Перекрестки судеб. Стася и Тим. Лана Черная
        Стася с детства усвоила, что значит быть разменной монетой.
        Мать откупилась ею от мужа-тирана. Брат-наркоман сделал секс-игрушкой своего дилера. А отец продал ее жизнь в обмен на свою.
        И когда Стасю почти сломали, она встретила того, с кем могла бы стать счастливой.
        Вот только у судьбы, как оказалось, совсем другие планы.
        Перекрестки судеб. Стася и Тим.
        Лана Черная
        Глава 1 Стася.
        - Пошел к черту, - цежу сквозь зубы, застегивая джинсы. Злость кусает позвонки, болью расползается по закаменевшим мышцам. И жжение между бедер добавляет в коктейль еще и отвращение к самой себе.
        - Только после твоего братца, - хриплый смех за спиной скручивает внутренности в спазме.
        Застываю, дышу часто-часто.
        Перед глазами плывет от слез. Не хватало еще опозориться перед этим ублюдком.
        Выпрямляю спину, контролируя каждый вдох и выдох. Еще немного и все пройдет.
        Еще немного.
        Покачиваюсь и падаю на кровать за спиной. Муть в голове путает мысли, размазывает реальность. Тошнота застревает в глотке.
        - Эй, ты чего удумала?! - гневный рев вспарывает туман в голове. Кто-то хватает за руку, трясет. Смотрю, но лицо перед глазами расплывается.
        - Ты… - хриплю. - Урод…
        - Неужели так повело? - доносится сквозь гул в ушах.
        Пытаюсь подняться, но все такое зыбкое, нереальное. Черт! Накачал все-таки какой-то дрянью, урод уколотый. Продышаться бы. Но где там. Шампанское льется на лицо. Я захлебываюсь. Закашливаюсь, пытаясь отвернуться, спрятаться. Но он фиксирует меня, не позволяя закрыться. Смеется. Громко. И ненависть вспыхивает яростным огнем, придает сил. Изворачиваюсь, изо всех сил отталкиваю. Он отшатывается, с кривой ухмылкой смотрит, как я резко встаю. Чуть пошатываюсь, но стою на ногах. Отвечаю ему его же гримасой. Насмешка стекает с его лица.
        Не замечаю, как в руке оказывается пустая бутылка. Любит игристое, сволочь. Бью бутылкой о спинку кровати. Та разбивается со звоном и остается в моей ладони «розочкой». Ухмыляюсь, отмечая, как бледнеет холеная рожа. Наступаю, не разрывая взгляда. Вижу, как в серых бесцветных глазах прорывается нечто похожее на страх. Замираю на расстоянии вытянутой руки.
        - Я не твои шлюхи обдолбанные, - чеканю каждое слово, не отпуская его взгляд, который то и дело норовит соскользнуть на руку с осколком. - Уговор был только на секс. Не смей мне свою дурь впихивать.
        Он кривит губы в ухмылке.
        - А то что? - страх растворяется, уступая место наглости и самоуверенности. - Убьешь? Кишка тонка.
        - А ты проверь, - делаю шаг ближе.
        - Не боишься?
        Боюсь, еще как, но не признаюсь даже под пытками.
        - За все надо платить, Удав.
        Протягиваю свободную руку, и в ней тут же оказывается пакетик с белым порошком. Под пристальным взглядом Удава прячу наркоту в задний карман джинсов.
        - Зря ты так, детка, - ухмыляется и меня коробит от того, что вспыхивает в его серых глазах. И это страшнее любых мук, что терзают мою душу, потому что этого извращенца не просто так прозвали Удавом: заглотит и не подавится ведь. И следующая его жертва - я.
        Но я молчу. И так же молча ухожу на негнущихся ногах, спиной чувствуя опаляющую кожу похоть. Мне даже представить страшно, что этот ублюдок сделает со мной, когда я приду снова. А я ведь приду, потому что у меня нет выбора.
        Захлопываю дверь квартиры и прижимаюсь к ней спиной. Тошнота гнилостным клубком скручивается в животе, сердце рвет грудную клетку, а в спину толкает одна мысль: «Бежать». И как можно скорее. Пока тот, кто сейчас стоит за дверью, позволяет мне побег. А если передумает?
        И шрамы на запястьях вспыхивают огнем, рвут мышцы адской болью воспоминаний.
        - Аська… - надломленный голос дребезжит в висках. Открываю глаза и встречаюсь взглядом с потухшими синими брата. Он стоит, привалившись к стене плечом и обхватив себя черными от уколов руками, и смотрит на меня так, что меня выворачивает наизнанку.
        Делаю шаг, и вся гниль оказывается на лестничной площадке в окружении элитных квартир. Сгибаюсь пополам, позволяя своему желудку раскрутиться из морского узла.
        - Аська, ты чего?..
        Дрожащие руки подхватывают, когда я оседаю на пол, оттягивают на ступеньки. Его ломает, он не находит себе места, раскачивается, а в глазах – ад, черный, беспросветный. И я знаю: то, что я делаю – не спасение вовсе, а лишь продление агонии. Но я ничего не могу изменить. Отдаю брату его дозу и спускаюсь вниз, ни разу не оглянувшись.
        Июньское солнце слепит, несмотря на предзакатный час. Прикрываю глаза ладонью и только теперь замечаю, что по-прежнему сжимаю «розочку». Кривлюсь и выбрасываю ее, даже не глядя куда. Рукавом рубашки отираю рот, в котором словно сотня кошек нагадила. Сплевываю. Легкий ветерок забирается под полы мокрой рубашки, теребит закрутившиеся мелким бесом волосы, а взгляд выхватывает вывеску салона красоты через дорогу.
        И желание делать назло толкает в спину. А в голове мысли о том, как Удав накручивает на кулак мои волосы, запрокидывает голову и запихивает мне в рот свой член. И как заставляет на него смотреть, вбиваясь в самую глотку. Тошнота нарастает горьким комком. В висках пульсирует эхо шлепков о мое лицо и искаженное в оргазме лицо Удава мутной картинкой перед глазами.
        Дышать все труднее, но я упрямо иду вперед. Одного удовольствия я его сегодня лишу. И пусть это похоже на мелкую пакость, наказание за которую неминуемо и омерзительно - мне плевать. Все это будет завтра, а сегодня…звук клаксона и визг тормозов заставляют замереть на месте. Ноги прирастают к горячему асфальту. А я стою посреди дороги, даже не поняв, как вышла на самую середину, и наблюдаю, как на меня несется огромный внедорожник снежного цвета.
        Смотрю. Стихают удары сердца. Смотрю. Губы растягиваются в улыбке. Смотрю. Удары все тише. А может, так и надо? Может, это и есть выход? Машину разворачивает боком. И я вдруг понимаю, что смерть - слишком большое удовольствие для этого урода. И когда бампер машины оказывается совсем рядом, шагаю в сторону. Еще и еще. Но каблук попадает в трещину на асфальте, нога подламывается, пронзая болью от лодыжки до самого бедра. Падаю, выставив вперед руки. Спину обдает жаром железного монстра. А я вжимаюсь телом в раскаленный асфальт и перестаю дышать. Пока кто-то сильный не выдергивает из собственного кокона.
        - Эй, Русалка, жива? - Встряхивает, но как-то так аккуратно, словно опасается причинить боль.
        От неожиданности распахиваю глаза, которые зажмурила, едва ощутила за спиной всю мощь внедорожника, и вязну в черном, как смоль, взгляде с отблесками закатного солнца. И это солнце в глазах реанимирует мое сердце, толкает его в пропасть. И я, кажется, падаю в эту пропасть вместе с ним. А незнакомец щурится, чуть склоняет голову на бок, словно диковинку разглядывает. И эта мысль отрезвляет, вытряхивает из бездны непонятных эмоций.
        - Все нормально, - почти шепотом отвечаю, мысленно ругая себя за непонятную слабость.
        - Охренеть, - вдруг выдыхает он на мою реплику.
        И его низкий баритон с мягкими переливами будто прикосновение: огладил щеку, коснулся губ, оставив призрачный след. Настолько осязаемый, что хочется им наслаждаться, как летним дождем, теплой влагой ласкающим кожу.
        У Удава тоже приятный голос, обволакивающий. Глупая добыча ни за что не поверит, что этот голос - ее верная смерть. А какие комплименты он отвешивает - девки разве что штабелями не укладываются у его ног. Впрочем, захоти он - любая силиконовая барби калачиком свернется и будет ждать ласки хозяина.
        Гниль вновь поднимается со дна желудка. И я поджимаю губы. Вот же урод, и тут нагадил. Хотя я тоже хороша - чего так повело от мужика? Чего я там не видела? Все они одинаковые. И Удаву спасибо: вовремя вылез в мыслях.
        - Отпустите, - прошу.
        Но мужик и ухом не ведет, держит крепко. Смотрит так, будто ему мешок с золотом на голову свалился. Придурок какой-то.
        - Да отпусти же ты! - почти кричу, когда он вдруг касается волос. Боль простреливает все тело. Дергаю головой, пытаюсь вырваться. Извиваюсь и каблуком наступаю ему на ногу. Он хмурится.
        - Да ради Бога, - фыркает спустя пару секунд, ослабляя хватку.
        Покачиваюсь и тут же охаю от боли в подвернутой ноге.
        - Проклятье, - ругаюсь, хватаясь за воздух, чтобы удержаться на здоровой ноге. Но вместо воздуха ловлю твердое, словно отлитое из камня, плечо незнакомца. Впиваюсь в него пальцами. Другой рукой хватаюсь за ворот черной рубашки. Та трещит и рвется. Но сильная рука уже прижимает к широкой груди с едва уловимым запахом фиалки и сандала. Терпкий, дерзкий и нереально нежный аромат. Им хочется дышать. В него хочется внюхиваться, открывая новые ноты, которых тут нереальная пирамида. Этим ароматом невозможно надышаться.
        - Охренеть, - возвращаю незнакомцу его же реплику и слышу, как он приглушенно смеется.
        - Идем, осмотрим твою ногу, - продолжая улыбаться одними губами, говорит незнакомец, увлекая за собой. А в смоляных глазах – отблески кровавого солнца и ни тени веселья. Мурашки покалывают кожу, вызывая неконтролируемую дрожь. И я делаю робкую попытку выбраться из его хватки, куда так легко попалась.
        - Да что ж ты такая неугомонная, - качает головой и ловким движением подхватывает на руки. Я взвизгиваю, вцепившись в мощную шею с пульсирующей артерией, и не успеваю опомниться, как оказываюсь сидящей на теплом капоте белого монстра.
        - Алекс, глянь-ка, - бросает куда-то в сторону.
        И я замечаю еще одного мужчину в джинсах и белой футболке: стоит спиной к нам и разговаривает по телефону. Но на слова незнакомца реагирует кивком и поднятыми пальцами в виде латинской буквы «V».
        - Ладно, сами справимся, - теперь в его черных глазах искрится смех, задорный какой-то, мальчишеский. Как будто клад нашел, а не мою ногу взял в ладони. Вздрагиваю от холода, обжегшего кожу, и смотрю на его руки, затянутые черной кожей перчаток.
        Смотрю, как он ловко и бережно ощупывает ступню, упершуюся ему в живот, щекочет пятку. И от его прикосновений поджимаются пальцы. Так…приятно.
        - Больно? - заглядывает в мое лицо. Качаю головой. Но он, похоже, видит что-то другое, потому что его чувственные губы растягиваются в улыбке опытного искусителя. И это вышибает дыхание. Как и странное желание потрогать эти идеальные губы без единой трещинки, такие манящие…коснуться их своими губами, приласкать…
        От разыгравшихся фантазий бросает в жар. Прикладываю ладошки к щекам и растираю их, изгоняя из себя эти неправильные мысли. Но они не отпускают. Как не отпускает цепкий взгляд.
        - Фантазируешь, Русалка… - и не спрашивает даже, наклонившись ко мне, согнув мою ногу в колене и обжигая горячим дыханием. А пальцы изучают стопу, разминают, смешивая боль с растекающимся под кожей теплом.
        - Думаю, - хрипло, поймав его дыхание губами. Слишком близко. Слишком опасно. Нервно облизываю вдруг пересохшие губы, ловя его тяжелый взгляд на кончике языка. И не без улыбки наблюдаю, как отточенным движением изгибается его рассеченная в двух местах бровь, предлагая мне договорить. - Твои пальцы такие же ловкие везде, Бэтмен?
        - Хочешь проверить?
        - Не в этой жизни, Бэтмен…
        Улыбаюсь широко и одним движением отталкиваю его от себя. От неожиданности он отступает на пару шагов, а я пользуюсь моментом: спрыгиваю с капота, выругавшись от прострелившей ногу боли. Отшвыриваю туфлю и делаю ноги, засунув поглубже слезы от боли в вывихнутой лодыжке. Не оглядываясь. Подальше от этого места и мужика, вызывающего до одури пугающие эмоции. Прячусь во дворах, уверенная, что он не побежит за мной. И я не ошибаюсь: никакой погони, только выколачивающее дыру в груди сердце. Без сил падаю на лавочку на детской площадке. И в этот самый момент в кармане вибрирует телефон.
        - Привет, кнопка, - звучит в динамике веселый голос. Внутри становится тепло-тепло. Откидываюсь на спинку лавочки и запрокидываю лицо к еще не отгоревшему закату. - Поплаваем сегодня?
        В крови вскипает адреналин, когда я представляю, как уже сегодня погружусь под воду, наслаждаясь тем единственным, что мне недоступно в душном городе - свободой. Но тут же настроение падает на пару градусов. Боль в ноге пульсирует под кожей, прожигает мышцы.
        - Марик, я не могу, - вздыхаю, притянув к груди ногу. - Я ногу подвернула. Болит теперь, зараза, - морщусь.
        - Не проблема, кнопка, - отзывается Марат. В трубке фоном какой-то шум, голоса, хлопок, а потом – тишина. - Ты где сейчас?
        Осматриваюсь, выхватывая панельные пятиэтажки, окружившие серым полукругом небольшой двор, старые качели, поржавевшую горку, прогнившую деревянную песочницу с полным дерьма песком. Кривлюсь от омерзения. И как тут дети играют?
        - Понятия не имею, - честно признаюсь и описываю Марату местность.
        - Арка есть? - деловито интересуется он.
        Арка прячется у меня за спиной.
        - Я знаю, где это. Никуда не уходи. Буду через десять минут.
        - Марат, не надо, - прошу с затаенной надеждой, что он меня не послушает. Сидеть здесь совсем не хочется, а домой с такой ногой я доберусь в лучшем случае к ночи.
        - Надо, кнопка, надо, - в трубке раздается рев мотора. - Жди.
        Он не обманывает: приезжает через десять минут, оглушая ревом мотора притихший двор. Зеленый байк медленно подкатывает почти к самой лавочке. Марат ловко спрыгивает со своего железного монстра, снимает шлем, из-под которого рассыпается копна белых, что облако, волос, и белозубо улыбается мне.
        А мне становится тошно от того, какой он красивый, хоть сейчас отправляй на обложку модного глянца. Словно выточенное искусным художником лицо с синими глазами в облаке длинных ресниц, красивый рот и маленькая ямочка на подбородке. И я, жалкая, измаранная в чужой похоти и унижении. Стискиваю зубы и задираю голову в темнеющее небо.
        - Ну-с, кнопка, чего стряслось? - Марат плюхается на лавочку рядом и толкает меня в плечо. - А где это ты так изгваздалась? - подбрасывает пальцами мои волосы, спутавшиеся от сладкого пойла.
        Дергаю плечом, давая понять, что его прикосновение причиняет боль. Марат резко поднимается на ноги и нависает надо мной, ловя мой взгляд.
        - Что случилось-то, я не понял, - хмурится и между тонких светлых бровей залегает морщинка.
        - Упала, - со вздохом признаюсь.
        - А обувь где? - усмехаясь.
        - Потеряла, сбегая от принца, - язвлю.
        - Найдет, не переживай, - продолжает веселиться Марат. - У тебя же не туфли, а произведение искусства.
        Он прав. Бывает со мной такое и я делаю черте что из старой обуви: расписываю гуашью, расклеиваю всякой чепухой вроде папиных бриллиантов, которыми он откупается от непокорной дочери. Марат называет это искусством, а я поводом сбежать от реальности. Но сегодня на мне были самые обычные туфли на десятисантиметровой шпильке, подаренные Удавом. Есть у него фетиш – женские ноги. На мои он предпочитает смотреть, когда они упакованы в каблуки. Впрочем, не только смотреть и не только на ноги. При мысли об Удаве становится горько во рту, и я ненадолго зажмуриваюсь, изгоняя липучие мысли.
        - Марик, - протягиваю с теплом, разбавляя тошноту лукавством в синих глазах. - Ты - чудо.
        - А ты сомневалась?
        Смеюсь. Впервые за этот длинный день. С ним я отчего-то всегда смеюсь. А он смешит с удовольствием. А еще учит меня дайвингу и иногда водит в кино на старые фильмы. И ничегошеньки обо мне не знает, даже настоящего имени. Но я привыкла считать его другом.
        Шутливо толкаю его в грудь, когда он в наигранной самовлюбленности вскидывает голову и пятерней зачесывает на затылок растрепавшиеся по плечам волосы.
        - Так что там с принцем и ногой?
        Продолжая веселье, но во взгляд уже прокрадывается тревога.
        - Шпилька подножку сделала, - и ладонями показываю высоту каблука.
        Марат присвистывает от удивления. Он-то знает, что не ношу я такие ходули. А я им рада, как никогда, потому что по ним ни за что не отыскать меня. Тот чертов брюнет с солнцем в глазах не найдет. И что-то подсказывает мне, что будет искать.
        - На свидание ходила, - с легкостью вру.
        - Судя по твоему виду – не удачно, - резюмирует он и достает из кармана мобильный телефон.
        - Марат? - настораживаюсь.
        - Покажу твое копытце, Золушка, доктору, - снова перейдя на шутливый тон.
        А я вся подбираюсь, готовая снова бежать.
        - Эй, ты чего перепугалась, кнопка? Докторов боишься? - истолковывает по-своему мое побледневшее лицо и лихорадочные попытки наметить пути побега.
        Киваю, судорожно сглотнув.
        - Не дрейфь, подруга, - и шутливо щелкает по носу, - это не просто доктор. Волшебник. И мой крестный.
        Теперь в моих глазах немое удивление.
        - Он меня по кусочкам собрал два года назад после аварии, - признается, почесав затылок. И снова волосы пятерней зачесывает назад. - Никто не верил, что у него получится. Даже я, - кривит губы в усмешке. - А у него вот видишь, - разводит руками, - получилось. Так что не боись, он тебя не съест.
        И действительно, чего я так перепугалась? Марат не обидит, точно знаю: проверен сотню раз. А врачу показаться надо и лучше не семейному. Киваю Марату, соглашаясь с его доводами, и он звонит своему доктору. Но за время самого обычного и короткого разговора, я ощущаю странное беспокойство: сердце заполошно рвется в груди, и внутренний голос просто вопит передумать и поехать домой. Только Марат не оставляет шансов, подхватывает на руки, бормоча под нос о вреде алкоголя, и усаживает на свой байк. А я ловлю себя на мысли, что Бэтмен ни разу не скривился и ничем не выдал, что выгляжу я дерьмово, и алкоголем несет от меня, как и сексом, за версту. Странно. Но все мысли быстро выветриваются скоростью и обжигающим вечерним воздухом.
        А через полчаса, когда мы подъезжаем к дому на утесе, у ворот которого припаркован белый внедорожник, что едва не раскатал меня по асфальту, понимаю, что интуиция впервые сработала на отлично. А я снова попалась.
        Глава 2 Стася.
        Вжимаюсь в дерево, у которого притормозил Марик, и чувствую, как паника сковывает мышцы. Мысли, как тараканы, разбегаются по задворкам черепной коробки, лишая здравого смысла. Я просто смотрю на белоснежного монстра и боюсь. Впервые в жизни боюсь так, что дышать больно.
        Даже когда впервые шла к Удаву – не боялась. Тогда я не испытывала ничего, кроме злости. Не боялась я и когда он грубо разложил меня на столе, с извращенным наслаждением требуя, чтобы я показывала ему себя. Ничего не чувствовала, кроме омерзения, когда он своим членом рвал меня сзади, а потом заставлял слизывать собственную кровь. Позднее пришла пустота. Каждый раз выходя из той проклятой квартиры, мне хотелось только одного – умереть.
        …В тот вечер я оказалась на пирсе. Черное море бесновалось, разбиваясь волнами о холодный камень. Колкие брызги окатывали лицо. Ветер трепал волосы, путал и рвал их, в те минуты словно ненавидя их так же, как я. А я стояла на самом краю, раскинув руки, наслаждаясь тем, что у меня отняли много лет назад. Свободой. Такой пьянящей, сладкой. И ноги дрожали от удовольствия, заглушая все то мерзкое, что плескалось в моей душе.
        Человека за спиной я почувствовала сразу. Не услышала, как он подошел, а именно учуяла. Как хищник чует добычу. И сердце внутри больно ударилось о ребра. Раз, другой, третий. Как будто кто-то толкнул его изнутри, заставляя биться. Выталкивая из опустошенного нутра все поганые мысли. Он стоял совсем близко: высокий, сильный. Спинным мозгом ощущала жар его тела и горький аромат парфюма. Он не пытался меня коснуться или заговорить. Просто стоял, обдавая меня своей необузданной энергией, которая выплескивалась в его запахе: диком, стремительном и вместе с тем успокаивающим. Этот незнакомец, лица которого я так и не увидела, вдохнул в меня то, что я искала: желание бороться и быть свободной.
        Я шла за ним следом, босыми ногами увязая в песке. Шла во мраке сгущающейся ночи, пытаясь запомнить его твердую походку, широкий разворот плеч. Не отставая и не нагоняя. Чувствуя странную эйфорию, как будто глотнула воздуха после удушья. Улыбаясь впервые за много месяцев и напевая: «А нам все равно, а нам все равно…»
        Он свернул за угол дайвинг-клуба, а я столкнулась с Мариком…
        Обжигающий порыв ветра заставляет зажмуриться и сильнее вжаться в шершавый ствол, обхватив себя руками.
        - Марик, я не пойду, - шепчу, тряхнув волосами, тут же рассыпавшимися по плечам. Резкий винный запах шибает в нос. Морщусь. Куда я в таком виде? Нога распухла, джинсы перепачканы, волосы в шампанском, да и я сама…вымыться бы.
        - Не понял. Кнопка, я тебя не узнаю, - придвигается ко мне, ладонями упершись в дерево выше моих плеч. - Где та смелая девчонка, что с акулами плавала, а?
        - Утонула в Тихом океане, - вздыхаю, как о безвозвратной потере.
        - Головой не приложилась, не? - пропуская мимо ушей мою реплику, прикладывает ладонь ко лбу. Я резко откидываю голову назад и больно ударяюсь затылком о ствол. Шиплю, закусив губу. А Марик сочувственно качает головой, но в его глазах искрится смех. - Точно, приложилась. Поди еще и солнышком напекло.
        - Ночь уже на дворе, - и словно в унисон моим словам застрекотали цикады.
        - Вот именно: ночь на дворе, а ты выпендриваешься, как принцесса на горошине, - теперь он сердится. - Вот не сможешь ходить, что я Захару скажу? Он с меня три шкуры сдерет.
        Захар Зорин - мастер спорта по дайвингу и владелец клуба, где я тренируюсь, - ребят гоняет в хвост и в гриву, разлада дисциплины не терпит, но ко мне относится как-то по-отечески. И единственный из всех ребят-спортсменов знает обо мне если не все, то родословную точно.
        - Марик, ты преувеличиваешь, - морщусь, неудобно поставив стопу, тут же вспыхнувшую огненной болью. - Ты же не виноват, что все так случилось. Только я и эти чертовы каблуки.
        - Как будто ты Захара не знаешь, - не уступает Марат.
        Знаю. И знаю, что достанется по первое число не только Марату, но и мне, несмотря на всю чемпионскую доброту Зорина. Вот только страх, тугим узлом скрутившийся в солнечном сплетении, перевешивает все здравые аргументы.
        - Я не пойду, Марик, - упрямлюсь, вцепившись пальцами в кору дерева.
        - И не надо, - соглашается он, чтобы спустя мгновение одним неуловимым движением подхватить меня под коленки и перекинуть через плечо.
        Я не визжу, не брыкаюсь, даже укусить этого говнюка не пытаюсь – а смысл? Я что назойливый комар, только дискомфорт доставлю, но Марата не остановлю. Такую груду мышц остановит разве что груда мышц втрое больше. А я, увы, ему и до плеча не достаю, что уж говорить о комплекции. Поэтому я просто вишу вниз головой, каждой молекулой ощущая липкий и противный страх.
        - Что это ты притихла, кнопка? - настораживается Марат.
        - Настраиваюсь на встречу с тем, кто меня едва не переехал, - выдыхаю, поморщившись от неприятной тяжести в животе.
        - Даже не пытайся, кнопка, - хмыкает Марат и ногой толкает, судя по всему, калитку. - Я на твои байки не куплюсь. Знаем – плавали.
        Вздыхаю. Надо же, впервые говорю правду, а мне не верят. То ли ложь выходит правдивее – не пойму.
        - А если скажу, что влюбилась в твоего доктора, а?
        Марат прыскает со смеху, шагая по узорной плитке дорожки, ведущей к дому.
        - Тогда поработаю Купидоном, - возвращает он мне игривым тоном. - Привет, Алексей Николаевич, - вмиг посерьезнев, хотя в голосе чувствуется тепло. Так, пожалуй, сын может разговаривать с отцом. С любимым отцом. И от этой теплоты тянет улыбаться. Даже страх затаивается, скрючившись на кончиках пальцев вывихнутой ноги.
        - Здравствуй, Марат, - хриплый голос успокаивает. И я точно знаю – он принадлежит не тому, встречи с кем я так до одури боюсь. - Что ж ты так с девушкой…не бережно? - мне кажется, или я слышу смех?
        Пытаюсь задрать голову, прогибаюсь в пояснице, чтобы хоть немного рассмотреть того, кого Марат называет Алексеем Николаевичем, и вижу перед собой высокого широкоплечего брюнета в светлых брюках и белой футболке. Он стоит на крыльце, скрестив на груди руки и с улыбкой смотрит на нас. Странный мужчина с мягким светом в темных глазах. Его видно даже в неверном свете фонаря, что освещает крыльцо. Этот не причинит вреда.
        - Вредная потому что, - отвечает Марат, удобнее перехватив меня за попу, отчего я невольно вздрагиваю, тут же превращаясь в туго натянутую струну.
        - Руку убери, - цежу сквозь зубы. Злость закипает в венах, поднимая к горлу тошноту. - Марик… - но Марат что-то увлеченно рассказывает доктору и явно меня не слышит. А я скольжу руками по его спине, дергаю ногами, пытаясь хоть как-то привлечь внимание Марата. Стучу кулаком, не в силах и звука произнести из-за горького комка в глотке.
        А в висках пульсирует елейный голос Удава…на коже горят следы его ладоней…и все нутро скручивает от омерзения. Воздуха не хватает. Хватаюсь пальцами за горло, пытаясь выдрать изнутри хоть немного кислорода. Но его нет. И перед глазами плывет.
        - Марик… - сиплю.
        - Отпусти, - доносится до меня сквозь голос Удава.
        Кто-то перехватывает меня из рук Марата и я вижу его беспокойные глаза. Зажмуриваюсь и зажимаю уши ладонями.
        - Не трогай…отпусти…отпусти… - шепчу как заведенная, изгоняя из себя этот мерзкий голос. Рву волосы, царапаю кожу, стирая с себя засосы и синяки.
        - Не трогаю! - рвет паутину бреда низкий баритон. - Вот смотри!
        Я распахиваю глаза и вижу перед собой словно высеченное из камня напряженное лицо: острые скулы, желваки ходят от злости, хищный прищур, не сулящий ничего хорошего, - и вскинутые вверх ладони в кожаных перчатках.
        - Видишь, Русалка, - говорит он, гипнотизируя своим смоляным взглядом, тяжелым и пронзительным, что рентген, - я не прикасаюсь к тебе. Видишь?
        Киваю, ощущая, как по спине катится пот.
        - И никто не прикоснется, пока сама не позволишь, - добавляет мягко и глухо, чтобы слышала только я.
        И напирает, требует ответа, даже не озвучив ни единого вопроса.
        А я могу только дышать: рвано, как после километрового кросса. И смотреть в эти бездонные глаза с отражением собственного страха. Смотреть и тонуть в непроглядной черноте.
        Вязнуть, как глупая муха в паутине. И впервые не пытаться выцарапать собственную свободу, с сумасшедшей жаждой смотря на того, кто сулит неминуемую погибель. И тянуться к нему, не в силах контролировать собственное тело. Наплевав, что рядом есть еще кто-то.
        Просто коснуться его запястья, поймав рвущийся под кожей пульс. И не сдержать вздоха, когда по моей коже поползут мурашки.
        В голове становится пусто: все исчезает, стертое одним прикосновением.
        Это нечто, что невозможно описать словами. Даже чувствовать это больно.
        Как будто сердце сжалось в одну маленькую пульсирующую точку.
        Он сдавил его в своей ладони, сейчас сжатой в кулак. Еще чуть-чуть и оно либо лопнет, либо разломит надвое грудную клетку, с силой врезавшись в ребра.
        Я делаю жадный вдох и веду пальчиками по линии жизни, прячущейся под перчаткой, к середине ладони. Касаюсь его сжатых пальцев и разгибаю каждый мягко, бережно, страшась сломать и свое сердце, которое почему-то колет, как онемевшая конечность.
        Судорожно бьется, набирая силу с каждым разогнутым пальцем. Возвращая ясность мысли и расправляя легкие.
        И в эту секунду, когда в груди толкается сердце в унисон пульсу на мужском запястье, я ощущаю, как там, где дышат легкие – раскрываются крылья долгожданной свободы.
        Но эйфория длится недолго. Мир, вдруг разукрасившийся нереально яркими красками, бледнеет, расплывается. И черный взгляд с вспыхнувшей тревогой исчезает в темноте ночи. Я трясу головой, ничего не понимая. Ладонью тру глаза, но тщетно. Темень, беспроглядная, непроницаемая, никуда не исчезает. И паника снова накрывает липкой трясиной.
        - Тихо, - властный голос рождает табун мурашек. Я замираю и даже, кажется, перестаю дышать, когда лица касаются чьи-то пальцы. На удивление теплые, хоть и затянуты кожей перчаток. Бэтмен приглушенно матерится, крепче сжав мой подбородок. - Алекс! - вздрагиваю от того, сколько ярости в одном слове. Снова тянусь к глазам. - Не смей! - приказывает Бэтмен. И снова чьи-то пальцы держат подбородок, мягкие, но сильные, и совсем другие. Перед глазами вспыхивает слабая точка света. Невольно морщусь.
        - Что принимала? - спрашивает Алексей Николаевич. Мотаю головой, а сама прислушиваюсь к тихому голосу Бэтмена, пропитанному холодной и настолько осязаемой яростью, что мне кажется – ее можно коснуться. Поймать за кончик и смотать в тугой клубок, как нитку.
        Фыркаю. Закрываю глаза. Со мной явно что-то не так. Тру виски, пытаясь привести мысли в порядок. Но какое там! Внутри такой сумбур, что от нелепости возникающих образов хочется и смеяться, и рыдать навзрыд.
        - Ася, - зовет кто-то. Я пытаюсь сосредоточиться на голосе, хриплом, как будто его обладатель долго болел ангиной, но ничего не выходит. Он пружинит, перекатывается эхом, словно заключенный в стеклянную клетку. - Ася, посмотри на меня, - голос настойчив, как и пальцы, горячие, обжигающие, обхватывающие подбородок, поворачивающие мою вдруг ставшую нереально тяжелой голову. Сталкиваюсь с черным взглядом. Он полыхает, вынимает душу. И я теряюсь в нем, вязну, как в смоле, раскаленной, плавящей. Задыхаюсь. Деру горло в кровь, заставляя дышать. Вдыхаю. Но кислорода нет. Ничего нет. Только пустота. Холодная, дикая, ревущая сотней голосов. Озираюсь по сторонам, ощущая, как паника сковывает ледяными цепями позвоночник. Вокруг никого. Но я слышу голоса. Иду на них. И страшно до дрожи в коленках, что не успею, не дойду. Что люди исчезнут.
        - Подождите… - срывается хриплое. - Не уходи. Не бросай меня.
        - Тссс, - шепот в самое ухо заставляет застыть на месте. - Я держу. Я не брошу.
        И вдруг вижу, как чьи-то пальцы переплетаются с моими. Я смотрю на эти пальцы, затянутые перчаткой, и вцепляюсь в них с такой силой, что кожа трещит под ногтями. Держусь, страшась отпустить. Потому что знаю – разожму и упаду, исчезну в этой гулкой пустоте, смеющейся сотней голосов.
        - Только не отпускай… - шепчу, как заведенная, не выпуская руки. - Только не отпускай…пожалуйста…
        - Не отпущу, - эхом в голове.
        Я открываю глаза и несколько секунд тупо смотрю в светлый потолок. Бред. Всего лишь бред. Какой же дрянью накачал меня Удав? В висках стучат сотни молоточков, губы пересохли и все тело ломит, словно в лихорадке. А по потолку бегают черные тени, а где-то совсем рядом шумит дождь. Барабанит по стеклу, подыгрывая отчаянному соло ветра.
        Поворачиваю голову и натыкаюсь взглядом на мужскую спину в шелке синей рубашке. Чуть сутулая фигура, сцепленные за спиной пальцы с золотой печаткой.
        - Папа… - и каждый звук по горлу, как наждачной бумагой дерет, счесывая до крови.
        Отец оборачивается и в его усталом взгляде вспыхивает злость, которая тут же тухнет под натиском рвущего в клочья разочарования.
        - Папа… - повторяю, чувствуя себя загнанным в капкан зайцем: двинешься – хребет переломает.
        Отец качает головой, старательно избегая моего взгляда. И боль разламывает грудную клетку, пересчитывает ребра, с громким хрустом ломая каждый. Этот противный звук забивается в уши, резонирует в затылке, мешает думать. Отворачиваюсь, пальцами вцепляясь в матрац под собой, комкаю простыню, а взгляд ловит капли лекарства, стекающие по тонкой трубке капельницы. Рядом нет никого и ни единой кровати, кроме моей, хотя я уверена – лежу в больнице. Но вот как сюда попала, и как отец узнал, где я – ума не приложу. А спросить нет сил. Только пересчитывать падающие в системе капли.
        - Я просил присмотреть за братом, а не ловить кайф самой, - цедит отец, разрывая тишину. - А ты…
        А ты стала наркошей, вот что читается в его презрительном взгляде и так не срывается с его языка.
        Ухмылка кривит губы.
        - Печешься за свою репутацию? - хриплю, с каким-то извращенным удовольствием наблюдая, как ходят желваки от злости и как его глаза щурятся от едва сдерживаемой ярости. Будь мы сейчас в другом месте – он бы не сдерживался. А так…репутация обязывает быть любящим папочкой с идеальными детьми. Вот только мы ничерта не идеальные. И это его бесит. - Раньше надо было, папочка. Когда трахал мою шлюхастую мамочку. Или когда купил меня за ящик водки.
        Он дергается, как от удара. Сжимает кулаки и вдруг…улыбается широко, как будто только что выиграл в лотерею. Холод ползет по коже противными мурашками и липким потом. И каждая мышца в ослабленном теле каменеет, предчувствуя беду.
        - Глупая, наивная девочка, - в его неожиданно смягчившемся голосе – обещание всех мук ада. А в пружинистом шаге – обманчивая легкость.
        Лишь однажды я видела его таким, когда он едва не свернул шею моей матери. Остановился, напоровшись на меня, чумазую, с гордо вскинутой головой и ножом в руке. Хотя сейчас мне кажется, что остановила его вовсе не я, а нежелание мараться о такую шваль, как его бывшая любовница.
        И вот сейчас он снова похож на того сорванного с цепи зверя из старой коммуналки и на безжалостного убийцу, о котором слагают легенды в темных уголках нашего города, перешептывая их из уст в уста, предостерегая. Но люди…они такие люди…и вот мой отец уже метит в мэрское кресло, хотя и без него владеет целым городом.
        А я вжимаюсь в больничную койку, из последних сил загоняя свой страх куда подальше, когда он приседает рядом и прижимает мою ладонь к своим губам.
        И не отвожу взгляд, когда отцовский пригвождает к кровати. В глотке застревает колючий комок. Такой же бултыхается где-то в желудке, но я стискиваю зубы и до крови кусаю себя за щеку изнутри, отрезвляя. Заменяя противный страх острой злостью. А отец суживает глаза, с усмешкой наблюдая за моими эмоциями, и хочется верить, что на моем лице не отражается ни одной. «Свидания» с Удавом научили не только делать «покер-фейс», но и контролировать собственное тело, ведь Удаву не нравится, когда он не в состоянии доставить удовольствие. Оказывается, симулировать оргазм достаточно легко: немного практики, парочка шрамов и дикое желание отключиться от реальности. Играть в удовольствие даже интересно, если не думать, чей член долбит тело.
        И отцовское презрение в тяжелом взгляде – никакая не проблема для меня. Я с легкостью выдерживаю и его мягкие поглаживания, словно он и правда пытается меня поддержать, как это происходит в нормальных семьях. Но мы ничерта не семья, так, отдельные особи, по нелепой прихоти моего братца живущие под одной крышей.
        - Все будет хорошо, Настенька, - улыбается, не переставая поглаживать мою ладонь. И я улыбаюсь ему в ответ, подыгрывая его мнимой любви. Но желание забраться к нему в голову и докопаться, какой омерзительный план он уже выстроил в отношении меня, щекочет нервы. - И ты мне в этом поможешь, правда, доченька? - ласковое слово в его устах звучит ругательством. И я только силой воли удерживаюсь от колкого замечания. Не сейчас, когда он так близко и в его глазах клубится тьма. Не та манящая и спасительная, обнимающая ласково и дарящая странное ощущение покоя и защищенности. Нет, эта тьма пахнет сумасшествием. И колючие мурашки ползут по спине.
        - В чем помочь, папа? - спрашиваю внезапно севшим голосом.
        Но ответить он не успевает – в палату входит высоченный мужик в белом халате поверх синей врачебной робы. Я узнаю его слету: волшебный доктор Марика. Интересно, где он сам? И как я все-таки оказалась в больнице?
        - Здравствуй, Анастасия, - вежливо здоровается, не обратив никакого внимания на вмиг напрягшегося отца. - Рад, что ты пришла в себя, - и его молодое лицо озаряет широкая улыбка. - Меня зовут Алексей Николаевич, - представляется так, словно впервые видит и пресекает мою попытку напомнить, что я не страдаю амнезией и его прекрасно помню, лаконичным: - Я твой лечащий врач.
        Он присаживается рядом на стул, по-прежнему игнорируя отца. Сосредоточенно смотрит на пузырек с лекарством, там еще половина жидкости, прикручивает ролик на системе, ускоряя ритм капель. А потом так же внимательно осматривает меня: кожные покровы, зрачки, даже зубы, считает пульс. И все это в полном и напряженном молчании.
        Кивает немного озадаченно, а отец крепче сжимает мое запястье. Не удерживаюсь и шиплю сквозь зубы:
        - Мне больно, папа.
        Тот встряхивается, выпускает мою ладонь и резко встает. На короткое мгновение он схлестывается взглядом с доктором. Но даже этого мгновения достаточно, чтобы понять – они знакомы и ненавидят друг друга.
        - Я скоро вернусь, - бросает мне с радушной улыбкой и, чмокнув в щеку, выходит из палаты.
        Мне кажется или Алексей Николаевич выдыхает облегченно?
        - Как я здесь оказалась? - спрашиваю, когда доктор прекращает свой немой осмотр.
        - На машине, - коротко и веско. Хотя это ничегошеньки не проясняет, потому что и дураку ясно, что придти в больницу на своих двоих я вряд ли была в состоянии. Да и что эта за больница – не имею ни малейшего представления, хотя судя по обстановке: персиковые стены, мягкий диван у противоположной стены, телевизор, - не обычная городская. - Как давно ты принимаешь наркотики? И какие? - спрашивает, как будто бьет чем-то тяжелым по темечку. Я? Наркотики? От одной мысли об этом – тошнота подкатывает к горлу. Нет уж, становится опущенной наркошей, живущей от дозы к дозе, не мое. Но, похоже, этот доктор, как и Удав, все-таки накачавший меня какой-то дрянью, другого мнения.
        - Я не наркоманка, - отчеканиваю каждое слово.
        Доктор смотрит внимательно, словно сканирует, норовя уличить во лжи. Я выдерживаю и этот взгляд. Ничего у него не выйдет, потому что сейчас я честна, как горный хрусталь.
        - Тогда как ты объяснишь наличие в твоей крови метилфенилпропанамина? - выдает он на одном дыхании, словно цитирует учебник по химии. Смотрю на него во все глаза, даже не пытаясь скрыть изумление. - Если по-простому - метамфитамин? Чистый, без красителей и других примесей, - продолжает доктор.
        Так вот значит, чем напичкал меня Удав. «Льдом». Никакой фантазии. Хотя странно, откуда у него такой дорогой товар. Насколько я знаю, чистым «льдом» Удав не балуется, он предпочитает кокаин или «герыч», на который подсадил и моего брата. А вот Алексей Николаевич смотрит еще пристальнее, оценивая реакцию.
        - И дорогой, - добавляю я. - Но я понятия не имею, как эта дрянь оказалась в моей крови.
        - Врешь, - констатирует доктор. - Но это твое дело. Выпытывать у тебя ничего не буду. Это работа других специалистов. Твой отец вон как настырно желает забрать тебя отсюда. Главный уже и направление выписал в одну очень хорошую психиатрическую клинику.
        - Значит, ничего выпытывать не будете, да? - усмехаюсь понимающе. Ясно, как белый день, к чему этот доктор клонит. Вот только зачем ему знать, где я получила дозу? Алексей Николаевич дергает плечом, не торопясь откровенничать. - Что вы от меня хотите?
        - Имя, Ася, - вмиг подобравшись, словно готовящийся к нападению хищник, - всего лишь имя того, кто тебя траванул. А я тебе гарантирую, что в психушку тебя точно никто не упечет.
        - С чего такая забота?
        Не верю я в благородных рыцарей и принцев на белых лошадях. Наши принцы сплошь и рядом на игле торчат, а с благородством я еще в детстве завязала, когда из-за спасенной мной от насмешек класса девчонки-изгоя, меня вытурили из элитной школы за аморальное поведение. Тогда я уяснила одно: всему в этой жизни есть своя цена. И нынешнему предложению доктора.
        - Потому что я вижу, что ты нормальная девочка. И психушка явно не рухнет без твоего в ней присутствия. Такой ответ тебя устроит?
        Нет, но вряд ли кто-то даст мне другой. Зато вот сейчас я могу избавиться от Удава лишь одним словом. И он больше никогда меня и пальцем не тронет. И я почти готова сдать его с потрохами, но перед глазами всплывает перекошенное мукой лицо брата. Нет. Нельзя. Без Удава Вадька сдохнет в грязной подворотне, а я не могу этого позволить. Не могу.
        Делаю глубокий вдох и на выдохе говорю то, что немало изумляет Алексея Николаевича.
        - Мои таблетки были. Купила в клубе неделю назад. У кого – не помню. Название клуба тоже.
        - И зачем купила, хорошая девочка из богатой семьи? - с неприкрытой насмешкой. Он хоть и удивлен, но не верит мне, по глазам вижу и легкой полуулыбке.
        - А кто вам сказал, что я хорошая?
        Глава 3 Тим.
        Тимур стоит у окна, вертя в пальцах зажигалку. Чиркает колесиком, высекая из металлического нутра рыжий огонек. Снова и снова. Перчатки на кончиках пальцах слегка оплавились, потому что важно затушить огонь пальцем. Прижать, придавить, приручить. А потом отпустить, даря запертому в зажигалке огню мнимую свободу.
        - Ты… - злой голос за спиной делает то, что не удается пляшущему язычку пламени - накрывает неудержимой лавиной прошлого, погребая под собой остатки самообладания, которым Тимур и так похвастаться сегодня не в состоянии. А все эта Русалка. Свалилась же ему под колеса.
        От мыслей о рыжеволосой девчонке с солнечными глазами что-то внутри дергается, словно в конвульсиях. Больно. Муторно. Раздражающе.
        Кто-то резко сжимает его плечо. Интуиция срабатывает мгновенно. Движения, доведенные до автоматизма. Сжать запястье, вывернуть до хруста кости.
        - Ублюдок, - выдыхает Гурин, уткнувшийся мордой в стекло. - Не смей приближаться к моей семье, - рычит.
        Тимур выпускает его руку и несколько секунд смотрит на перчатку, прикидывая, как скоро он сможет ее снять. Почему-то противно, хотя Тимур чистоплюем никогда не был.
        - Семье, - протягивает медленно, словно пробует это слово на вкус. Растягивая время и усмиряя скрутившую в узел ярость. С какой легкостью он бы размазал этого сукина сына по стеклу. И никто не помешал бы. Гурин даже опомниться не успел бы, как уже был бы трупом. И возможностей таких не счесть. Судьба словно измывалась над Тимуром, подкидывая ему раз разом прекрасные шансы отправить Гурина в ад, где его уже давно заждались. Останавливало одно: предвкушение. Сладость от скорой мести, которая хуже смерти.
        Улыбнувшись, Тимур медленно поднимает взгляд: холодный, равнодушный, и сталкивается со злым взглядом своего врага. Видит, как тот стискивает зубы и сжимает кулаки, готовый прямо сейчас разорвать его в клочья. О, Тимур бы с радостью дал повод, чтобы сломать Гурину хоть что-то. Чисто ради какого-то темного удовольствия. Пожалуй, сейчас он как никто понимал тех, кто кайфует от пыток. Он бы испытал пару пыточных приспособлений на своем противнике с нереальным удовольствием.
        - Семье, - повторяет Тимур, расслабленно привалившись плечом к стене больничного коридора. Боковым зрением улавливает, как из палаты Русалки выходит Эльф. Смурной и озадаченный какой-то. И то муторное внутри дергается сильнее, выгибается, как эпилептик в припадке. - Да кому она сдалась, семья твоя? - глуша собственные эмоции. - Сын – наркоша конченный, за дозу готовый на все, даже родного отца прикончить. Жена – шалава, раздвигающая ноги перед каждым жирным членом, - отмечает, как дергается кадык Гурина. Лицо заостряется. Еще немного и рванет будущий мэр, как пороховая бочка. Еще немного… - Хороша, правда, сучка. Такую и отыметь не грех. Но я, знаешь ли, свежатину люблю.
        И ухмыляется плотоядно, намеренно не озвучивая, кого имеет в виду. Гурин понимает все сам. Делает быстрый выпад кулаком в солнечное сплетение. Быстр, сволочь, но Тимур еще быстрее. Шаг назад, в сторону. И вот он уже за спиной Гурина, дышит ему в затылок. И смеется тихо, наслаждаясь игрой.
        - Стареешь, Гурин, - насмешливо, едва ли не в самое ухо. И снова шаг назад, когда тот резко разворачивается для нового удара.
        - А ты трусливо сбегаешь, - цедит, тяжело дыша.
        - Не бери на «слабо», - смеется Тимур, поигрывая зажигалкой, - не прыщавый подросток все-таки.
        - А кто же ты? - все еще на взводе, но уже ухмыляется в тон Тимуру. Берет под контроль эмоции, добела сжимая пальцы. - Сопля зеленая. Плюнуть и растереть.
        - А ты попробуй, - не меняя тона, парирует Тимур.
        - У каждого есть слабые места, Тиша, - говорит едва слышно, все-таки выдирая из Тимура задвинутую ярость.
        Улыбка сменяется оскалом. Тимур шагает к Гурину, впечатывая того в стену одним мощным ударом в живот. Тот хватает ртом воздух, с шумом выдыхает. Хрипит. Но не отводит взгляда с отблеском триумфа.
        - Ты прав, крестный, - выплевывает, зажав Гурина в тиски. И пальцы на горле так удобно смыкаются, - у каждого есть слабые места.
        И разомкнув пальцы, разворачивается спиной и широким шагом покидает больницу.
        Уже на крыльце рвет ворот рубашки. Ткань с хрустом поддается. Только кислорода все равно не хватает. И злость клубится внутри, ища выхода.
        Тимур рывком стягивает перчатки, швыряет в урну, чиркает зажигалкой и обнимает ладонью жгучее пламя. Вонь горящей плоти забивается в нос и это единственное напоминание, что нужно остановиться. Никакой боли, даже слабого отголоска. Ничего. Только вонь, горькая, оседающая на языке, забивающая глотку и легкие.
        - Не замечал раньше за тобой тяги к садомазо, - голос Эльфа заставляет остановиться и посмотреть на взъерошенного друга. - Продолжай, не стесняйся, - усмехается он, зажав зубами не подкуренную сигарету. - А я пока расскажу, какой ты придурок, Крутов.
        Тимур изгибает перечеркнутую двумя шрамами бровь, ожидая продолжения. А огонек по-прежнему «гуляет» по ладони, ласкает кожу. И он пропускает его между пальцами, трогает, словно пытается ухватить за рыжий хвост. Играется под непроницаемым взглядом друга. Тот сигарету в пальцах вертит, перекатывает и смотрит куда-то сквозь Тимура. Нехороший взгляд. И неприятное предчувствие пересчитывает позвонки, как умелый музыкант струны.
        - Гурин хочет упрятать девчонку в психушку, - встряхнувшись, все-таки отвечает Эльф. - Уже заключение от главного получил.
        - Шустрый, однако, - ухмыляется Тимур, щелкнув по кончику пламени. Захлопывает зажигалку и несколько секунд смотрит на обожженную ладонь. Значит, подключил-таки связи, сукин сын. А ведь Русалку кроме Эльфа никто не осматривал. Быстро «липу» состряпали. - Только бесполезно все это, - и по венам расползается то самое пламя, что еще секунду назад жгло его кожу. И от внезапной боли все внутри саднит, как будто его внутренности отпинали армейскими сапогами. Паршиво. Тимур снова щелкает зажигалкой, перетягивая боль в давно бесчувственную руку. Получается хреново.
        - Остановись, - друг перехватывает его запястье, зажигалка выпадает, со звоном скатывается по ступенькам. Тимур ловит взгляд друга: встревоженный, - и напрягается, но догадок не строит, хотя уже наверняка знает, о чем тот попросит. - Ты знаешь, Крутов, я всегда на твоей стороне, но…
        - Даже не начинай, Эльф. Благородство то еще дерьмо, а я и так в нем по уши. Так что завязывай, если дорожишь нашей дружбой.
        - Она хорошая девочка, - качает головой и отпускает Тимура. Тот морщится, потирая запястье. Да уж, хватка у друга что надо. Руку сломает и не заметит.
        - Хорошая девочка? - морщится, резкими словами загоняя поглубже непрошеные чувства, стоит вспомнить о девчонке. И пульс рвет артерии: злой, аритмичный. - Хорошие девочки носят платья с бантиками и сидят дома, а не шастают по наркопритонам.
        Догадаться, откуда на той дороге появилась Русалка, труда не составило, как и подтвердить собственные догадки неопровержимыми фактами. Да она сама просто пропиталась сексом. Растрепанная, с засосами на шее и запахом шампанского в волосах. Все в ней кричало, что буквально недавно ее хорошенько оттрахали. Он бы поднял ее с асфальта, куда она рухнула как подкошенная, скрутившись клубком, как маленькая беззащитная лисичка, удостоверился, что все в порядке и отправил бы восвояси. Он бы так и сделал, если бы не ее глаза: рыжие, что веснушки на высоких скулах, светящиеся злостью. Не бесконтрольной яростью, а чистой, как бриллиант, взвешенной и выверенной злостью. Если бы не та чертова фотография в ее деле. Если бы не она сама, какая-то потухшая и…наивная. И то, как она на него отреагировала – не укрылось от Тимура. Он давно научился понимать, чего хочет от него женщина. Давно научился играть на женском теле, получая то, что нужно ему. А здесь…ему и делать ничего не пришлось. Лишь коснуться, чтобы ощутить, как она вся рванулась к нему, словно иголка к магниту. И как удержала силой собственное тело. Да он
сам утонул в ее рыжих глазах, увяз, как в сладкой карамели. И сам не понял, как слова слетели с его языка, как назвал ее Русалкой, только тогда осознав, что она действительно, как русалка: заманила, одурманила и не сбежать ведь. А потом удрала, хорошенько врезав напоследок.
