Соблазнить негодяя Лорен Хит
        Величайшие любовники Лондона #2
        Он — герой войны, известный сердцеед и соблазнитель. Она — прекрасная незнакомка, возникшая однажды на пороге его дома. Ребенок на ее руках — его сын?.. Однако Стивен ее совершенно не помнит! В ней есть какая-то загадка… и его непреодолимо влечет к этой женщине. Что же будет, когда все тайны раскроются?
        Лорен Хит
        Соблазнить негодяя
        Патти, Линн, Патти, Кэти, Кэрол, Конни, Линде, Нэнси А., Нэнси Д. и Мэрили.
        Бессонные ночевки в гостях; полуночные прогулки безо всякого страха; шатание по тихим улочкам Энглтона; школьные балы без партнера; спортивные группы поддержки; долгие вечера на пляже; футбол под дождем; баскетбольный турнир между женскими командами в выпускном классе; часовые телефонные разговоры в любое время суток; девчачий американский футбол; Бобби Шерман; «Манкиз»; восторг первых поцелуев, первых романов и первой любви; боль расставаний; чудо настоящей любви; мечты о том, что с нами будет…
        Посвящается тем, кем мы были.
        Пролог
        Апрель 1854 года
        Стивен Лайонс любил женщин. Высоких и низких, полных и стройных, молодых и не очень. Он любил их всех, а больше всего ту, которая в данную минуту составляла ему компанию.
        Ее он в шутку называл Чудо, потому что она была чудесным созданием. Внебрачная дочь герцога, она намеревалась пойти по стопам матери и подыскать себе покровителя. Хоть у нее не вызывало сомнений, что в этом качестве он ей никак не подойдет, у него была настолько дурная слава, что можно было не сомневаться: полученные у него уроки удовольствия пригодятся в жизни. Недели тайных свиданий не прошли даром. Теперь она стала обладательницей умелых рук и сладострастного ротика, способных обеспечить мужчине приятную ночь до самого утра.
        — Мне будет ужасно вас не хватать,  — сказала она, рассыпав черные как смоль волосы по подушке и томно раскинувшись на смятой постели в скромной маленькой комнате таверны, где присоединилась к нему вчера вечером.
        — Еще до наступления ночи вы будете согревать постель другого джентльмена,  — рассеянно промолвил он, застегивая у окна свой алый мундир.
        Он немного удивился, что его не расстроило ее молчание, подтвердившее истину: они друг для друга — не более чем средство приятно провести ночь. Он никогда не обещал женщине больше, чем мог дать, ни одну не уложил в постель, не втолковав предварительно, что за стенами спальни она не будет иметь на него никаких прав.
        Он был благодарен Чуду за то, что она не поднимала шума и не устраивала сцен, за то, что уже поняла: в ее жизни его больше не будет. Близились перемены, и он ждал их с нетерпением.
        От мыслей о приключениях, которые ждут его за дверью этой комнаты, сердце Стивена трепетало, а по всему телу теплой волной разливалась радость. С высоты второго этажа ему были видны толпы людей на улице, он слышал голоса, громко распевающие «Милая, что дома ждет меня» в сопровождении полкового оркестра. Казалось, с первыми лучами солнца город охватило возбуждение. Солдаты маршировали не в ногу, но никто из офицеров не обращал на это внимания. Да и можно ли было винить за волнение тех, кто шел на вокзал, с которого начиналась дорога в далекий Крым? Их ждали приключения, слава и русские женщины. Стивен не мог больше задерживаться. Ему уже давно надо было присоединиться к колонне.
        Он наклонился над кроватью и припал в долгом поцелуе к ароматным устам Чуда, к пухлым губкам, которые умели доставить мужчине невероятное наслаждение. Отстранившись, лукаво улыбнулся:
        — Спасибо, дорогая, за такое чудесное прощание.
        — Будьте осторожны. Когда вы вернетесь, я…
        Он прижал палец к ее губам, не давая произнести обещание, которое не суждено сдержать.
        — Приберегите преданность для своего покровителя. Когда я уеду, время, проведенное с вами, останется в прошлом. Я никогда не забуду вас, Чудо, и не забуду, как весело нам было вместе.
        — Я не сомневаюсь, что вы говорите это каждой леди.
        Он не стал возражать. Это был драгоценнейший из подарков, которые он преподносил каждой даме сердца,  — вера в то, что именно о ней он будет вспоминать, когда дьявол призовет его к ответу за грехи.
        Она подняла руку и приложила ладонь к его груди.
        — В моих снах наши шалости будут продолжаться.
        Он одарил ее своей самой неотразимой улыбкой.
        — В моих тоже.
        Потом он еще раз ее поцеловал, выскочил за дверь, сбежал по лестнице и ворвался в толпу людей, ликующих так, словно Британия только что одержала победу над Россией, а не совсем недавно объявила ей войну. Полк уже довольно давно готовился к отправке. Множество новобранцев, еще не утративших задора и свежести лиц, не сомневались, что кампания будет стремительной и окончится победой.
        — Капитан!  — окликнул его один из молодых людей.
        — Мазерс!  — Широким, уверенным шагом Стивен подошел к рослому молодому мужчине.
        Зеваки, стоявшие по обе стороны улицы, дружно грянули новую песню, умудряясь при этом смеяться и одновременно хлопать в ладоши и махать марширующим, причем все это с воодушевлением, внушающим задор и уверенность. Рядом бежали мальчишки, мечтавшие о том дне, когда сами смогут пройти маршем по улице. Мужчины хлопали военных по плечам и жали им руки. Женщины посылали воздушные поцелуи.
        Ах, когда они вернутся с победой, двери многих спален откроются для героев. Не сказать, что Стивену чего-то такого не хватало, но, конечно же, ореол славы и рассказы о ратных подвигах придадут особенную остроту любому флирту и даже самых робких дев заставят раскрыть объятия.
        — Я уж испугался, что у вас не получится прийти, капитан,  — перекрикивая шум, сказал Мазерс.
        — Что?! И позволить тебе одному задать взбучку русским? Да ни за что!
        Раскатистый хохот Мазерса мог бы посоперничать с грохотом любой канонады. Этот рослый, мускулистый парень долгое время тянул лямку в поле, пока не сменил плуг на ружье. Стивен испытывал радость оттого, что Мазерс и такие же, как он, будут окружать его в последующие месяцы, когда они столкнутся с тем, что ждет их в Крыму.
        — Стивен!
        Знакомый женский голос тут же вызвал в нем желание, и оно пробежало по телу сладкой дрожью. Оставив Мазерса, он пробился сквозь возбужденную толпу к зеленоглазой красавице шатенке, которая махала ему платочком. Заключив ее в объятия, он впился губами в ее восхитительные уста, после чего затащил ее в тень между двумя зданиями.
        — Леди Гвендолин! Не думал, что увижу вас здесь сегодня.
        Она учащенно дышала, как бывало много раз в его постели.
        Ее раскрасневшиеся щеки вызвали воспоминания о тех ночах страсти, которые они провели вместе.
        — Я хотела отдать вам это. На нем запах моих духов.
        Он поднес к носу шелковый платочек, который она вложила ему в руку, и в упоении закрыл глаза.
        — Теперь рай всегда будет у меня под рукой.
        Улыбнувшись, она поднялась на цыпочки и быстро поцеловала его. Времени у него было мало, и они оба это знали.
        — Пожалуйста, будьте осторожны!  — взмолилась она.
        — Когда меня будет ждать такая красавица, могу ли я забыть об осторожности?  — Они снова поцеловались, и он, оставив ее со слезами на глазах, стал пробираться сквозь толпу к своему марширующему отряду.
        Будущим солдатам полагалось быть не только дисциплинированными, но и свирепыми, но они беззаботно улыбались, как будто шли на вечеринку. Вид новобранцы имели не слишком грозный — но ничего, это еще придет и поможет им одержать победу, причем быструю.
        Он услышал еще один женский голос, выкрикивавший его имя. Кэтрин — Кэт — энергично махала ему рукой с другой стороны улицы. Он какое-то время лавировал между идущими солдатами, не упуская ее из виду, пока она протискивалась между стоящими на тротуаре зеваками, и наконец они встретились. Он обхватил ее обеими руками, прижал к себе, защищая от толчков окружающих людей, и страстно поцеловал, зная, что ее отец, увидь он их сейчас, взорвался бы от гнева. Ему в ней нравились веселый нрав и любовь к приключениям, и он подозревал, что, если бы это было позволено, она сейчас маршировала бы вместе с ними.
        — В медальоне прядь моих волос,  — сказала Кэт.
        Он сомкнул пальцы на подарке — медальоне в форме сердечка на золотой цепочке.
        — Значит, каждую ночь вы будете рядом со мной.
        — Пожалуйста, возвращайтесь поскорее!
        — Зная, что вы меня ждете, я не задержусь ни минуты дольше, чем это необходимо.
        Одарив ее на прощание еще одним поцелуем, он снова влился в поток солдат, который тут же подхватил его и унес прочь. Ничто не могло остановить эту стремительную реку, куда бы она ни потекла, какую бы разруху ни сеяла на своем пути, сколько бы горя ни принесла. Но никто не думал о том, что предстоит. Все мысли были сосредоточены на наградах, которые получат победители, когда все закончится, на восславлении и орденах, которых они будут удостоены за усердную службу отчизне и любимой королеве.
        Сутолока сопровождала их до вокзала.
        — Ребята, всегда держите пушки наготове!  — крикнул кто-то, и все загоготали.
        — Только намекни!  — крикнул кто-то в ответ.
        Армия получала огромную поддержку. Поначалу, когда Виктория только села на трон, солдат задействовали лишь время от времени в небольших стычках, но на этот раз все было по-другому. В тот самый день, когда была объявлена война, а случилось это 27 марта, нация стала сплоченной, чего не было с тех пор, когда Англии грозил Наполеон. В скорой победе не сомневался никто. Народ ликовал. Оставалось только дождаться, когда английские вояки как следует проучат заносчивых русских и вернутся домой, где их будут ждать жаркие камины и горячие женщины.
        — Стивен!
        Услышав этот повелительный окрик своего младшего брата, герцога Айнсли, Стивен быстро развернулся. Чем можно объяснить, что в свои двадцать два Айнсли производил впечатление куда более сильного и властного человека, чем Стивен? Быть может, дело было в том, что Стивен всегда предпочитал ответственности игру, в то время как Айнсли решительно подхватил бразды после смерти отца. И держал он их всегда уверенной и твердой рукой, чего не хватает большинству мужчин, и не только его ровесникам, но и тем, кто вдвое старше.
        Стивен не думал, что родные придут провожать его, но ошибся. Все были в сборе. Мать, нынешняя герцогиня Айнсли, еще не получившая наследства, поскольку ее младший сын до сих пор не был женат. Старший брат, граф Вестклифф, с женой, прелестной Клэр. Она была единственной женщиной кроме матери, которую Стивен по-настоящему любил. Он был готов на все, лишь бы она была счастлива. Не сразу он смирился с тем, что чести обладать ею удостоился не он, а брат (что было вообще-то правильно, учитывая все сказанное и сделанное). С тех пор она была для Стивена скорее сестрой, уж никак не любовницей, но в его сердце для нее всегда оставался уголок.
        — Неужели в такую безбожную рань у вас нет дел поинтереснее, чем толкаться в этой сумасшедшей толпе?  — легкомысленно бросил Стивен.
        За свою жизнь он частенько заставлял их волноваться и теперь хотел, чтобы его отъезд казался им событием малозначащим. Он и сам гнал мысли о том, что все может оказаться гораздо сложнее и опаснее, чем представлялось.
        Не успел он договорить, как оказался в объятиях матери.
        — Из-за тебя у меня седин прибавится,  — кротко упрекнула она его.
        Она приписывала его выходкам каждый седой волосок, отливавший серебром в ее черных волосах. Но в свои сорок пять она могла похвастать весьма недурной фигурой. Ей было шестнадцать, когда она вышла за первого мужа, седьмого графа Вестклиффа. В браке, который длился до его смерти, она подарила ему двух сыновей: Моргана, нынешнего графа, и Стивена. Впрочем, братья были совсем не похожи. Если темноволосый Вестклифф обычно был мрачен, то Стивен, с его белокурыми волосами и открытым лицом, казался весельчаком, которому все нипочем. В его понимании жить надо было широко, наслаждаясь каждым днем и не боясь нового. Именно этого его семья всегда ждала от него, так что он был убежден, что жить нужно так, как от тебя ждут.
        Герцогиня отстранилась и окинула сына внимательным взглядом. Ее карие глаза встретились с голубыми глазами Стивена.
        — Тебе незачем ехать. У меня есть связи в очень высоких инстанциях.
        Он в этом не сомневался. Ее второй муж, восьмой герцог Айнсли, был могущественным человеком, и она, разумеется, постаралась сделать так, чтобы получить определенную долю его власти. Да и кто осудил бы ее за это? Первый муж оставил ее почти нищей. Она сделала все возможное, чтобы никогда больше не оказываться в безвыходном положении.
        — Меня упрекали в отсутствии характера,  — протянул он. Стивен не винил свою семью или кого-либо еще за это, а также за то, что никто так и не разглядел, что творится под его внешней оболочкой. В конце концов, оболочка была очень даже привлекательной. К тому же и он сам ничего не воспринимал всерьез.  — Нет лучше способа им обзавестись, чем разбить парочку русских отрядов.
        — Но Вестклифф уже простил тебя за ту шалость!  — Она повернулась к старшему сыну.  — Ведь простил?
        «Шалость», как выразилась мать, заключалась в том, что его застукали в постели с женой Вестклиффа, Клэр. Брат холодно кивнул. Стивен не удержался от улыбки.
        — Я надеюсь, прощение святого Петра искреннее, иначе мне ни за что не пройти через Жемчужные врата.
        Вестклифф рассмеялся. Теперь, после примирения с Клэр, он стал гораздо чаще замечать смешную сторону вещей.
        — Тебя в раю ждут не больше, чем меня.
        Клэр с сердитым видом посмотрела на него и игриво хлопнула его по руке. Радовало то, что теперь рядом с мужем она чувствует себя так непринужденно. Было время, когда он вселял в нее ужас. Отойдя от Вестклиффа, она обняла Стивена.
        — Конечно же он простил тебя, и ты непременно попадешь в рай.
        На этот счет у него имелись серьезные сомнения. Стивен был не прочь закалить характер, но в его планы не входило прекращать грешить. И все же он крепко обнял ее. Когда она наконец разомкнула объятия, Стивен протянул руку Вестклиффу:
        — Не держи на меня зла.
        Вестклифф схватил его за руку, притянул к себе, обнял второй рукой и похлопал по спине.
        — Постарайся, чтобы тебя не убили.
        — И не надейся!
        Остался только Айнсли. Младший брат, который так и не смирился с этой ролью. Иногда он выглядел даже старше, чем Вестклифф. Не внешне, а отношением к жизни. Он всегда был слишком ответственным.
        — Береги себя, малыш,  — сказал Айнсли.
        — Проклятие! Ненавижу, когда ты меня так называешь.
        Такое обращение всегда заставляло его чувствовать себя самым младшим, чего, как он догадывался, и добивался Айнсли. Он постоянно убеждал Стивена в том, что ему нужно повзрослеть. Со временем это стало ему надоедать, тем более что Стивен собирался продолжать жить в свое удовольствие и не планировал в обозримом будущем менять свои привычки.
        Айнсли кивнул, давая понять, что как раз поэтому он использовал такое обращение, сжал руку Стивена и крепко хлопнул его по спине.
        — Возвращайся, как только появится возможность.
        — Об этом можешь не волноваться. Мы с тобой еще успеем фазанов пострелять в этом сезоне.
        Раздался истошный гудок паровоза.
        — Мне пора.  — Он еще раз быстро обнял мать и бросился к поезду, который повезет его навстречу судьбе.
        Глава 1
        Нортгемптоншир,
        Ноябрь 1855 года
        Мерси Доусон думала, что готова к тому, чтобы испытать стыд.
        Она ошибалась.
        Это чувство обрушилось на нее с такой силой, что она почти жалела о своем решении вернуться в Англию. Мерси не раз слышала, что любовь слепа и способна даже самого умного человека превратить в глупца. Очевидно, она не была исключением. Любовь — столь глубокая и всеохватывающая, что могла в самый неожиданный миг переполнить чувствами и заставить расплакаться,  — привела ее сюда… Привела, может, и любовь, а вот привезла отцовская карета.
        Несмотря на убежденность в правильности сделанного выбора, для нее стало неожиданностью, что оказалось так чертовски трудно с высоко поднятой головой выдержать взгляд герцога Айнсли. Черные волосы и резкие черты лица делали его не похожим на единоутробного брата, Стивена Лайонса. Хоть Айнсли был младшим из трех братьев, он нес мантию ответственности, и нес ее так, будто это была его вторая кожа. Он понимал значимость своего титула и производил впечатление человека, с которым не стоит говорить о пустяках или шутить. Блестящими зелеными глазами, в которых читался острый и расчетливый ум, он внимательно рассматривал ее, как будто только что приколол на доску для насекомых, и после тщательного изучения пришел к выводу, что она мало чем отличается от какой-нибудь мухи.
        По-видимому, он усомнился в правдивости невероятной истории, только что изложенной ее отцом.
        Она первая отвела взгляд, сделала вид, что рассматривает обстановку комнаты. Находились они в передней гостиной Грантвуд Мэнора, загородного имения Айнсли. В комнате, которая размером едва ли уступала дому отца, имелось несколько мест для отдыха. В обивке мебели преобладали белый, желтый и оранжевый цвета, придававшие помещению довольно жизнерадостный вид, что в иных обстоятельствах было бы для Мерси приятно и даже, возможно, заставило бы ее улыбнуться. Ей подумалось, что и в самый морозный зимний день в этих стенах можно согреться душой. Она сидела на самом ближнем к массивному камину диване, и все же тепла извивающихся языков пламени не хватало, чтобы прогнать холод, накопившийся в ее теле за время поездки с отцом в карете. Холод, только усилившийся под проницательным взглядом Айнсли.
        — Так что же?  — Отец встал у нее за спиной, как будто не мог больше выносить выражения ее лица.
        Она вздрогнула: пытливый взгляд Айнсли не оторвался от нее ни на миг. У нее возникло подозрение, что на поле боя он был бы так же бесстрашен, как и его брат. Стивен Лайонс прибыл в Крым в звании капитана, но его отчаянное геройство в бою было отмечено командованием: вскоре ему присвоили звание майора.
        — Ваш мальчик наградил мою девочку ребеночком, так что вам лучше быть с ней поприветливее,  — помолчав, сказал отец.
        Мать Айнсли, как раз поглаживавшая вышеупомянутого ребеночка по щечке, заметила, посмотрев на сына:
        — Он так похож на Стивена в его возрасте!
        — Все младенцы выглядят одинаково, мама.
        — Только не для матери.
        Герцогиня перевела грозный взгляд на новоиспеченную мать, и Мерси с большим трудом удалось не поежиться. Она и представить не могла, что можно обладать такой уверенностью в себе, как эти люди. Для этой встречи ей пришлось долго собираться с духом. Она знала, что это не сулит ей ничего хорошего, но еще она понимала, что единственная ее надежда на счастье обитала здесь, в этих стенах, и потому преисполнилась решимости держаться до конца, пока не падет последний бастион.
        — И, пожалуй, не для бабушки,  — добавила герцогиня.
        Изначально Мерси собиралась просто оставить ребенка здесь, в кругу его семьи, но в конце концов поняла, что не сможет с ним расстаться. Просто поразительно, как сильно она успела привязаться к малышу за три месяца, прошедших с момента его рождения. Она бы сделала все, чтобы защитить его. Если бы потребовалось, она продала бы дьяволу то, что осталось от ее души.
        — Как вы его назвали?  — осведомилась герцогиня.
        — Джон.
        — Хорошее имя.
        Мерси кивнула. Все-таки они были добрыми людьми. Не стоило втягивать отца в это дело. Она бы и не втягивала, приехала бы сюда сама, если б знала, где искать эту семью. Но, поскольку это ей известно не было, жить на улице, пока шли бы поиски, было бы не очень удобно. После всего, что она пережила за несколько месяцев, будучи сестрой милосердия, Мерси надеялась, что отец будет рад ее возвращению не меньше, чем она была рада вернуться домой. Впрочем, она достаточно хорошо знала отца, чтобы понимать: он не воспримет новую жизнь как нечто такое, что нужно лелеять, независимо от того, при каких обстоятельствах эта жизнь зародилась. На глазах отца не умирали сотни людей. Он был землевладельцем, так что, появившись на пороге с ребенком на руках, она опозорила не только его самого, но и весь род.
        Но она не жалела о том, что сделала. Не могла. Да и не хотела.
        — Ваш отец упомянул, что вы встречались со Стивеном, когда он служил в Крыму,  — сказала герцогиня, но в ее голосе были слышны вопросительные нотки.
        Это было далеко на востоке и считалось не тем местом, куда отправляются порядочные леди.
        — Да, ваша светлость. Я служила сестрой милосердия в Ускюдаре.  — Не так давно она открыла, что очень немногие люди ориентируются в географии этого района. Хотя герцогиня могла быть исключением. В углу гостиной стоял большой глобус, повернутый как раз той частью света, которая стала причиной стольких волнений и страданий. Мерси представилось, как герцогиня прижимает ладонь к этому месту, чтобы чувствовать себя ближе к сыну, чтобы хоть как-то преодолеть разделявшие их бесчисленные мили.  — Туда привозили раненых на лечение.
        — Прелестно. Так вы, значит, были одной из помощниц мисс Найтингейл?
        Мисс Найтингейл. Для сестер, врачей и пациентов она всегда была просто мисс Н.
        — Да, сударыня.
        — Газеты рисуют довольно мрачную картину войны. Не понимаю, как там можно находиться: столько лишений, холод, болезни… Говорят, больше людей погибает от болезней, чем на поле боя.
        Мерси кивнула и нервно улыбнулась.
        — На мой взгляд, единственное хорошее, что дала эта война,  — это Джон.
        Взгляд карих глаз герцогини смягчился.
        Стивен унаследовал глаза не от матери. У него глаза были насыщенного голубого цвета. Она вспомнила, какое беспокойство отразилось в них за миг до того, как он заключил ее в объятия. Такие нежные. После того, что с ней сделали руки трех негодяев, она не думала, что когда-нибудь еще вынесет прикосновение мужчины, но он доказал, что она ошибалась. Как же она тосковала по этим сильным рукам! Но никогда больше ей не знать их силы, никогда больше не чувствовать под пальцами его стальных мышц. Его убили в сентябре. Благодаря чудесному изобретению, телеграфу, имена погибших в считанные часы становились известны на родине и печатались в газетах. Мерси удивило, что герцогиня была не в траурном наряде, а в синем платье.
        — Так что же?  — снова гаркнул отец.  — Я хочу знать, что вы сделаете для моей девочки.
        — Я полагаю, вы ожидаете чего-то наподобие денежной компенсации?  — спросил Айнсли.
        — Можно начать и с этого. Но ее жизнь погублена безвозвратно. Теперь ни один порядочный мужчина не возьмет ее замуж. Она отправилась делать благое дело, а ваш сынок воспользовался случаем.
        — Отец…
        — Молчи, девчонка! Меньше всего я ожидал, что ты вернешься домой с ублюдком в подоле.
        — Не называй так Джона!  — За Джона она была готова убить и пойти на смерть. Как может отец думать только о деньгах и не замечать, что для нее значит ребенок? В сером, лишенном счастья мире Джон был единственным ярким пятнышком.  — Ваша светлость, я прошу одного: позвольте мне остаться с Джоном. Я могу стать няней, кормилицей, и мне очень мало нужно.
        — Ну нет, так не пойдет!  — вмешался отец.  — Моя семья опозорена… Я требую справедливости. Вы, сэр, ваша светлость, вы должны занять место, которого не занял ваш брат.
        Губы Айнсли задергались, как будто он едва сдерживал смех. Первый признак того, что он не такой убийственно серьезный, каким мог показаться с первого взгляда.
        — Вы предлагаете мне жениться на вашей дочери, сэр?
        — Да, предлагаю.
        — Отец, нет!
        — Ей нужен муж,  — продолжал он так, будто не слышал протестов дочери.  — А я умываю руки.
        Происходящее все больше походило на какое-то безумие, и Мерси не знала, как это остановить.
        — Ваша светлость, я совсем не для этого привезла Джона. Вы — его семья, а я ни на что не рассчитываю.
        — Мисс Доусон, вы можете поклясться, что рожденный вами ребенок — сын моего брата?  — спросил Айнсли с теплотой в голосе, которой не было раньше, как будто он начинал понимать, что, несмотря на весь ужас положения, в котором она оказалась, ребенок для нее важнее всего и что ее отец только все усложняет. Мерси была рада, что след от тяжелой отцовской руки на ее щеке уже перестал быть заметен. Сначала он ударил ее за глупость, потом — за грехи.
        — Клянусь вам, ваша светлость, клянусь всеми святыми, что Джон — сын Стивена.
        — Я в этом не сомневаюсь,  — твердо произнесла герцогиня. Ее мнение явно имело большое значение для герцога.
        Айнсли медленно кивнул, потом широким шагом пересек комнату и отворил дверь.
        — Найдите майора Лайонса и передайте ему, что мне нужно с ним поговорить.
        Мерси встала с дивана до того, как Айнсли успел закрыть дверь. Сердце ее заколотилось с такой силой, что все наверняка слышали его гулкие удары. Горло сжалось, и она смогла лишь с трудом произнести:
        — Он здесь? Но это невозможно! Он же умер!
        Айнсли немало удивили ее слова. Как и саму Мерси. Она не была склонна к театральности, но такого поворота событий не ожидала. Чувство облегчения смешалось со страхом. Стивен жив, и это все меняло. Абсолютно все. Колени ее задрожали, но она заставила себя продолжать стоять. С дьяволом лучше встречаться стоя.
        — Да, сначала пришло известие о его смерти,  — внимательно рассматривая ее, сообщил Айнсли. Ему что, обязательно было беспрестанно исследовать каждый дюйм ее тела? Что он все высматривал на ней? Что надеялся найти? Доказательство того, что она лжет?  — Учитывая то, что я потом узнал о бойне под Севастополем, неудивительно, что они могли ошибиться. Он действительно был серьезно ранен и, по мнению врачей, не должен был выжить. Да только те, кто сомневаются в его силе воли, не знают моего брата. Такого упрямца, как он, еще свет не видывал. Домой он вернулся всего месяц назад. Стивен еще не восстановил форму после ранения, но поправляется.
        Неимоверная радость мгновенно вытеснила все остальные чувства из ее сердца. Как только майор Лайонс войдет в комнату, все изменится. Он посмеется над ее притязаниями, если вообще вспомнит ее. На передовой и в лазаретах царил хаос. Подобно ворам в ночи, солдаты, врачи, сестры умыкали у войны минуты личного счастья при каждой возможности. Запасались приятными воспоминаниями на тягостные, унылые дни, в которых не было ничего, кроме ужаса и страданий.
        Ее счастье с майором Лайонсом было недолгим, совсем недолгим. Но чувства, которые он вызвал в ней, успели расцвести, они были ей непонятны, но внушали страх своей силой.
        Взгляд ее метнулся на Джона на руках герцогини. Джон. Ее сын. Ее отрада. Она уже пожалела, что выпустила его из рук. Теперь нужно было броситься туда, где тихонько гугукал Джон, схватить его и убежать отсюда. Однако здесь был его дом. Она не могла лишить его семьи. Он был ее единственной возможностью искупить грехи. Но мысль о том, что с ним придется расстаться, отточенным кинжалом ранила сердце. Раньше она и не думала о том, что он может стать ее спасением.
        Слава Всевышнему, теперь все встанет на свои места. Все. Когда майор Лайонс увидит ее…
        Что, если он сразу же заговорит о ее позоре, о ее муке? Но он обещал, обещал, что не скажет ни одной живой душе. Держа ее в объятиях, он…
        Дверь отворилась со щелчком, прозвучавшим как ружейный выстрел. Ощущение надвигающейся беды заставило Мерси сжаться, и все же она стала жадно пожирать глазами каждую черточку лица любимого. Только в нем мало что осталось от того мужчины, которым она восхищалась, в которого влюбилась, как девчонка.
        Увиденное поразило ее до глубины души. В гостиную он вошел медленно, заметно хромая и опираясь на трость. Поступь его была отнюдь не широкой и уверенной. Одет он был не в алый китель, делавший его неотразимым, а в белую рубашку с шейным платком, черный жилет, сюртук и черные брюки. Можно было подумать, что он в трауре.
        Хотя, возможно, так и было. Сколько товарищей пало на его глазах? Сколько умерло на поле боя у него на руках?
        Из-за невероятной худобы в нем почти невозможно было узнать того крепкого, полного сил молодого человека, который держался весьма самоуверенно, когда выписывался из госпиталя спустя месяц после ее прибытия с мисс Найтингейл. Тогда он еще говорил о скорой победе, о разгроме противника и все убеждал остальных раненых поскорее возвращаться в строй, чтобы вместе закончить дело и отравиться домой. Она так часто слышала его воодушевляющие речи, что преисполнилась решимости как можно быстрее поставить их всех на ноги.
        Однако теперь он меньше всего походил на человека, верившего в то, что произносил с таким убеждением.
        Уродливый красный рваный шрам опускался от виска до самого подбородка, что, впрочем, ничуть не уменьшало его грубоватой мужской красоты. Но его глаза, прекрасные голубые глаза,  — вот что изменилось больше всего. Когда он посмотрел на нее, она увидела в них такую неизбывную тоску, что чуть не заплакала. Раны остались не только на его теле, они изувечили его душу.
        Единственное, что в нем не изменилось,  — это цвет волос: золотисто-русые со светлыми прядями. Она часто думала о том, как эти волосы выглядят, когда от них отражается солнечный свет. Но повстречались они зимой, под серым небом, когда солнечные лучи не могли разогнать унылый мрак госпиталя.
        Ей захотелось кинуться к нему через всю комнату, заключить его в объятия, признаться во всем, прежде чем он объявит ее лгуньей. Ей бы в ту минуту стоило попытаться решить, как сохранить лицо, но она могла думать только о нем. Что произошло за месяцы, прошедшие после их последней встречи? Заметил ли он, что она покинула Ускюдар? Если ему случалось после того бывать в госпитале, искал ли он ее? Для нее он значил так много, хотя сам он ни разу не говорил о своих чувствах. Мерси было сказано, что это не в его правилах, но это не мешало ей предаваться мечтам о том, что он увидел в ней нечто особенное, нечто такое, чего не находил в других женщинах.
        — Стивен,  — начал Айнсли мягко и осторожно, как заговаривают с опасным и непредсказуемым существом,  — ты, разумеется, помнишь мисс Мерси Доусон. Она работала в военном госпитале в Ускюдаре, ухаживала за раненными в Крыму солдатами.
        Она несколько удивилась тому, что он посчитал нужным вдаваться в детали, как будто брат был знаком со столькими Мерси Доусон, что без подсказки не определил бы, которая из них стоит перед ним. Она знала, что он пользовался успехом у женщин, знала о том, с какой неуемной страстью он искал удовольствий, но наверняка он был достаточно хорошо воспитан, чтобы помнить каждую из женщин, с которыми имел плотскую связь.
        В комнате повисло напряженное ожидание, словно все присутствующие были соединены фортепианными струнами и каждый из них ждал, когда прозвучит аккорд.
        Майор Лайонс посмотрел на нее, присмотрелся внимательно, но в его голубых глазах не отразилось никаких чувств. Совершенно никаких. Она была всего лишь одной из многих сестер, которые в свое время привлекли его внимание. Унижение от этого мгновения, мгновения низведения до чего-то совершенно незначительного, абсолютно не стоящего запоминания, несмотря на все то, что их связывало… оно было почти невыносимо. Она не представляла, как такое можно выдержать, но знала, что выдержит. Ради Джона.
        Дилемма подняла свою уродливую голову. Что делать? Отстаивать право Джона остаться здесь и постараться убедить их, что майор Лайонс действительно его отец, или же забрать сына и, навсегда распрощавшись с ними, научиться выживать самой? Она знала, что отец не разрешит ей вернуться домой. Ему она была не нужна, и сюда он пришел исключительно ради того, чтобы извлечь какую-то выгоду из такого положения: если не разжиться деньжатами, то хотя бы обзавестись влиятельным зятем.
        — Конечно, я помню ее.
        Мерси вздрогнула от неожиданности. Чувство облегчения и страх забились в ее груди. Противоречивые желания, противоречивые чувства. Когда она думала, что он мертв, все казалось намного проще. Теперь же могла всплыть правда, и она не знала, чем это обернется для нее — добром или злом.
        Майор Лайонс слегка поклонился:
        — Мисс Доусон.
        — Майор, я так рада, что вы живы!
        Несмотря на то, что его воскрешение могло обернуться для нее большими бедами, слова эти были сказаны от души. Мерси чуть не сошла с ума от горя, когда увидела его имя в списке погибших. Она была обязана ему стольким, что и вовек не расплатилась бы.
        — Не больше, чем я, могу вас заверить.
        От резковатого тембра его голоса по телу ее разлилось томление. Какая же ты дуреха, Мерси! Он так разговаривает со всеми женщинами, и ты не какая-то особенная. Но было время, когда она думала, надеялась, смела мечтать, что он уделял ей внимание, потому что считал особенной, потому что выделял ее среди всех сестер. Имя ее он запомнил с первого раза. Потом-то она сообразила, что придала слишком большое значение этому незначительному успеху. Он каждую сестру милосердия знал по имени. Он даже различал сестер-близняшек Мэри и Маргарет, которых никто больше не мог различить.
        — И ее отец, мистер Доусон…
        — Вы погубили мою девочку!  — завопил отец, помешав Айнсли представить его как положено.
        Досада переполнила ее. О, какую же запутанную паутину мы плетем…
        Глаза майора Лайонса слегка расширились, и его взгляд снова обратился на нее. Чело его прорезали складки, и Мерси видела, как он сосредоточился, пытаясь припомнить, что между ними было. Как он мог забыть? Или темнота помешала ему хорошенько ее рассмотреть? Или она всего лишь принимала желаемое за действительное, когда подумала, что он ее узнал? Хотя вряд ли будет лучше, если он узнает в ней леди, которую спас той страшной ночью. Возможно, его замешательство, наоборот, ей на руку. Она сейчас просто во всем признается и избежит унижения.
        Но с чего начать? О чем рассказать? О чем умолчать? Какие выводы он сделает из того, что от нее услышит? Она дала слово и была намерена сдержать клятву любой ценой.
        — Стивен, дорогой, подойди ко мне,  — сказала герцогиня и поманила его к себе.
        Он пошел к ней, но как-то неуверенно, как будто потерялся в этой большой комнате, так хорошо ему знакомой, и не знал, как себя вести. Она видела слишком много мужчин с таким же выражением лица, с такой же пустотой в душе, словно их сущность осталась на поле боя, а вернулись только тела. Война поглощала не только боеприпасы, провиант, форму и медикаменты.
        — Это Джон,  — мягко произнесла герцогиня, когда он подошел.  — Мисс Доусон уверяет, что это твой сын. Он похож на тебя.
        — Я бы так не сказал. Начать с того, что я намного выше.
        Герцогиня усмехнулась, и глаза ее наполнились слезами, точно она вдруг увидела того юного балагура, каким был когда-то ее сын. Она взяла его за руку.
        — Как думаешь, это возможно? То, что он твой?
        Он обошел мать, чтобы получше рассмотреть Джона. Своей большой рукой, раскрыв ладонь, приподнял головку мальчика. Бледные пушистые волосики мягко легли на его длинные тонкие пальцы. Сердце Мерси затрепетало, одновременно наполняясь счастьем и разрываясь. Сколько раз она представляла, как он возьмет на руки ее сына, но все эти фантастические мечты не смогли подготовить ее к тому мгновению, когда он на самом деле прикоснулся к этому драгоценному ребенку. Он узнает себя в нем. Конечно же узнает! И признает его своим, если даже откажется от нее. Ибо она не представляла большего счастья для Джона, чем отцовское признание. Однако она осознавала, что Джона у нее могут отнять. Рождение ребенка вне брака было ответственностью исключительно матери, но эта могущественная семья могла обойти законы. Если в карман ее отца упадет несколько монет, Мерси превратится в нищенку, и единственное, что она ценила, окажется недосягаемым.
        — При моей-то славе заправского волокиты это, конечно, возможно,  — пробормотал Стивен, потом поднял глаза на нее, присмотрелся, и она снова ощутила силу их воздействия. Что он видел, когда смотрел на нее? Видел ли он ее такой же, как в ту ночь, когда спас ее? Или такой, какой она была сейчас — твердо намеренной спасти своего ребенка, не сумев спасти столь многих?
        — Ты должен позаботиться о девушке,  — тихо, но твердо произнесла его мать.  — Если ты, конечно, не сомневаешься, что это твой сын.
        Сейчас он все расскажет, посмеется над ее смехотворным заявлением. Чтобы такой мужчина, как он, мог возжелать такую женщину, как она…
        — Разумеется, я позабочусь о ней.
        Колени Мерси задрожали и превратились в кисель. Она опустилась на стул. Он только что согласился жениться на ней?
        Нет, это невозможно! Наверное, ей послышалось. Достопочтенный Стивен Лайонс, известный повеса и соблазнитель женщин. Майор Стивен Лайонс, бравый солдат, сумевший вскружить головы всем сестрам в госпитале. Не может быть, чтобы такой человек мог вот так взять и решить на ней жениться.
        — Мисс Доусон, не прогуляетесь ли со мной по саду?
        — Вы же не думаете, что я оставлю ее с вами одну!  — закипятился отец.
        — Если хотите, можете идти следом за нами,  — сказал на это майор Лайонс и снова посмотрел на Джона.  — Хотя я, признаться, не знаю, чем могу сейчас опорочить ее больше, чем уже опорочил.  — И снова его взор преодолел разделяющее их расстояние, и Мерси ощутила его как прикосновение.  — Мисс Доусон?
        Она поднялась на все еще ватных ногах.
        — Да, господин майор. Я с удовольствием пройдусь с вами по саду.
        Конечно, это была ложь. На самом деле ее всю трясло от страха.
        Он не помнил ее. Это тревожило Стивена больше, чем он мог выразить словами, потому что, если за последние два года и было нечто такое, что он должен был запомнить, так это она… или, по крайней мере, ее глаза. Необычный оттенок этих глаз напомнил ему цвет виски, но в глазах таился страх, смертельный ужас перед чем-то таким, чего он даже не мог вообразить, но что она, вероятно, знала очень хорошо.
        Война, кровь, смерть.
        Шрамы, испещрявшие тело, и все еще не зажившие раны были свидетельством того, что он прошел через худшее, что может выпасть на долю человека, но разум отказывался вспоминать, что с ним произошло. Он очнулся в полковом госпитале на шаткой деревянной койке с тонким вонючим тюфяком, раздираемый непонятной и бессмысленной болью, потому что последним, что он помнил из прошлого, было то, как он пил чай с Клэр в саду Лайонс-плэйса.
        Аромат цветов сменился резкой вонью сочащейся гниющей плоти. На смену песне лугового жаворонка пришли стоны и крики умирающих. Многие звали мать, чтобы в минуту смерти припасть к родному лону. Английская зелень превратилась в серую крымскую грязь. До сих пор он чувствовал в горле привкус крови и уже отчаялся избавиться от этого ощущения. Висевший в воздухе невидимый кроваво-красный туман пропитал то, что осталось от его изорванной формы. Его кровь, кровь бесчисленного множества других людей, которых он не мог вспомнить. Его неспособность оживить воспоминания о них унижала их, обесславливала.
        Валяясь рядом с другими ранеными в госпитале, он тонул в собственной грязи, собственной боли, собственной тоске. Они разговаривали с ним о битвах, через которые прошли, о мужестве и геройских подвигах, а он делал вид, что тоже помнит все это. Они говорили о погибших, а он чувствовал, что предал тех, кто отдал жизнь за его родину… Возможно, даже за него. То, что ему не было известно, то, что он не мог в полной мере осознать и оценить, не давало ему покоя, глодало его днем и ночью. Он помнил Англию, помнил семью и любовниц — до малейших подробностей. Но как оказался в этом проклятом месте и чем здесь занимался, он вспомнить не мог.
        Стивена переполняло желание сбежать от окружавшей его действительности. Он тосковал по шелковистой мягкости женского тела. Ему необходимо было утешение, которое могут дать нежные руки и ласковый голос.
        Но теперь все было не так, как прежде. Удовольствие, которое когда-то доставляли женщины, уступило место желанию, настоятельной потребности перестать быть тем, кем он стал, человеком, потерявшим два года своей жизни. Он укоротил свое прошлое, перепрыгнул через пропасть времени.
        И вот из терзавшей его зияющей черной пустоты возникла эта женщина. Он знал ее, спал с ней, излил в нее свое семя…
        Но он не мог вспомнить вкуса ее поцелуя, не мог вспомнить мягкости ее кожи под его ласкающими пальцами.
        Быть может, это была величайшая трагедия — то, что эта женщина, явно из хорошей семьи, сама, по своей воле отдалась ему. Наверняка решиться на это ей было нелегко. Она постоянно отводила взгляд, и это указывало на то, что она чувствовала вину за их связь. И все же он, хоть убей, ничего не мог о ней вспомнить.
        Он осознавал, что такую, как она, забыть непросто — несмотря на черное платье, которое менее красивую женщину сделало бы похожей на ворону. Но он забыл.
        Для женщины она была высокого роста. Чтобы прижать ее к себе как можно ближе, ему, при его шести футах, пришлось бы поднять подбородок. Волосы, скорее медные, чем рыжие, были туго стянуты сзади и аккуратно заправлены под шляпку. Она была стройна, слишком стройна для недавно родившей женщины. Ему подумалось, что роды, должно быть, были тяжелыми, и его тут же охватило чувство вины за то, что он стал причиной ее мучений. Конечно же, родить ребенка вне брака было поступком предосудительным и постыдным. Почему она не оставила его где-нибудь? Она ведь могла вернуться в Англию как ни в чем не бывало, и при должной осторожности никто ничего не узнал бы.
        Стивен не обращал внимания на прохладу и острую боль в ноге, прогуливаясь с ней по саду его младшего брата. Сейчас здесь царило уныние. Нигде ни цветочка, листья и стебли пожухли и увяли. И все же только здесь, в тишине и одиночестве, он мог почувствовать себя практически нормальным.
        Он посмотрел на серое небо. В последнее время столь многое утратило цвет (кроме ее волос), что он начал задумываться, не теряет ли зрение. Члены семьи и врач, который его лечил, знали о сбое, который произошел в его разуме, но больше он ни с кем об этом не говорил. Гордость не позволяла ему распространяться на эту тему, он и родственников упросил хранить молчание. Никогда в жизни Стивен никого не упрашивал. Но он изменился, только не знал, что стало причиной этой перемены.
        Время от времени его посещали какие-то обрывки воспоминаний — окровавленная рука, оглушительный взрыв, вопль, крик, тошнотворный смрад смерти,  — но они улетучивались, прежде чем он успевал поймать их и охватить мысленным взором. Возможно, с его стороны просто глупо так упорно стараться вернуть столь страшные воспоминания, но неизвестность, пустота разума были еще страшнее.
        — Вам не холодно?  — спросил он, и она остановилась.
        Это явно были не те слова, которые она ожидала от него услышать. Ее плотный, тяжелый темно-зеленый плащ мог и не защитить от пробирающей до костей сырости.
        — В Крыму было гораздо холоднее,  — сказала она.  — Хотя я слышала, что в этом году Англию ждет необычайно холодная зима. Поневоле начинаешь думать, что это Господь захотел дать прочувствовать англичанам, каково было их воинам там.
        — И их женщинам.
        Она потупила взор, и краска проступила на ее впалых щеках, как будто ее смутило упоминание о собственных добрых делах.
        На какую-то долю секунды его охватило желание рассказать ей о своем недуге, но он не смог заставить себя сделать это. Он не мог к тем страданиям, которые уже ей причинил, добавить еще и унижение признанием в том, что понятия не имеет, кто она и какое место занимала в его жизни… помимо знакомства на одну ночь. Но это было нечто большее, чем желание не смутить ее или не огорчить. Дело было в его собственной гордости, его собственном стыде. И в парализующем страхе.
        Что говорит об уме человека то, что он не в состоянии ухватить нить воспоминаний?
        Служившие под его началом восхваляли его героизм. Однако сам он не мог вспомнить ни единого своего поступка, достойного похвалы.
        Он уже месяц как вернулся домой залечивать тяжелейшие раны, но до сих пор не знал о происхождении ни единого шрама… кроме одного маленького, на щеке, прямо под глазом. Этим его наградил Вестклифф, когда через несколько часов после свадьбы выволок Стивена из кровати своей жены и рассек ему ударом кулака кожу. На самом деле то свидание было совершенно невинным, Стивен всего лишь ободряюще приобнял ее, но он хотел, чтобы Вестклифф думал иначе, и поплатился за это — был сильно избит. Но эта взбучка была пустяком по сравнению с тем, через что ему недавно пришлось пройти. Во всяком случае, на это указывали остальные шрамы. Лишь они одни знали, что с ним произошло. Жаль, что шрамы не умеют говорить.
        Стивену не захотелось останавливаться, он пошел дальше, решив, что лучше двигаться, хоть и не имел представления о цели этой прогулки.
        Она поспешила догнать его, что было нетрудно. Он пришел к выводу, что у нее ноги такие же длинные, как и у него, хоть и, несомненно, стройнее и аппетитнее. Он попытался вспомнить, как они оплетали его тело, и не смог. В постели она выкрикивала его имя или шептала? Он же, нашептывая нежные слова ей на ушко, наверняка не раз повторил ее имя. Мерси, Мерси, Мерси.
        Ничто не шевельнулось в его душе. Память осталась нема.
        — Сколько малышу?  — спросил Стивен.
        Он не мог вспомнить имя мальчика. Мать упомянула его, но он не обратил внимания, не придав значения появлению ребенка.
        И снова он удивил ее. Это проявилось в глубокой складке, прорезавшей ее изящный лоб. Проклятие! Какие же отношения у них были? Они разговаривали, когда выпадала свободная минута, или предавались безумной страсти, чтобы отвлечься от окружавших их ужасов?
        Хоть у него не сохранилось воспоминаний о том, что происходило до того, как он попал в госпиталь, увиденного за время выздоровления ему с лихвой хватило, чтобы понять, что на землю пришел ад.
        — Чуть больше трех месяцев,  — наконец отозвалась она.
        Он услышал неуверенность в ее голосе, неловкость оттого, что приходится говорить то, что он и так должен был знать. Говорила ли она ему, что беременна? Или он должен был сам подсчитать месяцы после их последнего свидания? Делал ли он ей предложение? Господи, сделай так, чтобы она не поняла, что я не помню ее!
        Он никогда не обижал женщин. Женщины были его страстью, его raison d’etre[1 - Смысл существования (фр.).]. Он ценил все, что они могут дать, и не скрывал от них своего восхищения. Ни разу он осознанно не сделал так, чтобы женщина пожалела о том, что провела с ним время.
        Исключением была разве что Клэр. Он стремился уберечь ее от своего брата, обрекая на годы терзаний и одиночества, печали и раскаяния. В то время как сам он продолжал удивлять лондонских красавиц своим мастерством в постельных утехах.
        Но Клэр и Вестклифф в конце концов сошлись, и счастью Клэр не было предела. Стивен подумал, что женщина, которая сейчас шла рядом с ним, пожалуй, никогда не сможет быть настолько счастливой. Он видел, что ее что-то тяготит, и не сомневался: его поступки сделали еще тяжелее груз, который лежал на ее хрупких плечах. Однако Стивен чувствовал, что по натуре она человек решительный и не сдастся. Он подозревал, что его в ней привлекла не только внешняя красота. Вероятно, она была представительницей того редкостного вида существ, которые способны притягивать его на каком-то глубинном уровне. Правда, он всегда сторонился их, не хотел связываться с женщинами, от которых ему было бы нужно не только удовлетворение потребностей тела. Так почему же он не сумел устоять против искушения сблизиться с нею?
        Если он признавался ей в любви, она должна быть счастлива оттого, что он сейчас идет рядом с ней, а не лежит под шестью футами земли.
        — Почему вы только сейчас принесли его?  — спросил он. Безопасный вопрос, ибо он никак не мог знать причин ее поступков.
        Глаза ее забегали, как будто она хотела найти ответ в унылом саду. Он вспомнил времена, когда мог любую соблазнить и заставить открыть ему все, от самых сокровенных секретов до ямочки над округлым задком. Он утратил не только память. Он утратил бесшабашность. Раньше он уже давно заставил бы мисс Доусон беззаботно хохотать, да только сам разучился смеяться и не мог вспомнить, когда в последний раз издавал эти странные звуки. Или даже хотел этого.
        — Я не… Я не понимала, как вести себя,  — призналась она.  — Вы не знали о…  — Она замялась, и краска стыда усилила румянец, проступивший на ее щеках от холода.
        Так значит, она не сообщала ему, что носит ребенка. Слава богу! Выходит, он не бросил ее, не оставил одну расхлебывать эту кашу. Странно, но мысль об этом была ему приятна. По крайней мере, человек, каким он был в Крыму, не отличался от человека, каким он был раньше. Он всегда был осторожен и старался избегать досадных случайностей, но при этом всегда думал о том, как поведет себя, если это все же произойдет. Родственники обвиняли его в бесхарактерности, но он питал надежду, что это лишь фасад беззаботной молодости. Впрочем, у него не было повода это проверить. До сих пор.
        — Джон родился в Париже,  — продолжила она чуть окрепшим голосом, как будто перешла к теме, в которой чувствовала себя более уверенно.  — Я думала о том, чтобы растить его там, но потом…
        Джон. Мальчика зовут Джон. Хорошее, сильное имя. Интересно, почему она выбрала его? Оно имеет для нее какое-то особенное значение?
        Она остановилась, и ему тоже пришлось остановиться. Нога была рада передышке. Он редко когда баловал ее отдыхом, как будто наказывал за постоянную боль, за то, что не мог вспомнить, при каких обстоятельствах она была ранена.
        — Я увидела ваше имя в списке погибших.  — Глаза ее затуманились, и она заморгала, прогоняя слезы.
        Он был ей небезразличен. У нее с ним были связаны какие-то дорогие ей воспоминания. А она что-то означала для него, кроме безумной страсти в постели?
        Черт возьми, что же он чувствовал к ней? Он хотел знать. Он хотел спросить у нее, чем они занимались вместе, куда ходили, долгой ли была их связь. Доверял ли он ей? Тысяча чертей, любил ли он ее?
        — Я думала, вы умерли,  — нерешительно произнесла она, как будто боялась, что, если произнесет эти слова с уверенностью, ее страхи воплотятся в действительность.
        Нет, только часть его разума умерла на том проклятом поле боя. На поле боя, которое он не мог представить, как ни старался.
        — Мои родные тоже так подумали,  — сказал он.  — Им передали эту новость.
        — Наверное, для них это стало страшным ударом.
        У него не хватило бы слов, чтобы описать то горе, какое они, вероятно, испытали. Первую неделю после его возвращения мать вообще не выпускала его из виду, как будто он снова стал ребенком, за которым нужно постоянно присматривать, чтобы он чего-нибудь с собой не сделал.
        — Догадываюсь, что они чувствовали. Я не могла оставить Джона у себя. Вы должны меня понять. Я люблю его больше жизни, но он не только мой, но и ваш, и я подумала, что вашей семье он принесет радость.
        — И позор — вашей.
        — Мой отец ничего не понимает. Да и как ему понять? Он же не прошел через то, через что прошли мы.
        Что касалось самого Стивена, о себе он мог сказать то же самое.
        — Жизнь — это сокровище. Бесценное сокровище. Я не жду, что вы согласитесь жениться на мне. Я…
        — Почему?  — Слово сорвалось с его уст невольно. Он не справился с любопытством.  — Почему вы этого не ждете? У вас ребенок от меня.
        Глаза ее округлились, рот приоткрылся. Она отвернулась. Он заметил, что ее плечи напряглись и она сжала кулаки, словно ждала, что он сейчас начнет ее утешать. Такими ли были их отношения? Должен ли он сейчас положить руки ей на плечи? Должен ли сжать их? Должен ли обнять ее? Господи, до чего неловко! Это невыносимо. Он обязан ей рассказать.
        Простите, но я понятия не имею, кто вы такая. Я не помню, чем вы были для меня и чем я был для вас.
        Глядя на увядший сад, Мерси надеялась, что отвернулась достаточно быстро, чтобы он не заметил замешательства в ее взгляде. Совсем другого она ждала от этой прогулки — брошенных в лицо обвинений, требования объяснить, что за игру она затеяла. Но, похоже, он сам решил поиграть с ней.
        У вас ребенок от меня.
        Слова эти были произнесены с убежденностью, точно он действительно в это верил. Но возможно ли это? Она знала, что война может пошатнуть человеческий разум, одурманить, сбить с толку.
        Однако майор Лайонс, похоже, был в своем уме… Но разве его заявление не указывало на обратное?
        Он принял ее за женщину, которая могла родить его ребенка. А не просто за женщину, которую он всего лишь утешил ночью. Не за женщину, которая влюбилась в него, зная, что его сердце никогда не будет принадлежать ей.
        Конечно, она не могла не испытать разочарования оттого, что ночь, которая навсегда изменила ее, для него, видимо, ничего не значила. Он был таким внимательным, таким добрым, таким нежным в ту далекую ночь. Какая же она глупая — решила, что он мог относиться к ней как-то по-особенному! Ни один мужчина так к ней не относился. Но Стивен Лайонс и не был похож на тех мужчин, которых она знала. Красив, обаятелен, обходителен. Ни одна сестра в госпитале не могла устоять перед его чарами.
        Мерси не была исключением.
        Она хотела было разозлиться, понимая, что понадобилась ему только для того, чтобы отвлечься, но сообразила: то, что он не помнит подробностей их отношений, может оказаться выгодным для нее. И почему бы не воспользоваться этим? С той минуты, когда в ее жизнь вошел Джон, она стала такой лживой, что сама себе удивлялась. Любовь к Стивену Лайонсу, а потом и к его сыну стала позором для нее. Теперь ни один мужчина не возьмет ее в жены.
        Ей предстояло столького добиться, а майору Лайонсу было почти нечего терять. Она уже показала себя прекрасной матерью и стала бы такой же хорошей женой. Благодаря браку Джон остался бы в ее жизни, а она — в его.
        Неужели она и правда собирается продолжать этот фарс?
        А что, если на самом деле он все помнит? Тогда он станет презирать ее. Осмелится ли она пойти на такой риск?
        Мерси раньше никому из посторонних не говорила, что произвела Джона на свет. Эта честь принадлежала другой. Но женщина, которая его родила, отвернулась от него. Бросила его, потому что присутствие ребенка являлось угрозой для красивой жизни, о которой она всегда мечтала. Поэтому Мерси спасла его и, поскольку кормить грудью сама не могла, нашла кормилицу. Поначалу он сильно болел, и Мерси выхаживала его с маниакальным упорством. Она уже не могла видеть, как умирают люди, и на этот раз попросту не позволила смерти украсть его. Она неустанно боролась за него, пока не подорвала собственное здоровье.
        Но за те тяжелые, страшные недели она полюбила Джона так, будто это она родила его. Она стала его матерью во всех смыслах этого слова. Она не строила планов на будущее ни для него, ни для себя. Она просто принимала каждый новый день.
        За время, проведенное в Крыму, она усвоила: невозможно предугадать, что с тобой будет даже в следующее мгновение. Потом она увидела имя майора Лайонса в списке погибших и решила отвезти Джона к герцогине. Он был плоть от плоти ее сына.
        Но страх, что Джона, которого она любила больше жизни, у нее отнимут, заставил ее назваться его матерью. Она знала, что этим навлечет на себя позор и унижения, но это было ничто по сравнению с той болью, которую она испытала бы, если бы ей не позволили быть частью его жизни. Она не могла объяснить бушевавший в ней материнский инстинкт, но разлука с ним разбила бы ее сердце.
        Когда она узнала, что майор Лайонс жив, ее буквально затрясло от страха. Ведь он-то должен знать, что она не могла быть матерью Джона! Несмотря на то, что они провели вместе ночь.
        Но, похоже, он не помнил той ночи. Даже ее саму он вспомнил с трудом. Потому ли, что она такая незапоминающаяся, или просто у него было столько женщин, что он начал путаться?
        Нужно спросить его: кто я, по-вашему? Что, по-вашему, между нами произошло? Но что это даст, кроме еще большего унижения? Чего еще она может лишиться?
        Джона. Единственного человека, который что-то для нее значил, который наполнял ее жизнь смыслом.
        Она не могла открыть правду, не могла рисковать. Все внутри нее кричало, что нельзя продолжать эту игру. Но сердце не слушалось. Она пойдет на компромисс. Она не станет лгать, но и всей правды не откроет.
        — То была всего лишь одна ночь.  — Грубоватые слова наводнили ее воспоминаниями об их ночи. Она пережила унижение и бесчестье куда страшнее, чем позор, который ложится на мать, родившую ребенка вне брака.
        — Темнеет. Нужно возвращаться, а не то ваш батюшка начнет разыскивать нас, решив, что я опять овладел вами.
        Она развернулась, их взгляды встретились. Она попыталась увидеть в его глазах хоть какое-то объяснение тому, что он так неожиданно решил сменить тему.
        — А как же Джон? Что мы будем делать с ним?
        — Не знаю. Нужно будет это обсудить.
        — Он не это. Он малыш. Ребенок. Счастье.
        — Я имел в виду эту тему. Как же вы его защищаете!
        — Он заслуживает лучшего, чем то, что имел до сих пор.
        Стивен прищурился.
        — Лучшего, чем мать?
        Он хочет поймать ее на слове? Он знает правду? Он подозревает, что…
        — Меня недостаточно. Я люблю его, но любовь не согреет, не утолит голода, не защитит.
        — От кого его нужно защищать?
        Она посмотрела в сторону.
        — Ни от кого. Я имела в виду в общем.
        — Вы останетесь на ночь,  — сказал он и, не дожидаясь ответа, пошел к дому, заметно приволакивая ногу.
        — Что значит «вы останетесь»?  — спросила она, схватив его за руку.
        Он дернулся, как будто ее прикосновение было ему невыносимо. И этот человек когда-то получал удовольствие от любого общения с женщинами! Да что же с ним случилось после того, как он покинул госпиталь?
        Ей захотелось утешить его, как он когда-то утешил ее, но с чего начать?
        — Нам еще во многом нужно разобраться,  — сказал он.  — Не бойтесь, у нас здесь комнат больше, чем нужно, и я уверен, что вас можно спрятать так, чтобы я вас не нашел.
        Кивнув, она направилась к дому, а он пошел следом, пытаясь не отставать.
        — Кажется, вы стали сильнее хромать,  — мягко сказала она, замедляя шаг.
        — Это от холода.
        — Как вас ранило?
        — Плоть была разорвана на бедре до колена. Рана все еще не зажила. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь ходить, не чувствуя боли. Наверное, мне еще повезло, что я на двух ногах. Но голова все время болит.  — Он остановился и глубоко вздохнул.  — Прошу прощения. Я не собирался утомлять вас рассказами о своих несчастьях.
        — Нет, я… Жаль, что меня не было тогда с вами. Я к тому времени уже уехала. Мисс Н. не терпела… неподобающего поведения.
        — Вам, наверное, было очень тяжело.
        — Ради Джона я готова на все. На все.
        Его губы медленно растянулись в некое подобие улыбки, как будто он разучился пользоваться соответствующими лицевыми мышцами.
        — Ему очень повезло.
        Ей оставалось лишь надеяться, что майор Лайонс всегда будет так думать.
        Глава 2
        Сидя за туалетным столиком, Мерси смотрела на свое отражение в зеркале. Сегодня это было несколько сложнее делать, чем вчера. Этим вечером она должна быть готова к тому, что ее в любую секунду могут позвать.
        Она заранее была готова остаться… Только потому, что отец не принял бы никакого другого исхода их приезда сюда. Она собрала сундук, и его погрузили на карету. Если бы ей не разрешили остаться, отец просто-напросто высадил бы ее на обочине, а сам поехал бы своей дорогой. Ее и Джона. Как он может не любить Джона, это невинное дитя, попавшее в сети обмана?
        Мерси старалась не думать об этом, пока присланная герцогиней горничная пыталась совладать с ее непокорными волосами. Они гораздо лучше себя вели, когда были туго стянуты, но умелые руки горничной привели их в порядок.
        Когда герцог и его мать поручились, что с ней ничего не случится, и пообещали вернуть ей доброе имя, отец ушел, как будто вопрос был исчерпан. Но это было не так. Далеко не так. Хотя в этом доме она чувствовала себя в безопасности и, что важнее, Джону здесь ничего не грозило. Мерси видела, как герцогиня смотрела на мальчика. Она его уже полюбила. Джона очень легко было полюбить.
        Это качество ему передалось от отца. Хотя Мерси и не могла отрицать, что теперь тот был совсем не похож на самоуверенного молодого человека, которого она встретила в полевом госпитале. Но она тоже изменилась. Джон заставил ее снова стать такой, какой она была раньше. После того, через что она прошла, после того, что видела, Мерси не думала, что когда-нибудь снова сможет улыбаться.
        Однако он заставил ее улыбаться. Поначалу совсем чуть-чуть, незаметно, но с каждым днем, когда она наблюдала за тем, как растет Джон, когда прижимала его к себе, когда видела, с каким удивлением он глядит на мир вокруг себя, ее улыбка становилась все шире. Со временем он станет еще более любопытным, и ей хотелось пройти через все вместе с ним. Ей хотелось научить его лазать по деревьям, хоть это отнюдь не женское занятие. Ей хотелось увидеть, как он впервые сядет на лошадь. Хотелось наблюдать, как он будет становиться мужчиной, с которым нужно считаться. Таким же, как его отец.
        Когда горничная наконец справилась с ее волосами, Мерси осторожно надела бледно-зеленое платье. Вот уже два года она носила только черное. Ей это казалось важным, как будто этот мрачный цвет мог подчеркнуть значимость ее занятия. Но сегодня было гораздо важнее обратить на себя внимание майора Лайонса, сделать все, что в ее силах, чтобы он принял ее в свою жизнь. Ради Джона.
        Зеленый цвет всегда ей шел и прекрасно сочетался с рыжими волосами. Медно-рыжие, они выделяли ее среди остальных медсестер, когда она заходила в палату к раненым. Они начали называть ее Рыжий ангел.
        К стыду Мерси, присоединиться к мисс Н. ее подтолкнуло не только желание помогать раненым. Никаких видов на замужество у нее не было, и она по простоте душевной подумала, понадеялась, что там сможет кому-нибудь понравиться. Ей даже представлялось, как она будет вытирать лоб какому-нибудь раненому солдату, как их взгляды романтически встретятся и между ними тут же вспыхнет любовная искра.
        Но совсем не о любви думает человек, когда его тошнит, трясет в лихорадке, когда он не в состоянии управлять даже самыми простыми функциями организма. Ему не до романтики, когда он теряет руку или ногу и воет от боли. Нежные слова шептала только она, чтобы успокоить, когда раны и болезни пробуждали в человеке его звериную сущность, прежде чем обратить в ничто. Она заставляла себя сдерживать слезы, потому что знала: как только они потекут, их уже будет не остановить. Она любила каждого мужчину в своем отделении, но это было не то чувство, которое описывают в романах и воспевают в сонетах.
        То была любовь, рожденная признательностью за самоотверженное служение родине, желанием облегчить страдания, утешить. Путешествие свое Мерси начала как юная идеалистка, ищущая приключений и мужского внимания. Но очень скоро она уже думала только о служении высшей цели, и в конце концов ее собственные желания перестали иметь значение, а то, чем она являлась, перестало существовать, и женщина, почти ей незнакомая, поселилась в ее оболочке. А потом настала ночь, когда ее мир рухнул…
        Она снова посмотрела на себя в зеркало, пока горничная расправляла рукава платья и юбки. Нужно все рассказать Стивену Лайонсу. Но в этом случае она рискует потерять Джона.
        — Спасибо, пока все,  — сказала Мерси горничной, отпуская ее.
        Когда девушка ушла, она подошла к детской кроватке, которую где-то раздобыла герцогиня. Джон лежал в ней, посасывая во сне кулачок. Нужно было позвать кормилицу, которую она наняла в Париже и которая сопровождала ее повсюду, куда бы она ни отправилась с Джоном. Жанетт приехала с ней и отцом в карете и, пока они разговаривали с герцогом и его матерью, пила чай в кухне. Когда стало понятно, что майор Лайонс хочет, чтобы Мерси осталась, Жанетт отвели одну из комнат для прислуги. Ребенок и муж Жанетт умерли от холеры. Она без сожаления покинула Францию, и Мерси была благодарна ей за помощь, потому что сама еще не умела как следует обращаться с маленькими детьми, но не хотела расставаться с Джоном.
        Он не давал ей расклеиться, спасал от ночных кошмаров. Мерси понимала, что несправедливо возлагать подобную роль на невинное дитя, но ей была невыносима мысль о том, что она больше никогда не обнимет его, не увидит его сладкого личика, не погладит мягкие щечки.
        Если брак со Стивеном Лайонсом позволит ей остаться с Джоном, она сделает все, чтобы этот брак состоялся.
        Даже если это будет означать, что она никогда не сможет раскрыть правду о Джоне, даже если за это ей придется целую вечность гореть в адском пламени.
        Она готова была пойти на любую жертву. На любую!
        Стивен постоянно чувствовал себя так, словно просыпался после грандиозной попойки. Несмотря на то, что теперь он пил гораздо меньше, чем когда-либо, голова его вела себя так, будто он пил спиртное галлонами.
        Даже сейчас, рано утром, мысли его как будто застилал туман. Сидя в мягком кожаном кресле в библиотеке брата, он тер висок и кривился от боли, когда пальцы случайно попадали на шрам, начинавшийся сразу под ним. Стивен, конечно, понимал, что, если бы даже не забыл саму войну, вряд ли он был настолько сосредоточен на собственном благополучии, чтобы помнить происхождение каждой своей раны, но тогда они, по крайней мере, приобрели бы какой-то смысл. Однако вместо последних двух лет в его сознании зияла дыра.
        — Мать довольна, что ты вспомнил мисс Доусон,  — сказал Айнсли, садясь напротив Стивена и вытягивая свои длинные ноги. У них не было возможности остаться наедине с той минуты, когда он сообщил матери и брату о прибытии нежданных гостей.  — Раз ты вспомнил ее, все остальное тоже скоро вспомнишь.
        Если бы!
        — К сожалению, мать так и не научилась понимать, когда я говорю правду. Как, по-твоему, почему мне удалось так долго пользоваться ее благосклонностью?
        Айнсли, как всегда, не выдал своих чувств. Если он и удивился, это никак не отразилось на его лице.
        — Я боялся этого. Что ты хочешь…
        — Скрыть правду?
        Айнсли оставил без внимания едкое замечание. Стивен находил его невозмутимость весьма раздражающей. Впрочем, в последнее время его многое стало раздражать. Он приехал в имение брата, чтобы залечить раны, набраться сил, но считал, что его здоровье уже не улучшится. Ему хотелось двигаться дальше, поехать в Лондон, снять дом, вернуться к знакомой жизни. Когда все будет так, словно ничего не произошло, несмотря на то, что какие-то воспоминания стерлись из его памяти. Мисс Доусон была для него незнакомкой, но и сам для себя он был незнакомцем.
        — Если ты ее не помнишь, почему считаешь, что она не лжет?  — спросил Айнсли.  — Что, если она просто решила воспользоваться… твоим положением?
        Все так старательно обходили стороной его недостаток, как будто боялись называть его тем, чем он являлся на самом деле,  — признаком умственного расстройства. Пожалуй, ему следовало быть благодарным им за то, что они не упрятали его в психушку. А если эта его забывчивость — только начало? Кто знает, во что она разовьется?
        Пальцами, которые, вероятно, когда-то ласкали мисс Доусон, он потер лоб.
        — Никто об этом не знает, кроме семьи и моего врача. Я просил сохранить это в тайне и надеюсь, что мою просьбу выполнили. Так что она сюда приехала в полной уверенности, что я ее помню. Обманывать ей не имело смысла. Ее ложь сразу была бы разоблачена. К тому же, я думаю, она считала, что я умер.
        — Да, она, похоже, не ожидала увидеть тебя живым, но это не подтверждение того, что ребенок твой. Может быть, она явилась сюда, полагая, что никто не сможет опровергнуть ее заявление.
        — Какой ты подозрительный! Мне она не показалась похожей на мошенницу.
        — Ты так решил, проведя с ней полчаса? Ты рассказал ей правду о себе, когда вы гуляли по саду?
        Он переместил взгляд на брата. Среди друзей и знакомых Стивена ни у кого не было старшего брата графа и младшего герцога. Мать его не теряла времени даром и после того, как первый ее муж умер, оставив ее одну с двумя сыновьями и без средств к существованию, очень скоро обзавелась вторым мужем. Не имея привычки откладывать важные дела на потом, она вскоре родила второму мужу наследника. Рэнсом Сеймур, герцог Айнсли, всегда казался старше своих лет. Его постоянное желание быть ответственным и уравновешенным человеком несколько утомляло Стивена, особенно когда он был в игривом настроении, хотя эта его любовь к играм и стала причиной нынешнего затруднительного положения. Интересно, мисс Доусон стоила того? Ему казалось, что да. Наверняка в минуту страсти, нависая над нею и глядя сверху в ее глаза цвета виски, мужчина должен испытывать просто неземные чувства.
        — Она родила мне ребенка, Айнсли. Как мне ей сказать, что я совершенно ее не помню? Она и так пережила унижение.
        — Похоже, участие в войне сделало из тебя достойного человека.
        — Но какой ценой…
        Утрата воспоминаний не давала ему покоя. Нога в последнее время болела невыносимо. Иногда ему казалось, что эта боль сделает то, чего не удалось врагу,  — прикончит его. В голове постоянно стоял туман. Стивен ощущал себя обузой для семьи, и больше всего ему хотелось выздороветь, чтобы зажить своей собственной, независимой жизнью.
        — Я сказал бы, что ты скорее забудешь ужасы войны, чем хорошенькое личико.
        Стивен обжег бы брата взглядом, но это усилило бы боль в голове. К тому же Айнсли был не из тех, кого можно устрашить взглядом.
        — Я забыл не какие-то фрагменты последних двух лет. Я забыл все, происходившее в этот период.
        — И все равно… забыть даму…
        — Я мог спать с дюжиной дам — скорее всего, так и было,  — но ни одну из них я не могу вспомнить.  — Он не мог вспомнить лица ни одной женщины и ни одного мужчины, с которыми имел дело за последние два года. Ни солдат из своего полка, ни врагов. Но ведь он должен был запомнить хотя бы лица тех, кого убивал! Меньше всего ему хотелось вспоминать мертвецов, но он был бы согласен даже на это, лишь бы вспомнить хоть что-нибудь.
        — И что ты с ней намерен делать?  — спросил Айнсли, возвращая его мысли к мисс Доусон.
        — Понятия не имею.
        — Если мальчишка твой…
        — Ты в этом сомневаешься?
        Айнсли выпрямился, подался вперед и уперся локтями в колени, держа кончиками пальцев стакан портвейна.
        — Она не была бы первой женщиной, которая… выбирает отца ребенку ради положения в обществе.
        Стивен перестал тереть лоб и прижал пальцы к виску.
        — Она не показалась мне неразборчивой в связях. Она сказала, что мы провели вместе всего одну ночь.
        Ему оставалось только гадать, была ли она такой же, как те бесчисленные женщины, которых он знал до нее. Для него соблазнить и уложить в свою постель женщину было все равно что объездить лошадь. В Лондоне он весьма гордился своими амурными подвигами и не задумывался ни о чем, кроме удовольствия. Он соревновался с Вестклиффом в будуарах, стремясь получить славу лучшего любовника, чем старший брат.
        Или же мисс Доусон была чем-то большим? Была ли их любовь такой захватывающей, что она отдалась ему из страха, что та ночь могла стать единственной отпущенной им, поскольку утром он мог погибнуть?
        А теперь их разделила эта проклятая неловкость. Если верно последнее предположение, для нее эта ситуация еще ужаснее. Конечно же, она рассчитывала на более пылкую встречу.
        В любом случае он чувствовал себя свиньей.
        — Что настораживает еще больше.
        — Или доказывает, что, кроме меня, у нее никого не было.
        — Теперь, когда ребенок уже родился, брак не смоет с нее пятно.
        — Но скрасит грех. Она выйдет за отца мальчика. Вдовушкам это понравится.
        — Если ты на ней женишься, это не сделает ребенка законным.
        — Зато акт парламента сделает. Как же мне повезло, что у меня два брата в Палате лордов!
        Айнсли обратил на него свой дьявольски проницательный взгляд.
        — Почему тебе так хочется нацепить эти кандалы, несмотря на то что я стараюсь помешать этому?
        Стивен запрокинул голову и посмотрел на фрески на потолке. Лесные нимфы и соблазнительные красавицы с обнаженными руками… Покой, которого ему так не хватало. Его терзало то, чего он не мог выудить из самых дальних закоулков своего разума. Но если вспомнить все, что произошло за эти два года, уменьшатся ли его мучения? Или же, наоборот, сделаются вовсе невыносимыми? Если верить всему, что он читал и слышал, не помнить этой войны было истинным благословением. Врачи называют это «амнезия». Нет ничего необычного в том, что человек забывает неприятное. Как будто Стивену не хватало решимости посмотреть в лицо пережитому когда-то ужасу. Его терзала мысль, что он оказался трусом, который только рад отсутствию воспоминаний.
        — Не знаю, почему меня на это потянуло,  — наконец ответил он брату.  — О браке я до сих пор не задумывался.
        — Вот поэтому-то меня и озадачило твое согласие безропотно принять это как судьбу.
        — Мать говорит, ребенок похож на меня.
        — Я в своей жизни видел множество детей, и все они выглядят одинаково. Розовые щеки, губы бантиком, раскосые глаза.
        — Ты с возрастом становишься циником.
        — Становлюсь похожим на старших братьев.
        — Можешь похвастаться успехами в спальне?  — спросил Стивен, охваченный отчаянным желанием отвлечь разговор от своей персоны, пока не лопнул череп.
        Айнсли лишь ядовито улыбнулся:
        — Ты пытаешься сменить тему.
        — Да, я…
        Тут открылась дверь, они повернули головы и увидели, что в комнату вошли мать и мисс Доусон. Стивен тут же поднялся, но слишком быстро. Ногу пронзила острая боль, и он чуть не потерял равновесие. Чтобы не упасть, он схватился за спинку кресла, надеясь, что внимание мисс Доусон в это мгновение было направлено на книги или какую-нибудь картину, а не на него. Если она и заметила его жалкую беспомощность, то виду не подала. Мать, напротив, казалось, готова была разрыдаться, но, к счастью, довольно быстро взяла себя в руки. Она знала, что он не любит, когда она проявляет чрезмерную материнскую заботу.
        Впрочем, заботы какой-нибудь хорошенькой горничной у него не вызывали такого неприятия.
        Только он не был с женщиной с того дня, когда очнулся в проклятой выгребной яме, которую называли госпиталем. Не так давно природа снова начала брать свое, но какая женщина захочет калеку, в которого он превратился?
        — Все хорошо,  — пробормотал он, отталкивая заботливо протянутую Айнсли руку, которую только сейчас заметил.  — Все хорошо.
        Только все было не так уж и хорошо. Мерси Доусон он не назвал бы красавицей, и все же в ней появилось что-то притягательное. Как будто за время, пошедшее с того момента, как он оставил ее в гостиной, предупредив семью, что мисс Доусон останется, и до своего появления в библиотеке она обрела покой и душевную гармонию. То, чего он желал так отчаянно, ей далось безо всякого труда.
        — Мисс Доусон,  — начал Айнсли, выступив вперед и слегка поклонившись.  — Позвольте заметить, вы очаровательно выглядите. Судя по всему, вы нашли все, что вам нужно.
        — Да, благодарю вас, ваша светлость. Не знаю, каким чудом ваша матушка сумела за столь короткое время раздобыть колыбель, Джону в ней очень уютно. Он никогда не спал так крепко.
        Имя сына слетело с ее языка, как сладкая колыбельная песня, мягко и успокаивающе. Стивен подумал о том, как его имя могло звучать в ее устах в момент страсти. Это будет несложно узнать сегодня же вечером. Он велел слугам устроить ее в том же крыле, где находилась и его комната. Да, это не очень благородно с его стороны, но они взрослые люди, и к тому же ее репутация уже и так порядком подмочена. Да и потом, здесь, в имении брата, кому какое дело до этого? Любовника его матери тоже особенно не скрывали, хоть и не выставляли напоказ. Айнсли точно не осудит его за то, что он ищет удовольствие там, где может. Слуги знают, что распространение сплетен обернется для них увольнением и что герцог скор на расправу.
        — Благодарить за это нужно моего старшего брата, графа Вестклиффа. Этим летом у него появился наследник, и герцогиня настояла на том, чтобы у нас все было готово на тот случай, если малыша привезут к нам. Она его балует.
        — И я не могу баловать одного внука и не баловать другого,  — вставила герцогиня.
        Стивен удивился: как это раньше ему не пришло в голову, что если ребенок действительно его, то, выходит, у его матери появился еще один внук? От этой мысли он почувствовал себя ужасно старым.
        Щеки мисс Доусон порозовели, как будто она тоже об этом подумала. Стивен заметил, что ему начинает нравиться, когда на ее лице проступает румянец. И выглядела она на самом деле прекрасно. Теперь на ней было чуть более нарядное платье, с круглым вырезом, который открывал шею и частично плечи, но лишь слегка обнажал ложбинку между грудями. Видел ли он ее в этом платье прежде? Высказывался ли о нем? Или же оно новое и она ждет от него оценки? Похоже, она и впрямь чего-то ждала. Возможно, что он что-то скажет, а не будет молча стоять как истукан.
        — Мисс Доусон, не желаете ли немного вина перед обедом?
        Она, похоже, удивилась и расстроилась. Может быть, нужно было подойти к ней и поцеловать руку? Может быть, раньше он не мог оторвать от нее своих рук? Будь на ее месте любая другая женщина, его не мучили бы эти вопросы. Но незнание женщины, которую он должен был знать, порождало массу трудностей. Особенно из-за того, что он не хотел, чтобы она об этом догадалась.
        Нелепость какая-то! Если они были близки, она его поймет. Работая в госпитале, она наверняка сталкивалась с людьми, с которыми происходило то же самое. Но видеть жалость в этих глазах цвета виски ему было невыносимо. Он мог не помнить эту женщину, но присущую ему гордость он не собирался терять.
        — Разве что немного. Спасибо,  — наконец отозвалась она.
        Он заставил себя не припадать на правую ногу, когда пошел к бару.
        — Лео присоединится к нам сегодня вечером?
        — Непременно,  — ответила герцогиня и пояснила мисс Доусон: — Лео — замечательный, талантливый художник. Я попросила его написать наши семейные портреты. Думаю, он и вас захочет написать маслом.
        Однако не владение кистью, а совсем другие таланты этого молодого человека удерживали мать рядом с ним. Стивен был рад, что у матери такой любовник, который ценит ее и дает возможность чувствовать себя любимой. Быть может, то, что она сама жила отнюдь не праведной жизнью, и заставляло ее привечать мисс Доусон и не осуждать ее.
        — Это, пожалуй, несколько преждевременно,  — неуверенно произнесла мисс Доусон.  — Я же не член семьи.
        — Что вы, конечно же вы одна из нас, милая девочка. Если не по закону, то по совести,  — заверила ее герцогиня.
        «Интересно,  — подумал Стивен,  — догадывается ли мисс Доусон о том, что мать очень решительный человек?» Слова «поражение» герцогиня не знала.
        Тросточка застучала непривычно громко, когда он пересекал комнату. Мисс Доусон встретила его на полпути. Она взяла стакан из его руки, и их пальцы на миг соприкоснулись, отчего теплая волна прокатилась через все тело Стивена и опустилась в пах, заставив его напрячься от желания. Так у них всегда было раньше? Она, похоже, немного смешалась, но не испугалась, как будто подобные прикосновения были ей привычны. Хотя кто знает?
        Она не по-женски решительно отхлебнула вина, закашлялась, прикрыв рот рукой. На глазах у нее выступили слезы.
        — Простите…
        — Возможно, будет лучше не пить, а понемногу потягивать.
        — Да, да, конечно. Вино великолепное. Спасибо.
        И они посмотрели друг на друга так, будто в комнате больше никого не было. Он заметил, что у нее слегка вздернутый носик. Возле уголка рта виднелась крошечная родинка, а ресницы у нее были такие длинные, что ему сразу представилось, как они порхали над его лицом, когда они целовались. Брови ее разделяла неразглаживающаяся складка, как будто она постоянно хмурилась. Наверняка так и было, когда она выхаживала раненых солдат в госпитале. Жаль, что он не знал ее три года назад — сейчас он мог бы определить, какие перемены в ней произошли.
        И что переменилось в ней по его вине? Впервые в жизни он пожалел, что не держал свои чертовы брюки застегнутыми. Но как же ему хотелось помнить каждый миг внутри нее!
        Размышления его были прерваны появлением последнего участника обеда.
        Без грома фанфар, но все же сумев привлечь к себе всеобщее внимание, в библиотеку вошел Лео. До знакомства с ним Стивен не встречал других людей, которые жили бы с такой досужей неторопливостью и беззаботностью, как Лео. Никто не упоминал его фамилии, все называли его просто Лео.
        — Мисс Доусон,  — заговорила герцогиня, уводя ее от Стивена к его явному неудовольствию,  — позвольте представить вам художника, о котором я недавно говорила. Это Лео.
        — Очень приятно, мистер Лео.
        — Просто Лео,  — лениво произнес тот, взял ее руку и поднес к губам.
        Стивен почувствовал, что его рука, не сжимавшая рукоять трости, сжалась в кулак. Ему захотелось отдернуть руку мисс Доусон от губ Лео. Что это на него нашло? Никогда раньше он не ревновал своих женщин, потому что всегда мог без труда найти замену любой. У него были любовницы, а не возлюбленные. Он никогда не тратил силы на то, чтобы женщина доставляла удовольствие только ему, потому что очень быстро начинал скучать. Он предпочитал разнообразие.
        — Ваш приезд стал настоящим праздником для герцогини,  — пробормотал Лео.  — Что не может не радовать меня. Спасибо, что приехали.
        Айнсли бросил на Стивена саркастический взгляд. Их мать радовалась, потому что, как ей казалось, Стивен начал постепенно приходить в себя. Придется улучить минутку и открыть ей правду. Не впервой ему разочаровывать ее.
        — Должен признаться, меня гложет любопытство. Прежде чем спуститься, я взглянул на малыша. Он — само очарование,  — промолвил Лео.
        — Спасибо. Но это не моя заслуга. Он весь в отца.
        — Да, сходство поразительное.
        — Лео — мастер подмечать особенности человеческой внешности. Он настоящий художник. Если Лео видит сходство, можно не сомневаться, что оно есть,  — сообщила герцогиня. В голосе ее была слышна нескрываемая гордость за невероятный талант любовника, как будто талант этот позволял ему снимать для нее звезды с неба.
        Айнсли, стоявший рядом со Стивеном, тихонько застонал и прошептал:
        — Это она для меня сказала.
        — Чтобы развеять твои сомнения насчет отцовства мальчика?  — уточнил Стивен.
        Айнсли пожал плечами:
        — Мать умеет настоять на своем.
        — Вам нравится ваше занятие?  — спросила мисс Доусон у Лео, и в ее глазах блеснули искорки, отчего кулаки Стивена снова сжались.
        Она что, флиртует? Почему она так свободно держится с художником, тогда как с ним довольно скованна? Да что же, черт возьми, за отношения у них были?
        — Очень нравится.  — Лео, дотронувшись пальцем до ее подбородка, легонько повернул ее голову так, чтобы она смотрела на потолок в дальнем углу.  — Мне хочется написать ваш портрет, мисс Доусон.
        — Если только этим все ограничится,  — буркнул Стивен.
        — Стивен!  — укоризненно произнесла герцогиня.
        Лео усмехнулся.
        — Зачем мне желать чего-то еще? У меня уже есть женщина, которую я люблю. Большего мне не нужно.
        — О, Лео!  — Герцогиня явно хотела упрекнуть и его, но в ее голосе прозвучали удовольствие и игривость женщины вдвое младше ее.  — Не пора ли к столу?
        — Да, конечно,  — сказал Стивен.
        Он взял у мисс Доусон стакан и, изловчившись, поставил его на ближайший столик. Повернувшись, он увидел, что Айнсли уже положил ее руку на свою, согнутую в локте, и повел ее из комнаты, что-то нашептывая на ушко.
        Внутри у Стивена все сжалось. Он знал, что брат никогда не разболтает чужого секрета, не расскажет ей об истинной глубине ран Стивена, и все же ему было неприятно видеть их вместе. Так же, как ему было неприятно то, что его оставили одного. С некоторых пор одиночество стало его раздражать.
        У него появилось предчувствие, что обед будет ему не в радость.
        Герцогиня распределила места за столом так, что Мерси оказалась между герцогом, восседавшим во главе стола, и художником, который сидел рядом с герцогиней, занимавшей противоположный от герцога край. Пальцы художника то и дело скользили по руке герцогини, и не случайно,  — в этом Мерси нисколько не сомневалась. То когда он брал вино, то когда подзывал слугу. Постепенно попытки скрыть близость сошли на нет, и Лео просто переплел свои пальцы с ее пальцами и гладил ее руку, когда подавали блюда, вкуснее которых Мерси ничего не пробовала.
        Мерси поняла, что Лео, говоря, что влюблен, имел в виду герцогиню, отчего ей стало одновременно и радостно, и горько. Она почувствовала себя глупо оттого, что не догадалась об этом раньше, но еще ей захотелось услышать подобное признание от майора Лайонса.
        Не то чтобы оно могло когда-нибудь прозвучать. Даже в госпитале, когда им случалось на пару минут остаться наедине, они всего лишь разговаривали, не более того. Он ни разу не попытался поцеловать ее. Она убеждала себя, что его сдерживало уважение к ней, хотя подозревала, что виной тому была ее простоватая внешность. Или рост, который иногда заставлял мужчин чувствовать себя рядом с ней неловко. Или жуткий цвет волос. А может быть, он видел, насколько она была предана делу, которым занималась.
        Как минимум три сестры, хихикая, рассказывали о том, что целовались с ним. Одна получила от него гораздо больше. О, он не был святым! И она не могла винить его в том, что он искал удовольствий, когда каждый день его могла ждать смерть в бою. Да и ее нравственные ориентиры дали сбой. Она ловила каждое его слово, радовалась любому знаку внимания, молилась о том, чтобы их отношения переросли в нечто большее.
        Крым не был похож на Англию. Там не было чаепитий, балов и пожилых компаньонок, сопровождающих юных невинных леди. Да и невинных леди там не было. Тонкокожие и особо чувствительные там не задерживались. Раны необходимо было перевязывать, а они не всегда были в удобных местах. Мужчин нужно было мыть, поворачивать, кормить. Они требовали ухода и днем и ночью. И каждый из них нуждался в ласковом прикосновении, в добром слове.
        Она вспомнила день, когда он проводил ее до дома, где жили сестры. По дороге они заговорили о литературе, и он заявил, что считает романы Джейн Остен ерундой. Мерси встала на защиту писательницы, которая писала о любви и человеческих пороках.
        В конце концов Мерси спросила: «Если, по-вашему, ее книги ерунда, почему, скажите на милость, вы их читаете?»
        Он подмигнул ей и ответил: «Потому что они нравятся женщинам, и это помогает поддерживать разговор».
        Теперь же, сидя напротив нее, он наблюдал за ней, и в его глазах все отчетливее проявлялось замешательство, и ей подумалось: не начал ли он вспоминать подробности их связи? От этого предположения у нее слегка покраснели щеки.
        В алом военном кителе он казался Мерси совершенно неотразимым, а теперь она вынуждена была признать, что в вечернем наряде он нравится ей еще больше. Белоснежные рубашка и бабочка казались ослепительными на фоне черного костюма. Он позаботился о прическе, заметила она, и волосы частично прикрывали шрам на его лице, чтобы он был менее заметен. Наверное, она не должна была его винить за слишком пристальное внимание к этому шраму, но, по ее мнению, он был чем-то вроде почетного знака, свидетельствующего о мужестве, и этот знак был важнее любого ордена.
        Волосы, вьющиеся на концах, были длиннее, чем раньше. Джон унаследовал кудрявость от отца. Правда, его волосы были светлее отцовских. «Интересно,  — подумала она,  — потемнеют ли они с годами, приобретут ли такой же оттенок, как у майора Лайонса?» Наверное, да. Глаза у него уже стали такими же голубыми, как у отца, но, к счастью, сохранили невинность, которую майор Лайонс утратил.
        Зажженные свечи на столе заставляли тени трепетать на его лице, подобно садовым нимфам, играющим среди цветов. Но ее причудливые фантазии мало соответствовали твердым, простым линиям его лица. Они были вырезаны главным скульптором из человеческой плоти, а потом закалились в жестокостях войны. Возле уголков глаз и губ кожу прорезали глубокие морщинки, которых не было, когда она видела его в последний раз. Они говорили о стойкости, выносливости и пережитой боли. Он страдал, и она подозревала, что боль была не только физической. Душевные страдания истощили его.
        Он заботился о своих людях. Как только его раны стали затягиваться, он начал ходить по отделениям госпиталя, навещая солдат почти так же часто, как сама мисс Найтингейл. Болезни отняли гораздо больше жизней, чем неприятельские пули или сабли, и он постоянно рисковал подхватить какую-нибудь хворь, потому что не ограничивался посещением только тех, кто был ранен в бою под его командованием. Его слова, сам его голос вселяли боевой дух даже в сломленных и подавленных. А он говорил, что их командиры разбили Наполеона, победят они и в Крыму.
        Неудивительно, что все сестры были влюблены в него. Неудивительно, что их единственная встреча значила для нее так много. Она знала его как человека, у которого сердце размером с материк, а заботливости больше, чем воды в океане.
        Однако, несмотря на то что между ними произошло, теперь она почти не сомневалась, что была всего лишь очередной женщиной, которая прошла через его объятия и которой он шептал ласковые слова. Сейчас он смотрел на нее как на незнакомку. Однако же она не собиралась выбрасывать их связь на свалку бессмысленных встреч. Ради Джона. Она будет продолжать думать, что то доброе, что есть в этом человеке, заслуживает ее неизменного и искреннего внимания.
        — Вы скучали по Англии, когда были за границей, мисс Доусон?  — спросил герцог, и она выбранила себя за то, что вздрогнула, когда густой голос неожиданно вторгся в ее мысли.
        — Даже больше, чем ожидала.
        — Зачем вы сделали это, мисс Доусон?  — поинтересовалась герцогиня.  — Зачем вам понадобилось следовать за мисс Найтингейл?
        — Я сочла это достойным занятием, и я… У меня не было других дел, которые казались бы мне более важными.
        У нее не было поклонников. Занимаясь хозяйством в отцовском доме, она почти разочаровалась в жизни. К своему стыду, теперь Мерси не могла не признать и того, что ее тянуло к приключениям. Такая простая причина. Но внезапно появился повод удовлетворить свою тягу — война. А вместе с ней — горе и страдания.
        — Расскажите, каково это на самом деле,  — попросила герцогиня.
        — Нам обязательно об этом говорить?  — отозвался майор Лайонс, прежде чем Мерси успела открыть рот.  — Я уверен, мисс Доусон не меньше моего устала от разговоров о войне.
        — Прости. Разумеется. Нет причины лишний раз вспоминать то, что вы пережили.
        Мерси могла поклясться, что майор Лайонс задрожал. Во всяком случае, рука его дрожала, когда он поднял и осушил бокал с вином. Несколько странная реакция, но не стоит забывать, что он, несомненно, пережил намного больше ужасов, чем она.
        Он побывал в самой гуще, в то время как она все время оставалась на краю и имела дело лишь с последствиями. Удовольствия мало, но ей не приходилось каждый день испытывать леденящий страх от риска быть убитой.
        — Родить Джона было трудно?
        — Господи боже, мама!  — воскликнул майор Лайонс.  — Неужели вы постепенно превратились в варвара, пока меня не было в Англии? Разве за обеденным столом о таком говорят? Да и вообще, к чему эти разговоры?
        — Почему бы тебе самому не предложить тему для обсуждения?  — произнесла герцогиня.
        К немалому удивлению Мерси, глаза герцогини торжествующе засветились, и Мерси стало понятно, что она наверняка специально затронула эту тему, чтобы вывести сына из состояния мрачной задумчивости. Оставалось надеяться, что его молчаливость не являлась чем-то для него необычным и не была вызвана неожиданным появлением Мерси. Но что было странного в том, что его преследуют ужасы войны?
        Каждый день для нее был борьбой. Если бы не Джон, она, наверное, иногда и не вставала бы с постели. Бывало, мысленно бродя по госпиталю, она чувствовала себя совершенно беспомощной и слабой. Джон всегда помогал ей отвлечься от этих гнетущих путешествий в прошлое, которое она не могла изменить.
        Что отвлекало майора Лайонса от подобных призрачных прогулок по полю боя? Глядя, как он осушает очередной бокал вина, она подумала, что ответ может находиться на дне этого сосуда.
        — Погода,  — бросил он.
        — Погода ужасная,  — отозвалась герцогиня.  — К тому же это скучно. Выбери что-нибудь другое.
        Он прищурился и посмотрел сначала на мать, потом на Мерси, словно это она была каким-то образом виновата в том, что за столом воцарилась такая странная атмосфера. Несомненно, в этом он был прав.
        — Вы играете на фортепиано, мисс Доусон?  — спросил Лео. Она тут же повернулась к нему, благодарная за этот простой вопрос, и усмехнулась. Краем глаза она заметила, что выражение лица майора Лайонса сделалось еще более убийственным. Господи, что же его мучает?
        — Когда-то играла, но в последний раз мои пальцы касались клавиш несколько лет назад.  — Майор Лайонс издал какой-то булькающий звук, как будто подавился вином.  — Боюсь, что я уже совсем разучилась играть.
        Лео улыбнулся.
        — Я думаю, вы скромничаете. Пожалуй, нужно будет вас как-нибудь послушать. Знаете, я весьма силен в дуэтах и без труда смогу скрыть любые ваши оплошности.
        — Зачем ставить ее в неудобное положение?  — спросил майор Лайонс.  — На ее долю и так достаточно унижений выпало.
        Мерси обомлела. Желудок ее как будто сжался. Еда, которой она только что наслаждалась, запросилась обратно в тарелку.
        — Стивен, как ты можешь?!  — изумилась герцогиня.  — Немедленно извинись.
        — За то, что говорю правду?  — Он поднялся так стремительно, что его стул едва не отлетел в сторону. Будь этот предмет мебели сделан не из такого крепкого, тяжелого дерева, заметила Мерси, он наверняка опрокинулся бы.  — Вы все делаете вид, будто ничего не случилось. Но я причинил этой девушке самое настоящее зло. Свое доброе имя ей уже не вернуть. Теперь единственное ее спасение — выйти замуж за меня, и вы все прекрасно знаете, что это безумие.
        Пока все ошеломленно молчали, он стремительно вышел из комнаты. Мерси захотелось догнать его, извиниться, признаться во всем. Она тоже ничего не поняла. Почему он думает, что, если она выйдет за него, это будет трагедией? Безумие? О чем это он?
        Может быть, он страдает от ран, которые не видны?
        Но ей было все равно. Ничто не могло заставить ее отказаться выйти за него, если он согласится взять ее в жены. Оставалось только убедить его сделать это.
        Айнсли прокашлялся и сказал.
        — Я должен извиниться за брата. После возвращения домой он немного не в себе.
        — При всем уважении, ваша светлость, я думаю, он как раз в себе. Просто он уже не тот человек, которого вы знали до его отъезда. Да и разве мог он остаться прежним? Он прошел через такой ужас, которого, я надеюсь, вы и представить себе не можете.  — Смутившись своей грубоватой откровенности, Мерси отложила салфетку и встала. Мужчины тут же сделали тоже самое.  — Прошу меня простить. Мне нужно к Джону.
        Она удивилась, как легко ложь слетела с ее языка. Ей ужасно захотелось выбежать из комнаты, но она заставила себя выйти спокойно, как леди, а не как невоспитанная девчонка. Ей нужно было произвести хорошее впечатление на этих людей, но в ту минуту она могла думать только об одном: где его искать?
        В библиотеке. Он стоял у окна, всматриваясь в ночь, со стаканом в руке. Графин со спиртным стоял рядом. Сердце ее заколотилось, и ей показалось, что шаги ее зазвучали как-то особенно громко, когда она пересекла просторную комнату и остановилась рядом с ним. На лице его мука боролась с яростью. За столом он смотрел на нее так, что не оставалось сомнений: он вспомнил ее и знает о ее двуличности. Теперь он заберет у нее Джона. Нужно было с самого начала сказать ему правду. Оставалась надежда, что, если теперь быть с ним совершенно откровенной, ей будет позволено остаться с дорогим ее сердцу малышом.
        — Майор Лайонс…
        — Черт возьми, Мерси, если вспомнить, насколько близки мы были, я думаю, нам лучше называть друг друга по имени!
        Чувство облегчения накатило на нее с такой силой, что она едва удержалась на ногах. Он не вспомнил обстоятельства той единственной ночи, которую они провели вместе! Значит, другая причина заставила его встать из-за стола. Невероятным усилием воли она заставила себя устоять на ногах.
        — Я знаю, непросто слышать, когда другие вот так беспечно рассуждают о войне,  — тихо произнесла она, охваченная желанием утешить его, заключив в объятия, как когда-то поступил он с ней. Но ее слишком страшила возможность встретить отпор.  — И, несмотря на все старания корреспондентов, которые так страстно описывают невыносимые условия, в которые попадают наши солдаты, слова на бумаге — это совсем не то, что кровь на руках. Члены вашей семьи не были там. Они не могут знать, как вы страдали.
        — Но вы были там,  — ровным голосом проговорил он, глядя в темноту за окном.  — Вы знаете.
        Она кивнула. Врачи, сестры, солдаты — все они думали исключительно о физических ранах, о тех, которые можно увидеть, существование которых не вызывает сомнения, но Мерси была уверена, что есть и другие, невидимые раны, которые тоже нужно лечить. Скольких мужчин она знала, которые, казалось бы, шли на поправку, но умерли? Она вспомнила один случай, когда солдат жаловался на такую боль в руке, что не мог удержать ружье, хотя многочисленные обследования не обнаружили источника боли. Его объявили симулянтом и трусом, но Мерси была уверена в том, что он на самом деле испытывал боль. Человеческое тело — не часы, которые можно без труда открыть, чтобы изучить работу механизма. На ее глазах люди умирали даже от незначительных ран. Но еще она видела, как выживали буквально разорванные в клочья солдаты. Она была уверена, что нечто — либо душа, либо сердце, либо дух — придает телу способность восстанавливаться после страшных ран.
        — Мне кажется, постоянный страх смерти не проходит даром,  — продолжила она.  — По-моему, борьба с испытаниями, которым мы подвергаем друг друга, влияет на нас, как ничто другое. Это подтачивает нас, хотя сами мы этого не замечаем. У меня бывало такое, что, если бы не Джон, я вообще не вставала бы с кровати.
        Немного развернувшись, он прислонился спиной к оконной коробке. Наверняка острый край впивался в тело, но он, казалось, не обращал на это внимания. Или, быть может, ему было нужно это неудобство, чтобы сосредоточиться на настоящем, а не погрузиться в ужасы прошлого. Иногда она сама, просыпаясь, думала, что находится в Ускюдаре. Несмотря на то что она там сделала много добра, вернуться туда ей не хотелось даже во сне.
        Под его пронзительным взглядом она почувствовала себя неуютно. Что он хотел в ней высмотреть?
        — Почему вы оставили его?  — спросил он.  — Ребенка. Можно было найти ему хорошую семью.
        — Потому что он ваш.
        — Вы это говорите так, будто печетесь обо мне. Вам не кажется, что чувство, которое испытывали вы, которое испытывал я, было рождено обстоятельствами того места, где мы находились? Что все это было не по-настоящему.
        — Это было по-настоящему. Господи боже мой, как бы мне хотелось, чтобы ничего этого не было! Крови. Грязи. Мужчин, в слезах зовущих матерей и жен. Ни один из ужасов этого страшного места не умаляет того, что я чувствовала — чувствую — к вам. Все это научило меня понимать, что жизнь невероятно хрупка, что никто не может поручиться за будущее и решения нужно принимать, основываясь на том, что мы знаем сейчас, в эту самую секунду.
        Он поставил на стол стакан, а потом протянул руку и приложил ладонь к ее щеке, стерев пальцем слезинку, которую она даже не заметила. Движение это было таким знакомым, что у нее защемило сердце. Так он сделал и в Ускюдаре перед тем, как заключить ее в объятия, которые стали для нее безопасной гаванью.
        — А что вы знаете сейчас?
        — Что вы — самый удивительный человек из всех, кого я встречала.
        Его большой палец замер.
        — Вы знаете, что братья записали меня в армию, потому что считали бесхарактерным? Потому что больше всего на свете я ценил женщин.
        — А женщины ценили вас больше, чем других мужчин.
        Его глаза раскрылись чуть шире.
        — Вряд ли во всем Ускюдаре была хоть одна сестра, которая не думала, что влюблена в вас. Вы обладаете способностью, улыбаясь женщине, заставлять ее думать, что так вы не будете улыбаться ни одной другой.
        — Так это моя улыбка уложила вас в мою постель?
        И снова надежда на то, что она для него нечто большее, нежели очередная покоренная женщина, разлетелась на острые осколки. Когда он прикасался к ней, когда она находилась настолько близко к нему, что могла заглянуть в голубые глубины его глаз и впитать их красоту, ей было очень просто забыть, что она для него ничего не значит. Да, она преклонялась перед ним за его силу, за бескорыстие, за готовность помочь, но явно неправильно поняла его отношение к ней. Посчитала себя чем-то большим, чем была на самом деле. Но разве имеет значение, какое место занимает она в его сердце, если он так решительно проник в ее сердце?
        Она медленно покачала головой, не в силах выдавить игривую улыбку, которую он явно ждал от нее. Могла ли она улыбаться, когда у нее разрывалась душа?
        — Нет. Не улыбка.
        Его вторая рука, такая же большая и сильная, как первая, поднялась. Взгляд пробежался по ее лицу и остановился на губах. Те затрепетали и приоткрылись. В его глазах Мерси увидела интерес, любопытство и… желание.
        — Значит, поцелуй?
        Прежде чем она успела сообщить ему, что он покорил ее не поцелуем, Стивен именно это и сделал. Его губы весьма откровенно приникли к ее устам. Она замерла, когда он протолкнул язык ей в рот и прошелся бархатом по шелку, а потом, когда его уверенность покорила ее, расслабилась. Он не принуждал, он приглашал. И она приняла приглашение. Его вкус был богатым и мощным, вино и виски, и он ввергал ее в темноту, такую же дурманящую, как ласки его языка. Он брал то, что хотел, но не грубо. Он заставлял дрожать каждый ее нерв, каждый дюйм ее тела трепетал, как будто он медленно гладил ее всю.
        Тысячу раз она представляла себе, как его неистовая сила сметает ее, когда ходила по узкому проходу между рядами коек и помогала другим мужчинам, когда готовилась покинуть Ускюдар из-за скорого рождения Джона, когда плыла по разъяренному морю на корабле, когда ехала на поезде в Париж. Майор Стивен Лайонс никогда не покидал ее мыслей надолго.
        И все же, несмотря на все свои фантазии, она оказалась не готова к его властному поцелую, обрушившемуся на нее с таким нетерпением и с такой жадностью. Она ответила на него с таким же неистовством. Жизнь коротка, возможностей не так много, и она мечтала об этой близости слишком долго, чтобы теперь скромничать. Она таяла в его объятиях, и ей показалось, что после долгого путешествия она вернулась домой, а может, в то место, где одна ночь с ним заставила ее ощутить, что жизнь наполнена смыслом. Когда его руки сомкнулись сильнее, прижимая ее еще крепче, она поняла, что всю жизнь прожила ради этого мгновения. Той далекой ночью, заглянув в его глаза, она увидела сострадание и доброту. Она знала о его мужестве, видела, как бескорыстно он предан своим людям.
        Бесхарактерный человек? Если он и правда когда-нибудь был таким, наверняка эта его часть осталась на английских берегах, когда он сел на корабль, который повез его на восток.
        Она боялась, что воспоминания о ней Стивен оставил в Ускюдаре, но он поцеловал ее так, словно хорошо знал ее рот. Ни одну его часть он не заставил ждать внимания. Его глухой стон окружил их эхом, и его поцелуй, который, как ей казалось, не мог стать более глубоким, сделался еще глубже. По ее телу разлился сильный жар. При других обстоятельствах она решила бы, что неожиданно заболела. Живот свело, между ног потеплело от предвкушения еще большего удовольствия и последующего финала.
        Тяжело дыша, он оторвался от ее рта. Она едва не задохнулась, когда его горячие влажные губы добрались до ее уха и стали смаковать чувствительную точку под ним. Ей нужно было сказать, что не его поцелуй соблазнил ее раньше, но он не оставил ей сил даже на слова. Удивительно, что она все еще держалась на ногах. Если бы не его крепкие руки, она, наверное, лежала бы на полу шелковистым озерцом горячего желания.
        Потом его губы вернулись к ее устам, уже ждавшим их. Она жаждала этого, жаждала любого его внимания. Поцелуя, прикосновения и… да, даже большего. Она зашла слишком далеко, слишком многим рискнула, пожертвовала своим добрым именем. Терять ей было нечего, но обрести она могла все. Она могла сказать ему, что любит его, потому что любила. Мужчина, которого она встретила так далеко отсюда, в чужеземной стороне, был достоин ее преданности.
        Возможно, ее он не находил запоминающейся, но она знала, что его не забудет никогда.
        Она услышала, как на паркетный пол упали заколки, и почувствовала, что волосы рассыпаются по плечам. Он запустил пальцы в их пряди…
        Его рот оторвался от нее так неожиданно, что она вздрогнула. Лоб его в смятении наморщился, дыхание стало таким тяжелым, как будто он только что взбежал на гору. С ней происходило то же самое. Сердце ее то замирало, то едва не выскакивало из груди. Ей хотелось снова почувствовать его губы. Ей хотелось, чтобы он обнял ее еще крепче и выбросил ключ от комнаты.
        — Ваши волосы… Они короткие.
        Сейчас они были значительно длиннее, чем раньше, но далеко не такие длинные, как когда-то. Но какое это имеет значение? Эти бессмысленные слова вырвали ее из колодца чувственности, в который она провалилась.
        — Паразиты. Было трудно уберечься от паразитов. Рядом с ранеными… Они еще не успели отрасти… Их нужно было обрезать…
        Он так резко ее отпустил, что она пошатнулась. Да что же это она все об этих проклятых волосах? Нужно просто шагнуть к нему, пока чары не развеялись окончательно.
        — Боже мой, я забылся,  — промолвил он голосом, хрипловатым от неосуществленных желаний.  — Прошу меня простить.
        Прежде чем она успела сказать, что ему не за что просить прощения, он подхватил трость, прислоненную к стене и, не произнеся более ни слова, поспешил к двери. Хромота его была как никогда заметна.
        Она сделала ему больно, вынудив поддерживать себя или прижимаясь? Или он с ней играет? Почему он ведет себя так, будто не знает, что никогда раньше не целовал ее? А может, он наконец возжелал ее так же, как желала его она?
        Она смешалась, испугалась. Почему он повел себя так, будто совсем не знал ее?
        — Стивен?
        — Мне нужно идти.
        И с этими словами он вышел из библиотеки.
        Мерси какое-то время постояла, потом стала приводить себя в порядок. Взявшись за короткие пряди волос, она попыталась понять, почему он так всполошился, их увидев. В госпитале, когда она его выхаживала, они были еще короче. Он вел себя так, словно вообще ее не помнил. Слезы обожгли глаза. Неужели она абсолютно ничего для него не значила?
        Где-то в отдалении хлопнула дверь. Она поспешила в том направлении, откуда донесся звук.
        — Вы видели майора Лайонса?  — спросила она первого встретившегося ей по дороге слугу.
        — Да, сударыня. Он взял пальто и ушел.
        К тому времени, когда она выбежала на порог, он в развевающемся пальто уже скакал галопом прочь от дома. Ей захотелось сидеть на лошади рядом с ним. Она, несчастное маленькое существо, хотела его и довольствовалась бы даже толикой его внимания, которое он так легко и щедро дарил другим женщинам.
        Почему он избегает ее?
        Глава 3
        Ему хотелось одного: войти в женщину, в одну, вторую, третью. Войти и забыть… что он чего-то не может вспомнить.
        Так почему же, черт возьми, он не повернул лошадь к ближайшей деревне, где всегда в таверне можно найти покладистую девицу? Зачем он как сумасшедший несся в открытое поле, где не обрести утешения? Потому что он не мог уложить в койку другую женщину, когда мать его ребенка пахла так заманчиво, улыбалась так нежно, смеялась так мило.
        Смех ее стал последней каплей. Ему отчаянно хотелось вспомнить, слышал ли он его раньше. Смеялись ли они в постели? Стеснялась ли она близости?
        У них была всего одна ночь. Нужно будет спросить у нее почему.
        Он оставил ее, чтобы перелететь на другой цветок, или пушки вырвали его из ее постели?
        Он сидел за этим чертовым столом и рассматривал внимательно ее лицо, каждое движение, каждое выражение, каждую черточку. Он не был жадным. Ему хватило бы малого.
        Он наблюдал за ее пальцами, когда они реяли над столом, тянулись за хлебом, брали вилку, держали нож, подносили бокал с красным вином к губам, и думал о том, как они могли прикасаться к его телу, доставлять удовольствие. Ему хотелось, чтобы они снова прикасались к его коже, ласкали, гладили. Ему хотелось знать, называл ли он ее каким-нибудь ласкательным именем, и если да, то каким. Может быть, он звал ее Рыжиком — из-за цвета волос? Подсмеивался ли он над ней из-за их цвета или не замечал его, видя только ее глаза?
        Смотрел ли он в них до того, как война уничтожила в них невинность. Или же всегда знал их такими, какими они были сейчас, с мрачными тенями, которые то набегали на них, то исчезали. Он видел, как она сжималась от назойливых вопросов его матери, и, хотя сам отчаянно хотел знать ответы, вынужден был остановить допрос. Когда-то он знал, что у нее на уме. Когда-то ее мечты и надежды не были для него загадкой.
        Почему она с ним держится так скованно? Они расстались, поссорившись? Или он разбил ей сердце? Она не ответила на поцелуй так, как он рассчитывал. Да, она охотно приняла его, но в ней чувствовалась какая-то робость. Возможно, это из-за того, что они не виделись уже очень давно. Он надеялся, что поцелуй этот разбудит его память, но еще больше он хотел просто поцеловать ее, узнать, как это на него подействует.
        От этого поцелуя у него чуть пол не ушел из-под ног. Подобного он не испытывал раньше ни с одной женщиной. Ни одна не пробуждала в нем желания немедленно предаться удовольствию. Ему не хотелось, как с другими женщинами, затевать флирт, оттягивая развязку. Он хотел подхватить ее и отнести наверх, в свою спальню. Хотел оказаться с нею в таком месте, где их наверняка никто не побеспокоит. Он почти забыл, что привело ее в Грантвуд Мэнор.
        Когда-то они уже были близки. Заметит ли она его неуверенность? Были ли у них в ходу какие-то особенные, понятные только им шутки? Нравилась ли ей какая-то поза больше других? Что ей не нравилось? Поймет ли она по его действиям, что он совсем ее не помнит?
        Что он знал о ней? Что знала о нем она?
        Неосведомленность за каких-то несколько часов едва не свела его с ума. Ему следовало поговорить с ней откровенно, все рассказать. Тогда она уже не будет так очарована им. По крайней мере, когда узнает правду. Что он может дать ей? Брак? Свою фамилию?
        Напряжение, пронизывавшее столовую, было почти невыносимым. Все ждали подтверждения его возвращения к нормальному состоянию. Родственники из кожи вон лезли, чтобы втянуть в разговор его и мисс Доусон. Родственники, которые в любом обществе чувствовали себя как рыба в воде, сегодня оказались в тупике. У Айнсли язык без костей, мать же считала себя настоящим мастером обходить острые углы и избегать скандалов — когда ей это было выгодно, при этом незаметно, исподволь заставляя собеседников открывать ей свои самые темные секреты — если это было ей интересно. За обедом мисс Доусон заикалась, как школьница на первом чаепитии.
        Она все время ерзала на стуле, явно желая оказаться где-нибудь в другом месте. Она избегала его прямого взгляда, больше рассматривала свой столовый прибор и посуду, как будто в первый раз увидела фарфор и столовые ножи и хотела разгадать загадку каждого из этих предметов.
        Своим настырным взглядом он заставил ее почувствовать себя неловко, но отвести от нее взгляд было невозможно.
        Не помогала и адская боль в ноге. Доходило до того, что само прикосновение брюк к ноге становилось невыносимым. Верховая езда была настоящей пыткой, но он отчаянно хотел вырваться оттуда. Мать считала, что он должен жениться на девушке, которая служила постоянным напоминанием о том, что он потерял.
        Но он не мог жениться на ней, не открыв всей правды о своем недуге (было бы несправедливо по отношению к ней не сообщить, что он — неполноценный человек), и тогда она стала бы смотреть на него с жалостью, что он так ненавидел. Возникнут и другие сомнения. Что, если потеря памяти была связана не с войной, а с каким-то внутренним недостатком — возможно, с безумием?
        Пошел дождь. Капли застучали по пальто, выбивая мерную дробь, и от этого цокот копыт, споро уносящих его от Грантвуд Мэнора, становился еще призрачнее. Ему хотелось оказаться от него как можно дальше, скакать еще быстрее. Но он знал, что ему придется вернуться и сделать выбор. Даже если они не поженятся, он должен будет заняться устройством судьбы мальчика и ее самой. Какая жизнь ее ждет? Мужчины будут смотреть на нее как на потаскуху. Никто не захочет взять ее в жены. Стивен обречет ее на одинокую жизнь. Она заслуживает лучшего.
        Разве нет? Все его выводы были основаны на нескольких часах наблюдений за ней. Что ему на самом деле было о ней известно? Вдруг Айнсли лучше ее понял? Мысли его затуманивались с тех пор, как он очнулся в том чертовом военном госпитале.
        Он направил лошадь на холм. Наверху натянул поводья, остановился и спрыгнул с лошади. Правая нога его подогнулась, и колено врезалось в землю. Всю ногу как будто обожгло огнем, и он взревел от боли и обиды громче грома, который в ту же секунду прокатился по небу. Он погладил ногу, пытаясь облегчить боль, но от прикосновения она только усилилась, как будто он вонзил в ногу нож.
        Ему не были бы так ненавистны шрамы и боль, если бы он знал, что тот, кто это с ним сделал, получил не меньше.
        Совсем недавно он уже почти перестал думать о загадке последних двух лет. Он не смог их вернуть, но, может быть, просто не хотел этого. У него было одно желание: выздороветь и зажить собственной жизнью. Но потом появилась мисс Доусон — Мерси,  — и вдруг эти последние два года стали невыносимо важными. Какие еще тайны скрывало прошлое в своих темных глубинах? Были ли другие дети, другие женщины, которых ему стоило помнить? Или она была единственной?
        Всего одна ночь с одной женщиной. Маловероятно. По крайней мере, для двух лет. С его неуемным аппетитом на женщин. До пробуждения в госпитале на убогой койке он и ночи не мог провести без какой-нибудь соблазненной им красавицы. Она ожидала, что он откажется от еженощного веселья?
        Вынужденный брак не мог быть целью его жизни. Он подозревал, что и ее тоже. Она, наверное, мечтала о прочувствованных признаниях и преклоненном колене. Стивен же намеревался умереть холостяком. У него не было ни титула, ни богатств — ничего, что можно было бы оставить наследнику, которого у него тоже не было.
        Но неожиданно у него появился сын. И женщина, чье доброе имя он очернил своими поступками.
        Проливной дождь не мог смыть сомнения и бремя ответственности. Ему придется принимать решение. Завтра он сделает предложение мисс Доусон. Наверняка это будет нетрудно. Поцелуй в библиотеке показал, что между ними пробежала искра, которая при должном подходе может превратиться в ревущее пламя. Быть может, как только она узнает о его благородных намерениях, их отношения снова станут непринужденными, как прежде? Возможно, если притвориться, что все хорошо, все на самом деле наладится.
        С трудом превозмогая боль, он стал на обе ноги. С такой ногой он без трости превращался в настоящего калеку. Пытаясь удержать равновесие, он сделал шаг к лошади. Та испуганно шарахнулась в сторону. Он чертыхнулся и попытался ее приманить. Но в этот миг в небе снова громыхнуло, и лошадь бросилась наутек.
        Запрокинув голову, он подставил лицо под хлесткие струи дождя. При все усиливающейся боли в ноге он не дойдет до Грантвуд Мэнора. Без лошади не обойтись. И зачем вообще его черт дернул слезать с нее? Пульсирующая боль, которую он чувствовал, сидя в седле, была ничем по сравнению с тем, что он испытывал теперь.
        Собравшись с духом, Стивен сделал глубокий вдох и, пытаясь не обращать внимания на сжигающий ногу огонь, поковылял вслед за лошадью.
        — Что ты думаешь о девочке?  — спросила Тесса Сеймур, герцогиня Айнсли.
        — На холсте она будет смотреться замечательно.
        Герцогиня, сидевшая за туалетным столиком, повернулась и посмотрела на юного светлокудрого Адониса, лежавшего в ее кровати в ожидании, когда она закончит обычные приготовления на ночь. Многочисленные кремы, которыми она умащивала лицо, шею и руки, помогали ей не выглядеть на свои сорок семь.
        — Лео!
        Она не стала скрывать, что его ответ ей не понравился. Он требовал предельной откровенности в их отношениях. Поначалу это ее пугало, но теперь она понимала, каким мудрым было это решение. Это давало ощущение свободы, и постепенно она поняла: что бы ни произошло, он всегда ее простит, несмотря ни на что.
        Он пожал плечами.
        — Думаешь, она может его спасти?
        — Я надеюсь на это. Он выглядит таким потерянным! Хоть Вестклифф и Айнсли ничего не говорят, я знаю, что они винят себя за то, что случилось со Стивеном. В конце концов, это же они купили ему офицерский чин!
        — А королева отправила его туда, куда отправила. Никто не мог предположить, что конфликт с этой чертовой Россией перерастет в затяжную войну.
        Что верно, то верно. Газеты переполняли репортажи с театра военных действий. И списки погибших. Бесконечные списки. Телеграф как будто уменьшил мир. Никогда еще известия о войне не приходили так быстро.
        Увидев его имя в списке погибших, она чуть не умерла от горя. Мать не должна иметь любимчиков среди детей, но он у нее был любимым сыном. Стивен. Она любила его отца всем сердцем, всем своим естеством. Граф Линнфорд. С ним она состояла в тайной любовной связи, когда была замужем за графом Вестклиффом. Стивену она так и не рассказала, кто его настоящий отец.
        Когда он был маленьким, ее останавливал стыд. Когда он повзрослел, страх навсегда замкнул правду в ней.
        Даже Линнфорд об этом не знал. Но, поскольку Вестклифф перестал бывать в ее постели сразу после того, как она объявила, что носит их первого ребенка, да так и не вернулся туда даже после рождения наследника, у нее не было сомнений относительно отцовства Стивена.
        С известием о смерти Стивена она отправилась к Линнфорду.
        — Ты должен ехать в Крым. Привезти его тело. Я не оставлю его так далеко от дома.
        — Тесса, он хотел бы, чтобы его похоронили рядом с теми, кто сражался вместе с ним.
        — Мне все равно, чего он хотел. Называй меня эгоисткой, но сейчас меня интересует только то, что хочу я.
        — Это бессмысленная затея.
        И она рассказала ему то, что дала себе слово сохранить в тайне от всех.
        — Он твой сын.
        Пока он плакал, она обнимала его. В один короткий миг она и дала ему сына, и отняла.
        Линнфорд признался, что у него возникали такие подозрения, но он был женат и ему не хватило духу попытаться разобраться в этом.
        Однако она не считала его трусом. Она считала его человеком, который стремится не причинять боли тем, кого любит.
        Когда Линнфорд уже сообщил армейскому начальству, что приедет за телом майора Стивена Лайонса, они узнали, что Стивен жив.
        И снова ее сердце разбилось на тысячу кусочков. Сколько раз может материнское сердце разбиваться? Бесконечное множество. Каждый раз, когда ее ребенку бывает больно. Она давно смирилась с этой болью и научилась не показывать ее. Такова материнская доля.
        — Ты будешь настаивать, чтобы он женился на мисс Доусон?  — Вопрос Лео вернул ее к сегодняшнему дню и нынешнему любовнику.
        — Ты слишком высокого мнения обо мне. Я не обладаю такой властью. Мои сыновья сами решают, как поступать. Хотя, думается мне, выбор у него невелик. Если ему что-то не нравится, так это огорчать меня. Так что я еще могу как-то повлиять на него. Джон — его сын, в этом нет сомнений. Я уже вижу улыбку Стивена на его губах. Если он не женится на девочке, это будет бессовестный, отвратительный поступок.
        — Отец Стивена на тебе не женился.
        Лео цепким взглядом художника увидел то, что она так неистово пыталась скрыть; он понял, что отцом Стивена был Линнфорд.
        — Это потому, что тогда я была замужем, и ты это прекрасно знаешь. И зачем только я рассказала тебе о своей неосторожности?
        — Я об этом и сам догадался, любовь моя, как и о твоих чувствах к этому человеку. Я все еще мечтаю, что дождусь того дня, когда ты посмотришь на меня так, как смотришь на Линнфорда всякий раз, когда он оказывается поблизости.
        Сердце ее сжалось. Он просил так мало. Почему она не может полюбить его так же страстно, как любила графа Линнфорда? Тем более, что только незрячий не видит, что Линнфорд боготворит свою жену. Когда они были любовниками, он еще не был женат. Когда же она осталась одна, он уже славился безграничной преданностью жене.
        Лео протянул к ней руку.
        — Иди ко мне. Если позволишь, я сотру грусть с твоих глаз.
        Она никогда не могла противиться ему. Грациозно встав, она порхнула к кровати, легла, устроилась рядом с Лео и погладила его по щеке.
        — Ты же знаешь, я люблю тебя.
        — Но не так сильно, как других.
        Она открыла рот, чтобы возразить, но он приложил палец к ее губам.
        Я не обижаюсь на то, что ты любишь своих детей, а теперь и внуков. Я никогда не стал бы пытаться занять их место в твоем сердце. Я даже не могу обижаться на тебя из-за любовника, который у тебя был в молодости, потому что он дал тебе понять, что значит быть любимой. Но сейчас его здесь нет. Скажи, что не думаешь о нем, когда я тебя обнимаю.
        — Когда я с тобой, я не вспоминаю о нем.
        — Лгунья,  — тихонько шепнул он и попытался сделать так, чтобы в словах, которые она только что произнесла, появилась хоть доля правды.
        Глава 4
        Стивен, измученный выслеживанием и ловлей бестолковой лошади и последующим возвращением домой, когда каждый удар копыта сотрясал ногу и усиливал боль, подойдя к двери своей спальни и уже положив руку на ручку, услышал детский крик. Он замер.
        До этого дня все крыло дома принадлежало ему. Да, он попросил, чтобы Мерси выделили комнату рядом с ним. Он не знал, было ли ей известно, что он живет буквально напротив нее. Несмотря на то что на нем было пальто (Стивен сбросил его внизу), он промок до нитки и озяб. Волосы липли ко лбу, вода струйками стекала с головы на плечи — одним словом, вид у него был не слишком презентабельный.
        Детский крик становился все громче. Было очевидно, что Господь наделил мальчонку прекрасными легкими. Что же он так зашелся? Все кричит и кричит.
        Стивен пересек коридор и постучал в дверь. Больше в этой части дома никого не было, а сам он никогда не засыпал легко. Можно было просто не обратить внимания на крик, но его беспокоила Мерси. Ему захотелось что-то сделать, как-то помочь ей.
        Идиот, лги кому угодно, только не себе. Ты просто ищешь повода снова ее увидеть, несмотря на свой растрепанный вид.
        Крик прекратился, но теперь у него не на шутку разыгралось любопытство. Ему сейчас нужно было обсохнуть, успокоиться и принять хорошую дозу лауданума, но он снова постучал в дверь.
        — Мисс Доусон?
        Он услышал тихие шаги босых ног, потом дверь приоткрылась и в щелочку выглянула она. Брови ее испуганно и обеспокоенно сошлись над переносицей. Вот откуда у нее эта маленькая складочка между бровями! От тревоги складка эта углублялась, а Мерси очень часто тревожилась.
        — Что-то случилось?  — спросил Стивен.
        — Нет. Джон всегда в это время просит есть.
        Вдруг он заметил, что смотрит через ее плечо, надеясь увидеть мальчика. Черт возьми, с каких это пор он стал таким любопытным?
        — Извините, если он побеспокоил вас. Я думала, это крыло для гостей и здесь, кроме нас, никого нет.
        Он решил, что нет никакой необходимости беспокоить ее еще и сообщением о том, что его комната расположена рядом. Все равно он не воспользуется этим выгодным положением. По какой-то необъяснимой причине его успокоила мысль о том, что он будет находиться поблизости, если ей вдруг что-то понадобится. Здесь ей ничто не угрожало, и все же где-то в глубине раскалывающейся от боли головы родилась мысль, что в случае чего он сможет защитить ее. Это желание было вполне естественным, но к этому порыву прибавилось что-то еще, нечто такое, чего он не мог объяснить.
        — Может быть, вам что-то нужно?  — спросил он.
        Она быстро помотала головой.
        — Нет, у меня есть помощница.  — Она покраснела до корней волос, заплетенных в коротенькую косу. Он представлял себе их гораздо длиннее, укрывающими плечи и ниспадающими на грудь. Эта мысль тут же породила осознание того, что он когда-то прикасался к ее грудям, ласкал их языком, втягивал в рот соски, которые сейчас напряглись под его взглядом.  — Джон не голодает.
        — Вы наняли кормилицу?
        Краска на ее лице сделалась еще гуще, но потом как-то вдруг, разом, отступила. Мерси с вызовом вздернула подбородок, как будто нашла его вопрос в высшей степени бестактным.
        — Благовоспитанная дама не… Она не занимается всем сама.
        — Довольно странное разграничение.
        — Что, позвольте узнать, вы имеете в виду?
        Он чуть наклонился к ней, сжав зубы, чтобы не застонать от боли в ноге.
        — Благовоспитанная дама не рожает ребенка вне брака.
        — Вы были заняты другими делами, так что было не до женитьбы!
        Она даже не пыталась оправдать свой поступок, и ему это в ней нравилось. Также он отметил, что ей не по нраву, когда он в чем-то винит ее. Но он не осуждал ее. Он пытался отвлечь себя от мысли о том, что будет, если она окажется в его постели до того, как между ними все прояснится окончательно.
        Ему захотелось взять ее за руку и перевести через коридор. Ему захотелось поцеловать ее, запустив пальцы в ее волосы. Захотелось, чтобы она лежала, раскинувшись, на его кровати, слишком утомленная, чтобы шевелиться. Тогда он лег бы с ней рядом, положил на нее голову и… заснул. Что за странная фантазия!
        — Прошу прощения. Я сказал это, не подумав. Видимо, я безмерно виноват перед вами. Не хочу к своим грехам добавлять еще один, помешав вам выспаться. Спокойной ночи.  — Он развернулся, и тут его нога подкосилась…
        Она выбежала в коридор, подхватила его. Одной рукой она поддерживала его под локоть, обхватив за талию другой. Ее запах (аромат лаванды) наполнил его ноздри, а грудь, о которой он только что фантазировал, будь она неладна, прижалась к его руке.
        — Вы такой холодный и весь дрожите. Чем вы занимались и где были?  — с упреком произнесла она.
        — Мне нужно было съездить в одно место. А теперь, если вы меня отпустите и вернетесь к себе, я смогу пойти в свою комнату.
        — Я вам помогу. Где она?
        Он кивнул на дверь с другой стороны коридора, и глаза Мерси удивленно распахнулись.
        — Вы говорили, в доме хватает свободных комнат.
        — Так и есть. Я же не виноват, что одна из них расположена напротив моей.
        Ее губы дернулись.
        — Что тут смешного?
        Она покачала головой:
        — Я просто вспомнила, что вы сказали мне, когда мы впервые встретились.
        Дьявол! У них были близкие отношения не только в спальне. Он не сможет долго обманывать ее, скрывая свой недостаток. Следовало признаться во всем прямо сейчас, но боль в ноге сделалась такой сильной, что он не то что говорить — думать не мог.
        — Можете отпустить меня,  — выдавил он.
        В ее глазах читалось сомнение, но она отступила.
        — Спокойной ночи,  — повторил Стивен.
        Мерси лишь вскинула одну бровь и сложила на груди руки, глядя на него с вызовом. Она не больше его верила, что он сможет дойти до своей комнаты, не продемонстрировав свою беспомощность. И все же он был настроен попытаться. Сжав зубы, он сделал шаг вперед…
        Его резануло такой болью, что он не смог сдержать стон. Когда его нога подогнулась, Мерси снова подхватила его.
        — Не прикасайтесь!  — прохрипел он.
        Она замерла.
        — К чему?
        — К ноге. Не выношу, когда к ней прикасаются.
        — Но почему? Рана еще не зажила?
        — Зажила, только дьявольски болит.
        — Я могу посмотреть?
        — Зачем это?
        — Не знаю, но здесь что-то не так. С тех пор как я увидела ваше имя в списке погибших, прошло достаточно времени, чтобы рана успела как следует зажить. И в таком случае вы не испытывали бы такой боли.
        Он покачал головой.
        — Обычно она болит не так сильно, но сегодня…
        — Я настаиваю. Я должна посмотреть.
        Тон у нее был не терпящий возражений, взгляд решительный. Поэтому она оказалось в его постели? Он всегда находил уверенных женщин чертовски привлекательными.
        — Хорошо.  — Пойдя на эту уступку, он также признавал, что без ее помощи ему до своей комнаты не добраться. Опершись на ее плечо, он позволил Мерси отвести себя в комнату.
        Там она помогла ему снять сюртук. Пока она развешивала его на спинке стула, он, стоя у кровати, зачарованно наблюдал за нею. Ему навилась ее деловитость. Заглянув в шкаф, она нашла пару полотенец и вернулась с ними к нему. Она, несомненно, знала, где что искать, потому что в ее комнате стоял точно такой же шкаф.
        Взяв полотенце, он стал вытирать волосы, не сводя с нее взгляда и думая о том, скоро ли она поймет, что для того, чтобы посмотреть его ногу, ей придется увидеть еще много чего. Это могло бы даже показаться забавным, если бы его не трясло так сильно от холода и боли.
        — Давайте снимем мокрые вещи,  — произнесла она ровным, невыразительным тоном, каким с ним разговаривала дюжина сестер и сиделок, без намека на игривость, но его тело тут же ответило возбуждением, которое он поспешил подавить. Жилет и бабочка в два счета оказались на полу.
        Рубашки он лишился не так быстро. Она взялась за ее низ и начала медленно стягивать через голову. Ее пальцы скользнули по его бокам. Это было настоящее мучение. Она то останавливалась, то продолжала тянуть вверх рубашку, и он понял, что она отмечает про себя шрамы, которые обнажались один за другим.
        — Моя грудь, наверное, выглядит не так, как раньше,  — негромко произнес он, думая, предавались ли они любви при свете, как ему нравилось.
        Наконец рубашка его была брошена на остальную снятую одежду, и Мерси начала осматривать его, водя пальцами над самой кожей. Может, она боялась, что, если прикоснется к нему, он вздрогнет? Скорее всего, так и случилось бы. Его чрезвычайно возбуждало то, что они уже познали друг друга, но он не помнил, каково это. Но еще это было неприятно. Не знать, как он доставлял ей удовольствие, чему мог ее научить и чем еще мог поделиться.
        Она наклонилась, стоя перед ним. Ее грудь скользнула по его руке. Несмотря на боль, ощущение от этого прикосновения, подобно молнии, ударившей в землю, опустилось прямиком в пах. Он не собирался расстегивать брюки. Хотя, если учесть, что их связывало, ее не должно было удивить его возбуждение.
        Выпрямившись, она накинула ему на плечи одеяло, соединив спереди углы, чтобы он не стеснялся. Стеснительность не входила в число знакомых ему чувств. Чего, по-видимому, нельзя было сказать о ней. Значит, в темноте. Он овладевал ею в темноте. Почему она так смущалась? Он ее чем-то испугал тогда? Но ведь он много раз знакомил женщину с особенностями мужского тела и прекрасно знал, как это делается. Правда, уроки эти не заканчивались появлением орущего ребенка.
        — Вам нужно снять брюки,  — сказала она, отступая.
        — Почему вы покраснели, Мерси?  — спросил он. Имя ее прозвучало как-то странно, словно он никогда прежде его не произносил. Но такого не могло быть.
        — Время позднее,  — ответила она.
        Что это — истинная причина или желание уйти от ответа? Ухаживая за ранеными, она наверняка видела много мужских тел.
        Его попытка снять брюки и рейтузы, придерживая одеяло, не увенчалась успехом, тем более что ноги отказывались удерживать его вес.
        — Оставьте меня на минуту и возвращайтесь,  — велел он.
        Кивнув, она поспешно вышла за дверь. Странная реакция.
        Возможно, его комната напомнила ей о другой ночи, когда между ними вспыхнула страсть. С большим трудом стянув с себя брюки и рейтузы, он сел на кровать и запахнулся одеялом. Думая о ее стыдливости, не о своей.
        — Мерси!
        Дверь чуть-чуть приоткрылась, и она заглянула с таким видом, будто боялась увидеть какое-то чудовище. Он рассмеялся бы, но стягивание брюк оказалось слишком суровым испытанием для ноги. Нужно было срезать чертовы штаны, а не мучить себя.
        Она опустилась перед ним на колени, и он тут же подумал, делала ли она это прежде. Трепет желания охватил его. Он содрогнулся. Да что же это с ним?
        Несмотря на свою многоопытность, он как будто превратился в похотливого юнца. Если бы не адская боль в ноге, он уже бросил бы ее на кровать, вмиг сорвал бы с нее ночную рубашку, и перед ним предстало бы ее обнаженное тело…
        — Прошу прощения,  — прошептала она, поднимая край одеяла над его ногой.  — Я буду осторожна.
        Только он не хотел осторожности. Он хотел грубости, стремительности, страсти. Он хотел…
        — Господи боже!  — прошептала она в ужасе.
        Резкая, невыносимая боль пронзила ногу, заставив его вскочить с кровати. Одеяло полетело на пол.
        — Черт! Я же просил не прикасаться!
        Только сейчас он сообразил, что, вскакивая, схватил ее за руку и рывком поднял на ноги. Ее взгляд метнулся вниз и вернулся к его лицу. Ее глаза были широко распахнуты, и она дрожала так же сильно, как и он. Боль ослабила возбуждение в паху, но не настолько, чтобы там не на что было смотреть.
        — Чему вы так удивляетесь?  — спросил он.  — Почему покраснели? Почему так часто задышали? Вы это уже видели раньше.
        Осязали. Принимали.
        Она сглотнула, облизнула губы, и, несмотря на разливающуюся по телу боль, ему чертовски захотелось наклониться и попробовать эти губы на вкус. Отвлечься. Ему нужно было отвлечься.
        — Просто… прошло… так много времени,  — пролепетала она.  — Я забыла…
        Он понимал, что не должен обижаться на то, что она забыла, как выглядит его арсенал (в конце концов, сам-то он вообще позабыл о ее существовании), и все же это было неприятно и дало ему понять, каково это — быть недостойным запоминания. Можно представить, каково будет ей, если она узнает, что он совсем ее не помнит… если не считать воспоминаний, появившихся за этот день.
        Потом, к его несказанному удивлению, она с видом упрямицы вскинула подбородок.
        — Я знаю, вы хотите отвлечь мое внимание. Как давно у вас такая нога?  — осведомилась она.
        Раздутая, красная, горячая.
        — Несколько дней. Я ездил верхом, ходил пешком, делал все, чтобы она побыстрее зажила. Но она, как видно, не хочет. Думаю, если я ставлю ее в покое…
        — Нужно осмотреть ее внимательнее.
        — Вы же видите, что происходит, когда вы прикасаетесь к ней.
        — В Ускюдаре вы терпели и не такое. И никто у вас разрешения там не спрашивал. Садитесь. Живо!
        Произнесено это было командирским, совсем не ангельским голосом, но это его заинтриговало и возбудило еще сильнее. И еще: она намекнула ему на их прошлое. Ему захотелось все это обдумать. Она его знала, когда он был ранен. Возможно, это она выходила его. Когда она впервые появилась в госпитале? Происхождение каких его шрамов ей известно?
        Он сел и, подняв одеяло, прикрыл им здоровое бедро, оставив для осмотра больную ногу. Она снова опустилась на колени. Когда ее пальцы приблизились, он приготовился.
        Прикосновение ее было легким как пушинка, но все равно причинило боль. Точно она вогнала ему в ногу кинжал.
        — Я думаю, там что-то есть,  — сказала она, отодвигаясь.
        Стивен удивленно и недоверчиво воззрился на нее, а потом перевел взгляд на ногу. Сжав зубы в ожидании нового приступа боли, провел по ней пальцами и нащупал уплотнение. Возможно ли? Поэтому нога так медленно заживает? Это и есть причина постоянной боли?
        — Пожалуй, вы правы.
        — Глупый! О чем вы думали? Вам нужно показаться врачу.
        — Я думал, что просто перетрудил ее.
        — Но ведь она так раздулась и покраснела! Я не сомневаюсь, что там инфекция. Может быть, это даже начало гангрены. Смотреть же страшно! Нужно немедленно послать за доктором.
        — Вы сами могли бы заняться моей ногой.
        — Я для этого слишком мало знаю.
        Она смотрела на него, такая искренняя, такая юная.
        — Но не переживайте,  — успокаивающим тоном добавила она.  — Я позабочусь о вас.
        Он не сомневался в этом. Ни секунды.
        — Тогда и впрямь нужно послать за доктором как можно скорее. Только не рассказывайте матери. Брат сделает все, что нужно.
        Коротко кивнув, она выбежала из комнаты, ступая босыми ногами почти бесшумно и, к его огромному удовольствию, оставив после себя свой запах.
        Когда герцог был разбужен, Мерси объяснила ему, что от него требуется, и тот сразу же послал за доктором, который пообещал быть самое позднее через час. Мерси не сомневалась в том, что Айнсли было привычно принимать решения и командовать. Она пожалела ту женщину, которая полюбит его. С таким мужем будет непросто. Хотя, наверное, все мужчины такие, подумалось Мерси.
        Она сходила проверить Джона. Он крепко спал после вечернего кормления. Жанетт помогла ей переодеться в простое черное платье.
        — Вы и правда хотите идти посреди ночи в спальню мужчины?  — спросила Жанетт, произнося слова на французский манер. Ошибиться в ее происхождении было невозможно.
        — Да он почти калека! Ничего дурного он мне не сделает.
        — Мужчина всегда может сделать что-то дурное.
        — Я должна помочь ему.  — Несколько ближайших часов будут не из приятных. Она боялась их. Не только ради себя, но и ради него она не хотела вспоминать прошлое.
        — Ваше бескорыстное сердце когда-нибудь заведет вас куда не следует,  — пробормотала кормилица.
        — Уже завело.
        Вернувшись в спальню майора Лайонса, она застала его лежащим под одеялом. Слава богу, все было аккуратно прикрыто. Конечно, ей приходилось прежде видеть обнаженное мужское тело, в госпитале она мыла мужчин и обрабатывала раны в самых сокровенных местах, и все равно она оказалась не готова увидеть это. Он был лишь слегка возбужден, но намек на то, что он мог предложить, был очевиден, и даже это поразило ее.
        Теперь больной ногой занимался его брат.
        — О чем ты думал, а?  — возмущался герцог.  — Да одного взгляда на твою ногу достаточно, чтобы понять: с ней надо срочно что-то делать.
        — Я думал…  — Стивен покачал головой и стиснул челюсти.  — Я думал, что могу потерять ее.
        — Нельзя избавиться от беды, просто закрывая на нее глаза.
        — Тебе легко говорить, когда у тебя ничего не болит!  — Он перевел взгляд на Мерси.  — Мерси, подойдите, сядьте рядом со мной.
        Когда она впервые услышала от него свое имя, сердце ее взыграло от радости. Она подумала, что в следующий раз радость не будет такой уж сильной, но вышло наоборот.
        — Майор…
        — Ради бога, Мерси, я уже говорил: вы родили мне сына, так к чему эти ханжеские формальности между нами?
        — А вежливость? От нее тоже следует избавиться?
        Он тяжело вздохнул.
        — Простите меня. Я не лучший собеседник, когда мою ногу сжигает огонь.
        — Ты идиот,  — вставил герцог.  — Поверить не могу, что ты довел себя до такого!
        — А я поверить не могу, что ты брюзжишь, как старая сварливая жена. Оставь меня в покое.
        Чтобы остановить перебранку, Мерси села на стул у кровати и спросила:
        — Как думаете, долго еще доктора ждать?
        — Недолго,  — ответил герцог.
        — Когда мой братец говорит «фас», в нашей округе все бегут выполнять команду.
        — Ты всегда был слишком несдержанным, когда у тебя что-то болело.
        — Если не нравится, никто тебя здесь не держит.
        Айнсли скрестил на груди руки и оперся спиной о столбик на углу изножья кровати. Его темные волосы, казавшиеся рядом со светлыми кудрями брата совсем черными, придавали ему мрачный и даже демонический вид.
        — Я все же думаю, нужно рассказать матери…
        — Нет, только когда все это закончится. Она будет волноваться, а сделать все равно ничего не сможет,  — напряженным от боли голосом процедил Стивен.
        Видя его страдания, Мерси захотелось хоть как-то облегчить его состояние.
        — Тебе просто не нравится, что Лео волочится за ней,  — сказал герцог.
        — И это тоже. Он как хорошо выдрессированный пес.
        — Он любит ее.  — Айнсли усмехнулся Мерси.  — Вы могли это заметить во время обеда.
        Она улыбнулась.
        — Я заметила.
        — Мне он нравится,  — сказал Айнсли.  — А Стивену нет, потому что Лео тоже претендует на ее внимание, львиная доля которого всегда доставалась Стивену. Он у матери любимчик.
        — Я не верю, что у матерей бывают любимчики,  — возразила она.
        — Верьте мне. У нашей матери есть.
        С появлением доктора все разговоры смолкли.
        Это был пожилой господин с умелыми руками, что, впрочем, не оградило Стивена от боли во время осмотра, которую он стоически пытался скрыть. Судорожное дыхание и напряженная поза показывали, каково ему на самом деле.
        Он испытывал страшные мучения.
        На лбу у него выступили капельки пота, и, когда он снова, как за обедом, впился взглядом в Мерси, она подумала, что, наверное, ее вид отвлекает его от боли. Ее рука невольно скользнула под его ладонь, и он сжал ее сильными пальцами. Его било мелкой дрожью.
        — Хорошо, что вы лежите на удобной кровати,  — сказала она, чтобы как-то отвлечь его внимание от осмотра.  — И здесь спокойно.
        Он зыркнул на нее так, словно она произнесла несусветную чушь. Может, он и прав: наверное, ей самой нужно отвлечься.
        — Я всегда считала, что в госпитале у каждого должна быть своя палата или хотя бы отгороженный закуток. Можно представить, что чувствуют выздоравливающие, видя мучения остальных. Но здесь вам будет намного лучше. О вас позаботятся.
        Если ему было что на это ответить, слова эти остались за стиснутыми зубами. Достав из кармана носовой платок, она вытерла его вспотевший лоб.
        — Черт!  — вдруг вскричал он.
        — Простите, майор, у меня такие неуклюжие пальцы,  — быстро произнес доктор Робертс.  — В наших краях боевые раны, знаете ли, редкость, но мне кажется, что вы правы, мисс Доусон. Положение серьезное. Пожалуй, лучшее, что мы можем сделать,  — это немедленно извлечь то, что находится внутри.
        — Как вообще что-то могло попасть внутрь?  — спросил герцог.
        — Это зависит от тяжести раны, от объема потери крови, от условий в госпитале.  — Доктор пожал плечами.  — Не думаю, что это такая уж редкость. Медицина — неточная наука. Но не волнуйтесь, я в два счета все исправлю. И знаете что, майор, вам повезло.  — Он открыл свой чемоданчик.  — У меня с собой эфир.
        — Нет.
        Это было произнесено громко, с напором, говорившим о том, что Стивен не потерпит возражений, и все же Мерси сказала:
        — Так вам будет легче.
        — Я должен видеть, что он будет делать.
        Не должен. Она знала, что этого нельзя допустить. И он сам не мог этого не знать. Без эфира мучения стали бы еще ужаснее. Его пришлось бы удерживать силой, чтобы предотвратить естественные попытки уклониться от скальпеля. Ну почему он такой упрямый?
        — Пожалуйста!  — Она накрыла ладонью его руку.  — Я видела, как мучились люди, которым не хватило эфира. Вы должны принять этот небольшой подарок судьбы.
        — Кроме вас мне не нужно подарков.
        Айнсли фыркнул:
        — Ты не упускаешь возможности пофлиртовать даже в таком состоянии.
        От слов Стивена сердце Мерси заколотилось, а после слов Айнсли опять успокоилось. Конечно, Стивен сделает все, чтобы она стала его союзницей. Разве в госпитале он не заставил ее смотреть в другую сторону, когда ему вздумалось пойти погулять, игнорируя предупреждение врачей, что ему ни в коем случае нельзя вставать с кровати? Разве не подмигнул он ей однажды так озорно, что она послушно принесла ему флягу со спиртным? Мерси без лишних слов выгнали бы из госпиталя, поймай ее тогда мисс Найтингейл. С ним любой, даже самый обычный поступок казался почти подвигом.
        — Она совершенно права, майор. Я тут собираюсь изрядно покопаться.
        — Прошу вас!  — снова взмолилась Мерси, желая, чтобы именно ее слова его убедили.
        Сжав руку Мерси, он притянул ее к себе.
        — Только если вы пообещаете, что он не отрежет ногу. Обещайте!
        — Не думаю, что до этого дойдет, но доктору лучше знать.
        — Да я не выдержу, сойду с ума, если потеряю ее! Дайте слово.
        От ноток отчаяния в его голосе сердце ее обливалось кровью. Сколько обещаний она дала и не смогла выполнить? Они сводили ее с ума, наполняли сны кошмарными видениями. Но он, похоже, не помнил, о чем просил ее и о чем так и не попросил. Она давно пришла к этому выводу. Они были практически чужими людьми, проведенное вместе время было слишком коротким, и он, скорее всего, вовсе не запомнил обстоятельств той ночи, которую они провели вместе. Но она никогда не забудет, каким жестоким он становился, когда ему поневоле приходилось причинять зло другим. Он был храбрым, сильным, непреклонным в своих убеждениях. Она знала, что у него большое сердце, он не раз на ее глазах убеждал умирающих товарищей, что не оставит их до самого конца, и те отходили в мир иной со спокойной душой.
        Бывало, он лгал ради благой цели. Она могла сделать то же самое.
        — Обещаю.
        Наклониться и поцеловать его в лоб казалось чем-то вполне естественным. Так бы она поцеловала на удачу своего сына. Мерси не могла объяснить тягу к этому человеку, поселившуюся в ее сердце, но она была там, кипящая и необратимая. Она привезла ее в Париж, потом в Лондон и наконец сюда, на это место у его кровати.
        Она почувствовала губами лихорадочный жар и стала молиться про себя, чтобы не было слишком поздно, чтобы его ногу еще можно было спасти. Чтобы его еще можно было спасти.
        — Вы поможете мне, мисс Доусон?  — спросил доктор.
        Она в ужасе замерла. Мерси не жалела ни об одной секунде, потраченной на выхаживание раненых и больных, но помогать при операциях у нее никогда не хватало смелости. И все же она, собравшись с духом, решительно повернулась лицом к доктору:
        — Да, конечно. Мне нужно помыть руки, и я настаиваю, чтобы вы сделали то же самое.
        Доктор тут же подобрался, как петух, которому растрепали перья. Нехорошо, если он будет не в духе, когда начнет резать ногу. Внимание его должно быть сосредоточено на операции, а не на ущемленной гордости, поэтому она тихим, спокойным голосом пояснила:
        — Мисс Найтингейл была убеждена, что чистота спасает жизни. По крайней мере, почти так же, как набожность.
        Доктор кашлянул.
        — Да, конечно. Совершенно верно.
        Она не случайно упомянула имя своей наставницы, ибо прекрасно знала, что с тех пор, как в «Иллюстрейтед Лондон ньюс» появилась гравюра, изображающая Флоренс Найтингейл со светильником в руке, ее стали считать почти святой. Мерси подумалось, что, скажи она, будто мисс Найтингейл советует перед проведением операции прыгать из окна, доктор сделал бы и это.
        Айнсли велел слугам принести горячую воду и полотенца. Мерси попыталась отогнать воспоминания об отделениях госпиталя, забитых ранеными, чтобы не отвлекаться. Покинув Ускюдар, она испытала громадное облегчение. Она знала, что хорошо поработала, помогла многим солдатам. Но там она утратила значительную долю своей душевной чистоты и невинности, потому что столкнулась со многим таким, что было неподвластно ее воле. И еще она узнала, что не все люди хорошие. Война выпячивает лучшее и худшее в человеке, и бояться нужно не только тех, кто находится по другую сторону линии фронта.
        Мерси вымыла руки, с удивлением заметив, что вода после этого осталась чистой. В госпитале она всегда приобретала красноватый оттенок. В точности так же, как бывало в Ускюдаре, ее руки слегка задрожали — не настолько сильно, чтобы кто-то, кроме нее, это заметил, но все равно это встревожило ее еще больше. Усилием воли она заставила руки слушаться. Отец Джона, человек, проявивший такое мужество на поле боя, не должен был подумать, что она трусиха.
        Надев передник, позаимствованный у одной из горничных, она завела руки за спину, чтобы завязать тесемки…
        — Позвольте мне.
        Вздрогнув от удивления, она подняла глаза на Айнсли. В комнате зажгли много ламп, чтобы было побольше света. Его глаза, невероятно зеленые, выражали искреннее сострадание.
        — Вы бледны, почти как сам Стивен. Уверены, что справитесь?  — спросил он.
        Она резко кивнула, чувствуя, что во рту стало совсем сухо.
        — Мне уже приходилось иметь дело с эфиром.
        — Вы храбрый человек, мисс Доусон.
        — Вы мне льстите.
        Его взгляд пробежался по ее лицу, и она поняла, что ошибалась в нем. Айнсли становился грозен, когда дело доходило до принятия решений, но он не был жестким человеком, и она подумала о нем иначе: возможно, до этого она сделала неправильное заключение и какой-то женщине очень повезет, если она заполучит его.
        — Сомневаюсь,  — произнес он так, будто они были заговорщиками.  — Я довольно хорошо разбираюсь в людях. Наша семья снова окажется у вас в долгу.
        — Я не хочу, чтобы Джон лишился отца.  — Теперь, когда Мерси знала, что у Джона есть шанс расти под защитой Стивена, она готова была пойти на все, чтобы спасти его.  — Вы позволите?
        — Да, конечно.  — Он смотрел на нее доверчиво и с надеждой, что для нее было облегчением и одновременно бременем.
        Она быстро подошла к изголовью кровати. Прошло немногим более часа с тех пор, как она впервые увидела его ногу, но за это время Стивен как будто стал меньше. Он обманывал их, заставляя думать, что он здоров и полон сил. Теперь можно было не притворяться, и он позволил боли овладеть собою. Скулы у него выпятились, все тело горело огнем. Нельзя было терять ни минуты.
        Она взяла стеклянный ингалятор с пропитанной эфиром губкой, осторожно прижала его к носу Стивена и серьезным тоном произнесла:
        — Просто дышите.
        Он оплел длинными тонкими пальцами ее запястье. Почувствовал ли он, как кровь пульсирует в ее жилах?
        — Улыбнитесь мне,  — попросил он.
        — Я не могу. Не сейчас. В этом нет ничего веселого.
        — Я не хочу, чтобы последним, что я увижу, стало ваше нахмуренное лицо.
        — Вы не умрете. А когда проснетесь, я буду улыбаться вам, сколько вашей душе будет угодно.
        Он покачал головой.
        — Улыбнитесь.
        Она могла бы и не удивляться его настойчивости. Он и прежде никогда не отступал в споре. И почему она решила, что он изменился? Он был упрям и не терпел, когда что-то шло не так, как ему хотелось. Но она не винила его за это. Она просто хотела, чтобы все поскорее закончилось. Закрыв глаза, она подумала о том первом разе, когда он улыбнулся ей. Она до сих пор помнила ту озорную, немного насмешливую и ужасно самоуверенную улыбку. Он как будто ничего не воспринимал всерьез, и на несколько мгновений ей показалось, что она тоже на это способна.
        Открыв глаза, она заставила уголки рта приподняться, складкам на лбу разгладиться, глазам засверкать.
        — А теперь, майор… Стивен,  — произнесла она беспечным тоном, хотя на душе у нее скребли кошки,  — следуйте моим указаниям. Сделайте глубокий вдох.
        Она снова прижала ингалятор к его лицу. Веки его отяжелели, потом задрожали и закрылись. Темные густые ресницы, совершенно не соответствующие светлым волосам, опустились и замерли.
        Насколько могла судить Мерси, прекрасные голубые глаза снова откроются нескоро.
        Глава 5
        Каждый раз, когда нестерпимая боль в ноге вырывала его из темноты забытья, она вливала что-то густое ему в горло, и он снова низвергался в бездну. Единственным утешением было то, что, пока он не погружался полностью в сладостное безболезненное состояние, она гладила его лоб холодными пальцами и вытирала грудь влажным полотенцем.
        В эти несколько секунд, пока сознание все еще реяло где-то поблизости, он думал о том, как долго еще доктор будет кромсать его ногу. Или он уже закончил? Поэтому в него вливают какую-то жидкость, а не дают дышать эфиром? Все превратилось в тревожный водоворот боли и абсолютной пустоты.
        Когда он очнулся, не ощущая боли, его охватил панический страх. Он испугался, что остался без ноги. Он не чувствовал ее. Отбросив одеяло, попытался нащупать ее.
        Его встретили руки Мерси, ладонь к ладони, холод к огню.
        — Нет-нет, не трогайте. Должно зажить.
        — Ее нет! Я не чувствую ногу! Он ее отрезал!
        — Нет. Это просто лауданум.
        Нужно было попросить у нее еще. Тогда паника развеялась бы. И на ее место пришла бы боль. Если бы страха не стало, он почувствовал бы боль. Ему захотелось объяснить, почему ему так важно не потерять ногу. Он уже лишился памяти, и мысль о том, что можно лишиться чего-то еще, была невыносима. Нужно было рассказать ей раньше. Во время прогулки по саду. Жаль, что там не было роз, он мог бы наломать ей букет. Он обрезал бы шипы, прежде чем отдать их ей. Ему хотелось сунуть фиалку ей за ухо. Ему хотелось положить ее на клевер, чтобы солнце грело их кожу, пробуждая страсть.
        Странно. Как странно, что, запутавшись в собственных мыслях, он все равно ощущал ее очарование, ее притягательную силу. Ему захотелось прижать ее к себе, поцеловать. Захотелось поговорить с ней, узнать ее тайны, выведать, о чем она мечтает. Он хотел заставить ее улыбнуться.
        Но не тем жалким подобием улыбки, которое она выдавила из себя, прежде чем он поддался воздействию эфира. То была скорее вымученная гримаса, чем улыбка. Он хотел увидеть ее настоящую улыбку, вызванную радостью. И еще он хотел, чтобы улыбку эту сопровождал тихий смех, веселый, беззаботный смех: так она могла бы смеяться, бегая босиком по полю нарциссов.
        Она то возникала у него перед глазами, то исчезала.
        — Почему вы отдались мне?  — Он не знал, подумал ли, произнес ли эти слова вслух.
        Ответа не последовало. Но вопрос как будто повис в воздухе. Причины ее поступка остались тайной. Он не любил тайны.
        Ему показалось, что он услышал плач ребенка. После этого она исчезла. Он не хотел, чтобы она уходила. Почему? Почему она была так важна для него? Кто она?
        Вспомнить. Нужно вспомнить. Наверняка здесь, в этом необъятном водовороте где-то витают ответы, которые можно найти и выхватить. Однако разум его здесь работал не лучше. Хуже. Тут было горячо. Возможно, он попал в ад. Наконец-то. Он не раз поступал плохо, эгоистично и знал, что попасть в рай ему не суждено.
        Нога. Он должен был найти свою ногу. Сейчас, пока она ушла. Но, когда он потянулся к ноге, ее пальцы неожиданно поймали его руку, и она зашептала ему что-то непонятное. Он просто хотел проснуться.
        Напиться виски ее глаз. Попросить прощения. Все исправить.
        Жар стал усиливаться так стремительно, что Мерси не на шутку испугалась. В ноге Стивена доктор Робертс обнаружил кусочек стали, похожий на кончик сабли. Он предположил, что в последнее время, когда Стивен начал выздоравливать и больше двигаться, инородный предмет стал продвигаться к поверхности, повреждая плоть.
        Мерси, своими глазами видевшая, в каком кромешном аду принимали раненых в госпитале после боя, не удивилась тому, что маленький кусочек металла могли тогда просто не заметить. Уставшие врачи спешили, повсюду была кровь, света не хватало. Глядя на толстый, уродливый шрам, тянувшийся от основания бедра до самого колена Стивена, Мерси понимала, что рана была ужасной. Стивену повезло, что в госпитале ногу ему попросту не ампутировали. Она видела, как из хирургического отделения выносили почти идеальные с виду конечности, которые до сих пор ей частенько представлялись, когда она закрывала глаза.
        О Стивене она заботилась так, будто она одна могла его спасти. Отходила от него лишь ненадолго, чтобы подержать Джона. Но мальчик отнюдь не был заброшен. Жанетт следила за тем, чтобы он всегда был накормлен и чист, да и герцогиня очень привязалась к внуку. Не раз Мерси замечала, как она качала его или носила по дому, рассказывая ему о прошлом его семьи, хоть на самом деле его истоки были не здесь. У Айнсли и Стивена были разные отцы, и все же Стивен вырос в этом доме.
        Мерси очень хотелось побыть с ними и послушать о детстве Стивена, но сейчас она была нужна ему взрослому.
        Она полагала, что это из-за Джона никого не удивляло, что она оставалась одна со Стивеном. Или, возможно, из-за болезненного состояния Стивена, лежавшего в лихорадке,  — его ноге снова предстояло долго заживать. Днем она прислушивалась к размеренному шуму жизни в доме и за окнами, но лишь с наступлением ночи, когда все замирало и только изредка было слышно поскрипывание или постанывание отходящего ко сну большого жилища, ей становилось спокойнее.
        Темнота скрывает многие грехи, и ночью она не так боялась, что ее назовут мошенницей. К тому же можно было не опасаться, что ей помешают, ибо, как ни любила герцогиня своего сына, она не проводила рядом с ним долгие часы до рассвета, не смыкая глаз. Это предоставили Мерси, и она с радостью дежурила у постели больного.
        Когда она знала, что никто ее не побеспокоит, руки у нее не дрожали и она спокойно убирала одеяло, снимала бинты и проверяла, не воспаляется ли рана Стивена. Очень осторожно она смазывала ее оставленным доктором целебным бальзамом. А затем снова аккуратно перевязывала ногу чистыми бинтами, которые приносили слуги.
        После этого она принималась его мыть. Начинала Мерси со ступней. Вытирала их мокрой тряпкой. Потом она перемещалась выше, рассматривая каждый шрам, хоть маленький, хоть большой, и пытаясь представить, как они могли появиться. Обилие рубцов говорило о том, через сколько битв он прошел и сколько раз был ранен. Не все его раны залечивала она. Его могли и не привезти в Ускюдар. Война затягивалась, и появлялись все новые госпитали, поближе к местам боевых действий. Долгая поездка от поля боя до госпиталя многим раненым стоила жизни. К сожалению, то была лишь одна из многих проблем, существовавших в армии.
        Мерси дошла до его левого предплечья, которое когда-то было разрублено саблей. Она провела пальцами по изувеченной плоти, которую в первый раз перевязывала в ноябре 1854-го, вскоре после того, как прибыла в Ускюдар вместе с почти четырьмя десятками сестер милосердия и монахинь, сопровождавших Флоренс Найтингейл. Она оказалась совершенно не готова к ужасам войны. Балаклавское сражение, которое увековечил лорд Теннисон в стихотворении «Атака легкой кавалерии», произошло до их приезда, но госпитальный барак был переполнен ранеными, которых свозили туда на кораблях. Армия была плохо подготовлена к такому огромному количеству жертв. Некоторые солдаты получали лишь самую необходимую медицинскую помощь, после чего их укладывали на тюфяки, а то и вовсе на голый пол.
        Даже сейчас от запаха несвежего мяса ей становилось дурно, потому что он слишком живо напоминал вонь гниющей плоти, которую она ощутила, впервые войдя в госпиталь.
        Она считала, что ей очень повезло: ее сочли достойной стать одной из помощниц мисс Найтингейл. По своей наивности Мерси даже радовалась этому. Но действительность обрушилась на нее с силой разорвавшейся гранаты. Ей хотелось сбежать, вернуться к зеленым английским полям, но вместо этого она лишь укрепилась в намерении продолжать начатое. Эти мужчины боролись за жизнь, и меньшее, что она могла сделать для них,  — это помочь в борьбе со смертью. Поэтому она и надела форму медицинской сестры: страшненькое черное шерстяное платье, небеленый фартук и белый чепец. На плечах она носила платок с вышитыми красными нитками словами «Ускюдарский госпиталь», как будто кто-то мог принять ее за кого-то другого, а не за женщину, приехавшую помогать.
        Впрочем, однажды ночью ее приняли за кого-то другого. Когда накатывали воспоминания об этом, Мерси отметала их. Она не собиралась возвращаться в тот ад. Другие люди нуждались в ней и помогали отвлечься от мрачных мыслей. Спасая их, она спасала себя. Спасая Стивена, она дала ему возможность спасти ее.
        Все в жизни имеет свойство странным образом повторяться. Мерси не пыталась понять, почему так происходит, скорее принимала это, как должное.
        На третий день после приезда в Ускюдар она в первый раз увидела капитана Стивена Лайонса, который сидел в углу, мучаясь от лихорадки. Рана у него на руке воспалилась, но он упрямо отказывался идти к докторам, пока не будет оказана помощь остальным. К тому времени, когда он наконец сдался, врачи уже подумывали об ампутации. Тогда он так же решительно был настроен сохранить руку, как сейчас ногу. Он доказал, что все еще может пользоваться ею, и убедил их попытаться ее спасти.
        — Я могу спасти две жизни за то время, пока буду пытаться спасти вашу руку,  — сокрушался один из докторов.
        — Так спасайте их!  — отвечал он.  — И возвращайтесь, когда закончите. Но клянусь, я сделаю так, что спасение моей руки будет стоить затраченных усилий.
        Она помогала доктору удалять отмирающую плоть. Стивен застонал только раз, когда доктор приступил к работе, но после этого стоически сохранял молчание, сжав челюсти, да так сильно, что она удивилась, как зубы не раскрошились.
        Тогда она впервые столкнулась с истинным мужеством и теперь подозревала, что первые зерна любви к нему упали в ее сердце именно тогда, в ту холодную темную ночь.
        Ей очень хотелось бы иметь возможность посвящать ему все свое время, но слишком многие нуждались в уходе. Но, пока он выздоравливал, она при каждой возможности шла к нему, вытирала испарину на лбу, когда у него был жар… точно как сейчас.
        Тогда она изучила его лицо во всех подробностях, запомнила каждую черточку, каждый изгиб, поэтому теперь сразу отметила, что морщин стало больше и складки прорезались глубже. Она провела влажным полотенцем по его шее, потом по подбородку, и это пробудило воспоминания о той далекой ночи, когда она делала это же. Тогда его глаза неожиданно распахнулись, рот слегка искривился.
        — Привет, красавица.
        Голос его звучал хрипло, грубовато, но сердце ее забилось так, будто они были где-нибудь на балу и он ангажировал ее на танец, коротко и отрывисто, как барабанщик, выбивающий сигнал перед началом битвы.
        — Не хотите воды?  — спросила она, смутившись оттого, что не смогла скрыть своего волнения.
        — С удовольствием.
        Дрожащими руками Мерси налила воды из графина в стакан. С величайшей осторожностью и нежностью она просунула руку ему под плечи, слегка приподняла его и поднесла стакан к сухим губам.
        — По чуть-чуть,  — строго произнесла Мерси, когда он сделал несколько глотков.
        Когда она положила его на подушку, он так тяжело дышал, будто это ему пришлось напрягаться.
        — У меня есть… рука.  — Слова эти были одновременно утверждением и вопросом.
        — Есть-есть,  — заверила она его.  — Наверное, ваше обещание убить того, кто ее отрежет, убедило их.
        — Я не отвечаю за то, что мог сказать, испытывая нестерпимую боль, хотя, наверное, мне действительно хотелось кого-то убить.  — Голос его звучал устало, и она не сомневалась, что он не шутил.
        — Лучше убивать врагов, вы не находите?
        — Как вас зовут?
        — Мерси.
        — Мерси.  — Веки его затрепетали и начали закрываться.  — Теперь я знаю, как зовут леди, которая приходит ко мне во сне.
        Он заснул, и Мерси еще долго, гораздо дольше, чем было нужно, вытирала его лоб. А когда под утро она наконец оставила его и вернулась к себе, чтобы хоть немного поспать, он пришел к ней во сне.
        Вечером, возвращаясь в госпиталь, она увидела его. Он стоял, прислонившись к стене. Мерси знала, что сестру, которую застанут наедине с мужчиной вне госпиталя, могут уволить, знала, что должна была пройти мимо и сделать вид, что не заметила его, но ничего не смогла с собой поделать. Она робко приблизилась к нему.
        — Капитан, вам не стоит выходить.
        — Мисс Мерси.  — Он произнес эти слова так, словно это была строчка из прекрасного сонета, и ей это было приятно.
        Одна из сестер, мисс Уизенхант, поведала ей, что в Лондоне он славился своим обаянием. «Будьте осторожны,  — предупредила она.  — Он залезет к вам под юбку до того, как вы поймете, что он уложил вас на спину. Хотя из тех, кому посчастливилось привлечь к себе его внимание, ни одна еще не жаловалась… Насколько я слышала».
        Она многое знала о нем. Знала, что он отпрыск благородного рода, что он средний сын и что «брак» — последнее слово, которое произнесли бы его уста. Но Мерси была заинтригована.
        — Пожалуйста, вернитесь в отделение,  — попросила она.
        — Дайте мне хотя бы минуту. Там же дышать нечем. Мне нужно отдохнуть от этого зловония.
        Как бы часто они ни убирали, в отделениях все равно держался тяжелый, насыщенный неприятными запахами воздух. Неудивительно, что многие здесь болели, даже несмотря на то, что раны их заживали.
        — Хорошо, только не задерживайтесь долго.  — Она развернулась, собираясь идти дальше.
        — Не уходите,  — быстро и даже взволнованно произнес он.
        Она посмотрела на него.
        — В компании интереснее,  — добавил он уже спокойно.
        — Я могу задержаться, но только на минутку. Мне нужно выполнять свои обязанности.
        В тусклом свете Мерси рассмотрела, что он был в брюках — кто-то их выстирал — и новой белой рубашке. Женщины в свободное от работы в госпитале время шили одежду мужчинам. Конечно, всех они одеть не могли, но на передовую солдаты должны были возвращаться не в изорванных и изрубленных окровавленных лохмотьях, а в чистой форме. Она на всякий случай отошла в тень, чтобы ее ненароком не заметили, хотя в это время здесь практически никто не ходил. Тот, кто мог найти утешение во сне, спал, кто не мог — смотрел в потолок.
        — Скажите, зачем вы вообще сюда приехали?
        — Помогать.
        — Вам следовало бы быть далеко отсюда.  — Он усмехнулся.  — А я сейчас с удовольствием поохотился бы на фазанов. Я обещал брату, что вернусь домой к началу сезона. Какими наивными глупцами мы были!
        — Вся Англия думала, что это скоро закончится,  — попыталась утешить его она.
        — Похоже, все это продлится гораздо дольше, чем любой из нас может предположить.
        Ей не хотелось разговаривать о войне или о той цене, которую приходится за нее платить.
        — Насколько я знаю, у вас два брата.
        Он улыбнулся.
        — Граф Вестклифф и герцог Айнсли. Не каждый средний брат окружен такими почтенными господами.
        — При их-то влиянии вы наверняка можете вскоре вернуться домой.
        — Разумеется. Я кажусь вам человеком, который может воспользоваться подобной возможностью?
        Она медленно покачала головой.
        — Нет, капитан.
        Несколько долгих секунд они стояли молча, а потом он спросил:
        — Скучаете по Англии?
        — Ужасно скучаю.
        — Что ж, в таком случае я просто обязан как можно скорее выздороветь, вернуться на передовую и разбить русские орды, чтобы вы снова смогли танцевать на балах.
        Она, глупая девчонка, сразу представила себе, как будет танцевать с ним.
        С тех пор так повторялось каждый день. Прежде чем его выписали, он встречал ее возле госпиталя вечером, и они разговаривали на самые обычные темы, только всегда о чем-то, связанном с Англией. Они говорили о парках, о садах и о чудесах техники, которые оба видели на Великой выставке в Хрустальном дворце. Они могли тогда даже проходить мимо друг друга, двое незнакомых людей, ныне сведенных войной. Еда в Ускюдаре была скудной, поэтому они часто обсуждали любимые блюда. Он любил свинину, она предпочитала птицу. Он питал слабость к шоколаду, она обожала клубнику. Ему нравился Диккенс, она восхищалась Остин. Через два месяца после его возвращения на фронт она получила от лондонского торговца книгами дорогое издание романа «Гордость и предубеждение» в кожаной обложке. В сопроводительной записке было сказано: «Отправлено по указанию капитана Лайонса».
        Тогда она придала этому подарку слишком большое значение. Решила, что она стала для него чем-то большим, нежели безымянная сестра милосердия. Однако здесь, в Грантвуд Мэноре, некоторые брошенные вскользь замечания и, что важнее, слова, оставшиеся непроизнесенными, указывали на то, что ее давно забыли. Конечно, учитывая его славу, удивляться не приходилось, однако же страстное желание, терзавшее сердце, все не притуплялось.
        Мерси легонько провела пальцем по шраму на красивом грубоватой красотой лице. Шрам явно был свежим, и она решила, что он получил его во время последнего боя. Ей вспомнилось, как она рыдала в крошечном номере парижского пансиона, когда увидела его имя в списке погибших. Джон тогда всего две недели как вошел в ее жизнь. Она прижимала его к себе, качала, обливаясь слезами, и бормотала что-то о его отце, не только для него, но и для себя, хотя и понимала, что ребенок еще слишком мал, чтобы ее понимать.
        Сильный, лихой, отважный капитан Стивен Лайонс сдержал слово и вернулся на фронт, чтобы сражаться с врагами. Воин, который спас множество жизней и не купил звание майора, а заслужил ратными подвигами. Мужчина, который не раздумывая бросился ей на помощь однажды дождливой ночью у госпитального барака.
        Их ночь вместе была короткой, важной для нее и ничего не значащей для него. Она провела пальцами по его волосам. Мужчина, которого она знала, не забыл бы. Как она могла так в нем ошибиться?
        Действительно ли она хотела получить в мужья человека, который мог так легко ее забыть? Да.
        Похоже, она снова заснула на его кровати, хоть и не в такой позе, в какой ему хотелось бы ее видеть. Она сидела на стуле, согнувшись и уронив голову на матрас рядом с его бедром. Одну руку она подложила под щеку, а второй держалась за его запястье, как будто даже во сне хотела постоянно чувствовать его пульс.
        По комнате порхали тени, единственная зажженная лампа указывала на то, что все еще была ночь. Дом наполняла та тишина, которая появляется только тогда, когда день уступает права ночи. Как долго он блуждал по лабиринту выздоровления?
        Он помнил приступы бреда, помнил удушающее ощущение, как будто его заматывали в саван. Ее голос всегда звучал где-то рядом и успокаивал его взбалмошное сердце. Пальцы ее ласкали и остужали горячую плоть. И иногда, когда ему очень, очень везло, она смотрела на него с правильным выражением. Свет лампы отражался от ее глаз блеском, дразнящим память, и он мысленно цеплялся за эти глаза, словно только они одни удерживали его в этом мире.
        Она выхаживала его в госпитале? Мерси об этом не рассказывала, а он не стал спрашивать из страха выяснить, что это как раз то, чего он не должен был забывать. Когда он в последний раз очнулся в госпитале, ее там не было, но, судя по тому, что некоторые шрамы были еще свежими, розовыми, а другие давно загрубели, ранен он был далеко не в первый раз. Перед отъездом в Англию ему не пришло в голову расспросить об этом кого-нибудь. Тогда у него было единственное желание: сбежать как можно скорее от преследовавшей его неизвестности и из ужасного места, в котором он оказался.
        Его врач не сомневался, что ответы на свои вопросы он получит со временем, после полноценного отдыха, как будто разум можно излечить точно так же, как тело. «Это обычная травма»,  — говорил врач, только словам его не хватало уверенности, они были больше похожи на вопрос, чем на ответ.
        Возможно, Стивену нужно было найти более опытного врача. Совершенно неожиданно ему захотелось во что бы то ни стало узнать, как именно жизнь Мерси переплелась с его жизнью.
        Она родила ему сына. Но как они встретились? Он начал понимать, что привлекло его в ней. Она была заботлива и обладала внутренней силой, незаметной с первого взгляда. Он даже сам не понимал, как узнал об этом. Не так уж много времени они провели вместе после ее появления здесь. Прогулка. Унизительная ночная встреча, когда он сдался перед болью, не смог справиться со слабостью. И все же чутье подсказывало ему, что она не нарушит ни одной из данных ему клятв.
        Чего нельзя было сказать об Айнсли. Если он решит, что доктор предлагает что-то правильное, он всеми способами станет выполнять его рекомендации, независимо от того, что сам Стивен думает об этом. Айнсли никогда не ошибался, никогда не сомневался в своей правоте. Он изучал, он наблюдал, он исследовал. Он никогда не полагался на чутье.
        А Стивен верил внутреннему голосу. Из тех людей, которые окружали его сейчас, когда на кону стояло столь многое, больше всего он доверял Мерси. К сожалению. Наверное, ей больше подошел бы человек, который в ладах со своим сердцем.
        Интересно, о чем она мечтала? Она приехала сюда в уверенности, что он мертв и, соответственно, не пригоден для замужества. Отец ее настаивал на браке, но сама она и словом не обмолвилась об этом. Какая женщина не мечтает о браке? Какая леди готова пожертвовать всем ради того, чтобы помочь больному? Хотя нет, не всем. Она по-прежнему находила время на того, кто был ей особенно дорог.
        Однажды Стивен, проснувшись, увидел, как она держит сына. Он тогда незаметно покосился на нее, не желая отвлекать. К тому же она влила в него очередную порцию лауданума, который ему уже порядком осточертел. Он знал, что нога на месте, потому что она постоянно болела. Только боль эта была не такой, как раньше. Тогда болело так, словно демоны раздирали его мышцы. Возможно, так оно и было. Теперь же он испытывал нудную тупую боль заживления.
        Даже боль в голове поутихла.
        Чтобы прикоснуться к ее подбородку, понадобилось лишь движение пальцев. Веки Мерси тут же распахнулись.
        — Уходите,  — сказал он охрипшим от долгого бездействия голосом.  — Вам нужно как следует выспаться.
        Рывком поднявшись, она тут же потянулась к его лбу.
        — У вас температура спала.
        Он попытался кивнуть, но это движение оказалось слишком сложным для его ослабевшей шеи. И как только у него получилось дотронуться до нее? Он совершенно обессилел. Стивен понятия не имел, как долго он спал, но сейчас ему больше всего хотелось повернуться на бок и снова заснуть. Но сперва…
        — Хочу пить.
        — Да, конечно. И есть, наверное, тоже. Мне удалось влить вам в горло немного воды и бульона, но этого, разумеется, мало.
        Значит, это не всегда был лауданум, как ему казалось. Способность ощущать вкусы изменила ему, или же он просто был слишком болен, чтобы понимать, что творилось вокруг. Кажется, он помнил, как сюда приходила мать. Что еще с ним происходило?
        Мерси налила воду из кувшина в стакан. Потом одной рукой немного приподняла его, держа за плечи, а второй привычным жестом поднесла к его губам стакан. Наверняка она проделывала это много раз с другими. А с ним она делала это раньше? Как же он устал ничего не знать и постоянно во всем сомневаться, постоянно искать ответы и не находить их!
        Вода была прохладной, и его поразило то, что она, не имеющая вкуса, оказалась такой чертовски вкусной.
        Он догадался, что Мерси недавно искупалась, потому что от нее исходил легкий аромат лаванды, а не тошнотворно-сладкий запах болезни. Ее грудь случайно и совершенно невинно скользнула по его руке, но он выздоровел достаточно, чтобы тело его мгновенно откликнулось на это прикосновение. У него сохранились воспоминания о том, как она вытирала его влажным полотенцем. Сильнейший жар низвергал его в ад, но она вознесла его в рай.
        Наконец она положила его обратно на подушку и поставила стакан на столик.
        — У вас вся постель влажная от пота. Я ее заменю, но сначала быстренько обмою вас.
        — Я и сам справлюсь. Просто помогите мне сесть.
        Вот уж не ожидал он от себя таких слов! Отказать женщине, которая предлагает искупать его? Но она была не просто женщиной. Она была матерью его ребенка. И еще, вполне вероятно, спасла ему жизнь. Стивен думал, что после госпиталя никогда не захочет снова иметь дело с докторами. Слишком часто он слышал, как раненые умоляли не отрезать руку или ногу, и потом скрежетал зубами, не в силах выносить вопли и стоны, когда их просьбам не внимали.
        Оглядываясь назад, можно было сказать, что его нежелание показывать больную ногу врачу было безрассудным, но в его представлении это было самым надежным способом сохранить свое тело в целости.
        Когда он сел на кровати, обернувшись покрывалом, Мерси принесла ему таз с теплой водой. Она обмакнула в воду полотенце, выжала и передала Стивену. Он мог бы поклясться, что она покраснела, прежде чем отвернулась.
        — У вас есть ночная рубашка?  — спросила она.
        — Нет. Не люблю, чтобы меня что-то стесняло в постели.  — Она посмотрела на него, и он, как ему показалось, улыбнулся по-настоящему первый раз за несколько месяцев.  — Кроме женских рук, разумеется.
        Ее губы дернулись.
        — Я вижу, вы действительно поправляетесь.
        — Благодаря вам. И что же там было?
        — Похоже на обломок сабли.  — Она достала сложенный носовой платок, развернула и показала ему сверкающий кусочек стали около двух дюймов в длину.  — Сабля могла сломаться в бою… Или, я слышала, иногда осколки разлетаются… Я ни разу не была на поле боя.
        Если верить его памяти, он тоже.
        — Не знаю, почему это осталось в вашей ноге, но такое не только с вами произошло, я сама видела,  — заверила она его.  — Вам очень повезло, что доктор Робертс сумел спасти вашу ногу.
        — Я не очень хорошо помню, как все происходило… Сколько дней прошло?
        — Три.
        Закончив мыться, Стивен пересел на стул, и она сумела так быстро и ловко сменить постельное белье, что он вернулся на кровать, не успев даже вспотеть от усилий.
        — Принести вам супа?  — спросила она.
        — Нет, я не голоден.
        — Вам нужно есть.
        — Утром поем.  — Это прозвучало несколько несдержанно, даже раздражительно. Она просто кивнула и опустила глаза на сжатые руки, которые выходили его.  — Простите.
        Она подняла взгляд на него.
        — Нет, не извиняйтесь. Вы прошли через такое испытание.
        — Как и вы. Я знаю, что я — не самый лучший пациент. Почему вы не позволили какой-нибудь служанке ухаживать за мной?
        Она подтянула одеяло поближе к его подбородку, как будто не могла сидеть, ничего не делая.
        — Ухаживать за тем, кто не здоров,  — это то, чему меня учили.
        — Но теперь у вас есть сын, которому требуется ваше внимание.
        — Я часто с ним вижусь. К тому же Жанетт — прекрасная няня. Он с нами почти с самого начала.  — Мерси прикоснулась к его колену.  — И я сдержала слово. Вы не потеряли ногу.
        — Я заметил. Спасибо вам за это.
        Она покачала головой.
        — Я не думаю, что доктор Робертс собирался ее ампутировать. Это не совсем то, что было у вас с рукой.
        Господи боже, ему хотели отрезать руку?! Рана была такой серьезной? Он машинально потрогал большой толстый шрам, попытался представить, как он мог там появиться.
        — Простите,  — сказала она.  — Я вас расстроила. Наверное, вы не любите вспоминать о том времени. Я не люблю.
        Он рискнул:
        — Вы ухаживали за мной и тогда, когда мне лечили руку.
        — Да. Хорошо, что хоть сейчас вы не выкрикивали в бреду имена самое меньшее дюжины своих женщин.
        Он многозначительно улыбнулся.
        — Я такое делал?
        Она кивнула, и в ее глазах вспыхнули искорки.
        — Когда жар усиливался. У вас был настоящий гарем, должна я вам сказать.
        — Наверное, в бреду многие тайны раскрываются.  — А возможно, и возвращаются воспоминания.
        — Что касается меня, то все они в сохранности.
        В этом он не сомневался.
        — Война груба. Это не женское занятие. Зачем вы туда приехали?
        Она опустилась на стул, словно ноги перестали ее держать, и скрестила на груди руки.
        — Мне казалось, что моя жизнь… не имеет смысла. Танцы, гости — все это так обыденно и скучно. Мне хотелось как-то помогать тем, кто нуждается в помощи. У меня была младшая сестра. Она сильно заболела. Когда не стало матери, мне пришлось заботиться о Марианне. Она умерла. Я часто думала, что, если бы знала больше, могла бы ее спасти.
        Внутри у него все сжалось от мысли о том, какая тяжесть лежала на этих хрупких плечах.
        — Вы не были обязаны заниматься ее лечением. Ваш отец должен был послать за врачом…
        — Он сделал это. Умом я понимала, что не смогу помочь, но сердце продолжало надеяться. После смерти Марианны я была безутешна, поэтому отец решил исполнить мое желание обучиться сестринскому делу. Отучившись четыре месяца, я узнала о том, что мисс Найтингейл набирает сестер для поездки в Крым. Судя по многочисленным статьям в газетах, там творилось настоящее безумие. Солдатам не хватало продовольствия, нормальных госпиталей просто не существовало.  — Она смущенно улыбнулась.  — Но все это вы и так знаете.
        Однако он не знал. Стивен так был сосредоточен на том, что происходило с ним, и на том, что он потерял, что даже не задумывался о том, что происходило с другими. Это касалось и его семьи — он решил, что, кроме рождения сына Вестклиффа, с ними не происходило ничего существенного.
        — Поскольку вас тогда не было в Англии,  — продолжила она,  — вы, вероятно, не знали, что происходило здесь. Общественность требовала что-то предпринять для улучшения быта солдат. И я услышала этот призыв. Не так, как Жанна д’Арк слышала голоса святых, конечно, но я поняла, что должна делать нечто большее, чем собирать материал для перевязок. Поэтому я направилась к мисс Найтингейл, и меня взяли.
        Услышав в словах Мерси страсть, он устыдился того, что с ним все было не так. Его братья уже купили ему звание к тому времени, когда он пил чай с Клэр. То чаепитие было последним, что он помнил. Связи матери позволили ему до этого оставаться дома, в безопасности и не участвовать в небольших войнах, которые постоянно вела королева Виктория. Ему слишком много времени понадобилось на то, чтобы оторваться от материнской юбки. Но после рассказа Мерси он не смог бы признаться ей в этом. Он чувствовал себя мелким, ничтожным человечком, и впрямь лишенным характера, как утверждали его родственники.
        — Значит, это придало вашей жизни смысл, да?  — спросил он.
        — Это дало мне Джона.
        Глава 6
        Теперь, когда он был на пути к выздоровлению, его оставляли одного даже чаще, чем ему хотелось. Мерси теперь редко заходила к нему. Если до него долго не доносился детский плач, он начинал думать, что она и вовсе уехала из имения. За короткое время их знакомства Стивен успел понять, что она никогда не оставила бы ребенка. Где ребенок, там и она.
        — Рана заживает отменно,  — произнес явно довольный доктор Робертс, осмотрев ногу.  — Как вы себя чувствуете?
        — Раньше было гораздо больнее.  — Теперь он даже мог прикоснуться к ноге, не вздрагивая от боли. Собственно говоря, боль настолько уменьшилась, что у него даже появилась надежда, что когда-нибудь он сможет ходить не хромая.
        — Я думаю, вам нужно потихоньку начинать двигаться. Только никаких чрезмерных усилий. Скакать на лошади, конечно, не стоит, но короткая прогулка только пойдет на пользу.
        Когда доктор Робертс ушел, Стивен, воспользовавшись его советом, натянул брюки, просторную льняную рубашку, встал с кровати и, опираясь на трость, доковылял до стула у окна. По огромному серому небу плыли плотные темные облака, но он увидел, как солнышко — Мерси — идет по дорожке через сад с сыном, его сыном, на руках. Он мало интересовался ребенком после того, как увидел его в первый раз. Теперь же, несмотря на разделяющее их расстояние, у Стивена перехватило дыхание оттого, что он увидел, каким нежным становилось выражение ее лица, когда она смотрела на мальчика. То было чистое, совершеннейшее восхищение. Ангел, глядящий на чудо.
        Ребенок перевернул ее мир с ног на голову, заставил отказаться от благого дела, стал причиной ее позора, привел сюда.
        Будущее ее оставалось туманным, но она продолжала считать сына единственным, что имело значение в этой жизни.
        Чувствовала ли она что-то подобное по отношению к отцу ребенка?
        Мерси держала ребенка так, что рассмотреть его он не мог и видел только его светлые вьющиеся волосы. Наверняка, как и у самого Стивена, они немного потемнеют, когда парень подрастет. Он попытался вспомнить цвет его глаз. Голубые, решил он. Как и у него.
        Ему захотелось присоединиться к ним. Если не спешить, возможно, получится хотя бы подойти поближе, чтобы увидеть, как она держит ребенка, увидеть счастье в ее глазах. Сколько же в ней мужества, если она решилась сначала предстать с ребенком перед своим отцом, а потом остаться с семьей Стивена! С совершенно чужими ей людьми. Она не могла знать, как они отнесутся к ней и ребенку. Тайну зачатия она могла унести с собой в могилу, но предпочла оставить ребенка у себя, тем самым лишаясь шанса на брак с достойным человеком. Какое необычное решение для девушки из приличной семьи! Ведь она могла отдать ребенка кому-нибудь, и никто ничего не узнал бы.
        Она была необычной женщиной, целеустремленной и храброй. Она была не из тех, кого он обычно укладывал в свою постель. Слишком серьезная и ответственная. Нужды других она ставила выше собственных удовольствий. В ней не было ни капли ветрености.
        На близость с ним ее толкнул не минутный порыв. Но он, хоть убей, не мог представить, что ввязался бы в такое хлопотное дело, каким могло быть ее соблазнение, если рядом имелись другие, куда более доступные женщины. Или ему просто было скучно? Или она представлялась ему неприступной крепостью, которую интереснее всего брать? А может быть… Господи, возможно ли, что он в нее влюбился?
        Это было бы для него впервые. Стивен зажмурился, пытаясь рассмотреть что-нибудь за черной пеленой. Вдруг вспомнить ее сделалось жизненно важным. Но ни одно воспоминание не всплыло из небытия, даже тень воспоминания не появилась.
        Раздался короткий стук в дверь, и Стивен сразу сообразил, что это мать. Он был рад возможности отвлечься.
        — Входите.
        Она вошла, держась, как всегда, грациозно и уверенно. Стивен не помнил тех времен, когда она еще не выглядела такой грозной и серьезной. Хотя не сомневался, что Вестклифф помнил. Брат был на пять лет его старше и, в отличие от Стивена, помнил отца. Их противоречивые воспоминания раньше его особо не беспокоили. Но появившаяся в памяти дыра заставляла его ко всему относиться иначе. Теперь он мечтал вернуть воспоминания, от которых когда-то так беспечно отказывался. Странно было осознавать, что воспоминания нужно лелеять, время от времени извлекать из закромов памяти, иначе они вянут и осыпаются подобно розе, а исчезнув однажды, уже не возвращаются.
        Стивен выбранил себя за мрачные мысли. Он был слишком мал, чтобы запомнить отца. Всего лишь. Но воспоминания о Мерси… Их, пожалуй, еще можно вернуть, если постараться.
        — Я только что разговаривала с доктором Робертсом. Он очень доволен тем, как идет процесс выздоровления.
        — Значит, можно считать, что мне повезло.  — Стивен снова направил взгляд в окно, когда мать подошла и встала за спинкой стула, на котором он сидел.
        — Что тебя там заинтересовало?  — спросила она, всматриваясь поверх его головы.  — А, понятно.
        Стивену не понравился намек, который ему послышался в ее интонации, как будто он оказался у окна из-за Мерси, точно какой-нибудь впервые влюбившийся простофиля.
        — Я не знал, что она там, когда подошел к окну. Мне просто хотелось увидеть что-нибудь кроме полога над кроватью.
        — Конечно, дорогой, я ничего другого и не подумала. Хотя я согласна с тобой, она гораздо интереснее полога.
        Несколько минут они молча наблюдали за Мерси. Она подняла мальчика над собой, лучезарно улыбнулась ему, а потом прижала к себе, к своему теплому телу и прикрыла плащом, защищая от холода.
        — Там чертовски холодно, но она говорит, что мальчику нужен свежий воздух,  — сказала герцогиня.  — Странная она какая-то. Требует, чтобы у нее окно всегда открытым оставалось. Каждый день купается и постоянно моет руки.
        — Наверняка хочет смыть с себя грязь военного госпиталя.
        Герцогиня посмотрела на сына.
        — Ты это помнишь?
        — Я видел, какие там условия, очнувшись в госпитале.
        — Да, конечно. Это я сказала, не подумав. Ты же не помнишь, что было до того. Не помнишь ее.
        — Когда она меня выхаживала, мы много разговаривали. У меня создалось впечатление, что происходившее в госпитале было ей очень неприятно.
        — Значит, ты рассказал ей о своем…
        Она замолчала, подбирая слово, которое не смутило бы его.
        — Недуге, мама. У меня недуг. Нет, я не рассказывал ей об этом. Достаточно и того, что она видела, как я трясся как осиновый лист, когда моя проклятая нога отказала.
        — Ты не виноват, что у тебя начался жар и что какой-то тупица доктор действовал непрофессионально. Просто чудо, что ты вообще не умер.
        — Из-за того, что кто-то так старался меня спасти, что не заметил кусочка металла? Я не стал бы кого-то винить. Вы не знаете, в каких условиях они работали.
        Молчание было ему ответом. Обычно он не был столь снисходителен к чьей-то нерадивости, но сейчас почувствовал, что нужно сделать исключение. В конце концов, он вернулся домой. Многим это не удалось.
        — Как ты собираешься с ней поступить?  — наконец спросила мать. Не самый плавный переход, но мать не любила ходить вокруг да около.
        Он поднял на нее глаза.
        — Вы не сомневаетесь, что мальчик мой?
        — Нисколько.
        Что ж, в таком случае не стоит откладывать задуманное.
        — Пожалуйста, скажите прислуге, чтобы нагрели для меня воду.
        — А как же твоя рана?
        — Я могу искупаться, не намочив ногу. И пришлите моего камердинера.
        Подготовить себя как следует, оказалось делом необычайно трудным. Даже в ванной ему потребовалась помощь камердинера. Потом слуга принялся брить его, потому что за несколько дней он сильно зарос.
        Стивен и сам не знал, почему решил выглядеть презентабельно. Мерси видела его и в самом неприглядном виде. Например, в ту дождливую ночь, когда он наконец отдался боли, отдался блаженству ее рук. Однажды, в чужой стране, он уже воспользовался ее добротой и не собирался делать это на английской земле.
        И все же она притягивала его, как сладкий аромат цветка манит пчелу. С ней он забывал, что не помнит…
        Пока она не начала рассказывать о своей жизни вдали от английских берегов. Они делились воспоминаниями, делились пережитым. Делились ужасами, грязью и бедами. Он проклинал себя за то, что сблизился с ней в таком месте, а потом жалел, что они не сбежали оттуда вдвоем. Конечно, он сделал бы все возможное, чтобы превратить ее жизнь в рай, пусть даже за спиной у них царил ад.
        Ему было шестнадцать, когда он впервые познал прелести женского тела. Вестклифф, береги его Господь, постарался. Они никогда не были особо близки, но в этом отношении он был исключительным братом. Вестклифф отвел Стивена в его первый бордель и передал в руки женщины редкостного таланта и терпения. В номер с красной дверью Стивен вошел невинным юнцом, а на следующее утро вышел оттуда преисполненный решимости превзойти братьев на этом поприще. У них были титулы, их уважали. Вестклифф уже прослыл непревзойденным любовником. Стивен решил, что добьется большего, что это его имя будет передаваться из уст уста в кругу лондонских распутников.
        Ни одна леди не могла рядом с ним чувствовать себя в безопасности.
        От мысли о том, что он соблазнил Мерси, его с души воротило, но Стивен не верил, что мог испытывать к ней настоящее чувство. Они даже не могли друг друга узнать поближе, потому что провели вместе совсем мало времени. И все же он сумел сделать ей то, чего не сделал ни одной другой женщине. Он причинил ей зло. Погубил ее доброе имя. Взвалил на нее бремя материнства.
        И что она сделала в ответ? Стала любить его сына, заботиться о нем. Да еще, вне всяких сомнений, спасла жизнь самому Стивену. Она ничего не просила, кроме разрешения остаться в жизни мальчика. Это ее отец настаивал на браке, и, хотя поначалу Стивену этот человек не понравился, он не мог отрицать, что, если бы его собственная дочь оказалась в таком положении, он бы тоже добивался, чтобы отец ребенка женился на ней… только сделал бы это, ткнув в него дуло пистолета.
        И он не стал бы оставлять ее с ним, надеясь, что все как-нибудь образуется. Он добился бы справедливости, или мерзавец держал бы ответ перед ним.
        Острая боль на подбородке отвлекла его от этих мыслей.
        — Черт возьми!
        — Прошу прощения,  — всполошился камердинер.  — Я не ожидал, что вы так резко сожмете челюсти. Я виноват.
        — Не думаю. Давайте просто поскорее с этим покончим, хорошо?
        Ему еще предстояло подстричь волосы и обрезать ногти. Он не помнил, когда в последний раз по-настоящему занимался своей внешностью. Каждое утро он одевался, причем не без изящества, только для того, чтобы не расстраивать мать, но о тонкостях, которые нужно соблюдать в общении с женщинами, и не вспоминал.
        Наконец покончив с подготовкой, он накину пальто, взял трость и пошел искать Мерси.
        Она возвращалась в дом. Мальчик пригрелся у нее на груди под плотным плащом. Ее лицо озарилось улыбкой, когда она увидела приближающегося Стивена, но для него это было как удар под дых.
        — Вы почти не хромаете,  — сказала она так, будто это было большим его достижением, хотя в действительности он не имел никакого отношения к своему выздоровлению.  — Это замечательно! Боль тоже прошла?
        — Да, уже не так сильно болит. Я чувствую, что выздоравливаю. Во многом благодаря вашим усилиям.
        Она покраснела, но глаза ее заблестели от удовольствия.
        — Что вы, я же ничего такого не сделала!
        Он кивнул на ребенка.
        — Ему не вредно на холоде?
        — Нет, свежий воздух полезен. Но мы уже долго гуляем, и я как раз собиралась возвращаться в дом.
        Он был разочарован. Морозец пробирал, но было довольно сыро, однако ему все равно хотелось побыть с ней, прогуляться в ее компании по саду.
        — Доктор Робертс велел мне не перенапрягать ногу. Поскольку это мой первый выход, наверное, я должен радоваться тому, что преодолел такое расстояние, не упав по дороге. Но пора отправляться обратно. Могу ли я попросить вас встретиться со мной в Гостиной герцогини?
        — Ваша мать не станет возражать?
        Он вдруг заулыбался так, как не улыбался уже давно, но, хоть убей, не смог бы объяснить, что его так развеселило.
        — На самом деле это не комната моей матери. Там любила проводить время со своими дамами первая герцогиня, с тех пор ее так и называют: Гостиная герцогини.
        — Если мы никому не помешаем, то да.
        Они вместе пошли к дому. Ему хотелось подать ей руку, но ее руки были заняты.
        — Этим мы с вами отличаемся,  — серьезно промолвил он.  — Если я чего-то хочу, мне наплевать, помешаю я кому-то или нет.
        — Я знаю, что это не так. Я сама видела, с каким упорством вы отказывались отдаться врачам, пока не была оказана помощь остальным раненым.
        От этих слов он споткнулся и чуть не упал. Мерси протянула руку, поддерживая его, а он протянул руку к ней, чтобы она не выпустила ребенка. Она посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, что происходит. «Это случилось, когда я чуть не потерял руку» — пронеслось у него в голове. Он настаивал на том, чтобы ему оказали помощь в последнюю очередь? Он что, спятил?
        На него это было совсем не похоже. Чтобы он пропускал кого-то вперед? Может, она его с кем-то спутала? Или это война изменила его до неузнаваемости? Вряд ли теперь это имело значение.
        — Вы снова побледнели. Вам нужно отдохнуть.
        Она решила, что это из-за боли кровь отхлынула от его лица. Да, это была боль, только не телесная, а душевная. Он кивнул.
        — Да-да, конечно.
        Остаток пути прошли молча. Он — потому что не мог придумать, что сказать, чтобы не выставить себя идиотом. Она… А она наверняка решила, что ему сложно вести беседу, прогуливаясь, и не хотела его отвлекать, чтобы с ним ничего не случилось.
        Войдя в дом, они отдали пальто и плащ слуге. Стивен велел принести в Гостиную герцогини чай и печенье. Потом он провел Мерси через лабиринт коридоров в небольшую комнату.
        — Какая чудесная старина!  — в восхищении воскликнула она, когда они вошли.
        Стивен понял: он выбрал именно эту комнату, каким-то образом догадавшись, что она ей понравится. На бежевых стенах висели ряды портретов. В камине уже потрескивал огонь. Перед камином стояли диванчик и пара стульев. Но в первую очередь внимание Мерси должен был привлечь эркер. Мягкие бархатные кресла там были расставлены так, чтобы сидящие в них могли видеть не только комнату, но и сад. Раздвинутые шторы пропускали в комнату свет, поэтому люстра не была зажжена.
        — Могу понять, почему эта комната полюбилась первой герцогине,  — сказала она, когда подошла к эркеру. Мерси села в кресло, держа мальчика на одной согнутой руке. Она посмотрела на Стивена.  — У вас это тоже любимое место?
        — Теперь да.  — Он присоединился к ней.
        Негромко рассмеявшись, она с интересом осмотрела комнату.
        — На этих портретах ваши предки?
        — Нет. Мои в Лайонс-плэйсе, это поместье Вестклиффа. У нас с ним общий отец. У Айнсли другой.
        — Я не очень вникала в жизнь аристократов, но, по-моему, редко у кого бывает два брата с титулами.
        — Мою мать мало кто может превзойти. Поверьте, я даже удивляюсь, что после смерти отца Айнсли она не вышла замуж снова и не попыталась родить третьего титулованного сына. Она тогда была достаточно молода для этого.
        — Думаете, она выйдет за Лео?
        — У него есть кое-какие… таланты, которые она ценит, но он простолюдин. Я очень сомневаюсь, что она удовлетворится им.
        — Даже если любит его без памяти?
        Стивен сомневался, что она способна любить кого-то, кроме сыновей.
        — Как вы считаете, жениться нужно по любви или ради какой-то выгоды?
        — Одно не исключает другого,  — заметила она.
        — Но если бы вам пришлось выбирать?
        Она посмотрела на сад, и ему вдруг захотелось, чтобы она осталась здесь до весны и увидела сад в цвету.
        — Я считаю, человек должен поступать так, чтобы быть счастливым,  — наконец сказала она.
        — Возможно ли счастье без любви?
        — Счастье возможно без многих вещей. Если работа в военном госпитале научила меня чему-то, так как раз этому.
        А чему, черт побери, научил Крым его?
        Серое небо выбрало именно этот миг, чтобы просветлеть. Солнце, которое почти весь день пряталось за плотными облаками, выглянуло, и весь свет, полившийся в три окна, казалось, упал на Мерси. Если бы Стивен был религиозен, он решил бы, что это знак. Она обладала удивительной способностью сохранять спокойствие. Даже в критические моменты, к примеру, когда он заставлял ее дать ему слово сохранить его ногу, она не роптала и не впадала в панику. Свет упал на ее лицо, засиял в глазах. Снова ему подумалось, что в первую очередь ее глаза привлекли его в ней. Нужно быть дураком, чтобы не обратить внимания на них, не задуматься о тайнах, которые они скрывают.
        — Вы снова это делаете,  — мягко произнесла она, и ее щеки чуть-чуть порозовели.
        — О чем вы, скажите на милость?
        — То же самое, что вы делали за обедом. Рассматриваете меня так, будто считаете мои веснушки.
        — У вас есть веснушки?  — Его так привлекли ее глаза, что он и не заметил.
        — В последнее время я мало бываю на солнце, поэтому они спрятались. Они некрасивые, когда появляются.
        — Не могу представить, чтобы у вас было что-то некрасивое.
        Губы ее дрогнули. То ли это было начало улыбки, то ли предвестие смеха — он не понял. В былые времена любая женщина для него была открытой книгой. Это он утратил навык или Мерси была непохожа ни на одну женщину из тех, что встречались ему прежде?
        Ребенок пискнул, пошевелился, потом прижал малюсенький кулачок к ротику и начал его посасывать.
        Стивен и забыл про парня. Как он мог не замечать мальчика, так пристально рассматривая его мать? Он его мало интересовал. Пусть даже он на самом деле его сын, какое ему до этого дело? И все же…
        — Почему Джон?  — услышал он свой голос.
        Глаза ее раскрылись шире, брови сдвинулись, как будто он поставил ее в тупик своим вопросом.
        — Мальчик. Почему вы назвали его Джоном? Почему не Стивеном или Лайонсом? Почему не дали ему имя, которое указывало бы на меня?
        — Потому что он будет самостоятельным человеком. Я не хотела, чтобы он постоянно чувствовал, что должен ровняться на своего героического тезку.
        — Вряд ли меня можно назвать героем.
        Этими словами он удивил ее. Это было написано на ее лице, в округлившихся глазах, в приоткрытых губах, губах, которые ему до смерти снова хотелось поцеловать. Быть может, поэтому он и выбрал эту комнату в отдаленном уголке дома. Сюда мало кто захаживал, здесь он мог флиртовать, соблазнять…
        Причмокивания малыша сделались громче. Стивен не принял во внимание, что у Мерси был маленький провожатый.
        — Не ожидала я, что вы окажетесь таким скромным,  — мягко промолвила она.  — О ваших подвигах я слышала даже в Париже.
        — Я не хочу обсуждать войну или мое участие в ней,  — произнес он резче, чем ожидал.
        Этот тон ее тоже удивил, но она быстро совладала с чувствами.
        — Да, конечно, не будем. Джон. Я назвала его Джоном, потому что…  — Он увидел ее отчаяние, ее страх, точно она боялась, что он сочтет предосудительным ее решение.  — Не знаю. Мне показалось, это подходяще имя. Я просто посмотрела на него и подумала… Джон. Его будут звать Джон.
        Он попытался исправить ошибку и придал беззаботности голосу.
        — Материнский инстинкт, как видно.
        — Да, возможно.
        Она легко его простила — ее улыбка была искренней. Он ошибался. Больше всего его привлекли не глаза. Улыбка. Когда на ее устах появлялась такая искренняя, жизнерадостная улыбка, она затмевала все остальное. Он подумал, что отдал бы душу, лишь бы почаще видеть ее улыбающейся.
        — Вы так мало знакомы с Джоном. Хотите его подержать? Снова напоминание о мальчике. Он покачал головой.
        — Я ничего не знаю о детях.
        — Но он же ваш сын! Хотя бы подойдите ближе.  — Приглашение сопровождалось улыбкой, которой он не мог противиться.
        Стивен провел рукой по вдруг пересохшим губам. Где этот чертов слуга с чаем? Он бросил быстрый взгляд на дверь.
        — Думаете сбежать или ждете спасителя?  — спросила она, и в ее голосе он уловил добродушную насмешку.  — Вы его боитесь? Это же всего лишь ребенок.
        — Вовсе я не боюсь!  — воскликнул он раздраженно, что указывало на обратное.  — Просто дети мне неинтересны. Никакие. Совсем.
        На это раз его слова задели ее. Он понял это по тому, как потемнели ее глаза, как неестественно покраснели щеки. Она отдала так много — все,  — чтобы это дитя пришло в мир и чтобы быть рядом с ним, а он повел себя так, будто ему на него наплевать.
        Она отвернулась и встала.
        — Он проголодался. Нужно найти Жанетт.
        Когда она скользнула мимо него, он поймал ее руку.
        — Не уходите.
        Она не посмотрела на него, и этот незначительный поступок, эта мелочь резанула его, причинив сильную боль.
        — Он вам не нужен,  — густым от слез голосом произнесла она.  — Если вы распорядитесь, чтобы приготовили карету, я соберу вещи и мы уедем отсюда.
        — Ваш отец не примет вас незамужнюю.
        Выставив подбородок, она встретила его взгляд, и решительность в ее глазах заставила его устыдиться своих слов.
        — Мне это прекрасно известно. Я поеду в Лондон. Там мне наверняка удастся подыскать место медицинской сестры. Я могу о себе позаботиться. И у меня не было намерений вас утомлять своим присутствием. Я думала, вы умерли. Я думала, ваша семья… Думала, они будут рады узнать, что у вас есть сын, что какая-то ваша частичка продолжает жить. Но Джон слишком невинен и слишком дорог мне, чтобы я вынуждала его чувствовать себя ненужным. Я не потерплю этого. Ни от вас, ни от кого-либо другого.
        Ради нее и ради мальчика он должен был отпустить ее руку и позволить им уйти. Что он мог им предложить на самом деле? Для службы в армии он уже не годился, а вторые сыновья могли рассчитывать на должности лишь в армии и Церкви. Может ли нерелигиозный человек рассчитывать на церковную карьеру?
        Он должен был отпустить ее, но его пальцы, наоборот, сжались крепче.
        — Вы правы. Я испугался. Я не умею с детьми. Эта ответственность… Не знаю, как вы с этим справляетесь. Но мне бы очень хотелось познакомиться с ним поближе.
        После минутного колебания она улыбнулась, но подозрительно посмотрела на него. В конце концов Мерси кивнула:
        — С такой больной ногой вам лучше сесть. Присядем на диван?
        — Да, конечно.  — Он сумел изобразить заинтересованность, хотя на самом деле ему это было в тягость. Ему хотелось проводить время с ней, узнавать ее. Но без ребенка ее не заполучить.
        Стивен не мог понять свою неожиданную одержимость ею, не мог понять, почему он был готов на все, лишь бы быть рядом с Мерси. Но он хотел ее, хотел, чтобы она прошла по коридору к его комнате. Хотел заглянуть в глаза цвета виски. Нет, он явно потерял не только память. Он потерял голову.
        Прихрамывая, он отступил в сторону, пропуская ее.
        Диванчик с желтой парчовой обивкой мог вместить только двух человек. И ребенка. О ребенке Стивен не мог забыть. Она бы не позволила.
        Она протянула ему ребенка. Не для того, чтобы он его взял, а чтобы показать.
        — Это Джон. Ваш сын.
        В голосе ее была уверенность, это несомненно. И любовь. Такая любовь, что и он представить не мог. Лицо открытое, во взгляде — мольба признать чудом того, кого она держала на руках. Но он хотел только ее. Хотел быть здесь с нею и ни с кем другим. Ребенок же вторгался в их уединение. Скоро он наверняка начнет плакать, и она уйдет.
        Он не хотел, чтобы она уходила расстроенной. После всего, что она сделала для него… и для его сына.
        Опустив взгляд, он посмотрел, впервые по-настоящему посмотрел на сына. У него были полные щечки, раздувавшиеся оттого, что он сосал свой кулачок, подбородочек такой, что и говорить не о чем, нос — кнопочка, не имеющая даже намека на форму, которую он приобретет со временем. Брови, почти такие же светлые, как и волосы, сходились там, где лоб морщился сосредоточенной складочкой. На лице господствовали длинные черные ресницы. Стивен никогда не мог понять, почему у него были такие черные ресницы. Наверное, это проявление передавшегося по наследству бунтарства, как ему нравилось думать. Впрочем, вся его внешность указывала на бунтарскую натуру, однако же он мало что перенял от отца.
        Но этот мальчик взял от отца почти все.
        Как будто почувствовав, что за ним наблюдают, Джон вдруг распахнул глаза, и Стивену открылось синее море. В его взгляде светились и пытливый ум, и любознательность. Кто расскажет этому мальчику о радостях общения с женщинами и, что важнее, подвохах, с которыми придется столкнуться?
        — Жаль, что у него не ваши глаза,  — промолвил он.
        — У детей иногда с возрастом глаза меняются, но мне кажется, что у него этот цвет навсегда. Они слишком похожи на ваши. Можете его потрогать. Он не кусается.
        — Его отец кусается.
        Мерси зарделась. Кусал ли он ее за плечико, за ушко, за мягкое место? Может быть, пощипывал? А она, делала ли она это с ним? Какие ощущения он при этом испытывал? Наверняка это было изумительно, как же иначе? Так почему только одна ночь?
        Невысказанный вопрос повис на кончике языка.
        Она осторожно положила свою руку на его, и их пальцы сплелись. Взгляд ее омрачился сомнением. Она поднесла его руку к губам, поцеловала каждый палец.
        — Вы верите мне?  — прошептала она.
        Всем сердцем.
        Но он не произнес этих слов. Они были слишком значимыми, и произносить их было рано. В ее мире они знали друг друга гораздо дольше, чем в его мире. Он должен поговорить с ней, должен рассказать о своих недостатках, о неудачах и страданиях. Но все «должен» разом исчезли из его мыслей, когда она поднесла их переплетенные пальцы к ручке малыша. Пять миниатюрных пальчиков цепко обхватили его указательный палец. В груди Стивена что-то больно дернулось, и он решил, что, наверное, это остановилось сердце. Но оно билось, быстро и сильно, и кровь пульсировала в жилах.
        Его кровь пульсировала в Джоне. Джон. Джон. Его сын.
        — А он сильный парень!  — промолвил Стивен, не узнавая свой голос — сдавленный, глухой.
        — Он чудо, правда?
        — Роды были трудными?
        Она перевела взгляд с него на Джона.
        — Это того стоило.
        — Вы были одна?
        — Нет, подруга, тоже медсестра, была со мной.
        — Страшно было?
        Она снова подняла глаза на него, и он отметил какое-то детское удивление в ее улыбке.
        — Нет.
        Так много было сказано одним этим словом и выражением лица. Она хотела этого ребенка. Разве она еще не доказала этого своими поступками? Она заслуживала гораздо большего, чем он ей дал.
        — Я хочу подержать его,  — тихо произнес он.
        Лицо ее озарилось совершеннейшим счастьем. И снова он понял, что ошибался. Его привлекли не ее глаза и не ее улыбка. Что-то большее, что-то глубинное, что проявлялось лишь в редких случаях. Ее внутренняя красота захватывала, и он решил, что сделает все, чтобы она проявлялась как можно чаще.
        Она переложила ребенка в подставленные руки Стивена. Джон продолжал крепко держаться за его палец. У Стивена комок подступил к горлу, но он все же сумел произнести:
        — Привет, Джон. Будешь со мной дружить?
        Мальчик моргнул, и в голубых глазах, такого же оттенка, как и у Стивена, появился вопрос: «А ты кто?»
        Я твой отец.
        Глава 7
        Можно ли умереть от счастья, от любви? Видеть Стивена с Джоном… Сердце Мерси увеличилось до таких размеров, что еще немного — и разорвало бы грудь. Сходство было слишком очевидным. Она знала, что никто не усомнится в том, что это его ребенок. Ей не хотелось, чтобы жизнь пролетела быстро, но ей уже не терпелось увидеть Джона взрослым. Он наверняка вырастет очень похожим на отца.
        У него появится такая же бесшабашная улыбка. Он будет точно так же немного наклонять набок голову, рассматривая что-то важное. Он будет так же властно отдавать распоряжения. А в походке будет уверенность, которой даже хромота не сможет его лишить.
