Письма на воде Арина Холина
        Три истории о том, как мужчина и женщина встречаются в разное время. Истории о том, как все могло быть, если бы они познакомились в двадцать, в двадцать шесть и в тридцать два года, - кем они были, о чем мечтали, как изменила их жизнь и как это важно для них самих, для того целого, которым они станут в «правильное время».
        Но роман Арины Холиной не только об этом. Это первая книга о том, что собой представляют отношения современных любовников, о том, чего хочет женщина и как это переживает мужчина, о перемене ролевых моделей, о трудностях и стереотипах, которые мешают чувствам «дышать».
        Арина Холина
        Письма на воде
        Предисловие
        Я люблю мужчин.
        На самом деле я люблю одного мужчину, уже восемь лет. Мне не страшно произносить эти цифры - восемь лет, потому что они ничего не значат - мы с ним один час, тридцать лет, вечность.
        Я всегда все делала сама. Мне не нужен помощник. Мне не нужен защитник. Я просто его люблю.
        Я люблю мужчин.
        Но я ничего не могу поделать с тем, что мир изменился, а мужчины остались такими же. Они не знают, что делать с нами, женщинами новой волны, - бесстрашными, сильными, уверенными в завтрашнем дне.
        И если раньше я стеснялась, когда мои книги называли женской прозой, то сейчас горжусь этим. Мужчины… расклеились. Читают боевую фантастику. Ну, и журналы - те, где есть мотоциклы и автомобили.
        Эта книга о том, как сложно быть современной женщиной. И о том, как нелегко приходится современному мужчине. Мне захотелось рассказать, почему так странно, болезненно, тяжело и несправедливо развиваются отношения. И еще эта книга о такой любви, которая одна на миллион.
        О том, что настоящая любовь - она больше, чем ты, больше, чем все твои принципы, комплексы, страхи и сомнения, кем бы ты ни был - мужчиной, женщиной, председателем вселенной или тенью на песке времени.

* * *
        Никита - самый красивый из знакомых мне мужчин, и я уже много лет храню его, как и золотые часики с отколовшейся эмалью и с утерянным ключом для завода. Часики совершенно бесполезны и привлекательны только с одной стороны - той, где россыпь бриллиантов складывается в надпись «сувенир» и уцелела кобальтовая эмаль. Я часто проверяю, на месте ли они.
        Никита так хорош, что не возникает ни малейшего желания им обладать - он как Эрмитаж, где блеск позолоты, череда холодных анфилад и тягость исторической нагрузки вызывают желание немедленно спрятаться на скромной дачке, зарыться в дырявый плед и читать растрепанный детектив.
        Мы так давно с ним знакомы, что наши отношения уже можно назвать дружбой, раза два или три мы занимались любовью, но так и не стали любовниками - в том, что случилось, не было страсти. Грусть с оттенком инцеста - да, наша связь была скорее родственной, и те три эпизода, когда мы не нашли лучшего способа помочь друг другу в унынии и разочаровании, не запомнились, расплылись во времени.

* * *
        Однажды мы встретились в Крыму, который едва оправился от дикой нищеты, и отдыхающих там встречали, как Восточная Европа - освободителей от ига фашистской Германии.
        Был очень жаркий июнь, и мы сидели ночью на пирсе, пили много вина, а новенькая, только что из магазина, с товарным чеком и гарантийным талоном жена Никиты то ли умасливала дома свою тонкую обгоревшую кожу, то ли ожидала немного холостого мужа.
        Ее звали, кажется, Ира, но я не могу вспомнить, как она выглядела. На фотографиях она получалась размазанно, или слишком мелко, или отворачивалась - словно нарочно.
        Никита меня тогда раздражал - он был одним из тех, кто умудряется все время так или иначе подчеркивать, что он - мужчина с большой буквы, и кажется, что тебе что-то хотят доказать, будто заманивают в секту.
        Он платил, оберегал меня, слушал вполуха мои рассуждения - словно снисходя, но когда напился, вдруг забыл все свои приемчики, и открылась другая сторона его личности, будто в часах с бриллиантовой надписью «сувенир» на французском.
        Он очень стеснялся своей чувствительности - это был пунктик, даже фобия. Так некоторые девушки переживают, что у них слишком маленькая грудь или большой живот.
        Мы говорили о ерунде, о том, что нет в жизни счастья, и тут же спорили сами с собой, потому что счастье было рядом - эта бесконечная ночь, и душистое море, и каждая прожитая секунда были наполнены смыслом.
        - Почему в жизни все время случается какое-то дерьмо? - восклицал Никита. - Что с вином? - Он тряс пустую бутылку.
        - Я схожу, - отвечала я, а он, лауреат приза зрительских симпатий за мужественность, только икал и кивал в ответ:
        - Деньги возьми…
        - Да ладно… - отмахивалась я, пьяная и щедрая.
        Вернувшись, я отогнала от него каких-то девиц, разлеглась рядом и поделилась умозаключением:
        - Ты, Никита, не выпендривайся, - посоветовала я. - Ты уж не молод, и мне не пятнадцать. И не надо мне тут песни петь о том, что жизнь у тебя, такого красивого и смелого, ужас какое дерьмо и нету счастья. Оставь такие разговоры для поклонниц.
        - Я серьезно… - заныл Никита. - Все не так…
        - Душа моя, вот ты маешься, а что я могу сделать? Это твоя жизнь. Если что тебя не устраивает - только ты можешь это изменить.
        - Ты злая женщина. Могла бы меня пожалеть.
        - Никитушка… - я погладила его по голове. - Ну, прости. Не хочу я сейчас никого жалеть. Мне это в лом.
        Я могла бы многое ему рассказать. Я не была черствой, избалованной - мне было не жаль именно Никиту. Он сам выбрал такую жизнь - одно время я его отговаривала, ругалась, хоть и не имела на то права - он не был моим другом, за которого болело сердце. Я уже израсходовала душевный резерв, отведенный Никите, и больше во мне ничто не отзывалось на его синтетические переживания.
        Не помню, каким образом мы столкнулись с рыбаками и сколько Никита им заплатил, но они катали нас на лодке вдоль побережья, и мы пели «Мир не прост…»
        А на следующий день я встретила его на набережной - он шел, собирая взгляды женщин, и делал вид, будто их не замечает, сзади плелась его маленькая жена, и лицо у нее было злое - у нее всегда было злое лицо, поэтому и не хотелось его запоминать.
        Я кивнула, он кивнул - на этом мы расстались до осени.

* * *
        Когда я разговариваю с Сашей, мне часто кажется, что я кричу.
        Я люблю ее, уважаю, я - почитательница ее таланта, она восхищает меня всеми своими удивительными качествами, но мне не хватает некого элемента, чтобы ощутить то самое родство душ, понимание на уровне инстинктов, за которое все так ценят дружбу.
        Она всегда сама по себе. Наверное, от деликатности, из опасений переступить черту, повредить чужое личное пространство, но иногда ведь хочется, чтобы в этом твоем личном, даже интимном, наследили, накидали окурков, замызгали - даже протрезвев, ты чувствуешь близость, подсказывающую, что ты не одинока.
        Однажды, расставшись с очень плохим человеком, который не меньше полугода казался мне очень хорошим, я поехала с Сашей в Турцию, где собиралась приобрести такое количество новых впечатлений, чтобы не хватало места для старых.
        Я вопила: «Давай выпьем все вино! Давай переспим со всеми мужчинами! Давай потратим все деньги!»
        Она соглашалась, но с ней все равно было скучно - она пила, напивалась, но ровно в то мгновение, когда на небе появлялись алмазы, говорила что-нибудь вроде: в котором часу мы поедем завтра в Стамбул?
        Какой Стамбул? Где это? Зачем? Да нет никакого завтра!
        Я любила это чувство перед сексом, когда мужчина вызывает у тебя безудержное, бездумное восхищение, а Саша говорила: у него нет чувства юмора, он мужлан, он жадный - и всегда была права, и мираж исчезал.
        Я ее упрекала: дай мне оттянуться, ты!
        Я была бабочкой-однодневкой, она - орлицей, которая хоть и витала в облаках, зато и смотрела на все свысока.
        Я не могу не уважать и не любить человека, который всегда прав, который видит жизнь такой, какая она есть, но мне это несвойственно.
        Я, как упрямый ребенок, нагромождаю одну фантасмагорию на другую, а когда все рушится, пожимаю плечами, говорю какую-нибудь банальность вроде: такова жизнь и выстраиваю все заново. В этом есть оттенок сумасшествия, раздвоения реальности, но безумие меня никогда не пугало, я не умею жить по-другому.
        Саша красивая, но ее привлекательность не та, которую можно сравнить с сериалом о Гарри Поттере или романом «Код да Винчи». Она сложная, тяжелая, настоящая, как
«Казус Кукоцкого» или же один из поздних романов Франсуазы Саган.
        В Сашу надо вчитываться, напрягать ум, набраться терпения - и тогда она раскрывается, тогда ты видишь подлинную удивительную красоту.

* * *
        Мне пятнадцать лет. Почему-то я отделяю детство и отрочество от настоящей жизни и веду отсчет с того дня, когда ушла из родительского дома. В детстве у людей нет своего. Ты делаешь то, что тебе диктуют: школа, уроки, фигурное катание, три шапки зимой, первое-второе-третье на обед, не мочи ноги, не смей курить… Ты как бы кто-то другой, пусть и отчасти.
        На самом деле я прожила тридцать три года и как-то не задумывалась, что все мои лета для кого-то сжимаются… часов до двух. Или до недели. Есть люди, которые знают меня всего полчаса. Для них я живу ровно тридцать минут. Есть люди, которых я знаю годами, но нашего общения не наберется и на сутки.
        С Никитой я общаюсь меньше, с Сашей - больше, но это я их познакомила, и, по их мнению, в этом было мое предназначение.
        Я посчитала: за десять лет, что я знаю обоих, мы в общей сложности общались месяца полтора - если считать, что мы уделяем друг другу три часа каждые две недели, иногда больше, иногда меньше.
        Это так мало! Совсем ничего, но мы постоянно не можем найти друг для друга время.
        Дело в том, что мою большую и интересную - с моей точки зрения - жизнь, пестрящую как радостными, так и трагическими событиями, кто-то воспринимает лишь как коротенький отрезок времени, потраченный на то, чтобы объединить двух незнакомых людей.
        Так часто бывает.
        Человека, которого я знаю всю жизнь, я ценю лишь за то, что он год встречался с девушкой, которая стала моей лучшей подругой. Мы вместе его бросили: она - любовника, я - соседа.
        Девица, от которой мой приятель не мог отделаться годами, в нужный момент устроила его на работу - и после этого отчего-то исчезла из его жизни с концами.
        Моя близкая подруга пару лет общалась с чертовски нудной однокурсницей, через которую познакомилась с девушкой Верой - и та каким-то непонятным образом вошла в ее жизнь только ради того, чтобы с помощью молодого человека Веры подруга встретила любовь всей своей жизни.
        Любовь осталась, а все эти люди исчезли.

* * *
        Временами Никита и Саша так сильно ненавидят друг друга, что нет никаких сомнений в том, что они разойдутся. Никита превращается в ублюдка и подонка. Саша не желает идти ему навстречу, так как считает это ниже своего человеческого достоинства.
        Все это правда.
        Но они все еще вместе.
        Я и мои подруги все много раз бросали приятелей, мужей, нам попадались невозможные типы, и мы надеемся на счастье снова, мы не трусы - не боимся чувств, но вот что-то случается, человек срывает маску - и мы в панике бежим.
        А они, Никита и Саша, все еще вместе.
        Иногда мне кажется, что Никита - пиво, а Саша - тирамису, и они никак не могут сочетаться между собой.
        Но они вместе.
        То, что их объединяет, понятно только им.
        Но я уверена, что когда некто занимался картой моей жизни, он вписал пересечение - я, Саша, Никита.
        Они могли встретиться много раз. У них есть другие общие знакомые кроме меня.
        Но, наверное, за какие-то будущие заслуги этот некто лично побеспокоился о том, чтобы они не увиделись раньше времени.
        Времени, когда они были несчастны, одиноки, погибали от того особенного холода, который ощущаешь всей кожей, когда тебе отчаянно не хватает любви и близости.
        Мы много думали, что было бы, если бы они встретились в другое время. Раньше. Позже. Когда он был женат на своей Ирочке.
        Если бы они встретились в двадцать лет
        В двадцать лет Никита был конченым придурком. Его религией были цинизм и чисто юношеская крайность, которую он выдавал за убеждения зрелого ума, - он не верил в романтические чувства, насмехался над ними и считал, что стоит выше всяческих сантиментов.
        Его девизом была нелепая сентенция: принимайте меня таким, какой я есть, - под бравурные звуки этой фразы от него уходила очередная девушка, а он как будто жил в своей собственной вселенной, где компромиссы были запрещены законом.
        Саша тогда уже всерьез намеревалась соперничать с Коко Шанель, но выглядела как человек без воображения - черный свитер, черные брюки, лохматые волосы чуть ниже плеч и очки, которые она упрямо не меняла на линзы. Она то ли не умела, то ли не хотела выставлять себя на показ (чем мы все занимались с завидным вдохновением), чуралась громких разговоров, никогда никого не перебивала, но настаивала на том, чтобы ее внимательно слушали - в любых обстоятельствах. Мы тогда не говорили - кричали, ценили краснобайство, яркую внешность, аффективные, театральные манеры.
        Характер у нее уже тогда был сложный: упрямая, высокомерная, замкнутая. Я ее сторонилась, но чем-то Саша меня уже притягивала, поэтому я к ней снисходила, была добра - в том смысле, в котором сама это тогда понимала.
        Возможно, уже в то время я подозревала, что она сделает нас всех, достигнет высот, которые мы, из лени и врожденного гедонизма, не пожелаем - а если честно, и не сможем одолеть.
        Две наши общие приятельницы, Марина, в будущем - кинопродюсер, а тогда - студентка, дочка невероятно интеллигентных и очень успешных родителей, светская девушка, славная безудержным весельем, и Настя, псевдоманекенщица - высокая, худая, очень ухоженная девушка без определенного рода занятий, пригласили Сашу выйти в свет.
        Марина и Настя недолюбливали друг друга, но в тот момент не нашли себе лучшей спутницы, Саша им понадобилась в качестве буфера - если они начинали слишком сильно друг друга раздражать, то обращались к ней. Заодно позвали и меня - чтобы было весело.
        В реальной жизни я тогда через Марину и познакомилась с Никитой, Саша отказалась от приглашения, Настя разругалась с Мариной…
        Если бы Саша тогда согласилась, то теперь у нее, скорее всего, и не было никакого Никиты, а был бы какой-нибудь зрелый, скучный брак, из которого она бы выбралась с решимостью никогда больше не ввязываться в эту жуть - отношения с мужчиной.
        Но я рассматриваю гипотетический вариант их встречи в то время.
        Около Насти, как обычно, кружили какие-то типы, у которых не было ни малейшего шанса - и они это знали, но, видимо, им очень уж хотелось хотя бы поприсутствовать рядом с красавицей.
        Красота ведь хороша не только тем, что ею можно обладать - иначе не существовало бы музеев. Рядом с красотой приятно и почетно находиться, смотреть на нее - уже одно это возбуждает, окрыляет.
        Один из таких типов, смешной, толстый и пьяный художник Коля, дольше всех отирался возле Насти, пока наконец Марина не оттащила подругу в туалет и не воскликнула:
        - Ты видела, какой у него друг?!
        Настя, конечно, не видела - она замечала только свое отражение.
        А другом был Никита, он сидел за столом с третьим их знакомцем, взрослым мужчиной Артемом, президентом федерации какой-то там борьбы. Если он и был спортсменом, то много лет назад, а федерация, конечно, прикрывала налоговые махинации, хотя Артем выглядел необыкновенно благородно, интересовался искусством, но не столько картинами, книгами или же спектаклями, сколько веселой богемной публикой.
        Подталкивая Колю в спину, девицы протолкнулись к столику, там их и нашла Саша, про которую все забыли.
        - Ты похожа на Фэй Даноуэй, - говорил Коля Насте.
        Настя на всякий случай нахмурилась, она и понятия не имела, о чем это он.
        Коля растерялся, но эстафетную палочку принял Артем:
        - Скорее на Софи Лорен.
        Сравнение с актрисой, от которой в то время осталось только воспоминание, Насте тоже не понравилось.
        - Ну, скажите вы уже ей, что она похожа на Керри Отис! - воскликнула едкая Марина.
        Тут настала пора удивляться Коле и Артему.
        Вспомнили Микки Рурка и «Дикую Орхидею», которую из мужчин видел только Никита.
        - У Рурка есть только один нормальный фильм - «Пуля», - заявил он.
        - А «Девять с половиной недель»? - расширились глаза у Насти.
        - А «Бойцовская рыбка»? - возмутился Коля.
        - А «Таксист»? - ляпнула Марина.
        - В «Таксисте» снимался Де Ниро, - поправила ее Саша.
        - А ты похожа на Джулию Робертс! - Коля неделикатно ткнул в Сашу пальцем.
        Все притихли.
        - Да ладно! - хмыкнула Настя.
        - Ни разу не похожа! - фыркнула Марина.
        - Да вы посмотрите! - разгорячился Коля. - Если бы нос был другой - вылитая!
        - Ничего общего! - всплеснула руками Настя. - Глаза совсем не те!
        - Ребята, я все еще здесь и хорошо слышу, - заметила Саша.
        - Саш, почему ты не красишь волосы в рыжий? - спросила Настя. - Тебе пойдет.
        - Насть, это Саша у нас модельер, а не ты, так что заткнись! - выступила Марина, вспомнив о том, что у Насти есть все шансы увести у нее Никиту.
        - Ты модельер? - охнул Артем и уставился на простой черный свитер Саши.
        К сожалению, в его голосе слышалось скорее недоумение, чем уважение - и всем стало неловко.
        - Ну, пока еще нет, - пояснила Саша. - Я только учусь.
        Она умела прятать свои чувства - может, берегла их, как скряга, для лучшего повода.
        - А ты, Коля, похож на Дени де Вито! - расхохоталась Марина, вступившись за своих.
        Все засмеялись, потому что и правда похож, только в негативе: де Вито - темный, Коля - светлый.
        - Слушай, Саш, тебе, реально, надо покраситься в рыжий! - стояла на своем Настя.
        Марина на нее шикнула.
        Саша пожала плечами. Она не любила, когда люди ей советуют, если она их о том не просит. Возможно, потому, что ей часто советовали. Всем казалось, что Саша не в состоянии сама распорядиться собственной жизнью.
        Всем хотелось, чтобы она была как все мы, а она всегда отличалась.
        Но наши бойкие девицы и не помышляли о том, что в этом ее «изюм». Может, ее трудно было сразу заметить - на голове у нее не голосили проблесковые маячки, и, наверное, это был недостаток - но и невидимой она тоже не была.
        Ведь нам только кажется, что невидимое - серенькое, неприметное, скромное. Невидимым становится все, от чего хочется отвернуться, но не жуткое, страшное, а, к примеру, толстая женщина, или прыщавый подросток, или пожилая дама, которой не хочется уступать место в трамвае. Отвернулись - и забыли. Увидели снова - не узнали, будто и не было человека.
        Сашу замечали, но не принимали всерьез. Ее нельзя было использовать, и она не представляла угрозы для девушек, а молодые люди в этом возрасте жестоки, потому что застенчивы, они не боятся подойти лишь к тем, у кого на лбу все написано.
        О том, что случилось нечто выдающееся, я поняла, когда Саша позвонила мне на следующий день и сказала, что ей срочно надо меня увидеть.
        Она приехала, достала из баула краску для волос и попросила выкрасить ее в рыжий цвет.
        Я ее отговорила, и мы пошли за хной.
        Она влюбилась.
        Саша и сама это поняла, только не хотела признаваться, потому что тогда бы ей пришлось публично страдать, сомневаться, подсчитывать свои возможности и терпеть неудачу. Она так не умела. У нее не было таланта делиться своими переживаниями.
        В отличие от нас, цирка шапито: акробатов, шутов и повелителей иллюзий, мастеров оптического обмана, которые играли с чувствами, как актеры - ух, какие плохие актеры! - Саша хотела, чтобы все было по-настоящему. Она нацелилась на Никиту, взвесила шансы и решила, что его добьется.
        Вчера в туалете Настя и Марина делили клад. Они были похожи на незадачливых аферисток из комедий семидесятых - есть только карта с крестиком, а комедианты уже передрались.
        - Он мой! - настаивала Настя.
        - Почему это?! - подбоченилась Марина. - Это я его нашла!
        - Марина, послушай, я тебе его не уступлю! В конце концов, пусть он сам выбирает!
        - Ага! Сейчас!
        - То есть мы не договоримся?
        - С какой стати? Это моя добыча! Ты тут вообще ни при чем!
        В тот вечер Никита уехал с Мариной. Красивая капризная Настя его быстро разочаровала - он был одним из тех практичных обывателей, что не ценят красоту саму по себе, ему подавай красоту прикладную, полезную в быту. Красавица проиграла хорошенькой девице с приданым - Марине.
        Но тогда мы еще ничего о Никите не знали, и я зубной щеткой накладывала Саше на голову зеленую теплую кашицу, а она говорила о том, что в их академии все рисуют одно и то же, никто не понимает, что такое современный силуэт, будущие дизайнеры сочиняют одежду в лучшем случае для матрешек, а она хочет делать что-то такое, что можно носить на улице, поэтому ее ненавидит преподавательница по композиции костюма - считает, будто у нее нет фантазии.
        И ни слова о Никите, которого мне уже безумно хотелось увидеть. Почему-то он меня нервировал, хотя, со слов Марины, я поняла - он очень-очень хорош собой.
        - А у тебя, вообще, есть другая одежда? - поинтересовалась я у Саши.
        - В смысле? - Саша нахмурилась, но вовремя вспомнила, что только половина головы измазана кашей из листьев лавсонии. И самой ей не справиться.
        - Саш, ты будущая звезда модной индустрии, а ходишь в каких-то бомжовских обносках! - воскликнула я, ощутив власть, дарованную мне хной.
        - По-моему, этот Никита - дешевка, - мрачно и не в тему сообщила Саша.
        - То есть? - удивилась я.
        - Сначала он запал на Настю. Потом мы приехали к Марине, он увидел пять комнат, доверху набитых антиквариатом, и немедленно перекинулся на Марину.
        - И что? Трахни его, и дело с концом, - посоветовала я.
        - А может, мне лучше в блондинку покраситься? Как ранняя Мадонна?
        Мы тогда проговорили с Сашей всю ночь, и я начала кое-что о ней понимать.
        Во-первых, в ней первый раз вспыхнула страсть.
        Серьезная Саша, конечно, влюблялась, но каждая ее влюбленность чем-то напоминала правильную диету - когда ты худеешь по пятьсот граммов в неделю, медленно, но безвредно.
        Каждую неделю Саша приобретала по полкило чувств к избраннику, узнавала его, привыкала. Несколько раз она срывалась, но эти случаи не оставили в ее душе ничего, кроме недоумения.
        - Послушай меня! - Я взяла ее за руку. - Тебе надо с ним переспать и забыть его. Понятно?
        - А Марина?
        - Марина уже о нем забыла.
        Но Марина не забыла. Она выставляла Никиту как трофей, хвасталась им, знакомила со всеми подряд. Скоро мы уже к нему привыкли.
        - Можно, можно я с ним пококетничаю? - ныла еще одна наша подруга Даша.
        Марина смеялась, разрешала, Никита смущался, но все же подыгрывал.
        Мне он так и не понравился. Казалось, он ни на минуту не расслабляется - в этом у него было что-то общее с Сашей - и всех нас оценивает с точки зрения пригодности на товарно-сырьевой бирже. Вдруг мы ему пригодимся. Может, нас придется обменять на что-то еще.
        Мы узнали, что он не москвич, а из Мурманска. В Мурманске его растила бабушка, мать пила. Мы тогда не верили, что бывает такая жизнь - ухмылялись, вспоминая какой-нибудь бездарный сериал или телехронику.
        Никита в шестнадцать лет, после школы, приехал в Москву, поступил в Бауманский, но быстро сменил его на Институт связи, где можно было не учиться. Несколько лет он жил с каким-то алкоголиком, который завещал ему квартиру и торговал всем на свете - от лифчиков до автомобилей.
        С ним сложно было разговаривать: он не читал книг, редко смотрел кино, не запоминал сюжет, не знал имен актеров, не интересовался модой, искусством - и все это можно было бы оправдать, но не хотелось.
        Как ни странно, для большинства из нас Никита скоро стал невидимым - и его это, кажется, порядком утомляло.
        Однажды Саша позвонила мне в три часа ночи на грани истерики.
        Она вошла в квартиру, бледная, с глазами как у ведьмы и сказала, что переспала с Никитой.
        - По-моему, это была ошибка, - произнесла она. - Пить!
        У нее началось похмелье.
        Они встретились в переходе на Китай-городе. И это определенно была судьба - Никита разругался с Мариной на дне рождения одного нашего приятеля, а Саша шла на ту самую вечеринку.
        Никита притащил ее в ближайшее кафе, они выпили, и еще выпили, и Саше почудилось, что никакой Марины и не было, и ничего до этого мгновения не было, и завтра тоже не будет.
        Так бывает в детстве, когда ты маникюрными ножницами вырезаешь из штор цветы, или выковыриваешь камни из маминой брошки, или делаешь воротнички из кружевной бабушкиной скатерти. Желание такое сильное, что наказание кажется совершенно невозможным.
        Он жил в Бескудникове. Саша даже и не поняла, что это за квартира - у нее сузилось поле зрения, она видела только своего возлюбленного.
        А на следующий день мы все пошли в кино, и Никита был с Мариной. Как ни в чем не бывало. Все два часа я держала Сашу за руку.
        Марина скоро уехала учиться в Америку. У Никиты появилась блондинка Кристина.
        Саша еще раз с ним спала - прямо в его машине, когда он отвозил ее домой.
        - Это просто секс или что такое с тобой? - спрашивали ее мы с Настей, которая каким-то образом узнала об этой истории.
        Кажется, она была в контрах с Кристиной, и мы посвятили ее в тайну.
        Саша пожимала плечами. Она и сама пребывала в растерянности.
        - Не знаю, как это случилось, - говорила она.
        Я к тому времени отчасти подружилась с Никитой. Побывала в его квартире - в комнату, где раньше жил его сосед-пьяница, Никита не заходил, и страшно было представить, что же там творилось, если оставшаяся часть квартиры пребывала в полной разрухе. Ремонт Никита делать не хотел, так как собирался квартиру менять.
        - Ты же здесь живешь! - удивлялась я. - Хоть бы стены покрасил. - Никит, это же мусорная куча, а не жилье.
        Но Никита не тратил денег понапрасну.
        - Послушай, у тебя же девушки здесь бывают, - говорила я. - Тебе не стыдно?
        Однако Никиту трудно было сбить с толку.
        Он просто снял майку - и я заткнулась.
        - Аргумент… - пробормотала я, заглядевшись на его спортивный торс. - Я даже готова сесть на этот стул, если ты клянешься, что на нем никто не умер… Никит, а почему у тебя такая офигенная фигура?
        - В смысле? - Он чуть смутился.
        - Ну, как так выходит? Спортом ты не занимаешься, жрешь как слон, и вот же подлость - ни грамма жира.
        - Я бегаю.
        - По улицам?..
        - По бульвару.
        - У вас тут что, есть бульвары? - удивилась я.
        Бескудниково я видела только из окна его машины - и никаких бульваров не заметила.
        Есть романтические любовные истории. Есть драматические.
        Я знаю девушку, любимую дочь богатой матери, которая ради любви отказалась от всего. Это настоящая история, невыдуманная.
        Они учились в одном институте, он - старше на три курса. Почему-то ее богатая мама его невзлюбила и пригрозила отказать дочери в пособии, если та останется с ним. Из хорошей квартиры почти в центре они уехали к нему в Выхино. Он бросил медицинский институт на шестом курсе и пошел работать в милицию, чтобы она могла учиться.
        В то время они представляли собой странное зрелище: он на глазах превращался в завзятого гаишника - и, поверьте, это вызывало не меньший ужас, чем самое дикое перевоплощение в мистера Хайда доктора Джекила. Это был хам, не скрывающий свою ненависть к миру, циничный взяточник и тот тип выпивох, которые уже после второй рюмки стучат кулаком по столу и называют всех суками.
        Никто не сомневался, что если одни люди, полюбив друг друга, объединяют все хорошее, что в них есть, то эти сложили вместе все злое, низменное.
        А потом, когда она окончила учиться и нашла работу, он восстановился в институте, устроился в больницу и стал другим человеком. Таким, каким был вначале. Даже лучше. Они поменяли плохую квартиру с двумя комнатами на хорошую, изменили привычки, выражение лица - и все каким-то образом наладилось.
        История отношений Никиты и Саши чужда лирике.
        Мы вдвоем приехали к Никите, купили какой-то еды, открыли коньяк - было весело, все радовались жизни, а потом вдруг Саша побежала в туалет, и лишь иногда выползала из него, чтобы сделать глоток воды и немедленно броситься обратно.
        Она отравилась. Но я думаю, это был знак свыше. Мы ели и пили одно и то же.
        Я уехала.
        Сашу вырвало на пол. На кровать. Это она потом мне рассказала.
        Всю ночь работала стиральная машина.
        - Ну почему, почему у тебя такая уродливая квартира? - простонала Саша, когда смогла говорить без риска что-то испачкать.
        - Тебе «Скорую» не вызвать? - волновался Никита.
        - Не знаю… Подождем полчаса. Если стошнит больше двух раз, тогда вызовем.
        Она лежала на диване в трусах, в его старой майке, лицо у нее было бледное, с красными пятнами вокруг глаз, волосы Саша стянула резинкой от денег - но он увидел в ней что-то еще. Может, он никогда так долго, с сочувствием, не смотрел на женщин.
        А может, в его кровать еще не попадали женщины до такой степени равнодушные к сексу, как тогда Саша.
        Он погладил ее по ноге.
        - Ой, не трогай меня, пожалуйста… - простонала Саша.
        На следующий день они поехали на рынок, купили краску и неделю ровняли стены.
        В двадцать лет никто из нас не задумывается, к чему приведут отношения. Мы живем сиюминутным восторгом, а не планами на будущее.
        Я знаю только, что Саша безумно его любила. А Никита стал другим. Смягчился.
        Саша показывала ему Альмодовара и нервничала, если он скучал.
        - Ну, и что, ты всю жизнь будешь смотреть боевики? - напирала она.
        Никита не знал, что ответить, и пожимал плечами. Покорно дремал под Вуди Алена. Иногда даже смеялся.
        Она дала ему все, что могла: Феллини, Бергмана, Вендерса…
        - Я не буду это смотреть! - кричал он, озверев от фильмов Вендерса, в которых часами нет никакого действия.
        Я всю жизнь Вендерса то любила, то не выносила, его фильмы подходят духу тех времен, когда никто не спешил жить и когда сидеть на лавочке и часами смотреть вдаль было не стыдно.
        - Ты должен, - настаивала она.
        - Почему?! - кипел он.
        - Потому, что эти фильмы несут идею, а твои пустые триллеры - просто зрелище, в котором ничего нет.
        - Ну что это за идея, что?!
        - Посмотри и расскажи мне.
        - Бред!
        - Никита, ты не обращал внимания, что говоришь только о своих автомобилях и телефонах?! С тобой с ума сойти можно! Ты что, так и хочешь всю жизнь гонять машины из Германии?
        - А что, этот твой Бендер расскажет мне, как жить дальше?!
        - Вендерс. Да, безусловно. Расскажет.
        Никита крутил пальцем у виска, открывал новый пакет с чипсами и таращился в экран.
        Как-то раз они зашли в лифт вместе с соседкой, Саша поздоровалась, а соседка отвернулась.
        - Что ты к ней полезла? - возмутился Никита.
        - Что значит полезла? - обиделась Саша. - Это элементарная вежливость.
        - Ты лицо ее видела? За пожалуйста ее в детстве ремнем пороли!
        - Да какая разница?! Что, мне опускаться на ее уровень?
        - Не надо опускаться, надо правильно оценивать ситуацию!
        - Это ты живешь в Бескудникове, это у тебя тут ситуация! А у нас принято здороваться с соседями!
        Но в следующий раз Саша уже не обратила внимания на соседку с одутловатым лицом, не пожелала ей впустую здоровья.
        Однажды мы поехали на вечеринку. Собралось неожиданно много народу - всем в ту ночь хотелось повеселиться.
        Кто-то привел Аню, которую мы, девушки, тут же негласно вычеркнули из списка - это была такая пошловатая особа, вся в кудельках пережженная блондинка с пухлыми пальчиками и большой грудью…
        Она была из параллельного мира, в котором читают Юлию Шилову, одеваются в маленьких магазинчиках на окраинах, где живет совсем другая мода - кофточки с перьями, стразами и золотишком. В ее мире не читают журнал «Афиша», не спорят, закончилась ли Франсуаза Саган на «Здравствуй, грусть»! - в этом мире едят, спят, смотрят каждый вечер Малахова и мечтают выйти замуж за мужчину с плазменным телевизором.
        Кажется, эта Аня с кем-то росла на одной даче.
        - Вы что, поссорились? - спросила Настя у Саши.
        - Еще нет, - буркнула Саша. - Но это не за горами…
        Никита, словно и не заметив, что Саша где-то рядом, весь вечер ухлестывал за Аней. То ли она приманила его сиськами в позолоте, то ли им овладело помрачение рассудка, но скоро это уже было не смешно - они сидели рядом, хихикали, занятые только друг другом.
        - Я пойду, - сказала Саша.
        - Я с тобой! - воскликнула я, хоть мне не хотелось уходить.
        Мы с Настей посадили Сашу в такси.
        У всех не возникло никаких сомнений в том, что у Никиты с этой Аней что-то было. Он ведь повез ее домой.
        - Ты охренел? - орала я ему на следующее утро.
        Никита молчал, но я будто слышала эту его присказку: принимайте меня таким, какой я есть.
        Скоро он заскучал без Саши и пришел извиняться.
        Черная от горя Саша твердила ему:
        - Ты сделал мне больно.
        Никита ей врал. Говорил, что ничего не было.
        - Ну почему ты так со мной поступаешь?! - Саша не умела орать, поэтому выглядела жалко.
        Никита в ответ бубнил, что ему хочется свободы, флирта, что их отношения сковывают его, он не такой, то есть с Сашей ему хорошо, но не надо накидывать ему удавку на шею…
        И она его простила. Не потому, что действительно простила, а потому, что не могла без него.
        - И что ты в нем нашла? - лениво интересовалась Настя, которой, по большому счету, не было до них никакого дела.
        Вначале ее увлекла их история - но лишь потому, что Никита ее отверг.
        - Как я могу это объяснить? - разводила руками Саша.
        - Саш, ты все можешь объяснить, - уверяла ее я.
        - Он - мой, - говорила она.
        Вскоре в нашей компании появилась новая девушка Соня с грузинской по маме фамилией Мегрелишвили.
        Она была очень эффектной, но сумасшедшей.
        Поначалу Соня Мегрелишвили - Семенихина по папе - вела себя тихо, женственно. Кротко смотрела на мужчин и, затаив дыхание, слушала других женщин. Но ровно через час срабатывал какой-то внутренний будильник, Соня хваталась за водку и напивалась до полнейшего безобразия. Она хохотала. Заламывала руки. Рыдала в туалете. Подходила к мужчинам и требовала:
        - Увези меня отсюда!
        Мы не успевали ее ловить.
        Никите она не могла не понравиться. Ему было все равно - ядовитая ли девушка, есть ли у нее шипы, грызет ли она мебель. Он был естествоиспытателем и коллекционером, которому главное - открыть новый вид.
        Некоторое время он ничем себя не выдавал, потом исчез на неделю.
        Мне донесли, что его видели с Соней - и я мучилась: говорить или нет Саше?
        Так или иначе - лучше не будет, рассудила я и промолчала.
        Проболталась Настя.
        - Это конец, - сухо произнесла Саша и попросила нас забрать у Никиты ее вещи.
        Вещей было немного - косметика, фен для волос, домашние штаны.
        Нам было неловко. Никите, кажется, тоже.
        - Зачем ты это делаешь? - спросила я, хоть и клялась себе не лезть в их отношения.
        - Я такой.
        - Достойный ответ, - буркнула я.
        - А я что-то обещал? - раздухарился Никита. - Мы просто иногда встречаемся! Она не моя девушка!
        Прошло несколько дней, и Никита ощутил пустоту. Он заблуждался, думая, что это он нужен Саше. Никита привязался к ней уже потому, что никто не делал для него так много.
        Но Саша не хотела его видеть - она была слишком несчастной и оттого слишком уязвимой.
        Несчастная Саша тогда мне малость поднадоела - я все еще не считала ее своей подругой и устала с ней возиться.
        А вот Никита нравился мне все больше. Невольно, через Сашу, я узнавала его и даже симпатизировала его самоуверенности, его наивному желанию жить так, как хочется. Я стремилась узнать, возможно ли это. В моей жизни были смешные недельные влюбленности, измены, ссоры, лучшие подруги на час, и все это разнообразие так меня вдохновляло, что я стремилась к единомышленникам. Правда, в отличие от Никиты я так и не научилась легко и без угрызений совести причинять людям боль.
        Мне казалось, что Саша зря старается приручить его - он был всеобщий мужчина, он не мог принадлежать кому-то одному. Каждая могла надеяться на роман с ним.
        Мне нравилось встречаться с ним и его очередной девушкой. Иногда девицы были приятные, иногда - красивые и самодовольные, иногда - жуткие, от одной страшно несло потом, и я все издевалась над ним: спрашивала - замачивал ли он ее в порошке или в хлорке? Никита злился и отвечал, что у них ничего не было.
        Однажды он позвал меня стать третьей - он, его девушка и я, но был мною отвергнут с возмущением.
        Мы провели странные и восхитительные две недели: он, я, его девушки, клуб
«Секстон», его приятели байкеры, оказавшиеся преувеличенно галантными, словно какие-нибудь мушкетеры Александра Дюма.
        А потом Саша к нему вернулась.
        Не знаю, зачем ему это понадобилось - может, он вкусил прелесть близости, таинственное ощущение счастья от того, что тебя кто-то ждет.
        Он изменял ей постоянно. Но научился это скрывать.
        Изменял даже тогда, когда любил, когда скучал.
        Я заметила, что не общаюсь с ними вместе: только отдельно с Сашей, отдельно с Никитой. Вдвоем они либо наводили тоску, либо сюсюкались.
        - Он открывает для меня новые грани отношений. Я была у подруги, позвонила ему в три часа ночи. Ведь мы договорились, что я позвоню, когда буду уезжать. Попросила забрать меня. А он сказал, что устал и не хочет никуда ехать. Как же так? - Саша растерянно смотрела на меня. - Я приехала на такси, позвонила снизу, а он говорит, что уже спит. Неужели так трудно спуститься и меня встретить? Я же не виновата, что у него в подъезде спят бомжи.
        Я думала, что на месте Саши развернулась бы и поехала домой. Наверное. А Саша мужественно поднималась на шестой этаж, мыла посуду - она на дух не выносит грязную посуду - и ложилась рядом с Никитой.
        - Я не понимаю… - трясла головой Саша. - У меня температура тридцать восемь, я лежу, помираю, голова кружится. Один раз он принес чай, сходил в аптеку. Вернулся хмурый. Ты же понимаешь, на следующий день мне лучше не стало, ангина все-таки. И знаешь, что он отчубучил?! «Ну что ты расклеилась? Встала бы, сходила в магазин, подышала воздухом!» Он не в себе?
        - Наш роман начался с блевотины… - грустно заметила она. - О чем тут можно говорить?
        - Так странно получается… - грустила Саша. - Я иду со своими друзьями, он - со своими. Мы встречаемся только в квартире. Это нормально?
        - А тебе не кажется, что это только по-твоему у вас роман? - сказала я. - По-моему, Никита не считает себя связанным обязательствами.
        Я не понимала, зачем Саше это надо. И спросила ее.
        - Я не могу сейчас с ним расстаться. Это будет слишком больно, - ответила Саша и взглянула на меня измученными глазами.
        И тогда я поняла, что надо держаться этой девушки. Она была в миллион раз умнее всех нас.
        Мы рвали душу в клочья, тратили себя на красивые, но бесполезные чувства. А Саша обходила стороной все эти вульгарные представления - она была не клоуном, она была настоящим трагиком.
        Мы страдали, если нас отвергали - но неудачи лишь ранили самолюбие, не задевая жизненно важных органов, а Саша по-настоящему мучилась от неразделенной любви.
        Я поговорила с Никитой.
        - Ну что ты ее мучаешь? - упрекнула я его.
        - Никого я не мучаю! - ответил Никита, поглядывая тем временем на высокую худенькую блондинку.
        Я не могла его раскусить. Может, в этом и есть не выразимая словами разница между мужчиной и женщиной: женщина чувствует ответственность за каждое свое слово, за любой поступок, а мужчина просто делает то, что хочет, и это не вопрос воспитания, это происходит на уровне клеток, это органика. Хотя лично я не верю в органику. Но другого объяснения нет.
        Саше хотелось, чтобы ее любили. Хотелось романтики, доказательств, преклонения - еще одна очень женская потребность. Она огорчалась, что Никита черствый, резкий, она догадывалась о его изменах, но никак не могла смириться с тем, что даже если бы он был ей верен, то не мог бы дать того, о чем она мечтала. Он просто был не такой.
        Он точно знал, что в любом случае все сводится к сексу, и отвергал все предварительные игры, поэзию. Он не чувствовал себя виновным и не собирался доказывать кому бы то ни было серьезность или легковесность своих намерений.
        С Сашей тогда было очень тяжело - она не умела страдать вслух, любое слово нужно было из нее вытягивать: как будто мы с ней были две команды по перетягиванию каната. Я содрала себе с ней все руки, меня это раздражало, я тайно сочувствовала Никите, хоть и понимала, что он не прав, что он - плохой человек.
        Никита влюбился. В ту самую худенькую блондинку, которая оказалась Викой.
        Вика была, конечно, очень красива - и это торжество эволюции стало нашим всеобщим Ватерлоо.
        Долгое время мы считали самой красивой Настю - скорее благодаря ее самоуверенности, чем природным качествам. Настя была, наверное, работой великого автора, над которой тот, достигнув могущества и сложив в темный угол мировую славу, посмеивается, даже стесняется ее, но все же немного любит как часть самого себя.
        Вика была шедевром. Не просто совершенством - она вся светилась.
        У них с Никитой было много общего. Она приехала в Москву в шестнадцать лет, с бестолковой матерью и старшей сестрой - теперь угрюмой замужней женщиной двадцати пяти лет, которая сразу же из-под венца превратилась в тыкву.
        Вика где-то кем-то работала, кажется, даже крупье, потом у нее завязались сложные отношения с женатым мужчиной.
        Мужчина бредил ею, но не разводился - от этого решительного шага его ловко удерживала сама Вика, одновременно подогревая в нем чувство вины. Она говорила, что не может разрушить его брак, не простит себе этого, но при том так удачно страдала, что любовнику дешевле было бы пару раз развестись - печальная Вика вытянула из него намного больше, чем он потерял бы при разводе.
        Вика присоединилась к нашей компании не из-за Никиты.
        Мы ей понравились. Она перешла на новый уровень - ей хотелось не только полезных, но и веселых знакомств, а все мы, разномастные, в целом представляли собой довольно колоритную группу золотой молодежи.
        Почему-то никто ее не возненавидел. Она была настолько хороша, что девушкам не было никакого проку с ней соперничать, молодые люди же быстро пришли в чувство - для них Вика была недоступна.
        И только Никита не мог успокоиться. В его переживаниях не было и толики того, что другие люди называют любовью - он хотел ее физически, но мечтал об этом с таким неистовством, что казался безумцем.
        - Никит, нет ощущения, что об тебя вытирают ноги? - спросила я его, когда Вика прислала ему очередное сообщение из серии: «Можешь отвезти меня домой? Я в Барвихе пьяная».
        Вика не была коварной обольстительницей, сердцеедкой. Просто у нее было так много поклонников, что она могла выбирать. И любой мужчина понимал: либо он едет за ней в Барвиху, или же она найдет для этих целей кого-то еще.
        Саша знала, что у него с Викой ничего нет.
        И у нее хватило уважения к себе, чтобы не возненавидеть Викторию. Она ненавидела Никиту.
        - Я не понимаю, у тебя что, проблемы с сексом? - возмущалась я. - Да ты завтра же найдешь себе нового мужика, и лучше, и краше!
        Я преувеличивала, но не слишком.
        Просто ни один человек не заслуживает того, чтобы им пренебрегали.
        Всегда найдется тот, кому отчего-то необходимо тебя любить, и вопрос лишь в том, с кем ты его сравниваешь.
        Саша была мудрее всех нас, но ей было всего двадцать лет, и она просто никак не могла отказаться от своих надежд. Если в двадцать ты говоришь себе: тот человек мне не подходит, потому что он - эгоист и никогда не будет любить меня так, как я того заслуживаю, значит, с тобой что-то не в порядке.
        Так можно сказать лишь в двух случаях: если ты не влюблен, или когда тебя даже не ранят, а сразят наповал или бросят, и ты принимаешься запоздало утешать себя.
        Саша не могла оставить борьбу.
        - Почему? - настаивала я. - Почему он?
        И Саша мне рассказала.
        Секс был потрясающий.
        Когда человек влюблен, все искажается - внешность, характер, секс. Любовь - царство кривых зеркал, где все делается лучше. Но однажды ты обнимаешь любимого, целуешь, и все на первый взгляд как обычно, и вдруг оказывается, что он двумя руками не может найти в штанах собственный член. Чары прошли.
        Случается и так, что идут годы, и ты все чаще сомневаешься, надо ли оставаться рядом с этим странным человеком, - но едва вы оказываетесь в постели, начинается магия.
        Никита был нежным. Его нежность ничего не значила, он просто любил ласковые прикосновения, он тискал Сашу как кошку, для которой через минуту не жалел пинка - если кошка не только брала то, что он давал, а еще и требовала добавки.
        Никита никогда не был злым - его просто не интересовали желания других людей. Он и не догадывался, что нужно обращать на это внимание.
        Была и еще одна особенность. Никита любил жизнь. Он приходил домой поздно, после какой-нибудь девицы, и действительно радовался тому, что дома Саша, и любил ее, и покупал ей что-то вкусное, и мог среди ночи ее разбудить, если ей снился кошмар (пока Саша была с Никитой, кошмары ей снились часто), прижать к себе, пожалеть, подогреть для нее молоко.
        Она не могла без того хорошего, что в нем было.
        Но если чувства он раздавал без разбора, то в материальном мире все считали его прижимистым. Никита в уме подсчитывал каждый рубль. Хорошую машину он купил только потому, что это было вложение - на машину он ловил девушек.
        Одевался очень скромно, причем в явно поддельные вещи с надписями «Армани»,
«Гуччи».
        Когда Саша выкинула все его барахло, был скандал. Никита рвался в Теплый Стан, к спекулянту, торговавшему всеми этими тряпочками, и едва не плакал, когда Саша спрятала ключи и заявила, что одеваться они поедут вместе.
        Он все-таки уговорил ее отправиться к спекулянту. Саша доложила, что чуть не плакала - в этой квартире убогие и сирые, поддельные одежки выглядели рабами где-нибудь на Тортуге - их всех хотелось спасти, что было абсолютно невозможно. Саша утащила Никиту из этого дома скорби и отвела в нормальный магазин.
        Она купила ему хорошую одежду. По идее, Никита должен был предложить и ей приодеться, но наш скупой друг только угостил ее обедом.
        Саша уверяла, что так даже лучше - она всего добьется сама, ни от кого не будет зависеть. Она просто не знала тогда, как это приятно, если кому-то для тебя ничего не жалко.
        К его изменам к тому времени она, кажется, привыкла.
        - Заведи себе кого-нибудь, - предложила ей Настя.
        Саша насупилась. Наверное, она не умела «заводить» - она умела влюбляться, и наши циничные советы, наши лихие истории были ей не то что неприятны, она просто замыкалась в себе, отстранялась.
        - Тебе нужно с кем-то срочно переспать! - заладила Настя.
        Я пнула ее ногой. Тогда Саша уже придумала и сшила платье для моей младшей двоюродной сестры на выпускной. И когда все девочки пришли в школу либо в чем-то дурацком, либо в дорогом, женском, наша Алена поразила даже меня. Строгое сверху, с круглым вырезом под горлом и длинными рукавами платье завершалось очень короткой юбкой-розой. Платье было черным, и к нему мы приделали мамину брошь. Худенькая Алена, с трогательными ножками-стебельками была самой красивой на балу. Все родственники гордились ею, а я гордилась Сашей.
        Она же как будто и не поняла, за что ее хвалят - просто сделала то, что умела.
        Саша пошла по рукам. Тетка, подруга тетки, коллега подруги, дочь подруги подруги…
        И первое, что Саша сделала на свои деньги, - купила дорогие сапоги и сумку. Такие дорогие, что удивилась даже Настя.
        - Мне больше ничего не понравилось, - сказала Саша.
        Несомненно, каждая из нас придумала бы целую историю, уверяла бы, что нельзя стать богатой, если экономишь на себе, и что эти сапоги - залог скорого благополучия и процветания.
        А Саше просто ничего больше не понравилось. Для нее странным образом не существовало ничего уродливого, грязного, глупого, низменного. У нее были особенные фильтры, которые все это отсекали.
        Как выяснилось много позже, у нее было два одинаковых черных свитера от Донны Каран, черная водолазка от Гуччи и несколько черных футболок от Москино. Весь ее гардероб. Брюки и джинсы она шила сама.
        Саша считала достойным внимания только красивое, талантливое, добротное.
        Никита же, наоборот, был в этом смысле очень небрежен - он словно и не замечал, что живет в унылом квартале, в противной квартирке, которую Саша преобразила, но этого он, казалось, так и не увидел. Он покупал еду, которая была отвратительной, а если хотел секса - мог переспать с кем угодно.
        Однажды я встретила его с настоящей женщиной-гоблином: низкорослое существо без шеи, с ногами без изгибов, с руками-кувалдами.
        Было в нем это странное безразличие - он не воспитывал в себе чувство прекрасного.
        Саша научила его жить. Сказала, что жить надо сейчас, а не завтра. На последние деньги.
        Мы все знали, что когда-то Никита был очень бедным. Он ходил в школьной форме весь день, потому что у него были одни брюки - их берегли для особых случаев. Они с бабушкой ели перловую кашу с кильками в томате - даже страшно вообразить эту бурду.
        Никита воровал стержни из ручек, когда у него кончались чернила.
        Он рассказывал мне, как в четырнадцать продал машину доброго и ленивого соседа, а разницу забрал себе.
        Тогда он понял, что деньги можно делать из ничего - и это был восторг человека, у которого ничего нет. Не нужны мамы. Не нужны папы. Не нужно получать образование.
        Он ездил в Германию за машинами и убивался за каждый пфенниг. Он был корифеем торга.
        И в конце концов он сторговался с Викторией.
        Саша к тому времени почти успокоилась, сочинила правило, по которому не запрещено платонически влюбляться: Саше - в Хью Джекмана, Никите - в Викторию.
        У нее было много работы и она почти не ходила с нами в люди, поэтому Виктория казалась ей такой же недостижимой, как далекие звезды Голливуда.
        Никита ненавидел оправдывать свои поступки, поэтому просто уехал с Викой на море.
        Мы сначала не могли понять, отчего же она согласилась, но Вика все пояснила сама. Ей захотелось оторваться. Узнать, каково это - быть молодой и беззаботной.
        Никита мог ей это предложить - и она взяла по сходной цене. Поставила только условие - отель пять звезд на Кипре. Хорошая машина напрокат. Новый купальник от Кастельбажака.
        И Никита уехал, не сказав Саше ни слова.
        Мы оборвали ее телефон. Мы стучали в дверь. Расспрашивали соседей. Настя искренне волновалась. Даже поплакала.
        Саша объявилась на третий день и сказала, что изменила Никите.
        - Как это было? Как это было? - кричали мы, но она только пожимала плечами.
        Был у нее один поклонник, Миша. С нашей общей точки зрения - скучный тип, но Саша клялась, что он остроумный и знает так много, что даже кружится голова.
        Если бы не было Никиты, Саша встречалась бы с Мишей.
        В этом был определенный расчет - Миша жил в собственной квартире.
        А Саша - и это была еще одна причина, по которой она не хотела расставаться с Никитой, - устала жить с родителями.
        Я бывала у нее дома.
        Ее мать была самопровозглашенным тираном. Вооружившись пронзительным голосом, истериками, ипохондрией и обидчивостью, она подавила сопротивление родных и установила единовластие.
        Саша любила ее. Мать любила Сашу. Но Агния Богдановна не умела считаться с чужим мнением.
        Мы сидели у Саши в комнате, рассматривали ткань, из которой Саша собиралась сшить себе платье. Зашла Агния Богдановна - конечно, без стука. Деликатный отец Саши, Евгений Владимирович, по десять минут шуршал у порога, робко царапал дверь, покашливал, пока Саша не выходила из себя:
        - Папа! Ну заходи же!
        Агния Богдановна врывалась, как налоговая полиция.
        - Что это такое? - возопила она.
        - Это материя, - ответила Саша.
        Агния Богдановна нахмурилась.
        - И что?! - фыркнула она. - Ты будешь это носить?
        - Не исключено, - Саша уже теребила пальцами губу, как делала всегда, когда волновалась.
        - Этот цвет тебе не идет! - постановила Агния Великая.
        - А мне кажется… - встряла я, но меня немедленно заткнули. Я была младшей фрейлиной, и слова мне не давали.
        - Мама, мне идет этот цвет. Он всем идет.
        - Да ты с ума сошла! - вздрогнула Агния Богдановна. - Ты и так бледная как поганка, а с этим цветом у тебя вообще лица не будет!
        - Мама, тут я дизайнер, ладно? - закипела Саша.
        Они ссорились так долго и безнадежно, что я потихоньку ускользнула, и Саша отловила меня в дверях.
        - Не уходи, - попросила она.
        - Ужинать! - ударом гонга разлетелся вопль Агнии Богдановны. - Ты куда собралась?! - накинулась она на меня. - Я для кого все это готовила?!
        Это была очень дружная семья. Они полюбили даже меня, которую видели три раза от силы. Агния Богдановна всегда слала мне приветы.
        Но Саша больше не могла жить с ними. Мать мечтала превратить ее в комнатную собачку, которая дрожит при виде чужаков, а при мысли об открытых пространствах, где растет трава и светит солнце, писается под себя.
        Но у Саши это не получалось. Она, как и Агния Богдановна, считалась только с собственным мнением.
        - Ну, и что, он лучше Никиты? - поинтересовалась я, когда узнала о Мише.
        - Это было неплохо, - Саша покачала головой.
        - Что значит «неплохо»?
        Саша задумалась.
        - Наверное, я непривередлива, - произнесла она. - Ты же понимаешь, я бы не легла с ним в постель, если бы он мне не нравился.
        - Кто знает? - пожала я плечами. - Всякое бывает.
        - Да нет! - отмахнулась Саша. - Он умный, с ним хорошо… - она осеклась. - Но как-то… Не знаю даже. Наверное, с ним все понятно. Я тебе могу расписать наше будущее лет на триста вперед.
        - А с Никитой ты не можешь точно сказать, во что превратится ваша жизнь через два часа, да?
        - Это тоже нехорошо, - согласилась Саша. - Но ты ведь понимаешь, нам всего двадцать лет… Что можно ждать от наших отношений? Мы еще ничего в жизни не видели. Может, это нормально? Пусть он мне изменяет, я буду ему изменять. Надо же нагуляться.
        - А зачем… нагуливаться рядом друг с другом? Может, надо это делать по отдельности?
        - Так уже случилось. Что тут можно поделать?
        В двадцать лет ты совершаешь много глупостей. В два часа ночи садишься в «БМВ» к незнакомому мужчине. Занимаешься любовью без презерватива. Пьешь абсент из горла. Одалживаешь подруге туфли. Даешь поводить папину машину пьяному другу без прав.
        Саша, например, верила в любовь, которая пройдет через все испытания и станет крепкой, как алмаз. Наверное, именно поэтому возлюбленным и дарят бриллианты - как знак надежности и нерушимости отношений. Почему-то я долгое время считала, что если по бриллианту тюкнуть молотком, он не разобьется. Разобьется. Останется алмазная пыль, в которой прекрасно только название.
        Миша делал все правильно. Он ухаживал. Дарил цветы. Но мне все равно казалось, что Саша собралась замуж за богатого араба, у которого где-то там есть гарем, а для Саши уже наняты евнухи и куплен хиджаб. Я ее хоронила.
        О собственной жизни я знала только три вещи: в декабре начнется сессия, каждый час я хочу курить, на день рождения мне подарят шубу. Все остальное представлялось мне хаосом, космической туманностью.
        Миша, казалось, лет с трех имел точный план. После школы он поступил в МГИМО, откуда перебрался в Оксфорд, получил там какой-то диплом по бизнесу и немедленно устроился в международную корпорацию. Он был тем самым человеком, которому действительно нравятся корпоративные вечеринки, тренинги и прочая офисная субкультура.
        То, что он живет будущим, все время планирует что-то наперед и не совсем присутствует в настоящем, не вызывало симпатии.
        Мне он казался не человеком - призраком.
        Но Миша исполнял роль санатория для язвенников и людей со слабой печенью, в котором Саша, среди пенсионеров и нытиков, отходила после изнурительной болезни.
        Если бы Никиту и Мишу можно было соединить в один организм - получился бы отличный любовник, но надо было выбирать, а Саша устала.
        Миша стал докучать Саше очень скоро. Она чувствовала себя матерью, а его - нервным и сложным ребенком, который непрерывно требует внимания.
        - Смотри, какой я хороший! - Ребенок подпрыгивает от возбуждения.
        Он хороший! Он делает маму счастливой! Он - молодец!
        - Ага… - фальшиво улыбается мать, которой хочется полистать журнал. - Иди погуляй, а? Поиграй с ребятами…
        Никита вернулся и немедленно разругался с Сашей по какой-то надуманной причине. Он не хотел ее терять, но ему было стыдно.
        Тогда нам казалось, что это чисто мужская манера - отомстить миру за то, что ты наделал глупостей.
        У нас просто не было других подруг, которые поступали бы так же. Мы все, так или иначе, были хорошими людьми. Безалаберными, легкомысленными, у нас не было другой цели в жизни, кроме как получать удовольствие, но мы умели быть верными, умели сопереживать.
        Саша быстро собрала вещички и перебралась к Мише.
        Никита вышел из себя.
        - Никита, ты просто примитивный мужлан, который не может вынести, что его бросили, - скармливала я ему свою нехитрую мудрость.
        - О чем ты говоришь! - ужаснулся тот.
        Я и не догадалась, что он страдает. Кто бы мог подумать, что без Саши Никите будет плохо? Он и сам не мог. Он понятия не имел, как много она для него значит.
        Это была настоящая трагедия - он не хотел ничего менять, не мог отказаться от жизни, полной приключений, новых женщин, но ему было больно. Мужчины, и это совершенно точно, намного хуже женщин переносят боль.
        У него открылась язва.
        Саша, по легенде, все это время торчала на даче.
        Но когда мы наконец встретились, я ее не узнала.
        Я отступлю от повествования и вспомню одну историю.
        Однажды мы шли с Настей по улице. Это было осенью, сумерки сгустились, похолодало, но мы не спешили, потому что целый день бродили по городу и ноги нас не слушались. Мы говорили им: «Эй, давайте уже быстрее, мы замерзли, начинается насморк!», но ноги делали вид, что не слышат, и кое-как ковыляли.
        Нас, инвалидиков, обогнала женщина. Лица ее мы не увидели - она шла впереди, мы - сразу за ней. Но лицо не имело ни малейшего значения.
        Не было никаких сомнений в том, что женщина - проститутка.
        Выглядела она заурядно: коричневая кожаная куртка, короткая, но не слишком, легкая юбка в рюшах, черные полупрозрачные колготки, сапоги на низком каблуке.
        Она шла небыстро (но мы-то плелись еще медленнее!), такой сложной вызывающей походкой, в которой можно было найти тонкий намек на знаменитую походку Мерилин Монро.
        И невозможно объяснить, каким образом все: мы с Настей, азербайджанцы на автобусной остановке, какие-то типы в машине, что притормозила и кралась вдоль тротуара, встречные и поперечные - поняли, что это продажная женщина.
        Я набралась наглости, обогнала ее и кинула взгляд на лицо. Обычная физиономия. Ни красной помады, ни клейма на лбу.
        Не надо было слов, спецодежды, особенного поведения. Она посылала сигналы.
        И когда мне теперь говорят об энергетике, о невербальном общении - я понимаю, о чем речь.
        Саша не изменилась внешне. Не похорошела. Наоборот, она простудилась, у нее распух нос.
        Но весь ее облик сообщал о том, что это уверенная в себе женщина. Женщина, которая влюблена и которую любят.
        Как выяснилось, влюблены в нее были Миша с Никитой, а она сама влюбилась в соседа.
        В доме, где жили ее родители, некто купил квартиру прямо над ними. Некто оказался человеком со средствами и затеял серьезный ремонт. Агния Богдановна сходила с ума. Ругалась с прорабом. Ей казалось, что против нее плетут заговор. Сосед и правда разошелся. Он рушил стены. Снял пол. В квартире стояла маленькая бетономешалка.
        И вот наконец Саша столкнулась с этим таинственным господином.
        Это был мужчина лет тридцати пяти, высокий, крепкий, загорелый. Синие джинсы, короткое черное пальто, кольцо из белого золота с ониксом.
        - Он мужественный! - описывала его Саша. - Понимаешь? Самец в хорошем смысле слова. Очень вежливый.
        - Красивый? - спросила я.
        Саша закатила глаза и вздохнула.
        Позже я поняла - у нее слабость к красивым мужчинам. Даже Миша был хорош собой. Это трудно было заметить - сначала ты сталкиваешься с его корпоративными ценностями, чуть позже - с элегантным опозданием появляются энциклопедические знания, потом - Оксфорд, а он сам, Миша, забегает лишь на минутку, как хлопотливая хозяйка, которая не успевает поесть в заботе о гостях.
        Он был высокий, спортивный, с приятными русыми волосами и ухоженной кожей.
        - Вам какой этаж? - спросил сосед, когда они с Сашей столкнулась в лифте.
        - А вы тот самый мистер икс с шестого этажа, который год ремонт над нами вел?! - воскликнула Саша.
        Она призналась, что одно присутствие этого мужчины делает ее женственной и сумасбродной.
        Тот кивнул.
        - Я клянусь тебе, он похож на Хью Джекмана! - Саша сложила ладони на груди. - У него такие руки…
        - Как грабли? - поддела ее я.
        - Как грабли! - с восторгом согласилась Саша.
        Он любезно пригласил ее посмотреть квартиру. По-соседски.
        Саша, разумеется, не отказалась. У нее даже разыгралась фантазия. «Не хотите ли взглянуть на эскиз Пикассо? Он в спальне…»
        Но сосед, увы, отличался старосветской галантностью.
        Звали его Сергей - и отчего-то это приводило Сашу в восторг. Она уверяла, что никому так не идет имя Сергей.
        Квартира ей приглянулась. Саша вздохнула с облегчением - она бы не пережила дурной вкус, пошлость.
        Саше очень нравилось, что Сергей взрослый, с хорошими манерами, крупный, брутальный.
        - В нем можно спрятаться, - говорила она.
        Пока Сергей угощал Сашу вином, она дрожала от страсти, разрывалась между приличиями и желанием на него броситься. Но Сергей, как настоящий мужчина, управлял процессом.
        Многим кажется, особенно в двадцать лет, что мужчина только и думает о том, как бы уложить девушку в постель. Мы судим по сверстникам, для которых любовь - это секс. Но для взрослых мужчин отношения, чувства - это не просто секс, это узнавание, ухаживание, предвкушение. Для взрослых мужчин, которые повзрослели - не для тех, кто так и остался в последнем классе школы на двадцать пятый год.
        Сергей и не собирался торопиться.
        Саша выползла от него охмелевшая и ошарашенная. Она тихо, на цыпочках, поднялась на последний, девятый этаж, закурила и приложила лоб к холодному и пыльному окну.
        Ей хотелось вернуться и заорать:
        - Возьми меня!
        Вместо этого она выкурила пять сигарет подряд, потом пошла за коньяком, так и не добравшись до родителей.
        Она нарисовала очень женственную коллекцию, с широкими пышными юбками, с мечтой о временах, когда девушки выставляли напоказ свою беззащитность. И получила неуд.
        - Почему?! - бросилась разъяренная Саша на преподавательницу.
        Во-первых, Елена Николаевна считала Сашу мямлей.
        Во-вторых, она благоволила только подлизам и тем бездарностями, которые учились ради оценок, а не для того, чтобы конструировать хорошую одежду.
        - Это неоригинально, - важно заявила Елена Николаевна, не обратившая внимания на костры в глазах Саши. Так же на этих кострах она не заметила себя - ее уже мертвое, угоревшее тело облизывали языки пламени. - Милая моя, все это уже много раз было. Мы здесь вас учим, чтобы вы придумывали что-то новое. Все надо переделать. Нет идеи.
        - Новое? - прошипела змея Саша. Она вырвала из кучи работ эскизы одного из фаворитов Елены Николаевны. - Вот это? А кто будет носить это новое? Вы? Это что, атомная электростанция или пальто?!
        - Вы что себе… - перепугалась учительница, которая никогда не чувствовала своего авторитета, а лишь прикрывалась властью, возложенной на нее преподавательским саном.
        - Вы еще можете со мной договориться! - прикрикнула на нее Саша. - Я подаю жалобу, пишу во все газеты, всем показываю эти мешки для трупов… - она ткнула пальцем в стопку эскизов, и те разлетелись. - Ректору и всем будете объяснять, почему у меня неуд! Или же вы мне ставите «пять» и мы расходимся мирно!
        Саша не соображала, что говорит. Она была в бешенстве. Но в большом теле Елены Николаевны скрывалась крошечная, жалкая душонка - недомерыш, головастик, и она испугалась. Не столько угроз - она их не поняла, сколько ярости ученицы.
        Она поставила ей «пять». И всегда потом ставила «отлично», хоть и ненавидела Сашу даже после того, как та окончила Академию.
        Позже Саша, правда, до того испугалась собственной храбрости, что ее с полчаса рвало в туалете, а руки тряслись еще пару дней.
        Саша так любила Сергея, что накурилась как-то в семь утра, перед занятиями.
        В таком состоянии ее и застал Никита. Он ждал ее рядом со входом в Академию. Саша еще не отошла от переезда на метро - после травки, которую даже от нее прятал Миша (это была его единственная слабость), все казалось ей другим. Она шла в темных очках, по узкой тропинке памяти, которая вела ее в институт. По обе стороны тропинки были высоченные бетонные стены. Мир за ними казался страшным. Сашу высадили на незнакомой планете и бросили с водяным пистолетом, тюбиком картофельного пюре и запасом кислорода на десять минут.
        - Прет, - поздоровалась она с Никитой.
        - Саш, надо поговорить, - сказал он. - У тебя есть время?
        - Кнешно, - кивнула Саша.
        - Тебе надо на лекцию?
        - Видимо, нет.
        Саша уже забыла, для чего она здесь - и тут вдруг мысль о холодной аудитории, о занятиях, о других людях бросилась на нее с кастетом на сжатом кулаке.
        Никита отвез ее в кафе. Саша накинулась на еду.
        - …Я о многом думал и понял, что был не прав, - старался Никита. - Я не умею по-другому. Я никогда не сделаю тебе больно. Я эгоист. Я такой.
        - Я-я-я! - неожиданно воскликнула Саша. - А обо мне ты подумал?
        Если очень много съесть, травка отпускает. Саша вернулась. Но еще не совсем оправилась от отсутствия гравитации в чужих ей космических пространствах.
        - Да не о чем нам с тобой говорить, Никита! - психанула она и ушла.
        Я приехала к Никите - меня испугал его голос. Ему было плохо. Он заболел, у него снова открылась язва, но больше всего меня пугало, что он не понимает, что происходит. Он прежде не знал, что это такое - страдать от неразделенной любви.
        У меня есть приятельница, которая ни разу в жизни не мучилась похмельем. Легкое, как пена, недомогание, едва ощутимая тошнота, жажда первые десять минут после пробуждения - вот и все, что она испытывала.
        Однажды мы ждали ее в кафе, и она приехала пьяной в лоскуты. Пила с часа дня. Весь вечер она уничтожала вино, хоть все и уговаривали ее передохнуть. Она уходила в туалет, и появлялась у барной стойки с тремя пустыми бокалами. В конце концов она познакомилась с молодым человеком, и как мы ни звали ее домой, не желала оставлять пост у бара.
        На следующий день она могла лишь произнести, что пила до девяти утра и что ей подмешали наркотики. Я испугалась, но чуть позже догадалась, что это просто-напросто первое в ее жизни настоящее похмелье.
        У Никиты была мысль, что он подхватил дефицит иммунитета, и теперь каждый день у него появляется новая болезнь.
        - Даже и не знаю, что я здесь делаю, - сказала я.
        - Как Саша? - поинтересовался он.
        - Никита, ну я не понимаю, зачем тебе все это нужно? Как ты можешь страдать, если тебе не нужны эти отношения? Ты же… Это ведь Саша старалась, а у тебя были девки всякие…
        Никита сопел, пыхтел, диагностировал астму - ему и правда трудно стало дышать, но я уверенно заявила, что это нервное - моя сестра устраивала такие сцены каждый день - и протянула ему пакет. Туда надо было дышать, вдыхая углекислый газ. Очень успокаивает.
        Никита думал, что его независимость, самостоятельность делают его взрослым. Но он был несмышленым самонадеянным дурачком, который все знает о машинах и ничего не знает о чувствах. Он пренебрегал тем, без чего не мог жить. Почему-то он считал, что те, кто его любит, будут с ним всегда. А они то и дело уходили. Он думал, что ему хорошо так, как есть, но Саша изменила что-то в его жизни - и только когда она ушла, Никита ощутил, что жизнь никогда не будет как прежде - это будет жизнь без Саши.
        Он любил ее, но не хотел любить, потому как это оказалось слишком тяжело - признать, что ты зависишь от другого человека.
        С Никитой у меня тогда возникла одна из тех причудливых форм близости, когда вас с кем-то сплачивает нечто стыдное, вроде того, как одну мою знакомую вырвало прямо в бассейне.
        Он был некрасив и жалок в своих терзаниях. Хотел, чтобы его научили плакать.
        - Оставь ее в покое, - уговаривала я. - Ты никогда не изменишься.
        - Но ведь можно что-то придумать… - сопел Никита.
        - Не-а… Можно перестать ее мучить.
        Миша предложил Саше выйти за него замуж. Она растерялась.
        - Ты же не собираешься?.. - Я смотрела на нее с ужасом.
        - Да что ты! - вздрогнула Саша.
        Мы все не хотели замуж. У нас были большие планы - Саша уже знала, какие, я только мечтала, но свадьба в них не вписывалась. Никто не хотел разводить эту канитель, никто не хотел называться женой. Может, Настя. Или она просто любила вечеринки - дни рождения, свадьбы…
        Даже Вика не хотела. Ей нравилось быть любовницей. Она любила свободные вечера, она не собиралась отмечать праздники с одним и тем же человеком. Нам казалось, что таких, как мы, целый мир - но мы просто общались с себе подобными.
        Тысячи девушек хотели, чтобы их поскорее позвали за мужа, им плевать было на карьеру, они грезили о платье в виде пирожного безе, о веточках в прическах.
        А мы были уверены, что чувства нельзя подчинить законам.
        Мы же всего-то и хотели, что покорить весь мир.
        Мы презирали тех женщин, которые ровно в шесть складывают добро в сумочку и спешат домой, готовить мужу обед. Мы хохотали над девушкой нашего друга, которая просыпается в пять утра, чтобы замариновать какое-то там восхитительное мясо. Мы орали на нашу подругу, которая оттирала все в квартире, как Золушка - потому что ее молодой человек на этом настаивал. Убираться ей не нравилось, но срабатывал некий инстинкт, который подсказывал, что сидеть часами за компьютерными играми, смотреть «Дом-2», кричать: «Сходи за сигаретами!» должен он, а она должна готовить, драить кафель на балконе и выискивать по углам его покрытые мхом носки.
        - Ну и погода… - вздыхала подруга, глядя субботним сентябрьским утром на дождь за окном.
        - Отличная погода для уборки! - жизнерадостно откликался ее молодой человек, потягиваясь в кровати.
        Мы не знали, что происходит по ту сторону баррикад, в мире этих женщин.
        Но жизнь так устроена, что ты либо держишься своей точки зрения и превращаешься с годами в закоренелого чудика, либо принимаешь все многообразие вариантов и стараешься поменьше осуждать других за то, что они не такие, как ты.
        Я с детства была влюблена в одного режиссера. Конечно, заочно. В нем можно было без труда заметить ту легкость и небрежность, которая выделяет людей, обрекших себя на успех и богатство - он был очаровательно самоуверен, ухожен, изнежен.
        И больше всего нас, поклонниц, смущала его жена - толстенькая, всегда лохматая, одетая с поразительным безвкусием клуша. Давным-давно она была актрисой - и не самой безнадежной, но ее карьера увяла, едва она вышла замуж.
        Они жили вместе двадцать два года.
        Я познакомилась с ее племянницей, милой девицей, студенткой ВГИКа.
        Племянница рассказала об их жизни. Режиссер уезжает на съемки, но уже через неделю звонит в страхе и ужасе:
        - Ничего не получается! Я проклят! Мы обречены!
        Его жена тут же мчится на помощь, вычитывает сценарий, улещивает актеров, организует быт, кого-то увольняет, кого-то нанимает. Как жена офицера живет с ним на съемных квартирах, в гостиницах, в фургонах.
        Режиссер, гений, может заблудиться в магазине. Может не найти вызванное такси. Она водит его за руку.
        Племянница привела меня в их дом, и неожиданно, против моего желания, эта жена с большой буквы, эталон самоотречения, несостоявшаяся Чурикова, мне понравилась.
        Пухленькая, энергичная, необыкновенно умная и настоящая.
        - Вы не жалеете, что отказалась от карьеры? - набравшись храбрости, спросила я.
        Почему-то мне легко было разговаривать с ней на неделикатные темы.
        - Поверь, я никогда и не мечтала, что стану домохозяйкой, - призналась она. - Но ты понимаешь, мы были в Индии, там идешь по улице и видишь этих нищих, они умирают, грязные, голодные… И ты думаешь: «Что за черт? Какая еще карьера? О чем я думаю? Эти люди гибнут, а у меня все есть!»
        Конечно, в ее словах была доля лукавства, потому что никак не связаны бомбейские нищие с актерской карьерой, но она наслаждалась своей жизнью, и у нее был важный аргумент - ее нервный муж не стал бы тем, кем его знают миллионы поклонников, без нее. В отличие от него она умела просто наслаждаться жизнью - каждый день, пусть и за его счет.
        - Я люблю его. А теперь представьте… - обращалась она к нам. - Что мне пришлось бы переживать не только за его успехи и неудачи, но еще и за свои. Если ты актер, то каждый день ждешь, что вот придет слава, я стану великим - и вся твоя жизнь проходит в этом ожидании. Я работала как лошадь, я любила театр, кино, но поняла, что упускаю что-то очень важное. Все эти интриги, критика - ты подсаживаешься на них.
        Конечно, ее трудно назвать умной в том смысле, который мы вкладываем в это слово. Но она была мудрой. То, что называют «по-женски мудрой», хоть я и не выношу такое определение.
        Ее трудный муж не вытерпел бы рядом красавицу - одаренную, амбициозную, вспыльчивую. Он бы спился или сошел с ума.
        Она сделала выбор - и ни разу о нем не пожалела.
        Мне все это чуждо, не до конца понятно, но она казалась такой доброй, счастливой, такой теплой и радостной, что невозможно было отрицать - у нее чудесная жизнь.
        Она умела жить для других - и даже я от общения с ней стала добрее.
        Но мы-то были эгоистами, и знали это, и остались такими, потому что эгоизм - наша религия. Мы странные. Но мы тоже настоящие. Никто из нас не избалован. Мы капризничаем тихо, сами с собой, радуем себя дорогими покупками и необдуманными поступками. В конце наших дней мы составим список того, о чем мечтали, - и все пункты в нем будут вычеркнуты.
        А вот если бы мы были мировым правительством и кто-то, предположим, мой умный друг Ираклий, юрист, спросил:
        - Кто этот человек, которого мы, с одной стороны, хотим видеть счастливым, а с другой, который сделал бы так, чтобы люди не только размножались, но и строили общество нового типа, развивали цивилизацию, а не уничтожали ее? Кем мы будем манипулировать ради мира во всем мире?
        И тогда я первым делом указала бы на Мишу. Я ответила бы:
        - Посмотрите на этого симпатичного молодого человека. Он хочет жениться. Хочет рожать детей. Он хочет брать кредиты, но при этом осторожен и не любит попусту рисковать. Ему есть ради чего трудиться и платить проценты. Он надежен, как военная техника. Он собирает знания, но не подозревает, что у него нет собственного мнения. Своим мнением он считает миллионы мыслей, записанные с чужих слов. Ему можно внушить все, что угодно.
        И если бы нам, совету директоров земного шара, пришлось выбирать Мише жену, и кто-то сказал бы, что он сделал предложение Саше, мы бы долго и громко хохотали, довольные этой шуткой.
        Мы бы сделали все, что возможно, ради спасения нашего идеального гражданина от девушки, которая не подходит для его замечательной посредственной жизни.
        Ведь если Никита - пиво, Саша - тирамису, то Миша - крем для обуви. Он утилитарен и функционален. А мы и тогда и сейчас сторонились всего утилитарного и функционального - мы поклонялись красоте.
        - Мне двадцать с половиной лет, - сказала Саша Мише. - Я учусь на четвертом курсе.
        Миша был старше, ему исполнилось двадцать пять.
        - Я не могу выйти замуж в двадцать лет, - продолжала Саша. - Это бессмыслица.
        Мечты Миши были похожи на рекламу какой-нибудь добавки для супа. Счастливая семья, кухня (из рекламы кредитных карт), веселый лабрадор (из рекламы собачьего корма), ребенок (демографическая программа плюс год семьи).
        Для Миши все было просто - пока Саша завершает образование, они живут для себя. В ее двадцать два/двадцать три - первый ребенок, в двадцать шесть - второй.
        - А что дальше? - спросила у меня Саша.
        - К тридцати пяти вы расплачиваетесь с банком, занимаетесь сексом раз в два месяца, в тридцать шесть ты ему изменяешь, в тридцать девять он уходит из семьи, потому что годы идут, а он так и не начал жить, - заверила ее я. - Ты же читала об этом тысячу раз. Так все и будет.
        - Ну да, - согласилась Саша.
        Кто-нибудь… например, Вера, которая вышла замуж в восемнадцать и родила в девятнадцать, сказал бы, что таким, как мы, грозит одиночество.
        Но мы его не боялись. Мы были первым поколением девушек, у которых на душе не скребли кошки, когда они думают о том, что в тридцать они останутся одни.
        Мы ведь станем богаты. Знамениты. У нас есть много любовников. А потом мы купим домик на Гавайях, сдадим городские квартиры, и наши морщинистые лица будет согревать тропическое солнце, а пергаментную кожу приласкает морской прибой.
        Мы никогда не станем одиноки, потому что у нас есть подруги, кто-то из нас родит детей - и мы будем любить их все вместе, а главное - у нас будет дело, ради которого стоит жить.
        Таким был наш Воображариум.
        Я уже писала в журналы и меня любили, давали работу, поэтому мы с Сашей сняли квартиру у станции метро «Улица 1905 года».
        Саша начала тайно встречаться с Никитой. Я схватила ее за руку, и тогда она сказала, что это просто секс. Она ведь не может отказаться от лучшего секса в жизни?
        - Можешь, - убеждала я ее.
        Я тогда еще не знала, что не стоит лезть в чужие отношения. Не знала, что только двоим понятно, что между ними происходит.
        Она приезжала к нему, они смотрели телевизор. Ужинали. Саша мыла посуду. Был секс. Иногда Никита отвозил ее домой, но чаще она уезжала на такси.
        - Он платит за такси? - спрашивала я.
        - Нет, - качала головой Саша, а я возмущалась.
        Выяснилось, что Настя потихоньку видится с Мишей. Я хотела было поссориться с ней, но Саша убедила меня, что так даже лучше.
        Я заметила, что в отношениях Саши и Никиты появилось что-то новое - рутина. Как с этим справиться, они не знали.
        Не знали, что настоящая любовь имеет очень много уровней - на одних тебя пожирает ненависть, на других охватывает отчаяние, часто ты сомневаешься и боишься, что всю жизнь - долгую, долгую жизнь - будешь привязана к одному человеку. Но есть некий рубеж, перебравшись за который, ты понимаешь, что есть удивительная вещь - близость, которая прошла через все испытания, и человек становится таким родным, что это не променяешь ни на что на свете.
        Саша отправилась на день рождения Агнии Богдановны. Я ее не узнала - не думала, что моя подруга такая красотка. Саша надела платье, которое сама сшила, с широкой юбкой-клеш, с открытой спиной и воротником-стойкой. Красные туфли, красная помада, пучок - ракушка. Она была загорелой, тонкой и хрупкой - и где-то у нее за плечами, казалось, играл джазовый оркестр, и толстая негритянка с полуприкрытыми глазами напевала о том, что нет вечной любви, и пахло отцветающим жасмином.
        Наша квартира показалась мне тогда отвратительной. Саша сияла - и в этом голубоватом свечении я увидела, как мы с ней живем.
        В лифте, поднимаясь в квартиру родителей, - определенно это были интриги провидения - Саша встретила Сергея.
        На этот раз он был в серой рубашке-поло с короткими рукавами. По мнению Саши, никому так не шли рубашки-поло, как ему.
        Они очень подходили друг другу - девушка в платье шестидесятых, и мужчина-поло с сигарой.
        - Вот, приехала к маме на день рождения, - сказала Саша.
        - Рад вас видеть, - ответил Сергей. - Ммм… А можно как-нибудь с вами встретиться… в другом месте? Это не слишком нахально с моей стороны - пригласить вас на ужин?
        У Саши задрожали руки. Никто так с ней не обращался!
        Этот мужчина, такой красивый и любезный, такой взрослый…
        Никита ухаживать не умел. В его системе ценностей не было такой графы - ухаживания.
        Миша ухаживал скучно, но назойливо.
        Последний раз за Сашей красиво ухаживал друг ее отца - но тогда ей было всего двенадцать. Этому старому извращенцу поручили ребенка ровно на день, и было это в Грузии, в Боржоми.
        Друг отца был композитор, довольно известный. Его звали Максим. Высокий, загорелый тридцатипятилетний прожигатель жизни носил светлые выгоревшие джинсы, белую летнюю рубаху и сандалии - это Саша запомнила на всю жизнь.
        Родители уехали на экскурсию в горы.
        Саша уже была в Максима влюблена - все женщины были в него влюблены, даже Агния Богдановна не осталась равнодушна к его обаянию.
        Максим встретил Сашу в холле, отвел в ресторан при гостинице и сказал официантке:
        - Пожалуйста, омлет для моей принцессы.
        Он обращался с ней как со взрослой. Если бы Саша действительно была взрослой, возможно, снисходительное, хоть и ласковое, но властное обхождение ее бы насторожило. Но она была ребенком, привыкла к тому, что ей покровительствуют.
        Они поехали в город. Максим подавал ей руку, поднимал за талию, чтобы она увидела горы, трепал по голове.
        На обед он отвел ее в хороший ресторан, где разрешил попробовать вино и заказал ей дорогие блюда. Позже он встретился с друзьями и церемонно представил им Сашу. Он пригласил ее танцевать.
        В обществе красивых взрослых женщин и успешных мужчин Саша чувствовала себя особенной. Она была с ним. Одна дама строила ему глазки, флиртовала более чем откровенно - и Саша мучилась от ревности.
        Тогда она смутно понимала природу своего волнения, хоть и знала почти все об отношениях мужчины и женщины. Она была ребенком и в отличие от некоторых своих сверстниц не мечтала даже о поцелуях. Хватило и того, что на обратном пути он держал ее за руку.
        Наверное, даже такой опытный распутник, каким был Максим, не позволил себе скоромных мыслей о двенадцатилетней девочке, дочери своих приятелей.
        Но в ней уже просыпалась женщина, и никуда было не деться от этой наивной сексуальности, от страсти, ревности и безнадежной девичьей влюбленности.
        В ресторане она сидела у него на коленях, чувствовала небрежно положенную руку у себя на талии, держалась за его плечо - и запомнила эти ощущения навсегда.
        И еще запомнила один взгляд - совсем не отеческий, оценивающий, похотливый.
        - Хватит уже таскаться за Максимом! - прикрикнула на нее мать спустя пару дней. - Ты ставишь человека в неудобное положение!
        Но как можно было отказаться?..
        Ни моря, ни озера не было. Загорали на холме, в кустах шиповника, под соснами.
        Солнце его припекло, и только по линии шортов виднелась светлая полоска, и он был такой ухоженный, стройный, а на его длинных пальцах поблескивали старинные кольца… Саша дурела от собственной наготы, от тела, открытого ветру и его взглядам, и ей очень хотелось провести ладонью по его животу…
        Вскоре у него появилась женщина.
        Саша увидела их на улице вечером. Они целовались, и его рука была у нее на груди. Саша вернулась в лобби и заплакала. Максим нашел ее, отвел в номер, где не было родителей - те ужинали с друзьями.
        Он усадил ее на колени, вытер слезы, погладил по голове.
        - Сначала тебе надо вырасти, - сказал он и поцеловал ее в щеку и в уголок губ.
        Саша не ошибалась - что-то между ними было, и Максим это понимал, но, к счастью, не мог перейти границу.
        Он ушел к своей женщине, а Саша сняла платье и долго рассматривала в зеркале свою уже не детскую, но еще и не женственную фигуру.
        Девочки всегда влюбляются во взрослых мужчин. Но и взрослые мужчины влюбляются в маленьких девочек.
        Но это не та любовь, которая ведет к нарушению Уголовного кодекса.
        Это любовь без прикосновений, без надежд, хотя от нее точно так же кружится голова. Это Воображариум - тайный мир фантазий, где нет ни возраста, ни границ, ни преступлений.
        Мой знакомый грузин, Давид, о чьем роде занятий лучше не вспоминать (теперь, конечно, он уважаемый деловой человек), рассказал мне одну историю. Разумеется, извращенную - я такие всегда любила.
        Он был принят в доме великого грузинского режиссера. Грузины как-то иначе воспринимают реальный мир - бандиты, кажется, представляются им кем-то вроде Робин Гудов, иначе как еще можно объяснить, что почти в кастовом обществе, где ученый, художник даже не поздоровается с нуворишем, воры в законе пишут пьесы, а знаменитые писатели их читают и хвалят?
        И вот мой Давид, друг дома, увидел наконец дочь своих приятелей.
        Я встретила ее много позже - она была немного уставшей от веселой жизни, со следами прожитого на лице, но все еще сказочно красивой женщиной. Наверное, ей было года тридцать три. Большой красивый рот, глаза небесной голубизны, точеное лицо… Она была хулиганкой, заводилой, дочерью мировой знаменитости.
        Давид пропал. Он ждал пять лет.
        Едва ей исполнилось шестнадцать, Давид соблазнил ее (ему так казалось), но она призналась, что в двенадцать потеряла невинность с тренером по теннису.
        И уж точно она не была невинной жертвой - она уже знала от старших подруг, что такое секс, и грезила им.
        Другая моя знакомая, я с ней училась, казалась мне верховной занудой, зубрилой и маменькиной дочкой. Она поразила меня в самое сердце, признавшись, что у нее с тринадцати есть любовник, мужчина тридцати четырех лет.
        Может, с точки зрения общества и лично с моей, есть в таких отношениях что-то порочное, и уж точно - противозаконное, но девочки лет тринадцати так сексуальны, что им самим все это кажется нормальным. Если ты читаешь «Лолиту» в четырнадцать - для тебя это история любви.
        Саша никогда больше не видела Максима. Он уехал в Бельгию и писал там музыку для телесериалов.
        Ее первым мужчиной стал красивый мальчик, будущий архитектор.
        Однажды она проснулась и решила - это произойдет сегодня!
        В компании она выбрала Антона, потому что он был самый нежный, ласковый, чувственный. Позже выяснилось, что все эти его качества объяснялись тем, что будущий архитектор пристрастился к героину - именно поэтому он никак не мог кончить, на некоторое время зародив в Саше комплексы определенного рода.
        Саша тогда здорово перепугалась и сдала анализы на все на свете.
        Так и началась череда доступных, всегда голодных мальчиков, из которых одни были в сексе хороши, другие - ужасны. Они были капризны, невыносимы, навязчивы или же, наоборот, неуловимы. Они вели себя глупо, шутили, как грузчики, и не знали, что делать с руками, когда те лежат у девушки на груди.
        Сергей пригласил Сашу в какой-то очень хороший ресторан.
        Она была удивительно спокойна, чем меня немного разочаровала.
        - А какой смысл нервничать?! - воскликнула она. - Это с Никитой мне надо нервничать - стоит отвернуться, как он уже дерет какую-нибудь девку.
        Перед выходом она, правда, разволновалась - ее стало тошнить, но я быстро налила ей стопку коньяка и вернула к действительности.
        В тот вечер я позвонила Никите. Я хотела просто поболтать, разведать, как он там, но ни с того ни с сего мы поехали с ним кататься на мотоцикле, оказались на озере и купались голые - в теплой воде, под светом луны.
        Я спросила, почему он не ухаживает за Сашей.
        Он поинтересовался, в чем проблема.
        Я ответила, что проблема в том, что у них, в моем понимании, диковатые отношения - он, Никита, хочет быть с Сашей, но ничего ради этого не делает.
        Чего он ждет - вот что было мне интересно.
        Никита признался, что запутался, Саша ему даже толком не нравится. Он смотрит на нее и удивляется: почему она? Ему нравятся такие девушки, как Вика.
        Кроме того, ему не хочется ни за кем ухаживать. Это просто секс.
        Но я-то помнила, как он страдал.
        Он хотел вернуть Сашу.
        Скучал.
        В чем же дело?
        Никита пожал плечами.
        А дело было в том, что Никита думал, что любовь - это когда кровь приливает к пенису.
        Он считал, что его идеал - грудастая красавица с длинными ногами и пышной задницей. Есть такие сказки для мальчиков, где принцесса - непременно блондинка с выдающимся бюстом, мускулистыми ногами и навыками портовой шлюхи. Богиня поллюций.
        Ему было двадцать три года, и он имел полное право обижать ровесниц, которые бежали от таких, как он, к взрослым мужчинам.
        Никита любил Сашу, но это не укладывалось у него в голове. У нее не было груди, локонов, задницы и пупка с сережкой.
        Именно поэтому женщины время от времени и задумываются о том, что все мужчины - животные. А мужчины боятся женщин, потому что те выворачивают им руки.
        Я согласилась с Никитой, что Саша слишком лихо взяла его в оборот. Но я понимала и Сашу, которую задевала небрежность, с какой Никита обращался с их хрупкими чувствами.
        Саша не хотела замуж, она хотела просто быть с Никитой. Только ей хотелось, чтобы он стал взрослым, ответственным, умел с ней обходиться.
        Никита и Саша с воодушевлением молодых, неопытных людей хотели, чтобы каждый из них стал кем-то другим.
        В юности длительные отношения обречены. И не только потому, что очень хочется секса с разными людьми, а потому, что никто не умеет мириться с чужими недостатками, понимать, что достоинства партнера того стоят.
        По большому счету, я тогда еще не умела сочувствовать, и мне было просто интересно слушать их истории.
        Со свидания Саша вернулась сама не своя.
        Благородный мужчина усадил ее в «БМВ», отвез в ресторан.
        Там она заказала рыбу, он - мясо.
        - Что ты пьешь? - спросил Сергей.
        Саша, как и большинство людей ее возраста, пила все, но в этот раз задумалась и выбрала «Лонг айленд».
        - А ты? - полюбопытствовала она.
        - Коньяк. Сегодня напьюсь.
        - Почему? - насторожилась Саша.
        - Ну, закончился пост, так что сейчас можно.
        - А ты… постишься?
        Сергей кивнул. Видимо, он не любил лишних слов.
        - Зачем? Ради здоровья? Или есть необходимость себя ограничивать? - настаивала Саша.
        - А ты не веришь в Бога?
        - Верю, просто не понимаю, почему вера в Бога имеет отношение к тому, ешь ты мясо или нет. Я и так его почти не ем. И что, сексом ты тоже два месяца не занимался?
        Саша понимала, что ее занесло. Но остановиться не могла: мы так часто обсуждали эту потребность христиан себе в чем-то отказывать - ради весьма неопределенного ощущения, что таким образом ты укрепляешь веру. Во время поста можно покупать модную одежду? А стоит ли ужинать в хорошем ресторане? Может, стоит отложить дорогие шампуни и втирать в волосы мыло для посуды?
        Мы все были против этого.
        Сергей покраснел. Саша умилилась.
        - Ладно, прости, - пробормотала она.
        - Если у меня есть девушка, я занимаюсь сексом, - ответил Сергей.
        - Извини. Давай поговорим о чем-то еще.
        Все было очень мило. Они поговорили о чем-то еще.
        - Я никогда не поверю, что какое-нибудь там ФСБ или ФБР может взрывать дома у себя в стране! - Саша решительно отвергала теорию заговора спецслужб.
        - Но… - начал было Сергей, только Саша его перебила:
        - Нет никаких «но»! Я отказываюсь в это верить. Точка! Это самое ужасное, что я слышала в своей жизни. Хочу быть слепой и глухой, ладно?
        Саша говорила и слушала, но думала лишь о том, будут ли они сегодня целоваться. Она решила, что ни за что не станет заниматься с ним любовью сегодня - эта история должна быть романтической, неспешной. Сергей не раздевал ее глазами, он был деликатен и учтив, но почему-то она чувствовала себя более желанной, чем с Никитой, который первым делом снимал с нее трусы.
        Она рассталась с Сергеем, зашла в подъезд, подождала, когда он уедет, и отправилась к Никите в Бескудниково. В ту ночь ей очень нужен был мужчина.
        Позже она сказала, что это было ошибкой.
        Пока она развлекалась с Никитой, Сергей прислал ей длинное, красивое и очень страстное сообщение.
        Мы с Настей уверяли Сашу, что она все сделала правильно - первый раз занималась с Никитой любовью не как отчаянно влюбленная дурочка, а как уверенная в себе, вожделенная женщина, которой просто очень понадобился хороший секс.
        Никита, впрочем, тоже ощутил смещение приоритетов.
        Он вдруг принялся Саше названивать. Пригласил ее в ресторан.
        - Не понимаю, он что, умственно отсталый? - негодовала Саша после свидания.
        В ресторан Никита оделся так, как будто в турпоход собрался.
        Домашний свитер, растянутые джинсы.
        - Ничего себе! - воскликнул он, когда принесли счет.
        После ужина Саша попросила отвезти ее домой.
        - Это даже рестораном не назовешь! - жаловалась Саша. - Так, кафе. Я ему деньги предлагала. Отказался, но счет изучал полчаса. Стыд! Ну почему он всегда все портит?!
        Я позвонила Никите.
        - Ну что ты, как жлоб? - спросила я.
        - В каком смысле? - враждебно переспросил тот.
        - Мне Саша все рассказала.
        - Сплетничаете?
        - Естественно.
        - А какого черта она ко мне привязалась? Что за свитер? Что за джинсы?! - передразнил он.
        - Никит, ты не мог нормально одеться?
        - Я нормально оделся!
        Разговаривать с ним не имело смысла. Он уперся.
        - Никит, ты ведешь себя как ребенок, на которого мамаша шапку надевает, а он эту шапку срывает - и хрясь об пол! Вот я какой взрослый! Не надену ничего!
        Мы разругались.
        Сергей пригласил Сашу в театр на Хаматову. Не то чтобы Саша театр не любила. Просто ей хотелось побольше Сергея и поменьше театра. Она предлагала уехать после первого акта. Сергей был оскорблен. Тогда в антракте Саша надралась в буфете коньяком. Весь второй акт она мучительно хотела в туалет, но стеснялась потревожить Сергея, который смотрел спектакль, обомлев.
        - Ты не против, если я приглашу тебя поужинать? - Сергей был сама любезность.

«Пригласи меня в постель!» - думала Саша. Ей очень хотелось к нему прикоснуться. Погладить его плечо. Положить ладони на шею. Провести рукой по спине.
        - Он надо мной издевается! - заламывала она руки. - Сколько можно?!
        - Если тебе нужен быстрый секс и куча хамства - обращайся к Никите! - прикрикнула на нее Настя.
        Она уже разочаровалась в Мише и вела себя так, словно Саша продала ей низкорослую дворнягу, выдав ее за чистокровного ротвейлера.
        - Она права, - согласилась я. - Ты дуришь. Вряд ли ты встретишь мужика, в ком будет немного Никиты, немного Сергея и еще чуть-чуть Микки Рурка. Надо быть реалисткой.
        Саша рассмеялась: это и правда было смешно - получить от меня такой совет.
        Она официально рассталась с Никитой. Никакого быстрого секса. Никаких туров в Бескудниково.
        И соблазнила Сергея.
        - Поехали к тебе, - предложила она после ужина и кино.
        Они ходили в «Иллюзион» смотреть «Все о Еве».
        Ей нравилась его квартира. Он нанимал дизайнера. Набросков Пикассо, конечно, не наблюдалось, но стены украшали работы хороших русских реалистов.
        Там Саша согрелась. Это был не тот секс, что ударяет в голову, как тяжелый наркотик. Это была нежность, почти любовь - тот вид физической близости, который превращается в чувства. Это были неспешность и внимание друг к другу.
        Саше нравились его губы, его прикосновения, его теплые руки, твердые ладони. Она чувствовала себя любимой, хрупкой, женственной. Любовницей, а не сексуальным партнером. Она ощущала его восхищение - и большего ей не требовалось.
        Возможно, это атавизм. Возможно, девушки будущего не поймут, о чем речь. Но женщине, рожденной в двадцатом веке, необходимо видеть в глазах мужчины благодарность.
        Саша не знала, влюбился ли он в нее, или же просто он такой милый, старомодный мужчина, который благодарен ей за то, что она его выбрала.
        При этом он умудрился не потерять достоинства и не утратить мужественности.
        - Есть подозрение, что он зануда, - добавила она, рассказав мне о первых впечатлениях.
        - Ну ты хороша! - Я всплеснула руками. - Только что это был лучший в мире секс, а теперь он зануда!
        - Зануда! - настаивала Саша. - Секс хороший, но мне с ним скучно. Похоже, у него нет чувства юмора.
        А Никита тем временем завел себе Наташу.
        Очень худенькая, маленькая, с неожиданно полной грудью - эта красавица была платиновой блондинкой с прической «боб». Наташа держалась надменно, много молчала.
