Куплю любовницу для мужа Евгения Халь
        Две полоски на тесте для беременности когда-то перечеркнули мою блестящую карьеру. Я ни разу об этом не пожалела. Муж и дочка - смысл моей жизни. Но после одинадцати лет счастья муж стал заглядываться на других женщин. Я почти брошенка. Развод разрушит жизнь моей дочки. А ради нее я готова на все. Даже на открытый брак. Те, кто умеет любить, как я, по-бабски, до дрожи, меня не осудят. А те, кто не умеет - вам меня не понять.
        в тексте есть: эмоции на пределе, сложная неоднозначная ситуация, властный муж, сильная любовь, тайны прошлого, столкновение характеров. Хэппи-энд гарантирован.
        Куплю любовницу для мужа
        Евгения Халь
        1 глава. Дверь в чужую бабу
        Анастасия
        Дверь. Тяжелая, пафосная, из серии "дорохо-бахато". А за - ней веселье и смех. Вот только мне не весело. Для меня это вход в ад. Дверь в чужую бабу.
        - Настя, ты еще можешь передумать. Скажем, что у тебя неожиданно голова разболелась, - шепчет мой муж Гордей. - Отвезу тебя домой, а сам вернусь сюда, - он берет меня за руку и легонько сжимает пальцы, поглаживая.
        Его цепкий взгляд скользит по моему лицу. Едва сдерживаю саркастическую усмешку. Привычка - вторая натура. Мужик остается мужиком. Даже если жена позволяет ему пойти по бабам, все равно автоматически пытается спрятаться и сделать это тихо.
        - Все в порядке, - потихоньку высвобождаю руку из его ладони, стараясь не делать резких движений, чтобы этот жест не выглядел капризом обиженного ребенка.
        Мои пальцы дрожат, крепко сжимаю их и опускаю руку вниз, вцепившись в тонкую ткань платья.
        - А мне так не кажется, Настя.
        - Нет, серьезно, расслабься, -ора. Я же сама это все придумала, - не сдаюсь я, предварительно покопавшись внутри своего разорванного в клочья сердца, и все же найдя там остатки бодрости, попутно ногами затолкав внутрь себя жалкие крохи гордости.
        Дверь отрывает высокий охранник, и, ощупав нас подозрительным взглядом, пропускает внутрь. Мы с Гордеем пересекаем холл, выложенный мраморной плиткой с золотым позументом, и выходим в огромный сад. На нас обрушиваются музыка и смех. Сад до отказа забит гостями, одетыми в костюмы русалок, Нептунов и пиратов. Вся светская Москва, перетряхнув шкафы и бутики гламурных модельеров, сверкая стразами и перьями, собралась на тематической вечеринке Михаила Искандеровича Гурджиева - самого богатого человека в России, неустанно и бессменно возглавляющего список "Форбс".
        Вечеринка традиционно проводится каждый год в день рождения его сына, популярного певца Имана - бесталанного, безголосого, слащавого. Но половина звезд мировой музыки, теряя портки и забыв о гордости, бегут петь с ним дуэтом, если Иман их приглашает. Причем поют они песенки Гурджиева-старшего, что сразу в два раза увеличивает и без того немаленький гонорар.
        Попасть на этот тематический бал-карнавал мечтают многие. Но приглашения получают только те, на кого обратил внимание сам Гурджиев-старший. То есть те, кого он считает будущими перспективными партнерами в своих многочисленных бизнесах.
        Как у всех очень богатых людей, у Гурджиева есть своя маленькая фишка: нравятся ему люди, которые не просто отличились в нелегком деле заколачивания бабла, а только те, кто дышит с олигархом в одну ноздрю, разделяя его хватку и умение шагать по бесчувственным телам, которыми выложена дорога к успеху. А также те, кого не пугают эксперименты, в том числе, и сексуальные. Вернее, в первую очередь сексуальные. Такой модернизированный закон джунглей: мы с тобой одной крови и в одной позе, ты и я.
        К нам подбегает официантка, одетая лишь в две серебряные полоски. Один узкий кусочек ткани честно изображает юбку, другой - топ. В ее хрупких руках тяжелый стеклянный поднос, на котором горками громоздятся ракушки и стоят узкие бокалы с коктейлями всех оттенков голубого и синего. В густой жидкости медленно плавают желатиновые морские коньки.
        Тема нынешней вечеринки: волны Нептуна. В огромном саду мельтешат неотфотошопленные мордахи звездюль всех рангов, бизнесмены, адвокаты, политики. Лужайка уставлена длинными столами-аквариумами, внутри которых плавают девушки-русалки в бикини и с рыбьими хвостами. Топ-модели в блестящих платьях-сетках скользят между столиками, бросая томные взгляды на мужчин.
        К нам спешат сам хозяин с сыном. Они лично встречают каждого гостя. Ведь это тесный круг, в который моего мужа Гордея наконец-то допустили. А то, что он пришел с женой, повышает его шансы на успех и связи в деловом мире. Может быть, где-то там на Западе деловые связи заключаются, потому что это выгодно. Но наши олигархи - дети лихих 90-х. Они составляют свой узкий круг, своеобразную секту для особо избранных, в которой нужно не просто работать, а спать с теми, на кого укажет хозяин.
        Гурджиев и его сын абсолютно синхронно оглядывают меня молниеносным, но цепким взглядом. И в глубине темных, как маслины, глаз появляется похотливое одобрение. Мне тридцать. Годы замужества, конечно, сыграли свою роль: котлетки, семейные ужины и прочее прибавили пару килограммов, но балетное прошлое особо расслабиться не дает. Серебристое платье а-ля русалка облегает меня, как чулок. Серебряные босоножки на шпильках идеально подходят к платью, а мои светло-каштановые волосы рассыпаны по плечам.
        - Хороша, - молча одобряют Гурджиевы.
        Откровенно-восхищенные мужские взгляды не только не радуют, но острыми когтями царапают по сердцу.
        - Знаю, - мысленно отвечаю я. - Только почему мой муж меня не хочет?
        Одеваясь на эту вечеринку два часа назад, я внимательно осмотрела себя в зеркале. Беспристрастно. Как чужого человека. Как товар в магазине. Увиденным я осталась довольна. Фигура все еще, как натянутая струна, и сильные, фактурно вылепленные балетные ноги. Но почему же тогда в глазах Гордея - открытый космос и лютый холод? Моя уверенность в себе тут же сдулась, как лопнувший воздушный шарик.
        Пусть катятся к черту все эти психологи, которые говорят о женской самодостаточности. Мол, женщина должна быть красивой для себя самой, а что думают мужики никого не волнует. Я для себя знаю одно: женщина красива, пока ее любит мужчина. Его влюбленные глаза - это спа-салон и вся косметика мира. Можно нарисовать блеск на губах и придать объем ресницам. Но блеск в глазах может "нарисовать" только любимый мужчина. Его горячий призывный взгляд - это космос и полет.
        Свет мой зеркальце, скажи… врет ваша сказка. Не было там зеркальца. Там был умирающий от желания мужчина и его женщина. В его расширенные от желания зрачки она смотрелась, любуясь своим отражением. Потому и была всех румяней и белее. Я так прожила целых одиннадцать лет, отражаясь в глазах Гордея. Он был для меня всем. Он мог достать луну с неба и чертовых русалок со дна морского, и подарить мне, пока хотел этого. Сам хотел. А потом его глаза вдруг стали пустыми.
        А то, что случилось две недели назад… это было ужасно. Каждая женщина знает: если мужчина остыл, нужно идти за новым бельем. Причем таким, чтобы его хотела даже швейная машинка, на которой его же и смастерили. Экономить здесь нельзя, мелочиться - боже упаси! Наше женское тело прекрасно знает разницу между китайской подделкой от Сунь Хунь Выня и "Викторией Сикрет". Только в люксовом белье тело ведет себя по-королевски, и эти флюиды моментально передаются мужчине, даже если он в белье ничего не понимает.
        Я обегала половину бутиков Москвы и нашла черный комплект из роскошного кружева с розовыми шелковыми вставками. Черное с розовым - беспроигрышный вариант.
        И вот наступил вечер. Гордей вернулся с работы домой. Дождавшись, пока он устало поднялся в спальню по белой лестнице нашего двухэтажного дома, я на цыпочках прокралась в спальню и прислушалась: в ванной шумит вода, значит, Гордей принимает душ.
        Дальше действую по тщательно разработанному плану. Сбрасываю шелковый халат, скрывающий новое белье. Захожу в ванную, снимаю с поручня пушистое полотенце. Шум воды стихает. Гордей открывает дверь душевой кабины и выходит, руками зачесывая мокрые волосы назад. Тонкие струйки воды стекают с широкой накачанной груди на плоский живот, каплями оседая на узких бедрах.
        - ?ора, родной, давай я тебя вытру, а потом сделаю массаж, - укутываю его большим полотенцем, прижимаясь к сухопарому жилистому телу.
        На миг закрываю глаза. Так бы и стояла вечность, прилипнув к большому и сильному мужчине, как к горе. Я так его сначала и называла: Гора, с ударением на "а". Но ему не нравилось, и я просто переставила ударение на "о". Я вообще всегда все делала, как он хотел. Или почти все.
        - Не сейчас, Настюша, - он деликатно отбирает у меня полотенце и начинает вытираться. - Прости, жутко устал.
        Сдерживая слезы, выхожу из ванной комнаты в спальню. Автоматически бросаю взгляд на свое отражение в большом зеркале напротив кровати. Сгорбленная, скукоженная, униженная. Плечи поникли, спина колесом от обиды. В дорогом белье, которое должно сделать из меня королеву. Должно. Вот только неладно что-то в нашем королевстве. Никак я на трон не сяду. Опускаюсь на кровать. Глотаю горькие слезы, обведя взглядом спальню. Все есть: дорогая кровать с ортопедическим матрацем, антикварные светильники, шелковое постельное белье, шкаф ручной работы и туалетный столик из коллекции Жаклин Онасис. Казалось бы: живи и радуйся. Только счастья нет.
        Гордей заходит в спальню, подходит к кровати, ложится и немедленно тушит светильник.
        - Спокойной ночи, Настюша!
        Я не отвечаю. Нет, Гора, я тебе сегодня не уступлю, даже не надейся. Достаю из тумбочки массажное масло от "Шанель", сажусь на коленки на кровати, аккуратно оттягиваю одеяло, выдавливаю на ладонь немного ароматной густой жидкости, медленно провожу по мощной спине Гордея. Теплое ароматное масло капелькам растекается по его коже. Прикасаюсь губами к этим капелькам и целую их влажные следы.
        Гордей медленно поворачивается ко мне. Я так и знала, что он не сможет устоять!
        - Поцелуй меня, - шепчу, подставляя ему губы.
        И вдруг натыкаюсь на взгляд. Холодный, льдистый и злой. Даже яростный. Долго не думая, испуганно отстраняюсь от него, спиной пятясь к краю кровати.
        - А ты совсем не понимаешь слов, да? - прищуривается он. - Такое впечатление, что я со стенкой разговариваю!
        - Почему ты так злишься? Я просто хотела побыть с тобой. Мы ведь очень давно… месяц уже, как между нами ничего не происходит, -ора!
        - А ты еще и считаешь? - усмехается он. - Ну отлично! А ты не посчитала, сколько часов я за этот месяц спал? Сколько задов я вылизал, чтобы ты могла жить в этом доме в элитном - за ногу его - поселке? Сколько стоит ежемесячной обучение нашей дочки Белки в закрытой школе в Англии, где вместе с ней учатся дети родителей из списка "Форбс"? И, кстати, вот это новое белье, что ты на себя напятила. На твою хорошенькую попку сейчас натянута трехмесячная зарплата школьной учительницы!
        - Я для тебя его купила! - кричу я, вскакивая с постели. - Чтобы ты меня захотел, наконец! Я, как дура, бегала и выбирала такое массажное масло, чтобы его можно было слизывать! Представляешь, как на меня смотрели продавцы в магазине? А ты… ты… - захлебываясь слезами, стаскиваю с себя бэби-долл и бросаю на кровать. - Ты меня не хочешь, Гордей! Ты на меня смотришь, как на пустое место! И не ври мне про усталость! Я тебя знаю. Ты даже в бессознательном состоянии всегда готов к сексуальным марафонам! У тебя завелась любовница, да? Любовница? Кто она? Сколько ей лет? Как она выглядит? Брюнетка? Блондинка? Рыжая?
        - Не пори ерунду! - устало говорит он. - Нет у меня никого. Не люблю врать, ты же знаешь. Вот что, Настя, давно хотел сказать, но не знал как и когда. А сейчас как раз удачный момент. Нам нужно пожить раздельно. Просто отдохнуть друг от друга какое-то время. Проверить чувства. Мы завтра с утра это обсудим. Обещаю! Утром позвони моему клиенту Гурджиеву и отодвинь встречу на пару часов. А сейчас спи, –
        Гордей ложится в постель, укрывается одеялом и затихает.
        А я так и стою посреди спальни, тяжело дыша, в черно-розовых кружевных трусиках и таком же лифчике, и вдыхаю густой запах массажного масла.
        - Поговори со мной, Гордей! Слышишь? Поговори со мной! Ты меня бросаешь? Что значит: поживем раздельно? Да я с ума сойду до утра!
        В ответ - тишина. Он старательно изображает глубокий сон. Бесполезно.
        Я недаром назвала его Горой. О него, как о высокую скалу посреди моря, разбиваются все ненужные лично ему эмоции. Если он решил молчать, то будет молчать. И даже если я сейчас стукнусь головой о стену, он даже не повернется в мою сторону. Потому что он так решил!
        Выбегаю из спальни, слетаю по лестнице вниз, пересекаю гостиную и оказываюсь на кухне. Это единственное место в доме, которое делали по моему щучьему велению, а не по желанию Гордея. Поэтому здесь все просто. Стол из необработанного дерева, такие же шкафчики и стулья. Уютный полукруглый диванчик с ситцевым покрытием в красно-белую клетку. Сажусь за стол. Глажу ладонями теплую древесину.
        Вот и все. Счастливый брак развалился. Я почти брошенка. Теперь я понимаю, что они чувствуют, хотя мужчина бросает меня не в первый раз. Много лет назад я уже это пережила. С другим. С первой своей любовью. Но там было все просто. Он и с самого начала любил только свою карьеру и себя. И я всегда знала, что это случится. С Гордеем было иначе. Он купал меня в своей любви. Иногда я даже капризничала сверх меры, проверяя: а выдержит ли он женские закидоны? Неужели настолько любит? Выдержал. И на все капризы отвечал улыбкой и готовностью их исполнять.
        И иногда мне казалось, что ему даже нравятся мои причуды. Наверное, каждому мужчине время от времени приятно чувствовать себя немного волшебником. А может быть, это азарт, как у средневековых рыцарей: смогу ли убить дракона ради принцессы? Теперь азарт ушел. Белый конь устал, рыцарь остыл.
        В ту ночь я так и не заснула. До рассвета просидела на кухне, а слезы до утра так и не иссякли. Пришлось обтирать лицо льдом - благо в последнее время я завела себе привычку держать в морозилке кубики из пробитого в блендере огурца, смешанного в равных долях с молоком. И долго хлопать ладонями по щекам, снимая отечность. Встречу с важным клиентом перенести не удалось, хотя я позвонила ему уже в семь утра. Гурджиев, который и был этим важным клиентом, должен был в этот день улететь за границу. Богачи вообще живут в вечном цейтноте и не терпят тех, кто мешает их бешеному ритму. Поэтому приведя себя в порядок, я приехала в юридическое агентство, принадлежащее Гордею, где работала его личным помощником. Переступив порог, внезапно успокоилась. Привычная обстановка, тихое жужжание компьютеров, стройные ряды толстых папок на стеллажах - жизнь продолжается. И в сердце даже забрезжила надежда: а вдруг и Гордей с утра отойдет? Может, я ему просто вчера попала под горячую руку? Тоже дурочка: полезла со своими нежностями, не проверив обстановку и настрой. И даже хорошо, что мы с ним с утра не успели
поговорить. Я уехала раньше, его будить не стала. Будильник за меня справится.
        Может, все так утрясется и само рассосется. У Гордея вообще сейчас сложный период. Он почти вскарабкался на вершину. Гурджиев пригласил его войти в свою адвокатскую группу и доверил собственный бракоразводный процесс. Учитывая его огромный капитал, работа предстояла адская. А Гурджиев - это пик карьеры Гордея. Но сколько сил и нервов это стоило! Гордей пашет, как лошадь. А еще фазы луны, магнитные поля, Сатурн в ретрограде или винограде, Меркурий в первом или сто двадцать первом доме. Ну всегда же есть причина мужской холодности и усталости!
        И почти успокоив себя, я подготовила кабинет Гордея к рабочему дню, вышла в приемную и увидела жену Гурджиева. Я замерла, растерявшись. Когда нам говорят о женах мультимиллиардеров, то перед глазами невольно предстают ухоженные хищницы, с головы до ног упакованные в гламурное шмотье. Почти бывшая жена Гурджиева выглядела совершенно по-другому. Учительница первая моя - первое, что пришло в голову при виде нее. Никаких подтяжек, филеров под кожей, золотых нитей в носогубных складках и прочей ерунды, которая из лица делает маску, но при этом считается необходимым атрибутом дам элитарной тусовки. Как они говорят: маст хэв.
        Замерев на пороге кабинета Гордея, рассматриваю эту полноватую, лет пятидесяти, в меру накрашенную и очень сдержанно одетую женщину. Никаких декольте, мини и брюк в облипку - светлая юбка, прикрывающая колени, легкая блузка, босоножки на крошечном каблучке явно не от кутюр. Возле глаз гусиные лапки, что среди гламурных жен приравнивается к преступлению. И ни одного бриллианта! В ушах серебряные сережки-вкрутки с крошечными жемчужинками, на пальце тонкое колечко с речным жемчугом.
        Даже видавшего виды Гордея удивляет, как ее муж издевается над ней при разводе. Словно мстит за что-то. Гурджиев отнял у бедной женщины все, хотя ей полагалась, как минимум, половина имущества. Но он оставил ей лишь жалкие крохи, только чтобы супруга, которая давно оставила работу, не умерла с голоду. Причем он явно думал не о ней, а о том, чтобы его не осудили за это. А так бы и последние крохи отнял бы. А она даже не пытается оспорить его решение. Почему?
        Почувствовав мой пристальный взгляд, она поднимает глаза и тихо произносит:
        - Если можно, я бы подписала бумаги до того, как сюда явится мой муж. Очень бы не хотелось с ним встречаться лишний раз.
        - Извините, но так нельзя. Сейчас приедет адвокат, приедет ваш муж, и нужно еще раз пройти по всем пунктам. А пока давайте я приготовлю вам чай. У нас есть вкусные шоколадные конфеты.
        - Не хочу чаю! И проходить по пунктам тоже не хочу, - возражает она. - Хочу просто подписать их и никогда в жизни его больше не видеть!
        Да что она святая, что ли? Или совсем дурочка? Или так устала, что даже не в состоянии думать? То, что я собираюсь сделать - очень непрофессионально. И если Гордей узнает, то он меня убьет. Но удержаться не могу, присаживаюсь рядом с ней, беру ее за руку и шепчу:
        - Почему вы не боретесь? Когда вы с ним поженились, у него не было даже сотой доли того, что есть. Это ваше совместно нажитое имущество. Вам полагается гораздо больше тех жалких крох, что он вам оставляет. Если муж за что-то мстит, то это еще не значит, что вы виноваты!
        - Я очень виновата, - шепчет она, вытаскивает из сумочки платок и промокает глаза.
        Не решаюсь спросить, в чем, но незаданный вопрос витает в воздухе, и она отвечает:
        - Я его подвела. Постарела раньше срока, хотя он на пять лет старше. И он теперь меня наказывает. Это ведь так приятно и сладко наказывать того, кто слабее. А знаете что? Давайте ваши конфеты. Все забываю, что мне теперь не нужно считать калории, не нужно быть худой и красивой, - она улыбается одним ртом, а в глазах - ни тени смеха.
        Приношу из кабинета Гордея коробку, открываю и протягиваю ей. Она вдруг начинает жадно есть конфеты, одну за другой. Но надкусив четвертую, внезапно заливается слезами. Конфета падает на светлую юбку, оставляя шоколадную кляксу. А женщина, ничего не замечая, торопливой скороговоркой рассказывает. Словно боясь, что ее сейчас прервут. Так разговаривают люди, которые привыкли, что их часто перебивают. Так разговаривают жены властных и деспотичных мужей.
        - Успешные мужья - они все знают лучше нас. Сначала муж скажет: тебе нужно обновить гардероб, поменять прическу и вообще стиль. Потом прикажет скинуть пять-десять килограммов. Потом - что нужно энергичнее двигаться, динамичнее жить и смотреть веселее! И не жаловаться. А еще заняться саморазвитием: сходить на скандальный спектакль, посмотреть нашумевший фильм, прочитать модную книгу. Записаться на курсы йоги и обязательно завести модного коуча. Как же в наше время интеллигентному человеку без коуча? А когда похудеешь, сменишь прическу, прикупишь гламурные шмотки и начнешь без конца улыбаться, излучая оптимизм и креатив, он скажет, что ничего не поможет, потому что ты слишком старая. И тебя легче выкрасить и выбросить, чем изменить. Мне мой так и сказал. Мы с ним тридцать лет прожили. Он всегда любил активный отдых. Спортивное снаряжение покупал, конечно, самое дорогое. Я вообще это все ненавижу, но муж сказал, что нужно, и я безропотно рысцой бежала в магазин и искала себе модный веселенький костюмчик. Такой, чтобы освежал, стройнил и молодил. И в горы с ним лазила. И рюкзак тяжеленный таскала.
Выходила, так сказать, из зоны комфорта, чтобы организм помолодел и начал излучать креатив и оптимизм. Нормальные люди с доходами моего благоверного на пузе в Куршевеле лежали летом, а зимой в горах Швейцарии фондю кушали золотыми ложечками. А мы с ним все пешком по лесам и горам, на байдарках по горным рекам, по пустыне на верблюдах. И вечерами у костра с гитаркой выли бардовские песни в компании его друзей. Если бы вы только знали, как я ненавижу этих бардов с их слезливой романтикой, пропахшей средством от комаров! Но я все молчала. Всю жизнь худела, надрывалась в спортзале, и перед походом в парикмахерскую спрашивала мужа, какую прическу сделать в этот раз. Тщательно внимала его критике. Смотрела на него, открыв рот. Старалась изо всех сил. А потом он как-то рассердился, что я медленно ползу в гору. И сказал: "С тобой ничего не в кайф! Ты слишком старая и унылая! И тупая. Только тупые бабы стареют так быстро!"
        Еле сдерживая слезы, спрашиваю:
        - И что вы ему ответили?
        - А ничего, - шепчет она, всхлипнув. - Что на это можно ответить? Это не лишний вес и даже не неудачная прическа. И суперпупер модный коуч здесь не поможет, расширив сознание и указав кармический путь из третьего глаза. Тридцать лет совместной жизни вот так просто не выбросишь. Тридцать лет я делала все так, как хотел мой муж ради сохранения брака. Искала его одобрения и любви. А потом он просто поднялся в горы наверх, а я осталась внизу, как ненужная вещь. Сидела на камне и плакала, потому что очень устала. Потому что всю свою жизнь прожила не так, как хотела. А хотела совсем другого: тихих вечеров на море, пироги печь с вареньем, на диване лежать с книжкой. Я прожила не свою жизнь. А он назвал меня старой и бросил у подножия горы. А теперь я хочу просто покоя. Хочу забиться в маленькую квартирку. Пусть она будет величиной с собачью будку, потому что на те деньги, что он мне оставляет, я больше ничего не куплю. Но мне все равно. Все те годы, что остались, я проживу так, как мне хочется, понимаете? Ни у кого не спрашивая разрешения и не нуждаясь ни в чьем одобрении. Потому что я выбралась из-под
контроля властного мужа. А многие женщины до сих пор нет. И они худеют, стригутся так, как нравится их мужьям, едят то, что не любят, и ездят отдыхать туда, куда велит супруг. Но все равно настанет тот день, когда им скажут: "Ты слишком старая!"
        Я как втянула воздух, так и забыла выдохнуть. А что если Гордей думает так же? И его слова, что нам нужно пожить отдельно - это просто интеллигентная отговорка? Не скажет он мне напрямую, что я старая и скучная. Не то воспитание. Но тот же ход мыслей. И характер, как у Гурджиева. Он так же все время стремится вперед. Ему всегда мало достигнутого успеха и взятых высот. А мне хватило бы и половины того, что есть.
        И неважно, что Гордей старше меня на три года. Мужчины позже взрослеют, но и стареют тоже позже. Не физически, нет, психологически. И я иногда вижу в нем мальчишеский, даже детский азарт, которого во мне не было и в пятнадцать лет. Я вообще никогда не была ребенком в полном смысле этого слова. Слишком рано повзрослела, как все балетные. У нас ведь и детства, фактически, нет. И сейчас у меня такое ощущение, что я стою на краю пропасти. Из-под ног осыпаются в бездну мелкие камешки, и меня вот-вот затянет туда, вниз.
        А в памяти вдруг всплывают слова Гордея, которые он не раз бросал мне якобы шутя:
        - Настюш, какая же ты все-таки премудрая совушка! Ну будь немного проще, легче, что ли? Чтоб ты знала: премудрые совушки часто превращаются в старушек Шапокляк.
        Вот же оно! Он мне это сказал давно. И пусть это звучит мягче и смешнее, чем "ты слишком старая". Но смысл-то один: с тобой сложно и уныло, потому что ничего не в кайф.
        Господи, что же будет с моей дочкой Белкой? Если Гордей при разводе потребует анализ ДНК, то моей дочке тогда ничего не достанется. Вся ее жизнь разлетится на осколки. Пока мы женаты, он молчит. Но при разводе обман вскроется, а этого Гордей не простит.
        Много лет назад, когда Белке не было и года, он вернулся со стажировки из-за границы и узнал, что я родила. Тут же примчался ко мне и позвал замуж. Зная, что у него был соперник, Гордей мягко предложил сделать анализ ДНК, чтобы быть уверенным на все сто процентов, что Белка от него. По срокам так и выходило. Вроде бы. Но в глубине души я всегда знала, что дочка не от него, а от Аристарха. И там тоже сроки совпадали. Каждая женщина всегда чувствует где-то там, внутри сердца, кто настоящий отец ее ребенка. Нам и анализы никакие не нужны. Я поняла тогда, что единственный способ вырваться из ямы - это блеф. И я отчаянно блефовала. Боже мой, и откуда только эти навыки взялись? Ведь я раньше и в карты играть не умела. И врать толком не научилась. Но когда речь зашла о моем ребенке, все эти герои со своими суперспособностями могли отползти в темный угол, помирая от зависти. Я поставила на кон все и заявила:
        - Конечно, мы можем сделать анализ, но тут вопрос в другом: в доверии. Понимаешь, Гора? Мне важно, чтобы ты мне доверял. А если я должна доказывать тебе, что это твоя дочь, то о ни о каком доверии и речи быть не может. Знаешь, как все эти тесты унизительны для женщины? Не уверена, что смогу потом забыть и простить такое унижение. Или ты мне веришь на слово, или уходи из моей жизни навсегда! Мы с моей доченькой справимся. Мы - сильные. Обе. И я и она.
        Он молчал, глядя в окно и раздумывая. А я пережила самые страшные в своей жизни пять минут, после которых могла навсегда остаться ни с чем. Я тогда все время носила в кармане крошечную иконку Матронушки - Матроны Московской, главной заступницы несчастных женщин. И пока Гордей думал, нащупала иконку в кармане и мысленно взмолилась:
        - Матронушка, матушка, помоги! Не за себя прошу, за ребенка! Сделай так, чтобы Гордей поверил и согласился. Ты же сама сирота. Ты же знаешь, как это горько: по чужим углам мыкаться. Не оставь, заступница!
        - Согласен, Настюш, доверие - это все, - сказал Гордей, оторвавшись, наконец, от созерцания грязного и страшного двора на самой окраине Москвы. - К черту ДНК!
        - Спасибо, Матронушка! Спасибо тебе, родненькая! - мысленно горячо поблагодарила я.
        После этого Гордей не раз повторял мне
        - Доверие, Настюш, доверие!
        Он меня любил и потому верил мне. А я любила и обманывала. Нет, не так. Я сначала обманула, а потом влюбилась в него. Наверное, это неудивительно. Ведь он вытащил меня из такого клоповника!
        2 глава. Взрослые игры хищников
        Самое яркое воспоминание тех времен - это пирожок возле метро. Дешевый, пожаренный на машинном масле, начиненный непонятным фаршем, о происхождении которого даже не хочется думать. Но он был горячий, исходил паром на морозе и лежал на лотке, поигрывая на зимнем солнце румяным бочком. Мысленно я уже разломила его, обжигаясь, жадно ловила губами сыплющиеся крошки теста и фарша, и, закрыв от удовольствия глаза, жевала и глотала. Но если купить этот пирожок, то впритык хватит на детское питание для Белки. И точно не хватит на мандаринки для нее. А мне так хотелось увидеть, как она сосет оранжевую дольку, смешно надувая толстые щеки. Ведь это ее первая зима и первые мандаринки. Дома есть деньги. Но они отложены на съемную квартиру, за которую нужно платить как раз сегодня вечером. Хозяйка ждать не станет. В прошлом месяце мне не хватило ничтожной суммы. Копеек, буквально. Я обещала занести их ей чуть позже. Она поджала губы и процедила:
        - Мы так не договаривались. У меня тоже дети. Двое. А ты у них хлеб изо рта вырываешь!
        - Да тут же сумма смешная. Уступите, пожалуйста!
        - Смешно тебе? - она задохнулась от ярости, маленькие поросячьи глазки сначала сверкнули под белесыми ресницами, а потом совсем утонули в мешках налитых щек. - Да я за эти копейки знаешь как ишачить должна? За овощным прилавком на рынке стоять - это тебе не мелкой кормой на сцене крутить. Лебедь ты недожаренная! Еще раз денег не додашь - вышибу тебя отсюда, и полетишь прямо в свое лебединое озеро без пересадки.
        Нечего даже и думать, чтобы с квартирных денег снять немного взять. Поэтому, сглотнув слюну, я пошла за мандаринами. И пока моя кроха ела, раздувая румяные щеки, я все вспоминала тот пирожок, который так и не съела на морозе. И мне было вкусно оттого, что я его не съела. С тех пор ненавижу мандарины и оранжевый цвет!
        Той зимой на моем сердце появился огромный страшный шрам. Он нестерпимо болел в те моменты, когда я выходила гулять с дочкой и видела заботливых отцов с детьми. Этот шрам убил во мне правдолюбие, мечты, надежды и порядочность. На этом шраме алой свежей кровью было выцарапано: "Твоему ребенку плохо, потому что ты в этом виновата!"
        Сразу после этого Гордей вернулся со стажировки из-за границы и предложил мне другую жизнь. Фактически, спасение, для меня и дочки. И я обманула его, сказав, что Белка его ребенок. Ведь его не было в Москве почти восемь месяцев. И, уезжая, он даже не знал, что я беременна. Да я и сама не знала. Кто меня осудит? Только та женщина, которая не видела, как жадно ее ребенок смотрит на отцов, что играют с детьми в парке. Та женщина, что не знает, какое любопытство у ребенка вызывают мужчины, которых в его доме нет, и как старательно он лепечет: " Папа!", повторяя за другими детьми, и тянет ручки к чужому мужику. А ты, глотая слезы, шепчешь:
        - Нет, солнышко, это не наш папа. Наш папа далеко. Он…
        И дальше сказки в меру фантазии: космонавт, летчик, герой невидимого фронта, что защищает родину где-то далеко. Каждая из нас в чем-то Джоан Роулинг. Только не у каждой есть волшебная палочка Гарри Поттера.
        - Спасибо за конфеты! - тихий голос жены Гурджиева возвращает меня в реальность. - Настоящий дорогой шоколад ни с чем не перепутаешь! Какой дивный запах! Весь офис пропах. После такого угощения даже не страшно подписывать себе приговор, который содержится в документах на развод, - она слабо улыбается одной половиной рта.
        Согласно киваю. Хотя запаха шоколада не чувствую. Аромат того самого жаренного пирожка из прошлой жизни витает надо мной. Нет, я туда не вернусь! Нужно доказать Гордею, что я кайфовая, легкая. Такая, какой он хочет меня видеть. Что я готова на эксперименты. Более того, я сама их ищу и предлагаю. Только вот какие? Это нужно продумать.
        Срываюсь с места и тороплюсь к компьютеру. Ищу помощи коллективного женского разума и опыта. От многообразия советов даже рябит в глазах. Сестры по несчастью предлагают перво-наперво разнообразить сексуальную жизнь наручниками с розовой опушкой, париками для смены образа, ролевыми играми.
        Ну нет. Только не это! Мое появление в костюме Белоснежки или Красной Шапочки, в лучшем случае, вызовет у Гордея приступ хохота, а в худшем - досадное недоумение. Я как-то прикупила себе в секс-шопе костюм медсестры. Чуть ли не намылившись, еле влезла в белый латексный халатик и чулки с красными резинками. На кого вообще рассчитаны эти костюмы, если я с моей балетной худобой еле-еле в него втиснулась? Гордей внимательно оглядел меня, заломил бровь и сказал:
        - Это для меня? Польщен! Но давай играть по-взрослому. Сними этот дешевый бред! Честное слово: очень смешно. А смех с возбуждением вообще не сочетается. Не обижайся, ладно?
        Сложно с ним. Игривости в Гордее - ноль. Он сильный, дерзкий, смелый. Он - хищник. А хищники играют по-настоящему. Во взрослые игры. Полчаса лихорадочных поисков, и вот я натыкаюсь на советы психологов. А они советуют открытый брак. Господи, чего только не придумают! Открытый брак - узаконенная измена, спасение от скуки.
        "В открытых отношениях - как на войне: ты знаешь, с чего начнешь, но не можешь предугадать, чем все закончится", - говорят психологи. То есть, игра по-взрослому. Адреналин, непредсказуемость и борьба - все то, что любит Гордей. А я хочу, чтобы моя дочка не осталась без отца. Да и я без мужа, которого люблю. Если любишь - отпусти. Хоть ненадолго. Хоть временно. Главное: контролировать ситуацию. И свои нервы. Я справлюсь. Я смогу. Докажу ему, что со мной не скучно, что я еще способна удивить.
        Вечеринка в доме Гурджиева постепенно теряет солидность и пристойность. Многие пары, изрядно подогрев себя коктейлями, уже разбрелись по беседкам в саду и бесконечным апартаментам дома. Говорят, что сам хозяин не знает точно, сколько комнат в его замке, который и домом-то и не назовешь. Я оглядываюсь, ища тихий уголок необъятного сада. Вроде бы та белая беседка в античном стиле, густо увитая плющом, пока не занята страстными парочками. Прекрасное место, чтобы отсидеться в покое и тишине. Пытаюсь незаметно улизнуть туда.
        Не тут-то было! Ко мне подходит высокий красавец, изображающий, очевидно, русала. Он одет в тончайшую рубашку из серебристого шелка и брюки из такого же материала, которые не скрывают, а наоборот, подчеркивают мужскую доблесть. Светлые мокрые волосы зачесаны назад, словно он только что вышел из пучины морской. Голубые глаза внимательно оглядывают меня, очень откровенно и совершенно не стесняясь.
        Да что он о себе возомнил? Судя по его смазливой мордашке, он явно из эскорта. Гурджиев, как радушный хозяин, позаботился не только о гостях мужского пола, но и о женщинах тоже, и нанял целый выводок таких вот сладких мальчиков, которые старательно увиваются вокруг жен, мужья которых уже уединились с русалками и прочей морской живностью.
        Ну да, у нас же равноправие. Только мне этот слащавый хлыщ совершенно не нужен. Поэтому окидываю его презрительным взглядом, нарочито поворачиваюсь спиной и пытаюсь пройти к беседке.
        Совершенно невероятным образом парень вдруг оказывается прямо передо мной, и, улыбаясь, протягивает мне коктейль ярко-голубого цвета. Как это у него вышло вообще? Только что за спиной стоял! Или это мистика, или меня уже развезло от коктейлей.
        Машинально беру бокал, ища глазами Гордея. Мой муж пока еще здесь, неподалеку. Вокруг него увиваются сразу две девушки в костюмах русалок: серебряных лифчиках и прозрачных юбках-сетках. Гордей пожирает их взглядом. Они трутся об него, словно кошки, и чуть ли не мурлыкают. Горло сжимает спазм. Ставлю коктейль на столик и поворачиваюсь спиной. Господи, дай мне сил доиграть эту роль до конца и не убить кого-нибудь! Незнакомец снова сует мне в руки коктейль, подхватывает под локоть и мягко увлекает в дом. И я позволяю ему это. Невыносимо видеть как мой муж хочет этих ядреных, налитых молодым соком телок, но и глаз отвести не могу.
        - Да отпустите вы меня! - едва оказавшись в огромном холле первого этажа, резко выдергиваю руку из его цепких пальцев.
        - Почему вы так злитесь, прекрасная незнакомка? - улыбается парень.
        - Потому что я терпеть не могу, когда меня хватают и тащат куда-то!
        - Я просто хотел показать вам одну очень интересную картину. Вы ведь в первый раз в этом доме, правда?
        - А вы здесь регулярно подрабатываете, да?
        - Не то, чтобы подрабатываю, - он пропускает колкость мимо ушей и продолжает улыбаться, - но вхож в дом, да. Поэтому знаю, что здесь есть чудесная коллекция портретов балерин кисти самого Дега. И все, заметьте, в подлинниках! Хозяин - большой поклонник балета. И вам точно должно быть интересно. Вы ведь бывшая балерина, да?
        Неужели мы с ним знакомы? Нет, вряд ли. Я бы запомнила. Не люблю такой тип мужчин, но парень красивый.
        - Откуда вы знаете?
        - Это видно невооруженным глазом. Балетная походка, когда стоите - ноги в третьей позиции, - он поставил одну ногу позади другой, плотно прикрыв одной ступней вторую до половины, - и невероятно прямая спина в наш век кошмарной осанки, когда даже фотомодели горбятся из-за того, что все время пялятся в гаджеты.
        Наверное, мальчику очень хорошо платят. Вон как старается! Ладно, какая мне разница, где прятаться? По крайней мере, в его компании другие мальчики-зайчики из экскорта ко мне уже не подойдут.
        - Хорошо, показывайте своего Дега, - подаю ему руку.
        - Это на втором этаже, гостевая комната рядом с хозяйской спальней.
        - Я так и думала. А не страшно хозяину такие дорогие картины держать в гостевой? Их же и украсть могут.
        - А как же ему иначе показать свое богатство? Восточные люди прятать успех не умеют. Если редкие картины никто не видит, то их словно бы и нет. Я, кстати, Макс. Приятно познакомиться. А вы, прекрасная незнакомка?
        А он остроумный мальчик. Не тупой - это точно.
        - Настя.
        - Очень приятно!
        Гордей
        - Какое у тебя красивое имя, - шепчет фигуристая русалка, прижимаясь к нему всем телом. - Гордей! От слова: гордость. И какая же у тебя главная гордость, а? Покажешь ее нам? - тонкая рука скользит вниз, оглаживая брюки.
        По привычке он нервно оборачивается, ища глазами жену. Насти нигде нет. Вот и славно. Несмотря на то, что они все обговорили заранее, и Настя согласилась прийти сюда вместе с ним, вести себя по-европейски и не устраивать истерик, все же было как-то странно вот так обжиматься с двумя юными красавицами на глазах у жены. К свободе тоже нужно привыкнуть. Хотя, судя по всему, привыкать придется только ему. Остальные гости не стеснялись. Их ряды на лужайке сильно поредели, переместившись в укромные уголки, из которых доносились характерные звуки.
        - А тебе уже есть восемнадцать? - поинтересовался Гордей.
        Адвокатская привычка сработала на автомате. Конечно, красавиц Гурджиев подбирал лично и должен был продумать такие нюансы. Но лучше подстраховаться. Что позволено Юпитеру - не позволено быку. Гурджиеву при любом раскладе за развлечения с малолетками ничего не будет. А вот Гордей до такого уровня вседозволенности точно еще не дорос.
        - А то! Мне целых девятнадцать! Хочешь, паспорт покажу? - прошептала русалка и пощекотала языком мочку его уха. - Он у меня здесь, в трусиках, - она взяла руку Гордея и положила на нежную теплую кожу под прозрачной юбкой.
        - Спасибо, верю на слово, - Гордей отдернул руку, не удержавшись, ущипнул ее за тугую попку и отхлебнул коктейль.
        - А меня даже не спросил, - обиженно надулась вторая русалка. - Я что такая старая, да? Выгляжу уже на двадцать лет?
        - Что ты! - Гордей в ужасе округлил глаза. - Так долго люди не живут! Нет, конечно!
        Русалки захихикали и потащили его в маленький гостевой домик за кустами жасмина. Гордей подчинился. В конце концов, для чего еще его сюда пригласили? Кроме приятного времяпровождения, главной целью было: совместно с женой набраться адреналина, чтобы удержаться в браке.
        Не ради Гордея - для него все уже окончено. Но Настя попросила дать их отношениям второй шанс. А Гордей до недавнего времени всегда исполнял ее просьбы. Или почти всегда. При ее характере ревнивой собственницы было очень сложно принять такое решение. И Гордею даже льстило, что ради любви к мужу она готова переступить через себя.
        Настя так и не поняла, почему все вдруг начало разваливаться. Много лет, целых одиннадцать, начиная с того самого самого дня в 2008 году, когда Гордей вернулся со стажировки из-за границы, нашел Настю одну с дочкой на окраине Москвы в какой-то страшной халупе, и немедленно выдернул из этого ада, он чувствовал себя спасителем. И это было упоительно! Знать, что женщина, которая лежит под тобой, обнимая тебя сильными ногами, зависит от тебя полностью. Что ты спас ее и ребенка. Своего ребенка, о существовании которого сначала даже не знал, не догадывался.
        Но дочь росла. И сходства с Гордеем становилось все меньше. Наоборот, в ней явственно проступали черты Аристарха - того самого козла в белых рейтузах, который скакал по сцене Большого, и первым сорвал цветок Насти, хотя как соперник, и в подметки не гордился ему, Гордею. И вопрос: "А действительно его ли это его ребенок?" все чаще не давал Гордею уснуть по ночам. И из рыцаря и принца на белом коне он постепенно превратился в лошка, которого грамотно использовали. Кому приятно узнавать в ребенке чужие черты? Если бы он заранее знал, что Белка - дочь Аристарха, он бы воспринял это нормально. В конце концов, ему ли как адвокату, не знать сколько мужиков растят не своих детей?
        Но он ведь привык видеть бесконечно благодарный и влюбленный взгляд Насти. Он привык ей верить. А в последнее время ему все время кажется, что этот взгляд фальшивый. Что за ним прячется тонкая усмешка:
        - Посмотри, Гордей, как я тебе благодарна, как я тебя люблю!
        А его за спиной тихий смех. И из-за этого ощущения фальши у него вдруг перестало с ней получаться в постели. Неутомимый и ненасытный в сексе, Гордей начал давать сбой. Едва его кавалерия победно врывалась в осажденный город жены, кони уставали и ложились отдохнуть. Причем засыпали, как убитые. И ничего не могло их разбудить. Ни игры, ни смелые ласки, ни уговоры. Мужское достоинство Гордея безвольно повисало, как приспущенные в трауре флаги на башнях.
        Сначала он грешил на Настю, на железные мышцы балерины, которые слишком крепко сжимали его гордость. А потом понял, что дело не в ней, а в нем. Одиннадцать лет он рвался наверх, в высшую лигу адвокатуры. Осень сменяла лето, весна - зиму, а у него не было времени даже подумать и подвести итоги. Наверх! Наверх! И когда он добрался до вершины и стал одним из самых цепких и дорогих адвокатов Москвы, купил шикарный дом в элитном поселке, две дорогие машины, отправил дочь учиться в закрытую школу в Англии, где с ней за одной партой сидели дети российских, и не только, олигархов, то у него вдруг появилось время подумать. И все пошло прахом.
        Сами собой возникли ненужные вопросы. И Настя больше не была его девочкой, которую нужно прятать за спиной, зубами выгрызая для нее счастье. Несмотря на блестящее образование и широкие взгляды, Гордей в глубине души считал, что все должно идти как заведено веками: мужик борется за свою женщину со всем миром, принося в зубах мамонта. А женщина, теплая и покорная, обнимает его собой, благодаря за борьбу во имя тепла семейного очага. Покорность в Насте еще осталась, но казалась больше хитростью. Поэтому не умиляла и не возбуждала, как раньше, а даже временам раздражала. Ему хотелось схватить ее, встряхнуть так, чтобы голова безвольно мотнулась назад, дать пару оплеух и закричать:
        - Скажи правду! Скажи, наконец!
        Но Гордей быстро приходил в себя, вспоминая, что сам предложил заключить брачный контракт, а она легко согласилась, даже не читая документ. А может быть, все же развестись, чтобы поставить, наконец, точки над "и"? Тогда можно будет сделать тест ДНК, чтобы точно знать: Белка - это его дочь или нет?
        Ему было бы легче, если бы у них был еще один ребенок. Гордей страстно мечтал о сыне. Иногда ему казалось что Настя специально не хочет малыша, подсознательно понимая, что своего ребенка он будет любить больше.
        Они с Настей были у самых дорогих врачей. И все светилы медицины в один голос говорили, что у них у обоих все в порядке со здоровьем. Но ничего не получалось. Дошло до того, что Гордей даже решил поехать в Израиль к Стене Плача. После того, как жена одного знакомого, устав от бесконечного лечения и гормонального ада, просто приехала в Иерусалим и положила крошечную записочку между белыми камнями Стены: "Бог, дай мне ребенка!"
        Через месяц она забеременела. И счастливый муж, с которым Гордей играл в теннис каждое воскресенье, сказал ему шепотом:
        - Слушай, я не знаю, как это работает. И лучше об этом не думать. Но мы с женой пятнадцать лет лечились. И ничего не помогало. А потом просто случилось, и все. Тебе что денег на билеты жалко? Или на клочок бумаги?
        Через две недели Гордей с Настей уже шли по залитому солнцем Иерусалиму. Гордей подошел к Стене Плача, просунул записку между белыми, раскаленными от солнца камнями, прислонился к ним лбом и пару минут просто молча постоял, обращаясь к Нему. А потом отошел на пару шагов, давая место другим страждущим, и сел на белый пластиковый стул. На соседний стул устало опустился сухонький старичок-раввин в черном пиджаке, белой рубашке и широкополой черной шляпе.
        - Ой, какая жара! - пожаловался он. - Слушайте, кто бы попросил Бога включить в небесах над стеной кондиционер? Ему же это точно не будет стоить ни копейки в отличии от нас с нашими ценами на электричество, при которых уже и антисемитов не надо. Мы умрем сами!
        Гордей молча кивнул, занятый заветными мыслям.
        - Издалека приехали, как я посмотрю? Судя по вашему лицу, таки все плохо. Неужели настолько? - поинтересовался раввин.
        В его миндалевидных глазах было столько участия, что Гордей, который никогда ни с кем не делился своими проблемами, вдруг выложил ему все.
        Раввин молча выслушал. А потом мягко сказал:
        - Проблема вашей женщины не здесь, - он прикоснулся к животу, - а здесь, - он показал на сердце. - Поверьте, молодой человек, женщины обладают такой невероятной силой, что стоит им чего-то не захотеть, и это таки не получится, даже если вы подпрыгнете до небес. Причем она может это делать не специально, неосознанно. Может быть, она чего-то боится? Или не полностью доверяет вам?
        - Разве такое возможно, чтобы женщина подсознательно запретила себе беременеть? - растерянно спросил Гордей
        - А почему вы думаете, молодой человек, каждый еврей в утренней молитве обязательно говорит: "Господи, спасибо, что не сделал меня женщиной?" Потому что ни один мужчина не выдержит того ада, который творится в женском сердце и очаровательной головке. И знаете что? - он понизил голос, оглянулся, придвинул стул вплотную к стулу Гордея, и горячо прошептал ему в ухо: - Мне иногда кажется, что эти хулиганы, которые говорят, что бог - это женщина, где-то по-своему правы. Иначе почему у Него так часто меняется настроение? Особенно, когда это касается денег. Стоит вам немножко подзаработать, и вы уже рады, что можно чуть-чуть отложить на потом, так Он тут же вам придумывает новые расходы, которые сыпятся на вашу голову без остановки. Разве женщины не ведут себя также?
        И глядя, как горячий ветер тихо шуршит белыми листками бумаги, наполненными слезными просьбами и втиснутыми в щели Стены, Гордей почувствовал, как в его доверии к Насте зазмеилась такая же трещина. Только записку в нее не положишь. Слишком больно. И слишком плотно срослись камни недоверия в его сердце. Пятясь от Стены по площади, чтобы не поворачиваться к святыне спиной, Гордей решил, что им с Настей нужно расстаться. Если не навсегда, то хотя бы на время. Ему необходимо почувствовать свободу. Подумать и проверить: сможет ли он без жены?
        Анастасия
        Картины в комнате для гостей и вправду прекрасны. Легкие, как мотыльки, балерины Эдгара Дега парят в воздухе, пронизанные светом. Странно видеть их в этом доме. В жизни бы не подумала, что Гурджиев - поклонник художников-импрессионистов и балета. И хотя внешность обманчива, но все же очень странно обнаружить у такого хищника любовь к нежному и прекрасному.
        Делаю шаг назад, чтобы рассмотреть картины на расстоянии, и натыкаюсь на Макса. Он обнимает меня двумя руками и целует в затылок. По телу пробегают мурашки. Меня охватывает какая-то страшная гадливость. Словно ко мне прикоснулся мерзкий таракан, а не красивый молодой мужчина. Зябко передернув плечами, вырываюсь, отталкиваю его и резко говорю:
        - Давайте считать, что у нас уже все было!
        На его лице мелькает замешательство.
        - Ээээ… это, простите, как? Не понимаю!
        - А вот так. Будем делать вид, что мы переспали.
        - Извините, но я, действительно, не в состоянии понять, что вы имеете ввиду, - Макс пожимает плечами.
        - А что тут непонятного? Вам никогда не отказывали женщины? Я вас не хочу!
        Хотела еще добавить: "Вы мне физически неприятны", но сдержалась.
        Судя по его лицу, видимо, действительно, не отказывали. Наверное, их можно понять. Ну да, конечно! Высокий, мускулистый, из-под распахнутой рубашки виднеются те самые знаменитые "кубики" на прессе. Рельеф мышц, как нарисованный. Наверное, нужно убиться в спортзале и упиться пищевыми добавками, чтобы такое накачать. Я привыкла к балетным танцорам, большинство которых сложены, как боги, но даже у них такого нет. Я, по крайней мере, не видела.
        - Малыш, ты очень напряжена, - мягко говорит он и снова обнимает меня. - Это с непривычки. Давай я сделаю тебе массаж, ты расслабишься, и все будет хорошо, - он одним прыжком оказывается сзади меня, неожиданно ловко и быстро нажимает обеими руками на мои шейные позвонки.
        Пытаюсь его оттолкнуть, но по телу, натянутому, как струна, вдруг разливается такое блаженное тепло, что я прерывисто вздыхаю. Макс увлекает меня на кровать и шепчет:
        - Просто массаж, и все. Расслабься, малыш!
        - Не называй меня малышом. Я этого терпеть не могу!
        - Хорошо, - примирительно шепчет он. - Как скажешь, - он кладет меня на шелковое покрывало животом вниз и пробегает пальцами по позвоночнику. - Ты вся - сплошной узел, нельзя же так нервничать. Расскажи мне, что случилось. Я умею хранить чужие тайны. Представь, что я - твой психолог.
        С ума сойти! Бред какой-то! Да что он о себе возомнил? Руки у него волшебные, с этим не поспоришь, но неужели он думает, что я сейчас начну исповедоваться? Не люблю наглецов. И всегда ставлю на место. Тем более вот таких мелких, которые мнят себя мужиками с опытом, потому что привыкли к тому, что скучающие взрослые тетеньки тянут к ним свои загребущие жадные ручки, унизанные бриллиантами. Твоя очередь огрести, мальчик! Резко поднимаюсь, сбрасывая его руки, и поворачиваюсь к нему лицом, усевшись на колени. А мальчик бойкий. Он уже и рубашонку скинул. И теперь поигрывает мускулами на накачанной груди. А на лице такая легкая ухмылка: мол, не ломайся, тетенька, шансов устоять у тебя ноль из тысячи.
        Бросаю презрительный взгляд на его мужские красоты и ядовито усмехаюсь:
        - Давай-ка определимся. Я тебя сейчас огорчу до невозможности. Вообще-то ты просто стриптизер. Поэтому не нужно строить из себя то, чем ты не являешься. Твои приемчики жиголо на меня не подействуют, поэтому оставь меня в покое. И не трать время зря. У тебя ведь время - деньги, правильно? Пока есть возможность, поищи себе здесь среди гостей другую маму для вот этого мамонтенка, - я, брезгливо поморщившись, тычу пальцем в его брюки.
        Отравленная стрела достигает цели. Жгучая обида мелькает в его глазах. Он вскакивает, низко кланяется и вдруг тонким скоморошьим голосом скороговоркой выдает:
        - Простите холопа, барыня! Не извольте гневаться! Виноват, дерзил и за то розгами уму-разуму научите. Сами мы не местные, да! - он с громким хлопком бьет себя по плечу и отвешивает земной поклон, - ради пропитания в стриптиз-клубе работаем. Только не танцами у шеста занимаемся. А ночным администратором вкалываем. Так себе и на учебу заработали, и прочее все. И денежки идут, и клиенты начинающему психологу. Там же много богатых барынь, вот таких, как вы. И всем психолог нужен. Потому что они замужние и одинокие. А тут мы со своим рыльцем к барыням-то и подкатываем. Мы же, холопы, по природе своей проворные, хоть и на конюшне выросшие. Не маааасковские мы, оттого пропитание всюду ищем. Так что вы, барыня, не стесняйтесь, по наглой ряшке нам дайте. А то мы же немытым суконным рылом-то - да и в калашный ряд! - он отворачивается и отходит к окну.
        Жгучий стыд заливает краской мое лицо. Кошмар! Чувствую себя последней дрянью. Прав он, тысячу раз прав. Я сейчас себя повела, как наглая избалованная тварь. Эдакая барыня. А ведь сама из маленького городка, и тоже здесь в Москве хлебнула коричневой субстанции. В конце концов, он просто делает свою работу и не виноват, что у меня проблемы с мужем, и меня всю трясет. Это не он, а Гордей сейчас развлекается там, в укромном уголке, с двумя русалками, чтоб им обеим сгореть! И вся вина этого мальчика лишь в том, что он - не мой муж. Подхожу к нему. Он стоит у окна спиной ко мне. Осторожно дотрагиваюсь до его широкого загорелого плеча и умоляю:
        - Прости меня, пожалуйста! Я не хотела, чтобы … так… правда. Я сама не москвичка. И тоже не родилась в шоколаде. И никакая я не барыня. Просто…
        - Просто тебе очень хреново, - Макс резко оборачивается и моя рука утыкается в его грудь. - Как ни странно, понимаю.
        У него умные глаза, когда он не пытается понравиться и изобразить из себя мачо и секс-машину. И лицо, при ближайшем рассмотрении, очень уставшее. Наверное, богатые дамочки ему обрыдли в конец, а сделать ничего не может. Жить-то нужно! Вернее, выживать. Я сама выживала. Мне ли его осуждать?
        Макс запахивает рубашку, достает из кармана брюк очки в тонкой золотой оправе и надевает их. Дужка цепляется за ухо, он ее сильно дергает. Я немедленно прихожу на помощь и одеваю ему очки ровно и правильно.
        - Ну, если у нас уже все было, как ты сказала, тогда я с твоего позволения, конечно, выйду из образа рокового красавца. Очкарик же тебя меньше пугает, правда?
        Я киваю, и, не удержавшись, смеюсь.
        - Вот, - довольно улыбается он. - Мне даже удалось тебя рассмешить. Так-то лучше. А то серьезная такая, что аж страшно. Слушай, а давай чего-нибудь погрызем, а? Тут такие фрукты хорошие! Явно не из "Пятерочки" по акции. А то мне там в саду было не до еды. Неудобно жрать, когда вокруг сплошные аристократы, - он подходит к столику возле кровати, берет большое белое блюдо с золотой росписью по краям, и ставит на кровать.
        В центре блюда громоздится гора фруктов: манго, ломтики дыни, киви, янтарный виноград. По краю блюда выложены крошечные печеньки и миниатюрные конфетки в форме шоколадных капель.
        - Присоединяйся, - он хлопает ладонью по шелковому покрывалу рядом с собой. - Будем с тобой, как в том анекдоте: не догоню - так хоть согреюсь.
        Я присаживаюсь на кровать. Он протягивает мне гроздь винограда.
        - А ты, действительно, психолог? - янтарная ягода лопается во рту, сок течет по моим губам.
        - И причем довольно успешный, хоть и недавно начал, - он достает из кармана брюк бумажную салфетку и вытирает мне губы.
        Причем без всякой эротики, а очень спокойно, деловито и по-дружески.
        - Я бы из стриптиз-клуба уже и ушел бы, но неудобно перед владельцем. Он мой друг. И очень мне помог в свое время. Так что работаю пока. Да и клиентки там знатные. У нас два раза в неделю женские дни, когда мы посетителей-мужиков вообще не пускаем. Ну и слетаются к нам богатые и одинокие замужние женщины, чтобы душу отвести. На парней наших красивых посмотреть. И тут я уже не зеваю. У меня глаз наметанный, сразу вижу, кому профессиональная помощь нужна. Так и собираю хорошую клиентуру.
        - Не понимаю, что значит одинокие замужние? Женщина или замужем, или одинока, - удивленно пожимаю плечами я.
        Макс замирает, не донеся кусочек дыни до рта, кладет его на блюдо и внимательно смотрит на меня профессионально пытливо. Вот теперь узнаю психолога. У них у всех такой особый взгляд, как рентген: вроде смотрят в глаза, но при этом сквозь тебя.
        - Одинокие замужние женщины, - медленно роняет он и отворачивается, - внешне они ничем не отличаются от тысяч замужних женщин. Пользуются косметикой, устало бегут по утренним и вечерним улицам. Ходят в спортзал, мажут попу антицеллюлитной мазью. Но если поговорить с ними по душам, то откроется страшная правда: они одиноки!
        - Разве такое бывает в браке? - дрогнувшим голосом спрашиваю я.
        - В браке и не такое бывает. Одинокие замужние всегда задерживаются на работе. И находят множество причин: то начальник - сволочь, то подчиненные - идиоты, которые сами ничего сделать нормально не могут. Эти женщины придумывают миллион отговорок, потому что боятся признаться себе, что их пугает домашняя пустота. Они равнодушно готовят невкусный ужин. Дежурно бросают: «Как дела?» мужу, уткнувшемуся в монитор компьютера. И получают такой же равнодушный ответ, иногда с небольшими вариациями: " Нормально, устал, жрать разогрей!" А еще замужние одинокие страшно боятся выходных. Потому что тогда особенно чувствуется, что когда-то дорогой и желанный муж давно превратился в чужого человека. Происходит это постепенно, не за один день. Как ржавчина, что медленно копится, пока не сжирает все. И очень сложно признать, что люди меняются под гнетом жизненных обстоятельств. Иногда непоправимо. Меняются так, что нам с ними уже не по пути. Разбиваются любимые чашки и их уже не склеить. Выходят из строя телевизоры и компьютеры. Рвется любимая шуба. Портится старая косметика. И когда это случается, мы просто
выбрасываем хлам на помойку. И ведь никто не говорит нам: "Нужно было лучше выбирать шубу, тогда бы она не порвалась. Надо было аккуратнее обращаться с чашкой, тогда бы она не разбилась". А вот о браке так говорят всегда. Осуждают, обвиняют, ругают. И что интересно: мы понимаем, что у вещей есть свой срок годности. Но про отношения мы такого знать не хотим. Пытаемся убедить себя, что они вечные. Видела египетского сфинкса?
        Я молча киваю.
        - Вот подумай только: такой огромный зверь охраняет гигантскую пирамиду, внутри которой крошечная, давно высохшая мумия. Так же и супруги, чей брак давно иссох и иссяк, продолжают молиться на эту мумию былой любви. Хранить ее и из последних сил пытаются доказать самим себе и всем окружающим, что она еще жива. И вот одинокая замужняя женщина приходит домой, а там сидит какой-то чужой мужик. Спит в твоей постели, пачкает полы, и еще и требует пожрать, отдаться, погладить, постирать. Он занудно выпытывает, где ты была, дает ценные указания, с кем дружить, и брюзжит, как ужасны твои подруги. А ведь они - всё, что у тебя осталось. При первой же возможности одинокие замужние шопятся с подругами, едят вместе в кафе и даже бегут к любовнику. Просто чтобы почувствовать себя живыми. А с любовником эти женщины все время проверяют телефон: не хватился ли благоверный? Не потому, что он ревнует. А просто по привычке.
        И, отдавшись на дешевых гостиничных простынях пару раз, одинокие замужние бегут домой. И, жаря картошку на кухне, не понимают, на кой черт они променяли страстные поцелуи на плиту и 1525-ю серию тупого сериала про ментов. Они не могут объяснить, почему они это делают. А я могу. И объясняю им, что они просто боятся остаться совсем одинокими. И они не осознают, что уже чудовищно одиноки. И что самый ужасный их кошмар давно уже превратился в реальную жизнь.
        3 глава. Султан ее гарема
        Ненавижу плакать на людях. Но и сдержать слезы не в состоянии. Я с такой силой вцепляюсь в покрывало на кровати, что пальцы сводит судорогой. Ведь это он обо мне говорил. Эта страшная пустота, эта зияющая дыра на том месте, где когда-то были яркие чувства - моя нынешняя жизнь. Просто я еще не решилась сама себе признаться в том, что давно уже одинокая замужняя.
        - Знакомо, правда? - спрашивает Макс.
        Молча киваю.
        - Иди ко мне, моя бедная, маленькая, большая девочка, - шепчет он, обнимая меня.
        Прижимаюсь к нему, ощущая каменные мышцы широкой груди, замираю в его жилистых руках, потому что мне сейчас просто необходимо прижаться к кому-то сильному и понимающему. Раньше таким был Гордей. Бывало, прижмусь к нему, когда грустно, утону в его сильных руках, вдохну такой родной мужской запах и сразу все кажется поправимым и не таким страшным. Гордей давно уже не обнимает меня так, как Макс сейчас. Закрываю глаза, и на миг мне кажется, что я снова с любимым мужем, и все, как раньше. Но в безмятежную тишину короткой паузы врывается голос Макса. И я вздрагиваю. Он не Гордей. Он хороший, понимающий, ласковый. Но он не мой муж! Боже, что я творю? Мы уже обнимаемся! Отстраняюсь от него и шепчу:
        - Прости! Неловко как-то вышло.
        - Да все в порядке, - улыбается он. - Кстати, открытый брак - это когда и мужчина и женщина имеют любовников. Твой муж явно не теряется, а с тобой-то что?
        - А мне не нужно, - встаю с кровати и подхожу к зеркалу.
        Оно отражает заплаканную печальную женщину с растрепанными волосами. Ужас какой! Совсем я что-то распустилась. Руками привожу прическу в порядок.
        - Нет, так нельзя, - горячо возражает Макс. - И вообще с твоим подходом открытый брак - это бред, который закончится тем, что муж тебя бросит. И вместо примирения будет просто долгая агония брака.
        - Ты странный психолог, Макс!
        - Я - хороший психолог, Настя. Потому что волнуюсь за своих пациентов.
        - А я уже твоя пациентка? - это звучит гораздо резче, чем хотелось.
        Он обиженно поджимает губы и отворачивается. Да что со мной сегодня? Не женщина, а колючий взъерошенный ежик. Совершенно незнакомый человек возится со мной, хотя приглашали его не для этого. И потом, может быть, это как раз то, что мне сейчас нужно? Грамотный профессиональный совет и холодный взгляд со стороны? Я ведь совсем одна со своей бедой.
        Подруг у меня нет. Я родилась в Оханске - крошечном городке в Пермском крае. В десять лет мама привезла меня в Москву, и меня приняли в МГАХ - хореографическую академию при Большом Театре. Подруг детства из родного Оханска я быстро растеряла. А в хореографическом все друг другу заклятые врагини, которые иногда сбиваются в стаи и дружат против остальных. У балетных почти нет друзей. Особенно когда одной с раннего возраста начинают давать ведущие роли, как мне, а другие танцуют лебедей на заднем плане. Вот тут-то ми-ми-ми заканчиваются и начинается битое стекло в пуантах перед премьерой. Поэтому лучше быть одной. Мама живет далеко, она так и осталась в Оханске. Отца я никогда не видела. Даже не знаю, кто он. Мама всегда злится, когда я пытаюсь хоть что-то узнать о нем. Да и не близки мы настолько, чтобы ей в жилетку плакаться. Так почему бы и не воспользоваться шансом, который так неожиданно подвернулся? Нужно только загладить неприятную шероховатость.
        - Прости. Макс, я не хотела так…
        - Ладно, проехали. Это тебе решать: буду ли я твоим психологом. Поверь: я не навязываюсь, но мне кажется, что в такой сложной ситуации одной тебе не выплыть.
        - Согласна, - подхожу к кровати и протягиваю ему руку. - Мне, действительно, нужна помощь. Или хотя бы с кем-то поговорить. По рукам? Ты мне скажи только, сколько я тебе должна за беседу и вообще.
        - Ух ты, деловая колбаса! - смеется он, пожимая мою руку. - Все меркантильное потом. Сейчас главное: это ты и наша стратегия поведения. Сядь-ка напротив меня, - он хлопает ладонью по покрывалу.
        - Зачем?
        - Да не бойся ты, - улыбается он. - Приставать не буду. Просто не спорь и сядь напротив.
        Сажусь на кровать напротив него.
        - Отлично! - Макс берет меня за ногу и начинает массировать ступню.
        От его сильных длинных пальцев у меня по всему телу пробегают мурашки и из груди вырывается стон:
        - Боже!
        - А то! Это я уже начал работать и применяю свои личные методы. Расслабься, сейчас легче станет. Тебя всю так зажало, что я на это смотреть не могу. У меня аж челюсти сводит. Просто сиди тихо и наслаждайся. Так вот о твоей ситуации: сделать нужно по уму. Знаешь, для чего на самом деле женщины соглашаются на открытый брак? Потому что в глубине души надеются, что муж сходит налево, выпустит пар, а потом приковыляет обратно к супруге и падет в ножки. И будет бить себя пяткой в грудь, бормоча: "Прости, любимая, лучше тебя на свете нет". Признайся, что тоже думала об этом? - он одновременно сжимает все пальцы на моей правой ноге, и я, ойкнув, выдыхаю:
        - Думала. Конечно же, да!
        - Я так и понял. Но как этого добиться?
        Хороший вопрос! Если бы я знала на него ответ!
        - Не знаю я, Макс. Да и ни одна женщина не знает.
        - Я знаю, Настя. Нужно контролировать его походы налево. Любовница должна быть проверенная, из своих. Чтобы грамотно поимела навар, но при этом не увела из семьи.
        - И где такую взять? Мне дать объявление в интернете: "Куплю любовницу для мужа"?
        - Зачем в интернете? - пожимает плечами он. - Я тебе найду до черта голодных провинциальных девочек, которые только приехали в Москву, мечтают зацепиться, обрасти связями, и, что главное: еще не успели заматереть и оборзеть. У тебя есть свои деньги, чтобы их малость стимулировать? Кроме того, что твой муж будет дарить им подарки?
        - Да, у меня есть свой счет, о котором муж не знает. Там не так, чтобы много, но для такой цели должно хватить. На черный день заначку собирала.
        - Это правильно. А то я, знаешь ли, полно видел таких дурочек, которые живя с богатым мужем, тратили все до последней копейки на шмотки и гулянки, а потом, когда их мужик находил новую красотку, оставались у разбитого корыта. Давай сделаем так: я завтра тебе позвоню и приведу девочек. Из тех, кто приходил пробоваться к нам в стриптиз-клуб, а их не взяли, потому что они красивые, но танцевать не умеют. У нас в клубе до чрезвычайности строгий отбор. Заведение очень дорогое. Поэтому просто извивы попой возле шеста не пройдут. Нужны настоящие танцовщицы экстра-класса, - он достает из кармана брюк телефон и протягивает мне: - Набирай свой номер.
        Не знаю, почему говорят, что утро вечера мудренее. На следующее утро наша с Максом затея показалась мне какой-то нереальной. Вчера вечером, после нервов, коктейлей и слез, в интимной тишине гостевой комнаты пропитанного флюидами секса огромного дома, весь план Макса выглядел по-другому: как очень реалистичный выход из сложной ситуации. Но сейчас, в зыбком утреннем свете, который освещает мою просторную кухню, все это выглядит, как кино, не имеющее никакой связи с реальностью.
        Яичница шипит на сковородке, разбрызгивая масло. В глубокой задумчивости едва не прохлопываю тот момент, когда нужно снимать глазунью с огня. Ее "глазики" уже начали светлеть и покрываться пленкой передержанного желтка. Поспешно снимаю сковородку с комфорки. Гордей терпеть не может, когда желток в глазунье не жидкий. Он это называет "слепой яичницей". Аккуратно перекладываю яичницу на тарелку и ставлю на стол перед Гордеем. Шепчу:
        - Приятного аппетита! - и открываю масленку.
        Гордей внимательно смотрит на обычное белое масло и спрашивает:
        - А что масла с зеленью не осталось?
        - Нет, то, что было, ты доел, а приготовить новое я не успела.
        Гордей хмурит брови, и, вздохнув, мажет масло на свежую булочку. Он обожает сливочное масло, перетертое с зеленью, а я ненавижу его готовить. Но приходится делать это раз в несколько дней. Мне вообще приходится самой кулинарничать, хотя средства позволяют взять домработницу. В нашем элитном подмосковном поселке я - единственная жена, которая готовит сама.
        Гордей не выносит прислугу в доме. Есть приходящая два раза в неделю уборщица, и на том спасибо, что мне не приходится тряпкой махать. По его мнению, еда должна быть приготовлена руками заботливой жены. Гордей настаивал на этом еще в начале брака. Ему было важно, чтобы я крутилась у плиты, чтобы сама жарила и варила. Хотя готовила я всегда так себе. Очень старалась, но если бог таланта не дал, то уже не дал. Это как у нас в балете: есть славные ребята из кордебалета, которые честно исполняют роль массовки и живых декораций, а есть солисты. И вроде все делают тоже самое, но у примы-балерины в каждом движении - магия. А кордебалета - лишь техника. Так и с готовкой: вроде я все делаю строго по рецепту, а получается не особенно вкусно.
        Иногда, когда мне хочется побаловать Гордея и изобразить из себя великую хозяйку, я тайком покупаю в хороших ресторанах вкусную еду, разрываю красивые упаковки, перекладываю в домашнюю посуду, и специально убираю все профессиональные украшения: цветочки из морковки, завитушки из зелени, чтобы выглядело естественно, как домашняя стряпня.
        Но позволить себе такой обман я могу только в будние дни, когда Гордея нет дома. Если же воскресный обед готовится при нем, а он, как назло, очень любит сидеть за компьютером на кухне во время моих кулинарных страданий, то мне приходится прикладывать все свои усилия, чтобы не испортить блюда. Гордей, будучи перфекционистом, воспринимает кулинарные неудачи не как элементарное отсутствие таланта и умения, а как небрежность и невнимательность к нему самому.
        Гордей глубоко убежден в том, что если женщина хочет угодить мужчине и станет упорно учиться готовить, то из нее выйдет настоящий шеф-повар. И поговорка о том, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, принимает у него особый смысл: не любишь, не стараешься, невкусно готовишь. Такая вот замкнутая намертво логическая цепочка. Поэтому ритуалы совместного приготовления пищи по выходным, которые должны, по идее, укреплять отношения и создавать атмосферу уюта, я всегда воспринимала, как проверку на прочность и мысленно проклинала всех психологов вместе взятых.
        Из-за этого всего я страшно устаю. Мне приходится быть поваром дома и при этом еще шустрить личной помощницей Гордея на работе. И успевать приводить себя в порядок. И еще куда-то выходить в кино или в театр. Как бывшая балерина я почему-то у нас автоматически считаюсь гидом мужа по искусству. Знаю, что так живут многие женщины, но в элитном поселке, где жены богатых мужей убивают время в дорогих салонах и постят по пятьдесят фото в день в Инстаграмме, я впахиваю, как Золушка. И не потому, что Гордей жадный. Нет, он совершенно не скупой. Просто как заядлый трудоголик, он ненавидит праздное времяпровождение и считает, что женщине нельзя давать скучать, иначе в ее голову могут прийти не те мысли. Элитных жен он на дух не выносит. Поэтому мне приходится быть Шехерезадой: отлично выглядеть, готовить, работать и еще и развлекать своего султана, составляя культурную программу.
        - Яичница сегодня удалась на славу. Спасибо! - не глядя на меня, он отпивает кофе, просматривая новости в телефоне, и вдруг начинает тихонько напевать.
        Настроение у него преотличное. Давно его таким оживленным не видела. Судя по всему, вчера его игры с русалками удались на славу. Закусываю губу, пережидая острый приступ обиды, и, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально, спрашиваю:
        - Ну как вчера было?
        - Если ты о сексе, то с этими девочками у меня ничего не было.
        Забываю донести чашку кофе до рта, удивленно глядя на него. Ну зачем эта ложь? У нас и так ею все пропитано. Скоро с потолка начнет течь мутная ядовитая жижа вранья.
        - Знаешь, -ора, тебе не нужно меня жалеть. И врать тоже. Мы ведь договорились, что будем откровенны друг с другом.
        - Настюш, у меня как в том анекдоте: ну не шмогла я, не шмогла! - Гордей смеется, берет меня за руку и целует пальцы. - Не поверишь: как заклинило! Наверное, оттого, что я знал, что ты рядом, где-то там, в безразмерном доме Гурджиева. А может быть, потому что сладок только запретный плод, - Гордей притворно вздыхает. - Стоило только тебе разрешить, как уже ничего и не хочется. Так… позажимались малость, пропустили по паре коктейлей, а потом девчонки мне массаж сделали в четыре руки.
        - Массаж тоже разный бывает, - стараюсь, чтобы голос звучал ровно, потому что воображение уже рисует мерзкие картины "массажа".
        - Да нет, - отмахивается он. - Не тот массаж, что ты думаешь. Действительно, спинку помяли, шею, и на этом все закончилось. Но знаешь, что главное?
        - Что?
        - Невероятно кайфовое ощущение, что ты мне доверяешь! Что ты стараешься изо всех сил сделать мне приятно. Пусть даже вот так. Я себя почувствовал, как султан, у которого гарем. Это просто потрясающе! А у тебя как было?
        - Да также, как и у тебя. Тоже ничего не было. Так…. массаж и необременительный треп.
        - Это хорошо, - серьезно кивает Гордей. - Честно говоря, мне так даже приятнее. Ведь мужчина и женщина это все же не одно и то же. Хотя мы и договорились, что у нас открытый брак. Значит, и ты можешь себе кого-то найти. Но не на вечеринке и не при мне. К такому я не готов. Другое дело, если я этого не вижу, значит, этого не существует. Давай вообще договоримся на берегу соблюдать главное условие: в дом наших любовников не тащить и, по возможности, друг другу не показывать. Все там, все на стороне, - он встает и идет к выходу, но на пороге кухни оборачивается. - Да, кстати, ты поедешь на работу сейчас?
        - Нет, мне нужно в салон красоты, волосы уложить. Я позже подъеду.
        - Хорошо, удачного дня!
        - И тебе, Гора.
        Он выходит, и я, наконец, позволяю себе расслабиться и закрыть руками лицо. Боже мой, какой бред! Муж и жена, сидя на кухне за завтраком, обсуждают любовников. И это называется современным подходом? Да к черту! Не нужна мне такая свобода! Кто это все придумал? Если он султан, тогда я кто? Из роли любимой жены меня уволили, значит я - что-то вроде валиде. Да, валиде. Правда, не мать султана, но старшая и вечно дежурная по гарему. И поставляю молоденьких любовниц мужу. Наверное, я средневековая необразованная дура. Но как же мне хочется, чтобы мой муж, рыча, отбивал меня у других. Чтобы ревновал, следил, покоя не давал. Как когда-то, когда мне нужно было выбрать между Гордеем и Аристархом, и Гордей просто с ума сходил, пытаясь не отдать меня сопернику. Где это все? Почему все проходит? И как мне доиграть эту роль? Господи, дай мне сил!
        Пусть лучше будет властным собственником, чем вот так. Если бы я только любила его чуть меньше! Если бы…. я бы, наверное, предпочла уйти от него, утроиться на работу, а лучше на две, и самой растить Белку. Но я не могу заставить себя с корнем вырвать его из сердца. Это какое-то страшное проклятье: любить его, угождать во всем, унижаться. Если это и есть настоящая любовь, то почему на ней все так помешаны? Это не счастье, это вечная боль. Разорванная пополам душа, выжженое ревностью к другим бабам сердце. И постоянная необходимость молчать, терпеть и улыбаться. За что, Господи, ты так наказываешь меня?
        В этот момент раздался пронзительный звонок "Ватсапа" и на экране моего телефона высветилось: "Белка". Я поспешно приняла видеозвонок.
        - Привет! А что папа уже ушел? - огорченно протянула дочка. - А я так старалась подгадать, чтобы вас вместе застать.
        - Подожди, он еще дома, в спальне. Пошел одеваться. Гордей! - кричу я и бегу с телефоном к лестнице, которая ведет на второй этаж, в спальню. - Дочка звонит!
        - Уже иду! - Гордей спешит вниз по лестнице, на ходу завязывая галстук.
        - Мам, пап, у нас тут туса в летний лагерь во Франции намечается. Хочу поехать со всеми, но мне нужно разрешение от обоих родителей. Чтобы две подписи было.
        - Я сегодня же все вышлю, не волнуйся, - поспешно заверяю я. - Ты как, моя хорошая?
        Гордей молча кивает и отходит в сторону.
        - Мам, папа из ракурса пропал. Покажи мне его! - она вытягивает шею, пытаясь рассмотреть Гордея в глубине гостиной.
        При этом она подносит ко рту булку, щедро намазанную шоколадной пастой. И аппетитно откусывает, чуть подняв верхнюю губу и сильно прикусывая вкусняшку двумя передними зубами, между которыми виден большой зазор. Поэтому я и прозвала ее Белкой.
        - Я здесь, - улыбаясь, отзывается Гордей, и поспешно подходит к телефону.
        Но улыбка немедленно сползает с его лица при виде того, с каким аппетитом Белка уписывает бутерброд с шоколадом. Он раздраженно бросает:
        - Какого черта ты ешь с утра шоколад?
        Белка давится, глаза ее наполняются слезами.
        - Гордей, - отодвигаюсь от телефона, выходя из ракурса камеры, чтобы дочка меня не видела, продолжая держать его на вытянутой руке, и яростно, но очень тихо шиплю: - Что с тобой? Что?
        Гордей берет себя в руки и говорит уже спокойнее:
        - Леночка, с твоим весом тебе нельзя такие калорийные вещи с утра есть, ты же знаешь!
        - Пап, очень сладенького хочется. У меня мозг и вообще растущий организм. Мааам! - капризно, как маленький ребенок, тянет она, требуя поддержки.
        Бросив яростный взгляд на мужа, натягиваю на лицо дежурную улыбку и ласково говорю:
        - Ешь, мое солнце! С утра как раз можно, это я тебе говорю, как
        бывшая балерина, все детство просидевшая на строгой диете.
        - А на ночь я такое не ем, - оправдывается Белка.
        - Вот и умница, - бодро говорю я, - и вообще ты у нас красавица! Правда, Гордей? - выжидательно смотрю на него, чувствуя, что просто убью его, если он сейчас не успокоит ребенка.
        - Да кто же сомневается? - улыбается Гордей, обнимая меня за плечи. - Твою красоту, дочка, это не испортит, не в ней дело. А вот за здоровье я беспокоюсь. Лишний вес - это болезни, особенно в твоем возрасте. Давай-ка заключим договор, как деловые люди: ты худеешь в месяц на пять килограммов. В течении трех месяцев сбрасываешь ровно пятнадцать кило, а я тебе за это высылаю тройную сумму на карманные расходы. Если нет, то денег не будет вообще.
        Белка замирает с набитым ртом, смотрит на бутерброд и неохотно откладывает его в сторону.
        - Мы договорились? - уточняет Гордей.
        Она молча кивает.
        - Вот и славно, - он кивает в ответ. - Хорошего дня! - Гордей берет портфель, и нарочито не глядя на меня, спешит к входной двери. Понимает, что я сейчас ему устрою, как только дочка отключит связь. Поэтому старается улизнуть до того.
        Белка дожидается, пока за ним закрывается дверь, смотрит на меня полными слез глазами, ища поддержки. Что мне ей сказать? Чтобы не обращала внимания? Игра в хорошего и плохого следователя - не самый педагогичный прием. Я и так трачу море сил, постоянно сглаживая углы между двумя сложными характерами Белки и мужа. Иногда она настолько похожа на него в реакциях и упрямстве, что я задумываюсь: а может быть, она все-таки его ребенок? А иногда коса находит на камень, и мне кажется, что легче соединить огонь и воду, чем этих двоих.
        - Мам, почему он меня не любит?
        - Что ты, родная, папа тебя обожает! Просто характер у него такой требовательный. А с другой стороны, это даже хорошо. Это на пользу.
        - Ага, - кивает она, глядя в сторону. - Ну я поняла. Ты на его стороне против меня.
        - Белка, ты что? Нет никаких сторон!
        - Ладно, мам, нужно на урок бежать. Пока! Целую!
        - Подожди, моя хорошая!
        Но связь отключается. Теперь я тоже враг. И это ей только одиннадцать лет. А что будет, когда исполнится пятнадцать?
        Полнота дочери - больное место Гордея. Легко гордиться красивыми и успешными детьми. И очень сложно теми, кто звезд с неба не хватает, особенно в окружении моего мужа, где детки московской элиты добиваются невиданных успехов еще лежа в памперсах.
        Гордей часто спрашивает меня: в кого она такая не целеустремленная и не дисциплинированная? Ведь мы оба с ним не такие. С полнотой в детском возрасте справиться очень легко, но Белка не хочет. Ей нравится быть непохожей на других. И все попытки Гордея объяснить ей, что стройность фигуры в наши времена - залог успеха, разбиваются о стену детского упрямства.
        Я всегда отвечаю, что у него, Гордея, полнота в генах. Вот и передал дочке по наследству. Сам Гордей, действительно, в детстве был крупным увальнем. Он тут же горячо отвечает мне, что как раз в нынешнем возрасте Белки, то есть в одиннадцать лет, переборол свой вредный организм спортом и правильным питанием, и с тех пор держит форму. Поэтому он и настоял на британской закрытой школе вместо швейцарской, как хотела я. Потому что Англия, в отличии от Швейцарии, славится своей жесткой школьной дисциплиной. Это как раз то, чего не хватает Белке: собранности и самоконтроля. Британские аристократы, наконец, ее научат этому. И, главное, полагаться на себя, а не на деньги родителей и их успех.
        Когда он заводит об этом речь, мне всегда кажется, что Гордей намекает на Аристарха. И на то, что Белка - его дочь. Ведь у Гордея просто не может быть неуспешного ребенка. А у моей первой любви вполне, потому что Аристарх по натуре своей был чудовищно безволен и ничего сам добиться не мог. И все его заслуги - итог жесткого контроля и обширных связей его властной матери.
        Еще когда Гордей ухаживал за мной, а я в то время встречалась с Аристархом, и никак не могла выбрать кого-то одного из них, он часто резко отзывался о своем сопернике, как о маменькином сынке. В принципе, так оно и было. Мать Аристарха, Изольда Венедиктовна - железная леди, занимавшая огромный пост в Министерстве Культуры, связями и лбом пробивала сыну карьеру в Большом Театре. И Гордей это знал. Я давно не интересуюсь жизнью своего бывшего. Зачем? Его мать сказала мне в лицо, что не для того растила из сына блестящего солиста Большого Театра, чтобы дать ему задохнуться в пеленках, держась за юбку крестьянской девки. Да, она так меня и назвала: крестьянской девкой. И еще добавила:
        - Нечего плодить нищету и холопов. Стране нужен хороший генофонд. А то развелось вас, крестьянских девок, а интеллигенция вымирает. Потому что у нее нет вашей хватки. Думаешь, ты самая умная? Думаешь: удалось подцепить москвича из интеллигентнейшей семьи, да еще с квартирой? Да у моей бабушки домработницы были красивее и умнее тебя! Так что иди-ка ты в свой Волчесранск коз доить. А моего сына оставь в покое! Со мной из него может получиться новый Мариус Петипа или Михаил Барышников, а с тобой - неудачник.
        Разговор этот происходил в прихожей их роскошной семикомнатной квартиры на Арбате, куда я пришла сообщить, что беременна. И, возможно, это ребенок Аристарха. Поэтому нужно сделать тест ДНК, чтобы убедиться. После этого Изольда Венедиктовна и объяснила мне, кто я и откуда. А потом распахнула дверь, тыкнула в меня пальцем и воскликнула:
        - А теперь пошла вон из жизни моего сына! Тесты она будет делать. Научили холопов на свою голову! Вон, профурсетка неумытая!
        В этот момент дверь ванной комнаты в конце коридора распахнулась, оттуда вылетел мокрый Аристарх с полотенцем на бедрах, и завопил:
        - Мама, ну зачем ты так? Можно же нормально поговорить! Денег дать, в конце концов! А если это мой ребенок?
        - Умолкни, тупица! - брезгливо поморщилась Изольда Венедиктовна. - И привыкай к ситуации. Знаешь, сколько этих девок будет в твоей жизни? Всем денег давать - так разоришься. Я лучше для Николя куплю новую курточку. Ему, бедняжке, холодно в старой. Иди ко мне, иди, мой хороший, - она присела на корточки, взяла в руки белого карликового пуделя Николя, который безмолвно стоял у ее ног, дрожа не то от страха, не то от холода, и прижала его к себе.
        Иногда я вижу Аристарха по телевизору. Он теперь главный балетмейстер Большого Театра. Мамуля все же добилась своего. И я точно знаю, что Гордей продолжает ревностно и пристально следить за жизнью Аристарха. Поэтому в последнее время меня не покидает тревожная мысль: неужели Гордей понимает, что Белка, возможно, не его дочь? Ведь с ним я не была так честна, как с Аристархом. Но если да, то почему это стало мучить его только сейчас? Ведь раньше, когда Белка была маленькая, он ее просто обожал. И вдруг охладел, когда она начала расти.
        Гордей
        Он шел к машине и улыбался. Настроение было отличное. Чертовски приятно чувствовать себя султаном в гареме. А еще понимать, что жена готова на любые эксперименты, чтобы удержать его возле себя. Ведь Настя - красавица. И вполне еще может найти себе достойную пару. Именно поэтому Гордей много лет подряд настаивал на том, чтобы она сама готовила, все делала по дому, исключая уборку, конечно, и еще и работала его личной помощницей в юридическом агентстве. Коллеги крутили пальцем у виска, называя его психом. Кто будет держать на такой должности жену, имея возможность завести длинноногую и крутобедрую красотку с тугой попой, которой можно пользоваться прямо на рабочем столе личного кабинета, как это делают все нормальные мужики? Даже Гурджиев как-то сказал ему с улыбкой:
        - Я тебе, Гордей, плакат закажу, и на стене твоего кабинета повешу. На нем красными большими буквами будет написано: "Мужик, помни: если ты не имеешь свою секретаршу, то ее поимеет кто-то другой".
        Забавная штука: жизнь. Гордей всегда боялся, что если у Насти появится больше свободного времени, то она превратится в одну из тех светских львиц, которые бегают по звездным тусовкам, а потом выкладывают миллион фото в Экскортограм, и от скуки спариваются с кем попало. А теперь он, Гордей, ждет, пока жена найдет себе любовника. Правда, всего одного и постоянного, как и требуется в открытом браке. И вчера на вечеринке у Гурджиева он видел, как мужики, включая самого Гурджиева и его сыночка, пожирали Настю глазами. Гордей даже напрягся, когда заметил похотливый взгляд хозяина дома. Но Гурджиев не был бы таким успешным бизнесменом, если бы не умел правильно расставлять приоритеты.
        Несмотря на то, что на его вечеринки приглашались только те, кто готов был к экспериментам, в том числе и сексуальным, рисковать Гурджиев не стал. Гордей нужен был ему как член группы элитных адвокатов, поэтому его жена - вне игры. А еще приятнее, что у Насти точно ничего не было с этим накачанным смазливым пареньком с вечеринки. Гордей слишком хорошо знал свою жену. Если бы Настя с ним переспала, то у нее сегодня был бы виноватый вид. Даже при том, что они договорились обо всем, но не та она натура, чтобы после измены мужу вести себя, как ни в чем ни бывало. Но в случае эпического секса, а с тем молодым самцом по-другому быть не может, у нее сегодня с утра были бы расслабленные движения ленивой кошки. Она так всегда выглядела после бурной ночи любви. Гормоны и мать-природу не обманешь.
        А она вся - комок нервов. По тому, как она размешивала сахар в кофе, как нервно комкала салфетку, Гордей понял, что ее мысли заняты только одним: было ли у него? Он улыбнулся и отпер машину. Да, все идет по плану: он по-прежнему центр ее вселенной, вокруг которого плавают галактики и звезды. Он контролирует ситуацию, ее тело, ее жизнь. Как же это приятно! Власть над другими - самое сладкое, что может быть.
        Гордей поэтому и согласился на эту аферу с открытым браком, что ни минуты не сомневался в том, что голы будут забивать только в одни ворота. В браке всегда так: один ведет, другой подчиняется. А в открытом браке тем более. Его и предлагают те, кто в себе не уверен. Кто пытается всеми силами сохранить отношения. А Настя, наивная бедная Настя так и не поняла, что никто ей свободы не давал. Просто муж чуть-чуть ослабил туго натянутый поводок, чтобы у нее появилась эта иллюзия свободы.
        Гордей завел машину, отхлебнул из любимой черной керамической кружки с серебристой крышкой заботливо приготовленный Настей кофе. Никого ты себе не заведешь, Настенька. Не умеешь ты так, по-западному, чтобы любовник для тела, а муж для души. Так что ему, Гордею, бояться нечего: для него открытый брак - это возможность вдохнуть свежий воздух без вранья. Не придумывать, почему задержался на работе. Не сочинять несуществующие совещания и встречи с клиентами. А он, Гордей, может быть спокоен. Ад начнется у Насти.
        Но она готова на это, что бы спасти их отношения. Кто знает? Может быть, это реально поможет? Может быть, свобода заставит его по-прежнему чувствовать себя хозяином ситуации, а не обманутым лошарой, который растит чужого ребенка? Наверное, проблему можно было решить давно. Просто по-тихому сделать тест ДНК, и все.
        Но они с Настей еще до женитьбы договорились друг другу доверять. А втихую проверять отцовство - это и есть проявление недоверия. Но не это его останавливало. Страх. А если окажется, что Белка не его дочь? Что ему делать с этой правдой? Публично признать, что он - идиот? Он? Гордей? Адвокат с многолетней практикой, который не проиграл ни одного процесса, позволил своей жене так страшно себя обмануть?
        Такой удар по самолюбию Гордей не пережил бы. Пока никто ничего не знает, с этим еще можно справиться. Страхи, опасения - это его личный ад, который есть у каждого. Правда… голая, неприкрытая, страшная - никому она не нужна. Весь его многолетний профессиональный опыт показывал, что никто не хочет знать правду. Люди готовы обманывать самих себя. В точности, как у Пушкина: "Я сам обманываться рад".
        Клиенты Гордея, которые могли купить любую информацию, предпочитали платить за то, чтобы скрыть правду. И, прежде всего, от самих себя. Сам Гордей не раз давал своим клиентам самый важный и мудрый совет: "Не будите лихо, пока оно тихо!"
        И сам же жил по этому принципу. Хотя и предложил сделать тест ДНК в самом начале, когда вернулся со стажировки за границы, узнал, что Настя родила и позвал ее замуж.
        - Как я могу выйти за тебя, если ты не веришь моим словам? - обиженно произнесла тогда она. - Доверие, Гордей, доверие. Вот что самое важное в отношениях. Без этого ничего не построишь. И если ты требуешь доказательств, значит, нам незачем жениться.
        Он был с ней согласен. Он не спорил. Видя ее бедственное положение, нищету и халупу, в которой она оказалась, Гордей, ослепленный чувствами к ней, тогда подумал, что если бы она хотела его просто использовать, и на его горбу въехать в сытую жизнь, то согласилась бы на все его условия. Но она гордо стояла на своем. А гордость бедняков - это очень дорогое удовольствие. Тогда он даже на минуту не задумался о том, что эта гордость может быть блестящим блефом. Но уже будучи подающим большие надежды адвокатом, оставил себе лазейку: потребовал заключить брачный договор. И внес в него один пункт: при разводе Настя обязана будет согласиться на тест ДНК. И если выяснится, что ребенок не от Гордея, то обе они, и Настя, и Белка не получат от него ничего.
        Бегло просмотрев договор, Настя наткнулась на этот пункт, подняла глаза на Гордея, и он увидел блеснувшие между ресницами слезы.
        - Ты же сама говорила о доверии, Настюша, - мягко заметил он.
        Он и в самом деле считал, что важнее доверия нет ничего. Особенно когда речь идет о ребенке. Если все же выяснится, что Аристарх - отец Белки, как он, Гордей, посмотрит в глаза дочке? Как выдавит из себя эту фразу:
        - Ты не моя?
        После того, как ночами вставал менять ей памперсы. Как водил в цирк, зоопарк и на каток. Как, улыбаясь, фотографировал ее первые шаги, подбадривая:
        - Ну, иди к папе! Еще шажок, и еще! Вот так! - и, раскинув руки, ловил ковыляющую кроху, прижимая ее к себе.
        Можно, конечно, просто промолчать. В конце концов, не тот отец, кто зачал, а тот, кто вырастил. Но Гордей слишком хорошо знал самого себя. Изворотливость адвоката и умение врать не краснея, он оставлял за порогом дома. А в семье требовал правды. Поэтому и предложил Насте пожить отдельно, когда осознал, что между ними разверзлась пропасть недоверия. Жена поняла его. Она вообще всегда его понимала. Но Настя - взрослый человек. А Белка еще ребенок. Нужно ли нагружать ее правдой и подробностями? Он был уверен, что нет. Ни в коем случае! Слишком много примеров перед глазами. Дети, которые не выдержали сложностей родительских отношений, и скатились в наркоту или стали постоянными пациентами дорогих и закрытых психиатрических клиник. Такой судьбы для дочки он не допустит!
        Несмотря на свою требовательность, Белка - это все, что у него есть. Его самого воспитывали в строгости. И свой жизненный успех Гордей считал результатом спартанского воспитания. Так что лучше пережать, чем недожать. Особенно среди людей его круга, в котором богатые родители были все время озабочены тем, как бы скрыть грешки напортачивших избалованных мажорных деток, которые то сбивали пешеходов на папиных крутых тачках, то спьяну топили в океане яхты с экипажем на борту, то избивали прислугу.
        Пока что идея с открытым браком сработала на "ура". Впервые за много лет Гордей проснулся без камня на сердце и чудовищной скуки в душе. В конце концов, он это заслужил. Ведь у него даже секретарши нет, чтобы раскладывать ее на столе, когда босс не в духе. Женская мудрость - она в том, чтобы вовремя смолчать и закрыть глаза. И сделать вид, что ничего не понимаешь. Вот Гордей и научит Настю этой мудрости. Пришло время повзрослеть.
        4 глава. Идеальная любовница для моего мужа
        Анастасия
        Не знаю, как я дожила до того момента, когда за Гордеем закрылась дверь. Теперь можно не сдерживаться. Опускаюсь на пол в кухне, в уголке между круглым диванчиком и стеной, вцепляюсь в ножку стула и даю волю слезам. Врет он все! Не сердцем чую - маткой. От него пахнет чужими бабами. Я слишком хорошо знаю своего мужа. Когда наши чувства были на пике, и мы еще не спали ночами, устраивая марафоны любви, Гордей утром выглядел так же. Довольный, как сытый хищник. Как-то рано утром, после того, как мы половину ночи любили друг друга, и на рассвете он заснул мертвецким сном, я шутя нарисовала на его спине и шее оранжево-черные полоски: черные - карандашом для глаз, оранжевые - румянами, пока он досыпал последние и самые сладкие полчаса до будильника.
        Рассматривая боевой раскрас в зеркале, Гордей притворно нахмурился и грозно спросил:
        - И как я теперь в суд поеду? Вот скажи мне, вредительница! Эта ваша женская гадость, наверное, простой водой не смывается. Недаром так дорого стоит! - он дотянулся до полоски на шее и потер ее пальцем.
        Косметика от Кардена слегка размазалась, но не сдалась.
        - Неа, - радостно подтвердила я. - Не смывается. Ну и что? Пусть все видят, какой у меня грозный тигр! Ну, в крайнем случае, скажешь, что через кожу проступила твоя внутренняя суть. Как в фантастических фильмах про героев. Знаешь эти комиксы, где скромный задрот вдруг оказывается Человеком-пауком, и у него так ррраз! И синие трико в облипку!
        - Трико, говоришь? - уточнил Гордей. - А ну иди-ка сюда, трепетная лань! Или ты отмоешь тигра, или тебе конец. Загрызу! - он, грозно рыча, бросился на меня, сгреб в охапку и принялся целовать.
        - Все-все! Я тебе сейчас все ототру косметическим молочком! Пощади! - кричала я, отбиваясь изо всех сил. - У меня уже внутри все болит! Я больше не могу! Спасите, люди! Да где же этот чертов Человек-паук? Никогда его рядом нет, когда девушка погибает!
        Добежав до туалетного столика в спальне, я схватила флакон с молочком для снятия макияжа и потрясла им в воздухе: - Вот! Я сейчас все гениально смою! Клянусь любимыми пуантами!
        - Ни за что! - прорычал Гордей и выбил флакон у меня из рук. - Сама нарвалась, женщина! Никто тебя не спасет! Знай свое место: быстро в койку! Рррррр! Моя внутренняя суть требует жертв и крови! И мяса! - он закинул меня на плечо и укусил за попу.
        - Дурак! Больно же! - завопила я, молотя кулаками по его спине.
        - Тигры не ведают пощады и жалости! Ничего тебе не поможет, девочка моя! - ревел Гордей, зубами стаскивая с меня трусики.
        Господи, где это все? Где это пронзительное счастье, от которого хотелось летать? Почему все покрылось липкой паутиной страха и вранья? Почему он меня разлюбил? Ведь я продолжаю так же любить его. Может быть, мужчины просто не в состоянии долго удержаться на пике чувств?
        Настойчивый телефонный звонок возвращает меня в реальность.
        - Доброе утро, Настя! - голос Макса звучит бодро. - Ты подъезжаешь? У меня тут девчонки собрались.
        - Я сейчас быстро приеду. Извини за задержку!
        Метнувшись в спальню, быстро одеваюсь. Что-то я совсем из ритма выбилась. Нужно себя срочно в руки брать. С утра реву, опаздываю на важные встречи. Нет, так не пойдет!
        - Приди в себя, приди в себя, рохля! - шепчу, выбегая из дома, на ходу доставая из сумки ключи от машины.
        Мне еще повезло, что клуб Макса находится в центре Москвы недалеко от агентства Гордея. Захожу в полутемный зал. В центре, на круглой сцене репетируют три накачанных красавца, одетых лишь в тонкие спортивные штаны. Невольно замираю при виде их обнаженных, идеально вылепленных торсов, через влажную кожу которых рельефно проступают мышцы.
        - Отомри! - Макс незаметно подходит сзади, берет меня за локоть и тащит за собой. - Потом налюбуешься, я тебе дам карточку постоянной клиентки с бесплатным входом.
        - Я не…
        - Да не стесняйся ты, как маленькая, ей-богу! На них все женщины так реагируют. У нас даже уборщица-пенсионерка швабру роняет, когда их видит.
        Он заводит меня в небольшой, но стильно обставленный кабинет, усаживает в кресло возле стола, садится передо мной на стол, наклоняется и шепчет:
        - Так, я сейчас буду их запускать по одной. Ты уверена, что готова?
        Молча киваю.
        - Хорошо, первая пошла, - говорит он, беря в руки телефон.
        Моя шея на нервной почве немедленно покрывается гусиной кожей.
        - У меня только один вопрос, Макс: они экскортницы?
        - Нет, в твоем случае жрицы любви не подойдут. Слишком специфически выглядят, и из них это уже даже каленым железом не выжечь. Эти девчонки - профессиональные содержанки. Поэтому точно знают свое место, а также, что можно, а что нельзя. Кодекс содержанок - штука сложная. Тут, знаешь ли, тоже нужно понимать, когда уступить, а когда форсировать события. А еще они обучены первому правилу содержанок.
        - Я даже боюсь спросить какому, - мне не удается скрыть сарказм, сквозящий в голосе.
        - Напрасно язвишь. Первое правило: не уводить мужика из семьи. И, главное, они выглядят, как обычные девчонки, а не как экскортницы, у которых ценник на лбу написан.
        Насчет "выглядят, как обычные девчонки" я бы поспорила. Первая кандидатка сидит напротив меня, рассказывает нехитрую биографию из серии: "приехала, не поступила". А я мысленно посылаю Максу призыв выгнать ее немедленно. Гордей на такое не купится. А я с такой не решусь иметь дело. Лицо наглое, глаза цепкие, говорит без умолку, а сама ощупывает меня взглядом, оценивая стоимость одежды.
        - Мы тебе позвоним, - Макс замечает мой напряженный взгляд и мягко спроваживает ее, оборвав на полуслове.
        Вторая ничуть не лучше первой. Короткая юбка леопардовой расцветки, сожженные пергидролем волосы и накачанные ботоксом губы в половину лица. И только глядя на эту девушку, которая явно родилась уже в этой леопардовой тряпке, понимаю ужас ситуации. Потому что одно дело - нафантазировать себе, что я могу контролировать ситуацию. А другое дело - воочию увидеть этих стерлядей. Господи, я приехала сюда выбирать любовницу мужу! Резко встаю, едва не опрокинув кресло, подхожу к окну и глубоко вздыхаю, чтобы не расплакаться при посторонних людях.
        - Мы тебе позвоним, - скороговоркой выпаливает Макс, чуть ли не силой выталкивая девушку из кабинета.
        - Не, ну а шо? А када? А ты ж сказал… - сопротивляется леопардовая Барби. - А я ж за дороху заплатила.
        - Вот, держи на такси, - Макс сует ей в руки деньги и захлопывает дверь.
        В этот момент я всхлипываю, не сдержавшись.
        - Так, спокойно! Посмотри на меня! - он одним прыжком пересекает кабинет и обнимает меня сзади, крепко прижимая к груди.
        - Не нужно, Макс, дай мне две минуты побыть одной.
        - Тебе не нужно быть одной, у тебя есть я, - шепчет он и мягко, но настойчиво поворачивает меня лицом к себе. - Иди ко мне, - он подставляет плечо под мое мокрое от слез лицо. - Вот так, все хорошо, - его рука мягко похлопывает меня по спине, словно я ребенок.
        Когда Белка была маленькая, я так же успокаивала ее.
        - Все будет хорошо, мы вместе справимся, - сильными пальцами он берет меня за подбородок, поднимая голову, и слегка прикасается губами к краешку моего рта.
        Замираю в руках Макса. Странное чувство: чужой мужчина так близко. Меня окутывает его запах - смесь дорогого мыла и ненавязчивого одеколона с нотками свежести синего оттенка - "Наутики" или классического "Давидофф".
        - Не нужно так близко… - кладу руку на его грудь, чтобы отодвинуть от себя, и пальцы сами натыкаются на рельефные бугристые мышцы.
        - Нужно, - шепчет он. - Мне лучше знать. Я - твой психолог.
        - Психологи так себя не ведут, - нажимаю чуть сильнее, отталкивая его.
        - У меня своя методика, - не сдается Макс и кладет руку на мои пальцы, поглаживая их. - И она работает. Тебе ведь легче, правда?
        И тут я понимаю, что он прав. Мне и в самом деле стало легче.
        - Послушай меня, Настя, - он вдруг резко прижимает меня к себе, обнимая двумя руками, - просто доверься мне, не думай, плыви по течению, делай, как я скажу. И будет все так, как нужно! И, главное: доверься своему телу. Оно умнее, чем мозг. Оно лучше знает!
        - Это не так, Макс!
        - Это так, Настя! Твой мозг сопротивляется, шепча, что нельзя обниматься c чужим мужиком. А тело расслаблено, ему хорошо. Ты же балерина, ты умеешь слушать тело и доверять ему. Твои мышцы сейчас, как вата.
        Это звучит ужасно неправильно, но он прав. Телу не хочется, чтобы его выпускали из этих крепких мужских рук. Да, я это осознаю. Но все же…
        - Так неправильно! - не сдаюсь я.
        - Так логичнее всего! - горячо спорит он. - У тебя с мужем открытый брак. И если рано или поздно тебе нужно будет предъявить любовника, так кто, кроме меня, лучше всего подойдет для этой роли? Ты ведь об этом не подумала, правда?
        От растерянности я даже перестала сопротивляться его рукам. Занятая мыслью о любовнице для мужа, я, действительно, совершенно упустила это из виду.
        - Где ты его возьмешь, Настя? По клубам будешь бегать? - сильные пальцы Макса пробегают по моему позвоночнику, слегка надавливая, и блаженное успокаивающее тепло разливается по спине.
        Даже думать об этом не хочу. Лучше уже кто-то знакомый. Макс мне, по крайней мере, не противен. А другие… стоит только подумать и представить себе, как на мне пыхтит чужой мужик, и к горлу подкатывает тугой ком тошноты.
        - Хорошо, - решительно вырываюсь из его рук, отхожу к столу и становлюсь за ним, чтобы посмотреть Максу в глаза. - Можно тебя нанять на роль любовника? Только учти: спать с тобой не буду. Просто нужно, чтобы ты сыграл роль. Я увеличиваю вдвое твой гонорар психолога. Этого хватит? Или нужно больше?
        - А вот сейчас было обидно, - тихо отвечает он, нервно засовывает руки в карманы и отворачивается к окну. - Мне не нужен дополнительный гонорар. Хватит того, о чем уже договорились. Я вообще-то от всей души. Ты мне очень нравишься. Наверное, потому что у меня в жизни было столько боли, что я увидел тебя и подумал: просто встретились два одиночества. Два человека, у которых внутри все выжжено, всегда понимают друг друга… ладно, неважно. Видимо, я в тебе ошибся. Извини!
        Боли? Значит, этот холеный и на вид очень успешный мужчина, на самом деле, тоже играет роль? Как и я? А в его душе такой же ад? А я-то думала, что он глянцевый и поверхностный. Жгучий стыд заливает мои щеки, все лицо пылает жаром. Кто я вообще такая, чтобы кого-то судить?
        Подхожу к нему, кладу ладонь на его спину. Он внезапно вздрагивает и передергивает плечами. И, несмотря на его крепкую фигуру, сразу становится каким-то трогательным, что ли? Жалость тонкими иголочками покалывает мое сердце.
        - Макс, ты меня прости! Я все неправильно поняла. И вообще я сейчас плохо соображаю. Не хотела я тебя обидеть. Ты просто такой…
        - Какой? - он порывисто оборачивается и хватает меня за обе руки, сжимая запястья. - Какой? Скажи! - настойчиво повторяет он.
        - Успешный, глянцевый, как из Инстаграмма. Такой, как батут. Все, что прилетает, моментально отлетает, вообще тебя не задевая. Мажор, короче.
        - Мажор? - он горько усмехается. - Значит, я очень хороший актер. Потому что именно таким и хочу казаться. Иначе не выжить в этом чертовом городе, понимаешь? Здесь нужно все время изображать радость и успех. Не дай бог показать кому-то свою слабину! Вцепятся зубами в кровоточащую рану и будут радостно ковырять. С наслаждением!
        - Ты прав, Макс!
        - И ты не показывай никому ничего, Настя! А я помогу. Доверься мне!
        - Я постараюсь. Я….
        И в этот момент дверь открывается и в кабинет влетает рыдающая девушка лет двадцати трех-двадцати пяти.
        - Ты не один, Макс? Ой! Извините меня! - она руками размазывает слезы по щекам, пачкая тонкие пальцы потекшей тушью.
        - Тата, что случилось? - Макс бросается к ней, на ходу выхватывая бумажный носовой платок из деревянной подставки на столе. - А ну-ка, вдохни поглубже, вот так, - он втягивает воздух, одновременное подавая ей носовой платок.
        Девушка на миг перестает рыдать. Глядя на него, так же вдыхает прохладный кондиционированный воздух кабинета.
        - Вот умница! - радостно говорит Макс. - А теперь мысленно считаем до пяти, ручки в замок перед собой, как я учил, помнишь? - он соединяет руки перед грудью, - раз, два, пять… глубокий вдох и произносим: - Ооооом!
        - Ооооо… - пытается повторить успокаивающую мантру девушка, и вдруг снова заливается слезами, тоненько подвывая: - ааааааа…..
        Макс усаживает ее на стул, бросает на меня быстрый взгляд, и, скорчив кислую гримасу, поднимает глаза к потолку, показывая, что это надолго.
        - Может, воды? - спрашивает Макс девушку.
        Она кивает, продолжая рыдать. Он подходит к маленькому холодильнику в углу и достает оттуда запотевшую от холода бутылку минералки.
        - Макс, я выйду тогда. Подожду на улице или в зале, пока вы здесь поговорите, - беру сумку и иду к двери.
        - Постой, Настя! - окликает меня Макс. - Останься! Это и есть третья претендентка. Просто с самого начала как-то не задалось. Ну ничего. Сейчас Тата успокоится, и вы поговорите.
        - Да, извините меня! - девушка торопливо вытирает лицо и отхлебывает воду из бутылки. - Я сейчас, я быстро, пять минут. Прощу прощения!
        Это звучит по-идиотски, но она моментально вызывает у меня что-то похожее на симпатию. Девушка явно не из стерлядей. Почти не накрашена, если не считать полностью потекшей и явно дешевой туши. Но при этом хорошенькая, как кукла. Высокая и худая, но не плоская. Все, что нужно, на месте: небольшая крепкая грудь, крутые бедра, красивые покатые плечи. Светлые волосы собраны в низкий хвост на простую резинку, белый легкий сарафан в крупных лазоревых васильках на тонких бретельках, слегка не доходящий до колен, обнажает загорелые длинные ноги. В огромных ярко-голубых глазах блестят слезы, повисая на кончиках темно-коричневых длинных ресниц. Кстати, своих, а не нарощенных по последней дурацкой моде. Из-за этих искусственных ресниц все эти красотки, которые не вылезают из салонов красоты, выглядят, как больные коровы, объевшиеся сочной травы на лугу и страдающие вздутием живота.
        - Познакомься, Настя, это Наташа, - говорит Макс. - Но все зовут ее Татой. Ей так больше нравится. Мы с ней пару месяцев вместе снимали квартиру, когда только приехали в Москву. Романа между нами так и не случилось, зато остались в приятельских отношениях. - Тата, это Настя. Собственно, ради нее я тебя и позвал.
        - Приятно познакомиться, - всхлипывает девушка. - Вы простите, что я вот так ворвалась…
        - Да ничего, все бывает, - поспешно отвечаю я. - У вас, наверное, что-то случилось?
        - Да, мой… друг, у которого я живу, опять меня избил. Вот, - она протягивает мне тонкие руки.
        На запястьях иссиня-черные синяки в форме неровных браслетов.
        - Он что вас привязывал? - в ужасе спрашиваю я.
        - Нет, он меня хватал за руки. А у него очень сильные и страшно цепкие пальцы. А еще бил и таскал за волосы! - снова всхлипывает она.
        - Но за что?
        Тата молча заливается слезами. Макс, стоя позади нее, бросает на меня вопросительный взгляд, поднимая бровь и словно спрашивая:
        - Ну что? Как она тебе?
        Киваю ему, потому что она, действительно, мне нравится. Насколько вообще может кто-то понравиться в такой ситуации.
        - Он считает, что я ему должна денег. Понимаете, Настя, я в Москву приехала, чтобы учиться здесь в Высшей школе поварского искусства. Она одна такая на всю Россию. Те, кто ее хорошо закончили, по всему миру работают шеф-поварами. Некоторые даже у министров. А школа очень дорого стоит. Ну, я как-то наскребла, отучилась на "отлично". У меня диплом есть, я покажу.
        - Не нужно. Я верю, - едва сдерживаю улыбку.
        А она забавная. Неужели такие наивные девочки еще остались?
        - Ну а на свой ресторан, о котором я всегда мечтала, денег нет, конечно. Начала я работать в шикарном элитном заведении, помощником шеф-повара - опыта же нет! И познакомилась там с ним, с Хлыстом. То есть, его Сашей зовут, а фамилия Хлыстов, ну все так Хлыстом и называют.
        - А он тоже повар? - интересуюсь я.
        - Нет, он вечеринки устраивает, в основном. Крутится, короче, как может. Он нашему ресторану, то есть тому, в котором я работала, очень много клиентов приводил. Ну и познакомился со мной. И сразу начал мне говорить, что, мол, зачем тебе поваренком в кухне чахнуть? Нужно свое дело открывать. А первичный капитал можно моделькой заработать. Свел с нужными людьми. Забрал со съемной квартиры к себе жить. И я, действительно, начала хорошо зарабатывать съемками в рекламе. Ролик шампуня "Конский волос" видели?
        - Не помню, возможно, - пожимаю плечами я.
        - Да что вы! Меня потом вся Москва узнавала! - она забывает про слезы и лицо ее освещает радостная улыбка.
        Но она немедленно блекнет и Тата снова всхлипывает:
        - Только все деньги он у меня отнимал. Сначала врал, что копит их на мой ресторан, чтобы я на тряпки не потратила. А потом и врать перестал. Просто молча отбирал, и все. А когда я пригрозила, что в полицию пойду, стал руки распускать. Понимаете, Настя, мне очень нужны деньги, чтобы снять квартиру и начать все заново. Одной. Без этого гада! - она выжидательно смотрит на меня и нервно крутит на пальце колечко.
        Простенькое, но симпатичное: речная жемчужинка, уложенная на серебряное сердце, которое держат две руки.
        - Милое колечко, - вежливо замечаю я. - Необычный такой дизайн!
        - Это мой талисман, память о первой любви. Когда-то мальчик в школе подарил. Мальчика я давно забыла, а вот сентиментальное чувство осталось. И колечко это мне приносит удачу. Наверное, потому что мальчик его сам сделал.
        В моей ситуации эта девушка - просто подарок свыше. Явно не наглая хищница, просто попала в сложную ситуацию. И если я ей помогу, то она будет мне благодарна. А значит, послушна, и без неприятных сюрпризов. И, главное, она во вкусе Гордея. Тех предыдущих мой муж к себе даже на пушечный выстрел бы не подпустил. А эту… в горле снова встает ком. Эту что? Будет любить? Хотеть? Нет, не думать! Не представлять их вместе! Нужно пройти это до конца! Резко вскакиваю, едва не опрокинув стул, и бросаюсь к окну. Распахиваю его настежь с такой силой, что рама ударяется о стену, а стекло дрожит.
        - Настя, с тобой все в порядке? - обеспокоенно спрашивает Макс.
        - Да, я сейчас! Что-то душно тут у тебя.
        - Так почему не сказала? Я кондиционер сделаю посильнее! Где этот чертов пульт? Вечно он куда-то пропадает! - Макс ищет на столе пульт от кондиционера, разбрасывая бумаги.
        - Не нужно! Я больше люблю свежий воздух из окна, - выдавливаю из себя, стоя спиной к ним.
        Спокойно, Настя! Ты сможешь! Ты все переживешь! Быстро возьми себя в руки! На миг закрываю глаза. Вот так, секунда тишины и молчания. Перезагрузка мозга и сердца. Все, готова. Поворачиваюсь к девушке и говорю чужим, не похожим на мой, голосом - ведь не может же мой голос договариваться с кем-то о том, чтобы соблазнить моего мужа. Значит, это не я.
        - Знаете, Тата, думаю, что смогу вам помочь, - медленно произношу я, не отводя взгляда от кольца, которое словно гипнотизирует меня. - И деньгами, и даже хорошего адвоката дам, чтобы приструнить вашего этого Хлыста. Если, конечно, вы тоже пойдете мне навстречу.
        - Вот и хорошо, - кивает Макс. - Вы пока пощебечите о вашем, о женском. А я пойду скажу остальным претенденткам, что кастинг окончен и ловить здесь больше нечего.
        Гордей
        Придется самому везти документы в суд. Это должна была сделать Настя с утра, но бумаги не распечатаны и не подготовлены, и Настя куда-то запропастилась. В последнее время она совсем не справляется с работой личной помощницы. Женщины! У них все связано с чувствами: если в семье разлад, то и на работе тоже. И вообще все плохо, и даже небо в черную клеточку. Если у нее личная трагедь, то пусть весь мир катится к черту! Правы коллеги: нужно брать на работу человека со стороны.
        Вздохнув, Гордей щелкает мышью, отправляя документы на распечатку. За дверью раздаются возбужденные голоса. Что там еще? Очередная жена в истерике от развода? Гордей приподнимается, и в этот момент дверь открывается и в кабинет врывается Настя с какой-то заплаканной девушкой. Гордей так и застывает. А в голове крутится смешная и абсолютно нелепая в данной ситуации фраза: "Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты".
        Девушка бросает на него полный мольбы взгляд. И его сердце делает один лишний удар. А следом за сердцем внезапно пробуждается мужская природа.
        Что ж так невовремя-то? Гордей быстро садится обратно в кресло и закидывает ногу на ногу. Уши пылают от стыда. Как подросток - честное слово! Настя что-то говорит, а Гордей не слышит. Он любуется тонкой фигуркой девушки под легким, белым, в синий цветочек, сарафаном. Ее хрупкой нежной красотой, светлыми длинными волосами. А воображение уже рисует эти волосы рассыпанными по подушке, и как ее огромные, как у куклы, голубые глаза, неотрывно и призывно глядят на него снизу, когда он, приподнимаясь на руках…
        - Гордей, ты меня слышишь? - откуда-то издалека доносится голос Насти.
        Жена возвращает его в реальность.
        - Да, - Гордей кашляет, прикрыв рот рукой, чтобы скрыть смущение. - Мне нужен кофе, срочно. Настя, приготовь, пожалуйста!
        - Какой кофе, Гордей? Ты поможешь ей или нет? Посмотри на ее руки!
        Он переводит взгляд на тонкие запястья девушки, изуродованные иссиня-багровыми синяками в форме браслетов. И сексуальные фантазии тут же испаряются, вытесненные жесткой реальностью.
        - Конечно, помогу. Настя, сделай мне кофе. И распечатай пока документы. Хотя нет, постой. Не нужно кофе. Просто распечатай и отвези документы в суд. А мы пока поговорим с … - он вопросительно смотрит на девушку.
        - Тата. Меня зовут Тата, - шепчет она, бросив на него робкий взгляд из-под длинных густых ресниц.
        У нее в глазах столько отчаянной мольбы, как у Насти когда-то. Глаза больного щенка. Беззащитные женщины, нуждающиеся в его помощи, в его силе - что может быть прекрасней и сексуальней? Гордей никогда не понимал мужчин, которым нравятся сильные женщины. В доме должен быть только один мужик. И в постели тоже. Гордей мог позволить свой женщине любые капризы. Но никогда не позволял двух вещей: быть сильнее, чем он сам, и быть сверху во время любви.
        Иногда Настя пыталась изобразить лихую наездницу. Она забиралась на Гордея, лукаво проводя пальчиками по груди, и шептала:
        - Сегодня командовать буду я!
        Гордей немедленно переворачивался, сбрасывая ее, и нарочно сильно придавливал собой, напрягая мышцы, чтобы вес тела увеличился вдвое. Она задыхалась, шепча:
        - Ой, тяжелый какой, как каменный! Расслабь мышцы! Все! Сдаюсь! Сдаюсь! Хватит, Гора!
        - Это правильно, что сдаешься, - улыбался он, целуя мягкие податливые губы. - Только так, милая, только подо мной! Я всегда буду сверху, а ты снизу.
        Он отвлекается от некстати нахлынувших воспоминаний и улыбается:
        - А меня зовут Гордей.
        - Да, я знаю, ваша жена мне уже рассказала, - девушка нервно крутит на пальце дешевое колечко с речной жемчужинкой
        - Так что стряслось, Тата?
        - Понимаете, Гордей, он… он… - она судорожно вздыхает и выпаливает на одном дыхании, пока слезы, стоящие в горле, не прорываются наружу. - Он меня бьет, все деньги отнимает. Запирает в доме, не давая выходить без его разрешения. Он…
        Гордей слушает, не перебивая. Такая красавица должна быть вся в бриллиантах. И если их до сих пор нет, значит, она не продается. Неужели в Москве еще такие остались? Подстилок Гордей на дух не выносил. И они никогда его не возбуждали. Наоборот, доступность и истасканность предыдущими "пользователями" вызывали у него брезгливую тошноту.
        День, который начинался так уныло и нервно, заиграл яркими красками. Сегодня Гордею повезло. Определенно очень повезло. Главное сейчас: отправить жену подальше и надолго, чтобы цепко ухватить эту девочку. Зевать нельзя! Удача не бывает долгой и постоянной. Тем более, что Настя сама ему дала "зеленый свет".
        - Так ты отвезешь документы в суд, Настя? - спрашивает он, задумчиво перебирая бумаги на столе.
        - Да, конечно, Гордей! Только распечатаю.
        - Распечатай со своего компьютера в приемной.
        Настя слегка растеряна. Она бросает на него пытливый взгляд. Нет, сейчас ему совсем не нужно, чтобы она начала понимать, что он намертво запал на эту девочку. Поэтому нервно взглянув на часы, Гордей с легким раздражением бросает:
        - У меня очень мало времени. И если ты хочешь, чтобы я помог твоей знакомой, то, пожалуйста, помоги мне, - долгий выразительный взгляд и нетерпеливое постукивание пальцами по столу.
        - Хорошо, я тогда пойду, - Настя резко поворачивается и идет к двери, но закрывая ее, все же бросает на мужа цепкий оценивающий взгляд.
        Догадалась? Скорее всего. Женское чутье хуже радара. Да, какая, в сущности, разница? Что-что, а соблюдать правила соглашений Гордей умел. Открытый брак - значит, открытый брак.
        - Подожди минутку, Настя, - Гордей, деловито нахмурив брови, листает ежедневник.
        Куда бы ее отправить на целый день?
        - Ты вот что, Настя, после суда в офис не возвращайся.
        - Да, но…
        - Забери мой костюм из химчистки. Потом поезжай в "Азбуку вкуса" и возьми свежих креветок. И все, что нужно для супа Том-ям. Приготовь его, пожалуйста, на ужин. И, главное, будь дома в час дня. Сегодня придет уборщица. В прошлый раз она не только оставила пыль в моем кабинете, но еще явно рылась на полках. Папки с делами были сдвинуты, ярлыки перепутаны. Книги стояли неровно. Нельзя ее одну дома оставлять.
        - Хорошо, Гордей, все сделаю.
        Настя выходит из кабинета. Гордей встает, выходит из-за стола, садится на стул рядом с Татой. Берет девушку за руку, накрывает дрожащие тонкие пальцы ладонью и мягко говорит:
        - Вы, наверняка, не завтракали. Я тоже не успел. Давайте поедем в ресторан, поедим, выпьем кофе. И там вы мне все расскажете в спокойной обстановке.
        В ее глазах вспыхивает такая горячая благодарность, что сердце Гордея буквально заливает теплой волной. И не только сердце. Он вскакивает со стула, быстро пересаживается обратно за стол, чтобы скрыть физическое доказательство своей симпатии к девушке, и мысленно благодарит самого себя за то, что сегодня надел широкие брюки.
        - Тата, вы подождите, пожалуйста, в приемной пару минут. Я только один звонок сделаю, и я весь ваш.
        - Конечно, как скажете. Я вообще буду вас во всем слушаться, Гордей, - очаровательно улыбнувшись, она встает, поправляет платье и идет к двери.
        Как сладко звучит эта фраза: "Я буду вас слушаться". Сколько покорности в голосе и взгляде! Как она очаровательно складывает пухлые губки и слегка придыхает, когда произносит: "Во всем". Наверное, это ирония судьбы, но она очень похожа на Настю одиннадцать лет назад. Выдохнув, Гордей считает до пяти, успокаивая огонь, пылающий в бедрах, и берет в руки телефон. Нужно заранее подготовить место для мягкой посадки. После ресторана - сразу в гостиницу. Но ехать в незнакомое место опасно. Сейчас везде камеры и папарацци. Скандал не нужен никому. Поэтому только проверенные и полностью дискретные места у своих. Как, например, тихая, уютная и очень дорогая гостиница в Барвихе, принадлежащая Саньку - его приятелю по теннисному клубу. Единственный минус этого заведения в том, что номера приходится заказывать заранее. Слишком много желающих и вечно осторожных женатых мужчин. Хотя Санек всегда выручит, потому что у него по всей Москве сеть небольших гостиниц. Или - как он их сам называет - траходромов. Пока в 90-е и в 2000-е годы все рвались в политику и большой бизнес, Саня по всей столице тихо скупал хорошие
помещения.
        - Так и останешься до конца жизни портье, - иногда подшучивал над ним Гордей.
        - Не портье, а владелец апартаментов! - возражал Саня. - Дураки вы все. Продаете людям воздух. Сегодня человеку нужен адвокат, а завтра нет. Вот и будешь ты, Горд, в поисках клиентов метаться с высунутым языком вместо галстука. А меня народ всегда сам найдет. Потому что при любой власти и бардаке в стране человеку нужно хорошо покушать и сладко потра… гхм… полежать в приятной компании. Поэтому я без клиентуры и заработка никогда не останусь.
        - Саня, привет!
        - Горд, ты куда пропал? Я тебя в теннисном клубе ждал все прошлое воскресенье.
        - Да дела не пустили.
        - Дела, - хмыкнул приятель. - Это у воров дела, а у нас финансы.
        - Слушай, Санек, мне в твоей берлоге, в Барвихе Лакшери Виллидж номерок нужен. Есть свободные места на сегодня?
        - Это смотря какой самолет запрашивает посадку на мой траходромчик. Кто хочет приземлиться? Ты, что ли?
        - Ну а кто же еще?
        – Да ладно! Ну ты тихушник! - рассмеялся вечно поддатый и оттого радостный Санек. - А говорил, что жене не изменяешь, что у вас все честно. Бла-бла-бла!
        - Люди меняются, Санек. Это я тебе, как адвокат, говорю.
        - А я тебе, как владелец секретных траходромов, говорю, что нет. И если кто-то налево не заворачивает, значит, его просто пока не поймали. Или у него импотенция.
        - Философ чертов. Номер дашь?
        - А то! Президентский дам. Со скидкой. Там кровать пять метров - так что место для маневра всегда найдется. Можешь там хоть круги нарезать и со своей красоткой играть, во что захочешь. Даже в футбол. На прошлой неделе там сам Робби Уильямс - английская попа-звезда простыни мял.
        - Один мял или с парламентом? - осведомился Гордей. - На пяти метрах-то много депутатов поместится.
        - Тьфу на тебя, сволочь политическая! - хмыкнул Санек. - Я тайны клиентов не выдаю. Ты просто зацени степень моей к тебе уважухи.
        - Ладно, заценил. За мной не заржавеет. Спасибо, Санек!
        - Удачной охоты, Ка!
        - Бывай!
        5 глава. Таблетка от женского одиночества
        Анастасия
        Выхожу из офиса. Руки дрожат. Ноги слабеют. Больше всего мне сейчас хочется закрыть глаза и чтобы все это само закончилось. Просто рассосалось. Не знаю как. Но чтобы все было хорошо. Мне так нужно с кем-то поговорить! Дергаю "молнию" на сумке, чуть не срывая ее. Какое счастье, что у меня есть Макс! Как бы я сейчас одна? Наверное, старею. Раньше все в себе держала, никому ничего не рассказывала и справлялась. Как в балете: мышцы сводит, живот от голода прилипает к ребрам, зубы сжаты так, что аж в ушах ломит. И к станку! Час, два, три, четыре подряд. Терпи, Настя, терпи!
        Плие, релеве, батман тандю, антраше. До седьмого пота. И улыбаться не забывай. Чтобы никто ничего не заметил, иначе с радостью засунут палец в рану и будут ковырять. Жизнь вообще очень похожа на балет. Как посмотришь со стороны - так у всех радостные фоточки в соцсетях. Мы в Турции, мы на Кипре, мы в лесу на шашлыках. Улыбаемся и машем. А внизу кровь в пуантах, грязь и склоки. И черные мысли по ночам. А рассказывать никому нельзя, потому мы все на вечном позитиве.
        В страшное время живем. Нас отучили плакать на людях. Раньше как случится что - бабы посреди улицы выли, убивались от горя, и все бежали им на выручку. А теперь что? В крайнем случае, заводят левые аккаунты в соцсетях и плачут тихо в анонимном закрытом сообществе. Иногда смотришь на соседку, которая через два дома от тебя живет, она холеная такая и вся в шоколаде. И даже не предполагаешь, что это она и есть Маруська-85, которой так по жизни хреново, что ее знают все бедные бабы из интернет-сообщества "Не будите в бабе лихо". И ночами и вечерами вместе с ней плачут на интернет-страницах. А в лицо не знают. Как же мы дошли до жизни такой, что горе считается неприличным? И это на Руси, где смех и улыбка без причины всегда считались признаком дурачины?
        Набираю Макса.
        - Настя, как хорошо, что ты позвонила, - от его голоса моментально успокаиваюсь. - А я как раз неподалеку от тебя и сам хотел набрать. Хлобыстнем по кофею?
        - С удовольствием! Только давай в машине посидим. Просто купи кофе на вынос по дороге. Не хочу сейчас никого видеть, а вокруг полно знакомых физиономий. Как назло, кто-то из них непременно усядется за соседним столиком.
        - Не вопрос! Соблюдаем конспирацию. Жди, сейчас подъеду.
        Сажусь в машину. Закрываю глаза и жду. Вскоре возле меня мягко тормозит красный спортивный "Порше". Макс подмигивает мне, закрывает машину и пересаживается в мою белую "Вольво", осторожно держа на весу два больших картонных стакана с кофе и бумажный пакет с выпечкой. Он ставит кофе и пакет на "торпеду", и вдруг наклоняется ко мне и целует в губы.
        - Ты что? - вжимаюсь в спинку сиденья, машинально уперевшись руками ему в грудь.
        - Да ничего, - улыбается он и поправляет непослушную прядь, которая выбилась из моей прически. - Я тебе любовник или нет?
        - Для других, Макс. Это просто игра.
        - Настя, нужно привыкать прикасаться друг к другу. Люди вокруг не идиоты, понимаешь? Дистанция между мужчиной и женщиной всегда видна. Как и близость. Поэтому просто прикоснись ко мне, давай же! - он берет мою руку и кладет на свою щеку.
        Не спорю, руку не убираю, но так и застываю в неудобной и дурацкой позе.
        - Так, не получилось! - сокрушенно вздыхает он. - Скажи мне: ты собак любишь? Или кошек, может быть?
        - Я всех животных люблю.
        - А кого больше?
        - Ну не знаю. Макс, что за бред? О чем ты вообще? Я тебя вызвала поговорить о другом. А ты мне какой-то идиотский допрос устроил!
        - Какая же ты упрямая! И зажатая к тому же! Просто скажи: кошки или собаки?
        - Ну кошки.
        - Отлично! - он вдруг наклоняется ко мне, переворачивается и ложится мне на колени лицом вверх.
        При этом его ноги в длину с трудом помещаются в салоне машины, потому что он просто огромного роста. Макс ерзает на моих коленях, устраиваясь поудобнее. Я в шоке молчу. А он умильно щурится и вдруг, сморщив нос гармошкой, капризно тянет:
        - Мяяяяяяяяяяяу!
        Несмотря на ужасное настроение, меня вдруг разбирает смех. Настолько бредово и комично выглядит здоровенный накачанный красавец в тонкой белой футболке, с рассыпавшимися по моим коленям светлыми волосами, который старательно изображает кота.
        - Мужика погладить отказываешься, потому что ты - верная жена. Но котика-то можно! Ну приласкай же бедное животное! Оно же просит! - он громко фыркает и елозит по моим коленям.
        Смеясь, глажу его по груди, рукам.
        - А за ушком почесать? - капризным голосом напоминает он.
        Запускаю пальцы в его светлые волосы, перебираю мягкие пряди.
        - Видишь? - шепчет он, - это совсем не страшно: прикасаться к другому мужчине.
        Гляжу в его ярко-голубые глаза. Они очень необычного цвета, с бирюзовым отливом. Макс вдруг становится серьезным, резко поднимается, пересаживается на пассажирское сиденье, и… обняв меня двумя руками, целует в губы. Нежно, осторожно, очень бережно. Он целует сначала нижнюю губу, потом верхнюю, а потом захватывает их полностью, накрыв ртом. Его руки ласково гладят меня по волосам. И я забываю, что нужно сопротивляться. Я застываю, окутанная волной нежности. Мне вдруг становится так уютно и легко, словно я маленькая девочка, которую завернули в мягкое пушистое одеяло.
        - Просто расслабься и привыкни ко мне, - шепчет он.
        Его рука гладит мои колени, приподнимает юбку и скользит вверх. Я перехватываю его руку и шепчу:
        - Хватит!
        - Мне лучше знать, когда хватит. Я - твой психолог, - едва слышно выдыхает Макс.
        Его рука скользит еще выше, несмотря на то, что ее держат мои пальцы. Неожиданно для себя глубоко вздыхаю. Мне должно быть противно. Точно должно быть. Но почему-то нет. Наоборот. По телу разливается приятное тепло. Чувствую, как горят щеки. Губы внезапно пересыхают и мне становится трудно дышать.
        - Привыкни ко мне, - он снова прикасается ртом к моим губам, но на этот раз требовательнее, с тщательно скрываемой жадностью, которая все же чувствуется в его прерывистом дыхании.
        Мне кажется, что его тело обволакивает меня полностью. Его губы не дают дышать, его рука вплотную подбирается к моей женской сути. Еще немного - и его пальцы пересекут запретную границу.
        - Нет, - я крепко сжимаю колени.
        - Да, - его рука замирает, а губы полностью захватывают мой рот в горячий плен. - Дай себе расслабиться! Да, Настенька, да!
        Но горячая волна уже поднимается изнутри. Все то, что так долго копилось, что я так старательно запихивала внутрь: невыплаканные до конца слезы, материки льда, выросшие между мной и мужем, бессонные ночи и сухие воспаленные глаза по утрам. Все это мощным смерчем поднимается изнутри, как вулкан, который спал много лет и вдруг начал просыпаться. Раскаленная лава захватывает меня. Вскрикнув, я выгибаюсь дугой, откинувшись на сиденье.
        - Тише, милая, тише! Мы здесь не одни! - Макс прижимается ко мне, гася мой стон внутри себя. - Да, да, позволь себе, позволь. К черту сдержанность! Я с тобой! Я здесь! - он полностью закрывает меня своим телом.
        Не осознавая, что происходит, я вцепляюсь зубами в его плечо, в белую футболку, и меня подхватывает вулкан. Остановить его уже невозможно. Все тело сводит сладкой судорогой и мне кажется, что оно теряет очертания, как мороженое, что потекло от внезапно дохнувшего на него жара. Единственный выход - смириться и принять то, что неизбежно. И я подчиняюсь.
        Когда я возвращаюсь в реальность, Макс протягивает мне стакан с кофе и круасан с шоколадом. Тупо смотрю на вкусности, понимая, что только что впервые изменила мужу. Легко, быстро, в машине на оживленной московской улице средь бела дня. Я - стерлядь! Боже мой, какой кошмар!
        - А теперь сладенькое и кофеин - и ты вернешься к жизни. Это моя личная методика: называется интенсивная терапия в военно-полевых условиях, - Макс, улыбаясь, откусывает кусок круасана и делает большой глоток кофе.
        - Макс, я… - спазм стыда перехватывает горло, мешая говорить.
        - Настя, ничего не нужно объяснять.
        Господи, сделай так, чтобы я прямо сейчас стала невидимой. Потому что я не могу смотреть в его глаза после того, как его пальцы… нет, лучше не вспоминать! Отворачиваюсь к окну и бубню, старательно рассматривая прохожих:
        - Нет, Макс, мы должны немедленно поговорить об этом. Потому что то, что случилось, было ошибкой…
        - Не ошибкой, а частью курса лечения.
        - Нет, так нельзя!
        - Послушай меня, когда тебе болит голова, что ты делаешь?
        - Принимаю таблетку обезболивающего и иду спать.
        - Правильно. Вот ты сейчас и приняла таблетку. Считай, что я твой парацетамол. Настя, ты пытаешься обмануть своего мужа. А разведчики - чтоб ты понимала - засыпаются на мелочах. Гордей не идиот, а прожженый и прокачанный жук. Ему достаточно бросить один взгляд на нас с тобой, чтобы понять: между этими двумя ничего нет. Вот и я укрепил твою версию. Теперь между нами есть особая интимная близость. Мы официально любовники.
        - Гордей тебя и не увидит никогда, - горячо возражаю я. - Мы с ним договорились не показывать друг другу своих любовников.
        - А у тебя в жизни все всегда идет по плану? - хмыкнул Макс. - Правда? Москва - деревенька маленькая. И хотя мы не люди одного круга, но варимся в одном и том же соку. Ты с одной стороны, с барской, я с другой - как холоп.
        - Перестань, Макс! Зачем ты так?
        - Не суть важно, Настя, - отмахивается он. - Меня не волнуют официальные социальные статусы. Важно другое: чтобы мы вместе смотрелись органично. Мужики такие вещи моментально учуивают. Черт нас знает как! Может, на уровне химии. Флюиды там и прочая ерундень. Но одно известно точно: когда мужчина и женщина переспали, то это всегда видно. И еще… без обид, но неудовлетворенную женщину тоже сразу видно.
        - Ты хочешь сказать, что я выгляжу, как…
        - Именно! Если ты не готова идти до конца, то нечего было вообще начинать все это. Добро пожаловать во взрослые игры, малыш! Здесь все по-настоящему. А не так, как хотела ты. По Александру Блоку.
        - Что это значит, Макс? При чем здесь Блок?
        - А у него есть такое забавное стихотворение про кукольный театр, называется "Балаганчик": "Страшный черт ухватил карапузика, и стекает клюквенный сок". Не страшно звучит, правда? Потому что видно, что это все ненастоящее. Так и ты: предложила мужу открытый брак, но при этом хочешь остаться незапятнанной. И выглядишь, как тот карапузик из балаганчика: его вроде убили, но он остался жив. Только твой муж сразу отличит клюквенный сок от крови и никогда не купится на такое разводилово. Так что спрашиваю в последний раз: ты готова идти до конца?
        - Я и так пошла до конца.
        - Нет, от тебя пахнет клюквенным соком.
        - Повернуть все назад уже нельзя, Макс.
        - Нельзя. Но запороть игру можно. Да еще как! Поэтому и спрашиваю, - он берется за ручку двери и нажимает, открывая ее.
        Он смотрит на меня, ожидая ответа. А что будет потом? Если я скажу, что не готова стать его любовницей по-настоящему? Хотя именно это сейчас и произошло. Ну, почти произошло. С моей стороны так точно. Он ведь, наверное, уйдет. И я снова останусь одна. Без совета. Без помощи. А ведь даже Тату именно он нашел. И кто знает, чем бы все закончилось, если бы я стала искать любовницу для мужа сама?
        - Наверное, я одна вообще ничего не могу. Потому что я - тряпка.
        – Никто не может, - возражает Макс.
        - Я сказала это вслух?
        - Да, а я отвечу, что все окружающие напропалую врут о своей самостоятельности. А на самом деле каждому кто-то помогает. Просто люди стараются это не афишировать, рассказывая сказки, как справляются со всем сами.
        А ведь он прав! Я тоже не верю всем этим россказням на тему: " я сама". Потому что неоднократно видела, как за спиной таких вот сказочников стоят сильные, богатые и знаменитые. Мой бывший, Аристарх, тоже всем рассказывает, как он самостоятельно сделал блестящую карьеру в Большом Театре, скромно умалчивая о маменьке с крупнокалиберным Минкультом наперевес.
        - Хорошо, Макс. Я согласна пойти до конца.
        - Вот и отлично, - он закрывает дверь машины и усаживается поудобнее. - А теперь расскажи мне, как твой муж разговаривал с Татой. И как она себя вела. Все расскажи, до мельчайших подробностей. Это важно. Потому что мой взгляд отличается от твоего.
        Вечер. Кухня. Я готовлю заказанный Гордеем тайский суп Том-ям, пытаясь справиться с дрожью рук. Я и в обычном состоянии ненавижу готовить эту лабуду, а сегодня вообще все валится из рук. То креветки бухаются в раковину, то грибы разлетаются по всей поверхности мраморного стола для готовки. Так задумываюсь, что чуть не выплескиваю куриный бульон в раковину. Этого еще не хватало! Пришлось бы все начинать сначала. Варить это чертову бурду на готовом бульоне, разведенном из пакета, бесполезно. Гордей любит именно на настоящем бульоне и моментально учуивает разницу во вкусе.
        В холле хлопает входная дверь.
        - Настюша, я дома! - Гордей заходит в кухню, видит кипящий на плите суп и радостно потирает руки. - Том-ям уже готов? Какая же ты умница у меня! - он обнимает меня сзади и целует в шею.
        От растерянности промахиваюсь и режу деревянную доску вместо зелени. Не помню, когда в последний раз мой муж был так оживлен. Когда вот так врывался в кухню и обнимал меня, и еще и хвалил. На миг меня охватывает острое счастье, и кажется, что время повернулось вспять. И снова вернулись те времена, когда он бежал домой, даже не раздеваясь, усаживался в кухне. И рассказывал мне все, что произошло за день. А потом хватал на руки маленькую Белку, и, в ожидании ужина, они рисовали или лепили на кухонном столе. А я еще вечно ворчала на них, чтобы шли в комнату и не мешали. Потому что не понимала тогда своего счастья от этой веселой суеты. И этого огромного дома у нас еще тогда не было. Кухня была небольшая, и мне негде было нормально готовить, когда они усаживались за стол, раскладывая фломастеры или пластилин. Зато было огромное счастье!
        Последний штрих - зелень. Наливаю суп в керамическую плошку и ставлю перед Гордеем. Он с таким зверским аппетитом уплетает ужин, словно не ел вечность.
        - Настюш, в этот раз суп просто улетный! - Гордей разламывает напополам булку и откусывает здоровенный кусок.
        Нет, меня комплиментами не обмануть. Это у него такой волчий аппетит после кувырканий с Татой. Он всегда хочет есть после отличного секса. Воображение уже рисует горячие картины в красном цвете. Вот Гордей обнимает Тату, вот поднимает ее на руки и кладет на кровать. Чертов мозг, выключи это кино! Я сейчас с ума сойду! Сердце разламывается на пылающие огнем куски. Давлю в груди всхлип, через силу улыбаюсь мужу, беру со стола телефон и выхожу из кухни. Я должна все узнать.
        Стараюсь идти медленно, пересекаю гостиную, дохожу до лестницы на второй этаж. Здесь уже можно не сдерживаться. Лестницу из кухни не видно. Бегом взлетаю наверх, закрываюсь в ванной комнате, включаю воду и дрожащими руками набираю Макса.
        Он немедленно берет трубку и его голос звучит глухо на фоне громкой музыки и множества оживленных мужских голосов.
        - О, да, детка, двигай попкой! - ревут мужики. - И ко мне подойди, и ко мне!
        - Прости, Настя, я на работе. Сейчас зайду в кабинет и перезвоню. Ничего не слышно! У нас сегодня полный аншлаг! - кричит Макс.
        Минута ожидания кажется мне вечностью. Раздается звонок, немедленно отвечаю.
        - Макс, прости, что отвлекаю, мне очень нужно с тобой поговорить.
        - Для тебя я всегда свободен. Что стряслось?
        - Мне кажется, что Гордей уже с ней… короче, у них было. Тата тебе звонила? Что-то рассказывала?
        - Ээээ… странный вопрос. Слушай, мы с ней добрые приятели, но не настолько близки. Кроме того, ты же можешь ей сама позвонить и спросить.
        - Не могу! Я поэтому и звоню тебе. Макс, умоляю, позвони ей и спроси!
        Макс тяжело вздыхает, молчит несколько секунд и отвечает, осторожно подбирая слова:
        - Слушай… тут такое дело… я, конечно, могу позвонить. Но ты пойми: страусиная позиция в данной ситуации - это худший вариант из всех возможных. Тебе все равно придется с ней общаться. И лучше, чтобы ты это делала сама. Привыкни к мысли, что это объективная реальность. И все. В крайнем случае, есть очень хороший прием: представь, что это не ты. Что ты смотришь фильм и все происходит не с тобой, а с актрисой, которая играет главную роль. Такой взгляд со стороны - хороший выход хотя бы на первое время. Пока ты не привыкнешь.
        - Я никогда не привыкну!
        - Тогда у нас проблема, Хьюстон! Настя, ты…
        - Макс, я тебя умоляю! - плачу в трубку, не в силах сдержаться.
        - Ну все, все! - поспешно говорит он. - Настя, прошу тебя: ненавижу, когда женщины плачут. Это самая тяжелая часть моей работы. Не своди с ума своего психолога! Я позвоню, ладно. Только не плачь! Жди!
        Подставляю лицо под холодную воду. Не хватало еще, чтобы Гордей увидел, что я ревела! Часы на телефоне отсчитывают десять минут. Десять вечностей! Наконец, раздается звонок.
        - У них пока ничего не было, - отчитывается Макс.
        - Почему?
        - Не знаю. Он ее накормил в дорогом ресторане, потом отвез в полицию, снял побои, написал заявление. А потом привез в элитную гостинцу в Барвихе и там оставил, сославшись на то, что ему нужно домой. Вел себя очень вежливо. Руки не распускал. Не намекал на секс, но пожирал ее голодным взглядом и вздыхал, как больная корова.
        - В гостиницу? Почему в гостиницу? Я ведь дала ей деньги на квартиру. Почему же она не сняла? В конце концов, если не успела, то могла бы пожить у тебя.
        - У меня? - удивляется Макс. - Нет, у меня нельзя. Да, я живу один, но все равно это неудобно. А почему ты так разволновалась?
        - Потому что в гостинице невозможно ничего контролировать. А если она завтра исчезнет? А если что-то выкинет? Где я буду ее искать? И, главное, у нас с ней есть четкий план. Мы с ней договорились у тебя в кабинете, что она получает деньги. В этот же день снимает квартиру - там достаточно наличных, чтобы не рыскать в поисках чего подешевле. В интернете полно дорогих и хороших квартир в центре Москвы с немедленным вселением - были бы только средства. А она с самого начала нарушает этот план. Как я могу ей после этого верить?
        - Тата сказала, что на гостинице настоял сам Гордей. Мол, там ее никто не знает, и в гостинице, особенно в элитном траходроме, ее сложнее найти. Там же комнаты сдаются на фальшивые имена! И это, кстати, очень логично. Гордей на Тату запал, пытается защитить. Я бы себя вел точно также на его месте. Ну посуди сама: на фига ему квартира? Даже учитывая, что жена, то есть ты, в курсе, такой жук, как твой Гордей, все равно будет соблюдать осторожность. Это привычка, Настенька, а - она вторая натура.
        - Откуда у него такие привычки? Гордей же мне не изменял! Я ему верю!
        - А ты свечку держала? - саркастически хмыкает Макс. - Все эти разговоры про честность - пустой треп. Бла-бла-бла. Нормальный мужик дохнуть будет, но не признается в прошлых изменах. Хоть на кусочки его режь! Даже если ты его прямо на телке поймаешь, все равно будет бубнить: "Это не я. Не было меня там!"
        - Ладно. Извини, за беспокойство! Спокойной ночи! И большое спасибо за помощь!
        - Спокойной ночи, малыш! Если захочешь поговорить, я здесь. Просто набери номер.
        - Очень тебя прошу, Макс: не называй меня малышом. Правда, раздражает.
        - Хорошо, буду звать тебя карапузиком. По Блоку. Ты ценишь, какой у тебя интеллигентный психолог?
        Мне совсем не до смеха сейчас, но губы сами собой растягиваются в улыбку. Это просто удивительно, как Макс умудряется меня расслабить и рассмешить в самые сложные моменты!
        - Не слышу ответа! - настойчиво говорит он. - Карапузик, ты что там делаешь? Захлебываешься клюквенным соком?
        - Что-то вроде того. Ладно. Карапузик - так карапузик. Твоя взяла. И да, ты самый интеллигентный психолог на свете!
        - А то! - довольно хмыкает он. - Какое счастье, что я у себя есть!
        Не выдерживаю и смеюсь в голос.
        - Ну вот! Тебе легче, - довольно замечает он. - А теперь щеки в подушку, попку на матрац, и баиньки. И не забывай что все будет хорошо! Целую.
        Сказать ему, что тоже его целую или нет? Как-то это слишком интимно, словно мы уже настоящие любовники и, как два голубка, воркуем на ночь. Хотя чего уж там? Человек изо всех сил старается. Так почему бы не сделать ему приятно?
        - И я!
        - Спасибо! - дрогнувшим от нежности голосом говорит он.
        Повисает неловкая тишина. Никому из нас не хочется вешать трубку. Мне страшно оставаться одной. Ему… а что ему? Неужели и ему тоже нравится наше общение? Или он просто честно отрабатывает гонорар? Кажется, я сейчас вру сама себе. Никто не станет так со мной возиться только из-за денег. Это смешно. Это глупо, но я ему явно нравлюсь, как женщина. Еще там, в доме Гурджиева, я увидела в его глазах не только профессиональный интерес. Так зачем себе врать? Нравится ли он мне, как мужчина? Да. А как такой может не понравиться? Красивый, сильный, умный, всегда готов помочь. Один минус: намного моложе меня. Я как-то не привыкла к молодым мужчинам. Мне всегда нравились или ровесники или те, кто на несколько лет старше. Господи, о чем я думаю сейчас?
        - Карапузик, ты там живой? Молчишь и сопишь в трубку, - осторожно интересуется Макс.
        - Извини! Задумалась и забыла отключить связь.
        - Если ты думала обо мне, прощаю. Если о другом - моя месть будет страшна!
        - О тебе, не волнуйся, - смеясь, отвечаю я.
        - Правда обо мне? - его голос вдруг звучит серьезно. - Ты не шутишь?
        - Да, только не задавай вопросов. Пока!
        - Нет, подожди! Не вешай трубку! Прошу: расскажи, что ты обо мне думала?
        - Все, Макс, пока! - выпаливаю скороговоркой и вешаю трубку.
        Или я сошла с ума или у меня впервые в жизни, действительно, появился любовник. Не фиктивный, а настоящий! Иногда любой женщине нужна вот такая таблетка от одиночества.
        Всю ночь я ворочалась с боку на бок, но заснуть так и не смогла. То, что сказал Макс, это очень логично, не спорю. Беда в другом: моя интуиция, рыча, как рассерженная собака, кусала меня за сердце. Ей, как и мне, не нравилось, что в самом начале что-то пошло не по плану. Может быть, это мелочь. Может быть, я сама себя накручиваю. Но знаю одно: в кабинете Макса мы с Татой разработали четкий план. И все, что выходит за рамки этого плана, ничего хорошего не несет. Конечно, на сто процентов предугадать действия Гордея невозможно. Но в данной ситуации Тата могла придумать что-то, чтобы сразу снять квартиру и не ехать в гостиницу. В жизни не поверю, что она не смогла сочинить отмазку. И очень сложно объяснить Максу, что в квартире мне легче контролировать любовницу моего мужа. В конце концов, я всегда могу сказать:
        - Стоп!
        Приехать туда, поговорить, посмотреть своими глазами на ее поведение. А в гостиницу мне соваться нельзя. Слишком опасно. Там полно посторонних глаз и кто-то всегда может ляпнуть Гордею, что меня видели. Тем более, если это та гостиница, которую держит в Барвихе его друг по теннису Санек, с которым я знакома.
        Утром в офисе я почти не видела Гордея. Сначала он ездил в суд, потом беседовал с клиентами в кабинете. После обеда он вышел в приемную и присел на краешек моего стола.
        - Настя, отмени двух клиентов, которые записаны на вечер. Я сейчас уеду и домой вернусь поздно. Не жди меня, ложись спать. Ужин не готовь. Поем в городе.
        Поднимаю на него глаза, отвлекаясь от компьютера. Гордей дает мне ценные указания, а сам на меня не смотрит. Берет со стола первые попавшиеся бумаги и якобы внимательно просматривает их, чтобы не встречаться со мной взглядом.
        - Хорошо, - тоже машинально перебираю бумаги не столе и спокойно спрашиваю: - А ты куда собрался, -ора?
        Он, наконец, отрывает взгляд от документов и натянуто улыбается:
        - Ну что за вопросы, Настюш? У меня полно дел. Мы же не в казарме, чтобы я отчитывался. Правда?
        Молча киваю. Гордей берет свой портфель от Гуччи, который я ему подарила на девятую годовщину нашей свадьбы, и, тихо напевая, выходит из офиса. Настроение у него просто отличное. Зря я ему этот вопрос задала: куда? И так понятно.
        Выглядываю в окно. Дожидаюсь, пока он выедет с парковки, нахожу в памяти телефона номер Макса, набираю и тут же сбрасываю звонок. Нет, Макс прав. Нельзя все время прятаться за его спиной. Мне придется говорить с Татой напрямую, как бы неприятно это не было. Глубоко вздыхаю, закрываю глаза, считаю до пяти, успокаивая бешеный ритм сердца и набираю ее номер. Она немедленно отвечает:
        - Здравствуйте, Настя!
        - Тата, Гордей сейчас уехал. Скажи мне: вы с ним договорились? Он поехал к тебе?
        После недолго молчания Тата осторожно отвечает:
        - Настя, вы извините меня, но, может быть, не стоит вдаваться в такие подробности? Не из-за меня, из-за вас. Это немного неловко. Зачем вам знать такие вещи? Я все сделаю, как мы договаривались. Вы не волнуйтесь, пожалуйста!
        Сжимаю зубы, еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться на крик, и медленно отвечаю:
        - Пока что ты уже отошла от плана. Я дала тебе деньги на съем квартиры, а ты оказалась в гостинице.
        - Я не виновата. Это Гордей.
        - Только не рассказывай мне, что ничего не могла придумать.
        - Я, правда, не могла. Почему вы злитесь? Это же мелочи! Какая разница: где?
        - Большая! - прикусываю язык, чтобы не выпалить, что в гостинице мне сложно ее контролировать.
        Нет, не нужно ей этого знать.
        - Настя, я… вас расстроила. Простите меня! Больше этого не повторится! Я буду делать все по плану. Вы правы! Еще раз простите! - бормочет она виноватым тоном. - Я очень не хочу, чтобы между нами были натянутые отношения, потому что вы меня очень выручили! И я вам страшно признательна! Мне ведь просто некуда было идти. И если бы не вы, то вообще не знаю, что со мной было бы!
        И это ее покаяние сразу успокаивает меня. И чего я на нее напала? Сама же выбрала именно эту девочку. А теперь сжираю с потрохами, хотя она ни в чем не виновата. Ей тоже несладко ложиться под чужого мужика, который намного старше. Это для меня Гордей - смысл жизни. А для нее - просто папик, которого необходимо обработать. Бизнес, и ничего больше. Нужно срочно взять себя в руки!
        - Ладно, хорошо, Тата. Ты тоже извини меня. Просто я очень странно себя чувствую.
        - Да я все понимаю! Ситуация крайне деликатная. И я буду делать все, чтобы вам стало легче! Просто хочу вам сразу сказать: я вам не враг. Мы в одной лодке. И я стопудово вам не соперница. Вы такая красивая! Такая элегантная! Я бы очень хотела познакомиться с вами при других обстоятельствах. Всегда мечтала о такой подруге. А еще лучше - старшей сестре. Чтобы можно было всем поделиться, научиться разным премудростям. А у меня никогошеньки нет. Я совсем одна!
        От растерянности я не нахожу, что ей ответить. Бред какой-то! Любовница моего мужа, нанятая мной же, рассыпается в комплиментах.
        - Да ладно тебе, - хмыкаю я.
        - Нет, правда! - горячо возражает она. - Вы такая вся топ! Такая офигенная, как шоубиз в инсте! Я вообще реально в шоке. Не понимаю: как можно от такой красавицы еще гулять? