Только люби Лана Черная
        Чтобы вытащить мужа из долговой ямы Ева согласилась стать любовницей богатого мальчишки из прошлого. Она и не предполагала, что эта связь не просто спасет ее мужа от кредиторов, но и вывернет наизнанку ее собственную жизнь.
        Только люби
        Лана Черная
        МОЕМУ СЫНУ.
        Пролог.
        Две полоски. Я смотрела на эти две полоски, и хотелось расхохотаться в лицо твари-судьбе, которая швырнула меня о камни и теперь с наслаждением наблюдала, как я подыхаю. И я в который раз пыталась найти ответ на извечный вопрос: «Где же я так накосячила?»
        Пять лет. Пять лет я пыталась забеременеть. Пять непростых лет и ссор с мужем. Пять лет анализов, врачей и ложных надежд. Мы были абсолютно здоровы оба, но что-то не выходило. Не складывалось у нас и родить снова я так и не смогла. И я перестала надеяться и пытаться, всю себя отдав воспитанию сына. А теперь…теперь эти две чертовы полоски разбивали вдребезги мое и так потрепанное сердце, потому что я понимала – этот ребенок не нужен никому, даже мне. Особенно мне. И тошнота липким комком застряла где-то в глотке. А я не могла не смотреть. Почему-то казалось, что это ошибка. Так же бывает. Тесты врут. Поэтому я купила не один – семь. И на всех эти чертовы полоски. Я перебирала их дрожащими пальцами и слезы катились по щекам. Это неправильно, несправедливо. Это, черт побери все на свете, не должно было случиться. Не сейчас. Не так. Не с ним.
        Качаю головой, растирая слезы, и смотрю на свое отражение в зеркале. Кому я вру? Именно с ним я и хотела. Именно от него. Маленькую девочку. Принцессу, в которой он бы души не чаял. Которую непременно баловал бы и с которой был бы настоящим и живым. Именно ему хотелось подарить дочку. С ним хотелось того, чего у меня никогда не было - семью. И чтобы он, наконец, хоть кого-то любил, кроме себя.
        И боль кусает под ребрами, срывая дыхание.
        Открыла кран и набрала в ладони холодной воды. Плеснула в лицо, еще и еще, пока тошнота не упала на дно желудка, а глаза не перестали наливаться слезами. Пора заканчивать с жалостью к себе. Я взрослая самодостаточная женщина и я справлюсь без него. Без всех.
        Закрутила кран, вытерла раскрасневшееся лицо, сгребла все тесты, запихнула в косметичку. И снова глянула на себя в зеркало. Ничего необычного: светлые волосы до лопаток, голубые глаза с сеточкой морщинок в самых уголках, россыпь веснушек на разрумянившихся от ледяной воды щеках, тонкие искусанные губы. Самая обычная женщина, у которой за плечами двадцать лет брака и взрослый сын.
        И этот самый взрослый сын тут же напоминает о себе телефонным звонком. Уселась на край ванны и ответила:
        - Привет, сокровище мое.
        - Мам? - тут же взволновался сын, а у меня под кожей тепло растеклось от его голоса и от того, что он позвонил именно сейчас, словно почувствовал, как мне плохо. - У тебя все в порядке?
        - Все хорошо, Дань, - улыбнулась, вкладывая в голос всю свою любовь. - Как ты?
        - Скучаю очень, мам, - прошептал, но достал до самого сердца, которое рванулось лихорадочно и забилось сильнее. И я вдруг поняла: я хочу этого ребенка. Как когда-то хотела своего несносного мальчишку, что сейчас на другом конце континента. - У меня через неделю игра, помнишь?
        - Конечно, я помню, сынок, - прикрыла глаза, впитывая его низкий голос, запоминая до следующего звонка. Положила ладонь на живот, прокладывая такую странную связь между самыми родными людьми. - И я прилечу, - опережая его следующий вопрос. Но разве я могла иначе? Конечно, я прилечу на его игру, потому что знаю, как это важно для него. А он самый важный человек для меня. - Не знаю, как отец, мы…
        - Со Стасом прилетай, - перебил Даня.
        А у меня дыхание перехватило. Зачем зовет нас вместе?
        - Дань, а ты…
        - Да ладно, мам, - отмахнулся сын. - Я не маленький давно уже. Все понимаю. И если ты счастлива рядом с ним, то он явно лучше отца.
        Вот такой у меня замечательный сын, все понимающий и все чувствующий. Моя единственная опора в этом хаосе денег, секса и лжи.
        - Он лучше, - все-таки сдалась я, сдерживая всхлип. Только он об этом не знал, как и о том, как больно без него, почти физически. И это ломало и корежило до сумасшествия.
        - Вот и отлично, - разулыбался сын (точно знала, хоть и не видела его лица). - Тогда я вас жду.
        Кивнула, совсем забыв, что он не мог меня видеть.
        - Обнял. Поцеловал, - и чмокнул в трубку.
        Посмотрела на погаснувший экран, не позволяя слезам пролиться. Выдохнула. Что ж, пора выбираться из своего убежища.
        Стас оказался на кухне: стоял у окна и жестко разговаривал с кем-то по сотовому. Я слышала его злой голос еще когда собирала сумку в спальне: только то, с чем я к нему пришла. Переоделась в свои джинсы и водолазку, волосы в хвост стянула и отправилась прощаться.
        - Да мне насрать, что у него семья! - рявкнул так, что я, замершая в пороге, вздрогнула. - Если у него мозги куриные, то ему уже ничто не поможет. И пусть спасибо скажет, что живой. А то…
        Осекся, резко обернувшись, и на меня посмотрел. Так, что взвыть захотелось от того, как внизу живота все скрутилось в тугую пружину.
        - Все, отбой!
        Спрятал трубку в карман и в два шага оказался рядом. Я дышать перестала, когда вдохнула его запах. Когда он костяшками пальцев провел по моей скуле. Подушечкой большого по нижней губе, нажимая, заставляя приоткрыться. И я бы поддалась, приняла его игру, чтобы снова сойти с ума, если бы не эти чертовы две полоски в голове.
        - Я ухожу, - выдохнула, когда он обвел контур моих губ.
        Бросил короткий взгляд на сумку у моих ног и в темных глазах полыхнул огонь.
        - Куда, Ева? - в хриплом голосе неверие. - К нему?
        - Нет, - мотнула головой. - Я от тебя ухожу, Стас, - сглотнула, не зная, достаточно ли этих слов. Но он не отпускал, кружил пальцами по моей вспыхнувшей коже и держал. Взглядом держал, злым, голодным, от которого подкашивались ноги и пересыхало в горле.
        - Любишь его, да? - не слыша меня, напирал он, продолжая ласкать. И я чувствовала, как его пальцы скользнули вдоль пояса джинсов. Закусила губу, сдерживая стон. - Скажи мне, Бабочка. Ну же. Любишь этого ушлепка?
        Снова мотнула головой, перехватила его запястье, когда он опустил руку на бедро.
        - Нет, Стас, - повторила настойчивей, не отпуская его взгляд. - Ты и сам знаешь. Но это ничего не меняет.
        - Почему? - а сам ладонью сжал мою плоть через ткань. Я силой удержала себя на месте, хотя хотелось послать все в бездну и рвануться ему навстречу.
        - Потому что я не нужна тебе, - он замер, с усмешкой глянул на мой рот, молча отметая все мои слова. Облизнула губы и тут же ощутила его, твердые, властные, как он сам. Закрыла глаза, принимая его натиск и его язык, нагло покоряющий мой рот. Застонала тихо, потому что невозможно ему противиться, невозможно не хотеть его, потому что он не просто чистый секс, он – моя зависимость. Обняла его за шею, прижимаясь всем телом, чувствуя его всего такого горячего, сильного. Он довольно рассмеялся, скользнул губами по шее, оттягивая ворот водолазки. А я зарыла пальцы в его волосы на затылке и выдохнула в ухо, касаясь губами проколотой мочки:
        - Потому что ты не хочешь любить…
        Словами можно ударить. И это даже больнее, чем дать пощечину. Я знаю, как это мучительно. Теперь я вижу это в темных глазах того, кто давно и безнадежно стал моим миром. Он отпустил меня и даже на шаг отступил, потрясенный. А я дышала тяжело, вжимаясь в стену, чувствуя, как теряю его безвозвратно. И что бы сейчас ни произошло – я убила его, я знаю точно. Убила правдой, которую он не хочет принимать. Убила тем, что разглядела в нем его.
        - Уходи, - прохрипел, рванув ворот дорогой рубашки. Белая с черным узором справа, как татуировка, выбранная мной неделю назад в каком-то дорогущем бутике. Она ему не нравилась, а сегодня он ее надел. Почему? - Давай, вали нахрен отсюда! - рыкнул и еще на шаг отступил, кулаки сжал.
        Кивнула, подхватила сумку.
        - Но запомни, Ева, - растянул мое имя, вызвав волну дрожи, - выйдешь за дверь – больше не приму. Звать будешь – не приду. Подыхать – не спасу.
        Обернулась в последний раз, запоминая того, кто позволил мне верить, что счастье существует, даже если против весь белый свет, и кивнула, не в силах произнести ни слова.
        Я знала это и без слов. Всегда знала слишком хорошо, что я не пара такому, как Стас. И что когда все закончится, я буду ему не нужна. Потому что никогда и не была, хотя хотелось верить в обратное. Наивно? Да. Но рядом с ним я просто жила, ни на мгновение не забывая – рано или поздно все прекратится.
        - Я знаю, - прошептала, прижимаясь спиной к захлопнутой двери его квартиры и глотая соленые слезы. - Я знаю.
        Глава 1.
        Два месяца назад.
        - Мам, ты уверена? - Даня нахмурился, оглядываясь на ребят, что ждали его в нескольких метрах у автобуса. Они только что отыграли непростой матч и теперь собирались праздновать. А Даня рвался проводить меня домой. Я же старалась его разубедить, потому что не видела причины отрывать его от команды.
        - Сынок, ничего не случится, - улыбнулась, пятерней взъерошив его волосы. - Тут идти полчаса, если не спеша. Первый раз, что ли? К тому же я взрослая тетка, что со мной случится?
        - Нет, я…
        Громкий свист оборвал его на полуслове. Он обернулся резко, закрыв меня собой, как делал это всегда, и вдруг расслабился, выпустил мою руку и шагнул навстречу тому, кто свистел.
        - Беляев, чертяка! - засмеялся сын и сжал в тисках высокого брюнета, под стать моему двухметровому футболисту. - Как же я рад тебя видеть!
        - Ну здорово, Пеле! - ответил ему брюнет не менее радостно. А я замираю от низкого голоса с такими знакомыми переливами. И горло пересыхает. - Заматерел, надо же, - похлопал сына по бокам. Тот взорвался гоготом, отвечая Беляеву тычком под ребра. Тот притворно охнул, а спустя мгновение пожал руку моему сыну. - А твой финальный трехметровый просто чумовой, друг.
        - Спасибо, Стас, - неожиданно смутился мой давно ничего не стесняющийся сын. - Да ты и сам на гнома не похож. Мам, - обернулся ко мне, - знакомься, это Стас Беляев, мы с ним в одну секцию ходили по тхэквондо. Помнишь, я тебе рассказывал о нем? А это моя мама, Евгения Матвеевна.
        Я помнила рассказы сына о мальчишке старше него лет на семь, который учил его драться. Помнила, как мне хотелось уши надрать этому оборванцу за каждый синяк на теле моего мальчика, за каждый вывих и за три сломанных ребра. Тогда мне очень не нравилось, что мой десятилетний сын водит дружбу с подростками, да еще такими, как этот Стас - дитя улиц. Но что было, то прошло. И сегодня я даже благодарна этому Стасу за те уроки выживания, благодаря которым мой сын стал настоящим мужчиной. А еще я помню этого парня: заносчивого, самовлюбленного хозяина жизни, с которым меня столкнула судьба десять лет назад.
        - Конечно, помню, - мягко улыбнулась, сталкиваясь с темным прищуренным взглядом того, кого мой сын назвал Стасом.
        Я с детства боялась двух вещей: темноты и высоты. И вот сейчас я рухнула в обе свои фобии махом – в черную бездну откровенного мужского взгляда. Я не помнила, не видела, не чувствовала ничего, кроме этих глаз, в которых рвались вихри, грозясь перерасти в ураган, сметающий все на своем пути. Только эти воронки кружили голову. И я все-таки упала, больно ударилась. И эта боль отрезвила, вернула в летнюю ночь и к моему сыну, с изумлением и тревогой смотрящему на меня.
        - Мам, ты чего? Мам… - он смотрел на меня, вытягивал вопросами из черной бездны и гладил по волосам, мягко, нежно, не как сын. И тут меня словно током пронзило, потому что мой сын стоял в шаге от меня и не прикасался ко мне. Тогда кто? Дернулась в чьих-то руках и тут же оказалась прижата к мощной груди, пахнущей бензином и мужчиной, мужским телом без нотки парфюма, горько и сладко одновременно. Втянула носом этот запах и тут же ощутила, как внизу живота вспыхнул пожар. Он плавил меня, как горячие руки кожу. Снова.
        Удар пульса, еще один в унисон рвущемуся в груди мужскому сердцу и меня поставили на ноги, но продолжали удерживать за талию. И по коже волны дрожи прокатывались, такие болезненные и вместе с тем нереально приятные, что пальцы поджимались на ногах. Вдруг отчаянно захотелось сбросить туфли и пройтись пешком по горячему асфальту, унимая тот пожар, что скручивал каждую мышцу, потому что вдруг показалось, что еще немного и туфли расплавятся от этого огня, что пылал внутри меня. Уперлась ладонями в тяжело вздымающуюся грудь и заглянула в лицо того, кто удержал от падения и утянул в собственную бездну. Он почти не изменился: высокий лоб с упавшей темной челкой, прищуренные глаза в обрамлении длиннющих и густых ресниц, прямой нос, высокие скулы, острыми лезвиями проступающие сквозь смуглую кожу, полноватые губы, темные с четко очерченными контурами, как нарисованные, изогнутые в чуть кривоватую усмешку, и маленькая ямочка на щеке. Красивый, молодой и непозволительно наглый. И все же повзрослевший на десять лет.
        - Спасибо, - пробормотала вдруг просевшим голосом. - Все хорошо, Даня, - через плечо Стаса, наблюдая, как сын расслабляется, как разглаживаются его вмиг посуровевшие черты лица, как его отпустило непонятное напряжение. И я толком не могу разобраться, что напугало его больше: мой обморок или реакция Стаса. - Спасибо, Стас, - уже громче повторила я, давая понять, что меня вполне можно и отпустить. Но он не спешил, смотрел на меня таким взглядом, будто наслаждался тем, что видел. И я знала точно – наслаждался. Как и в тот майский день последнего звонка, закруживая меня в вальсе.
        Скользнул ладонью по затянутой шелком платья спине, обнаженной шее, выбивая дыхание, заставляя хватать воздух широко раскрытым ртом, не позволяя взять под контроль собственные эмоции. Распластал ладонь на затылке, пробежался пальцами чуть выше и ловко стянул резинку, распуская волосы. Когда тяжелые локоны упали на плечи, я дрогнула и отступила назад, закусив губу и унимая сошедшее с ума сердце. И он отпустил, широко улыбнувшись. И только когда я облегченно выдохнула, подойдя к сыну, заметила, как Стас поднес к носу оставшуюся в его кулаке резинку с моих волос. Ощутила, как румянец заливает щеки.
        - Мам? - позвал сын. Подняла взгляд и встретилась с улыбающимися синими глазами Дани. - Я думаю, Стас тебя проводит, хорошо? Если ты с ним, я буду спокоен.
        Кивнула машинально, а потом…
        - Нет, Даня, - намного резче, чем хотелось. Сын изогнул брови, скрестил на груди руки, весь обратившийся в немой вопрос. - Не нужно мне провожатых. Сама дойду. А ты езжай. Я позвоню, как буду дома.
        - Не нужно геройствовать, Евгения Матвеевна, - голос Стаса завораживал, скользил по коже бархатом. И я с трудом сдерживалась, чтобы не сбежать, как девчонка. Он пугал меня до дрожи и вместе с тем распалял то, чего я никогда не испытывала без него. - На дворе ночь, а вы такая красивая и одинокая. Желанная добыча.
        - Мам, - Даня взял меня за руку, улыбнулся. - Ты и правда очень красивая, - и чмокнул в щеку. - Я умчался, - рванул к друзьям. - Позвони, как будешь дома.
        И через пару минут скрылся в автобусе вместе с ребятами, оставив меня наедине со Стасом Беляевым.
        - Ну здравствуй, Ева, - улыбнулся и у меня от его улыбки подкосились ноги. Я ощутила себя жалкой и такой несчастной, что захотелось рвануть со всех ног. Неважно куда, главное подальше отсюда. Потому что передо мной стоял мой самый страшный и самый сладкий кошмар. Тот, кого я изгоняла из своих снов и фантазий прорву лет, но так и не сумела. И он видит мое смущение, читает меня, как раскрытую книгу, шагает навстречу, вновь сокращая расстояние между нами.
        А я…я позорно отступаю назад, потому что отчаянно боюсь себя и той воспрянувшей девчонки, что десять лет горела в агонии. Я сменила город, работу, начала новую жизнь, сшивая разлезшийся по швам брак и собственное сердце, что просто не хочу больше. Никак не хочу. Мне спокойно в моем болоте семейной жизни.
        - И что, даже не поздороваешься? - наклонил голову на бок и смотрит насмешливо. Руки в карманы засунул, сжал в кулаки. Чтобы не обнять, я знаю. Я так много знаю об этом мальчишке. И тут же даю себе мысленного пинка. Нет, он больше не тот мальчишка. Он мужчина, красивый, сильный, но все такой же шальной, переходящий море вброд и устилающий звездами землю под ногами. Я видела это в его штормовом взгляде. Чуяла в сорванном дыхании. И отчаянно верила, что нашлась та счастливица, которой отдал свое сердце этот непокорный мужчина.
        И эта вера крепнет во мне с каждым ударом сердца, растекается по венам покоем и хладнокровием. Вот так правильно.
        - Здравствуй, Стас, - как можно спокойнее отвечаю я, но он лишь качает головой, не веря мне. - Как поживаешь?
        - Просто охуенно, Ева, - оскалился. - Все так же мечтаю вытрахать из тебя твою дурь. Что скажешь?
        - Скажу, что у тебя был плохой учитель русского языка, - парирую в тон ему. И в его взгляде вспыхнули искры.
        - Но тебе же это нравится. Уверен, ты уже потекла. Да, Бабочка?
        Вздрогнула. А спину словно кипятком ошпарило и мурашки поползли по коже, как будто легкие крылышки защекотали позвонки. Передернула плечом, стряхивая наваждение, и отступила еще на шаг. Едва не споткнулась, но удержалась. А потом…
        Наплевала на все и сняла к черту неудобные туфли, ступила на теплый асфальт и прикрыла глаза от нереального удовольствия. И это словно придало сил.
        - Иди к своим шлюхам, Беляев. Тебя там уже заждались. А я домой.
        Подхватила туфли, махнула ими и сбежала по узкому тротуару к дороге. Но уже через пару шагов замерла, пригвожденная громким и злым смехом.
        Глава 2.
        Я не обернулась, потому что слышала его тяжелые шаги. Один, два, три…еще ближе. Опасно. Как и его злой смех, и сорванное дыхание за спиной.
        Меня снова знобило, и я даже не пыталась скрыть это. Да и смысл? Он и так все чувствовал и понимал. С нашей самой первой встречи. Только я не могла позволить ему снова втянуть меня в это. Слишком больно разбиться снова, потому что я не сомневалась – больше не выживу.
        - К шлюхам, значит? - его хриплый голос вгрызался под кожу, рвал вены и железные прутья, в которые я надежно заковала свое сердце. - Какие слова вы, однако, знаете, Евгения Матвеевна, -оскалился, обойдя меня и заглядывая мне в глаза. А руки по-прежнему в карманах и желваки заходили. Он злился, а меня коробило от его официального тона. - Похоже, не только мне не повезло с учителем.
        Он не спрашивал, но ждал ответа, потому что издевался так откровенно, что у меня самой злость полынной горечью осела на языке.
        - Да нет, - дернула плечом, обошла его и медленно пошла вперёд. - Это я была плохой ученицей.
        - Врешь, - легко парировал, ступая чуть позади, но всё-таки рядом. И в низком голосе: злость пополам с разочарованием, словно он точно знал, что я совру. И последнее больно кольнуло за грудиной. Потерла ладонью там, где сотни раскаленных иголок вонзились. Почему так невыносимо от того, что он считает меня лгуньей? Я ведь давно свклась с мыслью, что никогда не смогу быть настоящей. Только с детьми, всецело отдаваясь им каждый урок ежедневно вот уже чертову прорву лет. Но стоило появиться Стасу и вся уверенность, вся такая идеальная и выверенная роль сломалась, как тонкая веточка от сильного порыва ветра. Мой ветер носил имя и снова вырвал с корнем мою уверенность в завтрашнем дне. - Ты была отличницей, всеобщей любимицей, - уловила его насмешливые слова. - Умница, красавица. Вот только подруг у тебя не было. А мальчишки воспринимали, как своего парня. Потому что считали, что с тобой можно только дружить. Или жениться.
        И почему я не удивлена, что он столько знает? Он всегда все знал обо всех, даже когда был самым обычным подростком. Умело читал людей, обнажая их души, сдирая маски и никого не щадя своей жестокой и циничной правдой.
        - Снова на ты? - не удержалась от издёвки, только чтобы не поддаться и не спросить, зачем он узнавал обо мне. Искал?
        И какая-то часть меня наивно встрепенулась, отчаянно желая, чтобы искал. Все эти десять лет. И чтобы сегодня он меня нашел и выкрал из башни, как ту Рапунцель, чтобы показать мои заветные огоньки.
        Фыркнула, сдерживая смех. Какая глупость верить в то, чего нет. И зачем? Он не мой, а я не его. Так никогда не было и не будет. Так зачем мечтать о глупостях?
        - А ты снова решила включить училку?
        - Снова? - даже не заметила, как он спровоцировал, а я поддалась. Ведь не хотела же с ним говорить. Просто добраться домой и снова спрятаться за кирпичными стенами, по кусочкам собирая себя после урагана по имени Стас Беляев.
        - Ты всегда это делаешь, когда дело доходит до самого сладкого. И я всеми конечностями за, но в моей постели. Я очень даже за, - понизил голос до шепота. И мне невольно пришлось притормозить, чтобы слышать каждое его слово. Потому что уже поддалась и не могу остановиться. - Можем прямо здесь сыграть в девственника и развратную училку. Давно мечтал оттрахать тебя в укромном местечке, а тут такой повод. Ммм...я прям вижу тебя сверху...как ты насаживаешься на мой член… - и резко прижал меня к себе так, что я в полной мере ощутила его возбуждение. И нечто дикое разнеслось по венам жидким огнем. Захотелось вжаться в него и потереться, как кошке. Прикрываю глаза, спиной ощущая, как барабанит в груди его сердце. А между ног все горело и нуждалось в его прикосновении. - Пиздец, Бабочка, - выдохнул хрипло, опаляя шею дыханием, - скажи, что ты сейчас мокрая.
        И мое “да” почти сорвалось с языка.
        - Какое бесстыдство, - женский голос прозвучал как гром среди ясного неба. - Хоть бы людей постеснялись. Срам-то какой.
        Я отпрянула от Стаса, сгорая от стыда. Одернула платье. Господи, я ведь даже не заметила, когда Стас его задрал. Прижала ладони к пылающим щекам.
        - Стыдно завидовать так громко, мадам, - насмешливый голос Стаса прошёлся по оголенным нервам.
        Скривилась, вскинув голову и всё-таки посмотрев на ту, что сбросила меня с небес в реальность. Вот только сказать ей спасибо почему-то не хотелось. А ведь должно...потому что она права. Я совсем потеряла голову, когда увидела его. Потому что никогда...за все эти десять лет не ощущала и мизерной доли того, что вызывал во мне один голос Стаса.
        Тучная женщина, что нас пристыдила, вспыхнула, но так ничего и не ответила, лишь рукой махнула и поспешила прочь.
        А я вдруг представила, что на ее месте мог быть кто-то другой: соседка, знакомая или даже мама кого-то из моих учеников. Что бы тогда было? И ради чего? Минутной слабости? Вся жизнь под откос.
        Всхлипнув, я побежала. Не оглядываясь. Уже скоро обогнав ту женщину, что-то бросившую мне в спину. Бежала, пока были силы. И даже когда выдохлась, когда в боку закололо, а ноги гудели и нарывали. Бежала, срываясь на шаг и снова...до боли в груди и висках.
        Пока у своего дома не споткнулась и не упала. Зашипела от обиды и слезы застлали глаза. Села на колени, грязными руками растирая по щекам слезы. Платье порвалось, оголив бедро, но меня душила истерика. Такая острая и горькая, что захотелось врезать себе от души. Потому что как полная дура повелась на Стаса.
        А он ведь не просто так появился именно сегодня. И именно там, где была и я.
        Нет.
        Стас Беляев и в семнадцать ничего не делал просто так, всегда искал выгоду даже в банальном подарке. Все просчитывал наперед.
        Единственный раз он отступил от своих правил, когда спас моего Даньку. А потом просто исчез из моей жизни, чтобы появиться спустя десять лет и предъявить на меня права.
        Вздохнула, загоняя подальше слезы и жалость к себе любимой. Знала, истерика еще нагрянет, как только я окажусь в четырех стенах персональной клетки.
        Но сперва добраться бы до нее.
        Выдохнув, отряхнулась. Кое-как стянув на бедре платье, медленно поднялась и наткнулась на двоих здоровенных мужиков. ?
        Глава 3.
        Я не испугалась. Хоть и прекрасно понимала – они пришли за мной. А внутри только пустота, глухая и немая. Даже сердце, казалось, замедлило свою бешеную гонку.
        Я стояла, чувствуя, как летний ветер ласкает разгоряченную прикосновениями Стаса кожу, и не могла пошевелиться. Знала – никто не спасет. Никто сейчас не придет на помощь, даже если я заору во все горло.
        Соседи…они как те самые пресловутые обезьянки: ничего не видят, не слышат и никогда ни во что не вмешаются. Даже если меня сейчас начнут резать на куски, улица останется темной и глухой к моим мольбам.
        Данька же праздновал победу в товарищеском мачте и наверняка раздумывал над предложением попасть в высшую лигу, которое получил этим вечером. И хоть это было неожиданно, он шел к этому уверенно, разбивая в кровь колени, но поднимаясь снова и снова и забивая в ворота противника мяч за мячом. Я была рада, что его нет рядом. По крайней мере, он останется цел. Потому что то, что происходило сейчас, напоминало фильмы о лихих девяностых, когда с должниками делали такое, что и в кошмарах не приснится.
        Муж уже два дня не ночевал дома, и я понятия не имела, где и с кем он проводил это время. Сказал, решает проблемы, которые сам же и сотворил. Проблемы, в которые приказал не вмешиваться. Я и не вмешивалась. Но проблемы впутали меня сами.
        И эти два громилы красноречиво подтверждали мои выводы.
        - Ну что, лапонька, муженек твой где?
        Его голос заглушил рев мотора, а спустя удар сердца мимо проехал спортивный мотоцикл. Желание попросить помощи на миг опалило горло, но я прикусила губу. Чем это мальчишка на байке поможет против наверняка вооруженных верзил? Искалечат только. Выдохнула и уловила, как здоровяк, что стоял ближе ко мне, сделал шаг навстречу. Отпрянула, мотая головой.
        - Не знаю, - неожиданно хрипло. - Позвоните и спросите. Номер могу дать, - говорила, отступая. Инстинкты работали на отлично и все они вопили, что нужно бежать со всех ног, как еще совсем недавно я удирала от своего прошлого. Но ноги горели судорожной болью и кололо под ребрами. Сил бежать не осталось, как и страха.
        - Куда же ты? - ласково так, но дернул на себя не ласково. Я больно врезалась в широкое тело, взвилась, чтобы вырваться. Но задохнулась, когда мерзкая лапища прошлась по оголенному бедру, а короткий смешок опалил шею. - Нет муженька, лапонька, ты будешь расплачиваться. Ты как, Леха, не против поиметь нашу лапоньку?
        - Да она же старая, - брезгливо отозвался Леха.
        - Ничего ты не понимаешь. Такие – самый сок. А трахаются как озверелые. А эта еще и ладненькая какая, - и рукой скользнул между бедер.
        А я зубами ему в шею впилась.
        - Ах ты сука! - взревел и отшвырнул от себя.
        Упала на землю, кожу обожгло нестерпимо. А я в лицо искаженное этого урода смотрела. Как он за шею ухватился, кровь растирал по прокушенной коже. Я эту кровь на языке ощущала. Сплюнула, рот вытерла, потому что противно стало до тошноты. Второй подлетел, за волосы схватил и во двор втянул, матерясь. А у меня слезы из глаз брызнули и больше ничего не могла: ни скулить, ни звать на помощь, - только ногами по плитке перебирала, чтобы колени не содрать. И о Стасе думала. Глупо, по-идиотски, но о нем одном. Мне бы о пощаде молить, о сыне подумать, как он без меня, ведь сломает это его и отцу никогда не простит, если узнает. А я…я о руках, что гладили ласково. О голосе, что шептал на ухо пошлости, от которых дикое желание скручивало всю. О Стасе…и как маленькая девочка радовалась, что смогла его увидеть снова. Как будто воздуха глотнула перед тем, как захлебнуться мутной водой.
        Вздрогнула, когда здоровяк рванул ткань платья. Сжалась, попыталась вырваться, но меня держали крепко.
        - Сейчас, сука, я тебя так оттрахаю в твою сочную задницу, что…
        - Я так не думаю, - низкий голос, до краев наполненный злостью, разрезал вязкую ночь, словно острый кинжал. И сердце в груди рванулось от счастья и неверия. Стас! Стас? Это ведь он, правда? Не бред, не галлюцинация? Правда Стас?
        - Эй мужик, ты, кажись, берега попутал, - «прокушенный» отпустил мои бедра и я коленями рухнула на твердую плитку. Боль обожгла до кости, но мне было все равно, потому что Стас стоял там, обтекаемый густым мраком, и держал в руке мои туфли. И смотрел только на меня.
        - Ты туфли потеряла, Бабочка, - хрипло, словно каждое слово ему давалось с невыносимой мукой.
        Кивнула, всхлипнула, когда второй резко дернул за волосы. Губу прокусила до крови. И перед глазами поплыло.
        - Слышь, ублюдок, если ты сейчас не уберешь от нее свои лапы, я тебе их переломаю, а потом кишки на них намотаю, - прорычал, продолжая смотреть мне в глаза. И меня прошивало его злостью, как точечными разрядами.
        - Иди мужик с миром, - продолжал наступать «прокушенный» и в его руке опасно блеснуло лезвие. - Нам эта лапонька бабла много задолжала.
        - Бабла? - нахмурился.
        Мотнула головой.
        - Я им ничего не должна, - выдавила из себя.
        - Что-то я не понял. Так должна или нет?
        - Ну муж ее должен. А муж и жена, сам знаешь.
        - Сколько?
        «Прокушенный» застыл на месте, явно удивленный вопросом. А второй сильнее за волосы на себя потянул. Схватила его за запястья, пытаясь остановить, но тот как будто провоцировал Стаса. А мне больно так, словно с меня скальпель снимали живьем.
        - Ты, - Стас поставил туфли и шагнул ко мне, - я предупреждал.
        Все произошло слишком быстро, я и понять ничего не успела, как тот, что держал меня, катался по плитке, воя от боли, а меня усадили на лавочку и бережно прикрыли кожаной курткой.
        «Прокушенный» кинулся на Стаса, но тот ловко ушел из-под удара, поймал громилу за руку, вывернул. Тот взвизгнул, как свинья.
        - Сколько? - повторил вопрос Стас.
        - Полтора ляма, - проскулил тот. Второй сделал попытку встать, но Стас припечатал его ногой к полу.
        - Зелени? - продолжал допрос.
        «Прокушенный» замотал головой, взмолился.
        - Отпусти…я…я…я все скажу.
        - Я что, похож на хренова рыцаря, а?
        Тот снова замотал головой.
        - И нехуй скулить, - еще сильнее вывернул руку, буквально утыкая громилу мордой в пол. - Давай быстро и по существу. Сколько и кому?
        - Полтора ляма деревянных, - залепетал «прокушенный», - Звонарю.
        Стас никак не отреагировал или мне так показалось – не знаю. Я просто притаилась, впервые видя Стаса таким: быстрым и жестоким. Таким моим и в то же время чужим. И не верила услышанному. Полтора миллиона? Это же гигантская сумма. И совсем не та, о которой мне говорил Сергей.
        - А трогать мою женщину тоже Звонарь приказал? - прорычал едва слышно.
        А я дышать перестала, когда это его «мою» услышала. Резануло по натянутым до предела нервам и теплом растеклось по дергающим мышцам.
        Громила закивал.
        - Сука, - процедил Стас и отшвырнул от себя «прокушенного». - Сдернулись быстро. А Звонарю привет от Мастера.
        Громилы исчезли, почему-то извиняясь, что не узнали, а я вжалась в деревянную спинку. Сердце рвалось в груди с адской болью и какой-то дикой, неконтролируемой радостью. Хотелось спрятаться и в тоже время броситься Стасу на шею, впечатать себя в него и не отпускать. Потому что он все-таки пришел и спас свою Рапунцель.
        Глава 4.
        Такой красивый. Стас. Сидел напротив меня, пальцами обхватив мои ноги. А я любовалась им, глаз оторвать не могла. Стас большими пальцами гладил щиколотки, и пламя вспыхивало там, где он касался. Прожигало насквозь, и я не сомневалась – на коже останутся следы его шершавых пальцев. Черные волосы встрепаны и непокорная челка упала на глаза. Захотелось убрать ее, зарыться в его волосы, почувствовать, какие они. Взъерошить макушку и пройтись по коротко остриженному затылку.
        И ладонь жгло от нестерпимого желания. А память - непрошеными воспоминаниями.
        … - Один поцелуй, Евгения Матвеевна, - нахально улыбается, плечом подперев дверной косяк. Большие пальцы широких ладоней заложены за пояс джинсов, а по перевитой жгутами мышц груди катятся крупные капли воды. - Вы обещали.
        И в горле становится сухо, как в пустыне Сахара, а в груди ревет песчаная буря. Пить хочется нестерпимо и я невольно облизываю пересохшие губы. И некстати вспоминаю, что этим утром они не тронуты помадой, потому что ему не нравится моя помада. Потому что она портит вкус поцелуя, а я хочу запомнить его. Потому что он никогда не повторится, ведь завтра я раз и навсегда уеду из этого города. И мне наплевать, что он не приглашает меня войти, потому что наверняка его постель греет очередная зачетная девчонка. Мне плевать, потому что меня почти нет. А еще он прав – я обещала.
        « - У меня послезавтра днюха, - хрипит, зажимая рану, пока я подгоняю таксиста. - Придешь?
        - Беляев, у тебя вроде не голова пробита, - злюсь, потому что от страха сводит скулы, а сама тону в его глазах.
        В них - черный космос.
        - Придешь? - настаивает, резко бледнея, и прижимает мою ладонь к своей.
        - И что тебе подарить, Беляев? - сдаюсь, потому что ему нужно беречь силы.
        - Поцелуй, - и в его космосе вспыхивают звезды. Господи, помоги. - Всего один…
        Пальцами касается моих губ, стирая помаду.
        - И выбрось нахрен свою помаду, - разряд под кожу. Вжимаюсь в сидение, ощущая, как пылают губы под его пальцем. - Хочу тебя настоящую.
        Киваю, как завороженная. Поцелуй так поцелуй.
        - Ты пообещала, Ева…»
        Делаю шаг ему навстречу, замираю совсем близко. Кожа к коже. И неважно, что на мне ситцевое платье. Я чувствую его каждой клеткой: как срывается с тормозов его дыхание и мускулы под кожей перекатываются от напряжения. Такого острого, жгучего, что дико хочется попробовать его на вкус.
        Но ведь я за этим и пришла.
        - Евгения Матвеевна, надо же, - хмыкаю, кончиками пальцев касаюсь чистой повязки справа под ребрами. Он шумно втягивает носом воздух, но не меняет позу. Сдерживается. И, похоже, из последних сил. И если я сейчас коснусь его губами – обратного пути уже не будет. Это снесет все тормоза: и мои, и его. И тогда случится катастрофа. Тайфун, торнадо, армагеддон. И вряд ли мы выживем теми, кем есть в эту минуту.
        - Ева… - его голос дрожит и его всего потряхивает, как в лихорадке. - Просто коснись меня, Ева. Пожалуйста…
        - Только без рук, - одергиваю, когда он вытягивает руки из-за пояса. Еще один шумный вдох мне ответом. Пятерней прочесывает волосы, убирая с глаз челку, а я как дура пялюсь на его пробитую серебряной «штангой» бровь. И тянусь, чтобы потрогать ее, гладкую, прохладную. И точно помню, что позавчера ее не было.
        - Болит? - спрашиваю, все-таки притронувшись к «штанге».
        - Херня, - отмахивается, прикрыв веки. И я впервые не одергиваю его, потому что вновь ругается. Наслаждаюсь крохотными разрядами, что пульсируют во мне от его низкого голоса. Пусть бы еще говорил. - Ева… - на выдохе, почти умоляя.
        Я слабачка и точно буду гореть в аду, но…я ловлю каплю ртом, слизываю с его горячей кожи. Растираю губами, оставляя под ключицей влажный след. Языком скольжу по ключице, наслаждаясь и запоминая его вкус: терпкий с шоколадным послевкусием. Самым кончиком по бьющейся на шее артерии, где стучит шальной пульс. В унисон болезненным толчкам между моих бедер. Один ритм, одно дыхание. Целую.
        - Бляяядь, Ева…
        Точным ударом в солнечное сплетение, взрывая бурлящий вулкан. Я горю. Еще чуть-чуть и стану горсткой пепла. Невыносимо. Мучительно. Я жадно хочу его. Всего, везде. И не замечаю, как втягиваю его кожу, ударяю по ней языком, прикусываю, оставляя на шее багровый след. Как прижимаюсь к нему, развратно расставив ноги, чтобы ощущать его возбуждение там, где горячо и мокро.
        - Стааас, ты где пропал? - тягучий женский голос вышибает пол из-под ног. Покачиваюсь, отступая на шаг.
        Стас подхватывает меня, прижимает к себе, запутывая пальцы в моих волосах.
        Я все еще горю и вижу, как просыпаюсь пеплом на бетонный пол лестничной клетки, потому что позволила себе забыться. Забыть, кто я и кто он. Нарушила собственные правила и попалась в ловушку, как слепой кутенок.
        - Стааасиик! - снова этот голос, противный до зубовного скрежета.
        Морщусь, ладонями упираясь в грудь Стаса.
        - Отпусти, Беляев, - хриплю, потому что внутри огонь бушует. И он не щадит ничего. Как и Стас, буквально пригвоздивший меня к себе. И дышит часто-часто, словно боится не надышаться. А я, наоборот, едва дышу, только чтобы не глотнуть его снова. Чтобы не поддаться и не выдворить эту идиотку с противным голосом. Чтобы не сойти с ума, ведь это так легко. - Отпусти, ну же! Тебя там ждут…Стас…
        Он отпускает. А я все не ухожу, медлю. И боюсь посмотреть ему в глаза. Страшно не увидеть в них космос. О подарке вспоминаю, когда он отзывается девице. Вешаю подарочный пакет на ручку двери.
        - С днем рождения, Стас…
        И все-таки вижу его глаза, в которых больше нет космоса. В них – непроглядная бездна черных дыр. Отхожу к лестнице, хватаюсь за перила, чтобы не упасть. И медленно спускаюсь. Меня ведет и перед глазами мельтешат цветные мушки.
        - Беги, Ева, - останавливает его голос на предпоследней ступеньке. Оборачиваюсь. Он по-прежнему стоит у двери, только голову запрокинул и кулаки сжал. - Давай, продолжай корчить из себя счастливую женушку и раздвигать ноги перед своим мудаком. Только я-то знаю, чей член ты будешь хотеть каждый раз.
        - Я никогда не захочу шлюху, Беляев, - огрызаюсь, захлебываясь адской болью.
        И сбегаю, гонимая диким смехом…
        - Ева?
        Стас коснулся щеки. Вздрогнула, ошалелым взглядом уставившись на него, встревоженного и готового сорваться с места.
        - Прости, ты что-то говорил?
        Качнул головой и рывком притянул меня к себе. Не удержавшись, упала ему в объятия, оплела ногами и руками. Стас легко поднялся на ноги, не выпуская меня из рук. А я сделала то, о чем мечтала: зарылась пальцами в его неожиданно мягкие волосы, - и зажмурилась от нереального удовольствия.
        - Ключи где, Ева? - тихо посмеиваясь.
        Ох, кажется я совсем заблудилась в этом мужчине. Или это последствия стресса? Лучше бы второе. Со стрессом можно справиться, а со Стасом во мне – нет. А он давно и безнадежно обосновался в каждой молекуле меня.
        - Ева, я, конечно, не против прогулок под луной и прочей сопливой херни, - его низкий, с переливами, голос звучал музыкой, рожденной умелым музыкантом. И будоражил каждую невидимую струну моего тела. - Но тебе нужно в горячий душ. Трясешься вся.
        - Кто? Я? - изумляюсь, вслушиваясь в собственный голос. Да, дрожу, но вряд ли от холода.
        - Ну не я же. Давай, Бабочка, включай училку и признавайся, где ключи.
        Фыркнула.
        - На полочке над дверью.
        - А чего ж не под ковриком? - издевался, отпирая двери.
        - Неудобно нагибаться в такой позе, - парировала, украдкой вдыхая его терпкий аромат.
        - И часто так…неудобно? - голос просел, и спина напряглась, как и рука, поддерживающая меня под попу.
        Никогда, потому что Сергей носил меня на руках лишь однажды. Когда я, беременная Данькой, упала в обморок прямо на улице. Он даже секс со мной предпочитал исключительно в горизонтальной плоскости кровати. А после того, как я себя изуродовала: только ночью, чтобы не видеть моего «уродства».
        Я снова выпала из реальности, потому что не заметила, как мы поднялись в дом, а Стас усадил меня на диван в кухне и теперь пристально смотрел на меня. Изучал. Ощупывал взглядом. Хмурился, а в его прищуренном взгляде расползалась ярость.
        Поежилась и окинула себя взглядом: сбитые коленки, разорванное платье, оголившее бедро и груди. Напротив Стас, пожирающий меня голодным взглядом, и я…практически голая перед ним.
        Подобрала под себя ноги, слепо нащупала покрывало, прижала к оголенной груди. И задохнулась, потому что паника смела мое сознание ледяным цунами.
        Глава 5.
        Его руки – мой личный фетиш. Мощные, перевитые жгутами мышц и реками вен, их хотелось ощущать везде. Целовать их, трогать и позволять им дарить неизведанное наслаждение.
        И эти руки выдрали меня из воронки страха и паники, встряхнули, как тряпичную куклу и окатили колючими струями душа.
        - Хватит! Перестань! - завизжала, отфыркиваясь. Но вода попала в рот и нос. Закашлялась, руками замахала и поскользнулась в ванне. Уцепилась за бортик и услышала звон упавшей душевой лейки. Струи воды ударили по икрам, просыпали мурашки.
        Прижалась к холодной стене, тяжело дыша и руками прикрывая грудь. Дыхание сбилось, как мокрая ткань разорванного платья, на лицо упали мокрые волосы. Дрожь колотила каждую молекулу тела, гремела продрогшими костями и сводила судорогами мышцы.
        - Угомонилась? - прорычал Стас, ладонью обхватив мое лицо, заставил посмотреть ему в глаза.
        Ахнула, увидев расцарапанную щеку Стаса. Длинные багровые полосы рассекли его скулу и успели вспухнуть. Неужели это я? Но…я ничего не помнила. Только неконтролируемый ужас от того, что он мог тронуть меня. Его голодный взгляд, такой откровенный меня напугал, что я перестала себя контролировать. И вот…теперь в черных глазах бесновалось пламя ярости.
        Подняла ладонь, мягко коснулась самыми кончиками пальцев вспухшие царапины. Стас рвано выдохнул, не разрывая взгляда. А меня таким мощным разрядом пробило, что я вскрикнула и руку отдернула, оторопело уставившись на ладонь, которую жгло и нарывало, словно я ее в пламя сунула.
        - Что, Бабочка, торкнуло? - хрипотца в его голосе током прошлась по оголенным нервам.
        - Я…
        И на Стаса посмотрела, ожидая увидеть в его глазах насмешку или самую банальную похоть, которой была сыта по горло. Да, я не была красавицей, но и уродиной тоже не считала себя. И мужчины на меня засматривались, не стесняясь своих желаний в отношении меня. Однажды даже в открытую предложили подзаработать, отсосав двум мажорам в спортивной тачке.
        Я тогда перепугалась не на шутку, домой прибежала, Сергею пожаловалась, едва не захлебываясь слезами, что меня едва не изнасиловали среди белого дня. А он нагнул меня прямо в прихожей и отымел, как последнюю шлюху.
        - Забей, Бабочка, - прохрипел Стас, осторожно промокая волосы огромным полотенцем. Кажется, я снова выпала из реальности.
        - Я говорила вслух? - спросила, прикрыв глаза и наслаждаясь заботой Стаса.
        А он просушил волосы и завернул меня в полотенце, прикрывая оголившуюся грудь.
        - Мне нужны твои слова, Ева, - хмыкнул, как будто в самом деле умел читать мысли.
        А может и умел.
        - Давай, Бабочка, нужно выбираться, а то размокнешь.
        Кивнула, сделав неловкую попытку вылезти из ванны. Но узкое платье облепило ноги не хуже скотча, и я едва не шмякнулась задом на самое дно.
        - Пиздец, Ева, как же ты жила все это время? - не то смеясь, не то сетуя.
        А я мысленно обрадовалась, что он не злится больше. И в голосе больше нежности, чем ярости и пугающего до дрожи желания.
        Но искрило между нами по-прежнему. Я даже треск разрядов слышала. Один неверный шаг и нас испепелит. А Стас не просто шаг сделал, он обрушил на нас грозовой шквал, подхватив меня под коленки и перекинув через плечо.
        Я даже пискнуть не успела.
        - Спальня где?
        - По лестнице направо, - ответила машинально и тут же дугой выгнулась, ладонями в спину упершись. - Нет, - головой замотала так отчаянно, что она грозила оторваться.
        Стас замер, но опускать меня на пол не спешил. Ждал. И молчал.
        А я сама…сама стекла по нему на пол, стоячими сосками тернувшись о ткань футболки. Выдохнула, закусив губу, и услышала, как шумно Стас втянул носом воздух. Перехватил рукой за талию, вдавил в себя, давая ощутить всю силу его желания, которое ничерта не отпустило. Ни его, ни меня. И это было так остро, что самой захотелось выругаться, не подбирая выражений.
        Но самым правильным казалось выставить Стаса, а самой забраться под одеяло и не высовываться оттуда до конца жизни.
        Стас решил все иначе.
        - Я сейчас подохну, Бабочка, если не прикоснусь к тебе… - прошептал, вталкивая меня в первую попавшуюся комнату.
        Ею оказалась гостиная с так кстати разложенным диваном. И я вспоминаю, что так и не убрала утром постель, потому что случился форс-мажор на работе и мне нужно было срочно появиться в школе. А я просто хотела проваляться весь день в постели, смотря очередной сериал. Собиралась в спешке, вот и забыла прибраться. Но когда Сергея нет дома, я могу позволить себе небрежность и даже бардак, как и не проводить ночи в супружеской спальне.
        Стас толкнул меня на диван и я упала на спину, но тут же отползла в самый угол, стала на колени, спиной прижимаясь к спинке.
        Головой мотала, тихо всхлипывая. Боясь и в то же время жаждая только одного – Стаса. Потому что он мой сладкий кошмар, моя боль и мое адское пламя, обнажающее каждый нерв, превращая меня саму в одну сплошную рану. И я знала, будет невыносимо больно, но я хотела этой боли, сгореть в ней и воскреснуть. И пусть это неправильно и навсегда разрушит мою жизнь, но я сама подалась к нему.
        Он всегда был быстр и сейчас оказался проворнее. Перехватил инициативу.
        Рванул меня на себя, пальцы впутал в волосы и жадно впился ртом в мой. Он не целовал меня, выпивал досуха, воруя дыхание и целую жизнь. Заставляя рухнуть в бездну и разбиться на осколки, а потом склеить себя наново в его руках, все-таки уложивших меня на спину.
        И это отрезвило похлеще колодезной воды.
        Уперлась ладонями в грудь Стаса и увернулась от его поцелуя. Он мазнул губами по щеке, прикусил мочку уха, и я застонала, растекаясь дрожью под его ласковым дыханием.
        - Стас…пожалуйста…перестань… - умоляла, а сама выгибалась ему навстречу, вжимаясь в него, стараясь слиться с ним каждой клеткой, каждой молекулой. Кожа к коже. Быть единым целым.
        - Что перестать, Ева? - а сам пальцами скользнул под платье, отодвинул край трусиков и прорычал, погрузившись в мокрое и горячее лоно. - Блядь, какая же ты мокрая.
        - Стас, - позвала, всхлипнув.
        - Ева… - выдохнул, упершись своим лбом в мой. А пальцы, эти красивые пальцы, которыми он так здорово перебирал черно-белые клавиши пианино в музыкальном классе, гладили между бедер так нежно, словно играли самую сложную и невообразимо прекрасную мелодию. - Я хочу тебя, Ева. Хочу трахать тебя. Хочу…
        - Заниматься любовью… - перебила, шалея от его откровенности.
        - Похуй, называй, как хочешь, - ртом накрыл набухший сосок, втянул его. А я задохнулась от этой ласки. Вцепилась в его волосы на затылке в попытке оторвать его голову от себя, но лишь сильнее прижала.
        - Не надо, пожалуйста…Это…это неправильно, - разжала пальцы, бессильно уронила руки на диван, понимая тщетность своих попыток его остановить. Как можно прекратить то, чего так отчаянно жаждешь? Как изголодавшееся животное, у которого нет ничего, кроме голых инстинктов. Сама не заметила, как прикрыла глаза, сдавшись, а по вискам скатились слезы.
        Стало все равно, что будет дальше. Стас Беляев всегда получал что хотел. Это аксиома, которая за десять лет не изменилась. Как и он сам. Такая же бездушная скотина, которой плевать на всех. Главное – видеть цель и идти к ней напролом. И плевать, что под жернова твоего пути попадаются чьи-то души и сердца. Плевать. Ему нужно покорить очередную вершину, получить недоступную женщину. Загнать, как хищник свою добычу. А уж если добыча сама кладет сою шею в его пасть – грех не насладиться горячей кровью.
        - Твою мать, Бабочка, - прорычал Стас и резко сел, волосы взъерошил и кулаком по дивану саданул.
        А мне холодно стало невыносимо. Без него холодно.
        - Ладно, Ева, твоя взяла, - усмехнулся, качая головой, словно собственному голосу не доверял. - Ложись на живот, я помогу тебе расслабиться. И перестань трястись, как овца, которую ведут на заклание. Я не сделаю ничего такого. Просто массаж, Бабочка.
        - А ты умеешь? - хлопнула ресницами, чувствуя неподъемную тяжесть своего тела.
        - Я много чего умею, Бабочка, - снова понизив голос и обжигая горячим и по-прежнему голодным взглядом. - Но тебе даже думать стыдно о таких вещах, недотрога ты моя. Да сними ты нахрен это гребаное платье!
        - Ладно, Стас, - вторя его словам, - массаж так массаж.
        Стянула с себя разорванное платье и легла на живот, подставляя его взгляду свою «изуродованную» спину.
        - Пиздец, Ева, - прохрипел Стас, нежно касаясь разгоряченной кожи. Оголенной, как провода высоковольтки и такой чувствительной, что даже дуновение ветра способно прожечь насквозь. - Это просто…блядь, это охеренно красиво, Бабочка.
        И кончиками пальцев по черно-алой бабочке, поселившейся на моей спине девять лет назад.\
        
        *Бабочка Евы
        Глава 6.
        Я проснулась оттого, что сильно замерзла. Холодный утренний ветер выхолодил комнату, играл занавеской. По подоконнику барабанил дождь, а где-то на рассветном горизонте мурлыкал гром.
        В гостиной пахло грозой.
        Потянула на себя покрывало, закуталась по самый подбородок – без толку. Меня знобило так, будто в моей постели поселилась зима.
        Только теперь под кожей блуждал и запах Стаса, оставшийся на покрывале.
        Зажмурилась, осторожно втянула его носом и застонала. Он пах миндалем и табаком. Терпкий аромат с привкусом наслаждения, от которого судороги прокатывались между бедер. По расслабленным мышцам, оставляя на горячей коже поцелуи подкатывающего оргазма. Закусила губу, сведя ноги.
        Проклятье!
        Даже сейчас этот наглец влез в мои мысли, потому что я каждой молекулой ощущала его мягкие, но такие пьянящие прикосновения. Голова хмелела от нежности его пальцев и запаха, выкравшего весь кислород. От его пошлых слов, растекающихся смертельным ядом по венам.
        - Ох… - выдохнула, откинув покрывало.
        Утренняя прохлада обожгла кожу, взорвав во мне нечто ослепительное, мощное, несравнимое даже со взрывом сверхновой. Это было невыносимее самой страшной пытки, потому что я знала – без него все не то. Хоть Стас и занимал все мои мысли.
        Он был везде, во мне, в каждом атоме моего тела. И я хотела его до одури. Жаждала. Только его представляла, широко расставив ноги и скользнув пальчиками во влажную глубину. Мокро. Невыносимо. Болезненно горячо. И так…сладко. Так…на самой грани. Хватило одного резко толчка пальцами так глубоко, что волна удовольствия выгнула меня дугой, взорвала криком, утонувшим в раскате грома.
        Я приходила в себя медленно. Меня потряхивало от пережитого. Нега плавила тело, мысли и душу. Даже удивление, что после вчерашнего у меня не случилось приступа, пришло как-то медленно, тягуче и так же растаяло. Не хотела об этом думать. Не в это сказочное, несмотря ни на что, утро.
        Отдышавшись, потянулась, вспоминая, как ловко меня усыпил Стас, когда до моей капитуляции оставалось жалких полшажочка. Я бы забылась в его руках и поцелуях, потому что горела от его откровенных прикосновений. Его пальцы…играли мной, заставляя прогибаться в спине, требуя большего. А он тихо смеялся, укладывая меня на диван, пальцами пришпиливая, как глупую бабочку, попавшуюся сумасшедшему коллекционеру. И я ощущала себя этой бабочкой, которую запихнули под стекло и отобрали самое желанное.
        Ночью я желала Стаса, хоть и упрямилась, напоминая себе, что я замужем. Но помогало слабо. Я хотела Стаса: его пальцы в истекающем соками влагалище. Хотела его губы, оставляющие лиловые метки на моей коже. Хотела, наконец, почувствовать своего большого парня внутри себя, всего, до самого предела. До самого конца.
        Но Стас, как всегда, решил все иначе. Я даже не поняла, что он сделал. Он просто гладил мою шею, шептал на ухо, как хочет меня трахнуть и, посмеиваясь, терся пахом о мою попку. А когда я почти потерялась в его голосе и запахе - просто отключилась.
        Вздохнула, перекатившись на бок, и перестала дышать. Резко села, не веря своим глазам. На подушке придавленные смешным розовым зайцем лежали деньги.
        В голове зашумело, глаза защипало. Не отводя взгляд от купюр, медленно отодвинулась, словно передо мной лежала бомба с часовым механизмом.
        Сглотнула. Мотнула головой. Нет, он не мог так поступить. Зажмурилась на всякий случай – вдруг показалось? Но внушительная стопка никуда не исчезла. Это что же – плата за ночь?
        Дрожащими пальцами отодвинула зайца, тот завалился на бок. Уставилась на лопоухое чудо, не понимая, откуда оно взялось в моем доме, на моей подушке. Сморгнула – заяц поплыл, грозясь превратиться в бесформенное пятно. Потерла щеки, взъерошила волосы и взяла деньги. Развернула веером новые купюры – цифры расплывались перед глазами, сливались в бесформенное пятно, по щекам текли слезы. Значит, вот кем ты меня считаешь, Стас Беляев? Дешевой шлюхой, да? Я усмехнулась. Впрочем, нет, не дешевой.
        Я встала, вытерла слезы. Я больше не дам себя унижать. Только не тебе, Беляев. Даже если ты снова влез в мои мысли, проник под кожу отравой, от которой нет антидота. Даже если я все равно хочу тебя до сумасшествия. Я больше не та недолюбленная девочка, которую ты утешал под дверями реанимации. Сегодня мне по силам выдержать разрушительный смерч по имени Стас Беляев и не сдохнуть от боли. Сегодня я смогу.
        Подошла к окну, распахнула пошире створку. Стрекочущий напряжением воздух пахнул в лицо. Я глубоко вдохнула и вздрогнула с занесенной рукой. Тренькнул телефон входящим сообщением. Осторожно положила деньги на подоконник, наплевав, что настырный ветер с легкостью подхватит купюры и разнесет их по всей улице.
        Открыла входящее сообщение.
        «Я заеду вечером. Оденься поразвратнее, буду тебя трахать»
        Черта с два, Беляев. Больше ты не разрушишь мою жизнь.
        «Шлюхами своими командуй, Беляев. Мне это неинтересно»
        И дрожащими пальцами по экрану, отправляя ответ. Отложила телефон, но не успела и вдохнуть, как экран вспыхнул снова.
        «Ты – моя шлюха, Бабочка. Так что будь хорошей девочкой, и я сделаю тебе приятно»
        Злость закипела внутри горячей лавой, толкала на необдуманные поступки. Сметя с подоконника деньги, разлетевшиеся по полу пестрыми фантиками, рванула в душ. Горячая вода хлестала по плечам, вместе с пеной смывая с тела остатки запаха Стаса. Вымывая из головы его слова, пульсирующие в затылке огненным шаром.
        «Ты – моя шлюха, Бабочка»
        Думаешь, швырнул мне пачку денег, как кость бездомной собаке, и я стану твоей? Да я ненавижу тебя, Беляев.
        - Ненавижу, ненавижу… - повторяла, как мантру, упершись кулаками в кафельную стену.
        Отмывшись, вылезла из кабинки, переоделась в джинсовый комбинезон. Выпила таблетки. Так, на всякий случай, потому что со мной давно не случалось таких эмоциональных качелей. Это всегда не к добру, а последствий я не хотела – слишком больно и страшно.
        Вздохнула и вернулась в гостиную.
        Прежнюю одежду, кучей сваленную на полу, затолкала в мешок для мусора. Мне казалось, что она настолько пропиталась Стасом, что стирать ее нет смысла. В тот же мешок отправилось все постельное белье и даже подушка, на которой лежали деньги. Покрывало засунула в другой – тот не выдержал и порвался по шву, тогда я взяла его в охапку и выставила за двор вместе с одеждой. Даже полы вымыла с белизной. Запах хлорки сейчас казался сладким наслаждением, убивая малейшее напоминание о присутствии Беляева в моем доме.
        Следующим пунктом стояла информация. Заплела волосы в свободную косу и уселась за компьютером в спальне сына искать все, что было известно всемирной паутине о Стасе.
        Статьями о Беляеве пестрил весь интернет. Поисковик выдал трехзначное число страниц и более сотни снимков. Фотографии смотреть не стала, все еще остро реагируя даже на его глянцевое отражение.
        Открыла первую попавшуюся ссылку и углубилась в чтение. Но уже совсем скоро поняла, что ошиблась. Интернет пестрил слухами и скандалами вокруг завидного холостяка, но действительно дельной информации - две капли. Это огорчало. Но кое-что я все-таки узнала. Например, что Стас был совладельцем элитного бойцовского клуба "Спарта", где, по слухам, проводились самые жестокие и смертельные бои без правил. И ещё несколькими, в том числе теми, что ценились действующими чемпионами бокса и других единоборств и где проводились легальные бои и даже чемпионаты.
        В статье было несколько фотографий, которые я хотела было пролистать, но взгляд зацепился за снимок, на котором запечатлен момент боя. Напряженный и сосредоточенный Стас, полуобнаженный, в атакующей стойке, и его соперник, темноволосый мужчина явно крупнее и тяжелее Стаса, но не менее, а даже и более опасный. А под снимком подпись: "Станислав Беляев против Марка Звонского. Бой за титул чемпиона мира".
        А в голове вспышкой:
        " - Полтора ляма деревянных. Звонарю
        - А трогать мою женщину тоже Звонарь приказал? - тихий рык Стаса.
        - ...А Звонарю привет от Мастера..."
        - Не может быть... - прошептала, зажимая ладонью рот, глотая острый, как лезвие, страх. - Этого просто не может быть...
        Глава 7.
        Сергей появился ближе к вечеру. К этому времени я успела навести порядок в доме, полить розы на клумбе и приготовить ужин, как порядочная жена.
        И весь день из головы не выходил Стас. Он словно повсюду: в каждом движении, в каждом вдохе. Он – часть меня. Меня тянуло к нему, как иголку к магниту, и я не знала, как бороться с этим притяжением. И стоит ли. Но зато я знала, что Стас Беляев имеет самое непосредственное отношение к долгам Сергея и только он может все решить. И что Беляев снова прочитал меня, как раскрытую книгу, стопкой купюр поставив на мне очередное клеймо. Только продаваться я собиралась гораздо дороже, чем те цветные фантики, рассыпанные ветром по полу гостиной.
        Поэтому когда муж ввалился в дом, едва стоя на ногах, у меня уже созрел план, как вытащить его из задницы, в которую он сам себя засунул.
        - О, а вот и моя любимая жена, - растягивал слова, замерев в дверях летней кухни.
        Выглядел он паршиво: синяки под глазами, сизая щетина, черная футболка вымазана белым, а на джинсах бурые пятна. Но меня это нисколько не трогало. Больше не было ни обиды, ни злости, что опять наплевал на семью. Отгорело все за эту непростую и длинную ночь. Даже странно: столько лет я положила на человека, который всегда жил в свое удовольствие, искренне веря, что мир крутится вокруг него. И я была частью этого мира: вытаскивала из запоев, избегала ссор, ублажала в постели. Все для того, чтобы он снова не сорвался. А он поступал так, как хотелось ему.
        - По какому случаю праздник? - кивнула на букет роз в его руках.
        - А… это, - шагнул ко мне, впихнул в руки букет и потянулся к моему рту, но в последний момент я увернулась, и его губы мазнули по щеке, оставляя влажный след. - Я так соскучился, заечка, - шепнул в ухо, придавливая к столу всем своим телом. - Хочу тебя, - руками шарил по спине, сминая пальцами джинсу комбинезона. - Расскажи мне, любимая, как ты провела ночь? - его дыхание сорвалось, а я почти не дышала, потому что от едкого запаха перегара меня тошнило. - Тебе понравилось?
        - Понравилось что, любимый? - злость все-таки заскребла по ребрам своими коготками. - Как меня едва не изнасиловали?
        Он отшатнулся, глядя на меня ошалело. Я отложила букет за спину, выдохнула.
        - Не понял…
        - Чего ты не понял, любимый? Или тебе не все доложили? - злость пощекотала под ребрами, отчего я вся задрожала. Обняла себя руками в тщетной попытке согреться или хоть немного усмирить накатившие эмоции.
        Живет тут по соседству одна разведенка, которая спала и видела Сергея в своей постели. Оттого и следила за мной неустанно, ища любой повод, чтобы открыть глаза несчастному мужику на неверную жену. Не удивлюсь, если этой ночью она не спала, и тут же доложила обо всем Сергею, наверняка извратив факты.
        - Слушай, удовлетворил бы уже бабу, а? - предложила устало. - А то вместо того, чтобы помочь…
        - Но ведь кто-то же помог?
        - Кто-то помог, - согласилась, потому что отрицать очевидное – глупо.
        - Кто он?
        Усмехнулась, уже не удивляясь, что Сергей снова выудил из моих слов только то, что интересно ему.
        - Он… - задумалась ненадолго, стоило ли говорить правду. Не заслужил он моей откровенности, но самую суть знать должен. - Он тот, кто может решить твою…нашу проблему, Серёж.
        - И как же?
        Обошел меня, сел на угловой диван, закинул ногу на ногу.
        - Деньгами, Сережа, деньгами.
        - Богатенький Буратино, значит, - а я машинально отметила, как связно он говорил. И язык больше не заплетался, и голос звучал четко, как будто и не он минуту назад едва на ногах стоял. - И как давно ты его подцепила?
        - А разве ты не об этом мечтал? - рассказывать о Стасе я уж точно не намеревалась. И совершенно не боялась, что Сергей может его узнать, потому что он никогда не интересовался моей жизнью и уж тем более работой.
        Десять лет назад Стас Беляев был частью моей работы. А стал моим приговором.
        - Что, захотелось другой член? С чего вдруг такие перемены?
        Ух, похоже, малой кровью уже не обойтись.
        Бросила взгляд на часы на стене напротив: стрелки неумолимо приближались к шести вечера, а сердце слетело в галоп, потому что я почувствовала Стаса, как будто он совсем близко. Кожей ощутила, каждой клеточкой. И это пугало не на шутку. Эта связь, граничащая с сумасшествием.
        Потерла лицо ладонью, набрала в стакан воды, выпила маленькими глотками. Помогало слабо, но немного сил этой короткой паузой я себе отвоевала. Поставила чашку на место, развернулась вполоборота к мужу.
        Он сменил позу и теперь сидел, откинувшись на спинку дивана и широко расставив ноги; одна ладонь на бедре, другая накрыла пах. Тошнота толкнулась в желудке липкой горечью. Сглотнула, ничем не выказывая своего состояния.
        - Не надо дешевых сцен, Сережа, тебе это не идет, - посмотрела прямо в его абсолютно трезвые глаза. Какие разительные перемены, просто диву давалась каждый раз. И почему мой муж не поступил в театральный? С его талантом к спектаклям, он бы стал нереально востребованным актером где-нибудь в Голливуде нашего разлива. - А я…считай, я исполняю твою мечту. Ты же так этого хотел. Столько лет, - говорила нараспев, наблюдая, как он потирал ладонью напряженный член, выпирающий сквозь ткань джинсов.
        А у самой внутри такая буря, что выпусти ее на волю – сметет все до фундамента. И отвращение гадкое, с привкусом плесени на губах, потому что этот мужчина, с которым я прожила двадцать лет, мне противен. Как и то, что я собиралась сделать ради него.
        - Видишь, что ты со мной делаешь? - прохрипел, подавшись вперед и поманив меня пальцем. - Может, поцелуешь его? - ширинку расстегнул, выпуская на волю свой вздыбленный член.
        - Извини, - сглотнула горькую слюну, - но у меня дела.
        И выскочила из кухни, а затем из двора, жадно глотая воздух, как выброшенная на берег рыба. Надышаться. Стереть с губ гнилостный привкус. Утопить в свежем воздухе тошноту, скрутившую желудок в морской узел. Оглянулась на дом с распахнутыми воротами, чувствуя странное облегчение, что Сергей не кинулся следом.
        Я не планировала сбегать от него, но и находиться с ним рядом, заведомо зная, что он хочет секса со мной, оказалось невыносимо. Впервые за годы нашего брака. И, похоже, прямо сейчас я видела причину своей брезгливости.
        Стас стоял у капота черного «Ровера», скрестив ноги в щиколотках, и смотрел только на меня, замершую посреди улицы.
        И от этого взгляда внутри все вспыхнуло. Стало невыносимо жарко и больно. До слез и сдавливающего спазмами горло крика. Схватилась ладонью за горло, боясь, что крик вырвется наружу. Краем глаза отметила, как Стас рванулся ко мне. Но я мотнула головой, выставив вперед другую руку, останавливая. Не позволяя подойти ближе, потому что тогда я точно пропаду.
        Стас замер в шаге от меня.
        Опустила голову, жадно вдохнула раскаленный воздух, уже насквозь пропитанный его запахом. И стоило ему просочиться в легкие, затопить бурлящую злостью и страхом кровь, как тошнота, наконец, распустила свой узел, позволяя нормально дышать.
        Выдохнула медленно, какой-то частью себя не желая расставаться с диким ароматом мужчины напротив.
        Подняла голову, сталкиваясь с непроницаемым черным взглядом, вышибающим почву из-под ног.
        Ну что ж, пришло мое время бороться с собственными демонами.
        Спрятав сжатые кулаки в карманы комбинезона, уверенно шагнула к человеку, который в очередной раз вывернул мой мир наизнанку.
        И тут же оказалась в цепких руках, притянувших, прижавших…да что там…буквально распластавших меня на своем мощном теле. Впечатал, намотав на кулак мои косы. Выдохнул судорожно, как будто и у него из легких кислород откачали. А у меня их огнем прожигало, потому что сухо в них, ничего не осталось, ни капли живительного газа, только его запах. Жгучий, горький, но вместе с тем упоительно-сладкий, как мед. Им хотелось не просто дышать, попробовать хотелось. Задержать в себе, чтобы он стал частью меня, впитался в ДНК. Чтобы никто и никогда не смог выдрать его из меня, даже я сама. И это неконтролируемое желание подкашивало ноги и сжимало в тугую пружину позвоночник. Похоже, я все-таки рехнулась.
        Прав был Сергей, когда называл меня мечтой психиатра. Тут и без диагноза все ясно: здравого смысла во мне ни на грош не осталось.
        - Ева… - прошептал Стас куда-то в макушку.
        И все…и больше ни слова, только его рваное дыхание, сильные руки, обжигающие прикосновениями, и сердце, грохочущее под твердыми мышцами. Только он сам, такой большой и злой.
        Злой? Почему?
        Ответ прилетел незамедлительно.
        - Женька! - голос мужа отрезвил, больно ударив об асфальт реальности.
        - Отпусти, - прошептала, упершись ладонями в широкую грудь Стаса.
        Он послушно разжал руки, позволяя мне отступить на шаг и обернуться.
        Сергей замер у распахнутых ворот и смотрел на меня со Стасом диким и горящим взглядом. Черт бы тебя побрал, Райский, с твоим иррациональным желанием подложить меня под другого.
        - Что, Ева, муж дал зеленый свет? - насмешливый голос Стаса прошелся по оголенным нервам. Тем самым, которые он еще накануне выдрал из меня, да так и оставил не заизолированными.
        Нет, Стас, на чувства мой муж никогда не даст зелёный свет. Потому что то, что я чувствую к тебе - не просто похоть. И Сергей чувствовал, не отпускал, только я уже все решила.
        - А тебе не плевать? - развернувшись к нему лицом, отчетливо понимая, что оставляю за спиной всю свою жизнь. И что впереди – неизвестно. Да и гадать себе дороже. - Или так скучно, а, Беляев? Инстинкт охотника больше не возбуждает?
        Его и без того темные глаза стали чернее ночи в один удар сердца, а рот исказил дикий оскал. Инстинкт охотника? Куда там…
        Передо мной стоял самый настоящий хищник, одним движением разрывающий любого охотника в лохмотья. И сейчас его целью была я.
        - Что ты, Бабочка, - понизив голос, промурлыкал он, только в каждом его слове слышалась неприкрытая угроза, - просто подумал, что ты обиделась на мой подарок.
        Ещё как, до сих пор саднило внутри, только не сейчас в этом признаваться.
        - Вот еще! - фыркнула, поддерживая игру и дрожа от с трудом сдерживаемых слез. - Просто пожалела тебя, дурака. Небось последние карманные деньги выложил, а?
        И с удовольствием отметила выгнутую в немом удивлении некогда пробитую пирсингом бровь.
        - Прости, вернуть не смогу, - вздохнула, словно и правда сожалела о тех проклятых бумажках. Все из-за них, даже этот глупый разговор. - Так что придется тебе снова раскошелиться, Беляев. Я...
        Так и не договорила, обескураженная его тихим, но таким искренним и проникновенным смехом.
        - Блядь, Бабочка, - отсмеявшись, проговорил он, - с тобой не соскучишься. Но так даже веселее.
        - Что ж, Беляев, тогда развлечемся вдвоем, - парировала, не отводя взгляда, утопая как в трясине в его глазах, на дне которых рос и ширился его персональный космос. Господи, помоги…
        - Это будет незабываемо, - хохотнул он, делая приглашающий жест в сторону своего черного монстра.
        Глава 8.
        В салоне джипа пахло зимой: сухим морозом и вьюгой. Настолько неожиданно, что я опешила, уставившись на севшего в водительское кресло Стаса. Я была уверена, что салон пропитан запахом своего хозяина и я готовилась дышать им, как спасительным кислородом, или, наоборот, задохнуться, потому что слишком много стало Стаса в моей жизни за одни сутки.
        Стас перехватил мой взгляд, в одну секунду раскусив причину моей растерянности. Пальцами щелкнул по маленькому бочонку на красном шнурке, что болтался за зеркалом заднего вида.
        - Милка поцепила. Сказала, что рядом со мной только одно желание – раздеться побыстрее. А это, - снова щелкнул своими невозможно красивыми пальцами по освежителю воздуха, - отрезвляет.
        И вопросительно выгнул бровь, словно ожидая подтверждения словам своей племянницы.
        А я смотрела на его пальцы, обхватившие руль. Длинные, идеальные.
        И снова перед глазами эти самые пальцы, перебирающие черно-белые клавиши пианино. В ушах – музыка тихими переливами, болью по венам в самое сердце, сжимая то в крохотную точку за шаг до взрыва, что станет ярче сверхновой, мощнее, разрушительнее. А на коже его прикосновения.
        Прикрыла глаза, вспоминая, как однажды он застукал меня за подслушиванием, потерявшуюся в его музыке. Поймал за руку, увлек за собой к пианино, а я не умею играть. Всегда мечтала научиться, но, видимо, Бог не дает слишком много. Меня он и без того одарил без меры. Стасу было плевать на мои заморочки. Он просто усадил меня перед собой, спиной к своей груди, положил свои пальцы поверх моих и…заиграл…нашими скрещенными пальцами, положив подбородок мне на плечо…
        - Снова витаешь в облаках, Бабочка? - насмешливый голос вытряхнул из прошлого.
        - Вспоминаю, - ответила скорее машинально и тут же ощутила на себе черное пламя мужского взгляда. Оно лизнуло кожу, распалило румянец, сбило с ритма сердце, и пульс порвал артерии.
        - Любопытно, что?
        Покачала головой, мысленно пнув себя за неосмотрительность. Впрочем, я всегда была такой с ним. Предельно честной с обнаженной душой. И он бессовестно этим пользовался.
        Как и в тот день, когда мы играли в четыре руки, став продолжением друг друга, спаявшись каждым атомом, разделив на двоих одно дыхание. Он приучил меня к себе, наплевав на мои жалкие попытки противиться нашему притяжению. И целовал затылок, шею, прикусывая каждый позвонок; прожигал дыры горячим дыханием, оставляя в душе незаживающие раны. И я позволяла ему эти ласки, даже когда он не просил.
        А он умел и просить. Просто прикоснуться. Просто дать себе передышку, ненадолго укротить своих…наших демонов этими прикосновениями.
        Щека к щеке. Кожа к коже.
        И никогда больше, потому что где-то на подкорке я не забывала, какая пропасть лежит между нами.
        Он мой ученик.
        Несовершеннолетний мальчишка, которому захотелось новых ощущений.
        И я…
        Педагог с безукоризненной репутацией. Замужняя женщина и мать девятилетнего сына.
        Тогда я безрассудно желала этого несносного мальчишку для себя. В свою постель, в свою жизнь. И эта жажда не иссякла даже спустя годы. Только сейчас у меня появился шанс подарить себе маленькую иллюзию сбывшейся мечты.
        Вернее купить...
        - У меня к тебе предложение, - выдохнула, заталкивая поглубже непрошенные воспоминания.
        В бездну все! В бездонную, как сощуренные глаза Стаса. И в них снова воронки черных дыр, утягивающие без шанса на спасение.
        - Ну давай, Бабочка, жги, - откинулся на спинку сидения, запрокинул голову и прикрыл глаза. А я лишь сейчас заметила ссадину на его скуле, как от смазанного удара. Мысленно отметила, что он долго не может принять удобную позу и слегка морщится, покручивая плечом. И это вовсе не последствия моей ночной истерики, хотя и следы моих ногтей, хоть и посветлели, но ещё не сошли.
        - Тебя били? - на изломе дыхания, потому что легкие сжались до размера бусины, ссохшиеся без кислорода, которого снова не стало. И страх почесал затылок своей костлявой лапой.
        - Херня, - усмехнулся уголком губ, - не забивай себе голову, Ева.
        Не забивать себе голову? Волна негодования окатила снежным ветром, заставляя дышать часто-часто. Не забивать себе голову…вот что он обо мне думал. Не верил, что я могу о нем волноваться? Пусть так. Пусть не верит. Плевать. В конце концов, я здесь лишь с одной целью – спасти свою семью.
        - Ладно, как скажешь, - сглотнула и облизала внезапно пересохшие губы.
        - Вода в бардачке, - бросил устало. - И давай уже свое предложение, я заебался ждать, Бабочка.
        Фыркнула его прозорливости. Он даже с закрытыми глазами видел каждый мой жест. Еще один выдох.
        - Полтора миллиона в обмен на меня.
        Ох, стоило произнести эту фразу, чтобы увидеть, как перекосилось лицо Стаса. Боль пополам с…нет, не изумлением, это слишком банально для Стаса Беляева.
        В это мгновение он выглядел человеком с петлей на шее, у которого вытолкнули из-под ног стул, а он искренне не понимает, как попал в такую нелепую ситуацию, ведь умирать не собирался совершенно точно.
        И это совершенно обескураживало, потому что я ожидала любой реакции, но не этого. Совсем не этого.
        - Охуеть так предложение, - с силой вытолкнул из себя. - Прям руки и сердца, блядь.
        И со всей дури рукой саданул по рулю. Машина отозвалась громким сигналом, а Стас выматерился от боли, явно прострелившей руку. Я дернулась к нему, но застыла на месте, пригвожденная к креслу его злостью.
        - Муженька своего хочешь спасти, да?
        Я лишь плечами пожала. Не знала, что отвечать. Он был прав: да, я хотела спасти Сергея, потому что я прожила с ним двадцать лет, которые так просто не выбросишь на помойку. А еще я боялась за Даньку. Если эти сволочи тронули меня, то кто им помешает добраться и до сына. Я не могла этого допустить. И если ради безопасности сына я должна буду стать секс-игрушкой Беляева – плевать. Ради сына я пойду на все.
        - А где гарантия, Ева, что завтра он не наделает новых долгов?
        - Ты моя гарантия, Стас. Моя и Даньки.
        Он не ответил, только крепче сжал руль и сильнее стиснул зубы. И по скулам загуляли желваки, а пальцы выстукивали по оплетке причудливый ритм, приковывая взгляд. Но я старалась не смотреть на них, потому что знала – накроет опять прошлым. И не факт, что я смогу выбраться из воспоминаний без потерь. А Стас молчал.
        Ну же, Стас, ответь хоть что-нибудь, иначе я сойду с ума.
        - Зачем? - только один вопрос, едва слышно, на выдохе.
        - Мне страшно, Стас, - не стала лукавить.
        Я правда боялась, что те двое вернутся и приведут с собой кого-нибудь еще. Боялась, что кто-нибудь подкараулит Даню в темном переулке.
        Стас полоснул меня острым, что лезвие, взглядом. И я невольно вжалась в сидение, втянула голову в плечи, потому что такого Стаса я не знала. Такого…боялась тоже.
        - Разведись и пошли на хер этого ушлепка, - бросил с тихой яростью, которая выросла между нами наэлектризованной стеной.
        - Думаешь, их это остановит? - скривила губы в усмешке.
        Стас лишь покачал головой. Он все понимал, потому что знал кредитора моего мужа. А возможно сам им был.
        - Я не имею никакого отношения к этому, - словно прочитал мои мысли.
        А я лишь дернула плечом. У меня такой уверенности не было. Что я знала о Стасе? Ничего. Ни тогда, ни сейчас.
        - Блядь, Ева! - рявкнул так, что у меня едва не лопнули барабанные перепонки.
        Зажала уши ладонями, мысленно сосчитала до пяти, выдохнула, медленно, кольцо за кольцом, распуская сжавшуюся пружину страха. Не позволяя приступу скрутить мое тело. Хорошо, что догадалась выпить таблетки. Выдохнула и спокойно встретила его взбешенный взгляд.
        - Не кричи на меня, Стас, - попросила тихо. - Никогда не кричи на меня…пожалуйста.
        - Что с тобой, Ева? - сипло, вымывая бешенство тревогой.
        Вздохнула.
        - Я устала. И жить хочу, Стас. Просто жить. Поэтому давай решим все сейчас и…
        - Два месяца, Бабочка, - перебил, отвернувшись от меня.
        Растер ладонью лицо, сжал и разжал пальцы, пошевелил, растопырив. Разминал. И меня снова замкнуло на них. Длинные, с аккуратно остриженными ногтями, красивые и нереально нежные. Тело тут же отозвалось теплом. Тело помнило их прикосновения и хотело еще. А я, глупая, не верила, что собственное тело может предавать и желать мужчину, которому я была нужна лишь в качестве трофея. Вот и настал его час.
        - Если через два месяца ты захочешь уйти, - сделал глубокий вдох и с шумом выдохнул, - держать не стану. А если передумаешь, тогда мы обсудим, - хмыкнул, словно его вдруг развеселили собственные слова, - новые условия.
        - А сейчас? - сглотнула, потому что колючий комок никак не хотел проглатываться. А в голове только одна мысль: он что, хочет, чтобы я осталась насовсем? И эта мысль била по вискам, отдавая гулким эхом в затылке. И собственные слова звучали, как сквозь вату. - А сейчас какие условия?
        - Все просто, Бабочка, - улыбнулся, завел мотор. - Ты делаешь все, что я захочу в любом месте и в любое время. И мне будет похер, хочешь ты этого или нет. Это первое. А второе… Ты разводишься и переезжаешь ко мне. С остальным я разберусь. Устраивает такой расклад?
        Кивнула, даже не сомневаясь, что Стас видел мой «ответ», хоть и смотрел на дорогу, плавно входя в поворот, оставляя позади мой дом и мою прежнюю жизнь.
        - И что дальше? - все-таки решилась спросить я, прекрасно понимая, что он имел в виду под первым условием. Только силой воли сдержалась, чтобы не добавить: мне сейчас раздеться или ты довезешь меня хотя бы до гостиницы?
        - Дальше? - и снова губы растянулись в шальной улыбке, возвращая мне прежнего Стаса, в которого я влюбилась десять лет назад. - А дальше мы будем жить, Ева. Просто жить. Я только позвоню кое-кому и начнем, Бабочка. - И поймав мое изумление: - Просто доверься мне.