        К тому времени, когда Анна, служанка, принесла наконец чай, Джон уже начал беспокоиться. Время кормления давно прошло, и Мерси попросила Анну отнести Джона Жанетт. Когда она, отдав в коридоре последние указания, вернулась в комнату, Стивен стоял у окна. Сгущались сумерки, и синее темнеющее небо местами стало подсвечивать красным и оранжевым.
        Пару секунд она смотрела на него. Ради того, чтобы назвать Джона своим, стоило пройти через то, через что ей довелось пройти. Наблюдать за тем, как зарождается связь между Стивеном и его сыном, было одним из самых ярких впечатлений в ее жизни. Зерно любви к Стивену, зароненное в ее сердце еще в Ускюдаре, проросло и превратилось в прекрасный цветок. Никогда еще она не испытывала такого счастья. И такого желания.
        Ей было необходимо, чтобы он обнимал, целовал ее, чтобы прижал ее к своему сильному телу. Несмотря на отцовские притязания, сюда она приехала, не рассчитывая на брак, но вдруг ей захотелось этого так отчаянно, что она и сама удивилась. Теперь она жаждала, чтобы в ее жизни всегда был не только Джон, но и этот мужчина.
        Он ни разу не дал ей повода думать, что между ними может существовать что-то кроме дружбы, и все равно она томилась от желания. Впервые они встретились в таком месте, где жизнь неслась стремительно, где все ощущалось острее, смерть была делом повседневным и обыденным, а веселье безудержным. Все чувства там были глубже, будь то страх, ненависть или любовь. Каждый день они ходили по краю, и это заставляло ценить каждое мгновение. Они как будто гнались за новыми острыми впечатлениями, не бледнея, не отступая, не останавливаясь ни на секунду.
        Теперь ей было трудно выдерживать этот размеренный, спокойный ритм жизни, когда есть время подумать, взвесить, удивиться. Любое промедление рождало сомнения, а ей не хотелось сомневаться. Джона она назвала своим, потому что не знала другого способа оставить его при себе. Она хотела этого, потому что боготворила его отца. Ей была невыносима мысль о том, что сын Стивена станет сиротой, что попадет в какую-нибудь семью, которая не сможет его любить так, как она.
        Не слыша своих шагов по деревянным половицам, она подошла к Стивену и остановилась у него за спиной. «Повернись ко мне,  — мысленно молила она,  — повернись и посмотри на меня с любовью, как ты смотрел на Джона. Прими меня в свои объятия. Прими меня в свое сердце».
        — Я вас не помню,  — тихо произнес он.
        Она едва не задохнулась от обиды и удивления, которые захлестнули ее, когда прежние страхи так неожиданно получили подтверждение. Какая же она дура! И раньше была дурой, и сейчас не лучше. Как она могла подумать, что может завладеть вниманием такого человека, как майор Стивен Лайонс? Она была маленьким невзрачным воробушком среди прекрасных лебедей. Она не умела флиртовать. Улыбки, которые он расточал другим сестрам, были шире тех, которыми он одаривал ее. С другими он разговаривал, и они хихикали, как дурочки.
        Все они были без ума от него. Ни одну он не обошел вниманием. Недолгое общение вне стен госпиталя не сделало ее чем-то особенным в его глазах.
        Но все это не имело значения. Имело значение то, что у нее появился Джон. Она любила его без памяти. Потерять его было бы невыносимо. Если понадобится, она будет ползать на коленях, будет умолять, упрашивать. Она сумеет объяснить Стивену, почему сделала то, что сделала.
        Четыре слова. Он произнес всего четыре слова, а ты, неразумная девчонка, навоображала себе целое признание в любви. Он не помнит тебя. Это не означает, что он сомневается в том, что ты — мать Джона. В его постели, несомненно, побывало множество женщин. Он просто не может упомнить всех. Именно это он и имел в виду. Он просто тебя не помнит. Продолжай играть свою роль. Не говори ничего конкретного, не давай ему повода усомниться в тебе.
        Паника, буравившая сердце, улеглась лишь чуть-чуть, но в голосе ее это не отразилось. Внутренняя сила, которая помогла ей выжить в Ускюдаре, не покинула ее и сейчас.
        — Боюсь, я догадывалась об этом. Я не виню вас за то, что вы меня не помните. Вряд ли я стою…
        — Нет. Нет! Господи, нет!  — Он схватился рукой за голову и посмотрел куда-то вдаль. Она слишком часто видела такой отсутствующий взгляд у раненых, чтобы понимать, что иногда этот взгляд направлен не вовне, а внутрь себя.  — Я не помню ничего.
        Она внимательно посмотрела на него. Строгая линия подбородка. Длинный шрам на лице, дернувшийся, когда на скуле напряглась мышца. Она почти забыла про шрам, потому что, глядя на Стивена, не видела его. Видела она только дьявольски красивое лицо, заставлявшее млеть женские сердца, заставлявшее ее видеть его во снах. Даже весь в грязи и в изодранной форме он все равно очаровывал. С ними было несколько католических монахинь, и они как-то провели рядом с ним всю ночь, молясь за него. Каждая из медсестер искала повод работать поближе к нему. Об остальных раненых они, конечно, тоже не забывали, просто за ним ухаживали с особой заботой.
        — Я не понимаю вас,  — тихо промолвила она.
        Он по-прежнему не смотрел на нее. Пронзительные голубые глаза его были устремлены на что-то, недоступное ее взору.
        — Я не помню того времени, когда был в Крыму. Ни одного чертова дня.  — Последние слова он процедил сквозь стиснутые зубы.
        Потрясенная, она попыталась осознать смысл его признания.
        — Но вы там были…
        — Полтора года.  — Он повернулся к ней и прижался к стеклу спиной. Усмехнувшись, он сказал: — Да, я знаю. Мне рассказывали.
        Что за чудовищная нелепость! Не помнить абсолютно ничего? Это в голове не укладывалось.
        — Как такое могло случиться?
        — Не знаю.  — Он принялся яростно тереть шрам у виска, как будто хотел стереть его с лица.  — Я очнулся в полковом госпитале в Балаклаве, испытывая невероятную и непонятную боль. Я пил чай с женой брата, и вдруг… Потом мне рассказали, что это было два года назад. С того мгновения, как я поставил чашку на блюдце, до того, как очнулся на неудобном грязном тюфяке, я не запомнил ни одного события, ни одного человека, с которым встречался. Я не помню, как туда добрался. Я не помню, каково это — идти в атаку. Я не помню людей, которые сражались рядом со мной, и тех, кого я убил. Я не помню женщин… с которыми мог познакомиться.
        Руки ее дрожали, когда она стала наливать чай, изящная фарфоровая чашка дребезжала о блюдце, что порядком раздражало его. Английский ответ на все. Чашка хорошего чаю.
        Они с Мерси сидели в креслах у окна. Он взял чашку, которую она ему протянула, и поставил на разделявший их столик. Стивен понимал, что ей нужно было чем-то занять себя, чтобы обдумать его слова, поэтому и согласился выпить чаю. На самом деле чаю ему совсем не хотелось. А хотелось ему пойти в библиотеку брата и найти бутылку виски. Это было его ответом на все с тех пор, как он вернулся домой. Создать туман внутри тумана.
        Солнце уже почти скрылось за горизонтом. Скоро нужно будет идти ужинать. Хотя можно будет попросить принести ужин сюда. После этого признания он не был уверен, что сможет оставаться вежливым и спокойным. Его близким и так пришлось терпеть его вспыльчивость и раздражительность с тех пор, как он вернулся. Появление Мерси дало им передышку, но теперь она знала правду, и ему уже не нужно было притворяться.
        Пока она осторожно дула на чай, он рассматривал ее утонченный профиль. Теперь он заметил веснушки в тех местах, где солнце целовало ее щеки, нос и подбородок. Что, судя по всему, случалось часто. Ему захотелось проделать тоже самое: целовать ее часто и нежно. Страстно и увлеченно.
        — По правде говоря, если из тех времен и стоило что-то запомнить, так только вас.
        Наконец она посмотрела на него и улыбнулась той мягкой улыбкой, которую он уже успел полюбить, но во взгляде ее читались жалость и сострадание. Сострадание он мог принять, потому что она не могла не проявить его, как темнота не может скрыть солнце, но жалость его бесила. Ему не нужна была жалость. Из-за этого он и не хотел ей ничего рассказывать.
        — Я все не могу понять… масштаба всего этого. Вы что, совсем-совсем ничего не помните?
        — Ничего. Ни сражений, ни госпиталей. Люди, с которыми я сражался плечом к плечу, для меня незнакомцы.
        — Я помню одного солдата, который, очнувшись, был немного не в себе. Он не мог вспомнить бой, в котором получил рану. Но не помнить ничего о случившемся за два года… Это что-то невообразимое. Как такое могло произойти?
        — Это вопрос вопросов. Врачи думали, что я мог получить сильный удар по голове, от которого потерял сознание… В прямом смысле. Судя по всему, я не приходил в себя несколько дней. У меня были и другие раны. Тяжелые раны. И шрамы. Но я понятия не имел, откуда они взялись. Я перестал помнить не только войну и свою службу. Я не помнил ничего. Мне наверняка сообщали о рождении племянника, но когда Вестклифф с семьей пришел меня навестить, появление племянника стало для меня громом среди ясного неба. Я думаю, именно тогда мои родственники осознали всю серьезность моего недуга. Все, о чем они сообщали мне в письмах, вылетело у меня из головы.
        — Почему вы не рассказали мне об этом там, в саду? Или потом, когда мой отец уехал? Или…
        — Мне было стыдно, Мерси. Мне и сейчас стыдно. Черт побери, что я за человек, если забыл то, что было для меня так важно? Я же был на войне!  — Он рывком поднялся с кресла, превозмогая боль, в три шага преодолел расстояние до окна и приложил ладони к холодному стеклу. По крайней мере, теперь он мог кое-как опираться на больную ногу. Со временем она восстановится полностью.  — Вместо последних двух лет у меня в памяти огромная черная дыра, наполненная пустотой. Я не знаю, оставался ли я человеком чести, не знаю, был ли в бою героем или показывал врагу спину, не знаю, скольких любил и как они выглядели. Что я чувствовал, когда убивал? Раскаивался я или торжествовал? Стал ли я мужчиной с характером, каким меня хотела видеть моя семья? Я не имею ни малейшего представления о том, каким я был солдатом. Каким человеком был. Уважали меня или презирали?
        — Я даже не могу представить, как это страшно — утратить память. Но одно я знаю точно: вас не презирали. В разговорах вами всегда восхищались. Вы были доблестным воином.
        Он резко повернулся и поймал ее взгляд.
        — Мы с вами были близки. Да что там близки, у вас от меня ребенок! Но я даже не помню, чтобы целовал вас до того, как сделал это в библиотеке. Я думал, это поможет мне вспомнить… ваш вкус, ваш запах, шелковистость вашей кожи, звук вашего вздоха… Но ничего не произошло. Вы упрекаете меня в том, что я рассматриваю вас. Но я ищу хоть что-то знакомое. Я не помню, как вы выглядите под одеждой. Прости меня, Господи, если я повел себя с вами как жеребец!
        — Нет!  — Мерси вскочила с кресла так порывисто, что оказалась прямо в его руках. Она коснулась его щеки, заглянула в голубые глаза.  — Вы не должны мучить себя тем, что ничего не помните обо мне. О нашей единственной ночи… То была лучшая ночь в моей жизни.  — Она нежно провела пальцами по его скуле, по подбородку, по мертвой плоти шрама.
        Он понял, что она прикасалась к шраму, потому, что кончики ее пальцев скользнули по живой коже вокруг него. Почему она не может вот так же нащупать мертвые воспоминания? Почему не может воскресить их?
        — В ту ночь я полюбила вас,  — тихо промолвила она.  — Вот почему я оставила Джона. Вот почему обрекла себя на стыд и унижение. Потому что он ваш, ваша частичка, и вы — частичка его. Я не могла бросить его, не могла расстаться с единственным человеком, который связывал меня с вами.
        Но любил ли ее Стивен? Или она была просто одной в череде многих? Какие чувства он испытывал к ней? Даже признавшись в недуге, он не мог ее спросить об этом, не мог унизить ее еще больше заявлением о том, что не имеет понятия, чем она была в его жизни.
        — Не волнуйтесь,  — сказала она так, будто прочитала его мысли.  — Я же понимаю, вы не помните, чем я была для вас. Но это не означает, что мы не можем начать все заново, правда?
        Он думал, что она будет бояться его, но она боялась за него! Он ожидал, что она отвергнет его, но она его приняла. Он думал, что она придет в ужас, узнав, что он превратился в человека, сомневающегося в своем прошлом, но она открыла ему объятия.
        Если он не любил ее, то, черт возьми, зря.
        Глава 8
        — О Джон, я плохая, плохая!  — причитала Мерси спустя несколько часов, укачивая Джона после кормления.
        Откуда у герцогини взялась колыбель, для нее не имело никакого значения. Мерси была благодарна ей за это, но сейчас ее мысли занимало другое, действительно важное.
        Они со Стивеном поужинали наедине. Разговаривали о пустяках: о детстве, которое у нее прошло в Шрусбери, а у него здесь, в Грантвуд Мэноре. О Лондоне. О театрах и о любимых парках. Он рассказал ей о своем старшем брате, графе Вестклиффе. О том, что они никогда не были близки, но он все равно уважал и уважает его. О младшем брате Айнсли, который все время заставлял его чувствовать себя ребенком.
        — Думаю, мне служба в армии представлялась хорошим способом им что-то доказать. Не знаю, получилось ли.
        Это был единственный раз, когда он упомянул недавнее прошлое. Она не стала его расспрашивать.
        Временами воцарялась тишина, нарушаемая лишь позвякиванием серебра о фарфор да тиканьем часов на каминной полке.
        В эти минуты он рассматривал ее так внимательно, что она разволновалась бы, если бы не знала, что он ничего о ней не помнит. Наверное, он все пытался понять, чем она привлекла его. Несколько раз она чуть не рассказала ему о том, что их соединило в Ускюдаре.
        Но она чувствовала, что он не хочет возвращаться туда. Не сегодня. Сегодняшний вечер был посвящен знакомству, как будто двух последних лет не существовало вовсе.
        Она радовалась отсрочке, потому что пока не знала, что ему рассказать, когда он начнет задавать вопросы,  — а она не сомневалась, что рано или поздно он захочет узнать, как они познакомились и как проводили время.
        — Я никогда по-настоящему не лгала,  — шептала она Джону, глядя, как его веки делаются все тяжелее и тяжелее. От него пахло сладким молоком, и он всегда улыбался.  — Я твоя мать, хоть и не я родила тебя.
        Этой чести удостоилась Сара Уизенхант. Яркая женщина с гривой великолепных черных волос, которые она отказалась обрезать, не испугавшись насекомых, и роскошной фигурой, из-за которой, в этом Мерси почти не сомневалась, мисс Найтингейл и обрядила всех своих помощниц в простые черные платья. Многие считали сестер кем-то вроде слегка облагородившихся доступных женщин. Мисс Найтингейл была полна решимости покончить с таким представлением.
        Мерси так и не поняла толком, почему Сара решила отправиться вместе с мисс Найтингейл. Она беспрерывно жаловалась на скуку, на изнурительную работу, заключавшуюся в постоянном мытье полов и оттирании крови в отделениях госпиталя. Но с солдатами она была весьма приветлива. Особенно с капитаном Лайонсом. Мерси часто видела, как она читала ему в конце своей смены.
        Впрочем, несмотря на все это, Сара была милой девушкой, и Мерси подружилась с ней.
        И, разумеется, очень скоро Сара не устояла перед чарами Стивена Лайонса. Спустя шесть месяцев, когда Сара уже не могла скрывать, что она беременна, мисс Найтингейл, недолго думая, уволила ее. Опозоренная Сара в слезах умоляла Мерси не бросать ее. Она не могла вернуться в Англию в таком состоянии. Испугавшись, что девушка в отчаянии сделает что-нибудь непоправимое, Мерси уехала вместе с ней, чтобы по мере сил оказывать ей моральную поддержку и помогать. Она планировала вернуться к мисс Найтингейл, когда ребенок родится.
        — Но я не смогла тебя бросить, маленький мой,  — сказала она Джону.
        Сара собиралась отдать его в детский приют, но Мерси влюбилась в малыша в ту самую минуту, когда он родился. Однажды утром, выйдя на улицу за булочками к обеду, она купила газету и, как делала ежедневно, начала просматривать списки погибших французских и британских военных. В той утренней газете в списке павших оказалось и имя майора Стивена Лайонса. Сначала Мерси отметила, что его повысили в звании, но потом страшная новость обрушилась на нее со всей своей ужасающей необратимостью. Очаровательного молодого человека, покорителя женских сердец, больше не было на этом свете. Правда, осталась его частичка — сын.
        Тогда они с Сарой долго и горячо спорили. Мерси предлагала отвезти Джона семье Стивена. А Сара хотела от него избавиться.
        «То, что он умер, не спасет меня от позора. Если станет известно, что я родила внебрачного ребенка, я уже никогда не смогу удачно выйти замуж. От меня все отвернутся. Это была ошибка, ночь порочной страсти. И что, я должна расплачиваться за нее всю жизнь? Мне будет легче, если он умрет».
        На следующее утро Мерси, проснувшись, обнаружила, что Сара исчезла, а Джон заболел. Все его маленькое тельце горело огнем. Она нашла ему постоянную кормилицу, Жанетт. Мерси купала его, дула на него, остужая кожу, держала, качала, пела колыбельные и молилась, чтобы он выжил. Когда болезнь наконец отступила, они оба были совершенно измождены, поэтому она решила оставить его еще на один день, чтобы набраться сил. День растянулся на два, потом на три, потом на две недели, на месяц. С каждым днем он занимал все больше места в ее сердце, в ее душе, в ее жизни. Если поначалу Мерси была готова отдать его, не раздумывая, то к тому моменту, когда она ступила на порог отцовского дома, она уже стала для Джона самой настоящей матерью.
        Теперь больше всего на свете она боялась, что Джона вырвут из ее жизни. Если бы Стивен вдруг вспомнил ночь, проведенную с ней, если бы вспомнил, что с ней случилось и почему они были вместе до рассвета, он испытал бы отвращение. Пережить все это — одно, но рассказывать об этом — совсем другое.
        Она не смогла бы передать словами ни ужас пережитого тогда, ни то, какое утешение она нашла в его объятиях. Никогда ему не понять, что он спас ее в ту ночь. Он дал ей повод жить, тогда как ей хотелось одного: умереть.
        Стивен проснулся от крика, который едва не разорвал его барабанные перепонки. Он вскочил с кровати, натянул брюки, бросился в коридор и распахнул дверь одновременно с новым воплем. Мерси металась на кровати. Жанетт пыталась удержать ее и за свои попытки несколько раз получила кулаком по лицу. Джон заходился визгом (все же его сын обладал поразительными легкими!). Стивен не удивился бы, если бы эта катавасия разбудила его родных, спавших в другом крыле здания. Жанетт посмотрела на него выпученными глазами.
        — Ей снится кошмар.
        — Успокойте ребенка. Я займусь Мерси.
        Жанетт послушно бросилась к кроватке и взяла Джона на руки, но мальчика это не успокоило. Боже, до чего же он похож на отца! Если ему чего-то хотелось, он должен был получить это сию же секунду.
        — Отнесите его в мою комнату,  — велел Стивен.
        Жанетт кинулась к двери.
        — И закройте за собой дверь!  — крикнул он ей вдогонку, уверенный, что детский визг делу не поможет.
        Стивен сел на край кровати и наклонился над Мерси.
        — Мерси…
        — Нет, нет, нет! О боже, пожалуйста, не надо!
        — Мерси.  — Он попытался осторожно потрясти ее и тут же получил кулаком в глаз. Дьявол! Удар у нее был что надо.  — Мерси!
        Она закричала и снова начала извиваться.
        Стивен зажал ее запястья и вытянул ее руки у нее над головой.
        — Мерси! Милая, дорогая. Все хорошо. Вы в безопасности.
        Она судорожно вздохнула, глаза ее распахнулись. Ужас, который он увидел в их глубинах, резанул его по самому сердцу. Ее колотило, кожа была холодной и липкой. Ночная рубашка пропиталась потом. Наступил миг осознания, и ночной кошмар развеялся.
        — Стивен?
        — Да, это я.
        Взгляд ее метнулся к детской кроватки.
        — Джон?
        — Жанетт унесла его в мою комнату. С ним все хорошо.
        Приглушенные детские крики постепенно умолкли — видимо, Жанетт все же удалось успокоить мальчика. Он отпустил руки Мерси. Она села на кровати и вжалась спиной в подушки так, как будто за ними был путь к спасению.
        Слезы переполнили ее глаза и покатились по щекам.
        — Столько мертвых! Столько людей умирают. Я ничего не могла для них сделать. Никак не могла помочь. Они всё умирали и умирали. Сотнями. Это было так страшно! И не враги одолевали нас, а болезни.  — Она в сердцах надавала себе пощечин.  — Они лежали на полу или на замаранных тюфяках и тянули к нам руки, когда мы проходили мимо. «Сестра! Сестра! Помоги!» Но никто им не помогал. Я знаю, это не меня лично они звали, но призывы о помощи слышались везде, во всех отделениях. Иногда мне казалось, что я сойду с ума от этих криков.
        У него не нашлось слов, чтобы утешить ее. Он тоже был там, в этом госпитале. Он должен был бы знать, через что она прошла. Должен был бы знать, чем она пожертвовала. Но единственными образами, которые перед ним возникли, были те, что нарисовала она.
        Она закрыла лицо руками.
        — Простите, я пытаюсь спать как можно меньше. Стараюсь не давать сну вернуть меня в те кошмары. Но сегодня я так устала. И у нас был великолепный обед. Я выпила слишком много вина. Простите. Простите, что потревожила вас.
        — Черт, Мерси, вы что, на самом деле думаете, что мне не наплевать на мой сон?  — Он опустил ее руки, взял ее подбородок большим и указательным пальцем и повернул ее голову так, чтобы она смотрела ему в глаза.  — Скажите, что я могу для вас сделать? Скажите, что вам нужно?
        — Мне нужно забыть это все. Смешно, правда? Я готова душу отдать за то, чтобы забыть то, что вы так отчаянно хотите вспомнить.
        Она еще раз хлестнула себя по щекам. Но он успел подставить руки под ее ладони и нежно вытер уже остывшие слезинки. С трудом он заставил себя поднять глаза, а не опустить взгляд ниже, на ее тонкую льняную ночную рубашку и темные соски, которые были хорошо видны через пропитанную потом ткань. По ее телу прошла дрожь, но ему и в голову не пришло, что это из-за его прикосновений.
        Хотя он был бы очень рад этому. Ему хотелось облегчить ее страдания, утешить, успокоить, и он знал только один способ, как это сделать,  — с помощью своего тела. Но он не мог рисковать. Несмотря на меры предосторожности, которые он наверняка предпринял, единственной ночи хватило, чтобы она понесла. Он должен был держать свои проклятые руки при себе.
        — Как бы мне хотелось помнить эти два года! Тогда я знал бы, чем могу помочь вам.
        Она обратила на него проникновенный взгляд:
        — Моих воспоминаний хватит на двоих.
        Стивен предложил позвать прислугу, а когда пришла горничная, велеть ей приготовить ванну. Мерси, вся в липком поту, была только рада возможности смыть его и переодеться в чистую ночную рубашку.
        Между ее комнатой и соседней находилось помещение для переодевания, где имелась медная ванна. Ее и наполнили горячей водой. Мерси с несказанным облегчением сняла с себя липнущую к телу рубашку и опустилась в умиротворяюще теплую, душистую воду. Она думала, что горничная останется с ней, но девушка ушла. Мерси была этому рада. Она положила голову на край ванны, прикрыла веки и стала смотреть на пламя свечей, которое разбрасывало по всей комнате беспокойные тени.
        Она знала, что кошмары прятались неподалеку, как ночные грабители, наблюдали, выжидали подходящей минуты, чтобы напасть. У нее вошло в привычку спать урывками: пару минут здесь, несколько мгновений там. Поначалу ей помогал график кормления Джона — нужно было просыпаться каждые несколько часов, но теперь малыш стал спать дольше. Обычно ей удавалось просыпаться, не давая сну навалиться на нее. Но, как она говорила Стивену, сегодня вино ослабило контроль, и ее увлекло в царство демонов. Эти кошмары являли собою странную смесь событий, произошедших в госпитале, с тем, что случилось с ней в ту ночь, когда Стивен спас ее, вырвав из рук троих негодяев. Каким-то фантастическим образом все это переплелось, но она не хотела рассказывать ему о своих обидчиках. Не хотела, чтобы он вспомнил их отвратительные похотливые рожи. Да и не стоили эти презренные людишки того, чтобы о них помнить.
        Чаще всего ей снилось, как умирают хорошие, достойные люди. Мужья, которые никогда не вернутся к женам, совсем молодые люди, еще не успевшие жениться. Наверное, у них остались где-то возлюбленные, которые их уже никогда не дождутся. Все, что могла она,  — это поддержать их в последние минуты, а потом поплакать над ними. Они преследовали ее потому, что, как ей казалось, она подвела их.
        Время шло, и ей казалось, что она уже никогда не сможет проспать спокойно всю ночь.
        Стукнула дверь. Наверняка это горничная вернулась, чтобы ей помочь.
        — Простите, я еще не готова,  — сказала она и потянулась за мылом.
        — Ничего,  — раздался голос Стивена.  — Я не спешу.
        Она стремительно развернулась, расплескав воду вокруг ванны. Схватившись за ее край, Мерси погрузилась в воду как можно глубже, но так, чтобы не упускать его из виду. Он надел легкую воздушную рубашку, но не застегнул верхние пуговицы. Она уже видела его грудь, мыла ее, водила по шрамам пальцами, но теперь, лишь слегка приоткрытая, она выглядела куда более соблазнительно. Неужели он специально ее дразнил?
        — Что вы здесь делаете?  — Она хотела, чтобы это прозвучало строго, гневно, но, к ее ужасу, голос ее задрожал и осекся. Слишком часто она представляла себе, как он будет пытаться ее соблазнить, а она станет сопротивляться, но в конце концов отдастся ему.
        — Я подогрел для вас бренди.
        Только сейчас она смогла оторвать взгляд от его заманчиво приоткрытой груди и посмотреть на бокал, который он держал в руке. С нарастающей тревогой она наблюдала за тем, как он подтащил к ванне табурет и уселся на него. Стивен протянул ей бокал.
        — Ради всего святого, что вы делаете?  — возмущенно зашипела она.
        — Отвлекаю вас.
        Она почувствовала, что у нее глаза полезли на лоб. Это было просто смешно.
        — Вы сошли с ума?
        Он наклонился вперед, и она невольно отпрянула, но, сообразив, что этим только улучшила ему обзор того, что должно быть спрятано, тут же прижалась к боковой стенке ванны, которая хотя бы частично ее прикрывала. Как же спрятаться от его взгляда? Он застал ее врасплох, и это бесило ее больше всего.
        — К чему эта стеснительность, Мерси? Мы с вами были вместе.
        — Больше года назад. И только одну ночь.
        — Возьмите бренди.
        Если после этого он уйдет…
        Она буквально вырвала бокал из его руки. Стивен лишь улыбнулся.
        — Выпейте,  — сказал он.  — Вам станет лучше.
        — Сомневаюсь.  — И все же она сделала глоток. Горло и ноздри как будто опалило огнем. Глаза заслезились.
        — Я все равно не могу заглянуть,  — лениво обронил он.
        — Что, простите?
        Он кивнул на ванну.
        — Под этим углом я не могу заглянуть в нее. Вы хорошо прикрыты. Так что расслабьтесь и купайтесь в свое удовольствие.
        — Вы что, собираетесь остаться?
        — О чем вы думали до того, как я вошел?
        — Вы можете ответить прямо хоть на один вопрос?
        — Конечно могу. Да, я собираюсь остаться. Теперь вы отвечайте на мой вопрос.
        Она сделала еще один глоток и на этот раз подержала бренди во рту чуть дольше.
        — Я думала о ночном кошмаре.
        — Как я и подозревал. Поэтому и пришел сюда. Я, видите ли, весьма недурно умею утешать объятых печалью дев.
        Поспорить с этим она не могла. Если бы не это, они бы не провели ту ночь вместе.
        — Почему бы вам не отойти и не сесть на диван? Я быстренько помоюсь и присоединюсь к вам.
        — Я предпочел бы смотреть, как вы моетесь.
        — Что за извращенное желание!
        Он рассмеялся, густой баритон разнесся по всей комнате. Такого его смеха она не слышала никогда, даже в Ускюдаре.
        — Что же тут извращенного?  — наконец отдышавшись, сказал он и улыбнулся с довольным видом.  — Я просто ценю наготу…
        — Вы же сказали, что не видите меня.
        — Не вижу, но могу представить.
        — Вы меня специально злите?
        — Отвлекаю.
        Протянув руку, чтобы поставить бокал, она вдруг сообразила:
        — Вы вошли без трости!
        — И в вашу комнату я тоже без нее пришел.  — Он потер ладонью бедро, и она представила, как эта ладонь прошлась бы по ее бедру. Глупая! Он и в Ускюдаре на нее не обращал внимания, а сейчас на это тем более можно не надеяться.  — Я услышал ваш крик и не раздумывая бросился к вам. Может, после того как тот обломок вытащили из ноги, трость мне и не нужна вовсе. А я продолжал ходить с ней просто по привычке.
        — Значит, вы выздоравливаете.
        — Тело — да, а разум…  — Он усмехнулся.  — Давайте не будем об этом, ладно?
        Кивнув, она поставила бокал и стала искать мыло, которое нырнуло в воду при его появлении. Наконец обнаружив его, она стала мыться при помощи тряпки. Стивен ничего не говорил, просто наблюдал за ней. К его чести, он ни разу не опустил взгляд ниже ее подбородка. Она же, к своему стыду, была горько разочарована тем, что он не оказался более любопытным.
        — Вы ездите верхом?  — поинтересовался он.
        Она посмотрела на него через плечо.
        — Однажды пробовала. Это было давно.
        — Быть может, через несколько дней мы с вами покатаемся. Это мое второе любимое занятие.  — Взгляд его понуждал ее спросить, каким было его первое любимое занятие, но она это и так знала. Почувствовав, как к щекам прилила кровь, Мерси заподозрила, что он догадался, что она это знает.
        — Далее следуют азартные игры,  — продолжил он.  — Потом выпивка. А вы что больше всего любите?
        — Поскольку вы не упомянули, что вам нравится больше всего, и назвали только второе, третье и четвертое любимые занятия…  — Увидев по его глазам, что ей не стоило так подшучивать над ним, она поспешила ответить: — Читать, ходить на концерты и есть клубнику.
        Он хитро улыбнулся.
        — Я знаю, что для вас самое большое удовольствие.
        Целовать вас, быть в ваших объятиях, чувствовать ваш пряный аромат, прикасаться к вашему…
        — Джон,  — сказал он.
        — Конечно. Вы совершенно правы. Вы удивительно проницательны.  — Она стала яростно тереть себя, надеясь скрыть румянец. Джон был для нее удовольствием, и несоизмеримо большим, чем все остальное, поэтому она не упоминала его в этом разговоре. Она бы никогда не стала оценивать его, потому что он всегда будет выше всего.
        Комнату снова наполнил его гулкий смех.
        — Право же, Мерси, неужели вы и в самом деле предпочтете клубнику поцелую? Много ли мужчин вас целовало?
        По всему ее телу разлился такой жар, что она удивилась, как это вода в ванной не закипела.
        — Только вы,  — стыдливо произнесла она вполголоса.
        Зачем он это делал? Зачем мучил ее? Чтобы отвлечь? Он мог бы просто сидеть здесь, и этого вполне хватило бы. Ему вовсе не обязательно было заставлять ее воображать, как его губы припадают к ее губам.
        — Как видно, я не очень старался, иначе это вклинилось бы где-нибудь между чтением и концертами.
        — Вы смеетесь надо мной.
        — А вы лжете.
        — Я никогда не лгала вам.
        Она выдержала его взгляд со строгим выражением лица, которое должно было дать ему понять, что она говорила правду. Очень важно было, чтобы он это осознал. Она никогда не обманывала его. Она могла кое-что недоговаривать, но обманывать — никогда.
        Он какое-то время серьезно смотрел на нее, потом сказал:
        — Значит, я ошибся. Я неправильно угадал ваше любимое занятие.
        Мерси не стала ни подтверждать, ни опровергать это, а принялась сосредоточенно тереть тело, которое под его внимательным взглядом вдруг стало невыносимо чувствительным.
        Когда она закончила, он взял полотенце и протянул ей.
        — Положите и выйдите,  — потребовала она.
        — Да будет вам, я просто хочу обернуть вас.
        В его глазах Мерси увидела вызов, который она не могла не принять. Она встала в потоках воды, спиной к нему. Шагнула из ванны и стала ждать… Наконец полотенце легло на ее плечи, закрыв тело от шеи до колен, но, прежде чем она смогла отойти или воспротивиться, он развернул ее лицом к себе. Она схватилась за края полотенца, закрываясь. Его руки оказались над ее руками и тоже взялись за полотенце. Потом он осторожно потянул ее на себя так, что она чуть не упала на него, утонув в голубизне его глаз.
        — Почему каждый раз, когда я смотрю на вас, в ваших глазах появляется страх?  — спросил он.  — Что вы так боитесь мне показать? Веснушки? У вас их восемнадцать.
        — Нет. Меньше. Полдюжины, не больше.
        — Похоже, я разглядываю вас внимательнее, чем вы сами себя в зеркале. Их восемнадцать.
        С этими словами он отпустил ее и вышел, широко шагая, из комнаты. Мерси опустилась на край ванны, гадая, какие еще неожиданности принесет этот вечер.
        Глава 9
        Проклятье! Зачем он это делал? Зачем истязал себя?
        Это из-за ее глаз, из-за улыбки, из-за души. Из-за тела, точеного и гибкого, и из-за ног от шеи. Ему хотелось чувствовать, как эти ноги крепко сжимают его. От этого настойчивого желания невозможно было избавиться.
        Он солгал. Ему все было прекрасно видно. Никогда еще он не испытывал такого сладкого мучения.
        Потребовалась вся сила воли, чтобы просидеть там все это время, не выдав обуревавшего его желания, сдержав бунт собственного тела. Ему хотелось выхватить ее из этой проклятой воды — воды, которая играла с ее кожей так, как хотелось ему самому,  — и отнести на кровать. Если бы ее только что не измучил ночной кошмар, он бы, черт побери, не сдержался.
        Он потер шрам на плече. Находила ли она его отвратительным? А остальные шрамы, которыми было испещрено его тело, было ли ей противно на них смотреть? После извлечения обломка из ноги он не настолько впал в беспамятство, чтобы не заметить, как она прикасалась к ним, вытирая влажным полотенцем. Однажды она даже наклонилась и стала целовать некоторые из них. Его мужское достоинство тут же дернулось и, если бы не лауданум, затвердело бы, как камень. Может, поэтому она его им пичкала?
        Она опасалась его. Очень. Женщины после первого раза обычно не могли дождаться, когда он снова заберется в их постель, и мечтали о том, чтобы это происходило как можно чаще. Раны лишили его мужской силы? Она не испытала с ним того удовольствия, которое он доставлял другим женщинам?
        Эта дыра в памяти была настоящим проклятием. Стивен не имел ни малейшего представления о том, какими были их отношения, как они проводили время. И расспрашивать ее об этом он, разумеется, не собирался.
        Выйдя из комнаты для переодевания, она подошла к нему, сидящему на диване, глядя на него с опаской, как дева в первую брачную ночь. Но это было бессмысленно. Она же знала, на что он способен.
        — Почему мое общество вас так пугает?  — спросил он.
        Она скользнула взглядом в сторону кровати, а потом с вызовом вздернула подбородок.
        — Оно меня совсем не пугает.
        — Тогда садитесь сюда.  — Он провел рукой по обивке рядом с собой.  — И выпейте еще бренди.
        — Уже очень поздно.
        — Я понимаю, что чувствуешь, просыпаясь посреди ночи от кошмара.
        За все время их знакомства он ни разу не спросил ее о темных кругах у нее под глазами, об усталости, которая омрачала ее лицо. Он просто решил, что она из тех женщин, которые все время кажутся усталыми, как будто жизнь для них — слишком тяжелая ноша. Однако, насколько он успел узнать ее характер, сломать ее было не так-то просто. Он подозревал, что, как только в воздухе запахнет весной, ее потянет резвиться в зеленые поля.
        — Когда вы в последний раз нормально высыпались?
        — Я сплю урывками. Из-за Джона. Он пока еще не спит беспросыпно с вечера до утра.
        Стивен посмотрел на нее испытующе.
        — Жанетт могла бы освободить вас от этой обязанности.
        — Но он мой сын. Ему нужна я.
        — Хотя бы время от времени вы должны высыпаться.
        — Я не могу… Если я долго сплю, приходят они… Все те, кого я не смогла спасти.
        Напоминание о том, почему он оказался в ее спальне, обуздало его желание. Он похлопал по подушке, лежавшей возле него.
        — Садитесь. Не бойтесь, я не наброшусь на вас.
        — Я и не думала, что вы способны на такое.
        Что означал тон, которым она произнесла эти слова? Разочарование или же уверенность? И отчего это она так уверена, что с ним она в безопасности? Другие женщины так не считали. О нет, он никогда никого не принуждал, но он чертовски хорошо умел уговаривать. Почему она решила, что он не воспользуется ее слабостью?
        Под ее весом диван немного просел. Подобрав ноги так, что они скрылись под платьем, она обхватила их руками, положила подбородок на согнутые колени и стала смотреть на огонь в камине. В этот миг она напомнила ему капризного ребенка. Однако сквозь тонкую ткань платья просматривались отнюдь не детские формы.
        Одним долгим глотком, чтобы снова ощутить уверенность, он выпил бренди из бокала, потом, наполнив его, предложил ей, поскольку свой она оставила в комнате с ванной. Он мог бы сходить за ним, но не хотел нарушать установившееся между ними единение.
        Она осторожно отпила глоток, продолжая смотреть на огонь так внимательно, что Стивен подумал, уж не забыла ли она вовсе о том, что он находится рядом.
        — Девятнадцать,  — промолвила она упрямо.
        — Прошу прощения?
        — Веснушек девятнадцать. Одну вы, наверное, пропустили.
        — Значит, придется мне пересчитать их заново.
        — Не беспокойтесь,  — ровным тоном произнесла она.  — Можете мне поверить.
        Стивен ничего на это не сказал. Он пересчитает их этой же ночью, если все пойдет так, как он задумал.
        На какой-то миг ему показалось, что она даже расстроилась из-за того, что он не продолжил спорить, и ощущение неимоверного облегчения охватило его. Она могла притворяться, что это не так, но ей хотелось, чтобы он был рядом, быть может, так же сильно, как ему хотелось находиться к ней достаточно близко, чтобы ощущать ее аромат.
        Она взялась за свою коротенькую косу, провела по ней рукой и нащупала пустоту. «Наверное, она забыла, что у нее короткие волосы»,  — подумал он.
        — Длинные они были?  — спросил Стивен.
        Повернув голову и прижавшись к коленям, Мерси посмотрела на него.
        — Ваши волосы,  — пояснил он, отвечая на немой вопрос.
        — До пояса.
        Осторожно, так, как мог бы подходить к пугливой молодой кобыле, он протянул руку и распустил косу, все время удерживая ее взгляд и моля не останавливать его. Она не стала его останавливать. Мерси сидела совершенно неподвижно, как будто даже не дыша. Он провел пальцами по коротким прядям, которые вились возле ее подбородка, прикрывали шею и касались плеч.
        — Трудно было их обрезать?
        — Не особенно. У меня были острые ножницы.
        Он улыбнулся, но тут же напустил на себя строгий вид. «Наверное, с ней можно и посмеяться, когда она в хорошем настроении»,  — подумал он. Ему захотелось быть рядом с ней, когда ее волосы снова отрастут, когда они снова будут каскадом ниспадать на ее спину.
        — Я имею в виду (и я не сомневаюсь, что вы понимаете, что я имею в виду), трудно ли было расстаться с тем, что многие считают главным украшением женщины?
        — Вряд ли это можно считать украшением, когда в них ползают паразиты.  — Она коснулась пальцами кончиков волос.  — Я обрезала их всего несколько месяцев назад. Не знаю, захочу ли снова отпускать их до такой длины. За короткими волосами намного проще ухаживать.
        — Я с вами согласен, но мне бы очень хотелось увидеть их длинными.  — Он повел бровью.  — Чтобы сравнить. Как мы уже выяснили, вы изучаете себя гораздо менее внимательно, чем я.
        Она издала короткий смешок, распрямила спину и допила бренди. Он взялся за ножку бокала, чтобы забрать его у нее, но она придержала его руку, накрыв пальцы ладонью. Потом провела кончиками пальцев по ломаному шраму, который проходил по двум костяшкам и прерывался у третьей.
        — Вы говорили, что не знаете, откуда у вас все эти шрамы.  — Она подняла на него глаза цвета виски, и сердце его сжалось. Хоть одна женщина до нее смотрела на него с таким откровенным желанием? Это из-за бренди? Она расслабилась настолько, что отбросила запреты и правила поведения?  — Я знаю, откуда взялся этот.
        — Правда?  — произнес он сдавленным голосом. Все внутри него в этот миг желало держать в руках нечто более существенное, чем чертов бокал.
        — Вы получили его в ту ночь, когда спасли меня.
        — Я спас вас? От чего?
        Она забрала у него бокал и отставила в сторону. Взяв одной рукой его руку, пальцами другой она стала водить по шраму, как будто читала по нему историю.
        — Было поздно. Темно. Лишь серебряная луна горела на небе. Я должна была оставаться в своей спальне в северо-западной цитадели, но мне не спалось. Что было странно, потому что я весь день мыла полы в госпитале и ужасно устала. Мисс Найтингейл не терпела грязи. Я тоже. Люди должны умирать в чистоте.
        Крепче сжав его руку, она быстро помотала головой, как будто углубилась в область, которой не хотела касаться, и ей нужно было выбросить все это из головы. Снова ее пальцы начали поглаживать его поврежденную кожу.  — Было темно, поздно, и я шла по улице одна.
        Она повторялась, и Стивен начал подозревать, что Мерси тянет время, чтобы подольше не приступать к главному, быть может, даже уже раскаивается в том, что завела этот разговор.
        — Там были другие здания. Людей в это время на улице практически не бывает. Я чувствовала себя в безопасности. Бояться следовало казаков, но они были далеко. Я никогда не думала, что бояться нужно тех, кому я приехала помогать.
        Он весь напрягся. Взяв ее руку в свою, он подсел к ней ближе, потом приложил свободную руку к ее щеке и увидел веснушку, которую не замечал раньше.
        Нелепо было в такой миг обращать внимание на подобные мелочи, но он понимал, что должен отвлечься. Он боялся услышать окончание истории, потому что догадывался, каким оно будет, и ему стоило огромных усилий изображать спокойствие и сдерживать желание встать и разбить что-нибудь.
        Мерси содрогнулась, взгляд золотисто-коричневых глаз сделался отстраненным.
        — Их было трое. Один огромный, настоящий громила. Другой поменьше ростом и тощий. Третий еще меньше. Не знаю, почему, но, как только они вышли из тени, я сразу вспомнила сказку про трех медведей, которую в детстве мне рассказывала няня.
        Стивен чувствовал даже легчайшую дрожь в ее руках, в той, что он держал, и в той, что все еще гладила его шрам. Ему захотелось попросить ее не продолжать, но он чувствовал, что ей нужно выговориться. Так что ради нее он прикусил язык. Если она вынесла все это в действительности, уж пересказ он как-нибудь переживет. Однако ему не давала покоя мысль, что, если бы он не утратил память, ей бы не пришлось ничего ему рассказывать. Он бы и сам все знал. Он бы не подверг ее этой пытке.
        — Они все были пьяны,  — продолжила она слабым голосом.  — Они схватили меня и затащили в проход между домами.
        От неимоверного напряжения заживающее бедро налилось нестерпимой болью.
        — Я пробовала уговорить их отпустить меня, но они, как и многие там, считали: раз женщина не стесняется ухаживать за мужчинами, раз она может мыть и помогать с интимными потребностями, значит, она готова на все. Значит, она проститутка. Я кричала и вырывалась, хоть и знала, что это бесполезно. Остановить я их не могла, и понимала, что погибла.
        Сердце Стивена колотилось так, будто он стоял в том закоулке рядом с ней. Волосы у него на затылке вздыбились.
        Она подняла на него глаза.
        — А потом я услышала голос спасения. «Эй, ребята, так с леди не флиртуют».  — «Она не леди»,  — ответил здоровяк. «Ты совсем по-другому заговоришь, когда твою кровь она будет смывать с пола». Вы подошли к нам, такой спокойный, такой уверенный. Я, конечно, знала, кто вы. Я меняла повязки на вашей руке.  — Она прикоснулась к тому месту, где широкие шрамы указывали на то, что он однажды мог остаться вовсе без руки.  — Вытирала вам лицо. Приносила суп. Вас в тот день выписали, и я думала, что вы уехали в свой полк, но это были вы. Такой сильный и бесстрашный. Но только они на это не обратили внимания. Им было не важно, что вы выше их по званию. Они приняли вас за джентльмена, решившего поиграть в офицера.  — Внимание ее снова обратилось к шрамам на его суставах. Она поцеловала их нежно, и он задрожал от жгучего желания найти этих людей и размолотить в месиво их рожи.  — Вы ударили того, который меня держал, так внезапно, что он не успел уклониться, и с такой силой, что я услышала, как жутко хрустнула его челюсть. Он полетел на землю и не поднялся. Остальные убежали. А вы взяли меня на руки, отнесли в
дальний угол, сели на снег и держали меня на коленях, пока я плакала.  — Она подняла глаза, и их взгляды встретились.  — Вы оставались со мной до рассвета.
        Рассказывая, она поменяла позу, и теперь ее колени были не подняты, а лежали на подушке между ними. Он потянулся к ним рукой, но отдернул ее. Вторая рука все еще прижималась к ее щеке. Он провел по ней большим пальцем.
        — Очевидно, я не только держал вас.
        Ее лицо тут же вспыхнуло.
        — Считаете, я воспользовался вашим положением?
        — Нет. Как и все сестры, я была влюблена в вас.
        Он всегда обладал талантом влюблять в себя женщин и чрезвычайно этим гордился, но вдруг ему стало противно на душе. Стивену оставалось лишь надеяться, что у него хватило такта удержать в узде свою похоть, как того требовала ситуация. Однако, когда дело касалось женщин, совладать с собой он мог далеко не всегда.
        — Очень жаль, но я не помню этой ночи. Боюсь, что не могу разделить вашу убежденность в том, что я не позволил себе ничего лишнего.
        — Я провела с вами самое чудесное время в моей жизни. Вы стерли воспоминания о той мерзости. Не знаю, если бы не ваша доброта, смогла бы я еще когда-нибудь позволить мужчине прикоснуться к себе. Все, что случилось тогда, было таким… насыщенным. Как будто в каждом мгновении уместилась целая жизнь. Потом, когда меня охватывало отчаяние от того, в каких плачевных условиях нам приходилось спасать жизни, воспоминания о проведенных с вами минутах помогали мне, давали надежду… напоминали, что в этом мире существует и что-то хорошее.
        — Так почему же вы остерегаетесь меня?
        — Потому что вы не помните меня, и у нас все как будто начинается заново. А в моей жизни столько всего произошло, что я не осталась прежней, да и вы не остались прежним.
        Он знал только то, что уже не был тем мужчиной, который стал бы пить чай с Клэр. Он во многом переменился, но не во всем, это уж точно.
        Он высвободил из ее пальцев руку и сунул обе свои руки под ее.
        — Что вы делаете?
        — Вы доверились мне той ночью, даже после того, что сделали те животные. Вы доверились мне, и мы оставались вместе до рассвета. Доверьтесь мне снова, Мерси. Сегодня. Вы не вспомните про свои страхи, я заставлю вас заснуть так глубоко, что…
        — Нет, я не хочу забеременеть. Это не немыслимо…
        — В ту ночь я пускал в дело рот?
        — Да, вы целовали меня.
        — Я целовал вас…  — Он опустил взгляд на ее колени, потом снова посмотрел ей в глаза.  — Я целовал вас везде?
        Губы ее чуть-чуть приоткрылись, она едва заметно покачала головой.
        — Тогда позвольте мне преподнести вам этот дар. Это освободит меня от чувства вины за то, что я тогда, возможно, поступил бесчестно, а вы были слишком невинны или слишком огорчены, чтобы это понять.
        — Это будет неправильно,  — прошептала она.
        — Нет ничего неправильного в том, чтобы получить удовольствие. Я могу доставить вам его, не снимая одежды, не расстегнув ни единой пуговицы.
        — А мои пуговицы?
        — Мне бы хотелось их расстегнуть, но если вы стесняетесь, ночную рубашку можно оставить.
        — Почему вы это делаете?
        — Потому что я вас обидел… И другие тоже. Я хочу извиниться, а слов будет недостаточно.
        — Вы — единственный мужчина, с которым я провела ночь. Я не представляю, что может быть у вас на уме, если там нет страсти.
        — О, там будет страсть. Неудержимая страсть. Но вы сможете остановить меня в любое мгновение.
        — Как?
        — Просто скажите «хватит».
        Она долго смотрела на него. Да, это приглашение было вызвано надеждой на то, что вид ее, охваченной страстью, поможет вернуть какие-то потерянные воспоминания. Если этого не случится… Что ж, по крайней мере, он получит удовольствие. Он любил доставлять женщине удовольствие так же сильно, как и получать его.
        — Доверьтесь мне, Мерси, и я подарю вам такую ночь, какой у вас еще не было.
        Она не помнила, чтобы кивала в знак согласия, ибо знала, что не смогла бы произнести слова согласия, но он, как видно, разглядел это в ее взгляде, потому что взял ее на руки и понес к кровати.
        Почувствовав, что он хромает, и поняв, что нога его совсем не так хорошо зажила, как он уверял, она попыталась убедить его отпустить ее, но он и слушать не хотел. Он был намерен отдать всего себя ей.
        На кровать он ее уложил с такой нежностью, что она чуть не расплакалась. Потом его губы скользнули по ее устам, так сладко. Она даже потянулась к нему, чтобы снова испытать это ощущение, но он отвернулся, тихонько посмеиваясь, и стал обходить комнату, прикручивая лампы и гася свечи.
        Она удивилась, как он догадался, что она как раз собиралась попросить его об этом. По-настоящему близка с мужчиной она никогда не была. По правде говоря, она и не знала, способна ли на это. После той встречи с подонками в Ускюдаре Стивен утешил и успокоил ее, но в постель не затащил.
        Он повел себя как джентльмен и не позволил себе ничего лишнего.
        Больше всего она боялась, что, если он возьмет ее в жены, она не сможет выполнять супружеские обязанности. Даже перед ним.
        И хотя Мерси изо всех сил старалась не показать этого, в ту минуту она испытывала неподдельный ужас.
        Не перед ним, а перед предстоящим действом.
        К тому времени, когда он вернулся к ней, у нее уже болели пальцы — так крепко она сцепила их у себя на животе. Он накрыл ладонями ее руки, и она задрожала.
        — Я не мог прежде сделать ничего такого, что сейчас вызывало бы у вас такой страх.
        — Одна ночь…
        — Я знаю, одна ночь больше года назад. Но я надеюсь, она был такой, чтобы сейчас вы страстно желали ее повторения.
        — Я не хочу еще одного ребенка, пока не выйду замуж.
        — Если вы этого боитесь, то успокойтесь, Мерси. Ничего из того, что я буду делать сегодня, не может привести к зачатию ребенка.
        Она нахмурилась.
        — А разве удовольствие можно получить без этого?
        — Если я заставил вас так думать, то я повел себя как животное.
        — Нет… я… нет, вы все сделали чудесно.  — Она не хотела, чтобы он сомневался в своих способностях или чтобы догадался, что они не познали друг друга физически. Она все сильнее увязала в трясине обмана, но, если все открыть сейчас, у нее могут отнять Джона, ведь он уже не сможет ей доверять.
        Он расцепил ее руки и прижал их к подушке по бокам от ее головы.
        Комнату освещал только огонь в камине. В полутьме она чувствовала себя спокойнее. Лицо Стивена было в тени, но, когда он двигался, она могла различить размытое светлое пятно. Тени давали ощущение покоя, так же, как темнота в ту далекую ночь, и она была рада им, пряталась в них.
        — Я хочу прикасаться к вам везде,  — тихо промолвил он, и все ее тело сжалось от многообещающей хрипотцы в его голосе.  — Ночная рубашка будет мешать. Я оставлю ее, если вы пожелаете, но вы испытаете большее удовольствие, если будете облачены лишь в темноту.
        — Здесь не совсем темно.
        — В самый раз.
        Облизнув губы, она кивнула:
        — Хорошо. Как пожелаете.
        — Нет, милая, это ваши желания.
        Мерси снова кивнула. Когда он потянулся к пуговице на рубашке, она схватила его руку и крепко сжала пальцы.
        — Вы не сделаете мне больно?
        — Раньше я вам делал больно?
        — Нет, но… Сейчас я чувствую себя очень ранимой.
        — Потому что я не помню вас?
        — Потому что я пережила унижение.
        Кровать просела, когда он улегся рядом.
        — Вам будет приятно, Мерси.
        Он не просил разрешения, поскольку уже получил его. Он просто оглашал намерения. Прежде чем она успела что-то произнести, он начал целовать ее. Все ее сомнения, все тревоги разом исчезли, как только его язык проник в ее рот. Ее пальцы нашли его волосы, и она была рада, что он отпустил ее руки, давая им свободу.
        Потом она почувствовала, что и он запустил пальцы в ее волосы, которые ей вдруг показались ужасно, непозволительно короткими. Она представила их длинными. Для него она отпустит их до пояса или даже ниже.
        Он оторвал губы от ее рта и стал осыпать нежными поцелуями лицо. Поцелуев было столько, что она пожалела, что не начала считать их, потому что у нее появилось подозрение, что он целовал каждую ее веснушку. Только как он мог их видеть в темноте? Разве что запомнил их положение? Возможно. Он достаточно часто и внимательно ее рассматривал.
        Точно так же, как она рассматривала его в Ускюдаре. Он тогда сильно загорел. Сейчас кожа у него была не такой бронзовой, несомненно, из-за того, что он редко выходил из дома. Но она подозревала, что, когда его нога заживет и он станет скакать на лошади по холмам, солнце снова выкрасит его бронзовой краской, что куда красивее веснушек, которыми оно награждало ее.
        Его губы прошлись по ее подбородку, по шее, разжигая огоньки удовольствия везде, где прикасались. Пальцы его, оторвавшись от волос, начали скользить по ее руке вверх и вниз, вверх и вниз. Сквозь ткань ночной рубашки она ощущала тепло его рук.
        «Что случится страшного,  — подумала она,  — если просто высвободить руку из рукава, чтобы кожей чувствовать кожу?»
        Как будто прочитав ее мысли, он вдруг оголил ее руку, и его грубая ладонь стала наполнять восхитительными ощущениями ее руку, плечо, грудь…
        Распахнувшись, глаза ее увидели лишь густые ночные тени. Если она с трудом разобрала силуэт его склоненной головы, как ему удавалось так безошибочно и ловко прикасаться к ней, как будто каждое движение было отрепетировано тысячу раз?
        Мерси не хотела думать о других женщинах, которых он знал. Они многому его научили, но ведь говорят, что повторение — мать учения. Она не могла винить его за прошлое, благодаря которому она сейчас испытывала такое наслаждение.
        Его дыхание коснулось кожи, и соски ее напряглись от нежной ласки. Она поняла, что ему каким-то образом удалось незаметно для нее стащить ночную рубашку на талию. Еще немного, и она была бы снята.
        Что толку отрицать очевидное? Он был прав. Ночь — единственное одеяние, которое ей сейчас было нужно.
        — Снимите,  — просипела она, удивившись тому, каким частым стало ее дыхание, точно она выкрикивала его имя тысячу раз.
        Не успела она сделать очередной вдох, как рубашка уже была сорвана и отброшена. Она услышала, как легкая ткань с шелестом опустилась на пол. Собравшись с духом, она потянула за рукав его рубашки:
        — И это.
        Негромкий смех, отрывистый от переполнявшего Стивена желания, сказал о его удовлетворении. Она почувствовала, как его рубашка скользнула по ее коже, когда он стянул ее через голову, и та тоже отправилась на пол.
        Наслаждение усилилось невероятно, когда она смогла прикасаться к нему, чувствовать под пальцами огненную шелковистость его кожи. Опуститься ниже его талии она не осмелилась, потому что понимала: это стало бы приглашением к еще более интимным ласкам. К этому она еще не была готова.
        Впрочем, она не могла отрицать, что испытывала неимоверное наслаждение. Ее тело пело, напрягалось и молило об освобождении от сладкого томления. В нем трепетал каждый нерв.
        Сердце бешено колотилось, энергия как будто покинула ее тело и наполнила воздух вокруг них. Она не могла и представить, что после всего сказанного и сделанного ей удастся крепко заснуть, как он обещал. Скорее она, как есть, голышом, помчалась бы в сад.
        Он обхватил ладонью ее грудь, и все мысли о саде тут же развеялись. Тело ее ответило мгновенно и мощно: сжалось и подалось к нему, жаждая ощутить его ближе. Она вдруг осознала, что теперь от нее мало что зависит. Телом управляли желания, а хотела она того, что он мог ему дать.
        Напряжение охватило ее с головы до пят. Он накрыл большим пальцем руки напряженный сосок. Она почувствовала, как у нее между ног выступила горячая роса. Язык занял место пальца и начал кружить вокруг соска, медленно, соблазняющее…
        Она тихо застонала. Звук этот, без сомнения, исторгся из нее только потому, что она почувствовала дрожь в горле. Он сомкнул губы на ее соске, начал сосать… и она чуть не задохнулась.
        В глазах у нее заплясали звезды, как будто он открыл окна и впустил в спальню ночное небо. Его руки путешествовали по ее телу, занятые сладостно-непристойными вещами. Ее переполняли чувства, и она не знала, сможет ли удержать в себе их все.
        Она почувствовала, как он переместился, вклинился между ее бедер. От его разгоряченного дыхания ее живот покрылся влагой. Он стал лизать ее, обводя языком пупок. Потом язык углубился, стал щекотать, но не для того, чтобы заставить ее смеяться, а для того, чтобы улыбнулось все ее тело.
        Восторг охватил ее, стал нашептывать сладкие обещания. Мерси пожалела, что не велела ему оставить свечи, сейчас она могла бы видеть его отчетливее, но, быть может, именно темнота добавила прелести происходящему, позволила ей расслабиться и получать удовольствие от того, что он с ней делал. При свете не только она смогла бы его видеть, но и он увидел бы, как ее лицо заливается все более густой краской по мере того, как он опускается все ниже и ниже.
        Его дыхание колыхнуло волоски, скрывающие ее женское начало. Она впилась пальцами в его голову.
        — Стивен?
        — Тс-с, милая. Самое приятное еще впереди.
        — Вы распутник.
        — Разумеется. А вы рассчитывали на что-то меньшее?
        Не дожидаясь ответа, он вернулся к своим шалостям. Легонько поцеловал в складку в основании бедра, сначала одного, потом другого. Страсть опалила ее безжалостным огнем.
        Он просунул руки под ягодицы и приподнял ее.
        — Согните ноги в коленях, дорогая, положите так, чтобы пятки упирались мне в спину.
        Это открыло бы ее ему еще больше… Она не знала, сможет ли, осмелится ли…
        — Мерси, вы хотите, чтобы я остановился?
        Ее тело было натянуто как струна. Оно чего-то требовало, молило о чем-то большем, но она не понимала о чем. Если ответить «да», он оставит ее наполненной этим неутоленным желанием.
        — Нет.
        — Тогда делайте то, о чем я прошу.
        Голос его прозвучал резко, словно он страдал из-за чего-то. Ему мучительно давать, не получая?
        — Вам больно?
        — Не думайте обо мне, любовь моя, сегодня ваша ночь.
        Любовь моя. Он это серьезно? Дорогая. Он так обращался ко всем своим женщинам? Ей захотелось спросить его об этом, но хотела ли она услышать ответ? Вряд ли. Да и какая разница, если сейчас он так называет ее.
        Она сделала то, о чем он просил, и замерла в ожидании. Первое прикосновение его языка заставило дыхание с шумом вырваться из горла. Сжав бедрами его плечи, она тихо застонала. Никогда еще она не испытывала таких невероятных ощущений.
        Но это было только начало. Он продолжал гладить, посасывать, целовать, углубляться. Она даже не представляла, что язык можно использовать так, как использовал его он. С каждым бархатным прикосновением, с каждой нежной лаской ощущения становились все сильнее.
        Одна его рука оставила ее ягодицу, скользнула выше и начала играть с грудью. Ощущения стали еще ярче. Она выгнулась, и его негромкий смех вознес ее на вершину наслаждения.
        Никогда она не испытывала такого. Даже не догадывалась, что подобное возможно. Нет, она не выдержит этого. Она умрет, прежде чем он закончит то, что начал. Быть может, он этого и хотел — убить ее ласками. Тогда уж точно она крепко заснет. Навсегда.
        Спина ее выгнулась дугой, руки прижали его голову к себе. Она окончательно утратила власть над собственным телом. Он стал его повелителем и подчинил своей воле, заставляя выполнять свои приказания.
        Ей захотелось закричать. Тогда все, что собиралось и кипело в ней, высвободится.
        Ей захотелось удержать, продлить эти ощущения, чтобы они остались в ней навсегда. Потому что это он дал их ей.
        Ей захотелось попросить его снять брюки и позволить прикоснуться к нему так, как он прикасался к ней.
        Желания бушевали в ней. Страсть стала неудержимой, удовольствие — нестерпимым…
        Она закричала и забилась, как от ночного кошмара.
        — О боже, о боже!  — Тело ее натянулось, раскрылось — и она вознеслась в царство истинного блаженства.
        Вернувшись, она поняла, что задыхается, и увидела над собой силуэт Стивена. В темноте лица его было не разобрать, но она почувствовала, что он доволен.
        — Разве я не делал так раньше?
        Почему он спросил? Она не станет ему лгать. Не делал, но только потому, что у них до такого не дошло. Но, если он это узнает, то поймет, что она не могла родить Джона. Тогда он не женится на ней и Джон может исчезнуть из ее жизни.
        Поэтому она промолчала.
        — Позор мне,  — наконец пробормотал он, лег рядом с ней и заключил ее в объятия, прижимая ее лицо к своему плечу.  — Теперь спите, Мерси. Спите, сколько душе угодно. Я буду оберегать вас от кошмаров.
        И она поверила ему.
        Глава 10
        Мерси проснулась, чувствуя себя одновременно разбитой и посвежевшей. Странное ощущение. Как такое возможно? Но по-другому она не могла это назвать. Она как будто проспала тысячу лет.
        Не сразу Мерси осознала, что на кровати она не одна. Голова ее лежала частично на сильной твердой руке, частично на подушке. Его пальцы нежно заправляли ее волосы за ухо, снова и снова, движениями легкими, как танец фей на лепестках цветка. Одна ее нога лежала между его ногами, и ступня упиралась в его икру, скрытую тканью брюк. Она теперь пожалела, что не попросила его полностью раздеться и что сама натянула ночную рубашку.
        Устало подняв глаза, она увидела в его взгляде радость и — осмелится ли она поверить в это?  — вожделение. Тут же на нее обрушились вспоминания о ночных часах и о том, что он делал с ней. Жар опалил кожу раскаленным металлом, тело затрепетало от нестерпимого желания.
        Она и представить не могла, что два человека способны делать такое друг с другом. Но ее вдруг захлестнуло чувство вины оттого, что все удовольствие досталось ей, хотя, судя по его виду, он был не в обиде. И она вдруг поняла, что такая близость ей не противна, а очень даже приятна, во всяком случае с ним.
        — Привет,  — произнес он хрипловатым после сна голосом, и, к ее стыду и облегчению, желание растеклось волной по ее телу.
        К стыду — потому что она представила, что он делал с нею этой ночью, к облегчению — потому что ей захотелось этого снова. Какой сгусток чувств! Но она опасалась, что может забеременеть, будучи не замужем.
        — Который час?  — спросила она.
        Немного приподнявшись, он посмотрел на часы на каминной полке.
        — Похоже, половина третьего.
        Мерси увидела, что из-за штор пробивается солнечный свет. Удивившись, она уточнила:
        — Дня?
        Стивен с улыбкой наклонился и поцеловал ее в кончик носа.
        — Я же говорил вам, что могу избавить вас от кошмаров.
        — Никогда не спала так долго. Пожалуй, больше двенадцати часов.
        — Вам нужно было хорошенько выспаться.
        Он провел рукой вниз по ее боку, но она остановила его, схватив за запястье. Он посмотрел на нее с вызовом.
        — Мы не можем продолжать…  — Она немного отклонила голову, чтобы лучше его видеть.  — Что у вас с глазом?
        Кровоподтек, темно-синий у края глаза и желтоватый на щеке, выглядел довольно устрашающе.
        — Вы ударили меня.  — Похоже, он проснулся в хорошем настроении, и теперь все ему казалось смешным.
        — Что? Нет!  — Она помнила, как билась, охваченная страстью, но…
        — Когда вам снился плохой сон,  — пояснил он и снова заправил волосы ей за ухо, как будто получал удовольствие от этого занятия.
        — Боже! Простите меня! Простите! Я, похоже, обречена вечно просить у вас прощения.
        — И у Жанетт.
        Она застонала. Оставалось только надеяться, что Жанетт тоже поймет ее.
        — Подумать только! И вы остались, хотя я могла вас еще поранить.
        — Это было нетрудно.
        Да, нетрудно, и все же она была здесь гостем и как для гостя повела себя совершенно непозволительно.
        — Если ваши родственники узнают о нашей… неосмотрительности… что они подумают обо мне?
        — Зная этих людей, я могу вас заверить, что они не станут думать о вас хуже.
        — Я сама стала думать о себе хуже. Я должна была найти в себе силы отказаться.
        — Вы и нашли. Я же хотел намного большего. Вы должны это знать.
        — И в следующий раз вы непременно этого добьетесь. Вы такую женщину хотите в матери своему сыну?
        — А вы хотите иметь мужа, который не помнит последних двух лет своей жизни?
        — Если это вы — да.
        Переодевшись в повседневный костюм, Стивен направился в библиотеку брата. Уходить от Мерси ему не хотелось. Он снова понял, что ошибся. Дело было не в ее глазах, не в улыбке, не в душе и не в теле, которое так манило его. Дело было в ее страсти. Он теперь не сомневался, что близкое знакомство с нею в Ускюдаре разожгло в ней страсть, и он не смог погасить это пламя — она ему не позволила. И хоть в этом не было ничего хорошего (а он никогда не ставил свои желания выше женских), закончилось все это тем, что она родила ему ребенка. Он больше не мог в этом сомневаться. А еще он теперь был убежден в том, что многим ей обязан.
        Сегодня ему хотелось остаться с ней в постели, чтобы продолжить исследование ее желаний и узнать (или воскресить в памяти), какие удовольствия она ему может подарить. Но его внимания требовали другие, более неотложные дела. Это было очередной неожиданностью, потому что раньше для него не было ничего важнее удовольствия.
        Он искал наслаждений, взращивал их, тратил на них большую часть сил и времени. Какой смысл жить без удовольствий? Охота за ними являлась основной целью его существования. Однако сегодня он на время выбросил из головы мысли о приятном ради того, что казалось более полезным. Кто этот человек, который идет коридорами Грантвуд Мэнора? Он перестал себя узнавать.
        В библиотеке он с удивлением увидел доктора Робертса, сидевшего в кресле у письменного стола Айнсли. Доктор вспыхнул и быстро поднялся.
        — Майор Лайонс,  — произнес он, поклонившись,  — рад видеть, что вы так свободно передвигаетесь.
        — Без трости, как видите. Но я не ждал вас сегодня.
        — Доктор Робертс пришел ко мне,  — сказал Айнсли, вставая и пряча в ящик стола какую-то бумагу.
        Айнсли никогда не имел привычки скрытничать. Хотя, может, и имел, только Стивен был слишком поглощен собой, чтобы это замечать.
        — А что случилось?  — поинтересовался Стивен, подходя ближе.
        — Ничего важного.  — Айнсли прищурился.  — Что это у тебя с глазом, скажи на милость?
        Виноватое выражение на лицах двух мужчин не укрылось от внимания Стивена, но он слишком хорошо знал Айнсли, чтобы понимать, что вопросами в лоб правды от него не добиться.
        — Небольшой несчастный случай. Налетел на дверь.
        Айнсли фыркнул.
        — Наверняка какая-нибудь из служанок так ответила на твои приставания. Я же просил тебя не трогать их. Я не потерплю такого отношения к своим людям.
        Стивен благоразумно промолчал. Пусть думает, что хочет.
        — Тебе что-то нужно?  — недовольным тоном спросил Айнсли.
        — Да. Но это личное. Я не знал, что ты не один. Вернусь позже.
        — В этом нет необходимости,  — сказал доктор Робертс.  — Мы уже закончили. Ваша светлость, как всегда рад был повидаться. Майор, если с вами этой ночью стряслось еще что-то неприятное, я бы хотел об этом знать. Если нет — всего хорошего, сэр.
        Стивен проводил взглядом поспешно удалившегося доктора, после чего повернулся к Айнсли.
        — Может, расскажешь, что тут, черт возьми, происходит?
        — Это личное.
        Он смерил взглядом брата.
        — Что-то со здоровьем?
        — Не бери в голову, малыш.
        — Ты не называл меня так с тех пор, как я вернулся.
        — Извини. И сейчас не стоило. Старая привычка. Я восхищаюсь твоим геройством в Крыму.
        — Геройством, о котором я ничего не помню.
        — Но от этого оно не становится менее достойным. О тебе даже писали в «Таймс» и «Иллюстрейтед Лондон ньюс». К тому же мне прислали письмо из военного министерства. Если хочешь прочитать, у меня все это хранится.
        — Возможно, когда-нибудь.
        Он неторопливо подошел к буфету и плеснул в стакан виски.
        — Будешь?
        — Немного рановато для виски, ты не находишь? Даже для тебя.
        — Никогда не рано получить удовольствие. Если мы с Вестклиффом и должны были тебя чему-то научить, так этому. Иначе плохие мы братья.
        — Что-то происходит,  — заметил Айнсли.  — Ты не был со мной так дружелюбен лет с двенадцати.
        Чертов умник. Стивен налил виски в другой стакан и с двумя стаканами в руках и самой невинной улыбкой на лице вернулся к столу.
        — Я едва не погиб. Разумеется, это сделало меня более дружелюбным.
        Айнсли взял стакан и опустился в кресло.
        — Возможно. Но я тебе не доверяю…
        Стивен стремительно выдвинул ящик стола, схватил спрятанную Айнсли бумагу и отпрыгнул в сторону, прежде чем брат успел его остановить.
        — Недоверие взаимное.
        — Черт!  — крикнул Айнсли.  — А ну верни!
        Стивен подошел к окну, где было больше света. В руках у него был список имен. Только женских.
        — Что это? Список твоих последних побед?  — Тут взгляд его упал на знакомое имя.  — Что? Здесь имя Мерси?  — Он резко развернулся и посмотрел на брата.  — Что это такое?
        Айнсли присел на край стола и опрокинул в себя виски.
        — Тебе это не понравится.
        — Мне это уже не нравится.
        — Это список женщин, отобранных для службы вместе с мисс Найтингейл.
        — Зачем он тебе?
        — Я проверял ее рассказ. Хотел убедиться, что она на самом деле была сестрой и что ваши дороги могли пересекаться.
        — Ты ей не доверяешь?
        — Просто хотел убедиться.
        — Не тебе об этом беспокоиться.
        — Ты же ничего не помнишь о двух годах своей жизни. Ты даже не уверен, что спал с ней.
        — Спал.
        Айнсли удивленно повел бровью.
        — Ты это помнишь?
        — Нет.  — Стивен скомкал бумагу.  — Но я знаю.  — Будь Стивен романтиком, он даже прижал бы к сердцу кулак для убедительности.  — Ребенок мой. И Мерси будет моей. Я пришел, чтобы просить тебя помочь достать специальное разрешение.
        — А если ты ошибаешься?
        — Значит, мне жить с моей ошибкой.  — Он шагнул к брату.  — Айнсли, ты на три года меня младше, а относишься ко мне, как старший брат. Ты за меня не отвечаешь.
        — А если бы я не купил тебе место в армии?
        — Ты и Вестклифф. Я не помню время, проведенное в Крыму, но все, что было до этого, помню прекрасно. Нужно было выбить дурь из моей головы. Мне необходима была цель в жизни.  — Как и Мерси. Он понятия не имел, оправдал ли ожидания братьев, но был уверен, что нашел цель, от которой не собирался отказываться.
        — Значит, тебе небезразлична эта девушка?  — спросил Айнсли.
        — Насколько я на это способен. И это, я знаю, выглядит смешно в данной ситуации, поскольку фактически мы с ней знакомы всего несколько дней. Но ничего не попишешь.
        Айнсли ухватился за этот аргумент, как утопающий за соломинку, но Стивена было не так-то легко отговорить от того, что он вознамерился сделать.
        Затем Стивен сходил к матери. Нашел он ее в северной гостиной, где она сидела в кресле у окна с таким блаженным выражением на лице, будто ее взору открылись все прелести рая. Он опешил, когда увидел ее такой. Она была строгой, грозной женщиной, известной тем, что всегда поступала по-своему. Сейчас же, сидя в этой позе, она казалась значительно моложе, и он вдруг осознал: несмотря на то, что она похоронила двух мужей, вырастила трех непослушных сыновей, а теперь уже была бабушкой двух внуков, ей еще не было пятидесяти.
        Лео стоял неподалеку перед мольбертом, с палитрой в руке. Похоже, герцогиня была его излюбленной натурой. Стивен видел великое множество его работ, и почти на каждой из них центральное место занимала герцогиня.
        Лео замер, не донеся кисть до холста.
        — Майор.
        — Лео. Могу я поговорить с матерью наедине?
        Герцогиня повернула голову и поджала губы.
        — Ты сделал девушке предложение.
        — Вы против?
        — Нет. Мать твоего ребенка заслуживает этого. Она могла выбросить Джона в Сену, и мы ничего не узнали бы. Я думала, мне придется заставлять тебя, и даже поспорила с Лео, который утверждал, что ты сам это сделаешь. Придется теперь с ним расплачиваться.
        Лео положил кисть, подошел к герцогине, наклонился и поцеловал ее в щеку.
        — Я оставлю тебя с сыном, а сам тем временем пойду поразмыслю о своем выигрыше.
        — Держись подальше от той молодой горничной — ты знаешь, о ком я говорю. Не нравится мне, как она на тебя смотрит.
        — А я ничего такого не заметил. Впрочем, я смотрю только на тебя.
        — Как мило!  — Она рассмеялась.  — Теперь ступай.
        Пока Лео шел к двери, она не отрываясь наблюдала за ним.
        — Он всегда был романтиком.
        Стивен сел в кресло напротив нее и вытянул ноги. Теперь, когда солнце не падало на ее лицо, она уже не выглядела так молодо, и тем не менее оставалась весьма красивой женщиной.
        — На что вы спорили?
        Она покраснела.
        — Это только между Лео и мной.  — Глубоко вздохнув, она окинула сына взглядом.  — Значит, ты женишься на ней.
        — Если она согласится. Предложение я еще не сделал.
        Он разведывал обстановку, прощупывал почву и выяснил, что в Ускюдаре, похоже, дал ей не все, на что был способен. Однако он намеревался очень скоро наверстать упущенное.
        — Но тебе нужно кольцо?
        Кольцо, которое подарил ей отец Вестклиффа, перешло жене Вестклиффа. Кольцо от отца Айнсли перейдет жене Айнсли. Но кольцо, которое ее отец подарил ее матери, должно было достаться Мерси.
        — Да.
        Глаза ее затуманились, но лишь на миг.
        — Ты всегда любил женщин, поэтому я считала, что ты женишься последним, если вообще женишься.
        — Женщин, мама. Я всегда любил женщин, но никогда не любил одну женщину. Кроме вас, разумеется.
        Ее губы тронула улыбка.
        — Льстец.  — Улыбка потускнела.  — Значит, ты ее не любишь?
        — Практически я знаю ее меньше недели. Мог ли я полюбить ее за это время?
        Кивнув, она посмотрела в окно.
        — Я прошу тебя, будь ей верен.
        — Как условия вашего с Лео пари не касаются никого, кроме вас двоих, так и моя верность касается только меня и Мерси.
        — Неверный муж может разбить женское сердце, сломить ее гордость, наполнить ее душу горечью и…
        — Мама, мы поженимся не потому, что нам того хочется, а потому, что так складываются обстоятельства. Это будет брак по расчету, и я не думаю, что кто-то из нас ожидает большего,  — сурово произнес он.
        — Я воспитывала своих сыновей так, чтобы они выросли сильными, уверенными в себе и гордыми мужчинами. Конечно, ты пойдешь своей дорогой, я в этом не сомневаюсь, но пусть компасом тебе служит сердце.
        Стивен хотел пригласить Мерси прогуляться вместе с ним, но поднялся ветер и в саду стало очень холодно. На закате в окна начал хлестать ливень. Весной он бы устроил пикник где-нибудь на берегу одной из рек, протекавших через поместье его брата, или одного из прудов, в которых они ловили рыбу еще в детстве. Грудь его сжималась от мысли о том, что настанет день, когда он туда поведет порыбачить Джона.
        Он никогда не исключал возможности того, что все же обзаведется детьми, но полагал, что в роль отца будет входить постепенно, однако отцовство свалилось на него как снег на голову. Но разве мог он жаловаться, если такая же судьба постигла и Мерси? Он не станет сокрушаться, негодовать или сожалеть, что все так вышло. Он возьмет на себя обязанности отца и мужа и попытается справиться с ними как можно лучше. Стивену совсем не хотелось, чтобы его сын когда-нибудь пожалел о том, что он его отец. Более того, ему не хотелось, чтобы Мерси пожалела, что он стал ее мужем.
        Он начнет приготовления так, как и собирался: вдумчиво и с оглядкой на ее желания.
        Стивену нужно было найти место, где бы их никто не потревожил. Такое место, где назойливая мать не смогла бы спрятаться и подслушать их беседу. Наконец он остановил выбор на портретной галере на первом этаже, из окон которой открывался исключительный вид на поместье, и попросил Мерси присоединиться там к нему за час до обеда.
        Он стоял у окна и репетировал фразу, которой хотел начать разговор, когда услышал тихие шаги. В тот же миг вспышка молнии озарила черное ночное небо и на миг осветила землю. Величественное зрелище. И подходящий антураж, решил он, для женщины, которая доказала, что сделана из куда более крутого теста, чем он. Когда природный свет померк, предоставив горящим лампам противостоять тьме, он увидел в стекле ее отражение рядом со своим. На ней было зеленое платье, которое она надевала в свой первый день в поместье. Только теперь он знал, какие сокровища оно скрывает.
        Поскольку дело шло к обеду, она не стала надевать перчатки. Он тоже. Волосы ее были уложены так, что они не выглядели короткими. Взгляд Стивена привлек жемчужный гребень у нее на голове. Сколько же ему будет лет, когда волосы у нее снова отрастут до талии?
        Они смотрели на отражение друг друга. Они смотрели в темноту. Они смотрели, как набирает силу гроза, как ветер клонит деревья и дождь хлещет по окнам.
        Длинный коридор тянулся через весь дом. Стивен планировал пройти с ней по всей его длине. Он даже прихватил свою трость, чтобы скрыть уже почти незаметную хромоту. Но закончилось все тем, что он просто указал ей на кресло перед окном.
        — Пожалуйста, садитесь.
        Она села, сложила руки на коленях и выжидающе посмотрела на него. Интересно, догадывалась ли она, ради чего он пригласил ее сюда? Заведя руки за спину, он снова повернулся к окну, в котором, правда, отчетливо видел ее отражение. Его тянуло к ней. С этим не поспоришь. Как не поспоришь и с тем, что это по его вине она оказалась в таком положении. Он мог забрать ребенка, позволить герцогине растить его, освободить Мерси. Но Стивен видел, как глубока ее любовь к малышу. Было бы жестоко разлучать Мерси с Джоном.
        Можно было бы взять малыша и оставить при нем Мерси в качестве няни или гувернантки. Если она не будет заявлять на него права, те, кто знал, кем она на самом деле приходится Джону, со временем забудут об этом. Она может встретить кого-нибудь, влюбиться и выйти замуж. Зажить собственной жизнью. Покинуть Джона. Но по отношению к Джону это было бы несправедливо.
        По правде говоря, он не хотел, чтобы она уехала. Но он не любил ее и, опять же, это было бы несправедливо по отношению к ней. Какое-либо идеальное решение ему не приходило в голову, поэтому он был вынужден остановиться на том, которое, по его мнению, было наилучшим в данной ситуации. Она была из тех людей, кто выжимает максимум из самого неблагоприятного положения, он же был готов сделать все, что в его силах, чтобы сделать ее счастливой. Женщина не должна знать горя, во всяком случае по его вине. Женщины забавны, они делают жизнь интереснее и доставляют мужчинам удовольствие. Женщины — это бесценный дар природы, и в этом качестве он всегда ценил их.
        Сделав глубокий вдох, он всмотрелся в ее отражение.
        — Я не знаю, тот ли я человек, с которым вы познакомились в Ускюдаре. Я не знаю, как к вам относился тот человек и какие намерения насчет вас у него имелись. Я даже не уверен, что знаю того человека, которым являюсь сейчас. Я знаю лишь того, кем я был два года назад. Скажу честно, я от себя не в восторге.  — Он повернулся к ней.  — Если вас это успокоит, тот человек никогда не укладывал в свою постель женщину, к которой не испытывал совершено никаких чувств.
        Она кивнула и сглотнула. Движение мышц на ее тонкой шее привлекло его внимание, потом он снова перевел взгляд на ее глаза.
        — Кроме вас, я не знала мужчин,  — негромко промолвила она.
        Он беспечно хохотнул.
        — Прошлой ночью это было очевидно. Не знай я всех обстоятельств, я мог бы поклясться, что вы девственница.
        — Вы многих знали?
        Он поднял брови.
        — Девственниц?
        Она кивнула, явно смутившись. Щеки ее запылали огнем.
        — Нет, но обсуждение моих былых подвигов… в подробностях…  — это не та причина, по которой я попросил вас присоединиться ко мне. Сегодня утром вы намекнули, что не против выйти замуж за человека, который частично утратил разум.
        — Вы утратили не разум. Вы утратили всего лишь часть воспоминаний.
        — А что, если этот… недуг распространяется не только на то время, которое я провел в Крыму? Что, если снова произойдет нечто подобное и я опять вас забуду? Забуду вас и Джона.
        — Зачем переживать из-за воображаемых неприятностей?
        Но и реальных неприятностей хватало. Она накликала их, причем с избытком, когда приняла решение забрать его сына. Стивен не мог позволить ей нести это бремя в одиночку. Каким бы человеком он ни был в Крыму, он знал, каким был до того. Это в нем не изменилось. Укладывая в постель женщину, он всегда четко осознавал: случись что, он не оставит ее в беде.
        — Вы — мать моего ребенка, и в душе я знаю: этого не произошло бы, если бы я был к вам совершенно равнодушен. Не могу сказать, что любил вас. Даже сейчас не могу… Но вы не бросили моего сына, и я не брошу вас.
        Он опустился на одно колено. Заживающая нога отозвалась болью, когда он согнул ее, принимая не очень удобную позу.
        Мерси ахнула. Глаза ее распахнулись. Стивен взял ее за руку, прижал к своим губам, испил виски ее глаз.
        — Мисс Доусон, Мерси, будьте моей женой.
        Глава 11
        Мерси все еще ощущала вес его слов, когда они присоединились к остальным в библиотеке.
        Герцогиня, шурша шелками, встала с кресла.
        — Ну что?
        — Она согласилась выйти за меня,  — произнес Стивен таким тоном, как будто другого ответа она и не могла дать.
        Это был единственный ответ, который позволял ей остаться в жизни Джона. Любой другой поворот событий мог означать расставание с Джоном. Она слишком сильно любила его, чтобы идти на такой риск. И питала слишком глубокие чувства к его отцу. Нет, он был не совсем таким, каким она его знала в Ускюдаре, но и она не была той женщиной, с которой он тогда провел ночь.
        Она понимала, что это вынужденный брак, хотя ее отец и не стоял возле Стивена с пистолетом в руке. Честь джентльмена заставила его сделать ей предложение. Но это не означало, что отношения между ними не могут быть хорошими. Да, Мерси предвидела кое-какие осложнения, но она найдет способ их преодолеть. Ради Джона и ради нее самой. И ради Стивена.
        — Славно!  — сказала герцогиня. Подойдя к Мерси, она взяла ее за руки.  — Милая моя девочка, я так рада, что вы станете членом нашей семьи!
        Герцогиня отступила, глаза ее многозначительно блеснули.
        — Церемония пройдет здесь, в нашей часовне. Позовем деревенского священника. Думаю, в нашем положении мы обойдемся небольшим количеством гостей. Пригласим только родных и самых близких друзей.
        — У меня нет таких родственников, которых стоило бы приглашать,  — сказала ей Мерси.  — Отцу будет довольно и письма с сообщением о свадьбе. Он отказался от меня.  — Жар опалил ее щеки.  — Если бы не благородное предложение Стивена, мы с Джоном наверняка оказались бы на улице.
        — Вздор! Я бы все уладила, если бы Стивен этого не сделал. Но я очень рада, что он не остался в стороне. Это говорит о том, что у него есть характер.
        — Мама, я умираю от голода,  — прервал ее Стивен.  — Не могли бы мы обсудить это событие после обеда?
        — Мы можем обсуждать это и перед обедом, и во время обеда.  — К величайшему удивлению Мерси, герцогиня оплела своей рукой ее руку, как виноградная лоза ветку дерева.  — Разумеется, Вестклифф с семьей тоже будут. Думаю, вам доставит удовольствие общение с Клэр. Их сынишка — само очарование. Но я не собираюсь выделять кого-то из своих внуков — с сыновьями я уже совершила такую ошибку. Еще мы пригласим Линнфорда и его семью. Граф стал опекуном моих мальчиков, когда умер мой муж, герцог. Еще пара гостей, и, я думаю, на этом остановимся, если, конечно, вам не хочется большого шумного празднества.
        — Нет-нет, я хочу, чтобы все прошло как можно тише.
        И чем тише, тем лучше. В идеале — только она и Стивен. Она посмотрела на него через плечо и была вознаграждена извиняющейся улыбкой.
        Герцогиню, судя по всему, обуревала жажда действий. За обедом она почти ни о чем не говорила, кроме предстоящей свадьбы. Нужно было срочно вызвать из Лондона швею, чтобы справить Мерси свадебное платье. С цветами в это время года могла возникнуть проблема, но, если Мерси не возражает против орхидей, герцогиня знает одного человека, который их выращивает. Обсудили даже свадебный пир.
        К окончанию обеда у Мерси уже голова шла кругом от масштабности планов герцогини и от мыслей о том, как изменится ее жизнь после свадьбы.
        Позже, вернувшись в свою комнату, она села на кровать, поджала ноги и крепко обхватила их обеими руками. «Нам проще будет сбежать отсюда»,  — шепнул ей Стивен, когда в конце обеда отодвигал ее стул.
        Мысль эта показалась ей заманчивой, но в побеге было что-то низкое, постыдное, да и время для столь решительного шага во спасение своего честного имени давно миновало. Впрочем, если решено, что они поженятся, тянуть с этим ей не хотелось. Стивен мог в любую минуту передумать. Пока их связь не будет закреплена официально, ей не знать покоя.
        События развивались с неимоверной скоростью.
        Кошмары стали сниться ей чаще и сделались еще более жуткими. Как ни старалась Мерси не засыпать крепко и не проваливаться в царство снов, кошмарные образы преследовали ее. После того как ночной отдых Стивена был потревожен дважды, он начал спать с ней в одной кровати. Он всего лишь обнимал ее, не более того, но этого было достаточно. Чувствуя на себе его руки, она засыпала без страха. Усталость, которая стала ее постоянной спутницей еще в Ускюдаре, начала отступать. Тяжесть, сковывавшая ее движения, исчезла. Походке вернулась легкость. Она начала набирать вес, и одежда теперь хорошо сидела на ней, как это было до ее отъезда из Англии.
        Но беспокойство, связанное со свадьбой, не ослабевало. Не стало легче и когда герцогиня вручила ей до неприличия прозрачную белую газовую ночную рубашку, сквозь которую просматривались все контуры ее тела.
        — Надеюсь, вы не сочтете себя оскорбленной,  — сказала герцогиня, наблюдая за тем, как Мерси разворачивает подарок.  — Лично я не из тех, кого смущают разговоры о том, что происходит между мужчиной и женщиной… Тому, кто бесстрашен, это может приносить много радости.
        Судя по тому, чем успел с ней поделиться Стивен, Мерси в этом нимало не сомневалась.
        Через три дня она выйдет замуж. Было трудно поверить, что все переменится так быстро. Пока же она качала Джона у себя в спальне, а он выдувал губами пузыри. Сила ее любви к нему порой изумляла ее саму. Это было почти мучительно и даже пугало ее, но одновременно наполняло ощущением безграничной радости. Лишь одно было важно: чтобы Джон был счастлив и ни в чем не нуждался. И чтобы Мерси было позволено оставаться его матерью.
        Раздался стук в дверь. Она поняла, что это не Стивен. Его стук она всегда узнавала. Оказалось, это одна из молодых горничных.
        Девушка присела в реверансе.
        — Простите, что беспокою вас, сударыня, но ее светлость велела мне позвать вас. Прибыли лорд и леди Вестклифф. Они в большой гостиной. Вас дожидаются.
        — Спасибо. Передайте им, что я выйду, как только оденусь.  — И приведу в порядок Джона. Ей хотелось произвести хорошее впечатление. Она догадывалась, что пока еще не сумела расположить к себе Айнсли, и надеялась, что с Вестклиффами ей повезет больше.
        Выйдя в коридор и увидев Стивена, она замерла. Как всегда при встрече с ним, сердце ее запрыгало от радости, но руки ее инстинктивно крепче прижали Джона, словно разум пошел наперекор сердцу. Одна ее половина испытывала нежные чувства к этому человеку, а вторая осознавала, что он может отнять у нее сына, если узнает правду, если узнает, что его сын был рожден не ею.
        — Что с вами, Мерси? На вас лица нет. Вы же не думали, что я позволю вам отправиться в логово льва одной?
        Она нервно хохотнула.
        — Мне стоит бояться встречи с вашим старшим братом?
        Он взял ее под руку.
        — Не волнуйтесь. Он не кусается. Хотя вид его скорее указывает на обратное.
        Стивен не обманул. Темные волосы, еще более темные глаза, грозный взгляд. Лицо графа Моргана Вестклиффа как будто было вытесано из гранита. Он был выше братьев и шире их в плечах. Глядя на него, Мерси представляла его орудующим мечом. Никакого сходства со Стивеном она в нем не заметила. Совершенно никакого.
        — Вас принудили выйти за моего брата. Примите мои искренние соболезнования,  — произнес он очень серьезным тоном.
        — Вестклифф!  — Волосы стоявшей рядом с ним женщины красиво блестели, что всегда вызывало у Мерси зависть. Глаза у нее были такие же голубые, как у Стивена, только более мягкого оттенка и нежнее.  — Не обращайте на него внимания. Он, разумеется, просто шутит. Вам повезло заполучить Стивена. Я Клэр.  — Она скользнула вперед и обняла Мерси.  — Добро пожаловать в семью.
        Клэр наклонилась и посмотрела на малыша.
        — А это, должно быть, Джон.  — Она подняла наполнившиеся слезами умиления глаза на Стивена.  — Вылитый ты.
        — Я этого не нахожу.
        — Потому что ты мужчина.  — Она снова обратила взгляд на Мерси.  — Иногда с ними нелегко! Хотите пообщаться с лордом Уэйверли? Это наш сын.
        У Мерси леди Вестклифф сразу же вызвала симпатию. Она была приветливой и доброй. И в ее глазах она не увидела порицания.
        — Да, очень хочу, леди Вестклифф.
        — Называйте меня Клэр. В конце концов, мы же станем почти сестрами.
        Она подошла к герцогине, которая держала на коленях мальчика. Он был миниатюрной копией отца. Стивен уже рассказал Мерси, что по рождению он носит титул виконта, но в свое время унаследует отцовский титул и состояние.
        Однако больше ее поразил не мальчик, а его родители и их любовь друг другу, которую невозможно было не заметить. Она отражалась в их глазах каждый раз, когда встречались их взгляды. Больно было осознавать, что с ней подобного никогда не было.
        Несмотря на нежность и заботливость Стивена, он не любил ее. Его отношение к ней основывалось на чувстве долга, но ради Джона она была готова смириться с этим.
        — Итак, какие у тебя планы?  — спросил Вестклифф.
        Все трое братьев переместились в библиотеку. Леди удалились, чтобы заняться тем, чем обычно занимаются леди после того, как незаметно обмениваются улыбками. Его не особенно волновало то, что из-за Клэр Мерси будет чувствовать себя в их обществе как на допросе инквизиции. Клэр и Стивен дружили с самого детства. Их крепкая связь стала причиной неприятностей, случившихся, когда она вышла за Вестклиффа. Но теперь между ними не возникало недоразумений, и он понимал: Клэр постарается сделать так, чтобы Мерси почувствовала, что ей здесь рады. Он даже пожалел, что мать не пригласила ее раньше.
        Упершись кулаками в каминную полку, он смотрел, как корчатся и прыгают языки огня. При мысли об узах брака ему самому захотелось скорчиться.
        — Намереваюсь стать хорошим мужем.
        — А семью обеспечивать ты как собираешься?
        Он прижал большой палец к шраму и провел им по огрубевшей коже.
        — Я забыл все, чему научился на войне, поэтому не гожусь для армии. Толку от меня будет не больше, чем от зеленого новобранца. Священник из меня не получится. Разве что можно попытаться попасть в парламент.
        — Я обдумал твое положение,  — сказал Айнсли.
        Стивен не удивился. Мало было таких вещей, которых не касался пытливый ум Айнсли. В молодости Стивена даже возмущало, что Айнсли всегда мог справиться с любой проблемой и найти наилучший выход даже из самого отчаянного положения. Теперь же он был ему за это благодарен. Стивен вопросительно посмотрел на младшего брата.
        — Я подумал, ты мог бы взять на себя управление Роузгленн Мэнором.  — Это было одно из его небольших поместий в Хартфордшире.  — Я настолько занят другими делами, что, боюсь, совсем запустил его.
        — Ты не умеешь запускать.
        — Что верно, то верно. Но мне было бы проще, если бы им занялся кто-то, кому я могу доверять. А чтобы тебе было интереснее, будешь получать часть годового дохода. Увеличишь доход — увеличишь свою долю.
        Стивен, зная, что собственного дохода у него никогда не будет (разве что в случае смерти Вестклиффа), раньше не интересовался ведением хозяйства. Но гордость не позволяла ему признаться еще в одном недостатке. Даже своим братьям. Он хотел окружить заботой Мерси, хотел обеспечить ее и Джона. Это меньшее, что он мог сделать для нее.
        — Я принимаю твое предложение.
        Айнсли поднял брови.
        — Не ожидал, что ты сдашься так быстро. А я запасся доводами, способными убедить тебя.
        Теперь, когда Стивен почти восстановил силы, ему стало тесно в рамках семьи. К тому же, чем ближе был день свадьбы, тем больше он сомневался в себе. Он не был уверен, что из него выйдет хороший муж и отец. Что он мог предложить кроме страсти? Ему приходило в голову после свадьбы оставить ее и Джона здесь, а самому открыть собственное дело. Брак, конечно же, не вернет ей доброго имени, но, по крайней мере, сделает ее положение не таким двусмысленным. Да и потом, при нынешнем общественном внимании к армии и войне, все наверняка понимают, что влюбленным мужчине и женщине накануне битвы простительно потерять голову.
        Более того, если кое-что во всей этой истории изменить, приукрасить, она предстанет перед обществом героиней.
        Но он понимал, что любая ложь для нее неприемлема. К тому же он в его нынешнем незавидном положении почти ничего не мог ей дать, тогда как она могла дать ему многое. И потому он станет заботливым мужем.
        В детстве Мерси, как все девочки, часто представляла свою свадьбу. Хоть она и знала, что большинство браков заключается не по любви, ей хотелось верить, что с ней все будет иначе. Она знала, что полюбит своего избранника до безумия, и не сомневалась, что он воспылает к ней такой же страстью. Но вышло так, что любовь к нему и к его сыну привела ее к алтарю, где он ждал ее лишь потому, что должен был на ней жениться.
        Было одновременно горько и радостно думать об этом, произнося клятвы верности. Про себя она добавила еще одну клятву: он никогда не пожалеет о том, что взял ее в жены.
        Сама она была в простом светлом платье, а вот Стивен в темно-синем сюртуке и черных брюках был настолько красив, что она поняла: ей никогда не забыть этот его образ. Когда он снял с ее руки перчатку и простое золотое колечко идеально село на ее палец, ей захотелось поверить, что судьба оказалась благосклонна к ним и, что это провидение свело их вместе.
        После церемонии в часовне они вернулись в дом, где их ждал праздничный обед. Никогда в жизни Мерси не видела столько еды. От дразнящих ароматов, которые витали в комнате, у нее рот наполнился слюной. С чувством вины она вспомнила, как голодали раненые в госпитале. В этом изобилии было что-то неправильное.
        — Все в порядке?
        Она подняла глаза на Стивена. До этого мгновения она до конца не понимала, что значит потерять память. Он не помнил, каково это — недоедать или замерзать. Она слишком сосредоточилась на том, что он не помнил ее, и не подумала о том, что вместе с его воспоминаниями исчезла и большая часть того, что их связывало. Как дым, развеянный ночным ветром.
        — Да, конечно. Просто все это так волнительно. Трудно поверить, что это произошло на самом деле.  — Она коснулась кольца.  — Не знаю почему, но я удивилась, когда увидела кольцо.
        — Оно простое, но принадлежало еще моей бабушке.
        — Мне не нужно ничего дорогого, и оно ценно другим. Спасибо, что доверили его мне.
        Он поднял ее руку и крепко прижался к ней губами.
        — Я доверил тебе сына. Что говорить о каком-то украшении!
        Он посмотрел ей в глаза. О, сколько раз она представляла себе этот его взгляд! Его голубые глаза потемнели, как небо на горизонте перед штормом. По телу ее пробежала дрожь, когда она вдруг сообразила: несмотря на то, что сейчас утро, думает он о ночи. Когда она по-настоящему станет его женой.
        — Ну-ка, идите сюда оба. Перед поездкой вам нужно поесть,  — сказала Клэр и прикоснулась к щеке Стивена так фамильярно, что у Мерси больно кольнуло в груди.
        Неужели они когда-то были близки? Нет, не может быть!
        Укол ревности не уменьшил досаду из-за того, что Клэр, по-видимому, знала что-то такое, чего не знала Мерси.
        — Перед какой поездкой?
        Губы Стивена искривились в усмешке.
        — Я собирался сделать тебе сюрприз. У Айнсли есть поместье, запущенное, и он предложил нам жить там, если мы будем вести хозяйство. Называется оно Роузгленн Мэнор. Думаю, нам там понравится.
        — Наверняка понравится.  — Потому что там будет он.
        Глава 12
        Когда подъехали к Роузгленн Мэнору, было уже слишком темно, чтобы что-либо увидеть, но Мерси изо всех сил щурилась, пытаясь разглядеть в темноте здание. Здесь будет ее новый дом, это начало новой жизни.
        Поездка оказалась долгой и утомительной. К ужасу Мерси, большую часть дороги молчали. Стивен сидел напротив нее, Жанетт — рядом. Джона почти все время держала Мерси, она знала, что, как только они приедут в поместье, его на всю ночь придется отдать под опеку Жанетт. Когда нужно было кормить малыша, они останавливались, и Стивен выходил из экипажа, оставляя женщин одних.
        Она наблюдала за ним, пока он расхаживал вдоль дороги. Хромота его была уже мало заметна. Нога была почти здоровой. А разум? Она знала, что утрата воспоминаний очень беспокоила его. Однако, если они вернутся, как это отразится на ней?
        Мерси отмела сомнения. Она станет образцовой женой. Он полюбит ее по-настоящему, всем сердцем, и тогда ложь, которая привела их этому мгновению, перестанет иметь значение.
        Впереди появились мерцающие огни факелов на въезде, за ними показалось поместье.
        — Оно не такое большое, как Грантвуд,  — сказал Стивен, и она вздрогнула.
        Впервые за несколько часов он заговорил, хотя почти все это время смотрел на нее. Интересно, о чем он думал? Несомненно, о сегодняшней ночи.
        — Оно замечательное.
        — Ты еще не могла его рассмотреть.
        — Ну и пусть. Мы будем жить, как семья. Это гораздо важнее.
        — Тебя и в Ускюдаре было так легко впечатлить?
        — Я думаю, то, что я видела там, изменило мой взгляд на многое.
        Метнув взгляд на Жанетт, он слегка кивнул. Мерси решила, что, не сиди рядом с ней Жанетт, он сказал бы, что его отношение тоже изменилось бы ко многому, если бы он помнил хоть что-нибудь. События, которые произошли с ними, которые соединили их, теперь отдаляли их друг от друга. Как его убедить, что все это не имеет значения?
        То, что произошло в прошлом, там и осталось, пришло время жить настоящим.
        Экипаж, качнувшись, остановился. Стивен вышел первым, сам открыв дверцу, как будто рвался на свободу. Потом подал ей руку. Одной рукой крепко прижимая к себе Джона, вторую она вложила в ладонь Стивена и почувствовала силу его сомкнувшихся пальцев. Он помог ей спуститься.
        Пару секунд они стояли, глядя друг на друга, окруженные облачком от дыхания в вечерней прохладе. Значимость этого момента не ускользнула от нее. Они были связаны, все трое. Любовью и кровью. Желанием и обязательствами. Правдой и ложью.
        — Добро пожаловать в Роузгленн Мэнор, миссис Лайонс!  — наконец произнес он надтреснутым голосом, как будто ради нее он говорил то, что говорить ему совсем не хотелось.
        Миссис Лайонс.
        Боже, она думала, что у нее подкосятся ноги! Два оброненных им слова поразили ее. Мир вокруг пошатнулся. Важность того, что случилось сегодня, необратимость этого события обрушились на нее с силой пушечного ядра.
        Черт возьми, что она наделала?
        Странно, но тревога усилилась, когда они вошли в дом. Это жилище было великолепным. На стенах — со вкусом расположенные картины и украшения. Везде чисто и аккуратно. Деревянные полы начищены почти до зеркального блеска. Весь штат слуг выстроился в прихожей, чтобы встретить новых хозяев поместья. Впрочем, они не были настоящими хозяевами.
        Вперед вышел дворецкий и с поклоном сказал:
        — Майор. Сударыня. Меня зовут Спенсер. Герцог сообщил мне, что вы поселитесь здесь. Слуги с радостью исполнят любые ваши указания. Для вас приготовлен ужин. Его подадут в маленькой столовой, если вы не желаете ужинать в другом месте.
        — Маленькая столовая нас вполне устроит,  — заверил его Стивен.  — Еще я бы хотел, чтобы моей жене и мне приготовили ванны.
        — Сию минуту распоряжусь.
        — Превосходно.  — Стивен повернулся к Мерси.  — Тебя все устраивает?
        — Да, конечно.  — Ее вдруг охватило как никогда острое чувство одиночества. Они были совсем чужими, и обоих угнетало предстоящее завершение этого дня.  — Я хочу отнести Джона в детскую.
        Одна из молодых служанок проводила их наверх, в комнату, которую отвели под детскую. Там имелось все необходимое: кроватка, кресло-качалка для кормилицы, даже деревянная лошадка-качалка.
        Часть комнаты была обустроена для няни, там стояли кровать, туалетный столик, комод и стул.
        — Вижу, брат, как всегда, продумал все до мелочей.
        Она посмотрела на Стивена, который стоял, прислонившись плечом к стене и скрестив на груди руки. По его позе она поняла, что он давал отдых раненой ноге, а значит, поездка была для него нелегкой.
        — Думаешь, эта комната приготовлена специально для Джона?
        — Поскольку своих детей у Айнсли нет, другого объяснения я не нахожу.
        — Может, он просто заранее приготовился к их появлению.
        — Скорее он заранее приготовился к тому, что я приму его предложение. Наверное, он начал планировать это, как только ты перешагнула порог Грантвуда.
        — Но он не мог знать, что мы поженимся.
        — Мерси, моя семья не ждала от меня другого, и если бы я пренебрег своими обязанностями, Айнсли взял бы это на себя. Он всегда так поступает. Подозреваю, он готовил здесь прибежище для тебя.
        — Ты говоришь так, будто возмущен этим.
        Стивен потер шрам на лице.
        — То, что лучше для тебя, Мерси, лучше и для меня. Поскольку для этого нужно было принять великодушное предложение брата, я принял его. Буду ждать тебя в маленькой столовой.
        Как только он вышел, в комнату шагнула Жанетт. Наверняка она дожидалась за дверью, не желая мешать разговору Мерси с мужем.
        — Как здесь уютно!  — воскликнула она, осматривая комнату.  — Думаю, нам здесь понравится.
        — Очень на это надеюсь.
        Дожидаясь Мерси у окна в маленькой столовой, Стивен осушил второй бокал вина. Совершенно очевидно, что он и Айнсли по-разному понимали, что значит «запущенный». Для жены это было хорошо, но гордость требовала, чтобы здесь хоть что-то нуждалось в его участии.
        Он не должен был допустить, чтобы махинации брата испортили ему настроение. Особенно сейчас, когда ему предстояло снова познать Мерси, на этот раз полностью и окончательно, почувствовать себя окруженным ее теплом, слиться с ней в едином порыве.
        Еще ни одну женщину, насколько он помнил, ему не хотелось так сильно. Если бы экипаж с ними не делили няня и Джон, брачным ложем Мерси стала бы скамья, на которой она сидела. То была самая долгая его поездка. По крайней мере, самая долгая из тех, что он помнил.
        Налив себе еще вина, он выпил его так, будто оно могло смыть все сомнения. Как говорится, человек — это его прошлое, а у него из прошлого были вырваны два года. С этим нужно было смириться. Все равно их не вернуть. Теперь у него появились жена, сын, обязанности. Он поступил правильно, женившись на Мерси. Приняв решение обеспечивать свою семью самостоятельно, он станет управлять поместьем, что прекрасно происходило и без него.
        Услышав мягкие шаги, Стивен повернулся. Сложенные ладонь к ладони руки указывали на то, что Мерси нервничала. Он тут же встревожился оттого, что она с таким страхом воспринимала то, что должно было вскоре произойти, как будто для нее это было в первый раз. Возможно ли, что тогда его охватила такая жажда, что он взял ее, не задумываясь о ее удовольствии? Раньше такого никогда не было. Нет, не может быть, чтобы его отношение к женщинам настолько изменилось, даже на войне.
        Хотя он не сомневался, что характер его сильно изменился. Оставалось надеяться, что в лучшую сторону. Но в том, что касалось представительниц прекрасного пола, он с уверенностью мог сказать, что улучшаться ему некуда, как бы нескромно это ни звучало.
        Зная, что ей это доставит удовольствие, он спросил:
        — Джона устроили как должно?
        Она улыбнулась. Упоминание их сына всегда вызывало у нее улыбку и заставляло расслабиться.
        — Судя по тому, как жадно он работал ротиком, думаю, что да.
        — Отлично. Приступим?  — Он указал на накрытый скатертью круглый стол с горящими свечами и кушаньями.
        Покраснев, она кивнула и подошла к стулу. Стивен галантно выдвинул его и, когда она села, наклонился и поцеловал ее в затылок.
        — Расслабься, Мерси. Мы этим уже занимались раньше.
        — Но это было давно.
        — И, судя по всему, я был не на высоте. Я должен извиниться перед тобой, если не сумел сделать так, чтобы у тебя об этом остались только приятные воспоминания. Обещаю, сегодня подобного не случится.  — Он услышал, как она судорожно сглотнула.
        Кровь подступила к ее щекам, а потом разлилась по всему лицу, захватив и шею. Усевшись на свой стул, Стивен попытался прочитать ответ в ее глазах. Он не оправдал ее ожиданий в прошлый раз?
        Наклонившись вперед, он налил в ее бокал вина.
        — Я велел слугам нас не беспокоить. За эту неделю у меня, кажется, не было ни секунды, чтобы просто посидеть и подумать.
        — Если тебе хочется побыть одному, я могу уйти.
        — Напротив. Единственное мое желание — остаться наедине с тобой.  — Он чокнулся о ее бокал.  — За мою жену. И пусть тебе никогда не придется жалеть о том, что ты оказалась здесь.
        Ее рука, державшая бокал, дрожала, когда она поднесла его к губам.
        — Я никогда не буду жалеть об этом. Надеюсь, это можно сказать и о тебе.
        Будь у него выбор, он бы ни за что не женился. Холостяку беспечность сходит с рук. От него ее даже ждут. Но муж… Ему придется остепениться. С этим вопросом Стивен решил разобраться завтра, когда он встанет.
        Сегодня же он мог, положа руку на сердце, сказать, что ни с одной другой женщиной ему больше не хотелось быть.
        Помылась она быстро — боялась, что в любую секунду может открыться дверь и войти Стивен, как той ночью, когда он стал свидетелем ее кошмара. Она надела подаренную герцогиней ночную рубашку и безжалостно разрушила всю ее красоту, обмотавшись покрывалом, после чего присела на краешек дивана перед камином.
        Она понимала, что его бояться не нужно. Но сегодня ей предстояло в полной мере познать его как мужчину. Да, ей этого очень хотелось, но она боялась, что поведет себя не так, как нужно, и разочарует его. Ведь он думает, она знает, что ему нравится, знает, как его принять.
        Боже правый! Она все испортит!
        Девственность у нее отняли грубо, силой. Это было больно и произошло быстро. Стивен же показал ей, что такое страсть, дал почувствовать то, что женщина должна получать от мужчины. Но когда пришло время ему проникнуть в нее…
        Она сомневалась, что выдержит это. И что сможет объяснить ему, почему. Если он узнает, что она была с другим мужчиной, у него могут появиться сомнения насчет своего отцовства.
        Но, даже если они не появятся, он будет испытывать к ней отвращение. Всем было бы лучше, если бы он думал, что был у нее единственным.
        Сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди, когда она услышала, как отворилась дверь, соединявшая их спальни. Она стала напряженно всматриваться в огонь. Что, если он голый? Что, если уже совсем возбужден?
        Чего он ожидает от нее? Что она набросится на него? Что будет скромной? Пусть даже он не помнит их ночи, он же должен чего-то ждать.
        На ее плечо тяжело легла его рука. Какие у него большие руки! Какие сильные!
        — Ты дрожишь,  — негромко произнес он.
        — Как любая новобрачная. Не думала, что со мной это будет, учитывая, что между нами… Да, как видно, ошиблась.  — Она осмелилась повернуть голову и посмотреть на него.
        Он тоже помылся. От него пахло чистотой и еще чем-то пряным. Волосы его вились сильнее обычного, как будто он просто предоставил им свободу. Кончики их, еще влажные, казались более темными. Он был в брюках и темно-синем бархатном халате.
        Наклонив голову, он поцеловал ее в губы. Медленно, смакуя — и неудивительно, ведь впереди у них была целая ночь. Его рука потянулась к ее лицу, большой палец скользнул по щеке. Он действовал на нее, как хороший ликер, от которого по венам разливается тепло. Такое простое движение — и такой мощный ответ. Она сама поразилась тому, что ей захотелось растаять от его прикосновения. Почему он не обойдет ее и не встанет перед ней, чтобы они могли прижаться друг к другу?
        Распрямившись, он улыбнулся.
        — Видишь? Нечего бояться.
        После этого он обошел ее, но направился к столику в углу, на котором их ждало вино. Двигался он неторопливо, расслабленно. Уверенно. Он мог не помнить двух лет своей жизни, но прекрасно помнил все, что предшествовало им, и если верить легендам, которые о нем ходили, он покорил хозяек половины будуаров Лондона. Сара, разумеется, знала о его подвигах, из-за чего, возможно, и стала виться возле него, как только к нему начали возвращаться силы. Одна из сестер, поджав губки, назвала его порочным и отказалась приближаться к нему, словно боялась подхватить какую-то заразу.
        Однако большинство сестер, подобно Мерси, были зачарованы его ненавязчивым обаянием.
        Его рука обхватила бутылку, рука, которая скоро станет ласкать ее. Налив темно-красную жидкость в два бокала, Стивен вернулся к ней, протянул один бокал ей и сел на диван. Вытянув ноги, он ленивым движением положил руку на изогнутую спинку дивана так, что его пальцы коснулись кончиков ее волос.
        — Как все у нас прошло в первый раз?  — спросил он, и Мерси чуть не подавилась вином.
        Опустив бокал себе на колени, она начала водить пальцем по его ободку.
        — Какое это имеет значение?
        — Для меня сегодня это будет как в первый раз, и я не знаю, чего ты от меня ожидаешь.
        Она набралась мужества и посмотрела ему в глаза.
        — Я ничего не ожидаю. К тому же это ведь не может быть всегда одинаково, правда?
        — Я люблю разнообразие и редко когда повторяюсь. И все же я чувствую себя в невыгодном положении по сравнению с тобой.  — Он легонько провел пальцем по ее щеке.  — Было ли что-нибудь такое, что тебе особенно не понравилось?
        — Нет… насколько я помню.
        Насмешливая улыбка искривила его губы.
        — А я-то имел наглость полагать, что каждое мгновение, проведенное со мной, было незабываемым.
        Вот черт! Рядом с ней сидит мужчина ее мечты, герой ее фантазий. Ее муж. Который сейчас ляжет с нею в постель, который принял ее с ребенком, а она умудрилась уязвить его.
        Она придвинулась к нему, отчего колени ее коснулись его бедра. Рука Стивена соскользнула на ее затылок.
        — Из той ночи, что мы провели вместе, мне больше всего запомнилось, как ты обнимал меня. Это было чудесное ощущение. Я чувствовала твою заботу. Твою силу. Рядом с тобой я ничего не боялась. Давай притворимся, что это первый раз… Для нас обоих. Я могу забыть о нашей прошлой встрече и даже не думать о ней сегодня.
        — В самом деле?
        — Да.  — И очень легко. Пусть он считает, что ее неумелость напускная. Пусть не удивляется, что она не знает, как его трогать, чтобы доставить удовольствие.
        Жанетт снабдила ее кое-какими советами о том, как себя вести и как сделать приятное мужчине, но она не могла себе представить, чтобы сможет поцеловать его во что-нибудь кроме губ. Разве что в шею. Но в то, что скрывают его брюки… Прикасаться к этому языком? Пробовать это на вкус? Ну уж нет! И он не станет от нее этого требовать, в этом она не сомневалась.
        Но разве он сам не делал нечто подобное для нее? Разве он при помощи своего языка не вознес ее на немыслимые высоты сладострастия? Так ли это отличается от того, что советовала Жанетт?
        «Если вы его любите, вы сделаете для него все»,  — сказала она со своим французским акцентом. Но муж Жанетт любит ее. А что чувствовал Стивен к ней, своей жене?
        Впрочем, имело ли это какое-то значение? Достаточно было и того, что она чувствовала к нему.
        Допив сначала свое вино, потом ее, он отставил бокалы в сторону, повернулся к ней и размотал покрывало на ней. Оно соскользнуло к ее бедрам. Ее вдруг охватило острое желание прикрыться, хотя она и знала, что он уже видел ее в ту ночь, когда спасал от кошмаров. Но тогда ее защищала темнота.
        Он скользнул суставами пальцев по ткани, под которой ее соски набухли и напряглись. Глаза его как будто потемнели, когда он наклонился и взял один из них в рот. Легкая ткань не мешала почувствовать жар его рта, когда язык начал оглаживать и увлажнять сосок. Губы его плотно сжались на нем и потянули. Она застонала оттого, что жидкий огонь стал опускаться по ее телу и остановился между бедер.
        — В тот раз я так прикасался к тебе?  — спросил он.
        — Пожалуйста, не говори о прошлом,  — через силу выдохнула она, приложила пальцы к его твердому подбородку, заглянула в глаза так, будто от этого зависела ее жизнь.  — Мне все равно, что ты не помнишь. И я не вижу причин это помнить. У нас впереди годы, и мы будет делать это столько раз, что просто не сможем все упомнить.
        В синих, как беспокойное море, глазах блеснули лукавые искорки.
        — Сколько раз, по-твоему?
        — Сто. Тысячу. Я не знаю. Бессчетное количество.
        Он усмехнулся.
        — Мне это нравится. Ты права. Хватит твердить о прошлом. Больше никаких воспоминаний. И никаких ночных рубашек.
        — И никаких халатов,  — со смехом подхватила она, когда он поднял ее, взяв за руки, с дивана.
        Его бархатный халат коснулся пола лишь на несколько мгновений раньше ее шелковистой рубашки. Он рывком притянул ее к себе и жадно впился губами в уста, а руки тем временем скользили по ее телу.
        — Ты хоть знаешь, насколько красива?  — прошептал он.
        Мерси никогда не считала себя таковой. Нет, она, конечно, понимала, что не уродина, но понятие «красивая» больше относила к таким женщинам, как Сара или Жанетт. К женщинам, которые притягивали взгляды мужчин.
        — Особенно ноги,  — сказал он, приподняв ее над полом.  — Я хочу, чтобы они крепко обхватили меня.
        — Прямо сейчас?
        Он рассмеялся.
        — Нет, когда я буду глубоко внутри тебя.
        Она прижалась зардевшимся лицом к его плечу, чтобы он не увидел, в какое смущение ее привело это откровенное замечание. Ей нужно было сделать вид, что ее не шокируют его столь откровенные речи, однако же это ее приятно возбудило.
        Он осторожно, как драгоценный дар, положил ее на кровать. Потом медленно, улыбаясь, встал над ней и начал расстегивать брюки. Он никогда не представал перед ней в полном возбуждении, но того, что она видела, была достаточно, чтобы понять, что его мужское достоинство больше, чем у многих мужчин, за которыми она ухаживала в госпитале. От этой мысли у нее пересохло во рту, и она собрала все свои силы, чтобы не опустить ресницы.
        — Не волнуйся,  — сказал он.  — Вестклифф сказал мне, что после рождения ребенка у тебя, скорее всего, все осталось упругим, как у девственницы. Он знаток в таких вещах.
        Его слова принесли Мерси некоторое облегчение. Что до нее, то, хоть девственности ее лишили, она осталась непорочной.
        — Но вы будете готовы принять меня к тому времени, когда мы до этого дойдем.
        Он спустил брюки… и ее охватили сомнения. Его мужское достоинство было не таким, как у большинства мужчин. Она очень сомневалась, что когда-нибудь будет готова принять его. Но он-то думал, что когда-то она принимала. Ну так, черт побери, она не должна показать свои страхи!
        Кровать прогнулась, когда он улегся рядом с ней. Он провел рукой от ее плеча до места чуть ниже колена — куда смог дотянуться, словно обозначая то, что принадлежит ему.
        — Как я мог это забыть?
        Она накрыла ладонью его губы, обрывая неуместные слова.
        — Ни слова о прошлом.
        Преисполнившись мужества, которое помогло ей выжить в Ускюдаре, она повернулась на бок, к нему лицом, поцеловала его, провела рукой по его боку. Взгляд ее наткнулся на искалеченную плоть, и ей пришлось перебороть себя, чтобы исполнить собственное приказание: она не станет думать о том, как на его теле появились все эти шрамы, как он мучился. Некоторые из них появились после того, как она ухаживала за ним в госпитальном бараке. Но это было в прошлом. Здесь нет войны. Их покой не нарушит ружейная пальба. Земля не содрогнется от пушечных залпов. Никто не будет звать на помощь и молить о пощаде.
        Его член, твердый и бархатистый, ожег ее живот. Чувство вины пронзило ее оттого, что ей не хватило смелости рассказать ему правду о том, что она боится потерять его, потерять Джона… и что в некотором смысле заставила его считать, что была ему дороже, чем на самом деле.
        Глупая, глупая девчонка! Пока к нему не вернется память, он будет жить в счастливом неведении.
        Заслуживает ли он этого? Учитывая то, какие ужасы она пережила, было необыкновенным везением, что он не помнил ни единого мгновения из того, через что прошел и что наверняка было неизмеримо страшнее пережитого ею.
        Она стала целовать его шею, его грудь. Пощекотала языком его набухший сосок, почувствовала, как он подался к ней. Ей стал понятен смысл советов и обещаний Жанетт. Теперь она готова была опуститься ниже. В таком огне страсти не существовало ничего запретного.
        Неожиданно она оказалась на спине, и он снова стал хозяином положения. О, что он только ни делал своими руками, губами, зубами! То погладит, то лизнет, то легонько укусит. Он был молод и, несмотря на выпавшие на его долю тяготы, оставался в хорошей форме. Страсть жгла горячее огня.
        Она любила этого мужчину, хотела отдать ему все. Свое сердце, свое тело, свою душу. Он был для нее светом в этом мрачном мире, ее рыцарем. Война высвечивает в человеке как худшие, так и лучшие качества. В первый раз она пожалела о том, что он на самом деле не знает, что был лучше всех.
        Ему можно было говорить об этом снова и снова, но давшая слабину память не позволяла ему знать это, чувствовать это. Но она знала. Она видела это своими глазами. И она сохранит это знание. Этого будет достаточно. Да и что еще она может сделать?
        — Как мне нравятся твои груди!  — прохрипел он рядом с ее ухом.  — Они идеально ложатся в мои ладони.
        Наклонив голову, он набросился на один из сосков. На этот раз ткань не отделяла ее плоть от его ищущего языка, и она отдала свое тело во власть ему, ощущая жгучую потребность избавиться от невыносимого томления между бедрами.
        Его рука, пройдясь по ее телу кружной дорожкой, наконец достигла цели и уверенно пристроилась у нее между ног. Она задохнулась от первого нежного прикосновения, от искры наслаждения, порожденной медленными движениями его пальца.
        — Ты как трут,  — грудным голосом промолвил он.  — Так легко загораешься. Ты даже не представляешь, как я хочу тебя.
        — Так почему ты не берешь меня?
        — Потому что я не хочу, чтобы все закончилось слишком быстро. Прикоснись ко мне, Мерси.
        Она положила руку ему на плечо. Его глаза, блестевшие от желания, озарились немым смехом. И тогда ее рука скользнула вниз, и пальцы смогли обхватить член. Тихий, гортанный стон был ответом на это прикосновение. Она подумала бы, что сделала ему больно, если бы не торжествующее выражение, появившееся на его лице.
        Он научил ее нужным движениям. Она боялась, что потом он спросит, почему она их не знала, но то, что чувствовали ее пальцы, захватило ее: сталь, облаченная в шелк, мягкая и одновременно твердая. Она почувствовала влагу, предвестие семяизвержения. Ей захотелось, чтобы в ее лоне рос его ребенок. Захотелось дать ему еще одного сына, дочь, двух дочерей. Захотелось быть связанной с ним неразрывно и вечно.
        Как когда-то боялась потерять Джона, теперь Мерси боялась потерять Стивена.
        Когда она превратилась в такого воина, в такую бесстрашную душу? После того как стала свидетелем самых страшных лишений, которые могут выпасть на долю человека.
        Но здесь, в его руках, она была в безопасности. Так же, как в ту ночь, возле госпитального барака. Он по-прежнему был тем отважным и благородным мужчиной, которого она знала тогда. Разве важны воспоминания, если его суть осталась прежней?
        Ее рука действовала все увереннее. Его тихое глубинное урчание отдавалось в прижатой к нему груди.
        Он ввел в нее палец.
        — Боже, какая влажная и горячая… и упругая. Как ты могла остаться такой упругой, родив ребенка?
        Она чуть не сказала: «Потому что ребенок был очень маленьким», но не захотела лгать. Она не произнесет ни слова лжи. Просто не будет рассказывать всего. Она никогда не говорила, что родила Джона. Только что была его матерью — а в душе она ею была.
        — Я могу сделать тебе больно,  — просипел он, и она увидела, какая мука отразилась на его лице.  — Поэтому ты так робеешь? В прошлый раз было больно?
        Он был не из тех мужчин, которые с легкостью могут причинить женщине боль. За то короткое время, что они были знакомы, она успела это понять. Но да, сейчас, обхватив его член пальцами, она понимала, что будет больно.
        — Со временем воспоминания о боли утихают,  — заверила она его.  — Я помню только, как для меня было важно находиться рядом с тобой. Я хочу тебя.
        — Тогда ты меня получишь.
        Быстрым плавным движением он вклинился между ее ног, прижимаясь к ней всем телом и крепко целуя в губы. Мускусный запах телесного единения окутал их. Она запустила пальцы в его густые вьющиеся волосы. Потом провела пальцем по шраму. Этот мужчина был так уверен в себе, что физический недостаток его не смущал совершенно. Но утрата двух лет — это недостаток совсем другого рода.
        Она открылась ему навстречу, сердцем, телом, душой.
        Он поднялся над ней, явно испытывая невероятное удовольствие, и направил себя в нее. Да, она была упруга. Да, ей было неудобно, но она заставила себя не обращать на это внимания и расслабиться, помогая ему.
        Он начал входить толчками, покрывая ее шею поцелуями.
        — Обними меня ногами.  — Голос его был напряжен, мышцы на руках, которыми он упирался в кровать, вздулись.
        Она послушалась его, и он вошел глубже, еще глубже, пока не заполнил ее.
        — Господи, как я мечтал об этом!  — прошептал он.  — О тебе. Об этих прекрасных длинных ногах.
        — Я тоже о тебе мечтала.
        Где он взял силы, чтобы говорить, она и представить не могла. При тех чудесных ощущениях, которыми наполнилось ее тело, она даже думала с трудом. Все, что она могла,  — это ощущать прикосновения его губ, его рук. Его медленное отступление и решительные толчки. Ее бедра приподнялись ему навстречу, спина выгнулась, желание достигло наивысшей точки.
        Язык его играл с ее грудями, когда он снова отступил, но лишь для того, чтобы ринуться вперед с еще большей силой. Она всхлипнула. Все неприятные ощущения, которые она испытывала вначале, исчезли, и на смену им пришло одно-единственное желание: быть к нему как можно ближе, прижаться сильнее.
        Он что-то шептал, какие-то пошлые комплименты ее груди, шее, животу, гавани, в которой он нашел прибежище. Она думала, что смутится, но вместо этого возбудилась еще больше, и удовольствие возросло.
        Он начал раскачиваться на ней, быстрее, сильнее, проникая глубже. Ощущения нарастали. Они летели ввысь, они парили. Как только ее спина выгнулась, а голова вжалась в подушку, его горячие уста тут же припали к ее шее. Ее ногти впились в его спину, внутри у нее вспыхнул фейерверк искр, и она закричала. Сверкнула молния, полился свет ярче солнечного. Ураган удовольствия подхватил ее, вознес ввысь и оставил, дрожащую, на берегу страсти.
        И тогда она услышала его рычание, он напрягся, его тело стало биться о нее, стремительно, яростно…
        — О боже, Мерси!  — Прочие звуки удовлетворения и насыщения окружили ее, когда он замер и медленно опустился, чтобы поцеловать ее в губы.  — Ну нет, такого я бы не забыл никогда…
        Глава 13
        Стивен смотрел на полог над кроватью, а Мерси спала, прижавшись к нему. От тех его слов кровь отхлынула от ее лица, и он в ту же секунду пожалел, что произнес их, вспомнил о прошлом, когда она этого не хотела.
        Но он сказал правду. Как он мог забыть то, что между ними было?
        Он помнил каждую деталь близости с каждой женщиной до той минуты, когда в тот далекий день сел пить чай с Клэр. Он помнил каждое свидание, каждый крик, каждую вспышку удовольствия. И он знал, знал, что все это бледнело в сравнении с тем, что он переживал с Мерси. Ни одна не была столь упругой или столь горячей. Ни одна не обнимала его так, будто умерла бы, если бы отпустила его. Ни одна не увлекала в царство чувств, где переставало существовать что-либо, кроме них двоих.
        Она совершенна, она совершенна, его жена. Впервые он осознал, что не допустил ошибку, женившись на ней. Столько в ней было того, что ему нравилось, стольким он восхищался.
        Он ошибся. Когда-то он пытался понять, что именно в ней его привлекает… Но его привлекало абсолютно все. Все! Последнее, что он узнал о ней сегодня, просто стало тому достойным венцом.
        А он забыл. Забыл, что у них уже была такая ночь. Проклятие, что еще он мог забыть? Такое же важное, как она?
        Одной рукой обнимая ее, он поднес другую к лицу и прикоснулся пальцем к шраму. Сначала он думал, что забыл только битвы, кровь и умирающих людей. Потом выяснилось, что забыл и одну сестру милосердия, которая родила от него ребенка. Но теперь понял, что утратил несоизмеримо больше. Он утратил мгновения счастья, мгновения смеха, мгновения удовольствия, превосходившие все, что он когда-либо испытывал.
        Несправедливо. Он хотел вернуть эти мгновения. Хотел знать, что происходило в те два года его жизни. Ему это было нужно. Он желал вернуть то, что потерял.
        Повернув голову, он посмотрел на лежащую рядом с собой женщину. Волосы цвета меди разметались по подушке так же, как и у него бывало по утрам, когда он просыпался. Темно-рыжие ресницы покоились на щеках. Дышала она очень тихо. Ее сжатый кулачок лежал у него на животе. Ни он, ни она не стали одеваться, потому что их тела согревали друг друга.
        В Крыму было холодно, если судить по тому, что он узнал после того, как очнулся, лишенный воспоминаний. Они вместе разожгли огонь, который горел всю ночь, и, вполне вероятно, будет пылать и дальше. Его всегда раздражала эта потеря, но сейчас, когда он узнал, чего на самом деле лишился, негодование клокотало в нем.
        Мгновения с ней. Произнесенные слова, разделенная страсть. Он хотел знать, как выглядела первая улыбка, которую она ему подарила. Она флиртовала с ним или это он добивался ее?
        Наверняка он. И она сначала противилась. Она была слишком хороша. Мерси покинула Англию, побуждаемая исключительно человеколюбием, а вернулась со страшными воспоминаниями. Она была из хорошей семьи, поэтому поначалу игнорировала его знаки внимания. Да, она не сразу согласилась на то, что он предлагал. И все же каким-то образом ему удалось ее завоевать. В ту ночь, когда на нее напали.
        Ублюдки. Лучше им никогда не попадаться ему на глаза, иначе они пожалеют, что родились на свет.
        Ее жизнь переплелась с его жизнью. Это было одновременно и благословением, и проклятием. Он содрогнулся, подумав о том, чем все обернулось бы, если бы она не родила от него ребенка. Он бы никогда не увидел ее снова. А если бы увидел… не узнал бы ее, не узнал бы, что между ними было.
        В этом и заключался истинный трагизм его недуга. Стивен мог прямо на улице встретить человека, который, к примеру, спас ему жизнь, и попросту не обратить на него внимания только потому, что не узнал бы его. А ему следовало бы угостить его вином. Да что там вином, он должен был купить ему женщину. Но вместо этого он просто прошел бы мимо, как будто этот человек не имеет к нему никакого отношения.
        Неведение снедало его. И сейчас больше, чем когда бы то ни было.
        Он должен был узнать все, что произошло за эти два потерянных года.
        Несмотря на то, что тело в местах, растянутых и побитых за время любовных утех, болезненно ныло, проснулась Мерси в превосходном настроении. Открыв глаза, она увидела, что Стивен смотрит на нее. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь неплотно сдвинутые шторы, переливался на его волосах и озарял мужественные линии его родного лица.
        Все ее страхи улетучились. Она выдержала испытание этой ночью. Их отношения выдержали эти испытания. Он не догадался, что не она родила его сына. Теперь об этом можно не беспокоиться.
        Теперь все будет хорошо. И будут они жить долго и счастливо.
        Расслабленно улыбаясь, он провел пальцами по ложбинке между ее грудями.
        — Как же здорово просыпаться утром рядом с тобой!
        — А я счастлива, когда ты просыпаешься утром рядом со мной.
        — Кошмары этой ночью не снились?
        — Ни единого.
        — Хорошо.  — Он нежно поцеловал ее в губы.  — Я подумал, не велеть ли слугам принести нам завтрак сюда.
        — Мне нравится эта мысль.
        — У тебя что-нибудь болит?
        Щеки ее вспыхнули при намеке на то, что произошло между ними этой ночью.
        — Немного. Я думаю, потом это будет ощущаться сильнее.
        — Тогда отдохни сегодня.
        — Я не инвалид.
        Он склонил голову набок.
        — Что ж, тогда можно будет покататься на лошадях. Посмотрим, что здесь и как.
        — Было бы чудесно.
        — Значит, решено.
        Несколько последующих минут он молча выводил пальцами узоры на ее теле, вызывая у нее сладостные ощущения. Она чувствовала, как прямо под кожей закипает желание. Наверное, не нужно было признаваться в том, что у нее что-то болит.
        — Какие первые слова сказал я тебе?  — спросил он.
        — Что?
        — Самые первые слова. Что я тебе сказал?
        Она нервно облизнула губы, опасаясь, что он поймет, насколько ее взволновал его вопрос.
        — «Воды. Дайте воды».
        — Я был в госпитале.
        По телу ее пробежала дрожь, и все внутри сжалось от страха.
        — Да. Ты начинаешь вспоминать?
        Неужели бурная ночь всколыхнула его память?
        — Нет, но мне кажется, что я смогу воссоздать потерянные воспоминания. Если я буду знать, что тогда происходило, что говорилось, может быть, у меня получится вообразить эти события.
        — Зачем это нужно? У нас есть настоящее. Вот что важно.
        — Мне не хватает многих воспоминаний и особенно тех мгновений, которые я провел с тобой.
        — Но если ты посвятишь свою жизнь прошлому, то не сможешь обзавестись новыми воспоминаниями, и у тебя их станет еще меньше.
        — Кто-нибудь другой на моем месте посчитал бы, что ты не хочешь, чтобы моя память восстановилась.
        — Что за глупости! Конечно же я хочу, чтобы ты все вспомнил.  — Первая настоящая ложь.  — Но воспоминания должны вернуться сами. Не нужно тратить драгоценное время на попытки их восстановить. Иначе у тебя может не хватить времени на это…
        Удивившись собственной храбрости, она раздвинула ноги.
        — Ты говорила, что тебе больно.
        — Немножко… Но нам это не помешает.
        — Я не хочу сделать тебе еще больнее.
        — Тогда живи со мной сейчас, в настоящем.  — И, прежде чем он успел ответить, она чуть ли не в отчаянии накрыла его уста своими.
        Она не хотела, чтобы он продолжал выспрашивать ее о том, чем они занимались в Ускюдаре. Для нее это место было связано с ужасными воспоминаниями, если не считать той ночи, когда она была с ним. Но и та ночь началась кошмарно.
        Трое мужчин. Пьяных. Похотливых.
        Она укусила Стивена за плечо, не до крови, но достаточно сильно, чтобы он ругнулся и обхватил ее лицо своими большими ладонями.
        — Какого черта…
        — Я не хочу об этом думать,  — сказала она.  — Разве ты не понимаешь? Я хочу, как и ты, забыть каждую секунду, проведенную там. Пожалуйста!  — Она, извиняясь, поцеловала его в то место, которое укусила.  — Пожалуйста.
        Он просунул руку под ее голову, заглянул в глаза.
        — Для меня невыносимо не помнить того, что соединило нас.
        — Мы заведем новые воспоминания. Ведь из прошлого стоило запомнить всего-то несколько часов одной ночи. Все остальное — ерунда. Пожалуйста, давай просто жить настоящим!
        Он приподнял ее, притянул к себе и припал к ее губам с необычайной страстью, и у нее появилась надежда, что он согласился забыть о прошлом. Ей не хотелось, чтобы он вспоминал. Она не будет помогать ему в этом.
        Она почувствовала шевеление у него между ног, и когда он упал на подушку, стала целовать его грудь. Каждый шрам. Ей было жалко его, но эти шрамы были нестрашные, потому что она не знала, как они появились. Они не отвлекали ее от его красоты.
        Несмотря на то, что Стивен еще не полностью выздоровел, он был сильным, его мышцы были твердыми на ощупь. Гладя их, она чувствовала, как они вздрагивают.
        Потом он поднял ее, опустил на себя, и она удовлетворенно вздохнула, почувствовав, как наполнилась им.
        Здесь, здесь, здесь она могла забыть обо всем.
        Движения ее бедер были быстрыми и сильными. Она смотрела на его лицо. Наблюдала, как его глаза затуманиваются от удовольствия. Желваки его заиграли. Ноздри затрепетали. Зубы сжались.
        Он входил в нее снова и снова. Удовольствие нарастало и пронизывало все ее тело, до кончиков пальцев рук и ног.
        А потом ее захлестнул невероятный восторг.
        Она закричала, услышала его гортанное урчание, почувствовала его финальный толчок. Они достигли пика одновременно, полного и абсолютного, как единое существо.
        Повалившись вперед, она обхватила его за плечи.
        — Это гораздо лучшее воспоминание, чем все, что случилось в Ускюдаре.
        В ответ он поцеловал ее в макушку и заснул. Ей оставалось только надеяться, что она смогла его убедить.
        Глава 14
        С некоторым сожалением Стивен встал с кровати. Проснувшись, он увидел, что Мерси тоже заснула. Ему захотелось дождаться, когда она проснется, и продолжить предаваться любовным утехам, но, раз брат доверил ему это поместье, он должен отнестись к этому ответственно, и прежде всего следовало выяснить, чем именно ему придется заниматься.
        Вернувшись в свою спальню, он привел себя в порядок. Наличие двух спален показалось ему излишним. Он не собирался спать один, отдельно от жены.
        От этой мысли он на миг замер и опустился в ближайшее кресло. Он не только не собирался спать здесь в одиночестве. Он не испытывал ни малейшего желания оказаться в любой другой спальне. Остальные женщины перестали быть ему интересны. Он хотел только Мерси.
        Нет, наверняка это временное состояние, и скоро все будет как прежде. Он всегда тасовал женщин, как карты, не сосредотачивая внимание на какой-то одной. Каждую из своих женщин он заставлял думать, будто она у него единственная, но в действительности его всегда ждала другая. Ни разу он не посвящал всего себя одной.
        Но в эту минуту он даже вообразить не мог, что, оставив Мерси, пойдет в чужую спальню. Ему отчаянно хотелось одного: вернуться к ней.
        Все дело в необычности. В новизне.
        Но раньше это никогда не имело значения!
        В брачных узах, в клятвах, произнесенных перед Богом и семьей.
        Однако эти ощущения совсем не ассоциируются с кандалами и цепями!
        Может быть, это происходит с ним, потому что он еще не до конца выздоровел?
        Только я еще никогда не чувствовал себя лучше.
        Мысль о том, что у него пропало желание искать других женщин потому, что Мерси была для него важнее, чем кто бы то ни было, не на шутку встревожила и даже испугала его. Это просто невозможно! Все женщины были ему дороги в одинаковой степени. Если одна из них и доставляла ему больше удовольствия, чем другая, чувства к ней были не сильнее и не слабее, а такие же.
        Но с Мерси все было по-другому.
        Храбрая, сильная, невероятно добрая. С ее появлением комната как будто наполнялась солнечным светом. Она пожертвовала своим добрым именем, она родила от него ребенка. А в постели была настоящей развратницей.
        Стивен улыбнулся, вспомнив, как она соблазняла его этим утром, как будто его нужно было упрашивать, чтобы он снова овладел ею. Каждый оттенок запаха, каждое прикосновение, каждый стон и вздох, каждое движение ее гибкого тела навсегда запечатлелись в его сознании.
        Руки его сжались в кулаки. Когда-то у него уже было все это, но оказалось потеряно. Он потерял намного больше, чем думал. Он потерял ее.
        Это не должно произойти снова, и он этого не допустит, хотя знает, что не все в его власти.
        — Ходишь кругами, старина,  — прошептал он сам себе.  — Для этого нет никаких причин.
        Однако эти слова не принесли успокоения.
        От тревожных мыслей его отвлек отдаленный звук. Он чуть повернул голову, чтобы получше расслышать. Плач? Да, Джон. Наверняка опять есть просит. За время поездки сюда им пришлось несколько раз останавливаться. У мальчишки дьявольский аппетит. Этим он пошел в отца.
        Что же это он так орет? Где кормилица, черт побери?
        Стивен рывком поднялся, подошел к двери, распахнул ее и вышел в коридор. Слуг поблизости не оказалось, а настойчивые вопли становились все громче. Он стремительно вошел в детскую, подошел к кроватке и заглянул в нее.
        — Ты — Лайонс, а Лайонсы не плачут.
        Джон тут же замолчал и влажными от слез темно-голубыми глазами с несчастным видом посмотрел на Стивена. Пухлые губки его дрожали. Из одной ноздри выдувался небольшой пузырь.
        — Отвратительно,  — пробормотал Стивен, доставая платок и вытирая лицо ребенка.  — Вот. Так-то лучше. Скоро придет кормилица, и ты получишь то, что хочешь. Когда подрастешь, узнаешь, что ждать женщин тебе придется часто, так что привыкай. Дожидайся ее спокойно, как джентльмен.
        Губы Джона недовольно задрожали, и он стал судорожно глотать воздух. Проклятие, куда провалилась эта кормилица?
        Стивен нагнулся к ребенку.
        — У меня нет грудей, я ничем не могу тебе помочь.
        Губы задрожали сильнее. Мальчик наморщил лоб, из уголка его глаза выкатилась новая слезинка.
        — Ну хорошо, хорошо, если ты настаиваешь.  — Он вынул ребенка из кроватки. Лоб Джона разгладился, ротик растянулся в довольную улыбку. Да он и впрямь очень симпатичный малыш! И в весе он как будто за это время прибавил. Ручки и ножки стали длиннее, и вообще парень заметно окреп.  — А ты у нас быстро растешь, а, приятель? Ты знаешь, что на меня похож? Тебе об этом уже говорили?
        Голубые глаза медленно закрылись и открылись, младенец издал какой-то мяукающий звук, что, очевидно, должно было обозначать некий ответ.
        — Нет? Хочешь увидеть, каким красивым ты станешь, когда вырастешь? Все леди в городе будут молить тебя уделить им внимание,  — говорил Стивен, подходя к зеркалу-псише в отведенном для кормилицы углу комнаты. Он поднял Джона так, чтобы их лица оказались рядом: одно полнощекое и круглое с огромными голубыми глазищами, второе — состоящее из четких прямых линий.  — Что скажешь?
        Ребенок явно не был впечатлен. Стивен решил, что это, наверное, из-за того, что в таком возрасте дети еще плохо видят. Он подвинулся ближе к зеркалу, и неожиданно Джон залился звонким смехом, так, что все его маленькое тельце затряслось.
        — Вот те раз!  — Стивен отступил на шаг, и радостное хихиканье оборвалось.  — Да ты умеешь смеяться! Почему-то я этого не ожидал. И что тебя так насмешило? Явно не я.
        Он наклонился к зеркалу, и малыш опять захохотал, да так заразительно, что Стивен не удержался и засмеялся вместе с сыном.
        Он опять отошел, и снова наступила тишина. Качнулся к зеркалу, и снова полился смех. Выйдя на середину комнаты, он подбросил сына, и тот восторженно завопил. Стивен никогда не интересовался детьми, но, черт побери, оказывается, они могут быть чрезвычайно забавными.
        Во всяком случае, его сын был таким.
        Он снова повернулся к зеркалу, и только сейчас заметил, что за ними наблюдают. В зеркале он увидел Мерси, которая улыбалась ярче солнца.
        Он развернулся.
        — Ты его крики услышала?
        Тихонько посмеиваясь, она кивнула и подошла к нему.
        — О да.
        — Мой сын будет пользоваться успехом у дам, я в этом не сомневаюсь.
        Вздохнув, она приложила пальцы к его губам. Глаза ее заволокло слезами.
        Держа ребенка на руках, он шагнул к ней.
        — Мерси, что случилось?
        — Ты никогда раньше его не называл «мой сын».  — Став на цыпочки, она крепко поцеловала его в щеку и обняла их обоих.  — Каждый миг сомнений и отчаяния стоило пережить ради этого.
        Стивен обвил ее рукой и прижал к себе еще крепче. Наклонившись к ее уху, он прошептал:
        — Спасибо, Мерси. Спасибо, что подарила мне сына.
        Она заплакала еще сильнее, и Джон, не желая отставать, присоединился к ней.
        Когда, наконец, рассыпаясь в извинениях за то, что отлучилась выпить чаю, появилась Жанетт, Стивен с огромным облегчением вручил ей Джона и повел Мерси обратно в спальню, где мог поблагодарить ее как полагается.
        Глава 15
        — До чего вонючие создания эти овцы!  — пробормотал Стивен.
        — А у меня нос так замерз, что я не чувствую никаких запахов,  — рассмеялась Мерси.
        Стивен потянулся к ней и сжал ее руку, которой она держалась за луку седла.
        — Прости меня. Не нужно было брать тебя с собой в такую погоду.
        — Глупости. Мне самой хотелось осмотреть поместье.
        Морозец бодрил. Погода была не самой подходящей для верховых прогулок, но, когда Стивен предложил покататься, Мерси не смогла устоять. Ей хотелось делать все вместе с ним, и теперь они исследовали свое новое жилище.
        — Думаю, весной здесь будет прелестно,  — прибавила она.
        Положив ладонь ей на затылок, он придержал ее, чтобы наклониться и поцеловать.
        — Ты сейчас такая милая.
        Она почувствовала, как по щекам ее разливается тепло. От таких его оброненных ненароком фраз ее сердце всегда начинало колотиться как сумасшедшее. Ей захотелось сказать ему, что он удивительно красив, потому что это действительно было так, но слова, которые, обращенные к ней, доставляли ей такое удовольствие, сказанные в адрес мужчины почему-то звучали бы ужасно глупо.
        Распрямившись, он посмотрел на раскинувшиеся вокруг них угодья.
        — Если тебе не нравятся овцы,  — начала она,  — быть может, получится убедить брата позволить тебе выращивать что-нибудь другое.
        — Это овцы арендаторов, которые пользуются его землей. Да и просить у брата разрешения мне не доставляет удовольствия.
        Она почувствовала укор совести. Ему приходилось этим заниматься из-за того, что он женился на ней.
        — Если бы ты мог заниматься всем, чем угодно, что бы ты выбрал?  — поинтересовалась она.
        Привстав на стременах и придержав дернувшуюся в сторону лошадь, он посмотрел по сторонам. Мерси поняла, что этот вопрос заставил его крепко задуматься.
        — Я бы весь день проводил в постели со своей женой… Каждый день.
        Она рассмеялась.
        — И все?
        — И кормил бы ее клубникой.
        Она покачала головой, удивляясь его несерьезности.
        — Не слишком великие планы.
        — Да?  — Он посмотрел вдаль.  — Я никогда не задумывался о своем будущем. Пока не появилась ты, я просто жил сегодняшним днем и не строил никаких планов. Я джентльмен, брат выплачивал мне небольшое денежное содержание, и мне этого хватало. Сейчас мне не понять, как я мог скатиться до столь мелочного существования.
        — Ты был очень молод.  — Он и теперь был совсем не стар.  — А потом пошел в армию, и там уже было и не легко, и не мелочно.
        — Да, армейская жизнь. О которой я помню так мало.  — Он прищурился, сжал зубы.  — Наверное, лошади.
        — Что-что?
        — Лошади. Думаю, я хотел бы разводить лошадей.
        — Скаковых?
        — Армейских.
        — Почему же не заняться этим?
        Устремив на нее взгляд, он усмехнулся.
        — Для тебя, похоже, нет ничего невозможного.
        — Если чего-то действительно очень сильно захотеть. Ты правда этого хочешь?
        — До сих пор я об этом мало задумывался, но эти вонючие овцы заставляют меня желать этого все сильнее и сильнее. Я собираюсь, продав офицерский патент, выручить немного денег. У меня осталось жалованье, которое мне выплачивали в полку. Я мало тратил.  — Он пожал плечами.  — Этого хватит для начала.
        — Мне кажется, стоит попробовать.
        В глазах его читалось удивление.
        — Раньше никто в меня не верил.
        — Как же я могу не верить в тебя? Я тебя знаю. Я знаю, как ты отважен и решителен. У тебя сильный характер. Мне очень жаль, что ты, утратив часть воспоминаний, забыл, какой ты замечательный человек. Но я не сомневаюсь, что тебе по плечу все, за что ты ни возьмешься.
        — Ты меня смущаешь, Мерси, ей-богу.  — Он натянул поводья, разворачивая лошадь.  — Давай вернемся, я тебя согрею.
        Он согрел ее в постели, потом в ванне, где горячая вода ласкала ее кожу. Она сидела у него между ног, прислонившись спиной к его груди, и его руки лениво скользили по ее телу.
        — Как думаешь, мы когда-нибудь устанем друг от друга?  — спросила она.
        — Господи, надеюсь, что нет.
        Она испытывала удовольствие, не имеющее ничего общего с телесными ощущениями.
        — А я боюсь, что тебе станет скучно со мной.
        Он провел пальцем по ее шее, плечу, вниз по руке.
        — Не станет.
        Сегодня эти слова были произнесены с уверенностью. А что будет завтра? Произнесет ли он их с таким же убеждением завтра? А через неделю? Через месяц? Он и в Ускюдаре был добр к ней, но в свою постель положил другую. Той женщине он тоже говорил, что с ней ему никогда не будет скучно?
        — Как долго ты оставался верен одной женщине?  — спросила она.
        — Тебе правда хочется поговорить о моих былых победах?
        Она повернулась к нему, расплескав воду из ванной.
        — Да. Сколько их было?
        — Слишком много, чтобы сосчитать.
        — И с которой дольше всего…
        Он приложил палец к ее губам.
        — Я уже рассказывал тебе. Я был невежей. Ни одна женщина не заставила меня забыть об остальных.
        — Ты встречался с несколькими женщинами одновременно?
        Он пожал плечами.
        — Они понимали меня. Мне не хотелось ограничивать себя одними отношениями.
        У нее заныло сердце. Какая женщина захочет его так, что будет готова принять на любых условиях? О боже, такая, как она, готовая лгать, лишь бы заполучить его!
        — Значит, тебе уже должно быть со мной ужасно скучно.
        Он заправил влажные волосы ей за ухо.
        — Наоборот. Я еще никогда в жизни не был так… увлечен. Каждое мгновение с тобой — открытие. И это очень странно… Это выше моего понимания.
        Брови его сошлись на переносице, лицо сделалось таким серьезным, что она испугалась.
        — Что? Что настолько странно?
        — Разговаривать с тобой, просто находиться рядом мне доставляет почти такое же удовольствие, как делить с тобой ложе.
        Облегченно засмеявшись, она уткнулась лицом в его плечо.
        — Ты находишь это смешным?
        — Я нахожу это замечательным.  — Она взяла его за подбородок, провела большим пальцем по колючей щетине, которую он наверняка сбреет перед тем, как лечь в постель. Она была темнее, чем волосы, делала его грубоватым, похожим на злодея.  — Я хочу, чтобы у нас был такой брак, как у Клэр с Вестклиффом. Ты дал мне надежду, что в конце концов у нас это получится.
        — Клэр с Вестклиффом? Нет, ты ошибаешься.
        — Не ошибаюсь. Когда они смотрят друг на друга… сразу видно, как они друг друга любят.
        — Он женился на ней из-за ее приданого.
        — А ты женился на мне из-за своего сына.  — Она покачала головой.  — Но ты прав. Не нужно было мне говорить об этом.
        Она снова села к нему спиной, и он прижался губами к впадинке на ее шее.
        — Мы навестим их на Рождество,  — тихо промолвил он.  — Если только ты не предпочтешь остаться здесь.
        Она бы предпочла. Здесь ей было хорошо, она чувствовала себя в безопасности. Уезжать ей не хотелось. Но все время прятаться в этом поместье они не могли.
        — Нам нужно встречаться с твоими родными. Встретим Рождество, как полагается, в семейном кругу.
        Он обхватил ее руками и крепко прижал к себе.
        — Ах, Мерси, прости меня. Я забыл. На прошлое Рождество, мы оба, наверное, были в Крыму.
        Кивнув, она провела рукой по его бедру, почувствовав ладонью шрам. Хорошо, что сейчас можно было к нему прикасаться, не причиняя ему боли.
        — Каким оно было?
        — Холодным. Невеселым. Мы работали в госпитале по двенадцать-пятнадцать часов в сутки. Я ужасно устала. Было уже поздно. Во время очередной перевязки я вдруг сообразила, что сегодня Рождество и запела «Тихую ночь». И все в отделении подхватили. Я не смогла сдержать слезы.
        — Меня там тогда уже не было?
        — Да, ты вернулся в свой полк. Но я думала о тебе. Мысленно пожелала удачи.  — Она усмехнулась.  — Помню, я тогда загадала, чтобы мы оба следующее Рождество встретили дома. Наверное, в своих желаниях нужно быть осторожнее.
        — Что ты хочешь на Рождество?
        Она развернулась, раздвинув его ноги.
        — Чтобы оно запомнилось.
        — Зная свою семью, это я тебе обещаю.
        До Лайонс-плейса было два дня пути в экипаже, и Стивен организовал поездку так, чтобы приехать поздно вечером накануне Рождества.
        — Так значит, поместье это принадлежало твоему отцу,  — сказала Мерси, то и дело нетерпеливо поглядывавшая в окно.
        — Я здесь почти ничего не помню,  — ответил Стивен.  — Два года назад я приезжал сюда. Мы пили чай с Клэр на террасе.
        Именно на этом его память остановилась. Сердце Мерси затрепетало. Что, если возвращение туда вернет ему воспоминания? Что, если он посмотрит там на что-нибудь, и два переходных года пролетят в его мозгу, как страницы книги, перелистываемые в поисках нужного абзаца?
        Он сидел напротив нее и Жанетт, придерживая спавшего рядом на сиденье Джона. Как Джону удавалось спать, Мерси не могла понять, но он проспал практически всю дорогу.
        — Я считаю своим домом поместье Айнсли, а не это место,  — продолжил Стивен.
        — А ты помнишь своего отца?
        — Нет.  — Он почесал подбородок.  — Похоже, у меня привычка такая — ничего не помнить.
        Заявление это было довольно безобидным, и Мерси не сомневалась, что Жанетт не поймет скрытого смысла его слов. Время от времени он задавал ей вопросы о Крыме, но она отвечала уклончиво, как будто не придавала этому значения, хотя догадывалась: он надеется, что ее ответы заставят его хоть что-то вспомнить. Она не уставала повторять, что забытое им не имеет никакого значения, однако он все время пытался ухватить ускользающие от него воспоминания.
        — Наверное, здесь и Айнсли будет,  — сказала она, чтобы сменить тему.
        — Несомненно. Мать. Лео. Возможно, Линнфорд с семьей. Айнсли послал им на юг Франции письмо с просьбой приехать.
        — Мне будет очень интересно с ним встретиться. Он ведь наверняка тоже занимался твоим воспитанием. Он был хорошим опекуном?
        — Мы не очень-то с ним ладили. Думаю, и родной сын не расстраивал бы его чаще, чем я.
        — Но я уверена, что твое геройство в Ускюдаре искупило любые разочарования, которые ты заставил его испытать.
        — Я не был героем, Мерси.
        — Нет, был.
        Он внимательно посмотрел на нее.
        — Ты бывала на передовой?
        — Нет, но я слышала рассказы о тебе от многих раненых, которых мы лечили.  — Тут она раздосадовано вздохнула.  — Что же это? Я дала себе слово больше не говорить о войне, а сама продолжаю.
        — Неудивительно. А что касается Линнфорда, ты наверняка найдешь его весьма приятным человеком. Вся его семья — очаровательные люди.
        Карета свернула с главной дороги, и по спине Мерси пробежал холодок.
        — Подъезжаем, да?
        — Да, уже скоро.
        Мерси подалась вперед и сжала его руку.
        — Я рада, что мы проведем Рождество в кругу твоей семьи.
        — А как же твоя?
        Она выпрямилась.
        — У меня есть только отец, и он отказался от меня.
        — Ему же хуже.
        Она улыбнулась.
        — Хотелось бы мне так думать. О, смотри!  — Она указала за окно.  — Вот оно. Не ожидала, что поместье будет таким… мрачным.
        — Да, вид у него безрадостный.  — Он выглянул в окно.  — И это полностью соответствует темпераменту Вестклиффов.
        Однако внутри здание оказалось очень светлым и привлекательным. Окруженные веточками омелы, горели свечи, в воздухе стоял пряный запах, выделялся аппетитный аромат корицы.
        — Вот и вы! Наконец-то!  — воскликнула Клэр, выходя в вестибюль во главе небольшой процессии из родственников, и обняла Мерси.  — Вы так долго добирались, что я уж решила: с вами в пути что-то произошло.
        — Просто с нами ехал один прожорливый парень, которого приходилось кормить слишком часто,  — сказал Стивен, явно гордясь этим, и у Мерси сердце затрепетало от радости.
        Вестклифф пожал брату руку и хлопнул его по плечу.
        — Кажется, последний раз ты встречал здесь Рождество еще в детстве.
        — Насколько я помню, мать не любила это место,  — сказал Стивен.
        — Это было раньше,  — заметила герцогиня, беря Джона у Жанетт.  — О, вы посмотрите на моего любимого карапуза!  — заворковала она.  — Такой большой стал. Лео, тебе не кажется, что он увеличился раза в два?
        — Нет, любовь моя,  — ответил тот ласковым голосом.
        — Линнфорд, познакомься с моим новым внуком,  — сказала герцогиня высокому мужчине со светлыми волосами.
        Мерси опешила, когда он наклонился к ребенку с такими же белокурыми волосами. Линнфорд явно был не только воспитателем Стивена, он, конечно же, состоял с ним в родстве. Несмотря на то, что никто не упоминал о какой-либо связи между ними, невозможно было не заметить внешнего сходства между графом и Стивеном. Несомненно, от кого-то из его рода Стивен унаследовал светлые волосы, тогда как остальные его родственники были темноволосыми.
        — Очаровательный малыш,  — произнес Линнфорд со странным выражением лица, как будто не хотел показать истинных чувств. Он посмотрел на Стивена, и Мерси увидела его замечательные ярко-голубые глаза.  — Весь в отца. Рад видеть тебя дома.
        — Благодарю вас, милорд.  — Сказано это было несколько напряженным тоном, и Мерси вспомнила, как Стивен сетовал на то, что ему трудно было угодить Линнфорду.  — Позвольте представить мою жену Мерси.
        Линнфорд поклонился, потом, как будто решив, что этого недостаточно, подошел к ней и поцеловал руку.
        — Мерси, для меня честь познакомиться с вами. Честно говоря, я и не надеялся, что он когда-нибудь остепенится.
        — Мне очень повезло с мужем. В Крыму Стивен проявил себя с лучшей стороны.
        — Я слышал об этом.
        — Пойдемте со мной,  — сказала герцогиня.  — Вы должны познакомиться с семьей Линнфорда. Они ждут в гостиной.
        Герцогиня схватила Мерси за руку и, не дав опомниться, потянула в другую комнату. Обернувшись, Мерси увидела, что Линнфорд подошел к Стивену и стал что-то ему говорить. По лицу Стивена она смогла заключить, что он растрогался.
        Гостиная тоже выглядела празднично: на столе — елка с горящими свечками на ветках, под елкой — подарки, вдоль каминной полки натянута гирлянда. В этом году Мерси будет праздновать Рождество не так, как привыкла. Она однажды видела гравюру в «Иллюстрейтед Лондон ньюс», на которой было изображена королевское семейство у рождественской елки. Как видно, семейство Стивена решило перенять эту новую традицию. Слава богу, они со Стивеном привезли подарки.
        К ним подошли двое молодых людей, очень похожих на Линнфорда. Герцогиня представила их. Это были старший сын Линнфорда виконт Маллард и второй сын Чарльз. Затем Мерси познакомилась с его дочерьми — Эмили, Джоан и Шарлоттой. Девушки больше походили на мать, леди Линнфорд, миниатюрную женщину с каштановыми волосами. Мерси, отметив ее бледную кожу, поняла, что та нездорова.
        — Саркома кости,  — шепнула герцогиня, не дожидаясь вопроса. Как видно, она догадалась, что Мерси, имея опыт в медицине, обратила внимание на нездоровый вид женщины.  — Мне будет ее не хватать. Она замечательный человек и моя близкая подруга.
        Мерси сжала ее руку.
        — Мне так жаль.
        — Милая моя девочка, жизнь есть жизнь. Нельзя допустить, чтобы это омрачило праздник. Анджела нам этого не простила бы.
        — Позволите подержать вашего сына?  — спросила графиня.
        — Конечно.  — Мерси наклонилась и положила Джона женщине на руки. Он посмотрел на нее своими глазищами.
        — Какой чудесный малыш! Вижу семейное сходство. Он — вылитый отец.
        — Да, очень похож,  — подтвердила герцогиня.
        — Тесса, ты, наверное, счастлива, что у тебя появился второй внук.
        — Они — моя радость.  — Тут Джон захныкал, и она прибавила: — А когда они плачут, им лучше вернуться к мамочке или к няне.
        — А мне бы так хотелось иметь внуков!  — вздохнула графиня.
        — Будут у тебя внуки, дорогая,  — заверила ее герцогиня.
        Джон издал громкий крик, от которого графиня вздрогнула. Мерси взяла его на руки и успокоила одним плавным движением.
        — Наверное, проголодался после долгого путешествия,  — сказала она.
        Мерси почувствовала знакомое прикосновение к талии.
        — С вашего позволения,  — произнес Стивен,  — мы пойдем к себе и отдохнем перед обедом.
        — Разумеется,  — отозвалась графиня.  — Обед через час.
        — Я провожу вас,  — вызвалась Клэр. Когда вышли в коридор, она по-дружески взяла его за руку.  — Я отвела вам комнаты в дальнем конце западного крыла. Там вас никто не побеспокоит.
        — Я практически не помню этого дома,  — признался Стивен,  — но уже вижу, что ты приложила ко всему этому руку.
        — Это Вестклифф виноват. Оставил меня здесь, пока сам развлекался в Лондоне.
        — Но в этом есть и моя вина.  — Стивен остановился, взял ее за руки и развернул к себе лицом так, чтобы видеть ее глаза.  — Но сейчас ты счастлива, Клэр?
        — Неимоверно счастлива. Для Вестклиффа очень важно, что ты приехал. Он всегда считал, что семья предала это место, когда твоя мать вышла за Айнсли.
        — Думаю, так оно и есть.
        Клэр посмотрела на Мерси, стоявшую позади Стивена.
        — Не секрет, что герцогиня не любила своего первого мужа. Он был нехорошим человеком.
        — Но сейчас она счастлива,  — заметила Мерси.
        — Да, очень. Лео ей подходит во всем. Завтра он собирается начать писать портрет Линнфорда с семьей. Они останутся здесь, пока он не закончит.  — Она встала между Мерси и Стивеном.  — Нужно попросить его написать и ваш семейный портрет.
        — О, мне бы очень этого хотелось,  — отозвалась Мерси.
        Клэр провела их по длинному и широкому коридору, являвшему собой портретную галерею. Мерси то и дело останавливалась, рассматривая портреты.
        — Это все твои предки?  — спросила она.
        — Да, наверное. Никогда не рассматривал их изображения. Честно говоря, мне они неинтересны.
        — Они все такие темноволосые.
        — Как и Вестклифф,  — заметила Клэр.  — Это необъяснимо.
        — Наверное, я пошел в предков по материнской линии,  — сказал Стивен.  — Никогда об этом не задумывался.
        Это не убедило Мерси: у герцогини тоже были темные волосы и карие глаза.
        Покинув галерею, они поднялись по широкому лестничному пролету в другой коридор, в конце которого и находились покои в несколько комнат, предназначенные для Стивена и его семейства.
        — Мы вам выделили слуг, так что в случае надобности не стесняйтесь, звоните.  — Она поцеловала Стивена в щеку.  — Я так рада, что вы приехали!
        С этими словами она выскользнула в коридор и закрыла за собой дверь.
        — Вы с ней, похоже, очень близки,  — сказала Мерси.
        — Мы выросли вместе. Я ее постоянно за косы дергал.  — Стивен подошел к окну и стал рассматривать открывшийся вид.  — Не нужно ревновать.
        — Я не ревную.  — Странно, но она действительно не испытывала ревности.  — Видно же, что она любит Вестклиффа, а на тебя смотрит как на брата. Я отнесу Джона Жанетт.
        Не поворачивая головы, он кивнул. Когда Мерси вернулась, он все так же стоял у окна. Она подошла к нему и положила руку ему на спину.
        — Что-то случилось?
        — Линнфорд сказал мне сегодня нечто странное. Сказал, что мой отец гордился бы мной. А потом добавил: «Если бы ты был моим сыном, я бы тобой гордился».  — Стивен покачал головой.  — А я совсем не помню отца. Даже не знаю, висит ли его портрет в галерее. И отца Айнсли я вспоминаю с трудом. Но Линнфорд… Он возится со мной, сколько я себя помню.
        — Твоя мать дважды оставалась молодой вдовой.
        Уголок его рта дернулся и приподнялся.
        — Очень молодой. Но ей от этого было не легче.
        Она прильнула к нему, и Стивен повернулся и обнял ее.
        — Все это в прошлом.
        Потянувшись к нему, она легонько куснула его за подбородок, и он впервые за время, прошедшее с момента их приезда, искренне улыбнулся.
        — Это будет чудесное Рождество. Мы прекрасно проведем здесь время.
        Наклонившись, он начал покрывать поцелуями ее шею.
        — Быть может, нам стоит опоздать к обеду?
        — Это невежливо.
        — Моей семье не привыкать.  — Он припал губами к чувствительному месту у нее под ухом. Как же легко он мог ее уговорить!
        — Только недолго.
        — Недолго.
        Торжествующе рассмеявшись, он подхватил ее на руки и понес к кровати.
        Поплотнее закутавшись в плащ, Тесса вышла на террасу.
        — Линнфорд, что ты делаешь здесь, на таком холоде?
        Он не ответил и молча продолжал смотреть на зимние сады, стараниями Клэр даже в декабре сохранившие красоту.
        Тесса подошла к графу ближе. Линнфорда она полюбила, будучи юной девицей. Он наполнил радостью ее беспросветную жизнь.
        — Мне никогда не нравилось это поместье, но я приехала сюда, потому что это важно для Вестклиффа. Это его вотчина, и Клэр каким-то образом сумела вдохнуть во все это жизнь.
        — Мои воспоминания об этом месте немного теплее. Здесь я познакомился с тобой. Я приехал с отцом охотиться на лис. Он дружил с твоим мужем.
        — Как же давно это было!
        — Я дурак, Тесс. Как мог я все эти годы не замечать сходства? Ведь Стивен очень на меня похож.
        — У тебя не было повода присматриваться. А что ты думаешь о… нашем внуке? Он замечательный, правда?
        — Мне трудно об этом судить. Я едва удержался, чтобы не попросить подержать его.
        — Нужно было. Никто бы ничего такого не подумал.
        Он покачал головой.
        — Ты расскажешь ему?
        — Стивену?
        Граф кивнул.
        — Не знаю. Я не знаю, нужно ли это. Да и о твоей семье подумать надо.
        Он снова кивнул, и его взгляд наконец остановился на ней. Она вспомнила время, когда жила ради таких мгновений, и что при этом чувствовала.
        — Твой молодой художник влюблен в тебя,  — мягко промолвил Линнфорд.
        — Да, я знаю. Но это не та любовь, которая продлится долго. Он встретит другую, моложе и красивее, и я стану лишь приятным воспоминанием.
        — Я бы на твоем месте не был так в этом уверен. Разлюбить такую женщину ему будет не так-то просто.
        — Последний раз мы с тобой говорили о любви много лет назад.
        — Я говорю не о любви, Тесса. Я говорю всего лишь о молодых людях, к которым сам уже не отношусь.
        — О да, конечно, ты ведь дряхлый старик.
        — У меня уже внук есть!
        — Ты хочешь, чтобы Стивен об этом узнал?
        — Не знаю. Нужно подумать, к чему это приведет. Я не хочу причинять боль своей семье, особенно Анджеле.
        — Значит, мы должны сохранить нашу тайну.
        — А как же ты? Это ведь несправедливо.
        — Мой дорогой Линнфорд, за эти годы я научилась мириться с несправедливостью. Скоро будем садиться за стол. Не задерживайся надолго.
        Она вошла в дом и остановилась как вкопанная, увидев Лео, который стоял в расслабленной позе, прислонившись плечом к стене.
        — Давно ты здесь?  — спросила она, взяв себя в руки.
        — Достаточно давно, чтобы понять, что он и теперь не ценит тебя.
        — Не начинай, Лео.
        Художник взял ее за руку, притянул к себе и обнял.
        — Давай не пойдем на обед. У меня разыгрался совсем другой аппетит.
        — Этот аппетит я удовлетворю после обеда.
        — В таком случае я буду есть очень быстро.
        Тесса рассмеялась, и он увел ее из комнаты. Она не знала, что с нею будет, когда он бросит ее, но она переживет это. Должна пережить.
        Стивен и Мерси все-таки опоздали к обеду, но, как он и предвидел, никто не придал этому значения. Это было довольно неформальное мероприятие. Одновременно в нескольких местах велись разговоры, и никто не был спокойным и осмотрительным. Все галдели так, будто дело происходило на каком-нибудь церковном празднике, когда приходится перекрикивать колокол.
        Стивен обратил внимание, что Мерси, сидевшая рядом с ним, была взволнованна и почти не притрагивалась к еде. Сам же он больше налегал на вино, словно это было основным блюдом. Таким образом он пытался избавиться от охватившей его скованности. Почему он так себя чувствовал, Стивен понять не мог. Он всегда любил шумные застолья и его голос за столом обычно не был самым тихим. Наклонившись к Мерси, он спросил:
        — Что-то не так?
        Она покачала головой, но по ее глазам он видел: что-то ее беспокоит. Когда он научился так хорошо понимать ее взгляд? В Крыму? Может быть, какая-то часть его все это время продолжала знать ее, тогда как в его памяти она не сохранилась?
        Или просто за эти недели они успели настолько сблизиться?
        По ночам он мог определить, когда ей начинают сниться страшные сны: он прогонял их, прижимая ее к себе и нашептывая ласковые слова еще до того, как она просыпалась. Он знал, что она много ест, когда счастлива, и мало, когда расстроена или встревожена.
        Вдруг ему показалось, что он не имеет ничего общего с этими людьми. Он не знал тех, о ком они говорили. Летом с началом сезона Эмили ждал первый выход в свет, и она без умолку сыпала именами девушек, которые будут ее конкурентками на ярмарке невест. Ни одно из них не было ему знакомо. А если и было, он их не помнил. Черт возьми, когда эта девчонка успела вырасти? С членами семейства Линнфордов он не встречался после возвращения, и его настолько занимала Мерси, что на остальных гостей он обращал мало внимания. Однако теперь он увидел, что все они постарели и повзрослели. Два года. Как это может быть много! Ему снова стало больно от мысли о том, что он утратил.
        Но, взглянув на Мерси, Стивен увидел, что обрел. Он знал ее так недолго, но уже не мог представить свою жизнь без ее улыбок и смеха. Без разговоров с ней.
        Он был рад, что за столом не засиделись. Леди отправились укладывать в коробки одежду, которую собирались раздать нищим после Рождества. Стивен пошел с мужчинами в биллиардную выпить бренди. Когда к ним присоединились сыновья Линнфорда, он с удивлением рассматривал их, но потом подумал: «Чему тут удивляться? Прошло два года. Мальчики стали мужчинами».
        — Я хочу записаться в армию,  — неожиданно выпалил Чарльз и посмотрел на Стивена, как будто ожидал одобрения или, по меньшей мере, подтверждения того, что это разумный шаг.
        Стивен, стоявший у камина, положив руку на полку, почувствовал, что взгляды всех, кто был в комнате, устремились на него… Особенно напряженным был взгляд Линнфорда. И Айнсли.
        — Возможно, тебе стоит дождаться, когда закончится эта крымская заваруха,  — наконец спокойно произнес он.
        — Австрия вступила в переговоры,  — заметил Маллард.  — Есть надежда, что к весне будет заключен мир.
        — Все равно где-нибудь война будет продолжаться,  — сказал Линнфорд сыну.
        — Вы против его решения?  — спросил Айнсли Линнфорда.
        — Я думаю, сейчас он должен быть возле матери.
        Чарльз, что-то пробурчав, явно недовольный, откинулся на спинку кресла, и Стивен чуть не рассмеялся. Похоже, не только его раздражали начальственные замашки Линнфорда. Он стал вертеть в руках бокал с бренди, думая о том, сможет ли когда-нибудь снова почувствовать себя своим среди этих людей.
        Стивену вдруг захотелось разыскать Мерси, как будто он не видел ее уже несколько часов. Но, взглянув на часы, он отметил, что после обеда не прошло и получаса.
        К нему подошел Айнсли.
        — Не желаешь в бильярд сыграть?
        — Мне нужно поговорить с тобой о Роузгленне.
        Брат слегка опешил.
        — Там что-то не так?
        — Нет. В этом-то и дело. Ты не запустил поместье.
        — Я, может, не так выразился. У меня не хватает на него времени. Только ты можешь жаловаться на то, что поместье в хорошем состоянии.
        — Я хочу делать что-то полезное, Айнсли.
        — Ты занимаешься очень полезным делом. Для меня важно знать, что поместье в надежных руках.
        Стивен хмыкнул.
        — Там и без меня дела идут прекрасно.
        — Ну если у тебя появляется свободное время, проводи его с женой.
        Как только Айнсли упомянул его жену, в комнату вошли дамы. Мерси, похоже, немного повеселела. Несомненно, занятие, полезное для других, было ей по сердцу. Допив бренди, Стивен поставил стакан, подошел к жене и взял ее за руку. Он почувствовал, что она стала спокойнее, как только их пальцы переплелись.
        — Тебе понравилось общество дам?
        Она улыбнулась.
        — Да. Особенно мне понравилась Клэр.
        — Она всегда умела очаровать.
        Вскоре они перешли в большой салон, где Шарлотта развлекала гостей игрой на фортепиано. Стивен присел на ручку кресла, в котором сидела Мерси, и положил руку ей на плечо. Она надела темно-зеленое платье, подчеркивавшее ее достоинства — глаза, волосы, профиль. Даже веснушки к празднику проступили, хотя он подозревал, что она не обрадовалась бы, если бы ей об этом сообщил. Его вдруг охватило страстное желание вытащить шпильки и жемчужную заколку, которые удерживали ее локоны.
        Потом Шарлотта запела «Тихую ночь», и печаль омрачила черты Мерси. Взяв жену пальцами за подбородок, он повернул ее лицом к себе. Не произнося ни слова, лишь одним коротким движением головы в сторону двери, он дал ей понять, что хочет, чтобы они ушли. Она тихонько последовала за ним. Стивен хранил молчание, пока они не дошли до другой галереи. Здесь не было семейных портретов, все стены были увешаны полотнами старых мастеров. Почему-то Стивену эта галерея нравилась больше.
        — Говорят, что война должна закончиться к началу весны,  — негромко сказал он.
        Ее пальцы, лежавшие на сгибе его руки, немного сжались.
        — Надеюсь, что так и будет.
        — Тебе здесь неуютно?
        Она подняла на него взгляд.
        — Просто у меня мало общего с этими людьми.
        — Я чувствую то же самое… Что странно, потому что я не помню, что сделало меня таким непохожим на них.
        — Я думала, вернувшись сюда, ты… все вспомнишь.
        Он подвел ее к окну.
        — Вот терраса, на которой я пил чай с Клэр. Я помню вкус чая. Это был «Эрл Грей». Я помню запах цветов.  — Горели фонари, стоящие вдоль садовой дорожки, как будто кому-нибудь могло прийти в голову прогуляться по морозцу ночью.  — Она уже была замужем за Вестклиффом. С ней случилось… несчастье. Мы думали, она умрет. Вестклифф решил, что она добивалась меня, но Клэр любила только его. Я помню, как говорил ей, что покидаю Англию, но не помню, как с ней расстался. До сих пор я не могу понять, почему мой разум не подчиняется мне. Знаешь, я опешил, увидев, как выросли дети Линнфорда. Весной у его дочерей будет первый сезон. У тебя был первый сезон?
        — Нет. Мой отец не настолько богат.
        — Скучаешь по нему?
        Печаль заволокла ее глаза. Она сильнее прижалась к нему.
        — Я не думаю об этом. Так же, как стараюсь не думать о тех, кто остался в Крыму. Ты веришь, что скоро наступит мир?
        — Надеюсь на это.
        — Я тоже.
        Глава 16
        Мерси проснулась после беспокойного сна. Да, она была рада познакомиться с родственниками Стивена, да, благодарна им за радушный прием, но она скучала по Роузгленну. Это поместье она уже начала считать своим домом.
        Ее спина прижималась к груди Стивена, Мерси знала, что он не спит, потому что его пальцы легонько, как перышко, поглаживали ее руку, как будто он думал, что это движение не потревожит ее. Она любила, просыпаясь, чувствовать его рядом.
        — М-м-м,  — отозвалась она на его ласку.  — Во сколько они будут нас ждать?
        — Мать говорила что-то о том, что после завтрака будут открывать подарки, но я подумал…  — Он положил на подушку прямо перед ее носом продолговатый пакет из белой бумаги.  — Лучше я подарю это до завтрака.
        Сон как рукой сняло. Радостно взвизгнув, она схватила пакет и села. Потом наклонилась и поцеловала его.
        — Ты еще не знаешь, что это. Вдруг оно не стоит поцелуя?
        — Не важно. Ты стоишь поцелуя.  — Она снова поцеловала его, и на этот раз ее губы задержались на его устах дольше. Его рука скользнула вверх по ее икре, потом по бедру, потом он потянул ее к себе.  — Нет, подожди!  — рассмеялась она.  — Я хочу узнать, что это.
        Вырвавшись, она прислонилась к подушке и медленно, растягивая удовольствие, сняла бумагу. Посмотрев поверх подарка, она увидела, что Стивен приподнялся на локте и улыбается так, как не улыбался никогда раньше. Глаза его лучились теплом. Она подумала, что ни разу не видела его таким расслабленным и радостным. Да и сама она еще никогда в жизни не испытывала такого безграничного счастья.
        Под бумагой скрывалась изящная кожаная коробочка. Осторожно ее открыв, она увидела нитку жемчуга.
        — Боже мой, какая красота! Не стоило… Это наверняка ужасно дорого.
        Посмеиваясь, он поддел рукой и достал из коробки ожерелье.
        — Наклонись, я надену.
        Развернувшись, она подняла волосы, снова пожалев, что они не такие длинные, как нравится ему. Никогда в жизни она больше не обрежет их. Услышав, как щелкнул замочек, она соскочила с кровати.
        — Эй, куда это ты?  — удивился он.
        — Хочу посмотреть.  — Она бросилась к туалетному столику и всмотрелась в свое отражение. Из-за штор пробивалось достаточно света, чтобы все увидеть. Мерси провела пальцами по жемчужинам.  — Они совершенны.
        — Не совсем.
        Она резко развернулась. Он развалился на подушках, заложив руки за голову, и в каждой линии его гибкого тела читалось удовлетворение. Даже со шрамами он был великолепен.
        — Чего же им не хватает?
        — Побольше обнаженной кожи вокруг.  — Он кивнул в ее сторону.  — Сними рубашку.
        — Ненасытный!  — Вчера вечером, прежде чем заснуть, они провели несколько страстных часов в постели.
        — В том, что касается тебя,  — да.
        Она спустила с плеч бретели, и ночная рубашка скользнула вниз. Как только легкая ткань коснулась пола, Мерси сделала шаг к кровати. Огонь, в тот же миг загоревшийся в глазах Стивена, и быстрая реакция его тела распалили ее еще больше.
        — Подойди,  — велел он, протянув руку.  — Я хочу тебя в одном ожерелье.
        — Хочешь надеть его?
        — Ах ты шалунья!  — проворчал он, схватив ее, и потянул в постель.
        Поскольку Мерси одевалась дольше, чем Стивен, он оставил ее и вышел к завтраку один. Облачившись наконец в праздничное изумрудно-зеленое платье, она тоже пошла вниз. Она так долго собиралась. Ждет ли он ее? Стивен пообещал встретить ее в гостиной, если позавтракает до того, как она к ним присоединится.
        Осторожно заглянув в комнату, она увидела его. Он стоял возле украшенной елки и, немного наклонившись, что-то рассматривал под ней. Наверняка, пока никого рядом не было, решил посмотреть, какой ему приготовили подарок.
        Тихонько, как мышка, она подкралась к нему на цыпочках и, когда оказалась рядом, ущипнула за зад.
        — Что это ты…  — Он резко развернулся, и Мерси остолбенела.  — О боже!
        Перед ней был лорд Линнфорд. Присев в реверансе, она пролепетала:
        — Милорд, прошу прощения, я приняла вас за…  — За мужа. Нет, она не могла произнести этого слова.
        Линнфорд рассмеялся.
        — Ничего страшного, моя дорогая. Я уверен, это светлые волосы сбили вас с толку. Хотя спереди у меня уж и седина пробивается.
        Светлые волосы, рост и фигура. Манера стоять, манера двигаться. Она покачала головой. Наверное, Стивен просто копировал того единственного мужчину, который когда-то проводил с ним много времени. Потому что предположить что-то иное… что этот человек и герцогиня… Нет, это невозможно!
        — И все же я еще раз прошу прощения.
        Он поклонился.
        — И я еще раз говорю, что вам не за что извиняться. Я рад, что у вас такие… теплые отношения с мужем.
        Линнфорд многозначительно улыбнулся, и она почувствовала, что щеки ее заалели.
        — Жаль, что мы не смогли приехать на вашу свадьбу,  — сказал он.
        — Ничего, мы все понимаем. Да и произошло это все слишком быстро и неожиданно.
        — Но вы счастливы?
        — О да. Необычайно.
        — И вы познакомились со Стивеном еще в Крыму.  — Он потер подбородок.  — Я слышал, Стивена считали хорошим солдатом.
        — Он был очень отважным, да. На передовой я его, конечно, не видела, только в госпитале, но он всегда в первую очередь думал о других.
        — Мне порой казалось, что он никогда не повзрослеет.
        — Наверное, трудно воспитывать чужих сыновей.
        Он взялся за один из подарков, передвинул его.
        — Да, это непросто.
        Она и сама воспитывала ребенка другой женщины.
        — Но рано или поздно настает время, когда ты забываешь, что они чужие, и начинаешь их любить как собственных,  — сказала Мерси.
        Он улыбнулся.
        — Верно.
        — А, Линни, я вижу, ты попался!  — воскликнула герцогиня, вплывая в комнату.  — У него есть привычка рыться в подарках. Ужасно нетерпеливое создание.  — Она потрепала его по руке движением, которое говорило, что она делала это уже тысячу раз.  — Вы чудесно выглядите, моя дорогая.
        Мерси присела.
        — Спасибо, ваша светлость. Я, пожалуй, пойду разыщу Стивена.
        — Он позавтракал и пошел гулять с Вестклиффом. С террасы их, наверное, видно.
        — Спасибо.  — Она кивнула Линнфорду.  — Милорд.
        — Мерси, мы очень рады, что вы стали одной из нас.
        — Для меня это большая честь.
        После этих слов она поспешала покинуть комнату, чтобы не сказать ничего лишнего. Она прошла по коридору до двери на террасу и, как только открыла ее, из-за угла вышли Стивен и Вестклифф. В этот момент ей почему-то особенно бросилось в глаза несходство братьев. Пришедшая в голову мысль о том, что у них могут быть разные отцы, показалась ей абсурдной.
        — Привет, милая,  — сказал Стивен, улыбаясь.  — Тут слишком холодно, чтобы выходить неодетой.
        — Я просто… Просто хотела увидеть тебя.
        Открыв дверь, он завел ее в дом.
        — Соскучилась по мне?
        Вестклифф вошел следом за ними. Немного смущаясь, она ответила:
        — Очень.
        Стивен спросил, сдвинув брови:
        — Все хорошо?
        — Да, я просто… попала в неловкое положение. Я встретила Линнфорда и подумала, что это ты. Я ущипнула его.
        Оба брата рассмеялись, отчего она еще больше смутилась. Хорошо еще, что она не рассказала им, за какое именно место ущипнула.
        Отсмеявшись, Стивен с широкой улыбкой сказал ей:
        — Не расстраивайся, милая. Я подозреваю, ему такое внимание было только в радость.  — Он крепко сжал ее руку.  — Не переживай.
        — Прошу прощения, мне нужно найти Клэр,  — вставил Вестклифф.  — Линнфорд уже наверняка открывает подарки.
        Мерси провела взглядом удаляющегося по коридору Вестклиффа.
        — Чем вы с ним занимались?  — спросила она.
        — Ничем. Просто обошли двор. Вспоминали детство. Странно, тогда мы были совсем разными, но теперь мы хорошо поговорили.
        — Сейчас вы, похоже, сблизились.
        — Не особенно, но уже гораздо лучше переносим друг друга.  — Он коснулся пальцем ее подбородка.  — Тебя что-то тревожит. Что?
        — Нет, я… У Линнфорда с твоей матерью, похоже, очень теплые отношения.
        — Он всегда был рядом с ней и помогал во всем.
        — Как думаешь, они когда-нибудь… были любовниками?
        — Господи, нет! Линнфорд предан своей графине.
        — А. Это довольно необычно среди аристократов, ты не находишь?
        — Королевское семейство задает тон. Они не приветствуют распущенности.  — Он подозрительно прищурился.  — Ты хочешь определить, буду ли я верен тебе?
        — Нет, я… Я, конечно же, хочу, чтобы ты был мне верен. Наш брак был вынужденным, но я все же надеюсь, что ты полюбишь меня.
        Он провел ладонью по ее волосам.
        — Что ж, тогда…
        — Стивен!  — раздался из другого конца коридора крик Эмили.  — Иди скорее, все уже открывают подарки.
        — Тогда мы не должны заставлять себя ждать,  — произнес Стивен с галантным поклоном, взял ее под руку и повел в гостиную.  — А что ты, жена, для меня приготовила?
        — Увидишь,  — ответила она игривым тоном.
        Это были золотые часы на цепочке.
        — Я заметила, что у тебя нет часов,  — сказала Мерси.  — Эту вещь ты сможешь передать сыну.
        «А еще это напоминание,  — подумал Стивен, усевшись в кресло у окна и глядя на дорогу.  — Напоминание о том, что время идет вперед, а не назад, и что я должен сосредоточиться на том, что нас ждет впереди, а не на том, чего я не могу вспомнить. Она, наверное, потратила на подарок все свои сбережения».
        — А это моим сыновьям,  — сказала герцогиня, вручая небольшие коробочки ему и его братьям.
        Мерси наблюдала за ними из соседнего кресла. Ей герцогиня подарила красивую кружевную шаль, которую она сразу же накинула на плечи. Жемчужное ожерелье все еще красовалось на ее шее, и желание видеть жену в постели только в нем одном не покинуло Стивена.
        — Открывай,  — нетерпеливо потребовала герцогиня.
        Он открыл коробочку и увидел миниатюрный портрет матери. Сходство было поразительным. Лео постарался на славу. Стивен передал портрет Мерси, чтобы и она могла им полюбоваться.
        — Изумительная работа!  — восхитилась она.
        На руках Мерси держала Джона, который сжимал в маленьких ручках деревянную погремушку, подарок Айнсли. Игрушка его, похоже, совершенно захватила. Он изумленно моргал каждый раз, когда та издавала звук.
        Стивену было понято удивление сына. Он до сих пор не мог поверить, что обрел семью. Стивен снова посмотрел в окно.
        — Что ты там высматриваешь?  — спросила Мерси.
        Он улыбнулся и покачал головой.
        — Ничего.
        — Тебе неинтересно открывать подарки?
        Но он бы все равно ей не ответил. Он ждал прибытия очередного сюрприза.
        — Лео, будь любезен, принеси мои подарки внукам,  — велела герцогиня.
        В тот же миг художник вышел и вернулся, толкая перед собой два непонятных сооружения, похожих на ящики на колесах.
        — Что за…  — пробормотал Стивен.
        — Это детские коляски,  — пояснила его мать.  — Вы сможете катать малышей по парку. В последнее время это изобретение пользуется спросом.
        Клэр, Мерси и остальные дамы подошли осмотреть диковинные приспособления.
        — Я как раз собиралась такую купить,  — сказала Клэр.
        «Мерси, наверное, тоже хотела коляску»,  — подумал Стивен. Сам он понятия не имел, что такие штуки существуют. Стивен повернулся и посмотрел на Вестклиффа. Тот, похоже, недоумевал не меньше его самого. Айнсли, стоявший у камина, судя по всему, скучал. А Линнфорд наблюдал за Стивеном, хотя и отвел взгляд, как только он на него посмотрел.
        Стивен снова повернулся к окну и увидел карету еще до того, как топот копыт и грохот колес возвестили о ее приближении. Он встал, подошел к жене и приобнял ее за талию. Она повернулась к нему, сияя улыбкой. Глаза ее светились от удовольствия.
        — Разве не чудесно? Я смогу гулять с Джоном, даже когда он станет тяжелее.
        — Изумительно. Но у меня для тебя есть еще один сюрприз. Идем.
        Он передал Джона бабушке. Та с радостью взяла мальчика на руки, и Стивен повел Мерси через гостиную, через коридор, к входной двери. Они вышли наружу и становились на верхней ступеньке лестницы.
        — Кто бы это мог быть?  — удивленно спросила она, когда карета остановилась.
        Он обнял ее за плечи, защищая от холода и, если понадобится, от чего угодно.
        Лакей открыл дверцу, и из кареты выбрался мужчина. Мерси ахнула.
        — Отец. Что он здесь делает?
        — Я пригласил его.
        Она стремительно повернулась и впилась в Стивена глазами.
        — Зачем?
        — Я подумал, ты захочешь увидеться с ним. Если он будет плохо себя вести, его посадят в карету и отправят обратно.
        Сердце Мерси разрывалось от радости и тревоги одновременно, пока ее отец медленно приближался к ним. Когда он успел так постареть? Что означало его присутствие? Вспоминал ли он о ней?
        Вырвавшись из рук Стивена, она сбежала по лестнице и остановилась на мощеной камнем дороге достаточно близко к отцу, чтобы ощутить исходящий от него знакомый запах табака. Вдруг она почувствовала, что сзади к ней подошел Стивен, и поняла, что он, так же как и она, с тревогой ждет, как пройдет встреча.
        — Отец.
        Он всегда казался ей таким суровым, таким неприступным, но кивнул вдруг как-то неуверенно.
        — Мне сказали, меня здесь ждут.
        — Да,  — ответила она.
        — Я вижу, он поступил как джентльмен.
        — Да, он женился на мне.
        — На свадьбу ты меня не пригласила.
        — Я решила, что вы не захотите приехать… И все произошло очень быстро.
        — Свадьбы и должны делаться второпях.
        — Не хотите ли пройти в дом, сэр?  — спросил Стивен, и в его тоне чувствовалась не только приветливость, но и предупреждение.
        — Нет, я ненадолго. Я всего лишь хотел убедиться, что с тобой все в порядке. И еще хотел подарить тебе вот это.  — Он достал из кармана коричневый пакет.
        Развернув бумагу, Мерси увидела пахнущий розами шелковый платок.
        — Он принадлежал твоей матери. Это все, что у меня от нее осталось.
        — Тогда он должен храниться у вас.
        — Она хотела бы, чтобы он был у тебя.
        Она прижала платок к груди.
        — Я буду беречь его. Хотите увидеть Джона?
        — Нет, мне пора.
        Сердце ее чуть не разорвалось. Он отвернулся. Мерси ухватила его за локоть и в ту же секунду почувствовала, как на ее плечо легла рука Стивена. Либо для того, чтобы остановить ее, либо для того, чтобы придать ей силы. Для поддержки, поняла она, когда его пальцы немного сжались. Он словно знал, чего ей хотелось.
        — Пожалуйста, останьтесь.
        — Ты всегда больше думала о других, чем о себе, дочь. А я к тебе всегда относился не так, как должен был.
        — Я не оправдала ваших надежд. Я не жалею о своем решении насчет Джона, но будет жаль, если он не познакомится со своим дедушкой.
        — Ну что же,  — ворчливо произнес он,  — может, я и смогу задержаться ненадолго.
        Мерси не удивило то, что ее отцу был оказан радушный прием. Наблюдая за тем, как он держит на руках Джона, она наклонилась к Стивену и, едва сдерживая слезы, прошептала:
        — Не думала я, что когда-нибудь увижу это. Этот подарок намного дороже жемчуга.
        Он прижался губами к ее волосам.
        — Я недавно понял ценность примирения с семьей. Это не всегда легко, но результат того стоит.
        — Но ты не сделал ничего такого, что твой отец счел бы позором для себя.
        — О, я думаю, Вестклифф с этим не согласится.
        Она подняла голову и посмотрела на него. Стивен криво усмехнулся.
        — Это историю я не буду тебе рассказывать. Скажу только, что ее я бы не прочь забыть.
        — Вряд ли ты захотел бы забыть что-нибудь еще.
        — К сожалению, мы не можем выбирать, что запоминать, а что забывать.
        — Ты еще ничего не вспомнил из забытого?
        — Нет.
        — А я думала, когда ты поживешь здесь…
        — Пока не повезло. Я сегодня утром на морозе целый час пил чай на террасе, думал, что-то вспомню. Ничего. Вестклифф нашел меня там и предложил прогуляться. Мы разговаривали о прошлом, о том, что происходило, когда я в последний раз здесь был… Но во мне ничего не шевельнулось.
        Она ему сочувствовала, но сама испытала громадное облегчение. Наверное, она плохая жена, если хочет, чтобы муж никогда не обрел того, что он так отчаянно желает.
        Остаток дня прошел за примитивными комнатными играми, участвовать в которых Стивен отказался. Когда-то он сам был главным заводилой, но сейчас чувствовал себя слишком старым для этого. Мерси под разными предлогами тоже отказывалась играть. Почти все время она проводила с отцом.
        — Хм,  — промолвила как-то герцогиня, подойдя к Стивену.  — Не думала я, что когда-нибудь снова увижу ее отца. Особенно в таком благостном расположении духа. Что ты ему сказал?
        — Ничего особенного. Просто упомянул, что одной имеющей вес при королевском дворе семье может не понравится, если он будет продолжать игнорировать свою дочь.
        — Зная, как тебя всегда возмущало, что у Айнсли и Вестклиффа есть титулы, а у тебя нет, я бы никогда не подумала, что ты станешь использовать имя брата.
        — Я имел в виду вас, мама.
        — Ну конечно, дорогой. Брак на тебе хорошо сказывается.
        — Она не такая, как все. Я таких никогда не встречал.  — На лицо его набежала туча.  — Но ее-то я встречал раньше…
        — Тебя беспокоит, что ты ее не помнишь?
        — Я понимаю, что можно забыть сражения, кровь, смерть… Но ее? Она не похожа ни на одну из женщин, с которыми я…  — Он запнулся.
        — Спал?  — прямо спросила его мать.
        Он покачал головой.
        — А вы не похожи на других матерей.
        — Я заслужила право делать то, что считаю нужным, и говорить то, что мне хочется. Люди ведут себя так, будто то, что происходит между мужчиной и женщиной,  — нечто постыдное, будто это нужно скрывать. Но на самом деле это ведь одна из самых прекрасных сторон жизни. Я не понимаю, зачем нужно притворяться и делать вид, что это не так.
        — Нет, вы явно имеете влияние на мою жену. Сегодня утром она спросила меня, не было ли у вас с Линнфордом романа.
        — В самом деле?  — негромко произнесла герцогиня таким неестественным тоном, что Стивен оторвал взгляд от жены и посмотрел на мать.  — И что ты ей ответил?
        — Я рассмеялся.
        — И правильно.
        После этого она ушла, оставив его озадаченным.
        Обед подали ровно в четыре. Настроение у всех было приподнятое, и за стол садились без церемоний, кто куда хотел. Стивен занял место между Мерси и ее отцом. Когда все расселись, встал Вестклифф с бокалом вина в руке.
        — Прежде чем мы приступим к обеду, я хочу произнести тост. В прошлом году, в основном стараниями моей чудесной жены, мы впервые после смерти нашего со Стивеном отца отмечали Рождество здесь. Я хорошо помню, как в тот день мы пили за то, чтобы в следующий раз Стивен сидел с нами за одним столом. Брат, я понимаю, что возвращение оказалось не таким радостным, как хотелось, и совсем не о твоем ранении я думал, когда произносил тот тост, и все-таки мы счастливы, что ты с нами.
        — Верно! Правильно сказал!  — зазвучало со всех сторон, и зазвенели бокалы.
        Вестклифф, сделав глоток вина, снова поднял бокал.
        — Мерси, я не знаю, как вы его терпите…
        Стивен услышал смех Айнсли и почувствовал, что под столом на его бедро легла рука Мерси. Он сжал ее и вдруг с удивлением осознал, насколько ему важно чувствовать ее рядом. Он даже не мог представить, как жил бы без нее.
        — …но благослови вас Бог за это,  — продолжал Вестклифф.  — Все мы рады и почитаем за честь, что вы с Джоном вошли в нашу семью.
        Снова раздались восторженные возгласы. Стивен поймал взгляд брата и молча поднял бокал в знак признательности. Он понимал, что сказано это было ради отца Мерси, чтобы он знал, как ее здесь ценят.
        Никогда прежде Стивен не испытывал столь нежных чувств к своим родственникам, как в то мгновение.
        Разговоры за столом приутихли, наверняка из уважения к гостю. Айнсли выпала честь разрезать гуся, что он и исполнил с важным видом.
        — Ей-ей, Айнсли,  — воскликнул Маллард,  — если ты когда-нибудь лишишься титула, из тебя получится отменный слуга.
        — Типун тебе на язык, Маллард.
        Когда подали сливовый пудинг, у всех уже развязались языки от выпитого вина и приятного общества. Судьба распорядилась так, что запеченное в пудинге кольцо досталось Айнсли.
        — Ага, Айнсли, значит, ты женишься до следующего Рождества,  — обрадовалась Эмили.
        — Ну уж нет! Мне всего двадцать три. Я слишком молод для такого отчаянного шага.
        — Брось, брат,  — заговорил Стивен.  — При твоей ответственности тебе это даже может понравиться.
        — А может и не понравиться. Эмили?
        Она повернулась.
        — Что?
        Айнсли бросил ей кольцо. Она поймала его, едва не опрокинув стоявший перед ней бокал.
        — У тебя весной выход в свет, так что ты скорее выйдешь замуж, чем я женюсь.
        — То, что ты отдал кольцо, не изменит твою судьбу, Айнсли.
        — Я не собираюсь жениться.
        — Сдается мне, ты как-то уж слишком упорно отнекиваешься, Айнсли,  — заметил Вестклифф.  — У тебя есть кто-то, о ком ты нам не рассказывал?
        — Никого.
        — А мне кажется, есть,  — шепнула Мерси Стивену.
        Искорки в ее глазах, ее лучезарная, счастливая улыбка — как это все было ему дорого!
        — Думаю, ты права.
        Это случилось чуть позже, после обеда, после того как отец Мерси уехал, а все снова собрались в большой комнате и Шарлотта начала играть на фортепиано. Стивен посмотрел на свою жену, и в его сознании промелькнуло одно воспоминание.
        Было темно. Он находился в военном госпитале, раздираемый болью и снедаемый отчаянием, когда ангел остановился рядом с его койкой и улыбнулся ему. Мерси.
        Быть может, это не воспоминание, а всего лишь воображение, которое пытается заполнить пустоту?
        Одно он знал наверняка: ее одной-единственной улыбки хватило бы, чтобы он не умер. Хотя бы ради того, чтобы увидеть ее снова.
        Интересно, там полюбить ее было так же легко, как влюбиться здесь?
        Глава 17
        Наступивший новый год принес с собой снег. Стоя у окна спальни и наблюдая за медленным падением огромных разлапистых снежинок, Мерси вспоминала время, проведенное на востоке, где зимы бывают лютыми. Солдатам зимой приходилось особенно туго, и многих привозили в госпиталь с обморожениями. Она потрясла головой, прогоняя неприятные мысли.
        Ночные кошмары уже давно не мучили ее. Помогало то, что Стивен ночью всегда был рядом с нею. Она засыпала и просыпалась в его объятиях. Еще помогало то, что он перестал ее расспрашивать об Ускюдаре.
        Днем она обычно занималась домашними делами, а Стивен объезжал поместье. Похоже, он был счастлив. Разговора о том, чего не мог вспомнить, не заводил и не заставлял вспоминать прошлое ее, за что она ему была безмерно благодарна. Они просто жили своей жизнью, и Мерси уже не сомневалась, что Джон будет счастлив. Она замечала, что с каждым днем Стивен все больше и больше любил своего сына.
        Никогда еще она не была так спокойна, так счастлива.
        Выйдя из спальни, Мерси без какой-либо определенной цели побродила по дому. Джон мирно спал, слуги получили указания и занимались своими делами, все шло как нельзя лучше. Айнсли не нашел бы к чему придраться.
        Странно, но из двух братьев Стивена особенно неуютно она себя чувствовала рядом с Айнсли. Он всегда смотрел на нее так, будто она была некой конструкцией, которую он собирался разобрать на детали, чтобы внимательно изучить каждую и понять, каково ее предназначение. Держался он всегда очень расслабленно, выглядел безмятежным. Ничто, казалось, не могло нарушить его покой. Однако она чувствовала, что под этой маской скрывается опасное сочетание подозрительности и способности разгадать даже самую головоломную загадку. Она побаивалась именно его, а не Вестклиффа с его постоянной мрачностью. Но старший из братьев был слишком поглощен своей женой, чтобы обращать внимание на Мерси.
        Может, стоит заняться поисками жены для Айнсли? Чем-то отвлечь его от того, что он задумал… что бы это ни было.
        Стивен заверил ее, что нет ни малейшего повода для беспокойства. Но он не знал того, что знала она,  — тех тайн, которые она хотела сохранить.
        Муж был нужен ей, чтобы она перестала думать об этом. Пожалуй, его можно ненадолго оторвать от дел. И даже если это не удастся, она, по крайней мере, немного развлечется. С этой мыслью Мерси отправилась на поиски Стивена.
        Блуждая по коридорам, она не могла не думать о том, как полюбился ей этот дом, как ей нравится считать себя его хозяйкой. Трудно ли будет отказаться от всего этого, когда Айнсли опять все возьмет в свои руки?
        Как жаль, что у нее не было приданого. Интересно, а Стивен тоже об этом сожалел? Было бы приданое, он не попал бы в зависимость от брата. Ей так хотелось заполучить его и остаться с Джоном, что она практически не задумывалась, о чем мечтал сам Стивен.
        Однако она не могла представить, чтобы другая женщина любила его так же сильно, как она. Когда она видела его с Джоном, сердце ее так переполнялось нежностью, что, казалось, могло разорваться. Когда Стивен бросал на нее нескромные взгляды, она таяла. Когда они вечерами говорили о том, как прошел день, она ощущала полное, безграничное счастье. Когда они доставляли друг другу удовольствие, она парила в небесах.
        Жизнь ее обрела полноту, какой никогда не было. Она сделала бы все, чтобы впредь так и было.
        Стивена она нашла там, где и ожидала,  — в библиотеке. Он работал за заваленным бумагами письменным столом из красного дерева. Насупленные брови указывали на напряженную работу мысли, как, впрочем, и то, что он не услышал ее шагов. Обычно он сразу замечал ее и поворачивался к ней, как только у нее возникало желание пошпионить за ним, словно он физически чувствовал ее взгляд.
        Но сейчас этого не произошло. Что могло захватить его внимание настолько, что внешний мир перестал для него существовать?
        — Снег идет,  — мягко промолвила она.
        Взгляд Стивена метнулся сначала на нее, потом на окно.
        — И что я должен делать?
        Никогда еще он не говорил с ней так грубо, таким раздраженным тоном. Да, ее задела эта резкость, но в следующую минуту она выбранила себя за то, что придает слишком много значения его недовольству. Она ведь отвлекла его от дела.
        — Я подумала, мы можем пойти погулять с Джоном, посмотреть на снег.
        — У меня есть дела поважнее, чем наблюдать за тем, как снежинки падают на ресницы.  — Внимание его снова было сосредоточено на документе, который он читал.
        Услышать отказ было больно. Она не привыкла к размолвкам. После Рождества между ними царило удивительное согласие, как будто брак стал для них обоих чем-то особенным. Новые отношения им нравились.
        — Чем ты занят?
        — Читаю отчеты о войне, которые смог собрать Айнсли, и письма тех, кто служил под моим началом.
        Значит, было ошибкой полагать, что он оставил попытки вернуть воспоминания. Он продолжал поиски, просто перестал обращаться к ней.
        — Зачем ты мучаешь себя?
        — Потому что я хочу вспомнить, черт возьми!  — Он поднял какой-то листок и так его сжал, что тот чуть не порвался.  — Мне только что сообщили, что меня посвятят в рыцари. За службу короне. За службу, которой здесь,  — он хлопнул себя ладонью по виску,  — нет. Только представь, Мерси. Представь себе: ты выходишь в сад, и вдруг появляется ребенок. Он бежит к тебе, но ты не знаешь, кто он такой. Потом тебе сообщают, что это твой сын. Ты произвела его на свет два года назад. Ты не помнишь боли родов, не помнишь его первого крика, не помнишь, как он сделал первый шаг. Всего, что может иметь значение, в твоем мире не существует.
        Она сжала кулаки так сильно, что заныли пальцы. Нет, она не могла себе представить такого, не могла представить пустоты, которая образовалась бы в ее жизни, если бы она не знала Джона даже последние пять месяцев, а не то, что два года. Несправедливость такого сравнения потрясла ее.
        — Это не одно и то же!  — воскликнула она.  — Ты лишился воспоминаний об ужасах, боли, смерти и пролитой крови.
        — Когда я был с тобой, это тоже было ужасно?
        Кровь отлила от ее лица, во рту стало сухо как в пустыне. Да, это был ужасно, но еще это было прекрасно. Но если она станет помогать ему вспомнить это, он может вспомнить и многие другие вещи и усомниться в том, что она является матерью Джона.
        — Ты не понимаешь моей одержимости прошлым, Мерси. Я знаю, ты считаешь, что я должен довольствоваться тем, что имею сейчас. Я и довольствуюсь. Но какая-то часть меня, все никак не может смириться с тем, что утрачено происходившее в течение тех двух лет. Я стану рыцарем. Люди начнут расспрашивать меня о том, что я сделал, о моем геройстве… о служении Родине, черт возьми! Что мне им отвечать? Признаться, что ничего не помню? Что воспоминания уплыли от меня куда-то далеко, так далеко, что мне до них не добраться?
        — Почему ты не пришел ко мне? Почему не пришел ко мне и не объяснил все это раньше?
        — Чтобы на тебя свалить этот груз? Просить тебя воскресить то, из-за чего тебе по ночам снятся кошмары?  — Он покачал головой.  — Я не могу обрекать тебя на такую муку.
        — И ты просто притворялся, что больше не думаешь о прошлом?
        — Я не притворялся. Я просто перестал это обсуждать. Я добыл список имен тех, кто служил в моем полку, и написал им. Мол, пишу книгу о наших товарищах, и мне нужны любые подробности. Но выяснилось, что большинство моих однополчан погибло. Не помнить их — предательство.
        Оказывается, она не понимала, как сильно он страдал оттого, что не мог вспомнить. Но что, если в бумагах, разложенных на его столе, содержатся рассказы не только о его героизме на поле боя? Что, если там описывается происходившее в Ускюдаре и упоминаются сестры милосердия? Что, если там названо «то самое» имя, и эта искорка разожжет пламя его воспоминаний? Неужели ее эгоизм толкнул его на эти поиски?
        — Не важно, сколько рассказов ты прочитаешь, ты все равно не ощутишь того, что пережил на войне. Ты не узнаешь, дрожал ли, идя в атаку, падал ли на колени, выворачивало ли тебя наизнанку после боя. Ты не сможешь снова почувствовать боевого запала и страха, который приходит потом, когда все кончено. Ты не воссоздашь то, через что прошел. По-моему, глупо на это рассчитывать.
        — Ты считаешь меня глупцом,  — ледяным тоном процедил он. Каждое слово было проникнуто сдерживаемым гневом.
        — Мне кажется, ты должен принять это. Королева посчитала тебя достойным такой чести, следовательно, так оно и есть.
        Он недобро рассмеялся.
        — Да ты не услышала ни одного моего слова!  — Он вскочил со стула, яростно сверкая глазами.  — Тебе не понять. Ты думаешь, это мелочи. Тебе кажется, что я одержим. Быть может, ты считаешь меня сумасшедшим. Возможно, я и впрямь сошел с ума, потому что я отдал бы руку на отсечение, лишь бы вспомнить те два вычеркнутых из моей жизни года.
        Она вскинула голову.
        — Ты прав. Ты не знаешь того человека, каким был в Крыму. Потому что тот человек сделал все, чтобы не потерять руку. Он спорил с врачами, он угрожал расправиться с любым, кто на нее посягнет. Он сумел убедить их, что рука у него работает и что ее можно спасти. А знаешь, почему он это сделал?  — Она шагнула к нему.  — Потому что не хотел, чтобы его люди шли в бой без него. Когда они готовы были сдаться и умереть, он воодушевлял их, и они снова шли сражаться. А те, кому уже не суждено было подняться с койки, рядом с теми он оставался, пока они сражались со смертью, и даже на последнем издыхании благодаря ему, они чувствовали себя победителями. Вот какого человека я полюбила. Сына этого человека я, прижимая к груди, клялась никогда не бросать. Тебе не нужны воспоминания, чтобы быть им, потому что он — это ты.
        Она заставила его почувствовать себя маленьким, жалким, пристыженным. Пока он, ошеломленный, молчал, она вышла из библиотеки, величественная в своем гневе. Ему хотелось броситься за ней, затащить обратно в комнату, смести ненужный мусор со стола, уложить на него самую дорогую для него женщину и поговорить с ней по-своему.
        Позволить ей поговорить с ним по-своему.
        Но вместо этого он упал на стул, дрожащей рукой взял одно из писем и стал читать слова, которые утратили какой-либо смысл, потому что сказанное ею сделало их совершенно не важными. Почему, ну почему он не может просто взять и выбросить все это из головы? И каждый раз, когда он думает, что сделал это, душевное беспокойство обрушивается на него с новой силой, заставляя искать ответы.
        Он долго смотрел на чернильные закорючки. Она была права. В письмах он не нашел ответов. Они находились внутри него, были надежно заперты там, возможно, даже навечно. Все опасности остались в Крыму. То, чего он не мог вспомнить, не могло причинить ему вреда здесь. А вот его одержимость может отвратить от него жену.
        И это будет трагедией. Это будет невыносимо. Это будет в тысячу раз хуже пустой дыры в отдаленном закутке разума.
        Он поймал, уловил краем глаза какое-то движение. Что-то происходило за окном. Отодвинув стул, он встал и прошел в эркер, выходящий окнами на сад.
        У него защемило в груди при виде Мерси, крепко прижимающей к себе Джона. Полы длинного красного плаща путались в ногах, когда она закружилась под падающим снегом. Зазвучал радостный смех его сына, и у Стивена подступил комок к горлу.
        Какой неожиданный поворот судьбы! Отец Джона станет сэром Стивеном. Это почетно. И для него, и для его сына. Никогда прежде он не думал о том, как его поступки отражаются на близких. Его всегда интересовала лишь игра. Теперь у него была возможность поиграть с сыном, а он закрылся в библиотеке и перечитывает письма, убеждая себя, что королева не ошиблась, посчитав его достойным такой чести.
        Ему ли решать?
        Несомненно, Мерси права. Про него бы не вспомнили, если бы он повел себя недостойно. Как жаль, что он совсем не знает того человека, каким был на востоке! Неужели он полностью утрачен? Неужели Стивен никогда не узнает, что делал, кем был и кем остался, если верить Мерси? Ведь верно, два года жизни не могли не наложить отпечаток на него нынешнего.
        Мерси скрылась из виду. Чем еще она займется с их сыном? Она расскажет об этом за обедом. Если она захочет со Стивеном разговаривать. Было задето ее самолюбие. Если бы затащить ее в постель, когда в ней полыхает такое пламя…
        Но этого не случится теперь, когда он снова ее обидел. Странно, что раньше его не беспокоило то, что своим поведением он может обидеть близких. Разве что мать он старался поберечь. Стивен всегда сердился на себя, когда заставлял ее вздыхать, но все равно расстраивал ее. Собственные потребности для него всегда были важнее чувств окружающих. Каким же самовлюбленным мерзавцем он был!
        Но с Мерси он забывал о себе.
        Велев лакею принести пальто, шляпу и перчатки, он, сам еще не вполне понимая, что собирается делать, стремительно вышел в сад искать жену и сына. Нашел он их сидящими на скамеечке, где их уже успело припорошить снегом. Мерси выглядела спокойной и умиротворенной. От огня, разгоревшегося в библиотеке, не осталось и следа.
        — А вы — дама с характером, миссис Лайонс. Если бы у меня не было провалов в памяти, я бы это знал?
        Она посмотрела на мужа, и губы ее дрогнули, словно она сдерживала улыбку. Она не могла долго сердиться на него. Осознание этого наполняло его покоем, потому что впереди у них были годы совместной жизни, и он наверняка еще не раз выведет ее из себя.
        — Незамужняя женщина должна быть тихоней, чтобы не отпугнуть потенциального кавалера. Не помню, чтобы я когда-нибудь показывала свой характер.
        Он сел рядом с ней и положил руку на спинку скамейки.
        — Хм, если бы что-нибудь такое было, я дважды подумал бы, прежде чем жениться на тебе.
        Наконец губы ее растянулись в улыбке.
        — Ты и так дважды подумал.
        — Не дважды, а намного больше раз.  — Он прикоснулся к ее щеке.  — Прости меня, Мерси. Прости за все, что я наговорил тебе в библиотеке.
        — И ты меня прости за то, что я не могу войти в твое положение. Но ты прав. Если бы я лишилась воспоминаний хотя бы о минуте, проведенной с Джоном, я бы, наверное, умерла с горя.
        Ребенок, которого Мерси обеими руками прижимала к груди, на взрослых внимания не обращал, что-то восклицал и пытался ловить снежинки.
        — Мне кажется, характером он больше в тебя удался, чем в меня,  — сказал Стивен.
        — Не думаю.
        Произнесено это было каким-то странным тоном, как будто это предположение смутило ее. Она положила ладонь на руку Стивена.
        — Уж не знаю, стоит ли тебя поздравлять с тем, что ты удостоился такой чести, но я горжусь тобой и знаю, что ты это заслужил.
        — Поверю тебе на слово.
        — Я никогда не солгу тебе. Ты должен знать это.
        Каким искренним был взгляд этих глаз цвета виски! Боже, он мог бы пить из них весь день и всю ночь. Ни на что бы он не променял удовольствие вглядываться в них.
        — Порой мне кажется, что какие-то события, происходившие в Крыму, все еще влияют на меня. Человек, которым я был раньше, лишь рассмеялся бы, узнав, что его хотят сделать рыцарем, но потом держался бы обеими руками за это звание, и ему было бы плевать, за что ему выпала такая честь.  — Он приложил кулак к сердцу.  — Иногда я готов поклясться перед Богом, что не знаю, в кого превратился. Я незнакомец для самого себя.
        — Для меня ты не незнакомец.  — Она прильнула к нему и поцеловала очень нежно. Этот поцелуй обещал продолжение. Она простила его. Если бы он мог простить себя!
        Если бы мог поверить в то, что в его коже не чужой, незнакомый человек, а он сам!
        Глава 18
        В большом зале лондонской резиденции Вестклиффов было не протолкнуться. Клэр настояла на том, чтобы отпраздновать триумф Стивена с размахом. Наблюдая за тем, как Стивен пробирается сквозь толпу гостей, Мерси поражалась уверенности его поступи и беззаботности улыбки, хоть и подозревала, что они были напускными. Несмотря на то, что он принял награду с достоинством и держался учтиво, она знала: Стивен все еще сомневается в том, что заслужил такую честь.
        Еще не началась очередная сессия парламента, так что многие приехали в Лондон специально ради этого случая. Гости, даже те, кто не присутствовал на церемонии, состоявшейся в этот же день, обсуждали только ее, всех интересовали малейшие подробности. Не каждый день посвящают в рыцари!
        Церемония проходила в бальном зале Букингемского дворца. Горло Мерси сжалось и к глазам подступили слезы, которым она не позволила пролиться,  — ни за что на свете она не заставила бы Стивена краснеть,  — когда она наблюдала за тем, как он в алом мундире опустился на колени перед королевой. Увидев его снова в военной форме, она вдруг осознала, что за время их знакомства он сильно постарел. Война и раны были тому причиной. Он выглядел старше своих двадцати шести. Намного старше. Она тоже не выглядела на свой возраст, но ни на что не променяла бы те тяготы, которые вылепили их, и его, и ее, нынешних.
        В точном соответствии с многовековым обрядом, королева Виктория коснулась мечом сначала одного его плеча, потом другого, и произнесла слова, которых Мерси не расслышала,  — так сильно застучала кровь у нее в висках. А потом все закончилось. И сэр Стивен поднялся.
        Выглядел он ослепительно.
        Присутствовали все члены его семья. Они были знакомы с королевой, и она тепло их приветствовала. Незадолго до этого и Мерси официально представили ее величеству, но эту честь нельзя было сравнить с тем, чего удостоился Стивен.
        Дома он сменил военную форму на черный фрак, белую рубашку, серый жилет и ослепительно белый галстук. Среди гостей он расхаживал так грациозно, будто никогда и не хромал вовсе. Все телесные раны зажили. Хотела бы она, чтобы то же самое можно было сказать и о ранах душевных.
        Когда прием закончится, а будет это не раньше полуночи, они вернутся к себе, благо, путь недалекий, около часа езды. Она не могла дождаться той минуты, когда останется с ним наедине. У нее даже промелькнула мысль, что спальней может стать карета. Любовь ее была огромна, страсть — неизмерима. Она хотела прикасаться к нему, и чтобы он прикасался к ней. Можно будет подразнить его, сказать, что делить ложе с рыцарем ей еще не приходилось.
        Сэр Стивен. Леди Лайонс.
        Отец будет впечатлен. После Рождества она получила от него письмо с приглашением в гости. Рядом с ним она все еще чувствовала себя немного неуютно, но со временем это, наверное, пройдет. Ей даже трудно было представить, как чудесно…
        — Мерси!
        Знакомый голос заставил кровь в ее жилах застыть. По спине пробежал холодок. Она распрямила плечи и спину. Работа в военном госпитале научила ее тому, что победа невозможна без боя. Медленно повернувшись, она улыбнулась как можно радушнее.
        — Мисс Уизенхант!
        Пышные черные волосы, которые в госпитале она отказалась стричь, теперь были уложены в замысловатую прическу, украшенную нитями жемчуга. Взгляд голубых глаз обшарил Мерси и остановился на ее лице, как будто он что-то искал, но безуспешно. Мерси догадывалась, что именно.
        Женщина тепло улыбнулась.
        — Мерси, после всего, через что мы прошли вместе, в подобных формальностях нет нужды. Но прошу, скажи, как мой сын? Как Джон?
        Мерси показалось, что она стоит, окутанная густым туманом. Бальный зал постепенно начал растворяться в дымке, и вот она снова очутилась в Ускюдаре, в одной из комнат северной цитадели, которую делила с десятком сестер. Ее и Сары кровати стояли рядом.
        Однажды ночью Мерси услышала тихий плач. Испугавшись, что Сара могла, подобно ей, попасть в лапы насильников, она выбралась из-под одеяла и стала коленями на холодный пол рядом с ее кроватью.
        — Сара, что случилось?
        — О, Мерси, я плохая… беспутная. Со мной беда.
        — Какая беда?
        — Позорная… Капитан Лайонс и я…
        Мерси почувствовала укол в самое сердце. Мужчина, который был так добр с ней, предпочел Сару и был с ней близок.
        — Давай поговорим об этом утром, чтобы никто нас не услышал.
        Сара кивнула, и Мерси вернулась в свою постель и беззвучно расплакалась. Глупо было надеяться, что капитан испытывает к ней какие-то особенные чувства. Он спас ее и утешил просто потому, что так положено поступать солдату. Он ведь защитник.
        Она решила, что между ними пробежала искра, но это было одно лишь ее желание. Он любил другую.
        На следующее утро, на берегу, Сара сказала:
        — Наверное, я поеду в Париж, рожу там ребенка и оставлю его в приюте.
        Мерси пришла в ужас.
        — Капитан Лайонс наверняка женится на тебе.
        — Если узнает о моем положении, возможно.
        — Так расскажи ему!
        — Я не хочу за него замуж.
        Мерси, потрясенная, какое-то время взирала на нее, пытаясь понять, почему эта женщина не хочет того, чего так отчаянно желала сама Мерси. Наконец она пролепетала:
        — Почему же?
        — У меня нет никакого желания становиться женой солдата. Сюда я приехала ради забавы. К тому же Стивен — второй сын и ничего не унаследует. Своего дохода он не имеет, кроме того, что ему платят здесь, а это крохи. Мне пришлось бы без многого обходиться, а я выяснила, приехав сюда, что обходиться без многого мне не нравится. Нет, я не расскажу ему о ребенке. Никто об этом не должен знать, Мерси. Я хочу найти человека, который меня обеспечит всем, что мне нужно. Если о моей неосмотрительности станет известно, я не смогу хорошо устроиться.
        — Прости, Сара, я не понимаю, о чем ты говоришь. Но отдать этого ребенка…
        — Я вообще не хотела иметь детей. Это была ошибка. Если бы я не боялась, что умру, пытаясь сама от него избавиться, я сделала бы это сию же минуту.
        — Боже мой, я не могу поверить, что…
        — Конечно не можешь. Ты же, поди, веришь в любовь.
        — А ты нет?
        — Нет, я верю в то, что можно хорошо устроиться.  — Она сжала руку Мерси.  — Вот бы ты поехала со мной! Но ты не поедешь. А я так боюсь! Честное слово, мне очень страшно.
        Мерси вспомнила о капитане Лайонсе, о том, как он спас ее, как успокаивал. А еще как приятно и уютно было находиться в его объятиях, вдыхать его мужской запах, чувствовать, как его тепло поникает сквозь одежду. Она подумала о его ребенке, о том, что его отдадут чужим людям, которым до него не будет дела.
        — Я поеду с тобой.
        Спустя две недели после рождения ребенка Сара вложила его в руки Мерси:
        — Сделай с ним что-нибудь. Мне все равно что.
        На следующий день она исчезла, и с тех пор Мерси ее не видела. Джона она стала воспитывать, как своего сына, мысленно пообещав капитану Лайонсу, что его сын не будет расти нелюбимым и что она не даст его в обиду.
        Стоя в бальном зале дома Вестклиффов, она смотрела в глаза единственному человеку, который мог помешать ей выполнить обещание.
        Мерси уже открыла рот, чтобы заверить ее, что у Джона все хорошо и что у него и впредь все будет хорошо, если Сара не забудет, что отказалась от него, когда на ее талию легла знакомая рука.
        — Я повсюду тебя ищу, милая. Что скажешь, если мы… Сара?
        Все внутри Мерси оборвалось. Ее надежды, мечты и желания умерли в один краткий миг. О ней Стивен не помнил ничего. Зато женщину, которая родила его сына, он вспомнил сразу.
        Мерси захотелось умереть. Одного его взгляда на Сару хватило, чтобы воспоминания пробудились. Она не хотела смотреть на Стивена, чтобы не увидеть отвращения в его глазах. Однако когда она все же заставила себя посмотреть на него, он с приязненной улыбкой смотрел на Сару. Тысяча мечей разом вонзились в ее сердце.
        — Сэр Стивен,  — произнесла Сара, быстро переводя взгляд со Стивена на Мерси и обратно.  — Поздравляю с присвоением рыцарского звания. Ваша мать, наверное, очень рада, что теперь у всех ее троих сыновей есть титулы.
        — Моя мать радуется многим вещам, Сара.
        — Скромность вам не идет, сэр Стивен. И, прошу вас, называйте меня тем ласковым именем, которое вы мне дали. Чудо. Вы меня так называли в шутку, но я с тех пор использую его довольно часто. Оно подходит мне больше, вы не находите, сэр Стивен?
        — Да, верно. Я вижу, вы уже познакомились с моей женой.
        Сара — Чудо — побелела как полотно, рот ее приоткрылся.
        — Вы… женаты.
        — Признаться, не думал я, что когда-нибудь обо мне можно будет сказать такое, но да. Мы с Мерси познакомились в Ускюдаре. Она была одной из сестер милосердия, примкнувших к мисс Найтингейл.
        — Да, я знаю. И мы с ней там познакомились.
        — В Ускюдаре?  — сдавленно проговорил Стивен, и рука его, все еще лежавшая на талии жены, дернулась.
        Мерси повернулась и увидела в его глазах смесь отчаяния и паники.
        Он не помнил Чудо. Очевидно, он знал ее раньше, до Крыма. Ну конечно! Она ведь упоминала о его скандальной славе, но Мерси тогда подумала, что подруга просто слышала об этом. Мерси почувствовала себя такой счастливой, что ей даже стало немного стыдно.
        Но нельзя было допустить, чтобы Чудо узнала о его недостатке.
        — Мы со Стивеном редко разговариваем о тех временах. Не хотим пробуждать неприятные воспоминания,  — сказала Мерси.  — А вы помните, как мы, сестры, ютились в одной комнате?
        — Да, конечно,  — ответила она, но Мерси видела, что шестеренки закрутились у нее в голове, когда она попыталась охватить мыслью то, что только что узнала.  — Так вы женаты,  — повторила она.  — Тогда еще раз поздравляю вас. Когда же это случилось?
        — Не так давно,  — неуверенно произнес Стивен и прибавил: — У нас есть сын.
        — Да?  — выдохнула Чудо, как будто мощным ударом из ее легких выбило воздух.  — Похоже, судьба решила осыпать вас милостями.
        Мерси захотелось хотя бы на минуту уединиться с нею, чтобы все объяснить… пока не грянула беда.
        — А как вы, Чудо?  — спросил Стивен.  — Кто ваш избранник? Обилие драгоценностей указывает на то, что вы не страдаете от одиночества.
        Мерси понятия не имела, о чем он говорит, но Чудо, судя по всему, хорошо его поняла, потому что на щеках ее проступил румянец.
        — Лорд Дирборн.
        — Ему чертовски повезло,  — сказал Стивен.  — К тому же он достаточно богат, чтобы вы одевались по последнему слову моды.
        — Да, мне очень повезло заручиться его благосклонностью.
        Зал наполнили звуки вальса.
        — Если позволите, Чудо, этот танец жена обещала мне.
        — Да. Приятно было снова встретиться.
        — Мне тоже.  — Стивен поцеловал ей руку, затянутую в перчатку.  — Всего доброго, Чудо.
        — И вам того же,  — произнесла она сдавленным голосом, как будто ее душили слезы.
        Пока Стивен поспешно уводил Мерси, она не дышала, боясь, что Чудо может вдогонку сказать что-нибудь про Джона, а то и заявить, что это она его родила.
        Когда вышли на середину зала, Стивен прошептал:
        — Боже правый, она тоже была в Ускюдаре?
        Мерси поняла, что он потрясен не меньше, чем она, и тоже боится, что выдал себя. Быть может, сегодня — единственный день, когда Чудо (и почему это он ее так называл?) возникла из прошлого, и они снова будут жить как прежде. В счастье и довольствии. Себе на радость.
        — Да,  — ответила Мерси.  — Но ты знал ее еще до этого. Вы были друзьями?
        — Можно и так сказать. Она была… одной из тех дам, благодаря которым мое имя стало печально известно.
        — Вы были любовниками.  — Еще до Ускюдара!
        Он отрывисто кивнул, и между ними повисло молчание.
        — Это было давно,  — наконец произнес он.
        — Ты любил ее?  — Сердце ее сжалось в ожидании ответа.
        Его взгляд обежал ее лицо и остановился на глазах.
        — Ни одну из них я не любил, Мерси. Я был наглецом. Все, что меня интересовало,  — это удовольствие, свое и их. Никаких обещаний никто не давал, ни я, ни они.
        Они кружились по залу под звуки музыки, и она осознала, что его нога окончательно зажила. Теперь он мог свободно на нее опираться, и ничто не сковывало его движений. Ее охватило желание остаться в его объятиях навсегда, но в следующий миг волосы у нее на затылке поднялись — она увидела Чудо, пристально наблюдавшую за ними издали. Мерси почувствовала, что желанию этому не суждено сбыться.
        — Не понимаю, как ее угораздило стать сестрой!  — наконец заговорил Стивен.  — Когда я ее знал, ничему такому она не училась.
        — Не знаю. Чтобы попасть туда, нужно было пройти собеседование. Наверное, ей очень этого хотелось.
        — Она хорошо справлялась?
        Мерси рассмеялась, чтобы скрыть неловкость.
        — Мужчинам она нравилась, но я не уверена, что их впечатляли ее сестринские навыки. У нее был удивительный дар: даже уродливое черное платье, какие мы там носили, на ней смотрелось красиво.
        — О чем таком она может спросить, что я должен знать?  — поинтересовался он, и Мерси уловила тревогу в его голосе, боязнь, что утаить недуг не удастся.  — Что может всплыть в разговоре?
        — Это невозможно предугадать. Наверное, лучше, чтобы я всегда находилась рядом, когда вы будете разговаривать. Я смогу в случае чего заполнить пробел.  — И попытаться не дать завязаться разговору о Джоне.
        Он задумчиво наклонил голову, и все тревоги, которые омрачали его чело, исчезли.
        — Что это? Уж не ревность ли?
        — Нет, конечно же нет. Я просто… Я знаю, ты не хочешь, чтобы люди догадались о твоих душевных ранах. Вот и все.
        — Ты лжешь.
        — Я никогда не лгала тебе.
        Он поднял бровь.
        — Ну хорошо. Наверное, это я немного ревную.
        — Это хорошо.
        — Почему?
        — Потому что иногда ты бываешь уж слишком правильной, а мне больше нравится, когда ты чуть-чуть злишься.
        Она игриво улыбнулась и вкрадчиво произнесла:
        — Тогда сегодня, когда вернемся домой, я постараюсь быть злой.
        — Ты будешь уставшей после танцев.
        — Ну уж нет. Мне слишком хочется узнать.
        — Узнать? Что узнать?
        — Каково это — делить ложе с рыцарем.
        Он громко захохотал. Несколько танцующих пар остановились, посмотрели на них и заулыбались.
        — Моя дорогая супруга, я с радостью тебе это продемонстрирую.
        Тесса Сеймур скользила по бальному залу с высоко поднятой головой, излучая счастье, отчего казалась гораздо моложе своих сорока семи. Один ее сын носил графский титул, второй — герцогский, а теперь и Стивен удостоился рыцарства. Немногие матери имели столь выдающихся сыновей, как она. Для испуганной девочки, которую выдали замуж за человека намного старше ее, она совсем неплохо устроила жизнь свою и своих мальчиков. Их благополучие всегда было для нее важнее всего. Она подозревала, что именно это сблизило их с Мерси. Ее как мать ни в чем нельзя было упрекнуть.
        Да и женой она, вероятно, тоже была прекрасной. Давно Тесса не видела Стивена в таком приподнятом настроении. Очевидно, ему удалось изгнать призраков, которых он никак не мог вспомнить. Теперь он шагал уверенно, не осталось и следа от хромоты, напоминавшей об ужасной ране на бедре, которая дважды едва не отняла у герцогини сына.
        Она заметила высокую фигуру Линнфорда, из угла наблюдавшего за танцующими. Он пришел, потому что должен был прийти, как бывший опекун ее сына. Но она знала, что он скоро уйдет. Его призывал долг более высокий. Когда-то она обижалась на то, что он свою семью ставил выше нее. Тогда она была глупой девчонкой, полной детских мечтаний. Иногда она скучала по той юной девочке.
        Подойдя к Линнфорду, она положила руку на сгиб его локтя и привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. Его запах, после стольких лет все еще заманчивый и узнаваемый, наполнил ее ноздри.
        — Я так рада, что ты смог провести этот день с нами.
        — Я ни за что не пропустил бы этого события. Жаль, что Анджела не смогла прийти, она очень плохо себя чувствует.
        — Нам с ней нужно как-нибудь еще раз съездить на воды. В последний раз она после этого заметно окрепла.
        — Да, тогда ей стало лучше. Она очень дорожит дружбой с тобой.
        — Я надеюсь, что ты тоже. Ты должен знать: если тебе что-нибудь понадобится, всегда можешь на меня рассчитывать.
        Он коротко кивнул и сосредоточил внимание на гостях. Глядя на него, она видела Стивена. Глядя на Стивена — Линнфорда. Просто удивительно, что никто до сих пор не отметил поразительного сходства межу ними.
        — Мне понравилась церемония во дворце,  — мягко промолвила она.  — У меня даже слезы на глаза навернулись.
        — Это у тебя, которая никогда не плачет!
        — Я плачу. Только там, где меня никто не видит.
        Посмотрев на нее, он сказал:
        — Прости меня, если я когда-нибудь заставлял тебя плакать.
        Она тряхнула головой.
        — Заставлял. Но это было давно, и я уже простила тебя.
        Они еще долго стояли рядом, ничего не говоря и наблюдая за вальсирующими Мерси и Стивеном. Они были прекрасной парой. Стивен выглядел счастливым, Мерси — не очень. Она была неестественно бледна, даже несмотря на то, что от быстрого танца у нее раскраснелись щеки. Интересно, что у них случилось?
        — А он удивил меня,  — тихо произнес Линнфорд, глядя в том же направлении.  — Я сомневался, что он когда-нибудь станет мужчиной, которым мог бы гордиться отец. Но ему это удалось. И еще как!
        Тесса поджала губы и бросила на него тот тяжелый взгляд — она нередко так смотрела, когда он заговаривал о Стивене.
        — Ты всегда относился к нему строже, чем к остальным.
        — Наверное, я чувствовал, что он мой сын. Почему ты не призналась в этом до того, как узнала о его смерти?
        — Это было давным-давно, Линни. Я была молода и не так умна, как сейчас. Да и ты тогда только-только женился. Заявил мне, что предан своей графине. Чего бы я добилась? Только тебя сделала бы несчастным. Ты был человеком чести.
        — Который затащил в постель замужнюю женщину…
        — После того как ее муж покинул ее постель. Вестклиффу на меня было наплевать. У него был наследник, у него была любовница, которая, очевидно, готова была делать те отвратительные вещи, на которые не соглашалась я. Ты привнес счастье в мою жизнь. И твой сын стал моей единственной отрадой.  — Она вскинула руку.  — Да, я знаю, у матери не должно быть любимчиков, но у меня есть.
        Он усмехнулся.
        — Ты никогда ни о чем не жалеешь, верно?
        — Не вижу в этом смысла. Это напрасная трата времени.  — Герцогиня посерьезнела. Ей хотелось сказать, что она любит его, что всегда любила и всегда будет любить, но он был бы не рад этим словам. Женившись на Анджеле, он в первый же день дал Тессе понять, что не ответит на ее чувства. Но его категоричность лишь сильнее разожгла ее любовь.  — У меня такое ощущение, что мне нужно многое рассказать тебе о Стивене.
        — Как я уже говорил, я горжусь им.  — Он прикоснулся к ее щеке.  — И я всегда гордился тобой. Частичка моего сердца принадлежит тебе.
        Всего лишь частичка. Анджеле оно принадлежит целиком.
        — Герцогиня.
        Развернувшись, она широко улыбнулась.
        — Лео! А мы с Линнфордом как раз говорили о том, как мы гордимся Стивеном.
        — Он это вполне заслуживает.  — Взяв ее за руку, он поднес к губам кончики ее пальцев, и она почувствовала тепло его дыхания, обещающее продолжение ночью. Ей нравилось, что он никогда не стеснялся проявлять свои чувства, как будто они были одни. Любой другой мужчина бросил бы вызывающий взгляд на Линнфорда, но не Лео. Все свое внимание без остатка он уделял ей. К Линнфорду он отнесся, как к соринке, которую можно смахнуть и забыть.  — Позвольте пригласить вас на танец.
        — С радостью.  — Она снова повернулась к Линнфорду.  — Я оставлю тебя?
        — Конечно. Мне, пожалуй, пора. Анджеле наверняка не терпится узнать, как прошел день.  — Он тоже взял ее руку и поцеловал пальцы.
        Ей оставалось только надеяться, что Лео не заметил, как она затрепетала от охватившего ее желания. Однако ее удивило то, что желание это было не таким сильным, как когда-то. Возраст, решила она. Возраст и прошедшее время.
        — Передавай ей мои наилучшие пожелания.
        — Передам.
        — И передай, что я скоро навещу ее. Договоримся, когда поедем на воды.
        — Я знаю, она очень ждет встречи с тобой.  — Он кивнул мужчине, державшему ее за другую руку.  — Лео, прошу вас, позаботьтесь о ней.
        — Я это делаю всегда.  — В его голосе послышались собственнические нотки, и даже вызов, чего он обычно себе не позволял.
        Когда Линнфорд ушел, она прижалась к Лео и с удовольствием позволила ему обнять себя. Подобное считалось непозволительным, но она славилась склонностью к непозволительному. Теперь было не то время, чтобы из-за этого переживать.
        — Он гордится Стивеном.
        Лео понял, что она на самом деле хотела сказать: он гордится сыном.
        — Конечно, он гордится им, милая.
        Она чуть отклонила назад голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
        — Думаешь, Стивен должен знать, кто его отец?
        Наклонившись, он коснулся губами ее лба.
        — Хочешь ему рассказать?
        Она закрыла глаза.
        — Не знаю. Что, если он после этого возненавидит меня?
        — Значит, он не заслуживает такой матери.
        Она улыбнулась.
        — Ты всегда находишь правильные слова.
        — Так могу я рассчитывать на танец?
        Она позволила ему вывести себя в центр зала.
        Ему всегда удавалось уменьшить груз, который она несла на своих плечах, но на этот раз легче ей не стало. Придется ей подумать, как сбросить с себя эту ношу. Но не сегодня. Сегодня был день Стивена, и ничто не должно было омрачить его счастье.
        Когда мелодия отзвучала, Мерси отправилась искать Чудо. Обязательно нужно было ее найти и поговорить, прямо здесь, прямо сейчас. Долго искать не пришлось — она стояла у каких-то растений в горшках. Нервы Мерси натянулись, когда она подошла к ней.
        — Не хочешь выйти на террасу подышать свежим воздухом?
        — Конечно.
        Выйдя из дома, они молча дошли до угла, где никто не мог их увидеть или услышать.
        — Твой муж, похоже, без ума от тебя,  — сказала женщина, родившая Джона.
        — Я люблю его, Сара.
        — Чудо. Сару я оставила в Париже.
        Мерси кивнула.
        — Джона ты тоже оставила. И меня. Не сказав ни слова. Я не знала, что делать. Не знала, собиралась ли ты вернуться.
        — Я никогда не умела хорошо считать, но, наблюдая за вашим танцем, я все пыталась понять, как это вы успели завести с ним ребенка, если я последний раз видела тебя шесть месяцев назад. Еще я вспоминала наш с ним разговор и то, что не было сказано. Стивен знает, что не ты мать ребенка?
        — Я мать Джона. В сердце. Я стала ею в ту секунду, когда ты отдала его мне…
        — О, замечательно! Я прошла через боль и унижение, родив внебрачного ребенка, а ты пожинаешь плоды, выйдя замуж за его отца, рыцаря.
        — Он не был рыцарем, когда я выходила за него. Ты не собиралась за него выходить. Помнишь, ты сама это сказала в Ускюдаре. К тому же ты ведь теперь помолвлена с маркизом…
        Чудо рассмеялась, но это был нерадостный смех.
        — Помолвлена? С чего ты взяла?
        — Ты говорила, что теперь с ним.
        — Я его любовница. Он мой покровитель.
        Мерси не знала, что сказать на это. Как может женщина отказаться от Стивена ради того, чтобы стать чьей-то любовницей?
        — Не смотри на меня так удивленно,  — сказала Чудо.  — Я внебрачная дочь герцога. Ни один мужчина, способный обеспечить меня так, как я хочу, не возьмет меня в жены. И ни одному мужчине не нужна любовница с ребенком. Мужчина должен быть уверен, что дама в моем положении знает, что делает и не наводнит мир ублюдками.
        Мерси поразилась ее холодной расчетливости.
        — Но ведь Стивена ты любила!
        — Ну да, с ним было весело. Но не более.  — Она беспечно рассмеялась.  — Я вижу, ты все еще не понимаешь. Дорогая, на тебе ниточка жемчуга, а я усыпана бриллиантами.
        «Но у меня есть Стивен,  — подумала Мерси.  — А он стоит гораздо больше любых побрякушек».
        Чудо отвернулась от нее и посмотрела на освещенный сад.
        — Как поживает мой сын?
        — У Джона все замечательно.
        — Поцелуй его сегодня на ночь от меня, хорошо?
        — Да, конечно.
        — Что ж, мне, пожалуй, пора возвращаться к Дирборну,  — сказала Чудо, поворачиваясь к Мерси.
        Мерси заметила какой-то особенный блеск в ее глазах, но Чудо быстро заморгала и Мерси не могла определить, что это.
        — Право же, дорогая, нельзя быть такой — сердце на ладошке. Даже в Ускюдаре я знала, что творилось у тебя на душе.
        — Зачем ты туда приехала?
        — Из-за Стивена, разумеется. Я знала его в Лондоне, но еще не была готова его потерять. Да, я несколько преувеличила свой опыт и образование, чтобы произвести впечатление на мисс Найтингейл. Только представь мое удивление, когда выяснилось, что госпиталь, в котором нам предстояло работать, находился так далеко от тех мест, где сражались солдаты. Как ни рад был Стивен меня видеть, после его возвращения в полк надежда на дальнейшие встречи исчезла. Мне стало скучно. Потом, разумеется, мне пришлось уехать.  — Она коснулась рукой в белой перчатке лица Мерси.  — Кроме тебя, у меня никогда не было подруг. Я понимала: узнав, что это ребенок от Стивена, ты поедешь со мной в Париж. Но я недооценила тебя. Я не думала, что ты используешь ребенка, чтобы заполучить его отца.
        — Я не собиралась этого делать,  — откровенно призналась Мерси.  — Я думала, что Стивен погиб. И я хотела, чтобы Джон рос в своей семье.
        — Но ты сказала им, что это ты его мать. Зачем тебе понадобилось марать свое имя?
        Мерси пристыжено опустила голову.
        — Я полюбила Джона. Я боялась, что мне не разрешат с ним видеться, если станет известно, что он не мой. Ты же не расскажешь Стивену… правду, да?
        — Что ты, конечно нет! Мы же подруги, верно?
        И она ушла. Движения ее были такими плавными и чувственными, будто она плыла по воздуху, не касаясь ногами земли. Теперь уже Мерси повернулась лицом к саду. Почему данное ей обещание не успокоило ее? Почему она чувствовала себя так, будто стоит на краю пропасти, и, сделав, один-единственный неверный шаг, может низвергнуться ее в бездну, лишившись разом и Джона и Стивена?
        Глава 19
        Мерси, выкрикнув его имя, проснулась.
        Стивена мучили собственные кошмары, терзали мысли о том, чего он не мог вспомнить — на этом месте зияла гнетущая пустота. Так что, когда ее вопль разорвал ночь, он не спал и осторожно водил пальцами по ее волосам, что всегда ее успокаивало. Она лежала в его объятиях после ночи страстной любви, которой они предались, как только вернулись из Лондона. И не имело значения, что час был поздний. Они поддразнивали и подзадоривали друг друга в карете, пока ехали домой. Удивительно, что они не начали срывать с себя одежды прямо в вестибюле, как только за ними закрылась дверь.
        Теперь же она попыталась оттолкнуть его, но он лишь крепче прижал ее к себе.
        — Мерси. Мерси. Милая.  — Он ворковал, он нежно гладил ее по голове, но она ничего не замечала.
        Она металась, ощущая себя во власти терзавших ее демонов. Уже несколько недель прошло с тех пор, как они в последний раз вторглись в ее сны, и Стивен начал думать, что ей удалось победить их. Она была такой сильной, такой решительной, что ему становилось стыдно, когда он сам не мог побороть ужасов прошлого.
        Стивен не сомневался, что это он стал причиной ее ночных терзаний. Проклятое рыцарство вновь пробудило ее дремлющие воспоминания. Причины, по которым он удостоился этой чести, его поступки, объявленные геройством,  — все это напомнило ей о прошлом. Масла в огонь подлила Чудо, да и сам он, когда расспрашивал о ней. Для него ее появление на балу, устроенном в его честь Клэр, стало полнейшей неожиданностью. Еще больше он был потрясен, узнав, что она была на востоке вместе с другими ангелами мисс Найтингейл. Прежде за ней не замечалась склонность помогать людям. Да, ее общество было ему приятно, но он всегда знал, что она ставит себя выше всех. У него не укладывалось в голове, что та женщина, которую он знал, и та женщина, о которой рассказывала Мерси,  — это один и тот же человек. А то, что он донимал свою жену вопросами, несомненно заставило ее вспомнить все, что происходило тогда. Всех тех, кто умер у нее на глазах. Ее бессилие. Невозможность что-либо изменить.
        Но она сделала людям много добра! Стивен не сомневался в этом. Он читал рассказы о деяниях Флоренс Найтингейл. Мерси работала под ее началом и занималась тем же самым. Она тоже ходила по отделениям госпиталя со светильником в руке и выхаживала больных и раненых.
        Стивен этого не помнил, но очень живо мог представить. Она ошибалась, убеждая его, что он не сможет воссоздать воспоминаний. Быть может, они были не такими яркими, отчетливыми и полными, как подлинные, но он видел ее склонившейся над его неудобной койкой, вытирающей испарину с его лба, слышал ее слова утешения. Ее сердце переполняло сочувствие. А теперь, когда нужно было помочь ей, он не знал, как это сделать.
        Он бы отказался от рыцарства, не раздумывая, если бы это освободило ее от кошмара.
        Он осыпал ее лицо поцелуями, повторяя ее имя. Неожиданно она ухватилась за него. Пальцы ее впились в его бока, и он понял, что наутро там проступят синяки. Ну и пусть. Если это принесет ей покой, он будет терпеть.
        — Возьми меня,  — выдохнула она.  — Пожалуйста, возьми. Заставь забыть. Заставь забыть все это.
        Он поцеловал ее так, будто от этого поцелуя зависела жизнь и ее, и его. Она ответила, как и прежде, пылко. Толкнула его, перевалила на спину и села верхом. Покрыла поцелуями его грудь, делала то, что он хотел бы сделать с ней. Ему захотелось поднять ее до новых высот, захотелось раз и навсегда прогнать ее демонов.
        Такая, как она, не заслужила подобных мук. Это было несправедливо.
        Он запустил пальцы в ее медные волосы, ставшие заметно длиннее, но еще недостаточно длинные. Ему захотелось увидеть их рассыпавшимися по его груди, по бедрам. Когда она оказывалась на нем вот так, как сейчас, ему хотелось, чтобы ее волосы становились пологом, закрывающим их от всего мира.
        Не успела эта мысль пронестись в его голове, а он уже понял, что был бы счастлив с ней, будь она даже лысой. Не существовало ничего ценнее этого мгновения. Былое, грядущее — какое они имели значение, если каждый нерв отзывался на то, что она делала сейчас? Нежные прикосновения ее пальцев, ласки языка. Жар ее дыхания окутал его.
        — Боже!
        Он чуть не выпал из кровати. Спина его выгнулась дугой, веки сжались, пальцы впились в ее плечи, но он заставил их разжаться. Он не хотел, чтобы на ее теле остались ссадины, но ему нужно было прикасаться к ней. Открыв глаза, он увидел ангела в экстазе. Ох! Огненная лава разливалась по его венам. Каждый глубокий вдох нес с собой мускусный запах их телесного единения. Она была возбуждена тем, что делала, не меньше, чем он. Внезапно ему показалось, что он не выдержит этого и умрет. Сердце его колотилось с такой силой, что она наверняка слышала его частые удары. Она словно решила довести его до безумия.
        — Хватит! Хватит, Мерси.  — Он приподнял ее.  — Я хочу чувствовать тебя вокруг себя.  — Голос его звучал хрипло, во рту пересохло.
        Схватив ее за бедра, он с силой вонзился в нее. Она была горячей. Невероятно горячей. Обжигающей. Она вскрикнула, но не от боли, а в экстазе. Вцепившись в собственные волосы, она откинулась назад. Он ответил неистовыми толчками, обхватил руками ее груди, ощутил их тяжесть. Она уперлась руками в его грудь, потом подложила ладони ему под голову и поцеловала. Жадно, страстно, почти с отчаянием.
        Ему подумалось, что она, возможно, все еще находится во власти ночного кошмара. Никогда еще она не была такой сумасшедшей, такой храброй, такой… необычной.
        Спальня наполнилась их вскриками и стонами. Внутри него все напряглось, требуя выхода.
        Она выгнула спину, выкрикнула его имя, и ее мышцы сжались вкруг него с силой тисков. Невыносимое удовольствие пронзило его. Он дернулся, задрожал.
        Его затрясло, когда он вернулся оттуда, где никогда прежде не бывал, пал с высоты, на которую никогда не поднимался. Судорожно сглотнув, он тяжело задышал. Она обрушилась на него сверху, и по его груди потекли теплые ручейки. От ее всхлипов сердце Стивена чуть не разорвалось.
        — Мерси, ты плачешь? Милая, я сделал тебе больно?  — Он предпочел бы лишиться руки, которую, по рассказам Мерси, с таким трудом сохранил, или ноги, чем доставить ей боль.
        — Я потеряю тебя,  — всхлипнула она.  — Я знаю. Ты бросишь меня.
        Он взял ее лицо в ладони, заставил посмотреть на него. Слезы наполняли глаза цвета виски. Глаза, в которые он хотел смотреть в свою последнюю минуту.
        — Мерси, милая моя, ты не потеряешь меня. Я никогда тебя не брошу. Я люблю тебя.
        Этих слов он еще не говорил ни одной женщине. С замиранием сердца он стал ждать, когда громыхнет гром и сверкнет молния, ибо наверняка все ангелы небесные сейчас смеялись над ним. Он, который всегда так осторожничал, опасаясь чтобы его сердце, не дай бог, не проснулось, теперь, затаив дыхание ждал ответа.
        — Скажи что-нибудь.
        Она открыла рот, снова закрыла. Глаза ее затуманились, горло сжалось, когда она сглотнула. Лицо озарилось улыбкой. Счастье превратило виски в золото. Рассмеявшись, она промолвила:
        — И я тебя люблю.
        Он улыбнулся и провел пальцами по ее волосам.
        — Я знаю. Ты сказала мне это, когда рассердилась. Помнишь, в библиотеке? Я тогда так испугался. А слова, которые я сейчас говорю, они кажутся какими-то… незначительными, что ли. Они должны быть такими, чтобы могли выразить все, что я чувствую.
        — Они совершенны.  — Она снова рассмеялась и уткнулась лицом в его плечо.  — Мне вдруг захотелось носиться по полям, лезть в горы, плыть через океан — ты наполнил меня таким счастьем.
        — Дай мне несколько минут, и я еще раз наполню тебя — но чем-то совсем другим.
        Она рывком поднялась. Щеки ее загорелись и сделались почти такого же цвета, как волосы.
        — Я тебя удивила, да? Не знаю, что на меня нашло.
        — Так можешь удивлять меня в любое время.
        Ее мелодичный, как перезвон стеклянных колокольчиков, смех снова растрогал его.
        — А мне понравилось.
        — Мне тоже.
        Она прикусила нижнюю губу.
        — Жанетт пыталась рассказать мне… Тогда я не поверила ей. Но сейчас я знаю, что сделала бы для тебя все. Все. Мне казалось, что я любила тебя в Ускюдаре, но те чувства, которые я стала испытывать… Они не знают границ. Меня это пугает, но одновременно я чувствую себя такой защищенной!
        Он какое-то время рассматривал любимое лицо.
        — Тогда почему тебе снятся кошмары? Это сегодняшние разговоры о моих прошлых подвигах вернули их?
        — Не важно. Мне кажется, я теперь прогнала их навсегда. Отныне ты мой. И я знаю, что это ничто уже не изменит.
        Глава 20
        — Леди Лайонс?
        Мерси думала, что никогда не привыкнет к своему новому имени. Она сидела на полу в детской в Роузгленн Мэноре и играла с Джоном, если так можно было назвать попытки обратить на себя внимание ребенка, которому гораздо интереснее были собственные руки, чем все, чем она махала перед его глазами. Мерси посмотрела на служанку.
        — Да, Уинни?
        — К вам пришли. Какая-то мисс Уизенхант. Уверяет, что ей очень нужно с вами поговорить.
        Мерси обдало ледяным холодом. Стивен уехал по каким-то делам в Лондон. Но не важно, для чего явилась Чудо. Стивен любил ее, Мерси. Он сам сказал это. Он доказал это. Они втроем — семья, и ничто не разлучит их.
        В вестибюле, недалеко от парадной двери, она остановилась. Поправила прическу, и ей впервые захотелось, чтобы сейчас ее волосы были такими же длинными и роскошными, как когда-то. Волосы у нее были лучше, чем у Чуда. Она пощипала себя за щеки, чтобы вернуть им краску, выпрямилась и расправила плечи, как будто готовилась к встрече с целой армией казаков. Она настроилась побеждать.
        Всем своим видом излучая уверенность, которой на самом деле не чувствовала, Мерси вошла в гостиную. Чудо стояла у застекленного шкафчика, рассматривая стоявшие в нем статуэтки. Повернувшись, она улыбнулась, но одними лишь губами.
        — Надеюсь, вы простите меня за вторжение, миледи, но у меня срочное дело, и я не сомневаюсь, что вы сможете мне помочь.
        Мерси улыбке не поверила.
        — Однажды, в Париже, я уже помогла тебе. Не думаю, что смогу еще что-нибудь предложить.
        Чудо чуть наклонила голову.
        — Даже чаю?
        Все у Мерси внутри напряглось. Чего ради она явилась сюда на самом деле? В ее власти было развеять в прах все, что она, Мерси, построила. Стараясь не показать волнения и умерить дрожь, она пересекла комнату и дернула за шнурок сонетки. Вскоре вошла служанка.
        — Чаю, пожалуйста.
        — И печенья,  — сказала Чудо и, подняв руку и показав размер чего-то совсем маленького большим и указательным пальцами, прибавила: — И пирожных. Если они у вас имеются.  — Когда девушка ушла, она посмотрела на Мерси.  — Люблю сладости.
        — Что именно тебе нужно?
        Пропустив мимо ушей вопрос Мерси, Чудо взяла с каминной полки небольшие часы, осмотрела их со всех сторон и поставила обратно.
        — У вас очень милый дом. Не думала я, что Стивен сможет так хорошо устроиться.
        — Это дом Айнсли. Он разрешил нам здесь пожить и может в любую минуту потребовать покинуть его.
        — Но не сделает этого. Он хороший брат. Он заботится об остальных двоих, хоть и младше их. Стивен недолюбливал своих братьев. Из-за их титулов, власти, из-за богатства Айнсли. Поэтому-то он так старался превзойти их хотя бы в постели. Он тебе рассказывал об этом?
        — Какое это имеет значение?  — нетерпеливо спросила она.
        — А, вот и чай.
        Мерси думала, что свихнется, пока наблюдала за тем, как неторопливо Чудо наливала себе чай. Сколько можно размешивать его? Она знала, что Чудо намеренно действует ей на нервы. Если бы не опасность лишиться столь многого, она бы велела ей катиться к черту.
        Наконец Чудо уселась поудобнее в кресле и отпила из чашки.
        — Восхитительно.  — Она облизнула губы.  — Я обдумала ситуацию.
        Слова эти заставили Мерси нервно вздрогнуть.
        — Какую ситуацию?
        Чудо улыбнулась.
        — У тебя есть то, что принадлежит мне.
        — Джон не принадлежит тебе. Ты от него отказалась.
        — Я обезумела, когда узнала, что его отец умер. У меня сердце разрывалось, когда я смотрела на Джона и видела его отца, зная, что он уже никогда не появится в моей жизни.
        Каким-то образом Мерси удалось не закатить глаза.
        — Думаешь, если станешь рассказывать эту историю, тебя кто-нибудь пожалеет?
        — Пожалеют скорее меня, чем тебя. Ты обманывала, изворачивалась и еще использовала ребенка в своих корыстных целях.
        — Нет. Ты была права вчера, когда сказала про сердце на ладошке. Я любила Стивена тогда, люблю его и сейчас. Мы счастливы. Мы трое: Джон, Стивен и я. Почему ты хочешь лишить этого нас?
        — И ты готова заплатить любую цену за то, чтобы проводить ночи в постели Стивена?
        — Ты за этим пришла? Для этого все эти намеки и вопросы? Тебе нужны деньги?
        — Мерси, войди в мое положение.
        Чудо взяла крошечное пирожное и положила себе в рот. Мерси мысленно пожелала ей подавиться. Когда они только познакомились, Мерси считала ее красивой. Какой обманчивой может быть внешность!
        Чудо проглотила пирожное, запила его чаем… и продолжила дышать как ни в чем не бывало. Жаль.
        — Я никогда не думала, что Стивен сможет сам о себе позаботиться, но с ним было весело. И у меня не было желания выходить за него. Мне хотелось мужчину, который сможет предложить мне… больше. Когда я поняла, что беременна, мое доброе сердце и страх не позволили мне избавиться от ребенка. Потом мои стремления не позволили оставить детку.
        — Он не детка, Сара. Он ребенок.
        — Ты говоришь, как настоящая мать. Но ты ведь знаешь, что брак, основанный на тайнах, рано или поздно развалится.
        — Что, черт возьми, тебе нужно?  — не выдержала Мерси.
        — У меня в жизни всегда была одна цель — стать любовницей какого-нибудь лорда. Чтобы он меня баловал, обо мне заботился, а я бы согревала его постель. Так и появился лорд Дирборн. К сожалению, я не учла, что не все мужчины так талантливы в спальне, как твой муж. Большинство — неуклюжие увальни.
        — Тогда оставь Дирборна и найди другого.
        — После моего возвращения из Парижа он у меня третий. Я устала искать, а ты наверняка устала ждать, когда же я объясню, чего хочу.  — Поставив чашку, она подалась вперед. Глаза ее решительно сверкнули.  — Я много думала о нашей маленькой тайне и не сомневаюсь, что ты предпочтешь, чтобы она осталась между нами. Я хочу жить, ни в чем себе не отказывая и не завися от мужчины. Четырех тысяч в год будет достаточно.
        Мерси не осмелилась вдуматься, каков истинный смысл услышанного, ибо он был слишком ужасен. Она заставила себя сохранять спокойствие и ничем не выдать своих подозрений. Нет-нет, не может быть, чтобы даже эта девица была способна на подобное.
        — Зачем ты мне говоришь это?
        — Какая же ты наивная, моя девочка! Я хочу, чтобы их дали мне вы.
        — А ведь мы были подругами! Я вытирала пот у тебя со лба, когда тебя тошнило. Я помогала тебе рожать…
        — Моего ребенка!  — подхватила Чудо, дернув бровью.
        Как она могла так ошибиться в этой женщине? Она приехала в Крым, чтобы работать сестрой милосердия. Она ухаживала за больными и ранеными. И Стивен был к ней неравнодушен. Как он мог иметь дело с такой подлой особой? Как могла Мерси с ней подружиться?
        — У меня нет таких денег,  — промолвила она. Во рту у нее вдруг сделалось так сухо, что язык поворачивался с трудом.  — Приданого у меня не было. Мне выдают деньги на неделю, но совсем немного.
        Ей этого хватало, и большего ей не нужно было. Потребности у нее были скромные, и это требование казалось ей безумным.
        — Тебе наверняка выделяют деньги на хозяйство. Возьми оттуда. Продай серебро. Заложи украшения. Да мне наплевать, как ты это сделаешь. Сделай — и все.  — Она встала с кресла, шурша шелками и атласом.  — Я не рассчитываю сразу на всю сумму. Можешь выплачивать еженедельно, частями. Только смотри ничего не напутай! Я хочу получить всю суму. Или твой муж узнает, кто настоящая мать его сына.
        «Я настоящая мать его сына!»
        Эти слова жгли горло Мерси, но остались невысказанными.
        Она торопливо шла через сад, и мысли ее путались. В природе, как и у нее на сердце, царил мрак. Черные тучи заволокли небо и скрыли солнце. Для нее это было как знак, что ее жизнь уже никогда не озарится ярким светом.
        Что же делать? Четыре тысячи в год. Ей на удовольствия и развлечения выдавали пятнадцать фунтов в неделю. Можно было попросить двадцать. Стивен бы не отказал. Но этого все равно мало. Где взять эти проклятые деньги?
        В доме имелось кое-какое серебро, которым почти не пользовались. Безделушки, которых никто не хватится. От этих мыслей она почувствовала себя так, будто предает Стивена, который признался, что любит ее.
        Она и не мечтала, что завоюет его сердце, не надеялась услышать эти заветные слова из его уст. Его признание, произнесенное столь искренне, сбросило с нее остатки паутины ночных кошмаров, в которых она ползла по полю боя через изувеченные тела и оторванные конечности. Джон был на другой стороне. Ей нужно было во что бы то ни стало добраться до него. Спасти его. Но потом появлялся Стивен, поднимал его и уносил. Она звала их, кричала им вслед, но они не обращали на нее внимания. Оба. И она знала: после того, как они скроются во тьме, нависшей над полем, она их больше никогда не увидит.
        Теперь же она боялась, что, если признается во всем Стивену, он на самом деле бросит ее. Это будет гораздо больнее, чем в мире снов. И он заберет с собой Джона. Своего сына.
        — А, вот ты где!
        Развернувшись, она с удивлением увидела шагающего к ней мужа. Унылость дня не смогла омрачить радости встречи. Ветер играл с его волосами. Наверное, шляпу он забыл дома. Выглядел он молодым и беззаботным. Счастливым.
        — Как все прошло в Лондоне?  — спросила она.
        — Было ужасно скучно. Айнсли хотел проверить кое-какие счета.  — Рука его обвила ее талию, он притянул ее к себе.  — А у меня было одно желание: оказаться побыстрее в постели с женой.
        Он жадно поцеловал ее. Тут же пробудилась страсть. Мерси любила ощущать, как он прижимается к ней всем телом. Она не хотела лишиться этого ощущения. Не хотела потерять его.
        Когда она отклонилась, его голубые глаза искрились ярче любого драгоценного камня.
        — И, раз уж я был в городе…
        Он извлек из кармана маленькую черную коробочку и протянул ей.
        Она заколебалась.
        — Ну же! Открывай! Мне это точно не пригодится.
        Осторожно, как будто боясь раздавить пальцами, она взяла коробочку и снова замерла в нерешительности. Потом медленно открыла ее и увидела изящный медальон в форме сердца. На крышечке было выгравировано: «С любовью, Стивен и Джон».
        На глаза ей навернулись слезы, губы задрожали.
        — А я надеялся, тебе понравится,  — сказал он, и по его тону она догадалась, что ему понравилось, какое впечатление произвел на нее подарок. Он хотел глубоко тронуть ее душу и понял, что добился своего.
        — Мне нравится. Очень-очень нравится!  — Она оплела руками его шею и прижала его к себе.  — Никогда не видела такой красоты.
        Она пойдет на все, чтобы удержать это совершенство, эту идиллическую жизнь, ради которой стольким пожертвовала. В комнатах этого дома находится множество разных безделушек. Никто, никто не заметит исчезновения нескольких маленьких, никому не нужных предметов.
        Глава 21
        — Сэр Стивен.
        Подняв глаза, Стивен, увидел Спенсера. Двери во всем доме были так тщательно смазаны, что открывались и закрывались совершенно бесшумно. А Спенсер скользил по комнатам так, будто вовсе не касался ногами пола.
        — Спенсер?
        — Не хотел вас беспокоить, сэр, но…
        — Так не беспокойте.
        Днем он проехался по полям и чертовски устал. Как же ему хотелось разводить лошадей! Хороших, сильных армейских лошадей. Уже шли переговоры о прекращении этой проклятой бойни на востоке, но войны будут всегда, и армии нужны надежные лошади. Они с Айнсли поспорили об этом. «Нет необходимости заниматься чем-то новым»,  — заявил Айнсли.
        Твоему брату нет необходимости просиживать штаны, глядя в гроссбухи.
        Стивен хотел разработать стратегию осуществления своего замысла. Продав офицерский патент, можно выручить определенную сумму. Прибавить к этому оставшееся почти нетронутым жалованье, которое ему платили, пока он служил, и для начала хватит. Но для того, чтобы купить землю, собственный дом, лошадей и начать дело, все равно придется брать в долг. Он помнил армейские премудрости, которые освоил до того чаепития с Клэр. Но чему он научился на самой войне? Что узнал за время кампании? Если бы он все это помнил, мог бы на что-нибудь сгодиться. Мог хотя бы вернуться в армию. Но в памяти ничего не сохранилось.
        А вот лошадей он всегда любил и хорошо их знал. В этом направлении можно было чего-то достичь.
        Стивен снова поднял глаза. Спенсер все еще никуда не делся.
        — Значит, несмотря на то, что вам не хотелось меня беспокоить, вы все же намерены сделать это. Что, черт возьми, стряслось?
        — Серебро, сэр. Пропало несколько серебряных вещей.
        — Домашние дела обсуждайте с леди Лайонс.
        — Я уже поговорил с ней, сэр. Леди Лайонс полагает, что составленные мною реестры неточны или что эти предметы просто переложили в другое место.
        — Ели она так считает, значит, так и есть.  — С этими словами он вернулся к обдумыванию своего плана. Лошади, рабочие, берейторы…
        Однако дворецкий не ушел. Стивен не без раздражения вновь посмотрел на него.
        Спенсер, худой, как тростинка, с лицом, на котором все остальные черты затмевал огромный и острый, как клинок, нос, смотрел куда-то поверх головы Стивена. Губы его были поджаты, и стоял он так неподвижно, будто его достали из могилы.
        — Ну говорите же, Спенсер!
        — При всем моем уважении, сэр Стивен, я считаю, что серебро взяла леди Лайонс.
        Внутри Стивена все сжалось, потом его молнией пронзила вспышка гнева.
        — Вы обвиняете мою жену в воровстве?
        — Боюсь, что да, сэр.
        — Зачем ей воровать то, что и так принадлежит ей?
        — При всем моем уважении, сэр, эти вещи принадлежат… герцогу.
        — Как следует думайте, прежде чем говорить. Почему вы считаете, что это она?
        — Я могу поручиться за всех слуг в доме. Я не сомневаюсь в их честности и преданности. Последний раз новый человек был принят на работу три года назад. У нас ничто никогда не пропадало до… недавнего времени.
        Стивен откинулся на спинку стула, клокоча от ярости, которую он, впрочем, не знал, на что направить. Возможно, на стену. Врезать по ней кулаком. А еще лучше по носу Спенсера.
        — Что, если это няня, Жанетт?
        Спенсер прочистил горло, покраснел и опустил взгляд на ковер у своих ног. Потом поднял голову и повел плечами.
        — Я хорошо знаю мисс Жанетт — очень хорошо, если вы понимаете, о чем я,  — и совершенно уверен, что это не она.
        — А я свою жену знаю очень хорошо и уверен, что это не она. Это смехотворно! Еще хотя бы один подобный намек, Спенсер, и вы будете уволены.
        — Да, сэр. Я понял. Что делать с пропавшим серебром?
        — Найдите его. Замените. Мне все равно.
        — Слушаюсь, сэр.
        Дворецкий удалился своей раздражающе бесшумной походкой. Стивен отшвырнул перо и оттолкнул бумаги. Это не Мерси. В этом он не сомневался, но брат доверил ему свое имущество, будь оно неладно. С грохотом отодвинув стул, он отправился искать жену. В коридоре со стен на него взирали все предки Айнсли. Нужно будет попросить у Вестклиффа портрет их отца. Чтобы этот дом сделать хоть немного родным. Портрет матери, вероятно, можно взять у Лео. Он написал их несметное количество. Стивен не раз удивлялся, насколько каждый из них не был похож на остальные, как будто художник находил какую-то новую грань в образе герцогини каждый раз, когда брался за кисть.
        Перешагивая через две ступеньки, Стивен поднялся в детскую. Мерси сидела на полу. Не самое подходящее место для леди, но ей это, похоже, нравилось. Она отодвигала деревянный кубик от Джона. Малыш полз за ним на животе, и как только его ручка готова была схватить кубик, Мерси передвигала деревяшку дальше.
        — Решила поиздеваться над моим сыном?  — спросил Стивен.
        Она посмотрела на него и улыбнулась.
        — Он учится ползать. Я просто помогаю ему.
        Няня сидела в кресле с вышиванием.
        — Жанетт, можете сходить выпить чаю.
        — Да, сэр.  — Она встала и поспешно вышла их комнаты.
        Мерси озадаченно посмотрела на него.
        — Что-то случилось?
        Стивен сел на пол, взял у нее кубик и положил перед Джоном. Мальчик схватил его своими коротенькими толстыми пальчиками, потом перекатился на спину и сунул кубик в рот.
        — Он голоден?
        — Нет, ему просто нравится все грызть,  — ответила она, однако в ее голосе слышалось беспокойство.
        — Ты знала, что Жанетт и Спенсер…  — Он почесал за ухом.
        Мерси какое-то время непонимающе смотрела на него, потом глаза ее расширились.
        — Нет. Он ухаживает за ней?
        — Не знаю, ухаживает ли он за ней, но подозреваю, что занимаются они чем-то весьма интересным.
        — А разве между слугами это разрешено?
        — Наверное, нет. Но кто мы такие, чтобы указывать?
        Щеки ее вспыхнули.
        — Да.
        Он взял ее руку, повернул ладонью вверх и провел пальцем по мозолям, наверняка оставшимся еще с тех пор, когда она терла полы в Крыму.
        — Спенсер сказал, пропало какое-то серебро.
        Она поджала губы.
        — Я просила его не беспокоить тебя по таким пустякам. Вещей, о которых он говорит, я здесь не видела. Они, наверное, пропали бог знает когда. В этом доме столько всего ненужного и бесполезного. Прямо не дом, а какой-то магазин безделушек. Неудивительно, что что-то затерялось.
        — Что-то серебряное.
        — Думаешь, с этим нужно разобраться?
        — Я думаю, Айнсли не понравится, что здесь пропадают вещи.
        — Что же нам делать, если они пропали еще до того, как мы сюда приехали?
        — Присматривай за слугами, хорошо?
        — Да, конечно. Неужели в этом доме все внесено в списки?
        — Зная Айнсли, могу предположить, что да. Хотя наверняка что-нибудь напутали. Ты права. Здесь уйма вещей, которые нужны только для того, чтобы собирать пыль. Если от всего этого избавиться, он, наверное, мог бы распустить половину слуг.
        Неожиданно на его подбородок опустился деревянный кубик.
        — А ты у нас сильный парень! Хочешь, чтобы на тебя обратили внимание, да?
        Стивен подхватил Джона и высоко поднял, рассматривая его лицо, которое, как ему казалось, не имело ничего общего с его собственным. Хотя улыбка у него была отцовская.  — По-моему, у него глаза меняют цвет.
        — Нет. Просто свет так падает.
        — Возможно. Я хочу купить ему лошадь.
        — Что? Прямо сейчас?
        — Скоро. Маленькую. Пони. Как думаешь, когда ему можно начинать ездить верхом?
        Мерси рассмеялась. Как он любил ее смех!
        — Еще очень нескоро.
        — А его мать? Она не хочет со мной покататься?
        Ответ последовал с шаловливой улыбкой, обещавшей флирт, когда они отъедут от дома. Несмотря на то, что они уже так давно были вместе, он по-прежнему дорожил каждым мгновением, проведенным с ней наедине.
        Спустя две недели наведался Айнсли. Стивен еще никогда не видел брата таким мрачным.
        — Что случилось? Что-то с матерью?  — спросил он, вставая из-за письменного стола и наливая брату виски.
        — Нет.  — Он осушил стакан одним глотком.  — Налей-ка и себе. Тебе не понравится то, что я скажу.
        Он узнал. Черт побери, он узнал!
        — Спенсер сообщил тебе о пропавшем серебре.
        — Я плачу ему за работу.
        — Завтра утром я его рассчитаю.
        — Думаю, с этим тебе придется подождать. Такие решения принимаю я.
        Лишь стук копыт лошадей, запряженных в карету, которая везла Стивена и Айнсли в Лондон, нарушал тишину безлунной ночи.
        Стивен сказал Мерси, что Айнсли попросил его кое с чем помочь.
        В глазах у нее мелькнула подозрительность, смешанная с любопытством. Он взглядом дал понять ей, что все будет хорошо.
        Ему оставалось только надеяться на это, когда впереди замаячили лондонские уличные фонари.
        — Сегодня исчезли два серебряных подсвечника, кофейник и еще несколько предметов поменьше. Все они находились в одной из комнат для гостей, в которую редко кто заходит. Как твоя жена узнала, где можно сбывать краденое, для меня загадка.
        — Для меня загадка, почему ты разрешил мне управлять своим поместьем, если не доверяешь мне, да еще приставил своих чертовых слуг шпионить за нами.
        — Спенсер сообщил Мерси о пропаже серебра, и она не захотела разобраться. Он пошел к тебе, ты тоже не понял, насколько это серьезно, поэтому он, разумеется, написал мне.
        — И после этого ты приказал следить за моей женой.
        — Скажи спасибо, что я не сделал ничего другого. Я мог распорядиться арестовать ее.
        — За кражу подсвечников?
        — Людей бросали в тюрьму и за меньшее.
        Внутри у Стивена все бурлило. Нужно было предъявить Мерси эти обвинения дома, наверняка нашлось бы какое-нибудь логическое объяснение. Если ей понадобилось больше денег, почему она просто не сказала ему? Он бы все устроил. Обращаться к братьям за помощью неприятно, но они оба богатые люди и не остались бы в стороне.
        — Продав серебро,  — продолжил Айнсли,  — она встречается в саду Креморн с Чудо и передает деньги ей.
        — Мне кажется, нет никакого повода для беспокойства,  — сказал Стивен, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
        Он пытался делать вид, будто абсолютно спокоен. Но он не был спокоен. Мерси начала ездить по вторникам в Лондон за покупками вскоре после того, как он стал рыцарем. Однажды он предложил поехать с ней, но она отказалась — будто бы ей нужно побыть одной.
        Первым делом ему пришло в голову, что она встречается с другим мужчиной. Но как она договорилась бы о свиданиях?
        Да и вообще это смешно. Мерси и измена — вещи совершенно несовместимые.
        — Мерси и Чудо познакомились на востоке, в Ускюдаре,  — продолжил Стивен.  — Мерси иногда снятся кошмары. Я уверен, они об этом разговаривают. Может быть, жалеют друг друга. Да мало ли что? Может быть тысяча объяснений. Нужно было просто спросить у нее.
        — Мой человек подсчитал, что Мерси продает столько серебра и других вещей, что может отдавать до семидесяти фунтов в неделю. Это почти четыре тысячи в год.
        — Может, у Чудо долги и Мерси помогает ей?
        — При таком покровителе, как Дирборн? Он почти так же богат, как я. Дирборн даст ей все, что она пожелает, чтобы удержать ее в своей кровати.
        — Мне не нравится обсуждать Мерси у нее за спиной. Я должен был спросить у нее.  — С тех пор как Стивен неохотно сел с братом в карету, эти слова прозвучали уже не раз.
        Занавески они не закрыли. Айнсли сидел с царственным видом в углу напротив Стивена и смотрел в окно. Свет уличных фонарей то и дело на короткое мгновение выхватывал из темноты резкие черты лица, волевой подбородок, выразительные глаза. Раньше Айнсли всегда держался не по годам серьезно, но на вид был молод. Когда он успел так возмужать?
        Теперь он выглядел таинственно, точно тени встречали его, как повелителя. Странная мысль. Странное сравнение. Стивен думал, что хорошо знает брата, но теперь начал подозревать, что не знает его вовсе.
        — Так кого ты нанял шпионить за моей женой?
        — Я время от времени обращаюсь к нему за помощью.
        — И ты ему доверяешь?
        — Как себе.
        — Так же, как я доверяю Мерси.
        — Если бы это было так, ты не сидел бы сейчас в этой карете.  — Пронзительный взгляд Айнсли впился в брата, и настала очередь Стивена смотреть в окно.
        Шрам у него на лице запульсировал. Он уже и забыл, когда в последний раз чувствовал его. Даже нога заболела, как будто какое-то чудесное, уменьшающее боль облако, окутывавшее его до сих пор, начало развеиваться. Надо потребовать, чтобы развернули карету, решил Стивен.
        Но он ничего не сказал. Застыв на своем месте, Стивен перебирал в памяти события последних шести месяцев, молясь, чтобы воспоминаний, обретенных за это время, хватило на то, чтобы заполнить пустоту, оставленную утраченными годами.
        Карета, качнувшись, остановилась перед домом с элегантным фасадом и террасой. Аренда его, должно быть, обходилась в кругленькую сумму, но, как заметил Айнсли, Дирборн был достаточно богат, чтобы обеспечить своей любовнице жизнь в роскоши.
        Айнсли вышел из кареты и повернулся к Стивену.
        — Судя по тому, что я о тебе читал, трусом ты не был.
        Стивен обвел взглядом здание. Неожиданно оно показалось ему зловещим. В такой дом лучше не входить.
        — Неужели нельзя обойтись без этого?
        — Нельзя. Ты должен узнать правду.
        — А ты ее уже знаешь?
        — Нет. Вернее, еще не всю.
        — И что подозреваешь?
        Айнсли тяжко вздохнул и заговорил с таким скорбным видом, будто произносил речь на похоронах.
        — Тебя обманули и обокрали.
        — Обокрали? Да что, черт побери, у меня можно украсть?
        — Сердце.
        Входя в роскошно обставленный вестибюль, Стивен не испытывал к брату ничего, кроме ненависти и презрения. Он давно таил на него обиду и радовался каждой возможности превзойти его хоть в чем-то, но никогда не ненавидел его до клокотания внутри. Каждый его мускул был напряжен, столько усилий он прилагал, чтобы не выдать свою обеспокоенность. Нога разболелась так, что он пожалел, что не взял с собой трость. Он не собирался явиться, хромая, в этот чертов дом неизвестно для чего. Что опять ему приготовил братец?
        Услыхав тихие шаги на лестнице, он поднял глаза и увидел Чудо в красных шелках, скользившую им навстречу. Ее черные как смоль волосы, собранные в элегантную пышную копну, открывали чувственные линии шеи. Казалось, природа сотворила ее специально для того, чтобы привлекать внимание мужчины и удерживать его, пока он ей самой не надоест. Цвет ее бездонных глаз был настолько насыщенным, что они казались не синими, а фиалковыми. До встречи с ней Стивен таких глаз не видел никогда. Они манили своей необычностью. Обещали безудержную, дикую страсть. Она стала куртизанкой высочайшего класса. Каждое грациозной движение ее тела подтверждало это. Он хорошо ее обучил. Посмотрев на Айнсли, он увидел, как тот старается не поддаться ее чарам. Но самого Стивена занимала одна довольно странная мысль: почему, черт возьми, она не подстригла волосы, когда была на востоке?
        — Ваша светлость,  — мягко произнесла Чудо, учтиво присев.  — Сэр. Какая приятная неожиданность! Скоро прибудет мой покровитель, поэтому, к сожалению, у меня немного времени. Чем могу быть полезна?
        Стивен посмотрел на Айнсли:
        — Это была твоя идея.
        Брови ее немного приподнялись, и она указала на дверь комнаты:
        — Прошу, располагайтесь в гостиной, я велю подать чай.
        — Мы приехали не ради светской беседы,  — сказал Айнсли,  — но поговорить действительно будет лучше в гостиной, при закрытых дверях.
        Стивен не припоминал, чтобы когда-нибудь видел Чудо смущенной, но, когда она сопровождала их в гостиную, на лице ее было написано замешательство. Как только двери закрылись, учтивость Айнсли испарилась, и он пошел в атаку:
        — Нам известно, что вы каждый вторник в саду Креморн встречаетесь с леди Лайонс. Также нам известно, что во время этих встреч она передает вам крупную сумму. О чем вы должны молчать за эти деньги?
        Чудо заметно побледнела, руки ее задрожали, глаза затуманились. Она виновато посмотрела на Стивена.
        — Мне очень жаль,  — промолвила она, и ее голос дрогнул.  — Я не должна была ее слушать, но она пригрозила, что погубит меня, если я расскажу вам правду.
        — Правду о чем?  — спросил Стивен, уже уставший от ее притворства.
        — В Париже я родила сына. Роды были сложными. Ваша жена отняла у меня ребенка, когда я была слишком слаба, чтобы остановить ее. Мальчик, которого она называет своим сыном… он мой.
        Глава 22
        Стивен стоял у детской кроватки, глядя на своего сына. Было далеко за полночь. Он разбудил няню и велел ей идти спать в другое место. После клуба, куда они зашли с Айнсли, он был достаточно пьян, чтобы не замечать своей грубости.
        Мысли его туманились от выпитого и от осознания того, что его предали. Теперь многое становилось понятно. И то, почему она так не хотела, чтобы он вспомнил прошлое. Да было ли между ними вообще что-нибудь? Спал ли он с ней хоть раз? Если верить Чуду, то нет.
        Но многое теперь и утратило смысл. Чудо поведала им, что брала у Мерси деньги из страха. Если бы она стала отказываться, Мерси могла решить, что она, Чудо, рассказала правду о том, кто на самом деле приходится матерью Джону. Мерси и так не доверяла ей, даже приставила к ней соглядатая. Кроме того, она боялась, что Мерси рассердится на нее и уничтожит, как не раз угрожала.
        «Я должна быть готова к худшему».
        Рыдая, она рассказала о том, как проснулась однажды утром и обнаружила, что ребенок исчез. «Как же я тогда не догадалась, что он нужен ей, чтобы свои делишки обустраивать?»
        Мальчик вскрикнул и проснулся, широко распахнув глаза, так же, как не раз бывало с его мнимой матерью. Она говорила, что ее преследуют ужасы войны. Или это чувство вины лишало ее покоя по ночам?
        Стивен прикоснулся пальцем к щеке Джона.
        — Ш-ш-ш. Все будет хорошо, вот увидишь.
        Малыш притих.
        — А ты узнаешь мой голос, да? Ты знаешь, кто я. Интересно, а свою мать ты узнаешь? Настоящую мать.
        — Не знала, что ты вернулся.
        Его тело тут же предательски откликнулось на сонную хрипотцу в ее голосе, но сердце превратилось в кусок льда. Он не повернулся. Не смог. Каждый его нерв трепетал, призывая заключить ее в объятия, но он не стал этого делать. И никогда больше не обнимет ее.
        — Что ты делаешь?  — спросила она мягко, подойдя к нему и приложив ладонь к его спине.
        Он застыл от знакомого прикосновения, которое могло всколыхнуть его желания.
        — Рассматриваю глаза сына.
        — По-моему, у него глаза точно такие, как у тебя.
        — Мне кажется, они больше похожи на материнские. Необычного оттенка синего. Почти фиалковые.
        Пальцы на его спине дернулись, рука ее тут же опустилась. Он повернулся к ней. Мерси сделалась почти такой же белой, как ее шелковая ночная рубашка.
        — Я знаю все, Мерси, все.
        Голос его был холодным, как крымский ветер. Кровь застыла у нее в жилах от этого голоса, а сердце чуть не разорвалось от ненависти и презрения, которыми был полон его взгляд. Он не мог знать. Не мог!
        — Ты вспомнил?  — прошептала она.
        Он хрипло хохотнул.
        — Надо же, только сейчас я заметил, что эти слова ты всегда произносишь со страхом. Теперь я знаю почему. Нет, моя изворотливая женушка, я не вспомнил время, проведенное в Крыму. Я не вспомнил тебя.
        Она через силу пролепетала:
        — Это она рассказала тебе.
        — Несмотря на твои угрозы погубить ее. Только попытайся это сделать, и я погублю тебя!
        Что за бессмыслица?
        — Я не понимаю. О чем ты говоришь?
        — Я знаю, Мерси, знаю, что ты украла ребенка…
        — Что?! Нет же, это она бросила Джона. Оставила его мне однажды утром и не вернулась. Он был ей не нужен.
        Ей показалось, что гнев его слегка поутих, и надежда вспыхнула в ней, как зажженный факел.
        — Так почему ты не рассказала мне об этом сразу же?  — воскликнул он все тем же огрубевшим от обиды голосом.
        Она ощутила страстное желание прикоснуться к нему, успокоить, утешить. Но сейчас дотрагиваться до него было нельзя. Все в его позе и выражении лица кричало: «Отойди, держись от меня подальше!» Но ей было все равно. Ради Джона она бы встретилась с самим Люцифером.
        — Потому что боялась, что ты заберешь его у меня, а я так сильно его люблю. Если бы даже я сама его родила, я не любила бы его больше.
        — Ты меня обманула, Мерси. Наш брак основан на лжи.
        — Нет!  — Она протянула к нему руку и тут же отдернула ее. Сжала пальцы так, что ногти впились в ладони. Захныкал Джон. Наверное, ребенок почувствовал возникшее напряжение между нею и Стивеном. Оно как будто, дрожа, повисло в воздухе между ними, такое плотное, что его, казалось, можно было проткнуть штыком.  — Я никогда не лгала тебе. Ни разу. Я никогда не говорила, что это я родила Джона. Я только говорила, что я — его мать. И мое сердце считает это правдой.
        — Ложь! Преподноси ее, как хочешь, выдавай за что угодно, но ты никогда не была честна со мной. Ты заставила меня жениться на тебе.
        Она замотала головой.
        — Я никогда не требовала от тебя этого.
        — Но ты добилась, чтобы я это сделал. Эти невинные речи! Ты постоянно была рядом со мной. А твои ночные кошмары, они-то хоть были настоящими? Или это тоже был способ затащить меня в постель?
        Джон уже выл во весь голос. Его крики мешали сообразить, как доказать ему, что у нее не было никаких далеко идущих планов.
        — Как ты можешь так мне не доверять? Как ты можешь обо мне такое думать?
        — Ты никогда не хотела, чтобы я вспомнил. Ты не сделала ничего, чтобы помочь мне вспомнить!  — Он ударил кулаком по стенке кроватки.
        Джон завопил. Этого Мерси уже не выдержала. Оттолкнув Стивена, она взяла Джона на руки и нежно прижала к груди.
        — Ответь, между нами было что-нибудь в Ускюдаре?
        Мерси понимала, чего это будет ей стоить, какую высокую цену придется заплатить за правду, но лгать ему она не могла, поэтому промолчала.
        Он расхохотался.
        — Вот почему ты не хотела, чтобы я вспомнил! Потому что тогда выяснилось бы, что ты не его мать. Что та чудесная ночь, о которой ты рассказывала,  — сказка.
        — Это не сказка. Все это было. Ты остался со мной, ты утешал меня. Только мы не…  — Она покачала головой.  — Все было невинно.
        — Будь ты проклята! Будь ты проклята за то, что обманула меня! У тебя неделя, чтобы попрощаться с ним, а потом ты должна уйти,  — прогрохотал Стивен срывающимся от едва сдерживаемой ярости голосом.
        Мерси обомлела.
        — Ты меня прогоняешь?
        — Да, прогоняю. Его мать — Чудо. И, клянусь небесами, она получит его обратно.
        — И тебя? Ведь это ты ей нужен, а не Джон. Теперь, когда ты стал рыцарем, она мечтает стать леди, а о ребенке она не думает.
        — Она говорит другое. И она поможет мне вспомнить. Она расскажет мне обо всем, что было с нами на востоке. Память восстановится, и я верну то, что потерял.
        — Почему ты веришь ей, а не мне?
        — Потому что я знал ее до того, как поехал в Крым. Я ее знал хорошо, а вас, миледи, я не знаю совсем.
        Он развернулся и вышел из комнаты так решительно, будто за дверью ему предстояло сразиться с армией русских.
        Ей захотелось крикнуть ему в спину, броситься за ним следом, догнать его…
        Но гордость не позволила ей сдвинуться с места. Из глаз хлынули слезы, она стиснула Джона и прижала к себе маленькое тельце. Стивен разбил ей сердце. А через неделю она лишится сердца навеки, когда Джона, милого, ненаглядного малыша, вырвут из ее рук.
        Глава 23
        Стивен вызвал к себе трех лакеев и двух горничных и распорядился, чтобы они по очереди следили за Мерси. Ни при каких обстоятельствах Джон не должен был покинуть дом. Он ей не доверял.
        Не доверял он и себе. Сможет ли не приползти к ней, не свернуться клубочком возле нее, не начать умолять о прощении? Сможет ли забыть ее? Вот почему он уехал в Лондон к Айнсли, где мог утешить себя хорошей выпивкой и предаться размышлениям. Он знал, что поступил опрометчиво, дав ей на прощание целую неделю. Нужно было дать день. Час. А то и полчаса.
        Проклятие! Он хотел, чтобы она уехала, потому что она не покидала его мыслей. Как мог он полюбить столь лживое существо?
        — В этом доме, знаешь ли, есть и другие комнаты,  — сказал Айнсли, входя в библиотеку и усаживаясь в кресло напротив Стивена.
        Стивен поднял стакан, осушил его и наполнил снова.
        — Меня и эта устраивает.
        — Ты не выходишь отсюда уже третий день. От тебя дурно пахнет.
        Упершись локтями в колени, Стивен смотрел на виски в стакане, такого же цвета, как ее глаза. Он всегда будет вспоминать о ней, когда ему захочется любимого напитка.
        — Смешно. Я наконец-то хочу что-то забыть, но, наверное, не смогу.
        — Мерси?
        Он поднял взгляд на брата и снова опустил на стакан.
        — У нее глаза такого цвета. Когда я вот так поднимаю виски к свету,  — он показал, как,  — я вижу ее счастливой. А когда возвращаю в тень, вижу боль, которую причинил ей своими словами.
        — Ты не хочешь с ней еще раз поговорить?
        Он покачал головой.
        — Я велел Спенсеру выдать ей тысячу фунтов, посадить в карету и отправить в Лондон. Пусть начинает там новую жизнь сама.
        — А Чудо?
        — Я поселю ее в Роузгленне.
        — Не женившись?
        — Получить развод не так-то просто.
        — А ты этого хочешь?
        — Я хочу избавиться от нее.
        Айнсли поскреб ногтем большого пальца ручку кресла, и жутко неприятный звук заставил Стивена поморщиться.
        — А что, если… она говорила правду?
        — О чем?
        — О том, что Чудо оставила мальчишку ей?
        — Это невозможно доказать. Ее слова против слов Чуда.
        — И ты решил верить словам Чуда?
        — Она женщина с норовом, но всегда была честной. Мерси солгала. Она заставила меня думать, что мы провели вместе ночь, чего на самом деле не было, и обманом вынудила меня жениться на ней.
        — Ты считаешь, выяснить, что на самом деле произошло в Париже, невозможно? Я так не думаю. Я могу послать туда человека, пусть все разузнает. Жанетт может сказать, где они жили.
        — Уже много месяцев прошло. Кто их вспомнит?
        — Женщину с волосами такого необычного цвета, как у нее? Может, она и не красавица, но таких не забывают.
        — Но я-то забыл.
        — Ты все забыл.
        Стивен, прищурившись, посмотрел на брата, который снова принялся царапать ручку кресла. Никогда прежде он не видел, чтобы Айнсли нервничал или чувствовал себя неуверенно.
        — Черт возьми, ты уже послал человека.
        — Я решил, что хуже не будет.
        — Ты хочешь доказать ее правоту? Почему? Ты же с самого начала не верил ей.
        — С самого начала я чувствовал: что-то тут неладно. Но я не знал, что именно. Поэтому и не доверял ей. Да, я искал доказательства, что чутье меня не подводит. Но украсть ребенка, чтобы заставить тебя жениться… Она ведь думала, что ты умер. Я видел ее лицо, когда она узнала, что ты жив. Она была по-настоящему потрясена и невероятно обрадовалась.
        — Нет, Чудо права. Она украла ребенка ради выгоды. Она ведь к тебе пришла за деньгами.
        — Это ее отец хотел денег. Она всего лишь просила разрешения остаться няней при ребенке.
        Эта мысль ударила в голову Стивену вместе с виски. Он до того рассердился, когда почувствовал себя преданным… Нечестность бросила тень на все ее поступки.
        — Она говорила, что любит Джона и уверила нас в том, что она его мать, потому что не нашла другого способа остаться с ним,  — пробормотал Стивен.
        — Возможно, нам не стоило спешить с выводами.
        — Ты матери говорил об этом?
        — Она уехала на воды с леди Линнфорд.
        — Это не означает, что ты ей не рассказывал.
        — Ты слишком подозрителен.
        — Это потому, что вокруг меня постоянно что-то замышляется.  — Он одним глотком допил виски.  — Как только вернется твой человек, сообщи мне.
        Снова наполнив стакан, он стал перемещать его от света к тени, от тени к свету. Печаль — радость. Смех — слезы. Отчаяние — надежда. Любовь — пустота.
        Мерси уложила последнюю вещь в дорожный сундук и закрыла крышку. Даже недели оказалось слишком мало для прощания, но в эти семь дней вместилась целая жизнь. Она пела колыбельные Джону и укладывала его спать рядом с собой. В сопровождении лакея она гуляла с ним в саду и показывала ему пробуждающиеся почки. Рассматривать ветки ему было неинтересно, но он совсем не капризничал, знай себе мурлыкал что-то тихонечко. Весна была не за горами. Жанетт, которую оставили при Джоне, обещала писать. Возможно, они еще встретятся когда-нибудь в парке.
        Можно было бы бороться за право остаться, попытаться убедить Стивена, что она не обманывала его. Но она не могла оставаться здесь в качестве его жены. Он, холодной крымской ночью целую жизнь назад обещавший никогда не обидеть ее, не задумываясь, нарушил обещание. Сначала она хотела напомнить ему об этом, но потом решила, что уже и так достаточно рассказала.
        Не важно, чьей вины было больше. Они оба повели себя неправильно, и их прошлое, которое помнила она и которое забыл он, не могло им помочь. Надежды на примирение она не питала и не видела причин оставаться в этом доме.
        Она не допустит, чтобы Джон рос в семье, где отец презирает мать. Недостатка в любви мальчик испытывать не будет — благодаря Жанетт. А Чудо о нем забудет и думать, в этом можно не сомневаться. Что, по всей вероятности, только к лучшему.
        Мысль о том, что Чудо будет согревать постель Стивена, ранила в самое сердце, и она решила изгнать ее из своего разума так же, как выбросила оттуда все неприятные воспоминания. Наверняка они еще явятся к ней во сне, и уже никто не заставит их отступить, потому что рядом с ней не будет Стивена. Но ничего, она справится.
        Беды закалили ее. Она выживет.
        Раздался стук в дверь, вошла горничная.
        — Миледи, карета ждет. Джеймс снесет ваш сундук.
        — Пусть несет.  — Она вышла из комнаты и прошла по коридору в детскую.
        Увидев ее, Жанетт перестала забавлять Джона, который сидел у нее на коленях.
        — Это несправедливо.
        — От нас ничего не зависит, Жанетт.  — Она взял на руки Джона и стала раскачивать его из стороны в сторону.  — Мальчик мой любимый, я буду очень скучать по тебе! Твой отец — хороший человек, хоть и глупый. Знай, душой я всегда буду с тобой.
        Она поцеловала его в лоб, потом обняла Жанетт, не желая выпускать его из рук как можно дольше. Подумала, не донести ли его на руках до двери, но не стала этого делать, потому что готова была расплакаться. Что толку оттягивать неизбежное? Она вернула ребенка Жанетт.
        — Заботься о моем мальчике. Люби его как своего.
        Глаза Жанетт наполнились слезами, она кивнула. Мерси расправила плечи и вышла из комнаты.
        Дойдя до середины лестницы, она увидела Стивена, стоявшего в вестибюле. Солнечный свет лился в окна и окутывал его статную фигуру сияющим ореолом, отчего он походил на ангела. Однажды ночью он стал для нее ангелом-спасителем.
        Но по выдвинутому вперед подбородку, по жесткости во взгляде она поняла, что сегодня спасать ее он не будет. Спустившись в вестибюль, она остановилась перед ним. Ей хотелось возненавидеть его всем сердцем, но она не могла. Она слишком многим была ему обязана. И где-то посреди осколков разбитого сердца еще оставался кусочек, который бился ради него, ради него одного.
        Они смотрели друг на друга несколько секунд, показавшихся ей вечностью.
        Наконец он достал из внутреннего кармана конверт.
        — Тысяча фунтов, чтобы ты смогла где-нибудь устроиться.
        — Оставь себе. Заплатишь за серебро, которое я украла.
        — Мерси, ты не можешь уехать без гроша.
        — При мне моя гордость.  — Она прошла мимо него, через дверь и по лестнице вниз, осознавая, что каждый шаг отдаляет ее от ребенка.
        Я не заплачу, я не заплачу, я не заплачу.
        С высоко поднятой головой она подошла к карете.
        — Мерси!
        Судорожно вдохнув, она собрала остатки сил и мужества, чтобы еще раз увидеть его, и развернулась.
        На какой-то миг в его глазах появилась неуверенность.
        — Почему ты оставила Джона?
        — Я уже говорила. Потому что он — частичка тебя.
        — А если бы я не женился на тебе?
        — Рассуждать о том, что могло и чего не могло быть, я считаю напрасной тратой времени.
        Такой ответ его не удовлетворил. Он хотел большего.
        — Когда устроишься, пожалуйста, дай мне знать, где ты,  — сказал он.  — Лучше, чтобы я знал, куда направить адвоката.
        Значит, развод. Он собирался развестись с ней. Еще больше позора, еще больше унижений. Но ничего, она и не такое пережила.
        Она вскинула голову.
        — Я хочу пожелать тебе кое-чего, мой дорогой супруг. Не пытайся вспомнить, что произошло в Ускюдаре. Потому что, если вспомнишь, никогда себя не простишь.
        С этими словами она быстро развернулась и, опершись на руку лакея, забралась в карету. Когда карета тронулась и покатилась прочь от дома, набирая скорость, она не посмотрела в окно. Мерси не хотела, чтобы последним, что она увидела здесь, были одинокая фигура Стивена на дороге и Жанетт в окне с Джоном на руках.
        Но с каждым ударом лошадиных копыт силы покидали ее. К тому времени, когда карета выехала на главную дорогу, Мерси уже безутешно рыдала. На ее долю выпало немало страданий, но никогда еще ей не было так больно и горько. Она не знала, как вынести эту боль.
        Внезапно раздался крик:
        — Стой! Стой, кому говорят!
        Карета с грохотом остановилась. Что это? Разбойники?
        Боже милостивый, только бы не насильники! Только не это! Дверь распахнулась, она завизжала что было мочи и набросилась на темную фигуру.
        — Эй! Хватит!  — воскликнул человек, хватая ее за руки и прижимая их к себе, чтобы лишить ее возможности ими размахивать.  — Леди Лайонс, это я. Лео.
        Узнав знакомый голос, она обмякла.
        — Простите. Вы, должно быть, сейчас думаете: вот же дура!  — Она посмотрела на его доброе лицо.
        Он усмехнулся.
        — Наверное, у вас быль тяжелый день.  — Лео протянул ей носовой платок.  — Идемте со мной. Герцогиня желает вас видеть.
        — Хватит с меня упреков.
        — Моя дорогая девочка, она хочет предложить вам пристанище.
        Глава 24
        — Я спокойно уезжаю на воды и что обнаруживаю, когда возвращаюсь? Мой сын сошел с ума.
        Стивен, полулежавший в кресле в своей библиотеке, этим вечером не был расположен к общению, поэтому появление матери с Линнфордом настроения не улучшило.
        Слова, брошенные при расставании Мерси, терзали его весь день. Он добрых пять минут бился головой о стену, чтобы разбудить память. Или просто хотел наказать себя?
        Она обманом женила его на себе. Но нет, он сам хотел на ней жениться! Она не тянула его на веревке к алтарю и не ждала от него предложения. Она сама так сказала. Она солгала, чтобы он ощущал себя свободным в своих действиях, думал, что это была его идея.
        Но она не такая коварная.
        — Сейчас не время, мама.
        — А когда будет время? Когда допьешь очередную бутылку?
        — Скорее две.
        — Стивен,  — шурша шелками, она села напротив него,  — ты же был счастлив с ней. Почему ты ее выгнал?
        Вместо того чтобы ответить, он стал смотреть на Линнфорда, который встал за ее креслом и положил руку на плечо герцогини. Сколько раз за эти годы он принимал такую позу, предлагая поддержку, когда ей приходилось сталкиваться с неуправляемыми и зачастую непокорными сыновьями?
        — Разве он не занимает место Лео?  — спросил Стивен, кивнув на Линнфорда.
        О, как он ждал совершеннолетия, когда ему уже не нужно будет отчитываться перед человеком, который был суровым и непреклонным воспитателем.
        — Он твой… опекун. Он должен находиться здесь.
        — Я уже давно совершеннолетний и вышел из того возраста, когда нуждаются в опекунстве.
        — Тогда просто друг,  — сказал Линнфорд, впиваясь в Стивена острым, как лезвие бритвы, взглядом.
        Они никогда не были близки. Стивен частенько расстраивал человека, который заменял ему отца. После смерти отца его место занял отчим, отец Айнсли. В своем завещании он назвал Линнфорда опекуном своего сына по рождению и сыновей по браку. В детстве Стивену казалось, что постоянства в своей жизни ждать не стоит. В их доме время от времени появлялся новый мужчина, глава семейства. А были еще и любовники матери.
        Стоит ли удивляться, что у него даже не возникало мысли о том, что можно довольствоваться одной женщиной? Что у него никогда не возникало желания жениться? До встречи с Мерси. Пока Мерси согревала его постель, он и не думал о других женщинах.
        Развод был делом крайне сложным. Получить его можно было только после судебных разбирательств и постановления парламента. Если бы Стивену удалось развестись, он женился бы на Чуде. Правда, у него пока не возникло ни малейшего желания сделать это. Стивен очень живо помнил, какова она в постели. Она была восхитительна и нравилась ему. И она была матерью Джона.
        Но он не видел ее спутницей жизни.
        Быть может, потому, что его так и не покидали мысли о Мерси.
        — Сегодня днем Лео остановил мою карету и похитил то, что в ней было.
        Герцогиня улыбнулась.
        — Ему нравятся драматические сцены. Мы побоялись, что не смогли бы ее разыскать в Лондоне, поэтому он решил перехватить ее, пока она не исчезла насовсем.
        — Сейчас она у вас дома?
        Герцогиня кивнула. Испытывая сильнейшее желание спросить, как себя чувствует Мерси, он все же воздержался от этого. Зачем еще сильнее мучить себя? Ему не хотелось услышать, что она до сих пор плачет. Он видел, как она старалась сдержать слезы. Черт возьми, он тогда чуть не бросился к ней и не стал просить остаться.
        — Она обманула меня. Она не мать Джона.
        — Возможно, она и не родила его, но ты ошибаешься. Она стала его матерью. Она сделает все, чтобы защитить его, пойдет на все, лишь бы он был счастлив. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.
        — Сейчас, пожалуй, выяснится, что и вы меня не рожали.
        Она заколебалась, и сердце Стивена пропустило удар. Зачем только он пил все это время? Нет-нет, не может быть, чтобы мать приехала сообщить…
        — В чем в чем, а в том, что тебя родила я, можешь не сомневаться,  — сказала наконец она.  — И рожала я тебя очень долго, если тебя хоть чуть-чуть интересует, как это было. Ты всегда был трудным ребенком. Прежде чем родиться, ты устроил мне два дня адских мук… А сколько дней адских мук ты мне устроил потом, я уж и со счету сбилась.
        Губы его дернулись. Своим язвительным тоном она всегда вызывала у него улыбку. Он потер пальцем гладкую поверхность шрама.
        — У Мерси все хорошо?
        — Что за глупый вопрос? Разумеется нет.
        — Ну она хотя бы уже не плачет?
        — Возможно.
        — Вы приехали, чтобы помучить меня.
        — Нет. Впрочем, так может показаться, когда я закончу. Ты считаешь, что она обманула тебя, потому что не рассказала всего. Иногда нам приходится хранить тайны, чтобы защитить тех, кого любим.
        — И вы наверняка знаете, о чем говорите, потому что у вас тоже есть тайны.
        Его мать прикусила нижнюю губу.
        — Да. У меня есть тайна. Я храню ее, чтобы не причинить боли многим людям. Сердце мое разрывается на части, потому что, открыв эту тайну, я взвалю слишком большой груз на твои плечи, а я этого не хочу.
        — Меня не интересуют ваши тайны. Меня они не касаются.
        — Как бы я хотела, чтобы это было так! Но эта тайна не только моя, но и твоя. Ты должен дать слово, что не расскажешь ни одной живой душе.
        — Вы с Лео стоите друг друга. Оба любите драматические сцены.
        — Дай слово.
        — Я предпочел бы ничего не знать, но, если вы настаиваете… Даю слово.
        — Я тоже предпочла бы промолчать, но, думаю, это поможет тебе лучше понять Мерси.
        Стивен сел в кресле ровно, вспомнив прощальные слова Мерси.
        — Вам что-то известно о том, что я делал в Крыму?
        — Нет, дорогой. Мне что-то известно о твоем рождении.  — Она сделала глубокий вдох, выдохнула.  — Твой отец не граф Вестклифф.
        — А кто же мой отец, черт возьми?
        — Я,  — сказал граф Линнфорд.
        Стивен чувствовал себя круглым идиотом. Как он мог этого не видеть?
        Какое-то время он смотрел на человека, который изводил его всю жизнь, потом покачал головой и встал из кресла.
        — Нет. Нет. Вы всегда ненавидели Вестклиффа, мама. Вы просто не хотите, чтобы я был его сыном.
        — У нас с ним не было близких отношений с тех пор, как стало известно, что я беременна первым ребенком. После того, как я родила Моргана, мы с ним так и не сошлись снова. Ему хватало любовницы, а я… Я тоже не захотела оставаться одна.
        Стивену вдруг стало холодно, он подошел к камину и протянул руки к огню.
        — Почему вы мне раньше об этом не сказали?
        — По нескольким причинам. Я была замужем за Вестклиффом, когда ты родился, поэтому по бумагам твой отец он. Если бы я тебе рассказала, это ничего бы не дало, только ты стал бы чувствовать себя изгоем. Ведь единственное, что тебя сближало с Морганом,  — это то, что у вас был один отец. Да и у Линнфорда есть семья. Я решила, что его родным было бы очень тяжело узнать, что он — твой отец.
        — Что он оказался невер…
        — Нет! Он не был женат, когда встречался со мной. Как только он женился на своей графине, наши отношения прекратились.
        Стивен посмотрел на человека, застывшего за спиной матери.
        — А вы знали об этом?
        — Первых несколько лет — нет, но со временем… начал подозревать. А потом, когда мы думали, что ты погиб, твоя мать призналась мне.
        Тяжелый взгляд Стивена переместился на мать.
        — Вы не посчитали нужным ему сообщить?
        — А зачем? У него была семья.
        Он ощутил желание наброситься с кулаками на Линнфорда, на мать, на весь мир. На себя. Задумываться о том, чем чревато это известие, он не хотел.
        — Так какое это имеет отношение к Мерси?
        — Она выдала Джона за своего сына, потому что любит его. Я не сказала Линнфорду, что ты — его сын, потому что знала: это причинит ему боль и поставит в неудобное положение. Для его герцогини это стало бы ударом. А твоя жизнь от этого нисколько не изменилась бы.
        — Вы должны были мне сказать. Я имел право знать.
        — Да, я с тобой согласна. Но рассказываю теперь это для того, чтобы ты понял: женщина, чтобы защитить тех, кого любит, пойдет на все. На все.
        Стивен стоял у окна спальни, пил бренди и смотрел на матово светящиеся в тумане фонари, выстроившиеся вдоль подъездной дороги. Он не мог заставить себя лечь в постель. Постель, которую делил с Мерси.
        В доме брата он мало спал. Здесь же, в своем доме, заснуть было практически невозможно. В других комнатах тоже были кровати, и он мог бы пойти спать туда, но чтобы избавиться от мыслей о Мерси, необходимо было приучить себя не реагировать так остро на все, что напоминало о ней.
        А напоминаний о ней вокруг было столько, что работа предстояла адская.
        Более того, когда мать и Линнфорд (отец, будь он проклят!) уехали, Стивену отчаянно захотелось поговорить с Мерси. Посидеть с ней на диване, и чтобы она своими тонкими пальчиками гладила его по волосам. Чтобы посмотрела ему в глаза и сказала, что эта неожиданная новость ничего не меняет.
        Однако изменилось многое. Начать с того, что у него появилось пять единокровных братьев и сестер. Стивен всегда с удовольствием бывал в их компании, но теперь он будет смотреть на них по-другому. Он узнал то, чего не знали они. Сославшись на постоянно ухудшающееся здоровье леди Линнфорд, мать попросила сохранить ее тайну. Да Стивен вообще-то и не собирался кричать об этом на каждом углу, ибо еще не решил, как относиться к тому, что Линнфорд оказался его отцом.
        Ощущал он отчасти и обиду — из-за того, что его держали в неведении так долго. Хотя, если вдуматься, какое это имело значение? Линнфорд, его опекун, и так почти все время находился рядом. Он научил его охотиться на фазанов, ловить рыбу и сидеть в седле.
        Он был любовником матери.
        Она разрешила открыть правду Вестклиффу и Айнсли, но Стивен не знал, готов ли к этому. Если они все узнают, чем это обернется?
        Он постоянно возвращался к этой мысли. Не каждую тайну следует открывать всем. Некоторые лучше не раскрывать никому.
        Бурное течение его мыслей нарушил плач Джона. Мальчик явно был чем-то недоволен и голосил так, что Стивен засомневался, что сегодня ночью сможет сомкнуть глаза. Поставив стакан, он вышел из спальни и направился в детскую. Там он увидел Жанетт, которая расхаживала по комнате, качая на руках Джона. Лицо ребенка все было в красных пятнах.
        Жаннетт, явно растерявшаяся, повернулась.
        — Простите, сэр, не могу его успокоить. Он не голоден, я его только час назад кормила, и не мокрый, я проверила. Не знаю, почему он плачет. Послать за врачом?
        Джон зашелся пуще прежнего.
        — Нет,  — тихо произнес Стивен.  — Я сам попробую его успокоить.
        Жанетт не могла скрыть изумления.
        — Вы уверены, сэр?  — спросила она, когда Стивен взял у нее вопящего Джона.
        У Стивена была надежда на то, что, оказавшись у него на руках, сын сразу успокоится, но вместо этого крик перерос в оглушительное крещендо. Джон неистовствовал.
        — Что, не нравлюсь я тебе, парень? Я и сам от себя сейчас не в восторге.  — Немного покачав ребенка, он бросил взгляд на Жанетт и спросил:
        — Вы знали, кто его мать?
        — Да, сэр. Я знаю, что его мать леди Лайонс.
        Лицо Стивена перекосилось.
        — В Париже вы знали про Чудо?
        Жанетт покачала головой.
        — Нет. Леди Лайонс нашла меня после того, как эта леди оставила их. Первый раз придя к ним, я застала только ее и Джона, и малыш был очень голоден. Она пробовала капать ему молоко в ротик, но он отказывался. Мне показалось, она не спала уже дня два. Мне леди Лайонс сказала,  — тут она опустила взгляд на пол,  — что у нее молоко пропало.  — Она снова посмотрела на Стивена.  — Я не знала, что Джон не ее, пока она не рассказала мне об этом несколько дней назад.
        Стивен кивнул.
        — Спасибо.
        Он развернулся.
        — Сэр…
        Он повернул голову и подождал, пока Жанетт, заламывая руки, собралась с духом.
        — Я знаю, это не мое дело… но мальчик — ее сын. Не важно, из чьего чрева он появился.
        Снова кивнув, Стивен молча вышел из детской. Мерси и в Ускюдаре могла рассчитывать на такую преданность?
        Он отнес Джона в свою спальню. Там положил на кровать и придвинул к нему подушку. Пахнуло лавандой. Крик Джона тут же оборвался, глазки его округлились, потом он сощурился от удовольствия.
        — Так вот чего тебе не хватает, да? А я до сих пор не могу ложиться в эту постель. Потому что она все еще здесь.
        Он ткнул пальцем в ладошку Джона, и тот сжал вокруг пальца крохотный кулачок.
        — Тебе ведь наплевать, что это не она тебя родила, верно?
        Глаза Джона закрылись и снова распахнулись.
        — Скажи, она украла тебя? Вот в чем вопрос. Она с самого начала хотела тебя использовать? Почему она сразу не рассказала мне обо всем?
        От Джона ответов он не дождался. Младенец заснул.
        Стивен прижался губами к его голове.
        — Я тоже по ней скучаю, парень,  — прошептал он.  — Очень.
        Глава 25
        «К сожалению, мы не сможем нанести вам визит. Но вам, вероятно, будет интересно узнать, что няня Джона будет гулять с ним по Гайд-парку в 14 часов».
        — Мой сын совершенно забыл о приличиях,  — пожаловалась герцогиня, входя в галерею, где Лео писал портрет Мерси.
        Она бессчетное количество раз говорила ему, что не в настроении позировать, но он настаивал.
        — Все равно вам больше не на что тратить время,  — был его довод.
        Но дело было не во времени. Его у нее было предостаточно, и уходило оно в основном на горькие мысли о том, как все могло сложиться при иных обстоятельствах. Она предупреждала Лео:
        — У вас получится портрет женщины с разбитым сердцем.
        Но его, похоже, это не смущало. Да и ей с некоторых пор стало все равно. И вот она сидела, устремив взгляд на унылый день за окном, а он стоял за мольбертом. Мерси написала три письма Стивену, пытаясь все объяснить, но слова на бумаге казались неубедительными, не передавали то, что ей хотелось сказать, и она порвала все три письма, так их и не закончив. Стивен говорил, что любит ее, так какая разница, женила она его на себе обманом или нет. В основе всего лежала ее любовь к нему и к Джону. Но, как она и боялась, этого оказалось недостаточно, когда тайное стало явным.
        И почему она не рассказала ему правду сразу, как только Чудо появилась в их жизни? Позволив страхам возобладать над разумом, она потеряла именно то, что боялась потерять больше всего: Джона и Стивена.
        Она до того привыкла по ночам прижиматься к Стивену, что почти не спала с тех пор, как покинула Роузгленн. Она спала в его объятиях и в Ускюдаре, после того как он спас ее от насильников, когда ее разум, тело и душа были изувечены. Ей казалось, что она никогда больше не захочет, чтобы к ней прикасался мужчина. Но Стивен ее поразил. Один из самых известных лондонских соблазнителей, он не делал ей неприличных предложений. Он стал ее спасительной бухтой, когда вокруг бушевала буря. Теперь же она чувствовала себя выброшенной им в кипучее море… Однако каким-то образом он научил ее держаться на плаву. Она не поддастся ни страхам, ни тоске. Она переживет это и станет только сильнее. И потом у нее уже ничто не будет вызывать страха.
        — Я попросила его отправить Джона в гости к бабушке,  — продолжила герцогиня. Мерси подалась вперед и замерла. При мысли о встрече с Джоном все ее благие намерения испарились в один миг.  — А он ответил отказом.
        Мерси сникла и снова посмотрела в окно. После расставания с Джоном прошло всего три дня, но они показались ей вечностью. Нужно было чем-то заняться, найти какую-то цель в жизни. Можно попробовать связаться с мисс Найтингейл. Наверняка она сможет дать ей рекомендации, и ее возьмут сестрой в какую-нибудь лондонскую лечебницу. Но здесь у нее всегда оставался шанс снова увидеть Джона.
        — Однако,  — прибавила таинственным тоном герцогиня,  — сегодня в два часа мальчик с няней будет гулять в Гайд-парке.
        Мерси оживилась. В груди опять неистово забилась надежда.
        — Только с няней?
        — Вероятно, да.
        — Простите, Лео, мне нужно приготовиться к прогулке по парку.
        Ей было все равно, как он на это отреагирует. Ничто не могло помешать ей отправиться в парк и встретиться с Джоном.
        Мерси сидела на скамейке одна. Она на всякий случай пришла в парк за час до указанного времени — вдруг в письмо закралась ошибка или что-то изменилось. Бродить по парку она не стала — побоялась, что они с Жанетт разминутся, как корабли в ночи. Надежнее было просто сидеть на одном месте и ждать.
        Но, боже правый, как же медленно тянулись минуты! Она думала, что сойдет с ума. Ей пришлось признаться себе, что она была бы не прочь взглянуть хотя бы одним глазком и на Стивена. Как там у него дела? Она понимала, что не должна думать о нем, но сердце противилось этому. Оно находило объяснение тому, что он перестал ей верить, перестал ее хотеть. Она действительно обманула его. И хоть намерения у нее были благие, это привело к печальным последствиям.
        Она хотела было написать отцу, но, подумав, решила, что поддержки от него не дождется. Он скорее поверит в то, что о ней говорят, чем ее словам. Да, она никогда не лгала, но и абсолютно искренней не была.
        Никто из прогуливающихся в парке не пытался с ней заговорить, чему она была безмерно рада. Отвлекаться ей не хотелось. Мерси окидывала быстрым взглядом каждого, кто появлялся в поле зрения, искала, высматривала, наблюдала…
        А потом она увидела Жанетт и черную детскую коляску. Сердце запрыгало от радости, она вскочила со скамейки и как сумасшедшая замахала рукой, привлекая внимание няни. Не выдержав, бросилась к ней, лавируя между элегантными парами и, оказавшись наконец рядом с Жанетт, заключила ее в жаркие объятия.
        — Что вы здесь делаете?  — разинув рот от удивления, спросила Жанетт.  — Я же не смогла послать вам записку.
        — Сэр Стивен сообщил матери, что вы будет в парке с Джоном.  — Она вытащила из коляски сына, прижала к себе, потом отстранила, осматривая, и снова прижала к груди. Положив его головку себе на плечо, она стала раскачиваться из стороны в сторону, вдыхая его сладкий запах.  — Малыш мой, миленький, мама так по тебе соскучилась!
        — Он тоже по вам скучал,  — заверила ее Жанетт.  — Он либо спит с отцом, либо вообще не спит.
        — Правда?  — удивилась Мерси.  — Сэр Стивен разрешает ему спать на своей кровати?
        Она и представить не могла, чтобы человек, который обращал на Джона так мало внимания вначале, теперь приютил его в своей спальне. Это из-за его чувств к настоящей матери мальчика?
        — Да. И еще одна странность. Он не разрешает стирать свое постельное белье.
        — Почему это?
        — Слугам он, конечно, не признается, но я думаю, потому что не хочет, чтобы пропал ваш запах.
        Неужели он по ней скучает? Почему тогда не приедет в дом герцогини?
        — Он здоров, сэр Стивен?
        Жанетт настороженно посмотрела по сторонам, как будто боялась, что их кто-нибудь может подслушать.
        — Он превратился в какое-то чудище. Только когда он с Джоном, не ворчит.
        — Он не должен вымещать злость на других людях.
        — Он не вымещает. Просто он несчастен и не может этого скрыть.
        Мерси охватило ставшее уже привычным чувство вины. Если бы только она доверилась ему!
        — Я подвела его.
        — Вы его оправдываете за то, что он вас выставил за дверь?
        — Я понимаю его. Он думал, что подарил мне Джона.  — Она коснулась мягких детских волосиков.  — А что… та, другая? Она теперь живет с ним?
        — Нет. Вчера она приехала на обед. Сэр Стивен отвел ее в детскую, но она посмотрела на Джона такими глазами, будто никогда раньше детей не видела. Даже не взяла его на руки. Если хотите знать, она, как мне кажется, испугалась его.
        — Как можно испугаться моего мальчика?  — удивилась Мерси и поцеловала его в лобик.  — Жанетт, сколько вы будете гулять в парке?
        — Всего час.
        Мерси просияла.
        — Это ровно на час дольше, чем я могла надеяться. Я принесла покрывало, оно там, на скамейке. Идем, посидим, поболтаем. Я хочу знать все, что делал Джон в эти дни.
        Если сможет, она не станет больше расспрашивать о его отце. Но, видит Бог, ей хотелось этого отчаянно.
        Сидя на лошади на небольшом, поросшем деревьями холме, Стивен наблюдал за тем, как Мерси возится с его сыном. Она выглядела такой счастливой, такой взбудораженной, полной жизни. Ему даже показалось, что ветер принес ее смех, хотя для этого он, разумеется, находился слишком далеко от нее. Она сидела на покрывале рядом с Жанетт, но все внимание ее было устремлено на Джона.
        Проходившие мимо люди останавливались, улыбались, радовались вместе с ней.
        Как непохожа она была на Чудо!
        Чудо приехала к нему накануне вечером, и Джон заходился криком каждый раз, когда она пыталась взять его на руки. Она вскоре отказалась от этой идеи. Стивен не винил ее. Мальчику нужно время, чтобы привыкнуть к ней.
        Стивен старался не сравнивать ее с Мерси, но он не мог себе представить, чтобы жена сдалась так легко. Она стала бы что-то ворковать ему на ушко, заигрывать с ним, и в конце концов успокоила бы его. Сколько бы времени на это ни ушло.
        Когда Жанетт наконец унесла Джона, Стивен и Чудо пошли к столу. Это было ужасно! Он попросил ее рассказать о времени, проведенном на востоке, но не признался, что сам ничего не помнит. Просто сказал, что хочет знать, чем она занималась, когда он покинул госпиталь и вернулся на передовую.
        Однако ее рассказ состоял из одних жалоб. В госпитале нужно было скрести полы, шить рубашки для раненых взамен окровавленных, сматывать бинты. Жилые помещения были переполнены, и женщины спали по десять человек в комнате. Кормили плохо. Приходилось обходиться практически без удобств. Это было страшно.
        Мерси никогда не жаловалась на лишения. Ее больше волновало то, что неудобства испытывали раненые, и она всегда чувствовала вину из-за того, что не могла полностью избавить их от страданий. Ей до сих пор снились люди, которых она, как ей казалось, не смогла спасти.
        Кто теперь обнимает ее, когда ей снятся кошмары? Возможно, Лео. Художник был предан матери Стивена, но сердце имел мягкое и отзывчивое. Конечно, он услышал бы ее крики и не оставил бы Мерси один на один с ночными демонами.
        Не то, что ее мерзавец муж. Как он ни оправдывал свой гнев, чувство вины глодало его ежеминутно.
        Стивен вообще-то не собирался разрешать ей видеться с Джоном, и крайне неохотно, но он все же признал, что Жанетт привез в Лондон для часовой прогулки в парке (хотя были парки и намного ближе к дому) с одной-единственной целью: он хотел увидеть Мерси, пусть даже издали. Он догадывался, что, если сообщить матери, вечно сующей нос в его дела, о том, что Джона привезут в Лондон, она не преминет передать эту новость Мерси. Черт возьми, ему непременно нужно было увидеть ее улыбку, чтобы отделаться от мучительных воспоминаний о расставании! Он, ненавидевший себя за то, что лишился части воспоминаний, теперь хотел забыть тот миг, когда она ушла из его жизни с таким достоинством, таким самообладанием. Боже правый, и королева не выглядела бы более величаво, чем она в ту минуту.
        Однако сейчас, глядя на Мерси, он лишь острее почувствовал вину за то, что прогнал ее. Стивен проклинал свою гордость, ведь это она не позволяла пойти к ней и просить, умолять, чтобы она снова вернулась в его жизнь.
        Рванув поводья, Стивен развернул лошадь и поскакал прочь. Он увидел достаточно, вернее, слишком много. Проклятая гордыня не дала ему поехать в другую сторону, к Мерси, поздороваться с ней, поговорить с ней. Он желал наказать ее, а сегодняшним жалким фарсом добился лишь того, что наказал себя.
        Чертов Лео, похоже, тоже вознамерился наказать его. Вернувшись домой, Стивен обнаружил на своем письменном столе небольшой пакет. Внутри оказался портретик Мерси…
        И, будь оно все проклято, на портрете она выглядела как женщина, у которой разбито сердце. Кончиками пальцем он прикоснулся к ее лицу, нарисованному маслом, вспомнил, как касался ее теплой кожи.
        К сожалению, он перестал понимать, кого винить в том, что жизнь его превратилась в кошмар. Чудо, потому что она последовала за ним на восток и забеременела от него? Мерси, потому что она выдавала себя за мать Джона? Себя, потому что ее обман так ранил его сердце?
        — Вернулся мой человек из Парижа,  — сказал Айнсли.  — Никаких результатов. Он не смог выяснить, был ребенок украден или брошен. Вероятно, Чудо и Мерси жили очень замкнуто.
        Стивен стоял у окна библиотеки. В последнее время он только то и делал, что смотрел в окно, как будто ждал, что мимо в любой миг может пройти Мерси. Каждый день был для него безрадостным. Все ему опротивело.
        Снова приходила Чудо, но про Джона она даже не вспомнила. Она говорила о моде, о предстоящем сезоне и о балах, на которые они будут ходить. Еще о театре. О них будет говорить весь город, заверила она его.
        Ах да, он снова станет героем сплетен и домыслов. И почему она так жаждала того, что ему было противно?
        Стивен достал портрет Мерси из кармана, где тот теперь находился постоянно. Он вспомнил о том, как они обедали вместе, вспомнил оживленные разговоры и минуты покоя. Как просыпался по утрам, держа ее в объятиях, и как они предавались страсти. Всегда безудержной. Всегда по-разному. Она ласкала его тело, проникала в душу, пленяла сердце. Когда он был с ней, ему начинало казаться, что прошлое уже не имеет значения.
        — Впрочем, кое в чем мне все же повезло,  — добавил Айнсли.
        Стивен попытался сделать вид, что ему интересен рассказ брата, но его снова захватили воспоминания о Мерси. Как она, бывало, смотрела на него, чуть склонив набок голову; многообещающие огоньки в глазах цвета виски, которые говорили о том, что за обличьем леди скрывается похотливая самка. Невинная и страстная. Сладкая и терпкая. Скромная и вызывающая.
        Чудо не уступала ему в искусстве обольщения, но он даже не поцеловал ее ни разу с тех пор, как она снова появилась в его жизни. Он помнил времена, когда не мог оторваться от нее. Сейчас никакого желания жить вместе с этой женщиной он не испытывал, даже если она — мать Джона.
        — Я разыскал сержанта, который служил под твоим началом. Его зовут Мазерс. Тебе это имя о чем-то говорит?
        — Мазерс?  — Стивен покрутил имя в голове и так и эдак, надеясь, что за него зацепятся какие-нибудь обрывки воспоминаний. Высокий или низкий? Толстый или тощий? Представить этого человека ему не удалось. Ничто не отозвалось в темных глубинах разума.
        — Нет.
        — Сегодня он будет в «Белом жеребце». Если захочешь, угостишь его элем.
        Стивен посмотрел на брата через плечо.
        — И для чего это нужно?
        — Чтобы начать заполнять пустоты в твоей памяти.
        В «Белом жеребце» стоял неумолчный гул. Сначала Стивену показалось, что свободных мест здесь не найти, но потом он все же заприметил пустующий стол в дальнем углу. Ему подумалось, что он должен бы радоваться возможности поговорить с тем, кто сражался рядом с ним. Разве ему все эти месяцы не хотелось вспомнить в деталях то, что исчезло из памяти?
        Однако вместо жадного предвкушения он испытывал лишь ленивый интерес: какие еще неприятные сюрпризы его ожидают? Открытия, которых он предпочел бы не совершать? Наподобие того, что Мерси не является матерью Джона.
        Почему она никогда не помогала ему вспоминать жизнь в Крыму? Что ей самой было известно? Слова, брошенные ею на прощанье, зазвучали у него в голове, отчего ледяной холод прошел по его спине.
        «Я хочу пожелать тебе кое-чего, мой дорогой супруг. Не вспоминай того, что произошло в Ускюдаре. Потому что, если вспомнишь, никогда себя не простишь».
        Что же там случилось? Что он натворил? Почему лучше было не вспоминать?
        Он надеялся, что Чудо сможет пролить свет на это, но она говорила только о том, что было с ней самой или о том, как они проводили время вместе. Если она и знала то, на что намекала Мерси, то очень умело скрывала это. Дьявол, что же там произошло?
        Неожиданно поле зрения перекрыла фигура дюжего парня. Один из рукавов его коричневого твидового пиджака был сложен пополам и пристегнут к плечу за ненадобностью. Длинные темно-русые волосы его торчали клочьями, но было заметно, что он недавно побрился. Угрюмый взгляд карих глаз говорил о том, что человек этот на своем еще недолгом веку повидал больше ужасов, чем большинство людей за всю жизнь. Совершенно неожиданно для себя Стивен вдруг ощутил какое-то родство с этим незнакомцем.
        — Рад вас видеть, господин майор,  — пророкотал мужчина трубным голосом.  — Впрочем, вас теперь нужно называть сэр Стивен. Я читал в «Таймс», что вам дали рыцаря. Поздравляю вас, сэр. Вы это заслужили.
        У Стивена чуть не вырвалось: «В самом деле?», но вместо этого он произнес:
        — И я рад вас видеть. Мазерс. Садитесь.
        Мужчина сел напротив него, и Стивен велел подавальщице принести пинту эля.
        — Не повезло вам с рукой,  — мрачно промолвил он, гадая, когда его однополчанин потерял руку, при нем или после того, как он уехал.
        Мазерс пожал плечами.
        — Если бы не вы, сэр, я бы жизни лишился, а не руки. Сэр, клянусь, в том бою вы в сущего дьявола превратились. Не пощадили никого. Потом меня под огнем вынесли к своим. И не только меня, как я слышал, но я уже не мог это видеть.  — Он поднял кружку.  — За ребят из Легкой бригады, сэр.
        Стивен и Мазерс стукнулись кружками.
        — За Легкую бригаду.
        Минуту сидели молча. Мазерс явно предался воспоминаниям, и Стивену ужасно захотелось узнать, что именно он вспоминал сейчас. Быть может, ему стоит признаться, сказать, что ничего не помнит? Ведь перед ним сидел человек, который мог ответить на любые вопросы о происходившем в Крыму.
        — Я вас не помню. Мазерс.
        Здоровяк почесал голову.
        — Не знаю, что и сказать, сэр. Я-то думал, меня непросто забыть, при моем росте, да и вообще…
        — Понимаете, я тоже был ранен. Вы вернулись домой без руки, а я — без воспоминаний.
        — Вы хотите сказать, что вообще ничего не помните?
        — Совершенно.
        Мазерс секунду обдумывал это признание.
        — Я слышал, вам ядро в голову попало.
        — Не уверен, осталась бы у меня после этого голова, но что-то произошло.
        — Вы уж меня простите, сэр, но я бы на вашем месте радовался. Там ведь был сущий ад. Говорят, возле госпиталей в Ускюдаре почти пять тысяч бойцов похоронено.
        — Пять тысяч,  — прошептал Стивен. Как он мог забыть что-то настолько страшное?  — Со дня на день ждут мира.
        — Дай-то Бог, сэр!  — Он покачал головой.  — Как мы хорохорились, когда уходили оттуда! Ведь наша взяла, сэр. Но только, Господи, какой ценой!
        Они снова помолчали, как будто слова, которые нужно было сказать, невозможно было выдавить из себя. Наконец Стивен спросил:
        — Скажите, Мазерс, вы помните одну сестру, ее звали Мерси?
        Мазерс покачал головой:
        — Простите, сэр, не припоминаю. Но куда мне до вас, вы сестер гораздо лучше знали. Я помню, у вашей койки то одна, то другая дежурила.
        — Меня интересует одна конкретная. Мерси. Мерси Доусон.
        Мазерс усмехнулся.
        — А, мисс Доусон! Как же, помню ее отлично. Истинный ангел. Трудилась без устали, не хуже самой мисс Найтингейл. Сколько раз я слышал, как она молится за ту или иную отлетевшую душу. Жаль, не повезло бедняжке той ночью. Я уж думал, она сразу после того уедет, но нет. Когда я снова угодил в госпиталь, она была там, держала меня за руку, пока другую руку отнимали.
        Стивен почувствовал необъяснимое волнение. Ему не хотелось думать о том, что испытал Мазерс. Это был большой и грубоватый человек, не нуждающийся в жалости. Но другое, сказанное им, заставило Стивена покрыться холодным потом.
        — Что с ней произошло, Мазерс?
        — На нее напали, сэр. Хорошо, что мы проходили мимо, вы и я. Хотя было б еще лучше, если б мы успели до того, как первый мерзавец с ней закончил, а второй начал моститься.
        У Стивена внутри заклокотало. Нет, не может быть! Он, верно, не так понял Мазерса, ведь Мерси как-то сказала, что он успел вовремя. Он спас ее.
        Они ее избивали? Нет, идиот, они по очереди делали то, что может делать только один мужчина…
        Он боялся, что ему сейчас станет дурно. Стивен попробовал зайти с другой стороны, молясь, чтобы на этот раз не ошибся.
        — Но мы им задали жару, верно, Мазерс?
        — Да, сэр. Особенно первому. Я думал, вы убьете эту мразь. А, может, и убили. Потом. Из очередного боя он не вернулся. Остальные двое тоже. Одному я помог остаться там навсегда, а о третьем позаботились либо вы, либо русские. Я всегда ставил на вас, сэр.  — Он откинулся на спинку стула и облегченно вздохнул.  — Никогда еще никому не признавался в этом. Да, снял груз с души.
        Мазерс посмотрел на Стивена вопросительно, как будто ожидал ответного признания.
        — Простите, друг мой, но, как я уже сказал, я не помню… ничего этого. Но уверен, что бы вы тогда ни сделали, поступили правильно. И надеюсь, что мне тоже хватило духу восстановить справедливость.
        Мазерс кивнул и опустил взор на кружку. Потом допил эль и заказал еще.
        Когда принесли заказ, Стивен поинтересовался:
        — А мисс Уизенхант? Помните ее?
        Мазерс почесал подбородок.
        — Да. Красавица. Только совсем не такая душевная, как мисс Доусон. У нее всегда был такой вид, будто жизнь там ей была в тягость. Я знаю, это была тяжелая работа, то, чем они занимались. Какое там веселье! Но мисс Доусон всегда радовалась, когда кому-то помогала или облегчала страдания. Она улыбалась так ласково, что мы все вспоминали о доме и о том, ради чего сражаемся. Думаю, многие из наших в нее влюблялись. Интересно, что с нею стало?
        — Ей не посчастливилось стать моей женой.
        — Где она?
        Оторвав голову от спинки кушетки, на которой она лежала, положив босые ноги на колени Лео, герцогиня посмотрела на стоявшего в двери Стивена.
        — И тебе добрый вечер. Ты неважно выглядишь.
        — Где она, черт побери?  — повторил он, не желая выслушивать колкости матери.
        Наверное, она это поняла, потому что торопливо произнесла:
        — В голубой спальне.
        Он бросился наверх, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Такое напряжение отозвалось невыносимой болью в ноге, но он не обращал на это внимания. Оказавшись у нужной двери, он распахнул ее с такой силой, что она грохнулась о стену.
        Мерси вскочила с кресла у окна, где она читала, книга с негромким стуком упала на пол. Сквозь ее белую ночную рубашку было видно, что она дрожит. Пальцы ее ног вжались в ковер. Потом к ней вернулось самообладание и она выпрямила спину. Его она не испугается. Ее никому не испугать.
        Он представил себе, как какое-то животное в штанах задирает подол ее платья, грубо раздвигает ее нежные бедра…
        — Ты обманула меня, когда сказала, что никогда не обманывала.  — Он шагнул к ней.
        Она и не подумала отступить. Храбрая, отчаянная Мерси. Она приехала туда, чтобы помогать раненым, избавлять их от страданий. Если бы те трое, что напали на нее, не были бы мертвы, он разорвал бы их на части собственными руками. Никогда еще Стивен не чувствовал такой безудержной ярости. Война научила его этому?
        — Ты сказала, что я успел остановить их, успел тебя спасти. Но я не успел.
        Она побелела как снег и задрожала так, будто ее окунули в ледяную воду. По щекам потекли слезы. Заведя руку за спину, она взялась за спинку кресла, чтобы не упасть. Любая другая женщина на грани обморока поспешила бы сесть, но не она. Каким-то образом она нашла в себе силы остаться на ногах, точно так же, как когда-то нашла силы вернуться в госпиталь, чтобы продолжать ухаживать за ранеными. Отважная Мерси. Его Мерси.
        — Скажи, что ты не вспомнил. Пожалуйста, бога ради, скажи, что ты не вспомнил моего позора и унижения.
        — Не вспомнил. Ни единой секунды. Но это был не твой позор, не твое унижение, Мерси, а их. Черт возьми, почему ты не рассказала мне?
        — Зачем? Ради всего святого, зачем мне нужно было вспоминать эту мерзость, это…
        Слезы ручьями хлынули из глаз. Она опустилась в кресло и закрыла лицо руками, плечи вздрагивали от рыданий. Стивен ощутил острое желание обнять ее и утешить, но он отказался от этого права. Он усомнился в ней, а значит, усомнился в самой добродетели. Он надеялся, что война сделала его лучше, но это Мерси призывала его стать другим, лучшим человеком.
        — Если бы ты потом не обнял меня так нежно, не утешил, не знаю, смогла бы я еще когда-нибудь выдержать прикосновение другого мужчины.  — Она подняла наполненные слезами глаза.  — Кроме этого ничего не было. Между тобой и мной. Легкие прикосновения, нежное поглаживание. По лицу, по рукам. Здесь.  — Она прикоснулась к груди чуть ниже ключиц.  — Куда ударил первый, разорвав корсаж. Ты поцеловал меня в это место. Ты шептал такие ласковые слова. Ты не оставил меня до рассвета. Приказал Мазерсу найти нам комнату. Ты обмыл меня… так нежно… там, где побывал этот зверь. Я тогда поклялась себе, что найду способ отблагодарить тебя за доброту.
        — Доброту? Мерси, любой мужчина пришел бы тебе на помощь…
        — Только это сделал не любой мужчина, а ты. Когда Чудо призналась, что понесла от тебя и сказала, что должна уехать, я поехала с ней, чтобы она не осталась совсем одна. А когда она заявила, что не хочет Джона, я сначала ей не поверила, а потом сказала, что заберу его. Когда мы увидели твое имя в списке погибших, начали обсуждать, что теперь делать. Я подумала, что Джон — это все, что от тебя осталось. Однажды утром я проснулась и увидела, что Чудо исчезла, оставив мне Джона. Я решила, что должна вернуть его твоей семье. Кроме этого у меня больше ничего не было на уме. Ты должен мне поверить.
        Сердце его сжалось.
        — Я верю, Мерси. Не нужно больше ничего говорить.
        — Он был так похож на тебя! Каждый день я любила его чуточку сильнее. А потом поняла, что не смогу расстаться с ним. Вот я и назвалась его матерью, решив что ни один достойный человек не разлучит мать с ребенком. А узнав, что ты жив, я испугалась, что, если скажу правду, ты не захочешь, чтобы рядом с твоим сыном находилась лгунья. Вот это представление и продолжалось.
        — Это было не представление.  — Не в силах сдерживаться, он приложил ладонь к ее щеке, холодной и мокрой от слез.  — Ты и есть его мать. Сможешь простить меня за то, что я в тебе сомневался?
        Она отрицательно покачала головой.
        — Мерси, господи, Мерси, я сделаю все, о чем ты попросишь! Я больше не буду стараться вспомнить. Я не буду думать о прошлом. Я стану хранить все воспоминания, начиная с этого мгновения, если в них будешь ты.
        — Я не должна была тебя обманывать.
        — Ты не обманывала. Ты — мать Джона. Я не помню нашей первой ночи, но если бы вспомнил, клянусь всем святым, моя милая, дорогая, отважная жена, я бы узнал, что начал влюбляться в тебя уже тогда.
        Зарыдав, она бросилась ему на грудь. Он прижал ее к себе крепко-крепко, стал покачивать, шептать нежные слова любви. Почему-то этот миг показался ему очень знакомым, точно он вспомнил тот раз, когда уже обнимал ее вот так.
        — Едем домой, Мерси. Едем домой ко мне и к Джону.
        Прижимаясь щекой к его плечу, она кивнула. Подхватив Мерси на руки, он вынес ее из комнаты.
        Мать с нетерпением ждала его у подножия лестницы. Он не удивился. Он бы не удивился, даже если бы она стояла за дверью спальни, подслушивая.
        — Вы куда?  — спросила герцогиня.
        Он прижал Мерси к себе покрепче.
        — Обзаводиться воспоминаниями.
        Когда Стивен завел ее в дом, все показалось ей знакомым и приветливым. В карете он всю дорогу прижимал ее к себе так, будто боялся, что, если ослабит объятия хотя бы на миг, она исчезнет из его жизни навсегда. Целуя, шептал, что любит и что она никогда не пожалеет о том, что стала его женой.
        Он заставил ее снова почувствовать себя по-особенному, радоваться каждому шагу, который она сделала, идя по дороге, приведшей к нему.
        Поднявшись наверх, они вошли в детскую. Дав ей несколько минут на то, чтобы подержать Джона, вдохнуть его запах и уложить обратно в кроватку, Стивен повел ее в спальню. Там он мигом сбросил с себя одежду, раздел ее, и они повалились на кровать.
        Он с благоговением стал водить пальцем по ее телу, медленно, возбуждающе. Ее ладони скользнули по его рукам и по груди.
        — Не думай об этом,  — мягко попросила она.
        Он посмотрел ей в глаза.
        — О той далекой ночи,  — пояснила она.
        — Я не могу думать о том, чего не помню.
        Однако же Стивен узнал, что тогда произошло, и хотя память к нему не вернулась, теперь мог представить события той ночи. Скользнув губами по ее шее, он прошептал:
        — Я люблю тебя, Мерси. Я чуть не умер после того, как прогнал тебя.
        — Так зачем ты это сделал?
        — Упрямство и гордыня. Но не только.  — Пальцы его скользнули по ее волосам, ладонь остановилась на щеке.  — С той самой минуты, когда я очнулся в этом проклятом госпитале, моя жизнь лишилась смысла. И так было до тех пор, пока не появилась ты. Ты дала мне якорь, но, узнав правду, я как будто снова оказался в открытом море. Это не оправдание, скорее объяснение.
        — А сейчас?
        — А сейчас я словно вернулся домой.  — Он накрыл ее уста своими, нежно, но с напором, говорившим о едва сдерживаемом желании. Скоро он отпустит его, и они отдадутся страсти, еще более горячей, чем раньше.
        На этот раз прикосновения его были другими. Хотя, возможно, это она стала их ощущать иначе. Теперь между ними не было тайн. И не имело значения, чего он не мог вспомнить. Они оба существовали сейчас, в это мгновение. Как он сказал, вынося ее из дома матери, они обзаведутся новыми воспоминаниями. Она даст их ему столько, что он и не упомнит все. Тысячи и тысячи, пока они не перестанут думать о тех двух годах, пока они не перестанут вспоминать Ускюдар. Или видеть его во снах.
        Они не спешили, ласкали друг друга, словно каждый хотел вспомнить знакомое, взять на заметку заново открытое. Ее всегда удивляло, что каждый раз она узнавала о нем что-то новое. Шрам, который почему-то раньше оставался незамеченным, точка на спине, особенно чувствительная к щекотке, место, от прикосновения к которому по его телу проходила дрожь. И у них впереди были годы. Годы познания, вкушения, ласк.
        Но она не хотела думать о будущем. Ей хотелось сосредоточиться на настоящем, на том прекрасном мгновении, когда их тела соединились.
        — Дома,  — прошептал он ей в самое ухо.  — С тобой я всегда чувствую себя дома.
        Движения его сначала были медленными, но потом он начал двигаться быстрее. Ее тело отвечало ему в том же ритме, быстро и сильно. Они прикасались друг к другу, они целовались. Его губы сжались на вершине ее груди, и он начал сосать. Удовольствие проходило по ней волнами, унося все дальше, вознося все выше…
        К еще незнакомым высотам.
        — О боже!  — простонала она, прижимая его к себе, впиваясь ногтями в его плечи.
        — Я люблю тебя, Мерси!  — прохрипел он, тяжело дыша.
        Открыв глаза, она поймала его взгляд и увидела, что сказано это было искренне. Не то чтобы она сомневалась, просто это стало еще одним доказательством. Бездонную синеву его глаз переполняла любовь.
        — Я люблю тебя, Стивен. Я давно полюбила тебя.
        — Люби меня как можно дольше.
        — Я буду любить тебя целую вечность.
        — Ты единственная. Единственная, кого я когда-либо любил.
        Издав глухой стон, он пустил голову и крепко поцеловал шрамик на ее ключице, оставшийся после той далекой ночи. «Если бы ранка еще не зажила,  — подумала она,  — прикосновение его губ заживило бы ее». Каждая точка на ее теле, к которой он прикасался, казалось, оживала. Сегодня был день очищения, избавления от лжи, лукавства и недоверия. Ей всегда казалось, что вместе они становятся единым целым, и только сейчас она осознала, что их разделяла тончайшая преграда, сотканная из страха перед истиной. Но теперь он узнал правду, всю правду, и вот он рядом с ней, шепчет слова, проникающие в самое сердце. Овладевает ею со страстью, утверждающей, что она принадлежит ему, и не оставляющей сомнений, что он принадлежит ей.
        Он приподнялся над ней, плавные движения его сделались уверенными, целенаправленными. Ощущения ее усиливались с каждым мгновением, наслаждение нарастало, все выше и выше, пока…
        — Боже!  — Она выгнула спину, потом обвила его руками и ногами, прижалась к нему, двигаясь в такт его все ускоряющимся движениям.
        Он выкрикнул ее имя, содрогнулся и сжался, как в конвульсии, но он не отвел взгляда от ее глаз. Он торжествовал, но это было торжество не победителя, а скорее человека, который переборол себя. Когда он опустился на нее и прижался лицом к ее шее, она снова обвила его руками и ногами, крепко и с нежностью прижимая к себе.
        Впервые после отъезда из Ускюдара она почувствовала, что наконец вернулась домой.
        Глава 26
        — Я хочу знать все, знать о каждом проведенном с тобой мгновении из тех, что я не могу вспомнить.
        Они, обнаженные, лежали на кровати. Она на спине, а он — приподнявшись на локте и водя пальцами по ее телу безостановочно, как будто сама мысль о том, чтобы не прикасаться к ней, была ему невыносима.
        Опустив голову, он поцеловал ее грудь.
        — Расскажи, Мерси.
        И она рассказала.
        Как впервые увидела его, когда он сидел, привалившись к стене в ожидании помощи. Как помогала хирургу оперировать его. Как часами сидела подле него, когда он метался в лихорадке. Как они разговаривали об Англии, когда он начал выздоравливать. Как он по ночам тайком выбирался из госпиталя, чтобы подышать свежим воздухом. Как однажды они встретились. Как потом гуляли вечерами, хотя она и знала, что ее могли обвинить в беспутстве и что мисс Найтингейл отправила бы ее в Англию, если бы увидела их вдвоем.
        — Зачем же было так рисковать?  — спросил он.
        — Потому что я, как и все женщины, не могла устоять перед тобой.
        Он провел суставами пальцев по ее щеке.
        — Никогда не сравнивай себя с другими женщинами. Ты не похожа ни на одну из тех, кого я встречал.
        Потом они несколько секунд молчали, собираясь с силами, она — чтобы продолжить, а он — чтобы услышать продолжение. Наконец Мерси рассказала ему о той ночи, когда на нее напали. Об ужасе и о чуде.
        — Ты приказал сержанту Мазерсу найти для нас комнату. Он нашел. Там были только ты и я. Ты положил меня на кровать и осмотрел. Так осторожно, так нежно.  — Она скользнула рукой по волосам на его висках.  — Ты обмыл меня. Потом обнял и сказал, что не оставишь одну. Стер мои слезы поцелуями. Ты заставил меня поверить, что все будет хорошо. Что, несмотря ни на что, я преодолею это. И я преодолела.
        Он обхватил ладонями ее лицо, направил на себя ее взгляд.
        — Я так тебя люблю! И какой дьявол в меня вселился, когда я прогнал тебя?
        Она поцеловала его в губы, и снова их тела сплелись, и они предались любовным ласкам.
        Этой ночью все происходило по-другому, они были более самозабвенными, более… свободными. Никаких тайн. Полная открытость.
        Когда он наполнял ее, она принимала его с радостью. Их тела двигались волнообразно, страсть нарастала, огонь разгорался. Она не сомневалась, что он принадлежит ей, сейчас и навсегда. Ничто, ничто не отнимет его у нее снова.
        Когда же наслаждение изгнало все мысли, он стал произносить ее имя.
        Мерси, Мерси, Мерси.
        Ликование прогнало последние ее страхи, и, устраиваясь у него на груди в предвкушении сладкого сна, она поняла, что они больше не вернутся.
        В вестибюле дома с террасой Стивен ждал, когда его примут. Было около полудня. Он планировал приехать раньше, но жена-проказница задержала его в постели. Он, конечно же, был только рад. Покончив с делом, ради которого он сюда явился, Стивен собирался проводить каждое утро в постели так долго, как того будет хотеть жена.
        Услышав шаги, он поднял глаза. Чудо спускалась по широкой лестнице, улыбаясь ему своей самой обворожительной улыбкой. Она по-прежнему выглядела великолепно. Когда-то одной этой улыбки было достаточно, чтобы разбудить его страсть. Теперь же он не чувствовал ничего. Совершенно ничего.
        — Доброе утро, дорогой!  — проворковала она, приближаясь к нему походкой соблазнительницы.
        Чудо положила ладонь ему на грудь, но, прежде чем она успела наклониться к нему, он поднял руку с конвертом. На лице ее нарисовалось предвкушение, глаза загорелись.
        — Что это?
        — Четыре тысячи фунтов.  — Деньги эти ему пришлось взять в долг у Айнсли.  — Если не ошибаюсь, эту цену за молчание вы назначили моей жене.
        Она пришла в замешательство, и ее черты омрачились. Чудо отступила на шаг, не прикоснувшись к конверту.
        — Почему…
        — Я ошибся,  — произнес он ровным тоном.  — Я принял вас за мать Джона.
        — Я его родила.
        — Это не делает вас матерью. Честь ею быть принадлежит Мерси, поэтому мальчик останется с ней. И я тоже. Это — всего лишь плата за услуги. Единственная плата, которую вы получите от нас. Делайте с деньгами что хотите, но нас больше не беспокойте.
        Она выхватила конверт.
        — Мне нужно больше. Четыре тысячи в год. Иначе я расскажу всем правду о вашем сыне.
        Он улыбнулся.
        — Нет, не расскажете. После этого ваша цена упадет, и тогда вам не так-то просто будет найти покровителя. Мужчины предпочитают женщин, которые знают, как защищать себя от неожиданностей.
        — Я поняла, что не такой жизни хочу.  — Она снова приложила ладонь к его груди и с мольбой заглянула глаза.  — Мне не нужны другие мужчины. Мне нужны вы.
        — Я уже занят.
        — Она надоест вам.
        — Нет. Ну а если вы расскажете всем, что это вы родили моего сына… Значит, так тому и быть. Я не хочу, чтобы он рос, не зная правды. Однако будьте готовы к тому, что на вас обрушится мой гнев и гнев моей матери.
        Эта угроза заставила ее побледнеть.
        — Да,  — негромко продолжил Стивен,  — герцогиня может сделать так, что ни одна дверь в Лондоне перед вами не откроется.
        Она прижала конверт к груди.
        — Еще четыре тысячи, и я буду молчать.
        — Вы не получите больше того, что я вам предлагаю. Отправляйтесь к Вестклиффу. Он поможет выгодно вложить деньги. Возможно, с его помощью вы разбогатеете.
        Он развернулся, чтобы уйти.
        — Стивен, вы вернетесь ко мне. Я буду ждать.
        Посмотрев на нее через плечо, он обронил:
        — Я люблю Мерси, и это никогда не изменится. Ждите, если угодно, но ожидание будет напрасным.
        Выйдя из дома, он сбежал по ступенькам к ожидавшей его карете. Сев в нее, он страстно поцеловал жену. Когда карета тронулась, он оторвался от Мерси, и она наконец смогла спросить:
        — Все хорошо?
        — Она больше нас не побеспокоит.
        — Чем теперь займемся?
        — Поедем к Лео, пусть напишет наш семейный портрет.
        От ее прекрасной улыбки у него каждый раз захватывало дух.
        И он подозревал, что так будет всегда.
        Эпилог
        26 июня 1857 года,
        Гайд-парк
        Орден назывался «Крест Виктории», и все эти кресты были изготовлены из бронзы захваченных русских пушек.
        Стоя в парке с родными Стивена, Мерси смотрела, как королева Виктория награждает символом мужества шестьдесят двух солдат, одним из которых был ее горячо любимый муж.
        Она узнавала некоторые имена и лица награждаемых. И не боялась, что сегодняшняя церемония разбудит ночные кошмары. Страшные сны не снились ей уже больше года. И это был поистине невероятный год!
        Чудо исчезла из их жизни, но Мерси узнала от герцогини, которая всегда была в курсе таких дел, что она завела пятого по счету покровителя.
        Поскольку Роузгленн не достался Айнсли по наследству, Стивен смог выкупить поместье у брата. Овец сменили лошади. Линнфорд частенько наведывался к ним и давал очень полезные советы, хотя со Стивеном они все так же не всегда ладили. Мерси совсем не удивилась, узнав, что он — отец Стивена, но сам Стивен еще долго не мог принять это.
        Через несколько месяцев у Джона должен был появиться братик или сестричка.
        Когда церемония закончилась, Стивен в алом мундире направился к жене, которая не сводила с него глаз. Он был так же красив, как в тот миг, когда она увидела его впервые.
        Она отпустила руку Джона и засмеялась, когда тот стремглав бросился к отцу. Стивен подхватил его и поднял высоко над головой. Смех его слился со смехом Мерси и хохотом Джона. Никогда еще она не испытывала такого счастья.
        Одной рукой держа сына, второй он обнял жену и сердечно поцеловал ее.
        На его счету было немало геройских поступков, но этой награды его удостоили за то, что он под шквальным огнем неприятеля выносил с поля боя раненых.
        Мерси потрогала орден у него на груди.
        — Я так горжусь тобой!
        — А я не уверен, что заслужил эту награду. Я не помню…
        Она приложила палец к его губам.
        — Не важно. Они помнят,  — сказала она, показав на остальных солдат.
        Стивен поставил Джона на землю, отколол орден и приколол его к ее платью.
        — Будем носить его по очереди. Ты заслужила его больше, чем я.
        Прежде чем она успела возразить, он заключил ее в объятия и страстно поцеловал, не думая о том, что на них все смотрят. При его-то репутации никто и бровью не поведет. Но Мерси знала, что истинный смысл этого поцелуя был куда глубже. То было торжество их жизни, их любви.
        notes
        1
        Смысл существования (фр.).