Библиотека / Приключения / Данн Джон : " Знак Черепа " - читать онлайн

Сохранить .
Знак черепа Джон Аллан Данн


        #

        Джон Аллан Данн
        Знак черепа

        Глава первая. ЭШАФОТ


…Вот правда о том, как Тауни Том -
        будь проклято имя его! -
        бандит и пират, отправился в ад,
        не взявши с собой ничего!

        Начался прилив, и над Темзой стал подниматься густой, смешивающийся с клубами коричневатого едкого дыма туман, образуя смог, который царапал глотку и заставлял слезиться глаза. Бормочущий голос священника у подножия виселицы звучал хрипло и неразборчиво, огни факелов в руках факельщиков мерцали в сгущавшемся полумраке тусклыми красноватыми пятнами, а белые перевязи и галуны стражников, сдерживающих толпу, едва виднелись, несмотря на яркое пламя двух больших костров, разведенных на эшафоте.
        Зябкая сырость тумана пронизывала меня до самых костей, не защищенных в достаточной степени ни упитанным телом, ни теплой одеждой. Желудок мой был так же пуст, как и карманы, и единственной милостью, которую оказывал мне туман, было то, что он прикрывал дыры и прорехи на моем довольно поношенном, ветхом наряде.
        Ученый и джентльмен, да, я по праву мог считать себя таковым, хотя ни одно из этих достоинств, увы, не оказывало сколько-нибудь существенного влияния на мое материальное благополучие. Я был недалек от того, чтобы позавидовать даже тем трем пиратам, что стояли между столбами виселицы, перебрасываясь грубыми шуточками с толпою зевак в притворной и наигранной браваде. По крайней мере, они казались сытыми, и близился конец всех их житейских невзгод.
        Что касается меня, то будущее едва ли сулило мне какие-либо перемены к лучшему, разве что я попытаюсь последовать их примеру и примусь за профессию уличного грабителя или, если удастся украсть лошадь, разбойника с большой дороги.
        По правде говоря, я находился на грани отчаяния и готов был на все, ибо вопросы морали у любого человека отступают на задний план перед проблемами борьбы за собственное существование.
        С часовой башни парламента погребальным звоном прозвучали одиннадцать гулких ударов, потонувших в густом тумане, который окутал Лондон траурным покрывалом, словно участвуя в печальной церемонии предстоящей казни. Туман становился все гуще, и бормочущая, кашляющая и сморкающаяся толпа теснее сомкнулась вокруг эшафота, когда священник закончил проповедь.
        Бродячий продавец стишков и куплетов сунул мне в руку несколько листов, на которых было что-то отпечатано, шепеляво выкрикивая при этом:
        - Вот, шер, - то, што вы ишщете. Доштоверное опишание жизни и приклюшений пирата Томаша Тауни! Полный и иллюстрированный штихотворный отшет о его похождениях и злодействах! Всего один пенни, шер, - хоть штоит он не меньше двух!
        Очевидно, туман порядком препятствовал его торговле, и последняя слабенькая искра надежды раздобыть пару шиллингов бесславно угасла, так и не разгоревшись, ибо в кармане у меня лежал авторский экземпляр той же баллады, поскольку создателем этих довольно надуманных и весьма скверных стихов являлся я сам; собственно говоря, я и пришел сюда, на Пристань казней, в надежде продать эти вирши.
        Моя квартирная хозяйка скорее потребовала, чем предложила мне применить мою ученость для составления биографии знаменитого Тауни. Ее сын, ученик наборщика, сделал потихоньку от хозяина несколько оттисков и подговорил двух-трех юных оборванцев, чтобы те погромче расхваливали сие бессмертное творение в надежде на то, что прибыль от его продажи поможет уменьшить мой квартирный долг. Предприятие явно терпело крах, и меня ждал дома не очень любезный прием.
        Толпа подалась вперед. Бендолл, боцман из команды Тауни, первым направился к лестнице на эшафот. Как и его товарищи, он весь был расцвечен длинными пестрыми лентами, висевшими у него на шее, запястьях, коленях и вокруг шапки. Поднявшись до середины лестницы, он остановился и обернулся к толпе. Стащив с ног тяжелые матросские башмаки, он один за другим швырнул их через головы стражников в гущу народа, где тут же возникла сутолока и потасовка, когда праздные зеваки и бездельники бросились в драку за обладание столь ценными сувенирами.
        - Я поклялся не помирать в сапогах! - выкрикнул Бендолл. - Да неужели же здесь не найдется отважных ребят и добрых товарищей, чтобы протянуть мне руку помощи и вызволить из петли? Э-ге-гей, а ведь я знавал времена, когда здесь можно было встретить множество смельчаков; уж они-то не дали бы мне подохнуть как собаке! Ни одного нет? Ну так чума вас побери, трусливая свора! Захлопни свою книгу, поп! Мне не нужен партнер для последней пляски с дьяволом!
        Палач взял его за связанные в локтях Руки и подвел под перекладину с висящим на ней, как тяжелая мокрая тряпка, черным похоронным флагом; здесь же болтались и три пеньковые веревки с петлями на концах. За боцманом последовал Даулинг, канонир; он был весел и шумлив, ибо успел хватить добрую кружку рома, выданную ему напоследок, так сказать, «на посошок». Он шатался, стоя на досках помоста, и орал дурным голосом пиратские песни, которые толпа тут же подхватывала хором:

        … Пусть жизнь у кого-то сложилась иначе,
        а мы выбираем судьбу моряков, -
        мы волки морские, джентльмены удачи,
        и нет нам прощенья во веки веков!
        Зрители оживились и начали активнее проявлять симпатии к приговоренным, что вызвало некоторую тревогу у представителя власти. Офицер, командующий стражей, приказал поторапливаться с казнью. К пылающим кострам добавили хвороста и масла. Даулинга подвели к его месту под перекладиной. Он продолжал орать песни до тех пор, пока на шею ему не надели петлю; почувствовав за ухом холодное прикосновение веревочного узла, он внезапно протрезвел и замолк. Глухой говор прошел по толпе, когда по лестнице легко взбежал Тауни, словно поднялся на квартердек[Квартердек - приподнятая до линии фальшбортов кормовая палуба, где обычно размещалось рулевое колесо.] собственного судна. Сосед слева крепко прижал меня локтем, когда толпа хлынула вперед.
        Мой сосед мог бы составить подходящую компанию бандитам на эшафоте. Он был одет в забрызганные грязью кожаные бриджи и куртку, перетянутую по животу широким кушаком; голова его под теплой шерстяной шапкой была повязана клетчатым носовым платком. Глаза этого плотно сложенного коренастого верзилы сверкали, как у волка, отражая пламя костров на эшафоте. Изборожденное морщинами лицо его цветом напоминало красное дерево; нос был перебит, ноздри возбужденно трепетали, а щеки и подбородок покрывала давно не бритая черная щетина.
        - Эй, Том! - крикнул он простуженным басом. - Брось-ка мне подарочек на память!
        То ли из уважения к его рангу, то ли выполняя его последнюю волю, но стражники оставили руки пиратского вожака свободными. Он повернул голову к окликнувшему его мужчине и, казалось, собрался ему что-то ответить, но передумал. Сняв с пальца золотое кольцо, он точным прицельным броском метнул его в сторону моего соседа. Тот обеими руками поймал драгоценный подарок;
        когда массивное кольцо упало в его огрубевшие мозолистые ладони, я заметил, что на левой руке у него не хватает большого пальца.
        Толпа завопила, и Тауни принялся срывать с себя ленты и разбрасывать их в качестве сувениров. Одна лента трепеща пролетела рядом с моей головой, и другой сосед жадно ухватил ее, уронив мне на ногу палку, на которую опирался до сих пор.
        - Прошу прощения, сэр!
        Голос принадлежал, как мне показалось, мальчику, и звучал он странно - чересчур изысканно и утонченно для окружающей нас компании. Однако лицо говорившего принадлежало взрослому мужчине с резкими чертами, свидетельствующими, что этот человек много страдал и многое перенес. Он глядел на меня большими блестящими глазами, а его необыкновенно красивая и благородная голова казалась приставленной волею злого волшебника к тщедушному телу карлика. Одна нога у него была тоньше другой и согнута в колене, в правой руке он держал костыль, а на искривленной спине между лопатками возвышался тщательно прикрытый лохмотьями горб - зрелище скорее жалкое, чем отталкивающее.
        Вид хромого калеки всегда вызывал во мне чувство благодарности судьбе за мою стройную фигуру и прямые конечности, даже вопреки тем обстоятельствам, которые преподносила мне жизнь теперь; я наклонился и поднял палку - довольно дорогую трость из черного дерева с резным набалдашником из слоновой кости.
        - Пустяки, - сказал я. - Зато вы поймали свою ленту.
        - Да, да, - ответил он с просиявшим лицом. - Она ведь принадлежала самому Тауни! Слушайте же, он собирается говорить!
        Мне очень захотелось узнать, что за странное извращение возбудило в его теле и сознании столь повышенный интерес к такому отнюдь не приятному зрелищу, как казнь троих преступников. Пожилой мужчина, стоявший позади хромого юноши, подергал его за рукав:
        - Пойдем отсюда, мастер Фрэнк. Ваш дядя рассердится. Вы ведь уже получили свой сувенир. Пойдемте, иначе нам не добраться до дома в таком тумане!
        Юноша раздраженно повернулся к нему:
        - Я пойду тогда, когда захочу. Помолчи!
        Пожилой слуга - во всяком случае, так я определил про себя его роль - повиновался, и в это время толпа зашумела, требуя тишины. Тауни заговорил. Я почувствовал, что слева на меня больше никто не напирает, и заметил, что человек, поймавший кольцо, исчез. Толпа опять заполнила освободившееся пустое место.
        - Я вижу, - сказал пират, взглянув на неподвижно свисающий черный флаг, похожий в тумане на ворона, усевшегося на шесте, - что мне оказали честь, подняв на гафеле[Гафель - наклонная часть рангоута, прикрепленная одним концом к мачте и служащая для растягивания верхней стороны трапециевидных парусов.] цвета моего флага. Я многое пережил под этим флагом. И не боюсь умереть под ним. До меня дошли слухи, что Его Величество считал меня моровой язвой и карой Божьей. Что ж, я мог бы наказать его еще сильнее. От всей души сожалею, что не удалось сделать этого!
        Подобные крамольные речи являлись прямой государственной изменой, однако они пришлись по душе зрителям в такой же степени, в какой вызвали недовольство начальника стражи. Не могло быть сомнения, что в толпе находилось немало друзей и сообщников Тауни, собравшихся здесь, чтобы проводить его в последний путь. В густом непроглядном тумане можно было ожидать всего, вплоть до попытки спасти приговоренных.
        Капитан стражи отдал короткий приказ, и солдаты оттеснили нас от эшафота. Толпа зашумела, как разъяренное море; мушкетный приклад с размаху ударил в мой тощий живот. Подручные палача, не мешкая, схватили Тауни и поместили его между Бендоллом и Даулингом. Глухой ропот, в котором можно было различить отдельные возгласы и проклятия, завершился общим вздохом, когда выстрел из пушечки оповестил, что скамья из-под ног приговоренных выдернута и три безжизненные фигуры закачались на концах веревок, смутно виднеясь сквозь желтоватую пелену тумана.
        Идти мне было некуда, и я бесцельно поплелся вместе с толпой, пока она не рассосалась, оставив меня в полном одиночестве. Я уныло брел по скользким булыжникам улицы, ни названия, ни местоположения которой не мог определить, настолько сгустился туман. Расплывчатые тусклые пятна света в верхних окнах домов по обе стороны от меня едва мерцали в непроглядных сумерках, похожих на жидкий гороховый суп. Лавки и прочие торговые заведения, если они и были поблизости, стояли закрытыми наглухо по причине отсутствия покупателей и из опасения возможных грабежей.
        Я не имел ни малейшего представления об окружающей меня местности, кроме того, что нахожусь где-то поблизости от Темзы и, по всей вероятности, в довольно сомнительном квартале. Прошло тридцать шесть часов с тех пор, когда я ел в последний раз, и сознание мое притупилось. Ничто так не угнетает человека, как отсутствие каких-либо надежд на будущее. Мои физические и духовные силы истощились до крайности. Голова кружилась от слабости, вызывая обессиливающую тошноту, и я почти терял сознание, наощупь, без цели пробираясь в тумане.
        Споткнувшись о водосточный желоб, я уцепился за закрытый ставень на стене дома и повис на нем, чтобы не упасть. Ноги подкашивались, колени дрожали, а волны тумана, казалось, с гулом и грохотом кружились вокруг меня в бешеном водовороте. Спустя несколько минут тошнота прекратилась, и я немного пришел в себя. «Какой абсурд, - подумал я, - что мозг, хотя и затуманенный, но тем не менее все же активный, не в состоянии возвыситься над потребностями бренного тела или, по меньшей мере, обеспечить удовлетворение этих потребностей!» Мне на собственном опыте довелось испытать холодную враждебность и безразличие большого города, а туман теперь еще в большей степени отделял меня от всего остального человечества.
        Я побрел дальше, придерживаясь руками за стены домов. Улица была безмолвна и пустынна; туман заглушал малейшие звуки и шорохи. Ладони мои коснулись холодной осклизлой поверхности камня, затем нащупали угол каменной арки, из-под которой порывы легкого ветерка обдали меня неприятной щемящей моросью. Что-то зафыркало у ног, заскулило и прижалось в поисках тепла и ласки. Чей-то горячий и быстрый язык торопливо облизал руку, и я ощутил под пальцами теплый влажный нос и узкую морду длинношерстной собаки, бездомной и - я погладил выступающий частокол ее ребер - такой же голодной, как и я. Насколько я мог определить в тумане, это была шотландская овчарка, колли, с великолепной шерстью, легкой изящной головой, что свидетельствовало о породе, и без ошейника, а следовательно, и без хозяина.
        Встреча поистине оказалась счастливой, ибо она приободрила нас обоих. Полагаю, что Дон - так я назвал пса из-за густой гривы, обрамляющей его шею наподобие пышного испанского воротника, - почувствовал мое состояние, как и я, определил трудное положение, в котором он находился; его полные бурной радости прыжки отвлекли меня немного от эгоистичных размышлений о собственных невзгодах, заставив подумать о том, что человеку стыдно отчаиваться, если даже пес способен беспечно махать хвостом перед лицом несчастий и бед.
        Едва мы успели договориться о дружбе, как из темной пещеры, образованной каменной аркой, где Дон, как я мысленно окрестил пса, нашел меня, донесся приглушенный крик и затем резкий пронзительный вопль:
        - Помогите!
        Пес мгновенно прыгнул в темноту и тут же вернулся, тыкаясь носом в мои лодыжки. Его чувство долга и уверенность в своем новообретенном друге вернули меня к жизни, и мы наугад бросились вдвоем сквозь туман по направлению источника криков. Дон впереди, я за ним.
        Мрак под аркой напоминал глухую полночь в закрытом подвале. Я был безоружен; одышка, вызванная долгим постом, возникла сразу, стоило на бегу хватить изрядную порцию сырого тумана. Дважды я чуть не растянулся на булыжниках скользкой мостовой, но тут пронзительный вопль - сперва мне показалось, что кричит женщина, - раздался прямо передо мной. Затем послышалось хриплое рычание Дона, короткий лай, глухое мужское проклятие и шум борьбы, когда пес вступил в схватку с врагом.
        Багровая вспышка пистолетного выстрела высветила неподвижную фигуру, лежащую на земле. Я бросился было к ней, но в темноте налетел на чье-то крепкое, плотное тело. Мощные руки обхватили меня, цепкие пальцы впились в шею. Неожиданный приток сил, вызванный душевным подъемом, быстро пошел на убыль, когда я убедился в тщетности попыток оторвать от себя эти железные клещи. Но силы тут же вернулись ко мне, когда я ощупью обнаружил, что у незнакомца на левой руке не хватает большого пальца.
        Это был тот самый коренастый мужчина, которому Тауни бросил свое кольцо.
        Я изо всех сил размахнулся наугад в темноте и почувствовал, что кулак мой попал ему в челюсть, да так удачно, что он даже отшатнулся от меня. Тут же между нами словно пронесся ветер, мокрая шерсть мазнула меня по лицу, и Дон бросился в атаку.
        Я очень испугался, услышав отчаянные проклятия незнакомца, опасаясь, что он пустит в ход нож. Пес был так же слаб, как и я, и борьба не могла длиться долго. Нас спасли три обстоятельства: туман, неожиданность нашего нападения и то, что бандит не мог оценить нашего состояния. Дон отскочил назад, прижавшись ко мне и злобно рыча, а незнакомец бросился бежать к выходу из-под арки, громко топая коваными сапогами по булыжнику мостовой. Я ухватил Дона за шерсть на загривке, чтобы удержать его от преследования бежавшего противника.
        Мы оба были на грани полного изнеможения, но зато победили. Туман нависал над нами, словно тяжелые складки мрачного занавеса, скрывая от нас лежащее у наших ног тело несчастной жертвы, мертвой или - судя по недавним пронзительным воплям - серьезно раненой.
        Дон освободился из моих пальцев и принялся обнюхивать лежащего на земле, слегка поскуливая. Вдруг показавшийся мне знакомым голос произнес в темноте:
        - Благодарю, сэр, - хоть я и не могу вас видеть - за своевременную помощь. Ваша собака, кажется, нашла моего слугу. Боюсь, он ранен, и вся вина за это лежит на мне. Быть может…
        Голос принадлежал хромому юноше, тому, что поймал ленту Тауни. Вне всякого сомнения, коренастый бандит оценил - как до него это сделал я - утонченность и благородство поведения хромого калеки и, когда толпа рассеялась, последовал за ним в надежде поживиться. К этому времени я уже опустился на землю возле слуги, положив голову старика себе на колени, пока Дон усердно вылизывал его лицо. До моего слуха донеслось постукивание костыля и палки, и я понял, что к нам приблизился давешний горбун. Старик слуга застонал, приходя в сознание, и торопливо попытался с моей помощью подняться на ноги:
        - Мастер Фрэнк?
        - Здесь я, Хадсон. Все в порядке благодаря вмешательству нашего друга и его собаки. А как ты? Ранен?
        - Ничего серьезного; все заживет в два счета. Кажется, голова немного треснула, когда я упал на булыжник. Но что скажет сэр Ричард?
        - А вот это, - сухо произнес юноша, - мы узнаем тем раньше, чем скорее увидимся с ним. Пошли отсюда! Здесь где-то была арка. Попадись мне этот щенок-провожатый, который бросил нас здесь и убежал со своим факелом, и я прикажу его выпороть так, что ему понадобится новая шкура!
        Высокомерная жестокость в тоне хромого калеки свидетельствовала о властном и самолюбивом характере, присущем людям избалованным и испорченным чересчур мягким воспитанием. Разумеется, я был весьма далек от того, чтобы осуждать его. Все вокруг снова поплыло, вращаясь в медленной карусели, и я с трудом преодолевал одурманивающую слабость, сквозь которую до меня едва доходили краткие объяснения Хадсона:
        - Мой молодой хозяин распорядился, чтобы я сопровождал его на казнь. А тут опустился такой туман, что стало невозможно отыскать дорогу, когда пришла пора возвращаться домой. В конце концов какой-то мальчишка-фонарщик взялся проводить нас через Лондонский мост. Скорее всего, он был в сговоре с тем разбойником, который на нас напал!
        - Он стоял слева от меня, - пробормотал я, немного придя в себя. - Это тот самый, кому Тауни бросил кольцо…
        - А-а, значит, вы - тот джентльмен, который поднял мою палку?
        Тон юноши совершенно изменился. Я догадался, что он, очевидно, наблюдал за мной во время казни и оценил как мое умение достойно держать себя, так и - увы! - мое весьма жалкое состояние.
        - Меня зовут Фрэнк Мадден, сэр. Не будете ли вы столь любезны проводить нас до дома, чтобы мой дядя, сэр Ричард Третеридж, мог по достоинству вас отблагодарить.
        Мне почудился в характере и смысле его фразы некий намек на благотворительность, и, хотя - видит Бог! - я в ней отчаянно нуждался, однако чувство гордости - какой бы она ни была - ложной или здоровой, но которая являлась столь же неотъемлемой частью меня, как если бы это было родимое пятно на щеке, - заставило меня отказаться. Поэтому я довольно холодно ответил, что не нуждаюсь ни в чьей благодарности.
        - Неужели вы оставите нас на произвол судьбы в таком тумане? На нас ведь могут снова напасть, прежде чем мы придем домой. Я не очень силен, как видите, а слуга ранен. Не согласились бы вы сопровождать нас с вашей собакой? Я готов по достоинству оценить услугу, как полагается между джентльменами.
        Вежливость юноши обезоружила и пристыдила меня, и я согласился, отрекомендовавшись сам и представив собаку.
        - Что ж, Джастин Пенрит, если нам удастся добраться до моста, может, мы сумеем найти носилки или экипаж. Ваш верный Дон подоспел вовремя, чтобы сберечь мой кошелек. Сэр Ричард будет тем более рад познакомиться с вами, поскольку вы уроженец Девона - или Корнуолла, вы сказали?
        - Девона, - ответил я, хотя про себя подумал, что сэр Ричард может принять меня далеко не с такой сердечностью, как это себе представлял юноша.
        Тем не менее я слышал о сэре Третеридже как о довольно влиятельном человеке с незапятнанной репутацией. Как знать, может быть, он предложит мне какую-нибудь работу, принять которую при существующих обстоятельствах не было бы для меня оскорбительным. По правде сказать, в последнее время нить моей жизни - из тех, что богини судьбы прядут для каждого человека, - стала уж слишком тонкой, и я не прочь бы найти веревочку подлиннее и попрочнее. Особенно теперь, когда мне предстояло заботиться не только о себе, но и о Доне.
        Дон как раз и толкал меня носом, держа что-то в зубах. Оказывается, он нашел факел, брошенный мальчишкой-фонарщиком, - плотный цилиндр из просмоленной бумаги, туго свернутый в виде толстой палки. Хадсон достал кремень, огниво и трутницу, где находились тонкие щепки с серой на концах, и вскоре наш факел запылал ярким пламенем, треща и рассыпая искры в тумане. Я взялся нести его, хотя и отдавал себе отчет в том, что он самым бесстыдным образом обнаруживает убожество моего наряда. Но я был полон решимости положить конец приключениям и с достоинством принять то, что судьба уготовила мне в конце нашего пути.



        Глава вторая. Я ПОЛУЧАЮ ПОЧЕТНУЮ ДОЛЖНОСТЬ


… Летит судьба-копейка
        по жизни напролом
        и падает, злодейка,
        то решкой, то орлом?

        Итак, я снова был самостоятельным человеком, а Дон - уважающей себя собакой.
        Я сидел, уютно вытянув ноги под столом, за которым мы отдали должное мясному пирогу, запив его белым сухим вином. Дон свернулся калачиком у камина, уставясь на пляшущие языки веселого пламени, отражающиеся в полированной поверхности темных дубовых панелей. Мне даже удалось на время позабыть о своем нищенском наряде, поскольку в комнате царил полумрак.
        Молодой Мадден сидел, пряча в глубоком мягком кресле уродливые изъяны фигуры. Впрочем, он оказался вовсе не так хром, как мне показалось сначала, и при помощи трости из черного дерева передвигался достаточно проворно, если видел в том необходимость.
        Сэр Ричард Третеридж сидел рядом со мной, попыхивая длинной трубкой, чисто выбритый, добродушный и пышущий здоровьем, в напудренном парике и безукоризненно одетый, как того требовали его положение и ранг. Упоминание моего имени он встретил с некоторой сдержанностью, и хотя она ни в коей мере не повлияла на выражение его благодарности и на искреннее желание быть мне полезным, но все еще чувствовалась в том, как он хмурил брови.
        - Джастин Пенрит - из Плимута, насколько я понимаю? - спросил он, едва слуга Хадсон после изрядной нахлобучки покинул зал, где мы сидели за столом. Старика от немедленного увольнения спасло лишь заступничество юного Маддена, чей авторитет в доме, казалось, не уступал временами авторитету сэра Ричарда.
        - Он самый, - пришлось ответить.
        Я отлично знал, о чем думает сэр Ричард. Отец мой, сперва потеряв состояние на рискованной афере в Южных морях, впоследствии впутался в заговор шотландских якобитов. Он избежал судьбы Дервентуотера и Кенмура, погибнув от пули еще до выступления графа Аргайля[Дервентуотер, Кенмур, Аргайль - шотландские и северо-английские аристократы, в июне 1965 года поднявшие восстание в поддержку Джеймса Монмута, сына короля Карла Второго Стюарта, и называвшего себя Иаковом Вторым. Впоследствии казнены королем Иаковом Вторым, братом Карла Второго. Похоже, здесь спутаны события конца XVII и начала XVIII веков. Движения якобитов в XVII веке еще не было. Претендентом именовали сына Иакова Второго, называвшегося Иаковом Третьим и жившего во Франции.] . Его смерть и утрата всего нашего состояния послужили причиной того, что моя матушка вскоре последовала за ним.
        От семейства Пенритов не осталось ничего, кроме большого и холодного каменного дома на краю пустынного обрывистого склона и меня, единственного их наследника, лишенного поддержки, состояния и привилегий, жалкого студента Оксфорда, без кошелька, без шпаги и без покровителя - словом, без трех китов, на которых только и могло покоиться благосостояние обедневшего рода в царствование Его Милосердного Величества короля Иакова.
        - Надеюсь, вы приверженец законного короля? - спросил сэр Ричард с вполне объяснимым сомнением в голосе. - И, конечно, протестант?
        - Что касается последнего вопроса, то да, - ответил я. - И отец тоже был протестантом. А что касается первого, то здесь ответить будет посложнее, так как мне до сих пор не представилось благоприятной возможности доказать это. Дело Претендента давно проиграно. Поддержка же его моим отцом, я полагаю, объяснялась скорее некоторой благосклонностью, проявленной к нему по мелочам во Франции, чем личными убеждениями. Ну а относительно короля Иакова - то разве он не внук Иакова Первого?[Иаков Первый Стюарт (1556 - 1625) - сын Марии Стюарт, английский король, отец Карла Первого Стюарта, казненного Кромвелем в 1649 года.] Не вижу причины, почему англичанин не может служить ему с преданностью, и я в том числе. Мой отец полностью оплатил свои заблуждения той пулей, которая убила его.
        - Что ж, хорошо сказано, - дружелюбно улыбнулся мне сэр Ричард. - Потому что - заметьте, Пенрит, - некоторые могут посчитать это изменой, но я полагаю, что быть лояльным подданным в первую очередь означает быть хорошим гражданином. Прежде всего надо служить своей стране. Разве англичане были меньшими патриотами при Кромвеле, лорде Протекторе, чем при короле Карле Первом?

«Вполне резонное замечание», - подумал я и до сих пор придерживаюсь того же мнения (хотя, как оказалось впоследствии, эта мысль принадлежала вовсе не сэру Ричарду).
        - Тем не менее, - продолжал он, - я просто не знаю, чем вам помочь. Дело проиграно, а пятно осталось. Ваше имя при дворе вызовет больше хмурых гримас, чем приветливых улыбок. К тому же завтра мы уезжаем в имение миссис Мадден, матери этого юного поклонника и моей сестры. Оно расположено неподалеку от Хендона.
        - Есть очень простое решение, дядюшка, - вмешался молодой Мадден. - Вы часто сетовали на отсутствие у меня домашнего учителя. Так вот он здесь, перед вами. Самому Господу Богу угодно, чтобы я предложил ему эту должность в качестве вознаграждения!
        В голосе его послышались капризные нотки, и я, уловив смысл его предложения, отчетливо представил себе, что должность наставника Фрэнка Маддена будет далеко не синекурой.
        - Я бы охотно занимался с ним, - продолжал хромой юноша с поразившей меня милой доброжелательностью.
        Фрэнк Мадден, несмотря на свой ум, был довольно дерзок и груб, и тем не менее он обладал несомненным обаянием, которое, очевидно подкрепленное сочувствием к его физическим недостаткам, привлекало меня к нему.
        - У вас есть ученая степень? - поинтересовался сэр Ричард.
        - Я бакалавр Оксфордского университета, если это звание может послужить мерилом моих знаний, - ответил я. - Хотя должен признаться, что предпочитаю сидеть верхом на коне, чем за письменным столом, и оттачивать шпагу, а не перо. Однако нужда заставляет выбирать не столько желаемое, сколько необходимое. Полагаю, я смог бы взять на себя смелость попытаться передать те знания, которые мне удалось собрать.
        - Фрэнк, знаете, не очень здоровый мальчик, - сказал дядя. - В ваши обязанности будут входить и физические упражнения. Что вы на это скажете? Пятьдесят фунтов в год в качестве компенсации, лошадь и прочие мелочи. Больше всего времени придется проводить в Мадден-Холле, довольно приятном месте, должен вам заметить.
        - Но чертовски пустынном и безлюдном, - вставил его племянник. - С Пенритом, однако, он больше не будет таким! Ручаюсь, мы отлично поладим! Наверняка вы сможете научить меня стрельбе, верховой езде, а может быть, и фехтованию. Вы ведь упомянули что-то об оттачивании шпаги, да?
        Он встал со стула и, легко опираясь на палку, жадно впился в меня тоскующим взглядом. Сердце мое наполнилось теплом от жалости к этому несчастному мальчику, причем легкое сухое вино в моей непривычной голове, жирный пирог в благодарном желудке, разговоры о пятидесяти фунтах, о лошади, о Мадден-Холле тоже сыграли немалую роль в том, что окружающее стало видеться мне в розовом цвете.
        - Как вы думаете, я смогу научиться ездить верхом и всяким штучкам, как поется в песенке:

        - Коль не хочешь быть убитым,
        каррикаду крой пассатой,
        страмазон - лихой стоккатой,
        а от грозной маудритты
        защищайся эмброкатой?[Каррикада, пассата, страмазон, стокката, маудритта, эмброката - приемы фехтования.]
        Я посмотрел на него с удивлением. Сэр Ричард расхохотался:
        - Мальчик весь пропитан романтикой. Он все свое время тратит на чтение всевозможных героических историй, начиная от Илиады и до рассказов о Дрейке[Дрейк, Фрэнсис (1540 - 1596) - английский мореплаватель, вице-адмирал (1588). Руководитель пиратских экспедиций в Вест-Индию; в 1577 - 1580 годах совершил второе после Магеллана кругосветное путешествие. В 1588 году командовал английским флотом при разгроме испанской «Непобедимой Армады».] . Если бы желание и упорство могли выигрывать сражения, он был бы уже лордом адмиралом!
        Мальчик вспыхнул:
        - Не моя вина, что ноги у меня разные, а спина неровная!
        Сэр Ричард вскочил со стула и нежно обнял рукой искривленную спину племянника:
        - Ну, ну, дорогой мой мальчик, прости меня! Я не подумал.
        - Ричард Третий ездил верхом и дрался на мечах, несмотря на свой горб и искалеченную ногу! Кстати, я просил сэра Ричарда обучить меня фехтованию, но он, к сожалению, редко навещает нас. И я вовсе не такой уж слабак, и мне уже шестнадцать!
        - Ну разумеется! - подхватил я. - Будете и фехтовать, и верхом ездить тоже. Главное - это упорство, настойчивость и сильный характер. Мой отец считался лучшей шпагой при дворе Людовика XIV, и вы будете знать все, чему он меня научил.
        - Итак, значит, дело улажено, - подвел итог сэр Ричард. - А теперь - в постель; нам надо завтра выехать засветло.
        Он сделал мне знак остаться и, когда Мадден вышел, обратился ко мне.
        - Пенрит, - сказал он со всей откровенностью. - Не как к учителю моего племянника - хотя это звание ничуть не унижает вас, - но как джентльмен к джентльмену: мы выезжаем, как я уже сказал, рано утром. Я бы с радостью ссудил вас деньгами для приобретения всего, что понадобится вам в дороге, но лавки уже закрыты. Если содержимое ваших чемоданов не вполне соответствует тому, что вы считаете необходимым для представления вас в Мадден-Холле, то позвольте мне предложить вам воспользоваться моим гардеробом. Мы почти одного роста, хотя у вас преимущество в отношении гибкости и стройности талии. Скажем, как минимум, костюм для верховой езды, пара пистолетов и шпага. Возможно, вам представится случай воспользоваться ими, когда мы будем пересекать вересковую пустошь. Кое-кто из друзей Тауни все еще бродит на свободе, превратившись, как мне сказали, в «сухопутных пиратов». Итак, временное одолжение - мужчина мужчине - в связи со столь экстренными обстоятельствами - идет?
        Слова сэра Ричарда были настолько вежливы и облечены в такую изящную форму, что я, несмотря на внутренний протест моей ложной гордости, принял его предложение, как мне кажется, с должным достоинством. Наш договор мы скрепили рукопожатием.
        О, несказанная роскошь свежих прохладных простыней, пахнущих лавандой, на которых я растянулся, чисто вымытый, выбритый и восстановленный в правах! Мне помогал слуга сэра Ричарда; он же подобрал для меня к завтрашнему дню белье, костюм, сапоги, перевязь и шпагу. Ничто не было забыто, вплоть до пера на шляпу и шпор, поскольку мне предстояло сопровождать почтовую карету верхом. Я получил даже кошелек с несколькими гинеями, и мне так понравилось позвякивать ими после столь долгой разлуки!
        Итак, в моей жизни произошла неожиданная перемена, крутой поворот колеса фортуны, первое из множества причудливых превращений, которые даже не снились мне в ту ночь, хоть я и видел во сне, будто юный Фрэнк Мадден обернулся пиратом и «лихой стоккатой» пронзил насквозь плечо беспалого головореза.



        Глава третья. ЧЕЛОВЕК С ШИШКОЙ ЗА УХОМ

        Не ловим мы рыбку в реке-океане,
        а ловим мы рыбку в набитом кармане.
        Прости же, о Боже, «ночных рыбаков»
        и ныне, и присно, во веки веков!
        Святой покровитель! Пошли нам удачу
        и толстую жирную рыбку в придачу, -
        мы грех свой, ей-богу, искупим сполна
        в ближайшей таверне за кружкой вина!

        Был октябрь, деревья стояли в золоте и багрянце, поля опустели, и в воздухе уже чувствовался первый острый холодок, свидетельствовавший о том, что осень вскоре сдастся на милость победительницы-зимы. Когда мы выехали из леса Сен-Джон-Вуд, обе наши упряжные лошади потеряли по подкове, увязнув в раскисшей после недавних дождей дороге. Понадобилось целых два часа, чтобы отыскать кузнеца и заново подковать их. На всем протяжении от Холбурна до Вестбурна по широкому Эджуорскому тракту дорога была немногим лучше топкой трясины, так что хмурый полдень застал нас медленно и осторожно поднимающимися вверх по длинному склону Уилльсден-Лэйн по направлению к Кинсбери-Нисден, где мы должны были свернуть на боковую дорогу, идущую через вершину холма Доллис-Хилл и далее, по вересковой пустоши, до Хендона-у-Озера.
        Я ехал верхом на хорошей лошади, принадлежащей сэру Ричарду, поскольку сам благородный джентльмен решил разделить тяготы путешествия с племянником и удобно устроился рядом с ним в карете. Энергичный и оживленный, он мог бы считаться мужчиной в полном соку, если бы не предпочитал мягкую постель и обильную еду ежедневным физическим упражнениям. Мышцы его настолько размякли и ослабели, что даже незначительная нагрузка вызывала в них активный протест.
        Я же чувствовал себя в буквальном смысле слова узником, выпущенным из тюрьмы; резкий ветерок, первое время заставлявший мою лошадь капризничать и не повиноваться узде, похлопывание шпаги по бедру, звон гиней в кошельке - все это сливалось в волшебную мелодию, звучавшую в унисон с пылкой и горячей кровью, которая струилась в моих жилах.
        Мне было двадцать семь лет, я все еще в каждом гусе видел лебедя, пока не наступала пора его общипывать, и эта поездка верхом прочно врезалась в мою память, как иногда запоминаются самые обычные факты и события, несмотря на всю их, казалось бы, заурядность; и кто мог знать, что конец путешествия окажется воистину непредсказуемым, что фортуна, сия капризная дама, круто повернет свое колесо и отправит нас на поиски опасных приключений.
        Еще долго после того, как строптивая кобыла наконец успокоилась, сердце мое продолжало выделывать немыслимые курбеты, и я понял, что счастье познается только в сравнении двух противоположностей. Нет более удовлетворенного человека, чем тот, кто испытал, что такое комфорт, потерял его и обрел вновь, ибо он не только вернул утраченное, но познал нужду и страдания и теперь может по достоинству оценить приобретенное.
        Философствуя таким образом, я ехал верхом впереди почтовой кареты, с трудом тащившейся по глубоким колеям размытой дороги, усаженной высокими вязами, которые венчали вершину холма Доллис-Хилл. Неожиданно со стороны кареты до меня донеслись призывы о помощи, и я галопом поскакал обратно. Оказалось, наша карета по ступицы колес завязла в грязи, слишком густой и глубокой, чтобы усталые лошади могли с ней справиться самостоятельно. Потребовалось более двух часов, прежде чем с помощью моей лошади нам удалось вытащить застрявшую колымагу. Мы все с головы до ног перемазались грязью, так как приходилось и толкать карету, и носить Щебенку, чтобы засыпать глубокие рытвины под колесами, и тянуть лошадей под уздцы, - но в результате наших усилий мы достигли наконец вершины холма, и карета покатилась вниз к вересковой пустоши.
        Малиновый свет заката освещал плотные серо-свинцовые тучи, предвещавшие ночью очередной дождь, когда мы выбрались из предательской колеи. В наступивших сумерках дорога через вересковую пустошь была едва различима. Местность вокруг поросла вереском, ракитником и мелким еловым редколесьем с группами сосен на более возвышенных местах. Милях в четырех пурпурным багрянцем блестела поверхность озера, отражая краски заката, быстро меняя цвет на серо-стальной, словно с полированного рыцарского щита смывали покрывавшую его кровь. Небо на востоке представляло собой сплошную мрачную завесу быстро перемещающихся туч без единой звездочки на горизонте. Месяц тоже ожидался не скоро, так что мы приблизились к тому этапу нашего путешествия, когда неплохо было бы проверить пистолеты.
        Хендонская и Хэмпстедская вересковые пустоши - практически части одной и той же пустынной равнины - были излюбленными охотничьими угодьями «рыбаков с большой дороги», к числу которых, как утверждали слухи, недавно добавились и люди Тауни. Моряки - неважные всадники и поэтому предпочитают нападать в пешем строю, что было нам весьма на руку, учитывая плачевное состояние наших измученных лошадей.
        Юный Мадден весь пылал от возбуждения в предвкушении возможного нападения. Сэр Ричард, имевший при себе солидную сумму золотом для кое-каких платежей, которые предстояло сделать хозяйке Мадден-Холла, не был столь благодушно настроен. Я тоже, со своей стороны, не имел особого желания расстаться с так недавно приобретенными гинеями, сколь бы мало их ни было.
        С наступлением полной темноты мы зажгли фонари. Рекомендацию путешествовать ночью без света можно было счесть излишней предосторожностью, ибо чавканье копыт и скрип колес достаточно громко оповещали всех о нашем продвижении. Грабежи на дорогах стали в то время весьма обычным явлением, особенно перед наступлением зимних холодов, и потому мы собрались на краткий военный совет. После него кучер вооружился короткоствольным мушкетоном, хотя, судя по его опасливому обращению с оружием, было довольно сомнительно, чтобы у него хватило смелости пустить его в ход. Форейтору же буквально под каждым кустом чудилась притаившаяся смерть.
        Мне было поручено ехать впереди в качестве передового дозора, постоянно держа связь с каретой и зорко следя за всем подозрительным. Главное преимущество грабителя - неожиданность; ему вовсе ни к чему неоправданный риск, хотя у моряков, превратившихся в «рыбаков с большой дороги», отваги и смелости могло быть и больше, чем у остальных. Итак, мы продолжали двигаться дальше: я - верхом. Дон, в течение последних часов наслаждавшийся привилегированным местом на козлах рядом с кучером, мелкой рысцой трусил за нами по залитым водой колеям и лужам, а почтовая карета громыхала сзади.
        Конечно, было довольно рискованно полагаться в столь важном деле на того, кто еще ни разу не обнажал шпагу в драке или не спускал курок в настоящем, серьезном деле. Я сам не был уверен в собственной доблести, хотя сознание ответственности за порученную задачу, конечно, преодолевало всякие сомнения на сей счет. Разумеется, я тоже ощущал нечто подобное душевным переживаниям форейтора - возможно, я этим от него заразился - и множество раз готов был поклясться, что вижу притаившуюся фигуру, которая впоследствии оказывалась безобиднейшим ракитовым кустом, а однажды чуть не выпалил по выскочившей на дорогу овце из пистолета, рукоятка которого уже успела нагреться в моей ладони.
        Поднялся ветер и пошел свистеть и стонать по вересковой равнине; время от времени случайная звездочка мигала нам с черного неба и тут же исчезала. На полпути до Хендона находился постоялый двор, пользовавшийся не слишком хорошей репутацией то ли из-за завсегдатаев, то ли из-за владельцев; у меня немного от души отлегло, когда с верхней точки подъема я заметил огонек, светящийся в отдалении, словно кошачий глаз в темноте. Затем дорога пошла через густой ельник, и огонек исчез.
        Неожиданно Дон заворчал и предостерегающе гавкнул. Я не мог его видеть в окружавшей меня угольной черноте, как не разглядел и сову, прямо перед моим носом перелетевшую, ухая, через дорогу, да так низко, что я ощутил даже движение воздуха от ее крыльев. Лошадь фыркнула и в испуге отпрянула назад. Если бы я не привык гоняться верхом за оленями и лисами по холмам, пустошам и оврагам задолго до того, как начал мечтать о том, чтобы отправиться в Лондон на поиски счастья, я бы кубарем перелетел через голову лошади.
        Я изо всех сил пытался остановить испуганное животное, подобрав поводья и сжимая коленями бока строптивой кобылы, пустившейся в галоп, но было уже поздно: лошадь на всем скаку налетела на туго натянутую поперек дороги веревку и с размаху рухнула на колени.
        К счастью, я успел выдернуть ноги из стремян и выскочить из седла, прежде чем кобыла упала, и даже ухитрился разрядить пистолет в кого-то, кто, с треском пробравшись сквозь кусты, спрыгнул с откоса слева от меня. Одновременно я отозвал Дона, чтобы тот не ввязался в драку, которая могла бы кончиться для него плачевно.
        По-видимому, всем моим подвигам суждено было совершаться во мраке. Вспышка пистолетного выстрела, пронзив темноту, ослепила меня, и тьма, казалось, сгустилась еще сильнее. Человек, в которого я выстрелил, остановился, и затем я услышал, как он, ломая ветки, бросился наутек. Позади меня кобыла поднялась на ноги, фыркая и отряхиваясь, перескочила через веревку и помчалась галопом по дороге, унося с собой в седельной кобуре мой второй пистолет. Мужской голос прокричал с противоположного откоса:
        - Он выбрался из ловушки! Ни к чему за ним гнаться, раз он так лихо улепетывает! Марш к карете, дурачье! Вон показались ее фонари!
        С обеих сторон от меня слышался громкий треск ломаемых веток и кустов и топот ног, бегущих в сторону кареты, бледный свет фонарей которой показался, как только она въехала в заросшую елями узкую ложбину между двумя откосами.
        Со шпагой в руке я помчался за нападавшими. Дон, повинуясь команде, бежал рядом, то и дело касаясь моей руки влажным носом.
        Впереди вспыхнул огненный фейерверк: это кучер выпалил из мушкетона прямо в небо, спугнув с гнезд множество ворон. Я услыхал звон стали и смутно разглядел фигуру сэра Ричарда, выскочившего из кареты и вступившего в поединок с одним из грабителей. Лезвия шпаг тускло сверкали, отражая огни фонарей, тени сражающихся метались огромными черными призраками в их неярком свете.
        Форейтор что-то выкрикивал в страхе, сидя в своем седле, когда я добежал до лошадей. Мужчина, державший их под уздцы, выстрелил в меня из пистолета прямо в упор. Зубы Дона впились в его лодыжку, когда он спустил курок, иначе тут бы и наступил конец всей истории. Пуля пролетела чуть выше, пробив тулью моей шляпы и словно бритвой срезав на ней перо. Я сделал выпад, и впервые в жизни моя шпага вонзилась в живую плоть, - в нечестивую плоть дорожного грабителя.
        Я до сих пор помню, с каким сопротивлением острая сталь вошла в его тело - словно в подушку - и негодяй свалился прямо под копыта напуганных лошадей. Карета дернулась вперед, и я бросился на помощь сэру Ричарду, чья рапира едва ли могла противостоять рубящим ударам бандитского тесака. Прочное лезвие абордажной сабли взметнулось над головой почтенного джентльмена, и в следующую секунду череп сэра Ричарда был бы рассечен надвое, если бы я не ранил разбойника в предплечье. С воем он выпустил оружие и бежал, растворившись в ночи.
        Кучер и форейтор едва удерживали взбесившихся лошадей, карета свалилась боком в придорожную канаву, и мы, бросившись к ним на помощь, услыхали грохот пистолетного выстрела и ощутили едкий запах порохового дыма. Вспышка выстрела осветила возбужденное лицо юного Маддена.
        - Я попал в него! - в восторге кричал он. - Я подстрелил своего противника!
        Похоже было, что он не ошибся. Атака закончилась. Фрэнк выстрелил в бандита, когда тот попытался открыть дверцу кареты, но не смог, поскольку ему помешала близость крутого откоса. Разбойник лежал в канаве; лицо его, на которое падала полоса света от каретного фонаря, заливала кровь.
        Тот, кого я проткнул шпагой, лежал поперек дороги, весь покрытый грязью. Сомнительно, чтобы мой удар оказался смертельным, но голова его попала под копыта лошадей, а тяжелые колеса проехались по нему, так что он был уже мертв, когда мы нашли его.
        - Черт с ним, пускай валяется, бандитское отродье, - проворчал сэр Ричард. - Придут из постоялого двора и заберут его. Меня не удивит, если хозяин окажется с ними в сговоре. По одежде это моряк. Один из людей Тауни. Кстати, вы спасли мне жизнь, Пенрит; моя рука за последнее время стала не такой крепкой, как прежде. Тот бандит, что сбежал, измотал ее силы в конец: до сих пор ноет!
        Фрэнк что-то кричал из кареты. Оказалось, раненный им человек начал приходить в себя. Пуля только оцарапала его висок, а обильное кровотечение и пятна от сгоревшего пороха создали обманчивое впечатление, будто состояние раненого значительно серьезнее, чем в действительности. Он все еще пребывал в беспамятстве, хотя стонал вовсю. Фрэнк, усевшись на ступеньку кареты, поставил рядом с собой фонарь и внимательно разглядывал бандита.
        - Это пират, - заявил он. - Видите татуировку на руке и запястьях? Готов побожиться, что на груди у него выколот корабль под всеми парусами. Он мой пленник, сэр Ричард. Я возьму его с собой и заставлю рассказывать всякие удивительные истории об испанском Мэйне, о Мадагаскаре…
        - Вряд ли у него будет возможность рассказывать длинные истории, разве что священнику, прежде чем его вздернут на виселице за ночную работенку, - возразил сэр Ричард. - Многое я отдал бы, чтобы узнать, случайным ли было это нападение, или бандиты пронюхали, что я везу золото из Лондона. Вот какую историю он мне расскажет до того, как я передам его судебным властям!
        - Нет, он мой пленник! - настаивал хромой мальчик, глядя на моряка так, словно видел перед собой некое странное морское чудо, выброшенное на берег приливом или демонстрирующееся на выставке в балаганчике на Флит-стрит. - Я заставлю его рассказать о всех своих приключениях. Мы возьмем его в карету и привезем домой.
        - Может, так оно и лучше, - согласился дядюшка. - Я сильно подозреваю, что если мы оставим его на постоялом дворе, то завтра он исчезнет; а его следует допросить. Давно пора освободить проезжие дороги от бандитов и сделать их безопасными для добрых людей!
        Мы поместили раненого в карету, что оказалось делом нелегким, так как он был весьма тяжелым. Я снял с его головы платок, чтобы использовать в качестве повязки, и обнаружил под ним наполовину лысый череп с протянувшимся поперек длинным шрамом, частично скрытым свалявшимися завитками грязновато-седых волос, которые прикрывали также большую, с перепелиное яйцо багровую шишку за правым ухом.
        Одет он был в черную плисовую куртку прямого покроя, немного тесноватую для него в плечах - несомненно, снятую с какого-нибудь трусливого торгаша; кружевная отделка ее потускнела, широкие обшлага поистрепались. Плисовые бриджи его, неимоверно грязные, были заправлены в сапоги испанского фасона с широкими голенищами. Широкий пояс с большой серебряной застежкой поддерживал цветастую полосатую перевязь; на нем висел морской кортик в кожаных ножнах. Обветренное лицо бандита было рябым от оспы и отличалось множеством самых порочных и гнусных черт, какие мне когда-либо доводилось встречать, - хотя в скором времени мне предстояло повидать немало ему подобных.
        Нападение бандитов оказалось довольно скоротечным; значительно больше времени понадобилось нам на то, чтобы поднять карету из канавы, поставить ее на колеса и привести в порядок спутанную упряжь перепуганных лошадей. Кобылы нигде не было видно, - мы обнаружили ее в последствии спокойно ожидающую у ворот нашей усадьбы, так что мне пришлось разделить с Доном место на козлах рядом с кучером.
        Когда мы добрались до постоялого двора, сквозь плотно закрытые ставни его не пробивалось ни единой искорки света. Во всем Доме, казалось, не было ни одной живой души, и сколько сэр Ричард ни барабанил в дверь, и сколько ни кричали мы все вместе, ответа так и не добились.
        - Честные люди уж как-нибудь откликнулись бы, - проворчал сэр Ричард, отдавая распоряжение двигаться дальше. - Будь я окружным судьей, я давно отобрал бы патент у этакого бездельника. Грубиян, угрюмый висельник, мошенник, и жена ему под стать! Ну, погоди: мы займемся тобой, когда придет время!
        К усадьбе Мадден-Холл мы прибыли далеко за полночь.
        Миссис Мадден - я представлял ее себе важной, чопорной дамой, а увидел перед собой кроткую застенчивую женщину, робеющую перед братом и без ума от сына, - радостно встретила нас, все еще не придя в себя от тревоги и беспокойства из-за нашего долгого отсутствия.
        Пирата - юный Мадден настоял, чтобы именно так называли разбойника, - надежно заперли на ночь в каменном помещении с крепкой дверью, где обычно хранили запас сыра, после того, как тот пришел в себя и ему дали по приказанию Фрэнка холодного бекона и кружку эля на ужин.
        Я опять заметил странную почтительность, с которой сэр Ричард относится к капризам своего подопечного, и был немало удивлен. Но все мы устали как собаки, и я очень обрадовался, когда меня проводили в отведенную мне комнату с большой широкой кроватью под балдахином, где я вскоре погрузился в блаженный сон, слишком глубокий, чтобы еще раз переживать все приключения сегодняшнего дня.



        Глава четвертая. ОСТРОВ МОРСКИХ РАЗБОЙНИКОВ


…Немало их было, веселых парней,
        на шхуне «Морская стрела», -
        и был капитаном сам Дьявол на ней,
        а штурманом - Смерть была!

