Невста „1-го Апрля“ Гюи Шантеплёр
        Роман о любви. История, которая началась с невинной шутки, а закончилась трепетной любовью.
        Гюи Шантеплёръ
        Невста „1-го Апрля“
        Романъ
        Гюи Шантеплёръ (Жанна Дюсса 1870-1951)
        Невста «1-го апрля», романъ
        Guy Shantepler (Jeanne Dussap) «Fiance d'Avril», 1898
        Премировано Французской Академiей.
        Переводъ съ французскаго Е. Желзновой.
        С.-Петербургъ
        Русское Книжное Товарищество „Дятель“
        1913.
        Аннотация
        Роман о любви. История, которая началась с невинной шутки, а закончилась трепетной любовью.
        Часть первая.
        I.
        Большая дорога, уже совершенно блая, пылилась на мартовскомъ солнц. Мишель Треморъ перешелъ черезъ ровъ, заросшій терновникомъ, и углубился въ лсъ, вступивъ на тропинку, которая спускается къ круглой площадк Жувелль и лниво задерживается въ граціозныхъ, нжныхъ извилинахъ до сліянія съ ней.
        Деревья, покрытыя блдной зеленью, готовою поблекнуть при первомъ заморозк, сохраняли еще свои зимніе силуэты и выдлялись на неб легкими, воздушными линіями, какъ бы начерченными въ минуту грезъ какимъ-нибудь японскимъ художникомъ, очень утонченнымъ и отчасти химеричнымъ. Въ трав, покрытой звздами анемонъ, „боле пышно одтыми, чмъ Соломонъ во слав своей“, прошлогодніе листья лежали распростертые и можетъ быть покрывали своимъ коричневымъ покровомъ скелеты птичекъ, не вынесшихъ стужи. Между тмъ, неясный шумъ пробужденія исходилъ изъ земли; невидимыя крылья разскали воздухъ или трепетали въ кустарникахъ; испаренія изъ безчисленныхъ, нераздльно слившихся ароматовъ, распространялись вокругъ и казались встниками какой-то блаженной страны… Изъ этого маленькаго мірка, котораго коснулось разрушеніе, гд уже трепетала новая жизнь, изъ этого неяснаго ропота, чириканья вокругъ свиваемыхъ гнздъ, шума источниковъ и ручейковъ, треска неожиданно сломившейся сухой втки, изъ этого живительнаго дыханія, въ которомъ вроятно соединялось благоуханіе расцвтшихъ утромъ цвтовъ съ тяжелымъ болотнымъ запахомъ какого-нибудь
погибшаго растенія, медленно распадающагося въ прахъ, изъ всего этого сложнаго окружающаго исходила могучая прелесть. Это была меланхолія исчезающихъ вещей, нжное очарованіе ихъ бренности, соединенное съ торжествующей радостью, съ яснымъ величіемъ ихъ вчнаго возрожденія.
        Это очарованіе чувствовалось сильно, хотя безсознательно, Мишелемъ Треморомъ, который быль скоре мечтателемъ, чмъ аналитикомъ въ обычномъ смысл слова.
        Въ первый ясный день онъ вырвался изъ квартиры, въ которой жилъ ежегодно по 3 — 4 мсяца на улиц Божонъ, гд ему приходилось отчасти поневол, въ силу обстоятельствъ смшиваться съ парижской жизнью, и онъ съ наслажденіемъ поселился въ Ривайер. Здсь то онъ имлъ обыкновеніе скрываться посл зимы, или между двумя путешествіями, чтобы поработать или передохнуть въ стнахъ своей старой башни Сенъ-Сильвера.
        Шесть или семь лтъ тому назадъ Мишель нанялъ башню Сенъ-Сильвера на одинъ сезонъ, затмъ пріобрлъ ее въ собственность. Этотъ единственный уцлвшій остатокъ исчезнувшаго замка соблазнилъ молодого человка поэзіей гордой дряхлости и имлъ въ его глазахъ двойное преимущество тмъ, что не былъ слишкомъ отдаленъ отъ Кастельфлора, лтняго мстожительства его зятя, не будучи въ то же время настолько близко, чтобы слдовало бояться слишкомъ частыхъ набговъ его свтскихъ знакомыхъ, которыми ему угрожала, смясь, его сестра.
        Прелестный уголокъ — Ривайеръ! Дв тысячи душъ — самое большее, чистенькіе домики и цвтущіе сады вокругъ церкви, изящной какъ игрушка, затмъ лса, поля, ручьи, ключи, и повсюду, въ окрестностяхъ, не считая Кастельфлора и Прекруа, самыхъ значительныхъ владній этой мстности, изящныя виллы, кокетливые маленькiе замки, сидящіе у воды или взгромоздившіеся на вершину пологаго холма… Ничего грандіознаго, даже ничего очень оригинальнаго, но грація, радостное спокойствіе и что-то такое привлекательное, интимное и очаровательно-свжее, отличающее деревни Иль-де-Франса.
        МишельТреморъ — ученый путешественникъ изслдовавшій, объхавшій нсколько странъ, вернувшійся на Рождество изъ Испаніи и готовый ссть на пароходъ, чтобы въ первыхъ числахъ мая отправиться въ Норвегію, разсчитывая постить еще нсколько другихъ мстностей, любилъ отдыхать взоромъ, утомленнымъ экзотическими видами, на этомъ мирномъ горизонт, гд Марна отливала на солнц расплавленнымъ серебромъ и гд въ ясную погоду рисовались туманные холмы, растушеванные въ сровато-голубоватый цвтъ. И фантастическіе зигзаги тропинки Жувелль развлекали его, такъ какъ он давали ему возможность воспринимать каждый разъ по новому, по капризу свтовыхъ лучей, хрупкую и блую колоннаду однхъ и тхъ же березъ, величественный, неутшный жестъ того же самаго дуба, струю прозрачной воды, которая съ вышины утеса падала капля за каплей на мохъ тхъ же самыхъ камней.
        Круглая площадка Жувелль — прогалина, гд изъ ниши, прислоненной къ стволу бука, улыбалась святая въ вышитомъ плать, съ челомъ, увнчаннымъ звздами, — была его любимымъ убжищемъ.
        Трава, которую здсь некому было топтать, густо росла подъ деревьями, огромныя втви которыхъ почти соединялись, образуя куполъ; подл кустовъ расцвтали первыя фіалки, еще безъ запаха, но желанныя и дорогія провозвстницы весны. Мало-по-малу втеръ совсмъ стихъ. Ни одна вточка не шевелилась въ воздух, спокойномъ, отяжелвшемъ, черезчуръ тепломъ для этого времени года, исполненнаго неясныхъ общаній. Мишель бросилъ на мохъ свой темный плащъ и растянулся со вздохомъ удовольствія. Одно мгновеніе онъ глядлъ на потемнвшее небо, казавшееся срымъ сквозь переплетенныя втви, затмъ онъ открылъ книгу, принесенную имъ съ собой, но лишь за тмъ, чтобы вынуть нсколько голубыхъ листиковъ, вложенныхъ между страницами, на которыхъ выдлялся крупными остроконечными буквами изящный женскій почеркъ:
        „Милый, дорогой братъ.
        „Я теб пишу не съ тмъ, чтобы доставить теб удовольствіе, но съ тмъ, чтобы тебя побранить. Я сегодня утромъ говорила моему мужу: ршительно, болзнь увеличивается. Еще Бетюну куда ни шло хать запереться въ Ривайеръ съ конца марта, такъ какъ онъ тамъ что-то строитъ въ Прекруа… Но я не думаю, чтобы голубятня С.-Сильвера была доступна украшенію. Но тогда?… Если я не вмшаюсь, братишка, то въ одинъ прекрасный день ты проснешься монахомъ картезіанскаго ордена. Это было бы жаль!
        „Ты, значитъ, скучалъ въ Париж? Нужно было пріхать къ намъ въ Каннъ. Сезонъ былъ чудесный! Май Бетюнъ разскажетъ теб о нашихъ карнавальскихъ безумствахъ. Всего только три недли тому назадъ она насъ покинула со своими малютками, вызванная въ Парижъ, гд она находится вроятно и теперь, по случаю болзни одной изъ своихъ старыхъ филадельфійскихъ знакомыхъ, миссъ Стевенсъ, проведшей также зиму въ Канн… довольно скучной особы! но… однако на чемъ я остановилась? Ахъ да, я теб попросту говорила, что хотла бы тебя видть здсь. Робертъ былъ бы въ восторг отъ твоего посщенія. Климатъ юга настолько излчилъ его гортань, что онъ съ жадностью изыскиваетъ случай, чтобы упражнять ее политическими спорами, а ты знаешь, я недостаточно сильна въ этомъ; твой племянникъ только и клянется святымъ отшельникомъ Треморомъ, а у Низетты глаза такъ и сіяютъ, какъ только произносится твое имя… Что касается меня, я умираю отъ желанія тебя расцловать. Вотъ уже шесть мсяцевъ, какъ я этого не длала… а мы оба съ тобой такіе любители писать письма, что до твоего послдняго письма мы перекинулись всего тремя письмами въ стил телеграммъ.
Поэтому ты понимаешь, что у меня есть тысячи вещей, которыя необходимо теб разсказать… Моя голова полна проектовъ. Не смйтесь, милостивый государь, мн 32 года, я на 14 мсяцевъ старше Васъ и чувствую ужасную отвтственность; это существованіе Вчнаго Жида или пустынника теб совершенно не подходитъ, я хочу тебя женить, дорогой Мишель; я даже подыскала теб жену.
        „Почему я не сижу подл тебя, на какой-нибудь изъденной червями старой кафедр башни Сенъ-Сильвера, облокотившись на старый столъ, заваленный пергаментами. Мн было бы такъ пріятно отвчать на твои вопросы: сколько ей лтъ, хороша ли она? Ей 22 года, братишка, и она хорошенькая, къ тому же ты ее знаешь. Ты ее видлъ у меня за обдомъ, кажется 6 лтъ тому назадъ. Въ сопровожденiи своей почтенной воспитательницы, боготворившей ее и нжно называвшей Занной, она провела въ Париж нсколько мсяцевъ, чтобы исполнить желаніе бабушки и изучить боле основательно языкъ, которымъ тамъ говорятъ и которому не выучатъ грамматики. Ты только что вернулся изъ какой-то варварской страны и собирался вновь отправиться въ Богъ всть какую. У меня было приглашено около полдюжины человкъ и между ними твой другъ Альбертъ Даранъ, читавшій намъ нчто въ род лекціи по археологіи, раскопкамъ, о Саламбо и о столькихъ скучныхъ вещахъ, что несчастное дитя заснуло, къ великому конфузу уважаемой воспитательницы…
        „Ты помнишь, не такъ ли? Но я сжалюсь надъ твоимъ любопытствомъ. Дло идетъ о дочери мистрисъ Джексонъ, о нашей маленькой американской кузин, о той сирот, бабушкой которой была наша тетка Регина. Вотъ уже во второй разъ она осиротла, бдная Занна! Ея единственный родственникъ дядя, усыновившей ее, умеръ въ прошломъ году. Она пріхала въ Каннъ въ декабр съ этой старой миссъ Стевенсъ изъ Филадельфіи, знакомой именно съ госпожой Бетюнъ, и сдлалась лектрисой этой послдней, не столько ради увеличенія своихъ доходовъ, сколько для того, чтобы чувствовать себя подъ защитой: странная вещь, когда подумаешь, что рчь идетъ объ американк! Эта молодая двушка — сокровище, мой дорогой Мишель! и добрая, сердечная! Правда, небогатая, — ты знаешь, что тетя Регина ничего не оставила, а наслдство пріемнаго отца боле чмъ скромно, но что теб изъ того? Ты никогда не удостаивалъ взглядомъ всхъ тхъ особъ съ прекраснымъ приданымъ, которымъ я тебя представляла… Однимъ словомъ, эта прелесть меня покорила, и мой энтузіазмъ могъ бы еще долго говорить по этому поводу, но я жду, чтобы окончить мою защитительную рчь, когда буду имть
тебя подъ моимъ материнскимъ взглядомъ. Какое торжество, братъ, если бы моему сумасбродству удалось женить мудрость!…
        „Кстати, насчетъ сумасбродства, угадай, кого я видла въ прошлый разъ въ Монте-Карло? Она была проздомъ, вдова и боле чмъ когда-либо очаровательная женщина. — Франко-русскій союзъ, мой милый, или другими словами графиню Вронскую. Графъ умеръ внезапно отъ кровоизліянія въ мозгъ, и такъ какъ онъ умеръ безъ завщанiя, красавица Фаустина возвращается въ Парижъ такой же бдной, какъ въ т дни, когда вы вздыхали, ты и она, подъ снью Кастельфлора. Это врно, что въ продолженіе семи лтъ она имла удовольствіе ухаживать за ревматизмами Вронскаго!
        „Я, вполн естественно, воздержалась обратиться съ разговорами къ этому ненавистному для меня созданію, и вс эти подробности узнала отъ г-жи Вернье, влюбленной въ нее. Между нами, мн кажется, Вронскій не внушилъ Фаустин отвращенія къ браку, — что въ высшей степени удивительно, — и у нея большая охота выудить себ новаго мужа; и вотъ, немного утомленная Невскимъ проспектомъ, она явилась попытать счастья въ окрестностяхъ Булонскаго лса. Она можетъ закинуть новую удочку въ Опер будущую пятницу. Эта милая маленькая Вернье довела свою угодливость до того, что дала ей свою ложу. Видишь, я не довольствуюсь болтовней, я сплетничаю.
        „До скораго свиданія, любимый братъ… Подумай немного о моей прелестной молоденькой американк. Хотя ты этого совершенно не заслуживаешь, я все же нжно цлую тебя:
        Твоя Колетта“.
        Мишель прочелъ внимательно отъ начала до конца это длинное письмо, изъ котораго онъ усплъ лишь просмотрть первыя строки, такъ какъ оно было подано ему въ ту минуту, когда онъ уходилъ. Проектъ его сестры вызвалъ усмшку въ его карихъ глазахъ. Женить его, да еще на иностранк, дальней родственниц, имя которой минуту назадъ онъ не былъ бы въ состояніи вспомнить!
        Новая выдумка этой прелестной, сумасбродной Колетты!
        Внучка тети Регины. На самомъ дл эти слова говорили слишкомъ мало.
        Романическое замужество м-ль Регины Треморъ съ ученымъ филадельфійскимъ врачемъ, докторомъ Брукомъ, прибывшимъ въ Парижъ на конгрессъ, совершилось лтъ за пятнадцать до рожденія Мишеля; и такъ какъ появленія г-жи Брукъ во Франціи становились съ теченіемъ времени все рже и рже, Мишель видлъ тетю Регину одинъ только разъ уже вдовую, всю въ черномъ, съ лицомъ уже поблекшимъ, которое избороздили слезы, съ еще блокурыми волосами, которые упрямо продолжали виться подъ креповой шляпкой. Ее знали за небогатую, — лабораторія и клиники ея мужа поглотили столько денегъ!… Чувствовалось, что она утомлена Америкой и американцами, которые такъ же мало понимали ее, какъ и она ихъ. Однако раньше, чмъ возвратиться въ Филадельфію, гд была замужемъ ея единственная дочь, она сказала: „кончено, я больше не вернусь сюда“. И она боле не вернулась и писала лишь только черезъ долгіе промежутки. Она потеряла во время эпидеміи и зятя и дочь; наконецъ она умерла и сама, уставъ отъ жизни, не оставивъ на свт никого, кром внучки, 14-лтней двочки.
        Это дитя, неизвстное европейскимъ родственникамъ, и была миссъ Джексонъ, маленькая Занна, дружески принятая г-жей Фовель въ Париж и которой она страстно увлеклась въ Канн шесть лтъ спустя.
        Читая письмо г-жи Фовель, племянникъ тети Регины неясно представилъ себ неопредленный силуэтъ маленькой блокурой двочки, съ которой онъ не сказалъ и десяти словъ и которая дйствительно заснула въ гостиной однажды вечеромъ, когда, по своей тогдашней привычк, Альбертъ Даранъ говорилъ объ археологіи, а онъ, Мишель, погруженный въ мучительную думу, давалъ себя убаюкивать этому дружескому голосу, не стараясь вникать въ смыслъ произносимыхъ словъ.
        Шесть лтъ! Прошло шесть лтъ! Какъ время медлило закончить свое, все сглаживающее дло. Насколько быстро оно смнило любовь ненавистью, настолько много потребовалось дней, чтобы смнить ненависть равнодушіемъ и облечь забвеніемъ прошедшее!
        Съ машинальной тщательностью Мишель сложилъ голубые листочки и вложилъ ихъ въ свой бумажникъ. Уже маленькая американская кузина и брачныя мечтанія г-жи Фовель затерялись въ туман. Мозгъ молодого человка былъ заполненъ словами этого длиннаго письма, которыя одни только нашли себ отзвукъ: „угадай, кого я видла въ Монте-Карло. Она была проздомъ, вдова и боле чмъ когда-либо очаровательная женщина“.
        Сироты съ самаго дтства и отданные подъ опеку г-на Луи Тремора, брата ихъ отца, Колетта и Мишель воспитывались почти самостоятельно. Г-нъ Луи Треморъ нжно любилъ своего племянника и свою племянницу, но человкъ въ лтахъ, холостякъ и немного эгоистъ, каковы даже лучшіе изъ старыхъ холостяковъ, онъ нашелъ за самое удобное заимствовать у Телемскаго аббатства [[1] Телемское аббатство изъ произведенія Раблэ того же имени, въ которомъ послдній изобразилъ въ дух временъ Возрожденія идеалъ свободной жизни „избранныхъ“ въ Телемскомъ монастыр.] главное правило своей педагогической системы: „длай, что хочешь! („Fау се qие оudrаs“).
        Ни Мишель, ни Колетта не знали никакихъ другихъ правилъ. Если дяд Луи не пришлось никогда раскаяться серьезно въ такомъ полнйшемъ попустительстве, то это благодаря тому, что онъ проявилъ извстную прозорливость, довряя прямой и великодушной природ дтей, переданныхъ его попеченію. Однако, умирая, оплакиваемый Колеттой, выданной очень молодой замужъ за извстнаго адвоката, и Мишелемъ, который, полный хозяинъ своего состоянія и своего времени, казалось, распоряжался недурно тмъ и другимъ, онъ могъ констатировать забавную противоположность въ практическихъ слдствіяхъ своей теоріи.
        Уже ранняя юность брата и сестры характерно различались въ этомъ пункт. Въ то время, какъ м-ль Треморъ, хорошенькая, изящная, любимая всми, добрая и конечно сердечная, хотя немного легкомысленная, немного поверхностная, готовилась къ блестящему замужеству и, мшая воспоминанія пріема, бывшаго наканун, съ надеждами на балъ слдующаго дня, шла по жизненному пути съ веселымъ спокойствіемъ, Мишель, серьезный, осторожный, всегда готовый, подобно извстнымъ растеніямъ, уйти въ самого себя, читалъ, размышлялъ и много работалъ въ своей слишкомъ серьезной и уединенной жизни. Принципы дяди Тремора, осуществившіе въ Колетт совершенный типъ свтской личности, сдлали изъ Мишеля нчто въ род цивилизованнаго дикаря.
        Окружающіе смялись надъ неловкостью молодого человка, надъ его разсяннымъ, равнодушнымъ видомъ „стараго ученаго“, изумлялись его способностямъ къ древнимъ восточнымъ языкамъ, къ сухому изученію которыхъ онъ приступилъ, приготовляясь въ то же время въ Археологическій институтъ, и никто на свт не подозрвалъ тогда, что въ груди этого большого, застнчиваго и молчаливаго юноши билось сердце, алчущее нжности, что въ ум этой библіотечной крысы, напичканной ученостью, трепетало романтическое воображеніе 15-лтней пансіонерки, влюбленной въ сказочнаго принца.
        Принцесса Мишеля не пришла на землю изъ идеальнаго міра фей. Какъ простая смертная, она проходила тотъ же курсъ музыки, какъ и Колетта: это была бдная принцесса, жившая скромно съ матерью вдовой на пятомъ этаж одного изъ парижскихъ домовъ и носившая очень буржуазное имя Фаустины Морель.
        Мишель и Фаустина были почти однихъ лтъ; они встртились въ первый разъ какъ-то въ четвергъ на террас Люксембургскаго парка во время игры въ жмурки; съ тхъ поръ фантазія юноши придавала всмъ героинямъ романа, басенъ и даже исторіи, пышные волосы свтло-золотистаго цвта, блдный цвтъ лица, темные зрачки съ рыжеватымъ оттнкомъ, а въ особенности пурпуровый ротъ, который утончала улыбка, улыбка необъяснимая, о которой нельзя было сказать, была ли она насмшливая или веселая, кокетливая или горькая. Въ это время Фаустина была избранницей Колетты, привязавшейся къ ней съ удивительной, даже довольно странной, горячностью. Мишель видлъ, какъ росла, хорошла, великолпно расцвтала и превращалась въ женщину, та, которая сдлалась единственной цлью, единственнымъ желаніемъ его юности, посл того какъ она была идеаломъ его грезъ школьника.
        Было бы достаточно м-ль Морель уступить настояніямъ Колетты, желавшей увлечь ее въ свой вихрь баловъ, чтобы Мишель чаще отказывался отъ своихъ вечеровъ, посвященныхъ работ; но съ преждевременной серьезностью и кроткимъ достоинствомъ, производившими впечатлніе на дядю Тремора, хорошенькая двушка воспрещала себ удовольствія богатой жизни, къ которымъ ей не позволяло стремиться ея матерьяльное положеніе.
        Между тмъ, хотя г-жа Морель и ея дочь отказывались присутствовать на балахъ и парадныхъ обдахъ, ихъ отвтъ былъ совсмъ иной, когда дло шло о семейномъ вечер, и когда Колетта вышла замужъ за г-на Фовель, Фаустина, приглашаемая въ Кастельфлоръ, проводила тамъ ежегодно по нсколько недль. Простая, изящная, принимавшая съ молодыми людьми, и съ Мишелемъ въ особенности, видъ надменной сдержанности, мало говорившая, намренно достаточно, чтобы дать почувствовать прелесть необыкновенно образованнаго ума, молодая двушка завоевала восхищеніе г-на Тремора. Она немного удивляла Роберта Фовеля, не спшившаго пока длать своего заключенія, но уже потерявшаго всякую надежду сдержать когда-либо необузданный энтузіазмъ Колетты по отношенію къ подруг. Что же касается Мишеля, онъ подчинялся ея очарованію, не стремясь къ тому же отъ него освободиться. Онъ любилъ свою маленькую подругу дтства до готовности молиться ей на колняхъ, любоваться съ поклоненіемъ, воплощать свои лучшія мечты въ одно единственное созданіе; онъ любилъ ее со всмъ пыломъ своего одиночества, со всей страстью своей замкнутой юности, со всми долго
обуздываемыми силами своего существа, онъ любилъ ее съ безконечнымъ благоговніемъ и съ пламеннымъ волненіемъ, — съ торжествующей радостью и съ рыданіями отчаянія и изъ всего этого упоенія, этой наивной скорби онъ длалъ великую чудесную тайну, хранимую имъ ревниво въ самомъ себ.
        Однако, въ одинъ лтній вечеръ, въ теплой опьяняющей тишин сада Кастельфлора, онъ заговорилъ; боязливое, страстное признаніе полилось изъ его устъ; тогда статуя, казалось, ожила. Мишель могъ убдиться, что онъ любимъ этой прекрасной молодой двушкой, бдность которой проявлялась такъ гордо. Въ силу своей любимой поговорки, дядя Треморъ не сдлалъ къ тому же никакого возраженія противъ предполагаемой женитьбы своего племянника, но время помолвки должно было быть продолжительнымъ, и по совту г-на Фовеля было ршено, что она будетъ объявлена офиціально только черезъ годъ, когда Мишель, оканчивающій успшно Археологическій институтъ, отбудетъ воинскую повинность. Молодой человкъ покорился. Радость надежды преобразила его серьезное лицо. Всю весну вахмистръ подавалъ ему чудныя письма; въ дни отпусковъ Фаустина нжно и взволнованно принимала его.
        Что произошло затмъ? Какъ случилось, что г-жа Морель и ея дочь очутились въ новомъ смшанномъ обществ, въ обществ интернаціональномъ и немного шумливомъ, гд встрчались въ одно и то же время очень высокопоставленные и очень незначительные люди?
        Какимъ стеченіемъ обстоятельствъ были он доведены до того, чтобы почувствовать честолюбіе, до того времени имъ неизвстное? Это то, чего не могли постичь Треморы.
        Но малу-по-малу письма невсты начали приходить рже, и когда Мишель, наконецъ покончивъ съ своей военной службой, пріхалъ въ Парижъ, обезпокоенный, влюбленный до безумія, вс его просьбы, вс мольбы о любви были напрасны. М-ль Морель спокойно объявила, что она много раздумывала и что, читая ясне въ глубин своей души, она поняла, что она и Мишель не могли дать другъ другу счастья… Пурпуровый ротикъ съ таинственной улыбкой говорилъ наугадъ, но бдный влюбленный не думалъ вовсе оспаривать основательность представляемыхъ объясненій.
        Мсяцъ спустя Фаустина Морель вышла замужъ за стараго графа Станислава Вронскаго, русскаго архимилліонера.
        Мишель былъ изъ тхъ, которые „страдаютъ и умираютъ молча“. Онъ облекъ свое отчаяніе въ такую же тайну, какой онъ окружалъ свою любовь, и не позволилъ никому постичь всю его силу; но онъ забросилъ свои книги, разорвалъ начатыя работы и измнилъ образъ жизни. Почти въ продолженіе цлаго года онъ отдавался удовольствіямъ, какъ ране отдавался ученію, искалъ въ нихъ забвенія съ какой-то подавленной яростью; затмъ, утомившись, чувствуя все-таки, насколько эта жизнь наслажденій, которую онъ себ устроилъ по своей вол, давила его теперь, угрожая его нравственной свобод, онъ сдлалъ большое усиліе, вырвался изъ Парижа, ухалъ въ Каиръ и находился полгода въ отсутствіи.
        Злыя чары были разбиты, но человкъ, котораго Мишель обрлъ въ себ и явилъ своимъ близкимъ, нисколько не напоминалъ уже ни застнчиваго, боготворившаго Фаустину юношу, ни восторженнаго студента, ждавшаго всего отъ науки и мечтавшаго посвятить ей всю свою умственную жизнь.
        Этотъ новый человкъ жилъ и говорилъ, какъ вс ему подобные: онъ много путешествовалъ и печаталъ иногда свои путевыя впечатлнія; если онъ временно удалялся въ старую башню, которую онъ купилъ, не посовтовавшись ни съ кмъ, и за порогъ которой допускались немногіе изъ смертныхъ, то его тмъ не мене встрчали ежегодно на театральныхъ премьерахъ и вернисажахъ выставокъ, на ученическихъ спектакляхъ въ зал Боденьера, на генеральныхъ репетиціяхъ, на музыкальныхъ утрахъ въ алле Пото, въ литературныхъ погребкахъ и даже въ свт, гд онъ появлялся безукоризненно изящный, съ равнодушной вжливостью и скучающей улыбкой.
        Вчный оптимистъ, дядя Треморъ умеръ, поздравляя себя съ метаморфозой, не задавая себ, однако, вопроса, не оставалось ли чего-нибудь отъ молодого дикаря, котораго онъ нкогда внутренно порицалъ за его нелюдимый трудъ и слишкомъ пылкія чувства, подъ банальной маской парижскаго джентльмена, учтивыя манеры и интеллигентную праздность котораго онъ теперь одобрялъ. Эта маска спадала дйствительно только въ уединеніи голубятни Сенъ- Сильвера или вдали отъ Парижа и Ривайера, въ другомъ одиночеств, въ томъ, которое создаетъ толпа, гд бываешь только путешественникомъ, незнакомцемъ…
        Такимъ образомъ протекло восемь лтъ, исцляющихъ рану. Мишель никогда не видлъ боле свою прежнюю невсту, и мало-по-малу чарующій образъ покинулъ его воспоминанія; между тмъ, посл этихъ восьми лтъ, прочитавъ на площадк Жувелль имя, которое Колетта, сама слишкомъ непостоянная, чтобы врить въ вчную печаль, начертала легкою рукой, Мишель задрожалъ.
        Подобно Мишелю, подобно многимъ, Фаустина ждала отъ жизни больше, чмъ жизнь могла ей дать; тщетными были ея хитрости, ея мелкіе расчеты честолюбивой женщины. Станиславъ Вронскій былъ изъ тхъ людей, которые боятся, чтобы, длая завщаніе, не напомнить смерти о своемъ возраст. Бдное созданіе, потерять себя и для чего!
        II.
        День разгорался. На неб мдный свтъ обрамлялъ огромныя причудливыя облака, сгущавшіяся и спускавшіяся незамтно до горизонта. Мишель Треморъ еще не собрался открыть захваченную съ собою книгу; онъ повторялъ себ всю исторію своей юности, находя удовольствіе вспоминать свои мысли, чувства того времени, улыбаясь не совсмъ весело ихъ свжей непосредственности.
        Капля дождя упала ему на руку, но онъ не обратилъ на это вниманія.
        „Бдная женщина“, повторялъ онъ себ.
        Любопытство заставляло лихорадочно работать его мозгъ. Онъ уже не предлагалъ себ вопроса, часто посщавшаго его въ безсонныя ночи, во время замужества Фаустины: „любила ли она меня?“ И онъ говорилъ себ: „теперь, когда она въ свою очередь познала горечь обманутыхъ надеждъ, теперь, когда она знаетъ, что она совершенно напрасно перенесла позоръ продажнаго брака, теперь, когда рокъ отнялъ у нея т деньги, ради которыхъ она не побоялась связать свою молодость и красоту съ дряхлостью старика, теперь, думаетъ ли она обо мн? Думаетъ ли она, что она была бы куда боле счастлива, хотя мене богата и блестяща, съ несчастнымъ влюбленнымъ, котораго она такъ мучила? Думаетъ ли она, что наслажденіе счастьемъ, которое она дала бы взамнъ цлой жизни, полной самоотверженiя и горячей любви, не стоило бы возможности появляться при русскомъ двор и тратить золото безъ счета? Сожалетъ ли она о томъ, чего нтъ? Въ озлобленiи на свою неудавшуюся жизнь предается ли она тмъ же безумнымъ мечтамъ, что и я въ самое острое время моего отчаянія? Восклицаетъ ли она: „О! если бы все это было ничто иное, какъ ужасный кошмаръ, если бы,
вдругъ, я смогла припасть моей усталой головой къ его груди, почувствовать его губы на моихъ горящихъ глазахъ и забыть все — былое и послдующее…“
        Облака, лсъ освтились, затмъ раскатъ грома потрясъ все вокругъ. Вернувшись вновь к дйствительности Мишель поднялся и, завернувшись въ свой плащъ, торопливо направился къ большой дорог кратчайшимъ путемъ; но дождь увеличивался, а башня Сенъ-Сильвера находилась еще въ разстояніи пяти-шести километровъ. Мишель колебался; въ нсколько минутъ онъ могъ достичь другого убжища — маленькой часовни, показываемой жителями Ривайера иностранцамъ, какъ одну изъ достопримечательностей округи подъ именемъ „Зеленой Гробницы“.
        Неистовый порывъ втра ускорилъ ршеніе молодого человка; онъ повернулъ назадъ, перешелъ площадку Жувелля и углубился въ высокій лсъ, чтобы быстре добраться до „Зеленой Гробницы“.
        Это зданіе довольно сомнительнаго, съ точки зрнія хронологической точности, готическаго стиля скрывало въ глубин лса гробницу неизвстнаго рыцаря. Почти боле полустолтія она была запущена и заросла плющемъ, который съ каждымъ годомъ боле и боле прочно осдалъ на стнахъ, портилъ стрлки оконныхъ сводовъ, покрывалъ или окутывалъ причудливо украшенныя химерами рыльца водосточныхъ трубъ. Мишель любилъ это меланхолическое мстечко. Нсколько разъ онъ срисовывалъ искуснымъ карандашомъ вншнія детали памятника и гробницу, находившуюся внутри часовни, тло таинственнаго рыцаря въ желзныхъ латахъ, его мужественныя, немного осунувшіяся черты, закрытые глаза, остроконечную бороду, которая выходила изъ шлема, съ поднятымъ забраломъ, руки, сложенныя въ искусственной поз на шпаг крестомъ, и даже слпилъ цоколь могильнаго ложа: подл украшеннаго гербовыми лиліями щита большая борзая собака, странная, въ род геральдическаго животнаго, которая, казалось, оберегала сонъ рыцаря…
        Но на этотъ разъ, молодой человкъ не чувствовалъ никакой прелести отъ перспективы уединенныхъ размышленій подъ крышей гробницы. Усталый, промокшій, онъ съ досадой задавалъ себ вопросъ, въ которомъ часу ему будетъ возможно вернуться въ башню Сенъ-Сильверъ.
        Весь лсъ стоналъ подъ все быстре и чаще падавшими дождевыми каплями. Казалось, на все было наброшено покрывало грусти: на деревья съ хрупкой зеленью, которыя какъ бы дрожали отъ стужи, на помутнвшіе ручьи, на цвточки, склонившіе недолговчныя головки и терявшіе блескъ своей близны.
        У Мишеля вырвался возгласъ досады противъ стихій; можетъ быть, кром того, въ глубин души, онъ былъ не особенно удовлетворенъ собою и порицалъ себя за тяжелыя воспоминанія.
        Онъ не любилъ боле Фаустину, и всякая связь между нимъ и ею была порвана, но ему хотлось бы еще услышать о ней или увидть ее въ послдній разъ; ему хотлось бы прочесть въ ея, когда-то такъ горячо любимыхъ, глазахъ раскаяніе, встртить въ нихъ блескъ слезы. Чувство, что о немъ сожалетъ, что его оплакиваетъ та, которую онъ такъ оплакивалъ, такъ сожаллъ, сознаніе, что онъ не напрасно пережилъ все это, смягчило бы его сердце не чувствомъ отмщенія, но чувствомъ успокоенiя, снисхожденія, ясностью прощенія.
        Дождь все лилъ, гонимый яростнымъ втромъ, сгибавшимъ хрупкія деревья и налетавшимъ на другія, ломая своими порывами слишкомъ сухія, негнущіяся втки.
        Мишель дошелъ наконецъ до „Зеленой Гробницы“. Когда его высокій силуэтъ, одтый въ темный плащъ съ капюшономъ, появился во вход, заросшемъ растеніями, крикъ испуга раздался изъ глубины часовни.
        Въ полусвт, синвшемъ послдними отблесками дня, сквозившемъ сквозь единственное уцлвшее отъ времени окно, вынырнулъ мальчуганъ лтъ пятнадцати, выглядвшій черезчуръ современно въ этой готической часовн въ своей саржевой блуз, въ „knicker-bockers” [[2] Короткія до колнъ панталоны.] и въ желтыхъ гетрахъ, застегнутыхъ до колнъ.
        — Ахъ, милостивый государь, васъ можно было принять за рыцаря или за одного изъ его родственниковъ. У васъ совершенно такая же борода, — сказалъ мальчуганъ съ очень легкимъ, но однако, достаточно явственнымъ акцентомъ, чтобы не напомнить опытному слуху о язык Шекспира.
        Затмъ онъ забавно, съ глубокимъ вздохомъ, добавилъ:
        — Ну, знаете, становится легче, когда видишь живого. Я довольна.
        И вдругъ, когда незнакомецъ приблизился къ двери, Мишель понялъ, что онъ находится передъ взрослой двочкой или очень молоденькой двушкой, одтой въ костюмъ велосипедистки. Велосипедъ былъ тутъ же, непочтительно прислоненный къ каменному ложу; шины его касались лилій на щит.
        — Я сомнваюсь, чтобы родственники рыцаря явились къ нему отдавать визитъ позже или раньше полуночи, и сознаюсь, что я не зналъ о сходств нашихъ бородъ, — возразилъ Мишель, оправившись отъ своего удивленія и забавляясь апломбомъ двочки, которая робла, находясь съ глазу на глазъ со статуей, но почувствовала себя сейчасъ же очень по себ съ существомъ изъ плоти и костей, встрченнымъ ею въ первый разъ среди лса, въ двухъ или трехъ километрахъ отъ всякаго человческаго жилья.
        — Зато, — продолжалъ онъ, — я прекрасно знаю, что грабители съ большихъ дорогъ показались бы въ настоящій моментъ очень представительными, если бы ихъ сравнили со мною, и я долженъ быть вамъ очень благодаренъ, милая барышня, что вы испугались только привиднія, встртивъ меня въ такомъ вид, въ какомъ я нахожусь.
        — О, даже воръ былъ бы желаннымъ гостемъ, принимая во вниманіе мое состояніе, — возразила девочка, вкладывая въ это „о“^^всю несознательную забавность своего чужеземнаго выговора.
        — Вы бы не поколебались въ выбор между карманнымъ воромъ и привидніемъ?
        — Ни одной минуты.
        — Однако, милая барышня, — возразилъ смясь Треморъ, — мн кажется, я ни тотъ, ни другой, и если я какимъ-нибудь образомъ могу оказать вамъ услугу, я буду въ восторг. Я предполагаю, что какое-нибудь недоразумніе разлучило васъ съ вашими товарищами по прогулк, и вы теперь затерялись въ лсу, подобно какъ мальчикъ съ пальчикъ.
        Мишель Треморъ обыкновенно придерживался съ женщинами довольно холодной осторожности. Его старая застнчивость, которую ему удавалось теперь скрывать передъ другими, но которая была слишкомъ присуща его природ, чтобы онъ могъ самъ ее когда-нибудь забыть, мирилась съ этой выдержанностью. Но въ присутствіи этого ребенка, нуждавшагося, можетъ быть, въ его покровительств, и встрченнаго имъ вн свтскихъ условій, онъ держалъ себя вполн естественно, съ немного фамильярнымъ добродушіемъ.
        Молодая особа была видимо, оскорблена такой непринужденностью. Можетъ быть, также успокоившись относительно возможности появленія призрака, она почувствовала вдругъ, посл перваго впечатлнія успокоенія, что ей слдовало проявить нкоторую осторожность передъ земнымъ существомъ, которое она такъ радостно привтствовала въ своемъ дтскомъ страх. Ея маленькая головка выпрямилась, ея нжныя ноздри расширились, вся ея шаловливая физіономія изобразила высшую степень презрнія.
        — Никакое недоразумніе не разъединило меня съ моими товарищами по прогулк, сударь, такъ какъ я хала одна; а такъ какъ я никогда не пускаюсь въ путь безъ дорожной карты, то мн никокимъ образомъ не приходилось бояться участи мальчика съ пальчикъ; но я здила навстить бдныхъ и, прельщенная прекрасными уголками лса, я бродила подобно, кажется, Красной Шапочк, какъ вдругъ пошелъ дождь. Это и заставило меня искать убжища въ этой развалин, гд я очень терпливо подожду конца ливня.
        — При условіи, однако, чтобы только не вмшались духи, — хотлъ прибавить Мишель, улыбаясь на этотъ оскорбленный тонъ.
        Но онъ подумалъ, что маленькая иностранка выражается не совсмъ по-дтски и что вроятно она достигла возраста первыхъ длинныхъ платьевъ, того возраста, когда, преисполненныя своимъ новымъ достоинствомъ, молодыя двушки живутъ въ постоянномъ страх, чтобы съ ними не обходились, какъ съ дтьми. Онъ поклонился, не отвчая, дошелъ до двери и, освободившись отъ своего отяжелвшаго отъ сырости плаща, сталъ смотрть наружу, прислонившись къ каменному косяку.
        Вмст съ дождемъ спускалась свжесть, пріятно ослаблявшая натянутые нервы.
        — Что, дождь все еще идетъ? — спросила немного смягчившись молодая двушка.
        — Меньше.
        Наступило молчаніе, длившееся нсколько минутъ. Затмъ, видя, что Мишель выказывалъ самыя миролюбивыя намренія и даже добродушіе, иностранка наконецъ стала обходительне, подошла и прислонилась къ противоположному косяку.
        — Я не смогу вамъ предложить мой плащъ, набухшій отъ дождя какъ губка, сударыня, а я очень боюсь, какъ бы вы не простудились, — замтилъ спокойно молодой человкъ.
        Она покачала головой.
        — Не думаю, сударь; во всякомъ случа, я предпочитаю холодъ темнот, которую я ненавижу.
        Въ глубин часовни было, дйствительно, теперь темно, и гробница рыцаря, по которой непосредственно скользилъ послдній отблескъ свта, бллась, неясная и безъ очертаній, въ тни.
        Мишель улыбался. Велосипедистка прибавила:
        — Эта полная таинственности часовня меня пугаетъ. Когда я увидла просвчивающую сквозь втви колоколенку, я никакъ не думала, что войду въ гробницу. Но я не знаю этой мстности. Я здсь всего только съ субботы… едва ли пятый день… Этотъ рыцарь, похороненный здсь, какъ назывался онъ при жизни? Не идетъ ли о немъ теперь, когда онъ умеръ, слава, что онъ отъ времени до времени покидаетъ свое могильное ложе?
        — Онъ иметъ эту славу, милая барышня, такъ какъ не сметъ гршить противъ долга, присущаго каждому порядочному легендарному покойнику; но, успокойтесь, я вамъ повторяю, что только въ атмосфер полуночи могутъ свободно дышать призраки. Что касается имени рыцаря, я, къ сожалнію, не могу вамъ его назвать. Посмотрите!
        Мишель черкнулъ спичку и, приблизивъ ее къ гробниц, освтилъ слдующую фразу, глубоко вырезанную въ камн: „Аллисъ была дама его сердца“, и затмъ слдовала другая: „Есть ли боле нжное имя?“
        — Утверждаютъ, — продолжалъ молодой человкъ, туша спичку, — что покинутый какой-то пригожей владлицей замка, давшей ему клятву врности, бдный рыцарь отправился въ Палестину. Раненный смертельно въ одной битв и въ отчаяніи, что онъ не увидитъ боле ту, которую онъ еще страстно любилъ, онъ нашелъ пріютъ у пилигримовъ, поклявшихся ему отвезти его тло во Францію, но въ мукахъ агоніи рыцарь забылъ свое собственное имя и многія обстоятельства изъ своей прежней жизни. Онъ могъ только разсказать добрымъ пилигримамъ исторію своей любви и имя своей недостойной подруги. Это то, которое надписано на могил крестоносца, сопровождаемое словами, произнесенными имъ, вроятно, въ вид извиненія въ томъ, что онъ забылъ свое собственное имя. „Есть ли боле нжное имя?“ Таково первоначальное преданіе. Впослдствіи народное воображеніе прибавило къ нему варіантъ, вдохновляясь этими нсколько темными словами: рыцарь богохульствовалъ, забывъ, что имя „Марія“ превосходитъ сладостью всякое человческое слово. Осужденный блуждать по лсу каждую полночь, онъ познаетъ высшій покой только въ тотъ день, когда, чудомъ, имя какой-нибудь
смертной, написанное на стн часовни, покажется его уху боле нжнымъ, чмъ имя Аллисъ и заставитъ еще разъ забиться его сердце. Если бы мы не были въ потемкахъ, вы увидли бы, сударыня, сколько добрыхъ душъ пыталось успокоить эту скорбную тнь, но это по большей части имена туристовъ. Преданіе добавляетъ, что влюбленный призракъ, очень ревнивый къ дам своего спасенія, не потерплъ бы, чтобы она принадлежала другому, а, ставъ вновь человкомъ, женился бы на ней самъ… Двушки же этой мстности боятся такого замогильнаго мужа.
        Молодая двушка залилась смхомъ.
        — O, Dear me! [[3] О, Боже!] вотъ сумасбродная исторія… Но прехорошенькая, неправда ли?
        — Вы находите? Можетъ, тогда я былъ неправъ, сказавъ вамъ, что, по всей вроятности, этой постройк немного боле ста лтъ. Средневковый духъ, зачавшій эту легенду, долженъ былъ родиться во времена „Эрнани!“ [[4] Драма въ стихахъ В. Гюго, написанная въ романтическомъ дух, впервые поставлена въ 1830 г.] Могила, впрочемъ, старше часовни, это большое утшеніе, но конечно ни въ какомъ случа не восходитъ до крестовыхъ походовъ.
        — Полно! — возразила съ упрямствомъ иностранка. — Эти соображенія нисколько не вредятъ истин или самое меньшее правдоподобности исторіи. Палестина, замненная другой страной, и сарацины — другимъ народомъ, ничего бы не измнили въ этой легенд; рыцарь могъ жить въ какое угодно время.
        — Увы, вы правы, — подтвердилъ Мишель. — Бдный, честный человкъ, которому измняютъ и который отъ этого умираетъ — исторія возможная во вс времена!
        И онъ подумалъ:
        — Не всегда отъ этого умираютъ; большею частью даже отъ этого вылчиваются, но благо ли это?
        Затмъ онъ показался себ глубоко смшнымъ. Что касается его случайной собесдницы, она едва слышала замчаніе и никоимъ образомъ не угадала его намека; она серьезно очиняла карандашъ громаднымъ карманнымъ ножемъ.
        — Я напишу свое имя на стн, — сказала она съ поспшностью, — я хочу тоже постараться для успокоенія бднаго рыцаря.
        Мишель открылъ услужливо драгоцнную коробку со спичками, къ которой онъ прибгалъ за минуту передъ тмъ, но уже молодая двушка зажгла фонарь своего велосипеда и встала на колни подл стны. Тогда, оставивъ ее за ея ребяческимъ занятіемъ, онъ остановился на порог часовни.
        Воздухъ освжалъ его горячій лобъ.
        Къ тому же погода прояснялась, шумъ дождя смолкъ. Ручьи, увеличенные грозою, журчали въ покойной тишин лса, и по временамъ жемчужныя трели птичекъ примшивались къ ихъ непрерывному журчанію.
        — Вечеръ будетъ прекрасный, — предсказалъ Мишель.
        — Тмъ лучше, — возразила велосипедистка.
        Затмъ она поднялась.
        — Дло сдлано, — добавила она. — Кто знаетъ, можетъ, такимъ образомъ я связала себя съ неизвстнымъ рыцаремъ и согласилась стать его женой?
        Мишель хотлъ уже ее спросить, какое она написала имя, для того, чтобы оцнить его благозвучную прелесть, но побоялся вновь пробудить уже извстную ему ея подозрительную обидчивость.
        — Боже мой, — отвтилъ онъ, — я очень удивился бы, если бы рыцарь ршился вторично обременить себя тяжестью жизни, даже для того, чтобы жениться на васъ. Я думаю скоре, что если ваше имя боле нжно, чмъ имя Аллисъ, благородный палладинъ будетъ настолько неблагодарнымъ, что забудетъ ту, которая его носитъ, ради блаженнаго сознанія умереть настоящимъ образомъ.
        — Кто знаетъ, кто знаетъ? Можетъ быть ему захочется испробовать современной жизни! Можетъ быть усовершенствованія велосипеда взволнуютъ его сердце. Въ его время далеко не всегда бывало пріятно жить.
        Говоря такимъ образомъ, молодая двушка поставила свою машину и прилаживала немного возбужденно къ ней фонарь.
        — Ну, кажется, ливень совершенно пересталъ, — заявилъ Мишель, длая шагъ изъ часовни.
        Сначала иноземка ничего не отвтила, затмъ внезапно сказала:
        — Милостивый государь, мн хотлось бы знать, не направляемся ли мы случайно въ одну и ту же сторону. Темнота, въ особенности темень лсовъ, производитъ на меня впечатлніе, съ которымъ я не могу совладать… Однимъ словомъ, я боюсь.
        Мишель не могъ удержаться отъ улыбки.
        Нисколько не извиняясь въ суровости, съ какой только что она отказалась отъ его услугъ, теперь, когда онъ ихъ не предлагалъ, она снисходила до просьбы объ этомъ.
        — Было бы непростительно съ моей стороны пустить васъ одну черезъ лсъ и въ этотъ часъ, милая барышня, — отвтилъ онъ снисходительно, гордясь своей побдой. — Если вы позволите, я васъ провожу до вашего “home” [[5] Дома.].
        — Я ду въ замокъ Прекруа, къ г-ж Бетюнъ.
        — Къ г-ж Бетюнъ, это великолпно! Прекруа даже гораздо ближе отсюда, чмъ башня С.-Сильверъ, куда я затмъ отправлюсь.
        Молодая двушка вскрикнула отъ удивленія.
        — Вы живете въ башн Сенъ-Сильверъ?
        — Конечно, сударыня… Въ качеств владльца. Могу я васъ спросить, почему это васъ такъ удивляетъ?
        — Удивляетъ, о! совсмъ нтъ!… Но два дня тому назадъ я издали любовалась этимъ страннымъ жилищемъ, о которомъ мн говорилъ Клодъ Бетюнъ.
        Мишель взялъ велосипедъ и быстрымъ движеніемъ перевелъ его черезъ порогъ часовни, затмъ повернулся къ молоденькой иностранк.
        — О, — воскликнула она, — я не ошиблась, вы похожи на рыцаря! Осанка ли вашей головы, или форма вашей бороды — я не знаю… но, право, поразительно.
        — Я буду этимъ очень польщенъ, если это сходство не перепугаетъ васъ,- отвтилъ, смясь, молодой человкъ. — Итакъ, мы отправляемся?
        Черезъ двадцать минутъ они достигли дороги. Мишель велъ машину, скользившую съ трудомъ по размякшей земл, повсюду изборожденной колеями; положивъ руку на другой конецъ руля, иностранка шла подл него твердымъ и мрнымъ шагомъ.
        — Я не ожидалъ, чтобы г-жа Бетюнъ пріхала въ Ривайеръ раньше первыхъ дней будущаго мсяца, — замтилъ Треморъ, чтобы сказать что-нибудь.
        — Прекруа временно поступаетъ въ распоряженіе рабочихъ, а такъ какъ г-жа Бетюнъ разсчитываетъ отсутствовать все лто, она сочла полезнымъ лично присмотрть за предполагаемой перестройкой.
        — Она такъ необыкновенно дятельна. Настоящая американка, не правда ли? Но мн кажется, что работы въ Прекруа лишаютъ ее отчасти удовольствія заниматься своими гостями.
        Этотъ намекъ вызвалъ пожатіе плечъ.
        — Вы длаете это замчаніе потому, что встртили меня одну, между тмъ въ этомъ нтъ ничего особеннаго. Г-жа Бетюнъ, какъ вы только что выразились, настоящая американка. Такъ какъ она не могла сегодня сама оставить замокъ и пойти оказать необходимую помощь одной изъ находящихся подъ ея покровительствомъ женщинъ, — матери крестьянина, живущаго у опушки лса, — она меня просила ее замнить въ этой обязанности. Путь былъ довольно длинный, я взяла свой велосипедъ и вотъ… если понадобится, я сдлаю завтра то же самое. Я не была бы никогда въ состояніи выносить унизительную зависимость вашихъ молоденькихъ француженокъ.
        — Да, но тогда… — возразилъ робко Мишель.
        Веселый смхъ прервалъ его фразу.
        — Тогда не слдовало бояться ни рыцаря, ни темноты, я въ этомъ сознаюсь.
        Оставивъ лсъ за собой, Мишель и его спутница шли вдоль свжевспаханныхъ полей, простиравшихся, насколько можно было видть, по обимъ сторонамъ дороги и издававшихъ въ вечернемъ воздух хорошій и здоровый запахъ сырой земли. Вдали огни Ривайера пронизывали свтомъ почти черную ночь. Отъ времени до времени шаги крестьянина, обутаго въ деревянные башмаки, или скрипъ тяжело нагруженнаго воза нарушали деревенскую тишину, затмъ, крестьянинъ проходилъ, бросая машинально привтствіе, силуэтъ тряской упряжки прорзалъ мало-по-малу и какъ бы частями свтлый лучъ, бросаемый фонаремъ велосипеда, и всякій шумъ незамтно удалялся, теряясь во тьм.
        — Если бы я васъ не встртила, — заявила откровенно молодая двушка, — я умерла бы отъ страха; завтра нашли бы въ часовн мой трупъ.
        — И легенда, такъ вамъ понравившаяся, увеличилась бы новымъ эпизодомъ. Стали бы разсказывать, что, очарованный вашимъ именемъ и не будучи въ состояніи васъ потерять, добрый рыцарь унесъ васъ въ лучшій міръ. Такъ создаются всякія легенды.
        — Я ихъ люблю, когда он такъ же интересны, какъ эта. А башня Сенъ-Сильверъ не иметъ своей легенды?
        — Нтъ, — отвтилъ Мишель довольно сухо, самъ не зная почему.
        На нсколько минутъ разговоръ смолкъ.
        Мишель оставилъ эту дорогу и взялъ прямую, ведущую вокругъ деревни къ замку Прекруа, тонкія башенки котораго были уже замтны надъ деревьями парка.
        Наконецъ молодой человкъ попробовалъ начать вновь банальный разговоръ.
        — Г-нъ Бетюнъ также въ Ривайер?
        — Нтъ, — возразила спокойно иностранка, не замтившая только что рзкаго отвта своего импровизированного покровителя, — г-нъ Бетюнъ совсмъ не любитъ деревни.
        — А дти?
        — Модъ и Клара здсь, но Клодъ остался съ отцомъ въ Париж изъ-за лицея.
        — Клодъ — это одинъ изъ моихъ большихъ друзей!
        — Также и одинъ изъ моихъ. Мы съ нимъ въ переписк. Какой добрый мальчикъ! Такой смшной, задира; да! это что-то невроятное, какой задира!
        — Въ самомъ дл? Неужели Клодъ позволяетъ себ иной разъ васъ поддразнивать, мадемуазель?
        — O, dear me! дразнитъ ли онъ меня?! — воскликнула молодая двушка, находя, вроятно, французскія выраженія слишкомъ холодными, чтобы высказать свое убжденіе.
        — И вы его не браните?
        — Браню ли я его? Но Клодъ такой же, какъ я; онъ не признаетъ ничьего авторитета.
        — Какъ, вы до такой степени анархистка?
        — Конечно.
        — Вы не признаете никакого авторитета?
        — Никакого, — отвтила откровенно удивительная молодая особа; затмъ она добавила, смясь:
        — Въ данный моментъ, впрочемъ, въ вид исключенія, я принуждена признавать авторитетъ воспитательницы Бетюновъ.
        Комическое восклицаніе ужаса вырвалось у Мишеля.
        — Миссъ Сарра, не такъ ли? Старая американка, невозможной худобы, непозволительно некрасивая и романтичная при всемъ этомъ. Я ее видлъ въ Прекруа въ прошломъ году; такъ какъ я пожаллъ ея одиночество и разговаривалъ иногда съ ней, меня обвиняли въ ухаживаніи за ней. Бдное созданіе, кажется, у нея невозможный характеръ.
        Новый жемчужный каскадъ смха разсыпался во тьм.
        — Невозможно лучше описать воспитательницу Бетюновъ, — одобрила велосипедистка. — Можетъ быть, вы немного преувеличиваете ея худобу, ея безобразіе и ея старость, но что касается того, что у нея невозможный характеръ и что съ ней тяжело жить… это врно, я вамъ за это отвчаю… Сознаюсь, все-таки, что мы съ ней живемъ довольно согласно.
        — Поздравляю васъ съ этимъ.
        Въ эту минуту Мишель остановился у ршетки замка Прекруа. Онъ сильно позвонилъ и, повернувшись къ молодой двушк, сказалъ:
        — Вотъ мы у цли, сударыня; вы меня извините, что я не провожу васъ до самаго замка: мн было бы очень совстно представиться въ такомъ вид. Г-жа Бетюнъ извинитъ меня, если я отложу свой визитъ до боле удобнаго времени. Смю я васъ просить передать ей самое искреннее почтеніе Мишеля Тремора?
        Еще разъ молодой человкъ испыталъ любопытство узнать, какое имя написала въ часовн рыцаря странная заморская двушка, этотъ еще неизвстный ему образчикъ изъ коллекціи чирикающихъ и прыгающихъ соотечественницъ г-жи Бетюнъ, которыми она, дитя свободной Пенсильваніи, любила себя окружать; но не замчая ни малйшаго расположенія доврить ему это имя и относясь до конца съ уваженіемъ къ своей оригинальной маленькой спутниц, Мишель не позволилъ себ задать этотъ вопросъ.
        — Безконечно вамъ благодарна, сударь, — сказала молодая двушка очень любезно.
        Затмъ она толкнула открывшуюся ршетку, наклонила голову въ знакъ прощанія и, степенно ведя свой велосипедъ, стала подыматься по короткой алле, кончавшейся у подъзда замка.
        Было половина восьмого. Треморъ уже забылъ маленькую велосипедистку изъ Зеленой Гробницы, когда онъ достигъ башни С.-Сильвера. Какъ и на площадк Жувелля, воспоминанія о боле далекомъ прошломъ осадили его.
        Бдная, ненавидящая бдность, Фаустина Морель имла только одну мысль, одну цль — убжать отъ посредственной жизни, которая заставляла страдать ея гордость. Въ виду этой мысли и съ этой цлью въ ум, она смирила свою любовь къ роскоши и празднествамъ такъ же, какъ и свое кокетство, свою любовь нравиться; она избгала свта, она уединилась въ горделивомъ одиночеств, она съ великимъ мастерствомъ разыграла симпатичную роль молодой двушки, слишкомъ мало обезпеченной, чтобы думать о замужеств, слишкомъ прекрасной и пылкой, чтобы не любить, слишкомъ гордой, чтобы это показывать. Иногда, увлекаемая своимъ искусствомъ, заражаясь собственнымъ голосомъ, она могла, подобно нкоторымъ актрисамъ, трепетать настоящимъ волненіемъ, плакать настоящими слезами, заставлять блестть въ своихъ прекрасныхъ глазахъ настоящее пламя любви, но всегда ея искусный умъ, владя этой дланной искренностью нервовъ, пользовался ими, какъ средствомъ. Никогда она не любила Мишеля. Съ какой наивностью попался онъ въ западню, бдный простакъ, какое тогда было торжество для Фаустины Морель!… до того дня, когда она нашла лучшее.
        — Она была недостойна моихъ сожалній, — повторялъ себ Мишель, — нтъ, она не была достойна такой великой чести: страданія честнаго и открытаго сердца… и однако…
        Однако, въ этотъ самый часъ, въ тотъ часъ, когда онъ чувствовалъ себя вполн выздороввшимъ, посл того какъ долгіе мсяцы его мысли были свободны отъ воспоминаній о Фаустин, Треморъ не могъ отогнать былой образъ. Онъ его преслдовалъ, изящный, привлекательный, этотъ образъ, говорившій объ измн, страданіи, изгнаніи, но также и о вр, о юности, о любви.
        Графиня Вронская не заслуживала слезъ. Она была честолюбива, ловка и холодна, расчетлива, но, въ представленіи Мишеля, идеальное созданіе, которое онъ обожалъ, — прекрасное, гордое, чистое, благородное дитя, любящая невста, изъ которой онъ создалъ свою музу, фею своихъ грезъ, — украсилось блокурыми волосами, улыбкой, волнующей прелестью графини Вронской, и онъ оплакивалъ ту фею, ту музу.
        Ему хотлось бы увидать графиню Вронскую, какъ портретъ дорогой умершей, ему хотлось бы вновь найти въ ней олицетвореніе уничтоженныхъ временемъ событій, очень дорогого прошлаго… Къ тому же онъ зналъ мсто, день и часъ, гд могъ быть вызванъ сладостный призракъ.
        Въ уединеніи башни С.-Сильверъ братъ г-жи Фовель перечелъ еще разъ письмо, полученное имъ, затмъ отвтилъ нсколькими строками, серьезно извиняясь, что не поддается любезной просьб, съ которой къ нему обращались, важно восхваляя непризнанную прелесть голубятни. Такъ какъ онъ не чувствовалъ себя въ особенно шутливомъ настроенiи, онъ упустилъ случай оцнить сумасбродный бракъ, проектированный Колеттой; зато онъ не упустилъ случая слегка коснуться намекомъ той встрчи, о которой она его извщала. Нкоторыя умалчиванія говорятъ слишкомъ много. Г-жа Фовель не должна была подозрвать волненія, причиненнаго ея письмомъ. Вертикальные знаки, которые выводилъ Мишель, отставивъ локоть, съ помощью четырехугольнаго кончика пера, становились соучастниками этой осторожности; онъ былъ выразителенъ въ своей банальности, этотъ крупный, корректный почеркъ, четкій, лишенный характера, къ которому, казалось, Мишель пріучилъ свою руку, боясь всякаго вншняго и осязаемаго обнаруженiя своей нравственной личности.
        Долго, и не сводя безучастнаго взора, смотрлъ Мишель на только что запечатанный конвертъ, затмъ спряталъ свое лицо въ об руки и оставался такъ, можетъ быть для того, чтобы скрыть горячую краску, выступившую у него на лиц.
        Черезъ день, утромъ въ пятницу, онъ ухалъ съ десяти-часовымъ поздомъ.
        III.
        Мишель попалъ изъ спокойной свжести Ривайера и тишины башни С.-Сильвера въ парижскую лихорадочность и шумъ. Когда онъ вошелъ въ жаркую залу Оперы, которую въ эту минуту наполняли мдные звуки оркестра и гд золото декорацій, свтлые туалеты и сильно обнаженныя тла женщинъ взаимно отражались, сливались или терялись въ ослпительномъ свт, ему показалось, что онъ видитъ сонъ, тягостный и давящій, сопровождаемый тми странными, мгновенными, едва замтными ощущеніями, которымъ обманутый умъ придаетъ насмшливое и дразнящее значеніе и надъ которыми смешься при пробужденіи.
        Занавсъ былъ поднятъ. Молодой человкъ не видлъ — или видлъ настолько неясно, что точное представленіе не могло запечатлться въ его мозгу, — людей, двигавшихся по ту сторону рампы; тусклые костюмы, сельскіе силуэты рабочихъ или крестьянъ двигались среди сельскихъ декорацій.
        Когда онъ пробирался между рядами креселъ, со сцены слышался быстрый речитативъ; три или четыре руки задержали его руку въ проход; знакомыя лица промелькнули въ его глазахъ въ однообразной прямой линіи; торопливые: „добрый вечеръ, какъ поживаете“, прозвучали ему въ ухо, не ожидая отвта, и онъ про себя длалъ объ окружающихъ предметахъ т нелпыя и какъ бы запавшія изъ чужого, очень недалекаго ума, замчанія, мелькающія иногда въ мозгу, даже въ моменты, когда онъ занятъ сильной и часто мучительной мыслью, которая должна бы ограждать его отъ всякой другой посторонней идеи. Цвтъ креселъ, бархатные отвороты молодого человка, слишкомъ объемистая розетка одного толстаго господина чиновнаго вида, остались связанными въ воспоминаніи Мишеля о впечатлніяхъ этой минуты съ опредленной, ребяческой и грустной досадой, явившейся у него при сознаніи, что онъ такъ ненавистно схожъ съ людьми, которыхъ онъ, проходя, задвалъ, одтыхъ въ фраки, съ безупречными галстухами, съ безукоризненными пластронами, съ скучающими устами, съ угрюмымъ взглядомъ.
        Какъ только онъ слъ на свое мсто, онъ сталъ искать въ зал г-жу Вронскую. Было очень утомительно разсматривать, проникать взглядомъ во вс ложи…
        Ложа г-жи Вернье эта или та другая?… И къ тому же Фаустины не было тамъ… Оркестръ разражался бурей, покрывавшей наполовину голоса пвцовъ, и эти громкіе звуки прерывались какъ бы другими голосами, странными, растерянными… Фаустины не было тамъ… Затмъ вдругъ, подъ чертами женщины, одтой въ блый атласъ, которую онъ машинально лорнировалъ, по движенію вкъ, по складк рта, онъ узналъ ее всю, съ такой живостью воспоминанія, что на мгновеніе потерялъ сознаніе дйствительности и у него захватило дыханіе. О! это была она, съ очевидностью несомннной, ужасной!… Но иллюзія продолжалась только мгновеніе: почти тот-часъ же появилась одтая въ блое незнакомка…
        Въ оркестр пли флейты, чистыя, ласкающія, въ униссонъ съ боле мягкими голосами.
        Подл графини Вронской раскрывала широко свои безсмысленные глаза неизмнная г-жа Морель, по-прежнему важная и почтенная въ своей вчной бархатной пелерин; съ годами ея неопредленное лицо казалось еще боле выцвтшимъ, и Мишель вспомнилъ о тхъ старыхъ фотографіяхъ, блдныхъ и недостаточно фиксированныхъ, забавлявшихъ его въ дтств, когда онъ перелистывалъ альбомы дяди Тремора.
        Но графиня взялась за свой лорнетъ; тотчасъ же онъ опустилъ свой. Его охватилъ стыдъ при мысли быть застигнутымъ въ этомъ созерцаніи.
        Высокая нота, очень чистая, заставила его вздрогнуть; онъ приподнялъ голову и пытался заглушить свое внутреннее волненіе, слушая Меssіdог Брюно [[6] Брюно (Bruneau), Альфред, род. 3 марта 1857 в Париже, ученик Масснэ в парижской консерватории (в 1881 получил Prix de Rome), музык. рецензент Figaro и др. парижских газет, обратил на себя внимание рядом опер на тексты Эмиля Золя: "Le rve" (1891,), "L’attaque au moulin" (1893, исполнялась также в Германии) и "Messidor" (1897, текст написан в прозе). (Прим. сканирующего)]; но дйствіе кончалось.
        Мало-по-малу кресла пустли, Мишель чудомъ очутился вн залы, шагая по кулуарамъ рядомъ съ однимъ изъ своихъ друзей, преданнымъ своему длу депутатомъ, излагавшимъ съ цифрами въ рук благодетельную теорію государственной винной монополіи. Затмъ, когда, обезсиленный отъ зтихъ праздныхъ разсужденій, онъ торопился вернуться на свое мсто, Адріанъ Дере, одинъ изъ молодыхъ людей, пожавшихъ ему руку при его появленіи, остановилъ его. Они принялись болтать, прислонившись къ стн. Тогда начался другой антифонъ — клубныя злословія, салонныя и закулисныя сплетни, и Треморъ разсянно слушалъ анекдоты клубмэна такъ же, какъ онъ слушалъ экономическіе тезисы члена парламента, до того момента, когда Дере спросилъ его, ходилъ ли онъ здороваться съ графиней Вронской.
        — Нтъ, — отвтилъ Мишель съ большимъ удивленіемъ.
        Въ хаос впечатлній этого часа ему показалось, что его тайна стала достояніемъ всхъ, и онъ забылъ, что ограниченное число лицъ знало когда-то о его продолжительной помолвк.
        — Это чудное созданіе! — продолжалъ Дере, не замчая удивленія своего собесдника, и тономъ, съ какимъ бы онъ сталъ говорить въ качеств знатока о прекрасной породистой лошади. — Я былъ ей представленъ у Монтебелло, во время коронаціи, вы знаете? Этотъ идіотъ графъ былъ еще живъ, и она была ужасно добродтельна. Эта маленькая женщина очень энергична, но старый Станиславъ ничего ей не оставилъ. Хотя, дйствительно, при жизни онъ ей надарилъ драгоцнностями довольно изрядное состояніе.
        Онъ принялся въ изобиліи расточать похвалы эстетическому совершенству графини Вронской, затмъ онъ прибавилъ:
        — А вы знаете прекрасную Фаустину, я не зналъ…
        — То есть я зналъ семь или восемь лтъ тому назадъ мадемуазель Морель, бывшую въ то время въ большой дружб съ моей сестрой, — перебилъ раздраженный Мишель.
        — Превосходно! Ну, мой милый, графиня Вронская помнитъ это далекое прошлое, такъ какъ она справлялась только что о васъ и прибавила, что разсчитываетъ васъ видть во время антракта.
        — Графиня Вронская очень добра…
        — Не правда ли? и въ особенности очень хороша… ахъ, мой дорогой…
        Онъ распространялся съ той же горячностью, но въ залу хлынула толпа, и молодые люди разстались.
        Мишель, безконечно довольный тмъ, что удалось прервать этотъ разговоръ, тонъ котораго оскорблялъ его, хотя онъ не зналъ почему, прослушалъ внимательно это дйствіе.
        Онъ старался заинтересоваться несвязнымъ символизмомъ драмы. Произведенiе представлялось ему страннымъ и очень неровнымъ. Иногда, наперекоръ либретто, написанному въ проз и очень банальному, оно возвышалось до настоящаго лирическаго волненія. Тогда оно мощно выражало суровую поэзію труда, приближающаго человка къ земл, вырывающаго его изъ центровъ высшей цивилизаціи, и сливающаго его съ здоровой и таинственной жизнью предметовъ, нетронутыхъ еще современной культурой. Но мысль Мишеля была безпрестанно увлекаема по другому направленiю, и ему удавалось ее удержать цною утомительнаго усилія. Когда занавсъ опустился надъ прекраснымъ классическимъ жестомъ сятеля, который, одинъ, ночью вручаетъ земл надежду будущихъ жатвъ, молодой человкъ вздохнулъ свободно.
        Этотъ разъ онъ далъ пройти волн зрителей и остался на своемъ мст, наблюдая безъ интереса ложи, по большей части пустыя, въ глубин которыхъ двигались неясныя тни.
        Г-жа Морель исчезла. Фаустина повернулась спиной къ зал, разговаривая съ дамой, сидвшей во второмъ ряду ложи, и съ господиномъ, стоявшимъ, прислонясь къ перегородк, съ перчатками и шапоклякомъ [[7] Шапокляк — (от франц. chapeau claque, буквально „шляпа хлопок“), складная шляпа цилиндр на пружинах. (Прим. сканирующего)] въ рук. Мишель почувствовалъ прикосновеніе къ своей рук и увидлъ все такъ же улыбавшагося Дере, съ тмъ тикомъ на лиц, который безобразилъ его щеку каждый разъ, когда его монокль грозилъ паденіемъ.
        — Треморъ, — сказалъ онъ, — графиня Вронская прислала меня за вами.
        И онъ добавилъ:
        — Поздравляю!
        — Право не съ чмъ, — проворчалъ Треморъ.
        Онъ постарался улыбнуться, покидая Дере, который входилъ къ себ въ ложу, но сердце у него было какъ бы въ тискахъ. Весь зтотъ вечеръ показался ему ужасно длиннымъ и утомительнымъ; у него оставалась въ душ горечь вмст съ необъяснимымъ состояніемъ возмущенія, отвращенія, поднятыхъ въ немъ непочтительнымъ изумленіемъ Дере. Онъ пришелъ искать воспоминанія, образа дорогого прошлаго или, можетъ быть, онъ такимъ образомъ оправдывалъ свое болзненное желаніе вновь увидть единственную женщину, которую искренно любилъ. Но это не важно. Въ Фаустин его жадные глаза не встртили боле самой Фаустины, но лишь слабое отраженіе такъ горячо желаннаго образа прежнихъ дней; его глаза болзненно столкнулись съ незнакомымъ силуэтомъ этого „роскошнаго созданія“, идеальная красота котораго осквернялась сластолюбивымъ восхищеніемъ перваго попавшагося фата. И страдая отъ какого то душевнаго безпокойства, Мишель однако наблюдалъ свои страданія и смялся самъ надъ собою… На что же, однако, онъ надялся, этотъ вчный простакъ?
        Въ кулуарахъ онъ встретился съ г-жей Морель, обмахивавшейся веромъ съ такимъ видомъ, какъ будто она умирала отъ жары, и томно разговаривавшей съ дамой, замченной Мишелемъ въ глубин ложи графини Вронской. Онъ поклонился, не останавливаясь.
        Когда онъ вошелъ въ ложу, немного блдный, но настолько владвшій собой, что ни единый мускулъ не выдавалъ его волненія, Фаустина была одна и лорнировала залу.
        При шум открываемой двери она повернулась:
        — Наконецъ то, — сказала она.
        Треморъ поклонился съ любезной и холодной вжливостью.
        — Г. Дере сообщилъ мн, сударыня, что вы оказываете мн честь, спрашивая меня.
        Онъ хотлъ показать съ самаго начала, немного, можетъ быть, грубо, что его посщеніе было не совсмъ добровольно.
        Кончикомъ своего вера графиня Вронская указала ему на стулъ подл себя:
        — Г-нъ Дере напомнилъ вамъ о вашихъ обязанностяхъ, — возразила она непринужденно. — У меня въ Париж много друзей и вс, находящіеся здсь, пришли поздравить меня съ благополучнымъ возвращеніемъ.
        — Вроятно они, сударыня, имютъ больше меня правъ разсчитывать на память о себ и на свои личныя заслуги. Я, сознаюсь, считалъ себя слишкомъ забытымъ, чтобы явиться выразить вамъ свое почтеніе. Я васъ благодарю за доказательство того, что я ошибался.
        Эта совершенная корректность давала, однако чувствовать что-то враждебное; но если сердце Тремора билось настолько сильно, что, казалось, должно было разорваться, голосъ его не дрожалъ.
        Фаустина пристально смотрла на молодого человка.
        — Ну, садитесь же, — сказала она ему тономъ любезной и примирительной вжливости.
        Онъ послушался этого приказанія, и съ едва замтной улыбкой, кривившей его губы, принялся разглядывать залу.
        — Прекрасный сборъ, — замтилъ онъ въ тонъ ей.
        — Великолпный, — подтвердила небрежно графиня.
        Называя всхъ извстныхъ лицъ, виднныхъ имъ въ зал, Марселя Прево въ оркестр, г-жу Августу Хольмесъ въ амфитеатр, министра внутреннихъ длъ въ лож и многихъ еще, Мишель смотрлъ на молодую женщину.
        Да, она измнилась, очень измнилась; онъ не удивлялся боле, что не сразу ее узналъ. Стала ли она еще прекрасне? Онъ не зналъ. Она была совсмъ иная. Бюстъ роскошно развился, оставивъ талію, которую плотно охватывалъ серебряный поясъ, очень тонкой и гибкой; молочная близна пополнвшихъ плечъ распознавалась лишь благодаря мату шелковаго чехла, роскошно вышитаго тонкимъ серебромъ, обрамлявшаго ихъ и спадавшаго безъ складокъ, гармонично и съ точностью опредляя линіи этого тла статуи; каждая черта лица ея какъ-то рзче обозначалась; маленькій изгибъ бровей, можетъ быть слегка подрисованный карандашомъ, вырисовывался довольно рзко на низкомъ лбу, осненномъ волосами мене золотистаго цвта, чмъ ране, можетъ быть искусно окрашенными. И въ изгибахъ таліи, въ движеніяхъ шеи, въ жестахъ рукъ угадывалась цлая наука, иначе говоря, цлая психологія позъ, терпливо изученныхъ и педантично примняемыхъ. Но глаза, глаза, въ особенности, были не т.
        Фаустина также съ своей стороны вроятно искала на мужественной физіономіи жениха своей юности слды годовъ жизни, страданій. И эти два существа, любившія другъ друга, по крайней мр говорившія себ это, мечтавшія одно время о совмстной жизни и взгляды которыхъ встртились въ первый разъ посл восьми лтъ, обмнивались въ театральной лож, на виду у двухъ тысячной толпы, замчаніями свтскихъ людей, видвшихся наканун! Потому что бываютъ часы, когда на устахъ появляются или ршительныя, или банальныя слова, когда можно сказать только слишкомъ много или слишкомъ мало; потому что въ отношеніяхъ между Мишелемъ Треморомъ и Фаустиной Морель не могло быть средняго и что и тотъ и другая безмолвно это понимали. Имъ нужно было быть или только въ настоящемъ, не представлявшемъ изъ себя ничего, или въ прошломъ, составлявшемъ драму одного изъ нихъ.
        Теперь они говорили о музык, спорили о Меssіdоr и различныхъ лирическихъ попыткахъ Брюно, затмъ перешли къ Вагнеру, къ послднему сезону въ Байрейт. Иногда едва замтная горькая улыбка, призракъ былого времени, касалась слегка губъ Фаустины, и въ этомъ мелькавшемъ выраженіи было столько ироніи, — можетъ быть ироніи тхъ, которые, благодаря непроизвольной двойственности своей личности, видятъ себя безпрестанно играющими жизненную комедію и жалютъ себя за напрасную трату столькихъ усилій.
        И въ то время, какъ Фаустин казалось, что она слышитъ новаго человка, она, вроятно, презирала себя, не умя найти въ этомъ свтскомъ собесдник дикаря изъ Кастельфлора, въ этомъ умномъ болтун — молчаливаго студента археологическаго института. Мишеля пугали эти незнакомые зрачки, сіяніе которыхъ его обволакивало. Ему казалось, что онъ видлъ въ нихъ колебавшіяся смутныя отраженія столькихъ существъ и предметовъ, чуждыхъ ему, цлое прошлое, о которомъ онъ ничего не зналъ, цлая непонятная тайна зволюціи души, въ которую онъ никогда не могъ вполн проникнуть и которая все боле и боле ускользала отъ его анализа.
        Онъ чувствовалъ себя далеко, безконечно далеко отъ этой души.
        Они вдругъ замолчали. Разговоръ, гд подъ вжливыми и приличными словами чувствовалось нчто въ род вызова, разговоръ, гд каждый боялся дать говорить другому, стихъ. Они замолчали, и пустота, оставшаяся посл ихъ словъ, была тотчасъ же заполнена въ ихъ ушахъ шумомъ большой, шумной и равнодушной залы, тмъ шумомъ толпы, который есть почти молчаніе, какъ сама толпа — уединеніе. Это было для нихъ впечатлніемъ леденящаго холода. Тогда, совсмъ тихо, отказываясь отъ принужденной безпечности только что разыгранной, Фаустина прошептала:
        — Какъ это было давно… — Фраза, говорившая или много или очень мало.
        Мишель ршилъ принять ее, какъ очень мало выражавшую.
        — Очень давно, — повторилъ онъ; — вы ни разу не возвращались во Францію?
        Она продолжала по-прежнему тихимъ голосомъ:
        — Вы вдь знаете… что я вдова?
        — Я это недавно узналъ, да, — отвтилъ Треморъ этотъ разъ серьезно, — и я васъ пожаллъ.
        Мгновенная улыбка горечи появилась на алыхъ губахъ.
        — А вы, — продолжала молодая женщина, — вы путешествовали, работали… Я читала ваши статьи въ Revue des Deux Mondes. О! вы пойдете далеко, я въ этомъ уврена, вы можете разсчитывать на многое!
        Она, казалось, говорила это самой себ; онъ ограничился поклономъ безъ отвта.
        — Вы были… шокированы, не правда ли, только что, когда я послала за вами? — спросила она внезапно.
        — Я былъ очень удивленъ, сударыня.
        Новое молчаніе послдовало за этими словами. Затмъ еще боле тихо Фаустина прибавила:
        — Однако, нужно, чтобы я вамъ сказала… чтобы я объяснила…
        Мишель быстро поднялъ голову и, глядя на молодую женщину:
        — О, я понялъ, — сказалъ онъ, — не будемъ касаться прошлаго.
        Дверь отворилась, появилась унылая фигура г-жи Морель. Мишель поднялся. Когда онъ церемонно прощался, г-жа Вронская протянула ему руку; небрежно оставляя въ пожатіи эту изящную и теплую руку,^^этотъ блый цвтокъ тла, только что освободившійся отъ душистой перчатки, она прошептала:
        — Я остановилась въ Континенталь; не правда ли, я васъ увижу еще?
        Однако лицо Мишеля не прояснилось.
        — Боюсь, что нтъ, сударыня, я возвращаюсь завтра въ Ривайеръ, по всей вроятности я тамъ останусь до времени моего отъзда въ Норвегію, гд я проведу лто, — возразилъ онъ.
        И, поклонившись еще разъ Фаустин и г-ж Морель, онъ вышелъ.
        Дйствіе начиналось; молодой человкъ добросовстно дождался его окончанія, чтобы не вызвать подозрнія въ бгств, затмъ онъ вышелъ изъ залы, покинулъ Оперу.
        Теперь все возбужденіе притупилось, уступая мсто сильной нравственной усталости, походившей на тоску разочарованія.
        Когда Мишель машинально подымался по улиц Оперы, г-нъ Бетюнъ, возвращавшійся пшкомъ изъ Французскаго театра вмст съ Клодомъ и барономъ Понмори, остановилъ его на минуту, а затмъ вс четверо отправились дальше, и въ то время, какъ Понмори и владлецъ Прекруа незаметно вновь погрузились въ финансовый споръ, прерванный этой встрчей, Мишель взялъ Клода подъ руку.
        О! онъ не былъ „интеллигентомъ“, этотъ милый юноша, гордость школьнаго кружка тенниса и футбола, заслуженный велосипедистъ, будущій магистръ „s sports“. Однако, онъ кончалъ вскор свой классъ риторики, и на горизонт его школьной жизни вырастала тнь Бакалаврской степени. Треморъ, не видавшій въ теченіе нкотораго времени своего молодого пріятеля, заговорилъ съ нимъ о лице, о новыхъ программахъ.
        Но лицей, едва кончались дневныя занятія и даже немного раньше, не занималъ боле Клода, разв только съ точки зрнія какой-нибудь продлки надъ профессорами или педелями… О, какая это была веселая забава! Какъ разъ въ данное время былъ одинъ педель [[8]1. Педель — надзиратель за студентами в высших учебных заведениях. Происходит от нем. Pedell „школьный сторож, швейцар в учебном заведении“. Для студентов, например, была своя специальная университетска полиция — педеля, и общая полиция не смела касаться студентов.2. Служитель при суде (в Западной Европе в средние века). (Прим. сканирующего)], котораго хотли „наказать“ и пользовались близостью 1-го апрля, чтобы преподнести ему одну изъ тхъ продуманныхъ и хорошо прочувствованныхъ первоапрльскихъ шутокъ, о которыхъ люди потомъ вспоминаютъ всю свою жизнь, даже если бы имъ пришлось всю жизнь „прозябать“.
        Мишель отнесся снисходительно къ первоапрльскимъ проказамъ, которыя были боле забавны, чмъ злобны, затмъ онъ насладился разсказомъ о послднемъ матч въ вело-клуб и дифирамбическимъ описаніемъ автомобиля. Прощай бакалаврская степень и программы!
        Передъ этой здоровой юностью, обильной, опьяненной силой, движеніемъ, вольнымъ воздухомъ, Треморъ думалъ о своей юности, такой серьезной, такъ рано уступившей зрлости.
        Клоду было около 16 лтъ, и въ его сильномъ тл обитала еще дтская душа. Мишель не помнилъ, было ли ему когда-нибудь 16 лтъ. Въ пору полученія баккалаврской степени, каждый часъ, употребленный на спортъ, разсматривался имъ^^какъ потерянный; прекрасный энтузіазмъ опьянялъ его, онъ хотлъ учиться, учиться, до всего докапываться, все охватить… Онъ поглощалъ громадныя книги, онъ набивалъ мозгъ фактами и идеями, и страдалъ отъ того, что не могъ добиться безусловной истины.
        Въ лице Мишель, всегда услужливый и совершенно свободный отъ тщеславія, былъ любимъ своими товарищами, и уважаемъ, такъ какъ сумлъ показать себя не только сильнымъ въ задачахъ и кандидатомъ на премію въ общемъ конкурс, и нкоторые насмшники испытали не разъ, что злыя шутки могли встртить у него плохой пріемъ. Но въ общемъ его мало понимали. Между нимъ и тми молодыми людьми, около которыхъ онъ ежедневно садился, занятый подъ однимъ и тмъ же руководствомъ, тми же науками, связи были очень поверхностны, очень банальны. Т изъ его товарищей, которые знали его лучше другихъ, упрекали его въ томъ, что онъ „принималъ все слишкомъ серьезно“. Такова дйствительно была ошибка Мишеля. По крайней мр^^онъ думалъ такъ теперь. Потому что онъ относился слишкомъ серьезно къ наук, къ своимъ наивнымъ исканіямъ, къ своимъ долгимъ размышленіямъ, онъ омрачалъ свое отрочество угрюмымъ одиночествомъ; потому что онъ серьезно отнесся къ своимъ первымъ грезамъ любви, онъ изъ нихъ создалъ единственный романъ своей жизни; потому что онъ трагически принялъ этотъ обыденный обманъ — измну женщины, онъ испортилъ свою жизнь; потому
чта онъ на все смотрлъ серьезно и еще теперь не умлъ смяться, подобно большинству своихъ современниковъ, надъ многими вещами, надъ которыми, ему казалось, слдовало плакать; потому что онъ принималъ все такъ серьезно, оттого такъ легко одно слово ранило его сердце, такъ легко сомнніе мучило его умъ и каждую минуту удручала его сознаніе необходимость жить и видть другихъ живущими. Конечно, онъ слишкомъ многаго ожидалъ отъ истины, науки, любви, жизни; слишкомъ прекрасны были химеры, а онъ не былъ изъ тхъ, которыхъ утшаетъ низменная действительность.
        Ахъ, къ чему эта жажда любви, разъ онъ не можетъ быть любимъ; эта потребность знанія, разъ его мозгъ не располагалъ силой ее удовлетворить?… Къ чему это пылкое стремленіе всего его существа ко всему тому, что можетъ въ видимомъ мір или мір мысли возвысить и украсить жизнь, разъ онъ обреченъ влачить свою жизнь, примняясь ко всему, не отдаваясь ничему и никому.
        Бетюнъ позвалъ карету, и они должны были разстаться. Своимъ добрымъ, густымъ голосомъ, не установившимся и переходившимъ отъ рзкаго сопрано до низкаго баритона, Клодъ прощался со своимъ спутникомъ, показавшимся ему, быть можетъ, немного разсяннымъ въ послднія минуты.
        — Ты меня находишь идіотомъ, не правда ли, старина?
        Мишель улыбнулся и, вызвавъ улыбку у Клода, дружески хлопнулъ его по плечу:
        — Нтъ, я тебя вполн одобряю!
        Да, ты правъ, добавилъ мысленно Треморъ: работай педалью, участвуй въ гонкахъ, матчахъ тенниса, обманывай твоихъ классныхъ наставниковъ 1 апрля, рисуй на твоихъ книгахъ, читай „Вело“ и бюллетени „Touring Club“ [[9] Клубъ туристовъ.] и не слишкомъ много размышляй, не мечтай черезчуръ много и не люби черезчуръ сильно!
        Въ тридцать лтъ ты, можетъ быть, смутишься, оглянувшись назадъ, но годы тебя не измнятъ настолько, чтобы подобное состояніе съ тобой случалось часто; ты утшишься, любуясь своими мускулами, и ты не станешь жаловаться на жизнь, потому что она сможетъ дать теб все, чего ты отъ нея спросишь; а такъ какъ со всмъ тмъ ты будешь славный юноша, честный человкъ, такъ какъ твой отецъ оставить теб достаточно денегъ, чтобы избавить тебя отъ необходимости заняться тмъ видомъ спорта, который мы называемъ за англичанами, артистами въ этомъ дл, „struggle for life“ [[10] Борьба за существованіе.], я не предвижу въ общемъ, въ чемъ смогутъ тебя упрекнуть даже очень требовательные люди.
        Мишель не пошелъ на слдующій день въ Континенталь, но онъ не вернулся въ Ривайеръ. Онъ провелъ большую часть времени со своимъ нотаріусомъ г-номъ Алленжъ, совершившимъ отъ его имени покупку недвижимости въ квартал Этуаль, и желалъ поговорить съ нимъ о различныхъ длахъ, когда неожиданно его захватилъ Альбертъ Даранъ и увелъ завтракать на площадь Маделэнъ.
        Очень странная была судьба у этого друга Мишеля.
        Когда г-н Даранъ-отецъ, владлецъ водочнаго завода въ пригород, покинулъ Францію вслдствіе банкротства и поселился со всей семьей въ окрестностяхъ Луисвиля, принявъ отъ одного изъ своихъ старинныхъ друзей, владвшаго уже издавна значительнымъ винокуреннымъ заводомъ, предложенную ему великодушно должность, Альбертъ безъ особенного горя отказался отъ наукъ, проходимыхъ имъ до тхъ поръ безъ особеннаго успха въ одномъ изъ лицеевъ въ Париж.
        Но въ Луисвил жизнь ему не показалась веселой. Занятый съ утра до вечера и становясь ненужнымъ въ дом, который держался трудомъ его отца, онъ былъ принужденъ ради развлеченія взяться за коллекціонированіе марокъ, для чего ему служили письма, получаемыя его патрономъ, а также рыскать по окрестностямъ каждое воскресенье, для того, чтобы собрать и классифицировать въ своемъ гербаріи интересные образцы флоры Кентукки. Блаженное занятіе!
        Благодаря своему гербарію и знанію растеній, Альбертъ Даранъ въ минуту геніальнаго вдохновенія, нашелъ рецептъ новаго ликера, чуднаго ликера, благоухавшаго, казалось, всми ароматами страны. Въ воспоминаніе своихъ занятій классиками, Шатобріана и его Аталы, онъ окрестилъ его неизвстнымъ именемъ „Эликсиръ Мюскогюльжъ“, и это открытіе было спасеніемъ его и всей его семьи.
        Дйствительно, эликсиръ Мюскогюльжъ, искусно рекламированный патрономъ счастливаго изобретателя, обошелъ весь свтъ; съ самаго начала на него обратили вниманіе по его изображенію на обложкахъ известныхъ и неизвестныхъ газетъ Стараго и Новаго Света, затемъ его увидели повсюду въ его настоящемъ виде, его увидели въ окрашенномъ флаконе, подчеркивающемъ его прекрасный опаловый цветъ, и повсюду онъ одерживалъ победу! Подобно каждому хорошему американцу, молодой французъ открылъ золотое дно. Возстановивъ свое честное имя передъ законами своей страны, г. Даранъ сталъ черезъ нсколько летъ сотоварищемъ своего благодетельнаго друга, умело эксплоатировавшаго эликсиръ, и ихъ предпріятія на берегахъ Огайо считались между самыми значительными въ этой части Соединенныхъ Штатовъ.
        Что касается Альберта, онъ бросилъ дальнейшую дятельность въ этомъ направленіи, заботясь впредь о „Мюскогюльж“ лишь настолько, чтобы каждый годъ получать очень хорошіе проценты съ капитала, оставленнаго имъ въ Луисвильскомъ деле, и возвратился во Францію. Ничто более не мшало ему удовлетворять въ более обширномъ размер свой неутомимый вкусъ къ коллекціонированію и классификаціи, вкусъ, обнаруживавшій въ немъ счастливую разносторонность.
        Въ лице Альбертъ собиралъ спичечныя коробки, въ Кентукки онъ собиралъ марки и растенія; посл своего отъзда изъ Луисвиля онъ страстно заинтересовался музыкальными инструментами XVII и XVIII столтій.
        Наконецъ, его новйшимъ увлеченіемъ стало посщеніе всхъ антикваровъ Франціи въ поискахъ церковныхъ предметовъ, облаченій священниковъ и украшеній алтарей. Это увлеченіе появилось посл многихъ другихъ и вроятно будетъ сопровождаться еще многими другими.