        А разве у меня был выход? Нет и он прекрасно это знал. Так что я скинула босоножки, забралась в кресло с ногами и уставилась в окно.
        Стас действительно кому-то звонил, но в суть разговора я не вникала. Да и не хотела. В голове шумело и нервное перенапряжение брало свое: тело ломило, глаза слипались. Но я упорно гнала от себя сон, потому что вдруг стало любопытно, что задумал Стас.
        А когда он въехал на парковку парка аттракционов, в изумлении уставилась на него. Стас молча выпрыгнул из машины, открыл передо мной дверцу и протянул мне руку.
        - Давай, Бабочка, не тормози. Видишь, твой прикид как раз в тему нашего свидания.
        - Свидания? - тупо переспросила, нацепив босоножки.
        - Ага. Самое настоящее. Ты ходила на свидания, Ева?
        - Нет.
        - Бабочка, ты меня убиваешь нахрен.
        Я дернула плечом, не понимая его недоумения. Да, не сложилось у меня со свиданиями. Впрочем, Стас был единственным, с кем хотелось всей этой романтической ерунды, но он мечтал о другом.
        А теперь вот…свидание. И я как полная идиотка дрожала от предвкушения чего-то незабываемого. По-другому со Стасом просто не бывает.
        Вложила свою ладонь в Стасову и едва не отпрянула от сотни колких разрядов, прокатившихся по коже.
        Стас не позволил, выдернул из салона, и я буквально рухнула на него. А он подхватил и прижал к себе, носом уткнув в свою грудь, в самой середине которой ухало сильное сердце. Ладонью обхватил шею сзади, погладил большим пальцем, пуская по позвоночнику микроскопические молнии удовольствия.
        Вздохнула тихонько и обняла его за талию, щекой потерлась о мягкую ткань футболки.
        - Вот это картина маслом, - веселый баритон заставил меня вывернуться из рук Стаса и спрятаться за его широченной спиной.
        Щеки залил румянец. Уткнулась лицом между лопаток Стаса и прикусила губу, сдерживая нервный смех. Вот так попала.
        - Стасян, ты просто… - я чувствовала, как Стас пожал руку своему однокласснику. Тот прокашлялся, придавая голосу серьезности. - Вечер добрый, Евгения Матвеевна! Я…это…
        Стас рассмеялся, переплетая наши пальцы и я, как завороженная смотрела на наши сплетенные руки, что не заметила, как Стас осторожно выудил меня из-за своей спины.
        - Отпадно выглядите, Евгения Матвеевна, - в баритоне прокатились искры смеха, но не обидного, а искреннего, радостного, когда встречаешь близких людей после многих лет разлуки.
        Подняла взгляд, оценивая молодого мужчину напротив. Высокий, поджарый, руки спрятаны в задних карманах джинсов, стильных и дорогих, как и летние туфли. Да и вообще вся одежда на нем модных трендов. Рыжие волосы, десять лет назад вечно стягиваемые в хвост на затылке, острижены под ежик, а в зеленых глазищах – смешинки.
        - Вы тоже ничего, Богдан Бродин, только… - задумчиво почесала кончик носа, - пошто ты, Бодя, кудри-то обрезал?
        Стас рядом фыркнул.
        - Так девок жалко стало, Евгения Матвеевна, - сокрушался Богдан, с лёгкостью принимая подачу шутливого тона. - Они же мрут от зависти, а мне любить кого потом? Вот и пришлось чем-то жертвовать. Ох эти женщины…
        Первым взорвался хохотом Стас. Прижав меня к своему боку, он смеялся так, что я невольно засмотрелась на него. Такой настоящий, что дух захватывало. Потому что в такого Стаса я когда-то влюбилась. Такого любила до сих пор. Живого и до безобразия честного.
        Богдан подхватил смех Стаса, а я прятала улыбку в плече своего мужчины и чувствовала себя неприлично счастливой.
        Глава 9.
        Я чувствовала себя Алисой, попавшей в Зазеркалье. Только мое Зазеркалье пестрило разноцветными огнями каруселей, звенело колокольчиками и пахло кофе со свежеиспеченной булочкой. И никаких кроликов и чеширских котов, хотя…заглянула в смеющиеся глаза Стаса и увидела в них собственное отражение. Глупое и счастливое отражение. Оно завораживало и румянило щеки стыдом.
        Протянула руку, погладила перевитое жгутами мускул плечо, пощекотала запястье и нашла пальцы, переплетая со своими. Вот он мой чеширский котяра, притворяющийся белым кроликом. Хитрый и такой нереальный, что я невольно продолжала его трогать, убеждая себя, что это реальность.
        - Можешь и на зуб попробовать, - шепнул Стас в самое ухо. Языком очертил контур ушной раковины и чуть ниже, там, где рвалась от бешеного пульса тонкая жилка. Одним прикосновением швыряя в адский котел, где я буду гореть до мучительной кончины своей бессмертной души, потому что я стала на цыпочки и впилась ртом в его шею. Втянула кожу, упиваясь терпким вкусом, и услышала тихое шипение. Замерла, отсчитывая удары сердца до того момента, как Стас вывернется из-под моей совсем не нежной ласки. Но он одну руку обвил вокруг моей талии, а ладонь другой распластал на затылке, вжимая лицо в свою шею, позволяя творить безумства.
        - Давай, Бабочка, пометь меня. Ну же, девочка, отпусти себя.
        И я, поощренная его хриплым шепотом, прихватила зубами упругую кожу, ощутив на губах солоноватый привкус крови. Ахнула, отпрянув. С каким-то затаенным восхищением наблюдая, как место моего укуса наливалось багрянцем.
        Стас дернул шеей, тихо выматерившись, и потянулся рукой к кровоточащей ранке.
        - Блядь, Ева, какая же ты…
        Я не позволила ему договорить. И руку перехватила, прижала к своей груди, где пушечными залпами грохотало сердце. Коснулась языком шеи, ощущая, как его пальцы сжали мою грудь, выдирая из горла тихий всхлип. Слизала кровь, как киношный вампир кайфуя от ее насыщенного вкуса, размазала ее языком по своим губам, прихватила мочку уха, выдыхая со стоном:
        - Голодная до тебя…
        И вдохнуть не успела, как его губы смяли мои, а наглый язык ворвался в рот, сплетаясь с моим, подчиняя и покоряясь.
        И это не просто поцелуй, это нечто мощное и такое порочное, что стыд жег лицо и я хотела увернуться, но лишь сильнее впилась в его рот, требуя, умоляя не останавливаться. Да я и не смогла бы, потому что сейчас настолько в его власти, что захоти он мою душу – я бы без раздумий отдала ему ее, приправленную острым перцем, потому что помню: Стас всегда предпочитал острые блюда. Впрочем, она уже его. Давно и безнадежно упрятанная под семью замками под боком у дракона. А иначе почему я терлась об него, как дрянная девчонка из порнофильма, каждой молекулой ощущая его возбуждение? Почему мне стало плевать, где мы?
        - Стас, я… - хватая широко раскрытым ртом воздух, шепнула, сама не зная, что хотела сказать. Пальцами коснулась припухших губ, растирая по ним его вкус: табака и шоколада. - Ты куришь? - хриплю, с удивлением смотря на его блестящие губы: как он медленно облизнул их, прикрыв глаза, сначала верхнюю, а потом нижнюю, очень медленно.
        - Я, конечно, иногда посматриваю порно, но это… - голос Богдана прозвучал растерянно. Резко обернулась, одновременно делая шаг назад, расстилая между нами безопасное расстояние. И чувствуя, как забитое в темный угол чувство стыда вылезло на свет и взбрыкнуло всеми своими конечностями. Вздохнула, ощущая, как горят щеки. Радовало одно: не только мне было стыдно. Богдан выглядел смущенным: склонил голову, уставившись в пыльный асфальт и нервно чухал затылок. - Нет, если вам так невтерпеж, есть у меня укромное местечко…
        Он посмотрел на Стаса озорным взглядом все понимающего друга. По твердым губам, идеально гладким и таким вкусным, что при воспоминании о поцелуе, острое желание толкнулось между бедер, скользнула плотоядная усмешка.
        И я бы все отдала, чтобы сейчас оказаться прижатой его мощным телом где-нибудь подальше от любопытных глаз, ощутить его тяжесть и наполненность им, таким сильным и большим, но…у меня была целая куча этих «но». И одно из них - я сама.
        - Черта с два! - едва не рявкнула, стойко выдерживая ныряющий в самую душу взгляд Стаса, словно говорящий: «Все, пиздец, проснулись муки совести». Но меня уже не остановить. - Вам бы только нагнуть да всунуть. Пора бы уже научиться думать чем-то выше члена.
        Фыркнула, с озорством отмечая, как в космическом взгляде вспыхнули звезды.
        - Евгения Матвеевна, - пророкотал Богдан, округлив глаза и прижав руку к сердцу, - я восхищен и поражен. Позвольте облобызать Вашу ручку.
        И даже шагнул в мою сторону.
        - Бродин, захлопнись, - зло отрезал Стас, испепелив друга одним взглядом.
        Тот лишь плечом пожал и остался на месте.
        - Значит, нагнуть и всунуть, да, Ева? - прошипел, весь пышущий тихой яростью.
        Был бы драконом, огнем бы «обласкал», как пить дать. Только мне не страшно. Смотрела на него, собранного, развернувшего плечи и сунувшего руки в карманы, и хотела так, что все внутри скручивалось от рвущего в лохмотья желания. А еще не понимала, почему его вывели из себя мои слова? Ведь ничего такого не сказала, только правду.
        Все они одинаковые, эти половозрелые мужские особи. У них на лбу написана потребность осеменить самку, у некоторых – не одну, а чем больше, тем лучше. И не всякой хочется быть одной из. Мне так точно. И плевать, что минуту назад я выглядела как раз такой. Главное, вовремя отвесить себе хороший подзатыльник.
        А впрочем...я ведь должна была дать ему все, что захочет и где захочет в любое время дня и ночи. Значит, придется выполнять условия договора, хоть и отчаянно хотелось сказки и романтики.
        Вздохнула, отзеркалив позу Стаса.
        - Не думала, Беляев, что ты мне свидание зажмотишь, - покачала головой, грустно улыбнулась. - Но если тебе так приспичило, - дернула плечом и глянула на застывшего каменным изваянием Бродина. - Давай, Богдан, показывай свое укромное местечко.
        Странно, но Стас молчал всю дорогу. В то время как Богдан на ходу рассказывал о попадавшихся нам на пути аттракционах. Только ничего я не замечала, смотрела себе под ноги. Вдруг стало невыносимо тоскливо, потому что сама испортила себе вечер. Но я так устала держать под контролем собственные эмоции, что все это вылилось в банальное подначивание. Глупо и можно было бы посмеяться, но отчего-то хотелось спрятаться в шкаф, укрыться с головой и выпасть из реальности на пару недель, чтобы в один прекрасный день выбраться из укрытия и понять, что каждый прожитый день был просто сном. Долгим и болезненным, но сном. Усмехнулась. Все это так же нереально, как благородство Стаса. Лучше сейчас принять правду, что все это он затеял, чтобы запудрить мне голову и быстрее развести на секс, который он получил бы в любом случае.
        А так…решил показать, что он тоже может быть милым и заботливым. И что дальше?
        Желание Стаса я ощущала даже спиной: раскаленное, словно угли йога. И моя кожа покрывалась мурашками, а на висках выступал пот, который я торопливо стирала тыльной стороной ладони. Я тоже хотела его, как бы ни пыталась от этого откреститься. Хотела и сама спровоцировала, а потом банально струсила. И вот теперь расплачивалась злостью Стаса и испорченным вечером.
        Богдан же не замечал ни моей нервозности, ни возбуждения Стаса. Либо хорошо притворялся, потому что тарахтел без остановки. И когда мы оказались в уютной комнате матери и ребенка («хорошее» укромное местечко для секса, ничего не скажешь): светлые стены, персиковый диван, пара кресел и пеленальный столик, - маленькие молоточки отбивали чечетку в висках. Устало прислонилась к стене, прикрыла глаза, даже не пытаясь унять свихнувшееся сердце. Оно лупило в грудину с такой силой, что мне казалось, я слышала хруст костей. Но ребра оставались целы, а сердце продолжало нещадно гнать по венам отравленную Стасом Беляевым кровь.
        - Что, Бабочка, решила мной поиграть? - злой шепот опалил кожу, а сильные руки рывком развернули лицом к стене и распластали по ней.
        - Нет, - зашипев от боли, ожегшей щеку. Не понимая, о чем он? Какие игры? Но спросить никто мне не дал, как не постарался объясниться сам.
        - Нееет, - удивленно протянул Стас, навалившись на меня всем телом, а ладонями пробрался под комбинезон, задрал футболку и сжал груди, отозвавшиеся на его ласку приятным покалыванием. Закусила губу, проглатывая стон. - Нет, значит, - скользнул по плоскому животу, нырнул во впадинку пупка и ниже, под резинку простых трусиков. Туда, где горячо и мокро. К самой сердцевине, где я вся как на ладони. Обнаженная похотью. - Ну и кому приспичило, а, Ева? - надрывно, тяжело дыша, собрал в ладонь мою плоть, сжал, все-таки выдирая из меня протяжный всхлип.
        Наплевав на все, толкнулась ему в руку, жаждая его пальцы в себе. Длинные, красивые, которые сводили с ума с самой первой встречи. Умелые пальцы виртуозного музыканта. И сама не заметила, как комбинезон сполз по ногам на пол. Задрожала, когда Стас двумя пальцами раздвинул набухшие складочки, а большим пальцам надавил на клитор. Ноги подогнулись и если бы не его рука, удерживающая между бедер, рухнула бы на колени. И да, он снова прав...мне приспичило...мне сносило крышу...вот только разогнать всех своих тараканов вовремя я не сумела.
        - Какая мокрая…Блядь, Ева…хочу тебя трахать…
        - Да… - прошептала, больше не контролируя себя, вжимаясь промежностью в его ладонь.
        - Что да, Бабочка? - сипло, потому что он тоже держался из последних сил.
        Я чувствовала, как дрожали его пальцы, растирающие клитор и складочки, дразня и бросая меня то в жар то в холод. Ощущала подрагивание его члена, упирающегося мне в попку.
        - Так что да, Ева? - и резко толкнулся в меня двумя пальцами, выбивая дыхание. Закричала, но он припечатал мой рот другой ладонью. Впилась в нее зубами, мотая головой, царапая щеку о шершавую стену. Все внутри горело и скручивалось спиралью, которую мог раскрутить только он.
        - Ну же, Ева, скажи… - настаивал, всаживая в меня свои пальцы, резко, на всю длину. А я лишь мычала в ответ, потому что не знала, что говорить. Я слова забыла от дикого удовольствия, рождаемого его пальцами, ласкающими и берущими все, что я могла дать.
        - Ева? - и резко остановился, а у меня по щекам слезы потекли от разочарования.
        И лишь краем глаза видела, как он облизал свои пальцы, закатывая глаза от удовольствия. Те пальцы, что еще мгновение назад были во мне и блестели моими соками.
        - Сладкая…какая же ты охренительно сладкая, Ева…
        - Стааас, - позвала я срывающимся дыханием. И чувствуя себя бесстыжей развратницей, которой нужна была ее персональная доза секса. - Пожалуйста, Стас…
        - Пожалуйста что, Ева? - насмешливо, двумя пальцами выкручивая набухший сосок. Выгнулась дугой, толкнувшись в его пах. - Трахнуть тебя, Бабочка?
        - Да, Стас, пожалуйста…
        Рывком развернул лицом к себе, прижал мою ладонь к своему паху.
        - Хочешь его, Бабочка? Скажи!
        Смотря в черные, что бездна, глаза, провела ладонью по всей длине, ощущая, как его член дернулся в моих пальцах…такой большой и красивый. Я помнила. И перед глазами яркими вспышками картинки из прошлого...
        …Я сижу в кресле с широко разведенными ногами. Все напоказ: набухшие складочки, истекающее соками лоно и мои пальцы, ласкающие, играющие с твердым клитором…
        …Он смотрит на меня космосом своих глаз. И тянет резинку штанов, которая без сопротивления соскальзывает с бедер, освобождая вздыбленный член…
        …Как завороженная смотрю, как он обхватывает своими пальцами член у самого основания. Как проводит по всей длине, а на розовой головке блестит первая капля его желания…
        … - Давай, Ева, трахни себя…Трахни себя для меня.
        И насаживаюсь на собственные пальцы, глубже, сильнее, представляя, что это его пальцы во мне. Что это он ласкает меня языком, а не облизывает собственные губы. И смотрю, как он вторит моим движениям, энергично толкаясь бедрами в руку...
        …Мы кончаем одновременно, громко крича. Стас сползает по стене на пол, сжимая в кулаке сперму, вытекающую сквозь пальцы. Сглатываю, ловя себя на мысли, что до одури хочу вылизать его ладонь…
        - Хочешь, да, сладенькая? - насмешливо, щекоча дыханием ухо, возвращая в реальность.
        Вздрогнула от этого обращения, ошалело посмотрела в черные глаза, где бушевало адское пламя, поглотившее мой космос.
        - И я прямо сейчас поставлю тебя раком на этом диванчике и трахну так, что ты сидеть не сможешь, - его голос заставлял биться в истерике все мои инстинкты самосохранения и хотеть его еще сильнее.
        Чтобы через мгновение разбиться на осколки от холодного:
        - А потом верну твоему ушлепку, который уже завтра продаст тебя одноклеточным Звонаря. Помнится, приглянулась ты им, лапонька…
        Глава 10.
        Я бы его ударила, уже руку подняла. Но его глаза выжигали во мне черные дыры. Те самые, в которых все исчезало безвозвратно. И моя злость, приправленная обидой на его слова, исчезла в космической черноте.
        Что-то было в его взгляде…
        Раньше никогда не видела, чтобы так смотрели. Словно стоишь над ущельем, по дну которого растекалась лава. И нет пути назад, потому что за спиной все пылало адским огнем.
        Вот что было в глазах Стаса. Необратимость. Когда нет пути назад, только вперёд, даже если впереди - пропасть, наполненная огненной жижей.
        И я положила ладонь на его щеку, погладила, улыбаясь от того, как то страшное исчезло из его глаз, растворилось в звездах недоумения.
        Он ждал, что я ударю?
        И боль острыми клыками вгрызлась в ребра, пытаясь добраться до сердца, что жалобно стонало в груди. Ощутила, как по острым скулам загуляли желваки. Большим пальцем коснулась его твердых и таких вкусных губ, провела по ним, а потом растерла его вкус по своим губам. Облизнулась.
        - Никому ты меня не отдашь, Стас Беляев, - улыбнулась шало, наслаждаясь вспыхнувшим в его космосе голодом. Мурашки толпой пронеслись по коже, и я вжалась в стену, пришпиленная его взглядом и руками, упершимися в стену над моими плечами. Но не отступила. - Я сама от тебя уйду. Вот истекут два месяца нашего договора и…
        - Ты в это веришь? - хрипло, щекоча дыханием влажные губы.
        Кивнула, боясь, что голос подведет; сдаст меня с потрохами. Я знала, что не смогу уйти от Стаса, потому что уже сейчас быть без него – значило оторвать кусок от себя, выдрать с мясом, оставив зияющую пустоту, в которой целых десять лет гулял ветер. И пусть он сволочь и мерзавец, только с ним я чувствовала себя в безопасности.
        - Какая же ты наивная, Ева… - мягко, словно приласкал. Зажмурилась, наслаждаясь его теплом и запахом. осторожно втягивая носом горьковатый аромат парфюма, не в силах надышаться. Стас тихо рассмеялся. - Ох, Бабочка, я с тобой рехнусь…
        Глаза распахнула, уставилась на него.
        - Да это у тебя настроение, что американские горки, - фыркнула обиженно и тут же покачала головой. Взрослые люди, а ведем себя, как подростки обезбашенные. Детский сад, ей-богу.
        - Американские горки, говоришь? - задумчиво осмотрел меня с головы до ног, огладил горячими ладонями бедра, вниз, рождая колкую дрожь каждым прикосновением, ниже, к ступням, на которых гармошкой сбился мой многострадальный комбинезон. Подцепил одежду и рывком натянул их на меня, спрятав под джинсой мою разгоряченную кожу. - Идем, Бабочка. Будет тебе свидание.
        И по носу щелкнул, как будто и не было его злых слов пару минут назад. Вздохнула, застегивая кнопки на лямках.
        - Но, - уже в дверях припечатал веско, - это последний раз, когда со мной ты носишь брюки. Только юбки и платья, Ева. Я хочу, чтобы ты была доступной для меня. Всегда и везде. Согласно договору, - добавил, нагло ухмыльнувшись, в одночасье становясь прежним наглым мальчишкой, получающим все по одному щелчку пальцев.
        Похоже этим вечером логика мне отказала напрочь. Все, финита ля комедия: сгорели предохранители, отказали тормоза. Ну и черт с ней. Завтра буду слушать нравоучения совести, которая непременно нагрянет.
        А сегодня...сейчас...затолкала поглубже не успевший очухаться стыд, выдохнула и, не разрывая взглядов, расстегнула комбинезон. Позволила ему стечь на пол по моим ногам, вышагнула из штанин и, оставшись в одной футболке и простых трусиках, оттиснула плечом Стаса, явно не ожидавшего от меня ничего подобного, обхватила ручку двери.
        - Вот она я, доступная для тебя всегда и везде. - Распахнула двери, бросив через плечо: - Согласно договору.
        И прежде чем Стас успел опомниться, рванула в молочные сумерки парка аттракционов.
        Глупо? О да. Но я в своей жизни не совершала ни одной глупости. Я вообще ничерта не совершила стоящего. Разве что Даньку родила.
        При мысли о сыне под кожей растекалось тепло.
        Он звонил днем, спрашивал, как я вчера добралась домой. Улыбаясь заботе своего большого мальчика, ответила, что все прекрасно и его друг никому не дал меня в обиду. Правда после упоминания Стаса Данька долго молчал, чего за ним никогда не наблюдалась. А потом и вовсе заявил, чтобы я разводилась с отцом. И надолго выбил меня из колеи этими словами. А на вопрос, с чего вдруг такие заявления, ответил просто: «Я никогда не видел, чтобы ты так смотрела на отца, как на Стаса…»
        А я никогда не чувствовала себя настолько живой.
        Никогда не была простой глупой девчонкой, наслаждающейся жизнью.
        Жила по строгому расписанию, всегда под прицелом: ни шагу без разрешения. Я из дома выйти не могла без отчета: куда, зачем и как надолго. И не приведи Господь пойти не туда или опоздать на пять минут, сразу шквал обвинений. Плохая жена, отвратительная мать, мечтающая сбагрить своего ребенка бабушке с дедушкой.
        «Это твой крест, - слышу голос мужа. - И тебе его нести, так что будь добра закрывай спальню на ключ и не смей вешать малого на мою мать».
        Остановилась, тяжело дыша. Запрокинула голову, смотря в расчерченное отгорающим солнцем небо. Теплый ветерок ласкал бедра, забирался под футболку, щекотал шею. И возможно эта глупость – мой протест против себя самой. Возможно. Но именно сейчас я чувствовала себя свободной и счастливой. Настолько, что хотелось кричать во все горло и смеяться до слез. Просто жить, отпустив на волю.
        Горячие ладони обожгли живот сквозь футболку. Рвано выдохнула и едва не задохнулась от его аромата, такого дерзкого, горько-пряного. И такого родного, что хотелось только им и дышать. пропитаться им, как бисквит кремом, который этот нахал мечтал слизывать с меня.
        - Провоцируешь? - хрипло, губами прихватывая мочку уха.
        Качнула головой, в последнюю секунду проглатывая опрометчивые слова. Но они как назойливые пчелы, жужжат в висках, щекочут нервы.
        - Ты хоть представляешь, как сейчас выглядишь, Ева? - зло, до боли сжимая бедра, вжимая меня в себя так, что я чувствовала его эрекцию. Выдохнула, а по коже табуном мурашки жалили, что назойливые пчелы. И там, где его пальцы сдавливали бедра – жгло нестерпимо.
        - Как? - хрипло, потому что в глотке – пустыня Сахара без намека на спасительный оазис, а в крови чистый адреналин, сжигающий здравый смысл.
        Слышу, как Стас втянул носом воздух. Как нервно сглотнул и потерся носом о мою шею. Замерла, предвкушая его ответ.
        - Как конфета для диабетика: и хочется, и колется, но нельзя, потому что сдохнешь, едва попробуешь. Вот только я уже не жилец, Бабочка.
        Сглотнула и развернулась в его руках, утопая в космическом взгляде, на дне которого кружили черные смерчи. Ладони скользнули по спине, плавя позвонки, зарылись в волосы на затылке. Облизнула вдруг пересохшие губы, приковывая к своему рту все внимание Стаса.
        - Блядь, Ева, у тебя рот грешницы. Чистая похоть.
        Надавил большим пальцем на нижнюю губу. И я послушно впустила его в свой рот.
        О нет, Стас, ты даже не представляешь, насколько я девственна именно там. И что тебе вряд ли привалит счастье в виде утреннего минета.
        Но его палец нырнул внутрь, прошелся по языку. И меня таким мощным разрядом прошибло, что я вцепилась пальцами в его плечи, с изумлением уставившись в его полыхающие страстью глаза. Сомкнула губы вокруг его фаланги, утягивая в жаркий плен. Кончиком языка постучала по мягкой подушечке и втянула, как самый сладкий леденец.
        - Бляяядь, Ева… - выдохнул, оцарапывая кожу о мои зубки. - Хочу твой язычок на своем члене. Хочу загнать тебя в рот по самые яйца…Хочу, Ева. Как же я хочу трахнуть твой грешный рот.
        А меня трясло от его слов и между ног пульсировало так сладко, что хотелось того же. Хотелось узнать, какой он на вкус. Поласкать язычком, а потом вобрать его как можно глубже и почувствовать судорогу его оргазма в своем горле. Хочу, чтобы он стал спасительным оазисом в моей выжженной пустыне.
        - Но я не могу, - процедил сквозь зубы. - Я конечно мудак, но я обещал тебе свидание.
        - Плевать, - прошептала, не узнавая собственный голос. Не узнавая саму себя.
        Но мне тридцать семь. У меня взрослый сын и я имею права получить от жизни как можно больше удовольствия. Наверное, теперь я могу хоть немного пожить для себя. В это мгновение. В эту самую секунду, когда Стаса смотрел так, будто на него рухнул небосвод. Но самый мощный удар я оставила на сладкое. Перехватила его за руку и потащила туда, куда зареклась подниматься еще в детстве: на чертово колесо.
        А перед самой кабинкой замерла и выдохнула, заливаясь румянцем.
        - Только я не умею.
        Да, мне тридцать семь, у меня взрослый сын и двадцать лет брака за плечами. Но я ни разу в своей жизни не делала минет. Попыталась однажды, но едва коснулась губами члена мужа, как меня вырвало. С тех пор при мысли об оральных ласках меня мутило. Да и муж не настаивал больше.
        Но Стас, кажется, не понял. Замер, вздернув свою нереально тонкую бровь, идеальную и без намека на серьгу. Наверняка даже следа не осталось за десять лет.
        Ты повзрослел, Стас, и так никогда и не надел мой подарок.
        Взгляд невольно упал на широкое запястье в манжете рубашки.
        Когда-то давно на его запястьях болтались причудливые фенечки. Он любил украшения и никогда не считал их чем-то постыдным или девчачьим.
        Стас Беляев…всегда такой. Он делал все, что хотел. Всегда плевал на правила и никогда не позволял никому насмехаться над собой. И если ему нравилось носить браслеты – он их носил. Если он хотел «пробить» бровь – он просто шел в салон. Он приручал мир, чтобы заставить его играть по своим правилам. И всегда выделялся из толпы.
        Когда-то давно я подарила ему золотой браслет ручной работы, за который отдала все свои сбережения: тройное плетение и узкая пластинка с гравировкой. Красивый, он бы идеально смотрелся на его запястье. Но я уверена, что он так и остался на ручке той двери. И обида так не вовремя скрутила сердце.
        - Ева, - позвал, напряженно всматриваясь в мое лицо. И…потер правое запястье.
        Поймала этот жест и не отпускала. Он всегда ненавидел часы, но на смуглой коже светлела тонкая полоска, словно там что-то носили. Сглотнула.
        - Я не умею делать…минет, - запнулась на слове, как неопытная девчонка, и покраснела, кажется, до самых кончиков волос.
        А Стас…шагнул ко мне, обхватил двумя пальцами подбородок, приподнимая.
        - Повтори, - не потребовал, попросил.
        А я не могла. Вдруг стало стыдно, хотя от одной мысли, что его член окажется в моем рту, между ног становилось мокро. И впервые меня не тошнило от мысли о минете. Впервые мне не терпелось погладить языком его бархатистую кожу и ощутить его твердость. Впервые я хотела почувствовать его язык у себя между ног. Впервые…
        - Ева! - на этот раз его терпение разлетелось вдребезги.
        - Я никогда не делала минет, - перефразировала свои же слова. - Никогда, Беляев. Так что ты получил девственницу, можно сказать. Шикарный бонус, не…
        Толкнул в оказавшуюся за спиной стеклянную кабинку, прижал к холодному стеклу.
        - Моя…
        Прорычал, накрывая мой рот своим.
        Глава 11.
        Стас не целовал, он съедал мой рот, нагло терзая языком и прикусывая губы. Чтобы с тихим рыком слизывать с них кровь. Он словно стал одержимым, проглатывая мои стоны, воруя дыхание. И я вторила ему, кусая в ответ, прижимаясь и сплетая языки в каком-то необузданном танце. Это не было поцелуем, это было одой похоти. Неконтролируемым желанием двоих изголодавшихся одиночек. И не важно, что в постели Беляева побывала наверняка уйма девиц, а в моей изредка появлялся муж – в эти мгновения, на высоте в несколько десятков метров над землей мы были самими собой.
        Я закинула ногу ему на талию, раскрываясь и бесстыдно потираясь о его пах. Стас одним толчком отбросил меня на стеклянную стенку, распластал по ней, продолжая терзать мои губы, которые саднило от его напора. Но я ни за что не призналась бы ему, даже если бы истекала кровью, потому что оторваться от Стаса сейчас было равносильно смерти. А я хотела жить и наслаждаться своим персональным адовым огнем. Только бы он любил меня так, как сейчас.
        И пусть я кому-то покажусь безумной теткой, которую потянуло на молоденьких – мне начхать. Это мое безумие и мой Стас Беляев, которого я ждала долгие десять лет. Даже если между нами всего лишь договор размером в полтора миллиона.
        - Ева, я сейчас в штаны кончу, как сраный девственник, - прошептал в самые губы, тяжело дыша и лаская их языком так нежно, что мне хотелось скулить от переполнявших меня эмоций. От эйфории, которая медом растекалась по венам. И от жгучего желания стянуть со Стаса его проклятые штаны.
        И я даже потянулась к ремню, но Стас припечатал одним взглядом.
        - Нет, Ева, - отрезал и вдруг достал из-за спины что-то яркое и невообразимо красивое.
        Как фокусник, вытащивший из пустой шляпы кролика, одним взмахом руки распахнул передо мной огромное шелковое парео и неуловимым движением завернул меня в него, завязал на талии. Внимательно осмотрел, хмуро кивнул и сел на лавку, потянул меня на себя. Носом прижался к виску. А меня по-прежнему трясло, и я совершенно точно не понимала, что сейчас произошло. Почему Стас остановился? Он же хотел, я видела…чувствовала…хотел продолжения и я была готова дать ему все. Я и сейчас готова, сводя сильнее ноги, потому что там все горело и пульсировало.
        - Прекрати ерзать, Бабочка, иначе, клянусь, я перестану быть благородным рыцарем и оттрахаю тебя до звезд перед глазами прямо здесь.
        Я повернулась, закусив губу и бросая ему вызов.
        - А если я…
        - Нет, Ева, - снова перебил, большим пальцем очертил скулу, нарочито медленно погладил щеку и освободил губу из плена моих же зубов. - Какая же ты красивая. Сдуреть можно.
        И лицом уткнулся в изгиб шеи, руками оплетая, как самыми надежными стальными цепями.
        Солнечный луч пощекотал щеку, забрался на ресницы, заставляя жмуриться. Отвернулась, прячась от ускользающего за горизонт солнышка, и вдруг словно окаменела, глядя на огромный город, распростершийся под нами и кажущийся сейчас чем-то игрушечным. А дальше только синее-синее небо, расписанное отгорающими красками алого заката. Там, далеко внизу город кутался в молочные сумерки от невесть откуда взявшегося тумана, стелящегося призрачным одеялом, а здесь, в поднебесье горели небеса.
        И это так красиво, что я льну к стеклу, почти не дыша и забывая о собственном страхе. Нет, он никуда не пропал, просто затаился от греха подальше, точно зная, что ему не потягаться с ураганом по имени Стас Беляев.
        - Это…
        Обернулась к Стасу и поймала его улыбку. Он запрокинул назад голову, наблюдая за мной, и улыбался так широко и открыто, как улыбался лишь однажды, когда я выкрала его у костлявой старухи смерти. На его щеках вспыхнули легкомысленные ямочки, от которых я сходила с ума и которых всегда мечтала коснуться. Ну что ж, моя мечта сбылась. И я тронула их, такие замечательные и задорные, губами, намертво вшивая под кожу этого мужчину. Мягко зализывая длинные царапины от моих же ногтей.
        Он прижался щекой к моему рту, потерся, как кот, выпросивший долгожданную ласку хозяйки.
        - С днем рождения, Ева.
        Отпрянула, с изумлением уставившись на его сияющее лицо.
        - Беляев, ты рехнулся? - прищурилась, ища подвох. - У меня день рождения в сентябре. Забыл, что ли, как мне астры дарил?
        - С днем рождения, Ева, - повторил Стас, коснувшись маленького шрама на виске. И меня снова прошибло током. Этот шрам…Я получила его, спасая сына из-под колес. Этот шрам…Стас был прав. В тот вечер я умерла и родилась заново, потому что он отдал свою кровь моему Даньке. - И я дарил хризантемы, Ева, - теперь улыбалась я, счастливо жмурясь, потому что он помнил. Да, он дарил хризантемы. Притащил в класс целую охапку и просто всучил мне в руки посреди урока. Злой, взъерошенный, но довольный.
        Я хотела сказать столько всего, но трель звонка разбила вдребезги нашу идиллию. Поморщилась, пытаясь отодвинуться, но Стас глянул на дисплей и лишь весело фыркнул. Ответил на звонок, не оставляя мне ни единого шанса на побег.
        - Что, именинничек, получил мой подарок?
        - Ты полный придурок, Стас, - услышала в трубке голос сына и уставилась на Стаса. А тот…тот веселился на полную катушку и я видела, как его отпустило напряжение, что искрило там, внизу. И злость растворилась в черноте его безграничного космоса. - Это же…я…
        - Простого спасибо достаточно, - вполне серьезно заявил. Интересно, что же такое возмутительное подарил он Даньке, что мой обычно уравновешенный сын пыхтел недовольством в трубку.
        - Если ты из-за матери, - слышу его напряжение и все внутри натянулось тонкой струной, - то зря. Я всегда буду на ее стороне.
        - Не неси чушь, Пеле. Считай, я вас благословил. А с твоей матерью мы сами как-нибудь разберемся. Чай не дети.
        Что ответил ему Даня я не слушала. В голове отпечатались лишь одни слова: «Считай, я вас благословил». Кого и на что?
        Я смотрела в его лицо, только теперь обратив внимание на наливающуюся багрянцем ссадину. Ох, я совсем забыла, что он явно где-то подрался накануне нашей встречи. Мало ему моей отметины, видимо. И я хотела об этом спросить, но из головы не шли его слова, сказанные моему сыну.
        - Стас, в чем дело?
        - Хочу поскорее оказаться дома, - ухмыльнулся. - У меня в спальне просто охеренная кровать, Ева. Тебе понравится.
        Он неисправим. Я точно знала, что он понял, о чем я спросила, но как всегда мастерски ушел от ответа. Не в этот раз, Стас.
        - И шелковые простыни имеются?
        Что, не ожидал такого поворота? Хмыкнула, наслаждаясь его реакцией: брови изломал, губы скривил.
        - И обязательно черные, Стас. Черный шелк, красные лепестки роз и я на них. Шикарно, да?
        - Ты правда этого хочешь? - на полном серьезе интересуется он.
        - Конечно, - кивнула. - Я же девочка, Стас, - кокетливо поправила волосы. Ну, я надеялась, что это выглядело именно так. Хотя с моим умением флиртовать – вряд ли хорошо получилось. Но как есть. - А еще непременно свечи, шампанское и клубнику. Все в лучших традициях…
        - Думаю, тебе стоит райдер составить, - перебил Стас, нахмурившись. И в одно мгновение из мальчишки из прошлого превратился в злого хищника из настоящего. - Чтобы я знал, за что заплатил.
        Сглотнула. Заплатил? Но когда? Мы же…Впрочем, неважно. Доказательств требовать не стану. Стас не из тех, кто бросал слова на ветер. И раз уж все безнадежно испортила снова, хотя не понимала - чем, и почему он так остро реагировал на мои подначивание, то я хотела знать правду.
        - На что ты благословил моего сына?
        А еще я не знала, что они до сих пор дружат настолько тесно, что Стас знает, где живет Данька, а тот может свободно позвонить Беляеву. И хотелось спросить, как давно они возобновили свою дружбу, но не сейчас, наверное. Сейчас, уже почти на земле, я должна знать, какие тайны у моего сына с моим любовником.
        Но снова зазвонил телефон. Губы Стаса растянулись в улыбку.
        - Привет, мелкая, - выдохнул в трубку, не сводя с меня глаз. А колесо вновь стало подниматься. Еще один круг, который я уже вряд ли выдержу. Слишком много потрясений на сегодня. - Да брось. Ты же знаешь, мы с ним одной крови.
        Я не слышала, что говорила Милана - а это была именно она, хулиганка и невероятно талантливая музыкант, племянница Стаса - но последние слова, кажется, все прояснили.
        Даня давно говорил, что у него появилась девушка и что это серьезно. Вот только знакомить меня с ней почему-то не хотел. Теперь я понимала, почему.
        - Так, мелкая, отставить панику. Да срать я на него хотел, - скривился так, словно гору лимонов съел. Хотя я помнила, что он мог сжевать штук пять и ни разу не поморщиться. - Ну и какие проблемы? У Пеле твоего отдельная квартира, зарабатывать он умеет, да и удар у него поставлен. На себе проверил, - и плечом повел. Не может быть. Он и Данька? Чертовы мальчишки. Выпороть бы обоих, да только здоровенные лбы уже, не поможет им уже порка. - Так что расслабься, мелкая, и живи в свое удовольствие.
        Я уставилась на город: кое-где вспыхивали огоньки, ездили маленькие машинки, такие крохотные, словно ненастоящие, а мои волосы, словно клавиши, перебирали пальцы.
        Так в молчании мы оказались на земле. И так же молча вышли на улицу. Стас остановился у небольшого фонтана, бьющего прямо посреди площади из-под тротуарной плитки. Замер на перекрестке, словно предоставлял мне выбор. Руки в карманы спрятал и голову задрал в темнеющее небо.
        А я смотрела на разворот его плеч, на широкую спину и…
        Вздохнула, подошла к нему, обняла за талию, ощущая, как он тут же напрягся под моими ладошками. И голову опустил, на руки мои смотрел. Не верил, что я выбрала его? Ну что ж, Беляев, я умею удивлять.
        - У тебя роскошная задница, Беляев, ты в курсе?
        Глава 12.
        Он все-таки подарил мне свидание. Мое первое в жизни. Наполненное страхом, смехом и страстью.
        Кататься на веселых лошадках карусели и ловить на себе жадный взгляд Стаса оказалось…волшебным и таким будоражащим, что я забыла обо всем на свете. Этот вечер стал только моим. И его мне подарил мужчина, который был эгоистом до мозга костей. Но сегодня он ничего не требовал от меня. Наоборот, он отдавал всего себя и это было настолько необычным, что время от времени я ловила себя на мысли, что это ненадолго и подспудный страх ледяными цепями скручивал внутренности, всаживая мне в плоть свои отравленные клешни.
        А Стас…Он словно видел меня насквозь и просто прижимал к себе, как маленькую девочку и зарывался носом в мою макушку в то время как я загоняла свои страхи в самые темные углы своего нутра. Сажала на поводок и надевала намордники, стараясь не думать, как долго выдержат эти путы.
        Он не позволял думать. Этот наглый самоуверенный мальчишка, так внезапно повзрослевший. И я…кажется, я сошла с ума, потому что тянула его за собой. Он хмурился, когда я затаскивала его на очередной аттракцион, но когда мы взмывали вверх или срывались в пропасть, а я прижималась к нему, твердо зная – он надежен – слышала его хриплый смех и падала в космическую черноту его глаз.
        И я поняла, что его нежелание кататься - притворство - лишь тогда, когда я покорила самые невероятные карусели, при виде которых раньше тряслась от страха.
        - Ты – врун, Стас Беляев, - выдохнула, усаживаясь на лавочку и вытягивая ноги, которые гудели так, словно я взобралась на вершину Эвереста на двенадцатисантиметровой шпильке. - Обвел меня вокруг пальца. Врун, эгоист и…
        - И редкостный засранец, - хохотнул он, устраиваясь рядом. - Но ты же тащишься от этого, моя храбрая Бабочка.