        Воспоминания рождают улыбку. Но память та еще сука, не забывает подсунуть мерзкие картинки того, кто и что с ней делал, оставляя багровые кровоподтеки на белой коже. И ярость рвется диким зверем. Тимур сжимает кулаки, жалея, что перчатки выбросил, а новая пара в сотне километров отсюда.
        - Она не наркоманка, Тимур, - разрезает вязь воспоминаний глухой голос друга.
        Не наркоманка. Только анализы говорят о другом и Эльф сам это прекрасно понимает. Тогда к чему этот пустой разговор?
        - Ты в чем меня пытаешься убедить сейчас? В том, что твоя лаборатория накосячила или может, анализы перепутали? - ярость клубится в каждом слове, прорывается звериным порыкиванием на самой грани. - А не ты ли пару часов назад растолковывал мне все циферки и буковки в той бумажке?
        - Я, - легко соглашается Эльф, почти сминая сигарету. Нервничает. Странно. За Эльфом, безжалостным хирургом, раньше не водилось такого. Он всегда разделял личное и работу. Никогда не поддавался эмоциям. Почему сейчас? Что в этой Русалке такого особенного, что она даже Туманова, сдвинутого на одной-единственной бабе, так зацепила? - И я сам ничерта не понимаю, - ерошит волосы и высыпает из ладони остатки сигареты. - У нее хреновые анализы, Тимур. Ее спасать надо, а не запирать в психушке.
        - А я значит принц на белом коне, который непременно должен победить дракона и вызволить принцессу из высокой башни? - ерничает, хотя у самого внутри все огнем горит.
        - Для принца ты рылом не вышел, - смерив взглядом Тимура, фыркает Эльф. - Да и одежкой…и коня не завел…
        Тимур дергает плечом и медленно закатывает окровавленные рукава рубашки, как будто в этом смысл жизни. Методично, размеренными движениями утихомиривая слетевший с катушек пульс.
        Заставляя память станцевать по его правилам.
        …Русалка выгнулась в его руках и вся будто закаменела, а потом затряслась в припадке, и Тимур понял сразу – не выдержит. Ее маленькое сердце не выдержит того, чем ее накачали. А в том, что она не сама наглоталась какой-то дряни – не сомневался ни на секунду. Слишком растерянная была. И слишком яркой была ее злость в рыжих глазах.
        Эльф оценил обстановку быстро.
        - Держи ее, Тимур. Крепко держи. Я сейчас.
        И исчез. А она… Она билась в судорогах: спина выгибалась дугой, ноги и руки выкручивало так, что немного – и хрустнут кости, голова запрокидывалась, а на губах пузырилась пена. А Тимур не знал, что делать. Держал ее и смотрел, как хрупкое тело раздирало конвульсиями, выворачивало и кидало в стороны. Мгновение, и Русалка изогнулась, а он отпустил ее, потому что испугался, что нахрен сломает позвоночник, и рухнула на пол. Где-то на краю сознания выматерился Марат, вызывая Скорую. Тимур упал на колени рядом с Русалкой, всем весом прижал к полу. Разорвал рубашку, и на непозволительно долгое мгновение задержался взглядом на белесых шрамах, расчерчивающих ее правый бок и кожу под грудью. По нему словно раскаленными прутьями прошлись – дикая боль прожгла до костей. Он заорал так, что едва не лдопнули барабанные перепонки, а Русалка вдруг распахнула глаза: расфокусированные с розовыми от крови белками. Прохрипела что-то и снова выгнулась дугой, отчаянно ловя воздух. Тимур ругнулся, стиснув зубы, а запутавшиеся вокруг шеи волосы намотал на кулак, повернул голову на бок. Обернулся, мазнув взглядом по дому,
где исчез Эльф.
        Страх бился в висках, крошил позвонки, не позволяя даже дыхнуть.
        - Эльф! - заорал, срывая горло. - Марат, Эльфа найди, - прохрипел. А сам сжал ее голову, чтобы не билась о пол. Теперь разжать челюсти. Твою мать! Зубы стиснуты намертво. И под рукой ничего подходящего. Он пошарил одной рукой по карманам. Зажигалка, телефон, – все не то. Черт! А до кухни далеко. Нельзя! И Эльф куда-то пропал. Проклятье! Пальцы нащупали ручку, подаренную по случаю какого-то праздника, металлическую. Должна выдержать. Выудил ее из кармана, едва не уронил. Перехватил и попытался разжать челюсть.
        - Давай, девочка. Ну же! – она изгибалась, хрипела, из глаз потекла кровь. Тимур матерился, разжимая челюсть. Разжал с трудом и всунул между зубами руку, пальцами прихватив кончик ее языка, чтобы не запал.
        Выдохнул и тут же до крови прокусил губу, когда ее зубы сомкнулись на его руке. Плевать. Перчатки выдержат. А он так тем более…
        Тимур сжимает и разжимает кулак. Спускается по ступеням, поднимает зажигалку, перчатки со следами зубов Русалки на одной, натягивает их на ладони. И ощущает на себе внимательный и тяжелый взгляд друга. Впервые Тимур видит в нем осуждение. Впервые Эльф оказался по ту сторону баррикад. И впервые Крутов не знает, что делать.
        Эльф вернулся запыхавшийся и злой до невозможности. В руке – нож. Поймав взгляд Тимура, тут же принялся объяснять, на ходу закатывая рукав рубашки Русалки. И взгляд его потяжелел, когда он увидел то же, что и Тимур: шрамы. Они повсюду. Тонкой паутинкой перечеркивали тоненькую ручку, окольцовывали запястье. Испещрили весь бок девчонки.
        - Твою мать, - выдохнул Эльф, нащупывая пульс. А Тимур следил за его пальцами на ее прозрачной коже, под которой видны все венки, и злился. А еще точно знал: убьет. Как только узнает, кто с ней это сделал – убьет, не задумываясь. И черная муть всколыхнулась внутри, разламывая грудную клетку. Он явственно слышал, как ломаются его ребра от того, что росло внутри него, сметая к чертям все светлое и доброе, что он выколупывал из темных закоулков сознания каждое утро.
        - Не смей! - рявкнул он так, что Эльф выронил нож, которым едва коснулся исполосованной кожи.
        - Тимур, - заговорил Эльф, выискивая глаза друга, но Тимур не сводил их с ножа. - Тимур, послушай меня. Она может умереть, слышишь? Лекарств нет, значит нужна вена. Любая крупная. Шею трогать нельзя. Самая доступная – рука. Тимур! - толкнул его в плечо, обращая на себя внимание. Тимур оскалился и верхняя губа его подрагивала то ли от злости, то ли от нервного перенапряжения.
        - Ты ее не тронешь, - прохрипел, удерживая бьющуюся в конвульсиях Русалку.
        - Час от часу не легче, - пробормотал Эльф. - Ладно, - выдохнул. - Давай сам. Сам, слышишь?
        Тимур покачнулся, как будто его толкнули в грудь со всего маху. Кивнул и взял нож. Эльф перехватил руку девчонки, пригвоздил к полу.
        - Нужно сделать разрез вдоль вены. Сантиметров десять, - Эльф говорил сухо и профессионально. И этот его тон работал лучше всего. Тимур собрался, перехватил удобнее нож. - Ей нужно уменьшить давление. Судороги, скорее всего, не прекратятся. Но мозг и сердце пострадают меньше. Тимур, это единственный способ спасти ее. Иначе до приезда скорой она не доживет. Слышишь? Она и полчаса не протянет, даже если мы сами рванем в больницу.
        Тимур слышал, но уже словно издалека. Страх пульсировал в висках. На войне было легче. Там Русалка не умирала.
        Вдохнул-выдохнул. Унял дрожь в руках. Сжал нож и одним движением вспорол кожу, разрезал тонкую вену.
        По руке Русалки потекла темная кровь.
        - Отлично. Ты молодец, Тимур, - говорил Эльф спустя пару минут, перетягивая шнуром ее руку выше локтя. Русалка не шевелилась, только дышала рвана и по щекам ее текли кровавые слезы.
        - Вот это жесть, - выдохнул за их спинами Марат, оседая на пол и не сводя изумленных глаз с их троицы.
        Тимур выдохнул. Скорую ждать не стали – рванули в больницу сами. А перед самой реанимацией у Русалки остановилось сердце…
        Тимур не смотрит на друга, быстро поднимается по ступеням на второй этаж. Гулкие шаги разлетаются по больничному коридору. Но у самой палаты его настигает телефонный звонок. Он сбрасывает трижды, прежде чем коснуться ручки двери, за которой слышатся громкие голоса.
        В одном он узнает Гурина. Стиснув зубы, ощущая, как темная ярость пульсирует в висках, толкает дверь. Слишком сильно. Та с грохотом ударяется о стену. Голоса стихают. Тимур выхватывает взглядом Гурина, замершего у окна с видом победителя, мужика в белом халате с какими-то бумажками и застывает на бледной и удивленной Русалке.
        - Ты?! - первым реагирует Гурин, делает шаг в сторону Тимура. - Какого…
        Но Тимур не слушает. Смотрит в рыжие глаза с зелеными разводами. И точно знает – не было, этой зелени в глазах не было в их первую встречу.
        - Простите, - врезается в сознание мягкий голос. Поворачивает голову. Доктор. Его Тимур помнит. Он не давал Эльфу спасать Русалку, когда у нее остановилось сердце.
        - Я забираю свою жену, - отчеканивает, четко ловя на себе не просто удивление, а дичайшее изумление Русалки. - Прямо сейчас.
        - Вы не можете ее забрать.
        - Могу, - и пересекает расстояние до ее кровати. Удерживая взгляд Русалки, отдирает от нее все датчики, подхватывает на руки. Она тут же вцепляется своими тоненькими пальчиками в его рубашку. И молчит. Ничего не спрашивает. Только смотрит и держится так, будто он ее спасательный круг, без которого она точно утонет. Улыбается ей мягко, давя в себе желание зарыться в ее волосы. Разворачивается на носках и натыкается на Гурина, за спиной которого каменным изваянием застыл доктор.
        - Гурин, я все равно ее заберу, - ухмыляется Тимур, прикидывая, куда и как ударить, чтобы не отпускать Русалку. Она такая мягкая, теплая и родная как будто. У него внутри стало светлее, когда он только коснулся ее. А когда прижалась, носом уткнувшись в его шею – слетели все тормоза.
        - По закону…
        - По закону, - перебивает Тимур доктора, - ты, сука, сядешь первый за неоказание медицинской помощи. Поверь, у меня найдется с десяток свидетелей, которые подтвердят, что именно ты мешал доктору Туманову спасать мою жену.
        И с неприкрытым удовольствием отмечает, как с холеного лица доктора стекают все краски.
        - А ты… - уже Гурину, но тот поднимает руки ладонями вверх, признавая поражение, и отступает.
        Уже в машине Эльфа, ключи от которой он отдал Тимуру без слов, Русалка заговаривает тихо.
        - Зачем ты соврал? - в ее голосе столько неприкрытой боли, что впору удавиться. - Он ведь проверит и тогда…
        - А кто тебе сказал, что я соврал? - усмехается он.
        - Но ты не мой муж.
        - Пока нет, - теперь улыбается широко, а когда в зеркале заднего вида видит ее большущие глаза, светящиеся солнцем, смеется, наслаждаясь целой палитрой эмоций на ее хорошеньком и даже порозовевшем личике. - Но это пока. Минут через двадцать мы это исправим, Русалка.
        Глава 4 Стася.
        Я смеюсь. Бэтмен смотрит на меня с ухмылкой. Похоже, такую реакцию он вполне предвидел. И очень хочется сбить с него эту самоуверенность, аж до чесотки в пальцах. Странное желание, но…он ничерта не знает обо мне. А я…
        - И с чего ты решил, что я пойду за тебя замуж, Тимур Крутов?
        Надеялась удивить? Зря. Он даже бровью не ведет, а ведь своего имени он мне точно не называл. И никто не мог, кроме отца. Значит, мои подозрения, закравшиеся еще в палате, верны – и эти двое знакомы. Причем настолько близко, что успели возненавидеть друг друга. Любопытно, хоть и давно известно, что оное никогда не заканчивалось добром. Но я добровольно сую голову в петлю. Зачем - не знаю.
        - А я разве спрашивал твое мнение, Анастасия Гурина? - возвращает мне мой бросок, вот только его удар гораздо сильнее моего, потому что страх обнимает липкими пальцами. А он морщится, как будто дерьма зачерпнул горстью. Ему противно одно мое имя. Тогда зачем ему весь этот фарс? Мстит отцу? Смешной. Отцу нет никакого дела до меня, и никогда не было.
        - Если ты хочешь насолить Гурину, то зря стараешься, - пусть знает правду. Она вполне способна разрушить все его головокружительные планы, а мне дать шанс получить хотя бы крупицы ответов. - Я ему неинтересна.
        - Зато я интересен, Русалка.
        Изгибаю бровь, ожидая продолжения, но напрасно. Бэтмен явно не горит желанием со мной откровенничать. А я пользуюсь моментом, когда он притормаживает на светофоре, и сбегаю. И не потому, что хочу убежать. Так уж складывается, что бежать мне некуда: мать давно умерла, брату нужна лишь доза, а друзья…друзей у меня никогда не было. Мне просто нужно пространство, чтобы прийти в себя. Нужен воздух и город с его гамом и неповторным запахом.
        Утреннее солнце щекочет кожу, а ветер раздувает больничную пижаму, словно насмехаясь над моим внешним видом. Вдруг представляю, как в этой пижаме войду в ЗАГС; воображаю вытянутое лицо регистраторши, когда она увидит чокнутую парочку: меня в больничной одежде и его в окровавленной рубашке. Улыбка растягивает губы. И даже становится легче дышать. Я ступаю на двойную сплошную, не обращая внимания на сигналы машин и визг тормозов. Просто стою, вдыхая еще прохладный воздух, а перед глазами эта до дикости странная, но отчего-то такая правильная картинка. И тепло растекается под кожей, тоже странное и неправильное, но такое ласковое, согревающее изнутри. Такое, от которого хочется плакать. И слезы жгут глаза. Соленой влагой растекаются по губам. И я слизываю их. Размазываю по щекам, не переставая улыбаться. А в груди саднит и больно сделать вдох. Но я дышу…широко раскрытым ртом, хватая кислород, как выживший утопленник.
        И в этот момент кто-то грубо хватает меня за руку и резко дергает назад. Я оступаюсь, на ходу разворачиваясь лицом к Бэтмену, и сталкиваюсь с черным, до краев переполненным яростью, взглядом.
        - Ты что творишь, идиотка?! - рявкает так, что уши закладывает. Смотрю ошарашено. С чего вдруг такая реакция? - Жить надоело?
        - А если и так, то что? - кричу в ответ, отпустив с поводка собственную боль и злость. - Тебе какое дело до этого?! Все, сыграл в благородство, можешь валить в задницу, придурок.
        И дергаюсь в его руках с намерением лягнуть куда-нибудь. Но он держит крепко, впечатывая в себя, словно и вправду боится, что я прямо сейчас кинусь под колеса. И я замираю, вглядываясь в его напряженное лицо, пытаясь отыскать в нем хоть какую-то подсказку, что я права. Но нет, его лицо, словно восковая маска – нечитаемое. Лишь ухмылка кривит обветренные губы с маленькими трещинками. А потом…одно стремительное движение и я уже перекинута через его плечо, а его тяжелая рука лежит на моей заднице.
        Она такая горячая, что мне кажется – на коже обязательно останется ожог от этого прикосновения. Я пытаюсь извернуться, бью ладонью по его спине, но он не замедляет шаг.
        - Отпусти меня, - рычу, суча ногами.
        - Нет, - парирует он неожиданно весело. Что за бред? - Но если не прекратишь брыкаться – уроню.
        Встретиться с асфальтом совершенно не хочется и так все тело ломит после прошлых «приключений». Затихаю, смирившись. Орать бессмысленно - никто не явится меня спасать, а вот разбить или даже сломать себе что-то - я могу вполне реально. Но в конце концов, ведь так и должно быть? Ведь именно это мне и нужно сделать - быть к нему как можно ближе. Вот только почему на душе так противно, словно туда щедро залили помоев?
        На этот раз он усаживает меня на переднее сиденье, припечатывая к креслу ремнем безопасности. И через минуту мы снова катим по шоссе, вливаясь в поток машин.
        - Ну и куда мы едем? - спрашиваю, надеясь, что у него отпала охота тащить меня в ЗАГС по крайней мере сегодня.
        - Выколачивать из тебя дурь, - отвечает, гневно сверкнув чернотой глаз.
        Странно, но я не боюсь ни его взгляда, ни обещания всех мук ада в нем. Устала бояться, наверное, хотя умом понимаю - этого мужчину стоит. Но у меня уговор, и я надеюсь, отец выполнит свою часть. На остальное плевать. Хуже, чем с Удавом уже не будет.
        Тимур ведет, сосредоточенно смотря на серую ленту шоссе. А мой взгляд намертво влип в него. Темные глаза в обрамлении густых ресниц прищурены, смуглая кожа до предела натянута на высоких скулах, того и гляди порвется. Он так напряжен? Почему? И остро хочется коснуться его щеки раскрытой ладонью, забрать все, что его тревожит и выбросить в окно, под колеса едущих сзади машин. Но я отбрасываю эту мысль, скользя взглядом ниже, по темной щетине, крутой линии подбородка, полноватым губам, сейчас сжатым в тонкую полоску. У него сильные руки, перевитые жгутами мускул, которые напрягаются, когда Тимур выворачивает руль на очередном повороте. Делаю глубокий вдох от скорости, что достигает запредельных цифр. Выдыхаю рвано и ловлю на себе короткий и злой взгляд. Вжимаюсь в сиденье, вцепившись в кожаную обивку, но не могу перестать смотреть на него. Это выше моих сил. Это как чертов наркотик, что выкручивает тело в ломке. Он сам как наркотик. И я не знаю, почему меня так к нему тянет. И я все-таки не выдерживаю и касаюсь его кончиками пальцами. Он вздрагивает и стискивает зубы. Но упрямо смотрит вперед. Туда,
где город давно расступился, уступив место виноградным плантациям и темным пикам гор. И позволяет себя касаться так, как хочу я. А у меня дрожит рука и ледяной страх танцует ламбаду с диким огнем по венам. И это так больно, что на глаза наворачиваются слезы. Выдыхаю судорожно и отдергиваю руку.
        - Что Русалка, так сильно ломает? - вдруг спрашивает хрипло.
        - Ты злишься? - не отвечая на его вопрос.
        Да я и не понимаю, о чем он, но то, что меня ломает – это факт. Только вовсе не от желания получить новую дозу метамфитамина.
        - Злюсь? - вжимая в пол педаль газа. - О нет, Русалка, я просто счастлив такому щедрому подарку.
        - Подарку? - удивленно хлопаю ресницами.
        Он кивает, сбрасывая скорость.
        - Мне интересное другое, - его голос звучит холодно, равнодушно даже, и я невольно передергиваю плечами, натягивая на них мешковидную больничную пижаму. - Чем Гурин заставил тебя лечь под меня?
        - По-моему, это ты намеревался затащить меня в ЗАГС, разве нет? - парирую его удар, хотя внутри все сжимается в тугую пружину. Догадался. Надо же. А я думала, что научилась играть. - Женой называл при всех.
        - А ты предпочитаешь сдохнуть в психушке? - заламывает бровь. - Так я могу вернуть тебя обратно.
        - Не можешь, - собирая в кулак остатки воли. Что-то расшатал меня Удав винтом, рохлей какой-то сделалась, ей-богу.
        Уголки его красивых губ приподнимается в намеке на улыбку. Нравится ему, что ли? Но он ничего не уточняет, давая мне возможность закончить мысль. А я не тороплюсь, зябко кутаясь в тонкую пижаму. И ничего, что на улице жара. Меня знобит так, что зуб на зуб не попадает.
        И от Тимура не ускользает мое состояние, потому что он что-то переключает на торпеде и меня окутывает приятное тепло.
        - Так лучше? - разрывая молчание.
        Киваю, снова уставившись в окно. А в голове роем вьются разношерстные мысли: что его связывает с отцом; как он догадался, что я с ним не по своей воле; почему ни о чем не спрашивает; и куда он, в конце концов, меня везет?
        А когда вдали появляется покосившийся указатель с истертым названием, я вдруг понимаю, что не хочу становиться заложницей очередных обстоятельств. Просто не хочу снова идти на поводу у отца только лишь потому, что боюсь потерять брата. Да, это глупо и малодушно, но я вдруг говорю тихо:
        - Ему нужна информация.
        Тимур не удивлен, только пальцы крепче сжимают руль.
        - И учредительные документы на твою фирму.
        На этих словах он взрывается смехом, таким острым и страшным, что у меня позвоночник сковывает льдом.
        - Вот же сука, - выдыхает, отсмеявшись.
        - Псих, - шепчу, наблюдая за перепадами его настроения.
        Он лишь усмехается мне ответ.
        - Русалка, - протягивает, наслаждаясь каждым звуком этого глупого прозвища, - я не спрашивал, что ему нужно. Я спросил, чем он заставил тебя.
        - Он поможет брату, - после длинной паузы все-таки сдаюсь я.
        - Брату, - повторяет задумчиво. - И ты ради этого нарика готова стать шлюхой?
        Смотрю в его черные глаза, внимательные и холодные, будто неживые, и уверенно киваю. Ради Вадьки я готова на все, потому что благодаря ему дышу этим проклятым воздухом. И продать кому-то свое тело – такая малость по сравнению с его жизнью.
        - Я понял, - бросает насмешливо и снова сосредотачивается на дороге.
        А я с удивлением отмечаю, что мы доехали до поселка с кирпичными домиками и стайками гусей у деревянных заборов. Кое-где на лавочках сидят старушки, дальше на вспаханных огородах гнут спины мужчины, бегает ребятня по заросшему травой футбольному полю, забивая голы в самодельные ворота. И все это такое до одури знакомое, что я точно знаю, там, за высокими тополями золотится купол белостенной церквушки, за которой широкой лентой вьется река с висячим мостом. А на другом берегу стоят дома аристократов и олигархов. И когда Тимур останавливается, пропуская босого мальчишку, погоняющего бурую корову, комок застревает в горле. Потому что там, среди пирамидальных тополей виднеется та самая маленькая церковь.
        - Куда ты меня привез? - хрипло и почти не дыша. Не сводя глаз с золотого купола и маленькой черной тени у колокола на самом верху. Гулкий звон прокатывается над деревней, и я втягиваю голову в плечи, ладонями зажимаю уши. Я не хочу слушать. Не хочу смотреть, потому что боль невыносима. Потому что этот незнакомец одним движением вскрывает нарыв, гноем измазывая все внутри.
        - Хочу показать тебе кое-что, - он сворачивает к невысокому дому, заросшему бурьяном. - Идем, - выбирается из машины и распахивает дверцу. Помогает мне выйти, держа за руку, но тут же выпускает ее и прячет свои в карман. Хорошо хоть о брюки не вытер. Усмехаюсь криво, но иду следом, почему-то ощущая себя воришкой, обманом забравшимся в свое-чужое прошлое.
        Он толкает калитку, которая открывается почти бесшумно, словно этот дом не заброшен, а его хозяева вышли в магазин и вот-вот вернутся. И вся обстановка в доме именно такая. И оттого еще поганее. Мы проходим маленькие сени с цветастой ковровой дорожкой и накрахмаленными занавесками и оказываемся в большой и светлой комнате с круглым столом у окна и сервантом. Здесь больше ничего нет из мебели, даже стульев. Зато много фотографий и у меня перехватывает дыхание от девичьего лица, что улыбается мне с портрета. Рядом висит еще один, только на нем хмурый мальчишка. И сердце пропускает удар. Я знаю этих ребят.
        Давно еще, когда была жива бабушка, а мама любила меня больше самогона, мы со Славкой, белобрысой девчонкой с портрета, лазили в огороды к нашему однокласснику Петьке Ковалеву, у которого росла самая вкусная в деревне клубника. Тогда нам так казалось. Потом нам, конечно, доставалось от Славкиного старшего брата, потому что ему приходилось отвечать за наши проступки. Но он никогда не сдавал нас, любил сестру до одури. И никому не позволял ее обидеть.
        Тимур хлопает дверцей серванта и кладет на стол цветное фото. Я подхожу ближе, совершенно не понимая, зачем мы здесь. Он никак не может знать о моей дружбе с Огневыми, потому что отец с белизной отмыл мое прошлое от вот таких неправильных, по его мнению, фактов моей биографии. Тогда мне казалось, что он всю деревню уничтожил и ее жителей. По крайней мере, тех, что хоть что-то знали обо мне, отличное от официальной версии моего появления в семье Гуриных. Но нет, деревня, хоть и изрядно опустевшая, но была на месте. Как и церковь, по-прежнему звонящая колоколом, как и моя память, рисующая картинки счастливого детства.
        Но все разбивается о калейдоскоп цветных снимков, разложенных на белой скатерти круглого стола. Их немного, фотографий, но каждая, словно кадр из триллера: избитое, искалеченное девичье тело, а следом осунувшееся лицо с черными ямами под глазами, потухшими, без смысла жизни.
        Сглатываю колючий комок, не желая принимать, что вот эта изувеченная не только физически девушка и есть та самая задиристая и веселая Славка, с диким восторгом виснущая на шее своего старшего брата.
        - Что это? - все-таки спрашиваю я, подняв взгляд на замершего у окна Тимура. Он не смотрит на меня, не смотрит на фото, а куда-то мимо, сквозь меня. Засунув руки в карманы, стиснув зубы и напряженно выпрямив спину. И я понимаю – ему больно. Так, что он едва держится на ногах, но не может выказать свою слабость перед продажной девкой.
        - Что это, Крутов?! - повторяю, в один шаг оказавшись рядом и вцепившись пальцами в ворот его рубашки. - Кто сделал это со Славкой, говори!
        Он вздрагивает на ее имени и все-таки смотрит на меня. И в черной мути его глаз беснуется злость, темная, беспощадная.
        - Твой брат, - хрипит, не отпуская взгляд. А когда я отшатываюсь, хватает за плечи, прижимая к себе, заставляя смотреть и принимать его правду. - Они в клубе познакомились, потанцевали, выпили и он пригласил ее к себе. Она отказалась. Ее поймали на улице. Сука подружка сдала. Твой братец умеет быть обаятельным, - кривится так, словно плюнуть хочет. Мне в лицо плюнуть. И я вся сжимаюсь в его руках, слушая и не веря. - Он продержал ее у себя всю ночь: насиловал, бил. А потом вышвырнул на обочину.
        Я зажимаю ему рот ладонью, трясу головой, не находя сил словами попросить замолчать, потому что невозможно это слушать. Потому что адское пламя выжигает легкие. Потому что я точно знаю: он не врет. Все, что говорит Тимур – правда.
        - Гурин его отмазал, - отлепив мою ладонь от своих губ, договаривает Тимур. - Отец Славки взял деньги, а ее брат оказался в психушке. Он так и не успел добраться до этого ублюдка. А ты…ради него…
        А я ради него продалась Удаву. Усмехаюсь, отступая на шаг.
        - Я должна ему жизнь, Бэтмен. Много жизней. Но тебе этого не понять.
        Он щурится, сейчас выворачивая наизнанку одним взглядом. И у меня мурашки ползут по спине, щекоча неприятным холодком острые позвонки.
        - Какую жизнь, Русалка? - насмехается, но взгляд по-прежнему цепкий. - От дозы к дозе? А что будет, когда Удаву надоест? Что будешь делать ты, Русалка?
        Меня качает, голова идет кругом и тошнота неожиданно скручивает желудок. Я закрываю рот ладонью и рвусь к выходу, но меня выворачивает на пороге. Падаю на колени, тяжело дыша, и тут же ощущаю тепло за спиной. Сильные руки собирают волосы на затылке, убирают их с моего лица, пока меня рвет желчью.
        Тимур сидит рядом. А когда меня перестает трясти, помогает подняться. Я смутно вижу, куда он меня ведет. Прихожу в себя у колодца, когда Тимур осторожно умывает меня ледяной водой, набирает в горсть из железного ведра, и я пью с его ладони, затянутой перчаткой.
        - Откуда ты…
        Я не договариваю, жадно глотая воздух, потому что тошнота горечью расползается по горлу. Но он понимает сам, отирает мое лицо полотенцем.
        - Я все о тебе знаю, Русалка.
        И почему я не удивлена? Кривлюсь, глядя на его хмурое лицо. Подолом пижамной рубашки отираю рот и чувствую привкус кожи на языке. Его перчатки. Странно. На улице жара, солнце не щадит никого, а этот…Бэтмен в перчатках. Постоянно. Почему?
        - Не думаю, что это хорошая идея, - он сжимает пальцы в кулак, показывая, что поймал меня на моих глупых мыслях. Встряхиваюсь, только теперь замечая, что сижу, уставившись на его узкие ладони с длинными пальцами.
        - Ты играешь? - вопрос срывается сам – я и понять не успеваю, что произношу его вслух.
        - Нет, - жестко в ответ. Встает и прячет руки в карманы. А я зачерпываю колодезной воды из ведра, умываюсь, прикрыв глаза. А перед глазами вдруг такая четкая картинка: черный рояль и мужские пальцы, с трепетом касающиеся белых клавиш. И четкое понимание: врет. Он играет. И наверняка черный рояль у него есть. Стоит посреди его огромного дома, во дворе которого я чуть не умерла (Марат, заглянувший на минутку после доктора Туманова, поделился подробностями, от которых стало почему-то стыдно). Надо же. Качаю головой. Сижу не пойми где и с кем, и мечтаю о каких-то розовых соплях в духе дешевого любовного романа.
        Последняя степень идиотизма думать о руках этого мужика, если он только что открытым текстом сказал, что следил за мной. Хот надо признать, что руки у него красивые, мощные с сильными, но изящными кистями музыканта и дорожками выпуклых вен. На таких хочется рисовать. И я представляю узор из витых линий, странный, как будто живой, словно я прямо сейчас рисую по смуглой коже. И это сбивает с толку.
        - Я поняла, Бэтмен, - сосредоточенно заплетаю волосы в свободную косу лишь бы не коснуться кожи, не прочертить путь вены, отражая на них свои фантазии. Это всегда помогало успокоиться и найти точку опору в неоднозначных ситуациях, как сейчас. Занять руки, которые так и тянуться прикоснуться к Бэтмену. Вздыхаю, ругая себя. - Тебе тоже нужна я.
        Он смотрит на меня через плечо, хмурый донельзя, даже скулы как будто острее стали. Нервничает или злится – черт разберет. Да и не хочется, если честно, разбираться в его настроениях. Выспаться бы. Тело словно чужое, тяжелое, того и гляди свалюсь в этот колодец.
        - Что ты хочешь? - продолжаю отрешенно, потому что на эмоции сил нет, даже удивляться уже больше нечему. - Посадить, разорить, занять место Гурина. Говорят, у него конкурент в мэрское кресло – темная лошадка. Не ты ли часом?
        В прищуренных глазах снова отражается солнце мягкими переливами, скрадывая непроглядную тьму во взгляде, смягчая. Он разворачивается ко мне всем корпусом, смотрит с интересом, слегка склонив голову набок.
        - Следишь за жизнью отца? - спрашивает со странной интонацией в голосе, напоминающей…одобрение?
        - Ищу слабые места, - не юлю, да и к чему, если он и так все обо мне знает. Или не все? Вон как странно смотрит, словно хочет докопаться до моих мыслей. Неприятно. - Не смотри на меня так?
        - Как? - выгибает бровь, а у меня дыхание срывается от расплавленного золота в черноте его зрачков.
        Делает шаг ко мне, нависая надо мной, такой высокий, мощный, пышущий силой и властью. Невольно подаюсь назад, но сильная рука перехватывает под лопатками, удерживая от падения.
        Тимур склоняется к моему лицу, обжигает горячим дыханием, а нос щекочет пряный аромат можжевельника и крови.
        - Так как мне перестать на тебя смотреть, Стася… - шепчет в самые губы, а меня прошибает от того, как он произносит мое имя, как будто ласкает, едва касаясь. И это…кажется настолько интимным, что в животе все сжимается то ли от страха, то ли от предвкушения.
        Сглатываю, с трудом подавляя нарастающее чувство паники.
        - Будто хочешь меня сожрать, - почти шепотом, в миллиметре от его приоткрытых губ, таких выразительных, словно нарисованных, без единой ямочки или трещинки. Идеальные. Так и хочется к ним прикоснуться. Попробовать, действительно ли они такие тугие, как кажутся. И меня реально пугают эти желания, словно мое собственное тело предает меня. Со всей силы прикусываю щеку изнутри. Боль отрезвляет.
        И Бэтмен словно читает все по моему лицу.
        - Я не ем маленьких перепуганных девочек, Русалка, - и рывком поднимает меня на ноги. - Поехали, тебе нужно отдохнуть.
        Глава 5 Тим.
        - Сначала ты, - кивает Русалка на бутылку с водой в руке Тимура.
        Сама сидит на заднем сидении и сжимает в руке блистер с таблетками, что прописал Эльф. На обратном пути из поселка Тимур заехал в аптеку и купил все, что прописал друг. И бутылку воды, в которой растворил снотворное, способное усыпить его строптивицу, потому что выглядит она откровенно хреново. И это совершенно не нравится Тимуру. Ему вообще не нравится все, что связано с этой девчонкой. Особенно ее слова о брате и какая-то запредельная преданность этому ублюдку. Тимуру позарез нужно выяснить, какие жизни задолжала братцу Русалка, а еще привести в порядок это несносную упрямицу. Иначе новой реанимации ей не избежать. Но она ему не доверяет, потому и инструкцию к таблеткам потребовала, а сейчас явно думает, что Тимур может ее отравить. Он качает головой под ее пристальным взглядом и делает два больших глотка из бутылки. На вкус обычная минералка. Прав Эльф – снотворное не дало никакого привкуса. Вот и прекрасно.
        - Ладно, - выдыхает Русалка и тут же сверкает рыжими глазищами, - но если ты вздумал меня отравить, я достану тебя с того света, Бэтмен.
        - Интересно, как же? - поддерживая ее игру и наблюдая, как она осторожно берет бутылку, кладет на язык круглую таблетку и, скривившись, запивает ее мелкими глотками.
        - Буду являться к тебе по ночам и танцевать ламбаду, - невозмутимо.
        Тимур улыбается.
        - Я уже жалею, Русалка, что кристально чист в своих помыслах. Так и вижу: ты, музыка, ночь и моя спальня. Мммм…
        Она кривится еще сильнее, запивая водой еще пару таблеток. И смотрит так, будто диковинную зверушку увидала.
        - Ты же не видел, как я танцую, - но с эмоциями совладает очень быстро. Научена владеть собой, значит. - Вряд ли тебе понравится.
        Возвращает Тимуру наполовину опустошенную бутылку.
        - Это обещание?
        И как же нереально приятно наблюдать, как румянец покрывает ее щеки и высокую шею.
        - Только если мечтаешь проваляться в больничке с инфарктом, - парирует с легкостью. - Все-таки не каждый выдержит, - и устрашающим шепотом, - как скелет гремит костями.
        - Ну… - Тимур забрасывает бутылку в бардачок и медленно трогает машину с места, пропустив мимо ушей ее последнюю фразу, - если медсестрой будешь ты, я определенно не против.
        - Оставь свои грязные фантазии при себе, - фыркает Русалка. - Со мной тебе ничего не светит, Бэтмен.
        Тимур лишь подмигивает в ответ и сосредотачивается на дороге. А когда выезжает за город, Русалка крепко спит, виском притулившись к стеклу. Тимур сворачивает на обочину, глушит мотор и выбирается из машины. Из багажника достает плед, бережно, чтобы не разбудить, укладывает Русалку на сидении и укрывает. Она ерзает на сидении, укладываясь поудобнее и затихает, натянув плед до самого подбородка.
        Прикрывает дверцу и набирает номер.
        - Привет, Белка, - улыбается Тимур, привалившись бедром к капоту, когда в трубке звучит мягкий женский голос. И тепло растекается под кожей, согревая и отравляя. Снова и снова.
        - Здравствуй, Тимур, - выдыхает Инга настороженно. - Все в порядке?
        - Да, а почему ты спрашиваешь? - теперь тревога проверяет на прочность Тимура.
        - Последний раз ты называл меня Белкой, когда я…
        Она не договаривает, но Тимур и без нее все помнит. Сырой подвал, перепуганная донельзя Белка и удушающий запах смерти. Он искал ее сам, потому что похитители пообещали ее отцу, что убьют ее, если тот скажет хоть слово ментам. И только когда она оказалась в безопасности, бандитов повязали. И теперь ее старое прозвище непроизвольно стало сигналом опасности для Инги. Тимур же назвал ее так по привычке. Хотя кое-что действительно случилось, вернее, кое-кто. Тимур бросает короткий взгляд на заднее сиденье, где спит Русалка, и нарушает затянувшуюся паузу.
        - Мне нужна твоя помощь.
        - Это отвратительно, Тим, - возмущенно шипит Белка, скрестив на груди руки. Он приехал к ней полчаса назад и изложил суть своей просьбы. И теперь она готова испепелить его не только словами, но и взглядом.
        - Мне просто нужно знать…
        - Да слышала я, что тебе надо знать, - вскидывает ладонь, прося его замолчать. - И я не буду тебе помогать, Тимур.
        Он смотрит на нее, такую красивую, и стискивает зубы. На ней светлый брючный костюм и туфли на шпильке, темные волосы собраны в пучок на затылке. И воспоминания о том, как он распускал ее волосы, пропуская мягкие локоны сквозь пальцы, стучит по вискам ноющей болью, как обручальное кольцо на ее безымянном пальце.
        - Не ты, найдется кто-то другой, - дергает плечом и делает шаг к ней, застывшей в пороге кухни.
        - Зачем, Тимур? - останавливает уже у кровати, где спит Русалка. - Кто тебе эта девочка?
        - Эта девочка, - Тимур оглаживает Русалку взглядом, подмечая, как сведены брови на переносице и как плотно сжаты ее чувственные губы, а пальцы стиснуты в кулачки. Кошмары?
        Тимур приседает на корточки рядом, подушечкой большого пальца разглаживает складку на лбу, проводит по аккуратному носику с россыпью веснушек, задевает нижнюю губу и та послушно приоткрывается, словно от долгожданного прикосновения. Тимур улыбается краешком губ. Пальчики Русалки разжимаются и она вся, еще мгновение назад натянутая, как тетива, расслабляется. Вот и прекрасно. Тимур убирает за ушко прядку ее волос и поднимается на ноги, чтобы тут же столкнуться с изумлением на лице Инги.
        - Кто она, Тимур? - спрашивает вдруг просевшим голосом.
        - Она…она мой ключик к Гурину, Белка.
        - И все?
        Она пытается поймать его взгляд, допрашивая, точно заправский следователь.
        - А я разве на допросе? - намного резче, чем стоило. Но ему не нравятся ее вопросы.
        - Я лишь хочу понять, Тимур, - смягчает голос, отступая.
        - Не надо, Белка. Просто помоги и я уеду.
        - Ладно, - вдруг соглашается. - Но если ты пообещаешь мне все ей рассказать потом…после…
        - Инга, - ему становится смешно, - если бы я планировал ей рассказывать, она бы сейчас не спала.
        - Ты неисправим, Тим.
        - А ты только сейчас это поняла? - он удивлен.
        Слишком много личного в их незатейливом диалоге. Слишком много прошлого, в котором они давно поставили жирную точку.
        Инга не отвечает, коротко усмехнувшись, стягивает с плеч пиджак и уходит в ванную.
        - Кофе себе сам сделаешь, - вернувшись в латексных перчатках, джинсах и темной водолазке, бросает она. Тимур на мгновение зависает на ней, такой простой и совсем домашней в этой одежде. Он успел забыть, что она бывает такой. И это выбивает почву из-под ног. Он делает жадный вдох. - Я позову, если ты мне понадобишься, - словно не замечая его состояния. А может, и правда не замечает. Между ними давно и безнадежно распростерлась бездонная пропасть. И сегодняшнее его смятение – глупое стечение обстоятельств. Он просто слишком устал.
        На кухне Тимур усаживается на стул, упирается затылком в стену и прикрывает глаза. Ждет. Кофе не пьет. И ни о чем не думает. Но стоит ему закрыть глаза, как она приходит сама, с рыжими взглядом, горящим злостью, с тугими локонами, в которые отчаянно хочется зарыться носом и дышать-дышать. не позволяет ему выпасть из реальности, хотя очень хочется. Неужели снотворное все-таки действует и на него? Нет, это не снотворное. Хуже. Он стряхивает наваждение, ерошит волосы и замечает Ингу, сидящую за столом напротив. У нее усталый вид, как будто она только что повстречалась, как минимум с чертом. И боль острыми когтями раздирает внутренности. Он резко встает, подходит к окну, пытается открыть окно, но пальцы дрожат и бешенство щекочет нервы. Ему не нужно слов, чтобы понять – он был прав. И он убьет суку Удава за то, что тронул Русалку.
        Теплые ладони ложатся на его плечи. Он вздрагивает и цепенеет. Инга растирает его плечи, скользит ладошками ниже, растирая его закаменевшие мышцы, обнимает и прижимается к его спине всей собой. Он чувствует ее запах, полевых цветов и лета, и ее всю, такую нежную, мягкую и знающую его даже лучше чем он сам.
        - Ты должен ее беречь, Тимур, - шепчет она, щекоча своим дыханием.
        Он вдыхает обжигающий летний воздух – окно все-таки поддалось. Дрожащими пальцами впивается в подоконник.
        - Она такая беззащитная и…
        - Ты можешь сказать, откуда у нее все эти шрамы? - перебивает, не позволяя ей еще прочнее увязнуть в его бездне.
        - Я могу лишь предполагать…
        - Откуда? - и боль танцует на его внутренностях ту самую ламбаду.
        - Скорее всего, от осколков. Как будто боком упала на груду стекла. Понимаешь?
        Он кивает. Да, он понимает. Еще как. И желание убить Удава уже не такое острое, потому что смерть для этого ублюдка – слишком легкое наказание.
        - А вот на руке… - Инга смыкает пальцы в замок, сдавливая его живот, как будто хочет удержать на месте. - На руке она сама. Еще у нее ссадины наружных половых органов и только недавно зажившие разрывы… - она сглатывает, слова подбирает. - У нее был секс, Тимур. Жесткий и даже жестокий. И не только традиционный…
        - То есть ее трахали во все дыры, верно? - циник в нем торжествует, а все остальное нутро выворачивает от тихого «да» Белки.
        Если слова могут убивать, то Инга делает точный выстрел прямо в сердце. Тимур даже дергается и упирается лбом в стекло, потому что его череп раскалывается надвое. Его мозг отказывается принимать то, что она говорит. Ему больно. Охренительно больно от ее слов. Как будто она переломала ему хребет, вывернула кишками наружу и вышвырнула подыхать. Он никогда не знал, что боль бывает настолько опустошающей. И что ее причиной станет маленькая рыжеволосая Русалка. Он вообще не понимал, почему ему так хреново. И ладони нестерпимо жжет. Он смотрит на них, в черной коже перчаток, и видит, как они горят. И это чертов огонь сжирает их до костей. В нос забивается вонь жареной плоти.
        - Тимур… - голос Инги врывается в затянутое туманом сознание. - Тимур…
        - Все в порядке, - он снимает с себя ее руки. - Спасибо.
        Возвращается в спальню, берет закутанную в плед Русалку на руки и уходит, чувствуя на себя тревожный взгляд женщины, что когда-то давно была для него целым миром. А сейчас…сейчас он держит на руках Русалку и задыхается от собственного бессилия и осознания, что это он…он сотворил с ней весь этот кошмар.
        … - О, товарищ начальник, - скалится Удав, - какими судьбами?
        Игнат смотрит на него, как на букашку, а Тимуру от одного вида этого хлыща тошно и помыться хочется. Черт, одергивает он себя, поймав на желании почесаться. Никогда брезгливым не был, а тут…И вроде бы место приличное: чистенько так и обставлено по картинкам новомодных журналов, но касаться ничего не хочется.
        Игнат пропускает мимо ушей сарказм Удава. Достает из кармана фотографию и кладет на столик перед ним.
        - Знаешь его?
        Удав делает вид, что напрягает память, хотя Тимур по глазам читает, что узнал мажора он слету, а теперь артачится, цену себе набивает. Шутка ли, самый матерый опер города к нему пожаловал лично и без ордера на арест. Да еще и с Тимуром в компании. Крутов не сомневается, что Удав и его знает.
        - Тимур Русланович… - расплывается в улыбке, как будто только замечает Тимура. Тот смотрит пристально и Удав тут же съеживается под этим взглядом. Тимур ухмыляется, довольный реакцией этого хлыща. Он ему не Игнат, ему плевать на законы, раздавит и не заметит. И очень хорошо, что Удав это понимает. Значит, разговор сложится. У него нет времени и желания искать другой вариант.
        - Товарищ начальник, я…
        - Давай без прелюдий, Кеша, - обманчиво мягко перебивает его Тимур. Удав кривится, услышав собственное имя. Не нравится оно ему, не по статусу. Поэтому Тимур и вворачивает его в диалог. - Этот парень должен стать твоим постоянным клиентом.
        Удав постукивает пальцами по колену.
        - Это будет не так просто. У этого парнишки «крыша» солидная, но…
        - Не надо никаких «но», Кеша. Сроку тебе неделя.
        - Только из уважения к вам, Тимур Русланович, - елейным голосом растекается Удав. - И заметьте, товарищ начальник, - уже Игнату, - ничего не прошу взамен. Все сделаю в лучшем виде. Только координаты оставьте, о результате сообщить.
        - Не переживай, Кеша, - ухмыляется Тимур, - через неделю мы тебя сами навестим.
        - Даже не сомневайся, - добавляет Игнат, забрав фотографию Гуринского сыночка.
        Уже в машине, когда они отъехали от квартиры, где выловили Удава после трехнедельных поисков оптимального решения, Игнат напрягается.
        - Не нравится мне это, Тимур. Слишком легко Удав согласился.
        - Плевать, - смотрит в окно, но ничерта не видит. Ему самому этот Кеша не понравился. Тимур прекрасно знал, что такие, как он, без личной выгоды ничего не делают. Но…сейчас главное, чтобы этот Удав все сделал, как надо.
        Он сделал. Через неделю Влад Гурин плотно сидел на «герыче», а его папашка слег в больничку с инфарктом. И даже тогда Удав ничего не попросил в уплату за свою услугу, сказав, что мажорчик с ним сполна расплатился…
        Тогда Тимуру было плевать, что получил Удав с Гурина-младшего. А сейчас, смотря на спящую в его постели Русалку, он знает, кем расплачивался мажорчик за каждый «чек».[1]
        И желание хорошенько выпороть эту блаженную идиотку выкрашивает его бешенство в алые тона. Как можно было пойти на такое? Лечь под дилера и ради чего? Ради дозы брату? Бред…Чушь полная!
        Он встает с кровати, подходит к окну, засунув руки в карманы. Он никогда не поймет причины, даже если все узнает. Никогда не примет ее решение, потому что это идиотизм чистой воды. На что она надеялась, продлевая агонию братца? Неужели не понимала, что это не помогает, а убивает его? И ее тоже убивает.
        Черт! Не замечает, как взгляд снова возвращается к ней, свернувшейся клубком на самом краешке его огромной кровати. Оглаживает мягкие черты лица, разрумянившиеся щечки-яблочки, которые тянет потрогать, и влажные губы, слегка приоткрытые, такие манящие и чувственные. И за грудиной неприятно саднит, а пальцы чешутся от желания прикоснуться к ее мягкой коже. Тимур стягивает перчатки и проводит ладонью по оконному откосу, унимая зуд. Ощущая залатанной кожей каждое движение, колючками протыкающее до самого запястья. И потом долго смотрит на них, в заплатках ожогов, и не понимает…
        Бросив на подоконнике перчатки, уходит из спальни, оставляя Русалку наедине с ее снами, уже не такими страшными, как в квартире Белки. На кухне берет нож и проводит острием по ладони. Еще и еще, пока на коже не проступают полоски крови. Только тогда становится легче, только тогда странный зуд откатывается под натиском жгучей боли. Тимур выдыхает, смотрит в белый потолок, по которому расползаются причудливые тени, вытягивая из темных углов и его прошлое.
        [1] Чек - доза наpкотика (10г)
        глава 6 Стася.
        Меня будит удар. Сильный, точно в солнечное сплетение. Я задыхаюсь, скатываюсь с кровати, падаю на пол, больно ударившись спиной. Боль прошивает все тело, перед глазами разливаются радужные круги. Едва искры не сыплются. Закусываю губу, скрутившись клубком, часто дышу, чтобы хоть немного усмирить боль. Считаю до пяти.
        Один, два, три…
        На четыре комнату взрывает отчаянный мужской крик. Настолько дикий, что моя боль кажется ничтожной. Надрывный, острый, он пронзает меня, словно разряд высоковольтки. Закладывает уши и хочется бежать без оглядки, но я медленно поднимаюсь на этот крик, рвущий барабанные перепонки. Поднимаюсь и замираю, парализованная увиденным.
        Тимур…
        Он лежит на кровати неподвижно с открытыми глазами и кричит. Его лицо – перекошенная маска боли, страха и отчаяния. Пальцы вцепились в бедра с такой силой, что костяшки побелели, а на коже наверняка останутся синяки. Вот только это все ерунда.
        - Тимур… - шепчу, потому что кричать не выходит, голоса нет. - Тимур! - зову, но он не реагирует.
        Только дергается, как в конвульсии, одним мощным движением рвет простыню, при этом тупо смотря в потолок невидящим взглядом. Черт! Срываясь на хрип, истекая потом и слезами, он кричит и, что самое жуткое, спит.
        - Тимур! - не долго думая, бросаюсь к нему, падаю на колени рядом с кроватью. - Проснись! Тимур, ты меня слышишь?! - толкаю его в плечо, перехватываю руку.
        - Нет…нет…Пустите меня… - Тимур трясет головой, отмахивается. Удар сильный. Падаю на пол. Снова. Да что же такое, только и успеваю подумать, как лицо обжигает болью, в ушах звенит, темнеет перед глазами, а во рту появляется привкус крови. Зажмурившись, отползаю к стене, отираю с разбитой губы кровь. Глубоко дышу. Что ж за невезуха такая? Стону, прикрыв глаза и заткнув уши, потому что крик сводит с ума. Открываю глаза спустя долгие мгновения. Когда Тимур, наконец, стихает. Голос, что ли сорвал? Или кошмар отступил? Звон в затылке прекращается, комната больше не плывет, и Тимур спит спокойно.
        - Что ж за жизнь такая дерьмовая, – шепчу я, по стеночке поднимаясь на ноги. Голова не кружится, только щеку печет и саднит губы. - Как же меня так угораздило вляпаться? На кой черт ты появился в моей жизни, Тимур Крутов?
        Злясь и ругаясь, я нахожу кухню, петляя по дому несколько минут. И все-таки какой огромный у него дом, просто с ума сойти! И такой…пустой. Такое ощущение, словно он и не живет здесь. Провожу пальцами по полочкам в арке, что ведет в просторную белоснежную гостиную. На подушечках – серая пыль. Точно не живет, потому что на неряху он точно не похож – чистюля и одет с иголочки. Кухня у него не просто большая, она огромная и напичкана современной техникой под завязку. Усмехаюсь, ощупывая взглядом шкафчики. В одном из них обнаруживаю высокие стаканы. В один из них набираю воды и возвращаюсь в спальню. Долго примеряюсь, как бы половчее вылить воду на напряженное лицо Тимура. Хорошо хоть глаза закрыл. Это облегчает задачу, потому что смотреть в пустые, но живые глаза – жутко. Выдыхаю. Набираю полный рот воды, взбираюсь Тимуру на колени, развожу в стороны его неожиданно расслабленные руки в стороны, выплевываю воду в лицо и отпрядываю…
        Тим.
        …Тимур распахивает глаза, но некоторое время не может понять, где находится. Еще мгновение назад он пытался выбраться из горящего дома. Искал сестру, а после – выход. Задыхался. Вырывался от пожарных, пытавшихся остановить его. Он не мог бросить сестру. Не мог. А теперь…
        Он обводит взглядом комнату. Все правильно. Его спальня. Его дом. Вчера днем он привез сюда Русалку, а вечером улегся спать рядом с ней, потому что его тянуло к ней невыносимо. До зуда в обожженных ладонях. До ломоты в костях и необъяснимого желания в паху. А все, что было после – лишь кошмар. Он вытирает ладонью почему-то мокрое лицо и смотрит на Русалку.