        Никита пригласил ее на какой-то модный фильм, и она настаивала, чтобы они поехали в кинотеатр, где есть места для поцелуев. Как выяснилось, на такие деньги можно нанять пару шлюх, которые не ограничились бы невинными поцелуями. Никита взбунтовался, Наташа развернулась и ушла.
        Никита, конечно, обиделся, но Наташа была тверда - она отвечала на каждый его десятый звонок и сообщала, что очень занята.
        Никиту выручили розы, шоколад ручной работы и сережки от Сваровски.
        Но все пришлось начинать сначала. Никаких поцелуев.
        Мне было обидно за Сашу.
        Никита не надевал на свидания с Наташей старый свитер и потрепанные джинсы. Он надевал то, что они купили вместе с Сашей. При мне Никита устроил истерику из-за того, что ботинки не идут к куртке.
        Сашу не надо было добиваться. Она была открыта для него круглосуточно, как городской парк. А Наташа требовала плату за вход - и за эту плату его еще и унижали на пороге, ясно давая понять, что не очень-то он и важная персона, чтобы перед ним расшаркиваться.
        Наташа превратила их отношения в коммерческое предприятие: почему-то ей казалось при этом, что именно она - настоящая женщина.
        А нам это представлялось отсутствием достоинства - относиться к себе как товару.
        У меня, насмотревшейся на этот аттракцион, даже промелькнула мысль о выгоде быть настоящей сукой.
        Мысль эту я подавила, ведь все зависит от того, чего ты хочешь в жизни.
        Жизнь Наташи, например, очень скоро изменилась. Умер отец - влиятельный мужчина, на котором в их семье все держалось. Ее мать, оплакав мужа, сделала себе несколько пластических операций и уехала в Монако, заявив, что вдоволь намучилась и теперь хочет пожить для себя.
        Наташа, которой было всего девятнадцать, растеряла былую уверенность в себе. Ей было трудно, и мы взяли ее в свою банду.
        Дело приняло странный оборот - на глазах у любовника Насти, которого та очень ценила, Наташа с Настей целовались, позабыв обо всем, после чего у них начался странный роман втроем, в ходе которого Наташа забеременела.
        Но все это случилось позже.
        А пока Никита возил Наташу по ресторанам и, конечно, смело платил по счетам. Он даже купил новую машину.
        Он ухаживал!
        Мы старались, чтобы Саша поменьше об этом знала, но она знала.
        Мы утешали ее тем, что у Никиты пошлый вкус. Если бы ему предложили Карлу Бруни или Памелу Андерсон, он бы выбрал последнюю. Вне всяких сомнений.
        Это было глупо.
        - Все бы выбрали, - уверяла Саша.
        - Кроме Мика Джаггера, - напоминала Настя. - Он ведь был любовником Бруни.
        - И кроме Эрика Клептона, - встревала я. - Ну не понимает человек хорошего отношения! К тому же у тебя есть Сергей.
        Сергей вел себя так, словно Саша была венцом творения.
        - Я не истеричка, - говорила Саша. - Но вы понимаете, действительно ему чего-то не хватает. Нет остроты. Он такой милый, такой хороший… У нас такие гладкие отношения, что мне как-то не по себе, и шуток он не понимает, честное слово. Он тут как-то засмеялся, а я испугалась - раньше не слышала его смеха. Жуть.
        Многие мужчины будут правы, если возмутятся:
        - Чего хотят женщины?
        Пренебрегает - плохо. Заботится - еще хуже. Но в отношениях обязательно должна быть страсть - может, не классическая, по Шекспиру, с ядами, кинжалами и прочими атрибутами средневековой драмы, но без накала чувств, без неуверенности, без отчаяния любовь превращается в один из тех ироничных фильмов Энди Уорхола, в которых пятнадцать часов показывают, как художник спит.
        Однажды я купила новую сумку и показала ее своему молодому человеку.
        - О, здорово, - сказал он. - Нормально.
        А вечером мы пошли в ресторан, и там был приятель, почти моя подружка, доверенное лицо.
        - Смотри, что я купила! - Я сунула ему сумку.
        Приятелю не было никакого дела до моей обновки. Он ничего не понимает в сумках. Он любит только футбол. Но он меня знает.
        - О боже, боже, боже! - голосил он. - Какая прелесть, ах-ах-ах!
        - Вот теперь ты понимаешь, как надо? - с упреком спросила я моего любовника. - Учись.
        А ведь когда все только начиналось, и он был таким. Хотел мне угодить. Был на одной волне.
        У женщин другой эмоциональный диапазон. У мужчин на этой частоте закладывает уши, а мы не слышим их, потому что они скупы на чувства. Мы поворачиваем ручку громкости до упора в надежде донести до них свои переживания, но они корчатся от боли.
        - Мне кажется, я влюбилась в него только потому, что он такой красивый, - вздыхала Саша.
        - И Никита красивый. Это уже тенденция, - указывала я.
        - Ну как-то так. Есть у меня такая слабость. Люблю все красивое.
        - Ты когда вырастешь, будешь шить мужскую одежду?
        - Вряд ли. А что?
        - Тогда в твоем распоряжении были бы прекрасные мужчины - модели. И ты бы видела их в трусах!
        Саша встретила Никиту в магазине на Чистых прудах. Там был всего один магазин, где среди ночи можно купить сигареты.
        Никита ее не узнал.
        И дело не в том, что она отстригла длинную челку. И не в том, что теперь она носила то, что шила - и это выделяло ее из толпы.
        Она стала другой. О ней заботились. В ней уважали женщину.
        - Привет, Никит. Как жизнь? - спросила она, забирая сдачу.
        - Подожди секунду, я воды куплю! - засуетился он.
        Они вышли на улицу, где Саша закурила, а Никита неловко крутил пробку и облился.
        - Ну что, ты как? - Никита переминался с ноги на ногу.
        - Все хорошо, - сообщила Саша. - А ты как?
        - Да у меня тоже все нормально.
        Он врал. Ему было скучно с идеалом, девочкой из сказки. Он получил свою принцессу, но оказалось, что это лишь отчасти то, чего он хотел.
        Иногда нас подводит воображение. Мир заманчивых грез таит опасности - только опытные путешественники чувствуют себя в нем относительно уверенно. Надо всегда быть готовым к тому, что, треснувшись лбом о кривое зеркало фантазий, можно расшибить голову, и осколки вопьются в душу, ранив ее навсегда.
        В Воображариуме есть страшные места, куда лучше не заходить.
        Мировая сеть, современная версия владений Фата Морганы, талантливо иллюстрирует хрупкость границ между сном и явью.
        Влюбиться в призрака, блуждающего по электронным лабиринтам, просто, если не стремиться увидеть его воочию. Чудесные партнеры, замечательные собеседники на четверть пятых состоят из наших фантазий - мы льстим им, украшаем, как новогоднюю елку, ретушируем тех, кого лучше никогда не видеть, чтобы осколки зеркала не застряли в сердце.
        Дотронувшись до своей принцессы Грезы, Никита не ощутил прикосновения к волшебству. Не возникло искры.
        Все достоинства, что он ей приписывал, оказались мнимыми. Сказочная девочка была куклой.
        Она была холодной и увлекалась только нарядами и вечеринками. Она не очень любила секс. Говорила: «Сделай мне чай, принеси мне сок, сходи в аптеку за анальгином, купи мне телефон, позвони в мой спортзал и скажи, что уборщица мне нахамила».
        Наташа была классической госпожой, только без плеток и веревок. Она требовала унижения и подчинения. И еще не знала тогда, что дело не в ее чарах, а в том, что человек стремится к тому, чтоб им помыкали.
        Саша же скучала с Сергеем, но неожиданно ей понравилась такая жизнь. Ничто ей не мешало. Она ушла в учебу - и это вдохновляло ее больше любовных переживаний. Всем показалось, что она стала немного суровой, надменной, но Саша объяснила это тем, что думает об образовании и не хочет пока отвлекаться.
        А над Никитой мы решили подшутить.
        Он тогда все реже виделся с Наташей и как-то пригласил меня и Настю в гости. Мы поехали к нему в расчете выпить хорошего вина и получить на закуску что-нибудь вкусное (ведь он был богаче), а нас встретили пельменями и мерзким салатом из морковки.
        Он становился все меньше похож на нас - беззаботных гедонистов.
        И вот мы позвали его в ресторан. Не бог весть в какой - мы были не мстительницы, а хулиганки. Я, Настя и наша приятельница Лариса.
        Мы заказали самые дорогие блюда и коктейли.
        Я ведь точно знала, что Никита носит с собой много денег.
        Принесли счет.
        - А у нас нет таких денег! - воскликнула Настя.
        Никита расстроился.
        - Ладно, потом отдадите, - буркнул он.
        Конечно, никто отдавать долг не собирался.
        - Что происходит? - возмутился Никита, позвонив мне где-то через неделю.
        - Никита, ну ты прямо какой-то стремный! - воскликнула я.
        - Какого черта? Кто вы такие?!
        - Мы твои друзья, б…ь! - заорала я в ответ. - Были!
        Я не хотела с ним ссориться. Но есть такая порода мужчин, которые не могут довольствоваться одной-единственной неудачей. Если от них уходит женщина, они бросают работу, ссорятся с родными, с друзьями. Всех убью - один останусь.
        Мне было жаль его. Но уже тогда я не умела сочувствовать тем, кто делает все, чтобы превратить собственную жизнь в ад.
        Никита расклеился. Как настоящий мужчина он отвергал помощь - это казалось ему признаком слабости, и Никита не ошибался: он был слаб, вот только не желал в этом признаться.
        Жалко и некрасиво страдать у себя в Бескудникове казалось ему более мужественным, чем сказать:
        - Друзья! Мне плохо. Нужна ваша поддержка.
        Потом я часто сталкивалась с такими мужскими выходками.
        Мы, самостоятельные девушки, увлеченные своей работой, часто говорили, что мужчины вырождаются, что они - истерички и слабаки. Но все это было со зла, от горя и разочарования, и лишь позже мы всерьез задумались над тем, что это может быть правдой. Мужчины распустились.
        Мы видели, как сильные мужчины выгоняют жен на улицу. Вычеркивают из памяти детей.
        Мы наблюдали, как бездельники и неудачники вместо того, чтобы благодарить жену, которая тянет на себе семью, унижают и обижают ее.
        Мы замечали, что многие мужчины гордятся тем, что не уходят из семьи - и вроде бы заботятся о жене и детях, но презирают их чувства - изменяют, гуляют, не обращая внимания на переживания близких людей.
        Мы знали, что и сильные и слабые бьют своих женщин.
        Мы благодарили Бога, что родились на двадцать лет позже. Иначе мы были бы одними из них. Нас приучили бы к мысли, что без мужчины мы ничто. Нас сделали бы заложницами семьи.
        Мы превратились бы в сумасшедших, которые глотают таблетки, чтобы отомстить мужу, показать, какой он плохой человек.
        Мы готовили бы и убирали, чтобы потом швырнуть мужу мокрой тряпкой в лицо.
        Мы запрещали бы своему мужчине видеться с ребенком - просто ради того, чтобы потешиться.
        И, конечно, мы бы мстили нашим детям за то, что их отец ушел.
        Мне с подругами повезло. Мы родились в хорошее время. Мы можем добиться чего угодно, кроме приличного мужчины своего возраста.
        Олег, мой друг, которому было очень плохо… хуже некуда - он тяжело болел и мог умереть - вместо того чтобы принять любовь и внимание, только насмехался над близкими.
        Он порядком испугал меня, когда ударил санитара. Ему показалось, что тот был груб с ним. Показалось.
        Я предложила Олегу сходить к психологу.
        - Ага, чтобы какой-нибудь придурок говорил мне то, что я и сам знаю? - зло усмехнулся мой друг.
        - Слушай, у тебя стресс…
        - Это у тебя стресс! - заорал он. - Я не стану слушать какую-то чушь! У меня все в порядке - это ты не в порядке!
        Через неделю после выздоровления Олега его девушка, которая спала в его палате в больнице, каждый день варила ему бульон, разрывалась между его родителями, их дочкой и всевозможными врачами, позвонила мне в слезах и сказала, что он ее бросил.
        Решил, что хочет все изменить. Оказалось, что ее он никогда не любил - несмотря на десять лет жизни вместе. Он любит другую женщину, с которой переписывается по Интернету. Она живет в Мексике.
        - Олег, что случилось? - забеспокоилась я.
        - Что за дурацкий вопрос?! - возмутился он.
        Я знаю его семнадцать лет. С ним я в первый раз поцеловалась. Он говорил мне, что лучше меня никого нет на свете, и он на мне женится, когда я устану бегать по мужчинам.
        - Почему дурацкий? - обиделась я. - Почему ты так со мной разговариваешь?
        - Слушай, перезвони, когда придешь в себя, а то трудно с тобой, - заявил он и положил трубку.
        Олег разругался со мной, с лучшим другом и даже партнером по работе.
        У него ничего не осталось, кроме положительных результатов лечения и электронного адреса той девушки из Мексики.
        Родителям он заявил, что ему не нужна их помощь, потому что они все равно всю жизнь больше любили его младшую сестру.
        Ему тогда было тридцать шесть лет.
        От Жени, еще одного моего бывшего друга, ушла девушка. Спустя несколько дней я переезжала на новую квартиру и мне нужна была помощь.
        - Не могу, - ответил он. - Я так рано не проснусь.
        - Послушай…
        - Я что, бюро бесплатных услуг? - раскричался он. - Такси возьми, или что, денег жалко?!
        - Мне жаль лишь того, что я общалась с тобой все эти годы, придурок! - вышла я из себя.
        Один приятель хандрит восемь лет.
        Другой - двенадцать.
        Третий иногда улыбается, но от самоубийства его удерживают только дети.
        Мужчины неплохо управляются с карьерой, но не знают, что делать с собой.
        Я до сих пор злюсь на одного человека.
        Его звали Костя (на самом деле по-другому). Какое-то время мы дружили, и нам было весело. Он мне помогал, и я ему за это была очень благодарна.
        Костя познакомил меня со своей девушкой. В то время у него были неприятности - его уволили, новой работы не нашлось.
        Девушки своей он стеснялся - она была занята в сфере обслуживания. Официантка, кажется.
        Он очень ее ругал. И жил за ее счет. Совершенно обленился и обнаглел, потому что она была щедра, деликатна и любила его. Но некрасивый, тяжелый тогда в общении Костя считал, что она и должна его любить. Ведь он - личность творческая, а она - обслуга.
        Я с ней незаметно подружилась. С Костей было трудно, с его девушкой - легко.
        Он ушел и увез все - компьютер, дорогой и современный, телевизор, мопед.
        Даже у меня занял деньги.
        Я спросила у его девушки, зачем она ему все отдала, она ответила, что не давала - взял сам, да еще и отрезал:
        - Тебе не надо, ты тупая. Заработаешь как-нибудь.
        Я потребовала у него свои деньги. Он не отдал. Позже я встретились с ним и объяснила, что деньги мне нужны позарез - и не на туфли, а на еду. Я плакала.
        - Мне-то какое дело? - пожал он плечами. - Я же тебе сказал - у меня сейчас нет.
        А ведь всего несколько месяцев назад это был хороший человек, которого я любила как друга.
        У него не осталось ни одного старого приятеля. Не знаю, приобрел ли он новых, но я встречала его пару раз в городе - это был другой человек. Старый, толстый. А ведь он младше меня на три года.
        Историю моей приятельницы Ксении можно включать в хрестоматию. Она изменила мужу с его другом. Немедленно во всем призналась, так как мужем давно тяготилась. Конечно, брак распался, закончилась дружба, но с ее новым любовником Мариком она была счастлива три года из пяти.
        Потом он занял много денег на машину и бросил Ксению. Он вывез из квартиры все, кроме дивана. Месяц спустя обнаружилось, что с дачи он выкрал мотороллеры, велосипеды и даже модную микроволновую печь, которая делает все на пару.
        Был хороший, любимый мужчина - и вдруг за мгновение срывается маска, и перед тобой чудовище.
        Наверное, у мужчин есть похожие истории о девушках. Но я не знаю таких девушек. Иногда с подругами мы рассказываем о них страшные легенды, которые запоминаем с чужих слов, но для нас они всего лишь привидения, о которых все знают, но никто никогда их не видел.
        Саша быстро привыкла к хорошей жизни. Она устроилась у Сергея в квартире, прямо над родителями. Покупала дорогие ткани и конструировала замечательную одежду. У нее сложилась постоянная клиентура и она подумывала снять комнату под мастерскую.
        - Так странно, - говорила она, угощая меня кофе с пирожными. - Он все для меня делает. А я ничего не могу сделать для него. Он все знает. У него все есть.
        - В чем проблема?
        - Не знаю. По-моему, он должен меня удочерить.
        Мы все тогда мечтали о могущественном парне, который, словно волшебник, высыплет из мешка все наши мечты. Надеюсь, подрастающие девушки, которым сейчас лет пять или шесть, будут мечтать о чем-то другом. С волшебниками все не так просто. Они ведь могут превратить тебя в жабу.
        Но мы долго не могли расстаться с детством и все хотели, чтобы наши желания исполнялись просто так - и мы бы ничего не были за это должны.
        А вот Сашу не устроила роль протеже. Ей хотелось отдавать, ощущать свою значимость.
        И ей было непросто с друзьями Сергея. С его взрослыми друзьями и их взрослыми подругами. Никто никого ни к чему не обязывал, но был дресс-код - элегантные платья, высокие каблуки, шубы.
        Саша не видела себя в этом. Сергей дарил ей элегантные украшения, ценности которых Саша не понимала, потому что они ей не нравились.
        И она не могла поженить его друзей со своими.
        Саше исполнился двадцать один год. Она пригласила всех нас это отметить. Сергей позвал двух приятелей и их девушек.
        Мы - Настя, я и Саша - оделись, как иствикские ведьмы. Рыжий парик, светлый и черный. Перчатки, платья в пол, полосатые чулки. Был еще наш друг Ваня, чемпион по несуразице.
        Спутница одного из друзей Сергея была в блестящем платье с горжеткой, а вторая незнакомая дама - в чем-то дорогом с глубочайшим, бездонным, казалось, декольте.
        Отмечали в ресторане, который выбрал Сергей. Роскошь, как на одном из трех вокзалов - фрески, лепнина, сплошное барокко. Едва различимая музыка.
        Нашему балаганчику пришлось быстро напиться.
        - У вас натуральная грудь? - спросил Ваня даму с декольте.
        Это был наш Ваня. Таким мы его знаем и любим. Он всегда говорит то, что думает.
        Если бы на месте дамы была наша подруга Оля с седьмым или девятым размером бюста, она бы только посмеялась. Убрала бы грудь в вырез. Не надела бы столь вызывающее платье.
        Дама позеленела. Сергей под загаром побагровел. Спутник дамы поперхнулся креветкой. Я Ваню ущипнула. Настя отвесила ему подзатыльник. Ваня выпил еще.
        Саша поставила крест на своем празднике.
        - Пойду в туалет, займусь онанизмом, - сказал Ваня и ушел.
        - М-да… Гхмм… Уфф… - все эти звуки исходили от друзей Сергея.
        Я нашла Ваню в туалете.
        - Я поеду, - сказал он.
        - Ваня… - мне не хотелось его терять. - Может, ты просто… придержишь коней?
        - Да какого черта? - развел он руками. - Я не умею. Поеду нажрусь с Леликом.
        Я вернулась к столу.
        - Это шокирует! - ахала дама с декольте. - Я была в шоке!
        - Слишком рассудочно, - сквозь зубы цедила дама с горжеткой. - Вся эта показуха чересчур разумна, нет искренности…
        - Он гений, ему простительно… - снизошел друг Сергея.
        - Можно любить, а можно и ненавидеть. Очень противоречиво, но талантливо! - вторил ему Сергей.
        - Согласна, он, безусловно, гений, но на этот раз меня не зацепило! - Горжетка определенно выделывалась. - Диалоги такие пустовато-многозначительные, постановка небрежная… Нет, я понимаю, что это нарочно, но вот за душу не берет!
        Говорили о пьесе модного режиссера.
        - А здесь рядом есть караоке! - воскликнула Настя.
        Они так на нее посмотрели, что я пожалела о том, что отпустила Ваню.
        - Мы будем танцевать? - громко прошептала Настя на ухо Саше.
        - Надо хотя бы попробовать встать, - ответила та. - Хотя это не проблема - будем плясать ползком!
        - Сашку не бросаем! - прошипела я Насте, которая с интересом озиралась по сторонам.
        - Не-не-не! - замахала та руками. - Ой, Саша, я же без подарка! - закричала она на весь стол. - Забыла сразу тебе сказать!
        - Да ладно… - успокоила ее Саша.
        - Не, ты что, я могу подарить вам секс втроем! А?!
        Я хотела увести Настю, но подумала в унисон Ване: «Какого черта?!»
        Это мы!
        Это не у меня или Насти грудь бултыхается в развратном декольте. Это не мы, почерпнув мнения из рубрики «Театр», перекидываемся заученными предложениями. Мы учимся. Мы станет хорошими юристами, врачами, модельерами, журналистами. Мы все работаем. И мы веселые. Творческие. О каждом нашем выходе в свет можно писать рассказ.
        И уж точно мы не виноваты в том, что стайка обывателей из среднего класса неловко и глупо пародирует высшее общество.
        Мы поехали в клуб со всей честной компанией. Танцевали ползком. Причем Настя ползала в основном по другу горжетки. На горжетке шерсть встала дыбом.
        - Слушай, девочка… - Голос у нее звенел, как комар.
        - Ты тут где нашла девочку, лапочка?! - ощетинилась пьяная Настя.
        Пришлось тащить ее домой. Сашу я похлопала по плечу, расцеловала и прошептала:
        - Держись, подруга…
        Она продержалась минут десять и сбежала к Никите.
        - Я приеду? - спросила она. - Мне переночевать негде.
        Но она отказалась с ним спать. У нее все еще был Сергей, и она не смогла.
        Саша почему-то долго сидела у него в ванной. Это место казалось ей безопасным. Она плакала. Очень трудно было принять решение.
        - Ну ты подумай, что в нем особенного? - спросила я, когда мы увиделись. - Согласна… - Я приложила руку к груди. - Сергей - зануда. Но при чем тут Никита? Ну, он красавчик. А дальше? Что ты в нем нашла? Я все время думала, что у вас просто секс. Он же… никакой.
        - Тут другое… - качала головой Саша. - Это с твоей точки зрения…
        Есть такие люди, о которых трудно сказать что-то определенное. Ну, умный. Но не остроумный. Не творческий. Ничем не удивляет. Миловидный, но без запоминающихся черт. Хороший, но ничего выдающегося ни тебе лично, ни миру не дал.
        Но ты их любишь. Отдыхаешь рядом с ними.
        Я много размышляла и поняла, почему Саша любит Никиту.
        Это ее мужчина.
        Он уважает в ней личность. К сожалению, меньше, чем женщину.
        И все же в отличие от многих мужчин нашего поколения, в частности от Сергея, которому хоть и нравилось, что Саша придумывает, шьет, но он считал это милой женской забавой, развлечением, Никита видел в ее увлечении большое будущее.
        Он не мешал ей развиваться, стремиться к успеху - потому что не считал себя главой их маленькой общины, лидером.
        У него в отличие от многих мужчин не было чувства стаи. Был он и была Саша - без правил, без расстановки сил.
        Он считался с тем, что она лучше образована, остроумна - это не задевало его эго, а, наоборот, подогревало интерес к этой женщине.
        Он оттенял ее, но не был пешкой: у него были свои пристрастия, увлечения - и он ими гордился.
        В то время мы уже боялись мужчин.
        Мы узнали, что мужчины наших подруг говорят им: «Зачем тебе работать? Пойдешь на службу, будешь вставать в семь утра, заниматься нелюбимым делом… Учись пока, мы справимся, а там посмотрим…»
        Один такой мужчина двадцати семи лет, известный музыкант, был знаменит тем, что знакомился со студентками лет семнадцати-восемнадцати, уговаривал их бросить скучный экономический/юридический/ языковой институт, обещал, что они поступят во ВГИК, в Гнесинское училище, на факультет журналистики, возил их с собой на гастроли, знакомил с интересными известными людьми и в этой суете мечты о собственной жизни у его избранниц растворялись в дыму вечеринок.
        Лишь одна настояла на своем и сделала карьеру, но он с ней расстался.
        Другой знакомец устроил подругу на работу, а когда поругался, попросил ее уволить. Они помирились - и он вернул ее на место. Вместе они что-то значат, но отдельно его почти уже жена - просто девочка из Сергиева Посада, без каких-либо особенных способностей.
        Мы боялись неравных отношений, в которых кто-то хочет одержать над тобой верх. Боялись сильных мужчин, потому что они видели нас слабыми, но мы были не слабыми - мы были молодыми, неопытными и могли противопоставить им только свои планы на будущее.
        Иллюстрации к слову «зависимость» снились нам во сне - и мы просыпались в поту.
        Конечно, мы все читали любовные романы и мечтали о любовнике с мужественной внешностью, влиятельном миллиардере, но когда Сергей подарил Саше кольцо от старинного ювелирного дома - не сувенир, а настоящее кольцо, с драгоценными камнями, она растерялась.
        - Оно красивое… - печально сказала она. - Что мне с ним делать? Оно мне совершенно не подходит. Я не ношу золото. Люблю индийское серебро с самоцветами.
        Саша так и не полюбила это украшение. Надела его только на тот свой неудавшийся день рождения.
        Оказалось, что мы не хотим дорогих бриллиантов. Они с нами не сочетаются. Нас устраивала наша жизнь, наши ценности - и недорогие, но броские кольца с индийских и бразильских развалов. Мы носим такие до сих пор.
        А Никита действительно уважал Сашу - ее уверенность, талант, проекты.
        Он спрашивал:
        - Купишь мне «Мазератти», когда разбогатеешь?
        - Возьмешь меня к себе водителем, когда сделаешь первый миллион?
        На следующий день я привезла Саше джинсы - она не хотела возвращаться домой в наряде ведьмы.
        С Сергеем они, конечно, поругались. Он даже вставил слово «неприемлемо».
        - Мы разные, Сережа! - кричала Саша. - Ты должен это понимать!
        Сережа не понимал. Он был в нее влюблен и даже хотел жениться. Не сегодня - позже. Но он нисколько не сомневался, что взял Сашу в свой дом - а в чужой монастырь со своим указом не ходят.
        Вот это было действительно «неприемлемо».
        Он купил Саше пальто с меховым воротником. Длинное, в пол. Саша стала похожа на фрекен Бок. Она смеялась и пальто не носила.
        В магазине Донны Каран Саша отрезала, что такое она не позволит надеть на себя даже на собственные похороны.
        Сергей насупился. Они опять поругались.
        Саша в юбке солнце-клеш представлялась ему совсем другой женщиной.
        Но той Саши уже давно с нами не было - это просто было воплощение мечты, одежда, коллекция, от которой не осталось и следа.
        Саша опять удрала и напилась с Никитой. С пакетом, в котором звенели две маленькие бутылки виски, они встречали рассвет на шлюзе. Туда они добрались на такси. Их пыталась арестовать милиция. Шлюз, как выяснилось, секретный объект. Может, там отдыхают подводные лодки - кто их знает?
        - Все дело в том, что у вас ужасная форма! - говорила ментам Саша. - Это я вам как дизайнер одежды говорю! Кошмар!
        - Я не с ней! - у нее за спиной размахивал руками Никита.
        За бутылку виски милиционеры, обалдевшие от такого напора, довезли Никиту с Сашей до Кольцевой дороги.
        Они прошли от Гальяново до ВДНХ - через Лосиный Остров, а потом кончилось горючее, то бишь виски, и в девять утра они ворвались к нашей подруге Маше.
        - Почему вы мокрые? - растерялась Маша.
        - Ну что ты… - обиделась Саша. - Кто сейчас об этом думает?
        Утром они вспомнили, что купались в каком-то пруду.
        Саша вернулась ко мне, в нашу бывшую дыру у метро «Улица 1905 года».
        Она была счастлива.
        - Возьми Никиту в любовники, - предлагала я.
        - Ни за что! - Саша трясла головой и тут же морщилась от боли. - Не представляю, как люди это делают. Днем спать с Никитой, вечером - с Сережей? Фу!
        Мы еще не знали тогда, что бывают отношения, когда секс с одним происходит раз в месяц - и вот из-за этого и встречаются с другими. У нас тогда секс был каждый день.
        За долгие годы мы узнали много нового, но не смирились.
        Вечером Сашу забрал Сергей.
        Он был огорчен - неподдельно, от всей души, но все же это была красивая и гордая мужская скорбь - как к ней относиться, Саша не понимала.
        Он обижался несколько дней. Саша приходила, уходила, они вместе смотрели телевизор, он даже спросил, не видела ли она счета за электричество, но Саше все казалось, что кто-то умер - кто-то очень близкий Сергею.
        Она извинилась, предложила поговорить. Сергей пожал плечами.
        - Сережа! - сорвалась она, не выдержав давления. - Послушай меня! Мы разные. Настолько разные, что есть большие сомнения в том, что нас ждет общее будущее. Мы с тобой оба отлично это понимаем. Но я тебя люблю. Нам хорошо вместе. Давай не устраивать драм. Давай наслаждаться тем, что есть! Ну, пожалуйста!
        - Я хочу жениться, - ответил он. - Мне тридцать семь. Я не хочу терять время.
        - Понятно.
        Саша оставила ему кольцо. Пальто отдала маме.
        - Почему Сережа так странно на меня смотрит? - Мама позвонила Саше вечером из ванной. - Это неприлично!
        Она вовремя не задумалась над тем, что Сергей увидит на Агнии Богдановне свое пальто. Потому пальто унаследовала тетя Саши - оно село впритык, но та втягивала живот.
        Саша с Никитой смирились со своим счастьем.
        Он сидел дома, играл в игры, смотрел с Сашей кино, водил ее по ресторанам и не скупердяйничал.
        Саша училась и ругалась на Никиту, если он намеревался постирать белые майки с черными трусами.
        - Саш, у тебя нет ощущения, что ты потолстела? - спросила я, когда мы наконец встретились.
        Я тогда писала в рубрику «Кино» для одного модного журнала, ходила на вечеринки, увлеклась светской жизнью и немного загордилась.
        - Есть, - кивнула Саша. - А что тут еще делать, в этом Бескудникове? Мы жрем.
        Я звала ее с собой. Саша отказывалась - приглашение было и на двоих, а ей не хотелось разлучаться с Никитой. Она так и не полюбила шумные сборища, где каждый мнит себя центром земли и где ты существуешь, только если тебя все знают.
        - Ты модельер! Надо, чтобы тебя знали в лицо! - негодовала я.
        - Я пока не модельер, - отпиралась Саша.
        - Ты либо модельер, либо нет! - покрикивала я. - Это состояние души!
        Саша вздыхала.
        Она никогда не зависела от легкомысленных удовольствий. В отличие от нас с Настей. Мы могли часами говорить ни о чем, смеяться, наслаждаться общением, сплетничать.
        Благодаря Насте мы с ней переехали в квартиру на Трубной - она ее нашла и уговорила меня, даже несмотря на то что квартира была нам не по карману.
        - Как только мы переедем, деньги появятся сами по себе! - уверяла Настя.
        На Трубной мы жили пять месяцев. Потом Настя вышла замуж, и за последующие одиннадцать лет я видела ее три раза.
        Ее знакомый парикмахер решил стать модельером. Он выпустил единственную коллекцию, но дело не в этом, а в том, что он пригласил Настю стать его моделью на показе.
        Там ее заметил некий Дмитрий, симпатичный молодой человек в замшевой куртке. Насте Дима показался воплощением всех ее желаний: двадцать девять лет, привлекательный, три красивых автомобиля, загородный дом. Он возил ее на все моря и океаны, одел в лучшие наряды, научил водить машину.
        А через пару лет Дима разорился. То ли он что-то украл, то ли фирма прогорела, но вдруг от его богатства не осталось ничего, кроме чемодана с итальянской одеждой.
        Такие личности встречаются часто: резкий взлет, большие деньги, бешеная пляска на вершине мира, одно неверное движение - и кубарем путь вниз.
        Дом он снимал. Машины продал. Тайно от Насти сбыл ее драгоценности.
        Исчез на несколько месяцев, сказав: «Так надо».
        Настя к тому времени завела себе подружек из другого круга - таких же, как она, счастливых обладательниц богатых мужей, и одна из них пригласила ее в Париж. Настя стала чем-то вроде ее компаньонки - сопровождала более счастливую подругу в свет и бегала по поручениям.
        Ее представили мужчине пятидесяти семи лет, французскому аристократу. Он никогда не был женат, не имел детей.
        Аристократ возил ее в свои замки, познакомил с матерью, которая оказалась не хрупкой старушкой в блузе с бантом и костюме Шанель, какой ее представляла себе Настя, а дамой восьмидесяти лет с признаками нескольких успешных подтяжек. Она носила черное, блистала камнями невероятной чистоты, и сын называл ее по имени.
        Настя забеременела. Аристократ сказал, что она может делать все, что пожелает, но он никогда не признает свое отцовство. Он купил ей квартиру в Москве.
        Потом Настя, у которой уже была годовалая Кира, вышла замуж за немецкого банкира, перебралась за город и родила новому мужу двух мальчиков.
        Она выращивала цветы, помыкала домработницей и время от времени звонила старым подругам.
        Но тогда мы с Настей порхали, а Саша по уши осела в Бескудникове.
        Никита наел щеки.
        Наступила унылая зима, когда ты благодарен небесам уже за то, что есть дом, и есть чай, и есть к кому прижаться в постели.
        - Ну как семейная жизнь? - спросила я у него с подтекстом.
        Никита выглядел растерянным.
        - Все нормально, - без уверенности произнес он.
        - Боже мой, ну что опять не так?! - воскликнула я.
        - Все так, - уныло ответил Никита.
        Учиться жить - больно, тяжело и страшно. Лишь годам к тридцати появляется ощущение, будто ты что-то понимаешь в устройстве мира. Откуда-то берутся уверенность, система, обзор.
        Вот ты шел по бурелому, ноги увязали в грязи, ветки хлестали по лицу, и вдруг - дорога. Экстаз. Теперь все будет хорошо.
        Но тогда, в том далеком году, Никита страдал. Все жертвы страдают. Он отказался от своего образа жизни, от приключений - ради Саши, ради настоящего чувства, но не мог сказать наверняка, что сделал хороший выбор.
        Он тосковал.
        Жертва должна умереть. В этом весь смысл. И Никита ощущал себя неживым.
        Он ненавидел внутренний голос, который твердил: «Ты не должен делать это ради Саши, ты должен сделать это ради Саши».
        Никите, как и многим другим, нужен был внешний враг. Поэтому он обвинял Сашу в том, что ради нее он отказывается сам от себя.
        Я решила с ней встретиться.
        - Ерунда какая-то! - воскликнула она. - Такое ощущение, что нам лет шестьдесят.
        С Никитой, который ее не пугал, не удивлял, которого не надо было добиваться, ей было тоскливо. С тем же успехом она могла выйти замуж за своего Мишу.
        - Саш, а ты Никиту любишь? - спросила я.
        Саша задумалась.
        - Не понимаю, - призналась она.
        Раньше все было просто. Общество вынуждало тебя принести клятву верности, родить и вырастить детей. До сих пор существуют религиозные течения, которые не признают мирских законов, а из закона Божьего выбирают то, что им больше подходит. Женщины рожают пятнадцать детей, а мужья могут уйти от них в любое мгновение. И такой женщине суждено остаться одинокой, потому что она - «порченый товар». Из столетия в столетие соблюдаются традиции, но потом жизнь прорывается через эти каменные устои, и новое поколение живет по-новому.
        Счастье - как хамелеон. Оно умело прячется и всегда разного цвета.
        К Фрейду приходили женщины, которых мнение общества довело до истерии. Они занимались сексом, но знали, что люди это осуждают.
        Фрейд думал, что все страдания связаны с сексом. Фрейд зависел от кокаина, был тяжело болен, ему сделали сорок шесть операций на гортани - и он не намеревался создавать культ из секса.
        Он просто хотел помочь тем, кого презирали за то, что они - живые. И не подозревал, что открыл золотую жилу.
        К сожалению, нет такого закона, который способен вынудить человека быть хорошим. Можно привязать отца к матери и к ребенку, но это не значит, что он не станет пропивать все деньги.
        Нельзя заставить женщину родить и стать хорошей матерью.
        Нельзя принудить мужчину и женщину любить друг друга.
        И уж точно никто не взрослеет раньше времени.
        Смекалка никогда не заменит опыт, который, в конце концов, подсказывает нам, что любовь к одному-единственному избраннику, верность, ущемление своих желаний - это все огромное счастье, которое стоит того, чтобы кастрировать собственный эгоизм.
        Но это все приходит потом, с возрастом, с опытом. И не к каждому.
        В молодости надо как можно больше гулять, веселиться, думать о праздном, вести глупые беседы и прожигать жизнь.
        Саше и Никите не повезло. Они встретились тогда, когда жизнь сама по себе важнее определенного человека. Они чувствовали себя приговоренными друг к другу - и это было печально.
        - Надо расставаться, - говорила Саша. - Но когда я думаю об этом, хочется повеситься! И ты знаешь, мы как-то плохо друг на друга влияем. У нас ничего не получается. У Никиты машины не продаются. Намертво встали. Я туплю с дипломом. Ни одной мысли в голове!
        Они начали ругаться. У них появилась цель - сделать совместную жизнь невыносимой.
        - Ты почему не отвечал на мои звонки?! - орала Саша на пороге квартиры.
        - Потому что не слышал! - не оставался в долгу Никита.
        - Ничего, что я стою три часа под дверью?!
        - Да какого черта ты тут стоишь?!
        - Я ключи забыла!
        - А я тут при чем?! Или ты их нарочно забыла?!
        - Да пошел ты на хрен! Я у девочек переночую!
        - Раньше не могла догадаться?!
        Саша могла бы догадаться, позвонила бы мне с Настей. Но ей хотелось дождаться Никиту и устроить ему скандал.
        - Где моя майка?! - бросался Никита на Сашу.
        - В коридоре.
        - Где?! - Никита выбегал из комнаты с красными глазами.
        - Вот! - орала Саша, ткнув пальцем в грязную тряпку, на которой стояли ботинки.
        - Ты ох?!
        - Я стираю и глажу твои чертовы майки, а ты потом вытираешь ими сок со стола, так почему бы не вытирать ими обувь, если тебе на все наплевать?!
        Они уже почти ненавидели друг друга.
        - Ты видел крышку от моего контейнера?! - подбоченивалась Саша.
        - Какого контейнера?
        - От контактных линз!
        - Не видел.
        - Но ты убирался на кухне! Ты что, ее выкинул?
        - А эта… штука на кухне?
        - На кухне! Я надевала линзы на кухне, потому что мне надо в институт, а ты занимал ванную!
        - Да отвяжись ты от меня! Не брал я твою крышку!
        - А кто брал! А?!
        - Да купи, бл… себе новый еб… контейнер! - орал Никита и убегал из собственного дома.
        - Саша, это никуда не годится… - ужасалась я. - Собирай вещи и уезжай. Вы сожрете друг друга.
        - Ну почему у нас ничего не получается? - рыдала Саша. - Почему?!
        Я гладила ее по голове.
        Мне было очень жаль их обоих, таких несчастных, растерявшихся. В полном отчаянии кто-то из них произнес: «Давай попробуем на время расстаться».
        Эта фраза - как обезболивающее.
        Саша в бреду перевозила вещи. За несколько дней сильно похудела. У нее временами дрожали руки.
        Никита с пугающим остервенением играл в GTA и заказывал пиццу на дом.
        - Пойдем погуляем… - ныла я. - Бескудниково прекрасно в весеннем уборе…
        - Не хочу я гулять! - раздражался Никита. - Хочу сидеть дома с закрытыми шторами!
        - Никитос, ты здесь закиснешь! Пошли! От тебя потом пахнет.
        - Ничего, я принюхался…
        Я все-таки вытащила его на улицу, и мы на метро поехали в центр. Был такой хороший теплый день, что даже Никита пару раз улыбнулся.
        - Все будет хорошо, - говорила я. - Все у нас впереди.
        К сожалению, я его обманула. Не нарочно.
        Просто наш мир не так уж велик. Мы встречаем не так много людей, которых можем любить.
        Например, у меня есть подруга Лариса. И у нее есть подруга. С последней мы каждый день находим похожие черты. Иногда кажется, что мы - один и тот же человек. Мы даже говорим с одинаковыми интонациями. Но если Лариса - почти моя сестра, то с ее подругой мы общаемся только втроем. Нам вдвоем с ней не о чем говорить. То есть я ее люблю, она любит меня - никакой неприязни не существует, но у нас нет ничего общего при всем при том, что мы почти отражаем друг друга.
        Весь мир состоит из таких тонкостей.
        Люди, которых ты действительно любишь, навсегда оставляют след в твоей душе. Иногда это рана. Она никогда не заживает, как язва желудка у хронических невротиков. Появляются люди-лекарства, которые на время снимают боль, но мы возвращаемся к ней снова.
        Сейчас Никите тридцать восемь лет. У него нет девушки. Сейчас с ним живет друг, которого выгнали с работы.
        Никита до сих пор торгует машинами. Он богат, купил несколько квартир - он один из неприметных московских мини-миллионеров, которых хочется угостить кофе с булочкой - так скромно они выглядят.
        С годами Никита становится все более неприятным, резким. Мы почти не дружим - я лишь иногда позваниваю, когда знакомые спрашивают, нет ли у меня человека, который занимается машинами.
        Саша добилась успеха. Ей тридцать четыре, она однажды побывала замужем.
        Мы общаемся, но с ней бывает трудно - она трудоголик и эгоцентрик. Требует, чтобы все было так, как хочет она. В противном случае всерьез обижается. Она агрессивно водит машину и срывается на официантов. Но, кроме того, у нее множество достоинств. Я их ценю, однако держусь немного в стороне - в гневе Саша опасна.
        Иногда у нее завязываются романы, все какие-то бестолковые - Саша требует от мужчин невозможного.
        За это время Саша и Никита встретились всего один раз, когда из Мадрида приезжала наша подруга Марина. Они поздоровались, поговорили о новой модели
«Ауди» и разошлись.
        Если бы они встретились в двадцать шесть лет
        Никита был моим летним другом.
        Мы ездили на озеро, купались, катались на водных лыжах, жарили шашлыки, он вскользь ревновал меня к своему приятелю Юре, потом - к Диме и к Сереже, а я не без желчи подшучивала над его девушками, так как считала себя главной женщиной его жизни.
        Он был мой, потому что мы дружили. И каким-то непостижимым образом принимали друг друга такими, какими были. Я почти не издевалась над его забавными предрассудками («Пежо» - женская машина), а он не замечал, что у меня расширяются зрачки, если кто-то упоминает «Фабрику звезд».
        С Сашей я тогда почти не общалась. Мы нередко встречались в компаниях, но не совпадали темпераментами - я была шумной, любила себя показать, и Саша казалась мне чрезмерно сдержанной, пристойной.
        Я была очень глупой и легкомысленной - ничего не принимала всерьез, не заглядывала в души людей, не смотрела в будущее.
        Мне нравились такие же беспокойные психопаты, неуравновешенные типы с запоминающимися маниями.
        Вроде моего друга Паши, который всегда приезжал на встречу раньше на полчаса и звонил каждые пять секунд - кричал, что его унижает ожидание, что его не ценят и втаптывают в грязь.
        Однажды между нами возникло напряжение. У меня была общая с Сашей подруга Лена, которой я наговорила лишнего. Мы поссорились, помирились, но что-то так и осталось невысказанным. На одной вечеринке я, пьяненькая, зачем-то обратилась к Саше:
        - Хочу сказать Ленке, что очень ее люблю! Она, конечно, не права, но я все равно ее люблю! Пусть знает!
        - Не думаю, что сейчас подходящее время, - ответила Саша.
        Она догадывалась, что признания в любви обернутся упреками: «Я-то тебя люблю, но вот ты была не права, ну, признайся!» Это был день рождения Лены. И Саша не напрасно опасалась, что я могу его испортить.
        Я согласилась, но уже через пять минут объяснялась с Леной. Все кончилось хорошо.
        - А почему это время неподходящее? - вернувшись к Саше, спросила я. - Я пьяная, откровенная - когда, если не сейчас?!
        Саша молчала. Она не могла рассказать, почему не любит выяснять отношения - это казалось ей неприличным, она не любила склоки, не умела настаивать на своем, если человек не различает добро и зло.
        Мы неспособны были понять друг друга. Меня не пугали ссоры - я воспринимала их как выход эмоций, а Саша всегда сложно и долго переживала конфликты. Для нее была целая история примириться.
        - Чего ты от меня хочешь? - спросила она тогда.
        - Я просто не понимаю, зачем надо мне навязывать… - разошлась я.
        После чего Саша встала и ушла. Я была в бешенстве.
        Никита и Саша пока ни разу не встретились. Никита был мой друг, но с нашей компанией он не ужился.
        Потом он женился, и все изменилось.
        Дело в том, что женился он по расчету.
        Ирочка появилась в первый день бабьего лета. Мы в последний раз поехали на озеро большой компанией, и когда Никита за мной заехал, на переднем сиденье, на моем месте, сидела она.
        Бледная, хрупкая блондинка с пепельными волосами.
        - Это что за чучело? - спросила я, едва мы вышли из машины.
        Никита пожал плечами.
        Ирочка оказалась божьим наказанием. Я никогда не встречала людей, которые бы так вопиюще не умели поддерживать беседу. Ее речь состояла из бесконечных «Ну вот…»,
«как бы» и «значит». Она уходила в длинные и путаные, как Уголовный кодекс, детали. Ира начинала из такого далека, ехала со скоростью пять километров в час, что уже через минут десять все ощущали себя в пробке жарким субботним днем.
        - Ир, а если обойтись без подробностей, в чем было дело? - рявкнула я, решив, что такой вот унылый монолог - неуважение к собеседникам.
        Ира мне это потом припомнила.
        Никита познакомился с ней на стоянке - они жили рядом.
        У отца Иры был строительный рынок. На ее имя были записаны две квартиры в Москве. В семье имелись две дачи - одну сдавали, на другой жили. Все эти ценности дались им тяжелым трудом, экономией на себе.
        Однако так как Ирочка была единственным, выстраданным ребенком, ей ни в чем не отказывали.
        Поначалу мы не отнеслись к ней серьезно.
        Но Никита уже все просчитал. Он собирался переехать к Ире. Занять денег у ее отца и обменять однокомнатную квартиру на Преображенской площади на двухкомнатную. Тогда он уже выбрался из Бескудникова, но собирался купить еще одну студию в Сокольниках, только денег было в обрез. Семья Ирочки очень бы его выручила. Одну из квартир он позже будет сдавать, а другую продаст и вложит деньги в следующую.
        Ко всему прочему это оказались добрые, бесхитростные люди, которые собирались принять зятя в семью - лишь бы их деточка была счастлива.
        Никита радовался таким деталям, как отдельная комната для стиральной машины и сушки. Его впечатлил эркер на кухне. Он с упоением описывал кондиционеры в каждой комнате. Рассказывал, сколько стоят шторы. Это было так наивно, бесхитростно и в то же время жалко, что хотелось зажмуриться. У каждого человека есть секреты, в которых нет ничего стыдного, но ведь не скажешь вслух, что иногда любуешься своей коллекцией сумок - ведь тебя сочтут дурочкой. И в чем-то будут правы - такая увлеченность вещами недостойна приличного человека.
        - И ты женишься на этой жабе из-за кондиционеров? - в лоб спросила я.
        - Да ладно… - отмахнулся Никита. - Тоже мне жаба.
        Он хотел жить в большой современной квартире, на ремонт которой потрачено немало денег. Хотел оставлять машину в теплом закрытом гараже с вежливым охранником. Хотел ездить зимой и летом на дачу, где были ванная с окном и камин с медной трубой.
        Вместе с этими благами ему предложили семью - традиционную маму, которая пекла пироги и кормила горячим супом, хрестоматийного папу, у которого были и мини-мойка, и набор инструментов и который при первой надобности покупал молодоженам все, что те пожелают, так как ради этого, то есть счастья дочери, жил.
        Семья Никиты состояла из его матери и бабушки - деревенской женщины. Ей пришлось бросить прочный бревенчатый дом, сад с яблонями, русскую печь с лежанкой и заботы о больной малине ради того, чтобы спасти не столько непутевую дочь, сколько внука, которого угрожали сдать в детский дом.
        Мать пила и гуляла, делала аборты чаще, чем лечила зубы, а потому, родив еще одну мертвую девочку и выкинув еще двоих детей, заработала, к всеобщему облегчению, бесплодие.
        Когда Никите исполнилось четырнадцать, мать превратилась в пьяницу, которая водила домой собутыльников, горько орала, выла, дралась.
        Бабушка прятала ценности у себя в комнате - телевизор, утюг, кулон с жемчужиной и кольцо с аметистом.
        Никита был готов спать с Ирочкой, стать ей мужем уже ради того, чтобы у него появились настоящие родители.
        Они поженились и даже пригласили меня на свадьбу.
        Конечно, был шумный и пошлый тамада, исполнявший песни под Леонтьева и Пугачеву, зато друзья Никиты, байкеры, устроили мотошоу и фейерверки.
        И как ни странно, свадьба получилась веселой. Невеста выглядела румяной и довольной.
        Я даже решила, что все образуется.
        Но Ирочка недаром мне не понравилась. Уже одно это ласкательное имя, Ирочка, которым ее называли все, потому что не выходило по-другому, не доросла она до Ирины, говорило о том, что она навсегда останется маленькой девочкой со стареющим лицом.
        Ирочка была удивительным человеком: ей ничего не хотелось. Она не желала работать. Ленилась даже ходить по магазинам. Нечасто бывала в салоне красоты - это ее утомляло. Не водила машину.
        Ирочка только смотрела телевизор, листала журналы с фотографиями знаменитых людей и щелкала семечки.
        Она наслаждалась такой жизнью, как будто кто-то нашептал ей, что она никогда не умрет. Ирочка не ведала ни страхов, ни угрызений.
        К двадцати шести годам Никита был женат на Ирочке два года.
        Он тогда купил уже третью квартиру - и все свое имущество оформил на бабушку, чтобы при разводе никому ничего не досталось.
        Я с ним редко виделась - в присутствии Ирочки я чихала, у меня слезились глаза и горело лицо. Бывает такая удивительная несовместимость - на уровне физиологии. Я бы с радостью ее не замечала, но нельзя не обратить внимания на пищевое отравление - и я ничего не могла с этим поделать.
        Иногда мы встречались с Никитой тайно, что было нелепо - мы ехали в машине, звонил телефон, и Никита прикладывал палец к губам. Мы ведь даже не были любовниками.
        Хотя нет, тогда уже один раз были. У меня умер отец, а Никита продал мотоцикл - на семейном совете решили, что муж Ирочки не может так рисковать собой.
        Мы были очень пьяные, но понимали, что делаем - и несмотря на то что наши тела были горячи, мне казалось, что он дотрагивается до меня ледяными руками. Не было страсти, не было даже похоти.
        Мы решили обо всем забыть. Но вот что странно - эта неловкая связь сблизила нас, будто мы преодолели какой-то барьер. Мы точно знали, что не хотим друг друга - и между нами больше не было границы, которая отделяет дружбу от романтики или сексуальности.
        - Как ты с ней живешь? Ну как? - выспрашивала я.
        - Ты о сексе?
        Но меня интересовало другое. Я была такая восторженная, наивная, я была максималистка и считала, что любимый человек - это счастье каждый день, пусть не каждую минуту.
        Никита же без сомнения принимал свою жизнь как общежитие, в котором приходится уживаться с самыми разными людьми. Он жил в хорошей квартире, в приличном районе, папа Ирочки помогал ему в делах, мама передавала в банках салаты - и этого было довольно. А то, что он стал другим человеком, минусы и побочное действие, Никита не замечал.
        Никиту отправили на работу. Другу Ирочкиного отца, владельцу сети автосалонов, требовался генеральный директор. Им стал Никита. Он вставал в восемь утра, надевал костюм, угождал клиентам. Все это оказывало на него такое же действие, как инсулин на диабетика с пониженным уровнем сахара.
        Никита не умел вставать рано.
        Не умел носить костюмы.
        Не умел угождать.
        Однако он держался за эту жизнь, так как она была отражением его мечты.
        У Никиты была депрессия, но говорить об этом он не желал. Не хотел ничего менять.
        Мы сидели в кафе, и говорила в основном я:
        - О боже, боже, какой потрясающий фильм «Бойцовский клуб»! Ты, вот именно ты, обязан его посмотреть! Не буду даже рассказывать, просто немедленно иди и смотри! Хочешь, я схожу с тобой?
        - Представляешь, я была вчера на выставке, видела Бартенева без грима и без этих его… штук. Без костюма. Такой милый! Худенький, в очках, в джинсиках…
        - Меня эта террористическая угроза доконает! Мне реально повсюду мерещатся бомбы! Вчера, блин, поезд в метро остановился, и все такие зеленые стоят, смотрят на какую-то несчастную армянку с пакетом из «Ашана»…
        - Ты представляешь, Настя родила от какого-то французского аристократа, а он ее бросил, зато квартиру ей купил…
        Принесли горячее.
        - Никит, может, скажешь хоть что-нибудь? А то у меня все домашние заготовки закончились!
        - Я думал, тебе нравится говорить, - Никита закусил картофельное пюре черным хлебом. - Нарочно молчу…
        - Не надо нарочно молчать! Рассказывай, как дела?
        - Хорошо. Все в порядке. Нормально.
        - Да у тебя не жизнь, а сюжет для романа…
        Горячее мы ели в тишине. Я мечтала попасть домой.
        Сашу я не видела год. Редко о ней вспоминала. Пару раз отправила к ней в ателье подруг, но общались мы по телефону.
        Я встретила ее в пассаже - это она меня окликнула. Я не сразу ее узнала - точнее, не узнала вовсе. У нее были короткие волосы сложного рыжего цвета - яркого, но не вульгарного, с каштановым переливом.
        Тогда Саша содержала небольшое ателье, в котором шили наряды для артистов, для праздников, а еще небольшие партии одежды и продавали их по магазинам. В показах мод Саша не участвовала - она бы не выдержала таких расходов.
        Я помнила девушку в черном, со стогом волос на голове - незаметную, робкую.
        Разумеется, Саша не преобразилась в светскую львицу, но ее было сложно не заметить. «Вот какие чудеса делает косметика», - подумала я и устыдилась. Косметика вдохнула краски в бледное лицо Саши, а не изменила его. Изменилась сама Саша, но я не успела понять как, почему.
        Мы прошлись по магазинам. Ничего не купили - Саша следила за новинками модных домов, а я с удовольствием их критиковала.
        Отвергли дорогое кафе в пассаже и купили кофе на улице.
        Был замечательный осенний день, когда краски поражают своим богатством, до дрожи пробирает запах прелых листьев, а небо как будто издевается, удивляя южной синевой.
        От такого пиршества мы захмелели, шатались по улицам и только что песни не распевали, и Саша рассказала мне о своей жизни.
        В двадцать два она вышла замуж за Мишу, которого я помнила, но уже под венцом пожалела о том, что поддалась на его уговоры. В браке была счастлива пару недель - Миша закатил поездку в Таиланд, где Саша наслаждалась всем, кроме молодого мужа. Она будто забыла о нем. Бескрайняя голубая вода, джунгли, мопед на прокат, здоровенные креветки, сок из арбуза, красочная национальная одежда…
        - А зачем ты вообще вышла за него замуж? - фыркнула я.
        - Он так настаивал, что я решила: а схожу-ка замуж, посмотрю, как там, - Саша смутилась. - С другой стороны, мы ведь жили вместе, и в принципе ничего не изменилось. Не знаю… Он так суетился, ему все это было так важно. Семья. Штамп в паспорте. Наверное, он меня свел с ума - проще было согласиться.
        - Как ты с ним три года прожила?!
        - Понимаешь… - Саша стала говорить медленно. - У меня никогда не было такого… Ах! Любовь! Я кого-то встречала, мы ходили туда-сюда, человек мне нравился, я к нему привыкала… В общем, Миша казался мне не хуже других. И еще я считала: выйду замуж - стану взрослой.
        - Стала?
        - Вроде того, - Саша улыбнулась. - Вывод - с мужчинами нельзя иметь ничего серьезного, только бурный секс.
        - Почему?
        - Миша хотел, чтобы я работала на какого-нибудь производителя одежды, потому что нам нужна стабильность, надо о детях подумать. Потом у меня был Сережа, шикарный мужчина, старше меня, который все думал, что это я так развлекаюсь. Он мне чуть было денег на показ не дал, но я от него ушла не вовремя. Хотя что мне тогда было показывать? И я даже этому рада, лучше уж я сама обойдусь.
        - А ты крутая! - похвалила я.
        - Не знаю… - Саша нахмурилась. - Такое ощущение, словно я стою на месте. Все как-то не так.
        Потом Саша решила поменять машину. И я отвела ее к Никите. Мы приехали вдвоем - я должна была осадить друга, если тому захочется всучить Саше что-нибудь неправильное.
        - Ты не говорила, что у тебя такие красивые друзья! - Саша с трудом дождалась, когда Никита уйдет за ключами от «Мерседеса».
        - Слушай, у него жена - исчадие ада. И женился он по расчету. И вообще, забудь о нем.
        - Почему это?
        - Ну потому… - вздохнула я. - Он того не стоит.
        Но благодаря тому же импульсу, с подачи которого я отвергла Ирочку, чей вздернутый острый носик приводил меня в неистовство, Саша с Никитой мгновенно ощутили взаимный интерес.
        - А бывают такие же машины, но красные? - спросила Саша.
        - Под заказ. Я позвоню, - обещал Никита.
        Он позвонил, и Саша пригласила его в кафе.
        Она не была раскрепощенной или напористой, но если хотела чего-то добиться, действовала без оглядки.
        Общественное мнение так всех скрутило, что даже самые отчаянные из нас считают, если не на словах, то в душе, что мужчина обязан действовать первым. Звонить. Приглашать. Признаваться.
        Мы отдаемся в их власть и покорно, как куры из инкубатора, ждем своей участи.
        Никита влюбился.
        Он и мечтать не смел о такой девушке, как Саша.
        Многие думают, что личное пространство ограничивается машиной, домом, забором.
        Это чудовищное заблуждение.
        Те, к кому хоть однажды забрались воры, знают это чувство, не имеющее ни малейшего отношения к утрате вещей или денег. Хуже потери имущества ощущение, что нигде в мире ты не защищен. Что в любой момент злоумышленник может проникнуть в твое интимное пространство.
        Но несмотря ни на что, мы только и делаем, что создаем свою личную зону, куда стараемся не пускать все то, что нас огорчает, нервирует, злит.
        К двадцати шести годам Никита придумал свой скромный мир, который состоял из хорошего заработка, случайных любовниц, главной чертой которых была их непривередливость, двух-трех недорогих ресторанов, таких же и в том же количестве курортов, катера, маршрута Клязьма - Пирогово и несмелых развлечений - Интернет, игры, покер.
        Однако у Саши с Никитой было кое-что общее - теперь, когда их личности сложились, когда все мы были обременены багажом совместных переживаний, устоявшихся привычек, это стало лучше видно.
        Никита был женат, но имел любовниц. Совесть пробовала до него добраться, но ее отбрила преданная секретарша - и она не попала к Никите на прием. Он был практичным и никогда не клал яйца в одну корзину. Он был трижды реалист. Откуда-то он знал, что самые романтические отношения заканчиваются великим крахом…
        И мы тоже это узнали с опытом, но мы штурмовали эту цитадель еще и еще, не разочаровывались, даже когда бились головой о стену.
        А Никита свою голову ценил.
        Саша, казалось, никогда не влюбится. Она с кем-то встречалась, расставалась, но на уровне чувств это можно было сравнить с походом в спортивный зал.
        Даже мимолетный секс вызывал у нас бурю восторгов - мы всякий раз надеялись на роман, на нечто особенное, пусть и кратковременное. Один раз из десяти так и получалось.
        Саша же, если ей нужен был секс - а он ей был нужен время от времени - просто с кем-то знакомилась, и ни на долю секунды не влюблялась.
        Она не верила в романтические отношения. Неизвестно почему, ведь мы читали одни и те же книги, смотрели те же фильмы, ее родители жили вместе долго и счастливо, но Саша не верила в любовь. Она была законченной материалисткой.
        Они, Саша с Никитой, были в этом смысле оба ущербные - обладали душевной робостью, которая не позволяла им обнажиться перед другим человеком.
        - Он женат? - обрадовалась Саша. - Отлично.
        - Саша, у Никиты жена - корова, я ее терпеть не могу, но, если честно, чего же тут хорошего? - Я пожала плечами.
        - У нас общая цель, - ответила она, - секс. И мне не придется ради него вести пустые разговоры и ходить в кино.
        - Пустые разговоры - это здорово.
        - Пока что-то меня не цепляет.
        - Ну как ты так живешь? - Я всплеснула руками. - Ты что, робот?
        - Я тебе скажу! - Саша вроде разозлилась. - В шестнадцать лет моя троюродная сестра забеременела. По большой, знаешь ли, любви. Она вышла замуж и жила с этим балбесом два года. Хочешь узнать почему? Потому что у нее сумасшедшие родители, которые помогали ей, только пока она была замужем - ведь их дочь не шлюха, их дочь приличная женщина! А муж, естественно, оказался придурком. Она все-таки развелась, и ей пришлось бросить институт. Сейчас она живет с родителями, получает гроши, у нее нет личной жизни - не с кем оставить ребенка, мать с ней не разговаривает. И у них отдельные холодильники.
        - Откуда у тебя такие родственники? - усмехнулась я.
        - Так уж случилось! А я не хочу так жить!
        - Саш, но тебя ведь никто не заставляет. Есть презервативы, в конце-то концов. И тебе двадцать шесть лет - можно уже не мыслить шаблонами.
        - Зато я свободна! Я не жду звонка, не повторяю одно и то же… «Представляешь! А он! А я!» - передразнила она. - У меня в жизни другая страсть!
        - Ты не свободна, Саш, поверь, - покачала я головой. - Ты просто одно заменила другим.
        Мы тогда как-то странно расстались - вроде и не поссорились, но будто недоговорили.
        Саша позвонила через неделю. Она была не влюблена, но возбуждена.
        Никиту она завлекла в итальянский ресторан, где подают всяческие супы из тыквы с черносливом и кунжутом.
        - Никогда не каталась на мотоцикле! - восклицала Саша.
        - Да ладно! - удивлялся Никита. - Как так получилось?
        - Просто мне всегда казалось, что мое предназначение вовсе не в том, чтобы обеспечить нескольких хирургов работой.
        - Да можно вообще из дома не выходить!
        - Ну, разбогатею, стану как Говард Хьюз.
        - Говард кто?
        Саша примолкла.
        - Говард Хьюз, один из самых известных американских миллиардеров. Не выходил неделями из квартиры, потому что боялся микробов. Купил Никсона.
        После незначительного умственного усилия Никита вспомнил, кто такой Никсон.

«Надо тащить его в постель, пока он меня не разочаровал», - подумала Саша.

«Грузит, конечно, но хоть красивая», - думал Никита.
        Уже в машине они столкнулись с небольшим затруднением.
        Дома у Никиты была Ирочка. К себе Саша не приглашала.
        Никита начал злиться - его всегда раздражали такие вот девушки с заскоками. Они приехали в гостиницу, которую нашел Никита, но Саша оттуда сбежала. В гостиницу водили стриптизерш и проституток. Номера сдавали на час.
        - Как ты могла оттуда удрать?! - возмущалась я. - Очаг разврата! Да ты что?!
        - Ну, не знаю. Как-то там неуютно было, - оправдывалась Саша. - Ну и я не рассчитывала, что нам понадобится всего час.
        Они все-таки поехали к Саше, но не дошли до квартиры. Расположились прямо в подъезде.
        - Вас что, страсть врасплох захватила? - смеялась я.
        - Не знаю, что ты имеешь в виду, но мы обстоятельно разделись, одежду сложили в одно место… Мы там, между прочим, часа три провели.
        - Да ладно тебе! Три часа? И никто вас не застукал?
        - Это было наверху. Где чердак. Там два лестничных пролета, на которых никто не бывает. Но начинали мы внизу.
        - Но три часа?!
        - Ну так уж случилось, - Саша улыбнулась. - Увлеклись.
        - Ты молодец… От гостиницы со шлюхами нос воротишь, а в подъезде - пожалуйста, бесплатное пип-шоу!
        - Я, кажется, завидую его жене, - призналась Саша. - Он просто лучший. У меня такого секса не было с Анталии.
        - Ты что, одна из тех, кто занимается сексом с турецкими аниматорами? - осудила ее я.
        - Это был очень даже русский футболист, - посмотрела с упреком Саша.
        - И что дальше?
        - Что? - переспросила она. - Ничего. Посмотрим.
        Никиту я встретила через неделю в магазине.
        - Не знала, что ты тайно восхищаешься женским бельем! - воскликнула я, застав его за разглядыванием сиреневого лифчика. - Хочешь, подарю тебе свои стринги?
        - Покупаю жене подарок, - Никита повертел в руках шелковый бюстгальтер.
        - Ты знаешь ее размер?
        - Она все равно такое не наденет.
        - Такое какое? - уточнила я.
        - Ну, без меха там или рюшек этих… - буркнул Никита. - Для нее это слишком просто.
        - Да ты что?! У вас такие ролевые игры?
        - Слушай, может, я ей лучше соковыжималку куплю? - Никита посмотрел на меня с тоской.
        С тех пор как я отучила его от жадности, Никита стал очень внимательным. Наверное, если бы он хоть малость привлекал меня как мужчина, мы бы стали хорошей парой. Но почему-то, по какому-то неписаному закону жизни, по причуде провидения, нас не влекло друг к другу, хоть я и считала его одним из самых красивых в мире мужчин.
        Его лицо, каждая черта которого была отточена, как деталь «Ягуара»: выразительные, сумасшедшие глаза; губы, которые хотелось, закрыв глаза, мягко целовать в самый уголок и терять сознание от ударившей в голову нежности… - все это ничуть меня не возбуждало.
        Но было время, когда мы дружили. Я ругала его за скаредность, высмеивала его невежество. Мы смотрели кино, и я заставляла его читать книги. Не то чтобы это пошло ему на пользу, однако он больше не отрицал мир, в котором люди восхищаются сложными мыслями, все меньше интересовался синематографом для толпы, узнал и полюбил Гарика Сукачева времен «Бригады С».
        А меня Никита избавил от снобизма закрытой английской школы, где не читать Фрейда было так же стыдно, как слушать группу «Ласковый май».
        - Никита, разве это нормально - подарить девушке на праздник соковыжималку?
        - Поверь мне, ей понравится.
        - Тогда пойдем в «Видео», - предложила я.
        Мы уже тащили коробку в машину, когда я спросила:
        - И что Саша?
        - Что?
        - Что?
        - Можно, я не буду об этом говорить? - произнес он, отвернувшись.
        - Вот это да! - подбоченилась я. - Что за разговорчики? Выкладывай!
        Никита молча открыл машину.
        - Никит! Я не поняла. Сейчас я решу, что ты влюбился.
        - Я не влюбился, - немедленно отозвался тот. - Просто она мне понравилась.
        - А эта твоя… с соковыжималкой?
        - Ну ты же знаешь…
        - И что, ты будешь с Сашей еще встречаться?
        - А мы встречались.
        Я растерялась. Саша должна была мне рассказать!
        - Мы были у нее. Такая квартира красивая.
        - Это все, что ты можешь сказать?
        - А что говорить? У меня Ира, у Саши… тоже что-то там…
        - Ты никогда не думал о разводе?
        - Нет! - отрезал он.
        У них был захватывающий секс. Саша говорила, что чувствует себя с ним свободной. Как героиня порнофильма. Не стесняется своих фантазий, желаний.
        Мы все - те, кто старше двадцати пяти - выросли с ощущением, что в сексе есть нечто запретное, непристойное. Наши родители выглядели так, будто никогда не занимаются сексом. Мы дрожали и краснели, если герои фильма обнимали друг друга.
        Мы ненавидели свои тела и стыдились их.
        У моей подруги растет умная и красивая дочь, которая тайно, пока еще тайно, смотрит телевизионные передачи о сексе. МТВ сделало для нескольких поколений много больше, чем Фрейд, Юнг и Фромм. И если вы думаете, что дочь моей подруги стесняется лишнего веса или прыщиков, то вы ошибаетесь. Ничто не заставит ее чувствовать себя непривлекательной. Они другие, современные дети. Они точно знают, что у подростков должны быть прыщи. И что секс - это то, чем занимаются родители, заперевшись в комнате на замок.
        У нас у всех есть секретные желания, в которых мы боимся себе признаться. Мы скованны и считаем оральный секс чем-то, что требует полного доверия между партнерами.
        Саша сказала, что никогда не ощущала себя такой развратной. И никогда ей не было благодаря этому так хорошо с мужчиной. Она открылась.
        Никита связывал ей руки. При этом рассказывал все, что сделает с такой дрянной девчонкой, маленькой шлюшкой.
        Они были потрясены.
        Ведь совсем недавно Никита считал, что его сексуальная жизнь полна. Он так часто менял женщин, что обаяние новизны помутило его разум.
        Никита обладал единственным скудным знанием, что секс с одной и той же девушкой надоедает, а каждая новая любовница встряхивает все до единого чувства. Едва приняв душ после секса с очередной девушкой, он уже мечтал о новой.
        Я считала его больным. Но он не был сумасшедшим, он просто тогда не знал, что есть Саша.
        Им было страшно. Они ждали, когда же устанут друг от друга.
        Они встретились невинными, потому что оба никогда в жизни не любили, а то, что они принимали за любовь, было лишь жалким удовлетворением детских желаний.
        - Ты его любишь? - спрашивала я Сашу.
        Та задумывалась.
        - Вряд ли. У меня, конечно, есть некоторое помутнение рассудка… Мы ведь даже не разговариваем. То есть кто-то что-то говорит, но я не помню - что.
        - А ты бы хотела быть с ним? Если бы он ушел от жены? - пытала ее я.
        - Нет! - воскликнула Саша. - Ни за что! Я же его почти не знаю! Ты что… Секс, конечно, обалденный, но мне ведь не шестнадцать, чтобы из-за этого ломать и крушить все живое. Пусть живет со своей женой, она же нам не мешает…
        Ирочка не мешала. При том, что она была ревнивой, не думаю, что ее чувства были продиктованы любовью. Ей просто нравилось быть маленькой гаденькой сучкой, которая не может привлечь людей своим обаянием, но лелеет миф о собственной значимости. На деле это означает, что она не умеет дружить, но удовлетворена тем, что мешает всем жить. Правда, это касалось лишь тех, кто был в ее зоне видимости.
        Она не позволяла нам с Никитой разговаривать. Отвратила его от друзей-байкеров.
        Ирочка была слишком ленивой, чтобы подозревать мужа. Никита сказал, что задержится на работе - значит, она может без помех смотреть свои мыльные оперы с испанским акцентом. Уехал в командировку - тем лучше, приедет мамочка и приготовит ей обед. Можно позвать соседку-подружку, такую же бездельницу, и обсудить отношения Анастасии Заворотнюк с Сергеем Жигуновым или с новым бойфрендом.
        Жена Никиты ревновала к тем, кого считала лучше себя - будь то мужчина, женщина и даже «Мерседес SLK». Интрижки Никиты ее не интересовали.
        Она как-то позвонила мне в полтретьего ночи:
        - Никита у тебя?
        Я не сразу узнала ее высокий голос. Думала, мне приснилось.
        - Ира, это ты?
        - Никита у тебя? - повторила она.
        - Ты бы хоть извинилась, - рассердилась я. - Три часа ночи.
        - Половина третьего.
        - Ты что, пьяная?
        - Ты с Никитой?
        - Ир, ты охренела, что ли?! Какой, в жопу, Никита? Откуда, бл…, столько наглости, звонить мне в такое время и даже не извиниться? Мозги у тебя есть?! - орала я. - Я тебе, бл…, буду каждый день звонить в четыре утра и спрашивать:
«Никита у тебя?!» Тебе понравится?!
        - Значит, у тебя его нет?
        - Да с какой, на х…, стати?! - прокричала я и бросила трубку.
        Никита слегка распустился. Не был дома две ночи подряд, не придумав никакой командировки.
        Ирочка могла позвонить даже в Белый дом. В службу поддержки провайдера «Стрим». В секс по телефону. И все это принесло бы ей больше пользы, чем звонок мне. Но она выбрала меня - и не потому, что ожидала услышать в ответ: «Да, он у меня. Мы расфасовываем героин».
        Нет. Она просто меня не любила. Разозлившись и обидевшись, первым делом подумала о том, как отыграться на мне.
        Никита оправдался. Сказал, что потерял деньги, которые снял для выдачи зарплаты, не хотел говорить, устыдился и пил два дня без продыху.
        Это мы с ним вместе придумали.
        Наверное, не надо было ей хамить. Можно было просто отключить телефон. Но для меня вся ее душевная грубость, невоспитанность, ее беспричинная неприязнь к миру выразилась в этом ночном звонке - и я ответила ей тем же.
        - Что у тебя с Никитой? - приперла я Сашу к стенке.
        - Ну что-что? У нас секс! - завелась она.
        - Саша, скажи мне, а? - настаивала я. - У меня есть ты, Никита и еще обезумевшая Ира! Я имею право знать!
        - Послушай… Это чистой воды любопытство. Какая тебе, по большому счету, разница?
        Я закусила удила, хотя она была права. Это досужий интерес.
        - Вы вмешиваете меня в свои отношения… - любопытство подстегнуло меня предпринять еще одну попытку.
        - Ты сама вмешиваешься, честное слово, - перебила меня Саша.
        После этого разговора наши отношения снова стали напряженными. Я пробовала поговорить с Никитой, но тот не хотел ни над чем задумываться.
        Между ними было нечто большее, чем просто секс. Может, они и не делились переживаниями, но они выражали свои чувства в постели - и скоро уже хлопья вулканической пыли из вулкана их страсти засыпали все вокруг.
        Ирочка наконец-то оживилась. Она не хотела разводиться - это было стыдно. Ее не могли бросить. К тому же если не мыслями, то чувствами она понимала, что из всех молодых людей, которые могли бы любить ее по расчету, Никита был самый привлекательный, деловитый, лучше всех играл роль мужа.
        У нее уже был опыт. Это открылось случайно - проболталась Никите соседка.
        Та самая соседка, которая числилась в лучших подругах Ирочки и была замужем за мордатым водителем «Скорой помощи» усатым краснорожим молчуном, однажды явилась к Никите часов в одиннадцать вечера, с бутылкой водки и домашней закуской.
        Соседку звали Люся.
        У нее был тот самый печальный брак, когда люди женятся, не найдя лучшего применения отпущенной им жизни. Сексуальность, так и не заинтересовавшая их как следует, ищет выхода в материнстве - в надежде, что тогда жизнь обретет смысл - и вот они уже стоят на Поклонной горе, она - в платье из искусственного атласа, он - в черных брюках, отвисших на попе.
        Они делают ребенка и, погруженные в хлопоты выживания, не ощущают пустоты, что их разделяет. Возможно, со временем мать превратится в фанатичку, которая направит все свои невыраженные чувства против ребенка - она будет душить его любовью и заботой, пока тот не станет либо избалованным животным, которое писается на ковер и кусает гостей, или же отвернется от нее.
        Все знают, что материнская любовь может обернуться разрушительной силой громадной величины.
        Слепая материнская преданность порождает чудовищ - неблагодарных, или несчастных, или закрытых для мира. Одинокие люди с вуалью грусти на лице, которых мы каждый день видим в метро и временами думаем, что они могли бы выглядеть и получше, отгораживаются от жизни, нарочно выглядят плохо, потому что не хотят, чтобы их любили. Им вполне хватает той каторги, к которой их приговорила родная мать.
        Иногда материнская любовь прячется за злостью, раздражением, за личной трагедией, но это всегда любовь, пусть и страшная, и отвратительная.
        Как это ни глупо, ни странно и ни драматично, многие люди стремятся изменить не свою настоящую жизнь, а прошлое - они без конца возвращаются к старым переживаниям, сетуют на то, какая доля им досталась, и не замечают, что их жизнь, которая могла бы стать замечательной, если бы они только захотели, проходит.
        Но тогда, год назад, Люся еще не была сумасшедшей мамашей - она даже тяготилась сыном и мужем, и в тот самый вечер, когда Ирочка уже два дня отдыхала в Адлере, а Люсин усатый муж уехал к родственникам в Саранск, она постучалась к Никите.
        Это был акт доверия и одновременно предательства. Она не знала, кому еще посвятить нерастраченную сексуальность, кроме мужа своей подруги, соседки. Детская наивность и взрослая жестокость - даже Никита растерялся.
        У Люси была большая грудь. Никита не знал, куда от нее деться - грудь преследовала его, как кинематографический Дракула: вот герой забежал в пустую комнату, запер дверь, обернулся - а вампир уже там!
        Усомнившись в собственных прелестях, Люся решилась опорочить Ирочку.
        Давным-давно, лет в двадцать, Ирочка познакомилась с хорошеньким мальчиком Ромой. Рома работал на радио. У него были глаза олененка Бэмби, с пушистыми, как еловые лапы, ресницами. Длинное смуглое мускулистое тело, которое было так приятно обнимать, лежа с ним на диване. Рома был горячий - Ирочка запускала руки ему под майку, клала ладони на живот и грелась.
        Он приезжал к ней каждый день. Никуда не приглашал - Ирочка сама взялась его приглашать и всегда платила. Она этого не замечала.
        Рома был нежный, гладил ее по голове, делал массаж, готовил ей чай с мятой и медом. По утрам он целовал ее в веки - и она просыпалась.
        Он был мальчиком-девочкой, знал все, что нужно женщине.
        Но при этом однажды он вступился за нее, ему дали стулом по голове, и у Ромы случилось сотрясение мозга.
        Он отлеживался у нее, ему кололи магнезию, его тошнило, он не мог даже смотреть телевизор.
        Так прошел второй месяц их знакомства. Рома выздоровел, и уж тогда Ирочка удивилась, почему у них совсем нет секса. Ответ был прост, но Ира была молода, влюблена и ничего не подозревала.
        Они целовались часами, но секса не было никогда.
        Правда открылась как-то вдруг. Друзья сказали, что Рома любит мужчин, и даже посмеялись и удивились, что Ира этого не поняла сразу.
        Ира кормила Рому, покупала ему одежду, он спал в кровати, вокруг которой были разбросаны белые шкуры из ИКЕА, родители Иры возили его на дачу, одолжили денег на видеокамеру.
        Ира, которую родители не разлюбили даже за двойки, за то, что в самой отсталой школе, куда ее перевели, учителя ставили ей тройки, устав от претензий ее мамы, за беспардонную лень, за истерики, была ошарашена тем, что в этом мире есть люди, которым нужна не она, а деньги ее отца.
        Ее можно было бы пожалеть. Правда, жалеть ей подобных лучше на расстоянии, вблизи это невозможно.
        Родительская любовь изуродовала Ирочку - она остановилась в развитии, навсегда осталась их маленькой девочкой, которая орет в магазине, если не купить ей сладкое. Она всю жизнь провела в коме - ее душевные и интеллектуальные органы отмерли, и она так и оставалась девочкой-дочкой на всю жизнь.
        У Никиты эта история не вызвала ни малейшего сочувствия. Мы с ним тогда уже познакомились с Наташей.
        Бабушка Наташи, Виргиния Робертовна, чистокровная армянка, вышла замуж за грузина, что считалось в ее семье мезальянсом, и всю жизнь прожила в центре Тбилиси. Она помыкала мужем, которого считала ниже себя, хоть тот и был высоким грузинским чиновником. На людях Виргиния была мила, весела и угождала мужу, а наедине то и дело падала в фальшивые обмороки, уверяла, что он ее губит, и обещала вернуться в Ереван к родне. За семь лет, с девятнадцати до двадцати шести, она родила ему троих детей, после чего заявила, что больше не будет с ним спать. Развестись ему она не позволила. До шестидесяти двух лет, когда умер Наташин дед, они спали в разных комнатах.
        У Виргинии было две дочери и сын. Одну из дочерей, мать Наташи, выдали замуж рано, в семнадцать, за врача. В восемнадцать у нее родилась Наташа, а в двадцать муж с ней развелся и уехал в США, признавшись напоследок в том, что он гомосексуалист. Женился лишь потому, что хотел ребенка.
        Наташина мать во всем винила Виргинию Робертовну. И была права - та за волосы приволокла ее в Дворец бракосочетаний. Мама Наташи решила уехать из дома. Виргиния Робертовна раскаялась и упросила дочь позволить ей все уладить. Она уладила - продала квартиру своей сестры в Ереване, перевезла сестру к себе, а Наташе с мамой купила квартиру этажом ниже - и это в двухэтажном доме, так что можно было считать, что они никуда не переехали.
        Мать Наташи сорвалась. У нее от отца осталось небольшое наследство, и вот она собрала дочь, купила билет и уехала в Москву, где сошла с ума. На все деньги она купила шубы, телевизоры, мебель, заперла все в одной из комнат и бережет на черный день.
        Сила материнской любви - демонической, мрачной, как готические статуи, уничтожила ее.
        Но вернусь к истории Никиты.
        Никите, слегка контуженному тем, что он узнал, иногда даже становились жаль Иру.
        А Люся не отступала.
        К утру, пьяную и слезливую, Никита выставил ее за дверь.
        А потом он предложил Саше жить вместе.
        - Сказал, что уйдет от жены! - возмущалась Саша.
        Мы с ней помирились.
        - Пусть сначала уйдет, а потом уже я подумаю! - говорила она.
        - А ему ты что сказала?
        - Сказала, что это бред.
        Саша пребывала в растерянности. Запуталась. Она не понимала, на чем держится их связь. Нужен ли ей Никита? Или же совместная жизнь все разрушит?
        Тогда мы прониклись одной утопией. Мы надеялись, что возможны такие отношения, когда не существует другой близости, кроме сексуальной, романтической и интеллектуальной. Считали, что отношения между мужчиной и женщиной - это хороший секс, приключения, разговоры, споры и никаких обоюдных трудностей, никакой рутины, быта.
        Не потому, что мы презирали быт. Просто наш небогатый, но какой-никакой опыт подсказывал, что ни преодоление трудностей, ни общее хозяйство, ни совместное похмелье не удерживает людей от расставания.
        И раз уж так устроен мир, то мы возьмем от него все самое лучшее.
        - Ну вот ты с ним дружишь, скажи, какой он, Никита? - просила Саша.
        - Саша, черт знает… - сомневалась я. - Я его вижу одним, а ты - другим.
        - Ой… - поморщилась Саша. - Начнутся эти страдания, разводы, скандалы… А ты еще говоришь, что жена у него ненормальная… Мне это нужно?
        Я только развела руками:
        - Никит, ты, правда, от жены уходишь? - спросила у него я.
        - Твою мать! - выругался он.
        Конечно, Никита уже передумал. Он испугался.
        Раньше мужчины обманывали женщин, чтобы заняться с ними любовью. Обещали оставить прошлую жизнь и начать новую.
        Но сейчас, когда никто от них этого не требует, они обманывают сами себя. Им хочется новой жизни, с новыми женщинами, которые ничего не требуют, и не хотят замуж, и ведут веселую жизнь, но они боятся, что все это окажется для них слишком сложным.
        Мужчины разучились принимать решения.
        Саша тоже боялась. Она не могла набраться мужества и пустить одного из них в свой мир.
        После Миши ей казалось, что воздух в Москве очистился от скверны и зазвенел от кислорода. Миша не совсем человек, он состоял из привычек и правил.
        Телевизор он слушал при таком тихом звуке, что Саша оставила это занятие - все равно не понимала, о чем там говорят. Миша нервничал, если уличная обувь выступала за границы прорезиненного ковра в прихожей.
        Миша любил, чтобы на окнах, кроме штор, были еще и жалюзи - и эти жалюзи должны были быть открыты ровно на одну четверть. Миша был уверен, что сначала надо пропылесосить, а потом уж делать влажную уборку. Миша не позволял вынуть пульты из целлофана. Он не выбрасывал коробки от техники. Носил плавки.
        И все эти его множественные привычки оказались такими назойливыми, что Саша то смирялась, то боролась - но всегда была в напряжении. Миша обижался, расстраивался, злился.
        Оставшись одна, Саша в противовес собственным наклонностям тут же разбросала вещи по квартире, повсюду наследила и собрала такое количество мешков с пластиковыми тарелками, что они уже начали шевелиться.
        В своей квартире она каждый день ощущала радость от того, что никто не мешает ей жить. Помощи она не ждала. И не потому, что обозлилась - ей нравилось чувствовать себя сильной.
        По вечерам она приносила себе что-нибудь вкусное, смотрела кино, принимала ванну, ходила по квартире голая, с маской на лице (Миша этого не выносил), пила часов в одиннадцать кофе (этого Миша не понимал), могла устроиться поработать, включала порнушку (при Мише это было вне закона), обрызгивала подушки духами, зажигала по всей квартире ароматические свечи (у Миши от них болела голова), временами доставала вибратор (теперь его не надо было ни от кого прятать) и, главное, читала в кровати до глубокой ночи, разложив на одеяле тяжелые альбомы.
        Она не уставала перечислять все то, чего ее лишал Миша. Саша наслаждалась.
        И вообразить, что новый мужчина войдет в ее жизнь со своими правилами, и вся эта гармония рухнет…
        Ира тем временем предложила мужу завести детей. Никита ужаснулся. Он хотел детей, но, видимо, не от Иры. И не сейчас. Так он думал.
        Ира тоже не хотела, но ей казалось, это умно - предложить мужу родить ребенка, чтобы он раскис от счастья и благодарности.
        С каждым днем все усложнялось.
        - Саша, извини, я завтра не могу, - первый раз соврал Никита.
        - Никит, давай перенесем встречу на пятницу, - перезвонила ему спустя несколько дней уязвленная Саша.
        - Черт, прости, совсем забыла! - от души расстроилась Саша. - У меня подруга прилетает из Сан-Франциско, я с ней буду.
        - Саш, у меня теща ногу сломала, надо ее к врачу отвезти, - звонил Никита из машины. - Угораздило же ее!
        - Я не могу, у меня проблемы! - быстро отзвонился Никита из туалета, где прятался от разъяренной Ирочки.
        Они встретились спустя пару недель. Бросились друг к другу, но не потому, что пылали от нетерпения, а потому, что делали так всегда. Но в этот раз все пошло не туда. Секс был отчасти фальшивый и немного нелепый. Они торопились, ощущая, что между ними что-то переменилось, и не знали, как поступить с этим новым чувством грусти.
        - Надо прекращать этот балаган, - говорила мне Саша.
        - Ну что ты сразу - «балаган», - упрекала ее я.
        - Да как-то все сикось-накось… - морщилась она.
        - Прекращай. В чем проблема?
        - Да нет проблем, - соврала Саша.
        Каждому человеку хочется верить, будто он управляет своими чувствами. Но это тысячу раз не так.
        Мой день рождения приходится на позднюю осень. На улице редко светит солнце, мухи медленно летают по квартире и падают тебе на колени, сонные и уставшие, на голых деревьях трепещут от ветра три-четыре последних листа, один из них отчего-то зеленый. Никому не хочется уходить из дома, поэтому на моем дне рождения все напиваются до полнейшего безобразия.
        Я пригласила Никиту, пригласила Сашу.
        Он затащил ее в туалет.
        - Я не могу рядом с унитазом! - Саша вырвалась и поправила юбку. - Прости.
        - Есть идея! - воскликнул Никита.
        Наверное, была причина, по которой они не сняли номер в гостинице, не поехали к Саше.
        Никита поймал такси до Гольяново, взял ключи от гаража у своего приятеля-байкера, и там, в жестянке, рядом с мотоциклом, на узкой кушетке, подсоединив к колонкам айпод, они занялись любовью. В гараже была раковина, и обогреватель, и даже недопитая бутылка текилы.
        Они были там счастливы.
        Они полюбили этот гараж. Даже стали называть его «наше место».
        - Клянусь, я спал в подъезде! - уверял Никита Сашу. - Неделю, наверное. А потом нашел девочку из Ясенева, жил у нее. Через нее познакомился с Андроном. У него мама живет в Швейцарии, она юрист, а папа здесь, водитель. Там такая история… Они продали дедушкину квартиру, часть денег матери отправили, а на то, что осталось, Боря, это папа Андрона, купил ему машину, у Дрона сделали ремонт, а отцу досталось тысяч пятнадцать, что ли. Он таких денег в руках не держал!
        - Да вроде сумма не то чтобы… - перебила его Саша.
        - Ну да… В общем, он их конкретно пробухал.
        - Пробухал?
        - Ты прикинь, человек раз в год выпивал по праздникам, ему пятьдесят, и он стал алкашом! Я у него жил, а потом он такую же бабу завел, пьянь, что я переехал к его корешу, тоже алкашу. За квартиру его поил, кормил, «неотложку» ему вызывал.
        - Слушай… - ужасалась Саша. - Вот тебе досталось… А мы тут еще все недовольны. Н-да…
        Они открывали пакеты из «Макдоналдса» или распаковывали коробочки с суши, заворачивались в старые пледы, пропахшие бензином, и отключали громкость на телефонах.
        - А что Ирочка? - спрашивала я у Саши.
        - Ой, не спрашивай меня… - отмахивалась та. - Ничего не знаю. Я даже толком не понимаю, чего хочу. Пусть все будет так, как есть. Не могу об этом думать.
        Выпал первый снег - и они падали на него, и делали ангелов, и смеялись - потому что делают все это вместе. А в гараже их ожидало тепло и свежий теплый хлеб, который они ели, отрывая куски и макая их в варенье.
        - Тебе не понравилась «Лолита»? - охала Саша.
        - А чему там нравиться? Это же об извращенце!
        - С одной стороны - да, все верно… Ты правда не понимаешь, что это прекрасная книга? Ужасная, но прекрасная?!
        - Не понимаю, - сопротивлялся Никита.
        - Клянусь тебе, я мечтала в детстве о таком Гумберте! Тут смысл в том, что он, конечно, скотина и дрянь, но… Не все так однозначно. Думай обо мне что хочешь, но для меня «Лолита» была откровением, я узнала там свои чувства.
        - Ну, расскажи, маленькая извращенка, как ты мечтала об учителе математики!
        - Ладно учитель математики! У нас в шестом классе был практикант, вел английский, так мы его чуть до слез не довели! Четыре похотливых подростка и один бедный хорошенький пупсик! Представляю, каково ему пришлось!
        Мы шли с Никитой по Покровскому бульвару, к Яузе. Падал снег, и было тепло. У нас была фляжка с виски и бутылка колы. Я ела высушенные кальмары, Никита курил сигару, которая пахла вишней. Снег таял под ногами, и мы оставляли за собой в сыром воздухе шлейф из вишневого запаха.
        - Что ты будешь делать? - поинтересовалась я.
        - Ты об Ирке? - Никита не смотрел на меня.
        Он смотрел на заснеженные крыши зданий, на грязное низкое небо.
        - Может, стоит принять решение? Ты же взрослый человек.
        - Может… А толку?
        - Никита… Ты прямо какой-то тормоз… У тебя две квартиры, в конце концов! С голоду не умрешь.
        - Не в этом дело.
        - А в чем?
        Перемены многих пугают.
        Одно дело - потеть двадцать минут на беговой дорожке, и совсем другое - удирать от хулиганов.
        Я не могла осуждать Никиту. И в моей жизни был такой эпизод.
        Был мужчина, старше меня. Мы жили вместе почти год, потом я немного его разлюбила, но не до конца, и даже скучала, когда он уезжал. Но однажды я встретила Антона. Ничего не произошло, пока он не уговорил меня увидеться. Я долго не поддавалась, даже приготовила речь: «Не звони мне больше, бла-бла-бла… , но мой мужчина уехал, и мне было скучно, и настроение угрюмое…
        Ты поневоле задумаешься о переменах, если не встаешь с кровати неделю.
        Антон предложил уйти к нему. Я ревела - от отчаяния, потому что не могла ни на что решиться. Мне было страшно. И ведь я знала, что с тем мужчиной мы долго не продержимся. Но надо было говорить, объяснять, переживать, менять, отправляться в неизвестность. А мне ничего об Антоне не было известно, кроме того, что мы с ним лучшие в мире любовники.
        Мне до сих пор интересно, что бы случилось, если бы я ушла. Антон все-таки привлек бы меня к этим его утренним пробежкам? Я бы тоже купалась в проруби? Бросила бы курить? Выучила немецкий и уехала бы с ним в Германию?
        И жила бы в Кельне, где художник Чарли Банана сделал мне предложение?
        Мне было пятнадцать. Он был взрослый. Скандинавская внешность - волосы цвета спелой ржи, я первый раз видела такие голубые глаза.
        Нам с отцом рассказали, что девушка Чарли перерезала себе вены в его ванной и умерла, после чего Чарли стал импотентом. На нервной почве.
        Я видела его два или три раза.
        И вот он заявился к моему отцу и сказал, что хочет на мне жениться. Может, у него на меня стоял. Наконец-то. Мысль об этом мне льстила. Но замуж не хотелось.
        Я строила планы, как позвоню ему в дверь, он откроет, обнимет меня, и я первый раз в жизни почувствую возбужденного мужчину.
        На улице мы обходили друг друга стороной - он стеснялся не меньше меня, и я так и не позвонила.
        Иногда лучше оставаться на беговой дорожке. Тут есть уверенность в том, что произойдет через минуту.
        Только вот нужна ли она, эта уверенность?
        И, если честно, от Чарли я отказалась потому, что он был совсем бедный. Не всегда, но в то время.
        А с Антоном не осталась потому, что в душе считала его занудой.
        Хотя кто знает?..
        Ирочка вовсю разошлась. Скандалы оставляли черные бреши на их и без того беспомощном браке.
        - Почему ты не поехал со мной к маме в больницу? - орала Ирочка, у которой было не так уж много поводов упрекнуть Никиту.
        - Я сто раз говорил! - не оставался в долгу Никита. - У меня лежали документы на машину! Их ждал покупатель! Ты что развалилась?! Ты же на такси ехала, не пешком шла!
        - Да что ты говоришь! Если бы не папа, у тебя вообще не было бы работы!
        - Я завтра же уволюсь!
        Как это обычно и бывает, в какое-то мгновение скандал сошел с дистанции - перед тем, как выйти на третий круг. Никита вдруг рухнул на диван, схватился за голову и сказал:
        - Нам лучше разойтись.
        - Что?! - завопила Ира. - Разойтись! Да мы столько для тебя сделали! Сделали из тебя человека! Если бы не…
        Никита ушел. В гараж. Сережа, владелец, добрый человек, не рассердился, отдал ключи и даже напился вместе с Никитой. На второй день его там нашла Саша.
        - С ума сошел? - воскликнула она. - Как ты здесь моешься?
        - Никак. Принимаю космический душ, - Никита кивнул на влажные салфетки и лосьон после бритья.
        - Поехали ко мне!
        Саша не успела подумать, но пожалеть успела. Однако Никита у нее только помылся. Позвонил тесть и сказал, что нужно поговорить. В его голосе преобладали заискивающие ноты.
        Никита попросил Сашу сжечь его рубашку и уехал. Саша вытащила из ванной мокрую рубаху, которой Никита вытирал пол, и отправила ее в помойку.
        - У нас с Раисой Павловной тоже не все слава богу… - признавался тесть. - Мы же после рождения Ирочки два года вместе не жили… Всякое бывает… Брак - это работа… Хрупкая девочка… Не переживет…
        В коридоре подслушивала Раиса Павловна и время от времени позванивала Ирочке.
        Никита вернулся в семью.
        Саша так и не поняла, хорошо это или плохо.
        А Никите у нее понравилось. По дороге к Саше он думал о том, как они будут жить в ее студии.
        Он грелся в джакузи, рассматривал просторную ванную комнату с современной техникой, красивым кафелем, дорогой мебелью.
        В остальных комнатах его поджидал богатый ремонт, удобные итальянские диваны немного под старину, ковры ручной работы. Он к этому привык.
        Зато у Ирочки сиськи большие.
        Спустя пару дней Никита полюбопытствовал насчет рубашки.
        - Я ее выкинула, - ответила Саша.
        - Как выкинула?
        - Ну, сжечь ее было бы все-таки трудно…
        - Ты о чем?! Это Гуччи!
        - Никита…
        - Да е… твою мать!
        - Полегче! Ты с какой стати так со мной разговариваешь?!
        - Саш, ну какого черта…
        - До свидания.
        Саша бросила трубку.
        И Никиту, конечно же, тоже бросила.
        - Мы можем поговорить? - Он дозвонился ей с седьмой попытки.
        - Никита, о чем?
        - Мне нужно многое тебе сказать.
        - Ты ошибался. Все не так просто. У тебя сейчас не самое простое время. Ты по мне скучаешь. Да?
        - Да.
        - Это детский лепет, честное слово. Я тебе даже верю, только вот свои проблемы решай сам.
        - Я думал…
        Он замолчал.
        - Что ты думал?
        - Мне кажется, есть смысл подумать о нас с тобой.
        - Ну вот и думай, - отрезала Саша.
        Она решила тогда, что так для нее лучше. Не хотела становиться спусковым крючком. Не хотела произносить: так хочу быть с тобой, бросай жену, будет хорошо, будет здорово, мы уже одной ногой в раю! Я буду держать тебя за руку, когда ты начнешь хныкать и когда скажешь, что жена - сволочь и грабительница…
        Все это казалось ей унизительным.

«Не любишь - разводись, - думала она. - Любишь - не занимайся сексом с другими женщинами». Она могла бы - возможно - быть с ним, но со своей жизнью он должен был определиться сам.
        Мы не умеем сочувствовать чужим слабостям - только потому, что сами бываем беспомощны и неуверены в себе.
        Мы вырастаем и становимся более щедрыми, раздвигаем рамки, учимся понимать мотивы чужих поступков, мы станем снисходительными, но так и не сможем понять людей, которые зубами держатся за свои недостатки.
        - Что я могу сделать? Я такой человек. Вот так несправедливо обошлась со мной судьба! - говорят они.
        Они боятся зеркал, потому что те отражают правду. Не то, как мы себя видим, а то, какими мы предстаем перед миром. Они не любят свои фотографии.
        Они не выносят разговоры по душам - те отражают то, что происходит у них внутри.
        Мы тоже боялись. У нас тряслись поджилки. Нервные пальцы двигались, как у пианистов. Но мы воевали. Сами с собой, со своим прошлым. Мы хотели другого будущего.
        - Ты что, хочешь быть как Витя?! - подстегивали мы друг друга.
        Витя - брат одной знакомой.
        Тридцать семь лет, живет с мамой. Выучился на программиста, был сайентологом, потом увлекся парашютным спортом - подрабатывал инструктором, неожиданно решил стать боксером, передумал, подался в церковь, служил там сторожем, разочаровался, устроился в банк системным администратором, уволился, теперь чинит компьютеры на дому.
        Его мать, женщина, похожая на гнома, вздыхает, затягивается тонкой сигаретой и говорит:
        - Теперь я знаю, что была не права. Но что тут можно поделать?
        Витя ненавидит ее. Вернее, то, что он испытывает к ней - глупая смесь любви и ненависти, которой обычно болеют подростки, - а ему уже тридцать семь. Он всю свою жизнь потратил на слезы, упреки, истерики и сожаления о том, что ему не повезло.
        Люди не хотят преодолевать трудности.
        Магическое мышление, такое соблазнительное в детстве, когда тебе даже не кажется, а ты уверен, что стоит лишь захотеть - и сбудется любая мечта, в одно мгновение становится твоим личным врагом.
        Мы были другими. Терпели боль, если надеялись, что потом будет лучше.
        Никита топтался на одном месте. Он выбрал наркоз - сражался с болью как умел.
        А Ирочка что-то затеяла. Сказала, что хочет попробовать свинг.
        Они выбрали по Интернету пару, которая живьем выглядела не совсем так, как на фотографиях. Жена оказалась привлекательнее мужа, хоть и набрала лишних пять-семь килограммов.
        Они выпили много вина, и Никита никак не мог кончить. Он слышал, как стонет Ирочка, и думал почему-то о том, что Саша бы никогда на такое не пошла. Мысли о ней отказывались его покидать.
        Ирочка затащила его в свинг-клуб. И если раньше Никита считал себя сексуально раскрепощенным, то тут очень быстро понял, что это совсем не так. У него было слишком много барьеров - и один из них отделял его от толпы обнаженных людей, которые занимаются сексом друг у друга на виду.
        Ирочка предложила взять в кровать подружку.
        - Что-то ты разошлась… - удивился Никита.
        - Я хочу спасти наш брак! - рявкнула Ирочка.
        Подружка ему не понравилась. Это была девушка с большой грудью, потными подмышками и намеком на усики. Не сказать, чтобы она была неприятной - обычная девушка, но почему-то Никите захотелось убежать. Спрятаться в гараже у Сережи, закутаться в плед, еще пахнувший Сашиными духами, и пить самбуку, которая нежно и вкусно уносит разум за пределы земных переживаний.
        - Я так больше не могу, - признался он Ирочке.
        - Хорошо! - откликнулась та, подкрасила губы и куда-то убежала.
        Никита сразу и не обратил внимания, что жена реже бывает дома. Это было таким счастьем, таким облегчением, что он боялся спугнуть удачу.
        Никто не кричал:
        - Никита-а-а!
        А когда он приходил к ней в комнату, не пищал тонким голоском:
        - Сделай мне чаю…
        И не орал из спальни:
        - С одной ложкой сахара! Пастилу не забудь!
        Ира просила его налить ей ванну. Принести чистое полотенце. Сходить в магазин за тампонами, молоком, зефиром в шоколаде - непременно со вкусом крем-брюле, взять в японском ресторане на вынос роллы.
        Иногда Никите мерещилось, что он живет с инвалидом.
        Однажды Ирочка позвонила ему на работу:
        - Нам надо поговорить.
        - Давай.
        - Не сейчас, дома.
        В обед она перезвонила:
        - Ты помнишь, что сегодня должен приехать в нормальное время? Есть важный разговор.
        Никита так испугался, что даже стал выяснять, что такое «нормальное время».
        Она беременна?
        Если бы Никита видел в зеркале себя таким, какой он есть…
        Зеркало - это ведь не только стекло с амальгамой. Зеркало - это мир, который тебя окружает и от которого ты, подчиняясь законам преломления световых лучей, отражаешься, находя части себя в друзьях, любовниках, прохожих, в бликах витрин. Ты часто не узнаешь себя и ненавидишь тех, кто говорит тебе правду.
        Как-то в магазине я шла себе навстречу, не зная, что передо мной стекло, а не проход в другой зал, и я не узнавала себя, пока не столкнулась с собственным отражением.
        Никита видел то, что хотел видеть, поэтому он не обратил внимания на озарение, которым его наградили высшие силы. Он не задумался, что не хочет ребенка от Иры - так сильно не хочет, потому что уже нет семьи.
        Еще несколько месяцев назад он воображал, что Ира родит ему наследника и уж точно никуда тогда не денется, и у него будут жена-домохозяйка, и теща в помощь, и няня…
        А сейчас он ничего не хотел, потому что с ребенком ему будет не выбраться. Ирочка, ее родители, отеческий долг - он с этим не справится.
        Никита лишь сказал себе, что быть отцом - большая ответственность и неожиданность, поэтому он и волнуется.
        Он купил цветы. Конечно, Никита был не уверен, что Ира беременна, но цветы никогда не помешают.
        - Нам надо расстаться, - сказала Ира, положив букет на стул.
        - Что? - Лицо у Никиты вытянулось.
        - Никита… Ты все слышал.
        - Но ничего не понял, - нахмурился он.
        - Я от тебя ухожу.
        - А что случилось-то?
        - У меня есть кто-то еще.
        - Да ладно тебе? - расхохотался Никита. - Какой мужик…
        - Это не мужик.
        Никита молчал, как ему почудилось, несколько минут.
        - Не мужик? - уточнил он.
        - Я - лесбиянка, - гордо произнесла Ира.
        - Ты хотя бы представляешь, что скажут твои родители?
        - А ты что, хочешь меня запалить?
        - Нет, вообще-то… Но когда ты успела?
        Никите хотелось громко хохотать. Ира - лесбиянка? Конечно, она любила секс пассивно, лежа на спине, но любила! Секс с мужчиной. Он подумал…
        - Это из-за меня?
        - Больше никаких мужчин. И точка. Сколько тебе надо времени, чтобы выселить жильца?
        - Недели две…
        - Я пока буду жить у Юли.
        - Юля это та… с усами?
        - Нет!
        Она ему рассказала. Сначала была Инна с усами. То есть с усиками. Она пригласила Иру в клуб, где та познакомилась с Юлей - мускулистой брюнеткой с короткой стрижкой. Юля была не похожа на мужчину - высокая, стройная, спортивная, с обаятельной улыбкой и гладкими волосами, она была женственной, мягкой, но с железной волей и твердым характером.
        Юля ухаживала за ней с таким усердием, какого Ира не встречала ни разу в жизни. Юле хотелось об Ире заботиться. Действительно хотелось.
        Ирина подруга была юристом в большой компании, много зарабатывала, купила квартиру на Пречистенке.
        Никита не хотел признаваться, что он потрясен. Я живо приехала к нему, в его уже почти бывшую квартиру, чтобы как следует там напиться и прокурить гостиную.
        По неизвестной причине, как и все мужчины, он был ошарашен тем, что жена ушла от него сама - и даже не к другому мужчине, а к женщине.
        - Я что, так плох? - ныл он.
        - Никита, ну что за бред! Жуть! Ты это серьезно? - негодовала я. - Может, ты еще и вернешь ее, а потом бросишь сам - и тогда будешь счастлив в своем безумии?
        Иногда человеческая натура удивляет, шокирует, но временами появляется чувство, будто человечество разделяется не только на мужчин и женщин, но есть А-люди и Б-люди.
        Б-женщины уходят от мужей и забирают ребенка, который им не нужен, которому их новые приятели ломают руки лишь затем, чтобы бывший муж, отец, страдал.
        Б-мужчины хватают за грудь подруг своих жен.
        Б-женщины говорят своему мужчине: «С какой стати мы будем тратить деньги на твоих бывших детей? Пусть мать о них заботится!»
        Б-мужчины говорят своим женщинам, что недовольны тем, сколько времени они проводят с подругами.
        Б-женщины соревнуются с матерями своих мужей.
        Б-мужчины всегда принимают сторону своих матерей.
        - Помнишь Дениса? - спросила я Никиту.
        Когда Никита только начал ухаживать за Ирочкой, я встречалась с человеком по имени Гриша. Это была очень тяжелая личность, с которой я расставалась по частям, месяца полтора. В то же время за кулисами трагедии за нами подглядывал Денис, мой преданный воздыхатель, которым я не интересовалась лишь потому, что у меня уже кто-то был.
        Анкета у Даниса была безупречная: рост, вес, возраст, цвет волос, профессия, годовой доход, образование…
        Но он был женат. И у него был ребенок.
        И он неровно ко мне дышал - настолько, что это можно было услышать.
        Я рассталась с Гришей и пребывала в агонии.
        Мы выпивали, Денис вздыхал и даже сказал мне, что я жестока.
        - О чем речь, Денис? Все так, как должно быть. У тебя жена, ребенок…
        - Это все, в чем ты можешь меня упрекнуть?
        - Ну, в общем, да.
        Прошла неделя, и мне страстно захотелось с помощью нового мужчины забыть старого. К свиданиям, отношениям я не стремилась - хотелось секса, вспышки, приятного волнения чувств.
        - Я все уладил, - заявил через неделю Денис.
        - В каком смысле?
        - Переехал на другую квартиру.
        Он был интересный, этот Денис. Его деликатные, нежные манеры и огонь в глазах обещали веселую ночь.
        Я выдала ему аванс, а он вдруг застеснялся, сбежал.
        Я мучилась от бессонницы, когда спустя несколько дней он вдруг позвонил в два часа ночи. Сказал, что скучает, надо увидеться, ждет меня в клубе.
        И я поехала. Сексуальный голод вытолкал меня из постели.
        Денис пребывал в демоническом состоянии. Я даже предположить боялась, чем можно так набраться. Он падал на колени и целовал мне руки. Он поднимал меня и подкидывал как ребенка.
        Был еще его друг. Но в машину друга Денис не полез. Он сел за руль моего старого
«Фольксвагена», доставшегося мне от дедушки, и если бы я вовремя не выхватила ключи, мы оба уже были бы в Москве-реке.
        Я вела машину, Денис падал на меня и целовал ноги. Я отпихивала его, а он меня щипал и говорил, что любит, любит, любит.
        Я привезла его на Таганку. Конечно, я выталкивала его из машины, он сопротивлялся. Позвонила его жена, очевидно не бывшая, потому что рыдала и кричала в трубку. После этого Денис заснул - и ни холодная вода, ни тычки, ни удары не могли вернуть его к яви.
        Наконец, ближе к десяти утра, он очнулся, я усадила его на лавочку и уехала.
        Разумеется, он потом извинялся.
        К сожалению, мы скоро встретились в компании, и так случилось, что Денис провожал меня домой.
        - Зайдешь? - спросила я.
        В такси мы целовались.
        - Не сейчас, - ответил он и погладил меня по щеке.
        К счастью, я была сильно пьяна.
        - Почему?
        - Надо потерпеть, - прошептал он.
        - С какой стати?! Сам выпей пять литров пива и терпи! - раскричалась я. - Ты что придумал?!
        - Тебе надо поспать… - нежно отстранился он.
        Он не знал, что я не отступаю. Тем более после семи порций виски.
        - Мне надо поспать, а тебе надо полечиться! - сказала я. - Ты мне мозги насилуешь! У нас будет секс или нет?
        - Дело ведь не только в сексе… - произнес он.
        - А в чем?! В чем? - хохотала я. - У нас что, платоническая любовь?
        Я пошутила. Но увидела в его глазах нечто, что подсказало мне - для Дениса
«платоническая любовь» не пустые слова.
        Я отпустила его, не дождавшись объяснений.
        Он бы никогда не сказал, что с женой его связывают двенадцать лет знакомства, три года брака, общий ребенок, и что это она терпит мужа-тусовщика, который каждую ночь напивается в клубах, и о его изменах подозревает, и у нее тоже что-то такое было, только ей стыдно…
        А ему скучно. Ему хочется волнений. Но у него есть совесть, и потому влюбленности у Дениса ненастоящие, не физические.
        Меня использовали для того, чтобы Денис в свои годы чувствовал себя чуть более живым.
        И ведь Никита тогда мне сопереживал, говорил, что Денис - идиот, придурок, тряпка, рохля.
        - Тебе не кажется, что ты ведешь себя как-то не так? - поинтересовалась я.
        Никита откинулся на спинку дивана.
        - Ты можешь хоть сейчас меня не грузить? - почти что простонал он. - Мне и так тяжело…
        - Никитушка, с чего это тебе тяжело? Ушла жена, которую ты не любишь. Ты получил свою свободу.
        Я не думала о том, что Никита не хочет свободы. У него всю жизнь было ее слишком много. Ему нужны были близкие люди.
        Поэтому он и позвонил Саше.
        - Я ушел от жены.
        - Это она от тебя ушла, - поправила его Саша, которая уже все знала.
        - Давай встретимся.
        - Никит, мне не нужны подачки, извини.
        Ей очень, очень нужны были подачки. Она уже любила его. И злилась на себя. В ее списке были одни «против». Но это не помогло.
        Однажды я смотрела по телевизору передачу о депрессии. Химики знают все, что с нами происходит, когда мы волнуемся, нервничаем, грустим, влюбляемся, празднуем… Для каждого чувства есть свое лекарство. Но вот только снадобья не помогают - и это ставит медиков в тупик, потому что должны ведь работать, должны! А не работают.
        Все самое интересное происходит вне физиологии, в невидимом, мифическом, таинственном месте под названием «душа».
        Ученые расчленили любовь на составляющие - уровень адреналина, названия всех гормонов…
        И если постараться, то каждый может назвать сто причин, почему он любит именно этого человека, перечислить черты характера, особенности личности, но все равно остается нечто, что не поддается никакому анализу. Здесь - хорошо, там - плохо, но все это только слова, и они никогда не расскажут, почему люди остаются вместе, почему не могут друг без друга жить. Наверное, это нечто - небольшое пространство, в котором не действуют привычные нам символы, и есть то, что мы называем душой - сплошные чувства, где нет ни разума, ни логики.
        Саша сражалась за то, чтобы Никита не стал частью ее жизни. Она мечтала о другом. Думала о нем и понимала - он не подходит ей, он чужой, вредный.
        Никита переехал в освобожденную жильцами квартиру. Мебель из ИКЕА развалилась. Я стояла и в ужасе смотрела на некрасивые бежевые стены, на которых остались плакаты с рекламой жвачки, средства после бритья и радиостанции «Максимум». Настоящий поп-арт.
        - Боже мой, ты кому квартиру сдавал? - ахнула я.
        - Ну, семья жила… Ребенок, родители… - Никита озирался не без испуга. Все-таки ему предстояло здесь жить.
        Не знаю даже, как мы изловчились так напиться. И Никита рассказал мне жуткую историю. Пока он еще жил на старой квартире, к нему в гости заявилась Юля. Девушка его бывшей жены.
        Юля хотела поговорить. Все уладить. Она принесла бутылку текилы, чипсы с соусом сальса и гуакамоле. И соблазнила Никиту.
        Он переспал с ней не без злорадства: «Вот, мол, сексуальные меньшинства! На мужиков бросаются при первом удобном случае!»
        Но изворотливая Юля предложила им жить втроем. Он, она и Ирочка. Сказала, что сексуально он ей подходит.
        Никита обиделся. Не думал, что его можно так использовать.
        - Зачем вам мужчина? - фыркнул он. - Вы же лесбиянки!
        - Все не так просто, - Юля пожала плечами. - У нас есть нормальные потребности.
        Никита звонил Саше каждый день. Дарил цветы. Купил ей дорогой ноутбук.
        Это я его научила. О чем и пожалела. Он застал меня врасплох, но позже я задумалась, что выйдет из ухаживания, которое я придумала.
        Сам Никита хотел пригласить Сашу в хороший ресторан и подарить ей щенка.
        - Она же хотела собаку! - оправдывался он.
        - Никит, собаку нельзя дарить! Это аморально! И потом, неужели ты думаешь, что Саша никогда не была в хороших ресторанах? Что с помощью устриц можно восстановить отношения? Где ты нахватался этих глупостей?
        - А че? - нахмурился он.
        Я во всем призналась Саше.
        - А я догадалась. Он бы никогда не додумался подарить мне «Макинтош», - сказала она.
        - Какая я дура! - сетовала я. - Саша, ты точно не хочешь к нему вернуться?
        - Не знаю… - она качала головой. - Он какой-то ненадежный…
        Никита стоял у нее под дверью в полночь. Саша сидела в ванне.
        - Никита! - взорвалась она. - Ты хотя бы позвонил! Я в ванной!
        - Я подожду, - сказал он в домофон.
        Саша наспех высушила волосы, разозлилась за это на Никиту, втиснула мокрые ноги в джинсы, поставила чайник.
        - Ну что? - спросила она, когда он вошел в квартиру. - Опять цветы! - выхватила из рук букет роз.
        Они прошли на кухню. Никита сел, изучил скатерть, посмотрел в окно, попросил чаю.
        - Саш, давай встречаться, - сказал он.
        - Никита, ты пойми… Я не ломаюсь. И букеты все эти не нужны. Не то чтобы я набиваю цену, а ты меня завоевываешь. Ты меня обидел, понимаешь? И я не хочу, чтобы так дальше продолжалось.
        Никита хотел было пошутить - на обиженных воду возят, но, к счастью, сдержался. Понял, что смешно никому не будет.
        - У тебя была жена, и ты от нее не ушел ради меня. А сейчас она тебя бросила, и ты прибежал - вот он я! А мне что делать? Прыгать и хлопать в ладоши?
        - Саш, ну что ты все усложняешь?
        - Ничего я не усложняю! Ты меня на что променял? На квартиру? На дачу? Ничего не хочу доказывать, но я себя оцениваю выше.
        Саша не знала, что должен был сделать Никита. Как он должен доказать свои чувства. Но ей определенно нужны были действия, а не только слова.
        Никита ушел домой разочарованным. Он не знает, да и никто не знает, как можно исправить прошлое. Саша хотела невозможного. Может, надо было сказать «люблю тебя» и прижать ее к себе, но он не рискнул.
        Никита жил в своей квартире, где мы покрасили все стены в черный цвет. Я заставила его сменить паркет. Мы купили красивую люстру.
        Никита уволился с работы и вернулся к объявлениям в «Из рук в руки».
        Он не признавался, но ему было хорошо. Он не ходил на работу, спал до трех, по ночам ездил в гости к таким же вампирам, как он, гулял в парке, в делах ему везло, он больше не носил галстук…
        Он поздравил Сашу с днем рождения, и она почему-то его пригласила.
        Не знаю, что переменилось, но они видели только друг друга.
        Мы собрались в клуб, а Саша с Никитой отказались. Они поехали к нему. Был секс, конечно. Они долго лежали, обнявшись, и смотрели на улицу, где, словно в стеклянном шаре, кружили снежинки.
        Наверное, это было одно из лучших мгновений их жизни. Мир был наполнен смыслом.
        Саша рискнула наплевать на доводы рассудка. Никита просто хотел быть с Сашей.
        Она закрыла свою квартиру и переехала к нему. Ей понравилось то, что мы сделали в его двух комнатах.
        - Саш, ты можешь не ставить эти чертовы пепельницы на диван? - врывался Никита с полной пепельницей в ее кабинет.
        - Я ничего не слышала, - отвечала она, не глядя на него. - И я не буду ругаться из-за такой ерунды. Надо - убери пепельницу сам. Это все.
        Она отучала его придираться к мелочам. От привычки, взращенной Ирочкой.
        Но Никита не мог так сразу успокоиться.
        - Я тебя хоть раз упрекнула в том, что ты бросаешь майки на мокрый пол в ванной? Оставляешь тарелки по всей квартире? Никогда не выкидываешь упаковки в мусорное ведро? Никит, если я ничего не говорю, это не значит, что ничего не происходит, просто я считаю, что наши отношения - это не только бытовые разборки.
        - А, ну хорошо. - И Никита в растерянности уходил в гостиную.
        Однажды Никита пришел под утро. Прокрался в спальню, присел рядом с Сашей.
        - Ты очень громко дышишь, - сказала она, не открывая глаз.
        - Не спишь?
        - Почти сплю. Который час?
        - Гхм… Шесть.
        - А-а…
        - Саш, прости меня…
        Она открыла глаза.
        - За что?
        - Ну, загулял, то да се…
        - Никита! - Саша оборвала его корявые оправдания. - Ты что? Мы же вроде не определяли комендантский час. Лучше бы ты позвонил, но так тоже ничего.
        - Ты не злишься?
        - На что?
        Никита тогда не совсем точно ее понял.
        Мы были в гостях у друга на даче. Собралось человек двенадцать. Мы привязывали санки к внедорожнику, катались на лыжах с горки, прыгали в снег с крыши. Была хорошая снежная зима. Мы грелись у камина, пили грог, и было так здорово, что у нашего друга богатые родители, и у них большой дом, и даже есть бассейн, и снегоходы, и шкуры перед камином, и полный бар спиртного, и охранник где-то там, в пристройке для гостей…
        Никита увлекся девушкой Таней. Она была красива, но безвкусно одета. Никита угощал Таню грогом, приносил ей подушки. Часа полтора он от нее не отходил.
        Саша перехватила Никиту в ванной.
        - Это не сцена, - предупредила она. - Мы взрослые люди. И выбор делать тебе. Только учти, что я в своей правоте не сомневаюсь, поэтому оправдываться не надо. Ты приклеился к этой Тане. Твое право. Но если ты хочешь с ней трахнуться или не заметил, что такое поведение меня оскорбляет - лучше расстаться прямо сейчас. Я не потерплю ни измен, ни унижений.
        И она ушла. Никита отозвал меня в сторону - точнее, затащил на кухню.
        - Что за бред? Не хочу я с ней спать!
        - Никит, иди в жопу! - рассердилась я. - Ведешь себя как кретин!
        Когда мы вернулись в гостиную, Саша дружила с Гришей, хозяином дачи. Тот проявлял к ней интерес. Никита насупился, потоптался на месте, но все же утащил Сашу танцевать. Больше он к Тане не подходил.
        Утром, часов в семь, Никита и Саша пошли к реке. Они встретили морозный зимний рассвет, когда лучи бледно-желтого солнца падают на белый снег, и пропадает горизонт, и сверкают льдинки на деревьях…
        На следующий день потеплело, город встретил их слякотью и брызгами, но они успели надежно припрятать это воспоминание.
        Однажды вечером Саша ворвалась в комнату не разувшись.
        - Никита! Ура! - вопила она. - Мне дали заказ на форменную одежду! Представляешь?! Куча денег!
        Заказчица, женщина пятьдесят шестого размера, которая никогда не покупала одежду в магазинах, уже года три одевалась у Саши. Это была богатая деловая дама, грубая, как солдатские сапоги, с толстой пористой кожей и манерами прораба. У нее было три завода, на которых делали колбасу. Саше дама отчего-то нравилась: она уважала ее деловую хватку, придирчивость во всем, и с удовольствием переделывала для нее наряды раз по двадцать, пока та не уходила счастливой. Они часто ругались, если Саша один раз говорила, что идеи дамы - дурной вкус, никто не мог ее переубедить.
        - И что ты будешь с ними делать? - спросил Никита.
        - В смысле? - насторожилась Саша.
        Она поняла, что разговор будет нелегким. Никита что-то затеял.
        - Саш, вот у тебя ателье, это хорошо, но что дальше?
        Саша села рядом с ним и принялась снимать сапоги.
        - Надо мыслить шире. Тебе нужно производство.
        - Не, я не могу! - Саша покачала головой. - Я не справлюсь.
        Конечно, Саша размышляла о том, чтобы у нее было не ателье, а фирма. Марка одежды. Промышленные масштабы.
        Но ей нужен штат. Директор, бухгалтер, куча народу. И еще надо всем этим управлять. Придется брать кредит.
        Саша боялась. Очень хотела, но боялась.
        - Саш, да ладно тебе! - тряс ее Никита. - Чем ты рискуешь?
        - Ну вроде бы всем!
        - Да, но неужели ты так и не попробуешь? Сейчас хорошая ситуация. Поговори с оптовиками… Ты же продаешь в магазины?
        - Крошечные партии.
        - Саша, это одежда. Одежду всегда будут покупать.
        - Нужно, чтобы покупали именно мою одежду. Ты понимаешь?
        - Да забей ты! У тебя сейчас есть деньги!
        Он ее уговорил. Никита был так уверен, что Саша заразилась его оптимизмом. Был шанс сделать имя, построить бизнес.
        - Никит, а ты мне поможешь?
        - Ну, чем могу!
        Намерения у Никиты были, конечно, самые благие. Кроме того, ему хотелось немного посоревноваться. Показать свою власть. Он мужчина, он мыслит масштабно.
        И не то чтобы он заблуждался на свой счет. Саша действительно побаивалась рисковать. Это был такой женский атавизм - довольствоваться тем, что есть.
        Она взяла кредит. Договорилась с фабрикой, с оптовыми покупателями, объездила все Подмосковье в поисках производителей. Летала в Турцию.
        Она тогда от страха пребывала в полуобморочном состоянии. Никита ее каждый вечер откачивал, отпаивал и утешал.
        - Не о том я мечтала… - бубнила Саша после переговоров с каким-нибудь заместителем директора. - Я ведь модельер. Я придумывать хочу.
        - Саш, ну ты дура, да? - удивилась я. - У тебя будет куча денег. Ты станешь звездой.
        - Звездой я не стану. Чтобы стать звездой, надо продавать вещи раз в десять дороже. Заигрывать со знаменитостями.
        - Ну и продавай!
        - Такие умные на каждом шагу. У нас в Академии все мечтали стать Шанель или Готье. А стали менеджерами по закупке.
        Саша не хотела выставляться. Она не видела прочной основы для бизнеса в личных связях. Не хотела, чтобы ей делали скидку на то, что она «милая и ее все знают». Стремилась к прочному фундаменту.
        Она была не особенно темпераментной, но из шкуры выпрыгивала, когда рассказывала о том, что ее бывшая однокурсница что-то там разрисовывает вручную и продает дороже, чем Ив Сен Лоран.
        - Покупают? - поинтересовалась я.
        - Черт ее знает! - фыркнула Саша. - С голоду вроде не умирает.
        Однажды мы встретили мою давнюю знакомую. Я с ней училась. После шумного приветствия с визгами и объятиями, как это случается у девушек, я представила ей Сашу как модельера.
        - О! - возбудилась девушка. - Я сейчас пишу для одного журнала, нашего, местного… - Девушка была родом из Новосибирска. - Познакомилась с Маргаритой Щаповой, она будет на неделе моды у вас в Москве. Вот, ее пальто, - она тряхнула полами серебристого пальто из шелковистого материала.
        Пальто было ничего.
        - Здорово! - покосившись на Сашу, похвалила я. - И сколько такое стоит?
        - По московским ценам совсем недорого! Мне подарили, но вообще… Тысяч тридцать. Тридцать пять.
        Я не удержалась - ущипнула Сашу за талию.
        - Тридцать пять тысяч! - воскликнула я, когда мы с Сашей остались наедине. - Да я лучше у Вивьен Вествуд куплю пальто за те же деньги! Кто будет это покупать?!
        - Это маркетинг, - пожала плечами Саша. - Может, кто-то и будет.
        Саша тряслась от ужаса. Она не знала тогда, будут ли покупать ее одежду. Уставала. Ненавидела Никиту за то, что он ее втянул в аферу.
        Но у нее все сразу получилось. Она даже пожалела, что первая партия вышла такая маленькая. Вечернюю одежду делают все, а ежедневную, деловую - никто.
        Я написала о ней в два или три журнала.
        А потом сложности пошли одна за одной. Наверное, это и было то, что называется взрослая жизнь. Каждый день - новые неприятности.
        Сотрудники не работают. Налоговые службы душат. Ткани приходят с браком. Повышают аренду или просто гонят из офиса, потому что сменился владелец. Управляющий не управляет.
        Саша звонила по ночам и спрашивала:
        - За что мне это?
        - Ну брось ты все, - советовала я, зная, что она не бросит.
        - Мне двадцать восемь лет. Я так больше не хочу.
        С Никитой они были вместе уже два года.
        Вначале он ей помогал, работал у нее, но потом Саша немного окрепла, и они начали ссориться. Саша говорила ему, что он ничего не понимает в одежде. Никита критиковал ее идеи. Но они вовремя остановились. Никита уволился.
        Я же в Сашу влюбилась. Она так много работала, была такой упорной, придиралась ко всему, выжимала из подчиненных все соки, несколько раз в неделю ночевала в офисе - и у нее шаг за шагом все складывалось.
        У меня тоже были большие планы, но я все надеялась обхитрить мировое устройство: написать как-нибудь, между делом, что-нибудь гениальное или хотя бы чертовски увлекательное - и в одно мгновение прославиться, собрать в свое лукошко все блага мира.
        Я всегда знала, что это глупости. Но мне нравилось жить беззаботно, не утруждая себя прорывами в карьере, быть свободной от давления, просыпаться когда пожелаю…
        Поэтому Саша и казалась мне существом другого порядка. Настоящим примером для честолюбивой девушки.
        Никита же торчал дома, у компьютера, продавал свои автомобили - и все у них с Сашей складывалось лучше некуда: он вставал поздно и только начинал жить, когда Саша приходила с работы. Они ужинали, Никита уезжал на встречи с покупателями, возвращался, они смотрели кино, целовались, и она засыпала.
        - Кажется, Никита сходит с ума, - заявила как-то раз Саша.
        - Что ты хочешь сказать? - Я даже подавилась сигаретным дымом.
        - В субботу он уезжал по делам, а когда вернулся, заявил: «Может, ты мне хоть суп приготовишь?»
        - Какой еще суп?
        - Да какой угодно! - воскликнула Саша. - Я ему супы не готовлю, понимаешь?!
        - Саш, что за бред?
        - Не знаю я, что за бред!
        - Ну, вы поговорили?…
        - Нет. Мы поругались, и он ушел.
        - Навсегда?
        - Нет, конечно. До вечера. А мы ведь хотели сходить в кино.
        Как ни смешно это звучит, Никита вцепился в этот свой воображаемый суп обеими руками. Твердил, что хочет иногда возвращаться домой и чтобы его там ждал суп. Я очень старалась не смеяться. Говорила, что дома его ждет Саша. Никита парировал, что это он дома ждет Сашу. Вот на этом я его и подловила.
        - Никита… - Я обняла его. - У Саши сейчас много дел. Ты же не будешь ее в этом обвинять? Вы же сами этого хотели. Вдвоем. Ведь вы общаетесь, много времени проводите вместе. Ты что?
        Иногда людям стыдно признаться в том, что они чувствуют на самом деле. И тогда они находят вот такой «суп».
        Никита не мог сказать: «Саша! Ты вся в делах, я тебя теряю. Я сижу дома, сплю до трех, зарабатываю не то чтобы маленькую, но и не очень большую денежку, пока ты ворочаешь кредитами и манипулируешь своими двадцатью сотрудниками».
        Ему казалось, что это не по-мужски. А на самом деле было просто не очень красиво - завидовать своей возлюбленной. И уж в этом Никита точно никогда бы не признался даже самому себе.
        Он гордился Сашей, любил ее, рассказывал всем-всем-всем, какая у него успешная девушка, но при этом не мог просто так выйти из мужской игры под названием «Кто здесь главный».
        Саша догадывалась, что с ним происходит. И даже постаралась ему угодить. Сварила суп, испекла печенье. Она все делала хорошо, даже готовила отлично.
        У нее в доме был чайный сервиз и серебряные столовые приборы. Она стелила белую скатерть и сервировала стол хрустальными фужерами. Все, чем она украшала их дом, было красивым, незаурядным, надежным.
        Саша стала чаще ему звонить. Переживала, если задерживалась на работе - а задерживалась она всегда. Возвращалась домой, у нее болела голова, но она улыбалась и вытаскивала из пакета что-нибудь вкусное, нарочно для Никиты.
        Она не особенно вникала в то, что происходит, но не хотела, чтобы Никита ушел.
        Это неправда, грубая и коварная ложь, что мужчины и женщины разные. Нам навязали это вранье, чтобы мы были несчастными - ведь несчастными людьми легко манипулировать. Кто вступает в секту? Неудачники.
        Мужчины и женщины одинаково любят, переживают, расстраиваются, плачут, когда смотрят «Титаник», капризничают, если болеют, и боятся боли.
        Нас воспитали по-разному, с нарочитой неприязнью к другому полу, со всеми этими поговорками: «Ну что ты, как девчонка!» - чтобы мы никогда не поняли друг друга.
        И нам, девушкам, приходится бороться со страшным генетическим поражением под названием «мужское Эго», которое в современном мире делает отношения почти невозможными.
        Сколько мы видели нытиков и неудачников, слабаков, которые тщатся доказать своей избранной, что они принимают решения, что без них ничего не получится. Сколько пустой зависти, презрения и ненависти мы наблюдаем, когда мужчины завидуют женщинам.
        Мы с одним другом ехали в машине по общим делам, когда вдруг на Садовом кольце, слева, появился спортивный «Мерседес». Чистый, красивый и новый.
        Что сказал мой друг?
        - Вот бл…! Кому она отсосала?!
        Я вздрогнула.
        - Слушай, твоя девушка ездит на такой же машине! - напомнила я. - И она, международный юрист, сама на нее заработала, помнишь?
        Другой человек, взрослый, неглупый, по-своему обаятельный, однажды разразился гневной отповедью. Он, видите ли, не знает, какую машину купить, потому что за рулем мощных внедорожников сидят какие-то пигалицы с косичками - и не может он, царь зверей, ездить на том, что доступно этим зарвавшимся нахалкам!
        У нас с ним не сложилось с самого начала, потом отношения наладились. Когда он меня вытеснил с работы, потому что я женщина. Точнее, я неправильная женщина - с его точки зрения. Я не умею играть в детскую игру «Ты мальчик - поэтому ты самый главный». Я не вижу в ней ни малейшего практического смысла, кроме поглаживания его уязвленного самолюбия. Но этого нет в договоре.
        Никита каждый день обижался на Сашу. А она была слишком занята, чтобы как следует рассердиться. И не ожидала от него такого коварства.
        Она приходила домой и получала бурю в стакане воды.
        А потом нас всех вместе пригласили в гости. Был один общий друг, очень умный, порядочный человек, которого мы всегда немного не замечали - он был тихий и скучный и мог увлеченно говорить лишь о своей работе - а работал он с финансовыми потоками, так что увлечь этой деятельностью было некого. Но мы его все равно любили.
        И вот он продвигался по своей скользкой, темной и даже иногда дурно пахнущей карьерной лестнице, а потом неожиданно вспомнил, что есть лифт - сел в него и забрался на вершину, где каждый месяц получают больше миллиона рублей.
        Он женился на какой-то девушке, которую большинство из нас видели только в церкви, на венчании, и пригласил нас в гости.
        У него было очень хорошо. Дом. Сад. Пруд. Его жена, Маша, встретила нас изысканным французским пирогом.
        Мы так хорошо сидели, и светило апрельское солнце, и было отличное белое вино, и Маша была беременна, и все ругались на них, что они не хотят узнать пол ребенка…
        Как вдруг Никита с ножом бросился на нашу идиллию и все быстро разрушил:
        - Почему ты, Саша, не умеешь печь такие пироги? - воскликнул он, с задорной улыбкой повернувшись к Саше.
        Все растерялись. Что можно ответить на такое заявление - да так, чтобы избежать публичного скандала?
        - Никит, в чем твоя проблема? - спросила Саша.
        - Да я пошутил! - Никита с надеждой обвел взором окружающих.
        Все мы отвели глаза.
        Я даже придумала, как отшутиться, но это бы стало продолжением безумного разговора, так что я промолчала.
        Саша ночевала у меня. Она собиралась поехать к себе в квартиру, но я ее не пустила.
        - Как ты мог? - орала я на Никиту.
        - А что такого? - Он решил во что бы то ни стало сопротивляться.
        Так часто поступают люди, которые не правы, но считают, что им это сойдет с рук.
        - А то, что такое можно было сказать только в бреду! Ну невежливо это! Какого черта ты не понимаешь? Что за хлам у тебя в голове? - Я была вне себя. - Почему ты публично критикуешь Сашу?
        Это была, конечно, не критика. Это был крик о помощи. Никита не знал, что делать с женщиной, которую он любил, с ее успехами, с ее деловой хваткой, с тем, что у нее все хорошо получается, ей не нужна помощь, и она превзошла самые смелые свои ожидания.
        Это было так отчаянно глупо, так нелепо - его страдания, борьба с внутренним демоном, с божком Приапом, что я, его подруга, не знала, что ему сказать. Не хотела. Нужно было засунуть руки по плечи в глубины его души и трогать там все - окровавленное, раненое, гадкое.
        - Он мудак? - спрашивала меня Саша.
        - Не, Саш. Поговори с ним.
        Конечно, мужчины нам не враги. И женщины не мечтают кастрировать всех мужчин и заточить их на необитаемом острове.
        Но как бы мы все ни старались, как бы ни надрывались, мы не можем уйти от страшной болезни, чумы, сибирской язвы под названием «стереотипы».
        Женщины хотят, чтобы их любили так, как они любят собственных детей - навсегда, преданно, трепетно. Хотят, чтобы о них заботились и баловали и чтобы это превратилось в волшебство, в исполнение всех желаний.
        Мужчины надеются, что их будут обслуживать, и уважать, и прислушиваться к каждому их слову, и гордиться их достижениями.
        Мы с детства читаем книги, в которых живут грубоватые, но благородные герои. В этих книгах мы, женщины, беззащитны и обижены. У мужчин в таких романах - могущество и власть.
        И все эти стереотипы так же просты и уродливы, как представления с Петрушкой - низменный юморок, неприхотливый сюжет.
        Мы любили мужчин, всегда любили мужчин. Но нам приходится любить их кротко, пока они не начинают нами помыкать.
        Мы не виноваты в том, что хотели быть успешными. И стали. Мы все можем сделать. Мы полагаемся на самих себя.
        И мы не умеем мириться с тем, что мужчины не принимают нас такими.
        Молодой человек, известный певец - впрочем, слишком юный и совсем недавно прибывший из глухой, слепой и немой провинции, спросил меня:
        - Ну почему ты не умеешь готовить? Ты постареешь, и муж тебя бросит! Ведь отношения - это не только секс!
        - Я стану богатой старухой и буду заказывать еду в ресторанах, - ответила я, ошарашенная таким ходом мыслей.
        Я отлично помню, как сладко было мечтать о том, что некий самый влиятельный в мире князь решит жениться на мне, а я буду против, но меня отдадут под венец, и он грубо овладеет мной, и я убегу, и он меня найдет, и потом я пойму, что все это от невероятной любви - просто ему раньше попадались доступные женщины, думавшие лишь о том, как бы женить его на себе. И, конечно, в этих мечтах были пышные юбки до пола, корсеты и метры воздушного шифона.
        Сейчас я мечтаю сама себе купить вторую квартиру - и эти фантазии захватили меня целиком. Это чертовски приятно - ощущать себя властительницей мира.
        Саша поговорила с Никитой. Все-таки два года они были счастливы.
        - Надо было искать кого-то из своего круга, - мрачно сообщила мне Саша после этого разговора. - Извини, но этот твой Никита - простонародье.
        - Твой Никита, - уточнила я.
        - Я не могу жить со всем этим рядом, - жаловалась Саша. - Это противно. Никогда не думала, что влюбилась в человека, который окажется таким примитивным.
        Саше не удалось с ним договориться. Она чувствовала себя слишком занятой, слишком мудрой для того, чтобы снисходить к чужим слабостям. Она не захотела понять Никиту.
        В мире происходят истории, которым нет разумного объяснения.
        Я знаю человека, который был очень плохим мужем. Он пил, гулял, тратил очень много денег - денег, в которых нуждались два его маленьких ребенка - на дорогие увлечения вроде мотоциклов, машин, кайтборда. Все знали о его похождениях. Его жена не работала, это называлось «воспитывала детей», хотя никого она особенно не воспитывала, но и она не вытерпела - подала на развод.
        Он страдал. Причем страдал не красиво, с выходом, не публично. Он три года жил в маленькой квартирке своей бабушки, не работал и почти не занимался сексом.
        Он не любил жену, не ценил семью, но почему-то ему было плохо.
        В мире, где нет разводов, они были бы несчастны вдвоем и всегда. Он считался бы главой семьи и время от времени спал бы на диване.
        Возможно, дело не в том, что от него ушла определенная женщина и увела именно этих детей. Возможно, он был несчастен заранее и будет таким всегда. И он хотел остаться один, чтобы никто уже не мешал ему маяться, и не надо улыбаться ради других.
        Саша проявила незавидное упрямство и приняла одно из тех странных решений, которые занозой сидят в памяти всю жизнь. Надвигаются тучи, прогибается небосвод, и это давнее решение молнией вспыхивает перед глазами, освещая все белым мертвенным светом, а ты, словно дикарь, прячешься и закрываешь голову руками.
        Она посчитала, что найдется кто-то получше Никиты. Нашелся, конечно, но только вот Саша не смогла его полюбить так, как любила Никиту.
        Может, если бы Саша встретила Никиту годом позже, все в их жизни было бы по-иному. Мы каждый день разные. Конечно, день ото дня это не так заметно, и перемены незначительны, но с нами все время что-то происходит - и это нас меняет.
        Страшно, когда все остается на тех же местах. Человеку пятнадцать лет, двадцать, тридцать восемь, сорок шесть, шестьдесят два - а он все тот же, с теми же страхами.
        Все знают, Рим - вечный город. Там в центре стоят дома двенадцатого, пятнадцатого века, а через реку с названием, от которого сердце замирает в груди, - Тибр (в этом названии вся история мира!), располагаются новостройки - семнадцатый, восемнадцатый века. Говорят, когда человек уходит в мир иной, вся его жизнь проходит перед глазами. В Риме перед твоими глазами наяву проходит жизнь человечества.
        В Риме ты понимаешь, что такое постоянные величины.
        Я застала Сретенку, в переулках которой жила большую часть жизни, серой, ссутулившейся. Я ее любила.
        Это такая любовь, от которой больно.
        Бабушка, чьих поцелуев ты немного боишься, потому что тебя, нежную, розовую, без единой отметины времени, пугает ее тонкая и пожелтевшая, как старая бумага, кожа, ее бледные губы, запах старости, который источает ее одежда. Ты не хочешь часто смотреть на ее узловатые руки в коричневую крапинку. Ты боишься старости.
        Но однажды ты берешь эту старческую руку, целуешь ее так горячо, словно хочешь вдохнуть в нее молодость, и твое сердце стучит, как часы на Спасской башне, и ты наконец понимаешь, что такое - любить.
        Я любила мою Сретенку. Я ходила в окаменевших от мороза сапогах по щербатым тротуарам, покупала газировку с сиропом (если повезет) в уличных автоматах, заходила в булочную, где почему-то не пахло свежим хлебом, а пахло им в одном из переулков - наверное, там находилась пекарня, и хлеб, по слухам, везли на другой конец города.
        Я спускалась в подвал, мастерскую к художникам-анималистам, которые ходили там в серых оренбургских платках, перевязанных на талии, и варили в здоровенной кастрюле картошку с тушенкой - чтобы было чем поживиться после косяка с сухой травой.
        Я любила мастерскую Кабакова, и там был такой подиум с диванами, и торшерами, и огромные окна, и ванная, в которой нельзя было разогнуться - так и приходилось, скорчившись в три погибели, мыть руки.
        Я была там недавно и хотела найти удивительный магазин «Букинист», лавку древностей, где среди самых разных книг - царства книгочея, от собрания Гоголя пятидесятых годов до настоящего антиквариата пахло так, как нигде - буквами и знаками препинания.
        И еще там торговали дверными ручками и щеколдами из латуни, и старыми шляпками, и вышивкой, и платьями с дырками, и серыми от старости перчатками, и сумочками с изорванными подкладками, и всякой дрянью, в которой было так увлекательно копошиться.
        Я прошла туда-сюда раза три, пока не сообразила, что на месте трехэтажного дома, где был магазин, сейчас стоянка автомобилей. Просто стоянка. Не дом, не сад, не банк, не магазин.
        И мне стало очень грустно.
        Может, на Сретенке, которая уже не моя, несмотря на то что кинотеатр «Уран» отмыли и побрили (но к нему лепится страшное и кровавое, как сказка об английском парикмахере Суинни Тодде, здание банка), на месте стоянки мог бы стоять красивый дом, и в нем бы жили богатые люди, и выходили бы из него в шубах и драгоценностях, и ждал бы их шофер в отполированной машине. И лет через двадцать жильцы и дом полюбили бы друг друга и сроднились, и их дети любили бы его как родственника.
        Но перемены не всегда наступают к лучшему. Иногда к такому лучшему, которое худшее. Хотя бы для тебя.
        Да и любые перемены - испытание. Поэтому никто и не хочет ничего менять.
        Ты желаешь начать новую жизнь, но старая еще берет за душу. Задевает за живое. Там, в старом, тоже было хорошо. Даже если плохого было больше.
        Поэтому люди редко меняются.
        Саша менялась. Никита… Никиту не устраивало, что Саша менялась быстрее, чем он, и это она его подзуживала, подгоняла. А он хотел сам. Значит - без нее. И от этого чувства… а то было именно чувство - разумом он еще не созрел… ему было так больно, что все, и Саша, и я, и прочие знакомые, относились к нему как к тяжелой палате, где лежат парализованные старушки, и где запах мочи въелся в стены, и всем плохо, где одиночество и страх смерти.
        Саша не знала, что он ей изменяет.
        Я тоже не знала, пока не увидела его с девушкой.
        Саша улетела в Турцию. Накануне мы с ней напились у нее дома - и я забыла телефон. Позвонила Никите, сказала, что приеду вечером, часов в семь, но не смогла, мне было дурно, а в ночь меня забрал приятель, и я попросила его заехать в Сокольники, благо недалеко.
        Они вышли из подъезда. Никита и девушка. Светленькая такая, хорошенькая, совсем юная.
        - Ты что делаешь? - закричала я на Никиту.
        Мы поднялись в квартиру.
        Никита молча кусал губы.
        - Никита, сука, зачем ты со мной это делаешь? Мне что, теперь все рассказать Саше?!
        - Не надо ничего Саше рассказывать.
        - Какого черта?! Ты ведь понимаешь, что она тоже мой друг? Что ты в ней нашел? - Это я про девушку. - Зачем?!
        Никита все молчал и молчал. Сказать ему было нечего.
        Я хотела разбить вазу, но вспомнила, что это любимая ваза Саши. Я была парализована.
        - Я тебя видеть больше не могу! - сказала я. - Ты бы хоть телочек этих домой не водил, - добавила на прощание.
        - Это мой дом, - отвернувшись, произнес Никита.
        - Ну, тогда и простыни не стирай! - отрезала я.
        Поймав в зеркале лифта его взгляд, подумала, что простыни он, похоже, не стирает. Взгляд был смущенный и напуганный.
        Черт!
        Мне надо было привыкнуть к тому, что я должна смотреть Саше в глаза, прислушиваться к ее переживаниям, утешать - и все это время я буду знать, что Никита ей изменяет. И даже буду знать, с кем.
        С девчонкой, для которой Никита - вершина творения. Она видела его роскошную машину, которую он купил вчера, а завтра продаст - это же его деньги, он на машинах зарабатывает, квартиру, которую они придумали вместе с Сашей, одежду, которую Саша ему купила…
        Для девчонки это было как замечательный проспект отдыха на райских островах. Только вот на маленьких картинках нельзя рассмотреть всех деталей.
        Но Никите было достаточно и самого первого ее впечатления. Он почувствовал себя важным. Рядом с ним стояли на цыпочках и любовались его волосами в носу.
        Ему это было нужно. А вовсе не Саша - прекрасная, умная, изящная.
        Меня накрыла печаль.
        Люди не умеют быть честными. И не потому, что плохи, а потому, что им стыдно.
        Саша могла бы сказать:
        - Никита, ты делаешь мне больно! Я должна радоваться своему успеху, а вместо этого извиняюсь за то, что ты мне завидуешь. Это несправедливо. Мне очень и очень плохо. Я хочу, чтобы ты меня любил, чтобы радовался за меня, а ты мне как будто мстишь. Ты ведь любил меня, помнишь? Это же мы!
        Никита должен был признаться:
        - Да, Саша, я завидую. И ненавижу себя за это. Но мне трудно ненавидеть себя, поэтому я ненавижу тебя, и мне с каждым днем все хуже, потому что я знаю, что так быть не должно. Это же мы! Мы справимся, честное слово. Я не хочу делать тебе больно, но я всего лишь навсего человек. Прости меня.
        Однако они ничего друг другу не сказали, потому что их этому никто не научил. Им говорили, что жить вместе нужно долго и счастливо. Или долго и несчастливо.
        Они боялись, что плохо теперь будет всегда - и даже не попробовали что-то изменить.
        Говорят, что отношения между мужчиной и женщиной - это работа. Это значит, что нет такой области в жизни, где ты можешь спрятаться, как в животе у матери, и тебе всегда будет там хорошо. Мы слишком многого хотим от тех, кого любим. Не замечаем, что счастье - это не понимание, не забота, не уважение, а некие мгновения между ссорами, трудностями и отчужденностью, когда тебе хорошо только потому, что рядом именно этот человек. Но мы не благодарны. Мы требовательны.
        Мы очень жадные в отношениях - все время требуем прибавки, льгот, страховки и прочих составляющих социального пакета.
        Они поссорились. Саша приехала домой в два часа ночи - готовила первый в своей жизнь показ на неделе моды. Для нее это было очень важно - она собиралась потратить значительную сумму, нужно было все организовать, за всем уследить. И Саша волновалась, что все пройдет впустую, не принесет ничего, кроме нескольких жалких заметок в прессе.
        Она умирала от напряжения, усталости, от разговоров-разговоров-разговоров с десятками людей, которые настаивали на своем, плохо делали свое дело, опаздывали, торговались, не успевали в срок и не отвечали на звонки.
        Саша вернулась в два, Никита - в четыре утра. Он стал одним из тех, кто не отвечает на звонки.
        Саша проснулась, ощутив в квартире вибрацию. Никита в другой комнате смотрел телевизор.
        - Ты где был? - спросила она, не подразумевая ничего дурного.
        - А что? - с вызовом произнес Никита.
        - Ничего, - Саша протерла глаза. - Просто так. Сколько времени?
        - Пять!
        - Никит, ты что орешь?
        - А что, я не могу прийти домой в пять?
        - Да можешь… - Саша пожала плечами и вышла из комнаты.
        Она уже натянула одеяло, когда Никита ворвался в спальню.
        - Нам надо поговорить! - воскликнул он.
        - Хорошо. Но ведь не сейчас, правда?
        - Почему не сейчас?
        - Потому что мне вставать завтра в восемь! Через три часа! У меня завтра встреча…
        - У тебя каждый день встреча!
        - Никита, что за гадость?! Ты почему так себя ведешь?! Ты приперся в пять утра, а виновата опять я?! Может, ты у девки был - и в этом опять я виновата, да? Чего ты от меня хочешь? - У Саши началась истерика.
        - У какой девки? С чего ты взяла?
        Саша откинулась на спинку кровати.
        - Никита, у меня через неделю показ. Я умираю от усталости. Меня нету. Меня даже не очень волнует, где ты был до пяти утра - у меня сил нет волноваться, веришь? Зачем ты со мной так? Почему сейчас? Чего ты хочешь? Добить меня?
        Никита вышел из комнаты, треснув дверью так отчаянно, что со шкафа поднялась пыль.
        А Саша, которой вставать было через два с половиной часа, собрала вещи и уехала спать в офис.
        Домой она вернулась после показа. Никита на него не пошел. Саша предложила расстаться. Никита не согласился. Они выясняли отношения две недели - каждый вечер, с восьми вечера до четырех утра они рыдали, кричали, пили, курили сигареты одну за одной.
        - Нет, ну это бред какой-то… - стонала Саша, которая уже десять дней не высыпалась. - Я ему говорю, а он не понимает, честное слово. Не понимает русскую речь. То я его обвиняю, то он меня.
        - Расставайтесь, - предлагала я, вымотавшись от этих разговоров.
        - Надо, - соглашалась она.
        Саша действительно хотела все для них прояснить. Никита вел себя как мужлан.
        Саша упрекала. Никита оборонялся. Он тоже обвинял, но крыл ерундой - придирался по мелочам, вспоминал ее незначительные проступки. Мрачный Никита говорил:
        - Все! Хочешь расстаться? Договорились!
        Хлопал дверью и уходил в другую комнату.
        Саша плакала. Шла за ним.
        - То есть вот так? Расстанемся врагами? - кричала она.
        Я приехала к ней в офис.
        - Зачем я все это делаю? - мучилась Саша. - Надо собрать вещи…
        Они не могли признаться в том, что расставание слишком болезненно - намного мучительнее их скандалов. Пока есть скандалы - они вместе.
        К тому времени у нас появилась подруга Лена. Таким, как она, я завидую. Или восхищаюсь ими - ничего подлого, злого в моем отношении к ней не было.
        Лена не знала слова «уныние». Благодаря чему она всегда была в чудесном настроении, энергичная, все успевала, со всеми дружила.
        Нас познакомил мой приятель, произошло это в клубе. Мы с Леной тут же разговорились - и просто не могли друг от друга оторваться. В туалете я спросила, что у нее с Антоном.
        - Ничего. Познакомилась. А что, зря?
        - Не знаю даже, - я испугалась, что слишком далеко зашла. - Смотря на что ты рассчитываешь.
        У Антона никогда не было подруги. Он культивировал беспорядочные отношения, считал, что в мире слишком много красивых девушек, чтобы останавливаться на одной. У него даже было нечто вроде гарема - пять или шесть телефонов, по которым он мог позвонить, и девушки примчались бы к нему в любое время.
        Я была с ним полностью согласна насчет количества красивых девушек, но Антон чрезмерно гордился своим положением, своими возможностями. Он был хорош собой, умел повеселиться, но он не заслужил такого внимания - все, что в нем привлекало, дали ему родители. Очень богатые родители. Квартира, машины, мотоциклы, бизнес.
        Он меня немного смущал, а еще больше я стеснялась его девушек - красивых, но глупых созданий, с которыми невозможно было ни о чем говорить, кроме наращивания волос.
        Я всегда любила плейбоев. Ветреных, несерьезных, которым за обаяние можно простить все на свете и с которыми приятно спать, даже понимая, что не будет у вас никакого завтра. Мне нравились мужчины, которые быстро загораются и тут же гаснут, но первое время ими движет настоящая страсть.
        В Антоне же все было нарочитым. И девушек он выбирал особенных - таких, которыми можно легко манипулировать.
        Я зачем-то умудрилась все это рассказать Лене.
        - Ну, я так и думала, - сказала она.
        Мы всю ночь провели в клубе, потом уехали вдвоем на глазах у потрясенного Антона. Не то чтобы на него это произвело такое уж сильное впечатление - он через пять минут нашел Лене замену, просто некоторое время, пока шел за нами до выхода, он надеялся, что мы едем заниматься жарким лесбийским сексом - и возьмем его с собой.
        Мы поехали с Леной в кафе, позавтракали - и я узнала, что она декоратор. Работает на киностудии. Мы гуляли по городу, встретили рассвет и разошлись подругами.
        И вот эта Лена приняла Сашу, повела ее на спектакль, для которого рисовала задники, накурила ядреной травой - и на Сашу снизошло просветление. Все вдруг встало на свои места. Все стало ясно.
        Просветленная Саша вернулась с работы рано, в пять часов вечера, заглянула к Никите - тот ходил по Интернету, искал дешевые машины.
        - Никита, я насовсем ухожу, - сказала она.
        - Наверное, ты права, - ответил Никита.
        - Ты мне не поможешь? - обратилась она к нему часа через два.
        Никита помог ей донести сумки до машины.
        Саша ехала домой, и с каждым метром ее руки становились все холоднее. Она мерзла, втягивала голову в плечи, поднимала температуру в салоне. Это называется тоска.
        Дома она наполнила горячую ванну и долго сидела там, курила.
        Никита хотел позвонить своей запасной девушке и заняться с ней сексом - просто ради того, чтоб отвлечься, но ничего не получилось. Он держал в руках телефон, однако так и не смог набрать номер.
        Саша осталась одной из моих самых близких подруг. Она отлично выглядит, у нее есть любовник, но она готова расстаться с ним в любое время - отношения ее тяготят. Ей предлагали продать дело за хорошие деньги, но она не согласилась. У нее все есть, а с тем, чего нет, Саша смирилась.
        Никиту я вижу редко, хоть и отношусь к нему снисходительно. Он живет с девушкой, которая утомляет меня своей глупостью. Но с ней он чувствует себя настоящим мужчиной - охотником. У него множество увлечений - серфинг, гидроциклы, мотоциклы, прыжки с парашютом. Он веселый и глупый, как лабрадор, и часто я с ним видеться не могу - для меня он слишком обыватель.
        Саша с Никитой иногда встречаются - мы вместе ездили кататься на водном мотоцикле, и его девушка ревнует к нему Сашу, а Саша ведет себя с ней надменно.
        Если бы они встретились в тридцать три года
        Мы с Никитой живем в одном доме.
        Не успела скончаться соседка с пятого этажа, как Никита развелся с женой и переехал на три пролета подо мной. Я свела родственников соседки из далекого морского городка и Никиту - и, разумеется, о своем благодеянии не раз пожалела.
        Я была характерным обитателем заасфальтированного пространства больше ста километров в окружности, внутри которого каждый день находится не меньше пятнадцати миллионов населения.
        В таких условиях человеку очень нужно уединение - и ты в кошмаре видишь, как
«добрые соседи», которые с радостью одолжат тебе перфоратор, вызовут «Скорую» или встретят курьера, меняют статус на друзей, которые через день напрашиваются к тебе на чай.
        Никита делал ремонт и пару раз в неделю ночевал у меня. Я строила планы, достойные звания сложнейшей дипломатической акции, на то, как отвадить его от дома.
        Никита ведь не просто дружил. Он страдал. И хотел, чтобы я страдала вместе с ним, переживала его боль, принимала ее - и это было почти изнасилование.
        Я слушала его, заболевая от раздражения, и думала, что звуковые колебания, которые мы называем словами, иголками впиваются мне в мозг: слово - игла, звук - игла…
        Я тогда считала Никиту то глупым, то несчастным, но проще было остановиться на глупости, потому что сочувствовать ему не хотелось - он был мне не настолько близок. Ведь сочувствие Никите требовало не просто свежего воздуха, здоровой еды и режима дня и ночи - нет, оно настаивало на палате с мягкими стенами, на тяжелой психологической работе и постоянном контроле больного.
        Никита был несчастен, но признать это мог разве что под пытками - я должна была поить его соленой водой неделю, чтобы он, умирая от жажды, прошептал сухими губами: «Да»…
        После нелепого брака с Ирочкой Никита ударился в разгул, и мне уже казалось, что бессловесные девицы с городских окраин вызывают у него наркотическое привыкание. Каждый день новая, в морщинистых башмаках, или нарядная, сверкающая, в туфлях, украшенных бантами и стразами…
        Но в тридцать лет Никите захотелось влюбиться.
        Что бы человек себе ни придумал, кем бы он себя ни видел, ему не избежать того, что заложено в нем природой. Он чувствует голод, холод, страх, любовь. И сколько бы дней человек ни голодал, сколько бы ни плавал в ледяной воде - он хочет есть, мерзнет, и голова у него болит.
        Никита пытался обмануть жизнь, как щитом прикрывшись от нее цинизмом, практичностью, черствостью, но она подкралась сзади и оглушила его одним-единственным ударом.
        Ему хотелось ощутить шевеление в душе, у которой развилась пониженная подвижность, гиподинамия, болезнь цивилизации и особенно больших городов, где всем вечно некогда заняться своими чувствами. Никита ощущал, что кровь стала медленнее бежать по венам, и догадался, что дело не в сердце, которое было здорово.
        В любви Никита был смешон. Мужчина трицати лет ничего о ней не знал. Даже не представлял, как она выглядит.
        И он, неопытный, наивный, увидел свою избранницу в глупой нервной девице. Ее звали Марина.
        Никита увлекся ею потому, что она была другой - не доступной, как все его пассии, не покладистой и требовательной. Она мучила себя, мучила всех, и эти муки, приправленные сексуальным влечением, Никита принял за ту самую любовь.
        Меня, как и многих других… как и всех… с детства волновали трагедии. Мадам Бовари, Анна Каренина, Екатерина Измайлова, которая леди Макбет Мценского уезда, и, конечно, Скарлетт О’Хара…
        Все эти истории были чудесными, увлекательными, и, прочитав их, хотелось хандрить, уставив взгляд поверх пруда, в котором отражается серое небо, скрашенное нарядной осенней листвой.
        Трагедия замечательна, когда ее рассказывает поэт - душу бередят удивительные события, которые никогда не произойдут с тобой.
        Но в жизни, увы, трагедии уродливы. Их героини - жалкие, безумные, злые женщины, которые, словно липы летом - дурманящий запах, источают сумасшествие.
        Эта Марина была уродом - каждый ее поступок, каждое слово, взгляд были уродливы.
        Лицо у нее было привлекательным, сама - стройна и высока.
        Никита встретил ее в компании одного своего друга, и в тот же вечер она с ним уехала. Оказалось, у Марины был молодой человек, и находился он в той же компании, и все произошло у него на глазах.
        Марина, не спросив позволения, втянула Никиту в войну - и вот он уже то перевозил ее вещи от молодого человека, то выходил с ним разговаривать, то утешал Марину, которая ночами не могла заснуть…
        Марина не хотела оставаться у Никиты. Ему пришлось выселять жильцов, которым она сдавала свою трехкомнатную квартиру на Тверской. Квартира досталась ей от бывшего мужа, телевизионного продюсера. Никита сделал в ней ремонт, потому что Марина не могла жить после чужих людей.
        Никита ездил за материалами, торговался, боролся с прорабом, а Марина в это время капала клубничным соком на новые шелковые простыни. Простыни она выкинула.
        Мы познакомились в «Чиполлино».
        Марина была неприветлива - почему-то ей казалось, что она имеет на это право.
        После неудачных попыток завести беседу мы, приятели Никиты, решили, что он приобрел себе красивую зверушку, и позабыли о ней. К тому времени приятели уже наловчились игнорировать подружек Никиты.
        - Твои друзья меня унизили, - заявила Марина, когда они приехали домой.
        - Ты о чем? - удивился Никита.
        - Они даже не смотрели в мою сторону!
        - Марин, ты чего… Да никто…
        - Я чувствовала взгляды! Не знаю, с кем ты раньше встречался, но у них на лбу было написано «еще одна шалава!» Я тебе не подстилка! Не смей со мной так обращаться!
        Марина была больна. И если раньше Никита думал, что истеричка - это женщина, которая рыдает, когда смотрит на Кейт и Лео во льдах океана, то это потому, что ему не повезло столкнуться с подлинным безумием.
        Марина была бурей, ураганом, который выдирает дома из земли; играет машинами в снежки; наотмашь валит деревья - и поначалу Никите грезилось, что этот ураган несет его в чудесную страну Оз.
        - Я купила платье за двенадцать тысяч! Потратила последние деньги! - бушевала Марина. - Ради твоих друзей!
        - Двенадцать тысяч?! - ахнул Никита. - Ты с ума сошла? Ты же просила денег на стол!
        - Я?! Просила?! - Марина расхохоталась.
        Она бросилась к шкафу, схватила ворох одежды и вышвырнула в окно.
        - Может, ты считаешь, что я думаю только о тряпках? Может, ты тоже считаешь меня глупой?
        Она выхватила из гардероба пальто, куртки, побежала на балкон. Никита собирался ее перехватить, но истерички знают толк в рукопашной - не успел он моргнуть, как получил сапогом по коленке, а одежда улетела в окно.
        Была драка. Марина царапала его и кусала, он выламывал ей руки, она била его доской для нарезки хлеба, а он переломил ее через бортик ванны и облил ледяной водой.
        - Со мной так нельзя… - говорила она позже, закурив сигарету. - Если ты этого не понимаешь, давай больше не видеться.
        На следующий день они поехали за новыми шмотками. Старые Никита тоже подобрал, но Марина сказала, что смотреть не может на эти вещи. Они навевают на нее тягостные воспоминания.
        Все друзья-приятели получили указание Марину уважать. Друзей стало заметно меньше.
        - Марина - моя девушка, это серьезно, - сказал мне Никита. - Будь с ней помягче.
        - Никита, - я замолчала, потому что не знала, что можно ответить на такое заявление. - Ладно. Все с тобой ясно.
        Я его не бросила.
        Мы встречались, и я была с Мариной вычурно вежлива - смотрела на нее с застывшей улыбкой, которая искажает лицо при встрече с одиозными личностями вроде Владимира Жириновского: стоит им появиться в толпе и крикнуть: «Где водитель, блянах…?!» - как у всех мгновенно образуется это умильное выражение, светская гримаса.
        Я ее слушала, поддерживала, говорила комплименты - и ни разу Марина не заметила подвоха. Она всерьез отнеслась к моему подобострастию - а это означает, что ее мозг поражен, у нее нет иммунитета - самоиронии.
        Марина и меня увлекла.
        Это была простая девушка с дурными манерами, плохо образованная, бездарная, пусть и красивая, но не настолько, чтобы извлекать из этого выгоду, никчемная собеседница. Ее образ притягивал меня, как в свое время картина Флавицкого
«Княжна Тараканова».
        Обыкновенно безумцы страшны, их внешность искажена печатью распада личности, они не могут видеть себя в зеркалах, воспринимают себя по памяти, а эта была прекрасна и оттого еще более страшна - она завораживала, как горящие башни-Близнецы 11 сентября.
        Катастрофы, с точки зрения непричастного к ним обывателя, необыкновенно красивы - что может быть более волнительным, чем смешанные чувства страха, величия, резкого, как острый перитонит, сочувствия и ощущения единения в этой боли со всем миром? В какие другие мгновения ты чувствуешь себя более живым?
        Марина травилась. Всерьез. Никита вызывал «Скорую помощь». Марина уходила в запой - и он искал ее на даче у подруги подруги подруги и находил серую, вонючую, под грудой шерстяных одеял.
        Марина могла устроить скандал в «Калина Баре» - из-за того, что креветки показались ей морожеными, и напиться в подмосковном кафе «Кувшинка» с двумя подозрительными личностями и одним местным пьяницей.
        Никита считал, что любит ее, а на самом деле расплачивался за адреналин, пощипывающий его безразличие.
        Если уж человек взялся быть несчастным - никто не сможет ему помешать.
        Я верю в Бога. Я верю в душу. И я верю психотерапевтам - целителям душ.
        Я несколько лет ходила на встречи с самой собой, где передо мной ставили зеркало и говорили: «Это ты». Я отрицала. Я качала головой и негодовала:
        - Кто из нас сумасшедший? Это не я! Не знаю эту женщину!
        Вот так я узнала, что мы совсем не такие, какими себя представляем. Я увидела наконец свое лицо - не обошлось без разочарования, но я его полюбила. Я научилась себя уважать.
        Я много раз старалась передать эти знания Никите - и мы ругались, потому что ему не нужны были знания, он держался за свое невежество, хотел оставить все как есть.
        Невежество страшнее зависти, гнева, жадности, ненависти. Оно превращает человека в насекомое. Я знаю людей, которые никогда не слышали о Коко Шанель. Они живут в Москве. И дело тут не в примере: не в Шанель, или Вуди Аллене, или Лихтенштейне.
        А в том, что тюрьма - это не всегда казенный дом с решетками, охраной, нарами и баландой.
        Тюрьма - это мир, дальше которого тебя не пускают твои же собственные страхи или предубеждения.
        Никита боялся быть счастливым, ему думалось, что это скучно. Опасался любить взаимно и радостно, потому что не видел в этом интриги.
        Для того чтобы каждый день открывать глаза и что-то делать, ему нужна была боль, и он отказывался верить, что можно проснуться от удовольствия и жить только потому, что мир прекрасен.
        Когда ты привыкаешь к боли, то ощущаешь ее совсем не так, как другие. Боль становится частью тебя, ты понимаешь ее, как самое обычное физическое качество, и без нее ты в растерянности, ты словно парализован. Это знают все хронические язвенники.
        Боль превращается в часть твоей природы.
        Никита хотел боли - и получил ее сполна.
        Марина сделала его несчастным, худым и одиноким.
        А через три года бросила, насосавшись, будто самка комара, его крови.
        Ушла к другому страдальцу, который ждал, чтобы ему сделали больно.
        Конечно, она не оставила Никиту в покое. Марине вечно требовалось что-то устроить, помочь, заткнуть финансовую протечку.
        Спустя какое-то время Никита малость отрезвел, но не отказался полностью от своего тайного удовольствия - он тосковал по Марине, ждал ее звонка, хотел подчиняться.
        Я набралась мужества и заявила, что это в нем проснулась любовь к матери, которая не знала других чувств, кроме унижения, обиды, грубости.
        Никита ответил, что «этот твой Фрейд - придурок и шарлатан».
        Я объясняла, что дело не во Фрейде, а в нем, Никите.
        Мы не просто поссорились. Мы разругались навсегда.
        Я даже хотела договориться о том, что пусть он ездит на маленьком лифте, а я - на грузовом, но вовремя остановилась, осознав, что брежу наяву.
        Трудно разрывать отношения, если живешь в одном доме.
        В итоге мы все вместе - я, Никита и Саша - встретились в подъезде.
        Я стала пешкой в их игре - это был тот самый судьбоносный гамбит: Марина, развод, переезд, мой сосед, я сама, а в итоге перестановки фигур - встреча двух людей в подъезде, где не работали оба лифта.
        Саша чудесно выглядела. Ее модный дом цвел, как сакура весной, хоть Саша и не была популярна, о ней не судачили газеты.
        Она много зарабатывала и много тратила на себя.
        Все возрасты хороши, но для меня лично тридцать лет - очередной значительный рубеж.
        Первый - окончание школы. Предвкушение настоящей взрослой жизни, официального взросления, самостоятельного выбора, прощания со всеми, кто знал тебя десять лет и помнил, как во втором классе у тебя носом пошла кровь, а учительница с необъятной грудью и пластмассовой розой на этой груди, сказала, что надо меньше ковырять в носу.
        В день окончания школы тебе кажется, что ты ходишь по воде.
        А в тридцать лет ты неожиданно замечаешь, что из девушки, которой вечно не хватает денег на новые сапоги, из той самой, которая никогда не платит за вход в клубах, из той, что прячет некрасивости съемной квартиры самым ярким ковром из ИКЕА, ты, как будто незаметно, превратилась в элегантную молодую женщину с ухоженной прической.
        Все в тебе, от белья до машины, выбрано с любовью, на твой вкус, а не по средствам. Хочется большего, но и настоящее тебя устраивает.
        У тебя достаточно мудрости и понимания себя, чтобы не играть, не ловчить, не казаться кем-то другим. У тебя есть друзья, которых ты выбрала потому, что вы похожи, они разделяют твои убеждения, образ жизни. Ты любишь их, а они любят тебя - и это не случайные люди, а твоя семья.
        Бывает и по-другому, но мы выбрали такой путь.
        Саше не хватало лишь одного - ребенка. Она не могла забеременеть и уже почти смирилась с бесплодием.
        - Придется кого-то усыновлять, - говорила она.
        - А ты… - я запнулась. - Готова к такому шагу?
        - Да черт его знает… - поморщилась Саша. - Страшно… Вдруг его мать - проститутка?
        - А это влияет?..
        - Откуда же я знаю? Конечно, хочется своего…
        - Чтобы кровь и плоть?
        - Ну да. Хотя усыновляют же - и ничего. Все живы-здоровы. Наверное, его лет с трех надо к психологу водить, чтобы мозги прочистил.
        - Думаю, да.
        - Ладно, давай пока не будем. Я год взяла на размышления.
        - Ты представляешь, у одной моей знакомой есть соседка, женщина лет сорока, она с матерью живет. Я ее видела - немножко бука, но вежливая хотя бы. Так вот, она взяла малышку, совсем кроху, месяца три, а через год отдала назад. Знаешь почему?
        - Ну, конечно, не знаю! - Саша не любила риторические вопросы.
        - Потому что ребенок орет. Понимаешь? Орет. Очень странно и нехарактерно для младенца. Ты небось не слышала о том, что дети кричат?
        - А она не пробовала кляп, например? - Саша даже покраснела от злости. - Что за люди! Разве так можно?
        - Вот такие люди… Это, знаешь, эгоизм, который надо принудительно лечить.
        - Колоть ей самой надо такое, чтобы она орала. И чтобы никто к ней не подходил.
        Саша вместе со мной прошла психотерапию. Ее пришлось уговаривать, но я смогла ее убедить, что отвертка в голове мешает не только носить шляпы, но и думать.
        Дело в том, что в жизни Саши появилось слишком много «но».
        - Да, у меня успешный бизнес, но… я занимаюсь не тем, чем хотела. Я - модельер, но мне приходится быть и директором, и бухгалтером, и выяснять отношения с чиновниками…
        - Да, я хорошо выгляжу, но… у меня нет времени на личную жизнь.
        - Да, я много путешествую, но… стоит выйти из самолета, как начинаются звонки и проблемы.
        Саша не могла смириться с платой за успех. Она хотела обладать всем, что имела, однако цена казалась ей непомерной.
        - Саш, ну это как сумка «Фенди». Ты либо покупаешь ее, либо уходишь. А уж если покупаешь, то не стучишь потом головой о стену, потому что слишком дорого. Это
«Фенди» и она столько стоит. Ну брось ты все, оставь один магазин.
        - Не хочу… - ворчала Саша.
        - Тогда иди к доктору, потому что я тебя сейчас буду убивать с изощренной жестокостью.
        Как ни странно, психотерапия повлияла на нее с первого раза. Саша ходила к психологу полгода. И даже перестала бояться самолетов.
        Мы были очень забавными, когда ходили на сеансы. Проповедовали. Кидались на людей с призывами обрести гармонию. Позже мы это прекратили. Сдвинуть человека с места можно, лишь если он тебе очень дорог.
        К тому времени, когда мы встретились в лифте с Никитой, Саша еще не решила, что делать с мужчинами. После истории с Олегом ее душа словно попала в автокатастрофу.
        Олег был очень умный. И некрасивый. Но такой умный, что Саша отреклась от влечения к смазливым мужчинам и установила новое правило: внешность - лишь оболочка, куда заключена истинная сущность. Как-то так.
        Олег действительно знал все на свете. И это были не хрупкие знания, высушенные на газетных листах, связанные в букеты и развешанные по всему дому. Он их не коллекционировал. Олег изучал механизм жизни, он хотел понять, почему так, любил наблюдать за перспективой, которую невозможно увидеть без знания истории, хотел постигнуть самую суть вещей.
        Несомненно, он был философ. Очень богатый философ, и еще - гениальный экономист.
        Когда мы видим себя на фотографии, то замечаем только внешность и полагаем, что это мы и есть. Но мы - это весь наш мир, со всеми маршрутами, со всем прочитанным, с каждым впечатлением, переживанием.
        Олег видел не только свое лицо. Он ощущал всего себя целиком. Он был миром.
        Мне он не нравился - это был тяжелый, излишне уверенный в себе тип, достаточно высокомерный, чтобы в его присутствии задаться вопросом: «Кто я такая и что я сделала для того, чтобы меня уважали?»
        И Олег был женат.
        - Саша, ну какая-то ты дура… - расстраивалась я. - Как ты могла в него влюбиться? Ты понимаешь, что он с женой не разведется?
        - Не разведется, - кивала в знак согласия Саша. - Но поделать я с собой ничего не могу.
        Мы знали, что где-то за пределами нашего с Сашей и их с Олегом мира у него есть дом, жена, двое детей, семейные праздники, дом в Марбелье, куда Олег наведывается раза два в сезон.
        Кто-то сообщил, что жена Олега - красивая, добрая женщина, которая все знает и давно уже примирилась с тем, что в их семье муж устанавливает правила и что она никогда не уйдет от него из гордости, не отдаст отца своих детей в руки похотливых столичных хищниц.
        Олег любил Сашу. Они встречались два года - и были счастливы настолько, насколько могут быть счастливы люди, которые ходят босыми ногами по битому стеклу.
        Поначалу я советовала, ругала, плакала вместе с Сашей, но поняла, что это не прихоть и, конечно, не отчаяние и не бестолковая страсть, а нечто большее - может, и не созидательное чувство, но любовное безумие такого рода, которым можно только восхищаться.
        Всякий человек должен пройти через такое в жизни хотя бы раз.
        Иногда надо вывернуть душу наизнанку и посмотреть, что у тебя там, внутри.
        Саша стала похожа на торчка. Глаза блестели, худые пальцы едва заметно дрожали, лицо осунулось. Казалось, что любовь освещает ее изнутри - но если бы кто-то выключил этот источник счастья, Саша превратилась бы в изможденную усталую женщину.
        То, что случилось потом, стало ее личным 11 сентября.
        Олег ушел от жены. Но не к ней, Саше, а к совершенно другой девице двадцати трех лет.
        - Ты связалась с патриархальным динозавром, - втолковывала я ей, не удержавшись от «я же говорила!» - Так поступают классические мужики 1963 года выпуска. Что бы там между вами ни было, женщина для него - вещь. Он потребительски к тебе относился.
        Я говорила тогда очень много. Если сложить все вместе, получится, что я говорила дней пять подряд. Мне нужно было Сашу отвлекать, злить, раздражать - она была утопленницей, а я - неумелым спасателем, который вместо того, чтобы делать массаж сердца, ломает ребра.
        Я никогда не видела людей, черных от горя. Саша была первой.
        Мы знали - у нас были общие знакомые, - что жена Олега слегла.
        Наверное, она не могла поверить, что муж, для которого она была лучшим другом, которого она согласилась принимать со всеми его недостатками, оберегала и лелеяла, чьи чувства выхаживала, как недоношенного ребенка, - предал ее легко и весело, в одно мгновение променял на крепкие ножки молоденькой актрисы, которую уже полюбили журналы.
        Женщины старшего поколения слишком большое значение придают почти ничтожным вещам - мужественности и женственности.
        Рожать детей, заботиться о муже, быть мудрой - вот в чем они видят свое предназначение, суть своего жизненного цикла. И все это мужчины отвергают быстрее, чем обрушиваются акции на бирже.
        Женщины борются за молодость ради мужчин, ради секса, ради того, чтобы он их никогда не оставил. Но дело не в количестве морщин, а в том самом мужчине, который не опустится до животных инстинктов, который будет видеть мир душой, а не половыми железами.
        Я видела звезду рока, музыканта даже не первой величины, а плюс первой, выше всех величин. Женщины все его обожали и, конечно, время от времени предавались различным фантазиям на его счет. Мечтали о нем с подростковым азартом.
        Я встретила его в компании друзей, которые были старше меня на целую жизнь. Друзья были с женами, и он тоже был с женой - красивой женщиной чуть младше его. И тогда я вдруг поняла, что мир, в котором я живу, - поврежденный, если мы все принимаем как должное красивых девчонок с мужчинами, которые годятся им в дядьки.
        Не могло быть и речи о том, чтобы моя звезда, Он, Кумир, хотя бы взглянул в мою сторону с тем интересом, на который я так рассчитывала.
        Его любовь к жене была безусловна, как движение крови по артериям - от сердца, и по венам - к сердцу.
        И это была не влюбленность, не ослепление, а свой собственный выбор, который мы все так и не научились делать, потому что запутались в множестве разных чужих мнений.
        - Я не хочу, чтобы мне было так плохо, - говорила Саша.
        - Саша, я тебе сейчас должна говорить, что он - мудак, ты - роза, все будет хорошо. Но я скажу, что ты вот так страдаешь не только потому, что тебя предали, растоптали и тебе больно. Ты сейчас каждую секунду обращаешься к своим мечтам, к тому, каким ты ваш роман хотела видеть, и тебе очень горько, что твои надежды превратились в ничто.
        - Да не было никаких надежд…
        - Ну что ты врешь? - Я накрыла ее руку ладонью. - Ты была с Олегом два года. Не было надежд? Ни разу? Да уже достаточно того, что ты считала его лучше, чем он есть, раз в тысячу. Пока ты была с ним, ты себя обманывала. Все время.
        - Может быть…
        Есть что-то, что почти нельзя объяснить на словах - можно только пережить.
        Когда у меня умер отец, я не знала, как с этим справиться. Мы все давно уже перестали относиться к смерти, как к части жизни - мы даже думать не хотим ни о чем таком, бережем детей, не показываем им похороны, а в итоге оказываемся один на один с самым затаенным страхом - невосполнимой утратой.
        В разных цивилизациях смерть представляли божества: Анубис, Мор, Танатос, Хель, и даже в русских сказках была смерть с косой, приходившая к героям. Общение со смертью было частью культуры, а теперь мы даже толком не можем выразить соболезнование.
        - Ты должна его отпустить, - сказала мне одна мудрая женщина.
        Я не поняла. Я никого не держала. Он сам ушел, его нет, я одна.
        Но иногда мы сами выходим за грани реальности, не понимая того, и только ощущение, что мы сходим с ума, намекает: мы вступили на чужую территорию.
        Мы говорим себе: он жив в моем сердце, не могу поверить. Мне кажется, он рядом - и этим как будто отрицаем, что человек ушел, что его действительно больше нет. Мы не можем смириться с горем, а это значит, что мы находимся на границе между мирами - в пространстве воспоминаний и бесконечных сожалений, которые приближают нас к тому, кто нас покинул. И это страшно: ведь он - там, а мы - здесь, и нас разрывает на части.
        А потом умер мой друг, и когда у меня кружилась голова, и я помнила о нем как о живом - сейчас позвоню и услышу голос, и менялись очертания мира, в котором не могло такое произойти, я говорила себе: он умер, твердила - он умер, его нет, он умер. Это было больно, но возвращало меня в настоящее. Я смирилась, приняла его смерть и отпустила.
        Саша какое-то время не могла смириться с тем, что жизнь не такая, какой она ее видела целых два года.
        Она всегда была реалисткой, а все реалисты рано или поздно превращаются в циников - даже если цинизм у них мелкий, только в редкие мгновения душевных разливов выходящий за свои низкие берега.
        Реалистом быть трудно - ты трезв, умен и у тебя хорошее зрение, а это значит, что на любом празднике тебе будет скучно.
        Саша испугалась этого и влюбилась в Олега.
        - И что, с тобой так часто? - спрашивала она.
        - Да постоянно! - фыркала я. - Просто я знаю, что вот сейчас влюблюсь в очередного придурка, будет жарко, будет весело, и потом я начну хныкать и жалеть себя, но я это все понимаю! Я понимаю, что он - придурок. Просто мне хочется пощекотать себе нервы. Запланированный такой риск. А ты втрескалась в Олега, как барышня в гусара, и очнулась в той серии, где под вопли ваших пятерых детей он продает твое тело старому ростовщику.
        После разрыва с Олегом Саша долгое время ни с кем не встречалась. Я предлагала ей нанять мальчика, Саша соглашалась, но на деле все позже задерживалась на работе.
        Мы вступили в странное время.
        Саша хотела секса. Ей не нужны были отношения - она думала только о физической близости. Но мужчины, которые ей нравились, увиливали от интимных контактов.
        Они вожделели. Думали об этом. Но говорили, что не хотят торопить события, чтобы знать друг друга получше.
        - Что такое?! - то ли смеялась, то ли негодовала Саша. - В наше время женщине придется идти в бордель, чтобы получить немного секса до свадьбы? Что происходит?
        Я не знала, что сказать. Моя самая большая любовь на то время, человек, с которым я жила четыре года и которого отпустила в Англию работать на телевидении, не мог ко мне прикоснуться полтора месяца.
        Я приобрела тогда все существующие в мире комплексы. Считала его извращенцем. Плакала и пила в одиночестве коньяк каждую ночь.
        А он был хорошим парнем, который просто влюбился. До сих пор сомневаюсь, что это его оправдывает, но суть в том, что секс не так доступен, как иногда кажется.
        Мужчины без всякого повода стали более романтичными и тонкими, чем девушки девятнадцатого века, грезившие о замужестве.
        И вот, пока мы поднимались до пятого этажа (лифт сломался), Саша дергала меня за полу пальто, кивала, подмигивала и зыркала в сторону Никиты, на которого из нашего положения открывался прекрасный вид. Задница у него всегда была роскошной.
        - Никит, что ты будешь делать? - спросила я, задыхаясь. Нелегко карабкаться вверх на каблуках.
        - Ничего, - пожал тот плечами.
        Мы с Сашей держались напряженно.
        - Может, угостишь нас чаем?
        - С пирожными, - Саша встряхнула коробку с эклерами.
        Никита кивнул и открыл дверь.
        У него в квартире Саша нахмурилась. И я знала, почему. Голубой и бежевый.
        Давно, когда мы обживали наши первые собственные квартиры и даже заработали немного денег на ремонт, у всех стены были бежевые и голубые. Кроме Саши, она все-таки художница.
        Остальным не хватало средств, фантазии и кругозора. Потом все принялись потихоньку перестраиваться и в какой-то момент вдруг возненавидели эти пастельные, невыразительные цвета, которые говорили лишь об одном - отсутствии выбора.
        У Никиты была голая квартира. Кровать, телевизор, шкаф, стол, компьютер. Ни картин, ни фотографий, ни прочих украшений.
        Саша надула губы, и я поняла, что это значит - Никита показался ей заурядным.
        Мы всегда любили деньги. Любили огромные дома. Большие дорогие диваны. Камины. Лодки. Каникулы «два дня Париж - десять дней Мальдивы - два дня Мадрид». Спортивные автомобили, цель которых - не ездить, а удивлять. В юности у нас с Сашей было такое развлечение - мы шли в магазин, где продавались драгоценности от именитых домов, рассматривали украшения и говорили: вот это я когда-нибудь куплю. Так мы придумывали себе будущее.
        Мы любили возможности, которые предоставляли деньги, и уважали их, но не всегда хорошо относились к людям, у которых эти деньги были.
        Мы побывали в безликих особняках, видели безвкусно одетых женщин, видели отчаявшихся людей, которые не знали, как себя удовлетворить.
        А еще мы бывали в квартирах наших знакомых, которые могли потратиться только на краску и кисти. И эти квартиры смотрелись так нарядно, что в них хотелось петь и плясать.
        Никита был обычным мужчиной. Он работал, знакомился с девушкам в Интернете, смотрел время от времени футбол, признавал только американское кино, музыку почти не слушал, искусством не интересовался.
        Саша расправилась с ним довольно быстро. Мы выпили чаю, потом вина, я ушла, а она его соблазнила.
        В три часа ночи мне пришло сообщение: «Спишь?»

«Ты где?» - ответила я.

«У тебя под дверью».
        Я открыла.
        - Можно я у тебя переночую? - спросила она с порога.
        - Ну как? - засуетилась я.
        - Он монстр! - радовалась Саша. - У меня есть любовник! Ура!
        Один из плюсов взросления заключается в том, что ты точно знаешь, чего хочешь. Саша определенно хотела иметь любовника - это слово противоречит вложенному в него смыслу. Того, кого мы любим, мы называем «молодой человек», «мой парень», кто-то предпочитает «милый», «любимый», но «любовник» подразумевает секс.
        Саша не хотела любить, ей нужна была близость - она устала от превратностей отношений. Она хотела, чтобы рядом был мужчина, который мог бы ее обнять и на которого ее тело откликнется, пока душа пребывает в покое и благости.
        Они никуда не ходили вместе. Иногда смотрели в постели кино. Она не оставалась у него на ночь. Никита ни разу не был у нее в гостях.
        - Вы хоть о чем-то разговариваете? - интересовалась я.
        - О чем-то, конечно, разговариваем, - кивала Саша. - О ерунде. Не помню.
        - Тебе хорошо?
        - Мне первый раз в жизни так хорошо! Я ничего от него не хочу, он ничего от меня не требует - просто удивительно! Ни ссор, ни сомнений…
        Потом вдруг случилось все самое страшное.
        Отец Саши сломал позвоночник.
        Двоюродного брата Саши, отщепенца и семейное проклятие, посадили в тюрьму за хранение и употребление наркотиков.
        У тетки, матери отщепенца, обнаружили рак крови. Бороться с болезнью она не хотела.
        Теткин муж заявил родственникам: «Идите к черту!» и завел молоденькую любовницу, свою ученицу. К тому же он сказал, что не собирается выкупать сына из тюрьмы, заметив, что это будет тому хорошим уроком.
        Все сходили с ума.
        Саша охладела к сексу.
        Никита впервые приехал к ней домой. Саша, как береза осенние листья, сбросила пять килограммов и стояла на пороге серая, прозрачная, безжизненная.
        Никита сварил ей суп. Неделю он возил ее по судам, адвокатам и врачам.
        - Это что-то значит? - спрашивала она меня. - Я должна быть ему благодарна?
        - Сашка, ну откуда же я знаю… - Я гладила ее по голове. - А что, не хочется?
        - Мы чужие люди, - лежа у меня на коленях, пожимала она плечами.
        - И папа еще! - восклицала Саша. - Ну почему он сломал позвоночник именно сейчас? У мамы едет крыша. Она мечется между ним и тетей Раей, скоро сама сляжет…
        Никита часто оставался у Саши. Ночью он лежал в кровати с ноутбуком, поглаживая Сашу, если та стонала во сне. Он вытирал ей мокрую от пота шею и проветривал комнату. Заставлял ее есть.
        - Он ведет себя как мой муж, - жаловалась Саша.
        - Ну и что? Человек тебе, между прочим, помогает.
        - Зачем?!
        - Может, ты ему нравишься! - возмутилась я. - Ты что, во всем ищешь подвох?
        - Нет. Просто мы так не договаривались.
        Когда я ходила к психотерапевту, то жаловалась на бывшего мужа, с которым мы сложно расходились. Рассказывала, почему не могла с ним жить.
        - Он не понимает… - говорила я.
        - Он не понимает… - повторяла я.
        - Он не понимает! - трясло меня от злости.
        - Вы с ним об этом договорились? - спросила меня психотерапевт.
        Я уставилась на тетку в полном недоумении. О чем договорились? Мы встретились и полюбили друг друга. Все.
        И я вдруг поняла, что это большая ошибка - требовать понимания от человека, который не знает, чего ты от него хочешь. И еще я поняла, что брачный договор с миллионом пунктов - это скорее символический документ, в котором ты рассказываешь партнеру о том, как ты хочешь с ним жить.
        К тридцати трем годам понимаешь, что обо всем нужно заранее договариваться. Не надеяться на его интуицию, чувствительность и прочие глупости, которыми ты оправдываешь свою нерешительность, а заявить о своих желаниях вслух, прямо.
        Но большинство людей живет надеждой, что все сложится само по себе. Саша точно не относилась к их числу - она во всем любила определенность, особенно после истории с Олегом.
        - Спроси Никиту, - посоветовала я.
        - Спрошу, - пообещала Саша.
        Никита признался, что давно уже не относится к Саше, как только к партнеру по сексу. Просто он не хочет торопить события, не хочет ее спугнуть.
        Саша растрогалась.
        Она почти согласилась с тем, что Никита - красивый, иногда любезный, заботливый и пусть не эрудит, но ум его остер, и с ним бывает смешно.
        Саша не стремилась к тому, чтобы дома ее кто-то ждал, но иногда вдруг приятно, когда ты возвращаешься и кричишь: «Я пришла!» - а к тебе навстречу выбегают, и целуют, и говорят, что есть булочки с корицей и последний фильм Коэнов.
        Она смягчилась.
        Но Никита все равно оставался тайной, которую знала только я.
        - Ты его стесняешься? - недоумевала я.
        Саша смутилась.
        - Ну-у… Я бы это так не назвала. Он другой.
        - Другой, да. Но я же его не стеснялась, когда мы дружили.
        - Ты с ним дружила. А я с ним… - Саша задумалась.
        - И что? Все будут думать, что старая корова Саша отчаялась и подобрала себе кого попроще?
        - Может, будут! - Саше явно не хотелось углубляться в эту тему. - А что? Помнишь, у Наташи был Антон с автомойкой? Что ты сама говорила?
        - Слушай, этот Антон… - поморщилась я.
        - И дело не в том, что мне стыдно, - перебила она меня. - А в том, что он очень простой парень. Когда есть секс, углы сглаживаются. Но вот мы куда-то пойдем, там не будет секса, и он ляпнет какую-нибудь глупость, скажет, что не понимает черный квадрат Малевича… Тебе ясна моя мысль?
        - Ясна.
        Я не знала, что сказать Саше, которая была в несколько раз умнее меня. И мне даже не хотелось устыдить ее за высокомерие, потому что она отчасти была права: не зря она много думала, много читала - точно не ради того, чтобы ее мужчина чувствовал себя иностранцем в кругу ее знакомых.
        Знаете, к психиатрам люди обращаются с одинаковыми признаками: хроническая усталость, бессонница, приступы страха, но за схожими расстройствами скрываются не похожие друг на друга истории.
        У каждого своя причина быть несчастным. И счастливым.
        Одна из самых известных мне красивых пар была счастлива около полугода потому, что мужчина любил женщину такой, какой она была пять лет назад, какой он ее помнил до рождения ребенка и развода с наркоманом, а она была ему благодарна за то, что он увел ее от мужа.
        Это была такая любовь!.. Конечно, они расстались врагами.
        Другая известная мне девушка так стремилась осуществить свой идеал - прекрасную свадьбу с богатым и красивым молодым человеком, что так и не поняла, за кого вышла замуж, а он никогда не сопротивлялся, если женщина настаивала на своем - поначалу девушка считала это плюсом, но позже она встретилась с его мамой.
        Потом все эти люди удивляются тому, во что превратилась их жизнь.
        Когда люди близки настолько, что каждый день спят в одной кровати, их жизнь либо становится в два раза лучше, либо ухудшается день ото дня.
        Ты делаешь всего один неверный шаг - казалось бы, ты далеко не ушел, все еще можно исправить, но бабочка уже взмахнула крыльями - и мир изменился.
        И ты упрямо твердишь: «Мне это нужно, потому что я этого хочу!», но не всегда нам нужно то, чего очень хочется.
        Иногда даже покупка машины превращается в испытание - повсюду мерещатся злоумышленники, тебе режут покрышки, когда ты оказался на своем «Мерседесе» в три часа ночи на чужой парковке в районе, где не принято подавлять в себе классовую ненависть.
        И ты попадаешь в смешное положение - объект желаний так тебя утомляет, что ты не расстаешься с ним только потому, что это, на хрен, чертовски трудно - отказаться от мечты!
        Когда я купила себе большую и красивую машину… Машина оказалась не новая, с историей, и, как выяснилось позже, судьба ее была печальна. Я купила ее у мафиози, который занимался кладбищами - что бы это ни значило. Конечно, приятель, сосватавший мне машину, ни слова не сказал ни о мафиози, ни о кладбищах во время покупки.
        Воображение незамедлительно нарисовало мне жуткую картину: в багажник моего внедорожника сваливают трупы, везут на погост и хоронят в чужих могилах, а потом еще и получают за это большие деньги. К тому же машина перевернулась (это мне потом сказали в сервисе), и не один раз, она пожирала бензин десятками литров, плохо вела себя на поворотах, и за месяц в меня два раза врезались.
        Я ее возненавидела.
        У машины отвалилась задняя ось.
        Однажды бездомный кот прыгал у меня на капоте.
        Сигнализация по собственному усмотрению орала всю ночь напролет.
        Это был ад.
        Машина словно кричала мне: «Избавься от меня, пока не поздно!»
        Муж упирался и расстраивался, а я была готова залезть на крышу, сбросить с шестнадцатого этажа на демонический автомобиль валун - и продать металлолом на запчасти.
        Мне повезло. У меня ее купили - даже несмотря на все мои предупреждения.
        Этот новый владелец тоже очень хотел американский внедорожник, но машина его сделала. Ему били стекла, ее угоняли хулиганы, от нее отвалилось колесо и возник некий истинный владелец с претензией. Он оказался лжевладельцем, но это стоило моему бедолаге-покупателю многих нервов.
        Если бы люди были более внимательны и рассудительны, их мечта не превращалась бы в кошмар. Но они не хотят ничего знать.
        В этом и есть ловушка - ты не можешь сделать шаг назад во времени. Все, что ты совершил, останется с тобой навсегда. Главное - пережить это.
        А настоящая любовь - такое странное чувство, когда ничто не кажется нарочитым, когда ты не изменяешь лишь потому, что мысль о других мужчинах отвратительна, когда ты переживаешь его неприятности как свои собственные - и для этого не прилагаешь ни малейших усилий, просто живешь с ним одной душой.
        Такую любовь трудно распознать, она не похожа на твои ожидания и мечты, и чем дальше ты уходишь во времени, тем сложнее ее найти - не зря ведь с возрастом ты лучше видишь то, что вдалеке, а то, что рядом, не можешь разглядеть без очков.
        Я видела, что с Никитой и Сашей происходит нечто такое, чего они и сами не осознают. Жесты, мимика, речь, взгляды изменились.
        Никита заботился о Саше потому, что не мог не заботиться - он бы все то же самое делал для себя, для своей руки, ноги, шеи. Этого Саша не понимала, не понимал и он сам.
        Саша не хотела мириться с тем, что у ее возлюбленного узкий кругозор. Она все никак не могла понять, что это ей интересно читать, ей интересно много знать, и ей это необходимо для жизни, для работы. Ведь какую часть своих познаний она использовала в общении? Ничтожную. Даже мы с ней, две интеллектуалки, трепались в основном о мужчинах, о чувствах, о сериалах, о деньгах, о ресторанах. И немного о кино, о книгах. О музыке - почти никогда.
        Саша требовала от других того же, чего и от себя, не задумываясь над тем, нужно ли это человеку.
        Благодаря Никите я давным-давно познакомились с компанией байкеров. Компания байкеров - это самые разные люди: автомеханики, бизнесмены, люди, которые решают проблемы, музыканты, юристы, актеры, чиновники.
        И смысл был не только в том, что у них есть общее увлечение - спортивные мотоциклы, но и в том, чтобы отвлечься от предрассудков, стать просто человеком, у которого в анкете прочерк везде, кроме графы хороший/плохой парень.
        Наверное, на тех же основах создается любая секта, но у байкеров никто от тебя ничего не хочет, ничего тебе не предлагает и денег не просит.
        Ты остаешься один на один со своими человеческими качествами.
        За это я благодарна Никите. Он привил меня от снобизма.
        Все это я рассказывала Саше, но она слушала вполуха.
        Она вцепилась в свои убеждения мертвой хваткой.
        Маму моего друга однажды грабили. Она не желала сдаваться, вцепилась в сумку - и вывихнула руку. Кроме того, вор ударил ее по лицу и выбил вставную челюсть, которая обошлась ей совсем недешево. Челюсть так и не нашли.
        Не стоит держаться за что бы то ни было слишком крепко. Если ты изменил своим принципам, лучше честно это признать, ведь в том и смысл - чтобы один день отличался от другого.
        Саша долго вела с друзьями разговоры о жизни, о любовных отношениях и о Никите, прежде чем смягчалась.
        Одновременно она ввязалась в интрижку с неким Борисом, телепродюсером. Это был один из тех служителей массмедиа, которые дозируют время, как аптекарь - яды, у них сразу звонят три телефона - и на каждом две линии, они всегда на взводе - и при этом одну чашку за одной пьют кофе, и отпуск у них длится два дня, зато каждую неделю.
        Боря был обаятельный, иронизировал над собой, в самолетах много читал, и очень мне нравился, но я не могла с ним общаться больше десяти минут - у меня разрывался череп от телефонных звонков, от его энергичного речитатива. С ним было неспокойно - он все время куда-то ехал. Вечное движение.
        Они встречались за ужином, часов в восемь или в девять, и всегда с ними были люди. Саша уезжала домой, а в час или в два ночи ехала к Боре или забирала его в клубе или в ресторане.
        - У тебя крышу не рвет, что ты и с Никитой, и с Борей? - интересовалась я.
        Мне казалось, что Саша сходит с ума.
        - Рвет, - признавала она. - А что делать?
        - Прямо и не знаю! - разводила я руками. - Может, определиться?
        - Да уж как тут определишься…
        Боря ей быстро надоел. Саша вспомнила о Никите, о том, каким он может быть уютным, и что секс он заранее, за пару недель, не планирует и может сказать: «Да пошло оно все к черту!», накрыть голову подушкой и проспать все на свете.
        Саша сказала, что она вышла от Бори в четыре утра, и шел снег. Ноябрьский снег, который растает уже через два часа, но сейчас липкие снежинки падают тебе на лицо и переливаются в свете фонарей, и вдруг становится тепло, и хочется стоять, открыв рот и глазеть на небо.
        И вдруг Боря представился ей таким забавным, что она расхохоталась. Ей захотелось к Никите. Она очень соскучилась.
        Снег мерцал и кружил, и вспоминались лучшие мгновения жизни, и Саше почудилось, что дом там, где Никита.
        Она пошла домой. Ей хотелось идти и идти, и вернуться к Никите замерзшей, мокрой, усталой. Но добралась она, конечно, только до машины.
        - Я - падшая женщина, - сказала она мне на следующий вечер.
        В ответ я промолчала.
        - Зачем я изменила ему с Борей? - раскаивалась Саша.
        - Ты же ему не расскажешь?
        - Как ты могла такое обо мне подумать! - вспыхнула Саша. - Моя тайна умрет вместе со мной! Я что, одна из этих восторженных истеричек?
        - Кто тебя знает… - пожала я плечами.
        Боря быстро утешился - мы вскоре встретили его с молоденькой актрисой.
        Моему поколению женщин повезло - мы не боимся возраста.
        И не только потому, что существует множество процедур, увлажняющих, питающих, подтягивающих кожу и тело. Не потому, что сейчас все занимаются спортом. Кроме меня.
        А потому, что люди избавились наконец от предрассудка, который заставлял их стареть, едва они достигали тридцати лет.
        Раньше считалось, что с годами ты не имеешь права вести себя восторженно, наивно, нелепо. Ты должен носить другую одежду, прическу.
        В Японии, например, очень много сумасшедших подростков, которые ходят колесом - у них каждую ночь канун Дня всех Святых, но это веселье длится, пока молодые японцы не становятся корпоративными японцами.
        То же самое с германцами - земля в кампусах дрожит под ногами зеленовласых фриков, панков, рокеров, эмо. Но в первый рабочий день они будто скидывают шкуру, оставляют себя целиком в шкафу, и в офисе появляется новый член корпоративной семьи - типичный бюргер с типично буржуазными пристрастиями. Всего за неделю германцы стареют на десять лет - их молодость остается только на фотографиях.
        Внешность - это результат наших мыслей, переживаний, но, главное, нашего ощущения миссии, которую мы выполняем здесь, на Земле.
        У некоторых программа коротенькая: устроиться на службу, завести семью. Стремление осуществить этот план будит в них чувства, но в дальнейшем они живут на автопилоте. К пенсии такие люди приходят в растерянности, так как даже мелкие интриги на работе больше не отвлекают их от пропасти, на дне которой они видят ржавые остовы былых чувств и надежд.
        Есть люди, которыми движет желание большего, они каждый день находят себе новую цель - все выше и выше, сверх человеческих возможностей. За спортивным азартом угадывается надрыв - они похожи на собаку из поговорки, которая хочет укусить себя за хвост. Это те самые люди, которые придумали девиз «Главное не победа, главное - участие» - им не нужны трофеи, им нужен стимул, чтобы хотеть жить.
        А есть такие, и мне не стыдно им завидовать, которые живут так, словно за спиной нет долгих лет и многих чувств, будто каждый день все начинается заново. Они не всегда успешны в глазах общества, необязательно богаты, но у них есть талант, редкий и замечательный - они не просто любят жизнь, они ей благодарны.
        Мы не обладали этим даром. Но мы старались. Мы не ощущали возраст в том пугающем, гнетущем смысле, какой в это вкладывают многие люди. Мы были против уколов омолаживающего яда - не хотели ничего скрывать.
        И мы навсегда запомнили одно чувство.
        Нам двадцать лет. Мы всю ночь провели на вечеринках. Позавтракали в кафе с американской кухней. У кого-то закончились деньги. Кто-то накурился до жути. У кого-то был секс в чиллауте.
        В половине восьмого утра мы шли по улице навстречу людям, спешащим на работу. Их день начался, а наш еще не закончился. Мы плыли против течения, и в этом для нас было особое очарование, мы путались во времени, если говорили «на следующий день», потому что для всех этот «следующий день» наступил, пока мы бодрствовали, а для нас он был ночью, временем, когда мы спим. Наша ночь была днем - и мы словно исчезали из реального мира, мы были призраками, наблюдающими за жизнью живых. Живых настоящих людей, которые просыпаются рано утром, тепло одеваются, едут в контору, а в шесть часов бегут домой так, словно их ждет там нечто особенное.
        Мы не были снобами - просто чувствовали себя другими. Людьми со своими правилами. Людьми, которые меняют ход времени.
        И эти собственные правила делали нас могущественными. Мы считали, что уж нам-то по силам изменить мир. И мы до сих пор верим, что мы - это чудо.
        Саше пришлось стать одной из тех, для кого передача «Доброе утро!» - часть рутины, но она не изменилась. Она не пошла другой дорогой - она просто сменила средство передвижения. Пока мы нашей дружной гоп-компанией катили на трамвае, Саша сопровождала нас на автомобиле.
        Боря с его молоденькой девочкой, которая никогда не станет актрисой, но будет его женой, был частью реального мира, в котором мужчина утверждается за счет возраста своей женщины. Он играл по правилам, которым его научили в детстве - и он не старался новые правила придумать, он был потребителем, обывателем, которому нравится собственное отражение в глазах других, таких же, как он.
        В жизни людей, которые не сопротивляются, есть нечто порочное.
        Боря будто мстил своей возлюбленной за то, что сам себя лишил свободы выбора. Из подающей надежды актрисы он вылепил домохозяйку. Он украл ее собственные ценности и подменил их своими: дал ей счет в банке, дом за городом, машину - все то, к чему стремится любой человек, и говорил: «Зачем тебе работать, если у тебя уже все есть? Ты знаешь, какой это мир? Это жесткий мир, девочка! Но я спасу тебя». Только вот он не был спасителем. Он был злодеем, который посадил бабочку в банку и смотрел, как у нее там кончается воздух.
        Мы видели многих мужчин на пороге сорокалетия, которые теряли зрение. Их поводырями становились молодые девушки, лучше из провинции - неопытные, смешные, если и не мечтавшие получить все сразу, то не обладавшие достаточным мужеством, чтобы отказаться от такой возможности.
        И мы видели, как такие мужчины уничтожают личность своих подруг, становятся им строгими родителями, решившимися на инцест.
        Наверное, мужчины, больше чем женщины, боятся возраста, старости. Никто не слышал о женском кризисе среднего возраста. Возможно, поэтому мужчины так требовательны к нам - это лишь месть и обида за то, что страх нас щадит. Мужчины придумали нам нулевой размер, стандарты красоты… и уже одно слово «стандарт» звучит ужасно - общее место, обыденность, «как все».
        И мы благодарили Бога за то, что стали взрослыми и умными, нас не проведешь.
        Мы жалели Борю, не ревновали.
        А тем временем отношения Саши и Никиты складывались немного нелепо.
        Они почти жили вместе, он оставался у нее каждую ночь, но в ее доме не было ни одной его вещи, если забыть о щетке и бритве.
        - Как-то странно, тебе не кажется? - говорила я.
        - С другой стороны, очень удобно, - объясняла Саша.
        Нет правила, чтобы влюбленные жили вместе. Просто так всегда получается - ты остаешься на день, на два, забываешь одежду, книгу… И вот вы уже не расстаетесь.
        - Давай пропустим эту часть, - сказала я любимому человеку, швырнув на пол чемодан.
        Мы были знакомы всего пару недель, но уже было ясно, что вместе мы надолго.
        Саша отмахнулась. Она даже немного оправдывалась и злилась, но без вдохновения.
        В следующую встречу Саша заявила:
        - Никита мутит воду.
        - То есть?
        Саша предложила Никите переехать к ней. Он отказался. Пояснил, что у него была связь, после которой он до сих пор не пришел в себя, и сейчас ему не хочется принимать серьезные обязательства.
        - Мне все ясно, - отрезала Саша.
        Я ее понимала. Никите, как и любому мужчине, повсюду мерещились обязательства, которых от него никто не ждал. Саша просто хотела, чтобы он был ближе, без намека, без подвоха.
        Он позвонил мне сам:
        - Я запутался.
        - В чем, Никитушка?
        Никита, возможно, стал человеком в первом поколении. И ему приходилось нелегко.
        Быть животным проще - ты спишь, охотишься, ешь, размножаешься, и этому не сопутствуют бесконечные вопросы. Наверное, так же трудно неандертальцам было разгибаться, ходить на двух конечностях, а не на четырех. Если, конечно, неандертальцы существовали - теория эволюции, как и любая теория, всего лишь гипотеза.
        Душа Никиты, как изнеженный мускул, болела от напряжения. Он не привык к чувствам и сейчас вел себя не по-спортивному.
        После долгой и ленивой зимы я пошла в зал на тренировку. Я не знала, что выбрала самую сложную программу, после которой трудно даже лежать. Мне говорили:
«Повтори. Иначе будет хуже». Я испугалась и больше не пошла. Ноги болели месяц. Они жаждали тренировок - это химия, законы природы, молочная кислота, но я сдалась.
        Никите тоже трудно было лежать и страдать, но он так боялся боли, что смирился с той, которая уже есть.
        Человек в первом поколении не чувствует в себе достаточно отчаяния, чтобы начать жизнь сначала.
        Иногда человек чего-то боится, не может совершить какое-либо простейшее действие, и ты не знаешь, что о нем думать, для простоты называешь его идиотом, но не догадываешься, какая тут предыстория, что за всем этим стоит.
        Мой отец был красивым, умным и талантливым человеком. Он модно одевался, любил пожить на широкую ногу - при том, что в быту был аскетом, ел всякие каши и щи, довольствовался малым.
        Его любили женщины. Я до сих пор страдаю по Андрею Кончаловскому только потому, что они похожи.
        Женщин всегда было много. Но личная жизнь отца - история разочарований.
        Он боялся женщин так, как другие боятся самолетов или змей.
        В семь лет его мать, вдова с четырьмя детьми на руках, белошвейка, отдала его и сестру в детский дом. Она хотела спасти их от голода.
        Братьев и сестер тогда разлучали, разводили по разным приютам. Если не с кем разделить боль - значит, ее нет. Так, наверное, тогда мыслили.
        В стране Гражданская война. Голод. Пожары, тиф и холера.
        Детский дом расквартировали в монастыре, где плотские позывы святых отцов сдерживали фрески на потолках - мучения грешников, страдания святых. Над кроватью моего отца была нарисована отрубленная голова Иоанна Крестителя - окровавленная, с закатившимися глазами.
        Мой отец убежал и бегал до самой Отечественной войны, которую окончил капитаном Красной армии.
        Он видел свою мать всего один раз.
        Был влюблен в известную манекенщицу, которая ушла от него к миллионеру.
        Последняя женщина, которую он любил, умерла при родах. Оставила его. Или бросила - зависит от того, какое слово ближе эмоционально.
        Он говорил, что не хочет на ней жениться, играл в улитку, но с чувствами такая беда - их нельзя спрятать. От них можно только отвернуться.
        Всю жизнь он думал, что его предали.
        Я не знаю, хоронил ли он мою бабушку. О ней я не слышала от него ни слова. На его столе была фотография в латунной рамке - женщина в шляпе, в модном платье начала двадцатого века. Иногда он говорил, что это, может, и не его мама, а какая-то другая женщина. Наверное, эта вроде бы чужая женщина была ему ближе - лицо не в фокусе, черты можно придумать самому, но нарядный образ иногда бывает лучше правды.
        Я знаю Никиту давно. Я знаю, что он никогда никого не хотел любить, он хотел быть черствым, жадным эгоистом. Он копил деньги и чувства, не растрачивал их, но Вселенная не смиряется, когда в одном месте слишком много, а в другом - мало.
        С Мариной он делал все то, к чему не привык: любил, страдал, швырял деньги на ветер. Но эта связь ничего не изменила, не сделала его жизнь лучше - Никита разочаровался. Ему захотелось вернуться к себе прежнему.
        А мне хотелось Никиту наказать. За то, что он хватается за свои страхи. Ведь человек сдается не потому, что слаб, а потому, что ему хочется вернуться к своим невзгодам. Они связывают его с тем, что ему дорого.
        Это похоже на то, как в детстве мы бережем всякие палочки, железки, выброшенное морем стекло с затупленными краями - несметные сокровища, но было бы смешно или грустно считать этот мусор богатством до конца своих дней.
        Я жалела Никиту и продолжала любить, возможно, потому, что видела в нем отражение своего отца, который умер слишком рано, чтобы я успела ему посочувствовать.
        Мне хотелось Никите помочь, но я уже понимала, что сам он не попросит о помощи.
        Саша была закаленной. Но и она нервничала.
        - Ты будешь меня презирать, если я скажу… - Саша потянулась к бокалу с виски. - Но я скажу. Почему мужчины такие идиоты?
        - Может, они привыкли, что их должны добиваться. За многие-то лета. И что женщина боится остаться без мужа. Ты вспомни, как было лет сорок назад - если в двадцать пять ты еще не замужем, тебе конец. В двадцать, на фиг, пять! И мужчины это знали. Они сами это придумали. Они ничего не понимают в отношениях, потому что им все давалось легко.
        Достаточно вспомнить, как жестоко общество обращалось с женщинами.
        Анна Каренина, толстый роман, весь о том, как униженно чувствовала себя женщина, которая всего-то ушла от мужа.
        Мужчины оставляли женщин с детьми - и в обществе считалось, что на ней никто не пожелает жениться. Это же какое унижение - воспитывать чужого ребенка!
        Я слышала многоголосый грузинский хор скорбящих матерей, когда мой приятель, Алик, любимый сын, внук и племянник, подающий большие надежды хирург, женился на красавице-молдаванке тридцати лет (старуха!), с ребенком от другого мужчины.
        Казалось - его хоронят.
        Мужчины смеялись над шуткой женщина - президент.
        Фрейд рассказал всему миру, что девочка завидует мальчику потому, что у него есть активный придаток. Но мужчина завидует женщине потому, что она рождает новую жизнь. И запросто может прекратить род мужчины, если не пожелает иметь от него детей. И это даже не страх - это ужас, который управляет мужчиной, делает его злым.
        Мы дружно презрели Дональда Трампа с его конкурсами красоты, которые были задуманы лишь для того, чтобы для стайки симпатичных девушек он, Дональд, на время стал самым желанным. Это казалось таким старомодным - милашки ходят по сцене, а солидные мужики разглядывают их из партера. Просто рабовладельческий рай.
        Давным-давно все смотрели соревнования красавиц, если не затаив дыхание, то с интересом, а теперь мы смеялись, потому что, честное слово, забавно, когда несколько миллионеров устраивают грандиозный смотр невест, тешат свое эго, и никто уже не верит, что все имеет какое-то значение - разве что возможность затмить очередную миссис Трамп.
        - Теперь я точно ненавижу мужчин! - усмехнулась Саша, когда мы с этим покончили.
        - Наверное, есть какие-то… приемлемые, - предположила я. - И все-таки хорошо, что мы не родились лет шестьдесят назад.
        У Саши и Никиты настало время разговоров. Она не бросила его, как я ожидала, заготовив для Никиты плохонькое сочувствие.
        Никита рассказывал ей о себе. О себе и матери. О себе и бабушке. О своем голозадом детстве. О том, как воровали кукурузу и варили ее, а потом ели с солью. И еще о том, что летние каникулы, время, проведенное с бабушкой, было самым счастливым.
        Никита не говорил - он будто бредил, не веря, что делится всеми своими тайнами. То есть ничего особенного в его историях не было - ни порочного, ни подозрительного, но воспоминания причиняли ему боль: Никите казалось, что он голыми руками пытается выдрать из земли кактус - и тянет, тянет, тянет…
        В деревне была старая палатка, в которой ребята собирались и рассказывали страшные истории. И еще - истории про девчонок. В дождь палатка протекала, и они заклеивали дыры пакетами. Можно было наворовать огурцов, яблок, малины - и продержаться до ужина.
        Были стога колючего сена, на которых здорово отдыхать после долгого пути в березовую рощу - через сосновый бор. Был ржавый комбайн, в котором можно было прятаться.
        И еще был замечательный запах земли, травы, деревьев, и даже небо, казалось, пахло чем-то сладким и воздушным, как сахарная вата. В Подмосковье так не пахнет.
        Было кладбище и таинственный человек в плаще-палатке и кирзовых сапогах, которого все там видели, но никто не знал в лицо.
        А в Мурманске была квартира с пятном от вина на тахте и запахом маслянистой от времени пыли.
        Мать Никиты была не из тех пьяниц, что показывают по телевидению: беззубые, в грязной одежде, с синяками по всему телу.
        Она ходила на работу, обесцвечивала волосы, встречалась с кавалерами, но пила каждый божий день, с трудом держалась до полудня, а иногда и не держалась, напивалась одна, в кровати у телевизора до бесчувствия. Это была добрая женщина, но как у большинства алкоголиков, ее жизнь превратилась в сумбур, в неочевидную для нее самой смену беспамятства и бодрствования, в которой с трудом различался ребенок.
        Потом она, конечно, совсем опустилась, но память нас щадит: Никита помнит лишь, как тенью мелькали дружки мамаши - из комнаты в туалет и на кухню.
        Единственным развлечением Никиты было смотреть на военные корабли.
        Он не поверил, когда попал в Санкт-Петербург, что города бывают такими красивыми. Даже запахи: бензин, мокрый грязный снег, прокисший от сырости табачный дым - показались ему чудесными.
        Он говорил о Марине. Самые сильные впечатления оставляют те, кто не ответил нам взаимностью. Те, кого мы любили больше, чем они - нас. Никите хотелось беспрестанно возвращаться к Марине - хотя бы мысленно - спорить с ней, добиваться от нее благодарности, понимания, скольким он пожертвовал ради нее.
        Саша ревновала.
        Никита понял все-таки, что Марина - лишь навязчивая идея, и взялся ее жалеть. Он надеялся, что через эту жалость с оттенком презрения он возвысится над той, что растоптала его чувства.
        Саша уверяла, что он умственно отсталый.
        - Нормальные мужские прогоны, - говорила наша подруга Оля. - А ты чего хотела?
        - Видимо, женщину, - Саша прикурила сигарету, хоть и бросила курить лет пять назад.
        - Саш, если ты переметнешься, я уйду к тебе от Толика, - пообещала Оля.
        - Почему не ко мне? - обижалась я. - Я ведь тоже могу метнуться.
        - Во-первых, ты слишком любишь секс. И потом Саша богаче.
        - Я, что ли, не люблю секс? Значит, для тебя главное - деньги? - воскликнули мы с Сашей одновременно.
        - Саша, о каком сексе ты говоришь, если у тебя до Никиты год не было мужчины? - Оля с алчностью уставилась на последний кусок пиццы. Она была одной из тех женщин, что всегда говорят о диетах.
        Нас с Сашей ее привычка раздражала, мы считали это помешательством, но Оля находила успокоение в перечислении съеденных орехов, белков, творога, листьев салата - ее слова о еде звучали как заклинание, мантра.
        - Ну, не год… - задумалась Саша.
        Она действительно относилась к сексу без одержимости. Отличалась в этом вопросе терпением. Поэтому ей так важен был характер мужчины, его личность.
        - Зачем мне все это нужно? - спрашивала она.
        - Саш, ты становишься непримиримой…
        На самом деле мне нечем было крыть. Лично мне нравились любовные отношения, я хотела жить с кем-то в одном месте, мне нужен был товарищ. Но то была я.
        - Я не могу вдруг взять и отупеть, - говорила Саша. - Я смотрю на человека и вижу все его недостатки.
        - Обращай внимание на достоинства, - советовала я.
        - Недостатков обычно больше.
        - А по-моему, ты зациклилась на негативе, - спорила я. - Ты всегда всем недовольна.
        - Правда?
        - Да ты зануда! - расхохоталась я. - И это все знают!
        У них налаживалось. Саша даже познакомила Никиту с родителями. Не то чтобы это что-то значило. Просто Агния Богдановна пару лет назад ударилась в сантименты и стала скучать по внукам. Обещала Саше, что все заботы по воспитанию возьмет на себя.
        Саша настаивала на том, что все заботы поручат няне. Агния Богдановна даже расплакалась.
        - Почему?! - вопила она.
        - Потому что я не хочу, чтобы мой ребенок превратился в мямлю и чуть что - звал бабушку!
        - А если будет девочка?
        - Тем более!
        Агния Богдановна позвонила мне, поинтересовалась, есть ли у Саши кто на примете.
        - Будущий отец ребенка? - уточнила я.
        Мама сводила Сашу с ума - и та делала вид, что у нее совсем нет личной жизни, только бы отвертеться от допросов. Но на день рождения Агнии Никиту привела -
«на репетицию», как она выразилась.
        Как ни странно, Агния Богдановна против него не ополчилась.
        Ее озадачило, что некоторое время он играл в зятя - помогал по хозяйству, лез повсюду со своим авторитетным мнением, отпускал какие-то шуточки со словами
«мамаша»…
        - Никит, только без обид, - попросила Саша, когда вышла с ним на кухню покурить. - Ты не мог бы… Ну, вести себя как обычно. Папа, кстати, в машинах ничего не понимает.
        Никита, разумеется, крякнул пару раз «А чего я?», но сник, угомонился и стал вести себя как приличный человек.
        - Ты уверена?.. - прошептала Агния Богдановна Саше на прощание.
        Саша фыркнула:
        - В чем?!
        И уехала, исподтишка пригрозив маме кулаком.
        А Никита повадился ездить к Марине. У Марины не заладилось с новым мужчиной. Она плакала. Хотя такие, как Марина, не плачут - они рыдают взахлеб, заламывая руки, и время от времени швыряют что-нибудь об пол.
        Марина ела безобидные таблетки, потом вызывала «Скорую» и Никиту. Возможно, она звала и любовника, который ее бросил, но он не ехал.
        Марине нужны были деньги - у нее накопились долги. Никита спас ее кредитную карту.
        Марина звонила ему ночью, говорила, что болит сердце, и еще раз перезванивала, когда Никита уже подъезжал к ее дому, и просила купить вишню в шоколаде и сигареты.
        - Никита… - удивилась я. - Она ведь тебя использует…
        - Мы же не чужие люди, - произнес он, потупившись.
        - А я думаю, чужие! - обозлилась я.
        Марина сломала ногу. Каталась на лыжах и упала. Болела она с размахом, потом ей понадобилось в больницу, снимать гипс.
        Саша улетала в Турцию, и ее надо было отвезти в аэропорт.
        - Саш, ты ведь можешь такси вызвать? - Никита позвонил ей ночью, от Марины.
        - Конечно, - ответила Саша.
        Она действительно могла вызвать такси. Это все могут.
        В тот же вечер Саша уложила вещи Никиты, которые уже обжились в ее квартире, отвезла их мне и попросила забрать у него ключи. Она была спокойна, как памятник Пушкину.
        Никита растерялся.
        - Что я сделал не так? - возмущался он.
        - Никит, мозги надо включать время от времени. Я понимаю, что они у тебя с постоянной нагрузкой не справляются, но иногда…
        - Спасибо тебе! - воскликнул он с пафосом.
        - Ну что ты, не благодари!
        Никита просил прощения. Саша смотрела на его антраша с удивлением.
        - Никита, если бы ты проспал, мы могли бы это обсуждать. Но зачем мне прощать человека, который пренебрег мною ради другой женщины? - Саша умела смотреть сурово, отчасти наивно, так, что под прицелом ее взгляда собеседник тушевался и забывал все свои доводы.
        Она не могла его простить. И для этого было две причины.
        Первая - если Саша не разобралась, и их отношения были не настолько открытыми, доверительными, и не было уверенности, что они хотят быть друг с другом, то и прощать нечего.
        Вторая - если Саше померещилось, что она любит Никиту, а он в это время любил кого-то еще, и она была запасным вариантом, то можно, конечно, стать жертвой обстоятельств, но простить такого нельзя. Никто не прощает, когда его не любят.
        - Ты боишься одиночества? - спросила я.
        - Не знаю. Правда, - Саша пожала плечами. - Одиночество - непостоянная величина.
        У людей так много страхов, что не всегда можно точно понять, чего именно ты боишься.
        Пример великой, любимой, почти уже канонизированной Фаины Раневской страшит, но нам с Сашей кажется, что это лишь один из мифов тех времен, когда определение
«незамужняя бездетная женщина преклонных лет» относилось не к социальному статусу, а к диагнозу вроде саркомы легких.
        Одиночество страшно лишь тогда, когда его боятся.
        Моя соседка - теперь уже почти свихнувшаяся от старости дама восьмидесяти семи лет - даже в ее плачевном состоянии чувствует себя защищенной и довольной жизнью. У нее есть родственники, немного более внимательные к вздорной, если уж на то пошло, старухе благодаря завещанной им квартире; соседи, которые не бросят ее в беде, и основательно запуганные властной дамой социальные работники.
        Далекие, из приморского города родственники зовут мою соседку к себе, но та упирается до последнего - ей не хочется попасть на иждивение, не хочется под опеку любящих младших сестер и племянников - ей действительно нравится жить одной. Ей даже умирать одной нравится.
        Боимся ли мы одиночества? Привыкнув считать его чем-то вроде вампира, побаиваемся, но, скорее всего, знаем, что чудовищ не существует.
        Мы с Сашей, при всей нашей взаимной любви, были разные. Но если что нас и объединяло, так это беспощадная ненависть к душевной распущенности. К скандалам, когда один на ходу сочиняет трагедию лишь ради того, чтобы выместить на другом посторонние обиды.
        Никак не могу забыть ссору с одним из моих мужчин.
        Звали его Игорь, и он был недоволен своим весом. Настолько недоволен, что за полтора наших общих года поправился еще килограммов на семь, но каждый день обещал придерживаться диеты, повторяя: «Я толстый, боже мой! Я урод!»
        Он, и правда, как-то раздался вширь.
        - Послушай, чтобы похудеть, надо нормально есть, но всегда чуть недоедать, - посоветовала я из самых лучших побуждений.
        Я тогда была наивна и полагала, что в случае, когда человек ежечасно жалуется на свои проблемы, он действительно хочет их решить. На самом же деле в большинстве случаев это означает лишь то, что он либо хочет поговорить о своих проблемах, либо надеется услышать от других, что никаких проблем у него не существует.
        Игорь ничего не сказал. Или сказал:
        - Я понял.
        - Обожаю твою задницу! - воскликнул он спустя полчаса. - Даже целлюлит ее не портит!
        - А что там с целлюлитом? - насторожилась я.
        В то время я как раз ходила на психотерапию, много нервничала и стала такой тощей, что можно было разглядеть очертания моих внутренних органов. Никакого целлюлита у меня не было. Ну, почти.
        - Какого черта! - закричал мой друг. - Разве нельзя выбрасывать за собой все эти… - Игорь схватил и подбросил обертки от конфет.
        - Ты чего? - растерялась я.
        - Да ничего! - крикнул он и выбежал из комнаты, разумеется, хлопнув дверью.
        Всю ночь продолжалось веселье.
        - Куда ты дела пульт от телевизора?!
        - Гарик, я телевизор последний раз смотрела, когда еще «Намедни» показывали…
        - Б…х…еб…ть! Какого хрена ты поставила на диван тарелку с едой?! Я же просил!
        Мы оба уставилась на окурки, разбросанные на подушках.
        - Гарик. Это ты плюхаешься на диван так, что он аж подпрыгивает.
        - Да, я жирный!
        И опять дверь с грохотом ударилась о косяк.
        - На кухню заходить противно! - это уже утром. - Что, так трудно посуду помыть?!
        - Помой.
        - Почему я должен за тобой убирать?! Когда ты готовишь, кухня становится похожа на хлев!
        - Скажи честно, ты сошел с ума? - вспылила я. - Это моя квартира, моя кухня, и я так живу!
        - Вот! - восторжествовал он. - Ты меня постоянно критикуешь! Ты мне дышать не даешь!
        - Гарик, что тебе надо, а? - Я схватилась за голову. - Ты к чему ведешь? Ты второй день ко мне цепляешься без повода, что случилось, б…?!
        Все знали, что случилось. Гарик сам себя считал толстым и несексуальным. Даже если бы он похудел и нарастил мускулы, он бы все равно считал себя толстым и несексуальным. Ему это было нужно, чтобы люди повторяли: «Ты самый худой и красивый! Самый-самый!», а он бы кивал головой и это отрицал, и они бы снова и снова уверяли его, что лучше никого нет.
        Но меня раздражало даже не это, а то, что Гарик добивается от меня взаимности таким болезненным способом. Конечно, он не мог признаваться: «Я слабак и нытик, поэтому, будь добра, говори и говори о том, что все хорошо, что делать ничего не надо, что ты любишь меня таким, какой я есть». Никто не может такое произнести, так как догадывается - это звучит глупо и жалко. А раз догадывается, значит, понимает, что делает. Понимает, что меня мучает.
        И Гарик вместе со своими лишними килограммами был выпровожден домой. Я не готова была забраться на крест и принять на себя все страдания какого-то Гарика.
        Все можно простить, когда любишь, но все равно остаешься с вопросом: почему же я так не делаю?
        Саша никого не хотела пускать в свою жизнь.
        Может, она так и любила Олега, потому что он был женат, и она знала, что он никогда не откроет ее квартиру своим ключом и не возмутится, что она побрилась его бритвой.
        Никиту она впустила, это было сильнее ее, потому что чувства всегда побеждают разум, только мы об этом не знаем. Мы называем одно плохим, другое - хорошим, и нам кажется, что мы все понимаем, знаем, что для нас лучше, а в это время наши чувства бунтуют и делают нас несчастными, больными, и мы все никак не сообразим, что же с нами такое? Если мы такие рассудительные, если все здорово, как же может быть так дурно?
        - Никита, я, правда, тебя не понимаю… - Я налила себе и ему остывшего чаю. - Ты скучаешь по Саше, но зачем тогда возишься с этой жуткой Мариной? Извини, можешь опять со мной ссориться, но она же пустышка, глупая баба, дешевка… - Я развела руками. - По сравнению с ней Настасья Филипповна - эталон смирения…
        - Кто это?
        - Кто это кто?
        - Настасья. Филипповна.
        - Никита, вот за что я тебя люблю, так это за то, что с тобой не скучно! Ты хотя бы кино посмотри! Там Яковлев сказочно хорош!
        Они помирились.
        Саша долго храбрилась, но у нее было не самое удачное время - она была занята, мужчины ее словно избегали, и она Никите позвонила.
        Но Саша держала его на расстоянии - его это и возбуждало, и обижало.
        Никита, неопытный и невежественный, в свои тридцать три года пришел к мысли, что любовь - это стресс, мелодрама, истерия, и если не замечал в отношениях надрыва, то разочаровывался.
        Саша его не подстрекала - она защищалась как умела, но их отношения после закрытого перелома срастались вкривь и вкось.
        - Почему никто мне не сказал, когда я была маленькая, что у всего есть побочный эффект? - говорила я, когда мы встретились после долгого перерыва. - Остроумный - значит, склонный к депрессиям, творческий - истеричный, успешный - эгоистичный…
        - Прости. Я всегда это знала, - ответила Саша.
        - И молчала?
        - Нет. Ты просто не слышала.
        Она права. Человек слышит то, что хочет услышать, и вкладывает совсем другое значение в слова. Понимает все по-своему.
        У меня была знакомая, которой надо выпить ведро коньяка, прежде чем избавиться от подозрения, что все относятся к ней с предубеждением. Ведро плюс одна рюмка - и она начинала рыдать. Нормальная девушка - высокая, миловидная, умная.
        - Саша, как так получается, что ты всегда знала, что нет никакого идеала, но в то же время ищешь мужчину без недостатков? - спросила я с раздражением.
        Иногда Саша наводила меня на мысль, что я торможу в развитии лет на десять.
        - Я не ищу. Мне своих недостатков хватает. Просто…
        Просто друзей легче извинить за их слабости и глупости. Может, это атавизм такой, рудимент, и мы по привычке или по традиции все усложняем, когда дело касается любовных отношений.
        Ведь я знала обо всех недостатках Никиты, и смеялась над ним, и ругалась, но мы вместе уже пятнадцать лет. Так или иначе.
        А Саша не выдержала и года. Она не выносила такую глубину чувств - начиналось подводное опьянение.
        Они уехали в Прагу. Туда, где их никто не знает и где нельзя понять, что говорят другие мужчины - умные и образованные.
        Прага - город, в котором начинаешь верить в сказки. Он, как бабушка, любит тебя и заботится, и никуда не спешит, и все движения становятся медленнее, и появляется такое доверие к миру, будто ты сидишь в старинном платяном шкафу, в шубах, и с фонариком читаешь Клайва Льюиса.
        Никита рассказывал Саше, что в детстве мечтал стать дядей Федором из Простоквашина.
        Саша призналась, что в детстве больше всего боялась ангины, потому что тогда могут удалить гланды, а страшнее этого ничего нельзя придумать.
        Никита, когда ему первый раз вкололи заморозку, упал в обморок, но не от аллергии, а от страха.
        Саша в семь лет украла на даче у соседки куклу, сбежала в лес и там целый день с ней играла, а потом так испугалась наказания, что утопила ее в реке и много плакала - ведь кукла не досталась никому.
        Никита сказал, что первое его впечатление от Москвы - помойки. Московские помойки казались ему богатыми.
        Саша вспомнила, как в четырнадцать лет шла зимой по Сретенке, и щеки саднило от мороза, джинсы затвердели, и было очень темно, холодно, неспокойно, и она увидела в витрине одной палатки, где по моде тех времен продавались ликер
«Амаретто», сигареты, видеокассеты, хлеб… туфли - белые лодочки с жемчужными украшениями. Тогда эти лодочки показались ей самым красивым на свете, и она представила себе недостижимый Лазурный Берег, Ниццу, и как она идет в белом платье и в этих лодочках по набережной, и все оборачиваются ей вслед. Саша обменяла эти лодочки на простенький золотой кулон, грош ему цена, и ни разу их не надела, потому что уже к лету поняла, что это омерзительная дешевка - и в Ниццу в таких не пускают.
        Никита рассказал, что в Москве его поначалу интересовали девушки с квартирой - негде было жить, иногда он даже спал в подъездах, а мыться ходил в баню. Потом он нашел странное общежитие в центре Москвы на Цветном бульваре - старую квартиру, шесть комнат и всюду нары. Жили там в основном проститутки, а еще почему-то трое голландцев, молодые люди продавали наркотики, подозревал Никита, хоть никто там ничего о себе не рассказывал. Никита, уходя, всякий раз забирал с собой вещи и однажды вернулся, а дома - пожар. У него были деньги только на плацкарт до Питера - вот он и купил туда-обратно, в надежде, что все образуется. Образовалось с проводницей - Никита на поезде катался туда-сюда неделю. Отдыхал.
        Саша рассказала, что в юности ей почему-то очень не нравились ее ключицы. Казалось, что они совсем нелепо торчат.
        А Никита на первые деньги каждый день ездил в «Пиццу Хат» на Кутузовском и ел там до отвала.
        Саша даже рассказала, как лишилась девственности во второй раз (ее самый первый нежный друг что-то там недоделал) - она выбрала самого красивого мальчика, долго с ним встречалась, а потом так напилась, с подростковым отчаянием запивая водку шампанским, что ничего не помнила, кроме одной детали: молодой человек ее растолкал и спросил, не дурно ли ей, она отмахнулась, нечаянно задев его лицо, пробормотала: «Ну сделай же ты что-нибудь!» - и отключилась.
        Проснулась рано утром и сбежала.
        А Никита рассказал, что у него была девушка, которую он застал в кино с другим - они целовались. Это был маленький районный кинотеатр, куда, собственно, ходили целоваться и пить пиво. Никита девушку не любил, ему нужен был только секс, так что он не расстроился и сделал вид, будто ничего не заметил. Девушка на это обиделась и бросила его. Ей хотелось, чтобы ее ревновали.
        В аэропорту Саша тихо всплакнула. Она не ожидала такой вспышки.
        Так бывает на похоронах: стоишь как истукан и думаешь: что за событие такое - смерть… Вот я даже всплакнуть не могу. Ушел человек - его больше не будет. А я тут мерзну и думаю о том, что простуды не избежать. И вдруг что-то случается - и слезы льются и льются, и так горько, что остановиться не можешь.
        Она плакала, а Никита ее обнимал и гладил по спине.
        В самолете Саша напилась в стельку и уговаривала Никиту заняться сексом в туалете. Говорила, что тогда они вступят в клуб, только она не помнит, как он называется. Клуб тех, кто трахается в самолете.
        - А собрания членов клуба проводятся? - интересовался Никита.
        - Не-а… - Саша энергично водила головой слева направо. - Узнаешь своих по лукавой улыбке и подмигиваешь.
        - Заманчиво… - издевался Никита.
        Саше первый раз в жизни понадобились бумажные пакеты.
        - Я не понимаю, откуда на борту столько алкоголя… - стенала она на следующее утро. - Интересно, мне стыдно? - спрашивала она себя, уставившись в потолок.
        Конечно, они ругались.
        - Зачем тебе новая «Ауди»? - возмущался Никита. - Купи двухлетнюю, сэкономишь тридцать процентов!
        - Но я хочу новую! - кричала Саша. - У нее страховка, в конце концов!
        - Да ты за эту страховку будешь платить в год по шестьдесят тысяч!
        - Я хочу новую! - настаивала Саша.
        Потом Никита решил сделать в квартире ремонт.
        - Ты что, на самом деле повесишь такие шторы? - Саша не говорила, она шептала. Ей было страшно.
        - А в чем дело?
        - Вы спрашиваете - мы отвечаем! Во-первых, тебя разводят как ребенка. Из Италии! Я тебе из Турции такую же ткань привезу в двадцать раз дешевле! Во-вторых, рядом с такими шторами можно разве что могильную плиту поставить: «Он был реальным пацаном!» Ты понимаешь?
        - То есть ты самая умная?
        - Конечно!
        Пока они были вместе, у них все получалось. Я считала, что это лучшая проверка - если отношения ненастоящие, то любовники так действуют друг на друга, что вся их жизнь разваливается к чертям.
        Были у меня приятельницы, которые начинали жаловаться на мужа именно тогда, когда у того - вот совпадение! - дела шли из рук вон плохо. И фишка была не в этом, а в том, что он, муж, вел себя так, словно она, бедняжечка, виновата. Знакомые дамы говорили, что мужчины - слабаки. А на самом деле дамы просто бежали с тонущего корабля, потому что муж устраивал их только в полной комплектации - внешность, состояние, щедрость.
        У одной девушки первый муж поссорился с богатым отцом, второй разорился в кризис, третий решил отдохнуть и уволился с работы, а четвертый получил травму и долго болел. Каждый раз она уходила, как только становилось меньше денег, но всегда мужья были виноваты, так как потакали своим слабостям.
        Были и мужчины, готовые бросить женщину лишь потому, что она беременна. Звучит дико. Но беременная женщина не всегда занимается сексом. Часто женщин бросают, если у них нервный срыв. И не потому, что они не хотят лечиться, а потому, что мужчины не могут возиться с больной теткой, когда вокруг ходят здоровые.
        Бывают и другие формы эгоизма.
        Приятель моей замечательной подруги Ани воспитывал ее как ребенка. На день рождения дарил ей абонемент в спортивный зал.
        Вдыхал запах ее волос и морщился - они пахли табаком.
        Отвозил Аню к ней домой всякий раз, когда она напивалась. Вроде как ему неприятно общество пьяной женщины.
        Если она встречалась с друзьями, они потом не виделись неделю.
        - Знаешь что! - сказала Аня после некоторых раздумий. - Ты, пожалуй, перезвони мне года через три - может, я курить брошу, подкачаю живот, и друзья у меня будут другие, достойные того, чтобы ты с ними наконец познакомился.
        Эгоистичный мужчина хочет видеть женщину такой, чтобы завидовали его друзья. Ему важно не ее, а их мнение.
        А эгоистичная женщина хочет, чтобы мужчина был надежным. Чтобы у него не было друзей, к которым он уезжает за город, реставрирует там мотоциклы, пьет пиво и слушает «Алису».
        Какой-нибудь психотерапевт, не брезгующий популярностью, обязан выпустить
«Кодекс человеческих отношений» с описанием законов, по которым живет общество. Незнание закона не освобождает от ответственности, но ведь чертовски трудно пробираться на ощупь.
        В юности я была чудовищной эгоисткой и нередко удивлялась, куда же пропадают мои друзья. Я обижалась, придумывала им недостатки, но постепенно осмыслила, что виноваты не приятели, а я сама. И я решила не то чтобы стать хорошей, а сделать все возможное для того, чтобы люди от меня не отворачивались. Это значит лишь одно - внимание, понимание и усмирение себялюбия. В противном случае вся твоя жизнь станет похожа на финансовую пирамиду.
        Если ты слишком самолюбив - то никогда и ни за что не признаешь, что такого-то числа в таком-то месте был не прав. И будешь повторять одни и те же ошибки. И одни и те же грабли будут стучать по твоей дурной голове.
        Многие люди избирают простейший путь - приписывают собственные ошибки другим и срывают раздражение на том, кто попадается под руку.
        Это приносит им временное облегчение, и они не обращают внимания на текучку друзей.
        Если бы я была важным человеком, с которым никто не осмеливается спорить, то я бы в каждой школе, а лучше начать с детского сада, ввела бы обязательный групповой психоанализ.
        Психов развелось чрезвычайное количество. Скоро уже от этого начнутся повальная импотенция и боязнь открытых пространств - это когда людям так не нравится окружающий мир, что они из дому не выходят.
        Ведь что самое страшное? Самое страшное, когда от тебя хотят, чтобы ты стал кем-то еще. Самые счастливые люди, которых я встречала, - это те, кого родители любили такими, какие они есть: если человек - лирик, то из него не хотели сделать физика.
        Прекрасные, удивительные, добрые и чуткие родители моей подруги не всегда были такими, много лет назад они совершили большую ошибку. Моя подруга хотела стать модельером, а ее уговорили учиться на врача. Хорошая, надежная профессия. Она получила образование, но не хочет быть врачом. А для того, чтобы шить одежду, ей не хватает опыта. Выход есть, но шесть лет на чужом месте никуда не денутся.
        Другую знакомую родители все-таки уговорили не идти в высшую школу милиции, и в чем-то были правы - хрупкая, нежная и ранимая, она бы не выдержала работы следователя. Знакомая растерялась, и тогда ее отправили в строительный институт на факультет экономики - там учились все женщины их семьи. Она окончила его и все-таки поступила на юридический. Теперь она адвокат.
        С выбором можно помочь, но его нельзя навязать - то есть можно, но надо точно знать, что ты ломаешь чужую жизнь.
        - Ты его любишь? - тормошила я Сашу.
        - Что значит «любишь»?
        Я разозлилась, схватила телефон и подключилась к Интернету.
        - Любовь - высокая степень эмоционально положительного отношения, выделяющего его объект среди других и помещающего его в центр жизненных потребностей и интересов субъекта, - процитировала я. - У тебя так?
        - Ну-у…
        - Саша, ты живой человек. Тому есть неоспоримые доказательства. И не надо изображать из себя компьютер, куда можно вбить какие-то там данные и что-то просчитать. Бывают вопросы, на которые есть только два ответа - «да» и «нет». Это был тот самый вопрос.
        Саша прикусила губу.
        - Почему ты так боишься чувств?! Причем своих собственных! - воскликнула я.
        - Я не боюсь. Просто не выношу пошлость и глупость. И готова жертвовать счастьем в личной жизни, лишь бы только не терпеть все это, - отрезала Саша. - Потому что большинство людей пошлые и глупые, а те, кто не пошлый и не глупый, уроды в другом смысле.
        Я растерялась.
        - А… Ясно. Так бы сразу и сказала… - Я задумалась. - Я тоже пошлая и глупая?
        - Ты вот как раз нет. И не урод, - она улыбнулась. - Но ты у меня одна такая.
        - А Аня?
        - И Аня.
        Мне, разумеется, польстило, что Саша такого высокого мнения о нас с Аней. Но мне все равно казалось, что она не права. Конечно, у Саши тоже есть недостатки. Но она не глупая и не пошлая. Она почти совершенство.
        Возможно, Саше приходилось каждый день бороться с ленью, халтурой, необязательностью, невежеством у себя на работе - и ей хватало истерик, выяснений отношений, споров. Может, она не выдержала бы больше.
        Наверное, не стоило ее принуждать, побуждать к поискам настоящей любви. Тем более что она ее уже нашла. Просто не знала, что с ней делать. Любовь оказалась дорогим подарком, который ей не нужен.
        Я мечтала об очень дорогом ноутбуке, купила, в конце концов, и всем стала рассказывать, как я счастлива, как он хорош, как мы любим друг друга. А одна дальняя знакомая призналась, что несколько месяцев назад ей подарили такой же, и он до сих пор лежит на полке - она его даже не распаковала.
        Моя мечта лежит у кого-то на полке! Ну надо же!
        Мы с Никитой тепло оделись и поехали в Пирогово, на озеро. Стояла уже привычно теплая зима, за городом кое-где лежал снег, а вода выглядела, как колотый лед.
        Мы разложили стулья, как у рыбаков, сели. Я вынула фляжку.
        - Обидно, что ты не можешь выпить, - сказала я.
        - Да ладно… - отмахнулся Никита и отвинтил крышку от термоса.
        У Никиты есть замечательная особенность - он не мешает. Есть любимые люди, которые так или иначе всегда требуют внимания. Говорят, дергаются.
        Никита мог сидеть со мной на берегу, не мешая мне думать. Мог уйти прогуляться - и не звать с собой.
        - Как жизнь? - спросила я, насмотревшись на сизые дали.
        - Хочется построить дом под водой и там жить.
        - Хочется от всех спрятаться? - уточнила я.
        Никита пожал плечами.
        - Больно мне, больно, - сказал он.
        Мы задумались.
        - По-моему, я твоей Саше совсем не нужен.
        - Никит, ну чего ты хочешь? Вы взрослые люди. То ты решаешь, что самое нелепое создание в мире, Марина, - любовь всей твоей жизни, то теперь ты не нужен Саше.
        В глубине души я злорадствовала. Стыдливо, потому что речь шла о моем друге. Но сдержаться я не могла. Сколько раз, пока были девочками, мы гадали, любит он нас или нет?
        Мужчины управляют нашей судьбой - они нам либо звонят, либо не звонят, обещают весь мир - как потом выясняется, всего-то в обмен на секс, забирают свои обещания, а некоторые - и подарки. И нет такой силы, которая заставила бы одну из нас позвонить первой. Унижение. Я один раз лет в семнадцать позвонила - год не могла оправиться. Мы позволяем им манипулировать собой. И сейчас один из них, циничный и невнимательный, сидит рядом со мной, и ему больно. Потому что управляет всем Саша.
        Хотя глупо радоваться тому, что кто-то кем-то управляет, так как смысл и счастье любви в равенстве и взаимности.
        Но все-таки приятно, что мужчина, приученный к тому, что женщина уже прямо во время секса начинает выстраивать отношения, думает, испытывая оргазм, что бы такое ему приготовить на завтрак и как мебель в квартире переставить, и что она увидит под этой мебелью, какие мхи и болота - а эта самая женщина ничего от него не хочет. Ничего, кроме секса и скромного обмена любезностями.
        Женщины устали во всем быть лучше. Надоело пояснять мужчинам, почему вот так - больно, так - страшно, так - подло. И что черное с белым вместе не стирают. И по встречной полосе не ездят. Черные ботинки с бежевыми штанами не носят.
        Надоело, что мужчины этого не ценят. Считают, что если женщина смотрит карту вверх ногами, значит, она безнадежно глупа и несамостоятельна. Но ведь так удобнее, честное слово.
        - Добивайся ее, тупица, - посоветовала я. - Это женщина твоей мечты.
        - Женщина моей мечты - Камерон Диас, - буркнул Никита. - И что значит - добивайся?
        - Ну хотя бы веди себя прилично.
        Никита был не светским человеком. Серферы, байкеры - в этой среде он чувствовал себя естественно. В ресторанах (а Саша любила хорошие рестораны, куда следовало наряжаться), на вечеринках и показах мод Никита держался букой, ворчал и занимал оборонительную позицию.
        Меня это раздражало. Хотелось сделать вид, что мы незнакомы.
        - Никит, вот ты сидишь у себя в дыре, как крот, света белого не видишь, зациклился на мотоциклах и катерах чертовых. Ты так всю жизнь проморгаешь. Ты где был? В Турции? Египте? Ну, в Праге был - и то тебя Саша туда заманила. Мир большой и прекрасный, а ты ведешь такой образ жизни, как будто у тебя денег нет. Зачем тебе деньги? Ты же ни на что их не тратишь.
        Никита открыл было рот, но я его перебила:
        - Я знаю, знаю, что хорошая защита от «Дайнези» стоит шестьдесят тысяч. И что? У Саши пять сумок стоят такие деньги. Она была в Мексике, в Гонконге, в Китае, в Марокко, в Иордании, на Майорке, на Мальдивах, в Бразилии, в Европе везде была.
        - Наверное, я ее недостоин! - рассердился Никита.
        - Наверное, - согласилась я.
        Саша не мелькала каждый день в светской хронике. Но она любила красивые места, зрелища, любила отдыхать. Ее имя не отскакивало от зубов секретарш, которых так презирают те, что выпускают для них же журнальчики о светской жизни. Эти презираемые секретарши знают наперечет всех жен и дочерей и, в свою очередь, презирают актеров или музыкантов, которые появляются на вечеринках не чаще раза в месяц.
        - Это кто еще такой? - ухмыляются секретарши.
        Удаленное высокомерие дает им чувство сопричастности, а издатели зарабатывают на том, что в жизни у этих девочек нет ничего прекрасного. Кроме фотографий посторонних людей в чудесных нарядах.
        Секретарши не узнали бы Сашу в лицо, как узнают некую дочь и любовницу, которой подарили известную модель авто для рекламы давно прогоревшего дела.
        Никита не мерк в ее близости, его тепло принимали, и только он сам раздувал свое чувство неловкости.
        Подруга, владелица радиостанции, пригласила Сашу отправиться вместе в Доминиканскую Республику. Саша уговорила Никиту.
        Мы потом долго это обсуждали, в качестве главного аргумента использовав остроту из фильма «Не грози южному централу, попивая апельсиновый сок у себя в квартале»: «Можно забрать Ташики из квартала, но нельзя убрать квартал от Ташики».
        У Никиты были скромные претензии. Машина, квартира, мотоцикл, девушки - больше ему и не надо было.
        Он не представлял себе жизнь, в которой есть место синему, как кобальт, небу, под которым плавают небольшие, изящные яхты, а на этих яхтах развлекаются люди в красивой одежде - они едят с серебра, пьют из хрустальных бокалов, а в их белых домах на берегу пахнет лугами, духами и средиземноморской кухней.
        Может, это и ненастоящий мир, но это мир мечты, которую некоторые люди для себя создают.
        Никита для такой философии был слишком приземленным.
        - Ему и умирать нестрашно, - зло сказала Саша. - Он и так все время ползает.
        - Сашенька, дай ему еще шанс, - попросила я.
        В Доминикане Саша делала вид, что это не ее мальчик. Так было проще. Иначе пришлось бы переживать и оправдываться. Саша убегала от Никиты, подталкивала его к мужчинам, которые играли в пляжный футбол или ходили под парусом, но Никита хотел к Саше, обижался и демонстрировал свои дурные манеры.
        По приезде они поругались.
        - Знаешь, создалось впечатление, что это они без приглашения явились к тебе в гости, побили стаканы и ушли, упрекнув напоследок, что лимонов на всех не хватило! - сердилась Саша.
        - Я нормально себя вел! - отпирался Никита. - Просто у тебя с головой что-то не так!
        - Она у меня болит от твоей невоспитанности! Вот что с моей головой!
        Он приехал к ней ночью, когда все люди спали - и только Саша в пять утра читала новости в Интернете. Она огорчилась, хоть и противилась этому.
        Никита привез цветы, шоколадные конфеты и новость - он идиот.
        Они помирились.
        Если бы вдруг ко мне пришли люди и сказали:
        - Наши намерения чисты. Мы не хотим на этом наживаться. Но не могли бы вы придумать для нас новую религию? Нам трудно. Старая вера прекрасна, мы ее уважаем, но, вы понимаете, не получается у нас найти гармонию. Смирение нас теоретически устраивает, но мы не отшельники, мы с такими людьми общаемся… Сочините нам, пожалуйста, что-нибудь практичное, но для души.
        И если бы я согласилась… А я бы, скорее всего, согласилась, потому что каждый писатель чувствует себя немного пророком…
        В первую очередь я бы отвергла терпение, как основу основ.
        Мой ум подсказывает - тот, кто может все стерпеть, в награду получает шишки и дырку от бублика.
        Можно сочетаться браком в восемнадцать и всю жизнь терпеть и смиряться, но будет ли в таких отношениях любовь?
        А человек без любви - не более чем удобрение.
        Люди многие века ищут формулу счастья.
        Мы прошли через дикость, распущенность, осмысленный разврат, нас держали в ежовых рукавицах, мы сами себя беспощадно судили, но ничто не принесло нам радости.
        Я бы сказала моей пастве:
        - Ребята. Слушайте внимательно. Ошибки - это всегда больно, но все дело в том, ради чего вы их совершаете. Если ошибка - путь к цели, и вы делаете выводы, и не повторяете одно и то же годами - будет вам счастье. А если ошибка - образ жизни, тогда каюк вам всем. Запасайтесь успокоительным - оно пригодится, когда вас будут вязать. Учитесь думать и чувствовать - это большая наука. Не прячьтесь за цинизмом - этот костюмчик вам не по размеру, он жмет в паху и в подмышках. Не бойтесь боли - это часть жизни.
        Я бы рассказала им об эпизоде, который потряс меня до глубины души.
        Одно время все в моей жизни было хорошо. Случались расстройства, и в мире положение настораживало, но я пришла к удивительному состоянию, когда ничто не выводит из равновесия, ни одна причина не нарушает крепкую и радостную любовь к себе.
        Стояла осень, солнца было мало, работы - много, и у меня развилась бессонница. Ложилась в семь, просыпалась в три. И как я ни корячилась, никак не могла наладить нормальный режим.
        Я тогда разругалась с одной приятельницей в пух и прах. Ссора растянулась во времени, разрыв был некрасивый, нескладный, оставивший после себя след невысказанных упреков.
        И вот мы с ней невзначай затеяли переписку, целью которой было оставить после себя красоту и порядок, но так вышло, что дальше «сама дура» мы не ушли.
        Получив от нее длинное и цветистое послание, я чуть не грохнулась в обморок от ярости. Душу мы травили часа три - вот ты…, а ты сама…. В конце концов, я так вымоталась, что отключилась прямо в очках, при свете, и крепко спала до одиннадцати утра. Проспав десять часов, проснулась здоровой и довольной жизнью.
        Нам нужны нервные потрясения. Нужно, чтобы сердце билось страшно и отчаянно, чтобы пересыхало во рту и руки дрожали. Это что-то вроде эмоционального обмена веществ. Нужно и кислое, и сладкое, и горькое.
        И не надо бояться страдать - без этого, оказывается, наша жизнь становится пародией на жизнь.
        Но лично я, при том, что с восемнадцати лет не видела ни одного плохого зубного врача, упрямо боюсь лечить зубы. До истерики. До потери чувств. Падаю в кресло и дрожу, как собачка чихуа-хуа, в чьем маленьком тельце не хватило места для мозгов.
        Точно так же Саша с Никитой боялись своих отношений. Некоторое время они были словно под наркозом, который не только снимает боль, но и успокаивает, однако пришло их время - и они протрезвели, вернулись ко всем своим страхам.
        Кстати, из меня бы не вышло проповедника. Люди меня бы забраковали и ушли к другим. Потому что все ищут простых путей - мгновенного счастья, и тут надо быть мошенником. В массы настоящее добро можно насадить лишь силой - и тому подтверждение крестовые походы. А я против насилия.
        Никита и Саша испугались. Они привыкли к связям, которые длятся от силы пару лет. Сработала привычка, и они вдруг принялись сражаться, вооружившись каждый своими недостатками, а в качестве тяжелой артиллерии применили опасное орудие -
«Ты меня не понимаешь!»
        Привычка со временем так в тебя врастает, что становится частью твоего сознания. Вот я так много переезжала со одной съемной квартиры на другую, что в своей собственной через два года ощутила зуд. Мне хотелось сменить место обитания. Я строила серьезные планы. К счастью, квартира была так хороша, что разум победил. Но не меньше полугода я мысленно паковала вещи и делала ремонт в новом жилище.
        Сашу раздражало невежество Никиты. И у нее была на то веская причина.
        - О чем мне с ним говорить? - интересовалась она. - О жизни мы друг другу рассказали. Всякими там печалями поделились. Надо что-то новое начинать. А что? Смотри, он где-то раз в три месяца читает очередного Панова. И это уже хорошо, потому что Гарри Поттера он не осилил. Там ведь нет перестрелок. Ну, «Два колеса» и «За рулем». «Мотоциклы» у нас в туалете валяются. Ладно, кино он любит, но только такое… разрекламированное. Он мне, конечно, показал фильм
«Смотритель», но этого мало. Это вообще из детства. И все. У него нет никаких интересов.
        - Саша, если по-честному, то не это главное, - и поспешно добавила: - Хотя я тебя понимаю!
        Саша умеет страшно смотреть. Как мафиози, который только что увидел запись измены своей подруги с хорошеньким тренером по йоге.
        - А что главное? - воскликнула она. - Скажи мне, мудрейшая.
        - Главное в том, что я люблю читать, даже писать и еще много чего, но секса у нас с тобой не было и не будет! - отрезала я. - Во всем есть свои плюсы и минусы.
        - А еще он прижимистый, - продолжала Саша. - Я еду покупаю за свой счет. Он только ест.
        - Так скажи ему.
        - Сказала. Он засуетился, но все равно я не понимаю, почему должна учить его элементарным вещам.
        - Ну, скуповат наш мальчик, - признала я. - Есть такое дело.
        - Ну, и еще… - Саша передернула плечами. - Расплачиваемся в магазине, я беру пакеты, а он стоит как пень. Он сам никогда не догадается пакеты забрать.
        - Саша, это все какие-то мелочи…
        - Крошки в постели - тоже мелочи, а попробуй на них заснуть!
        - Я хотела сказать, что люди из-за такой ерунды не расстаются. Если использовать твою аналогию, то кровать из-за крошек не выкидывают.
        - А ты веришь в этих клещей, которые в матрасах?
        - Да. Но мне плевать. На ресницах тоже клещи. Хрен с ними! Саш, ты, кажется, мне мозги пудришь. Возьми себя в руки.
        - Они у меня пакетами заняты! - буркнула Саша.
        Гениальный Высоцкий: «Если я чего решил - я выпью обязательно».
        Моя знакомая, Оля, вышла замуж в двадцать шесть лет. Можно сказать, поспешно - замуж ей очень хотелось. Но по большой любви.
        Законный муж несколько отличался от влюбленного жениха, но разница поначалу была не очень заметна.
        Все дело в том, что с самого начала, с «Объявляю вас мужем и женой», Оля уже планировала развод.
        Ее родители развелись, когда ей было десять. Ее мать испугалась не на шутку - одна, с ребенком, никто больше замуж не возьмет, к тому же зарабатывала она тогда немного и все время боялась умереть с голоду.
        Со слов матери, которые та повторяла как молитву, Оля знала, что мужчина - коварный зверек вроде коалы, который сначала ластится, обнимает тебя, а потом душит в объятиях, так как для него ты - что-то вроде дерева, в которое надо покрепче вцепиться. Неприятное ощущение.
        Оля любила мужа, но была недоверчивой и подозрительной - все ждала, когда же идиллия закончится и начнется мрачная правда жизни. Предчувствие беды - невыносимая мука. И раз беда не приходит сама, лучше ее приманить на сахарок.
        Не то чтобы Оля зря ушла от мужа. Был повод. Долгожданный, выстраданный повод. А Оле не хотелось налаживать отношения, ей хотелось повторять: «Так я и знала!»
        - С Сашей невозможно договориться! - возмущался Никита. - Обещал поехать к ее друзьям, потом расхотел, так она устроила такую сцену, как будто это не друзья, а умирающие родственники! Я когда ей обещал, было холодно, я же не знал, что потеплеет! Я лучше на гору съезжу, туда все собрались! Сколько у нас дней в году можно на моцике гонять? Два, блин! А она не понимает! Упирается рогом, и все! И потом еще прощения у нее проси!
        У Саши это было. Обещал - делай. Через не хочу, через не могу. Надо это мне или так - каприз. Почему-то ее такие поступки обижали. Торговаться было бессмысленно.
        - А потом, ну я не понимаю… Я обо всем должен сам догадываться. Она сидит такая, с лицом, и молчит!
        Никита был неспособен внятно объяснить, но я понимала, что он имеет в виду.
        Саша, при всех ее талантах, слишком завысила требования. Считала, что простейшая вежливость, чутье и рассудок сами подскажут, что делать с ней, Сашей. Она ждала участия и внимания и отчего-то не могла выдавить из себя: «Хочу так!» Я думаю, что это одно из проявлений ее неспособности обнажить душу. Или она стеснялась просить. А может, и то, и другое. Поэтому ей и проще одной - она-то всегда знает, чего хочет и как себе это дать.
        Я и Аня, наша третья подруга, всегда были отчасти хабалками - если нам нужна была жалость, мы подходили к нашим мужчинам, пинали их ногой и говорили: «А ну давай немедленно жалей меня, сука!»
        Мы давно выяснили - по-иному они не понимают.
        Взгляд, затуманенный слезками, меланхолия, отчужденность - всем этим мужчин не проймешь. Не дождешься вопроса: «Что-то не так, детка?»
        Мужчины, конечно, сентиментальны, но не любят жалеть кого-то, кроме себя.
        - И потом, у нее такие запросы! - Никита прямо-таки поскрипывал от негодования. - Сходили в ресторан - нет семи тысяч!
        - А тебе жалко?
        - Не в этом дело! - Никита смутился, что означало - жалко. - Мне невкусно. Она же нормальную еду не ест. Все сладкое, даже мясо, и еще на нем такая пена, и картошка с брусникой! Фу! В пельменях же непонятно, когда они с крабами - вкус вареный, одна каша, а стоят, зашибись, тысячу восемьсот!
        Я тоже не люблю пельмени с крабами. Вкус и правда теряется - уж не знаю, почему. И тыквенный суп с черносливом - слишком приторно.
        - Заказывай мясо и не выпендривайся! - посоветовала я. - Тоже мне, нашел проблему!
        - Но плачу-то я! - обиделся Никита. - А она еще предъявляет, что я на продукты не трачусь.
        - Никита, блин, привези из своих Апатитов, или где там у тебя домик в деревне, простую неприхотливую бабу и корми ее пельменями «Смак»! Саша, в конце концов, тебя с ног до головы одела в нормальные шмотки, а ты, наверное, даже и не поинтересовался, сколько это стоит!
        - Поинтересовался…
        - Ну тогда и не жужжи! Все знают, что ты жадный, так держи это при себе, экономь на бензине!
        Они как будто играли в игру. Саша нашла у Никиты новый недостаток - она ведет счет. Синие трибуны ликуют!
        После непродолжительной, но яростной борьбы Никита догадался, чем упрекнуть Сашу - смотрите, как празднуют победу своей команды красные болельщики!
        Я была судьей, которого и синие и красные мечтают втоптать в газон.
        Я оглохла: в одно ухо мне кричала Саша, в другое - Никита.
        И я сказала:
        - Разбирайтесь сами.
        В то время я влюбилась. В город Санкт-Петербург. Приятель уехал на Гоа и оставил квартиру. Месяц я жила у него, встречалась с друзьями по Интернету, с московскими друзьями, которые каждый по своей причине временно жили в Петербурге.
        Это был культурный санаторий, отдых для души, отравленной московскими понтами.
        - Мы, кажется, расстались, - неуверенно сказала Саша, встретив меня на вокзале.
        - Ну и слава богу, - вздохнула я.
        Драматический эпизод в лицах мне показал Никита.
        Они строили планы на летние каникулы.
        - Поедем в Крым, там база, есть где катер поставить… - солировал Никита.
        Саша внимательно его выслушала и сказала:
        - В Крым я не поеду.
        - А куда ты поедешь? - удивился Никита.
        Саша пожала плечами.
        - В Италию. Или в Черногорию. У Лурье там дача.
        - И как мы потащим катер в Черногорию?
        - Да никак.
        - А что мне с ним делать?!
        - Никит, ну я не знаю. Это твой катер. Ты не заметил, что я это твое увлечение не разделяю? Зачем вообще в Москве катер? Ты его летом, как проклятый, тащишь к воде. У тебя ведь даже загородного дома нет. Катер хорошо иметь где-нибудь на море, а так глупость одна получается.
        - Вот и давай поедем в Крым, там эллинги, снимем дом на месяц…
        - Никит, я не буду вкладывать деньги в экономику Крыма, если это стоит столько же, сколько приличный отдых на Сардинии. Бред. И я не хочу плясать вокруг твоего катера. Я не готова ради него писать вприпрыжку.
        - Почему вприпрыжку?! - Никита вышел из себя. - Там нормальные туалеты, джакузи есть…
        - И на чем работают эти джакузи? На солярке?
        Никита выкрикнул, что все равно поедет в Крым, а Саша пусть делает все, что угодно.
        - Я тогда и подумала, что мы так всю жизнь будем ругаться. Я скажу: «Идем на выставку!» А он ответит: «Может, лучше „Комеди-Клаб“ посмотрим?» Я поеду в Марбелье к Ленке, а Никита попрет на своем горбу катер на Азов. Я куплю билеты в Питер, Никита на мотоцикле уедет на Урал. Мы не совпадаем.
        - Саш, а кто совпадает?
        - Такой ответ меня не устраивает.
        - Откровенно говоря, тебя вообще ничего не устраивает.
        - Ну не хочу я любить человека, который тянет меня вниз! Мне он как личность не интересен!
        Вечером мы сидели в кафе с Сашей, Аней и моей знакомой Милой.
        Мила пишет детективы. Нельзя сказать, что она блистает - это одна из тех странных форм популярности, когда тебя любят читатели, ты хорошо продаешься и зарабатываешь, но если сказать кому: «Мила Темницкая» - не узнают.
        Мила четыре года была замужем за настоящим миллионером. Они познакомились в Марокко. Мила жила у него в доме, миллионер с чудным именем Вася дарил ей время от времени то «Мерседес», то «БМВ», то украшение, но тратила она собственные деньги - на содержание к нему не пошла. На третьем году замужества Мила родила ребенка, а на четвертом миллионер от нее избавился. О дочке и думать забыл. У него было так много денег, что за всю жизнь не потратить, но Вася не мог купить ребенку зимний комбинезон.
        - Как человек может заниматься благотворительностью, если он не видит собственного ребенка? - возмущалась Саша.
        - Я вам расскажу сейчас такую историю, что вы, девушки, никогда замуж не пойдете! - воскликнула Аня.
        У Ани есть приятельница, деловая дама. Зовут ее, кажется, Лина. Сорок лет назад любили давать детям такие имена. Хорошо хоть, что не Элеонора. Была бы сейчас Эллочкой.
        Лина несколько лет жила с мужчиной, который стал отцом ее ребенка. Они разошлись. Алименты бывший муж не платил - в самом начале дал некоторую сумму на обустройство, то есть на лишнюю комнату, но тогда были другие цены, и теперь эта сумма равна годовому содержанию ребенка.
        Несколько лет спустя Лина пригласила бывшего мужа к себе на работу - ей нужен был финансовый директор.
        Лина устала. Она не могла найти хорошего специалиста, более или менее надежного, образованного, а работы было столько, что спала она, когда обедала.
        Муж стал соучредителем с правом вето в одной ее фирме и акционером в другой.
        Он развивал ее дело, но при этом взирал на Лину сверху вниз, уверял, что она дура, и высмеивал ее решения. Это был бизнес Лины - успешный бизнес, который она придумала сама и который позволял ее бывшему мужу снимать хорошую квартиру и ездить на красивой машине.
        Они ругались, пока Лина не сказала: «Хватит. Иди домой».
        Муж с ее решением согласился, но потребовал таких отступных, что Лина пришла в отчаяние: сезонная прибыль, включая зарплату, офисные расходы и налоги.
        Лина попыталась спорить, но бывший заявил:
        - Это твои проблемы. Меня твои доводы не интересуют. Возьми еще один кредит, ты не разоришься.
        Муж украл из сейфа крупную сумму, отложенную на выплату зарплаты.
        Муж пригрозил аудиторской проверкой, которую он мог возбудить как соучредитель.
        Тогда как раз разразился кризис - и лишний кредит их задушил бы, но мужу на это было совершенно наплевать. Связь между благосостоянием Лины и благополучием их общей дочери он не улавливал.
        - Да он просто мстит ей за то, что она успешная! - взорвалась я. - Ну как можно быть таким ничтожеством?!
        - Хороший мужик пошел! - кивнула Мила.
        - Шантаж, воровство, уклонение от выплаты алиментов, - перечислила Саша. - Джентльменский набор.
        - С другой стороны… - задумалась я. - Представляете, этот муж, сука, разводит вашу Лину на бабки. Раньше так только женщины делали. Развод - отдай все. Вот почему мужчины такие психопаты. Просто мы теперь на их месте.
        - Суть в том, что я замуж без брачного контракта не выйду. И пусть там сразу будет написано, сколько наши дети получат после развода. И кому достанется плетка с наручниками.
        - Плетка с наручниками? - усмехнулась Саша. - Не замечала за тобой такого…
        - И я не замечала, - мрачно ответила Аня. - Но что-то мне подсказывает - в браке такие вещи незаменимы. Чтобы держать мужа в узде.
        - Тогда на свадьбу я подарю тебе седло и уздечку, - пообещала я.
        Мы смеялись, но как-то нервно. Мы думали, что мужчины не готовы к переменам. Но это мы были к ним не готовы - а мужчины, наоборот, вовремя заметили свою выгоду. И мы теперь расплачиваемся за наши общие ошибки.
        Мы не знали, что делать с этим новым миром, где на мужчину нельзя полагаться только потому, что он - мужчина.
        Не было никаких гарантий.
        Мы не готовы были зачинать детей от анонимной спермы. Мы хотели, чтобы у наших детей были отцы. Пусть удаленные, но любящие и заботливые.
        А мужчины нанесли ответный удар - и не в надежде, что это изменит счет в их пользу, а так - из вредности.
        Они заявили: «Раз вы такие взрослые, умные и независимые, раз вы наши начальницы, раз вы не выходите за нас замуж и даете нам в долг - не думайте, что мы вам за это не отомстим».
        Давным-давно женщины договорились, что до официального скрепления отношений не будут заниматься с мужчинами любовью. Иначе те не признают собственных детей.
        А сейчас, похоже, мужчины договорились, что ни секс, ни отношения нам, девушкам, так просто не достанутся. Мы должны за них платить.
        Хочешь мужа, который не ненавидит тебя за то, что ты успешнее его - бери на содержание послушного мальчика, который за награду будет служить тебе верно и преданно.
        И опять женщины смотрят на мужчин сверху вниз, как на детей, которые в новых шубах извалялись в теплом гудроне.
        Никакого равенства полов. Женщины умнее.
        Но есть, конечно, и другие женщины.
        Такие, что позволяют бить и насиловать собственных дочерей. И не всегда это несчастные хрупкие создания с болезненной страстью к мучителю. Обыкновенно это здоровые, как щенок кавказской овчарки, тетки, которые, если что, могут в ответ огреть распустившего руки мужика сковородкой.
        Они не помешаны на сексе, сцены их семейной жизни страшны и прозаичны: мадам смотрит телевизор, а месье, в пьяной коме, валяется в коридоре. Он пропил зарплату мадам.
        Но при том, что таких мадам можно с голыми руками выпускать на неприятеля, единственная их слабость - так называемый мужчина в доме. При всей грубости жизни, при том, что такие семьи похожи на зверинец с обезумевшими животными, есть тут некая ускользающая тонкость, необъяснимая чуткость и беззащитность душевной организации, которая при отсутствии малейшего толка от мужа нуждается в почти мифическом присутствии мужчины, его тела, запаха, настроения.
        Нормальная женщина хочет мужчину, чтобы рожать от него детей. Нормальная женщина любит детей больше всего на свете, а эта, из зверинца, собственных детей ненавидит. Она позволяет мужику бить их лицом об стол, закрывает глаза на то, что девочкой-подростком овладевает пьяная тварь, с которой у нее лично секса не было годами.
        Мужчина для такой женщины - заявление. Он нужен ей, как некоторым дамам - известная сумочка от фирмы «Гермес». И сумочка, и муж не стоят усилий, на них потраченных, но этим теткам ведь так важно сообщить обществу, что у них все в порядке. Они - как все.
        Я бесконечно восторгаюсь моей знакомой Катей. Она - торжество эволюции над средой.
        Мать Кати - пьяница. Симпатичная, глупая пьяница, которая по своему назначению недалеко ушла от обыкновенной вши: мама перескакивала с места на место, пила кровь тех, у кого жила, а потом ее травили керосином, вычесывали и вытряхивали.
        Мать нарожала четверых детей неведомо от кого. Детей воспитывала бабушка. Была еще и тетка - старшая сестра матери. Та произвела на свет троих, но она была работящая баба - у нее даже имелся свой маленький гешефт, на который трудились все родственники.
        Бабушка отдала тетке и детскому дому свою квартиру, переехала в коммуналку.
        Позже бабушке, опекунше четверых, государство выделило хоромы на окраине Москвы - в них и переехали всем кагалом.
        Катя полюбила и вышла замуж. За человека много старше ее, но красивого, интеллигентного, талантливого и обеспеченного. И перебралась к мужу.
        В квартире с ее сестрами и кузенами осталась тетка и муж тетки - бездарность и лентяй моложе ее на десять лет.
        Муж ни с того ни с сего начал бить сестер Кати. Бить и даже кое на что намекать. Может, так он говорил миру: живу с женщиной, у которой характер, как у Гитлера, и весит она больше автомобиля. Я ненавижу молодых красивых девочек, которые ходят тут кругами! Получи, мокрощелка, за мою жизнь!
        Разговоры ни к чему не привели. Тетка обзывала сестер бл…
        Катя с избитой сестрой ходила в милицию. Милиция улыбалась и твердила, что девушки ошиблись.
        Но сестра уже училась на юриста, и ее преподаватель, знаменитый адвокат, позвонил такому великому человеку, что милиционеры завели дело едва ли не по памяти. Звонили Кате и просили прощения.
        Теперь она выселяет тетку с мужем из своей квартиры. Чтобы духу их не было рядом с ее сестрами.
        Тетка считает Катю неблагодарной сучонкой. Ведь она позволяла ей на себя работать, убирать квартиру, нянчить младших ребят. И что получила взамен?
        Тетка - толстая женщина с усами и с огромной задницей. Собственных отпрысков ненавидит - любит только младшую сестру своего мужа.
        Катю и тетку воспитывал один и тот же человек - их бабушка. Водила их в церковь - она всю жизнь была набожной. Одна дочь пьет, другая - подкладывает племянниц под своего мужа. Жизнь устроена чертовски странно. Из одной и той же грядки растут розы, крапива, репей и картошка.
        И все зависит лишь от того, как ты используешь данный тебе судьбой стартовый капитал.
        Я вижу мать Кати - суховатую блондиночку. Тетку - страшилу с таким большим животом, что под ним можно прятаться от дождя. И красавицу Катю, изящную, хорошо одетую, сверкающую от чистоты, рядом с загорелым лысым мужем, на которого оглядываются все женщины.
        Семья.
        Иногда я не понимаю чувства юмора Господа Бога. Слишком тонко.
        В тот раз из кафе мы вышли немного грустные. Помнится, еще за чашкой чаю я благодарила мою родню за то, что уже в двадцать лет они дали мне отличный практический урок. Верить никому нельзя - особенно если есть что делить.
        Я даже сказала, что самым близким людям доверяю на девяносто процентов. Но уже в машине задумалась. Аня? Верю ей бесконечно. Самый порядочный человек в моей жизни. Саша? У Саши отсутствует ген, ответственный за подлость. Я же видела ее в деле. Достоинство врожденное, безусловное.
        Я сидела в машине и бормотала:
        - Спасибо, господи, что ты нашел меня достойной такого счастья, что в моей жизни есть хорошие люди, и даже мужчина есть, и дом, и я люблю свою работу! У меня есть все!
        Не нужен повод, чтобы почувствовать себя счастливой. Счастье - состояние души.
        Саша с Никитой не встречались до тех пор, пока Саша не узнала, что беременна. Тест она купила на всякий случай.
        - Круто! - обрадовалась я. - Или не круто?
        Саша со стеклянными глазами сидела у себя дома на диване.
        - Такое счастье, что меня сейчас на части порвет, - сказала она телевизору. - Даже больно.
        - А Никита?
        - Ну, скажу я ему. Мне все равно. Честно. Он отец, ребенок его, но пусть делает что хочет.
        Никита тут же предложил Саше пойти за него замуж. Она отказалась.
        И мы не сразу догадались, как сильно он обиделся.
        Он хотел быть мужчиной. С его точки зрения, он сделал все, как следует.
        А его предложение не просто отклонили (может, этому он был и рад) - им пренебрегли. Не оценили.
        Его вдохновила роль защитника, отца семьи, основы основ.
        Саша отмахнулась: «Да что за глупости!»
        Она ничего от него не хотела. Даже не понимала, чего от него можно желать. Позже она узнала. Беременная женщина нуждается в том, кого может взять за руку. В том, кто отвезет ее к врачу - не потому, что ей плохо, а потому, что она беременная и капризная.
        Никита, правда, к врачу ее возил.
        Но в то время, когда Саша с уже заметным животом ощутила это странное родство с отцом своего ребенка, ощутила, что человек, которого они вместе сделали, только наполовину ее, Никита успел отравиться своей затаенной обидой. Пошел сепсис.
        У них начались странные разговоры.
        - Почему надо было мчаться прямо в лапы гаишника? - возмущалась Саша, когда они вернулись как-то к ней домой. - Мы опоздали к врачу! Я же просила тебя ехать медленно! Меня укачивает! Никит, ты ничего не можешь нормально сделать!
        - Я все могу сделать нормально! Если бы ты собиралась быстрее…
        Они ругались до ужина. После ужина. Никита возвращался домой. Звонил Саше, у которой тогда проявился побочный эффект от беременности - она все время чувствовала себя уставшей, хотела спать, в половине двенадцатого ночи он заявлял, что им срочно надо встретиться, поговорить.
        - Так жить нельзя, - говорил Никита.
        - Как мы будем жить? - интересовался он.
        Всю ночь Никита рассказывал, почему Саша не права. Толковал о своих обидах и желаниях. Саша дремала - в девять ей надо было вставать на работу.
        - Он меня достал… - жаловалась мне она.
        - Ну может, прислушаешься к нему? Может, он дело говорит?
        - Я сейчас не могу ни к чему прислушиваться, я все время хочу спать. И что мне надо знать о человеке, который не понимает, зачем мне няня? Надо попросить маму, чтобы она сидела с ребенком. Никаких нянь! Он принципиально против.
        - Почему? - растерялась я.
        - Если коротко, потому что он кретин. Кто бы мог подумать, что я буду с кем-то ругаться, потому что этот кто-то не хочет, чтобы его ребенка нянчила чужая женщина? Это диверсия.
        - Он хочет, чтобы ты сидела с ребенком, и он бы работал, и вы с ребенком его за это уважали.
        - И чтобы моя мама его уважала.
        - А что мама?
        - Мама-то как раз ведет себя тихо. После всех этих криков о том, как она хочет внуков. Насколько я понимаю, роль сиделки ее не прельщает. Говорит о давлении - начиталась где-то.
        - Ну а ты что, скинешь ребенка няне - и на работу?
        - Да нет. Посижу с ней полгода, буду из дома работать. Не знаю. Не волнует меня это пока. Тут бы родить.
        - Страшно?
        - Я уже всем сказала - если не будет анестезии, я вас покусаю.
        - Как это - не будет анестезии? - испугалась я.
        - У нас такие врачи работают, что они могут изловчиться и сказать: «Поздно уже, милочка». Они не любят анестезию. Я убью всех, клянусь.
        - А если во Францию поехать рожать?
        - А коллекцию летнюю кто будет создавать?
        Я прищемила Никите хвост.
        - Ну что ты делаешь? - возмутилась я. - Никит, это Саша беременная, не ты. Ей тяжело. А ты ей мозг жрешь. Тебе чего надо?
        У Никиты была своя заготовка. На тему того, что ему надо. Говорил он цветисто.
        Но я, если честно, ничего не поняла. Кроме того, что поняла Сашу. Никита страдал - и страдания его были в позолоте, кренделях, розанах и прочих амурах. Его мужское самолюбие страдало.
        Вот он, вожделенный рецепт - если хочешь удержать мужчину, надо его оттолкнуть.
        Сказать:
        - Рожать буду сама, ты мне не нужен, деньги у меня есть. Спасибо за хромосомы.
        Но эти чувства от противного - фальшивка, и радости от них мало. Тебя любят потому, что ты не позволяешь любить - готовое извращение.
        Правда, бывает, что говорят:
        - Откуда же я знаю, рожать тебе или нет? Хочешь - рожай. Только я тут ни при чем. Вот тебе денежка - на аборт, там, или на роды, а я пошел. Только коньячок захвачу, который я в беспошлинном магазине купил, чего добру пропадать? Тебе все равно больше нельзя.
        Саша, кстати, была отличной беременной. Ходила в прокуренные рестораны и не кривила нос. Пила красное вино. Ненавидела, если к ней относились, как к беременной - то есть делали умильные лица, сюсюкали и убирали подальше все вредное, нездоровое.
        Беременная Саша даже первый раз в жизни подралась. На восьмом месяце она вышла из офиса с огромными сумками на плечах и портфелем, в котором был ноутбук и еще черт-те что. Она всегда так уходила домой - всю работу уносила.
        И на улице случайно задела прохожую. Женщина оказалась не в себе - заорала страшным голосом:
        - Да чтоб твой ребенок родился уродом!
        И тогда Саша размахнулась и врезала скандалистке сумкой с ноутбуком. Тетка отлетела и упала на тротуар. Перепуганная Саша помчалась к машине, не забыв, правда, по дороге пнуть сумасшедшую ногой и заорать:
        - Чтоб ты сдохла!
        На девятом месяце я ходила вокруг Саши и поглядывала на нее с подозрением:
        - Боишься рожать?
        - Послушай, если я чего и боюсь, так того, что не рожу после двадцать пятого! - рычала Саша. - Мне уже на все плевать - на эпидуралку, на врачей, я в хлеву готова рожать, лишь бы не таскать это брюхо!
        Она родила двадцать первого - хорошее число - но Никита не приехал в больницу. Он привез цветы домой, с опасением взглянул на ребенка, потоптался и уехал.
        - Никита, ты в себе? - Я ворвалась к нему разъяренная.
        Вид у меня был еще тот - халат, спортивные штаны, на голове шапочка для душа, а под шапочкой - хна. Я засекла его машину - он всегда ставит ее на одно и то же место у меня под окнами.
        Никита поджимал губы, с тоской смотрел вдаль и вздыхал.
        - Я ей не нужен.
        - Кому ей? Дочери?
        Никита молчал.
        - Никита, это просто дичь какая-то… - я попробовала почесать голову под шапочкой, но не вышло. - Ты ведешь себя, как… - я хотела его с кем-нибудь сравнить, но передумала - это ведь не литературное состязание. - Очень плохо. У тебя есть дочь - и ты никуда от этого не денешься. Дети не должны становиться жертвами плохих отношений своих родителей.
        - Я понимаю, - отвечал он.
        - Да ни черта ты не понимаешь…

…У Саши росла славная тихая девочка Настя.
        - Это же какое счастье, что она не орет… - радовалась Саша. - А то я уже сама готова проснуться ночью и кричать от ужаса. И пусть у меня тоже будет няня.
        - Я с Никитой говорила…
        - Да пошел он в жопу! - воскликнула Саша. - Последний раз был десять дней назад!
        Сашино поведение показалось мне подозрительным. Слишком уж она завелась.
        Мне стало жаль их обоих. Никита ничего не мог поделать со своей, если уж честно, справедливой обидой. Саша не хотела показывать, что в нем нуждается.
        Они взрослые и сильные, и они проживут друг без друга, и жизнь их будет долгой и счастливой, но призрак взаимной любви не оставит их - он будет являться по ночам, скрипеть цепями и трясти отрубленной головой. Им всегда будет чего-то не хватать.
        Они будут встречаться, Никита будет забирать Настю на выходные, увезет ее на море, заплатит за частную школу, с Сашей они будут время от времени браниться - тихо и скромно, и будут жаловаться друг на друга, и сохранят взаимное недовольство, а все потому, что не смогли, не решились выплеснуть свои обиды вовремя.
        - В любом случае это чудо, что родилась Настя, и я благодарна за нее Никите. Знаешь, мне кажется, это произошло в один из тех раз, когда мы легли спать, я до него дотронулась, он прикоснулся ко мне - и нас повело, мы даже не понимали, что делаем. У меня перед глазами были такие цветные пятна - розовые и лиловые, и я на них смотрела, как в калейдоскоп.
        Саша никогда больше не выйдет замуж. Долгое время у нее будет связь с молодым человеком, младше ее на тринадцать лет, и она даже будет немного этого стесняться.
        Саша будет очень богатой, купит дом в Черногории.
        Настю я буду любить как родную, потому что из нее получится замечательный человек. Она станет моей младшей подругой. Втайне от Саши мы будем обсуждать передачу о сексе, и время от времени, очнувшись, я буду строго говорить:
«Хватит. Ты, в конце концов, еще ребенок и не должна узнавать все это от меня».
        Никита уедет из нашего дома, и постепенно наши пути разойдутся. Я увижу его с молодой девушкой в клубе «Концерт» - мы все будем прыгать и орать вместе со
«смысловыми галлюцинациями»: Вечно молодой! Вечно пьяный!
        Мы выпьем «Кубу либру», а позже потеряем друг друга в толпе - и не огорчимся.
        Еще раз я увижу его на дне рождения нашего общего друга. Я посмотрю на Никиту и замечу наметившийся второй подбородок, пару лишних килограммов и то, что он хуже видит вблизи.
        Мы поцелуемся, посмеемся над тем, что он набрал вес, я похвастаюсь новыми зубными коронками, и мы поймем: все, что нас когда-то объединяло - наша молодость. Отношения ушли вместе с ней.
        Как все было на самом деле
        - Что мне делать? - Саша мельтешила у меня перед глазами.
        Я не могла ни сосредоточиться, ни дать ей совет в непростых обстоятельствах.
        Трудно сделать выбор между хорошим и еще лучшим.
        В Сашу влюбился очень богатый человек. Ей он не нравился. Это был умный мужчина, хороший собеседник, галантный кавалер, но не в ее вкусе. К тому же, говорила Саша, он человек с темным прошлым. Для нее это было важно - она ненавидела поговорку «Победителей не судят».
        Саша тогда продавала в магазины небольшие партии одежды, и надо было решаться на что-то - то ли так и остаться с небольшим ателье, то ли уйти в мир большой моды, то ли взять кредит и начать свое большое дело.
        Это было правильное время, чтобы застолбить свои земли: никто тогда не занимался тем, чем Саша - недорогой одеждой на каждый день.
        Вернее, занималась одна дама, но она выпускала откровенный ширпотреб.
        Поклонник предлагал Саше денег.
        - Это не просто деньги, понимаешь? - Саша говорила спокойно, но руки у нее дрожали. - Это взятка.
        - Саш, но…
        - О каких «но» идет речь? - усмехалась Саша. - Подумай сама…
        Она была права.
        Допустим, она бы согласилась. Чувствовала бы себя обязанной. На этот крючок он бы ее и подцепил. Ведь главное - сделать первый шаг, а дальше от благодарности и до чувства вины недалеко. Как в «Крестном отце».
        - Он меня этим возьмет! - утверждала Саша. - Уж я-то его знаю! Сначала даст взаймы, потом я не смогу от него отделаться, затем я напьюсь и пересплю с ним - и не успею оглянуться, как он мне будет дарить столько всего, чего я хочу, что у меня уже сил не хватит отказаться.
        - Может, и не надо отказываться…
        - Мне он не нравится… - качала головой Саша. - И никогда не понравится.
        Мы знали много примеров того, как любовь покупали. И видели, что из этого получается. Сломленная воля - то же самое, что разбитая чашка, ее не склеишь. С человеком, который пошел против себя самого, можно делать все, что угодно. Он - отличная марионетка.
        У меня самой был эпизод, за который я себя не виню, но и не забываю его - отличное доказательство того, как неустойчив наш разум.
        У меня был мужчина. Пару лет. И вот однажды он пришел домой утром на бровях, а на вопрос: «Что это значит?» - вытащил из кармана полторы тысячи долларов и сказал: «Купи себе что-нибудь».
        Упреки застряли в горле, я взяла деньги и купила себе «что-нибудь». Компьютер.
        Но в следующий раз не пустила его домой. Потом мы разошлись.
        Потому что это неправильно - откупаться за дурное поведение. Неравноценный обмен.
        Дети, которым родители восполняют недостаток внимания подарками, получаются странными людьми. Если вычеркнуть два-три исключения, у таких людей складывается болезненное представление о жизни. Большая злость и большие требования.
        Саша не закрывала глаза и не двигалась в темноте на ощупь.
        У нее состоялся разговор с богатым поклонником.
        - Спасибо, но я так не могу… - лепетала она.
        Поклонник расстроился. И немного обиделся. Сказал Саше, что ей будет трудно. Что от помощи грех отказываться. Дают - бери. И что это мужской мир. Ее, Сашу, сожрут.
        - Мужской мир?! - кричала Саша, когда рассказывала мне об этой беседе. - Да пошел он!
        Она очень сильно разозлилась. Собрала бумаги и взяла кредит.
        И у нее все получилось. Она научилась разговаривать с чиновниками. Виртуозно давала взятки. Дружила с оптовиками.
        Саша казалась немного высокомерной - и была такой, если честно, но хорошее воспитание, знания, вежливость так ловко уживались с некоторым снобизмом, что представлялось, будто она имеет на это право. И даже хотелось говорить ей спасибо за то, что она с тобой общается как с равной.
        А Никита в то время неожиданно устал от девиц. Он уже понял, что девушки, к которым обращаешься из машины: «Может, вас подвезти?», и для них счастье, что не надо опять трястись в маршрутке - не его жизнь.
        Все эти девушки выглядели одинаково, думали одинаково и действовали одинаково. Сестры-близнецы.
        Мечта о той самой, особенной, только зародилась, и Никита еще не знал, кто она - с воображением у него всегда было неважно.
        - Может, жениться? - ныл он, забежав ко мне в гости.
        - Никит, блин, почему ты всегда приходишь с пустыми руками? - злилась я. - Хоть бы шоколадку купил из вежливости! Ну что за жлобство? Не знаю, зачем тебе опять жениться. Снова-здорово! Найми домработницу. У тебя опять эти мещанские прогоны. Ты ведь бесчувственный чурбан.
        Никита на меня не обижался.
        - Женятся, когда влюбляются, - продолжала я. - А ты - бирюк.
        Пришла Саша. Привезла мне подарок на день рождения.
        - Это Никита. Это Саша, - небрежно представила я их друг другу. - Саш, чаю хочешь?
        Я не знаю, что произошло. Тогда они вроде не обратили друг на друга внимания.
        Потом у меня сломалась машина, и я пригласила Никиту с собой к Саше на дачу - не хотела зимой ехать одна на поезде. У ее родителей был чудесный камин.
        - Пригласи, может, эту свою Сашу, - сказал потом Никита, когда мы втроем - он, я и мой парень - засобирались в кино.
        Саша не отказалась.
        Никита тогда был шикарный - у него очень хорошо шли дела.
        Они видели только друг друга, а не призрачные идеалы. Они и были друг для друга идеалом.
        Саша устала от мужчин, которые ее поучают, устала от умников, которые копошатся в словах, а Никита обомлел от того, что красивая молодая девушка зарабатывает себе на жизнь хорошие деньги, и все ее мысли заняты делом.
        Саша видела столько его достоинств, что этого запаса ей, надеюсь, хватит на всю жизнь.
        Они встретились ясным днем при свете солнца, а не в сумраке, когда тебя посещает бессмысленная тревога, и не ночью, когда все страхи вылезают наружу, и не утром, когда еще ничего не соображаешь, а сонные глаза не видят.
        Они ругались. Но такой был разбег, что невозможно было остановиться.
        Никите первый раз в жизни не хотелось изменять. Никогда.
        - Я клянусь тебе, у меня нет других женщин! - восклицал он. - Я даже думать об этом не могу. Что со мной?!
        Они не сопротивлялись своим чувствам, и потому не было ничего такого, что бы они не сделали один для другого.
        Позже у них начнутся проблемы - как у всех пар, но им будет что вспомнить, на что опереться в лихие времена.
        - Ну расскажи мне о нем, - просила я Сашу. - Это любовь?
        Саша прикладывала палец к губами и произносила:
        - Тссс…
        У нее был трудный характер. Взмахнув крылом, она могла так больно задеть, что Никита швырял на пол телевизор, микроволновую печь…
        Никита же грешил той особенностью мужской психики, когда проще сбежать, чем на словах решить проблему. Ненавидел, если копались у него в душе.
        Если люди не любят друг друга - всегда можно найти причину: он такой, она такая… Ошибки объяснить намного легче, чем удачу, успех, любовь.
        Разорился богач - есть оправдание: налоги, политические игры, мания величия…
        А как узнать, почему он стал богатым? Где рецепт?
        Мой друг Витя полюбил девушку, с которой вместе учился. Эта была одна из тех особ, что никогда не бывают одиноки - такими, как она, мужчины не пользуются, не пудрят им мозги - на них немедленно женятся и волокут в берлогу, прячут там понадежнее.
        На последнем курсе девушка Лена неожиданно выдала Вите аванс. Витя бросился ухаживать, но так растерялся, пришел в такое недоумение, что все никак не мог решиться… И девушку увели. Из-под носа. С тем, кто увел, у нее не сложилось, но Витя свое счастье проморгал.
        Через год у них что-то такое случилось, но мельком - он был уже не тот, она не та…
        Он любил ее пять лет и еще года два страдал.
        Вот что значит - правильное время.
        - Не, ну ты представляешь, что было бы, если бы вы встретились лет в двадцать? - спрашиваю я.
        Нам - двадцать девять.
        Никита краснеет.
        - Страшно? - усмехаюсь я.
        Никита кивает.
        Нам - тридцать пять.
        - Если бы я сейчас была одна, то никогда бы уже ни с кем не могла бы жить, честное слово! - негодует Саша. - Никита меня вовремя подцепил! Я бы, как царица Тамара, умерщвляла своих любовников, честное слово, ну что люди за уроды такие!
        Подруга нам рассказала, что застала мужа с любовницей, а тот, пока она собирала вещи, бегал за ней и кричал:
        - Ты толстая! Ты плохо готовишь! Ты старая!
        И это говорил совладелец издательского дома, которого мы все любили за чувство юмора и хороший нрав. Он упрекал жену за то, что изменил, за то, что чувствует себя старым, толстым и вообще не умеет готовить.
        Он немедленно уволил жену с должности главного редактора. Она отобрала у него два загородных дома. Так закончились двадцать лет счастливой жизни.
        Нам все еще тридцать пять, и мы с Никитой напиваемся текилой.
        - А если бы я ее встретил, когда у меня была Ирочка? - пугается он.
        - Не называй ее Ирочкой… - морщусь я. - Никит, не знаю. Ты тогда был такой странный…
        - Ладно-ладно! - отмахивается Никита.
        Они - одно целое. Стали им. Никита - уже немного Саша, а Саша - Никита. Если бы они оставались сами собой, ничего бы не получилось.
        Саша горбится под грузом ответственности и все время ворчит, а Никита подходит к ней с ухмылкой «Ну, сколько можно!», приподнимает груз и идет рядом с ней.
        Может, к сорока все меняется - люди выходят на новый круг, смягчаются, задумываются, ищут то, что отложили до лучших времен.
        Так моя бабушка искала пенсию - спрячет в новом месте, позабудет, и на тебе - пропажа. А потом найдет деньги где-нибудь в книге «10 дней, которые потрясли мир».
        Но нам еще нет сорока, и мы не знаем, как будет.
        Лично я знаю лишь, что в сорок некоторые мои друзья развелись. Вышли на новый круг. От себя, от личной жизни их отвлекали заботы, работа, другие дела. И вдруг - так жить нельзя!
        Я знаю, что Саша и Никита года три были самыми счастливыми людьми на свете. Потом они года два разводились каждый день, но не могли забыть, как же им было хорошо. А потом сроднились.
        - Все было не зря, - говорит Саша. - Это уже не влюбленность… Это больше, чем любовь. Клянусь, я никогда не думала, что бывают такие чувства.
        Иногда она сомневается: может, есть кто-то еще - более интересный, успешный, мужественный… А Никита взвешивает, что для него - измена. Будет ли все как прежде, если он не сможет себя сдержать.
        Я уже разучилась любить их по отдельности.
        Мы нечасто общаемся - я до сих пор пребываю в несправедливой обиде на то, что первые три года они жили только друг для друга.
        Мы отдалились, но все еще друзья.
        И я знаю, почему они всегда так боялись любить - их чувства были слишком сильные, они застали их врасплох и взяли в плен без борьбы. Несколько лет они сидели в своей крепости, куда не долетали запахи и звуки из внешнего мира.
        Потом они с трудом восстанавливали связи, подлизывались к старым знакомым, узнавали мир заново. Но пережили и это.
        Саша и Никита немного скучные, как и многие счастливые люди. Я их самую малость за это презираю, но мне нравится, что они есть.
        Всегда можно сказать: вот я знаю одну пару… - и опровергнуть любой аргумент в пользу того, что люди разучились любить.