        Вздохнула, ощущая, как по венам понеслось что-то жгучее, тягучей карамелью растекшееся между бедер от его хриплого «моя». Никто и никогда не называл меня так. Никто. А мне до слез хотелось принадлежать одному-единственному. Когда-то я упорно добивалась этого от мужа, а потом перестала. А теперь вот…»моя» от того, на ком давно и безнадежно помешалась.
        Вздрогнула, когда ног коснулись его обжигающие пальцы. Медленно и нежно он огладил их до самых стоп. Еще и еще. Расслабляя мышцы. Распуская теплые цветки удовольствия по напряженным мышцам. Запрокинула голову, всматриваясь в звездное небо. Потому что посмотреть на Стаса было страшно. Увидеть его на коленях у моих ног…это просто выше моих сил. И я упорно рассматривала яркие точки далеких звезд, чувствуя нереальное удовольствие от его прикосновений.
        Стас делал массаж умело и напряжение сходило на нет, в ногах росла невероятная легкость. Пожалуй, я бы могла покорить еще и веревочный парк, до которого мы не дошли сотню метров. Пожалуй, могла бы, но я сделала то, что перечеркнуло все планы на оставшуюся ночь – просто уснула.
        Сквозь дрему я ощущала, как Стас нес меня в машину и тихий рокот мотора. Слышала его тихие слова, неразборчивые, но мягкие, словно колыбельная, что пела свекровь Даньке, и щелчок замка. Кажется, я даже отвечала что-то, потому что в памяти с его сердитым: «Спи уже, а то хуже будет», - я и проснулась, жмурясь от назойливого солнца, щекочущего нос. Фыркнула, потому что вставать совершенно не хотелось. Было так удобно спать, что я перевернулась на другой бок, сбегая от утреннего рыжего проказника, и столкнулась нос к носу со спящим Стасом.
        И жгучее желание толкнулось между бедер, обожгло, словно расплавленный воск, чтобы тут же растечься влагой по коже. А ведь я просто смотрела на него! На Стаса, такого…умиротворенного во сне, улыбающегося уголками губ и такого родного, что боль прошлась по оголенным нервам.
        Закусила губу, проглатывая подступивший к горлу ком, и осторожно коснулась заросшей щеки. Жесткая щетина щекотала подушечки пальцев, сотнями иголочек пришпиливая меня к этому мужчине. Я очертила контур его скулы, ниже, легонько подула на его улыбку и скользнула рукой под одеяло. И чуть не задохнулась, обнаружив Стаса голым. Чтобы через мгновение скользнуть рукой по его раскачанной груди, нащупывая круглый шрам под правой ключицей…Так близко к сердцу. Боль окольцевала позвонки, вырывая тихий всхлип, когда пальцы нащупали еще один…рваный… шрам на животе.
        Что же с тобой произошло за эти десять лет, Стас?
        Где ты был? Что пережил? Почему на тебе столько шрамов, мой Темный рыцарь?
        И пальцы безошибочно нащупали еще несколько длинных выпуклых полос от острого лезвия, рассекшего кожу, как будто всегда знали, где они. Как будто не я изучала этого мужчину заново, прикрыв глаза и закусив губу от какого-то глухого отчаяния, потому что все эти шрамы – жуткие отметины его нежелания жить. Я знала Стаса Беляева. И тот мальчишка, который мог перекроить всю вселенную по щелчку пальцев, никогда бы не подставился так бездумно и столько раз. Если только сам не хотел этого.
        И в горле стало сухо, а губы сами прошептали то, во что я давно не верила: «Спасибо, Господи…»
        Просто спасибо за то, что этот несносный мальчишка лежал рядом живой и…совершенно точно возбужденный. И смотревший на меня взглядом, до краев наполненным тягучим желанием.
        А у меня словно перемкнуло что-то внутри. Щелк и переключился тумблер.
        - Ты… - выдохнула, поднявшись на локте и нависнув над ним. Растрепавшиеся волосы белым водопадом упали ему на плечи, закрывая наши лица от солнца-проказника. - Ты…как ты мог?! - уперлась кулаком в его напрягшуюся грудь и слезы размазали реальность. - Как мог так подставляться?! - все-таки стукнула в плечо, несильно, но Стас поморщился, а я…охнула. Совершенно забыла, что он вчера подрался с моим сыном. Взметнула взгляд к его лицу: ни единого намека на ссадину, что еще прошлым вечером грозила перерасти в огромный синяк. Только бледно-розовые отпечатки моиз ногтей.
        А Стас, воспользовавшись моим замешательством, рывком подмял меня под себя, навис надо мной…такой красивый и сильный, что просто дух захватывало, и живот скручивало от неистребимого желания быть его.
        - Как спалось, Ева? - снова переиграв все по-своему и пропустив мои возмущения. И носом по скуле, выбивая тихий стон.
        Коленом раздвинул ноги и бесцеремонно вклинился между бедер, давая возможность до основания прочувствовать его желание. Охнула, потому что забыла, какой он большой и тут же сжалась, обожженная иррациональным страхом: у меня был только один мужчина и тот больше трех месяцев назад.
        - Скучала по мне, моя сладкая? - хрипло, щекоча дыханием кожу.
        Ох, если бы он знал, насколько. Но я ничего ему не скажу. Ничего, иначе точно умру, не получив ответного: «И я скучал». Ведь он не скучал. Он, похоже, пытался убить себя все это время.
        Но что-то явно пошло не так еще вчера, потому что:
        - А ты…ты скучал?
        - Нет, - серной кислотой по сердцу.
        Истерика рванула легкие, захлебнулась судорожным вдохом, растеклась безумной улыбкой по искусанным губам.
        - Конечно, нет, - согласилась с мнимой легкостью, а у самой все внутренности наружу, как у выпотрошенной рыбы. Больно адски.
        - Нет, - повторил глухо, ладонями оглаживая мои бока, попутно задирая футболку. - Красивая, - нараспев, широко улыбаясь. - Я забыл, какая ты красивая, Ева.
        - Ты и не знал… - хрипло из-за сухости в горле.
        Мотнул головой, накрывая ладонями мои груди. Выдохнула протяжно и поймала его рваный выдох на своих губах.
        - Покажи, - оглаживая налившиеся тяжестью полушария.
        Тело мгновенно отзывалось на его ласки и хотело больше. Еще больше, нежнее, глубже. И в низу живота заныло от мучительного желания почувствовать его в себе, такого большого, твердого и нереально красивого.
        Усмехнулась, чувствуя себя до невозможности глупой. Никогда в жизни не оценивала красоту мужского члена. Даже у мужа. А сейчас я невольно опускала взгляд туда, где его напряженный член упирался в мое бедро.
        И снова так остро захотелось вобрать его в себя, обнять губами крупную головку с жемчужной каплей, языком погладить бархатистую кожу от самого основания и ощутить его вкус.
        Дрожь растеклась по телу, и я невольно вцепилась в плечи Стаса, силой удерживая свое тело на месте. Потому что хотелось выгнуться ему навстречу, принимая в жаркий плен своего лона. Туда, где все так отчаянно нуждалось быть заполненным ним до краев.
        -Покажи, - на этот раз требовательней. - Ну же, Ева, покажи свою бабочку, - пояснил, перехватив вопрос в моем взгляде.
        Он поднялся на руках ровно настолько, чтобы я смогла перевернуться на живот. Зарылась лицом в подушки, ощущая, как краснею, словно школьница на первом свидании. Впрочем, не было у меня никаких свиданий. До Стаса не было.
        А он одним движением разорвал футболку. И я не выдержала. Прогнулась, тихо вскрикнув, и врезалась попой в его член. Стас громко застонал, придавливая меня к кровати. Снова бесцеремонно развел мои ноги, наверняка увидев предательскую влагу моего желания. И впился жадным ртом в крыло бабочки на спине. Языком очертил каждый изгиб рисованного насекомого, пальцами сжимая ягодицы. До боли, граничащей с удовольствием. До жгучего желания сдаться и умолять его прекратить эту пытку.
        - Я так хочу тебя, моя Бабочка, - сипло, губами скользя по рисунку на коже. - Чувствуешь, как я хочу трахнуть тебя, моя сладкая девочка? - и толкнулся между ягодиц, выбивая дыхание пополам с громким всхлипом.
        - Стаааас, - прошептала, растягивая гласную, смакуя его имя, как коллекционное вино. Когда-то давно я пила такое. Когда-то давно я верила, что буду принцессой для своего мужчины, а стала…
        «Я считал тебя королевой, Женька. На пьедестал поставил. А ты…ты фригидная сука»
        - Вот так, моя маленькая, да… - его тихий голос рвал сознание.
        "Ну что, маленькая шлюшка...Доигралась...А ведь я предупреждал..."
        Слова острой болью врезались в виски. Судорогами прокатились по телу, и я взвыла, зубами вцепившись в подушку. Боль оказалась невыносимой. Ногу обожгло и вывернуло с такой силой, что я услышала хруст коленной чашечки.
        Боль…
        Черная, огнем разъедающая внутренности.
        Осталась только она в кромешной темноте.
        Глава 13.
        Кто-то звал меня по имени. Далеко. И голос знакомый. Но я никак не могла понять, чей. И откуда? Тьма вокруг была настолько осязаемой, что можно было сжать в кулаке. Я попробовала. Ладонь стала липкой и влажной. А тьма, вязкая и пахнущая кровью, льнула к телу. И от ее прикосновений шипела кожа и дергала, нарывая. Стиснула зубы, растерев немеющую стопу. Стряхнула с себя наваждение – тьма отпрянула, и повеяло прохладой. Оглянулась, но ничего не увидела. Вытянула руки. Сперва вперед, но ничего не ощутила. Развела в стороны, утопая в пустоте. Страх серой крысой скользил по позвонкам, паникой прогрызая себе путь на волю.
        Сделала глубокий вдох. Выдохнула. Только не паниковать. Нельзя паниковать. Прикрыла глаза, пытаясь вспомнить, что произошло до того, как я оказалась в этой кромешной темноте. Попыталась и…ничего. Пустота, такая же вязкая, как тьма вокруг.
        - Ева! – донеслось издалека. - …помоги…
        Голос мужской, надтреснутый. И до одури знакомый. И мне вдруг показалось важным вспомнить, кто меня зовет. И почему именно меня? Что с ним? Зачем ему помощь? Какая-то догадка мелькнула на грани сознания и растаяла, едва я успела ее уловить.
        - Ева… – эхом сквозь густую темноту.
        Я хотела крикнуть в ответ, сказать, что я здесь, я рядом, но вместо слов из саднящего горла вырвался лишь сип.
        Мысленно выругалась и сделала шаг. Я не видела пола, а ноги ощущали прохладу кафеля. Почему я босиком?
        Но думать было некогда – голос позвал снова. И он стал ближе. Или показалось? Я ступала медленно, как канатоходец, лавируя во мгле. Шаг, еще один и еще…
        - Давай, девочка, ну же…помоги…мне… - шепот, тихий, ломающийся. Из последних сил и уже недалеко. - Я же не смогу…
        Кивнула и снова шагнула в темноту.
        - Ева, мать твою!
        Кто-то ударил в спину и я рухнула на колени. Судорога скрутила мышцы. Закусила губу. Я была совсем рядом, но никого не видела. Пальцы по-прежнему утопали во мгле и ничего не ощущали: ни стен, ни пола под ногами. Тихо всхлипнула.
        Кто же ты, незнакомец? И почему мне кажется, что я тебя знаю?
        - Ева…Ева… - еще тише произнес он. И было в его голосе нечто странное. Какое-то горькое отчаяние. Я вся напряглась.
        Нет, нет, нет! Ты не должен уходить. Только не теперь, когда я так близко.
        И я вдруг поняла, если голос исчезнет – я не выберусь из этой темноты. А мне надо выбраться. Там, вне тьмы, меня ждут. Я знала точно – ждут. Вот только кто?
        Давай, Женька, вспоминай! Ну же!
        Застыла, поднявшись на ноги. Женька? Женька – это я. Но тот…мужчина звал меня Евой. Почему? Кто он?
        - Ева, не смей. Слышишь, даже не думай так легко от меня отделаться.
        Согласилась. Я не хотела от него отделываться. Я хотела к нему. Так сильно, что сердце внутри рвалось на части.
        Я снова шагнула. Один, два неуверенных шага, попутно растирая сведенные судорогой мышцы.
        - Я соврал, Ева…слышишь, меня? Соврал…
        В чем? Зачем? Я ничего не понимала.
        А судороги стискивали раскаленными обручами легкие. Зажмурилась, пытаясь унять боль. Переждать.
        В детстве папа говорил, что если сильно зажмуриться, то все страшное исчезнет. Тогда еще мы были счастливой семьей, а я маленькой принцессой. И я как можно сильнее сжала веки, отсчитывая рваные удары сердца.
        И вдруг тьма вспыхнула яркими огнями фонарей. Взорвалась острыми запахами крови и смрада. Крики толпы оглушили. И я, пробирающаяся сквозь обезумевших от зрелища людей, наплевав на сальные шуточки и собственную безопасность. Я искала его. Того, без кого не могла дышать…
        - Стас, - выдохнула и открыла глаза...
        …Богдан звонит поздним вечером.
        - Евгения Матвеевна, помогите! - без предисловий почти кричит он в трубку. И я роняю книгу, которую читаю, спасаясь от бессонницы.
        Бросаю беглый взгляд на спящего рядом сына и тяжело выдыхаю. Мне не нужно спрашивать, что случилось. Я знаю. Откуда-то знаю, что Стас попал в беду.
        - Куда ехать? - громким шепотом, на цыпочках пробираясь в супружескую спальню.
        Богдан называет адрес заброшенного завода и тут же кричит:
        - Стас, сзади!
        Треск, маты и связь обрывается, как и мое глупое сердце. Дальше на одних инстинктах: натягиваю джинсы, свитер, вызываю такси. В детской поправляю одеяло сына и мягко целую его в щеку, надеясь, что вернусь обратно. Мне больно уходить, потому что предчувствие холодит спину неизбежной бедой. Больно, что я могу больше никогда не увидеть Даньку. Но я не могу бросить Стаса. Не могу.
        И это «не могу» толкает в спину, вниз по лестнице. Впрыгиваю в кроссовки и как воришка пробираюсь по темному двору.
        - Женя, что случилось?
        Свекровь перехватывает меня у самых ворот: встрепанная, обеспокоенная. Она хорошая женщина и я люблю ее, как родную мать. Но она никогда не примет моей правды, хоть и всегда на моей стороне, словно я ее ребенок, а не мой муж.
        Выдыхаю, чувствуя, как нещадно убегает время. Кожей осязаю исчезающие секунды, которые, быть может, сейчас стоят жизни одному несносному мальчишке.
        - У меня ученик в беду попал, - говорю чистую правду. Он ведь действительно мой ученик. А сама молюсь, чтобы больше никаких вопросов, потому что не смогу я соврать. Не сейчас, когда я в шаге от того, чтобы послать все к черту. И ведь пошлю, задай она хоть один вопрос.
        - Будь осторожна.
        Облегчение оказывается мимолетным, потому что спустя минуту такси мчит меня на другой конец города и я медленно схожу с ума.
        На огромном пустыре полуразвалившегося завода много людей. Из железных бочек рвутся языки пламени, ветер гоняет по земле всякий мусор и забивает легкие вонью канализации и крови. Последний запах, вязкий, оседающий горечью на языке самый яркий. Как и крики толпы.
        Я выбираюсь из машины такси и прошу водителя подождать десять минут. Он соглашается не сразу и отъезжает подальше от странного места, пропахшего смертью, но останавливается так, что я вижу красные огоньки.
        И только потом иду вперед. Нет, я бегу. Глазами выискивая того, ради кого здесь. Расталкивая толпу пьяных подростков, сбивая с ног раскрашенных девиц. Кто-то кажется даже узнает меня, потому что я слышу шепот в спину: «Да это же училка наша». Оборачиваюсь, но никто не смотрит на меня. Послышалось? Встряхиваю головой. Плевать. Сейчас мне плевать на все, даже если завтра я лишусь работы и на моей карьере будет поставлен жирный крест.
        Плевать, потому что я должна найти Стаса. Я продираюсь сквозь толпу, которая неожиданно подается вперед, словно там вдруг показали нечто невероятное. Я кричу, пытаясь продраться сквозь живую массу людей, но без толку. Я зову Стаса, но улюлюканье и визги сжирают мой зов, как лава погребла под собой Помпею. И вдруг все замирают, словно по мановению волшебной палочки. Застывают, изумленные раскрывшейся перед ними картиной. И только я пользуюсь всеобщим ступором, выбираюсь из толпы и буквально падаю на белобрысого парня.
        - Евгения Матвеевна, - выдыхает мальчишка голосом Богдана Бродина. - Вы все-таки пришли.
        Киваю и тут же вцепляюсь в его кожанку, встряхиваю.
        - Где он? Где Стас?!
        Кажется, получается слишком громко, потому что я слышу изумленное:
        - Ева…
        Оборачиваюсь, схлестываясь со своим персональным космосом, и проваливаюсь в черную бездну, потому что он вдруг улыбается как-то сумасшедше и падает на темный асфальт. Рвусь к нему, падаю на колени, в ужасе отмечая, что по его белой футболке расползается багровое пятно.
        - Валим отсюда! - орет кто-то в толпе и спустя считанные минуты пустырь пустеет.
        А я…я умираю вместе с ним. Пока с Богданом тащу его к машине. Пока мы едем в больницу, а он несет всякую ахинею про свой день рождения, и я зачем-то обещаю ему поцелуй. И пока мы с Богданом (он едет следом на мотоцикле Стаса) снова тащим Беляева, который отключается еще в такси, но уже в больницу. И потом несколько часов, пока его оперируют. Я умираю, чтобы воскреснуть, когда выходит врач и говорит, что парень крепкий и жить будет. Воскресаю, чтобы понять: без него я не живу и буду умирать всю оставшуюся жизнь, ведь мы никогда не сможем быть вместе…
        - Ева… - голос Стаса выдернул меня в реальность, в которую я не совсем вернулась, даже открыв глаза. И только после так неожиданно нахлынувших воспоминаний я сфокусировалась на Стасе.
        Он сидел рядом, растревоженный какой-то, словно едва не потерял самое дорогое, что есть в его жизни. Интересно, что же его так напугало? Неужели я?
        Повернула голову. Я по-прежнему в спальне Стаса и солнце так же заливало комнату летним золотом. Видимо, прошло не так много времени, значит, Стасу удалось быстро купировать приступ. Тут же отметила на тумбочке шприцы, пустые ампулы. Стало любопытно, Стас сам колол или…
        - Милана приезжала, - опередил мой вопрос. Кивнула. Милана, значит. Ну конечно. Его племянница еще со школы увлекалась биологией и химией и вечно таскала домой всех бездомных животных, лечила. И вылечивала ведь. Стас сам мне когда-то рассказывал.
        После школы она окончила медицинский колледж, устроилась на работу акушеркой и теперь училась в Мединституте. Вздохнула, удивляясь самой себе, откуда я столько знаю об этой девочке, ведь никогда намеренно не интересовалась ее судьбой.
        - А Даня… - не договорила, закашлявшись. В горле словно песочные барханы намело – не преодолеть. Стас протянул стакан воды, приподнял мою голову, помогая сделать несколько жадных глотков. Тело ломило и по мышцам гуляли отголоски приступа.
        - Не в курсе. Мелкая ничего ему не скажет, - поставил стакан на тумбочку рядом с кроватью, и я вдруг заметила, как дрожат его пальцы. Почему? - Какого хрена это было, Ева? Ты забыла сказать мне, что страдаешь эпилепсией? И даже стоишь на учете?
        Стояла. В другом городе, которых мы сменили три, кажется, после того, как Стас исчез из моей жизни. И ни в одном меня не брали на работу из-за диагноза. Нацепить клеймо оказалось проще, чем с ним жить. Хотя с тех пор, как мы выбрали этот город, мне удавалось избегать приступов. И я совершенно не понимала, почему это случилось именно этим утром.
        Интересно, сколько я провалялась в отключке, что Стас успел навести обо мне справки? И почему он злился? Спина напряжена, по скулам желваки гуляли и пальцы дрожали. Что его так вывело из себя? Не понравилось, что товар порченый?
        Горечь растеклась по небу, противным комком скатилась по горлу и бухнулась тяжелым камнем куда-то на дно желудка, вызывая тошноту.
        - Давай, Ева, рассказывай, - руки на груди скрестил и на меня уставился своим черным, что бездны, взглядом. - Когда эта херня началась? И как часто случаются приступы?
        Рассказывать? Ему? О нет, увольте. У нас всего лишь договор, не более. Никакого посягательства на мою личную жизнь и мой персональный ад, в котором я жила без него.
        Поэтому я закрыла глаза и сказала совсем не то, что хотел услышать Стас.
        - Ты мне соврал, Беляев, - и улыбка невольно растянула пересохшие губы. - Ты все-таки по мне скучал…
        Глава 14.
        Стас так и не стал выяснять о моей болезни, просто хмыкнул в ответ на мою реплику и уехал. И вот уже две недели практически не появлялся дома. А я…я чувствовала себя ребенком, которого обманули и вместо Деда Мороза подсунули пьяного старика с сизым носом.
        Одна в чужой квартире, где все пропахло Стасом. Где в каждом уголке чудилось его присутствие. Я даже спала в его футболке, которую стащила из корзины с бельем после его утренней пробежки. Чувствуя себя полной идиоткой, но хоть так я могла представить себе, что он рядом. Что все те журналы, подсунутые мне сердобольной домработницей, лишь ширма. И что я на самом деле не так стара, какой кажусь на фоне молоденькой модельки, буквально прилипшей к Стасу на каждом глянцевом снимке. И боль кривыми когтями скребла по ребрам.
        Я понимала, как выглядела со стороны: старой недотраханной дурой, навязавшейся молодому мужчине, у которого наверняка есть невеста. Может, вот эта самая модель, ослепительно улыбающаяся интригующему заголовку: «Как скоро Королева красоты окольцует самого завидного жениха?»
        Из квартиры я выходила лишь в магазин и то под присмотром бдительной охраны. Но сегодня мне надоело торчать в четырех стенах, как золотоволосой Рапунцель в башне. Сегодня я задыхалась после очередной порции глянца. Сегодня я, не дождавшись своего Финна, спрыгнула из окошка и рванула в неизвестность, чтобы, наконец, увидеть свои огоньки.
        Сбежала прямо из-под носа зазевавшегося телохранителя. Петляя улочками сонного города, хохотала до слез и впервые за эту неделю ощущала себя живой.
        В киоске купила батон и уселась на лавочке у небольшого пруда. Теплый ветерок шелестел в зелени камышей, щекотал тихую гладь пруда. А я улыбалась лукавому солнышку, пускающему «зайчиков» сквозь ивовые ветви, разламывала батон, кормила сбившихся стайкой уток и думала, как же причудливы дороги судьбы, что однажды привели меня в город, где жил Стас. И как так вышло, что за эти годы мы ни разу не встретились на сонных улочках города? Сегодня я знала, что это родной город отца Стаса, куда он с братом вернулся после смерти матери. Как странно всё-таки бывает порой...
        - Евгения Матвеевна, здравствуйте! - звонкий голосок нарушил мое уединение.
        Обернулась, встретившись взглядом со своей выпускницей. Вернее, с чудесной парой выпускников, которые встречаются, кажется, с пятого класса и любят друг друга до безумия. Я пришла в их класс четыре года назад, сменив их классного руководителя, и влюбилась в них. Они настолько счастливые, что будто сотканы из света. Такие чистые, искренние. Таня Майская – отличница и талантливая пианистка - и Саша Вольный, хулиган и гроза всей школы. Когда-то, впервые услышав игру Тани, я долго плакала. Тоже впервые за много лет. Плакала и представляла совсем другие пальцы на черно-белых клавишах. И даже не представляла, что где-то в лабиринтах улочек и бульваров притаился дом, где живёт мой Стас.
        - Таня, Саша, привет! - поднялась, заключая этих двоих в свои объятия. - Как отдыхаете?
        - Все замечательно, - разулыбалась Таня и – надо же! – Сашка буквально отзеркалил ее. А у меня на сердце стало так тепло, словно их улыбки намертво пришили к моему уставшему сердцу. Оно даже забилось сильнее, будто живой воды хлебнуло.
        Мы проговорили, кажется, целую вечность. А ведь не виделись всего пару недель. А у них столько новостей накопилось. Я же была рада за них и благодарна, что им так легко удалось пусть ненадолго, но вымести из моей души пыльную тоску. И когда распрощались, я уже знала, что Стас снова меня нашел.
        Он стоял, плечом привалившись к стволу ивы, и скармливал мой батон вечно голодным уткам. Вздохнула и медленно преодолела расстояние до мужчины, от которого у меня подкашивались ноги. Я сделала только один шаг, а горький аромат Стаса уже вторгся в мое личное пространство, затопил легкие и ядом растекся по венам. Усмехнулась, даже не пытаясь бороться с этим наваждением. Разве я не этого хотела? Конечно, ведь я точно знала, что мой охранник тут же доложит Стасу о моем побеге.
        А для Стаса Беляева никогда не существовало невозможного. И вот он здесь. Такой красивый в темно-сером костюме и белой льняной рубашке с расстегнутым воротником. А из кармана пиджака торчал галстук.
        Напряжение расстегнуло свои наручники, и я сделала глубокий вдох, напрочь забывая, как выдыхать, потому что снова рухнула в космос его глаз. Отступила назад, сбитая диким штормом, бушующим в его взгляде, и плюхнулась на лавочку.
        Нервный смешок слетел с губ. Прикрыла глаза и тут же ощутила, как Стас сел рядом, тяжело выдохнул.
        - Снова убегаешь, Бабочка, - он не спрашивал, обвинял. И я не понимала причин. Я никогда не сбегала от него. Он сам вычеркнул меня из своей жизни. Позабавился и выбросил, а я еще долго собирала себя по кускам. Но так и не собрала.
        - Зачем я тебе, Стас? - изо всех сил сдерживая клокочущую внутри обиду. - Нет, я понимаю. Я сама себя предложила. Но ты…ты ведь согласился. Зачем? Чтобы запереть в четырех стенах на потеху своей прислуге?
        И тут же обожглась об его холодный пронзительный взгляд. Закусила губу, мысленно дав себе хорошенького подзатыльника. Не хотела ведь жаловаться. Само вырвалось. Зажмурилась, ожидая допроса с пристрастием. Точно зная, что на этот раз мне не удастся уйти от ответов.
        - Мальвина Степановна, - вздрогнула от ярости, пропитавшей каждое его слово, - вы уволены. Расчет получите у моего секретаря.
        Распахнула глаза, не веря услышанному. Мне не было жаль Мальвину Степановну – наградили же родители имечком, - хоть я и не хотела, чтобы все вышло именно так, но за меня никто и никогда не вступался вот так, слету, даже не зная, в чем причина моей обиды. Никто, кроме Стаса. Никто и никогда. И от этого было еще больнее.
        Стас покрутил в пальцах телефон и вдруг со всего маху швырнул его в пруд. Ахнула, в изумлении уставившись на него. И только сейчас заметила темные круги под глазами и щетину, и что-то такое в его лице…Усталость?
        - Стас? - тронула его за плечо. Он никак не среагировал. А я будто камня коснулась. - Стас, что случилось?
        Он смерил меня пристальным взглядом, нахмурился.
        - Подвинься, - скомандовал.
        Послушно сдвинулась на край лавочки. А Стас растянулся на ней, устроив голову у меня на коленях, и закрыл глаза.
        А я затаилась, боясь шелохнуться. Дышать боялась…я…впервые боялась, что нас могут увидеть вместе. И это было так странно и глупо, но я ничего не могла с этим поделать.
        - Стас… - прохрипела, - что ты делаешь? Тут же люди и мы…нас…
        - Похуй, - был мне ответ. - Но если ты…
        - Лежи уже, - выдохнула, не позволив ему закончить.
        И сделала то, о чем мечтала всю неделю: зарыла пальцы в его мягкие волосы.
        Мягкими движениями массировала его голову, украдкой нюхая пальцы, на которых оставался его запах, и просто наслаждалась тем хрупким, что между нами было в эти мгновения.
        - Ты знаешь, что у тебя проблемы, Ева? - его низкий голос по коже бархатом. Так нежно и так будоражаще. - Спишь в моей футболке, нюхаешь мои волосы.
        - Ты вкусно пахнешь, - краснея, но ни капельки не соврав. Его аромат сводил меня с ума и я хотела, чтобы он знал об этом.
        - Да я вообще весь вкусный, - хмыкнул, потираясь макушкой о мою ладонь.
        - Не знаю, не пробовала.
        - А хочешь? - глаза в глаза, прожигая насквозь, вынимая и раскладывая на алтаре душу.
        Я знала только один ответ на его вопрос. Но обида внутри еще тихонько всхлипывала.
        - А как же твоя мисска? - пересохшим горлом.
        - Прости, Бабочка, - вдруг выдохнул он, дрогнув всем телом, как будто по мышцам запустили электрический разряд. - Пришлось повоевать немного.
        И я даже знать не хочу, что же это за война такая и почему мне так больно от его слов. Невыносимо. Но ведь должно стать легче, тогда почему только хуже?
        - И как? Выиграл?
        - Только первую битву, Бабочка. Но это того стоило. Ты такая сексуальная, когда ревнуешь.
        Что? Я? Ревную? Задохнулась возмущением, потому что вдруг поняла: он прав. Сто тысяч раз прав, будь оно все неладно. Снова прочел меня как раскрытую книгу. Ну что ж, Беляев, я тоже умею играть в эти игры.
        - Тогда попробуй еще разок полапать свою мисску, - балансируя на грани дьявольского искушения. - И прочувствуешь на себе все прелести моей сексуальности, - прижалась к его рту, выдыхая ему в губы последние слова и тут же прикусила нижнюю, ощутив на языке солоноватый вкус его крови.
        Отпрянула, шалея от безумия в его глазах.
        - Твою мать, Бабочка… - слизывая кровь.
        А уже через мгновение Стас тянул меня за собой. Затолкал в машину и рванул с места.
        Глава 15.
        Я не знала, куда Стас меня везет. И мне было все равно. Вместе с ним я отправилась бы даже в ад. Вместе с ним я не боялась ничего, даже если буду гореть в котле за все свои грехи. Если он будет рядом, я буду самой счастливой женщиной на планете. И я улыбалась своим мыслям.
        - О чем думаешь, Бабочка? - неожиданно спросил, входя в очередной поворот.
        Город остался позади, а под нами расстилалось искрящее солнечными зайчиками море. Мы молчали уже несколько часов, а я все это время думала о том, что еще недавно мечтала скрыться от всего мира. Уехать далеко-далеко. Туда, где никто ничего не знает обо мне. И просто наслаждаться жизнью. И вот Стас, сам того не подозревая исполнял мое самое тайное желание, в котором я страшилась признаться даже себе. Я никогда не хотела одиночества. Я всегда мечтала только об этом мужчине, что с таким напряжением ждал ответа.
        - О тебе, - говорить правду – легко. И она отозвалась в каждой черточке его напряженного и уставшего лица. - Тебе нужно отдохнуть, Стас.
        Он молча кивнул, принимая мой ответ, и снова уставился на дорогу, что серым серпантином ложилась под колеса его джипа.
        - Почему ты не спрашиваешь, куда я тебя везу?
        Пожала плечами.
        - Мне все равно, - ответила и тут же ощутила жгучий взгляд, от которого по коже рассыпались предательские мурашки. Вздохнула, понимая, что сказала совсем не то, что Стас хотел услышать. - Главное, ты рядом, - перехватывая его прищуренный взгляд.
        - Так мне доверяешь? - продолжал допытываться он.
        - А ты? Кому доверяешь ты, Стас? - и смысл моего вопроса комком застрял в глотке, мешая вдохнуть. Ведь кто-то должен быть в его жизни, кому он рассказывает о своих проблемах, с кем делится переживаниями и кто обнимает его, разделяя его боль. Кто-то очень близкий. Может, даже та самая мисс красоты.
        - Доверие, Бабочка, непозволительная роскошь, - дернул плечом, выбивая меня из собственных догадок, и за оставшийся отрезок пути не проронил больше ни слова.
        А у меня горечь растеклась под кожей, отравляя. И непрошенные слезы жгли глаза. Но я упрямо не позволяла им пролиться. Я давно взрослая и не реву по таким мелочам. Я давно привыкла разочаровываться в людях и еще одно разочарование не причинит мне боли. Вот только сердце ныло в груди и тоска, глухая, безмолвная вновь тихо заскулила на самом краешке души.
        Когда Стас остановил машину и заглушил мотор, по небу разливались алые кляксы отгорающего заката.
        Он выбрался из салона, распахнул передо мной дверцу и протянул руку. А я зависла на его широкой ладони со свежими царапинами – отметинами острого лезвия. Спазм скрутил легкие. Схватилась за горло, выцарапывая для него хоть каплю кислорода. И не могла оторвать глаз от изрезанной широкой ладони.
        Что же ты творишь с собой, Стас?
        Покачала головой, так и не найдя в себе силы коснуться его ладони. Стало почему-то страшно. Я не могла причинить ему боль. А ему ведь наверняка больно. Стас фыркнул и отошел на несколько шагов, позволяя мне самой выбраться из машины.
        - Что, Бабочка, феминистки рулят? - не удержался от издевки.
        Резко вскинула голову, тут же отмечая, что следы моих ногтей давно зажили, как не осталось следа и от ссадины после драки с Даней. Но на лице пролегли следы дикой, ничем не стираемой усталости.
        Почему ты никому не доверяешь, Стас? Что стряслось в твоей жизни? Когда ты стал таким? Я же помнила, как он был близок со старшим братом, только его одного считая самым верным и преданным человеком на этой планете. Что изменилось за эти годы?
        И спросить бы, но я не могла говорить. Просто взяла его изрезанную ладонь и коснулась ее губами. Забирая его боль. Отдавая в этом невесомом прикосновении всю себя.
        Стас тихо выругался и рванул меня на себя. Прижал к себе так крепко, что дышать оказалось невозможным. Вцепилась пальцами в его плечи, боясь, что отпустит, а я не смогу…стоять не смогу. Я и сейчас держалась до последнего, хватаясь за него, как за спасательный круг. И тонула…тонула в его запахе: горьковатом с шоколадным послевкусием. Терпком и мучительно сладком, пьянящем, подкашивающим колени. А он гладил мой затылок, пропуская сквозь пальцы мои волосы. Накручивал их на пальцы или сгребал в кулак, вдыхая их запах. Игрался, и я каждой клеточкой тела чувствовала его наслаждение. И улыбалась, уткнувшись носом в ямку между его ключицами.
        - Ты улыбаешься, - прохрипел он, носом потираясь о мою макушку.
        Кивнула, губами коснувшись его кожи. Запоминая его вкус, такой же упоительно сладкий, растапливающий горечь.
        - Идем, Бабочка…
        Сплел наши пальцы и увлек за собой. По узкой тропинке на самый край утеса. Замер, обняв меня со спины. А я в который раз за этот сумасшедший день перестала дышать. Прямо под ногами стелилась изумрудная гладь моря, а над нами горело алым небо. И солнце, такое огромное и такое притягательное, медленно скатывалось в морскую пену перекатывающихся гребешков волн.
        - Когда я был маленький, Миха часто привозил меня сюда. Мы сидели на самом краю, свесив ноги над пропастью, и он рассказывал мне о маме, - притаилась в его руках, боясь спугнуть такое неожиданное откровение. - Она умерла во время родов, - вот тут я не смогла сдержать удивленного вздоха, потому что я знала его мать. Глянула в его глаза, но он смотрел за горизонт, и в его космосе отражалось солнце. Оно горело алым костром, в своих отгорающих лучах сжирая нашу на двоих боль. - Я до сих пор помню ее по его рассказам, - на обветренных губах притаилась улыбка, мягкая с оттенком грусти. - Он, знаешь, словно воскрешал ее специально для меня. И это были самые лучшие моменты в моей жизни. Миха был самым близким человеком для меня. Самым родным, понимаешь?
        Кивнула, хотя он совсем не ждал моего ответа. Но я…я знала, каково это терять самых близких. И я понимала его, как никто. Вот только я точно знала, что его брат жив и здоров. Тогда почему он говорил о нем в прошедшем времени?
        - А потом я рассказал ему свою самую большую тайну, - усмехнулся. А на мое плечо вдруг села пестрая бабочка. Улыбнулась, наблюдая, как она подставляла свои рыжие крылышки утопающему в море солнцу. Моргнуть не успела, как Стас одним резким движением поймал ее, сжав в кулаке. - А он просто взял и сломал все. Раздавил меня, как эту бабочку, - разжал ладонь, на которой распласталась несчастная бабочка. Такая красивая и навечно сломанная. Но вдруг…один удар сердца и она расправила свои узорные крылышки и спорхнула с его ладони навстречу солнцу. По щекам скатились слезы, и я в немом изумлении уставилась на Стаса, провожающего взглядом бабочку.
        - Но ты…ты же не сломал бабочку…Ты не такой, как он, Стас.
        - Конечно, не такой, - улыбнулся как-то обреченно, словно думал совсем иначе, костяшкой большого пальца стирая мои слезы. - И я до одури хочу тебя, Ева…
        - Хочешь – бери, - выдохнула, больше не боясь собственных желаний. - Я вся твоя, Стас, - развернувшись в его руках и пальцами касаясь его красивых, словно нарисованных губ. - Твоя, мой Темный рыцарь…
        Глава 16.
        Я не видела, откуда он здесь появился. Одноэтажный дом, сложенный из деревянных бревен. С маленькими окошками и покатой крышей, оплетенной лозой. Красивый и сказочный будто. Избушка семи гномов, не иначе.
        Не заметила, как остановилась в полушаге от массивной дубовой двери, с восхищением рассматривая витиеватые узоры, вьющиеся по темному дереву. И как Стас отпер эту самую дверь, увлекая меня за собой.
        А потом прижал к теплому дереву, носом зарывшись в мои волосы и тяжело дыша. А я смотрела на него, такого сильного, красивого и сейчас такого моего, что внутри все сжималось от дикого восторга. И моя любовь, которая, казалось, никогда больше не воскреснет, прошивала меня изнутри черными стежками его космических глаз, пришивая намертво к Стасу, гладящему мои бедра.
        Я никогда не думала, что любить можно так бездумно. Не анализируя, не оглядываясь, не ожидая подвоха. Просто любить, словно дышать. Никогда не верила ему, такому не по годам умному мальчишке.
        … - Вы любите его, Евгения Матвеевна?
        Вопрос застает меня врасплох, как и само присутствие Стаса в кабинете. Уроки давно закончились, и я точно видела, как он уходил из школы в обнимку с Настей Звонаревой из параллельного класса. А я только закончила бессмысленный разговор с мужем. Снова ни о чем. Снова пустая ссора. Вздыхаю, стоя у окна.
        И тут Стас и его вопрос, прямой и откровенный, как он сам.
        Оборачиваюсь слишком резко на только вымытом полу и впервые жалею, что нацепила туфли на шпильке. Нога подламывается, и я падаю, неловко взмахнув руками и тихо ругнувшись. Колено прошивает острой болью, и я зажмуриваюсь, слыша только толчки боли и треск рвущейся юбки. Но вздрагиваю от опаляющего тепла горячих рук. Распахиваю глаза и скрещиваюсь с черным космосом на дне внимательного взгляда. всего мгновение и его взгляд падает на мою подогнутую ногу.
        - Дай я посмотрю, - просит, касаясь своими изумительными пальцами моей стопы. Не могу оторвать глаз от этих длинных пальцев. От тонких запястьев, обнимаемых кожаными фенечками. От синих рек вен, перевивающих жилистые руки. Не могу, потому что у него шикарные руки. Такие изящные и вместе с тем настолько мужские, что мне, как маленькой, хочется пищать от восторга, потому что они касаются меня. Странное, до нелепости глупое желание.
        - Все нормально, Беляев, - делаю неуклюжую попытку подняться, но оказываюсь в кольце его рук. Как маленькую он подхватывает меня подмышки и усаживает на парту. Юбка задирается и в разорванном шве виднеется резинка чулок. Я тут же ловлю на себе обжигающий и голодный взгляд. Совсем не мальчишки. А пальцы сжимают стопу, мягко ощупывая, как-то на автомате, что ли. Потому что Стас смотрит не на свои руки, а на полоску кожи между чулком и бельем.
        - Черт, Беляев, руки убери, - зло шепчу, стягивая на бедре юбку и краснея от стыда. И жду препирания или…или черт знает чего. Но Стас удивляет меня, перестает меня касаться и даже отступает на шаг. А у самого пальцы подрагивают. Я вижу. И он замечает это, сжимает пальцы в кулаки и поспешно прячет их в карманы брюк.
        Осторожно наступаю на подвернутую ногу. Покалывает слегка, но терпимо. Жаль только обуви сменной нет. придется на полусогнутых добираться, потому что вряд ли я буду чувствовать себя теперь комфортно.
        - Болит? - сипло спрашивает Стас, посылая по мне волну дрожи. Мотаю головой, потому что понимаю – отвечу и выдам себя с потрохами.
        - А сменка есть? - он уже совладал с собой, но в глазах по-прежнему космическая тьма. Или это за окном потемнело? И словно в унисон моим мыслям класс освещает вспышка молнии. - Ливанет сейчас, - говорит Стас. - Босиком идти не вариант.
        Хочу ответить, что это вовсе не его дело, но в окна врывается бойкий дождь. Барабанит по подоконнику, приковывая к себе мое внимание.