        Она сидит на его ногах. В рыжих глазах - страх. Он напугал ее своим кошмаром. На нижней губе кровь. Тимур осторожно касается раны.
        - Это я? - спрашивает хрипло.
        Русалка кивает и пытается улыбнуться, но тут же кривится, отдернув голову и облизав закровившую губу. И вся съеживается, готовая к новому удару. Что за хрень?
        - Ты кричал, – объясняет она. - Я хотела разбудить тебя, но ничего не вышло. И вот… – она разводит руками. И снова морщится, замирает, выпрямив спину. И ее красивое личико искажает гримаса боли.
        - Что? - он резко садится, обхватывает ее руками, точными движениями ощупывает спину. Русалка охает, когда он давит на поясницу.
        - Упала с кровати, - нехотя признается она. - Ты…очень громко кричал.
        - Испугалась?
        Кивает.
        - Прости, я не хотел, – шепчет он, лаская дыханием, втягивая ее запах. Большим пальцем гладит ее щеку. Она на секунду прикрывает глаза, затаив дыхание, а потом неожиданно улыбается.
        - Конечно, не хотел. Это все кошмар. Не бери в голову. До свадьбы заживет. Кофе будешь?
        И ловко спрыгивает с кровати, не дав и шанса остановить ее. На секунду застывает, прогибает спину, выдыхает. Тимур недобро качает головой.
        - Хочешь, я сделаю тебе массаж? - выдает он без задней мысли. Хотя этих мыслей вагон и сотня маленьких тележек. И они отчетливо проявляются в его эрекции, натянувшей ткань домашних брюк.
        - А ты умеешь? - ловит ее удивление и не сдерживает улыбки.
        - Умею, - соглашается Тимур и встает на ноги, оказываясь рядом с застывшей Русалкой. Она дышит часто-часто и облизывает губу, на которой то и дело проступает кровь.
        - Но сперва я накормлю тебя завтраком.
        Она мотает головой, отступая от него.
        - Я не голодна, - но тут же краснеет, когда ее желудок издает красноречивые звуки голода.
        - Твой желудок с тобой не согласен, - еще шире улыбается Тимур. - Ты вообще когда последний раз нормально ела, Русалка?
        Она неопределенно дергает плечом, а желудок уже выводит целые рулады моим словам о еде.
        - Похоже, очень давно. Больница не в счет, - осаждает ее попытку возразить.
        Русалка вздыхает, словно Тимур ее неизбежное зло.
        - Мне бы в душ и одежду сменить, но у меня…
        - Здесь ванная, - Тимур распахивает матовую дверь за спиной. - Там ты найдешь все необходимое. А я пока приготовлю завтрак. И да, - останавливает ее в пороге, когда она мышкой прошмыгнула мимо него, - дверь лучше не запирай, мало ли что.
        И тут же ловит на себе испуганный взгляд загнанного зверька, которого вот-вот сожрет хищник. Надо же, а еще минуту назад выглядела воинственной валькирией, которой нипочем даже укрощение беснующегося мужика раз в пять больше нее.
        - Русалка, - говорит мягко, не делая никаких попыток приблизиться, - я тебя не обижу, обещаю. Но ты еще слишком слаба и я не хочу тратить время на вышибание двери. Иногда оно бывает слишком бесценно.
        Она смотрит на него во все глаза, в которых плещется страх и еще что-то, не поддающееся расшифровке, но дверь на защелку не запирает. Вот и славно.
        Пока Русалка плещется в душе, Тимур на скорую руку соображает завтрак: омлет с ветчиной, овощной салат, бутерброды и кофе. И думает. О кошмарах, что так некстати нагрянули именно этой ночью. О Стасе, которая лихо вытянула из них, но попала под раздачу. Внутри все корчится от боли при мысли, что он ее ударил. Да, не хотел и не понимал, но все же ударил. Тимур замирает с чашкой у окна, качает головой. Не нравится ему это чувство, потому что оно мешает здраво мыслить. Мешает ему закончить то, о чем он мечтал столько лет. Мешает. Русалка мешает, черт бы ее побрал. Растирает лицо и с удивлением смотрит на ладонь. Перчатки не надел, а они снова зудят и дергает, как нарывом. Раздражает. И Русалка…бросает взгляд в проем двери. Что она там так долго? Ставит чашку на подоконник и идет в спальню. У двери в ванную останавливается и прислушивается. Вода не шумит, и вообще за дверью странно тихо. Подавив острое желание вломиться внутрь, Тимур коротко стучит.
        - Русалка, ты там в порядке?
        - Все нормально, - отвечает спустя долгие три удара сердца. А еще через два открывает дверь и едва не утыкается носом в Тимура. Запрокидывает голову, встречаясь с его взглядом своим, рыжим, что солнце, и сейчас таким же теплым. Влажные волосы темными кудрями перекинуты через плечо, затянутое тканью белой футболки. Длинные ноги, покорившие его в первую встречу, надежно упакованы в спортивные брюки и цветные носки.
        - Отлично выглядишь, - ни капли не соврав и стараясь не смотреть на припухшие от его удара губы. Хотя взгляд то и дело соскальзывает на них и мысли совсем не пуританские в голове. И его уж точно не смущает, что еще недавно на них была кровь. Он бы с удовольствием сейчас попробовал бы их на вкус, такие влажные и манящие. Сглатывает, мысленно призывая к спокойствию свои разбушевавшиеся гормоны.
        Русалка смотрит на него широко распахнутыми глазами, а по щекам ползет румянец. И, похоже, он ее смущает и даже злит. Не то, как смотрит на нее Тимур, а то, как она реагирует на него. А то, что реагирует – Тимур видит. И он, в отличие от Русалки, просто кайфует от ее отзывчивости. Не знай он, что она пережила – уже сегодня сделал бы все, чтобы она оказалась в его постели. Потому что хочет он ее так, что яйца болят. Но еще больше Тимур хочет, чтобы она перестала бояться и просто улыбнулась ему, открыто, счастливо. Он хочет ее улыбку. А для этого она должна научиться ему доверять.
        - Крутов, даже не пытайся, - вдруг фыркает она, растирает щеки.
        Он изгибает бровь, снова приглашая ее продолжать.
        - Ты не в моем вкусе, - договаривает она.
        Тимур широко улыбается, подхватив двумя пальцами кудрявую прядку, упавшую ей на лоб, прячет за ухо, с наслаждением ловя ее сорвавшееся дыхание.
        - Стася, - произносит тихо, почти интимно, на уровне инстинктов зная, как она реагирует на собственное имя, - я никогда ни к чему никого не принуждаю.
        - Значит, я могу уйти прямо сейчас? - так же тихо, норовя своим вопросом выбить его из колеи. Не дождется, потому что он заранее знает, что она спросит.
        - Легко, - очерчивая контур ее скулы. - Ключи в замке. Могу даже такси вызвать.
        Она не шевелится, уравнивает дыхание. Поразительное владение собой. Тимур усмехается, качая головой, и убирает руку, прячет в карман и даже отступает на шаг. Подальше от искушения. А то его выдержки надолго не хватит.
        - И в чем подвох, Крутов? - хмурится, и в самом деле выискивая подвох. А у него пульс рвет артерии от ее голоса, крепкого, как коллекционный виски многолетней выдержки. Она вся как дорогое виски: выдержанная, крепкая и такая притягательная, что невозможно устоять.
        - Никакого подвоха, Русалка, - пожимает плечами и она ловит каждое его движение. - Я действительно тебя не держу.
        - Тогда я пошла, Крутов. Спасибо тебе за помощь, но я действительно ухожу.
        - И даже не позавтракаешь? - делает попытку, хотя уверен на все сто – откажется и уйдет. По глазам видит – она уже что-то придумала, там, пока мылась в его ванной. Решила что-то для себя и пойдет до конца. Он уже кое-что успел понять об этой девчонке.
        - Ты же знаешь, что нет, - усмехается она.
        - Я провожу.
        Русалка кивает. И он действительно ее провожает. На пороге вручает ей документы и ключи.
        - Что это? - подцепляет пальчиком ключи.
        - Ключи.
        - Я вижу, Крутов, не идиотка.
        В этом он мог поспорить, конечно, но молчит.
        - Даже вижу, что от квартиры.
        - Мне почему-то кажется, что идти тебе не куда, Русалка.
        - Тебе кажется, Крутов.
        - Да? Тогда как ты объяснишь отцу свое возвращение домой? Особенно после моего заявления о том, что ты моя жена.
        - Никто тебя за язык не тянул, - огрызается.
        - Верно. Но я, знаешь ли, привык отвечать за свои слова. К тому же, - скрещивает на груди руки, спиной прислонившись к стене напротив нахохлившейся Русалки. И желание сгрести ее в охапку и подмять под себя щекочет нервы. - У меня тоже есть свои принципы. И я не позволю своей жене слоняться по городу в поисках жилья.
        - Я не твоя жена, Крутов.
        Ох, ему бы не помешало успокоительное, потому что вид разозленной Русалки возбуждает до предела. И член в штанах реагирует молниеносно, наливаясь желанием. Тимур переступает ногами, пряча вздыбленный член в более удобной позе, чтобы не напугать девчонку неожиданной реакцией. Что-то ему подсказывает, что его эрекция не добавит ему бонусов.
        - Кто тебе такое сказал, Русалка?
        И наслаждается ее распахнувшимися в изумлении губками, когда она открывает свой паспорт.
        Глава 7 Стася.
        Наверное, каждая девочка мечтает о принце, что спасет ее от всех бед, возьмет замуж и наградит целым потомством маленьких принциков или принцессок. Я тоже когда-то мечтала. Но потом поняла, что принцев не бывает, а если и случаются, то бескорыстием и вечной любовью там и не пахнет. У каждого есть своя цена. И если я не знаю, чего от меня хочет Крутов, то это не означает, что он благородный мачо-мен, который решил спасти бедную сиротку из лап тирана-отца. Хренушки. У него явный зуб на моего отца. Только какой – ума не приложу. И ведь не подобраться, не подкопаться. Возвращаться к отцу – самоубийство, да и не расскажет он правды. А спрашивать у Тимура. Да кто я такая, чтобы он вообще отвечал мне. Спасибо, на помойку не выбросил. Хотя надо сказать, что когда он отпустил меня, я реально струхнула. Не то чтобы я бы скиталась по бомжатникам, но теребить старых знакомых в поисках жилья – дело хлопотное, да и не факт, что отец не добрался бы до меня раньше. Или Удав…
        При мысли о последнем, становится гадко во рту, словно там побывал целый выводок противных и склизких жаб. Но я быстро запиваю это послевкусие безалкогольным коктейлем, хотя капля горячительного не помешала бы. Вот только добрый доктор Айболит запретил, как и дайвинг. И поэтому я сижу в клубе, где каждый четверг бывает Удав. Сегодня четверг и в клубе многолюдно. Бармен не знает отдыха, то и дело подливая алкоголь хихикающим девицам или разомлевшим парням, парочка из них уже вырубилась прямо за стойкой, еще один упорно заказывает новую стопку. Основная публика зажигает на танцполе. За круглыми столиками смеются размалеванные крали, а мажоры пожирают их глазами и облапывают все, что могут достать, некоторые парочки уже целуются. А одну даже охране пришлось разлеплять, а то еще немного и занялись бы сексом прямо на барной стойке.
        А я потягиваю коктейль, демонстративно скучающим взглядом окидывая зал. Я видела это почти каждый вечер на протяжении последних двух недель, с одной лишь разницей в декорациях, хорошо хоть клубов по побережью – пруд пруди. И обычно все заканчивается одинаково – какой-нибудь дракой, новой интрижкой, пьяными девицами, согласными на все с первым встречным. И ни единого намека на появление Удава. Тогда я плевала на все и оттягивалась на танцполе – танцевала до потери пульса, пока сил оставалось лишь на то, чтобы отбиться от назойливых ухажеров, поймать такси и добраться до постели, зная точно, что за мной присматривают. Все-таки есть много плюсов в том, чтобы быть женой Тимура Крутова, акционера крупнейшей судостроительной компании в Европе. Личная охрана, золотая карточка с кругленькой суммой, пополняющейся ежедневно, шикарные апартаменты с видом на залив и полная неприкосновенность. Потому что каждая собака в городе и за его пределами вот уже две недели осведомлена о том, что один из самых завидных холостяков теперь окольцован. И только полный идиот рискнет приблизиться ближе чем на метр к Анастасии
Крутовой (да, этот деспот даже фамилии моей мне не оставил), ну или пьяный мажор, которому и море по колено. Ах да, ну и самый жирный плюсище – это, конечно, отсутствие самого мужа, который вот уже две недели находится на верфи в норвежском Брейвике и ничегошеньки не знает о моих планах разыскать Удава и выяснить, куда пропал Вадька. А то, что брат исчез практически сразу после моей выписки из больницы не добавляло спокойствия, потому что отец просто не успел выполнить свою часть нашего уговора – я знаю это точно, навела справки. Еще один плюсик в копилку замужества за судостроительным магнатом – его служба безопасности, которая даже самого черта в аду разыщет. Вадька как в воду канул и мой отец не имел к этому никакого отношения. Зато мог иметь Удав, не желающий лишаться такого лакомого куска, как мой брат и я.
        Удав не из тех людей, кто запросто выпускает добычу из своих цепких рук. И в моем списке осталось всего одно место, где можно выманить пресмыкающееся из подполья.
        В бильярдном клубе «Арена» всегда царила особая атмосфера уюта и легкого, едва уловимого азарта. Здесь никогда не было случайных людей: хихикающих девиц или выпендривающихся мажоров. Это был особый клуб, где пахло дорогим алкоголем и не менее дорогим парфюмом; где мужчины были охотниками, пусть лишь за победой в партии, а женщины – прекрасным украшением. Место тихих неспешных бесед, полуулыбок, зрелых мужчин и чарующего перестука шаров.
        Сажусь на кожаный диван вдали от столов. За спиной кто-то говорит по телефону – я слышу только один мужской голос, кажущийся смутно знакомым. Несколько мгновений я всматриваюсь в полумрак через плечо, пытаясь разглядеть говорившего, но без толку. И голос стихает, а я встряхиваю волосами, ругая себя за паранойю. И перевожу взгляд в зал.
        Там царит волшебство. На ближних двух столах мужчины играют в «пирамиду»: одна пара играет легко и без азарта, скучные партнеры отца; игра других напряженней, каждый удар выверен, а промахи заставляют раз за разом долго выбирать комбинацию для следующего подхода. Этих двоих я вижу здесь впервые, а в этом клубе я знаю если не всех, то многих. В центре зала карамболем завораживает семейная пара – хозяева клуба, набиравшиеся мастерства бильярда по всему миру. Они практически всегда играли за одним столом, говорили, что карамболь – зеркало мастерства игрока в бильярд. Мне всегда нравилось наблюдать, сколь сложные и красивые удары они совершают. А еще я до сих пор не знаю, что связывает этих милых людей с таким дерьмом, как Удав. Но то, что между ними есть связь – определенно, слишком по-свойски ощущал себя Удав здесь всегда. Как будто все здесь принадлежит ему, даже хозяева. Может и так. В задумчивости закусываю костяшку указательного пальца. И наблюдаю, выискивая жертву. К партии в пул готовится полноватый мужчина сорока лет - прокурор Шемятин. А за соседним столом с разгромным счетом одерживает
победу Анфиса Соборная - самый молодой и самый честный судья города. А ее раздосадованный соперник - ни кто иной, как матерый адвокат Саблин, верткий мужик с добродушным лицом и волчьей хваткой.
        Партию в снукер завершили двое друзей - их я видела здесь чаще всех. А теперь еще и знала одного из них.
        Один – поджарый, темноволосый со смуглым лицом плейбоя. Бежевый льняной костюм модного бренда шикарно оттеняет его загар, а кожаные броги прямо кричат дороговизной. Запросто можно принять его за модель или актера, если не знать, что Игнат Крушинин - майор милиции, следователь с безукоризненной репутацией. Вот такой вот парадокс.
        Даже его друг и мой старый знакомый – хирург в линялых джинсах и темно-синей рубашке - выглядел скромнее, хотя в частной клинике, где успела побывать и я, думается, зарабатывал побольше мента. Впрочем, стоило взглянуть на белоснежный джип Алекса Туманова и вопросы скромности и достатка отпадали сами собой. Хотя красавчиком его вряд ли назовешь. Но врач, говорят, от Бога. Мне довелось прочувствовать на своей шкуре, поэтому я склонна согласиться с общественным мнением.
        А от девицы в их компании глаз не отвести, равно как и от ее мужа-мента. Да и девицей ее, пожалуй, грех называть. Осанка, манера говорить и держать себя в обществе выдавали в ней леди. Наверняка, если покопаться в ее биографии – так и предки дворянских кровей сыщутся. Высокая, в элегантном черном платье, облегающем идеальную фигуру, как вторая кожа. Точеный профиль, слегка раскосые глаза, темные волосы, собранные на затылке цветком. Вздыхаю. Мне, с моими метр пятьдесят пять, непослушными волосами, завивающимися мелкими кудрями, рыжими веснушками и глазами грязно-желтого цвета не потягаться с такой шикарной женщиной.
        Не хватало только одного. Того, кто снится ночами, заставляя сбивать простыни от практически реального удовольствия. А утром краснеть от собственного отражения: всклокоченной девчонки с ошалелым взглядом и искусанными губами, в глазах которой беснуется дикое желание. Он, ни разу за две недели не позвонивший и не узнавший, как поживает его жена ( в которые я, между прочим, не набивалась), сводил меня с ума во снах, настолько откровенных, что я просыпаюсь среди ночи от того, как ласкаю себя пальцами. И хочу его. До дрожи в коленях и идиотских бабочек в животе.
        Так что да, очень хорошо, что его нет рядом, потому что я бы непременно его прикончила.
        Так что да, очень хорошо, что его нет рядом, потому что я бы непременно его прикончила. Хотя бы за то, что он доводит меня почти до сумасшествия, даже находясь за тысячи километров от меня. Как ему это удается – ума не приложу. Почему он засел в моей голове? Почему я думаю о нем? Почему не испытываю отвращения к сексу, хотя должна же. Ведь должна? Чертовщина какая-то.
        Мотаю головой и взглядом натыкаюсь на высоченного блондина, флиртующего с блондинкой в красном платье, настолько коротком, что наклонись она и каждый в этом зале узнает, какое на ней сегодня белье. Но меня интересует блондин. Ник, сын мэра и мой несостоявшийся жених. А еще Удаву не нравилось, как Ник на меня смотрит.
        И сумасбродная идея толкает в спину из полумрака дивана. Замираю посреди зала.
        - Предлагаю турнир! – громко заявляю. Стихает перестук шаров, смолкают голоса. На меня обращают внимание. Если не все, то многие. И Ник в том числе. На его лощеной физиономии читается удивление, а во взгляде темнеет что-то муторное и неприятное. Передергиваю плечом, обводя взглядом притихший зал. - Три партии! В случае выигрыша, четвертую, финальную, партию я играю с ним, - киваю на Ника. - С ним играю на желание.
        По залу прокатывается смешок.
        - Детский сад, - фыркает блондинка в красном.
        На меня смотрят как на маленькую, глупую девочку. Обиженную девочку. И лишь компания Туманова глядит с интересом. Интересно, кто-то из них уже звонит Крутову?
        - А если проиграешь? – спрашивает Ник. - Что получит победитель?
        - Меня, - легко отвечаю, крутнувшись на носочках. - Но ровно на эту ночь.
        Обвожу взглядом зал. Тишина, настолько осязаемая, что я ощущаю ее затылком, как и чей-то тяжелый взгляд.
        Мужчины обдумывают мое заманчивое предложение. Бросают косые взгляды. Не каждый день дочь хозяина города так безрассудно предлагает себя любому желающему. Не каждый день такими щедрыми предложениями разбрасывается жена Тимура Крутова. Кому-то же должно захотеться убить сразу двух зайцев: оттрахать хорошенькую девочку и утереть нос зарвавшемуся бизнесмену, поставившему на уши весь город. Думаю, «доброжелателей» у Тимура хоть отбавляй. Как и у моего отца. Так почему не воспользоваться заманчивым предложением?
        И охочие до азарта и меня находятся. Да и Ник не остается в стороне. По глазам вижу, как ему хочется указать мое место – послушной дурочки, не обращающей внимания на маленькие шалости своего будущего мужа. Он все еще не оставляет надежды породниться с моим отцом, несмотря на то, что я давно послала его в задницу к очередной блондинке, с которой застукала спустя три месяца наших невинных свиданий. Улыбаюсь, когда Ник соглашается. Рыбка заглотнула наживку, значит и Удав объявится. Надо только выждать правильный момент. Он обязательно среагирует. Должен. Слишком обидчивый, чтобы так легко спустить мне своевольное расторжение наших договоренностей.
        - Я с удовольствием с тобой развлекусь, лапочка, - смотрю на бритого качка и думаю, что ошиблась и в это благородное место иногда забредают вот такие…придурки. Ну что ж, это будет легкая победа. Этот детинушка и в подметки не годится мне, как игроку.
        Бармен передает мне мой кий, легкий, гладкий, изящный, будто мое продолжение. Я принимаю вызов. Играть легко. Я даже не особо задумываюсь, как и куда бить. Все получается само собой, на одном дыхании. Вдох – первый удар. Выдох – и партия сыграна. Со второй дело обстоит сложнее – соперник слишком долго думает над каждым ударом, сдувает с кия несуществующие пылинки, протирает руки платком. Это раздражает. Оттягивает решающий момент. Удав уже здесь, чувствую его каждым позвонком. Его липкий взгляд. И то, как он изучает каждое мое движение
        Наверное, я сильно увлеклась, что не замечаю, как соперник допускает ошибку, стоящую ему партии, а улыбчивый парень ставит мне стакан сока. Растираю затылок, вдруг налившийся свинцом, распускаю волосы. Те рассыпаются по плечам. Отпиваю сок и морщусь – апельсиновый, горчит страшно. Терпеть не могу апельсиновый.
        - Что за дрянь? – морщусь, всунув стакан кому-то позади.
        Меня ждет третий соперник. Я вижу его у барной стойки. Легким движением ладони он просит свой кий. Он изменился: похудел, обрился, но стал еще злее. В прищуренных глазах горит жажда мести. Изощренной и болезненной наверняка, по-другому Удав просто не умеет. Он усмехается, гипнотизирую меня взглядом, от которого все внутри холодеет. Медленно, словно растягивая удовольствие, скручивает кий, но когда спрыгивает с высокого стула…
        - Я играю, - низкий, с хрипотцой, голос звучит тихо, но настойчиво. Все как один оборачиваются к его обладателю. И я, чувствуя, как сердце срывается в галоп.
        Он сидел на углу стола для «пирамиды», скрестив на груди руки. Широкоплечий, крепкий, с красиво прорисованными мускулами под тканью черной рубашки. Он вообще весь черный: рубашка с закатанными рукавами, кожаные перчатки, брюки, туфли и черные очки. У него даже кий из темного, почти черного дерева – в тон к его смуглой коже.
        - Ты все-таки играешь… - шепчу, заворожено наблюдая, как он поднимает очки, прочесывая ими заметно отросшие волосы, и широко улыбается, отталкиваясь от стола.
        - Увы, но… - попытался возразить кто-то, явно намекая на Удава, но Крутов одаривает его таким взглядом, что у меня мурашки пускаются в забег по моей коже
        Да, энергетика у него бешеная. Вон как Ник бледнеет и тушуется. Да и мне стало не по себе. Но когда он подходит к столу и делает первый удар – я ловлю себя на мысли, что хочу его нарисовать. Черной гуашью на девственно-белом холсте. Небрежными мазками, самыми кончиками пальцев. Как в детстве. Странно. Я уже давно не то что не держала в руках кисть, но и не вспоминала, что умею рисовать. А сейчас вот захотелось, да так, что пальцы зачесались. И кого? Собственного мужа, умело загоняющего в лузу шар за шаром. Он играет быстро, но четко, выверяя каждый удар. Как будто в этой партии вся его жизнь.
        Я даже играть с ним не собираюсь. Зачем? Он все равно выиграет, потому что на сейчас эта победа – его цель. Я – его цель. И он не остановится ни перед чем, чтобы получить свое. И пусть. Я своего добилась – выманила Удава.
        Бросаю быстрый взгляд на барную стойку и замечаю, как Удав исчезает за дверью в подсобное помещение. Нет уж, сволочь, от меня ты так просто не сбежишь. Я должна получить ответы на волнующие меня вопросы. И я знаю точно, что Удав их знает. А я смогу его заставить говорить.
        Подхожу к столу и кием перемешиваю шары, смотря в смоляные глаза мужа.
        - Спектакль окончен, - бросаю холодно, подхватив пестрый шар. - Я твоя, Бэтмен.
        За спиной сдержанно аплодируют зрители, а я отступаю на шаг.
        - Даже не думай, - одними губами произносит Крутов, но я уже ныряю между парней к заветной двери.
        По коридору к черному выходу. Толкаю тяжелую дверь и вижу, как Удав останавливается в шаге от такси, отвечая на телефонный звонок. Тяжелый шар рассекает воздух и попадает точно под колено ублюдка. Тот падает мордой вниз, но тут же перекатывается на спину, а я нависаю сверху, зафиксировав его ноги и пришпилив яйца кончиком кия. Такси рвет с места и исчезает в ночи.
        - Какая встреча, детка, - скалится он, даже не пытаясь сопротивляться. - Неужели пришла вернуть долг?
        - Где мой брат? - холодно и по существу, пропуская мимо ушей его мнимую радость от встречи.
        - Ох, а что потерялся мальчик, да? - закладывает руки за голову, явно демонстрируя свое превосходство. Надавливаю кием чуть сильнее. Удав напрягается и тут же довольно смеется. - Какая же ты охерительно шикарная, детка, - а я через кий ощущаю, как у него встает член. Вот же похотливый ублюдок. Его возбуждает каждое мое действие.
        - Где мой брат? - вдавливаю кий до упора.
        Теперь ублюдок шипит и резко садится, но тут же получает рукоятью в морду. Заваливается на спину, матеря меня и зажимая ладонями расквашенный нос. Делает выпад, чтобы снова достать меня, но неожиданно дергается и визжит от боли. А по его руке течет кровь.
        Вскидываю голову и замечаю Игната с пистолетом, стремительно сокращающего расстояние. Быстро оборачиваюсь, замечая вылетевшего из запасного выхода Тимура.
        - Ты бы поразборчивей была в мужиках, детка, - только шипит Удав, бессильно опустив голову на асфальт. - Кончить не успеешь, как и тебя продаст.
        Даже не пытаюсь разобраться в его словах. Очередной изощренный бред. В этом Удав просто мастер – заговорит зубы любому.
        - Где Вадька?! - почти ору, когда ощущаю на себе сильные руки мужа. Он пытается оттянуть меня от лыбящегося Удава. - Ну же, тварь! Говори! - брыкаюсь в руках Тимура, пока Игнат поднимает Удава и окольцовывает наручниками.
        - Да угомонись уже! - рявкает Крутов, сжимая меня словно тисками. - В клинике твой Вадька, - говорит зло и почти бросает меня на землю. Только чудом удерживаюсь на каблуках, будь они неладны, вцепляюсь в плечо Тимура.
        - Что ты сказал? - смотрю ошалело, как в темных глазах разверзается мой персональный апокалипсис.
        - Я сказал, что твой Вадька, - он говорит холодно, но сумасшедший взгляд выдает его с головой – ему не все равно, пусть и не нравится то, что говорит, - в клинике. В лучшей немецкой клинике, как я и обещал.
        Обещал? Когда? Не помню такого. Но мне все равно, потому что я по каким-то немыслимым причинам верю Крутову. И облегчение вымывает из меня последние силы.
        Глава 8 Тим.
        Тимур ожидал встретить ее в «Арене». Он ее даже ждал. И все равно ее появление накрыло его, как торнадо.
        Он сидел на диване в полумраке, вдали от суеты игры, вел непростую беседу с директором завода, где собирали корабельные двигатели. У Тимура горели сроки и его дико раздражало, что директор так халатно относился к контракту, тормозя сборку новых прогулочных судов. А так как директор отдыхал где-то на Гоа, позвонил лично и долго растекался патокой перед злым, как черт, Крутовым.
        А потом в зал вошла Русалка. И все, Тимур конкретно залип на собственной жене. Кто бы ему сказал еще месяц назад, что он будет сохнуть по сопливой девчонке, да еще по дочери своего врага - дал бы в морду. Но вот уже две недели в его постели только Русалка, даже если эти четырнадцать дней он спит совершенно один.
        Тимур не сводил с нее глаз. Русалку такой он еще не видел. Серое платье чуть выше колена обнимало ее тело, как перчатка. Глухое, оно прятало все, но только распаляло фантазию Тимура. Да у него встал от одного ее вида. Невинная такая, что просто полный трындец. Рыжие волосы завязаны в тугой хвост на макушке, на красивом личике минимум макияжа, а на миниатюрных ножках босоножки на такой шпильке, что она с ходу проткнула его сердце насквозь.
        Она села впереди него, выпрямив спину и выискивая кого-то в зале. Тимур знал, кого. Она его уже две недели ищет, по клубам шастает, проверяя на прочность выдержку Тимура. Знал бы, что его будет так корежить при мысли о похотливых взглядах в ее сторону и даже не взглядах, запер бы и плевать на все. Но он сам лично отвез ее на городскую квартиру, что пустовала больше года с момента покупки. Охрану приставил, как же без этого, и без денег не оставил, только вот не брала она его денег и Тимур реально не понимал, на что она живет. Выяснить пытался и зашел в тупик, потому что никаких сведений о ее заработках нигде не было, только то, что учится она на экономическом факультете. Сессию последнюю сдала чуть ли не экстерном. Декан ему и ведомости показывал с ее успеваемостью. Тимур смотрел на высокие балы и улыбался, как полный кретин. Отличница, надо же. И школу с золотой медалью закончила. Как же ее так угораздило вляпаться?
        Тимур смотрел на ее ровную спину, представляя, как пальцами гуляет по цепочке позвонков, как запоминает каждый ее шрам. И чувствует, что еще немного и его сорвет. И тогда все эти две недели можно будет засунуть в задницу, потому что ускользнет Удав. Они и так с ног сбились, разыскивая этого ублюдка. Игнат злился, Тимура материл, но заветную фразу «я же говорил» не произносил, держался. И где-то Тимур ему был за это благодарен, потому что и без него понимал, как облажался. Нет, он не жалел о договоре с этим пресмыкающимся, но тогда он не знал Русалку. А сейчас Тимур хотел только одного – оторвать яйца этому ублюдку. И он это сделает обязательно.
        За собственными мыслями Тимур не заметил, как подался к Русалке, бесшумно втягивая ее аромат. Пуская его в кровь, как дозу яда, от которого нет антидота.
        От нее пахло дынями, так вкусно, что Тимур сразу понял – это ее запах, ее кожи, волос, тела и никаких духов, которыми так любят обливаться девицы в попытке соблазнить мужика. И он точно знал, что ни за что не позволит ей пользоваться духами. Он придвинулся еще ближе, наслаждаясь и дурея от нее. Как она вдруг обернулась через плечо. Он едва успел нырнуть обратно в полумрак и встретился с рыжими глазищами, в которых блестела надежда. Из хвоста выбилась кудрявая прядка, которую она сдула, при этом так соблазнительно сложив губки, что Тимура словно кипятком ошпарило от дикого желания ощутить эти губы на своем члене. Он нервно сглотнул, представляя ее на коленях перед собой, как она облизывает его ствол, как щекочет кончиком язычка крупную головку, а потом вбирает его в свой хорошенький ротик.
        А потом она затеяла игру. И это его взбесило, хотя нечто подобное было в духе этой девчонки. Но больше всего его злили взгляды, не просто раздевающие Русалку, а откровенно трахающие ее. Он бы с удовольствием переломал каждого, раздробил в хлам, чтобы не то что пошевелиться, смотреть в ее сторону боялись. Но играть с профи…Тимур почти рванул на выручку, но засмотрелся…
        Она играла легко. На одном дыхании. И будь он проклят, но Тимур знал этот стиль игры. Нахмурился, почти дословно припоминая ее досье. Никакого упоминания о бильярде, снукере и ее не детском мастерстве. Тимур смотрел, как она стала в стойку, прицелилась… Удар был точный, выверенный и непростой. Он бы даже сказал – красивый. И Тимур знал автора этого удара. Но откуда его знает Русалка? Он обязательно это выяснит, а пока нужно забирать ее отсюда нахрен. Не нравится ему все это. Острое предчувствие кололо затылок. И он тут же просек, откуда веет опасностью.
        Удав появился, когда Русалка разделала под орех тупого качка из дружков мэрского сыночка. Присел за барную стойку, жестом потребовал свой кий. Тимур опередил его на мгновение, вышагнул из темноты. Кто-то рискнул ему помешать, но отвалил, едва схлестнулся с черным взглядом Тимура. Он знал – она не станет с ним играть. И она отдала ему победу и себя, а потом рванула за Удавом.
        Приложила она его знатно. Они с Игнатом появились, когда она пригвоздила Удава к асфальту кием. Тимур слышал, что хотела выяснить Русалка. А он-то решил, что она попробует выяснить, что связывает Тимура с Гуриным. Удав мог поделиться информацией, потому что нарыл и даже вздумал шантажировать Крутова, хотя Тимур думал, что давно похоронил прошлое вместе со всеми виновниками. Почти со всеми. И откуда прознал Удав – предстояло разобраться. А Русалка…просто переживала за своего братца. Глупая девчонка.
        Злость хлестала по спине обжигающим кнутом, скручивала в тугую пружину. Он не знал, как сдержался и вполне спокойно усадил Русалку в машину.
        И сейчас она сидит, молча уставившись в окно, и нервно мнет подол платья. А у Крутова крышу рвет от ее близости. От сладкого запаха, что не дает дышать. И он резким движением расстегивает ворот рубашки, делает глубокий вдох. Русалка ловит его движения, смотрит так, словно увидела нечто из ряда вон.
        - Тебе плохо? - в голосе беспокойство. - Может, воды? - подается к нему, оказываясь непозволительно близко. - Или…
        - Или тебе раздеться, - перебивает он жестко, - из чувства благодарности.
        Думал, шарахнется от него в сторону, а она к самому уху наклоняется. Так близко, что ее грудь трется о его плечо. Он сглатывает, чувствуя ее теплое дыхание. Русалка прихватывает мочку губами и выдыхает:
        - Черта с два, - и впечатывается зубами в ухо. Несильно, но ощутимо. Тимур рывком прижимает ее к себе. Русалка взвизгивает и пытается вывернуться, но Тимур держит крепко. Другой рукой накрывает ее шею, гладит вверх, подбираясь к затылку, и стаскивает резинку. Зарывается ладонью в ее мягкие волосы.
        - Что, рылом не вышел? - усмехается, ловя изумление в рысьих глазах.
        - Нет… - шепчет, застыв каменным изваянием, - раздеться придется тебе.
        И, похоже, сама ошарашена тем, что говорит. Тимур отточенным движением изгибает бровь, впервые не доверяя собственным ушам. И ему не нравится эта ее бесшабашность, несмотря на собственное желание. Не может она такой быть, даже если у нее неправильное понятие благодарности.
        - С огнем играешь, Стася, - она вздрагивает на собственном имени, только сейчас, видимо, осознав каким откровенным приглашением прозвучали ее слова.
        - Нет, - пытается качнуть головой, но Тимур удерживает за затылок, поглаживая и пропуская сквозь пальцы тугие локоны. - Просто хочу тебя нарисовать.
        - Нарисовать? - он смотрит на нее ошалело, забыв дышать.
        Она кивает, смутившись. Тимур отмечает, как на скулах проступает румянец и ощущает жгучую, почти физическую боль. Воздух становится вязким, перед глазами растекается алое марево, а в голове словно разорвалась граната.
        - Твою ж… - выдыхает со свистом. - Кирилл, тормози! - рявкает водителю и персональному телохранителю Русалки. Тот без вопросов сворачивает на обочину. Тимур выпрыгивает из машины, хлопнув дверцей. - Значит так, - говорит резко, чтобы не сорваться. И не смотрит, не позволяет смотреть в салон, где осталась Русалка, - Настю домой отвезешь и глаз с нее не спускай, понял?
        Кирилл кивает.
        - А ты?
        - А я прогуляюсь. Дурь из башки выветрю, - криво усмехается, хлопнув Кирилла по плечу. - Нигде не останавливаться, никуда не заезжать. Доберетесь, отзвонись. Все ясно?
        Снова кивок.
        А через мгновение Тимур провожает взглядом черный седан, увозящий от него его искушение. Вот только облегчения это не приносит.
        Наоборот, так херово ему еще не было. Какой же он мудак. Она же совсем девочка еще. Маленькая, хрупкая с поломанным миром. Ее защищать надо, а он ее едва не трахнул. Хотя мысленно все-таки отымел, как последнюю шалаву. И чем он лучше Удава? Даже хуже.
        Звонок Алекса оказывается как нельзя кстати.
        - Мы на месте, подъезжай.
        Тимур ловит такси, называет адрес. Выбирается из машины за три квартала от нужного места. Идет пешком, лавируя в темных переулках. По дороге отзванивается Кирилл, докладывает, что девочку доставил, квартиру проверил – все в порядке.
        - Отлично. Ты еще в квартире? - Тимур прислоняется спиной к кирпичной стене, запрокидывает голову.
        - Да.
        - Дай ей трубку.
        А уже через секунду.
        - Крутов, что за шпионские игры?
        Тимур вздыхает, ощущая себя полным дерьмом.
        - Русалка, будь добра, напиши список, что тебе нужно для рисования и отдай Кириллу. Он купит все необходимое и привезет тебе.
        - Тимур, что случилось? - настороженно. - Нет, я знаю, что не имею права спрашивать и…
        - Русалка, не неси чушь. Напиши список. Кирилл…
        - Нет, - внезапно жестко перебивает Стася. - Список пришлю тебе смс-кой. И ты сам все привезешь утром. Не приедешь – подам на развод. Услышал, Крутов?
        - Ух ты, - присвистывает Тимур, улыбаясь, как полный кретин, - какие мы грозные.
        - Крутов! - и рычащие нотки прорезались в мягком голосе. Да уж, его жена полна сюрпризов. Просто сокровищница талантов. И оказывается, он ничерта о ней не знает, несмотря на все досье, собранное на нее.
        - Ладно, Русалка, твоя взяла. Если утром не приеду – разводись на здоровье.
        - Пообещай, - не сдается она. - Пообещай, что приедешь. Я знаю, Тимур Крутов всегда держит свое слово.
        - Откуда такие познания, Русалка? Справки наводила?
        - Ну ты же вряд ли станешь со мной откровенничать, - вздыхает она. - К тому же, если у тебя есть на меня досье, то…
        - И кто же тут в шпионов играет, а, Стася? - понижает голос, растягивая ее имя, точно зная, как это действует на Русалку.
        - Просто пообещай, - настаивает.
        - Нельзя обещать то, что не можешь выполнить, Русалка.
        - Но…
        - Список, Русалка, - напоминает Тимур. - Просто пришли мне этот чертов список.
        Он стоит в переулке еще несколько минут, пересчитывая кирпичи на стене напротив. И только когда приходит смс от Русалки, прячет телефон в карман и сворачивает в сторону старых гаражей. Там его уже ждут.
        Глава 9 Стася.
        Я волнуюсь. Не знаю, почему, но страх расползается по всему телу и липким комком оседает на дне желудка.
        А еще хочется кричать. Отчаянно, до хрипа.
        Я хожу по квартире, не находя себе места. В груди все сжимается, дышать становится труднее и ничего не помогает. Окна распахнуты настежь, и ночь врывается теплым дыханием и запахом моря. Замираю, вглядываясь в пестрящий огнями город. Глубже, в самую тьму заброшенных районов и пустых глазниц недостроек. Где-то там, в темноте этих улиц сейчас находится мой муж. И он что-то затеял. Что-то, отчего мурашки ползут по спине, а в позвоночнике образовался ледяной штырь.
        И мне вроде должно быть плевать, но я ежусь под струями летнего ветра, растираю затекшие плечи, молясь, чтобы он вернулся оттуда этим утром. Где бы он ни был. Вернулся ко мне, хоть и не обещал. Я не знаю, что ждет меня впереди. И мне чертовски страшно, что я так и не сумею пережить прошлое. А еще я совершенно не представляю, кто такой Тимур Крутов и что он от меня скрывает. А скрывает многое и кое-что напрямую касается и меня.
        Я еще долго слоняюсь по квартире, поощряя бессонницу неимоверно крепким кофе, но все-таки усталость берет свое. И я засыпаю в кресле, подогнув под себя ноги.
        Меня будит запах: нежный, щекочущий нос летом. Распахиваю глаза и застываю, не в силах пошевелиться. На моих коленях лежит букет фиалок, перевязанный голубой лентой. А на полу сидит Тимур, запрокинув голову на кресло рядом с моими ногами. Облегчение распускает мои персональные фиалки в солнечном сплетении. Беру букет, зарываюсь в него носом, вдыхая тонкий аромат, и улыбаюсь. Под кожей растекается тепло и какая-то глупая радость заставляет сердце биться сильнее.
        - Ты улыбаешься? - и ведь даже не смотрит в мою сторону, глаза по-прежнему закрыты.
        - Да, - шепотом. - Спасибо за цветы. Мне никогда… - голос срывается, и я прячусь в нежных лепестках. Мне правда никто и никогда не дарил цветы, и я уж точно не ожидала подобный жест от Крутова. Да еще и такой…он подарил не пошлый веник, а фиалки, маленький, тугой букет нежных цветов. Волшебный просто. И теперь я точно знаю, какие цветы мои самые любимые.
        - Рад, что тебе понравилось, - на его потрескавшихся губах поселяется полуулыбка. - Выпьешь со мной?
        И поднимает вверх руку с пузатой бутылкой. Коньяк? С утра?
        - Крутов, ты меня удивляешь. Алкоголь с утра?
        - У меня была трудная ночь, а сегодня выходной, - усмехается. - И я не люблю пить один. Ну так что?
        - А как же… - я хочу спросить о предписании доктора Туманова, но смотрю в измученное лицо мужа и вздыхаю.
        - Крутов, – встаю с кресла, разминаю затекшие ноги и тут же сажусь на поля рядом с ним, отпиваю глоток. Алкоголь обжигает, скатывается огнем по горлу. – Мало того, что ты алкоголик, так еще и девушку решил споить.
        - Ты не девушка, – он отнимает у меня бутылку, тоже делает глоток, – ты моя жена. И не забывай об этом.
        Я только фыркаю в ответ и повторяю его движение. Пить с ним из одной бутылки оказывается почему-то волнительно. Я касаюсь горлышка губами и ощущаю, как терпкий вкус коньяка смешивается с вкусом его губ: ветер, соль и шоколад.
        - Ты ел шоколадку? - срывает с языка. Ох, похоже, я уже пьяна.
        Тимур смотрит удивленно, а потом достает из брюк шоколадный батончик и протягивает мне. Смеюсь собственной догадке, разворачиваю пестрый фантик и кладу конфету в рот.
        - Ммм, - протягиваю, облизывая пальчик, перепачканный в шоколаде, - как вкусно.
        А Тимур уже не улыбается, смотрит пристально, выжигая во мне клеймо собственника. Я даже перестаю жевать конфету, слегка приоткрываю рот в изумлении, а спустя удар сердца сама тянусь к его губам. У них действительно вкус соленого ветра. Того самого, что обнимал меня этой ночью. Я обвожу кончиком языка его нижнюю губу, прихватываю зубами, чуть оттягивая, и размазываю по ней растаявший на моем языке шоколад. Отрываюсь ненадолго, заглядывая в смоляные глаза с отблеском встающего солнца. Выдыхаю, когда он медленно, не отрывая от меня тяжелого взгляда, облизывается, и проделываю тоже самое с его верхней губой.
        - Стася… - рычит мне в губы и одним рывком усаживает к себе на колени. Обнимает ладонями мое лицо, гладит скулы большими пальцами. - Ты пьяна, Стася, - снова растягивает гласные, рождая дрожь в каждой клеточке тела. И он прав. Я пьяна, но это нисколько не объясняет, почему меня так тянет к этому мужчине. - И это, - подушечкой пальца надавливает на нижнюю губу, раскрывая. И я поддаюсь ему. - Это очень плохая идея.
        И отпускает, чтобы спустя удар сердца прижать к себе и зарыться лицом в мои волосы.
        - Я все привез, Русалка, - говорит он, и я ощущаю, как моих волос касаются его губы.
        Киваю, притаившись в его руках. Пытаясь понять, что я чувствую к этому мужчине. И почему именно с ним мне легко и…надежно, что ли? Ведь он просто использует меня. Или нет?
        Отрываюсь от него на расстояние вытянутой руки. Он смотрит внимательно, изломав свою бровь, рассеченную шрамами.
        - Зачем ты на мне женился, Тимур? - этот вопрос мучит меня все две недели, а задать его сразу – не решилась. Но сейчас почему бы и нет. - Если дело в отце, то…
        - Дело в твоем наследстве, Русалка, - собрав в кулак мои волосы, спокойно отвечает Тимур.
        - В каком наследстве? У меня ничего нет.
        - Есть, - возражает Тимур, продолжая перебирать мои волосы, словно струны. - Трастовый фонд, которым временно управляет твой отец.
        - И что такое этот трастовый фонд?
        Тимур усмехается, глядит недоверчиво, словно только что я сказала самую большую глупость в жизни.
        - Ты же учишься на экономическом…отличница, а что такое трастовый фонд не знаешь…
        Пожимаю плечами, совершенно не желая вдаваться в детали и вспоминать. Хотя определение процитировать смогу, наверное. Если вспомню. Но в руках Тимура – вряд ли. Рядом с ним голова отключается и происходит что-то странное.
        - Ладно, Русалка, - хмыкает. - Полагаю, что это такое тебе расскажут юристы. А я скажу, что твой отец управляет фондом до того момента, как тебе стукнет двадцать один. А это случится, как я помню, через два месяца.
        - И? - ерзаю от нетерпения, потому что совершенно точно ничего не понимаю.
        - Русалка, замри, - вдруг цедит Тимур, сжимая меня под ребрами так сильно, что трудно дышать. Застываю, пытаясь сделать вдох. Он ослабляет хватку, опуская ладони на мои бедра. Шумно выдыхаю в унисон ему. - Вот так, умница. Так вот как только ты вступишь в права наследования – Гурин станет нищим.
        Вот она, главная цель Крутова. Не фонд, нет. Ему не нужны деньги, особенно Гуринские. Ему нужно его разорить. Лишить самого ценного, что у него есть – денег и власти. Но я не понимаю, зачем ему я? Проконтролировать, чтобы я получила свое наследство? Или…
        Что «или» додумать не судьба, потому что мое внимание привлекает багровое пятно на сгибе локтя Крутова. Пятно, явно похожее на кровь. И это не кровь моего мужа. За время нашего разговора я не нашла на нем ни единой царапины. Тогда чья же?
        Вскидываюсь перепугано, но Тимур ловит меня, словно ждал моего побега.
        - Прекращай дергаться, Крутова, - приказывает. И от его жесткого и ледяного тона хочется встать по стойке смирно. Тру виски, разгоняя оцепенение. Но взгляд все равно то и дело возвращается на кровь на смуглой коже. - И что ты там увидела? - прослеживает мой взгляд и хмурится.
        - Откуда у тебя кровь, Тимур? - спрашиваю неожиданно хрипло.
        - Кастрировал одного ублюдка, - отвечает мрачно и на его лице пролегает тень. Его губы искажаются уродливой ухмылкой.
        А у меня дрожь по позвоночнику, опутывает все тело, колючками оседая в солнечном сплетении. Сглатываю, осторожно отодвигаясь от него. Ищу точку опоры, чтобы встать, отойти как можно дальше. Но руки…такие сильные, мощные с дорожками вен под смуглой кожей держат крепко.
        - Не трясись, Крутова, - сдавливает пальцами под ребрами. Закусываю губу, уверенная, что через пару часов обнаружу там следы его пальцев. - Я же уже говорил, что не ем маленьких хорошеньких девочек. Особенно, если одна из них – моя жена.
        Киваю, скорее, машинально, потому что этот жест совершенно бессмысленный. А Тимур в ответ недовольно качает головой.
        - Я никого не убивал, Стася, - говорит резко. И мое имя в его устах сейчас острый клинок, режущий по живому. - А если ты так печешься о здравии Удава, то могу сказать, что жить он будет. Как долго и насколько счастливо – не имею ни малейшего понятия. Хотя если бы не Игнат – я бы с удовольствием порезал его на лоскутки и скормил собакам.
        Он поднимается так же резко, попутно поставив меня на ноги. Пошатываюсь от неожиданности и вцепляюсь в его плечи. А он смотрит на меня и в его глазах – тайфун разрушительной силы. И я совершенно не знаю, как его укротить. Ладошками провожу по его рукам, по выпуклым венам, щекочу запястья у кромки перчаток.
        - Я не знаю, зачем, но…спасибо.
        Касаюсь губами его щеки, почти невесомо, но Тимур вздрагивает. Темнеет лицом и кажется, готов меня порвать в клочья. Но лишь сильнее сжимает пальцы на моих ребрах и хорошенько меня встряхивает. От неожиданности прикусываю губу и ощущаю солоноватый вкус крови на языке.
        - Ты совсем дура, да?
        Смотрю ошалело.
        - Ты еще позволь себя трахнуть в знак благодарности.
        Пощечина получается звонкой. Ладонь горит огнем, а на щеке Тимура алеет отпечаток. Он потирает след ладонью в черной коже перчатки и странно улыбается. Кивает.
        - Хороший удар, но в следующий раз бей по яйцам. По крайней мере, будет фора, чтобы убежать.
        Сгребает меня в охапку, целует в макушку.
        И совсем сводит с ума, когда вдруг просит:
        - Расскажи, Русалка, где ты так играть научилась? Я прям залюбовался вчера.
        Подталкивает к кровати. Плюхаюсь на нее, не понимая, что происходит. Что с этим человеком творится? Две минуты назад я влепила ему пощечину, а ему хоть бы что. Он, кажется, даже обрадовался. Стоит, спокойно расстегивает рубашку.
        - Меня Руслан научил, - отвечаю, все еще пытаясь понять этого мужчину. Наблюдая за его длинными пальцами, ловкими даже в перчатках. Интересно, а ласкает он тоже в перчатках? И каково это – ощущать его пальцы без чужеродной кожи? Он замирает, словно подслушал мои мысли. А еще он удивлен, потому что понимает, о каком Руслане я говорю. Вздыхаю, отвлекаясь от вязких мыслей. - Огнев, - все этим объясняя. - Брат Славки и твой друг, - все-таки поясняю зачем-то, но Тимур и так все понимает. - И рисовать, - добавляю, когда Тимур садится рядом.
        - Ты обещала меня нарисовать, - напоминает он, мягко касаясь плеча. - Не передумала?
        Его прикосновение будоражит, сводит в тугую пружину каждую мышцу. Еще немного и я сойду с ума.
        - Тимур, что происходит? То ты целуешь меня, заботишься, то оскорбляешь без причины. Зачем тебе я?
        Разворачиваюсь, встречая его прямым взглядом.
        - За что ты мстишь моему отцу?
        Глава 10 Тим.
        - И даже не посмотришь, что я привез? - изгибает бровь, уходя от ответа. Он знает, что рассказать придется, но уверен – сейчас не самый удачный момент.
        - Восьмое чудо света? - в тон Тимуру парирует Русалка, скрещивая под грудью руки, даже не замечая, как выделяется ее грудь в такой позе: упругая, небольшая (полный второй, как пить дать), с выпирающими под тонкой тканью сосками. Ему нравится то, что он видит. Нравится такая Русалка: раскрепощенная, без тени страха в рыжих глазах с острой, как перец чили, злостью.
        А она перехватывает его горящий взгляд и тушуется, опускает руки, совершенно не зная, куда их деть. И такая красивая в этот момент, что Тимур не сдерживается: в один широкий шаг подходит близко, ладонью обхватывает ее затылок и нагло отнимает у нее еще один поцелуй. Ее губы мягкие с соленым привкусом крови и горьким - кофе. Но такие сладкие, что невозможно оторваться, хотя Тимур лишь играет с ними, слегка прихватывая, проводя кончиком языка, не позволяя себе большего.