        Отношенія Тремора и Дарана восходили къ отдаленному времени, когда одинъ вытаскивалъ другого изъ затруднительныхъ переводовъ и трудныхъ задач. И уже тогда Мишель былъ глубоко тронутъ дружбой, можетъ быть также восторженнымъ удивленіемъ, которыя выражалъ ему его товарищъ. Поздне житейскія случайности ихъ сблизили. Они случайно встртились въ Египт въ музе Булакскомъ; и Мишель, тосковавшій, не находившій себ мста, почувствовалъ особенную сладость въ чистосердечной братской привязанности Дарана, въ которую входило еще былое преклоненіе, затмъ благодарность, такъ какъ молодой палеографъ предоставлялъ съ своей неизмнной услужливостью свое знаніе восточныхъ языковъ и археологіи въ распоряженіе невжественнаго туриста. Громадная настойчивость, исключительная пытливость ума, совершенное смиреніе передъ знаніями другого дали возможность Дарану употребить съ пользою и развить свои среднія способности; не имя тонко развитого ума, онъ обладалъ здравымъ смысломъ жизнерадостная человка; утонченное воспитаніе замнялось тмъ врожденнымъ тактомъ, даромъ сердца, который охраняетъ почти всегда отъ грубыхъ ошибокъ.
Треморъ любилъ его за его преданную душу, за его иногда грубую чистосердечность, за его доврчивую доброту, его прекрасное благородство человка и друга.
        Слдуетъ замтить къ тому же, что личности, исключительно одаренныя въ отношеніи ума, ищутъ часто интимности несложныхъ натуръ.
        Можетъ быть именно необходимо изслдовать область мысли, прикоснуться или предугадать ея пределы, чтобы почувствовать вполн превосходство другой области, области чувства, которая безконечна; кром того, какъ выразился кто-то, „сердце стоитъ больше ума, такъ какъ умъ никогда не даетъ сердца, между тмъ какъ сердце часто иметъ умъ.“
        Знать, что есть гд-то на свт сердце, на которое можно вполн разсчитывать, которое всегда найдешь готовымъ, это очень утшительно, и это невыразимо пріятно во вс часы жизни, и хорошіе и дурные. Что за бда, если оболочка этого сердца, которому мы обязаны нашей радостью, недостаточно тонко отдлана.
        По крайней мр такъ думалъ Мишель, и — странная вещь — лнивый ученикъ лицея, изобртатель эликсира Мюскогюльжъ, наивный туристъ Булакскаго музея былъ единственнымъ существомъ, которому онъ добровольно длалъ кое-какіе намеки о своей внутренней жизни, единственнымъ, которому изрдка позволялось читать въ его душ, замкнутой для всхъ.
        IV.
        Выйдя изъ ресторана, гд они позавтракали, молодые люди спустились по улиц Ройяль. Въ этотъ мартовскій день, хотя Мишель не пускался съ нимъ въ откровенности, Даранъ скоро понялъ, что его другь былъ озабоченъ; къ тому же, поговоривъ о пустякахъ, Мишель замолчалъ, покусывая слегка свою нижнюю губу, что всегда служило у него признакомъ дурного настроенія.
        Былъ одинъ изъ тхъ чудныхъ парижскихъ дней, когда всюду встрчаешь таинственно переносящуюся по воздуху весну. Вотъ она въ вид хрупкой молодой двушки въ свтломъ плать, она же, невидимая, въ аромат левкоевъ, продаваемыхъ по краямъ тротуаровъ! Цвты, цвты, цвты! Они всюду, и въ рукахъ дтей и на корсажахъ дамъ, за ушами лошадей; забывая о важномъ содержимомъ своихъ портфелей, дловые люди несутъ цвты въ рукахъ, ими нагружены спины разсыльныхъ, кухарка хранитъ въ уголк своей корзины пучекъ свжихъ жонкилей и кудластый мальчишка держитъ въ зубахъ фіалку. Цвты, цвты; ихъ видишь, ихъ обоняешь, ихъ угадываешь среди разнообразія торжествующихъ на солнц колоритовъ города, они гармонируютъ съ улыбкой радости на интеллигентныхъ лицахъ прохожихъ.
        Въ Елисейскихъ поляхъ, подъ деревьями, группы дтей бгаютъ посреди громадныхъ облаковъ золотистой пыли, а на скамьяхъ старые люди грются съ блаженнымъ видомъ; кажется, что подъ этимъ нжнымъ голубымъ небомъ вс печали забыты и для каждаго уготовано счастье.
        — Уже 30 марта! Какъ проходитъ время! У насъ уже опять весна въ полномъ разгар.
        Сдлавъ это оригинальное замчаніе, Даранъ взялъ вдругъ подъ руку Мишеля, не отвтившаго ему ничего.
        — Я отдалъ бы вс мои коллекціи и даже тотъ необыкновенный потиръ, о которомъ я только что говорилъ, чтобы только видть тебя счастливымъ, мой старый Мишель, — сказалъ онъ.
        Мишель вздрогнулъ.
        — Счастливымъ! Но откуда ты взялъ, что я не счастливъ?
        Они говорили другъ съ другомъ на ты по старой лицейской привычк.
        Даранъ пожалъ плечами.
        — Нтъ, ты не счастливъ! — продолжалъ онъ. — Ахъ! какъ досадно. Хоть бы какой нибудь добрый воръ оказалъ теб въ одинъ прекрасный день услугу, лишивъ тебя какихъ нибудь 50 тысячъ ливровъ дохода!
        — Ты восхитителенъ! — воскликнулъ Треморъ съ веселой улыбкой. — Разв я длаю глупости со своими средствами?
        — Совсмъ нтъ, но если бы ты быль бденъ, ты не ограничился бы этой отрицательной мудростью, ты сталь бы работать. Вотъ что!
        — Разв я веду праздное существованіе?
        — Нтъ, конечно, ты работаешь, ты работаешь… но когда у тебя есть время. Ты также путешествуешь… но ты нигд и ни въ чемъ не находишь себ удовольствія… Мн даже, пожалуй, было бы пріятне видть тебя пристроеннымъ на маленькую должность архиваріуса въ провинціальномъ город.
        Мишель засмялся.
        — Но, послушай-ка, скажи мн, какое великое дло совершаешь ты?
        — Я, признаюсь, лнтяй, но я, это совсмъ другое дло… Мой умъ не пускается при всякомъ случа въ страну невозможнаго. Я не изъ тхъ характеровъ, которыхъ любимйшее времяпрепровожденіе терзать себя же… Я, наконецъ, добрый малый, очень банальный, неспособный ни на что великое, ни на что полезное… Я изобртатель эликсира Мюскогюльжъ, я! Это равносильно тому, что я ничто… Ты же — величина, и если ты когда либо сдлаешь открытіе, ты сможешь подписаться подъ своимъ произведеніемъ… Если бы это даже была исторія этихъ… какъ называешь ты этотъ варварскій народъ?
        — Хетты.
        — Да, врно… Ну, работаешь ты надъ твоей исторіей, теперь, когда ты, для того чтобы собрать для нея матерьялы, совершилъ путешествіе въ Египетъ, Грецію и два раза въ Сирію?
        — Но я имю серьезное намреніе работать надъ ней, мой дорогой Менторъ, и какъ только я вернусь изъ Норвегіи…
        — Я этого ждалъ… Ты всегда откладываешь свою работу на то время, когда ты возвратишься изъ какого нибудь путешествія. Если бы у тебя не было денегъ, я теб говорю, ты бы работалъ!
        — О! — воскликнулъ Мишель, во всякомъ случа, за мою исторію Хеттовъ меня не засыпали бы банковыми билетами!
        — Можетъ быть, — возразилъ упрямо Даранъ, — во всякомъ случа, она покрыла бы славой бднаго архиваріуса!
        — И то нтъ, — возразилъ молодой человкъ, — эти книги никто не читаетъ. А! ты хочешь меня разорить, Даранъ. Мой нотаріусъ только что помогъ мн заключить золотое дло… Я — владлецъ дома!
        — Г. Алленжъ? Я его знаю. Очень честный человкъ, но такой же утопистъ, какъ и ты… Значить, теб было бы очень непріятно разориться?
        — Очень! — подтвердилъ Треморъ, останавливаясь, чтобы зажечь свою потухшую папиросу о папиросу Дарана.
        — Итакъ, перейдемъ ко второй части моей программы, — продолжалъ, не смущаясь, Даранъ. — Она боле легка для исполненія… Я хочу, чтобы ты женился. О! я не съ сегодняшняго дня думаю объ этомъ… Провались, эти холостяки, — эгоисты!
        — Я теб отвчу такъ же, какъ только что: а ты?
        — А я тоже повторю то, что уже сказалъ: я — это совсмъ другое! Какъ я родился коллекціонеромъ, такъ точно я родился — старымъ холостякомъ! У меня масса маленькихъ маній, за которыя я крпко держусь; я нагналъ бы скуку на мою жену, въ особенности же моя жена нагоняла бы на меня невыразимую скуку. Но ты… Ахъ! Ты! У тебя нтъ маній, но теб не хватаетъ практического смысла, ты паришь вчно въ небесахъ, рискуя сломать себ шею… Чего я теб желаю, это — маленькую, разсудительную головку, которая бы думала за тебя… и затмъ маленькую мягкую ручку, чтобы освжать твой лобъ, когда онъ будетъ пылать, какъ сегодня. О, мн не нужно до него дотрагиваться… Я теб говорю, моя жена мн бы надола, ты же выигралъ бы безконечно отъ того, что твоя бы тебя мучила… Это, наконецъ, стало бы тебя развлекать и помшало бы копаться надъ загадкой, которую ты никогда не ршишь… И ты бы боготворилъ своихъ дтей… Они изгнали бы вс твои мрачныя мысли — эти дерзкіе малыши, прыгая у тебя на колняхъ и визжа съ утра до вечера теб въ уши! Я уже вижу тебя заране, ты возьмешься за Монтэня, Фенелона, Руссо, ты прочтешь вс новйшія книги, трактующія о
воспитаніи, а одинъ Богъ вдаетъ, сколько ихъ печатается! Это тебя занимало бы вначал, а затмъ ты воспиталъ бы своихъ дтей своимъ умомъ и своимъ отеческимъ сердцемъ и, не заботясь чрезмрно о педагогахъ, ты изъ нихъ сдлалъ бы настоящихъ людей. Это куда стоило бы исторіи Хеттовъ, увряю тебя.
        Мишель слушалъ наполовину; на его лиц была улыбка, выражавшая отчасти скуку и отчасти тоску.
        — Ты очень краснорчивъ, — сказалъ онъ. — Я уже представляю себ этотъ рдкостный экземпляръ, предназначаемый мн тобой, кроткую и серьезную подругу, образованную женщину, не педантку, веселую, но не легкомысленную и т. д… Я встрчалъ эту рдкостную фигуру во всхъ романахъ, прочитанныхъ мною, когда я былъ очень молодъ.
        — Я ее встрчалъ въ жизни. Да и ты также… Жена твоего друга Рео. Да… я хотлъ бы для тебя жену, похожую на г-жу Рео; впрочемъ, у нея есть сестра! Женись на м-ль Шазе.
        — Мой милый Альбертъ, — заявилъ боле серьезно Мишель, — я не отрицаю, что можетъ быть есть и зерно истины въ твоей проповди, хотя все мн представляется спорнымъ, но если бы ты зналъ; какъ мало я думаю о женитьб, если бы ты только зналъ, какое непріятное впечатлніе производитъ на меня даже только разговоръ объ этомъ, ты призналъ бы дло проиграннымъ. Ахъ эти полюбовныя сдлки, обсуждающіяся ежедневно, эти представленія, эти жалкія комедіи, называющіяся бракомъ въ нашей стран. Фуй!… Но не подымешься-ли ты ко мн на минуту, разъ мы уже здсь?
        Они завернули въ ул. Божонъ и остановились передъ домомъ, въ которомъ жилъ Мишель.
        — Съ удовольствіемъ, — отвтилъ Даранъ.
        Но это отступленіе измнило не надолго теченіе его мыслей.
        — Я въ зтомъ сознаюсь, — началъ онъ вскор опять. — Если существуетъ человкъ, котораго мн трудно представить себ въ неблагодарной роли жениха, то это именно ты. Самое лучшее было бы, я думаю, чтобы нашлась молодая двушка, довольно смлая и достаточно влюбленная, чтобы ухаживать за тобой и сдлать теб предложеніе… Да… тогда, я тебя знаю, ты такъ добръ, ты такъ боишься причинить кому бы то ни было малйшее огорченіе, что, когда бы она теб сказала: „я васъ люблю, хотите на мн жениться?“ ты никогда не имлъ бы мужества отвтить: „нтъ…“^^и ты былъ бы счастливъ помимо своей воли.
        — Конечно… Такъ какъ она дйствительно была бы обольстительна эта молодая двушка, довольно смлая и достаточно влюбленная… Если бы ты видлся съ Колеттой, я могъ бы подумать, что она тебя подговорила, — продолжалъ Треморъ, отворяя дверь въ курительную, чтобы пропустить туда неугомоннаго увщателя. — Она какъ разъ мн писала третьяго дня то, что ты мн говоришь сегодня. Но, садись здсь…
        — Г-жа Фовель — женщина съ большимъ здравымъ смысломъ.
        — Бдная Колетта, — шутливо вздохнулъ Мишель. — Вотъ комплиментъ, который ей покажется новымъ. Чего теб, сигаръ или папиросъ?
        — Пожалуйста, сигару… А что, если даже этотъ комплиментъ дйствительно новъ, если здравый смыслъ не столь привыченъ м-мъ Колетт, если она его обрла внезапно, вслдствіе геніальнаго наитія, изъ любви къ теб? Матери, сестры, супруги, любящія женщины имютъ подобныя вдохновенія. Что-жъ, твоя прелестная сестра предлагаетъ теб невсту?
        — Конечно.
        — Отлично! — воскликнулъ Даранъ, зажигая сигару съ удовлетвореннымъ видомъ. — А я ее знаю?
        Этотъ разъ Мишель разразился очень искреннимъ, звучнымъ смхомъ, преобразившимъ его физіономію. Стоя, прислонившись къ камину, съ папироской въ рук, онъ казался въ эту минуту особенно моложавымъ.
        — Да, ты ее знаешь, конечно… Только не знаю, помнишь ли ты ее, это — миссъ Джексонъ, отдаленная кузина, внучка моей тетки Регины… Миссъ Джексонъ прізжала въ Парижъ нсколько лтъ тому назадъ, чтобы изучить французскій языкъ, и мы обдали съ ней, ты и я, у моей сестры; ты былъ тогда поглощенъ твоими археологическими изысканіями, ты разсказывалъ весь вечеръ о раскопкахъ и старыхъ обломкахъ и… кажется, твое краснорчіе усыпило молодую особу.
        Даранъ смялся отъ всего сердца.
        — Я помню, — сказалъ онъ, — маленькая Анна или Жанна… блондинка, нжный ротикъ которой не сказалъ ничего особеннаго, но опущенные глаза и вздернутый носикъ были чертовски говорливы. Ну, слушай, вдь она прехорошенькая, это дитя… Ты уже имлъ разъ дло съ скоросплой плутовкой…
        Не обращая вниманія на нетерпливый жестъ Мишеля, Даранъ продолжалъ спокойно:
        — Ты имлъ дло съ скоросплой плутовкой, и это отбило у тебя охоту къ браку. Однако, такъ какъ ты честный малый, я никогда не слышалъ отъ тебя вывода, будто, благодаря тому, что тебя обманула нечестная женщина, земля населена однми только измнницами. Этой барышн не удалось отнять у тебя уваженія къ женщин, и я привтствую твой здравый смыслъ; притомъ, разв у тебя нтъ восхитительной сестры, можетъ быть немного взбалмошной, занятой бездлушками, но доброй и честной женщины, которая пошла бы въ огонь ради своего мужа, своихъ дтей или тебя!… Что бы теб жениться? Ахъ! Это такъ просто; нужно, чтобы прелестная молодая двушка тебя полюбила…
        — Очень просто, — пробормоталъ Мишель.
        И онъ пожалъ плечами.
        — Конечно, очень просто, — повторилъ Даранъ, пожимая также плечами. Очень хорошо быть скромнымъ, но не слдуетъ ничего доводить до крайности… и затмъ, ты мраченъ, ты сомнваешься въ себ, у тебя горе, ты имешь видъ героя романа… вотъ, что воспламеняетъ воображеніе молодой двушки!
        Треморъ слъ съ видомъ унынія. Этотъ разговоръ, начатый шутливо, становился для него тягостнымъ.
        — Это — твое быстро воспламеняющееся неосуществимымъ воображеніе, мой бдный другь… — воскликнулъ онъ; — нтъ, я не герой, но только бдный человкъ, не понимающій самъ себя хорошенько и котораго другіе совсмъ не понимаютъ, а это такъ тоскливо: быть не понятымъ! Мн кажется, я родился съ больнымъ сердцемъ; нкто взялъ на себя трудъ растравить рану, теперь она излчена, но страданіе меня страшно измнило. Я не злой; страданіе другого для меня мучительно, ты правъ. Однако, я жестокъ, ревнивъ, грубъ. И затмъ со мной трудно жить, я ожесточенъ. Герою романа дозволительно иногда убивать, но никогда не быть въ дурномъ расположенiи духа… я часто бываю въ дурномъ настроеніи…
        Мишель два раза прошелся большими шагами по комнат, бросилъ въ каминъ свою папироску и слъ снова.
        Спустя минуту, Даранъ возобновилъ разговоръ:
        — Однажды ты мн объяснилъ, что такое палимпсестъ [[11] Палимпсест (греч. — palipmpseston — вновь соскобленный). В древности так обозначалась рукопись, написанная на пергаменте, уже бывшем в подобном употреблении. Из экономии материала старый текст соскабливали и писали на его месте новый. Процедура соскабливания далеко не всегда была идеальной, поэтому слабо выраженные (еле заметные) фрагменты или отдельные буквы старого текста (или изображения) в некоторых случаях просматриваются под новым. (Прим. сканирующего)], и я эту мелочь запомнилъ. Ты мн напоминаешь этотъ палимпсестъ. То, что видишь въ теб, это не то, что было твое „я“ первоначально. Необходимо выявить въ теб другой текстъ, другое содержанiе, скрытое отъ взоровъ уже долгіе годы подъ тмъ, который ты даешь прочитать каждому.
        — Ты прекрасно знаешь, какую бы прочли исторію, — замтилъ горестно Мишель.
        — Не нашлось ли бы тамъ подъ этой исторіей еще третьяго текста? Мишель, мн бы очень хотелось, чтобы какой нибудь маленькій палеографъ, очень смышленый, смогъ бы пробудить въ теб не того человка, какимъ сдлала тебя Фаустина Морель, но то дитя, которое я хорошо зналъ, работника, энтузіаста, поэта, серьезнаго юношу, слишкомъ даже серьезнаго, черезчуръ нелюдимаго, но такого добраго, такого нжнаго, такого доврчиваго, то прелестное существо, сердце котораго всегда оставалось бы совершенно открытымъ, умъ котораго расцвлъ бы пышно, если бы онъ могъ встртить кроткую и искреннюю любовь, найти спокойную и трудолюбивую жизнь, къ которымъ онъ стремился. Ахъ! я тебя увряю, при небольшомъ усиліи, но большой любви, мы обрли бы его вновь, моего прежняго маленькаго друга.
        Мишель покачалъ головой.
        — Еще одна иллюзія, — сказалъ онъ.
        Онъ пошелъ въ уголъ комнаты, взялъ съ этажерки изъ американскаго дерева флаконъ оригинальной работы, налилъ мадеры въ рюмку и поднесъ ее Дарану.
        — Въ добрый часъ! — одобрилъ этотъ, — это не мой эликсиръ.
        Затмъ, какъ если бы наслажденіе отвдать очень стараго и душистаго вина дало ему живе почувствовать гармоничную прелесть окружавшихъ его предметовъ, онъ сталъ оглядывать комнату, въ которой его такъ часто принималъ Мишель.
        Теплый свтъ, струившійся сквозь большія стекла, таинственный, священный, какъ бы исходившій изъ стариннаго раскрашеннаго молитвенника или книги легендъ, оживлялъ увядшую красоту старинной парчи и потемнвшую позолоту рамъ и золотыхъ и серебряныхъ вещей, окружалъ атмосферой старины, пышности и вмст съ тмъ сосредоточенности, мебель итальянскаго стиля XVI столтія. На мольберт голова Христа, геніальный набросокъ, приписываемый Леонардо-да-Винчи и найденный Треморомъ у торговца старьемъ въ Болонь, съ устремленными на что-то невидимое, полными непостижимаго, глазами.
        — Красиво, очень красиво здсь, мой милый Мишель! Что это? Что-то новое — это расшитое церковное облаченіе, которое ты задрапировалъ тамъ подл тхъ кинжаловъ. Какая дивная работа! воскликнулъ коллекціонеръ, поднимаясь со стаканомъ въ рукахъ, чтобы подробно разсмотрть золотые цвты ризы.
        Затмъ онъ опять подошелъ къ Мишелю и, стоя передъ нимъ, продолжалъ восхищаться:
        — Очень хороша твоя башня слоновой кости! Ни одной погршности въ деталяхъ стиля этой мебели, этихъ мелкихъ сокровищъ, собранныхъ знатокомъ, ни одной ошибки вкуса въ утонченномъ каприз фантазіи, находившей удовольствіе окружить ихъ всмъ этимъ новйшимъ, искусно скрытымъ, комфортомъ! И однако, если бы въ горлышк той амфоры находилась втка сирени, а тамъ дальше, въ той чаш, совсмъ свжія розы, твой восхитительный музей пріобрлъ бы нчто боле интимное и боле живое… Укрась же свою жизнь цвтами, мой дорогой Мишель. Это необходимо!
        Когда Даранъ ушелъ, Мишель вернулся опять къ г. Алленжъ, чтобы подписать бумаги, неготовыя утромъ, и нотаріусъ подробно разсказывалъ ему объ одномъ предпріятіи, въ которое онъ самъ вложилъ капиталы.
        Дло шло объ акціонерномъ обществ, основанномъ съ довольно значительнымъ капиталомъ, намревавшемся увеличить значеніе французскихъ колоній, приспособивъ ихъ для эмиграціи въ широкихъ размрахъ при содйствіи французскихъ администраторовъ и рабочихъ, развивая въ земляхъ, завоеванныхъ Франціей, земледліе или разрабатывая естественныя богатства, свойственные мстной почв и климату. Въ настоящее время намчены были только нкоторые пункты колоніальной территоріи, но мало-по-малу, поле дятельности должно расшириться настолько, чтобы захватить вс французскія колоніи.
        — Послушайте, г-нъ Треморъ, — настаивалъ нотаріусъ, — разршите мн оставить за вами хоть 30 акцій… Вы не пожалете объ этомъ, и наконецъ, если бы вы пожалли черезъ нкоторое время, я ихъ у васъ куплю, у меня есть вра въ это дло… и къ тому же оно такъ прекрасно. Это не только выгодно, но это также патріотическое и гуманное дло.
        И г. Алленжъ подробно развивалъ эту тему.
        Выгодныя или нтъ, врныя или рискованныя, спекуляціи никогда не привлекали Мишеля. Онъ любилъ деньги за то, что он даютъ, а денежные вопросы ему были скучны.
        Состояніе, полученное Колеттой и имъ изъ рукъ ихъ опекуна, Колеттой ко времени замужества, имъ же при совершеннолтіи, и то, которое досталось имъ поздне, посл смерти г. Луи Тремора, выражалось въ акціяхъ столичнаго учетнаго банка. Ихъ отецъ въ продолженіе нсколькихъ лть, ихъ дядя въ продолженіе доброй четверти вка, состояли въ административномъ совт этого значительнаго финансоваго учрежденія, одного изъ самыхъ надежныхъ, самыхъ популярныхъ и мало-по-малу, въ силу обстоятельствъ, вложили туда вс свои фонды.
        Мужъ Колетты, имвшій пристрастіе, въ силу ли безразсудства или мудрости — какъ угодно, — къ домамъ и землямъ, приносящимъ доходъ, вмст съ женою ршили довольно быстро реализовать часть, доставшуюся на ихъ долю, но Мишель, прельщенный преимуществомъ безопаснаго и спокойнаго, „буржуазнаго“ помщенія денегъ, по образу благоразумнаго отца семейства, какъ говорилъ г. Алленжъ, сохранилъ свою часть въ банк. Съ трудомъ два или три раза, посл смерти дяди Луи, уступая краснорчію восторженнаго нотаріуса, не перестававшаго ему сулить золотыя горы, онъ согласился сбыть съ рукъ нкоторое количество акцій. Совсмъ недавно еще была совершена реализація для покупки недвижимости, расположенной на улиц Вельфейль.
        — Вы ненасытный, мой милый другъ, — объявилъ Треморъ, когда Алленжъ окончилъ восхваленіе „колонизаціонной“.
        Но онъ улыбался. Если къ финансовой комбинаціи, на которой основывалось дло, только что вкратц изложенное нотаріусомъ, онъ относился холодно и равнодушно, то существенная идея предпріятія должна была его прельщать съ точки зрнія нравственной и политической.
        Утопистъ этотъ г-нъ Алленжъ, увлекающійся, какъ говорилъ Даранъ, но врующій, въ своемъ род поэтъ. И Мишель восхищался имъ, его духовной красотой; онъ восхищался этимъ „счетчикомъ денегъ“, который, нисколько не пренебрегая возможностью обогатиться, — что можетъ быть боле законнаго, въ сущности, — не забывалъ однако, что всякое крупное движеніе капиталовъ можетъ имть соціальныя послдствія и, заботясь о томъ, чтобы увеличить значеніе и цнность этихъ послдствій, рисовалъ ихъ себ напередъ, въ прекрасномъ порыв, очень великими и благодтельными. Треморъ къ тому же, и особенно въ этотъ день, былъ склоненъ къ оправданію благородныхъ сумасбродствъ.
        Итакъ, онъ уступилъ еще лишній разъ и попросилъ г. Алленжа подписаться отъ его имени на 30 акцій „колонизаціонной“. Затмъ, покинувъ контору, онъ отправился къ Дюрань-Рюэль [[12] Поль Дюран-Рюэль (фр. PaulDurand-Ruel;) 1831-1922, французский коллекционер. Дружил с художниками барбизонской школы и оказывал им как моральную, так и финансовую поддержку. В 1870 Поль начал покровительствовать импрессионистам. С 1872 он становится единственным торговцем картинами, на которого могут рассчитывать художники из «Салона отверженных». 13 марта в Нью-Йорке открыл выставку, благодаря которой импрессионисты получили в Америке официальное признание. (Прим. скан.)], чтобы посмотрть рисунки Пювисъ де Шаванна [[13] Пювис де Шаван (Puvis de Chavannes), французский живописец, 1824-98, основатель школы plein'air'а. Пейзажи и сцена на воздухе, бледные краски, поэтич. настроение. Аллегорич. картины, много декоративных работ: фрески в парижск. Пантеоне (2 сцены из жизни св. Женевьевы). Лучшая картина -"Pecheur melancolique" (Люксанбургский музей, Париж). (Прим. скан.)], о которыхъ ему говорили, вернулся на улицу Божонъ,
посмотрлъ вечернія газеты, написалъ рекомендательное письмо для одного бдняги, приложивъ къ нему маленькую, деликатно скрытую помощь. Около 7 часовъ онъ ршилъ пообдать въ этотъ же вечеръ у Жака Рео, одного изъ своихъ школьныхъ товарищей, въ настоящее время причисленнаго къ министерству иностранныхъ длъ, интеллигентнаго и въ высшей степени сердечнаго малаго, съ которымъ его связывала дружба и который только что женился на Терез Шазе, подруг Колетты. Бракъ по любви, едва ли разумный, говорили объ нихъ, такъ какъ Жакъ не имлъ большихъ средствъ, а имущество Терезы, осиротвшей 2 года тому назадъ, было изъ тхъ приданыхъ, которыя вызываютъ улыбку у свахъ!
        Въ фіакр, уносившемъ его на улицу Тернъ, гд свили гнздышко новобрачные, Мишель вспомнилъ нсколько разъ о своемъ вчерашнемъ вечер, глумясь надъ наивностью, которую онъ проявлялъ съ самаго начала и постоянно въ своихъ отношеніяхъ къ Фаустин. Какія иллюзіи сохранялъ онъ еще накануне по отношенію къ странной женщин, у которой голова преобладала надъ сердцемъ. Холодная, безстрастная, вполн владвшая своимъ нравственнымъ и физическимъ существомъ, Фаустина умла одинаково разыгрывать какъ искренность раскаянія, такъ и искренность любви.
        — Она ужасно добродтельна, — сказалъ Адріанъ Дере.
        Невольно Мишель думалъ, что дйствительно она была ужасна, эта добродтель безъ прямоты, ставшая, подобно этой красот безъ души, пошлымъ средствомъ, предоставляемымъ на служеніе честолюбію. Бдная искусная комедіантка!
        Неужели она доведена до жалкой безропотности цапли въ басн? Не вырабатывается ли новый планъ, ничтожный, жалкій, за зтимъ челомъ богини?
        — Графъ Вронскій умеръ, не оставивъ завщанія; я ничмъ не владю или почти ничмъ; правда, я еще достаточно хороша, чтобы на мн женились безъ приданаго, но безкорыстіе рдко въ этомъ новйшемъ свт между людьми, которые собираются жениться. Что, если я выйду замужъ за Тремора? Онъ молодъ и не совсмъ глупъ, можетъ быть я изъ него что-нибудь сдлаю… Члена института… кто знаетъ? И для меня и во второй разъ будетъ легко добиться отъ него всего лаской. Этотъ Донъ-Кихотъ, если только мн его не подмнили, повритъ всему, что я ему скажу, лишь бы мн сумть за это взяться, увлажнить слезою взоръ, заставить дрожать руку и искусно произнести это выразительное слово: „прошлое“. Да, поистин Фаустина Вронская была женщина, способная такъ разсуждать.
        И эта слеза во взор, это дрожаніе руки, было то утшеніе, котораго пришелъ искать Мишель… Какое ничтожество!
        V.
        Встрча г-на и г-жи Рео была не только радушная, но даже сердечная. Мишель забылъ совты Дарана и въ теченіе вечера совсмъ не замтилъ Симоны Шазе, сестры Терезы, 16-лтней двочки, работавшей у лампы, граціозной, спокойной, съ опущенными длинными рсницами; но безсознательно, онъ исполнился прелестью этой уютной, такой юной семейной жизни. Онъ съ сочувствіемъ смотрлъ на простую мебель мягкихъ цвтовъ, получавшихъ розоватый оттнокъ отъ легкаго шелковаго абажура; онъ улыбался Жаку Рео, лицо котораго сіяло и который, казалось, такъ чистосердечно гордился своей женой, хотя вся ея красота заключалась въ громадныхъ глазахъ и въ таліи прекрасно сложенной парижанки.
        Даранъ былъ правъ: цвты украшаютъ и вносятъ благоуханіе всюду. Въ маленькой уютной комнатк, веселившей сердце и взоръ, были цвты. Молодой человкъ меланхолически вспомнилъ о миломъ очаг Рео, когда онъ на слдующій день съ однимъ изъ вечернихъ поздовъ возвратился въ свое отшельническое жилище въ башн Сенъ-Сильверъ. Однако онъ ее любилъ, свою странную голубятню, онъ ее любилъ, хотя провелъ тамъ мучительные часы, а можетъ быть именно вслдствіе этого.
        Вчно на посту, скорбно-гордая въ своемъ одиночеств, какъ послдній боецъ потеряннаго дла, старая замковая башня поднималась изъ зелени маленькаго, густого парка, отдлявшагося оградой отъ лса и въ которомъ привольно росла подъ деревьями и подъ открытымъ небомъ полевая и лсная трава въ цвту, не сравняемая каткомъ и благоухающая на солнц, будучи срзана косой.
        Колетта часто дразнила Мишеля за его предпочтенiе къ вьющимся растеніямъ. Маленькія созданія, желающія подняться выше всего на земл, стремящіяся все въ высь, все выше и выше, пока, наконецъ, не бываютъ вынуждены остановиться, не достигнувъ луны и звздъ, и которыя настолько огорчены этимъ, что просыпаются каждое утро въ слезахъ… Вотъ что нравится моему братцу, столь любящему символы!…
        Дйствительно, вьющіяся растенія изобиловали въ башн Сенъ-Сильверъ. Въ лучшее время года срыя стны зданія и темные стволы деревьевъ покрывались роскошными цвтами жимолости, глициній, жасмина и розами, въ особенности розами, и цлый день слышался усыпительный концертъ пчелъ, опьяненныхъ цвточной пылью. Что за прелестное чудо, абрикосоваго цвта розы куста Фортюни! Мишель могъ, едва наклонившись, срывать ихъ изъ окна своего рабочаго кабинета. Имъ, казалось, доставляло удовольствіе взбираться на стны, просовывать тамъ и сямъ свои своенравныя головки и распространять немного одуряющій запахъ амбры.
        Мишель сравнивалъ ихъ съ причудливыми маленькими созданіями, подвижными, любящими жизнь, между тмъ какъ розы рощи, т, что подъ липами, розовыя розы, широкія, очень махровыя, на длинныхъ стебляхъ, съ едва уловимыми оттнками, съ очень нжнымъ запахомъ, заставляли его думать о той здоровой, ясной и чистой красот, прелесть которой успокаиваетъ и которая не желаетъ ничего другого, какъ завянуть тамъ, куда ее занесла судьба.
        Но теперь, въ начал весны, розаны едва начинали пускать почки, глициніи цплялись за камни, высохшими, казалось, безжизненными стеблями и башня Сенъ-Сильвера являлась привтливой только ласточкамъ, потому что он здсь вили или находили вновь свои гнзда.
        Въ тотъ моментъ, когда Мишель собирался переступить порогъ, онъ увидлъ нкоторыхъ изъ нихъ порхающими и гоняющимися другъ за другомъ въ свтло-розовомъ неб и задавалъ себ вопросъ, неужели эти врныя обитательницы его крыши никогда не принесутъ ему счастья, встниками котораго он, говорятъ, являются. Онъ усталъ отъ Парижа, отъ шума, отъ толпы, а между тмъ, лихорадка этихъ послднихъ дней, призракъ прошлаго, возставшій вдругъ посреди текущихъ будней, длали для него мрачнымъ пребываніе въ башн Сенъ- Сильвера.
        Вечера были еще холодные. Громадныя полнья, сложенныя въ кучу на таганахъ изъ кованаго желза, горли съ трескомъ въ камин, карнизъ котораго съ расписаннымъ гербомъ бывшихъ владетелей Сенъ-Сильвера доходилъ почти до самаго потолка рабочаго кабинета. Мебель этой комнаты, какъ и вообще вся, собранная Треморомъ въ башн Сенъ-Сильвера, была стариннаго стиля. При дрожащемъ пламени, терявшемся въ глубокой амбразур оконъ, нельзя было даже угадать центральнаго мста потолка, поднимавшагося въ вид свода, шкаповъ, буфетовъ, столовъ, грубо-высченныхъ изъ цлаго дуба стульевъ, съ, среди наивно и искусно сработанной орнаментаціи, гримасой химеры, соскочившей, казалось, съ мрачной гравюры Густава Доре. Книги и бумаги, сваленныя въ кучу на полкахъ въ священномъ безпорядк, напоминали архивы; очень старинное изображеніе блой дамы временъ королевы Изабо [[14] Конца XIV и начала XV вка.] вызывало видніе владлицы замка, немного жеманной въ своемъ наряд, какъ бы явившейся приссть къ очагу, у прялки, забытой въ продолженіе вковъ ея тонкими пальцами искусной прядильщицы; изысканный узоръ, тщательно воспроизводящихъ старинные
образцы обоевъ, казался еще боле причудливымъ, какъ и на зеленомъ фон силуэты геральдическихъ животныхъ или цвтовъ; боле жесткими казались профили неискусно соединенныхъ въ группы фигуръ.
        Стрлки на стнныхъ часахъ остановились, повседневная работа удерживала слугъ въ подвальномъ этаж; ни тиканье маятника, ни звонъ стекла, ни хлопотливые шаги не тревожили этихъ внезапно пробудившихся для фантастической жизни, хорошо знакомыхъ Мишелю, предметовъ. Ему казалось, что онъ слышитъ кропотливую работу червей въ старой мебели.
        Можно было бы сказать, что всякая жизнь, всякое дло остановились въ эту минуту, за исключеніемъ дла тхъ, которые тайно и безпрерывно работали во мрак, то есть терпливыхъ разрушителей всякаго творенія и всякой вещи.
        Разсянно читалъ молодой человкъ новый романъ, купленный имъ мимоходомъ на вокзал, и чувствовалъ себя до такой степени одинокимъ, что задавалъ себ вопросъ, почему онъ до сихъ поръ не купилъ себ собаки, преданный взглядъ которой, полный великой тайны несовершенныхъ или незаконченныхъ душъ, изрдка искалъ бы его взгляда.
        И вся его мысль устремилась къ перемн впечатлній. Въ конц мсяца онъ удетъ въ Норвегію, одну изъ немногихъ странъ Европы, куда еще фантазія его не направляла. Его соблазняла мысль бжать отъ своей тоски, хать въ Каннъ, чтобы почувствовать милую привязанность Колетты, сердечную встрчу своего зятя, ласки своихъ племянниковъ, но онъ побоялся найти на пляж Средиземнаго моря тотъ же Парижъ.
        Мишель не помнилъ, чтобы онъ въ какую бы то ни было пору своей жизни испытывалъ такое ощущеніе заброшенности.
        Посл своего разрыва съ Фаустиной онъ сначала заглушалъ свое отчаяніе лихорадочной жизнью, затмъ онъ путешествовалъ, открылъ въ новомъ образ жизни, въ созерцаніи великихъ пространствъ, — обозрвая страны, гд его воображеніе еще въ дтств часто блуждало, создавая очаровательныя картины по прочитаннымъ имъ разсказамъ, — наслажденіе, которому однако не удавалось заглушить упорное чувство недавняго разочарованія. Теперь онъ утомился отъ этихъ кочевыхъ привычекъ; нсколько разъ смутившее его впечатлніе „уже видлъ, знакомо“, лишало свжести новизны то, что онъ надеялся открыть въ новой для него мстности. И ничтожнымъ, и мало разнообразнымъ казался ему теперь этотъ земной шаръ, хотя онъ его еще далеко не весь объхалъ!
        Пословица говорить: „горе замняетъ общество“. Очень рдко, чтобы въ большомъ гор слишкомъ сильно чувствовалось одиночество. Для Мишеля его
        великая печаль мало-по-малу сгладилась; хуже того, она уменьшилась, она сократилась до ничтожныхъ размровъ, какъ кошмаръ, котораго стыдятся при свт. Она сдлалась глухой болью, въ которой не любятъ сознаваться, старой раной, которой давно пора бы уже зажить.
        Когда же она исчезла вполн, ничто ее не замнило въ томъ сердц, въ которомъ она такъ долго преобладала. И вотъ теперь даже очарованіе прошлаго, очарованіе, сохранившееся неизвстно какъ и неизвстно зачмъ, вопреки всмъ испытаніямъ, разсялось, какъ и все остальное. Отъ этого Мишель почувствовалъ сожалніе, испытываемое иногда, когда бросаешь завядшіе цвты, которыми больше не дорожишь, но нкогда бывшіе очень цнными и дорогими сердцу. И ничто не залчило горечь этого послдняго разочарованія.
        Оставалась возможная надежда на радость труда, которому отдаешься. Но ее пріобртаешь только цною выдержанной дятельности, постояннымъ напряженіемъ умственныхъ способностей, привычка къ которому однако теряется отъ странствованій по свту. Къ тому же для чего собственно работать? Если работа не вызывается необходимостью обезпечить насущный хлбъ, нужно, чтобы она имла цлью удовлетвореніе честолюбія, или осуществленіе идеала красоты, или достиженія пользы, ну, а Мишель владлъ достаточнымъ состояніемъ, мало безпокоился о мнніи своихъ современниковъ и еще того меньше о мнніи потомства, затмъ и самое важное, онъ сомнвался въ своихъ силахъ для выполненія предпринятаго имъ историческаго труда.
        Слдовало ли ее писать такою, какой онъ ее задумалъ по документамъ, собраннымъ имъ, его исторію Хеттовъ, народа, таинственная судьба котораго привлекала его воображеніе и слды котораго онъ терпливо искалъ въ прах исчезнувшаго міра, отыскивая эти слды въ Египт, Сиріи, Западной Азіи, находя ихъ въ Европ, смшавшимися со слдами знаменитыхъ и малоизвстныхъ Пелазговъ, скользящихъ неясною тнью среди самыхъ древнихъ воспоминаній античнаго міра.
        Писать газетныя статьи или обозрнія, романы, это значить стремиться развлечь нсколькихъ праздныхъ людей, посл того, какъ развлекся самъ; писать книгу, заслуживающую этого названія и въ особенности историческую книгу, это объявить себя могущимъ участвовать въ извстной степени въ построенiи зданія человческаго знанія сообщеніемъ фактовъ, до того неизвстныхъ, или ихъ толкованіемъ. Такова именно была теорія Мишеля, а такъ какъ одинокая жизнь отчасти давала ложное освщеніе или экзальтировала его идеи, онъ находилъ въ подобномъ желаніи большую и слишкомъ требовательную гордость, вмсто того, чтобы видть въ этомъ усиліе большого мужества, умющаго быть скромнымъ.
        Одна милая особа XVIII столтія сказала, что скромность есть безсиліе ума. Есть нкоторая опасность въ принятіи этой мысли за общее правило: это было бы лишней поддержкой суетности и тщеславію; однако извстно, что преувеличенное недовріе къ себ самому удерживаетъ или охлаждаетъ всякій восторженный порывъ къ идеальному стремленію и заключаетъ въ себ часто недостатокъ энергіи, заставляющій считать себя неспособнымъ докончить начатое дло, потому что боишься безсознательно не только той суммы усилій, которая потребуется для его окончанія, но даже для того, чтобы взяться за дло.
        Это безсиліе ума чувствовалось въ колебаніяхъ Мишеля; и къ тому же съ литературнымъ произведеніемъ, которое авторъ задумалъ, бываетъ, какъ съ надеждами, которыми утшаешься: все какъ будто боишься за нихъ; если у автора есть литературный опытъ или если онъ уже знаетъ жизнь, то онъ невольно опасается, какъ бы большая законченность и реальность того, что осуществлено, не разсяли ту нжную прелесть, которая обволакиваетъ его замыселъ, и не задержали бы его свободный полетъ.
        Треморъ, однако, чувствовалъ, что спокойная и регулярная жизнь могла побудить его сдлать попытку; но, хотя онъ не находилъ боле прежняго удовольствія въ дальнихъ странствованіяхъ, онъ все же не умлъ отъ нихъ отказаться.
        Въ этотъ вечеръ мрачныхъ размышленій слова журившаго его Дарана однако приходили ему на умъ.
        Онъ такъ желалъ ее, эту прелестную жизнь съ нжно и беззавтно любимой женщиной! Но такъ какъ онъ нкогда былъ слишкомъ требователенъ и однажды уже обманулся, онъ пересталъ надяться еще вновь обрсти ее, боясь, создавъ себ идеалъ, встртить пародію.
        Въ дни пылкой юности онъ мечталъ о страстной и чистой любви, и между тмъ изъ всхъ его увлеченій его несчастная любовь къ Фаустин была единственной, которая бы соотвтствовала этой мечт, подобно тому, какъ Фаустина была единственной женщиной, образъ которой онъ могъ еще призывать, не пробуждая въ себ самомъ тоски или отвращенія къ обманчивымъ воспоминаніямъ.
        Въ то время, когда онъ не зналъ жизни, лжи и тщеславія, онъ любилъ эту молодую двушку, потому что она была прекрасна и цломудренна и потому что онъ считалъ ее доброй и искренней, и однако какой тяжелый урокъ онъ получилъ! Она принесла въ жертву человка, страстно ее любившаго, самой ничтожной изъ страстей; она ему открыла жестокую ловкость эгоистическихъ расчетовъ и грубо, не нуждаясь боле въ его любви и его легковріи, выбросила его въ пучину жизни.
        Не въ природ Мишеля Тремора было впадать въ преувеличенный пессимизмъ, въ тотъ индивидуальный и антифилософскій пессимизмъ, рождающійся изъ разочарованій и личныхъ слабостей и который часто смшивали съ другимъ; къ тому же онъ воздержался отъ слишкомъ поспшныхъ обобщенiй и предоставилъ Фаустин всю ответственность ея вроломнаго двоедушія; онъ думалъ, что жизнь индивидуума находится въ зависимости отъ случайностей, которыя могутъ спасти или погубить его, и онъ приходилъ въ отчаяніе, что родился подъ несчастливой звздой. Можетъ быть, думалъ онъ, постоянно готовый сомнваться въ себ, въ этой неудач была отчасти его собственная вина, такъ какъ, чтобы быть любимымъ, нужно быть достойнымъ любви, и онъ былъ виноватъ въ томъ, что, любя самъ такъ искренно, въ то же время не сумлъ заставить себя полюбить, и онъ чувствовалъ, что въ его сердц умерла всякая страсть. Тотъ человкъ, какимъ онъ сталъ, можетъ еще опьяняться чмъ-то въ род любви, но высшее существо въ немъ, боготворившее Фаустину, можетъ увлечься лишь прекраснымъ въ искусств и природ, только добромъ въ жизни; оно боле любить не будетъ.
        Черви продолжали свою скрытую работу, и огонь, потрескивая, медленно умиралъ. Наивные рисунки воиновъ на обояхъ и застывшая въ рамк улыбка владелицы замка появлялись лишь при вспышкахъ огня,
        Мишель думалъ о миломъ домашнемъ очаг Рео, о спокойной интимности, составлявшей его прелесть, о детяхъ, которыя когда нибудь будутъ оживлять его, и онъ позавидовалъ жизни, начинавшейся такъ мирно и такъ нежно.
        Дти! Онъ всегда обожалъ детей, всегда былъ ими боготворимъ. Ахъ! Какъ бы онъ вложилъ всю свою душу и весь свой умъ въ заботу воспитать тхъ, кто были бы плотью отъ его плоти! Ради нихъ онъ постарался бы стать лучше, сделаться снисходительнымъ; какъ бы дятельно боролся онъ съ вспышками характера, который потерялъ свою уравновшенность, благодаря слишкомъ длиннымъ періодамъ одиночества! Какими бы онъ ихъ окружилъ попеченіями! Поощряя ихъ къ открытому и смлому выраженію своихъ чувствъ, вызывая ихъ дружеское довріе, пріучая ихъ къ полной откровенности, пользуясь этой откровенностью, чтобы развивать въ ихъ душахъ вс любвеобильныя свойства, вс великодушныя чувства, чтобы нжно развивать, не вызывая скуки или усталости, ихъ зарождающейся разумъ!
        Съ неизмннымъ терпніемъ онъ отвчалъ бы на ихъ „почему“, онъ самъ бы ревниво обучалъ ихъ, поощрялъ ихъ игры на вольномъ воздух, ихъ хорошій веселый смхъ, ихъ шалости, полныя движенія и шума! И какъ бы страстно онъ ихъ любилъ; ихъ звучные поцлуи, ихъ беззаботныя радости разсяли бы его мрачные часы…
        Мишель осмялъ себя за этотъ неудержимый порывъ инстинктивной нжности, подымавшійся въ его сердц къ этимъ плодамъ его мечтаній.
        Одинъ моментъ у него промелькнула мысль усыновить ребенка, дитя одного небогатаго друга, но къ чему? Никогда онъ, благодтель, импровизированный отецъ, не будетъ владть сердцемъ этого ребенка, никогда не почувствуетъ онъ себя полнымъ обладателемъ этого существа, не ему обязанного своимъ существованіемъ, которое ему будетъ принадлежать только въ силу человческаго контракта. И уже заране ревность подымалась въ немъ.
        Еще одна изъ слабостей его страдающей и несовершенной природы! Онъ былъ ревнивъ; „чудовище съ зелеными глазами“ часто его мучило. По ассоціаціи идей Мишель вспомнилъ то далекое время, когда онъ глоталъ слезы, которыя гордость его не позволяла ему проливать, потому что Колетта сказала одной подруг: „я тебя люблю такъ же, какъ моего брата “.
        Онъ вспоминалъ дни, предшествовавшее и слдовавшіе за замужествомъ Фаустины, отчаяніе бшенства, когда жажда убійства возбуждала его до изступленія; онъ вспоминалъ свои ребяческія печали, обидчивость, въ которой онъ не сознавался, глухой гнвъ, — которые всегда сопровождали это чувство ревности, неодолимое и обнаруживавшееся въ немъ бурно, несокрушимо, одинаково въ любви и въ дружб, потрясало его существо, длало его поперемнно несправедливымъ и несчастнымъ.
        Онъ думалъ: „Я созданъ, чтобы страдать и причинять страданія. Лучше, чтобъ я жилъ одиноко.“
        Раньше, чмъ удалиться въ флигель, въ которомъ она жила, Жакотта, жена садовника, исполнявшая въ башн должность кухарки, пришла предложить Мишелю чашку липоваго чаю. Она нашла его за столомъ блднымъ, а обдъ нетронутымъ. Сначала онъ отказался, затмъ согласился выпить душистый отваръ изъ цвтовъ, собранныхъ въ парк годъ тому назадъ, и мшая машинально маленькой серебряной ложкой, онъ задавалъ вопросы Жакотт, разспрашивалъ ее объ ея старой матери, содержательниц постоялаго двора въ Ривайер, о ея сын, ухавшемъ осенью съ началомъ учебнаго года.
        Онъ испытывалъ потребность говорить, слышать человческій голосъ, и многословная Жакотта не ограничивалась только отвтами, разсказывала безконечныя исторіи, въ которыхъ значительную роль играли кролики, куры, садъ и Тристанъ — лошадь Мишеля. Обо всемъ, одушевленномъ и неодушевленномъ, въ башн Сенъ-Сильвера она говорила почти съ тмъ же выраженіемъ нжности, какъ и слова: „мой сынъ“.
        — Спокойной ночи и прекрасныхъ сновидній, сударь, — заключила она, удаляясь твердымъ, тяжелымъ шагомъ, заставлявшимъ дрожать на поднос чайникъ и фарфоровую чашку.
        Молодой человкъ отправился спать въ свою старую большую кровать съ пологомъ. По сходству, забавлявшему его, добродушная болтовня доброй женщины напомнила ему внезапно обильныя рчи его друга Альберта.
        Каждый годъ Даранъ нанималъ маленькій домикъ въ Ривайер. Мишель подумалъ, что славный малый вскор будетъ здсь, всегда такой добрый, такой врный, и онъ неожиданно почувствовалъ радостное спокойствіе.
        Къ тому же, вопреки совершенно женской чувствительности и нервности, которыя поражали въ этомъ большомъ и сильномъ существ, Мишель не былъ лишенъ той нравственной энергіи, которая позволяетъ въ случа надобности преодолть себя и вырываться усиліемъ воли изъ безплоднаго и подавленнаго состоянія мыслей.
        На слдующій день, разбуженный солнечнымъ лучемъ, пронизавшимъ оконныя стекла въ свинцовомъ переплет, онъ принялъ героическое ршеніе. Онъ открылъ настежь окна, далъ наполниться рабочему кабинету свтомъ, ароматами извн, затмъ, длая черновыя замтки или справляясь съ записками, перелистывая авторовъ и разбирая бумаги, онъ принялся за приведенiе въ порядокъ ужасающаго количества документовъ, собранныхъ имъ для его „Опыта исторіи хеттовъ“. Но къ вечеру его спокойное настроеніе было нарушено: ему принесли нсколько писемъ, среди которыхъ было одно, поразившее его сначала и затмъ вызвавшее очень сильное неудовольствіе.
        Написанное незнакомой женской рукой, оно имло надпись: Прекруа, 2 апрля 189… и гласило слдующее:
        „Милостивый Государь,
        Ваше вчерашнее письмо меня очень удивило, мы такъ мало знаемъ другъ друга. Однако, врно намъ предопредлено не оставаться чуждыми другъ для друга, и принимая во вниманіе то, что я знаю о васъ, о вашемъ характер и мои наблюденія надъ обществомъ вашей страны, я могу лишь чувствовать себя польщенной вашимъ предложеніемъ и тмъ, что вы жертвуете ради меня вашими національными предразсудками. Даже признавая, что особенныя обстоятельства говорятъ въ мою пользу, я не забываю, что французъ вашего круга проявляетъ извстное мужество, женясь на двушк съ моимъ общественнымъ положеніемъ воспитательницы.
        Можетъ быть мн слдовало бы васъ просить дать мн побольше времени для размышленій, можетъ быть вы найдете въ моемъ поспшномъ и почти ршительномъ отвт недостатокъ осторожности, женскаго достоинства?
        Однако вы поняли, что я немного отличаюсь отъ вашихъ соотечественницъ, такъ какъ, пренебрегая посредничествомъ г-жи Бетюнъ, вы непосредственно обратились ко мн. И я хочу дйствовать съ такимъ же чистосердечіемъ и ршительностью, какъ и вы. Я согласна быть вашей женой.
        — А теперь, мой милый Мишель — вполн естественно, что я васъ такъ называю, не правда ли? — мн кажется, у меня найдется тысячи вещей вамъ сказать, — о васъ, о себ, о вашей прелестной сестр. Подумайте только, я не подозрвала ничего, совсмъ ничего! Какъ хорошо вы скрыли вашу игру!
        Но ваше письмо помчено Парижемъ, и я не знаю, вернулись ли вы посл того въ башню Сенъ-Сильверъ, куда я вамъ адресую свое. Тотчасъ же по возвращеніи, прошу васъ, приходите въ Прекруа, и мы побесдуемъ. Только посл того я смогу васъ считать своимъ женихомъ.
        Я знаю, что французская вжливость очень церемонна, но я еще не особенно хорошо постигаю вс ея тонкости, примите же со снисхожденіемъ выраженіе моихъ лучшихъ чувствъ. С. Севернъ…“
        Мишель задавалъ себ вопросъ: не сталъ ли онъ игрушкой внушеній, исходившихъ отъ Дарана и Колетты, благодаря ихъ неотступнымъ совтамъ?
        Замокъ Прекруа, иностранка, воспитательница… воспитательница у Бетюновъ, С. Севернъ…
        „Сара! — воскликнулъ онъ, — миссъ Сара… воспитательница, эта сантиментальная старая два. Кто только могъ затять эту глупую шутку и написать подобное письмо?“
        Но онъ перечелъ внимательно письмо и изъ того, что оно было написано просто, хорошимъ французскимъ языкомъ, безъ романтической ходульности, безъ всякой словесной восторженности, онъ могъ заключить, что его нельзя было приписать какому нибудь мистификатору, который не преминулъ бы развернуться въ самыхъ чувствительныхъ изліяніяхъ, собрать въ немъ самые позтическіе эпитеты и сыпать самыми удивительными англицизмами.
        Тонъ его, напротивъ, былъ простой, серьезный, благоразумный. Письмо, несмотря на содержаніе, было написано совершенно не шутливо, и лишь вспомнивъ годы и странности старой двы въ связи съ нкоторыми мстами письма: это деликатное напоминаніе о теоріи сродства душъ — „намъ предопредлено не оставаться чуждыми другъ для друга“, — явную боязнь показаться слишкомъ смлой, намекъ на молодость, довольно спорную, наивно извиняющуюся въ томъ, что она не пугается, это — „мой милый Мишель“, немного поспшное, — хотлось улыбнуться. Что же касается этого восхитительно-простодушнаго: „я ничего не подозрвала“, „какъ вы хорошо скрыли вашу игру“ — мистификаторъ употребилъ бы здсь фразы въ род: „я едва осмеливаюсь считать себя любимой“ или „я воспрещала себ видть въ вашемъ вниманіи что-либо иное, кром состраданія“ — отголосокъ скучныхъ и немного утомительныхъ намековъ, которые облюбовали въ прошломъ году г-жа Бетюнъ и ея сынъ съ того вечера, когда Мишель изъ сочувствія къ ея одиночеству пошелъ посидть съ миссъ Сарой, дружески разговаривая съ ней о прекрасной погод и о школьномъ преподаваніи въ Америк.
        По нкоторомъ размышленіи не оставалось никакого сомннія: письмо, прибывшее въ башню Сенъ-Сильверъ, было конечно слдствіемъ дурной шутки, но оно не было непосредственно дломъ злого шутника. Бдная воспитательница сама его написала своимъ лучшимъ и самымъ чистымъ стилемъ; она отвтила, ничего не подозрвая, на дйствительно полученное ею предложеніе. Въ то время какъ Мишель припоминалъ поддразниванья своихъ друзей въ Прекруа, воспоминаніе о недавнихъ хитрыхъ планахъ Клода пришло ему также на умъ. Развеселенный затянной первоапрльской шуткой надъ класснымъ наставникомъ, и зная, что почеркъ Мишеля одинъ изъ тхъ, которымъ легко можно подражать, лицеистъ ршилъ расширить поле своихъ дйствій и отправить письмо „1-го апрля“ бдной миссъ Сар, принявшей его вполн серьезно и прочитавшей удивительное посланіе, не обративъ вниманія на фатальное число. Клодъ конечно не надялся на такой полный, ни, въ особенности, на такой продолжительный успхъ своей шутки.
        Оскорбленный тмъ, что его примшали къ этой глупой исторіи, и полный сожалнія къ несчастной, которой втренность Клода боле коснулась, чмъ его самого, Мишель счелъ своевременнымъ отправиться въ Прекруа, передать г-ж Бетюнъ полученное имъ письмо и выдать безъ замедленія очень вроятную виновность будущаго бакалавра. Затмъ онъ подумалъ, что г-жа Бетюнъ разскажетъ все своему мужу, а этотъ послдній, вспыльчивый до такой степени, что въ минуты гнва не въ состояніи соразмрять ни своихъ словъ, ни своихъ поступковъ, наложить, можетъ быть, на Клода слишкомъ жестокое и, главнымъ образомъ, слишкомъ грубое наказаніе.
        Самымъ разумнымъ и самымъ человчнымъ являлось ршеніе сдлать тайно и непосредственно выговоръ Клоду, приказавъ ему самому написать миссъ Сар письмо съ почтительнымъ объясненіемъ и прочувствованнымъ извиненіемъ. Итакъ, Мишель ршилъ на слдующій же день написать своему юному другу; Бетюнъ, который собирался отправиться въ Шантильи, ничего не узнаетъ о посланіи, и происшествіе закончится довольно благополучно.
        Одно мгновеніе Мишеля забавляла мысль, какую бы мину сдлали Даранъ и Колетта, узнавъ объ его побд надъ сердцемъ миссъ Сары. Затмъ онъ забылъ Клода и его шалость. Онъ сошелъ въ небольшой паркъ и сталъ гулять подъ деревьями, дыша лснымъ воздухомъ и съ удовольствіемъ замчая успхи роста своихъ дорогихъ растеній, тхъ, которыя стремились „подняться до звздъ“.
        VI.
        Мишель, конечно, отказался отъ намренія, принятаго наканун, отправиться въ Прекруа. Ни за что на свт онъ не хотлъ бы рискнуть встртиться со своей счастливой и застнчивой невстой. Одна мысль о многозначительной улыбк, которой она не преминула бы его привтствовать, бросала его въ ознобъ.
        Бродя по полямъ, роскошно зеленвшимъ и усяннымъ цвтами, онъ дошелъ до Ривайера, гд хотлъ справиться объ условіяхъ найма коттэджа для Жака Рео на лтніе мсяцы.
        Многочисленныя развлеченія храмового праздника запрудили деревню. Мишель захватилъ по дорог шорника Камюса, хозяина виллы „Ивъ“ съ большимъ трудомъ увелъ его къ нему домой и объяснилъ ему причину своего визита. Лукавый крестьянинъ, поддерживаемый своей еще боле хитрой женой, потерялъ въ разглагольствованіяхъ, осторожныхъ отступленіяхъ и еще боле осторожныхъ предложеніяхъ добрыхъ десять изъ пятнадцати минутъ ихъ бесды, но наконецъ они сговорились, и Мишель, покинувъ Камюса, съ наслажденіемъ вдыхалъ вольный воздухъ.
        Съ обихъ сторонъ главной улицы прогуливались люди съ празднично-блаженнымъ или задорно веселымъ видомъ, останавливались передъ лавками, стны которыхъ были обтянуты дешевымъ ситцемъ краснаго цвта и убраны стеклянной посудой. На площади, гд возвышались театръ, звринецъ и другія боле дорогія мста развлеченій, праздникъ былъ въ полномъ разгар. Оглушенный музыкой каруселей, криками продавцовъ, скрипомъ турникетовъ, безпрерывными выстрлами на тир, шумомъ, грохотомъ обрушивающихся фигуръ въ „jeu de massacre“ [[15] Ярмарочная игра; фигуры, поставленные на неустойчивую доску, сбиваются ударами мяча.], Мишель терпливо пробивался сквозь толпу, стараясь по возможности никого не толкать. Передъ пирожной съ полдюжины мальчишекъ въ возраст отъ пяти до восьми лтъ, съ запачканными лицами, въ жалкихъ лохмотьяхъ смотрли жадными глазами на миндальное печенье, которое ежеминутно подавалось автоматомъ и тотчасъ же съ хрустніемъ съдалось боле состоятельными мальчиками, дтьми одного Ривайерскаго крестьянина.
        Эти, съ малыхъ лтъ лишенныя праздничныхъ радостей, дти возбудили жалость въ молодомъ человк. Одинъ изъ нихъ, самый большой, разглагольствовалъ, объясняя, какъ дйствуетъ машина и какъ иголка отмчаетъ число поданныхъ пирожныхъ. Онъ ихъ лъ, эти пирожныя, два раза, и онъ знаетъ, что они пахнуть миндалемъ и что это „такъ и таетъ у тебя во рту“… Остальные слушали, изумленные, съ пальцемъ въ носу или во рту и въ независимыхъ позахъ взрослыхъ людей.
        „Бдныя, несчастныя крошки“, — подумалъ Мишель.
        И онъ подошелъ къ нимъ.
        — Ну, — сказалъ онъ, — ступайте, цльтесь каждый по три раза; спокойно, безъ драки, — добавилъ онъ, чтобы умрить стремительность, обнаруженную ими.
        Эти юные дикари нисколько не подумали поблагодарить своего благодтеля. Лишь самый большой, знавшій такъ хорошо механизмъ лоттереи и вкусъ печенья, остался позади. Стоя вытянувшись передъ Треморомъ, онъ снялъ свою шерстяную шапку и безъ малйшаго смущенія, съ вздернутымъ носомъ, съ сіяющими отъ восторга глазами бросилъ лихо:
        — Ну, вы действительно шикарный типъ.
        Въ то время какъ Мишель, котораго развеселилъ комплиментъ, платилъ за восемнадцать пирожныхъ, онъ почувствовалъ, какъ до его плеча легко дотронулись кончикомъ зонтика.
        — Итакъ, добрый молодой человкъ, вы угощаете маленькихъ дтей. Я думала вы въ Париж, — говорилъ звучный голосъ съ очень характернымъ американскимъ акцентомъ.
        Мишель повернулся и очутился лицомъ къ лицу съ высокой, блокурой молодой женщиной. Сіяя бодрой свжестью въ своемъ весеннемъ туалет, она держала за руку двухъ блокурыхъ двочекъ, крпкихъ и улыбающихся, какъ она.
        Въ нсколькихъ шагахъ, на другой сторон улицы, группа дачниковъ упражнялась въ стрльб изъ самострла и оттуда слышались смхъ и восклицанія. Треморъ никогда не думалъ, чтобы въ начал апрля можно было собрать въ Ривайер такое значительное и элегантное общество; но Май Бетюнъ пріобрла бы знакомство и въ Сахар и развела бы флиртъ въ скалахъ Кордильеровъ.
        Бетюнъ женился на ней изъ-за ея прекраснаго приданаго, но никогда никто не могъ понять, зачмъ она вышла замужъ за Бетюна; впрочемъ, онъ велъ крупную игру на бирж, между тмъ какъ она добивалась успха въ свт, и они такъ рдко встречались, что отношенія между ними были самыя согласныя.
        Май жила нарядами и болтовней, разнообразя жизнь благородными эксцентричностями, но ея искренность, ея открытый, веселый характеръ, ея естественныя манеры нравились Мишелю, который, порицая Колетту, и безъ того довольно легкомысленную, за ея интимность съ самой сумасбродной и самой легкомысленной изъ женщинъ, былъ, однако, однимъ изъ самыхъ искреннихъ друзей прекрасной американки.
        — Я только что пріхалъ, сударыня, — сказалъ Мишель, отвчая Май на маленькій упрекъ, сдланный ему въ вид намека.
        И пожавъ руку, протянутую ему, онъ поцловалъ двочекъ, подставлявшихъ свои розовыя, какъ плоды, щечки.
        — Ты мн разскажешь сказку? — сказала Модъ.
        — Ты мн нарисуешь волка? — просила Клара.
        — Дв сказки и двухъ волковъ, — общалъ Треморъ, смясь.
        Затмъ, повернувшись къ матери:
        — Я узналъ отъ Колетты, что вы предпринимаете изумительныя работы въ Прекруа.
        Приложивъ къ носу лорнетку изъ свтлой черепахи, Май Бетюнъ съ лукавой улыбкой въ уголкахъ губъ внимательно посмотрла на молодого человка.
        — А я, — отвтила она вполголоса, — узнала черезъ кого-то еще боле удивительную новость.
        Удивленный, Мишель взглянулъ на нее вопрошающимъ взглядомъ.
        — Съ вами, значитъ, надо всегда разсчитывать на неожиданности, — продолжала она. — Вы революціонеръ въ жизни. Во всякомъ случа эта помолвка по-американски — или я въ этомъ ничего не понимаю… Не правда ли, Колетта въ восторг?
        Она говорила со своей обычной легкостью; однако, очень короткая пауза дала ей возможность замтить вдругъ изумленіе, изобразившееся на лиц Тремора, и она остановилась.
        — Новость была мн сообщена по секрету; мн не показали вашего письма, милостивый государь, будьте покойны, и я ничего не говорила ни одной живой душ, — объявила она смясь.
        Затмъ, указывая на свой летучій отрядъ:
        — Пойдите, шепните ей какую-нибудь нжность, — воскликнула она, это будетъ имть особенную прелесть въ толп.
        — Но сударыня… — хотлъ протестовать пораженный Мишель.
        — Ступайте, ступайте, я васъ не задерживаю… Сюзи, Сюзи…
        При этомъ имени молоденькая двушка обернулась и вышла на нсколько шаговъ изъ группы стрлковъ.
        Тогда Мишель увидлъ розовое личико, мило стсненное высокимъ воротникомъ драповаго коллета, улыбавшееся ему, и онъ узналъ велосипедистку „Зеленой Гробницы“.
        Съ головкой, очень женственно покрытой на этотъ разъ чернымъ бархатнымъ токомъ, одтая въ свтло-срый костюмъ, длинныя складки котораго мягко спадали до обуви, она показалась Мишелю мене ребенкомъ, боле высокой и гораздо красиве, чмъ въ смшномъ наряд мальчишки въ спортсменскомъ костюм. Почти тотчасъ же молодая двушка встртила взглядъ своего провожатаго прошлой недли, и яркая краска залила ея лицо.
        Что касается Мишеля, самое безобразное видніе мене ужаснуло бы его, чмъ этотъ юный двичій образъ. Онъ пережилъ минуту хаотическаго душевнаго состоянія. Жертва Клода, „невста 1-го апрля“, авторъ полученнаго наканун письма, была значитъ эта молодая двушка? Что сказать? Что сдлать? Какъ нежданно открыть этому бдному ребенку въ публичномъ мст, передъ лицомъ пятидесяти любопытныхъ смшную интригу, жертвой которой она была? Какъ, именно ей, признаться, что человкъ, которому она охотно давала свое согласіе, ни одной минуты не думалъ о ней съ того вечера, когда, почти незнакомый, видя въ ней немного эксцентричную двочку, онъ провелъ ее до воротъ Прекруа? И раскланиваясь съ ней, онъ глупо покраснлъ, покраснлъ боле чмъ она, отъ шеи до корня волосъ, — признакъ смущенія, заставляющій страдать наше мужское самолюбіе, иной разъ до того, что хотлось бы согнать его хотя бы цною года жизни. Наконецъ, чувствуя, что нужно говорить, что-нибудь сказать, хотя бы глупость, Мишель произнесъ боле или мене естественнымъ тономъ фразу, имвшую отношеніе къ приключенію въ „Зеленой Гробниц“, не подтверждая и не противорча
увреніямъ г-жи Бетюнъ.
        — Вы еще не получили никакихъ извстій о рыцар, мадемуазель?
        Маленькій веселый огонекъ, бывшій въ глазахъ молодой двушки, освтилъ все ея лицо.
        — Конечно, да, — отвтила она, глядя прямо въ глаза Мишелю, между тмъ какъ маленькая Модъ бросилась къ ней и съ крикомъ радости обвила ея талію своими руками.
        Г-жа Бетюнъ подошла ближе.
        — Васъ будутъ ждать завтра утромъ въ Прекруа, г-нъ дикарь, — заявила она съ той присущей ей неотразимой доброжелательностью, которая обозначала въ ней большую жизнерадостность.
        Мишель отвтилъ машинальной улыбкой, которая могла быть принята за радостное согласіе, затмъ, отговариваясь необходимостью написать спшное письмо, онъ убжалъ, не обмнявшись съ обими дамами боле ясными или ршительными словами.
        Въ состояніи неописуемаго нравственнаго разстройства вернулся онъ къ себ, но ему не удалось на досуг обдумать новыя и бдственныя усложненія шалости Клода. Въ башн Сенъ-Сильвера его ожидало письмо Колетты, разъяснившее ему многое, но написанное въ такомъ радостномъ тон, который еще боле усилилъ его угнетенное состояніе.
        „Гадкій, скрытный братишка! Оно очаровательно, твое похожденіе въ „Зеленой Гробниц“. Но знаешь ли, отъ кого я узнала о немъ сегодня и знаешь ли, кто была его героиня? Право, я могу съ трудомъ поврить, что вы настолько оба измнились, чтобы ты ее совсмъ не узналъ, а она догадалась кто ты, только благодаря башн Сенъ-Сильвера? Я спрашиваю себя, не играли ли вы оба безсознательно одну и ту же игру, такъ какъ, обнаруживъ наконецъ твое имя, маленькая плутовка воздержалась назвать теб свое. Во всякомъ случа я никогда не могла бы пожелать боле поэтической обстановки для встрчи моего брата съ моей маленькой Занной, и мн покажется теперь ужасно банальнымъ представить г-на Мишеля Треморъ миссъ Сусанн Севернъ-Джэксонъ (Севернъ — имя ея пріемнаго отца) въ обыкновенной гостиной.
        „Бдная малютка! Я была вполн довольна, когда увидла изъ ея письма, что она въ Прекруа у Май Бетюнъ, балующей и лелющей ее, какъ бы я сама ее баловала и леляла. Мн ужасно стыдно, но я почти рада тому, что миссъ Стевенсъ была достаточно больна, чтобы секретарь сталъ ей настолько же не нуженъ, насколько становилась необходима сидлка. Вс эти событія были предначертаны. Нужно было, чтобы миссъ Сара выводила изъ себя всю зиму Май Бетюнъ и чтобы миссъ Стевенсъ слегла въ постель весной, для того чтобы моя прелестная кузина, воспитательница Модъ и Клары, встртила въ одинъ дождливый день въ лсахъ Ривайера врнаго своей голубятн владльца Сенъ-Сильвера?
        „Напиши мн поскоре, я тороплюсь узнать отъ тебя романъ „Зеленой Гробницы“.
        „Робертъ отнын въ состояніи оглушить всхъ присяжныхъ засдателей со всей земли. Онъ разсчитываетъ, что мы удемъ изъ Каннъ около 18-го этого мсяца и что мы поселимся въ Кастельфлор раньше 1 мая — какъ разъ, увы! въ моментъ, когда Бетюны удутъ во Флоренцію, а мой братъ отправится къ туманнымъ берегамъ фіордовъ, чтобы вернуться къ намъ скальдомъ или, что еще хуже, съ чертами ибсеновскаго резонера! Злой дикарь!
        Все-таки я цлую тебя
        Твоя Колетта“.
        Мишель сложилъ это письмо вчетверо, разорвалъ его и бросилъ куски въ каминъ. Воспитательницей Бетюновъ была теперь не миссъ Сара, а миссъ Севернъ, она же велосипедистка „Зеленой Гробницы“ и внучка тети Регины, молодая кузина, которую Колетта называла еще ея дтскимъ именемъ, маленькая Занна, засыпавшая въ 15 лтъ такъ мирно за дессертомъ… Колетта не могла выразиться боле справедливо; дйствительно, казалось, что вс обстоятельства спутались, чтобы содействовать одному и тому же результату, но Мишель былъ далекъ отъ того, чтобы разсматривать слдствіе столькихъ причинъ такъ же просто, какъ его сестра, и восхвалять, подобно ей, искусство невидимой руки, которая, казалось, сплела его судьбу. Рокъ завелъ его въ западню; теперь задача состояла въ томъ, чтобы оттуда выбраться.
        Хотя письмо Колетты освщало темный пунктъ, все же оно не помогло молодому человку распутать это глупое положеніе. Проектъ написать Клоду становился неисполнимымъ. Миссія вывести изъ заблужденія главную жертву безразсудной шутки делалась теперь слишкомъ щекотливой, чтобы ее препоручить виновному.
        Самое благоразумное ршеніе было разсказать все г-ж Бетюнъ и положиться на ея женскій тактъ. Уши Клода конечно немного потерпятъ вслдствіе этого объясненія, но Тремору не приходилось бояться для автора столькихъ бдствій, сколько отъ чрезмрной временами строгости самого Бетюна.
        Все его состраданіе обратилось на его молоденькую, малоизвстную ему кузину. Просто, безъ колебаній она согласилась отдать свою прекрасную молодость человку, который, ей казалось, ея любилъ, а онъ собирался оттолкнуть безцнный даръ, онъ собирался грубо сказать: „вы соглашаетесь выйти за меня, мрачнаго, угрюмаго, разочарованнаго во многомъ; но я отказываюсь отъ васъ, которая вся — красота, вся — надежда и вся — радость“.
        Бдное дитя! Она уже много страдала, теряя одного за другимъ своихъ родителей, свою бабушку, своего дядю, всхъ естественныхъ покровителей ея слабости, ея неопытности; но въ 20 лтъ рдко теряютъ вру въ жизнь, рдко ея боятся, рдко не ждутъ отъ нея чудесныхъ сюрпризовъ.
        И конечно маленькая Занна улыбалась будущему, не представляя себ, чтобы кто-нибудь могъ ответить строгимъ взоромъ на эту доврчивую улыбку. Благодаря Мишелю мучительный стыдъ замнитъ это счастливое довріе, онъ нанесетъ женщин, молодой двушк, высшее оскорбленіе — видть себя пренебреженной, посл того, какъ она дала свое согласіе стать невстой! И избгая ужаса встрчи со своимъ женихомъ „на день“, быть можетъ бдная молоденькая воспитательница покинетъ радушный и дружескій домъ, который ее пріютилъ… Проказы шалуна Клода угрожали трагическими послдствіями…
        Мишель взялся вновь за письмо миссъ Севернъ. Онъ принялся разбирать каждую фразу, и он вс сдлались теперь для него ясными.
        Нтъ, конечно Мишелю Тремору и внучк Регины Брукъ было предопредлено не оставаться чуждыми одинъ для другого, и было бы вполн естественно, чтобы этотъ большой кузенъ сталъ опорой для бдной маленькой кузины, одинокой въ этомъ огромномъ мір…
        Сусанна была благодарна Мишелю, забывшему, что она живетъ своимъ трудомъ, и не краснвшему изъ-за этого, подобно другимъ. Она удивлялась, что онъ такъ хорошо скрывалъ свои намренія. Она думала, что ему было пріятно разыграть невдніе, дать себя очаровать, не требуя родственнаго доврія. Действительно, если бы Мишель не узналъ свою кузину въ тотъ день, разв бы онъ обратился къ ней спустя нсколько дней съ предложеніемъ.
        Все таки это предложеніе удивило молодую двушку, и если она на него такъ отвтила, то потому, что знала своего кузена гораздо больше, чмъ это было возможно въ два свиданія, съ промежуткомъ въ шесть лтъ… Она, однако, наивно извинялась за поспшное согласіе.
        Въ конц письма, наскучивъ обращеніемъ „Милостивый государь“, она писала „мой милый Мишель“ троюродному брату. Затмъ она просила Мишеля придти поговорить съ ней; ей нужно было сказать ему многое… Ей хотлось, вроятно, чтобы онъ лучше ее узналъ, и вроятно также, хорошенько узнать того кузена, которому она отдавала свою жизнь.
        Наконецъ, боясь показаться слишкомъ отличной отъ молодыхъ французскихъ барышень, она, чтобы закончить, искала очень корректную формулу…
        Мишель смялся надъ собой, что могъ приписать такое юношеское письмо миссъ Сар. Страшная жалость, чувство трогательной заботы умиляли его, напомнивъ ему то, что онъ испытывалъ наканун, мечтая о своихъ дтяхъ и своей любви къ нимъ; и онъ досадовалъ на себя за свои отклоненiя въ сторону. Сегодняшняя встрча, невольная комедія, разыгранная имъ, еще боле усложняли положеніе.
        Онъ обвинялъ себя, Клода, также Колетту, которая вроятно превратила своего брата въ паладина, чтобы представить его воображенію Сюзанны. Ахъ, какое это было бы счастье, если бы молодая двушка ограничилась вжливымъ отказомъ своему мнимому воздыхателю!
        Но мысли Мишеля уклонились: миссъ Севернъ, одинокая, бдная или почти бдная, искала богатства и положенія въ свт; она ухватилась за первую встрченную случайность. Въ этомъ случа униженіе молодой двушки не могло особенно огорчить бывшаго возлюбленнаго м-ль Морель; напротивъ, оно было бы местью за него. Мишель старался даже найти удовольствіе въ этой мысли; но она была въ полномъ противорчіи съ его великодушной натурой, и онъ оставилъ ее, забывъ совершенно свою кузину, чтобы горько посмяться надъ тмъ, съ какимъ глупымъ видомъ онъ появится завтра у г-жи Бетюнъ.
        Въ тотъ моментъ, когда онъ, пообдавъ, вставалъ изъ-за стола, неожиданно появился Альбертъ Даранъ, и Мишель испустилъ вздохъ облегченія. Владлецъ башни Сенъ-Сильвера ршительно усталъ отъ своихъ разговоровъ наедин съ Мишелемъ Треморомъ!
        Онъ потащилъ вновь прибывшаго въ кабинетъ съ драгоцнными обоями и, жалуясь, передалъ ему странную исторію; но эффектъ отъ этого разсказа получился неожиданный. Даранъ разразился хохотомъ, онъ задыхался отъ смха.
        — Это великолпно! — воскликнулъ онъ; — мы сговорились, признавъ, что неблагодарная роль „будущаго жениха“ теб плохо подходитъ и что нужно, чтобы милое дитя тебя избавило отъ скуки долгаго ухаживанія и колебаній, предшествующихъ предложенію… Не такъ ли!…
        При смх своего друга Мишель закусилъ губу.
        — Я, право, совсмъ не нахожусь въ шутливомъ настроеніи, — сказалъ онъ довольно холодно. — Мн скучно, тягостно отъ этой нелпой исторіи; я теб о ней говорилъ, желая получить совтъ. Такъ какъ ты можешь мн предложить лишь одн язвительныя насмшки, оставимъ это и перейдемъ къ другому. Надолго ты здсь, въ Ривайер?…
        — На недлю, — возразилъ спокойно коллекціонеръ.
        И онъ замолчалъ, затмъ вдругъ, начиная вновь:
        — Почему ты не хочешь жениться на этой молодой двушк?
        — Почему? — повторилъ Мишель, разгорячившись совсмъ на этотъ разъ. — Но, честное слово, ты сходишь съ ума! Разв я когда нибудь имлъ намреніе жениться? И если бы я его даже имлъ, разв я былъ бы настолько глупъ, чтобы жениться на молодой двушк, которую я едва знаю и которую не люблю!
        — Которую ты не любишь чувствомъ Рюи Блаза или Антони, но…
        — Которую я просто не люблю, — отрубилъ Мишель.
        — Но, — продолжалъ Даранъ съ той же невозмутимостью, но я не вижу, чтобы было необходимо особенно страстно любить женщину, на которой женишься. Каждый день устраиваются очень разумные браки, гд любовь никого не воспламеняетъ. Это часто самые счастливые…
        — Денежные браки!…
        — Совсмъ нтъ. Есть мужчины, женящіеся для того, чтобы имть пріятную домашнюю жизнь и детей… Если миссъ Севернъ добрая, умная и къ тому же хорошенькая, а это такъ! и здоровая, я повторяю, я не вижу, почему бы теб на ней не жениться.
        Сидя въ кресл подл шкафа, переполненнаго фарфоромъ, Мишель отбивалъ маршъ на дубовой стнк, не глядя на Дарана и длая видъ, что его не слушаетъ; внезапно онъ повернулся, смясь въ свою очередь очень горькимъ смхомъ.
        — „Мишель“ или „Женатый поневол!“ Плохой водевиль Скриба. Знаешь, что я сдлаю? Я уду завтра и напишу съ Нордкапа г-ж Бетюнъ, пусть объясняется со своимъ сыномъ. Что касается тебя, ты единственный въ своемъ род! Нтъ, если есть совтъ, въ самомъ дл, котораго я не ждалъ ни отъ тебя, ни отъ кого, сознаюсь, то это именно тотъ, чтобы возложить на себя отвтственность за смшное письмо, написанное отъ моего имени плохо воспитаннымъ школьникомъ и жениться на какой нибудь молодой двушк вслдствіе первоапрльской шутки.
        — Это вовсе не какая-нибудь двушка, — упрекнулъ Даранъ. — Это твоя кузина и это жена, назначаемая теб твоей сестрой. Что же касается письма этого маленькаго животнаго, Клода, оно, честное слово, должно быть не такъ плохо написано, разъ къ нему отнеслись такъ серьезно.
        — Ты кажется начинаешь находить, что я долженъ чувствовать себя обязаннымъ Клоду!
        — Не невозможно, мой милый, — заявилъ изобретатель эликсира Мюскогюльжъ.
        — Но ты согласенъ, во всякомъ случа, что я единственный судья въ этомъ дл?
        — О, безусловно, — возразилъ Даранъ. — Имешь ты извстія о г-не Фовель?
        — Да…
        — Хорошія?
        — Великолпныя.
        — Его воспаленіе гортани?
        — Вполн прекратилось.
        — Тмъ лучше, тмъ лучше, адвокатъ не долженъ терпть затрудненій изъ-за гортани, чортъ возьми!
        Разговоръ продолжался въ тон банально-шутливомъ, затмъ наступило молчаніе, и Мишель началъ снова:
        — Ты, значитъ, не понимаешь, что я покажу чудовищный эгоизмъ, женясь на этой молодой двушк? Ахъ! если бы мн было двадцать лтъ! Можетъ быть, я тогда убаюкивалъ бы себя прелестными иллюзіями, можетъ быть я говорилъ бы себ: „она хорошенькая, прелестная, я ее полюблю“. Но мн тридцать, я знаю жизнь; и въ особенности я знаю самого себя. Ясный цвтъ лица и прекрасные глаза недостаточны, чтобы мн вскружить голову. Я не влюбленъ въ это дитя; допуская, что со временемъ появится искренняя привязанность къ ней, я знаю, что она не внушитъ мн никогда глубокой, пылкой любви; я знаю, что она никогда черезъ меня не познаетъ страсть, на которую она надется, на которую она иметъ право надяться, которую она, вроятно, ждетъ отъ меня.
        Такъ какъ Даранъ тихо пожалъ плечами, молодой человкъ продолжалъ:
        — Сдлай милость, поврь мн, что я не считаю себя неотразимымъ. Но говорятъ, будто поколніе молодыхъ романтичныхъ двушекъ еще не совсмъ исчезло изъ этого міра, и великія безумія еще трепещутъ въ нкоторыхъ 20-лтнихъ сердцахъ. Вспомни обстоятельства, при которыхъ мы встртились, миссъ Севернъ и я… и этотъ часъ, проведенный подл могилы умершаго отъ любви рыцаря… и это имя, написанное ею на стн подъ вліяніемъ легенды… Ахъ! зачмъ я его не прочелъ!… Бдная малютка! Она нашла во мн сходство съ рыцаремъ. И три дня спустя посл этого начала изъ главы романа Жоржъ Зандъ или Фейе…
        — Позволь, добавь еще велосипедъ…
        — … она получаетъ письмо отъ Клода. Но она должна была въ тотъ моментъ собрать въ своей послушной памяти сотни фантастическихъ исторій, предметовъ ея прежнихъ грезъ, чтобы построить въ своемъ воображеніи прелестный романъ и лучше убдить себя въ томъ, что выраженныя чувства ее тронули. Подумай только, какой ужасъ! Если герой недостоинъ поэмы — баста… Воображеніе — могущественная фея украшаетъ и облагораживаетъ его. Ты увидишь, что, благодаря сумасброднымъ разсказамъ Колетты и исторіи рыцаря, это дитя совершило чудо, превративъ меня въ героя романа, какъ ты говорилъ въ прошлый разъ. Ясно, однако: гордясь любовью легендарной личности, бдная двушка неожиданно откроетъ глаза и очутится лицомъ къ лицу съ банальнымъ джентльменомъ, женящимся на ней отъ бездлья, чтобы не тянуть долго, какъ говорятъ. Какое разочарованіе! Если бы я серьезно думалъ жениться на Сюзанн Севернъ, я бы не хотлъ, чтобы она могла меня обвинять въ обман; то, что я теб сказалъ сейчасъ, я хотлъ бы, чтобы она знала.
        — Нтъ ничего легче, — отвтилъ иронически Альбертъ. Ты это ей сообщи…
        — Да, можетъ быть… Тогда она мн отвтитъ: вы не тотъ, кого я ждала, прощайте…
        Даранъ взялъ машинально книжку журнала и перелистывалъ ее, не читая.
        — На твоемъ мст я не сталъ бы искать вчерашняго дня, ломиться въ открытую дверь, я далъ бы себя увлечь прелестью этого очаровательнаго романа. Можетъ быть въ силу того, что меня считаютъ за героя Фейе [[16] Октав Фёйе (фр. OctaveFeuillet, 1821-1890) — французский писатель, сын крупного провинциального чиновника, роялист по убеждениям, был близок ко двору Наполеона III. В 1862 году был избран в Академию. Фёйе выступал как апологет и защитник аристократии. Он создал произведения, насыщенные реакционно-идеалистическими и романтическими настроениями. (Прим. скан.)], я поврилъ бы и сталъ бы въ дйствительности таковымъ со временемъ… Вра спасаетъ. Во всякомъ случа мн бы очень польстило, чтобы прекрасные глаза видли во мн такого… Боже мой, романъ богатаго молодого человка, конечно мене поэтиченъ, чмъ…
        — Ты ошибаешься, — возразилъ Мишель. — Очень возможно, что миссъ Севернъ испытала чувства, которыя я теб описалъ… и при всемъ томъ мн нечмъ гордиться, такъ какъ при тхъ же самыхъ обстоятельствахъ, въ той же самой романтической обстановк, первый встрчный пробудилъ бы ихъ подобно мн; и однако, если бы она мн въ нихъ созналась или добровольно дала ихъ угадать, я можетъ быть былъ бы неспособенъ врить въ ихъ искренность, я можетъ быть увидлъ бы въ этомъ комедію, второе изданіе комедіи, понимаешь? Молодая, бдная двушка, честно продающаяся на всю жизнь и разыгрывающая влюбленную, потому что она не иметъ мужества сознаться въ этомъ передъ человкомъ, за котораго она выходитъ замужъ! Ахъ, къ несчастью это для меня не новость.
        На этотъ разъ Даранъ рзко положилъ книгу, которую держалъ, и повернулъ кресло, чтобы лучше видть Мишеля:
        — Ахъ, вотъ какъ, — сказалъ онъ, — чего же ты хочешь? Ты ненавидишь браки по расчету, но ты не вришь въ искренность бдной двушки; ты не понимаешь браковъ изъ покорности передъ требованіями свта, но ты боялся бы жениться изъ романтическаго увлеченія; ты уважаешь только браки по любви, но ты клянешься, что никогда не будешь любить свою жену; ты презираешь молодыхъ двушекъ, выходящихъ замужъ изъ расчета, но ты говоришь, что, если бы которая изъ нихъ теб выказала любовь, ты не счелъ бы ее искренней… Чего ты хочешь?
        — Я не хочу жениться, вотъ и все… И я не желалъ бы, чтобы мое имя было примшано къ глупой исторіи… Ты прекрасно понимаешь, что я не пожертвую своей свободой изъ-за первоапрльской шутки Клода Бетюна.
        — Это врно, — продолжалъ Даранъ примирительнымъ голосомъ, — что ты не отвтственъ ни за глупости юнаго Бетюна, ни за опрометчивость миссъ Севернь, которая должна бы обращать вниманіе на числа, какими помчены получаемыя ею письма. Ты очень деликатно выяснишь положеніе г-ж Бетюнъ, которая также очень деликатно передастъ миссъ Севернъ, что если бы ты чувствовалъ малйшую склонность къ браку, ты былъ бы счастливъ пожертвовать собою для ея счастья, но что… и т. д. Наконецъ, ты правъ, все это только сюжетъ для водевиля.
        — Ахъ, ты считаешь это за сюжетъ для водевиля, — воскликнулъ Мишель съ полнйшей непослдовательностью, — ты находишь, что очень смшно и забавно сказать молодой двушк: „мадемуазель, вы очень милы, согласившись принять мое имя, но я ни за какую цну не соглашусь вамъ его дать…“
        — Вдь это не ты ей скажешь. Ты все принимаешь трагически.
        — Ахъ, прошу тебя Даранъ! — сказалъ молодой человкъ, сжимая свой лобъ руками.
        И они больше не возвращались къ этому, продолжая говорить о разныхъ вещахъ.
        Замчаніе его друга напомнила Мишелю о размышленіяхъ, явившихся у него посл несчастной встрчи съ Клодомъ.
        Зачмъ мучиться сверхъ мры изъ-за этого водевильнаго положенія. Преувеличивать его значеніе — это подчеркивать его странность. Нужно было посмяться надъ „1-мъ апрля“ Клода. Если бы миссъ Севернъ была умна, она первая посмялась бы.
        Но трудне всего въ подобномъ случа именно умть смяться такъ, чтобы не казаться отвратительнымъ. Какъ нкоторыя шутки кажутся боле пошлыми въ устахъ личности, не имющей обыкновения шутить, нкоторые безпечные поступки, охотно прощаемые легкомысленнымъ существамъ, почти одобряемые у тхъ, которые ихъ совершаютъ съ непринужденностью, преувеличиваются и принимаютъ совершенно другія пропорціи, какъ только въ этомъ замшано существо серьезнаго или безпокойнаго нрава.
        Вся мнительность, вся прежняя застнчивость пробудились въ Мишел, и въ отчаянномъ усиліи онъ ставилъ себ напрасные вопросы, которые задаешь посл совершившагося факта, какъ бы находя удовольствіе въ томъ, чтобы убдиться въ своей неудач или въ своей неловкости. Отчего не подождалъ онъ настоящей весны, чтобы покинуть Парижъ? Отчего не ухалъ онъ въ Норвегію? Зачмъ вообще провелъ онъ зиму во Франціи? Зачмъ, тотчасъ же по полученіи письма, приписаннаго имъ тогда еще старой миссъ Сар, не сообщилъ онъ о своихъ безпокойствахъ г-ж Бетюнъ, вмсто того, чтобы глупо ждать новыхъ осложненій? Почему, наконецъ, въ этотъ же день, на праздник, не имлъ онъ мужества отречься отъ нелпой помолвки, съ которой его поздравляли? Вотъ это-то какъ бы молчаливое согласіе затрудняло теперь необходимые шаги въ Прекруа для разршенія недоразумнія.