        - Я же говорил, - хмыкает Стас. А я невольно переступаю ногами, отмечая, что сейчас уже не лето и прогулка босиком не пойдет мне на пользу. И что, похоже, ничего не остается, как топать домой на каблуках и в разорванной юбке. Вот будет радость коллегам, которые и без того перемывают мне косточки при каждом удобном случае. Шутка ли, попасть на работу по протекции директора. Место чье-то тепленькое занимаю, как пить дать. А подставлять Аллу Викторовну, нашего директора, совсем не хочется.
        - Пиздец, Бабочка, ты меня убиваешь нахрен, - выдыхает Стас с упреком.
        - А ты снова ругаешься, - парирую, не заостряя внимания на прозвище, которым он меня назвал. Впервые не Евой и не по имени-отчеству. Бабочка, надо же.
        - Это в крови, - фыркает, подхватив рюкзак и достав из него новехонькие кроссовки и спортивные брюки. - Переодевайся. Не бойся, новье все, - успокаивает, поймав мой изумленный взгляд.
        - Беляев, ты рехнулся, - снова шепчу с плохо скрываемой злостью. - Ты мой ученик.
        - И что? - вздергивает бровь.
        - Что обо мне подумают?
        - Что ты охренительно сексуальна в моих спортивках и кедах, - не задерживается с ответом. И каждое его слово острыми мурашками по коже. - И что ты классная училка, раз ученики настолько тебя любят. Одеждой вон жертвуют, - и впихивает мне в руки брюки с кедами. А у самого черти ламбаду выплясывают в глазах.
        - Беляев, ты…
        - Не зли меня, Бабочка, - шепчет, нависнув надо мной, вмиг окутав своим терпким запахом. - Иначе я сам тебя переодену. И поверь, красивая моя, лучше тебе это сделать самостоятельно.
        - Ты забываешься, Беляев, - собрав всю свою злость. Швыряю в него одеждой. - Думаешь, раз папа олигарх тебе все можно? Думаешь, все можно получить, если только очень захотеть?
        Одежда падает на пол с глухим стуком. Стас же смотрит на меня, наклонив голову на бок. И от его взгляда пол мира можно в льды заковать. Но мне плевать. Потому что он всего лишь зарвавшийся мальчишка, привыкший получать все по щелчку пальцев. И потому что сейчас я права и его нужно поставить на место иначе я не смогу здесь работать. Иначе из примерной жены и педагога с идеальной репутацией превращусь в предательницу и распутницу.
        Стас не говорит ни слова, подхватывает свой рюкзак и уходит, тихо прикрыв за собой дверь. А я, прихрамывая, добираюсь до своего стола, плюхаюсь на стул и роняю голову на руки, пряча лицо в ладонях. И не замечаю, как по щекам стекают слезы. Смахиваю их тыльной стороной ладони и долго смотрю на черные полосы от растекшейся туши, не понимая, почему я плачу. Вздыхаю. Это нервное. У меня сложный класс, который уже больше месяца не хочет принимать меня, как своего классного руководителя. У меня восьмилетний сын, который напрочь отказывается возвращаться домой без меня. У меня муж, в очередной раз пытающийся устроить мою личную жизнь. И Стас…этот наглый и упрямый мальчишка, которому зачем-то понадобилась я. И который вопреки здравому смыслу нужен мне.
        Достаю из сумочки влажные салфетки и пудреницу. Медленно, глубоко дыша, стираю макияж, и возвращаюсь к тетрадям. Сегодня Даня у бабушки с дедушкой, поэтому домой можно не спешить. Откладываю последнюю проверенную тетрадь и отчетливо понимаю, что не хочу домой. А еще…я боюсь возвращаться домой, где меня ждет муж, вдохновленный своей новой безумной идеей. Гляжу за окно. Дождь прекратился, но всполохи грозы по-прежнему слепят своей яркостью.
        Навожу порядок на столе: стопку тетрадей кладу на край, ручки рядом, тут же ежедневник. Поднимаюсь, с неохотой всунув ноги в туфли. Ступню тут же сводит судорогой и я невольно бросаю взгляд на брошенные Стасом кеды. Может, плюнуть на все и засунуть подальше свою никому не нужную сейчас гордость?
        Качаю головой, пережидаю волну судороги, подхватываю журнал, который нужно занести в учительскую, и в дверях сталкиваюсь с Беляевым.
        Он промок. Вода стекает с его взъерошенных волос на затянутые кожанкой плечи. Но он не замечает крупных капель, прокладывающих влажные дорожки по его шее. Спокойный и холодный, что арктические льды. Но буря, беснующаяся на дне его темных глаз, выдает его с головой. Ничегошеньки он не спокойный.
        - Ты так и не ответила на мой вопрос, - напоминает срывающимся голосом. И морщится, потому что – я уверена – ему не нравится, что я слышу его слабость.
        - А ты на мои, - снова парирую, прослеживая путь очередной дождевой капли, сорвавшейся с его волос, упавшей на висок, катящейся по скуле, через ямочку на щеке, вдоль рвущейся под кожей артерии.
        - Не любишь ты его, - вдруг выдыхает с какой-то отчаянной радостью.
        - Что ты можешь знать о любви, глупый мальчишка, - качаю головой, разворачиваясь к нему спиной и возвращаясь в кабинет. Боже, как я устала. Когда же закончится этот долгий день?
        - …любовь, - останавливает хриплый голос меня на полпути. Оборачиваюсь и тону в его черном, что грозовое небо, взгляде. - Ее голодный взгляд
        Сегодня утолен до утомленья,
        А завтра снова ты огнем объят,
        Рожденным для горенья, а не тленья…
        - Шекспира цитируешь, браво! - не удерживаюсь от издевки. - За красивыми словами может любой дурак спрятаться. Но это ничего не значит.
        - Одевайся, Бабочка, и я покажу тебе, что такое любовь, - и протягивает мне бумажный пакет. Беру на автомате и долго не решаюсь заглянуть внутрь. Стас тем временем сгребает в рюкзак свою одежду, забирает у меня журнал и уходит, бросив напоследок: - У тебя пять минут. Не успеешь, будешь переодеваться при мне.
        И только когда он исчезает за дверью я заглядываю в пакет. В нем стильные джинсы от модного бренда и льдисто-голубые кроссовки. Все новое, женское и моего размера.
        Переодеваюсь быстро, потому что даже не сомневаюсь, что Беляев выполнит свою угрозу. Поэтому когда он возвращается, я сижу на углу стола и смотрю на него с вызовом. Но внутри точно знаю, что сейчас с ним я пойду куда угодно, потому что хочу. И мне абсолютно плевать, кто и что об этом подумает.
        Он окидывает меня цепким взглядом, подмечая каждую деталь, и мне становится неловко под ним, но я не меняю позу, старательно контролируя каждое свое движение. Каждый вдох и выдох, хоть и получается отвратительно.
        Закончив осмотр, кивает с легкой полуулыбкой. Он явно доволен собой. Тем, что угадал с размером. И ему нравится то, что он видит перед собой. Впрочем, надо отдать ему должное – у него глаз-алмаз. Джинсы сидят идеально, а кроссовки точно по моей ноге. В них тепло и комфортно.
        - Там холодно, - поясняет он, стягивая с себя куртку и надевая ее на меня, как на маленькую девочку. Застегивает под самое горло. Задумчиво трет бровь большим пальцем и я запоминаю это движение, прячу его в персональный ящик своей памяти, точно зная, что этот день больше никогда не повторится и завтра все станет на свои места. А пока…пока я просто хочу узнать, что же хочет показать мне этот непокорный мальчишка.
        Он стоит так близко, что я слышу его рваное дыхание, а его терпкий, с привкусом шоколада, аромат пьянит похлеще алкоголя. И я мысленно молю его отойти, потому что схожу с ума. А он, всегда такой проницательный, лишь усмехается и запускает пальцы в мои волосы, свернутые в пучок на затылке. Удар сердца, еще один и тяжелые волосы рассыпаются по плечам, а Стас отступает на шаг, сжимая в кулаке мои шпильки. И под его потемневшим взглядом я делаю то, чего делать никак нельзя: запускаю пальцы в волосы и распушиваю их. Вижу, как нервно сглатывает Стас, и как сжимает шпильки до побелевших пальцев. И что-то внутри скручивается тугим узлом, жгучим и ослепительным, что летнее солнце.
        - Блядь, Бабочка, - выдыхает он, с шумом втянув воздух. - Ты просто охренительная сейчас.
        Дергаю плечом, предпочитая не отвечать на его реплику.
        Мы сбегаем из школы через пожарный выход, от которого у Стаса имеются ключи. И почему я не удивлена? Но я мысленно благодарю его за эту предосторожность, потому что здесь нет камер, и никто не узнает о нашем побеге.
        А в переулке через несколько домов от школы нас поджидает черный, сверкающий дождевыми каплями мотоцикл.
        И воспоминания бьют острым кулаком под дых. В панике отступаю назад, но Стас перехватывает меня, растревоженным взглядом заглядывает в мое перекошенное страхом лицо.
        - Я не поеду…на этом, - с трудом говорю я, не сводя взгляда с черного монстра, семь лет назад укравшего у меня самого близкого человека на этой планете.
        Стас кивает и ничего не спрашивает. Утягивает меня на оживленную улицу, ловит такси. И не выпускает меня из своих сильных рук всю дорогу. И я дышу им, дышу, как будто он мой кислород. И он…он действительно мой кислород. А он перебирает пальцами мои пряди, нежно и ловко, словно касается клавиш. И мне кажется, я даже слышу музыку. Его музыку, которую он творит в это мгновение. Нежную, чарующую с мягкими переливами дождя.
        Когда мы оказываемся на месте, я совершенно растеряна. Это огромная высотка с острыми шпилями антенн и темными окнами пустых квартир. Но Стас не медлит, тянет за собой. И ему плевать на встречающихся нам людей. Он заталкивает меня в лифт, а спустя минуту вытягивает на крышу.
        Здесь воет ветер, и острые капли срываются с черного неба.
        - Стас… - шепчу испуганно, впервые вслух назвав его по имени. Он прижимает меня к себе, всем собой давая понять, что никому и ничему не позволит меня обидеть. А потом показывает то, зачем привез сюда.
        И я, стоя на середине крыши, смотрю как завороженная на алые всполохи грозы, расписывающие небо причудливыми узорами. И на сотканную из огня воронку, выжигающую поля до самого горизонта. И слышу хриплый голос Стаса.
        - Любовь, Бабочка, это торнадо, которое встретило на своем пути вулкан…
        …И я смотрела в его глаза, в которых бесновались огненные смерчи, и понимала, что прав был Стас тогда. А я высмеяла его тогда. Надо же, какая философия в семнадцать лет! Возражала, разубеждала, наивно веря, что любовь – это то, что я испытывала к своему мужу.
        Сейчас же, касаясь его губ своими и разделяя на двоих одно дыхание, я понимала одно. Я любила Стаса. Любила безумно, отчаянно и это чувство не поддавалось никакому контролю. Как огонь, вырвавшийся из каменного плена вулкана. Как ветер, танцующий смерчем по просторным полям. Я вся состояла из этой любви и сейчас, жадно делясь ею со Стасом, я плакала, опьяненная своим стихийным счастьем.
        Глава 17.
        - Ева? - Стас смотрел на меня сквозь марево страсти и соленых слез и отчаянно искал ответ.
        А я не могла и слова произнести, потому что осознание собственных чувств выбило почву из-под ног, украло дыхание и навсегда привязало меня к этому мужчине. Пришпилило канцелярскими кнопками еще десять лет назад. Потому что мужчина он и в семнадцать мужчина. Стас был им уже тогда. Надежным, готовым порвать любого за то, что считал своим. Только я не оценила это тогда. А когда поняла, он просто исчез из моей жизни.
        - Ты мерзавец, Стас Беляев, - все-таки выдохнула, проглотив сдавленный всхлип, когда его пальцы скользнули мне под юбку, а на искусанных мною губах мелькнуло удовлетворение. Да, сегодня я в юбке, как он и хотел. - Но я люблю тебя, слышишь?
        И пусть я сто раз пожалею об этом. Это будет потом. А сейчас я просто терялась в мглистом космосе его взгляда и падала…падала в его черные дыры.
        А он большим пальцем вытер скатившуюся по скуле слезу, облизнул подушечку и невыносимо медленно, не разрывая взглядов, опустился передо мной на колени.
        - Стас, что ты…
        Никогда…за десять лет знакомства…никогда Стас Беляев не стоял передо мной на коленях. Я – да, валялась у него в ногах, моля спасти моего сына. Хоть он и не нуждался в моих мольбах, теперь я знала это. А он – никогда. И вот сейчас…
        Сейчас он творил что-то немыслимое. Что даже меня, опытную женщину, смущало и заставляло краснеть. Но я все равно смотрела. Как он стянул с меня юбку, огладил затянутые чулками ноги, подкашивая коленки. И если бы не дверь, в которую я вжалась всей собой, наверняка рухнула бы, а так…вцепилась в его сильные плечи. Стас тут же отозвался тихим шипением, но рук не сбросил, продолжая оглаживать бедра, вдоль линии трусиков.
        Смотрела, как он медленно, наслаждаясь каждым движением, стянул с меня трусики. Как сжал их в кулаке и поднес к носу, с шумом вдыхая их аромат. Как запихнул их в карман брюк и бесцеремонно развел мои колени. А потом и вовсе закинул одну ногу себе на плечо, раскрывая меня перед собой. Вот такую, как есть, изнывающую от желания к нему. Абсолютно бесстыже мокрую. Потому что Стаса нельзя не хотеть. Потому что он мой космос, в который я лечу, словно ракета и застываю на грани взрыва.
        - Подготовилась, да, Бабочка? - хрипло, словно ему в горло щедро насыпали песка.
        - Все для тебя, Беляев, - тихо, на изломе дыхания, чудом удерживая себя на месте, когда он ладонью накрыл идеально выбритую промежность.
        - Мне нравится, когда ничего нет, - заявил он, а мне отчаянно захотелось сжать колени, прикрыться, чтобы он ничерта не видел. И я даже сделала попытку, но Стас одним взглядом пригвоздил к месту. - Даже не думай, Ева. Вообще ни о чем не думай. Тебе вредно.
        И, сложив, два пальца развел мои складочки. Так нежно, словно сокровищницу.
        Тихий стон слетел с губ, а пальцы сильнее впились в широкие плечи, то ли удерживая Стаса на месте, то ли поощряя его игру. Я сама не понимала, что делала. Но я знала одно. Я хотела его. Не просто тело, шикарное, перевитое жгутами мышц и нитями шрамов. Хотела то, что спрятано под маской циника и нахала. Того настоящего Стаса, каким он был когда-то. До одури, до сумасшествия. Но и этого нахала и матерщинника, идущего по головам и не видящего никаких препятствий, я тоже хотела. Потому что это мой Стас. Только такой он цельный. И только такой нужен мне. Со всеми грехами за пазухой.
        И я невольно подалась ему навстречу, когда он, растирая подушечками пальцев влагу, задел клитор, вызвав огненную лавину, сметающую все на своем пути.
        - Замри, Ева, - его горячая ладонь припечатала к двери. Но я не могла стоять. Мне нужны были его губы там, где жгли прикосновением пальцы.
        - Стас, - выдохнула, всхлипнув. - Пожалуйста, Стас…
        И он исполнил мою просьбу, накрыл языком возбужденную плоть. Всей поверхностью языка провел по ней снизу вверх, вылизывая, как эскимо. И я готова была рухнуть в бездну и продать душу Дьяволу, смотря, как он кружил языком вокруг клитора, не задевая его. Дразнил, швыряя меня на костер инквизиции, сжигаемую огнем страсти и дикого, неконтролируемого желания. Чтобы спустя удар сердца вобрать напряженную горошину в рот, посасывая. И запустить по телу упругие спазмы, сорвать хриплые стоны с моих и своих губ.
        Если бы он только знал, как я мечтала об этом. Видеть его смоляную голову меду своих ног, чувствовать его рот на своем клиторе. Сходить с ума от его мягких поглаживаний и более жестких постукиваний языком.
        - Давай, Ева, - оторвавшись на миг, чтобы еще сильнее раскрыть мои складочки, - кончи для меня. И я выпью тебя до капли, моя девочка.
        И сорваться на крик, когда оргазм накрыл дичайшей энергией, разорвавшей в лохмотья каждый нерв.
        Он оторвался от моей пульсирующей плоти и поймал мой взгляд. А я видела его губы, блестящие от моих соков, и сумасшедшие глаза пьяного от страсти человека.
        - Пиздец, Ева…как же долго я мечтал об этом, - шептал, облизывая губы и сводя с ума этим движением. Выбивая к черту из привычного мира этими простыми, но такими нужными, как воздух, словами. - Какая же ты вкусная, моя сладкая девочка, - улыбаясь сумасбродно, поднялся с колен и подхватил меня на руки. - Просто охеренно вкусная…Карамелька…
        Он уложил меня на кровать и навис сверху, накрыв своим телом. Такой большой, горячий и такой желанный. Так близко, кожа к коже. И я ощутила его эрекцию, легшую аккурат между моих раскинутых бедер. Подалась навстречу, чувствуя как по венам растекся жидкий огонь.
        - Не спеши, - прохрипел, ладонями припечатывая мои руки.
        Распял на кровати.
        Губами скользнул по шее, оставляя влажный след. Обжег рваным дыханием.
        Выдрал из онемевших легких сдавленный крик, рванув ткань блузки. Хруст рвущейся ткани оглушил, послав по телу волну дрожи.
        И я выгнулась дугой, промежностью впечатываясь в твердый член Стаса.
        - Блядь, Бабочка, - выругался Стас, когда я рванулась в его руках с одним желанием – добраться до его ширинки. - Замри, иначе я оттрахаю тебя так, что не то что сидеть, ходить не сможешь.
        Замерла на мгновение, но Стас не давал передышки, накрыл ртом тугую горошину соска, втянул ее, покусывая. И эта боль была слаще любой ласки.
        - Еще…пожалуйста, - простонала.
        Тихий смех стал мне ответом и одна высвобожденная рука, которую Стас отпустил, чтобы выпустить на волю другой сосок, спрятанный кружевом лифчика. Этого хватило, чтобы парой уверенных движений освободить изнывающий желанием член.
        - Бабочка… - не то обвинил, не то поддержал Стас, но сдерживаться больше не стал. Одним сильным движением вошел в меня, заполняя всю без остатка. Лишая дыхания от нереального ощущения заполненности.
        - Ох… - закусив рвущийся из груди крик.
        - Не шевелись, - снова приказ, когда я заерзала, привыкнув к его немаленьким размерам. - Дай мне минуту, пожалуйста, - тихая просьба.
        Он уткнулся лбом в мой, тяжело дыша.
        А я вдруг почувствовала себя влюбленной девчонкой, которой постелили под ноги небо.
        Обняла ногами Стаса, губами нашла его чувственный рот, пахнущий мной, и выдохнула, шалея от собственных слов:
        - Ну же, Беляев, вытрахай из меня мою дурь.
        И в очередной раз задохнулась от сильных толчков большого мальчика внутри себя...
        ... - Стас, мне нужно в душ, - взмолилась я, когда после короткой передышки Стас снова принялся ласкать мою грудь, перекатывая в одночасье затвердевшие соски между пальцами.
        - Зачем? - искренне удивился он, словно я просила у него не о банальном душе, а звезду с неба достать, как минимум.
        - А зачем, по-твоему, принимают душ? - спросила и тут же охнула, когда он прижал сосок, оттянул, а потом резко отпустил, сливая боль с колким удовольствием.
        Сумасшествие какое-то.
        - Хотя ты права, в душе я тебя еще не трахал, - и снова выкрутил сосок, рассыпая по коже острые иголочки наслаждения.
        - Стааас, - простонала, вкладывая в одно слово все удовольствие и возмущение.
        - Прости, Бабочка, - прошептал, дуя на возбужденный сосок. Скручивая низ живота в тугой узел, короткими толчками рвущийся между бедер. - Я просто охереть какой голодный до тебя.
        Душ? К черту все! Уперлась ладонями в его плечи, укладывая на спину. Стас послушно лег, раскинув руки, позволяя мне оседлать его.
        Губами проложила дорожку от его ключицы к пупку. Языком нырнула в круглую впадинку, скользнула ниже. Туда, где тоже все гладко и идеально. И напряжено до предела.
        Вдохнуть пряный аромат нашей страсти и ощутить на языке бархат его члена. И увидеть, как Стас задыхается от предвкушения. Как поднимается и опадает его раскачанная грудь. Как искажается удовольствием его лицо.
        И я точно знала, что Стас Беляев самый красивый мужчина из всех, кого я знала. Идеальный. Весь для меня. До самой последней капли, которую я хотела выпить из него.
        Я раскрыла губы, толкая его крупную головку внутрь, где-то на краешке сознания боясь, что вот сейчас отвращение выглянет из-за угла, но нет…только тепло и ни с чем несравнимое удовольствие растекалось патокой под кожей. Вобрать всего. Как можно глубже.
        И я лизала его жадно, лаская, изучая и проталкивая все глубже. Ничего не боясь. И я в жизни не пробовала ничего вкуснее. Это чистейшее наслаждение.
        Вспышки фейерверков, когда Стас двигался мне навстречу так жестко, что мне не хватало воздуха.
        Он схватил меня за волосы, резко вжимая задницу в кровать, позволяя мне сделать вдох, норовя перехватить инициативу, но я не позволила ему, снова забирая в плен своего рта его член.
        И Стас сдаелся, резкими толчками трахая мой рот. Стонал сгребая в кулаки простыню.
        А я сосала его, вбирая как можно глубже, сама взвинчиваясь до предела.
        Стас задрожал и громко закричал, когда одним толчком бедер буквально насадил мой рот на себя. И взорвался сладким нектаром, растекшимся по горлу.
        Глава 18.
        Все меняется за минуту до звонка. И я чувствую эти перемены, как рокот паровоза, несущегося на кукольное тело Анны Карениной. И это нихрена не весело. Но мне не под силу остановить мчащийся на всем ходу тяжелый состав, как и отмотать время назад. Да я и не стремлюсь, потому что не жалею ни о чем.
        Ева отвечает на звонок с такой радостью, нокаутируя нахер своей счастливой улыбкой, которая тает на глазах.
        А я…смотрю на боль, темными смерчами закручивающуюся в ее красивых глазах, и понимаю, что собственными руками выложил каменные ступени в бездну. И я не только прошел полпути, но и утянул свою прекрасную Бабочку с собой. И мне абсолютно похер, в каком виде: хоть пришпиленной к бархату, хоть в стеклянной колбе. Плевать, потому что она будет рядом, даже если будет ненавидеть меня.
        Она слетает с кровати молниеносно, едва заканчивает разговор с сыном. Мечется по комнате, ища свою одежду. Но вместо нее одни лохмотья. И я смотрю на ее жалкие попытки одеться и ни хрена не делаю, чтобы ей помочь.
        - Стас, - вдруг выдыхает с таким отчаянием, что мне хочется вжаться в стену за спиной и никогда не слышать этот ее надреснутый голос. Но я упрямо стою на месте, встав с кровати, едва она ответила на звонок. - Стас, мне нужно… - делает глубокий вдох, выдыхает. - Мне нужно в город. Звонил Даня. Сергей в больнице в коме. Мне нужно…
        - Нет, - сухо и равнодушно, сдерживая рвущихся наружу демонов. Я накормлю их позже. Не сейчас, когда она рядом, такая потерянная и сломленная моим резким отказом. И черти довольно скалятся, предвкушая новую порцию моей прогнившей души.
        - Я… - растерянно хлопает своими невообразимо длинными ресницами, не веря, что я отказал. Да, Бабочка, я разрушил все твои воздушные замки, потому что я циничная сволочь, привыкшая получать свое любыми путями. А ты – моя. Все очень просто. - Стас, там Даня…Он один не справится.
        - Твой сын большой мальчик. Справится. И он не один. Милка ему поможет, можешь не переживать.
        - Я нужна ему! - упрямится, вплетая в вихри боли острые шпили злости.
        - Кому именно? Своему ублюдочному муженьку или сыну, давно положившему хуй на тебя?
        Ее руки сжимаются в кулачки, губы - в тонкую полоску, а в глазах…таких синих и невыносимо ярких стынет холод. Настолько осязаемый, что у меня немеют пальцы. Прячу их в карманы брюк, которые натянул, пока она слушала сына в трубке.
        - Тогда я поймаю попутку, - кивает сама себе, натягивает длинную юбку на грудь, превращая ее в нелепое платье, и разворачивается ко мне спиной.
        Такая гордая и такая до тошноты правильная, что хочется хорошенько встряхнуть ее.
        Но у меня другие планы. Потому что если прикоснусь к ней – сорвусь к чертям. И тогда от нас не останется нихера, кроме бездны и чертей, вылезших из темных углов.
        - Вперед, - бросаю ей вслед, - а я верну все долговые расписки Звонарю. То-то его шакалы обрадуются. До сих пор слюной истекают по твоей хорошенькой заднице.
        Она замирает в дверях. Ровная спина, сжатые кулачки.
        - Ты не сделаешь этого, - качает она головой и делает шаг к двери.
        А я достаю телефон. И сейчас в эту минуту я не блефую и не бросаю пустых угроз. Потому что всегда держу свое слово. Даже если это размажет меня самого.
        Номер отыскивается быстро, нажимаю кнопку вызова. Звонарь отвечает сразу, словно только и делает, что ждет моего звонка. Включаю громкую связь.
        - Ты все-таки передумал, - вместо приветствия подначивает Звонарь, подпитывая моих распоясавшихся демонов, - и решил поделиться своей цыпочкой?
        И вижу, как застывает каменным изваянием моя маленькая беззащитная Бабочка. Как разворачивается невыносимо медленно и смотрит, выжигая внутренности, заставляя корчиться от боли всех чертей моего персонального ада.
        Давай, Бабочка, убей их всех нахрен, и я буду целовать твои ноги целую вечность.
        Но она закрывает глаза и обессилено опадает на пол. И я всерьез трушу, что она развалится на куски, как старая, давно забытая на чердаке кукла. Но она лишь подтягивает колени к груди и обнимает их с такой силой, словно они спасательный круг в штормовом море.
        И…рождает новых, злых и черных, что тьма, демонов.
        - Ты же знаешь, я не привык делиться своим. Хотел отменить наш бой.
        - Что, не в форме, да, Мастер? - веселится Звонарь. - Оно и не удивительно: так парня отделать-то. Не умеешь ты дела делать, Стас. Эмоции мешают. Неужто так девочка зацепила? Хорошая, не спорю, но…
        - Но это не твоего ума дело, - огрызаюсь, схлестываясь с синим, что августовское небо, взглядом Евы. Она и так услышала все, что мне было нужно. - И да, пожалуй, нам не стоит больше встречаться, Звонарь. С клубами все решим мирно, обещаю.
        И отключаюсь.
        Бабочка раскрывает искусанные губы, явно намереваясь что-то сказать, но мой телефон оживает входящим от секретаря, который я не могу проигнорировать. Потому что только Татьяна Михайловна в курсе, где я и с кем, и что я доступен только по неотложным делам.
        Дело действительно важное: звонил Роман Никифоров, агент новорожденного Пеле, и просил о встрече. Ну что ж, будет ему деловой ужин.
        Прохожу мимо Бабочки. В машине есть сменная одежда, которой я запасся заранее, зная, куда и насколько увезу Еву. Сгребаю все бумажные пакеты и возвращаюсь обратно в дом.
        Бабочка по-прежнему сидит на полу, уставившись в одну точку. Присаживаюсь на корточки напротив и в ее полных слез глазах читаю только один вопрос:
        «Когда же ты стал таким чудовищем, Стас Беляев?»
        «Когда я вложил тебе в ладони свое сердце, моя маленькая лживая Бабочка. А ты выбросила его на помойку».
        - Одевайся, Ева, - сгружаю ей под ноги пакеты. - У нас важная встреча.
        Да, я мудак и полное дерьмо, но сегодня она увидит: в моих руках не только жизнь ее недоразвитого муженька, но и карьера ее любимого сыночка.
        Ева молчит всю дорогу, смотрит в окно и кусает губы. И это молчание давит, ворует кислород из салона машины.
        Опускаю стекло, позволяя горячему воздуху ворваться в прохладу салона, а свисту ветра разодрать в клочья темную тишину. Он врывается влажным вихрем, окатывая солеными брызгами расстилающегося внизу моря, треплет распущенные волосы Евы. Она оборачивается и смотрит на меня. Я ощущаю кожей ее обжигающий взгляд и на мгновение отрываюсь от трассы. Блядь, нет зрелища прекрасней, чем она сейчас…
        Темное платье под самое горло оттеняет ее белоснежную кожу и облачного цвета волосы, раздуваемые ветром. Ее синие глаза сощурены и по капле вынимают из меня душу. Вернее то, что от нее осталось. И я чувствую, как дергается член в штанах – так хочу ее. До боли, до алых кругов перед глазами. Вот такую живую и настоящую. Словно ожившую Русалку из детских сказок, что так обожала Милка. И Ева…моя злая, но прекрасная Бабочка тоже любила сказки…
        … - Расскажи мне сказку, Стас… - просит она, шмыгая носом и удобнее устраивая голову у меня на коленях. Запускаю пальцы в ее мягкие, что шелк, волосы, и прикрываю глаза, сажая на цепь свое необузданное желание расстегнуть ширинку и вогнать свой член в ее порочный рот по самые яйца. А она сказку хочет. Сказку, мля! - Стас? - зовет тихо и поворачивает голову, чтобы найти мой взгляд. Вздыхаю, укладывая ее голову на место. И какую же сказку рассказать тебе, моя маленькая Бабочка? Не о драконах же, в самом деле. Хотя…
        - Лес расступался медленно и словно неохотно. В густой листве, напоенной солнцем, щебетали птицы. Трели то сливались в единую мелодию, то рассыпались на десятки и сотни разномастных голосов. Под копытами лошадей шуршала высохшая от летней жары трава. Элиона прикрыла веки, доверив Звездочке выбирать дорогу самой, вдохнула чистый воздух полной грудью и замерла, наслаждаясь редкими мгновениями уединения. В Изейнвале такого покоя не было. В столице готовилась война…[1]
        Я рассказываю о влюбленной принцессе, которую предал муж, всадив ей нож в спину, и слушаю тихое дыхание своей принцессы, чуть напряженное, но размеренное, как у спящего человека. Глажу ее мягкие волосы и наслаждаюсь этими мгновениями, как принцесса Элиона.
        Только в отличие от принцессы я точно знаю, что моя сказка скоро закончится. И уставшая врач, вышедшая из операционной, лишь подтверждает мой подспудный страх. И черная, звенящая тишиной, пустота пульсом бьет по вискам.
        Делаю рваный вдох и осторожно касаюсь плеча Евы. Та вздрагивает и резко садится, растирая лицо.
        - Что? Стас? - смотрит так, будто я не простой мальчишка, мечтающий ее оттрахать до звезд перед глазами, а сам Бог, спустившийся из Золотых чертогов.
        А я не могу ничего сказать. И руку дергает в месте укола. Я только смотрю на приближающуюся женщину, которую я всегда считал и считаю своей матерью, хмурую донельзя, и молюсь небесам, чтобы Данька выжил. Он должен! Этот заводной мальчишка просто обязан жить! Иначе…иначе я взорву нахрен эти проклятые небеса, но верну его обратно своей потерянной Бабочке!
        - Здравствуйте, Евгения Матвеевна, - здоровается вежливо моя мать, только прооперировавшая сына женщины, сводящей меня с ума. Бросает недоуменный взгляд на мою ладонь, застывшую на бедре Бабочки. И хрена с два я сейчас уберу ее оттуда.
        - Анна Васильевна… - голос Евы дрожит, как и она сама. И в этой ее дрожи все страхи мира за одного мальчишку, в котором, я надеюсь, теперь течет моя кровь. Ее тонкие пальцы сплетаются с моими. И в этом жесте столько невысказанного доверия, что мне хочется орать на суку-судьбу, что выбрала такой жестокий момент для этой откровенности.
        - Операция прошла успешно, - торопится с ответом мать, потому что точно знает: нет ничего хуже ожидания, когда твой сын завис на грани между жизнью и смертью. Даже если я - не родной ей сын. Она, будучи биологической матерью Михи, никогда не делила нас, а иногда брат даже говорил, что мама любит меня больше, чем его, родного сына. А мне было плевать, потому что я любил их обоих так сильно, как только мог. - Даня будет жить.
        Эти три слова ломают мою Бабочку так легко, словно ей не подарили надежду, а вынесли смертный приговор.
        - Стас, - выдыхает она, глотая слезы. А они крупными каплями падают на острые скулы, скатываются по бархатным щекам и собираются на заострившемся за эти несколько часов подбородке. Ловлю их ладонью.
        А Ева…
        - Стас, - шепчет так близко, обжигая прикосновением губ, таким невесомым как касание крыльев бабочки. - Спасибо, Стас…
        И ускользает, едва я хочу поймать ее. Встает на негнущихся ногах, пошатывается, но я становлюсь рядом, подставляя ей свое плечо. Она опирается на него и кивает, закусив губу.
        - Я хочу увидеть своего сына. Мне…можно к нему?
        Голос снова подводит ее, а меня железная выдержка, которая не сдавала позиций все эти гребаные часы ожидания.
        - Нет, сейчас нельзя. К тому же он спит и проспит до утра. Так что…
        - Мам… - не требую, прошу и от мольбы в моем голосе, так предательски дрожащем, что самому противно, мать вздрагивает и смотрит на меня так, словно впервые видит. - Мам, пожалуйста…
        - Давайте так, Евгения Матвеевна. Вы сейчас съездите домой, приведете себя в порядок, поспите несколько часов, а утром я Вас пущу. Иначе никак, - не отступает моя стальная мать. - Не думаю, что Вашему мальчику нужно видеть Вас в таком…растрепанном состоянии.
        - А если…если он проснется, а меня нет рядом, - цепляется Ева словами, не хочет уходить. И я ее понимаю.
        - Евгения Матвеевна, с Вашим мальчиком все будет хорошо. Верьте мне, как я однажды поверила Вам.
        И моя Бабочка верит, потому что кивает и, выпустив мое плечо из своей хватки, медленно бредет к выходу из отделения.
        - Я не знаю, что вас связывает, - говорит мать устало, остановив меня, едва я рванул вслед за своей Бабочкой. - И не хочу знать, если честно. Мне достаточно того, что она спасла тебе жизнь, - смотрю на свою мать и только сейчас вижу серебряные нити в ее каштановых волосах и мелкие морщинки в уголках шоколадных глаз. - Но сейчас…ты ей нужен, Стас. Просто будь с ней рядом. Не смотря ни на что…
        И снова пустота долбит пульсом по виску. И дорога перед глазами размывается, становится серым пятном. И я…я снова один замер у черты перед бездной воспоминаний. И ветер кричит в ушах дикой, нечеловеческой болью. А мои голодные демоны лезут из всех щелей.
        Выворачиваю руль, бью по тормозам и откидываюсь на спинку сиденья.
        Я не знаю, почему сейчас прошлое вылезло наружу. Не знаю, почему именно тот вечер ожил так явно, словно я снова оказался в той чертовой больнице, на узкой койке, увешанный трубками, по которым текла моя кровь. А рядом…рядом лежал такой маленький мальчишка, который по каким-то непонятным прихотям судьбы стал моим другом. Мальчишка, который всегда и во всем защищал свою мать. Мальчишка, что вырос и насрал на ту, что любила его больше жизни.
        … - Я не смогу, Стас…Жить без него не смогу, понимаешь? Данька все, что у меня есть…
        А он просто позволил своему папаше издеваться над ней. Тот, кто клялся всегда защищать ее. Ото всех. Мне клялся, когда я уходил в армию. Сбежал из школы, чтобы проводить меня.
        … - Пообещай, что никому не дашь ее в обиду! Пообещай! - требую, заглядывая в его синие, как у Бабочки, глазищи.
        - Клянусь, Стас! - и в его голосе твердая уверенность совсем не девятилетнего мальчишки.
        - Правильно, Пеле. И запомни: она твоя мама, все, что у тебя есть в этой жизни. Больше никого и никогда не будет ближе и роднее ее. Запомнил?
        - Я знаю, Стас. И ты не думай, я ее очень люблю. Очень-очень. Сильнее всех.
        И я, только ей нахрен не сдалась моя грязная любовь. А другой у меня нет и уже не будет…
        - Стас? - холодная ладошка касается заросшего щетиной лица.
        Я стискиваю зубы до боли только чтобы не поддаться и не потереться щекой о ее ладонь.
        - Все нормально, Ева, - отвечаю, скармливая прошлое изголодавшимся демонам.
        [1] Отрывок из фантастического рассказа «Клятва Дракона», автор Надежда Рощина.
        Глава 19.
        Только я видела, что ничего не нормально. Стасу больно и меня скручивало в тугой жгут, как будто это моя боль. Я не понимала, в чем дело.
        Что произошло? Почему он вдруг побледнел так, словно армию призраков встретил?
        Не знала, а Стас не откровенничал. Снова разделил наши миры жирной чертой, по которой выстраивал глухую стену из кирпичей. Без единого окошка и шанса стать перебежчиком.
        Стас свернул на обочину, заглушил мотор и выбрался из машины. Ночь растилала перед нами свое покрывало, заботливо укутывала природу в кокон из звезд и лунного света. Невообразимо теплая ночь. А под нами до самого горизонта разлеглось темное и спокойное море.
        Я не знала, как долго нам ехать до города и куда хотел отвезти меня Стас, но видела: что-то неуловимо изменилось.
        Та армия персональных призраков выбила Стаса из колеи. Он стоял на краю обрыва: руки в карманах брюк, волосы всклокоченные, а взгляд устремлен за невидимую линию горизонта. Я тихо подошла ближе, замерев рядом, каким-то седьмым чувством чуя, что нужна ему сейчас.
        Я должна бы его ненавидеть за то, как он поступил и как продолжает поступать. За то, что стал таким жестоким и беспринципным чудовищем. Должна и не могла. Даже зная, что из-за него мой муж лежал в коме без единого шанса выбраться из нее нормальным человеком.
        Даня сказал, что Сергей останется инвалидом и будет чудо, если он вообще очнется в здравом уме. Если очнется... А ещё пообещал, что доберется до тех уродов, кто это сделал. Мой сын до сих пор любил отца, даже несмотря на тот факт, что сам недавно советовал мне подать на развод.
        - Даня сообщил в полицию, - сказала в попытке уловить хоть какую-то реакцию Стаса.
        И ничего: ни один мускул не дрогнул на его лице, ни единым жестом не изменилась его поза. Будто ему было абсолютно плевать.
        - Он будет искать, Стас.
        - А я не прячусь, - усмехнулся, оставаясь по-прежнему недвижимым каменным изваянием. - Или может ты ждёшь, что я приду с повинной и добровольно положу голову на плаху сраного правосудия?
        Его голос холоден, что льды Арктики, и по коже колючими щупальцами растекался мороз. Поежилась, обхватила себя руками, растирая плечи.
        - Я просто не хочу, чтобы кто-то пострадал, - выдохнула, не находя других слов. И я действительно этого хотела, потому что сама мысль, что в моей жизни не станет Даньки или Стаса выкручивала внутренности, что центрифуга выполосканное белье.
        - Какое благородство. Как раз в вашем духе, Евгения Матвеевна.
        Он задрал голову к утыканному звёздами небу, длинно выдохнул.
        А я замерла, не в силах сделать вдох.
        Это его “Евгения Матвеевна” после того, как он ласкал меня языком, а потом вытрахивал сильными толчками стоны и крики, доводя до пика удовольствия, прозвучало не просто насмешкой, а пощечиной. Ее звон вибрировал в ушах и где-то за грудиной, мешая нормально дышать.
        - Зачем это все, Стас? Мне почти сорок, я старая замужняя женщина, - прошептала, потому что на большее не осталось сил. Стас опустил голову, посмотрел на меня, выгнув свою тонкую, некогда пробитую штангой пирсинга бровь. - Замуж ты меня не позовешь, даже если я разведусь. Детей…, - всё-таки глотнула пропитанного морской солью воздуха, - детей я тоже уже не рожу. В моем возрасте, знаешь ли, родить ребенка - это почти подвиг. Тем более с моим здоровьем. Чисто потрахаться? Или это просто бзик такой: хочу свою училку - получу училку, даже спустя десять лет?
        Но Стас не был бы собой, если бы ответил хоть на один вопрос.
        - Поехали, Бабочка, дела не ждут, - равнодушно, без единой эмоции на красивом, словно выточенном лице, где каждая черта - произведение искусства.
        И, не оглядываясь, вернулся в машину. А я снова ничегошеньки не поняла про этого дикого, но нисколько не страшного чудовища. В конце концов, сумела же Бель разглядеть в Чудовище прекрасного принца. Может, и мне удастся разыскать аленький цветочек Стаса и забраться в его душу. Если бы только он позволил…
        - Даже не надейся, Ева, что я уеду без тебя, - бросил он в открытое окно пассажирского места. - Но если мы опоздаем, я буду очень-очень недоволен, Карамелька…
        Сладким медом по оголенным нервам, заставив вскипеть кровь от взбунтовавшегося либидо.
        Черт бы тебя побрал, Беляев, с твоим бархатным, что коньяк, голосом!
        - Стас, - позвала, захлопнув дверцу машины и дождавшись, когда Стас вырулил на трассу.
        - М? - не отвлекаясь от дороги, постукивая пальцами по рулю.