        Русалка тихонько вздыхает, то ли от облегчения, то ли от возмущения, сжимает его плечи, собирая в горсти ткань рубашки, и отвечает на поцелуй. Неумело, но горячо, что у Тимура темнеет перед глазами от ее невинной ласки.
        - Да ты совсем нецелованная, Стася, - растягивая ее имя у нее на губах, катая на языке, сплетая с ее юрким язычком. - Тебя еще учить и учить…
        Улыбается, ловя ее возмущение. Выпивая, как самый сладкий нектар. Восхищаясь ее отзывчивости и мягкости. Ею восхищаясь. Тому, какой она осталась нежной и охочей до любви, несмотря на все то, что с ней творил Удав.
        Колкая боль отрезвляет. Тимур шипит, отстраняясь от Русалки. Слизывает кровь. И наслаждается ее шальной улыбкой и сокрушительной лавой, плещущейся в янтарных глазах.
        - Так что ты там привез? - выдыхает, тяжело дыша.
        - Подарки от мастера.
        Ее и без того большие глаза распахиваются в изумлении, когда Тимур распаковывает привезенные коробки. Холсты, кисти, краски, маркеры, бумага и еще куча всего, чему Тимур и названия не знает. Но судя по горящим радостью глазам Русалки – она знает толк в каждой вещи, что осталось у Тимура от старого друга.
        - Мастерскую мою сожги, - просил Руслан в их последнюю встречу. Друг выглядел реальным психом с лихорадочным блеском в зеленых глазах и небрежно остриженными волосами. - Слышишь, Сварог. Я прошу тебя.
        - Не сходи с ума, Огнев. Все утрясется. Перекантуешься месяцок и мы тебя вытащим, слышишь?
        - Сожги, Тим. Я тебя прошу. Единственное, о чем прошу.
        Тимур не смог. Вынес все из мастерской и запер у себя в гараже. Рука не поднялась уничтожить все то, чем жил его друг. Тогда ему казалось, если выполнит просьбу друга – потеряет того навсегда. И сейчас, наблюдая, как Русалка едва не пританцовывает от радости, довольная, как стадо слонов, точно уверен, что тогда поступил правильно. А Рус его поймет.
        - Не может быть, - выдыхает она, разворачивая тщательно упакованные кисти. Проводит пальцами по витиеватым надписям с именем владельца и мастера. Ручная работа. Тимур помнит, как Рус их делал, потому что все уши прожужжал, уговаривая Тимура раздобыть ему необходимые ингредиенты. Тот раздобыл, а потом почти двое суток сидел в мастерской, впервые видя друга за работой. Тогда он впервые подумал, что если у человека могли бы быть крылья, то в те дни они выросли у Руса.
        Русалка вскидывает на Тимура потрясенный взгляд.
        - Это же…это…
        - Да, - улыбается Тимур, накрывая ее дрожащие пальцы ладонью, - это кисти Руслана. Он сделал их сам. Думаю, он не будет возражать.
        - Тим… - всхлипывает, прижимая к сердцу кисти вместе с его ладонью. Маленькое, но такое большое, оно стучит, как заполошное, чечеткой вытанцовывая шальную радость. - Спасибо.
        - Нет проблем, Русалка. Все, что хочешь.
        - Все-все? - переспрашивает с озорством.
        Тимур кивает.
        - Тогда раздевайся, а я пока все приготовлю. Буду тебя рисовать.
        И вихрем умчалась, прихватив мольберт.
        Тимур раздевается, принимает душ и, не вытираясь, натягивает на голое тело джинсы. Верх оставляет обнаженным, как и ступни. Так босиком и выходит на террасу, где уже ждет Русалка.
        Он входит тихо, но она оборачивается, словно почувствовав его. Губа закушена, волосы сколоты парочкой кисточек. На мольберте девственно-белый лист, а на палитре лишь оттенки черного и высокий барный стул у стеклянной двери. На него Тимур и усаживается, прислонившись спиной к прохладному стеклу. одну ногу ставит на перекладину, а другую вытягивает, ступней упершись в нагретую солнцем плитку.
        Русалка все это время дышит едва, ловя каждое его движение. Тимур уверен, что даже скатывающиеся с мокрых волос капли не ускользают от нее. И он ощущает на себе ее взгляд, как самую изысканную ласку. Каждый миллиметр кожи горит под ним, каждый рваный вдох обжигает легкие, распаляя настолько неистовое желание, что Тимуру приходится силой удерживать себя на месте. А она обнимает его взглядом, поглаживает, опускаясь все ниже. И никакого смущения, когда в паху все наливается желанием, выпирая под узкими джинсами ей навстречу.
        Русалка запускает ладонь в сколотые волосы, ловко вытягивает одну кисточку и больше не смотрит на Тимура. Несколько прядей падают ей на плечо, щекочут шею, от чего она слегка вздрагивает. А ее пальцы порхают над холстом: то мягко, едва касаясь, то размашисто, то кротко. И каждый жест, каждое движение отражается на ее хорошеньком личике, как в зеркале. Вот она хмурится, сведя брови на переносице. Вот улыбается белозубо. А вот закусывает губу, косясь на прикрывшего глаза Тимура. Нет, он не в силах отвести от нее взгляд. Любуется. Наслаждается. И собственная эрекция больше не помеха. Есть что-то запредельное в том, чтобы так сильно хотеть женщину и держать в узде собственную похоть. Вместо этого узнавать ее по капле, по взмаху ресниц или пальчиков угадывая настроение, и тонуть в ее горячем взгляде. Просто быть рядом и ловить каждую ее улыбку, как самый сладкий нектар.
        - Ты… - Русалка вдруг отрывается от мольберта, вытирает перепачканные красками пальчики, вздыхает. - Ты замерзнешь, - и говорит совсем не то, что хотела.
        - Все хорошо, Русалка, - улыбается, разминая мышцы, ощущая, как по ним растекается тепло. И только сейчас замечает, что после душа не надел перчатки. Качает головой, смотря на свои изуродованные ладони.
        И прошлое накатывает ледяной бурей, закручивает снежными вихрями, швыряя Тимура в персональный ад.
        Он сжимает кулаки, пытаясь вдохнуть, не дать волю страхам и старой боли проломить стену, которую он выстраивал по кирпичику хренову тучу лет. И сквозь туман боли видит тонкие пальчики на выжженной коже. Они гладят, усмиряя огонь. Ласкают, забирая боль.
        - Наши родители дружили со школы: твои, мои и Игната, - слова сами рвутся с языка. Вместе с ним рушится та чертова стена, которая нихрена не помогала, хотя казалась спасением. А стала клеткой, в которой он запер себя, мучась кошмарами, живущий местью. - Учились в параллельных классах, но почему-то дружили крепко. Были самой крутой бандой на районе. После школы разошлись по разным институтам, но все равно остались друзьями. Они даже свадьбы сыграли в один день, - он вспоминает рассказы матери об их сумасшедшем дне свадьбы. Вспоминает ее теплые глаза, сияющие счастьем, и нежные руки. Совсем как у Русалки. Еще один судорожный вдох и рваный выдох прежде, чем продолжить. - Помимо дружбы они вместе делали бизнес. Но Гурину стало мало, он влез в криминал, а отец отказался в этом участвовать. Пригрозил, что расскажет Крушинину-старшему, который к тому времени в подполковниках ходил, связи имел в «органах». На следующий день родители сгорели заживо у меня на глазах.
        Русалка вздрагивает и вмиг словно каменеет. Ищет его взгляд, а когда находит – в ее янтаре плещется его многолетняя тьма.
        Говорить правду сразу становится страшно. За нее страшно. Что не выдержит. Не поверит. Но и молчать Тимур не мог. Ему нужно ее доверие. Как воздух, которым он дышит. Он ею дышит и хочет ее всю. Как никого и никогда не хотел. Даже Белку.
        - Мне тринадцать было, - продолжает Тимур, осторожно притягивая Русалку еще чуточку ближе. Она двигается послушно, как марионетка, но его ладоней не выпускает. Держит так крепко, что ему почти больно. И это колючее ощущение ее ноготков на своей давно умершей коже, странное и почти фантастическое, что Тимур несколько мгновений смотрит на ее пальчики, убеждаясь, что они действительно там, впиваются в ладони. - В ту ночь я у Игната ночевал, - выдыхает со свистом, а у самого разряды тока по рукам, как маленькие молнии. От ее прикосновений. От ощущения ее так близко, что дышать почти невозможно. Но он все-таки делает рваный вдох, как жалкий астматик, и легкие тут же тонут в ее запахе, сладком, сочном. - День рождения праздновали, - усмехается, неуловимым движением тянет Русалку на себя. Она снова послушно переступает ногами. Еще ближе. Еще полшага и он ощутит ее всю кожей, оголенной, как высоковольтные провода. - Пожар увидели слишком поздно. Когда приехали пожарные, дом пылал вовсю. И все двери…все окна были… - голос все-таки его подводит и боль раскаленным ошейником сдавливает горло. Русалка качает
головой и делает последние полшажка сама, но не отпускает ладони, только теперь и не впивается в них ногтями, а медленно поглаживает, вкруговую. И волны тепла и нежности разгоняют молнии, но еще туже затягивают обруч на горле.
        - Тебе больно, - вдруг произносит она. И ее голос…такой мягкий и сочный, как ее запах, ласкает слух, раздирая к чертям нарастающую боль. - Не нужно. Я… - закусывает губу на мгновение, сомневаясь в том, что хочет сказать. - Я не хочу, чтобы тебе было больно.
        - Мне не больно, Русалка, - и только когда произносит, понимает, что это чистая правда. Ему и правда не больно вспоминать, когда она так близко. Когда можно потереться носом о ее бархатную щеку и с силой подавить рык. Чтобы не напугать. Чтобы не оттолкнуть. И хоть Тимур прекрасно отдает себе отчет, что этой ночью он ее не тронет, хотеть ее это не мешает. Так сильно, что скоро кроме похоти не останется ничего.
        - И мне нужно тебе рассказать.
        - Ладно, - соглашается она тихо, прижимаясь щекой к его щеке. Но он молчит, замерев, закрыв глаза, наслаждаясь ее близостью. Для него это в новинку. Просто сидеть рядом с женщиной, от одного запаха которой пухнут яйца, и нежничать, не требуя ничего, не распуская руки. Просто сидеть и сходить с ума от ее тихого дыхания. Но у Русалки похоже другие планы.
        - Тим, - и в ее шепоте – отголоски тревоги. Тимур, не отрываясь от ее кожи, медленно находит ее взгляд, упирается лбом в ее лоб. - Скажи, твои руки…они…там, да?
        Сердце пропускает удар, чтобы на выдохе врезаться в грудь с такой силой, что заноет сломанное еще в детстве ребро.
        - Все окна были заколочены, - голос сипнет, потому что она вдруг обнимает свое лицо его руками и зажмуривается от удовольствия. Он точно знает, чувствует. И сдерживать данное самому себе обещание все труднее. И глаза нещадно жжет. - Я пытался отодрать их…спасти…она так громко кричала…а я…я не мог ее вытащить…не мог помочь…
        - Мама? - одними губами.
        Тимур качает головой, большими пальцами оглаживая ее скулы. Сходя с ума от ощущения ее мягкой кожи под огрубевшими пальцами.
        - Сестра. Ей было всего пять, - улыбается, вспоминая как всегда смешно злилась Юлька: сводила бровки, упирала в бока сжатые кулачки и перла на него маленьким танком. Тимур хватал ее в охапку и щекотал. Она брыкалась, пищала, а Тимур хохотал до слез. Пока не прибегала мама и не разнимала их.
        От мысли об этом колет пальцы. Он отрывает ладони от лица Русалки, с остервенением чешет изуродованные шрамами ладони. Перед глазами вдруг плывет и вспыхивает пламя. А Тимур все трет руки, как будто огонь настоящий.
        - Тим… - она снова перехватывает его запястья. - Я здесь, Тим, здесь. Слышишь, меня? Это я, твоя Русалка.
        Он слышит, но огонь…он ревет и сжирает плоть. Вдох и вот его языки лижут светлую кожу…такую нежную, мягкую. Ее кожу.
        - Тим…
        А он следит за пламенем и понимает, что снова проиграл. Ему не спасти ее. Не спасти…Губы опаляет горячее дыхание и вкус ягод вышибает в реальность. К Стасе, осторожно целующей его. Он вздыхает и упирается затылком в стену, хотя, видит Бог, оторваться от ее вкусных губ стоит ему последних сил.
        - Ты вернулся, - кивает она с облегчением.
        - Прости, - его ладони снова обнимают ее растревоженное лицо, - я снова тебя напугал.
        - Ничего страшного, Тим, - улыбается с хитринкой. И Тимуру нравится эта ее улыбка. Живая, искренняя. Он бы любовался ею вечность. - Я же твоя жена, верно?
        - Верно, - кивает, не понимая, к чему она клонит.
        - Тогда между нами не должно быть секретов, - а вот тут она напрягается и Тимур вместе с ней. - И тебе придется с этим мириться, потому что я не дам тебе развод, Тимур Крутов, ни за что.
        Если утром у Тимура еще оставались сомнения, то сейчас знает точно – он окончательно и бесповоротно влюблен в собственную жену.
        Глава 11 Стася.
        Я знаю совершенно точно, что дело не в алкоголе. Да и не так много я выпила – помню наставления Туманова о вреде пьянства моему сердцу. С последним вообще какая-то фигня, которую окрестили гиперкалиемией и которая непонятно откуда взялась. Туманов лишь развел руками, пускаясь в пространственные объяснения, нашпигованные терминологией, в которой я, конечно же, ничего не понимаю. А он и не трудился растолковать. Лишь сказал, что обнаружили ее вовремя и теперь главное придерживаться его рекомендаций и все будет в порядке.
        А я уже коньяком таблетки запиваю. Да уж, такими темпами сердце мое отдаст концы раньше меня. Но не сегодня и точно не от алкоголя. Потому что оно стучит в груди как оголтелое совсем по другой причине. И она меня пугает. Как и рассказ Тимура. Да, ему есть за что мстить моему отцу. Если, конечно, все что он рассказал – правда. И хоть я готова ему поверить, какая-то часть меня идет на попятную, анализирует, ищет доказательства. И я знаю одно: здесь я их не найду. Но и возвращаться в дом Тимура – не собираюсь. Или…
        - Я же твоя жена, верно? - слова рвутся с языка прежде, чем я успеваю сообразить, зачем это говорю. Но слово, как известно, не воробей. И приходится играть до конца.
        - Верно, - и в его черном взгляде искрой вспыхивает настороженность.
        - Тогда между нами не должно быть секретов, - выравниваю спину, переступаю ногами. Вдруг становится страшно до трясучки, но отступать больше некуда. Не сейчас, когда с каждым днем он становится все ближе. Ведь становится же? Сомнение грызет изнутри, как слизкий червь, но я все-таки договариваю. - И тебе придется с этим мириться, потому что я не дам тебе развод, Тимур Крутов, ни за что.
        И на долю секунды сама верю такому опрометчивому обещанию. А Тимур…смотрит долго, прищурившись, а потом рывком прижимает к себе. Так сильно, что я ударяюсь о его мощную грудь и тихо всхлипываю. Его ловкие пальцы вытягивают из моих волос кисточку, зарываются в рассыпавшиеся волосы, сгребают их в кулак. Тимур тяжело дышит и каждый его выдох такой болезненный, что я кожей ощущаю, как вибрирует его тело глубоко под кожей.
        - Тим… - зову тихо куда-то в плечо. Он не отзывается, просто сидит и держит крепко, как самый ценный трофей.
        - Я знаю, что я полный дурак, - говорит рвано. - Знаю, что ты врешь, и даже знаю, почему.
        Замираю в его руках, чувствуя, как все внутри обрывается и падает к ногам, истерзанное, разорванное. К его ногам. Потому что сейчас я слышу в каждом его слове свой приговор.
        - Но я не отпущу тебя, Стася, - выдыхает мне в губы. А я не в силах оторвать взгляд от его смоляных глаз, в которых сейчас нет ничего, кроме пустоты. - Даже если ты порежешь меня на куски вот этим своим взглядом. Даже если сдашь с потрохами Гурину. Не отпущу. Я скорее сдохну. И тебе придется с этим смириться.
        И так же резко отпускает. Я отшатываюсь, с трудом удерживаясь на ногах. Они дрожат. Все тело трясет как в лихорадке. Мне страшно и больно. Так сильно, что хочется выть. Тимур спрыгивает со стула, в два шага подходит к парапету, вцепляется пальцами в перила. Он напряжен. Зол. Потому что решил, что я соврала. Не в последних словах, а тогда, когда он открылся мне. Когда поделился своими кошмарами. Когда впустил меня в свое сердце.
        И это осознание бьет под дых железным кулаком. Я задыхаюсь, как выброшенная на берег рыбка. Жалкая, беспомощная, по собственной воле угодившая в рыбацкие сети. Обхватываю себя руками, еле удерживаясь на ногах. Но двинуться с места нет сил.
        Над крышами домов расцветает алый закат. Сколько же мы провели здесь времени? Я смотрю туда и не знаю, что говорить, потому что только что разрушила что-то очень важное. Сама не понимая, что именно. И ради чего? Хотела узнать правду, но почему-то решила, что Тимур как все. Что он если не врет, то не говорит всей правды. И это больно колет под ребрами, терзая иссохшие легкие.
        А все потому, что я ничего не знаю о нем. Но…за время нашего знакомства разве он солгал хоть в чем-то? На все мои вопросы отвечал прямо, даже если это могло причинить боль или бросить тень на него самого. А я…я просто рвусь к нему и буквально впечатываюсь в его широкую спину. Обнимаю руками, сцепляя в замок пальцы на его животе. Утыкаюсь носом в натянувшийся как струна позвоночник.
        И тихо, едва слыша саму себя:
        - Не отпускай…
        Он порывисто разворачивается и его взгляд застывает где-то поверх моего плеча. Поворачиваю голову и понимаю причину его застывшего взгляда. На холсте, раскрашенный оттенками алого заката, стоит черно-белый двойник Тимура.
        Его жесткий взгляд смотрит куда-то вдаль, длинные черные волосы развевает ветер, скулы покрыты темной и колкой щетиной, а руки опираются на огромный молот, из-под которого разлетаются снопы искр. Я жмурюсь, разглядывая портрет, который пышет хищной силой и опасностью. А еще уверенностью в том, что рядом с тем, кто написан черно-белыми мазками, ничего не страшно. За его широченной спиной хочется спрятаться от всего мира, и потеряться в его сильных, но таких нежных руках.
        - Это… - выдыхает он хрипло, сжимая меня в своих мощных руках, как в стальных тисках. И внутри все переворачивается от прикосновения его рук, которое прожигает насквозь даже через одежду. Впрыскивает в кровь жидкий огонь. И нет ничего мучительнее этой изощренной пытки желанием.
        - Прости, я… - вдруг теряюсь, ощущая, как румянец заливает щеки. От собственных мыслей и от того, что вот сейчас я стою перед ним совершенно обнаженная, со всеми своими страхами и демонами, пусть они и вполовину не такие страшные, как его. - Не знаю, почему, но я вижу тебя таким. Глупо, наверное, да?
        И ощущаю себя полной идиоткой под темным, выворачивающим наизнанку взглядом.
        - Это Сварог[1], - договаривает Тимур. - И этого просто не может быть.
        Притихаю, надеясь на продолжение.
        - Это прозвище мне дал Руслан, когда мы еще были зелеными пацанами, - ошарашивает новым признанием. - И потом, в армии оно стало моим позывным. Но тогда…когда мы еще отрывались на полную катушку, наслаждаясь еще не взрослой, но уже не детской жизнью, Руслан писал портреты. Так, баловался, как любил он говорить. И… - Тимур качает головой, но не двигается с места, лишь сильнее прижимает меня к своему мощному телу, - это почти точная копия его первого портрета. Он тогда сказал, что видит меня таким. Он всегда видел нас не теми, кто мы есть на самом деле, - почти шепотом. И я сразу понимаю, что ему трудно говорить обо всем, что касается прошлого. Даже если это были чудесные моменты.
        - Он учил меня рисовать, - говорю так же тихо. Почему-то эти слова кажутся сейчас самыми правильными. - Маме не нравилась наша дружба. Тогда она еще была женой своего мужа, гордой и неприступной, смотрящей на остальных свысока. Она считала «приемышей» Огневых недостойными и запрещала мне с ними якшаться. А я просто обожала их, потому что они были моей семьей. Матери никогда не было до меня никакого дела. Я росла у бабушки, а когда та умерла, а отец…в общем, Огневы были моим всем. Однажды я увидела, как Руслан рисует. Случайно. Он сидел на лавке и рисовал драконов, а я стояла за его спиной и как завороженная наблюдала за волшебством, что рождалось на бумаге. За тем, как плавно изгибаются крылья. Как расцветают немыслимыми цветами волшебные глаза. Мне кажется я в тот момент даже не дышала. Позже я намеренно искала его, чтобы исподтишка наблюдать за его волшебством, - улыбаюсь, вспоминая, как пряталась за домом или таилась под окошком, едва не виснув на подоконнике, вытянув шею, чтобы лучше разглядеть. - А дома изрисовала кучу тетрадок, только у меня все существа получались жалкими и изможденными
донельзя. Я злилась и снова подсматривала, как Руслан колдует. Запоминала каждое движение его кисти. Как он держит карандаш, когда создает крылья или лапы, или глаза. Чтобы дома повторить. А в один такой день он вдруг сказал, так и не повернувшись ко мне: «Хватит подглядывать, Настена. У меня и для тебя кое-что найдется». Что с ним случилось, Тимур?
        - Изнасиловал и убил суку-подружку своей сестры, - отвечает зло, и каждая черта его лица обостряется, как будто острые грани смертоносного оружия. А я вздрагиваю и смотрю-смотрю-смотрю, ища в его лице хоть один намек на ложь. И когда не нахожу, отчаянно мотаю головой.
        - Нет. Руслан не мог. Он же… - прикрываю рот ладошкой, понимая, что мои слова такие бессмысленные и никому не нужные. Что бы я ни сказала, что бы ни знала о Руслана Огневе – все это не имеет ровным счетом никакого значения, потому что ничего не изменят. И потому что мы не виделись с Русланом прорву лет. За это время он мог стать, кем угодно, даже насильником и убийцей. Вот только все во мне протестует против этой беспощадной правды.
        - Руслан не мог, - неожиданно соглашается Тимур и от облегчения у меня подкашиваются ноги. Или от перенапряжения? Тимур подхватывает меня на руки и усаживает на перила на самом краю пугающей высоты. И все, что отделяет меня от смертельного падения – его руки. Вцепляюсь в них, чувствуя, как страх подкрадывается противной крысой. - Но суд решил иначе. Единственное, что нам удалось, добиться, чтобы его не отправили на зону.
        - Но его отправили в психбольницу, - осторожно договариваю, стараясь не думать о том, что за моей спиной бездна в девять этажей. - И это хорошо, потому что на зоне с таким приговором ему не выжить.
        - Да он уже сдох, - с бессилием, от которого ноет в груди. - Одна оболочка…
        - Нет, Руслан никогда не сдается. Тот Руслан Огнев, которого знаю я.
        - С того времени слишком многое изменилось, Русалка, - качает головой и без перехода: - И сейчас только мои руки удерживают тебя от падения. Боишься?
        Боюсь ли я? О да. До ледяного штыря в позвонках. До липкого пота, стекающего по напряженной спине. Мне страшно, потому что жизнь – такая шаткая штука, никогда не знаешь, что ждет за поворотом.
        - Очень, но ты обещал не отпускать, - хриплю пересохшим горлом и распускаю свои пальцы. Раскидываю в стороны руки и прогибаюсь слегка назад. Я боюсь до трясучки и темноты перед глазами, но сейчас я знаю наверняка – эти руки ни за что не уронят.
        Тимур сдергивает меня с перил, прожигая яростным взглядом, едва сдерживаясь, чтобы не окрестить всеми известными ему словами – просто читаю по лицу. А я дышу часто-часто, как после марафона в пару километров и улыбаюсь почти дико.
        - Сумасшедшая, - выдыхает Тимур мне в губы. И я тянусь к нему, раскрываюсь, впуская его в свой рот и сплетая наши языки в безумном танце на углях адреналина и невысказанной боли.
        - Проклятье, как же я хочу тебя, Стаська, - нервный смешок опаляет губы его дыханием, таким горячим и таким вкусным, что я слизываю его языком. Тимур рычит, сминая меня своими ручищами. А я просто отдаюсь ему, его рукам, плавясь от его слов и прикосновений. И сейчас есть только он и наше дикое, пульсирующее в каждой молекуле желание. Одно на двоих. Такое сильное, что легко сойти с ума. И похоже, это и происходит. А иначе почему кружится голова и мир расцветает ослепительными красками, когда я кладу ладони на его голую грудь.
        Тимур выдыхает с болезненным стоном. Я отпрядываю, пряча ладони за спину. Но Тимур мотает головой и просит:
        - Прикоснись ко мне. Пожалуйста…Стася…
        Его слова вибрирует под кожей, и я осторожно возвращаю ладони на место. И снова хриплый стон мне ответом. А руки на талии сминают кофту, натягивая до предела тонкую ткань. Пальцы дрожат, когда я очерчиваю контур ключицы и вниз по упругой коже. Ощущая, как отзывается каждый мускул, подрагивает от моих прикосновений. И это будоражит, разгоняет жидкий огонь по венам, сплетается тугим комком между ног. И там все горит. До слез. Но я продолжаю изучать его тело. Запоминая каждую родинку и каждый шрам. Мои пальцы насчитывают три. И все круглые, как следы от пуль. Я закусываю губу.
        - Откуда? - вопрос сам срывается с губ. А пальцы оглаживают круглую отметину под самым сердцем.
        - С армии еще, - с трудом отвечает Тимур. Его низкий голос дрожит, как и он сам.
        - Почему?.. - странная обида душит. И горький страх, что он мог не выжить. Не вернуться с той проклятой войны, где побывал. И тогда мы бы никогда не встретились. И этот страх скручивает свои колючие кольца вокруг шеи, воруя дыхание. - Почему ты позволил им попасть? - едва слышно, одними губами.
        Но Тимур слышит и смотрит так, что у меня за спиной распускаются крылья, потому что никто и никогда не смотрел на меня с таким восхищением и нежностью.
        - Потому что я не хотел жить, Русалка, - признается так легко, а мой страх выбрасывает шипы, раня. До крови и адской боли.
        - Почему? - повторяю, потому что мне нужно знать. И если он не скажет, то я точно умру от боли, что раздирает в клочья обезумевшее сердце.
        А он молчит, прикрыв глаза и закусив губу. По скулам ходят желваки, и каждая мышца под моими пальцами натягивается до предела. Удар сердца, еще один и еще прежде, чем он ловит мой взгляд.
        - У меня была невеста, - все-таки отвечает, криво усмехнувшись, - и блестящее будущее. Престижный ВУЗ, стажировка в крупной компании и грандиозные планы на ближайшие лет двадцать. Но в один день я вернулся домой и застал Ингу на чемоданах. Она сказала, что полюбила другого и уходит от меня, - замолкает надолго, переводя дух. А я глажу его тугие мышцы, плечи, плоский живот. Зная, что его это успокаивает.
        - К нему? - осторожно спрашиваю я.
        - Нет. Она просто ушла. Потому что тот, кого она любила, оказался моим лучшим другом.
        И перед глазами вдруг встает картинка из бильярдного клуба. Друзья Тимура. Не так много их. И если Туманов холостяк, то у мента Крушинина красавица-жена. И, кажется, ее зовут Инга.
        - Это ведь та красотка из «Арены», да? Жена Игната?
        Тимур кивает. И я вижу грусть в его глазах. Не боль, не отчаяние, а тихую грусть об ушедшем прошлом. И это странно. А он словно читает мои мысли, улыбается.
        - Тогда я думал, что жизнь кончилась. Бросил институт и рванул в армию. Ходил по краю. Но, видимо, у судьбы на меня были другие планы. И, знаешь, я чертовски рад, что не сдох тогда.
        Теперь киваю я. Облегчение накрывает теплой волной, в которой тонут все страхи. Стирается боль, отзываясь слабым эхом где-то на задворках сознания. И я улыбаюсь ему в ответ дрожащими губами.
        - И я…рада…
        Но все рушится одним телефонным звонком. Тимур отвечает, и наш такой хрупкий мир идет трещинами, лопается. И я слышу, как хрустят его обломки. Он меняется в лице и не позволяет мне вникнуть в разговор. Я чувствую, как он подбирает слова. Как ярость рвет его жилы. И как между нами снова разрастается темная бездна.
        Подхожу к перилам и смотрю вниз. Там, в сгущающемся сумраке видны огни фонарей и крохотные точки машинных фар. Я не слышу, как он оказывается рядом. Чувствую его запах и жар его мощного тела. Он останавливается в шаге от меня. Но я чую его и острое чувство дежавю щекочет затылок. Так уже было. Он уже стоял вот так за моей спиной, когда я подошла к самому краю пирса.
        Горькая усмешка касается губ, полынью растекается по горлу. Оборачиваюсь, сталкиваясь с хмурым взглядом цвета ночи.
        - Собирайся, Русалка. Я забираю тебя.
        - Посадишь под замок? - спрашиваю наугад и попадаю точно в цель.
        Тимур морщится так, словно ему самому не по душе его решение.
        - Просто собери свои вещи, Стася.
        - Что случилось? - подхожу близко, не разрывая наши взгляды.
        - Пока не знаю, - отвечает почти честно. - Но лучше, если ты будешь в безопасности.
        - В твоем доме, - заканчиваю за него.
        - Да. В моем доме под надежной охраной. Пожалуйста, Стася, - почти стонет, мягко касаясь моих волос, заправляет за ухо. - Не упрямься. Только не сейчас. У меня нет сил тебя уговаривать.
        - Мне ничего не надо, - обнимаю его, смыкая ладони на его широкой спине. И принимаю единственно верное решение. - Поехали.
        И я слышу его облегченный выдох.
        [1] Сваро?г - согласно славянскому переводу хроники Иоанна Малалы - бог-кузнец, отец Дажьбога. По мнению некоторых исследователей - верховный бог восточных славян, небесный огонь.
        Глава 12 Тим.
        Тимур возвращается поздно. Последние полторы недели почти каждый день. И каждый вечер его встречает Русалка, такая домашняя, пахнущая уютом и выпечкой. А он…каждый вечер привозит ей фиалку в маленьком глиняном горшке. И смеется, видя ее смущение и ласковую улыбку. Потом она кормит его чем-то вкусненьким и они еще долго просто сидят на веранде, наслаждаясь тишиной летней ночи и друг другом. Иногда целуются, загораясь от жгучего желания и с трудом останавливаясь у самой грани. Тимур все еще помнит ее боль и каждый шрам на ее мягкой коже. Хотя желание разложить ее прямо здесь, под звездным небом и брать так долго, пока не отключиться, изнеможенная его ласками. И только какое-то гребаное чудо удерживает его похоть на коротком поводке.
        Каждый вечер Тимур укладывает спящую Русалку в кровать и подолгу сидит, любуясь ее личиком с россыпью веснущек, гладя ее кудрявые волосы. А потом, не найдя сил уйти, ложится рядом и засыпает, обнимая ее, чтобы с рассветом уйти, оставив на подушке свой запах. И так каждый день на протяжении этих проклятых недель.
        После звонка Игната все закрутилось так быстро, что Тимур все чаще ощущал себя подопытной крысой, которую запустили в колесо с вечным двигателем. И, что хуже, всего, он как та крыса – топтался на месте, хоть и бежал вроде бы.
        Гурин снял свою кандидатуру с предстоящих выборов и внезапно отошел от дел, а по мнению Тимура просто затаился, вынашивая очередной хитроумный план. Потому что вряд ли Гурин так легко отдаст то, что столько лет принадлежит ему. И с каждым днем, что отсчитывает двухмесячный срок, становится только напряженнее. Еще и братец Стаси из клиники сбежал. Как и зачем – выяснить пока не удалось. Но все это не к добру. И выбивало из колеи похлеще болезненного стояка, стоит ему подумать о ждущей его дома Стасе.
        Но сегодня Тимура доконала еще и работа. Проверка нового филиала затянулась почти до полуночи и хотелось только одного – завалиться в кровать и проспать как минимум сутки.
        Выслушивает отчет Кирилла о прошедшем дне, отпускает его отдыхать и направляется к дому.
        Но замирает на пороге, едва войдя.
        По коридору льется музыка. Чарующая, до одури знакомая. Она растекается по углам дома, взрывается брызгами света под потолком, трогает душу. Тимур приваливается плечом к дверному откосу, сдирает галстук, рвет верхние пуговицы. Растирает горло, жадно глотая кислород, отравленный запахом прошлого. Опять.
        В его доме не звучало музыки лет уже…а хренову тучу лет. Не разуваясь Тимур выходит во двор, останавливает уже отъезжающего Кирилла.
        - Погодин, а что тут происходит? - хмурится.
        Отдых отдыхом, но Кирилл кое-что упустил в своем докладе. А это недопустимо, особенно когда касается Русалки. Особенно теперь, когда ее жизнь едва ли не на волоске висит. И ярость колет пальцы, сжатые в кулаки.
        Кирилл смотрит вопросительно.
        - А что происходит?
        - Музыка откуда?
        - Тимур, ты только не горячись, - выдыхает вполне миролюбиво. - Я знаю, ты не любишь, когда…
        - Я спросил – откуда? - скрестив на груди руки, повторяет Тимур. И злость рвет легкие, пропитывает каждое слово. Заставляет Кирилла напрячься и вытянуться едва ли не по стойке смирно.
        - Купила. Выскользнула из дома…
        Тимур сперва решил, что ослышался. Что значит, выскользнула? Сама? Он и спрашивает, а Кирилл лишь кивает в ответ. И тут же докладывает, что ребята уже выхватили по первое число.
        - Кирилл, твою мать, ты хоть соображаешь, что могло случиться?! - рявкает так, что Погодин отступает на шаг.
        - Да я, блядь, ее ни на минуту из виду не выпускал! - тоже орет. - Дура малолетняя, - выдыхает зло. - Ты бы лучше ее просветил, в чем дело. А не на меня собак срываешь.
        - Не понял, - Тимур смотрит озадаченно. - Ты же сказал, что она ускользнула от твоих ребят.
        - Но не от меня, - хмыкает Погодин. - Но все равно, ненадолго я ее потерял, извини. А когда увидел, как она в автобус садится, - сжимает кулаки, но тут же берет себя в руки. Выдыхает.
        И Тимур вместе с ним. Значит, музыки ей захотелось. Ладно.
        - И давно?
        Кирилл смотрит на часы.
        - Музыка весь вечер играет. А Ася ужин приготовила. Фотографии рассматривала. Теперь вот танцует.
        - Ничего подозрительного не заметил? - четко, холодно и профессионально. - Слежка? Знакомства?
        Кирилл отвечает так же профессионально. И когда Тимур расслабляется, поняв, что все в порядке и ничего не случилось, отпускает Кирилла.
        Но злость на Русалку никуда не девается, клубится под кожей, искрит и бьет по вискам, ища выход. Поиграть решила, идиотка. Просил же быть осторожной и никуда не выходить, не предупредив Кирилла. А она… Ну что ж, сама напросилась.
        Тимур возвращается в дом.
        Прислушивается, пытаясь унять клокочущее внутри бешенство. Как представил, что с ней могло произойти из-за ее глупой выходки, думал, убьет Погодина на месте. Или ее.
        А сейчас тормозит у лестницы, потому что музыка до одури знакома и когда-то была любимой.
        Перелив женского голоса, незабываемый ритм барабанов и мелодия флейты всколыхнули воспоминания.
        …Белое платье кружит над полом, делая невесту похожей на птицу. Шаг, поворот, рука партнера на талии и счастливый смех. Оглушающий, выжигающий душу. Тогда Тимур думал, что сдохнет от выламывающей боли или же от количества влитой в себя водки. Он так и не вошел в зал, не поздравил лучшего друга и бывшую невесту, а стоял в дверях, наблюдая за их свадебным вальсом. Пытаясь принять, что Инга теперь не с ним. И эта музыка. Фолк. Ее любимая песня. Их песня. Она украла у него все: сердце, любовь, себя и даже песню. Он не помнил, как ушел из ресторана. Только слившиеся в одну полосу огни фонарей и машинных фар. И ночь в КПЗ. А утром он выбросил из дома магнитофон, все кассеты и выпал из гражданской жизни на целых два года…
        Тимур упирается ладонью в стену.
        - Твою мать… - цедит сквозь зубы.
        С того утра в его доме не звучала музыка. Алекс говорил, что это бред – ненавидеть музыку. А Крутов ненавидел. Особенно фолк. Особенно эту песню, влезшую в самую душу, нарушающую тишину этой ночи.
        Он был уверен, что давно похоронил эти воспоминания, сохранив дружбу. Оказалось, хватило всего одной песни, чтобы вытянуть из него дерьмо прошлого. Хватило одной девчонки.
        - Стася! – взревел он, двинув в сторону ее спальни.
        Мало ей того, что подставила себя сегодня. Так она еще и в его прошлое снова влезла. Так лихо пробралась под самую кожу, что становится так хреново, как не было с того самого дня свадьбы его невесты.
        Музыка нарастает, заглушает его злость и ее имя. Он готов был придушить эту девчонку, но совершенно не был готов увидеть ее такой.
        Она кружит по спальне в одном нижнем белье. Гибкая, словно кошка, перетекает в каждое движение. Выгибается и скользит по комнате. Цветные блики ночника переливаются в шелке ее белья, рассыпаются по телу, и она играет с ними, ловя ладошками. Смеется, поднимая волосы и бросая их на спину рыжими волнами. Она сама словно музыка: завораживающая, рождающаяся нежностью мелодии флейты.
        Тимур не замечает, как она оказывается рядом, берет его за руку, переплетая пальцы, и увлекает за собой. Злость стирается невыносимой нежностью. Он забыл, как танцевать – Русалка напоминает. Шаг, поворот, так близко, что трудно дышать. Ее запах, шелк волос, легкое касание.
        Она ведет, играет с ним, раскрывается. Никого откровенней Русалки в этом танце он не встречал в жизни. Живая, настоящая и такая ранимая. Дерзкая, смелая, но такая чувственная. Он перехватывает инициативу, когда она снова крутанулась к нему. Прижимает к себе, вдыхает терпкий аромат ее кожи и закруживает совсем в другом ритме. Смотря ей в глаза, совсем близко, дыша в унисон. И в эти минуты у них на двоих одно дыхание, один ритм, одна жизнь. Такая яркая и красочная, связавшая их этим танцем.
        На последних аккордах Тимур подмигивает ей и тянет за руку. Они падают на кровать, тяжело дыша.
        - Спасибо, - шепчет Тимур, улыбаясь. И чувствует себя непозволительно счастливым. И это чувство накрывает с головой, как стихийное бедствие. Русалка – его стихийное бедствие. Непокорная, упрямая и такая красивая сейчас.
        - Ты здорово танцуешь, - Русалка переворачивается на бок, подперев ладонью щеку. - Где научился?
        - Я в школе танцами занимался.
        - Ты? - ахает, не веря. - А Алекс рассказывал, что ты был задирой и хулиганом в школе.
        Да уж, за последний месяц его друзья стали частыми гостями в этом доме, особенно Туманов. Надо бы вытрясти из друга, о чем они тут откровенничали, пока Тимур искал Вадима.
        - Был, - соглашается Тимур. - Пока не познакомился с Ингой.
        Он смотрит на растрепанную и раскрасневшуюся Русалку. Такая счастливая: глаза блестят, на губах озорная улыбка. И вдруг захотелось поцеловать эту улыбку. Он привстает на локтях, становясь ближе, чувствуя ее дыхание, как она вдруг спрашивает:
        - Любишь ее?
        Как удар под дых. Тимур откидывается на спину, заложив под голову руки.
        - Я нашла старые фотографии в подвале. Магнитофон искала. Не думала, что ты такой…несовременный. И несколько новых, - добавляет тихо.
        Любопытно, какие новые снимки она нашла, что вдруг решила, что Тимур до сих пор любит Ингу.
        - Мы были вместе с седьмого класса, - неожиданно осипшим голосом отвечает он и, похоже, совсем не то, что хочет услышать Русалка. - И, конечно, я любил ее. А сейчас…Сейчас в моей жизни есть одна непослушная девчонка, которая сегодня…
        Тимур резко садится, становится вдруг душно. Он стягивает рубашку, швыряет ее на пол. Не хочется больше ничего говорить и стоило бы уйти, но он не может. Рядом с Русалкой он становится другим. Тем прежним пацаном, кого убила своим уходом Белка. Русалка воскресила его одним своим появлением. Научила дышать заново. Он слышит, как Русалка спрыгивает с кровати и обходит его. Смотрит, как она опускается на колени на пол между его ног, заглядывает в его глаза. И вдруг обнимает Тимура за шею и целует, срывая к чертовой матери все тормоза.
        Тимур давно забыл, что так бывает. Что можно потеряться в одном поцелуе, в одном прикосновении, в ее тихом шепоте и сбивчивом дыхании – в одной девушке.
        Забыл и не заметил, как попал. Попал в плен настойчивых пальчиков, стаскивающих с него брюки. Утонул в омуте рыжих, как пламя, рысьих глаз. В ее дурманящем запахе, шальном смехе и ее страсти.
        Он плохо помнил, как раздевал ее. Только ее глаза и податливое, красивое тело.
        Она плавится в его руках, стонет, кусает губы. А он стискивает ее, наматывает на кулак пшеничные волосы, запрокидывая шею, покрывая белоснежную кожу поцелуями. Кусает, делая больно, выплескивая злость на прошлое, и целует жадно, извиняясь и признаваясь в своем желании. Ласкал языком каждый ее шрам.
        Он настолько увлекается, пытаясь получить ее, ощутить какая она, что не замечает ее слез, скатившихся по вискам из-под прикрытых век. Он останавливается лишь когда входит в нее, выколачивая тихий всхлип.
        - Твою мать, – выдыхает он, сжимая кулаки. - Ты…ты…почему…зачем…
        Слова не идут, мысли путаются. И хочется надрать задницу этой девчонке. А заодно и самому себе дать хорошего пинка. Почему не напомнила? Он же нахрен обо всем забыл, даже об Удаве и о том, чего она натерпелась от того ублюдка. Он бы не вел себя так… Он бы иначе. Нежно, осторожно. Как мужчина, а не как дикий зверь.
        Но она не отпускает его. Прижимает к себе, обхватив ногами, смотрит потемневшими глазами.
        - Тим, пожалуйста… не останавливайся. Я…хочу так…тебя…Давно хочу…пожалуйста…
        И касается его губ своими.
        - Стася, - хрипит он, упершись лбом в ее. - Сладкая моя…
        И уже не может остановиться, медленно вспарывая ее тело сильными толчками. Доводя до исступления и теряя связь с реальностью.
        А утром звонит Гурин.
        Отвечать на звонок, как и встречаться с ним – дерьмовая идея. Но выхода не было. Тимур должен знать, что хочет ему предложить Гурин в обмен на Русалку. Встречу назначают на вечер.
        Он сидит на лавочке в парке, кормит голубей. Совершенно один. Без охраны, своей модельки жены и даже не вооружен. А когда поднял на Тимура твердый взгляд, тот понял, в чем дело.
        - Чего ты хочешь, Крутов? - спрашивает с кривоватой ухмылкой, но в глазах сталь и несгибаемость. Он не сломлен и не загнан в угол. Просто ищет пути, чтобы договориться. - Денег? Так у тебя у самого их пруд пруди. Или тебе мало? Так я добавлю. Целый трастовый фонд. Только отдай мне девчонку, и она все подпишет.
        Девчонку. Не Асю, не Настю, не дочь, а девчонку. Цинично, холодно, как о вещи.
        - Зачем мне это? - Тимур прячет руки в карманы брюк. - Она моя жена. И уж поверь, я знаю море способов, как безболезненно получить все. Двойной бонус: постоянна любовница и пара десятков миллионов. Ты ведь знаешь, Гурин, деньги лишними не бывают.
        Старик молчит, хмуро смотрит под ноги. Но что-то странное в его позе. То ли усталость, то ли отчаяние.
        - Только не говори, что все дело в твоем сыночке?
        Гурин дергается, весь подбирается, но Тимур понимает, что попал в десяточку.
        - Что, снова подложишь ее под какого-то упыря?
        Злость выворачивает наизнанку и Тимур где-то рад, что оставил оружие в машине. А то не сдержался бы, пристрелил ублюдка.
        - Любит он ее, - вдруг произносит Гурин, глядя Тимуру в глаза. - Сдохнет без нее. А я не могу…этого допустить.
        Любит. Надо же, какие слова знает этот ублюдок. Тимур едва сдерживает смех. Да и сам с трудом удерживает себя на месте. Но странное ощущение колет затылок. Неприятное, словно его заманили в ловушку, а он, как полный лох, попался.
        - Он все равно сдохнет, - парирует Крутов. Если уже не отдал концы, потому что самостоятельно сбежать из частной клиники Вадим не смог бы. Значит, ему кто-то помог. Возможно, даже Гурин. Но зачем? В отцовскую любовь Тимур не верит, как и словам Гурина. Что-то не вяжется. Что именно – Тимур понимает через секунду, когда снова встречается со взглядом старика. Никакой боли, отчаяния или другой подобной хрени. Твердый взгляд уверенного в себе хищника.
        Мысленно выругавшись, Тимур натягивает на лицо усмешку.
        - Придумай что-нибудь другое, Гурин. Твоя воскресшая совесть мне не интересна.
        И уходит, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег. Уже в машине, костеря себя, как последнего идиота, так глупо попавшегося, достает телефон, но дисплей тут же вспыхивает входящим от Кирилла. Сердце пропускает удар, и трубка едва не выпадает из дрожащих пальцев.
        - Что? - выдыхает, заводя мотор.
        - Ты должен это увидеть, Тимур, - без предисловий отвечает Кирилл. - Приезжай. Адрес скинул сообщением.
        - Уже еду.
        Только отключившись, смотрит адрес и матерится. Какого черта Погодин делает в ночном клубе?
        Ответ находится сам, когда Тимур видит за барной стойкой Русалку, явно выискивающую кого-то в беспрерывно движущейся толпе молодежи. Он делает шаг в ее сторону, но Погодин останавливает. Тимур готов порвать его в клочья, потому что дикое желание перекинуть через плечо эту идиотку и уволочь отсюда горит адским пламенем, сжирая его заживо.
        - Она попросила, чтобы ей никто не мешал, - орет Погодин в самое ухо.
        Тимур смотрит недоуменно, а Кирилл приглашает присесть за столик в темном углу.
        - Что значит, попросила? - набрасывается Тимур, взглядом выловив Русалку и не отпуская.
        - Сказала, что ей позвонили, - наклонившись к Крутову, говорит Кирилл. - И что она должна отдать долг. Попросила поехать с ней, но так, чтобы меня никто не видел.
        Злость вспыхивает ярко. Настолько, что на несколько секунд он слепнет и глохнет. Не позвонила. Ему, Тимуру не позвонила. Не доверяет или…или все-таки решила предать.
        - Ребята дом проверили? - спрашивает неожиданно хрипло.
        И улавливает, как мрачнеет Погодин, кивая.
        - Сейф вскрыла.
        Тимур мрачно скалится, откидываясь на спинку мягкого дивана. Значит, все-таки предательство. И боль бьет под дых.
        - Все забрала?
        Еще один кивок. И только теперь Тимур видит, что на барной стойке лежит капроновая папка, по которой Русалка нервно постукивает пальцами. А на плече у нее черная кожаная сумка, совсем не идущая к шелковому платью цвета морской волны. А в сумке наверняка его пистолет, который тоже лежал в сейфе. Трофей, который Тимур привез с войны и который Игнат помог легализовать. Он уже сто лет не стрелял из него, но держал оружие в порядке и заряженным. Так что если Русалка вздумала кого-то убить – пистолет выстрелит. Любопытно только, кого она решила пристрелить.
        - Кто звонил ей выяснили?
        - Жена Гурина.
        Вот так новость. Тимур даже на Погодина глядит – не врет ли. Нет, правду говорит. Ну и что же ей надо от Русалки? И знает ли Гурин об этом звонке? Судя по его поведению на встрече – знает. Он ее и подослал. А в папке у Русалки учредительные документы на верфь, которую Тимур увел из-под носа Гурина. А на флешке – электронный ключ. По крайней мере, Русалка так думает.
        - У нее в сумке пистолет, - озвучивает Тимур. Кирилл смотрит с изумлением. - Не дай ее кого-нибудь грохнуть. И смотри в оба. Пусть все отдаст, а ты срисуй, кто придет на встречу и забирай ее отсюда.
        Резво поднимается и шагает к выходу из клуба, ни разу не оглянувшись.
        Ему нужно подумать и привести себя в порядок, потому что ярость душит раскаленными клещами. Потому боль повсюду, ломает, корежит и желание убить кого-то крепнет с каждым вдохом. Он садится за руль и рвет с места. Пустая трасса – лучшее лекарство. Он вдавливает в пол педаль газа, разгоняясь до предельных цифр. Пульс барабанит в висках. Как и неконтролируемое желание вернуться в тот гребаный клуб, перекинуть через плечо эту норовливую девчонку, а уж дома дать себе волю и все-таки хорошенько выпороть ее. Сколько проходит времени - он не знает. Теряется, оставшись наедине с ночной трассой и Русалкой в голове.
        Глухо зарычав, Тимур бьет по рулю, а следом по тормозам. Машина с визгом вылетает на обочину, вспахивает боком землю и замирает в клубах пыли. Тимур выпрыгивает на дорогу, подставляя лицо вдруг зарядившему дождю. А спустя мгновение рядом тормозит внедорожник Кирилла и из него выпрыгивает Русалка и застывает, наткнувшись на его взгляд. А он смотрит на нее, измотанную и совершенно несчастную, и все нутро воет диким зверем. А еще минуту назад думал, увидит – убьет к чертовой матери. А сейчас…сейчас хочется сгрести ее в охапку и увезти на край света. И сам не понимает, что за бред творится с ним.
        - Все видел? - спрашивает у Кирилла, а сам глаз от Русалки не отрывает.
        - И снял, - отвечает Погодин, явно довольный результатом.
        - Кто?
        - Алтуфьев, - хмыкает Погодин.
        Тимур мрачно кивает. Вот и вычислили крысу. Тимур давно подозревал, что на верфи крыса завелась. И подозревал он Алтуфьева, начальника юротдела, давно, но вот доказательств не было. Все так чистенько, аккуратненько – не подкопаешься. Прям тютелька в тютельку. Тимур знал, что это он. Знал, что сделки срывает, сливая информацию конкурентам. Знал, как деньги ворует, всю схему просчитал. И переломать ему несколько десятков костей хотелось, но Тимур нужен был заказчик. А когда появилась Русалка и сообщила о намерениях Гурина – все ниточки сошлись. Тогда же он и напичкал сейф «правильными» документами. Только не думал, что так быстро Гурин решит сработать. А еще надеялся, что Русалка не сыграет на стороне отца. Ошибся.
        - Как ты узнала пароль от сейфа?
        Русалка вздрагивает, но тут же подбирается и смотрит с вызовом, а рука на бедре лежит, скомкав ткань платья.
        - Подобрала, - отвечает нагло. - У меня, знаешь ли, талант. С детства еще.
        - Что-то слишком много талантов, тебе не кажется?
        Она лишь пожимает плечом, мол, какая есть.
        - Когда успела?
        - Пока ты на своей работе торчал, - усмехается, слыша, как выругался Кирилл, - и с другими бабами зажимался.
        Последнее брошено со злостью. И в янтарных глазах вспыхивает что-то темное и муторное. Тимур заворожено наблюдает, как она закусывает губу, хмурится и сжимает пальчики в кулачки. И вдруг понимает, что она его ревнует. И что все это она провернула, потому что приревновала. Глупая девчонка. Но с этим он разберется дома.
        - Садись в машину, - приказывает.
        И она послушно прошмыгнула в машину, больше не глянув на Тимура. И все как-то бочком, платье поправляет. В чем дело?
        - Что? - проводив взглядом нырнувшую в машину Русалку, спрашивает Тимур у вышедшего из машины Погодина.
