готов беседовать в таком духе сколько угодно. Лишь бы несчастные лесорубы поскорее убрались. Ему не хотелось, чтобы пострадали невинные люди, даже по собственной глупости.
        Но тут сзади послышался странный звук - будто кто-то уронил сумку с орехами. Илья увидел, как Джо Бритва выпучил глаза - и в следующий миг поперек стола разлегся один из бандитов, посланных выпроваживать лесорубов. Второй отлетел к выходу и приземлился на ступеньки, схватившись за челюсть.
        - Кто еще? - грозно спросил черный лесоруб, закатывая рукава.
        А белый грохнул стул об пол и оторвал от него ножки. Одну оставил себе, вторую бросил товарищу.
        Они действовали слаженно и спокойно. Видно, полгода в лесах их единственным развлечением были драки.

«Идиоты!» - подумал Илья. Он знал, что никакой драки не будет.
        В руке Джо Бритвы сверкнул револьвер.
        - Эй, вы! Стойте спокойно! Молитесь! Сейчас вы увидите Господа!

«Все пропало», - обреченно подумал Илья.
        Он стоял как раз напротив Бритвы, и ствол револьвера подрагивал в нескольких дюймах от плеча Ильи. Он увидел, как Бритва взвел курок…
        Краем латунного подноса, наверно, можно перерубить запястье. Особенно если хорошо размахнуться. Но у Ильи не было времени для замаха. Поэтому его поднос только выбил револьвер на стол.
        В другой руке у Ильи была мокрая тряпка, и он хлестнул ей по глазам Бритвы. Потом схватил револьвер и отскочил назад.
        - Ложись! - заорал он, кидаясь на пол рядом с лесорубами.
        Но те даже не шелохнулись.
        От стойки загрохотали дробовики. Выстрел, второй! Еще, и еще! Все заволокло дымом. Илья приподнял голову и увидел, что оба мужика стоят, как стояли, похлопывая по ладони своими дубинками.
        - Да хоть к стенке отойдите, бараны! - крикнул он им.
        Но они вдруг ринулись куда-то, и он увидел, что на входе сквозь дым вырисовываются чьи-то силуэты.
        Услышав пальбу, спутники Бритвы рванулись в салун - и напоролись на разъяренных бородачей. Вопли, стоны, грохот сломанных столов, звон и визг битого стекла - за всем этим шумом Илья едва расслышал голос Василя.
        - Илюха, ты где? Я стреляю?
        - Нет! - закричал он и, подобрав разломанный стул, вскочил с пола. - Пособи!
        По звукам со стороны входа ему было ясно, что к лесорубам лучше не приближаться. Сами справятся. Его больше беспокоили те из двенадцати, кто оставался за столами, и кого не было видно за стеной дыма.
        Первым ему попался Флем - Илья нырнул под его длинную руку с револьвером и засадил острый обломок ножки под грудь. Кто-то навалился сбоку. Он крутнулся на месте, схватив противника за рукав, и сбил подсечкой. Пока тот падал, Илья успел выхватить нож и ударить его сзади по ребрам. Удар не получился, нож наткнулся на кость, но добивать было некогда - к нему тянул руки сам Джо Бритва. Половина лица у него была залита кровью, и руки были в крови. Илья увернулся и дважды ударил ножом в живот. Бритва подпрыгивал при каждом ударе, и сгибался все больше.
        - Илюха, стреляю! - завопил Василь.
        Он присел у стенки, потянув на себя падающего Джо. Снова ударили обрезы, и картечь заметалась по стенам, и от воплей, казалось, обрушится потолок…


        - Уходят, уходят! - закричал кто-то по-русски.
        - Василь, всё! - Илья осторожно выбрался из-под тела Бритвы. - Всё, хорош!
        - Ты живой! Я думал, кончили тебя! - рыдал Василь, размазывая копоть по лицу.
        Теперь выстрелы гремели на улице. Толпа уносилась прочь, а с крыш по ней били те, кого Томек не дождался в зале. Да им и нечего было делать в салуне. Их место сегодня было там, на крышах. Как только ударили первые выстрелы из обрезов, четверо посланцев Салливана принялись поливать свинцом толпу на площади.

«Если б не чертовы «лешие», все бы кончилось быстро и без хлопот, - подумал Илья, тщательно вытирая нож чьим-то пестрым шарфом. - А теперь… Кстати, что с ними?»
        - Ну, натворили делов, - проговорил черный, разгоняя рукой дым. - Ну, наломали!
        - Ходу, Петро, ходу, - сказал белый, однако никуда не ушел, а подобрал с полу чью-то шляпу.
        Примерил ее перед остатками настенного зеркала, плюнул и с отвращением отшвырнул.
        - Эй, земляки, - позвал их Илья. - Вам есть куда податься?
        - Найдем, - ответил черный.
        - Не пропадем, - добавил белый.
        - Если станете искать работу, зайдите сюда.
        - Да зашли вот… - оба одновременно почесали затылки, оглядывая то, что осталось от салуна.
        - Зайдите через два дня. В понедельник, - сказал Илья и повернулся к стойке: - Андрей, Василь, готовы? Уходим быстро.
        Он уже наклонился, чтоб шагнуть в коридор черного хода, как сзади его окликнули лесорубы:
        - Эй, любезный!
        - Ну что еще?
        - А за пиво кому платить-то? - спросил черный, потряхивая кошельком.
        - Сказано было - за счет заведения, - махнул рукой Илья и захлопнул за собой дверь.
        За спиной остались стены в оспинах картечи, остались двенадцать трупов в лужах крови, остались двое «леших» - и как было бы здорово, если б они снова появились в понедельник…
        Да появятся, никуда не денутся.
        В понедельник будет важный день. Здесь соберутся люди, с которыми ему предстоит жить и работать. Долго ли? Пока не убьют.



        Часть третья

31. Теодор Грин, литератор

        Однажды Энди Брикс зашел в библиотеку, когда там работал Кирилл. Бесшумно присел на подоконник, посмотрел, как появляются из-под карандаша бледные строчки, и вдруг спросил:
        - Крис, а ты не хочешь прогуляться в Нью-Йорк?
        - По-твоему, у меня есть время для прогулок?
        - Ну, я подумал, ты скучаешь о родном городе…
        - Мой родной город слишком далеко, чтобы по нему скучать. Далеко и отсюда, и от Нью-Йорка, - Кирилл захлопнул блокнот и встал из-за стола.
        - Я тебе помешал?
        - Нет. На сегодня я испортил достаточно много бумаги. Завтра закончу и отправлю Кену новый рассказ.
        - Не отправишь, - хитро улыбнулся Энди.
        - Это почему?
        - Потому что твой «издатель» сам уже здесь.


        Вонг Кен любил, когда Кирилл называл его своим издателем. Строго говоря, этого звания больше заслуживали редакторы тех газет и журналов, которые иногда помещали на своих страницах рассказы о похождениях неуловимых разбойников.
        Под рассказами ставилась подпись «Теодор Грин», гонорары приходили в Каса Нуэва на имя Паулиты Гонсалес. Из них половину тетушка оставляла себе, половину отдавала Кену. Сам Кирилл не получал за свои литературные труды ни цента.
        Он находил это вполне справедливым. Если за одно преступление нельзя наказывать дважды, то и за одну работу нельзя получать двойную плату. Кирилл ничего не сочинял, ему не надо было ничего выдумывать. Он просто описывал все, что совершала команда Брикса. Естественно, не называя настоящих имен, дат и мест.
        К примеру, за рассказ об ограблении поезда гонорар составил двадцать долларов. Разве Кирилл имел право присвоить их, если само ограбление принесло примерно двенадцать тысяч? Он писал, его печатали - что еще нужно писателю?
        Педантичный китаец вырезал газетные и журнальные странички, сшивал и переплетал их, а затем приклеивал поверх коленкоровой обложки изящную этикетку: «Теодор Грин. Доподлинные истории о невероятных приключениях крутых парней из шайки Потрошителя Банков. Том такой-то».
        Такие книжки, тиражом 1 (один) экземпляр, выходили в свет раз в год, и сейчас Кен с учтивым поклоном вручил Кириллу пятый том.
        Но на сей раз китаец приехал в Крейн-Сити не только для этого.
        - Не знаю, как они отыскали наш адрес, - виновато произнес Вонг Кен, доставая продолговатый конверт. - Мы никогда не связывались с восточными газетами. И я даже не слышал о таком издании, «Атлантический ежемесячник». Но они нас разыскали, Крис! Вот, почитай…
        Кирилл не подал виду, что изумлен до крайности. В отличие от Кена, он не только знал об этом чопорном аристократическом журнале, но и читал его порой. Его изумление только усилилось, когда он ознакомился с письмом. В самых изысканных выражениях мистера Теодора Грина извещали о том, что его творчество, столь популярное на Западе, несомненно, найдет отклик и в сердцах читателей на Востоке.
        И если вышеупомянутый мистер Грин соблаговолит выслать по нижеуказанному адресу рукопись не публиковавшихся ранее повестей размером не менее двадцати тысяч слов, то редакция откликнется на этот жест высылкой чека на сто долларов.
        Если же м-р Грин найдет время и навестит редакцию лично, то с ним будут проведены переговоры о взаимовыгодном сотрудничестве, поскольку редакция страстно желает заказать у него целую серию очерков о становлении законности в некогда диких западных землях.
        - Ничего не понимаю, - проговорил он, разглядывая конверт.
        - Что тут понимать! - Энди Брикс хлопнул по колену: - Тебе предлагают выгодный заказ! Тебя признали настоящим писателем! Я думал, ты начнешь плясать от радости, а ты…
        - Я не радуюсь при встрече с незнакомцами, - остановил его Кирилл. - Кто такой этот Фил Уильямс? Не припомню, чтобы мне встречалось это имя.
        - А с письмом пришло еще вот это, - спохватился Кен, доставая из саквояжа другой конверт, побольше.
        Там находился номер «Нью-Йорк ивнинг пост» с обзором публикаций на криминальные темы, подписанным Филом Уильямсом. Красными чернилами был обведен абзац, посвященный сочинениям Теодора Грина.
        - Все равно, - Кирилл с сомнением покачал головой. - «Атлантический ежемесячник» издается в Бостоне. А письмо пришло из Нью-Йорка.
        - Какая разница? - удивился Энди. - Это даже лучше! Съездишь, переговоришь. Ну, даже если не договоришься с Уильямсом, так хотя бы навестишь друзей. У тебя же полно знакомых в Нью-Йорке, разве не так?
        - Так, - сказал Кирилл. - Знакомых много. Целый пароход.


* * *
        Пять лет прошло с того дня, когда одесский гимназист сошел с борта океанского парохода на грязный нью-йоркский причал. Эти годы пролетели, как один день. Иногда Кириллу казалось, что их и не было, потому что он по-прежнему ощущал себя неопытным мальчишкой рядом с Энди Бриксом. И по-прежнему перед ним расстилался огромный мир, о котором он почти ничего не знал.
        Да, он побывал в разных уголках Запада, пересекал пустыни Аризоны, замерзал в снегах Колорадо и тонул в болотах Дельты - но, сколько еще оставалось мест, о которых он только слышал! Да, он многому научился, и был равным среди равных в команде Брикса. Однако, все, что он до сих пор делал, казалось ему только подготовкой к чему-то главному.
        В этом мире были только две вещи, которыми он мог бы гордиться - стопка рукописей в углу библиотеки и город за окном. Город вырос там, где когда-то стоял передвижной поселок строителей. Он носил имя Остина Крейна, так уж пожелал Энди. И сейчас в нем было уже больше тысячи жителей. На мельнице Крейн-Сити было установлено самое новейшее оборудование, а на городскую ярмарку приезжали даже из соседнего Техаса.
        Весь первый год Кирилл и Энди прожили в бараке. Точнее, они возвращались в барак после очередного дела. Команда собиралась в Каса Нуэва, под крышей Кена, и оттуда отправлялась то в Арканзас, то в Миссури, а то и еще дальше, в Теннесси - туда, где намечалось ограбление банка, или казино, или почтового вагона, или любого другого предприятия, принадлежащего семейке Смайзерсов.
        Заработав первые пятьдесят тысяч, Энди выписал из Санта-Фе старика-юриста, работавшего еще с Крейном. Юрист отыскал все старые бумаги, забрал деньги и исчез. Появился он через полгода, с новыми бумагами, и еще с двумя юристами (своими сыновьями), а также с архитектором, инженером и агрономом в одном лице, каковым оказался его брат. Вся эта компания ввалилась в барак и потребовала немедленно приступить к строительству жилья для их семей.
        Пока шайка юристов нарезала участки и составляла план будущей столицы Запада, команда Брикса отправилась в длительный вояж. Казино «Одеон» в Литл-Роке было ограблено два раза подряд в течение месяца. Три почтовых вагона вернулись в депо с характерными следами применения динамитной отмычки. Из банка «Чемберлен и Розенкранц» среди бела дня были вынесены сто сорок тысяч золотом, и еще двадцать тысяч в банкнотах были рассыпаны по дороге, чтобы воспрепятствовать погоне.
        Города Среднего Запада лихорадило от газетных сообщений, а журналисты не скупились на эпитеты, описывая доблесть героев-полицейских и подлость подонков-грабителей.
        В конце концов, Энди решил, что полмиллиона хватит на первое время. И на этот раз команда не стала разбегаться, а в полном составе вернулась в Конец Путей. Однако никакого конца путей здесь уже не было. Пути будто проснулись после многолетней спячки и потянулись за горизонт. Железная дорога получилась не такой грандиозной, как рассчитывал когда-то Остин Крейн, но она соединила две важные магистрали, и теперь через новый город каждый день проходили два-три поезда. И многие из них привозили сюда новых жителей.
        Как ни банально это звучит, но почти у каждого грабителя есть мечта - бросить свое тяжелое ремесло и вернуться к мирной жизни. Для многих эта мирная жизнь начинается только в тюремной камере. Однако команде Брикса повезло. Никто не угодил за решетку, а раны, полученные в редких перестрелках, оказались не смертельными. Все семеро превратились в уважаемых жителей Крейн-Сити, и почти никто из горожан не знал об их прошлом.
        Сегодня, по случаю приезда Вонг Кена, они собрались в отеле «Меркурий». Владелец, мистер Брикс, занимал в нем половину верхнего этажа, а во второй половине жил мистер Крис Беллоу, директор городской школы, он же - один из трех ее учителей.
        Письмо из редакции пошло по рукам, и каждый не преминул важно покачать головой, поцокать языком, замысловато выругаться, или еще как-то выразить свое восхищение тем фактом, что их друга Криса так высоко оценили аж в самом Бостоне. Или даже в Нью-Йорке.
        - А давай мы поедем с тобой! - вдруг предложил Дик Руби, хозяин мельницы.
        - Отличная идея! - поддержал его Эд Коннорс, владелец ранчо. - Что скажешь, шериф?
        - Это точно, - подумав, изрек Лысый Мак.
        Кирилл с улыбкой оглядел приятелей, представив, как бы это выглядело года три назад - команда Брикса при полном параде высаживается на перрон в Нью-Йорке…
        Коннорс был незаменим, когда требовались несколько смен лошадей для ухода от погони. Высокий, сутулый, он мог свалить на землю любого жеребца, но обычно не применял свою чудовищную силу. Он просто входил в гущу табуна, и его рыжая шапка волос мелькала среди лошадиных грив, вот он что-то говорит на ухо лошади, а вот уже сидит верхом, низко пригнувшись, сливаясь с ней - и вдруг весь табун срывается с места и уносится вслед за Эдом…
        Дик Руби и его неизменный напарник Сэм Джексон обычно прикрывали отход. Они вечно соревновались друг с другом в стрельбе, строго следуя правилам, которые сами себе придумали. Так, останавливая погоню, следовало первым выстрелом сбить шляпу, вторым выбить оружие, и только третьей пулей разрешалось попасть в коня, причем так, чтобы ранить его и заставить, взбрыкнув, сбросить упрямого седока. После дела они вечно препирались, уличая друг друга в нарушении этих правил.
        А Перси Альтман ни с кем никогда не спорил, да и вообще предпочитал помалкивать. Коренастый и длиннорукий, с загривком вместо шеи и с грудью, выпуклой, как бочка, он походил на молодого медведя. Да он и был «медвежатником» - ловко орудуя коротким ломиком и домкратом, мог взломать любой сейф. А там, где механика была бессильна, применял порох или динамит, и тогда ему волей-неволей приходилось все-таки разжать зубы и произнести короткую фразу: «Парни, зажмите уши».
        Сейчас Перси владел кузнечной мастерской, и делал отличные замки - вот только спрос на них в городе был невысок. Впрочем, его продукция охотно раскупалась приезжими.
        Эти четверо - Эд, Дик, Сэм и Перси - были отличными специалистами. А Лысый Мак себя таковым не считал, зато мог заменить любого из них. Лошади становились по стойке «смирно», едва заслышав его свист. Если доходило до стрельбы, то Мак мог с десяти шагов загнать свою пулю в ствол противника. Банковскую решетку он выбивал двумя ударами ноги. И был у Мака всего один недостаток - он не умел прятаться. Да и как ты спрячешь центнер мяса высотой в два метра, увенчанный лысиной, блестящей, как купол собора?
        И все-таки однажды Кириллу удалось спрятать Мака, да так, что целую неделю его в упор не замечали жители одного степного полустанка. Кирилл нарядил приятеля в самый старый и драный мундир федеральной армии, какой только нашелся в кладовке Вонг Кена. Нацепил ему на нос черные очки и усадил на перроне. Сам же оделся в сержантский китель, правый рукав которого был аккуратно заправлен в карман.
«Однорукий» ветеран приводил «слепого» однополчанина на перрон каждое утро, ставил перед ним перевернутую шляпу и сам садился неподалеку. Им почти никто не подавал - дело было в Арканзасе, и мундиры северян здесь до сих пор вызывали воспоминания о войне, проигранной гордыми южанами. Редкие монетки падали в шляпу Лысого Мака только тогда, когда с проходящих поездов вываливалась толпа пассажиров, бегущих в буфет.
        Доход от подаяний был невелик, но оба «ветерана» продолжали маячить на перроне. Однажды из вагона вышли два солидных джентльмена с увесистым саквояжем. То были курьеры из банка Смайзерса. Как только они прошли мимо «слепого», тот встал и, не снимая очков, одним ударом кулака оглушил курьера с саквояжем. У «однорукого» вдруг чудесным образом снова отросла вторая рука, причем в ней уже был револьвер.
        Обезоружив сопровождающего, Крис кинулся бежать за Маком, который, зажав саквояж под мышкой, улепетывал с прытью, неожиданной для слепца…
        А теперь Мак стал шерифом Крейн-Сити, и никто не сомневался, что его еще не раз изберут на эту должность.
        - Нет, парни, - сказал Кирилл. - Столько литераторов сразу даже Нью-Йорк не выдержит. Если я и поеду, то один. Но для начала, Кен, я хочу, чтобы эта вечерняя газета поступала к нам, в Крейн-Сити. Это возможно?
        - Боюсь, что нет, - покачал головой китаец. - К тому времени, когда газета дойдет до тебя, она уже будет не вечерней.
        - Не страшно. Лишь бы из нее по дороге не пропали статейки мистера Уильямса. Очень мне интересно, что он еще напишет на криминальные темы.

32. Уильям Истмен, цветовод

        Когда-то ему помогало кислое молоко. Теперь он все чаще и чаще лечился от похмелья с помощью шампанского. На этот случай в подвале на полках всегда лежали две дюжины бутылок. А за тем, чтобы их запас постоянно пополнялся, должен был следить Василь. И не уследил.
        - Это что такое? - спросил Илья, показывая на пустую бутылку.
        Василь стоял перед ним, угрюмо ссутулившись и сунув руки в карманы штанов.
        - Ну, бутылка.
        - Последняя, ты понимаешь или нет? Последняя. Я спускаюсь в подвал - а там пусто. Это как понимать?
        - Извини, босс, сейчас пошлю кого-нибудь, привезут целый фургон.
        Илья маленькими глотками ополовинил бокал и вытер губы. Мир постепенно обретал утраченную четкость очертаний. А мысли, вертевшиеся в голове, наконец, стали понемногу превращаться в слова.
        - Ты меня не понял, - сказал он с укоризной. - Черт с ним, с шампанским. Я тебе за что плачу? За то, что ты меня охраняешь. Ты меня должен беречь. А ты? Заботиться должен обо мне, понимаешь?
        - Виноват, босс.
        Это был запрещенный прием, которым Василь пользовался постоянно. Как бы ни придирался к нему хозяин, он покорно признавал свою вину, даже несуществующую. И что с ним после этого делать? Дальнейшие упреки теряли смысл, а наказать рука не поднималась.
        - Ладно. С чем пришел?
        - Внизу к тебе рвется репортер. Говорит, что инспектор Салливан обещал устроить вашу встречу, а ты не пришел.
        - Ну да, не пришел, - вспомнил Илья. - Как я мог придти, если…
        Да, Салливан просил его уделить время для беседы с журналистом, но вчера Илья застрял в казино, проигрался, напился, и не помнил, как оказался дома. Какие уж тут беседы.
        - Иди, скажи, что сейчас я занят, встретимся вечером. В «Нью-Брайтоне». В семь часов заедешь за ним, а я уже буду ждать за столом. Там и побеседуем. Раз уж Салливан ему обещал. Всё, иди. Мне надо с бумагами разобраться.
        Перед ним на столе лежали рисунки и фотографии загородных домов. Одни были похожи на дворцы, другие - на замки, и не было ни одного, в каком ему хотелось бы жить. Жить одному, и чтобы вокруг не было ни души. Только берег моря и чайки.
        Но нет, ему полагалось жить в роскоши. Полагалось принимать важных гостей, чиновников и политиканов. Нужен был большой зал для гостей, спальни для гостей, конюшня для гостей. Кабинет для переговоров, библиотека - для более важных переговоров. Винный погреб, помещения для прислуги, причал для яхты. И обязательно - оранжерея. Какой же он цветовод без оранжереи?
        Выбор надо было сделать сегодня, чтобы агент по недвижимости успел все устроить до начала предвыборной кампании. Тогда наступит горячее время. Тайные встречи. Торги. Интриги. Политика, одним словом. Там, в этом загородном доме, станет ясно, за кого должны проголосовать районы, в которых заправляют люди Салливана.
        На прошлых выборах такие встречи проходили в клубе на Ален-стрит. Но газетчики об этом пронюхали. Подняли шум. Известные политики собираются в гнезде порока! В самом сердце Десятого округа! Хорошо еще, что к тому времени уже все было решено и поделено.
        Нет, Салливан, как всегда, прав. Для тайной политики нет более подходящего местечка, чем загородный дом. Кто станет следить за виллой молодого преуспевающего бизнесмена? Кому какое дело, чьи яхты причаливают к его пирсу?
        Ему было тяжело сосредоточиться, но он старался. Вот этот домик, вроде, лучше остальных. Сколько за него хотят?
        Цена не имела значения. Все равно платить будет банк. Илья только догадывался о размерах своего счета. Однажды он спросил об этом Салливана, и тот сказал, что, если они скинутся, то смогут купить небольшой кусочек Европы. Трансильванию, к примеру.
        Глупая шутка. Кому нужна нищая Трансильвания? Тут не знаешь, какой дом выбрать…
        Может, вот этот, с колоннами?
        Илья махнул рукой, перетасовал все рисунки и фотографии и выбросил на стол одну из них, нижнюю. Вот и весь выбор.
        Вилла в скандинавском стиле. Вокруг только дюны и чахлые сосновые рощи. Лимонные стены, белые наличники, оранжевая крыша. Причал с резными перилами. Ну, а оранжерею придется пристроить позже.
        Он еще раз внимательно вгляделся в рисунок. В этом доме Илья собирался прожить всю жизнь. Пока не убьют.


* * *
        Однажды он уже имел дело с пишущей братией, год назад, когда обходил кварталы с членами комиссии по приему иммигрантов. Пара ублюдков из мэрии, тройка писак - и представитель профсоюзов, Билл Истмен.
        Члены комиссии поднимались по узким лесенкам в кошмарные комнаты, расспрашивали жильцов, раздавали леденцы детям - и быстро спускались обратно, не выдержав вони. Когда он потом читал в газете об их проверке, его поразило, как репортер умудрился все перевернуть.
        Из пятисот жильцов, населявших дом на Мотт-стрит, четыре сотни были евреями, а итальянцев, немцев и ирландцев было по три десятка. Все комнаты на первом этаже снимали проститутки, и по ночам там было довольно шумно. Но причем тут жильцы?
        А в газете вышло, что оргии и драки устраивают ирландцы - кто же еще? - к тому же не платят за жилье. Итальянцы нигде не работают. Немцы же не отдают своих детей в американские школы. Про евреев вообще не упоминалось - как раз потому, что они исправно платили, потому что среди них не было безработных, и потому что их дети прекрасно учились. Главный вывод статьи - зачем нам переполнять город новыми преступниками?
        Илья попросил, чтобы того, кто написал эту муть, как следует проучили. Писаку выследили в баре, подмешали морфия и вывезли в нижний Вест-Сайд, в самый грязный притон, где и оставили голым. Парень выжил, хотя крысы едва не отгрызли ему яйца, и, говорят, теперь работает корректором. Так безопаснее.
        - Мне все равно, что вы там напечатаете, - сказал Илья журналисту, когда Василь доставил того в «Нью-Брайтон». - Только не приписывайте мне чужих слов. И вообще, лучше бы не упоминать ни обо мне, ни о профсоюзе.
        - Статья у меня с собой, - сухо ответил юный розовощекий очкарик. - Вы должны ее просмотреть и вычеркнуть то, что не должно появиться в печати.
        - Единственное, что я должен, так это помочь вам сделать правильный заказ, потому что вы первый раз в этом ресторане, а я тут ужинаю чуть не каждый вечер - улыбнулся Илья. Паренек чем-то был похож на его младшего брата. Такой же важный, и так же гордится прозрачной порослью на верхней губе.
        Он повернулся к официанту:
        - Фред, нам - как всегда. И вина - на твой вкус.
        Просмотрев статью, Илья смог понять только несколько фраз. Это был не тот язык, на котором он привык говорить. К тому же автор нагромоздил столько ученых слов, и строил из них такие замысловатые конструкции, что, наверно, и сам инспектор Салливан ничего не понял, потому и натравил юнца на своего молодого помощника.
        Он вычеркнул фамилии всех, кого знал, и вернул листки репортеру.
        - Могу я называть вас по имени? Видите ли, Джейк, вы затрагиваете тему, в которой я мало смыслю. Мне трудно даже представить, что значит «этническая преступность». Растолкуйте, а?
        - Ладно, Билл, я растолкую. - Очкарик охотно подхватил его простецкий тон и даже положил локти на стол, как Илья. - Этническая преступность - банды, состоящие из земляков. Я ведь о чем пишу? Я пишу о том, как китайцы отравляют нацию опиумом. Пока они травят желтокожих - это их дело, раз уж азиаты не могут пить виски. Но подпольные курильни посещают и американцы! Еще я пишу, как итальянцы убивают свидетелей, поэтому полиция не может довести до суда ни одного дела против них…
        - Ничего подобного! Год назад судили Морелло.
        - Вы и сами прекрасно знаете, чем кончилось.
        - Не знаю, - соврал Илья. - Я не слежу за судебной хроникой. Но точно знаю, что он был арестован и долго сидел.
        - Сидел под следствием. А в зале суда, в тот самый момент, когда вызвали свидетеля обвинения, вдруг кто-то из публики достал красный платок и махнул ему. И всё. Свидетель язык проглотил. И все остальные тоже. И теперь Морелло гуляет на свободе.
        - Что вы говорите! Это плохо.
        - Это ужасно, - согласился журналист.
        - Это более чем ужасно, - сокрушенно добавил Илья. - Джованни Морелло - мой главный конкурент на цветочном рынке!
        - Не смешно, Билл.
        Илья пригубил рислинг и подумал, что это не страшно - глоток легкого вина. Он всегда может остановиться. А пара глотков рислинга - своего рода смазка, они только помогут шестеренкам в голове вращаться быстрее.
        - Вы немного заблуждаетесь насчет итальянцев, - сказал он. - Да, среди них полно бандитов. Но они варятся в собственном соку. Они обложили налогом только итальянские притоны и игорные дома, и не лезут к другим. И насчет убийств не стоит преувеличивать. Чаще всего это просто продолжение войн, начатых еще в Палермо или Милане. Нас, американцев, это не касается.
        - А что вы скажете о войне между немцами и ирландцами?
        - Да нет никакой войны, - он махнул рукой, подзывая официанта. - Фред, ты как относишься к ирландцам?
        Фредерик Фогель, бывший стюард с бременской океанской линии, покосился на спутника Ильи.
        - Говори откровенно, он свой.
        - Если вы про Кеннеди, то я готов открутить ему голову после вчерашнего проигрыша.
        - Спасибо, - торжествующе улыбнулся журналист.
        - Вы ничего не поняли, - сказал Илья, отправив Фогеля обратно к буфету. - Они с Кеннеди живут в соседних комнатах и режутся в шахматы. Два психа. Поймите, Джейк, эти разговоры об иностранцах уже обросли плесенью. Какие они, к черту, иностранцы? Они приехали сюда, чтобы жить, а не убивать и грабить. А тот, кто здесь живет - это местный житель. Если же мы начнем обсуждать этническую преступность, то все иммигранты станут казаться захватчиками. А если вы будете возить вилкой по тарелке, то суфле остынет, и его нельзя будет взять в рот. Ваше здоровье!
        Он поднял бокал и увидел, что Василь, сидевший за соседним столиком, смотрит на него и незаметно показывает пальцем в сторону входа.
        Илья, не оборачиваясь, скосил глаза к зеркалу. Он всегда садился за этот столик именно потому, что тут было зеркало на стене. Сидеть спиной к входу было не очень уютно, зато так его трудней было сразу заметить. А он в зеркале видел всех. Вот и сейчас он увидел, как в зал входит инспектор Салливан. И не просто входит, а смотрит как раз в спину Илье. Вот их взгляды встретились в зеркале, и инспектор кивнул ему, а потом повел головой в сторону отдельных кабинетов.
        Поболтав еще минут пять с журналистом, Илья извинился и направился вслед за инспектором.
        Салливан устало развалился на диване, покачивая перед глазами бокал с коньяком.
        - За стол не приглашаю, потому что некогда, - сказал он. - На сорок третьем пирсе тебя ждет катер. Отправляйся на Кони-Айленд. В салуне на Серф-авеню твои люди сидят за одним столом с людьми Джонни Француза. Я хочу знать, зачем они встретились. Думаю, что тебе это тоже интересно.
        - Кто там?
        - Не знаю. Знаю только, что твои ребята. Тебе и разбираться. Как разберешься, приходи сюда. Отчитаешься.


* * *
        По пути в порт Василь забегал в каждый кабак, где могли быть его ребята, и набрал девять человек. Трое были с пушками, и, когда добрались до Кони-Айленда,

[i]Илья подсадил их в свою пролетку, остальные на двух колясках ехали следом.


        Он понимал, чем вызвано беспокойство Салливана. Приближалась предвыборная кампания, и на этот раз в ней будет принимать участие Объединенная Рабочая партия, сформированная совсем недавно, но уже доказавшая свою эффективность. Салливан работал на демократов, а Джонни Француз, судя по всему, оказывал услуги
«объединенным рабочим».
        Ясное дело, его парни не могли сунуть нос в Десятый округ. Ну, а если он задумал перехватить несколько тысяч бюллетеней чужими руками? Работягам все равно, за кого голосовать. Но от демократов они слышали все время одни и те же песни, а новая партия могла понравиться просто потому, что она новая. Да еще, блин, «рабочая»…
        Он расставил своих людей по улице и на заднем дворе у черного хода, чтобы никто не смылся. Сам же подцепил проститутку и в обнимку с ней завалился в салун.
        Оседлав табурет у стойки, терпеливо выслушивал снятую девку, которая чуть не выпрыгивала из платья от радости, что с ней пошел такой приличный господин. А сам незаметно осматривался. Он еще надеялся, что Салливан что-то напутал. И еще на то, что он опоздал, и его люди уже разбежались. О чем они могли договариваться? Может быть, просто случайно пересеклись? На Кони-Айленде столько танцевальных залов, столько мест, где можно повеселиться, не опасаясь врагов - ведь это нейтральная территория…
        И тут он заметил в глубине зала своих парней.
        Столики в этом салуне были узкие, как гладильная доска, и народ сидел тесно, порой даже соприкасаясь спинами. Но Илья мгновенно различил лицо Андрея.
        Рядом с ним сидел Петр. Кличка «Леший» приклеилась к нему навсегда, хотя он давно уже не напоминал того лесоруба, который когда-то махался с бандой «угольщиков».
        Еще двое сидели напротив них, и это были чужаки. На столике теснились кружки с недопитым пивом. Эта компания забыла о выпивке. Разговор шел серьезный.
        Он заказал еще пару виски, похлопал пташку по заду, вышел и забрался в пролетку, стоявшую поодаль у тротуара.
        - Там Андрей и Леший, - сказал он Василю. - Будем ждать. С ними двое. Они, наверно, выйдут отдельно…
        - Все понятно, босс. Сейчас отправлю туда Мулата, они его не знают. Проследит. Выйдет с «французами», мы их грузим. А Лешего и Андрюху - к нам.
        - Извозчиков отпусти. Рассчитайся с ними и договорись, куда им придти за телегами.
        - Мог бы и не напоминать, - обиделся Василь. - Что, первый раз перехватываем?

«Своих - в первый раз», - подумал Илья и откинулся на спинку, прикрыв глаза.

«А виски здесь - дрянь. Как и везде. Надо носить фляжку с собой. Сейчас бы сидел спокойно, потягивал, коротал время…»
        Ему незачем было суетиться. Василь все сделает. Из него получился бы отличный полицейский - сообразительный, но не рассуждающий. И тот все сделал. Илья только было начал с тоской вспоминать недопитую стопку виски, как в пролетку залезли Андрей с Лешим. За ними - Василь.
        - Что случилось, Илюха? - спросил Андрей. - Что за облава?
        - Пока еще ничего не случилось. С кем ты был?
        Они с Лешим переглянулись, и Андрей махнул рукой, словно разрубил невидимый натянутый канат.
        - А, чего там! Тут все свои.
        - Пока еще свои. Выкладывай, не тяни.
        - Пацаны из Четвертого округа предлагают хороший товар. У себя его толкнуть не могут. Товар-то увели у Француза со склада. А у нас все пройдет гладко.
        - Старый номер, - сказал Василь. - Подсунут, потом натравят ищеек. Да, босс?
        - Ищейкам ловить нечего, - замотал головой Андрей. - Товар такой, что вот он есть - и вот его уже нет. Таблетки. Таблетки от зубов. Съел пять штук - все равно, что шкалик водки выпил. Только лучше. Тепло так, приятно, весело. И никакой похмелюги. Чисто опий, только не надо у китаезов прятаться, да во сто раз дешевле. Называется кокаин.
        - И сколько таблеток ты сегодня уже сожрал? - спросил Илья.
        - Да ты что, Илюха!
        Леший дернул Андрея за плечо и подал голос:
        - Так надо ж было испытать.
        - Испытали?
        - Ну. - Леший кивнул. - Товар стоящий. С руками отрывать будут.
        - Во-во, - подхватил Андрей. - Кто пару раз попробовал, уже с дорожки не сойдет, так и будет к нам ходить, в ножки кланяться. Мы первую коробку продавали по пять центов за пачку. Со второй подняли до десяти. Ну, те, которые в первый раз - тем обратно по пятачку отпускаем. А то и даром отдаем. Но я тебе скажу, Илюха, никто после первой пачки не успокоился, все явились, как миленькие! Это ж такая вещь…
        - Да что ты расписываешь, - остановил его леший. - Босс лучше нас с тобой все знает. Опий-то сейчас все курят.
        - Я не курю, Петро, - сказал Илья. - Выпить могу, чего скрывать. Но курить - не курю. А про опий только слышал.
        - Ну да, - протянул Андрей с вызовом, - ты у нас самый чистенький. Ангел без крылышек.
        Если бы у Ильи сейчас оказался в руках нож или хотя бы трость, Андрей мог бы очень скоро увидеть настоящих ангелов, с крылышками. Или кого-то другого, с рожками.
        Но он давно уже не носил с собой ни ножа, ни любого другого оружия. Даже садовые ножницы не носил, хотя мог бы - все-таки цветовод. Его оружием был Василь. Илье достаточно было показать на человека пальцем - и его не станет.
        Погасив прилив ярости, он спросил деловито:
        - Сколько коробок вы успели продать?
        - Босс, у нас все посчитано, - суетливо заверил его Андрей. - Мы все, что положено, отдадим. Нам сначала оборот надо раскрутить. Но как пойдет доход…
        - Я спрашиваю, сколько коробок вы продали?
        - Ну, десять там или двадцать. Сколько, Петро, ты помнишь?
        - Да немного, босс. Ну, дюжину они завезли в прошлом месяце, а до того первая партия была - шесть коробок. Ага, даже двадцати на круг не выходит.

«Два месяца, - подумал он. - За такой срок можно заработать неплохие деньги. Заработали, потеряли осторожность, и, конечно, Салливан пронюхал, что они связались с Французом. Почему он сразу мне не сказал? Все можно было исправить, пока они не заработали первых больших денег. Сколько пачек в коробке?»
        - Сколько пачек в коробке? - спросил Василь.
        - Ну, не помню, - замялся Андрей. - Полсотни, что ли. Или сотня.
        - Двести пятьдесят, - сказал Петр. - Имеем по четвертному с коробки. А покупаем за пятерку. Доходное дело, босс.
        Илья взъерошил волосы пятерней.
        - Давай выйдем, - приказал он Василю. - Что-то меня замутило от этих разговоров.
        Они отошли от пролетки, и Илья увидел ту девку, с которой входил в салун. Она уже висела на плече смущенного господина в пенсне. Тот воровато оглядывался, давая увести себя.
        - Что будем делать, босс?
        - Ты им веришь?
        - А что? Дело-то обычное.
        - Два месяца у нас под носом процветает чужой бизнес - для тебя обычное дело?
        - Да нет, босс. Переметнулись - обычное дело. И брешут, что двадцать коробок. Двести - я бы поверил.
        - Вези всех на катер. По дороге поспрашивай тех двоих «французов». Ты уже знаешь, о чем говорить, они вилять не будут. Узнай точно, как долго они у нас пасутся. И сколько коробок сплавили. И в каких кварталах. Все точно разузнай, а потом… - Он на секунду задумался. Но только на секунду. - А потом всех в воду.
        - Всех? - Василь нахмурился. - Это ж Андрей…
        - Да. Андрей - это Андрей. А я - это я. А ты - это ты, - сказал Илья твердо и сжал плечо Василя. - Всё, дальше - сам.
        - А ты куда?
        - На паром. Я к Салливану. Отчитаюсь.

33. Деревенщина на Бродвее

        Кириллу приходилось бывать в больших городах, но то, что он увидел в Нью-Йорке, сразу будто придавило его к земле. Все вроде бы такое же, как в Чикаго, или в Мемфисе, или в Новом Орлеане - разве что дома повыше, да народу побольше. Только дома эти сливались в сплошные стены, превращаясь в каньон, по дну которого, не останавливаясь, бурлила людская река.
        Контора Уильямса, судя по адресу на конверте, располагалась на Сорок седьмой улице. Извозчик довез туда Кирилла за несколько минут.
        - Вы можете меня подождать? - спросил он, выходя. - Я ненадолго. А потом поедем искать отель.
        - Какой отель?
        - Мне забронировали номер в «Каледонии», а я даже не представляю, где она может находиться.
        - Запад, Двадцать восьмая улица, - бесстрастно сообщил извозчик и застыл в величественной позе, презрительно оглядывая с высоты бегущих пешеходов.
        Несколько раз пройдя по длинным коридорам и внимательно изучив таблички на дверях кабинетов, Кирилл не обнаружил ни «Атлантического ежемесячника», ни редакции
«Ивнинг пост». Мимо него сновали деловые люди с бумагами и портфелями, в приемных дожидались посетители, и все это напоминало какую-нибудь уездную канцелярию, а вовсе не храм литературы.
        Он долго стоял перед дверью, где красовались начищенные бронзовые буквы:
«Поверенный Ф. Уильямс».
        - Если вы к Филу, то зря ждете, - заметил пробегающий мимо клерк. - Его трудно застать на месте.
        - Я дал ему телеграмму, что приезжаю сегодня, - сказал Кирилл. - Он снял для меня номер и обещал, что будет ждать в офисе.
        - Возможно, вы прибыли слишком рано. Можете оставить ему записку. Видите, как блестит порожек? - усмехнулся клерк. - Все приходящие оставляют ему письма, просовывая под дверь. Филу впору прибить тут почтовый ящик.
        Кирилл оторвал чистый лист рукописи и написал на нем: «Прибыл ненадолго. Уезжаю завтра. Теодор Грин».
        На самом деле он, конечно, не собирался уезжать так скоро. Вернувшись к пролетке, он сказал извозчику:
        - Заедем в отель, я оставлю там вещи, а потом мне хотелось бы посмотреть город.
        - На какую сумму?
        - То есть?
        - Я могу отвезти вас к небоскребу со смотровой площадкой. Или к Бруклинскому мосту, оттуда тоже неплохой вид. Но вы, кажется, имеете в виду нечто иное, так? Вы имеете в виду экскурсию. Вот я и спрашиваю, сколько вы готовы выложить за нее.
        - Для начала - десять долларов. Плюс чаевые.
        Извозчик поправил кнутом свой древний цилиндр и ненадолго задумался:
        - Это будет целое путешествие. Но что вы хотели бы осмотреть? Музеи, театры, биржу?
        - Сказать по правде, я знаю в Нью-Йорке только одну достопримечательность. Это ресторан «Арсенал».
        Извозчик расцвел в улыбке:
        - Считайте, что вам крупно повезло, сэр. В таких-то достопримечательностях я разбираюсь. Поехали! Мы можем начать с самого дна, с «Чумы», «Адской дыры» или
«Свалки». Это будет покруче «Арсенала». Можем даже заглянуть в бар «У доктора». Народ там может и выпить, и поспать на двух столах вдоль стенки. Место на столе - пять центов, под столом - три. Там собираются нищие из нищих! Вот где настоящее дно.
        - На дне я уже бывал, так что этот пункт программы можете пропустить, - сказал Кирилл.
        - Тогда начнем со старой пивоварни в Пяти Точках. Все лучшие люди Нью-Йорка вышли оттуда…


        У Кирилла сохранились не самые приятные воспоминания о Нью-Йорке. Новые впечатления тоже были не радужными. Катаясь по городу в пролетке, он радовался тому, что скоро уедет отсюда. Впрочем, возможно, все дело было в комментариях его гида.
        Оказывается, Нью-Йорком теперь называли не только город, выросший на острове Манхэттен, но и поселения на другом берегу Гудзона, а также те кварталы, что выросли на соседнем острове, на Лонг-Айленде. И для этого были веские основания.
        Весь Манхэттен был поделен между бандитскими группировками. Центр принадлежал парням из Бауэри, и они все время расширяли свои владения, захватывая улицы на западных и восточных берегах острова. Но там хватало своих бандитов, и им тоже надо было как-то жить.
        Что им оставалось делать? Они осваивали территории на материке и на Лонг-Айленде. Так был покорен Бруклин, а потом и Джерси. Дольше всех сопротивлялся Бронкс, расположенный на севере Манхэттена и отделенный от цивилизованного мира рекой Гарлем. Но и этот аристократический район нынче платит налоги в бандитскую казну.
        А поскольку все бандиты, как бы они ни грызлись, все равно подчинялись политиканам из городской управы, стало быть, жители завоеванных территорий голосовали на выборах за этих самых политиканов.
        Кириллу трудно было понять политический смысл предстоящего слияния Нью-Йорка и пригородов, но он надеялся, что по ходу экскурсии его гид обмолвится о жизни иммигрантов.
        - А вот и наш Чайнатаун, - извозчик остановил пролетку. - Посмотрим на него со стороны, потому что внутрь заезжать не стоит. На Дойерс-стрит и двум пешеходам разминуться трудно. Потому-то эта улица и занимает первое место по числу убийств.
        - Здесь живут китайцы?
        - С некоторых пор. Раньше тут жили немцы. Лет пятнадцать назад на Дойерс появилась первая китайская лавчонка. Торговали всякой чепухой, но народ сюда валом валил. А все потому, что над складом там было такое заветное местечко, где резались в карты и курили опиум. Китайцы быстро поладили с копами, сюда повадилась всякая шваль, и приличная публика из квартала начала сваливать. Теперь тут полно притонов. Всем заправляют китайцы, а полиция их покрывает. Ну, на то она и полиция, чтобы охранять бизнес, верно? Едем дальше.
        - А где живут русские? - не вытерпел Кирилл.
        - Евреи-то? Они кучкуются в Ист-Сайде. Мы еще заедем туда в конце прогулки. Им там хорошо, хоть и тесновато. Зато все свои. Им же нужна особая пища, и церковь у них там своя имеется…
        - Я спросил про русских.
        - Я и отвечаю.
        - Что, из России приезжают только евреи?
        Извозчик пожал плечами:
        - А кто еще оттуда может приехать? Медведи?
        - В России живут разные люди.
        - Они везде разные. Вот, скажем, итальянцы. Есть северные, те сразу устраиваются в литейку или на верфи. Сицилийские торгуют овощами. Сардинцы нигде не работают, сплошь бандиты. Но грабят только своих. А вот арабы, турки, греки - те все на одно лицо…
        - Турки? - Кирилл вспомнил своих попутчиков по пароходу. - А армяне где живут?
        - Таких не знаю.
        Он понял, что его жалкая попытка отыскать следы Остерманов потерпела крах. И махнул рукой.
        - Ладно, Вергилий, поехали дальше…


        В «Каледонию» Кирилл вернулся уже под вечер. Портье окликнул его:
        - Мистер Грин! Вас ждут в ресторане. Мистер Филипп Уильямс. Столик у окна, под пальмой.

«В ресторане? Очень кстати», - подумал Кирилл. За время экскурсии он не рискнул заглянуть ни в один из кабачков, столь красочно описанных его гидом. Мимо дорогих ресторанов он также проезжал без остановок, стесняясь своего провинциального костюма. Но в гостинице такими условностями можно и пренебречь.
        Фил Уильямс оказался невысоким полным брюнетом лет сорока с живыми карими глазами и удивительно подвижным лицом. Пока он поднимался из-за стола, протягивая руку Кириллу, его улыбка была то вежливой, то удивленной, то приветливой, и остановилась на стадии восторга.
        - Так вот вы какой! - Он энергично и долго тряс руку. - Признаться, не ожидал! Больше всего на свете я опасался, что увижу барышню! Знаете, сейчас столько дамочек прикрываются мужскими псевдонимами! Надеюсь, у вас за спиной не прячется та Паулита Гонсалес, которой отправлялись гонорары? Надеюсь, вы - это вы?
        - Я - это я, - смеясь, заверил его Кирилл. - А тетушка Паулита - хозяйка дома, где я живу чаще всего. Я так часто бываю в разъездах, что не имею постоянного адреса.
        - Именно так и должен жить настоящий писатель. Все время в пути. В поисках новых героев, новых впечатлений! Как жаль, что вы так ненадолго к нам! Я бы показал вам Нью-Йорк!
        - Спасибо, я уже осмотрел город.
        Уильямс подвинул к нему меню в кожаном переплете.
        - Я ничего не заказывал, не зная ваших предпочтений.
        - Нет у меня никаких предпочтений. Что подадут, то и съем.
        - В таком случае рекомендую бифштекс, картофель, салат из крабов и бутылочку бордо. Предупреждаю: мне приказано вас накормить до отвала. «Атлантический ежемесячник» уже внес в смету расходы на вашу вербовку. Да-да, именно так это называется. Мы должны завербовать Теодора Грина для работы в нашей фирме, пока его не заполучили конкуренты. Вы привезли что-нибудь из нового?
        - Не знаю, подойдет ли это вам…
        - Изложите в двух словах.
        Кирилл задумался. Этой повестью он дорожил больше, чем всеми рассказами, написанными прежде. Собственно, она была его первым чисто литературным опытом, потому что в ней он выдумал все, от первого до последнего слова.
        - Это маленькая повесть о двух мальчишках-иммигрантах, которые убежали на Запад. Один оказался среди ковбоев, другого похитили команчи. Прошли годы. Они выросли. Ковбой стал скотопромышленником, и сгоняет со своих пастбищ всех, кто ему мешает - как индейцев, так и белых переселенцев. А его друг кочует по прерии с команчами, и не хочет жить в резервации. Они сталкиваются, и чуть не убивают друг друга. Но все кончается хорошо.
        - А любовь? Есть там любовь? - деловито спросил Уильямс.
        - Именно в ней-то вся соль! - Кирилл от удовольствия даже пальцами щелкнул. - Эти двое с детства влюблены в одну девчонку. Она живет в городе, и чтобы ее увидеть, оба наших героя туда отправляются. Там и сталкиваются. Ну, пожалуй, я рассказываю слишком долго.
        - Сколько слов?
        - А, вы про ее объем. Сорок тысяч.
        - Целый роман. Хватит работы для редакторов. Хорошо, если после правки останется половина. А вот и наши бифштексы! Вот от них-то после правки останутся только облизанные тарелки!
        Уильямс набросился на еду так, словно тоже не ел весь день. При этом он ухитрялся непрерывно расспрашивать Кирилла. Больше всего его интересовали короткие рассказы. Так сказать, литература малых форм. Откуда берутся сюжеты, герои, пейзажи? Как удается превратить сухой газетный репортаж в художественное произведение? Ведь все рассказы о гангстерах сделаны на основе газет, не так ли?
        Наверняка в дело идут и личные впечатления, но откуда такое богатство у столь юного автора? Узнав, что Теодору Грину всего двадцать пять лет, Уильямс был потрясен. (А ведь Кирилл еще накинул пару лет для важности). Он стал расспрашивать о местах, где бывал Кирилл, и просто умирал от зависти, потому что сам за всю жизнь не уезжал дальше Чикаго.
        Покончив с едой, Уильямс заявил:
        - Смета расходов еще не исчерпана. Давайте заглянем в наш литературный клуб. Там можно с толком потратить оставшиеся денежки. Вы играете? Рулетка, покер, блэк-джек?
        - Нет.
        - Странно. У вас такие яркие и точные сцены в игорных домах… А это потрясающее ограбление «Колизея»! Честное слово, читаешь, и кажется, что ты сам наставляешь кольт на несчастных охранников!
        Кирилл улыбнулся, польщенный. В жизни налет на «Одеон» получился гораздо менее красочным, чем в рассказе про «Колизей».
        - Мне приятно слышать это от профессионала, - сказал он. - Если б вы знали, насколько моя жизнь далека оттого, что я пишу! Ведь я простой учитель. В маленьком городке. У меня двадцать три ученика, от шести до сорока лет…
        - Все писатели ведут двойную жизнь, - перебил его Уильямс, явно испугавшийся, что собеседник начнет рассказывать о педагогических буднях. - Литература - способ убежать от реальности. И читатели охотно бегут за автором. Как из тюрьмы. Один заключенный делает подкоп, а за ним на свободу выползают и остальные. Важно, чтобы подкоп был достаточно удобен.
        Он хохотнул и добавил:
        - И чтобы потом можно было вернуться обратно в тюрьму, избегнув наказания за побег! Вот это да! Какая метафора! Сейчас приедем в клуб, и я глубокомысленно изреку ее, отредактировав по дороге. А вы потом можете использовать ее в романе. Литература как средство для побега из тюрьмы обыденности.


        Они поднялись в номер, и Уильямс пролистал рукопись, пока Кирилл переодевался.
        - Занятно, занятно, - бормотал он. - Иммигрантов выбросить. Пусть мальчишки будут коренными бостонцами. Один из обедневших аристократов, второй из простой, но состоятельной семьи. Фамилии поменять. Хорошая фамилия состоит из четырех слогов. Как минимум из трех, но все равно она длинная. Ридженхардт. Друзья зовут его Ридж.
        Он поднял голову, отрываясь от рукописи:
        - Кстати, Теодор Грин - это псевдоним или ваше настоящее имя?
        - Я так к нему привык, что считаю настоящим, - сказал Кирилл, борясь с непокорным галстуком перед зеркалом. - На родине меня называли иначе. Но это было так давно. В Америке у меня началась новая жизнь, значит, и имя должно быть новым.
        - Вы родились в Старом Свете? Ни за что бы не подумал! - воскликнул Уильямс. - В вас нет ничего ирландского, а говорите, как чистокровный англосакс! Признаться, был уверен, что вы откуда-то с Юга.
        - Все верно. Я родился на юге. На юге российской империи. Пять лет назад эмигрировал. Всего пять лет… А кажется, что так давно.
        - Вы из России прибыли в Нью-Йорк?
        - Да. Но не задержался тут. Очень скоро я оказался на Западе, и мне там понравилось больше. Наверно, я не создан для жизни в большом городе.
        - Нашим читателям будет интересно узнать о вас как можно больше! Похоже, ваша жизнь сама по себе может стать основой для романа.
        - Как и ваша, - он отбросил галстук и поправил воротник сорочки. - Как и любая другая. Я готов, Фил. Едем в ваш клуб.


        Пролетка везла их по ярко освещенным улицам. Вечерний Нью-Йорк так же отличался от дневного, как вечернее платье от домашнего халата. Скрылись от глаз переулки, заваленные мусором. Между горящими витринами не были видны провалы подворотен. Нарядная публика прохаживалась под фонарями, блестели пуговицы и бляхи на мундирах полисменов, и только какие-то неясные тени за каждым углом напоминали о том, что в городе живут не только преуспевающие обыватели.
        Едва они ступили на тротуар, как перед ними появилась девушка с корзинкой цветов. На вид ей было не больше тринадцати. Большие глаза сверкнули, и Кирилл подумал, что давно не встречал таких красавиц.
        Но, к сожалению, она улыбнулась, обнажив выщербленный ряд зубов. И заговорила хриплым голосом сорокалетней проститутки:
        - Не дадите ли пенни, мистер?
        - Ты получишь больше, если не станешь приставать, - быстро ответил Уильямс и вытянул из ее корзинки две маленькие розы. - Вот тебе доллар, и можешь отправляться домой.
        - Вот еще! - с вызовом рассмеялась она. - Вечер только начался, и в этот дом валит столько мужиков, и все покупают розочки. Скоро они пойдут обратно, и уж одного-то я подцеплю. Может, и двух, так вам выйдет дешевле.
        Швейцар, стоявший под козырьком на крыльце, спустился к ним:
        - Она к вам пристает, мистер Уильямс? Прогнать ее?
        - Нет-нет, все в порядке. Никто не может запретить человеку торговать. Особенно, если товар такой красивый.
        Он вставил розу в петлицу себе, а потом и Кириллу.
        - Вот теперь мы оба выглядим, как члены клуба. Как нам только что сообщила эта юная леди, мы далеко не первые участники сегодняшнего заседания.
        Они вошли в просторный холл, наполненный мужчинами в хороших костюмах. И у каждого в петлице алел цветок.
        Уильямс радостно хлопнул в ладоши:
        - Какая удача! Надо же! Здесь сам Эдди Коэн, ваш будущий редактор!
        Навстречу им от бара шел высокий угрюмый человек в черном костюме и белой, до горла застегнутой сорочке. Кирилл подумал, что он скорее похож на священника или полицейского, чем на служителя литературы.
        - Все в порядке? - спросил он вместо приветствия.
        Уильямс засуетился:
        - Разрешите вас познакомить. Это Теодор Грин, писатель из Техаса. Тот самый, - многозначительно добавил он. - А это Эдвард Коэн, человек, прочитавший все сочинения Теодора Грина, от первой до последней строчки.
        Коэн сурово смотрел на гостя, не протягивая руки.

«Ну и тип, - подумал Кирилл. - Представляю, что останется от моей повести, когда ее начнет кромсать эдакий редактор».
        - Мне надо задать вам несколько вопросов, мистер Грин, - произнес Коэн. - Вопросы чисто формальные. Предлагаю пройти в курительную комнату, чтобы нам не мешали.
        - Может быть, для начала осмотрим экспозицию в баре? - весело предложил Уильямс.
        - Для этого у нас еще будет время, - отказался Коэн.
        В курительной комнате они расселись в кожаные кресла вокруг низкого овального стола. Здесь царил приятный полумрак. Деревянные панели, картины на стенах, толстый ковер, массивные бронзовые пепельницы - все весьма солидное, основательное.

«В такой обстановке и последний голодранец сам себе покажется аристократом, - подумал Кирилл. - Вернусь, отделаю в таком стиле библиотеку. Кстати, здесь можно было бы прикупить картин. В городе полно художников, они сбивают цены. А у нас в радиусе тысячи миль живописца не отыщешь».
        - Итак, мистер… - Коэн сделал паузу. - Мистер Грин? Предпочитаете, чтобы вас так называли?
        - Так будет удобнее, - кивнул Кирилл.
        - Вы бывали раньше в Нью-Йорке?
        - Очень давно. Пять лет назад, когда я только что прибыл в Америку.
        - Пять лет назад, - повторил Коэн. - Прибыли в Нью-Йорк, а затем…
        - Затем уехал в Техас. Но я думаю, что такие подробности незачем сообщать читателям. - Он повернулся к Уильямсу, потому что тот казался более смыслящим в литературе, чем зануда Коэн. - Я даже думаю, что читателю нет никакого дела до автора с его биографией. Герои книг, их приключения - вот что занимает человека. Например, я понятия не имею, кто такой Вальтер Скотт или Стивенсон. И мне до этого нет дела. Но их герои более реальны для меня, чем живые авторы.
        - Иногда авторы превращаются в героев, - усмехнулся Уильямс.
        Кириллу показалось, что его речь привлекла внимание людей за соседним столом, находящимся за толстой пальмой в кадушке. Да, там сидели двое, и они обернулись, слушая его. Их лиц не было видно за перистыми листьями, но Кирилл точно видел - они его слушают. Ему стало неловко - какой аттракцион! Речи провинциала на столичной трибуне!
        - Где вы жили в Нью-Йорке? - спросил Коэн.
        - Мое пребывание здесь оказалось слишком коротким, - усмехнулся Кирилл. - Порт, несколько соседних улиц. Вряд ли я назову вам точный адрес. Но к чему эти расспросы?
        - Простая формальность, - процедил Коэн.
        Человек за соседним столиком встал с кресла и раздвинул ветви пальмы. Кирилл увидел, что он пристально смотрит на него. Кровь зазвенела в ушах. Лицо показалось ему знакомым.
        - Да, это он, - сказал человек за пальмой.
        Услышав его голос, Кирилл сразу вспомнил, где они встречались. На борту шхуны
«Амазонка». Это шкипер. По кличке Красавчик. Пять лет назад Кирилл засадил в него пулю. Но не слишком удачно, как выяснилось.
        Он соскользнул с кресла на пол, под ноги Коэну, который пытался схватить его за плечо. Перекатился, вскочил на ноги и едва увернулся от Уильямса. Кто-то рванулся наперерез, и Кирилл нырнул ему навстречу, боднув головой в грудь. Схватил латунную урну и кинулся к окну. Выбил стекло, вскочил на подоконник. Сзади кто-то вцепился, не оторвать. В лицо ударил прохладный ночной воздух. То был воздух свободы, и он придал ему сил. Кирилл перегнулся вниз и оттолкнулся, увлекая за собой преследователя. Они вдвоем упали на мостовую, а за ними посыпались осколки стекла.
        Но тут на него навалились со всех сторон, подняли и скрутили руки.
        - Что вы себе позволяете! - задыхаясь, возмутился он. - Это грубое насилие!
        - Не более грубое, чем то, что позволяли себе вы, мистер Черный Испанец, - с ликованием заявил Уильямс.
        В толпе зевак на тротуаре кто-то ахнул. Толпа загудела, раздался восхищенный свист.
        - Вы меня с кем-то путаете, - крикнул Кирилл.
        - В таком случае полиция Нью-Йорка и агентство Пинкертона принесут вам свои искренние извинения, - заявил Коэн, стряхивая с черного сюртука осколки стекла.

34. Самозванец

        - Выпьешь? - предложил Салливан. - Похоже, тебе не помешает. Коньяк, виски?
        Илья помотал головой:
        - Сначала расскажу. Потом выпью. А то лишнего наговорю.
        - Лишнее мне тоже хотелось бы услышать. Но - как знаешь, - Салливан отставил бутылку. - Ты их успел застать?
        - Только четверых. Не знаю, может быть, там была большая сходка, но этих четверых я застал.
        - Все верно, - кивнул инспектор. - Они обычно так и встречались, двое на двое.
        - Вы давно за ними следили?
        - С месяц. Осведомитель не мог подобраться к ним ближе, а сегодня утром его нашли в канаве, со свернутой шеей. Я решил, что пора вмешаться и тебе. Ну, о чем шли переговоры?
        - Левый товар. Продажа с рук мимо общей кассы. Подробности будут известны завтра. Их сейчас допрашивают. - Илья посмотрел на часы. - Наверно, уже все выяснили. Но я не стал ждать, не хотел тратить ваше время.
        - Что ты решил? Как будешь разбираться?
        - Уже разобрался.
        - Со своими - тоже?
        - Они не свои.
        - Катер пригодился?
        - Да, спасибо.
        - Что ж, хорошая работа, - улыбнулся Салливан. - Мне всегда нравилось, как быстро ты соображаешь. А действуешь еще быстрее. Давай теперь вместе подумаем, как нам ответить Французу. И надо ли отвечать? Может быть, сделаем вид, что мы ничего не заметили? Мало ли что могло случиться с его парнями?
        Илья поморщился и потянулся к бутылке:
        - Не знаю, сэр. Не знаю. У меня сейчас голова забита всякой ерундой. Ничего толкового я не придумаю. А горячку пороть не следует.
        Он глотнул виски и откинулся на спинку дивана. «Что ему еще от меня надо? - подумал он с раздражением. - Я только что потерял двух своих лучших ребят. А ему на это плевать. Он уже весь в политике. Просчитывает ходы. К черту. Сейчас напьюсь, и пусть он сам все решает».
        - Это ты верно заметил, они уже не свои, - сказал инспектор. - Кто служит двоим, тот не служит никому. Не ты, так Француз бы с ними разобрался. Они просто не знали, чем кончается измена. Вот я и думаю: другие ведь тоже могут этого не знать. Надо учиться у итальянцев. Если они убивают кого-то из мести, то об этом знают все. Они не станут караулить врага в темном переулке. Нет, они выкрадут его и казнят, а труп бросят на пороге дома. Или расстреляют на глазах у толпы, да еще объяснят зрителям, что к чему.
        - Мне следовало их повесить на Аллен-стрит? Всех четверых? - устало осведомился Илья. - Такие детали контракта надо было оговаривать заранее.
        - Вот теперь ты начинаешь говорить лишнее, - засмеялся Салливан. - Выпей еще, мне интересно будет послушать.
        - Если позволите, сэр, я выпью в другом месте.
        - Хочешь побыть один? Понимаю. Не стану навязываться в компанию. Но имей в виду, Билли - завтра у нас будет серьезный разговор об этом «левом товаре».


        Да, он хотел побыть один. Да только как это сделаешь в Нью-Йорке? Даже если запереться в комнате, городской шум все равно ворвется к тебе через закрытые окна, а с шумом придут и мысли, и картинки начнут кружиться перед закрытыми глазами, и ты все равно останешься частицей толпы, которая не засыпает, не умолкает и не останавливается ни на миг.
        Он шел по Хестер-стрит, заглядывая в каждый бар, чтобы сделать глоток виски, и держал курс на «Арсенал». Почему именно туда? Наверно потому, что не был там уже лет пять. Ну да, с тех самых пор, как стал Черным Испанцем. Настоящим, а не тем мальчишкой, которому дали кличку боязливые иммигранты из турецких кварталов.
        Года два назад он снова побывал там, возле рынка «Вашингтон». Теперь вместо Роя Сильвера здесь заправлял Пол Келли. «А Сильвер погиб, - вспомнил Илья. - Пал на поле брани. Не устоял в битве с Джонни Французом. Лучше бы они пали оба. Но так не бывает. Кто-то должен остаться в победителях. И ждать, когда и его прикончат. Когда-нибудь прикончат и меня». Да, он побывал в Вест-Сайде, чтобы потолковать с Полом Келли. Ни о чем не договорились, но и врагами не стали. Они сидели в небольшом ресторанчике, одни, без посторонних, и без охраны. И в конце вечера к ним подошел хозяин, старый армянин. Ничего не говоря, он положил на стол перед Ильей диковинный предмет - какой-то старинный нож с бронзовой рукоятью и клинком вроде бы из темно-серого стекла с красным отливом. «Это с моей родины, - сказал он. - По-вашему называется обсидиан. Самый острый нож на свете. Он должен принадлежать самому лучшему воину. Мы уже не воины. Пусть он останется у тебя, Черный Испанец».
        Ножик был и вправду острее бритвы. «Куда он делся? Валяется, наверно, среди старых шмоток. Или потерялся где-нибудь по пьянке», - подумал Илья, уже подходя к
«Арсеналу». «И правильно. Какой из меня теперь воин? Я теперь военачальник. Щелкнул пальцами - и армия побежала умирать. Красота».
        - Эй, мистер, это не вы уронили бумажник?
        Он остановился, едва не наступив на вертлявого пацана перед собой. Тот размахивал толстым кошельком.
        - Не вы уронили?
        - Шел бы ты спать, - сказал ему Илья. - А завтра с утра можешь ловить простаков на свою дурацкую удочку. Ну, что вылупился? Сейчас начнешь просить у меня десятку, и тогда вернешь бумажник. А там одна бумага, да?
        - Мистер, что вы такое говорите! - заверещал малец, продолжая трясти кошельком перед Ильей. - Вы посмотрите, тут полно денег!
        Илья увидел на мостовой мелькнувшую тень. Кто-то приближался к нему сзади. «Черт, да меня, кажется, грабят!» - весело подумал он.
        Отступив к стене, он развернулся в тот самый момент, когда грабитель взмахнул трубой. Резко нырнул вперед и боднул головой в лицо. Труба упала и зазвенела, прокатившись по булыжникам. Илья заломил руку и пнул бродягу под зад:
        - Иди поучись хорошим манерам, сопляк!
        Однако нападавших было гораздо больше, чем ему показалось сначала. Кто-то повис у него на спине, вцепившись в волосы, а еще двое выбежали из подворотни, размахивая палками.
        Илья повалился на мостовую, стряхивая с себя тщедушного врага, и лежа, подсечкой, сбил подбежавших. Вскочил, подхватив трофейную трубу, и закричал:
        - Шли бы вы спать, пацаны! Поубиваю всех к чертовой матери!
        И сам испугался: «А вдруг уйдут?»


* * *
        Он не помнил, как оказался здесь. Как сидел с инспектором в кабинете - помнил. Как пил в баре виски, не разбавляя - помнил. Какие-то знакомые… Кажется, еще и дрался с кем-то…
        Ощупав лицо, наткнулся на распухшие губы.
        - Больно? - спросила девчонка, лежавшая рядом с ним на полу, в куче тряпья. - Тебе вчера досталось. Но и ты им навалял, будь здоров.
        Он выгнулся, подтягивая спущенные до колен брюки. Затянул пояс и встал, осматриваясь.
        На ящике светила керосиновая лампа. В комнатке не было ни окон, ни дверей. Сквозь прорехи в рыхлой штукатурке проглядывала кирпичная кладка. От середины стены до пола висела холщовая занавеска, и девчонка на четвереньках юркнула под нее. И тут же вернулась, с кувшином и горбушкой.
        - У меня тут хорошо, тихо, - сказала она, протягивая ему молоко и хлеб. - Принимай, кого хочешь, никто не мешает.
        Илья сел на пол, рядом с ней.
        - Какое вкусное молоко, - сказал он, вытирая губы. - Я и забыл, что оно может быть таким вкусным.
        - Я твоими деньгами расплатилась, - деловито сказала она. - И фараону доллар отдала из твоих. А то бы уволок обоих в кутузку. Но все остальное в целости-сохранности.
        Девчонка сунула пальцы в щель под стеной и выудила оттуда его бумажник.
        - Вот, держи. Другая бы схватила и смылась. А я так не могу. Уж больно мне жалко тебя стало. - Она взвесила бумажник на ладони и кинула ему. - Да и дела-то у меня сейчас хорошо идут. Попала на уловистое место. Теперь главное чтоб не согнали. Ну, я фараону заплатила, а швейцар там стоит на входе - козел. Все докапывается. Завидно ему, что ли?
        Я раньше на другом углу стояла, так не каждый день удавалось брюхо набить. Потом накопила немного, стала цветы для виду продавать. Иной и купит розочку - все доход. А теперь стою на Бродвее, возле клуба какого-то. Там такие ходят! Бывает, что и подхватят, покатают на коленках, - она хрипло рассмеялась. - А вчера что было-то, что было! Подкатывают двое, такие расфуфыренные. Доллар за две розочки отвалили - и в клуб. Я и забыла про них. Тут - ба-бах! Стекло вдребезги, и этот самый, с моей розочкой в петлице, как сиганет из окна! А за ним другой! И копы откуда ни возьмись! Как они его, бедного, заломили! И говорят - сдавайся, говорят, Черный Испанец, ничего ты, говорят, против Пинкертона не сделаешь!
        Илья чуть не подавился куском хлеба.
        - Сдавайся - кто? - переспросил он.
        - Ну, Черный Испанец! Хотя никакой он не черный.
        - Ты не путаешь? Ты точно расслышала?
        - Не глухая. Так и говорит, мистер Черный Испанец. А что?
        - Ничего.
        - Видать, хорошего парня сцапали, - вздохнула она. - Вон сколько на одного-то. Толпа еще долго не расходилась, всё друг друга спрашивали - что такое, да кто такой. Потом из клуба стали выходить, ну, тут-то все и прояснилось.
        - Что прояснилось?
        - Ну, про этого парнишку-то. Он, говорят, самый, что ни есть знаменитый пират. Напал, говорят, на шхуну. Один всех там порешил. А потом смылся на Запад. Пять лет там прятался. Теперь вот вернулся - а они его и сцапали.
        Илья аккуратно поставил кувшин на пол и скрестил руки, чтобы скрыть, как они трясутся. Но дрожь сотрясала все его тело.
        - Застыл? - заботливо спросила девчонка и укрыла его плечи обрывком армейского одеяла.
        - Ты… Тебя как зовут?
        - Меня-то? - она зачем-то пригладила волосы. - Вильгельмина Анжелика. А на улице я - Пчелка.
        - Слушай, Вильгельмина…
        - А мама меня знаешь, как называла? Геля. - Она скорчила умильную рожицу и певуче протянула по-польски: - Гелю-у, ходзь ту! (Геля, иди сюда!)

«Почему все они так любят рассказывать о себе, и особенно о маме?» - подумал Илья.
        - Слушай, Геля, сейчас ты выйдешь на улицу, остановишь извозчика и попросишь его встать так, чтоб я мог сесть незаметно. Ну, прямо у входа.
        - Он меня не послушает…
        - А ты покажи ему вот это, - он достал из бумажника десятку. - Как только подъедешь, приходи за мной.


* * *
        Приехав домой, Илья первым делом прошел на кухню. Гельку он тащил за руку. Она ворчала, но не больно-то упиралась.
        Кухарка уставилась на него, будто он только что встал из могилы. Илья увидел свое отражение в начищенных кастрюлях, и сам содрогнулся.
        - Миссис Донован, - сказал он как можно солиднее, - вот это существо следует накормить, помыть, причесать и так далее. То есть сделать все прочее, в чем вы разбираетесь лучше меня. Обращайтесь с ней так, будто это моя племянница.
        - А вы, Билли? Вас не следует накормить, помыть и так далее?

«Меня следует расстрелять, повесить и сжечь на костре», - подумал Илья и сказал:
        - Надеюсь справиться с этим самостоятельно.
        Василь дремал в кресле, посреди коридора, как раз между кабинетом и спальней - так, чтобы Илья не мог пройти незаметно. Но он и не собирался таиться. Наоборот. Он пнул по ножке кресла, чтобы разбудить Василя.
        - Ты куда пропал, босс! У меня люди с ног сбились, тебя ищут…
        - Плохо ищут, - бросил Илья, на ходу стаскивая измятый и пыльный пиджак. - Как у тебя?
        - Все в порядке, - помрачнел хохол. - Через них прошло больше ста коробок. Шляпная фабрика, красильщики, картонажники - в общем, пять кварталов обработали.
        - Об этом после. Ты все чисто сделал?
        - Как всегда. Тихо и спокойно. С утра в церковь сходил, заказал сорокоуст.
        - А теперь найди моих адвокатов. Обоих, Бена и Соломона. Чтоб через час были у меня.
        Василь почесал нос, что означало сомнение.
        - Босс, время одиннадцатый час ночи. Они или спят, или гуляют. Нельзя подождать до утра?
        - А у меня сейчас как раз утро, - сказал Илья и заперся в ванной.
        Почему-то ни Андрея, ни Петра ему не было жалко, хотя они прожили рядом с ним пять лет. И не просто прожили, а, можно сказать, дрались вместе с ним. Плечом к плечу, как пишут в профсоюзных листовках. Но вот они исчезли, и осталось только странное чувство, смесь досады и брезгливости. Они переметнулись, Василь правильно выразился. Они сами себя вычеркнули.
        Гораздо больше ему было жалко грязную голодную проститутку, которую он подобрал где-то на Бродвее. Да нет, это она его подобрала. И, возможно, спасла от серьезных неприятностей.
        И все-таки больше всего он жалел того безвестного парня, которого приняли за Черного Испанца. Наверно, если б не эта история, он бы и Гельку не решился взять с собой. Да, точно. Слишком сильный удар. Чувство вины навалилось на него, как рухнувший дом, и чтобы выбраться из-под обломков, он и потащил за собой девчонку. Это немного помогло. Но только немного.
        Его юристы появились далеко после полуночи. Соломон Глейзер и Бенджамин Фокс принадлежали к разным адвокатским конторам и считались конкурентами. Это не мешало им дружно и согласованно работать на Билли Истмена.
        Сол был немного пьян и дымил сигарой, Бен с отвращением разгонял дым и поминутно зевал, и оба ждали, когда же Илья сформулирует задачу. А он ходил по кабинету вдоль книжных стеллажей, водя пальцем по выпуклым тисненым корешкам, и не знал, с чего начать.
        - Пять лет назад на Гудзоне случилось убийство, - сказал он, наконец.
        Адвокаты переглянулись, и Соломон Глейзер отложил сигару.
        - Бандит по кличке Черный Испанец забрался на шхуну с краденым товаром и перебил всю команду, - продолжал Илья, тщательно подбирая слова. - Был арестован. Бежал из-под стражи. И скрылся на Западе. На его поиски получило заказ агентство Пинкертона. Кстати, у нас есть с ними связь?
        - Можно поискать, - ответил Бен. - Хотя эта контора не работает на профсоюзы.
        - Пока будем считать, что дело не касается профсоюза. Пока это только частный интерес. Итак, прошло пять лет. Вчера агенты схватили на Бродвее одного парня. Называли его Черным Испанцем, действовали грубо, и им помогала полиция. Мне надо знать все об этом случае, и как можно скорее. Где он сидит, в чем его обвиняют, кто ведет его дело. И самое главное - кто он такой. Это первое. Второй вопрос звучит так: сколько будет стоить его свобода?
        Сол Глейзер вальяжно провел рукой в воздухе, словно отводя занавес:
        - Это не вопрос. Это загадка. Ты, Билли, уже знаешь правильный ответ. Ты уже отложил на это дело какую-то сумму. И теперь хочешь, чтобы мы ее угадали. Если скажем больше - ты будешь недоволен. Скажем меньше - подумаешь, что мы ничего не смыслим. Переходи лучше к третьему вопросу.
        Ему больше не о чем было с ними говорить. Но адвокаты не поняли бы его, если б вся их встреча свелась к обсуждению частного интереса. В конце концов, они - не его личные юристы. Работают на профсоюз, пусть и негласно. Значит, разговор придется завершить какой-то серьезной темой. И тут он вспомнил Андрея…
        - Третий вопрос, наверно, не по вашей части. Вы же юристы, а не медики. Что такое кокаин? Кокаиновые таблетки от зубной боли? Кто этим промышляет? Насколько законным считается такой бизнес?
        - Нас уже пытал на эту тему инспектор Салливан, - сказал Бен. - Мы копаем в этом направлении. Еще две-три недели, и вы получите исчерпывающее заключение.
        - Спасибо, господа, - Илья пожал руки обоим. - Спокойной ночи.
        - И все-таки, Билли, - укоризненно сказал Сол Глейзер, - разве нельзя было отложить эту встречу до утра?
        - Нет. Теперь у вас впереди целая ночь. Вам есть над чем подумать. А утром вы будете готовы действовать.
        - Итак, - подвел итог Бен. - Пинкертоны, Черный Испанец, кокаин. Не вижу пока никакой связи. Но чувствую, что она должна быть. Да, есть над чем подумать. А ты говоришь - «спокойной ночи»…

35. Застенки Пинкертона

        Почему-то Кириллу всегда казалось, что Уильям Смайзерс - толстяк в распахнутом фраке, в цилиндре и с сигарой в зубах, восседающий на мешке с золотыми монетами.
        А оказалось, что Смайзерс - сгорбленный старикашка, с седой паклей вокруг лысины, в дешевом сером костюме, в котором он, как видно, щеголял еще до Гражданской войны…
        - Что ты меня разглядываешь? - проскрипел Смайзерс. - Констебль, прикажите ему отвернуться! Пусть смотрит под ноги и отвечает на вопросы! Чего он молчит!
        - Боюсь, сэр, это бесполезная трата времени, беседовать с ним, - сказал охранник в полицейском мундире, но без звезды или бляхи, или еще какого-нибудь значка, который выделяет блюстителей порядка из толпы простых смертных. - Он молчит уже третью неделю.
        - Так найдите средство его разговорить! Кажется, я заплатил достаточно, чтоб вы могли сбегать в лавку и купить керосиновую лампу. Поджарьте ему пятки, и он заговорит!
        - Успокойтесь, мистер Смайзерс, - сказал Уильямс. - Его молчание работает на нас. Если поначалу у меня и были определенные сомнения, то теперь я абсолютно уверен, что мы поймали ту самую птичку, какую ловили. А раз так, то нетрудно будет разыскать и гнездышко. Уведите.
        Он кивнул охраннику, и тот дернул цепь, свисавшую с наручников Кирилла.
        - Пошли, птичка.
        Кирилл пригнулся, выходя из комнаты, и побрел по низкому сводчатому коридору, освещенному факелами. Кандалы на ногах гремели, распугивая крыс, и те жались к мокрым блестящим стенкам, но не убегали. Крысы тут были коренными жителями, а люди - понаехали.

«Наверно, это здание когда-то служило тюрьмой для восставших невольников. Вряд ли здесь держали белых, - думал Кирилл. - Белый бы тут сразу загнулся. Ну, может быть, сюда бросали пиратов или разбойников с большой дороги, людей закаленных и крепких, способных выдержать такие условия. Тех, кто привык жить под открытым небом, пить из лужи, терпеть голод и жажду, холод и зной. В общем, кто привык жить как скотина. То есть негров, или подонков вроде нас с Энди».
        Он жалел, что исторические романы - не его жанр. Описание мрачных застенков заняло бы несколько страниц, но годилось только для сказок в духе Вальтер Скотта.
        Да, если бы Теодор Грин писал исторические романы, Уильямс бы его не разыскал.
        А сопоставить газетные публикации с сюжетами криминальных рассказов - до этого мог додуматься даже начинающий сыщик, и незачем Уильямсу хвастаться своим двадцатилетним стажем работы в бюро Пинкертона.
        Да ему вообще нечем хвастаться - ведь он сам признал, что начал свой розыск с ошибки. Ему было поручено найти парня, который ограбил шхуну на Гудзоне и смылся на Запад. Уильямс потолкался среди пьяных матросов, краем уха услышал слово
«шхуна» - и вышел на историю с «Амазонкой». Поговорил с Красавчиком и понял, что забрел не в ту степь.
        Розыск гудзонского пирата продолжался ни шатко ни валко, а через год заказ был отменен, потому что заказчик, мистер Рой Сильвер, скончался от скоротечной и неизлечимой болезни сорок пятого калибра.
        Однако поверенный Уильямс недолго болтался без дела. В агентство обратился техасский миллионер, у которого возникла небольшая проблема - сберечь оставшиеся миллионы. Половина его предприятий пострадала от одной и той же шайки грабителей. Предприятиями Билл Смайзерс деликатно называл игорные дома, легальные и не очень. Каждое ограбление надолго нарушало отлаженный рабочий цикл, но далеко не о каждом можно было заявлять в полицию.
        Во-первых, зачем радовать конкурентов? А во-вторых, разве можно заниматься игорным бизнесом, не перешагивая за грань закона? Таким образом, шайка уносила, скажем, тысячу долларов, а Смайзерс при этом терял десять тысяч. При таком раскладе его начинало тревожить будущее…
        (Когда Уильямс рассказывал это Кириллу, того переполняла тихая гордость за свой
«скромный труд». Именно таким и был расчет Энди Брикса - не только самим заработать, но и разорить врагов).
        Над заказом Смайзерса работали двое - Уильямс и агент Коэн. Это был не тот агент, что готов бегать по крышам вагонов, преследуя бандитов. Его стихией были архивы. Коэн отправился в библиотечный океан и через полгода наткнулся на рассказ о шхуне
«Амазонка». Показал Уильямсу, у того в памяти что-то щелкнуло. Так они вышли на Теодора Грина.
        Кирилл охотно обсуждал с Уильямсом и Коэном все обстоятельства ограблений. Он помнил каждую строчку из своих рассказов, и ни разу не сбился в показаниях. Однако продолжал утверждать, что все это - литература, и лично он, Теодор Грин, даже никогда не прикасался к оружию.
        Первый тревожный звоночек прозвучал, когда Коэн завел разговор о побеге Билли Кида. В новелле Теодора Грина содержались подробности, не совпадающие с официальной картиной случившегося. Это естественно для художественного произведения? Да, но только в том случае, если речь идет о вымысле. Литературная же основа полностью совпала с показаниями свидетелей, надежно упрятанными в материалах дела.
        Кириллу нечем было парировать этот выпад, и он сослался на случайность. И тогда Уильямс поведал ему о еще более поразительном совпадении. В день побега Кида в отеле рядом с тюрьмой остановился некий гость. В рассказе Теодора Грина это не отражено, а жаль. В другом рассказе, о шхуне «Амазонка», тоже есть досадное упущение - там действует безымянный юнга. Автор забыл дать ему имя. Забыл? Или не захотел? Может быть, причина в том, что и гость, помогавший Билли Киду совершить побег, и юнга, перебивший полдюжины моряков - один и тот же человек? Что скажете, мистер Крис Беллоу?
        Крис Беллоу ничего не сказал. Он улыбнулся, стиснул зубы и больше не произнес ни слова. Кирилл понял, что проиграл. Но пока он молчит, никто больше не пострадает.
        Смайзерс хотел знать, куда ушли деньги, хотел, чтобы шайка грабителей была уничтожена. Да, они не беспокоили его уже больше двух лет. Но это не повод для радости. Наоборот, мирная тишина тревожила Смайзерса гораздо больше, чем сообщения о новых ограблениях.
        Но Кирилл уже решил - от него они ничего не узнают. Пусть допрашивают. Пусть судят его, пусть убьют. Он ничего не скажет.


* * *
        В годы Гражданской войны Алан Пинкертон организовал секретную службу, которая охраняла президента Линкольна и отлавливала вражеских лазутчиков. После победы лазутчиков не стало, не стало и президента. Секретная служба, казалось бы, должна была исчезнуть за ненадобностью. И многие из тех, кто знал о ее существовании, так и подумали.
        Они ошиблись. Секретные службы, в отличие от других государственных организаций, имеют право не докладывать о себе любому сенатору или конгрессмену.
        В распоряжении сыскного бюро осталась разветвленная сеть конспиративных квартир. Сохранилась и агентура. Нужные люди в нужное время оказывались в нужном месте. Например, чтобы из толпы пикетчиков выстрелить в сторону полиции. Или чтобы направить толпу голодных рабочих на штурм продовольственных складов, хозяин которых с ужасом ожидал ревизии. Бюро выполняло множество заказов, и не все они были связаны с розыском преступников. И подпольные тюрьмы редко пустовали.
        Но если есть вход, должен быть и выход. Конечно, можно опустить руки, смириться с неизбежным - и умереть здесь. Такие мысли приходили каждый раз, когда в камере гасла чадящая лампа. Возможно, пытка темнотой тоже входила в арсенал пинкертонов. Когда лежишь на шершавых досках и не видишь даже собственной руки, легко представить, что ты уже в могиле. А у мертвеца нет сил, чтобы сопротивляться. И когда его снова поведут на допрос, он будет говорить непрерывно, наслаждаясь каждой секундой, проведенной на свету, среди живых, пусть даже эти живые - его заклятые враги. Да, то был тонкий расчет. Но с Кириллом этот номер не пройдет.
        Дело в том, что он не имел права умереть. Он был обязан вернуться домой.
        Дома его ждали друзья, которые рано или поздно будут вынуждены оставить все дела и отправиться на его поиски - а значит, они могут попасть в ловушки Уильямса, как попался Кирилл.
        Дома его ждали ученики. Нельзя сказать, что посещение школы было для них праздником. Да и Кирилл иногда был готов пристрелить некоторых оболтусов. (Правда, кое-кто из них мог и сам пальнуть в ответ). Но программа есть программа. Он еще не научил их высчитывать площадь треугольника и трапеции, не рассказал о животном мире лесов.
        И самое главное - нельзя остановиться в изучении истории на Второй Пунической войне. Потому что была еще и Третья, и Карфаген был таки разрушен. Если об этом не знать, то ученики так и будут думать, что Ганнибал был просто великим полководцем и гонял изнеженных римлян в хвост и гриву. А Ганнибал был людоедом, как и все карфагеняне. В основание каждого дома они укладывали живого младенца, и резали людей к празднику, как мы сейчас режем кур. Но кур мы едим, да и выращиваем сами. А Ганнибал и компания приносили людей в жертву своим людоедским богам. Вот почему, наблюдая издалека за этой схваткой, мы должны болеть за римлян, хоть они и итальянцы. Потому что мы тоже люди, и нас тоже могли бы резать по пятницам - если б не Третья Пуническая.
        И Кирилл лежал в темноте, радуясь тому, что еще не все забыл из гимназического курса. Слушал крысиную возню и вспоминал строение скелета млекопитающих. Он еще расскажет своим ученикам о том, какой интересный город, этот Нью-Йорк. Какие здесь потрясающие мосты и небоскребы. И какие уроды живут в этих прекрасных домах…
        Тут его мысли обычно меняли направление, и из педагога-гуманиста-просветителя он превращался в Криса, Потрошителя Банков. Вспоминать то, о чем нельзя рассказывать в школе, было так же приятно, как подглядывать за купающимися женщинами.
        Это только дилетантам кажется, что взять банк ничего не стоит. На самом деле направить ствол на кассира - это всего лишь предпоследнее действие в решении чрезвычайно сложной задачи. Последнее действие - это отрыв от погони. А первое действие - разведка, которая может длиться несколько месяцев. Или несколько минут.
        Настоящий налетчик никогда не входит дважды в один и тот же банк. Больше того, он не появляется дважды в одном и том же городе. Он кочует по штатам, и вместе с ним кочует его команда, каждый участник которой играет свою, строго определенную, роль. Причем все роли - главные, второстепенных нет. Наводчик, который выясняет, где, когда и сколько денег можно будет положить в мешок, ничем не хуже громилы, который одним своим взглядом заставит кассира положить эти деньги в этот самый мешок.
        Наводчик и громила - это, выражаясь театральным языком, солисты. Для Криса в спектаклях Энди Брикса была уготована роль участника кордебалета.
        Кордебалет - это обычные люди, ничем не выделяющиеся среди прохожих или посетителей банка. Они должны собраться в определенном месте в строго определенное время. И по команде преобразиться. Немощный инвалид, мальчишка-рассыльный, монах-францисканец - все эти фигуры не вызывают у охраны никаких подозрений. А когда инвалид наставит на зазевавшегося охранника огромный кольт, уже поздно бить тревогу. Охранник тоже человек, и он достаточно владеет арифметикой, чтобы быстренько вычислить: никакой ущерб коммерческого банка не превысит стоимости его жизни. Уязвленное самолюбие и профессиональная гордость будут какое-то время жечь его душу, но он сможет это вытерпеть. Главное, не унижать охранника. Перевес нападающих должен быть совершенно очевиден, и их оружие должно сверкать и наводить ужас одним своим видом.
        А еще важна репутация. Бандиты любят громко заявлять о себе, надеясь, что слава об их злодействах уже дошла и до нынешних клиентов. Команду Брикса, наоборот, узнавали как раз по негромким голосам. Энди предпочитал во время ограбления не кричать, а обращаться к жертвам по-дружески. Как только проходил первый испуг, естественный при неожиданном появлении оружия, человека надо было приободрить, и тогда он становился соучастником. Да, невольным. Да, ненадолго. Но, по крайней мере, он не делал лишних движений. И не кричал просто потому, что не хотел выглядеть идиотом на фоне остальных участников ограбления, таких спокойных и вежливых.
        Кроме того, у банды Потрошителя Банков была еще одна особенность - она не оставляла после себя трупов. На ее добыче не было ни капли кассирской крови.
        А вот с охранниками иногда приходилось возиться. Не все были способны проявить благоразумие. Обычно моча в голову ударяла тем, кто считал себя самым крутым в округе. Если ты съедаешь за завтраком фунт бекона, зажаренный в дюжине яиц, а вечером с друзьями осушаешь бочонок пива, то конечно, тебе трудно поверить в серьезность намерений какого-то юнца с револьвером. «Да мы таких соплей перешибем!
        - подсказывала моча, журча по редким извилинам мозга. И вот его морда багровеет до синевы, и пухлые пальцы теребят застежку кобуры… Но что это? Револьвер юнца испускает струю дыма, что-то больно лупит по руке, и верзила, наконец, понимает, что следующая пуля может попасть в голову. Он роняет свое оружие, если успел его достать, и смотрит на оружие юнца - и с ужасом видит, что тот целится вовсе даже не в голову, а как раз под брюхо. К счастью, из руки хлещет кровь, и, значит, можно отступить, зажимая рану и дожидаясь медицинской помощи. Но - молча. А потом, когда на улице осядет пыль, поднятая лошадьми убегающих налетчиков, вот тогда можно гневно орать, можно палить в воздух, можно даже вскочить на не слишком быструю кобылу и проскакать немного, изображая погоню и надеясь, что ребята Потрошителя не вздумают отстреливаться.
        Как правило, такие воспоминания действовали на Кирилла лучше снотворного, и он засыпал с безмятежной улыбкой на лице, и ему снились купающиеся женщины.
        А наутро его снова вели на допрос, и он молчал, дожидаясь ночи.

36. Явка с повинной

        Прошла неделя. Адвокаты прятали глаза, неловко улыбались, переводили разговор на другие темы. Им не удалось ничего выяснить ни в полиции, ни в сыскном агентстве. Задержанный словно растворился - его не доставили в городскую тюрьму, и ни в одном полицейском участке его следов не нашлось. А вот насчет кокаина… Но тут Илья раздраженно махал рукой - о таблетках поговорим немного позже. Сначала надо найти Черного Испанца.
        Гелька быстро освоилась на новом месте, и целый день сновала по особняку с тряпками и щеткой. Василь каждый раз замолкал, если девчонка проносилась мимо во время разговора, а потом не мог вспомнить, о чем вообще шла речь.
        Однажды Илье пришло в голову, что пигалица могла и приврать. Мало, что ли, слышал он душераздирающих историй от ночных бабочек? Он попросил Василя съездить с ней на Бродвей, чтобы Гелька показала то самое место, где стояла с цветами.
        - Все сходится, - доложил Василь, вернувшись. - Клуб, фонарь, швейцар на входе. Я его поспрашивал, говорит, поймали кого-то, за что - не знает. Но ты не сомневайся, она врать не будет. Она не такая. У нее все на виду. Дуреха, одним словом.
        - Тогда вот что, - решил Илья. - Найди мне того журналиста. Помнишь, очкарика? Скажи, есть работа для него.
        Прошла еще неделя, и Илья отправился смотреть свой загородный дом.
        Приземистое здание с оранжевой крышей ярким пятном выделялось на фоне серых дюн, покрытых редкими прозрачными кустами. Он увидел его из окна вагона, и подумал:
«Значит, из окон дома будут видны поезда. Всегда будешь знать, когда заявятся гости».
        А еще он заметил катер с высокой трубой, осторожно подходивший к причалу, и понял, что Салливан опять опередил его.
        - Ничего домишко, - говорил инспектор, переходя вместе с ним из комнаты в комнату. - Внутри больше, чем снаружи. Я бы и сам в таком пожил.
        - Так живите, - охотно согласился Илья.
        - Замучают вопросами. Откуда у простого полицейского деньги на такую виллу? Вот если бы я торговал цветами…
        Они прошли на причал и встали, облокотившись о перила. Катер покачивался рядом, скребясь кранцами о доски, и Илья подумал, что, наверно, не только Андрей с Петром отправились на нем в последний путь. Очень удобная вещь - катер береговой охраны. Никто не следит, сколько человек на него погрузились, сколько сошли на берег…
        - Что за дела у тебя с «Ивнинг Пост»? - неожиданно спросил инспектор. - Я про статью о Черном Испанце.
        - Не знаю такой статьи, - искренне удивился Илья.
        - Она еще не вышла, мы ее придержали. Надо все просчитать. Но зачем ты ее заказал?
        Илья был готов к этому разговору, хотя он и начался неожиданно.
        - Агентство Пинкертона всегда работало на республиканцев, так?
        Салливан кивнул.
        - Значит, «пинкертоны» - наши враги. И вот они схватили Черного Испанца. А ведь это наш человек.
        - Его не существует.
        - Об этом знаем только мы с вами. Десятки людей могут под присягой заявить, что сидели с ним в одном салуне. И тысячи жителей Десятого округа знают, что они находятся под защитой Черного Испанца. Так?
        - Ну, так. К чему ты клонишь?
        - Республиканцы затеяли какую-то комбинацию. Сначала они через Француза вбрасывают в наши районы опиумные таблетки, потом за решетку попадает знаменитый бандит - опять же из наших районов. А если это просто спектакль? На скамье подсудимых окажется актер, который даст те показания, что ему напишут постановщики. Процесс будет шумным, а шум - не в нашу пользу.
        Салливан долго разглаживал длинные усы, глядя на волны.
        - Не думаю, что все это связано. Таблетки - отдельно. Они не опиумные, а кокаиновые, но нам от этого не легче. Их начали производить в Коннектикуте, но быстро запретили. Однако готовую продукцию не уничтожили, и вот она просочилась к нам. Красильщики глотают таблетки и ходят со стеклянными глазами. Веселые такие. Не жрут, не спят. Пашут, как заводные. Десять часов отработали - могут и на сверхурочные остаться, никто не отказывается.
        - Красота, - усмехнулся Илья.
        - Ты знаешь, как упала выручка в питейных заведениях? В несколько раз. Меня интересовали две вещи - насколько хватит запаса таблеток, и что будет, когда весь запас иссякнет. Но я - тупой полицейский, и я не могу предусмотреть всего.
        А оказалось, что самое-то главное не это. Самое главное - что будет с красильщиками через полгода. А через год? Врачи привели меня в клинику, где их пытаются лечить. Что я увидел? Живые скелеты. Думают только о кокаине. Им дадут немного - и они сидят на месте. Сутками могут сидеть. Может быть, такой красильщик и проживет больше нас с тобой. Но он уже не будет красильщиком. Работать не сможет.
        Он повернулся к Илье:
        - Через год наши кварталы могут превратиться в трущобы безработных и инвалидов. И салуны переберутся куда подальше. Вот о чем думать надо. Вот где наша беда. А Черного Испанца оставь в покое.
        - Статья выйдет? - без особой надежды спросил Илья.
        - Да. Лягнуть республиканцев не помешает. А если они и вправду что-то задумали - пусть видят, что мы их раскусили.


* * *

«Жители Манхэттена уже привыкли к тому, что славные агенты Пинкертона сначала стреляют, а потом говорят: «Руки вверх». Однако тот балаган, который они устроили на ступенях «Атлантического Литературного Клуба», свидетельствует, что мы еще мало знаем об их способностях. Эти ребята не только глубокие интеллектуалы, но и блистательные актеры, преимущественно комического жанра…»
        - Начало можно было пропустить, - сказал журналист. - Там я просто разминаюсь. Главные пинки и оплеухи начинаются с четвертого абзаца.
        - Ничего, ничего, - пробормотал Илья, жадно вчитываясь в каждую строку. - Ничего, все отлично. Мне понравилось. Есть только пара неясностей. Вот, это место. Как вы узнали его имя?
        - Это мне стоило пять долларов, - скромно улыбнулся очкарик. - Швейцар подобрал то, что валялось на панели вместе с осколками стекла. Он справедливо полагал, что содержимое карманов Черного Испанца значительно вырастет в цене после его казни. Мы с ним устроили небольшой аукцион, и я стал обладателем салфетки из отеля
«Каледония» и железнодорожного билета. Тут же отправился в отель и просмотрел журнал. В этот день там поселился, в числе прочих, некто Теодор Грин. От прочих он отличался только тем, что покинул гостиницу, даже не переночевав в ней. Нетрудно догадаться, что вместо уютного номера мистер Грин отправился на нары.
        - Отлично, отлично… - Илья ткнул пальцем в концовку. - Вот. Что означает фраза:
«Финал этого спектакля доведет нас до слез. Но будут ли это слезы смеха, слезы счастья или слезы искреннего горя - зависит только от самого бедняги Грина»?
        Журналист оживленно потер руки:
        - Вы заинтригованы? Отлично, этого я и добивался. Статья в целом вас, как я понял, устраивает? Ну, а в конце я позволил немного поработать и на себя. Я ведь сознательно нигде не называю полного имени арестованного. Грин - и все. Потому что Гринов много, а вот Теодор Грин - писатель. Весьма посредственный, но популярный среди обывательской массы. Пишет всякую чушь о ковбоях, бандитах, индейцах. Эдакий литературный покоритель Дикого Запада.
        Книжек его я не видел, знаю, что он публикуется в дешевых журнальчиках. Но что начнется, когда выяснится, что «пинкертоны» по ошибке схватили не кого-нибудь, а писателя? Да его книги будут разлетаться, как горячие пирожки! Вы бы упустили такой шанс заработать на ажиотажном спросе? Вот и я не хочу упустить. Когда начнется процесс, у меня уже будет полное собрание всех его опусов. Я издам их отдельной книжкой. «Сочинения Черного Испанца, известного под псевдонимом Теодор Грин». Его, конечно, оправдают, но книжки-то уже будут проданы!
        - Кто сказал, что его оправдают? - задумчиво спросил Илья.


* * *
        Наверно, в доме священника кухарка считает себя святее папы римского, в доме профессора любой повар умнее академика. Что тогда говорить о прислуге в доме профсоюзного деятеля? Через месяц Гелька спросила, сколько у нее накопилось выходных, и когда ей предоставят отпуск.
        Илья и Василь переглянулись.
        - Просто уволим? Или через суд?
        - Так она устроит пикет перед домом, - совершенно серьезно ответил Василь. -
«Позор эксплуататорам!» Стекла начнет бить. Себе дороже выйдет, босс.
        - Завтра, кажется, воскресенье. Берешь ее в охапку и ведешь в Центральный парк, - приказал Илья.
        - Не хочу в парк, - заявила Гелька. - Хочу на Кони-Айленд.
        - Нет, - отрезал Василь.
        - Тогда в театр. А потом на танцы. И мороженое.
        - Договорились, - быстро сказал Илья, пока она не придумала что-нибудь еще. - Василь, завтра идешь с дамой в театр.
        - Почему я, а не ты, босс?
        - Потому что я босс. Я эксплуататор, а ты наемный работник, пролетарий. Как и панна Геля. Вот и шагайте себе, панове, в театр. По дороге обсудите, как дальше бороться с капиталом.
        Ему почему-то очень не хотелось отправлять их вместе, но не отпускать же ее одну? И тут она сказала:
        - Это неприлично, если я пойду гулять с кем-то из вас. Сами понимаете, о чем люди подумают. А если вас двое, то это совсем другое дело.
        - Не вижу разницы, - сказал Илья, хотя чувствовал, что она права.
        - Если нас видят втроем, то это уже не свидание. Вы пошли в театр, а меня просто взяли с собой.
        И они взяли ее с собой.
        В театре Илья никогда еще не был, как и Василь. Оба не получили никакого удовольствия. Разве что порадовались, наблюдая за совершенно счастливой Гелькой.
        Потом был танцзал. Здесь Илья воспользовался своим правом эксплуататора и наотрез отказался выходить на площадку. Гелька увлекла за собой Василя, и тот оказался удивительно способным учеником. Всего лишь через полчаса он перестал наступать ей на ноги и толкать окружающих.
        Все было чудесно, и Илья впервые за последнее время позволил себе расслабиться. Он сидел за столиком и потягивал коктейль, в котором почти не было виски. Потом он заказал коктейль, в котором виски уже чувствовалось. Потом пил только виски. Все было чудесно.
        Он вошел в толпу танцующих и стал ходить между обнявшимися парами. Такие, как он, одинокие кавалеры имели право подойти к паре танцующих девушек и выбрать одну из них. Но он этим правом не воспользовался, а нашел Василя с Гелькой и стал топтаться возле них, со смехом повторяя незамысловатые па. Все было смешно и чудесно. И вдруг все кончилось.
        Ему показалось, что где-то рядом хлопнула дверь. Женщины завизжали, и площадка вмиг опустела. Посредине остались только Василь с Гелькой - и труп. Какой-то франт в белых брюках и малиновом пиджаке лежал на паркете, раскинув руки, а из-под затылка расплывалась красная лужица.
        Василь, прижимая к себе девчонку, быстро отступал, поводя револьвером из стороны в сторону.
        - Зачем? - только и мог сказать Илья, становясь рядом.
        - А пусть не треплется, - прохрипел хохол. - Если б про твою девчонку такое сказали, ты бы стерпел? Босс, забери ее и уходи. Только не подпускай к ней фараонов, она сломается.
        Илья выхватил у него кольт.
        - Сам о ней позаботишься.
        - Ты что, Илюха!
        - Спокойно, братишка. Меня-то адвокаты выдернут, а тебя… Пошел, живее!
        И он выстрелил в потолок, чтобы толпа снова прижалась к стенкам. Василь с Гелькой ловко перемахнули через штакетник и скрылись за кустами сирени.
        Илья опустил револьвер, увидев двоих полицейских. У них были только дубинки, и они смотрели на него, не решаясь подойти.
        Он отбросил кольт и протянул руки:
        - Я сдаюсь.
        Полисмены осторожно подошли к нему.
        - Еще оружие есть?
        - Нет.
        Как только один из них поднял револьвер, оба стали заметно смелее.
        - Что тут стряслось, мистер? Не больно-то похоже на самооборону.
        - Пожалуй, - согласился Илья, подставляя запястья под наручники.
        - Вы кто такой, мистер? Откуда?
        - Да он пьяный, - сказал полисмен. - Вечно одно и то же. Напьются и превращаются в героев. А потом будет на коленях ползать, деньги предлагать, жопу целовать.
        У Ильи все поплыло перед глазами. Он присел, чтобы удар получился посильнее - и боднул одного лбом в лицо. Второго сбил с ног подсечкой. Схватил дубинку скованными руками и принялся лупить ею полицейских. Один убежал сразу, второй ползал на четвереньках, его руки подгибались, и он тыкался лицом в паркет, оставляя кровавые пятна.
        - Прошу занести в протокол, - говорил ему Илья между ударами. - Задержан белый мужчина, возраст двадцать два года. Имя неизвестно. Кличка - Черный Испанец. Ты меня слышишь? Я - Черный Испанец.

37. Очная ставка

        - Вы никогда не выйдете отсюда, - сказал Коэн, - если не проявите благоразумие. В этих подземельях сгинул не один десяток преступников, которых невозможно было усадить на скамью подсудимых. Впрочем, не каждый достоин того, чтобы предстать перед судом.
        Поймите, Беллоу, скоро мы найдем вашу тетушку Паулиту, будем за ней следить, она выведет нас на ваше окружение, и все ваши друзья окажутся в таких же уютных катакомбах. Рано или поздно они начнут говорить, и мистер Смайзерс узнает, куда делись его деньги. Вполне возможно, что он даже сможет их вернуть, если они были вложены в дело.
        - Но нас не волнует судьба его денег, - подключился Уильямс. - Мы выполнили его просьбу, поймали преступника. Дальше пускай разбирается сам. И он разберется. Он уже приготовил для вас клетку на ранчо. Вы будете жить там, а он будет ждать, когда же вы, наконец, снова обретете дар речи. Вас это устраивает?
        Кирилл смотрел сквозь него, мысленно переводя услышанное на французский. Этот прием позволял ему не реагировать на вопросы и чувствовать себя как бы в стороне от происходящего.
        - Но есть и другой путь, - сказал Коэн. - Мы передаем вас в руки полиции Нью-Йорка. Вам предъявляют обвинение в нападении на судно и в убийстве членов команды. Кажется, там было тройное убийство, со смягчающими обстоятельствами…
        - Самооборона и защита имущества, - подсказал Уильямс. - Адвокаты отведут от вас петлю, но несколько лет все равно гарантированы. О вашей деятельности в других штатах не будет сказано ни слова. В этом, кстати, заинтересован сам Смайзерс.
        - Итак, что вы получаете в результате сделки? Жизнь. Содержание в приличных условиях. Право на досрочное освобождение. Уверен, что ваши друзья найдут способ этого добиться.

«Мои друзья найдут способ освободить меня досрочно, - подумал Кирилл. - Да, мои друзья найдут способ меня освободить».
        - Идет, - сказал он, с трудом разлепив губы.
        - Что? - в один голос переспросили агенты.
        - Идет! Я согласен. Сажайте меня. Сколько вы хотите за это?
        Агенты переглянулись.
        - Сумму определит адвокат. Нам причитается половина всех расходов.
        - В моем положении торговаться неуместно, - сказал Кирилл. - Вы получите свои пятьдесят процентов. Но что вы скажете Смайзерсу?
        - То же, что говорили до сих пор. Мы идем по следу, и уже скоро получим конкретные результаты, - усмехнулся Уильямс. - Завтра вы получите материалы вашего дела. Постарайтесь запомнить все, как будто готовитесь к экзамену, чтобы не оплошать перед следователями.


* * *
        Через три дня ему завязали глаза, вывели на шумную улицу и погрузили в карету. Ехали недолго. Когда сняли повязку, он долго щурился и вытирал глаза, потому что отвык от дневного света. Повязку сняли, но кандалы оставили, и так, гремя цепями, он вошел в здание полицейского участка.
        - Черный Испанец? - переспросил сержант. - Это точно, мистер Уильямс?
        - Так же точно, что сегодня вторник.
        - А кого же тогда взяли в Шестом участке? Весь город уже знает, что Черного Испанца повязали там в воскресенье. Убийство и нападение на полицейских.
        Агент Уильямс снисходительно улыбнулся:
        - Сержант, вы знаете меня не первый год. Я привел к вам десятки подонков. Суд оправдал хотя бы одного?
        - Нет, не припомню такого.
        - Значит, если я кого-то сдаю в ваши руки, - это настоящий подонок. Настоящий. Принимайте нашего красавца, да будьте с ним внимательнее. Черный Испанец заслуживает особого отношения.
        В кабинете их уже ожидали следователь и секретарь. Кроме Уильямса и Коэна сюда подошли еще несколько офицеров полиции. Все расселись в разных углах, с любопытством оглядывая Кирилла. Присутствие столь многочисленной публики не мешало ему. Наоборот, наедине со следователем было бы гораздо труднее врать. А так он чувствовал себя как участник любительского спектакля.
        - Меня зовут Крис Беллоу, - начал он. - Я приехал из России пять лет назад. Работал грузчиком на пирсах Роя Сильвера. В тот вечер мы сидели втроем на лодочном причале: я, Спиридон Ионидис и Джекоб Хикс. Ионидис сторожил, а мы с Хиксом ему помогали, потому что стоял густой туман. Под утро услышали подозрительный шум с реки. Сели в ялик и отправились посмотреть, что там творится. Заметили лодку, груженную ящиками с чаем. Спиридон Ионидис приказал людям в лодке остановиться. Но они открыли огонь, убили Ионидиса и Хикса.
        Я был ранен и упал в воду. Течение отнесло меня к какой-то шхуне. Я видел, как к ней подходят лодки с разными грузами. Ящики и тюки поднимали на шхуну. Затем подошла та самая лодка, где лежало тело Хикса. Его тоже подняли на борт.
        Я был ранен, потерял много крови и чувствовал, что мне не доплыть до берега. Из разговоров тех, кто был на борту, я понял, что это пираты. Когда все лодки ушли, мне стало ясно, что на борту остались только двое или трое. Я решил спрятаться на шхуне, потому что больше не мог оставаться в воде. Перелез через борт. Они заметили меня и напали. Я схватил первое, что попалось под руку. Это оказался напильник, и я кинул его в одного из нападавших. Второй набросился на меня с топором. Я отнял топор и хотел выбросить за борт, но пират стал меня душить, и я ударил его. Третий пытался выстрелить в меня из ружья. Мы стали бороться, и, когда ружье оказалось между нами, оно выстрелило. На шхуне я нашел еще одного пирата. Пьяного. Я его связал и вызвал полицию.


        Вот и вся роль. Просто нечего играть. Как мог, Кирилл изобразил раскаяние в непреднамеренном тройном убийстве. И ожидал, если не аплодисментов, то хотя бы того, что его пораньше отпустят со сцены.
        Но у постановщика столь примитивной пьески был в запасе неожиданный драматургический ход.
        - Введите свидетеля для опознания, - приказал следователь.
        Кирилл невольно сжал кулаки, ожидая снова встретиться с Красавчиком. Но вместо шкипера «Амазонки» в кабинет ввели совершенно незнакомого ему человека.
        - Мистер Ламврокакис, - не без запинки произнес следователь, заглянув в протокол. - Подтверждаете ли вы, что присутствующий здесь Крис Беллоу был известен вам как Черный Испанец?
        Ламврокакис испуганно глянул на Кирилла, затем на Уильямса и только потом сказал, глядя в пол:
        - Подтверждаю.
        - Подтверждаете ли вы, что означенный Черный Испанец находился на лодочном причале вместе с Ионидисом и Хиксом в ночь вашего дежурства?
        - Так оно и было, сэр. Подтверждаю.
        - Спасибо. - Следователь повернулся к офицерам, стоявшим у него за спиной. - Достаточно, господин инспектор?
        - Хватит. Уведите этих, - приказал инспектор. - Второго уже доставили? Давайте его сюда.
        Кирилла и свидетеля вывели в соседнее помещение и усадили на стулья лицом к стене. Сержант встал у неплотно прикрытой двери, заглядывая в щель. Однако, заметив, что Кирилл смотрит на него, захлопнул дверь и злобно прикрикнул:
        - Смирно сидеть! Не верти головой!
        Для вящей убедительности он похлопал дубинкой по ладони, от чего свидетель Ламврокакис вжал голову в плечи.
        - Не надо бояться, - сказал ему Кирилл по-гречески.
        Свидетель изумленно глянул на него и тут же, что-то бормоча, отвернулся к стене. Кирилл различил несколько греческих слов, но ничего не понял.

«Не надо бояться», - эту фразу он часто слышал от своего дядьки-контрабандиста. Помнил он и несколько ругательств, коими Жора Канделаки награждал компаньонов. Оного запаса слов могло хватить для приличной беседы, но ее бесцеремонно оборвал надзиратель:
        - А ну молчать!
        В кабинете, однако, происходили слишком интересные события, чтобы охранник мог их проигнорировать. Через пару минут он снова осторожно приоткрыл дверь. Там допрашивали еще кого-то.
        - …Чье это было предложение? - спрашивал следователь. - Ваше или Ионидиса?
        - Не помню. Какая вам разница?
        - Отвечайте на вопрос.
        - Я и отвечаю, что не помню.
        - Сколько человек было в лодке, которую вы обнаружили?
        - Двое.
        - Вы потребовали, чтобы они остановились?
        - Ну да, мы уже собирались, да только они нам не дали даже рот открыть. Засадили из двух стволов сначала в меня, потом в Спиро и Джейка. Когда я вынырнул, мои друзья уже были мертвы. Джейк лежал в ялике, а Спиро пошел на дно. А я…
        - Погодите! - раздраженно перебил следователь. - Отвечайте только на поставленные вопросы. Итак, вы потребовали от них остановиться. Вы видели, чем нагружена лодка?
        - Нет. Туман стоял.
        - Тогда почему вы решили, что в лодке находится ворованный груз с брига «Юнона»?
        - Да это было ясно как день. Бриг стоял без охраны. Чай там держали в открытую, на палубе, а тут ночь, туман - любому понятно, что пираты захотят поживиться!
        - То есть это были всего лишь ваши предположения?
        - Ну да, было такое предположение, что в лодке сидят пираты. А они, видать, догадались о нашем предположении и выстрелили раньше, чем мы смогли его проверить. Да только там и проверять было нечего. Я, как только перелез через борт шхуны, сразу ящики с ворованным чаем увидал.
        - Погодите! До этого пункта ваших прежних показаний мы еще дойдем, - сказал следователь.
        - Спросите у него насчет братьев Пакконе, - потребовал инспектор.
        Было слышно, как следователь листает свои бумаги: «Пакконе, Пакконе…»
        - Итак, расскажите нам, при каких обстоятельствах… Хм. Господин инспектор, в протоколах допроса этого нет. Видимо…
        - Сам знаю, что нет, - грубо оборвал его инспектор. - Если этот тип на самом деле Черный Испанец, он должен знать, как были убиты братья-сицилийцы.
        - Сардинцы, - поправил его допрашиваемый. - Это огромное различие.
        - Сержант! Закройте дверь! - раздался недовольный голос Уильямса.
        Приказ был выполнен незамедлительно, и Кириллу так и не удалось узнать, насколько велика разница между жителями двух итальянских островов.
        Скосив глаз на своего соседа-грека, он подумал, что свидетель Ламврокакис страдает приступами лихорадки. Лицо его покрылось крупными каплями пота, он то и дело вздрагивал и поводил плечами, словно сбрасывая невидимую ношу.
        - Сержант, введите свидетеля! - в комнатку заглянул Уильямс, он казался ужасно расстроенным.
        Полисмен с трудом оторвал грека от стула. У Ламврокакиса подкашивались ноги, он явно не желал выходить, и сержант просто втащил его за шиворот в кабинет.
        Оставшись в одиночестве, Кирилл подошел к узкому окошку. Его давно интересовало, почему там нет решетки. Объяснение оказалось до обидного простым - окно выходило во внутренний двор полицейского участка. С высоты второго этажа Кирилл разглядел линялый верх кареты, стоявшей под окном, и тощие спины двух лошадей.
        Он вспомнил, как они с Энди планировали спасение Билли Кида из тюрьмы, и подумал:
«Забавно. То, что у нас не вышло в Маршалле, ждет меня здесь, в Нью-Йорке, спустя пять лет. Открытое окно и дилижанс под ним. Не хватает только помощников, да и пейзаж, прямо скажем, далеко не тот…»
        Отбросив мысли о побеге, он вернулся к двери и стал подслушивать, благо теперь ему никто не мешал.
        - …Я повторяю свой вопрос. Подтверждаете ли вы, что присутствующий здесь Уильям Мозес Истмен, известный вам как Черный Испанец, находился на лодочном причале в ночь вашего дежурства?
        - Свидетель, вам плохо? - спросил Уильямс. - Инспектор, ему плохо. Он не в состоянии отвечать.
        - Еще как в состоянии! А вы, Уильямс, если будете препятствовать допросу, вылетите отсюда, как пробка!
        - Я не препятствую. И это не допрос, а процедура опознания. И показания свидетеля, добытые в таких условиях, не имеют юридической силы!
        - Свидетель! Я повторяю свой вопрос…
        - Я… Я не знаю…
        - Да ладно тебе, Костас, - вмешался допрашиваемый. - Не бойся, говори все как есть. Они и так все знают. Говори, не бойся. Они тебе ничего не сделают.
        - Они-то не сделают… А ты?
        Кирилл еще немного приоткрыл дверь и наконец-то увидел того, чей голос не давал ему покоя.

«Почему я сразу не узнал его по голосу? - подумал он. - Да потому что никогда не слышал, чтобы Илюха Остерман так шпарил по-американски».
        Да, это был Илья. Он сильно изменился за пять лет. Вырос, заметно пополнел, отпустил щегольские усики. И вообще держался по-новому: уверенно, даже нагловато. На нем был отличный светлый костюм, весь в пятнах крови. На руках и ногах висели кандалы.

«Попался Илюха, - подумал Кирилл. - Не знаю, что они тут затеяли. Но буду гнуть свою линию. Этот инспектор явно собрался засадить Илью за решетку. Похоже, что есть за что. И дела у него похуже, чем у меня. Меня допрашивали вежливо, быстро, и не вешали лишних эпизодов, вроде братьев-сардинцев. Нет, Илью надо спасать. Меня-то рано или поздно выручат друзья, а у него кто тут? Мама с папой? Эх, Илюха, молчал бы ты лучше!»
        Но его бесшабашный друг продолжал спокойно отвечать на все вопросы инспектора и следователя.

38. Суд

        Он никак не ожидал, что допрос может доставить столько удовольствия. Рассказывая о прошлом, Илья будто снова погружался в него. И снова наполнялся безрассудной, отчаянной храбростью. Ему было все равно, что с ним сделают. Повесят? Плевать. Отпустят? Плевать с высокой колокольни. Приговор, каким бы он ни был, ничего не изменит.
        Жаль, конечно, что он так облегчил работу сыщикам - они того не заслуживали. Если б не идиотская явка с повинной, они бы никогда не нашли Черного Испанца. Настоящего Черного Испанца, а не того олуха, которого схватили на Бродвее.
        - А теперь, свидетель, я вынужден еще раз напомнить вам об ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Повторяю вопрос. Кого из присутствующих здесь вы знали как Черного Испанца?
        Илья стоял лицом к стене. Сержант потянул его за плечо, и он развернулся, гремя кандалами.
        Напротив него, у другой стены, стоял человек, чем-то похожий на Кирюшку Белова. Такой же вздернутый нос и густые брови, такой же слегка вьющийся каштановый чуб, и такой же вечно удивленный взгляд. Встретив такого американца на улице, Илья непременно подошел бы к нему, даже будучи уверенным, что обознался. Но в полицейском участке сантименты неуместны. К тому же Кира сейчас далеко, в Одессе. А это…

«Это Теодор Грин. Литератор», - вспомнил Илья.
        Ламврокакис вытянул в его сторону дрожащий палец:
        - Вот он. Это Билли. Тот самый, Черный Испанец.
        - Возражаю! - сердито воскликнул толстяк из агентства Пинкертона. - Пять минут назад вы показали, что…
        - Заткнитесь, Уильямс! - рявкнул инспектор. - Не мешайте работать. Сержант, увезите Истмена.
        - А с этим что делать? - спросил кто-то, и все уставились на несчастного Теодора Грина.
        Литератор, однако, не выглядел слишком несчастным. Больше того, на его лице сияла глупейшая улыбка.
        - Джентльмены! - заявил он, приосанившись. - Мне приходилось описывать в своих рассказах, как проводят различные полицейские ритуалы. Должен заметить, что вы все делали неправильно. Для достоверного опознания следовало пригласить еще нескольких белых мужчин, одного со мной роста и телосложения. Я уже признался в совершенном преступлении, и мне крайне неприятно, что за мои проступки может быть наказан кто-то другой. Тем более - человек, на лице которого стоит печать невиновности. Да вы только взгляните на него! Неужели этот изнеженный горожанин способен проткнуть живого человека ржавым напильником? Или рубануть топором? Вы поглядите на его руки - они не держали в руках предмета опаснее, чем пилка для ногтей!
        Илья возмутился:
        - Да если б у меня была с собой пилка для ногтей! Вот бы вы удивились, сколько крови можно выпустить из трех копов и двух сыщиков! Инспектор, пора кончать комедию. Отвезите меня обратно в «Могилы», а писаку отправьте в психушку - там его бредни найдут достойных слушателей.


* * *
        В одиночной камере Илью дважды в неделю навещали адвокаты Глейзер и Фокс. От них он узнал, что сыщики и инспектор Хиггинс заключили сделку. Оба схваченных преступника, Черный Испанец и Потрошитель Банков, пойдут под суд, причем - по одному делу. Общественность увидит, каким плодотворным может быть сотрудничество полиции и частного сыска.
        К процессу, однако, решили не привлекать особого внимания, потому что его результаты наверняка разочаруют публику. Подсудимый Истмен получит всего-навсего одиннадцать месяцев за убийство на танцплощадке, а во всех делах пятилетней давности присяжные признают его невиновным. С профсоюзной деятельностью надо будет покончить, да и с городом придется расстаться. Салливан уже присмотрел для него неплохое местечко в Чикаго. Игорный бизнес, публичные дома и торговля спиртным нуждались в централизации и внедрении прогрессивных методов управления.
        - А что будет с Грином? - спросил он.
        - Об этом пусть позаботятся его адвокаты, - сказал Глейзер.
        - К тому же никакой он не Грин, - добавил Фокс. - Какой-то иммигрант из России. Но не еврей.
        - Ты откуда знаешь? - недоверчиво покосился на партнера Глейзер.
        - К нему привозили попа из греческой церкви. Он заказывал русского, но такого не нашли.
        - Он исповедался?
        - Наверно. Похоже, Грин не слишком верит в своих адвокатов.
        - Но ты, Билли, не сомневайся. Мы для тебя сделаем все.
        - Тогда устройте мне встречу с этим Грином, - потребовал он.
        - Невозможно, Билли, - мягко улыбнулся Глейзер.
        - То есть действительно невозможно, - подтвердил Бен Фокс.
        Он понял, что они не хотят за это браться, и не стал настаивать. Ничего невозможного здесь не было. Если бы подследственный Истмен захотел покинуть одиночку и посидеть в самом лучшем ресторане, то его бы отвезли и привезли. Тюремные стены обладают удивительным свойством - для одних они неприступны, а для других исчезают на время. На оплаченное время.
        Илья решил больше не говорить с адвокатами о Потрошителе Банков. Он немало удивил надзирателей, когда затребовал греческого священника. Еще больше удивился священник, когда увидел перед собой Черного Испанца.
        - Я иудей, и не собираюсь креститься, - предупредил Илья, как только остался наедине с попом.
        - Мне случалось принимать исповедь и у некрещеных.
        - Я уже столько исповедовался перед следователями, что на вас ничего не осталось. Но это неважно. Мне нужно знать все о том парне, к которому вы ходили сюда, в тюрьму. Его еще называют Потрошителем Банков.
        - Меня бы не пускали в тюрьму, если б могли заподозрить, что я стану связником между заключенными. Я приношу в темницы весть от Бога.
        - Понятно. Но иногда вести от Бога приходят и без вашей помощи. Иногда Бог нанимает для этого разных там ангелов, верно? Обычно они являются во сне и вещают. Например: «Билли, Билли! Вот ты валяешься тут во грехе и пороке, а в соседней камере изнывает от одиночества твой лучший друг, твой побратим и земляк»! Вот я и хочу спросить вас, батюшка, верить таким снам - или нет?
        - Не верь. В соседнюю камеру меня не вызывали. Так, значит, ты тоже из Одессы? Говорят, это довольно большой порт. Половина всего хлеба, который едят американцы, приплыла оттуда.
        - Да, большой порт…
        У Ильи перехватило горло от благодарности. Он собирался торговаться со священником, обещая ему все более и более крупные суммы за информацию - а тот ничего вроде бы не сказал, но при этом ответил на все вопросы.
        Значит, Кира не вернулся в Одессу! А ведь собирался сойти с парохода в Констанце, да только там не было остановки. Затем проспал Гибралтар, добрался до Нью-Йорка - да тут и остался. И не просто остался, а стал писателем. Сочинитель в кандалах? Это что-то новое. Видать, он такой же писатель, как Илья - цветовод.
        Да Кирюшка всегда был таким. Только казался приличным мальчиком, гимназистом-зубрилкой. А на самом деле был таким же босяком, как и все нормальные пацаны с Большого Фонтана. Таскал в кармане свинчатку, но не доставал ее, если дрался один на один. Вместе со всеми чистил сады, баштаны и огороды, и попадался порой, но никогда не выдавал друзей. Интересно, на каком американском огороде Кира попался в этот раз? Судя по кандалам, дело серьезное…
        - Тебя страшит наказание? - спросил священник.
        - Какое? - не понял Илья. - А, вы про суд? Нет. Не страшит. Я только одного боюсь. Что нас с другом будут судить в разное время, а потом разбросают по разным тюрьмам.


* * *
        Опасения оказались напрасными. Илья встретился с Кириллом в день суда. Они сидели рядом на скамье подсудимых. Они даже могли переговариваться - тайком, опустив голову и не шевеля губами.
        - Зачем ты это устроил? - недоумевал Кирилл. - К чему твое геройство? Если хотел меня спасти, незачем было садиться в тюрьму.
        - Какое, на хрен, геройство? - Илья сплюнул. - По пьянке вышло. У меня в последнее время от выпивки одни неприятности.
        - Раньше ты не пил.
        - Жизнь не стоит на месте. Ты раньше тоже банки не потрошил.
        - Что банки! Я курю сигары и пью текилу. Знаешь хоть, что такое текила?
        Илья засмеялся. Не зря он тогда сдался полицейским. Не зря. Просто судьба не придумала другого способа, чтобы он мог встретиться с другом.
        А заседание шло своим чередом. Обвинитель рисовал ужасную картину злодеяний, совершенных бандой русских иммигрантов. Кое-что Илья вспоминал с гордостью, многое хотелось бы забыть, но были и эпизоды, о которых он слышал впервые.
        - Да не трогали мы банки Чемберлена! - негромко возмущался он. - Даже не знаю, где эта чертова Тексаркана.
        - В следующий раз возьму тебя с собой, - пообещал Кирилл. - Там очень красивые закаты. Ты бывал в Арканзасе?
        - Я дальше Джерси не выезжал. Манхэттен, Бруклин, Лонг-Айленд - вот и вся моя Америка. А ты, значит, побывал таки на диких берегах Миссури?
        - Берега Гудзона - вот где настоящая-то дикость…
        Обвинитель тем временем потребовал для обоих смертной казни на электрическом стуле. Кирилл подтолкнул Илью локтем:
        - Гордись. Кажется, мы станем первыми, кто воспользуется этим изобретением.
        - Не надейся. Сейчас за дело возьмутся адвокаты, а потом присяжные…
        Защитную речь произносил Соломон Глейзер. Он начал издалека. В одном далеком царстве жили-были двое мальчишек. Приятели мечтали об Америке, о стране, где исполняются мечты… - Мальчики пересекают Атлантику, судьба их разлучает надолго - , и вот один из них узнает, что его друга схватили по несправедливому обвинению. Он добровольно является в полицию и берет всю вину на себя, чтобы освободить друга! В этом нет ни капли пресловутой славянской сентиментальности. В этом шаге выразился подлинно американский дух. Илья уже всерьез опасался, что после такой речуги он и одиннадцати обещанных не получит.
        И вдруг напыщенная речь адвоката была прервана грубым выкриком из зала:
        - Думал, ты увернешься от мести? Ублюдок! Кровь братьев Пакконе еще не высохла на твоих руках!
        Все повернули голову к окну, откуда раздавался крик. И увидели человека, вскочившего на подоконник. В одной руке он держал большую фотографию. В другой - револьвер.

«Что за идиот! - успел подумать Илья одновременно с выстрелами. - Он все испортил!

        Пуля ударила его в плечо. Он запоздало пригнулся и увидел, что Кирилл зажимает руку ладонью, и сквозь пальцы у него сочится кровь.
        - Ложись! - крикнул ему Илья.
        - Поздно… - он все же сполз со скамейки.
        Еще несколько пуль угодили в стену над их головами. Каждый выстрел сопровождался женским визгом - и только. Ни одного выстрела в ответ. Никто из охраны даже не потянулся к оружию, все благоразумно попрятались за спинки дубовых скамеек.
        - Шесть пуль, - сказал Кирилл, морщась от боли. - Если у него нет второго кольта, то парню пора смываться.
        Оба одновременно выглянули над краем барьера и увидели распахнутое окно и развевающиеся портьеры.
        - Перевяжи меня хоть чем-нибудь, - попросил Кирилл. - От этих уродов не дождешься. Э, да тебя тоже зацепило! Ну, слава Богу. Обидно получать пулю за ублюдков, которых порешил кто-то другой, пусть даже лучший друг.
        - Ты стал слишком много разговаривать, - заметил Илья.
        - Это потому, что я слишком долго молчал, - засмеялся Кирилл.
        И вдруг, оборвав смех, рухнул на пол, в лужу крови.


* * *
        В операционной первым положили на стол Кирилла. Он даже не застонал, а только вздрогнул, когда врач сделал надрез, чтобы вытянуть кусочек свинца.
        Илью ранило навылет. Разглядывая его плечи и грудь, врач сказал медсестре:
        - Резал я как-то одного ветерана. Так у него было поменьше шрамов, чем у этого юнца.
        - Я тоже ветеран, - возразил Илья. - Участник всех войн на фронтах Манхэттена, от Баттэри до Сто Двенадцатой.
        Он хотел похвастаться перед Кириллом, который лежал на соседнем столе, но увидел, что у друга закрыты глаза. А потом ему уже было не до разговорчиков, потому что врач принялся зашивать раны самой тупой иглой, какая только нашлась на помойке тюремной больницы.
        - Дайте хоть виски глотнуть! - взмолился он.
        - И не надейся, - невозмутимо ухмыльнулся живодер. - Стану я тратить драгоценную жидкость на смертника!
        Потом их отправили в палату для особо ценных заключенных. Она находилась в самом конце коридора, перегороженного двумя решетками, и возле каждой сидел надзиратель.
        Кирилла несли на носилках, Илья шагал сам, стараясь не размахивать перебинтованной рукой.
        В палате была только одна койка и один табурет - предполагалось, что особо ценные будут поступать сюда в единственном экземпляре.
        - Не страшно, могу и посидеть, - бодро сказал Илья.
        - Недолго осталось. Скоро пересядешь, - поддержал его надзиратель, запирая решетку.
        Гремя ключами, он прохаживался по коридору и бросал грозные взгляды на столь опасных пациентов. Скоро его утомила собственная бдительность, и он присел на стул у дальней решетки, где его уже поджидал коллега. Охранники принялись болтать о своем, а заключенные - о своем.
        - Что еще за братья Капоне? - спросил Кирилл, не открывая глаз.
        - Не Капоне, а Пакконе. Трое ублюдков, которых мне пришлось завалить в самом начале карьеры. Но то была чистейшая самооборона, можешь мне поверить.
        - Итальянцы мстительны. Рано или поздно они до тебя доберутся.
        - Уже добрались.
        Кирилл осторожно приподнялся на локте и осмотрелся.
        - Не знаю, какие тут у вас расценки. Но итальянцы наскребут, чтобы заплатить охране. Дело даже не в деньгах, а во времени. Сейчас они ищут не деньги, а того, кому их дать, чтобы повидаться с тобой. Сторожа, видимо, меняются каждые два часа. Я бы на их месте нашел кого-нибудь из ночной смены. Хотя нет, их тут трое, всех не обработаешь…
        - Однажды я тут валялся, - вспомнил Илья. - В соседнем крыле. Там тоже палаты-одиночки, но не такие крутые, как наша. Окна выходят в переулок. Меня могут перевести туда, а потом подстроить попытку к бегству. Это проще всего.
        - Да, а отсюда не убежишь. Разве что стену взорвать?
        - Тоже дело. Если точно знать, где заложить динамит. И сколько. А то рванут, и от нас ничего не останется.
        - Это их устроит.
        - Не думаю. Это не будет похоже на месть. А вдруг люди подумают, что нас пытались освободить сообщники? Нет, они постараются вытащить меня отсюда. А потом, через недельку, выбросят труп рядом с моим домом. С отрезанным языком. Это будет вполне соответствовать их строгим традициям.
        - Да, для них это дело чести. - Кирилл откинул одеяло и пошевелил пальцами забинтованной руки. - Но мне почему-то не хочется участвовать в таком деле. А тебе?
        - Мне тоже. Эх, была бы хоть пилка для ногтей…
        Кирилл запустил руку под одеяло.
        - Пилки для ногтей я не заметил. А такой инструмент тебя устроит? Вот, захватил на память из операционной, - и он протянул Илье скальпель.
        Илья повертел его между пальцами, взвесил на ладони и спрятал между витками бинта на плече.
        - Чертовы итальянцы. Все испортили. Если б не они, мы бы уже сегодня услышали приговор.
        - Что, так быстро? - удивился Кирилл.
        - А чего тянуть? Все давно расписано. Нормальная судебная сделка. Между нами, копами и присяжными. Тебе что пообещали за сотрудничество?
        - Досрочное. Но за дополнительную плату. А тебе?
        - Меньше года в исправительной колонии.
        - Похоже, ты выйдешь раньше.
        - И сразу займусь тобой, - пообещал Илья. - Я тебя вытащу. Уедем в Чикаго. Вместе мы там наведем порядок.
        - Посмотрим, посмотрим, - Кирилл снова лег и закрыл глаза. - Башка кружится. Крови потерял много.
        - Хорошо еще, что кость не задета.
        - Кость? Двадцать второй калибр, такими пульками кость не сломаешь. Сразу видно, не умеют у вас в Нью-Йорке с оружием обращаться. Я бы взял на такое дело сорок пятый, и не один, а парочку. Слушай, а ты им веришь?
        - Кому?
        - Адвокатам.
        - Они меня никогда не подводили. - Илья вдруг понял, что теперь адвокаты на него не работают. Не он им платит, а Салливан. Значит…
        - То было раньше, - сказал Кирилл. - Раньше ты им был нужен, а теперь? Я только сейчас понял, что зря пошел на сделку. Нельзя им верить. Какой у них может быть расчет? А вот какой. Дали мне срок, я сижу и отправляю весточку своим друзьям. Они связываются с этим Уильямсом, чтобы через него передать деньги для моего досрочного освобождения. А теперь скажи - что сделает Уильямс?
        - Возьмет деньги.
        - А потом возьмет моих друзей. И получит за них еще немного денег. А может быть, и много.
        - Плевать нам на расчеты Уильямса, - сказал Илья. - Сделаем так. Будешь морочить ему голову, а я выйду, и сам тебя вытащу.
        - Вот я и спрашиваю - а можно верить твоим адвокатам? Ты уверен, что выйдешь?
        Илья не успел ответить, потому что надзиратель подошел к решетке. В руках он держал две миски.
        - Поешьте напоследок, джентльмены, - ухмыльнулся он. - На том свете таких деликатесов вам не предложат.

39. В Нью-Йорке есть всё

        Кирилл не сомневался, что сможет убежать. Да, это казалось невозможным. Как он сумеет вырваться из тюрьмы - безоружный, раненый, да еще в незнакомом городе?
        Но именно в том, что все считали это невозможным, и был его шанс. Главное - не расслабляться. Вот расслабился он, пойдя на встречу с Уильямсом, не захватил оружия, и вообще хлопал ушами - что получилось? Ничего хорошего. Теперь-то он ученый.
        Он запомнил каждый поворот, пока их везли в больницу. Разглядел, куда выходят окна, и даже заметил, что решетки на них - хилые и ржавые, а в кирпичной кладке почти не было просветов раствора. Да, у него не было с собой ни динамита, ни пороха. Еще один непростительный промах, как сказал бы Энди Брикс. Но он надеялся, что строители тюремной больницы устанавливали решетки на окнах с таким же рвением, с каким возводили стены.
        Пока от всех его наблюдений было мало толку, но кто знает, как оно повернется дальше?
        Охранники менялись через два часа, и он приглядывался к каждой новой физиономии - не этот ли подкуплен итальянцами? Возможно, все, о чем они говорили с Ильей, окажется пустыми фантазиями, и тогда ночь пройдет спокойно. А утром их отвезут обратно в зал суда - вот тебе и еще один шанс. Не выйдет - ничего. Придется дослушать речь адвоката, столь бесцеремонно прерванную накануне, затем будет совещание жюри, будет зачитан приговор - и тогда, скорее всего, их с Ильей разлучат надолго. Значит, надо наговориться сейчас.
        И они говорили. Обоим было что рассказать о своей жизни в Америке, но почему-то до самой ночи они говорили только об Одессе. «А помнишь? А помнишь?»
        - А твои-то как? - спохватился Кирилл. - В Нью-Йорке? Или подались в лучшие края?
        - Лучшие края они нашли в Бруклине. Просто земля обетованная, - горько усмехнулся Илья. - А что? У отца с мамой собственное дело. Швейная мастерская. Два десятка работников. Все из России. Крепкие непьющие мужики, спокойные, ни забастовок, ни прогулов. Оське уже восемнадцать, он мастер по швейным машинкам. Лийка работает с заказчиками и шпионит по модным ателье, срисовывает новые фасоны.
        - Замуж не собирается?
        - Да ей всего шестнадцать. Хотя там уже виднеется на горизонте некий Лева Рабинович. Приличная семья, из Вильно, торговля мануфактурой. Года через два приглашу тебя на свадьбу.
        - Договорились.
        - А твои? - спросил Илья.
        - Что? Мои? Ну, я первое время писал маме. Несколько раз писал. Ответа не было. Может, просто письма не доходили? Уж больно далеко… - Кирилл махнул рукой. - Знаешь, Илюха, все мои сейчас живут в Нью-Мексико. Это на краю света. Но все же ближе, чем Россия. А кстати, в Техасе тоже есть Одесса. Маленькая такая станция. Я как-то проезжал мимо, чуть из поезда не выпрыгнул. Даже подумал - а вдруг это ты?
        - Что - я?
        - Ну, ты приехал в Техас, построил город, назвал…
        - Интересно, у всех писателей такая фантазия, или только у одесситов? - спросил Илья. - Так легко говоришь: «Построил город»!
        - А что такого? Мы с друзьями уже построили один. И ничего, живем. На всякий случай, запомни - Крейн-Сити, на железной дороге между Атлантической линией и Техасской.
        - На какой такой всякий случай? - насторожился Илья.
        Кирилл замялся. Не в его правилах было рассказывать о задуманном, пока не сделаешь.
        - Ну, мало ли что. Вдруг сейчас начнется землетрясение, все рухнет, мы разбежимся в разные стороны… По крайней мере, будешь знать, где меня найти.
        - А я вот не знаю, где меня найти, если все рухнет, - задумчиво произнес Илья.
        Кирилл вдруг почувствовал, что койка под ним дрогнула. С потолка посыпалась пыль. В следующий миг до них донесся громовой раскат.
        - Началось? - Илья вскочил с табурета.
        - Динамит. - Кирилл сел на койке…
        - Динамит? Это уж слишком. Значит, налет?
        - Налет. Ну и лихие же ребята твои итальянцы!
        Надзиратели метались между решетками, тревожно перекрикиваясь. Откуда-то потянуло гарью. Коридор быстро заполнялся дымом. Загремели замки решеток и охранники, размахивая револьверами, побежали в соседнее крыло.
        Только один из них остался караулить тупиковую камеру для особо важных заключенных, но и он больше смотрел в другой конец коридора, чем на узников. Он время от времени вглядывался в задымленную даль, словно ждал подмоги. Но, так и не дождавшись, снова возвращался к решетке.
        - Эй, друг! - окликнул его Илья. - Похоже на пожар, тебе не кажется?
        Надзиратель, воровато оглядываясь, вставил ключ в замок, а потом достал револьвер из кобуры.
        - Отойди в угол, - приказал он Илье, направив на него ствол и взведя курок. - Вот так. Лицом к стене. Руки на стенку. Выше. Еще выше, чтоб я их видел.
        Илья послушно исполнял его команды.

«Все верно, - подумал Кирилл, снова изображая тяжело раненого. - Пусть он только войдет, дальше будет легче».
        Но охранник не собирался входить в камеру.
        - Эй, ты! - Он навел револьвер на Кирилла. - Хватит валяться! Если хочешь дожить до утра, вставай и убирайся отсюда!
        Дверь камеры с лязгом откатилась в сторону, и надзиратель встал рядом с узким проходом, продолжая держать Кирилла на мушке.
        - Давай живее! И не придуривайся, будто ходить не можешь!

«Убьет обоих, - подумал Кирилл. - Итальянцы заказали одного, но он убьет обоих при попытке к бегству. Так ему удобнее. Да так и достовернее. Никто не поверит, что Илюха кинулся бежать, а я остался досматривать сны. Да, так оно и будет. Глупо. Заплатили-то за одного. Получится вдвое дешевле. Вот так и сбивают цены».
        Пошатываясь и хватаясь здоровой рукой за стенку, он добрел до решетки. Охранник отступил еще дальше.
        - Выходи! Стой! Лицом к стенке! Опустись на колени!
        - Ну, уж нет, - Кирилл развернулся лицом к нему. - У тебя руки дрожат. Можешь нажать на спуск, а я ничего не увижу. Всегда хотелось посмотреть, как стреляет кольт. Говорят, спереди вспышка похожа на мальтийский крест.
        - Не болтай! А то я разозлюсь, и в самом деле пристрелю тебя! Лучше встань на колени и упрись лбом в стенку, пока я разберусь с твоим дружком!

«С колен я тебя не достану. Может быть, если тебя разозлить, ты подойдешь поближе? - подумал Кирилл и заметил краем глаза, что Илья коснулся одной рукой забинтованного плеча. - Что с Илюхой? Ах да, там у него скальпель…»
        - Это не по правилам! - сказал он с вызовом, глядя в глаза охраннику. - Разве ты сардинец? За убитых братьев должны мстить родственники или хотя бы земляки!
        - Заткнись! Я не знаюсь с итальяшками! А ты не нарывайся, а то придется и на тебя патрон истратить!
        - Что? Надеешься обойтись одним патроном? - Кирилл рассмеялся, увидев, как наливаются кровью глаза надзирателя. - Да ты испортишь всю стенку позади меня, пока попадешь.
        - Последний раз тебе говорю… - захрипел охранник, поднимая револьвер. - Или ты встанешь на колени, или…
        - Спорим, ни за что не попадешь между глаз? - весело сказал Кирилл.
        - Ты проиграл! - ответил охранник и, целясь ему в лицо, шагнул вперед.
        Кирилл неотрывно смотрел на ствол кольта. Когда-то Энди Брикс учил его, что даже у хорошего стрелка ствол перед выстрелом всегда дергается немного вниз. Это легко заметить, а вот отскочить в сторону будет труднее. Но попробовать можно.
        И вдруг в воздухе что-то сверкнуло. Ствол дернулся. Кирилл метнулся в сторону и вперед, но выстрела не последовало. Охранник взвыл и выронил кольт.
        Кирилл бросился к револьверу, а Илья налетел на охранника и сбил с ног оплеухой. Надзиратель корчился на полу, держась за кисть, из которой торчала блестящая рукоятка скальпеля.
        Приятели столкнулись лбами, одновременно наклонившись над охранником. Кирилл надел на себя оружейный пояс, а Илья схватил дубинку и ткнул надзирателя под глаз:
        - Кто тебе заплатил за меня?
        - Инспектор!
        - Какой еще инспектор? Хиггинс?
        - Нет! Инспектор Салливан! Он сказал, что тебя надо убрать, иначе уберут его самого!
        У Ильи опустились руки. Кирилл тряхнул друга за плечо:
        - Некогда! Уходим!
        Илья поднялся и сказал охраннику:
        - Не советую тебе вынимать скальпель из раны. Там артерия. Вынешь - и загнешься. Лежи спокойно, жди врачей.
        - Да, приятель, повезло тебе, - добавил Кирилл. - Не каждого режут стерильным лезвием, да еще прямо в больнице!
        Вдвоем они затащили его в камеру и заперли.
        - И что теперь? - мрачно спросил Илья.
        - Да что с тобой! - заорал Кирилл и толкнул друга вперед. - В соседнее крыло! Ты же видел, оттуда все удрали! Показывай, где там палаты с окнами на улицу!
        Он побежал, и Илья нехотя поплелся за ним. В соседнем крыле дым стоял такой густой, что начали слезиться глаза.

«Но это и к лучшему, - рассудил Кирилл. - если кто и сунется, ничего не разглядит».
        Ворвавшись в крайнюю палату, он схватился за решетку. Дернув ее, с радостью убедился, что был прав - штыри болтались в дырах между кирпичами.
        - Илюха, что стоишь! Тащи что-нибудь!
        Илья растерянно оглядывался, будто не понимал, как он тут оказался.
        - Койку, койку тащи! Эх, да очнись ты!
        Вдвоем они разобрали железную койку, подтащили спинку к окну и завели ножку между простенком и решеткой.
        - А ну, навались! - командовал Кирилл. - Еще разик! Еще раз!
        Решетка хрустела, но пока не поддавалась. А в коридоре вдруг послышались крики.
        - Давай сам! - Кирилл побежал к двери, толкая перед собой тумбочку.
        - Поздно, Кира, - вяло отозвался Илья. - Не уйти нам. Некуда бежать.
        - Да мы уже почти убежали! - Он оглянулся и увидел, что Илья всем телом повис на спинке, раскачивая ее вверх и вниз. - Давай, давай, а я попрошу, чтоб нам не мешали. Слушай, а здорово у тебя получилось со скальпелем!
        - Я все ждал, когда он руку покажет в проеме, - оживился Илья. - Через решетку боялся кидать. А так - нечего делать. Еще думал, может, в глаз ему засадить?
        В дыму замелькали тени, и Кирилл, укрывшись за тумбочкой, выстрелил наугад, просто чтобы остановить охранников.
        - Нет, в глаз не стоило. А в руку - самое то! - крикнул он. - Такое только в цирке увидишь!
        Решетка захрустела чаще, и он понял, что Илья взялся за дело всерьез.
        Крики в коридоре стали громче, и скоро оттуда посыпались выстрелы. Ни одна пуля не залетела в палату.
        - Я же говорю, не умеют у вас в Нью-Йорке стрелять! Ну, абсолютно не умеют! - веселился Кирилл, стреляя по вспышкам.
        Он распластался на полу, заметив, что внизу дыма не было. Увидел силуэт, крадущийся вдоль стены, и выстрелил по ногам. Охранник, заорав, повалился.
        - Отползай, отползай! - прокричал вдогонку Кирилл. - И попроси, чтоб тебя отнесли в операционную! Там для всех места хватит! Илюха, скоро ты там?
        - Готово!
        Решетку удалось отогнуть настолько, что в проем уже можно было пролезть. Кирилл высунулся первым и увидел безлюдный переулок. Напротив - глухая стена. Внизу какие-то ящики, едва видные в свете далеких уличных фонарей.
        - Мы уходим? - Илья потеребил его сзади. - Или ты передумал?
        - Дай перезарядиться! - Кирилл быстро загнал патроны в барабан. - Такие вещи на ходу не делают. А теперь - за мной!
        Добежать до улицы. Запрыгнуть в любую пролетку. Извозчику - ствол в ухо. И вперед!
        Он первым спрыгнул на мостовую и присел, поводя стволом. Никого? Никого!
        Илья уже стоял рядом, сжимая дубинку в здоровой руке.
        - Повезло, что меня ранило в левое плечо, - сказал он. - Правой рукой я и метаю лучше, и дерусь. А ты?
        - А мне все равно, чем стрелять, хоть ногами, - сказал Кирилл. - Ну, с Богом?
        И вдруг со стороны улицы по булыжникам мостовой вытянулись длинные тени. Послышались голоса и топот ног. Кто-то бежал сюда по переулку, и их было много.
        - Это не копы! - шепнул Илья.
        - Сам знаю!
        Кирилл попятился, наткнулся на большой ящик и присел за ним. Илья спрятался рядом.
        - Замри! - приказал ему Кирилл. - Пусть подойдут ближе. Я их остановлю. А ты не жди меня, пробивайся…
        - Заткнись, - ответил Илья.


* * *
        Различив певучий южный говор, он подумал: «Так разговаривают сардинцы. Настоящие сардинцы. Наверно, они приехали с самой Сардинии, чтобы рассчитаться со мной. Зря вы приехали. И вряд ли вам удастся вернуться на свой прекрасный остров».
        Он уже полностью пришел в себя. Когда охранник сказал ему о приказе Салливана, просто земля ушла из-под ног. Жаль, что Кира оказался рядом. Жаль, что он первым схватил револьвер. Потому что в тот момент Илья был готов сам прострелить себе голову. Назло всем.
        Но Кирилл ему помешал. Или помог?
        Это будет ясно немного позже. А пока…
        К больничной стене подбежали трое в черных плащах.
        - Вот еще окно! - негромко воскликнул один. - Не то?
        - Дальше! Там уже должен работать Перси!
        - Залезем отсюда! Вот и ящик!
        Илья перехватил дубинку поудобнее, чтобы вырубить противника одним ударом. Трое против двоих? Да он бы справился с ними и в одиночку! Одной рукой! Пусть Кирюшка не хвастается, что крутой стрелок, мы тут тоже кое-что умеем…
        Он уже привстал, но Кирилл больно стиснул его забинтованное плечо:
        - Замри.
        А потом вдруг негромко окликнул кого-то:
        - Эй! Энди!
        Незнакомцы застыли, почти невидимые в темноте.
        - Крис? - неуверенно спросил кто-то.
        - Энди, вечно ты опаздываешь! - сказал Кирилл, поднимаясь из-за ящика. - Еще немного, и я бы тебя не дождался! Илюха, вставай, это свои.

«Что? - изумился Илья. - Свои?»
        Люди в черных плащах обступили их, радостно тиская Кирилла в объятиях.
        - Нашли время обниматься! - сердито бросил один из них. - Дик, зови Альтмана, мы уходим! Сюда, Крис! Коннорс уже заждался! Держи кольт!
        - Отдай моему другу. У меня - свой.
        - Узнаю тебя, братишка!
        Илья побежал вместе со всеми. Впереди пропели, открываясь, ворота. В просторном дворе стояли лошади, всхрапывая и стуча копытами по брусчатке.
        - Черного жеребца Крису!
        - Где вы нашли тут столько лошадей? - со смехом спросил Кирилл. - Ладно, потом! Илюха, в седло!
        Илья растерянно стоял среди всадников. Свободных лошадей не было. Да нет, нашлась одна. Ну, и с какого боку к ней подступиться?
        - Давай ко мне! - Кирилл наклонился, подавая руку. - Ногу в стремя! Да не эту, другую! Вот так! И садись ко мне за спину!
        Оказавшись на коне, Илья обхватил друга за пояс обеими руками:
        - Кира! Если свалимся, не обижайся!
        - Не свалишься! Энди, кого ждем?
        - Куда-то Перси запропастился!
        - Никуда я не запропастился, - спокойно пробасил коренастый здоровяк, взбираясь в седло. - Приладил динамит. А тут Дик: «Бежим, бежим!». Не стал отвязывать.
        - Оставил на решетке? Ну и правильно! Время дорого! Жаль, конечно, что он достанется полиции…
        - Не достанется.
        В подтверждение этих слов грохнул взрыв. Лошади в панике присели, а Илья прижался к спине Кирилла.
        - Погнали!
        Кавалькада, высекая искры из брусчатки, неслась по ночным улицам. Промелькнули огни Бродвея, всадники свернули к Вест-Сайду, где улицы становились все уже. Потом начались извилистые переулки, рыночные склады, вот и набережная, и здесь, у самой воды, бешеная скачка прервалась.
        - Быстрее, быстрее! - торопил его Кирилл, помогая слезть на землю. - Ничего-то в Нью-Йорке не умеют: ни стрелять, ни скакать. Даже погоню толком не послали!
        - Да какая там погоня! Сейчас вся полиция пожар тушит!
        Они пробежали по деревянному причалу к паровому буксиру, который почти не был виден за дымом, срывавшимся с высокой трубы.
        - Все здесь? - Кирилл оглянулся. - Руби концы!
        Буксир запыхтел машиной, палуба задрожала под ногами, и Илья покрепче вцепился в леера. Он стоял на носу и смотрел на огни кораблей, выстроившихся вдоль берега. Все случилось так быстро, что он даже не успел спросить у Кирилла - кто эти люди? Как они оказались здесь? Куда теперь? И самое главное - что будет дальше?
        А буксир уходил все дальше вверх по Гудзону. Огни Нью-Йорка понемногу гасли далеко позади, и скоро от них осталось только смутное зарево, а впереди поблескивала река между непроницаемой чернотой берегов.
        - …Если бы не газета, мы бы еще не скоро тебя хватились, - рассказывал Энди Брикс. - Да и ее нам доставили через неделю после того, как вышла статья про тебя.
        - Безобразие, - усмехнулся Кирилл. - Странно, что она вообще появилась, та статья.
        - Я заплатил за нее сто долларов, - не удержался Илья. - Сам не знаю, зачем я ее заказал. Вообще, в последнее время у меня была куча необъяснимых поступков…
        - А не надо ничего объяснять, - заявил Энди. - Надо действовать как можно быстрее, не рассуждая. Мы вот сразу помчались в Нью-Йорк, даже не зная, где вас искать. Разобрались уже на месте.
        Вот ты спрашивал насчет коней, где мы их достали. Эх, Крис! В Нью-Йорке можно достать всё. Абсолютно всё. Эд позаимствовал лошадок в цирке. Шоу Буффало Билла:
«Дикий Запад». Ну, мы им и показали настоящее шоу, причем совершенно бесплатно!
        - А кто подстрелил нас в суде? - спросил Илья.
        - Такое я никому не мог доверить, - посерьезнел Энди. И тут же расплылся в довольной улыбке:
        - А здорово получилось! Все пялятся на фотографию, и даже не увидели кольта, пока я не начал! А насчет картинки - это Кен придумал.
        - Тут и придумывать было нечего, - замахал руками пожилой китаец. - Это мои родичи подсказали. Они и про больницу все рассказали, и про камеру в конце коридора. Там много наших работает, белье стирают. Да и динамит мы без них не достали бы. Хорошо, когда у человека много родственников.
        - Много-много, и все китайцы, - расхохотался Энди. - Они даже просили, чтоб мы отсиделись у них в Чайнатауне месяц-другой, пока все утихнет. Да только я подумал, что тебе, Крис, уже порядком надоело торчать в городе. Вот мы и наняли буксир.
        - Куда вы теперь? - спросил Илья.
        Кирилл оглядел друзей, и каждый из них кивнул, встречаясь с ним взглядом.
        - Мы? Мы направляемся домой. Если хочешь, можешь остаться с нами.

«Зачем? - хотел спросить Илья. - Что я буду делать в компании таких крутых ребят? Я не умею ни держаться в седле, ни стрелять, как вы. Я не знаю, смог бы вот так, бросить все и помчаться сломя голову на край света, чтобы попытаться спасти друга… Не знаю. Зачем я вам нужен? Но мне некуда возвращаться».
        - Да, - сказал он. - Я с вами.
        И каждый пожал ему руку.
        - Не вешай нос, - улыбнулся Кирилл. - В конце концов, если соскучишься, сюда вполне можно будет вернуться. Года через два, три…
        - Мы вернемся сюда гораздо раньше, - сказал Энди Брикс, набивая трубку. - Мне понравилось в Нью-Йорке. Видел я тут пару вывесок Смайзерса. Крис, ты хоть помнишь, когда в последний раз потрошил приличный банк?
        Кирилл подмигнул Илье:
        - Последнего раза еще не было.
        А китаец радостно хлопнул в ладоши:
        - Значит, скоро появится новая книга.