        - Ты когда-нибудь болел ангиной? - похоже, мой вопрос застал его врасплох, потому что во взгляде, брошенном на меня, море недоумения и океан вопросов. - Ну знаешь, наелся мороженого, а наутро - ангина и все, в школу можно не идти и контрольную не писать, ура!
        - Не-а, не было такого, - улыбнулся вдруг задорно. Словно и не он еще недавно разгонял толпы персональных прираков, и не я пыталась его ненавидеть. Хоть все попытки и провалились с треском. И горло перехватило, такой красивый он был в это мгновение. Такой живой и родной. - Я любил школу и прогуливать никогда не хотелось.
        - Жаль, - вздохнула, мысленно сокрушаясь о погибшей надежде на пару дней лишить Беляева голоса. Вернее той его низкой, с мягкими переливами, интонации, с какой он все время произносил мое имя. Иначе так и сойти с ума можно.
        Я уже молчу о том, что чувствовала себя нимфоманкой, потому что хотела его до безумия даже сейчас. Или ещё хуже: зависимой от Стаса наркоманкой, подсаженной на него ещё десять лет назад...
        …Останавливаюсь на крыльце больницы в полной растерянности: куда ехать, зачем, если мой мальчик здесь, а я должна быть рядом с ним. Никуда я не поеду! Разворачиваюсь на каблуках и врезаюсь в чью-то широкую грудь. Терпкий запах с горькой ноткой шоколада тут же выдает хозяина твердой, перевитой жгутами мускул, груди.
        - Стас, - выдыхаю, чувствуя себя маленькой девочкой, долго плутавшей в темном лесу и которую, наконец, нашли родители. Мне до сих пор страшно, хоть Анна убеждала меня, что все худшее позади. Но я-то помню, что первые сутки после операции самые опасные. И что эти самые сутки можно не…
        - Хватит, Ева, - нагло влезает в мои мысли хриплый голос Стаса. - Наш Пеле боец, выкарабкается.
        - Почему Пеле? - спрашиваю, цепляясь за слова Стаса, как за якорь, удерживающий меня от выноса в открытый океан боли и неверия. И не хочу вникать, почему он называет Даню "нашим". Просто оговорка - так правильно. А иначе я рассыплюсь на кусочки и уже никто меня не соберет.
        - Потому что голы забивает точь-в-точь как Пеле, - улыбается Стас, а я смотрю на него во все глаза: разве мой сын играет в футбол?
        И, похоже, спрашиваю вслух, потому что теперь Стас таращится на меня, как на инопланетянку.
        - Ну ты, мать, даёшь, - расстроенно качает головой. - Ты и правда ниразу не видела, как Дан мяч гоняет?
        - Нет, - тихо, сдерживая набежавшие на глаза слезы.
        Господи, какая же из меня отвратительная мать! Я даже не знаю, что мой сын играет в футбол и судя по восторгам Стаса - неплохо играет. А я...я и жизнь ему не уберегла…
        И внутри разливается кипящий котел вины...
        Выворачиваюсь из рук Стаса, спускаюсь по ступенькам. Он идёт следом. Так близко, что я слышу его рваное, словно после кросса, дыхание.
        - Мы в детстве часто играли. Во дворе, - говорю тихо, пряча в полушепоте дрожь. - Воротами у нас были ворота гаража и те, что выходят на улицу. Лупили по мячу, кто кому больше забьет. В кольцо бросали...А потом перестали. Он все больше к отцу, а тот…
        Сглатываю комок. А Сергей никогда не интересовался сыном, вспоминая о его существовании во время очередного запоя. Тогда воспитывать принимался. А Даня...не воспитывался. Вот и закончилось все...так...
        - Я отвратительная мать, - выдыхаю обречённо, - я знаю. Я столько всего упустила и продолжаю упускать…
        - Ева… - тихо, но настойчиво перебивает Стас. Но я упрямо мотаю головой.
        - Я же на тхэквондо отдала его почти насильно. Он со мной неделю не разговаривал, от отца не отлипал. А потом...я заболела сильно, в больницу попала и Данька…
        Договорить не хватает сил. Как и сдерживать слезы. И я реву, размазывая по щекам тушь со слезами, пока не оказываюсь в кольце сильных рук, прижатая к горячему телу не просто мальчишки, а настоящего мужчины.
        - Идем, я отвезу тебя домой, - говорит Стас, когда истерика немного откатывается на задворки выпотрошенной болью души. Я знаю, она ещё снесет меня лавиной, но после...когда я останусь одна.
        - Не нужно домой, - цепляюсь за его рубашку.
        Я не хочу домой. Там муж...а у меня нет сил что-то ему доказывать.
        А Стас вдруг хмурится и спрашивает то, что должен был ещё в самом начале этого безумного, за гранью жизни, вечера.
        - Где твой муж, Ева?..
        - Он был в запое, - вытащив себя из прошлого.
        Стас бросил на меня хмурый взгляд. Я лишь дернула плечом и снова уставилась в окно. Тогда я так и не ответила на вопрос Стаса, где Сергей и почему его нет рядом с сыном. Просто не смогла. А сейчас...меня скручивало в морской узел чувство вины и какая-то глухая тоска, но я должна была рассказать. Зачем? Наверное, мне не найти ответа на этот вопрос.
        - В тот вечер. Помнишь? - и на Стаса, который мрачно кивнул. И я мотнула головой ему в унисон. - Пил уже две недели. Скандалил. Они поссорились с Данькой и тот сбежал меня встречать. Тогда...тогда все и случилось. Я до сих пор не помню, как все было. Но Анна...твоя мать сказала, что я вывела его из-под удара. Что я спасла сына. Но это неправда.
        - Ева, - предупреждающе рыкнул Стас.
        Но мне было все равно. Я не могла его ненавидеть, потому что любила так сильно, что все болело внутри от необходимости быть с ним.
        - Это ты, Стас. Ты спас Даньку и меня. Если бы…
        - Не надо, Ева, - перебил всё-таки, паркуясь у светящегося неоном клуба. - Я не герой, Ева. И нихрена не хочу им быть. Вылезай. Приехали. И я очень тебя прошу, избавь меня от этих розовых соплей. А то я пожалею, что влез в это дерьмо.
        И выбрался из салона, хлопнув дверцей. Обошел машину, открыл мою и вытянул меня на обжигающий июньский воздух. Покачнулась на каблуках, на мгновение оказавшись в раскаленных, что лава, руках, и тут же отпрянула, задохнувшись горьким ароматом мужчины, что минуту назад пинком вытурил меня с небес на землю. И хоть я давно привыкла - в груди нещадно жгло.
        Но...так все осточертело.
        - Знаешь, Беляев. Тот факт, что ты купил мое тело, не даёт тебе права тыкать меня носом в дерьмо, как нашкодившего котенка, - Стас замер, с толикой удивления на остро заточенном лице. - Ты можешь трахать мое тело как хочешь и куда хочешь, но трахать мою душу я тебе не позволю, даже если ты покалечишь всех мужчин, что когда-либо касались меня, - он посерел лицом и шумно выдохнул, сжав в кулаке ключи. - А теперь давай, веди, демонстрируй очередной акт представления, - жестом изобразила в воздухе “кавычки”, - “Посмотрите, какой я мудак”. Ну же, я вся в предвкушении.
        И руки на груди скрестила, унимая выстукивающую в венах злость. А Стас вдруг улыбнулся странно как-то, оглянулся по сторонам, кого-то выискивая, и смело шагнул в сторону машины такси. Переговорил с водителем, вернулся ко мне и, схватив за руку, силой уволок в машину и дверцу за мной захлопнул.
        - Вали нахрен, Ева. Сегодня для тебя эксклюзив, - в точности скопировал мой жест-”кавычки”, оскалился, - “Стас Беляев - блядский рыцарь”. Трогай, шеф, - постучал по крыше машины и стремительным шагом скрылся в здании клуба.
        Глава 20.
        - А куда едем-то? - спросила у водителя, когда тот тронул машину с места и медленно покатил в сторону шоссе.
        Водитель, мужчина средних лет приятной наружности, глянул в зеркало заднего вида и с грустной улыбкой назвал адрес больницы, где лежал Сергей.
        - М-да, Стас, это не «я блядский рыцарь», а «я полный придурок», - с усмешкой пробормотала себе под нос.
        - Что, простите? - озадачился водитель, все же расслышавший мое бормотание.
        - Тормозите, говорю. Я никуда не еду.
        Таксист свернул к тротуару без лишних вопросов.
        Из сумочки достала последнюю купюру, случайно завалявшуюся в кошельке и, не дав водителю шанса возмутиться, выпрыгнула из машины. Вдохнула горячий воздух, пахнущий грозой почему-то. Даже на небо глянула - звёздами утыкано, ясное-ясное. Но гроза так и искрилась в воздухе. Улыбнулась, перекинув через плечо сумочку, сняла туфли и направилась туда, где исчез Стас.
        Пока шла, думала, какие мои слова так разозлили Стаса, что он, никогда не меняющий своих планов, вдруг так легко отпустил меня в больницу. Нет, не навсегда. Свое он так просто не отдает. А я принадлежала ему. По крайней мере, ближайшие полтора месяца.
        И на ум приходили только слова о мужчинах, что когда-либо касались меня. Улыбнулась, покачала головой.
        Глупый-глупый Стас. Такой взрослый, а все равно еще мальчишка. Ревнующий мальчишка.
        Никого и никогда у меня не было, кроме тебя и мужа. Никого и никогда.
        Поднялась по ступеням к высоким стеклянным дверям клуба и только тогда обратила внимание на название.
        «Home House». Ахнула, отойдя на пару шагов.
        «Home House» - элитный мужской клуб, членство в котором доступно только мужчине и то не всякому. Поговаривают, что в этом клубе состояла вся наша правительственная верхушка. А еще ходили слухи, что в этом клубе проводились незаконные бои. Клуб оброс самыми разнообразными слухами, но официальная информация говорила, что бои в этом клубе действительно проводили, но вполне легальные. И что самые именитые боксеры нашей страны тренируются именно здесь.
        И сюда вошел Стас. А в памяти вспыхнули его слова Звонарю: «Хотел отменить наш бой»…
        И вихрем воспоминания о той проклятой ночи, когда я едва его не потеряла…
        …Пустой коридор больницы…Холодный кафель стен…Осунувшееся и словно постаревшее на десятки лет лицо Анны – матери Стаса…и время…тягучее, неумолимое и жестокое, ворующее веру и остатки терпения.
        Она влетает в коридор, переполошив все отделение. Собранная и в тоже время растерянная, как маленькая девочка, потерявшаяся в огромном магазине. Она требует доктора, говорит, что ее сын здесь. Возмущается, почему он в обычной больнице. Почему его не привезли к ней! Кричит на медсестру, а та…та отправляет ее ко мне.
        Неловко поднимаюсь, плечом ощущая поддержку Богдана. Тот выступает вперед, загораживая меня, принимая первый удар на себя, но я не позволяю.
        Анна налетает, как фурия, встряхивает Богдана, требуя объяснений. Не обращая внимания на меня.
        - Анна Васильевна, - зову, и она замирает, словно налетела на глухую стену.
        - Евгения Матвеевна? А Вы…
        - Я привезла Стаса, - отвечаю на невысказанный вопрос и вижу волну осуждения и…черт знает чего в ее черных, как у сына глазах.
        - Что произошло? - на последних крохах самообладания.
        - Я же сказал, Анна Васильевна, на нас напали…
        - Помолчи, Бродин, - перебиваю я, поймав растерянный и умоляющий взгляд Богдана. Хмурюсь, отчетливо понимая, что сейчас я, возможно, совершу самую большую глупость в жизни. И что виновник той потасовки останется безнаказанным, но…
        - Это моя вина, Анна Васильевна.
        - Евгения Матвеевна, не надо, - просит Бродин. - Вы здесь ни при чем.
        - Да вы объясните толком, в чем дело? - требует Анна.
        - Я задержалась в школе допоздна, возвращалась одна. А в переулке на меня напали, - натягиваю рукава блузки на самые запястья. - Стас с Богданом оказались рядом. Они…моего сына с тренировки привозят. Они к одному тренеру на тхэквондо ходят. Вы, наверное, знаете?
        Анна рассеянно качает головой и в ее глазах пролегает тень невыносимой боли. А у меня все внутри скручивается в морской узел. Я вру. Вру матери парня, что мог и не выжить…Нет! Сжимаю кулаки. Нет! Стас будет жить, иначе я пойду за ним и найду, обязательно найду и верну с того света!
        - Анна Васильевна, - я беру ее за руку. Она вздрагивает и смотрит на мои пальцы, перепачканные кровью Стаса. - Все будет хорошо, слышите? Стас выживет. Обязательно выживет, потому что обещал. А Стас Беляев всегда держит слово.
        И она смотрит на меня так, словно я только что вложила в ее ладони все богатства мира, и кивает. Поверила. Устало опускается на стул рядом. Выдыхает судорожно.
        - А я уже решила, что опять, - ее голос шелестит опавшей листвой. - Опять эти бои. Он же дерется, Евгения Матвеевна. Приходит домой побитый. Отмахивается, что все нормально. А у самого в глазах такая чернота. И я…я совершенно не знаю, что делать. Грозила в полицию заявить, а он в ответ заявил, что откажется от меня. Представляете? А две недели назад вообще съехал. Мне страшно. Так страшно…Даже с братом перестал общаться…А теперь вот…
        - Все будет хорошо, - повторяю, как мантру. Теперь точно зная, что нужно делать. Только пусть выживет…Только живи, Стас.
        Брат Стаса приезжает часа через полтора после Анны. Обжигает такой ненавистью, что все черти ада обзавидуются.
        - Что она здесь делает? - рычит на Богдана, не особо таясь меня, воспользовавшись моментом, что Анна отошла.
        - Хватит, - резко говорю я, ударив его по рукам, вцепившиеся в ворот куртки Богдана. - Не смейте трогать Богдана. Есть претензии ко мне, мне их и предъявляйте.
        Он навис надо мной, такой злой и невероятно похожий на Стаса.
        - Ты…все из-за тебя, маленькая шлюшка, - толкает меня к стене, прижимает одной ладонью, перекрывая кислород. - Что, своего мужика мало? Решила на молоденького прыгнуть, да? Только хер тебе, а не Стас.
        Богдан рванул было мне на помощь, но я выставляю вперед ладонь, останавливая его.
        - Я костьми лягу, но ты никогда не будешь с ним… Никогда, слышишь, тварь. А если еще хоть раз…я тебя просто уничтожу. И тебя, и всю твою семейку. Так что сделай одолжение, сука, убирайся нахер из этого города. Завтра же, иначе пожалеешь…
        - Думаешь, мне страшно? - улыбаюсь криво, понимая, что он не будет нападать без доказательств. Уже знала старшего брата Стаса. Он всегда оперирует фактами, а я даже не пытаюсь анализировать, когда и где он мог нас видеть. Между нами был только один вечер, одна крыша и хриплое признание Стаса. Смахиваю его руку. И откуда только силы взялись? - Легко сражаться с женщиной, да? Что же ты, такой любящий брат, не уберег Стаса, а? Что же ты позволяешь ему гробить себя в незаконных боях?
        Злость плещется в венах кислой отравой, пенит адреналин, который подбирается к запредельным цифрам.
        - Не боюсь я тебя, Михаил, - спокойно, выверяя каждую эмоцию. - Так что сделай одолжение, отойди и больше никогда не заговаривай со мной. Даже не смотри в мою сторону, иначе пожалеешь, - возвращаю ему его же слова, всем своим видом показывая, что нет у меня страха перед ним. Только один – дикий, парализующий, когда за спиной Михаила появляется доктор. Анна кидается к врачу, а я стою, как парализованная, боясь сделать вдох.
        - Кто из вас Ева? - окидывает нашу компанию усталым взглядом молодой врач.
        - Она, - Богдан обнимает меня за плечи, подталкивает вперед.
        - Что с моим сыном, доктор?
        - Вы мать, значит, - кивает врач. - Меня зовут Марат Рифатович. Операция прошла успешно. У вас крепкий парень.
        - Так он…он жив? - и сейчас Анна меньше всего походит на успешного хирурга.
        - Жив, не то слово, - ухмыляется доктор. - Я, если честно, такого еще не видел, да. Он не только жив, но и в сознании. Жену свою требует.
        - Кого? - в один голос выдыхают Анна с Михаилом.
        - Но Стас… - начинает Михаил, но Анна перебивает его одним острым взглядом. Совсем как у ее сына. И на меня.
        - Иди… Ева…
        Ту ночь я провела в его палате, читала ему Брэдбери и не знала, что подписала приговор своему сыну.
        А теперь стояла у стеклянной двери и не понимала, к чему все эти воспоминания снова. Не ко времени и не к месту. Впрочем…в ту же ночь я взяла со Стаса клятву, что он больше никогда не будет участвовать в нелегальных боях. Больше никогда не будет так глупо рисковать своей жизнью, что бы ни происходило.
        По всему выходило, что Стас не сдержал своего обещания. А мне надо перевести дух и подумать, как попасть в клуб, куда пускали только мужчин.
        Отпустила ручку двери, развернулась и врезалась в мужскую грудь, затянутую шелком рубашки, и тут же оглохла от дикого, почти звериного, рыка:
        - Ты?!
        Глава 21.
        В ушах звенело и казалось, барабанные перепонки лопнули. Отошла на шаг, пытаясь сфокусироваться на мужчине, и рвано выдохнула.
        Михаил. Высокий, косая сажень в плечах, дорогой костюм, короткая стрижка и ярость, рвущая жилы.
        А я отчётливо услышала, как стучат мои зубы. Прикусила губу до острой боли, машинально слизала выступившую кровь.
        Сделала ещё один шаг назад, ища пути отступления.
        - Ну, здравствуй, убийца маленьких детей, - прошептала дрожащими губами.
        И поймала хищный оскал не человека - монстра, натянувшего маску любящего брата и примерного семьянина. Только я уже давно увидела его истинное лицо...
        Тогда, десять лет назад я была глупой и наивной. Бесстрашной. Мне казалось, что, перейдя в другую школу, и больше не встречаясь со Стасом - я поступила правильно. Нет, не из-за угроз Михаила, а потому что так было нужно. Потому что между нами не могло ничего быть. А потом Сергей нашел работу и мы собирались уезжать, но…
        Я обещала подарок и не могла не попрощаться со Стасом…
        На следующий день запил Сергей, потому что, как оказалось, кто-то напел ему, что я совращаю малолеток, а ещё через две недели Даньку сбила машина…
        Исполнителя нашли и даже посадили, только на суде он взял всю вину на себя: был выпивший, не заметил ребенка. Но приятель свекрови, следователь районного отделения полиции, выяснил, что водителю заказали покалечить моего сына. Хотели списать все на несчастный случай, уверенные, что никого не найдут. А я просто запомнила номер. Правда, следователь сказал, что наказать старшего сына влиятельного бизнесмена Беляева никто не сможет. В лучшем случае дело просто замнут, в худшем: с Данькой случится что-то ещё.
        Случилось со мной. Подстерегли в темном переулке, когда я шла к Стасу, твердо уверенная менять всю свою жизнь.
        Он сделал все сам, Михаил Беляев, обещавший уничтожить меня и всю мою семью. Отправил меня на больничную койку с клеймом на всю жизнь - эпилепсия. А Стас просто исчез из моей жизни…
        - Снова ты, маленькая шлюшка? - наклонил голову набок, пристально меня рассматривая, словно примерялся, как половчее меня раздеть.
        Отступила ещё на шаг, чувствуя, как предательски дрожат ноги и холодок страха лизнул позвонки.
        - А я все думаю, что снова не так с моим братцем. Как с катушек слетел. Бои опять. А ведь он давно завязал, а тут...деньги из бизнеса вывел, Звонаря на бой вызвал… - он говорил тихо, но сейчас от почти шёпота становилось только страшнее. - А все ты... Сука, что ж тебя жизнь ничему не учит, а? Ладно, идем, я покажу, что ты с ним делаешь.
        Мотнула головой.
        Идти? С ним? Куда?
        Оглянулась, ища хоть какое-то спасение, но...за спиной стальные перила и глухая ночь. Даже таксисты куда-то подевались. Нервный смешок слетел с губ, а сильные пальцы обхватили запястье.
        - Давай, шлюшка, сейчас станет ещё веселее.
        И потянул за собой в клуб.
        - Отпусти, - прошипела, дёрнув руку.
        - Ага, только разбег побольше возьму. Она со мной, - веско бросил охраннику и через пару шагов вышвырнул меня в гудящее музыкой и голосами толпы нутро клуба.
        Туфли упали на пол и я неловко наклонилась, чтобы поднять их, но взгляд замер на огромном ринге в центре зала.
        Ринг, окружённый столиками, за которыми сидели олигархи и держатели мира сего.
        Ринг, на котором стояли двое.
        И один из них...
        Высокий, с изрезанной шрамами спиной и темными взъерошенными волосами. Боец, так похожий на Стаса.
        Но ведь это не мог быть он. Он же отменил бой, я сама слышала.
        Забыв про туфли, шагнула к рингу, заклиная его повернуться и оказаться не тем…
        - Это не ты...это не ты… - повторяла одеревеневшими губами. - Это ведь не ты?
        - Конечно не я, Карамелька.
        Хриплый голос за спиной ударил облегчением по коленям, которые подогнулись. Обернулась, пальцами вцепившись в ткань футболки. Лишь бы не упасть...не упасть от радости, лавиной сносящей с ног.
        Не он! Там, на ринге, не он!
        - Стас… - смотря в темные глаза, затягивающие в бездну черных дыр. - Стас…
        - Ну что ты, Карамелька. Ну?
        Горячими ладонями обнял мое лицо, большими пальцами поглаживая скулы. И мне захотелось скулить от этой ласки, которая, быть может, ничерта не значила для Стаса.
        - Я так испугалась, Стас, - всхлипнула. - Думала, ты там...Думала…
        - Я никогда не нарушаю клятв, Карамелька.
        Одну всё-таки нарушил. Но я не произнесла этого вслух, потому что знала - всю вину за то, что было, он возложит на свои плечи, и тогда я снова его потеряю.
        - И я не участвовал в боях без правил с той самой ночи, - добавил хрипло.
        - Просто кадр из дешёвой мелодрамы, - голос Михаила пронесся между нами дамокловым мечом, разрубившим такую тонкую связь.
        Я снова шагнула назад, пытаясь нормально дышать, оглянулась, выискивая сквозь спины людей выход. Ведь он где-то есть? Я же должна помнить, как...
        - Ева, что с тобой? Ты боишься?
        Голос Стаса звенел сталью, а в глазах - вились смерчи нарастающей злости.
        - Ева? - позвал он, когда я не ответила.
        - Стас, нам нужно поговорить, - снова Михаил и у меня от звука его голоса заложило уши, а в спину словно вогнали раскалённый штырь, раскалывающий позвонки в щепки.
        Так...страшно, что я осязала этот страх каждой мышцей, раздираемой жгучей болью. Врачи называли ее фантомной, а я просто ощущала, как затылок наливался свинцом. Тошнота свела судорогой глотку, горечью затопила желудок.
        Пальцами обхватила горло, судорожно растирая кожу, чтобы стереть тот колючий комок, что мешал дышать. Ещё шаг назад, чувствуя, как дрожали пальцы и дергался глаз. Стас снова меня позвал, а я не смогла ответить, потому что рот свело. Из глаз брызнули слезы.
        Только не это. Пожалуйста. Только не сейчас.
        Сквозь марево слез видела, как Стас бросил острый, что клинок, взгляд, на брата.
        - Убью, - прохрипел, сжав кулаки.
        - Стас, - пробормотала невнятно и рухнула в бездну боли.
        Глава 22.
        Это, блядь, хуета какая-то. А иначе почему она здесь? Я же ясно дал понять, что может катиться к своему муженьку, снова спасать его из дерьма, увязая в нем сама.
        А она...
        Идёт к рингу, как завороженная, и шепчет что-то. Отбрасываю договор и, не обращая внимания на Рому, иду к своей Карамельке. Это прозвище само рождается в голове, застревает где-то на подкорке памятью о ее сладком, что мед, вкусе.
        И только оказавшись за ее спиной, слышу ее тихое и надломленное:
        - Скажи, что это не ты…
        - Конечно, не я, Карамелька, - отвечаю на ее мольбу.
        Ева вздрагивает и разворачивается резко, взметнув облаком своих белоснежных волос. Меня обжигает ее сладким запахом. Прикрываю глаза и тянусь за ее ароматом, как конченый наркоман за спасительной дозой. Втягиваю его носом, позволяя карамельной сладости растечься по горлу, заполнить легкие до предела.
        - Стас… - выдыхает с такой надеждой, что мой внутренний циник загибается от адской боли. Смотрю на нее, такую маленькую, как птичка, что вдруг выпорхнула из золотой клетки, потому что хозяин забыл закрыть дверцу.
        И слезы катятся по ее раскрасневшимся щекам. Обхватываю ладонями ее лицо, вытираю крупные капли.
        - Ну что ты, Карамелька… - а у самого в глотке комок размером с кулак.
        И нет слов, потому что эти ее слезы лишают нахер тормозов и рвут в клочья все мои принципы. А ведь я только-только убедил себя, что поступил правильно.
        Теперь же смотрю в ее синие глаза и понимаю, что хуйня все это. Без нее вообще нихера не имеет смысла. Только одно: почему она здесь, почему не уехала? Ведь ещё пару часов назад умоляла об этом. И ненавидела за то, что не отпустил. А сейчас шепчет, что испугалась за меня. Так боялась, что это я на ринге. А ведь я никогда…никогда больше не участвовал в боях без правил с той самой ночи. Эту клятву, данную Бабочке в больничной палате после операции, вполуха слушая Брэдбери и мечтая посмотреть, какое на ней белье, я не нарушал.
        И я говорю ей об этом, но появляется мой брат и все резко меняется.
        Я не успеваю понять, что происходит.
        Взгляд Евы вдруг стекленеет, позвоночник под моими ладонями превращается в тугую пружину. Она смотрит куда-то за плечо. И вздрагивает всем телом, словно попала в эпицентр землетрясения.
        Удар сердца, короткий шаг назад и ее пустота во взгляде затапливается чернильной паникой.
        Ева озирается по сторонам, словно ищет выход и не находит, вмиг превращаясь в маленькую девочку, потерявшую родителей в толпе. Она боится. Черт бы побрал все на свете. Боится так, что сама себя загоняет в угол.
        - Ева, что с тобой? Ты боишься?
        Но вместо ответа бросает взгляд мне за спину, где замер, всунув руки в карманы брюк, мой старший брат. Я не знаю, что между ними произошло и почему Ева его боится, но я точно знаю, что именно он - причина ее приступа. И мне насрать, что он моя плоть и кровь.
        - Убью, - хриплю, позволяя черной ярости заменить кровь.
        Но Ева не отпускает, зовёт тихо и, когда я оборачиваюсь, просто падает как подкошенная.
        Я успеваю ее поймать у самого пола.
        Ее лицо - восковая маска, перекошенная, словно неудачно вылепленная, потекшая.
        Ее глаза - сгусток отчаяния и черной, беспросветной боли. А тело - сплошная судорога.
        И это, блядь, страшнее взрывов и треска автомата над головой. Страшнее рваной раны в боку и холода близкой смерти. И все немеет внутри. Остаётся только мозг и давно выверенные движения. Механика, что не раз вытаскивала меня из ворот ада.
        Бережно укладываю ее на пол.
        Она выгибается дугой так сильно, что мне кажется, ещё немного и сломается пополам нахрен. Моя маленькая хрупкая бабочка. И руки дрожат, боясь причинить ей еще большую боль.
        Но сейчас не до моих страхов.
        Поворачиваю голову Евы на бок, укладывая под висок стянутый с плеч пиджак. Прижимаю ее к полу всем телом, из кармана достаю заготовленный после ее первого приступа шприц с лекарством. Одним точным ударом в бедро ввожу лекарство, выбрасываю нахер шприц и набираю номер.
        - Милка… - выдыхаю, слыша голос племянницы.
        - Опять, да? - спрашивает, хоть сама знает ответ.
        - Милка, приезжай… - прошу так тихо, что всерьез трушу - она не услышит.
        А у меня нет сил говорить громче. Как будто разом выкачали все силы. Страх вынул из меня все живое. Оставив лишь тело, выполняющее команды мозга.
        - Вы где?
        - В клубе. Приступ купировал.
        - Умница, послушал меня всё-таки. Буду через десять минут. А ты унеси ее оттуда. Ей нужна тишина.
        Прячу телефон в карман и смотрю на Бабочку, встречая ее ясный синий взгляд. И снова дорожки слез по щекам. Да что за нахрен?
        Поднимаю ее на руки и только сейчас понимаю, что бой остановлен, музыка не играет и в зале висит гробовая тишина.
        А я смотрю на перекошенное судорогой лицо Евы и ненавижу себя, что позволил этому дерьму случиться с ней. Не знаю, чему именно, но я выясню. Обязательно. И, клянусь, никто больше не спрячется.
        - Я разберусь, родная, - шепчу, пряча ее ото всех. - Клянусь, больше никогда…
        Судороги выпускают ее из железных тисков и она закрывает глаза, тихо всхлипнув.
        Милка приезжает через пятнадцать минут, бледная, уставшая и какая-то поникшая. Быстро осматривает спящую Еву, попутно задавая вопросы, как заправский следак. Отвечаю на автомате, скуривая до фильтра седьмую сигарету. А Миха так и не пришел в кабинет. Охранник на входе сказал: уехал. Сбежал, значит.
        Пальцы сжимаются в кулак, врезаются в столешницу.
        Подхожу к окну, раскрытой ладонью упираюсь в стекло и смотрю в упрятанное в городских огнях небо.
        Ну что, сукин сын, такую плату ты хочешь, да? Мою жизнь в обмен на ее? Хрен тебе, ублюдок конченный! Ее я тебе не отдам. Слышишь, не отдам!
        Бью по стеклу до хруста стекла под пальцами.
        - Стас! Стас! - голос Милки врезается в виски острыми стеклами.
        А следом короткий укус в плечо.
        Что за нахер?
        Разворачиваюсь на пятках, прожигая гневом застывшую с пустым шприцем Милку.
        - Успокоительное, - миролюбиво поясняет она.
        Растираю плечо и киваю, принимая ее решение.
        А сам прикипаю взглядом к лежащей на диване Еве.
        Белые волосы волнами растеклись по небольшой подушке, на лице вместо жуткой маски - безмятежность. Ресницы чуть подрагивают, а на скулах - румянец, разукрасивший ее мягкую кожу жизнью.
        - Как она? - просевшим голосом.
        - Хреново, - Милка вздыхает и плечом к моему прислоняется. - Ей бы к хорошему психологу сходить. Могу номер дать. Хотя у тебя свой есть. Котову позвони.
        - Котову? На кой? - хмурюсь.
        Милка кивает, вынимая у меня из пальцев тлеющую сигарету. Крутит ту в пальцах, но не курит. Подходит к столу и сминает ее в пепельнице.
        - Ребенка вот жду, - говорит словно между прочим.
        - Поздравляю, - хотя в голосе радости ни на грош. Но сегодня день такой непростой. Не до радости. - Райский в курсе?
        Отрицательно качает головой.
        - Он весь там, в больнице. Ему сейчас не до меня. Но я, - останавливает мою попытку что-то сказать, - я понимаю. Отец все-таки.
        - Говно он, а не отец. Забирай его оттуда, иначе угробит наш благородный Пеле себя там.
        Милка вздыхает, но отвечает совсем не то.
        - Я видела ее снимки, - бедрами опершись о край стола. - Читала медкарту. Нет у нее никаких симптомов эпилепсии. Со специалистами консультировалась. У нее последнее КТ мозга сделано полгода назад и никаких изменений. При эпилепсии всегда происходят изменения в мозгу, а здесь – полный порядок и ясный ум. Понимаешь?
        Качаю головой. Нихера я не понимаю. Если это не эпилепсия, то что?
        - Я не психолог, Стас, - морщится она под моим пристальным взглядом. - Но могу предположить, что это флешбэк у нее так проявляется.
        - Что за херня? - достаю из пачки новую сигарету, чиркаю зажигалкой.
        Но так и не прикуриваю, потому что Милка вдруг спрашивает:
        - Ты знал, что ее избили девять лет назад?
        И мир рушится, погребая под своими обломками остатки моих сил. Сажусь на пол, затылком упираюсь в стену. А взгляд намертво пришит к личику той, что однажды выпотрошила меня, как мясник тушку. Засунула внутрь гранату, а чека осталась в ее ладошке. Бах...и пиздец...
        … - Ты нихера не понимаешь, - бросаю брату, швыряя в сумку самое необходимое. Школу я закончил, белоручкой никогда не был и любимую женщину смогу обеспечить. Тем более, что с пятнадцати лет сам зарабатываю. - Мне плевать, сколько ей лет и сколько у нее детей. Люблю я ее.
        - Любишь… - эхом отвечает брат. Напрягаюсь. Не нравится мне его голос. И взгляд. Я такой взгляд у него видел только, когда он свою жену с любовником застукал. Хорошо, что я тогда с ним был. Иначе, Миха точно убил бы ее. - А она тебя любит?
        - Да, - даже не задумываюсь над ответом, потому что знаю - любит.
        Такое не сыграешь. А она вся дышит любовью ко мне, рядом со мной. Моя девочка. Моя Ева.
        Чувствую, как губы растягиваются в улыбку и в груди растекается что-то невыносимо теплое и хрупкое, как крылышки бабочки.
        - Любит… - повторяет Миха и достает из внутреннего кармана конверт, швыряет на кровать рядом с сумкой. Пухлый конверт, из которого веером рассыпаются пестрые снимки. Но мне плевать на них.
        Я смотрю на часы: без четверти семь. И там, где было тепло минуту назад, лёд сковывает внутренности. Ева должна была прийти полчаса назад. Страх обнимает затылок костлявыми пальцами.
        Достаю из кармана телефон, набираю номер. Трубу я ей купил, когда Дан в больницу попал, чтобы она всегда на связи со мной была. Потому что хер ее за три недели так ниразу и не появился в больнице. И хорошо, иначе костей в его теле точно стало бы меньше.
        В ухе звучат длинные гудки. Один, второй, третий…
        Я хочу набрать снова, но прилетает смс: «Забудь меня. У меня семья. А все, что между нами было - грязно и неправильно. И я люблю Сергея. Прощай».
        Но я всё равно набираю, а в ответ лишь голос робота.
        - Блядь… - рычу, как дурак, набирая номер снова и снова.
        Смотрю на брата, но тот лишь усмехается в ответ, мол, я же говорил.
        Ну да, говорил, что все бабы шлюхи. Но не Ева...Не моя Бабочка…
        Срываюсь с места. Мотор моего верного «Сузуки» рвет тишину летнего вечера. Сумерки окутывают город молочным туманом. Сбрасываю скорость у въезда во двор Евы, торможу, стягиваю шлем и подыхаю тут же. Потому что у подъезда моя Ева целуется со своим утырком-мужем. И льнет к нему так, словно готова трахнуться прямо на покосившейся лавочке.
        - Сука… - шепчу, захлебываясь собственной кровью, потому что там, где должно биться сердце - огромная дыра размером с космос. И вьюга воет в ней дикими ветрами...
        - Когда? - спрашиваю, выныривая из воспоминаний, и как пацан боюсь услышать ответ.
        - Ее нашли в квартале от твоего дома утром восемнадцатого августа. Женщина возвращалась домой с работы…
        Вечером семнадцатого августа моя Ева целовалась с мужем у подъезда. Семнадцатого августа она написала, что я нахер не нужен ей со своей грязной любовью…
        А в то утро, когда она боролась за жизнь, я сбегал в армию. Знакомые отца помогли впихнуть меня вне призыва…
        В то утро Данька прибегал на вокзал и я...я ничего не почувствовал, а он ничего не сказал. Не знал?
        Спросить бы, а смысл? Прошлое не отмотаешь назад, как кинопленку. Не поставишь на паузу и не сотрешь. Единственное, что я могу - выяснить, что же произошло в том гребаном августе и убить каждого, кто сломал крылышки моей Бабочке.
        Даже если одним из них буду я.
        Глава 23.
        Все болело так, словно по мне асфальтоукладчиком проехались. Причем не один раз.
        Не открывая глаз, осторожно потянулась: мышцы ныли, по спине скатывались мурашки, но кости вроде все целы. И голова не болела, спасибо Стасу: поймал, не позволил упасть. И лекарство ввел. При себе носил. Неужели для меня? Зачем? Он же выгнал меня. Я же не должна была вернуться. Но вернулась и, кажется, Стас даже обрадовался. По крайней мере, смотрел так, словно только что получил долгожданный подарок от Деда Мороза, в которого давно перестал верить.
        Только я снова все испортила.
        Поморщилась и все-таки открыла глаза.
        Незнакомое помещение освещала лишь настольная лампа. Все довольно просто и стильно. И просторно. Похоже, это кабинет. А судя по тому, что я его раньше не видела, значит, кабинет в клубе.
        И хозяин сидел в кресле, запрокинув голову на спинку, и спал. Руки скрещены на груди, ноги на столе, меж бровей пролегла глубокая морщинка, а губы сжаты в тонкую линию. Даже во сне он был напряжен и готов к удару. Чьему?
        Вздохнула тихо, осторожно села, опустив ноги на пол. Ступни коснулись теплого паркета. Размяла пальцы с опаской, на краю сознания ожидая судороги. Снова выдохнула. По напряженным мышцам струилось приятное тепло. Такое непривычное, потому что мои ноги мерзли всегда, сколько себя помнила.
        Медленно, на цыпочках, словно воровка, подошла к Стасу. Легко, почти невесомо коснулась подушечками пальцев его острых скул. Очертила их к самым вискам, где глухо бился пульс: рвано, то и дело ухая в пустоту, чтобы спустя секунду толкнуться в пальцы сильным толчком, таким неожиданным, что под пальцами вспыхнули искры тока. Острого, болезненного, но такого притягательного.
        Закусила губу, чувствуя, как по венам потекло жгучее желание, лавой затапливая низ живота. Сглотнула готовый сорваться с губ стон, когда пальцы коснулись мягких растрепанных волос. И на кончиках остался запах: пряный, терпкий. Только его, моего упрямого мальчишки. Провела пальцами по своим губам, пробуя его запах на вкус, прикрыв глаза. И дрожь нетерпения просыпалась острыми мурашками по пылающей коже.
        Открыла глаза и все-таки не сдержала стон, столкнувшись с черными глазами, до краев наполненными желанием.
        - Стас…
        - Ева...
        На одном дыхании, не разрывая взглядов.
        - Иди ко мне, - просевшим голосом, лаская взглядом. Так ощутимо, будто погладил горячими ладонями.
        Маленький шажок, чтобы упасть в его объятия.
        Стас шумно выдохнул и тут же зарылся лицом в мои волосы. Распластал ладонь на затылке, удерживая мою голову. Не давая и шанса вырваться.
        А я запутала пальцы в шелк его волос. Носом потерлась о щеку, прижимаясь к нему как можно теснее.
        Кожа к коже. Стать одним целым. Разделить одно дыхание и одно биение сердца. Одно на двоих, чтобы, наконец, этот упрямец понял, как сильно я его люблю.
        - Ева, - прошептал, ладонью гладя мою шею, заставляя вздрагивать каждый раз от космической нежности в его сильных пальцах.
        - Сколько я спала? - спросила едва слышно, чтобы не разорвать эту тонную связь, запутавшую на узлы наши желания.
        - Почти двое суток, - такой же тихий ответ. Кивнула, ничему не удивляясь. Случалось, у меня из памяти выпадали несколько дней после приступа. - Как ты себя чувствуешь?
        Вопрос, стирающий реальность. Ту, в которой мы совершенно чужие друг другу. Ту, где у нас просто договор.
        Реальность, в которой я товар, а он покупатель.
        На миг заглянула в его внимательные глаза с рыжими точками тревоги. Одна секунда, другая, пытаясь отыскать подвох.
        И не найдя…
        - Все хорошо. Спасибо тебе.
        - Нет проблем, Бабочка, - с полуулыбкой на обветренных губах. И когда только?
        Вздохнула, напрочь перестав понимать этого мужчину. Все равно.
        Сегодня я не буду думать, что вложил он в свои слова и снисходительный тон. Что за улыбка застыла на его губах. Без него мне ее не разгадать, а спрашивать я не хотела. Не хотела разгадывать его.
        Устала. И без того слишком много тайн и загадок в моей жизни.
        Всю жизнь только и делала, что как ребус распутывала тот или иной жест, взгляд, поступок Сергея. Сыта по горло. Мысль о муже неприятно кольнула сердце. И словно в унисон моим мыслям зазвонил телефон.
        Не мой. Стаса.
        А он не торопился отвечать. Невыносимо медленно провел большим пальцем по моей щеке, коснулся нижней губы, слегка надавил, заставляя мой рот распахнуться навстречу его откровенной ласке. Улыбнулся так открыто-развратно, что мое желание взорвалось Везувием, опалив горячей влагой бедра.
        - Готова для меня? Да, Бабочка? Скажи...
        Кивнула, не в силах выдавить хоть слово. Потому что невыносимо. Обжигающе, крышесносно и так желанно, что я невольно поерзала на нем, наслаждаясь его твердостью. Дико соскучившись за двое суток небытия.
        - Хочу тебя, - обескураживая Стаса своей откровенностью.
        - Сильно? - скользя пальцем по моему языку, лишая здравого смысла.
        Будоража.
        Возбуждая еще больше. До предела.
        Казалось, еще немного и я просто взорвусь от желания впустить в свой рот не палец, а его член, такой мощный и красивый. Снова погладить бархат его кожи языком, обнять губами крупную головку и…
        - Блядь, Ева, я с тобой точно рехнусь…
        Похоже, я слишком явно продемонстрировала свое желание, пососав его палец, как самый сладкий леденец. Выпустила его палец из плена губ, постучала кончиком языка по подушечке и улыбнулась, шалея от собственной откровенности.
        - Просто я обожаю леденцы, - и недвусмысленно прижалась промежностью к его возбуждению.
        А телефон на столе продолжал рвать динамик. Кто же там такой настойчивый?
        - Ева, я сейчас просто не смогу быть нежным, - и снова пальцем по губам, дразня. - А ты не в том состоянии, чтобы выдержать меня...таким, - и хищно оскалился, впрыскивая в кровь новую порцию жидкого огня.
        Его слова доходили до меня сквозь туман желания и непонимания: он что, отказал мне? Серьезно?
        Встряхнула волосами, уставившись в его напряженное лицо, выискивая хоть что-то, что могло опровергнуть мои догадки.
        И тут же осознание: да, отказал, потому что трахать больную эпилептичку мало удовольствия.
        Все верно.
        И его возбуждение ни о чем не говорило: обычная мужская реакция на женское тело. Хотелось верить, что красивое. Впрочем, вряд ли. Я всегда была реалисткой и понимала, что с никто не молодеет, только рядом с Сергеем мне было все равно, а сейчас…
        - Ева, не надо, - его ладонь нырнула под полы блузки, пощекотала живот и спустя удар сердца накрыла затянутую кружевным лифом грудь.
        Выдохнула шумно, глотая стон удовольствия и силой удерживая рванувшееся навстречу ласке тело. А его проворные пальцы уже оттянули кружевную чашечку и сжали набухший сосок. Закусила губу, до боли и вкуса крови на языке.
        - Не думай глупости, тебе не идет, - и выкрутил сосок, посылая по телу микро-разряды.
        Вскрикнула, ногтями впившись в его широкие плечи. Ощутила, как треснула ткань и под ней стало влажно. С изумлением уставилась на довольное лицо Стаса, перевела взгляд на светлую футболку, обагрившуюся кровью.
        - Вот так лучше, - хмыкнул и снова сжал сосок, вырывая из груди громкий стон.
        И снова ногти рванули его кожу, оставляя багровые следы его ласки и моей несдержанности.
        - Совсем голодная… - тихо, на выдохе.
        Лишь кивнула. Я не просто голодная, я до него голодная. Дико, до сумасшествия. И я не хотела иначе. Только не с ним.
        - Стаааас… - прошептала-простонала, потому что хотелось большего и плевать, что он считал меня слабой.
        - Ох, Бабочка, с огнем играешь… - прохрипел и тут же выругался, когда телефон на столе снова разорвал наше уединение. Схватил трубку и одним махом швырнул куда-то мне за спину.
        Засмеялась тихонько, уткнувшись ему в плечо. И тут же расплавилась от запаха, обнявшего, как нежный любовник. Втянула его носом, жадно, боясь растерять хоть каплю.
        - Что на этот раз? - спросил с тихим удивлением.
        Покачала головой, носом потершись о плечо, впитывая каждую ноту его аромата. Плавясь от тепла его тела и нежности рук, блуждающих по моей груди.
        - Храбрая Бабочка… - шептал, языком оглаживая ушко. - Глупая…сладкая...Карамелька…
        Подхватил подмышки и рывком усадил на столешницу. Охнула, поежившись.
        - Все в порядке? - обеспокоенно.
        - Холодная, - сбившимся шепотом.
        - Прости…
        И его «прости» прошило тело раскаленной молнией. Захотелось обнять его, спрятать от всего мира и заорать во все горло, что этот роскошный мужчина - мой. Чтобы весь мир знал об этом. И главное, чтобы этот мужчина, смотревший на меня на так, словно не видел ничего красивее, понял - мой. Без него меня просто нет. Рассыплюсь, перестану существовать. Ведь то, что между нами - не разорвать без боли. Уже нет. Только с мясом выдирать. Но это выше моих сил, как и его раскаленный взгляд, готовый сжечь в пепел в огне страсти. И я не прочь сгореть в этот райском пламени.
        Но он снова медлил, ласкал взглядом, сводил с ума. И я не знала, как долго смогу выдержать эту пытку.
        - Тебе бы инквизитором быть… - выдохнула с тихим стоном. - Ни одна ведьма не устояла бы…
        - Мне хватит одной глупой Бабочки…
        Я даже пикнуть не успела, как Стас широко развел мои ноги и устроился между ними, не вставая с кресла. Губами коснулся бедра, прошелся по коже, оставляя влажный след и толпу мурашек.
        - У тебя мурашки...вот здесь… - снова губы на внутренней поверхности бедра у самой кромки кружевных трусиков. - И здесь… - накрывая ртом набухшие складочки, не отодвигая ткань трусиков.
        И воздух резонировал рваному выдоху, эхом откликался моему стону.
        Стас оторвался от своего занятия, посмотрел на меня совсем безумным взглядом, облизал губы.
        - Охуенно сладкая, Карамелька…
        - Стас… - и толкнулась бедрами навстречу, требуя большего.
        И он понял мою мольбу, рванул трусики. Ткань с хрустом лопнула, опалив кожу короткой вспышкой боли. Но уже через секунду Стас слизал эту боль. Припал губами в самом развратном поцелуе, что были в моей жизни. Жарко словно на костре инквизиции. И огонь растекался по ногам, поджимая пальцы.
        Завела за спину руки, откинулась на них, раскрываясь еще больше. И Стас поддался на мой немой призыв, буквально впился ртом между ног, впрыскивая в кровь острое наслаждение.
        А я не в силах оторвать взгляд, потому что крышесносно видеть его черную макушку между своих ног. Ощущать, как он лижет жадно, слегка прикусывая клитор или посасывая его, как голодный младенец грудь. И горячая лава вскипала внизу живота, волнами нереального удовольствия растекалась по телу.
        И смотреть невыносимо, потому что сердце рвалось на части. И хотелось кричать от одержимости Стаса заставить меня кончить.
        И я сдалась. Забыв обо всем, потерялась в удовольствии.
        Кажется, даже кричала. И все-таки рухнула в кипящий вулкан самого яркого оргазма в своей жизни.
        Глава 24.
        Ева кончает так громко и остро, что я едва сам не спускаю в штаны, как прыщавый подросток, которому впервые приснилась порнушка, от ее удовольствия на своем языке. И это, блядь, просто самый вкусный десерт. Нежная нуга со вкусом карамели. И ни один повар не сотворит подобное чудо.
        Моя сладкая Бабочка. Карамелька…
        Горячая, влажная. Вся для меня.
        И трахать ее языком - просто отрыв. Что-то за гранью простого секса. Что-то, что может быть только с ней. И это плавит мысли и растекается по оголенным нервам высоким напряжением.
        Ева - мой электрический ток. Разряд дефибриллятора по остановившемуся сердцу. Запускает «мотор» и пускает кровь по венам. Дарит жизнь, хотя давно отравила меня собой.
        Я смотрю на нее и хочу перевернуть ее на живот, разложить на этом столе, задрав кверху ее аппетитную попку, и трахать так долго, пока она не охрипнет от крика. Пока ее алая бабочка не укроется моей спермой. И это заводит так, что еще немного, и мне станет плевать, что Ева вряд ли выдержит хоть один раунд со мной.
        С ней все не так, как с другими. Сносит крышу даже то, что я никогда не считал чем-то особенным. Что до нее было пустым. А сейчас растереть по ее молочной коже свою сперму кажется верхом удовольствия. Чистая похоть. И от этих мыслей член дергается в штанах в предвкушении. И я, блядь, в микрошаге от того, чтобы дать ему желаемое.
        Но я сдерживаю себя, мягко улыбаясь, наблюдая, как моя сладкая девочка, точно кошка, подставляет себя моим рукам. Еще не отошедшая от оргазма, подрагивающая, но уже толкающаяся бедрами мне навстречу. Жаждущая продолжения. Такая откровенная сейчас. Вся как на ладони: открытая, искренняя в своем желании. Чистый кайф.
        И я хочу ее до одури. Взять ее хрупкое тело быстро, послав нахер все доводы разума, и, уверен, она будет наслаждаться этим не меньше меня. Но я еще помню ее искореженное судорогами тело и черную бездну боли в ясном взгляде.
        Просто смотрю на нее, расслабленную, и ловлю себя на мысли, что хочу сграбастать ее и упрятать ото всех. Чтобы больше никто и никогда не смог ее обидеть. Потому что моя. Моя! И пусть хоть мир рухнет к чертям.
        Глажу ее подрагивающее тело, впитывая в себя каждую ее эмоцию, и понимаю, что прятать ее нужно от меня в первую очередь. Потому что из-за меня она в таком дерьме. Надо было еще тогда, десять лет назад, перекинуть через плечо и утащить на край света, чтобы она ничего этого не знала. Не заслужила она всего этого. Нежная, робкая, хоть и такая взрослая.
        Да какое там взрослая, блядь! Маленькая, наивная девчонка! Не удивлюсь, если она до сих пор верит в сказки, а уже завтра побежит спасать своего муженька.
        При мысли о том ушлепке, внутри всколыхнулась острая и такая черная ярость, что я невольно сжимаю пальцы, вырывая из Евы тихий вскрик.
        Она смотрит на меня со смесью удивления и...сдохните все черти ада! удовольствия, выворачивая наизнанку все мои грязные мысли.
        - Блядь, Ева, перестань так на меня смотреть, - хриплю, стягивая ее со стола.
        Она стекает, как тягучая карамель, тянется ко мне с явным намерением добраться до моего налитого члена, но я останавливаю ее веским:
        - Не сегодня, Ева.
        Она послушно соглашается и тут же обвивает меня руками и ногами. Тихонько вздыхает, оплетая собой, как паутиной. И я дышу ею. Дышу и хрена с два позволю ей уйти.
        - Я не знала, что твоя мать умерла… - говорит она шепотом, словно боится разрушить хрупкую идиллию. - Анна Васильевна…
        - Анна Васильевна - мать Михи, - перебиваю, с полуслова понимая, о чем она говорит. И внутри, на дне заляпанной чужой кровью души, что-то противно воет. Неужто совесть? Та еще тварь, только мне и без нее живется нормально. Жадно вдыхаю запах своей Карамельки, топя в нем проснувшуюся совесть. Нехер ей тут делать сегодня. - А я приблудок, - усмехаюсь, вспоминая, как теща отца называла меня, свято веря, что я ничерта не понимаю. - Сын любовницы отца.
        Она отлепляется от моего плеча, заглядывает в глаза, узкими ладошками обнимает лицо. И в ней сейчас столько нежности, что у меня внутри все скручивается морским узлом - невозможно дышать. А ее ясный взгляд искрится теплом и чем-то настолько светлым, что я невольно жмурюсь, боясь ослепнуть.
        - Стас… - зовет, не на шутку встревоженная Ева.
        - Я всегда называл ее мамой, потому что другой просто не знал, - говорю, щекой потираясь о ее ладошку. - Миха напоминал. Раньше я думал, он делает это ради меня…
        - А сейчас? - спрашивает так осторожно, словно ступает по минному полю.
        - А сейчас… - задумываюсь ненадолго, подбирая слова. Сейчас, моя сладкая Бабочка, я знаю, что никому и никогда не был нужен я сам. Даже тебе. - Сейчас это не имеет никакого значения, потому что не осталось никого.
        Потому что я все-таки разыскал братца и вытряс из него всю правду.
        - Я… - жарким дыханием опаляя шею. Напрягаюсь. - Я осталась, Беляев.
        Всего на два месяца. Впрочем, уже меньше.
        Но я молчу, раскачиваясь с ней в кресле, баюкая ее в своих объятиях. Она тихо сопит на моем плече, улегшись на мне так, словно вылеплена умелым скульптором именно для меня. Мы совпадаем как единое целое: изгибы, впадинки, выпуклости. Идеально. Даже смешно. Потому что мы пытаемся обмануть суку-судьбу и выкрасть у нее эти чертовы два месяца. Только нихера не получается.
        - Я набила ее после первого приступа, - говорит тихо, когда я решаю, что Ева окончательно уснула. - Татуировку, - поясняет, но я и так понимаю. - Нашла офигенную художницу и сделала.
        - Художницу… - эхом вторю ей, заметно расслабляясь, потому что мысль о том, что ее трогал какой-то мужик неприятно ныла в затылке и зудела в пальцах.
        - Надо же… - улыбается она, поерзав на мне и еще сильнее прижавшись, снова удивляя меня полным совпадением наших тел. - Беляев, ты ревнуешь…
        О да, еще как. Только это нихера не весело.
        - Зачем набила? - спрашиваю глухо, не обращая внимания на ее полный удовольствия голос. Радуется моей ревности, как девчонка. Глупая, глупая Бабочка…
        - Для тебя, - убийственно честно отвечает она.
        Всего два слова, как контрольный в голову. И я не понимаю, почему до сих пор живу и смотрю в ее сияющие глаза.
        И шальная мысль вспыхивает ярче сверхновой, озаряет тьму внутри и разгоняет по углам всех демонов. Что ж, пришла пора вспомнить свои обещания и поработать волшебником.
        Одним движением ставлю Бабочку на ноги и, не дав ей возможности одуматься, утягиваю за собой. По узкому коридору к служебному выходу. Через задний двор на парковку. Усаживаю в машину, сажусь сам и рву с места.
        - Стас, что случилось? - взъерошивается, как нахохлившийся воробышек. Смотрит непонимающе. - Куда мы едем?
        - Жить, Бабочка, - повторяю сказанные уже однажды слова.
        - Мы уже начинали, кажется, - напоминает осторожно.
        - Мы еще даже не пытались, сладкая, - улыбаюсь ей в ответ, входя в поворот.
        - И когда можно начинать? - заражается улыбкой.
        - Уже, Карамелька, уже.
        Нащупываю в кармане телефон, прихваченный из кабинета, и заказываю два билета на самолет.
        Ева с изумлением невинного ребенка ловит каждое мое слово, чтобы потом:
        - Альпы? Ты серьезно?
        - А я похож на клоуна? - деланно хмурюсь, наслаждаясь ее реакцией.
        Да, моя девочка, я все помню. Все твои мечты и желания. Все-все, даже если ты считаешь иначе.
        - Стас...ты….
        - Что?
        Но вместо ответа она обнимает меня за шею и жарко шепчет лишь одно слово, в которое хочется глупо и наивно верить: «Люблю».
        Глава 25.
        Ночь выдалась долгой и сумасшедшей. Сборы, перелет, потом еще несколько часов до небольшого городка у подножия Альп. Ева уснула еще в машине и сейчас спит, хоть за окном нашего шале снова расцветает ночь. Вторая ночь в ее исполнившейся мечте.
        А у меня чертова бессонница уселась на подоконнике, свесила ножки и лукаво посмеивается, подмешивая в черный кофе воспоминания. Глотаю смоляной напиток, затылком упираюсь в оконный откос и смотрю на Бабочку, разлегшуюся на всю кровать в позе звезды. Улыбаюсь, запивая тихое счастье горьким кофе и со всего маху рву в прошлое, от которого бегал девять лет...
        ...Ева лежит на спине, раскинув руки и ноги, и тяжело дышит. По ее припухшим от моих поцелуев губам гуляет шальная улыбка. И только в синих, как штормовое море, глазах плещется тревога.
        Я лежу рядом, опершись на локоть, и перебираю ее влажные после душа пряди.
        В спальне моей квартиры царит полумрак и пахнет сиренью. Хрен его знает, почему, потому что никаких цветов не наблюдается в радиусе пары километров точно. Но запах кружит в воздухе, окутывает тонкой шалью счастья и горечи.
        - Спасибо тебе, Стас, - вдруг шепчет, прикрыв веки. - Я никогда не испытывала ничего подобного, - бесхитростно признается она.
        И эгоистичный ублюдок внутри меня пляшет лезгинку в приступе необузданной радости. Он доволен, потому что нет лучшего комплимента, чем признание женщины, что именно ты подарил ей самый лучший оргазм, даже если не притронулся к ней и пальцем.
        - Это всего лишь прелюдия, Бабочка, - усмехаюсь я, на короткий миг представляя, как она будет стонать подо мной, пока я буду вбиваться в нее с диким отчаянием.
        - Ты ничего не понимаешь, - в уголках губ притаивается грусть.
        О нет, Бабочка, только не сейчас. Нахер тоску и уныние - их по горло в больнице. Завтра. Это будет завтра…
        А сейчас...этой ночью...я отчетливо слышу ее надломленный голос, который вытянул меня с того света. И ее слова, пока я, как идиот, шатался по ту сторону жизни.
        Рывком поднимаюсь с кровати и тяну ее за собой. Она послушно переступает ногами, пока я веду ее в гостиную, где стоит старенькое немецкое пианино. Оставляю в пороге, а сам открываю крышку и несколько долгих мгновений смотрю на черно-белые клавиши, к которым не прикасался...давно.
        Сажусь за пианино и осторожно трогаю клавиши. Они отвечают мне тихим вздохом в унисон со всхлипом Евы. Она сидит у стены и смотрит на меня так, словно в целом мире не осталось никого, кроме меня, пианино, музыки и слов…
        - Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
        Оттого что лес - моя колыбель, и могила - лес,
        Оттого что я на земле стою - лишь одной ногой,
        Оттого что я тебе спою - как никто другой, - и голос хрипнет, ломается от боли, что рвет в хлам и без того изодранную душу.
        Пальцы бьют по клавишам, выдирая нужные ноты. И пианино дышит музыкой, плачет вместе с Бабочкой….
        Я слышу ее всхлипы сквозь собственный голос и стон клавиш…
        - ...Я ключи закину и псов прогоню с крыльца -
        Оттого что в земной ночи? я вернее пса…
        И роняю голову на раскрытые ладони, чтобы услышать совсем близко, на изломе дыхания:
        - Я уже тебя отвоевала…
        Сколько я так сижу, чувствуя ее горячее дыхание обнаженной спиной, не знаю. Кажется, если пошевелюсь, мир рассыплется на осколки, и в них я потеряю себя и свою Бабочку, которая жмется так, словно я ее спасательный круг в шторме.
        - Ева… - шепчу, целуя ее подрагивающие ладошки.
        - Ты все слышал…
        Прихватываю губами каждый ее тоненький пальчик и улыбаюсь отсутствию обручального кольца. Так легче представить, что она только моя.
        - Но как? - мягко касаясь губами затылка у корня волос, прошивая током позвонки.
        - Просто ты моя, Ева…
        - Твоя… - вторит тихим шепотом, словно сама боится произнесенных слов.
        Резко разворачиваюсь, ловя ее губы своими.
        Наш поцелуй долог и нежен. У него вкус соленых слез и прогнившего одиночества. Он горек и упоительно сладок, потому что возрождает нечто новое, настоящее и настолько живое, что все кажется настолько ярким и острым...
        Жить хочется впервые на полную катушку. Чтобы полный отрыв и звезды под ногами. Под ее маленькими ножками, которыми она переступает на прохладном полу.
        Тяну ее на себя, усаживаю на колени, и она тут же обнимает меня руками и ногами. Так привычно, словно проделывает это ежедневно. И в глотке комок застревает от правильности ее позы.
        Прижимаю ее к себе и поднимаюсь на ноги вместе с ней. Возвращаюсь в спальню.
        - Ты же понимаешь, что мы не можем… - вдруг говорит она и в этих ее словах столько разочарования, словно я отнял у нее не возможность заняться со мной сексом, а самую сокровенную мечту.
        Я лишь киваю и укладываюсь с ней на кровать, так и не расцепив объятий. Она чуть ерзает, удобнее устраивается на мне и растекается патокой по моему напряженному телу. Тихо вздыхает и вздрагивает, ощутив мое возбуждение. Заглядывает в глаза с такой надеждой, что комок в глотке обрастает колючками метровой длины. В синеве ее моря штормит неприкрытое желание. Но я буду полным мудаком, если позволю ей поддаться страсти и ступить за черту, где она никогда себя не простит.
        - О чем ты мечтаешь, Ева? - спрашиваю, укладывая ее голову себе на грудь. Она обнимает меня за плечи, целует ключицу и улыбается. - Расскажи, Ева…
        И она отзывается на мою просьбу, а я слушаю-слушаю-слушаю, запоминая каждое слово. И улыбаюсь, как дурак, вдруг отчетливо понимая, что ее мечтаний хватит на долгую и счастливую жизнь. Нашу жизнь…
        - Хочу в горы, - начинает не с того, что я готов услышать. - Глупо, наверное, да? - спрашивает, но не ждет ответа. - Но мне дико не хватает гор. Не моря, а заснеженных вершин, неба, до которого можно дотронуться рукой. Мороза на щеках и шальной эйфории на крутом склоне...Хочу, чтобы Данька...вырос счастливым. В футбол играл, если ему это так нравится. Семью большую хочу. Знаешь, у моей мамы две сестры, брат. У каждого из них дети. У папы сестра и брат. Бабушки, дедушки...Но мы никогда не были семьей. Не собирались за одним столом по праздникам, не помогали друг другу. И когда я встретила Сергея, - натягиваюсь тетивой, не замечая, как сдавливаю ее хрупкое тело ладонями, но Ева молчит и ни единым звуком не выдает, что ей больно, а я...слушаю, - казалось, я получила столько всего...Такую невероятно дружную семью...Но со временем все растерялись… Я стала редко общаться с родителями. Только с братом…
        Она осекается и замолкает надолго. А я вспоминаю, как она побелела, когда я пытался усадить ее на свой байк, как всегда хмурилась, видя меня на «Сузуки» - подарке отца. Но что-то не так было с этим ее страхом…
        - Он погиб, - не спрашиваю, констатирую факт, сложенный, как мозаика из мелких деталей.
        - Да, - на рваном выдохе. - Разбился на мотоцикле семь лет назад. А я...я даже не знаю, где его могила.
        - Почему? - и глухая боль бьется в висках пойманной птицей.
        - Сергей не пустил, - и тут же, без перехода. - Я каждый Новый год загадывала желание Деду Морозу. Писем не писала, как-то не было такой традиции. А желание - да. Каждую ночь, когда все засыпали, я садилась под елку и просила у Деда Мороза сестру-близняшку.
        Фыркаю весело, запустив пальцы в ее локоны.
        - И не смейся, - бьет меня кулачком в бок. Притворно охаю и целую ее в макушку. - Я знаю, что это глупо и невозможно, но мне очень хотелось такую копию себя, чтобы было не так одиноко. А когда подросла, стала просить большой дом, мужа любимого и много детей. Даже когда точно знала, что никакого Деда Мороза не существует.
        - Так уж и не существует? - изгибаю бровь. - Сын-то есть. Офигительный парень. И он выкарабкается, Ева. Веришь?
        - Верю, - отзывается, водя пальчиком по груди. - Только тебе и верю.
        - Вот и прекрасно. А все остальное…все будет, Ева. Ты только верь мне, родная. Большего не прошу. Слышишь?
        Не слышит, потому что спит, щекоча теплым дыханием кожу. Накрываю нас одеялом и шепчу:
        - Просто Дед Мороз заблудился малость. Но я найду этого сукина сына, обещаю…
        Девять лет прошло и вот он я, Дед Мороз, только мешка с подарками и не хватает. Хотя...мешок есть и подарки. Только все не то. И Дед Мороз не тот. Потому что самую сокровенную мечту Бабочки о большой семье и куче детей мне не исполнить. Судьба та еще сука все решила за меня однажды. Позаботилась, чтобы такой мудак, как я, даже не помышлял о размножении.
        Боль хлестнула по старым ранам, заколола в давно заживших шрамах. Все, блядь, пора завязывать с этой херней. А то так недолго и до знакомства со смирительной рубашкой.
        Отставляю пустую чашку, посылаю нахер идиотку-бессонницу с ее гребаными стенаниями и возвращаюсь к своей Бабочке. Залезаю под одеяло, сгребаю ее, такую теплую, мягкую и сладкую, в охапку и проваливаюсь в сон без кошмаров.
        Глава 26.
        - Привет, родной, - ответила на звонок, слепо нашарив телефон где-то под подушкой. По мелодии зная, кто звонит.
        - Мам, ты где? Ты в порядке? - обрушил на меня вопросы мой взрослый растревоженный сын. -Мам?!
        А я открыла глаза, сощурилась от жёлтого солнца, нагло пробравшегося в щель между гардин. Потянулась, с удивлением обнаружив на себе ворох одежды. Улыбнулась.
        - Со мной все хорошо, Дань.
        - Точно? - все ещё не верил сын.
        - Сто процентов. Как отец?
        - Без изменений, - устало вздохнул Даня. -А ты почему не приехала? Стас не пустил, да?
        - Нет, сынок, Стас как раз отпустил…
        - Тогда…
        - Просто я ему нужнее, чем твоему отцу. И он…
        Вздохнула, не зная, как объяснить сыну, что Стас мне нужнее. Он мой кислород. И даже если я буду гореть в аду за то, что бросила мужа в беде - я все равно буду выбирать Стаса. Каждый день. Снова и снова. И не буду мучиться угрызениями совести на этот счёт.
        - Как так, а? Он же твой муж, мам, - и в его голосе звучало нечто большее, чем слова о родителях. Что же стряслось у тебя, мой взрослый сын?
        - Уже нет, - голос Стаса прозвучал так неожиданно, что я выронила трубку и в изумлении уставилась на недовольное и сонное лицо Беляева прямо у себя под носом. Он сморщил нос, почухал затылок, растрепав и без того взъерошенные волосы.
        - Передай своему отпрыску, что ты свободная женщина уже как две недели. И все, нахер всех, я спать хочу.
        И, широко зевнув, подгреб меня под себя и довольно заурчал. Ей-богу, один в один Данькин кот. Такой громадный черный котяра, предпочитающий спать на диване и желательно, чтобы хозяин чухал за ухом.
        - Стас… - осторожно толкнула его в плечо. - Что это значит?
        - Ева, не задавай глупых вопросов с утра, - нащупал мой телефон и в трубку: - Все услышал? Ну вот и отлично. Так что давай, дуй к жене под бок, а то ей нервничать противопоказано. Мне, знаешь ли, внуки здоровые нужны.
        И швырнул телефон себе за спину.
        - Все, спать, - скомандовал, зарывшись лицом в мои волосы.
        Ага, сейчас. Какое там спать после таких новостей?!
        - Ты серьезно думаешь, что я теперь усну? - попыталась сесть, но сильная рука Стаса припечатала к кровати.
        - Серьезно, - буркнул Стас. - Потому что когда я не высыпаюсь, я злой и голодный до секса. Хочешь проверить?
        И глянул с ехидцей так. А у меня мурашки поползли по спине и дрожь растеклась по мышцам. Потому что до одури соскучилась.
        - Хочу, - выдохнула, возвращая ему его взгляд. - Поэтому вопрос первый: когда я успела развестись?
        - Как только села в мою машину, Ева.
        - Но…
        - Не будь наивной овечкой, не спрашивай: как.
        - Не буду, - мотнула головой, чувствуя, как его руки пробрались под мою водолазку и замерли на талии. - Вопрос второй: о каких внуках ты говорил?
        - Ну я не думаю, что у тебя много сыновей. Так что поздравляю, бабуля, - и растянул губы в довольной улыбке.
        - То есть Милана беременна?
        - Ты сама проницательность, сладкая моя, - фыркнул.
        А я выдохнула. Надо же. Бабушка. Я еще факт их скоропалительной женитьбы, которая тоже не обошлась без Стаса, не переварила. А тут - дети. И в груди защемило больно так, что вдруг стало трудно дышать. Дети…
        - Так и знал, - выдохнул зло и резко сел. - Бабочка, блядь. У тебя там что, нерастраченный материнский инстинкт, а?
        Он резко сел, злой донельзя. Аж лицом посерел и скулы заострились. Господи, что опять-то?
        - Почему каждый раз, когда речь заходит о детях - ты едва не ревешь в три ручья? Хочется спиногрызов еще? Так это не ко мне, родная. Лично мне дети не нужны, так что сделай одолжение, перестань забивать свою хорошенькую головку всякой херней. А я в душ, раз уж поспать не судьба.
        И прежде чем Стас вышел из спальни:
        - Надеюсь, я за две недели замуж больше не вышла?
        Знаю, что зря. Но слова уже слетели с губ и их не затолкать обратно. Глупая женская обида. Глупо скрывать, что меня больно задели слова Стаса. Ему не нужны дети. А я...а мне до одури хотелось подарить ему дочку. Маленькую принцессу, которую он будет любить, как сумасшедший. И казнила себя, что не могу. Из-за своей чертовой эпилепсии не могу, пробовала уже. Даже половину срока не выносила. А тут...его слова, как клеймо раскаленным железом на оголенное сердце.
        - Нет, Ева, - замер в дверях, бросил на меня нечитаемый взгляд. - Хотя хотелось, веришь?
        Кивнула. Ему я всегда верила безоговорочно, потому что Стас Беляев не врал никогда.
        - И почему же не вышло? Для тебя же это раз плюнуть, - и пальцами в воздухе щелкнула.
        - Потому что, Бабочка, нельзя заставить любить, - грустно ответил он и не дав больше мне и слова сказать просто сбежал.
        И кого же он не хотел заставлять любить: себя или меня? Ох, Стас, сколько же тараканов в твоей умной голове?
        Вздохнула. Ну что ж, будем топить. И отправилась вслед за ним.
        В огромном шале заблудиться проще простого, но я шла на запах. Он как хлебные крошки выстилал мне путь к мужчине, что сводил с ума. На ходу стянула с себя одежду, с облегчением избавилась сначала от лифчика: освобожденные груди сладко заныли в предвкушении, соски тут же потемнели и стали торчком при мысли о губах Стаса на них, - потом от трусиков и тихо застонала от прикосновения воздуха к разгоряченным складочкам. Ох, похоже я становлюсь чертовой нимфоманкой. Хочу секса так, что все внутри дрожало и даже треклятые бабочки сдохли от огня, что пылал внутри.
        Только...я не просто хотела секса. Я хотела Стаса, который стоял под душем, раскрытыми ладонями упершись в стеклянную стенку душа. Тугие струи били по его напряженной спине, узкими дорожками стекали по упругим мышцам, шикарной заднице, сильным ногам. А некоторые затекали вперед, туда, где из-под опущенной руки виднелся налитый желанием член.
        Сглотнула вязкую слюну, затопившую рот, и шагнула к нему.
        Стас вздрогнул всем телом, когда я положила ладони на его плечи. Огладила тугие мышцы, опустилась ниже, вдоль позвоночника, наслаждаясь упругостью его кожи и силой, какой дышало его напряженное тело.
        обняла ягодицы и стон слетел с губ. Мой или его. Неважно. Сейчас у нас на двоих было одно даже дыхание.
        Стас развернулся резко. Отпрянула, спиной распластавшись по стенке. Пальцами нашла клитор, коснулась его осторожно, чтобы не сорваться на взрыв, потому что возбуждена до предела. Одно неверное движение - и оргазм снесет реальность к чертовой матери.
        - Ева…
        Выдохнул, оглаживая взглядом. А я залипла на его возбуждении. Облизнула губы. И подняла ошалелый взгляд.
        - Блядь, Бабочка… - просипел, смотря то на мои губы, то на пальцы, порхающие между набухших складочек. - Хочу тебя так сильно, что сейчас сдурею нахрен.
        - И я...хочу… - сглотнула, наблюдая, как он обхватил член и скользнул рукой по всей длине. - Давай, Стас, трахни мой рот. Тебе же понравилось в прошлый раз. - потребовала срывающимся от желания голосом.
        - Уверена? - спросил с такой надеждой, что, усомнись я в своем желании - умрет тут же.
        А я просто опустилась на колени перед ним, кончиком языка тронула темную головку, лизнула, шалея от наслаждения. И получила хриплый стон в награду. Осмелев, провела языком по всей длине, чувствуя подрагивание его члена при каждом прикосновении. Еще и еще, наслаждаясь его терпким вкусом. Обхватила ладошками, сорвав с его губ тихий рык, вибрацией прокатившийся по телу и жарким толчком отозвавшийся между бедер.
        - Блядь, Ева, перестань нахер облизывать меня, как долбанный леденец и возьми его в рот.
        Послушно обхватила его губами и потихоньку насаживалась на него. Снова прислушиваясь к себе. Никакого отвращения, только дикое желание вобрать его в себя как можно глубже.
        - Вот так, девочка. да. - прохрипел, подавшись вперед, проникая так глубоко, что на короткий момент мне казалось - задохнусь, такой Так сильно, как только сможешь. Давай, сладкая, у тебя получится.
        В ответ я застонала и втянула его член так глубоко, как только могла. Плотно обхватила губами и, кажется сошла с ума. Я сосала и лизала его, вцепившись в упругие ягодицы Стаса, поощряемая его хриплыми полустонами-полурыками.
        И в своем сумасшествии я была не одна: Стас размашистыми движениями бедер вгонял в мой рот член еще глубже, выбивая уже мои стоны. Дрожь волнами раскатывалась по телу. И хотелось большего. Хотелось ощутить его вкус. Почувствовать, как он кончит в мой рот.
        - Блядь, Ева, что ты со мной делаешь?
        И одним движением вытащил член изо рта. Я запротестовала, вдруг ощутив себя странно опустошенной, и даже потянулась руками к его торчащему члену, но Стас одним ловким движением подхватил меня на руки, чтобы через десяток шагов упасть на кровать вместе со мной.
        - Стас… - прошептал, поерзав на нем в нетерпении. Мне хотелось снова ощутить его во рту, погладить языком, облизать, даже если он не чертов леденец. Но такой вкусный: горько-пряный, нежный, как любимое тирамису.
        - Красивая… - прохрипел, накрутив мои волосы на кулак и притягивая так близко, что мои соски больно ударили по груди.
        - Ох… - выдохнула, выгибаясь ему навстречу, чтобы теснее, чтобы расплющить груди о его сильное тело.
        - Нереально красивая… - прошептал в губы, с жадностью впиваясь в мой рот. Глубоко, остро. Не целуя, трахая мой рот. И я отвечала ему так же жадно, сплетая языки, кусая губы, бедрами ища его член.
        - О нет, Бабочка, - с трудом оторвавшись от поцелуя. - Твой рот трахает меня, мой - тебя. Хочу кончить тебе в рот, сладкая.
        - Да, да… - выстонала в его приокрытый рот.
        - Моя сладкая, голодная девочка.
        И развернул меня на себе, подтянул выше и ударил кончиком языка по тугой горошине клитора. Я громко застонала и накрыла его член своим ртом. Втянула жадно, насаживаясь так глубоко, как только могла.
        А он неистово лизал меня и поглаживал двумя пальцами внутри, задевая самое чувствительное местечко, но не позволяя мне кончить. И это подстегивало все сильнее и глубже ласкать его губами. Рвать к черту его контроль, заставляя неистово колотиться бедрами мне навстречу.
        - Еще, Бабочка, глубже...пожалуйста…
        И эти его слова разорвали в клочья и мой контроль. Застонала, втянула его до упора так глубоко, что, казалось, головка уперлась в самое горло. Прорычала, когда он втянул ртом мой клитор, и ощутила, с какой силой дернулся его член. Я чувствовала, что он уже на пределе, что еще немного и он взорвется. И предвкушение его ргазма кружило голову, стирало реальность и делало острее собственное удовольствие.
        Но когда он одним рывком всадил меня свои пальцы, превращая в одну натянутую до предела струну, рвущуюся звуком высокой частоты, накрывая оглушающим оргазмом, сильным толчком вонзился в мой рот на всю длину и взорвался криком и отчаянным удовольствием.
        Дрожа всем телом, выгибаясь дугой от скрутивших все тело судорог удовольствия, я приняла все, что гейзером взорвалось в моем горле. Каждую нереально вкусную каплю. Облизала член и свои губы и упала рядом, чтобы спустя удар сердца быть сграбастанной дрожащими руками Стаса.
        - Ты просто охренительная, Ева, знаешь?
        Я лишь улыбнулась, устроив голову на его плече, наслаждаясь, как просто фантастически одинаково бьются наши сердца.
        - А ты на вкус, как тирамису. Просто объедение…
        И это стоило того, чтобы увидеть космическое удовольствие в широко распахнутых глазах своего мужчины.
        Глава 27.
        … - Что произошло, Ева? - спрашиваю, когда мы добираемся до очередной точки нашего подъема. Чуть ниже в густой хвое притаились деревянные шале, где мы проведем эту ночь, последнюю перед конечным отрезком пути. А здесь, на скальном выступе под разлапистой елью, у нас расстелен плед, в корзине перекус и закатное солнце над головами. Так низко, что кажется, будто можно достать его рукой. Сграбастать с неба и упрятать в плетёной корзине рядом с клубникой и бутербродами.
        -Все в порядке, - улыбается Ева, мазнув губами по моей щеке, и опускается на колени, достает из корзины бумажный пакет. Но я не позволяю ей сбежать от ответа. Не сегодня. Здесь и сейчас мы поставим жирную точку в ее прошлом. И больше никаких приступов, один чертовски умный психолог пообещал. Главное, вывернуть ее кишками наружу и дать шанс справиться с приступом самостоятельно. Пережить заново ту проклятую ночь.
        - Кто тебя избил, Ева?
        И швыряю перед ней старые снимки. Из дела, которое так и не расследовали. А фотографии ее избитой остались. Искореженной, с распухшим лицом и синяками по всему телу.
        Она замирает, дрожащими руками кладет пакет на плед, словно он из хрусталя. Смотрит на свои ладони, а потом на фотографии. Берет их...и закусывает губу. А я добавляю новую порцию, где главный герой - ее мучитель.
        -Что произошло в ту ночь девять лет назад? - не отстаю я. Нам это нужно: ей рассказать, чтобы жить полноценной жизнью, а мне просто знать.
        -Ничего из того, что тебе нужно знать, Беляев, - парирует резко, почти зло. И морщится от боли. Сжимает кулаки и вскидывает на меня совершенно беспомощный взгляд. Мнет снимки и одними губами просит остановиться, когда ее взгляд натыкается на человека, однажды избившего ее до полусмерти.
        -Даже не думай удрать от меня, Ева, - рычу, падая на колени рядом. Сжимаю ее плечи так сильно, что под пальцами хрустнули кости. Плевать. Лишь бы не дать ей провалиться в приступ. Тогда нихрена не получится. - Говори! Ну же! Давай!
        Она пытается вырваться, по щекам ползут слезы, рот кривится, словно неудачно вылепленный из пластилина. Мышцы становятся каменными. И в синих глазах алым солнцем вспыхивает мольба. А сама смотрит на снимок.
        -Ева...говори! Давай, ну же… - сжимаю ещё сильнее, тряханув так резко, что ее голова запрокидывается, будто оторванная. А потом падает мне на плечо. Ева зубами впивается в мое плечо, до крови прокусывает кожу, выдыхает рвано, скулит от боли в сведённых судорогами ногах, но говорит:
        -Я...я...шла к...к ттеебе… - ее речь размыта и тягуча, что жвачка, но она старается. Через боль выталкивает из себя слова. - Я...ххотела...к...тебе…
        -Ты шла ко мне, - выдыхаю со свистом, - как мы договаривались.
        Слабый кивок и снова зубы прокусывает кожу. А я ничего не чувствую, только каждую ее судорогу и ненавижу себя, что не могу забрать хоть кусок ее боли.
        -Прости… - шепчу, гладя ее по волосам. - Прости… - повторяю, зная, что это бесполезное сотрясание воздуха. Но Еве нужны эти гребаные шесть букв. Потому что я виноват. Не уберег. Поверил в придуманную картинку. И бессилие душит удавкой.
        - Они ждали меня… - крик боли всполошил альпийскую тишину. Ева выгибается дугой в моих руках и дрожит так сильно, что под моими пальцами рвутся жилы.
        -Говори, Ева, ну же! Сколько их было?
        Она мотает головой, мычит что -то. Ей больно. Но не физически. Ее выворачивает наизнанку прошлое.
        -Трое! - ору я. - Их было трое, Ева!
        И мой брат…
        Укладываю ее на спину, нависаю сверху. Судороги ломают ее, рвут лёгкие. Она задыхается и сердце разбивается о ребра. А я нахожу ее взгляд, чернильный от бессилия и страха...перед прошлым.
        -Смотри на меня, Ева. Смотри!
        Она смотрит.
        -Кто я, Ева? Имя. Назови мое имя. Давай!
        -С...ссс... Стас… - выдыхает непослушными губами.
        Киваю.
        -А теперь имя того, кто сделал это с тобой. Давай, Ева!
        И снимки ей. На фото брат хмурится, потому что с детства ненавидит фотографироваться. Ева смотрит...смотрит...как прикованная. Словно пытается справиться с тем, что ломает ее.
        А потом трясет головой и снова выгибается дугой, но я сильнее припечатываю ее к земле.
        -Имя, Ева!
        -Михаил… - свистом, сорвавшимся на крик. Ловлю его губами. Прислоняюсь лбом к ее и, не разрывая взгляда:
        -Ты говорила, что веришь мне. Веришь?
        Прикрыла дрожащие веки и снова распахнула, чтобы окатить ледяным страхом.
        -Его больше нет, Ева. Слышишь? - обхватываю ее лицо ладонями и новая фотография. - Он мертв, Ева, - и он действительно мертв, а на снимке его могильная плита. И еще несколько снимков. - Все они мертвы. Слышишь? Больше никто тебя не обидит. И прошлого больше нет, маленькая моя. Отпусти...вернись ко мне...Давай, родная, ты сможешь.
        И я чувствую, как судороги сходят на нет. Не сразу, нет. Она словно убеждает себя, что все прошло и больше ничего нет. И когда договаривается с собой, оплывает подо мной, словно плавящаяся свеча. И как по ее щекам снова текут слезы.
        Собираю их губами, улыбаясь ошалело. У меня вышло. У нас вышло.
        -Ты… - шепчет едва слышно, - зачем?
        Потому что я люблю тебя, моя глупая Бабочка. И это так сладко и мучительно больно. Но ты никогда не узнаешь об этом, потому что полтора месяца слишком мало для такого эгоиста как я. А большего у меня нет.
        -Просто один бородатый хрыч задолжал моей Бабочке кучу желаний, - ухмыляюсь, а у самого внутри все ревёт от необузданного, какого-то животного счастья. И это самое правильное, что я сделал в своей гребаной жизни. Даже если ради этого мне придется жить в шкуре Каина до гребаного судного дня. Это стоило того, чтобы больше не видеть в чистой синеве ее глаз отчаяние.
        Уже позже, когда Ева окончательно успокоится, убаюканная в моих руках, она расскажет, что шла ко мне, чтобы начать новую жизнь. Что в тот день подала на развод. Шла ко мне, а встретила моего брата. Расскажет, как ждала меня в больнице, а я просто исчез. Как приходила моя мать и просила отпустить меня.
        -А однажды я проснулась ночью, потому что дышать не могла. Задыхалась. До утра так и не уснула, - говорит, рисуя круги на моём запястье. - Утром в церковь сразу пошла, свечку поставила...за тебя...А на пороге столкнулась с твоими...Тогда у меня случился первый приступ…
        -Больше не будет, - целую ее макушку.
        -Значит, никакой эпилепсии нет?
        -Нет. Просто такая реакция на психологическую травму. Но курс у психолога пройти придется. Ты ведь понимаешь?
        Она кивает, а потом:
        -Где ты был все это время, Стас?
        -Умирал, - отвечаю с неожиданной для самого себя честностью...
        …Я никогда никому не рассказывал, где был и что пережил. Кого потерял на той гребаной чужой войне, пока проходил «срочку», а потом еще три года служил в иностранном легионе. Как шатался по разным мирам в поисках смерти, пока Ева пыталась выжить в этом без меня. А Еве рассказал. В ту ночь, когда мы стерли все грани и разломали все стены. Когда стали настолько близки, что разорвать нас, казалось невозможным. И впервые кошмары отпустили мою темную, что черная дыра, душу. И в эту ночь мы просто спали, пригвожденные друг к другу откровениями. А утром добрались до альпийской вершины и все-таки сграбастали это чертово рыжее солнце, зацепившееся за острые шпили Альп. А я впитывал в себя счастливый смех своей Бабочки, наслаждался ее восторженным взглядом и просто любил до одурения.
        Чтобы через три недели позволить ей уйти, а сейчас сидеть в клубе и вертеть в пальцах рюмку водки. Ерошу волосы и краем глаза улавливаю, как в помещении появляется сын Евы. Усмехаюсь, ловя его взбешенный взгляд, и ставлю на стойку все еще полную рюмку.
        - Я знаю, что это ты, - рычит Пеле, схватив меня за воротник куртки.
        Бегунок впивается в кожу шеи, обжигает, но эта короткая боль - лучшее, что произошло за эти дни.
        С сожалением смотрю на стопку водки, которую мне не суждено выпить. Что ж за херня такая? Даже напиться нормально не дают. У меня после ухода Евы только одно желание - упиться в хлам, чтобы никого не видеть, ничего не слышать. И так пару недель точно. Потому что внутри - черная дыра размером со Вселенную. Потому что я просто придурок, раз позволил ей уйти. Душу из нее вытряс, гребаный флешбек обеспечил, а потом вытолкал взашей, да так, чтобы и мысли не возникло вернуться.
        А самому выть хочется или убить кого-нибудь. И этот кто-нибудь явился сам.
        Подныриваю ему под руку и ребром ладони бью в подреберье. Пеле шипит от боли, отшатывается и снова шагает на меня спустя один выдох. Его удар проходит по касательной, взрывает колокольный звон в ушах. И что-то горячее стекает по виску. Тру ладонью, с удивлением отмечая, что это кровь. И я настолько растерян, что пропускаю еще один удар. Ставлю блок машинально и перед глазами золотом вспыхивают звенья браслета. Розгами вспарывает кожу спины, швыряет на колени.
        Слышу над головой злой окрик:
        - Стоп! Остановись, я сказал!
        Бродин. Ухмыляюсь, прокручивая на руке браслет. Забрал у мастера два дня назад. Ева так и не узнала, что я ношу ее подарок с того самого дня, как она оставила его на ручке двери.
        - Райский, остынь, я сказал!
        Слышится возня, какая меня мало заботит. Злой голос Пеле, все еще рвущегося меня убить. За отца. А я стою на коленях и смотрю на персональное обручальное кольцо...Ева даже не подозревает, что давно и безнадежно окольцевала меня этим браслетом. Пришпилила к себе, как коллекционер к бархату редкую бабочку.
        - Стас, ты как? - Богдан приседает рядом, бросая беглый взгляд поверх моего плеча. Поднимаюсь.
        - Нормально я.
        Поворачиваюсь к Пеле, залпом осушившему мою стопку водки.
        - Ты выпил мою водку.
        - А ты убил моего отца, - показывает бармену повторить.
        Дима смотрит на меня вопросительно, киваю. И перед Райским появляется новая стопка. Пусть пьет. Ему нужно. Потому что то, что я хочу ему показать - на трезвую голову смотреть нельзя. Я уже посмотрел - и убил. И если бы только его мудака-папашку.
        Даня залпом выпивает и эту порцию. Даже не морщится.
        - Хочешь отомстить?
        И яростный взгляд красноречивее любых слов. Хлопаю Райского по плечу и резким движением выдергиваю со стула. Толкаю вперед. Тот пытается ответить, снова завязать драку. Но я останавливаю его.
        - Я покажу тебе одну киношку, Пеле, - говорю, удерживая на коротком поводке беснующуюся ярость. Она жаждет выхода. Заполнить продуваемую всеми ветрами дыру кровью. Плевать, чьей. Но сегодня этой суке со мной не по пути. Нажралась досыта. - И если после просмотра, ты захочешь меня убить - я не буду тебе мешать.
        В его глазах, таких же невыносимо синих, как у матери, вспыхивает удивление. А у меня внутри воет буря, песком посыпая открывшиеся раны. Сжимаю запястье с браслетом. Крупные звенья впиваются в кожу, отрезвляя.
        - И поверь, малыш, тебе за это ничего не будет.
        Он не верит, одаривая меня кривой усмешкой, но мне плевать. Потому что если Пеле меня не прикончит, я сдохну сам.
        У кабинета нас догоняет Богдан. Взъерошенный, напряженный. Одетый во все черное, руки в карманах, а под черной курткой - пистолет. Готов ко всему. Единственный верный друг, что у меня остался. Единственный, что выжил рядом со мной.
        - Стас… - он ничего больше не говорит, но я все понимаю.
        - Все будет нормально. Не переживай, выживем.
        Богдан кивает.
        - Ее не было на похоронах, - вдруг говорит хрипло, заставляя все внутри скорчиться от какой-то неправильной, черной радости.
        А Пеле вздрагивает и обжигает холодным бешенством. Да, ему больно. И я его понимаю. Но мне насрать на его чувства, потому что тот мудак не заслужил даже смерти. И я знаю, что когда-нибудь достану его даже в аду. Только эта мысль и греет душу.
        - Как она, Богдан? - спрашиваю просевшим голосом и рукой в стену, потому что колени предательски дрожат. Меня ведет, словно пьяного, а ведь даже не нюхал сегодня.
        - Она...мама не с тобой? - вдруг настораживается Райский, когда Богдан отвечает, что в порядке: улыбается, с подругами общается, к психологу ходит. Киваю. Про психолога Милка говорила да и Кот, он же Марк Котов, старинный приятель и лучший спец по мозгам, отзванивается после каждого сеанса и говорит, приходила ли Ева. Подробностей, конечно, не рассказывает, но говорит, что улучшения на лицо и вообще, она сильная и скоро ей не нужно будет к нему ходить. Это радует. Как и то, что она не пропустила ни одного сеанса после нашего кустарного флешбека.
        - А еще она медосмотр проходит на новую работу, - вспоминает Богдан.
        - Новую? Какую нахер работу? - пропускаю вопрос Пеле мимо ушей. Она же приглашение получила. Все, что хотела. Я душу продал, чтобы ее взяли. На что же она променяла Цюрих и работу своей мечты?
        Богдан дергает плечом.
        - Могу узнать…
        Лишь киваю и не успеваю среагировать, когда Райский снова налетает на меня, впечатывает в стену и рычит в лицо.
        - Что, мать твою, происходит, Беляев? Где моя мать?
        - Отойди, Пеле, - взглядом останавливаю рванувшегося на помощь Богдана. - Иначе покалечу.
        И, странное дело, Райский отступает на шаг, но держит цепким взглядом. А я все-таки отпираю дверь кабинета и приглашаю его войти. Богдан лишь коротко кивает и уходит.
        - И что же ты хочешь мне показать? Думаешь, есть что-то, что может тебя оправдать?
        Дергаю плечом, вставляю маленькую блестящую флешку в ноутбук, разворачиваю к Райскому. Несколько минут ничего не происходит, а потом он вскидывает на меня совершенно растерянный взгляд:
        - Что это? - хрипит, явно не горя желанием смотреть в экран.
        Ставлю на паузу как раз на том моменте, где полуобнаженная Ева ведет какого-то хмыря в свою спальню.
        - Это, Пеле, наркота и извращенные желания твоего дохлого папашки, - даже не пытаюсь сдерживать свою злость, которая, странным образом, так и не утихла, хоть этот мудак уже лежал в земле. Ему повезло больше, сдох от потери крови, когда я отхреначил ему яйца. Визжал, как свинья, мудак. И в памяти всплывают картинки его искореженного страхом и болью лица. Обхожу стол, достаю из бара в углу бутылку водки, залпом отпиваю несколько глотков и ничего не чувствую, словно воды хлебнул.
        Полная херня…
        - Ничего не понимаю, - качает головой Пеле, одним движением захлопывает ноутбук, подходит ко мне, вынимает из рук бутылку, делает жадный глоток, выдыхает.
        - Блядь, Пеле, хватит пить мою водку, - говорю лишь бы что-то сказать, потому что внутри демоны пляшут лампаду на углях моей заляпанной кровью души. И это, блядь, нихера не преувеличение. Прикрываю глаза, хоть как-то отгораживаясь от реальности. Да только образ Евы не отпускает: ее идеальное тело в чужих руках, след ладони на заднице и расфокусированный взгляд, совершенно невменяемый. Суки...убил бы...Но им уготована другая судьба, если выживут, конечно. - У Евы странная реакция на наркоту. Ей однажды подмешали в сок пару таблеток, так она потом такой стриптиз устроила на столе…
        Помню, как вошел в класс, а Ева на столе под гогот одноклассников крутит задницей, уже без блузки...Смел ее со стола в один момент, в туалете запер, пока остальным мозги прочищал и записи удалял. Одну, правда себе оставил, чтоб было чем скрашивать свои одинокие вечера. До сих пор хранится в старом телефоне.
        Смотрю на бутылку, что протянул Пеле и не беру. Расхотелось бухать как-то.
        - А на следующий день нихера не помнит, совершенно. А у твоего папашки давно было желание подложить ее под кого-нибудь, - слышу, как рвано выдыхает Райский, явно сдерживая себя. Я не смог. И к моему персональному списку мертвецов добавилась еще парочка, что не выдержали моей фирменной кастрации. Ухмыляюсь и ярость внутри меня сыто урчит, вспоминая, как пировала, пока я наслаждался местью.
        - И...как долго...это длилось? - он заикается и боится называть вещи своими именами.
        - Ты хочешь сказать, как часто ее насиловали? - потому что иначе я не могу это назвать. И пусть она не помнит ничерта и я хрен ей когда-нибудь расскажу, потому что именно сейчас достаю из ноутбука флешку и топлю ее в бутылке водки. Пеле дергается, как от удара, и вдруг становится похожим на того пацана, что клялся мне защищать Еву. Клялся и нарушил свою клятву, как и я свою. - Шесть лет… - и кровь стынет в жилах от собственных слов. Снова.
        - Блядь… - рычит Райский и бьет кулаком в стену. Еще и еще. До крови и сломанных пальцев. Сажусь на край стола, болтая бутылкой, наблюдая, как колыхается в ней кусочек пластмассы, поставивший меня на колени. Никогда не чувствовал себя настолько беспомощным, как в тот вечер, когда Богдан принес это. - Эти...встречи… - все-таки щажу Райского, устало севшего на диван, - происходили раз в два-три месяца, чтобы Ева ни о чем не догадалась. Она и не догадывалась все это время.
        - И...как теперь жить, а, Стас? - спрашивает тихо.
        - У тебя игра через неделю, Райский, - говорю сухо. - И жена дома беременная. Так что давай, соберись, и перестань рюмсать, что баба какая-то.
        - Но...как...как мне в глаза теперь ей смотреть?
        - Так, чтобы она ничего не узнала, Райский. Потому что если узнает, я тебя похороню рядом с твоим папашкой. Уяснил?
        Да, жестоко. Но я никогда не был плюшевым мишкой. И смотрю прямо, не таясь, чтобы у Пеле не осталось ни малейших сомнений - я выполню свое обещание, если он даст повод.
        Он лишь кивает и уходит, пошатываясь. И я точно знаю, что это не от водки. Набираю Богдана.
        - Бродин, доставь нашего Пеле домой, будь другом.
        - Ты показал ему, да?
        - Так было нужно.
        - Хорошо. Стас, - зовет друг, когда я почти отключился, - есть еще кое-что, что ты должен знать.
        - Нет, дружище, давай не сегодня.
        Но Богдан никогда не слушал мои аргументы и всегда делал так, как считал нужным, не раз спасая мою упрямую шкуру.
        - Ева беременна, - говорит он четко, едва ли не по слогам.
        Два слова, сломавшие хребет пополам. Оседаю на пол.
        - Что? - переспрашиваю хрипло.
        - Ты все услышал, Стас. Может, я…
        - Пеле, Богдан, Пеле… - говорю и нажимаю отбой.
        Упираюсь затылком в стол, закрываю глаза, позволяя боли залить своей чернотой мою дыру.
        Ева беременна. Не от меня. И мои личные демоны вылезли из темных щелей, оскалились, предвкушая пир. Ухмыляюсь. Что ж, демоны, жрите, я весь ваш. Вернее то, что осталось от счастливчика Стаса Беляева.
        Сегодня я сдох без шанса на воскрешение.
        Глава 28.
        - Беременность одиннадцать недель, - сухо говорила полноватая женщина средних лет, к которой я сегодня пришла на УЗИ. Первое обследование после ухода от Стаса. Выдохнула, наблюдая за рукой врача на своем животе, и тоска щемила в груди. Сегодня похороны. Сергей умер, так и не придя в сознание, а я...ничего не почувствовала, кроме странного, неправильного облегчения. Может, это кощунство, но я ничего не могла с собой поделать. И не хотела.
        Утром звонил Даня, напоминал, где будет панихида. А я не забывала и честно собиралась придти поддержать сына. Вот только пройду УЗИ.
        - Снимочек делать? - вопрос врача вытряхнул из мыслей.
        - А можно?
        - Конечно, - и впервые улыбнулась как-то тепло. А через минуту протянула мне снимок. Я как раз успела поправить одежду. Взяла в руки чёрно-белое фото. Первое в жизни моей малышки. Я была уверена, что под сердцем живёт маленькая принцесса. Как мечтал Стас когда-то.
        - Скажите, а с малышкой все в порядке?
        Врач отложила ручку и посмотрела на меня поверх очков. Ее синие глаза смеялись.
        - Вы меня совсем не слушали?
        - Простите, - вздохнула. - Задумалась.
        - Наверное, как обрадовать мужа?
        Глянула на свою руку с обручальным кольцом. Покрутила его на пальце. Глупо, наверное, но я купила его в тоже утро, когда ушла от Стаса, и не снимала. Нет, я не думала, как сообщить Стасу, потому что знала - не поверит. А я вряд ли сейчас с этим справлюсь.
        - Так все в порядке? С малышкой?
        - Все хорошо, Евгения.
        - Это замечательно, - положив руку на живот. - Да, ма…
        - Со всеми тремя, - весело перебила врач и широко улыбнулась, поймав мой изумлённый взгляд.
        - С тремя? - почему-то шепотом переспросила я.
        - Вот, смотрите, - она вынула из моих ладоней снимок, обвела ручкой одну точку, потом ещё и ещё. - Это ваши детки, Ева. Девочки или мальчики. И все трое в порядке. Нет, конечно, вам ваш гинеколог расскажет о рисках и возможных осложнениях, но вы ничего не бойтесь. У вас обязательно все будет хорошо. Главное, никаких стрессов, побольше свежего воздуха, фруктов и положительных эмоций. Обо всем остальном вам Елизавета Юрьевна расскажет.
        И протянула мне обменную карту. Поднялась, как оглушенная.Трое? Не может быть...Или может?
        - Точно трое?
        - Точнее не бывает.
        Посмотрела на снимок. Погладила большим пальцем крохотные пятнышки. Трое. И все мои.
        - Спасибо.
        - Мужа вашего благодарите. Ох, хотела бы я посмотреть на его реакцию.
        А я...даже и не знаю. Просто потому, что мне снова не увидеть счастья в глазах в ответ на радостную новость. А быть изменницей в его глазах - выше моих сил.
        - Он у вас волшебник, Евгения, - теплота в голосе врача стиснула в стальном кулаке сердце. Глупый, глупый волшебник…
        А спустя один вдох и выдох:
        - Дед Мороз, - выдавила, вдруг живо вспомнив, как рассказывала Стасу о своих желаниях под ёлкой. И как он обещал найти заплутавшего Деда Мороза. И ведь нашел. Как же я могла забыть, что Стас Беляев всегда держит свое слово.
        - Что?
        - Он не волшебник, - улыбнулась счастливо, - он Дед Мороз.
        И выскользнула из кабинета, чтобы тут же опуститься на первый попавшийся стул. Дед Мороз...потому что исполнил самое сокровенное желание. Хоть и не догадывался об этом.
        Достала из сумочки телефон, сфотографировала снимок УЗИ, но палец завис над кнопкой отправить. Удар сердца, ещё один и ещё...Дисплей погас, а я так и не нажала заветную кнопку.
        ...Марк Котов - доктор психологических наук - худощавый блондин в огранке дорого кабинета и мой личный психолог Стильные очки, потертые джинсы, свитер под горло и модная стрижка: длинная косая челка, зачесанная назад очками, выбритые виски, расписанные иероглифами, и небрежно взьерошенные волосы, - никак не делают его похожим на именитого мозгоправа, скорее, на бездельника и хулигана. В нашу первую встречу я искренне пыталась найти настоящего Котова и долго не верила, когда он протянул мне паспорт.
        - Здравствуйте, Евгения, - улыбается, встречая меня в дверях своего кабинета.
        Отвечаю, охотно улыбаясь в ответ. У него мягкий, чуть хрипловатый, словно простуженным голос. И этот голос имеет магический эффект расслаблять и гипнотизировать. Хоть Марк и утверждал, что я не поддаюсь гипнозу. Мы пробовали на одном из сеансов. И моя невосприимчивость даже разочаровала его, мол, с гипнозом лечение было бы более эффективным. Меня все устраивало и так. Наши встречи заряжали такой необходимой мне энергией жить, что я не готова отказаться от них. По крайней мере, пока.
        Вхожу в кабинет и впервые не сажусь в кресло.
        - Что-то случилось? - хмурится Марк и в его шоколадных глазах вспыхивает тревога.
        - Вы ведь общаетесь с ним, да? - это даже не вопрос, а догадка, тычок пальцем в дырявые небеса, но я попадаю точно в цель.
        Впрочем, Марк и не отрицает.
        - Вы не волнуйтесь, Женя. Врачебную тайну ещё никто не отменял.
        - Да мне плевать, - качаю головой. - Можете ему даже ваши записи дать послушать. Он не узнает ничего нового. Просто… - сглатываю, потому что спросить оказывается нереально сложно. - Как он, Марк?
        И жутко боюсь, что не ответит или соврет. Но Марк Котов подходит к столу и я впервые вижу его усталость в напряжённых плечах.
        - Честно? - спрашивает, повернувшись ко мне и опершись ладонями на подоконник за спиной.
        Киваю. Честность - главное правило наших встреч.
        - Хреново, Женя.
        Закусываю губу и стискиваю край стола. До боли в пальцах.
        - С ним такое было уже, - говорит, тщательно подбирая слова. - Шальная улыбка и пустота в глазах.
        - Я поняла, - голос сипнет.
        Господи, Стас, почему ты такой дурак? И я тоже хороша, ушла. А ты теперь загибаешься без меня. Отталкиваюсь от стола, шагаю к двери, но Марк останавливает.
        - Пять лет назад его хотели женить. Даже невесту подыскали. Думали, приручить, посадить на цепь.
        Он впервые закуривает и по кабинету плывет терпкий аромат табака. Невольно морщусь.
        - Черт, прости, - и тут же тушит, глянув на меня. И на ты тоже впервые. - Ты же знаешь Стаса: непокорный, всегда напролом и плевать на всех. После...службы он потерялся совсем. Много дрался, словно смерти искал.
        - Всегда искал, - хрипло соглашаюсь. - Все эти годы...без меня.
        Марк лишь кивает.
        - В общем, невесту нашли подходящую, а она подсуетилась и выдала Стасу, что беременна.
        Прижимаюсь спиной к прохладной двери и не свожу глаз с задумчивого Марка, впервые похожего на обычного человека. Сразу и не скажешь, что ещё два дня назад мы общались с ним в совершенно иной атмосфере «врач-пациент».
        - Он не поверил… - предполагаю я, начиная понимать, к чему клонит Марк. Но причем здесь я?
        - Почему же? Поверил, - и уголки его губ приподнимаются в намеке на улыбку да так и застывают. - Он хотел семью, детей, хоть и не стремился к этому. Не поверили мы.
        - Кто «мы»?
        - Я и Богдан.
        - Бродин, - киваю, принимая ответ. Да, Богдан всегда был горой за Стаса. Мне ли не знать. В сердце никогда не умрут те страшные часы ожидания в коридоре больницы и Богдан...единственный близкий Стасу человек. Его семья, несмотря на мать и старшего брата.
        - Я не буду вдаваться в подробности, но в ходе всех обследований выяснилось, что ребенок не его, а Стас беплоден.
        - Что за чушь? - я даже не успеваю среагировать иначе. Почувствовать что-то, потому что самая первая реакция всегда правильная. И моя - острое несогласие с этой чушью.
        - Еще в армии он переболел паротитом. Попросту «свинкой». Думаю, ты слышала, что это и чем чревато для мужчины?
        Да, бесплодием. Хмурюсь, все ещё не понимая, причем здесь я и Стас? Он просто не мог быть бесплоден, потому что во мне рос его плод, его ребенок.
        - Беда в том, что там, где служил Стас, не было должного лечения. Болезнь запустили и как результат…
        - Бред...полный…
        - Мы трижды перепроверяли, - парирует Марк, выбивая почву из-под ног каждым своим аргументом, - пока Стас не послал нас…
        О да, это он может. Но…
        - Марк, я не понимаю… - всё-таки делаю несколько шагов и падаю в кресло. - Это ерунда какая-то...это…
        - Трижды, Женя. Ошибки быть не может.
        - Может, Марк, потому что этот ребенок Стаса. И мне плевать, если ты думаешь иначе.
        - Я не думаю, иначе я был бы дерьмовым психологом, - говорит так, словно я обвинила его в семи смертных грехах.
        - Но…
        - Но так думает Стас…
        Этот разговор случился три дня назад. Марк предлагал помочь доказать Стасу правду, но я отказалась. Не буду я никому ничего доказывать. В любви либо веришь, либо нет. Но тогда это уже не любовь, а сплошная пародия. А после того, как я «случайно» встретила Богдана у женской консультации - точно знала, что Стас уже в курсе о моем положении.
        Спрятала телефон в сумочку, получила от Елизаветы Юрьевны, моего гинеколога указания, как себя беречь, чем питаться и когда прийти на следующий прием, и торопливо сбежала из женской консультации.
        Октябрь радовал теплом и пестротой красок. Солнце ласкало кожу, улыбалось с синего небосвода, прыгало зайчиками по радужной листве. А у меня внутри цвело целых три солнца. Моих и немножко Стаса.
        - Когда-нибудь я расскажу ему, - обещала своим малышкам, обнимая живот. - А сегодня я просто побуду немножечко счастливой.
        Вот так эгоистично счастливой: без долгов прошлого, тоски и мук совести.
        И в ответ на пропущенный звонок от сына написала смс:
        «Прости, мой хороший, но сегодня я слишком счастлива для похорон».
        И впервые за эти три недели отключила телефон.
        Все выходные наслаждалась счастьем: гуляла в парке, ела пироженки в любимой кофейне, кормила голубей на старом пруду у храма. А вечером устраивалась на веранде своего нового небольшого домика, который снимала в таком же неприметном городке в сотне километров от Стаса, и вспоминала. Перебирала, как бусины, наши дни, где мы со Стасом были счастливы. Вдвоем. И рассказывала о папе своим девочкам. Не знаю, откуда и как, но я была твердо уверена: все трое - будущие принцессы. Стас всегда хотел девочку и говорил, что у нас обязательно будет маленькая Куколка, так похожая на меня. Давно, словно в прошлой жизни. А он никогда не нарушал обещаний.
        О выключенном телефоне вспомнила в понедельник, когда вышла на работу. Уже после уроков обнаружила с полсотни пропущенных вызовов и вдвое больше непрочитанных сообщений.
        Сердце пропустило удар. Все сообщения были от Стаса.
        Дрожащими пальцами открыла последнее, отправленное всего час назад. Сделала вдох и перестала дышать.
        «Уже еду».
        Всего два слова, перевернувшие мир. Но только это не могло быть правдой. Да и адресовано могло быть вовсе не мне. Потому что Стас ни за что не приехал бы ко мне. Он обещал вычеркнуть меня из своей жизни.
        Но мое «Куда?» улетело прежде, чем я сообразила, зачем это делаю.
        - Снова задаешь глупые вопросы, - насмешливый баритон сорвал мое бедное сердце в галоп. Медленно обернулась на него и прилипла взглядом к его хозяину.
        Стас стоял, привалившись плечом к дверному откосу, и внимательно смотрел на дисплей телефона. А я - только на него. Одетый во все чёрное, он словно принес с собой грозу: хмурый и до невозможности красивый, завораживающий. А в длинных пальцах белая орхидея контрастом. И что-то яркое, блестящее на запястье.
        Сердце пропустило ещё один удар.
        - Что это?
        Спросили в унисон и схлестнулись взглядами. Бездонный космос с ослепительными вспышками звёзд окутал теплом и нежностью так неожиданно, что покачнулась, едва поднявшись.
        Стас оказался рядом, прижал к себе, шумно втянул носом воздух.
        - Ева…
        - Стас…
        Одним дыханием на двоих. Его пальцы запутались в моих волосах, вплели в косу сладко-пахнущий цветок. А мои нашли холодные звенья браслета.
        - Ты все-таки его носишь? - погладила его запястье, всматриваясь в витиеватые буквы гравировки.
        - Всегда носил, Бабочка. С того самого дня.
        - А…
        - В ремонте был.
        И в ответ протянул мне свой телефон, во весь дисплей которого было развернуто черно-белое фото с нашими детками.
        Тихо рассмеялась, понимая, что вместе с сообщением отправила и снимок.
        - А это наши дети, Беляев. Вот это, - взяла ладонь Стаса и его указательным пальцем обвела крохотную точку ближе к себе, - Полина. Это, - подвинула его палец чуть ближе к нему, - Анна. А это, - и в глаза его черные заглянула. Космические, сейчас влажные от слез. - Это Злата.
        Вскинулся резко, задев носом мой. Почухала кончик, тихо ойкнув. Да, я назвала двух девочек именами его матерей: той, что подарила этому миру моего мужчину, и той, что вырастила его таким настоящим. Вырастила для меня. И теперь я точно никуда его не отпущу, даже если мне придется выгрызать его у всего мира. Даже если придется воевать с ним самим. Не отдам.
        - Ева… - выдохнул, обняв мое лицо своими горячими ладонями.
        - Знаешь, Стас, - говорила тихо, прикрыв глаза, наслаждаясь его мягкими поглаживаниями. - Я очень сильно люблю тебя. Но если ты заставишь меня делать анализ ДНК - не прощу никогда. Запомнил? Эти девочки - твои, Беляев, даже если ты в это не веришь.
        - Наши, - вдруг произнес, и я губами ощутила его улыбку. - Эти девочки наши, Беляева. И я всегда верил тебе.
        - А как же тогда диагноз?
        Усмехнулся.
        - Кот рассказал?
        Кивнула.
        - После того, как я узнал диагноз, полгода жил в Тибете, - говорил тихо, нежно целуя скулы. - Искал гармонию с собой. Там был один монах. Мы с ним каждое утро чай пили и встречали рассвет. Он называл это медитацией, а мне было пофиг, как это называть. Мне нравилось наблюдать, как начинается новый день. Алые мазки на темном небе, а после вспышки золота и янтарные брызги, стирающие темноту, - выдохнул удивленно, словно сам не верил тому, что говорил. Что эти слова говорил именно он. - Там потрясающие рассветы, Ева. Я тебе обязательно покажу. Хочешь?
        - Хочу. Я все хочу с тобой, Стас.
        Рассмеялся тихо и так проникновенно, что у меня мурашки табуном пронеслись по телу, скатались в горячий клубок на дне живота.
        - Монах сказал однажды, что во мне слишком много тьмы. Ее не излечить. От нее не избавиться. С ней можно только примириться и жить дальше. Я спросил: как? «Найди свое солнце», - ответил он, посмеиваясь. И в тот момент из-за верхушек гор выкатилось рыжее солнце, а мне на ладонь села бабочка. Черно-красная...похожая на твою. Монах смеялся, а я...я решил найти тебя. Но я и подумать не мог, что дети...Я когда узнал, напился в хлам. А утром поехал анализы сдавать. Видела бы ты лицо врача, - и снова тихий смех сорвался с его губ. Легкий, что взмах крыла бабочки. И сердце защекотало этим прикосновением. Улыбнулась, вдыхая терпкий аромат с горечью шоколада.
        Запах моего мужчины. Моего...Стоп!
        - Стаас… - протянула, ища его взгляд. Нашла. Смеющийся, светящийся ярчайшими звездами. - А когда это я успела стать Беляевой?
        Глянул на смартфон.
        - Два дня назад.
        - Но… - задохнулась возмущением. Это получается, уже в субботу, когда я ностальгировала по нашим счастливым денькам - уже была замужней женщиной? Это надо же! Я ведь и согласия не давала. - Хоть бы предложение сделал, - буркнула скорее из вредности.
        А он вдруг выпустил меня из своих объятий, взял со стола мой телефон, что-то искал, а когда нашел - сунул трубку мне под нос.
        На дисплее светилось сообщение, одно из тех, что я не успела прочитать.
        «Выходи за меня замуж», - в четыре утра субботы.
        А ниже еще одно:
        «Молчание - знак согласия. Уверен, тебе будет к лицу моя фамилия».
        - Стас, - всхлипнула.
        А он провел пальцем по дисплею, открывая еще одно сообщение:
        «Поздравляю, Беляева!» - и прикрепленное фото с разворотом моего новенького паспорта уже в полдень той же субботы.
        - Нет, если ты против, можем развестись хоть…
        - Фигушки тебе, а не развод, Беляев, - и снова шмыгнула носом. - Ты теперь от меня не сбежишь.
        - Даже не мечтай, - рассмеялся и подхватил меня на руки. Вцепилась в ворот его пальто. - Все, Беляева, хорош херней страдать. Я забираю тебя отсюда. И вообще, к черту работу. Будешь сидеть дома и растить наших куколок.
        - Да ты тиран, Беляев! - вздохнула, позволяя ему усадить меня в машину, пристегнуть ремнем безопасности и самому сесть за руль. - Может, действительно развестись, а...Смотри, уже условия ставит.
        И тут же очутилась в стальных тисках его рук. А ураган в его взгляде припечатал к спинке сидения.
        - Никогда… - прохрипел, словно превозмогая мучительную боль. - Не отпущу. Найду везде, Бабочка. Клянусь.
        - Стас, ты чего, - улыбнулась и потянулась к его губам. - Никогда, Стас, слышишь. Не уйду никогда.
        Кивнул, распуская свои тиски.
        - Прости, - опустил руку на живот. И я закусила губу, чтобы не разреветься. А он вдруг перегнулся через коробку передач и поцеловал живот. - Ева, - лбом уперся в мой, рвано выдохнул. - Я мудак и эгоист. И нихуя не понимаю, чем заслужил такое счастье. Я… Ты... только...только люби меня, Ева. Слышишь? Только люби. И я…
        Он не договорил, я не позволила, выдохнув ему в губы:
        - Люблю, Беляев. И это навсегда.
        Эпилог.
        ТРИ ГОДА СПУСТЯ.
        Открываю калитку и тут же оказываюсь в объятиях шести маленьких ручонок. Присаживаюсь на корточки, обнимая всех моих принцесс разом. А они щебечут наперебой, что соскучились. И я до одури соскучилась. Как и по своему неугомонному сыну. Он большой молодец: играет за английский клуб, воспитывает сына Сашку и с Миланой снова ждут пополнения уже к Новому году. Утром звонили, поздравляли и звали к себе в гости в туманную Англию, где они живут уже год.
        Вздыхаю и снова смотрю на девчонок. Не видела их всего пару часов, а такое ощущение, будто неделя прошла как минимум. На минутку зажмуриваюсь и вдыхаю сладкий запах своих дочерей. Веду носом, как Эльза из диснеевской сказки, чуя запах шоколадного торта.
        Да, забыла сказать. Еще беременной я открыла для себя, что мой муж умеет готовить, да так, что именитые кондитеры обзавидуются. И с упоением пользовалась им, когда хотелось чего-нибудь вкусненького. Надо сказать, мои маленькие обжорки хотели вкусненького довольно часто. Но Стасу, что поразительно, нравилось готовить для нас. А потом кормить с ложечки или слизывать шоколад с самых откровенных мест моего тела...
        - Мама, а где подарки? - нахохливается Злата, уперев свои маленькие ручки в бока.
        - Подарки - это к папе, - и едва сдерживаю смех, видя, как округляются черные глазенки.
        - А папа дома, - авторитетно заявляет Полина.
        - Да! - громко соглашается Аня и отзеркаливает позу старшей, хотя единственная непохожа на своих сестер.
        Злата родилась первой, всего на семнадцать минут опередив Полину и на двадцать семь Аню. Зато наша Нютка в отличие от сестер - голубоглазая блондинка. И это единственное, что она унаследовала от меня. Потому что характер всецело папин: упрямая драчунья. И наш папа, что стоит на крыльце и со счастливой улыбкой наблюдает за нами, с чистой совестью отрывается на Нютке, обучая ее всем тонкостям единоборств. И при этом умудряется знать все обо всех троих. Иногда мне кажется, что своими маленькими девичьими тайнами они делятся исключительно с ним, хотя видят его гораздо реже меня. Все-таки добытчик у нас мужчина. А я так, потому что нужно чем-то заниматься. Вот и преподаю в средней школе небольшого городка у подножия Альп литературу четыре часа в неделю.
        Стас все-таки увез меня из города, страны, из прошлого, купив просто восхитительный дом в маленьком уютном городке. Но сперва нашел могилу моего брата, с которым я наконец смогла проститься. Была я и на могиле Сергея, долго стояла, прося за все прощения и надеясь, что там, где бы он ни был, он все же обрел то, что искал. А Стас просто был рядом. И за это я люблю его еще сильнее.
        Стас продал бизнес, квартиру в Цюрихе, что подарил мне вместе с приглашением преподавать в Университете Швейцарской столицы, забрал меня и увез сюда, в это сказочное место, где мы...нет, не начали все сначала, а просто живем. Одной большой дружной семьей, которой просто суждено стать, если не гаремом, то футбольной командой. А может и тем, и тем - как повезет.
        Улыбаюсь собственным мыслям и протягиваю девчонкам огромный бумажный пакет с подарками. Все-таки это традиция. Кто возвращается домой с работы, тот обязательно приносит подарки. И неважно что, даже простую конфету. Главное - это подарок. И девчонки визжат от радости, но тут же замирают, как вкопанные, когда из недр дома доносится собачий лай.
        - Не может быть! - восклицаю я с наигранным возмущением. - Ты все-таки сделал это!
        Шагаю мимо девчонок, которые тут же несутся следом, обгоняют, маленькими смерчами влетают в дом.
        Поэтому когда вхожу я, оказываясь в объятиях мужа, от которого пахнет кофе и шоколадом, мои маленькие озорницы стоят у лестницы, пугливо жмутся друг к другу и держат в своим ручках щенков. Дымных с умными черными глазенками.
        - Стас, - и смотрю на довольного мужа.
        Он пожимает плечами.
        - Я не мог их бросить, Ева.
        Да, не мог. Я знаю своего мужа: нежного, с огромным щедрым сердцем. Обнимаю его и мягко целую в губы, чуя возмущения детей.
        Этих щенков, вернее волчат, Стас нашел неделю назад в горах, когда был на дежурстве со своей группой спасателей. Их было семь рядом с мертвой матерью. Один умер по дороге обратно. Остальных шестерых отдали в приют. И вот трое теперь стали членами нашей семьи.
        - А почему не всех сразу? - спрашиваю и ловлю...да не может быть!….смущение на острых скулах своего мужа.
        - Ну… - чешет затылок. - Девчонок-то у нас три.
        - Ааа, - протягиваю весело. - Ну тогда конечно. Ладно, шпионы! В честь моего дня рождения будет вам счастье и щенки дома. Все три.
        «А может и шесть», - мысленно вздыхаю я.
        Но не успеваю ни о чем подумать, как оказываюсь в водовороте событий. Сначала концерт: Злата играет на игрушечном пианино, Полина поет. После показательный бой от мастера спорта Станислава Беляева и мегафурии (это Нютка себя так назвала!) Анны Станиславовны (и о чудо! впервые выговоренное правильно имя и отчество), а на фамилию нашего ребенка не хватило. И в финале праздничный ужин с шоколадным тортом на десерт и сладкими печеньками с рисунками внутри. Лучшее день рождения в моей жизни.
        - Идем, - зовет Стас, когда девчонки дрыхнут без задних ног. - У меня тоже для тебя подарок. Переплетает наши пальцы и ведет в нашу спальню.
        - Закрой глаза, - шепчет на ухо.
        И я не смею его ослушаться, наслаждаясь собственной реакцией на его низкий, с переливами, баритон.
        А он легонько подталкивает меня в спину. Нежный цветочный запах кружит голову. За спиной щелкает замок - Стас запер дверь.
        - Открывай.
        И я распахиваю глаза и просто не знаю, что сказать.
        Свечи...их много...они везде...потрескивают язычками рыжего пламени, играют причудливыми тенями на стенах. Пол вокруг устлан алыми лепестками роз, как покрывалом. Приседаю, трогаю их пальчиками. Такие нежные, будто шелк. Но не это самое восхитительное...Наша кровать, сегодня укрытая шелковым балдахином, застелена черными простынями, на которых рассыпаны алые цветки орхидеи.
        Зажимаю ладошкой рот и все размывается, теряет очертания от предательских слез. Разворачиваюсь к Стасу, который тут же мрачнеет, видя мои слезы. Мотаю головой, прижимаюсь к нему вся.
        - Что? - растревоженным голосом, заглядывая в мое лицо. - Что не так, Ева?
        - Все...все так, мой хороший, - целую его глаза, скулы, счастливо улыбаясь. Все еще пораженная...Он не забыл. Не забыл! Хоть те слова и были глупостью, но...не забыл. - Я люблю тебя, знаешь?
        - И я тебя, моя Карамелька. Люблю.
        Замираю, наслаждаясь его признанием. И снова чувствую себя влюбленной девчонкой, которой сшили платье из звезд и постелили под ноги небо.
        Улыбаясь, достаю из кармана брюк белый конверт, припрятанный специально для Стаса. Сегодня у меня для него тоже особый подарок.
        Но сперва…
        Маленькими шажочками к кровати...кладу на край конверт и, стоя спиной к мужу, расстегиваю блузку. Она соскальзывает с плеч вместе с бельем. Следом отправляются брюки. В одних чулках...медленно...выгибаясь, словно кошка, скольжу по шелковым простыням, подставляя внезапно разгоряченное тело шелковым ласкам цветков. Переворачиваюсь на спину, чтобы всласть насладиться горящим взглядом Стаса.
        - Блядь, Бабочка, я просто дурею от тебя…
        И рывком ко мне, на ходу стягивая одежду, чтобы через мгновение нависнуть надо мной горячим и голодным хищником, наконец, загнавшим свою жертву.
        - Знаешь, муж, - говорю, раскрывая конверт и раскладывая на своем теле маленькие черно-белые снимки, - я подумала, что тебе просто необходимо забрать остальных троих щенков.
        Стас смотрит с изумлением на фотографии, потом на меня и снова на снимки.
        - А еще… - сглатываю, ловя ошалелый от счастья взгляд моего мужчины. - Имена на этот раз придумываешь ты, мой Дед Мороз. Все три!