        - Я знаю, советов ты не любишь, – Кирилл закуривает. - Но я дам один. Привяжи ее к батарее и не выпускай из дому. Или же води на поводке. А еще лучше, верни ее папаше. Намучишься ты с ней.
        - Что? – повторяет Тимур, по тону Погодина чуя – что-то произошло в том проклятом клубе. Что-то, что Погодин упустил, а Тимур позволил, потому что уехал. Не приведи Бог – ее хоть кто-то пальцем тронул. В порошок сотрет вместе с клубом. Сжимает кулаки.
        - Дура, блядь, – цедит Кирилл брезгливо. - Решила в шпионку поиграть. Да ее там чуть не отымели в туалете.
        Злость полынной горечью подкатывает к горлу, оседает на языке.
        - А ты? – рычит, нависнув над Погодиным. - Где был ты? По-моему, я ясно сказал – глаз с нее не спускать.
        - А я Алтуфьева вел! - рявкает в ответ. - Я что, по-твоему, должен был этого гандона отпустить?
        - Да, твою мать! Должен был! Ты рядом с ней должен был быть!
        - Я не собачонка, чтоб за каждой твоей шалавой…
        Кирилл не договаривает, захлебывается кровью, зажав хрустнувший под кулаком Тимура нос.
        - Блядь… - шипит Кирилл.
        Тимур сжимает и разжимает пальцы. За спиной хлопает дверца.
        - Тим… - голос Русалки отрезвляет.
        Оборачивается.
        - А ну брысь в машину, - рявкает так, что стекла звенят.
        Она мотает головой и в несколько шагов оказывается рядом с Кириллом. Тот дергается, когда она пытается осмотреть нос, не дается. Но Русалка упрямая, как сто чертей.
        - Врачу покажись и холодное… - она заглядывает в свою сумку и достает оттуда пистолет, протягивает Кириллу, чтобы тот к переносице приложил. - Вот…
        И бросает взгляд на Тимура. Странный такой. Выворачивающий кишками наружу.
        - У меня свой есть, - бурчит Кирилл. - Да и заслужил я. Извини, Тим.
        Тот не отвечает, хватает за руку Русалку, сперва забрав у нее оружие, и утягивает за собой. Усаживает на переднее сидение и молчит всю дорогу до дома. А когда приезжают, она тут же прячется от него в спальне. Где Тимур ее и находит, когда унимает клокочущее в каждой жиле бешенство.
        Глава 13 Тим.
        Русалка лежит на кровати, скрутившись калачиком и так и не раздевшись.
        - Зачем? - всего один вопрос, на который хватает сил. А сам взглядом по напряженному лицу с потекшей тушью, шее с пульсирующей жилкой, груди, открытой слишком глубоким вырезом, стройным ногам в разорванных чулках. И злость накатывает новой волной. - Чем ты думала, а? Ты же взрослая, умная девочка, а повела себя…Черт!
        Приваливается плечом к дверному откосу. Он не знает, что делать. Выпороть бы ее хорошенько или послать к чертовой матери. Пусть катится к своему отцу. Они стоят друг друга. Но гребаное сердце внутри мешает мыслить здраво, как и всегда все анализирующий мозг, выруливающий в совсем не те мысли. Например, что он до одури хочет свою жену. И что этому дикому, раздирающему его в хлам, желанию плевать на все факты и обстоятельства. Ему просто нужна эта девчонка, въевшаяся под кожу. Увяз он в ней и ничего не может с этим поделать – ее только с мясом из себя выдирать. И это адски больно, потому что он уже начал и нихрена не получается.
        - Ты хоть понимаешь, что только что сделала? - устало и без злости, потому что надоело до чертиков. Все надоело.
        Русалка садится на кровати. Бретелька платья падает с плеча. А она смотрит в стену напротив.
        - Я не дура, Крутов, - говорит тихо. - И видела документы. Липа чистой воды, хотя качественная очень. Твои юристы хорошо поработали, можешь им премию выписать.
        Улыбается вымученно.
        - А ты, как Гурин…только деньги-деньги-деньги… - вскидывает голову и смотрит своими невыносимыми глазами цвета расплавленного золота. - Куда тебе столько? У тебя же никого…С собой заберешь, как Гурин?
        Тимур качает головой.
        - Деньги – всего лишь бумажки, Крутова, - намеренно выделяет фамилию, которая теперь и ее тоже. Русалка вздрагивает и вдруг выпрямляется, словно до нее только сейчас доходит смысл всего, что между ними происходит. - Надо будет, еще заработаю. Не в них ведь дело, а в том, что ты сделала. Ты предала меня, Стася. И я хочу знать, зачем?
        - Я… - резко встает, дергает молнию на боку. - Дурацкое платье, - жалуется, всхлипнув. И платье пытается снять, но у нее не получается: молния не поддается, пальцы дрожат.
        Тимур в два шага оказывается рядом. Рывком сдирает кусок ткани, не расстегивая, швыряет на пол. Русалка порывисто обнимает Тимура и утыкается носом в его грудь.
        - Я не хотела…Я не думала…я…И Кирилл сказал…
        Тимур напрягается, отстраняет от себя Русалку, смотрит в ее покрасневшие глаза.
        - Что сказал Кирилл?
        - Сказал, что я могу помочь, - вздыхает. - Тебе помочь. А мне просто нужно было увидеть Гурина. Просто…
        Она не договаривает, потому что Тимур понимает сам. Русалка шла к Гурину, чтобы убить. Поэтому взяла пистолет. Ей не нужны были документы, только оружие. А Кирилл просто использовал ее, чтобы вычислить «крысу». Сыграл Русалкой в темную, его, Тимура, женой, рискнул. Сукин сын.
        - Я виновата, прости, – шмыгает носом жена, выдергивая из непростых мыслей.
        - Ох, Русалка, - а у самого внутри все дрожит от колючей ярости и противного страха. Ему даже представлять не нужно, что было бы – выстрели она в собственного отца. Он точно знает – сдох бы вместе с Гуриным, но ни за что не позволил бы ей сесть в тюрьму. Выдыхает с шумом. Она не собиралась его предавать. С одним разобрались. Что дальше? Прикрывает глаза, переводит дыхание.
        - Тим… - зовет она тихо.
        - Что с платьем, Русалка?
        Она не хочет говорить. Тимур чувствует, как напрягается спина, как Русалка разворачивает плечи и как каждая клеточка ее красивого тела просто вопит, что она соврет.
        - Даже не думай мне лгать, Стася. Выпорю.
        И чтобы показать, что не бросает слов на ветер, до боли сжал ее попку. Она тихо ойкает и заливается румянцем. А по коже мурашки табуном. Тимур улыбается, пропускает между пальцами прядь ее волос, вдыхает аромат и морщится.
        - Да пристал там один мажор, - кривится, как будто ящик лимонов съела. - Потанцевать пригласил, пока я ждала там…Потанцевали…а он большего захотел…подстерег меня у выхода и…ничего не было, Тим…
        Она еще что-то говорит, но Тимур уже не слушает. Запах не дает покоя. Чужой. Мужской.
        - Твою мать, – сквозь зубы, заглянув в ее янтарные глаза.
        И видит в них только слезы.
        - А платье я сама порвала. Случайно. И чулки. Дорогие, а качество фигня полная. Слышишь, Тим? Прости…
        «Ничего не было», - повторяет он мысленно. Еще один пункт разрешили. Остается еще парочка, но сейчас…
        - Ох, Русалка… - подхватывает на руки и перекидывает через плечо.
        Ему чертовски не нравится, как она пахнет. Чужим мужчиной. И с этим надо срочно что-то делать. Все остальное перетерпит как минимум до утра.
        Русалка взвизгивает. Изворачивается, молотит руками по его спине.
        Откуда только силы нашлись?
        Тимур приносит ее в ванную.
        Открывает воду на всю и буквально заталкивает Русалку в кабинку. Сам влезает следом, отрезая ей пути к отступлению.
        - Чокнутый, - отфыркивается Русалка. - Я знала, что ты…
        - Ты меня еще не знаешь, - перебивает Тимур, вспенив на мочалке мыло. - Я злой и страшный серый волк, - а у самого смех рвется из груди пополам с невообразимым облегчением.
        - Ты собираешься меня мыть?
        Русалка даже перестает отфыркиваться и уклоняться от тугих струй.
        Но вместо ответа Тимур принимается намыливать Русалку.
        Нежно мочалкой по пульсирующей венке, щекочет камушки позвонков и в маленькие ямочки на пояснице «заглядывает», пальцами касаясь каждого шрама.
        А хочется губами. Чтобы забрать ее фантомную боль, слизать эти чертовы отметины с ее нежной кожи.
        Но вместо губ мочалкой оглаживает попку, ныряя в развилку между упругих полушарий и чуть ниже, между влажных складочек и обратно, вверх, к высокой шее, ощущая сбившийся пульс. Чтобы спустя удар сердца повторить свое путешествие, кончиками пальцев ловя ее разгорающееся наслаждение.
        И Русалка выгибается навстречу его ласке, подставляя свое тело его рукам. И тихо постанывает, почти мурчит от удовольствия.
        И Тимуру это нравится настолько, что он готов проделывать это со Стасей, пока вода в душе не закончится или пока она не устанет.
        Он сто лет не получал удовольствия от простого душа с женщиной. Впрочем, он ни с кем никогда не принимал душ, да еще чтобы кого-то мыть. Даже с Белкой. Она почему-то считала это глупостью из бульварных романов.
        А это просто крышесносно.
        Нет, не заниматься сексом. Хотя Тимур с трудом сдерживается, чтобы не войти в нее прямо сейчас, наполняя собой до остатка.
        Потрясно просто ласкать свою женщину, наслаждаясь ее стонами и отзывчивостью. Это будоражит, доводит до критической точки. Эрекция болезненно упирается в ширинку брюк, а желание огнем растекается по венам, заменяя кровь.
        - Тиим… - стонет Русалка, когда Тимур касается мочалкой ее груди с уже призывно торчащими сосочками.
        - А у тебя веснушки, - улыбается он и разворачивает Русалку к себе лицом. Смывает пену с ее груди, намеренно задевая большим пальцем ее болезненные соски, сжимает грудь другой ладонью. - Даже здесь, - обводит пальцем темный сосок. С ее губ слетает не то стон, не то хрип. Она перехватывает его запястье, переплетает пальцы, сжимая сильнее грудь.
        - Дааа, - выдыхает, закатив глаза. - Вот так, дааа…
        Тимур прижимает Русалку к стенке кабинки. Она стонет, подается ему навстречу, раскрытым лоном трется о его бедро. Тимур выдыхает хрипло, и достает с полочки шампунь, предвкушая ее реакцию.
        И она не заставляет себя ждать.
        Русалка распахивает глаза, с изумлением наблюдая, как Тимур вспенивает на ладонях шампунь, и смеется.
        У его жены мягкие и длинные, до самой попы, волосы. Медные. Они струятся между пальцами и походят на лаву, извергающуюся из жерла вулкана. И пахнут теперь мятой.
        - Я хочу тебя, - шепчет Русалка, когда Тимур смывает ее волосы, прижимается к нему, потираясь о его твердый член. И тянется к его губам.
        Поцелуй пахнет кровью и отдает горечью. Глубокий, страстный. Словно она целует его в последний раз. Словно завтра уже не наступит. Тимур подхватывает ее под попу, а она обвивает его ногами таким привычным движением, что Тимур рычит, уже не сдерживаясь. Снова прижимает Русалку к стенке, покрывая поцелуями шею, плечи, грудь.
        Вода бьет в лицо, обжигает.
        И Тимур не выдерживает, чихает. Русалка взрывается хохотом. Ничего у них не выходит. Страсть, мгновение назад грозившая смести все вокруг, растекается по венам нежностью и весельем. Они брызгаются водой, наскоро целуясь в тесной кабинке, смеются. А потом Русалка охает и стенает, рассматривая себя в зеркале. Грудь, ноги, бока покрывают наливающиеся багрянцем пятна, перечеркнутые белесыми нитями шрамов. Она едва не плачет и отчего-то ругает любовные романы с их бредовыми фантазиями.
        Тимур же посмеивается, наблюдая.
        Позже в спальне растирает ее нежную кожу спасительной мазью. И она лежит рядом, горячая, податливая, нежная, снова мурлычущая от удовольствия.
        - Я не понимаю, что ты во мне нашёл? – бормочет Русалка, устраивая голову у него на плече и закинув на него ногу и руку.
        - Себя, - с улыбкой отвечает Тимур, но она уже тихо сопит, теплым дыханием щекоча шею.
        А через два дня ему снова нужно лететь. На этот раз в немецкую клинику, откуда дал деру Вадик. А чтобы Русалка не скучала, докупил кучу рисовальной ерунды к тому, что уже имелось у нее. Оказалось, там было далеко не все необходимое, а раньше она стеснялась его просить. Просто сама невинность, надо же.
        Тимур полмагазина скупил, наверное, ничерта не разбираясь в названиях, видах, мягкостях и твердостях. Запутался, и решил не мудрить долго – покупал все, что попадалось под руку. И радовался как ребенок, наблюдая, с какими сияющими глазами Русалка разбирала его покупки. Как визжала и прыгала от радости, обнимая его и поминутно повторяя: «Спасибо». Надеялся, что это займет ее, и она не заметит, как пролетит время, пока он решит дела в Германии.
        А сам три дня не находит себе места, разбираясь с видеозаписями, которые почему-то оказались стерты, опрашивая персонал. И считал минуты, когда окажется в номере. Чтобы набрать номер и услышать ее голос. И слушать, слушать, слушать. Как она будет рассказывать, какой замечательный пейзаж написала. Или портрет. Или натюрморт. И лишь в самом конце тихо шепнет, что соскучилась. И спросит, когда он прилетит, и он не выдерживает – возвращается раньше. Плюет на все дела, вызвав недоумение взбудораженных ним врачей и немецких полицейских. Но ему все равно. Оставляет весто себя Погодина – пусть разбирается и вину заглаживает. Сам Тимур больше и дня не мог вынести без Стаси.
        Она стоит на журнальном столике, ловко балансируя на кончиках пальцев как балерина. Рыжие волосы всклокочены, его белая рубашка перемазана краской. А тонкие руки порхают над стеной, как кисти над холстом. Впрочем, стена его гостиной и была холстом. И на нем небрежными мазками рождалось нечто. Изогнутое тело, закованное золотой чешуей, распахнутые крылья, сверкающие алым, длинный хвост и словно живые, пронзительные фиолетовые глаза.
        Тимур невольно дергает плечом. Похоже, в его доме теперь поселился самый настоящий дракон. Он обводит взглядом гостиную, уставленную картинами, и усмехается.
        - Холсты закончились? – едва слышно, почти шепотом.
        Русалка покачивается, оступается и заваливается на спину, визжа. Тимур подхватывает ее у самого пола, встречается с перепуганным рыжим взглядом.
        - Ты… – облегченно.
        - Напугал?
        Она кивает и тут же улыбается.
        - Прости.
        Касается его щеки, трется о плечо своей.
        - Я соскучился, – хрипит Тимур, зарываясь носом в ее волосы, пахнущие гуашью и морем.
        А Русалка вдруг смеется и ведет пальцем по его носу, щеке, шее.
        - Ты что творишь? - наигранно строго возмущается Тимур.
        - Рисую, – невозмутимо отвечает Русалка, продолжая расписывать его лицо, закусив губу от усердия.
        И Тимур не выдерживает, целует. Ее перепачканный краской нос, глаза, губы.
        Прокладывает дорожку из нежных, невесомых поцелуев по шее вниз к ложбинке между грудей. Губами прихватывает затвердевший сосок, ударяя по нему языком. Ощущая, как тонкие пальчики впиваются в плечо, царапая. И ему плевать, пусть хоть всю спину в кровь раздерет. Главное, она рядом. Так близко.
        Играет ее сосками, посасывая и слегка прикусывая, пока не становится неудобно. Но идти в спальню уже нет сил. А заниматься любовью на прохладном полу в жару – самое удивительное, что может быть.
        Но когда он укладывает Русалку на спину и возвращается к прежнему занятию, она вдруг перехватывает инициативу, оказавшись сверху. Медленно, пуговка за пуговкой, расстегивает его рубашку, доходящую ей до колен. Так же медленно снимает ее с одного плечика, обнажив одну грудь, затем с другого. Рубашка соскальзывает по ее узкой спине. Тимур рычит, касается ее мягкой кожи.
        Она вздрагивает от прикосновения, хмурится. Берет его ладонь, прочерчивает круг, словно что-то нащупывает. Тимур смотрит с замиранием сердца, плохо соображая, что она хочет сделать. И когда ее пальчики касаются застежки перчатки – дергается. Но Русалка не отпускает снова. Сосредоточенно расстегивает перчатку, бережно стягивает ее с пальцев, обнажив изуродованную шрамами ладонь. Закусывает губу.
        - Не надо, Стася, – осторожно просит. Хоть и помнит, что она уже видела их однажды. Помнит, что его изуродованные руки не вызвали у нее отвращение или брезгливость. Помнит ее жалость и сейчас она ему нахрен не сдалась. - Отдай перчатку, – напрягается.
        Но Русалка его удивляет.
        Молча зашвыривает перчатку в дальний угол комнаты. Проделывает тоже самое со второй. Берет его ладони и вдруг обнимает ими свое лицо. Нежно, бережно, как будто держит нечто хрупкое. Теплые губы касаются изувеченной кожи. Каждого шрама. Даря тепло, забирая колкую боль, излечивая душу от тяжких воспоминаний.
        Тимур даже дышать перестает. Он смотрит на нее и поражается, как легко она снова уложила его на лопатки с распахнутой настежь душой, о существовании которой он давно забыл.
        Русалка поднимает на него сияющий взгляд. Тимур даже зажмуривается, настолько ярко горит в ее янтаре счастье. А когда снова смотрит на свою жену, то не сразу понимает, что плачет.
        - Никогда не прячь их от меня, – строго наказывает Русалка, потершись о его ладонь. - Они потрясающие.
        И прижимается к нему, подставляя тело под его руки, постанывая и блаженно улыбаясь.
        Горячая волна накрывает с головой, срывая запреты, осторожности и унося с собой реальность.
        Тимур гортанно зарычал, подминая под себя разгоряченное податливое тело жены. Он тискает ее, ласкает, целует и берет нежно и долго. Снова и снова. Благодаря каждым прикосновением, дыханием, шепотом.
        Уже под вечер он все-таки дает Стасе передышку. Она лежит на нем, вычерчивая гуашью причудливые узоры. Щекоча пальчиками. Тимур улыбается, прикрыв глаза, чувствуя, как под кожей сладкой патокой растекается нежность.
        И это так непривычно, но неожиданно правильно, что Тимур точно знает: он скорее сдохнет, чем откажется от своей янтарной девочки.
        Глава 14 Тим.
        Тимур не оставляет Русалке выбора, когда ему снова нужно лететь за границу, чтобы урегулировать вопросы, возникшие после аферы Алтуфьева, потому что не может бросить ее здесь одну. Пока не выяснит, где ее придурошный братец и почему притих Гурин. До дня рождения Русалки остается чуть больше недели. И это нервирует Тимура. Он ничерта не понимает и не верит в благородство Гурина, который так легко и просто выпустит из своих рук все свое состояние. Тимур до одури боится за Русалку. А еще не может без нее. Совершенно. Поэтому просто заявил, что она летит с ним. Ожидал возмущений, но Русалка снова смогла его удивить. Молча собрала чемодан в рекордные сроки. Ей-богу, если бы он зажег спичку, та и прогореть бы не успела.
        А у самого внутри что-то неладное творится. Как будто что-то должно произойти. И это странное предчувствие щекочет затылок, пересчитывает костлявыми пальцами страха позвонки.
        - Тимур, что с тобой?
        Русалка сидит рядом на пассажирском сидении, касается его пальцев, сжимающих ручку коробки передач.
        Он передергивает плечами, пытаясь сбросить с себя гадкое чувство, но никак не получается.
        - Все в порядке, Русалка. Не волнуйся.
        Но она волнуется, потому что каким-то совершенно невероятным образом чувствует его ложь. Отстраняется. Отворачивается, тихо вздыхая.
        - Прости, что втянула тебя во все это. Я не хотела…
        - Стася, - перебивает Тимур слишком резко. Она смотрит на него растерянно. - Разве я похож на человека, которого можно заставить что-то делать?
        - Нет, - вдруг улыбается и в янтарных глазах вспыхивают озорные огоньки. - Ну разве что чуть-чуть подтолкнуть, - и губы облизывает. Вот же…
        Тимур тихо выругивается, не очень плавно входя в поворот.
        - Ох и напросишься, Стася…
        А она лишь заливисто смеется, стирая своим весельем его страхи. Но не надолго.
        В аэропорту, когда они уже проходят регистрацию, звонит Эльф. И страх, притаившийся на задворках сознания, вдруг осклабился хищно.
        Тимур едва телефон не роняет, с изумлением отмечая, что его пальцы дрожат.
        - Твою мать… - сквозь зубы, после чего отвечает на звонок.
        - Ингу убили, - говорит друг сухо, без предисловий.
        Тимур сразу понимает, о ком речь, но упорно гонит от себя эту мысль, прячется за выросшим тайфуном злости и страха.
        - Какую Ингу?
        Сипло, потому что по голосовым связкам наждачкой прошлись и теперь там нестерпимо жжет. Он чувствует чьи-то теплые пальчики на своей ладони. Ловит блестящий слезами и все понимающий взгляд Русалки.
        - Белку, Тимур, - выдыхает Эльф с болью. - Игната подозревают. Я сейчас…
        Он не слушает больше. Вообще ничего не слышит. Мир умер: исчезают звуки, голоса, запахи. Только слова Сани в голове. И его собственный хриплый, говорящий кому-то, что надо возвращаться.
        Он ждет, что будет больно. Но внутри оказывается совершенно пусто. Будто выскребли все, оставив одну оболочку. Странное ощущение ничего. Неверия. Даже когда он видит черный мешок на каталке, ничего не екает в груди.
        Словно не он потерял близкого человека.
        - Стойте! – орет, выскакивая из собственной машины, даже не заметив, кто был за рулем. Но его не слышат, грузят каталку в машину, захлопывают дверцы. - Стоять, я сказал!
        Он отталкивает фельдшера, попытавшегося преградить путь, распахивает дверцу, запрыгивает в салон. Замирает над телом. Дрожащими пальцами открывает лицо и орет.
        - Убью!
        Он вылетает из машины, хватает фельдшера. Тот машет руками, хрипит, пытается отбиться, но Тимур сильнее. Ярость бьет по нервам раскаленным молотом адреналина. Гонит вперед. Наказать того, кто не уберег, хотя обещал.
        - Где?! Муж где?!
        Тот бормочет невнятно, указывает на подъезд, у которого сидит на корточках Игнат. Безучастный.
        - Убью, – ревет, ринувшись к другу.
        Несколько метров. Всего несколько метров пройти. Трудно. И боль сшибает с ног, бьет под дых, выворачивает наизнанку. А перед глазами ее лицо. Изрезанное, с распухшими губами и черной дырой во лбу.
        Тимур падает на колени. Кто-то помогает встать, что-то говорит, зовет его. Не сейчас. Тимур отмахивается от звонкого голоса, кажущегося знакомым. Потом разберется, не сейчас. Сбрасывает с себя чьи-то руки. Шагает к Игнату. Хватает за грудки, встряхивает. Тот смотрит отрешенно, а улыбка на лице совершенно дикая. Не человеческая.
        - Ты же обещал! Обещал, сука! - бьет в живот. Игнат хрипит, сползает по стене. Тимур снова поднимает его. - Как ты мог? Как? Ты…
        Еще один удар в живот, следом в челюсть. И снова в живот. Под кулаком хрустит кость, из разбитой губы брызжет кровь. Игнат не сопротивляется, только улыбается. И до алого марева перед глазами хочется стереть с него эту улыбку, залить ее кровью. И Тимур бьет, вымещая злобу и боль, что-то говоря. Бьет, чтобы убить. Хочет так, что самому страшно, и он знает, что сможет. Сейчас, за нее. И смог бы, если бы не Русалка.
        Она рыжим вихрем врезается между ним и Игнатом за долю секунды до нового удара, виснет на нем, обхватив руками и ногами.
        - Тииим! - кричит, ловя его руки и пытаясь поймать его взгляд. - Тииим… - шепчет, лихорадочно целуя, сорванным дыханием умоляя вернуться к ней, в реальность. И он возвращается, когда ее запах затапливает легкие, наполняя их персональным кислородом жизни.
        Подхватывает ее, прижимает к себе разбитыми в кровь руками. И дышит, дышит, дышит. Легкие огнем горят, их на кусочки рвет. А у него перед глазами мертвое лицо Белки. И это полная хрень. Потому что рядом Русалка, всматривается в его лицо, а он только Белку видит. И ничерта не понимает.
        - Тим…Тим, посмотри на меня. Слышишь? - теребит, гладит ладошками скулы. - Тимур…
        - Все хорошо, Русалка, - отвечает, чувствуя, как по венам яд растекается. Отравляет его без шанса на спасение. И он не знает, как с этим справиться. Потому что вдруг отчетливо понимает, что сейчас, в эти самые секунды он потерял не только Белку и лучшего друга, но и ту, без которой разучился дышать.
        - Хорошо? - не верит и правильно делает.
        Нихрена ни хорошо и уже не будет. Пока ублюдок, что убил Белку на свободе – Тимур будет идти по следу. Один, потому что нет у него больше помощников. Был один, да и тот сейчас пошатываясь входит в подъезд. Навсегда выстраивая между ними железобетонную стену.
        Тимур знает: Крушинин не выйдет из квартиры, пока не поймет, кто убийца. А может уже понял. И если так, то одного он его не отпустит.
        - Тим, поехали домой.
        Домой. Ссаживает русалку с рук. Ей не домой нужно, а бежать от него без оглядки. Потому что там, где он – смерть. Она за ним тенью ходит, отбирая самых близких. Но Русалку он этой твари не отдаст.
        - Тимур!
        Голос Эльфа заставляет Тимура обернуться и принять единственное верное в этом дерьме решение.
        - Ты как?
        На Алексе лица нет: черные круги под глазами, невыспавшийся и плечами водит, мышцы разминая. Снова спина болит. Значит, после операции только.
        - Все хорошо, - повторяет на автомате и взглядом к Русалке возвращается.
        А она вдруг отшатывается, как от чумного. Рот ладошкой прикрывает.
        - Нет. Ты не можешь…Ты же обещал…ты…
        - Стася… - хрипло, на последнем издыхании. А внутри огонь полыхает. Живой, сжирающий внутренности. Ревет, с жадностью выпивая отравленную разочарованием кровь. До суха выпивая его самого. Снова. Только на этот раз Тимур добровольно отдает пламени себя. Добровольно позволяет родным глазам наполниться слезами, а на любимых губах застыть немому крику отчаяния.
        - Что у вас происходит? - снова Эльф. - Где Игнат?
        Тимур выдыхает шумно. Обнимает Русалку за плечи, но та вздрагивает, выворачивается.
        - Бросить меня хочешь? - в голосе злость хлещет, бьет наотмашь каждым звуком.
        Проклятье. Не хочет он ее бросать. Увезти ее отсюда хочет. Вот прямо сейчас усадить в машину и увезти домой, а еще лучше на необитаемый остров. Чтоб ни одна тварь не могла им помешать просто жить. Вдвоем. Но…
        - Эльф…
        Тимур даже не смотрит на друга, но тот понимает все сам.
        - Ася, поехали, - Алекс берет Русалку под руку. - Побудешь у меня, пока все не утрясется.
        - Нет, - и своими рыжими глазами дыры прожигает там, куда его персональное пламя не добралось. - Я все поняла, Крутов. Про тебя поняла. Еще там…в машине…когда ты…ты на нее смотрел…Я думала, мне казалось раньше. Думала, ревную зря…А сегодня поняла – не зря.
        - Стася…
        Выставляет вперед ладошку, призывая молчать.
        - Все, Крутов. Спасибо за все. Не переживай, я буду умницей. У Алекса поживу. Верно?
        - Так надо, Стася…
        - Конечно, - на губах слабая улыбка. - Только, Алекс, можно сперва в ЗАГС?
        - Зачем?
        - Развестись хочу.
        И снова на Тимура, засунувшего руки в карманы и чуть голову наклонившего.
        - Не надо, Русалка. Мой юрист подготовит все документы.
        - Отлично, - опять улыбка. Болезненная, кривая, словно наспех пришпиленная к лицу. - Я тоже умею нарушать обещания.
        - Тим? - Алекс встревожено.
        - Да забери ты ее отсюда, ради Бога, - и отворачивается, чтобы не видеть собственную смерть, тенью притаившуюся за плечом. Не видеть, как уходит Стася.
        Глава 15 Игнат.
        Он послал эту работу нахрен, задолбало. Куда ни плюнь - что-то происходит. То убийство, то ограбление. А следом – тонна макулатуры, которую он должен обязательно заполнить. У него уже рябит перед глазами от лиц и букв. Что ни день, то опознание. Что ни утро – срочный вызов.
        Залпом выпив давно остывший чай, быстро настрочил заявление об отпуске, оставил секретарю подполковника и сбежал. Домой. К Инге. Не забыв при этом вырубить телефон, потому что подполковник и мертвого достанет. Но на сегодня…да и на следующие две недели у него совсем другие планы. И мысли о долгожданном отдыхе вдали от цивилизации, где будет только он и его любимая жена, растекаются под кожей жарким предвкушением.
        Уже припарковавшись во дворе, вспоминает, что не купил цветов. Выдирает несколько пестрых лилий с клумбы у подъезда, воровато оглядываясь. И тихо смеется себе под нос, вбегая в подъезд.
        Привычно здоровается с консьержем, листающим глянцевый журнал, и замирает перед лифтом, не в силах сделать вдох. Так и не нажав кнопку вызова. Перед глазами темнеет так быстро, что Игнат едва удерживается на ногах. И когда распахиваются дверцы лифта врезается в высокого парня в темной ветровке. Тот толкает его плечом, лилии падают на пол: алые кляксы на глянцево-сером полу. Оборачивается, чтобы схлестнуться с воспаленными глазами парня. И в голове будто что-то взрывается.
        Он не ждет лифт. Несется вверх по ступеням. Один пролет, второй, третий. На одном сшибает пузатый горшок с цветком, тот катится вниз. Игнат бежит еще выше. И везде зелень цветов в горшках: синих, красных, желтых.
        На площадке массивная дверь из мореного дуба, черная с фиолетовым отливом, со сверкающей в лучах полуденного солнца серебристой ручкой. Он обхватывает ее дрожащими пальцами, толкает дверь. Та распахивается легко, как в киношных триллерах, где убийца обязательно оставляет ту открытой.
        Горло стягивает колючим спазмом. Дыхание рвется со свистом и жгучей болью за грудиной.
        Игнат входит в полутемный коридор. Взгляд машинально цепляется за алый плащ на вешалке, белые босоножки и грязные следы на светлом паркете. Еще два шага. На журнальном столике алые розы, а в голове мысль: «Инга ненавидит розы». Острая такая, вгрызающаяся в затылок.
        И багровые полосы на персиковых обоях. Еще шаг. Пальцы сами рвут ворот дорогой рубашки. Пуговицы стучат по паркету, разлетаясь в стороны.
        Впереди стеклянная дверь спальни с радужным узором. Пальцы на дверной ручке. А следом солнечный свет, бьющий в глаза, заливающий золотом спальню.
        Игнат на мгновение зажмуривается, опустив голову. А когда открывает глаза перед ним белый ковер в багряных пятнах. Кровь. Взглядом выше по темному дереву кровати, хлопку простыней.
        Темные волосы на белых подушках. Синие мертвые глаза. И черная дырка во лбу.
        И лишь один звук, эхом разбивающийся о стены квартиры. Протяжный, дикий, полный ярости, боли и отчаяния. Вой. Нечеловеческий, рвущийся из горла Игната.
        И пыльная пустота внутри. Серая, как вмиг утративший краски мир.
        Что происходит дальше – все в тумане. В глухонемом и стылом, как кирпичная стена дома. Как черная ярость в глазах друга и его точные, выверенные удары. Игнат не чувствует боли, только пустоту. Звенящую, перекатывающуюся по напряженным мышцам.
        Не помнит, как в квартире оказывается. Как выгоняет всех к чертовой матери. И плевать, что его дом – теперь место преступления. Ему насрать, что постель пахнет кровью и смертью. Он этот запах, удушающий, приторный, как плесень, ни с чем не спутает. Так смерть воняет. Теперь Игнат это знает. И смеется истерично, потому что только сейчас понял, что такое смерть. Сейчас, когда она за спиной замерла и ходит по пятам, смрадом в спину дышит.
        Не помнит, зачем Алекс приходит и почему Сварог молчит, сидя на полу и смотря на по-прежнему разворошенную постель. Не помнит, что пьет и что ест. Только мысли в голове: яркие, живые, скручивающиеся тугим жгутом, размывающиеся и снова сцепляющиеся в целое, звено за звеном.
        А потом появляется она.
        Она приходит утром…или днем.
        Игнат давно перестал различать ночь и день – для него все стало серым, как пепел сигарет на подоконнике. Странно, что у него до сих пор не закончились сигареты, потому что он не помнит, чтобы выходил из квартиры. Как и откуда перед ним еда берется и почему он ее ест. Наверное, Алекс приносит. Тот ходит к нему с завидным упрямством. Или не он? Он не помнит, когда увидел ее и в какой момент стало все неважным, кроме нее.
        Светлая, задорная, она щебечет без умолку. Разговаривает с ним, хотя он молчал. Смеется и рисует. И мешает понять, кто убил Ингу. Он сделал все, чтобы его не отвлекали. Отделался от коллег с их нахрен никому не нужным сочувствием, от матери Инги, едва не утопившей его в слезах горя. Ему своего хватает. Его даже опасаться стали, потому что на психа стал похож. Только Алекс ходил. А теперь еще и она. Когда он почти понял, кто убийца. Ася…
        Врезалась в его серое одиночество, как тогда…под удар Тимура. Он помнит. Как и то, что это чужая женщина. Но…все пошло наперекосяк.
        Она единственная, кто не испугался его «приступов» - разорванных листов, брошенных в лицо, злого взгляда и синяков на ее тонких запястьях. Она приходит снова и снова. Как будто ничего не было. И он перестает ее выгонять. Становится вдруг любопытно, а что будет дальше.
        Игнат украдкой подглядывает, как она рисует. Как смешно морщит нос, когда ей что-то не нравится. Как закусывает губу, увлеченная процессом. Как щурится, намечая контуры. И как закалывает карандашом волосы, а потом сердится, когда не может его найти. А еще она оставляет Игнату свои рисунки. И на каждом из них драконы. Маленькие, только делающие первые взмахи перепончатыми крыльями. Или огромные, сжигающие деревни. Такие, какие когда-то рисовал их сумасшедший гений Руслан Огнев. Игнат вспоминает, как Сварог рассказывал, что Асю рисовать Руслан учил. Вспоминает, как они ездили к Руслану и как тот забрал все Асины рисунки себе, а потом выгнал их всех взашей. Всех, кроме Аси. А она после так и не призналась, о чем они говорили.
        И вот среди всех рисунков Игнат обнаруживает и свой портрет. Странный. Черно-белый. И лишь глаза, смотрящие на него как будто из тумана, теплого янтарного цвета. Асины глаза, вернувшие краски его существованию.
        А потом она не пришла.
        Вместо нее приходит Тимур.
        Садится на пол в пороге спальни, затылком упершись в дверной откос и молча смотрит на так и не перестеленную кровать.
        Игнат стряхивает столбик пепла и тихо чертыхается. Висок зудит и нарывает, словно под прицелом. Мерзкий холод пересчитывает позвонки, потешаясь над их хрупкостью. Колючими льдинками протыкает каждый нерв. Становится душно и на лбу выступает испарина. Игнат сминает сигарету в давно переполненной окурками чашке, сглатывает, шумно втягивая носом затхлый воздух. Остро ощущая, как вместе с Тимуром в его квартиру вошло отчаяние. Чужое, как инородный предмет в теле.
        Игнат смотрит на безучастного друга и предчувствие беды сдавливает череп всего одним словом: «Ася».
        - Тим…
        Зовет и осекается, когда Тимур поворачивает голову и смотрит на Игната так, будто видит впервые в жизни.
        Его бледное лицо как-то вытянулось, черты заострились, а глаза почернели от горя так, что и зрачка не рассмотреть.
        - Твою мать, - цедит Игнат, спрыгивая с подоконника, на котором провел…да хрен его знает, сколько дней.
        Встряхивает головой, отгоняя ненужные мысли и тут же получает в ответ давящими тисками предчувствия. Хватает с прикроватной тумбочки початую бутылку водки и присаживается рядом.
        Заглядывает в глаза Тимура, надеясь до последнего, что ошибся. Не разглядел в тумане собственной боли. Но, увы. Во взгляде друга застыла сплошная чернота. Игнат уже видел такой взгляд у друга однажды и знал, что ничего хорошего это не сулит. Значит, нужно вытряхивать Тимура из этой гнилой бездны как можно быстрее, иначе Игнат и лучшего друга потеряет. Хватит с них одного психа.
        - Пей, - приказывает, вкладывая в ослабевшую руку другу, бутылку. Но Тимур отворачивается, прикрывает глаза. И молчит. И это гребаное молчание доконает Игната. - Пей, кому говорю! - рычит, но не от злости, а скорее от бессилия. Потому что ничерта не понимает, а предчувствие уже в ледяную глыбу обросло, за грудиной сдавило. - Не заставляй меня в тебя водку силой вливать. Сварог!
        - Да не буду я пить, - устало. Но в голосе что-то еще…
        И это «что-то» в каждом жесте друга и в протянутом Игнату диске. Крушинин смотрит на сверкающий диск и точно знает, что ему нельзя смотреть.
        - А на словах? - просит с какой-то глупой надеждой.
        - На словах…Ну на словах так на словах…Кто-то похитил мою жену и пытается ее отравить.
        Игнат дышать перестает, потому что глыба за грудиной ребра пересчитывает. И Игнат хруст ломающихся костей отчетливо слышит. И эта хрень ему очень не нравится.
        - Кто?
        - Подозреваю, что Гурин. Но…
        - Что «но»? - сипло. Игнат прокашливается, отпивает водку из горла и вкуса не чувствует. Ничего, как будто воды хлебнул. Но оно и хорошо, мозги ясными останутся, когда Игнат тоже расскажет другу о своих умозаключениях.
        - Не он это, Игнат.
        - Беседовал с ним, - не спрашивает, констатирует факт. Тимур кивает. - Живой?
        - Да он продал ее с потрохами. Даже справку предоставил, что не отец ей, - ухмыляется, а у самого желваки по скулам гуляют. - Я думал, обосрется со страху – так ему жить хотелось. Отказался от нее. Официально с подписями нотариусов и в присутствии прессы.
        - То есть ты ее выкупил у него, что ли?
        - Выкупил. И под такой колпак его посадил, что он не то что позвонить – дыхнуть без моего ведома не может. А она там одна. Алекс говорит, на записи ей лекарство вводят, которое вызвало у нее херню какую-то, из-за которой она уже чуть не умерла.
        Игнат кивает: помнит он эту историю.
        - Запись подлинная?
        - Подлинная, Игнат. Я всех на уши поднял, но никакого толку. Некому ее похищать. Да и незачем. Гурин получил, что хотел: жизнь и отцовский бизнес.
        - А фонд?
        - А фондом с некоторых пор руковожу я. Стася все грамотно оформила, отличница, - и впервые в голосе да и во взгляде нечто напоминающее гордость.
        И глыба за грудиной дает трещину, рассыпается на сотни осколков, раздирая в кровь его внутренности. Делает несколько жадных вдохов и таких же выдохов.
        - Раз других вариантов нет, выдвигаю свой. Асю выкрал ее брат.
        О том, что этот наркоша убил Ингу, Игнат упрямо молчит, даже когда Тимур сам связывает все концы. Потому что знает – сорвет Тимура. Его самого потряхивает от ярости, а память, как машина, перечисляет всех, у кого Крушинин может достать «чистый» ствол. Оставлять этого ублюдка в живых, Игнат не намерен.
        Как, впрочем, и Тимур. И в этом они как никогда единодушны.
        Асю находят через два дня. Сорок восемь тяжелых часов, когда нервы на пределе, а каждый шаг может обернуться ошибкой и стоить Асе жизни. Двое суток, за которые Игнат так и не понял, что у Тимура окончательно слетели тормоза.
        Глава 16 Стася.
        Запах. Вязкий, забивающий легкие, и приторный до тошноты. Есть только он и больше ничего: ни звуков, ни красок. Даже мысли забиты этим запахом. И это едиснтвенное, что помогает мне не сойти с ума, потому что думать страшно. Как и вспоминать. Вот только мозг настолько неизведанное существо, живое и устанавливающее свои правила, что отключаться упорно не желает: вспоминает, анализирует, ищет выход. Каждый удар сердца не сдает своих позиций. И плевать ему, что я даже сесть не могу.
        Я лежу на чем-то твердом и холодном. Это что-то похоже на огромный плоский камень, к которому я надежно привязана – не шелохнуться. Ноги и руки стянуты веревкой, а на глазах – повязка. И рядом никого нет. Я знаю, что одна в этом запахе, как муха, прилипшая к ловушке, из которой теперь не выбраться. Иногда я пытаюсь не дышать, а когда делаю жадный вдох, легкие жжет нехваткой кислорода. И гниль этого помещения снова затапливает каждую альвеолу. А еще я пытаюсь разговаривать, потому что по какой-то нелепой шутке мой похититель не заклеил мне рот. Хотя, скорее всего лишь по причине, что я нахожусь там, где меня не сыщет ни одна живая душа.
        Спина ноет, шея затекла, а руки и ноги едва чувствую, но паники больше нет. Я не рвусь в путах, как тогда, когда очнулась, не зову на помощь, даже похитителя разговорить не пытаюсь, потому что бесполезно. Но это вовсе не значит, что я смирилась со своей скорой смертью. Спасает крамольная мысль, если бы меня хотели убить – я была бы уже мертва. Даже приступ, вызванный введенным лекарством, похититель купировал быстро. А еще он поил и кормил меня два раза в сутки и сам водил в туалет. Поначалу я сопротивлялась, потом стало плевать. Гораздо важнее было понять, зачем меня похитили. Я спросила, за что пролежала с кляпом во рту до следующего приема пищи. это гораздо хуже, чем все мои путы вместе взятые. Я едва не захлебнулась запахом, который пропитал ткань кляпа и осел на языке. Спастись от него не было никаких шансов. Задавать вопросы расхотелось, как и разговаривать в принципе. С похитителем, но не со своим малышом.
        Это странно: ощущать в себе другую жизнь. И хоть срок еще маленький, я не понимаю, почему это чудо позволили именно мне. Я же никто: никчемная девка, продававшая свое тело за дозу для брата, никем не любимая и никому не нужная. Я даже этому малышу не нужна такая. Разве из меня получится нормальная мать? Что я смогу дать этому ребенку? Чему научить? Как жертвовать собой ради того, кто искалечил жизнь двум таким замечательным людям?
        При мысли о Славке и Руслане горло сдавливает тисками, и я раскрытым ртом лихорадочно глотаю провонявший гнилью воздух. Я видела их обоих. Попросила Тимура о встрече, и он все устроил, ни о чем не спросив.
        Славка живет в деревне, у тетки Игната Крушинина, и выглядит вполне счастливой: щебечет о пустяках, помогает по хозяйству и даже улыбается. Но стоит заглянуть в ее глаза без единого намека на жизнь и мороз ползет по коже. Говорят, что глаза – зеркало души. Так вот у Славки ее больше не было, потому что в ее взгляде зияет пустота. Чего не скажешь о ее брате. В его душе истинный ад, а черти пляшут в небесно-синих глазах. Впрочем, черти гуляют и по стенам его палаты в психушке. А я стояла у запертой двери с маленьким окошком, смотрела в его отрешенное лицо и…плакала. Слезы текли по щекам сами по себе, пока Руслан не протянул руку и не вытер их.
        - Не плачь, Настена, все образуется, - с шальной улыбкой.
        А я протянула ему скрученный в тубус холст, на котором черными мазками написан портрет Тимура. Руслан смотрел на него долго, а потом расхохотался. Настолько искренне и заразительно, что мой страх уступил место робкой улыбке.
        - Откуда ты знаешь Сварога? - отсмеявшись.
        - Я его жена.
        - Это хорошо, - только и ответил, протянув мне обратно мой тубус.
        Но портрет Тимура так и не вернул. Уже дома я обнаружила в тубусе свадебный подарок Руслана – проект коттеджа. В тот же день я возненавидела Вадьку так сильно, что мне казалось – я смогу его убить, встреться он мне.
        А еще…я бы наверняка возненавидела и себя, но Тимур не позволил.
        Тимур…
        Думать о муже я себе решительно запретила. Мысли о нем вызывают невыносимую боль, потому что…
        « … - Зачем ты на мне женился, Тимур?
        - Дело в твоем наследстве, Русалка…»
        В наследстве, которого у меня больше нет.
        В тот день шел дождь. Черное небо вспарывали молнии. Я стояла у панорамного окна в доме Крутова, наблюдая, как он выпрыгнул из машины под ливень, запрокинул голову, явно наслаждаясь колкими каплями. А потом увидел меня и сердце пропустило удар.
        Он влетел в дом промокший, ища только меня. Звал. А я так и осталась стоять у окна, прижимая к груди папку, когда он появился в комнате. Запыхавшийся, мокрый, с задорной мальчишеской улыбкой на губах, которую вдруг отчаянно захотелось потрогать. Так сильно, что мои губы закололо. И я отвернулась, не в силах смотреть на него, потому что знала – сорвусь и снова потеряюсь в нем.
        Он подошел со спины, обнял за плечи, уткнулся носом в мои волосы.
        - Как же я соскучился по тебе, – пробормотал, прижимая так крепко, что мне стало нечем дышать. - Ты вернулась…ты все-таки вернулась, а я дурак был, прости…я…
        - Нет, – перебила, унимая глупое сердце, которое хотело верить его словам. Но я не могла. - Я не вернулась, Тимур. Я привезла тебе документы… на подпись…
        - Документы? - переспросил, резко развернув меня лицом к себе. Скулы еще острее стали, щетина темнее, а глаза…в них я старалась не смотреть. - Какие, к черту, документы? Если ты о разводе…
        - Нет, - снова перебила, пытаясь высвободиться из его горячих рук. Они обжигали, оставляли на коже метки даже через ткань рубашки. И я точно знала: мне от них никогда не избавиться.
        - Тогда что? Что еще ты придумала, Русалка?
        - Я хочу, чтобы ты отказался от своей мести и оставил в покое Гурина.
        И только тогда заглянула в черные бездны глаз, ярость в которых могла разорвать меня на куски. И она разодрала в хлам мое глупое сердце.
        - Снова приносишь себя в жертву? - нахмурился, только ярость никуда не делась, бесновалась в нем, ища выход.
        - Это не имеет значения.
        - А что имеет? - руки разжал, от меня отступил на шаг.
        - Гурин… - выдохнула, собираясь с мыслями. - Мой отец отнял у тебя самое дорогое. А я отдаю тебе самое дорогое, что есть у него.
        И протянула ему папку. Но он даже не шелохнулся, а я…я просто бросила ее на пол, ее содержимое меня совершенно не интересовало.
        - Тебе нужно просто поставить свою подпись.
        Я не знаю, что он увидел в моем лице, но молча кивнул, поднял папку, раскрыл и подписал, не читая. А у меня внутри все сжалось от невыносимой боли, потому что больше никогда его не увижу.
        - Поздравляю, - пряча за кривой улыбкой отчаянное желание кричать до хрипоты. - Ты получил, что хотел. Теперь мой отец – нищий.
        - Ты считаешь этого достаточно?
        Я лишь плечами пожала. Но я знала, что этого мало. Знала, что Тимур не просто захочет забрать у Гурина все его деньги и власть, он захочет его жизнь. А я не могла…мысль о том, что Тимур станет убийцей, убивала меня.
        - И что же ты хочешь еще? - холодно, даже голос не дрогнул.
        - Тебя, Русалка. Я хочу тебя. Как тебе такой расклад?
        - Ладно, - прошептала, слегка покачнувшись от резанувшей внутри боли. - Прямо сейчас?
        Он не ответил. Хорошо. Молчание – знак согласия. Кивнула сама себе. Пусть так, мне не привыкать. Только слезы жгли глаза, а пальцы тряслись, как у запойного алкоголика.
        - Дура, что же ты творишь? - схватил за руки, встряхнул, заставляя посмотреть на него. - И ради кого, Русалка?!
        - Он мой отец, - сглатывая боль и невысказанные слова. - Какой-никакой, но отец. Другого у меня нет и не будет. А ты хочешь лишить меня его? Хочешь сам…
        - Стася, - прошептал с таким отчаянием, что сердце заныло ему в ответ, - ты же ничего не знаешь. Гурин убить тебя хотел. Ему плевать на людей, понимаешь? Ему же только деньги нужны. Он и мать твою…
        - Он мой отец. Мой отец, - повторяла, как заведенная. - И он…
        - Продал тебя! – заорал Тимур. - Продал, понимаешь?!
        - Он продал, а ты купил, значит? – по щекам скатились слезы. Стерла их тыльной стороной ладони. Мне не о чем плакать. Я всегда знала, что я не нужна отцу; что я была всего лишь игрушкой его любимому сыночку. Слова Тимура не причинили мне боли, потому что там, внутри, уже не осталось чему болеть. Умерло все.
        Следующим утром тест показал, что не все…
        Потом я позвонила отцу и сказала, что все его деньги больше не принадлежат мне. Он ничего не ответил.
        А вечером меня похитили из подъезда собственного дома.
        И я совершенно точно знаю, что Гурину незачем это делать, потому что у меня больше ничего нет. Я обычная студентка, хоть по паспорту до сих пор остаюсь женой Тимура Крутова. И вряд ли он похитил меня, чтобы вытребовать у Тимура обратно трастовый фонд. Но мысль такая была.
        Вздыхаю. Облизываю пересохшие губы. Я ни о чем не жалею. И если умру, я точно знаю, что поступила правильно, не рассказав Тимуру о беременности. А могла. Он звонил в то утро, сказал, что приставил ко мне охрану и попросил не капризничать и не мешать Кириллу работать.
        Я и не мешала, даже где-то радуясь, что Погодин везде следует за мной невидимой тенью. Одного понять никак не могу – как он прошляпил мое похищение, если провожал до дверей квартиры?
        Ерунда какая-то. Ничего не вяжется и не поддается логике. А еще мысли постоянно возвращаются к малышу и к Тимуру.
        Я не знаю, когда случилось так, что я полностью потеряла голову от этого мужчины. Я с нетерпением ждала его возвращения в наш дом. А он…
        Хмурый и уставший после многочасовых переговоров, он возвращался домой, скидывал туфли, и, не раздеваясь, шел по дому в поисках меня. И где бы ни находил, крепко прижимал к себе, зарывался носом в мои волосы и говорил «спасибо». Целовал скулы, губы, едва касаясь, но обжигая гораздо сильнее огня, растекающегося по венам от его запаха, и улыбался, когда я терлась об него, как изголодавшаяся кошка. Смеялся, уворачиваясь от моих попыток затащить его в спальню, возвращался в прихожую и раздевался, выспрашивая, чем я занималась весь день. И я рассказывала, пока он уплетал приготовленный ужин и счастливо улыбался. А ночью, расслабленный нашей любовью, он обнимал меня и засыпал, щекоча горячим дыханием шею, и не размыкал рук всю ночь, чтобы разбудить на рассвете обжигающими ласками.
        Я вспоминаю своего Тима. Смешного, улыбчивого и до дрожи в коленях боящегося высоты. Как затащила его на вышку – прыгнуть с парашютом. Он и согласился лишь потому, что за меня боялся больше. Не мог отпустить «в полет» одну. Он стойко выдерживал, пока на него надевали снаряжение, внимательно слушал инструктаж, как нас сцепляли вместе: новичка и опытную прыгунью. И страх его в напряженном как струна теле, и свою бесшабашность.
        - Не дрейфь, – с каким-то запредельным счастьем щелкнула его по носу, – я с тобой.
        И толкнула Тимура в пропасть.
        А когда вечером мы вернулись домой, он залпом выпил бутылку водки и не разговаривал почти сутки. Только выколачивал из меня стоны своим языком, ласкающим между бедер. А доведя до грани, до самой точки входил одним движением, резко и на всю длину. И я задыхалась от нереального чувства наполненности и того, каким идеальным он был. Созданным специально для меня…
        - Ася! - мужской голос вытряхивает из воспоминаний. Задерживаю дыхание, боясь ошибиться. Только бы не показалось. Только бы… - Аська!
        Не может быть…Это не мог быть. Не здесь и не сейчас. Но…
        Быстрые шаги оглушают.
        - Я…я здесь… - хочу закричать, но голос сипит, как старый приемник. Всхлипываю.
        - Аська… - ловкие руки высвобождают меня из пут, сдирают повязку.
        Я зажмуриваюсь на короткое мгновение, ощущая, как эти же руки ощупывают меня с ног до головы. Как знакомый с детства голос что-то спрашивает. Как я пытаюсь сесть. И как открываю глаза, чтобы увидеть перед собой того, кого хотела убить совсем недавно.
        - Вадька… - выдыхаю, вжимаясь в стену, потому что на меня смотрит черное дуло пистолета.
        Сглатываю, всматриваясь в осунувшееся лицо старшего брата. Он изменился: похудел, голову обрил наголо, а из внимательных глаз исчез лихорадочный блеск. Как бы странно ни звучало, но в его некогда мертвых глазах законченного наркомана цветет жизнь. Неужели лечение в клинике помогло? Неужели Тимуру удалось вытащить Вадьку из наркотического дурмана? Но как?
        - Вадька, ты… - шепчу, ежась под его таким же пристальным взглядом, и невольно смотрю на пистолет в его руке.
        Он прослеживает мой взгляд и улыбается виновато.
        - Прости, Аська, - выдыхает, пряча пистолет за спину, и вдруг крепко прижимает меня к себе. - Как же я рад, что нашел тебя.
        Отстраняет меня, ловя мой взгляд, и улыбается так искренне, как улыбался только в детстве. И у меня все внутри сжимается. Провожу ладошкой по его бритому черепу. Как же ты умудрился стать такой сволочью, мой сводный брат? И вопрос сам рвется с языка, но я вовремя осекаюсь, мысленно дав себе ощутимого пинка.
        - Как ты меня нашел? - все же выдавливаю из себя слова, хотя зуб на зуб не попадает. Меня знобит и я не понимаю: то ли от холода, то ли от необъяснимого страха. Мне незачем бояться брата, ведь он никогда не причинял мне боли. Но тогда почему боюсь?
        - Мне позвонили, но это неважно, - он встряхивает головой, прижимает ладони к вискам, ненадолго прикрывает глаза, словно пытается собрать в кучу мысли.
        - А что важно? - спрашиваю осторожно, придвигаясь ближе и опуская ноги на пол. Я до сих пор не знаю, где нахожусь. До сих пор не глянула на обстановку, даже на чем сижу – не видела. Я смотрю только на брата, напряженного и сосредоточенного. На висках вены выступили, желваки по скулам заходили, а пальцы сжались с такой силой, что мне кажется, еще немного и он разломит свой череп к чертям. Я мягко обхватываю его запястья. - Что важно, Вадька?
        - Я не виноват, - шепчет с таким яростным отчаянием, что меня отшатывает от силы, что сейчас исходит от него. - Не виноват, - повторяет, распахнув глаза, и как выброшенный на произвол судьбы щенок прижимается к моей руке.
        Сглатываю, боясь этой невинной ласки. Потому что я целую жизнь не видела своего брата таким…беззащитным.
        - В чем не виноват? - как канатоходец, балансирующий над пропастью.
        - Не виноват, Аська, - повторяет он снова и снова.
        А после выдыхает рвано и резко поднимается на ноги. Тянет меня на себя, заставляя встать. Но ноги будто отнялись, и мне приходится постоять, держась за его плечи, чтобы ощутить почву под подошвами кроссовок.
        - Пойдем, мелкая, я выведу тебя отсюда, - и за руку берет, переплетая наши пальцы. А в другой снова держит пистолет.
        Я же вспоминаю, как вот так же он выводил меня из старых катакомб, где я хотела спрятаться от мачехи и где в итоге заблудилась. Уже потом я узнала, что просидела в катакомбах без нормальной еды почти двое суток – Вадька рассказал. Мне тогда десять было, и я не хотела возвращаться к той мерзкой тетке, которая ненавидела меня, и к отцу, которому было на это плевать. Но брат твердо сказал, что меня больше никто не обидит, и я ему поверила.
        А спустя несколько недель подслушала разговор мачехи с отцом, где она убеждала Гурина сдать меня в интернат, потому что я плохо влияю на ее любимого сыночка. Шутка ли, когда она утром проснулась, а над ней Вадька с ножом у самого горла. Это случилось на следующее утро после моего возвращения из катакомб. Так он вытребовал для меня любви мачехи.
        - Ты мне так и не ответил, - нарушаю тишину, когда мы продвигаемся по темному коридору. Заодно вытягиваю себя из прошлого.
        - Знаешь, там в клинике мне сказали, что у меня нет химической зависимости и что я могу легко отказаться от наркотиков сам, - хмыкает, а я замираю, как вкопанная. То есть как нет зависимости? Смотрю на него во все глаза, когда он с удивлением оборачивается, сбитый с толку моей остановкой. - И у меня получилось, Аська. Я с ней встретился, поговорил и…получилось. Жить захотелось и доказать, что я не виноват.
        А я не слышу его, не понимаю. У него получилось победить зависимость, просто с кем-то поговорив? А все те месяцы моего персонального ада – это ничерта не значит? Это…зачем было? И, наверное, Вадька что-то понимает, потому что становится совсем близко, носом утыкается в мою макушку.
        - Прости меня, мелкая, - выдыхает с надрывом. - За все прости. Но ты спасла мне жизнь, Аська. Если бы не ты, я бы давно скормил себя своим демонам. И я…я не знаю, чем мне отплатить тебе за все.
        Отплатить? Усмехаюсь, старательно удерживая себя в руках, потому что вмазать ему хочется до одури. И сейчас он даже сдачи не даст, ведь знает, что виноват по всем фронтам.
        - Просто скажи мне, в чем ты не виноват? - сжимаю руки в кулаки, а после сцепляю в замок на животе.
        - Я не…не насиловал Славку и не убивал ту докторшу.
        Вздрагиваю как от удара.
        - К-какую докторшу? - и боль лезвиями скользит под кожей, ослепительной догадкой пульсирует в висках.
        - Ингу Крушинину, - и что-то взрывается в голове, ослепляет на короткий миг. - Она выступала судмедэкспертом в Славкином деле, - говорит Вадька, крепко удерживая меня одной рукой. - И я…я шел поговорить с ней, потому что она одна могла доказать, что я не виноват. Только она, понимаешь? Но когда я пришел, она была уже мертва. А теперь меня ищет ее муж.
        - Почему?
        - Потому что видел меня там.
        Холод ползет по ногам, льдом крошится где-то в солнечном сплетении.
        - Как…как ты сбежал из клиники? - спрашиваю совсем не то, что нужно. И Валька явно озадачен этим вопросом. Но если…если на короткий миг представить, что он говорит правду, то его подставили. Тот, кто знал, что он придет к Инге в тот самый день. Что столкнется с Игнатом. Тот, кто знал, что Вадька сбежал из клиники. Все-таки мозг – убойная штука. Даже сейчас, когда мне страшно до одури, работает, как часы, ища объяснения каждому слову брата. Просто потому, что мне очень хочется верить ему.
        - Мне помогли, - хмурится он.
        Где-то слышится тихий шорох, словно крадется кто-то. Вадька оборачивается в сторону, где должен быть выход, и весь напрягается. Поднимает пистолет и не выпускает меня.
        - Кто? - мой шепот кажется оглушительным.
        Но ответить Вадька не успевает. Из темноты возникает мощная фигура того, о ком я думала все это время.
        - Отойди от нее! - властный голос Тимура эхом отлетает от стен.
        Но Вадька не делает никаких попыток подчиниться, лишь шепчет мне в ухо: «прости».
        - Нет, Крутов, - говорит он, прижимая меня к себе. В бок упирается пистолет. - Я же отпущу ее, а твой дружок пристрелит, потому что вынес мне приговор.
        И я вижу за спиной Тимура еще одну фигуру: Игнат.
        - А так ты дашь мне уйти, а когда я буду в безопасности, то отпущу Аську.
        И я почему-то верю ему, но Тимур другого мнения.
        - По-твоему, я похож на идиота?
        Но Вадька не отвечает, осторожно пятится назад. Но там же нет выхода. Или есть?
        Я не знаю, в какой момент все меняется. Только на очередном выдохе я вдруг понимаю, что Тимур не отпустит брата. И ему плевать, что я на линии огня. Плевать, потому что он давно все просчитал.
        - Тим… - шепчу. - Тим…я…Тим…
        Я не знаю, что сказать. Но знаю, что Вадька тоже улавливает настроение противника и вскидывает руку, одновременно пытаясь спрятать меня за спину. Но я выворачиваюсь и бросаюсь на черный ствол, что вот-вот взорвется выстрелом. И он взрывается с такой силой, что меня отбрасывает назад. Я падаю на пол, зажимая ладонью живот.
        Кто-то успевает поймать меня, а я…я смотрю, как мой муж расстреливает моего брата. Как Вадька валится на стылый пол, а Тимур медленно поворачивается ко мне. И в его глазах – черные дыры.
        - Он…не…виноват…
        И холодная пустота заключает меня в свои объятья.
        Глава 17 Игнат.
        Десять лет спустя.
        …Ася пропала ночью.
        Игнат не знал, почему проснулся. Словно кто-то пнул в бок. Он распахнул глаза и первое, что обнаружил – пустоту рядом. Ася ушла. Опять бессонница? Она часто не спала ночами, уходила на кухню, забиралась на подоконник и пила кофе. Игнат поначалу опасался, что она сиганет вниз. Уже снимал ее с подоконника темной ночью и находил в парке недалеко от дома. Даже таблетки, прописанные психиатром, не помогали. Поэтому он обезопасился сам. Окна в квартире открывались лишь, чтобы можно было проветривать. А дверь он запирал каждый вечер и ключи прятал. Сегодня забыл. И Ася ушла. Босая. В пижаме и тоненькой куртке. А на улице – зима и дождь уже вторые сутки.
        Игнат умел собираться очень быстро. Туфли, джинсы, пальто, ключи от машины. И плевать, что под пальто – ничего, а туфли обуты на босу ногу. Плевать, что квартира осталась не заперта, а мобильник – брошен на кухне в бессмысленных попытках дозвониться. И дороги не видно за пеленой дождя. Важно одно – найти Асю живой.
        И на ум приходило только одно место. Старый пешеходный мост почти не освещался и всегда манил Асю. Желтоглазые фонари мигали, норовя вот-вот погаснуть. Над темными водами реки стелился туман. Некогда белые арки моста размывал дождь. А свет фар выхватил маленькую фигурку на самом краю.
        Дыхание перехватило. Игнат ударил по тормозам и вылетел из машины. Он бежал, перепрыгивая скользкие ступени, не сводя глаз с хрупкой фигурки.
        - Ася! Не смей! – орал он во все горло. Но крик тонул в ночной тишине. А девушка на краю даже не обратила внимания. Он не видел лица, только белую куртку, но чувствовал – там, над пропастью его сердце.
        Она обернулась, когда Игнату оставалось всего пару шагов. Темные волосы разметались, ударили ее по щекам. Теперь Игнат видел ее измученное лицо и сумасшедшую улыбку на губах. Удар сердца, короткий рывок – Игнат почти поймал ее, но она разжала пальцы и шагнула вниз.
        - Нет!..
        …Игнат резко садится и осматривается: один в собственной спальне. Растирает ладонью влажное от пота лицо. Выдыхает. Сон. Это всего лишь сон. Один из многих, навещающих его по ночам. В те минуты, когда ему удавалось уснуть.
        Встает, разминая неожиданно затекшие мышцы. Спускается на кухню, тянется к выключателю.
        - Не включай, - тихо просит Ася.
        Игнат вздыхает: опять не спит.
        - Чего не спишь? - спрашивает, хоть и сам знает причину. Стоит недолго в пороге, пока глаза привыкают к полумраку, наощупь находит турку, кофейные зерна, варит кофе, уже не ожидая ответа Аси. - Кофе будешь? - предлагает, подхватив турку и наливая ароматный напиток в чашку.
        - Он вернулся, Игнат, - вздыхает Ася и только теперь Крушинин замечает, что она сидит на подоконнике с черной розой в руке.
        - Он просто любит тебя, - пожимает плечом Игнат и устраивается напротив Аси.
        Она снова не отвечает, смотрит в окно, где желтым бельмом висит полная луна. Игнат отпивает обжигающе горячий кофе и жмурится от удовольствия.
        Его никогда не напрягало молчание, даже, наоборот, рядом с ней Крушинину легче думалось, и все кошмары становились совсем не страшными. И сегодня ему как никогда нужно быть рядом с Асей, потому что, похоже, этой ночью ему не отделаться от прошлого, так бесцеремонно влезшего в душу.
        …Вода была не просто холодной – обжигающей, неспокойной. Водовороты то и дело затягивали на дно. И девушки нигде не было. Лишь на короткий миг мелькнула ее головка и исчезла в черной воде. Игнат нырял. Легкие жгло от нехватки воздуха, глаза болели. Но темнота под водой давила и не давала шанса на спасение. Паника потихоньку прокрадывалась в мозг, усталость сковывала. И шансы таяли, как туман, оседающий на травянистых берегах. Но Игнат упорно нырял. Почему-то было важно спасти эту ненормальную. И он достал. Схватил за капюшон куртки, когда очередной водоворот утащил его на дно. Вытянул на берег. Бледная, неживая, облепленная тиной, она была такая маленькая, словно кукла. И совсем молоденькая, лет шестнадцать, не больше. Игнат перекинул ее через колено, надавил на живот, ударил по спине. Снова и снова. Пытаясь выбить воду из легких. Заставляя дышать. И он сумел. Вода лилась из горла и носа толчками, с кашлем и судорогами. А он гладил ее по волосам, что-то шептал.
        - С днем рождения, - дрожащими губами улыбнулся Игнат, глядя в широко распахнутые глаза незнакомки.
        Она тяжело дышала, ее била крупная дрожь. В глазах – паника пополам с неверием. Игнат подхватил ее на руки, она не сопротивлялась, уложил на заднее сидение в машину. Хотел вызвать скорую и позвонить Семену, своему напарнику, но мобильника не оказалось. Ругаясь и сильно нервничая, довез девицу до ближайшей больницы, сдал врачам и уехал, наплевав на то, что ему нужно остаться до приезда милиции. Оставил координаты и рванул в ускользающую ночь.
        Ему казалось, что он проколесил весь город, всматриваясь в фигуры редких прохожих, расспрашивая об Асе. Из таксофона набрал Семена, дежурившего этой ночью. Тот прошерстил сводки – никаких пострадавших, схожих с Асей. Никаких происшествий, где она могла бы пострадать. Никаких неопознанных женских трупов или странностей. Ася жива. Но где она? Проезжая мимо своего дома, заглянул в квартиру в надежде, что Ася вернулась. Дверь распахнута, в квартире никого.
        На телефоне с десяток пропущенных вызовов – большинство от Крутова. И смс: «Ася у меня». Игнат устало опустился на стул, набрал номер…
        …Тимур приехал утром. Рассказал, что встретил Асю случайно. Привязались на улице уроды какие-то, а она и не защищалась. Не кричала. Тимур бы мимо проехал, не один был, но девушка была босая и полуголая. В таком виде не гуляют по ночам под дождем. Он вмешался. А потом узнал Асю. Он звонил Игнату, но тот забыл телефон дома. Спасал незнакомую идиотку, в то время как с Асей едва беда не случилась. Искал по всему городу и даже не догадался позвонить другу. Они проговорили несколько часов, выпили не одну чашку кофе. А потом Тимур предложил открыть Асе свой тату-салон.
        - Ее нужно отвлечь, - он взъерошил волосы, стянул перчатки, почесал ладони. - Иначе она сойдет с ума, понимаешь?
        Игнат понимал, как и то, что в эту ночь они могли потерять ее. И от этого понимания становилось тошно.
        - Или с моста сиганет, - добавил Тимур мрачно. - И мы с тобой не поможем.
        Не помогут, хоть Игнат и пытался. Психиатр, таблетки, путешествия, - ничего не помогало, даже рисование. Она ломала кисти, резала холсты. Пока Игнат не попрятал все колюще-режущие предметы в доме. Странно, что проделанное Игнатом не дало никаких результатов, а Сварог вытащил Асю в считанные часы и теми же средствами. Почему?
        - Где она сейчас?
        - У меня. С ней Кирилл и психиатр. Алекс посоветовал – мировой мужик. Когда я уезжал – она рисовала.
        …Это было спустя три месяца после того, как Ася потеряла ребенка и едва не умерла сама. Игнат ставит чашку на подоконник. Ася вздрагивает и смотрит на него.
        - Снова прошлое? - и не вопрос даже, констатация факта.
        Игнат кивает, а Ася протягивает ему сигареты и зажигалку.
        Закуривает…
        …Со временем Ася ожила, стала снова улыбаться. И рисовать. Желающих разукрасить свое тело оказалось не так уж и мало. Но это потом, а сперва она боялась. Отказывалась рисовать что-то на людях. И чтобы побороть ее страх, Игнат стал ее первым клиентом.
        - Ты серьезно? – улыбалась Ася, когда он разделся и заявил, что она может использовать любую часть его тела. Игнат кивнул.
        - И ты не боишься? – не унималась Ася, рассматривая его, словно видела впервые. - Татуировка – это же навсегда. Или тебе сделать временную? Кажется, такие тоже есть… - она призадумалась, закусив кончик карандаша.
        - Делай, какую хочешь, - улыбался Игнат тому, как она разглядывала его, будто диковинную зверушку.
        - А рисунок?
        - Целиком и полностью отдаюсь твоей фантазии, - он развел руками.
        - И где хочу? – она лукаво сощурилась, скользнув взглядом по его бедрам и ниже.
        Игнат усмехнулся, расстегнул ремень.
        А Ася хохотала так счастливо и заливисто, что не удержаться.
        Их поцелуй был со вкусом акварели и смеха. Нежный, долгий и непозволительно искренний. Единственный, который так и не перерос в нечто большее…
        …Игнат выдыхает облако дыма. Смотрит в ночное небо, где висит бесстыжая луна. В ту ночь тоже было полнолуние. И Ася сделала-таки ему татуировку.
        «Only God can judge me» у самого сердца.
        - Если ты не веришь в Бога, - сказала она в ту ночь, растирая пальчиками заживляющий крем по витиеватым буквам на его груди, - Он будет верить в тебя.
        И Он верил, раз Игнат, чье тело трижды пробито пулями, до сих пор топчет эту землю.
        - Ася… - сглатывает колючий комок, внезапно забивший глотку.
        - У него семья, Игнат, - перебивает Ася с печальной улыбкой. И у Крушинина, повидавшего на своем веку столько дерьма, что хватит на десяток жизней, в груди болезненно сжимается.
        - У него дочь, Ася. Всего лишь ребенок…
        - Всего лишь ребенок, - эхом откликается Ася. И он слышит боль в каждом ее вдохе и выдохе, в каждом слове, произнесенном вслух и невысказанном. - Его дочь.
        И тут же вздыхает, кладет розу на подоконник рядом с чашкой Игната.
        - Зачем он вернулся, Игнат? - и смотрит так, что кишки наружу выворачивает. Он пожимает плечами, уходя от ответа. - Ты же его лучший друг! - она впервые за десять лет повышает голос. Сжимает кулаки, яростью нокаутируя его. - Ты не можешь не знать!
        - Мы не виделись десять лет, Ася, - спокойно парирует Игнат, на этот раз отделываясь полуправдой.
        - Врешь.
        - А если скажу, что он прилетел за тобой?
        Она широко распахивает глаза, в которых черными точками проступает боль. И не верит, а ведь он не лжет. Тимур действительно вернулся за Асей, а еще, чтобы, наконец, поставить в их прошлом жирную точку.
        - Спустя десять лет? - смеется, уткнувшись лбом в стекло. - С чего бы?
        - Потому что любит, - в который раз за этот вечер повторяет Игнат. - И потому что его любишь ты. Это же так просто. А еще потому, что мне надоело играть в этот долбанный, никому не нужный спектакль. Надоело изображать счастливого мужа. И по шлюхам бегать надоело.
        Кулаком по подоконнику и спрыгивает с него. В несколько шагов добирается до раковины, наливает в стакан ледяной воды, выпивает залпом. Чувствует на себе пристальный взгляд изумленных рыжих глаз.
        Бедром опирается о раковину, избегая смотреть на Асю, вздыхает, пятерней прочесав отросшие волосы.
        - Я уже не мальчик, Ася. Я семью хочу, детей. И тебе семья нужна, понимаешь? Нормальная семья, а не эта жалкая пародия. Даже этот дом…его Руслан не нам подарил, а тебе и Тимуру. И все это…
        - Крушинин, ты что, влюбился?
        - Влюбился? - переспрашивает, ошарашенный ее проницательностью. Впрочем, они никогда и ничего не скрывали друг от друга, когда-то давно здраво рассудив, что в этом мире им больше некому доверять. И давно научились понимать друг друга с полувзгляда. - Нет, Ася, я не влюбился, - потому что то, что он чувствует, не укладывается даже в банальное слово «любовь». Это что-то гораздо большее. Настолько, что не умещалось в нем. А без нее вообще не имело смысла. Острая потребность быть рядом, просыпаться с ней в одной постели, и быть только ее. - Это нечто большее, Аська. Нечто большее…
        И память снова бьет под дых воспоминаниями…
        …Он не успел на похороны. Степан Прохоров, с которым Игнат прошел огонь и воду, погиб, спасая его, Крушинина. Закрыл собой, приняв в свое тело львиную долю пуль, предназначавшихся Игнату. Того тоже зацепило и он провалялся в госпитале больше месяца, ни на минуту не забывая последнюю просьбу напарника присмотреть за его дочуркой. И фотографию ее в васильковом платье и с белыми лентами в темных волосах берег как зеницу ока. А еще он точно помнил, что уже где-то видел эти большие синие глаза и шальную улыбку. Вспомнил не сразу, а когда вспомнил чокнутую самоубийцу с моста, которую он вытащил в ночь, когда искал Асю, - решил, что непременно познакомится с ней.
        Выписавшись, он долго не решался идти к ней. Все-таки дочка его друга. Но что-то необъяснимое тянуло его к этой девушке. И с букетом ромашек он позвонил в дверь ее однушки с старом районе едва ли не на окраине города.
        Он уже знал, что ее зовут Даша, ей двадцать шесть, и она работает хирургом в детской городской больнице. Миниатюрная, живущая на грани, как ее маленькие пациенты. Но нереально сильная - профессия определяет многое, если не все.
        Даша открыла не сразу. Игнат уже почти ушел. Но когда увидел ее – бледную, измученную, с траурной лентой в темных волосах – понял, что уже никогда не бросит.
        В тот день она поделилась, что потеряла не только отца, но и мать, которая повесилась через неделю после смерти Степана. Она много говорила о родителях, которые разошлись, когда Даше стукнуло шестнадцать. Об отце, который всегда был женат на работе, как говорила ее мать. И о матери, которая слишком сильно любила отца. Она говорила, а у самой в глазах стояла стылая осень, блестящая невыплаканными слезами.
        Тогда он видел только один способ вытащить Дашку из того болота, в котором она увязла – подарить ей улыбку. Они проводили вместе все свободное время. Гуляли по вечерним улочкам города, катались на лошадях и пропадали в парке аттракционов. Ели пиццу и сладкую вату, пили коктейли в кафе и заедали мороженым, и просто болтали. И сердце в груди Игната стучало сильнее, когда он видел Дашкину улыбку. Искреннюю, открытую, в которой он, сам того не подозревая, тонул сильнее с каждым днем…
        - Тогда у нас только один выход, Крушинин, - улыбается Ася, оказавшись всего в шаге от него. Он и не заметил, как она подошла так близко. Проводит ладонью по его плечу, а потом обнимает порывисто. И смеется тихо и радостно. - Ты не представляешь, как я рада, что ты нашел свою единственную, - отстраняется, заглядывая в его глаза. И Игнат сам заражается ее улыбкой. Но у них есть незаконченный разговор.
        - Тебе нужно встретиться с Тимуром, Ася. Вам давно пора поговорить.
        - Не увиливай от темы, Крушинин, - шутливо толкает его в плечо. - Как ее зовут? Чем занимается? Я хочу все-все знать.
        Усаживается на край стола напротив Игната, всей собой говоря, что она готова слушать.
        - Это ты увиливаешь от темы, Крутова, - намеренно делая акцент на ее фамилии, которую она так и не сменила после развода. Видит, как она морщится. Но Игнат не собирается извиняться. Она – женщина его лучшего друга, хоть сейчас и законная жена Игната. Ему изначально не нравилась эта бредовая идея со свадьбой. Но когда Тимур подписал документы о разводе, а Ася вдруг потерялась в собственной боли - он и ввязался в эту игру, которая затянулась на десять лет. - Мы с тобой как договаривались?
        Она изгибает бровь в немом вопросе.
        - Если я встречу ту самую, ты…
        - Вернусь к Тимуру, - перебивает Ася, хмыкнув.
        Игнат качает головой. Какая же глупая и злая, как сто чертей.
        - Нет, Ася. Мы договаривались, что ты поговоришь с ним обо всем и вы решите, что делать со всем этим вместе. Вы вдвоем, Ася. Не втягивая никого больше.
        - Он уже втянул. Жену и свою дочь, - шепчет так тихо, что Игнат скорее догадывается, чем слышит ее слова.
        - Как ты меня десять лет назад, - теперь злится он. - Твою мать, Ася! Вы взрослые люди! Заканчивайте этот цирк. И не надо делать такое удивленное лицо. Ты лучше меня знаешь, что Славка умерла при родах, и почему Тимур на ней женился.
        Раскрытой ладонью по столешнице, заставив Асю вздрогнуть.
        - И он не виноват в том, что произошло десять лет назад. Никто не виноват, Ася.
        И уходит, оставив ее наедине с их общим прошлым. Пусть сама разбирается со своими тараканами, а он устал до чертиков.
        Падает на кровать, но знает – ему не уснуть. И, кажется, не только ему, потому что рядом на тумбочке оживает его мобильный.
        - Привет, Сварог, - отвечает, точно зная, кто звонит.
        - У Алекса проблемы, - вместо приветствия отчеканивает друг. - Приезжай. Адрес эсэмэской скинул.
        - Уже еду, - отвечает и разъединяется.
        В сообщении читает адрес, быстро одевается, сбегает вниз.
        Ася по-прежнему сидит на кухне. Игнат подходит к ней. Она поднимает голову, по щекам размазаны слезы. Крушинин целует ее в макушку, прижимает к себе, слушая ее тихие всхлипы.
        - Ась, мне нужно уехать.
        - Что случилось? - встрепенулась, готовая ехать вместе с ним.
        - У Алекса какие-то проблемы, нужно быть, - обнимает ее лицо, гладит волосы, успокаивая.
        - Что-то серьезное?
        - Понятия не имею, но подозреваю, что наш друг ввязался в опасную игру, - и, похоже, это связано с его молодой женой, но Асе знать о его подозрениях вовсе не обязательно. Ни к чему ей лишние переживания, тем более что она поладила с Айей. - Ты как? Справишься?
        Она улыбается грустно, хоть и пытается храбриться.
        - Все нормально, Игнат. Переживу. А ты езжай. Только позвони обязательно, ладно?
        Он кивает. Конечно, он позвонит, потому что слишком тесно связаны их жизни. И потому что он знает – Ася будет волноваться. За него и за того, ради кого бьется ее израненное сердце.
        Глава 18 Тим.
        Лето в этом году выдалось на редкость не жарким. И Тимур, давно привыкший к палящему солнцу и выплавляющей мозги жаре, невольно ежится под прохладным ветром, стонущим в зеленой листве деревьев, свистящим в ушах, вплетающимся в тишину. Мертвую, оглушающую тишину утраты.
        Привалившись бедрами к еще теплому капоту, скуривает до фильтра уже пятую сигарету, неотрывно смотря на укрытое молочными сумерками кладбище. Он не был здесь девять лет. С того самого дня, как похоронил Славку и увез из этого города дочку. Девять лет, а он так и не смирился с тем, что не уберег единственную сестру близкого друга. Не смог, как не смог спасти свою семью.
        Выбросив окурок, Тимур запирает машину и, взяв букет черных роз с капота, идет в сторону кладбища. Мимо центральных ворот, вдоль серого бетонного забора по едва различимой тропке к неприметной калитке. Этим входом пользовались в основном местные. Всякий со своим горем. А Тимур с многотонным прошлым и глухой тоской.
        У калитки останавливается, удобнее перехватывает букет, одним движением снимает навесной замок, который никогда не запирался, и ступает на поросшую травой тропу. Он был атеистом до мозга костей и байки про души и загробный мир считал бредом чистой монеты. Но уже девять лет каждый день убеждался, что у него тоже имеется душа, сотканная из задорного смеха и бесчисленных «почему?», дающая силы жить. Не взирая на чувство вины, надламывающее каждый день.
        Тимур хорошо помнит тот день, когда он стал на ша ближе к самой большой потере в жизни. Слова врача, что плод не удалось сохранить: слишком маленький срок, чтобы бороться. Они боролись за Асю. Помнил, как Игнат убеждал его, что самое главное – Ася жива и ему нужно быть сильным, чтобы она захотела жить дальше. Что когда-нибудь они смогут иметь детей. Когда-нибудь, которое никогда не настанет, потому что он сам отдал ее лучшему другу.
        Пальцы до онемения сжимают стебли – несколько цветов ломается, но он не замечает. Сердце замирает, а ноги становятся чугунными. Из-за невысокой кованой ограды с черного мраморного памятника на него смотрят сияющие глаза той, что подарила ему дочь. Словно живая. Такой он запомнит ее навсегда. Молодой, красивой и отчаянно несчастливой.
        Пальцы обхватывают холодный металл, но так и не открывают калитку.
        - Здравствуй… – шепчет, положив на сырую землю цветы.
        Ветер тормошит огромный букет, подталкивает ближе к ней, к ее глянцевому отражению.
        - У нас все хорошо, - улыбается, склонив голову на бок. - Юлька влюбилась в одноклассника, представляешь? А он ее не замечает, - вздыхает. - Там трагедия целая. Ох уж эти детки, - тихо смеется, вспоминая, как директор школы отчитывал его за то, что Юлька оттягала за волосы одноклассницу и поставила фингал тому самому мальчишке, в которого была влюблена. Помнил, как метала молнии злющая Юлька, пока они ехали домой, будучи уверенная, что он ее накажет. А он привез ее домой и даже не наругал и ему было абсолютно плевать, что это неправильно. Вместо этого они смотрели мультики, хохотали и лопали ее любимое фисташковое мороженое. На следующий день катались на аттракционах, ели сладкую вату и просто веселились. А вечером она спросила: «Пап, почему ты меня не ругал?» Тимур обнял ее, целуя в макушку и просто ответил, что очень сильно ее любит и что она всегда должна бороться за свое, что бы ни случилось. Всегда. И любыми способами. Его девятилетняя дочь обняла его в ответ и снова задала вопрос, который уложил его на лопатки: «Так почему ты не борешься?» И Тимур впервые не нашелся с ответом. - А еще она
начала рисовать. Знаешь, у нее здорово получается.
        Ветер толкает в спину, а с неба срываются редкие капли.
        - Да, я помню, что ты не хотела ее. Я помню, Славка. Но ты была не права. Она – замечательная. И я точно знаю, что ты обязательно полюбила бы ее. А еще она очень на тебя похожа…
        Тимур не говорит, что Юлька, его маленькая юла, которую Славка считала плодом насилия, на самом деле дочь того, кого она любила всю жизнь и кого защищала до последнего вздоха.
        Как и Ася.
        Хватило одного анализа ДНК.
        Его чуткая и не по возрасту смышленая Юлька была Гуриной по крови, но навсегда останется его самой родной и любимой дочуркой.
        - Ты хотел меня видеть, - простуженный мужской голос выдергивает из собственных мыслей.
        Тимур растирает шею и смотрит на мужчину, замершего по правую руку.
        - С возвращением, Рус.
        - Твоими молитвами, - не остается в долгу Руслан.
        Тимур цепким взглядом отмечает все перемены, произошедшие в друге за последние десять лет: в черных волосах серебро, на руках новые рисунки тату, которые не скрывают белесые нити шрамов, зато мышц стало еще больше, как будто он все эти годы провел не в мягких стенах психушки, а в качалке. Но в глаза Русу лучше не смотреть: там нихрена нет, даже огня мести, которым он жил эти годы. Словно в психушке из него вымыли все эмоции.
        Впрочем, Тимур знает, как вернуть в его взгляд жизнь.
        - У меня есть для тебя кое-что.
        Рус не отвечает, только изгибает бровь, а Тимур достает из кармана флешку и протягивает другу.
        Рус переводит взгляд на флешку в пальцах Тима, а спустя удар сердца берет ее так, словно бомба, а не простой носитель информации. Вертит в длинных пальцах, перевитых нитями шрамов, но по-прежнему не задает ни единого вопроса.
        - И даже не спросишь, что там?
        Рус дергает плечом.
        - Сам расскажешь, - только и всего.
        - Расскажу. На флешке имена всех, кто… - сглатывает, смотрит на цветное фото Славки: улыбается, волосы завиты крупными локонами, а в огромных синих глазах светится счастье. - Всех, кто… - твою мать, что ж так сложно?
        - Насиловал, Сварог, - холодно перебивает Рус. - Здесь все, кто насиловал мою сестру.
        - Да, Рус. Здесь все имена.
        - Все?
        Тимур качает головой под пристальным взглядом друга. На дне его зрачков беснуется буря. Вот, теперь он похож на человека.
        - Все имена?! - не повышая голос, но очень зло переспрашивает Руслан. Тимур видит, как он весь подобрался, как готовый к прыжку хищник.
        - Нет только одного.
        - Кто?
        - Рус, я не знаю, имеет ли он отношение к трагедии со Славкой…
        - Кто?! - рыкнул, в два широких шага оказавшись рядом с Тимуром. Злой, и бешенство клокочет в каждой мускуле его мощного тела.
        - Я не знаю, имеет ли он отношение к тому, что произошло со Славкой, - терпеливо повторяет Тимур, с не меньшей яростью встречая натиск друга. Рус, конечно, силен, но и Крутов не лыком шит. - Но есть доказательства его причастности к убийству Славкиной подружки, Инги, а также к похищению моей жены.
        - Настену похитили? - в прищуренном взгляде вспыхивает тревога.
        - Нет, Рус, нет, - Тимур растирает лицо, только сейчас замечая, что идет дождь. - Это было десять лет назад.
        И видит, как облегчение вымывает из взгляда Руслана страх.
        - Ты многое пропустил, Руслан. Идем, - он прячет руки в карманах брюк, - я тебе все расскажу. И кое с кем познакомлю.
        Тимур разворачивается и медленно уходит с кладбища, точно зная, что Руслан придет. Позже, когда попрощается с сестрой.
        Возвращается к машине, снимает сигнализацию и заглядывает в салон, где на заднем сидении спит его персональное маленькое чудо. Улыбается, любуясь ее безмятежным личиком и теплой улыбкой. Но спустя удар сердца стискивает зубы, задыхаясь от боли, когда прошлое скручивает в жгут его внутренности.
        Глава 19 Тим.
        … - Он делает меня лучше, - прошептала Стася, кутаясь в покрывало. Прячась от его пристального взгляда. Маленькая, несчастная.
        Боль колючим льдом засела в груди, не давая дышать. Комната расплывалась перед глазами. Ярость душила. И Тимур с трудом сдерживался, чтобы не разнести все к чертовой матери. Чтобы прямо сейчас не убить того, кто отнял у него женщину. И плевать, что этот кто-то его лучший друг. И что он сам потерял себя после смерти Инги. Как Тимур после гибели своего ребенка. Их со Стасе ребенка. Всего один звонок – и Стася никуда не уйдет. Он знал. Всего один звонок.
        Тимур отвернулся от Стаси. Молча натянул брюки, рубашку. Схватил мобильник и вышел на улицу. Прохлада защекотала кожу, забралась в волосы, осела росой на пальцах. Тимур уперся ладонями в деревянный забор, выдохнул. Набрал номер.
        - Кирилл, мне нужен Садовник.
        - Как срочно? – буднично поинтересовался Кирилл, ничему не удивляясь.
        - Вчера! – рявкнул Крутов и отключился.
        Всего один звонок. Он не отдаст Стасю. Никому. Она его! Его женщина! Если понадобится, увезет ее на край света и запрет, чтобы никто и никогда не прикасался к ней. Если понадобится – убьет даже лучшего друга.
        - Тим… - звонкий голос за спиной.
        Он обернулся.
        Стася стояла на крыльце. Легкое белое платье походило на подвенечное и искрилось золотом. Рыжие волосы волнами струились по плечам. В янтарных глазах сожаление. А в голосе мольба и уверенность в том, что он задумал. Уверенность и неверие.
        - Не нужно, я прошу тебя.
        Она спустилась на влажную траву. Босая.
        - Простудишься…- произнес он и не узнал собственный голос.
        Она не обратила внимания. Подошла к нему. Совсем близко, что Тимур слышал стук ее сердца, сбивчивое дыхание. И запах… Дыня и мед…
        - Ты сильный. Ты справишься, - она коснулась его щеки. - А он без меня пропадет. Понимаешь?
        - Кто пропадет? Игнат? – Тимур усмехнулся и поцеловал тонкое запястье. - Русалка, ты плохо его знаешь...
        - Тим… - ее голос дрожал, пальцы казались ледышками. Тимур подышал на ладошки, согревая. - Он же твой лучший друг. Самый близкий человек. Мы не можем с ним так поступить. Это подло.
        - Подло? - Крутов сжал ладонь, непонимающе посмотрел в лицо женщины, которую любил до одури. - А давать клятву мне, а теперь сбегать к нему – не подло?
        - Я нужна ему, - прошептала Стася, закусив губу. В рысьих глазах черными точками проступило отчаяние. - И он…он нужен мне.
        Тимур вдруг ощутил, что еще немного и сдохнет. От боли, отрывающей от него кусок за куском, как душманская «лягуха». От безнадеги и тупой, уничтожающей ненависти.
        Стася молчала, а Тимур всматривался в ее красивое лицо. Тонкое, словно вырезанное из фарфора. Смотрел и не находил того, что хотел.
        - Тим…
        - Не надо, - перебил Тимур. - Этого больше не надо. Я все понял, - он убрал ее руку, отступил на шаг. - Не дурак. Но только я хочу, чтобы и он запомнил, чью женщину захотел.
        - Ты не посмеешь, - прорычала Стася, сжав кулачки. - Он потерял жену! Слышишь? Любимую жену! - закричала, срывая голос. Тимур не отреагировал, только смотрел на женщину, что перевернула его мир, и не верил, что терял ее в эту минуту.
        Не разрывая взгляда, достал телефон, улыбнулся криво и набрал номер. Стася кинулась на него. Тимур среагировать не успел. Телефон вылетел из руки. Лицо обожгло.
        - Ненавижу! Ненавижу тебя!
        - Твою мать, - выругался он, пытаясь поймать Стасю. Но она изворачивалась и брыкалась, попутно проклиная его. Щека горела от пощечины. На шее наверняка останутся следы ее ноготков.
        Ему все-таки удалось перехватить ее руки, прижать к себе.
        - Ты не можешь… - задыхаясь, шептала она, - ему все рассказать. Ты…ты…ты не можешь отнять его у меня. Не можешь! Ты…ты убил моего брата! Ты не можешь…не можешь больше…
        Она попыталась вырваться, укусила его за руку. Тимур коротко взвыл, но не отпустил. Где-то зазвонил телефон. Наверняка Игнат звонит. Ничего, перетерпит.
        - Надоело, - выдохнул он и подхватил Стасю на руки, пропуская мимо себя ее злые слова.
        - Ты что задумал?
        Крутов лишь улыбнулся в ответ.
        - Ты…ты… - задохнулась Стася от возмущения. - Ненавижу!
        Больше слушать ее Тимур не стал. В доме швырнул на кровать. Сам вышел в ванную, глянул на себя в зеркало. Так и есть – на шее красовались четыре алые царапины с проступившей кровью. Кожу неприятно саднило. На щеке краснел отпечаток ее ладошки. Край воротника оторван. Тимур стянул рубашку, швырнул на пол. Умылся холодной водой, стер кровь. И долго смотрел на залатанные шрамами ладони, вспоминая, как Стася говорила, что ей нравятся его руки. Как такое может нравиться? Чертова девчонка! Угораздило же его связаться с ней! Тимур еще некоторое время постоял, упершись руками в раковину, переводя дух, и вернулся в комнату. И обомлел.
        Русалка сидела на пятках посреди кровати абсолютно голая. Злая, растрепанная, с потекшей тушью. Настоящая. Он шалел от нее. Любил до одури. Ее прерывистое дыхание от его прикосновений. Ее губы со вкусом лета. Маленькая грудь, умещающаяся в его ладони. И янтарные глаза, которые она никогда не закрывала во время секса. И сейчас она смотрела на него с вызовом и откровенно предлагала всю себя. Всю?
        Словно ощутив его сомнение, Русалка поднялась на колени, провела руками по шее, приподняла волосы и облизала губы. И от этого эротичного движения у Тимура снесло крышу.
        Он подмял под себя Стасю, сжал над головой ее руки. Русалка ахнула, а потом рассмеялась. Он оборвал ее смех неистовым поцелуем.
        Тимур целовал ее губы, шею, грудь. Опускаясь все ниже, дразня ее обжигающими ласками. А в голове всего одна мысль: «Моя…»
        - Все, что хочешь… - прошептала она. - Все, что хочешь…только не говори…
        Тимур замер. Приподнялся на руках, нависнув над зажмурившейся Русалкой. Раскрасневшаяся, в рыжих веснушках – она была прекрасной.
        - Стася? – он провел большим пальцем по ее щеке, стирая скатившуюся слезинку.
        - Ты же хочешь этого?
        - А ты? – Тимур ничерта не понимал. Что-то неправильное было во всем: и в разговоре, и в страсти. Страсти? Он коснулся ладонью плоского живота с длинным шрамом. Русалка вздрогнула. Могла бы – скрутилась в клубочек от страха. Она боялась. Его боялась. Что за черт?
        - Русалка, посмотри на меня. Ну же!
        Но она не слышала его.
        - Мы можем быть любовниками… - шептала она, - все, что хочешь, если…только…
        Она распахнула янтарные глаза. По вискам скатились слезы.
        - Не говори Игнату…Не отнимай его у меня…пожалуйста…
        Тимура словно ударили под дых и по голове одновременно.
        - Что? – переспросил он, отказываясь верить услышанному. - Ты сейчас серьезно? Сейчас? После того, как сама…? Стася?
        - Прости…
        - Твою мать, Ася! – взревел он, саданув кулаком по кровати.
        Ася зажмурилась, сжалась. Он ударил снова. В ушах зазвенело. В затылке запульсировало. И Тимур почувствовал себя ничтожеством.
        Он скатился с Аси, она тут же натянула на себя покрывало, отодвинулась в дальний угол кровати. В эту минуту Тимур ненавидел Игната, Асю и себя. Себя в первую очередь, потому что в глазах жены читал совсем другое: «Ты убил нашего ребенка». Он сцепил пальцы на затылке, прошелся по комнате, душа в себе боль, ядом отравляющую его изнутри. Руки обжигало и дергало. Нашел перчатки, с трудом натянул на ставшие непослушными пальцы. Сжал и разжал пальцы. Ладони кололо, но становилось легче.
        Ася не шевелилась и молчала. Тимур спиной чуял ее пристальный взгляд. Она готова была переспать с ним, чтобы он ничего не сказал Игнату. Готова стать его любовницей, но считает убийцей. Ей нужен Игнат, а он…он так боялся за нее. Когда увидел ее рядом с братцем, а когда она бросилась на пистолет – он словно умер. А сейчас…она станцевала обещанную ламбаду на его останках.
        - Какая же ты сука… - прохрипел он, окинув взглядом дрожащую Асю.
        Дура. Какая же дура. И после этого она просит, чтобы он промолчал? Черта с два! Любовники? Все, что он захочет? К дьяволу!
        Телефон он нашел быстро. Тот надрывался барабанным боем. Крутов глянул на дисплей – секретарша. Нажал отбой.
        Вернулся к Асе. Она уже оделась. Обернулась. Увидев в его руке телефон, кинулась было к Тимуру, но он ее перехватил.
        - Ты этого не сделаешь, - шипела она, пытаясь вырваться. - Он же твой друг!
        - А ты жена! – рявкнул Тимур, снова швырнув ее на кровать.
        Она попыталась убежать, даже закричала. Тимур навалился на нее всем телом, прижав к кровати. Одной рукой сжал ее руки над головой. Другой вытянул из брюк ремень. Ася с изумлением наблюдала за его действиями. А он ловкими движениями стянул ремнем ее запястья, привязал к кровати.
        - Ты хоть понимаешь, что творишь? – она дергала руками, пыталась лягнуть его. - Ты чокнутый!
        Тимур не отвечал. Сосредоточенно скрутил жгутом простыню, перетянул ее ноги и тоже привязал.
        - Извращенец! Придурок! – кричала Ася, брыкаясь. - Ненавижу! Я кричать буду, слышишь? Насилуют! Помогите! – заорала она во все горло.
        - У меня в машине есть скотч, - произнес Тимур, задумчиво глядя на притихшую Асю. - Хочешь испробовать?
        - Ненавижу… - прошипела она.
        Тимур улыбнулся, потому что в этот момент знал точно – обратного пути не будет. Ох, как она шипела, злилась, изворачивалась в путах, какими эпитетами награждала, пока он набирал номер. А Тимур лишь ухмылялся. И старательно не обращал внимания на жгучую боль, скрутившую в тугой узел все внутри. Он даст ей волю позже, когда останется один.
        Игнат ответил сразу. Не спит, любовницу ищет. Ну что ж, Тимур ее нашел.
        - Ася со мной, - выдохнул он в трубку.
        Заметил, как побледнела Ася. Янтарные глаза потемнели. Игнат его возненавидит. Ася уже ненавидит, убийцей их ребенка считает. Он понимал это как никто, поэтому и говорил Игнату то, что уничтожало те крохи самого дорогого, что еще остались. И пусть! В конце концов, он не благородный рыцарь.
        - Игнат, - перебил Тимур друга. - Я не искал Асю – она была со мной все время. Каждую ночь мы занимались любовью. И я трахал ее так, как не сможет ни один мужик. Даже ты. Я хочу, чтобы ты не забывал об этом. И вспоминал каждый раз, когда будешь иметь мою женщину. Мою. Уяснил?
        - Пометил, значит? – усмехнулся Игнат. - Как племенную суку, что ли?
        - Почему как? Она и есть самая настоящая сучка, только и знающая, как раздвигать ноги. Все равно перед кем.
        - Сволочь, - прорычала Ася, дернувшись.
        - Придурок, - беззлобно огрызнулся Игнат и отключился..
        Тимур посмотрел на Асю, кусающую губы. Ненавидящую его. Пусть так. Так легче отпустить. Он тоже хотел бы ее ненавидеть. И не мог.
        «Через два часа на набережной я верну тебе Асю», - отправил сообщение.
        Ответа Тимур не ждал. Знал, что Игнат приедет. После его слов тем более.
        - Это подло, - выдавила Ася из себя. - Я…как ты мог? Ты?.. Он же теперь…
        - Да не убивайся ты так, - хмыкнул Тимур, отвязав ноги и распутав ремень. - Игнат взрослый мужик. Ничего с собой не сделает. И за тобой приедет. Так что приведи себя в порядок. Ехать пора.
        - Тогда зачем? Зачем ты ему сказал?
        Тимур пожал плечами. Как будто Игнат не знал, с кем Ася. Даже если не был уверен, то наверняка подозревал.
        - Он должен знать, что получает в пожизненное пользование.
        Пощечина была звонкой и сильной. У его девочки тяжелая рука и хорошо поставленный удар. Тимур потер щеку.
        - Я не товар, - зло проговорила она. - Я Анастасия Гурина. И не позволю никому себя унижать. Даже тебе.
        - Крутова, - поправил он зло. - Ты Анастасия Крутова.
        Тимур схватил ее за волосы, накрутил на кулак так, что голова ее запрокинулась. Провел рукой в кожаной перчатке по лебединой шее с пульсирующей жилкой, упругой груди, затянутой шелком платья.
        - Отпусти… - прошипела она, ударив кулачком в его грудь. - Отпусти, иначе…
        Тимур развернул ее, прижал к себе попкой, сжал грудь, погладил бедро, задрав юбку. Ася больно лягнула его по ноге. Он стерпел.
        - Ты Крутова, - зло прошептал он ей в ухо. - А еще красивая, сексуальная шлюха. И твое дело пошире расставлять ноги. Ведь тебе это нравится, не правда ли? Главное ведь что? Главное прикрыться благородной целью, - злость хлестала по обнаженным нервам. - Моя красивая и сексуальная шлюха. Даже если завтра ты станешь женой другого. Так что будь добра, заткни вонючую гордость в свою хорошенькую задницу и собирайся.
        Он толкнул ее на кровать; она упала на колени, запутавшись в платье, и метнула в него ненавидящий взгляд. А следом кольцо. Тимур поймал его и не сдержал горькой усмешки. Не глядя на Асю, вышел на улицу.
        Дышать было тяжело. Он почти задыхался, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
        Он глубоко вдохнул и посмотрел в синее небо. Подышал.
        И только потом взглянул на пластмассовое колечко с голубой бабочкой. Вспомнил свою растерянность, когда отец Сергий заговорил о кольцах. И маленькую девчушку, протянувшую ему два колечка. И смех Аси. И ее тихую клятву.
        Он зажмурился, сжав кулак. Чушь! Все это чушь! Ничего не было! Она больше не его! Все, хватит! Вдохнул-выдохнул. Разжал кулак. Колечко сломалось. Как его жизнь. Тимур зубами стянул перчатку, снял с пальца точную копию сломанного и выбросил оба в траву. Нужно найти отца Сергия…
        …Телефонный звонок застал его врасплох. Тимур только вышел из дома отца Сергия. Звонил Кирилл.
        - Садовник ждет рекомендаций, - сухо, по-военному, отчеканил Кирилл.
        Тимур уже успел забыть об их разговоре. Неправ был святой отец, говоря о его чистой душе. Темная она у Тимура, чернее зимней ночи.
        - Отбой, Кирюх, - Тимур глянул на подписанные документы о разводе. Надо отдать Игнату. - Неустойку заплати.
        - Все в порядке? - странный, неуместный вопрос.
        Нихрена не было в порядке. Сдохнуть хотелось или убить кого-нибудь. Но не с Кириллом это обсуждать.
        - Прорвемся, - ответил Тимур и отключился.
        А через полтора часа стоял на набережной, вглядываясь в темные воды залива, и курил. Полпачки уже выкурил, хотя прежде не увлекался. Не помогало. Он посмотрел на тлеющую сигарету. Напиться, что ли? Усмехнулся. Хреновая идея.
        - Ася где? – без предисловий спросил подошедший Игнат.
        Тимур глянул на друга. Лицо бледное, злое, пистолет в кобуре. Лучшие друзья, мать его. Убить друг друга готовы. Все, кончилась их дружба.
        Тимур щелчком отправил сигарету в залив, вернулся к машине, где сидела Ася. Тимур догнал ее уже на трассе – сбежать от него решила, дура. Силой усадил в машину. Она брыкалась и отбивалась. А Тимур злился и в какой-то момент понял, что запросто ее ударит, если она не успокоится. И Ася словно почувствовала, притихла. И всю дорогу молчала.
        Она не смотрела на него, когда выходила из его машины. И на Игната не смотрела. Белое платье развевалось на ветру, путалось между ее ног. Она споткнулась, чуть не упала. Тогда Тимур подхватил ее на руки и усадил в машину Игната. Ася не отреагировала. Как кукла.
        - Что с ней? – в голосе Игната звенела тревога.
        - Просто устала, - ответил Тимур. Рядом положил подписанные документы и захлопнул дверцу.
        Теперь у него с Асей разные дороги. И жизнь больше не одна на двоих…
        В Игната стреляли через неделю. Стреляли из-за Тимура, потому что Кирилл так и не отменил заказ.
        Глава 20 Тим.
        - Пап, - голос дочери вытаскивает Тимура из воспоминаний. Он встряхивает головой и заглядывает в салон, тотчас встретившись с янтарными глазами своей маленькой принцессы.
        - Привет, Белоснежка, - улыбается, наблюдая, как Юля смешно морщит нос и заправляет за уши выбившиеся из косы угольно-черные прядки.
        - Пап, я уже не маленькая, сказок не читаю, - парирует его дочь, перелезая на переднее сидение. Обнимает его за шею и звонко чмокает в щеку.
        Тимур крепко прижимает к себе дочь, позволяя ей облепить себя руками и ногами, как маленькой мартышке, зарывается носом в ее мягкие, пахнущие детским шампунем волосы.
        - Но это не отменяет тот факт, моя маленькая вредина, что ты похожа на Белоснежку, - встрепывает ее волосы.
        Юля тяжко вздыхает.
        - Да уж, повезло так повезло. Злобные тролли так и пляшут от радости.
        - Злобные тролли? - Тимур удивленно выгибает бровь, смотря в совершенно серьезные медовые глаза, так похожие на глаза той, за кем Тимур вернулся спустя десять лет. - По-моему, там гномы были, разве нет?
        - Одна фигня, пап, - фыркает и закатывает глаза, словно он непроходимый тупица.
        А Тимур взрывается хохотом. Долго смеется, с удовольствием, как только и может рядом со своей Белоснежкой. И как бы она не кривилась, но невероятно походила на сказочную принцессу: светлая кожа, настолько тонкая, что сквозь нее просвечиваются голубые ниточки сосудов, черные, цвета воронова крыла кудри до пояса и солнце в янтарных глазенках. Девятилетнее чудо. Не похожая ни на мать, ни на отца, но взявшая от них все самое лучшее. Но, не смотря на кукольную внешность, у его маленькой принцессы стальной характер.
        - Смотрю, весело тут у вас, - Руслан останавливается у капота и не сводит пристального взгляда с Тимура.
        - Привет, а ты кто? - не задерживается с ответом Юля.
        Тимур переводит взгляд на друга, губы которого изогнулись в полуулыбке.
        - Я Руслан, а ты мартышка, верно?
        - Сам ты мартышка, - нисколько не обидевшись, парирует Юля, - а я Белоснежка, - выдает с гордостью, продолжая висеть на Тимуре.
        - Неет, - Рус уже лыбится во все свои тридцать два, - Белоснежка в платьишке ходит и с гномами дружит. А ты выглядишь как замухрышка, - окидывает взглядом ее по моде истрепанный джинсовые шорты и жилетку, всем своим видом говоря: «Так себе видок, кроха», - и в друзьях у тебя только этот престарелый тролль, на котором ты висишь, как обезьянка на банановой пальме. Так что мартышка ты, кроха.
        - Юля, - встревает Тимур, едва сдерживая смех, - знакомься, это твой родной дядя.
        - Ух ты, круто! - взвизгивает дочь, вмиг спрыгнув с рук Тима и оказавшись рядом с нахмурившимся Русланом. - Юлия Крутова, дочка этого тролля, - кивает в сторону Тимура, тот лишь головой качает, уверенный на все сто: эти двое поладят. Юлька же протягивает Руслану свою маленькую ладошку.
        Тимур наблюдает за этой картиной едва дыша. Видит, как по лицу Руслана скользит тень растерянности, но он быстро совладает с собой. И если мимикой он владеет в совершенстве, то глаза…в них читается целое цунами эмоций: от тоски до какой-то странной почти болезненной радости.
        Медленно, все еще пытаясь совладать с собой, Руслан аккуратно пожимает ладошку своей племянницы, и выдыхает, приседая на корточки перед девочкой.
        - Руслан Огнев, родной брат твоей мамы.
        - Привет, Руслан.
        - Привет, мартышка. Будем дружить?
        Но вместо ответа Юлька широко зевает, в финале тихонько хрюкнув и замирает с удивлением в широко распахнутых солнечных глазах. И это так забавно, что у Тимура под ребрами снова растекается эта ванильная нежность при виде своей такой все еще маленькой девочки.
        - Да ты не мартышка, - смеясь выдавливает из себя Руслан, - ты маленькая хрюшка, - и дразнит ее тихим похрюкиванием.
        Хохочут все.
        А спустя сорок минут сидят на кухне в доме Тимура. Юлька только заснула, выслушав перед этим с десяток смешных баек от дяди Руслана. Тим отмечает, что рассказчик из Руса просто обалденный, чего раньше за ним не водилось. Сказочник просто, как старый дядюшка Римус. Прошедшие десять лет сильно изменили друга, но не сумели вытравить из него все человеческое. И это радовало.
        - Чай? Кофе? Или что-нибудь покрепче? - предлагает Тимур, когда Руслан появляется на кухне.
        - Молока бы, - чешет затылок и выглядит немного растерянным.
        Бутылка домашнего молока, которое каждое утро приносит домработница, отыскивается в холодильнике. Тимур ставит ее на стол перед Русланом, рядом – высокий стакан. Руслан благодарно кивает и осушивает бутылку в несколько больших глотков прямо из горлышка.
        Тимур отпивает упоительно горький кофе, замирает у окна. И хоть правды в ногах никогда не было, но так легче справляться с напряжением от предстоящего разговора.
        - Рассказывай, - отставив пустую бутылку, Руслан седлает стул и ждет, когда Тимур поделиться информацией о человеке, которому Крутов доверял не только свою жизнь, но и жизнь Русалки и который его предал.
        Тимуру понадобилось много лет, чтобы выяснить, кто прячется под маской Кирилла Погодина.
        Пятнадцать лет назад, когда Тимур строил бизнес, он был молодым и наглым, считающим себя в своем праве. Тогда Тимуру было плевать на людей. Он знал одно: чтобы выстроить бизнес, нужно исключить человеческий фактор, а значит, выкрутить все разболтавшиеся винтики. Он увольнял всех, кто не подходил под его параметры профессионализма. И он не обращал внимания на должности, опыт работы или связи. Ему было плевать. Главное, чтобы его верфи работали, как часы. Он не видел лиц, не помнил имен. Даже спустя столько лет, изучая досье Погодина – Тимур не вспомнил его отца, потому что ни разу в жизни не встречался с ним.
        Виталий Погодин отдал своей работе семнадцать лет жизни, сделав стремительную карьеру от простого механика до начальника цеха. Прежний директор его уважал и ценил. Но когда Тимур выкупил верфь, он в первую очередь сменил директора и приступил к «чистке» персонала, потому что многие сотрудники были преданны прежнему хозяину. В их числе и оказался отец Кирилла. Но самое дрянное, что ему даже не дали защитить себя или доказать свой профессионализм. Позвонили по телефону и пригласили получить расчет. А через два часа после того, как Погодин-старший вышел из бухгалтерии, у него случился инфаркт. Он умер сразу, а вместе с ним погибла беременная жена Кирилла, которую его отец забирал из роддома на своем стареньком «жигуленке». От машины мало что осталось, как и от водителя. Пассажирка прожила еще сорок восемь часов. А спустя год Кирилл помог Тимуру в уличной драке и стал его личным телохранителем, а чуть позже и начальником службы безопасности. Кирилл настолько стал своим, что Тимур доверял ему самое дорогое в своей жизни - Русалку.
        - Месть, - подытоживает Руслан, когда Крутов берет паузу. - Он просто мстил тебе все это время. Хотел, чтобы ты прочувствовал всю ту боль, что испытывал он, потеряв близких.
        Тимур кивает. Да, всегда было дело в нем, Крутове. Кирилл достал всех, кого Тимур любит. Руслана, Ингу, Игната и даже Русалку.
        - Но я не понимаю, причем тут Славка? - Рус потирает лицо.
        - Ему нужно было, чтобы я пришел к Удаву с тем, с чем все-таки пришел, - Тимур ставит на стол пустую чашку.
        - Шантаж?
        - Скорее, страховка. В случае чего, он бы просто слил инфу Гурину и тот убрал бы меня по-тихому, получив, наконец, весомый повод.
        - Умный ублюдок, - ухмыляется Рус, кивая.
        Чертовски. Он все просчитал: сделку с Удавом, гибель Инги и подставу Игната, похищение Русалки и выкидыш. Даже киллера, уверенный, что тот сдаст Тимура, как заказчика, а сам тем временем доберется до остальных. Но он ошибся: Садовник промахнулся, Игнат оказался настоящим другом, а Тимур сделал вид, что Русалка для него ничего не значит.
        Десять лет Крутов был уверен, что у него все получилось. Десять лет его друзья искали Погодина по всему миру, пока Тимур растил дочь и справлялся с иссушающей его болью потери и диким желанием послать все к черту и забрать Русалку себе. Его останавливала Юлька. Он не мог рисковать ее жизнью. Юлька же не давала ему сдохнуть или сорваться во все тяжкие.
        Но полгода назад Погодин объявился сам.
        - Зачем ты вернулся, Сварог? Если все так, как ты говоришь: Юлька сейчас в опасности.
        - Рядом со мной.
        Руслан выгибает бровь в немом вопросе.
        - Я хочу, чтобы ты забрал Юльку и уехал. Я знаю, ты сможешь ее защитить. Тебе проще. Никто не знает, что ты на свободе. А я пока разберусь с Погодиным.
        - Нашли?
        Тимур качает головой.
        - Сам объявился, - и кладет на стол несколько фотографий, на которых снята Русалка у окна своего дома. Снимкам четыре месяца.
        - Не думал, что Настена будет жить там без тебя, - Рус откладывает снимки, ненадолго прикрывает глаза, растирает виски.
        - Мне нужна всего неделя, Рус. Ради Славки.
        Руслан вздыхает, затылком прислоняется к стене, продолжая растирать виски. Тимур знает, что его мучат сильные головные боли, как и то, что у Руса совсем другие планы, которые ему не резон менять. Месть – манящая штука, ее воплощение в жизнь слаще любого нектара, а уйти от нее практически невозможно.
        - Есть у меня одно безопасное место.
        Тимур шумно выдыхает, чувствуя, как с его плеч стянули многотонный пресс.
        - А что будет с Настеной? - Рус смотрит внимательно, почти не мигая. И от этого прямого и тяжелого взгляда даже у Тимура, побывавшего не в одной передряге, холодок пересчитал позвонки противной дрожью. - Ты сможешь ее защитить?
        - Сперва надо с ней поговорить. У нее как раз завтра встреча с моим приятелем частным сыщиком. Похоже, она что-то просекла.
        - Сообразительная девочка, - широко улыбается Рус. - Всегда такой была.
        И Тимур не без гордости соглашается. Все-таки он не ошибся в ней ни разу. Вот только почему она пришла за помощью не к Игнату? Завтра он все выяснит.
        Но утром Русалка приходит сама.
        Глава 21 Стася.
        Я стою у дома Тимура и не решаюсь сделать последний шаг, отделяющий меня от моего прошлого. Прячусь под тенью акации, вдыхая ее пряный аромат. Срываю веточку и пересчитываю на ней листочки. Снова и снова, словно в этом весь смысл моего прихода сюда.
        Но нет, я здесь по другой причине. И она не обрадует Тима, как не обрадовала и Глеба Рощина, частного сыщика, помогающего мне в одном деле. Хотя я могу ошибаться в Крутове, ведь однажды он уже использовал меня, так почему не сделать это снова? Все равно нет другого выхода – я знаю точно.
        Теплый ветер приносит запах моря, волнами стелящегося далеко внизу. И я помню, какой удивительный вид открывается на синюю гладь с балкона второго этажа. Оттуда, где когда-то была спальня Тима. А сейчас? Как много изменилось за десять лет?
        По крайней мере, снаружи дом не изменился. Такой же манящий своими яркими красками роз, увивших кирпичные стены. Эти розы – как родимое пятно этого особняка, они словно всегда здесь были. Без них невозможно представить этот дом, как невозможна жизнь без сердца. И как же странно, что я живу так вот уже чертову прорву лет. И как прихожу сюда каждое воскресение, в тайне надеясь увидеть хозяина. Но все эти десять лет дом безмолвен. Здесь не бывает никого, кроме садовника, не дающего увянуть цветам. Интересно, по-прежнему ли в саду за домом цветут фиалки?
        И в груди больно щемит. Тру ладошкой, разгоняя непрошеную тоску. И жду. Ровно в восемь у порога дома появляется мальчишка с корзиной. Он подходит к калитке, нажимает кнопку звонка. Одна минута, две, три. Тим появляется спустя четыре минуты с такой же корзиной. В ней пустая тара, а в корзине мальчишки – молоко. Тим вручает мальчишке деньги и вдруг вскидывает голову, встречая мой взгляд своим, с яркими всполохами солнца в непроглядной темноте.
        Рвано выдыхаю и выхожу из тени акации. Тим ставит на землю корзину и раскрытой ладонью упирается в забор, словно ему нужна опора. А я делаю несколько неторопливых шагов, потому что мышцы вдруг превратились в тяжеленные глыбы и так невыносимо трудно их переставлять. Так невыносимо…
        Его запах тут же окутывает меня, как кокон гусеницу. Делаю жадный вдох, позволяя ему вновь заполнить меня, как пустой сосуд. И Тим делает тоже самое, дышит мной, как спасительным кислородом. Я чувствую Тима каждой клеточкой, и сердце колотится как заполошное, ликуя, что его вернули к жизни. Что меня, наконец, собрали из осколков.
        - Тим…
        - Стася…
        На одном дыхании, эхом откликаясь друг другу. И я всей собой рвусь к нему, прижаться к нему, утонуть в его руках и забыть обо всем. Словно почувствовать себя защищенной, как тогда, десять лет назад. И читаю в глазах Тима мольбу поддаться порыву, перечеркнуть прошлое, переступить ту бездну, что когда-то мы развернули между собой. Но я силой удерживаю себя на месте, потому что знаю – позволю эмоциям взять верх и все рухнет. Все то, зачем я сегодня здесь.
        И Тимур понимает без слов, пятерней прочесывает отросшие волосы, растрепывая. Подхватывает корзину и когда спустя несколько ударов сердца снова смотрит на меня – в его взгляде полный штиль. А до этого там разгорался неистовый шторм, беснующийся в солнечной черноте.
        - Нам нужно поговорить, - выдавливаю из себя просевшим голосом. Откашливаюсь, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Как же трудно, оказывается, находится рядом с ним и делать вид, что мы абсолютно чужие.
        - Нужно, - соглашается Тим и приглашает войти.
        И я прохожу мимо него, так близко, что кожей ощущаю его, и мимолетное прикосновение пальцев к распущенным волосам. Так и не смогла их обрезать.
        Делаю всего несколько шагов и замираю, оглушенная детским смехом. Оборачиваюсь и совершенно беспомощно смотрю на Тимура, потому что там, впереди на ступеньках сидит девчушка лет десяти с планшетом в руках и смеется над чьей-то шуткой.
        И я отчаянно хочу спрятаться куда-нибудь, а лучше вообще не появляться здесь этим утром, потому что она вдруг отрывается от экрана и смотрит на меня моими глазами. Если это не бред, то что?
        Пальцами вцепляюсь в собственные ноги, которые предательски дрожат, и тут же ощущаю сильную руку на своей талии, рывком притянувшую меня к твердому мужскому боку.
        - Не дрейфь, Русалка, - тихий шепот в ухо. - Это не страшнее прыжка с парашютом.
        Не страшнее? Да он издевается, не иначе. Да я лучше с десяток раз с парашютом сигану, чем буду…что? Знакомиться с дочерью мужчины, который давно и безнадежно стал для меня всем? А ведь у нас тоже могла быть сейчас дочка или сын такого же возраста.
        И боль противно скребет по ребрам. А я рассматриваю девчушку, отложившую планшет и подскочившую на ноги так резво, что из ее хвоста выпрыгивает упрямая кудряшка, такая же черная, как у ее отца. Худенькая, миниатюрная, в джинсовом комбинезоне и бейсболке с кучей нашивок. А на ногах белые кроссовки, расписанные яркими красками. Уверенные мазки, витиеватые узоры, в которых прячутся надписи. И я точно знаю: это ручная работа, потому что сама когда-то творила такое же безобразие.
        - Это ты сама?
        Девочка останавливается нескольких шагах от меня, совершенно спокойно реагируя на то, что Тимур по-прежнему прижимает меня к себе. А ведь она должна…что-то же должна делать. Как-то реагировать. А она ведет себя так, как будто это обычное явление: мне стоять в обнимку с ее отцом. Как будто мы…
        Не позволяю себе додумать эту глупость.
        - Кроссовки, - уточняю, когда она долго не отвечает, явно не понимая, о чем я спрашиваю.
        Вертит ногой, демонстрируя свое художество во всей красе, и довольно улыбается.
        - Ага. Нравится?
        - Еще как, - теперь улыбаюсь я. - Я тоже раньше обувь расписывала, - выбираюсь из объятий Тимура, подхожу к девочке и присаживаюсь напротив нее на корточки. Пальцем повторяю алый завиток, перетекающий в английскую букву «J». Интересно, что она значит?
        - Я Юля, - проследив мое движение, говорит девочка. - А ты Стася, я знаю.
        - Да? И откуда же?
        - У папы есть твоя фотка, - не уходит от ответа маленькая девочка Юля, - и он часто зовет тебя во сне.
        Бросаю взгляд на Тимура, но тот никак не отвечает на заявление дочери. Он, кажется, даже не слышит, о чем мы говорим. Только смотрит на нас, как зачарованный. А я не заостряю внимание на ее словах. Никогда не понимала людей, которые стараются выпытать у ребенка как можно больше подробностей о жизни его родителей, пользуясь детской открытостью и наивностью.
        - Мне девять лет. Моя мама умерла, когда я родилась, и я не страдаю по этому поводу, потому что мой папа суперкрутой и я его очень люблю, - выдает она на одном дыхании. Я таращусь на нее во все глаза, а за спиной слышу тихий смех. - Перебор, да?
        И смотрит на отца. Его «ответ» я не вижу, но замечаю, как смешно морщит носик Юля.
        - Короче, это чтобы без лишних вопросов. А то достали уже, - и вздыхает так тяжко, что я невольно прыскаю со смеху. Напряжение как рукой снимает. И я ловлю себя на мысли, что правильно поступила, приехав этим утром сюда.
        - Часто спрашивают?
        - Да постоянно, - отмахивается она. - А еще сколько моему папе лет и нет ли у него подружки. И вздыхают потом так, - и она демонстрирует, как вздыхают те, кто спрашивает. Тимур за спиной смеется уже открыто, а я держусь из последних сил. - А что ты делаешь? - ловко переводит тему. - Ну…работаешь?
        - Работаю, - соглашаюсь я. - Я тебе говорила, что раньше разрисовывала обувь, - она кивает. - А теперь разрисовываю людей.
        И вижу, как в ее медовых глазах вспыхивают искорки интереса.
        - Покажешь? - просит с придыханием. - Пожалуйста-пожалуйста.
        - Юлия Тимуровна, - строго одергивает Тим, - вам не пора ли уже ехать, а?
        - Ну пааа, - протягивает Юлька, становясь в одно мгновение самым обычным капризным ребенком. - Ну это же так круто! Можно, Стась? - и снова на меня.
        - Легко, - улыбаюсь, зная, что это действительно не займет много времени. Мне есть чем удивить эту малютку. - Тим? - теперь у Тимура прошу разрешения я. - Это займет всего две минуты, - поспешно добавляю я, - и ехать никуда не нужно.
        Тим хмурится, но все-таки кивает. А я поворачиваюсь к Юле вполоборота и медленно задираю шифоновую рубашку, под которой живет черно-алый Феникс, обнимающий меня своими крыльями.
        - Офигеть, - протягивает ошалевшая Юлька.
        Но я не слышу ее, только рваное дыхание Тима и его обжигающий взгляд, потому что он один знает, что скрывает своим чернильным телом нарисованная птица.
        - А можно потрогать? - просит Юлька, едва не пританцовывая на месте.
        Я смотрю только на Тима, под чьим взглядом плавится кожа. Я физически ощущаю, как под рубашкой расползаются ожоги. Пальцы подрагивают, выпуская ткань рубашки, но тут же собираю ее гармошкой, выпуская на волю феникса.
        - Конечно, можно, - криво улыбаюсь, позволяя маленьким пальчикам коснуться тела птицы на талии. - Не бойся, принцесса, - на этот раз улыбка совершенно искренняя и легкая, как перья этой самой сказочной птицы, - мне уже не больно.
        - Юля, - перебивает Тим хрипло. Девочка смотрит на отца, а ее пальчики гладят феникса. - Юля, найди, пожалуйста, Руслана и езжайте, ладно?
        - А как же завтрак? - хмурится девочка, пряча ладошки в карманы комбинезона.
        - Позавтракаете в дороге.
        - Тим, что происходит?
        Настораживаюсь я, чувствуя, как меняется тон Тимура и как послушно его дочь убегает в дом искать какого-то Руслана.
        - Куда ты отправляешь дочь? Зачем? И кто такой Руслан?
        - Допрос? - привычным жестом выгибает расчерченную двумя тонкими шрамами бровь. - Хотя, думаю, у меня найдутся ответы на все твои вопросы. И один из них сейчас явится сам.
        Я раскрываю рот, чтобы узнать, что он имеет в виду, но тут же захлопываю его, потому что на крыльце появляется высокий мужчина с Юлькой на руках. Маленькая озорница оплела мужчину руками и ногами, как мартышка и что-то весело щебечет ему на ухо. А он…улыбается по-мальчишечьи весело. И эта улыбка безбожно швыряет меня в прошлое, когда я подкрадывалась к нему со спины и часами подглядывала, как он рисует.
        Руслан Огнев. Он был огнем, ярким, живым, расцветающим как солнце и никогда не затухающим. У него горели глаза. А когда в его руках оказывались кисти – он выпадал из реальности, творя новую вселенную, яркими красками расписывая собственную реальность.
        Он был огнем, а стал пеплом. Выжженный взгляд, острые черты лица и застывшие на коже демоны. И даже искренняя улыбка ровным счетом ничего не меняет. Похоже, его безумие так никто и не сумел укротить. И теперь оно рвалось из него чем-то тяжелым и черным.
        Но…это Руслан. Брат Славки, мой друг и мой учитель.
        Он спускает с рук Юльку и делает шаг ко мне.
        - Настена, - раскидывает руки, чтобы обнять, но я отступаю.
        Каждым позвонком ощущая тихую ярость Тима, ледяной сосулькой встрявшей где-то в спинном мозгу.
        Но Руслан не был бы собой, если бы дал мне ускользнуть. Еще один широкий шаг и он все-таки заключает меня в объятия. Приподнимает над землей, радуясь, что я жива и стала такой красоткой. Я обнимаю его, под ладонями ощущая стальные мускулы и каждый натянутый до предела нерв.
        - Я рада, что ты здесь, - улыбаюсь, когда он ставит меня на землю.
        Он лишь кивает в ответ, но вовсе не разделяет мое мнение.
        - Ладно, ребята, не буду вам мешать. Сварог, мы уехали. Телефон для связи у тебя есть. Держи меня в курсе.
        Юлька обнимает отца, целует его в щеку. Он крепко обнимает ее, просит слушаться Руслана. Именно просит, не приказывает, не поучает, а просит, как взрослую. И она соглашается.
        - Рад был повидаться, Настена, – щелкает меня по носу. - Идем, мартышка, карета уже ждет.
        И, подхватив дорожную сумку и черноволосую принцессу, уходит в противоположную от входа сторону. Это озадачивает.
        - С восточной стороны есть спуск на набережную, - поясняет Тим, видя мою растерянность. - Там их не увидят твои «топтуны».
        И всем своим видом показывает, что в курсе моей проблемы. Ну что ж, так даже проще.
        А он больше ничего не говорит, только в дом зовет, а когда мы оказываемся внутри, Тимур сразу уходит на второй этаж. И горькое сожаление колет затылок. Я ожидала другого, помня, ощущая кожей ожоги, оставленные его взглядом. Но никак не равнодушия и вот такого…побега.
        Да, он злится, наверное даже в бешенстве. Я чувствую напряжение, искрящее между нами. Это сродни воздуху перед грозой. Вот-вот грянет. И наверное, я должна сказать Тиму спасибо за эту передышку, но хочется догнать его, прижать к стенке и забыть обо всем.
        Выдыхаю и не спеша иду по коридору вглубь дома. Здесь пахнет пылью и одиночеством. Такое ощущение, будто и не жил никто вот уже много лет. Странно, учитывая, что у Тима – маленькая дочь. Но…никаких следов ребенка. Совершенно. Будто Юлька мне примерещилась. И спазм перехватывает горло. Почему все кажется обманом, игрой на публику? И с каждым шагом эта мысль только крепнет.
        Я иду по коридору мимо громадной кухни, уставленной навороченной бытовой техникой; просторной столовой. Останавливаюсь на пороге. Пусто. И гулкое эхо от моих шагов. А когда-то посреди столовой стоял длинный дубовый стол, накрытый ажурной скатертью. Белоснежная, она всегда как будто хрустела от крахмала. А в центре стола стояла ваза с маленькими фиалками, пахнущими весной. В любое время года. Где только их Тимур доставал? Улыбаюсь.
        Подхожу к окну, пальцами провожу по широкому подоконнику. Пыльно. И зачем он здесь, если не живет? Очередная шахматная партия? И если так, то он точно знает, зачем я здесь. А значит, я снова получу дозу разочарования. Отодвигаю занавески, распахиваю створки. Морской воздух врывается внутрь, закруживает тюль, вплетается в мои волосы, щекочет лицо.
        - Тимур! – зову.
        - Пять минут! – отзывается он откуда-то издалека.
        Киваю и пересекаю столовую. Меня интересует всего одна комната. За пять минут я успею глянуть. Осталась ли она прежней? Или все изменилось, как везде? Сердце припадочно забилось.
        Единственная комната в доме с аркой вместо дверей. По бокам уставленные разными фигурками полочки. И везде пыль, серая, щекочущая нос, заставляющая чихать. Огромная гостиная почти без мебели. Белоснежные стены, лиловые шторы. Все так, как было. И не так.
        На одной из стен задерживаю взгляд, замерев посреди комнаты. Плазма сдвинута в угол, рядом кучей свалены диски, колонки под потолком. И девственно белая стена. Почему-то становится обидно. Подхожу к еще одному окну, распахиваю шторы. Вдруг стало не хватать солнечного света. Нестерпимо. Вдали перекатываются темные волны. Все правильно. Он вычеркнул меня из своей жизни. И все, что напоминало ему обо мне.
        - Кофе хочешь? – хриплый голос за спиной.
        Вздрагиваю и резко оборачиваюсь.
        - Я смотрю, - выдыхаю, - ты все поменял. А почему не живешь?
        Тим смотрит пристально и в его глазах что-то неподдающееся объяснению. Тяжелое, муторное. Невольно передергиваю плечами, сожалея, что спросила. Ну к чему ворошить прошлое?
        - Я ничего не менял. Зачем?
        - А стол? Выбросил?
        - Сломал, - он морщится и неосознанным жестом потирает плечо. - Случайно. Так что нет, ничего я не менял, Стася…
        И дрожь растекается по ставшей вдруг чувствительной коже.
        - Я думала, ты продал дом. А ты…розы сохранил. Ухаживаешь.
        - И фиалки, - добавляет с мягкой улыбкой.
        - Почему? И зачем я здесь? Зачем ты здесь?
        - Чтобы ты могла меня найти, - вот так просто. - А цветы…они мне дороги, как память. Как и твой дракон.
        В руке у Тимура пульт. Одно нажатие, и с тихим жужжанием стена приходит в движение. Нет, не стена. Экран для проектора. Огромный, от угла до угла, от пола до потолка. С каждым открывающимся сантиметром стена как будто оживает. Яркие краски режут глаз. Они сплетаются, перемешиваются и рождают невиданное. Перепончатые крылья, узкая морда с фиолетовыми глазами, смотрящими в самую душу. Длинное туловище, закованное золотой чешуей. Дракон. Мой дракон и бескрайне синее небо.
        - Не может быть, - шепчу.
        Не стер, а спрятал. От чужих глаз или от самого себя?
        Подхожу к стене, едва дыша, касаюсь когтистой лапы, провожу кончиком пальца по контуру тела дракона. Краски кажутся свежими, словно я только закончила рисовать.
        - Ну привет, - подмигиваю дракону, как старому другу.
        Глава 22 Стася.
        Я не успеваю сделать вдох, потому что в легких ничего не остается. Они как пустой сосуд, которым срочно нужен кислород. А я…я чувствую лишь ловкие пальцы Тима в своих волосах. Он зарывает их в кудри, пропускает их между ними, как золотой песок, а потом собирает горстью, чтобы утонуть в них лицом. Я не вижу…чувствую. И это сводит с ума. Хочется развернуться и прижаться к нему всем телом, впиться в его губы и терзать их, покусывая и сцеловывая следы собственной несдержанности. Но я пошевелиться не могу, потому что не могу…мне нужно сказать, а я…я задыхаюсь, когда он накрывает ртом шею и медленно, словно смакуя втягивает кожу, чтобы спустя удар сердца отпустить, рассыпая по коже раскаленные иглы удовольствия.
        И я прогибаюсь, как кошка, подставляя шею под его алчный рот, как жертва под клыки вампира и выдыхаю с громким стоном.
        Ох…и первая доска нового моста через десятилетнюю пропасть соединяет наши тела одним рывком. И я впечатываюсь в широкое тело Тимура, рыча. И тут же слышу тихий смех, опаливший плечо горячим дыханием.
        - Одичала совсем, моя девочка… - усмехается, языком поглаживая бьющуюся жилку на шее.
        А я теряюсь в его словах, в его прикосновениях и в это мгновение мне плевать, что было и что будет завтра. Я хочу только этого мужчину, сильного, горячего, подрагивающего от возбуждения, которое я ощущаю попой. И не могу удержаться…трусь о его член, отзывающийся на мою ласку через ткань брюк, рвется навстречу в едином желании ворваться в мое тело. и я до одури хочу ощутить его в себе. Задохнуться от чувства наполненности, когда его член входит в меня до упора. Хочу захлебнуться собственными стонами и вспомнить, как он великолепен, когда кончает.
        - Хочу тебя… - на изломе дыхания.
        И не важно, кто первым произносит эти слова. Важно, что они снова одни на двоих.
        - Сумасшедшая… - прикусывая кожу, скользя ладонями по ключицам и ниже, ловкими движениями справляясь с пуговицами рубашки. - Моя сумасшедшая Русалка…
        - Твоя… - эхом, позволяя рубашке соскользнуть с плеч на пол.
        Втягиваю живот, когда Тимур ныряет подушечкой большого пальца в ямку пупка. вздрагиваю от прохлады кожи перчатки. Тимур целует плечо, шею, за ухом, кончиком языка облизывает ушную раковину. И мое терпение медленно и неумолимо летит в тартарары. Перехватываю его руку, когда он подбирается к моей груди в кружевном лифе, расстегиваю перчатку, стягиваю. Глажу шершавую от шрамов ладонь и закусываю губу от невыносимой боли и острой необходимости сказать самое главное.
        - Тим…я…
        Оборачиваюсь, высвободившись из кольца его рук, заглядываю в черные глаза. И понимаю, что пропала. Еще тогда, десять лет назад, когда впервые утонула в солнечной бездне его взгляда.
        - Молчи. Я прошу тебя. Сейчас просто…
        Но я запечатываю его рот ладошкой и говорю, дрожа от нетерпения, потому что невозможно ощущать кожей его губы и упирающийся в живот твердый член и стоять на месте. Невозможно говорить, потому что легкие горят неистовым огнем. Он плавит меня, сжигает изнутри, требуя выхода. И я вижу только один…здесь и сейчас. С ним.
        - Мы развелись три дня назад, - выдыхаю как скороговорку и замираю, закусив губу.
        Нас с Игнатом развели быстро на следующий день после той днерожденной ночи на нашей «семейной» кухне, наполненной откровениями. После появления в моей жизни Тимура.
        Он ворвался снежной бурей и разодрал к чертям мою жизнь, которую я по какой-то нелепости считала счастливой. А на самом деле…на самом деле я просто закрыла на замок все свои чувства. Запечатала сургучом прошлое. А оно нет-нет да прорывалось черно-белыми рисунками, букетом фиалок в моей спальне или нестерпимым желанием вывернуться наизнанку, чтобы не помнить. Чтобы не расчесывать в кровь старые шрамы от одной мысли, что мужчина, ставший смыслом моей жизни – убийца. Только бы не ощущать жалящую боль и кровь, вытекающую из моего живота. Не вспоминать, что родной брат убил моего ребенка, потому что я защищала единственного человека, в ком нуждалась острее кислорода и кому была нужна. Тогда я верила, что нужна Тиму. Тогда, чувствуя, как с кровью вытекала жизнь нашего ребенка, я смотрела на Тима, расстреливающего Вадима и уже знала – это конец. Каждым выстрелом он убивал меня снова и снова. Убивал, чтобы воскресить совсем другую Асю.
        А когда я открыла глаза в больничной палате, во мне умер не только мой малыш, но и весь мир. Моя душа же корчилась в жуткой агонии длиною десять лет, чтобы сейчас воскреснуть, как сказочная птица Феникс на моем боку.
        - Стася, ты… - Тимур ладонью обхватывает мой затылок, лбом упирается в мой лоб. - Ты удивительная. Моя девочка…моя…
        - Твоя, - повторяю, как мантру. - И еще я…
        На этот раз не дослушивает Тимур, притягивает меня и накрывает мой рот своим. Он целует жадно, выпивая меня, как живительную влагу, иссушая, чтобы наполнить собой, своим дыханием, своим терпким вкусом. Собой.
        Он укладывает меня на пол, заводит за голову руки, одним взглядом пришпиливая к полу, как упрятанную под стекло бабочку. И я как завороженная смотрю, как он стягивает через голову темно-синюю футболку, отшвыривает. Туда же отправляется вторая перчатка. Снимает с меня лифчик и накрывает своими большими ладонями мои груди.
        - Ох…
        Выдыхаю, прогибаясь в пояснице, чувствуя, как заострившиеся соски трутся о его залатанную шрамами кожу. А внизу живота все скручивается в тугую спираль от мучительного желания ощутить эти ладони между бедер, а эти сильные пальцы в себе. И тело содрогается в предвкушении. Тело помнит, как это быть с ним, ощущать, как он вколачивается в меня в безумной страсти. И как быть без мужчины десять лет. Без него.
        - Стася?
        Хриплый голос Тимура оглушает. И только теперь я замечаю, что он успел избавиться от брюк и его налитый желанием член упирается мне между бедер. И дрожь жгучей лавой растекается по венам, чтобы через секунду смениться страхом… И я невольно дергаюсь под ним, пытаясь выбраться, потому что вдруг становится страшно и стыдно. И я знаю, что будет больно, потому что…проклятье…у меня никого не было десять лет, а он такой большой. И…
        Я не позволяю себе додумать.
        - Я…у меня никого не было, - шепчу, кусая губы.
        Он в изумлении изгибает бровь, не понимая, не веря.
        - Никого после тебя, - добавляю, ощущая на языке солоноватый вкус крови.
        И он понимает. Я вижу по его глазам, в которых вспыхивает раскаленное солнце. Оно согревает, разгоняет страхи.
        И взрывает мир на тысячи осколков шепотом в самые губы:
        - Люблю тебя, Стаська. Как же я тебя люблю.
        И все. Нет больше ничего. Только эти слова, звучащие в ушах, как музыка. Только упоительно нежные ласки умелых пальцев. Только долгие поцелуи и сводящая с ума игра.
        Тим играет на моем теле, как виртуозный музыкант, извлекающий самые верные звуки. Он настраивает меня под себя. И когда медленно входит на всю длину, я кричу от раздирающего на части удовольствия, толкаясь ему навстречу. И не чувствую ничего, кроме него внутри себя. И сил сдерживаться больше нет. слишком долго я жила без него. оргазм накрывает тайфуном, сминает реальность, как карточный домик. И единственной здравой мыслью остается Тимур, теперь всецело мой.
        Я не помню, как уснула. Только тихий шепот Тимура, напевающий колыбельную, и его крепкие объятия. Когда просыпаюсь, вечереет. Я лежу на мягком ковре, а со стены меня смотрит драконий глаз. Почему-то один, второй теряется в полумраке комнаты. Подмигиваю дракону и переворачиваюсь на бок, ища Тимура.
        Он стоит на террасе спиной к дому в одних брюках и пьет кофе. Кофейный аромат сплетается с запахом моря и влажной листвы. Разве шел дождь? Втягиваю носом воздух, пропахший дождем. И зависаю на широкой спине, перевитой тугими мышцами. Они перекатываются под бронзовой кожей, когда он делает глоток или ставит чашку на широкие перила. Любуюсь его взъерошенным затылком, и как крупные капли воды стекают по массивной шее, прокладывают блестящую дорожку по камушкам позвонков. И это так возбуждающе красиво, что я невольно свожу ноги, пытаясь унять горячие толчки между бедер.
        Рвано выдыхаю, закутываюсь в простыню и выхожу через раскрытую стеклянную дверь. Подкрадываюсь на цыпочках и обнимаю Тима за талию.
        - Привет, - он целует мою ладошку.
        Кожа покрывается мурашками от прикосновения его губ и чего-то холодного. Снова перчатки. Вздыхаю разочарованно. Вот же упрямец. Говорила же, что мне плевать на его шрамы. Я с ума сходила от его рук, чуть шершавых, дарящих сладкое удовольствие.
        - Привет, - хрипло отвечаю, прижавшись щекой к его широкой спине.
        - Кофе хочешь? - спрашивает, не оборачиваясь.
        - Если твой, то хочу, - улыбаюсь.
        Тимур варил отменный кофе из марокканских зерен, которые ему привозил какой-то партнер или знакомый. Или Тимур сам привозил – я уже и не помню, да и не суть важно. Важнее, что я помню – его кофе божественен.
        - Тогда ты одевайся, а я пока сварю тебе кофе.
        - Тим? – напрягаюсь. - В чем дело? Я…- вздыхаю, отступаю от него. - Что-то с Юлей?
        - Нет. Руслан звонил. Они добрались нормально. Все хорошо.
        - Тогда что? Что не так? Ты…ты что, жалеешь? Ты…
        Горло перехватывает и едва слышно всхлипываю. Слезы жгут глаза. Какая же дура. Идиотка. Сочинила себе очередную сказку о счастливом воссоединении. Повелась на слова любви. Дура, что тут скажешь. Чуть слышно выругалась.
        - Глупая Русалка, - усмехается Тимур и оборачивается. Берет мое лицо в ладони, затянутые перчатками, и целует в нос. - Ну что ты уже себе напридумывала, а? Все было чудесно. И я бы с удовольствием повторил, но нам нужно серьезно поговорить. А твой вид, - он скользит взглядом по моему завернутому в простыню телу, - меня отвлекает. Вот только… - он принюхивается. Накручивает на палец прядь волос и отпускает. И она тут же спружинивает, смешной кудряшкой падает на щеку. Я озадаченно наблюдаю за его действиями. - Ты отвратительно пахнешь, - он кривится, а я бью его кулаком в плечо. Он притворно охает.
        - Тогда это ты отвратительно пахнешь, - парирую, скинув простыню. - Потому что я вся пропахла тобой.
        Подмигнув улыбающемуся Тиму, распушиваю волосы и возвращаюсь в гостиную, чтобы оттуда сбежать в душ.
        Глава 23 Тим.
        Тимур тихо смеется ей вслед. А еще утром хотелось хорошенько встряхнуть ее и наорать так, чтобы мозги встали на место. Десять лет прошло, а ведь не повзрослела ничерта. И жизнь, бившая ее не единожды, ничему не научила.
        Буквально за полчаса до ее появления у дома Тимура, позвонил Глеб.
        - Нарыл что-то? – без приветствия спросил Тимур. Глеб был одним из лучших частных сыщиков в стране и сейчас помогал Алексу найти того, кто заказал его убить.
        - Пока нет, - ответил Глеб, - но ребята работают. Я по другому делу.
        - Слушаю.
        - Ко мне тут твоя жена приходила.
        - Жена? - он не сразу сообразил, о ком речь, а когда понял – выматерился от души. - И по какому поводу? - злость медведем-шатуном бродила в крови, оттесняя страх, странный, иррациональный. И ладонь неприятно закололо. Тимур потер ее о ребро раковины. Помогало слабо, но хоть что-то. Где-то в глубине дома щебетала Юлька и ржал в голос Руслан, скрадывая зябкое ощущение опасности.
        - Следят за ней, Тимур. Малышев, однокашник мой, покатался за ней. Долго катался, Тимур. Но хвост выцепил.
        - Кто? - и сам удивился, что голос осип.
        - Пап, я на улицу, - появилась в пороге улыбающаяся Юлька. - С Майкой поболтаю.
        Тимур кивнул, автоматом отмечая, что Майя Шульц – лучшая подруга Юли. А у самого в голове другие мысли. Значит, слежку сама обнаружила, раз к сыщику подалась. Умница. Но…она не пришла к Игнату. Почему? Испугалась? Или опять решила все за всех: против кого воевать и какими средствами?
        - В том и дело, что непонятно, - вздохнул Глеб устало. - Сам понимаешь, трогать их мы побоялись, мало ли что. Но могу сказать точно, что это не Игнат. Его мы сразу проверили, вдруг приглядывает за подругой. Но нет, не он. Я инфу всю Асе отдал. Могу и тебе кинуть.
        - Давай, - устало растер лицо разболевшейся ладонью. - Давно приходила?
        - Вчера была вечером. И еще, Тим, думаю, к тебе придет.
        Усмехнулся. Это вряд ли. К кому угодно, но не к нему. Он же шакал и убийца. А она – правильная девочка и просить помощи у такого, как Тимур – не станет. И ярость дикая подняла голову и взвыла.
        - С чего такие мысли? - сжав кулак, глуша в себе ненужные эмоции. Ему о дочери надо подумать, обезопасить ее от себя. А он об этой идиотке переживает, которая снова решила сунуть голову в пасть дракона.
        - На живца она решила ловить своего преследователя, - в усталом голосе Рощина прорезалась сталь. Не одобрял он решения Русалки, но остановить ее не мог.
        - А живцом, стало быть, себя сделала, да?
        - Угу.
        Значит, точно придет. Теперь Тимур не сомневался. С таким предложением только к нему.
        - Я тебе и координаты Малышева скинул. Он в курсе. Я бы и сам, но уж больно у твоего друга дело стремное. Не хочется отвлекаться. Но тебя предупредил.
        - Спасибо, Глеб. Будут новости – звони.
        Когда пришел молочник, Тимур как раз закончил изучать присланные Глебом материалы расследования. Сложить два и два оказалось несложно. Не поверил Погодин в спектакль Тимура и снова нашел его слабое место. Правда есть еще один вариант, который стоит проверить: отец Русалки, «отдыхающий» на зоне за убийство семьи Тимура и Игната.
        Каким образом Игнату удалось добиться правосудия – одному Богу известно. Только после того, как Гурина посадили – Игнат сменил место работы и теперь впахивал обычным участковым. Алекс утверждает, что Игната все устраивает. К тому же, своих связей он не растерял, просто свалил по-тихому, чтобы не мозолить глаза начальству.
        Один Крутов знал, что друг просто устал от вечной погони и свиста пуль, но и без работы не мог, вот и выбрал наиболее спокойную по его мнению.
        Вот он Игнату и предложит проверить версию с Гуриным. И хоть Тимур чуял, что Гурин ни при чем хотя бы потому, что не осталось у него на воле таких «подвязок» да и причин для слежки спустя столько лет Тимур не находил. Но и сбрасывать старика со счетов нельзя. А Игнату все равно придется рассказать.
        С такими мыслями он и вышел к молочнику. И когда расплатился с мальчишкой, что-то словно ударило под дых. Дыхание сбилось. Он вздернул голову, взглядом ища опасность, а увидел ее. Стройная, в белой рубашке, раздуваемой ветром и черных брюках, она выглядела фарфоровой куклой. Хрупкая, миниатюрная с огнем в янтарных глазах и солнцем в рыжих волосах до самой попы. Он сглотнул, взглядом ощупывая ее с ног до головы, вспоминая.
        А когда она глубоко вздохнула, отчего рубашка натянулась, обтянув небольшие грудки, его накрыло так, что самому страшно стало.
        В те короткие мгновения, пока Русалка приближалась, ему одновременно хотелось хорошенько выпороть ее за дурость и нежно отлюбить за все десять лет без нее.
        А когда она слету нашла общий язык с Юлькой, Тимур понял – они и есть его семья, которую он никому и никогда не отдаст. А потом появился Руслан и Тимуру враз захотелось свернуть другу шею как минимум за то, что он мог прикасаться к Русалке, а Тим – нет. Боялся, что ему сорвет крышу, потому что выдержки ничерта не осталось особенно после того, как увидел огромного на ее боку кроваво-пепельного феникса, прячущего под своим рисованным телом белесые шрамы. Тимур помнил каждый и за каждый давно отомстил по полной, даже себе.
        А теперь он варит кофе и думает о том, под каким соусом Русалка преподнесет ему свою безумную идею. И надо бы Игнату позвонить. Да и по делу Алекса навести справки. Тимур подхватывает джезву, наливает смоляной напиток в пузатую чашку, и не добавляет сахар. Он знает, что в последнее время Русалка пьет только безумно сладкий кофе. Так и не научилась ценить терпкий, чуть горьковатый вкус этого восхитительного напитка. Но сегодня Тим покажет ей, каким вкусным может быть кофе.
        Ставит на стол чашку и морщится от нестерпимого зуда ладоней. Они нещадно чесались и взмокли под перчатками, чего раньше вообще не случалось. Тимур со злостью стягивает их, швыряет на пол. Кто следит за Русалкой? Погодин или все-таки Гурин? Или же это вообще никак не связано с Тимом? Совпадение? Вряд ли. Тим давно разучился верить в любые совпадения.
        Зуд в ладонях становится невыносимым. Твою мать! Тимур из верхнего ящика стола достает нож и кончиком проводит по заплатанной шрамами коже – раньше помогало.
        - Ты что творишь? – тонкие пальцы выхватывают нож, отшвыривают в раковину. Русалка сжимает его ладонь, прижимает к себе. - Зачем? Что ты себя мучишь?
        Тимур смотрит на Русалку. Растрепанная, раскрасневшаяся. В рысьих глазах тревога, а вокруг рыжие веснушки. Наконец-то он разглядел их. Мелкие, в уголках глаз и у самого носа. И зуд в ладонях проходит. Чудеса да и только. Впрочем, с Русалкой всегда так. Она как живая вода, глотка которой достаточно, чтобы воскреснуть из мертвых. Каждый раз Русалка проделывала с его жизнью нечто подобное. Каждый раз она переворачивала его мир вверх тормашками. Хотя…может, наоборот, ставила в правильное положение – черт разберет.
        А Тимур подмечает, что Русалка успела одеться и даже в душе побывала. От нее пахнет мятой и немного им. Хотя нет, пожалуй, только им и пахнет: его шампунем, его Фаренгейтом и их близостью. Ей не удалось смыть с себя его. Тимур довольно улыбается.
        - Что смешного? - хмурится Русалка, поглаживая его запястье. А у самой рубашка наглухо застегнута, сумка через плечо. А в глазах помимо тревоги что-то еще, такое муторное, что Тиму становится не по себе.
        Но он не оставляет ее суке-совести с извращенным восприятием чувств, неважно каких, ни единого шанса. Наклоняется к удивленному личику с россыпью веснушек и трется кончиком носом о ее, по скуле, за ушком, намеренно шумно вдыхая ее аромат. Она даже не подозревает, как сумасшедше пахнет: сексом, ним и собой. И эта просто чумовая смесь, от которой внутри все скручивается от дикого желания перекинуть ее через плечо и запереть в четырех стенах, чтобы наслаждаться ею до пресыщения. Обнюхав ее миниатюрное ушко, усеянное серебряными «гвоздиками» от мочки до самого завитка, тихо хмыкает собственным мыслям. Черта с два он ею пресытится, потому что давно и безнадежно влип в эту несуразную девчонку.
        - Тим… - зовет Русалка, вцепившись в его плечи, делая провальную попытку оттянуть его от себя.
        «О нет, девочка, так просто ты от меня не отделаешься».
        И радуется, как хрипло звучит ее голос, и как тяжело вздымается грудь, а дыхание срывается в бездну. Ему нравится, как она чутко реагирует на него. как часто дышит, как прикрывает глаза и закусывает губу и как слетает с тормозов ее пульс, рвя под кожей тоненькую жилку. Он с ума сходит от нее. И сам не замечает, как прикусывает кожу на ее шее; как с громким стоном Русалка наклоняет голову в сторону, подставляя тонкую шею под его жадный рот, а сама накрывает ладонями его затылок, прижимая Тима к себе.
        И искушение так велико, что оторваться от него равносильно самоубийству, но Тимур отрывается, ощущая почти физическую боль от прерванного контакта.
        - Хорошо пахнешь, - выдыхает в самые губы, обводит их контур самым кончиком языка, ловя потемневший взгляд, затянутый дымкой желания. И сердце в груди рвется в хлам от этих глаз, снившихся ему все эти чертовы десять лет. - Теперь можем и поговорить, - и даже выходит ровно и без комка в горле.
        Желание из рысьих глаз улетучивается не сразу, оно растворяется медленно, словно нехотя и затаивается в самых уголках янтаря.
        - Это ужасно, - выдыхает Русалка едва не плача. Тимур вопросительно изгибает бровь. - Я вылила на себя флакон мятного шампуня, - жалуется, с каждым словом намеренно себя зля. А Тимур только любуется, какой красивой она становится. Глаза горят, щеки разрумянились, а на губах до сих пор след его мимолетного поцелуя. - Все тело до сих пор жжет, - демонстративно ежится, а Тимур давно раскусил ее игру. Но наблюдать – сплошное удовольствие. - И ничего не помогает! Твой чертов Фаренгейт словно под кожу въелся. Как и ты, - добавляет со вздохом. А потом совершенно серьезно, словно от его ответа зависит вся их жизнь: - По-прежнему живешь сегодняшним днем и любишь риск?
        - Я люблю жизнь, - в тон ей отвечает Тим, не считая нужным врать или лукавить. Впрочем, он всегда был с ней честен, даже если это принесло им море боли. - Дочку и тебя. И редко изменяю своим привычкам.
        - Любишь? - едва дыша переспрашивает она. - Меня? Ты точно уверен, что…
        Обрывает ее поцелуем. Не давая ей возможности придумать очередную чушь.
        - Я дышать без тебя не могу.
        И она замирает, смотрит пристально, закусив губу, наверняка сдерживаясь, чтобы не ответить ему чем-то колким. Но она удивляет Тима, обнимает его за талию и, не разрывая взгляда:
        - А я без тебя не живу.
        *Фаренгейт - марка мужского парфюма
        Глава 24 Игнат.
        - Крушинин слушает.
        - Привет, Игнат.
        - Ринат? – Игнат глянул на дисплей – номер незнакомый. - Ты откуда звонишь?
        - Неважно. Я сделал все, как ты просил. И кое-что нарыл. Это просто бомба. Подъедешь?
        - Говори адрес, - Ринат продиктовал адрес кафе неподалеку. - Буду через полчаса. Заскочу только в одно место.
        - Я жду.
        Игнат собирался к Дашке в больницу. Он обещал ей свидание, но, похоже, планы поменялись. Игнат нервничал: Ринат должен был съездить в колонию, где сидел Гурин. И что-то в голосе старого друга подсказывало, что хороших новостей ожидать не стоит. После того, как два дня назад позвонил Тимур и рассказал, что за Асей следят и уже давно, Игнат не ждет ничего хорошего. Но сперва нужно обезопасить Дашку, потому что если слежка – дело рук Погодина, то Дашка в опасности. Этот ублюдок наверняка и о ней знает.
        - Черт! - выругался, саданув кулаком по подоконнику. Как же он так лоханулся, что не заметил многодневной слежки. Проклятье! Взъерошил волосы. Судя по словам Аси следят за ней месяц, как минимум. И она весь этот месяц не сказала ему ни слова. Упрямая девчонка. Сама решила действовать. Стать приманкой. Тимур злился, когда рассказывал все Игнату. На него злился, потому что облажался Крушинин и снова подставил под удар близкого человека. Как Ингу…
        Мысль о погибшей жене скрутила в тугой жгут сердце, рванула болью по венам. десять лет прошло, а он до сих пор не смирился. До сих пор ненавидел себя, что опоздал. Что не пришел вовремя с работы. Ненавидел и выл по ночам от бессилия. Только поэтому так до сих пор и не съехался с Дашкой. Он не хотел, чтобы она видела его отчаяние, до сих пор грызущее останки его души. Но сейчас, похоже, у него не осталось выбора. Дашка должна быть в безопасности.
        Игнат залпом допил остывший кофе, в коридоре обулся, на ходу натянул куртку, открывая дверь. И нос к носу столкнулся с Дашкой. От неожиданности он отступил на шаг и заметно напрягся, заметив ее затравленный взгляд.
        - Даша? - только и вымолвил, разглядывая девушку. Мешковатый спортивный костюм, бейсболка, в руках темные очки. А на бледном и как будто постаревшем лице страх и сомнение.
        - Привет, - голос тихий, надломленный. И в глаза не смотрит. Нервничает, теребя очки.
        Он за руку втянул ее в квартиру, захлопнув за собой дверь, прижал к стене, содрав с ее головы бейсболку. Она дышала часто-часто. Глаза блестят от непролитых слез, а по коже дрожь страха.
        - Что случилось? – Игнат пытался поймать ее взгляд, но она упрямо не смотрела ему в глаза. Такая маленькая сейчас, совсем хрупкая и насмерть перепуганная. Чем? Что произошло за те двенадцать часов, что они не виделись? И острая, как игла, мысль, что Погодин добрался и до нее, врезалась в затылок, прожигая мозг.
        - Даш? - хрипло, потому что в горле неожиданно пересохло от черного иррационального страха.
        - Нам нужно поговорить, - и подняла взгляд.
        - Поговорить? Ты почему не на работе? Почему трясешься, как трусливый заяц? Ты боишься?
        Она закусил губу, вжимаясь в стену. И от понимания, что она действительно боится, только его, у Игната зазвенело в висках.
        - Поговорить, значит?
        Кивнула.
        - Ну проходи, - он отошел в сторону, выпуская ее и улавливая, как облегченно она выдохнула. Боль резвилась, скручивая вены в причудливые узлы. Игнат сделал глубокий вдох, выдохнул и пропустил Дашку на кухню. Та мышкой шмыгнула внутрь, сжалась, притаилась.
        Игнат вошел следом, отмечая, что она краем глаза наблюдает за ним, за каждым его движением, словно ждет чего-то? Чего?
        Черт! Снова растрепал волосы. Прошлой ночью все было иначе: она стонала под ним, прося не останавливаться. А потом сама доводила его до исступления, иссушивала своими ласками и тихо смеялась, когда он называл ее чокнутой. Прошлой ночью она не боялась его. Что же произошло?
        В молчании Игнат сварил кофе, налил в чашку, отпил большой глоток. Пристально посмотрел на Дашку, с силой удерживая себя на месте. А так хотелось встряхнуть ее, а потом прижать к себе и заеловать до темных следов на ее нежной коже, чтобы напрочь выбить из нее все дурные мысли. Но…Игнат Крушинин был следаком, пусть и в отставке, но против природы не попрешь. И он умел владеть своими эмоциями и желаниями, даже если это умение выворачивало его наизнанку. Он умел носить маски, как бы херово не было внутри. Он был профессионалом. И сейчас наблюдал, как Дашка дернула плечом, натянула рукава ветровки на самые пальцы, отвернулась, снова избегая его взгляда.
        - Я слушаю, - Игнат поставил рядом с Дашкой большую чашку с кофе, незаметно плеснув туда пару капель коньяка. Ей сейчас не помешает: перестанет трястись, как заяц. Присел на подоконник, поставив свою чашку рядом, и скрестил на груди руки.
        - Я… - начала она и осеклась. Вдохнула-выдохнула. Игнат не знал, как ей помочь. У него была тьма вопросов. Но он знал, что она должна сама, хоть он не хотел ничего слушать абсолютно. Чутье просто вопило, что ему нихрена не понравится то, что она расскажет.
        - Я знаю, кто следит за Асей, - на выдохе произнесла она.
        Сказать, что ее слова удивили Игната – это просто сотрясти воздух. Он рвано выдохнул, чувствуя, как лопается что-то внутри. Как сердце, перекрученное болью, просто вопит от отчаяния: «Нет, молчи, только молчи». А разум…мозг та еще сука, работает как часы, анализируя и нуждаясь только в одном – в голых фактах.
        - И кто же? – прищурился Игнат, а у самого все горело внутри, потому что он не был дураком и понимал, что Дашка не врет. И что она каким-то образом связана со всем этим дерьмом.
        - Кирилл Погодин, - едва слышно ответила, словами всадив ему нож под дых, в самую печень и прокрутила пару раз, вышибая дыхание из легких.
        - Погодин, значит, - Игнат глянул в окно. Накрапывал дождь. Первый за долгое время иссушливой жары. Он молчал, не зная, как спросить. Как задать вопрос, который, он точно знал, разделит его жизнь на «до» и «после». И что, возможно, в прошлом останется только лучшее, а впереди – новая порция боли и отчаяния. Одиночество и холод постели по ночам. И что он все-таки оказался полным придурком, поверив, что заслужил счастье. Ничерта он не заслужил, потому что не уберег ту, что была смыслом его жизни. Ни ее, ни их не рожденного ребенка. Ему сказали после вскрытия, а он попросил не говорить Тимуру, потому что знал – тот точно не переживет. Он и так не пережил. Столько дел наворотил. Гурина покалечил, а потом и его сыночка расстрелял. Игнату это стоило карьеры, потому что пришлось спасать друга. А потом оказалось, что братец Аси был не виноват. Ни в чем не виноват. Что он просто стал разменной монетой в хитрой игре Погодина. И что Игнат с Тимом так легко попались. Потом был Садовник и выстрел в сердце. Игната спасла его анатомия. Транспозиция внутренних органов[1], что уже не первый раз спасает ему жизнь.
Особенность, о которой киллер не знал.
        Дашка тоже молчала, пока он изучал урбанистический пейзаж за окном.
        - Ты не дочь Прохорова, - он не спрашивал, просто решил, что это правда.
        Дашка усмехнулась. Он не видел, услышал.
        - Нет, Игнат, я его дочь. Просто…он никогда не интересовался моей жизнью. Нашей с мамой жизнью. Бросил, выбрав свою поганую работу как раз тогда, когда был так нам нужен.
        В ее голосе не было злости, только усталость и обреченность. Больше всего на свете Игнат хотел прижать ее к себе и пообещать, что теперь все будет хорошо. Но он не мог, потому что знал – ничего хорошего уже точно не будет. Не с ними. А как будет – он не знал.
        Отпил кофе, нащупал в кармане сигареты, закурил.
        - Как давно ты знакома с Кириллом?
        Он приготовился к ответу, предполагая разные варианты, но услышанное уложило его на лопатки.
        - Десять лет. Он появился в моей жизни спустя месяц после моста…
        Десять лет назад Погодин зачем-то пришел к едва не покончившей с собой девочке Даше и что? Что он ей предложил? Как узнал о ней? Неужели уже тогда он следил за каждым из них? Как? Сколько же людей на него работает? Ведь нельзя же такое провернуть в одиночку?
        - То есть все это, - не глядя на нее, он окинул рукой кухню, где они еще вчера ужинали и хохотали над комедией, названия которой Игнат даже не помнил, - спланировано заранее?
        - Нет! - выдохнула Дашка с отчаянием. - То есть… - снова рваный вдох. - Просто нужно было, чтобы ты ушел от Аси.
        Ну конечно. Все правильно. Он уходит от Аси и тогда Погодин с легкостью до нее добирается. Но зачем? Неужели не поверил, что она больше ничего не значит для Тима? Почему именно Ася?
        Впрочем, хрен с ними, с причинами. Важно, что Ася сейчас в безопасности, потому что Тимур точно больше не позволит никому причинить ей боль.
        - Почему? - ему нужно было выяснить, просто жизненно необходимо.
        - У меня есть сводный брат, - продолжала Даша. - Старший. Плод маминой несчастной первой любви. Когда они поженились с отцом, мама была беременна. Но я не о том… - она сделала паузу, видимо села поудобнее, потому что скрипнул стул. - Он – игрок. Играет в карты на деньги. Тогда он впервые проигрался по-крупному. Сел за стол не с теми людьми. Его сильно избили, он два месяца в коме пролежал. За это время мама слегла с инфарктом, а отцу было не до нас. Он ненавидел Димку, так и не смог принять его как родного. Узнав о долгах, сказал, что не будет ему помогать. Пусть сам расхлебывает свое дерьмо. И ушел. Просто ушел, оставив нас один на один с кредиторами. Нужны были деньги на операцию, немаленькие деньги. И Димкины кредиторы стали наезжать, - Игнат посмотрел на нее: черные волосы крупными локонами рассыпались по плечам, на скулах – дорожки слез. Она раскачивалась на стуле взад-вперед, теребила тоненькое колечко на большом пальце. Единственное украшение, которое не снимала даже в операционной. Игнат помнил, как и то, что это колечко подарил ей он. Он отвернулся к окну, затянулся сигаретой. - У меня не
было таких денег. Мне квартиру предлагали продать, но что бы я выручила за двухкомнатную «хрущевку» в не самом благополучном районе? И куда бы потом привела маму? Впрочем, тогда я бы согласилась на многое, наверное. Но… - она запнулась, закусила губу, помолчала. - Но я пришла на тот мост. Ты меня спас…помнишь?
        Игнат помнил, но отвечать не стал.
        - А потом в моей жизни появился Кирилл, - продолжала Дашка. - Он достал деньги. Я не знаю, где, но достал. Я смогла расплатиться с долгами, сделать операцию маме, отправить на лечение брата после комы.
        - Вылечила? – усмехнулся Игнат.
        - Нет. Он снова играет. Он проиграл нашу квартиру. Мама умерла. Но это неважно.
        Игнат промолчал. Он не знал, что важно. Он злился на себя и на Дашку, придушил бы, если б мог. Да и откровение вызывало сомнения. Почему она вдруг решилась все ему рассказать? В ее светлые чувства он уже не верил. Как в чистый страх. Нет, она боялась, но было что-то еще. Игнат чувствовал себя дерьмово. Он знал, что девчонка успела привязать его к себе. Знал, что не будет колебаться, если ему придется ее посадить, но в тоже время он бы с огромным удовольствием свернул шею и ее братцу.
        - Кирилл практически заменил мне отца. Он умел слушать, и его волновало все, что со мной происходит. Мы были друзьями. Я так думала. Остались друзьями. А год назад он просто пришел ко мне, - она задумалась ненадолго и добавила мрачно, - и потребовал долг. А я не смогла ему отказать.
        - Поэтому ты познакомилась со мной?
        - С тобой я познакомилась раньше. Кирилл не знал об этом. А я не знала, что Ася – твоя жена.
        - Да брось, - Игнат уперся кулаком в стену, - месяц назад ты уже знала об этом? И тебя это не остановило. Ты знала, что Погодин следит за ней. Знала, и ничего мне не сказала. Просто продолжала со мной трахаться и корчить из себя влюбленную дурочку.
        - Я не знала, что все так получится, - ее голос дрогнул. - Не знала, что ты станешь настолько важным…для меня.
        Игнат предпочел не услышать ее слов. Ни к чему. Не верил он ей. Не верил, потому что она уже обвела его вокруг пальца, как зеленого мальчишку. И от этого становилось тошно.
        - Так, ладно, - он глянул на часы - к Ринату опаздывал. - Посидишь пока здесь, - достал мобильник, набрал своего бывшего подчиненного, попросил об одолжении. Тот согласился без вопросов.
        - Не арестуешь? - Дашка уставилась на него непонимающим взглядом.
        Он бы хотел. Так было бы безопаснее для нее в первую очередь. Но он не мог – больше не служил в «органах». Значит, лучшее, что он мог сделать, пока не проверит слова Дашки – запереть под замок в собственной квартире.
        - Я тебе не доверяю, так что побудешь под присмотром, пока меня не будет. Я вернусь, и мы продолжим нашу беседу. И твои слова я непременно проверю, так что советую хорошенько подумать, не соврала ли ты мне? Потому что если соврала…
        - Зачем мне врать?
        - Тебе виднее.
        Больше они не говорили. Саня с Жекой – лучшие оперативники некогда команды Крушинина – приехали быстро. Игнат попросил присмотреть за важной свидетельницей и уехал на встречу.
        ____________
        [1] Транспозиция внутренних органов - редкий вариант биологически нормальной анатомии, в котором основные внутренние органы имеют зеркальное расположение по сравнению с обычным нормальным положением.
        Глава 25 Игнат.
        Ринат сидел за столиком, потягивая коктейль и не сводя глаз с симпатичной официантки.
        - Привет, - поздоровался, хлопнув приятеля по плечу. Тот кивнул, пожав Игнату руку. Лицо вмиг посерьезнело. - Что нарыл? - без предисловий перешел к делу Крушинин.
        Ринат придвинул Игнату кожаную папку. Тот расстегнул, извлекая снимки и бумаги. На снимках – Кирилл с немолодым мужиком в дорогом костюме.
        - Это Семен Владиленович Карпатский – известный нотариус, занимается в основном делами, связанными с наследством и признанием законности наследников, - заговорил Ринат, откинувшись на спинку стула.
        - И что же Погодину понадобилось от этого Карпатского?
        Судорога скрутила горло, когда на одной из снимков Кирилл усаживал в машину Дашку. Его Дашку, черт бы все побрал, испуганную и натянуто улыбающуюся. И желание пристрелить этого урода жгло пальцы.
        - Это твоя бомба? - спросил, указывая на Дашку.
        - И это тоже, - кивнул Ринат.
        Несколько долгих мгновений они молчали.
        - Гурин повесился, - выдал Ринат, поигрывая трубочкой в бокале. - Как раз накануне моего приезда.
        Игнат тихо выругался. В то, что Гурина замучила совесть, Крушинин не верил. А вот в то, что его убрали – запросто. Но кто и зачем? Вывод напрашивался один – Тимур. Только у него был мотив. До сих пор был.
        - Так что там с Карпатским? – напомнил Ринату. С Гуриным он разберется чуть позже. Живыми нужно заниматься, особенно такими опасными, как Погодин.
        Тот кивнул.
        - Семен Владиленович законно оформил родство Кирилла Погодина и Анастасии Крутовой.
        Игнат присвистнул. Такого поворота он точно не ожидал. Хотя…смерть Гурина очень в это вписывалась. Больше не осталось никого, кто сможет опровергнуть слова Кирилла, если с Асей что-то случится. Других наследников у нее нет, даже мужа.
        - Проклятье, - выдохнул он, начиная понимать, зачем в его жизни появилась Дашка, а Кириллу понадобилось развести Игната и Асю.
        - Только не говори, что Тимур вернул Асе фонд.
        - Судя по документам – он всегда ей принадлежал, - Ринат отхлебнул кофе. - А по другим документам Погодин теперь – родной дядя твоей жены.
        Уже не жены.
        - Уверен?
        - Обижаешь, - протянул, щелчком крутанув трубочку в бокале. - У меня только проверенные источники.
        - А твой проверенный источник случайно не поделился, наследником чего может стать Погодин?
        - Там все есть, - кивнул на папку и отвлекся на рассмеявшуюся официантку. Игнат усмехнулся и пролистал документы. Исходя из написанного, Кирилл Погодин, в случае гибели Аси, станет владельцем загородного дома на побережье, который прежде принадлежал отцу Аси, ее тату-салона, фонда и совладельцем верфей, полученных Крутовым от Гурина.
        Игнат пересмотрел документы несколько раз, не веря собственным глазам. Когда это Ася успела стать совладелицей верфей? И почему ничего не рассказала Игнату? Не могла же она не знать? А с другой стороны, зная Тимура – могла и не знать. А Тимур мог использовать этот факт в своих целях. Возможно, что о том, что Ася – совладелица – никто не знает, зато чтобы получить его бизнес – одной его подписи мало. Ловко придумал. Интересно, как давно?
        - Ну как? – сощурившись, поинтересовался Ринат.
        - Ты был прав, это действительно бомба.
        - А то, - и улыбнулся так, словно Америку открыл. Здоровенный детина, а радуется, как ребенок.
        - Спасибо, Ринат. Я твой должник, - Игнат собрал документы, подхватил папку.
        - Сочтемся, - серьезно кивнул Ринат. - И что теперь?
        - Теперь? - Игнат поднялся. - Теперь я знаю, что у Погодина есть веский мотив убить Асю и что это он следит за ней. А значит, она в большой опасности. Осталось только поймать его.
        И, похоже, Тимуру придется принять предложение Аси.
        Ринат фыркнул.
        - Ладно, Казанова, удачного дня, - Игнат пожал на прощание руку и ушел.
        Надо было в контору заскочить.
        По дороге отзвонился Жека. Отчитался, что Дашка в конфликты не вступала да и вообще не разговаривала. При досмотре личных вещей ничего не нашли, даже мобильного телефона. Странно все. Он знал, что Ася отдала свой фонд Тимуру, сам видел документы. А теперь выходило, что она не только ничего не отдала, но еще и владела половиной всего состояния Гурина. Как Крутов это провернул? И зачем, если Ася не хотела этих денег никогда? И что ему теперь делать с Дашкой? Боль грызла истекающее кровью сердце, а вина – прогрызала дыры в мозгу. Стоило проверить ее слова. И если не все, то хотя бы о ее прошлом. И Игнат знал человека, который мог подтвердить или опровергнуть ее слова.
        В баре на побережье было тихо и малолюдно. Музыка не играла, а из посетителей – только парочка в дальнем углу зала. Хозяин заведения кудесничал за барной стойкой, насвистывая незатейливую мелодию.
        - Минералку с лимоном, - заказал Крушинин, сев напротив коренастого брюнета.
        - Какими ветрами, товарищ майор? – хозяин поставил перед Игнатом бокал воды с кусочком лайма.
        - Давно не майор, Джокер, - отпив глоток воды, усмехнулся Игнат. Джокер поморщился как от зубной боли.
        - Так и я не знаком с тем, кого вы Джокером величаете, - он протер столешницу, закинул белоснежное полотенце на плечо.
        - Давно ли?
        - Так с последней нашей встречи, - улыбнулся Джокер.
        - Помнится, при нашей последней встрече я получил пулю, вытягивая тебя, - Крушинин сделал еще глоток минералки.
        Джокер помрачнел.
        - Не люблю быть должным.
        - Я как раз о долге и пришел поговорить.
        Игнат достал из кармана фотографию Дашки, положил перед Джокером.
        - Красивая, - глянув на снимок, кивнул Джокер. - Но не в моем вкусе, - отодвинул фото ближе к Игнату.
        - Ее зовут Дарья Прохорова, - Игнат вернул снимок Джокеру. - Ее брат, Димон «Малой», проигрался по-крупному в твоем казино.
        - В каком таком моем казино? - удивился Джокер. - Я законопослушный гражданин и не имею…
        - Да брось, - Игнат выложил на стойку несколько снимков, сделанных в подпольном казино несколько месяцев назад. Пришлось потревожить старых коллег, работающих как раз в теме подпольного игрового бизнеса.
        - Что ты хочешь? - от удивления и напускного простодушия не осталось и следа.
        - Я предполагаю, что ты перекупил долг ее братца.
        - Допустим.
        - Сколько он должен?
        - Тебе зачем, майор? - Джокер кивнул уходящей парочке. - Впрочем, неважно, - собрал фотографии, убрал под барную стойку. - Он должен мне сто штук и ее, - Джокер указал на фото Дашки.
        Игнат осушил стакан, выдохнул. Примерно, такой расклад он и предполагал. Чувствовал, что не все так прозрачно с возвращением Дашки. Она знала, что братец проиграл ее в карты. Похоже, что Погодин обещал ее выкупить, но что-то пошло не так и она рванула к Игнату. Ей было плевать на Асю – ее интересовала только собственная шкура. По-хорошему, посадить бы ее или отдать Джокеру. Тот бы нашел ей красивое применение. Джокер слыл коллекционером красивых женщин. Она не заслуживала того, что Игнат собирался делать. Сердце врезалось в ребра с одуренной силой.
        - Я хочу, чтоб ты оставил ее в покое. Это моя женщина, - произнес Крушинин. - Завтра утром у тебя будет триста тысяч. Взамен ты навсегда забываешь о ней, а я - о твоем долге и ее братце.
        Джокер задумчиво посмотрел на фотографию.
        - Не нужно мне твоих денег, майор. Проваливай, и забудь сюда дорогу. А я забуду о тебе и твоей крале. А ты знаешь, я держу слово.
        Игнат выходил из бара со странным чувством облегчения.
        До дома добрался быстро. Отправил сменившего Жеку Саню.
        Дашка сидела верхом на стуле посреди его спальни и рассматривала настенное расследование. Серьезная, сосредоточенная.
        - С ума сойти, - произнесла, когда Игнат присел на кровать за ее спиной. - Ты такую работу проделал. Теперь я понимаю, как это важно для тебя. Значит, я правильно сделала, что призналась. Вот только…
        - Что только? – Игнат закурил.
        - Ты и сам знаешь, кто следит за Асей.
        Игнат усмехнулся.
        - Ты меня обманула.
        Она вздрогнула, посмотрела на него затравленно.
        - Но я чертовски устал, чтобы что-то тебе доказывать. Поэтому сделаем так. Ты переночуешь у меня, но когда я проснусь утром – ничего не должно напоминать о твоем присутствии.
        - А как же…? Куда же я пойду?
        Игнат лишь пожал плечами.
        - Я поняла, - она встала. Бледная, ссутулившаяся и как будто выпотрошенная. Игнат потер ладонью лицо, отгоняя ненужную жалость.
        - Можешь занять соседнюю комнату. Чистое белье и сменную одежду найдешь в шкафу. Думаю, тебе подойдет. Это все, что я могу для тебя сделать. И да, о брате и долге можешь не беспокоиться.
        Лишь на мгновение в ее глазах мелькнуло удивление и искорка чего-то отдаленно похожего на благодарность. Она слабо кивнула и вышла из комнаты.
        А под утро его разбудил грохот и тихие ругательства Дашки. Игнат сам не заметил, как вырубился. Он работал над полученной информацией, вертел ее и так, и сяк, пытаясь понять, на кой Кирилл вернулся спустя десять лет? Он ведь исчез почти сразу после неудавшегося покушения на Игната с крупной суммой, которой ему вполне хватило бы на спокойную жизнь где-нибудь в тихом райском уголке. И не находил ни единой причины для новой игры Погодина. Но ведь они были. Не могло не быть.
        Так и отключился. А теперь не мог понять, где он и что происходит. Звон разбитого стекла выдернул из сна. Игнат мотнул головой, растер лицо и двинул на звуки.
        Дашка нашлась на кухне. Сидела на столе в одном нижнем белье и, закусив, полотенце, штопала свой бок. По бледному лицу катился пот, кровь перепачкала стол и ее всю, на полу разбитый флакончик перекиси, бинты, вата, а рядом на столешнице кетгут, которым она и штопала себя, кривясь от боли и бледнея с каждым стежком.
        - Твою мать, Дашка, - и сам не понял, как перехватил ее руку и прижал к себе ее всю за мгновение до того, как она отключилась. - А еще хирург, - прошептал, глотая колючий ком в горле.
        Когда Дашка пришла в себя, Игнат ее зашил и позвонил Алексу. Тот раздал указания, что прокапать, через слово отправляя Игната в больницу. Но Крушинин знал, что нельзя Дашке в больницу. Что-то подсказывало ему, что ей вообще никуда нельзя и что ножевая рана, только чудом не задевшая печень, послание от Погодина, который начал подчищать хвосты.
        - Ты почему мне сразу не сказала? - потребовал ответа, едва она открыла свои глаза чайного цвета.
        Она лишь слабо улыбнулась в ответ.
        - Прости…я уйду…как только смогу, - добавила мрачно.
        - Хрена с два ты куда-то уйдешь, - прорычал он, сам не понимая, почему злится. Рваная душа внутри выла раненым зверем и Игнат ничего не мог поделать с той болью, что выжигала из него все чувства, кроме одного. Не мог он ее отпустить. Что бы ни говорил накануне – любовь та еще паскуда и он не знал, что с этим делать. Потому что десять лет не чувствовал ничего подобного. После Инги в нем словно вымерло все. Выгорело и стояло выжженным полем, припорошенным пеплом. Пока не появилась Дашка. Озорная девчонка, живущая на грани. Девчонка, любившая жизнь и свою профессию.
        Он улыбнулся невольно, вспоминая, как ему позвонил Алекс с просьбой выяснить имя шумахера, подрезавшего его на дороге. Игнат выяснил и чуть не сдох, осознав, что тем гонщиком на байке была его Дашка. А потом орал на нее так, не в силах справиться с собственным страхом. А она смотрела на него так странно, словно впервые увидела. И ничего не говорила. Не оправдывалась и не твердила, что он ей никто. Просто обняла его, разгоняя его страхи.
        Уже через два дня Игнат узнал, что в то утро она спешила на операцию. Узнал, что в то утро благодаря своему сумасшествию и скорости байка она спасла жизнь семилетней девочке.
        И сейчас, вспоминая, он точно знал, что вот та Дашка была настоящей. Его маленькой любимой девочкой, которая нашла в себе силы довериться ему. И все равно…она до последнего оставалась сильной и гордой. И если бы не потеря крови, она бы ушла, так и не признавшись, что ее едва не убили. А он бы отпустил…прямо в руки Погодина, который добрался бы до нее рано или поздно.
        И это осознание бьет под дых раскаленным молотом, ломает к черту все его сомнения. Выдохнув, Игнат осторожно сдвинул Дашку от края кровати, лег рядом и бережно сгреб ее в охапку, зарываясь носом в пропахшие потом и кровью волосы.
        Да, он ей по-прежнему не доверял, но любил и ничего не мог с этим поделать.
        Дашка устроила голову у него на груди и тихо вздохнула.
        - Знаю, ты мне не веришь…но я…я умру за тебя.
        - Спи, курносая, - прошептал, целуя в макушку.
        И впервые за этот долгий день он не хотел проверять ее слова, потому что поверил сразу, не оставив сомнениям ни малейшего шанса. И даже не попытался проанализировать почему так вышло. Надоело. Он устал. Втянул носом ее запах, ловя каждый ее вдох и выдох. А когда она притихла, уснув, закрыл глаза и впервые за десять лет не видел кошмаров.
        Глава 26 Тим.
        Она не хочет его отпускать. Задерживает вопросами. Смотрит умоляюще и ходит следом, как побитая собака.
        - Стаська, в чем дело? - спрашивает Тим, не выдержав ее метаний.
        - Ты ему доверяешь? - вопросом на вопрос, кусая губу и заламывая пальцы.
        - Игнату? – Тимур в удивлении выгнул бровь. - А почему я не должен ему доверять? Он не предавал меня, не обманывал. Всегда был предельно честен. Аж тошно, – когда Инга ушла, в никуда, как говорила тогда, Игнат пришел с бутылкой водки и заявил, что любит ее. Что не может без нее. Что хочет на ней жениться и совершенно не знает, что с этим делать. Тогда они напились вдрызг, а Тим взял с друга клятву – защищать Ингу. А иначе тот его убьет. Он усмехнулся, вспоминая, что оба не сдержали данное слово. Так было и с Русалкой – все предельно честно. - Но в этом весь Игнат.
        - Не нужно было ему говорить, - вздыхает она. - Не нужно было втягивать его во все это.
        - Стася, Игнат – мой лучший друг и лучший мент, хоть и в отставке. Без него нам Погодина не прижать, понимаешь?
        Обнимает, трется носом о пахнущую чем-то сладким макушку.
        - Все будет хорошо, Русалка. Но я не могу остаться, иначе ничего не получится, понимаешь? К тому же Юра с тобой побудет, - он кивает на начальника своей службы безопасности. - И двое ребят Алекса на улице.
        Берет ее лицо в ладони, заглядывает в глаза.
        - Это лучшие ребята Алекса, слышишь?
        - Кирилл тоже лучший, – кривится она.
        - Но нас больше. И мы на своей территории, – улыбается ободряюще, и Русалка сдается, расслабляется и даже робко улыбается в ответ.
        Тимур мягко целует ее искусанные губы.
        И всю дорогу к Эльфу нервничает и смотрит на дисплей. Тревога острой занозой сидит в затылке, мешает думать, расшатывает сердце, которое и так припадочно мотыляется в груди. Он ждет звонка, ожидая худшее. Но телефон молчит и Тимур не выдерживает сам - набирает Юру и просит отзваниваться каждые полчаса, иначе свихнется. Юра соглашается без вопросов.
        Штаб был назначен на веранде за круглым столом с ароматным кофе. Игнат уже ждет, разбираясь в каких-то бумагах. Эльф мерит шагами дощатый пол, матеря кого-то по телефону. Вокруг простираются стройные сосны, внизу в полукилометре скользит река, играющая солнечными бликами. Тимур вылезает из машины и вдыхает терпкий аромат леса, невольно улыбаясь. Ему всегда здесь нравилось – дом тетки Игната находился в шикарном месте. Краем уха улавливает детский смех, оборачивается. Прямо на него летят трое сорванцов, поднимая клубы пыли. Первым мчит белобрысый худощавый мальчуган, за ним двое чернявых поменьше. Проносятся гурьбой, выкрикивая нечто вроде: «Ату его, ату!» – и скрываются за воротами соседнего дома. Тим весело фыркает. А в голову приходит шальная идея. Присев на капот, достает из кармана мобильный, набирает жену, которая еще ни сном, ни духом об этом. А он еще три недели назад, когда она только рассказала ему о слежке и вернулась в его жизнь, сделал все, чтобы она снова стала его по всем законам. Осталось только в церкви обвенчаться. Ничего, это он тоже устроит. Вот поймают они Погодина и сразу
венчаться.
        Русалка отвечает сразу, словно только и ждет его звонка.
        - Я хочу, чтобы у нас был большой дом где-нибудь в лесу или у реки, неважно, – говорит, едва услышав ее голосок. - Наш с тобой дом. И много детей. Много счастливых детей, гомонящих наперебой и устраивающих кавардак. Слышишь? Наших детей!
        Русалка всхлипывает.
        - А если я…
        Он знает, о чем она хочет сказать. Но ему плевать. Свои дети не только те, которых родили, а те, кого растишь и любишь. Свои дети – они просто свои без всяких ДНК и прочей хрени.
        - Это неважно, - перебивает, окрыленный столь странным, но таким правильным желанием. - Мы усыновим. Одного, двоих, пятерых, да хоть целую футбольную команду. Я хочу, чтобы у нас была семья. Самая настоящая. И я люблю тебя! Ты меня слышишь?!
        - Я слышу, – ему показалось, или она смеется? - И я тебя люблю. Возвращайся скорее.
        - Не дрейфь, родная, – подмигивает Тимур, словно Русалка может его видеть. - У нас все получится.
        А через несколько минут сидит напротив Игната и слушает, что тот нарыл на Погодина. Игнат не знал только одного, ради чего Погодин вернулся спустя десять лет.
        - Как Ася? - спрашивает Игнат, воспользовавшись паузой.
        - Боится, - отвечает Тим, потирая ладонью грудь, где нещадно жгло.
        - Все будет нормально, - поддерживает Алекс. - Мы поймаем его, слышишь?
        Тим кивает, ненадолго отвлекаясь, чтобы позвонить дочери. У них тоже все хорошо. Руслан увез ее в свой дом, о котором никто не знал и устроил Юльке настоящие сказочные каникулы. Вот только она скучала по Тиму и, как ни странно, по Стаське.
        - Все хорошо? - снова Игнат, когда Тим прощается с дочкой, пообещав ей, что уже скоро она сможет вернуться домой.
        Тимур кивает.
        - Погодину нужны деньги. Очень много денег, - выдыхает Тимур. - А еще ему нужно сердце и Стаська – идеальный донор.
        Игнат с Эльфом синхронно выматерились, но Тим не обращает внимания. Он уже неделю пытается вычислить, где Погодин намерен делать операцию и ничерта не выходит.
        - Для кого? - это Эльф, напряженным изваянием замерший рядом: по скулам желваки ходят, руки в карманах.
        Тимур достает из внутреннего кармана пиджака фотографию шестнадцатилетней девчонки: русые волосы, голубые глаза и смертный приговор в медицинской карте.
        - Это младшая сестра покойной жены Погодина и ей нужна пересадка сердца. Она – все, что у него есть. И ради нее он убьет любого.
        «Как и все мы, - так и хочется ему добавить, - ради своей женщины».
        - Твою мать, Крутов, - ярится Игнат, - и ты говоришь об этом только сейчас?! Ты понимаешь…ты хоть понимаешь…
        Тимур устало смотрит на злого друга.
        - Я все понимаю, Игнат. Все очень хорошо понимаю. И я не позволю ее обидеть. Или ты во мне сомневаешься?
        Крушинин не сомневается, но он переживает, как и Тимур.
        - Как Айя? - спрашивает у хмурого Алекса.
        - Привыкает, - вот и весь ответ.
        Тимур кивает, но их разговор прерывает трель телефонов. Они звонят одновременно: у Эльфа и Игната. Тимур глядит на свой – молчит.
        Вслушиваться, о чем говорят друзья, не стал – прикрывает глаза, стараясь абстрагироваться от дерьмового предчувствия.
        - Погодин ушел, – устало выдыхает Игнат и бьет кулаком по столу. Они вычислили его три дня назад через присланное Стаське сообщение. Вот только взять его не получалось – хитрый сукин все время на полшага впереди. Как сейчас.
        Чашки зазвенели, одна упала. Запахло кофе. Тимур распахивает глаза.
        - Когда? - бегло смотрит на Эльфа: тот еще разговаривает, но серьезен и сосредоточен. Не нравится Тиму это.
        - Ринат сказал, что потерял его в центре около получаса назад. Машина стоит на стоянке, а Погодина и след простыл. Где Ася?
        - Дома под охраной, – отвечает Тимур, спинным мозгом чуя, что все, попалась птичка. - Алекс пообещал…
        - Юра звонил, – перебивает подошедший Эльф.
        И в его взгляде мелькает что-то нехорошее. Тимур ощущает, как сердце пропускает удар.
        - Что? – не выдохнул, просвистел. А в горло будто гвоздей насыпали. И зудящая в затылке тревога отозвалась пульсирующей болью.
        - На них напали, – отвечает Эльф, не глядя в глаза.
        Тимур срывается с места. К машине. Нужно срочно…успеть. А в голове только одна мысль – Стаська. С ней не должно ничего случиться. Он все просчитал. Ребята должны справиться. Но если они ошиблись – Тимур найдет этого ублюдка и убьет к чертовой матери. И плевать на все. С Игнатом как-нибудь разберется. Не в первой.
        Он добирается до машины вспотевший и злой. Распахивает дверцу машины, как кто-то хватает его за плечо. Из-за спины выходит Игнат.
        - Я поведу, – говорит решительно.
        Тимур кивает.
        - С ней все будет в порядке, - говорит Игнат после тяжелой дороги в молчании, сворачивая во дворы
        - Хотелось бы верить, – усмехается Тимур, увидев у подъезда полицию и скорую. Сердце сжимается в кулак, и дышать становится нечем…
        Глава 27 Стася.
        Я не нахожу себе места. Маюсь, слоняясь по квартире. По телевизору показывают всякую чушь, полы сияют чистотой, мебель сверкает отсутствием маломальской пыли. В духовке томится жаркое. Посуда стекает в сушилке. Заняться больше абсолютно нечем. Юра, долговязый молодой мужчина, оставленный Тимуром моим личным телохранителем, мирно подремывает в кресле гостиной. Впрочем, стоит мне подойти к нему ближе, как он распахивает глаза, а рука мгновенно ложиться на рукоять пистолета.
        Хорошая реакция обнадеживает, хотя с каждой минутой становится страшнее отчего-то.
        Сварила себе кофе и с ногами забираюсь на подоконник в кухне. Хочется побыстрее, чтобы закончилось все это. Сегодня все должно решиться – я чувствую. Понимаю, что Кирилл не станет ждать дольше. Он слишком торопиться, а значит, сам придет сюда, потому что у него нет выбора. Страх колючками ввинчивается в позвоночник, морозит. Не помогает кофе. Даже осознание, что Тимур все продумал и у нее в ухе спасительный маячок – не спасает.
        - А можно и мне? - Юра стоит на пороге, скрестив на груди руки.
        - Кофе в шкафчике, турка и чашка там же, – указываю на шкафчик над плитой. Юра кивает, и через минуту кухня наполняется горьковатым ароматом кофе.
        Больше он не разговаривает. Молча вымывает посуду, забирает чашку и уходит.
        Отпиваю глоток и смотрю в окно.
        Улица живет своей жизнью: отъезжают машины, гуляют дети и мамочки с колясками, у подъезда делятся сплетнями местные бабушки.
        Запрокидываю голову, прикрываю глаза. Вот бы ни о чем не думать, но зуд не дает покоя. Морщусь и трусь боком об откос. Помогает слабо, но идти за мазью лень.
        Обхватываю себя руками, трогаю кожу, где чешется. Феникс плохо заживает, хоть закончили его больше месяца назад. Алекс шутил, что это из-за Игната – сглазил, мол.
        Я в подобную ерунду не верила, хоть Игнат и не любил мою татуировку. Он вообще был против этой идеи, но как иначе можно было скрыть шрамы? А Тимуру понравилось. Я даже не ожидала. А он…он как завороженный оглаживал ее языком, очерчивал каждый контур, прожигая кожу. А потом дул там, где все же чесалось. И мазью мазал, даря нереальные ощущения. И чувствую, как зуд стихает, а вместо него растекаются мурашки.
        Вздыхаю, отставив чашку.
        Мастер предлагал много вариантов рисунка, но я сотворила свой. И теперь на моем боку воскресал из небытия черно-алый феникс. Мне казалось тогда, что именно он – символ нашей с Тимом любви, наших перекрещенных судеб. И я верила, что теперь все сложится по-другому. Что теперь я не наделаю ошибок, а Тим не женится на другой.
        Присматриваюсь к отражению в стекле, растрепываю так и не остриженные волосы. А ведь хотела, даже села в кресло к парикмахеру, но едва она взяла ножницы, как меня словно выпнуло что-то оттуда. Больше в парикмахерской я не была. Смотрю. Странно устроена жизнь. Я никогда не задумывалась, почему Вадька стал наркоманом. Никогда не думала, что толкнуло его на это, и почему он никак не мог выбраться из этого дерьма, хоть очень хотел. Теперь знаю, что это Тимур обрек его на это.
        Когда мне прислали видео три дня назад на «электронку» – Тима дома не было. В ролике отчетливо было видно, как Тимур договаривается с Удавом о том, чтобы подсадить Вадьку на иглу. Я пересмотрела эту запись с десяток раз. Тим застал меня за ее просмотром.
        Он не стал ничего отрицать, хотя я ничего и не спрашивала, забрал флешку и мой ноутбук, куда-то уехал, а вернувшись, сказал, что вычислил отправителя. Мне было все равно, кто прислал видео – мне было важно, зачем Тимур это сделал. Как он мог так легко распоряжаться чужими жизнями? Как мог смотреть мне в глаза, зная, что из-за него я легла под Удава? Как мог теперь жить с этим? Как мог спать со мной после всего? Неужели я полюбила монстра?
        Я ведь знала его совершенно другим. Улыбчивым, задаривающим меня фиалками и танцующим со мной под дождем. Помнила, как он болел, а я лечила его. А он лишь пил и спал, а на третий день, когда спала температура, отлюбил меня прямо в ванной, куда я затащила его помыться. Потом, правда, пришлось едва ли не тащить его в кровать. Зато он выглядел счастливым. Я помнила наши вечерние посиделки в тишине кухни и ужин на двоих. И его сводящие с ума ласки.
        - Я не понимаю, – говорила я в тот вечер, меря шагами спальню, – когда ты стал таким?
        - Я всегда был таким, – покачав головой, ответил Тимур, – просто ты так ничего и не поняла.
        Он ошибся. Я понимаю. Если не все, то многое. Тогда, он мстил за своего друга, уверенный, что Вадька виновен в случившемся со Славкой. Может, он и был виноват, но он не насиловал ее. И Тим тоже это знал теперь. Я понимаю, что тогда, в сыром помещении, где я провела чертову прорву времени Тим тоже мстил и спасал…только меня. И наверное, на его месте я бы поступила точно так же. Наверное. Да, я понимаю его, но принять то, что он сделал – не могу. Я многого не могу принять до сих пор, как и отпустить прошлое. Но я пытаюсь. Каждый день, по маленькому шажочку. Потому что без него я не живу, а существую. И потому что только рядом с ним ничего не болит внутри. Рядом с ним я могу дышать полной грудью. И мне все равно, даже если это не любовь. Я счастлива здесь и сейчас. Большего мне уже не надо.
        Выдыхаю и отворачиваюсь от окна. Подхватываю чашку, одним глотком допиваю остывший кофе, и в этот момент в дверь звонят.
        Юра появляется в дверях кухни в считанные секунды. Собранный, в боевой готовности. Кивает, приложив палец к губам.
        А я замираю, как вкопанная, вцепившись пальцами в край подоконника. И костяшки побелели, а во рту солоно от крови. Звонок разливается по квартире снова. Юра исчезает из виду, но появляется уже через минуту. Бесшумно подходит ко мне, разнимает мои пальцы.
        Перевожу взгляд от дверного проема на напряженное лицо.
        - Все в порядке, – шепчет он. - Там девица какая-то. Думаю, стоит узнать, что она хочет.
        Машинально киваю, но не двигаюсь с места. Теперь в дверь стучат.
        - Помогите, пожалуйста, – доносится глухое.
        Выдыхаю, точно зная – время пришло. Только бы Юра не пострадал. Юра кивает.
        - Все будет хорошо. Я рядом.
        Усмехаюсь. Ничего не будет хорошо, потому что сейчас меня заберут и что будет дальше – одному Богу известно. Но я не должна сомневаться. Я должна доверять Тиму. И. Я. Доверяю.
        На негнущихся от волнения ногах, дохожу до двери и смотрю в глазок. На площадке беспокойно метается молодая девушка. Волосы растрепаны, наспех одетый старенький халатик и бледное, измученное лицо.
        Снова беглый взгляд на Юру. Тот кивает.
        - Кто там? – спрашиваю хрипло.
        Девушка прильнула к двери, заговорила лихорадочно. Из ее слов, перемежающихся всхлипываниями, понимаю лишь одно: она живет этажом выше и ей нужно позвонить в скорую, а у нее телефон сломался.
        Замок я открываю с третьей попытки. А перед тем как распахнуть дверь, Юра перехватывает мою руку и тихо шепчет: «Расслабься, все будет хорошо», – и осторожно трогает мочку уха, намекая на маячок. Да, все будет хорошо.
        Девушка на пороге кажется совсем юной и я совершенно не помню ее в числе соседей, о которых Тим навел справки сразу же. Впрочем, прямо надо мной квартиру сдавали – жить там мог кто угодно, вот только девчушка эта, с заплаканными глазами и в застиранном халате не походила на платежеспособную жилицу. Значит, все-таки сработала ловушка?
        - Спасибо большое, – лепечет, хлюпая носом.
        - Та не за что, – поворачиваюсь к ней спиной, – телефон здесь, – указываю рукой на висевший на стене телефон. - Надеюсь, – делаю пару шагов, как кто-то хватает меня сзади за шею, а в лицо вжимается что-то холодное и остро пахнущее.
        Я дергаюсь рефлекторно, бью наугад и вдыхаю. Горечь затапливает рот и нос, дышать становится невозможно и перед глазами расстилается чернота.
        Уже на грани сознания я улавливаю грохот выстрела и женский визг.
        Эпилог. Стася.
        Я смотрю в белый потолок, под которым висит огромная, еще не зажженная лампа. Время нещадно ускользает вместе с каждым движением высокого мужчины в белом халате. На стене тикают часы. Я давно сбилась со счета. Сперва отсчитывала секунды, а потом устала. Погодин не приходил, а ведь должен. Он ведь должен проверить, что получил то, что ему нужно. А я должна посмотреть ему в глаза.
        Руки затекли, ноги ныли от веревки. Глаза болели от смотрения в одну точку, отдохнуть бы, прикрыть их ненадолго, но скопившееся внутри напряжение не позволяло расслабиться. Сегодня меня должны убивать. Разрезать, чтобы достать из груди сердце и стереть сразу две жизни.
        Я прикрываю глаза всего на мгновение, собираясь с мыслями. Тихие шаги не заставляют себя ждать. Они приближаются и под тяжестью веса, кажется, даже позвякивают разложенные под стерильной марлей инструменты. Доктор, что раскладывал их и настраивал аппараты, куда-то исчез. Я медленно поворачиваю голову в сторону темного провала двери. Погодин замирает в пороге: на губах хищная улыбка, в серых глазах шальной блеск, а руки в карманах.
        - Ну здравствуй, Ася, – холодный голос, без тени эмоций.
        - Не скажу, что рада тебя видеть, – я демонстративно дергаю связанными руками. - Что, Кирилл, скучно стало за десять лет?
        - Кусаешься? Не надо, Ася. Все равно ничего уже не изменить.
        - Я так не думаю. Хотя, знаешь, ты никогда меня не любил. Чем же я тебе так не угодила?
        - Да мне плевать, - пожимает плечами. - И откровенничать с тобой не буду, так что даже не пытайся. Сейчас анализов дождемся и все.
        Да уж, как все просто: всего лишь дождаться анализов, чтобы забрать сердце у здорового и главное живого человека. Как же у них у всех все легко и просто.
        - У меня только один вопрос: почему не убил еще тогда, десять лет назад? Зачем подставил Вадима?
        - Я не хотел тебя убивать, - прислоняется к дверному откосу. - Просто позвонил твоему братцу, он и примчался тебя спасать. Жаль, попал под горячую руку Тимура.
        Нет, ему не жаль, по голосу слышу. Ему плевать на людей. И на меня, даже если сейчас он заявит, что не хочет меня убивать.
        - Я бы не вернулся, - говорит он, - но случайно наткнулся на твою старую медкарту. Каким-то образом она затерялась среди старых документов. Я не хочу твоей смерти, но ты идеально подходишь. А у меня нет времени.
        - Еще скажи, что и выбора нет, - усмехаюсь, закрывая глаза, мысленно проговаривая детскую считалочку. Лишь бы не думать. Он успеет. Успеет.
        - Выбор есть всегда, - легко парирует он. - Просто ты – единственный вариант, который меня устраивает.
        Ну да, правильно. Хотя…я ничем не отличаюсь от него, только ради Вадьки я никого не убивала. Но кто знает, как бы поступила, если бы пришлось вот так, как Кириллу. Морщусь, отгоняя от себя поганые мысли.
        - Вот только не надо так кривиться. Твой Крутов ничем не лучше меня.
        - Да, но он не убивал твою семью.
        - Нет, это я не убивал его семью, - насмешливо в ответ.
        И да, он снова прав. Не убивал до сегодняшнего дня.
        - Ну что ж, тогда поздравляю, - говорю устало. И это последнее, что я скажу ему. Хватит. Надоело. Мне даже уже не интересно, как Вадим тогда нашел меня. Ничего не интересно больше. Устала. И домой хочу к Тиму. Потому что я должна жить, иначе он больше не перенесет потери. Я точно знаю. - Сегодня ты с ним поквитаешься.
        - Ты – не его семья. И он жив только потому, что у него есть дочь.
        - Надо же, как благородно, - почему-то слова о маленькой озорной Юльке всколыхнули такую злость, о какой я даже не знала. - Ребенка пожалел. Святым хочешь прикинуться? Не выйдет. Хочешь скажу, почему? - я не жду ответа, но он мне и не нуэжен. - Ты убивал невинных людей. Ради мнимой мести, ты жестоко расправился с Ингой и ее не родившимся малышом. Ты едва не угробил беременную Славку. Впрочем, нет, угробил. Она так и не пережила того, что с ней сделали те ублюдки. Ты сломал жизни людей, которые не имеют никакого отношения к гибели твоей семьи. Славка, Руслан, Инга, Игнат, Вадька… А теперь ты хочешь убить моего ребенка. Сколько крови тебе еще нужно, а?
        Звук шагов заставляет меня распахнуть глаза. Погодин замер совсем близко, склонившись надо мной. А за спиной приближается Игнат.
        - Значит, это Крутов разыграл спектакль, чтобы я тебя не тронул, – он морщится, и лицо его искажает гримаса неподдельной боли. - Он сделал так, чтобы я верил в его любовь к той безумной блондинке. Умно, что тут скажешь. Ну что ж…на этот раз я его обыграл. Черт, где же этот врач. Ему уже пора начинать…
        - Это вряд ли, – Игнат приставляет к затылку Погодина пистолет. - Медленно, без лишних движений, отойди от нее.
        Погодин вздрагивает. Делает попытку уйти из-под дула, но Игнат делает подсечку и Погодин падает на колени. В его глазах вспыхивает отчаяние. И мне жаль его. на короткое мгновение, потому что я знаю, что он сейчас чувствует. Знаю и понимаю. Но я больше не имею права жертвовать собой. Хватит. Выросла уже.
        - Руки за голову. Давай, Погодин, не заставляй меня применять силу.
        Тот с усмешкой кладет руки на затылок. На его запястьях защелкиваются наручники.
        - Не думал, что меня возьмешь ты один.
        - Почему один? – Тимур появляется тут же, я чувствую его запах и улыбаюсь. А он… злой. Бледный. Оказывается рядом, ловко освобождает меня из пут, прижимает к себе. А я тихо всхлипываю, не сдерживая слез. Он пришел, успел. Он все-таки успел. - Просто в отличие от Игната моя женщина жива. А ты убил его жену. Идти можешь? – он заглядывает мне в глаза. Киваю. - Тогда идем отсюда. Игнат сам разберется.
        Он укутывает меня в теплый плед, обнимает за плечи и уводит за собой.
        - Поздравляю! – доносится до них голос Кирилла. - Ты только что убил маленькую девочку.
        Уже на улице я спрашиваю:
        - Что теперь будет с той девочкой?
        - Будет жить, - Тимур дергает плечом. - Я нашел донора, и два часа назад ей сделали успешную пересадку. Врачи дают хорошие прогнозы.
        Выдыхаю, задрав голову в потемневшее небо, утыканное звездами. Краем глаза отмечаю, как Игнат усаживает Погодина в машину.
        - Игнат его убьет?
        - Зачем? - Тимур спиной откидывается на бок черного джипа. - Смерть для Погодина слишком простой выход. Игнат его посадит. Доказательств достаточно. Стася, есть кое-что, о чем ты должна знать, - он закуривает, делает затяжку и выдыхает облачко дыма. - Твой отец, Стася.
        Напрягаюсь, всматриваясь в хмурое лицо Тима. Он перекатывает в пальцах сигарету, а я вдруг понимаю, что ничего не хочу знать о своем отце. Для меня он перестал существовать с того дня, как продал меня и своего любимого сыночка.
        - Я беременна, - выдыхаю, воспользовавшись паузой.
        Как в замедленной съемке Тимур поворачивает голову и смотрит на меня глазами, в которых отражаются звезды.
        - Что ты сказала? - просевшим голосом спрашивает он. А я смотрю в его глаза и медленно схожу с ума от понимания, какой дурой была тогда, десять лет назад. Ведь еще тогда у нас могла быть семья. И этот ребенок не был бы первым. Выдыхаю. Нет, он не первый. У нас есть замечательная Юлька, которая буквально утром по скайпу хвасталась мне своими рисунками и мечтала попасть в мой тату-салон. И это наша Юлька. Наша дочь. А сейчас…сейчас он смотрит на меня так, словно я вложила ему в ладони целую Вселенную.
        И это подкашивает ноги. Но сильные руки обнимают за талию, прижимают к мощному телу. Я утыкаюсь лицом в его рубашку, слыша, как размеренно стучит его сердце.
        - Тим?
        - Ты, правда, беременна?
        - Да, любовь моя. Срок – три недели. И на этот раз я не позволю тебе исчезнуть на десять лет. Я больше никогда тебя не отпущу.
        Он берет мое лицо в ладони, наконец, не затянутые в кожу перчаток, касается губами щеки, мягко, проникновенно, от чего приятно ноет в низу живота и затуманивается в голове от накатившего желания.
        - Не отпускай, - улыбается он, зарываясь носом в мои волосы.
        - Черта с два, – выдыхаю и целую, наслаждаясь его вкусом и запечатывая обещание.