        Совты Дарана, вполн безсмысленные, раздражили Мишеля; одинъ изъ нихъ, впрочемъ, тотъ, который обусловилъ вс остальные, занималъ его еще, благодаря неожиданному удивленію, смущенію, тотчасъ же смнившемуся негодованіемъ. Какъ могла подобная странная идея придти Дарану, чтобы онъ, Треморъ, воспользовался мистификаціей Клода, чтобъ жениться на своей кузин Сюзанн?
        Изъ всхъ возможныхъ и невозможныхъ выходовъ можетъ быть это былъ единственный, который не пришелъ въ голову Мишелю до прихода его друга. Его экскурсіи въ область нелпаго не шли такъ далеко.
        Теперь, боле снисходительный къ выходкамъ Дарана, онъ улыбался имъ, сожаля о своемъ гнв, удивляясь, однако, что вс возраженія, приведенныя имъ противъ страннаго предложенія, не пришли на умъ самому разсудительному, умному Альберту.
        Затмъ слова Дарана напомнили ему мрачныя размышленія, осаждавшія его наканун и мало-помалу, углубляясь все дальше въ томъ направленіи, на которое толкнулъ его Даранъ, онъ вновь сталъ мечтать объ уют, который внесло бы въ его существованіе присутствіе любимой женщины.
        Уставшій жить одиноко и преслдуемый чувствомъ этой усталости, которое наступало у него посл долгаго и почти болзненнаго уединенія, онъ приходилъ къ заключенію, что по крайней мр въ одномъ пункт Даранъ разсуждалъ правильно, и что бракъ, отъ котораго можно было требовать спокойствія, семейныхъ радостей, прелести домашняго очага и который, слдовательно, заключалъ бы извстныя условія счастья, могъ бы дйствительно осуществить идеалъ спокойной и счастливой жизни, не будучи въ то же время слдствіемъ страстнаго увлеченiя.
        Мишель и не думалъ жениться на Сюзанн Севернъ; во-первыхъ, это значило бы взять на себя со всей серьезностью развязку шалости дурного тона, а онъ боялся быть смшнымъ, это была одна изъ его слабостей; затмъ, если предположить, что ему предстоитъ когда нибудь жениться, онъ желалъ только благоразумнаго союза, изъ котораго былъ бы строго исключенъ всякій романтическій элементъ и наконецъ, не наступилъ еще моментъ принять такое серьезное ршеніе.
        Мишель ненавидлъ опрометчивыя ршенія. Но можетъ быть, впослдствіи, онъ попривыкнетъ къ мысли, что нужно разстаться со своей свободой; можетъ, онъ станетъ отнын меньше противиться Колетт, когда она начнетъ восхвалять передъ нимъ какую нибудь молодую двушку. О! не быть одинокимъ, знать, что у тебя есть обязанности, даже отвтственность; сознавать себя центромъ и источникомъ существованія нсколькихъ жизней, чувствовать, что не имешь права предаваться унынію, что ради другихъ необходимо оставаться властелиномъ своей силы, своего ума, своихъ настроеній!
        Одну минуту Мишель увидлъ блуждавшій въ темной комнат, благодаря мерцанію огня, тонкій силуэтъ, который не принадлежалъ однако ни велосипедистк изъ лса Жувелль, ни хорошенькой американк на деревенскомъ праздник, но это не была и ускользнувшая изъ рамки, вчно улыбающаяся блая владлица замка. Призрачная, воздушная, она безшумно скользила среди обстановки комнаты… Можетъ быть она разставляла цвты въ старый Руанскій фарфоръ? И очарованіе этого неуловимаго образа наввало пріятное спокойствіе, проникавшее вс предметы. Мишель закрылъ глаза; онъ воображалъ, что кто-то находится здсь, что чей-то голосъ заговоритъ съ нимъ, что, если онъ протянетъ руку, рука боле тонкая спрячется въ ней, или что онъ одинъ, но въ сосдней комнат легкій шумъ иголки мрно сопровождаетъ мелодію колыбельной псни.
        Одинъ моментъ даже прекрасный открытый взглядъ Симоны Шазе блеснулъ изъ самой глубины тни, и смющіяся губы Маргариты Сенваль, очень хорошенькой брюнетки, которую Мишель часто встрчалъ въ гостиной г-жи Фовель, произнесли таинственныя слова… Тогда маленькая американка попыталась отогнать невинный взоръ и прервать болтливую соперницу, сказавъ:
        — Мое имя боле нжно, чмъ имя Аллисъ; невста рыцаря — это я; зачмъ ты вызываешь другіе образы, кром моего?
        Но Мишель отвтилъ:
        — Ты — романъ, поэзія; романъ и поэзія меня обманули, между ними и мной все кончено; не жди боле рыцаря: онъ лежитъ мертвый на своемъ каменномъ лож. Ничье имя не сможетъ взволновать его сердце, ни оживить его взоръ, даже твое, какъ бы нжно оно ни было, ни имя, бывшее его послднимъ вздохомъ, которое онъ забываетъ теперь въ своемъ вчномъ сн.
        VII.
        Мишель веллъ осдлать Тристана къ 10 часамъ и отправился въ Прекруа, гд онъ спросилъ г-жу Бетюнъ. Стоя передъ окномъ въ маленькой гостиной, онъ смотрлъ въ садъ.
        Было срое утро съ туманомъ, окутавшимъ деревья, и мелкій дождь время отъ времени одвалъ въ трауръ вс предметы. Тоскливая погода, наводящая сплинъ. Въ углу лужайки подымался одиноко тополь и такъ тихо колебался, что нельзя было слышать шелеста листьевъ.
        Часъ объясненій пробилъ. Подобно ребенку, собирающемуся отвчать плохо выученный урокъ или испрашивать сомнительное позволеніе, Мишель подготовлялъ фразы. Почти такой же застнчивый, какъ и раньше подъ прикрытіемъ искусственной развязности, онъ никогда не осмлился бы положиться на вдохновеніе минуты. Во всякомъ случа онъ не доврялъ себ и охотно прорепетировалъ бы сцену, въ которой онъ долженъ былъ выступить главнымъ актеромъ: вступленіе, изложеніе фактовъ, сдерживаемое проявление сильнаго неудовольствія… Онъ извинится, что не нашелъ раньше удобнаго случая предупредить миссъ Севернъ, и закончитъ очень деликатнымъ и сдержаннымъ намекомъ, что онъ не заслуживаетъ счастья получить эту маленькую ручку, которой его удостоили, и не считаетъ себя вправ принять ее.
        Поэтому-то, въ виду ожидавшаго его нелпаго положенія, Мишель чувствовалъ нкоторое утшеніе, вызывая въ памяти открытое лицо Май Бетюнъ. Эту свтскую женщину ничмъ нельзя было удивить, и кром того она была безконечно добра подъ своими легкомысленными манерами. Она съ тактомъ и мягкостью исполнитъ миссію, которую возложатъ на нее по отношенію къ Сюзанн. Кто знаетъ, можетъ быть въ своемъ желаніи загладить безтактность своего Клода, она доставитъ миссъ Севернъ блистательное удовлетвореніе, и вскор по мановенію магической палочки, какъ въ послднемъ акт фееріи, появится какой-нибудь сказочный принцъ? Благодаря любезной женщин, маленькая Занна сможетъ приподнять свою бдную униженную головку и очень скоро въ радости новой помолвки забудетъ, что когда-то отъ нея отказался угрюмый сычъ башни Сенъ-Сильвера.
        Мишель поклялся бороться противъ феномена „душевной оптики“, склонявшаго его видть все боле серьезно, чмъ это было въ дйствительности, подобно тому, какъ нкоторые художники, благодаря особенному устройству глаза, видятъ все преувеличенно. Онъ возьметъ тонъ совершенной беззаботности и непричастности къ создавшемуся запутанному положенію. Никакая отвтственность не лежала на немъ въ этомъ безсмысленномъ подлог, къ которому примшивалось его имя. Авторомъ обмана былъ Клодъ; естественные отвтчики за виновнаго были г-нъ и г-жа Бетюнъ. И съ какой-то тупоумной настойчивостью фраза, вполн логичная между прочимъ, приходила безпрестанно на умъ Мишелю: „не могу же я однако жениться только потому, что Клоду вздумалось обмануть къ 1 апрля воспитательницу своихъ сестеръ?“
        Наконецъ молодой человкъ услышалъ шаги; вошла г-жа Бетюнъ. Къ несчастью она была не одна. Сіяющая, какъ всегда, съ выраженіемъ жизнерадостности въ глазахъ и на губахъ, она приближалась легкой граціозной походкой, обвивъ рукой станъ миссъ Севернъ, которая улыбалась такъ же, какъ она, но боле скромно и съ краской на щекахъ.
        Об казались такъ молоды, такъ свжи, такъ свтлы, одна въ своей расцвтшей красот, другая расцвтающей прелестью, что вмст съ ними проникло въ комнату очарованіе радости, весны, и благодаря имъ тусклый день, лишь скользившій по предметамъ, казалось, становился боле теплымъ и боле свтлымъ.
        Обмнявшись „shake-hand“ он услись съ шелестомъ шелковыхъ матерій, и начался разговоръ, легкій, дружескій, но какъ бы выжидающій впереди чего-то серьезнаго.
        Сначала Мишель сказалъ серьезно: „сударыня“, и Май посмялась надъ нимъ за это. Кузены! Это было смшно!…
        Тогда онъ сталъ избгать обращаться прямо къ Сюзанн или, говоря съ нею, не называлъ ея, и вскор онъ замтилъ, что молодая двушка соблюдала ту же осторожность по отношенію къ нему.
        Слово помолвка не было произнесено, даже не было сдлано намека на это, но оно было въ воздух, неизбжное, и Мишель испытывалъ впечатлніе невидимой сти, медленно ткавшейся вокругъ него, готовой упасть на него, опутать его. Ему было, дйствительно, почти настолько же невозможно признаться въ правд г-ж Бетюнъ въ присутствіи миссъ Севернъ, какъ и внушить миссъ Севернъ мысль уйти, чтобы получить возможность объясниться съ г-жей Бетюнъ.
        Черезъ нсколько минутъ молодая женщина коснулась жгучаго вопроса.
        — Я была убждена, что письму Сюзи придется искать васъ въ Париж, — сказала она, — и я разсчитывала видть въ Прекруа не васъ, а вашъ противный почеркъ.
        — Я засталъ письмо моей кузины по прізд и собирался хать въ Прекруа, когда встртилъ васъ вчера, но съ вами было такъ много народу, что я воспользовался первымъ предлогомъ, чтобы скрыться, — отвтилъ Мишель, солгавъ съ изумившимъ его самого хладнокровіемъ.
        — Бдный молодой человкъ! Сама того не зная, я была очень жестока, измнивъ ваши намренія, — продолжала г-жа Бетюнъ. — А Колетта, какъ она относится къ этому событію?
        — Колетта ничего не знаетъ, — сказалъ Мишель, чувствуя какъ онъ все боле и боле запутывается, но думая, что въ эту минуту онъ по крайней мр ни въ чемъ не погршалъ противъ истины.
        Комическимъ жестомъ Май подняла сложенныя руки къ потолку, затмъ уронила ихъ на колни.
        — Не длайте слишкомъ большихъ глазъ, моя дорогая, — воскликнула она, — г-нъ Треморъ такой оригиналъ, котораго никто и ничто не исправитъ… Колетта и я мы васъ предупредили.
        — Вамъ сказали обо мн много дурного… кузина?
        — Много.
        — О! я нисколько на это не обижаюсь, можетъ быть были даже черезчуръ снисходительны?
        — Если вы напрашиваетесь на комплиментъ, я васъ предупреждаю, что вы его не получите, но я вамъ даю полную возможность оправдаться въ нашихъ обвиненіяхъ, — объявила г-жа Бетюнъ, поднимаясь.
        И она добавила:
        — Моя дорогая, вы — американка, а Мишель Треморъ — уроженецъ еще мало извстной планеты, поэтому мн дозволительно дйствовать вн французскихъ условностей. До свиданія!
        Шумъ двери, затворявшейся за ея изящнымъ силуэтомъ, прозвучалъ въ ушахъ несчастнаго Тремора, подобно погребальному звону. Ему хотлось найти слова, чтобы удержать г-жу Бетюнъ, предлогъ, чтобы она осталась, необыкновенно находчивой фразой добиться у нея минуты терпнія и удалить Сюзанну, но это ему не удалось. Раньше даже, чмъ онъ усплъ мысленно представить послдствія этого бгства, голосъ миссъ Севернъ возвратилъ его къ нетерпящей отлагательства дйствительности посл нсколькихъ секундъ безпомощнаго смущенія, въ продолженіе которыхъ самыя нелпыя мысли осаждали его умъ.
        — Вы оригиналъ — это правда! — говорилъ голосъ, подчеркивая послднее слово.
        Мишель вопросительно посмотрлъ на свою кузину.
        — Вы меня не узнали въ первый моментъ въ „Зеленой Гробниц“? — спросила она.
        — Нтъ, — отвтилъ онъ уклончиво.
        — Когда вы меня узнали, почему вы мн въ этомъ не сознались?
        — Но я могу вамъ отвтить тмъ же вопросомъ, — возразилъ, улыбаясь, Мишель.
        И онъ доказывалъ себ съ извиняющей трусостью, что въ данномъ случа фактъ, узналъ ли онъ или не узналъ миссъ Севернъ, имлъ второстепенное значеніе.
        — О! я хотла позабавиться, — сказала просто молодая двушка. — Въ самомъ начал, правду говоря, я немного боялась васъ, затмъ, когда я догадалась, кто вы такой — и даже раньше, мн кажется, — весь мой страхъ исчезъ. Тогда приключеніе мн показалось такимъ забавнымъ, что я не хотла, чтобъ не лишить его прелести, раскрыть карты. Я, однако, нисколько не подозрвала, разсказавъ это приключеніе словесно г-ж Бетюнъ и письменно моему другу Клоду, что рыцарь долженъ сыграть роль въ моей жизни. Знали вы въ тотъ моментъ, что я воспитательница Модъ и Клары?
        — Нтъ, — отвтилъ Треморъ.
        Но хотя онъ прекрасно сознавалъ, что его увертки вели къ тому, что длали его какъ бы соучастникомъ въ продлк Клода, онъ все еще не имлъ мужества объясниться и добавилъ, клянясь себ, что это отступленіе будетъ послднимъ:
        — Я зналъ черезъ Колетту о вашемъ присутствiи въ Канн въ одно время съ г-жей Бетюнъ и что вы пріхали туда съ одной изъ вашихъ старыхъ знакомыхъ… Поэтому ваше появленіе въ Прекруа не могло меня особенно удивить. Я думалъ, что Модъ и Клара по прежнему находились подъ благополучнымъ попеченіемъ миссъ Сары.
        — Ахъ, да! — воскликнула Сюзанна съ забавнымъ смхомъ, — вы подумали о миссъ Сар, когда я намекнула о воспитательниц Бетюновъ; значить вы не знали, что я живу собственнымъ трудомъ? — спросила она серьезно.
        — Колетта мн писала, что вы сопровождаете миссъ Стевенсъ въ качеств лектрисы, — возразилъ съ живостью Мишель.
        Только бы Сюзанна не заподозрла его въ этомъ постыдномъ предразсудк: презрніи къ женщинамъ, зарабатывающимъ средства къ существованію!
        — Мой бдный дядя Джонъ оставилъ мн вс свои сбереженія, но они были не особенно велики, я — небогата. Необходимо чтобы вы это также знали, — продолжала съ той же серьезностью миссъ Севернъ. — Вдь это очень маленькое приданое шесть тысячъ долларовъ? Неправда ли?
        На этотъ разъ у Мишеля вырвался возгласъ протеста.
        — О! сударыня!
        Сердце его сжалось; онъ опять осыпалъ себя упреками при мысли, что это дитя можетъ быть заключитъ изъ отказа, посл такихъ долгихъ колебаній, что на его ршеніе могли имть какое-нибудь вліяніе вопросъ о приданомъ или какіе-нибудь предразсудки. Теперь необходимо было высказаться, непремнно, подъ страхомъ показаться нечестнымъ человкомъ; Мишель даже боялся, не потерялъ ли онъ уже право объясниться?
        При выразительномъ восклицаніи своего кузена Сюзанна улыбнулась и очень искренно попросила:
        — Прошу васъ, называйте меня Сюзанной. Я не знаю, суждено ли намъ стать мужемъ и женой скоро, но я убждена въ томъ, что попрошу вашей дружбы.
        И она просто и мило протянула свою маленькую ручку.
        — Благодарю, — сказалъ Мишель, сжимая доврчивую руку.
        Право, эта увренность Сюзанны, когда онъ вспоминалъ о той задач, которую ему нужно было исполнить, была ему настолько дорога, что нкоторое волненіе, вызванное столько же смущеніемъ, какъ и благодарностью, прозвучало въ этомъ „ благодарю“ лишая его всякой подозрительной пошлости. Но владлецъ башни Сенъ-Сильвера запутывался все боле и боле. Напрасно онъ призывалъ на помощь всю свою волю, все свое искреннее желаніе дйствовать честно, слова застрвали у него въ горл, и онъ не въ состояніи былъ сказать:
        — Я ждалъ этого момента, желая сообщить вамъ, что вы были обмануты глупо, гнусно…
        Къ тому же миссъ Севернъ не считала ихъ помолвку окончательной. Что обозначалъ ея намекъ на возможный разрывъ? Хватаясь за этотъ предлогъ, Мишель цплялся за надежду на препятствіе со стороны самой миссъ Севернъ. Онъ ждалъ.
        — У васъ видъ… необщительный въ сегодняшнее утро, кузенъ?
        — Я часто бываю такимъ, — подтвердилъ Мишель.
        И онъ подумалъ, что вроятно молодая двушка удивляется его немного холоднымъ или по меньшей мр страннымъ манерамъ.
        — Колетта мн объ этомъ говорила; она мн много говорила о васъ. Не думаете ли вы, что она немного желала нашего брака?
        — Я въ этомъ убжденъ… Она его очень сильно желала.
        — Но?
        — Но если ея немного слпая любовь ко мн не могла желать лучшаго, мн кажется, что… ея нжность къ вамъ могла бы быть боле требовательной.
        Миссъ Севернъ принялась смяться.
        — Мн очень хочется повторить вамъ слова г-жи Бетюнъ: ужъ не добиваетесь ли вы комплимента?
        — Комплимента? Ахъ, Боже! нтъ, я васъ увряю!
        И невольно онъ сказалъ эту фразу съ грустью.
        Сюзанна замолчала, заботливо снимая сухой листъ, приставшій къ ея платью, затмъ неожиданно, поднявъ нетерпливымъ жестомъ волосы, сползавшіе ей на лицо, она остановила на Мишел свой открытый взоръ.
        — Если мн захотлось съ вами поговорить, — сказала она, — это потому, что… потому, что, откровенно, я не считаю себя женой, какая вамъ нужна.
        Мишель вздрогнулъ.
        — Почему?
        — По множеству причинъ: во-первыхъ, потому что вы необыкновенный человкъ, а я — маленькая ничтожная женщина. О! не протестуйте, вы меня такъ мало знаете, что похвала была бы слишкомъ банальна. Затмъ, потому что вы что-то въ род поэта, прозаическаго поэта, если хотите, но мечтателя, существа, влюбленнаго въ химеры… а я личность очень положительная. Вы, вроятно, замтили дв категоріи „барышенъ-невстъ“: одна — двушекъ-мечтательницъ, другая — матеріалистокъ. Я знаю третьихъ: молодыхъ двушекъ — разсуждающихъ, къ которымъ принадлежу я, такъ какъ я хвалюсь тмъ, что нисколько не корыстолюбива, но не могу ни въ какомъ случа похвалиться тмъ, чтобы я была сантиментальна.
        Между тмъ какъ она говорила, очень легко выражаясь по французски съ забавнымъ американскимъ акцентомъ, Треморъ смотрлъ на нее.
        Въ англійскомъ костюм съ высокимъ воротникомъ, бывшемъ на ней это утро, миссъ Севернъ гораздо боле походила на велосипедистку „Зеленой Гробницы“, чмъ на изящную барышню, виднную имъ наканун. Но она на нее походила, какъ старшая сестра; мальчишеская живость ея манеръ смягчалась женственной граціей. Въ „Зеленой Гробниц“ она показалась Мишелю маленькой и хрупкой; но она была лишь нжная и очень тоненькая съ лицомъ цвта розоватаго снга, того, который хлопьями падаетъ въ апрл съ фруктовыхъ деревьевъ въ цвту. Ея волосы, очень рдкаго пепельно-каштановаго оттенка, очень мягкіе, вились пышно, обрамляли тяжелыми естественными волнами ея маленькую головку, не нарушая ея легкой граціозности и завивались на затылк и на лбу, который красиво открывала прическа; ея ротъ красиваго рисунка часто улыбался съ искреннимъ прямодушіемъ, давая скоре угадать, чмъ увидать ея мелкіе блые зубы; глаза ея освщали все лицо. Это были чертовски болтливые глаза, запечатлвшіеся въ памяти Дарана, глаза голубые, немного влажные, сіяніе которыхъ, однако, было веселое, подобно прекрасному солнечному дню; глаза, которые широко
открывались, сгибая дугой брови, въ удивленіи передъ всякой бездлицей, или удлинялись, нжно кокетничая, опуская почти черныя рсницы, чтобы скрыть лукавое выраженіе своихъ зрачковъ; глаза, которые, казалось, всегда хотли что-то сказать или о чемъ-то умолчать, оказать милость или испросить пощаду, сами по себ обладавшіе обольстительной прелестью, высшей очаровательностью. Глаза эти, которые смягчили бы людода изъ „Мальчика съ пальчикъ“, и часто являлись бы мечтамъ мене зачерствлаго отшельника, чмъ обитатель башни Сенъ-Сильверъ, имли своимъ соучастникомъ мало классическій и довольно дерзкій носъ, трепещущія ноздри котораго поминутно расширялись, какъ бы для того, чтобы лучше вдыхать въ себя жизнь.
        Сюзанна Севернъ везд прослыла бы за очень хорошенькую. Нужно было быть слпымъ или необыкновенно близорукимъ, чтобы не замтить этого, а Мишель обладалъ не худшимъ зрніемъ, чмъ другіе. Одинъ моментъ, безъ всякаго волненія любви, но съ истиннымъ удовольствіемъ, онъ любовался этой тонкой красотой, какъ бы онъ любовался рдкимъ цвткомъ.
        — Въ „Зеленой Гробниц“, — продолжала Сюзанна, — вы могли впасть относительно меня въ лестное заблужденіе, если вамъ нравятся молодыя двушки, мечтающія при лунномъ свт. Въ общемъ это было очень романтично, — хотя вы обошлись со мной какъ съ младенцемъ, — эта встрча въ руинахъ, и очень романтична моя мысль написать свое имя на стн! Я право не понимаю, что за сумасбродное настроеніе нашло на меня тогда?… Я люблю легенды, вотъ и все… Мое прозаическое воображеніе „янки“ содержитъ вроятно маленькій уголокъ романтики, это наслдство моей бабушки, вашей тети Регины. Ахъ! вотъ она была романтична! Ради сильной любви пожертвовала всмъ — семьей, будущностью, родиной; однако, я часто ее видла плачущей, и никогда она мн не говорила о моемъ ддушк… Она не была счастлива. Внушила ли мн ея грусть какое-нибудь безсознательное недовріе, я не знаю; но я никогда въ моихъ грезахъ не мечтала о брак по любви, такомъ желанномъ для нкоторыхъ… Мн кажется, великія страсти не моя доля. Вы помните мою французскую воспитательницу, ту, которая звала меня Занной? Бдная двушка! У нея былъ гд-то женихъ, — она за него, увы, никогда
не вышла замужъ! — и, довряя мн свои мечты, она была такъ смшна, что я задавала себ вопросы, если любишь и не длаешься несчастной, какъ бабушка, не становишься ли неизбжно смшной, какъ м-ль Жемье.
        — Вы не ошибались. Очень часто бываешь въ одно и то же время смшнымъ и несчастнымъ.
        — Къ тому же охотно сознаюсь, что замужество и любовь меня одинаково мало озабочивали до смерти дяди Джона, — съ большимъ спокойствіемъ продолжала миссъ Севернъ. — Моя простая, очень спокойная, очень легкая жизнь молодой двушки меня удовлетворяла: мои научныя занятія были довольно серьезны, такъ какъ дядя Джонъ хотлъ, чтобы я была въ состояніи преподавать; изрдка — общество друзей и подругъ моего возраста, такъ какъ онъ стоялъ за то, чтобы я не вполн была лишена развлеченій; чтеніе, обыкновенно поучительное, (романы мало меня занимаютъ); управленіе нашимъ маленькимъ хозяйствомъ; заботы, которыми я окружала дядю Джона, замнявшаго мн отца и мать, которыхъ я совсмъ не знала, и бабушку, только что мною потерянную — этого было достаточно, чтобы ее заполнить. О! я себя не выставляю лучше, чмъ я есть! Я люблю красивые туалеты, красивыя квартиры, роскошь во всхъ ея видахъ, но, когда я видла моего бднаго дядю, работавшаго ради меня въ своей контор въ шестьдесятъ слишкомъ лтъ, я была рада выучиться бережливости, и когда онъ возвращался, счастливый найти меня „at home [[17] У домашняго очага.]“, я себя
чувствовала такой же довольной, какъ и онъ, въ кругу этихъ узкихъ интересовъ… Затмъ… дядя Джонъ умеръ…
        Здсь у Сюзанны не хватило голоса.
        — Бдное дитя! — пробормоталъ Мишель.
        — Дядя Джонъ умеръ… — продолжала она, — у меня было много горестей; тогда я почувствовала себя такой маленькой, такой слабой, такой потерянной, что въ первый разъ мн пришла мысль искать опоры, но въ ожиданіи, такъ какъ я не была богата, я захотла работать. Моя добрая бабушка воспитала меня въ католической религіи, она дала мн французскую воспитательницу; ея послдняя воля, уваженная дядей Джономъ, состояла въ томъ, чтобы на маленькую сумму, оставленную ею мн, я провела нкоторое время во Франціи и изучила здсь французскій языкъ. За нсколько времени до смерти она сказала мн: „общай мн поздне, если твое сердце и твой долгъ не удержатъ тебя въ Америк, вернуться во Францію и выйти замужъ только за француза“. Я общала. Я боготворила мою бабушку и черезъ нее выучилась любить Францію, какъ вторую родину.
        Оставшись одинокой на свт, я вспомнила все это, и такъ какъ миссъ Стевенсъ желала повезти съ собой въ Парижъ и въ Каннъ молодую двушку въ качеств чтицы и способную помочь ей вести ея корреспонденцію, я ухала съ ней.
        — Чтобы искать мужа? — спросилъ съ любопытствомъ Мишель.
        — Чтобы заработать немного денегъ сначала, а затмъ, чтобы получить больше шансовъ встртить француза, за котораго могла бы выйти замужъ, кузенъ.
        И такъ какъ Мишель улыбался, она добавила:
        — Я очень огорчена, если это васъ шокируетъ, но скажите мн, когда родители хотятъ выдать замужъ свою дочь, держатъ ли они ее взаперти? Если они хотятъ ее выдать замужъ за промышленника, повезутъ ли они ее въ артистическій міръ, или если за военнаго, въ міръ коммерсантовъ?… Увы, я не имю родителей, которые бы позаботились обо мн въ этомъ смысл… и вообще, предполагаете ли вы, что двушки, имющія родителей, думаютъ только объ удовольствіи потанцовать, когда ихъ везутъ на балъ? Разъ я хотла выйти замужъ, мн необходимо было хоть немного повидать свтъ и именно во Франціи, разъ я хотла выйти за француза. Но будьте уврены, что, если я искала мужа, какъ вы говорите, я нисколько не была настроена выйти замужъ за перваго встрчнаго!
        — Я вамъ благодаренъ, — сказалъ Треморъ, кланяясь съ нкоторой ироніей.
        — Вы прекрасно длаете, — отвтила ему напрямикъ молодая двушка, глядя ему прямо въ лицо.
        Затмъ съ тмъ же спокойствіемъ она продолжала.
        — Я тотчасъ же нашла двоихъ. Сначала на пароход, негоціантъ изъ Бордо, очень солидный, но скучный… и некрасивый. О, dear!… а затмъ, въ Канн одного голландца изъ Батавіи, который не долго раздумывалъ — нужно ему отдать справедливость — положить къ моимъ ногамъ свое имя съ десятью милліонами и въ шесть разъ большимъ количествомъ лтъ. Это было на мой вкусъ слишкомъ много милліоновъ и черезчуръ много лтъ. У меня не было идеала, слава Богу, но у меня была идея!
        — А ваша идея?
        — Моя идея была выйти замужъ за человка молодого, который могъ бы раздлять мои вкусы и понимать ихъ, достаточно выдающагося, чтобы я могла гордиться, идя съ нимъ подъ руку, добраго и благороднаго, чтобы я могла имть къ нему полное довріе, достаточно умнаго, чтобы руководить къ моему удовольствію своею жизнью и моею…
        — Однимъ словомъ — совершенство?
        — Это еще не все… я должна прибавить: довольно богатаго, чтобы доставить мн роскошь, изящество, которыя я люблю. Я никогда бы не вышла замужъ за бднаго. Я вамъ высказываю мои убжденія, я хочу быть искренней. Хижина и любовь, кусокъ хлба, раздленный пополамъ и т. д… хороши въ теоріи! Но вы знаете, какъ выражаются вульгарно: „когда въ ясляхъ нтъ боле корма, то лошади дерутся“. Я предпочитаю особнякъ хижин и неизмримо меньше хлбъ — пирожкамъ… Я къ тому же замтила, что браки по любви мене часты, чмъ это думаютъ и… въ особенности мене счастливы.
        — Ахъ, вы сдлали уже личныя маленькія наблюденiя?
        — Много. У меня есть подруги, боготворившія своихъ жениховъ, которыя проводятъ время, злословя своихъ мужей. Он ревнивы и невыразимо страдаютъ изъ-за незначительныхъ причинъ… Между тмъ какъ я вижу вокругъ себя превосходные браки, которые при начал, вроятно, совершенно не были романтичны. Я не назову вамъ Бетюновъ, чтобы васъ не приводить въ негодованіе; но Колетта и Робертъ! Вотъ люди, любящіе другъ друга и не мечтающiе о невозможномъ! Семейная жизнь Колетты — это мой идеалъ. И теперь, если бы вы нашли, что я очень разборчива и очень честолюбива для бдной скромной воспитательницы, я вамъ отвчу, честолюбива или нтъ, я вполн госпожа надъ собой; мое маленькое состояніе защищаетъ меня отъ нужды; работа надодаетъ, но не пугаетъ меня; если я не выйду замужъ, я быстро утшусь въ этомъ. Я принадлежу, я вамъ въ этомъ созналась, къ категоріи разсуждающихъ молодыхъ двушекъ… Когда вы мн оказали честь, попросивъ моей руки, я обдумывала. Не только вы мн кажетесь соединяющимъ требуемыя качества, но вы еще къ тому же братъ Колетты, которую я очень люблю, племянникъ моей бабушки, которую я сильно любила, и мой
кузенъ, котораго я расположена также любить… Я не могла встртить лучше. Вотъ почему я вамъ отвтила тотчасъ же „да“. Но я откровенна и очень честна. Если вы мечтали обо мн, какъ о совсмъ другой, если вы хотли быть обожаемымъ своей женой и проводить время въ ворковань — берегитесь жениться на мн. Я буду для васъ честной маленькой женой, добрымъ товарищемъ, когда это нужно, я васъ буду уважать, буду любить спокойно, по собственному вкусу, я не знаю, хорошъ ли онъ… но я никогда не буду васъ обожать. Я совсмъ неспособна страстно любить.
        Сюзанна Севернъ произнесла эту маленькую рчь со спокойной простотой и ясностью, которую особенно подчеркивалъ удивительно чистый тембръ ея голоса.
        Сначала Мишель слушалъ ее съ удивленіемъ, затмъ съ чувствомъ возмущенія, наконецъ съ снисходительнымъ любопытствомъ. Онъ догадывался по нкоторому дрожанію этого чистаго голоса, что здсь было нсколько дланное мужество въ этой чрезмрной откровенности, а взглядъ двухъ чистыхъ глазъ давалъ ему понять, что наврно было много невинности подъ этой отвагой.
        — Вы странное дитя! — сказалъ онъ.
        — Не думаю, — возразила она, — только я не проводила половину моего времени, мечтая при звздахъ, а остальное за чтеніемъ романовъ; я знаю, что жизнь не романъ, и что звзды блестятъ далеко отъ земли… Затмъ я чистосердечна, искренна сама съ собой, что часто бываетъ довольно трудно… Но я понимаю, что изложеніе моихъ принциповъ васъ удивляетъ. Вы думали, что я люблю уноситься въ міръ романтическихъ грезъ, не правда ли? — добавила она, и ея тонъ придавалъ этимъ словамъ нчто непреодолимо смшное.
        Мишель не могъ не разсмяться.
        — Да, я считалъ, что вы любите „парить“, или врне я этого боялся.
        — Вы этого боялись? — повторила молодая двушка.
        Она замолчала, подумала и ршительно сказала:
        — Мишель, въ теченіе нашего разговора, я убдилась, что вы меня не любите. Зачмъ хотите вы на мн жениться?
        У Мишеля потемнло въ глазахъ; до сихъ поръ онъ слушалъ безъ задней мысли, отдавшись на волю обстоятельствъ.
        Но Сюзанна продолжала спокойно:
        — Мое знаніе жизни, такъ же какъ и знакомство съ романами, неглубокое; однако, мн кажется, если бы вы меня любили, вы не слушали бы съ такимъ спокойствіемъ то, что я вамъ только что сказала: мн кажется, вы бы уже отвтили на мой послдній вопросъ… Слдовательно, вы меня не любите и тогда… Я почти бдная, у меня нтъ семьи, нтъ связей… Почему желаете вы, чтобы я была вашей женой?
        Вопросъ былъ ясенъ. Зачмъ не былъ онъ поставленъ раньше? Вдь теперь, посл ихъ разговора, молодая двушка иметъ право думать, — если наконецъ правда ей будетъ открыта, — что человкъ, которому она такъ искренно исповдалась, насмялся надъ ней и надъ ея довріемъ?
        Мишель хотлъ сразу сознаться въ вин Клода и своей, молить Сюзанну о прощеніи, но непреодолимый стыдъ заставилъ слова застыть на его устахъ, и онъ считалъ себя настолько же виновнымъ въ малодушіи, удерживавшемъ его въ продолженіе цлаго часа, какъ Клода въ его жестокой шалости. Одинъ моментъ онъ уставилъ свой взоръ въ арабески ковра, завертвшіяся передъ нимъ, затмъ онъ поднялъ голову; его ршеніе было готово.
        — Вы были удивительно откровеннны со мной, Сюзанна, и мн кажется, я долженъ отвтить вамъ такою же откровенностью, — сказалъ онъ, въ первый разъ называя молодую двушку по имени. — Вы совершенно правы, раньше чмъ я васъ выслушалъ, я васъ очень мало зналъ, но Колетта ршительно плохой портретистъ, потому что она дала вамъ совершенно ложное обо мн понятіе. Очень возможно, что я не всегда былъ такъ разуменъ, какъ вы теперь; во всякомъ случа, я имъ сталъ, и, если когда либо она встрчала во мн восторженнаго поэта, страстнаго мечтателя, описаннаго ею вамъ, ей не удастся теперь никогда боле его вновь увидать. Этотъ поэтъ былъ только безумецъ или даже глупецъ; далеко не обладая вашимъ благоразуміемъ, онъ наивно врилъ, что звзды не недосягаемы, онъ врилъ также, что испытанія каждаго живого существа на земл должны бы служить темою самымъ плнительнымъ разсказчикамъ для ихъ прекрасныхъ исторій. Очень скоро, вы это увидите, дйствительность его образумила. Его постигло разочарованіе, подобное можетъ быть тому, которое сдлало вашу бабушку несчастной, а вашу учительницу — смшной, одно изъ тхъ разочарованій, которыя
заставляли васъ трепетать, когда они не возбуждали вашего смха. Онъ къ тому же и самъ находилъ себя такимъ смшнымъ и такимъ несчастнымъ, что поклялся излчиться отъ этого злополучнаго горя отъ любви, — разъ этотъ терминъ освященъ обычаемъ, — и онъ такъ хорошо сдержалъ клятву, что вскор почувствовалъ себя исцленнымъ навки не только отъ горя, но и отъ любви… Тогда онъ воскликнулъ, что жизнь его разбита, и мн, право, кажется, что излченіе послдовало, потому что онъ умеръ… Я говорю о поэт, такъ какъ обломки отъ крушенія были подобраны очень положительнымъ человкомъ, вполн приготовившимся извлечь изъ нихъ наилучшую пользу. Этого новаго мудреца вы видите сегодня передъ собой. Я не мечтаю больше ни о великой поэм, ни о великой скорби, ни о великомъ счасть, Сюзанна, и я отказался достичь звздъ; только я не знаю, что мн длать съ бдной, составленной изъ обломковъ жизнью… и я хотлъ бы отдать ее вамъ. Я не хотлъ бы быть боле одинокимъ — мн хотлось бы имть свой очагъ, свою семью, обязанности, которыя бы оторвали меня отъ эгоизма моихъ безплодныхъ скитаній по свту. И если я прошу позволенія посвятить вамъ эту жизнь,
предложить вамъ первое мсто у очага, то также потому, что я разсуждалъ, потому что я васъ знаю, какъ умную и добрую, потому что вы также одиноки, какъ и я, и потому что Колетта васъ любитъ. Вы видите, ваша искренность дала мн смлость быть также искреннимъ. Это товарищество, о которомъ вы говорили, я его принимаю и чувство, которое я желаю для насъ, — это серьезная и надежная любовь двухъ супруговъ, которыхъ мало-по-малу привязываютъ одного къ другому раздленныя радости и заботы. Я не смю, я не хочу сказать вамъ, что люблю васъ пламенной любовью, которую иметъ право требовать ваша прекрасная юность, но я могу вамъ поклясться, что ваше счастье будетъ мн дороже моего и что вы найдете во мн неизмнную преданность и заботливость… Хотите быть моей женой?
        Мишель долго смотрлъ на Сюзанну; онъ ждалъ съ безпокойствомъ словъ, которыя должны были произнести ея уста, надясь еще неопредленно на отказъ.
        Но, улыбаясь незамтно дрожащей улыбкой, она отвтила:
        — Да, Мишель.
        Когда Треморъ въ присутствіи сіяющей г-жи Бетюнъ прощался со своей невстой, онъ поднесъ къ губамъ протянутую ему руку.
        — Вамъ нужно кукольное кольцо, — замтилъ онъ, держа еще маленькіе пальчики въ своей открытой рук.
        На лиц молодой двушки не было боле ни тни волненія. Она сложила руки съ просьбой во взор:
        — О! пожалуйста, жемчужину, хорошенькую жемчужину, — умоляла она, — я ихъ такъ люблю!
        Дождь пересталъ; блдное солнце серебрило сроватую близну облаковъ. Г-жа Бетюнъ и Сюзанна проводили Мишеля на крыльцо, и въ то время, какъ онъ садился въ сдло, он оставались на нижнихъ ступенькахъ, смющіяся, болтливыя, подрагивающія отъ сырого воздуха.
        — До вечера, обдъ въ 7 часовъ, — напомнила Май, когда Треморъ удалялся мрной рысью своего Тристана съ послднимъ поклономъ обимъ дамамъ.
        Какъ только онъ переступилъ ршетку, молодой человкъ погналъ лошадь; онъ испытывалъ потребность освжить втромъ отъ быстрой зды свой разгоряченный лобъ, утомить въ неистовомъ бг свои возбужденные нервы. Въ продолженіе нсколькихъ моментовъ, испытывая восхитительное головокруженіе, оторванный отъ всякой мысли, благодаря сил чисто физическаго ощущенія, которое всецло овладло имъ, онъ несся, разская воздухъ, съ изумительной быстротой, не останавливаемый ни рытвинами, ни грязью испорченной грозою дороги; затмъ онъ опять замедлилъ ходъ лошади, вытеръ потъ, струившійся съ лица, и постарался собрать свои мысли.
        Когда онъ покинулъ Прекруа, ему казалось, что онъ пробудился отъ кошмара, о которомъ онъ вспоминалъ неясно, но мысль о которомъ, однако, его осаждала. Но, увы, кошмаръ составлялъ одно съ дйствительностью и не могъ быть впредь отъ нея отдленъ.
        Мишель Треморъ только что связалъ себя на всю жизнь. Съ сегодняшняго вечера онъ долженъ вступить въ свою роль жениха.
        Теперь гнвъ, смшанный съ чувствомъ отчаянія передъ непоправимостью совершившагося факта, подымался въ немъ, но все же, хотя пренебрежительно, его злоба щадила Сюзанну. Зачмъ и по какому праву требовать отъ этой двушки, чтобы она существенно отличалась отъ большинства своихъ современницъ? И въ силу какой путаницы представленій Мишель вообразилъ, что романтическій идеалъ могъ еще и въ настоящее время занимать двадцатилтнюю головку?
        Разв большинство хорошенькихъ двушекъ въ блыхъ вуаляхъ, шествующихъ къ алтарю подъ умиленными или насмшливыми взорами толпы и возвращающихся съ опущенными глазами подъ руку съ корректнымъ и часто равнодушнымъ джентльменомъ, разв вс он идутъ къ алтарю, поддерживаемыя или увлеченныя любовью?
        Нкоторыя — лучшія — убждаютъ себя, что он любятъ и кончаютъ со временемъ тмъ, что дйствительно ихъ желаніе играть роль дамы и удовлетворить свое наивное любопытство переходитъ въ искреннюю привязанность; другія — ихъ очень мало — вступаютъ въ бракъ съ глубокимъ могучимъ чувствомъ, совершенно личнымъ и свободнымъ отъ всякаго посторонняго вліянія, и раньше, чмъ отдать пассивно свою жизнь, отдаютъ добровольно свою душу и свою мысль, — но сколько выходятъ замужъ изъ честолюбія и тщеславія, если не изъ-за желанія пріобрсти сравнительную независимость, или просто изъ подражанія свтскому обычаю и чтобы не рисковать остаться въ старыхъ двахъ?
        Сюзанна, чувствуя себя одинокой, почти бдной и плохо подготовленной къ ежедневной борьб, искала въ замужеств покровителя и средствъ, и нужно отдать ей справедливость, что, ршивъ выйти замужъ только за богатаго человка, она, однако, считала недостаточнымъ одно это качество для своего будущаго мужа.
        Ея расчеты были несомннно боле приличны, чмъ расчеты многихъ другихъ и могли показаться достойными порицанія только въ глазахъ очень наивнаго человка.
        Одаренная, къ своему счастью, конечно положительнымъ умомъ, спокойнымъ воображеніемъ, немного холоднымъ сердцемъ, тихимъ темпераментомъ, — это была молодая двушка, какихъ много и гораздо больше, чмъ это полагаетъ большинство людей, готовыхъ умиляться передъ этими маленькими, таинственными и несовершенными существами.
        Но здсь было еще что-то. Это честное дитя дйствовало, какъ честный человкъ. Врно, что вначал Мишель готовъ былъ приписать чему-то врод цинизма, боле или мене сознательному, откровенность миссъ Севернъ, но почти тотчасъ же непорочное выраженіе голубыхъ глазъ остановило всякое непочтительное слово. Онъ почувствовалъ уваженіе къ характеру своей кузины — уваженіе, къ которому, однако, было примшано много горечи. Если Мишель предпочиталъ искренность, доходившую до отваги, сдержанности, походившей на лицемріе, то это только благодаря воспоминаніямъ прошлаго!
        Какъ бы то ни было, чувство досады молодого человка относилось только къ собственному трусливому согласію, случайно данному, и за которое онъ упрекалъ себя не только потому, что, вызванныя новой помолвкой, въ немъ оживали вс прежнія обиды, но потому, что онъ уже ясно представлялъ ту ошибку, которую онъ собирался совершить; странное дитя, такъ ясно ему изложившее свои теоріи, правильно смотрло, когда объявило, что оно не та, которая смогла бы его сдлать счастливымъ.
        Такъ какъ онъ могъ предложить женщин, на которой онъ женится, очень буржуазную судьбу, онъ не хотлъ спорить противъ положительныхъ идей миссъ Севернъ. Бракъ по разсудку, пусть такъ!… Но вдь не всякій бракъ по разсудку разсудителенъ.
        Ушедшій далеко отъ того времени, когда онъ преклонялся передъ созданнымъ его пылкимъ воображеніемъ кумиромъ, Мишель, однако, зналъ, что, если бы онъ былъ вполн свободенъ въ своемъ ршеніи, то никогда не ршился бы жениться на женщин, не отвчающей, хотя бы въ нкоторой степени, если не прежнему его идеалу, то по крайней мр, созданному имъ поздне, нравственному типу того существа, отъ котораго онъ будетъ требовать, пусть относительнаго, счастья. А теперь, когда, оглядываясь назадъ, онъ увидлъ, что, благодаря стеченію недоразумній, въ которыхъ онъ не былъ виновенъ, и глупостей, за которыя онъ себя порицалъ, онъ допустилъ нелпое ршеніе, мысль о которомъ вызывала у него вначал пренебрежительную улыбку, — дать себя обручить, подобно ребенку или слабоумному, — эта совокупность обстоятельствъ, роковыхъ или созданныхъ его неумлостью, представлялась ему настолько смшной и ребяческой причиной его ршительнаго шага въ жизни, что слезы бшенства выступили у него на глазахъ.
        И между тмъ было бы достаточно немного проницательности, немного мужества и немного равновсія, чтобы избгнуть этой западни. Неужели простая шалость школьника могла его, человка зрлаго, принудить совершенно измнить свою жизнь?
        Онъ не понималъ, онъ не былъ въ состояніи постичь, какимъ образомъ онъ могъ дойти до этого!
        — Мое ршеніе было такъ же разсудительно, какъ и ваше, — сказалъ онъ опредленно миссъ Севернъ; — мн хотлось, чтобы моя жена была добра, умна и чтобы Колетта ее любила…
        Сюзанна была любима Колеттой, у Мишеля было нкоторое основаніе предполагать, что она была добра и умна; но нужно было, чтобы достичь полной искренности, дополнить этотъ эскизъ будущей жены рядомъ существенныхъ и необходимыхъ штриховъ; нужно было честно заявить:
        — Я желаю, чтобы моя жена была кротка, а я въ васъ угадываю своеволіе, — немного домосдка, какъ я, а вы любите свтъ, — степенная, а вы любите движеніе, — очень женственная въ манерахъ и во вкусахъ, а въ первый разъ, когда я васъ встртилъ, вы носились по лсу одтая мальчикомъ…
        — Жениться! Куда ни шло! — говорилъ и повторялъ себ Мишель, — я можетъ быть женился бы въ одинъ прекрасный день… но жениться на женщин, не нравящейся мн — это слишкомъ безсмысленно!
        Сюзанна, пожалуй, не вызывала въ немъ отвращенія, но, наврное, она ему не нравилась. Онъ доходилъ даже до того, что оспаривалъ ея юношескую красоту, очаровавшую его на одинъ моментъ. Онъ находилъ миссъ Севернъ то слишкомъ тонкой и хрупкой, то наоборотъ слишкомъ шаловливой, съ, порой, мальчишескими жестами, съ насмшливыми интонаціями, которыя его шокировали, какъ нчто анормальное, производя такое же впечатлніе, какъ еслибъ онъ увидлъ напудренную маркизу въ род тхъ, которыхъ можно видть въ портретныхъ галлереяхъ XVIII в. верхомъ на велосипед. Затмъ его сильно раздражалъ акцентъ, сохраненный ею, несмотря на то, что изъяснялась она грамматически правильно, — этотъ очень легкій и раздражающій акцентъ, отъ котораго она никогда не избавится и который въ то время, когда она говорила, какъ бы обрисовывался на ея губахъ.
        Наконецъ, изъ встрчи у „Зеленой Гробницы“, когда никакой серьезный интересъ не волновалъ ихъ, Мишель могъ наблюдать молодую двушку такой, какая она въ повседневной жизни, и изъ разговора, бывшаго тамъ, точно такъ же какъ изъ ея просьбы о жемчужин, „хорошенькой жемчужин“, онъ заключалъ, что она была до смшного дитя для женщины 22 лтъ, сердясь, забавляясь, смясь, пугаясь изъ-за пустяковъ.
        Насколько дти прелестны, настолько же женщины-дти невыносимы! И придется жить, жить всегда съ этой женщиной-ребенкомъ, съ этой чужестранкой!
        Мишель представлялъ себ еще Сюзанну, какъ второе изданіе Колетты, — Колеттой, такой же свтской, такой же сумасбродной, но съ меньшей безпечностью и съ меньшей женственной прелестью. Онъ нжно любилъ свою сестру, но сколько разъ онъ изумлялся неизмнному терпнію и веселому настроенію своего зятя. А домъ Колетты былъ идеаломъ миссъ Севернъ!
        Теперь Мишель насмшливо удивлялся, какъ могъ онъ отвчать спокойно и миролюбивыми фразами на слова, одно воспоминаніе о которыхъ его возмущало.
        Между тмъ, было бы гораздо проще прервать вс колебанія такими словами: „вы правы, я безумецъ, я мечталъ, что я любимъ… И Мишель смялся, смялся еще разъ надъ своей собственной наивностью. Сказать, что онъ могъ приписывать романтическія идеи такой типичной резонерк, какой была миссъ Севернъ! Романтизмъ и эта искусная велосипедистка, эта практичная молодая особа въ неуклюжемъ костюм, слонявшаяся по лсу съ дорожной картой!
        — Ахъ! какую необыкновенную пару мы составимъ, — вздохнулъ молодой человкъ.
        Въ башн Сенъ Сильвера Даранъ ждалъ, перелистывая альбомы.
        — Ну, — неудачно поспшилъ спросить этотъ преданный другъ, — женишься ты или не женишься?
        Мишелю не слдовало бы очень удивляться вопросу, такъ какъ онъ именно остановился на первомъ изъ предположенныхъ ршеній, но по вполн человческой непослдовательности фактъ, что Даранъ могъ разсматривать, какъ возможное, безразсудное ршеніе, только что принятое имъ, его раздражилъ.
        — Убирайся вонъ! — отвтилъ онъ раздраженно.
        Онъ прошелъ черезъ рабочій кабинетъ, чтобы пройти въ сосднюю комнату, затмъ раскаялся, одумался:
        — Ты позавтракаешь со мной, не правда ли? — сказалъ онъ на этотъ разъ очень дружески.
        И онъ добавилъ:
        — Я безумецъ, Даранъ, и глупецъ! Я женюсь!
        Часть вторая .
        I.
        Помолвка Мишеля, возвщенная въ Каннъ, но безъ малйшаго намека на оригинальное происшествіе, вызвавшее ее, ускорила на нсколько дней возвращеніе г-на и г-жи Фовель.
        Колетта сіяла. Въ теченіе этого послдняго сезона, когда тсная дружба съ Май Бетюнъ и съ миссъ Стевенсъ постоянно ее сближала съ Сюзанной, она отдала свое восторженное и немного легкомысленное сердце своей маленькой кузин съ открытымъ характеромъ и хохотунь, которая такъ мило съ ней болтала, играла съ Низеттой, разсказывала исторіи Жоржу, составляла четвертаго въ вист Роберта. Затмъ, правильно или нтъ, Колетта, знавшая припадки унынія печальнаго и одинокаго въ своей неудавшейся жизни Мишеля, была убждена, что озабоченное чело, на которомъ сердечные поцлуи сестры не разглаживали морщинъ, прояснится отъ уюта счастливаго домашняго очага.
        И такъ какъ она была неспособна заниматься вопросомъ о приданомъ, ей казалось вполн просто соединить въ жизни два существа, между которыми ея любовь уже устанавливала связь; поэтому она не задумывалась надъ тмъ, будутъ ли Мишель и Сюзанна соотвтствовать другъ другу. Разв ея добрый большой Мишель не становился, какъ только онъ самъ этого желалъ, самымъ милымъ изъ мужчинъ.
        Что касается „маленькой Занны“, то она обладала всми желанными качествами… Такая плнительная, такая забавная и такая веселая и со всмъ этимъ элегантная въ своемъ совсмъ простенькомъ плать! Въ Канн вс, включая Май Бетюнъ, Роберта и дтей, были въ восторг отъ нея и сожалли, что эта скучная миссъ Стевенсъ ее эгоистично конфисковала для своего ревматизма и своей ипохондріи.
        Никогда не жалуясь, замчательно тактичная и осторожная, бдное дитя добросовстно исполняло неблагодарную обязанность занимать и развлекать старую американку; иногда, очень рдко, она появлялась въ обществ, на вечерахъ, на garden-partiezs и на прогулкахъ; какъ блестли тогда ея глаза, какъ бывалъ радостенъ ея смхъ!…
        Милая маленькая Занна! Она заслуживала настоящаго большого счастья… И вотъ желанія г-жи Фовель чудеснымъ образомъ осуществлялись, и пришло великое счастье! Разв это не счастье, выйти замужъ за Мишеля?
        Едва выйдя изъ вагона, молодая женщина бросилась въ объятія Тремора.
        — Гд Сюзанна? — воскликнула она, всецло отдаваясь всегда своей, занимавшей ее въ данный моментъ, мысли.
        И она звонко два раза поцловала въ щеки своего брата.
        — Въ Прекруа, — замтилъ этотъ со скрытымъ раздраженіемъ.
        Затмъ онъ нжно поцловалъ Колетту и маленькаго Жоржа, котораго она держала за руку, поспшилъ навстрчу сердечнымъ объятіямъ Роберта и овладлъ Низеттой, бывшей на рукахъ няни; уставшая отъ путешествія, она протирала себ глазки съ восхитительной, томной гримасой.
        — Здравствуй, Тонти, — пробормотала двчурка соннымъ голосомъ, произнося смшнымъ фальцетомъ послдній слогъ прозвища, даннаго ею своему дяд. — Гд Сюзанна?
        — Она вернулась въ Америку, — возразилъ Мишель, смясь этотъ разъ, хотя все-таки еще раздосадованный.
        Эта молодая двушка, любви которой онъ не добивался, казалось, должна была теперь завладть всей его жизнью и портить ему вс его маленькія радости.
        Низетта также засмялась, боле искренно, вроятно, затмъ, опустивъ свою кудрявую головку на плечо Тонти:
        — Глупый! — сказала она непочтительно.
        И она вновь задремала.
        Но за завтракомъ и поздне, въ гостиной Фовелей, между тмъ какъ Робертъ разбиралъ свою объемистую корреспонденцію, вопросы посыпались вновь; приходилось на нихъ отвчать, приходилось принимать довольный и пріятный видъ, когда произносилось имя Сюзанны въ сопровожденiи похвалъ, расточаемыхъ Колеттой и къ которымъ г-динъ Фовель присоединилъ свое осторожное замчаніе:
        — Это прелестное дитя; Жоржъ и Низетта ее обожаютъ, — заключилъ адвокатъ, какъ будто этотъ фактъ выражалъ все.
        Г-жа Фовель была немного разочарована, узнавъ, что миссъ Севернъ предполагала оставаться въ Прекруа до отъзда г-жи Бетюнъ, т. е. до того времени, когда Кастельфлоръ вновь откроетъ свои двери и совершенно возмущена, узнавъ, что Мишель не отказался отъ своего путешествія на Сверъ.
        — Послушай, ты съ ума сошелъ? — воскликнула она, не сдерживаясь. — Если бы я была на мст Сюзанны, я бы на тебя обидлась до смерти.
        — Почему? Сюзанна знаетъ, что мое ршеніе было принято нсколько мсяцевъ назадъ… и мы во всякомъ случа не обвнчаемся раньше осени и твоего возвращенія въ Парижъ.
        — Слдовательно, въ продолженіе трехъ мсяцевъ вы не будете видться?
        — Два съ половиной мсяца, самое большее. И у насъ останется потомъ столько мсяцевъ, чтобы видться!
        Г-жа Фовель широко открыла свои прекрасные глаза орховаго цвта.
        — Какой ты смшной! — сказала она. — И однако, она теб нравится?
        — О! конечно, — отвтилъ молодой человкъ. — Мы начинаемъ хорошо узнавать другъ друга теперь, посл того, какъ мы обдали три раза вмст и сыграли партію въ крокетъ. У нея прекрасный аппетитъ и она восхитительно играетъ въ крокетъ. Словомъ, это очень миловидная кукла.
        — О! Мишель, кукла! — повторила г-жа Фовель.
        А Робертъ сдлалъ слдующее замчаніе:
        — Я нахожу тебя слишкомъ строгимъ. Зачмъ, чортъ возьми, женишься ты на ней?
        — Чтобы доставить удовольствие Колетт! — вздохнулъ Треморъ.
        Онъ можетъ быть приправилъ бы это замчаніе остротой по адресу Сюзанны, такъ какъ былъ въ это утро въ зломъ настроеніи, какъ вдругъ Низетта, взобравшись на кресло, расположилась у него на колняхъ. Тогда онъ ее поцловалъ и въ то время, какъ маленькая племянница возвращала ему поцлуи съ милыми ласками, легкимъ прикосновеніемъ розовыхъ пальчиковъ и восхитительнымъ смхомъ, онъ подумалъ, что если бы нкогда „очень миловидная кукла“ подарила ему въ какой нибудь день подобную Низетту, онъ привыкъ бы и къ американскому акценту и нашелъ бы извиненіе сумасбродствамъ.
        — Если бы я могъ у васъ украсть Низетту, мои дорогіе друзья, мн кажется, я никогда бы не женился, — заявилъ онъ, улыбаясь.
        Въ продолженіе минуты онъ любовался милой и смшной двчуркой съ ея вздернутымъ носикомъ, нжными глазками, ротикомъ цвта вишни, ея длинными локонами и милой прядью волосъ, которая зачесывалась далеко назадъ и перевязывалась розовымъ или голубымъ бантомъ, какъ завитокъ маленькой собачки; затмъ онъ услся подл своего зятя и началъ споръ о другомъ предмет, какъ бы совершенно забывъ о Сюзанн.
        Колетта и не понимала, какъ это возможно было отнять у нея Низетту: ея любовь къ дтямъ было единственное героическое чувство, свойственное ея маленькой птичьей душ. Даранъ не преувеличивалъ: ради нихъ она ршилась бы на вс жертвы. Робертъ занималъ въ ея любви второе мсто посл дтей.
        Г-жа Фовель любила своего мужа, она его очень любила, отчасти любовью дочери, и въ то же время съ манерами принцессы давала себя лелять, наряжать, ласкать этому серьезному человку. Онъ же окружалъ ее нжными заботами, любовной снисходительностью, какъ бы боясь словомъ или слишкомъ рзкимъ жестомъ опечалить или сломать своего прекраснаго кумира со смющимся челомъ, который былъ, самъ того не сознавая, его отдохновеніемъ и радостью и изъ котораго онъ никогда не пробовалъ сдлать свою настоящую подругу и поддержку въ жизни.
        Высокая, тонкая, граціозная и красивая, съ карими глазами, очень кроткими и немного холодными, походившими иногда на глаза ея брата, съ тяжелыми, рыжевато-каштановаго цвта волосами, привтливая и радушная по природ, достаточно умная, чтобы разговаривать о многихъ вещахъ съ милой живостью и съ забавнымъ ребяческимъ упрямствомъ, имя достаточно художественнаго вкуса, чтобы прекрасно одваться, съ тмъ изяществомъ и умньемъ, которыхъ не можетъ замнить лучшій портной, Колетта была одной изъ тхъ женщинъ, которымъ самые суровые люди бываютъ благодарны за то, что он красивы и веселы, не требуя отъ нихъ ничего большаго.
        Находясь въ дурномъ настроеніи, увеличивавшемся отъ побднаго восторга г-жи Фовель, Мишель доставлялъ себ удовольствіе, говоря о Сюзанн, выказывать ей нкоторое пренебреженiе ироническими и чуть не злыми замчаніями, которыя плохо передавали его мысль, сильно ее подчеркивая.
        Миссъ Севернъ была умна, гораздо умне Колетты, и въ особенности гораздо боле образована. Затмъ она жила въ совершенно несходной сред, далеко отъ парижскихъ кружковъ, она не встртила на своемъ пути совершенно готовыхъ идей, чтобы ими воспользоваться, и если ея личные взгляды не имли особенной философской цнности, обнаруживая полнйшее незнаніе чужихъ мнній, они имли прелесть оригинальности. Иногда эти взгляды выражались очень несовершенно, какимъ нибудь забавнымъ словомъ, смшно произносимымъ ею, съ тми шаловливыми интонаціями, которыя шокировали Мишеля.
        Постепенно тономъ откровенной увренности, который она такъ часто принимала, миссъ Севернъ поставила Тремора въ извстность относительно всхъ своихъ вкусовъ и маленькихъ талантовъ. Она много читала и продолжала читать много, безъ системы, историческія и научныя сочиненія, путешествія, очень мало стиховъ и романовъ; она немного играла на роял и пла, какъ вс, умла однимъ взмахомъ карандаша набросать карикатуру человка, танцовала такъ же естественно, какъ другіе ходятъ, здила верхомъ съ той же легкостью, какъ танцовала и могла скромно считать себя первой въ теннис.
        Въ литератур, въ живописи, въ музык и даже въ политик она глубоко уважала „классиковъ“ — хранителей традицій, но она пылко интересовалась новаторами, вообще всми умами, ищущими… даже, если они ничего не находили. Какъ видите, если это была кукла, то довольно усовершенствованная.
        Каждый вечеръ, по разъ уже отданному приказанію, чудный блый букетъ высылался изъ Парижа по адресу миссъ Севернъ, но скучающій въ своей роли жениха Треморъ въ оправданіе своихъ рдкихъ визитовъ отговаривался необходимостью до своего отъзда привести въ порядокъ дла. Сюзанна къ тому же упрощала эту роль тмъ естественнымъ и дружескимъ тономъ, который она тотчасъ же приняла, обходясь съ Мишелемъ скоре какъ съ настоящимъ двоюроднымъ братомъ, чмъ какъ съ будущимъ мужемъ.
        Прельщенная возможностью провести лто въ Кастельфлор и не быть боле ни секретаршей, ни воспитательницей, она нисколько не огорчалась и не удивлялась его отъзду въ Норвегію. Она заявила, что вообще она находила непріятнымъ и даже смшнымъ откладывать — если не было серьезныхъ препятствій — путешествіе, уже давно предршенное. Это значило рисковать никогда его не осуществить.
        Никто не спросилъ миссъ Севернъ, что она подразумвала подъ „серьезными препятствіями“, и Треморъ задавалъ себ вопросъ, не подсмивалась ли она немного своей снисходительностью къ его путешествію, надъ самимъ путешественникомъ, но лицо молодой двушки оставалось непроницаемымъ, никакой сдерживаемый смхъ не просвечивался въ ея глазахъ. Ршительно, странная двушка!
        Тяготясь предстоявшей женитьбой, убжденный, что его жена ему сдлаетъ жизнь трудной и непріятной, Мишель пришелъ къ сознанію, что онъ находилъ бы нкоторое удовольствіе въ разговорахъ съ Сюзанной, если бы мысль объ узахъ, прикрпившихъ его къ ней, не отравляла ему прелесть ихъ разговоровъ; онъ нашелъ бы ее милой и занимательной, но увренность, что придется слушать ея болтовню въ продолженіе всей жизни, представляла ему заране скучными ея беззаботныя слова и ея граціозную подвижность. Конечно, она была забавна! Но забавныя женщины не всегда и не всхъ забавляютъ! Во всякомъ случа есть кто-то, кого он никогда не забавляютъ, и это именно ихъ мужья…
        Мишель провелъ въ Париж недлю, слдовавшую за пріздомъ Фовелей. Привести въ порядокъ нкоторыя дла, написать письма, докончить чтеніе, занести нкоторыя замтки и сдлать кое-какія приготовленія къ отъзду заняло почти все его время, и онъ ускользалъ, по мр возможности, отъ Колетты и поздравленій, которыя при каждомъ его появленіи въ переполненной всегда гостиной его сестры, доставляли ему нсколько непріятныхъ минутъ. Однажды утромъ г-нъ Бетюнъ явился къ нему со своими поздравленіями на улицу Божонъ, и онъ могъ съ нкоторымъ облегченіемъ убдиться, что Клодъ, если онъ и былъ авторомъ знаменитаго письма 1-го апрля, не хвастался своимъ соучастіемъ въ помолвк миссъ Севернъ. Мишель желалъ, чтобы это смшное происшествіе, которое Даранъ общалъ ему хранить въ тайн, оставалось насколько возможно неизвстнымъ даже въ ближайшемъ кругу.
        Нсколько дней спустя посл визита Бетюна молодой человкъ встртилъ Клода у двери лицея Кондорсе, выслушалъ съ безстрастнымъ челомъ приличествующее случаю поздравленіе, обращенное къ нему, и отвтилъ на него въ тон большой естественности, чувствуя, впрочемъ, что за нимъ внимательно слдили.
        Переходя къ другому предмету разговора, Клодъ выбранилъ лицей, мшавшій ему сопровождать его мать во Флоренцію и вообще встртиться со своими родителями въ Дьепп раньше конца іюля; затмъ онъ перешелъ къ женитьб своего стараго пріятеля Тремора на его новой знакомой миссъ Севернъ, которую онъ встрчалъ въ Канн во время новогоднихъ каникулъ и затмъ недавно въ Париж и которую осыпалъ дифирамбическими похвалами; она покорила его сердце положительно замчательнымъ искусствомъ въ спорт. Онъ не рискнулъ задать вопросъ или сдлать какой-нибудь опасный намекъ, вроятно, надясь на то, что его ни въ чемъ не подозрваютъ. Конечно, онъ былъ удивленъ и даже немного испуганъ послдствіями своей шалости. Можетъ быть даже, эти послдствія показались ему столь огромными, что онъ не могъ допустить мысли, что на совершившійся фактъ могло оказать сильное вліяніе такое маловажное существо, какъ онъ, следовательно, ему не приходилось ни раскаяваться въ своемъ поступк, ни имъ кичиться.
        — Совершенно неожиданно, не такъ ли, старина? — спросилъ онъ своимъ низкимъ, спадающимъ голосомъ.
        — Именно, — отвтилъ, смясь Мишель.
        — И шикарной же парой будете вы оба! — заключилъ онъ съ восторгомъ. Затмъ, приподнимая портфель, который онъ несъ переполненный книгами:
        — До свиданія, дружище, мы боле не увидимся до осени. Кажется, въ этомъ году предполагаютъ зарыться въ Дьепп до начала охотничьяго сезона!
        — До свиданія, мой Клодъ, не падай духомъ! — отвтилъ Мишель, пожимая руку лицеисту.
        И они разстались.
        — До свиданія, маленькій негодяй! — добавилъ мысленно новоиспеченный женихъ. — Если бы я зналъ наврно, что это твоя продлка, я убжденъ, что не удержался бы отъ удовольствія надрать теб уши.
        Вообще же теперь, когда приближался часъ его отъзда, Мишель, не очень строгій къ другимъ и снисходительный къ себ самому, былъ вынужденъ сознаться, что одной этой случайности, шалости Клода, было бы недостаточно, чтобы выдать его, безоружнаго, планамъ Колетты, и чувствовалъ себя готовымъ на уступки.
        Нужно было возбуждающее веселіе г-жи Фовель, чтобы вывести его изъ благодушной неподвижности, съ которой онъ далъ себ слово ожидать развертыванія событій.
        Ухать, все заключалось въ этомъ слов! Вдали отъ Парижа и Ривайера онъ еще разъ сможетъ оставить за собой настоящія заботы и отдаться радостямъ, столько разъ уже испытаннымъ, забвенія своей личности, перевоплотиться нкоторымъ образомъ, благодаря пребыванію въ стран, отличной отъ родной страны.
        Это наслажденіе, онъ его сильне чувствовалъ на разстояніи, возстановляя его въ своей памяти, можетъ быть, преувеличивая его, и опьянялъ себя воспоминаніями объ этой полной приключеній жизни, утомившей его въ свое время, но которая, отступивъ въ прошлое, приняла соблазнительный обликъ, представлялась ему внезапно прекрасной и притягательной, подобно всмъ благамъ, о которыхъ сожалешь, когда они потеряны, и которыми иногда пренебрегалъ, когда владлъ ими.
        Два мсяца беззаботности, перемнъ, два мсяца свободы! Предвидимыя въ будущемъ событія таяли, исчезали въ туман…
        Ухать! ухать! да! въ этомъ было все!
        II.
        Наканун этого пламенно желаннаго отъзда, Мишель обдалъ въ Кастельфлор, гд г-нъ и г-жа Фовель только что поселились вмст съ дтьми, радостно встртивъ Сюзанну, свободную за отъздомъ г-жи Бетюнъ.
        Архитекторъ, строившій Кастельфлоръ, подражалъ немного строителю Тріанонъ, [[18] Версальскіе дворцы.] и Колетта омеблировала его въ этомъ дух, но очень легко и свжо съ уступками „modern style“ въ выбор и распредленіи свтлой, затканной букетами кисеи, въ покрытыхъ лакомъ стульяхъ, въ изящныхъ этажеркахъ, въ оригинальныхъ и милыхъ бездлушкахъ, въ большихъ стройныхъ лампахъ съ причудливыми абажурами, въ нжной живописи, блдной и немного химерической, въ длинныхъ хрупкихъ вазахъ, живыхъ цвтахъ, безпрестанно возобновляемыхъ, въ утонченномъ нжномъ изяществ, которое она любила и отъ которого ея красота получала гармоническую очаровательность. Паркъ съ его громадными аллеями изъ грабинъ, высокими и тнистыми, какъ церковные своды, съ его лужайками-долинами, съ тнью липъ и дубовъ, гд тамъ и сямъ въ зеленой полутни бллись статуи, спускался отлого до Серпантины, скромнаго протока, привтливо ласкавшаго берега парка. И къ тому море цвтовъ.
        Сюзанна была очарована сразу Кастельфлоромъ; она въ немъ вкушала наслажденіе чувствовать себя свободной, и къ тому въ обстановк легкой и пріятной жизни.
        Она была наивно счастлива видть вокругъ себя лишь веселыя лица и драгоцнныя вещи. И въ этотъ вечеръ совсмъ изящная въ своемъ плать цвта „мовъ“ [[19] Цвет Мов (mauve) — розовато-лиловый.] она, подобно самой Колетт, составляла часть дорогой, но не крикливой роскоши Кастельфлора, какъ и т растенія, распускавшіяся въ саксонскихъ вазахъ, подл пастушекъ въ кружевныхъ платьяхъ.
        Можетъ быть она это сознавала. Она весело забавлялась всякою мелочью: партіей билльярда, навязанной ею Мишелю до обда и проигранной съ неловкостью дебютантки, альбомомъ, перелистываемымъ ею, именемъ, произнесеннымъ г-номъ Фовелемъ, звучность котораго казалась ей комичной, какимъ-нибудь словомъ Жоржа, котораго бранила мать, гримасой Низетты, когда она приходила пожелать „спокойной ночи“.
        Въ первый разъ въ томъ году Колетта велла подать кофе на террасс. Былъ чудный, ясный вечеръ, часъ счастливаго отдыха; но Мишель не испытывалъ ни спокойствія, ни радости. Глубокая меланхолія приковывала его глаза къ таинственной дали парка, на которую онъ пристально смотрлъ, склонившись на каменную баллюстраду, слыша только шумъ разговора Сюзанны и Фовелей, изъ котораго иногда долетало до него отдльное слово, удерживаемое памятью, хотя онъ не могъ бы объяснить, почему именно это слово, а не другое.
        Лежа въ „rocking-chair“, [[20] Кресло-качалка.] приводимомъ небрежно въ движеніе ногами въ желтыхъ кожаныхъ башмакахъ, Сюзанна, Занна или Сюзи — ее называли этими тремя именами — часто смялась чистымъ смхомъ, внушавшимъ Мишелю нчто въ род жалости, какъ что-то очень хрупкое; этотъ смхъ напоминалъ ему и маленькій хрустальный колокольчикъ, вызывая минутами злое желаніе разбить его. Затмъ онъ оторвался отъ этого болзненнаго самоуглубленія и приблизился къ дружески беседовавшей групп.
        — Разршите мн папироску? — спросилъ онъ вяло, вынимая свой портсигаръ.
        И такъ какъ Колетта отвтила улыбкой, онъ посмотрлъ на миссъ Севернъ.
        — Дымъ васъ не безпокоитъ? — машинально настаивалъ онъ.
        Молодая особа дала боле сильный толчекъ креслу и ея кристаллическій смхъ посыпался вновь.
        — Папироска? меня стсняетъ? Дорогой! дайте-ка мн одну.
        — Вы курите? — воскликнулъ Мишель, тотчасъ же возвращенный къ дйствительности и въ одно и то же время и недовольный и находя это забавнымъ; боле, однако, недовольный.
        — Я курила съ дядей Джономъ… очень часто! И я люблю курить; это очень пріятно возбуждаетъ. Какой вы, однако, французъ, Мишель! Ну, папироску, „please“ [[21] Пожалуйста.], дорогой!
        — Какъ хотите, — лаконически отвтилъ Мишель.
        И протянувъ свой портсигаръ молодой двушк, онъ вернулся и вновь облокотился на баллюстраду.
        — Благодарю, Майкъ [[22] Англійское сокращеніе — Мишель.], благодарю, — повторила миссъ Севернъ.
        Она уже зажгла папиросу и собиралась ее выкурить въ самой очаровательной поз, съ закинутой назадъ головой, слдя съ видимымъ удовольствіемъ за голубоватыми легкими спиралями, которыя развертывались и затмъ таяли въ темнот.
        — Какъ хорошо жить! какъ хорошо жить! — напвала она, — я довольна, я довольна, я довольна! Я не желаю ничего боле на свт. Этотъ турецкій табакъ восхитителенъ!
        Г-нъ Фовель, до сего времени молчавшій, между тмъ какъ Колетта наполовину одобряла избалованное дитя, на этотъ разъ искренно разсмялся.
        — Это вашъ послдній день, моя дорогая, наслаждайтесь имъ! Когда Мишель удетъ, вы не будете имть права быть довольной и забавляться такимъ образомъ!
        — Почему? — спросила она спокойно; ея маленькій акцентъ придавалъ какой-то забавный оттнокъ самымъ простымъ фразамъ. — Разв онъ детъ въ Норвегію для того, чтобы скучать?
        — Прекрасно сказано! — воскликнула Колетта.
        Мишель повернулся.
        — Я желаю, чтобы вы веселились, — сказалъ онъ съ удареніемъ.
        — Благодарю.
        — Во всякомъ случа мы сдлаемъ возможное и невозможное, чтобы ее развлечь, — прибавила нжно молодая женщина.
        — Ахъ! будетъ еще лучшее время въ Ривайер, вотъ подождите сезона, Сюзи, — сказалъ г-нъ Фовель съ шутливой напыщенностью. Черезъ дв недли вы въ этомъ сами убдитесь.
        — Бываютъ ли здсь въ Ривайер во время сезона интересные люди?
        — Прелестные люди! спросите Мишеля, — отвтилъ адвокатъ, вспоминая, какъ избгалъ всякаго общества его шуринъ, едва очутившись въ башн Сенъ-Сильвера.
        Однимъ прыжкомъ Сюзанна поднялась, отбросила далеко наполовину выкуренную папиросу и пошла облокотиться на перила подл своего кузена.
        — Майкъ, — сказала она, — не будьте брюзгой, назовите мн интересныхъ людей въ Ривайер!
        — Имя имъ легіонъ! — отвтилъ Треморъ изъ духа противорчія, желая любезностью показать несправедливость легкой насмшки г-на Фовеля.
        — Это довольно неопредленно… точне.
        — Охотно, — продолжалъ Мишель съ той же любезностью. — Есть Понмори, отецъ и пять сыновей!
        — Пять сыновей, o, dear me! [[23] О, Боже!]
        — Это васъ интересуетъ? — замтилъ молодой человкъ немного иронически. — Трое младшихъ еще дти; для васъ значитъ имютъ значеніе только двое старшихъ, не такъ ли?
        — Конечно, — подтвердила Сюзи съ нсколько вызывающей ноткой въ голос.
        — Леону 28 лтъ, — сказалъ Мишель, вновь взявъ тонъ покорной любезности, — это адвокатъ, серьезный малый.
        — Холодный видъ, бакенбарды и фразы! Я это вижу отсюда… дальше…
        — Благодарю Сюзанна, — закричалъ г-нъ Фовель.
        — У васъ нтъ бакенбардъ, во-первыхъ, затмъ вы прелестны и затмъ вы это такъ же прекрасно знаете, какъ и я. А другой?
        — Другой? Гастонъ, — продолжалъ терпливо Мишель; — ему 25 лтъ; его главное занятіе, кажется, продать состояніе своей матери.
        — Однако неглупъ, этотъ! Затмъ?
        — Затмъ есть еще г-динъ Ланкри, нотаріусъ, ушедшій отъ длъ, и его дочь, г-жа де Лоржъ, носящая двойную фамилію съ тхъ поръ, какъ овдовла.
        — Послушай-ка Мишель, мн разсказывали на ея счетъ исторіи… — перебилъ г. Фовель.
        — О! и мн также! — отвтилъ, смясь, Мишель.
        — Разскажите ихъ мн! — воскликнула съ увлеченіемъ Сюзанна.
        Мишель боле не смялся, этотъ вопросъ его шокировалъ.
        — Я ихъ забылъ, — возразилъ онъ холодно.
        — Все равно, я ихъ узнаю отъ Роберта. Г-жа де Лоржъ хорошенькая?
        — Это какъ для кого, шикъ есть, но шикъ дурного тона, вотъ и все!
        — А… затмъ, кто другіе?
        — Мой другъ Жакъ Рео, только что женившійся и для котораго я снялъ виллу „Ивъ“.
        — Г-жа Рео красива?
        — Прелестна.
        — Блондинка?
        — Брюнетка.
        — А… затмъ?
        — Сестра г-жи Рео, м-ль Шазе, очень милое дитя, Поль Рео — братъ Жака…
        — Очень милый юноша… О! его я знаю, — сказала спокойно Сюзанна.
        Мишель сдлалъ движеніе удивленія.
        — Вы его знаете?
        — Онъ былъ въ Канн прошлую зиму… мы играли въ теннисъ, онъ… немного шалопай…
        — Очень большой шалопай, — продолжалъ Треморъ, обрвшій вновь свое хладнокровіе. — Онъ вышелъ съ дипломомъ изъ института гражданскихъ инженеровъ скоро будетъ два года и окончилъ свою военную службу прошлую осень, но я сильно подозрваю, что онъ слдуетъ примру Гастона Понмори съ тою только разницею, что „продаемое состояніе“^^на этотъ разъ очень легкое, скоро будетъ все переварено. Жакъ огорченъ безпечностью своего брата.
        — Ба! у юности свои права! А затмъ, кто еще?
        — Вы ненасытны, я не знаю больше никого. — Мишель истощилъ все свое терпніе. Въ томъ состояніи духа, въ которомъ онъ находился, этотъ разговоръ могъ только его раздражать и мало-помалу вывести изъ себя.
        По прежнему, опираясь обоими локтями на баллюстраду, онъ наклонилъ голову на столько, что оперся ею на открытия ладони и замолчать.
        — Твоя память меня сокрушаетъ! — воскликнула Колетта. — А Лангиль, его ты забылъ? Живописецъ, ты знаешь, Занночка? И Сенваль! Прекрасные люди, принимающіе у себя всегда массу народа. И Раймондъ Депланъ, ихъ кузенъ, другъ Мишеля… Наконецъ, Сюзи, я могла бы еще прибавить Бокура, супрефекта, товарища прокурора, депутата округа, разныхъ чиновниковъ, священника и еще многихъ другихъ лицъ!
        — О! хорошо, хорошо! Этого вполн достаточно для моего счастья! — сказала Сюзанна весело.
        Улыбающаяся она повернулась къ Мишелю, закуривавшему въ глубокомъ молчаніи новую папироску.
        — Вы не будете очень ревновать, — спросила она, — если эти господа станутъ чуточку за мной ухаживать.
        — Ревновать? я? ахъ! Боже, нтъ, — возразилъ Мишель, яростно бросая спичку, которая потухла, упавъ на песокъ.
        — Вы нелюбезны, мой дорогой?
        — Почему? — поправился онъ боле примиряющимъ тономъ. — Я нахожу, что ревность оскорбительна. Я имю довріе къ вашей прямот, вотъ и все.
        Она немного сухо разсмялась.
        — Frailty, the name is women [[24] „О, женщины, ничтожество вамъ имя!“ (В. Шекспир, „Гамлетъ“)], — пробормотала она тихо, и тмъ скользящимъ шагомъ, который временами у нея являлся, вернулась къ Колетт.
        — Я вижу, — ршила она громкимъ голосомъ, — что Ривайеръ — маленькая Капуя! [[25] Въ древности веселое лтнее мстопребываніе самыхъ богатыхъ и знатныхъ римлянъ.]
        Черезъ нсколько минутъ, такъ какъ свжесть стала чувствительна для слишкомъ легко одтыхъ дамъ, вс вернулись въ гостиную и разговоръ продолжался, дружественный и немного вялый, какъ обыкновенно бываетъ между людьми, встречающимися каждый день. Въ половин одиннадцатаго Мишель поднялся, чтобы прощаться. Онъ узжалъ съ однимъ изъ первыхъ утреннихъ поздовъ и потребовалъ, чтобы ни сестра, ни невста не провожали его на станцію. Онъ дружески поцловалъ Роберта, поцловалъ Колетту, говорившую слишкомъ быстро и голосомъ, дрожавшимъ уже въ продолженіе нсколькихъ минутъ, затмъ онъ протянулъ руку Сюзанн.
        — Я надюсь, что вы сдлаете мн удовольствіе и будете отвчать на письма, которыя я вамъ буду писать? — сказалъ онъ вжливо.
        — Ну, конечно! до свиданія и счастливаго пути, Майкъ.
        — Да поцлуй же ее, вдь это глупо! — сказала, смясь сквозь слезы, Колетта.
        Совершенно просто Сюзанна подставила свою бархатистую, какъ свжій плодъ, щечку, и Мишель прижался къ ней губами. У него сердце немного сжалось, не потому что онъ собирался покинуть эту молодую двушку, бывшую его невстой, но потому, что эта молодая двушка, бывшая его невстой, разставалась съ нимъ такъ холодно. И, повернувшись быстро къ Колетт, онъ поцловалъ ее нсколько разъ, прижавъ ее крпко къ себ.
        — Чмъ дальше, тмъ лучше! Она куритъ и, я почти убжденъ, флиртуетъ! — думалъ онъ, быстро сходя съ подъзда Кастельфлора. — Ршительно, она мн не нравится.
        Когда миссъ Севернъ задула свою свчу, множество мыслей порхали въ ея голов, лежавшей на подушк, и тотчасъ же при мягкомъ свт ночника, она дала имъ свободу:
        — Ахъ! какъ мн хорошо! Я устала сегодня вечеромъ. Вроятно, отъ прогулки въ парк. Кастельфлоръ меня восхищаетъ, и Колетта прелестна, Робертъ также; я ихъ люблю! Какъ пріятно ночью это тиканье часовъ! Какая идеальная комната, такая свжая и вся розовая! Я люблю розовыя комнаты; мн хочется имть такую съ мебелью Людовика XVI, шелкъ, затканный блдно-зеленымъ, и масса бездлушекъ… Лишь бы только Мишель меня немного баловалъ, подарилъ мн много хорошенькихъ вещицъ… Мн кажется, у него много вкуса. Будемъ ли мы счастливы, оба? Ба! Въ общемъ Мишель добрый малый! И я также! Его нельзя упрекнуть въ томъ, что онъ, напримръ, чрезмрно занять своей невстой! ахъ! нтъ! Г-жа Бетюнъ повторяла мн безпрестанно: „онъ васъ обожаетъ!“ Я наконецъ стала бояться, не слишкомъ ли онъ меня любитъ… О! теперь я успокоена. Онъ даже не замтилъ сегодня вечеромъ, что цвтъ „mauve“ мн очень идетъ. А „mauve” мн очень идетъ, вс это находятъ… По моему, было бы нелпо требовать, чтобы женщина страстно любила человка, за котораго она выходитъ замужъ, но вполн необходимо, чтобы мужъ любовался немного своей женой… Робертъ очень любитъ Колетту и
между тмъ, я не думаю, чтобы Колетта когда либо была безъ ума отъ Роберта.
        Ея^^мысль на минуту остановилась на этомъ, затмъ вновь принялась бродить.
        — Мишель говорилъ мн о большомъ разочарованіи, оставившемъ слды въ его жизни. Мн хотелось бы знать имя разочаровавшего его предмета, была ли она хороша… была ли она лучше меня. Мишель находитъ, что г-жа Рео красива; она брюнетка, г-жа Рео, я скоре блондинка… Я хотла бы знать, находитъ ли онъ меня красивой? Разлука его совсмъ не волновала… меня тоже нисколько… Къ тому же два мсяца пройдутъ скоро. Презабавно будетъ все это общество. Я надюсь, что ко мн вс будутъ такъ же милы, какъ въ Канн. Нужно заказать себе новое платье… или даже два… Мишель былъ мене спокоенъ, цлуя Колетту, чмъ меня… Онъ очень доволенъ отъздомъ, я это понимаю… Такое прекрасное путешествіе! По его возвращеніи осенью мы обвнчаемся… Какая странная вещь! Мн кажется вполн естественнымъ, что Мишель мой женихъ, но я не могу себ представить, что въ этомъ же самомъ году онъ станегь моимъ мужемъ… Мой мужъ, мой мужъ! это смшно и это страшно…
        Брови молодой двушки нахмурились.
        Одну минуту она отдалась неопределенному страху передъ новой жизнью, затемъ она закинула надъ головой открывшуюся изъ-подъ батистоваго рукава рубашки руку, между тмъ какъ ея веки смыкались;
        — Онъ будетъ добръ ко мне, — думала она, — я убеждена, что онъ будетъ добръ ко мне. Я никогда никого не встречала, кто бы не былъ ко мн добръ.
        И совсемъ мирно, думая еще объ удовольствіяхъ, обещанныхъ ей Колеттой, она заснула.
        Осень была такъ далека! А лето предвидлось прекрасное, и пребываніе въ Кастельфлор, составлявшее переходъ между кончавшимся періодомъ жизни, и тмъ, который долженъ былъ начаться, было какъ бы приваломъ между двумя этапами, стоянка веселая и покойная… Не могла ли бы она длиться долго?…
        Спокойствіе, съ какимъ миссъ Севернъ смотрла на будущее или по крайней мр ждала его, не стремясь въ него вникнуть, именно эта беззаботность успокаивала опасенія Мишеля, позволяя ему отдаться настоящему, забыть грозный завтрашній день въ тотъ моментъ, когда онъ узжалъ въ новую страну.
        Сюзанна тоже вступала въ новую страну, страну роскоши и наслажденій, въ которой расцвла Колетта и которая ей, маленькой американк, была невдома, но она чувствовала себя инстинктивно достаточно красивой, чтобы въ ней блистать.
        Все, что она разсказала про свою спокойную, легкую, немного слишкомъ серьезную юность, было врно. Она страстно любила свою бабушку и своего дядю, она за ними ухаживала до послдняго, окружая ихъ безконечной нжностью, и пока они жили, она находила удовольствіе въ серьезныхъ занятіяхъ, удерживавшихъ ее „at home“, окруженная ихъ любовью, радостно довольствуясь изъ свтскихъ развлеченій „fіе о’сlок“, „dances“, игрою въ теннисъ и прогулками на велосипед или верхомъ, соединявшими ее время отъ времени съ нсколькими ея друзьями, молодыми людьми и молодыми двушками ея возраста.
        Но она познала горе, затмъ трудъ и зависимость и вдругъ неожиданно, посл мрачнаго перехода, она увидла, какъ вс предметы озарились. Сюзанна нашла родную семью. Вскор она будетъ имть свой собственный семейный очагъ. Покамстъ отъ нея требовали одного веселья. Меланхоличная маленькая чтица миссъ Стевенсъ наконецъ получила права на свою молодость, на свою красоту.
        Посл того, какъ она чувствовала себя такой печальной, какъ было ей не отдаться въ силу естественной реакціи опьяннію отъ радости, посл того, какъ она была такъ серьезна, — не цнить удовольствія почувствовать себя немного легкомысленной, посл того, какъ она трудилась ради существованія, — не наслаждаться жизнью, не думая чего это стоитъ.
        Къ тому же Сюзанна Севернъ была еще совершенно новичкомъ, совсмъ ребенкомъ въ жизни, которую она въ 22 года знала гораздо мене, чмъ какая нибудь 15-лтняя парижаночка съ лукавыми глазками.
        Въ зтомъ Мишель не ошибся, и его можно было упрекнуть лишь въ томъ, что онъ, какъ ревностный, угрюмый психологъ, слишкомъ преданный своему длу, чтобы не быть строгимъ, немного сгустилъ краски, рисуя себ характеръ своей молоденькой кузины. Сюзанна, привыкшая безъ запинки читать въ своемъ собственномъ сердц, въ которомъ она не находила еще ничего сложнаго, противорчиваго или сбивчиваго, впрочемъ, избавила его отъ долгихъ изслдованій. Она сама себя изобразила вполн искренно.
        Но чего Мишель, такой искусный, какимъ онъ себя мнилъ, въ анализ нравственныхъ чертъ человеческой души, не смогъ понять, — это того, что въ любой день въ этомъ сердц дитяти могла проснуться душа женщины, что въ этомъ созданіи, лишь начинавшемъ жить, могъ существовать въ зачаточномъ состояніи цлый міръ желанныхъ для него или досадныхъ мыслей и чувствъ, въ ожиданіи случая, чтобы раскрыться, и благопріятной среды, чтобы развиться, подобно зерну, созрваніе котораго подчинено извстнымъ атмосфернымъ условіямъ.
        Можетъ быть эта жизнь уже трепетала подъ невозмутимой поверхностью.
        III.
        Пароходъ, съ назначеніемъ въ Бергенъ, на которомъ Мишель заказалъ себ мсто, отправлялся изъ Гавра только на слдующій день. Молодой человкъ перехалъ заливъ на совершенно пустой въ это время года палуб маленькаго пароходика, обслуживающаго Трувиль, пообдалъ и, бродя по городу, добрался до закоптлой лавки антиквара въ старой части города, у котораго онъ мало-по-малу, въ теченіе лтъ, скупилъ большую часть тхъ чудесъ нормандскаго стиля, которыя составляли меблировку башни Сенъ-Сильвера. Но въ этотъ вечеръ онъ не сдлалъ никакихъ покупокъ. Мысль о Сюзанн и будущемъ поневол руководила бы имъ въ выбор его покупокъ, и онъ чувствовалъ бы, такимъ образомъ, уже власть того, что было еще далеко, и чего онъ страшился. У него являлось отвращеніе ко всему, что могло его заставить заглядывать назадъ или впередъ, ко всему, что могло привязать его умъ къ мысли о возвращеніи, роковую необходимость котораго ему хотлось бы временно забыть.
        Медленно онъ спустился по извилистымъ улицамъ къ стариннымъ домамъ, скудно освщаемымъ кое-гд свтомъ экономной лампы бдняковъ, огонь которой еле замтенъ сквозь толщу оконнаго стекла съ свинцовыми переплетами. По мр того, какъ онъ шелъ, шумъ моря, глухой и вначал едва слышный, увеличивался въ наступавшей тишин, заглушая людской уличный шумъ, уже смутный и какъ бы смолкающій въ эти часы. На пляж было темно, какъ въ магазинахъ на заднемъ план его, примыкающихъ къ традиціонному, вымощенному деревомъ, променаду, гд два мсяца спустя будутъ разгуливать каждый вечеръ въ одинъ и тотъ же часъ и однимъ и тмъ же шагомъ столько знакомыхъ, изящныхъ и банальныхъ силуэтовъ.
        Пляжъ незамтно спускался до линіи волнъ, угадываемой благодаря какому-то дрожанію тней; безъ кабинъ, палатокъ и зонтиковъ, онъ, хотя было время прилива, казался безконечнымъ и пустыннымъ. Мишель добрался до дамбы и лниво облокотился на перила.
        Мстами фосфоресцировала вода, но въ эту безлунную ночь море ясно было видно только подъ огнемъ маяка, блествшаго, какъ громадный брильянтъ, образуя на вод большой свтящійся кругъ, измнчивыя очертанія котораго терялись во тьм. Море приливало и отливало, бросалось бшено на деревянный валъ, составлявшій ему преграду и, какъ бы уставши отъ вчнаго и напраснаго труда, жаловалось могучимъ ропотомъ. Мало-по-малу при голубоватомъ освщеніи маяка, Мишель открывалъ въ волнахъ опредленныя формы, воображая въ нихъ существа, человческія маски, которыя показывались вдругъ въ профил гребня короткой волны или поднимались изъ бездны, чтобы тотчасъ же туда провалиться, ужасный клубокъ неразличимыхъ тлъ, сказочныхъ драконовъ, извивавшихся съ безпрерывнымъ урчаніемъ пресмыкающихся. Онъ припоминалъ одно мсто въ „Inferno“ [[26] „Aдъ“ — 1-я часть „Божественной комедіи“ Данта.], мученіе Анелло Брюннелески и двухъ другихъ гршниковъ, которыхъ пожираютъ зми и которые ужаснымъ превращеніемъ становятся изъ людей пресмыкающимися, на подобіе ихъ мучителей-змй, между тмъ какъ т превращаются въ людей. На мор разыгрывалась на
глазахъ у Мишеля эта ужасная сцена изъ „Ада“, „синеватыя и черныя“ зми свивались въ ужасныя кольца, а люди извивались въ ужас, затмъ они съ яростью сплетались и уже появлялись два существа, изъ которыхъ ни одно ни другое не было похоже на себя, дв головы соединялись, хвостъ чудовища раскалывался, члены человка сростались, утончались и покрывались радужной чешуей…
        И въ шум волнъ слышались голоса, по очереди то шипвшіе, то плакавшіе человчьимъ голосомъ.
        Другіе еще голоса слышались въ волнахъ, голоса боле мягкіе и боле человчные, прощавшіеся и пвшіе о прошедшихъ дняхъ. Волны — чудесные разсказчики старыхъ преданій.
        Поглощенный кошмарнымъ видніемъ, Мишель однако ихъ слышалъ, эти меланхолическіе голоса и понималъ ихъ. Затмъ, почувствовавъ на себ магнетическую силу взгляда, онъ повернулъ голову и неожиданно встртилъ глаза, узнанные имъ. Въ нсколькихъ шагахъ свтлый силуэтъ женщины стоялъ, облокотившись на перила.
        — Вы, значитъ, не въ Норвегіи? — прошептала она.
        Поборовъ свое удивленіе, а можетъ быть также и волненіе, Треморъ уже раскланивался съ графиней Вронской.
        — Я узжаю завтра, — тихо сказалъ онъ.
        Фаустина прибыла въ Трувилль третьяго дня съ друзьями, искавшими дачу на іюль мсяцъ, и сегодня вечеромъ, подъ предлогомъ отослать самой телеграмму, она ускользнула изъ отеля, въ жажд чистаго воздуха и тишины. Между тмъ какъ она объясняла эти простыя вещи почти покорнымъ голосомъ, какъ бы извиняясь, что она здсь, Треморъ невольно любовался ею, освщенною лучемъ, теперь, когда она сдлала легкое движеніе, и ея лицо казалось ему очень блднымъ. Ея очень скромный дорожный костюмъ длалъ ее какъ бы тоньше. Она казалась гораздо моложе и также боле похожей на прежнюю Фаустину подъ своей маленькой соломенной шляпой.
        Почему она такъ разумно объясняла свой приходъ, почему она сводила его къ размрамъ явленія дйствительности?
        Таинственная, подобно этому морю, полному чудовищъ или сиренъ, подобно этимъ воплямъ, трепетавшимъ въ воздух, между которыми Мишель не могъ различить т, которые поднимались изъ волнъ, отъ тхъ, которые рыдали внутри его сердца, Фаустина Морель не должна ли была роковымъ образомъ появиться изъ фантастическаго мрака?
        Треморъ представлялъ ее такой далекой отъ него, въ тотъ моментъ, когда она дышала подл него, въ моментъ, когда, протянувъ руку, онъ могь бы коснуться ея платья… И онъ думалъ о всхъ тхъ житейскихъ неожиданностяхъ, когда считающееся отдаленнымъ, на самомъ дл присутствуетъ тутъ же, близкое, неизбжное.
        — Вы узжаете завтра? — повторила графиня.
        — Да, сударыня, — отвтилъ онъ лаконически.
        Теперь, находясь ближе другъ къ другу, Мишель и Фаустина принялись вновь глядть на волны.
        — Не правда ли, какая странная вещь? — продолжала она медленнымъ голосомъ. Я здсь нахожусь случайно, въ такое время, когда обыкновенно сюда не прізжаютъ… Вы были въ Гавр, вы должны были ссть на пароходъ, и вотъ тотъ же случай внушаетъ вамъ капризъ провести вечеръ въ Трувилл…
        Она остановилась, колеблясь, затмъ, такъ какъ Мишель инстинктивнымъ движеніемъ повернулъ къ ней голову, она замолчала, и онъ не спросилъ ее, что она хотла сказать.
        Зми и гршники изъ „Ада“ по прежнему крутились подл свай дамбы, потрясаемой содроганіями, и сваи стонали подъ ударами волнъ, но молодой человкъ не слдилъ боле за ними. Съ другой стороны маяка два моряка разговаривали, не думая о гуляющихъ, неясные призраки которыхъ, можетъ быть имъ предстали минуту передъ тмъ, и ихъ грубые голоса терялись въ рыданіи волнъ.
        Мишель чувствовалъ себя одинокимъ, странно одинокимъ съ этой женщиной, которую онъ нкогда любилъ.
        Сильное волненіе давило его. Одинъ моментъ онъ почти отдался безумной мысли представить себ, что онъ спалъ долгіе годы и ему снился тяжелый сонъ, отъ котораго онъ только что очнулся. Графиня Вронская? Кто была она? Болзненный образъ, исчезнувшій вмст съ лихорадочными видніями. Подл Мишеля билось непорочное сердце Фаустины Морель. Она находилась тутъ, доврчивая и чистая невста!
        Она и Мишель терпливо ждали конца какого-то мучительнаго испытанiя; ничто ихъ теперь боле не разъединяло. Существовали ли на свт другія существа, кром нихъ обоихъ? Они этого не знали. Они любили другъ друга, они были одни подъ небомъ и передъ лицомъ моря.
        Можетъ быть на слдующій день, или поздне, ихъ унесетъ корабль далеко отъ этого берега, гд прошедшее жило еще жизнью призрака, но они объ этомъ не думали. Они избгали думать о чемъ бы то ни было, они хотли освободить свой умъ отъ мыслей, слить свои души съ этой водой, со всми этими голосами, съ этимъ мракомъ.
        — Мишель…
        Это было почти дуновеніе, но это имя, произнесенное той, которая его не произносила уже столько лтъ, будило воспоминанія.
        — Мишель, я отъ васъ скрыла… Сегодня вечеромъ у Черныхъ Скалъ я васъ уже замтила, затмъ, я васъ видла только что, когда вы спускались къ берегу… Моя мать была со мной; она знаетъ мое сердце, она поняла, что я желала, стремилась съ вами встртиться… Да, дйствительно, мн необходимо съ вами поговорить.
        Не отвчая, Мишель посмотрлъ на молодую женщину, и его глаза заблестли въ полутьм.
        — Мишель, — продолжала она. — Вы меня еще не простили, я не могу выносить вашу жестокость.
        Тогда только онъ ясно вспомнилъ, что эта женщина, присутствіе которой ему было пріятно, причинила ему столько зла, и его охватилъ гнвъ.
        — Вы думаете, — сказалъ онъ, — что мн было легко перенести страданіе, причиненное вами?
        Она продолжала робко.
        — Мишель, я была очень молода… и я страдала. О! если бы вы знали, что это такое — бдность, бдность, заботливо очищающая пятна съ шелковаго платья, изношеннаго до нитокъ; если бы вы знали это существованіе безъ радостей и безъ надеждъ бдной и честной двушки, имющей одинъ возможный жребій — работать, чтобы жить… чтобы не умереть съ голоду.
        — Разв я вамъ предлагалъ бдность?
        Странная улыбка скользнула по губамъ графини Вронской,
        — Вы мн предлагали 60 или 80 тысячъ франковъ дохода, а графъ Вронскiй предлагалъ мн въ 15 разъ боле! Эта переспектива мн вскружила голову. Я была безумна, я думала, что съ деньгами можно все купить, даже счастье… Очень скоро, увы, я увидла свою ошибку… непоправимую…
        Она говорила долго о разочарованіяхъ и пустот того существованія, которое ее вначал ослпило, какъ мало-по-малу восхищеніе богатствомъ и тмъ, что оно даетъ стало казаться ей пустымъ и какъ часто, въ часы сосредототоченнаго размышленія, она принималась сожалть даже о прежней бдности.
        Мишель совсмъ не думалъ ее перебивать, онъ едва ее слушалъ или врне онъ слушалъ ея пвучій, притягивающій голосъ, не стараясь вникать въ смыслъ произносимыхъ ею словъ. Къ тому же она не говорила ничего такого, чего бы онъ уже не угадалъ заране, — условныя, неискреннія банальности; и онъ зналъ, что и въ этотъ разъ, если голосъ Фаустины становился задушевнымъ, а ея лицо такимъ трогательнымъ, то только потому, что она сама увлекалась совершенствомъ, съ какимъ играла свою роль, но онъ испытывалъ мучительное наслажденіе дать убаюкивать себя этому лживому, но очаровательному голосу.
        Однако черезъ нсколько минуть у него вырвался усталый жестъ.
        — Къ чему тревожить тни? — сказалъ онъ. — Достаточно одного слова; вы меня не любили.
        — Выслушайте меня, Мишель. Вы были единственнымъ человкомъ, котораго я когда либо любила… но я не сознавала. Я не понимала… нтъ…
        — А я васъ такъ высоко ставилъ! — прошепталъ онъ, не отвчая непосредственно на ея слова. — Ни одна женщина въ моихъ глазахъ, въ моемъ сердц не могла сравниться съ вами. Я себя считалъ недостойнымъ васъ, и вся моя жизнь была бы употреблена на то, чтобы заслужить вашу любовь… Вы были самая прекрасная, самая чистая и лучшая, я молился на васъ.
        Графиня Вронская покачала головой.
        — Вы меня обожали, — сказала она, — любили ли вы меня? Вы любили женщину, имвшую мои черты лица. Вы любили во мн вашу идею. Ахъ! зачмъ говорятъ, что любовь слпа? Она, напротивъ, проницательна, настоящая любовь! Недостатки характера, даже пороки видитъ она и гораздо лучше, чмъ бы ихъ увидли дружба или равнодушіе, настолько ея созерцаніе страстно; но она любитъ, не взирая на несовершенство, любитъ, пожалуй, ради него, потому что любитъ личность, а не отвлеченность, нчто сверхчувственное; недостатки же составляютъ часть личности, неотдлимы отъ опредленнаго образа жизни и мыслей, придаютъ ему отличающій его обликъ, наравн съ самыми удивительными качествами. Къ тому же можетъ быть — какъ парадоксально это ни кажется — любятъ дйствительно только тогда, когда, такъ сказать, удивляются своей любви, спрашивая себя: „но почему она?“… „почему онъ?…“ и не находя на этотъ вопросъ отвта, кром отвта избалованныхъ женщинъ или дтей: „потому что такъ!“ Вы меня никогда такъ не любили. Вы слишкомъ ясно сознавали это „почему“ вашей любви или, врне, вы его очень искусно изобрли. Затмъ, вы поняли ваше заблужденіе, и
любовь исчезла вмст съ этимъ великолпнымъ, удовлетворявшимъ васъ объясненіемъ вашего увлеченія… Вы любили ангела, идеалъ, фею, и мн, право, кажется, что вы презираете женщину; право, такъ!
        Она опять замолчала, и волна еще громче пла въ ушахъ Мишеля. Рыбачьи лодки возвращались со свжей морской рыбой, видно было, какъ скользили блые паруса въ кругу свта, затмъ терялись въ полос тьмы, чтобы вновь появиться дальше въ дрожащемъ свт фонаря, вблизи порта.
        Съ закрытымъ руками лицомъ, Треморъ, казалось, не слушалъ графиню.
        Наступило тягостное молчаніе; наконецъ она спросила:
        — Врно ли то, что мн говорили? Вы женитесь?
        — Это врно, — отвтилъ онъ, не подымая лица.
        — На американк?
        — На моей кузин, миссъ Севернъ-Джексонъ.
        — А! Я не знала, что у васъ есть кузина изъ Америки, — замтила молодая женщина съ легкимъ оттнкомъ насмшки. — Поздравляю васъ. Несомннно выгодно!
        Онъ взглянулъ на нее почти жестко.
        — Если вы намекаете на денежную выгоду, — сказалъ онъ, — ваша насмшка несправедлива. У миссъ Севернъ нтъ ничего.
        Фаустина опустила глаза.
        — Тогда, — сказала она, оставляя наступательный тонъ, который было приняла, и говоря съ глубокой грустью, — это она, наконецъ, ангелъ, фея?… и вы ее пылко любите?
        Мишель такъ неожиданно повернулся къ молодой женщин, что она вздрогнула.
        — Это обыкновенная молодая двушка, — сказалъ онъ, — и я ее не люблю; я женюсь, потому что я чувствую отвращеніе къ одиночеству и потому, что хотлъ бы имть семью, потому что я усталь отъ путешествій и хотлъ бы привязаться къ какому нибудь уголку земли, потому что я разбилъ свою жизнь и хотлъ бы попытаться возстановить ее на новомъ основаніи. Вотъ и все! Ахъ! Вы думаете, что для меня могутъ еще существовать ангелы и феи!
        Гнвъ, поднявшійся минуту тому назадъ, вновь охватилъ Мишеля, боле раздраженный, боле сильный.
        Въ то время, какъ Фаустина, безмолвная, слушала его, онъ вдругъ схватилъ ея об руки и произнесъ тихимъ голосомъ, страстное дрожаніе котораго онъ не былъ въ состояніи сдержать:
        — Но вы, значитъ, никогда не понимали, до какой степени я васъ любилъ. Ахъ! Какъ я васъ любилъ! Какъ все мое существо вамъ принадлежало, какъ вы однимъ словомъ, однимъ взглядомъ, однимъ дыханіемъ, могли мною располагать; какъ мн хотелось унести васъ возможно дальше, жить только для васъ одной и быть увреннымъ, что вы будете жить только для меня; какъ я бывалъ ревнивъ, въ какое я приходилъ иногда отчаяніе и какъ я былъ глубоко правъ въ этомъ!… А я былъ рожденъ, чтобы любить такъ безумно, исключительно, страстно, но также и свято, и на всю жизнь, клянусь вамъ!… Тогда-то вы убили въ моемъ сердц любовь или вы ее настолько унизили, что я боле не люблю, никогда боле не буду любить.
        Заглушенный крикъ мольбы или любви:
        — Мишель…
        И поблднвшая голова Фаустины, свободная отъ скатившейся назадъ шляпы, упала въ страстномъ томленіи на грудь Мишеля, ея прекрасные волосы касались губъ молодого человка.
        И онъ уступилъ обаянію этого прикосновенія, его об руки обвились вокругъ безпомощныхъ плечъ, его губы погрузились съ наслажденіемъ въ эту золотистую массу волосъ, требовавшую его ласкъ… Затмъ онъ увидлъ западню; очень мягко, съ какой-то снисходительной и грустной деликатностью, онъ оттолкнулъ Фаустину, и долгій моментъ они стояли другъ подл друга, не смя говорить, съ глазами, обращенными на море.
        Наконецъ, Фаустина прошептала:
        — Вы меня боле не любите…
        И съ той же скорбной мягкостью онъ отвтилъ:
        — Нтъ.
        Въ эту минуту, боле искренній и мене честный, онъ могъ бы сказать: „я не знаю“.
        Воспоминаніе о бдной маленькой Занн не мелькнуло даже въ его ум, но онъ зналъ, что графин Вронской онъ не могъ вернуть любви жениха Фаустины.
        Даже вря искренности молодой женщины, онъ понялъ бы, что былъ обязанъ по отношенію къ той прежней чистой любви, по отношенію къ себ, по отношенію къ Фаустин не любить съ кратковременнымъ упоеніемъ ту, которой онъ мечталъ отдать лучшую часть своей жизни и которую боле не уважалъ.
        Графиня Вронская провела рукой по лицу, затмъ почти безсознательно, инстинктивнымъ женскимъ движеніемъ, она поправила свои волосы, свою шляпу.
        — Прощайте, — сказала она.
        — Прощайте, — пробормоталъ Мишель.
        Ему хотлось добавить, что онъ желаетъ ей счастья, что онъ останется ея другомъ, но ему не хватало словъ, онъ пролепеталъ что-то непонятное, и свтлая фигура исчезла во тьм.
        Мишель могъ бы думать, что это былъ сонъ, если бы онъ не ощущалъ еще на своихъ губахъ шелковистую мягкость золотистыхъ волосъ и во всемъ своемъ существ страстное волненіе этого единственнаго, минутнаго объятія.
        Это былъ конецъ романа, и онъ, невольно оплакивалъ мелькнувшее видніе; ему бы хотлось задержать Фаустину, чтобы ее проклинать, но также и для того, чтобы ее еще видть и слышать, чтобы опьянить себя еще горечью разрушенныхъ упованій, сожалніями о счасть, котораго она не хотла дать… въ свое время.
        Строфа поэта, любимаго особенно въ минуты глубокой затаенной грусти, пронеслась въ его ум и отозвалась въ сердц:
        „Вы хотите знать отъ меня
        „Откуда моя къ вамъ нжность?
        „Я васъ люблю и вотъ почему:
        „Вы напоминаете мн мою юность!“
        Мишель не любилъ боле Фаустину, но она напоминала ему его юность; и когда она исчезла во тьм, подобно виднію, ему казалось, что онъ прощался со своей юностью.
        На слдующій день — еще разъ — онъ покинулъ Францію.
        IV.
        Когда поздъ подходилъ къ станціи, Мишель выглянулъ въ окно, чтобы встртить привтственную улыбку Колетты и, напрасно поискавъ на почти пустынной платформ хорошенькій, тонкій силуэтъ, котораго жаждалъ его взоръ, онъ почувствовалъ одно изъ тхъ жгучихъ и непослдовательныхъ разочарованiй, которыя такъ часты у впечатлительныхъ натуръ и которыя кажутся такъ несоразмрны при хладнокровномъ сопоставленіи съ причиной, вызвавшей ихъ.
        За вокзаломъ, подъ толстымъ орховымъ деревомъ, дававшимъ нкоторую защиту лошадямъ отъ еще яркаго въ пять часовъ пополудни солнца, его ожидалъ экипажъ изъ Кастельфлора; но неожиданная телеграмма Мишеля не застала ни г-на, ни г-жу Фовель, ухавшихъ съ утра въ Парижъ на цлый день. Это миссъ Севернъ отдала необходимыя приказанія. Эти подробности, полученныя имъ отъ кучера, не разсяли печальное настроеніе Мишеля. Въ противоположность многимъ людямъ, видящимъ въ отъзд только средство боле полнаго наслажденія по возвращеніи комфортомъ и интимнымъ спокойствіемъ родного крова, Треморъ давно бы отказался отъ путешествій, если бы каждый разъ при отъзд помнилъ съ яркостью переживаній свои впечатлнія, всегда тяжелыя или горестныя, по возвращенiи.
        Лсная дорога, соединяющая Ривайеръ съ башней Сенъ-Сильвера, напоминала ему много мрачныхъ часовъ. Часто, въ конц довольно тяжелаго дня, онъ чувствовалъ себя, катясь по ней, усталымъ отъ дальнихъ странствованій, испытывая въ то же время отвращеніе къ ожидавшей его монотонной жизни въ „Голубятн“. Обыкновенно, Колетта, сидвшая подл него, свжая, какъ прекрасное утро, желала увлечь его въ Кастельфлоръ, но Кастельфлоръ, слишкомъ веселый и, въ особенности, слишкомъ свтскій, мало привлекалъ Мишеля въ эти дни нравственной усталости.
        Не поддаваясь дружескимъ настояніямъ, онъ одиноко возвращался въ „голубятню Сенъ-Сильвера“, по контрасту черезчуръ угрюмую и черезчуръ пустую, но гд онъ былъ свободенъ отъ благо галстуха и свтской болтовни.
        Сегодня, увы! совсмъ не нужно было выдумывать предлоги, чтобы отказаться отъ ласковыхъ приглашеній г-жи Фовель. Странная идея покинуть деревню въ іюл мсяц при 35° въ тни, чтобы очутиться въ атмосфер раскаленнаго асфальта! А Сюзанна? Почему она осталась въ Кастельфлор, когда ей было бы такъ естественно сопровождать Колетту? Конечно, она побоялась пропустить „garden party“ у Сенвалей, „five о’сlоск“ у Понмори, или одну изъ тхъ прогулокъ въ шумной толп, приключенія которыхъ она нсколько разъ блестяще, въ тон живомъ и игривомъ описывала Мишелю въ своихъ письмахъ. Письма, которымъ иные, нсколько чуждые французскому языку обороты придавали особенную прелесть, письма, не лишенныя ума, которыя часто какимъ нибудь удачнымъ словомъ, мткой характеристикой, неожиданной проницательной оцнкой какого-нибудь положенія вызывали улыбку на уста того, кто ихъ получалъ. Письма, не лишенныя также сердечности, тамъ гд говорилось о Колетт и объ обоихъ малюткахъ, съ милыми нжностями, но все таки письма легкомысленнаго ребенка! Письма двочки, веселившейся наканун, которая будетъ веселиться завтра и которая торопится
замнить какую нибудь часть фразы тремя восклицательными знаками, чтобы тотчасъ же снова идти веселиться. Ни одного разумнаго проекта, ни одного серьезнаго разсужденія, ни одного намека на будущее! Иногда Мишель сердился на Колетту за ея досадное вліяніе своимъ легкомысліемъ на эту розовую бабочку. Тамъ, однако, въ теченіе своего спокойнаго путешествія, въ стран, не всегда возбуждающей удивленіе, но прелесть которой наполняетъ душу теплотой, молодой человкъ далъ себ слово быть терпливымъ и добрымъ, скрывать подъ постояннымъ благодушіемъ, вниманіемъ и заботами равнодушіе, леденившее его. Онъ собралъ въ своемъ сердц, за неимніемъ любви, цлыя сокровища снисходительности, за отсутствіемъ элементовъ положительнаго счастья, — то, что составляетъ первое отрицательное условіе его — миръ душевный.
        Вдоль фіордовъ, подъ голубымъ сіяніемъ дня и блыми сумерками арктическихъ ночей, между расплывчатыми и неуловимыми реальностями страны, гд предметы и люди кажутся иногда призраками нкоего исчезнувшаго міра, образъ Фаустины не покидалъ его.
        Засохшая земля стучала подъ копытами лошадей, громадныя тучи пыли поднимались, затмъ мало-по-малу падали вновь на прежнее мсто, такъ какъ слишкомъ спокойный воздухъ не могъ осилить ихъ тяжести. Синева неба постепенно блднла у горизонта, гд сливались въ опаловые оттнки дали, зелень полей, засянныхъ овсомъ, и желтизна ржи. Надъ обильно сочными цвтами, густо разросшимися среди колосьевъ, кружились нжныя и золотистыя при сіяніи дня наскомыя, похожія на произведенія ювелира.
        Мишель сильно любилъ въ своемъ раннемъ дтств голоса стрекозъ. Долго онъ не зналъ настоящаго происхожденія этихъ звуковъ, и когда онъ ложился въ траву, чтобы лучше ихъ слышать, онъ объяснялъ слдующимъ образомъ свою лнивую позу: „Я слушаю, какъ поетъ солнце“… И въ этотъ лтній день „солнце пло“, и въ его пронзительныхъ звукахъ чувствовались какъ бы сверкающія жала; но Мишель, ставъ взрослымъ, не находилъ боле прелести въ его пніи. Онъ думалъ, что самые свтлые лучи гаснутъ, какъ только они проникаютъ въ нкоторыя жилища, подобно тому, какъ самыя юныя лица внезапно становятся мрачными, попавъ въ угрюмую среду.
        Даранъ былъ въ отсутствiи, онъ проводилъ время въ Кентуки у своего отца и долженъ былъ перехать въ свой маленькій домикъ въ Ривайер только въ сентябр.
        Мишель принялся думать о тепломъ гостепріимств Рео съ желаніемъ пойти постучаться въ виллу „Ивъ“^^и попросить себ мста за столомъ маленькой семьи въ этотъ одинокій вечеръ.
        Башня Сенъ-Сильвера показалась на поворот дороги; вскор карета остановилась у ршетки. Между тмъ какъ слуги завладли чемоданами, Треморъ вошелъ въ садъ. Цвтущія ліаны, казалось, переплетались здсь, чтобы защищать волшебный сонъ „Спящей Красавицы“; путешественникъ нашелъ, что вся эта дикая и буйная растительность, которую онъ однако любилъ, придавала входу въ его жилище видъ запущенности.
        Онъ поднялся по алле, густыя неподстригаемыя деревья которой пропускали на землю ослабленный блдно-изумрудный свтъ. Мишель воображалъ себ развалины заколдованнаго замка подъ вліяніемъ этой аллеи дикаго сада, какъ вдругь за крутымъ поворотомъ, гд шпалеры зелени были ниже, онъ увидлъ входную дверь башни. У входа, какъ бы въ рамк изъ сраго камня, звздообразно убранной лютиками, Сюзанна съ Жоржемъ и Низеттой ждала его. Маленькія ручки обвились вокругъ тальи миссъ Севернъ, дв курчавыя головки прижались къ складкамъ ея платья, а большая кузина улыбалась привтной улыбкой, спокойной, но, казалось, расцвтшей на лтнемъ солнц, подобно всмъ этимъ цвтамъ, которые украсились и окружили ее, привтствуя. И внезапно, въ свт причудливаго чувства контраста Мишелю показалось, что нтъ ничего естественне, какъ найти здсь, посреди вьющихся цвтовъ, стремящихся въ высь, къ небу, эти маленькія дтскія ручки и эту улыбку молодой двушки. Это была не невста, будущая супруга, приветствуемая съ волненіемъ и радостью, но это были — на пороге, который онъ привыкъ находить пустыннымъ — жизнь и веселіе, явившіяся въ образ этихъ трехъ
молодыхъ и радостныхъ созданій; это были сіяющіе глаза, протянутыя руки, смхъ, готовый брызнуть.
        — О, какъ вы добры, — пробормоталъ онъ, дружески пожимая руки миссъ Севернъ.
        Въ рабочемъ кабинет Сюзанна расказала цлую массу мелкихъ новостей. Она отказалась хать въ Парижъ, чтобы присутствовать на завтрак у Рео, а также, чтобы угодить Низетт,^^и къ тому же въ это время не стоило здить въ Парижъ. Поэтому, такъ какъ Колетта и Робертъ должны были вернуться только завтра, ей пришла мысль встртить своего кузена въ башн Сенъ-Сильвера, и она завладла вмст съ малютками голубятней; Антуанетта, старая няня, воспитавшая Мишеля и Колетту, чувствовала себя какъ бы бабушкой обоихъ дтей послдней и попросила позволенія принять участіе въ зат.
        — Кажется, что такъ боле прилично, — заключила молодая двушка.
        Мишель смотрлъ вокругъ себя; вс руанскія китайскія вазы были полны розъ; на письменномъ стол овесъ и широкія полевыя маргаритки высовывались въ вид тонкаго снопа изъ зеленой бронзовой вазы.
        Сюзанна отвтила на его взглядъ.
        — Это мы разорили садъ… О! какъ красивъ этотъ вашъ двственный лсъ.
        Низетта ходила отъ букета къ букету, указывая своему дяд вс цвты, собранные ею самой. Жоржъ овладлъ толстой книгой и перелистывалъ ее подл окна.
        — Вы не сердитесь, Мишель, что мы осквернили святилище?
        — Напротивъ, я очень счастливъ и очень вамъ благодаренъ.
        Онъ вышелъ изъ комнаты на нсколько мгновеній, чтобы отдать приказанія.
        Въ буфетной, въ компаніи Жакотты, Антуанетта пила чашку молока.
        — Прелестную жену получите вы, Мишель! — сказала она. — Вс ее любятъ.
        Вмсто всякаго отвта Мишель улыбнулся. Онъ не вспоминалъ совсмъ о письмахъ, свтская легкомысленность которыхъ его часто раздражала; онъ забывалъ, что Ривайеръ былъ еще усянъ замками и виллами, гд маленькая собирательница свжихъ цвтовъ смялась и танцевала все лто; онъ помнилъ только, что у двери его дома встртило его веселое личико и что искусная женская рука разукрасила букетами его рабочій кабинетъ.
        Когда онъ возвратился, Сюзанна разсматривала ковровыя вышивки.
        — Ваша голубятня прелестна! — сказала она.
        — Однако немного скучна.
        — Нтъ скучныхъ жилищъ, Мишель, есть скучные люди, и только.
        Мишель взялъ на руки Низетту и повелъ Сюзанну изъ комнаты въ комнату, благодушно разсказывая ей происхожденіе старой мебели, подробно вскрывая ея старинную красоту.
        — Вы не страшились бы жить въ этомъ старомъ жилищ? — спросилъ онъ, забавляясь видомъ миссъ Севернъ, такой молодой и такой современной, въ амбразур окна, гд она услась, играя прялкой.
        — Три мсяца въ году? Нтъ, совсмъ нтъ. Это настоящій музей, которымъ я буду гордиться. И Кастельфлоръ такъ близокъ!
        — Сюзи останется навсегда въ Кастельфлор, — заявила Низетта въ сознаніи своего всемогущества.
        Жоржъ, понимавшій больше, презрительно улыбнулся.
        — Глупая, — сказалъ онъ, — Тонти не захочетъ.
        Обходъ башни Сенъ-Сильвера продолжался.
        Внизу, въ первомъ этаж, находилась обширная, круглая, еще не меблированная зала.
        Мишель, смутно недовольный при намек Сюзанны о близости Кастельфлора, сдлалъ усиліе и дружескимъ тономъ сказалъ:
        — Вы можете отдлать эту залу по своему, если… захотите принимать.
        — Я объ этомъ думала, — отвтила молодая девушка съ большимъ спокойствіемъ. — Но мн бы хотелось имть старинную мебель, такого же стиля, какъ и остальная. Такую же мн хотлось также въ мою комнату. Невозможно внести сюда бездлушки! Достаточно, что я сама здсь помщаюсь! Великій Боже, какой анахронизмъ!
        Это ршеніе понравилось Мишелю и, когда они вернулись въ кабинетъ, согласіе было полное.
        — А что если бы мы пообдали съ вами! — предложила Сюзанна, когда стнные часы пробили шесть.
        Послали нарочнаго въ Кастельфлоръ и, какъ бы устраивая кукольный обдъ, молодая двушка услась противъ Мишеля.
        Дти смялись и болтали въ восторг отъ „праздника“, восхищались странными цвтами на сервиз, кубками, замнявшими стаканы, и геральдическими животными, вытканными красными нитками на грубомъ суровомъ полотн скатерти.
        Сюзанна говорила о Роберт и Колетт, о дтяхъ, о Кастельфлор, объ удовольствіяхъ, которыя она получила, о вновь пріобртенныхъ друзьяхъ. Ея глаза блестли, голосъ ея весело звенлъ.
        — Вы очень любите свтъ? — спросилъ Мишель.
        — Очень… хотя я его мало знаю.
        — Потому что вы его мало знаете, — сказалъ онъ съ удареніемъ.
        — Совсмъ нтъ, чмъ боле я его узнаю, тмъ боле я его люблю!
        Мишель замолчалъ, и Жоржъ подхватилъ разговоръ:
        — Ты знаешь, я зжу верхомъ! — объявилъ онъ совсмъ кстати.
        Тогда Низетта быстро, задыхаясь и путаясь въ словахъ, разсказала непостижимую исторію о „младенц-лошади“, который былъ очень злой и сълъ своего папу.
        Взрывъ смха Сюзанны, такого молодого и искренняго, заразилъ Мишеля; но Жоржъ давилъ своимъ презрніемъ двчурку, упрямо поддерживавшую достоврность исторіи. Ей это разсказалъ Поль Рео, и онъ даже зналъ „папу-лошадь“.
        — Я даже думалъ о томъ, чтобы пообдать у Рео, настолько я чувствовалъ себя одинокимъ сегодня вечеромъ, — сказалъ Мишель.
        И онъ почувствовалъ благодарность, такъ какъ ему было бы тяжело бжать изъ подъ собственной кровли. Онъ подумалъ, что Сюзанна дйствительно была веселая, милая, пріятная и что ея головка выдлялась красиво и изящно на зеленыхъ обояхъ стнъ.
        — Видитесь вы часто съ Рео? — спросилъ онъ.
        Рео! Она была безъ ума отъ Рео. Какъ прелестна эта Тереза! Добрая, умная и такая простая! Такъ какъ г-жа Рео лишь на годъ старше Сюзанны, церемонныя отношенiя между ними длились недолго. Черезъ недлю он уже называли другъ друга по именамъ; Симона Шазе, совершенное дитя, но какая милая! И Поль былъ превосходный юноша, и г-динъ Рео прелестный человкъ… Отъ этихъ восторженныхъ похвалъ хорошее настроеніе Тремора еще выросло. Ему казалось, что г-жа Рео должна была имть на Сюзанну благотворное вліяніе.
        Этотъ разговоръ продолжался, не смущаемый никакой задней мыслью.
        — Я, однако, погршаю противъ всхъ моихъ обязанностей, — воскликнула Сюзанна, — я васъ не разспрашиваю о вашемъ путешествіи… Есть путешественники, которые бы мн этого не простили…
        — О! — замтилъ довольно меланхолично молодой человкъ, — путешественники любятъ говорить о своихъ путешествіяхъ, чтобы разсказывать о себ самихъ… Я же не нахожу себя достаточно интереснымъ, чтобы говорить о себ…
        — Это не то, но у меня были ваши письма. Они были очень хороши, ваши письма. Мн казалось, что я читаю статью изъ „Revue des Deux Mondes“, — утверждала Сюзанна съ тмъ спокойствіемъ, которое заставляло часто сомнваться: шутитъ она или говоритъ серьезно.
        Задавая себ вопросъ, была ли эта фраза похвалой автору писемъ или наоборотъ критикой писемъ жениха, Мишель поклонился.
        Она продолжала:
        — Не скажу, чтобы это вызвало у меня охоту похать на Сверный полюсъ. Я тамъ заболла бы сплиномъ.
        Тогда, находясь еще подъ обаяніемъ страны, покинутой имъ, Мишель сталъ восхвалять ея меланхолическую и мечтательную прелесть, круговоротъ ея бурной и торопливой жизни, этотъ чудесный долгій день, эту обильную растительность, это лихорадочное веселіе, которые, казалось, спшатъ появиться и расцвсть, какъ бы неся въ себ сознаніе своей скоротечности.
        Потомъ съ предметовъ онъ перешелъ на людей.
        Сюзанна слушала его, удивленная, заинтересованная, говоря сама лишь настолько, чтобы Мишель могъ сохранить убжденіе, что за нимъ слдятъ и его понимаютъ. До того въ ихъ разговорахъ онъ заставлялъ говорить невсту гораздо больше, чмъ говорилъ самъ.
        Но вскор онъ остановился и принялся смяться.
        — Ну, — сказалъ онъ, — я поддался общей слабости путешественниковъ и сталъ вамъ разсказывать похожденія моего воображенія въ Норвегіи. Часто упрекаютъ путешественниковъ въ недостатк правдивости, жалуются на ихъ лживые или мало искренніе разсказы. Такимъ образомъ, люди вполн умные, возвращаясь съ Востока, напримръ, говорятъ вамъ: Востокъ, — но онъ не существуетъ, я искалъ синевы, золота, великолпія, грезъ; я нашелъ грязныя улицы, мало симпатичное народонаселеніе и бракъ базаровъ улицы Оперы! Тотъ, кто описалъ Востокъ, какъ страну чудесъ — солгалъ! Но тотъ не солгалъ, кто видлъ, дйствительно видлъ, — не сомнвайтесь, — и прекрасное небо, и прекрасныя мечети, онъ даль себя захватить этому невдомому, неизвстному ему до того, очарованію… Только первый путешественникъ, умный или нтъ, не былъ, конечно, неправъ… И не спрашивайте меня, кто изъ двухъ путешественниковъ видлъ правильно… Можетъ быть, вы были бы теперь изумлены, если бы знали Норвегію!
        По окончаніи обда Мишель распаковалъ часть привезенныхъ вещей: рзьба по дереву, рдкая, съ чмъ то глубоко индивидуальнымъ въ замысл и въ работ, вышивки съ гармоничными и тонкими оттенками — работа норвежскихъ крестьянокъ; Сюзанна покраснла отъ удовольствія, когда ея женихъ преподнесъ ихъ ей. Со смхомъ дти овладли игрушками, привезенными имъ, и Низетта сжимала въ своихъ объятіяхъ куклу въ финскомъ костюм, больше ея ростомъ.
        Но уже карета ждала въ теченіе нсколькихъ минутъ. Стоя передъ зеркаломъ, выгибая свою хорошенькую талію, въ черномъ атласномъ пояс, миссъ Севернъ прилаживала свою вуалетку.
        — Итакъ, вы не были скандализованы моимъ визитомъ? — спросила она черезъ плечо. — Вдь у васъ тутъ, во Франціи, такіе смшные. Вначал я была озабочена, постоянно спрашивая себя: принято ли здсь или нтъ, прилична ли я? А затмъ, баста! я ршила быть самой собой! О! я буду васъ конфузить, вы увидите, если не сегодня, то это будетъ завтра или поздне!
        Онъ протестовала такъ какъ дйствительно, пріхавъ тоскующимъ и не ожидая ничего веселаго, онъ провелъ прелестный вечеръ.
        Молодая двушка немного наклонила голову, чтобы застегнуть перчатку; вдругъ она подняла ее и посмотрла своему кузену прямо въ глаза; это была иногда ея манера.
        — Майкъ, — сказала она, — хотите заключить со мной договоръ? Не будемъ изображать изъ себя жениха и невсту въ жанр Манцони!… [[27] Алессандро Франческо Томмазо Мандзони (итал. Alessandro Francesco Tommaso Manzoni (1785-1873) — знаменитый итальянский писатель-романтик, автор романа «Обрученные». (прим. скан.)] Разъ уже выяснено, что мы не романтическіе влюбленные, и что намъ не пристало ни одному, ни другой проводить жизнь, воркуя какъ голубки, будемъ товарищами. Вы увидите, я премилая, когда захочу; я не совсмъ глупа, я убждена, что я сумю васъ понять, несмотря на мои втреныя манеры… и мн съ вами не скучно, нтъ, мн кажется, что вы на меня совсмъ не нагоняете скуки… Затмъ, со мной вы будете часто смяться, какъ сегодня вечеромъ, я въ зтомъ уврена… а для васъ это будетъ превосходно, избгать вашихъ „blue devils“ [[28] Ипохондрія.]… такъ какъ у васъ бываютъ эти „blue devils“. О! не говорите — нтъ… Мы будемъ гулять, мы станемъ разговаривать, и такъ какъ мы не будемъ считать себя обязанными заниматься исключительно только самими собой, мы сможемъ быть любезными со всми и прослывемъ за прелестныхъ жениха
и невсту… что разрушитъ вс установившаяся понятія… Идетъ?
        Она протянула ему свою маленькую, открытую ручку; онъ ее взялъ и пожаль, улыбаясь:
        — Идетъ, — сказалъ онъ.
        Шаги лошадей замирали въ отдаленіи. Мишель слъ подъ деревьями. Восхитительная свжесть ласкала его лицо, ароматы подымались отъ травы, гд трепетали блдныя сіянія. Вдали пли голоса, идеализированные разстояніемъ.
        Съ глазами, устремленными то на небо, какъ бы забрызганное золотомъ, то на величественный верхъ башни Сенъ-Сильвера, весь въ цвтахъ, Мишель долго отдыхалъ въ этой спокойной и мягкой полу-тишин.
        Свтлыя ршенія, принятая имъ въ т прекрасные дни, когда, облокотившись на перила, онъ слдилъ за туманными гребнями норвежскихъ горъ, какъ бы двигавшимися навстрчу пароходу, скользившему по зеленой вод, крпли въ его сознаніи.
        Онъ посвятитъ себя счастью этого ребенка, который не былъ избранной имъ подругой, но съ которымъ столкнула его судьба. Онъ постарается развить въ ней боле серьезныя мысли, боле энергичную нравственную и умственную жизнь, но онъ будетъ имть дружеское снисхожденіе къ ея молодости.
        Товарищи, — сказала Сюзанна, узжая. Пусть будетъ такъ. Они будутъ товарищами, эти женихъ и невеста, которые не могли быть влюбленными, и такимъ образомъ, не играя банальной комедіи, лицемріе которой возмутило бы Мишеля, они научатся понимать другъ друга. Ихъ характеры свыкнутся, никакое безсмысленное принужденіе — рожденное задней мыслью никогда не выходить изъ офиціальной роли, — не помшаетъ имъ обмниваться мнніями безъ притворства. Боязнь не понравиться или желаніе заставить себя боле полюбить не будутъ внушать имъ тхъ дйствій, тхъ словъ, надуманныхъ или невинно разсчитанныхъ, которыя составляютъ почти тотъ же безсознательный обманъ; избавленные отъ заблужденій любви, отъ опасности идеализировать другъ друга, они будутъ смотрть другъ на друга правильными глазами, не ослепленными искусственнымъ скоропреходящимъ свтомъ.
        До опаснаго испытанія совмстной жизни, между ними установятся мало-по-малу отношенія взаимныхъ уступокъ, снисходительности, осторожности, кротости, которыхъ она требуетъ и которыя, сразу навязанныя, кажутся несправедливыми, горькими и иногда непріемлемыми, если глубокая любовь не превращаетъ эти жертвы въ радости… И можетъ быть оно окажется прелестнымъ, это товарищество?
        Спокойный и свободный подъ этимъ прекраснымъ небомъ отъ всякихъ капризныхъ желаній, Мишель припоминалъ все событія вечера. Было такъ пріятно смотреть на эти смющіяся лица, такъ было сладко слышать эти веселые голоса! Одну минуту онъ забылъ свою роль жениха, банальную, какъ букетъ, посылаемый каждый день изъ цвточнаго магазина, чтобы быть самимъ собою, и чмъ-то лучшимъ — существомъ молодымъ, безпечно веселымъ, не резонируя надъ своей радостью.
        На слдующій день въ Кастельфлор, съ глазу на глазъ со своимъ братомъ и посл тысячи вопросовъ, Колетта заговорила о Сюзанн.
        — Это была прелестная идея похать пообдать съ тобою; она удивительна, эта маленькая Занна. Она ничего не боится и всегда чувствуетъ себя свободно, верхомъ, на велосипед… Между бдными, которыхъ она узнала во время своего пребыванія въ Прекруа, она избрала мать и дтей одного крестьянина и каждую недлю, какая бы ни была погода, она имъ несетъ помощь; она почувствовала влеченіе къ Терез Рео и почти ежедневно ходитъ одна черезъ лсъ, чтобы провести часъ въ вилл „Ивъ“; она щебечетъ и вкривь и вкось обо всемъ, что ей приходить въ голову, она презираетъ многоязычную молву, какъ свою первую куклу, и все это такъ просто, такъ открыто, такъ простосердечно, что каждый, наконецъ, начинаетъ находить ея манеру дйствовать самой естественной въ свт. При этомъ — француженка, француженка до корня волосъ, несмотря на свои манеры „янки“! Она тонкая копія съ миніатюры тети Регины! Это — обольстительница. Ей достаточно показаться, улыбнуться и произнести два три словечка, чтобы „побдить цлый край“, какъ говорить Лангилль, который безумно ее любитъ и хочетъ поднести теб ея портретъ. Ахъ, ты мн дашь прелестную невстку!
        — Было бы, можетъ быть, боле правильно сказать, что ты мн даешь прелестную маленькую жену, моя милочка, — поправилъ Мишель, улыбаясь, — но мы прекрасные друзья, Сюзанна и я. Правда, она для меня немного свтская или я немного домосдъ для нея, какъ хочешь. Но при нкоторыхъ уступкахъ съ одной и другой стороны, это различіе вкусовъ потеряетъ свое значеніе. Я раздумывалъ и сталъ очень благоразуменъ.
        — Ахъ! тмъ лучше! — одобрила Колетта съ убжденіемъ. — Видя, какъ Сюзи искренно веселится, я часто себя спрашивала, не будутъ ли ея милыя увлеченія причиной ссоръ между вами.
        — Зачмъ? У меня нтъ ни малйшаго желанія быть помхой ея радостямъ. Что я находилъ бы ужаснымъ, это обязанность сопровождать Сюзанну во вс говорильни къ Сенвалямъ и К^0^, но она слишкомъ умна, чтобы требовать этого. И сознаюсь, я очень разсчитываю, что даже потомъ вы будете продолжать провожать ее въ общество, когда у меня на это не хватитъ мужества. Видишь ли, Колетта, она еще совершенно молода, весела, могу ли я ей предложить существованіе сыча, которое нравится мн самому? Это было бы съ моей стороны нелпо и жестоко.
        — Ты будешь идеальнымъ мужемъ! — предсказала Колетта, хлопая въ ладоши.
        Между тмъ Сюзанна входила, тоненькая въ своей черной драповой амазонк.
        — Ахъ! что-то мн подсказало! — воскликнула она, — это я вашу лошадь видла на двор? Вы подете меня сопровождать?
        — Но Сюзанна, — начала Колетта, принимая видъ матери, — не знаю, прилично ли это?
        Молодая двушка скрестила руки и смотря прямо въ лицо г-ж Фовель:
        — Прилично! — повторила она. — Вдь Мишель и я кузены!… и даже женихъ и невста сверхъ того! Стоило ли это въ такомъ случа труда.
        И она была такъ комична въ своемъ негодованіи, что молодой человкъ искренно расхохотался.
        — Ну, Колетта, разрши! — сказалъ онъ. — Мн право кажется, что въ деревн… и затмъ Сюзанна американка. Право можно ей простить лишній „американизмъ“.
        Колетта также смялась:
        — О! дло въ томъ, — заключила она покорно, — что однимъ больше или меньше!…
        V.
        Май Бетюнъ разсуждала такъ:
        — Сюзанна — американка, а Мишель выходецъ съ какой-то малоизвстной планеты. По какому праву стснять ихъ условіями французскихъ приличій?
        Въ Ривайер разсуждали подобно Май Бетюнъ. Зная свтскіе вкусы миссъ Севернъ и привычки къ домосдству Тремора, дикость этого послдняго и независимость той, а также глубокую безхитростность обоихъ, никто не удивлялся, встрчая миссъ Севернъ съ Колеттой въ обществ въ т дни, когда женихъ туда не показывался, встрчая ее въ лсу или на дорог наедин съ женихомъ въ часы, когда Колетта еще спала или боялась жары. Эти обрученные, изъ которыхъ по крайней мр одинъ, вероятно, любилъ, такъ какъ, будучи богатъ, собирался жениться на молодой двушк безъ состоянія, а другая, несомннно, была очень свтской, такъ какъ, несмотря на любовь своего будущаго мужа къ уединенію, она была радостью и очарованіемъ всхъ гостиныхъ Ривайера, — эти обрученные должны были, естественно, по своему понимать любовь и свтскія приличія. Конечно, они отказались отъ своей свободы только подъ извстнымъ условіемъ, и оба согласились на высшую уступку — не навязывать своихъ вкусовъ другъ другу; они превосходно умли обходиться съ обществомъ такъ же, какъ другъ съ другомъ, т. е. какъ добрые малые. Свтъ, во всякомъ случа — свтъ Ривайера, нисколько не
шокировала эта непринужденность, напротивъ, онъ продолжалъ принимать ихъ съ распростертыми объятіями, не только Сюзанну, страстно ему преданную, но и Мишеля, какъ только онъ случайно отрывался на нсколько часовъ отъ суроваго очарованія башни Сенъ-Сильвера.
        Чтобы оправдать свои рдкія появления, братъ Колетты объяснялъ ихъ необходимостью закончить важную работу.
        Знаменитая исторія Хетовъ спала еще въ состояніи зародыша въ папкахъ библіотеки, но Треморъ предпринялъ распредленіе и приведенiе въ порядокъ своихъ послднихъ путевыхъ замтокъ, и этотъ трудъ, — созерцанія недавняго прошлаго, но уже привлекательнаго, какъ прошлое, увлекъ его. Къ тому же онъ былъ въ хорошей полос ясности ума, легкости пера и мирнаго настроенія. Дописавъ послднее слово длинной главы или утомившись отдлываніемъ боле трудной страницы, онъ находилъ отдохновеніе въ дружескомъ гостепріимств Роберта и Колетты, играхъ дтей и улыбающейся граціи Сюзанны. Теченіемъ обстоятельствъ, никогда не налагая на себя обязательныхъ визитовъ въ Кастельфлоръ, онъ часто видалъ свою невсту, принимавшую его съ искренней радостью.
        Иногда, чувствуя потребность дружескаго общенія, онъ читалъ молодой двушк то, что онъ написалъ утромъ или наканун, и она слушала его съ искреннимъ удовольствіемъ.
        Онъ часто бывалъ изумленъ и восхищенъ живостью и непосредственностью ума молодой двушки. Это былъ свжій плодъ, не вызрвшій еще на горячемъ солнц, не тронутый ничмъ порочнымъ, красиво выглядывающій изъ листвы.
        Въ свт, т. е. на вечерахъ, завтракахъ и обдахъ, которые въ условіяхъ деревенской жизни становятся боле простыми, дружественными и непринужденными, Сюзанна, постоянно окруженная, веселилась съ радостнымъ сердцемъ, до опьяннія. Мишель видалъ ее только изрдка въ этой блестящей роли, и когда онъ замтилъ, что она любила вальсировать, смяться и нравиться, онъ далъ себ клятвенное общаніе не показывать недовольнаго вида, хотя самъ очень враждебно относился къ неразборчивости въ знакомствахъ, къ салонной болтовн, къ смешанному обществу, являющимся слдствіемъ почти неизбжныхъ ежедневныхъ встрчъ. Онъ даже, какъ добрый малый, пошелъ на дальнйшія уступки не держаться постоянно нейтрально; не довольствуясь только тмъ, чтобы никого не смущать, ограничиваясь разговорами съ серьезными людьми, когда другіе развлекаются, онъ простеръ свою снисходительность до того, что сталъ организовывать шарады; онъ принималъ участіе въ „невинныхъ“ играхъ и чтобы ршительно ничмъ не отличаться отъ мужской половины общества, болталъ черезъ пятое въ десятое съ г-жей де Лоржъ, утшавшейся вдовой, надъ которой вс смялись, вроятно
потому, что она позволяла мужчинамъ говорить себ вольности и при случа говорила ихъ сама съ младенчески наивнымъ видомъ, спасавшимъ положеніе.
        Лично Сюзанной Мишель занимался съ большой осторожностью, можетъ быть преувеличенной, изъ боязни быть навязчивымъ. Когда, вспоминая о своихъ привилегіяхъ жениха, — если этого требовали свтскія приличія, — онъ бралъ подъ руку молодую двушку или какимъ нибудь другимъ способомъ выражалъ ей свое вниманіе, она его обыкновенно встрчала такъ же удивленно, какъ и дружески.
        Ея улыбка обозначала тогда почти слдующее: „ахъ! да вдь вы здсь… я очень этому рада!“ Онъ на нее впрочемъ совсмъ не сердился. Ея постоянное радостное оживленіе занимало его иногда, какъ нчто совершенно ему непонятное. Но лучшимъ моментамъ своего „товарищества“ съ Сюзанной онъ обязанъ былъ тмъ свиданіямъ съ глазу на глазъ, которыя вс стали находить естественными.
        Миссъ Севернъ была неустрашимая наздница. Три раза въ недлю верхомъ на красивой бурой лошади, полученной однажды вмсто букета отъ ея жениха, она вмст съ нимъ объзжала окрестности Ривайера. И это были безумно-восхитительныя поздки въ открытомъ пол или по лсу, длинные разговоры подъ ритмъ равномрныхъ шаговъ лошадей.
        Эти прогулки въ утренніе, мирные и прохладные часы доставляли успокоеніе Сюзанн и Мишелю, одной — отдыхъ отъ удовольствій, другому — отъ работъ.
        Однако, Тремору трудно было привыкнуть къ „трансатлантическими манерамъ“ молодой двушки.
        Такъ, онъ съ большимъ трудомъ согласился на ея одинокія прогулки по полямъ или въ лсу. Сотни разъ Колетта предлагала провожатаго, но американочка вооружалась противъ всякаго стсненія въ этихъ случаяхъ и ей пришлось уступить. Мишель, ршившій вообще не брать на себя роли опекуна, чувствовалъ себя тмъ мене имющимъ на это право въ одномъ исключительномъ случа, который его глубоко трогалъ тмъ постоянствомъ, съ какимъ эта втреная Сюзанна отдавала каждую недлю бдной семь, жившей у опушки лса, лучшее чмъ деньги — нсколько часовъ своей веселой жизни.
        Однажды она изложила свои теоріи насчетъ благотворительности.
        — Видите ли, Мишель, благотворительныя заведенія недостаточны, нужно имъ помогать, оказывая личную помощь, но помощь разумную, не разбрасывая безпорядочно свои средства, помогать, можетъ быть, самому ограниченному числу бдныхъ — все зависитъ отъ суммы, которой располагаешь, — помогать имъ и посвящать имъ также хотя немного своего времени и своего сердца. Я небогата, но я могла бы прекрасно раздать здсь или тамъ монету въ десять су, пару чулокъ, платьице… Чтобы получилось, если бы я такъ поступала? Помощь, которую я приносила бы каждому изъ этихъ бдняковъ, была бы настолько незначительна, что ихъ нищета не была бы нисколько облегчена. Вмсто этого, я избрала одну семью, семью Мишо, и вс монеты въ 10 су, всю одежду, все время, которое я могу дать, я имъ даю. Это немного, я знаю, — и я не хвалюсь, что избавляю ихъ отъ нужды, своихъ бдняковъ — дда и внучку, работающихъ насколько хватаетъ ихъ слабыхъ силъ, чтобы замнить подл дряхлой бабушки и еще малолтнихъ дтей, умершихъ отца и мать, — но у меня по крайней мр есть радостное сознаніе, что удается облегчить немного ихъ бремя. Они рады меня видть, я имъ
даю совты… да, сударь, и очень хорошіе совты! Я разговариваю со старухой, я браню малютокъ, когда они грязные, я даже сама ихъ иногда мою! Затмъ, когда они послушны, я имъ приношу гостинцевъ, а въ это время Марсьеннъ, старшая дочь, очень искусная кружевница, работаетъ не отрываясь… Кажется, дти стали боле послушными въ школ съ тхъ поръ, какъ я провряю баллы, и ддушка утверждаетъ, что все стало въ дом боле благообразно съ тхъ поръ, какъ я научила Марсьенну хорошо убирать комнаты и ставить цвты въ каменные горшки. Ддушк нравится видть въ дом цвты.
        Да, да, прибавила Сюзи, видя, что Мишель улыбается, что это ему нравится… Я не поэтична, и однако мн кажется, что не мшаетъ примешивать къ жизни бдныхъ людей крупицы самой простой поэзіи. Это еще идея моей бабушки! Я также снабдила Мишо книгами, не фабричнымъ издліемъ, а забавными исторіями, живыми… Такимъ образомъ, они хоть на моментъ отвлекаются отъ своей монотонной жизни. Право, Мишель, у меня сознаніе, что я сдлала добро Мишо… А черезъ нихъ я доставила себ столько удовольствія!
        Это исповданіе своихъ убжденій восхитило Мишеля. Кукла имла не только хорошо уравновешенный умъ. Она имела сердце, а сердце и умъ соединялись въ желаніи и совершеніи добра. Онъ былъ снисходителенъ къ велосипедистк, делавшей добрыя дла, и устроилъ такъ, что монеты въ 10 су стали гораздо многочисленне въ кошельк, который предназначался Сюзанной Мишо. Но онъ выказалъ себя мене податливымъ къ „американизму“ своей невсты, когда онъ ее увидлъ однажды вечеромъ, посл обда въ Кастельфлор танцующей „skirt-dance“ передъ двадцатью лицами съ самоуверенностью и мастерствомъ, смутившими его.
        Этотъ „танецъ юбки“, движенія котораго приближаются довольно близко къ иллюстрированнымъ Лойей Фюллеръ [[29] Лои Фуллер, LoeFuller (1862 -1928) — американская актриса и танцовщица начала XX века, ставшая основательницей танца модерн, свободного танца. Легенда гласит, что в 1891 году Лои Фуллер придумала танец с тканями из шелка, во время которого ловко манипулировала длинными кусками развевающиеся шелковой ткани, которые подсвечивались цветными прожекторами. (Прим. скан.)] и производящимъ съ нкоторыхъ поръ фуроръ въ Англіи и въ Америке, былъ однимъ изъ большихъ талантовъ миссъ Севернъ. Она его танцовала безъ усилій, легко, съ трепетной граціей порхающей бабочки, въ своей длинной, развевающейся фуляровой блуз цвета „mauve“, около 20 метровъ въ окружности, которая поднималась при движеніи ея рукъ, образуя какъ бы два крыла, и действительно вызывала представленіе о бабочке, большой красивой бабочке. Моментами поза ея рукъ, головы, откинутой назадъ, ноги, согнутой для скользящаго па, обрисовывали подъ шелковистой матеріей изящное совершенство бюста, таліи, всего этого тонкаго и стройнаго тела, и
сообразно фигурамъ танца, хорошенькая кокетливая головка съ сіяющими отъ радости глазами качалась улыбающаяся или пряталась наполовину въ складки платья „mauve“… Очаровательное зрелище!
        Было невозможно отрицать наивную и вмест съ темъ женственную прелесть этого граціознаго созданія, такъ же совершенно невозможно не любоваться, хотя бы помимо воли, восхитительной живой маленькой статуеткой, окруженной обширнымъ и мягкимъ одеяніемъ. Мишель долженъ былъ сознаться себ самому въ могуществ этого очарованія, которому онъ не могъ не подчиниться, но онъ вспомнилъ, что и другіе были тутъ, кроме него; ему казалось, что онъ читалъ въ ихъ глазахъ то, что онъ испытывалъ самъ, и мысль эта стала ему ненавистна, возмутила его неожиданно, причинивъ ему почти ощущеніе физической боли.
        Моментъ спустя, Сюзанна случайно очутилась возл молодого человка, и она увидла, что онъ не раздлялъ общаго восторга.
        — Какой вы, однако, угрюмый! — замтила она весело, еще возбужденная своимъ тріумфомъ.
        Мишель упрямо уставился глазами на коверъ; наконецъ онъ поднялъ голову.
        — Послушайте, Сюзи, — сказалъ онъ, — этотъ танецъ мн настолько не понравился, что разв только будучи боле лицемрнымъ, чмъ это въ моей натур, я бы могъ васъ за него похвалить.
        — „Skirt-dance“ васъ шокируетъ, дорогой? Но вдь только это и видишь во всхъ гостиныхъ.
        — Это возможно, но я вамъ сознаюсь, что до сихъ поръ я его видлъ только въ Фоли-Бержеръ и что мн было очень непріятно видть его сегодня здсь.
        Миссъ Севернъ засмялась нсколько принужденнымъ смхомъ.
        — Это безобразно?
        — Нтъ, это… черезчуръ красиво…
        — Вы находите невсту слишкомъ прекрасной! — сказала она опрометчиво.
        Мишель на нее посмотрлъ и очень легкая улыбка мелькнула у него на губахъ, между тмъ какъ выраженіе довольно трудно-опредлимое быстро озарило его темные глаза.
        — Именно, — согласился онъ.
        Розовая краска залила лицо миссъ Севернъ, и она опять разсмялась, качая головой, какъ ребенокъ.
        — Хотите мн оказать одолженіе, — продолжалъ Мишель очень серьезно этотъ разъ, — не танцуйте боле этотъ танецъ?
        Она, казалось, взвшивала свое ршеніе.
        — Вы будете очень, очень довольны?
        — Вполн доволенъ.
        — И вы будете очень, очень милы? „en pour“ [[30] Неправильно — „за это“], какъ говоритъ Антуанетта.
        — Настолько, по крайней мр, сколько это въ моей власти, — да.
        — Ну, пусть будетъ такъ, я не буду боле танцевать skirt-dance… теперь во всякомъ случа.
        Мишель изумился этой покорности; онъ думалъ, что терпливой кротостью онъ суметъ удержать свою невсту отъ ея маленькихъ эксцентричностей; онъ лично поздравилъ себя за то, что былъ твердъ и имлъ мужество высказать свои нравственные принципы, очень разумные.
        Онъ не зналъ, поняла ли Сюзанна сама это, — что вся его твердость могла оказаться напрасною. Если Мишель восторжествовалъ надъ непріученной къ дисциплин Сюзанною — это было, на самомъ дл, слдствіемъ комплимента, найденнаго ею вроятно боле лестнымъ, чмъ вс остальные, слышанные ею въ этотъ вечеръ. Этотъ комплиментъ былъ едва замтно выраженъ тмъ, который никогда не обращался съ ними къ маленькой Занн, за исключеніемъ разв, когда хвалилъ ея посадку на лошади, ловкость въ теннис или ея доброту въ отношеніи Мишо… Но Сюзанна могла его прочесть въ глазахъ суроваго рыцаря башни Сенъ-Сильвера.
        Къ тому же Мишель не воспользовался этимъ первымъ успхомъ, чтобы часто взывать къ духу покорности, который, ему казалось, онъ угадалъ въ этотъ вечеръ въ своей невст.
        Даже легкія тучки бывали настолько рдки на ихъ небосклон, что боле тонкій наблюдатель могъ бы обезпокоиться этимъ постоянствомъ хорошей погоды.
        Что же касается Тремора, онъ съ благодарностью цнилъ это и временами чувствовалъ себя удивительно спокойнымъ, довольнымъ, если не счастливымъ, а это то, чего онъ желалъ.
        Хотя онъ самъ не сознавался себ въ этомъ, присутствіе женщины въ его жизни было ему пріятно.
        Оно становилось ему дорого, это сердечное братское товарищество, плнявшее при томъ чмъ-то боле нжнымъ, боле тонкимъ, неизмнно сопровождающимъ даже самую спокойную дружбу мужчины съ женщиной. Это „нчто“^^- цлая бездна, которую иногда ничмъ нельзя заполнить, отдляетъ его отъ любви и, однако, кажется будто оно, по таинственному соотношенію, хранитъ въ себ особенную нжность, заимствованный отъ соприкосновенія съ любовью ароматъ, подобно тому, какъ растенія безъ запаха остаются пропитанными острымъ и почти неопредлимымъ ароматомъ отъ прикосновенія къ опьяняюще душистому цвтку.
        Это товарищество становилось ему дорого, не поглощая его, не преслдуя его своими чарами, когда онъ оставался одинъ; онъ наслаждался имъ на досуг, какъ тми солнечными лучами, пляску которыхъ подъ листвой онъ любилъ наблюдать и которые такъ рдко проникали сквозь толстыя стны старой башни.
        Мишель выбиралъ обыкновенно для обдовъ въ Кастельфлор т очень рдкіе дни,^^когда Колетта никого не приглашала.
        Однажды вечеромъ, около семи часовъ, когда онъ входилъ въ маленькую гостиную, г-жа Фовель спросила его съ нкоторымъ волненіемъ, не встртилъ ли онъ случайно Сюзанну.
        — Сюзанну? нтъ; разв она вышла? Черезъ минуту пойдетъ проливной дождь, — отвтилъ онъ, пожимая руку, дружески протянутую ему г-номъ Фовелемъ, продолжавшимъ читать, наклонившись подъ лампой.
        — Она у Мишо уже, Богъ всть, сколько времени, бдная малютка! Я начинала безпокоиться, видя, что она не возвращается, когда маленькій Луи пришелъ сообщить, что его бабушка внезапно скончалась, и Сюзанна не захотла ихъ покинуть, его сестеръ и его, до возвращенія дда, который неизвстно гд находится. Лошадей уже запрягаютъ, и я надюсь, что Сюзи не уйдетъ раньше прізда кареты.
        — Какая храбрая маленькая филантропка! — воскликнулъ г-нъ Фовель, любившій почти отечески свою будущую невстку.
        Треморъ слъ съ недовольнымъ видомъ.
        — Я нахожу даже, что она черезчуръ далеко простираетъ свою филантропію и особенно самостоятельность, — пробормоталъ онъ. — Какъ разъ подходящій часъ и время для молодой двушки быть вн дома!
        Колетта сдлала жестъ полнаго безсилія, и Мишель принялся разговаривать о безразличныхъ предметахъ съ Робертомъ; однако, когда пришли сказать, что карета готова, онъ поднялся.
        — Я поду за ней, — заявилъ онъ.
        Старуха Мишо спала своимъ послднимъ сномъ на постели, гд въ продолженіе долгихъ лтъ она чахла, неподвижная, какъ брошенная, негодная къ употребленію вещь. Свтъ двухъ восковыхъ свчей заставлялъ трепетать линію ея худого и какъ бы помолодвшаго профиля, выдлявшагося на блой подушк, усянной цвточками. Подл изголовья молились на колняхъ старикъ Мишо и Марсьенна, сдая голова подл каштановой головки, согнувшееся тло, изнуренное нищетой, подл тла слишкомъ слабаго и слишкомъ нжнаго для борьбы.
        Въ едва прозрачной тни, освщаемой моментами колебаніемъ восковыхъ свчей, поперемнно то вырисовывались, то исчезали неясныя формы. Сюзанна сидла подл закрытаго окна, и казалось, жизнь отсутствовала въ ея взорахъ, устремленныхъ на маленькіе траурные огоньки. Она была очень блдна усталой блдностью, придававшей худобу ея лицу. Подавляющая тишина тяготла на предметахъ, съ которыми, казалось, случилось нчто странное, какъ будто ихъ неподвижность зависла въ этотъ день отъ какой-то таинственной причины, и по временамъ чудилось, что дыханіе приподнимало блую простыню, гд угадывалась, неясно очерченная и уже ссохшаяся, не дышавшая боле грудь.
        Мишель остановился подл постели съ непокрытой головой, съ опущеннымъ лицомъ, съ безмолвными губами и съ выраженіемъ серьезнаго волненія на лиц, съ тмъ почтеніемъ, которое составляетъ какъ бы молитвенное поклоненіе смерти. Затмъ онъ подошелъ къ Сюзанн.
        — Я вамъ благодарна, что вы пришли, — сказала она вполголоса, немного отрывисто. — Маленькая двочка спитъ, подруга Марсьенны придетъ на эту ночь, я могу уйти…
        Услышавъ шепотъ разговора, старикъ Мишо и Марсьенна поднялись, оба плакали. Мишель протянулъ имъ руку безъ лишнихъ словъ, но однако очень сочувственно. Маленькому Луи онъ ршилъ оказать помощь, о которой онъ не хотлъ здсь вызывать мысль, ту помощь, которую слдуетъ давать бднякамъ, затмъ, чтобы они могли спокойно плакать въ горестные, трудные для нихъ часы.
        Теперь Мишель думалъ о Сюзанн, только о Сюзанне, испуганный ея блдностью, возбужденіемъ ея сухихъ и слишкомъ блестящихъ глазъ. Быстро закутавъ ее въ плащъ, безмолвную, пассивную, не пытавшуюся помогать ему какимъ нибудь движеніемъ, онъ вырвалъ ее отъ благодарившихъ Мишо и увлекъ за собой изъ дома.
        По прежнему безмолвная, миссъ Севернъ прижалась въ уголъ кареты; лошади ринулись впередъ.
        — Какой грустный день! Колетта очень о васъ безпокоится…
        Треморъ произнесъ эти слова машинально и безъ всякаго порицанія. Съ жестомъ чрезмрной усталости, Сюзанна не дала ему продолжать.
        — Я сдлала все, что могла, чтобы никого не безпокоить… Я послала маленькаго Луи, какъ только стало возможно… Я не могла же оставить этихъ трехъ дтей однихъ съ ихъ умиравшей, затмъ умершей бабушкой… Я сдлала, что могла…
        — Но, мое дорогое дитя, — воскликнулъ Мишель, — я васъ ни въ чемъ не упрекаю… мн только кажется, что вы черезчуръ много надетесь на свои силы.
        Она глубоко вздохнула, затмъ низкимъ и прерывающимся голосомъ, какъ только что, она принялась разсказывать, что, придя посл полудня къ Мишо, она застала бдную женщину, заболвшую съ утра, въ агоніи, между тмъ какъ дти, окружавшія ее, не представляли себ, что это была уже смерть. Она, Сюзанна, поняла это тотчасъ же. Маленькій Луи побжалъ за деревенскимъ врачемъ, за старикомъ Мишо и за священникомъ, но все произошло такъ быстро, ужасно! До возвращенія старика Мишо, нсколько минутъ спустя посл прихода доктора и священника, все было кончено. Вначал Марсьенна отказывалась врить правд; она цловала свою бабушку, звала ее, она…
        Бдная двушка прервала свой разсказъ:
        — О! Мишель, — прошептала она, — если бы вы знали! Мн казалось, что я теряла бабушку и дядю Джона во второй разъ, что… Я себя почувствовала одинокой, такой одинокой, я…
        Глубокое рыданіе безъ слезъ потрясло ее всю, она быстро повернулась и спрятала свое лицо въ мягкую подушку кареты.
        — Сюзи, моя бдная крошка…
        Инстинктивнымъ движеніемъ Мишель отдернулъ ее отъ угла кареты, въ которомъ она хотла, одинокая, заглушить свое горе и привлекъ ее къ себ. То была не ласка, даже не — по крайней мр сознательная — любовь брата, въ этомъ стихійномъ порыв; только, если бы дитя, приведенное имъ къ умершей бабушк, содрогнулось тмъ же самымъ рыданіемъ, можетъ быть, Треморъ привлекъ бы его такимъ же образомъ къ себ, прижалъ бы его къ своему страдавшему и понимавшему страданіе сердцу; но это было состраданіе сильнаго къ слабому, твердая и широкая рука, протягиваемая хрупкой рук.
        Сюзанна отдавалась ласк, какъ дитя. Въ продолженіе многихъ часовъ она боролась со своими воспоминаніями сироты, со своей женской нервностью, держалась энергично, мужественно, чтобы поддерживать и утшать другихъ; изнуренной этими усиліями, ей казались теперь пріятными эти убаюкивающія, успокаивающія слова.
        Съ пересохшимъ горломъ, съ горячими глазами, она не плакала больше, но ея лобъ лихорадочно прижимался къ плечу Мишеля, ея рука сжималась въ рук молодого человка; по временамъ дрожь пробгала по ея тлу.
        Нсколько разъ она пыталась заговорить. Мишель ей не позволялъ этого и говорилъ съ ней самъ очень кротко, утшая немного невпопадъ дружескими, сердечными, почти нжными словами. Затмъ, конвульсивныя движенія стали рже, маленькая ручка ослабла, усталая головка покоилась боле тихо на его плеч.
        Мишель замолчалъ, боясь нарушить эту тишину, и нсколько минутъ они оставались такъ, безмолвные оба, она разбитая и какъ бы уснувшая въ отеческихъ объятіяхъ.
        Карета катилась. Отъ времени до времени свтъ какого-нибудь дома мелькалъ въ стекл; дождь шелъ, скучный, монотонный, такой же срый какъ сумерки.
        — Я была очень нервна, очень безразсудна, — пробормотала наконецъ Сюзанна.
        И, высвобождаясь, она провела рукой по лбу и глазамъ.
        — Вамъ лучше? — спросилъ Мишель заботливо.
        — Да.
        — Вы мн общаете быть сегодня вечеромъ благоразумной, не слишкомъ думать о тхъ вещахъ, которыя причиняютъ вамъ огорченія. Постараться убдить себя, что если ничто не можетъ вамъ вернуть тхъ, кого вы потеряли, вы имете теперь новую семью, любящую васъ, заботящуюся о васъ и желающую вашего счастья?
        — Да.
        Онъ смотрлъ на нее внимательно, въ полутьм, пытаясь угадать выраженіе ея измнившагося лица. Карета остановилась передъ подъздомъ Кастельфлора.
        Когда оба проходили черезъ переднюю, Сюзанна остановилась.
        — Я васъ не поблагодарила, Мишель. Вы были для меня настоящимъ другомъ… добрымъ, такимъ добрымъ!
        Онъ также остановился. Какъ только что въ карет, онъ взялъ руку Сюзанны, затмъ подержавъ ее, сжимая въ своей и слегка улыбаясь, онъ обвилъ свою невсту немного необычнымъ взглядомъ, который, казалось, шелъ очень издалека и какъ бы сквозь завсу.
        — Это вы — восхитительно добрая, сказалъ онъ.
        VI.
        — Прошу васъ, милая барышня, оставайтесь спокойно одинъ моментъ. Одинъ маленькій моментъ. Вамъ надодаетъ позировать? Я это понимаю, вы такая живая, такая естественная! ахъ, чортъ возьми! выраженіе глазъ невозможно схватить!
        — Да пейте же вашъ кофе, Лангилль! — воскликнулъ Треморъ, сидвшій на веранд, въ нсколькихъ шагахъ отъ мольберта и читавшій съ нетерпливымъ видомъ.
        — Вы неблагодарный, Мишель, — упрекнула Сюзи. — Какъ! Вы упрекаете г-на Лангилля за его усердіе — окончить поскоре мой портретъ?
        — Я его ни въ чемъ не упрекаю… но я хочу, чтобы онъ пилъ свой кофе горячимъ… Право, смшно, уже выходятъ изъ-за стола!
        Дйствительно, выходили изъ-за стола, но Лангилль, который писалъ уже въ продолженіе боле часа до завтрака, чувствовалъ себя въ настроеніи работы. Между тмъ какъ г-нъ Фовель, Колетта и г-нъ Бетюнъ, который былъ проздомъ въ Ривайер, разговаривали въ курительной за кофе, поданнымъ по восточному, Сюзанна позировала, окруженная золотистымъ свтомъ, съ растрепанными волосами, съ сверкающими глазами, съ губами, какъ бы дрожащими еще отъ смха или отъ псни.
        Ея свтлый цвтъ лица, ея срое полотняное платье, чайныя розы, завядшія отъ жары въ ея рукахъ, мягкая зелень растеній, обвивавшихъ ршетчатую стнку веранды, гармонировали съ очаровательнымъ изяществомъ тоновъ.
        Въ продолженіе нсколькихъ минутъ миссъ Севернъ добросовстно оставалась неподвижной, затмъ она очевидно сочла свои усилія достаточными.
        — Г-нъ Лангилль, я задыхаюсь! — объявила она, двигаясь въ своемъ ивовомъ кресл.
        — Отдохните немного, — согласился художникъ.
        Въ Париж, въ Ривайер Лангилль былъ завсегдатаемъ дома Фовелей. Колетта и Мишель знали съ дтства этого друга ихъ дяди и обходились съ нимъ, какъ съ товарищемъ, какъ въ то отдаленное время, когда художникъ неутомимо принималъ участіе въ ихъ играхъ.
        Пятидесяти пяти лтъ, невысокій и нескладный, съ простодушнымъ и даже немного бабьимъ лицомъ, Лангилль никоимъ образомъ не осуществлялъ въ физическомъ отношеніи законченный типъ романтическаго или крайне модернистскаго художника. Его ротъ, оттняемый слегка усами и не лишенный тонкости, и его буйная чаща волосъ придавали ему оригинальный видъ. Но онъ не стремился изображать живописную фигуру; его талантъ, которому нсколько вредила передъ большой публикой слишкомъ искренняя скромность, могъ быть такъ же мало подозрваемъ въ комедіанств, какъ и его наружность.
        Можетъ быть Лангилль былъ обязанъ своему неизмнному прекрасному настроенію духа, не отравляемому чванствомъ, большимъ числомъ своихъ друзей. Очень общительный, онъ любилъ общество въ обширномъ значеніи слова; однако, предпочиталъ маленькія интимныя сборища, завтраки въ тсномъ кружк, болтовню вокругъ самовара, разговоры, не слишкомъ банальные, но и не слишкомъ тонкіе, не слишкомъ церемонные, но и не слишкомъ вольные — немноголюдныхъ собраній; — изящную и утонченную роскошь домашняго очага, гд чувствовалось бы искусное и скромное вліяніе женщины. Лангилль предпочиталъ общество женщинъ, молодыхъ или старыхъ, но изящныхъ, умныхъ и тонко воспитанныхъ, всякому другому. „Великій говорунъ передъ Господомъ“, если не великій умъ, Лангилль любилъ, кокетливо настроенный своей слушательницей, все равно 20 или 60 лтъ, расположившись съ удобствомъ въ кресл, — разсуждать, разсказывать анекдоты, прибгая охотно къ пословицамъ, поговоркамъ и т. п., съ робкой заботливостью отдлывая фразы и владя своей особенной манерой выискивать самое простое слово.
        Ахъ! какъ онъ ими любовался, въ качеств безкорыстнаго диллетанта, этими прелестными друзьями, этими любезными собесдницами! И инстинктивно, чтобы лучше высказать имъ свое удивленіе, прибгалъ къ устарлымъ выраженіямъ, боле старымъ, чмъ онъ самъ^,^и которыя, вызывая ихъ смхъ, все таки имъ льстили, такъ какъ эти выраженія не были заимствованы изъ языка обитателей квартала Бютъ Шомонъ.
        Сюзанна показалась Лангиллю восхитительной. При вид ея онъ вспомнилъ слова Беатриче у Шекспира: „Когда я родилась, звзда танцовала на неб“ [[31] У. Шекспиръ „Много шума из ничего“.]. Эту пляску звзды, ему казалось, онъ видлъ въ свтлыхъ очахъ молодой двушки, слышалъ ея ритмъ въ ея голос.
        — Въ ней есть, — говорилъ онъ Колетт, — что-то отъ птички, отъ цвтка, отъ прозрачнаго ручейка, да разв я знаю еще что? Она молода, весела, чиста, нтъ, она нчто большее — она сама чистота, веселее, молодость! Присутствие этой „миссъ Весны“ освжаетъ меня и длаетъ мой духъ свтле.
        И онъ просилъ позволенія преподнести своему другу Тремору портретъ этой „миссъ Весны“.
        — О! какой у васъ брюзгливый видъ! — замтила молодая двушка, проходя мимо Мишеля, по-прежнему занятаго перелистываніемъ иллюстрированныхъ журналовъ, разбросанныхъ на стол.
        Она вошла въ курительную, налила себ кофе и появилась вновь на порог стеклянной двери съ флакономъ въ рук.
        — Я вамъ преподнесу своей блой рукой немного шартрезу, г-нъ, мой живописецъ. Вы его заслужили, не правда ли? — сказала она, съ своей забавной манерой говорить, мило приподнимая углы губъ.
        — Если сударыня удостоите меня этой милости, — отвтилъ Лангилль, поставивъ свою пустую чашку.
        Мишель въ свою очередь прошелъ въ курительную.
        — Идите выкурить сигару, Лангилль! — закричалъ онъ.
        — Мой милый другъ, вы меня соблазняете, но сигары мн вредны.
        — Тогда папироску?
        — Нтъ, благодарю, я боле не курю… и затмъ, этимъ локонамъ не хватаетъ легкости и… я не желаю во время позированія, — сказалъ художникъ, упрямо принимаясь опять за свою акварель.
        — Но у васъ еще достаточно времени!
        — Послушай, Мишель, оставь ты этого бднаго Лангилля въ поко! — сказалъ смющійся голосъ Колетты, пересиливая глухой шумъ разговора Роберта и Бетюна, въ которомъ она только что принимала участіе. Я желаю, чтобы онъ поступалъ по своему усмотрнію, бродилъ или работалъ, курилъ или нтъ въ зависимости отъ собственнаго настроенія. Въ Кастельфлор онъ у себя! Не такъ ли, дорогой маэстро?
        — Благодарю васъ, сударыня, благодарю!
        Уже онъ вновь взялся за кисти. Теперь онъ обращался къ Сюзанн, между тмъ какъ Треморъ, не настаивая больше, услся въ курительной, не очень далеко отъ двери.
        — Добрый Мишель! Какой любезный и предупредительный къ своему старому другу! Посидите еще одинъ моментъ, молю васъ, барышня… Я еще вчера сказалъ Ланкри, говоря о немъ и о васъ: „какая прелестная пара! и какъ пріятно въ нашъ вкъ прозы и презрннаго расчета встртить нжно согласныхъ жениха и невсту, жениха и невсту, любящихъ другъ друга!…“ Немного боле въ профиль, прошу васъ.
        — Могу я посмотрть?… Ахъ! какъ это красиво… гораздо красиве меня, г-нъ Лангилль!
        — О! милая барышня, какая ересь!
        — Увряю васъ… ну, я опять благоразумна.
        — Благодарю. Хорошо! Лучъ солнца въ вашихъ волосахъ! Немного налво, такъ!… Вы совершаете большія прогулки съ Мишелемъ?
        — Верхомъ, да, очень часто.
        — Это восхитительно. Въ Ривайер есть прелестные уголки, тропинки, проски, полные поэзіи! И Мишель такъ прекрасно понимаетъ простую природу этой мстности.
        — Разв Мишель очень любитъ простую природу?
        — Онъ ее любитъ, какъ артистъ, барышня, а артистъ интересуется тысячью вещей, которыхъ обыкновенный наблюдатель не замчаетъ даже. Классики искали красоту въ невозможномъ, романтики искали ее въ исключительномъ, но она находится въ легкомъ, обыденномъ, и тамъ-то настоящій художникъ уметъ найти ее. Стебель травы, лучъ — и все его существо потрясено!… Не двигайте такъ рукой, ради Бога… Ахъ! милая барышня, какое наслажденіе и какая мука въ одно и то же время васъ рисовать. Какое наслажденіе, когда, чтобы изобразить идеалъ, достаточно скопировать дйствительность, но какая мука найти эту дйствительность столь же непередаваемой, какъ и идеалъ.
        — Вы право нелпы съ этимъ портретомъ, мой милый другъ! — сказалъ въ эту минуту Мишель, стараясь принять тонъ шутки.
        — Мишель правъ, Лангилль, — подтвердилъ радушно г-нъ Фовель, не бросайте же насъ всхъ ради Сюзи, чортъ возьми!
        — Сейчасъ, мои дорогіе друзья, сейчасъ… Одну секунду, — сказалъ Лангилль, отодвигаясь, чтобы разсмотрть свое произведенiе.
        — Мишель, — позвала Сюзанна, — идите полюбоваться.
        Мишель послушался приказанія и обратился покорно, хотя неохотно, съ нсколькими комплиментами къ художнику.
        Пробило половина второго.
        — Понмори и Рео явятся скоро… чтобы играть въ крокетъ и въ теннисъ, — воскликнула молодая девушка.
        Лангилль привскочилъ:
        — Понмори! г-жа Рео! такъ рано! Я не зналъ… Нужно пойти вымыть руки, — говорилъ онъ растерянно, — я отвратителенъ… Не безпокойтесь, Треморъ. Милая барышня, благодарю васъ за терпніе.
        Онъ разсматривалъ съ печальнымъ видомъ свои выпачканные красками пальцы, затмъ взялъ осторожно руку Сюзанны и приложился къ ней губами:
        — Вы ангелъ! — добавилъ онъ, удаляясь.
        Какъ только онъ вышелъ, Мишель всталъ передъ Сюзанной во весь ростъ со скрещенными руками.
        — Сколько разъ вы слышали исторію о стебл травы и о луч, сколько разъ? — спрашивалъ онъ съ чмъ-то въ род бшенства.
        Сюзанна заупрямилась.
        — Но я слышала въ первый разъ.
        — Въ первый разъ!
        — Конечно, въ первый разъ!… Бдный, бдный, милый Лангилль, вы съ нимъ обошлись грубо! Это неблагородно! А я его люблю, да, я его очень люблю…
        — Я его люблю такъ же, какъ и вы, поврьте мн… Но мы посмотримъ, когда вы услышите пятидесятый разъ о стебл травы и о луч… Къ тому же у него манера говорить съ женщинами и молодыми двушками, которая мн всегда не нравилась и меня раздражала.
        — У Лангилля?
        — Да, у Лангилля… Эти вчные мадригалы… И эта манера цловать вамъ руку! Разв это прилично?… Но такъ какъ васъ это забавляетъ, не будемъ объ этомъ говорить.
        Сюзанна разразилась смхомъ.
        — Ужъ не ревнуете ли вы къ Лангиллю? — воскликнула она. — Вы! Къ Лангиллю! Если бы это еще было къ…
        — Къ кому, скажите пожалуйста? — перебилъ Треморъ, этотъ разъ выведенный изъ себя.
        Молодая двушка посмотрла на него съ удивленіемъ. Она знала понаслышк и даже немного изъ собственныхъ наблюденій о вспышкахъ дурного настроенія Мишеля, но эта выходка изъ-за Лангилля ее поставила в тупикъ.
        — Не знаю, — отвтила она, мужественно встрчая опасность, — къ кому бы то ни было, но… О! бдный человкъ, онъ, находящій насъ такими согласными!
        — Мн кажется, это его не касается, наше согласіе.
        Автомобиль Понмори възжалъ съ большимъ шумомъ на посыпанный пескомъ дворъ. Миссъ Севернъ поднялась.
        — Это въ первый разъ, что мы ссоримся, — сказала она съ большимъ достоинствомъ. — Я васъ считала боле вжливымъ.
        И она вышла, направляясь къ Колетт.
        Это дйствительно была ихъ первая ссора, но уже много дней она висла въ вид угрозы, нарушая ровность ихъ обычныхъ отношеній. Сюзи не имла времени предаться размышленіямъ. Появленіе г-жи Рео и ея сестры, слдовавшее почти непосредственно за пріздомъ Понмори, заставило ее поторопиться повести своихъ подругъ къ свжей акварели, гд она узнавала себя съ нкоторымъ удовлетвореніемъ.
        — Это мило, не правда ли? Онъ мн сдлалъ немного большой ротъ, но это мило?
        — Это прелестно, Сюзанна, маленькое образцовое произведенiе искусства по тонкости и граціи. Этотъ славный Лангилль, какой изящный художникъ!…
        Сюзанна бросилась на бамбуковый диванъ, смясь, какъ безумная.
        — Тереза, милая Тереза, Мишель ревнуетъ къ Лангиллю!
        — Къ Лангиллю? — повторила г-жа Рео, смясь также.
        — О! знаете, наконецъ ревнуетъ…
        И миссъ Севернъ весело разсказала, какъ все произошло.
        — ^^Какъ бы тамъ ни было Мишель все-таки разсерженъ, — заключила она съ мене торжествующимъ видомъ… Но онъ былъ неправъ, следовательно, я не стану делать первые шаги… а такъ какъ и онъ ихъ не сделаетъ, это будетъ комично!
        Г-жа Рео устремила на молодую двушку выразительный взглядъ своихъ бархатистыхъ глазъ.
        — Могу я быть вполн откровенна при моей дружб къ вамъ, Сюзи?
        — О! да.
        — Ну, тогда, слушайте меня, не занимайтесь разслдованіемъ вашей вины и вины г-на Тремора. Но, когда удутъ докучные постители, вложите мило вашу руку въ руку вашего жениха и скажите ему: „мн кажется, вы были немного неправы, но сама того не желая, я причинила вамъ огорченіе, и я не могу перенести этой мысли…“ Вы увидите, что онъ не будетъ сердиться.
        — Однако… — возразила молодая двушка.
        Колетта, Лангилль и Понмори, затмъ г-нъ Фовель и Мишель заполнили веранду; вс спустились въ садъ, и всякій интимный разговоръ сталъ невозможенъ.
        — Я думала, вы возвращаетесь въ Сенъ-Сильверъ, — сказала Сюзанна, видя, что Мишель также направляется къ крокету.
        — Я перемнилъ намреніе, — отвтилъ онъ сухо.
        Въ теченіе партіи, когда Лангилль, увлекшись исторіей, которую разсказывалъ г-ж Рео, пропустилъ свою очередь, затмъ, ошеломленный порицаніемъ Мишеля, не попалъ въ дугу, Гастонъ Понмори обратилъ вниманіе на дурное расположеніе духа молодого человка.
        — Самые лучшіе друзья ссорятся во время крокета, — возразила Сюзанна.
        И лукавая улыбка освтила ея глаза.
        Неужели Мишель серьезно сердился на ни въ чемъ неповиннаго Лангилля? Но сама не имвшая обыкновенія дуться, Сюзи ненавидла эту слабость у другихъ, и вечеромъ, такъ какъ Мишель обдалъ въ Кастельфлор, мысль, забавлявшая ее почти весь день, длала ее теперь угрюмой. Что Лангилль раздражалъ Мишеля, это было допустимо, но чтобы неудовольствіе Мишеля отражалось на Сюзанн, это было возмутительно! Заключеніе: и чего этотъ скучный Лангилль не оставался у себя дома!
        И молодая двушка меланхолично думала о веселомъ и счастливомъ мсяц, слдовавшемъ за возвращеніемъ ея жениха, о прекрасныхъ прогулкахъ, объ увлекательныхъ разговорахъ, показавшихъ ей новаго Мишеля. Какъ тепло вспоминалъ онъ ихъ обоюдное общаніе! Какимъ хорошимъ товарищемъ былъ онъ! Сначала Сюзи немного боялась Мишеля: она считала его такимъ холоднымъ, такимъ серьезнымъ, такъ выше себя; затмъ, незамтно, она ршила, что онъ боле застнчивъ, чмъ суровъ, боле сдержанъ, чмъ холоденъ, и она поняла, что это превосходство безъ позировки имло свою прелесть.
        Она находила удовольствіе разговаривать съ этимъ страстнымъ любителемъ рыться въ пергаментахъ, не презиравшимъ ея невжества; наконецъ, Мишель, не желая жертвовать собой Сатан, его великолпію и его дяніямъ, казалось, понималъ, что маленькая Занна могла любить свтъ и давалъ согласіе, чтобы она въ немъ забавлялась со всмъ пыломъ своей жизнерадостной молодости.
        Въ то время счастливаго мира, чтобы найти поводъ къ какому нибудь упреку, миссъ Севернъ пришлось бы искать долго и много; и тогда даже она могла бы найти лишь такіе мелкіе поводы, которые конечно не заслуживали, чтобы обращать на нихъ вниманіе… Эти мелочи пожалуй мучили ее немного больше, чмъ она въ этомъ себ сознавалась, но она не вдала наслажденія растравлять полученныя раны и прилагала напротивъ усилія относиться къ нимъ съ благотворнымъ равнодушіемъ.
        Что она вспоминала съ полнымъ удовлетвореніемъ — это нжную доброту Мишеля въ день смерти бдной старухи Мишо, и новое для нея чувство полнйшаго доврія къ нему, успокоившее тогда ту нервную тоску, т болзненныя воспоминанія, отъ которыхъ она страдала. Въ этотъ день Сюзанна почувствовала, что она не была одинока и на слдующій день это ободряющее впечатлніе еще боле утвердилось. Затмъ, почти тотчасъ же все перемнилось. Изо дня въ день Мишель становился все боле угрюмымъ, но также и боле свтскимъ.
        Теперь онъ принималъ вс приглашения вмст съ Фовелями и только иногда избгалъ пріемовъ въ Кастельфлор; но по аномаліи, чмъ боле онъ здилъ въ свтъ, тмъ мене, казалось, ему тамъ нравилось, и его привтливость измнялась въ обратномъ отношеніи къ его видимому интересу къ обществу. Даже поверхностно наблюдая за Мишелемъ, легко можно было увидть, что, если къ нкоторымъ избраннымъ онъ благоволитъ, какъ напримеръ, къ Жаку Рео и его жен или еще къ этой непріятной и жеманной г-ж де Лоржъ, преслдовавшей его своей болтовней, — другія лица, между обычными гостями Кастельфлора, внушали ему съ нкотораго времени нчто въ род антипатіи. Такъ напримеръ, онъ часто сердился на Поля Рео, не взлюбилъ всхъ Понмори, не пропускалъ ни одного случая противорчить этому бдному Раймонду Деплану и не могъ боле выносить Лангилля.
        Наконецъ, онъ сталъ порицать Сюзанну при всякомъ случа, хотя не открыто, глухо, взглядами и молчаніемъ, выводившими ее изъ себя.
        Всякій пустякъ раздражалъ Мишеля; маленькіе „американизмы“, которые онъ раньше извинялъ, вскор, это очевидно, будутъ названы непристойными эксцентричностями. И ни одного дружескаго взгляда, никогда ни одного комплимента, нжнаго слова! У Мишеля были „правила“… и затмъ, онъ былъ гордецъ! Сначала онъ старался обуздывать свою гордость, поступать противъ своихъ слишкомъ суровыхъ правилъ, но его властолюбивый нравъ взялъ вскор верхъ надъ этими миролюбивыми намреніями. Мишель желалъ маленькую, очень спокойную, очень сдержанную жену, очень хозяйственную, товарища, друга, — пусть будетъ такъ, но друга, который существовалъ, дышалъ бы только для него одного! Ахъ! Несчастный, какъ онъ попался! Она была красива и весела, и плнительна, и безумно любила удовольствія, невста Мишеля, и она останется такой, будетъ смяться, веселиться и ею будутъ восхищаться!… Что тутъ дурного?…
        Сердиться изъ-за Лангилля!
        — Нужно, необходимо, чтобы мы помирились, — повторяла Сюзанна, желая еще въ тотъ же вечеръ помириться съ Треморомъ, такъ какъ молодой человкъ узжалъ на слдующій день на цлыхъ три дня.
        — Но какъ намъ помириться? какъ? — продолжала она себя спрашивать, въ то время, какъ Треморъ разговаривалъ съ Робертомъ и Колеттой, отвчая только лаконически съ холодной и церемонной вежливостью своей невст.
        Бдная, добрая Тереза! Какія иллюзіи составляла она себ и какъ мало она знала Мишеля!
        Посл обда, однако, когда Треморъ по своей привычк пошелъ курить на террассу, она нагнала его и облокотилась подл него на перила.
        „Что нужно длать?“ — думала она, видя, что онъ не замчаетъ или длаетъ видъ, что не замчаетъ ея присутствия. И она вновь подумала о совт Терезы. Ему легко можно было послдовать. Мишель выпрямился, съ папироской во рту, съ рукой на каменныхъ перилахъ; ничего проще, какъ придвинуть къ этой рук другую руку, и сдлать такъ, какъ сказала Тереза. Одинъ моментъ Сюзи соблазнялась рискнуть на это; нужно было только небольшое мужество. Ну!… Но что скажетъ Мишель? Если онъ скажетъ что нибудь злое или если посмется, или даже если онъ будетъ имть удивленный видъ, Сюзанна прекрасно сознавала, что она ему этого никогда не проститъ.
        Она положила свою руку въ нсколькихъ сантиметрахъ отъ руки молодого человка. Боже мой! Он казались созданными, чтобы соединиться, эти дв руки, такія спокойныя въ эту минуту, такія миролюбивыя, одна подл другой! И наконецъ, это не въ первый разъ будетъ, что маленькая ручка почувствуетъ себя въ большой… Сюзанна еще колебалась, но то мужество, котораго она молила у самой себя, не являлось; нтъ, нужно прибгнуть къ другому способу примиренія. Для Сюзи, которая не была Терезой, и для Мишеля, не бывшаго г-номъ Рео, лучшая тактика заключается въ томъ, чтобы забыть ссору и разговаривать, какъ обыкновенно. Тогда она храбро произнесла первую пришедшую ей на умъ банальность.
        — Мишель, — сказала она, — могу я читать романъ Терье?
        — Какой, мой другъ? Терье написалъ большое число романовъ, — отвтилъ довольно сухо Мишель.
        Теперь не противъ Лангилля, но, вроятно, противъ себя самого, онъ былъ раздраженъ въ эту минуту, и это состояніе духа плохо настраивало его въ пользу другихъ.
        — Послдній вышедшій, — сказала снисходительно молодая двушка.
        — Ну?
        — Я васъ спрашиваю, могу ли я его читать; Колетта меня упрекаетъ, что я вообще не въ курс новинокъ.
        — Я не знаю, я его не читалъ.
        — Ахъ! это конечно достаточная причина.
        Мишель принялся вновь курить, устремивъ глаза на уже темный паркъ; черезъ нсколько минутъ Сюзанна начала вновь:
        — Вы знаете, Пепа больна?
        — Ваша лошадь? Да. Я ее даже осмотрлъ сегодня; это ничего.
        Новое довольно продолжительное молчаніе.
        — Мишель, я нахожу г-жу Рео очаровательной; чмъ боле я ее знаю, тмъ больше я ее люблю,
        — Ахъ! тмъ лучше.
        — Мы будемъ часто видться съ ними въ Париже, неправда ли? когда… когда мы будемъ женаты.
        — Съ кмъ?
        — Съ Рео.
        — Если вамъ будетъ угодно.
        Часы подвигались, но только часы, а не дла Сюзанны. Мишель долженъ былъ ухать. Смутно молодая двушка сознавала, что что-то въ отношеніяхъ между нею и ея женихомъ будетъ непоправимо разбито, если они разстанутся такъ, и она испытывала тоску.
        — Мишель, — сказала она вдругъ, длая надъ собой большое усиліе, — какъ вы были несправедливы къ этому бдному Лангиллю во время крокета!
        — У него страсть играть, а онъ не уметъ держать молотокъ, — отвтилъ съ убжденіемъ молодой человкъ, какъ будто бы выигрывать партіи въ крокетъ было однимъ изъ самыхъ важныхъ интересовъ его жизни.
        — Я этого не отрицаю, но намъ нуженъ былъ восьмой.
        — Основательная причина! Я бы взялъ два шара.
        — Послушайте Мишель, — сказала мягко молодая двушка, — сознайтесь, что крокетъ васъ вовсе не такъ интересуетъ, а вы были просто въ дурномъ расположенiи духа?
        Мишель съ нетерпніемъ бросилъ папиросу.
        — Сюзанна, мы уже поссорились изъ-за этого… Лангилля. Я согласенъ съ вами, что у меня былъ довольно глупый взрывъ гнва, но вы дурно поняли мои слова.
        — Пусть будетъ такъ; не будемъ спорить объ этомъ. Мн хотлось бы только, чтобы ни одно облако не существовало между нами изъ-за такой ничтожной причины, Мишель.
        — Сюзи, что мн было досадно, это то, что вы сказали, будто я ревную. Ревновать — мн, къ Лангиллю! Вотъ странная идея! Вы вдь врите, Сюзи, что я не ревновалъ къ Лангиллю? Къ тому же я вовсе не ревнивъ по природ, — окончилъ онъ безъ смущенія и въ этотъ моментъ почти вря тому, что говоритъ.
        — Однимъ словомъ, все забыто, не такъ ли? — сказала молодая двушка. — Друзья?
        — Друзья, Сюзи.
        Онъ взялъ и пожалъ руку, протянутую ему; такимъ образомъ разговоръ окончился такъ, какъ бы могъ начаться; но это все таки было не то же самое, и Сюзи это чувствовала, хотя она себя поздравила съ тмъ, что оказалась ловкимъ дипломатомъ.
        Размышленія Мишеля въ то время, какъ онъ возвращался пшкомъ въ башню Сенъ-Сильвера, были къ тому же мене всего оптимистическія. Они клонились къ тому плачевному заключенію, что Сюзанна и онъ ршительно не понимали другъ друга, и что всякое дйствительное согласіе между ними представлялось все мене и мене возможнымъ.
        О! какъ опасно оставаться идеалистомъ, несмотря ни на что! Въ продолженіе боле мсяца онъ представлялъ себ, что онъ наконецъ достигъ этого относительнаго счастья, состоявшаго въ спокойствіи, мирной привязанности, нжной интимности, къ которому онъ стремился. Сюзи конечно не была той женщиной, въ которую онъ могъ влюбиться, но одно мгновеніе ему казалось, что онъ нашелъ въ ней друга, прелестнаго, желаннаго „товарища“, о которомъ мечталъ. Прежде всего его очаровалъ этотъ изящный и ршительный умъ; затмъ въ одинъ вечеръ онъ видлъ свою невсту у изголовья умершей, полную смиренія, и онъ самъ почувствовалъ свое сердце столь эгоистичнымъ подл этого дтскаго сердца, широко раскрытаго для любви къ ближнему! Въ тотъ вечеръ волненіе, охватившее Мишеля, было глубокое, сильное… Но на слдующій день пришлось все таки убдиться, что молодая девушка, такъ нжно благодарившая его въ передней Кастельфлора, была та же, которая танцовала „skirt-dance“, не боялась при случа выкурить папироску, любила до безумія красивые туалеты и вальсы и которая никогда бы не согласилась выйти замужъ за человка безъ средствъ.
        Чтобы глубже проникнуть въ эту двойственность личности, Мишель хотлъ видть Сюзанну въ свт, онъ за ней тамъ наблюдалъ. Теперь онъ убдился: миссъ Севернъ была ршительно и прежде всего кокетка, маленькая дьявольская кокетка, которая до самозабвенія опьянялась своей собственной прелестью и тупоумной лестью окружавшихъ ее. Но если Мишель чувствовалъ мало симпатіи къ молодымъ эксцентричкамъ, то кокетокъ онъ ненавидлъ!
        Это было непобдимое отвращеніе. Онъ ими гнушался и изъ убжденія и инстинктомъ. Когда же онъ невольно далъ слегка почувствовать это, онъ удивилъ, нагналъ скуку на молодую двушку и… разв не усмотрла она въ этомъ ревность? Ревность — и къ Лангиллю… дурочка! Какъ она не поняла, что, если ея женихъ не могъ безъ возмущенія слушать салонную болтовню этого стараго чижа, то это было изъ принципа, изъ уваженія къ человку… Ревнуетъ! Сюзанна, вроятно, представляла себ, что, по примру Деплана и ему подобныхъ, онъ не могъ видть хорошенькаго личика, чтобы тотчасъ же изъ-за этого не потерять разсудокъ.
        Разсуждая все время такъ, Мишель приближался къ башн Сенъ-Сильвера, усталый отъ Сюзанны, усталый отъ себя самого. Ахъ! ужасно усталый! И онъ сожаллъ о своей ссор съ миссъ Севернъ и больше всего сожаллъ онъ о прежнемъ поко.
        Зачмъ убаюкивалъ онъ себя такими нжными иллюзіями тогда въ тиши деревни, сидя въ карет, мягко катившейся по дорог? Какіе нелпые планы создавалъ онъ, потому только, что впечатлительная двочка плакала на его плеч?
        Сюзанна — кокетка, — что ему до этого? Разв онъ не предполагалъ этого уже въ самомъ начал ихъ товарищескаго союза? Не была ли Колетта также кокеткой, и не покорился ли Мишель съ самаго начала тому, чтобы имть жену кокетку, легкомысленную и даже эксцентричную? Разв онъ, подобно другимъ, выбиралъ свою жену между многими? Нтъ, обстоятельства, глупый рокъ ему ее навязалъ.
        Итакъ, онъ предоставитъ Сюзанн поступать по своему, оставляя за собой право ршительно вмшаться только въ томъ случа, когда этого потребуетъ его достоинство. Но безпокоиться изъ-за втреницы, маленькой, неразумной, шальной особы, стараться ее перевоспитать… никогда, конечно!
        И только посл того, какъ Мишель, много разъ пробжавъ этотъ, все тотъ же, кругъ мыслей, счелъ себя вполн образумившимся, онъ ухалъ въ Парижъ, гд провелъ три дня.
        VII.
        Во время этихъ трехъ дней прогулки, визиты, обды слдовали такъ непрерывно другъ за другомъ, что Сюзи, едва успвавшая выспаться, не имла времени для размьішленій. Даже въ Кастельфлор большую часть ея свободнаго времени отнимала Колетта, которая не завязывала ни одной ленты, не посовтовавшись съ ней, или дти, которыхъ она обожала и чьи ласки и игры часто ее увлекали; другую часть времени она назначала для своего туалета, занимавшаго и озабочивавшаго ее тмъ больше, что ей удавалось чудо — быть хорошо одтой и до безконечности измнять видъ своихъ платьевъ, не тратя много денегъ.
        Въ утро четвертаго дня Колетта ршила пригласить Рео въ этотъ день къ обду, и Сюзанна, восхищенная этой мыслью, взяла на себя это порученіе, отказываясь по своему обыкновенію отъ провожатыхъ; сидя на высокой подушк экипажа, она сама, своими нервными и нжными руками, правила лошадьми.
        Когда миссъ Севернъ, тоненькая въ своемъ плать ампиръ, вышитомъ цвточками, открыла дверь гостиной Рео, ея щеки отъ поздки по полному свежести лсу разукрасились румянцемъ, и глаза ея блестли, какъ звзды, подъ большой шляпой, подбитой блымъ тюлемъ.
        — Изъ какой красивой картины начала столтія спустились вы, милая барышня? — спросилъ весело Жакъ Рео.
        — Льстецъ!
        Она протянула руку Жаку, отвчая ему улыбкой на его улыбку, затмъ она замтила Раймонда Деплана, двоюроднаго брата г-жи Сенваль, низко ей кланявшагося, и опять новое shake-hand [[32] Рукопожатіе.] съ улыбкой.
        Ея веселая улыбка изъ подъ этой свтлой шляпы, посылала какъ бы лучъ свта въ маленькую комнатку.
        — Какъ поживаетъ Тереза? — сказала она. — Нтъ, благодарю, я не сяду, я сейчасъ ду, но раньше узнайте причину моего утренняго визита: „г-нъ и г-жа Фовель просятъ г-на и г-жу Рео, м-ль Симону Шазе и г-на Поля Рео, сдлать имъ честь отобдать сегодня въ Кастельфлор“… безъ церемоніи, само собой разумется, да и напрасно объ этомъ говорить: неправильная форма приглашенія это достаточно доказываетъ. Но въ деревн, какъ въ деревн! Вы не отвчаете?
        Жакъ колебался.
        — Ваше приглашеніе ужасно соблазнительно, м-ль, и однако я боюсь, что намъ нужно будетъ отказаться отъ удовольствія его принять.
        — Почему же?
        — М-ль, мы обдали въ пятницу въ Шеснэ, въ Кастельфлор въ субботу, въ воскресенье у Рьежъ, а въ понедльникъ мы имли удовольствіе принимать нашихъ друзей у себя, ну а сегодня вторникъ!
        — Въ деревню здятъ для отдыха, — замтилъ философски Депланъ.
        — По крайней мр съ такимъ похвальнымъ намреніемъ, продолжалъ г-нъ Рео, и вотъ почему, сударыня, я боюсь, что было бы очень неблагоразумно для Терезы и Симоны вызжать еще и сегодняшній вечеръ. Увы! моя отвтственность, какъ главы семьи, обязываетъ меня быть очень откровеннымъ.
        — Черезчуръ даже, сударь! Но я повидаюсь съ Терезой, и если она откажется, я съ вами поссорюсь.
        Когда миссъ Севернъ направлялась къ двери, она повернула голову въ сторону Раймонда Деплана, разсматривавшаго ее очень внимательно, что ее однако ни мало не смутило.
        — Мы получили приглашеніе отъ г-жи Сенваль. Какая восхитительная идея этотъ балъ, зеленый и „mauve“! Я безумно ему рада!
        — „Mauve“ — туалеты молодыхъ женщинъ, свтло-зеленый — туалеты молодыхъ двушекъ, зеленые и „mauve“, цвты, декорирующіе гостиныя; зеленый и „mauve“ — котильонъ!
        — Ахъ, будетъ котильонъ! — сказала опять съ восхищеніемъ Сюзанна.
        — Восхитительный котильонъ, м-ль, я могу тмъ боле говорить о немъ со знаніемъ дла, что мн выпадаетъ пріятная обязанность вести его съ моей кузиной Маргаритой.
        — Боже мой! какъ это должно быть интересно вести котильонъ, — воскликнула Сюзанна съ такимъ искреннимъ порывомъ, что оба мужчины разсмялись.
        — О! — сказалъ Депланъ, — если бы я могъ выбирать свою помощницу! Такъ какъ я этого не могъ, не окажете ли вы честь предоставить мн первый вальсъ, вашъ первый вальсъ.
        — Охотно.
        Затмъ Сюзанна слегка поклонилась и, грозя пальцемъ г-ну Рео, бросившемуся сопровождать ее къ Терез:
        — Оставайтесь, оставайтесь, я знаю дорогу, — сказала она. — Я хочу поговорить съ Терезой совсмъ одна! До свиданія, сударь!
        Но г-жа Рео дала почти такой же отвтъ, какъ ея мужъ.
        — Четыре дня сряду и при томъ, когда мы ведемъ эту жизнь въ продолженіе двухъ мсяцевъ. Вдь это ужасно, моя дорогая! Мы ужъ только что отвтили отказомъ г-ну Деплану, приглашавшему насъ отъ имени г-жи Сенваль. Какъ это тяжело вызвать такимъ образомъ неудовольствіе всхъ своихъ друзей, ваше и Колетты въ особенности, Сюзанна!
        — Колетта будетъ мной очень недовольна, я васъ предупреждаю; она меня побранитъ.
        — Разв когда нибудь кто нибудь могъ васъ бранить?
        — Ахъ, моя дорогая, конечно; есть лица, которыя меня бранятъ, возьмите хотя бы Мишеля!
        — О! вотъ чему я не врю.
        — Вы ошибаетесь, Мишель бываетъ очень сердитый. Вы вдь его видли съ Лангиллемъ!
        — Да, врно! Кстати, что съ нимъ, съ этимъ бднымъ Лангиллемъ?
        — Съ нимъ ничего… впрочемъ, я не знаю. Мишель очень странный, онъ ненавидитъ людей такъ, изъ причуды. Такъ напримръ, онъ не находитъ достаточно презрнія, когда говоритъ о своемъ друг Деплан.
        — О! послушайте, откровенно говоря, Сюзанна, это меня удивляетъ, что г-нъ Депланъ когда либо могъ быть другомъ г-на Тремора; онъ такое ничтожество!
        — Ничтожество? — сказала снисходительно молодая двушка… — О! онъ не орелъ, но онъ смшной, онъ меня забавляетъ. У него видъ, когда онъ говоритъ глупости, спокойный, невозмутимый, точно грузный черный котъ, котораго я такъ люблю.
        — Сюзанна, сознайтесь, что онъ вами очень восхищается и говоритъ вамъ кое-что объ этомъ?
        — Можетъ быть! Что подлаешь? Есть люди гораздо боле умные, чмъ Депланъ, и съ которыми мн скучно.
        — Вы немножко… не кокетка ли, Сюзи?
        Миссъ Севернъ опустила свои длинныя рсницы и, смотря въ сторону, вздохнула.
        — Это развлекаетъ.
        — А если изъ-за этого г-нъ Треморъ не любитъ г-на Деплана?
        — Не любитъ! Не любитъ боле, моя дорогая! Ба! Онъ его вновь полюбитъ. Не стать же мн неучтивой, чтобы нравиться Мишелю!… Ахъ! если бы я поворачивалась спиной ко всмъ тмъ, кто меня раздражаетъ. Къ г-ж де Лоржъ, напримръ!
        — Ее можно не замчать.
        — Но вдь это бьющая на эффектъ, нахальная, плохо воспитанная особа! Она считаетъ себя красивой, а накрашена и носитъ парики! Я не понимаю, какъ Колетта можетъ принимать эту женщину… А Мишель находитъ ее остроумной!
        — Я не вполн понимаю, когда рчь идетъ объ ея ум, причемъ тутъ парикъ?
        — Да, да; о! она меня возмущаетъ!
        И Сюзи прикусила губу, теребя ручку своего зонтика.
        — Но, Тереза, моя прелесть, я здсь вовсе не затмъ, чтобы говорить объ этой ужасной г-же де Лоржъ. Вы должны быть у насъ сегодня вечеромъ.
        Молодая двушка удвоила свои просьбы, но Тереза отвчала по прежнему своимъ кроткимъ голосомъ:
        — Жакъ такъ сказалъ, Жакъ предпочитаетъ!…
        — Вы ему, значить, повинуетесь слпо, вашему Жаку? — воскликнула миссъ Севернъ, истощивъ вс доводы.
        — Слпо? О! какъ сказать… только я не люблю ему противорчить.
        — Это нехорошо, что вы балуете его такъ. Вотъ вамъ мой совтъ, моя милая Симона, — объявила Сюзи, цлуя дружески вошедшую м-ль Шазе. — Не выходите замужъ; когда выходишь замужъ, нельзя больше длать того, что хочешь.
        Двушка засмялась милымъ застнчивымъ смхомъ:
        — О! Сюзанна, мой мужъ и я, мы будемъ всегда желать одного и того же.
        — Мой мужъ и я! Какъ вамъ нравится эта маленькая двочка! — сказала Сюзанна, гордившаяся своими 22 годами. — Вы ужъ думаете, Симона, о вашемъ муж?
        — Да, иногда, — отвтила Симона, красня.
        И она была такъ прелестна, со своимъ очень юнымъ, почти дтскимъ видомъ, своей длинной косой, лукавой и простодушной улыбкой, удивленными глазами, красиво отражавшими ея чистую душу!
        Когда Сюзанна, уносимая маленькими пони, очутилась на дорог въ Кастельфлоръ, въ ея ум немедленно всплыли подробности визита, только что ею сдланнаго, и при этомъ она почувствовала такую досаду, въ которой едва ли могла спокойно разобраться.
        — Г-нъ Рео смшной! Не досыпать четыре ночи подъ рядъ. Экая невидаль! Вотъ уже 8 вечеровъ, что Колетта и я, мы засыпаемъ посл 2-хъ часовъ; и эта Тереза, которая на все твердитъ аминь! Можно право, подумать, что ей ничего не стоитъ оставаться дома, когда другіе веселятся… Кто знаетъ? Можетъ быть она даже въ восторг, что можетъ провести лишній вечеръ съ глазу на глазъ со своимъ Жакомъ!
        И, видимо раздраженная, миссъ Севернъ обнаружила свое неудовольствіе слишкомъ рзкимъ ударомъ кнута по лоснящемуся крупу пони.
        — Меня приводитъ въ восторгъ этотъ балъ у Сенвалей, — перескочила она на новый предметъ. — Онъ очень милый, этотъ Депланъ, что тамъ ни говори о немъ Тереза… Немного бьющій на эффектъ? Ба! кто въ него броситъ за это камнемъ? Это врно, что онъ меня находитъ красивой… Еще многіе другіе находятъ меня красивой… Я позволяю собой любоваться! Тереза называетъ это кокетствомъ! Она можетъ объ этомъ легко говорить, Тереза, со своимъ мужемъ, который отъ нея въ восторг. Я убждена, что Жакъ ей больше говоритъ комплиментовъ, чмъ Депланъ, Понмори и „tutti guanti“ [[33] и всякiе другiе] мн! Мишель, неужели онъ ревнуетъ меня ко всмъ этимъ людямъ?… Разв ревнуютъ, когда не любятъ?… А Мишель меня не любитъ, о, нтъ!… Я его тоже не люблю… но я не ревную.
        Маленькія лошадки бжали съ трудомъ по колеямъ, покрытой дерномъ дороги. Сюзанна пустила ихъ шагомъ.
        Солнце проникало сквозь листья, освщая весь лсъ, согрвая сырой мохъ и цвты, росшіе въ тни. Мягкій втеръ разносилъ по воздуху терпкое и крпительное благоуханіе.
        — Странно! — продолжала думать молодая двушка. — Тереза ведетъ самое скромное существованіе; постоянно, я это прекрасно вижу, ей приходится экономить на масс вещей, отказывать себ то въ томъ, то въ другомъ, и однако, я никогда не встрчала боле счастливаго лица, чмъ у нея. Да, у нея всегда счастливый видъ!… Для нея не лишеніе отказаться отъ обда Колетты!…
        Лошади казались такими уставшими, что Сюзанна остановила ихъ совсмъ и, держа небрежно вожжи, дозволила имъ щипать траву по краю дороги.
        — Какъ легко замтить, что г-нъ Рео обожаетъ Терезу! О! по тысяч вещей… Я убждена, что вс должны думать, что Мишель меня не любитъ… Мн хотлось бы знать, какой бы онъ былъ, что бы онъ мн сказалъ, Мишель, если бы… если бы онъ меня любилъ.
        Отъ легкаго шелеста листьевъ пони насторожили уши.
        — Ну, ну, вы, трусишки! — сказала молодая двушка.
        — Вы, сударыня, я бьюсь объ закладъ, приняли меня за Лсного Робина?
        При этихъ словахъ, весело брошенныхъ среди окружающаго безмолвія, миссъ Севернъ повернулась и увидла Поля Рео, смявшагося отъ всей души. Въ одной рук онъ держалъ карандашъ, въ другой листъ бумаги, покрытый каракулями и помарками. Былинки мха зацпились за его свтлое платье.
        Это былъ высокій, смуглый молодой человкъ, немного худощавый, съ чмъ-то неистребимо парижскимъ въ манерахъ. Подъ его очень выхоленными усами обрисовывался ротъ, со слегка насмшливыми углами, но выраженіе ласковой доброты смягчало стальной цвтъ его срыхъ глазъ.
        — Не бойтесь бса, онъ такой добрый малый! — просилъ этотъ обольстительный взглядъ въ соединенiи съ мальчишеской улыбкой.
        „Бсъ“^^натворилъ уже немало сумасбродствъ, но они не испортили ни честное сердце, бившееся въ груди Поля Рео, ни извратили здравый умъ, свтившійся въ его глазахъ.
        Ни застнчивый, ни фатъ, ни скромный, ни тщеславный, братъ Жака зналъ хорошо свои хорошія качества, такъ же какъ и свои недостатки; не заботясь особенно, чтобы выставлять напоказъ одни, такъ же, какъ не стараясь скрыть другіе, онъ наивно добивался симпатіи и снисходительности и встрчалъ ихъ почти повсюду.
        Въ Канн, очарованный свжей красотой молоденькой американки и немного поощряемый ея независимыми манерами, онъ тотчасъ же счелъ своимъ долгомъ ухаживать за ней по всмъ правиламъ; затмъ въ одинъ прекрасный день Сюзи засмялась ему въ лицо, и они стали лучшими въ свт друзьями.
        Когда Поль встртилъ миссъ Севернъ въ Ривайер у Колетты и узналъ о ея помолвк, онъ ее искренно поздравилъ, съ горячей похвалой Тремору на устахъ:
        — Вотъ бракъ, который я одобряю и благословляю своими почтенными руками! Какъ глупъ Ларошфуко, когда говоритъ, что не бываетъ очаровательныхъ браковъ!
        Дружба, начавшаяся въ Канн, укрпилась, свободная на этотъ разъ отъ всякой задней мысли. Поль часто судилъ обо всемъ вкривь и вкось. Сюзанна смялась надъ его выходками. Было невозможно относиться строго къ этому веселому малому. Его любили за его импульсивность, нсколько безрасудную и даже за его проказы, въ которыхъ онъ чистосердечно признавался.
        — Ну! — воскликнула молодая двушка, которую развеселило его внезапное появленіе. — Похоже, что вы валялись въ сн и… Боже мой! вы имете видъ ходячей элегіи!… Ужъ не спустились ли вы ненарокомъ съ Парнаса?…
        Онъ опустилъ глаза, какъ виновный.
        — Увы! милая барышня, никакая глупость съ моей стороны не должна васъ удивить!
        — Вы влюблены, я бьюсь объ закладъ?
        — Именно, сударыня; влюбленъ, какъ я еще никогда не былъ въ моей жизни!
        — Бдный юноша, я вамъ сочувствую! и я убждена, что ужъ по крайней мр двадцатый разъ вамъ случается быть влюбленнымъ до такой степени… съ тхъ поръ, какъ вы находитесь въ безразсудномъ возраст.
        — Не смйтесь! сей разъ я въ состояніи умереть отъ этого.
        — О! я хотла бы, напримръ, это видть.
        — Слишкомъ любезно, но вы напрасно насмхаетесь, это очень серьезно.
        — Я сознаюсь, что сиптомы тревожные. Сколько псенъ въ вашей поэм?
        — Это не поэма, барышня, это сонетъ, — отвтилъ съ достоинствомъ Поль. — Къ несчастью, сонеты обыкновенно состоять изъ 14 стиховъ, а я нашелъ всего только 4. Итакъ, съ 8 часовъ утра я за работой. Эти 4 стиха, составленные въ два часа, почти доказываюсь, что мн не хватаетъ способностей.
        Миссъ Севернъ смялась очень непочтительно.
        — Два часа! но уже около 12-ти. Слдовательно — четыре часа. Въ часъ по одному стиху! Это многообщающе.
        — Двнадцать? ахъ, проклятіе! — простоналъ Поль, схватившись за голову. — Я долженъ завтракать у г-на Ланкри. Г-жа де Лоржъ състъ меня, когда я явлюсь… къ десерту, конечно!
        — А!… А! г-жа де Лоржъ. Значить сонетъ?…
        — Ахъ! Боже, нтъ, м-ль! Но какъ я хорошъ!
        Видъ молодого человка быль такъ забавно печаленъ, что Сюзи задыхалась отъ смха.
        — Я проду въ 50 метрахъ отъ г-на Ланкри. Хотите, чтобы я васъ спустила у перекрестка? — спросила она вжливо, немного успокоившись отъ своего смха.
        — Хочу ли я? Съ наслажденіемъ! Но посмотрите на меня, можно сказать, что я спалъ на сновал.
        — Ба! вы закатите глаза съ рыбьимъ выраженіемъ и скажете самымъ нжнымъ голоскомъ какую нибудь глупость; вдь г-жа де Лоржъ нетребовательна.
        Поль слегка стряхнулъ свою куртку, желая освободиться отъ злополучной травы, затмъ, посл минутнаго колебанія слъ въ маленькій экипажъ подл молодой двушки.
        — Не хотите ли, я буду править?
        — Нтъ, я люблю сама, — отвтила она, дотрагиваясь до пони, которыя ринулись, полныя рвенія,
        — Итакъ, что вы мн разскажете, молодой поэтъ?
        Поль, казалось, собирался съ мыслями:
        „Ваши глаза не говорятъ… о! неужели имъ нечего сказать,
        „Когда, спокойные и кроткіе, они встрчаются съ моими?
        „Я слышу ваше пніе, я вижу вашу…
        — Улыбку, само собой! Нтъ, видите ли, стихи терпимы, только когда они хороши.
        — О!…
        — Она блондинка?
        — Нтъ.
        — Брюнетка?
        — Да.
        — А!… но я плохо начала… Это свтская женщина? — продолжала она съ непоколебимымъ апломбомъ.
        — О! сударыня, — воскликнулъ молодой человкъ со смшно-негодующимъ тономъ.
        — Да или нтъ?
        — Это свтская молодая двушка, сударыня.
        — Молодая двушка? Вы, значитъ, на ней женитесь.
        — Увы!
        — Какъ, увы?
        — Увы, мн отказываютъ!
        — Ба!… это меня не удивляетъ.
        — Очень благодаренъ.
        — Она въ Ривайер?
        — Да, сударыня.
        — Высокая?
        — О! нтъ!
        — Тогда, это не м-ль Рьежъ… Она, вы говорите, маленькаго роста?
        — Да.
        — Это не Маргарита Сенваль?
        — Нтъ.
        — А!… а!… Вы говорите брюнетка?… Хорошенькая?
        — Восхитительная!…
        — Милая?
        — Игрушка!
        — Шестнадцати лтъ?
        — Совершенно врно!
        — Я угадала. Это Симона.
        Поль испустилъ глубокій вздохъ.
        — Да, сударыня, это Симона.
        — Ну, тмъ лучше! Было бы такъ мило, если бы вы на ней женились!
        — О! Я прекрасно знаю, что это было бы очень мило! Но вы не знаете Жака!
        — Въ чемъ онъ васъ упрекаетъ? За ваши проказы? — сказала Сюзи, продолжая свой допросъ съ той же откровенностью.
        — Въ особенности за мою праздность. Онъ думаетъ, съ нкоторымъ основаніемъ, что, если бы у меня было постоянное и серьезное занятіе, у меня не было бы времени на глупости. Поэтому я ему общалъ, что буду работать, но онъ хочетъ подобно ом неврному, сначала увидть, а затмъ увровать. А это меня совсмъ не ободряетъ… Сюда также примшалась эта исторія съ англичанкой! — пробормоталъ Поль, какъ бы проговариваясь.
        — Какой англичанкой?
        — Англичанкой, которую я въ прошлую зиму похитилъ, сударыня. Это было дозволенное похищеніе, мы должны были повнчаться.
        — И подломъ! Что за странная, однако, мысль, похитить англичанку!… Какъ же окончилось ваше похожденіе?
        — Очень просто. Пенелопа — ее звали Пенелопой — и я, мы поняли, что нашимъ характерамъ не хватало гармоніи… тогда мы трогательно распрощались, и она вернулась на свой островъ… Только Жакъ провдалъ объ этой, увы! довольно свжей, исторіи. Онъ меня назвалъ Донъ-Жуаномъ, Ловеласомъ и т. д… и когда мсяцъ тому назадъ, я ему признался въ своей любви къ его невстк…
        — Онъ веллъ вамъ убираться прочь?
        — „Каинъ, что ты сдлалъ со своей англичанкой?… Никогда, никогда, слышишь ли, не отдамъ я теб этого ребенка, пока не увижу тебя за серьезнымъ занятіемъ… а если ты осмлишься ей сказать только одно слово о твоихъ чувствахъ, я тебя больше на порогъ къ себ не пущу…“ Разв я, однако, не достаточно несчастливъ, миссъ Сюзи? — сказалъ молодой человкъ, внезапно мняя тонъ.
        Миссъ Сюзи посмотрла на него съ истиннымъ состраданіемъ, смшаннымъ съ тмъ интересомъ, которое пробуждаетъ даже въ наимене романтической женщин самая банальная любовная исторія.
        — Вы мн поможете? — спросилъ Поль, — вы вступитесь за меня?
        — Отъ всего сердца, если я смогу и если вы будете вести себя хорошо.
        — Примрно, вы увидите; я имю шальной видъ и говорю глупости, это привычка; но я искрененъ, увряю васъ. Эта маленькая Симона меня преобразила. Ахъ! если бы я могъ весь день думать, что ея улыбка ждетъ меня дома, я вамъ клянусь, что я былъ бы способенъ серьезно трудиться, кто знаетъ, можетъ быть достигнуть извстной цли. У меня не было бы другого стремленія, другого желанія, другой мечты на свт: она! всегда она!… Но мн не врятъ.
        Сюзанна слушала, невольно смущенная; у нея оставались еще слды прежняго раздраженія.
        — Ршительно, эти влюбленные несносны! — подумала она.
        Однако, ей было жаль этого бднаго Поля и конечно ей бы хотлось помочь ему, насколько это было въ ея власти.
        Подъзжали къ перекрестку. Онъ сошелъ,
        — Вы моя добрая фея, миссъ Сюзи. Благодаря вамъ, г-жа де Лоржъ будетъ боле снисходительна. До скораго свиданія… Ахъ! еще послдняя просьба! Вы не откроете, не правда ли, моего секрета Мишелю?
        — Почему?
        — О! потому что я его знаю, Мишеля. Онъ будетъ непремнно на сторон Жака. „Работай, мой милый или утшься. Отъ любви не умираютъ, поврь мн…“
        И молодой человкъ добавилъ, обвивая Сюзи взглядомъ такого наивнаго восхищенія, что не было возможности на него сердиться.
        — Ему легко говорить, Мишелю!
        VIII.
        — Какой онъ втреный и сумасшедшій, этотъ Поль, но какой онъ забавный! — думала Сюзи, пуская опять своихъ пони. — Я убждена, что онъ очень любитъ Симону… А она… покраснла, когда я ее спросила, думаетъ ли она изрдка о своемъ будущемъ муж?… Вотъ еще двое, которые любятъ другъ друга, поженятся и будутъ счастливы, какъ Жакъ и Тереза!…
        Лошади остановились сами собой.
        Сюзанна знала, что Мишель долженъ былъ вернуться наканун съ вечернимъ поздомъ; однако она была немного поражена, видя, что онъ ждалъ у подъзда Кастельфлора, къ тому же съ довольно суровымъ лицомъ.
        — Здравствуйте, — сказала она, посл минутнаго удивленія, беря руку, которую ей подавалъ Треморъ, чтобы помочь спуститься, и такъ весело, что онъ не осмлился тотчасъ же дать волю своему дурному настроенію.
        Въ гостиной, куда онъ послдовалъ за миссъ Севернъ, онъ вознаградилъ себя за эту сдержанность.
        — Когда откажетесь вы отъ этой привычки выходить одной, которая мн ненавистна?
        — Ну, а мн дорога! — возразила она съ большимъ спокойствіемъ, снимая передъ зеркаломъ свою хорошенькую блую шляпку.
        — И вы къ тому же запоздали, Колетта безпокоилась.
        Сюзи повернулась, еще растрепанная, со своей шляпой въ рук.
        — А вы?
        — Я также, конечно. Я здсь уже три четверти часа.
        Молодая двушка не отвтила и прошла въ столовую, гд г-нъ Фовель, Колетта и дти сли ужъ за столъ.
        — Прошу извиненiя, — сказала она, идя на свое мсто.
        — Это мы должны передъ вами извиниться, — воскликнулъ г-нъ Фовель; Низетта стонала отъ голода. Вы опоздали всего на 10 минутъ. Теперь безъ двадцати часъ.
        — Что тебя такъ задержало, милочка? — спросила Колетта, между тмъ какъ Мишель принялся молча и нехотя за ду.
        Сюзанна смялась.
        — Сначала я немного увлеклась и забыла время, нужно въ этомъ сознаться. А затмъ, это цлое приключеніе. Я подобрала на дорог Поля Рео и отвезла его къ г-ж де Лоржъ… Онъ тамъ завтракалъ.
        Мишель рзко положилъ свою вилку.
        — Вы посадили Поля Рео въ вашъ экипажъ?
        — Конечно, въ мой экипажъ.
        — Ахъ! Вы находите естественнымъ, чтобы молодая двушка разъзжала въ сопровожденіи молодого человка.
        Плохо сдерживаемый гнвъ дрожалъ въ его голос.
        — Въ Америк это постоянно длается, и репутація молодой двушки тамъ вещь настолько серьезная и священная, что не зависитъ отъ боле или мене точнаго соблюденія идіотскихъ условностей! — отвтила Сюзанна тмъ же тономъ.
        — Мы не въ Америк.
        — Послушайте, успокойтесь же! — сказалъ г-нъ Фовель, который, однако, не могъ удержаться отъ смха.
        — Говорить спокойно, — воскликнула Сюзи, — когда онъ…
        — Не сердитесь, моя дорогая кузиночка, — продолжалъ адвокатъ. — Въ теоріи вы правы, но на практик Мишель тоже не неправъ… Если вы поразмыслите немножко, вы согласитесь со мной.
        Сюзи успокоилась, и Мишель смотрлъ въ сторону окна съ видомъ жертвы.
        — Ну, что же, Рео прідутъ? — спросила Колетта, чтобы перемнить разговоръ.
        — Рео не прідутъ. Вотъ уже 4 дня, что они поздно ложатся, и Жакъ боится, чтобы Тереза не очень утомилась.
        — Это безсмысленно, — отрзалъ Мишель, которому въ этотъ часъ ршительно недоставало снисходительности.
        — Безсмысленно! — повторила Сюзи, гнвъ которой, едва успокоившійся, вновь вспыхнулъ. — Безсмысленно, что мужъ думаетъ о здоровь жены?
        — Да, въ данномъ случа, безсмысленно.
        — Это голубки, что жъ ты хочешь! — замтилъ г-нъ Фовель, накладывая себ салатъ.
        — Уже шесть мсяцевъ, какъ они женаты, уже время мн кажется…
        — Перестать ворковать? — продолжалъ г-нъ Фовель, принявшійся мирно сть свой салатъ. — Я жду твоего испытанія, мой милый. Посмотримъ, не будешь ли и ты ворковать, какъ другіе.
        — Я не думаю, нтъ… — возразилъ Мишель себ въ бороду.
        Кровь залила все лицо Сюзи, и дв слезы ярости наполнили ея глаза, но усиліемъ воли она ихъ удержала и голосомъ преувеличенно спокойнымъ сказала:
        — Депланъ былъ у Рео.
        — Вы не можете сказать: господинъ Депланъ? — сказалъ еще Мишель.
        — О! какъ хотите! я только что сказала: Жакъ, не приводя васъ, кажется, въ негодованіе.
        — Да, но это было не то же самое, — замтилъ г-нъ Фовель своимъ добрымъ, отечески примирительнымъ голосомъ.
        — Итакъ, я видла господина Деплана, говорившего мн о бал.
        — Ахъ! въ самомъ дл! — воскликнула Колетта, въ высшей степени заинтересованная.
        — Это будетъ восхитительно, Колетта!
        Он начали разговоръ о платьяхъ „мовъ“ и зеленыхъ, между тмъ какъ г-нъ Фовель занялся Восточнымъ вопросомъ.
        Посл завтрака, когда Сюзанна взялась за шляпу, объявляя Колетт о своемъ намреніи пойти посидть на берегу рки, Мишель, который чувствовалъ нкоторое угрызеніе совсти, не столько изъ-за упрековъ, сдланныхъ имъ, сколько изъ-за формы, въ которую онъ ихъ облекалъ, попросилъ почти любезно позволенія у молодой двушки сопровождать ее.
        Медленно спустились они подъ деревьями къ Серпантин. Мишель, казалось, забылъ свое неудовольствіе; онъ разсказывалъ о квартир, осмотрнной имъ въ квартал Марбефъ и которая, казалось, соединяла вс желанныя условія для ихъ будущаго жилища, о разговор, бывшемъ у него съ его обойщикомъ, о скульптурныхъ украшеніяхъ для столовой, виднныхъ имъ у Бенгъ. Разговоръ страстно интересовалъ Сюзанну. Ея природный, но мало развитой художественный вкусъ, любовь къ изящнымъ и тонкимъ вещамъ, направлялся до сего времени чмъ-то въ род инстинкта; ей доставляло удовольствіе слдить за Мишелемъ въ области общихъ сужденій, понимать то, что она чувствовала, изучать то, что она угадывала, и подкрплять свои личные вкусы его познаніями.
        На краю спуска они услись на скамейку. Отъ Серпантины, протекавшей съ шумомъ у ихъ ногъ, вяло свжестью. Камыши съ коричневыми метелками, зеленовато-срыя ивы окаймляли противоположный берегъ.
        Въ очень прозрачной вод, дававшей возможность видть дно, покрытое булыжникомъ молочно благо, какъ жемчугъ, цвта, плавали во всхъ направленіяхъ рыбы, спускавшіяся до дна или подымавшіяся на поверхность воды; изрдка та или иная появлялась въ солнечныхъ лучахъ, и тогда он сверкали серебромъ. Сюзанна рисовала кончикомъ зонтика узоры на песк, а Мишель съ разсяннымъ и хмурымъ взглядомъ уставился прямо передъ собой. Молодая двушка прервала на минуту свое занятіе и стала смотрть по направленію его взгляда. Ей видимо было нужно что-то сказать, но она колебалась. Можетъ быть, Мишель былъ единственнымъ человкомъ, къ которому она не всегда осмливалась обратиться съ приходившими ей на умъ словами, не обдумавъ заране ихъ значенія.
        — Мишель, — сказала она наконецъ, — думаете ли вы иногда о той особ… той женщин, которая причинила вамъ столько горя?
        Мишель вздрогнулъ, но вскор отвтилъ съ большимъ спокойствіемъ.
        — Нтъ, я больше о ней не думаю. Я вамъ уже сказалъ, что эта любовь была большимъ безуміемъ и что я отъ нея излчился.
        Она замолчала, затмъ, также застнчиво:
        — Мишель, она была очень хороша?
        Мишель посмотрлъ на свою невсту съ насмшливой улыбкой.
        — Почему вы мн задаете этотъ вопросъ?
        — Такъ себ, изъ любопытства.
        — Если бы я вамъ отвтилъ, что она уступала вамъ, что бы вы отъ этого выиграли?
        — Я уврена, что она была очень хороша, гораздо лучше меня, — пробормотала Сюзанна, не подымая глазъ. — И вы ее любили страстно, не такъ ли?
        — Да, страстно, — повторилъ онъ неопредленно. — Я вамъ буду очень благодаренъ, если вы забудете эту исторію, какъ я самъ ее забылъ.
        И посл минуты молчанія, стараясь улыбнуться, онъ продолжалъ:
        — Такъ какъ вы длаете намеки на мое прошлое, у меня почти является желаніе разспросить васъ немного о вашемъ; вы сами не романтичны, не сантиментальны, это установлено, но я убжденъ, что ваша помолвка привела въ отчаяніе много людей.
        — Этихъ двухъ господъ, сдлавшихъ мн предложеніе эту зиму? Помните, я вамъ разсказывала. Я вижу только ихъ. И право, я не особенно довряю постоянству этого отчаянія.
        — Но, въ Америк, вдь за вами ухаживали?
        Онъ смялся, но его внимательный взглядъ не соотвтствовалъ шутливому тону.
        — Ахъ! натурально, флирты, но вовсе не такъ много, какъ вы думаете! У меня были друзья детства, обходившіеся со мною скоре, какъ съ товарищемъ, чмъ какъ съ возлюбленной.
        — И никто не длалъ вамъ предложенія?
        Лицо молодой двушки освтилось и прозвенла цлая гамма смха, отражаясь въ вод.
        — Негоціантъ изъ Новаго Орлеана. О! Какая у него была смшная голова, Мишель! Онъ не нравился ни дяд Джону, ни мн… А затмъ, когда мн было 8 или 10 лтъ, кажется, я знала одного очень миленькаго маленькаго мальчика, желавшаго быть всегда моимъ мужемъ, потому что его занимало играть съ моими куклами.
        — И это все?
        Сюзанна подняла свой ясный взглядъ.
        — Ну, да, — сказала она. — Какъ вы только что сказали, я не сантиментальна, какъ вс американки.
        Мишель слегка нахмурилъ брови.
        — Можетъ быть объ этомъ слдуетъ жалть! — сказалъ онъ.
        — Да!
        — Если бы васъ кто-нибудь тамъ нжно любилъ, можетъ быть вы были бы тронуты этимъ чувствомъ? Освобожденная отъ вашего общанія, такъ какъ ваша бабушка желала только вашего счастья, вы вышли бы замужъ въ Филадельфіи и… это было бы лучше.
        Сюзи выпустила неожиданно зонтикъ, упавшій, задвъ деревянную скамейку.
        — Почему? — спросила она, задыхаясь.
        — Вы были бы боле счастливы, я думаю и…
        — И вы также, не правда ли?
        — Я этого не говорилъ! — воскликнулъ онъ горячо.
        Она поднялась, не отвчая.
        — Здсь солнце, — сказала она, наклоняясь, чтобы поднять зонтикъ, который Мишель и не думалъ поднимать, — я ухожу.
        Но онъ послдовалъ за ней, взволнованный.
        — Клянусь вамъ, что я не хотлъ вамъ этого сказать, — повторялъ онъ. — Я думалъ только о васъ.
        Онъ заставилъ ее остановиться, и схвативъ ея об руки:
        — Сюзанна, — сказалъ онъ повелительно, — я хочу, чтобы вы мн врили!
        — Я вамъ врю, — отвтила она холодно. — Пустите меня, Мишель; Колетта ждетъ гостей, мн нужно одться.
        Будуаръ Колетты, отдлявшій въ 1-мъ этаж комнату молодой женщины отъ комнаты Сюзанны, былъ пустъ, но Сюзанна и не искала своей кузины. Чувствуя тяжесть въ голов, она быстро вынула черепаховыя шпильки, придерживавшiя прическу, и ея волосы разсыпались по плечамъ.
        Когда она машинально бросила взглядъ въ зеркало, она увидла дв слезинки, катившіяся вдоль ея щекъ, и вытерла ихъ со злобой.
        — Мн это безразлично, впрочемъ!… Онъ несправедливъ, золъ, пустъ!… Я смюсь надъ этимъ!… Разв я ему говорила, что я несчастлива? просила меня сопровождать въ садъ?… И эта гордость! Онъ счастливъ, я нтъ! это возмутительно; бывають дни, когда это выше моихъ силъ, я его ненавижу!
        Слезинки слдовали одна за другой, боле частыя и вмст съ этимъ возрастало раздраженіе Сюзи. Имть красные глаза, когда нужно принимать гостей, это никогда не бываетъ особенно пріятно; затмъ Колетта будетъ спрашивать объясненія, а Мишель будетъ торжествовать, затмъ скоро можетъ явиться горничная. И при этой мысли бдная жертва закрылась своими волосами и терла ими свои глаза до боли.
        — Злой, злой, злой! — повторяла она.
        Но постучали въ дверь.
        — Могу я войти, Колетта?
        Боже! голосъ Мишеля! У Сюзанны явилось желаніе убжать, но гордость пригвоздила ее къ мсту; и бросивъ свой маленькій носовой платокъ на столъ:
        — Войдите, — отвтила она съ совершеннымъ спокойствіемъ, забывъ о своихъ растрепанныхъ волосахъ.
        — Я думалъ найти Колетту, — объяснилъ молодой человкъ. — Я хотлъ съ ней попрощаться, я ухожу, и затмъ я хотлъ взять одну изъ новыхъ книгъ.
        Сюзанна приняла непринужденный видъ:
        — Вотъ тутъ на стол, смотрите.
        — Читали ли вы которую-нибудь изъ нихъ?
        — О! я, — я читаю такъ мало романовъ!
        Мишель взялъ наудачу книгу.
        — До свиданія, — сказала молодая двушка, — у меня осталось только время переодться.
        Уже она была у двери, когда Мишель произнесъ вопросъ, банальность котораго его почти стсняла:
        — Какое наднете вы платье?
        Сюзанна казалась удивленной.
        — …Мое платье „мовъ“.
        Онъ колебался немного, затмъ:
        — У васъ сегодня немного утомленные глаза… немного красные…
        — Красные глаза? ничуть! Почему вы хотите, чтобы у меня были красные глаза?
        — Я не знаю, я констатирую фактъ. Можетъ быть у васъ покраснли глаза отъ пыли. Вы вдь правили сегодня утромъ по пыльной дорог.
        — Конечно! Я безобразна, значитъ? Это забавно!
        У Мишеля появилась невольная улыбка.
        Со своими распущенными волосами, не особенно длинными, но вьющимися, обрамлявшими ея молодое лицо, у нея былъ видъ очаровательнаго маленькаго пажа.
        — Ахъ, нтъ! — возразилъ онъ лаконически.
        И онъ вернулся къ ране прерванному разговору.
        — Сюзи, я хотлъ бы вамъ объяснить то, что я только что сказалъ.
        Она притворилась очень удивленной.
        — Только что?
        — Да, вы меня поняли Богъ знаетъ какъ, будто я жалю, что… тогда, какъ я думалъ только извиниться за свой дурной характеръ… Я очень требовательный, очень вспыльчивый, я васъ огорчилъ…
        У него былъ смущенный или несчастный видъ, и нужно сознаться, что Сюзи наслаждалась этимъ замшательствомъ или страданіемъ.
        — Вы меня не огорчили, дорогой, — сказала она ршительно, — только немного оскорбили… Затмъ, вы тотчасъ же подтвердили, что не хотли сказать ничего оскорбительнаго, и я вамъ поврила… я забыла эту бездлицу.
        — Въ самомъ дл?
        — Въ самомъ дл.
        — Я очень счастливъ, — сказалъ Мишель тономъ, какъ бы онъ уврялъ ее въ противномъ. — До свиданія, Сюзи.
        Онъ удалился, какъ бы съ сожалніемъ.
        Видъ этихъ бдныхъ, покраснвшихъ отъ пыли глазъ его опечалилъ. Кром того, онъ замтилъ маленькій мокрый платокъ, валявшійся на кругломъ столик.
        — Ну, — говорилъ онъ себ, — мы переходимъ отъ недоразумнія къ недоразумнію. А я, я раздражаюсь, становлюсь грубымъ, неучтивымъ… Большею частью она безспорно неправа, и между тмъ, въ конц концовъ я всегда оказываюсь виноватымъ. Это просто невыносимо!
        Часъ спустя, когда Колетта читала въ гостиной, въ ожиданіи своихъ гостей, Сюзанна сла у ея ногъ въ поз ласковаго ребенка, которую она любила принимать подл своей кузины.
        — Колетта, спросила она, мн бы хотлось знать… эта женщина, которую… которую Мишель любилъ… какъ теб кажется, думаетъ онъ еще о ней?
        Колетта воскликнула:
        — Вотъ такъ идея!
        — Какъ ты думаешь?
        — Я убждена, что нтъ.
        — Видлся онъ съ нею посл?
        — Нтъ, уже въ продолженіе многихъ лтъ!
        — Она очень хороша, не правда ли?
        Колетта сдлала гримасу. Она легко отрекалась отъ своихъ боговъ и очень искренно.
        — Дло вкуса, знаешь. Она была эффектна, да.
        — Она не любила Мишеля. Почему?
        — Это очень удивительно, не такъ ли? — сказала смясь Колетта, въ устахъ которой этотъ вопросъ былъ чисто риторическимъ.
        — О! я совсмъ не это хочу сказать, — живо запротестовала молодая двушка, — но такъ какъ онъ такъ сильно ее любилъ…
        — Она была недостойна его, вотъ и все.
        — Колетта, — продолжала еще Сюзанна, прижимаясь головой къ колнямъ молодой женщины, — думаешь ли ты, что я его достойна?
        Этотъ разъ г-жа Фовель взяла обими руками головку кузины и нжно ее поцловала.
        — Маленькая глупышка! неужели бы я желала вашего брака, если бы ты не была достойна его?
        — Мн хотлось бы знать имя той женщины, Колетта?
        Сначала Колетта возстала противъ этого: она совершенно отказывалась говорить объ это старой исторіи и объ этой отвратительной личности, затмъ она уступила и разсказала пространно все.
        — Я вновь увидла эту прекрасную графиню въ Канн этой весной, но, разумется, не разговаривала съ ней; тебя и миссъ Стевенсъ тогда уже не было.
        Сюзи, казалось, занимала какая-то мысль.
        — Слдовательно, они были помолвлены! — сказала она.
        Одинъ вопросъ жегъ ей губы: „Мишель былъ очень нженъ со своей невстой?“ Но она не ршалась его произнести.
        — Они были женихомъ и невстой, — сказала смясь Колетта, но не ревнуй особенно, ты знаешь… они вели себя „по французски“.
        Сюзи невольно улыбнулась, затмъ вновь начала съ задней мыслью:
        — Она была вдовой, когда… однимъ словомъ, въ апрл, и Мишель это зналъ?
        — Конечно, онъ это зналъ, — воскликнула Колетта, внимательне смотря на Сюзанну. — Какія нелпыя мысли лзутъ теб въ голову? Если бы Мишель могъ думать, что ты мучаешься такими ребячествами…
        Молодая двушка быстро поднялась.
        — Колетта, дай мн слово, что ты не скажешь Мишелю, что я теб задавала эти вопросы… Я разсержусь, ужасно…
        У нея глаза были полны слезъ.
        — Ты сегодня нервна, моя бдняжка, — сказала удивленная Колетта. — Будь спокойна, я ничего не скажу Мишелю; къ тому же онъ меня сталъ бы бранить, что я теб говорила объ этихъ вещахъ. Только напрасно ты такъ озабочена вашей маленькой ссорой за завтракомъ; я убждена, что Мишель жалетъ о своихъ упрекахъ; не нужно на него сердиться.
        — Я на него не сержусь, — отвтила Сюзи не особенно ршительно.
        И она страстно поцловала свою кузину.
        Она чувствовала свое сердце облегченнымъ.
        Колетта, немного взбалмошная, совсмъ не замтила значительную перемну въ настроеніи своего брата; ни она, ни г-нъ Фовель не подмтили скрытаго разногласія, раздлявшаго Сюзанну и Мишеля.
        Первое время посл помолвки Робертъ удивлялся, видя Тремора, настроеннаго такъ насмшливо, мало услужливаго, такъ мало влюбленнаго, но самъ довольно флегматичный, онъ приписалъ хорошо извстной застнчивости молодого человка эту странную холодность, и когда установившіяся товарищескія отношенія незамтно сблизили жениха и невсту, онъ счелъ себя удовлетворенным.
        Легкомысленное равнодушіе Сюзанны еще мене занимало умъ г-на Фовеля; рожденная, подобно Колетт, для изящной и пріятной жизни, эта прелестная сиротка спасалась, благодаря замужеству, отъ мучительной, горестной борьбы одинокихъ.
        Ничего боле естественнаго. Она уважала своего жениха; отъ Мишеля зависло заставить себя полюбить. Врно то, что онъ неловко за это принимался, г-нъ Фовель могъ въ этомъ убдиться сегодня утромъ; однако, нельзя было отрицать, что Сюзанна не всегда облегчала эту задачу,
        Въ продолженіе четырехъ или пяти дней Мишеля не было видно въ Кастельфлор. Когда Колетта послала освдомиться что съ нимъ, онъ отвтилъ, что безпрерывно работаетъ, чтобы кончить на этой недл свои пресловутыя путевыя замтки. Но г-нъ Фовель высказалъ намреніе сходить самому въ голубятню Сенъ-Сильвера и спросилъ Сюзанну, не хочетъ ли она его сопровождать. Мишель былъ немного смущенъ, увидвъ неожиданныхъ гостей, хотя столъ, передъ которымъ онъ сидлъ, загроможденный бумагами, заране опровергалъ всякое обвиненіе въ томъ, что его работа только отговорка.
        Въ дйствительности онъ попробовалъ вырваться отъ этой жизни, полной безпокойства, глухой борьбы, утомившей его уже съ нкотораго времени. Онъ пробовалъ собраться съ силами, уйти въ себя, убдившись еще лишній разъ, что шумъ и движеніе Кастельфлора плохо на него дйствуютъ.
        Избгать Кастельфлора это значило лишить себя всякой возможности слдовать болзненной потребности, которой онъ черезчуръ поддавался, — порицать Сюзанну, задвать, огорчать ее. Мишель могъ также, не погршая противъ правды, сослаться на вторую причину своего новаго припадка дикости, — на т головныя боли, которыми онъ дйствительно сильно страдалъ послдніе нсколько дней.
        — Въ конц концовъ, я нахожу, что Рео правы, — заключилъ онъ; — эти повторныя безсонныя ночи вредны.
        — Дло привычки! — заявила Сюзанна. — Меня это совсмъ не утомляетъ.
        — Однако, вы немного блдны, — замтилъ Треморъ, глядя на нее.
        Она очень быстро тряхнула головой своимъ привычнымъ движеніемъ, которое могло обозначать все, что угодно.
        — Вы не больны?
        — Нтъ же, я очень веселюсь.
        — До какихъ поръ будетъ продолжаться эта жизнь картезіанскаго монаха? спросилъ г-нъ Фовель.
        — По крайней мр до конца этой недли.
        — Вы будете на балу у Сенвалей? — воскликнула Сюзанна.
        — Вроятно, мн этого не избжать.
        Однако Мишель не забывалъ своихъ обязанностей хозяина. Онъ провелъ миссъ Севернъ и г-на Фовеля въ комнату нижняго этажа, гд была поставлена мебель нормандскаго стиля, предназначавшаяся для комнаты и для маленькой гостиной его жены. Затмъ Жакотта подала подъ деревьями закуску, которую Сюзанна ла исправно съ видомъ хозяйки дома.
        Молодой двушк казалось, что она вновь видитъ милаго товарища, оплакиваемаго ею, и этотъ же милый товарищъ появился въ Кастельфлор въ начал слдующей недли. До вечера бала Мишель избгалъ всхъ постороннихъ и даже самыхъ лучшихъ своихъ друзей, но онъ катался верхомъ со своей невстой, какъ раньше, прочелъ ей свою оконченную работу и обсуждалъ снисходительно вопросъ о квартир и о покупк мебели и подарилъ шесть куръ Марсьенн Мишо.
        Сюзанна повторяла себ съ утра до вечера, что золотой вкъ вернулся и что она счастлива, вполн довольна своей судьбой; отъ постояннаго повторенія она наконецъ стала этому врить.
        IX.
        Горничная завязала послднюю ленту, приколола послднюю булавку. Сюзи оглядла себя боле внимательно въ большое зеркало.
        Свтъ, падавшій съ люстръ и хрустальныхъ подвсокъ увеличиваясь отраженіемъ отъ зеркалъ, озарялъ ея хрупкую фигуру и сіялъ въ глубин ея синихъ зрачковъ.
        — Я красива! — подумала она.
        Въ атласномъ чехл, узко ее облегавшемъ, она сохраняла свою гибкость и казалась необыкновенно тоненькой, но боле высокой и боле женщиной. Свтло-зеленая серебристая матерія придавала новый, боле нжный оттнокъ ея пепельно-блокурымъ волосамъ; ея красивыя круглыя плечи, ея руки съ ямочками у сгиба^^какъ у дтей были снжной близны и имли живую свжесть цвтка подъ шелковистымъ мягкимъ газомъ.
        Она не могла удержаться отъ улыбки, глядя на свое отраженіе.
        — Я хорошенькая! — повторила она себ. Почему только онъ одинъ, да, одинъ, какъ будто этого не замчаетъ?
        — Ты всегда очень хороша, — заявила г-жа Фовель, — но сегодня вечеромъ ты обворожительна. Непозволительно быть до такой степени красивой!
        — Я уврена, что черезъ четверть часа будетъ доказано, что можно еще боле очаровывать, — весело возразила миссъ Севернъ, глядя на свою кузину, чудесные волосы которой завивала волнами горничная. Что касается моего платья — это сокровище, и ты меня слишкомъ балуешь, дорогая Колетта.
        Колетта еще разъ обернулась и улыбнулась.
        — Мишель, боле аккуратный, чмъ мы, вроятно скучаетъ тамъ въ^^ожиданіи; пойди спроси его мнніе о блдно-зеленыхъ платьяхъ, сказала она.
        Когда Сюзанна появилась на порог ярко освщенной гостиной, Треморъ не могъ удержать движенія изумленія, которое молодая двушка скоре отгадала, чмъ увидла. Она легко перешла гостиную и остановилась сіяющая, однако немного оробвшая, передъ своимъ женихомъ.
        — Воть и я, Майкъ, — сказала она кокетливо.
        Она часто замчала, что въ черномъ фрак женихъ ея казался выше ростомъ; сегодня вечеромъ она обратила вниманіе на то, что рзкая близна галстуха придавала ему боле строгій видъ.
        Странная вещь, современный корректный визитный костюмъ подчеркивалъ сходство Мишеля съ рыцаремъ, спавшимъ въ Зеленой Гробниц.
        Откровенно ожидающая поза Сюзи была равносильна вопросу.
        — У васъ красивый туалетъ, — замтилъ молодой человкъ.
        Одинъ моментъ Сюзанн казалось, что вся ея радость исчезла. Красивый туалетъ! Она прекрасно сама знала, что у нея красивый туалетъ. Это дло портнихи Колетты! Можно было сдлать другое замчаніе и даже, если Мишель хотлъ ограничиться этимъ простымъ одобреніемъ ея туалета, можно было это выразить иначе.
        Треморъ продолжалъ смотрть, однако, на „красивый туалетъ“, и миссъ Севернъ съ трепетомъ ожидала. У каждаго вдь есть самолюбіе. Но Мишель ни однимъ словомъ не дополнилъ этого лаконическаго замчанія. Тогда, не будучи въ состояли больше выносить это молчаніе, молодая двушка сказала:
        — Ни Колетта, ни Робертъ еще не готовы.
        — Еще не поздно, — отвтилъ Мишель.
        Затмъ они замолчали. Между тмъ, какъ она для вида занялась газетой, онъ пошелъ закрыть одно изъ оконъ и остановился, смотря въ садъ, прижавшись лбомъ къ стеклу, но въ темнот сада ему явилось вновь свтлое видніе, атласное платье съ феерическимъ отблескомъ воды. Онъ еще раньше думалъ:
        — Этотъ свтлый оттнокъ мило пойдетъ къ ея молодому лицу.
        Но когда Сюзанна вошла, онъ вздрогнулъ. Она была въ своемъ бальномъ плать куда красиве, чмъ онъ этого ожидалъ. Она совершенно не походила на то представленiе, которое онъ составилъ о ней.
        Это была та же кузина, какъ всегда кокетливо требовавшая, чтобы любовались ея новымъ туалетомъ, но съ перваго взгляда и какъ бы подъ очарованіемъ этого туалета, Мишель, казалось, нашелъ ее преображенной или открылъ въ ней личность новую, ему неизвстную, влекущую къ себ своей таинственностью. Онъ думалъ о сказочныхъ превращеніяхъ, въ которыхъ бдная, презираемая посетительница неожиданно превращается въ свтлую царевну и говорить:
        — Ты думалъ встртить только нищенку, я фея, берегись!
        И ему казалось, что съ Сюзи произошло волшебное превращеніе: она явилась ему въ ореол и ея торжествующая улыбка говорила: „Ты думалъ, что бранишь или забавляешь ребенка, берегись, я — женщина!“
        Это изящное созданіе, эта живая мечта, — Мишель безсознательно почувствовалъ ея присутствіе въ тотъ вечеръ, прежде чмъ она, подобно большой химерической бабочк, предстала передъ нимъ, такая граціозная въ своей разлетающейся блуз „mauve“; онъ теперь снова переживалъ впечатлніе этого вечера, но боле сильное, не находя для него пока опредленія, и почувствовалъ, къ изумленію, смшанному съ горечью, что къ взволнованной радости видть Сюзанну, любоваться ею въ этомъ расцвт красоты, примшивалась ярость при мысли, что другіе ее увидятъ и будутъ ею также любоваться.
        Мишель отошелъ отъ окна и сдлалъ нсколько шаговъ по направленію къ своей невст. Тогда молодая двушка принялась говорить, немного ободренная воспоминаніемъ о комплиментахъ Колетты и легкимъ движеніемъ удивленія, замченнымъ ею у Мишеля, немного возбужденная перспективой этого бала, совершенно овладвшаго ея душей и вальсы котораго звучали уже въ ея ушахъ.
        — Вы знаете, Мишель, вдь это мой первый балъ, несмотря на то, что мн уже исполнилось 22 года! Мы съ дядей Джономъ совсмъ не здили въ свтъ… И это также мое первое декольтированное платье… Совершенно декольтированное, вы понимаете?
        — Совершенно декольтированное, да, я понимаю, — повторилъ Мишель, легко напирая на нарчіе.
        Порицаніе, совершенно несправедливое, скрывавшееся въ этомъ отвт, было едва замтно. Сюзи его, однако, почувствовала, и побагроввъ, она инстинктивно надвинула на грудь шарфъ и тюль изъ иллюзіона, прикрывавшій ея плечи. Это движеніе вывело изъ себя Тремора.
        — Разв вы будете носить этотъ шарфъ и въ Шеснэ? — спросилъ онъ съ боле замтной горечью.
        Она улыбнулась, все еще красня.
        — Нтъ.
        — Вамъ холодно?
        Она колебалась, раньше чмъ отвтить.
        — Немного, — сказала она наконецъ.
        Мишель посмотрлъ на нее одно мгновеніе, но она не подняла глазъ; затмъ онъ сказалъ:
        — Я хотлъ бы понять, какъ вы объясняете свою ршимость появиться передъ двумя или тремя сотнями лицъ въ туалет, который васъ теперь стсняетъ?
        Онъ чувствовалъ, что грубъ, и однако онъ не могъ сдержаться. Но Сюзи была поражена логичностью его замчанія, она отвтила немного легкомысленно, не понимая въ точности, что она говорила, выражая однако то, что она испытывала и не придавая своему отвту никакого особеннаго значенія:
        — Это потому, что при васъ я робю боле, чмъ при другихъ, мн кажется…
        — Ахъ! вы при мн робете? Еще одна моя привилегія!
        Голосъ его былъ жесткій, рзкій, глаза злые.
        Сюзанна тоже почувствовала приступъ гнва. Она живо поднялась и стала передъ своимъ женихомъ.
        — Послушайте, Мишель, — сказала она, — если вы все время будете такъ злы и станете мн портить удовольствіе — скажите это! При такихъ условіяхъ я готова не знаю на что, я согласна лучше отказаться отъ бала Сенвалей.
        Она перебила себя, затмъ, кончая:
        — Какой вы невыносимый, знаете ли! я убждена, что вы не сознаете, до какой степени вы несносны.
        Ея руки безпомощно висли вдоль ея тла въ то время, какъ она подняла на Мишеля свои большие, блестящіе глаза. Нжный и пріятный запахъ исходилъ отъ нея, ея туалета, цвтовъ, разогртыхъ на ея груди, ея слегка напудренныхъ волосъ.
        И гнвъ ея былъ прелестенъ, и какъ ни старалась она сдлать сердитое лицо, не было ничего жесткаго на ея забавномъ личик, въ ея музыкальномъ голос, который въ эту минуту обнаруживалъ боле замтно иностранный акцентъ. Тогда — первый разъ можетъ быть — у Мишеля явилось безумное желаніе взять ее въ свои объятія, чувствовать у своихъ губъ ея красивые надушенные волосы, прижать на одно мгновеніе совсмъ близко къ своему сердцу это очаровательное дитя, бывшее его невстой, принадлежавшее ему боле, чмъ кому другому, и сказать: „ну да, не зди на этотъ балъ, не зди туда, молю тебя, не знаю почему и по какому праву я прошу у тебя этой жертвы, но я прошу ее у тебя отъ всей души, въ виду тхъ страданій, которыя я предчувствую и которыхъ боюсь“.
        Но Сюзи не прочла ничего изъ зтихъ мыслей во взгляд, устремленномъ на нее въ продолженіе очень короткаго мгновенія и очень быстро продолжала, также посл нкотораго размышленія:
        — Впрочемъ, было бы очень глупо, если бы я изъ-за васъ отказалась отъ бала.
        — Я самъ былъ бы огорченъ, если бы вы отказались отъ удовольствія, — отвтилъ онъ сухо.
        Она подчеркнула вызывающей усмшкой его замчаніе, повернулась на одной ног и принялась за свою газету, когда вошла Колетта съ торопливымъ видомъ, въ сопровожденiи своего какъ всегда безстрастнаго мужа. Она поцловала своего брата, затмъ, сама, очаровательная въ своемъ муаровомъ плать цвта „mauve“ съ нарисованными блдными орхидеями, она мелькомъ бросила на Сюзанну материнскій взглядъ.
        — Ну, братецъ, — воскликнула она, — ты гордишься своей невстой?
        — Очень горжусь, — отвтилъ Мишель безъ всякаго энтузіазма.
        Однако, въ Шеснэ, въ то время, какъ передъ входомъ въ залъ Сюзанна поправляла волосы передъ зеркаломъ въ передней, онъ, казалось, пришелъ въ лучшее расположеніе и попросилъ молодую двушку дать ему первый вальсъ.
        Миссъ Севернъ выразила сначала полное удивленіе и затмъ съ искренней досадой сказала:
        — О! Мишель, какъ мн обидно, я не знала, что вы танцуете, вы никогда не танцовали на вечерахъ это лто… и я уже пообщала первый вальсъ Раймонду Деплану.
        — А! — отвтилъ просто молодой человкъ.
        Не добавивъ ничего, онъ предложилъ руку Сюзанн и послдовалъ съ нею за Робертомъ и Колеттой, проходившими въ настежь открытыя двери и остановившимися, чтобы раскланяться съ г-номъ и г-жей Сенваль.
        Миссъ Севернъ едва не вскрикнула при вход.
        Этотъ залъ, предоставленный безконечно разнообразной игр двухъ цвтовъ, величественный, манящій, напоминалъ феерическій апоеозъ.
        Въ ослпительномъ свт, придававшемъ загадочный блескъ орхидеямъ цвта „mauve“ и блдно-зеленымъ хризантемамъ корзинъ, драпировкамъ изъ легкаго шелка и громадному декоративному полотну, кружились платья цвта „mauve“ и зелени, уносимыя невидимой музыкой. Различные оттнки темно и блдно голубые, желтые и розовые сливались, образуя гаммы цвтовъ или объединялись гармоничными контрастами.
        Волны свта и красокъ, неуловимыя и обманчивыя въ своемъ причудливомъ сочетаніи, но великолпныя, мелькали съ головокружительной быстротой. Черезъ широкіе просвты фона угадывались деревья парка, рисовавшіяся безъ опредленныхъ контуровъ, таинственно освщенныя зеленоватымъ и фіолетовымъ отблескомъ какихъ-то неестественныхъ сумерекъ.
        Г-жа Сенваль улыбнулась наивному восхищенію Сюзанны, и Тремору пришлось любезно выслушать комплиментъ, что вызвало огонекъ усмшки въ синихъ зрачкахъ молодой двушки.
        Колетта и ея кузина сли подл г-жи Рео, и почти тотчасъ же Раймондъ Депланъ, пробившись сквозь толпу, пришелъ требовать вальсъ, который готовились играть.
        Сюзанна колебалась только мгновеніе,
        — Г-нъ Депланъ, — сказала она, — я буду съ вами невжлива; но когда я вамъ общала этотъ вальсъ, я думала, что Мишель не будетъ на балу, а такъ какъ онъ явился и просилъ у меня этотъ вальсъ, я была бы вамъ очень благодарна, если бы вы мн его вернули.
        — Это боле чмъ справедливо, сударыня, — отвтилъ молодой человкъ, поклонившись.
        Она мило его поблагодарила, протянула ему свою памятную книжечку, чтобы Депланъ вписалъ въ нее другой вальсъ, затмъ тотчасъ же принялась за поиски Мишеля, котораго она нашла одинокимъ, довольно меланхолично прислонившимся къ косяку двери.
        — Я вернула свой вальсъ, — сказала она, кладя свою руку въ перчатк на руку Тремора, въ то время, какъ оркестръ началъ играть.
        — Я долженъ вамъ замтить, что я васъ объ этомъ не просилъ, Сюзанна.
        — Я знаю, я дйствовала по собственному побужденію.
        — Вы хотите танцовать со мной?
        — Если вы сами этого желаете, конечно, — сказала она съ удареніемъ, немного обманутая въ своемъ ожиданіи этимъ двусмысленнымъ пріемомъ.
        — О! я былъ смшонъ, пригласивъ васъ. Я танцую плохо и не люблю танцовать. Право, не знаю, что за фантазія внушила мн мысль и…
        Между тмъ какъ онъ говорилъ принужденнымъ тономъ, миссъ Севернъ обвивала его лаской своего взгляда. Она не хотла сердиться, она хотла быть веселой, довольной, веселиться безъ задней мысли.
        — Не будьте злымъ, Майкъ, — сказала она очень мягко.
        Тогда, не отвчая, онъ обвилъ рукой талію молодой двушки и увлекъ ее подъ мечтательные звуки вальса, одного изъ тхъ венгерскихъ вальсовъ, которые въ своемъ бшено веселомъ ритм скрываютъ щемящую грусть и отчаянное веселье и какъ бы трагическое сожалніе о предметахъ навсегда исчезнувшихъ.
        Сюзи подумала, что Мишель плохо вальсируетъ, однако ей было пріятно вальсировать съ нимъ.
        Въ томъ одномъ, что онъ велъ, увлекалъ ее за собою въ опьянніи этой немного дикой музыкой, было много удовольствія, но удовольствія, такъ сказать, „нормальнаго“, не выводившаго ее изъ равновсія, а наоборотъ, успокаивавшаго ее, подкрплявшаго и изгонявшаго „blue devils“, вліяніе которыхъ она только что испытала.
        Она заговорила первая. Маленькое замчаніе относительно гармоничнаго эффекта двухъ господствующихъ цвтовъ бала, то, что она сказала бы любому своему кавалеру.
        Мишель отвтилъ, любуясь тмъ же, чмъ она нсколькими словами, выражавшими боле полно то, что она хотла сказать сама, высказала только наполовину, восклицаніями и выразительными недомолвками, за недостаткомъ точныхъ выраженій въ своей немного безсвязной рчи.
        — Какія вамъ нравятся больше платья, „mauve“ или зеленыя? — спросила она.
        — Зеленыя.
        — А… скажите, Майкъ, между зелеными, какимъ вы дадите предпочтеніе?
        Майкъ улыбнулся, и Сюзанна подумала, что у него очень молодой видъ, когда онъ такъ улыбается.
        — Платью м-ль Сенваль и вашему.
        — Въ самомъ дл? мое платье вамъ нравится?
        — Мн кажется, я вамъ ужъ это говорилъ.
        — О! такъ двусмысленно!
        — А теперь лучше, значитъ?
        — Немного лучше, Майкъ, — продолжала она съ невольнымъ кокетствомъ, — а между туалетомъ Маргариты Сенваль и моимъ, которому вы отдаете предпочтеніе?
        Мишель еще разъ улыбнулся. Она ждала съ нкоторымъ душевнымъ волненіемъ.
        — Вашъ, мн кажется, лучше.
        — Почему?
        — Потому что онъ боле простъ.
        — А затмъ?
        — А затмъ, я не знаю… можетъ быть потому, что вы блондинка и аквамаринный цвтъ вамъ идетъ.
        — Можетъ быть, да.
        — Замтили вы, что мы часто сходимся во вкусахъ? — сказалъ онъ дружески.
        — Конечно, но только не во всемъ, только въ мебели и въ туалетахъ.
        — Этого было бы мало.
        — Насчетъ исторіи Хеттовъ? — спросила она съ очень забавнымъ безпокойствомъ.
        На этотъ разъ онъ совершенно разсмялся.
        — Это было бы уже лучше.
        — Насчетъ вальса?
        — О! нтъ (онъ только что какъ разъ сбился съ такта), я очень плохо вальсирую.
        — Очень плохо — нтъ, — поправила Сюзи съ полной откровенностью, — но неважно. Однако я все таки очень рада вальсировать съ вами.
        — Вы очень любезны. Это въ род того, когда вамъ наступаютъ на ногу, и вы отвчаете: „пожалуйста“.
        — Нтъ, я люблю танцовать съ вами… можетъ быть это потому, что вы для меня кое-что, а другіе для меня — ничто.
        Инстинктивно, когда она ему это говорила со своимъ дтскимъ выраженіемъ, онъ притянулъ ее немного ближе къ себ.
        — Я, значить, для васъ все-таки кое-что? — пробормоталъ онъ.
        — Вы мой женихъ… и также мой кузенъ, — отвтила она, улыбаясь.
        Лицо Тремора опечалилось.
        — Это врно, я забылъ, — сказалъ онъ съ нкоторой напыщенностью, я вашъ кузенъ!
        — А вы, спросила она, вамъ пріятно танцовать со мною?
        — Что за вопросъ! вы прекрасно знаете, что вы чудно вальсируете; я полагаю, что я не первый, который вамъ это говоритъ.
        Если ей хотлось минуту передъ тмъ причинить ему маленькую непріятность, они были квиты, хотя Треморъ ничего не подозрвалъ.
        Музыка смолкла, они ходили по оранжере, разговаривая съ Жакомъ Рео, пришедшимъ поздороваться съ Сюзанной; затмъ Мишель попросилъ другой танецъ у молодой двушки.
        Она взяла свою маленькую записную книжку, но уже съ недлю она въ ней вела настоящую бухгалтерiю. Видя листочки, покрытые нацарапанными именами, Мишель горько улыбнулся.
        — Напрасно, не ищите; здсь нтъ боле ничего для меня.
        — Нтъ же, — попробовала она сказать, — только…
        — Нтъ… и къ тому же это и лучше, я прекрасно знаю, что танцовать со мной мало удовольствiя.
        Оркестръ начиналъ наигрывать.
        Такъ какъ Гастонъ Понмори медленно приближался, немного нершительно, чтобы напомнить миссъ Севернъ общанный танецъ, Мишель на лету пожелалъ ему „добрый вечеръ“ и удалился.
        Одинъ моментъ Сюзи казалось, что она не въ состояніи боле веселиться, такъ ей было досадно на поведеніе Мишеля, но молодость, бьющая ключемъ молодость, еще не пресыщенная, взяла верхъ.
        Въ кокетств миссъ Севернъ могло быть много безсознательности и простодушія. Желаніе нравиться было въ ней такъ стихійно, такъ всепоглощающе, что она, казалось, задалась цлью очаровывать также женщинъ, дтей и самыхъ простыхъ людей, съ которыми сталкивалась, и она была по-своему кокетлива съ Колеттой, съ Жоржемъ и Низеттой и съ Мишо, какъ и со своими танцорами.
        Въ кокетств миссъ Севернъ также было много веселья, удовольствія посмяться, лукавой болтовни, немного насмшки безъ злобы надъ людьми, любовавшимися ею и показывавшими ей это. Но какъ бы то ни было, а Сюзанна была кокетка, кокетка неоспоримо, по природ, и если бы она даже не была такою, то, за исключеніемъ разв, если бы была создана изъ особаго, нечеловческаго матеріала, она сделалась бы кокеткой въ этотъ вечеръ, вечеръ ея перваго бала, въ опьянніи отъ свта, музыки, туалетовъ, въ особенности отъ тонкой лести, расточаемой ей.
        Ея нжное изящество, сіяніе ея тонкой блокурой женственности раскрывались боле законченными, боле привлекательными, она это знала, и это радостное сознаніе своей красоты искрилось въ ея словахъ и въ ея улыбк, придавало безконечно много выраженія этой красот.
        Ею любовались, ее окружали, какъ маленькую королеву, и въ удовольствіи отъ своего тріумфа, она чувствовала себя очень доброй, очень снисходительной. Вс мужчины казались ей очень любезными, вс женщины — прекрасными и весь міръ плнительнымъ.
        Одинъ моментъ она съ удовольствіемъ увидла Мишеля, танцующаго съ Маргаритой Сенваль, такъ какъ ей хотлось, чтобы вс веселились, какъ она.
        Она думала, что онъ придетъ затмъ пригласить ее. Она, отказывая всмъ, хранила для него котильонъ, повторяя себ, что онъ безъ сомннія придетъ его просить. Она испытывала желаніе танцовать еще съ Мишелемъ; это желаніе заключало въ себ потребность удовлетворенной гордости и можетъ быть также другое боле смутное чувство, которое Сюзи затруднялась опредлить. Но Мишель не пришелъ.
        Отъ времени до времени миссъ Севернъ его замчала. Онъ спорилъ съ серьезными людьми, онъ разговаривалъ, немного склонившись, съ какой-нибудь особой въ плать „mauve“, бывшей только зрительницей на бал или, одинокій, стоя въ амбразур двери, смотрлъ передъ собой со скучающимъ видомъ. Нсколько разъ, танцуя, она старалась ему улыбнуться, но, несмотря на то, что она близко проходила мимо него, хотя она почти задвала его своимъ платьемъ, онъ ея не видлъ или не хотлъ видть. Тогда она разсердилась и притворялась, что не замчаетъ Мишеля, скользя передъ нимъ въ головокружительномъ вальс, не смотря совсмъ въ его сторону. Она прояснилась, когда молодой человкъ, наконецъ, пришелъ предложить ей руку, чтобы свести ее въ буфетъ, но она прекрасно сознавала, что она и Мишель не были въ одинаковомъ настроеніи, онъ, спокойный, немного вялый, она, возбужденная, очень живая, съ пылающими щеками.
        Треморъ отказался вести свою невсту въ галлерею, гд окна были настежь открыты; онъ усадилъ ее въ оранжерею за маленькій ивовый столикъ. Временами они оставались совершенно одни.
        — Скажутъ, что вы завладваете мной въ исключительное пользованіе! — воскликнула молодая двушка.
        — Признайтесь, однако, что это будетъ нсколько преувеличено, — отвтилъ Мишель.
        И онъ добавилъ довольно весело:
        — Робертъ ухалъ, и вотъ уже часъ, что вы и Колетта поручены мн… у меня нтъ никакого желанія, чтобы вы схватили воспаленіе легкихъ въ буфет.
        — Бдная Колетта! Она правда, веселится сама и конечно не думаетъ обо мн; но, поврите ли, если я вамъ скажу, что не имла времени обмняться съ нею двумя словами сегодня вечеромъ?
        — О! этому очень легко поврить!
        — Стснительно ужинать совсмъ одной, — заявила вдругъ Сюзанна, поставивъ бокалъ, въ который она только что обмакнула губы. — Почему вы ничего не спросили для себя?
        — Просто потому, что я не голоденъ.
        Она посмотрла на него, затмъ, смясь тмъ смхомъ, который бывалъ у нея изрдка, такимъ наивнымъ и однако женственнымъ:
        — Хотите, мы подлимся?
        — Нтъ, благодарю.
        — Тутъ дв вилки, одна на моей тарелк, другая въ паштет, мы можемъ сть въ одно время.
        — Я не голоденъ, увряю васъ.
        — О! маленькій кусочекъ, Мишель, совсмъ маленькій кусочекъ, я васъ прошу, чтобы мн сдлать удовольствіе, — умоляла она.
        Наполовину раздосадованный, наполовину развеселенный, Мишель взялъ вилку и послушался. Когда онъ принялъ хлбъ, деликатно протянутый ему между двумя пальцами, молодая двушка радостно засмялась.
        — Къ вамъ такъ идетъ, Майкъ, когда вы перестаете быть серьезнымъ! Иногда серьезные люди бываютъ очень скучны, вы знаете?
        — О! я это знаю!… Это было, можетъ быть, самой большой глупостью моей жизни быть серьезнымъ человкомъ!
        Тонъ, которымъ онъ говорилъ, огорчилъ маленькую королеву вечера; что-то въ род нжной жалости увлажнило ея взглядъ.
        Она положила свою руку безъ перчатки, очень мягко, на руку своего суроваго подданнаго.
        — Нтъ, — сказала она, — я не думаю, я думаю, — ваша жизнь очень хороша, какъ она есть.
        Рука Тремора повернулась и пожала сострадательные пальчики.
        — Колетта права, вы ужасная обольстительница, — сказалъ онъ совсмъ тихо.
        — Но вы такъ мало поддаетесь обольщенію, что я не вижу, чего вамъ бояться, — пробормотала она еще тише.
        И, освобождая свою руку, она взяла вновь бокалъ и выпила нсколько глотковъ шампанскаго; затмъ, такъ какъ Треморъ не сводилъ съ нея глазъ:
        — Я кончила, — сказала, она, если вы чувствуете жажду, я даю вамъ остальное.
        — Благодарю васъ.
        — Вамъ противно? — спросила она такъ серьезно, что онъ не могъ удержаться отъ смха.
        — Совсмъ нтъ, мн не противно; какое вы еще дитя!
        — Слдовательно, вы боитесь узнать мои мысли?
        — Можетъ быть, — сказалъ онъ.
        Но, взявъ бокалъ, онъ сталъ медленно изъ него пить.
        Сюзи казалась въ восторг.
        — Эта церемонія, какъ у дикарей, — заявила она. Въ романахъ съ приключеніями апаши и имъ подобные скрпляютъ такимъ образомъ свой союзъ дружбы, конечно не шампанскимъ! Я надюсь, что мы теперь никогда не будемъ ссориться. Вы помните наше условіе въ Сенъ-Сильвер? — спросила она, поднимаясь.
        Треморъ посмотрлъ на нее одну минуту, ничего не говоря, затмъ пробормоталъ:
        — Да, я его помню.
        Когда женихъ провелъ ее въ залъ, Сюзанна была почти готова предложить ему котильонъ, но раздумала, находя, что ея достоинство требовало того, чтобы подождать, пока самъ Мишель не попроситъ этой милости.
        Они разстались, и она унеслась въ опьянніи отъ танцевъ и лести, далеко отъ дйствительной жизни.
        — М-ль Сенваль только офиціально царица бала своихъ родителей; настоящая царица — это миссъ Севернъ, — восклицалъ моментъ спустя баронъ Понмори, разговаривавший съ Треморомъ, — она веселится, какъ дитя, и это пріятно видть… посмотрите на нее.
        Треморъ покорно послушался этого совта, но онъ, конечно, не находилъ столько удовольствія видть танцующую миссъ Севернъ, какъ баронъ Понмори.
        Между тмъ, Сюзанна среди своихъ успховъ не забывала влюбленныхъ, которымъ она должна была оказывать содйствіе. Въ ожиданіи первыхъ тактовъ вальса, общаннаго ею Полю Рео, она сла подл Симоны.
        — Вы очень веселитесь, милочка?
        — О!
        Это „о“ было выразительно.
        — Тмъ лучше! — продолжала миссъ Севернъ. — Вы очаровательны въ зеленомъ. Это Тереза, держу пари, причесала васъ съ этими маленькими маргаритками? Ну, скажите, Симона, вы много танцовали?
        — Много.
        — Съ пріятными кавалерами?
        — Ну, да.
        — Съ кмъ, напримръ?
        — Г-мъ Понмори, г-мъ Рьежъ, г-мъ Буасъ, г-мъ Депланъ, господиномъ… я не знаю, ихъ слишкомъ много!
        Она танцовала самое меньшее четыре раза съ Полемъ и его не упоминаетъ, — замтила себ мысленно Сюзанна.
        И она продолжала громкимъ голосомъ, своимъ самымъ натуральнымъ тономъ:
        — Поль Рео съ вами не танцовалъ?
        — О! Да!
        — Почему же вы его забыли, этого бднаго юношу? Онъ вамъ не нравится?
        — Нтъ.
        — Я его нахожу прелестнымъ… и такимъ веселымъ!
        — О! Да.
        — Я его очень люблю. А вы? — спросила внезапно миссъ Севернъ.
        — Такъ себ… — отвтила молодая двушка съ гримасой.
        Поль приближался.
        — Мы говорили о васъ, шалопай! — кинула ему Сюзи со своимъ обычнымъ апломбомъ.
        М-ль Шазе сильно покраснла.
        — Я увренъ, что миссъ Севернъ вамъ дурно говорила обо мн, сударыня.
        — О! совсмъ нтъ, не правда ли, Сюзанна?
        — Такъ себ! — отвтила Сюзанна, передразнивая свою молоденькую подругу. — Послушайте, моя красавица, танцуйте-ка этотъ вальсъ съ этимъ злымъ Полемъ, иначе онъ подумаетъ, что я ему повредила въ вашихъ глазахъ.
        Она хотла прибавить:
        — Я устала, Поль.
        Молодой человкъ не далъ ей для этого времени.
        — О! м-ль Симона, я васъ прошу! — молилъ онъ.
        Сестра Терезы принялась смяться, красня еще больше.
        — Я бы хотла, но я уже приглашена.
        — Какое несчастье! А на слдующій?
        — Слдующій? — я его отдала г-ну Лангиллю, но… Сюзанна, — спросила молодая двушка, — будетъ очень невжливо забыть Лангилля… одинъ разъ?
        — Это даже будетъ очень мило! — воскликнулъ восхищенный Поль.
        Когда Симона удалилась подъ руку со своимъ счастливымъ избранникомъ, Поль слъ подл Сюзанны, хохотавшей отъ всей души.
        — Мн кажется, честное слово, что вы сметесь надо мной, миссъ Сюзи!
        — Вамъ кажется! Онъ безподобенъ!… Но, несчастный, вдь вы должны были танцовать этотъ вальсъ со мной! И васъ хватило бы на то, чтобъ бросить меня? Ахъ! какой же вы смшной!
        — Скажите, что я заслуживаю вислицы! — но есть смягчающія вину обстоятельства. Послушайте, если бы вы были милы, мы протанцовали бы этотъ вальсъ и мы говорили бы все время о ней.
        Сюзи была мила, и они говорили о „ней“, и Поль нашелъ разговоръ настолько пріятнымъ, что пригласилъ свою добрую фею на котильонъ, объяснивъ ей вполн откровенно, что онъ его не танцуетъ съ Симоной изъ боязни вызвать неудовольствіе Жака.
        — Мы уже такъ много танцовали вмст, — замтила Сюзанна, смясь; — могутъ подумать, что вы за мной ухаживаете.
        — Ба! — отвтилъ молодой человкъ тмъ же тономъ, — не съ сегодняшняго дня я ухаживаю за всми молодыми двушками; Мишель это хорошо знаетъ, полноте!
        Продолжая вальсировать, миссъ Себернъ глазами искала своего жениха. Онъ мало выказывалъ рвенія въ защит своихъ правъ, между тмъ Сюзи дорого стоило передать свой котильонъ другому. Гд былъ Мишель? Во всякомъ случа уже не на прежнемъ мст. Она долго искала; вдругь она едва не вскрикнула. Мишель танцовалъ! Онъ танцовалъ съ г-жей де Лоржъ и улыбался на жеманства этого „парика“! О! эта вдова! Боже мой, что она могла сказать такое, чтобы онъ такъ восторгался? и она была накрашена!
        — Итакъ, миссъ Сюзи, — просилъ опять Поль, — будьте милостивы, согласитесь танцовать со мной котильонъ.
        — Ну, хорошо, — сказала она.
        Въ четыре часа котильонъ былъ оконченъ; хотели закончить фарандолой.
        Вся убранная гирляндами изъ цвтовъ „mauve“ и нжной-зеленой листвы, — сувениры котильона, — съ волосами, слегка растрепанными, съ блестящими глазами, Сюзи смутно вызывала идею очень изящной и очень аристократической вакханки. Въ ту минуту, когда она готова была понестись съ Лангиллемъ, кружившимся весь вечеръ, какъ юноша, Мишель пришелъ ее предупредить, что карета готова и что Коллета желаетъ ухать.
        — О! Майкъ, одну минуту, уже кончаютъ!
        — Мой милый другъ, — воскликнулъ Лангилль, — вы не…
        Но Треморъ, казалось, не слышалъ художника.
        — Послушайте, Сюзи, — сказалъ онъ, — уже скоро пять часовъ, почти свтло…
        — Тмъ лучше! Мн было бы пріятно получить здсь первый завтракъ.
        — О! правда, правда! — одобрилъ любезно Лангилль.
        — Правда, правда! — возразилъ Мишель, — передразнивая его съ нетерпніемъ. — Хорошо вамъ поддакивать! У меня ужасная головная боль!
        Тотчасъ же Сюзанна оставила руку своего танцора.
        — Если у васъ болитъ голова, подемте… мн казалось, что еще пять минутъ… и что Колетта не… но, однимъ словомъ, демте.
        Въ Кастельфлор Мишель высадилъ обихъ молодыхъ женщинъ и проводилъ ихъ въ переднюю, затмъ поспшно поцловалъ Колетту и протянулъ руку Сюзанн.
        — Я бгу, — сказалъ онъ. — Этотъ злополучный кучеръ долженъ меня проклинать.
        — До свиданія и благодарю, братецъ! — крикнула ему Колетта.
        Оставшись одинъ, при блдномъ свт утра, когда дождь мягко стучалъ въ стекла окна, Мишель бросился, не раздваясь, на кровать. Ему хотлось спать, онъ старался не думать о событіяхъ вечера, но капля шампанскаго, выпитая имъ, воспламеняла его мозгъ. Мысли, который онъ хотлъ бы изгнать, трнились въ его ум, осаждая его какъ кошмаръ. И въ волшебномъ свт постоянно вертлась хрупкая, зеленая чародйка…
        Онъ долженъ былъ сознаться себ, что во время этой нескончаемой ночи бывали моменты, въ которые онъ чувствовалъ себя способнымъ отдать всю свою исторію хеттовъ, чтобы танцовать такъ, какъ Поль Рео и Депланъ.
        — Я ее не люблю, однако, — повторялъ онъ себ, зарывая голову въ подушку; — нтъ, мн кажется, право, что я ее не люблю, мн кажется даже, что, имй я свободу выбирать, я никогда бы не подумалъ на ней жениться, но она меня околдовываетъ, она меня опьяняетъ, какъ и другихъ… Ахъ! если бы она знала, маленькая злая кокетка, находящая меня недостаточно „поддающимся обольщенію“, если бы она знала! Какъ бы она торжествовала, какъ бы она смялась надо мной.
        X.
        Мишель поднялся около 10 часовъ, не спавъ всю ночь, разбитый кошмаромъ этого утра.
        Дождь испортилъ дороги; тмъ не мене онъ ршилъ похать въ Кастельфлоръ, убжденный, что онъ отправляется туда за нужнымъ ему сочиненьемъ по этнографіи, которое можно было найти у его зятя. Но онъ не видлъ ни г-на Фовеля, заинтересовавшагося постройкой и установкой оранжереи и занятаго совщаніями съ садовникомъ, ни Колетты, спавшей еще. За то, въ маленькой гостиной нижняго этажа, по которой онъ проходилъ, чтобы попасть въ библіотеку, онъ засталъ Сюзанну.
        Она завтракала, расположившись удобно за столомъ, блествшимъ красивымъ серебромъ и фарфоромъ: ея завтракъ былъ довольно сытный — хлбъ, масло, яйца въ смятку и чай — пища дятельнаго и здороваго человка, которому недостаточно питаться воздухомъ и свтомъ.
        Какъ бы вылитая въ своемъ темномъ шерстяномъ плать съ высокимъ блдно-голубымъ галстухомъ на маленькой, тоненькой ше, она имла т же быстрыя движенія и тотъ же свжій цвтъ лица, какъ будто она проспала вполн мирно всю ночь.
        — Вы, Майкъ?! уже?
        Онъ живо объяснилъ подлинную причину своего визита, затмъ, въ то время какъ Сюзанна, нисколько не смущаясь, продолжала макать въ яичный желтокъ длинный, тоненькій ломтикъ хлба съ масломъ, онъ слъ и попробовалъ начать разговоръ, но ихъ настроенія мене чмъ когда-либо совпадали.
        Мишель прибыль очень усталый физически и нравственно, поблднвшій отъ долгой, разслабляющей безсонницы, съ больной еще отъ утомительныхъ размышленій головой, грустный, съ неясной потребностью быть утшеннымъ, слышать ласковое слово, въ особенности быть понятымъ — и все это безъ всякихъ сь его стороны усилій. Сюзанна, побжденная пріятной усталостью, заснула, какъ ребенокъ и проснулась въ половин десятаго, совершенно отдохнувшая, съ головой, полной самыхъ розовыхъ мыслей. Воспоминанiя о нсколькихъ минутахъ досады, мелькомъ нарушившихъ ея удовольствіе, исчезли теперь, заглушенныя воспоминаніями радостными. Когда она читала романы или сказки, героиня которыхъ, безприданница или крестьянка, переодетая принцессой, становилась, благодаря своей граціи и красот, королевой праздника, она открывала большіе глаза и улыбалась, не довряя ни роману, ни сказк, но думала, что это должно было быть пріятнымъ „имть большой успхъ“, какъ говорилось въ роман, быть королевой бала, какъ въ сказк.
        И вотъ дйствительность взялась доказать ей правдоподобiе вымысла. Ею, маленькой Занной, никогда до 22 лтъ не бывавшей на балахъ, ею восхищались среди столькихъ, боле элегантныхъ и прекрасныхъ женщинъ; она могла отвдать и познать упоніе одного изъ этихъ свтскихъ успховъ, которымъ она, можетъ быть, завидовала когда-то, но такъ, издалека!
        Миссъ Севернъ ясно сознала свой неожиданный тріумфъ только на слдующій день, когда свчи были потушены и музыка безмолвствовала, въ часъ, когда ничего не оставалось передъ ея глазами отъ бала, кром брошеннаго на кресло блдно-зеленаго платья, уже помятаго, уже лишеннаго всякаго обаянія; но она оставалась еще довольная и радостная, довольная на столько, что съ презрніемъ относилась къ этой бдной г-ж де Лоржъ и забыла дурное настроеніе Мишеля. Кром того ей какъ бы стало ясне ея могущество женщины и ей было пріятно вспоминать многочисленныя, прямо высказанныя или подмченныя ею, въ присутствіи Мишеля, выраженiя восхищенія. Этому невдомому очарованію, исходившему отъ нея — она говорила себ это совсмъ тихо — не подчинился ли, хотя отчасти, наканун въ Шеснэ и гордый рыцарь Сенъ-Сильвера? Онъ не все время былъ угрюмъ; изрдка даже, напротивъ, дружески предупредительный, онъ дарилъ Сюзи боле сердечнымъ взглядомъ и боле снисходительнымъ словомъ…
        Чрезмрно возбужденное въ это утро воображеніе молодой двушки безудержно неслось, выискивая и находя тысячи причинъ для новыхъ радостей.
        Поэтому, когда Мишель вошелъ, его невста вполн искренно ожидала увидть его такимъ же веселымъ, такимъ же любезнымъ, такъ же гордящимся миссъ Севернъ, какъ она сама.
        Но совершенно обратная работа совершилась въ ум Тремора, съ тхъ поръ какъ они разстались. Между тмъ какъ она разукрашивала, идеализировала свои воспоминанія, онъ видлъ все въ черномъ свт. Она удивилась, найдя его такимъ мрачнымъ, со складкой посреди лба. Онъ былъ оскорбленъ, видя ее такой розовой, съ улыбкой на устахъ.
        — Разв вы выходите? — спросилъ молодой человкъ черезъ минуту, замтивъ шляпу и коллетъ Сюзанны, приготовленные на стул подл нея.
        Она разсказала весело, что она и четыре или пять молодыхъ двушекъ приглашены Симоной на завтракъ къ г-ж Рео, чтобы „обмняться впечатлніями отъ бала“, затмъ, перебивая себя:
        — Кстати, Майкъ, — сказала она, — мн нужно васъ теперь же о чемъ-то попросить. Вчера въ Шеснэ организовали большую поздку верхами, прогулку- монстръ, гурьбой до Франшара. Это на послезавтра. Мсто встрчи назначено около „Козьяго Холма“ въ половин второго. Такъ какъ, вроятно, вернутся не раньше вечера, то Колетта находитъ, что это слишкомъ долго, а Роберту совсмъ недостаетъ вдохновенія; не соблаговолите ли меня сопровождать?
        Прогулка цлымъ обществомъ… Мишель сейчасъ же себ представилъ, чмъ могла быть эта прогулка. Ненавистные ему Депланъ, Понмори, Поль Рео живо предстали передъ нимъ; онъ увидлъ Сюзанну, окруженную, кокетливую, какъ на балу…
        — Право, моя дорогая, у меня есть лучшіе способы проводить мой день, чмъ „прогулка гурьбой“, — отвтилъ онъ очень холодно, забывая впрочемъ, что его отказъ не влечетъ за собой неизбжно отказъ Сюзи. — Насколько я люблю прогулки одинъ, настолько я ихъ ненавижу, когда он являются предлогомъ для салонной болтовни.
        При этихъ словахъ молодая двушка, немного удивленная, посмотрла на Тремора и быстро замтила его блдность.
        — У васъ очень усталый видъ, — сказала она, — у васъ все еще болитъ голова?
        — Да, конечно; а вамъ я удивляюсь!
        — О! я такъ мало устала, что сегодня же вечеромъ повторила бы все вновь.
        Они замолчали. Миссъ Севернъ очень тщательно намазывала свжій ломтикъ хлба.
        — Итакъ, — продолжалъ Мишель, слдившій за ней съ невольнымъ нетерпніемъ, — съ васъ еще не довольно этого злосчастнаго бала! Одинъ Богъ знаетъ, сколько вы говорили о немъ до того, какъ онъ состоялся!… и вамъ все еще мало?
        Сюзи расхохоталась.
        — О, Мишель! если бы вы знали, если бы вы знали, какъ это „захватываетъ!“ — воскликнула она въ припадк восторга и находя, что точный переводъ англійскаго слова могъ одинъ выразить ея мысль.
        — Я повторяю, я вамъ удивляюсь.
        — Но, наконецъ, — возразила она съ небольшимъ жестомъ досады передъ этой систематической угрюмостью, — вдь и вы не все время скучали! Вы танцовали!
        — Два раза, по крайней мр, не правда ли? Вы…
        — О, я! я не пропустила ни одного танца, ни одной фигуры! это было восхитительно! Вс были такіе любезные! такіе ко мн любезные!… А Раймондъ Депланъ, заставилъ меня такъ много смяться… онъ!…
        — Вы очень легко сметесь!
        — Можетъ быть! это такъ пріятно — посмяться! я также много разговаривала съ…
        — Вы должны были много разговаривать съ большимъ количествомъ лицъ, такъ какъ у васъ былъ цлый штатъ!
        — Въ самомъ дл? Ну, Мишель, — заключила молодая двушка все еще веселая, — это мене компрометируетъ, цлый штатъ, чмъ одинъ ухаживатель!
        Но Мишель не шутилъ.
        — Прекрасная манера, — продолжалъ онъ, — воспринятая у насъ во Франціи молодыми двушками — у вашихъ соотечественницъ, безъ сомннія. Я, право, не знаю, зачмъ он стсняютъ себя провожающими, разъ он не даютъ себ даже труда возвращаться посл каждаго танца на установленное мсто. Чтобы ихъ довести до передней, достаточно было бы горничной.
        — Наступитъ и такое время, когда будутъ обходиться безъ горничной, — заявила философски Сюзи.
        Это прекрасное расположеніе духа и это спокойствіе раздражали все боле и боле тоскливую усталость Мишеля.
        — Я не думаю, чтобы когда нибудь наступило время, когда я найду приличнымъ, чтобы молодая двушка была окружена молодыми людьми — и только молодыми людьми, въ продолженіе всего вечера, — возразилъ онъ, этимъ прямымъ нападеніемъ обнаруживая точне причину своего раздраженія.
        — О! окруженная молодыми людьми! — сказала Сюзи, принимая вызовъ и намекъ и чувствуя внезапно искушеніе поддразнить. — Кто же эти молодые люди? посмотримъ… Депланъ! Да… Онъ занималъ меня, Депланъ!… а затмъ…
        — А затмъ Гастонъ Понмори, — перебилъ рзко Мишель, — и затмъ Поль Рео, и затмъ Бокуръ, и затмъ этотъ, провалившійся депутатъ, кажется, и затмъ это животное Лангилль, и затмъ…
        — О! Мишель!… животное!… — повторила она съ упрекомъ. — Къ тому же Лангилль не молодой человкъ, такъ же какъ и супрефектъ.
        — А Поль Рео не молодой человкъ? Поль Рео, котораго вы знали въ Канн, который, вроятно, уже ухаживалъ за вами эту зиму.
        — Онъ за мной ухаживалъ въ Канн, да, это врно, Мишель, — согласилась миссъ Севернъ, по прежнему спокойная, наливая себ вторую чашку чая, — но здсь нтъ.
        Мишель поднялся и, скрестивъ руки:
        — Итакъ, вы сознаетесь, что онъ за вами ухаживалъ въ Канн?
        — Конечно, почему нтъ? Это смшно, Мишель, что вы все удивляетесь, что за мною ухаживаютъ.
        — Я не сказалъ, что я этому удивляюсь… вы не должны бы этого допускать, вотъ и все. Но вы кокетка…
        — Я не кокетка, мой милый; только я люблю веселиться, и я веселюсь, когда могу.
        — А къ буфету, сколько разъ, да, сколько разъ вы ходили?
        — Вы меня упрекаете въ томъ, что я ла?
        — О! вы тамъ немного ли! вамъ совсмъ не было времени сть.
        Миссъ Севернъ положила ложку на блюдечко, выпрямилась на стул и посмотрла прямо въ лицо Тремору:
        — Вы пришли сюда сегодня утромъ, чтобы поссориться? — спросила она съ дерзостью, выражавшейся въ видимомъ движеніи ея подбородка и въ легкомъ дрожаніи ноздрей.
        Онъ не пришелъ ссориться, о! нтъ!
        Зачмъ, собственно, онъ пришелъ? За сочиненіемъ по этнографіи прежде всего, а затмъ, затмъ? онъ этого совершенно не зналъ; онъ былъ бы счастливъ, если бы кто нибудь ему это объяснилъ. Онъ могъ бы самъ отвтить, можетъ быть… если бы онъ зналъ.
        За ссору онъ ухватился на-лету или врне онъ былъ подхваченъ ею; теперь онъ ей принадлежалъ и тломъ и душой, съ жесткимъ взглядомъ, рзкимъ голосомъ, съ раздраженнымъ умомъ, съ безпокойнымъ сердцемъ, со всей досадой этой ночи на устахъ.
        — Я чувствую отвращеніе къ ссорамъ, Сюзанна, — отвтилъ онъ. — Я хотлъ только вамъ выразить мой образъ мыслей!
        — Онъ такъ очарователенъ, вашъ образъ мыслей! Думаете ли вы, что только я одна смялась и разговаривала въ Шеснэ?
        — Есть молодыя двушки и даже молодыя женщины, очень веселыя, прелестныя и пренебрегающія пошлыми похвалами разныхъ Понмори и Деплановъ; г-жа Рео, напримръ, разв она кокетка?
        — Нтъ, она восхитительна, — согласилась откровенно Сюзи; — но Тереза — это совсмъ не то.
        — Вотъ какъ, почему?
        — Потому.
        — Вы не можете этого сказать?
        — Нтъ.
        — О! я не любопытенъ! — сказалъ молодой челювкъ, гнвъ котораго глухо возрасталъ; — но увряю васъ, что если я васъ считалъ легкомысленной и поверхностной, то все-таки не до такой степени.
        Сюзанна поблднла, она не забавлялась боле.
        — Сказано грубо! — сказала она, сжавъ зубы.
        Но Мишель продолжалъ, выведенный изъ себя, переступив границы, за что онъ при большемъ хладнокровіи презиралъ бы себя.
        — Думаете ли вы, что они не возмутительны, эти танцы, которые заставляютъ въ продолженіе цлаго вечера переходить молодую двушку изъ объятій одного въ объятія другого? Знали ли вы, что вы позволяли говорить себ, увлекаемая опьяняющей музыкой, всмъ этимъ фатамъ, боле или мене возбуждаемымъ своими остановками у буфета?… Я ненавижу эти балы, я ненавижу эти вольности, допускаемыя ими, кокетство, которое они поощряютъ, а такъ какъ вы моя невста…
        — Мишель, — перебила Сюзанна, дрожа оть ярости, — этотъ разъ подумайте о томъ, что вы хотите сказать!
        — Ничего, кром правды, будьте въ этомъ уврены; я усталъ играть смшную роль. Я не требовалъ ни вашей любви, ни даже вашей дружбы…
        — Мишель! — воскликнула молодая двушка съ сверкающими глазами, съ дрожью въ голос, съ сильно трясущимися губами. — Мишель, это недостойно, — что вы говорите! Вы отъ меня не требовали моей дружбы, но я у васъ просила вашей, и если бы вы мн ее дали, вы никогда бы, никогда не обошлись со мною такъ несправедливо.
        Онъ хотлъ продолжать, но она не дала ему.
        — Что я сдлала? — продолжала она съ какимъ-то смятеніемъ, въ гнв. — Зачмъ повезли меня на балъ, какъ не для того, чтобы я тамъ танцовала и веселилась? Вы говорите о легкомысліи! Что же я наконецъ сдлала? Васъ, значитъ, очень огорчаетъ, когда я довольна, когда меня хвалятъ… Ахъ! такъ вотъ какіе вы вс, мужчины, ревнивые изъ тщеславія, если не изъ любви!… послушайте, Мишель, это гадко, гадко!… Разв я васъ упрекала за то, что вы танцовали съ г-жей де Лоржъ, и однако я ее ненавижу, о! я ее ненавижу, эту женщину!
        Все боле раздраженная, возбужденная, опьяняемая собственными словами, она говорила лихорадочнымъ голосомъ, котораго Мишель у нея не зналъ; вдругъ она оттолкнула столъ, спрятала голову въ подушки дивана и залилась слезами. Мишель быль сраженъ.
        — Сюзанна, — пробовалъ онъ сказать, — плакать нелпо!
        Но она не отвчала, вся потрясаемая рыданіями, со струящимися между пальцами крупными слезами.
        — Сюзи, не плачьте…
        Рыданія удвоились; это было громадное отчаяніе безпомощнаго, смятеннаго ребенка. Мишель колебался. Затмъ, самъ вн себя передъ этимъ горемъ, онъ всталъ на колни передъ молодой двушкой.
        — Сюзанна, моя дорогая крошка, — умолялъ онъ, пробуя напрасно отвести руки, которыя она прижимала къ своему лицу, — вы мн причиняете большое горе. Вотъ уже два раза, что вы изъ-за меня плачете. Если я былъ слишкомъ строгъ, если я былъ неправъ, простите меня, моя бдная маленькая Занна, я не хочу, чтобы вы плакали…
        — Мишель, — сказала она очень тихо, задыхаясь, — вы были очень злой.
        — Но я этимъ очень огорченъ, я вамъ клянусь… не плачьте…
        — Мишель, я не кокетка.
        — ^^Нтъ, мое дорогое дитя, нтъ, нтъ… это вс эти ничтожные глупцы вывели меня изъ терпнія.
        — А вы, вы флиртовали съ г-жей де Лоржъ, — продолжала она, все еще не открывая лица.
        — Г-жа де Лоржъ! О! если бъ вы знали, какъ она мн безразлична!
        — Думаете ли вы, что… Депланъ, напримръ, для меня не безразличенъ?
        — Надюсь, конечно, что да.
        Сюзи подняла голову, опустила свои маленькія ручки и предстала вся залитая слезами. Тогда она замтила Тремора на колняхъ подл себя и улыбнулась. Это было подобно солнечному лучу въ ея глазахъ, на ея щекахъ, еще покрытыхъ каплями слезъ, но Мишель безразсудно подумалъ, что она насмхается, что эта улыбка выражала лукавое торжество; онъ быстро поднялся и наступила минута неловкости.
        — Мишель, — сказала наконецъ Сюзанна, — зачмъ вы говорили со мной такъ жестко.
        Мишель слъ подл нея и взялъ ея руку.
        — Послушайте меня, Сюзи, — сказалъ онъ, — я очень огорченъ, очень сконфуженъ, что вспылилъ. Но я васъ увряю, что ваша молодость, ваша непорочность, а также обычаи страны, въ которой вы воспитывались, вамъ мшаютъ понять, сколько вреднаго, опаснаго въ этой игр улыбками и словами, которая такъ нравится вамъ. Вы сама чистота, я это знаю, но вдь вы прекрасно замчаете, что вс васъ находятъ красивой, обольстительной…
        — Не вс; вы не находите, — перебила она сердитымъ тономъ. И ей очень хотлось прибавить: „если я танцовала котильонъ съ Полемъ Рео, это потому, что нкто другой, нкто очень злой, очень разсянный, не позаботился попросить его…“, но ея гордость мшала ей выразить зтотъ упрекъ.
        — Конечно кром меня, это уже извстно… я всегда составляю исключеніе! Но, наконецъ, кром меня, вс, не такъ ли?… и это васъ забавляетъ, опьяняетъ и вы поощряете, сами того не сознавая, вызываете этотъ флиртъ, какъ вы это называете, который очень невиненъ съ вашей стороны, но который можетъ быть мене невиненъ съ другой стороны, поврьте мн!… Это правда, и не волнуйтесь такъ… ахъ! если бы вы знали, что они говорятъ въ курительной о женщинахъ и даже о молодыхъ двушкахъ, какъ они ихъ подвергаютъ самой легкомысленной критик, эти мужчины, льстящіе вамъ…
        — Это мерзко, то, что вы разсказываете.
        — Очень мерзко, конечно, но, къ несчастью, врно! Сюзи, — продолжалъ молодой человкъ, удерживая бдную, еще дрожащую ручку, — я хотлъ бы васъ просить… это грубо, жестоко съ моей стороны, но… хотите мн общать веселиться немного меньше въ другой разъ? я былъ бы такъ счастливъ!
        Миссъ Севернъ опустила глаза; затмъ, поднявъ ихъ на своего жениха:
        — Я охотно общаю, — сказала она прямо, — но долгъ платежомъ красенъ! Вы будете заниматься г-жей де Лоржъ, не боле, чмъ того требуетъ самая строгая вжливость. У меня тоже есть свое самолюбiе. Я такъ же не хочу имть вида покинутой невсты, какъ вы — смшного жениха.
        — Я сдлаю, что вы желаете. Я танцовалъ одинъ разъ съ г-жей де Лоржъ, потому что она пришла за мной и почти принудила меня къ этому силой, если вы хотите это знать… и это вообще безсмысленно!…
        Сюзи смялась въ восхищеніи.
        — Она сама напросилась, Майкъ? Ну да, она не гордая!
        — Не правда ли?
        Мишель смялся, видя ее смющейся.
        — Значить, мы боле не въ ссор, Мишель? Я ненавижу ссоры.
        Голосъ ея становился нжнымъ, ласкающимъ.
        — Ахъ, Боже! я также, увряю васъ…
        Мишель колебался, казался нершительнымъ, затмъ, неожиданно возвращаясь къ предмету ссоры:
        — Сюзи, — сказалъ онъ опять, — я боюсь иногда, что вы не понимаете всей важности иныхъ поступковъ. Этотъ ужинъ, вы знаете, этотъ ужинъ, который вы такъ мило подлили со мной, вы… вы его не раздлили бы съ другимъ, скажите Сюзи, скажите?
        Вопросъ былъ оскорбителенъ, Мишель это хорошо зналъ, но онъ его преслдовалъ съ самаго его возвращенія изъ Шеснэ и уже съ минуту такъ жегъ ему уста, что необходимо было его высказать.
        Миссъ Севернъ посмотрла на своего жениха, не сердясь, но съ глубокимъ удивленіемъ.
        — Съ другимъ, — повторила она, — съ посторонимъ?
        И она еще разъ на него посмотрла.
        — Мишель, — прибавила она тотчасъ же улыбаясь, закинувъ немного головку, — сцену, которой вы меня только что удостоили, сдлали бы вы ее другой?
        Внезапно онъ притянулъ руку, которую все еще держалъ, и закрылъ ею себ глаза.
        — О! я безумецъ, — пробормоталъ онъ, — я безумецъ, нужно простить меня, забыть, что я сказалъ.
        Очень короткое время они оставались безмолвными, затмъ Сюзи поднялась.
        — Карета, должно быть, готова.
        Треморъ поднялся также. Онъ положилъ свою руку на голову Сюзанны и отвелъ немного, чтобы лучше читать въ глазахъ своей невсты, завитой хохолокъ волось.
        — Вы мн прощаете? — молилъ онъ.
        — Да, — отвтила она очень тихо, не избгая глазъ, искавшихъ ея взгляда.
        — Благодарю, Занночка, — сказалъ Мишель, цлуя нжно въ лобъ молодую двушку.
        Немного покраснвъ, она взяла свою шляпу и пошла ее надвать передъ зеркаломъ.
        — Сюзи, — прибавилъ очень ласково Треморъ, слдившій за ней глазами. Я былъ сейчасъ очень злымъ; если вамъ очень хочется совершить эту прогулку въ Франшаръ, я охотно буду васъ сопровождать.
        Она живо повернулась съ сіяющими глазами.
        — О! Мишель, я буду въ восторг.
        Молодой человкъ улыбнулся, затмъ, когда миссъ Севернъ завязала свою вуалетку, онъ взялъ драповый коллетъ, лежавшій на стул, и съ нжной заботливостью окуталъ имъ ея красивый, гибкiй, немного откинувшійся назадъ станъ.
        — Почти холодно сегодня утромъ, берегитесь, — посовтовалъ онъ.
        И этотъ жестъ, и эти просты слова растрогали Сюзанну, хотя она не понимала почему. Вечеромъ въ тотъ же день, передъ тмъ какъ заснуть, она долго думала, что не входило въ ея привычки, и вдругъ, такъ ясно, такъ нежданно, что она была этимъ поражена, въ ея ум, столь неопытномъ въ анализ, съ точностью опредлился вопросъ: „какъ можно узнать, любишь ли? какимъ образомъ можно въ этомъ вполн убдиться?"
        XI.
        Между тмъ какъ лошади уносили ихъ черезъ лсъ по направленію къ „Козьему Холму“, гд было назначено мсто общей встрчи, Мишель и Сюзи чувствовали себя очень радостно, той молодой и свжей радостью, которая напоминала имъ ароматъ первыхъ дней ихъ товарищеской интимности, но съ примсью новаго, боле нжнаго волненія.
        Сюзи наслаждалась успокаивающей прелестью прекраснаго утра, свжестью воздуха, торжествомъ солнца между уже покраснвшими листьями, а также, боле смутно, этимъ заботливымъ, любовнымъ покровительствомъ въ глубокомъ уединеніи лса. Мишель умилялся золотистыми лучами, блествшими въ каштановыхъ волосахъ подл него, втеркомъ, трепавшимъ мелкіе завитки подъ соломенной шляпкой. Онъ любовался близной затылка, прикрытаго завитками, гибкими движеніями немного хрупкой таліи, когда она наклонялась подъ втками и потомъ выпрямлялась, такая красивая и нжная; онъ восхищался голосомъ, звенвшимъ чисто, какъ пніе источниковъ. Нежданно для него имъ овладвала мучительная и вмст упоительно смлая мысль, что, каковы бы ни были недоразумнія въ настоящемъ, эта молодая двушка будетъ въ одинъ прекрасный день его женой, что это граціозное обольстительное созданіе, которое всхъ очаровывало, было ему общано, будетъ связано съ нимъ самыми тсными узами, даже въ томъ случа, если бы это маленькое суетное сердечко отказало ему въ своей нжности.
        Къ тому же, вотъ уже два дня, онъ отказался отъ всякаго приносящаго разочарованіе анализа, и въ этотъ часъ онъ столь же мало стремился понимать себя, какъ и читать въ замкнутой для него душ амазонки, хавшей подл него, съ золотистыми на солнц кудрями, маленькія ручки которой твердо правили, открытый взглядъ которой, казалось, скрывалъ однако столько таинственнаго.
        Т же поводы къ разногласіямъ существовали еще между ними обоими или могли вновь возникнуть; бывшiя обиды, устарвшія съ третьяго дня, конечно чувствовались еще, но оба забыли ихъ, она больше, чмъ онъ, потому что ея цльная, непосредственная натура, движимая инстиктомъ, заставляла ее жить настоящимъ моментомъ; онъ же, можетъ быть, сильне чувствовалъ радость примиренія, такъ какъ живе помнилъ прошлое.
        …они разговаривали.
        — …Вамъ немного скучно, Майкъ, такъ какъ вы никогда не любите прогулокъ цлой толпой; но вамъ не слишкомъ скучно?
        — Мн совершенно не скучно!
        — Но знаете ли, что вы можете быть очень любезны, когда хотите; отчего вы не хотите этого всегда?
        Мишель отвтилъ движеніемъ бровей, которое могло обозначать, или что онъ въ дйствительности не считалъ себя любезнымъ, или что онъ совсмъ не видлъ надобности быть имъ всегда. Сюзанна продолжала:
        — Кажется, вы имете непріятную привычку казаться боле угрюмымъ, чмъ это у васъ въ характер; кажется, что вашъ суровый, немного ворчливый и немного старческій видъ скрываетъ личность, которую я еще не знаю и которая очень молода, очень порывиста, способна быть счастлива и весела отъ бездлицы… Это мн разсказывалъ одинъ изъ вашихъ друзей.
        Лицо Тремора освтилось.
        — Это Даранъ, — сказалъ онъ; — я какъ разъ получилъ отъ него нсколько дней тому назадъ письмо и ожидаю его на будущей недл… Когда же вы его видли, не считая того знаменитаго вечера, когда онъ васъ усыпилъ своей ученостью?
        — Во время нашей помолвки, передъ его и вашимъ отъздомъ.
        — Вы правы, я забылъ.
        — Онъ васъ очень любитъ. Правда, что онъ ничего не ршаетъ, не посовтовавшись съ вами?
        Мишель улыбнулся.
        — Я почти въ этомъ увренъ. Такъ, напримръ, въ своемъ послднемъ письм, онъ меня проситъ найти инженера для его отца и посовтовать ему самому въ выбор автомобиля… Вотъ доказательства доврія!… Ничего не подлаешь, привычка. Мы любимъ разговаривать съ Дараномъ обо всемъ, что насъ интересуетъ, все равно, значительномъ или маловажномъ. Я знаю всю его жизнь, онъ знаетъ всю мою. Да, мн кажется, онъ очень меня любитъ… и я его люблю, какъ брата.
        — Тмъ лучше, Мишель, — объявила Сюзи, — Даранъ мн нравится, я его также полюблю.
        Мишель казался удивленнымъ.
        — Я боялся, чтобы Даранъ не показался вамъ… какъ бы сказать? немного полинявшимъ. Тмъ лучше, вы вызываете его восхищеніе. Вроятно не стараясь объ этомъ, вы его очаровали.
        Она засмялась тихимъ и нжнымъ смхомъ, затмъ со своей дтской манерой пробормотала:
        — Сколькихъ людей я такъ очаровала! это смшно!
        Мишель не находилъ, чтобы это было смшно, но онъ удержался высказать свою мысль; онъ слишкомъ боялся угадать въ этой улыбк сирены любовь къ борьб, желаніе тріумфа! Онъ слишкомъ хорошо сознавалъ смутную досаду, которую испытывала временами молодая двушка, находя „мало поддающимся обольщенію“, — какъ она выражалась, — своего друга! Затмъ внезапно передъ нимъ предстали призраки Деплана, Поля Рео, всхъ молодыхъ людей, которые подобно Дарану, но мене наивно, чмъ онъ, подчинились очарованію и которые во время прогулки въ Франшаръ будутъ по обыкновенію глупо увиваться вокругъ нея. И онъ удовольствовался тмъ, что сказалъ съ большей серьезностью, чмъ это слдовало:
        — Вы знаете, что я предпочелъ бы, чтобы меньшее количество людей было вами очаровано.
        Но Сюзи не имла ни малйшаго желанія сердиться въ это утро, ни даже подразнить кого либо.
        — О, Мишель! — воскликнула она съ упрекомъ, слышавшимся въ ея ласковомъ голос, — мн кажется, вы должны были бы избавить меня отъ этихъ злыхъ словъ. Я была такъ спокойна и даже такъ серьезна въ продолженіе всего времени посл бала у Сенвелей.
        — Въ продолженіе двухъ дней!
        — Вчера въ особенности, знаете, у г-жи Рьежъ, я сидла подл Раймонда Де… господина Деплана; знаете ли, о чемъ я съ нимъ говорила во время обда? Объ американский конституціи! Онъ не могъ придти въ себя, мой дорогой! Вы довольны, я думаю?
        Онъ смотрлъ на нее, улыбаясь по прежнему, признавая, что въ общемъ она права; такъ какъ онъ замтилъ, что она была противъ обыкновенія боле осторожна, напоминая ребенка, наблюдающаго за собой, и что нсколько разъ быстрымъ взглядомъ она искала его одобренія, неисправимо кокетливая въ этой новой роли.
        — Очень доволенъ, — отвтилъ онъ.
        И онъ добавилъ, этотъ разъ шутя:
        — Отчего бы вамъ еще не поговорить объ американской конституціи во время предстоящей прогулки? Это можетъ быть было бы средствомъ утомить вашу обыкновенную свиту.
        Сюзи посмотрла на него и сказала откровенно:
        — Но у васъ у самого есть превосходное средство утомить мою обыкновенную свиту?
        — Скажите его скоре.
        — Это… самому сыграть роль жениха немножко лучше, чмъ обыкновенно, напримеръ, оставаться подл меня, бросаться за цвтами, на которые я смотрю, имть видъ…
        Миссъ Севернъ смялась, но въ голос ея была едва замтная дрожь.
        — Наконецъ, — заключила она, — вы знаете прекрасно, какой видъ имютъ женихи, не такъ ли? и что у васъ его совсмъ нтъ… это не упрекъ!
        — Онъ былъ бы немного несправедливъ, я думаю. Вы мн заявили, что женихи, согласно обыкновенному шаблону, вамъ очень скучны и что вы желали бы добраго товарища.
        Она вновь засмялась:
        — Это совершенно врно… но одинъ разъ, для разнообразія!
        У Мишеля сердце немного сжалось. Упрекъ или нтъ, но въ замчаніи Сюзанны была доля правды; однако, онъ молчалъ, постоянно одержимый страхомъ стать игрушкой кокетки. Съ нкотораго времени, съ бала въ особенности, миссъ Севернъ старалась ему нравиться, онъ это видлъ, чувствовалъ; временами это заставляло его испытывать радость, доходившую до тоски, а иной разъ одна тоска его душила, и онъ задавалъ себ вопросы, не былъ ли онъ самъ ничмъ другимъ, какъ раздраженнымъ гордецомъ. Понялъ ли бы онъ, увлекся ли бы онъ очаровательной прелестью Сюзанны вн волнующей атмосферы поклоненія, лести, которая уже съ мсяцъ окружала молодую двушку, похорошвшую отъ того восхищенія, какимъ ее облекало столько взглядовъ? Не страдало ли его мужское тщеславіе больше, чмъ его сердце, когда его невста смялась, веселилась тамъ, гд его не было, когда она стремилась быть красивой и изящной для всхъ, не стараясь нравиться лишь ему одному? Онъ стыдился этого чувства, которое онъ считалъ недостойнымъ своего характера, онъ отказывался этому врить, онъ мучился сложностью своего настроенія, длавшаго его непостояннымъ и несчастнымъ.
        Такъ какъ Треморъ молчалъ, миссъ Севернъ спросила:
        — Одинъ разъ хотите поухаживать за мной въ продолженіе цлаго дня, для того, наконецъ, чтобы другіе не могли за мной ухаживать?
        Забавная шаловливость тона не позволяла предположить не только полное отреченіе отъ дружеского договора на башн Сенъ-Сильвера, но даже и простую насмшку въ этомъ вопрос, но именно благодаря этому, самый вопросъ казался довольно двусмысленнымъ и какъ бы немного коварнымъ.
        — Очень хочу, — отвтилъ Мишель, улыбаясь также, можетъ быть мене чистосердечно. — Я боюсь только какъ бы сравненія, который вы станете проводить, не оказались для меня неблагопріятными.
        Сюзанна легко повернулась къ Тремору и, смотря на него взглядомъ сквозь опущенныя рсницы, бывшимъ однимъ изъ ея средствъ очарованiя:
        — Если бы вы такъ думали, — пробормотала она, — вы этого бы не сказали.
        И такъ какъ она протянула Мишелю черезъ лошадь и поверхъ вожжей свою руку, державшую хлыстикъ, онъ взялъ ее и прижался къ ней губами. Возраженіе молодой двушки и это движеніе Мишеля расходились такъ очевидно съ обыкновеннымъ тономъ ихъ отношеній, являлись такъ неожиданно немедленнымъ примненіемъ на практик новаго, только что заключеннаго между ними соглашенія, что Сюзанна расхохоталась.
        — Поздравляю васъ, Майкъ, вы совершенно попали въ тонъ!
        Майкъ сумлъ „выдержать тонъ“ и въ реплик, но этотъ разъ ему не хватало убжденія, и разговоръ скоро стихъ.
        — Безъ двадцати минутъ два! — воскликнула миссъ Севернъ, бросивъ взглядъ на часы, приколотые къ ея корсажу. — Мы ужасно запоздали.
        И ударивъ концомъ хлыста по бедрамъ Пепы, она пустилась рысью.
        Холмъ, носящій идиллическое названіе „Козьяго холма“, подымается среди вырубленнаго лса, судя по остаткамъ древесныхъ стволовъ, срзанныхъ почти у самаго корня. Это груда глины, перемшанной съ камнемъ, запущенная, гд цпляется дрокъ и верескъ, и верхушку которой покрываютъ нсколько малорослыхъ елей. Если козы посщаютъ этотъ холмъ, он должны здсь находить скудное питаніе. Но въ это осеннее утро присутствіе гуляющихъ особенно оживляло „Козій холмъ“, по большей части скучный и пустынный.
        Группа всадниковъ, красиво сидвшихъ верхомъ, посреди которой рзко выдлялись на зеленомъ фон тонкіе и какъ бы боле подвижные силуэты нсколькихъ амазонокъ и красное платье г-жи де Лоржъ, окружала ландо Шеснэ, въ которомъ г-жа Рео, больная уже нсколько дней, сидла рядомъ съ г-жей Сенваль. Въ 15-ти метрахъ отъ кареты и отъ своихъ лошадей, щипавшихъ траву подъ присмотромъ крестьянина, господа Сенваль и Депланъ курили, расположившись на большихъ камняхъ, между тмъ какъ молодые Понмори занимались изслдованіемъ „Козьяго холма“. И по всей этой пустоши перебгалъ непрерывный шумъ голосовъ, веселыхъ и какъ бы возбужденныхъ разговоровъ съ изрдка долетавшимъ взрывомъ женскаго смха, которому какъ бы нетерпливо отбивала ногой тактъ застоявшаяся лошадь или который прерывало появленіе новаго лица.
        Уставъ отъ неподвижности, Симона Шазе, маленькая и миловидная, мужественная въ своей амазонк и мужской шляп, пустила рысью вокругъ прогалины свою лошадь, затмъ, замедливъ ее аллюръ, стала подробно разглядывать восхищенными глазами верескъ, устлавшій землю, тонкій, какъ хорошенькіе колокольчики, готовые хоронить своимъ звономъ кончавшееся лто.
        Ловкимъ маневромъ Поль догналъ молодую девушку.
        — Хотите, чтобы я ихъ вамъ нарвалъ? — спросилъ онъ, безсознательно исполняя одинъ изъ совтовъ, даваемыхъ почти въ этотъ же самый моментъ Сюзанной Мишелю.
        — Нтъ, я съ большимъ удовольствіемъ нарву ихъ сама.
        — Тогда, хотите, чтобы я вамъ помогъ сойти съ лошади?
        — Вы думаете, что у меня есть еще на это время? — возразила она, соблазненная этимъ предложеніемъ.
        — Треморъ и миссъ Севернъ еще не пріхали, у васъ еще много времени, — утверждалъ Поль, счастливый угодить своему кумиру.
        М-ль Шазе быстро освободилась отъ стремени, но раньше чмъ она могла догадаться о его намреніи, молодой человкъ, уступая непреодолимому побужденію, взялъ ее въ свои руки и поставилъ на землю.
        Она испустила слабый крикъ и поблднла.
        — Вы меня испугали, Поль, — сказала она съ упрекомъ, отступая на нсколько шаговъ отъ него.
        — О! прошу прощенія, — молилъ онъ, — неужели вы разсердились?… я вамъ причинилъ боль?
        — Вы мн не причинили боли, но я не люблю рзкихъ манеръ.
        Она говорила тихо; правильныя черты ея красиваго лица, напоминавшаго картинку изъ художественнаго альбома, омрачились. Поль опустилъ голову.
        — Простите меня, — сказалъ онъ еще разъ, — я поступилъ дурно. Я васъ оскорбилъ, вамъ досадилъ, я, который пожертвовалъ бы чмъ угодно, чтобы васъ оберечь отъ непріятности.
        И такъ какъ она молчала, онъ продолжалъ, встревоженный этимъ молчаніемъ:
        — Будьте добры, Симона; ваше сердце полно состраданія къ тмъ, кто страдаетъ, къ больнымъ, къ бднымъ… ну, представьте себ, что я также бдный, нуждающейся въ вашей жалости. Увы! я не представляю ничего интереснаго, я не ударяю себя въ грудь, не призываю небо въ свидтели, у меня не впавшіе глаза, не блдныя щеки, я не потерялъ ни аппетита, ни сна, и однако… я несчастенъ, увряю васъ.
        Симона слушала терпливо, немного удивленная; при послднихъ словахъ она содрогнулась.
        — Вы несчастны — вы? Что васъ длаетъ несчастнымъ?
        Поль отвтилъ:
        — Я не могу вамъ этого сказать, Жакъ мн это запретилъ.
        — Это, значитъ, что нибудь дурное? — спросила Симона, широко раскрывъ свои наивные глаза.
        — Что нибудь дурное! О! не думайте этого!
        Онъ остановился, колеблясь, со сдавленнымъ голосомъ, затмъ ршительно:
        — Это только то, что я васъ люблю, Симона, а Жакъ находитъ меня недостойнымъ васъ.
        — Вы меня любите?!
        Это былъ только шепотъ, почти вздохъ.
        Потрясенное милое дитя закрыло свое лицо обими руками, но внезапно она его открыла, и Поль увидлъ, какъ она улыбалась съ глазами, полными слезъ.
        — Вы меня любите? — повторила она, — но вдь это совсмъ не дурно, Поль.
        — Ахъ! какъ вы восхитительны! — воскликнулъ молодой человкъ.
        У него явилось сильнйшее желаніе стать на колни, чтобы цловать руки, орошенныя такими драгоцнными слезами, но онъ вспомнилъ совсмъ кстати, что онъ и Симона Шазе не были одни.
        — Значитъ вы очень хотите, чтобы я былъ вашимъ мужемъ? говорите скоре, говорите?
        — Да, я этого очень хочу, — отвтила тихо Симона, — но нужно спросить Терезу.
        Поль съ трудомъ удержалъ крикъ радости.
        — Ахъ! моя прелестная Симонетта! если бы вы знали, какъ я васъ люблю, какъ мы будемъ счастливы!
        Онъ забылъ категорическія приказанія Жака; онъ неудержимо предавался счастью быть любимымъ этимъ маленькимъ, непорочнымъ ангеломъ. И Симона, сконфуженная, шептала такъ тихо, что Поль едва слышаяъ.
        — Ахъ! я счастлива, я очень счастлива.
        Никто, впрочемъ, не думалъ перебивать этотъ любовный дуэтъ. Чтобы отправиться въ путь, ждали только миссъ Севернъ и Мишеля Тремора, замедлившихъ пріздомъ. Когда, повернувъ къ „Козьему Холму*, они показались въ конц проски, разразился въ честь ихъ громъ восклицаній и рукоплесканій.
        — Вы видите, Мишель, мы самые послдніе, — воскликнула Сюзанна, смущенная этимъ шумнымъ пріемомъ.
        Раньше чмъ Мишель могъ понять ея намреніе, она сильно ударила концомъ хлыста свою лошадь и пустила ее галопомъ, черезъ рытвины, ямы, кучи хворосту, стволы деревьевъ, опасно скрытыхъ высокою травой. Вдругъ животное, раздражаемое слпнями, съ ожесточеніемъ вцпившимися ему въ грудь, сдлало прыжокъ въ сторону и стало на дыбы. Это произошло съ быстротою молніи.
        Бока Пепы сгибались. Уже молодой двушк казалось, что она чувствуетъ, какъ громадная тяжесть упавшаго животнаго раздавливаетъ ей грудь. Инстинктивно она бросила стремя и луку и, закрывъ глаза, быстрымъ движеніемъ прыгнула въ сторону.
        У нея было сознаніе толчка, она ощутила боль въ голов, затмъ потеряла сознаніе.
        Когда она пришла въ себя, то увидла себя въ ландо г-жи Сенваль. Лошади бжали рысью. Она встртила тревожный взглядъ, жадно выжидавшій ея взгляда, и увидла Мишеля, очень блднаго, наклонившагося надъ нею, поддерживая ее рукою. Тогда она почувствовала невыразимо пріятное спокойствіе.
        — Это пустяки, Майкъ… — пролепетала она.
        Затмъ, ея качавшаяся отъ толчковъ экипажа голова, ища поддержки, прижалась къ груди Мишеля, и усталая, она закрыла глаза.

* * *
        Колетта приблизилась къ дивану, на которомъ сидлъ Мишель, и очень нжно наклонившись, положила руку на плечо своего брата.
        — Ты можешь успокоиться, мой бдный братецъ, — сказала она, — докторъ повторилъ буквально то же Роберту, что онъ сказалъ намъ. Это чудо, но у нея нтъ ничего опаснаго. Маленькая рана на лбу незначительна, и два или три дня отдыха справятся съ потрясеніемъ нервовъ. Бдная малютка! Какой ужасный страхъ она испытала! А мы то!… — прибавила г-жа Фовель, облегченно вздохнувъ.
        Увидя Сюзанну, блдную, шатающуюся и какъ бы безучастную ко всему, что происходило вокругь нея, съ пораненнымъ лбомъ, когда рана, плохо умытая, казалась большей и боле страшной, затмъ Мишеля, совершенно блднаго, съ трудомъ произносившаго короткія, отрывистыя слова, Колетта испытала одно изъ самыхъ ужасныхъ волненій въ своей жизни.
        Визитъ доктора ее подбодрилъ, но, казалось, что Мишель не раздлялъ спокойную увренность своей сестры; въ то время, какъ она говорила, онъ слушалъ ее съ усиліемъ, съ опущенной головой, совершенно подавленный.
        — Робертъ увренъ, что докторъ ничего не скрываетъ? — спросилъ онъ однако упавшимъ голосомъ.
        — Совершенно увренъ.
        Онъ началъ опять тмъ же голосомъ и какъ бы въ забытьи:
        — Мн кажется, очень густая, высокая трава немного ослабила толчокъ… Я видлъ, она ранила лобъ о сухую втку…
        Г-жа Фовель продолжала говорить тихо, повторяя слова и фразы, который могли ободрить Мишеля, окончательно успокоить его томящуюся душу. Съ тхъ поръ какъ Сюзи приняла ванну, она чувствовала себя боле спокойной и бодрой. У нея болла немного голова, но у нея не было лихорадки и вообще никакого недомоганія, могущаго служить дурнымъ предзнаменованіемъ. Она только что заснула. Мишель поднялся.
        — Я ухожу, — сказалъ онъ.
        — Но ты здсь обдаешь? — воскликнула удивленная м-мъ Фовель.
        — Нтъ, я предпочитаю вернуться домой.
        — Послушай, это будетъ безуміе, — настаивала Колетта; — останься, ты вечеромъ получишь новыя свднія, можетъ быть сможешь увидать Сюзи.
        — О! я вернусь посл обда.
        — Но, мой бдный другъ, ты усталь, ты измученъ!
        Треморъ сдлалъ жесть чрезмрной усталости:
        — Умоляю тебя, Колетта, — пробормоталъ онъ, — мн необходимо вернуться.
        Онъ не могъ никогда отдать себ отчета, какъ онъ очутился въ своемъ рабочемъ кабинет въ башн Сенъ-Сильвера. Съ точностью автомата слдовалъ онъ по знакомой дорог, не чувствуя, что идетъ, не видя, не слыша ничего. Одна и та же мысль, завладвшая его мозгомъ, какъ отвратительные щупальцы спрута, впивающіеся въ тло измученнаго пловца, терзала его, лишала сознанія окружающаго, уничтожая въ немъ всякую мыслительную силу.
        „Если бы она убилась или даже тяжко была ранена, если бы, когда я ее поднялъ на руки, наполовину обезумвшiй, я не почувствовалъ бы боле бiенiя ея сердца, или, если бы я ее увидлъ расшибленной, ужасно изувченной“…
        Одинъ моментъ, нсколько секундъ! Она была такая розовая, свжая, полная здоровья, она говорила, смялась радостная, и вся эта свжесть, эта молодость остались бы однимъ воспоминанiемъ. Эта жестокая вещь могла бы совершиться! Дорогiе, большiе глаза, только что такiе свтлые, закрылись бы навсегда угасшiе, ясный голосокъ, вибрирующее эхо котораго отзывалось еще въ ушахъ Мишеля, смолкъ бы навсегда… Да, въ одно короткое мгновеніе все было бы кончено! Кончена радость видть и слышать это восхитительное созданіе, въ которомъ такъ много, неисчерпаемый источникъ жизни.
        Вдругъ страстная надежда сдлать ее своей, унести ее далеко, отвоевать ее у другихъ и у нея самой, стать наконецъ силой любви властелиномъ ея сердца, любимымъ — это стало бы пустой мечтой, исчезнувшей химерой… Подъ впечатлніемъ этой открывшейся ему на мигъ пустоты, на краю бездны, отъ которой онъ не въ силахъ былъ оторваться, Мишель прекрасно чувствовалъ, что вотъ уже съ мсяцъ эта надежда была его жизнью, всей его жизнью, единственнымъ смысломъ его существованія. И что бы онъ ни длалъ, о чемъ бы ни думалъ, онъ видлъ Сюзанну мертвой, переживая, какъ въ воспоминаніи, ужасныя событія, которыя могли произойти, и тогда два слова постоянно къ нему возвращались, подобно машинальному припву, и онъ повторялъ ихъ безсознательно, мысленно или устами: „моя дорогая, моя дорогая“…
        Онъ слъ, опершись локтями на столъ, сжимая обими руками виски. Нчто въ род рыданій безъ слезъ потрясало его широкія, ослабшія плечи. И однако, мало-по-малу, вопреки овладвшему имъ кошмару, безпокойству, не покидавшему его, несмотря на успокоительныя слова доктора, необыкновенная радость заполнила его сердце, поглощала все его существо… потому что теперь онъ боле не сомневался, онъ зналъ прекрасно, что онъ ее любилъ, маленькую невсту „1-го апрля“, данную ему случаемъ, любилъ ее страстно.
        Часть третья.
        I.
        Возвращаясь въ Кастельфлоръ къ восьми часамъ, Мишель былъ боле спокоенъ. Онъ засталъ въ гостиной г-на Сенваля и Лангилля, пришедшихъ за новыми свдніями, затмъ Робертъ повторилъ ему то, что уже сказала Колетта объ увреніяхъ доктора. Почти тотчасъ же вошла г-жа Фовель и увела своего брата къ Сюзанн.
        Молодая двушка была очень блдна живой, нжной близной, которой въ вид контраста слишкомъ рзкая и голубоватая близна простынь и подушки придавали оттнокъ слоновой кости; но мало-помалу извстная напряженность въ лиц ослабвала, и нервное возбужденіе, испугавшее Колетту и старую Антуанетту, улеглось. Когда Мишель и его сестра подошли къ постели, Сюзанна тихо улыбнулась, выдвигая немного руку.
        Полотняная повязка, окружавшая лобъ, изъ подъ которой вырывалось нсколько непослушныхъ прядей, короткая и вся завитая коса, покоившаяся подл ея лица, придавали ему еще боле молодое выраженіе. Треморъ поклялся не выказать своего волненія, но онъ боялся своего прерывающагося голоса; не говоря ни слова онъ спряталъ въ своей рук ручку, протянутую ему миссъ Севернъ.
        — Мишель, — сказала молодая двушка, — докторъ былъ очень любезенъ, онъ сказалъ мн, что я, какъ дти, сумла упасть, не причинивъ себ вреда, что я удивительная наздница, что я выказала хладнокровіе, достойное похвалы, но что въ общемъ не обошлось тутъ безъ покровительства добраго генія.
        Затмъ жалобнымъ голосомъ, въ которомъ, можетъ быть, было немного безсознательнаго кокетства больной, желающей, чтобы ее жалли, она прибавила:
        — Я очень испугалась, дорогой Мишель!
        Треморъ конвульсивно пожалъ ручку, которую онъ не выпускалъ.
        — Я также, — прошепталъ онъ.
        — Бдный братецъ, — сказала съ удареніемъ Колетта, — онъ былъ почти такъ же блденъ, какъ ты.
        Глаза Сюзанны остановились боле внимательно на ея жених.
        — Значитъ, вы бы горевали, если бы я умерла?
        Онъ имлъ силу улыбнуться.
        — Какой коварный вопросъ! Вы бы, значитъ, не горевали, если бы я умеръ?
        — Да, я бы очень горевала.
        — Но скажите мн, — спросилъ онъ, ставъ на колни подл постели, — вы не страдаете? что вы чувствуете?
        Она легко покачала головой.
        — Я не страдаю. Я очень устала, затмъ у меня немного болитъ голова, вотъ и все. Докторъ правь, Мишель, это чудо; только старикъ докторъ неврующій. Я же благодарю Бога, защитившаго меня. О! Я Ему такъ благодарна! У меня не было ни малйшаго желанія умереть. Вы Его тоже возблагодарите? Неправда ли?
        — Да, Занночка.
        Она улыбалась еще, такая хорошенькая, такая чистая, что слезы выступили на глазахъ Мишеля. Онъ наклонился и поцловалъ завитую косу.
        — Спите хорошо, — пробормоталъ онъ.
        — И вы также, — отвтила она тихо.
        Затмъ, когда Треморъ дошелъ до двери, она позвала его опять.
        — А Пепа, Мишель, моя бдная Пепа?
        — Она спокойно упала на вс четыре ноги, ваша ужасная Пепа, — сказалъ онъ, поклявшись самъ про себя не поручать боле „ужасной Пеп“ свое самое дорогое сокровище.
        На слдующій день Сюзанна оставалась въ постели очень разбитая; но на третій день докторъ поздравилъ ее съ перемной къ лучшему, и такъ какъ она безропотно покорилась предписанію хранить еще полный покой въ продолженіе двухъ дней, ей было разршено подняться.
        Прибывъ въ Кастельфлоръ, Мишель нашелъ ее въ будуар, гд она послушно лежала. На ней былъ одинъ изъ капотовъ Колетты и, хрупкая, затерявшаяся въ просторныхъ складкахъ розоваго сюра, съ хорошенькой головкой, поднимавшейся изъ кружевъ, она получила особую прелесть хрупкости. Ея глаза были еще окружены синевой. Волосы, какъ и наканун, были заплетены въ косу, но непокорные продолжали завиваться; подъ ихъ непослушными завитками на лбу угадывалась маленькая ранка, прикрытая пластыремъ.
        Въ этотъ моментъ, когда Мишель входилъ, г-жа Фовель, стоя подл кушетки, поправляла подъ головой Сюзанны подушки изъ мягкаго шелка и, видя молодую женщину такой нжно внимательной, съ почти материнскими заботами, онъ почувствовалъ къ ней порывъ большой нжности.
        — Посмотрите, сударь, — воскликнула весело Колетта, — хорошенькая маленькая двочка, играющая въ больную, въ платьяхъ своей мамы.
        — Это игра, дйствительно? — спросилъ сердечно Треморъ.
        — Почти, — пробормотала Сюзанна.
        Она, казалось, хорошо себя чувствовала, завернутая въ мягкій шелкъ, вся отдавшись покою, съ головой, зарывшейся въ пухъ подушки. Солнце проникало въ открытое окно съ порывами легкаго ветерка; очень нжный запахъ цвтовъ носился между изящными и драгоцнными предметами, и Сюзанна наслаждалась, чувствуя себя искренно любимой Колеттой, г-мъ Фовелемъ, дтьми, всми друзьями, которыхъ она не видла, но которые прибгали въ Кастельфлоръ, чтобы справляться о ней, любимой въ особенности этимъ серьезнымъ и иногда такимъ суровымъ, сдлавшимся внезапно очень кроткимъ, почти нжнымъ женихомъ.
        — Она такая же розовая, какъ ея платье, — замтилъ молодой человкъ съ улыбающимся взоромъ, обращеннымъ то къ Сюзанн, то къ Колетт.
        Молодая двушка, довольная, засмялась.
        — Майкъ, — сказала она, — вы начинаете длать комплименты; пріятно быть больной!
        Она посмотрла на Мишеля, затмъ продолжала:
        — Но скучно оставаться спокойной по приказанію, когда у тебя въ жилахъ ртуть! Два дня, подумайте только!… Майкъ, вы будете такой же любезный, какъ Колетта, вы останетесь подл меня весь сегодняшній день?
        — Если вы хотите.
        — И весь завтрашній день?
        — Весь завтрашній день. Я отправлюсь въ Парижъ съ Робертомъ только черезъ пять дней, когда вы совершенно поправитесь.
        Онъ улыбался. Сюзанн хотлось добавить: „чтобы меня развлекать, вы будете за мной ухаживать… вы знаете, какъ на неудавшейся прогулк!“, но она удержала эту фразу; она чувствовала, что отвтъ Мишеля можетъ ее разочаровать, а у нея не было силъ подвергнуться риску. Затмъ, благодарная Мишелю, что онъ отложилъ свой отъздъ, она сказала:
        — Колетта, въ сравненіи съ твоимъ братомъ милосердный Самарянинъ былъ совсмъ незначительной личностью.
        — Въ самомъ дл, большая заслуга съ его стороны провести день подл тебя. Этимъ меньше всего можно меня удивить, — возразила Колетта.
        Сюзанна подняла глаза, чтобы видть Мишеля, сидвшаго немного сзади ея.
        — Другіе подумали бы, можетъ быть, какъ ты, но Мишель!
        Настоящая Сюзи была еще очень живуча. Это именно ея взглядъ робко поднимался къ Мишелю, ища опроверженія, но Мишель, который поклялся себ совсмъ не потворствовать этому кокетству^г^ предпочелъ молчать; но откинутая на спинку кушетки рука его невсты была совсмъ близко отъ его лица, и такъ какъ онъ не могъ противиться искушенію прижаться къ ней губами, молодая двушка нашла отвтъ достаточнымъ.
        Пріятно было это время плна въ будуар. Между тмъ какъ Колетта, склонившись надъ пяльцами, вышивала красивые узоры шелками, отливавшими на ея ловкихъ пальцахъ, Треморъ держалъ свое общаніе; для него было невыразимой радостью жить съ Сюзанной эти часы интимности, окружать свою невсту заботами, которыя она принимала съ улыбкой и легкимъ блескомъ въ глубокихъ глазахъ, и видть, какъ она улыбалась, говорила, дышала.
        Это наслажденіе интимностью немного опьяняло. Однако, Мишель не произнесъ ни одного слова любви. Его постоянно преслдовала та мысль, что Сюзи тогда торжествовала бы побду надъ единственнымъ человкомъ, не признававшимъ надъ собою власти ея чаръ. А Мишелю хотлось, чтобы признаніе съ его стороны сдлало ее боле счастливой, чмъ торжествующей. Затмъ онъ жаждалъ быть любимымъ и онъ боялся слова, которое вырвало бы у него лелемую имъ мечту; онъ боялся, что, можетъ быть, во всей этой опьяняющей его граціи, въ глубин прелести этихъ словъ, доходившихъ до его сердца, не было любви, а только желаніе нравиться и немного дружбы и доврія.
        Сюзанна же не разсуждала совсмъ. Она чувствовала себя счастливой и отдавалась съ чмъ-то въ род лни наслажденію этимъ нжнымъ и спокойнымъ счастьемъ.
        Однажды, сравнительно незадолго, за два дня до злополучной прогулки, когда она просила Мишеля принять боле „видъ жениха“, она задала себ вопросъ: „какъ можно знать любишь ли?“, и вопросъ не былъ еще ршенъ. Эту досаду, которую подозрвалъ и которой боялся Мишель, миссъ Севернъ ее испытывала. Уже очень давно, можетъ быть даже до отъзда въ Норвегію, равнодушіе молодого человка ее оскорбляло, терзало, какъ почти мучительное униженіе; очень скоро она сказала себ объ этомъ странномъ жених: „Почему онъ исключеніе? Почему я для него ни красива, ни плнительна, тогда какъ столько другихъ, до которыхъ мн нтъ никакого дла, находятъ меня и красивой и пленительной?“ Но всегда къ этой досад примшивалось какое-то наивное преклоненіе, какая-то инстинктивная покорность, какое-то не поддающееся анализу желаніе нравиться этому холодному человку, едва удостаивавшему рдкимъ взглядомъ свою невсту, очаровать именно его, такъ какъ его похвала въ глазахъ той, на которую онъ не обращалъ вниманія, была бы самой драгоцнной, самой пріятной.
        Цлая сложная работа происходила въ Сюзанн. Она видла вокругъ себя любовь, и сердце ея было ею встревожено, и она испытывала смутное желаніе любить, въ особенности быть любимой, какъ Тереза, какъ Симона, быть первой, быть единственной въ его мужественной и нжной душ. Она ревновала Мишеля за очень невинное вниманіе къ г-ж де Лоржъ, ревновала до слезъ къ нкогда обожаемой женщин, къ „разочарованію“ Мишеля, какъ она говорила, къ грозной тни, возстававшей, можетъ быть, между нею и ея женихомъ. Она огорчалась суровостью Тремора, предпочитая однако въ глубин души видть его скоре жесткимъ, чмъ равнодушнымъ; она страдала оттого, что Мишель, казалось, не замчалъ тхъ усилій, которыя она употребляла, чтобы завоевать его; она плакала, когда на другой день посл бала, на которомъ она веселилась,^^Мишель злобно упрекнулъ ее за нсколько часовъ удовольствiя, когда онъ ее порицалъ не во имя любви, которая бы ее тронула, но въ силу какой-то мужской гордости, показавшейся ей возмутительной…
        Мишель тогда былъ растроганъ, онъ молилъ, онъ сталъ на колни передъ своей невстой… О! конечно, у Сюзанны былъ моментъ незабвеннаго тріумфа, когда она увидла Мишеля на колняхъ!… и съ этого момента она стала чувствовать себя боле чмъ до этого времени удовлетворенной, когда Мишель бывалъ съ ней; она съ большей живостью желала его присутствія; она испытывала сильне впечатлніе, удивившее вначал ее самое, что т часы, когда Мишеля нтъ съ нею, лишены всякаго содержанія, какъ будто на эти моменты замираетъ въ ней жизнь, ея умъ сосредоточивался на томъ момент, когда онъ долженъ былъ придти или когда можно было ожидать его прихода. Но чувство, завладвшее Сюзанной и принимавшее столь различныя формы, было ли оно любовью? Было ли это чмъ нибудь, на много отличавшимся отъ того трудно опредлимаго интереса, который вноситъ флиртъ въ ежедневное существованіе?
        Да, это было другое, совершенно другое. Затмъ, эта прогулка въ Франшаръ, приключеніе около Козьяго холма. Открывъ глаза, какъ ни была Сюзанна слаба и разбита, она замтила блдность Мишеля, встртила его взволнованный взглядъ и почувствовала себя тогда такой спокойной, счастливой въ рукахъ, ее поддерживавшихъ.
        А съ тхъ поръ?…
        Помнилъ ли Мишель о данномъ въ лсу общаніи, или его сердце взволновалось при вид опасности, которой подвергалось слабое и молодое существо? Сюзи не длала никакого опредленнаго заключенія, но несомннно: со дня приключенія у Козьяго холма Мишель имлъ видъ „настоящаго жениха“. Правда, онъ ничего не говорилъ Сюзанн, чего бы не могъ сказать ей братъ; однако, онъ боле занимался и смотрлъ на нее больше, чмъ бы это длалъ братъ или „товарищъ“, и въ его взглядахъ, въ его словахъ, въ его молчаніи было что-то, что изумляло молодую двушку и что длало ее необычайно счастливой, и ей являлась еще смутная идея: „неужели онъ меня любитъ?“, сопровождаемая другой: „если я такъ безумно счастлива отъ надежды быть имъ любимой, ужъ не люблю ли я его?“
        На эти новые вопросы своего сердца, такъ же какъ и на первый, миссъ Севернъ не смла отвечать. Еще потрясенная, она быстро уставала думать, углубляться въ мысли, приходившія ей на умъ. Да и къ чему собственно? Она была счастлива достаточно! Если Мишель ее не любилъ, она ему была благодарна за то, что онъ притворялся любящимъ ее, такъ какъ это была безконечно пріятная и немного гордая радость видть это серьезное лицо, свтлвшее, когда она улыбалась, этого отшельника, увлеченнаго старыми книгами, просиживающаго у изголовья выздоравливающей, этого сердитаго брюзгу, говорящаго мягкимъ голосомъ и покоряющагося капризамъ маленькой шалуньи въ розовомъ плать, этого спесивца, приходящаго въ умиленіе оттого, что блдный цвтъ ея лица становился оживленне.
        Таково было немного смутное состояніе духа Сюзанны.
        … И Мишель, испытуя взглядомъ подъ завитками, скрывавшими маленькую ранку, гладкое чистое чело, боязливо желалъ знать, что таилось подъ этой непроницаемой близной. Она такъ мало походила на другихъ молодыхъ двушекъ, эта маленькая сумасбродка въ розовомъ плать!
        Мишель предложилъ миссъ Севернъ почитать ей вслухъ, и эта мысль ее восхитила, но при слов романъ она сдлала гримасу.
        — Разв вы любите романы? — спросила она.
        — Да, иногда, какъ отдыхъ, когда они хорошо написаны и когда они не совершенно лишены идей.
        — Я, когда мн нужны идеи, какъ вы говорите, я ихъ ищу не въ романахъ, а когда мн нужна болтовня, я ее въ достаточной мр нахожу въ свт, чтобы не искать ее въ другомъ мст. Остаются описанія чувствъ…
        — Ну?
        — Ну, когда я думаю, что они вымышленныя, они меня не интересуютъ, а если бы я могла предположить, что они правдивы, что авторъ разсказываетъ свою интимную жизнь или по крайней мр о своемъ сердц, я бы стала его еще боле порицать за подобные разсказы ради угожденія мн.
        — Почему? — спросила развеселенная Колетта.
        — Потому что я думаю, когда имешь подобныя воспоминанія, гораздо лучше длаешь, сохраняя ихъ про себя глубоко скрытыми. Вотъ.
        Г-жа Фовель искренно смялась.
        — Тогда что же читать? — спросилъ тихо Мишель. — Скажите мн, какую вы сами читали книгу, я буду продолжать съ той страницы, на которой вы остановились.
        — „Разсказы изъ „Временъ Меровинговъ“ Огюстена Тьерри, — отвтила спокойно миссъ Севернъ.
        — Это тебя не усыпляетъ? — воскликнула съ удивленіемъ Колетта.
        — Усыпляетъ меня? Но это великолпно! Это цлый воскресшій міръ, съ которымъ все переживаешь. Живешь среди этихъ исчезнувшихъ созданій, познаешь, видишь, понимаешь ихъ съ идеями ихъ времени. Это боле романтично, чмъ вс выдуманные романы, что касается приключеній, и однако, это настоящая жизнь. Вотъ какія книги я люблю.
        Нельзя было заставить ее измнить свое мнніе. Колетта ршила, что Занночка была рождена, чтобы выйти замужъ за историка, и Мишель прочелъ книгу, вызывавшую такое восхищеніе. Но временами г-жа Фовель просила пощады; тогда молодой человкъ откладывалъ книгу и начинали разговаривать втроемъ; затмъ Низетта, вся розовая и влажная отъ бготни въ саду, пришла посидть на колняхъ Сюзанны, добиваясь отъ нея ласкъ, а отъ Мишеля сказки, „такой длинной, которая продолжалась бы до того дня, который наступитъ за посл-завтра“. Мишель скромно сознался, что онъ не знаетъ такой длинной исторіи, но предложилъ разсказать боле короткую, и предложеніе было принято. Его разсказъ былъ чмъ-то въ род дтской и очень забавной пародіи на одинъ эпизодъ изъ „Времени Меровинговъ“, приспособленный для пониманія Низетты.
        Малютка, со скрещенными вокругъ шеи миссъ Севернъ руками, съ головой, слегка опрокинутой на грудь кузины, смялась взрывами, и иногда Сюзанна и Колетта, пораженныя какимъ-нибудь удачнымъ мстомъ пародіи, заражались этимъ дтскимъ смхомъ.
        Конечно, это время заключенія было пріятно, такъ пріятно, что Сюзи, счастливая, чувствуя себя еще немного усталой, немного слабой — о! очень немного — не стремилась выходить, хотя докторъ ей это разршалъ.
        На четвертый день Мишель получилъ разршеніе читать стихи и въ продолженіе боле часа онъ переходилъ съ „Nouvelles posies“ Мюссе къ „Vie intrieure“^^или къ „Jeunes Filles“ Сюлли Прюд’ома, отъ Jntimits Коппе къ „Bonne Chanson“ Верлэна и къ „Prludes“ Анри де Ренье, выбирая въ этихъ сборникахъ очень изящные стихи, не пламенные, однако, полные трогательнаго, сильнаго и сдержаннаго трепета, т стихи, которые можно читать въ лучшій моментъ любви, который вдь не тотъ, когда говорятъ: „ я тебя люблю“.
        Мишель читалъ хорошо; благодаря застнчивости, онъ сохранялъ большую простоту интонаціи, но прекрасныя глубокія ноты его голоса замняли мастерство боле искусной дикціи.
        Сначала Сюзанна слушала съ какимъ-то улыбающимся скептицизмомъ, затмъ съ неожиданнымъ для нея удовольствіемъ, наконецъ очарованіе покорило ее всю. Теперь она отдавалась все боле новымъ впечатлніямъ, удивленная тмъ, что она раньше такъ мало искала знакомства съ этимъ міромъ чудныхъ созвучій, глубокихъ идей и правдивыхъ чувствъ или, можетъ быть, она не умла до этого дня въ немъ разобраться за отсутствіемъ направляющей руки.
        Около 4 часовъ пришли звать Колетту, которая сошла внизъ, чтобы принять г-на Понмори и его сыновей; тогда Мишель сказалъ:
        — Хотите я вамъ прочту вещь, которую люблю до страданія, каждый стихъ которой, какъ будто владетъ фиброй моего существа? Я вамъ не стану читать всей вещи; въ сущности я немного боюсь проникающаго ея настроенія; въ часы печали я часто открываю книгу на этой страниц; тогда меня страшатъ собственныя переживанія. Я не рожденъ съ душою пессимиста, я остерегался въ самые тягостные моменты моей жизни плнительныхъ и болзненныхъ идей, составляющихъ сладость, диллетантизмъ скорби. Но эти стихи имютъ для меня могущественное очарованіе; я не могу выразить, что они заставляютъ меня испытывать восхитительнаго и ужаснаго…
        — Читайте… — тихо сказала молодая двушка.
        Тогда, открывъ „Les Destins“ [[34] Поэма Альфреда де Виньи, исполненная возвышенного пессимизма.], онъ прочелъ нисколько строфъ изъ „Maison du Berger“ т, гд поэтъ оплакиваетъ то, что проходитъ, чего „никогда не увидишь два раза“, строфы, гд его мысль, отрываясь отъ печальнаго созерцанія вещей, переносится на любимую женщину, въ плнительныхъ и убаюкивающихъ стихахъ.
        „Но ты, не хочешь ли ты, безпечная путешественница,
        „Грезить на моемъ плеч, склонившись къ нему твоимъ челомъ?
        „Приди съ мирнаго порога катящагося дома
        „Созерцать тхъ, которые прошли и которые пройдутъ.
        „Картины человческой жизни, дары чистаго генія,
        „Оживутъ для тебя, когда передъ нашей дверью
        „Будутъ разстилаться обширныя безмолвныя пространства“.
        Съ полузакрытыми вками, съ головой, склоненной на спинку кресла, въ которомъ она сидла, Сюзанна благоговйно удерживала въ памяти этотъ великій горестный вздохъ благородной гордой души, но, притягиваемые непреодолимой силой, глаза Мишеля покинули страницу и внезапно остановились на ней. Безотчетно онъ чувствовалъ, что въ эту минуту — первую можетъ быть — онъ и она понимали другъ друга… Молчаніе длилось едва нсколько секундъ. Онъ не смлъ говорить, угнетаемый сомнніями, боясь ошибиться, смущаемый нелпыми мыслями…
        Не слыша боле его голоса, молодая двушка приподняла отяжелвшія вки, встртила взглядъ, ласка котораго ее обволакивала, и тихо опустила свой.
        — Нтъ, — сказала она, какъ бы отвчая на свою мысль, — у васъ душа не пессимиста. Это не настоящіе пессимисты, т, которые возмущаются противъ жизни: они ожидаютъ чего нибудь отъ нея, врятъ въ счастье. Вы въ него врите…
        — А вы? — спросилъ онъ совсмъ тихо.
        — Я, я въ него врю, — прошептала она, — я въ него врю всмъ своимъ сердцемъ…
        Но въ дверь легко постучали.
        — Подруг можно? — спросилъ нжный голосъ.
        — Это вы, м-ль, входите же, пожалуйста! — воскликнулъ Треморъ, принимая съ похвальнымъ усиліемъ тонъ человка, обрадованнаго сюрпризомъ.
        Въ полуоткрытую дверь Симона просовывала свою темную головку, затмъ появилась вся.
        — Вы пріхали одна, м-ль? — спросилъ Мишель черезъ минуту.
        — Тереза дома, еще къ сожалнію больная. Я здсь съ Жакомъ. Я его оставила въ оранжере съ г-мъ и г-жей Фовель и съ Понмори.
        — Я пойду къ нимъ, — сказалъ молодой человкъ.
        И онъ вышелъ, столкнувшись въ дверяхъ съ Антуанеттой, несшей чай.
        II.
        Пришедшая въ себя отъ смущенія, вызваннаго внезапнымъ появленіемъ Симоны, Сюзанна была поражена немного сроватой блдностью, покрывавшей лицо молодой двушки и искажавшей его обыкновенное выраженіе.
        — Ужъ не были ли вы больны, Симона? — спросила она. — Можно было бы сказать…
        Но Симона живо перебила фразу.
        — Совсмъ нтъ! — воскликнула она.
        Затмъ, пользуясь первымъ предлогомъ, чтобы говорить о чемъ нибудь другомъ и измнить теченіе мыслей Сюзанны, она указала на письма, принесенныя только что Антуанеттой и которыя лежали еще на поднос.
        — Сюзи, пожалуйста, — сказала она.
        — У меня будетъ еще время, — возразила миссъ Севернъ, — я получаю письма только изъ магазиновъ… Вчера я получила извстіе отъ Бетюновъ, прізжающихъ сегодня вечеромъ. Я предпочитаю лучше поговорить.
        — Какая вы милая, — сказала Симона Шазе съ немного принужденной веселостью. — Тогда позвольте васъ поздравить, у васъ великолпный видъ! Тереза будетъ очень довольна! Ахъ! какъ вы насъ напугали, злая Сюзи!
        Эта тема была обширно развита, въ то время какъ Сюзанна угощала чаемъ и пирожными. Затмъ Симона наклонилась и подняла маленькій томикъ, соскользнувшій на коверъ.
        — Что вы читали? Ахъ! Мюссе!
        — Потрудитесь-ка не трогать этого, м-ль Симона, — воскликнула, смясь, Сюзанна. — Мюссе не для маленькихъ двочекъ! Онъ хорошъ для взрослыхъ барышень… какъ я! И еще если ихъ женихъ имъ его разршаетъ.
        — Но есть вещи изъ Мюссе, которыя я знаю, Сюзанна. „La Nuit de Mai, Lucie”, „Ninon“…
        — Скажите пожалуйста! я думала, что къ вашему чтенію относятся строже.
        — Тереза — да, немного… но это не Тереза читала мн Мюссе, — поправилась молодая двушка, красня.
        — Ну-ка, ну, кто же? — сказала развеселившаяся Сюзанна.
        Но тотчасъ же глаза м-ль Шазе стали влажны, и неожиданно, положивъ голову на плечо Сюзанны, бдное дитя залилось слезами.
        — Ахъ! Сюзи, Сюзи, у меня большое горе!
        „Ршительно, я обречена на роли наперсницъ“, — подумала Сюзи.
        Она поцловала Симону, затмъ принялась ее мило бранить, вытирая бдные, распухшіе глаза.
        — Послушайте, Симона, моя маленькая Симона… что васъ такъ приводитъ въ отчаяніе? Разв вы не имете ко мн доврія?
        — О! конечно, да.
        — Тогда говорите, говорите откровенно, вмсто того, чтобы плакать. Тайну такъ тяжело нести одной!
        Симона грустно улыбнулась.
        — Я вамъ скажу… Это довольно трудно… но я… ахъ! это даже очень трудно!
        — Хотите, я вамъ помогу? Дло идетъ объ одномъ молодомъ человк…
        — Ахъ! Сюзи, какъ вы хорошо угадываете! — воскликнула молодая двушка.
        — Этотъ молодой человкъ, это тотъ, который съ вами танцовалъ на балу въ Шеснэ, это тотъ, который вамъ читалъ „Luit de Mai“ и „Ninon“ это Поль Рео, чтобы его не называть.
        — Да.
        — Это не причина прятать ваши глаза, Симона, онъ васъ очень любитъ, этотъ бдный Поль, и вы… вы его тоже немного любите, не такъ ли? Вотъ начало исторіи. Теперь я васъ слушаю.
        Молодая двушка удержала слезы, совсмъ готовыя политься вновь.
        — О, Сюзанна, она печальна, исторія! Въ тотъ день, когда вы упали, Поль мн сказалъ, что… что онъ…
        — Что онъ васъ любитъ?
        — Да, это такъ. И я была такъ счастлива, такъ счастлива, я… но… О! Сюзанна, Жакъ не хочетъ, чтобы я была женой Поля. Они поссорились между собой, Поль ушелъ… и… о! Боже мой! Я такъ боюсь, чтобы онъ не застрлился!…
        Какъ ни могло это показаться жестоко, миссъ Севернъ не могла удержаться отъ смха.
        — Нтъ, моя дорогая, нтъ; во-первыхъ, у него такъ мало мозгу, у этого бднаго Поля, что огонь не причинитъ ему вреда, затмъ, не убиваются, когда молоды, энергичны и когда любимы такой милой маленькой особой, какъ вы. Станемъ рассуждать вмсто того, чтобы плакать. Что говоритъ Тереза? Такъ же ли она свирпа, какъ ея Жакъ?
        — Тереза была очень добра. Она старалась меня утшить, она немного успокоила своего мужа и сказала мн, что Жакъ конечно согласится на нашъ бракъ, если Поль будетъ мужественъ, терпливъ и станетъ работать, чтобы составить себ положеніе… но это не скоро пріобртается, положеніе!
        — О! Симона! опять слезы. Самое важное, значитъ, чтобы Поль сталъ благоразуменъ. Что онъ, этотъ милый Поль, склоненъ къ уступкамъ?
        — О! да.
        — Тогда у меня есть идея, выслушайте меня хорошенько, милочка, — сказала Сюзанна, при внезапно озарившей ее мысли. — Я поговорю съ Мишелемъ о…
        — Съ г-мъ Треморомъ?
        — Почему же нтъ? Разв вы считаете его злымъ или болтливымъ? Я случайно узнала, что другъ Мишеля, г-нъ Даранъ, отецъ котораго иметъ винокуренные заводы въ Луисвилл, ищетъ инженера… Ахъ! тогда придется узжать въ Америку. Ршится ли Поль на это?
        — Я въ этомъ уврена, Сюзанна… И я поду съ нимъ! — воскликнула молодая двушка съ безподобной ршимостью. — Но если г-нъ Даранъ или г-нъ Треморъ не захочетъ? — сказала она, встревоженная.
        — Г-нъ Даранъ захочетъ то, что попроситъ у него г-нъ Треморъ, я въ этомъ убждена. Что касается г-на Тремора… Боже мой, я постараюсь быть очень краснорчивой… Можетъ быть г-нъ Треморъ пожелаетъ того, что я у него попрошу, — возразила Сюзанна съ маленькой радостной гордостью. — Онъ очень любитъ вашего Поля… И я надюсь, что Поль пожелаетъ оказаться примрнымъ инженеромъ.
        — Ахъ! Сюзи, какъ я васъ люблю! — воскликнула Симона, бросаясь на шею миссъ Севернъ. — Знаете, у меня нтъ больше горя, у меня вра въ васъ и въ будущее!… И мы будемъ счастливы, даже въ Америк, очень счастливы… Онъ такъ меня любитъ, Поль! А я, какъ я люблю его!… Ахъ! Сюзи, вы увидите, какая изъ насъ будетъ милая пара!
        Сюзи улыбалась, довольная; неожиданно она чувствовала себя снисходительной и мягкой къ этой прекрасной радости любви, сіяніе которой она видла нкогда на лиц Терезы и надъ которой она тогда охотно бы посмялась, хотя съ нкоторой горечью…
        Когда Симона ее покинула, когда она очутилась одна, она закрыла глаза въ какомъ-то восхищеніи.
        И однако, минуты казались ей длинными. Она прислушивалась, думая услышать шаги, его шаги, которые она знала теперь. Она спрашивала себя, какія слова были у Мишеля на устахъ и въ глазахъ въ минуту, когда вошла Симона?
        Если онъ вдругъ войдетъ, сядетъ на то же мсто, гд онъ ей читалъ строфы къ Ев, и скажетъ то, что онъ только что, можетъ быть, думалъ! „Я васъ люблю, Сюзи; я забылъ ту прекрасную графиню Вронскую, для меня существуетъ только одна женщина на свт — и это вы… моя дорогая маленькая невста, мое дорогое дитя, я васъ люблю!“ О! если бы онъ сказалъ эти слова или другія подобныя, которыя Сюзанна не могла предвидть, если бы онъ сказалъ что нибудь такое, чего не знала Сюзанна, что было бы очень необычно и очень пріятно въ его устахъ.
        И у нея явилось сильное желаніе услышать эти ршающія слова, но также и такой страхъ, что она слышала уже себя, произносящей очень быстро при вид Мишеля первыя пришедшія ей умъ банальности, чтобы отсрочить моментъ, призываемой ею всей душой.
        Въ волненіи ожиданія она замтила вдругъ письма, переданныя ей Антуанеттой, и разсянно распечатала конвертъ, попавшійся ей подъ руку. Ея взглядъ упалъ на тонкую веленевую бумагу цвта кремъ, затмъ быстро перебжалъ на подпись, и щеки ея поблднли.
        — Графиня Вронская! — сказала она почти громкимъ голосомъ.
        Одно мгновеніе она колебалась, но только одно мгновеніе. Пусть та, которая никогда не гршила, броситъ въ нее первымъ камнемъ!
        Письмо начиналось слдующими словами:
        „Мой другъ…“
        Сюзанна хотла знать, она прочла:
        „Барбизонъ, пятница.
        „Мой другъ!
        „Не правда ли я могу васъ такъ называть? Бываютъ часы, когда пріятно разсчитывать на истинную дружбу! Я въ Барбизон, пробуду два дня. Мн бы хотлось васъ видть. Видть васъ, чтобы попросить Вашего совта, поговорить съ вами по длу, представьте себ! Я, ненавидящая дла; но что подлаешь! Я стремлюсь въ эту минуту обратить въ деньги то немногое, чмъ я владю, и я чувствую себя очень одинокой, очень покинутой, не имя другихъ совтовъ, кром совтовъ моей бдной матери.
        „Прізжайте, прошу васъ, подарите мн одинъ моментъ вашей жизни. О! я знаю, что прошлое, бдное прошлое, пробудившееся на одно мгновеніе наканун вашего отъзда на томъ берегу Трувилля, куда привелъ меня случай, теперь вполн умерло между нами; но кое-что однако насъ еще соединяетъ, по странному противорчію; это то, что ни я, ни вы, мы не счастливы, мы не можемъ ими быть… Вы, вы собираетесь отъ безнадежности жениться на вполн вамъ безразличной молодой двушк, на ничтожномъ ребенк, который васъ плохо пойметъ и котораго вы никогда не полюбите; я… я разбила свою жизнь и несу тяжесть своей вины. Она тяжела!
        „До скораго свиданія, мой дорогой Мишель, до скораго свиданія, не правда ли?
        Графиня Вронская“.
        PS. — Не зная вашего личнаго адреса ни въ Париж, ни въ Ривайер, я посылаю мое письмо въ Кастельфлоръ“.
        Сюзанна дважды прерывала свое чтеніе, задыхаясь, съ выступившимъ на лбу холоднымъ потомъ. Когда она кончила, она положила письмо подл себя; страстный гнвъ заставлялъ дрожать ея руки. Ахъ! эта женщина! Сюзанна всегда ея боялась. Всегда! Итакъ Мишель видлся опять съ графиней Вронской. Онъ съ ней видлся, будучи уже женихомъ. Онъ ее еще любилъ, разъ одно присутствіе этого созданія „будило прошлое“,^^разъ онъ заботливо промолчалъ объ этой встрч передъ Колеттой, разъ любимая имъ нкогда женщина осмливалась обращаться къ нему, какъ къ другу, единственному другу!…
        Въ лихорадочномъ мозгу молодой двушки мысли обгоняли другъ друга, сталкивались, переходя временами въ слова, фразы, „О! злой, жестокій! Онъ сказалъ, что онъ меня не любитъ, что никогда меня не полюбитъ, что я не сумю его понять!… И это еще раньше, чмъ онъ меня зналъ! Боже мой! какъ злы мужчины… и глупы! Можетъ быть эта Фаустина не красиве и не умне меня. А у нея хватаетъ дерзости писать такимъ образомъ: „Мой другъ, мой дорогой Мишель!“ — какъ будто онъ принадлежитъ ей, какъ будто она иметъ право говорить „мой“! Какъ же я была безумна, думая, что Мишель меня любитъ. Я этому врила… Да, я почти этому врила. Я даже сама начинала его любить, коварнаго, собиралась дать ему замтить, что я его, можетъ быть, люблю; но я его не люблю. Ахъ, нтъ! конечно, я его не люблю. Я его ненавижу. Если онъ думаетъ, что я настолько унижусь, чтобы ревновать его къ графин, онъ ошибается… Но все равно, о! все равно!…“
        Въ своемъ гнв бдное дитя не стремилось критически разобрать письмо, оторвавшее ее отъ ея еще неустойчиваго счастья, отдлить истину отъ возможныхъ преувеличеній, но въ особенности установить точную долю вины Мишеля. Она знала, что Мишель вновь видлъ графиню Вронскую, таинственнаго вліянія которой — какъ опасности во тьм, — она инстинктивно опасалась, что онъ говорилъ этой женщин о своей бдной маленькой невст, что онъ говорилъ о ней съ презрніемъ; о!., это было ужасне всего! Сюзанна не могла примириться съ этимъ пренебреженіемъ, высказаннымъ, довреннымъ посторонней личности. Насколько графиня Вронская должна была чувствовать себя увренной въ памяти Мишеля, чтобы призывать къ себ и въ такомъ тон того, которому она нкогда измнила, котараго она покинула, презрнная!… Никогда бы она не рискнула на униженіе получить отказъ. Мишель отправится въ Барбизонъ, еще разъ увидитъ чародйку и тогда… Тогда онъ забудетъ когда-то перенесенную боль и забудетъ бдную маленькую Занну.
        Тяжелое рыданіе приподняло грудь миссъ Севернъ, но вскор безумный гнвъ осушилъ ея слезы, такъ какъ она услышала шаги, только что ожидавшіеся ею съ радостью. Она не хотла, чтобы палачъ видлъ слезы своей жертвы.
        Палачъ совершенно не думалъ о графин Вронской, о которой онъ къ тому же ничего не зналъ и которой онъ не подавалъ ни малйшаго признака жизни со времени встрчи въ Трувилл; онъ увренно, какъ счастливый человкъ, открывалъ дверь. Онъ вошелъ съ глазами, свтившимися мягкимъ сіяніемъ.
        — Наконецъ, вотъ и я! — сказалъ онъ. — Г-нъ Понмори увезъ Жака и м-ль Шазе въ своемъ автомобил, я…
        Но пораженный искаженнымъ лицомъ Сюзанны, онъ схватилъ ея руки:
        — Моя Сюзи, что съ вами? — спросилъ онъ.
        Она рзко высвободилась.
        — Послушайте, Мишель, — сказала она, — письмо для васъ. Антуанетта мн его дала, и я нечаянно его открыла. Возьмите вашу собственность.
        Узнавъ почеркъ Фаустины, Мишель понялъ наполовину. Его первымъ движеніемъ было поклясться Сюзанн, что онъ обожаетъ ее, единственно ее, невсту, и что никакой связи не существовало боле между этой женщиной и имъ, — но рдко уступаютъ первому побуждению… въ особенности, если оно хорошее.
        Былъ ли онъ правъ, высказавъ свою обиду? но Мишель былъ оскорбленъ тономъ Сюзанны.
        — Потрудитесь мн объяснить, — сказалъ онъ, — какъ случилось, что вы распечатали письмо, адресованное мн?
        — Я вамъ сказала, что мн передали это письмо и я его по ошибк распечатала и… прочла его, потому что… потому что первыя слова возбудили во мн желаніе прочесть остальное. Вотъ!… Но будьте спокойны, я не повторю подобнаго опыта.
        — Вы прекрасно сдлаете.
        Если бы Сюзи заплакала или только немного обнаружила свое горе, Мишель упалъ бы къ ея ногамъ, но вся трепещущая, въ ожесточеніи своей оскорбленной гордости, миссъ Севернъ сочла бы обиднымъ для себя выказать такую слабость.
        Молча прочелъ онъ письмо отъ начала до конца. Можетъ быть для вида онъ продолжалъ пробгать его глазами. Сюзанна, раздраженная, произнесла опять со сжатыми зубами, хриплымъ голосомъ:
        — Вы не подете въ Барбизонъ, вы не подете, я вамъ это запрещаю.
        Треморъ поднялъ глаза и посмотрлъ пристально на молодую двушку.
        — Вы мн запрещаете? — повторилъ онъ.
        Затмъ онъ остановился, глаза Сюзанны блестли, ему казалось, что онъ видитъ въ нихъ слезу.
        — Послушайте, — сказалъ онъ, стараясь взять ея руки, — не горячитесь такъ; это безуміе. Я слишкомъ поспшно разсердился, я былъ рзокъ, я… дайте мн вамъ объяснить…
        Она оттолкнула его съ нервнымъ смхомъ.
        — Объяснить мн, почему ничтожное дитя, какъ я, понимаетъ дурно такого великаго человка, какъ вы, не такъ ли? Я васъ благодарю. Достаточно, что вы объяснили это той ужасной женщин!
        Внезапно охлажденный, Треморъ отступилъ. Ахъ! такъ эта фраза, значитъ, обидла Сюзанну и она чувствовала себя униженной!
        — Итакъ, — отвтилъ онъ, — вы допускаете, что я могъ сказать, я, что вы ничтожны и что вы меня плохо понимаете? Окажите мн честь поврить мн, что, если бы я васъ даже считалъ такой, я не настолько безтактенъ, чтобы длать подобныя признанія графине Вронской.
        Совершенно искренно Мишель совсмъ не помнилъ, чтобы онъ высказалъ подобную оцнку; онъ могъ говорить о своемъ прошломъ страданіи, о горечи настоящаго, но онъ конечно не забылся до того, чтобы унизить молодую двушку, которая должна была носить его имя. Его воспоминанія о странной и краткой встрч на дамб Трувилля къ тому же не были особенно точны. Что онъ хорошо зналъ, это то, что въ тотъ часъ, когда графиня Вронская вызывала въ его воображеніи призракъ Фаустины Морель, онъ совсмъ не вспоминалъ маленькую отсутствующую невсту.
        Почему Сюзанна не упрекала его за прошлое равнодушіе, почему не произнесла она въ гнв ни одного слова, которое было бы хотя намекомъ на ея любовь?
        — Вы ей не сказали также, что женитесь, потому что жизнь ваша разбита? Мн то вы вдь это сказали! Я не такъ ничтожна, какъ это вамъ кажется, мой дорогой. И я умю читать.
        Миссъ Севернъ поднялась во весь ростъ въ своемъ длинномъ плать; съ каждымъ ея словомъ усложнялось недоразумніе, возрастало ея раздраженіе, звучавшее между тмъ фальшиво; Мишеля ея слова поражали въ самое сердце, уничтожая въ немъ приятное впечатлніе, очарованіе надежды, остававшіяся у него отъ предыдущихъ часовъ. Одно слово сблизило бы эти два существа, любившія другъ друга, однако это драгоцнное слово не выступало на уста ни одного, ни другого. Ихъ сердце страдало, но лишь словами раздраженной гордости выражалась жалоба раненаго сердца, а какъ легко въ такихъ случаяхъ вырастаютъ недоразумнія! Они ошибались, несчастные, и оба были неправы и оба — правы; въ этомъ то и заключалась тайна ихъ неразумной ссоры. Однако Сюзанна была такъ блдна, что Мишель испугался. Его невста можетъ быть его не любила, пусть такъ! но онъ то ее любилъ! Была ли боль, заставившая такъ поблднть молодую двушку, страданіемъ тщеславія или горемъ, онъ чувствовалъ ея рану и хотлъ ее перевязать.
        — Я васъ прошу, — сказалъ онъ еще разъ, — успокойтесь; я клянусь вамъ, что я не сказалъ графин Вронской ничего такого, чмъ бы могло сегодня оскорбляться ваше достоинство. Я вамъ клянусь, что…
        Она сдлала нсколько шаговъ, немного задыхаясь, но однако съ высоко поднятой головой.
        — Къ чему такъ много словъ, — перебила она съ крайней заносчивостью. — Не думаете ли вы, что я хочу васъ удержать? Позжайте въ Барбизонъ, мой милый, и вкусите тамъ возможное счастье… Пробудите прошлое!… Можетъ быть, этотъ разъ не появится никакой графъ Вронскій… Нужно остерегаться быть слишкомъ злопамятнымъ или слишкомъ гордымъ… Ступайте, ступайте… Это самое лучшее, что вы можете сдлать.
        Эта язвительная насмшка вывела Тремора изъ себя.
        — Ахъ! это лучшее, что я могу сдлать? — воскликнулъ онъ. — Ну — хорошо, я поду, вы правы, поду тмъ боле, что не могу понять этой вашей смшной гордости, которая можетъ разсматривать, какъ оскорбленіе себ, мой визитъ къ двумъ женщинамъ, очень одинокимъ и очень несчастнымъ. Что касается прошлаго, будьте покойны, ничто не въ состоянiи его пробудить, оно совершенно умерло… и мое сердце также! Я послдую вашему совту, Сюзанна, и завтра же поду въ Барбизонъ.
        — Если вы туда подете, Мишель, — возразила тот-часъ же, противорча себ, Сюзанна, у которой логика уступила мсто аффекту, — я вамъ клянусь, что все будетъ между нами кончено.
        Мишель пожалъ плечами:
        — Это совершенно ребяческая выходка, то, что вы сейчасъ сказали, вы это такъ же прекрасно знаете, какъ и я.
        — Ребяческая выходка? я не думаю; я выйду замужъ за кого нибудь другого.
        — За кого? скажите, пожалуйста, — спросилъ молодой человкъ съ немного дланной ироніей.
        Она выпрямилась яростная:
        — Почему вы уврены, что я никого не люблю, что я не страдала, не боролась?
        Онъ напрасно старался сдержаться:
        — О! Почему? Я предполагаю, что ничто не обязывало васъ принять мое предложеніе.
        Она посмотрла на него презрительно, затмъ сказала оскорбительнымъ тономъ:
        — Вы забываете, что я искала богатства, мой милый!
        Треморъ едва не вскрикнулъ отъ обиды, но онъ прикусилъ губы.
        — Не страдайте, не боритесь больше, Сюзанна, — отвтилъ онъ съ большимъ спокойствіемъ, — только подумайте… Не знаю, знакомъ ли мн счастливый смертный, на котораго вы намекаете, но я увренъ, что смогу ему сломать голову раньше дня вашей свадьбы…
        — Ахъ! вотъ что ужъ мн совсмъ безразлично! — возразила Сюзанна съ восхитительной искренностью.
        Эта маленькая нелпость, брошенная среди ссоры, показалась Мишелю безусловно прекрасной. Въ глубин души, можетъ быть, онъ тотчасъ же понялъ настоящую цну угрозъ молодой двушки, можетъ быть почувствовалъ, что было ребяческаго въ самой ея ярости, но на одну минуту мысль, что его невста его не любила, могла любить другого, разстроила его совершенно, заставила видть все въ мрачномъ свт, лишила самообладанія, и онъ бредилъ, говорилъ вздоръ, какъ и Сюзанна.
        — Вы заставили меня забыть, — сказалъ онъ, овладвъ собой, — что вы избалованный ребенокъ; я не имю намренія продолжать споръ, который считаю празднымъ. Но послушайте меня… Дайте мн говорить, прошу васъ, — добавилъ онъ властно. — Я вамъ сказалъ однажды, что не люблю графиню Вронскую, я вамъ это повторяю еще, я вамъ повторяю также то, что я вамъ только что сказалъ минуту тому назадъ, что между ней и мной ничего не было сказано, за что бы ваша гордость имла право меня упрекнуть. Я встртилъ графиню Вронскую въ Трувилл нечаянно, наканун моего отъзда въ Бергенъ, и съ тхъ поръ я ее боле не видалъ. Тмъ не мене я завтра отправлюсь въ Барбизонъ прежде всего потому, что, мн кажется, я этимъ исполню только долгъ вжливости, и затмъ для того, чтобы вамъ доказать отнын, что я, вполн склонный всегда исполнять ваши желанія, никогда не соглашусь исполнять приказанія кого бы то ни было, даже васъ.
        Сюзанна сжимала кулаки, вонзая свои ногти въ ладони, но не находя въ своемъ бшенств словъ, чтобы отвтить.
        — Я немного суровъ, — прибавилъ Треморъ, — но я васъ предупредилъ, что у меня очень скверный характеръ. Себя не передлаешь.
        Затмъ посл минутнаго молчанія закончилъ боле мягко:
        — Я возвращаюсь въ башню Сенъ-Сильверъ, это будетъ лучше для васъ и для меня… Мы будемъ завтра оба боле спокойны.
        У него была смутная надежда на какое нибудь слово, которое бы его удержало, безъ яснаго представленія, какое это могло быть слово; но отвтъ Сюзанны былъ очень ясенъ.
        — Вы правы, мой дорогой, уходите; это будетъ несравненно лучше, прощайте!
        Миссъ Севернъ протягивала машинально руку, и у Мишеля явилось робкое желаніе привлечь внезапно молодую двушку въ свои объятія и сказать ей, что она самая безумная изъ ревнивицъ, что ей нечего бояться графини Вронской и никакой другой женщины, и что по одному слову Сюзанны смиренный, кающійся женихъ откажется видть графиню Вронскую. Но онъ сумлъ остаться мужественнымъ и, слегка пожавъ протянутую ему такимъ образомъ руку, вышелъ.
        Нсколько мгновеній спустя вошла Колетта; Сюзанна быстро взялась за книгу.
        — Что такое случилось, Занночка? — спросила нжно г-жа Фовель. — Мишель пришелъ со мной прощаться съ отговорками, явно выдуманными.
        — Мы немного поссорились изъ-за глупости, какъ всегда, — отвтила Сюзанна.
        Она стыдилась показывать свое горе и затмъ она боялась болтливости Колетты, часто говорившей невпопадъ. Мишель не долженъ былъ знать, что происходило въ ней и что слезы жгли ей вки, а она сдерживала ихъ.
        — Ссора влюбленныхъ? Что-нибудь въ род легкаго облачка, надюсь?
        — Именно такъ.
        И миссъ Севернъ заговорила о Понмори.
        III.
        Мишель гораздо меньше жаллъ, чмъ онъ показывалъ видъ, двухъ „одинокихъ и несчастныхъ“ женщинъ, просившихъ у него поддержки. Онъ уже давно потерялъ всякую иллюзію насчетъ характера г-жи Морель и думалъ теперь, что онъ слишкомъ хорошо узналъ Фаустину, чтобы обманываться насчетъ безкорыстія ея угрызеній совсти и искренности ея отчаянія. Въ Париж, затмъ въ Трувилл, онъ уже начиналъ понимать, что вдова Станислава Вронскаго была очень склонна завязать вновь порванную нкогда связь. Два раза потерпвъ неудачу, прекрасная графиня рисковала послдней ставкой. Она звала друга и сильно надялась удержать мужа. Вотъ что прочелъ Мишель, почти противъ воли, между жалобно-безпомощными призывами посланія изъ Барбизона, причемъ ни малйшее тщеславие не примшивалось къ его догадкамъ. Прекрасная сирена, ослплявшая русскій Дворъ, смотрла не иначе, какъ на посредственный выходъ изъ тяжелаго положенія, на любовь своего бывшаго поклонника. Конечно, привлекательность борьбы, удовольствіе отнять у миссъ Севернъ, можетъ быть любимаго ею, жениха могли подзадорить и воспламенить Фаустину; она осталась довольно хорошей
комедіанткой, чтобы проникнуться ролью, которую она собиралась играть, переживая ее заране; но пусть только явится новый графъ Вронскій, и прощай начатая идиллія!
        Равнодушіе милосердно, и Мишель прощалъ графин Вронской настоящіе расчеты такъ же, какъ и прошлое пренебреженiе; но въ злополучномъ письм одна фраза, въ которой шла рчь о Сюзанн, его оскорбила, хотя онъ не хотлъ сознаться въ этой обид молодой двушк.
        Восемь лтъ тому назадъ Треморъ пришелъ къ заключенію, благодаря очень горестнымъ событіямъ, что у Фаустины не было сердца; онъ теперь замтилъ, что у нея также не хватало такта, что было боле важно для свтской женщины. И онъ поклялся, что онъ ей дастъ это почувствовать со всей возможной деликатностью.
        Однако не надежда дать вжливый урокъ графин Вронской направляла Мишеля въ Барбизонъ. Скоре раздраженное желаніе доказать Сюзанне, что у него сильная воля и онъ не намревается подчинить ее кому-бы то ни было. Затмъ онъ чувствовалъ себя несчастнымъ и поэтому испытывалъ ту смутную и суетную потребность причинять страданія другимъ, которую такъ часто рождаетъ горе.
        Одного мгновенія было довольно, чтобы разсять очарованіе и вернуть молодого человка къ его сомнніямъ.
        Былъ ли онъ любимъ? Онъ этого не зналъ теперь, и затмъ онъ чувствовалъ, что, если онъ и любимъ, его жизнь тмъ не мене будетъ безпокойна и тревожна. Никогда не сможетъ онъ избавиться отъ воспоминанія, которое Сюзи вызвала наканун совсмъ ребяческимъ словомъ, выражавшимъ однако дйствительный фактъ: соглашаясь выйти замужъ за своего кузена, миссъ Севернъ думала только о его средствахъ.
        Бдному или мене богатому и вынужденному вести борьбу за существованіе, было бы отказано. Теперь, въ тотъ часъ, когда его горячая мольба была бы можетъ быть понята, въ часъ, когда уже его признанія въ любви ожидали, его желали, — такъ какъ въ гнв Сюзанны, кром раздраженной гордости, трепетало и немного любви, — въ этотъ, казалось, ршительный часъ уныніе овладло Мишелемъ.
        Какъ онъ при всемъ томъ обожалъ ее, этого капризнаго ребенка. Съ какой радостью, въ надежде высказать ей наконецъ свои сомненія и свою любовь, шелъ онъ къ ней, когда нашелъ ее блдную съ письмомъ Фаустины въ рукахъ!… И тотчасъ же, такъ быстро! — она сделала свой гибкій жестъ — непреклоннымъ, свой мелодичный, молодой двичій голосъ — жесткимъ! Ея неудовольствіе было законно, но почему она выказала только гнвъ? почему она не плакала? Горе, значитъ, более сильное, чмъ оскорбленная гордость, не сжало ея сердца, когда она могла думать, что не любима? Почему она была зла, почему она стала искать и тотчасъ же нашла самыя жестокія слова?
        Что касается этой угрозы разрыва, брошенной какъ бы случайно, это было просто необдуманное слово; Мишель страдалъ и отъ этой угрозы, но онъ обуздалъ свое страданіе. Теперь нужно было, чтобы Сюзанна знала хорошо, что ей не было даровано право говорить: „я вамъ запрещаю“, разъ она не желала говорить: „я васъ прошу“… Можетъ быть, Мишель также хотлъ ее наказать за то, что она сомнвалась въ немъ… который такъ сомнвался въ ней?
        Итакъ, онъ ршилъ хать въ Барбизонъ, и на слдующій день посл ссоры направился къ вокзалу, чувствуя смертельную тоску и гораздо боле сильное желаніе запереться со своими книгами въ башн Сенъ-Сильверъ, чмъ слушать стованія г-жи Вронской.
        Это имя будило въ немъ — и онъ это обнаруживалъ въ себ съ нкоторымъ удивленіемъ — лишь очень отдаленное эхо.
        Воспоминаніе, которое онъ стыдился бы изгнать, оставалось въ глубин его души, воспоминаніе о прекрасной молодой двушк, получившей его первую клятву, давшей ему первую радость и его первое мужское страданіе, но прекрасный образъ не походилъ на вдову графа Вронскаго, и новая любовь, мене экзальтированная, но можетъ быть боле сильная, преодолла волненіе, вызванное вреднымъ любопытствомъ и горечью обманутой страсти, которое толкнуло Мишеля войти въ ложу, гд, какъ онъ зналъ, онъ увидитъ Фаустину и которое вновь захватило его въ Трувилл, въ тотъ майскій вечеръ, когда, казалось, будто волны приносили вопли страдальцевъ, умирающихъ подъ пыткой.
        Съ полнымъ равнодушіемъ, безъ ненависти, какъ и безъ любви, молодой человкъ собирался встретиться лицомъ къ лицу съ той, которую онъ когда-то любилъ и такъ потомъ ненавидлъ.
        Его гнвъ проходилъ. Фаустина говорила, что она несчастна. Кто знаетъ? Можетъ быть въ конц-концовъ это и было такъ! Мягко, съ тонкой деликатностью, онъ дастъ ей понять, что она избрала ложный путь. Онъ любилъ свою невсту; его счастье, его безграничное счастье было въ любви Сюзанны. Но онъ постарается быть въ своихъ совтахъ, если ихъ действительно просятъ, вернымъ другомъ, о которомъ говорило письмо.
        Въ то время какъ Треморъ думалъ обо всемъ этомъ, онъ услышалъ, какъ его позвали, и онъ издалъ восклицаніе удивленія и радости, замтивъ Дарана, который былъ въ Париже со вчерашняго дня, но котораго онъ ожидалъ въ Ривайеръ только завтра. Они шли одинъ моментъ другъ подл друга, разговаривая черезъ пятое въ десятое, какъ всегда бываетъ, когда есть многое, что сказать; затмъ Даранъ, следовавшій теперь въ томъ же направленіи, что и Мишель, спросилъ его о цли прогулки.
        — Я ду съ поздомъ въ 11 часовъ, — отвтилъ молодой человекъ съ какой-то покорностью, — ду въ Барбизонъ.
        — Въ Барбизонъ, совсемъ одинъ? По дламъ?
        — Да, по дламъ.
        — Это очень спешно?
        — И да и нтъ… — сказалъ Мишель равнодушно.
        — Скажи-ка, разве нтъ возможности написать? Мы провели бы прекрасно цлый день вмст у меня! Ты увидишь, я привезъ изъ своего путешествія цлую кучу вещей и затмъ у меня также масса новостей, которыя нужно теб разсказать. Это тебя не соблазняетъ?
        Это его напротивъ очень соблазняло. Онъ не чувствовалъ себя въ настроеніи признаній: даже передъ Дараномъ, своимъ врнымъ другомъ, онъ хотлъ умолчать сегодня о сомнніяхъ, которыя его грызли, но ему казалось, что атмосфера простой и естественной близости, прежніе разговоры, дали бы ему забыться отъ его мученій. Онъ, однако, колебался, Сюзанна ни въ какомъ случа не должна была предположить капитуляцію передъ ея требованiями.
        — Ты боишься разсердить твою невсту? — спросилъ Даранъ, обладавшiй большой находчивостью.
        — Моя невста меня сегодня не ждетъ.
        — Превосходно! Послушай, откровенно говоря, Треморъ, нтъ ли возможности отложить твое дло?
        — Да, — заявилъ наконецъ Треморъ, хотя еще нершительнымъ тономъ.
        — Тогда я тебя похищаю, — ршилъ Даранъ, — ты напишешь письмо у меня, я велю его отнести на вокзалъ, и до вечера мы не разстаемся. Это ршено.
        Миссъ Севернъ мало спала эту ночь.
        Вечеромъ она объявила, что чувствуетъ себя совершенно здоровой и что она ршила начать свою прежнюю жизнь здоровой молодой двушки, что, впрочемъ, ей уже давно разршено докторомъ.
        Она ршила съ самаго утра заглушить свое горе и непріятныя размышленія, которыя не преминутъ ее безпокоить весь день. Она сопровождала Колетту въ Прекруа, куда только что пріхали Бетюны, она болтала, смялась, и шумная радость Клода и двухъ двчурокъ нашли въ ней самый живой откликъ. Однако, вопреки самымъ похвальнымъ усиліямъ, ея воображеніе блуждало въ другомъ мст, далеко отъ Прекруа, подъ большими деревьями Барбизона, въ длинныхъ и свжихъ аллеяхъ лса, гд опиралась на руку хорошо ей знакомаго кавалера, свтлая и изящная дама, которую, какъ ей казалось, она тоже знала.
        Невольно она представляла себ графиню Вронскую очень красивой, сильно отличающейся, отъ нкоей маленькой американки — увы! столь неинтересной. Она представляла ее высокой и стройной, немного надменной; волосы въ вид бандо бархатистаго чернаго цвта окаймляютъ незабываемое лицо съ правильными чертами цвта лиліи. Какъ Мишелю не сравнивать классическій профиль Фаустины, ея тяжелые волосы, ея походку легендарной королевы съ неправильнымъ личикомъ, съ банальными завитками, съ живымъ и тонкимъ силуэтомъ бдной Сюзи?
        Ахъ! если изъ этого свиданія, любезно принятаго, возродится прежняя любовь!…
        Сюзанна чувствовала себя временами такъ мало способной ему, именно ему, нравиться! Она прекрасно знала, что она можетъ нравиться, она знала, что она красива; она знала, по крайней мр, что многіе ее находили такой; но эта прелесть, эти чары, о которыхъ свидтельствуетъ всеобщее восхищеніе, вначал почти удивившее ее, въ чемъ он? Он казались ей случайными, неуловимыми, переменчивыми; какъ ихъ направлять, сделать изъ нихъ сознательную силу? И она чувствовала себя безоружной передъ Мишелемъ, всякая борьба казалась ей безполезной.
        Въ этотъ день Сюзанна находила себя некрасивой, тощей, плохо одтой. Графине Вронской, еще окруженной ореоломъ прежнихъ мечтаній, достаточно было появиться, чтобы побдить.
        И однако? Однако Мишель выбралъ свободно свою невсту. Графиня Вронская была вдова, и Мишель это зналъ въ ту минуту, когда онъ письменно, въ одно и то же время корректно и мягко, немного холодно и дружески, просилъ руки Сюзанны Севернъ.
        Это значило, что онъ уже не любилъ графиню Вронскую! Ничего, вдь ничего на свт не обязывало тогда Мишеля жениться на маленькой кузин, которую онъ едва зналъ и которой былъ почти неизвстенъ.
        Сюзанна старалась такимъ образомъ разумными разсужденіями успокоить себя, слушая разсянно болтовню Май. Она себ говорила еще, что Мишель не былъ равнодушнымъ женихомъ прежнихъ дней; она вновь переживала драгоцнные часы, проведенные въ маленькой гостиной Колетты, она вызывала въ памяти взглядъ, боле нжный, растрогавшій ее, ласковое слово, заставившее забиться ея сердце; она заключила изъ этихъ воспоминаній, что такъ, какъ Мишель, ведутъ себя, когда хоть немного любятъ. Затмъ, переходя къ ревнивому страху, она горько надъ собой смялась за то, что принимаетъ свои желанія за дйствительность. Мишель могъ почувствовать, одинъ моментъ, влеченіе къ миловидной молодой двушк, которой восхищались его друзья. Мишель могъ быть растроганъ той опасностью, какой подвергалось подл него слабое и молодое созданіе; но какъ далеко было отъ этой неопредленной привязанности или этой банальной жалости до настоящей любви, той любви, которая будучи нкогда обманута, была достаточно могущественна, чтобы омрачить навсегда существованiе этого сильнаго человка!
        Въ теченіе долгой помолвки, если нчто похожее на любовь и появилось въ душ Мишеля къ молодой двушк, на которой онъ собирался жениться, подъ вліяніемъ ревности или состраданія — одинъ взглядъ Фаустины обратитъ въ ничто нарождающееся чувство… Мишель не сумлъ воспротивиться просьб графини Вронской. Она сказала: „я пробуду два дня въ Барбизон“, и въ первый же день онъ поспшилъ къ ней… ну да, онъ не поступилъ предательски по отношенію къ Сюзанн, не скрылъ отъ нея своего твердаго намренія хать въ Барбизонъ!
        Однако миссъ Севернъ спрашивала себя еще, привелъ ли Мишель въ исполненіе свое намреніе. Ничто не доказывало, что онъ ухалъ въ Барбизонъ и, если онъ туда отправился, ничто не доказывало, чтобы онъ говорилъ съ графиней Вронской о чемъ либо другомъ, кром длъ. Онъ сказалъ:
        — Я тмъ боле поду, что не понимаю смшного чувства, которое заставляетъ васъ смотрть, какъ на обиду, на мой визитъ къ двумъ бднымъ женщинамъ…
        Да, двумъ; г-жа Морель конечно жила съ своей дочерью…
        Встрча въ Трувилл была совершенно случайная, и во время той встрчи ничего не было сказано, чмъ могла бы оскорбиться невста; Мишель объявилъ это тономъ, который самое простое утвержденiе длалъ какъ бы клятвой. Сюзи никогда бы не пришла мысль сомнваться въ словахъ Мишеля.
        Увы! Онъ могъ отвчать за прошедшее, онъ могъ уврять, что намренія его благородны, но когда онъ вновь увидитъ чародйку… Сюзи чувствовала себя слабой, ничтожной рядомъ съ этой женщиной, и она страдала, и ее терзало желаніе отомстить за свое страданіе и безсиліе, — Мишелю еще боле, чмъ Фаустин.
        Вернувшись и оставшись одна, въ то время какъ Колетта мняла платье, она попробовала читать романъ, о которомъ ей говорила Май, но ея глаза напрасно пробгали страницы. Смыслъ словъ оставался для нея теменъ; она мене, чмъ когда-либо, интересовалась этими вымышленными лицами, слова любви которыхъ ее раздражали, какъ иронія, горести которыхъ казались ей пошлыми. Затмъ ей принесли съ почты письмо; письмо этотъ разъ было дйствительно для нея. Оно носило названіе деревни, сосдней съ Ривайеромъ, и было отчаяннымъ посланiемъ бднаго Поля.
        „Дорогая миссъ Сюзи!
        „Жакъ и Тереза считаютъ меня въ Париж, Симона также; но я не имлъ мужества удалиться, я боле не живу, я теряю голову! Вы это знаете: мое счастье зависло отъ согласія Жака, онъ же опекунъ своей невстки. Въ этомъ согласіи мн было отказано, и у меня вся надежда только на васъ.
        „Дв личности дйствительно имютъ достаточно вліянія на моего брата, чтобы заставить его измнить принятое ршеніе, Тереза и Мишель; Тереза уже на нашей сторон, я усплъ убдиться; но Мишель, вмшательство котораго было бы, можетъ быть, ршающимъ, самъ слишкомъ благоразуменъ, чтобы не быть немного строгимъ къ такимъ втреникамъ, какъ я. Онъ будетъ защищать мое дло только въ томъ случа, если вы его выиграете передъ его судомъ, дорогая миссъ Сюзи. О! вамъ вовсе не будетъ тяжело выиграть его, мое дло, у вашего женихаI Вы! Вы можете смягчить скалу! И затмъ Мишель васъ боготворитъ, и вполн основательно. Пусть только вашъ голосокъ и ваши хорошенькіе глазки вмшаются въ это дло, и все пойдетъ прекрасно. Не правда ли, они вмшаются?
        „Завтра, въ понедльникъ, я буду находиться отъ четырехъ до шести часовъ въ охотничьемъ павильон у перекрестка Круа-Пьерръ. Если бы, вы и Мишель направили вашу прогулку въ эту сторону, это было бы большимъ счастьемъ для несчастливца, который васъ увряетъ здсь, дорогая добрая фея, въ самой благоговйной и самой безграничной преданности.
        Вашъ другъ Поль“.
        — Бдный Поль! — прошептала Сюзанна.
        Это восклицаніе обозначало также: „бдная Сюзанна“! Нужно было съ вашей просьбой обратиться къ графин Вронской, Поль. Краснорчіе хорошенькихъ глазокъ, которымъ вы поручаете ваше дло, сильно рискуетъ остаться незамченнымъ. Что касается прогулки въ Круа-Пьерръ… какая ироніяІ
        Мишель совсмъ не думаетъ прогуливаться со своей невстой…
        Бдный, бдный Поль!
        Эта мысль не надолго заняла молодую двушку. Романъ Поля Рео и Симоны Шазе казался ей въ этотъ часъ почти такимъ же банальнымъ, почти такъ же мало достойнымъ остановить ея вниманіе, какъ и желтый томикъ, принесенный изъ Прекруа. Только одинъ романъ существовалъ на свт, начавшійся въ извстный день марта очень поэтично, подъ синеватымъ лучемъ готическаго окна, въ двухъ шагахъ отъ таинственной могилы одного крестоносца.
        Миссъ Севернъ остерегалась довриться или пожаловаться своей кузин, которая, вся отдавшись радости свиданія съ Май Бетюнъ, не думала боле задавать ей вопросы. Передъ обдомъ г-нъ Фовель, только что вошедшій съ Мишелемъ, замтилъ совсмъ громко, что Сюзанна блдна, и молодая двушка почувствовала въ эту минуту, что взглядъ ея жениха остановился на ней. Она весело отвтила, что чувствуетъ себя чудесно и что прогулка окончательно вернула ей прежнюю бодрость.
        Мишель, казалось, забылъ вчерашній споръ. Онъ протянулъ руку Сюзи, какъ обыкновенно, даже обращаясь къ ней съ нсколькими словами. Что обозначала эта манера? То, что онъ здилъ въ Барбизонъ, или то, что онъ отказался видть Фаустину?
        Сюзанна охотно бы послдила за своимъ женихомъ, чтобы прочитать въ глубин его темныхъ зрачковъ тайное отраженіе его мыслей. Но она не осмливалась пристально смотрть на Мишеля, какъ не смла, да и не хотла къ тому же, его разспрашивать.
        Сидя подл Колетты, она вновь взялась за свою книгу, и все время напрасно пробуя поймать въ разговор Роберта и молодого человка хоть одно слово, которое могло бы дать ей какое нибудь указаніе, она притворялась совершенно равнодушной. Однако это напряженное состояніе цлаго дня ее ужасно ослабило; теперь спокойствiе Мишеля ее выводило изъ себя. Нсколько разъ онъ разспрашивалъ Колетту о визит къ Бетюнамъ, но онъ не сдлалъ никакого намека о своемъ собственномъ времяпрепровожденіи въ продолженіе этого долгаго, этого безконечнаго дня.
        По правд сказать, Мишелю, несмотря на его великодушное въ данный моментъ настроеніе, тяжело было бы признаться въ томъ, что его гордость разсматривала, какъ извстное отступленіе передъ противникомъ.
        Письмо, написанное у Дарана графин Вронской, — образцовое произведенiе почтительной вжливости и почти дружеское, гд встрчались какъ бы непредумышленно вещи на самомъ дл вполн взвшенныя, — доставило бы Сюзи наслажденіе тріумфа, а Мишель не думалъ, чтобы Сюзи этого заслуживала. Онъ ршилъ оставить молодую двушку въ полной неизвестности, не говорить ни о письм, ни о графин Вронской, ни о Даран; онъ остался твердъ въ своемъ ршеніи, но по понятной человческой непослдовательности досадовалъ на свою невсту, что она держалась въ этотъ вечеръ такъ же естественно съ нимъ, какъ и онъ съ нею.
        Действительно, во вчерашнемъ гнв… былъ только гнвъ. Мишель готовъ былъ заплакать отъ досады… и онъ удваивалъ любезность и непроницаемость.
        Сюзи было боле невмоготу, у нея являлось желаніе закричать:
        — Видли ли вы эту женщину? я хочу это знать, скажите мн это, скажите скоре! Какова бы ни была правда, я ее предпочитаю этому мучительному невднію!
        И она продолжала на него смотрть, между тмъ какъ онъ разговаривалъ, играя машинально конвертомъ письма Поля Рео. Но напрасно. Онъ говорилъ о Понмори, о Столичномъ Учетномъ банк, о бирж… Наврно онъ видлъ Фаустину. У него былъ счастливый видъ, по крайней мр такъ полагала Сюзи. Что произошло между ними? Во всякомъ случа, что ему было до того, что онъ причинилъ ей столько безпокойства! Ахъ! злой человкъ!
        Когда раздраженіе Сюзанны дошло до глухого бшенства, сдерживаемаго, но готоваго ежеминутно разразиться, въ ея ум мелькнула идея, нелпая идея, разыграть комедію, и легкая улыбка полуоткрыла ея сжатыя губы.
        Быстрымъ движеніемъ она схватила конвертъ, который Мишель держалъ довольно слабо, и вырвала его у него изъ рукъ. Удивленный, онъ взглянулъ на молодую двушку; тогда она опустила глаза немного смущенная и сказала очень быстро:
        — Прошу извиненія, это безпрерывное движеніе вашей руки меня раздражало.
        Но Мишель все еще смотрлъ на нее, мало убжденный, стараясь также разсмотрть конвертъ, скрываемый ею.
        — Вы получили это письмо сегодня вечеромъ? — не могъ онъ удержаться, чтобы не спросить.
        — Конечно, разв вы этого не замтили?
        — Нтъ.
        — Отъ кого? — спросила разсянно Колетта.
        — Отъ этой портнихи изъ Мерана, которая, знаешь, шила мое голубое платье.
        Куда двалась прежняя неподкупная искренность? Письмо отъ швеи, дйствительно, пришло въ одно время съ письмомъ Поля.
        — А! — сказала Колетта.
        Сюзи торопливо разорвала конвертъ, взятый ею, спрятала клочки бумаги въ карманъ и склонилась надъ книгой.
        Мишель продолжалъ спорь съ г-мъ Фовелемъ, но цль миссъ Севернъ была, должно быть, достигнута: все еще продолжая говорить объ акціяхъ, о биржевыхъ встяхъ, объ Учетномъ Банк, Мишель смотрлъ на нее отъ времени до времени, украдкой, за вечеръ довольно много разъ.
        Мишель, пораженный быстротой, съ какой былъ схваченъ и разорванъ конвертъ, несомннно смутно встревожился; можетъ быть даже, онъ вспоминалъ, что ему говорила наканун Сюзи? Тмъ лучше! Онъ будетъ думать объ этомъ конверт, будетъ страдать, оскорбленный въ своемъ великолпномъ мужскомъ тщеславіи и воображая невсть что. И уже Сюзи въ мягкосердечіи своемъ намревалась, при случа, растравить маленькую, нанесенную ею, какъ она надялась, рану.
        — Я бы хотла быть увренной, что онъ плохо спитъ! — говорила она себ нсколько разъ въ теченiе ночи, сама очень плохо проводя ночь.
        Затмъ, подумавши, она говорила: „я убждена, если онъ не спитъ, онъ думаетъ объ этой женщин“.
        На слдующій день, когда она снова увидла Мишеля, завтракавшаго въ Кастельфлор, она почувствовала себя жестокой. Ея планъ былъ готовъ.
        Она пойдетъ одна въ павильонъ Круа-Пьеръ. Она воспользуется свиданіемъ съ Полемъ для того, чтобы разыграть тайну и встревожить Мишеля.
        Нужно было только, чтобы письмо, полученное отъ Поля, не попалось на глаза Мишелю: содержаніе письма могло лишь успокоить его. Миссъ Севернъ прибгла къ слдующему пріему. Вначал она терпливо ждала вопроса Мишеля, часто ее опрашивавшаго, какіе были ея планы на посл-полудня, затмъ, такъ какъ вопросъ не являлся, она немедля перешла въ наступленіе.
        — Къ которому часу ты заказала карету, Колетта?
        — Къ двумъ часамъ; это тебя устраиваетъ?
        — Прекрасно.
        Этотъ разъ г-нъ Фовель спросилъ ее, впрочемъ довольно разсянно:
        — Куда вы дете, Сюзи?
        — Къ Маргарит Сенваль.
        — Совершенно одна?
        — Да; Колетта не выходитъ.
        Мишель или не слыхалъ намека или не придалъ ему значенія. Наступило молчаніе.
        — Мишель, — спросила Сюзанна, — когда возвращаешься отъ Мишо, не слишкомъ ли удлинитъ путь, если идти мимо Круа-Пьеръ?
        Молодой человкъ казался удивленнымъ.
        — Нтъ, почему?
        — Какое нужно взять направленіе? аллею направо отъ дверей Мишо?
        — Да… но…
        — Зачмъ ты это спрашиваешь? — сказала, улыбаясь, Колетта.
        — Такъ, чтобы знать.
        Разговоръ отклонился въ сторону. Робертъ и Мишель должны были отправиться съ однимъ изъ утреннихъ поздовъ; они разсчитывали остаться въ Париж два или три дня, и Колетта, которую занималъ лишь моментъ возвращенія всхъ въ Кастельфлоръ, завалила своего мужа порученіями швейцару и всей прислуг, оставшейся на лто въ ея особняк на улиц Тильзитъ.
        — Колетта, — сказала еще вдругъ Сюзи, какъ бы упорно преслдуемая одной и той же мыслью, — мн хочется отправиться къ Мишо посл моего визита къ Маргарит.
        — Ты не очень устанешь?
        — Нтъ же, разъ ты мн даешь карету.
        — Длай, какъ хочешь, милочка.
        Тогда, неожиданно, молодая двушка бросилась на шею г-жи Фовель.
        — Благодарю, моя Колинетточка, благодарю!
        — Вотъ сумасшедшая! — воскликнула Колетта, сердечно возвращая поцлуй.
        Сюзи кинула быстрый взглядъ въ сторону Мишеля, затмъ пробормотала:
        — Прости, я^^знаешь, нервна со времени моего приключенія…
        И она пошла ссть въ другой конецъ комнаты къ фортепіано, слегка задвъ клавіатуру.
        Почти тотчасъ же Мишель поднялся и пошелъ облокотиться на инструментъ, какъ разъ противъ нея.
        — Хотите, чтобы я проводилъ васъ въ Шеснэ? — спросилъ онъ.
        Она моментально перестала играть.
        — Это не иметъ смысла! я ду навстить Маргариту.
        — Ну, тогда къ Мишо. Я зайду за вами въ Шеснэ, въ часъ, который вы мн назначите.
        — Нтъ, благодарю васъ.
        — Почему?
        — Потому что мн это будетъ скучно. Я желаю оставаться одна.
        Мишель внимательно посмотрлъ на свою невсту.
        — Что у меня, носъ кривой? — спросила она раздраженная.
        — О, нтъ, но вы странная. Вчера вы казались удивительно… веселой. Я почти считалъ васъ миролюбиво настроенной, и вотъ теперь…
        — Теперь я весела и нисколько на васъ не сержусь. Вы прекрасно знаете, что наши ссоры всегда такъ кончаются, сами собой. Это доля очень влюбленныхъ жениховъ и невстъ мириться. Мы, мы забываемъ.
        — Если вы забыли, — настаивалъ молодой человкъ, — зачмъ же отказываете вы мн въ позволеніи сопровождать васъ?
        — Я вамъ уже сказала: потому что я желаю оставаться одна.
        Она остановилась, затмъ въ тон подозрительно шутливомъ:
        — А если у меня свиданіе съ… кмъ нибудь, у меня тоже?
        Лицо Тремора потемнло.
        — Бываютъ шутки далеко незабавныя.
        — Неужели? — возразила Занна вызывающе.
        Затмъ она удалилась. Она была довольна: Мишель поблднлъ слегка. Нсколько минутъ поздне онъ подошелъ къ ней.
        — Вы оставите карету у Мишо, не такъ ли?
        — Не знаю.
        — Вы будете слишкомъ утомлены, чтобы возвращаться пшкомъ, но если вы хотите во что бы то ни стало злоупотреблять вашими силами, велите маленькому Мишо проводить васъ по крайней мр черезъ лсъ. Дни уже на много стали короче: будьте осторожны.
        — Посмотримъ.
        Эти лаконическіе отвты тоже имли характеръ вызова.
        — Сюзи, — воскликнулъ Треморъ, — вы замышляете какое нибудь сумасбродство.
        — Можеть быть, — отвтила она съ большимъ спокойствіемъ.
        У молодого человка вырвалось движеніе раздраженія.
        — Сюзи, я вамъ… — началъ онъ.
        Но онъ сдержался.
        — Нтъ, — сказалъ онъ сквозь зубы, — вы не будете имть удовольствія вызвать мой гнвъ, чего вы добиваетесь уже съ полчаса. Я, право, не понимаю, зачмъ я теряю время, слушая вашъ вздоръ.
        И онъ взялъ газету.
        IV.
        Когда Сюзи проходила черезъ переднюю, совершенно готовая, со свженькимъ личикомъ подъ блой шляпой, съ тонкой таліей въ голубомъ фуляровомъ, украшенномъ гипюромъ плать, она встртила выходившаго Мишеля.
        — У васъ смшной видъ, мой дорогой, — крикнула она ему черезъ плечо, — куда вы отправляетесь, въ Барбизонъ?
        — Къ Дарану, — отвтилъ сухо Треморъ.
        — Даранъ? онъ пріхалъ?
        — Вчера, да.
        Они спустились съ подъзда. Сюзи легко вскочила въ ожидавшую карету, услась, расправила свое платье на подушкахъ и еще разъ взглянула на молодого человка.
        — Отчего у васъ такой смшной видъ?
        — Какой видъ, скажите, пожалуйста? — спросилъ, выведенный изъ себя, Мишель.
        — Разв я знаю… Озабоченный видъ или… послушайте, вроятно, я имла подобный видъ въ то время, когда мн бабушка разсказывала про „Красную Шапочку“ и когда я немного трусила… Понимаете? трусила волка?
        Мишель пожалъ плечами, и такъ какъ присутствіе слугъ мшало ему дать другой отвтъ, онъ сдлалъ знакъ кучеру; лошади тотчасъ же ринулись впередъ.
        Сюзанна торжествовала, если возможно обозначить этимъ глаголомъ яростное изступленіе, охватившее ее при мысли, что Мишель цлый день будетъ разбираться въ подозрніяхъ и мучиться сомнніями, подобно тмъ, которыя грызли ее самое съ третьяго дня; что можетъ быть онъ пробродитъ послполуденное время въ лсу, отъ дома Мишо до охотничьяго павильона Круа-Пьеръ, что онъ, гордецъ, въ свою очередь испытаетъ ревность!
        Миссъ Севернъ преувеличивала слегка безпокойства, причиненныя жениху ея маленькими маневрами и вроломными намеками. Мишель въ этотъ часъ не былъ именно ревнивъ, но онъ былъ встревоженъ и боле еще печаленъ, чмъ наканун.
        Манеры, слова Сюзанны показались ему странными, отмеченными какой-то неестественностью, что совершенно не было въ привычкахъ молодой двушки. Даже та неловкая поспшность, съ какой Сюзи дйствовала наканун, казалась ему подозрительной. Миссъ Севернъ была слишкомъ умна, чтобы овладть такимъ способомъ письмомъ, которое она хотла бы скрыть, допуская даже, что она имла бы неосторожность забыть означенное письмо на стол. Затмъ Мишелю являлись прекрасные глаза, такіе нжные и чистые… Какъ могло оскорбительное подозрніе касаться такихъ глазъ? Мишель не могъ этого подумать; если бы онъ даже подумалъ, голосъ изъ глубины его души возсталъ бы съ протестомъ. Итакъ, онъ приходилъ къ убжденію, что единственной виной Сюзанны было измышленіе, какое-нибудь задуманное ребяческое мщенiе. И можетъ быть, въ этомъ и было все задуманное мщеніе, въ этихъ вопросахъ о павильон Круа-Пьеръ, этихъ наивныхъ, очевидно съ намреніемъ, высказанныхъ намекахъ насчетъ свиданія.
        Грустная улыбка появилась на губахъ молодого человка.
        Какъ она ухищрялась, чтобы причинить ему горе!
        Онъ сердился на Сюзи за эти жестокія ребячеств, онъ страдалъ изъ-за того, что на нее сердился, и вполн естественно онъ забывалъ, что онъ былъ также виновенъ и что сегодняшнее откровенное и честное объясненіе заставило бы ихъ обоихъ избжать этого унизительнаго лукавства. Онъ упрекалъ себя только за то, что чувствовалъ себя боле трусливымъ, чмъ когда либо передъ этимъ кокетливымъ ребенкомъ, что еще не нашелъ мужества признаться ей въ своей любви, хотя бы затмъ пришлось страдать еще больше.
        Солнце свтло улыбалось на красныхъ листьяхъ; верескъ покрывалъ откосы, громадные папортники наполовину скрывали кусты; въ сырыхъ рвахъ цвли ирисы и незабудки. Но послднее усиліе быть прекрасной этой, уже постарвшей отъ приближенія осени, природы не привлекало взгляда молодого человка, медленно направляющагося къ домику Альберта Дарана.
        Меланхолически настроенный, онъ думалъ все еще и неотвязно объ одной маленькой злой особ — такой злой и, однако, такой любимой! Когда онъ уже достигалъ цли своей одинокой прогулки, у него созрло ршеніе. Длая послднюю уступку своему мучительному малодушію, онъ далъ себ слово по возвращеніи изъ Парижа — дня черезъ два или три — переговорить съ Сюзи, имть съ ней, слишкомъ долго откладываемое, ршительное объясненіе.
        Посл цлаго часа разговоровъ, затмъ изысканій подлинности стариннаго требника, которая казалась сомнительной, Мишель покинулъ своего друга и почти машинально пошелъ по направленію къ Круа-Пьеръ. Когда онъ переходилъ большую дорогу, ему наперерзъ прохала карета Кастельфлора, возвращавшаяся пустой, и онъ остановилъ кучера. Миссъ Севернъ вышла у Мишо и разсчитывала вернуться пшкомъ.
        Чмъ боле раздумывалъ Мишель, тмъ боле поведеніе Сюзанны казалось ему страннымъ, и тмъ мене онъ понималъ его таинственную побудительную причину. Затмъ онъ замтилъ Поля Рео, шедшаго вдоль дороги съ озабоченнымъ видомъ, наклонивъ голову. Тогда ему показалось, что его сердце перестало биться и мене чмъ въ секунду, одну изъ тхъ секундъ мозгового усилія, въ продолженіе которой можно вновь пережить событія цлыхъ годовъ, онъ вспомнилъ услужливость Поля по отношенію къ Сюзанн въ Канн и въ Ривайер, онъ вспомнилъ длинные разговоры миссъ Севернъ съ братомъ Жака, ихъ танцы на балу въ Шеснэ, восторженное восхищеніе ею, выражаемое часто, и къ тому же совершенно открыто, Полемъ. Но вскор, чудомъ воли онъ взялъ надъ собою власть и съ какимъ-то ршительнымъ спокойствіемъ пошелъ навстрчу молодому человку, который, очень вроятно, его не видлъ.
        — Это ты, — сказалъ онъ, почти улыбаясь, — я думалъ, что ты въ Париж?
        Внезапно оторванный отъ своихъ мыслей, Поль вздрогнулъ.
        — Въ Париж? — возразилъ онъ, — но миссъ Севернъ ничего теб не говорила?
        — Миссъ Севернъ? — повторилъ Мишель; улыбка исчезла съ его губъ.
        У Поля была минута отчаянія, затмъ, порывисто и какъ бы принявъ ршеніе, онъ взялъ Мишеля подъ руку.
        — Ахъ! слушай, старина, я самъ теб все разскажу, — воскликнулъ онъ дружески доврчиво; — но выслушай меня со снисхожденіемъ, потому что, какъ я ни кажусь легкомысленнымъ, я очень несчастливъ.
        Они прибыли къ Круа-Пьеръ немного раньше четырехъ часовъ. Самъ того не подозрвая, Поль дйствовалъ, какъ искусный дипломатъ. Его признанія попадали въ сердце вполн открытое, чтобы ихъ принять. Лучше, чмъ бы это могла сдлать миссъ Севернъ сама, онъ выигралъ у Тремора дло своего счастья. Но онъ удивлялся, что ему приходилось со всмъ знакомить своего доброжелательнаго духовника. Мишель объяснилъ:
        — Твое письмо должно было придти вчера вечеромъ, мы не могли поговорить и пяти минуть наедин, Сюзи и я.
        Поль удовольствовался этой причиной, у него голова была другимъ занята.
        — Послушай, дружокъ! — заявилъ Мишель, обходившійся немного покровительственно съ младшимъ братомъ своего друга Жака, — я сегодня же вечеромъ пойду переговорить съ Рео, это ршено, такъ какъ я вижу, что ты искрененъ, и врю твоей любви и твоимъ добрымъ намреніямъ; только намъ нужно бы сговориться. Склоненъ ли ты къ тому, чтобы серьезно работать, принести жертву? Представь себ, что часъ тому назадъ Даранъ мн говорилъ о теб.
        Дйствительно, Даранъ, даже совершенно не зная послдней исторіи молодого человка, возымлъ ту же мысль, какъ и миссъ Севернъ. Онъ зналъ Поля за хорошаго малаго, боле слабаго, чмъ лниваго, очень умнаго, очень правдиваго, и онъ надеялся, что заманчивое предложеніе врнаго и очень хорошо оплачиваемаго положенія, хотя бы это было и въ Америк, заставитъ молодого инженера стряхнуть свою безпечность и употребить съ пользою свой дипломъ.
        Мишель высказался боле скептически, когда Альбертъ изложилъ ему свой проектъ. Теперь онъ его представлялъ этому парижанину Полю съ нкоторымъ безпокойствомъ, но съ первыхъ же словъ этотъ послдній пришелъ въ такой же восторгъ, какъ и Симона. При послднихъ словахъ онъ едва не кинулся на шею Тремору.
        — Значить, теб это подходитъ?
        — Подходитъ ли это мн? Но Америка — это страна моихъ мечтаній! это Обтованная земля, Эденъ, Эмпиреи, Елисейскія поля, Валгала! Америка и Симона! Мой дорогой, да тутъ просто есть отъ чего умереть отъ радости! Ты увидишь, ты увидишь, я сдлаюсь вторымъ Эдиссономъ! Или скоре, нтъ, это Эдиссонъ станетъ вторымъ Полемъ Рео! Мои совершенства превзойдутъ ваши самыя оптимистическія надежды, самъ Жакъ будетъ воспвать мн похвалы, а покамстъ онъ мн отдастъ Симону. Ахъ! мой дорогой Треморъ, мой спаситель, какъ я хорошо сдлалъ, что тебя встртилъ!
        Мишель улыбался не особенно весело.
        — Даранъ обдаетъ у меня, — сказалъ онъ, — приходи также; вечеромъ я схожу замолвить словечко Жаку и оставлю васъ поговорить, Альберта и тебя.
        Съ нсколько грустной снисходительностью онъ слушалъ планы будущаго, блестяще развиваемые Полемъ, и также благодарныя похвалы, которыми онъ прославлялъ очарованіе, умъ, доброту Сюзанны, своей первой довренной.
        — Возможно, что она явится сейчасъ въ Круа-Пьеръ, — сказалъ Мишель, въ дйствительности имвшій нкоторое основаніе такъ думать, но старавшійся выразить это предположеніе спокойнымъ и естественнымъ тономъ; — я убжденъ, что она огорчена, что не имла возможности поговорить со мной о теб и м-ль Шазе. Я ее подожду здсь.
        Поль улыбнулся.
        — Превосходная мысль! — одобрилъ онъ. — Подожди миссъ Севернъ. Это будетъ для нея пріятнымъ сюрпризомъ — моя скромность побуждаетъ меня такъ думать — увидть, кому я уступилъ мсто. А ты, ты вполн заслужилъ это драгоцнное свиданіе! Но, знаешь ли, когда я буду женихомъ, я приму американскую систему.
        Поль удалился сіяющій. Мишель провожалъ его снисходительнымъ взглядомъ, который очень быстро сталъ печальнымъ. Его неудовольствіе увеличилось. Онъ сердился на Сюзанну за эту месть ея оскорбленной гордости, за то, что она разыграла эту злую комедію, и также за то, что ршилась, повидимому, идти одной на свиданіе, которое въ этихъ условіяхъ Поль никогда бы не осмлился ей назначить. Затмъ, въ особенности, онъ не могъ простить молодой двушк т минуты пытки, которыя ему доставило воспоминаніе объ однажды безразсудно, жестоко брошенныхъ ею словахъ:
        — Я люблю другого!
        Миссъ Севернъ къ тому же осудила его мнимую вину, не давъ ему оправдаться, не спросивъ у него ни малйшаго объясненія; она находила удовольствіе въ мелочномъ мщеніи, не узнавъ отъ Мишеля, далъ ли онъ, отправляясь въ Барбизонъ, если не право, то хотя бы поводъ къ тому, чтобы ему мстили.
        Сюзанна смутно ожидала, что, несмотря на ея запрещеніе, Мишель придетъ за ней къ ея протеже Мишо. Покидая ихъ, она чувствовала себя нсколько обманутой въ своихъ ожиданіяхъ.
        Можетъ быть, все таки, Мишель слдовалъ за ней, не желая быть однако замченнымъ. Легко можно было скрыться въ густомъ, высокомъ лсу, окаймлявшемъ съ обихъ сторонъ дорогу, и эта мысль не была непріятна миссъ Севернъ; но даже, если бы не предстояла встрча съ Полемъ Рео, она бы никогда не согласилась заставить маленькаго Мишо провожать себя, т. е. не послдовала бы совту Мишеля.
        Было еще совсмъ свтло, и лсъ не имлъ въ себ ничего мрачнаго въ этотъ прекрасный день конца сентября. Блестящія ягоды цвта краснаго коралла или чернаго янтаря придавали кустарникамъ блескъ драгоценностей; изъ-подъ листьевъ высовывались головки орховъ въ своихъ шапочкахъ, въ немного тусклой трав было изобиліе цвтовъ, а въ блдномъ неб парили цлыя стаи ласточекъ.
        Сюзи шла не торопясь и составляла оригинальный букетъ изъ срываемыхъ ею мимоходомъ листьевъ, коричневыхъ, красныхъ и желтыхъ, посеребренныхъ, позолоченныхъ, цвта мди, шелковистыхъ или съ металлическимъ блескомъ, съ отливомъ или одноцвтно окрашенныхъ.
        Наконецъ она добралась до охотничьяго павильона, коническая крыша котораго возвышалась на нсколько метровъ надъ перекресткомъ Круа-Пьеръ. Но круглая зала съ коричневыми стнами, украшенная медальонами съ изображеніемъ святого Губерта и охотничьями девизами, была пуста. Легкій свжій втерокъ волновалъ виноградныя втки, окружавшія гирляндами окна, и стеклянные глаза огромной головы оленя, втвистые рога которой красовались на стн надъ главнымъ входомъ, казались погруженными въ неясныя мечты, навянныя этимъ шелестомъ листьевъ.
        Сюзи удивилась отсутствію Поля, такъ какъ было около пяти часовъ. Терпливо сла она въ ожиданіи его. Она испытывала нкоторую неловкость при мысли, что придется сознаться молодому человеку въ томъ, что она не говорила съ Мишелемъ, но она разсчитывала очень скоро перейти къ вопросу о прекрасномъ проект, который такъ улыбался Симон.
        Ея молчаніе будетъ понятно тогда, какъ желаніе узнать намренія Поля насчетъ Америки, раньше чмъ что либо предпринять у Мишеля или у г-на Дарана.
        Однако, самыя ловкія комбинаціи были напрасны. Поль не приходилъ. Впрочемъ, миссъ Севернъ мене всего думала о Пол и Симон во время этого скучнаго ожиданія въ Круа-Пьеръ. Едва прошло десять минуть съ тхъ поръ, какъ она расположилась въ павильон, какъ уже ее стала преслдовать мысль объ этой встрч въ Барбизон. Находясь во власти воспоминанія о Фаустин, Мишель не озабоченъ ни возвращеніемъ невсты, ни таинственными намеками. То, что его вывело бы раньше изъ себя, нисколько не нарушило его флегмы въ этотъ день… Затмъ, боле нжныя воспоминанія наполнили маленькую коричневую комнату. Подъ тусклымъ взглядомъ оленя выплывали дорогіе образы, затмъ вновь появлялись подозрнія; въ свою очередь прогоняя утшительныя виднія.
        Поль все не являлся. Прошелъ часъ. Уже дискъ солнца не долженъ былъ быть виденъ на горизонт, блдно-розовый и дрожащій свтъ слегка окрашивалъ небо, скользя по верхушкамъ деревьевъ; сумерки сгущались. Охваченная какимъ-то страхомъ Сюзи выбжала изъ павильона: она не хотла боле ждать; было безразсудно задержаться такъ поздно въ глубин лса; черезъ минуту будетъ совсмъ темно подъ деревьями, а она была совершенно одна.
        Это было неосторожно. Вполн искренно Сюзанна проклинала Мишеля за то, что Поль не пришелъ, хотя и не подозрвала, насколько она въ этотъ разъ была права.
        Она колебалась, затмъ ршительно взяла налво по тропинк, спускавшейся довольно круто и терявшейся въ масс опавшей листвы. Эта тропинка, хорошо ей извстная, перескала лсъ по діагонали и вела прямо къ боле широкой дорог, идущей черезъ лсъ и черезъ поля до Кастельфлора.
        Совершенно невольно Сюзанна вспомнила о своей первой встрч съ Мишелемъ; она вспомнила свой страхъ, затмъ путь въ Прекруа въ темнот, посреди глубокой тишины.
        Съ тхъ поръ прошли цлая весна и цлое лто; листья, въ то время такіе нжные, такіе свтлые, выросли, потемнли; теперь они одлись въ свою осеннюю одежду и уже опадали, хрустя подъ ногами, и она, невстой Мишеля, новой невстой неутшнаго рыцаря, проходила по устланной листвой тропинк. Однако, она была одинока! Имя, написанное въ часовн, совсмъ не заставило забыть сладость другого, того, которое осталось навсегда запечатлннымъ на могильной плит и въ глубин сердца умершаго воина. Если Мишель испыталъ нкоторую ревность, въ самомъ дл, онъ живо поборолъ это движеніе своей гордости! И Сюзи испытывала стыдъ за свою маленькую, грустно безполезную интригу.
        Временами однако она еще задавала себ вопросъ, не слдуетъ ли за ней Мишель. Раньше, чмъ дойти до Круа-Пьеръ, ей слышался какой-то необычный шумъ межъ деревьевъ; теперь хрустніе сухихъ листьевъ отъ времени до времени давало представленіе о шагахъ.
        Мало-по-малу это впечатлніе, сначала смутное, о шагахъ, таинственно примнявшихся къ ея шагамъ, завладло миссъ Севернъ и захватило ее всю. Существо, шедшее тамъ, былъ Мишель; это не могъ быть никто, кром Мишеля. Она упрямо повторяла это себ, но знать Мишеля присутствующимъ и невидимымъ, думать, что онъ, можетъ быть, появится неожиданно изъ тни, это сознаніе пугало ее, наводило безумный страхъ на молодую двушку.
        А если это былъ не Мишель? Если это былъ… кто нибудь другой? Члены Сюзанны леденли, кровь бурлила у нея въ ушахъ, растерянное желаніе бжать охватило ее. Затмъ, посреди неширокой тенистой дороги, съ которой скрещивалась тропинка, по которой она шла, она замтила вдругъ въ нсколькихъ метрахъ отъ себя высокій силуэтъ мужчины и почти тотчасъ же узнала Мишеля.
        Тогда сильное чувство облегченія, радость, восхитительное сознаніе безопасности смнили такъ рзко ея ужасъ, что первымъ ея движеніемъ было броситься въ объятія своего жениха, спрятаться въ нихъ, заставить себя успокоить, утшить, какъ испуганное дитя; но поза Мишеля совсмъ не поощряла къ этому порыву, и миссъ Севернъ остановилась передъ нимъ, придавая себ смлый видъ, но съ трудомъ удерживая слезы, поднявшіяся къ горлу и рсницамъ.
        — Я очень рада, что васъ встртила, Мишель, я не знала, что такъ быстро темнетъ…
        Ироническая улыбка появилась на губахъ Тремора.
        — Не правда ли, вы имли подобный видъ въ то время, когда вы читали „Красную Шапочку“? — сказалъ онъ безжалостно.
        При этихъ словахъ Сюзанна была готова залиться слезами, но она сдержалась.
        — Вы возвращаетесь отъ Мишо? — прибавилъ Мишель.
        — А вы? — спросила она съ вызовомъ.
        — Я? я былъ у Дарана; мн казалось, я вамъ это говорилъ.
        — Мн кажется, я вамъ тоже говорила, что я должна была идти къ Мишо.
        — Вы у нихъ оставались долго.
        Она промолчала, не чувствуя себя способной на возраженіе, спрашивая себя, сопровождалъ ли ее Мишель въ лсу, или онъ дйствительно возвращался отъ Дарана въ тотъ моментъ, когда она его замтила на дорог, гд она скрещивалась съ тропинкой, по которой она сама спускалась. По правд сказать, это послднее предположеніе казалось вроятне, такъ какъ ничто не указывало, чтобы молодой человкъ появился на перекрестк обихъ дорогъ иначе, какъ по одной изъ нихъ. Но Сюзанн очень хотлось бы врить, что онъ шелъ дорогой браконьеровъ, чтобы позаботиться о безразсудной постительниц Мишо. Однако, у него былъ такой холодный, такой равнодушный видъ, что даже врность самого предположенія не доказала бы ничего, кром исключительной заботы о благопристойности.
        Мишель даже не упорствовалъ въ своемъ допрос.
        — Я думаю, вы возвращаетесь въ Кастельфлоръ? — спросилъ онъ только.
        — Да, конечно.
        Они пошли по узкой тропинк совсмъ близко другъ подл друга и однако такіе далекіе. При неясномъ свт умирающаго дня, деревья, уже во власти тайнъ мрака, принимали свои причудливыя ночныя формы. Одно, хрупкое, воздушное, казалось тоскующей душой, готовой улетть, но прикованной къ земл; другое, громадное и угловатое, протягивало свои огромныя руки, чтобы схватить какую- нибудь невидимую добычу. Тамъ шли березы одна за другой, какъ блыя привиднія; кустъ гримасничалъ отвратительнымъ ртомъ гнома; чудовищная шевелюра топорщилась надъ землей. Охваченная тмъ почти болзненнымъ страхомъ, который ей внушала ночь въ тихой деревн, Сюзанна застенчиво просунула свою руку подъ руку своего товарища.
        — Мн немного страшно, — сказала она.
        — Когда испытываешь страхи маленькой двочки, — возразилъ молодой человкъ съ большей логикой, чмъ любезностью, — гораздо лучше было бы не отваживаться идти одной и въ такой часъ въ лсъ.
        Мишель слдовалъ за Сюзанной съ самаго ея ухода изъ дома Мишо и не показался ей до тхъ поръ, пока не угадалъ, что ею началъ овладвать страхъ. Онъ сохранялъ противъ своей невсты то же неудовольствіе, что и въ минуту, когда онъ разстался съ Полемъ, и къ тому же маневры, къ которымъ ему пришлось прибгнуть, чтобы не потерять изъ виду молодую двушку и въ то же время не доставить ей удовольствіе достиженіемъ той цли, въ которую она мтила, привели его въ дурное настроенiе духа. Но Сюзи, охлажденная этимъ равнодушіемъ, не чувствовала себя ршительно въ настроеніи спорить; долго она шла, не сказавъ ни слова, опираясь съ какой-то покорностью на эту руку, которая ее не отталкивала и казалась такой безразличной къ прикосновенію ея руки. Одну минуту, однако, такъ какъ темнота все сгущалась, по ней пробжала дрожь, и она забыла свою гордую ршимость.
        — Мишель, что это тамъ шевелится? Вдругъ мы кого нибудь встртимъ?
        Этотъ разъ Треморъ незамтно притянулъ къ себ руку, искавшую его защиты, и засмялся съ меньшей ироніей:
        — Кого же напримръ?
        — Но я не знаю… браконьера?
        — Въ самомъ дл, возможно! Затмъ, въ лсахъ встрчаются разбойники, прекрасные, украшенные султанами разбойники, увлекающіе прохожихъ въ пещеры. Читали вы Али-Баба?
        — Да, — отвтила она, стараясь улыбнуться.
        — Вамъ нечего бояться, когда вы со мною, — возразилъ почти кротко молодой человкъ.
        И она замолчала; она чувствовала, что онъ говорилъ правду.
        Когда они подходили къ большой дорог, миссъ Севернъ вспомнила, что Мишель узжалъ на два дня въ Парижъ. Если она еще промедлитъ минуту сказать ему про Поля и про Симону, она рискуетъ не найти боле удобнаго случая, чтобы исполнить миссію, взятую ею на себя.
        — Мишель, — начала она храбро, — мн нужно вамъ кое-что сказать.
        Онъ испытующе смотрлъ на нее; тогда она разсказала романъ Поля, затмъ сказала про полученное письмо, упуская, естественно, случай упомянуть о свиданіи, назначенномъ въ Круа-Пьеръ.
        Мишель слушалъ съ непоколебимымъ хладнокровіемъ прекрасно извстную ему исторію; когда Сюзи дошла до задуманнаго ею проекта, онъ ее перебилъ и сообщилъ, что Дарану явилась та же мысль.
        — Какое счастье! — воскликнула молодая двушка съ такой милой радостью, что Треморъ почувствовалъ свою досаду смягченной. — Значитъ, Мишель, вы охотно согласитесь поддержать этихъ бдныхъ влюбленныхъ, убдить Жака? Увряю васъ, что Поль искрененъ и Симона…
        — Я сдлаю все отъ меня зависящее, Сюзанна, — сказалъ онъ серьезно. Я думаю, какъ и вы, что Поль искрененъ. Онъ могъ быть легкомысленнымъ, лнивымъ, но тмъ не мене онъ добрый малый, очень благородный, очень честный. Онъ небогатъ, Симона также, но они любятъ другъ друга. Все остальное устраивается при нкоторомъ стараніи. Было бы большой жестокостью разъединить два существа, имющихъ счастье любить и понимать другъ друга!
        Сильно сдерживаемое волненіе угадывалось въ голос молодого человка. Сюзанна спрашивала себя, не думаетъ ли онъ о Фаустин?
        — Я не считала васъ такимъ сантиментальнымъ, — заявила она.
        — Я повидаю Жака сегодня вечеромъ, — сказалъ Мишель, не обращая вниманія на замчаніе.
        Въ передней Кастельфлора онъ остановился.
        — До свиданія, — сказалъ онъ.
        Сюзанна вздрогнула.
        — Вы не подыметесь?
        — Нтъ, у меня ровно столько времени, чтобы вернуться въ башню Сенъ-Сильверъ. Даранъ обдаетъ у меня.
        Она оставалась неподвижная, въ какомъ-то уныніи.
        — Но вы узжаете завтра съ Робертомъ? — возразила она слабо.
        — Все уже условлено. Мы встртимся на вокзал въ 7 часовъ.
        Миссъ Севернъ соображала, что бы еще сказать; она не могла допустить, чтобы Мишель разстался съ ней такимъ образомъ.
        — Вы мн напишете? — спросила она; мн бы хотелось знать о результат вашего свиданія съ г-мъ Рео.
        — Очень охотно; я вамъ напишу словечко до моего отъзда. До свиданія.
        Онъ пожалъ ей руку и сдлалъ движеніе, чтобы удалиться.
        — Мишель, — пробормотала она, — не прощайтесь со мной такъ холодно…
        Инстинктивно она подставила свой лобъ, освобожденный изъ-подъ блой соломенной шляпы; ея голова почти касалась груди молодого человка. Тогда онъ быстро прижалъ къ себ эту доврчивую головку и, наклонившись, поцловалъ закрывавшіяся вки; затмъ, не говоря ни слова, онъ вышелъ.
        Это было такъ быстро, даже такъ внезапно, что, почувствовавъ себя счастливой, успокоенной, опьяненной надеждой, Сюзи спрашивала себя, что слдуетъ ей думать, и было ли это нжная ласка любви или только снисхожденья, и она стыдилась себя самой, стыдилась того, что почти выпросила поцлуй, который не думали ей давать.
        V.
        Въ темнот своей отдльной комнаты, въ успокоительной свжести постели, гд отдыхали ея натянутые нервы, миссъ Севернъ плакала, и ея слезы были безмолвнымъ признаніемъ любви, которую она долго отрицала или съ которой боролась. Принужденная объяснить себ это тайное признаніе, она не смогла бы, впрочемъ, его изложить иначе, какъ слдующими довольно странными словами:
        „Мишель злой, у него нтъ сердца, я не знаю боле невыносимаго характера, какъ у него, жизнь съ нимъ становится нестерпимой, но я его люблю всми моими силами, я люблю его глупо, этой смшной любовью героинь романовъ; онъ въ моихъ глазахъ самый лучшій, самый благородный, самый чудный человкъ на свт, и для меня жизнь невозможна безъ него“.
        Это было полное торжество „романтики“, унаслдованной отъ бабушки. Самые невроятные проекты волновали умъ маленькой американки. Она намревалась поперемнно, если Мишель ее не любилъ, возвратиться въ Филадельфію и преподавать тамъ французскій языкъ или остаться во Франціи и постричься въ монахини и, уже въ ребяческой мечт, такъ какъ она и тамъ искала красоты, она видла себя очень худенькой, въ длинныхъ складкахъ форменнаго платья, скользящей подобно тни въ безмолвныхъ коридорахъ стараго монастыря, въ которомъ будетъ очень много тонкой рзьбы и громадный садъ, полный розъ.
        Но надежда изгоняла таинственное видніе. Сюзи закрывала глаза и чувствовала на своихъ вкахъ поцлуй Мишеля. Этотъ поцлуй былъ такъ нженъ, такъ сердеченъ. Затмъ все мнялось: „Что, если графиня Вронская въ Париж? Если Мишель похалъ съ ней повидаться?…“ И наконецъ она опять немного успокаивалась, повторяя себ, что если бы Мишель любилъ графиню Вронскую, зная, что она вдова, онъ не просилъ бы руки молодой двушки, съ которой ничто его не связывало. Кто знаетъ, можетъ быть, по возвращеніи онъ станетъ лучше, боле снисходителенъ; можетъ быть, счастье было совсмъ близко?… Кто знаетъ?
        И радостная дрожь пробгала по ея жиламъ; Сюзанна отдавалась этой надежд, опьянялась ею, какъ восхитительнымъ ароматомъ.
        На слдующій день, когда она проснулась, ей принесли общанное Мишелемъ письмо. Она едва осмливалась разорвать конвертъ; долго разсматривала она косой, почти наклоненный влво почеркъ, прекрасно ей знакомый, который она глупо любила, находя его въ то же время некрасивымъ.
        Что содержало ожидаемое письмо? или скоре, какими словами, какимъ тономъ Мишель сообщалъ въ немъ Сюзанн о Пол и Симон? Какъ начиналось оно? Какъ оно оканчивалось?… Это было первое письмо Мишеля, полученное миссъ Севернъ со времени его возвращенія изъ Норвегіи. Наконецъ, она его вскрыла, прочла и съ глубокимъ вздохомъ вложила маленькую карточку въ конвертъ.
        „Моя дорогая Сюзи!
        „Вчера я видлъ Дарана, Поля и Жака. Все идетъ хорошо. Романъ нашихъ влюбленныхъ кончится, надюсь, подобно многимъ романамъ…
        Вашъ второпяхъ Мишель“.
        Какъ это было коротко и банально! Сюзанна даже не задавала себ вопроса, говорилъ ли Поль Мишелю о свиданіи въ Круа-Пьеръ; она думала только о тщетности своихъ собственныхъ грезъ.
        — Я довольна за этихъ бдняжекъ, — заключила она однако.
        Въ этотъ день Колетта, находившая Занну блдненькой, увезла ее прокатиться въ карет; но на слдующій день, такъ какъ дти умоляли Сюзанну не оставлять ихъ, молодая двушка воспользовалась этимъ предлогомъ, чтобы не сопровождать свою кузину въ Шеснэ и въ Прекруа.
        Она сыграла съ Жоржемъ, Низеттой и Клодомъ Бетюнъ, завтракавшимъ въ Кастельфлор, партію въ крокетъ, затмъ, немного утомленная, она ушла посидть на своемъ любимомъ мст на берегу рки, гд вскор нагналъ ее лицеистъ.
        Они принялись дружно бесдовать, какъ когда-то въ Канн, и миссъ Севернъ развлекалась болтовней своего юнаго друга.
        Клодъ не былъ остроуменъ въ литературномъ смысл этого слова, но ему являлись нсколько своеобразныя мысли въ неотразимо смшной ассоціаціи. Отъ времени до времени чистый взрывъ смха раздавался подъ смоковницами мднаго осенняго цвта, и Клоду казалось, что онъ видитъ вновь Сюзи — добраго малаго, откровенныя манеры которой его покорили.
        — Если бы вы знали, Сюзи, — воскликнулъ онъ, — какъ мн это трудно представить себ, что вы невста, что черезъ нсколько недль вы будете называться г-жей Треморъ!
        Миссъ Севернъ вздрогнула, возвращенная къ дйствительности — не къ настоящей, переходной дйствительности, окрашенной мучительными предчувствіями и мрачными мыслями, преследовавшими ее точно кошмарныя виднія, но къ боле счастливой. Клодъ однако говорилъ врно: черезъ нсколько недль она будетъ женой Мишеля! Ничто не было потеряно; какимъ ужаснымъ предположеніямъ предавалась она! Черезъ нсколько недль она будетъ называться г-жей Треморъ, г-жей Мишель Треморъ, Сюзанной Треморъ… Эти слова звучали такъ пріятно!
        — Почему вамъ это кажется удивительнымъ, Клодъ? — спросила она, улыбаясь.
        — Ну, во-первыхъ, потому, что я никогда не думалъ, что Мишель женится, а затмъ я еще мене представлялъ себ, что онъ женится на васъ.
        — Но почему?
        — Я не знаю. Потому что онъ совершенно не занимался — о! совершенно — молодыми двушками, потому что онъ велъ жизнь Вчнаго Жида, потому что онъ ужасно серьезенъ и даже немного скученъ…
        — Это невжливо!
        — Какъ невжливо?
        — Невжливо по отношенію ко мн, которую вы не считаете достойной выйти замужъ за человка серьезнаго, во-первыхъ, и во-вторыхъ, невжливо по отношенію къ Мишелю…
        — Вамъ никогда не было съ нимъ скучно? — спрашивалъ Клодъ съ интересомъ.
        — Но нтъ же.
        — Никогда, никогда?
        — Никогда.
        — Это удивительно. Но не вздумайте, пожалуйста, представить себ, что я его не люблю, — возразилъ живо юноша; — я его, напротивъ, обожаю, вы знаете. Это самый шикарный типъ, какой я только знаю, въ отношеніи сердца, ума. Только вотъ, мн казалось, что для васъ, для меня…
        — Пожалуйста, не мрьте меня на вашъ аршинъ!
        — Что для васъ и для меня онъ недостаточно… сумасбродный!
        — Чмъ дальше, тмъ лучше, — возразила Сюзанна, смясь отъ всего сердца; — ну, такъ знайте же, что никогда человкъ, бьющій на эффектъ, въ род Раймонда Деплана, или даже втреникъ, какъ Поль Рео, не могли бы мн понравиться. Я шальная, это возможно, но именно поэтому только благоразумный могъ мн понравиться; невжественная, я хотла имть очень ученаго мужа; безтолковой маленькой особ, способной говорить пустяки съ такимъ глупцомъ, какъ вы, нуженъ былъ мужъ, который бы ее много бранилъ и былъ бы ея властелиномъ.
        Клодъ положительно изумлялся ей.
        — Ахъ! у васъ чутье! — согласился онъ. — Что касается учености, это есть! И онъ будетъ властелиномъ, будьте покойны.
        Онъ посмотрлъ еще разъ на молодую двушку, затмъ разразился хохотомъ:
        — Что вы его любите, вы, вотъ что удивительно!
        Сюзанна покраснла, какъ макъ, и изрядно ударила Клода по рук, но это напоминаніе о большей осторожности нисколько не смутило будущаго баккалавра.
        — А онъ, какъ онъ долженъ васъ боготворить! Но это, конечно, совсмъ неудивительно, напротивъ!
        — Клодъ, — возразила Сюзанна, не въ силахъ удержаться отъ смха, — вы ужасно нескромны. Сдлайте мн удовольствіе молчать.
        — Я надюсь, — продолжалъ Клодъ, — что онъ жертвуетъ вамъ своими негодными бумагами, что онъ говоритъ съ вами тихо, говоритъ вамъ нжности, смотритъ на васъ все время и преподноситъ вамъ сцены ревности въ высокихъ дозахъ, что… Боже мой, какъ бы мн хотлось видть васъ вмст!
        — Клодъ, — воскликнула молодая двушка, принимая почти разсерженный видъ, — если вы будете упорствовать въ вашемъ любопытств, я уйду.
        — Принимать за любопытство мою отеческую заботливость! — воскликнулъ Клодъ, подымая руки къ небу съ такой комичной гримасой, что Сюзи опять расхохоталась.
        — Итакъ, это произошло внезапно, съ неожиданностью и быстротою молніи?
        — Вы мн надоли.
        — Прежде всего, знаете, я предполагалъ, что это былъ бракъ по разсудку, по крайней мр съ вашей стороны, но только что… Ахъ! мн незачмъ даже было слышать васъ, говорящей о Мишел, мн было достаточно произнести его имя, и вы стали совсмъ красная… тогда!
        Сюзанна заупрямилась.
        — Это ложь, я совсмъ не покраснла, услышавъ его имя, вы прекрасно знаете, что я его настолько часто слышу, что оно не можетъ меня застать врасплохъ — если даже допустить, что это имя бросало бы меня въ краску, въ случа, если бы оно меня застигло врасплохъ.
        — Ба! ба! ба! вы покраснли до корней волосъ… даже ваши уши были красны!
        — Клодъ, оставьте меня въ поко.
        Но страсть дразнить уносила, опьяняла Клода.
        — Вы неблагодарная, — заявилъ онъ, — вы знаете, чмъ вы мн обязаны?
        — Вамъ?
        — Да, мн.
        Вполн понятно, что Сюзи не подозрвала о вопрос, не разъ задаваемомъ себ Клодомъ въ теченiе каникулъ и который со времени его прізда въ Прекруа буквально преслдовалъ этого втреника. Получила ли дйствительно миссъ Севернъ письмо 1-го апрля? Взглянула ли на это письмо дйствительно серьезно, или по странной случайности оно совпало съ другимъ письмомъ — Мишеля, однимъ словомъ, дйствительно ли Клодъ устроилъ бракъ своего друга Сюзи съ владльцемъ Сенъ-Сильвера?
        Исторія казалась ему въ одно и то же время такой восхитительной и такой нелпой, что онъ пожертвовалъ бы какимъ угодно спортивнымъ развлеченіемъ, чтобы узнать, насколько эта удивительная исторія, кажущаяся такой неправдоподобной, врна въ дйствительности… Но, если она была врна, Сюзи не могла этого не знать?…
        Клодъ ломалъ себ голову надъ этимъ, и часто вопросъ, который онъ не смлъ высказать, появлялся у него на устахъ. Теперь, въ пылу схватки, онъ почти не разсуждалъ, и его страхи улетучились, подобно падавшимъ листьямъ, тихо шумвшимъ, заметаемымъ при каждомъ порыв втра.
        Онъ съ серьезнымъ видомъ вытащилъ изъ кармана бумагу и, глядя въ нее, принялся читать, будто по писанному, начало письма, написаннаго имъ къ 1-му апрля Сюзанн, стоившее ему въ свое время большего труда, чмъ многіе греческіе и латинскіе тексты, и которое врзалось ему въ память. Сюзанна тотчасъ же насторожилась.
        — Гд вы взяли это письмо? — воскликнула она, вырывая бумагу изъ рукъ Клода.
        Затмъ она взглянула и увидла только краткій проспектъ фотографическихъ аппаратовъ.
        — Что это значитъ, Клодъ? — спросила она.
        Клодъ занесся, теперь его никто бы не удержалъ.
        — Это значитъ, м-ль Сюзи, что не Мишель сдлалъ предложеніе, а я! А!
        Она смотрла на него вопросительно, не находя словъ, длала попытку засмяться.
        — Г-жа Фовель желала, чтобы ея братъ на васъ женился, и я это зналъ и зналъ также, такъ какъ слышалъ это сотни разъ, что Мишель не хотлъ жениться… И вотъ 30 марта, когда мы выходили изъ Французской Комедіи, папа и я, — остальные были уже въ Прекруа, — мы встрчаемъ Мишеля, выходящаго изъ Оперы. Я ему разсказываю, что подготовляю „1-е апрля“ профессору, и вдругъ меня осняеть мысль: „постой, а вдь можно устроить еще великолпное „1 апрля“. Я какъ разъ получилъ ваше письмо, то, въ которомъ вы мн описывали свое приключеніе въ „Зеленой Гробниц“, вы соображаете? Тогда, на слдующій день, я беру перо и пишу письмо… Стиль — „Сенъ-Сильверъ“, единственное, что могу сказать. И я старательно вписываю на подкладк конверта „1-ое апрля“. Однако какъ бы тамъ ни было, какъ только мое письмо было въ ящик, у меня появились угрызенія совсти, скоре безпокойство. Если Сюзи не увидитъ словъ, написанныхъ въ конверт, и если… и если… если я наконецъ совершилъ оплошность! Вы представляете себ ту баню, какую я бы получилъ отъ папы! Въ продолженіе трехъ ночей я не закрывалъ глазъ. Затмъ, въ одинъ прекрасный день я узнаю о
помолвке г-на Тремора и миссъ Севернъ и что вс довольны, и то и се! Я не могъ придти въ себя отъ изумленія, вы хорошо понимаете. Я задавалъ себ вопросъ, пришло ли мое письмо въ одно время съ другимъ, настоящимъ, затмившимъ мою прозу, да еще въ лучшемъ вид! Только я не хотлъ доврить мои опасенія никому, ахъ! нтъ, даже Мишелю… Но, послушайте, такъ какъ васъ обручило мое письмо, неужели Мишель вамъ ничего не сказалъ?…
        Человческая воля, въ особенности женская, можетъ развить большую силу въ извстные ршительные часы; однако, можетъ быть, преувеличенное спокойствiе не обмануло бы боле проницательнаго наблюдателя, чмъ Клодъ.
        — Я знала исторію письма, Клодъ, — отвтила молодая двушка чуть измненнымъ голосомъ, — но я не знала, что вы авторъ этой любезной шутки… Я васъ поздравляю, это письмо превосходно!
        Въ этотъ моментъ Клодъ вдругъ подумалъ, что онъ можетъ быть совершилъ второй „промахъ“. Но эта мысль остановила его только на мигъ.
        — Послушайте, Сюзи, — сказалъ онъ, — вы не сердитесь? Знаете ли, что я себ много разъ говорилъ? Мишель со своимъ характеромъ боготворилъ бы миссъ Севернъ въ продолженіе мсяцевъ и даже лтъ, не смя ей въ этомъ признаться, между тмъ, благодаря моему письму… Ахъ! оно недолго заставило его колебаться, мое письмо!
        Сюзи молчала. Клодъ испугался.
        — Вы никому объ этомъ не разскажете, скажите? — умолялъ онъ. Если бы мои родители узнали даже теперь…
        — Я не буду говорить, Клодъ, — сказала Сюзанна, еще не пришедшая окончательно въ себя, — но подумали ли вы хорошенько, вдь это было что-то въ род подлога, то, что вы сдлали… и подумайте, какъ… какъ все это могло кончиться серьезно!
        Теперь она объяснялась съ видимымъ усиліемъ. Клодъ схватилъ ея об руки.
        — Сюзанна, я васъ огорчилъ, — сказалъ онъ съ искренней печалью; — я идіотъ, что разсказалъ вамъ это.
        Она покачала головой.
        — Нтъ, нтъ, это гораздо лучше.
        Затмъ, спохватившись:
        — Разъ я это знала. Разъ я не знала только имени злого шутника, — добавила она, заставляя себя улыбнуться.
        — Значитъ, вы на меня не сердитесь?
        — Нтъ же, совсмъ нтъ. Только я считала нужнымъ васъ побранить, чтобы вы вновь не повторили то же самое.
        — Но, почему, если Мишель зна…
        Сюзанна подняла палецъ въ знакъ дружеской угрозы.
        — Ахъ! Клодъ, — сказала она, — довольно этихъ „почему“; не преувеличивайте вашихъ отеческихъ правъ! Вы не устроили мою помолвку, вы ее только ускорили нсколькими днями.
        Миссъ Севернъ поднялась и пошла къ замку; ахъ! ужасный маленькій Клодъ, безсознательный извергъ!
        Автоматическая снокосилка, работавшая на лужк, измнила теченіе мыслей юноши. Онъ заговорилъ о другихъ вещахъ, затмъ передъ подъздомъ онъ остановился.
        — Мн нужно возвращаться въ Прекруа, — заявилъ онъ. — Эмилій и Ренэ Понмори явятся съ двумя другими типами… Не пойдете ли вы со мной?
        — Нтъ, благодарю, я устала.
        — Вы меня прощаете?
        Сюзанна пожала плечами съ усмшкой.
        — Какой вы глупый! я даже объ этомъ не думаю.
        Но когда она осталась одна въ стнахъ своей комнаты, она опустилась на диванъ, съ головой въ подушки, уничтоженная, разбитая… и она оставалась такъ долго, неподвижная, безъ слезъ, почти безъ мысли.
        Она не могла дойти до точнаго представленія о томъ, что произошло полгода тому назадъ. Она не понимала, благодаря какому стеченію обстоятельствъ нелпая шутка Клода помолвила ее съ Мишелемъ Треморомъ; но одно представлялось ей яснымъ, — то, что выборъ Мишеля не былъ свободенъ, что Мишель изъ излишней деликатности считалъ себя какъ бы обязаннымъ въ отношеніи ея, такъ какъ она согласилась — какой стыдъ! — выйти замужъ за человка, не думавшаго ей длать предложенія, первая написала этому человку, себя навязала… Теперь она поняла проволочки Мишеля, его неувренный, странный видъ во время ихъ разговора въ Прекруа. Но тогда… а графиня Вронская?
        Крушеніе было полное; вс прекрасные резоны, къ которымъ прибгала Сюзанна, чтобы убдить себя, что она избранница, теряли свою цнность. Конечно, маленькая кузина безсознательно помшала желанному Фаустиной, а также и Мишелемъ, сближенiю; наврное, въ иные часы, въ особенности съ тхъ поръ какъ Мишель вновь увидалъ прекрасную графиню, онъ ненавидлъ свою невсту, не имъ избранную, проклиналъ Клода и желалъ разрыва.
        При этой мысли у Сюзанны былъ моментъ настоящаго безумія. Она хотла бжать, она не хотела, чтобы Колетта сегодня вечеромъ, Мишель — завтра застали ее еще въ Кастельфлор.
        Окно было открыто; машинально она стала вглядываться въ пустоту. Мысль о самоубійств совершенно не являлась ей въ ея гор, но она неожиданно сказала себ, мало послдовательная: „Если бы я упала внизъ, я была бы довольна: мн кажется, моя смерть его огорчила бы… а если бы я поранилась, онъ бы за мной сталъ ухаживать, онъ сталъ бы со мной нженъ… не покидалъ бы меня“…
        Она быстро наполнила массой разныхъ вещей чемоданъ, который чудомъ закрылся, затмъ позвонила горничную Колетты и, взявъ въ руки, какъ предлогъ, письмо, найденное при вход въ ея комнат, она заявила, что, вызванная немедленно въ Парижъ, она отправится туда со слдующимъ поздомъ, не дожидаясь возвращенія г-жи Фовель.
        — Вы скажите барын, — прибавила она, — что я прошу ее меня извинить и что я ей напишу. Я беру съ собой только самое необходимое.
        Прислуга Кастельфлора слишкомъ привыкла къ независимымъ манерамъ миссъ Севернъ, чтобы удивиться отъзду молодой двушки въ Парижъ безъ провожатаго, что къ тому же она длала уже нсколько разъ до возвращенія Мишеля, когда была занята заказами своего приданаго.
        — Барышня не получила никакихъ дурныхъ извстій? — спросила только горничная.
        Сюзанна запротестовала:
        — Не совсмъ такъ, но личность, вызывающая меня, очень старый другъ, и я не могу отложить свой отъздъ.
        Такъ какъ каждый день экипажъ отправлялся къ пятичасовому позду за провизіей, прибывавшей изъ Парижа, Сюзанна имъ воспользовалась.
        Лихорадочная энергія поддерживала ее.
        Теперь, чувствуя потребность надяться, она повторяла себ, что, можетъ быть, не все еще потеряно. Нтъ, она не врила, чтобы Мишель когда либо ее ненавидлъ или проклиналъ, это было бы слишкомъ ужасно! Вдь иногда казалось, что она любима, между тмъ факты, если не объясненіе, которое возможно было имъ дать, остались т же. Вначал Мишель не любилъ свою невсту, но поздне онъ, можетъ быть, къ ней привязался… Какъ онъ однако золъ, грубъ, жестокъ и въ особенности равнодушенъ съ того дня, когда явилось письмо изъ Барбизона, съ той поры, какъ онъ повидался съ графиней Вронской!
        Сюзанна не плакала; даже оставшись одна, она не стала бы плакать. Глаза ея оставались сухи и блестящи, рыданія останавливались въ горл, какъ слишкомъ тяжелыя, и душили ее. У нея сильно болла голова.
        Случай могъ бы сдлать такъ, что Мишель, пріхавъ въ пять часовъ, встртился бы съ ней на вокзал; тогда бдная маленькая Занна бросилась бы ему въ объятія, сказала бы ему, не разсуждая, безъ гордости, безъ стыда:
        — Утшьте меня, унесите меня, скажите, что это неправда, что я все это видла во сн, что вы меня любите, что мн нечего бояться подл васъ… что мы никогда больше не разстанемся!
        Но Мишель не пріхалъ съ поздомъ въ пять часовъ, и Сюзанна, слдуя первому побужденію, отправилась подъ какимъ-то предлогомъ просить гостепріимства у м-ль Жемье, управлявшей на улиц Сенъ-Перъ скромнымъ пансіономъ для молодыхъ двицъ.
        Раньше чмъ поступить къ г-ж Бетюнъ, Сюзанна провела нсколько дней у своей бывшей воспитательницы; она тамъ останавливалась, когда прізжала одна въ Парижъ; здсь, по сотн причинъ, будутъ ее искать, и къ тому же не сказала ли она горничной, что узжаетъ по зову стараго друга. Поймутъ!
        Первое время она ршила не писать. Мишель вернется, вроятно, на слдующій день въ Ривайеръ. Если, обезпокоенный этимъ поспшнымъ отъздомъ и не будучи въ состояніи выносить неизвестности, онъ прибжитъ къ м-ль Жемье, Сюзанна можетъ счесть себя любимой, и она все разскажетъ своему жениху; если, напротивъ, онъ спокойно будетъ ждать общаннаго Колетт письма, о! тогда все будетъ кончено! И Сюзанна напишетъ… что? она еще не знала. Она знала только, что это письмо — напишетъ ли она въ немъ настоящія причины или выдумаетъ мотивы, — будетъ окончательнымъ разрывомъ, боле или мене желаннымъ Мишелю. Мысль, что на ней могутъ жениться по долгу или по принужденію, приводила въ ужасъ внучку тети Регины.
        Теперь, когда она любила, она хотла быть любимой.
        О! если бы Мишель пришелъ, если бы, какъ въ прошлый разъ, онъ побранилъ бы Занну, упрекая ее въ ребяческомъ, безумномъ, неприличномъ бгств, если бы онъ заставилъ плакать свою невсту, какъ на слдующій день посл бала въ Шеснэ, затмъ, — посл того, какъ онъ показалъ себя очень злымъ, вспыльчивымъ, ревнивымъ, — сталъ бы на колни, какъ въ тотъ день…
        Какая это была бы радость, Боже мой, какая радость!
        Сюзанна была очень блдна, у нея болла голова.
        Посл обда, извиняясь сильной усталостью, чтобы избжать вопросовъ и нжныхъ ласкъ м-ль Жемье, она удалилась къ себ очень рано… Когда она машинально раздлась, затмъ улеглась въ своей маленькой, такой неуютной, такой печальной, несмотря на ея занавси съ цвточками, комнатк пансіонерки, она смогла наконецъ плакать, разсуждать также… Въ этотъ часъ она начала понимать, еще пока неясно, что ея отъздъ былъ безразсуднымъ поступкомъ, что было бы разумне подождать хотя бы возвращенія Колетты и даже возвращенія Мишеля, и что откровенное объясненіе было бы боле достойно и въ особенности боле выяснило бы, чмъ это неразумное бгство.
        Но ошибка была совершена, и Сюзанна хотла идти до конца того пути, который былъ взятъ ею, какъ бы онъ ни былъ безразсуденъ. И она зарыла голову въ подушки, боясь, чтобы въ сосдней комнат не услышали ея рыданій.
        — О! Мишель, — плача, бормотала она очень тихо, въ неодолимомъ желаніи говорить съ нимъ, высказать ему свою муку, ему, который, можетъ быть, даже въ мысляхъ былъ далекъ отъ нея… — Мой Мишель, мой женихъ, мой мужъ, у меня горе…
        VI.
        Колетта заставила горничную повторить себ два раза краткія объясненія Сюзанны.
        — Миссъ Севернъ напишетъ мн по прибытіи на мсто?
        — Да, сударыня.
        — Но вы уврены, что она вамъ не сказала, почему ее вызвали въ Парижъ или по крайней мр, имя особы, вызвавшей ее?
        — Миссъ Севернъ сказала мн только: „очень старый другъ“.
        — Это м-ль Жемье! Это похоже на Сюзанну! — заключила Колетта.
        Затмъ, оставшись одна съ Низеттой, она небрежно сла въ уголокъ маленькой гостиной, гд она имла обыкновеніе садиться въ часы, свободные отъ свтской суеты… И тамъ она вздохнула, съ потухшимъ взглядомъ, печально сложивъ губы.
        Уже давно, гораздо раньше Мишеля, съ боле равнодушной покорностью она примирилась со странностями Сюзанны. Даже въ эту минуту она не была обезпокоена, она едва была удивлена, но она признавалась себ, что ей была непріятна, немного раздражала ее, эта новая выходка ея кузины. Кастельфлоръ безъ Роберта, безъ Мишеля, безъ Сюзанны терялъ свою прелесть. Колетта сердилась на м-ль Жемье, отнявшую у нея ея Занночку… И во имя какой прихоти, одинъ Богъ вдаетъ! Она сердилась на Сюзанну, ухавшую, не спросивъ ни у кого совта, по зову, достаточно странному, помшанной старухи! Она сердилась на самое себя, чувствуя себя такой вялой, такой праздной, такой безтолковой въ своемъ одиночеств.
        Г-жа Фовель снова вздохнула, и этотъ разъ вздохъ ея походилъ на звокъ. Низетта ворчала, она хотла играть со „взрослой“. Присутствующая „взрослая“ отвтила довольно рзко. Короткій отвтъ и, еще боле, сухой тонъ отвта казались такими необычными въ этихъ всегда улыбающихся устахъ, что двчурка не настаивала. Принявъ видъ оскорбленнаго достоинства, она подошла посмотрть въ окно.
        Колетта оставалась на диван, нетерпливо постукивая своими свтлыми туфельками о срый съ разбросанными по нему розовыми маками коверъ, и уже у нея явилось раскаяніе, что она „ грубо“ поступила съ Низеттой. Однако, маленькая Низетта не была злопамятна. Вскор она перестала дуться, сильно заинтересованная тмъ, что она видла въ окно.
        Со стремительнымъ движеніемъ она захлопала ручками и повернулась къ матери:
        — Вотъ Тонти! Тонти идетъ!
        Г-жа Фовель пожала плечами.
        — Да нтъ же, глупенькая, это не Тонти… Онъ въ Париж, Тонти.
        — Это Тонти! — утверждала Низетта, принимая обиженный видъ, онъ поднимается по алле съ господиномъ, котораго я знаю.
        Заинтригованная этотъ разъ Колетта поднялась. Это дйствительно былъ Мишель. Нсколько мгновеній спустя онъ входилъ въ гостиную въ сопровожденіи Альберта Дарана.
        — Разв Робертъ не вернулся съ тобой? — спросила г-жа Фовель съ нкоторымъ безпокойствомъ, идя навстрчу брату.
        — Робертъ вернется только дня черезъ два-три. У него оказалось боле длъ, чмъ онъ предполагалъ, — отвтилъ Треморъ.
        Успокоенная и уже восхищенная этимъ развлеченіемъ, появившимся въ самый разгаръ кризиса убийственной скуки, она протянула руку Дарану, усадила его и тотчасъ же закидала массой вопросовъ, на которые не успвала получать отвты. Мишель слъ и читалъ также очень молчаливо.
        Горничная увела Низетту не безъ слезъ и сопротивленія, но, вопреки своему обыкновенію, молодой человкъ не обратилъ никакого вниманія на шумное недовольство своей маленькой племянницы. Одинъ моментъ онъ оставилъ разговаривать свою сестру и Дарана, затмъ живо, съ волненіемъ, которое выдавало легкое дрожаніе губъ, онъ спросилъ:
        — Сюзанна знаетъ, что я здсь?
        — Сюзанна? — сказала Колетта, возвращаясь къ своей непріятной забот; — ахъ! поговоримъ-ка о Сюзанн! Она въ Париж, мой дорогой!
        — Какъ въ Париж? — повторилъ почти гнвно Мишель.
        — Да, въ Париж! Она совсмъ сумасшедшая, — подтвердила Колетта.
        И смясь, она передавала и пространно объясняла слова Сюзанны. Мишель слушалъ со складкой посредин лба и съ физіономіей человка, ничего не понимающаго.
        — Она ухала въ то время, какъ ты была въ Прекруа, не дождавшись тебя, не написавъ ни слова?
        — Я предполагаю, что она не имла времени написать мн, спша на поздъ, но, право, мн кажется, м-ль Жемье могла потерпть до завтра.
        Сначала Мишель ничего не отвтилъ; затмъ, рзко схвативъ сестру за руку онъ вдругъ воскликнулъ измнившимся голосомъ:
        — Колетта, вы ничего не знали? Ни она, ни ты, не правда ли? Она, въ особенности, она ничего не знала?…
        Полнйшее недоумніе отразилось на лиц г-жи Фовель.
        — Но что случилось? — спросила она, задыхаясь.
        Мишель вздохнулъ съ большимъ трудомъ, сжимая рукою горвшій лобъ.
        — Моя дорогая крошка, несчастье не ждетъ. Столичный Учетный банкъ лопнулъ, а такъ какъ все мое состояніе или почти все…
        Съ крикомъ бросилась Колетта въ объятія своего брата:
        — О! мой дорогой, бдный братецъ!
        Мишель обнималъ ее, не говоря ни слова, облегченный тмъ, что нашелъ по крайней мр ее верной, любящей и такой взволнованной, такой потрясенной его горемъ.
        Онъ поцловалъ ее нсколько разъ съ большой нжностью, затмъ, прижавшись щекой ко лбу Колетты, онъ прошепталъ:
        — Ты не подозрваешь, что она это знаетъ, скажи? Никто не могъ ей это сказать?… Не изъ-за этого она ухала?
        Колетта привскочила.
        — Сюзанна? но, мой бдный Мишель, ты бредишь. Какъ могла она узнать то, чего я не знала сама?
        — Бетюны?…
        — Бетюны, наврно нтъ. Прежде всего, Бетюнъ въ отсутствіи, а Май никогда ничего не знаетъ. Затмъ Сюзи не видла никого изъ нихъ ни вчера, ни сегодня.
        — А газеты? Ты прекрасно понимаешь, что это катастрофа и для многихъ, кром меня. Вчерашнія вечернія газеты были полны этимъ.
        — Ба! знала ли даже Сюзанна, что твои деньги лежали въ Столичномъ Учетномъ банк… а что касается газетъ, мы ихъ не читали… Она также, увряю тебя… Я съ ней разсталась только сегодня, чтобы отправиться въ Прекруа и… смотри, — сказала Колетта, которой бросилась въ глаза на маленькомъ столик между книгами и романами груда газетъ еще въ бандероляхъ, — вотъ газеты!
        — И затмъ, — возразилъ Мишель, — если бы она даже узнала что нибудь, она бы не ухала… Она бы дождалась меня… ты тоже такъ думаешь, неправда ли?
        — Конечно, она дождалась бы тебя… Если только она не ухала, чтобы встртиться съ тобой.
        Молодой человкъ покачалъ головой, и взглядъ его выражалъ недовріе къ судьб.
        — О, нтъ! — сказалъ онъ.
        Колетта раздумывала.
        — Ты права; если бы у нея было малйшее подозрніе о томъ, что случилось, она считала бы нужнымъ повидать меня, поговорить со мной; нтъ, она ничего не знала.
        Треморъ спряталъ лицо въ волоса своей сестры.
        — О! моя дорогая, моя дорогая, — стоналъ онъ, — уврь меня, скажи мн еще разъ, что ты уврена, что она меня подождала бы, что ты въ этомъ убждена.
        — Но да, мой бдненькій Мишель, да, я въ этомъ убждена; Сюзанна не ухала бы; изъ боязни разминуться съ тобою, она подождала бы тебя здсь и она сказала бы мн все. Она тебя любитъ, я это знаю и…
        — Она теб это сказала?
        Колетта казалась смущенной.
        — Нтъ, но я это прекрасно видла.
        Мишель горько разсмялся.
        — Ахъ! ты это видла… ты это видла, ну, такъ ты очень счастлива.
        Онъ высвободился изъ объятій г-жи Фовель и слъ на мсто, на которомъ сидлъ минуту тому назадъ.
        Колетта казалась обезкураженной.
        — Никто ничего не предвидлъ? — спросила она, однако.
        — Никто, — отвтилъ Треморъ. — Ты помнишь въ тотъ вечеръ, мужъ твой говорилъ со мной о Банк; онъ слыхалъ, что циркулировали довольно дурные слухи… Но все было такъ неясно и такъ мало вроятно, что я имъ не придавалъ большого значенія. Къ тому же г-нъ Алленжъ, котораго я видлъ по прибытіи въ Парижъ, не зналъ ничего точно и предполагалъ продлки прессы. Затмъ, третьяго дня, на бульвар распространилась внезапная всть о самоубійств Моро-Фромона, директора Столичнаго банка. И на слдуюшій день несчастье стало извстно. Бдняки, думавшіе такъ же какъ и я, что разумно пристроили свое состояніе, оказываются разоренными въ нсколько дней, можетъ быть до послдняго су.
        — Но что же случилось?
        Мишель казался измученнымъ и Даранъ отвтилъ за него.
        — Моро-Фромонъ, въ соучастіи съ двумя администраторами, втянулъ вн устава, банкъ въ колоссальное дло перекупа и скомпрометировалъ его. Никто ничего не подозрвалъ. Но былъ отданъ приказъ о преслдованіи синдиката, стоявшаго во глав дла. Тогда Моро-Фромонъ увидалъ, что все потеряно и покончилъ самоубійствомъ, несчастный… что однако, увы! длу не поможетъ.
        Колетта спросила, ошеломленная этими, только наполовину ей понятными, объясненіями:
        — Разв разореніе полное, разв вс деньги Мишеля потеряны?
        — Нужно подождать ликвидаціи, сударыня, — возразилъ Даранъ, — но я не думаю, чтобы она дала удовлетворительные результаты.
        Треморъ пожалъ плечами.
        — Я еще въ числ счастливцевъ, — заявилъ онъ, — такъ какъ мн еще остается, благодаря моей недвижимости на улиц Бельфейль, чмъ существовать, и я могу приняться за работу… Ахъ, Боже! если бы дло шло только обо мн!
        Онъ перебилъ себя, возвращаясь все къ той же мучительной мысли:
        — Я хотлъ самъ сообщить ей о томъ, что произошло, для того, чтобы ее успокоить насчетъ будущего, сказать ей, что я буду работать, что… и нужно же было, чтобы она такимъ образомъ ухала.
        Онъ говорилъ съ плохо сдерживаемымъ гнвомъ.
        — Послушай, мой дорогой братецъ, — сказала Колетта съ нкоторымъ упрекомъ въ нжномъ голос, — нужно быть справедливымъ. Сюзанна не могла угадать, что ты раньше вернешься. Неужели ты думаешь, что…
        — Я не знаю, я не знаю, — сказалъ онъ, какъ бы боясь того, что скажетъ Колетта. — Тотъ фактъ, что я не нахожу ее здсь, когда я печаленъ, несчастенъ, меня удручаетъ. Ахъ! я отдалъ бы десять, двадцать лтъ моей жизни, чтобы быть увреннымъ, что она ничего не знала.
        — Но, мое дитя, — продолжала матерински Колетта, — ты можешь легко удостовриться. М-ль Жемье живеть на улиц С.-Перъ № 35. Позжай завтра повидать Сюзанну.
        — Ахъ, нтъ, — возразилъ жестко Мишель. — Ни за что на свт. Она сказала, что по прізд напишетъ теб, не такъ ли? Посмотримъ, напишетъ ли она теб. Я хочу, чтобы она чувствовала себя свободной, совершенно свободной и что… Принимая въ соображеніе, что она будетъ находиться передъ необходимостью принять ршеніе, пусть она не испытаетъ никакого посторонняго вліянія, даже моего, даже вліянія моей нжности, моего горя. Если она не напишетъ, ну… я подумаю.
        — Но, — осторожно намекнула г-жа Фовель, — если бы я ей написала одно слово, маленькую банальную записку…
        Суровымъ, нервнымъ движеніемъ онъ схватилъ об руки своей сестры.
        — Слушай, Колетта, — сказалъ онъ тмъ прерывающимся голосомъ, который являлся у него моментами въ этотъ день съ тхъ поръ, какъ онъ вошелъ въ маленькую гостиную, — ты мн пообщаешь, что не будешь стараться увидться съ Сюзанной, что ты ей не напишешь, что не поручишь Роберту пойти ее повидать… что ты ничего не сделаешь, пока она не подастъ всти о себ, сама… Для меня это очень важно, видишь ли, очень важно… Если бы ты меня ослушалась, я… я бы теб этого никогда не простилъ, у меня есть серьезныя причины, чтобы говорить такъ.
        — Я общаю теб, мой дорогой братъ, — отвтила грустно г-жа Фовель, — ты лучше моего знаешь, однако…
        Онъ пристально на нее посмотрлъ.
        — Такъ ты общаешь? — настаивалъ онъ.
        — Да.
        — Можетъ быть, къ тому же, она сама напишетъ, — продолжалъ Треморъ, сразу облегченный, вспомнивъ, что вс самыя мрачныя событія существовали только въ его воображеніи. — Какъ только ты получишь письмо, ты мн телеграфируешь, не такъ ли? Такъ какъ тогда, понятно, я пойду ее повидать…
        Онъ перебилъ себя и продолжалъ мягко:
        — Но, моя бдная, милая Колетта, я думаю только о себ. Вдь у васъ тоже было что-то въ Столичномъ банк… около двадцати тысячъ франковъ.
        Колетта сдлала равнодушный жестъ. Всякое точное представленіе о деньгахъ было чуждо г-ж Фовель. Она никогда не задумывалась, что могла стоить роскошь, бывшая ей такъ же необходимой, какъ воздухъ для дыханія, и которой ее окружали дядя, а затмъ мужъ. Она сказала, однако:
        — Что, Роберту очень досадно?
        — Конечно ему досадно, всегда досадно терять значительную сумму, но онъ думалъ только обо мне, милый Робертъ, находя свои потери незначительными въ сравненіи съ моими. Онъ былъ для меня самымъ лучшимъ, самымъ сердечнымъ братомъ, Колетта, я этого никогда не забуду. Онъ и Даранъ были настоящей поддержкой. А я въ ней очень нуждался; первую минуту, видишь ли, подобные удары немного тяжело переносить.
        Онъ всталъ, и за нимъ послдовалъ тотчасъ же и Альбертъ.
        — Ты узжаешь? — воскликнула живо Колетта.
        Онъ сдлалъ утвердительный жестъ.
        — Въ Парижъ?
        — Въ Парижъ, завтра утромъ, да… Мое присутствіе тамъ необходимо, но мн хотлось повидать васъ, Сюзанну и тебя. Теперь я возвращаюсь въ башню Сенъ-Сильверъ, гд мн нужно поискать бумаги…
        — Ты будешь обдать совсмъ одинъ? — настаивала молодая женщина.
        — Даранъ обдаетъ со мной и завтра со мной возвращается въ Парижъ.
        — А Робертъ вернется только черезъ три дня?
        — Вроятно, черезъ три дня. Да… До свиданія, моя дорогая сестра.
        Онъ обнялъ ее и поцловалъ.
        — Думай о твоемъ бдномъ братц, — сказалъ онъ.
        Затмъ, прижимая ее нервно къ себ, онъ добавилъ:
        — Ты мн тотчасъ же телеграфируешь: улица Божонъ — не правда ли? тотчасъ же…
        Колетта заплакала.
        — О! прошу тебя, Мишель, — умоляла она, — прошу тебя, обдайте въ Кастельфлор, пожалуйста, г-нъ Даранъ и ты… Я чувствую себя такъ грустно, одиноко… Вы удете посл, тотчасъ же, если хотите.
        Мишель уступилъ, и г-жа Фовель конечно не могла почувствовать, какую жертву приносить онъ, оставаясь дольше въ Кастельфлор, гд вс предметы длали для него боле мучительнымъ и, такъ сказать, боле осязательнымъ отсутствіе Сюзанны, — какъ и его разочарованіе и мучительныя опасенія.
        Когда онъ узналъ о банковой катастрофе, въ которой погибла большая часть его состоянія, его первая мысль была о миссъ Севернъ, и онъ почти тотчасъ же ухалъ. Ужасная тоска грызла его. Ему хотлось, чтобы молодая двушка услышала отъ него о бдствіи, затмъ у него была потребность видть ее, довериться ей, и онъ смутно надялся получить отъ нея немного утшенія, немного мужества. Было бы такъ утшительно и такъ пріятно встртить ее тогда, услышать ея голосъ, произносящій утшающее, нжное слово, одно изъ тхъ словъ, которыя имются у женщинъ для того, кого он любятъ, въ минуту несчастья, почувствовать на своемъ лбу нжное прикосновеніе ея губъ или руки; чувствовать ее совсмъ своей, чувствовать себя принадлежащимъ ей, проникнуться хотя одинъ моментъ уверенностью, что будешь силенъ для борьбы, потому что не будешь одинокъ…
        Онъ слишкомъ многаго ждалъ, многаго требовалъ, можетъ быть — Мишель такъ предполагалъ. Въ то время, какъ поздъ катился къ Ривайеру, его бедная страждующая голова утомлялась, перебирая одни и т же факты, скоре гипотезы, уже два дня одолвавшіе его.
        Сюзанна была молода, она любила роскошь, широкую и легкую жизнь, даваемую богатствомъ; ей не миновать рзкаго упадка духа, можетъ быть, полнаго унынія. Придется ее успокаивать сначала, раньше чмъ искать въ ней источникъ энергіи. Треморъ даваль себ слово быть убдительнымъ, быть въ особенности нжнымъ, дать въ первый разъ говорить своему сердцу. Онъ успокаивалъ себя надеждой, что можетъ быть, вопреки нкогда изложеннымъ Сюзанною теоріямъ, онъ суметъ убдить молодую двушку, заставитъ ее взглянуть безъ особенной боязни на перспективу боле скромной жизни. Онъ вспоминалъ моменты нжности, онъ видлъ лобъ, глаза, которые въ полутьм передней Кастельфлора, въ часъ разлуки, такъ чистосердечно протянулись къ его губамъ, ему казалось, онъ слышитъ застнчивый голосъ, шепчущій:
        — Не прощайтесь со мной враждебно…
        Минуту спустя онъ оторвался отъ этой мечты. Онъ представлялъ себ, какъ его доводы остаются напрасными и его нжность безсильной передъ горемъ Сюзанны, и тогда онъ принужденъ будетъ сказать: „Я уже не тотъ богатый человкъ, съ которымъ вы обручились; такъ какъ вы меня не любите, вы свободны“. Онъ много думалъ и какъ бы съ наслажденіемъ терзалъ себ умъ и сердце, но какъ ни были многочисленны, разнообразны, необычайны и часто смшны предположенія, которыя онъ длалъ, ничто не предвщало ему то дйствительное ожидавшее его разочарованіе. Нтъ, онъ не могъ этого себ представить, что онъ можетъ не застать Сюзанну въ Кастельфлор, что мучительная неизвстность, сомннія и страхъ могутъ быть продолжены, жестоко увеличены.
        Она ухала внезапно, таинственно, ухала, не сказавъ ничего. Бывали такіе моменты, когда Мишелю казалось, что у него лихорадочный бредъ, другіе, когда ему казалось, что онъ созерцаетъ лишь превратности судьбы другого, незнакомаго ему человка. Тогда нужно было, чтобы онъ себ повторялъ:
        — Это ты, именно ты, страдаешь. Плачь же, кричи, вдь это ты несчастенъ. Вчера тебя считали между привилегированными этого міра. Женщина, которую ты любишь, была твоей невстой, ты могъ ей предложить разумную и утонченную и въ то же время спокойную и легкую жизнь, соотвтствующую ея натур такъ же, какъ и твоей.
        Ты мечталъ быть настолько же любимымъ, какъ ты любишь, ты считалъ себя уже совсмъ близко отъ этого сердца, такъ долго ускользавшаго отъ тебя. И вотъ сегодня все рушится вокругъ тебя. Изъ твоего прежняго богатства теб остаются кое-какія крохи, — „чмъ жить“, какъ говорятъ, — а отъ твоего счастья, твоей надежды у тебя не остается больше ничего. Эта невста, это прелестное обожаемое тобой дитя, она ухала, тебя покидаетъ.
        Растравляемое, такимъ образомъ, это страданіе сводило его съ ума. Затмъ, онъ упрекалъ себя въ оскорбительныхъ сомнніяхъ. Сюзанна не знала ничего. Она ухала, потому что… потому что… онъ не зналъ, не понималъ, и мысли мшались, путались въ его голов. Онъ страдалъ отъ наплыва думъ.
        Когда онъ достигъ съ сопровождавшимъ его другомъ решетки маленькаго парка, только что пробило 9 часовъ на колокольн Ривайера. Даранъ, прочитавъ мольбу въ глазахъ, печально-утомленныхъ и какъ бы недоумвающихъ передъ тмъ, что увидли, будучи такъ долго обращены внизъ, къ земл, переступилъ лишній разъ черезъ порогъ башни Сенъ-Сильвера, и оба вошли въ рабочій кабинетъ, гд блая владлица замка съ одтымъ на голову жесткимъ уборомъ улыбалась узорамъ обоевъ, гд прялка ожидала женскую руку, чтобы завертться и запть, а мебель, въ которой черви протачивали свой темный путь, извивалась въ мучительныхъ гримасахъ.
        Отъ Кастельфлора до башни Сенъ-Сильвера Мишель едва произнесъ нсколько словъ; теперь онъ слъ, изнуренный, очень блдный, совсмъ молчаливый. Сначала Альбертъ избгалъ тревожить мысли, собиравшаяся за этимъ челомъ, на которомъ онъ угадывалъ въ тни тревожныя складки, но онъ начиналъ пугаться этого упорнаго молчанія.
        — Мой бдный, дорогой другъ, — сказалъ онъ внезапно, — ты себ выдумываешь еще боле горестей, чмъ у тебя есть, ты грызешь, мучаешь себя раньше даже, чмъ узналъ что нибудь врное.
        Но Мишель, казалось, не слышалъ:
        — Наконецъ, послушай, — добавилъ Даранъ, взявъ его за об руки съ дружеской фамильярностью, — будь откровененъ со мной: что ты предполагаешь, чего ты въ точности боишься? Скажи мн все.
        — Мн кажется, что…
        Треморъ остановился, затмъ продолжалъ вполголоса:
        — Я жалокъ, я сержусь на себя, но я не могу отогнать эту мерзкую мысль, что она, узнавъ о моемъ разореніи, не имла мужества раздлить со мной тяжелое или посредственное существованiе, ршила вернуть себ свободу, но боясь моего горя, упрековъ Колетты въ моментъ, когда ей придется намъ сознаться во всемъ, она ухала съ намреніемъ намъ написать во избжаніе мучительнаго объясненія. Моя бдная маленькая Сюзанна! Ты прекрасно видишь, что я недостоинъ ея, разъ я могу этому врить настолько, что становлюсь такимъ несчастнымъ, какъ теперь.
        — Я совершенно не понимаю, по какому праву ты измышляешь подобный подозрнія, — сказалъ Даранъ, приблизившись немного. — Миссъ Севернъ, ты самъ съ этимъ соглашаешься, могла быть только неполно освдомлена о помщеніи твоихъ денегъ, во-первыхъ, а во-вторыхъ, все то, что намъ сказала г-жа Фовель, доказываетъ съ несомннностью, что бдное дитя, подобно твоей сестр, ничего не знало о крах Столичнаго банка, и наконецъ…
        — Но ты находишь эту исторію съ м-ль Жемье правдоподобной? Послушай, ты находишь естественнымъ, допустимымъ, чтобы Сюзанна, вызванная м-ль Жемье, полетла бы тотчасъ же, не дожидаясь Колетты, не написавъ ни слова?
        — Я не нахожу это естественнымъ… но это не причина сомнваться въ ея правдивости, и не необъяснимо; затмъ, допуская, что миссъ Севернъ ухала не въ отвтъ на письмо м-ль Жемье, ничто не говоритъ, что она ухала, чтобы избжать свиданья съ тобой.
        — Зачмъ же она тогда ухала, зачмъ? что ты предполагаешь? говори…
        — Я не предполагаю… я сознаюсь, что не боле тебя понимаю, почему миссъ Севернъ сочла за лучшее ухать; только я не разъ замчалъ, что вещи, которыя воображаешь себ очень запутанными, даже непонятными, въ конц концовъ оказываются, будучи распутаны, самыми простыми на свт. Я замтилъ также, что бываютъ очень странныя недоразумнія и въ особенности между людьми, любящими другъ друга.
        — Сюзанна меня не любить.
        — Какъ ты это знаешь? ты ее спрашивалъ объ этомъ?
        — Я знаю, что она меня не любитъ.
        — А она, знаетъ она, что ты ее любишь?
        Мишель покачалъ головой, грустно улыбаясь:
        — Я ей этого никогда не говорилъ, представь себ.
        — Это ничего не доказываетъ.
        — Ахъ! ты меня не знаешь, — воскликнулъ съ горечью молодой человкъ; — что я сдлалъ, чтобы добиться ея любви? Я быль непріятный, злой, жестокій, я нарушалъ, отравлялъ вс ея удовольствія, я былъ холоденъ, суровъ…
        — Да, но все это еще тоже мало доказываетъ, — продолжалъ философски Альбертъ. — Но какъ бы то ни было, поврь мн, нехорошо такъ торопиться, обвинять, не выслушавъ, молодую двушку, твою невсту, считать ее безчестной…
        — Я ее не считаю безчестной, — поправилъ Мишель очень мрачно, — нтъ, я не считаю себя вправ ее упрекать за то, что она меня оставила. Когда мы обручились, она была необыкновенно откровенна. Она не была женщиной, способной выйти замужъ за перваго встрчнаго, независимо отъ его душевныхъ качествъ, но она питала ужасъ къ бдности, она хотла выйти замужъ за человка состоятельнаго… и она мн это сказала безъ обиняковъ. Я боле не богатъ.
        — Ты не бденъ, у тебя остается твой домъ на улиц Бельфейль, около 30 тысячъ франковъ акцій Колонизаціоннаго общества и затмъ башня Сенъ- Сильверъ и довольно круглая сумма въ картинахъ и художественныхъ предметахъ; вдь это, чортъ возьми! не принимая даже въ расчетъ, что можетъ принести ликвидація Парижскаго банка; все это составить по меньшей мр 12 -15 тысячъ франковъ доходу. Ты заработаешь, въ средній годъ, половину того же твоей работой… такъ такъ… А если теб были бы нужны деньги, даже большая сумма, ты хорошо знаешь, что…
        Добрякъ Даранъ остановился, взволнованный, не ршаясь продолжать; затмъ онъ порывисто, протянулъ руку Мишелю и боле тихо:
        — Ты хорошо знаешь, что ты ее найдешь, не такъ ли?
        Мишель сжалъ эту врную руку.
        — Да, мой другъ, — сказалъ онъ, — я это знаю, я въ этомъ никогда не сомнвался.
        Онъ помолчалъ и продолжалъ боле спокойно:
        — Въ первую минуту, узнавъ о крах Столичнаго банка, я почувствовалъ смертельный ударъ, но теперь, смотри… ахъ! клянусь теб, что я чувствую себя способнымъ проявить мужество, даже быть счастливымъ, если бы… если бы она меня любила!
        — Ты помнишь, — продолжалъ Даранъ, — однажды я сказалъ теб смясь, какого я теб желаю счастья: на 50 тысячъ меньше годового дохода и любви достойной тебя женщины… въ придачу. Я не думалъ, увы! пророчествовать, но почему бы мн оказаться пророкомъ только наполовину! Потомъ мы разговаривали, здсь же, очень долго о миссъ Севернъ…
        — О, я помню! Невста, навязанная мн нелпымъ стеченіемъ обстоятельствъ, была мн безразлична, и я недалекъ былъ отъ мысли, что она мн тягостна… не знаю, какъ все измнилось. Мн кажется, сначала я ее полюбилъ, потому что она добра, такъ деликатно, такъ человчно добра, что мн стало стыдно за мой эгоизмъ, глухой къ нищет… Затмъ, я ее полюбилъ за то, что она изящна, потому что ея свжая красота, ея юная, открытая грація меня покорили, очаровали… Я ее полюбилъ, потому что… я не знаю, я ее такъ полюбилъ, что любилъ ея кокетливую наружность, ея ребячества, раздражавшія меня, ея нелпый акцентъ, не поддающійся исправленію, ея неправильное произношеніе нкоторыхъ словъ, въ которомъ она упорствуетъ, какъ бы длая это нарочно…
        Въ эти тоскливыя минуты Мишель не могъ удержать своей тайны и даже находилъ облегченіе и радость въ томъ, чтобы говорить о Сюзанн. Раньше чмъ Даранъ смогъ отвтить, онъ продолжалъ:
        — Мн слдовало ей сказать, что я ее любилъ… я этого не сдлалъ… Сначала я съ трудомъ самому себ сознавался въ этой любви; только, когда мн показалось, что я ее потерялъ, я понялъ… затмъ, ту знаешь, я застнчивъ, и мн казалось, что я такъ мало похожъ на мужчину, который долженъ былъ ей нравиться! Я боялся; пока я ей ничего не говорилъ, я могъ думать, заставить себя думать, что она меня любитъ или полюбитъ, я могъ надяться… Но если бы она напомнила мн мои прежнія слова, если бы она посмялась!… Нтъ, у меня не было смлости сказать ей то, что я чувствовалъ. Одно жестокое слово замучило бы меня. Я молчалъ и я ревновалъ, я былъ злой и находилъ удовольствіе въ томъ, чтобы ей противорчить, ее раздражать, мучаясь при этомъ самъ. Затмъ, когда я ее доводилъ до крайности, когда я видлъ, что она была боле чмъ разсержена, что ея глаза наполнялись слезами, что, наконецъ, она страдала, оскорбленная, задтая въ своей гордости, — въ гордости женщины, тогда я страдалъ боле, чмъ она, у меня являлось безумное желаніе схватить ее въ мои объятія, всю ее заключить въ нихъ, осушить ея слезы и просить у нея прощенія… но я не
смлъ, я не хотлъ и, причиняя зло, я былъ несчастливъ, несчастливъ до желанія умереть, и я…
        Волненіе прервало его слова; онъ замолчалъ и закрылъ лицо руками.
        — И ты думаешь, — воскликнулъ Даранъ, — что ты могъ такъ любить, такъ страдать, и чтобы при этомъ бдное дитя, на которое ты съ наслажденіемъ клевещешь, ничего бы не видло, ничего не поняло, ты думаешь, что никогда ничего не было ни въ твоихъ глазахъ ни въ твоемъ голос, да, даже въ минуты гнва, что кричало о твоей любви, о твоемъ страданіи! Полно! а что касается, предположенія, будто миссъ Севернъ дйствовала изъ расчета, что…
        — Она меня не любила.
        — Она тебя не любила, когда вы были помолвлены, чортъ возьми! вдь ты точно также ее не любилъ. Къ тому же это не самое убдительное изъ моихъ доказательствъ. Я очень мало знаю миссъ Севернъ, я разговаривалъ съ нею два или три раза… Ну, я хочу теб сказать, что достаточно мн было видть ее четверть часа, встртить ея прекрасные, чистые глаза, чтобы понять, что эта маленькая женщина врна, какъ золото… и чтобы быть убжденнымъ сегодня, что, если бы она захотла порвать съ тобой, она сочла бы нужнымъ сказать теб это прямо въ лицо, откровенно, какъ она теб сказала въ лицо, что она выходитъ за тебя безъ любви… И если бы я былъ на твоемъ мст, знаешь ли, что бы я сдлалъ? я вернулся бы завтра въ Парижъ, не теряя ни минуты, пошелъ бы къ м-ль Жемье и все сказалъ-бы моей невст, — сначала про мою любовь, слушай, какъ ты только что говорилъ это мн… затмъ…
        Мишель его перебилъ:
        — Нтъ, — сказалъ онъ, — это для меня вопросъ гордости. Если бы я слушался своего сердца, я не медлилъ бы, знаешь! ахъ, Боже! нтъ! Какія бы меня ни ожидали страданія, я предпочитаю ихъ этой неизвстности; но ты слышалъ, что я сказалъ Колетт. Я хочу, чтобы Сюзанна чувствовала себя свободной; если она ничего не знала о Столичномъ банк, если эта непонятная исторія, переданная мн Колеттой, дйствительно правда, Сюзанна напишетъ безъ промедленія, какъ она это общала. Если, пріхавъ въ Парижъ, она все узнала, она тоже напишетъ… Можетъ быть она напишетъ мн; тогда… тогда будь увренъ, что я буду скоро подл нея. И къ тому же, если она даже ничего не узнаетъ, если даже катастрофа Столичнаго банка не произведетъ на нее никакого впечатлнія, кто знаетъ? можетъ быть, я найду у себя письмо въ Париж, вдь она думаетъ, что я еще тамъ.
        Мишель воодушевлялся, говоря съ внезапно просвтлвшимъ лицомъ:
        — Она, конечно, написала мн… чтобы я пришелъ ее повидать, или Роберту. Какъ я объ этомъ не подумалъ? Ты правъ, я всегда себ все представляю въ худшемъ вид. Было бы такъ просто, такъ естественно надяться, и, однако, я не могу, мой дорогой другъ, я не могу…
        — Напиши ей, по крайней мр.
        — Это она должна написать.
        — А если она не напишетъ? — отрзалъ Даранъ почти грубо.
        Мишель вздрогнулъ.
        — Почему ты это говоришь?… Почему не написать?
        — Разв я знаю? По причин, которой не знаю ни я, ни ты и которая вызвала этотъ странный отъздъ. Что ты сдлаешь, если она не напишетъ?
        — Я выжду два дня, самое большое три дня, затмъ я ей напишу; я ей скажу, что я разоренъ и что я возвращаю ей ея слово… вотъ что я сдлаю. Но раньше я не предприму никакого шага, я это твердо ршилъ и никто не поколеблетъ моего ршенія.
        Мишель говорилъ теперь такимъ ршительнымъ тономъ, что Даранъ не настаивалъ.
        Пожавъ слегка плечами, онъ поднялся и протянулъ руку своему другу.
        — Доброй ночи, старина, — сказалъ онъ, — теб нужно теперь немного отдыха и спокойствия; до завтра, къ позду въ 7 часовъ.
        Какъ только Даранъ вернулся къ себ, онъ взялъ записную книжку и записалъ въ ней адресъ. Это былъ тотъ, который въ простот своей увренно указала ему г-жа Фовель: М-ль Жемье, улица Сенъ-Перъ, 35.
        VII.
        Сюзанна не писала. Какъ и Мишель, она ждала.
        На третій день посл своего отъзда изъ Кастельфлора, находясь все время подъ властью той же самой мысли, повторяя себ, что все кончено, что ни Мишель, ни Колетта не безпокоятся о ней, упрекая себя въ то же время, что она дйствовала слишкомъ поспшно, смясь надъ собой за грустный результатъ испытанія, тщетность котораго она чувствовала, она приходила въ отчаяніе отъ равнодушія своего жениха, раньше даже чмъ она могла быть уврена, что Мишель знаетъ объ ея выходк.
        Посл завтрака она удалилась въ гостиную м-ль Жемье, пустую въ этотъ часъ дня, и пробовала шить, чтобы занять свой возбужденный умъ и свои руки, когда ей доложили объ Альберт Даран. Тогда, вн себя отъ ужаса, она сорвалась съ своего мста; въ одну секунду всевозможныя несчастья, болзни, боле или мене правдоподобныя событія, которыя могли сдлать изъ Мишеля, оставленнаго ею нсколько дней тому назадъ здоровымъ, раненаго, умирающаго или еще худшее, промелькнули у нея въ голов, и она стремительно бросилась навстрчу входившему гостю, въ силахъ только выговорить одно слово: „Мишель…“
        — Мишель здоровъ, — живо отвтилъ Даранъ, — какъ онъ, такъ и вс, кого вы любите.
        — Мишель васъ прислалъ? — спросила еще молодая двушка.
        — Нтъ, милая барышня, я позволилъ себ придти самъ по собственному побужденію, простите же мн мою смлость.
        Совершенно блдная, судорожно прижимая къ тяжело дышавшей груди руку, миссъ Севернъ указала Дарану на стулъ.
        — Я должна просить у васъ извиненія, сударь, — сказала она, — такъ какъ я васъ принимаю въ такомъ странномъ состояніи… но я чувствую себя такой одинокой, такой покинутой въ продолженіе двухъ дней…
        Еще не прошло двухъ дней, но время показалось ей очень длиннымъ!
        — Въ продолженіе двухъ дней я ни отъ кого не имю извстій, никто обо мн не вспомнилъ…
        Это общее выраженіе „никто“ могло быть переведено именемъ „Мишель“.
        — Но, милая барышня, — возразилъ очень почтительно Даранъ, — не заявили ли вы, когда вы узжали… немного внезапно, что вы напишете? Такъ, по крайней мр, г-жа Фовель сказала Мишелю, котораго я сопровождалъ въ Кастельфлоръ.
        — Въ Кастельфлоръ?
        — Въ Кастельфлоръ, третьяго дня вечеромъ, милая барышня. Впрочемъ, можетъ быть, вы писали?
        — Нтъ, — заявила миссъ Севернъ коротко, — я не писала.
        И ей явилась мысль: почему счастливый случай, почему Провидніе не допустило ее встртить Мишеля раньше, чмъ она могла привести въ исполненіе свой несчастный планъ? Но позда, уносившіе ее и его въ противоположномъ направленiи, повстрчались на какой-нибудь промежуточной станціи въ тотъ грустный день… И ни онъ, ни она не знали ничего объ этомъ.
        Даранъ не отвчалъ. Молодая двушка колебалась только минуту.
        — Я не написала, — продолжала она, — потому что не хотла писать. О! я знаю, я часто хвасталась, что я уравновшенная, благоразумная… но самыя благоразумныя имютъ также свои часы безразсудства… Я представляла себ, Богъ знаетъ что… я…
        Она остановилась; ея губы дрожали, казалось, что она расплачется. Даранъ только вопросительно смотрлъ на нее. Онъ не чувствовалъ себя вправ, несмотря на свои добрыя намренія преданнаго друга, разспрашивать боле подробно. Но посл долгихъ часовъ томленія, когда такъ напряженно приходилось сдерживать себя, жажда откровенности, искреннихъ словъ мучила Сюзанну.
        — М-ль Жемье мн не писала, м-ль Жемье меня не звала, — продолжала она съ лихорадочною живостью. Я ухала, я готова вамъ въ этомъ сознаться, потому что Клодъ Бетюнъ мн разсказалъ, — о! чтобы меня поддразнить, шутя, не зная, какое онъ мн причиняетъ горе — эту нелпую исторію нашей помолвки, эту исторію, которой я не знала, которую отъ меня скрыли… да, вотъ почему я ухала, и, затмъ, также изъ-за этой ужасной женщины…
        — Какой ужасной женщины? — спросилъ сбитый съ толку Даранъ.
        — Изъ-за этой графини, вы хорошо знаете, я уврена… этой ужасной графини Вронской!
        — Графиня Вронская? — повторилъ Даранъ, все мене и мене понимавшій въ чемъ дло. Но — уже цлые годы Мишель ее не видалъ.
        — Годы! Ахъ! однако, вы прекрасно освдомлены, я васъ поздравляю! — воскликнула пылко миссъ Севернъ. Онъ ее встртилъ въ Трувилл этой весной и затмъ онъ провелъ цлое воскресенье съ ней въ Барбизон. Она написала Мишелю, она… О! Боже мой, какъ бы я хотла ее убить!
        — Послушайте, барышня, — возразилъ Даранъ, призывая на помощь все свое краснорчіе и всю свою разсудительность, — мн кажется, что въ своемъ возбужденіи вы немного смшиваете событія; не попробовать ли намъ расположить ихъ боле правильно? Я дольше вашего жилъ и имлъ часто возможность убдиться, что большая часть ссоръ происходитъ отъ того, что упустили случай откровенно и спокойно объясниться. Да, я васъ увряю, 90 разъ изъ 100 замчаешь, посл того, какъ измучаешь себя, что достаточно было бездлицы; одного слова, чтобы понять другъ друга; именно этого слово и избгаютъ говорить.
        Миссъ Севернъ покачала головой съ видомъ сомннія и унынія.
        — Не сердитесь на меня, — продолжалъ Даранъ, — я самый старый и, осмлюсь почти утверждать, самый преданный изъ друзей Мишеля; благодаря этому званію, я чувствую себя вашимъ почтительнымъ другомъ. Вотъ почему я считаю себя вправ говорить съ вами съ такой откровенностью.
        — Я на васъ никоимъ образомъ не сержусь, — пробормотала молодая двушка.
        — Благодарю. Теперь я тотчасъ же вамъ докажу, насколько часто то, что иметъ видъ полной вероятности, бываетъ обманчивымъ? Вы мн заявляете, что графиня Вронская была въ Барбизон и что вашъ женихъ провелъ съ ней весь день въ воскресенье. Я не зналъ, сознаюсь въ этомъ, что графиня Вронская писала Мишелю, но что я достоверно знаю, это то, что Мишель не здилъ въ воскресенье въ Барбизонъ. Онъ писалъ въ Барбизонъ, какъ мн казалось, по какому-то длу, чтобы сообщать, что задержанъ въ Ривайер, и у меня тмъ боле вскія основанія это утверждать, что мой слуга ходилъ относить письмо на вокзалъ, а Треморъ провелъ все воскресенье, весь день, барышня, съ 10 часовъ до 6, (онъ обдалъ, кажется, въ Кастельфлор) у меня, со мной… По крайней мр, въ этомъ я вамъ даю мое слово честнаго человка.
        — Ахъ! милый господинъ Даранъ.
        Она сложила руки, лицо ея сіяло.
        — Вы видите, барышня, — заключилъ, улыбаясь, изобртатель эликсира Мюскогюльжъ, — было бы нсколько поспшно убивать графиню Вронскую.
        Но уже потухалъ прекрасный блескъ, только что освщаршій голубые глаза Сюзанны.
        — А исторія Клода! — сказала она. — Вы должны ее знать, такъ какъ Мишель не иметъ отъ васъ тайнъ.
        Даранъ согласился.
        — Изъ-за этого я и ухала. О! Подумать только, что эта нелпая выходка была причиной нашей помолвки, подумать, что изъ-за шутки, глупости, Мишель счелъ себя вынужденнымъ на мн жениться. Подумать, въ особенности, что это я ему навязалась, что я написала ему о своемъ согласіи быть его женой, тогда какъ онъ совсмъ не хотлъ на мн жениться. Думать, что онъ… что онъ меня не любилъ, что, можетъ быть, я ему не нравилась. Кто знаетъ? О! это ужасно, невыносимо… Третьяго дня, знаете, когда я все узнала, я хотла умереть.
        — Большое счастье, что ваше безразсудное желаніе не было услышано какой нибудь злой колдуньей, барышня, — замтилъ Даранъ, который упивался открывавшейся истиной и повторялъ себ внутренно, что ничто такъ не полезно для раскрытія правды, какъ разспросы. — Немного странныя обстоятельства, сопровождавшія — скажемъ даже вызвавшiя — помолвку Мишеля, мн дйствительно извстны. Онъ вамъ ихъ разскажетъ подробно. Я солгу, если скажу, что вашъ женихъ былъ очарованъ первоапрльской выходкой Клода. Нтъ, прежде всего, и по справедливости, поведеніе этого неблагоразумнаго молодого человка его вывело изъ себя. Онъ даже безусловно ршилъ дать вамъ знать, насколько возможно учтиве и черезъ посредство г-жи Бетюнъ, что онъ и не думаетъ о женитьб.
        — Но тогда?
        — …Съ этимъ по крайней мр намреніемъ онъ отправился въ Прекруа; что произошло тогда между вами и имъ, милая барышня? Я этого не знаю. Но въ то время, когда Мишель васъ еще не любилъ, онъ былъ очень утомленъ своей бродячей жизнью, очень утомленъ одиночествомъ. Допуская даже, что обстоятельства могли подтолкнуть немного застенчивую волю, врьте, что Мишель совершенно по собственному желанію подтвердилъ предложенiе этого маленькаго бездльника Клода… И къ тому же, барышня, какое вамъ дло до прошлаго, разъ Мишель, испытывавшій въ тотъ моментъ къ маленькой кузин, которую разъ или два видлъ мелькомъ, только чувство дружеской симпатіи, любитъ теперь искренно, пылко, отъ всего сердца, невсту, которую онъ знаетъ, которой онъ восхищается, которой готовъ отдать свою жизнь?
        — Онъ вамъ это сказалъ? — воскликнула Сюзанна, какъ третьяго дня Треморъ.
        — Да, барышня, — подтвердилъ Даранъ, — онъ мн это сказалъ… Онъ мн это сказалъ третьяго дня въ башн Сенъ-Сильверъ, предаваясь такъ же, какъ и вы, самымъ неправдоподобнымъ и самымъ несправедливымъ предположеніямъ… Онъ мн это говорилъ, наслаждаясь муками своего сердца, горя желаніемъ бжать къ вамъ и насильно лишая себя этой радости, онъ это излилъ въ поток безумныхъ словъ… и если бы онъ мн этого не сказалъ, я узналъ бы это, глядя на его лицо, когда Колетта объявила ему о вашемъ отъзд. Онъ васъ обожаетъ, и одно только меня удивляетъ, что вы не догадались объ этомъ.
        Сюзанна сильно покраснла; счастливый блескъ появился у нея въ глазахъ, не освщая однако еще всего ея лица.
        — О! — пробормотала она, — бываютъ дни, когда какъ будто догадываешься, а затмъ другіе…
        И даже въ этотъ часъ она не смла совсмъ поврить.
        — Если онъ меня любитъ, — продолжала она, пробуй принять строгій видъ, — какъ могъ онъ прожить два дня, не зная ничего обо мн. Зачмъ не пришелъ онъ, несмотря ни на что, почему, не имя отъ меня письма, не написалъ онъ по крайней мр мн, почему, почему?
        — Почему, милая барышня? — сказалъ Даранъ боле серьезно. — Можетъ быть не мн слдовало бы вамъ это сказать, однако нужно, чтобы вы это знали; потому, что Столичный Учетный банкъ обанкротился, потому, что Мишель окажется скоро разореннымъ, разореннымъ настолько, что онъ принужденъ просить въ провинціи какое нибудь ничтожное мсто архиваріуса или библіотекаря и что въ этихъ условіяхъ онъ хочетъ вернуть вамъ ваше слово!… вотъ почему!
        VIII.
        Было около пяти часовъ. Три раза съ самаго утра, несмотря на концы, которые приходилось ему длать, и на свиданія, назначенныя имъ, Мишелю удавалось вернуться къ себ, все еще въ надежд найти письмо отъ Сюзанны или депешу отъ Колетты. Сегодня, чувствуя отвращеніе ко лжи, онъ объявилъ своему зятю о пребываніи миссъ Севернъ у м-ль Жемье. Тотчасъ же Робертъ выразилъ намреніе отправиться въ пансіонъ на улицу Сенъ-Перъ въ ближайшую свободную минуту; но онъ былъ слишкомъ занятъ, а такъ какъ Мишель при передач событія воздержался упоминать о томъ значеніи, которое онъ ему придавалъ самъ, и въ особенности старался скрыть свои горестныя подозрнія отъ г-на Фовеля, этотъ послдній не долго задумывался надъ разсказомъ Мишеля.
        Посл того, какъ, мучимый безумными опасеніями, Мишель открылся Дарану, онъ испытывалъ нчто въ род стыда отъ этой откровенности; онъ позавтракалъ вдвоемъ со своимъ другомъ и видлъ его раза три, не возвращаясь къ интимному разговору, бывшему наканун. Врный другъ уважалъ эту сдержанность. Онъ не тшилъ себя никакими иллюзіями насчетъ дйствительности тхъ усилій, которыя онъ могъ бы употребить, чтобы поколебать ршеніе Мишеля, при томъ у него уже явилось собственное ршеніе, признаваемое имъ самымъ разумнымъ. Хотя Треморъ умалчивалъ о своей тоск, не говорилъ о Сюзанн ни объ ожидаемыхъ имъ депеш или письм, Альбертъ прекрасно зналъ, что, несмотря на тревоги даннаго момента, на разныя хлопоты, на свиданія съ г-номъ Алленжъ, г-мъ Фовелемъ и другими лицами, несмотря на массу цифръ, заполнявшихъ его мозгъ, и всевозможныхъ сплетенъ и свдній, выслушиваемыхъ тамъ и сямъ, на раздраженное волненіе всхъ этихъ лицъ, съ которыми онъ имлъ дло, — Даранъ зналъ, что посреди самыхъ серьезныхъ размышленій или самыхъ безплодныхъ преній, Мишель чувствовалъ въ глубин своего сердца острую свжую рану и въ его лихорадочномъ мозгу
каждую минуту проносились, вмст съ самыми противорчивыми мыслями, предположеніями, быстро нарождавшимися и такъ же быстро потухавшими надеждами, искушавшія его, слова: „35, улица Сенъ-Перъ.“
        Онъ не ошибался, этотъ проницательный другъ. Не разъ со времени своего прізда въ Парижъ Мишель готовъ былъ уже почти уступить, идти спросить у Сюзанны объясненіе, котораго онъ желалъ, боясь его въ то же время. Однако, онъ устоялъ. Ни письма, ни депеши! Какъ тянулись часы!
        Мишель разсчиталъ: письмо Сюзанны, написанное въ Париж при выход изъ вагона, должно было быть въ Ривайер въ полдень, — въ 4 часа самое позднее… Правда, могло быть, что молодая двушка лишь на слдующій день исполнила свое общаніе, но даже въ этомъ случа депеша Колетты уже давно должна прибыть… Сюзанна не написала… или… что она написала, Боже мой?
        Тоска становилась невыносимой. На слдующій день Мишель напишетъ или пойдетъ на улицу Сенъ-Перъ. Достаточно уже и этихъ двухъ съ половиною дней томительнаго безпокойства!
        Посл дня хлопотъ и суеты, онъ вернулся, чувствуя себя очень одинокимъ и очень унылымъ, въ квартиру, гд столько вещей напоминали ему объ его благосостояніи и о тонкихъ наслажденіяхъ прежнихъ дней; онъ испытывалъ однако большую потребность въ одиночеств и въ отдых.
        Слуга вышелъ; ничьи шаги, никакой шумъ не отвлекали Мишеля отъ его мыслей. Рдко, черезъ большіе промежутки времени, прозжала по улиц карета. Шумъ, сначала глухой, отдаленный, росъ, расширялся, разражался громко подъ окнами, затмъ, ослабляясь, незамтно уменьшался, исчезалъ опять въ тишин.
        Треморъ опустился на диванъ въ курительной, гд нсколько мсяцевъ тому назадъ онъ такъ долго разговаривалъ съ Дараномъ и оставался такъ, неподвижно, съ потухшей папироской, углубленный въ какія-то размышленія.
        Ему казалось, что онъ принялъ довольно сильное наркотическое средство, достаточное, чтобы парализовать его члены, но слишкомъ слабое, чтобы дйствовать такимъ же образомъ на его мысли.
        Онъ услышалъ звонъ колокольчика у дверей, но такъ неясно въ томъ почти гипнотическомъ состояніи, въ которомъ онъ находился и которое его уединяло, длало невоспріимчивымъ къ окружающимъ^^предметамъ, что мысль пойти отворить не промелькнула у него въ ум. Раздался второй звонокъ, боле сильный; тогда молодой человкъ вспомнилъ, что онъ назначилъ Дарану часъ, въ который онъ разсчитывалъ вернуться, и живо поднялся.
        Сначала Мишель различилъ въ рамк открытой двери только силуэтъ женщины, тоненькой, одтой во все темное, затмъ почти тотчасъ же, сразу, какъ будто сіяніе окружило пришедшую, онъ узналъ Сюзанну, и что-то странное произошло съ нимъ; между тмъ какъ волна радости хлынула къ его сердцу, у него явилось неясное подозрніе о каприз, объ умышленной жестокости. Въ тотъ самый моментъ, когда, въ безумномъ восторг онъ почти врилъ въ тщетность своей тревоги, онъ живо вспомнилъ пережитое за послдніе дни; изъ этихъ сложныхъ чувствъ родилась пламенная злоба, страстный гнвъ противъ этого хрупкаго существа, явившагося къ нему такъ неожиданно. Онъ не задавалъ себ вопроса, узнала ли Сюзанна о несчастіи съ Парижскимъ банкомъ или ему еще придется ей это сообщить. Онъ уже объ этомъ не помнилъ, по крайней мр какъ о побудительной причин безразсудной выходки, совершенной третьяго дня; онъ думалъ, онъ помнилъ только объ одномъ: какъ жестоко онъ только что страдалъ, что въ два дня, ему казалось, онъ пережилъ цлую жизнь; и вотъ она опять была тутъ, такъ какъ ей пришелъ капризъ вернуться, можетъ быть, весело улыбаясь, ожидая,
пожалуй, чтобы просили у нея прощенія, котораго слдовало бы ей самой вымаливать, и скоре всего не подозрвая о тхъ мученіяхъ, которыя были причинены ею безсознательно, забавы ради.
        — Это я, — сказала миссъ Севернъ голосомъ, которому она старалась придать спокойствіе и даже развязность, между тмъ какъ сама задрожала, лишь только открылась дверь и она увидла его.
        Не говоря ни слова, Мишель провелъ ее въ курительную, затмъ заперъ за собою дверь и вернулся къ молодой двушк.
        — Не будете ли вы наконецъ такъ добры, — сказалъ онъ, — освдомить меня о томъ, что здсь происходитъ вотъ уже два дня? Вы не только оставляете Кастельфлоръ, какъ бглянка, но даже не считаете нужнымъ написать хоть нсколько словъ Колетт или мн, вы…
        Слезы брызнули изъ глазъ Сюзанны. Она сдлала инстинктивный жестъ, какъ бы умоляя пощадить ее отъ рзкихъ словъ.
        — Я ушла, потому что Клодъ разсказалъ мн… потому что я думала, что… ужасныя вещи! И затмъ… пришелъ Даранъ, и онъ мн сказалъ, что вы разорены, что вы станете бднымъ, маленькимъ провинціальнымъ архиваріусомъ, что вы не хотите больше на мн жениться…
        Мишель слушалъ со страшнымъ напряженіемъ въ лиц, съ блдными губами, не смя говорить, не смя угадывать, что скажетъ Сюзанна; вся жизнь его существа сосредоточилась во взгляд, которымъ онъ испытывалъ взволнованное лицо молодой двушки.
        На одно почти незамтное мгновеніе миссъ Севернъ остановилась, затмъ, сложивъ руки и наполовину плача:
        — О! Мишель, — молила она, — я буду работать, если нужно… Умоляю васъ, женитесь на мн, несмотря ни на что, я…
        Но уже съ заглушеннымъ крикомъ, съ крикомъ почти мучительнаго упоенія, Мишель ее схватилъ, заключилъ въ свои объятія. И въ продолженіе долгаго момента онъ удерживалъ ее такимъ образомъ подл себя, не находя словъ, чтобы высказать, какую онъ испытывалъ торжествующую радость, теряя всякое представленіе о времени, о событіяхъ, о вещахъ, окружавшихъ его, — съ затуманенными глазами, съ шумомъ моря въ ушахъ, не видя даже ее, возлюбленную, испытывая только ощущеніе ея нжнаго, доврчиваго, совсмъ близкаго присутствія, аромата ея волосъ, живую теплоту ея лба, терпкій вкусъ ея слезъ, безумное волненіе ея бднаго, маленькаго сердечка.
        Когда онъ заговорилъ, это было какъ бы во сн, совсмъ тихо, съ безсмысленнымъ страхомъ оживить пережитыя горести,
        — Вы вдь хотли выйти замужъ только за богатаго?
        — Я не знала…
        — Вы меня немножко, значитъ, любите?
        Маленькій проблескъ улыбки показался сквозь лившіяся обильно слезы.
        — Немного, — прошептала она, — да, это такъ…
        — Моя Занночка, мое любимое дитя, мое сокровище. Я васъ боготворю.
        Теперь онъ на нее смотрлъ, ею любовался; онъ удивлялся, находя ее въ одно и то же время совершенно измнившейся и совсмъ тою же; онъ цловалъ ея волосы, цловалъ ея слезы, наслаждаясь боле спокойно, боле сознательно чмъ въ первую минуту блаженствомъ быть любимымъ ею настоящей любовью, любовью боле сильной, чмъ событія, и достаточно могущественной, чтобы надъ ними господствовать, чтобы ихъ, можетъ быть, измнить, чтобы превратить горести въ радости и заботы во взволнованное счастье…
        Затмъ Сюзанна сла на то мсто, на которомъ онъ такъ много страдалъ изъ-за нея минуту передъ тмъ.
        Тогда мечта, такъ часто вызываемая маленькой невстой и которая еще третьяго дня переживалась ею въ ея отчаяніи, осуществилась.
        Такъ же, какъ на слдующій день посл бала въ Шеснэ, она увидла у своихъ ногъ нелюдимаго владельца башни Сенъ-Сильвера. Онъ крпко держалъ маленькія, дрожавшія ручки и, доврчивый, онъ наконецъ далъ заговорить своему сердцу. Совсмъ тихо, не обдумывая, онъ говорилъ молодой двушк множество вещей: что онъ ее страстно любитъ, что онъ ее боготворитъ, что онъ счастливъ, что онъ давно уже ее обожаетъ, что онъ никогда не осмеливался ей это сказать изъ опасенія, что онъ не любимъ ею такъ же сильно, какъ онъ любитъ, и что, однако, онъ страдаетъ отъ своего молчанія и что онъ ревновалъ ее къ Деплану, къ Полю Рео, ко всмъ… Онъ говорилъ, что онъ еще достаточно богатъ, чтобы устроить своей возлюбленной обеспеченную и спокойную жизнь, что онъ ее достаточно любитъ, чтобы эта жизнь была счастлива, онъ, однако, прибавилъ, что если бы ему даже пришлось сдлаться „бднымъ, маленькимъ провинціальнымъ архиваріусомъ“ или чмъ-нибудь въ этомъ род, никогда у него, любимаго ею, не хватило бы мужества отказаться отъ нея, даже если бы пришлось принять ея жертву, видть ее участницей въ общей борьб. И какихъ только тутъ не было
проектовъ насчетъ будущаго, импровизированныхъ, несвязныхъ, немного безразсудныхъ! Онъ говорилъ, какъ они устроятъ свою жизнь, что онъ будетъ много работать съ радостью въ сердц, что они будутъ скромно жить въ Париж и что, можетъ быть, имъ удастся сохранить башню Сенъ-Сильверъ… И затмъ опять, что онъ любитъ, что онъ обожаетъ свою Сюзи, свою маленькую Занночку и что онъ счастливь!
        Она слушала восхищенная, рдко вставляя слово. Она нашла заступника, столь желанное убжище. Ей казалось, что ей нечего боле желать на свт. Было ли когда-нибудь время, когда она иначе представляла себ жизнь и счастье? Ей казалось, что все, что говорилъ Мишель, было прекрасно, справедливо, что все, что онъ ни пожелаетъ, что онъ ни сдлаетъ, будетъ столь же прекрасно и благородно. Ей казалось, что этотъ часъ, — о которомъ она думала въ одно и то же время съ надеждой, что онъ можетъ быть явится когда-нибудь, и почти съ увренностью, что онъ никогда не наступитъ, — былъ еще боле сладостный, чмъ онъ представлялся въ ея мечтахъ. Она вкушала его чудную радость съ какимъ-то удивленіемъ. Вдь это былъ, дйствительно, Мишель, находившійся здсь подл нея, говорившій, повторявшій вс эти нжныя слова… Это не могъ быть никто другой, кром него, несомннно, это былъ онъ, и однако, какъ это было странно!… И Сюзанна смутно чувствовала, что она испытала бы ту же самую радость, то же довріе, какъ если бы измышленія добраго Дарана были истиной.
        Черезъ минуту, на вопросъ Мишеля, молодая двушка разсказала о разговор съ Клодомъ и объ ея гор, ея безумной ршимости. Ей хотлось оправдаться въ своемъ необдуманномъ бгств; можетъ быть, ей также хотлось услышать изъ устъ Мишеля разсказъ, кратко сообщенный Дараномъ.
        Этотъ разсказъ былъ еще новымъ наслажденіемъ,
        — Я васъ очень поразила, Майкъ, въ этотъ день, у Бетюновъ. Я вамъ наговорила нелпостей; представляли вы себ когда нибудь молодую двушку — невсту, подобную мн?
        Онъ улыбался.
        — Нтъ.
        — Я вамъ не понравилась?
        И не дожидаясь отвта:
        — О, Мишель! я была невжественна! Я не умла еще ни скрывать, ни хитрить, я не имла никакого понятія о французскихъ нравахъ… Теперь я научилась… Майкъ, если я вамъ не особенно не нравилась, если даже что нибудь вамъ во мн нравилось, почему вы были такъ нелюбезны? О! дорогой, совершенно несносны! Какъ же могла я интересоваться человкомъ до такой степени непріятнымъ, какъ вы?
        — Я былъ такъ ревнивъ! а вы были такая кокетка и затмъ до такой степени „американка“, и затмъ… я васъ такъ любилъ!
        — О! разв эта причина!… А теперь вотъ уже цлыхъ полчаса, что вы меня не браните! Однако, мн кажется, я сегодня учинила самую страшную изъ моихъ „американскихъ“ выходокъ.
        — Во Франціи, миссъ Севернъ, — продолжала молодая двушка съ забавно серьезнымъ видомъ, — хорошо воспитанная молодая двушка, не позволила бы себ никогда явиться такимъ образомъ, совершенно одна, къ холостому человку — даже если бы это былъ ея женихъ. Французскіе обычаи…
        — Какъ вы хорошо сдлали, забывъ въ эту минуту французскіе обычаи, моя дорогая, маленькая сумасбродка!
        Сюзи смялась тмъ влажнымъ, точно опьяненнымъ смхомъ, который появился у нея съ ея новымъ счастьемъ.
        — Но, — сказала она, — только на этотъ разъ… Я ихъ совсмъ не забыла, напротивъ!
        Она вся покраснла, ея длинныя рсницы опустились, и свтлый взглядъ струился сквозь нихъ; она пробормотала:
        — Я думала, что если я такъ приду, совсмъ одна, къ „bachelor“ [[35] холостяку], вы будете вынуждены стать моимъ мужемъ, вотъ!
        — О! моя дорогая, — сказалъ онъ сначала вмсто всякаго отвта, растроганный этими сказанными съ улыбкой словами.
        Затмъ онъ добавилъ:
        — Даранъ представилъ меня боле доблестнымъ, чмъ я на самомъ дл.
        — Ахъ! — воскликнула миссъ Севернъ съ легкимъ радостнымъ крикомъ; я обожаю этого восхитительнаго, этого чуднаго Дарана!
        — А я то какъ! — подтвердилъ Мишель.
        Она еще разъ взглянула на него своимъ очаровывающимъ, лучистымъ взглядомъ.
        — Мишель, — сказала она, — мн кажется, что „романтическій элементъ“, вы знаете, наслдство моей бабушки, разросся въ моей душ и что мало-по-малу, въ самое послднее время, онъ совершенно овладлъ мною.
        Но нужно было говорить и серьезно. Было ршено, что Сюзанна вернется въ Кастельфлоръ сегодня же вечеромъ съ г-мъ Фовелемъ, извщеннымъ объ этомъ запиской Мишеля. Вслдствіе условленнаго съ г-мъ Алленжъ свиданія, молодой человкъ могъ вернуться только съ однимъ изъ послднихъ поздовъ.
        На порог двери миссъ Севернъ остановилась и сказала:
        — Хотите доставить мн очень большое удовольствiе?… Мн также хотлось бы назначить вамъ свиданіе.
        Онъ пробормоталъ съ чуть замтнымъ упрекомъ:
        — Какъ Полю Рео?
        — Нтъ, — заявила она, не смущаясь замчаніемъ. — Поль Рео не пришелъ, а я хочу, чтобы вы пришли. Я назвала это свиданіемъ… Нтъ, дло идетъ скоре о паломничеств, которое мы совершимъ вмст.
        Треморъ смотрлъ на нее вопросительно.
        — Завтра, въ половин одиннадцатаго у „Зеленой Гробницы“, хотите?
        Въ то время какъ молодая двушка сбгала съ лстницы, живая, шаловливая, восторгаясь своей собственной смлостью, часто оглядываясь назадъ, Мишель стоялъ, перегнувшись черезъ перила, слдя за нею взглядомъ.
        Онъ испытывалъ какое-то наивное удивленіе, что одна минута могла измнить все въ его жизни, что можно было такъ легко перейти, безъ сумерекъ, изъ тягостной темноты въ сверкающій, радостный свтъ.
        IX.
        Когда блдное солнце серебрило росу на осеннихъ листьяхъ, Мишель Треморъ оставилъ большую дорогу и перешелъ на тропинку, лниво спускающуюся къ круглой площадк Жувелль и къ „Зеленой Гробниц“.
        Довольно холодный втеръ повредилъ лсу. Уже, подобно полускрытымъ скелетамъ, угадывались подъ пордвшей листвой контуры втвей, готовыхъ ринуться тонкими химерическими силуэтами въ близну зимнихъ небесъ.
        Дикій шафранъ нжнаго цвта „мauve“, прочно сидящій на своемъ молочнаго цвта стебл, поднимался изъ травы среди упавшихъ листьевъ, разлетавшихся отъ малйшаго дуновенія утихшаго втра.
        Иногда въ деревьяхъ трепетали крылья, короткіе, рзкіе крики выражали невдомую скорбь, а слабое, блдное солнце казалось только призракомъ солнца.
        Мишель смотрлъ вокругъ себя и вспоминалъ о томъ дн, когда онъ шелъ по той же дорог, задумчивый, немного грустный, находя зтотъ мартовскій день похожимъ на много другихъ дней, между тмъ какъ тамъ, въ часовн, подл заснувшаго рыцаря его ожидала его судьба.
        Посл лта лсъ вновь принялъ почти тотъ же видъ, который онъ имлъ тогда въ март. Но теперь листья, боле рдкіе, цвты, скромные, удивленные тмъ, что они еще цвтутъ, наскомыя, птицы, трепетаніе жизни которыхъ еще слышалось кругомъ, — вс видимые предметы и вс живыя существа, присутствіе которыхъ лишь угадывалось, отходили къ долгому или вчному сну, къ ежегодной смерти, таинственное дыханіе которой ощущалось уже въ довольно холодномъ воздух. Лишь въ сердц Мишеля Тремора теперь трепетала радостная, весенняя сила.
        Молодой человкъ сравнивалъ вчерашняго Мишеля Тремора съ сегодняшнимъ Мишелемъ Треморомъ. Видъ предметовъ, которые проходили прошлой весной передъ его глазами, даже не привлекая его вниманія, теперь оживилъ въ его мозгу тогдашнія мысли, впечатлнія, о которыхъ минуту передъ тмъ, казалось, память его не хранила никаго слда. Фаустина Морель, графиня Вронская! Какъ эти два имени занимали тогда его умъ, вызывая за собой забытыя радости и страданія, растравляя еще, быть можетъ, плохо зажившую, въ тотъ минувшій день сожалній, сомнній, смутныхъ надеждъ, рану.
        И Мишель вновь видлъ улыбку Фаустины, улыбку, которая раньше утончала свжія губы молодой двушки, а потомъ ротъ женщины, искусно выкрашенный въ красный цвтъ, маленькую ироническую улыбку, тайну которой онъ никогда не могъ понять.
        Бдное сердце, считавшееся мертвымъ, навсегда похолодвшимъ, пробудилось, согрлось, подобно земл. И вотъ оно вновь создавало чудную и хрупкую мечту о счасть. Въ этотъ часъ уединенія, который его рзко поставилъ передъ лицомъ прошлаго, Мишель понялъ вдругъ боле ясно, съ удивительной отчетливостью, какая пропасть отдляла его теперь отъ того прошлаго, вызваннаго его воображеніемъ, прошлаго, которое явилось ему подъ видомъ женской улыбки, — отдаленнаго и съ трудомъ имъ узнаваемаго.
        Сегодняшнее полное, глубокое, непобдимое равнодушіе, которое удивлялось прежней любви, постепенно таяло, переходя во что-то въ род жалости, относившейся не къ Фаустин только, но къ самому Мишелю и ко всмъ бднымъ смертнымъ, мужчинамъ или женщинамъ, проходящимъ такъ быстро и длающимъ въ такой короткой жизни чудеса, испытывая столько превращеній и такъ много страдая. Мысль о роковой неизбжности этихъ превращеній и относительной суетности этихъ страданій вызвала въ Мишел чувство грусти, которое примшалось къ его радости и слилось съ ней, но не нарушало ее. И можетъ быть, въ конц концовъ, эта очень тонкая меланхолическая грусть, проистекавшая отъ знанія жизни, себя самого, вещей и обстоятельствъ, могла считаться въ числ нравственныхъ злементовъ, длающихъ изъ его новой любви чувство настолько же отличное отъ его первой любви, насколько человкъ, какимъ онъ сталъ, отличался отъ человка, какимъ онъ былъ. Это была въ сущности боле серьезная любовь, хотя и упоенная горячей страстью, любовь боле нжная, можетъ быть, и боле благодетельная.
        Но это также была, это, главнымъ образомъ, была „любовь“! И мало-по-малу волненіе заполняло сердце, умъ Мишеля, заглушая въ немъ всякое воспоминаніе, парализуя всякое усиліе анализа, по мр того какъ показывались наивныя колоколенки и покровъ изъ плюща „Зеленой Гробницы“, по мр того какъ каждый шагъ молодого человка приближалъ его къ мсту паломничества, куда привела его милая фантазія любящей Сюзанны. И что ему было до прошлаго, до будущаго, разъ она была здсь, любящая, ставшая наконецъ „его Сюзанной“ разъ она его ждала, сейчасъ появится!
        Ему казалось, что онъ ее уже видитъ, съ растрепанными волосами, съ розовыми щеками, одтую въ то платье, въ которомъ она была наканун, которое онъ такъ хорошо запомнилъ, которое отнын останется связаннымъ съ воспоминаніемъ того мгновенія, когда, войдя въ первый разъ въ квартиру на улицу Божонъ, она внесла туда счастье, — платье изъ мягкаго сукна, очень темное, съ свтлыми рюшками вокругъ воротника…
        Онъ видлъ ея улыбку, радостную, растроганную, онъ слышалъ ея ласковый, еще немного дтскій въ нкоторыхъ переходахъ, голосъ. Онъ видлъ ее такой, какъ наканун, смлой и такой застенчивой вмст съ тмъ… Она была здсь, совсмъ близко; она была здсь.
        Треморъ вошелъ; въ дверяхъ онъ видлъ спящій силуэтъ рыцаря. Все было очень спокойно и безмолвно вокругъ этого спящаго каменнаго рыцаря. А Сюзанна?
        Тонкая и легкая фигура бросилась изъ глубины часовни, и Треморъ испыталъ сначала немного ребяческое разочарованіе, неожиданно увидавъ — какъ шесть мсяцевъ назадъ, — маленькую велосипедистку въ мальчишескомъ костюм, представшую передъ нимъ, въ одинъ весенній вечеръ подъ голубымъ сіяніемъ готическаго церковнаго окна.
        Не ее ожидалъ онъ. О! нтъ, совсмъ не ее! Онъ это очень живо почувствовалъ, но постарался побороть первое впечатлніе, которое при томъ ему казалось немного смшнымъ; и онъ улыбнулся… можетъ быть эта улыбка была также отвтомъ на другую улыбку, ту, которая показалась изъ тни, вмст съ злополучнымъ костюмомъ спорта.
        — Ахъ! наконецъ-то вы!
        Она протянула об руки, и обезоруженный, Треморъ взялъ ихъ и поцловалъ одну за другой.
        Она еще улыбалась, съ сіяющими глазами, очень женственно-красивая, и Мишель смотрлъ на нее, забывая все, кром нея!
        — Пожалуйте, господинъ ученый, — сказала она, взявъ въ свою очередь руку молодого человка, — потрудитесь разобрать очень древнюю и несомннно представляющую историческій интересъ надпись.
        Она провела Мишеля вглубь часовни и среди многочисленныхъ написанныхъ на стн женскихъ именъ, дань легенд, она ему шаловливо указала на одно, которое было единственнымъ въ своемъ род, по крайней мр по своей чужестранной форм, имя очень короткое: „Сюзи“. Эти четыре буквы были т, что начертала нкогда маленькая велосипедистка при свт фонаря, между тмъ какъ Мишель, равнодушный къ тому, что длала его молодая спутница, занятый воспоминаніями, стоялъ на порог двери и грустно смотрлъ на падавшій дождь.
        — Мишель, — спросила миссъ Севернъ, повторяя съ легкимъ волненіемъ въ своемъ смющемся голос слова легенды: — „Есть ли боле нжное имя?“
        Треморъ покачалъ головой.
        — Нтъ, моя дорогая Сюзи, для меня нтъ, — сказалъ онъ мягко, — я не знаю боле нжнаго имени.
        Сюзанна смотрла на него съ безпокойнымъ вниманіемъ.
        — Даже не имя Аллиссъ?
        — Даже.
        Она продолжала съ невольнымъ удареніемъ:
        — Даже не имя… Фаустины?
        — Даже не это. О! клянусь вамъ!
        — Вы помните, — продолжала Сюзи боле весело, — я нашла, что вы похожи на рыцаря, я это и теперь нахожу.
        — Да, конечно, я помню.
        — А вы помните, что говорить легенда, которую вы мн разсказывали? Одно только имя боле нежное, чмъ имя Аллисъ, должно было вернуть покой бдному рыцарю. Можетъ онъ мирно спать, Мишель?
        Мишель улыбался совсмъ помолодвшей улыбкой.
        — Легенда говорила еще другое, отъ чего крестьянскія двушки боялись вписать свои имена въ часовн. Она говорила, что очень влюбленный въ ту, которая его спасетъ, рыцарь не позволитъ ей имть другого супруга, кром него… Вы правы, моя Занна, рыцарь и я, мы немного похожи другъ на друга.
        — Вы очень схожи другъ съ другомъ, что касается ревности… Сознайтесь!
        Но она не дала Мишелю времени сознаться:
        — Что вы ей писали въ вашемъ письм, этой негодной графин! — воскликнула она, снова охваченная подозрніемъ.
        Треморъ не могъ удержаться отъ смха при этомъ неожиданномъ вопрос.
        — Я ей писалъ, что моя невста только что была очень больна, что одинъ моментъ я боялся ее потерять и что еще слишкомъ обезпокоенъ, чтобы ее оставить даже хотя бы на одинъ день.
        — О! Майкъ, это было совсмъ неправда! но какъ вы мило поступили, написавъ это! Я ненавижу эту женщину!
        — О! почему?
        — Потому. Она вамъ боле не писала?
        — Нтъ.
        — Вы ее боле никогда не увидите?
        — Очень возможно, что боле никогда. Но я могъ бы безъ опасеній съ нею встретиться, увряю васъ!
        — Вы совсмъ, совсмъ ее больше не любите?
        — Уже очень давно, Сюзи, я ее боле не люблю.
        — Это правда?
        — Ну да, правда.
        — Совершенно?
        — Совершенно.
        Миссъ Севернъ соображала одну минуту, затмъ, положивъ мило руки на плечи Мишеля, она посмотрела на него немного снизу, глазами, сіяющими радостью:
        — Все равно, — заявила она, — мн бы хотлось, мн бы гораздо больше хотлось, чтобы вы ее более не видели.
        Мишель завладелъ обеими маленькими ручками, удерживая ихъ, и еще минуту онъ молча смотрелъ на хорошенькую кокетливую головку съ опущенными ресницами.
        — Сюзи, — пробормоталъ онъ наконецъ, решаясь заговорить, — зачемъ надели вы этотъ ужасный костюмъ, который мне не нравится?
        Она повернула голову по направленію къ двери:
        — Со мной мой велосипедъ, — забавно пояснила она.
        Но объясненіе не показалось достаточнымъ, такъ какъ Мишель продолжалъ тмъ же тономъ нежнаго упрека;
        — Когда я вижу васъ такъ переодетой, я не узнаю более мою хорошенькую невсту; вы имеете видъ противнаго маленькаго мальчишки.
        — Нужно же было возстановить прошлое, — сказала она съ тмъ же забавнымъ выраженіемъ, — и затмъ…
        Она остановилась и сказала более тихо, внезапно растроганная:
        — Мишель, я далеко не совершенна, многаго мне не хватаетъ! У меня есть недостатки, много. Кто знаетъ? Можетъ быть нужно, чтобы я ихъ вамъ именно сегодня напомнила? Этотъ гадкій маленькій мальчишка, который часто васъ шокировалъ, онъ не умеръ во мн… Отъ времени до времени, увы! онъ появится. О! это врно! Даже когда мы будемъ женаты… Онъ вамъ еще будетъ досаждать, раздражать васъ и… я хочу, чтобы вы его полюбили, хотя онъ вамъ и не нравится, такъ же, какъ вы любите Сюзи, которая вамъ нравится… О! дорогой, милый, я хочу, чтобы вы его любили!
        Она говорила тихо, застнчиво, съ нжной боязнью, съ красивой покорностью влюбленной, выражая насколько могла лучше, и чувствуя всю недостаточность словъ, то пламенное желаніе, ту потребность исключительной любви, любовной снисходительности, которыя были у нея въ сердц. И Мишель былъ глубоко тронутъ. Онъ также, совсмъ тихо, какъ будто эти слова не должны были даже быть услышаны таинственнымъ міромъ растеній и камней, какъ будто эта тайна должна была принадлежать одной только Сюзанн, сказалъ ей то, чего она такъ ждала:
        — Да, я его полюблю, я его люблю… Я люблю васъ одну, я люблю все, что въ васъ, все, что есть — вы…
        И онъ прибавилъ, улыбаясь немного сконфуженно:
        — Я также имю недостатки и гораздо боле чмъ вы, можетъ быть!… Забыли вы, какъ часто я бывалъ несправедливъ, золъ… даже въ отношеніи васъ, которую я обожалъ? Будемъ же хорошенько любить другъ друга, моя дорогая. Будемъ любить другъ друга такими, какъ мы есть.
        И никогда еще, какъ въ этотъ часъ, онъ не чувствовалъ, насколько онъ любилъ Сюзанну, „такой, какой она была“, такой, какой сдлали ее природа, среда, воспитаніе, такой, какой она оказалась мало-по-малу подъ вліяніемъ новыхъ обстоятельствъ и новыхъ чувствъ. Онъ любилъ въ ней не идеалъ, но ее всю; онъ любилъ ее той исключительной и ясновидящей любовью, о которой со своей загадочной улыбкой на губахъ говорила графиня Вронская на морскомъ берегу въ Трувилл.
        Мало-по-малу блдное солнце оживилось. Оно сіяло боле золотистымъ свтомъ на трав и листьяхъ, окаймлявшихъ дверь; оно пылало сквозь желтое съ синимъ стекло стараго окна часовни, оно обдавало горячей лаской лобъ рыцаря. И казалось, что суровое каменное лицо сіяло нжной радостью, какъ-будто дйствительно въ это осеннее утро что-то таинственное принесло ему успокоеніе. У Мишеля было впечатлніе, какъ будто это прекрасное, улыбающееся солнце проникло ему въ сердце. Ему внезапно представилось, что онъ ничего не жаллъ въ прошломъ, даже, можетъ быть, и того богатства, потеря котораго вначал такъ болзненно его огорчала.
        Веселые лучи напоминали ему другое утро, когда, при окнахъ настежь открытыхъ навстречу апрльскому свету, онъ старался распредлить, слдуя совту Дарана, документы, составлявшіе матеріалъ будущей исторіи Хеттовъ. Онъ увидлъ вновь разбросанные листки, замтки, сложенные грудами черновики; онъ вспомнилъ свои исканія, свою нершительность, лнивыя колебанія того времени… Нтъ, онъ ничего не жалелъ изъ прошлаго!
        Теперь въ немъ просыпалась новая энергія: онъ будетъ работать, онъ попытается окончить задуманныя произведенія, даже, если бы ему удалось создать только блдное подобіе того, о чемъ онъ мечталъ. Онъ будетъ работать, но уже не диллетантомъ, не отъ бездлья, онъ будетъ работать мужественно, систематически, во всю мру своихъ силъ.
        Прислонившись головой къ плечу своего жениха, Сюзанна смотрла на него отъ времени до времени, однако, не говоря ни слова.
        — Мишель, — пробормотала она наконецъ, безсознательно отвчая на мысль, работавшую за молчаливымъ челомъ ея друга. — Не правда ли, что Богъ добръ и что жизнь прекрасна? Мы будемъ очень счастливы.
        — Да, очень счастливы! — подтвердилъ онъ.
        Тогда онъ наклонился къ этому улыбавшемуся ему лицу; и подъ кровомъ старой часовни, освященной мягкимъ синимъ свтомъ, гд происходило ихъ первое любовное свиданіе, они обмнялись поцлуемъ своей настоящей помолвки.
        И суровый рыцарь башни Сенъ-Сильвера думалъ такъ же, какъ и маленькая „невста 1-гоапрля“; онъ думалъ, что Богъ добръ, онъ думалъ также, что жизнь прекрасна, когда большой трудъ составляетъ ея задачу и когда сильная любовь является ея радостью.
        Конецъ.
        notes
        Примечания.
        [1] Телемское аббатство изъ произведенія Раблэ того же имени, въ которомъ послдній изобразилъ въ дух временъ Возрожденія идеалъ свободной жизни „избранныхъ“ въ Телемскомъ монастыр.
        [2] Короткія до колнъ панталоны.
        [3] О, Боже!
        [4] Драма въ стихахъ В. Гюго, написанная въ романтическомъ дух, впервые поставлена въ 1830 г.
        [5] Дома.
        [6] Брюно (Bruneau), Альфред, род. 3 марта 1857 в Париже, ученик Масснэ в парижской консерватории (в 1881 получил Prix de Rome), музык. рецензент Figaro и др. парижских газет, обратил на себя внимание рядом опер на тексты Эмиля Золя: "Le rve" (1891,), "L’attaque au moulin" (1893, исполнялась также в Германии) и "Messidor" (1897, текст написан в прозе). (Прим. сканирующего)
        [7] Шапокляк — (от франц. chapeau claque, буквально „шляпа хлопок“), складная шляпа цилиндр на пружинах. (Прим. сканирующего)
        [8]1. Педель — надзиратель за студентами в высших учебных заведениях. Происходит от нем. Pedell „школьный сторож, швейцар в учебном заведении“. Для студентов, например, была своя специальная университетска полиция — педеля, и общая полиция не смела касаться студентов.
        2. Служитель при суде (в Западной Европе в средние века). (Прим. сканирующего)
        [9] Клубъ туристовъ.
        [10] Борьба за существованіе.
        [11] Палимпсест (греч. — palipmpseston — вновь соскобленный). В древности так обозначалась рукопись, написанная на пергаменте, уже бывшем в подобном употреблении. Из экономии материала старый текст соскабливали и писали на его месте новый. Процедура соскабливания далеко не всегда была идеальной, поэтому слабо выраженные (еле заметные) фрагменты или отдельные буквы старого текста (или изображения) в некоторых случаях просматриваются под новым. (Прим. сканирующего)
        [12] Поль Дюран-Рюэль (фр. PaulDurand-Ruel;) 1831-1922, французский коллекционер. Дружил с художниками барбизонской школы и оказывал им как моральную, так и финансовую поддержку. В 1870 Поль начал покровительствовать импрессионистам. С 1872 он становится единственным торговцем картинами, на которого могут рассчитывать художники из «Салона отверженных». 13 марта в Нью-Йорке открыл выставку, благодаря которой импрессионисты получили в Америке официальное признание. (Прим. скан.)
        [13] Пювис де Шаван (Puvis de Chavannes), французский живописец, 1824-98, основатель школы plein'air'а. Пейзажи и сцена на воздухе, бледные краски, поэтич. настроение. Аллегорич. картины, много декоративных работ: фрески в парижск. Пантеоне (2 сцены из жизни св. Женевьевы). Лучшая картина -"Pecheur melancolique" (Люксанбургский музей, Париж). (Прим. скан.)
        [14] Конца XIV и начала XV вка.
        [15] Ярмарочная игра; фигуры, поставленные на неустойчивую доску, сбиваются ударами мяча.
        [16] Октав Фёйе (фр. OctaveFeuillet, 1821-1890) — французский писатель, сын крупного провинциального чиновника, роялист по убеждениям, был близок ко двору Наполеона III. В 1862 году был избран в Академию. Фёйе выступал как апологет и защитник аристократии. Он создал произведения, насыщенные реакционно-идеалистическими и романтическими настроениями. (Прим. скан.)
        [17] У домашняго очага.
        [18] Версальскіе дворцы.
        [19] Цвет Мов (mauve) — розовато-лиловый.
        [20] Кресло-качалка.
        [21] Пожалуйста.
        [22] Англійское сокращеніе — Мишель.
        [23] О, Боже!
        [24] „О, женщины, ничтожество вамъ имя!“ (В. Шекспир, „Гамлетъ“)
        [25] Въ древности веселое лтнее мстопребываніе самыхъ богатыхъ и знатныхъ римлянъ.
        [26] „Aдъ“ — 1-я часть „Божественной комедіи“ Данта.
        [27] Алессандро Франческо Томмазо Мандзони (итал. Alessandro Francesco Tommaso Manzoni (1785-1873) — знаменитый итальянский писатель-романтик, автор романа «Обрученные». (прим. скан.)
        [28] Ипохондрія.
        [29] Лои Фуллер, LoeFuller (1862 -1928) — американская актриса и танцовщица начала XX века, ставшая основательницей танца модерн, свободного танца. Легенда гласит, что в 1891 году Лои Фуллер придумала танец с тканями из шелка, во время которого ловко манипулировала длинными кусками развевающиеся шелковой ткани, которые подсвечивались цветными прожекторами. (Прим. скан.)
        [30] Неправильно — „за это“
        [31] У. Шекспиръ „Много шума из ничего“.
        [32] Рукопожатіе.
        [33] и всякiе другiе
        [34] Поэма Альфреда де Виньи, исполненная возвышенного пессимизма.
        [35] холостяку