        На следующее утро меня разбудили лучи солнца; пробиваясь сквозь густую крону большого вяза, они сплетали золотую паутину на покрывале постели. Не успел я освоиться с необычностью обстановки и сообразить, где нахожусь, как снаружи донеслось постукивание костыля и палки, затем послышался стук в дверь, залаял Дон, лежавший на коврике у кровати.
        - Войдите! - ответил я; дверь открылась, и появился Фрэнк Мадден. Он уселся на стеганом одеяле у меня в ногах. Глаза его сияли.
        - Доброе утро, сэр Лежебока! - приветствовал он меня. - Уже шесть часов. Как спалось? Ручаюсь, ваши сны - ничто по сравнению с теми историями, которые я услышал сегодня утром!
        - От пирата? - с сомнением поинтересовался я. - Он еще не сбежал от вас?
        - Он? Ни за что! Я его приручил. Кроме того, я разбудил Питера, конюха - он когда-то служил на флоте, - и он сторожил Дверь. Все в доме спали, а я узнал столько интересного! О королях, о шелковых зонтиках, об Андриаманитре
«благоуханной», о золоте и скалах, о золотых приисках, о рубинах и сапфирах, жемчугах и алмазах, о деревьях, снабжающих путников водой, о деревьях, чья сердцевина состоит из пудинга, о жар-птицах и крокодилах, о куницах трехфутовой длины, о черепахах, способных перетащить на себе целый дом…
        - Где же находятся все эти чудеса? - прервал я его.
        - На Мадагаскаре и прилегающих к нему островах. И там их еще больше, намного больше! Что вы скажете о несметных богатствах, зарытых в песок, о сокровищах с ограбленного португальского судна, только и ожидающих, чтобы их выкопали и нашли им достойное применение?
        - Что я скажу? Пожалуй, лишь одно: сейчас я встану, дабы убедиться, не сон ли это! Грустно подумать: ваш пират, обладая столь ценным кладом, вынужден грабить почтовые кареты на дорогах туманной Англии, где на каждом суку растут веревочные петли!
        - Нечего насмехаться надо мной! А я еще так рассчитывал на вас!
        Он недовольно насупился, но взгляд, брошенный им на меня, был достаточно лукавым и проницательным.
        - Рассчитывать вы можете, - сказал я, одеваясь. - Но все эти россказни сильно смахивают на попытку вашего пирата спасти свою шею от петли. Легко напридумать Бог знает чего, когда твои высказывания собираются прервать при помощи пенькового шарфа. Полагаю, сэр Ричард придерживается того же мнения.
        - Сэр Ричард! - в тоне хромого мальчика прозвучало довольно мало почтения как к уму своего опекуна, так и к его авторитету. - Пойдите и сами побеседуйте с нашим пленником!
        - Именно так я и сделаю, - ответил я, поддаваясь его настроению, ибо он буквально весь кипел от энтузиазма и просто жалко было разрушать его иллюзии.
        Мне даже самому захотелось зайти к пирату, ибо разговоры о золоте и драгоценных камнях оставили след и в моей собственной душе. Мои предки плавали с Хокинсом[Хокинс, Джон (1532 - 1595) - английский адмирал, участник сражения с испанской «Непобедимой Армадой».] и Гренвиллем, и многие дома в Девоне все еще хранят разные диковинки, привезенные ими из-за моря, так что тяга к приключениям по праву может быть отнесена к основным свойствам моей натуры. Во всяком случае, какую бы ерунду ни болтал пленный грабитель, его стоило послушать, - хотя подобное заключение и свидетельствовало о том, что сэру Ричарду следовало бы более мудро подойти к выбору учителя для парня, чьи мозги забиты морской романтикой и чья душа благодаря физическим недостаткам и его тела тем более стремится к нарушению любых условностей.
        Мы застали сэра Ричарда бодрствующим, уже в сапогах и со шпорами. Он нетерпеливо прохаживался по столовой в ожидании почек и бекона, все еще возмущенный поведением хозяина постоялого двора и готовый отправиться верхом сначала в таверну, а потом - к соседу, некоему Клиффорду Бруку, местному судье. Он собирался организовать доставку тела мертвого бандита, обнаруженного на дороге, и передать властям пленника, чтобы потом заняться облавой на сумевшего улизнуть грабителя.
        - Что я слышу? - нахмурясь, сердито обратился он к юному Маддену. - Вы, оказывается, сплетничаете с захваченным бандитом?
        - Он мой, - возразил хромой юноша. - Послушайте-ка лучше, дядюшка, что он рассказывает…
        К моему неописуемому изумлению, сэр Ричард явно заинтересовался историями, которые лились из уст Фрэнка нескончаемым потоком. Впрочем, они были достаточно обстоятельны и казались куда более достоверными, чем этого можно было ожидать.
        Зарытый клад принадлежал Тауни, пиратскому главарю. Он из упрямства скрыл его местоположение, так как понимал, что выдача места, где закопаны сокровища, едва ли изменит его судьбу, даже если ему и поверят. На маленьком безымянном островке к северу от Мадагаскара, где погибло на рифах его судно, он спрятал награбленное добро, опасаясь, как бы его не присвоили те, кто явится их спасать, поскольку от команды Тауни осталась только десятая часть…
        В глазах сэра Ричарда светилось нечто большее, чем просто алчный огонек; казалось, в них отразился блеск золота, они словно покрылись тонким золотым налетом.
        - Если бы это было правдой! - вздохнул он, похлопывая стеком по голенищу. - А что там, в тех сокровищах?
        - Жемчуг, драгоценные камни, слитки золота и слоновая кость.
        - Дядюшка, давай снарядим корабль на те деньги, что причитаются мне, а проводником возьмем с собой нашего бандита!
        По-моему сэру Ричарду не очень понравилась идея использовать деньги своего подопечного для такой цели. Тем не менее он продолжал размышлять на эту тему, поражая меня своей чрезмерной доверчивостью. Тогда я не знал еще, какая тайная причина понуждала его поверить в столь дикую выдумку.
        - А место, где зарыт клад, он знает? Карту может показать? - поинтересовался он.
        - Карту? - Вопрос, казалось, захватил юного Маддена врасплох. - Я не знаю. А что, должна быть карта?
        - Иначе дело не стоит и выеденного яйца. Мы допросим его - после завтрака. А, вот наконец и почки!
        Мы сели за стол, однако Фрэнк сразу улизнул, сославшись на отсутствие аппетита. Я догадался, что он просто не может позволить аппетиту встать между ним и возможностью поскорее справиться о наличии карты, ведущей к сокровищу, - мысль о ней заполнила его целиком, напрочь вытеснив все остальное.
        Правду сказать, мой аппетит тоже заставлял желать лучшего, да и сэр Ричард относился к содержимому своей тарелки как-то безразлично.
        - Иногда самые невероятные истории оборачиваются правдой, - заметил он. - Тауни прослыл довольно удачливым пиратом. Его сняли с арабской дхоу - плоскодонной шхуны местных работорговцев - в Мозамбикском проливе, и он ни словом не обмолвился о сокровищах, заявив, будто все его имущество погибло во время кораблекрушения. Те двое, которых повесили вместе с ним, оказались такими же упрямцами.
        - Я тоже слышал об этом, - сказал я. - Ведь мне пришлось стать его биографом, - и я рассказал сэру Ричарду о своем сочинительстве, над чем он от души посмеялся.
        - Если вся история не окажется выдумкой, то мы сможем здорово поправить наши дела, - заявил он, и я, считая его достаточно богатым человеком, немало удивился, пока не вспомнил тот алчный блеск в его глазах, о котором уже упоминал.
        - А как удалось другим членам его команды избежать виселицы? - спросил я.
        - Офицеры английского военного фрегата, захватившего арабских торговцев живым товаром, опознали среди невольников только Тауни и двух его подручных. Остальных отпустили с миром, приняв за обычных рабов, поскольку, на их счастье, они были еле живы от голода и болезней. Главари же не выдали их, надеясь, очевидно, что те помогут им спастись от петли…
        Достоинство сэра Ричарда не позволяло ему допрашивать пленника среди сыров, и он распорядился доставить его к нам в библиотеку. Миссис Мадден отказалась присутствовать, испугавшись самой мысли о возможности очутиться лицом к лицу со столь жутким преступником. Фрэнк все еще не вернулся, и Питер, конюх, - тот, что служил на флоте, - отправился за пиратом, получив приказ для предосторожности покрепче связать ему руки.
        Едва сэр Ричард удобно разместился в большом кресле и принял судейский вид, как в комнату с сияющим лицом вошел юный Мадден.
        - Есть карта! - воскликнул он. - Мы отправляемся на Мадагаскар!
        Вошедший бандит, несмотря на грязный потрепанный наряд и связанные руки, держался довольно смело. Он встал у конца длинного дубового стола и отвесил поклон сначала сэру Ричарду, потом мне и, наконец, юному Маддену, причем последнему с изрядной долей фамильярности - несомненным свидетельством установившихся между ними дружеских отношений. Очевидно, что в хромом пареньке пират видел для себя плавучий якорь во время бури. Сэр Ричард сделал слуге знак удалиться, и тот с явной неохотой повиновался. После того как конюх вышел, Фрэнк проворно проковылял за ним на костыле к двери и, широко распахнув ее, обнаружил за ней пойманного врасплох бывшего моряка флота Его Величества, собравшегося было удовлетворить подслушиванием свое чрезмерное любопытство. Мадден приказал ему немедленно убираться прочь.
        - Мудрая голова! - одобрительно заметил пират. - Мудрая голова на молодых плечах, как и подобает капитану! Ведь разговор - только между нами, верно, капитан?
        Фрэнк Мадден весь зарделся от столь почетного звания, которым удостоил его хитрый пират, однако сэр Ричард быстро оборвал чересчур самоуверенного пройдоху.
        - Послушай, любезнейший, - строго сказал он. - По тебе веревка плачет за твои дела прошлой ночью. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
        - Ничего, милорд, кроме того, что я несчастный, обездоленный человек, - ответил пират. - Может быть, немного грубоватый, - но ведь такова жизнь, которую я веду и которая заставляет меня добывать пропитание единственно доступным мне способом. Злая судьба обернулась так, что человек, обладающий несметными сокровищами, зарытыми по ту сторону океана, чья одна только доля составляет десять, а то и двадцать тысяч гиней, вынужден таскать кошельки из чужих карманов, чтобы не подохнуть с голоду!
        - Никак ты собираешься нас разжалобить своими морскими байками? Или пытаешься увернуться от петли, одурачив бабьими сказками?
        - Нет, сэр, не собираюсь - ни ваших милостей, ни даже присутствующего здесь молодого капитана, чьим призом я по праву себя считаю, поскольку взят им в плен в честном и открытом бою. Там лежит достаточно, чтобы сделать нас всех богачами, и, если хоть одно мое слово обернется ложью, можете казнить меня хоть дважды. Повесить, замучить на дыбе, четвертовать, заковать в кандалы, - как пожелаете. Потому что я толкую вам о сокровищах Тома Тауни, самого богатого из всех береговых братьев и самого удачливого до тех пор, пока мы не повстречались с Пурпурной Смертью на борту португальца в Мозамбикском проливе к северу от тропика Козерога…
        Должен признать, язык у негодяя был подвешен недурно, и плести всякие небылицы он был настоящий мастак, так что вскоре мы оказались опутанными паутиной его повествований. Этому способствовала и его внешность: дубленая соленым ветром кожа на рябом от оспы лице, лысый череп с ужасным шрамом и большой багровой шишкой справа под окровавленной повязкой, а также грубый хриплый голос, которым он разглагольствовал о сокровищах, скрытых в таинственных загадочных местах, и о проклятии Пурпурной Смерти. Он держал нас в постоянном напряжении и отлично чувствовал это, точно так же, как удильщик чувствует щуку, когда та заглатывает блесну. Кто из нас не терял головы при мысли о некоем «Поле чудес», где золото и серебро, не говоря уже о жемчуге и прочих драгоценностях, только и ждут, чтобы кто-нибудь пришел и выкопал их? А ведь наживка в рассказах пирата казалась совсем настоящей!
        Алчный блеск снова появился в глазах сэра Ричарда. Мои, по всей видимости, горели подобным же огнем, а юный Мадден был откровенно очарован происходящим. В конце концов, у него имелись для этого более весомые оправдания, потому что физические недостатки не позволяли ему участвовать в мальчишеских играх и забавах, тогда как мозг развивался под воздействием живительных сил, предназначенных для создания крепкого, здорового организма, и жизнь его, несомненно, представляла собой постоянный мучительный конфликт между духом и сковывающим его искалеченным телом.
        Сэр Ричард внешне оставался непреклонен. Он извлек шпагу из ножен и положил ее поперек стола, рукоятью к себе. Затем обернулся ко мне:
        - Развяжите этого человека, Пенрит, и дайте ему стул. Фрэнк, прикажи принести пива. Мы выслушаем твою историю, милейший, но смотри, не пытайся обвести нас вокруг пальца! При первом же намёке на лукавство ты отправишься за решетку!
        Принесли эль, и пират осушил кружку единым духом.
        - Разговор лучше клеится, когда глотку промочишь, - сказал он. - Вы говорите о решетке, о петле и прочих страстях Господних, если я вам солгу; а что получу я, если моя история окажется правдой?
        - Не тебе диктовать условия! - прикрикнул на него сэр Ричард. - Тем не менее обещаю обойтись с тобой по справедливости. Так что продолжай!
        - Меня зовут Сэм Пайк, и родился я в Челси, - начал свою повесть морской разбойник. - Береговые братья нарекли меня Сэмом Запевалой, потому что у меня всегда в запасе найдется куплет, чтобы подбодрить парней у кабестана[Кабестан - ручной ворот для поднятия якоря.] , на парусах или на вахте. Не стану рассказывать, что было со мной до того, как я попал к Тауни, - слишком долгая история, да и многое в ней не годится для слуха молодых джентльменов. Короче говоря, сошелся я с ним в Маритане, на восточном побережье Мадагаскара, где с давних пор находится флибустьерская стоянка. Пираты построили там форт, потому что земли вокруг плодородные и рядом протекает небольшая речушка, пригодная для кренгования[Кренгование - очистка корпуса судна от налипших на него водорослей и ракушек.] : туземцы там дружелюбные и приветливые и мирно уживаются с колонистами, поскольку те, нанимая их на работу, обращаются с ними хорошо и расплачиваются по справедливости.
        Судно Тауни, «Бич Божий», - шлюп восьмидесяти тонн водоизмещения, перевооруженный в бригантину[Шлюп, перевооруженный в бригантину - т. е. на задней мачте шлюпа (бизани) прямые паруса были заменены на косые.] , - стоял в маленькой бухточке, куда он зашел, чтобы заменить несколько прогнивших шпангоутов[Шпангоуты - деревянные изогнутые брусья, формирующие остов судна.] . Тауни всегда был не прочь заполучить в команду настоящего моряка - не задавая лишних вопросов, - и я присоединился к нему с правом на полную долю в общей добыче. Капитан получал двадцать долей, его помощник - две, как и рулевой, и по половинной доле полагалось дополнительно второму помощнику и главному канониру. Тауни не боялся ни Бога, ни дьявола, не верил ни снам, ни приметам, сам не просил пощады и не давал спуску никому. Нам перепадала богатая добыча с португальских кораблей из Мозамбика и страны Газа, с марокканских барок и арабских дхоу.
        Наши морские угодья, где мы собирали неплохие урожаи, простирались от Лоренсу-Маркиша до Занзибара, от Занзибара до Магадоа и далее, до самого Адена. Иногда приходилось плыть через всю Атлантику до Испанского Мэйна, если становилось слишком горячо, как в тот раз, когда Тауни принял британского купца за португальца. Эх, до чего весела жизнь, где смертельные схватки сменяются отчаянными кутежами, где золото, добытое абордажной саблей и тесаком, течет меж пальцами, словно вода! А волшебные, благословенные земли с удивительными птицами и зверями, с деревьями, никогда не теряющими листву и плодоносящими круглый год! А ярко-синее, ослепительное море, пенящееся белоснежными кружевами под форштевнем, а крик марсового с «вороньего гнезда»[Воронье гнездо» - смотровая площадка на мачте.
        : «Парус на горизонте!» - острое, азартное чувство тревоги, когда раздается команда: «На абордаж!»…
        Юный Мадден сидел с крепко стиснутыми пальцами и сверкающими глазами, впитывая слова пирата с такой жадностью, как растение впитывает воду после продолжительной засухи. Я тоже довольно ясно представлял себе все эти картины, и даже сэр Ричард непроизвольно сжимал рукоять своей шпаги.
        - Мы шли на север к Малабарскому берегу[На западе п-ова Индостан.] и неподалеку от Каллеквилона захватили ост-индское судно[То есть принадлежащее английской Ост-Индской компании.] , шедшее из Бенгалии. Мы привели наш приз в Каллеквилон и там продали с молотка одному купцу из Порки и голландскому комиссионеру. В этом и заключалась наша ошибка, потому что дело раскрылось и английские власти направили за нами военный фрегат, которому вскоре удалось напасть на наш след. Мы шли курсом на Мадагаскар и у южной оконечности пролива на траверзе[Траверз - положение объекта, перпендикулярное направлению курса судна.] мыса Сан-Себастьян, как раз между ним и островом Базаруто, повстречались с португальским купцом. У нас возникли разногласия относительно того, стоит ли задерживаться ради очередного приза, потому что мы торопились на Барбадос и опасались погони, но Тауни был «за», и мечта о новой богатой добыче решила дело.
        Мы ожидали яростного сражения, так как отчетливо видели в бортах суда орудийные порты, да и вообще португальцы не сразу сдаются, но купец почему-то не открывал огонь. Наши канониры тоже решили сэкономить пушечные заряды, и «Бич Божий» без единого выстрела подошел к борту португальца. Полетели абордажные крючья, и мы с релингов и абордажных сеток попрыгали на палубу обреченного судна. Команда купца встретила нас единственным нестройным залпом, выпущенным наугад из ручного оружия и не причинившим вреда ни одному из нас, после чего очистила палубу, разбежавшись кто куда.
        Лучше бы мы последовали их примеру. Однако добыча оказалась слишком богатой, чтобы подумать о цене, за которую она нам досталась. Огромное количество бриллиантов, жемчуга, не говоря уже о драгоценных шелках, пряностях, коврах, слоновой кости, а также золоте в слитках, самородках и в песке. Мы перегрузили все это на «Бич Божий», поскольку решили предать призовое судно огню, так как возиться с ним нам было недосуг. Второпях мы не обратили внимания на странную малочисленность команды купца и на то, сколько больных лежало в носовом кубрике на баке, откуда несло ужасным зловонием.
        Среди этих больных находился священник, монах, и, когда был отдан приказ команде португальца покинуть корабль и спускаться в шлюпки, он проклял нас, потрясая распятием, а мы хохотали над ним, не придавая значения его словам.
        - Побереги свои проклятия для тех, кого они интересуют, монах, - сказал Тауни. - И подбирай выражения, иначе у меня появится желание перерезать тебе глотку и вылить наружу все слова, что в тебе есть!
        - Не мои проклятия, а проклятие Всевышнего да падет на ваши головы, - кричал монах. - Глупцы! На борту Пурпурная Смерть! Половина команды погибла от нее. Вы вдохнули ее в себя и выдохнуть уже не сможете!
        Мы бежали на борт «Бича Божьего», словно крысы с тонущего корабля. В ту ночь разразился жестокий шторм; страшная буря в течение девяти дней, несмотря на зарифленные паруса[Зарифить парус (взять рифы) - означает уменьшить его площадь при помощи специальных завязок - сезеней.] несла нас на север через пролив, и множество раз только чудо спасало судно от гибели.
        Пурпурная Смерть находилась среди нас, пожиная обильную жатву. Ежечасно увеличивалось число мертвых и тех, кто был еще жив, но уже бился в приступах жестокой лихорадки, крича от боли и невыносимого зуда и раздирая на себе кожу, покрытую багровыми прыщами. Эти оспины на лице - моя доля общих страданий. Не осталось ни одного, кого бы не отметила проклятая напасть, за исключением Тауни, который приказал каютному бою прибинтовать его руки к туловищу, чтобы он не мог царапать себе лицо во время сна или в беспамятстве.
        Наконец свежий морской ветер, казалось, выдул заразу прочь с палубы и жилых отсеков судна, оставив в живых лишь двадцать четыре человека из шестидесяти. Но уцелевшие после болезни были еще настолько слабы, что едва передвигались по палубе. Сильный ветер и волны продолжали нести «Бич Божий» на север между островом Иоанна и отмелью Зелии, и мы все силы тратили на то, чтобы удержать судно подальше от кипящих бурунов с подветренной стороны. Однако неизбежное все же случилось: наши усилия оказались тщетными, и судно в конце концов выбросило на рифы. Никто не сомневался в исходе, и мы готовились вручить души дьяволу, а поэтому напоследок вышибли дно из большой бочки с амонтильядо, чтобы встретить его не с пустыми трюмами.
        На следующее утро десять из нас очнулись на песчаном берегу. Настало время отлива, ветер улегся, и «Бич Божий» возвышался на рифах. Сперва мы хотели снять с него все, что можно использовать для постройки плота, но с приливом судно начало сильно бить о камни, и нам пришлось здорово попотеть, чтобы спасти хотя бы сокровища. Шелка, ковры и пряности мы оставили в трюме, но золото и драгоценные камни успели выгрузить и переправить на берег, прежде чем судно окончательно затонуло.

«Бич Божий» погиб на рифах у крохотного архипелага, состоящего из двух совершенно плоских безжизненных песчаных островков - на одном из них мы и высадились - и четырех гористых, поросших густым лесом; на каждом из них в центре возвышалась коническая вершина спящего вулкана. Был ли хоть один из этих островов обитаемым - мы не знали, и я не знаю этого и до сих пор. Из всего, что могло держаться на воде, в нашем распоряжении имелся только полуразбитый баркас - на нем мы перевозили сокровища с судна на берег, - но его еще можно было отремонтировать. Тауни предложил переправить на нем сокровища в какое-нибудь укромное место и зарыть их там, чтобы впоследствии вернуться за ними без помех. Было бы верхом безумия пытаться доплыть до Маританы и высадиться там посреди пиратской колонии с открытым баркасом, доверху наполненным золотом, не говоря уже о том, что наше утлое суденышко едва ли выдержало бы столь долгий путь и под тяжестью сокровищ перевернулось бы на мало-мальски крутой волне. Мы все согласились с таким решением.
        Поскольку главная доля принадлежала Тауни - хотя сокровищ с избытком хватило бы на всю жизнь каждому из нас, - он и выбрал место, где закопать клад. Он заявил, что не доверяет никому, кроме нашего рулевого Фентона, по прозвищу Ластоногий. Мы и сами, после того как увидели груду золота и драгоценностей, сваленных в кучу на песке, не очень-то стали доверять друг другу. Кроме того, единственная пара пистолетов находилась у Тауни, так что нам поневоле пришлось смириться с тем, что представлять интересы команды предстоит рулевому. Мы нагрузили баркас и бросили жребий, кому отправляться помогать прятать сокровища. Жребий пал на меня и еще на троих; нам завязали глаза, а Тауни с Фентоном сели на весла и отплыли в только им известном направлении. Целью нашего путешествия был один из поросших лесом островков, на который мы и высадились в конце нашей морской прогулки. Там при помощи двух бочонков, подвешенных на длинных жердях, мы вчетвером, вслепую, словно кроты, перетаскали драгоценности вглубь острова, причем Тауни и Фентон вели нас, как поводыри слепцов. Наконец на одной из опушек мы выкопали яму и
зарыли все, что принесли, под высоким камнем у родника, - четырнадцать рейсов с полным грузом сделали мы от побережья до места захоронения клада!
        Затем нам снова завязали глаза, привели к баркасу и переправили обратно на плоский островок, где нас ожидали остальные. И до сегодняшнего дня ни я, ни один из моих товарищей - кроме Фентона, потому что Тауни повесили, - не знает, какой из островов хранит наши сокровища…



        Глава пятая. МЫ ПОСЫЛАЕМ ГОНЦА В ЛОНДОН


… Рискните - и вам помогут в пути
        решимость, надежда, отвага.
        Если хотите дорогу пройти -
        начните с первого шага!

        Запевала Сэм умолк, пристально вглядываясь в наши лица и облизывая пересохшие губы. Я непроизвольно наполнил его кружку, чтобы тот промочил горло и продолжал рассказ, что звучал для меня слаще соловьиных трелей.
        - А карта, приятель, - воскликнул сэр Ричард. - Где карта? Ты же сказал, что у него есть карта, Фрэнк?
        Хромой юноша вопросительно посмотрел на пирата, и тот, уже совершенно освоившись с обстановкой, подмигнул ему и нам:
        - Ах да - карта, конечно! Но посудите сами, джентльмены: будь у меня карта, неужели я выдал бы ее вам, не получив взамен хотя бы гарантии собственной безопасности?
        - Гарантии у тебя будут, - сказал сэр Ричард. - Ты совершил преступление против нас, и, если ты нам не лжешь, мы тебя прощаем. Так где же карта?
        - Я еще не закончил историю, но осталось совсем немного. Итак, баркас давал солидную течь, и, пока мы пытались его подготовить для длительного морского путешествия, к берегу подошла арабская дхоу, чтобы пополнить запас пресной воды. Арабы оказались работорговцами, и после короткой схватки, в которой мы потеряли одного человека, они пленили нас и загнали в трюм, где содержались остальные невольники. Собираясь, очевидно, с выгодой продать нас на каком-нибудь из невольничьих рынков, арабы отправились на юг, к Мадагаскару, и ровно через двадцать четыре часа на горизонте показалась вершина Амбохитры - высокой горы, расположенной на самом северном мысу этого огромного острова, похожего на отпечаток босой ступни на песке. Так что эта гора как раз там, где большой палец.
        В тот же час военный фрегат, что гнался за «Бичом Божьим», заметил дхоу и задержал ее в надежде получить нужные сведения о пиратах. Арабы дрались как черти, чтобы отстоять свое право на живой товар, но в конце концов им пришлось сдаться, к великой радости наших преследователей, ибо они среди арабских невольников обнаружили Тауни, Бендолла и Даулинга - капитана, боцмана и канонира пиратского судна, за которым они так долго и безуспешно охотились. Шестеро остальных - а среди них находился и я, и Ластоногий Фентон - смешались с толпой рабов, предназначенных на продажу, ничем, в сущности, среди них не выделяясь. Несчастные невольники, измученные голодом, болезнями и бесчеловечным жестоким обращением, были настолько безразличны ко всему, что даже, казалось, не заметили пополнения и лишь впоследствии, очутившись на свободе, вспомнили про нас, когда птички уже улетели. Тауни на допросах упорно твердил, будто вся его команда вместе с награбленными сокровищами погибла во время кораблекрушения. Бендолл и Даулинг в один голос повторяли то же самое, надеясь, что мы сумеем как-нибудь выручить их. Возможно, нам
бы это и удалось, будь нас побольше и не случись такого густого тумана, который заставил власти поторопиться с казнью. Но так или иначе, а из всей команды «Бича Божьего» в живых осталось только нас шестеро. И только мы знали, что у Тауни внутри кольца - того самого, что он постоянно носил на безымянном пальце левой руки, - там выцарапаны координаты, указывающие точное местоположение острова, а Фентон на внутренней стороне голенища своего сапога выжег раскаленной иглой план местности, где зарыт клад…
        Я тут же вспомнил о кольце, которое Тауни бросил моему соседу у подножья виселицы, но сэр Ричард опередил меня, не дав даже рта раскрыть:
        - Хитро сработано! Однако теперь, когда Тауни повесили, какой толк в карте острова, если неизвестны его координаты? Нет, любезный, что-то в твоей истории не вяжется! И где искать этого Фентона?
        - Я сумею его найти. Конечно, жаль, что долгота и широта острова утеряны, но вспомните, сэр: дневной переход под парусами к северу от того места, где над горизонтом появляется вершина горы Амбохитра. Верно, в тех краях столько мелких островков, сколько зернышек в ягоде крыжовника, но что нам помешает отыскать среди них группу из шести и на одном из четырех гористых, поросших лесом островов обнаружить местность, совпадающую с отмеченной на карте?
        - Да ведь кольцо не утеряно! - воскликнул юный Мадден. - Тауни бросил его человеку, стоявшему рядом с мистером Пенритом, тому, кто впоследствии напал на нас с Хадсоном!
        - Вот как, мой юный капитан, - вы в этом уверены? - вкрадчивым голосом спросил Запевала Сэм. - И каков из себя, к примеру, был этот тип? Не обратили ли вы случайно внимание на его руки? Не отсутствовал ли большой палец на одной из них?
        - На левой, - вмешался я.
        - Эге, да ведь это Ластоногий Фентон! Беспалый Том! Ловкий пройдоха! Подумать только: из-под самой виселицы утащить кольцо! Ах, хитрая лиса Фентон! Ну теперь у нас есть все.
        Возбуждение Сэма Запевалы мне почему-то показалось несколько наигранным.
        - А где вы сами были во время казни? - спросил я. - И какая нам польза от того, что Ластоногий Фентон обладает теперь и координатами, и картой острова? Почему бы ему не отправиться туда и самому не завладеть сокровищами? Зачем ему связываться с нами?
        - Вот именно, - вставил сэр Ричард, - зачем?
        Лицо юного Маддена заметно омрачилось.
        - Полегче, джентльмены, - запротестовал Сэм Запевала. - Полегче. Вы обстреливаете меня вопросами так, словно палите по мне картечью сразу всем бортом. Зачем - спрашиваете вы? Да по множеству вполне очевидных причин. Посудите сами: понимает ли он что-нибудь в навигации? Нет. Где он возьмет деньги, чтобы нанять судно, капитана, снабдить его провизией, заплатить жалованье команде? Вы сами говорите, что он напал на нашего юного капитана, будучи, как и я, доведен до крайности отсутствием средств к существованию, несмотря на наличие у него карты и точных координат. Даже сейчас он вынужден скрываться от преследователей. Если его поймают, разговор с ним будет коротким, как с одним из людей Тауни. А я смогу с ним договориться. Мне знакомы места, где промышляет эта лисица.
        Что же касается казни, то у меня просто не хватило духа присутствовать при кончине старых товарищей. Да, я грубый, неотесанный мужлан, но и у меня есть чувства. Фентон появился там с определенной целью, которая вам теперь известна и которая может сыграть нам на руку. Дайте мне сорок восемь часов, и я представлю вам либо самого Фентона, либо карту с координатами.
        - Фи! - пренебрежительно бросил сэр Ричард. - Да ты просто морочишь нам голову, любезный, полагая, будто болтливый язык способен спасти твою шею! Чтобы я тебя отпустил на все четыре стороны - да за кого ты меня принимаешь, милейший? Позовите Питера, Пенрит, мы сейчас же отправим этого негодяя к сквайру Бруку!
        - Погодите, дядюшка! - взмолился юный Мадден, не в силах перенести крушения своих мечтаний, и я был с ним вполне согласен. - А нельзя ли как-нибудь передать ему весточку от вас, Сэм? Не знаете ли вы, кому мы могли бы доверить такое дело?
        - Что ж, это можно устроить, - недовольно проворчал пират. - Вам суют золото прямо в руки, а вы обращаетесь со мной, черт побери, как со лживым ослом! Ладно, пусть будет по-вашему. Только послать человека к Фентону - задача очень не простая. Нужно, чтобы посланный знал наши обычаи и повадки, говорил на нашем языке - иначе он не только не доберется до цели, но и рискует не вернуться назад. Вы можете взять меня в заложники, посадить на цепь, заковать в кандалы, - можете делать со мной что хотите, но позвольте мне самому выбрать подходящего человека. И если через два дня Фентон не появится здесь, я готов сам завязать узел на своей петле!
        - И кто же, по-твоему, этот подходящий человек?
        - Вы обещаете, что у него не будет неприятностей?
        - Обещаю, если он честно выполнит наше поручение.
        - Тогда позвольте мне потолковать с Симпкинсом.
        - С хозяином постоялого двора? Так я и знал! Я был уверен, что вчерашнее нападение не обошлось без его участия! Нет, с подобными типами я не желаю иметь ничего общего!
        - А Фентон тем временем может подыскать себе подходящее судно, дядюшка, - резонно возразил юный Мадден.
        Это замечание все решило, - если допустить, конечно, что сэр Ричард действительно колебался как поступить. Запевалу Сэма отправили назад в сопровождении Фрэнка, чей рот не закрывался от обилия переполнявших его вопросов, тогда как сэр Ричард предложил мне сопровождать его в поездке на постоялый двор. Когда мы проезжали мимо импровизированной тюрьмы Сэма Запевалы, до нас донесся его грубоватый охрипший бас, вдохновенно распевающий что-то в назидание юному Маддену, и мы оба остановились послушать.

        - Мы речь завели про Тимоти Ли,
        Который девчонку любил.
        Но в деньги она была влюблена,
        А Тимоти был ей не мил!
        Страдал он, и вот - подался на флот,
        Чтоб Англии честно служить.
        Шли годы, и что ж? Лишь ломаный грош
        Сумел он на флоте нажить!
        Эй, матрос, будь не прост
        и хватай судьбу за хвост!
        Но был наш моряк совсем не простак:
        Он сразу дорогу нашел
        под черный флаг, где черепа знак,
        И в дальнее море ушел.
        Там Тимоти Ли топил корабли,
        Вступая с испанцами в бой;
        Потом, как герой, вернулся домой,
        Взяв деньги и славу с собой.
        Эй, матрос, будь не прост
        и хватай судьбу за хвост!
        Девчонка - ого, как встречала его!
        И вот поженились они.
        Но деньги ушли, и к Тимоти Ли
        Вернулись черные дни.
        Он долго терпел свой тяжкий удел
        И понял на старости лет:
        Коль пуст ваш карман, любовь - лишь обман,
        И толку, ей-богу, в ней нет!
        Эй, матрос, будь не прост
        и хватай судьбу за хвост!
        Мы Тимоти Ли с собой увели,
        В морях проложив свой маршрут;
        И в каждой стране теперь по жене
        Его с нетерпением ждут!
        Любовь их верна, светла и нежна,
        Коль денежек полон карман;
        Иссякнут они - штаны подтяни
        И снова вперед - в Океан!
        Эй, матрос, будь не прост
        и хватай судьбу за хвост!
        Питер стоял на страже перед дверью, карауля Запевалу Сэма, вооруженный его же собственным кортиком. Чистый и звонкий тенор молодого Маддена вплетался в хриплый бас моряка, словно серебряная нить в грубую мешковину.
        - Жизнерадостный мерзавец, - заметил сэр Ричард. - Что вы думаете о его россказнях?
        - У меня будет больше оснований судить о них после того, как я увижу Фентона и карту, - ответил я. - Едва ли этому Беспалому Тому карта и кольцо нужны просто на память о прежних днях. Похоже, он намерен найти им применение.
        - Так и есть, но тут, мне кажется, Запевала Сэм прав: Фентон не рискнет обратиться за помощью к честному купцу или судовладельцу из боязни, что те выдадут его властям. А к пирату или мошеннику он не пойдет и подавно, так как знает, что им доверять нельзя. Значит, ему остается только одно: сколотить собственную банду головорезов и заняться грабежом, чтобы на добытые деньги купить или зафрахтовать судно. А для этого потребуется достаточная сумма. Не знаю сколько, но думаю, что много.
        Подобные рассуждения вынудили сэра Ричарда погрузиться в глубокую задумчивость, из которой он вышел только когда мы подъехали к постоялому двору. Зато здесь он проявил себя достаточно деятельным человеком. Симпкинс вполне соответствовал характеристике «подлого висельника», данной ему сэром Ричардом. В дополнение к довольно гнусной внешности хозяин постоялого двора страдал еще и косоглазием, что давало ему определенные преимущества, так как, беседуя с ним, вы никак не могли определить, смотрит ли он на вас или куда-то в сторону.
        - Почему ты не ответил на мой стук прошлой ночью? - допытывался сэр Ричард.
        - Я никого не впускаю после того, как запру на ночь дверь, - угрюмо отвечал хозяин таверны. - По вечерам дела идут неважно, и я рано гашу свечи.
        - И засыпаешь крепким сном, разумеется. Однако вот этот джентльмен видел в твоих окнах свет, когда мы подъезжали к Рейнардской роще.
        - Джентльмен, похоже, видел звезду между деревьями, - осклабился Симпкинс.
        Сэр Ричард побагровел от столь наглой и очевидной лжи, но, поскольку мы собирались воспользоваться услугами хитрого негодяя, было бы неразумно затевать с ним ссору, и он постарался взять себя в руки.
        - Послушай, Симпкинс, - сказал сэр Ричард. - Вчера мы захватили одного из напавших на нас бандитов. Сейчас он сидит у меня под арестом.
        Судя по реакции хозяина таверны, данное известие не явилось для него новостью.
        - А мне что до того? - пожал он плечами.
        Сэр Ричард поменял тактику:
        - Что тебе? Ну, скажем, парочка золотых монет!
        - Золотых монет?
        Поведение и манеры хозяина сразу изменились; осторожность и жадность уже боролись в нем, когда он произносил эти магические слова.
        - Запевала Сэм хочет с тобой повидаться; он ждет тебя у нас, в поместье. Тебе предстоит съездить в Лондон и вернуться обратно - по его и по моему поручению.
        - В Лондон? - В косноязычном произношении трактирщика слово «Лондон» звучало как
«Ланнон». - Это займет два дня. А как же с моим заведением?
        - Ты сам сказал, что дела идут туго. Соглашайся, получишь пять гиней.
        - Кто платит?
        - Я.
        - Что ж… но только ради вас, сэр Ричард! Дженни!
        Его неряшливая жена, исподтишка смотревшая сквозь дверную щелку, тотчас же появилась на пороге.
        - Приглядывай за таверной, Дженни. Я отправляюсь в Лондон по поручению его милости. Погодите, джентльмены, я поеду с вами в Мадден-Холл.
        - С нами? Позади нас, мошенник! В двадцати шагах, и не меньше!
        Симпкинс выскользнул за дверь; глаза его от любопытства почти перестали косить.
        - Если уж мы связались с подлыми людишками, - вздохнул сэр Ричард, - поневоле приходится терпеть подобную фамильярность. Надо глядеть в оба, как бы Симпкинс не стал совать свой нос слишком далеко!
        Та же мысль пришла в голову и мне, но в другой форме: тайны вызывают проявление слухов, как гнилое мясо вызывает появление мух, чье жужжание затем разносится на порядочное расстояние…



        Глава шестая. ТОМ ФЕНТОН ПО КЛИЧКЕ БЕСПАЛЫЙ

        - Пошли нам, о Господи, многая лета!
        Мы в кости играем костями скелета,
        И в нашей игре проигравшего нет:
        ведь ставим мы жизнь
        против горстки монет!

        Все следующие два дня сэр Ричард и я не находили себя места в ожидании результатов предпринятых нами шагов. Юный Фрэнк Мадден просто кипел, словно котелок на сильном огне, а Запевала Сэм казался вполне удовлетворенным своим положением и во весь голос распевал морские песенки, сидя у себя в хранилище сыров. Питер, бывший моряк, исполнявший роль часового, прохаживаясь мимо запертой двери, то и дело останавливался и, прислушиваясь, ухмылялся и покачивал головой. Фрэнк Мадден проводил у пирата многие часы. Он садился на одну из полок, словно на лавку, а тот не упускал случая добавить в его взгляды на жизнь приправ по своему вкусу.
        Грубые и примитивные песни моряков, похожие на крестьянские напевы, казалось, концентрировали в себе все то привлекательное, что таилось в суровой профессии, которую они воспевали, и я сам не раз ловил себя на том, что прислушиваюсь к ним, словно мальчишка, жадно внимающий таинственным шумам, доносящимся из пустой морской раковины, и мечтающий своими глазами увидеть чудеса, отзвуками которых они являются.
        Сэр Ричард в очередной раз проявил благородство натуры, обсуждая план поисков на случай, если мы их все-таки предпримем.
        - Вас пригласили в Мадден-Холл, как учителя и наставника, Пенрит, - сказал он мне. - И, хоть мне почему-то кажется, что охота за сокровищами вам больше по душе, чем занятия с Фрэнком грамматикой греческого и латинского языков, тем не менее, условия службы для вас должны быть изменены. Договор о пятидесяти фунтах по-прежнему остается в силе, и я надеюсь, в поездке вы станете особенно внимательно присматривать за Фрэнком с его чересчур романтическими и авантюрными наклонностями. Но, кроме того, посоветовавшись с моим подопечным, из чьих средств будет финансироваться наше предприятие, мы пришли к соглашению, что пятая часть добычи должна принадлежать вам.
        Я поблагодарил его и поделился наконец сомнениями, о которых мне давно хотелось рассказать, раз уж мы, кажется, вправду собрались отправиться в путешествие. Я оставил при себе мысли о явном безрассудстве попыток пускаться в столь сомнительную авантюру ради каких-то мифических сокровищ, ибо не мне было решать судьбу нашей экспедиции, которая к тому же вполне соответствовала моим собственным наклонностям и обеспечивала мне весьма выгодные условия. Но меня интересовало, как миссис Мадден отнесется к нашему плану, и я затронул этот вопрос.
        Сар Ричард слегка нахмурился.
        - Она не станет вмешиваться, когда дело решится окончательно, - сказал он. - Я поговорю с ней, как только у нас появится что-нибудь конкретное, а пока считаю преждевременным открыто беседовать с ней на эту тему. Все еще может сорваться.
        Однако в глазах у него я прочел твердую уверенность в отсутствии каких-либо причин, способных помешать нашему путешествию. Было также очевидно, что на душе у этого человека лежит какая-то тяжесть, постоянно тревожащая его, причем Фрэнк Мадден, как мне казалось, не пребывал в неведении относительно природы данных волнений. Но, поскольку подобные вопросы меня не касались, я постарался выбросить их из головы.
        Тем временем хромой юноша непрестанно донимал меня просьбами научить его фехтованию. Нападать, разумеется, он не мог, но некоторые приемы защиты, я полагал, был бы в состоянии освоить.
        К сожалению, первые же уроки разочаровали парня, убедив его в отсутствии необходимой ловкости, гибкости и силы, и он довольно мужественно отказался от дальнейших попыток продолжать обучение, хотя я и заметил слезы досады, навернувшиеся на его глаза.
        - Говорят, сознание собственной слабости уже является признаком силы, - грустно улыбнувшись, произнес он. - В таком случае я вскоре стану настоящим Голиафом, верно, Джастин?
        - Почему бы и нет? - в тон ему ответил я.
        В тот день после полудня он занялся верховой ездой на смирной и спокойной лошадке, которую Питер оседлал, соответственно укоротив стремена. Здесь Фрэнк добился более заметных успехов, и его бледные щеки даже зарумянились от физических упражнений; правда, он довольно быстро уставал и с трудом восстанавливал дыхание.
        - Как бы я хотел изучить навигацию! - упрашивал он меня. - Ты что-нибудь понимаешь в этом, Джастин? Сэм знает, что означают отметки на компасе, и может показать мне все румбы, но ничего не смыслит в расчетах. Я хочу научиться хотя бы прокладывать курс и находить точку на карте.
        Я немного разбирался в такого рода вещах, хотя мои познания в навигации не заходили дальше плавания на шлюпке под парусом вдоль Девонширского побережья. Однако морская соль в моей крови постоянно возбуждала во мне интерес к судам и судовождению, и я научился управляться с секстантом[Секстант - угломерный инструмент, применяемый в мореходной астрономии.] , определять местонахождение и производить счисление пройденного пути. Инструментов мы не имели, но я объяснил мальчику их устройство и принцип работы с ними, и никогда еще ни у одного учителя не было более способного и прилежного ученика, чем Фрэнк.
        Его прекрасные умственные способности, казалось, восполняли недостатки физического развития. Его мышлению были порой не чужды различные причуды и выверты, у него были превратные взгляды на общепринятые нормы морали - чего, впрочем, и следовало ожидать, - но он безошибочно схватывал все на лету и намертво запоминал услышанное. Любовь к приключениям, чувство горечи от того, что он лишен возможности участвовать в забавах сверстников, глубоко проникли в его душу и время от времени проявлялись внешне, в неудовлетворенности обыденным существованием и в стремлении к ярким, незабываемым впечатлениям.
        Сэм Запевала олицетворял для него вершину романтики, и я был не в состоянии - вопреки здравому смыслу - прервать их отношения, ставшие слишком близкими. Фрэнк был своенравен, упрям и избалован; к тому же в его искалеченном теле пылал неукротимый дух, который использовал малейшую лазейку, чтобы вырваться на волю из своей тесной скорлупки.
        В его душе имелись такие тайные нерастраченные силы, что мне не удавалось ни постичь их, ни преодолеть; в нем преобладала упрямая воля, игнорирующая всякие авторитеты и не доверяющая дружбе. В умственном отношении он значительно опережал и свои годы, и свое физическое развитие. И тем не менее, я делал все возможное, чтобы завоевать его расположение, и полагал, что мне это легче удастся, если я смогу научить его чему-нибудь соответствующему его собственным устремлениям.
        Ближе к вечеру второго дня после отъезда Симпкинса почтовая карета, вся забрызганная грязью от быстрой езды, доставила к сэру Ричарду посетителя, человека по имени Саймон Левисон, - плотного дородного джентльмена, чью важность и значимость в обществе демонстрировал плащ, отороченный горностаем, и целая выставка цепочек, брелоков, колец и прочих ювелирных изделий. Гость был весьма счастлив в связи с благополучным прибытием, а почтальон с насмешкой поведал Питеру - о чем последний не преминул тут же рассказать Фрэнку, - как тот страшно трусил всю дорогу, боясь нападения разбойников. Однако в обращении с сэром Ричардом гость напускал на себя важность и держал себя с ним наравне, чему я несказанно удивился, поскольку гость, вне всякого сомнения, был евреем.
        - Деловой партнер моего доброго дядюшки-хранителя, - отозвался о нем Фрэнк и, казалось, хотел добавить еще что-то, но сдержался, улыбнувшись своим невысказанным мыслям.
        Сэр Ричард заперся с Саймоном в библиотеке, распорядившись о ночлеге для гостя. Дважды, случайно пройдя мимо, я слышал доносящиеся оттуда громкие слова и перебранку. В девять часов вечера сэр Ричард послал за мной. Фрэнк был уже в постели, и я намеревался последовать его примеру, но все откладывал в ожидании возможного прибытия Фентона.
        Увлеченный собиранием бумаг, разбросанных по столу, гость встретил меня сдержанным поклоном.
        - Если явится известный вам Фентон, - сказал сэр Ричард, - примите его от моего имени. Я буду занят с этим… джентльменом еще некоторое время.
        Его заминка перед словом «джентльменом» была едва заметной, однако вызвала беглую презрительную усмешку, и слегка выпученные миндалевидные глаза Саймона блеснули, подчеркнув вспыльчивый характер последнего. В его манерах чувствовался намек на некоторое превосходство, и это тоже показалось мне весьма странным. Поистине, здесь, в Мадден-Холле, происходило немало такого, чему я не придавал значения, поскольку дела хозяев меня не касались; но все это, тем не менее, оставляло туманный намек на некую тайну, заставляя подозревать, что взаимоотношения между здешними обитателями не столь гладкие, как они выглядели на первый взгляд.
        Было десять часов, и я удобно расположился в мягком кресле, сидя перед камином в небольшой комнате - то ли охотничьем кабинете, то ли маленькой гостиной, смежной с библиотекой, - когда Хадсон доложил о прибытии двух человек. Лицо старого слуги выражало явное недоумение и недовольство приемом таких посетителей.
        - Это Симпкинс, из таверны, и с ним еще один бродяга, - сказал он и, понизив голос, добавил: - Мне кажется, тот самый, что стоял подле вас во время казни, а потом напал на меня и мастера Фрэнка… Может, позвать Питера с оружием?
        Я покачал головой, пересев из кресла за приземистый столик у стены, отделявшей комнату от библиотеки.
        - Впусти их. Сэр Ричард примет их позже.
        Хадсон ушел, сохраняя неодобрительную мину на лице.
        Беспалый, которого, как выяснилось, звали Том Фентон, конечно, не смог узнать во мне того нищего оборванца, который стоял рядом с ним во время казни Тауни. Он набожно коснулся пряди волос, свисавшей на лоб из-под шапки, и переступил с ноги на ногу. Приехавшие были с ног до головы забрызганы грязью.
        - Мы очень торопились, - заявил Симпкинс. - Даже в таверну не заглянули по дороге.
        Я понял намек и приказал принести пива.
        - Можете идти, - сказал я Симпкинсу, когда тот утерся рукавом, осушив свою кружку. - Если вы нам понадобитесь, мы за вами пошлем.
        - Осталось еще прояснить небольшой вопрос о пяти гинеях, - возразил трактирщик.
        Я заплатил ему из собственного кошелька, и он ушел.
        Фентон с наслаждением грелся и сушил одежду перед камином. Любой судебный пристав арестовал бы этого человека с первого взгляда. Грубость и свирепость наложили на его лицо неизгладимый отпечаток, наглость и хитрость светились в его глазах. Он представлял собой тот тип негодяя, что готов украсть медные монеты с глаз покойника, посчитав их удачным подарком судьбы.
        - Где Запевала Сэм? - спросил он, оглядывая комнату со смешанным выражением подозрительности и одобрения.
        Я заметил рукоятку пистолета, высовывающуюся из-под его кушака, и рядом с ней рукоятку ножа. Позади меня на стене висела великолепная трофейная испанская рапира без ножен, и я почувствовал себя намного увереннее, прикинув, насколько быстро смогу схватить ее.
        - Вы вскоре увидитесь с ним, - сказал я, желая убедиться, до какой степени совпадают их версии относительно сокровищ. - Кольцо и карта у вас с собой?
        - Они там, где я легко могу их достать!
        На пальцах у него колец не было, лишь в ушах болтались две золотые серьги. Я перевел взгляд на его сапоги, и он рассмеялся:
        - Ты что, думаешь, я притащил их сюда? Сперва надо обсудить условия!
        - И гарантии, - добавил я, поскольку решил не давать Фентону шансов вести с нами двойную игру.
        - Какие еще гарантии могут быть лучше карты и точного указания места?
        - Если мы покупаем оригиналы, то должны быть уверены в отсутствии копий.
        - Кровь и раны! Да кто я, по-твоему, - мелкий мошенник, проклятый лживый обманщик, да?
        Яростный взгляд его, вперившись в меня, буквально пылал притворным гневом оскорбленной добродетели, что выглядело поистине смехотворно.
        - С теми, кто поступает со мной честно, я расплачиваюсь той же монетой, - заявил он. - Запомни, я в этом деле рискую головой! И не веду двойной игры. Если бы узнали, что Фентон с «Бича Божьего» болтает о месте, где Тауни зарыл свои сокровища, каково было бы мне тогда, а? Тауни скручивали большие пальцы кожаным линьком до тех пор, пока на них не лопалась кожа, но он не выдал тайну! Да не замолви Сэм Пайк за вас словечко как за порядочных джентльменов, которые не прочь заключить честный Договор, я никогда не ступил бы к вам на борт! Кровь и пламя, парень, - да я таскал эту карту у собственной голени в течение долгих недель, чтобы сохранить секрет! Вы, джентльмены, можете сыграть такую же дурную шутку со мной, как и я с вами. Ножик, как видишь, заточен с обеих сторон! Сперва поклянись, что я уйду отсюда живым! и свободным, и заплати мне пять тысяч гиней, тогда карта вместе с кольцом - твои. А если нет - то сделка не состоится!
        - И Запевала Сэм будет повешен за грабеж на проезжей дороге.
        - А я знать ничего не хочу о заботах Сэма Пайка! У меня и своих предостаточно!
        - Мы выделим вам честную долю клада после того, как найдем его.
        - Да неужто вы хотите предложить мне отправиться с вами за кладом?
        Я кивнул. Накануне мы обсуждали этот вариант. Конечно, брать с собой в плавание негодяев и бандитов было рискованно из опасения, как бы они не взбунтовали команду судна, но еще рискованнее было оставлять позади себя Фентона, способного кому угодно перепродать копию карты с координатами.
        Самоуверенный пират, окончательно освоившись с непривычной обстановкой, вольготно развалился в кресле, заняв в нем мое прежнее место:
        - Ничего не выйдет. Я отказываюсь!
        - Почему?
        - Да утонуть мне в сточной канаве, если у меня нет целой сотни причин! Что, если клад уже найден? Команде фрегата известно, где именно мавры захватили нас. Кто знает - может, они уже все перекопали на тех островах и по счастливой случайности напали на клад? Кому тогда нужна будет моя карта и кольцо? Кто мне за них заплатит? Нет, приятель, я лиса, а не кролик!
        - Однако такая возможность уже сейчас уменьшает их ценность.
        - Ну для того, чтобы найти сокровища без карты, шансов у вас все же слишком мало. Но я не собираюсь рисковать. За что я кровь проливал? За что страдал? Послушай, признаюсь тебе, как мужчина мужчине: я устал от пиратства. Тауни мертв, и многие из моих товарищей закончили свой путь на виселице. Мне надоело жить с петлей на шее, которая может затянуться в любой момент. На нашем пути появилось слишком много судов королевского военного флота. Я старый лис и желаю помереть в своей собственной норе…
        Он осторожно огляделся по сторонам и заговорщически подмигнул мне:
        - Послушай, приятель, я открою тебе секрет: тут замешана женщина. Как ты думаешь, неужели же человек за всю жизнь не заработал на клочок земли, чтобы он мог назвать его своим, спать по ночам на собственной кровати и иметь под боком жену для комфорта? Мне надоело пахать морские волны и собирать кровавую жатву. Я повидал на своем веку все моря и вдосталь нахлебался в них соленой водички. Пять тысяч гиней - это всего лишь кроха от моей доли погребенных сокровищ, - и я оседаю на берегу. В Кенте у меня на примете есть маленькая ферма с коровками и вишневым садиком…
        Я не выдержал и расхохотался. Он явно переигрывал. Лживость его разглагольствований была очевидной с самого начала, но представить себе этого бродягу с грубыми мозолистыми руками и таким же огрубевшим сердцем, только что хваставшего потоками пролитой крови, мирно доящим коров и собирающим вишни в саду, было для меня слишком сильным испытанием. Лицо пирата побагровело от внезапной ярости.
        - Чума тебя побери, самодовольный зубоскал! - заорал он. - Да это предательство! Где Сэм? Я не скажу больше ни слова, пока не потолкую с ним!
        - Вы и так сказали уже слишком много, - возразил я, задетый за живое его хвастливыми угрозами. - Об окончательных условиях вы договоритесь с сэром Ричардом, но отправиться с нами в плавание вам все равно придется.
        Его рука потянулась к кушаку, и я краем глаза оценил расстояние до рукоятки висевшей на стене рапиры. Пистолет его меня не тревожил. Кремневый замок, несмотря на последнее усовершенствование, благодаря которому кремень крепился на курке, а не на запальной планке, действовал слишком медленно для человека, привыкшего быстро парировать удары.
        - Я видел, как Тауни бросил вам кольцо, - сказал я.
        - И что из того?
        - Я стоял рядом, когда вы поймали его. И я помешал вам совершить ограбление там, под аркой, в тумане. Вы там напали на племянника сэра Ричарда…
        - Ловушка! - взревел Фентон, вскочив на ноги. - Пусть меня проглотит дьявол, если я не подозревал этого!
        Он отпрыгнул назад с мягкой кошачьей легкостью и проворством, словно из грубого и неповоротливого быка внезапно превратился в пантеру, гибкую и ловкую. Рука его метнулась к поясу почти неуловимым для глаза движением, и я, вскочив со стула, едва успел схватить рукоятку рапиры и быстро обернуться.
        Пират бросил взгляд на окно, наметив себе путь для отступления, и, резко взмахнув рукой от локтя, швырнул в меня нож. Я низко нагнулся, упершись для равновесия рукою в пол, и отмахнулся рапирой от серебристой молнии, летевшей на меня, точно стрела из лука. Лезвие рапиры со звоном столкнулось в воздухе с ножом; более легкое оружие, поддавшись, упало острием вниз и, дрожа, воткнулось в столешницу в тот самый миг, когда я прыгнул вперед.
        Фентон выхватил пистолет, но я его опередил. В его глазах мелькнуло понимание того, что в следующее мгновение он будет приколот к стене, как таракан. Я сделал выпад из третьей позиции, так как не желал убивать гусыню, которая еще не успела снести нам золотые яйца. Он отпрянул, пытаясь прикрыться от меня пистолетом.
        Однако лезвие моей рапиры неожиданно подскочило вверх, пройдя мимо цели. Дверь из библиотеки внезапно распахнулась, и сэр Ричард со шпагой в руке, сопутствуемый Саймоном, вошел в комнату, успев отпарировать мой выпад. Саймон трясущимися пальцами сжимал пистолет, хотя твердый и проницательный взгляд его подернутых блестящей поволокой глаз свидетельствовал о том, что если робость и была привычной чертой характера этого человека, то мозг его постоянно находился под контролем.
        Сэр Ричард повернулся к Фентону, который угрюмо стоял, опустив пистолет и прижавшись к деревянной стенной панели.
        - Ну-с, милейший, что все это значит? - строго обратился он к пирату.
        - Ловушка… - пробормотал тот. - Но будь я проклят, если не лапа Сэма Пайка нацарапала ту записку… Ну попадись ты мне, предатель, и я перегрызу тебе глотку, даже если меня вздернут за это! И тому негодяю, что затащил меня сюда!
        - Молчать! - крикнул сэр Ричард. - Брось пистолет! Извините, Левисон, у меня тут небольшое личное дело.
        Он придержал дверь, приглашая своего гостя вернуться в библиотеку, что тот и выполнил с деланным безразличием и с непритворным любопытством, светившимся в глазах.
        Сэр Ричард концом шпаги подтолкнул пистолет, скользнувший ко мне по вощеному полу. Я поднял оружие и положил его на стол.
        - В чем причина фехтовальных упражнений, Пенрит? - спросил сэр Ричард.
        - Этот человек испугался западни и напал на меня, - ответил я.
        - Никакой западни нет, любезнейший, - сказал сэр Ричард. - Пайк, арестованный за грабеж, ради своего спасения рассказал нам историю о зарытых сокровищах, ключи от местонахождения которых находятся у вас. Возможно, мы сумеем с вами договориться об их приобретении. Я…
        Дверь в комнату с треском распахнулась, и юный Мадден, полуодетый, с горящими как угли глазами и заспанным лицом появился на пороге.
        - Прибыл Фентон, а вы и не подумали меня разбудить! - с упреком произнес он, восхищенно глядя на пирата. - Карта у вас с собой? И кольцо?
        Угрюмое и озабоченное выражение на лице Беспалого Тома смягчилось при виде хромого паренька.
        - Похоже, я поторопился, - проворчал он, - но человек в моем положении не может быть слишком осторожным. Ну да, молодой хозяин, они появятся, как только я перекинусь словечком с Сэмом Пайком.
        - Сейчас пошлю за ним, - сказал сэр Ричард. - А пока мне надо переговорить с моим гостем.
        Из библиотеки донесся краткий и неясный шум голосов, и затем мы услышали, как сэр Ричард в коридоре отдает Хадсону распоряжение доставить к нам Запевалу Сэма. Тем временем Фрэнк, усевшись на стол, открыл по Фентону настоящий беглый огонь из вопросов и уточнений. К пирату вернулась прежняя самоуверенность, и, как это уже случилось с Сэмом Пайком, мальчик и пират, казалось, мгновенно нашли общую почву для дружеских отношений.
        - Действительно ли там, на Мадагаскаре, водятся гигантские куницы? И огромные черепахи?
        - Ну да, и множество других диковин, которые вы увидите собственными глазами. Драгоценные камни и кораллы, слоновая кость и золото, столько, что хватит наполнить доверху вот эту комнату, парень!
        В голове у меня засел вопрос, от которого я не мог отделаться: почему, обладая столь ценной картой, Фентон так боялся западни? Единственным разумным ответом, пожалуй, могло быть то, что и карту, и кольцо он держит при себе и боится, как бы их у него не отняли. Так, в общем-то, и оказалось; однако, как выяснилось впоследствии, причина его опасений заключалась совсем в Другом.
        - Ба, кого я вижу, дружище! - вскричал Запевала Сэм, входя в комнату.
        - Привет, приятель! - ответил Фентон.
        Они пожимали руки, хлопали друг друга по спине и улыбались - вся эта сцена напоминала встречу двух заговорщиков либо свидетельствовала об искренней и глубокой привязанности, о которой, конечно, не могло быть и речи среди подобных негодяев.
        - Итак, - сказал сэр Ричард, входя вслед за Сэмом, - как видите, никакой западни не было, Фентон. Хадсон, проводите мистера Левисона в его спальню и прислужите ему. Сообщите, когда он отойдет ко сну. И пошлите кого-нибудь принести нам вина!
        Я понял, что «делового партнера» сэра Ричарда не следовало посвящать в нашу затею. Принесли вино, и Фрэнк настоял, чтобы ему налили тоже. Вне себя от возбуждения, он поднял бокал и провозгласил тост:
        - Выпьем за Мадагаскар, друзья!
        Пираты заревели в ответ, со звоном чокаясь фужерами:

        - Хоть здесь мы собрались из разных мест,
        у всех у нас на коже - один загар!
        Над нами качается Южный Крест,
        и только ветер, да море окрест, -
        и путь наш - на Мадагаскар, эй-хо!..
        Странно выглядела наша компания: аристократ, ученый студент и хромоногий мальчик-горбун - все трое благородного происхождения, обязанные тем самым соблюдать и поддерживать закон и порядок, - притоптывая в такт каблуками, пьянствуют и распевают грубые матросские песни с двумя самыми гнусными головорезами, когда-либо драившими окровавленную палубу, сведенные вместе магическим оселком, на котором испытываются человеческие характеры: алчностью и жаждой золота, сдобренных неукротимой страстью к приключениям.
        - Ну а теперь, - сказал наконец сэр Ричард, - где же эта карта и кольцо?
        - Они появятся, - ответил Беспалый Том, - как только мы договоримся о цене. Пять тысяч гиней и полный отказ от каких-либо претензий ко мне в связи с тем делом под аркой, во время тумана. Первая часть условия - наличными, и ваше слово - для второй.
        - Пять тысяч дьяволов! - взорвался сэр Ричард. - Да это будет дороже, чем зафрахтовать и оснастить целое судно! Я не знаю, где взять такую сумму.
        - Но ведь у меня достаточно денег, дядюшка, - подсказал Фрэнк.
        - Верно, однако игра слишком неопределенна, чтобы рисковать чересчур большими ставками. Кроме того, наличные не так-то просто достать. Все твои деньги вложены в дело. Ходят слухи о войне с Испанией. Знаешь, сколько трудов мне стоило собрать то золото, которое я привез с собой и которое Сэм Пайк пытался у нас отобрать?
        - Ваш «деловой партнер», дядюшка, находится сейчас наверху, в комнатах для гостей. Не сомневаюсь, что он сумеет организовать это без особых хлопот.
        Сэр Ричард с укором взглянул на своего подопечного, но тот ответил ему усмешкой.
        - Во всяком случае, - не сдавался его опекун, - пять тысяч - совершенно немыслимая цена. Мы снаряжаем корабль. Вы представляете, во что это обойдется? Вы утверждаете, будто ваша доля сокровищ после дележа составляла значительно большую сумму. Хорошо, мы удвоим цену. К тому же весь риск мы берем на себя: если сокровища не будут найдены, мы теряем все, а вы - ничего!
        - Пять тысяч, - настаивал Фентон, становясь все угрюмее с каждым опорожненным фужером вина. - Соглашайтесь или нет, но имейте в виду: я остаюсь на берегу!
        Мы спорили и торговались целый час, пока сонный Хадсон, давно проводивший Левисона на покой, не принес новые свечи взамен догоревших. Фентон в конце концов сбавил цену до двух тысяч гиней. Юный Мадден готов был заплатить ему больше, но сэр Ричард упорно стоял на своем.
        - И вы отправитесь в плавание вместе с нами, - потребовал он.
        - Ну что ж, если Пайк решил идти с вами в рейс, то мне не так уж трудно составить ему компанию, - осклабился Фентон. - При условии, конечно, если принесут еще вина! Значит, опять мы с тобой корабельные товарищи, старый пес?
        - Угу, - пробормотал Сэм, выпучив глаза, налившиеся кровью от выпитого хереса. - Договаривайтесь поскорее и несите выпивку, чтобы закрепить сделку… И пошли спать!
        - Откуда мы отплываем? - допытывался Фентон. - Из Лондонского порта? Если да, то я смогу помочь вам найти подходящее судно и подобрать отличную команду!
        Он украдкой покосился на Пайка, и по ответному блеску в глазах Запевалы Сэма я понял, что тот далеко не так пьян, как хочет казаться.
        - Мы отправляемся из Плимута, - сказал сэр Ричард. - Это мое родное графство, да и мистера Пенрита тоже. У меня там влиятельные друзья, и они смогут обеспечить нас прочным судном и надежной командой за Умеренную плату. Разумеется, никаких разногласий между нами быть не должно, как и болтовни о целях нашего путешествия!
        Трудно было определить в неверном пламени свечей, но мне показалось, будто лица Фентона и Пайка слегка помрачнели при этом решении. Тем не менее Фентон охотно подхватил замечание сэра Ричарда:
        - Да, да - конечно, ваша милость! Сразу видно, вы понимаете, как вести дела. Ну а теперь относительно двух тысяч гиней: когда я их получу?
        - В течение недели, если карта и кольцо окажутся действительно стоящими. Порукой тому - мое слово!
        - Вашего слова достаточно, так что можно положить конец делу!
        С лукавой усмешкой взглянув на меня, Беспалый Том сунул руку за пазуху. На конце волосяной петли болталось кольцо из мягкого золота, почти в полдюйма шириной. Фрэнк жадно схватил его. Затем последовал квадратный кусок кожи, края которого несомненно свидетельствовали о том, что он недавно отрезан от более широкой кожаной полосы. На одной стороне виднелись следы длительной носки, потертости, заставившие потускнеть ее прежнюю пурпурную окраску. На другой, вытертой до натурального цвета, острым раскаленным предметом были выжжены линии, черточки и кружочки, собирающиеся в единый рисунок.
        - Она прошагала со мной много миль, оседлав мою икру, - подмигнув и кивком указав на карту, сказал Фентон. - Я испортил пару хороших сапог, когда вырезал ее, разве что носки у них немного обносились, да каблуки поистоптались.
        Он разложил карту на столе, и мы все склонились над ней.



        Глава седьмая. ТЕПЕРЬ МЫ ЗНАЕМ, ГДЕ ЗАРЫТ КЛАД


… Но сердце стучит, и чайка кричит,
        и ветер гудит в парусах,
        и Южный Крест сияет в ночи,
        как огненный меч в небесах!

        Карта представляла собой довольно грубый набросок. В нижнем левом углу располагался рисунок группы из шести островов, и некое подобие якоря указывало на то, где находится зарытое сокровище. Всю остальную поверхность занимала подробная карта самого острова. Очертаниями он напоминал лист плюща - глубокий вырез береговой линии на севере и коническая вершина в центре, обозначенная на карте как гора Тауни. Из ущелья, поросшего лесом с южной стороны, вытекал ручей, впадавший в небольшую бухточку к востоку от залива. Здесь же находилась поляна с родником и отдельно стоящей скалой, отмеченная крестом, - место захоронения сокровищ. Ручей поменьше протекал через поляну к юго-западу до места высадки пиратов, а у устья Другого, более длинного, ручья, была отмечена еще одна удобная якорная стоянка. И, наконец, надпись гласила:

«От ручья ЮВ к В до скалы 38 шагов».
        Я уже видел перед собой зияющую яму у подножья огромного камня, тропическое солнце, бросающее ослепительные лучи на полусгнивший расколотый сундук, из которого мерцает золотое сияние вперемешку с искрящимся всеми цветами радуги блеском драгоценных камней. Лицо сэра Ричарда выражало крайнее напряжение, когда он взял кольцо у Маддена и передал мне, чтобы и я прочел цифры, нацарапанные внутри:

«9°24'S50°32'Е».
        Магические знаки были глубоко вырезаны в мягком металле. Правда, края в некоторых местах, где неопытному граверу изменила рука, казались нечеткими и слегка сглаженными. Но координаты довольно точно - если не принимать во внимание секунд - позволяли определить местоположение группы островов. А затем уже карта должна вывести нас на нужное место. Похоже, теперь у нас имелось все необходимое для того, чтобы отправиться в плавание.
        - В библиотеке есть большой атлас морских карт, Пенрит, - обратился ко мне сэр Ричард. - Я просматривал их вчера… - Голос его слегка охрип от возбуждения. - Он лежит на столе.
        Я легко его обнаружил - целый альбом с отдельными картами, изготовленными известными французскими картографами Клодом и Гуильельмом Делайлями и Бургиньоном д'Анвиллем, а также Меркатором и другими, не столь крупными знаменитостями. Сэр Ричард взял две карты, лежащие сверху, и расстелил их на столе. Это были меркаторская карта мира, изготовленная в 1569 году, и последняя карта Африки д'Анвилля вместе с расположенной на том же листе картой Ригафетты того же района, выпущенной в 1591 году.
        Мы с нетерпением склонились над картами и отыскали Мадагаскар, который у Ригафетты был обозначен как Сан-Лоренцо. Больше всего меня интересовала долгота. Ригафетта утверждал, что остров лежит между сорок пятым и пятьдесят пятым градусами восточной долготы, однако д'Анвилль соглашался с Меркатором, считая, что он лежит в стороне сороковых. У Меркатора долгота в сорок пять градусов проходила через юго-восточную оконечность Мадагаскара, а у д'Анвилля долгота этой точки соответствовала сорока восьми градусам.
        По широте все три карты практически совпадали, располагая северный мыс примерно в десяти градусах к югу от экватора. Здесь д'Анвилль был непререкаемым авторитетом. На его карте была изображена часть африканского континента с Мозамбиком и рекой Замбези и разбросанными у северной оконечности пролива мелкими островами. Меркаторская проекция охватывала пространство еще дальше к северу от Мадагаскара, где и следовало искать нужные нам земли.
        - Что вы об этом думаете? - спросил меня сэр Ричард.
        В такие моменты надежда подчиняет себе трезвость суждений, а желание порождает веру. Я взглянул на тревожно-выжидающее лицо хромого мальчика и заметил блеск в глазах сэра Ричарда, внешность пиратов тоже каждой своей черточкой - особенно если припомнить все обстоятельства суда и казни Тауни - свидетельствовала о достоверности их истории. Голова у меня пошла кругом. Я попытался собрать воедино остатки здравого смысла, еще раз осмотрел пиратскую карту и кольцо и снова отложил их в сторону.
        - Координаты сходятся, - сказал я. - Если кольцо и карта настоящие…
        - Настоящие? - заревел Фентон. - Разве ты своими глазами не видел, как Тауни бросил мне кольцо? Разве эта кожа не вырезана из голенища моего сапога? Разве я, Том Фентон - Ластоногий Фентон, рулевой «Бича Божьего», - не начертил собственноручно эту карту прямо на месте? Да стал бы я рисковать шеей, отправляясь с тобой в плавание неведомо куда! Мое слово так же крепко, как и любое другое. Кровь и раны - чего тебе еще не хватает?
        - Вот именно, - проворчал Запевала Сэм. - Разве мы не согласились участвовать в деле наравне со всеми вами? Кто же вам помешает заковать нас в цепи и посадить в тюрьму, если окажется, что мы солгали? И тогда-то уж нам не отвертеться от петли!
        Фрэнк положил конец дискуссии:
        - Решено. Мы отплываем. А теперь - трижды: гип-гип, ура!
        Оба пирата подхватили клич, да так, что весь дом, казалось, зазвенел от их голосов. Мне стало любопытно, что подумает об этом миссис Мадден, если не спит. За последние сутки ее робкое лицо приобрело тревожное и озабоченное выражение. Я представил себе, как Левисон лежит в постели в комнате наверху, уставившись в темноту широко открытыми иссиня-черными, как спелые сливы, глазами, прислушиваясь и ломая голову над тем, что происходит внизу. Мне сразу не понравился этот человек. Он держался не просто на равных, а даже слегка по-хозяйски, покровительственно, подтверждая тем самым возникшее у меня впечатление, будто сэр Ричард побаивается, как бы он чего-нибудь не сказал или не сделал. Лицо благородного джентльмена было суровым и задумчивым, когда он, нахмурясь, вслушивался в приветственные возгласы, нервно трогая пальцами кольцо и карту.
        Фентон и Пайк, захватив с собой остатки хереса, отправились вместе в сырный амбар на ночлег, где и были надежно заперты, хотя теперь у нас и не было причин сомневаться в их преданности, по крайней мере до момента нашего отплытия. Последними звуками, которые я услышал сквозь открытое окно моей комнаты, были громкие голоса этой достойной пары, сидящей под замком и распевающей пьяным дуэтом:

        Словно черный ворон, машет
        нам крылом пиратский флаг,
        и с костями череп пляшет
        над толпой морских бродяг!
        Эй, друг, не зевай!
        Дно из бочки выбивай!
        И стоящему на вахте
        поднести не забывай!
        Однако на этом не кончились события нынешней ночи. Мадден-Холл состоял из двух флигелей, соединенных между собой главным зданием в виде укороченной буквы П. Из моего окна через двор видно было противоположное крыло, второй этаж которого занимали спальни семейства Мадденов и сэра Ричарда. Спальня Саймона располагалась там же. Комната Фрэнка находилась рядом с моей. Прежде чем отправиться в постель, я подошел к окну и, поскольку спать мне, по правде сказать, совершенно не хотелось, залюбовался покоящимся под луной мирным английским пейзажем, размышляя о том, насколько он отличается от диких тропических сцен Мадагаскара.
        Огня я не зажигал, и флигель напротив тоже был погружен во мрак, но тут окна в гостиной на первом этаже внезапно ярко осветились. Я припомнил инструкции, данные Хадсону относительно того, как прислуживать Левисону и доложить, когда тот отойдет ко сну, и удивился, заметив две тени, четкими силуэтами вырисовывающиеся на задернутых шторах.
        Тени, вне всякого сомнения, принадлежали сэру Ричарду и его деловому партнеру. Прежде чем осознать бестактность своего поведения, я некоторое время наблюдал ожившую жанровую сценку, где две фигуры молча размахивали руками и отчаянно жестикулировали, очевидно горячо споря. Поняв, что я фактически подглядываю за людьми, вряд ли подозревающими, что их видят, я пошел к кровати, разделся и долго лежал без сна, завидуя Дону, который свернулся клубочком, прикрыл нос пушистым хвостом и мирно спал, будучи лишенным чувства ответственности и достаточно развитого воображения, совершенно безучастный к пиратам и островам с сокровищами.
        Что касается меня, то я пережил в полусне сотню необычайных приключений, но ни одно из них не было столь опасным или захватывающим, как те, что ждали меня впереди.



        Глава восьмая. СИМПКИНС ИСЧЕЗАЕТ

        В далекую дорогу
        пустившись наугад,
        немало у порога
        вы встретите преград.
        С опасностью, джентльмены,
        столкнетесь вы не раз,
        коварство и измены
        подстерегают вас…

        Сон, игравший со мной в жмурки всю ночь, окончательно покинул меня перед рассветом. Я разбудил Дона, неслышно спустился вниз по лестнице спящего особняка и вышел в холодный серый предутренний туман. К моему изумлению, засов на задней двери в большом холле был отодвинут. Я заподозрил в этом Фрэнка, способного, поднявшись спозаранку, отправиться поболтать с пиратами, которых едва ли мог обрадовать подобный визит после поглощенного ими вчера невероятного количества хереса.
        Подойдя к небольшому каменному строению, где они находились, я услышал голоса и увидел, что болт вынут из щеколды и она висит отдельно от петли. У самого порога я отчетливо расслышал позвякивание золотых монет. Звук шагов по твердому грунту, очевидно, предупредил их о моем приближении, потому что дверь сырного склада внезапно отворилась, и оттуда вышел Саймон Левисон. Если он и был обескуражен при виде меня, то лицо его с немного тяжеловатыми чертами не выразило никаких эмоций. Мое же, как я подозреваю, оказалось более эмоциональным. Тайное посещение наших пленников, не говоря уже о каких-то денежных делах с ними, было не лучшей платой за гостеприимство, если не просто непорядочностью. Однако я промолчал, решив сообщить об этом позже сэру Ричарду.
        - А, мистер Пенрит, - произнес Саймон своим мягким бархатным голосом, слегка шепелявя на некоторых согласных. - Вы ранняя пташка! Я срочно уезжаю и не хотел будоражить весь дом. Поэтому решил спросить у этих ваших моряков, где здесь ближайшая почтовая станция. Они сказали мне, что в таверне, в двух милях отсюда, я могу нанять экипаж до Лондона.
        Я знал, что в его словах кроется изрядная доля лжи, но не в моем положении было возражать против его намерений.
        - Это место не пользуется репутацией порядочного заведения, - сказал я. - К тому же я сомневаюсь в качестве их лошадей.
        - Выехав так рано, - с улыбкой возразил он, - я прибуду в Лондон до наступления темноты. Разбойники обычно совершают свои черные дела под покровом ночи. Передайте мои добрые пожелания сэру Ричарду. Он поймет причину моего отъезда.
        Дон обнюхивал его икры, вздыбив шерсть на загривке и то и дело поглядывая на меня, словно испрашивал разрешения выразить свою неприязнь к Левисону в более активной форме. Я разделял его чувства к этому скрытному человеку с вкрадчивыми манерами, но тем не менее отозвал собаку.
        - Я передам сэру Ричарду, - ответил я.
        Дом начал понемногу просыпаться, и Питер, зевая во весь рот, уже направился к конюшням.
        - Мы можем оседлать для вас лошадь, - предложил я.
        - Из меня плохой наездник, - возразил еврей. - Я лучше пройдусь пешком.
        Он приехал без чемодана, а свой подбитый горностаем плащ надел на себя, чтобы уберечься от зябкой утренней прохлады. Ничего не оставалось, как отпустить его с миром, и я молча провожал его взглядом, пока он не скрылся за домом, направляясь в сторону тракта.
        Причина, заставившая его подняться в такую рань и предпочесть почтовой карете весьма сомнительную поездку в наемном экипаже, могла быть только одна; ничего другого мне в голову не приходило. Его беседа с двумя пиратами, любопытство, проявленное им вчера, как будто бы полностью совпадали с моими выводами. Подобно всем представителям своего племени, он обладал исключительно тонким нюхом на золото и, ощутив в воздухе какую-то тайну, загорелся желанием ее узнать, чтобы получить свою долю. Судя по тому, что я видел из окна, он, похоже, даже поссорился с сэром Ричардом.
        Казалось странным, что сэр Ричард избрал своим деловым партнером иудея. Хитрость и проницательность последних не вызывала никаких сомнений, но мне они представлялись скорее ростовщиками, торгашами и менялами, чем советниками и помощниками, хотя среди них я мог бы назвать имена и довольно известных банкиров.
        Сэр Ричард намекал на готовящуюся войну с Испанией. Возможно, в связи с этим у него возникли определенные трудности с получением наличных денег, чем и объяснялся неожиданный приезд Левисона; но с другой стороны, насколько мне было известно, этот человек приехал без приглашения. Фентон спешно прибыл из Лондона, однако Левисон его обогнал. Симпкинс не возил никаких посланий, кроме того, которое дал ему Пайк, - если, конечно, сэр Ричард частным порядком не вручил ему свое. Впрочем, совать нос в дела моего патрона у меня не было ни малейшего желания.
        Дон заворчал и ощетинился. Фентон подошел к двери сырного склада, неряшливый и небритый; глаза его налились кровью, а хриплый голос походил на карканье ворона.
        - Сэр, - произнес он, почтительно касаясь грязного клока засаленных волос, свисавшего ему на лоб, - во имя милосердия, пришлите стаканчик чего-нибудь покрепче! Вчерашнее вино, очевидно, забродило в медной посуде, из-за чего у меня во рту сущий ад, а Пайк клянется, будто череп у него раскалывается пополам!
        - Что нужно было от вас этому человеку? - спросил я.
        - Ничего; он всего лишь узнал у Пайка дорогу до таверны. Щедрый джентльмен, хоть и еврей. Дал нам по кроне за беспокойство.
        Я слышал звон золота, а не серебра, и Саймон был не из тех, кто платит золотом за дешевую информацию.
        - У меня нет ключей от погреба, - ответил я. - Но Питер, наверное, сможет нацедить вам немного пива.
        - Все что угодно, лишь бы это помогло нам продраить засорившиеся шпигаты[Шпигаты - отверстия для стока воды в борту судна.] , - сказал он и убрался восвояси, словно неряшливый барсук в свою нору.
        Я распорядился насчет пива. Не было смысла спорить с мошенниками, а тем более настраивать их против себя. В конце концов, ничего особенного не произошло. Саймон, любопытный, как все потомки колена Израилева, и раздосадованный нежеланием сэра Ричарда поделиться с ним нашим секретом, решил, очевидно, раскрыть его самостоятельно. Много ли он смог узнать, если карта и кольцо хранились под замком в столе у сэра Ричарда, а о времени отплытия не знали и мы сами?
        Сэр Ричард пропустил мое сообщение мимо ушей, когда я позже упомянул о происшествии.
        - У этого человека чересчур большие амбиции, - сказал он. - Он склонен несколько преувеличивать свое значение. Я пользуюсь его услугами и в определенном смысле обязан ему кое в чем, но он не должен забывать свое место. Я укажу его ему при первом же случае!
        - Мне удалось собрать нужную сумму, - уже более веселым тоном продолжал он. - Мы отправимся в Лондон послезавтра, а оттуда дилижансом в Плимут на поиски подходящего судна. Фентон и Пайк поедут с нами.
        - Хорошо, - сказал Фрэнк Мадден. - Наконец-то мы побродим по свету, вместо того чтобы торчать здесь, как мушиный след на карте!
        - Мне еще надо уговорить твою матушку, мой юный путешественник, - возразил его опекун. - Не знаю, как она воспримет известие о твоем намерении вылететь из родного гнезда на поиски приключений!
        - Ей придется согласиться, - с уверенностью заявил хромой юноша. - Я ласково поговорю с ней, а вы, дядюшка, должны будете ее убедить. Не сомневаюсь, у вас найдутся веские доводы.
        В его словах таился некий скрытый смысл, в то время для меня неясный. Сэр Ричард бросил на племянника сердитый взгляд, который мальчик встретил, не моргнув глазом.
        - Это мой пират, - продолжал он, делая ударение на слове «мой». - Значит, и карта - моя, и деньги для экспедиции тоже мои. Довольно представлять меня беспомощным неженкой! Неужели меня надо постоянно держать в укромном месте только из-за того, что спина у меня кривая, а одна нога короче другой? Я не стыжусь появляться среди людей. Недостатки физические с лихвой компенсируются умственными достоинствами. Если я задумал посмотреть мир, воспользовавшись своим наследством, то кто может этому помешать? Моя мать неглупая женщина; ей уже известно, что мы что-то затеваем, но известно также и другое: коль скоро я решился на какой-нибудь шаг, то сделаю его обязательно!
        Непреклонный характер, которым нельзя было не восхищаться, светился в его глазах, а тонкие губы сложились в упрямую жесткую линию на его мальчишечьем лице, уже носившем на себе черты взрослого мужчины.
        - Не забывай и обо мне, - с некоторой поспешностью вставил сэр Ричард. - Я ведь являюсь твоим законным опекуном, наставником и лицом, отвечающим за твои поступки вплоть до совершеннолетия!
        - Эту проблему, - спокойно ответил Фрэнк, - устраняет тот факт, что вы, дядюшка, не меньше моего желаете отправиться в экспедицию!
        Сэр Ричард расхохотался, хотя смех его звучал немного натянуто; впрочем, это было вполне естественно после столь категоричной отповеди, полученной им от своего подопечного.
        - Ладно, попытаемся убедить твою матушку, - сказал он. - Я поговорю с ней, как только она спустится вниз.
        Утром того же дня мы с юным Мадденом сидели на террасе, склонившись над картами в атласе, и в то время, как он слушал мою лекцию о магнитном склонении, проекциях и магнитной девиации, мы увидели брата и сестру, прогуливающихся по розовому саду и погруженных в серьезную беседу.
        - Сэр Ричард изволит уговаривать мою маму, - заметил Фрэнк в присущей ему юмористической манере.
        Я поднял глаза. Миссис Мадден выглядела очень возбужденной и взволнованной. Однажды она остановилась посреди дорожки и в отчаянии заломила руки. Казалось, она о чем-то умоляла своего брата. Тот отвечал ей, сопровождая слова широкими жестами рук и пожатием плеч, что опять вызвало между ними оживленный спор, пока оба не скрылись за аккуратно подстриженной живой изгородью. Наконец они подошли к ступеням, ведущим на террасу, и мы встали, приветствуя их.
        - Матушку удалось убедить, - вполголоса иронически произнес Фрэнк.
        По правде говоря, бедная леди казалась скорее напуганной, чем убежденной, судя по ее расстроенному лицу, хотя она пыталась казаться спокойной.
        - Значит, я еду, мама? - спросил Фрэнк.
        - Да, мой мальчик, твой дядя считает это необходимым…
        - … для твоего образования, - подхватил сэр Ричард. - Все готово. Мы отправляемся послезавтра.
        - Так скоро? - пробормотала миссис Мадден со слезами в голосе.
        - Если мы хотим чего-нибудь добиться, мама, то надо действовать, пока секрет не распространился по всей округе!
        Мальчишка совсем не проявлял сочувствия к естественной печали своей матери; впрочем, я отнес это за счет юношеского эгоизма Фрэнка, озабоченного только своими проблемами. Я мог бы припомнить немало случаев, когда и сам поступал подобным же образом, и память об этом теперь вызывала во мне острое чувство стыда и сожаления.
        Мы взяли с собой Питера, конюха, некогда служившего на корабле, поручив ему временно охранять Фентона и Пайка. В связи с отсрочкой выплаты двух тысяч гиней можно было не опасаться, что Фентон попытается улизнуть от нас, но, с другой стороны, мы не должны были спускать с него глаз, чтобы не дать ему возможность заключить параллельную сделку с кем-нибудь еще. До тех пор пока мы не окажемся на борту судна, этих двоих следовало оберегать столь же ревностно, как саму карту и бесценные координаты нашего острова. Итак, в назначенное утро шестеро бодрых и оживленных путешественников выехали из ворот Мадден-Холла, направляясь на Мадагаскар.
        Был заложен семейный экипаж; сэр Ричард и Фрэнк ехали внутри, а оба пирата снаружи на запятках, Хадсон, который должен был вернуться с каретой и лошадьми в поместье и служить там дворецким вплоть до нашего возвращения, рядом с кучером, а мы с Питером - верхом: он на коренастой невысокой лошадке, а я на своей кобыле. Весь верх экипажа и багажное отделение были заполнены разнообразной поклажей. Дон бежал рядом, время от времени залезая на козлы, когда перегревался или слишком уставал.
        Возле таверны неряшливая жена Симпкинса выбежала на дорогу навстречу нам. Волосы у нее были растрепаны, платье в беспорядке, а глаза дико сверкали, когда она неожиданно появилась прямо перед мордой моей кобылы, так что я едва успел натянуть поводья. Карета остановилась, и сэр Ричард сердито высунулся из окна.
        - Та-та-та, это еще что такое? - спросил он.
        - Мой муж! - запричитала она. - Вы едете в Ланнон?
        - Да. И что из этого?
        - Сегодня уже третий день, как он подрядился отвезти в Ланнон еврея в меховом плаще. Еврей зачем-то приезжал к вам, как он мне сказал. Похоже, сэр, Джим не собирается возвращаться. Он забрал все деньги - ну да Бог с ними, не так уж много их было! - но исчезли его лучшее платье и многие вещи из комода! Если вы, ваша милость, встретите его в Ланноне, заставьте его вернуться назад! Боюсь, я теперь покинутая жена, сэр Ричард!
        Женщина была вне себя, и я с трудом понимал ее отрывистую бессвязную речь. Очевидно, у нее были серьезные причины поверить в то, что Симпкинс ее бросил.
        - Он не совсем плохой, мой Джим, - продолжала она. - Но он подвержен дурному влиянию, а в Ланноне полным-полно нехороших людей. Я боюсь, как бы Джим не спутался с ними. И тогда он не вернется - о, он не вернется! И что мне тогда делать? Патент - его срок - кончается, денег нет. Лошадей он увел с собой, а меня оставил с маленьким ребенком, который больше никогда не увидит отца!
        - Ну что за глупости! - остановил ее сэр Ричард. - Вернется он, никуда не денется! Лондон большой город, и нам некогда заниматься пустяками. Но, если я его увижу, то с ним поговорю. А теперь пропустите нас - быстро, быстро!
        Женщина словно приклеилась к дверце кареты. Она вела себя так, будто знала или догадывалась о вещах, о которых не хотела говорить и которые давали ей повод считать себя покинутой женой; я подумал, что тут, конечно, не обошлось без Саймона. Но сэр Ричард был нетерпелив, и Питер, спрыгнув с седла, отвел женщину в таверну, откуда доносился громкий плач младенца. Карета тронулась, и я последовал за ней, размышляя над тем, много ли известно Симпкинсу и что он мог разболтать Саймону. Возможно, этот незначительный инцидент оказал на меня чересчур сильное воздействие, хотя сэр Ричард не преминул пролить свет на истинное положение дел, когда мы по пути сделали короткую остановку, чтобы отдохнуть и покормить лошадей.
        - Трактирщик всегда был негодяем, - сказал он. - Он только и ждал случая, чтобы присоединиться к своим дружкам. Помяните мое слово, Пенрит, ему не уйти от виселицы! А женушка его не такая уж бедная и несчастная, как кажется!
        Мы разместились в городском доме сэра Ричарда. Питер остался присматривать за Фентоном и Пайком, которым было приказано не высовывать носа на улицу, сэр Ричард, не откладывая дела в долгий ящик, нанес визит Левисону, чтобы оформить денежный перевод в банки Плимута, я же с самого утра отправился закупать кое-какое необходимое снаряжение. Фрэнк Мадден предпочел оставаться дома, намереваясь, как я предполагал, провести день в беседах с пиратами и узнать от них еще больше о чудесах страны, куда мы направлялись. Наша карета должна была вернуться в поместье, и я первым делом заказал для всех нас места в почтовом дилижансе, отправлявшемся в Плимут на следующий день.
        Погода все еще хмурилась, однако она никоим образом не могла повлиять на мое приподнятое настроение, когда я в оружейных лавках осматривал пистолеты и мушкеты, испытывал на гибкость и прочность лезвия шпаг, отбирая оружие и распоряжаясь сегодня же доставить его в дом сэра Ричарда. Я приобрел также кое-что из одежды и обуви. Порох и прочие боеприпасы, а заодно и провизию мы должны были закупить в Плимуте.
        Еще неделю тому назад я слонялся по улицам в промокших и дырявых башмаках, в потрепанной и ветхой одежде, без единого фартинга в кармане. Нынче же неукротимый дух странствий и приключений пылал в моей крови. Лавочники и торговцы кланялись мне, со всех ног бросаясь выполнять малейшее желание молодого энергичного лорда, собирающегося отправиться на поиски сокровищ. Естественно, я ни словом не обмолвился о нашем предприятии, но в моем поведении, несомненно, чувствовался некий прозрачный намек на это.
        Я отдавал себе отчет в том, что хожу с гордо поднятой головой, чуть ли не пританцовывая под бравурные мелодии, которые напеваю сам себе под нос, явственно различая впереди уже проступающие сквозь лондонский туман силуэты далеких пальм и коралловых рифов, глубокую яму, на дне которой покоится сундук, битком набитый золотом и драгоценностями. Прохожие как-то странно поглядывали на меня и расступались, давая дорогу; некоторые останавливались и оборачивались мне вслед. Конечно же, я немного чванился и задирал нос, - да и кто вел бы себя иначе на моем месте и в мои годы, имея перед собой не только весь беспредельный мир, но и вступая к тому же на долгий и трудный путь, полный опасностей и приключений?
        Я чувствовал себя так, словно мне на роду было написано твердой ногой попирать качающиеся палубы кораблей, высматривая в морских далях очертания неведомых островов, покупать оружие для быстрых и яростных схваток за обладание сокровищами, смело смотреть в лицо неизвестности, - быть авантюристом, джентльменом удачи с собственной долей в общей добыче. Это был великий день, и я успешно провел его первую половину, решив напоследок плотно пообедать у Шорта и, покончив со всеми делами, вернуться к вечеру в резиденцию сэра Ричарда.
        Кровь энергично билась в моих жилах, побуждая меня к активным действиям, и поэтому я, покинув около трех часов пополудни последнюю оружейную лавку у Лондонского моста, направился - разумеется, пешком! - на запад. Мне предстояло выполнить еще одну задачу, на сей раз личного порядка. В свое время я заложил кое-какие безделушки, расстаться с которыми мне было бы крайне жаль. Одна за другой покидали они меня после того, как голод вынуждал меня относить их к ростовщику без всякой надежды увидеть их снова.
        Среди них назову усыпанные мелкими бриллиантами часы отца, перстень с печаткой, медальон и прочие мелочи, стоившие значительно больше, чем я за них получил, не говоря уже о том, что они были мне дороги как память. Ростовщик, конечно, считал их крадеными и вовсе не ожидал, чтобы кто-нибудь пришел их выкупать. Сейчас подошло самое время сделать это. Срок залога не был определен, и их могли уже перепродать. Сэр Ричард вернул мне пять гиней, которые я в свое время уплатил Симпкинсу, и настоял на предоставлении мне ссуды на одежду и экипировку - с последующим вычетом ее из моей доли сокровищ, - так что я вполне мог сойти за богача.
        Я свернул в узкий мрачноватый переулок, отыскал знакомую лавку под тремя тускло поблескивавшими позолоченными шарами, выкупил свое имущество и снова вышел в ранние сумерки, сгустившиеся благодаря легкому туману после того, как солнце начало склоняться к западу. Стоя на пороге, я заметил две темные фигуры, торопливо прошмыгнувшие мимо меня. Обе были мне хорошо знакомы.
        Одна фигура принадлежала Картеру, известному в округе вербовщику. В дни моей нищенской бедности я успел завести немало подобных сомнительных знакомств, и теперь почти был уверен в том, что узнал его. А вторым в этой паре являлся не кто иной, как Симпкинс собственной персоной! Увлекшись беседой, оба не заметили меня и скрылись в дверях питейного заведения, стоявшего на самом берегу Темзы. Этот кабак пользовался дурной славой, поскольку именно здесь Картер проворачивал свои гнусные делишки. Он заманивал сюда простаков, одурманивал их, подмешивая в выпивку снотворное, а то и просто оглушая Ударом палки по голове, а затем продавал в таком виде либо в матросы, либо в солдаты. Поговаривали, будто в подвале таверны имеется даже специальный желоб, по которому бесчувственные жертвы вербовщика сплавляются на поджидающую внизу у берега лодчонку, доставляющую несчастных прямо на борт судна, которое нуждается в пополнении команды.
        Зал таверны разделялся тонкой перегородкой на две половины. В одной обслуживали только капитанов, шкиперов и первых помощников, подавая им напитки в стеклянных бокалах и фужерах. Картер и Симпкинс исчезли в другой, где более дешевая выпивка - впрочем, скорее всего та же, но только по более низким ценам - подавалась в глиняных и оловянных кружках для всех остальных. Я вошел в первую половину и потребовал пива. Служанка принесла заказанное, и я стал неторопливо потягивать чуть горьковатую пенистую жидкость, удобно расположившись за столом на скамье, которая протянулась вдоль перегородки. Мне были отчетливо слышны голоса, доносившиеся с другой стороны, и я сразу распознал их.
        - Мне не нужны неопытные новички, - услышал я голос Симпкинса. - Это должны быть настоящие просоленные морские волки!
        - Морские волки! - громко захохотал Картер. - Да что ты можешь понимать в моряках, - ты, со своими лапами, измазанными в земле и навозе! Сказано тебе, что я и пальцем не шевельну, пока не получу полновесный аванс в золоте!
        - Ты знаешь, на кого я работаю.
        - Я знаю это только с твоих слов. А что, если он передумает и откажется? К тому же я впервые слышу, чтобы он занимался торговлей. Ведь судно, говоришь, торговое?
        - Ничего я не говорю! Мне всего лишь нужны выносливые и надежные люди, знающие морское дело и способные постоять за себя!
        - Хо-хо! Любопытно, какой товар он собирается перевозить в своих трюмах! Надежные люди, умеющие постоять за себя? И цена будет соответствующая?
        - Я назвал тебе цену. Мне ничего не известно о его планах, кроме того, что он сказал и о чем ты уже знаешь.
        - Сорок человек, чтобы вести судно и сражаться в случае нужды. И за сорок восемь часов? Непростой заказ! Придется выложить солидный аванс. А судно уже загружено?
        - Говорю тебе, я ничего об этом не знаю! Сначала надо набрать людей. Берешься, или мне обратиться к другому?
        - Полегче! Ты не из тех, кто обычно нанимает моряков. Если бы ты не пришел ко мне от Бланта-с-полубака, я бы с тобой и разговаривать не стал. Людей я могу тебе обеспечить. Но ты должен уплатить мне авансом по две гинеи за голову, прежде чем я приступлю к делу. И еще по три гинеи, когда я соберу их вместе.
        До меня донеслось осторожное позвякивание отсчитываемых монет, и затем я услышал, как партнеры договорились о встрече в это же время на следующий день. Наконец Симпкинс предложил выпить на дорожку по самой последней, - а пили они, судя по всему, неразведенное виски, - послышался стук чокающихся кружек и стук захлопнувшейся двери.
        Я отставил стакан и бросился к выходу, чтобы последовать за Симпкинсом, если это он вышел из кабака. Все мои подозрения выкристаллизовались в совершенно очевидную догадку. Хозяин постоялого двора, нанимающий сорок матросов, умеющих обращаться с оружием, и спокойно отсчитывающий вербовщику восемьдесят гиней!
        Дверь перед моим носом неожиданно распахнулась, и на пороге появился Картер. Я торопливо протиснулся мимо него, но за это время Симпкинс уже успел раствориться в тумане. Я нерешительно огляделся по сторонам, однако трактирщик исчез, и пытаться преследовать его сейчас не имело никакого смысла. Кто-то опустил руку мне на плечо и заглянул в лицо. Это был Картер, который вышел следом за мной в дверь.
        - Сдается мне, я узнал тебя, приятель, несмотря на твои пышные перышки! - сказал он. - Мистер Драный Кафтан стал сэром Бархатным Камзолом! Не поставишь ли стаканчик, раз уж тебе так пофартило?
        Я вернулся вместе с ним в таверну. Потеряв след Симпкинса, я мог, пожалуй, кое-что разузнать у вербовщика. У меня не оставалось ни малейшего сомнения: Симпкинс каким-то образом пронюхал о наших планах, либо вступив в сговор с Фентоном, либо вскрыв конверт с запиской Пайка. Впрочем, едва ли это могло дать ему возможность проникнуть в тайну достаточно глубоко, чтобы он тут же бросился нанимать судовую команду. Действия трактирщика свидетельствовали о твердой уверенности. И тут меня словно осенило: Саймон!
        Я заказал выпивку, и мы уселись за стол достаточно приветливо и дружелюбно.
        - Я слышал, ты стал наставником и учителем молодого джентльмена, - сказал Картер. - Выпьем за удачный поворот в твоей судьбе!
        - Откуда тебе это известно? - поинтересовался я. Он с хитрым видом потер себе переносицу и ухмыльнулся.
        - О, мне известно значительно больше! - понизив голос, проговорил он. - Послушай, мастер студент, мы всегда были друзьями. Ты не из тех, кто кичится своей ученостью и не желает водиться с простыми людьми. Ты не задираешь нос перед нами! Так вот, ходят слухи, будто твои благородные хозяева - люди богатые и собираются стать еще богаче?
        Он искоса бросил на меня проницательный взгляд.
        - Кажется, я догадываюсь, откуда у тебя такие сведения, - сказал я, пытаясь нащупать лазейку к источнику его информации.
        Картер кивнул:
        - Похоже, ты слышал, как я толковал тут с этой неотесанной деревенщиной. Я уже сказал, что мы с тобой всегда были друзьями. И если я сообщу тебе новость, заинтересующую тех, с кем ты теперь связан, то заплатят ли они мне за нее?
        Я знал его как двуличного мошенника и обманщика. Было очевидно, что он не прочь добавить наши денежки к гинеям, полученным от Симпкинса - или от Саймона, - и обвести всех вокруг пальца. С другой стороны, если существует враждебный заговор, если Саймон пронюхал о наших поисках и намерен нас опередить или даже применить силу - дюжина возможных вариантов промелькнула у меня в мозгу, - то быть заранее предупрежденным в любом случае означало быть заранее вооруженным.
        - Вполне возможно, - ответил я ему. - Однако кто знает, не устарела ли уже твоя новость?
        - Вот как? Ты всегда был хитрым и рассудительным и о многом, конечно, уже догадался. Но я могу сообщить детали. Только не здесь. Перейдем в заднюю комнату и там потолкуем.
        Он подозвал служанку, которая подняла откидную доску прилавка, и мы прошли в маленькую комнату, где стояли стол и несколько табуретов топорной работы. Служанка вошла вслед за нами, поставила на стол бутылку и пару стаканов и оставила нас одних. Картер подошел к окну и посмотрел сквозь грязные запыленные стекла на реку. Туман продолжал сгущаться, и он, чтобы лучше видеть, протер стекло рукавом.
        - Чертова погодка, - проворчал Картер. - Скоро начнется прилив. Видишь вон тот барк[Барка - речное мелкосидящее судно без парусов, которое сплавляется вниз по течению или ходит под буксиром.] , пришвартованный к ближнему причалу?
        Я шагнул к окну, и он отступил в сторону, освобождая проход. В следующую секунду голова моя словно взорвалась от сильного удара по затылку. В ушах зазвенело, из глаз посыпались искры, и я, уже теряя сознание и ничего не видя перед собой, инстинктивно повернулся и сцепился с Картером в отчаянной борьбе. Мы оба грохнулись на стол, и в то же мгновение силы оставили меня.
        Очнулся я в кромешном мраке, не понимая, где я и что со мной произошло. Я лежал, скрючившись в три погибели, касаясь коленями подбородка, упираясь головой в скользкие доски потолка, вдыхая тошнотворный запах плесени и прислушиваясь к доносящемуся откуда-то шуму текущей воды. Запястья и лодыжки мои были связаны. В конце концов я понял, где нахожусь: в желобе вербовщика, по которому он сплавляет свои беспомощные жертвы! Вскоре меня спустят вниз в поджидающую лодку, чтобы переправить на борт уходящего в море судна - или прямо в Темзу! Именно ее звуки я и слышал сейчас: глухой шум приливной волны, плескавшейся подо мной.
        Таков оказался трагический финал моего великого дня. Как последний дурак, я попался на удочку Картера, сумевшего ловко разыграть со мной свой профессиональный трюк. Если Саймон - ибо я не мог избавиться от мысли, что за всем этим скрывается
«деловой партнер», припомнив его любопытные взгляды и поступки, его поспешный отъезд вместе с Симпкинсом в город, - если Саймон задумал первым добраться до сокровищ, мое исчезновение вызовет отсрочку нашего отплытия и не даст нам возможности помешать его планам. Странно, но именно это соображение пришло мне в голову прежде всего, и лишь потом я задумался над собственной участью. Как они собираются поступить со мной? Подбросят ли на борт какому-нибудь грязному морскому бродяге, продадут в солдаты или просто бросят в Темзу, связанного по рукам и ногам?
        Картер совершил одну ошибку. Удар его оказался не слишком сильным, хотя в голове у меня еще гудело, как в пчелином улье. Но главное заключалось в том, что он связал мне руки спереди, а не сзади.
        Я лежал на крышке люка, который откроют, едва лишь прилив достигнет достаточной высоты. Желоб - узкий, и колени касаются подбородка. Запястья - тоже.
        Я стал извиваться, насколько позволяло тесное пространство, пока не вцепился зубами в узлы. Я грыз и жевал их, ощущая противный солоновато-горький вкус каната, отплевываясь от шершавых волокон конопли, забивавших рот. Канат прочен, узлы завязаны мастерски, и вскоре к отвратительному вкусу веревки стал примешиваться вкус крови из разорванных губ и стертых десен. Наконец в одном из узлов образовалась щель, и я с удвоенной энергией принялся обрабатывать его языком и зубами, постоянно прислушиваясь к плеску поднимающейся воды, которая сулила мне либо лодку вербовщика, либо холодную купель. В первом случае я решил просто выпрыгнуть за борт, отдавшись на волю течения в надежде, что оно вынесет меня где-нибудь на берег, если я до того не утону и сумею улизнуть от преследования.
        Узел ослаб, и я, нащупав языком следующую петлю, принялся за нее. В конце концов руки мои оказались свободными. Я совершенно выбился из сил и весь взмок; поневоле мне пришлось немного передохнуть, несмотря на зловещий плеск воды и страх перед тем, что люк подо мной может открыться в любую секунду. В моем скрюченном положении возиться с узлами на лодыжках оказалось далеко не простым делом; я воевал с проклятой веревкой вплоть до судорог в конечностях и успел уже освободить одну ногу, когда надо мной внезапно возникло квадратное пятно света.
        Я посмотрел вверх вдоль гладких блестящих стенок желоба и увидел ухмыляющуюся физиономию Симпкинса, зловеще прищуренную и освещенную масляным фонарем, который он держал над отверстием. У меня хватило здравого смысла сложить руки вместе, словно они все еще связаны. От трактирщика несло винным перегаром так, что я ощущал мерзкий запах его дыхания на расстоянии добрых десяти футов. Затем он плюнул вниз на меня.
        - Счастливого плавания! - насмешливо проговорил он. - Надеюсь, оно будет долгим, поскольку ваша милость отправляется в путь с приливом!
        Неожиданно пол подо мной провалился, и Симпкинс исчез. Холодный сырой воздух охватил меня, и я полетел вниз, во мрак и туман. Речные волны поглотили меня, и я погрузился в крутящийся водоворот под звуки издевательского хохота пьяного трактирщика, которые еще долго звенели у меня в ушах.



        Глава девятая. КАРТЕР ПРОПУСКАЕТ НАЗНАЧЕННОЕ СВИДАНИЕ


… За все прегрешенья помилуй нас, Боже, -
        за прошлые и за грядущие тоже,
        за то, что мы ловим рыбешку везде,
        которая плавает в мутной воде?

        Руки и ноги мои онемели от длительного пребывания в неудобной позе, голова тоже была, пожалуй, далеко не в лучшей форме от нанесенного ей удара, но холодная вода моментально отрезвила меня, и я выплыл на поверхность.
        Я утратил всякое чувство направления, чему в немалой степени способствовали сгустившийся туман и черная кружащаяся вода. Течение швырнуло меня на одну из свай, поддерживающих таверну, и я уцепился за ввернутое в нее медное кольцо, служившее, очевидно, для причаливания лодок. Отфыркиваясь и отплевываясь, я повис на нем, пытаясь сообразить в кромешном мраке, с какой стороны от меня находится река. Шансы мои на спасение были плачевными, если только не подвернется какое-нибудь плавучее бревно или протянутый с берега канат. Мне частенько приходилось наблюдать подъем воды между пролетами Лондонского моста во время прилива, бешеную круговерть яростных волн, которые с шумом разбивались о гранитные камни устоев, покрывая их пеной и брызгами.
        Я неплохой пловец, но даже и для меня вступать сейчас в единоборство с разбушевавшейся рекой было крайне рискованно, тем более что благодаря темноте и туману опасность увеличилась троекратно. Впрочем, и раздумывать долго тоже не приходилось. Силы мои иссякали, воля к сопротивлению ослабевала; холод воды проникал до самых костей, и я дрожал от озноба так, что зуб на зуб не попадал. Оставаться здесь дольше не следовало, если я не хотел утонуть, как крыса в корзине.
        Я внимательно прислушался, и мне показалось, будто справа доносится более ровный и сильный шум течения, перекрывающий плеск и журчание суматошных волн вокруг окружавших меня свай. Отпустив причальное кольцо, я поплыл в сторону шума, но не успел сделать и нескольких гребков, как что-то ухватило меня за ногу и потянуло на дно. Вынырнув на поверхность, я в панике замолотил руками по воде, но тут что-то опять дернуло меня за ногу. Но теперь я уже знал, что это такое. Я не успел полностью избавиться от пут, когда открылся люк. Веревка все еще была привязана к моей ноге, и второй ее конец зацепился где-то под водой.
        В обычных условиях освободить от нее ногу не составило бы ни малейшего труда, но удар по затылку и борьба с холодным течением, которое трепало и кружило мое несчастное тело, пока я трудился над намокшим узлом, обессилили меня вконец. Мне приходилось то и дело хвататься за причальное кольцо, чтобы отдышаться, и затем - в который уж раз! - снова нырять, пытаясь окоченевшими пальцами развязать проклятую веревку. Наконец она ослабла и соскользнула с ноги.
        Потраченные усилия настолько истощили меня, что я не мог уже противостоять течению. Здесь, в береговой заводи под таверной, возникали многочисленные водовороты, вертевшие меня, словно полено. Мелкие злые волны захлестывали рот при попытке ухватить глоток воздуха, колотили меня о мокрые бревна свай, за трухлявую древесину которых я тщетно цеплялся, пуская в ход ногти, стараясь удержаться, как устрица, оторванная от скалы прибоем. В конце концов меня вышвырнуло на широкий простор главного русла, где могучая приливная волна подхватила мое беспомощное тело и понесла в сторону Лондонского моста. Я уже видел тусклые огоньки обрамляющих его домов и напрягал остатки убывающих сил, чтобы удержать голову на поверхности мутного потока.
        Капризом течения меня снова приблизило к берегу и понесло вдоль очередной излучины, где под деревянными мостками причала река образовала небольшой мальстрем[Мальстрем - водоворот близ берегов Норвегии; нарицательное наименование любого крупного водоворота.] . Слишком обессиленный, чтобы сопротивляться ударам волн, я безучастно ожидал момента, когда меня снова швырнет на сваи. Тяжелая апатия охватила меня, и я желал лишь, чтобы все это поскорее окончилось.
        Говорят, будто перед мысленным взором утопающего проносится вся его жизнь; могу засвидетельствовать, что ничего подобного не происходило, только полное смирение перед судьбой, которая уже не казалась злой я несправедливой. И тут я совершенно неожиданно зацепился сначала ногой, а вслед за этим - уже вполне осознанно! - обеими руками за толстый канат, тянувшийся из воды. Это был якорный трос стоящего у причала судна, мимо кормы которого меня проносило течением. Немедленно воля к жизни с новой силой вспыхнула во мне!
        Я буквально обвился вокруг каната, выступающего из воды под довольно острым углом. Канат был толщиной с мою руку и даже не прогнулся под тяжестью моего тела, так туго он был натянут. Я лежал на нем, постепенно приходя в себя, выставив над водой голову и плечи, тогда как осатаневший прилив, словно разозлившись на то, что жертва от него ускользает, неистово пытался сдернуть меня обратно. Судно стояло у причала, и я от всей души благодарил Бога за предусмотрительность моряков, которые завели кормовой якорь, чтобы противостоять приливному течению.
        Световое пятно указывало на местоположение окон большой каюты на квартердеке. Если, как обычно, под ним проходит вдоль гакаборта[Гакаборт - кормовой борт судна, кормовые обводы.) широкий кормовой брус, отмечающий осадку судна, то мне, возможно, и не понадобится карабкаться до самой палубы и перебираться на ют(Ют - кормовая часть палубы.] через леерное ограждение[Леерное ограждение - веревочные перила, ограждающие борта (в отличие от фальшборта, являющегося продолжением бортов над палубой).] .
        Боясь оставаться в холодной воде, я призвал на помощь всю жажду жизни и медленно пополз вверх по толстому четырехдюймовому канату, перехватывая его руками. Это отняло у меня последние остатки воли и сил. Я больше не чувствовал ни своих онемевших скрюченных пальцев, ни оцепеневшего, насквозь промокшего тела, повисшего в темноте над разъяренной рекой.
        Мало-помалу я постепенно приблизился к освещенным окнам. И наконец разглядел во тьме выступ кормового бруса, и в самый последний момент, когда мне казалось, будто руки мои вот-вот выскочат из суставов, я в последнем рывке выбросил ноги вперед и почувствовал блаженное облегчение, ощутив под ними твердую опору. Я стоял на узком раскачивающемся деревянном карнизе, то и дело захлестываемом волной, все еще держась руками за канат, протянувшийся надо мной до самых кормовых битенгов[Битенги - швартовые тумбы на судне.] . Окно было рядом, и я осторожно заглянул в него.
        В каюте за столом сидели двое, и один из них оказался Картером. Вербовщик не отличался богатством фантазии, и когда он предложил мне выглянуть в окошко таверны, указав на барк, стоящий у причала, то имел в виду именно тот, о котором сам думал постоянно. Судя по всему, это был тот самый барк, за чей якорный канат я так удачно зацепился.
        Картер отсчитывал на столе золотые монеты, очевидно из тех, которые получил от Симпкинса. Мне сразу пришла в голову мысль, что я наблюдаю продолжение заговора и таким образом имею возможность узнать кое-какие его детали, хотя, разумеется, едва ли следовало ожидать, чтобы мое появление в окне каюты было встречено ее обитателями с большим восторгом.
        Почувствовав прилив свежих сил благодаря отдыху и возбуждению от увиденного, я продолжил свои акробатические упражнения. Подтянувшись на руках, я вновь охватил канат ногами и пополз по нему до кормовых шпигатов. Перебраться через фальшборт не составляло особого труда, и вскоре я уже стоял на пустынной палубе юта. У трапа, ведущего с квартердека на главную палубу, горел фонарь; все еще не очень уверенно ступая на нетвердых ногах, я, крадучись, подошел поближе и выглянул из-за ограждения.
        Повсюду внизу, куда только можно было проникнуть взглядом, лежали разнообразные тюки, бочонки и ящики, приготовленные то ли к погрузке, то ли к выгрузке, но ни одной живой души вокруг не было видно. Со всеми предосторожностями я спустился с квартердека, и в эту минуту дверь каюты внезапно распахнулась. Я едва успел укрыться в тени ближайшей кучи каких-то мешков, однако из двери никто не вышел. Оба мужчины продолжали беседовать, стоя в каюте.
        - Итак, - услышал я голос Картера, - если ты сможешь дать мне своих людей, да еще дюжину с «Пеликана», то у меня как раз наберется сорок человек. Но ты сам должен мне их доставить. Капитан Уэйн взбеленится, когда узнает, что кто-то сманил его команду, посулив ей более выгодные условия. И если он пронюхает, что за всем этим стою я, то на мне можно будет поставить крест.
        - Хо-хо, - засмеялся другой, скорее всего вахтенный матрос, как я определил по его одежде и манерам, - а разве не ты набирал команду на «Пеликан»? Редкую шутку ты сыграешь с Уэйном, продав ему людей сегодня, а завтра похитив их всех до единого!
        - Держи язык за зубами, приятель, если не хочешь его лишиться! - злобно прошипел Картер.
        - Не волнуйся: я знаю, с какой стороны мой кусок хлеба намазан маслом! Где мы встретимся?
        - У меня. Знаешь, где это? Ладно. Когда тебя сменят? В девять вечера? Отлично; сразу же отправляйся на полубак «Пеликана». Не забудь захватить с собой флягу с грогом: так легче будет заключить сделку. Намекни им на то, о чем я тебе говорил относительно рейса. Им это больше придется по душе, чем гнуть спину под командой Уэйна на половинном пайке и нищенском жалованье. Это плавание покажется им просто увеселительной прогулкой! Свяжись со мной, когда все закончишь, чтобы я смог найти, где им спрятаться и переждать, пока «Пеликан» не наберет себе новую команду. Послезавтра он снимается с якоря. Постарайся управиться до полуночи.
        - И ты полностью расплатишься со мной? По кроне за голову?
        - Деньги уже тебя ждут. Смотри не подведи меня!
        - Можешь на меня положиться. Черт, ну и ночка: хоть глаз выколи! Сумеешь сам найти дорогу?
        Картер ответил утвердительно, и вахтенный вернулся в каюту, захлопнув за собой дверь. Я узнал не очень много, но в моем мозгу зародилась идея помешать Картеру явиться в назначенное место встречи. Рядом со мной находилась толстая дубовая кофель-планка с массивными железными нагелями для крепления снастей. Я протянул руку и выдернул один из них. Картер продолжал идти в сторону сходней, то и дело спотыкаясь о сваленный на палубе груз и громко чертыхаясь, чем облегчал мне задачу пробираться следом за ним. Я старался двигаться как можно бесшумнее, прикидывая, который уже может быть час.
        Однажды Картер остановился и замер прислушиваясь. Я тут же спрятался за ящиком, хотя ночь и туман делали подобную предосторожность излишней. Палуба барки находилась на одном уровне с причалом, и, когда Картер ступил на сходни, я нанес ему сильный удар тяжелым шкворнем по затылку. Вербовщик молча рухнул на освещенные фонарем доски причала. Он был практически без сознания, все равно пытался непроизвольно встать.
        Все произошло без единого звука. Причал загромождали груды всевозможного груза, разбросанного в беспорядке. Во мгновение ока я связал Картера более надежно, чем он меня, и вместо кляпа сунул ему в рот обрывок каната, чтобы он тоже почувствовал вкус просмоленной пеньки, когда придет в себя. Я огляделся, ища, куда бы его спрятать. Фонарь, освещавший причал, раскачивался на кронштейне над дверью какого-то сарая. Дверь была не заперта, и внутри все было завалено старой парусиной, канатами, бочками с засохшей краской, сломанными веслами и прочей дребеденью. Я оттащил вербовщика в самый дальний угол, рискнув для этого снять фонарь с крюка, и спрятал его под кучей гнилых парусов.
        Увы, больше я ничего не мог сделать, хотя счастливый случай и дал мне возможность обернуть мою оплошность нам на пользу. Я не сомневался, что теперь нам удастся опередить наших конкурентов и наверстать упущенное время. Картера вряд ли сумеют скоро найти; впрочем, данное обстоятельство нисколько меня не заботило: то, как подло он поступил со мной, служило мне оправданием. Я вернул фонарь на место и направился к каменным ступеням широкой лестницы, что вела с пирса на улицу. Я чуть не падал от усталости и голода, на моем теле не найти было живого места от ударов о бревна и сваи, но сознание того, что мне удалось не поддаться козням наших врагов - кем бы они ни были, - согревало мне сердце.
        Картер, очевидно, очень торопился, потому что, хотя мой кошелек и исчез, однако выкупленные из залога мелочи, которые я положил во внутренний карман, к моей великой радости остались в целости и сохранности. Впрочем, радость эту немного омрачала перспектива предстоящей длительной пешей прогулки по ночному городу. Ни один носильщик или возница, конечно, не согласился бы поверить на слово джентльмену в моем нынешнем положении: в насквозь промокшей, грязной, перепачканной смолой и илом одежде, без шляпы и без единого фартинга в кармане. Поэтому я недолго думая пустился в путь, благословляя ночь и туман за то, что они, как в дни моей недавней бедности, оказывают мне дружескую услугу, скрывая от любопытных глаз мой жалкий и непристойный вид.
        Об одном я только сожалел. Мне так и не удалось установить личность человека, стоявшего за Симпкинсом, а также раскрыть сущность заговора, который, как подсказывало мне чутье, был хитрым и коварным.



        Глава десятая. МЫ ФРАХТУЕМ «ЗОЛОТУЮ НАДЕЖДУ»


… Своя судьба для каждого бесценна,
        и в жизни всяк свою играет роль:
        храбрец и трус, преступник и король,
        вся наша жизнь - одна сплошная сцена.

        Пробило полночь, когда я наконец добрался до дома. По правде говоря, я не особенно следил за временем, устало бредя по ночным улицам, мокрый, голодный, в хлюпающих на каждом шагу сапогах. Несмотря на поздний час, окна нижнего этажа особняка сэра Ричарда были ярко освещены. Мое отсутствие, несомненно, уже вызвало тревогу у моих компаньонов, причем они могли истолковать его совершенно превратно. В самом деле, была ли у них гарантия, что я не поступил так же, как Симпкинс? Эта чудовищная мысль потрясла меня. Правда, сэр Ричард слышал о моем семействе, но разве я не мог оказаться самозванцем? И много ли вообще знал он обо мне, о моих вкусах, привычках и наклонностях, кроме того, что я практически представлял собой обыкновенного бродягу, когда он взял меня на службу?
        Обладая секретом карты и кольца, я имел возможность сбежать, чтобы продать эти сведения за более солидную долю в добыче, чем обещанные мне пять процентов, или просто за круглую сумму наличными. В Лондоне я, как и Симпкинс, вполне мог бы скрываться неделями, а то и месяцами, и пытаться искать меня здесь было бы самым бесполезным занятием.
        Я поднялся по ступеням, все еще оставляя за собой мокрые следы, и потянул за звонок. Дверь отворилась мгновенно, и меня встретила радостно улыбающаяся физиономия Хадсона. Сверху донесся короткий лай, и Дон, одним прыжком перемахнув лестницу в вестибюле, бросился неистово приветствовать меня.
        - Собака чуть с ума не сошла, - сказал Хадсон. - Все время пыталась вырваться и отправиться искать вас, сэр, но мы ее не пустили, так как боялись, что она сама потеряется. Идите прямо в библиотеку, там все уже собрались и будут очень рады вас видеть. Я бы сказал, они довольно серьезно обеспокоены, сэр!
        Я успокоил Дона, положив конец восторженным проявлениям его чувств, и он проследовал за мной в библиотеку, ни на шаг не отступая, словно твердо решив больше никогда не терять меня из виду. В камине пылал яркий огонь; юный Мадден удобно расположился подле него в глубоком кресле. Сэр Ричард стоял спиной к огню, а за столом, с неприкрытым любопытством уставившись на меня своими миндалевидными глазами, сидел Саймон Левисон.
        Очевидно, на моем лице можно было недвусмысленно прочесть все те чувства, которые внезапно вспыхнули во мне при виде «делового партнера» нашего хозяина, потому что в глазах его промелькнула легкая усмешка, и моя злоба тут же улетучилась. У меня не было прямых улик, подтверждавших какие бы то ни было обвинения против него, не было доказательств, что Симпкинс действовал по его указке или что набор команды на судно обязательно должен был предполагать экспедицию за спрятанными сокровищами.
        У такого человека, как Саймон, чье несколько грубоватое лицо служило отличной ширмой для деятельного ума, проблески которого лишь изредка можно было заметить во взгляде его великолепных бархатных глаз, конечно же, найдется сотня резонных доводов, чтобы выставить меня на посмешище вместе со всеми моими подозрениями. Я недолюбливал этого человека, однако сегодня я впервые по достоинству оценил его как личность, обладающую высоким интеллектом и недюжинным самообладанием, как ценного партнера и опасного противника.
        Я сказал, что оценил его по достоинству, но скорее он сам внушил мне это убеждение, причем настолько явственно, что я почувствовал нечто вроде физического удара, потрясшего меня до глубины души. Этот человек обладал какой-то гипнотической силой, властной и непреклонной, которая словно заявляла о себе в его слегка печальной иронической улыбке.
        Наш обмен взглядами продолжался всего одну секунду, но за это короткое время, как мне показалось, он успел бросить мне вызов, а я принять его. Тут Фрэнк Мадден вскочил с кресла и кинулся ко мне с радостным возгласом:
        - Я же уверял вас, дядюшка: он вернется!
        Я покраснел до корней волос, и он смущенно замолк. Сэр Ричард шагнул ко мне с протянутой рукой, оттесняя племянника в сторону, но было уже ясно, что мои опасения по поводу возникших относительно меня подозрений оказались справедливыми.
        - Где вы пропадали, друг мой? - спросил сэр Ричард, наливая мне стаканчик шерри. - Свалились в реку?
        Я одним махом проглотил благословенный напиток и почувствовал, как вино сразу ударило мне в голову, что было не удивительно, учитывая мое состояние.
        - Вы недалеки от истины, - ответил я. - Дайте мне чего-нибудь перекусить, и я вам все расскажу. Меня едва ноги держат от истощения.
        - Вам бы не помешало, кстати, сменить ваш костюм, а то вы напоминаете огородное пугало, смытое во время наводнения. Мы вас подождем. Верно, Левисон? Или вы торопитесь?
        - Мои слуги находятся в таверне, - ответил Саймон. - Они могут подождать. Я бы не прочь выслушать рассказ о приключениях нашего юного друга.
        Да, он был очень умен, этот Саймон Левисон! Расскажи я правду, он тут же принял бы меры к спасению Картера, а если бы я позволил себе высказать подозрения - да нет, уверенность! - в его причастности к заговору, он не преминул бы высмеять меня и убедить всех в том, что он так же невинен, как новорожденный младенец. Поэтому я решил не подыгрывать ему и, пока переодевался, придумал историю о нападении на меня, которая была так же далека от действительности, как луна от земли. Больше всего меня интересовало, много ли ему удалось выпытать у сэра Ричарда о наших планах.
        Прежде чем залезть в горячую ванну, приготовленную для меня Хадсоном, я мельком взглянул на себя в зеркало. «Огородное пугало, смытое во время наводнения», оказалось довольно удачным сравнением, если не считать того, что я, будучи созданием из плоти и крови, испытывал куда более тяжкие страдания, чем набитое соломой чучело. Руки и ноги мои покрывали синяки и ссадины, на одном плече красовался огромный кровоподтек, а к затылку было не притронуться. Но, подумав о Картере под кучей гнилых парусов в сарае на пристани, я улыбнулся собственному отражению, принял ванну, переоделся и сошел вниз, чтобы наброситься на холодный, но столь желанный ужин.
        Саймон отнесся к вымышленному отчету о моих приключениях с серьезностью, явно, на мой взгляд, преувеличенной; он слишком переигрывал. Вступая со мной в пикировку, он всячески норовил спровоцировать меня на попытку сорвать с него эту личину.
        - Кстати, сэр Ричард, - не выдержал я однажды, о чем тут же пожалел, - вы интересовались у мистера Левисона, не видел ли он Симпкинса со времени его отъезда из Хендона?
        - Симпкинс, хозяин таверны? - притворно удивился Саймон. - Нет. А в чем дело?
        Он адресовал вопрос прямо ко мне, внезапно сверкнув округлившимися и еще сильнее заблестевшими глазами. Сэр Ричард нечаянно пришел мне на помощь, избавив меня от необходимости отвечать.
        - Жена этого мерзавца просила нас отправить его назад к ней, - сказал он. - Похоже, он бросил ее. Кстати, Пенрит, мистер Левисон намного сократил наши заботы. Он зафрахтовал для нас баркентину «Золотая Надежда», внеся под нее залог, и теперь она ждет нас в Плимуте.
        Мне показалось, что в неверном свете свечей я различил тень улыбки на тонких губах Саймона.
        - Подходящее название, - заметил я. - Так ли хорошо само судно, мистер Левисон?
        - Едва ли можно найти что-нибудь лучше. Быстроходное и отлично оснащенное. Превосходный капитан и надежная команда, - ответил он, безмятежно глядя на меня своими восточными глазами с поволокой, которые, казалось, имели свойство зашториваться изнутри какой-то непроницаемой завесой.
        - Действительно, это избавит нас от множества забот и потери времени, - сказал я и демонстративно зевнул, прикрывая рот ладошкой. Если мой жест должен был послужить намеком, то Левисон мгновенно откликнулся на него. Я не видел причины, почему он засиделся у нас так долго, разве что, узнав о результатах моего свидания с Картером, захотел лично проверить его исход. Левисон произвел на меня впечатление человека, не отличающего дня от ночи, если дело касается бизнеса. Хадсона послали за его портшезом, и «деловой партнер» сэра Ричарда отбыл восвояси.
        - Прибыло оружие и снаряжение, которое вы заказали, - сообщил сэр Ричард. - Все отличного качества. А как с местами на завтра?
        - Почтовая карета отправляется от станции Суон-Ярд в четверть седьмого утра.
        - В таком случае пора спать. Наши пираты вот уже два часа храпят вовсю. Пошли, племянник!
        - Погодите пару минут, - остановил я его.
        Я подробно описал все мои сегодняшние похождения. Сэр Ричард слушал внимательно, но мой рассказ, казалось, не очень поразил его, а для юного Маддена он и вовсе послужил источником скрытого веселья, о чем свидетельствовали выражение его глаз и подрагивавшие уголки губ. Это вывело меня из себя, чего я, конечно, не должен был себе позволить, но я видел, что сэр Ричард относится к моей истории не слишком серьезно, слушая лишь из вежливости.
        - Не знаю, какую аферу задумал Симпкинс, - проговорил он, - но я не могу подвергать сомнению честность Левисона. Он так много сделал для нашей экспедиции…
        - Цель которой ему предельно ясна, - вставил я.
        - Это было необходимо, чтобы взять в банке наличные деньги. Конечно, ему не известны координаты, а карту он и в глаза не видел.
        - Если только он не получил их от Симпкинса.
        - А откуда они у Симпкинса? Вы полагаете, Фентон передал их ему?
        Все это время юный Мадден сидел, опершись о подлокотники кресла, и с явным удовольствием наблюдал за перепалкой между мной и его дядей.
        - Не знаю, откуда он их получил, - упрямо продолжал я. - Но предположим, что я прав и Симпкинс выполняет поручение Левисона. Ваш «деловой партнер» дает нам судно с готовой командой. Предположим, «Золотая Надежда» вовсе не так хороша, как другое судно, которое он готовит для себя. Предположим, что капитан «Золотой Надежды» - его человек. Саймон платит ему, или уже уплатил, и пообещал заплатить еще столько же после этого путешествия. Так же, как и команде. А что касается его услуг, которые он оказал вам в этом Деле, то полагаю, он не остался внакладе!
        - Можешь быть уверен! - хихикнул Фрэнк Мадден. - Еврей никогда ничего не делает даром. Саймон - хитрая бестия. Хотелось бы посмотреть ему в лицо, если все окажется правдой, и мы в конце концов выведем его на чистую воду!
        - Все ваши подозрения основаны на пустых домыслах, - сказал сэр Ричард. - Я полностью доверяю Левисону. Он, кстати, нисколько не одобряет - хотя, естественно, не выражает этого вслух - такую дикую авантюру, как наша!
        - Разумеется, нет, - буркнул я, - поскольку сам намерен в нее ввязаться!
        - Мы идем спать, - холодно бросил сэр Ричард. - Если вы считаете нашу экспедицию плохо спланированной, мистер Пенрит, то никто не принуждает вас в ней участвовать!
        Я подскочил как ужаленный. На мгновение я забыл, что нахожусь в полной зависимости от моего работодателя, служа домашним учителем за пятьдесят фунтов в год.
        - Как вам будет угодно, - ответил я с поклоном.
        - Нет, нет! - воскликнул юный Мадден. - Я не позволю вам ссориться! Джастин отправляется с нами, или я остаюсь дома. Думаю, он прав насчет вашего хитроумного Саймона. Но пусть он опережает нас или следует за нами по пятам - мы найдем способ натянуть ему нос. А без Джастина наша экспедиция и вовсе не состоится!
        Слова его звучали сердито и властно, и я в очередной раз убедился в бессилии сэра Ричарда противостоять племяннику.
        - Я погорячился, - сказал он. - Возможно, в ваших словах и есть доля истины, однако я не могу обвинять Левисона, не имея на то веских доказательств. Давайте отправимся спать и обсудим все завтра на свежую голову. Утро вечера мудренее!
        Хромой мальчик пришел ко мне, когда я уже собирался укладываться в постель.
        - Джастин, - сказал он, - мой дядя самодовольный напыщенный индюк. А Саймон хитрая лиса. Но мы найдем способ обложить его нору! А тем временем я обещаю тебе, что ты не пожалеешь об участии в нашей экспедиции - чем бы она ни обернулась. Спокойной ночи!
        Он покинул мою спальню с интригующей ухмылкой, намекавшей на некие скрытые мысли в его не по возрасту мудрой голове, которая, несмотря на всю рассудительность, была полна невероятным количеством всевозможных причуд и фантазий. У меня, однако, не хватило времени как следует подумать над этим, потому что я заснул прежде, чем моя голова коснулась подушки.



        Глава одиннадцатая. ЧЕРНЫЙ МАЙКЛ

        - Острый нож, лихая шпага,
        пистолеты на боку,
        ловкость, дерзость и отвага -
        все, что нужно моряку!

        Долгое путешествие в Плимут, начавшееся на следующий день ранним и зябким утром, всех нас приободрило. За окнами кареты проплывали прекрасные виды, нас добродушно приветствовали крестьяне, обеды на маленьких почтовых станциях сменялись ужинами в довольно приличных трактирах, а главное - октябрьская погода выдалась солнечной и поистине великолепной. Дон то бежал рядом, дружелюбно полаивая на лошадей, то вскакивал на козлы или сворачивался клубочком у моих ног.
        Карета практически находилась в нашем полном распоряжении, и Фентон с Пайком горланили свои любимые песни, неизменно ухитряясь пребывать в состоянии, как они выражались, «легкой морской зыби», поддерживая в нас романтический дух и эйфорию предвкушения славного путешествия. Между песнями они рассказывали матросские байки, довольно занятные, в особенности если отбросить наполнявшие их суеверия и хвастовство. Что касается юного Маддена, то его совершенно очаровали истории о пиратской жизни, где щеголяющие в золоте и кружевах пираты выступали в роли благородных джентльменов, героев, которым сам черт не брат, наказывающих порок и поощряющих добродетель, грабящих только богачей и помогающих беднякам, отважных в сражениях и галантных с женщинами. Если верить всем их небылицам, то возраст рассказчиков насчитывал никак не менее сотни лет, ибо свои повествования они неизменно вели от первого лица - обычай, кстати, свойственный не одним лишь пиратам. Пайк уверял, будто был с Генри Морганом и Менсфилдом на Багамах и на Ямайке, присутствовал при падении Портобелло и разграблении Панамы. Фентон хвастался
участием в разгроме Перу под предводительством Саукинса, Шарпа и Уотлинга и в знаменитом переходе Таунли через Панамский перешеек.
        Однако больше всего оба воздавали хвалу Эдварду Девису, последователю и продолжателю дела Джона Кука, впервые открывшего пиратам дорогу в Южные моря. Сдается мне, идея присвоить себе чужие подвиги возникла у обоих сразу, хотя Фентон первым описал знаменитое морское сражение Девиса, которое тот в течение семи дней и ночей вел с двумя испанскими фрегатами, имевшими более чем двойное превосходство в артиллерии всех калибров и четырехкратное в людях, и все-таки подбил одно и захватил в качестве приза другое судно к вящей славе британского флага, под сенью которого воевал.
        Это были захватывающие истории, из тех, которые моряки собирают по крупицам, а затем вечно хранят в памяти; их рассказывают повсюду: от матросских кубриков до офицерских кают-компаний, причем рассказывают часто и каждый раз как бы заново. Они горячили кровь и заставляли сердце сильнее биться в груди, хотя я знал, что дерзость и отвага прежних пиратов, объединившихся в борьбе против Испании и Великой Инквизиции, давно с тех пор переродились в грубую наглость, а их независимость и своеобразное понятие о чести - во многочисленные пороки и бессмысленную жестокость.
        Но хромой мальчик не видел ничего этого. Он впитывал в себя морские рассказы, как сухой песок пустыни впитывает воду, и, я не сомневаюсь, не раз воображал себя стоящим на квартердеке под черным флагом с черепом и перекрещенными костями - своей излюбленной эмблемой, - пока какой-нибудь резкий толчок кареты снова грубо не напоминал ему о реальности и его физических недостатках.
        Наконец, мы прибыли в Плимут, где нас тепло встретили друзья сэра Ричарда, а также и некоторые мои, судившие о нынешних успехах Джаспера Пенрита в основном по качеству его одежды. Покончив со встречами и приветствиями и кое-как обосновавшись, мы торопливо принялись готовиться к путешествию, всячески стараясь ускорить отплытие обещаниями дополнительного вознаграждения для грузчиков и моряков.

«Золотая Надежда» оказалась хорошим судном, не новым, но и не очень старым, не слишком быстроходным, но и не медлительным, с прочным набором корпуса, добротными рангоутом[Рангоут - совокупность надпалубных частей судового оборудования (мачты, реи, гафели и пр.), предназначенного для крепления парусов и подъема грузов. Изготавливался прежде из дерева особых пород, отчего части рангоута получили название «рангоутного дерева».] и такелажем[Такелаж - совокупность всех снастей на судне. Бегучий такелаж - подвижные снасти, служащие для маневров с парусами. Стоячий такелаж - неподвижные снасти, служащие для крепления рангоута, то есть мачт, стеньг и т. п.] и с восемнадцатью орудийными портами в бортах. Она представляла собой двухсоттонную баркентину[Баркентина - трехмачтовое судно с прямым парусным вооружением на фок-мачте (первой от носа) и косым на грот-мачте и бизани.] с низко расположенным шкафутом[Шкафут - средняя часть палубы между фок - и грот-мачтами.] и высокой кормой, с не очень плавными, полноватыми носовыми обводами, что несколько снижало скорость и не позволяло приводить ее чересчур круто к
ветру.
        Мы распорядились установить на носу и на корме по длинноствольной пушке на шарнирных лафетах, что сразу же возбудило к баркентине изрядный интерес, подогреваемый значительным количеством ручного холодного и огнестрельного оружия, мушкетов, сабель, абордажных топоров и крючьев, гранат, пороха и пуль, доставленных к ней на борт.
        Мы постарались распространить слух, будто «Золотая Надежда» отправляется с одним только балластом в Африку за грузом шелка и пряностей и вооружена против пиратов, которые, как известно, заполонили Мозамбикский пролив и все восточное африканское побережье, готовые в любое время и в любом месте поймать золотую рыбку в обличье безоружного торгового судна. Фентон и Пайк поклялись держать в секрете истинную цель нашего путешествия и до сих пор оставались верны своей клятве, что, к слову сказать, было не только в наших, но и в их интересах.
        Воспользовавшись моими познаниями в морском деле - весьма, правда, в то время скудными, - сэр Ричард большинство из этих забот переложил на мои плечи, и я выступал в роли суперкарго[Суперкарго (здесь) - помощник капитана, наблюдающий за правильной и наиболее эффективной укладкой грузов на судне.] , к явному неудовольствию капитана «Золотой Надежды» который во всеуслышанье ворчал о вмешательстве не в свои дела «сухопутных моряков». На сей счет я помалкивал, оставив выяснение отношений до более благоприятных времен. Судовая команда выглядела довольно прилично, хотя у меня и возникли сомнения по поводу их бойцовских качеств, если, скажем, дело дойдет до драки. Кое-кто из матросов начал было колебаться относительно участия в экспедиции, пока сэр Ричард не намекнул на ожидающиеся премиальные, тогда некоторые потребовали выдачи аванса, но в целом это была вполне сносная команда, если ею умело руководить.
        Затем начались неурядицы. Капитан Джекобс - как я и предвидел, от него-то и пошли все наши невзгоды, - смуглолицый коротышка со сросшимися на переносице бровями (что, как известно, служит печатью, отмечающей сынов Израиля), был скорее льстивым, чем вежливым, и преувеличенно услужливым, чем инициативным и деловым. Пытаясь отбросить всякие личные предубеждения, я, тем не менее, ожидал неприятностей именно из-за его бездеятельности, и таковые действительно не заставили себя ждать.
        На третий день после нашего прибытия капитан Джекобс с унылой миной доложил о том, что из очередного увольнения не вернулась на борт половина наших матросов и что ему не удалось разыскать их ни в одном из портовых кабаков или питейных заведений. В довершение ко всему, отсутствующие составляли отборную часть команды во главе с боцманом, квартирмейстером, канониром, рулевыми и всеми теми, кто мало-мальски понимал толк в парусах, умел стоять на вахте и управляться со штурвалом.
        Сэр Ричард находился в городе, когда Джекобс с легкой усмешкой в глазах сообщил мне эту неприятную новость. Я ничего не сказал в ответ, но чем больше размышлял над случившимся, тем сильнее во мне крепла уверенность в том, что все кем-то специально подстроено. Кстати, многие дезертиры надеялись получить на днях дополнительную плату, а отказываться от денег вовсе не входит в обычаи моряков.
        Если сговор между Симпкинсом и Картером в результате нашей небольшой стычки с последним провалился, то Саймон мог попытаться решить дело иным путем. Капитан Джекобс наверняка был его человеком, да и команда, очевидно, тоже находилась на его жалованье; почему бы, скажем, «деловому партнеру» не направить к капитану гонца из Лондона с приказом, который одновременно отбросил бы нас назад, а ему позволил вырваться вперед? Больше всего подозрений у меня вызывало безразличие Джекобса. Он казался скорее удивленным и растерянным, чем встревоженным и озабоченным; к тому же он проявил абсолютную неспособность (или нежелание?) восполнить урон, понесенный, таким образом, командой «Золотой Надежды».
        Я провел в порту небольшое расследование и сделал весьма любопытное открытие. В Саутгемптон с полуночным приливом отплыла каботажная шхуна, снявшись с якоря раньше запланированного срока и взяв на борт лишь половину груза гашеной извести, большая часть которой осталась на складе. Шхуна входила в число нескольких судов, зафрахтованных компанией «Харрис и Харрис». Харрис - довольно распространенное имя в Лондоне, и члены этого семейства (или клана) являются английскими евреями, живущими уже в течение многих поколений на берегах туманного Альбиона. Мне это показалось чересчур подозрительным, и я так и доложил сэру Ричарду, хоть и предвидел в ответ лишь насмешки с его стороны.
        К моему удивлению, он изменил свое отношение к происходящему.
        - Видите ли, Пенрит, - сказал он, - вам могло показаться, будто я глух к тем доводам, которые вы считали убедительными, но они не прошли без внимания. До сих пор я действовал по политическим соображениям. Саймон Левисон руководит моими делами; к тому же, у него большие связи. Он помог нам собрать необходимые средства для экспедиции, к цели которой он действительно проявлял повышенный интерес, но я сумел, как мне кажется, сохранить ее от него в тайне. Вообще я доверяю ему лишь в определенных пределах, однако если мы решили отправиться в плавание, нам нужны были деньги. В конце концов, мы достигли желаемого: у нас есть хорошее судно - вы сами это подтверждаете, - а я получил возможность расплатиться с кредиторами.
        - Не сомневаюсь все же, что Саймону многое известно о наших намерениях, - возразил я.
        - Да пусть он теперь хоть повесится, этот Левисон, - пожал плечами сэр Ричард. - Впрочем, я и сейчас относился бы с осторожностью к обвинениям в его адрес, поскольку у нас нет прямых доказательств. Джекобс - опытный моряк, это явствует из его послужного списка. И пока что мы командуем им, а не наоборот. Плохо, что отплытие задерживается, но мы просто обязаны преодолеть все трудности и первыми достичь острова. Я допросил Фентона и не сомневаюсь, что он ничего не сказал Симпкинсу. Письмо Пайка не содержало ничего конкретного. Карта и координаты - у нас, так что нашим противникам - если таковые существуют - остается довольствоваться лишь общими представлениями о местонахождении острова.
        - Но зачем тогда Симпкинс нанимал матросов? - не унимался я. - И откуда у него такие деньги?
        - Пайк дружил с Симпкинсом еще до нашего знакомства; возможно, он в пьяном виде выболтал ему больше, чем помнит, хотя он и клянется, что никому ничего не говорил. Но точные координаты хранились у Фентона, а тот не имел ничего общего с Симпкинсом.
        - Я не слишком полагался бы на клятвы этих негодяев, - возразил я. - Но как бы там ни было, мы должны постараться поскорее выйти в море. Погрузка идет полным ходом. Остается только набрать где-нибудь недостающую часть команды. В Плимуте немало моряков, падких на приличное жалованье. Но нам необходимо найти первоклассного квартирмейстера, который мог бы выполнять обязанности второго помощника. Вы уверены, что мы не сможем избавиться от Джекобса?
        - Уверен, так как имя капитана указано в условиях фрахта, а другого подходящего судна сейчас не найти, не говоря уже о потере времени при вынужденной перегрузке продовольствия и снаряжения. Я попробую обратиться за помощью в найме к моим друзьям-негоциантам, а вы поищите на берегу и на причалах. Промедление может нам дорого стоить!
        В выражении лица сэра Ричарда явственно проглядывали тревога и беспокойство, а в его действиях было больше целеустремленности, чем он проявлял до сих пор. С получением нужных денег он, казалось, обрел некую свободу от Саймона, - ибо в существовании какой-то зависимости от него я ни секунды не сомневался.
        Весь день я потратил на поиски моряков, обладающих опытом и добрым именем, но безрезультатно. В таком деле, как наше, команда особенно нуждалась в дисциплине, которая в первую очередь зависела от квартирмейстера, распределяющего вахты и командующего людьми. И в то же время с каждым упущенным часом отсрочка становилась для нас все более угрожающей. Я представлял себе, как Саймон снаряжает более быстроходное судно, и видел его печально-насмешливую улыбку, предполагая - и надеясь! - что он лично примет участие в путешествии.
        Если мои надежды оправдаются и мы встретимся, то у меня к нему имелся свой собственный счет. С Картером я рассчитался, но оставался Симпкинс, который плюнул на меня, когда открывал люк в желобе, - а ведь за спиной трактирщика незримо стоял Саймон, в чем я был так же твердо уверен, как если бы видел его воочию.
        К исходу дня у нас все еще не хватало шестнадцати моряков до полного комплекта, который должен был составлять человек сорок. Фентон и Пайк предложили свои услуги в качестве вербовщиков, но я не мог доверять их выбору. Фентону выплатили его две тысячи гиней, и он нашел им достойное применение в ближайших тавернах. Питер не спускал глаз с обоих пиратов, не отходя от них ни на шаг ни днем ни ночью, хоть я и не видел в этом особой необходимости: алчность должна была удерживать их возле нас прочнее любой привязи. По заключенному между нами договору Фентону следовало полтора процента от стоимости сокровищ, Пайку - два, мне - два с половиной, а остальное, за вычетом расходов на экспедицию, полагалось разделить между собой Фрэнку Маддену и сэру Ричарду.
        Ближе к полуночи я предпринял еще одну попытку обойти прибрежные таверны в расчете на то, что к этому времени в них прибавляется посетителей и их завсегдатаи становятся более склонными к подписанию контрактов. Однако ничего подходящего я в них не обнаружил, пока не дошел до последнего и самого популярного из подобных заведений - таверны «Обросший Якорь». Яркий свет, льющийся из широко раскрытых окон, падал на булыжную мостовую узкой улицы, и меня еще на подходе приветствовал громкий хор поющих голосов, среди которых я различил голос Запевалы Сэма:

        - От грешной земли матросы ушли
        в пучину бушующих вод,
        и там, в глубине, на сумрачном дне
        безмолвный ведут хоровод.
        И помнят они, как в прежние дни
        судьба им сулила успех:
        любовь - для одних, вино - для других
        и вечную радость для всех…
        Слегка удивляясь странной склонности пиратов к балладам, предсказывающим их собственную судьбу (хоть и восхваляющим заодно их подвиги и бесстрашие), я проскользнул внутрь под одобрительные возгласы и стук кружек по столам, что заменяло здесь аплодисменты.
        Помещение таверны тонуло в табачном дыму. С обеих сторон у стен под прямым углом к ним стояли скамьи, а столы хозяин разместил между ними - так было удобнее многочисленным посетителям, среди которых присутствовало немало женщин. Пол в центре комнаты был выскоблен добела и посыпан песком, а на противоположном от входа конце на небольшом возвышении сидели два скрипача. Когда я вошел и огляделся, музыканты подняли смычки, и человек десять моряков, прижимая к себе своих подружек, неуклюже, словно пляшущие медведи, принялись топтаться между столами под визгливые звуки скрипок; остальные тем временем громкими криками поторапливали прислугу, разносящую напитки и принимающую заказы.
        Я с трудом разглядел Ластоногого Фентона, Запевалу Сэма и их неизменного спутника Питера, сидевших за одним из столов вместе с тремя матросами с «Золотой Надежды». Питер, толковый малый, следуя моим советам, сумел добиться расположения своих поднадзорных, и все шестеро походили сейчас на компанию закадычных дружков-грабителей после очередного дележа добычи.
        - Вот это жизнь! - разглагольствовал Фентон. - Вольная, как ветер, и никто тобой не командует! Хочешь - бросай золото пригоршнями девчонкам, хочешь - ввяжись в драку, чтобы мускулы не размякли! Когда я плавал с Девисом…
        - Кто здесь плавал с Девисом? - прервал его густой бас. Гигантского роста моряк, до самых глаз заросший жесткой курчавой бородой, поднялся из-за соседнего стола и подошел к Фентону. Блестящие черные волосы великана были заплетены в тугую косичку на затылке и выбивались спереди из-под ярко-алого головного платка, свисая на лоб. Густые брови прикрывали его прищуренные глаза, а остальная часть лица, не скрытая волосами, приобрела цвет потемневшей бронзы; на одной из щек светлой полоской выделялся застарелый шрам.
        - Покажите мне человека Девиса! Кто это? Ты, что ли, приятель?
        Хитрые глазки Фентона беспокойно забегали, но деваться ему было некуда, поскольку он, очевидно, не раз уже хвастался здесь своими героическими подвигами.
        - Да, это я! - гордо выпятив грудь, заявил он.
        - Ты был с ним, когда он семь дней и ночей дрался с испанцами в орудийном дыму и по колено в крови? Ты был там, приятель?
        Фентон принял еще более горделивую осанку, и окружающие с еще большим восхищением взглянули на него.
        - Да, я там был! Испанцы раз двадцать пытались взять нас на абордаж, но мы гнали их прочь, как стадо овец!
        - Ты лжешь! - прогремел великан. - Ни слова правды не вылетело из твоей проклятой пьяной глотки!
        - Кто сказал, что я лгу?
        Фентон вскочил на ноги, потянувшись за ножом. Запевала Сэм схватился за рукоять своего палаша. Питер краем глаза заметил меня и остался сидеть неподвижно.
        - Это говорю я, и десять человек могут подтвердить мои слова! Ах ты трусливый пес, дешевый прихлебатель, бабий угодник, мошенник, дурачащий лопоухих простаков! Да капитан Девис такому, как ты, не доверил бы и грязную швабру! Я служил у него канониром, и Эмбер тоже, а Уэллс был боцманом. Здесь нас одиннадцать человек из тех, кто сражался на борту «Ужаса». Долой с палубы и вон отсюда, подлый негодяй, выклянчивающий дармовую выпивку, хвастаясь чужими подвигами!
        Моряк схватил кружку горячего рома с водой, стоявшую перед Фентоном, и выплеснул содержимое ему в лицо. Сверкнул нож, но рука гиганта стальным зажимом сомкнулась на запястье Фентона и сдавила его так, что пират взвизгнул от боли и оружие упало на пол.
        Товарищи черноволосого великана столпились вокруг него, скрипачи прервали свою игру на фальшивой ноте, девицы завизжали, и все заведение словно взорвалось от воплей, громких голосов, грохота опрокидываемых столов и звона бьющейся посуды. В толпе засверкали ножи, и перепуганный трактирщик выскочил из-за стойки, чтобы утихомирить разбушевавшихся посетителей. Одиннадцать моряков, сражавшихся под флагом Девиса, стояли единым сплоченным строем, с ножами, пистолетами и тесаками наготове, и Фентон с Пайком, а также те, кто их поддерживал, потеснились назад.
        - Опомнитесь! - вопил несчастный трактирщик. - Сейчас сюда придет стража, и вас всех арестуют! У меня отберут патент! Успокойтесь, умоляю вас!
        - Тогда выстави отсюда этого хвастливого болтуна, или я перережу ему глотку, чтобы он не смог больше ни лгать, ни пьянствовать! Вон отсюда!
        Фентон, придерживая рукой запястье, сверкнул глазами на своего противника. Шансы были явно не в его пользу. Он обернулся к Пайку:
        - Пойдем, Сэм! Легко строить из себя храбреца, когда за спиной стоит целая толпа!
        С матросами, пришедшими вместе с ними, они отступили к двери, поторапливаемые трактирщиком, который суетливо уговаривал и успокаивал их:
        - Не надо скандалить, джентльмены, умоляю вас! Не надо скандалить! Мы все очутимся в тюрьме. Закон очень строг на этот счет!
        Уловив мой одобрительный кивок, Питер отправился вслед за ними. Ни Пайк, ни Фентон не заметили меня. Суматоха улеглась, прислуга подняла перевернутые столы и разбитую посуду, и люди Девиса снова уселись на свои места. Скрипачи тут же принялись наигрывать веселую плясовую, и неуклюжие матросы со своими крикливыми возлюбленными вновь закружились между столов. Тревога на лице трактирщика сменилась озабоченностью.
        - Кто мне заплатит за убытки? - жалобно простонал он.
        Черноволосый великан сунул руку в карман своего сюртука, отделанного золотым галуном, местами потертого и покрытого пятнами морской соли, но все еще сохранившего элегантность покроя. Он достал оттуда пригоршню золотых гиней и отсчитал полдюжины в жадно протянутую ладонь трактирщика.
        - Вот самый целительный бальзам для твоих недугов, - сказал он. - Ставь выпивку всей вахте в честь капитана Эдварда Девиса! Там, откуда пришли эти кругляшки, найдется еще немало таких же! Есть еще заряды в наших пороховых погребах!
        Я чуть ли не с вожделением смотрел на этих крепко сбитых, бывалых парней. В том, что это пираты, я нисколько не сомневался, но они могли стать именно тем сплоченным, единым костяком, в котором так нуждалась наша разношерстная и разболтанная команда. Пустившись в рискованную авантюру, мы оказались буквально между молотом и наковальней - с Саймоном за спиной и ожидающей нас борьбой за сокровища впереди, - и нам требовались люди надежные и дисциплинированные, раз уж мы им доверяли свою судьбу. Ах, если бы ее доверить этим бородатым, решительным и дружным морякам!
        Кружки были наполнены, и черноволосый гигант стоя провозгласил здравицу голосом, способным перекрыть грохот любого урагана:
        - За Девиса! Все как один и - до дна!
        Девон всегда слыл родиной славного племени морских разбойников. Здесь не было никого, кто не слыхал бы о Девисе или о подобных ему знаменитых буканьерах, громивших испанцев и грабивших их вест-индские владения во славу и благополучие английского флага. Кровавые дела творили они, эти морские разбойники, но мир всегда рукоплескал смелым воинам, и Девиса провозгласили отважным и галантным джентльменом.
        Если кто и сомневался в принадлежности этих людей к его команде - во всяком случае, в это верил, - то все они покинули таверну вслед за Фентоном и Пайком. Чернобородый великан этому не препятствовал: он лишь проводил их пренебрежительным взглядом, как жалких каботажников и береговых слизняков, ставя на стол опустевшую кружку.
        - Надеюсь, люди Девиса не откажутся выпить со мной, - воспользовался я минутной паузой, - сперва за капитана, а потом за его храбрую команду?
        Великан с сомнением покосился на меня, но вскоре дружелюбный огонек зажегся в его черных глазах.
        - Почему бы и нет? - сказал он. - Почему бы и нет, мой любезный джентльмен, хоть я готов побожиться, что вы - странная рыба, случайно заплывшая в эти воды!
        - Зато сейчас я плаваю в хорошей компании, - отпарировал я, и он одобрил мой ответ громким добродушным смехом.
        Я уселся рядом с ним за два сдвинутых стола, где великан удобно расположился со своими приятелями. Эти грубые, простые парни не очень-то почитали законы церкви и государства, но они были из тех, кто шел за Дрейком и Рэйли, кто плавал с моими предками и сражался под их началом. Такие люди мне приходились родней по духу, и я умел найти с ними общий язык. Я твердо решил не упускать подвернувшейся мне возможности и любой ценой добиться своего. Ибо мне, наконец, попались моряки как раз такого сорта, которые требовались для плавания, подобного нашему, - хоть и вспыльчивые, как пороховая петарда! Правда - и тут заключалась главная загвоздка, - ими надо уметь управлять.
        Среди морских разбойников существует своеобразный кодекс чести, заставляющий их беспрекословно подчиняться своим вожакам. Пиратство - их профессия, и добыча - их цель, однако под командованием Девиса и других эти люди довольствовались малым, совершая чудеса героизма и самопожертвования. А мы отчаянно нуждались в их опыте и силе. Мы затевали рискованную авантюру, и если сэр Ричард или я не почувствуем себя в состоянии овладеть положением, то будем просто не вправе идти на это.
        - Откуда вы прибыли? - поинтересовался я, начиная разговор издалека.
        - Из Байдфорда, куда зашел наш корабль, - последовал ответ. - А туда мы пришли с острова Нью-Провиденс на Багамах. Пришли честными людьми, сэр, с помилованием от самого вице-губернатора в кармане! Мы свободные люди и можем ходить по земле, не опасаясь виселицы. Черт побери, жаль, что игра в Карибском море закончилась! Девис получил от короля патент на офицерский чин, а мы теперь ожидаем начала войны с Испанией. Вы, случайно, не на службе, сэр?
        - Я - нет, но могу предложить службу для вас, - ответил я. - Испания все еще ведет переговоры. Война может так никогда и не начаться. Не хотите ли отправиться в плавание на полгода на отличных условиях и с хорошей оплатой?
        - Купеческие рейсы не по мне, - поморщился чернобородый великан. - Я не шкиперская дворняжка, скулящая при виде веревочного конца и радующаяся куску червивого сухаря с соленой кониной. У меня слишком привередливый желудок, - верно, ребята?
        - На сей раз все иначе, - настаивал я. - И кормежка, и плата, и обращение. Это… это особый рейс.
        Глаза великана сузились:
        - Ого! Особый рейс, вот как? И не побоитесь взять на борт таких волков, как мы?
        - Боялся бы, так и не стал бы предлагать!
        - Хо-хо! Храбрый петушок!
        Он медленно обвел меня взглядом с ног до головы. Наши глаза встретились, и мы смотрели в упор, с обоюдным вызовом оценивая друг друга.
        - Нет, вы бы не испугались! - произнес великан. - И я согласился бы получать приказы от вас. Но сейчас не время для серьезной беседы. Мы только что высадились на берег, и у нас есть еще гинеи, чтобы тратить их на удовольствия. Время придет, когда уплывет последняя монета и в долг никто больше верить не станет. Через недельку приходите, и мы с вами потолкуем.
        Он был явным вожаком, и остальные присоединились к его словам.
        - Послушайте, - не унимался я. - Судно отчаливает через три дня, сразу же после того, как закончится погрузка. Если вы дадите мне свое согласие, то можете все эти трое суток развлекаться на берегу. Жалование хорошее, и камбуз набит до отказа.
        - Что за судно?
        - Баркентина «Золотая Надежда».
        - Видел ее. Довольно приличная посудина! Что скажете, ребята? О войне пока ничего не слышно, а тут, похоже, ожидаются горячие денечки, судя по тому оружию, которое, как говорят, загружено к ней на борт! Но только мы все вместе, имейте в виду, и каждый будет занимать свою должность. Я, например, канонир, Эмбер тоже, а Уэллс - боцман. Я склонен принять ваше предложение, сэр. Что-то для меня начинает попахивать тухлятиной здесь, на берегу. Гуд мое имя - а характер у меня добрый, если со мной хорошо обращаться. Майкл Гуд. Черный Майкл, канонир с «Ужаса».
        - Квартирмейстер Гуд с «Золотой Надежды», если подпишете контракт.
        - Что же, неплохо звучит! Пусть я буканьер, пусть нас называют пиратами, но мы честно заслужили помилование. Прошли времена настоящих пиратов, отважных бойцов, не боявшихся сойтись грудью с любым противником. Осталась лишь жалкая кучка трусливых головорезов и мародеров, вроде того хвастливого пса, которого я чуть не утопил в его собственной выпивке! Теперь мы честные люди и поступаем честно с теми, кто нам доверяет. Но хватит разговоров: моя глотка суха, как песчаная коса на Багамах. Продолжим беседу ровно через три дня!
        Я понял намек и заказал достаточное количество грога, чтобы насквозь промочить их иссохшие внутренности. Убедившись, что мой заказ выполнен, я сослался на неотложные дела и ушел.
        Пробираясь к выходу, я слышал, как Черный Майкл затянул песню, а его приятели подхватили вслед за ним:

        Сорок пушек у испанцев,
        только дюжина - у нас,
        но бесстрашие британцев
        победит и в этот раз!
        Гром орудий, свист шрапнели,
        смерть глядит со всех сторон, -
        что же вы так побледнели,
        господин спесивый дон?..
        К тому времени, когда я добрался до дома, я уже вовсе не был убежден в мудрости своих действий и решений. Несмотря на все уверения Черного Майкла в обращении их на праведную стезю закона и порядка, при виде сокровищ к ним могут вернуться их прежние нравы, а ни я, ни сэр Ричард не являлись настолько опытными дрессировщиками, чтобы держать в повиновении подобную стаю морских волков. С другой стороны, без них я не видел никакой возможности в ближайшие дни выйти в море, и в этом смысле можно было считать, что они нам посланы свыше. Будут, конечно, трудности с Пайком и Фентоном, но мы не могли принимать в расчет их чувство уязвленной гордости, когда на карту ставится судьба всей экспедиции. Если понадобится, мы найдем способ обойтись и без них или отправить их обратно из первого же порта, куда зайдем, направляясь к Мадагаскару.
        До сих пор обстоятельства вынуждали нас держать их в качестве заложников. Я, однако, больше доверял Черному Майклу и его товарищам, чем людям типа Фентона. Последний, по сравнению с канониром с «Ужаса», вообще выглядел театральным злодеем и бутафорским разбойником, каких показывают на площадях бродячие актеры.
        Я ломал себе голову над тем, согласится ли сэр Ричард с моими доводами. Если у него нет другой замены, то вряд ли у него найдутся серьезные возражения. Правда, путешествие наше станет еще более рискованным, но нельзя же ожидать, чтобы поход за сокровищами был столь же простым и безопасным, как сбор вишен в собственном саду!
        Питер встретил меня с мрачным лицом.
        - Фентон пропал, - сказал он.
        - Пропал? Как? Куда пропал?
        - Не знаю. Мы расстались с нашими тремя матросами, и по дороге домой Фентон вдруг заявил, что потерял нож. Он вернулся его поискать, и больше мы его не видели. Мы звали его, обыскали все вокруг, но никаких следов не обнаружили. Ей-богу, я не виноват, сэр!
        - А что с Пайком?
        - Он оставался со мной. Помогал разыскивать Фентона. Он злился и ругался, кричал, что Фентон сыграл с ним гнусную шутку, однако не пытался последовать за ним.
        - Пришли его ко мне. Сэр Ричард уже лег?
        - Да, сэр, два часа тому назад, как мне сказали.
        Явился Пайк, угрюмый и сонный, на чем свет стоит проклиная своего приятеля. Мне даже показалось, что он слегка переигрывает, и он словно бы спохватился, догадавшись о впечатлении, которое на меня произвел:
        - Тот чернобородый верзила опозорил его перед всеми моряками, мистер Пенрит. Вот в чем причина. Фентон - гордый человек. Он постыдится появиться вам на глаза после того, как проклятый черный пес смыл его с палубы прямо в кильватер. Питер сказал нам, что вы были в таверне, сэр. Но я доказал свою верность. Я ведь остался с вами добровольно и без всякого принуждения, разве не так?
        - Фентон лишился права на свою долю сокровищ, - сказал я. - Золото он держал при себе?
        - В поясе, под перевязью. Днем и ночью. Даже мне не доверял и не показывал ни разу, не говоря уже о том, чтобы одолжить хотя бы монетку!
        - Попытайтесь отыскать его, вы и Питер, - сказал я. - Он совершил глупость, оставшись на бобах!
        - Совершенно верно, сэр! Я постараюсь.
        Я отпустил его. Могу поклясться, что заметил, как он прячет ухмылку, поворачиваясь ко мне спиной в дверях; поэтому я решил присмотреть за ним, чтобы лишить малейшей возможности последовать за Фентоном, если это входило в его намерения.
        Побег негодяя представлял опасность, и довольно серьезную. Конечно же, я не мог поверить, чтобы Беспалый Фентон пожертвовал своей долей из-за пустячного оскорбления во время кабацкой ссоры; и вероятность встречи с Черным Майклом на борту «Золотой Надежды», разумеется, никак не могла прийти ему в голову. Правда, он с самого начала наотрез отказывался от участия в экспедиции, но тогда он еще надеялся получить пять тысяч гиней вместо двух.
        Вряд ли он успеет вернуться в Лондон и присоединиться к Саймону, если в этом заключался смысл его затеи. Если же он рассчитывал перепродать секрет карты и кольца в Плимуте или где-нибудь еще, то преимущество во времени все равно оставалось за нами. Через три дня мы сможем отплыть. Однако теперь, когда Фентон сбежал, прибавив нам лишних хлопот, мы обязаны во что бы то ни стало добиться участия Черного Майкла и его товарищей в нашем путешествии. Я не сомневался, что Фентон задумал какую-то дьявольскую каверзу. Он либо искал наиболее удобного случая, чтобы улизнуть от Питера, либо выжидал, пока его план не созреет. И я был абсолютно убежден, что Фентон и не думал обманывать своего приятеля, Сэма, которому во всем этом деле была отведена своя строго определенная роль.
        Но лишь дальнейшие события показали, насколько сильно мои догадки отличались от истинного положения вещей.



        Глава двенадцатая. ПРЕДАТЕЛЬСТВО?

        В небе чайка громко плачет,
        слышны птичьи голоса;
        ветер счастья и удачи
        раздувает паруса!

        Выйдя в море, мы миновали «кошачью» мертвую зыбь, где мелкие волны суматошно сталкиваются друг с другом, точно злые мартовские коты, и за час до рассвета вместе с приливом вошли в Ла-Манш. Свежий утренний бриз раздувал паруса и напевал в снастях волшебную песню сирен, зовущих в Неведомое. Черный Майкл стоял у штурвала, спокойный, уверенный в себе, моряк до мозга костей, и соленый ветер трепал его черную бороду, относя прочь исходящие от него запахи вчерашних излияний. Десять его соратников по службе у Девиса находились тут же - здоровенные парни, молодец к молодцу, способные сплотить и повести за собой остальную команду, дерзкие и отчаянные, но в то же время первоклассные специалисты, люди, хотя и полные мужественности и силы, но с душой ребенка и, пожалуй, с таким же умственным развитием, несмотря на свою грубую внешность и устрашающие манеры.
        У них отсутствовало воображение; его заменяли события и факты, о которых им говорили другие. Они были лишены ощущения логической связи явлений; их действиями и поступками руководили первобытные инстинкты, случайные порывы и дремучие предрассудки. В этом-то и заключались их слабость и наша сила. Если у нас в головах окажутся мозги, а не прокисшее тесто, если у нас хватит силы воли, чтобы настоять на своем, нам нечего будет их опасаться. Я был уверен, что исход теперь всецело зависит от нас. Эти люди были нашими козырными картами, но, если мы не сумеем ими правильно распорядиться, мы проиграем.
        По мере продолжения нашего путешествия они постепенно присматривались к нам, оценивая нас согласно своим меркам. Они не стеснялись, например, демонстрировать свое отношение к капитану Джекобсу, но не тем, что не выполняли его приказы, а тем, как они их выполняли: с добродушной и насмешливой снисходительностью.
        Все время, пока судно стояло под погрузкой, Фрэнк Мадден практически жил на борту. Он так ловко научился передвигаться по палубе, что отбросил костыль и пользовался только тростью, в случае необходимости хватаясь свободной рукой за ближайшую снасть, причем проделывал это он почти автоматически. Вскоре он прочно завоевал место первого любимца у команды, частично благодаря щедрости, с которой раздавал направо и налево мелкие деньги на выпивку.
        Стоя рядом с ним на носу, я видел, как горели от возбуждения его глаза. Свежий ветер и соленые брызги навели румянец на его бледные щеки.
        - Думаю, я смог бы командовать такими людьми, как у нас, Джастин, - сказал он. - Конечно, после того как изучу навигацию. Они словно малые дети и преклоняются перед более сильным умом.
        - И более крепким авторитетом, - добавил я.
        - Ну да, - согласился он. - Но его нетрудно завоевать. Человек с пистолетом, имеющий зоркий глаз и твердую руку, всегда сможет удержать их в повиновении. Ты когда-нибудь слышал о человеке по кличке Лебедь?
        - Кто это?
        - Карлик-негр, наполовину испанец. Пайк рассказывал, что его называли Черным Лебедем. И, несмотря на небольшие силу и рост, невзирая на цвет кожи, он заставил все Карибское море дрожать от ужаса при звуке его имени. Ему принадлежал целый остров на Багамах с фортом и большим деревянным домом, где он держал свой сераль и жил со своими людьми в роскоши и богатстве, как Великий Могол!
        Я с любопытством взглянул на собеседника. Немало мальчишек завидовало морским разбойникам, благодаря описанию их славных подвигов в песнях и балладах вроде той, которую я сам нацарапал в честь Тауни, - причем неизбежная расплата за преступления в них либо замалчивалась, либо возвеличивалась до уровня героического финала лихой и бесшабашной жизни, - и я задумался, насколько глубоко и серьезно укоренился этот образ мыслей в голове Фрэнка. Его внутренний протест против собственных физических недостатков являлся богатой почвой для подобного рода фантазий.
        - На твоем месте я бы не стал слишком доверять россказням Сэма Запевалы, - заметил я, подумав при этом, что парню не следовало бы разрешать столь тесное общение с Пайком и Фентоном.
        Он бросил на меня быстрый взгляд своих живых выразительных глаз, в которых, казалось, постоянно таилась скрытая усмешка, намек на то, что собеседник никогда полностью не воспринимается им всерьез, и молча отошел к нактоузу[Нактоуз - деревянная тумба для установки судового компаса. Располагается обычно перед штурвалом.] , где Черный Майкл перебирал загорелыми пальцами спицы штурвала, в то время как зоркие глаза его пристально следили за положением парусов и замечали малейшие попытки судна сойти с курса под влиянием встречной волны.
        О Фентоне мы так ничего и не узнали. Но теперь, когда мы благополучно вышли в море и пустились наперегонки с нашим вероятным соперником - если таковой действительно существовал, - это нас уже не очень тревожило. Пайк, постоянно напоминая о своей верности и преданности, находился у нас на борту. Между ним и Черным Майклом не было открытой вражды, и последний не вспоминал о ссоре в «Обросшем Якоре».
        По настоянию сэра Ричарда и к явному неудовольствию капитана Джекобса я получил должность первого помощника. Невзирая на отсутствие морской практики, я охотно приступил к своим новым обязанностям, поскольку они давали мне возможность участвовать в судовождении. Я рассчитывал, что Черный Майкл, как наш квартирмейстер, поможет мне возместить мое невежество в этой области.
        Мы закончили прокладку курса. Он пролегал почти строго на юг и слегка к западу от Плимута прямо до Мадейры (куда мы намеревались зайти за пресной водой), затем снова в том же направлении до островов Зеленого Мыса, минуя Азоры, и оттуда до мыса Доброй Надежды. После Кейптауна курс наш поворачивал на восток к Мадагаскару и в Мозамбикский пролив.

«Золотая Надежда» довольно резво шла в бакштаг[Бакштаг - курс судна, составляющий тупой угол с направлением ветра.] левым галсом[Галс - если ветер дует слева, то судно идет левым галсом, а если справа - правым галсом.] , подгоняемая свежим северо-восточным бризом. Она обладала, как оказалось, лучшим ходом, чем я предполагал, хоть и зарывалась носом в волну по самые якорные крамболы[Крамбол - кронштейн на носу судна для подвешивания якоря.] , разбивая синюю гладь моря в белоснежную пену, которая шумела вдоль бортов и исчезала за горизонтом, превращаясь в искрящуюся и переливающуюся всеми цветами радуги жемчужную кильватерную струю. Вдруг мне показалось, что я заметил какое-то недовольство в прищуренных глазах Майкла, когда тот бросил взгляд на паруса, хотя они и так были до отказа наполнены ветром. Подойдя поближе якобы для того, чтобы проверить показания компаса, я тихо - поскольку была вахта капитана Джекобса - спросил его, в чем дело.
        Черный Майкл покосился в сторону капитана, который стоял у леерного ограждения, глядя на быстро исчезающие вдали берега Англии, и передвинул языком из-под правой щеки под левую табачную жвачку, помогавшую ему бороться со вчерашним похмельем.
        - Если выбрать шкоты[Шкоты - снасти, натягивающие нижние углы парусов. «Выбрать шкоты» - означает втугую натянуть их так, чтобы паруса не полоскали по ветру («обтянуть паруса»).] и обтянуть паруса, она пошла бы быстрее, - пробормотал он вполголоса.
        Я и сам подумал о том же, поэтому подошел к капитану Джекобсу и как бы невзначай высказал свое предположение.
        - Ветер, кажется, немного меняет направление, - сказал я. - Не следует ли потуже обтянуть паруса?
        Со времени нашего отплытия и после назначения меня первым помощником достойный моряк стал относиться ко мне с вежливостью, граничащей со снисходительностью. Он обернулся ко мне с любезной улыбкой.
        - С такими обводами судно слишком уваливается под ветер и перестает слушаться руля, если чересчур форсировать парусами, - ответил он. - Это строгая кобылка и не любит понуканий!
        Ответ достаточно резонный! Капитан лучше меня знал судно и был опытным моряком. Тем не менее, я предпочел бы придерживаться советов Майкла, который понимал в этом деле получше многих. Для Майкла, рулевого, штурвал являлся пульсом судна; он мог на ощупь, по одному поведению руля, угадать любой трюк, который оно собирается выкинуть, и предупредить любой. Он умел по форме и виду кильватерной струи, по сопротивлению встречной волны, по давлению воды на рулевое перо определить соответственно наиболее благоприятный режим движения судна. И все-таки я решил не затевать спор по такому малозначительному поводу.
        Команда наша состояла из сорока одного человека. Майкл и его друзья все были англичанами, причем семеро из Девона. Еще шестерых мы наняли в Плимуте перед самым отплытием, а остальные представляли собой пеструю смесь, набранную с бору по сосенке на всех морях капитаном Джекобсом. Было даже трое индусов-ласкаров. Между людьми Майкла, занявшими посты классных специалистов, и прочими членами команды уже успела наладиться своеобразная субординация. Матросы Девиса умели поставить на место своих товарищей по кубрику.
        Подобное размежевание могло послужить нам как на пользу, так и на вред, если неприятности, которые, как я предвидел, ожидали нас впереди, действительно наступят. Главное было добиться уважения, а следовательно, и поддержки у Черного Майкла и его компании. Эти одиннадцать парней вполне способны были справиться с любой неожиданностью.
        Кроме обычных судовых работ, мы распределили среди членов команды дополнительные обязанности и посты, намереваясь установить на борту некое подобие воинской дисциплины со шлюпочными учениями и учебными тревогами по отражению возможных нападений. Хотя опасность нападения пиратов нам вряд ли угрожала, такие меры помогали заполнить свободное время команды и не допустить праздности, поскольку домыслы об истинном характере нашего путешествия, естественно, являлись главной темой для сплетен и разговоров на полубаке. К тому времени, когда тайна неизбежно раскроется, следовало установить на корабле строжайшую дисциплину.
        Разумеется, сохранялась и постоянная опасность того, что Пайк преждевременно разболтает сведения о целях и задачах нашей экспедиции, но он, к счастью, находился в незавидном положении, не войдя в состав экипажа «Золотой Надежды» и не примкнув к друзьям Черного Майкла, хотя и старался изо всех сил завоевать всеобщую популярность знанием бесчисленного количества морских песен и баллад.
        Крайняя оконечность мыса Лизард растворилась в голубом пространстве, и мы час за часом продвигались все дальше на юг по покрытому белыми барашками морю. На закате ветер немного поутих, но с поднятыми верхними марселями и фор-брамселями[Марсели и фор-марсели - названия парусов.] мы удерживали неплохой ход.
        За обедом в кают-компании, где мы сидели с сэром Ричардом и юным Мадденом, мы неожиданно услыхали топот ног и скрип такелажа. Баркентина накренилась, поворачивая на другой галс. Вскоре в каюту вошел капитан Джекобс.
        - Ветер переменился в сторону западных румбов, - сказал он. - Пришлось поменять галс. Идем в полветра, так что вряд ли нужно уменьшать паруса, мистер Пенрит.
        Была моя очередь сменять его на вахте, и я отправился на палубу. Легкая туманная дымка лежала на море и словно вуалью прикрывала первые звезды, появившиеся на небосклоне. У штурвала стоял матрос из первоначальной команды Джекобса, его звали Родригес. Курс был юго-юго-запад, и я не стал его менять. Заметив, что волнение на море изменило общее направление и волны накатывают теперь на корму со штирборта[Штирборт (здесь) - правый борт.] , я обратил на это внимание рулевого, который постоянно перебирал спицы штурвала, выравнивая дрейф.
        - Поперечное течение в проливе, - хмуро объяснил он.
        Я ничего не ответил и перешел на нос, чтобы определить, насколько сгустился туман. Мне показалось, что он начал понемногу рассеиваться, низко расстилаясь над водой. Группа моряков в плотных суконных куртках - вечерний воздух был довольно свеж - собралась вокруг Запевалы Сэма на баке, покуривая и жуя неизменную табачную жвачку. Я с минуту прислушивался к его пению:

        … Ведет нас за собою
        багровая заря,
        и женщины гурьбою
        встречают нас не зря!
        Но поздно или рано
        отправятся на рей
        бродяги океана,
        грабители морей.
        Мы вспомним на дорогу
        про славные деньки
        и зашагаем к Богу
        с петлею из пеньки!..
        - Ну а теперь, друзья, подхватим все вместе:

        Так не спешите, братья,
        бросаться сгоряча
        в смертельные объятья
        веревки палача!
        - Эй, Сэм Пайк! - решительно вмешался я. - Смените-ка свой репертуар! Чтоб я на борту «Золотой Надежды» не слышал песен, прославляющих грабеж и разбой!
        - Да, да, мистер Пенрит - конечно, сэр! - вытянулся передо мной Запевала Сэм, отдавая честь. - Только в моих песнях ничего такого нет, сэр: в них говорится о том, как плохо кончают те, кто ступил на пагубный путь пиратства. Но вы правы, сэр; лучше мы запоем другую:

        - В голубой долине моря,
        Где лазурный небосвод,
        С буйным ветром лихо споря,
        Белый парусник плывет.
        На борту его - ребята
        Из четырнадцати стран,
        И ведет его куда-то
        Молчаливый капитан.
        Штурман, ловкий и умелый,
        Держит вахту у руля,
        И конечно, самый смелый
        Из команды - это я!..
        При этих словах все, сидевшие вокруг, так и покатились от хохота, а багровая шишка на лысоватом черепе ухмыляющегося Сэма еще более покраснела.
        Я отошел за фок-мачту, чтобы не смущать их, и направился на ахтердек[Ахтердек - задняя (кормовая) часть палубы, обычно с надстройкой.] . Ветер заметно крепчал и задувал с правого борта, разгоняя остатки тумана. Огромный выпуклый купол треугольного грота[Фок, стаксели - названия парусов.] , косо повернутый на бакборт[Бакборт (здесь) - левый борт.] , белоснежной горой вздымался ввысь, где верхние стаксели, казалось, подхватывали его, и он уходил в бесконечность, растворяясь на фоне темно-синего бархатного неба. Звезды, мерцая, начали постепенно пробиваться сквозь туман, белесые пряди которого уносило ветром прочь.
        Странное положение созвездий задержало мое внимание. Чем-то - я сначала никак не мог сообразить чем - они показались мне не на месте. Я перевел взгляд на наветренную часть небосвода и увидел на нем знакомые очертания Большой Медведицы. И - почти перпендикулярно нашему курсу - яркую Полярную Звезду. Мы шли прямо на запад!
        Одним прыжком я взлетел по трапу на ахтердек и бросился к компасу, не веря собственным глазам. Курс был прежним: юго-запад, ближе к югу. Но по звездам мы плыли прямо в Атлантический океан, отклонившись от истинного курса градусов на сорок, направляясь куда-то в сторону Северной Америки, оставляя за собой ненужные мили и попусту теряя драгоценное время!
        У меня внизу хранился мой собственный компас, и я сбегал за ним, не сказав ни слова своим попутчикам. Установив прибор рядом со штурвалом, я выверил его вдоль продольной оси судна. Северная стрелка безошибочно указала на Полярную Звезду, определив наш курс на три румба южнее чистого веста.
        Сомнений не было: либо судовой компас врал, либо кто-то над ним основательно потрудился.
        Я схватил рупор и отдал единственно резонную в моем положении команду:
        - Подвахтенные, наверх! Кливер и бом-кливер убрать! Фок и грот[Грот, кливер, бон-кливер - названия парусов.] на гитовы![Гитовы - снасти, служащие для подтягивания кверху нижних углов паруса при уборке.] Приготовиться к повороту через фордевинд![Поворот через фордевинд - перемена галса, когда судно пересекает линию попутного ветра.]
        Резкая трель боцманской дудки послала людей на ванты и реи. Ошеломленный рулевой стал быстро перебирать рукоятки штурвала, обстененные паруса заполоскали, баркентина вздрогнула и покатилась влево под ветер. Вскоре мы вышли на истинный курс, ветер - который так и не менялся - снова задул нам в бакштаг, и «Золотая Надежда» ходко пошла левым галсом на юго-юго-запад.
        Сэр Ричард вышел на палубу, сопровождаемый юным Мадденом; затем к ним присоединился Джекобс, полуодетый, только что выскочивший из койки.
        - В чем дело? - заорал он. - Кому здесь пришло в голову валять дурака?
        - Не знаю, - ответил я, - но кому-то, несомненно, пришло. Принесите фонарь!
        С помощью моего ножа я отсоединил медный котел судового компаса от подставки и осторожно вынул его из гнезда. Что-то звякнуло, упав на палубу: отломанный кончик матросского ножа, застрявший между деревянной облицовкой и медным ободком компаса. Маленький кусочек стали, но вполне достаточный, чтобы повернуть магнитную стрелку и заставить судно изменить курс!
        Если это была случайность, то нам посчастливилось раскрыть ее как раз вовремя, когда туман начал рассеиваться. Продержись он подольше, и наутро мы обнаружили бы себя где-то у западных берегов Ирландии, кружась вокруг Британских островов, как собака вокруг собственного хвоста. Капитан Джекобс прикинулся удивленным, но я не верил в случайность. Как бы там ни было, но если Саймон решил принять участие в гонке за сокровищами, то наши потерянные часы и мили означали выигрыш во времени для него и отставание для нас. И мне очень захотелось взглянуть на нож капитана Джекобса, который торчал в чехле у него на поясе…



        Глава тринадцатая. ХОРОШАЯ ПОГОДА ПРИ ПЛОХОЙ ИГРЕ


… Отчаянье придется
        в пути изведать вам:
        предательство крадется
        за вами по пятам!

        До Фуншала на Мадейре мы добирались целых десять дней, хотя от Плимута до него немногим более тысячи двухсот миль. Ветер, в основном благоприятный, дул слабо, прерывисто и норовил вообще стихнуть. Северо-восточный бриз сменился на ветра западных румбов, так что приходилось почти постоянно лавировать, меняя галсы, а у
«Золотой Надежды» на этот счет имелись свои капризы. Правда, она довольно уверенно держалась на курсе, но ее носовые обводы были настолько далеки от классических форм, что при свежем ветре она постоянно задирала корму и глубоко зарывалась носом в волну. К тому же она не ходила круче четырех румбов к ветру, и ее сильно сносило в дрейф. Майкл давно раскусил эти ее особенности и умел выжимать из нее такую скорость при небольшом количестве парусов, о которой любой другой даже при полной парусности не в состоянии был бы и помышлять.
        При хорошей погоде баркентина ходко шла на юг, чуть накренившись на левый борт, сверкая надраенной медяшкой и чисто вымытой тиковой палубой. Ветер мелодично звенел в натянутых шкотах и винтах, словно играя на струнах Эоловой арфы, басовито гудел в тугих полотнищах парусов; связки канатов и тросов на колках мерно раскачивались в такт медленным кивкам судна. Порою внезапно налетавший шквал еще круче накренял баркентину, и тогда в подветренных шпигатах закипала белоснежная морская пена, словно вылетая из только что откупоренной бутылки игристого вина. Но потом ветер стихал, и мы снова лениво и бесшумно скользили по спокойной глади моря, едва удерживая ход, необходимый для управления судном. Тогда мы пристально вглядывались в покрытое легкими облачками небо, пытаясь отыскать в нем приметы долгожданного ветра, который мучительно долго играл с нами в прятки, но в конце концов, словно сжалившись, опять подхватывал на свои легкие крылья нашу «Золотую Надежду».
        Все это время я посвятил упражнениям в морской практике, почерпнув многое у Черного Майкла. Он был прирожденным моряком. Изучи он теорию кораблевождения, и на свете не было бы лучшего капитана. Но его нетренированный мозг отказывался постигать такие загадки, как среднее солнечное и истинное время и их уравнения, поправочный лунный коэффициент и двойные высоты, наклонения магнитной стрелки и креновая девиация, эклиптические координаты и вычисления угловых погрешностей. Практическую сторону своего дела он знал назубок, а вот математика была для него тем же, что китайская грамота для уличного мальчишки.
        - Цифры совсем не держатся у меня в башке, они там точно вода в решете, - сказал он мне однажды, с завистью наблюдая, как я измеряю секстантом полуденную высоту солнца над горизонтом. - Или как монеты в кошельке. И ничем тут не поможешь, потому что я уже пытался много раз. Понимаете ли, в Карибском море, где я знаю каждое течение, каждую отмель, все штучки ветра и волн, там я могу вести судно по одному запаху придонного ила на лоте, как слепой наощупь находит дорогу до собственного дома. Но пустите меня в открытый океан, и я окажусь беспомощным, словно новорожденный младенец, пока не увижу берега, хотя и умею вычислить скорость судна и поправку на боковой дрейф. С вами - другое дело, сэр, поскольку вы по своей природе настоящий ученый!
        Мне нравился этот человек. Простой, бесхитростный, подлинный дикарь, следующий минутному влечению и отбрасывающий в сторону всякие рассуждения, пока не добьется желаемого, удовлетворяющий свои примитивные инстинкты при помощи грубой силы. Это был великолепный образчик настоящего мужчины, с орлиным носом на потемневшем от загара лице, с шеей, могучей и мускулистой, как и все его тело, безжалостный, жестокий и тем не менее, в чем я был глубоко убежден, верный до конца тому, кто сумел добиться его расположения. Он благоговейно относился к моему умению определять нашу точку на карте, безошибочно предсказывать, когда при таком-то ветре на горизонте появится земля, и угадывать название этой земли. Впрочем, Джекобс тоже умел это делать, и Майкл изо всех сил старался дополнить мои теоретические знания своими навыками в судовождении, в чем он имел явное преимущество.
        О его отношении ко мне как к человеку я мог только догадываться, но мне во что бы то ни стало необходимо было добиться его повиновения. Чрезвычайно рискованно отправляться на поиски скрытого сокровища, имея на борту дюжину отчаянных сорвиголов, чья прежняя жизнь целиком состояла из поисков легкой наживы и бесшабашного проматывания награбленных богатств. Но Черный Майкл и его люди - для которых он являлся непререкаемым авторитетом - умели и подчиняться. Таков был обычай буканьеров: беспрекословно выполнять приказы при весьма либеральном отношении к дисциплине. И этим обычаем следовало воспользоваться так, чтобы он служил нашим целям.
        Тут я, конечно, не мог рассчитывать на Фрэнка Маддена с его мальчишечьими фантазиями; к тому же у меня начали возникать сомнения относительно сэра Ричарда. Стоянку у Мадейры мы сделали по его настоятельному требованию, хотя и не испытывали недостатка в пресной воде. Мы действительно должны были наполнить здесь бочонки, но только не водой, а местным вином.
        Я давно замечал склонность сэра Ричарда к крепким напиткам; она проявлялась как в его внешности - в синеватых прожилках вен на его слегка одутловатом, покрытом нездоровым румянцем лице, - так и в его привычках. С тех пор как мы вышли в море и у него оказалось больше времени для досуга - поскольку его не интересовало ни управление судном, ни руководство командой, чем, по его мнению, должны были заниматься мы с капитаном Джекобсом, - он частенько уединялся после обеда с бутылкой вина и постоянно распространял вокруг себя хмельные запахи.
        Однажды вечером нетвердая походка сэра Ричарда и его склонность к развязным речам выдали, что он выпил больше, чем того допускал здравый смысл. Юный Мадден с нескрываемым презрением посмотрел на него и затем, когда сэр Ричард спустился вниз, с усмешкой обернулся ко мне.
        - Мой дядюшка-хранитель напился до чертиков, - сказал он.
        - Ну не думаю, чтобы так уж сильно!
        - Чем дольше продлится наше путешествие, тем лучше ты научишься распознавать его состояние, - пожал плечами хромой мальчик, причем горб на его спине печально выпятился, как у нахохлившегося воробья.
        В те дни многие джентльмены пили весьма изрядно. Коллекционировать редкие вина и хвастать ими перед друзьями считалось признаком аристократизма. Я далеко не святоша и, надеюсь, не педант, но я никогда не считал, что вторая бутылка стоит головной боли на следующее утро, и всегда предпочитал трезвость мукам похмелья, - хотя бывали случаи, да и сейчас еще наблюдаются, когда я доказываю незыблемость этого моего правила с помощью исключений из него.
        Сэр Ричард выше всего превозносил вина Мадейры. Несравненная мадера, изготавливаемая из смеси черного и белого винограда, Тинта и Вердельо, Буал, Серчиал и Мальмсей, - нет, он и слушать не хотел о том, чтобы уходить отсюда, не имея в трюме бочонка-другого каждого из этих сортов. Не в моем положении было слишком настойчиво указывать ему на недопустимость задержки. Но кто я такой? Всего лишь служащий на жалованье; но тем более странным казалось то, что и юный Мадден тоже почему-то не выражал протеста против такой потери времени.
        С тех пор как я нашел в нактоузе обломок ножа, признаков предательства или заговора на борту не наблюдалось. Раскол между людьми Черного Майкла и остальной командой увеличивался, и Джекобс начал проявлять склонность становиться на сторону своих в разных мелких ссорах и стычках. К тому же, как мне казалось, он избегал ставить дополнительные паруса, когда погода это позволяла, хоть и отлично знал, что мы торопимся как можно скорее достичь цели нашего путешествия; впрочем, вопрос этот касался практических сторон судовождения, и тут я был бессилен что-либо возразить. Во время моих собственных вахт я старался поставить столько парусов, сколько выдерживали мачты, но, как только Джекобс появлялся на палубе, верхние паруса тут же убирались, а на остальных брались рифы. Все это вызывало трения, и вскоре, я не сомневался, должны были посыпаться искры…
        Итак, на рассвете десятого дня, осматривая горизонт в подзорную трубу, я увидел слева по носу маленькое лиловое облачко, поднявшееся над водой. Облачко висело неподвижно, и вскоре мне удалось распознать в нем туманные пики далекого острова. Это была Мадейра.
        Мы встали на якорь на Фуншальском рейде в двухстах саженях от берега у южной стороны острова. Над нами нависала высокая, поросшая густой зеленью гора Торринхас, от подножья которой до самой бухты разбегались, утопая в тенистой листве, белые домики Фуншала. Сэр Ричард приготовился не медля ни секунды отправиться на берег. У него были письма к некоторым виноторговцам, с которыми он намеревался заключить сделки по продаже вина. Фрэнк Мадден собрался ехать вместе с ним, горя желанием впервые посмотреть на чужую страну. Я тоже не прочь был повидать кое-что на этом чудесном гористом острове и собирался последовать за ними немного позже, после того, как закончу необходимые приготовления по приемке на борт закупленной провизии и вина.
        Казалось странным, что именно мне, имеющему самый маленький процент в доходах от всего предприятия, приходится настойчивей всех выступать против всяческих задержек и проволочек. Золотой блеск, который я наблюдал в глазах сэра Ричарда, когда мы в первый раз услыхали о сокровищах, изменил мало-помалу свой оттенок, превратившись в янтарные блики, усиливающиеся при соседстве с бокалом вина. Хромого же мальчика сильнее всего привлекали новые впечатления и открытия, оттеснившие на второй план более далекие перспективы.
        Что касается капитана Джекобса, то для него, как он заявил, Фуншал не представлял собой ничего нового и ему там нечего было делать.

«Золотая Надежда» имела приподнятый квартердек, доходивший до грот-мачты. Сразу за штурвалом располагалась кормовая надстройка, разделенная на четыре каюты. Первая, главная, служила кают-компанией и освещалась с трех сторон двумя окнами по правому и левому бортам и еще двумя, выходящими на палубу по бокам от входной двери. В задней, четвертой, стене кают-компании находились три двери, которые вели в кормовые каюты. Среднюю, самую большую, занимал сэр Ричард с племянником, левую, поменьше, я и такую же справа - капитан Джекобс. Каждая каюта имела по одному окну, зарешеченному прочной дубовой рамой со свинцовыми стеклами. Под квартердеком мы устроили крюйт-камеру, где хранился запас пороха и пуль. Холодное оружие было развешано на стенах и лежало на полках в кают-компании, а огнестрельное находилось в каюте сэра Ричарда.
        Немедленно после прибытия «Золотую Надежду» окружила целая флотилия туземных лодок, доверху нагруженных тропическими фруктами, апельсинами, лимонами, манго, фигами, бананами, ананасами и связками сахарного тростника. Пестрота и краски всего этого изобилия радовали глаз, а одуряющие экзотические ароматы непривычно дразнили обоняние. Матросы охотно покупали предлагаемый товар, оживленно переговариваясь с португальскими лодочниками. Увольнение на берег было запрещено из опасения в очередной раз лишиться части команды, да к тому же ожидалось, что стоянка здесь продлится недолго. Я стоял у фальшборта, с интересом наблюдая за орущими, жестикулирующими, хохочущими белозубыми торговцами, когда ко мне подошел Черный Майкл.
        - На два слова, мистер Пенрит, - сказал он. - По секрету…
        Неожиданно он шагнул в сторону и резко приказал проходившему мимо матросу убрать распустившийся конец троса. Я обернулся и увидел за собой капитана Джекобса, который неслышно приблизился сзади своей мягкой кошачьей походкой. На нем был парадный камзол, парик и широкополая шляпа.
        - Я еду на берег, мистер Пенрит, - заявил он. - Вернусь после полуденной вахты. Сомневаюсь, чтобы наш груз прибыл раньше. Мы снимаемся с якоря с вечерним приливом, за час до захода солнца. Прикажите подать шлюпку!
        Я выполнил его распоряжение, и он отбыл.
        Когда шлюпка отошла на приличное расстояние, я предложил Майклу зайти ко мне в каюту. Указав на кресло, я достал бутылку и пару стаканов. Он медленно выцедил грог и наклонился вперед, скрестив на столе обнаженные до локтей могучие руки, заросшие густой черной шерстью.
        - Вот что, мистер Пенрит, - сказал он. - Я не мастер говорить красивые речи. Мои слова простые и грубые, как и я сам, поэтому не подумайте, будто я хочу вас обидеть или лезу не в свои дела…
        - Выкладывайте, - предложил я.
        - Мне не известна цель нашего путешествия, да меня это и не касается. Но по судну ходят слухи, и люди строят разные догадки. Я не верю сказкам и доверяю только собственным глазам. Этот поющий бездельник, Пайк, что зовет себя Запевалой Сэмом и любит похваляться своими подвигами, все уши прожужжал команде о прелестях пиратской жизни и ходит гоголем под собственное кукареканье. Я повидал кое-что в жизни, да и сам, порой, творил такое, от чего гнилая душонка Пайка затряслась бы, как осиновый лист. Вот эти руки, - он сжал кулаки так, что мышцы вздулись у него под рубахой, - по локоть в крови, пролитою мной в жестоких схватках. Но это все в прошлом. Я и те, кто со мной, - свободные люди, получившие помилование от короля. А остальная команда - дрянь, подонки с мышиным сердцем, способные лишь драить палубу. Они слушают Пайка, развесив уши, как ребенок слушает волшебные сказки. Нанимал их сэр Ричард, но за порядком должен следить капитан…
        - Продолжайте, - сказал я, снова наполняя его стакан.
        - Судно набито оружием и боеприпасами, как военный корабль… или, может быть, приватир?[Приватир - частное судно на службе у государства или другой частной компании (в том числе и у пиратов), выполняющее задачи военного характера.] - он бросил на меня испытующий взгляд. - Не зря же вы заставляете нас проводить боевые учения. Если это означает в недалеком будущем большую драку, то тем лучше. А пока что на борту творится чертовщина другого сорта…
        - Почему бы вам не сказать об этом сэру Ричарду? - спросил я.
        - Пришло время, когда нужно высказать все, мистер Пенрит. Я сам люблю, когда крепкая выпивка щекочет глотку. Порой она мне даже необходима, потому что подстегивает как хлыст скаковую лошадь. Но она затуманивает мозги. Она хороша для тех, кто выполняет приказы, а не для тех, кто их отдает. Бутылка - плохой советчик. Никому еще не удавалось подружиться с ней и сохранить ясную голову…
        - Довольно. Я не хочу больше слушать подобные речи! - строго прервал я его.
        Он покосился на меня с добродушной терпимостью, как старый пес на молодого задиристого щенка.
        - Вы правы, сэр. Сказанного достаточно. У вас есть свои глаза. Только кто-то должен же быть начальником, а капитан Джекобс - плут и негодяй!
        Майкл вынул из кармана складной нож в роговой оправе и раскрыл его.
        - Где у вас тот кусочек железа, который вы нашли в нактоузе? Провалиться мне, если он не подойдет к этому лезвию!
        Примерки не потребовалось: и без того было очевидно, что кончик отломан от ножа, лежащего передо мной.
        - Где вы его взяли? - спросил я.
        Он хитро подмигнул мне:
        - Плох тот вор, кто не может обчистить карманы своего ближнего! Джекобсу следовало бы выбросить его за борт. А теперь, полагаю, потеря ножа немало его тревожит!
        - Вы взяли его у самого капитана Джекобса?
        - Ну да! Конечно, слово простого матроса ничего не стоит против слова капитана, но факт есть факт! И это еще не все. Я знаком с Фуншальским побережьем, как и с сотней других портов. В последний раз мне пришлось побывать здесь пять лет тому назад. В ту пору я был зеленым сосунком. Я сбривал бороду, чтобы сойти на берег и прижаться к гладким щечкам своей Молли, не подозревая, что она, вопреки всем своим жалобам и сетованиям, предпочитает жесткую колючую щетину. Сегодня утром я видел человека, которого знал в те времена и который мог бы узнать и меня, если бы не борода…
        - Он приплыл сюда на туземной лодке, доверху нагруженной фруктами, - продолжал Майкл, помолчав, словно припоминая про себя давно прошедшие дни, - хотя для него перерезать глотку более привычное дело, чем срезать ананас. Цены он заломил непомерно высокие и вроде бы вовсе не торопился продать свой товар. Но, когда капитан Джекобс вышел на палубу, он окликнул его, и наш надутый индюк ему ответил! Это меня удивило, и я спустился на нижнюю палубу, где занял позицию у пушечного порта, так что оба - один надо мной, другой внизу - беседовали друг с другом через мою голову.
        Человека, о котором я говорю, зовут Желтый Джек[Желтый Джек - название тропической лихорадки на жаргоне английских моряков.] , и это имя как нельзя лучше к нему подходит. Он самый большой негодяй и грабитель моряков на всем архипелаге, за исключением своего хозяина, Фуншальского Пита, а точней Педро Васкеса, вербовщика, головореза, полу негра-полупортугальца, исчадья дьявола, хищного паука, плетущего сети на погибель несчастных матросов. У него есть женщина… Но сейчас не об этом речь. У меня к нему небольшой неоплаченный счет, хоть он и носит на себе мою расписку, ибо когда-то я его слегка пощекотал ножом… Так вот, Желтый Джек с Джекобсом болтали по-португальски, а мне немного знаком этот язык. Я понял, что Желтый Джек передал Джекобсу приглашение от Васкеса сойти на берег.
        - И это все, что вы слышали? - спросил я.
        - Все? Разве этого мало? Когда капитан судна общается с таким проходимцем, значит, готовится какая-то чертовщина. В чем она должна заключаться, я не знаю. Они уж позаботятся, чтобы обсудить свои планы там, где их никто не подслушает. Я вас предупредил, мистер Пенрит. Я совершал всякие дела, за которые меня следовало бы вздернуть, если бы не королевское помилование, но я совершал их в открытую. Вы мне нравитесь, сэр. Вы родом из Девона, и в вас чувствуется крепкий характер. Я не перевертыш и не святоша. Свои грехи я несу на собственных плечах и в случае необходимости сам буду отвечать за них. Но помилование снова сделало меня честным человеком, и если наступит время, когда я не смогу больше стоять вахту и управляться с парусами, то мне хотелось бы провести остаток своих дней, не боясь ни королевской кокарды, ни мундиров, ни полицейской дубинки.
        - Присматривайте за Джекобсом, сэр, вот что я вам скажу, - продолжал Черный Майкл. - Следите за ним, как ястреб выслеживает зайца в колючем кустарнике, и, когда придет пора наброситься на него, свистните мне, и я приду вам на помощь вместе с десятью отборными парнями. Вы рождены, чтобы стоять на квартердеке, мистер Пенрит, так же как я рожден для полубака. Я вам намекнул, а теперь ваше дело принимать решение.
        Раздался стук в дверь. Боцман Уэллс, один из людей Майкла, доложил о прибытии лихтера[Лихтер - несамоходное морское судно, служащее для беспричальных грузовых операций при погрузке или разгрузке судов на рейде.] с шестью бочонками вина и с известием от сэра Ричарда о том, что он прибудет на борт после полудня.
        Майкл ушел, чтобы присмотреть за погрузкой вина, а я задумался над его словами. Я не сомневался, что Джекобс станет отрицать обвинения Майкла относительно ножа. Между ними пробежала черная кошка, и я это чувствовал. Судно разделилось на два лагеря, а перед нами стояла задача во что бы то ни стало успешно завершить экспедицию. Что же касается связей Джекобса с Педро Васкесом, то вряд ли ему можно было предъявить какие-либо обвинения, не имея прямых доказательств в измене. Он мог придумать дюжину всяких причин или вовсе отрицать свое знакомство с Фуншальским Питом.
        С другой стороны, Черному Майклу, признанному пирату и буканьеру, внезапно сменившему свои убеждения и решившему встать на праведный путь, тоже не следовало слишком доверять. Его слова при разговоре со мной были обильно сдобрены льстивыми похвалами в мой адрес, так что он вполне мог преследовать какие-то свои тайные цели. Конечно, за Джекобсом надо присматривать и при первом же проявлении явного предательства с его стороны принять решительные меры. В таком случае командование судном ляжет на меня, самого молодого и неопытного из всей команды, если не считать Фрэнка Маддена. И тогда я окажусь в полной зависимости от морских навыков и знаний Черного Майкла. Узелок завязывался сложный и требовал немедленного обсуждения с сэром Ричардом.
        Джекобс явился на борт перед концом полуденной вахты, вежливый и обходительный, и, разумеется, не проронил ни слова относительно своей секретной миссии на берегу. Я не счел себя вправе покидать судно во время отсутствия сэра Ричарда. Дядя с племянником вернулись, когда пробило семь склянок[Семь склянок - на старых парусных судах время отсчитывалось при помощи песочных часов - «склянок», - получасовых и четырехчасовых. Когда песок из получасовой склянки пересыпался вниз, вахтенный матрос переворачивал ее и звонил в судовой колокол - «отбивал склянки». Следующие полчаса он звонил уже два раза - «две склянки», - и т. д., до тех пор, пока не высыплется песок из четырехчасовой склянки. Тогда вахтенный отбивал восемь склянок, что означало конец вахты, и весь отсчет начинался сначала. Семь склянок - семь ударов колокола - означает, что до конца вахты осталось полчаса.] . По красному лицу сэра Ричарда я было заподозрил его в чересчур усердном участии в отборе закупленных вин, но оказалось, что причиной его возбуждения явилось нечто совершенно иное.
        - Вы были правы, Пенрит, - сказал он, когда мы собрались втроем, уединившись в его каюте. - Во всем этом замешан Левисон. Два дня тому назад в Фуншал прибыла шхуна
«Сокол». Как мне стало известно, это одно из судов компании «Харрис и Харрис». Шхуна встала на якорь на рейде, не заходя в порт. На берег была спущена только одна лодка, и Саймон - или человек, по описанию похожий на него, - находился в ней. Он не посетил никого из местных коммерсантов, но клерк одного из них, к которому у меня имелось письмо, видел, как лодка причаливала к верфи, где он сортировал груз, и обратил на нее внимание. Все это открылось случайно, когда я задал вопрос, не заходил ли кто-нибудь сюда на днях из Англии.
        - А клерк не заметил, куда Саймон - если это был он - отправился, высадившись на берег?
        - Я не спросил. Человек был занят. А что?
        - То, что у меня имеются кое-какие подозрения, - сказал я и передал им содержание нашей беседы с Черным Майклом.
        - Странно, - проговорил сэр Ричард. - Все это выглядит очень странно, со всех сторон. Я не хочу подвергать сомнению ваши суждения, Пенрит, ибо вы уже доказали собственную правоту в отношении Саймона. Но я сомневаюсь, благоразумно ли так безоговорочно доверять Майклу. Этот человек - отпетый разбойник. За ним нужен глаз да глаз, как и за Джекобсом. И в то же время нам они оба необходимы. Мы должны быть начеку!
        - С чего это он так невзлюбил Пайка? - горячо вмешался Фрэнк Мадден. - Его интересы полностью сочетаются с нашими. Если среди команды и возникают какие-либо разговоры о пиратстве, то ручаюсь, Джаспер, исходят они от той банды мрачных головорезов, которых ты пригласил на судно!
        Это был первый случай, когда парень высказал упрек в мой адрес. С тех пор как я приступил к исполнению обязанностей первого помощника, мы с ним стали очень редко видеться. Учение и наставничество были совершенно заброшены. Я знал, что он постоянно проводит время с Пайком, но мне казалось, что он дружит также и с Майклом и его людьми. Я ничего не возразил и только высказал естественное пожелание не тратить зря времени и попытаться поскорее добраться до нашего острова. Я удивлялся решению Саймона самому предпринять столь отчаянное путешествие, полагая, что подобные ему типы предпочитают дергать за ниточки из Лондона, сидя там среди менял и ростовщиков, чем лично подвергаться опасности, ввязываясь в рискованную авантюру.
        - Мы не снимемся с якоря до захода солнца, - сказал я. - Шхуна имеет перед нами преимущество в два дня, но, когда мы за тропиком Козерога войдем в полосу стойких западных ветров, мы сможем ее обогнать.
        - Я проткну лживое сердце этого двуличного пса! - воскликнул сэр Ричард.
        - Если поймаете его, дядюшка, - сухо возразил Фрэнк. - Или если ваша рука окажется достаточно твердой, - добавил он вполголоса.
        Сэр Ричард сделал вид, будто не расслышал, а вместо того чтобы пререкаться, послал за Питером, приказав тому откупорить бочонок мадеры, доставленный только что на борт.
        - Он отмечен тремя красными крестами, Питер, - сказал он. - Нацеди побольше и дай отстояться. Если после погрузки его держали в покое, Пенрит, вы насладитесь великолепным букетом!
        Я извинился и отказался, сославшись на срочную работу. Ясная, четкая перспектива нашего путешествия начала затуманиваться. Скептическое отношение Фрэнка к авторитету дядюшки росло с каждым днем. Сэр Ричард непрестанно одурманивал себя вином. Саймон опережал нас на целых два дня. Судовая команда разделилась на два враждебных лагеря… Похоже, Фентон, сбежавший с двумя тысячами гиней, оказался умнее всех нас.
        Одномачтовая фелука со свернутым латинским парусом и сильными загорелыми гребцами, налегавшими на весла, выгребая против прилива, направлялась мимо нас в открытое море. За рулем стоял смуглый бородач в красной феске и грубой рубахе, в коротких льняных бриджах, которые обнажали полоски загорелой кожи между ними и голенищами высоких желтых сапог. Минуя нас, он бросил взгляд на «Золотую Надежду», и я заметил, как Джекобс, стоявший на корме, ответил ему тем же.
        Майкл подошел ко мне и принялся осматривать кливер-фал.
        - А вот и Фуншальский Пит собственной персоной, - вполголоса проговорил он. - Желтый Джек с ним рядом. Посмотрите на шкипера, как он переглядывается с ними. Нет, здесь кроется какая-то чертовщина!
        - Думаешь, они собираются напасть на нас в открытом море? - спросил я.
        - Хорошо, если бы так, - последовал ответ. - Не знаю, что затевается, но в воздухе явно попахивает предательством.
        Подозрения рождают недоверие, как гнилое мясо червей. Когда я присоединился к Джекобсу на юте, мне показалось, будто в глазах у него промелькнула издевательская усмешка; впрочем, он, как обычно, любезно приветствовал меня и перешел к обсуждению нашего курса.
        За обедом сэр Ричард напился. Впервые за все время язык отказался служить ему, а ноги - поддерживать равновесие. Он что-то пробормотал насчет головной боли и отправился в свою каюту. Немного позже Фрэнк открыл дверь, чтобы взять куртку потеплее, и до меня из каюты донесся густой храп. Хромой мальчик обернулся ко мне с кривой усмешкой на губах.
        - Надежный у меня защитник, разве не так? - спросил он.



        Глава четырнадцатая. ФУНШАЛЬСКИЙ ПИТ


… Их путь был - в ад!
        Мушкеты гремят!
        Смерть - не беда:
        морская вода
        примет матроса всегда!

        К полуночи погода переменилась. Неустойчивый ветер вновь подгонял нас, и «Золотая Надежда» опять бодала своим тупым носом сердитые волны угрюмого моря. Рассвет едва пробился сквозь хмурые тучи, солнце выглянуло на мгновение из-за плотных серых облаков и снова исчезло. Море было холодное, безжизненное, свинцово-серое и тяжелое. Баркентина шла в полветра со скоростью не более шести узлов[Узел - мера скорости судна; равна одной миле в час.] .
        Сэр Ричард появился из своей каюты поздно, мрачный после вчерашней неумеренной дегустации закупленного вина. Погода, похоже, угнетающе действовала на всех. Даже Дон, свернувшись калачиком, лежал под койкой в моей каюте, не проявляя ни малейшего желания выходить на палубу. Люди Джекобса собирались группами то тут, то там, неохотно повинуясь командам. Только сам Джекобс, казалось, не замечал перемены в их настроении. Его поездка на берег в Фуншале изменила порядок наших вахт, так что теперь он заступал на первую ночную, а я благодаря этому получил возможность обедать за первым столом в кают-компании вместе с сэром Ричардом и Фрэнком Мадденом.
        На закате мы убавили паруса, убрав верхние брамсели, и приготовились к возможному усилению ветра. Баркентина пошла тяжелее, и качка значительно усилилась. Согласно карте и моим расчетам, мы находились где-то милях в пятнадцати от Сельвагенских скал, группы необитаемых каменистых клочков суши между Мадейрой и Канарскими островами. Наш курс пролегал чересчур близко от них с наветренной стороны, чтобы это могло мне понравиться. Луны сегодня не следовало ожидать, а близость подветренного берега в кромешной темноте, да еще при такой погоде, было трудно назвать приятной. Впрочем, Джекобс вряд ли собирался разбить судно об эти опасные рифы, которые еще не появились на горизонте до того, как тьма окончательно сгустилась; поэтому я спокойно спустился вниз, оставив на вахте сменившего меня капитана.
        Сэр Ричард снимал пробу с очередной партии вина, становясь постепенно все более осоловевшим и сонным. Он ушел к себе рано, и хромой мальчик, слонявшийся без дела и хандривший в течение всего дня, отправился за ним. Я последовал их примеру, надеясь немного вздремнуть перед ожидавшей меня «собачьей вахтой»[«Собачья вахта» - вахта с полуночи до четырех часов утра.] . Баркентина перекатывалась с волны на волну, держась слишком круто к ветру, о чем я заключил по тому, как она рыскала на курсе. У штурвала стоял Родригес; Майкл должен был сменить его в мою вахту. Я никак не мог избавиться от подозрений, что Джекобс нарочно выбирает наиболее невыгодные галсы, чтобы уменьшить скорость судна. Но, как и подобает моряку, я тут же забыл о своих тревогах, едва лишь закрыл глаза и погрузился в сон.
        Меня разбудило сердитое ворчание, а затем громкий отрывистый лай Дона. Сперва мне почудилось, будто кто-то зажег свечу в моей каюте. Было темно, и слышались только шипение воды за бортом да звуки тупых ударов волн о прочную обшивку судна. Некоторое время я лежал неподвижно, наблюдая за белой пеной, до половины заливавшей окно моей каюты всякий раз, как только корма баркентины проваливалась в ложбину между валами. Мне вдруг показалось, что за шумом моря я слышу какой-то посторонний рокочущий звук - отдаленный грохот прибоя, разбивающегося у скал. Затем сверкнула короткая вспышка света - неясная искорка, мелькнувшая во мраке, когда корма в очередной раз опустилась вниз, и тут же погасшая, залитая морской пеной, когда судно снова начало подниматься на гребень волны. Я вскочил на ноги. Мы находились на траверзе Сельвагенских скал, а на берегу был разведен огонь.
        Я вспомнил предупреждение Майкла и фелуку, отправившуюся в море вместе с Желтым Джеком и Фуншальским Питом. По качке судна я понял, что мы лежим в дрейфе[Лежать в дрейфе - остановить ход судна и держаться на месте, не отдавая якоря, расположив паруса так, чтобы одни толкали судно вперед, а другие соответственно назад.] . Волнение было не настолько сильным, чтобы помешать умело управляемой лодке приблизиться к борту судна. Мое полушутливое замечание о возможном нападении на нас в открытом море могло оказаться справедливым. Я спал одетым, сняв только тяжелые морские сапоги. Во мгновение ока я натянул их и бросился к двери. Она оказалась запертой снаружи.
        Все мои подозрения внезапно превратились в уверенность; чувства обострились до крайности. Я подбежал к переборке, отделяющей мою каюту от каюты сэра Ричарда, и забарабанил в нее рукояткой пистолета. Мне ответил голос Фрэнка.
        - Посмотри, не сможешь ли ты меня освободить, - окликнул я его. - Моя дверь заперта снаружи!
        Прошла минута, прежде чем из-за стены послышался ответ:
        - Наша тоже. Что случилось?
        Из кормового окна мне ничего не было видно, кроме тяжело перекатывающихся морских валов. Нас сильно качало, хоть мы и не двигались с места. Я разбежался и изо всех сил ударил в дверь. Прочные дубовые доски не позволяли усомниться в тщетности моих усилий.
        Нас явно поймали в ловушку. Огонь, разведенный на фелуке или на берегу, служил, очевидно, ответом на сигнал, поданный с палубы баркентины. Майкл и его люди, за исключением одного или двух, стоящих на вахте, вне всяких сомнений, заблокированы в кубрике на полубаке. С двумя или даже с тремя из них, застигнутыми врасплох, справиться будет несложно. Фуншальский Пит и Желтый Джек со своей шайкой бронзовокожих головорезов захватят судно. Джекобс не понадеялся на собственных трусов и запер нас в каютах на всякий случай, если мы вздумаем оказать сопротивление. Все это было заранее спланировано, и во всем здесь явно чувствовалась рука Саймона.
        Как же они поступят с нами? Перережут, словно баранов, или высадят на безлюдные рифы Сельвагенских скал?
        Ни того ни другого допустить нельзя. Но и выход из моего заточения мог быть только один: через окно за борт, в открытое море. Я вспомнил, как тонул в Темзе, и холодная дрожь пробрала меня до костей. Здесь больше не будет спасительного якорного каната и кормового бруса, которые помогли мне в тот раз вскарабкаться на палубу стоявшей у причала барки. Сейчас баркентина лежала в дрейфе, тяжело раскачиваясь на крутой волне, и подняться из окна на палубу нечего было и думать. Единственное, что я мог сделать, это пробраться вдоль карниза на гакаборте до окна каюты капитана Джекобса и попытаться проникнуть через него внутрь. Окно в каюте, разумеется, будет закрыто, но дверь вряд ли. Оттуда я смогу выйти в кают-компанию, освободить сэра Ричарда и Фрэнка и либо пробиться на бак, чтобы выручить Майкла с его товарищами, либо занять оборону в кормовой надстройке, держа под прицелом всю палубу, благо запасов пороха и пуль здесь хватит не на один месяц осады.
        Я отвернул задрайки, удерживавшие оконную раму, и вынул ее из гнезда в кормовой переборке. Порыв холодного ветра вперемешку с солеными брызгами ворвался в каюту. За окном в кромешном мраке глухо шумел океан, ворочая тяжелые, словно маслянистые валы, покрытые потеками слегка фосфоресцирующей белесой пены. То, что предстояло сделать, надо было сделать немедленно. Джекобс не станет долго дрейфовать в опасной близости от подветренных рифов. Люди Фуншальского Пита в любой момент могут оказаться на борту.
        Я решительно перебросил ногу через оконный парапет, нащупывая снаружи узкий деревянный карниз, идущий вдоль гакаборта. Это была всего лишь двухдюймовая доска, соединявшая резные наличники окон наших кают, но она тем не менее представляла хоть какую-то опору для ног. Ухватившись за мокрую оконную раму, я выбрался наружу.
        Только сейчас я понял всю опрометчивость своего отчаянного поступка. Баркентина раскачивалась, словно на гигантских качелях, то медленно поднималась на плоский гребень очередной волны, то вновь скатывалась в ложбину между ними. Корму при этом резко встряхивало, и меня с ног до головы обдавало холодным душем из соленой морской воды и пены. Ситуация напоминала попытку удержаться на спине дикого необъезженного жеребца, изо всех сил старающегося сбросить незадачливого седока. Разница заключалась в том, что если у жеребца имелись хотя бы грива или шея, за которые можно держаться, то здесь мне практически не за что было ухватиться. Я стоял, упираясь в узкую и скользкую деревянную планку лишь краем подошвы сапога. Положение усугублялось еще и тем, что кормовой срез при каждом нырке судна становился почти вертикальным, и я буквально повисал над бездонной морской пучиной, мертвой хваткой вцепившись в оконный наличник и всем телом прижимаясь к мокрым доскам обшивки гакаборта. Правда, когда корма задиралась вверх, она становилась более пологой, и удерживаться на ней было легче. Я начал пользоваться этими
минутными передышками, чтобы дюйм за дюймом постепенно передвигаться в сторону капитанской каюты. Вскоре я достиг окна каюты сэра Ричарда, цепляясь за золоченые завитушки кормового подзора. В каюте горела лампа, и я увидел два бледных встревоженных лица, прижавшихся изнутри к оконному стеклу. Я не мог ни подать им сигнала, ни сообщить о своих намерениях, так как едва удерживался на мокрой и скользкой качающейся стене. Пальцы мои онемели от холода и постоянного напряжения, и я почти перестал ощущать их. Но цель уже приближалась, и я во что бы то ни стало должен был достичь ее.
        Дождавшись очередного подъема судна, я распластался на кормовом срезе, придерживаясь рукой за край окна каюты сэра Ричарда, продвинув правую ногу как можно дальше по карнизу, а пальцами правой руки стараясь дотянуться до какого-нибудь выступа. Увы, как ни вытягивал я руку, пальцы не находили ничего, кроме гладких и мокрых досок обшивки. Мне оставалось только одно: отпустить левую руку, чтобы попытаться ухватиться правой за край рамы окна капитанской каюты. Решаться следовало быстро: корма вот-вот должна была снова провалиться в пучину, и тогда меня просто смоет за борт, потому что удержаться на весу на одной руке мне уже станет не под силу.
        Стиснув зубы, я резким движением метнулся вправо и ухватился за резной наличник окна. В ту же секунду нога моя соскользнула с карниза, и я полетел вниз.
        Как мне удалось удержаться, я до сих пор не понимаю. Мне показалось, будто руку мою выдернули из плечевого сустава, а онемевшие пальцы вот-вот разожмутся. К счастью, корма не успела еще скатиться с волны, потому что, когда ее тряхнуло, я уже висел, держась за оконную раму обеими руками. Затем корма медленно пошла вверх, и я снова вскарабкался на карниз. Подтянувшись на руках, я встал на нижний край окна и изо всех сил ударил ногой по дубовому оконному переплету.
        Шум океанских волн заглушил треск ломающегося дерева и звон бьющегося стекла; оконная рама не выдержала моих ударов и провалилась внутрь. Как я и предполагал, каюта оказалась пуста. Я влез в окно и осторожно прокрался к двери. На мое счастье, она оказалась незапертой. Я открыл ее и проскользнул в кают-компанию.
        Фонарь на юте бросал тусклый мерцающий свет на шкафут, и я заметил несколько темных фигур, столпившихся у подветренного борта. Дверь в каюту сэра Ричарда была задвинута на железный засов, привязанный к бизань-мачте, которая проходила через помещение кают-компании. Дверь в мою каюту заперли таким же способом. Я отодвинул засовы и освободил сэра Ричарда и Фрэнка, взволнованных, полуодетых, из их заточения. Глаза у хромого мальчишки сверкали, а в руке он держал заряженный пистолет.
        - Что случилось? - спросил он. - Бунт?
        Я торопливо объяснил им все, чего я опасался.
        - Пустите меня на бак, - решительно потребовал Фрэнк. - Я смогу наощупь найти дорогу. Ты говоришь, они собрались у левого борта? Так я проберусь по правому!
        Он вырвался от нас и с поразительной быстротой, помогая себе палкой, бросился к выходу из кают-компании. Сэр Ричард, все еще не оправившийся от воздействия винных паров, схватил меня за руку.
        - Скорее! - воскликнул я. - Они же убьют парня!
        У трапа, ведущего на палубу, возникло какое-то замешательство. Пробормотав проклятие, я стряхнул с себя руку сэра Ричарда и рванулся к двери. У порога меня встретил пятившийся назад Фрэнк.
        - Майкл на свободе! - запыхавшись, проговорил он. - Им удалось вырваться. Там какие-то люди лезут через балюстраду фальшборта!
        Я быстро окинул взглядом стены кают-компании. Половина абордажных сабель, палашей и тесаков исчезла. Сэр Ричард, протрезвев, выходил из средней каюты, неся с собой целую охапку мушкетов и пистолетов, которые, по счастью, находились там.
        Снаружи донеслись крики, шум борьбы, и в кают-компанию ворвался Черный Майкл, сопутствуемый Эмбером, Уэллсом и двумя другими.
        - Нападение! - закричал он. - Дайте нам оружие! Идите к штурвалу, сэр, и выводите судно из дрейфа. Мы вышвырнем их за борт!
        Он схватил пистолет и сорвал со стены абордажный топор. Сэр Ричард помог вооружиться остальным. Они выбежали на палубу, опередив меня, и с громкими возгласами стали пробиваться сквозь толпу.
        - На ют! - крикнул я сэру Ричарду и бросился к трапу. Сторонники Джекобса были отброшены и рассеяны людьми Майкла. Через балюстраду фальшборта карабкались голые по пояс, загорелые и мускулистые бандиты Желтого Джека. Когда я появился на квартердеке, Джекобс выстрелил в меня из пистолета, но промахнулся и, пригнувшись, ловко уклонился от моего ответного выстрела. Со шпагой в руке я взбежал по трапу, парируя его встречный удар. Он оказался намного более отважным и энергичным, чем я его представлял, ибо, скорее всего, рассчитывал на свое искусство фехтования, далеко не посредственное. Тем не менее я достал его на третьем выпаде, и он рухнул на палубу, получив рану между ребрами.
        Внизу, на палубе, разгорелась отчаянная драка. Треск выстрелов, звон и бряцание стали, глухие, попадающие в цель удары перемежались с яростными воплями и криками. Огненные вспышки пороховых зарядов на мгновение высвечивали фигуры сражающихся, чтобы затем снова погрузить их во мрак. Мы находились в смертельной опасности. Сквозь шум битвы до меня доносился грохот волн, разбивающихся о скалы по левому борту, куда нас сносило ветром. Если нам не удастся выйти из дрейфа или стать на якорь в течение нескольких минут, мы пропали. Сэр Ричард промчался мимо меня к срезу полуюта, держа в руке обнаженную шпагу, лезвие которой при свете фонаря отливало красным, и прыгнул вниз во всеобщую схватку.
        Я слышал громкий голос Майкла, отдающего команды. Хватит ли у нас сил? Кто-то перерубил канат, удерживавший фелуку у нашего борта, и она медленно, царапая обшивку, подрейфовала к ахтердеку. Ее мачта намного возвышалась над нашей палубой;
        на секунду она зацепилась гафелем за бизань-ванты баркентины, затем ветром ее отнесло за корму. Я не смог даже обернуться ей вслед, хоть и слышал крики, когда люди, оставшиеся на борту фелуки, привели ее к ветру. Нас быстро сносило на рифы.
        Битва перемещалась от кормы на нос и обратно. Теперь соперники дрались упорно, ожесточенно, в суровом безмолвии, чтобы сберечь дыхание, и только команды Майкла разносились над шумом сражения. Я почти ничего не видел из происходящего на палубе, не смея оторваться от штурвала, хотя из-за недостаточного количества парусов это позволяло разве что держать баркентину носом против волны.
        Наконец Майкл поднялся по трапу, запыхавшийся, мокрый, сверкая белым оскалом зубов в густых зарослях черной бороды.
        - Дело сделано! - проговорил он, небрежно переступая через безжизненное тело Джекобса и направляясь ко мне. - Живая была драка! Ребята отлично размялись! Но и нашим тоже досталось. Хорошо, что мы вовремя выбрались из кубрика!
        Он бросил взгляд в сторону подветренных рифов и одним прыжком очутился у ограды полуюта.
        - Контр-бизань ставить! - заорал он. - Эй, кто там - поднять верхние марселя! Быстро!
        Четверо матросов бросились к вантам. У одного капала кровь с предплечья, лицо другого превратилось в багровую маску, но они живо принялись за работу.
        - Уступите-ка мне штурвал, сэр, - сказал Черный Майкл. - Сейчас мы отсюда выкарабкаемся. Фуншальский Пит мертв. Наконец-то мы с ним расквитались. Желтый Джек успел спрыгнуть в фелуку, когда мы ей обрубили концы. Мы заперли людей Джекобса на полубаке. Теперь они станут послушными, после этой взбучки!
        Я спустился на главную палубу и нашел там сэра Ричарда, усталого, с трудом переводящего дыхание, но торжествующего.
        - Я отослал Фрэнка в каюту, - сказал он. - Он на меня разозлился, но я остался непреклонным. Эта юная обезьяна лезла в самое пекло. Поверите ли, Пенрит, он пристрелил бандита, который напал на меня, - ей-богу, правда!
        Палуба представляла собой жуткое зрелище. Трупы десятка португальцев с фелуки лежали то тут, то там, залитые кровью из многочисленных колотых, рубленых и огнестрельных ран. Среди них были и двое людей Джекобса. Трое из команды Майкла получили тяжелые ранения, а один был убит. Я отправил раненых на корму, где ими занялся сэр Ричард, а сам перешел на бак взглянуть на соучастников Джекобса, которых заперли в носовом трюме. Увидев меня, они тут же стали молить о пощаде.
        - Бросайте оружие, мятежные псы, - приказал я, и они молча, один за другим, виновато опустив головы, поднялись из трюма на палубу. Эмбер тут же, не мешкая, погнал их на работу.

«Золотая Надежда» опять забрала ветер и вновь легла на прежний курс. Черный Майкл на полуюте приветствовал меня:
        - Ну что я говорил вам, мистер Пенрит? Прав ли я оказался насчет Джекобса?
        Я молча кивнул. Мы еще не совсем избавились от опасности, но баркентина ходко шла в крутой бейдевинд под кливером, верхними марселями, гротастакселем и контр-бизанью, рассекая волны и превосходно слушаясь руля.
        - Теперь вы - капитан, - сказал мне Черный Майкл.
        Именно эта мысль и пришла мне в голову, когда я наклонился над телом Джекобса. Широко раскрытые глаза капитана подернулись тусклой пленкой, а изо рта стекала тонкая струйка крови. Я убил человека! В честном поединке и непреднамеренно, однако при виде мертвого тела я почувствовал себя дурно.
        - Прикажите очистить палубу, сэр? - спросил Майкл. - Ни к чему лишать акул ужина. Приказывайте, капитан!
        Запевала Сэм появился на палубе, кичливо выступая в грубой рубахе, пропитанной запекшейся кровью.
        - Вы ранены? - спросил я его.
        - Это не моя кровь! - гордо ответил он.
        - Но и не тобой пролитая, - заметил Майкл.
        Сэм вспыхнул и сделал шаг к штурвалу, но гигант только расхохотался.
        - Когда ты успел выползти из канатного ящика? - спросил он.



        Глава пятнадцатая. МЫ ПОВОРАЧИВАЕМ НА ВОСТОК


… Мы поспорим с Небесами,
        одолеем ураган
        и пройдем под парусами
        весь Великий Океан!

        На следующее утро сэр Ричард устроил военно-полевой суд. Церемония проходила в кают-компании и была обставлена довольно торжественно. Посреди каюты стоял стол, покрытый красным сукном, на столе рядом с толстой библией в черном кожаном переплете лежало массивное серебряное распятие, а по углам возвышались четыре шандала с горящими свечами. За столом восседал сам сэр Ричард; Фрэнк и я выступали в роли присяжных. Люди из команды Черного Майкла, все еще носившие на себе следы вчерашней битвы, по-одному выводили закованных в цепи мятежников и выстраивали их перед столом; те смиренно стояли, опасливо поглядывая на своих стражей, переминаясь с ноги на ногу и выслушивая обвинения во всех смертных грехах.
        Никто из нас особо не разбирался в юриспруденции, и главной задачей этого спектакля было попытаться установить, кто в действительности стоит за организацией мятежа.
        Мало-помалу из отдельных отрывочных показаний начала вырисовываться истинная картина происшедших событий. Капитан Джекобс не посвящал своих людей в сущность заговора, но не подлежало сомнению, что, после того как фелука возьмет баркентину на абордаж, от меня, сэра Ричарда, юного Маддена и Майкла с его командой мятежники намеревались тут же избавиться. В случае расследования можно было свалить вину на Фуншальского Пита или нападение неизвестных. Тщательность подготовки всего дела с предельной очевидностью указывала на Саймона.
        - Явный и неприкрытый бунт! - неистовствовал сэр Ричард. - Я бы мог всю вашу гнусную шайку повесить на рее или вернуться на Мадейру и добиться для вас смертного приговора! Считайте, что я беру вас всех на поруки. Но посмейте только ослушаться приказа или нарушить дисциплину, - клянусь, вам тогда не поздоровится!
        Команда бунтовщиков, состоявшая, по выражению Майкла, из «подонков с мышиным сердцем», униженно и подобострастно клялась в своей верности и преданности. Приговор был заранее предопределен сложившейся ситуацией. Мы нуждались в рабочих руках и ни при каких обстоятельствах не могли тратить зря время, возвращаясь на Мадейру. Поэтому мы всех их отправили назад, в кубрик.
        С этого момента судьба начала нам благоволить. Мы миновали Канарские острова и острова Зеленого Мыса. Погода, хоть и переменчивая, постоянно благоприятствовала нам, так что мы успешно прошли экваториальную штилевую полосу и приблизились к линии пассатов без малейшей задержки. Мы не теряли надежды со дня на день увидеть на горизонте очертания «Сокола», поскольку шли с превосходной скоростью, хотя
«Золотая Надежда» временами и вела себя довольно неуклюже.
        Неподалеку от десятого градуса северной широты баркентина вступила в зону легких ветров, которые по предсказанию Майкла являлись предвестниками истинных юго-восточных пассатов, и мы поставили все верхние паруса, чтобы выжать из них максимальное количество узлов.
        Я решил спуститься достаточно далеко на юг, чтобы попасть в район постоянно дующих западных ветров, даже если для этого придется очутиться в зоне «ревущих сороковых» широт. Моими штурманскими расчетами руководил Майкл, исполнявший теперь обязанности первого помощника. Я предложил ему занять освободившуюся каюту капитана Джекобса, но он отказался, не желая расставаться со своими товарищами.

«Золотая Надежда» ходко шла, подгоняемая попутным ветром; две широкие струи расходились по обе стороны от ее носовых обводов и сливались с легким волнением моря у самого горизонта. Третья струя - кильватерная - в виде бурлящей пенистой борозды тянулась у нее за кормой. Но нигде, ни впереди по курсу, ни сзади, не было видно ни «Сокола», ни какого-либо другого паруса. Мы находились в тысяче миль от берега, и нас окружал абсолютно пустынный, безжизненный океан.
        Время для меня проходило незаметно в стремлении постичь навыки практического судовождения. Но для сэра Ричарда часы тянулись бесконечно, и он пытался их ускорить при помощи содержимого своих бочонков, становясь все более обрюзгшим, вялым и скучным.
        Что касается Фрэнка Маддена, то он коротал дни, приставая с расспросами к Майклу и матросам Девиса, с удовольствием выслушивая самые невероятные пиратские истории. Запевале Сэму, похоже, удалось как-то замять обвинение в трусости и даже добиться определенной популярности благодаря своим песням и балладам. Среди бывшей команды Джекобса он вообще занял главенствующее место; остальные же терпели его за неистощимый запас всякого рода выдумок и забав.
        Лучше всех, казалось, чувствовал себя Дон. Поначалу его немного укачивало, но постепенно он стал настоящим морским псом. У него появились любимые занятия - стоять на носу, сердито лая на показавшуюся ему самой дерзкой волну, обдавшую его брызгами и пеной, и помогать матросам тянуть снасти, ухватившись зубами за конец каната и изо всех сил упираясь лапами в палубу. Команда любила его, хоть это и не мешало ему порой получать выливаемое на голову полное ведро забортной воды, когда он слишком уж докучал во время утренней приборки, лая и хватаясь зубами за швабру. Впрочем, он, видимо, считал это неизбежным правилом игры и, кажется, вовсе не был в претензии.
        За двадцать седьмой параллелью пассат день за днем стал понемногу слабеть, и мы в течение недели болтались в штилевой полосе у тропика Козерога, выискивая по всем румбам хоть слабый намек на ветер, всецело попав во власть Великого Южного течения, которое проходит к востоку от острова Тристан-да-Кунья.
        Я поделился с Майклом нашим желанием обогнать «Сокол». Так или иначе, нам все равно предстояло сообщить всему экипажу о целях нашей экспедиции, но я до последнего старался не выдавать секрет, надеясь прежде полностью завоевать расположение нового первого помощника. Конечно, было бы опрометчиво с излишней доверчивостью относиться к благотворным переменам в характере подобной личности, но мне нравился этот человек, и я верил, что он отвечает мне тем же. До какой степени на это можно рассчитывать, когда мы найдем клад, было трудно сказать. А последует ли за ним его команда, если он сохранит нам преданность и останется честным человеком, - в этом заключался второй вопрос.
        По судну расползались разные слухи и сплетни. Кое о чем я слышал, но больше догадывался. Исходили они от Питера, или Сэма, или от обоих из них понемногу - определить было невозможно, однако вскоре все на борту знали, что мы участвуем в гонках, призом в которых станет солидное вознаграждение, и что до сих пор нам удавалось успешно противодействовать попыткам соперника задержать нас.
        Майкл, казалось, был совершенно уверен в благоприятном исходе.
        - Нам здорово везло до сих пор, - сказал он в ответ на мой вопрос о возможности настичь шхуну. - Вот увидите, мы ее обгоним! Погодите, пока мы поравняемся с мысом Доброй Надежды (он назвал мыс так, как называл его Васко да Гама: Cabo de todos los Tokmientos). Заметьте, сэр, мне доводилось огибать мыс Горн и выслушивать самые разные истории от бывалых людей, но, когда речь заходит об этих широтах, нельзя не сойтись во мнении, что мыс Всех Страданий - самое ветреное место на морях обоих полушарий. Здесь мы увидим своими глазами волны с расстоянием между гребнями длиной в целую милю. Теплая вода из Мозамбикского пролива и холодная из Южных морей соединяются здесь, обрушиваясь вместе на берег у мыса Агульяш[Мыс Агульяш (Игольный) - крайняя южная оконечность Африки.] . Вот тут-то и начинается такая свистопляска, как будто все ведьмы разом сорвались с цепи! Ручаюсь, «Золотая Надежда» будет делать три узла против двух у той шхуны!
        Западный ветер постоянно крепчал, и волнение усиливалось. Волны начали заливать палубу со всех сторон и даже с гакаборта, перекатываясь через нее и злобно шипя. Вода, не успевая стекать по ватервейсам через шпигаты, билась о борта и клокотала на палубе, мокрые тиковые доски которой стали настолько предательски-скользкими, что юный Мадден, несмотря на свое упрямство, вынужден был оставаться в каюте и посылать за Сэмом Запевалой, чтобы скрашивать тоскливые часы безделья.
        У штурвала Черный Майкл вдвоем с подручным выбивались из сил, не позволяя баркентине закинуть корму и стать боком к ветру. Огромные волны высотой с Вестминстерское аббатство гнались на нами по пятам, и «Золотую Надежду» спасала лишь их медлительная неповоротливость. В тот момент, когда зеленый рокочущий гребень уже загибал свои шипящие языки над головами рулевых, корма вдруг высоко взмывала кверху, и баркентина стремительно неслась под гору, убегая от своей гибели. Перелетая с волны на волну, «Золотая Надежда» черпала огромное количество воды то носом, то бортами, а отчаянный Майкл и не думал убирать паруса. Он выжимал из тупоносой баркентины всё, что она могла дать. Брам-стеньги[Брам-стеньга - третье снизу колено мачты.] , несмотря на заведенные дополнительные растяжки, сгибало в дугу так, что на них страшно было смотреть.
        - Теперь уж брамселей[Брамсель - третий снизу парус на мачте с прямым парусным вооружением.] не убрать, даже если бы мы и захотели, - воспользовавшись секундной передышкой, прокричал мне на ухо Майкл. - Будем надеяться, что ветер сам не уберет их вместе с брам-стеньгами! Зато мы натянем нос той шхуне!
        Я никогда не представлял себе ничего подобного: огромное красное солнце медленно встает над беснующимся океаном. Ветер гудит, словно тысяча волынщиков, гоня перед собой громадные перекатывающиеся валы, покрытые шипящей белой пеной, по которым судно скользит, как на салазках, то проваливаясь в глубокие пропасти между ними, то медленно взбираясь на их пологие склоны. Иногда море расступалось под кормовым срезом, словно раскрывая беззубую пасть, чтобы ухватить за хвост ускользающую жертву, и тогда испуганная «Золотая Надежда» дико шарахалась в сторону, не слушаясь руля, как необъезженная кобылица, пытающаяся освободиться от узды.
        Наконец мы достигли крайнего южного пункта нашего маршрута и круто повернули на восток. Сверкающий океан был окрашен в густой темно-синий цвет, и невесть откуда берущийся ветер гнал баркентину, словно пушинку, по гигантским склонам огромных водяных холмов, между которыми суетливо и беспорядочно толклись мелкие волны. Судно плясало среди них, как пробка под мельничным колесом, и достигало временами фантастической скорости. Однажды мы прошли за сутки целых триста семь миль!
        Мы проскользнули мимо мыса Агульяш вдоль верхней границы «ревущих сороковых», и я спросил у Майкла совета относительно поворота на север. Этим я, конечно, довольно близко намекал на цель нашего путешествия, но он не обратил на это внимания и лишь порекомендовал спуститься по дуге до пятидесятого градуса восточной долготы и отсюда обогнуть Мадагаскар с востока, вместо того чтобы попытаться пройти Мозамбикским проливом.
        - Видите ли, сэр, - сказал он, - сейчас мы имеем благоприятный ветер. В проливе же нас ждут противное течение и неустойчивые бризы. Если нам повезет, то выше тридцатого градуса южной широты мы сумеем снова поймать пассат и оттуда полетим на север, как на крыльях. Наша красотка нуждается в попутном ветре и во всех своих верхних и нижних юбчонках и фартучках, чтобы показать, на что способна!
        На следующее утро погода начала постепенно меняться. Небо нахмурилось и повисло тяжелым свинцовым пологом, опустившимся чуть ли не до верхушек мачт «Золотой Надежды». Густо-синий сапфировый цвет воды потускнел, сменившись бледно-голубым, который затем перешел в мертвенно-серый с зеленоватым отливом. Длинные океанские валы скорее ощущались по движениям палубы, чем охватывались взглядом, и мелкие волны, зарождавшиеся в ложбинах между ними, сглаживались под напором ветра. Вода сделалась тяжелой и маслянистой, покрывавшая ее обильная пена стала более плотной и неприятной, и брызги ее, казалось, обжигали кожу. Сила и мощь исполинских водяных гор подавляли и приводили в изумление. По мере того как они вздымались ввысь, налетал ветер и срывал с них тучи мелкой водяной пыли, туманной пеленой носившейся в воздухе.
        Дневной свет понемногу тускнел и исчезал. Ветер свистел в такелаже и гудел в туго натянутой парусине, словно непрерывно колотил в огромный барабан. В воздухе стоял непрерывный стон, слышимый не только ухом, но и ощущаемый чисто физически. Люди собирались повсюду отдельными группами и замирали, встревоженно прислушиваясь; самые отчаянные и беззаботные из них умолкали и становились серьезными. К полудню ртутный столбик в барометре опустился на двадцать пять делений и продолжал падать.
        Звуки, наполнявшие воду и воздух, слились в единое мощное басовитое гудение, и море превратилось в кипящий круговорот белой пены с отдельными черными пятнами, отмечавшими бездонные пропасти между волнами. В унисон этому чудовищному гулу раздавалось яростное шипение воздуха, вырывавшегося из мириадов лопающихся пузырьков. Несмотря на столь устрашающий вид, океан казался неповоротливым и сонным, хоть мы и неслись по нему с невероятной скоростью.
        Мы держали всего лишь несколько квадратных ярдов парусины на верхних реях, и ту во мгновение ока разорвало на длинные полосы, которые развевались под ветром, словно растрепанные волосы неопрятной старухи. Ветру, казалось, было невозможно противостоять; воздух приобрел плотность твердого тела. Это было нечто более серьезное, чем обычная буря, пусть даже самая неистовая. Громоподобный голос Майкла прозвучал у самого моего уха, прикрытого ладонью, но слова отнесло в сторону, и я ничего не расслышал, лишь понял по движению его губ:
        - Ураган! - вот что он пытался сказать мне.
        А барометр все падал.
        Мы только по часам смогли определить, когда наступил вечер. Не было ни солнца, ни заката, только темнота еще более сгустилась. Длинные ленты разодранных парусов, болтаясь на реях, хлопали, точно мушкетные выстрелы. Шпигаты забило обрывками перепутанных снастей и такелажа. Мы шли с огромной скоростью, однако набегавшие волны частенько настигали нас и обрушивались на палубу с кормы. Теперь нас несло прямо на юг; ветер менял направление с юго-восточного на южное и на юго-западное. Баркентина, зарываясь в волну, черпала носом тонны кипящей пены, состоящей наполовину из воды, наполовину из воздуха, которая заливала фордек[Фордек - открытая носовая часть палубы.] и мощными струями вырывалась из портов. Две из наших шлюпок, сорванные со своих мест, разбились в щепки.
        Ночь окутала нас беспросветной тьмой, а мы продолжали нестись по ревущему седому океану. Ртуть в барометре перестала опускаться, поколебавшись немного, словно в нерешительности, и затем медленно поползла вверх. Ветер в то же время, как ни странно, усилился. В воздухе стали ощущаться заметные изменения: вместо сырого и теплого он вдруг сделался пронизывающе-ледяным, и уже к полуночи я почувствовал ослабление шторма.
        Бледный рассвет застал Майкла и Эмбера у штурвала, обессиленных, осунувшихся, со впалыми глазами, но с твердой решительной складкой у рта. Майкл даже сумел улыбнуться мне. Багровое зарево внезапно вспыхнуло на востоке, подобно отблеску гигантского пожара, - мрачное, тревожное, превратившее колышущееся пространство океана в море запекшейся крови. Небо вдоль горизонта раскололось неровной зазубренной полосой, блеснув на мгновение чистыми светлыми красками, и, прежде чем занавес опустился снова, я на фоне этой полосы успел заметить далеко над линией горизонта с подветренной стороны четкие очертания корабельных мачт.
        Я испытующе взглянул на Майкла, и он с молчаливой улыбкой утвердительно кивнул мне в ответ.
        Сто шансов против одного говорили за то, что это мачты шхуны Саймона - мачты
«Сокола»! Наконец-то мы догнали ее, и ветер помог нам!



        Глава шестнадцатая. СЭР РИЧАРД РАСПУСКАЕТ ЯЗЫК

        - Эй, друг, не зевай!
        Дно из бочки выбивай!
        Если кружка опустела,
        ты другую наливай!

        Словно в качестве искупления за недавнее буйство, штормовая погода сменилась продолжительными днями почти безоблачного неба, сапфирового моря с белыми барашками и сверкающими солнечными зайчиками на глянцевитых волнах, каждая из которых, казалось, провожала нас дружеским поощрительным шлепком в корму на дорогу, и такими же долгими ночами, когда звезды мерцают, словно открытые огоньки свечей, а луна превращает судно в чудесную игрушку из эбенового дерева и слоновой кости, бесшумно скользящую по угольно-черной воде. Приведя в порядок причиненные бурей повреждения и пользуясь устойчивым попутным ветром, мы шли с неплохой скоростью, уверенные в том, что огромное квадратное полотнище нашего фока и значительное превосходство в общей площади парусов помогут нам держаться впереди
«Сокола».
        И тем не менее я стал замечать на борту постепенно растущие, все увеличивающиеся признаки недовольства. В сущности, ничего удивительного здесь не было: Черный Майкл и его люди относились к остальным членам команды свысока и с нескрываемым пренебрежением. К тому же они ставили в вину мятежникам гибель одного из своих товарищей. Я со своей стороны делал все что мог для поддержания на борту дисциплины и даже учредил с этой целью персональные вахты, хотя сэр Ричард как официальный организатор и руководитель экспедиции подавал в этом смысле весьма дурной пример.
        В открытом море ему нечем было занять себя, он не имел привычных собеседников, неодобрительно косившихся, если он слишком налегал на вино, у него пропала необходимость помнить о достоинстве, приличествующем его положению; увы, теперь не было ничего, что стояло бы между ним и содержимым его бочонков. Юный Мадден в открытую насмехался над опекуном и постоянно уклонялся от всех моих попыток оказать на него влияние в те короткие минуты, которые мне удавалось урвать от забот по управлению судном.
        Таким образом, основная часть команды становилась все угрюмее и мрачнее, выполняя свои обязанности скорее по принуждению, чем по доброй воле, а люди Девиса мало-помалу начали относиться к чужакам все более грубо и задиристо. Запевала Сэм примкнул к угнетенной половине, хотя я прежде считал его человеком, более склонным по своей натуре дружить с победителями или, по меньшей мере, заискивать перед ними. Стало очевидно, что среди недавних бунтовщиков у него появилось немало приверженцев и единомышленников, о чем свидетельствовали скрытые ухмылки, потаенные кивки и жесты, которыми они обменивались между собой, а Фрэнк Мадден неизменно следовал за Сэмом по пятам, словно его неотлучная тень.
        Я попытался поговорить с Фрэнком, подчеркнув, насколько разлагающе влияет все это на дисциплину.
        - Ничего подобного я не замечаю, - возразил он мне. - Если бы все было так, как ты говоришь, если бы на борту зрел опять некий заговор, то я бы первым заметил это. Тебе показалось. Ты сделал Майкла и его приятелей своими любимчиками, а остальным, естественно, это не нравится, только и всего. Они не делают ничего дурного, слушая песни и рассказы Сэма, как и я, кстати. Ты бы лучше присматривал за Майклом и его головорезами, вместо того чтобы им потакать!
        В тот же вечер Майкл явился ко мне в каюту.
        - Послушайте, мистер Пенрит, - заявил он без обиняков, - на борту болтают о сокровищах.
        - О каких сокровищах? Кто болтает? Откуда? - спросил я.
        - Не знаю. Только ни с того ни с сего все только о них и говорят. Похоже, так оно и есть, судя по характеру нашего путешествия. Говорят, будто речь идет о сокровищах Тауни, зарытых где-то на острове к северу от Мадагаскара.
        - Говорят? Кто говорит? - раздраженно воскликнул я.
        - Сэр Ричард, например.
        - Сэр Ричард? - у меня от удивления буквально отвисла челюсть. - Как сэр Ричард?
        - Ну да, сэр Ричард, когда выпьет лишку. Видите ли, мистер Пенрит, люди повадились таскаться к нему с жалобами, поскольку нигде, иначе как у него, мол, они не могут добиться справедливости и защиты от меня; будто я их чересчур притесняю, а вы не желаете их выслушать.
        - Эге, да это снова бунт!
        - Едва ли, сэр: ведь они обращаются за помощью к старшему начальнику. И что же он делает? Он угощает их вином и втолковывает им, какими богачами они станут через месяц, если будут держаться заодно, а уж он позаботится, чтобы всех наградили по справедливости. Что он там еще им обещает - не знаю. Я слышал все это не более часа тому назад.
        - А что за разговоры о сокровищах Тауни?
        - Опять-таки, мне ничего не известно, кроме того, что люди отпускают всякие шуточки на сей счет и болтают о том, как потратят свою долю, когда сквайр - сэр Ричард, значит, - доберется до своих сундуков с золотом. Причем болтают не со мной или с моими людьми - заметьте, сэр! Нам только случайно удается подслушать то тут, то там словечко-другое.
        Он замолк, выжидающе глядя на меня сверкающими проницательными глазами. Я решил взять быка за рога:
        - А если это правда, Майкл? Если мы и в самом деле отправляемся выкапывать сокровища?
        Он хитро прищурился и кивнул мне в ответ:
        - Что ж, золото есть золото, и у него свои особенности. Сначала оно вызывает зуд в ладонях от желания заполучить его, а затем от желания потратить. Я встречал мавров, которые умели видеть странные вещи в лужице черной жидкости, налитой в ладонь мальчишки-раба, и потом эти видения сбывались. Так и наши матросы, глядя на золотую монету, видят в ней исполнение всех своих желаний. Как говорится в Священном Писании, золото не может открыть райские врата, но оно, несомненно, служит ключом от ада. Вы слышали когда-нибудь об островах Вечного Блаженства, сэр?
        Я отрицательно покачал головой.
        - Это матросский рай, расположенный в семи милях от пекла. Там никогда не расплачиваются наличными, а всем верят в кредит, и каждый моряк может плясать со своей подружкой сколько душе угодно. Покажите матросу гинею, и он вместо каторжной работы на судне, где паруса вечно мокрые и частенько пусто в желудке, сразу видит перед собой острова Вечного Блаженства. Блеск золота кружит голову, мистер Пенрит!
        Майкл отрезал ножом кусок табачной жвачки и сунул его за щеку.
        - Целая куча его проскользнула у меня сквозь пальцы, - продолжал он. - Быстрее, чем водяные брызги сквозь натянутые снасти! Видите ли, мистер Пенрит, золото на время превращает в лорда любого оборванца. У бедняги не хватает смекалки приумножить это богатство, и он тратит его на ром и всякие увеселения, отчего кровь его, как ему кажется, становится такой же голубой, как у всякого высокородного джентльмена.
        - До поры до времени.
        - Ну да, пока он не получит головную боль, которая прячется на дне последней бутылки, и не поймет, что его любимая девчонка всего лишь алчная потаскуха. Вы ломаете себе голову над тем, как поведут себя Черный Майкл, Эмбер, Уэллс и остальные люди Девиса, когда мы обнаружим сокровище? Мистер Пенрит, говорят, человеческое раскаяние длится столько же, сколько ребенок радуется новой игрушке. Я никогда не уверял вас, будто раскаиваюсь в тех делах, которые совершал до того, как получил королевское помилование и был прощен за все свои преступления. Девис с остальными высадился на Нью-Провиденсе, поскольку флибустьерство перестало себя окупать.
        Майкл вежливо сплюнул за борт коричневую от табака слюну и продолжил:
        - Сегодня буканьер - жалкий пес с поджатым хвостом, которого каждый, имеющий патент, может пустить ко дну и будет прав. А рисковать во имя чего? Нагрузите сокровищами полные трюмы, и всего этого не хватит и на полгода. Лучше платите мне по гинее в месяц, и я буду считать себя богачом. А дайте мне пятьдесят тысяч, и через неделю я стану выклянчивать у вас стаканчик пива на похмелье. Честная, открытая игра и честная доля для всех - вот что я вам скажу, сэр. У вас судно, у вас точные сведения о сокровище и о том, где оно спрятано, поэтому хозяйская доля ваша. Ну а с командой - я надеюсь, сэр, вы поступите с нами по справедливости!
        Меня насторожило то, что раз Майкл упомянул о свойстве золота кружить головы, значит он сам не очень-то уверен в себе и в своих людях. Его эмоциональная речь была почти угрожающей, несмотря на все его рассуждения о честной игре и справедливой дележке.
        - Судно не мое, и секрет тоже принадлежит не мне, - сказал я. - Без сомнения, сэр Ричард намерен поступить честно. Он уже платит всем приличное жалованье. Он - глава экспедиции.
        - А вы - ее мозг, сэр! Вы ее мозг! Обсудите этот вопрос. Времени еще достаточно, прежде чем сокровище окажется на борту и мы пустимся в обратное плавание. Но приглядывайте за Запевалой Сэмом. Он плавал вместе с Тауни. Похоже, он знает, где зарыто сокровище!
        Все чертовски запуталось. Фрэнк Мадден, подружившийся с Сэмом, сэр Ричард, спьяну распустивший язык… Я никогда не рассчитывал на то, что мы сможем погрузить сокровища на судно втайне, так, чтобы команда рано или поздно не узнала об этом, и я предвидел претензии матросов на некую дополнительную премию сверх основной оплаты. Но до сих пор мне не представилась возможность серьезно потолковать с сэром Ричардом о делах. Я послал за Питером и принялся его допрашивать.
        - Хозяин давно уже говорит о сокровищах, - сказал мне Питер, - и наливает стакан вина любому бездельнику с полубака, который только явится к нему с такого рода жалобами. Стакан вина вместо дюжины хороших плетей на решетке трюмного люка!
        - Почему же ты мне ничего не говорил?
        - Сэр Ричард мой хозяин. Но, поскольку вы сами об этом услышали, я могу с вами поделиться своими наблюдениями…
        - Выкладывай!
        - Ну, среди людей ходят разговоры о том, что собой представляют эти сокровища и как ими можно распорядиться.
        - Среди людей Майкла?
        - Среди всех. Люди Майкла посерьезнее, а остальные отпускают по этому поводу разные шуточки и насмешки. Вот и вся разница.
        - А что говорит Запевала Сэм?
        - Он утверждает, будто нет никаких сокровищ, и тоже смеется. И мастер Фрэнк вместе с ним. А если Сэм смеется, то все знают, что он лжет, и продолжают насмешничать.
        Я отпустил его и вызвал Запевалу Сэма.
        - Почему ты не сказал мне о разговорах про сокровища и о сплетнях, которыми кишит судно? - спросил я его.
        - Поскольку сэр Ричард сам открыто говорит об этом, я думал, что вы знаете, мистер Пенрит, сэр. А я все отрицаю как только могу. И мастер Мадден тоже!
        И он расплылся в нагловатой ухмылке.
        - Можешь идти, - холодно сказал я.
        Все неразрешенные проблемы опять свалились на мои плечи. Мне следовало выбрать момент, когда сэр Ричард окажется достаточно трезвым и благоразумным, чтобы вместе с ним и юным Мадденом обсудить вопрос о выделении определенной доли сокровищ для команды. Объявив о своем решении, мы сумеем взять под контроль дальнейшее развитие событий и прекратим слухи и вредные домыслы.
        Мне больно было сознавать, что Фрэнк Мадден отлично знал обо всем происходящем. Я упрекал себя в недостаточном внимании к своему подопечному, но заботы по управлению судном отнимали у меня слишком много времени, а его законный опекун полностью пренебрегал своими обязанностями.
        Я отлично понимал, насколько велика ожидающая нас впереди опасность. Дисциплину среди матросов легко поддерживать, когда имеешь под рукой власть закона, чтобы наказывать за нарушения. А мы уплыли слишком далеко от всех представителей этой власти. Черный Майкл и его приятели были - или являлись таковыми в недавнем прошлом - типичными преступниками, людьми вне закона, и Сэм Пайк тоже. Мы могли полагаться только на самих себя, а хромой мальчишка со своими фантазиями настолько отдалился от нас, что почти перешел в чужой лагерь; от сэра Ричарда тоже едва ли стоило в ближайшем будущем ожидать какого-либо проку.
        Два дня спустя, ближе к полудню, он подошел ко мне на юте. Некогда румяное лицо его покрывали желтовато-бурые пятна, а рука, протянутая мне, дрожала.
        - Доброе утро, капитан, - сказал он. - Фрэнк уверяет, будто мы приближаемся к Мадагаскару.
        - Мы сейчас у южной его оконечности, - ответил я, - но слишком далеко отклонились к востоку. Остров расположен с юго-запада на северо-восток, так что если мы пойдем строго на север, то скоро увидим его берега.
        - Отлично! - Он прилагал значительные усилия, чтобы казаться таким же беззаботным и невозмутимым, как прежде. - Буду рад ступить, наконец, на твердую землю. Шесть недель на борту - чересчур большое удовольствие для меня. Что-нибудь слышно о
«Соколе»?
        - Эмбер, кажется, видел его мачты над горизонтом вчера на закате, однако не очень в этом уверен. Во всяком случае мы оставили шхуну далеко позади.
        - Мне слегка нездоровилось в последнее время, - проговорил сэр Ричард. - Должно быть, вино в одном из бочонков с Мадейры - думаю, сорт «Малмсей», - оказалось недобродившим…
        Я заметил, что он пристально следит за моей реакцией, и промолчал.
        - Насколько я понял, среди людей ходят всякие разговоры, - продолжал он.
        - Да, и я давно хотел побеседовать с вами об этом, - ответил я. - Может, обсудим это сейчас?
        Не было никакого смысла задевать его самолюбие, и мне кажется, он оценил мою тактичность.
        - Несомненно, - согласился он. - После того, как немного перекусим.
        Мы собрались втроем в кают-компании и тщательно рассмотрели ситуацию - собственно, рассматривали ее я и сэр Ричард. Фрэнк Мадден проявил известное безразличие к теме нашего разговора, поскольку наверняка знал, что без него не обойдется, и даже догадывался, о чем пойдет речь.
        - Сокровищ там хватит на всех, - отмахнулся он. - Выделите каждому его часть, и все тут. Для начала я предлагаю увеличить долю Пенрита вдвое.
        Сэр Ричард охотно согласился с этим предложением, добавив несколько весьма лестных замечаний по поводу моего управления судном. Признаться, я был удивлен неожиданной инициативой юного Маддена, тем более что его щедрость, казалось, на этом и закончилась. Глаза его выражали скорее любопытство, чем сердечность и заинтересованность, словно все происходящее казалось ему не более, чем спектаклем.
        Сэр Ричард набросал черновой список. Поскольку Фентон выбыл из игры, доля Сэма по настоянию Фрэнка была повышена до трех частей, и в окончательной редакции список выглядел так:
        Доля сэра Ричарда и Фрэнка Маддена… 48
        Джастин Пенрит, капитан……………….. 10
        Сэм Пайк……………………………………… 3
        Майкл Гуд, первый помощник……………. 3
        Уилл Эмбер, квартирмейстер…………….. 2
        Мартин Уэллс, боцман……………………… 2
        Питер Хиггинс……………………………….. 2
        Команда - одна часть на каждого………..30


        Итого……. 100
        После принятия такого решения мы собрали на шканцах всю команду, кроме рулевого Эмбера, и сэр Ричард обратился к ней с речью.
        - Пришло время, ребята, - заявил он, - сказать, куда мы плывем… - Тут я заметил иронические усмешки, которыми обменялись между собой кое-кто из матросов. - Мы отправились на поиски сокровищ Тауни, знаменитого пирата, закончившего свои дни на виселице по справедливому приговору суда пару месяцев тому назад…
        Эти слова вызвали еще большее количество ухмылок - в особенности среди людей Майкла, на которых моральные проповеди сэра Ричарда не оказывали никакого воздействия.
        - Мы поступим с вами по совести, - продолжал сэр Ричард под одобрительные возгласы Запевалы Сэма. - Вся добыча будет разделена на сто частей, и каждый из вас получит свою долю согласно занимаемому положению.
        Вслед за этим он зачитал список. Я ожидал проявления каких-либо признаков недовольства, но ничего подобного не произошло. Команда трижды прокричала ура, и все разошлись, разделившись на мелкие группки. Сэр Ричард распорядился выдать всем по щедрой порции грога, и вскоре матросы развеселились, окружив толпой Запевалу Сэма, и здесь оказавшегося в центре внимания:

        … Слитки золота, алмазы
        ждут нас всех в конце пути,
        и девчонки - по три сразу! -
        все не старше двадцати!..
        Фрэнк протолкался вперед, чтобы послушать пение, и его тоже встретили возгласами одобрения - видимо, в расчете на дополнительное угощение, - в то время как сэр Ричард спустился вниз. Я обернулся к Майклу.
        - Ты это называл справедливым? - спросил я его. - Кажется, такая дележка устраивает всех.
        - Вполне справедливо, - согласился он. - Однако вы заметили, сэр, с каким безразличием все они восприняли эту новость? Уверяю вас, мистер Пенрит, здесь что-то не так. И за всем этим кроется Запевала Сэма. Он и мальчишку очаровал своими песнями и сказками. Поверьте, сэр: в воздухе пахнет большой бедой!
        Внезапно до нас донесся крик. Какой-то матрос взобрался на салинг[Салинг - решетчатая площадка на мачте в месте ее соединения со стеньгами; служит для наблюдения за горизонтом, фарватером и т. п.] фок-мачты и размахивал там безрукавкой. Голос его относило ветром в сторону.
        - Земля, эй-хо! - услыхали мы наконец.
        На западе, смутно выделяясь более густой синевой на фоне голубого неба, виднелась, подобно спине исполинского чудовища, узкая полоска земли. Фрэнк, хромая, быстро заковылял на нос; глаза его сверкнули и лицо просияло, когда он закричал:
        - Мадагаскар! Мадагаскар, эхой!



        Глава семнадцатая. МЫ ПРИБЫВАЕМ НА ОСТРОВ СОКРОВИЩ


        … Уготовлен нам судьбою
        зной тропических морей,
        грохот волн и шум прибоя,
        злые стрелы дикарей,
        белопенный вал кипящий,
        налетающий на мель,
        неисхоженные чащи
        неизведанных земель…
        … рев неведомых чудовищ
        за ручьем невдалеке,
        груды сказочных сокровищ
        в полусгнившем сундуке…
        В течение недели мы плыли на север, держась параллельно берегу огромного острова, протянувшегося в длину на расстояние около тысячи миль, то приближаясь к нему настолько, чтобы любоваться его чудесной зеленью, то теряя из виду даже острые пики его станового хребта, скорее всего вулканического происхождения, изломанные и выветренные, напоминающие наконечники копий, пирамиды, своды, иногда исполинские готические соборы или замки, выросшие на зазубренных горных вершинах. Могучие реки бурными искрящимися водопадами стекали в океан; высокие пальмы вздымали свои кроны над более густой листвой и невероятным количеством цветов - белых, красных, золотистых, - затмевавших собой остальную растительность и видимых далеко в море, словно сказочный ковер, наброшенный на это подножье богов.
        Росли здесь и одиночные деревья, лишенные, казалось, листвы, но зато покрытые пурпурными цветами, подобные исполинской герани, и Майкл рассказывал странные истории о гигантских восковых орхидеях, которые одурманивают чудесным ароматом неосторожного путника и затем смыкают над ним свои зубчатые лепестки и высасывают все его жизненные соки. Груды костей, некогда принадлежавших животным и людям, отмечают местонахождение этих хищных цветов.
        Оба рассказчика - Майкл и Запевала Сэм - пользовались большой популярностью, хотя чаще всего у разных групп слушателей, и мы все жили в волшебном мире пряностей, золота, драгоценностей, необычных животных и птиц, чьи перья обладали баснословной ценностью.
        Майкл утверждал, что туземцы здесь дружелюбны, поскольку знал все пиратские поселения в Маритане и на острове Сан-Мари. Это были во всех отношениях райские места, и, когда мы проплывали мимо их берегов на закате, эта земля с ее острыми горными вершинами и серебристым сверканием водопадов, отражавшаяся в аметистовых и аквамариновых тонах четким силуэтом на фоне пурпурного неба, казалась поистине вновь обретенным Эдемом.
        Изредка нам на глаза попадались туземные деревни, некоторые на вершинах высоких холмов, другие - у самого побережья: соломенные хижины, покрытые пальмовыми листьями, и деревянные ритуальные постройки и жилища вождей. Над хижинами вился легкий дымок, и аборигены в белых одеждах, напоминавших римские тоги, подходили к берегу и глядели нам вслед. Редкие лодки проплывали мимо нашего борта, но мы не задерживались, памятуя о сокровищах, ожидающих нас впереди, и о «Соколе», следующем за нами по пятам.
        Не скажу, чтобы я не строил далеко идущих планов насчет того, как распоряжусь своей долей сокровищ. Порой, когда я смотрел на Майкла, невозмутимо стоящего у штурвала, мне очень хотелось узнать, о чем он думает и какие прежние страсти и привычки возродятся в нем, когда в тени пещеры ему откроется треснувший сундук, - картина, которую я представил себе, когда впервые увидел карту.
        Наконец мы вышли на траверз горы Амбохитра. Когда ее вершина скроется за горизонтом, нас будут отделять всего двадцать четыре часа хода от нашего острова. Известие об этом быстро распространилось по всему судну, потому что Запевала Сэм посчитал себя свободным от обещания сохранять далее какие-либо секреты, и многие свободные от вахты матросы толпились на носу и висели на вантах, надеясь первыми увидеть вожделенную цель экспедиции. Ночь застала нас к северу от мыса Амбр, крайней оконечности Мадагаскара.
        На рассвете Амбохитра все еще была видна, но быстро уменьшалась в размерах, исчезая за горизонтом, и тогда на ют явилась депутация, возглавляемая Сэмом. Я послал за сэром Ричардом и Мадденом, который теперь просыпался ни свет ни заря, снедаемый нетерпеливым ожиданием окончания путешествия, и Пайк доложил о причинах визита:
        - Люди желают иметь своего выборного, если вы не возражаете, джентльмены. Кого-нибудь, кто представлял бы их, когда золото будет выкопано. Вы же не захотите, чтобы мы все съехали на берег…
        - А избрали они, конечно, Запевалу Сэма? - иронически спросил я.
        - Нет. Я отказался, потому что имею большую долю, чем остальные. Но таков обычай. Выборным должен стать рядовой член команды.
        Он вытолкнул из толпы Харди, одного из матросов.
        - Вы будете представлять всех? - спросил я.
        - Нет, - возразил Эмбер. - Всех, кроме служивших у Девиса. Нам не нужен никто, кроме Майкла.
        Я посмотрел на сэра Ричарда, который важно приподнял бровь и согласно кивнул.
        - О, дайте им хоть десяток выборных, если им так хочется! - вмешался Фрэнк. - Полагаю, большинство матросов все равно останется на судне. А тем, кто отправится за кладом, едва ли взбредет в голову дезертировать на необитаемом острове, лишившись своей доли!
        Мы назначили поисковую группу, в которую вошли Майкл, Эмбер, Харди - выборный от основной части команды - и шестеро других, трое от людей Девиса и трое от приверженцев Сэма. Считалось само собой разумеющимся, что и я, и сэр Ричард обязаны присутствовать при извлечении клада. Сэм тоже входил в состав группы, так как никто лучше него не мог распознать ту лесную поляну, куда Тауни привел его с завязанными глазами и где он с тремя другими пиратами зарыли принесенные ими золото и драгоценности.
        Юный Мадден рассуждал вполне логично, утверждая, что большинство членов команды предпочтет не покидать судна, предоставив нам самим копаться в земле и перетаскивать добычу, которая должна была обогатить всех. С моей стороны, я не мог думать ни о чем другом, кроме успешного завершения нашего рискованного предприятия. Возвращение домой казалось мне не такой уж сложной задачей, а старая добрая Англия, невзирая на все чары окружающей нас дикой природы, неодолимо влекла меня к себе.
        Я уже видел свой старый дом на краю пустынного верескового склона вновь отремонтированным, утраченные акры плодородных земель выкупленными и хозяина поместья восстановленным в правах. Имя Пенрит опять станут уважать соседи.
        Сэр Ричард, как только увидел остров, неузнаваемо переменился; годы, казалось, слетели с его плеч. За обедом он решительно отставил в сторону бутылку вина, которую ему принес Питер.
        - Завтра в это время мы все станем богатыми людьми, - сказал он, и в глазах его появился блеск, как у человека, освобожденного от долгой непосильной ноши.
        - Мы еще не нашли сокровищ, дядюшка, - возразил юный Мадден.
        Сэр Ричард благодушно взглянул на него.
        - Но, слава Богу, достаточно близки к этому, - заключил он с какой-то необычной ноткой в голосе.
        Неожиданно нахлынувшие воспоминания о Саймоне, ссора, которую мне довелось наблюдать из окна в Мадден-Холле, сотня мелких и незначительных деталей, включая отношение Фрэнка к дяде и странную снисходительность последнего к выходкам племянника, - все это внезапно приобрело в моем мозгу четкие законченные формы. Я начал о многом догадываться; и как мне стало ясно впоследствии, был весьма недалек от истины. Сэр Ричард, очевидно промотав или каким-то образом растратив большую часть наследства своего подопечного Фрэнка Маддена, по уши залез в долги к Саймону, прекрасно осведомленному о состоянии его дел. Благодаря то ли сверхъестественной проницательности, то ли просто умению складывать воедино отдельные разрозненные факты, Фрэнк Мадден тоже догадался об этом. Отсюда следовало, что обнаружение пиратского клада спасало не только репутацию сэра Ричарда, но одновременно и состояние Фрэнка Маддена. Я уже упоминал, что был недалек от истины и тем не менее как оказалось впоследствии, все же недостаточно близок к полной правде.
        В тот вечер юный Мадден неловко поскользнулся и упал на палубу. Я не был свидетелем происшествия, которое случилось где-то на фордеке, но Запевала Сэм с предельной заботливостью принес беднягу, страдающего, по всей видимости, от сильной боли, на руках на ют и усадил в капитанское кресло.
        - Теперь я не смогу сойти на берег, - чуть не со слезами на глазах проговорил несчастный мальчик.
        - Мы соорудим для тебя носилки, - пообещал ему дядя. - Где у тебя болит?
        - Везде, - простонал Фрэнк. - Я чувствую себя так, словно меня поднимали на дыбе. Пожалуй, мне следует лечь в постель.
        В полночь я вышел на палубу. Дул свежий бриз, но мы, казалось, едва ползли среди звездных россыпей, окружавших нас со всех сторон, под медленное торжественное кружение созвездий над головой. К концу вахты Майкл сменил меня, но я не ушел к себе. В любой момент можно было ожидать появления долгожданных островов, поднимающихся из моря. Занялся рассвет, озарив восточный край небосвода всеми цветами радуги, ослепительное солнце выплыло из-за горизонта, быстро карабкаясь в зенит по чистой небесной лазури, и ни одно темное пятнышко не нарушало безмятежную гладь океана, сколько мы ни напрягали усталые глаза. Пробили четыре склянки, затем пять; наконец, я не выдержал и, взобравшись по вантам на бом-брам-рею фок-мачты, встал там над огромным белым куполом паруса, пристально вглядываясь в беспредельную водную гладь.
        Далеко, у самого горизонта, появилась черная точка и тут же исчезла. Снова появилась и теперь уже осталась, увеличиваясь постепенно, дюйм за дюймом, пока над волнами не показался крошечный конус отдаленной горной вершины. Карта Фентона не солгала: это был один из группы островов - может быть, даже сам остров сокровищ.
        Новость мгновенно разнеслась по всему судну. Вся команда высыпала на палубу, матросы повисли на нижних реях и вантах, сэр Ричард вышел на нос; дисциплина была забыта ради всеобщего торжества надежды. Я заглянул к Фрэнку в каюту, чтобы узнать о его самочувствии и сообщить о радостном известии. Парень дрожал, словно в лихорадке, но я отнес это в большей степени за счет возбуждения, которое, как я надеялся, послужит панацеей от всех его болезней. К несчастью, травма оказалась серьезнее, чем мы предполагали; по его словам, он не в состоянии был даже выйти на палубу. Позже, возможно, он и попытается сделать это, а пока - не могу ли я прислать к нему Запевалу Сэма?
        К полудню мы уже огибали группу островов с севера, направляясь к берегу нашей мечты. Как и утверждали Сэм с Фентоном, пара мелких островков представляла собой всего лишь пологие коралловые отмели, и мы обошли их стороной, чтобы не налететь на рифы.
        Сэм указал нам место, где произошло кораблекрушение. В подзорную трубу мне удалось разглядеть черный остов разбитого судна, подобный исполинскому скелету доисторического чудовища, - жалкие останки «Бича Божьего».
        Вскоре и наш остров появился в поле зрения. Высокая конусообразная вершина горы, окруженная лесом, голые скалистые утесы вдоль обрывистого побережья, остроконечный мыс, выступающий далеко в море, и, наконец, открывшийся нашим взорам узкий и глубокий залив полностью соответствовали изображению на карте.
        С впередсмотрящим на салинге фок-мачты, высматривающим проход между рифами и мелями, мы при легком боковом ветре вошли в залив и стали на якорь к югу от устья небольшого ручейка на глубине в двенадцать фатомов[Фатом - морская сажень; равна шести футам (1, 8288 метра).] . Путешествие завершилось: «Золотая Надежда» оправдала свое название.
        Мгновенно спустили на воду баркас; поисковая команда вооружилась мушкетами, кирками и лопатами. Сэр Ричард принес карту и нагрузил одного из матросов флягами с вином из своих бесценных бочонков.
        - Клад должен быть достойно окрещен, - заявил он.
        Фрэнк все еще не мог подняться с постели. Я высказал было предложение остаться с ним, но он энергично воспротивился этому. Взамен он попросил Запевалу Сэма остаться на борту, если с нашей стороны не будет возражений. Он смотрел так тоскливо и выглядел таким жалким и несчастным, что сэр Ричард, побеседовав еще раз с Пайком относительно местных ориентиров, согласился.
        - Я принесу тебе самую отборную драгоценность, чтобы ты с ней мог вдоволь наиграться, - пообещал я Фрэнку. - Я завалю всю твою койку сокровищами до самых бортиков!
        Он довольно странно посмотрел на меня и протянул мне руку.
        - К чему это? - удивился я.
        - На счастье, - сказал он. - Ты был очень добр ко мне, Джаспер. Если я порою казался тебе неблагодарным, то не забывай, что я изуродован не только физически…
        Сэр Ричард нетерпеливо окликнул меня из кают-компании, и Сэм вошел, чтобы заменить меня у постели Фрэнка. Похоже, его не очень огорчала перспектива остаться с больным. Взаимная привязанность между этой парой казалась мне вполне искренней и достаточно прочной, чтобы противостоять алчности Сэма и его желанию присутствовать при поисках клада.
        - Ладно, все будет в порядке, - заверил я Фрэнка. - Выздоравливай!
        Он ничего не ответил, только отвернулся лицом к переборке; я вышел из каюты, понимая, какое разочарование должен он испытывать. Ведь он всего-навсего мальчик, да к тому же именно его пират, его карта и его деньги позволили нам осуществить столь рискованное предприятие, - а теперь злополучная случайность лишала его возможности присутствовать при его удачном завершении!
        Энергичные гребки весел в умелых руках быстро подогнали лодку к устью небольшого ручья, и мы высадились на берег. Первым, конечно, выскочил Дон, вне себя от радости, что вновь очутился на устойчивой почве, а не на зыбкой палубе, то и дело норовящей выскользнуть у тебя из-под ног. Оставив двух матросов сторожить лодку, наша поисковая группа углубилась в заросли мангровых деревьев, закрывавших доступ к ручью. Вдоль его берега не было ни следов, ни тропинок, и мы долго пробирались сквозь чащу воздушных корней и стволов, растущих прямо из воды, пока они не уступили место настоящей роскошной зелени тропических джунглей. Здесь росли диковинные цветы и летали птицы с огненным оперением - Майкл называл их райскими птицами, - стрекоча между собой, как сороки, и обсуждая наше неожиданное появление в этих краях; однажды Дон спугнул крупную ящерицу, промелькнувшую в просвете между кустами, а вскоре я заметил огромного питона, свернувшегося кольцами вокруг толстого ствола дерева. Мы миновали поросль гигантского аронника[Аронник - род многолетних трав семейства ароидных. Ядовит.] футов в двенадцать высотой,
увидели в ручье цветы кувшинки величиной с суповую тарелку, над которыми плясали в воздухе яркие разноцветные бабочки. Дон тщетно пытался поймать хоть одну из них, высоко подпрыгивая и впустую щелкая зубами.
        В лесу было невероятно жарко и душно, и вскоре мы до нитки промокли от пота. К тому же если не считать стрекота и щебетанья птиц, кругом царила полная тишина. Наконец мы вышли к ущелью, обозначенному на карте. Здесь берега ручья расширялись, увеличивая просвет в зеленой стене джунглей, и мы увидели под исполинским баобабом, широко раскинувшим свои ветви над поляной, заглушая остальную растительность, остатки разрушенного туземного поселения, сгнившие деревянные каркасы хижин, заплесневелые обрывки кровли из травы и листьев. Но нигде никаких следов местных жителей.
        Мы поднялись вверх по склону ущелья, где деревья росли еще гуще и теснее. Где-то здесь, в самой сокровенной глуши этого леса, находилась поляна с родником и высоким камнем, у подножья которого Тауни зарыл клад, за которым так и не смог вернуться.
        В лесу царил тусклый полумрак. Ползучие растения-паразиты гирляндами свисали со стволов и веток деревьев, вились под ногами и раскачивались над головой, цепляясь за нас колючими шипами и жадными ищущими усиками, усеянными причудливыми цветами, которые издавали запах гнилого мяса и усыпали нас липкой пыльцой, из-за чего вокруг нас вскоре стало распространяться отвратительное зловоние. Некоторые их побеги уходили ввысь, пропадая из поля зрения, другие извивались на почве подобно гигантским змеям. Острые края листьев веерной пальмы резали наше платье и кожу, словно деревья в лесу вступили в заговор против нас, пытаясь удержать от продвижения вперед. Сам лес казался погруженным в таинственные чары, с его загадочными шепотами и шорохами. Дон больше не бегал, шаря по кустам и звонким лаем провожая спугнутых оттуда птиц и мелких лесных обитателей; теперь он ни на шаг не отходил от меня, то и дело вздыбливая шерсть на загривке, глухо ворча и настороженно прислушиваясь к неясным звукам, доносящимся отовсюду. Время от времени мы останавливались, убежденные в том, что звуки эти издаются человеческими
существами, но затем, поняв свою ошибку, продолжали нелегкий утомительный путь на юго-запад, руководствуясь взятым мною с собой компасом, готовые к любым неожиданностям.
        Наконец в сумеречный полумрак леса сквозь густую листву начали проникать отдельные лучики солнца, и деревья стали попадаться реже. Поляна была уже близко. Сгорая от нетерпения, позабыв про усталость и осторожность, мы проломились сквозь чащу на краю леса и остановились, глядя на открытое пространство, где скала подходила слишком близко к поверхности земли, чтобы здесь могло расти что-нибудь более значительное, чем редкие пучки жесткой низкорослой травы. Я заметил блеск водной струи и четко выделяющийся на фоне зеленой стены леса у противоположного конца поляны высокий каменный монолит, похожий на один из столбов Стоунхенджа[Стоунхендж - крупнейшее культовое сооружение второго тысячелетия до нашей эры. Состоит из огромных полуобработанных каменных столбов и плит, образующих конические круги. Находится близ города Солсбери в Великобритании.] .
        Все мы чувствовали себя настолько обессиленными и измученными, что не в состоянии были издать ни единого звука, не то что возгласов ликования по поводу достижения цели. Сэр Ричард, тяжело дыша, в изнеможении прислонился спиной к древесному стволу. Дон продолжал проявлять признаки беспокойства, глухо рыча и злобно лая в сторону леса.
        Внезапно над моей головой что-то промелькнуло, и послышался резкий тупой звук. В кору дерева у самого моего уха вонзилась длинная тонкая стрела. Другая пробила полу моего камзола. Один из матросов молча рухнул плашмя, вытянув руки перед собой, с торчащим между лопаток дротиком. В мгновение ока мы бросились искать укрытие, в то время как нас осыпал целый дождь летящих из безмолвного леса стрел.



        Глава восемнадцатая. В ЗАПАДНЕ


… Они на меня и сегодня глядят,
        и взгляд их суров и неистов:
        открытые лица отважных ребят,
        джентльменов и авантюристов…

        Неожиданное нападение захватило нас врасплох. Мы были настолько очарованы зрелищем нашей овеществленной мечты, что забыли не только об осмотрительности, но и вообще обо всем на свете. Нам просто в голову не могло прийти, что сейчас, когда мы воотчию убедились в существовании сокровища, кто-то или что-то может помешать нам завладеть им. Прошло немало времени, прежде чем мы вновь обрели способность здраво оценивать положение, в котором очутились.
        Выглянув из-за редких деревьев на опаленную солнцем поляну, я заметил, как в одном месте над более густым участком высоких зарослей травы верхушки внезапно зашевелились. Ветра практически не было. Я отдал приказ, и мы накрыли это место залпом из мушкетов. Послышались вопли, и десятка два мужчин с оливковой кожей, более светлых, чем я ожидал, выскочили из-за укрытия и бросились бежать в сторону леса, преследуемые нашими выстрелами. Я едва успел удержать Дона, кинувшегося было за ними вдогонку. Один из туземцев упал, но остальные подхватили его и скрылись в лесу, рассыпавшись между деревьями, так что продолжать их дальнейший обстрел не имело смысла.
        Мы поспешно собрали короткий военный совет. Возвращаться назад через чащу леса, где у наших противников имелись все преимущества, было бы по меньшей мере опрометчиво. Наши люди на судне находились в более выгодном положении, чем мы; они сумеют не только защитить себя, но, услышав выстрелы и не дождавшись нашего возвращения, возможно, отправятся к нам на выручку. На поляне находился клад, а также еще кое-что, в данный момент даже более важное, чем само золото, - питьевая вода. Мы все изнывали от жажды. Имелись, правда, фляги с вином у сэра Ричарда, но мы мечтали только о прохладной чистой воде.
        - Их всего два десятка, - сказал я Майклу. - Как ты думаешь, это большое племя?
        - Не знаю. Душ сто, пожалуй, не более. Видите ли, сэр, такие острова, как этот, обычно разделены здесь между множеством племен, и каждое имеет своего царька. Обычно они дружелюбно относятся к белым, если их не обижать. Давайте запасемся водой и попытаемся пробиться к судну за подкреплением. Черномазые получили урок и теперь будут относиться с уважением к нашему оружию. Во всяком случае, в открытую нападать на нас они не посмеют.
        Мы быстрыми перебежками пробрались к роднику и торопливо утолили жажду. Сэр Ричард погрузил свои фляги в бьющий ключом источник, чтобы охладить их. Раненного стрелой матроса мы положили у воды, но состояние его казалось безнадежным. Он силился что-то сказать, когда я нагнулся к нему, но из горла его непрерывно текла кровь, вызывая мучительный удушливый кашель, и мне с трудом удалось разобрать только одно слово: «корабль…»
        Мы похоронили его на берегу ручья, с трудом вырыв неглубокую могилу в каменистом грунте. Лишь в нескольких шагах от нас возвышался каменный столб, словно монумент, воздвигнутый в честь Тантала[Тантал - фригийский царь, осужденный богами на вечные муки, который, стоя по горло в воде и видя спускающиеся с дерева плоды, не мог утолить ни жажды, ни голода.] . Попытка копать под ним в столь опасной близости к опушке леса была бы равносильно самоубийству. Отдельные стрелы, издали пущенные по крутой траектории, и так то и дело падали среди нас на излете. Мы не захватили с собой ни унции съестного.
        - Надо оставить здесь кирки и лопаты и возвращаться к судну, - решил я.
        Мы припрятали наши «земледельческие орудия» под слоем мха, который обрамлял узкую скалистую нишу между двумя наклонными каменными уступами, откуда выбивался источник. Выпустив наугад дружный залп в сторону врага, мы собрались было отправиться назад к ущелью, но не успели приблизиться к краю опушки, как на нас опять посыпались тучи стрел и дротиков. Такая встреча ожидала нас повсюду, с какой бы стороны мы ни пытались подойти к лесу. Мы были окружены. Вернувшись на прежнее место к роднику, мы расположились здесь временным лагерем, используя по мере возможности любое укрытие среди камней. Если не считать случайно залетавших сюда стрел, мы находились здесь в сравнительной безопасности и могли отразить любое нападение, которое туземцы задумают предпринять. Одна стрела оцарапала щеку сэра Ричарда, а другая вонзилась в землю прямо между пальцами моей вытянутой руки. Умница Дон укрылся за камнем, спрятав голову между лап и далеко высунув язык; он, видимо, больше всех страдал от жары в своей роскошной пушистой шубе.
        Пока мы лежали, отдыхая и раздумывая над своим положением, до нас донеслись отдаленные выстрелы, едва различимые, но частые и долго не прекращавшиеся; затем наступила тишина.
        - Черномазые напали на судно, - заключил Майкл. - Но наши их отбили.
        Пожалуй, такая догадка не была лишена оснований.
        - В таком случае, - сказал я, - они поймут, что мы в беде. Мадден знает, в каком направлении мы пошли. Наши выстрелы помогут им найти нас.
        Лежа на солнцепеке и благодаря судьбу за расположенный рядом родник, разделив между собой вино сэра Ричарда и подкрепившись им за неимением чего-нибудь более существенного, мы принялись стрелять в ту сторону, где, как нам казалось, туземцы проявляли наибольшую активность. Но никаких других выстрелов, кроме наших собственных, не было слышно, и, когда тени от деревьев и от центрального пика протянулись через всю поляну, мы оставили надежду на помощь со стороны.
        - Вероятно, туземцы нападут на нас сразу после наступления сумерек, - предположил я.
        - Едва ли, - возразил Майкл. - Они боятся темноты, если только месяц не стоит высоко и колдуны не оградят их всевозможными заклинаниями. Месяц взойдет сегодня поздно. На закате они попытаются стрелами выгнать нас из-за укрытий, но потом, если нам удастся ночью найти дорогу через этот проклятый лес к берегу, мы можем считать себя в безопасности до самого утра, а на рассвете зададим им хорошую взбучку из пушек «Золотой Надежды»!
        В его словах звучало некоторое утешение, и вскоре они действительно оправдались. Перед наступлением темноты на нас отовсюду посыпался дождь стрел, не причинивший нам, впрочем, особого вреда. Двое матросов получили незначительные царапины, и, когда над поляной стремительно опустилась тропическая ночь, атака прекратилась.
        - Попытаемся откопать клад? - предложил я.
        - Пропади он пропадом, пока я как следует не набил себе желудок! - отозвался сэр Ричард, и я не мог с ним не согласиться; без сомнения, так же думали и остальные.
        Мы выждали с полчаса и дали залп, который не вызвал никакого ответа. Поскольку Дон не проявлял больше никаких признаков беспокойства, мы, крадучись, со всеми предосторожностями, возвратились вновь под покров леса, так и оставив клад нетронутым.
        Дорога к берегу была сплошным кошмаром. Хоть туземцы и не тревожили нас больше, но ползучие лианы, доставлявшие нам столько неприятностей днем, цеплялись за нас мириадами липких и колючих щупальцев, царапая кожу и разрывая одежду, словно пытаясь удержать нас в лесу навсегда. Несмотря на компас, с которым мы то и дело сверяли маршрут, подсвечивая себе карту искоркой тлеющего трута, мы постоянно сбивались с пути и лишь благодаря острому чутью Дона в конце концов набрели на ущелье, едва не свалившись в последний момент с его крутого откоса. Более пяти часов прорывались мы сквозь эту лесную западню, и когда наконец выбрались из-под мангровых зарослей на берег, то представляли собой поистине жалкое зрелище.
        Внезапно Дон громко залаял и подбежал к кромке воды; здесь он поднял морду к небу и тоскливо, протяжно завыл, точно по покойнику.
        Месяц поднялся высоко над мысом, превращая в жидкое серебро спокойную воду залива.
«Золотой Надежды» не было. Не было и нашей лодки там, где мы ее оставили.
        Мы переглянулись с недоумением, граничащим с отчаянием. Казалось совершенно невероятным, чтобы дикари сумели захватить баркентину, а даже и захватив ее, ухитрились поднять якорь, поставить нужные паруса и, удачно маневрируя ими, вывести судно из залива. Тем не менее судна на месте не было.
        Я вскарабкался на высокий обрыв скалистого берега позади нас, едва держась на ногах от усталости и голода и одолев неприступный гребень скорее благодаря удаче и везению, чем силе и ловкости. Никаких признаков «Золотой Надежды» на горизонте. Но какая-то темная тень скользила по сверкающей поверхности воды, подобно кораблю-призраку, плывущему в безветрие по лунной дорожке; вдруг на какое-то мгновение тень предстала передо мной во всей своей элегантной красе, до мельчайшей черточки вырисовываясь на фоне сверкающей зеркальной глади залива. Это была шхуна. И шхуна эта могла быть только «Соколом», направляющимся в открытое море.
        Подстегиваемый неожиданной новостью, я поспешно спустился с обрыва и обнаружил сэра Ричарда и остальных плотной толпой окружившими Майкла, который склонился над чем-то, лежавшим наполовину в воде, наполовину на суше. Подойдя ближе, я понял, что их находка уже многое им объяснила. Это был труп Уэллса, выброшенный на берег волной только что начавшегося прилива. Рубаха на груди мертвеца то ли от грубого рывка, то ли течением и острыми ветвями подводных кораллов была разодрана до пояса, обнажив под сердцем зияющую синевато-багровую рану, переставшую уже кровоточить.
        - Смотрите! - воскликнул Майкл. - Это не стрела. Это огнестрельная рана! Его убили не черномазые. На борту измена! Бедняга Мартин… Но будь я проклят, если не отомщу за тебя! Поглядите-ка вдоль берега, ребята: там могут найтись другие…
        Его опасения оказались небезосновательными. Еще два мертвых тела волны выбросили на берег, и каждое из них принадлежало друзьям Майкла. Сколько всего жертв скрывалось в морской пучине - можно было только догадываться. Одного из моряков убили выстрелом в висок с близкого расстояния, поскольку вокруг раны виднелись следы порохового ожога; в спине другого зияла глубокая ножевая рана.
        - Предательство… - прохрипел гигант, озираясь по сторонам так, что Харди и двое других, отобранных Сэмом для участия в вылазке на берег, в испуге попятились назад. - Один убит трусом, подкравшимся сзади; другой оглушен ударом пистолета по голове… Работа Запевалы Сэма! Ну погоди, проклятый пес! Я задушу тебя собственными руками! Эмбер! Ноулс! Пирс! Йетс!
        Товарищи окружили его, обнажив оружие. Я выхватил шпагу и бросился между ними и тремя матросами. Сэр Ричард встал рядом со мной.
        - Стой, Майкл! - закричал я. - Ты же не знаешь, что произошло в действительности. В любом случае эти трое не имеют ничего общего со злодеянием на борту. Нас всего десять против сотни дикарей! Мы должны держаться вместе. Опомнись! Или ты сошел сума?
        Похоже, что так оно и было. Лезвие его тесака высекло сноп искр при встрече с моим клинком. Я ощутил могучую силу его запястья, парируя удар; звон стали рядом со мной свидетельствовал о том, что сэр Ричард тоже вступил в поединок, а жалобный визг Дона - что и бедняге досталось на орехи.
        Для упражнений в фехтовании время было далеко не подходящее. К счастью, Майкл пытался достать меня на выпаде концом тесака, иначе его тяжелые рубящие удары сплеча скоро проломили бы мою защиту. Я пропустил его лезвие до гарды своей шпаги и быстрым поворотом кисти вышиб оружие из его чересчур жесткого захвата. Тесак отлетел далеко в сторону и вонзился торчком в мокрый песок, а ошеломленный Майкл отпрянул назад с почти комическим выражением крайнего изумления на лице.
        Я тоже отшвырнул шпагу и одним прыжком приблизился к нему, схватив его за руку.
        - Майкл! Ты что, обезумел, приятель?
        Остальные, казалось, были недалеки от этого. Грохнул пистолетный выстрел. Затем второй. Я посмотрел в упор в налитые кровью бешеные глаза Майкла и не отводил взгляд, пока безумие не улетучилось из них. Он стряхнул с себя мою ладонь и поднял руку вверх:
        - Постойте, ребята! Прекратите драку - шкипер прав!
        Он подобрал свой тесак и вместе со мной бросился в гущу свалки, разнимая дерущихся. Сэр Ричард, хоть и запыхавшийся, все еще легко парировал выпады и удары Эмбера. Наше вмешательство прекратило побоище.
        - Стыдитесь! - сказал я им. - Вы моряки или сварливые бабы? И время ли сейчас впадать в истерику? Поберегите-ка свое оружие для туземцев!
        - Допросите их, мистер Пенрит, - хмуро сказал Майкл, внешне снова совершенно спокойный, кивая на Харди и двух других. - Им должно быть кое-что известно обо всем этом.
        Все трое клялись в своей невиновности, однако то, как они отводили глаза, заставило меня усомниться в их искренности, и я посильнее нажал на них. Наконец Харди, который был легко ранен в предплечье, рассказал мне все, что знал. А знал он не много.
        Он и трое других, отобранных Запевалой Сэмом, - один из которых погиб в лесу от стрелы туземца, - были не в ладах с ним еще со времени нападения Фуншальского Пита за возражения против захвата судна и высадки нас на необитаемый остров. Во всяком случае, так утверждал Харди, а у меня не было причин сомневаться в его искренности. С тех пор, по его словам, команда перестала им доверять. Они допускали, что Сэм замыслил какой-то заговор и остался на борту с определенной целью, но все трое в один голос отрицали, будто заранее знали о его намерениях. Харди, правда, упомянул, что Сэм в последнее время всячески ублажал их и уверял, что на борту все благополучно, очевидно опасаясь, как бы они не доложили мне о брожении среди матросов. В качестве доказательства своего личного расположения к ним он даже выбрал всех четверых представителями команды для поездки на остров.
        Насколько их версия отвечала действительности и основывалась ли их позиция на чувстве долга или на элементарной трусости, судить было трудно. Но больше нам ничего не удалось из них выудить. Будущее покажет, насколько они были искренни и откровенны. А пока не вызывало сомнений лишь то, что услышанные нами на поляне в лесу выстрелы были направлены не против туземцев, а против своих же товарищей-моряков, в основном против людей Майкла. Очевидно, Запевала Сэм, напав на них исподтишка, захватил судно, а те двое, которых мы оставили сторожить лодку, будучи заодно с заговорщиками, преспокойно уплыли, оставив нас на берегу. Они, несомненно, слышали наши выстрелы и надеялись, что островитяне расправятся с нами после того, как «Золотая Надежда» покинет воды залива.
        Настал черед разволноваться сэру Ричарду.
        - Фрэнк! - воскликнул он. - Они захватили с собой Фрэнка!
        - Парню ничего не угрожает, - пробурчал Харди.
        - Почему ты так думаешь? - потребовал я ответа, почувствовав в его словах некий скрытый смысл. Однако ничего больше мне не удалось от него добиться, кроме утверждения, что Фрэнк поддерживает дружеские отношения с Сэмом и остальной командой. Возложив наши надежды на этот шаткий, хоть и несомненный факт, мы немного успокоились.
        Рано или поздно «Золотая Надежда» должна будет возвратиться за кладом, и тут-то мы могли рассчитывать захватить их врасплох. Оставив на судне одного или двух вахтенных, остальные наверняка высадятся на берег прежде всего потому, что никто из них не доверит другому в столь важном деле, как поиски клада. Нас они едва ли станут опасаться, будучи уверенными в исходе нашей стычки с туземцами; зато для противодействия островитянам мятежникам придется мобилизовать все свои наличные силы, которых оставалось не так уж много: по нашим подсчетам, не более двадцати человек. Укрывшись в кустах на берегу и выждав подходящий момент, мы могли надеяться вернуть себе судно и выручить Фрэнка. Слабенькая надежда, но кроме нее у нас больше ничего не оставалось. А тут еще эта шхуна. Если и она явилась за сокровищем, то почему уплыла в открытое море? Непонятно.
        - Возможно, они подошли достаточно близко и тоже слышали выстрелы, - предположил сэр Ричард. - На карте указана еще одна якорная стоянка, и они, не желая рисковать, могли предпочесть ее. А могли даже высадить поисковую группу, которую мы не заметили…
        Справиться с этой загадкой было нам не под силу. Поверив еще раз древнему утверждению, что утро вечера мудренее, мы решили дождаться рассвета и обсудить все наши проблемы при свете дня. Уложив рядом на берегу подальше от границы прилива тела трех погибших моряков, мы занялись насущными проблемами оставшихся в живых. Часть матросов отправилась за хворостом, другие развели костер, остальные принялись собирать моллюсков, гроздьями висевших на подводных корнях мангровых деревьев, и охотиться за крабами, во множестве водившимися на мелководье. Дон тоже внес свою лепту в общую трапезу, притащив откуда-то довольно крупную ящерицу отталкивающего вида с сине-черной кожей и отвратительными белыми бородавчатыми наростами. Матросы, однако, с энтузиазмом отнеслись к добыче, отрезав для себя мясистые лапы и хвост, а остальное оставив Дону. Мы же с сэром Ричардом довольствовались запеченными в золе моллюсками, которые оказались вполне съедобными и даже недурными на вкус, хотя от них исходил чересчур сильный запах йода.
        Подкрепившись, мы бросили жребий, разделив между собой короткие вахты, чтобы немного вздремнуть до утра, но тут Дон вдруг снова залаял и бросился к воде. Решив было, что волна выбросила на берег очередного мертвеца, мы последовали за собакой и остановились у кромки прилива, в недоумении глядя на приближающуюся к нам тень. Из-за крайней оконечности мыса, направляясь к берегу, выплывала большая шлюпка, скорее баркас. Два человека сидели на веслах, а двое - у руля, причем один поддерживал другого, обнимая за плечи. Даже на таком расстоянии и при неверном лунном свете мне показалось, что я узнал рулевого. И сэр Ричард тоже. До меня донеслось восклицание, сорвавшееся с его губ.
        Шлюпка двигалась медленно; усталые гребцы с трудом ворочали веслами, держа курс на огонь нашего костра. Наконец шлюпка вышла на мелководье, днище ее прошуршало по гальке, и она остановилась. Люди даже не пытались выйти из нее, а сидели неподвижно, опустив головы и руки, обессиленные и измученные, словно гребцы после длительной гонки на приз. Рулевой опустил сидевшего рядом с ним человека на дно шлюпки и встал во весь рост; складки длинного черного плаща облегали его высокую фигуру. Я заметил, как сверкнули его глаза, когда он нас окликнул:
        - Вы позволите мне сойти на берег, сэр Ричард?
        Это был Саймон Левисон.



        Глава девятнадцатая. ИСПОВЕДЬ САЙМОНА


… Под дружеским овалом
        знакомого лица
        вы встретились с оскалом
        личины подлеца.
        И, справившись с испугом, -
        коль честь вам дорога -
        вы назовете другом
        вчерашнего врага…

        Невозмутимая наглость этого человека была ошеломляющей. Впоследствии, когда я ближе познакомился с основными чертами его характера, я стал в большей мере относить ее на счет расчетливого мужества и самообладания. Но тогда я просто остолбенел, и лишь резкое движение рядом со мной, когда сэр Ричард выхватил пистолет, привело меня в чувство. Однако, прежде чем он успел навести оружие на цель, длинный плащ Саймона распахнулся и из-под него сверкнула сталь пистолетного дула.
        - Я такой же хороший стрелок, как и вы, сэр Ричард, - сказал Саймон. - Но полноте, сэр, время ли сейчас устраивать дуэли? В вашем желании убить меня имеются две стороны. Так что извольте, сэр, выслушать сперва мою исповедь и после этого принимайте решение.
        Разумеется, было бы опрометчиво убивать сейчас носителя столь ценной для нас информации. Усталость гребцов (баркас был рассчитан по меньшей мере на шесть пар весел), раненый на борту - все это свидетельствовало о какой-то тайне. Слава Богу, мне не понадобилось удерживать сэра Ричарда, который сам сумел взять себя в руки.
        - Выходите на берег, Левисон, - сказал он. - Мы выслушаем, что вы хотите сказать.
        Гребцы понемногу пришли в себя, и с помощью наших людей баркас был вытащен на берег. Раненого со всеми предосторожностями подняли и усадили поближе к огню. Он был одет в тонкого сукна камзол особого покроя, принятого среди морских офицеров, шкиперов и капитанов, и смерть, казалось, уже простерла над ним свою костлявую длань. Один из гребцов - молодой юноша, почти мальчик, - происходил из того же племени, что и Саймон, а второй был крепким загорелым моряком с лысой головой, наспех перевязанной окровавленной тряпкой.
        Горячая волна воспоминаний внезапно нахлынула на меня, парализовав сознание и волю. Я вспомнил мерзкую ухмылку Симпкинса, плюнувшего на меня сквозь открытый люк желоба вербовщика, дезертирство команды в Плимуте, обломок ножа в нактоузе судового компаса, нападение Фуншальского Пита, мертвых матросов - и жгучая, неодолимая ненависть охватила меня при виде стоящего передо мной «делового партнера» сэра Ричарда. Я едва удержался, чтобы не броситься на него и не вцепиться ему в горло. Саймон молча взглянул на меня со своей неизменной печально-иронической улыбкой.
        - Глоток холодной воды нам всем не помешал бы, - спокойно произнес он.
        Матросы принесли им воды из ручья. Человек в капитанском камзоле уже не мог глотать. Когда я поднес ему кружку к губам, челюсть отвисла, и я молча спустил его на песок.
        Саймон, наблюдавший за моими действиями, подошел к умершему и встал рядом с ним на колени.
        - Значит, они все же убили вас, Томпсон? - проговорил он, взяв его за руку и пытаясь прощупать пульс. - Еще одна единица к общему счету!
        Он отпустил мертвеца и поднялся с колен - строгая и полная достоинства фигура. В нем чувствовалась сила, недооценивать которую я не мог, несмотря на всю мою неприязнь к этому человеку. В сущности, мне до сих пор даже не удалось обнаружить в нем недостаток, в разной степени присущий всем нам, - поклонение Золотому Тельцу, - столь развитый в его народе, благодаря, вероятно, многовековому угнетению.
        - Мы похороним его утром. Он был отважным и честным человеком, - сказал Саймон. - Вижу, у вас есть и свои покойники… - Он покосился туда, где лежали тела погибших товарищей Майкла, ожидая погребения. - А пока, сэр Ричард, думаю, мне следует многое объяснить всем и сообщить кое-что лично вам.
        Саймон подошел к костру и сел у огня, помешивая длинной веткой раскаленные угли.
        - Команда моего судна взбунтовалась. Они захватили нас врасплох при подходе к Мадейре. Какой-то прохвост сбил прицел на наших пистолетах. На судне находились два отпетых негодяя и один не менее отпетый дурак. Дураком был я, негодяями - Симпкинс и Фентон, оба хорошо знакомые вам…
        - Фентон? - не удержался я. - Так значит, он отправился с вами?
        - Конечно, - Саймон обернулся, чтобы привлечь и меня к числу слушателей своего повествования, адресованного до сих пор только сэру Ричарду. - Ах да, ведь вы же еще ничего не знаете! Он явился ко мне перед самым отплытием из Лондона и предложил включить его в состав команды как единственного свидетеля, знающего место, где Тауни зарыл свои сокровища.
        - Ах негодяй! - воскликнул сэр Ричард. - Двуличный предатель! Так он дважды продал свой секрет?
        - Он уверял, будто вы не заплатили ему условленную сумму за координаты и карту острова, - пожал плечами Саймон. - Я согласился взять его на выгодных для нас обоих условиях. Но я не знал тогда об его истинных намерениях…
        Он помолчал, словно восстанавливая в памяти события недавних дней.
        - Они держали нас заложниками, - продолжал он, - меня, моего секретаря, одного оставшегося верным матроса и капитана Томпсона, погибшего при выполнении долга. Никто из мятежников не умел управлять судном, и они предложили Томпсону в обмен на нашу жизнь и свободу привести шхуну к острову. У нас не было выбора, и капитан согласился.
        По дороге мы не заходили ни в один из портов, и лишь сутки простояли на Фуншальском рейде, причем во время стоянки всех нас, включая и капитана, держали взаперти в кают-компании…
        - Вот как? - прервал я его. - Значит, это не вы сходили со шхуны на берег в Фуншале?
        - Я? Нет конечно, - снова пожал плечами Саймон. - Да и зачем?
        В голове у меня закружился дикий водоворот мыслей. В самом деле, зачем? Откуда Саймон мог знать Фуншальского Пита, да еще настолько близко, чтобы уговорить его пойти на рискованную попытку захвата «Золотой Надежды»? Вот Фентон - другое дело. Хитрый лис ловко обстряпал свое дельце. Фуншальский Пит связался с Джекобсом будто бы по поручению Саймона Левисона, и наивный капитан бесславно погиб, считая, что выполняет распоряжение своего патрона! Но зачем им понадобилось все это?
        - Они заключили между собой тройственный союз против меня и вас, - словно в ответ на мои мысли продолжал Саймон. - Третьим был Сэм Пайк. Двое из них плавали с Тауни; впрочем, это для вас не является новостью. Существенно то, что заговор им удался. Они захватили мое судно и, как я полагаю, ваше тоже. Несомненно, таков и был их первоначальный план. Вы, по всей видимости, крепко застряли здесь, на этом диком берегу. Сегодня утром мятежники, кажется, намеревались высадиться на противоположной стороне острова. Похоже, Фентон неплохо знает здешние места. По моим расчетам, они должны были объединиться с Сэмом Пайком, чтобы помочь ему одолеть вас, затем прибрать сокровища к рукам и либо оставить нас на острове, либо перерезать нам глотки, либо заставить прогуляться по доске за борт. Все эти и подобные им варианты негодяи обсуждали во всеуслышание, сидя под запертой дверью нашей каюты. Поэтому мы забаррикадировались изнутри и попытались оказать им сопротивление, но, как видите, безуспешно… Когда с залива послышались выстрелы, они резко поменяли курс и обогнули остров с востока. Мы могли лишь догадываться
об их действиях по доносящимся до нас звукам, но, кажется, они встретились с вашей баркентиной, обменялись сигналами, после чего спустили шлюпку и отправили нас на все четыре стороны, куда нам или дьяволу будет угодно. Я разглядел отблеск вашего костра, и мы постарались подойти ближе, все время держась в тени, пока не убедились, что вы не дикари.
        Бандиты, вне всякого сомнения, считают, что каннибалы съедят вас или вы станете жертвами для заклания на языческом капище. Они убеждены, что именно такой будет наша кончина после того, как мы окажем им последнюю услугу, перестреляв как можно больше дикарей и таким образом облегчив мятежникам высадку на остров, когда они явятся за сокровищами. Но здесь нас, - он взглядом пересчитал всех, сидящих у костра, - тринадцать человек; несчастливое число, как говорят, однако, на самом деле, ровно на одну единицу более счастливое, чем дюжина, - и мы сумеем еще предъявить свой счет к оплате. Я вижу, вы неплохо вооружены. А где мальчик?
        - Остался на судне, - хмуро ответил сэр Ричард. - Он и Питер. Вы рассказали нам любопытную историю, Левисон. Похоже, она не расходится с истиной. Но одна сторона в ней вызывает у меня сомнение. Вы сказали: «мы». Значит ли это, что вы намерены присоединиться к нам и заявить свои права на долю в добыче?
        - Ну, чтобы перейти реку, надо сначала добраться до моста, а пока еще и брода не видно, - резонно заметил Саймон. - Кстати, а почему не «мы»?
        Майкл издал яростное рычание, но я жестом успокоил его.
        - Почему не «мы»? - взорвался сэр Ричард. - Черт побери, Саймон! Да потому, что вся эта затея - моя! Я купил карту. Здесь сидят мои люди, десять против вас троих. Мы прибыли сюда, невзирая на все ваши коварные уловки. И прибыли первыми! Как видите, для ваших претензий совсем нет оснований.
        В воздухе запахло грозой. Стоило лишь Саймону сделать резкий жест или проявить признаки беспокойства, как Майкл с остальными набросились бы на него. Я заметил краем глаза, что они уже потянулись за оружием.
        - Минутку, - невозмутимо произнес Левисон. - Это вопрос, который должен быть улажен между мною и сэром Ричардом. Мы обсудим его в частном порядке. Кстати, у меня тоже есть карта - не так ли, сэр Ричард? Неплохо было бы их сравнить. Клад не принадлежит никому, пока его не откопали. А что касается денег, потраченных на вашу экспедицию, то и они могут оказаться любопытной темой для частной беседы. На пару слов, сэр Ричард, если вы не возражаете…
        Оба отошли в сторону, подальше в тень от освещенного костром пространства, и стали прохаживаться взад и вперед у подножья крутого обрыва. Молодой секретарь и раненый моряк с «Сокола» пристально следили за ними, а я следил за Майклом; все напряглись до предела, словно свора злобных собак, только и ждущих, когда их спустят с поводков, чтобы вцепиться друг другу в загривки. Наконец сэр Ричард и Саймон возвратились к костру.
        - Мы пришли к соглашению с мистером Левисоном, - сдавленным голосом произнес сэр Ричард. - Он останется с нами. Каждый человек для нас сейчас на вес золота!
        Край неба за мысом на востоке затрепетал, готовый вот-вот вспыхнуть ослепительными красками зари. Я приказал матросам выкопать в песке глубокие могилы, куда мы опустили погибших, и над местом их последнего упокоения вместо надгробий водрузили тяжелые каменные валуны. Когда я, сэр Ричард и Саймон вернулись к костру после исполнения печального долга, Дон опять - в который уже раз за эту ночь! - насторожился, сердито заворчал и, громко лая, исчез в зарослях мангровых деревьев. Оттуда до нас донесся отчаянный вопль, шум борьбы и злобное рычание пса. Майкл с двумя матросами отправились к нему на выручку и вскоре появились, ведя за собой перепуганного упирающегося туземца. Он был совершенно гол, если не считать узкой набедренной повязки из белого холста; кровь капала у него с кисти правой руки, прокушенной собакой, в левой он все еще держал лук и стрелы, а выпученные от страха глаза его, сверкая в предрассветной темноте, неотступно следили за Доном, который прыгал вокруг него, виляя хвостом и всем своим видом подчеркивая, что это именно он поймал такую славную добычу.
        - Заложник, - коротко бросил Майкл, подводя туземца к костру.
        Саймон внимательно посмотрел на пленника и, приблизившись к нему вплотную, произнес несколько слов на незнакомом языке. Тот внезапно рухнул на колени и быстро залопотал что-то, умоляющим жестом протягивая к Саймону руки, вращая глазами и испуганно косясь на Дона. Саймон заставил туземца сесть у огня на корточки и внимательно осмотрел его рану. Затем, промыв искусанную руку кипяченой водой, он туго забинтовал ее, для чего использовал свой собственный чистый носовой платок, разорвав его пополам. Во время всей этой процедуры он перебрасывался с пленником короткими гортанными фразами. Мы молча сидели, в недоумении наблюдая за происходящим.
        Наконец Саймон закончил перевязку.
        - Его послали следить за нами, - сообщил он. - Он никогда не видел такого страшного пса, с гривой, как у льва!
        - Откуда вы знаете их язык? - спросил я.
        - Они разговаривают на испорченном арабском, - ответил Саймон. - Я знаю его, поскольку он сродни моему собственному. Арабский язык вообще очень распространен в здешних краях.
        - Спросите его, как они собираются с нами поступить? - предложил я.
        Последовал оживленный обмен незнакомыми словами между Саймоном и туземцем, сопровождаемый энергичной жестикуляцией. В результате их беседы мы узнали следующее.
        Племя, к которому принадлежал наш пленник, дружелюбно относилось к англичанам; их вождь даже научился немного говорить по-английски. Но семь или восемь полнолуний тому назад неподалеку отсюда произошло кораблекрушение, и племя помогло команде спастись, переправило моряков сюда, на остров, кормило их и оказывало им всяческие знаки внимания. В ответ неблагодарные негодяи, воспользовавшись отсутствием большинства мужчин племени, поскольку те находились далеко на юге, совершая набег на враждебную территорию, начали творить невероятные бесчинства. Они грабили жилища, насиловали женщин и убивали немногочисленных мужчин, пытавшихся встать на защиту своих очагов. Когда племя вернулось домой, оно застало на месте поселка лишь головешки от сожженных и разграбленных хижин. Ни одного из оставшихся на острове мужчин не оказалось в живых, и лишь рассказы женщин, сумевших пережить весь этот ужас, раскрыли всем страшную трагедию, разыгравшуюся на острове.
        - Он говорит, что самым отъявленным негодяем был лысый человек с красной шишкой за ухом, - закончил свой рассказ Саймон.
        - Сэм Пайк? - удивился я. - Но он же уверял нас, будто остров необитаем!
        - Конечно, он был в этом уверен после того, как пираты Тауни вырезали здесь почти все местное население, - вмешался сэр Ричард. - Не удивительно, что островитяне приняли нас так враждебно! А известно ли ему о кладе, зарытом под большим камнем?
        - По его словам, это священный камень, воздвигнутый в честь их главного божества, Андриаманитры. Он ничего не знает о том, что зарыто под ним. Они поклоняются ему, и лишь жрецы смеют прикасаться к камню во время жертвоприношений.
        Я вспомнил рассказы Запевалы Сэма об «Андриаманитре благоуханной», которыми он прожужжал все уши Фрэнка, сидя в сырном сарае.
        - Идеальное место для клада, - заметил сэр Ричард. - Тауни был большой хитрец, избрав для этой цели священный камень! Дайте-ка парню немного вина; ему не мешает слегка подкрепиться. Кажется, там, во фляге, еще осталось кое-что.
        Действительно, фляга оказалась наполненной на одну треть. Изысканное вино отборных виноградников Мадейры сослужило нам на этот раз лучшую службу за все время путешествия. Майкл отхлебнул глоток и затем протянул флягу туземцу. Тот расплылся в улыбке, причмокивая губами и с наслаждением потирая живот, когда вино разогрело его изнутри. Саймон отцепил один из многочисленных брелоков, висевших у него на цепочке, и вручил туземцу, который тут же вдел безделушку в проколотую мочку уха.
        - Я объяснил ему, что люди, устроившие резню на острове, - наши враги, - сказал Саймон, - и что мы сами пострадали от них. По его словам, он понял это сразу, когда увидел, как мы хороним убитых. Он просит прощения за нападение на вас где-то на лесной поляне; но то была священная поляна, и они не могли позволить вам осквернить святыню, прикоснувшись к священному камню…
        На прощание мы подарили пленнику остро заточенный нож - у него глаза разгорелись, когда он испытал остроту лезвия большим пальцем, - после чего отпустили его восвояси. Он долго приседал и кланялся, все еще опасливо косясь на Дона, пока не скрылся среди зарослей мангровых деревьев.
        - Неплохое вложение капитала, Левинсон, - заметил сэр Ричард. - Думаю, оно принесет нам солидные дивиденды. Ваше знакомство с их тарабарским наречием пришлось очень кстати. Но откуда они так хорошо знают англичан? Неужели наши соотечественники столь часто посещают здешние места, что туземцы даже научились болтать по-английски?
        - Пожалуй, скорее всего от жителей Маританы, - сказал Майкл. - Это небольшая флибустьерская колония неподалеку от Восточного мыса на Мадагаскаре.
        - Маритана? - впервые со времени прибытия на остров заговорил молодой секретарь Саймона. - Я слышал, как люди на борту «Сокола» упоминали это название, собираясь высадить нас в шлюпку. Кажется, именно там они назначили рандеву с «Золотой Надеждой».
        - Да ведь я знаю каждый дюйм в тех краях! - воскликнул Майкл. - Отличная стоянка, очень удобная для кренования. И излюбленное место для деловых свиданий. Говорят, Миссон там встречался с Тигом. И Бауэн заходил частенько. Там сейчас могут быть и другие джентльмены удачи, а могут и не быть. Если нам удастся договориться с черномазыми, мы на этом баркасе под прикрытием их лодок сумеем доплыть до Маританы и напасть на проклятых псов, как гром с ясного неба! Они сейчас, должно быть, сдирают ракушки со своих днищ или бездельничают на берегу, развлекаясь с туземными красотками. Мы захватим их голыми руками, - а, Эмбер? Что скажешь, дружище? Уэллсу будет спокойнее лежать в могиле, да и другим тоже!
        - Ты забываешь, Майкл, - вмешался я, - что они, скорее всего, вернутся сюда за кладом. Выждут пару деньков для пущей уверенности в нашей гибели и явятся.
        Майкл ошеломленно взглянул на меня.
        - Да, я забыл, - пробормотал он. - Я думал не о золоте, а о погибших товарищах.
        Я понял его, и с той поры мое уважение к этому человеку еще более возросло.
        - Но все равно! - встряхнулся он. - Так или иначе, они не уйдут от нас!
        Матросы разбрелись по берегу в поисках съестного; некоторые сделали примитивные удочки и принялись ловить рыбу в устье ручья, другие насобирали целую кучу крабов и моллюсков. За этими заботами мы не заметили, как солнце поднялось высоко в зенит. Было часа два пополудни, когда мы услыхали окрик и увидели нашего недавнего пленника, бегущего к нам по песку. Он сиял белозубой улыбкой и дико вращал фарфоровыми белками глаз. Дон с радостным лаем бросился к нему навстречу, что немного охладило пылкий энтузиазм общительного туземца. Позади него из мангровых зарослей выходила группа островитян, предводительствуемая двумя высокими мужчинами в широкополых шляпах, сплетенных из травы, и в длинных белых льняных балахонах, живописно облегающих их мускулистые статные фигуры. Приближаясь, они приветствовали нас дружелюбными жестами, а один нес в руке большую пальмовую ветвь.
        - Торики[добро пожаловать] , - сказал один из них. - Твоя - англичанин? Моя - хороший друг!



        Глава двадцатая. КЛЯТВА НА КРОВИ


… Блеск костра на смуглых лицах,
        скрытный взгляд из-за кустов,
        темнокожие девицы
        в ожерельях из цветов…

        Наши новообретенные союзники - именно союзники, ибо они обещали нам свою помощь и поддержку, - провели нас вверх по ручью до боковой расщелины, настолько удачно замаскированной обильной растительностью, что мы накануне миновали ее, даже не заметив. Вскоре мы поднялись на лесистое плато и по хорошо утоптанной и не очень крутой тропе вышли к подножью невысокого холма - бокового кратера конусовидного вулкана, обозначенного на карте как «гора Тауни».
        Местность вокруг изобиловала зеленью: кокосовые пальмы, выраженные аккуратными ровными рядами, величаво кивали нам своими кронами; тут и там виднелись плантации маиса и маниока, сладкого картофеля и ямса, и имелись даже рисовые чеки, залитые водой в небольшой ложбине между кратером и склоном горы. Здесь же пасся и скот. Община, судя по всему, была многочисленной и процветающей.
        Ближе к вершине холма, где за частоколом виднелись жилые строения, мы пересекли целый ряд глубоких траншей, причем каждый из рвов кольцом окружал холм, создавая надежную линию обороны.
        Племя, как сообщил нам Саймон, принадлежало к роду Антанкарана, а оба вождя его относились к королевской династии Андриана, происходившей от арабских предков, чем и объяснялся более светлый оттенок их кожи. Попадались также и темнокожие люди, негры, занятые в основном работами на плантациях. Это были «андевос», рабы из Африки, привезенные маврами на Мадагаскар и проданные за золото и драгоценные камни.
        Женщины, приветствовавшие нас песнями и цветами, были в большинстве своем довольно привлекательны, грациозны, с тонкими губами, прямыми носами, черными блестящими глазами и горделивой осанкой. Одежду их составляли особого рода фартучки до колен под названием «китомби», поверх которых они надевали короткие жилеты из шелковой материи; мужская же часть племени носила так называемые «ламба», или длинные накидки наподобие римской тоги. Что касается украшений, то они были весьма разнообразны и поразительно искусно выкованы из золота и серебра в виде длинных цепочек и брошей филигранной работы.
        По случаю нашего прибытия был устроен праздник, и запахи жареного мяса, аппетитный парок из многочисленных горшков, кипящих на огне, содержимое примитивных пекарен, вырытых прямо в земле и прикрытых пальмовыми листьями, дразнили наши голодные желудки так, что у нас буквально слюнки текли.
        Сначала нас угостили «токе» - местным пальмовым вином, более крепким, чем любое из вин сэра Ричарда, - и шипучим напитком из перебродившего сока зеленых кокосовых орехов. Благодаря ломаному английскому языку, которым владели оба вождя, делившие с верховным жрецом власть в этом крохотном королевстве - последний отсутствовал на пиршестве, поскольку готовился к важному обряду, в ходе которого ему предстояло раскрыть «волю богов», - а также помощи Саймона в роли переводчика мы убедились в достоверности истории, рассказанной нам вчерашним пленником.
        Как оказалось, Сэм Пайк и Фентон сильно кривили душой, описывая нам обстоятельства своего пребывания на острове. Люди Тауни обошлись с дружелюбными островитянами, как последние негодяи. Сам Тауни обесчестил дочь одного из вождей племени по имени Мушманго; несчастная, не вынеся позора, впоследствии покончила с собой.
        По издавна сложившейся традиции, буканьеры, посещавшие Мадагаскар, старались поддерживать с местными жителями дружеские отношения не только ради собственной безопасности, но прежде всего преследуя чисто практические цели: безотказное снабжение провизией и водой, помощь в строительстве блокгаузов и укреплений в местах удобных якорных стоянок, а также оснастке и ремонте судов. Разбойники Тауни первыми нарушили эту традицию, и вожди племени затаили против них непримиримую ненависть и злобу.
        Мушманго, казалось, почувствовал ко мне особое расположение и долго, серьезно, вглядываясь мне в глаза, беседовал с Саймоном на своем гортанном наречии. Второй вождь оживленно переговаривался с сэром Ричардом и Майклом при помощи известных ему английских фраз и красноречивых жестов. В конце концов Мушманго поднялся и подал знак к началу пиршества.
        - Он сказал, - обратился ко мне Саймон, - что у вас ясные глаза и правдивый взгляд, мистер Пенрит, и, разделив с нами трапезу - по обычаю арабов, - они станут нашими друзьями. Если жрец найдет приметы благоприятными, то вожди помогут нам вернуть наши суда.
        После того как мы наелись до отвала, всячески поощряемые нашими гостеприимными хозяевами, на пороге своей «резиденции» появился жрец. Хижины вождей, увенчанные остроконечными кровлями из соломы и пальмовых листьев, были сложены из бревен. Строительным же материалом для большинства остальных хижин служили обожженные на солнце глиняные кирпичи, и жилище жреца тоже было построено из глины. Отличалось оно от других тем, что низкие двери его открывались на восток, а в стены, пока они еще как следует не просохли, были вмазаны сверкающие на солнце многочисленные перламутровые ракушки вперемешку с человеческими костями, высушенными морскими звездами и странными небольшими морскими созданиями, чьи головы напоминали лошадиные.
        Жрец торжественно выступил вперед, глядя перед собой, как в трансе, ничего не видящими глазами. В руке он нес половинку высушенной тыквы, наполненной дымящейся жидкостью. Когда он вылил ее перед собой на землю, я узнал в ней свежую кровь. Она разбрызгалась в разные стороны по твердо утоптанной земляной площадке, и жрец, присев на корточки, проследил направления, в которых разлетелись все капли и брызги, тщательно их пересчитав. Во время этой процедуры он бормотал себе под нос какие-то заклинания, часто повторяя имена Андриаманитры и Занахари и вознося руки к небесам.
        По завершении своей ворожбы он обернулся к нам и заговорил голосом, глухим от старости и шепелявым из-за полного отсутствия зубов во рту.
        Преклонный возраст высушил его настолько, что он стал похож на лесную ящерицу; круглые глаза его, покрасневшие от натуги, напоминали глаза Дона, который лежал рядом со мной и внимательно наблюдал за происходящим.
        На шее жреца висели длинные ожерелья из человеческих зубов, а на ногах и руках позвякивали кольца из золотой и серебряной проволоки. Кроме этих украшений на нем была лишь узкая набедренная повязка из красной ткани.
        - Здесь белые люди, - монотонно и нараспев произносил он, давая возможность Саймону переводить его слова. - Они наши братья, ибо и мы - белые, а не темнокожие, как «андевос», которые являются рабами. Наши братья утратили то, что им по праву принадлежит, и просят нас помочь вернуть пропажу. Потерянное обретется вновь, то, что они ищут, найдется, хоть и не в том виде, как они это себе представляют. Занахари[Творец] и Андриаманитра благосклонны к ним. Но пусть пришельцы опасаются осквернить своим прикосновением наши святыни!
        Когда он закончил, присутствующие зашумели, а вожди закивали нам с выражением живейшей радости и проявляли всяческое удовлетворение. Но у этой «розы», однако, имелся весьма острый шип. Пророчество было благоприятным, и тем не менее, между нами и кладом неизбежно стояло осквернение святыни. Впрочем, еще было время об этом подумать. Сейчас же первостепенная задача заключалась в том, чтобы упрочить дружбу с туземцами.
        Мушманго встал и произнес речь, в конце которой все андриананцы обернулись к нам с улыбками и одобрительными возгласами и жестами. Я вопросительно взглянул на Саймона.
        - Вожди желают побрататься с вами и сэром Ричардом, - объяснил он. - Церемония состоит в обряде обмена кровью. Нет, ничего страшного, - добавил он с усмешкой, - просто отведаете крови друг друга, как христиане причащаются крови Иисуса. Зато такая клятва для них нерушима!
        - А почему не с вами? - едва придя в себя от неожиданности, спросил я.
        - Потому что они сразу признали в вас вождей, - отвечал Саймон, - а обмениваться кровью с кем-нибудь ниже рангом им не пристало!
        Сэр Ричард поморщился, когда узнал об этом намерении, но согласился. В самом деле, иначе поступить мы не могли, так как отказ означал бы смертельное оскорбление.
        Церемония началась. Нас четверых - меня с Мушманго и сэра Ричарда со вторым вождем - усадили друг против друга, заставив взяться за руки и глядеть в глаза своему визави. Затем через Саймона мы произнесли клятву оказывать своему побратиму всяческую помощь и поддержку, быть другом ему и другом его другу, а также врагом его врага и врагом врага его друга. В случае же нарушения этой клятвы мы высказали пожелание, чтобы нас пожрал аллигатор, пронзило насквозь вражеское копье или поразила карающая десница Занахари.
        Жрец подошел к нам и священным ножом оцарапал кожу у нас на груди; выступившую кровь он промокнул четырьмя кусками маисовой лепешки и распределил их между нами так, чтобы каждый съел кусок с кровью своего побратима. Сколь ни отвратителен был этот варварский ритуал, мы с должной торжественностью выполнили все его требования, и жрец провозгласил нас братьями по крови и плоти, равными в делах и помыслах.
        Мушманго распорядился выставить вахту на вершине горы, чтобы наблюдать за возможным прибытием «Золотой Надежды» или «Сокола». Защита поселка была организована безупречно, и у нас имелось надежное укрытие на случай отступления. В лесной же засаде дротики, стрелы и длинные копья островитян могли успешно противостоять огнестрельному оружию пиратов.
        Майкл выразил самое презрительное отношение к Фентону как предводителю, узнав, что он тот самый хвастун из «Обросшего Якоря». Сэма Пайка он тоже считал последним трусом. О достоинствах Симпкинса ему трудно было судить, однако казалось абсурдным, чтобы трактирщик обладал качествами, способными сделать из него генерала. Майкл, насколько я его знал, стоил их всех троих, вместе взятых, как по силе ума, так и по силе физической. А Фентон, согласно утверждению Саймона, являлся главарем всей шайки.
        Ни я, ни сэр Ричард не касались в беседах с Саймоном вопроса о дезертирстве половины нашей команды в Плимуте, до сих пор считая его несомненным виновником происшедшего. Однако после зрелого размышления я не стал исключать вероятность участия в этом деле и хитрой бестии Фентона, улизнувшего от нас в полной уверенности, что мы надолго застрянем за плимутским волнорезом. Ведь сыграв с нами ту же шутку, какую пытался сыграть Картер-Вербовщик с капитаном Уэйном в Лондоне, он одним выстрелом убивал сразу двух зайцев: вынуждал нас не слишком щепетильно относиться к подбору недостающей части команды и получал возможность обогнать нас на пути к Мадейре, чтобы договориться с Фуншальским Питом о захвате «Золотой Надежды». Вполне возможно, что Саймон и не подозревал о подобной его инициативе, иначе поведение «делового партнера» противоречило бы элементарной логике, которой этот человек всегда следовал в своих поступках. В самом деле, предоставив нам судно с полностью укомплектованной командой, зачем ему понадобилось отнимать у нас половину матросов на второй день после нашего прибытия в Плимут? Сделать это до
приезда соперников было бы значительно проще.
        У меня оставался еще один неоплаченный счет, который я собирался лично предъявить Саймону. Я не мог забыть мерзкую рожу трактирщика, который плюнул на меня перед тем, как спустить в Темзу через желоб вербовщика. Но знал ли Саймон о том, к каким методам прибегал этот негодяй, пусть даже и действовавший в его интересах? И должен ли он нести за них ответственность?
        Эти и другие вопросы ожидали решения в будущем, а пока Саймон продолжал оказывать неоценимые услуги в качестве единственного связующего звена между нами и нашими новыми союзниками, и затрагивать подобные щекотливые темы казалось нам, по меньшей мере, несвоевременным.
        Праздничный день закончился красочными плясками и песнями у костра. Я установил порядок вахт между нашими людьми. Фентон и Пайк, зная антипатию туземцев к ночному мраку, могли совершить нападение на остров ближе к полуночи или немного позже, в зависимости от прилива. По два матроса отправились на каждую из якорных стоянок с приказом немедленно подать сигнал выстрелами из мушкетов, как только появится угроза высадки пиратов. Я, сэр Ричард, Саймон и Майкл тоже разделили между собой ночные дежурства, ожидая возможных сигналов.
        Тем не менее ночь прошла спокойно, перейдя в безоблачный рассвет, и ни шхуна, ни баркентина на горизонте не появились.
        Все утро мы провели, обсуждая с вождями вопросы военной тактики и стратегии, а также проблемы своевременного обнаружения противника. Ближе к полудню появился жрец и через Саймона пригласил меня с сэром Ричардом принять участие в жертвоприношении у Священного камня, чтобы закрепить вчерашнюю клятву на крови. Разумеется, мы охотно согласились.
        Плотно позавтракав, мы со своими новообретенными туземными братьями, предводительствуемые жрецом, отправились на поляну, где недавно подверглись столь яростной атаке. Священный камень представлял собой довольно высокий монолит из вулканического туфа, носивший на себе следы жира и засохшей крови многочисленных жертв, чьи кости грудой возвышались у его подножья. Я различил черепа, ребра и бедренные кости коров и коз, но человеческих скелетов среди них не было. Саймон отсутствовал, поэтому приходилось общаться при помощи жестов, нескольких фраз на ломаном английском и двух-трех слов местного наречия, которые я успел запомнить.
        Мушманго тронул меня за локоть и с негодующей гримасой указал на какие-то царапины на гладкой поверхности камня. Мы оба, сэр Ричард и я, затаив дыхание, пристально вглядывались в них. Для островитян они означали не более, чем оскорбление святыни, но для нас они служили зримыми доказательствами того, что Тауни был здесь и оставил на этом каменном столбе свою отметину. Вопрос, с какой целью, не вызывал у нас никаких сомнений: чтобы обозначить место захоронения клада.
        Глубоко высеченная в мягком пористом камне, на ровной поверхности монолита явственно вырисовывалась буква Т над мертвой головой с двумя скрещенными костями. Это был «Знак Черепа», символ пиратов и флибустьеров. И под нагроможденными здесь останками жертвенных животных, или в непосредственной близости от них, покоился тот самый сундук, который я постоянно представлял себе в своем воображении. Сундук, чья сорванная крышка открывала восхищенному взгляду блеск золотых монет и ослепительное сверкание драгоценных камней.
        Я посмотрел на сэра Ричарда и заметил алчный блеск в его загоревшихся глазах. Сердце мое колотилось в груди как безумное, пальцы сжимались в хищной хватке, словно уже вцепились в долгожданное сокровище. Ноздри сэра Ричарда расширились, красные пятна выступили на бледных щеках. Внутренняя, сокровенная природа его или его доминирующая сущность проявилась, наконец, во взгляде и поведении. Жажда золота! Она цепко держала нас в своем плену. Даже туземцы почувствовали это. Мушманго и его брат глядели на нас с легким и насмешливым удивлением, а сморщенное лицо жреца выражало явное неодобрение.
        Мушманго коснулся золотого браслета на руке и указал на подножье камня. Я кивнул. Он пожал плечами, поднял с земли комок засохшей грязи и растер его между пальцами. Высыпав грязь и отряхнув руку, он снова коснулся своего браслета. Для него золото представляло не больше ценности, чем земля, оно казалось ему бесполезным металлом, слишком мягким для оружия, ценящимся лишь благодаря цвету и, пожалуй, тому, что красиво выделялось на фоне загорелой кожи. Я в свою очередь коснулся его браслета.
        - Унга? - спросил я.
        Я уже запомнил несколько слов из языка островитян, и это означало «много».
        Мушманго покачал головой:
        - Оре унга[не много] .
        Но здесь, под нашими ногами, его было очень много, достаточно, чтобы сделать богачами нас всех, судя по рассказам Фентона и Пайка и по многочисленным слухам о сказочных сокровищах Тауни. И только глупое суеверие теперь стояло между нами и нашей мечтой. Какое-то мгновение мы оба глядели на островитян с мыслью об убийстве, которое, похоже, постоянно сопутствует этому драгоценному металлу. Жрец сурово взглянул на нас, уверенный в своем превосходстве. Сэр Ричард вздохнул и разрушил призрачное очарование золотого миража.
        Церемония жертвоприношения состояла в той же процедуре, что и вчера, только на сей раз лепешки с нашей кровью должны были съесть не мы, а Андриаманитра
«благоуханная» и ее супруг Занахари. Надеюсь, они пришлись им по вкусу.
        Всю дорогу назад сэр Ричард шел молча, нахмурив брови, и я подозреваю, что он тоже раздумывал над тем, как преодолеть пустые предрассудки андриананцев.
        У подножия холма нас встретили Майкл и Эмбер, оживленные и взволнованные.
        - Мачты показались на горизонте! - бросил на бегу Майкл. - Быстрее, на вершину!
        Мы поспешили за ними; все наши и несколько туземцев пристально следили за трагедией, происходящей у них на глазах на широкой равнине моря. Стройный бриг с высокими мачтами, окутанный от палубы до клотиков белоснежными парусами, сильно накренившись на правый подветренный борт, быстро несся не север. За ним, точно гончие псы, преследующие дичь, мчались «Сокол» и «Золотая Надежда». Вспененная их форштевнями вода казалась голодной слюной, брызжущей из хищно оскаленной пасти. Шхуна, похоже, понемногу настигала свою жертву, а баркентина, выдерживающая гонку с трудом, постепенно отставала, словно неуклюжий бульдог, участвующий в охоте вместе с борзой собакой.
        На носу шхуны взметнулось облачко белого дыма. Ядро упало в море и запрыгало по волнам, точно мячик, нырнув в воду неподалеку от преследуемого судна. Звук выстрела из длинноствольной пушки, как отдаленный удар грома, докатился до нас. Бриг ответил с кормы, но с тем же результатом.
        - Зря только жгут порох, - проворчал Майкл. - Им никогда не догнать беглеца, если они не обтянут паруса. Нет, полюбуйтесь на этих бездельников с «Надежды»!
        И действительно, баркентина выглядела весьма неприглядно: не дотянутые до места паруса ее полоскались, пропуская ветер, словно мокрые простыни, вывешенные для просушки; реи, не выровненные на топенантах[Топенант - снасть, поддерживающая свободные концы (ноки) рей, гафелей, гиков и т. п.] , смотрели в разные стороны, однако она упрямо двигалась вслед за своим более резвым сообщником, чтобы прийти к нему на помощь, когда тот ввяжется в драку. Преследуемый бриг поставил все свои паруса, вплоть до трюмселей[Трюмсели - самые верхние паруса.] и летучих лиселей[Лисели - добавочные паруса, ставящиеся по бокам прямых парусов для увеличения их площади.] , и держал неплохую скорость.
        - Одно из марокканских судов, - завистливо проговорил Майкл. - С отличной поживой на борту. Золотой песок, бриллианты и драгоценные ковры. А мы торчим здесь, точно куры в курятнике, и кудахтаем, глядя, как эти ослы портят все дело!
        - Мне казалось, ты покончил с пиратством, - иронически заметил я.
        - Мавры - законная добыча для всех. Они ведут с арабами торговлю рабами, и одно это оправдывает расправу с ними. Черт побери, мистер Пенрит, да неужели же вы отказались бы от верного шанса, когда он сам лезет вам в руки?
        Его широко раскрытые ноздри, казалось, ощущали запах пороха, вздрагивая каждый раз, когда над палубами судов вспыхивало белое облачко пушечного выстрела. Шхуна упорно и настойчиво продолжала преследование.
        - Ясно, почему они не торопятся забрать клад, - заметил сэр Ричард, - когда под рукой новая добыча!
        - Э, да здесь для них плавает не один сундук с деньгами: не ленись только подбирать, - проворчал Майкл. - Вот, ребята, отличный выстрел!
        Очевидно, пираты подняли прицел на носовом орудии шхуны, потому что их ядро попало прямо в бизань брига, срезав как ножом бом-брам-стеньгу[Бом-брам-стеньга - четвертое снизу колено мачты.] вместе со всем, что на ней крепилось. Бриг ответил огнем, и мы увидели, как его матросы, точно муравьи, полезли по вантам, чтобы обрубать перепутанные снасти и обломки рангоута. Но судно замедлило ход, и «Сокол» начал его догонять.
        - Так, верно; теперь бей по нему всем бортом! - кричал Майкл. - Эге, никак опять щепки полетели!
        Казалось, в его душе шла борьба между естественной ненавистью к пиратам на
«Соколе» и «Золотой Надежде» и неодолимым инстинктом старого буканьера. Марокканское судно, словно прислушавшись к его совету, легло на другой галс, и, когда шхуна бросилась под ветер, чтобы помешать этому маневру, открыло по ней огонь всем левым бортом. Кливер-штаг[Кливер-штаг - снасть, крепящая спереди фок-мачту; к ней же крепится один из косых парусов на брушпите.] на «Соколе» оборвался, и треугольный парус, порхая в воздухе подобно крылу огромной бабочки, опустился на палубу. Удачно направленный выстрел носового орудия шхуны разворотил корму брига, и судно снова вернулось на свой прежний курс, пытаясь спастись от наседавших на него пиратов, отбиваясь на ходу из пушек, точно затравленный медведь от хватающих его за пятки собак.
        Корабли быстро удалялись от нас, постепенно уменьшаясь в размерах. Грохот пушечных выстрелов звучал все глуше, облака порохового дыма, возникая все чаще по мере приближения к финалу сражения, превращались в крохотные белые пятнышки на сине-голубом фоне неба. Один за другим силуэты судов скрывались за линией горизонта, оставляя «Золотую Надежду» далеко позади. Сначала исчезли высокие стройные мачты брига с их пирамидальной горой белоснежных парусов, затем верхние топсели «Сокола» и напоследок треугольные полотнища «Золотой Надежды». Мы молча стояли, прислушиваясь к едва доносящимся до нас отдаленным звукам канонады.
        - Жалкие трусы, - заключил Майкл. - Дали бы мне с десяток моих прежних парней и хорошую палубу под ногами, и я не показал бы корму этим гнусным подонкам! Я бы подождал, пока они подойдут ближе со всеми своими пушками, и смел бы их за борт тыльной стороной своего тесака!



        Глава двадцать первая. МАРИТАНА


… Без благословенья и без покаянья
        из грешного мира уходим мы прочь;
        мы дети печали, слепые созданья,
        и флаг наш на мачте темнее, чем ночь!

        Двое суток мы прождали на вершине горы Тауни, снедаемые нетерпением и томясь от безделья. О результатах погони, свидетелями которой нам довелось быть, мы не могли даже догадываться. Удалось ли марокканскому бригу ускользнуть от своих преследователей, или судьба подарила ему возможность выйти победителем из артиллерийской дуэли - никто не знал. Во всяком случае, ни «Золотой Надежды», ни
«Сокола» мы больше не видели, хотя, конечно, нельзя утверждать, что они не прошли мимо острова ночью или за пределами видимости. А пока мы оставались в неведении, ни на шаг не приблизившись к обретению клада.
        Жрец не переставал бдительно присматривать за нами на случай, если мы забудем о долге гостей и кровных братьев и совершим попытку втихомолку откопать зарытые сокровища. Всякий раз, покидая пределы поселка, мы были уверены, что за каждым нашим шагом следят и за любым движением наблюдают.
        Саймон не терял надежды на успех наших попыток преодолеть суеверие островитян.
        Андриананцы представляли собой боковое ответвление могущественного племени Бестимарака, владевшего землями на Мадагаскаре в районе Маританы. Глава племени, король Демпаино, с которым Майклу довелось даже когда-то встречаться, осуществлял твердую власть над многочисленными царьками и вождями мелких родов и кланов и весьма благосклонно относился к белым людям.
        Король приходился Мушманго родным дядей, и я мог ожидать от него поддержку, поскольку он теперь был как бы и моим родственником. Он обладал такой властью и авторитетом, что ему подчинялся даже верховный жрец его племени, Монтанболо, и если Саймон сумеет добиться у него аудиенции, то для нас, несомненно, будут сделаны значительные послабления по части языческого благочестия.
        Как нам стало известно от местных жителей, золото и серебро были довольно широко распространены на острове и на других островах архипелага, но добыча их требовала значительных усилий. Мушманго показывал нам калабаши[Калабаши - сушеные тыквы особых сортов, служащие сосудами для хранения воды или сыпучих тел.] , наполненные необработанными драгоценными камням, многие из которых после огранки приобрели впоследствии довольно высокую стоимость. Это были рубины, сапфиры, бериллы, топазы и гранаты, но, чтобы добыча их смогла принести большое состояние, требовалась длительная изнурительная работа, каторжный труд в жаре и духоте непроходимых тропических джунглей, среди ядовитых испарений топких гнилых болот под неумолчное жужжание мириадов ползающих, летающих и прыгающих насекомых-кровососов, причем результат мог оказаться весьма неопределенным. Тем временем буквально под ногами у нас лежало сокровище Тауни, заверенное его знаком и инициалом, но недосягаемое, благодаря глупому «табу» суеверных туземцев.
        На третий день после морского сражения, которое разыгралось на наших глазах, Мушманго поинтересовался, не отказались ли мы от намерения вернуть себе наши суда. Если нет, то он был готов оказать нам поддержку, поскольку все приметы, по мнению жреца, складывались сейчас в нашу пользу. Более того, жрец обещал нам открыть их нынешнее местопребывание, если мы согласимся подождать еще сутки.
        Ничего сверхъестественного или загадочного в этом не было. Майкл рассказывал нам об умении местных племен быстро обмениваться необходимой информацией, хотя мы так и не поняли, каким способом они этого достигают. Океан в тех местах был усеян многочисленными мелкими островками, расположенными друг от друга вне зоны прямой видимости или слышимости. Однако известно, что частые удары по пустотелому древесному стволу, подвешенному на длинных стеблях вьющихся лиан, вызывают звуковую вибрацию, которая распространяется чрезвычайно далеко. Этим же целям мог служить и дым костров, разжигаемых на вершинах гор, а также местные туземные лодки-катамараны[Катамаран - туземная лодка, парусная или весельная, состоящая из двух выдолбленных бревен, связанных между собой перемычками.] , резво снующие по глади моря под плетенными из пальмовых волокон парусами.
        Так или иначе, какой бы метод ни был применен, но к условленному сроку жрец доставил нам сведения о том, что пираты захватили марокканский бриг и расположились в небольшой укромной бухточке неподалеку от Маританы, высматривая новую добычу.
        Мы уже потеряли терпение, изнывая от неопределенности и тревожного ожидания, и принятое решение отправиться в поход воодушевило всех нас. После получения известий от жреца начались большие приготовления к необычному рейду. Мушманго предложил оставить на острове достаточные силы для защиты поселка - и сокровищ, хоть он, конечно, об этом и не упоминал. Майкл горел предвкушением ожидаемой расплаты. Число пиратов на обоих судах не должно было превышать семи десятков человек, учитывая потери при нападении на марокканский бриг и количество погибших в схватке с друзьями Майкла.
        Сэр Ричард и я считали себя обязанными прежде всего обеспечить освобождение Фрэнка. Майкл высказал предположение, что пираты сделали из парня нечто вроде
«маскоты», живого талисмана, приносящего удачу, и поэтому за его судьбу особенно беспокоиться не следует. Конечно, бедняга должен был переживать за нас так же, как мы за него, - так считал его опекун. И хотя, по правде сказать, я не разделял этого мнения сэра Ричарда, но все же мы предприняли все меры к тому, чтобы его вызволение состоялось как можно скорее.
        Для задуманной операции мы приготовили баркас, решив перед Маританой спрятать его на берегу и пересесть в туземную лодку во избежание всякого рода преждевременных слухов и разговоров о нашем приближении. Мушманго предоставил шесть боевых катамаранов, вмещающих каждый по два десятка воинов, среди которых было немало темнокожих рабов с могучими торсами, которым обещали свободу в награду за участие в битве; все это укрепляло в нас уверенность в предстоящей победе.
        Воины были вооружены только туземным оружием, мало эффективным против ядер и пуль. К сожалению, мы тоже не могли похвастать своим арсеналом, потому что истратили большую часть зарядов во время стычки с туземцами на священной поляне. То, что осталось, конечно, не представляло серьезной угрозы для вооруженных до зубов пиратов, однако мы рассчитывали применить кое-какую военную хитрость, которая помогла бы уравнять наши силы. На баркасе мы установили мачту с люгерным парусом[Люгерный парус - квадратный парус, прикрепленный к планке, свободно подвешенной к мачте.] и запаслись достаточным количеством провизии и воды. Наконец, все было готово. Катамараны подняли паруса из плетеных циновок, и наша маленькая флотилия вышла в море, направляясь на Мадагаскар. Я снова исполнял обязанности штурмана, пользуясь своим компасом, обращаться с которым, кстати, умели и оба вождя.
        Дона пришлось оставить на острове, поскольку ему не нашлось места в баркасе, да и в предстоявшем нам деле он служил бы только помехой. Ухаживать за собой он не разрешал никому, кроме молодого островитянина, которого поймал в кустах той памятной ночью, когда к нам присоединился Саймон; по всей видимости, он считал его своей законной добычей. Туземец относился к нему с изрядным почтением и, кажется, немало гордился тем, что пес так отличал его от остальных.
        Мушманго и его брат получили от нас по пистолету. У каждого из них за кушаком торчала кривая сабля великолепной арабской работы, способная на лету разрезать подброшенный волосок. Жрец вместе с сотней воинов низшего ранга остался на острове охранять Священный камень.
        К утру третьего дня нашего путешествия мы подошли к мысу Амбр. Мушманго отправился на берег и вернулся с известием, что оба судна все еще стоят на якоре, а пираты пьянствуют и бездельничают после недавней победы над маврами. Как донесли ему его осведомители, бестимараканские вожди очень злы на пиратов за то, что те повадились красть женщин и девушек из ближайших селений, используя их в качестве наложниц. Других пиратов, кроме них, в Маритане не было.
        Я все время боялся случайно встретить оба судна в открытом море или, по крайней мере, не застать их в Маритане. Теперь же, воодушевленные благоприятными известиями, мы налегли на весла, поскольку стоял полный штиль, и двинулись на юг вдоль барьерного рифа.
        В десяти милях от Маританы мы высадились на берег, оставив катамараны под присмотром дружественных бестимараканцев, и закончили свой переход пешком, двигаясь по извилистым лесным тропам, известным только аборигенам. Этот последний отрезок пути мы прошли ночью. Путь нам указывали местные проводники-следопыты, уверенно шагающие впереди ритмичной походкой, ориентируясь в темноте, как кошки. Дважды до нас доносился отдаленный рокот барабанов. Известие о нашей экспедиции уже успело распространиться по всему побережью, и вскоре от короля Демпаино прибыл гонец с обещанием поддержки и покровительства.
        На рассвете мы подошли к границе джунглей, которые обрывались на высоком скалистом берегу широкой реки, спокойно несущей свои воды к недалекому океану. На противоположном, пологом берегу виднелся бревенчатый блокгауз, окруженный высоким прочным частоколом, а рядом располагались деревянные хижины небольшого поселка, по всей видимости, пустовавшие. «Когда-то, - объяснил нам Майкл, - здесь была колония знаменитых флибустьеров Миссона и Тига, а потом Бауэна». Из трубы на крыше блокгауза поднималась струйка дыма. У берега стояла шхуна. Баркентины не было видно.
        Майкл настаивал на немедленном нападении, но Мушманго из соображений дипломатии предложил сперва нанести визит вежливости королю. Трудно было удержаться от соблазна как можно скорее покончить с врагом; однако мы, пересилив себя, поднялись немного вверх по реке и вошли в селение, где находилась резиденция Демпаино. Мушманго первым удостоился аудиенции, а затем и прочие предстали перед королем. Он принял нас во всем блеске своих регалий, под шелковым зонтиком - символом его верховного владычества. Это был довольно пожилой толстяк, обрюзгший из-за малоподвижного образа жизни, с обвислым животом и с маленьким безбородым лицом, пухлым, как у младенца. Он очень сердечно приветствовал нас, хотя, как мне показалось, временами мог быть чрезвычайно жестоким.
        На меня и сэра Ричарда он обратил мало внимания. Зато многочисленные золотые цепочки, длинный плащ и в особенности арабский язык Саймона произвели на него такое впечатление, что он принял его за нашего вождя. Тем не менее он был со всеми нами весьма любезен и пообещал выделить в поддержку нашему отряду полсотни своих телохранителей. Такое подкрепление оказалось как нельзя более кстати, поскольку все телохранители оказались вооружены мушкетами, правда, старыми и порядком изношенными, но до сих пор еще способными производить выстрелы.
        Мы пересекли реку по самому солнцепеку, перед полуднем, невзирая на невыносимую жару, ибо надеялись застать пиратов врасплох, прячущихся от зноя где-нибудь в тени. «Золотая Надежда» снялась с якоря накануне днем и отправилась на перехват другого марокканского судна, появившегося, по слухам, неподалеку у восточного побережья и державшего курс на север. У шхуны во время сражения с бригом был поврежден руль, и она оставалась на стоянке для ремонта, который проводили подданные короля Демпаино по указаниям и под присмотром пиратов. Большинство последних, однако, ушли на «Золотой Надежде», и, насколько нам удалось установить, ни Пайка, ни Фентона, ни Симпкинса среди тех, кто остался на берегу, не было.
        Бой был недолог и не принес нам большой славы. Представьте себе: сотня темнокожих туземцев невидимо и неслышно подкрадывается под прикрытием высокой травы к частоколу; затем они с душераздирающими возгласами и визгом карабкаются через его заостренные наверху бревна; тучи дротиков и стрел, грохот выстрелов, воинственные крики, стоны, тупые удары боевых палиц и топоров, - и вот мы, не успев даже принять участие в битве, становимся свидетелями жуткого зрелища: окровавленные трупы двенадцати мятежников, исколотые и изрубленные, валяются здесь и там на площадке перед блокгаузом, напоминая чудовищных дикобразов из-за неимоверного количества стрел и дротиков, торчащих в их телах, все еще вздрагивающих, когда туземцы, подойдя, выдергивают из них свое оружие…
        В четырех убитых пиратах я узнал матросов с «Золотой Надежды», восемь, по свидетельству Саймона, были членами команды «Сокола». Еще двое находились на борту шхуны и при первых же криках и выстрелах на берегу пытались бежать, обрубив причальные канаты. Мы захватили шхуну прежде, чем она успела уплыть далеко по течению реки, и, как приятно было снова ступить ногой на палубу судна! Она была загажена и носила на себе следы дикого разгула, которому предавались пираты; кроме того, шхуна выглядела неопрятно и неряшливо из-за необтянутых снастей, которыми играл ветер, и кое-как закрепленных парусов, но она была наша, и, завершив ремонт руля, мы быстро привели ее в надлежащий вид.
        - Не возьмете ли вы на себя командование шхуной, мистер Пенрит? - спросил Саймон. - У вас это получится лучше, чем у меня.
        Глаза сэра Ричарда помрачнели и затуманились. Ему было явно не по себе, когда кто-то другой, пусть даже временно, отнимал у него главенствующую роль. Он приналег на «токе», которым в изобилии снабдил нас король Демпаино, и в мрачном молчании удалился в каюту.
        Ближе к вечеру мы спустились вниз по реке и вышли в море, миновав проходящую невдалеке от берега подводную песчаную косу. Подул свежий ветер. Я дал команду ставить паруса, и Майкл с семью матросами - трое из прежнего экипажа «Золотой Надежды», помня предательство Пайка по отношению к ним, старались не отставать от остальных, - живо приступили к работе. Чернокожие «андевос» тянули снасти так усердно, что огромные полотнища парусов разворачивались легко, точно лепестки цветка. Кливера и стаксели, грот и фок без рифов, а также верхние марсели были поставлены во мгновение ока, и шхуна заплясала на крутой океанской волне.
        Она была прелесть, наша шхуна: стройная и грациозная, как лебедь, быстрая, как птица, чье название она носила. Я принял штурвал от Майкла ради истинного наслаждения управлять ею. Ветер дул с кормы, и мы быстро набрали неплохую скорость. Шхуна вздрагивала от малейшего поворота штурвала, как чистокровный жеребец от прикосновения шпоры, и на каждый порыв ветра отвечала изящным поклоном и стремительным рывком вперед. Только ураганный западный ветер, который гнал
«Золотую Надежду» вдоль тридцать восьмой параллели, позволил нам догнать и перегнать ее; при равных условиях шхуна могла бы дать баркентине фору величиной в целую лигу из пяти и оставить «Золотую Надежду» неуклюже ковылять сзади в струе своего кильватера.
        - Самое шустрое суденышко из всех, встречавшихся мне на морях, - заявил Майкл. - И самое фигуристое! Ах, как великолепно оно идет!
        Шхуна не шла - она бежала, неслась, перелетала с волны на волну, причем каждый дюйм ее парусины честно служил своему назначению. Ночь была темная, если не считать звезд, но мы не зажигали огней. Линия прибрежных рифов ярким фосфорическим сиянием светилась во мраке, и мы, обогнув ее, пошли вдоль ее границы, пользуясь ночным бризом, длинными галсами уходя в море и возвращаясь назад. Даже ночью мы не прекращали поисков. Охотничий азарт охватил нас всех до такой степени, что мы ощущали нетерпеливое покалывание в кончиках пальцев. Толпа туземцев высыпала на палубу, поблескивая в темноте остро отточенными наконечниками копий, переговариваясь на своем щебечущем птичьем языке, настороженно, как и мы, ожидая встречи.
        - Отличное судно, мистер Левисон, - сказал я, испытывая потребность поделиться с кем-нибудь своими чувствами.
        - Однако вы обогнали его, - резонно возразил он, хоть и понимал, как и я, что главная заслуга в этом принадлежала не мне, а покойному капитану Томпсону.
        Сэр Ричард угрюмо сидел в каюте. Мушманго и второй вождь некоторое время составляли ему компанию, но вскоре присоединились к нам на юте, прислушиваясь к разбойничьему посвисту ветра в такелаже, к глухому говору невидимых в темноте людей, к шипению воды у бортов, ощущая под ногами трепещущую, словно живое существо, палубу красавицы-шхуны.
        Наступил день, а мы все еще продолжали ходить зигзагами взад и вперед, подобно охотничьему псу, ищущему потерянный след. Ветер не менялся, и мы час за часом выдерживали крейсерскую скорость в одиннадцать узлов, а то и больше. Солнце медленно поползло вниз, в сторону синих горных вершин, и на восточном горизонте начали постепенно сгущаться сумерки в виде прозрачной туманной дымки, легкой и переменчивой.
        Майкл первым заметил дрожащую искру у горизонта, пробившуюся сквозь полумрак, то затухающую, то разгорающуюся более ярко.
        - Горящее судно! - закричал он. - Клянусь Святым Причастием, а вот и баркентина!
        Действительно, вынырнув из тумана, нам навстречу медленно шла «Золотая Надежда». Настигнув свою жертву и предав ее огню, она сама в сражении сильно пострадала. В подзорную трубу были видны ее полураспущенные, мешком свисающие на реях паруса, у которых картечь и ядра перерубили шкоты и сезени. По мере приближения баркентины стали заметны зияющие дыры в ее фоке и гроте, пробитые ядрами. На фок-мачте полоскалась по ветру черная тряпка пиратского флага.
        - Они идут нам навстречу, дурачье, - сказал Майкл. - Они уверены, что мы вышли сопровождать их до стоянки!
        - Так оно и есть, - согласился я. - Майкл, всем матросам придется заняться пушками. Я встану за штурвал. Мы должны подойти к баркентине как можно ближе и взять ее на абордаж. Нам нельзя преждевременно раскрывать свои карты, иначе они не подпустят нас к себе, а их орудийного и мушкетного огня нам просто не выдержать.
        - Верно, вся хитрость в том, чтобы взять ее на абордаж. Нужно попытаться проломить ее корпус, но так, чтобы не потопить. Главное - сойтись в рукопашную. Мы отправим их всех на завтрак акулам!
        - Орудия заряжены? - спросил я.
        - Мы поперчим их картечью и шрапнелью. В носовую пушку забит двойной заряд. Эмбер, поставь несколько черномазых на подноску ядер и пороха. Да проследи, чтобы порты легко открывались!
        Я обернулся к Мушманго.
        - Прикажи своим людям хорошо укрыться, спрятаться, понимаешь? - сказал я. - У нас мало мушкетов. Нам надо подойти к ним вплотную и стрелять лишь тогда, когда каждый выстрел точно попадет в цель. А до тех пор пусть они думают, будто мы их союзники, понял?
        Вождь стоял, опершись на свою обнаженную саблю, с воинственным выражением на светло-шоколадном лице.
        - Моя понимал, - сказал он. - Ты их обманывать, верно? Они думать, ты - Друг, пока ты им не отрезал голова. Очень хорошо! - и он принялся энергично распоряжаться, отдавая приказы своим людям.
        Сэр Ричард поднялся наверх. Было очевидно, что он либо нашел доступ к запасам туземного вина на борту, либо позаботился о создании собственного резервного фонда в каюте.
        - Кажется, наконец-то мы их выследили, мистер Пенрит? - спросил он, икая.
        - Не пройдет и часа, как начнется бой, сэр Ричард, - ответил я. - Я позову вас, когда настанет время.
        - Что такое? Вы меня позовете? - деланно возмутился сэр Ричард. - Думаете, я пьян? Хотите отстранить меня от сражения? На том корабле находится мой племянник, сударь! И я буду первым, кто окажется у них на борту!
        Не было смысла вступать с ним в пререкания, особенно в том настроении, в котором он пребывал. Я все свое внимание уделял штурвалу и не мог тратить время на уговоры. Саймон успокоил его и отвел вниз.
        Баркентина с развевающимся на мачте черным флагом приближалась, и «Сокол» несся по предзакатному морю к ней навстречу.



        Глава двадцать вторая. НА АБОРДАЖ!


… Разбит был бушприт и расколот руль
        в один из горячих дней,
        и было в бортах картечи и пуль
        больше, чем ржавых гвоздей!

        Майкл явился на ют с донесением. Он повязал лицо красным платком, чтобы скрыть бороду; второй платок на голове прикрывал его черную шевелюру. Золотые серьги болтались в его ушах, горбатый нос хищно раздувался - все показывало, что он предвкушает скорую битву. Могучие руки его, обвитые толстыми канатами вен, были обнажены; тяжелый палаш свисал у его бедра. На поясе, между широким кожаным ремнем и шелковой перевязью красовался целый небольшой арсенал из ножей и пистолетов.
        Не довольствуясь этим, он заткнул еще пару пистолетов в хитроумно завязанные узлы своего шейного платка. Глаза его горели, устремленные куда-то в глубь себя; этот человек был явно одержим дракой. Он был идеальным бойцом, настоящим викингом, и не удивительно, подумал я, что Девис семь дней и ночей сражался с тяжело вооруженными испанскими кораблями и победил, имея за собой таких парней, как Черный Майкл.
        Это был тип, который выкристаллизовался в британском горниле из римлян, норманнов и саксов, сплавленных в единое целое; тип, который способен был пронести Львиный Штандарт[Львиный штандарт - королевский штандарт (лев - эмблема Великобритании).] по всем морям и пустыням и, однажды водрузив его, стал бы сражаться за него до последнего вздоха. Истинный воин, бесстрашный бульдог, он не знал поражений, потому что, пока в нем теплилась хоть искра сознания, его не покидала уверенность в победе. Глядя на стоявшего передо мной вчерашнего буканьера, энергичного, умелого и решительного, я верил, что и моему духу присущи подобные свойства.
        - Мы должны держать их в заблуждении до последнего момента, - сказал я Майклу. - У них по девять пушек с каждого борта против наших пяти, да и калибр покрупнее. То же касается и бакового орудия. Пусть все, кто не может сойти за их сообщников, уберутся с палубы и не высовываются наружу. Стоит пиратам только увидеть голого туземца с копьем, и они тут же откроют огонь. Высота их бортов дает им все преимущества.
        И в самом деле, баркентина имела множество преимуществ перед «Соколом». Прежде всего, она была двухпалубным судном, и пушки ее, расположенные на нижней палубе, были защищены не только с бортов, но и сверху толстым палубным настилом. На борту ее находилось не менее полусотни пиратов, а если прежняя команда «Сокола» была подобрана согласно требованиям Симпкинса, то она состояла из «надежных людей, знающих морское дело и умеющих постоять за себя». Благодаря высоте надводных бортов баркентины, пираты могли вымести палубу «Сокола» картечью и шрапнелью, точно метлой, к тому же плотная толпа наших меднокожих союзников представляла собой отличную цель для их мушкетных залпов.
        - У них подняты абордажные сетки, - проворчал Майкл.
        - Наши тоже нам не понадобятся, - ответил я. - Нельзя пускать их к себе на палубу.
        - Верно, надо покончить с ними как можно скорее. Мешкать нам некогда. Взгляните на солнце - и на вашего темнокожего братца!
        Он понизил голос, указывая на Мушманго. Тот стоял, с тревогой глядя на закатное солнце, слишком низко опустившееся над отдаленными вершинами горной цепи.
        - Если битва затянется, - продолжал Майкл, - то с наступлением темноты черномазые побегут. Днем они дерутся как сущие дьяволы, но верят, что ночью без защиты жреца с его заклинаниями душу человека похищают демоны мрака.
        - День кончится лишь через час, - возразил я. - И сумерки продлятся долго, поскольку солнце садится не в море, а за вершины гор.
        - Это нам на руку, - согласился Майкл. - Хотелось бы знать, умеют ли островитяне метко бросать камни? У нас не так много пороха и ядер, зато большой запас ручных гранат.
        - Раздай их всем, - приказал я. - Объясни, как поджигать фитиль и что произойдет, если вовремя не швырнуть гранату в цель. Постой-ка, мне кажется, на баркентине подняли какие-то сигналы. Можешь их разобрать?

«Золотая Надежда» находилась от нас на расстоянии полумили. Ветер, поутихший к вечеру, благоприятствовал нам, потому что «Сокол» чутко повиновался малейшему его дуновению, чего, судя по моему прежнему опыту, никак нельзя было ожидать от грузной и неповоротливой баркентины. На носу ее грохнул орудийный выстрел, и ядро шлепнулось у нас по курсу, взметнув фонтанчик брызг; на клотике фок-мачты появилось несколько сигнальных флагов.
        - Черт их разберет, - в сердцах выругался Майкл. - Какая-то тарабарщина! Наверное, условный код.
        - Отвечайте выстрелом из пушки, - распорядился я. - Надо отвлечь их внимание и заморочить им голову, раз мы не можем ответить на их сигнал.
        Вдоль фальшборта, скорчившись, словно сельди в бочонке, лежали туземцы. Лучи заходящего солнца, почти полого падавшие на гладкие доски палубы, высвечивали круглые белки их выпученных глаз и пророчески окрашивали в красный цвет наконечники их копий.
        При звуках пушечных выстрелов Саймон и сэр Ричард появились на корме. Мушманго притаился за штурвалом, нервно проводя пальцами по острию своей кривой турецкой сабли. Второй вождь находился на носу вместе с туземцами. Канониры заняли свои места. Краем глаза я уловил сверкание искры осторожно раздуваемого запального фитиля для гранат. Расстояние между судами постепенно сокращалось.
        С полдюжины человек столпилось на палубе баркентины. Один из них держал в руке коническую трубу рупора.
        - Эй, на «Соколе»! - закричал он. - Почему не отвечаете на сигналы?
        Крышки орудийных люков в борту баркентины приподнялись, и зловещие дула выглянули на нас оттуда. Дольше медлить было нельзя.
        - Ответь им, Майкл, - приказал я. - И сразу открывай огонь!
        Бывший буканьер, пренебрежительно отказавшись от моего рупора, приложил ладони ко рту и громогласно проревел боевой клич флибустьеров:
        - За борт!
        Одним прыжком он очутился на палубе, отдавая команды канонирам:
        - Выше прицел, Эмбер! Продрай им палубу так, чтобы у них полопались глаза! Круши их!
        Мы шли правым галсом, и шхуну буквально встряхнуло от залпа наших кормовых орудий. Сквозь густой и едкий пороховой дым, разделяющий нас, я разглядел вспышки ответных выстрелов. Вражеское ядро пропахало борозду вдоль нашей палубы, собрав кровавую жатву среди туземных воинов, которые вскочили на ноги, размахивая копьями и издавая яростные вопли.
        - Всем лечь и укрыться! - закричал я. - А теперь, Майкл, лево на борт! Круто под ветер!
        Я прикинул расстояние, и шхуна резко увалилась под ветер, срезав нос «Золотой Надежде»[«Срезать нос» означает пересечь курс судна в непосредственной близости от его носа.] ; впервые за все время плавания на ней я испытал удовлетворение от того, что он у нее такой неуклюжий. Круто повернув через фордевинд, я проскользнул мимо баркентины, снова накрыв ее бортовым залпом. Наш маневр оказался настолько быстр, да к тому же густое облако дыма при почти полном безветрии так надежно скрывало нас от противника, что их запоздалый ответный залп причинил нам мало вреда.
        Очутившись за кормой баркентины, я вновь круто поменял галс как раз в тот момент, когда солнце впервые коснулось самой высокой вершины далекого горного хребта. Ядро из бакового орудия Майкла, пущенное снизу вверх, разнесло в щепки кормовой подзор
«Золотой Надежды», едва не задев ее руль. Встав под ветер, мы бросились вдогонку, чтобы подойти к ней вплотную и взять на абордаж. И тут раздался выстрел длинноствольного кормового орудия баркентины, установленного на поворотном лафете.
        Пушка была заряжена картечью и обрывками коротких стальных цепей, которые с диким визгом разлетелись по палубе «Сокола», расщепив фок-мачту, изодрав паруса и заставив с дюжину туземцев скорчиться в предсмертных муках на окровавленном настиле палубы. Пираты лихорадочно торопились перезарядить пушку, прежде чем мы очутимся в мертвом пространстве, но мы успели благополучно проскочить мимо и забросить на корму баркентины абордажные крючья. Острые зазубренные когти тройных стальных «кошек» впивались в дерево бортов, цеплялись за открытые пушечные люки, за натянутые абордажные сети, за ванты и вообще за все, за что можно было зацепиться. Оба судна с треском столкнулись бортами, вздрогнув от килей до клотиков, и мы бросились карабкаться на ванты и реи, засыпая «Золотую Надежду» градом ручных гранат. В это время рявкнули каронады правого борта баркентины, расположенные как раз на уровне фордека «Сокола». Огненный шквал буквально смел все, что находилось на палубе; тяжелое ядро врезалось в уже поврежденную мачту, и та рухнула, увлекая за собой обрывки парусины и перепутанный такелаж. «Сокол» еще пытался
удержаться на плаву, цепляясь за баркентину всеми своими баграми и крючьями, но это была его последняя битва. Вода хлынула в разошедшиеся пазы продавленных бортов, и туземцы, подававшие из трюмных погребов картузы с порохом, в панике выскочили наверх.
        - На абордаж!
        Я слышал еще не раз призывный клич Майкла, когда мы, кто как мог, сломя голову карабкались на палубу баркентины, хватаясь за обрывки абордажных сетей, цепляясь за ванты, прыгая с ноков рей и точно обезьяны перелетая с судна на судно на концах свисающих с мачт оборванных канатов. В дикой сумятице и толчее нас встречали удары заостренных вымбовок[Вымбовка - рукоятка для вращения ручных лебедок; имеет вид палки длиной около двух метров и толщиной на одном конце около 5 см, а на другом - около 3 см.] , и гандшпугов[Гандшпуг - увеличенная вымбовка, служащая для работы с большими тяжестями.] холодный блеск обнаженных клинков, вспышки мушкетных и пистолетных выстрелов, направленных нам прямо в лицо, но пути для отступления у нас уже не было.
        Тот, кто побывал в самой гуще сражения, подобного нашему, едва ли сможет подробно его описать. Я помню, как сэр Ричард хрипло и бессвязно выкрикивал ругательства рядом со мной, когда мы беспорядочной толпой штурмовали абордажные сети; помню сильный запах винного перегара в его дыхании и то, как он пошатнулся, спрыгнув на палубу баркентины и смешавшись с толпой сражающихся. Я видел также, как Майкл, выстрелив из пистолета, швырнул его в лицо противнику, не переставая наносить и парировать удары своим тесаком. Густой пороховой дым окутывал нас в надвигающихся сумерках, и в этом дыму случайно мелькнуло лицо Саймона, суровое, напряженное, с плотно сжатыми губами и блестящими глазами. Подле него, ни на шаг не отступая, находился его юный секретарь.
        Я разрядил пару своих пистолетов в толпу наседавших на нас пиратов и бросился в схватку со шпагой в руке. Эмбер был рядом со мной. Он предпочел тесаку длинный кривой нож, резонно считая его более подходящим оружием в страшной тесноте и сутолоке палубной драки. Мой собственный клинок застрял между ребрами какого-то зловещего вида бандита и, когда тот упал, едва не вырвался у меня из рук.
        Краем глаза я заметил широкое лезвие топора, взметнувшееся над моей головой, пока я пытался освободить свою шпагу. Левая рука Эмбера, точно волосатая змея, молниеносным движением перехватила запястье пирата, а правая в мгновение ока вспорола ему живот, как брюхо у селедки. Бандит с воплем свалился к моим ногам, в предсмертных конвульсиях хватая меня за лодыжки, так что я с трудом освободился от его сведенных судорогой пальцев. Впереди меня Саймон бесстрастно, словно на уроке фехтования, уложил наповал своего противника.
        Вскоре в пистолетах не осталось ни одного заряда, а перезаряжать их было уже некогда. Настал черед холодной стали, которая вскоре разогрелась и начала дымиться от пролитой крови. Андриананцы и люди короля Демпаино с дикими воплями орудовали копьями и дротиками, и постепенно мы оттеснили пиратов к срезу полуюта и даже загнали некоторых на трап, ведущий на ахтердек.
        Тут я снова увидел Майкла, ревущего, точно разъяренный бык; стремясь настичь какого-то бандита, он расталкивал толпу направо и налево, прокладывая себе дорогу могучими ударами тесака. Преследуемый пират, пятясь, пытался скрыться от него, ища спасения за спинами двух своих товарищей. Тесак Майкла снес полчерепа у одного из них. На моих глазах голова пирата развалилась, как перезрелый арбуз, и, хоть я и торопился на выручку сэру Ричарду, которому приходилось туго, тем не менее мне удалось узнать в трусливом беглеце Сэма Пайка.
        Палуба стала скользкой от крови. От шпаги сэра Ричарда остался только обломок в несколько дюймов, а его лицо в сгущающихся сумерках выглядело серым и изнуренным. Ложное ощущение силы и бодрости, вызванное опьянением, улетучилось, оставив после себя дрожащие руки и неверный взгляд. Не добежав до него двух шагов, я увидел, как он поскользнулся, и один из пиратов пырнул его ножом. Сэр Ричард бессильно опустился на доски палубы, а я успел сделать выпад и вонзить шпагу в бок ликующего победителя, прямо под мышку, под его поднятую руку.
        Позади меня раздался громкий предостерегающий окрик и злобный вопль; я резко обернулся и очутился лицом к лицу с двумя обнаженными по пояс мускулистыми бойцами. Один из них, хищно оскалив зубы, набросился на меня; другой - это был Мушманго, - взлетев по трапу, издал воинственный клич, закончившийся на выдохе коротким взвизгом, и единым махом своей чудодейственной сабли распластал нападавшего чуть ли не на две половины, словно тушу барана во время состязания мясников.
        На шкафуте туземцы уже брали верх над пиратами. Разъяренные тяжелыми потерями, они дрались в сгущающемся мраке так, будто каждый их удар был последним. До меня донеслись крики о пощаде. На ахтердеке Мушманго преследовал бегущую фигуру, мотнувшуюся к кормовому ограждению. В то время как беглец вскарабкался на балюстраду фальшборта, арабский клинок впился ему в шею у основания черепа. Голова несчастного полетела за борт, а обезглавленное туловище рухнуло на палубу. Вождь обернулся ко мне, сверкнув белозубой улыбкой.
        - Ему больше не воевать, - сказал он.
        Победа была на нашей стороне. Шесть или семь распростертых фигур неподвижно лежали на ахтердеке, среди них и сэр Ричард. Только я и Мушманго стояли на собственных ногах. Я опустился на колени подле сэра Ричарда и приподнял ему голову. Глаза его были открыты, и он находился в полном сознании.
        - Боюсь, со мной все кончено, друг мой, - проговорил он. - Кровь скапливается внутри и не вытекает наружу. Мы победили?
        Эмбер поднялся по трапу и подошел к нам. Зияющая резаная рана шла поперек его широкой груди, раскрываясь в такт с учащенным дыханием, но он только пренебрежительно рассмеялся и махнул рукой.
        - Это всего лишь царапина, даже ребра не задеты, - сказал он. - Дело сделано, шкипер; остались кое-какие мелочи. Ну и дьяволы же эти островитяне! Дай им волю, так они всех до одного перережут, никому не дадут пощады! Шхуна затонула. Мы обрубили канаты у грапнелей[Грапнели - трех - или четырехконцовые стальные
«кошки»; используются в качестве шлюпочных якорей, а также как абордажные крючья.] , и она пошла ко дну.
        В пылу сражения я не обратил внимания на то, как сильно накренилась «Золотая Надежда» под тяжестью тонущей шхуны и как ее резко качнуло, когда она наконец освободилась. Я просто не заметил исчезновения «Сокола».
        - Надо отнести сэра Ричарда в каюту, - сказал я. - Где Майкл?
        - Охотится за Ластоногим Фентоном. На баке осталась последняя горстка пиратов. Остальные получили свое сполна!
        Мушманго отправился на фордек для участия в финальной драке, а мы с Эмбером отнесли сэра Ричарда в его бывшую каюту.
        - Вы нашли Фрэнка? - спросил он.
        В суматохе последних событий я совершенно забыл о парне. По правде говоря, у меня не было ни времени, ни возможности искать его.
        Я осмотрел все каюты и вышел на палубу. Залитая кровью, она представляла собой ужасное зрелище. Трупы туземцев и англичан вперемешку валялись повсюду. Раненые стонали, корчась от боли, либо молча сидели у фальшборта, или висели на нем, точно безжизненные мешки, или ползли по палубному настилу, оставляя за собой кровавый след, умоляющим жестом протягивая руки, прося о помощи или о капле воды. Ни Фрэнка, ни Питера Хиггинса среди них не было. Спотыкаясь о тела мертвых и раненых, я пробирался на нос. Последние лучи угасающего солнца дрожали над четкими силуэтами далеких горных вершин. Через несколько секунд наступит полная темнота.
        На носу схватка все еще продолжалась. Группа людей сражалась из последних сил. От них отделилась окровавленная фигура, и вторая бросилась следом за ней. Я узнал Фентона и Майкла. Фентон был безоружен, и гримаса ужаса застыла на его лице. Могучая рука Майкла схватила его за плечо и одним движением развернула к себе. Быстро наклонившись, гигант выхватил у лежавшего рядом трупа палаш и сунул его в руку упирающемуся Фентону.
        - Бери и сражайся, трусливый ублюдок! - заревел Майкл. - Дерись, проклятая трюмная крыса! Ты ведь был с Девисом, не так ли, - ты, подлый убийца из-за угла? Так держи это!
        Странный визгливый вопль сорвался с губ Фентона, и он действительно, точно загнанная в угол крыса, внезапно в отчаянье принялся наносить яростные удары, каждый из которых Майкл молча парировал с угрюмой насмешкой на почерневшем от копоти и запекшейся крови лице. Его шейный платок был сорван, и в густой бороде и длинных волосах бывшего буканьера мелькали багровые пятна; впрочем, как оказалось впоследствии, он просто вытирал о них скользкие от крови руки. Визгливые стоны продолжали вырываться из груди Фентона с каждым его вздохом, и вдруг неожиданно, словно кто-то сразу задул гигантскую лампу, нас окутал кромешный мрак, и мириады звезд засверкали на небосводе, постепенно разгораясь все ярче и ярче.
        Свирепые удары клинков высекали снопы искр, как на точильном камне. Затем раздался голос Майкла:
        - А теперь - получай!
        Послышался стон и тупой стук упавшего тела. Гигант обернулся ко мне.
        - Долг выплачен сполна, - сказал он. - Сэм Пайк больше не будет распевать свои песни. Я перерезал ему глотку. Фентон солгал в последний раз в своей жизни. Я расплатился за Мартина. А вы нашли своего парня, сэр?



        Глава двадцать третья. ЗАГОВОР ФРЭНКА


… И если вы, отправившись в путь,
        за дело возьметесь умело, -
        поверьте, джентльмены: когда-нибудь
        конец увенчает дело!

        Ночь опустилась над безмятежным, спокойным морем. Лучи звезд проникали сквозь путаницу такелажа и зияющие дыры в разорванных парусах. Чудовищные последствия жестокой схватки ощущались на каждом шагу. Отовсюду слышались стоны и крики о помощи. Разъяренные туземцы никому не давали пощады, вследствие чего из шести десятков человек на борту «Золотой Надежды» в живых осталось лишь семнадцать, все раненые, причем пять из них смертельно. А мы постепенно, одного за другим, находили среди трупов своих мертвецов.
        Но это пришло потом. А сейчас, пока я стоял с Черным Майклом над мертвым телом Ластоногого Фентона, кто-то шел к нам со стороны носового трапа.
        - Кто идет? - окликнул я.
        - Друг, - последовал ответ, и я узнал усталый голос Саймона. - Все кончено. Нам удалось спасти около дюжины из тех, кто собрался на носу. Если бы не темнота, туземцы перерезали бы их всех до единого. Мятежники сдались и бросили оружие. Мой секретарь погиб. Но я отомстил за него! Где сэр Ричард?
        Печаль в голосе человека, который сражался так мужественно, казалось, немного уменьшила торжество нашей победы. Я почувствовал странную дурноту и слабость.
        - Он в своей каюте… центральная на корме, - ответил я. - Тяжело ранен. Мне надо найти юного Маддена…
        - Я немного знаю толк в медицине, - сказал Саймон. - Пойду присмотрю за ним.
        Когда он ушел от нас, я почувствовал, что меня шатает. Майкл подхватил меня под руку.
        - Эге, да из вас кровь хлещет, как пиво из бочки, сэр! - встревоженно воскликнул он. - Надо бы заткнуть дырку!
        - Надо… сначала… найти парня, - пробормотал я, призывая на помощь всю свою волю, чтобы поддержать угасающие силы.
        - Слишком много крови потеряли, - словно сквозь вату услыхал я слова Майкла и безвольно обвис у него на руках.
        Пришел в себя я в каюте на полубаке. Позади меня горел фонарь. Я лежал на палубе со свернутой матросской койкой под головой. Левая рука была крепко прибинтована к туловищу, а на плечо был наложен компресс. Майкл где-то раздобыл рому и подносил его в кружке к моим губам, уговаривая точно ребенка. Голос его был мягким и нежным настолько, насколько сильной и крепкой была рука, обнимающая меня. Я с трудом глотнул немного жидкости из кружки, и горячий огонь пробежал по моим жилам. На какое-то мгновение я совсем опьянел, и подволок[Подволок - потолок в любом внутреннем помещении судна.] каюты поплыл перед моими глазами. Затем в голове у меня прояснилось.
        - Рана поверхностная, - сказал Майкл. - Просто вы потеряли много крови. Ром с успехом заменит ее. Как вы себя чувствуете, сэр?
        В его голосе звучала искренняя нежность взрослого мужчины к ребенку независимо от ранга и положения.
        - Лучше, - ответил я, ничуть не кривя душой. - Немного голова кружится, но я могу встать… - С некоторым усилием я сумел доказать справедливость своих слов. - Пошли искать парня!
        На первых порах Майкл поддерживал меня, но после того, как легкое головокружение прекратилось, я почувствовал себя вполне сносно.
        Фрэнка не было на полубаке, как не было и Питера.
        - Он бы не стал сражаться на их стороне, - высказал я свое мнение. - Я имею в виду Питера, конечно. Если бы он находился на палубе, туземцы расправились бы с ним, как с остальными. Он должен был догадаться, что мы пришли к ним на выручку.
        Мы обыскали всю орудийную палубу, заглядывая в каждый уголок, окликая разыскиваемых по именам. Но никаких следов их присутствия мы не находили.
        - Там дальше находится пороховой погреб, - сказал Майкл.
        Вход в пороховой погреб располагался прямо под кают-компанией у подножья трапа, ведущего на верхнюю палубу. Майкл открыл крышку люка, и мне почудилось, будто в темном колодце послышался какой-то шорох. Оставив фонарь снаружи, чтобы не заронить искру, Майкл спустился вниз, а я подсвечивал ему сверху через открытое трюмное отверстие. Внезапно оттуда до меня донесся короткий возглас, шум передвигаемых мешков и бочонков, и в освещенной шахте люка появилась фигура Майкла с обвисшим безжизненным телом на руках.
        Это был Фрэнк Мадден, изнуренный, бесчувственный, с окровавленной повязкой на голове. Майкл вынес его на орудийную палубу, а оттуда в кают-компанию, где мы уложили его на широкий диван. Вошел Саймон и склонился над изуродованным телом несчастного.
        - Мальчик почти умирает с голоду, - заключил он. - И с ним очень жестоко обращались. Принесите пару сухарей и немного рома. Вы найдете все это в каюте сэра Ричарда.
        Пока Майкл ходил за сухарями и ромом, Саймон осторожно снял повязку с головы мальчика, обнажив у него над виском обширную кровоточащую рану.
        - Взгляните сюда, - сказал Саймон.
        Рубаха Фрэнка - сюртука или куртки на нем не было, - грязная и изорванная, не скрывала многочисленных синяков и кровоподтеков на руках и груди беспомощного калеки. Саймон раскрошил в кружку сухарь и смочил его ромом; с усилием раскрыв сжатые зубы мальчика, он не без труда влил ему в рот немного этой полужидкой кашицы и промассировал ему горло, чтобы помочь глотанию. Последовало несколько конвульсивных движений, но пища была проглочена. Саймон добавил еще, и юный Мадден наконец вздрогнул и раскрыл глаза.
        - Не бейте… - прошептал он, зажмурившись. - Я ведь старался как лучше… Я сам утоплюсь, обещаю вам!..
        - Все в порядке, Фрэнк, - несколько раз успокаивающе повторил я. - Все в порядке, дружище!
        Он снова открыл глаза и с недоумением остановил на мне свой взгляд. Сознание медленно возвращалось к нему, пока в конце концов он не обхватил меня своей тонкой рукой за шею и не забился в судорожных рыданиях так, словно душа вот-вот готова была расстаться с бедным искалеченным телом.
        - Они били меня, Джаспер, - сквозь глухие рыдания всхлипывал он. - Они сделали меня своим невольником. А Пайк и Фентон обещали, что я буду их вожаком! Они стегали меня кнутом… Джаспер, это действительно ты? Скажи мне, они мертвы, да?
        При этих словах в глазах у мальчика промелькнула искра воодушевления.
        - Большинство из них, - сказал я, чувствуя, как странная догадка постепенно начинает складываться у меня в голове. - Ты теперь в безопасности. Я отнесу тебя в мою каюту.
        - Сэр Ричард спрашивал о нем, - вмешался Майкл.
        - Нет! - простонал юный Мадден. - Только не сэр Ричард! Я обманул вас всех… Но он… он первым обманул меня!
        И вновь мстительная нотка прозвучала в его словах.
        - Он умирает, - сказал Саймон. - Вам бы лучше с ним повидаться.
        - Умирает? О Боже мой! Значит, я убил его!
        Мы успокоили его истерическую вспышку и, подкрепив еще малой толикой размоченных в роме сухарей, отнесли к сэру Ричарду.
        Достойный джентльмен лежал неподвижно, бледный, как алебастр, с каплей кровавой пены, пузырящейся в уголках губ. Саймон осторожно вытер ее полотенцем.
        - Что ж, мой мальчик, - с трудом проговорил раненый, - я вижу, ты жив и здоров…
        Майкл бережно уложил Фрэнка на широкую скамью рядом с постелью дяди.
        - Осторожно, - предупредил его Саймон. Фрэнк продолжал прятать от нас свое лицо.
        - Во всем виноват я, - твердил он не переставая. - Дядя, я знал, что деньги мои пропали. Душа у меня искривлена так же, как и мое тело. Это я все подстроил. Я вступил в сговор с Сэмом и Фентоном… Кстати, где они оба?
        - В преисподней, - мрачно проворчал Майкл.
        - Они уверяли меня, что с вами не случится ничего дурного. Я должен был остаться на борту, когда вы отправитесь за кладом… Сэм обещал предоставить вам выбор - либо присоединиться к нам, либо подождать на острове, пока вас кто-нибудь не заберет оттуда. Я поверил ему! Я собирался послать за вами первое встречное судно… А потом я услыхал выстрелы, и мне сказали, что дикари перебили вас всех… И они смеялись надо мной! Я был для них шутом, забавой! Они отняли мой костыль и палку. Они избивали меня, если я не умел им угодить или не слишком проворно исполнял их прихоти. Они застрелили Питера, когда он вступился за меня. И они хохотали над моим уродством! Я обещал им, что утоплюсь…
        В тот день, когда они заметили судно, на которое решили напасть, Симпкинс и Фентон послали меня в трюм за вином. Люк порохового погреба был открыт, и я решил забраться туда, чтобы взорвать себя вместе с ними, если они опять начнут издеваться надо мной. Я спрятался между бочонками с порохом… Но им, очевидно, было не до меня. Я боялся, что меня найдут, когда началось сражение, и забивался все дальше и дальше, пока не потерял сознание… Мне казалось, я умираю…
        - Ну полно, полно, мой мальчик, - сказал сэр Ричард. - Ты уже признался во всем и покаялся, а теперь наступил мой черед. Вино - вот мое проклятье. Вино и азартная игра. Когда вино ударяло мне в голову, я делал безрассудные ставки, а когда трезвел, то пытался вернуть проигранные деньги. Так я промотал твое состояние, Фрэнк. А тут подвернулась эта история с сокровищем. Я взял у Саймона взаймы огромную сумму. Нет, можешь не беспокоиться, Саймон, - мои векселя и подписи на этот раз не были фальшивыми…
        Саймон кивнул. Голос умирающего слабел по мере того, как силы покидали его.
        - Но сокровище все окупит, - продолжал он. - Там будет достаточно, чтобы расплатиться с вами, Левинсон, за фальшивые векселя… достаточно, чтобы вернуть Фрэнку его состояние, выкупить из залога поместье его матери и сделать всех богатыми. Так что не переживай, мой мальчик…
        - Сокровище! - голос хромого племянника поднялся до самых высоких нот. - Да ведь нет же никакого сокровища!
        Эта новость свинцовым грузом свалилась на нас всех.
        - Я сам нарисовал карту, - продолжал Фрэнк. - Сэм растолковал мне, как обозначить на ней нужные ориентиры. Это я придумал выцарапать координаты острова внутри кольца Тауни. Я рассказал им, как Картер-вербовщик обманул капитана Уэйна, и подговорил Фентона сыграть такую же шутку с нами… Я знал, что ты… потерял мои деньги… или большую их часть. Я знал, что иначе не смогу отправиться в путешествие… Это все мое больное воображение, дядюшка… Прости меня!
        - Так… - едва слышно проговорил сэр Ричард. - Значит, никакого сокровища не существует. Что ж, мой мальчик, ничего не поделаешь! Каждый из нас двоих в чем-то виноват перед другим. Но твоя мать… моя сестра… она так верила мне… А теперь, когда все мы нищие…
        - Кто здесь нищий?
        Это был голос Майкла. Эмбер незаметно для нас вошел в каюту.
        - Кто сказал, что мы нищие? Да трюмы баркентины ломятся от сокровищ! А в Маритане хранится еще больше. На затонувшей шхуне не было почти ничего. Верно, Эмбер? Цехины, пиастры, дукаты, золотой песок, слоновая кость и алмазы! Они ограбили два марокканских судна. Да за это можно купить целое королевство! Сокровище? Какие сокровища могут сравниться с нашей законной добычей?
        Сэр Ричард с трудом поднял голову, и Саймон поспешил подложить под нее подушку.
        - Что такое? Значит, на сей раз монета упала правильной стороной?
        Он попытался засмеяться, но кровь алой струёй хлынула у него изо рта, и он так и умер с застывшей улыбкой на губах.



        ЭПИЛОГ


… Все кончаются дороги у родимых берегов,
        там девчонки-недотроги ожидают моряков,
        ждет с улыбкою привета берег Англии родной, -
        обойдя почти полсвета, возвратимся мы домой!

        Не задерживаясь надолго в Маритане для ремонта и оснастки «Золотой Надежды», мы легли на обратный курс, зайдя перед этим на наш Остров Сокровищ, как мы привыкли его называть, чтобы навестить могилы погибших друзей и забрать Дона, который после бурной сцены радости залез в шлюпку и ни за что не соглашался выходить из нее, боясь, как бы его снова не оставили одного на острове.
        Экватор мы пересекли богатыми людьми, хоть из всех тех, кто пустился в это отчаянное путешествие, в живых осталось лишь восемь человек, не считая мятежников, которых тоже осталось немного. Все они были взяты на поруки и продолжали служить в ожидании помилования после прибытия в Англию. Симпкинс был одним из них и последним из тех, кто участвовал в заговоре, родившемся в искривленному мозгу Фрэнка.
        Главной задачей преступной троицы было захватить судно, а то и два, и без помех заняться морским разбоем. Фрэнку они обещали роль не то капитана, не то верховного адмирала, которая обернулась впоследствии ролью хромого шута для бессердечных негодяев.
        Сэр Ричард охотно клюнул на приманку, подсунутую ему его собственным племянником. Он всячески пытался добыть у Саймона нужную ему для экспедиции сумму, но тот, помня о его жульничестве, постоянно ему отказывал. Затем, узнав о кладе, Саймон предложил свое участие в экспедиции, но теперь этому воспротивился сэр Ричард. Свидетелем их спора я и был в ту ночь в Мадден-Холле. В конце концов компромисс был найден: Саймон предоставил сэру Ричарду деньги и судно в обмен на копию карты и под обеспечение части наследства миссис Мадден в поместье Мадден-Холл. Координаты острова он купил у Фентона, и гонки двух соперников начались. Чем они закончились, теперь стало известно всем.
        Но все это осталось в прошлом. Как сказал Майкл, ни одно сокровище не могло сравниться с тем, что мы имели. Мы не собирались предавать суду ни одного из мятежников, кроме Симпкинса; впрочем, ни я, ни Саймон нисколько не огорчились, когда он улизнул от нас во время стоянки в Кейптауне, где мы пополняли нашу сильно поредевшую команду, чтобы благополучно довести «Золотую Надежду» до дома.
        - Майкл, - спросил я, когда тот стоял у штурвала, - ты не жалеешь, что не принял предложения короля Демпаино остаться на Мадагаскаре и жить, как принц, выводя новую расу бестимараканских королей?
        - Это не для меня, - ответил он и печально вздохнул. - Такая жизнь долго не могла бы продолжаться. Дочка старого Демпаино хороша по всем статьям, да только беда в том, что я не могу любить одну больше, чем других. Я бродяга и драчун, мистер Пенрит. Говорят, скоро начнется война с Испанией…
        Так оно и оказалось, когда мы прибыли в Плимут. И в этой войне мы оба, я и Майкл, нашли себе лучшее занятие, чем праздно проводить время, тратя свою долю добычи, отнятой у пиратов. Но это уже другая история; возможно, я когда-нибудь расскажу о ней на досуге.
        Хромой мальчик - теперь уже взрослый мужчина - жив и здоров, и, кажется, мозги у него понемногу выпрямляются; во всяком случае, так утверждает его мать, миссис Мадден, когда я навещаю их в Мадден-Холле.
        А Саймон? Что Саймон? Он остается моим верным другом. Мне просто повезло иметь такого делового партнера, как он.



        ПРИЛОЖЕНИЕ


        БАЛЛАДА О ТОМАСЕ ТАУНЕ, Сочинение Джаспера Пенрита, исправленное и дополненное автором (окончание)

        … С утра штормило. Свежий ветер с оста
        согнал на небо караваны туч;
        лишь иногда случайный солнца луч
        играл на шлемах стражи у помоста.
        Сегодня, в день Христова Воскресенья,
        здесь будет на глазах у горожан
        повешен флибустьерский капитан
        за все его грехи и преступленья.
        Доносит ветер с ближнего причала
        клочки тумана с каплями дождя;
        придя на казнь пиратского вождя,
        толпа вокруг испуганно молчала.
        А он стоял и вглядывался в лица
        толпившихся на площади людей;
        казалось, здесь, на Пристани Скорбей,
        собралась вся британская столица.
        Здесь было много всякого народа:
        ремесленников, стражников, купцов,
        воров, монахов, уличных певцов,
        бродяг и просто городского сброда.
        Он словно среди них искал кого-то:
        настойчиво, внимательно, в упор,
        так, словно он не слушал приговор
        и не стоял под сенью эшафота
        и словно не ему предназначалась
        зловещая пеньковая петля,
        которая по воле короля
        над головой преступника качалась…
        … Гудел набат, и голос сенешаля*
        в толпе народа слышался едва,
        но эти монотонные слова
        у смертника надежду воскрешали:
        - … Покуда правосудье не свершилось,
        он может сам решить свою судьбу:
        остаться жить, или лежать в гробу, -
        король ему дарует эту милость.
        Пусть он укажет местонахожденье
        сокрытого богатства своего;
        король тогда помилует его
        и обещает полное прощенье!.. -
        Своя судьба для каждого бесценна,
        и в жизни всяк свою играет роль:
        храбрец и трус, преступник и король, -
        вся наша жизнь - одна сплошная сцена!
        Как будто ничего не изменилось
        в окаменевших узника чертах,
        но на сухих обветренных устах
        холодная улыбка зазмеилась.
        Перекрывавший рокот океана
        и яростно грохочущий прибой,
        разнесся над притихшею толпой
        невозмутимый голос капитана:
        - Неужто я, увенчанный грехами,
        клятвопреступник, негодяй и вор,
        способен отменить ваш приговор,
        купив его со всеми потрохами?
        Неужто, уважаемые судьи,
        нет разницы меж девкой портовой,
        не стоящей плевка на мостовой,
        и вашим королевским правосудьем?
        Ищите жертву вы себе другую,
        поскольку я, в отличие от вас,
        и перед гробом в свой последний час
        ни жизнью и ни честью не торгую!
        Я чту закон берегового братства
        и с радостью погибну за него;
        с собой же не возьму я ничего!
        Держи, народ! Здесь - все мое богатство!
        И, рассмеявшись громко, с наслажденьем
        в судейского чиновника лицо,
        он, сняв с руки массивное кольцо,
        швырнул его в толпу за огражденьем.
        Народ рванул, как брызги из фонтана,
        туда, где средь толпившихся зевак,
        мальчишек, женщин, нищих и собак
        упал тяжелый перстень капитана.
        Конечно же, здесь каждому хотелось
        заполучить заветный талисман,
        и под дождем, что сеял сквозь туман,
        жестокое сраженье завертелось.
        В толпе мелькали кулаки и палки,
        покуда караульный лейтенант,
        незаурядный проявив талант,
        не разогнал героев этой свалки.
        А истинный виновник беспорядка,
        казалось, позабыл уж о кольце,
        но с пристальным вниманьем на лице
        следил за тем, как протекала схватка.
        Похоже, он досадовал немного…
        Решительным движением плеча
        он оттолкнул с дороги палача
        и твердо на скамью поставил ногу.
        И вновь, с каким-то странным выраженьем
        окинув взглядом смолкнувший причал,
        он с эшафота громко прокричал,
        как некогда командовал сраженьем:
        - Теперь, когда я с вами расплатился -
        надеюсь, не обидев никого, -
        я пожелал бы только одного:
        уйти таким, каким на свет родился! -
        Пират, удобным пользуясь моментом,
        второй ногою на скамейку встал,
        как будто вдруг на шаткий пьедестал
        он собственным поднялся монументом.
        Но тут палач недрогнувшей рукою
        петлю ему на шею натянул, -
        и в вечность, словно в воду, он нырнул,
        в страну теней, забвенья и покоя…

        Вот правда о том, как Тауни Том
        будь проклято имя его! -
        бандит и пират, отправился в ад,
        не взявши с собой ничего!

        ПЕСНИ СЭМА ЗАПЕВАЛЫ

        Немало их было, веселых парней,
        На шхуне «Морская Стрела»,
        и был капитаном сам Дьявол на ней,
        а штурманом - Смерть была!
        Их путь был - в ад!
        Ни шагу назад!
        Полрумба правей!
        Кружки налей!
        Смелее, ребята, смелей!
        В жарких боях испробовал враг
        крепость матросских ножей,
        и реял на фоке пиратский флаг,
        ночей штормовых черней!
        Их путь был - в ад!
        И черт им не брат!
        Бей, барабан!
        Есть, капитан!
        Нам по плечу океан!
        Знали бойцов - солдат и купцов -
        мачты «Морской Стрелы»,
        и палуба кровью лихих храбрецов
        пропитана вместо смолы!
        Их путь был - в ад!
        Смелее, пират!
        Морская волна,
        как кровь, солона, -
        удачу несет она!
        Разбит был бушприт и расколот руль
        в один из горячих дней,
        и было в бортах картечи и пуль
        больше, чем ржавых гвоздей!
        Их путь был - в ад!
        Крепче заряд!
        Тверже рука!
        Наверняка
        слава ждет моряка!
        Сквозь десять морей и сорок смертей
        матросам пройти суждено:
        одни из них вздернуты будут на рее,
        другие пойдут на дно!
        Их путь был - в ад!
        Мушкеты гремят!
        Смерть - не беда:
        морская вода
        примет матроса всегда!
        Но сердце стучит, и чайка кричит,
        и ветер гудит в парусах,
        и Южный Крест сияет в ночи,
        как огненный меч в небесах!
        Их путь был - в ад!
        Орудия - в ряд!
        Слушай приказ!
        Пробил наш час!
        Дьявол и Небо - за нас!

        Где кровь течет рекою,
        там деньги и вино,
        и счастье под рукою
        с удачей заодно!
        Так не спешите, братья,
        бросаться сгоряча
        в смертельные объятья
        веревки палача!
        Ведет нас за собою
        багровая заря,
        и женщины гурьбою
        встречают нас не зря!
        Так не спешите, братья,
        бросаться сгоряча
        в смертельные объятья
        веревки палача!
        Но поздно или рано
        отправятся на рей
        бродяги океана,
        грабители морей.
        Так не спешите, братья,
        бросаться сгоряча
        в смертельные объятья
        веревки палача!
        Мы вспомним на дорогу
        про славные деньки
        и зашагаем к Богу
        с петлею из пеньки!
        Так не спешите, братья,
        бросаться сгоряча
        в смертельные объятья
        веревки палача!

        Словно черный ворон, машет
        нам крылом пиратский флаг,
        и с костями череп пляшет
        над толпой морских бродяг!
        Эй, друг, не зевай!
        Дно из бочки выбивай!
        И стоящему на вахте
        поднести не забывай!
        Острый нож, лихая шпага,
        пистолеты на боку,
        ловкость, дерзость и отвага -
        все, что нужно моряку!
        Эй, друг, не зевай!
        Дно из бочки выбивай!
        Если кружка опустела,
        ты другую наливай!
        В небе чайка громко плачет,
        слышны птичьи голоса;
        ветер счастья и удачи
        раздувает паруса!
        Эй, друг, не зевай!
        Дно из бочки выбивай!
        За здоровье капитана
        выше кружки поднимай!
        Слитки золота, алмазы
        ждут нас всех в конце пути,
        и девчонки - по три сразу,
        все - не старше двадцати!
        Эй, друг, не зевай!
        Дно из бочки выбивай!
        Попадешься черту в зубы
        все равно не унывай!
        Кровь, и слезы, и проклятья
        оставляя за собой,
        мы идем - морские братья -
        за неведомой судьбой!
        Эй, друг, не зевай!
        Дно из бочки выбивай!
        Если ты закончил песню,
        так другую запевай!

        ПРЕДСМЕРТНАЯ ПЕСНЯ КАНОНИРА ДАУЛИНГА

        Пусть жизнь у кого-то сложилась иначе,
        а мы выбираем судьбу моряков, -
        мы волки морские, джентльмены удачи,
        и нет нам прощенья во веки веков!
        Пред нами бледнеют любые преграды,
        запретных для нас не бывает путей, -
        мы тени ночные, мы признаки ада,
        и матери нами пугают детей…
        Без благословенья и без покаянья
        из грешного мира уходим мы прочь, -
        мы дети печали, слепые созданья,
        и флаг наш на мачте темнее, чем ночь!

        ПЕСНЯ О ТОМЕ ТАУНИ

        Сквозь ночь и туман их вел капитан
        по имени Тауни Том;
        матросы за ним шли в пламя и дым,
        не зная, что ждет их потом.
        Нам судьба не видна, -
        если пить, так пить до дна!
        Ведь у нас на этом свете
        жизнь одна и смерть одна!
        От грешной земли матросы ушли
        в пучину бушующих вод,
        и там, в глубине, на сумрачном дне
        безмолвный ведут хоровод.
        Нам судьба не видна, -
        если пить, так пить до дна!
        Ведь у нас на этом свете
        жизнь одна и смерть одна!
        И помнят они, как в прежние дни
        судьба им сулила успех:
        любовь - для одних, вино - для других
        и вечную радость для всех…
        Нам судьба не видна, -
        если пить, так пить до дна!
        Ведь у нас на этом свете
        жизнь одна и смерть одна!
        А Тауни Том припомнил свой дом,
        где мама его родила;
        припомнил с трудом, жалея о том,
        что злые творил он дела…
        Нам судьба не видна, -
        если пить, так пить до дна!
        Ведь у нас на этом свете
        жизнь одна и смерть одна!
        Но Дьявол пришел и Тома нашел,
        когда тот болтался в петле.
        И вот приговор: бродяга и вор
        кипит в раскаленной смоле!..

        МАТРОССКАЯ ПЕСНЯ

        В голубой долине моря,
        где лазурный небосвод,
        с буйным ветром лихо споря,
        белый парусник плывет.
        На борту его - ребята
        из четырнадцати стран,
        и ведет его куда-то
        молчаливый капитан.
        Штурман, ловкий и умелый,
        держит вахту у руля,
        и, конечно, самый смелый
        из команды - это я!
        Волны плещут за кормою,
        провожая моряков,
        парус спорит белизною
        с белой пеной облаков.
        Уготован нам судьбою
        зной тропических морей,
        грохот волн и шум прибоя,
        злые стрелы дикарей,
        белопенный вал кипящий,
        налетающий на мель,
        неисхоженные чащи
        неизведанных земель,
        блеск костра на смуглых лицах,
        скрытный взгляд из-за кустов,
        темнокожие девицы
        в ожерельях из цветов,
        рев неведомых чудовищ
        за ручьем невдалеке,
        груды сказочных сокровищ
        в полусгнившем сундуке…
        Мы поспорим с Небесами,
        одолеем ураган
        и пройдем под парусами
        весь Великий Океан!
        Все кончаются дороги
        у родимых берегов,
        там девчонки-недотроги
        ожидают моряков,
        ждет с улыбкою привета
        берег Англии родной, -
        обойдя почти полсвета,
        возвратимся мы домой!
        Снова синие туманы,
        в даль волшебную маня,
        в неизведанные страны
        за собой зовут меня.
        Чайка вьется у причала,
        в рейс уходим мы опять:
        эту песенку сначала
        надо, братцы, запевать!

        МОЛИТВА «РЫБАКОВ С БОЛЬШОЙ ДОРОГИ»

        Не ловим мы рыбку в реке-океане,
        а ловим мы рыбку в набитом кармане.
        Прости же, о Боже, ночных рыбаков
        и ныне, и присно, во веки веков!
        Святой покровитель! Пошли нам удачу
        и толстую жирную рыбку в придачу, -
        мы грех свой, ей-богу, искупим сполна
        в ближайшей таверне за кружкой вина!
        За все прегрешенья помилуй нас, Боже, -
        за прошлые и за грядущие тоже,
        за то, что мы ловим рыбешку везде,
        которая плавает в мутной воде!
        Пошли нам, о Господи, многая лета!
        Мы в кости играем костями скелета,
        и в нашей игре проигравшего нет:
        ведь ставим мы жизнь против горсти монет!

        НАПУТСИВИЕ ДЖЕНТЛЬМЕНАМ

        Рискните - и вам помогут в пути
        решимость, надежда, отвага.
        Если хотите дорогу пройти -
        начните с первого шага!
        И если вы, отправившись в путь,
        за дело возьметесь умело, -
        поверьте, джентльмены: когда-нибудь
        конец увенчает дело!

        В далекую дорогу пустившись наугад,
        Немало у порога вы встретите преград.
        С опасностью, джентльмены, столкнетесь вы не раз,
        коварство и измены подстерегают вас.
        Отчаянье придется в пути изведать вам:
        предательство крадется за вами по пятам.
        Под дружеским овалом знакомого лица
        вы встретитесь с оскалом личины подлеца.
        И, справившись с испугом, - коль честь вам дорога, -
        вы назовете другом вчерашнего врага…

        Последнюю преграду смогли вы одолеть:
        осталось лишь в награду спокойно умереть!


        notes

        Примечания


1

        Квартердек - приподнятая до линии фальшбортов кормовая палуба, где обычно размещалось рулевое колесо.

2

        Гафель - наклонная часть рангоута, прикрепленная одним концом к мачте и служащая для растягивания верхней стороны трапециевидных парусов.

3

        Дервентуотер, Кенмур, Аргайль - шотландские и северо-английские аристократы, в июне 1965 года поднявшие восстание в поддержку Джеймса Монмута, сына короля Карла Второго Стюарта, и называвшего себя Иаковом Вторым. Впоследствии казнены королем Иаковом Вторым, братом Карла Второго. Похоже, здесь спутаны события конца XVII и начала XVIII веков. Движения якобитов в XVII веке еще не было. Претендентом именовали сына Иакова Второго, называвшегося Иаковом Третьим и жившего во Франции.

4

        Иаков Первый Стюарт (1556 - 1625) - сын Марии Стюарт, английский король, отец Карла Первого Стюарта, казненного Кромвелем в 1649 года.

5

        Каррикада, пассата, страмазон, стокката, маудритта, эмброката - приемы фехтования.

6

        Дрейк, Фрэнсис (1540 - 1596) - английский мореплаватель, вице-адмирал (1588). Руководитель пиратских экспедиций в Вест-Индию; в 1577 - 1580 годах совершил второе после Магеллана кругосветное путешествие. В 1588 году командовал английским флотом при разгроме испанской «Непобедимой Армады».

7

        Хокинс, Джон (1532 - 1595) - английский адмирал, участник сражения с испанской
«Непобедимой Армадой».

8

        Кабестан - ручной ворот для поднятия якоря.

9

        Кренгование - очистка корпуса судна от налипших на него водорослей и ракушек.

10

        Шлюп, перевооруженный в бригантину - т. е. на задней мачте шлюпа (бизани) прямые паруса были заменены на косые.

11

        Шпангоуты - деревянные изогнутые брусья, формирующие остов судна.

12

        Воронье гнездо» - смотровая площадка на мачте.

13

        На западе п-ова Индостан.

14

        То есть принадлежащее английской Ост-Индской компании.

15

        Траверз - положение объекта, перпендикулярное направлению курса судна.

16

        Зарифить парус (взять рифы) - означает уменьшить его площадь при помощи специальных завязок - сезеней.

17

        Секстант - угломерный инструмент, применяемый в мореходной астрономии.

18

        Шпигаты - отверстия для стока воды в борту судна.

19

        Барка - речное мелкосидящее судно без парусов, которое сплавляется вниз по течению или ходит под буксиром.

20

        Мальстрем - водоворот близ берегов Норвегии; нарицательное наименование любого крупного водоворота.

21

        Гакаборт - кормовой борт судна, кормовые обводы.) широкий кормовой брус, отмечающий осадку судна, то мне, возможно, и не понадобится карабкаться до самой палубы и перебираться на ют(Ют - кормовая часть палубы.

22

        Леерное ограждение - веревочные перила, ограждающие борта (в отличие от фальшборта, являющегося продолжением бортов над палубой).

23

        Битенги - швартовые тумбы на судне.

24

        Рангоут - совокупность надпалубных частей судового оборудования (мачты, реи, гафели и пр.), предназначенного для крепления парусов и подъема грузов. Изготавливался прежде из дерева особых пород, отчего части рангоута получили название «рангоутного дерева».

25

        Такелаж - совокупность всех снастей на судне. Бегучий такелаж - подвижные снасти, служащие для маневров с парусами. Стоячий такелаж - неподвижные снасти, служащие для крепления рангоута, то есть мачт, стеньг и т. п.

26

        Баркентина - трехмачтовое судно с прямым парусным вооружением на фок-мачте (первой от носа) и косым на грот-мачте и бизани.

27

        Шкафут - средняя часть палубы между фок - и грот-мачтами.

28

        Суперкарго (здесь) - помощник капитана, наблюдающий за правильной и наиболее эффективной укладкой грузов на судне.

29

        Нактоуз - деревянная тумба для установки судового компаса. Располагается обычно перед штурвалом.

30

        Бакштаг - курс судна, составляющий тупой угол с направлением ветра.

31

        Галс - если ветер дует слева, то судно идет левым галсом, а если справа - правым галсом.

32

        Крамбол - кронштейн на носу судна для подвешивания якоря.

33

        Шкоты - снасти, натягивающие нижние углы парусов. «Выбрать шкоты» - означает втугую натянуть их так, чтобы паруса не полоскали по ветру («обтянуть паруса»).

34

        Марсели и фор-марсели - названия парусов.

35

        Штирборт (здесь) - правый борт.

36

        Ахтердек - задняя (кормовая) часть палубы, обычно с надстройкой.

37

        Фок, стаксели - названия парусов.

38

        Бакборт (здесь) - левый борт.

39

        Грот, кливер, бон-кливер - названия парусов.

40

        Гитовы - снасти, служащие для подтягивания кверху нижних углов паруса при уборке.

41

        Поворот через фордевинд - перемена галса, когда судно пересекает линию попутного ветра.

42

        Приватир - частное судно на службе у государства или другой частной компании (в том числе и у пиратов), выполняющее задачи военного характера.

43

        Желтый Джек - название тропической лихорадки на жаргоне английских моряков.

44

        Лихтер - несамоходное морское судно, служащее для беспричальных грузовых операций при погрузке или разгрузке судов на рейде.

45

        Семь склянок - на старых парусных судах время отсчитывалось при помощи песочных часов - «склянок», - получасовых и четырехчасовых. Когда песок из получасовой склянки пересыпался вниз, вахтенный матрос переворачивал ее и звонил в судовой колокол - «отбивал склянки». Следующие полчаса он звонил уже два раза - «две склянки», - и т. д., до тех пор, пока не высыплется песок из четырехчасовой склянки. Тогда вахтенный отбивал восемь склянок, что означало конец вахты, и весь отсчет начинался сначала. Семь склянок - семь ударов колокола - означает, что до конца вахты осталось полчаса.

46

        Узел - мера скорости судна; равна одной миле в час.

47


«Собачья вахта» - вахта с полуночи до четырех часов утра.

48

        Лежать в дрейфе - остановить ход судна и держаться на месте, не отдавая якоря, расположив паруса так, чтобы одни толкали судно вперед, а другие соответственно назад.

49

        Мыс Агульяш (Игольный) - крайняя южная оконечность Африки.

50

        Брам-стеньга - третье снизу колено мачты.

51

        Брамсель - третий снизу парус на мачте с прямым парусным вооружением.

52

        Фордек - открытая носовая часть палубы.

53

        Салинг - решетчатая площадка на мачте в месте ее соединения со стеньгами; служит для наблюдения за горизонтом, фарватером и т. п.

54

        Фатом - морская сажень; равна шести футам (1, 8288 метра).

55

        Аронник - род многолетних трав семейства ароидных. Ядовит.

56

        Стоунхендж - крупнейшее культовое сооружение второго тысячелетия до нашей эры. Состоит из огромных полуобработанных каменных столбов и плит, образующих конические круги. Находится близ города Солсбери в Великобритании.

57

        Тантал - фригийский царь, осужденный богами на вечные муки, который, стоя по горло в воде и видя спускающиеся с дерева плоды, не мог утолить ни жажды, ни голода.

58

        добро пожаловать

59

        Творец

60

        не много

61

        Топенант - снасть, поддерживающая свободные концы (ноки) рей, гафелей, гиков и т. п.

62

        Трюмсели - самые верхние паруса.

63

        Лисели - добавочные паруса, ставящиеся по бокам прямых парусов для увеличения их площади.

64

        Бом-брам-стеньга - четвертое снизу колено мачты.

65

        Кливер-штаг - снасть, крепящая спереди фок-мачту; к ней же крепится один из косых парусов на брушпите.

66

        Калабаши - сушеные тыквы особых сортов, служащие сосудами для хранения воды или сыпучих тел.

67

        Катамаран - туземная лодка, парусная или весельная, состоящая из двух выдолбленных бревен, связанных между собой перемычками.

68

        Люгерный парус - квадратный парус, прикрепленный к планке, свободно подвешенной к мачте.

69

        Львиный штандарт - королевский штандарт (лев - эмблема Великобритании).

70


«Срезать нос» означает пересечь курс судна в непосредственной близости от его носа.

71

        Вымбовка - рукоятка для вращения ручных лебедок; имеет вид палки длиной около двух метров и толщиной на одном конце около 5 см, а на другом - около 3 см.

72

        Гандшпуг - увеличенная вымбовка, служащая для работы с большими тяжестями.

73

        Грапнели - трех - или четырехконцовые стальные «кошки»; используются в качестве шлюпочных якорей, а также как абордажные крючья.

74

        Подволок - потолок в любом внутреннем помещении судна.


 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к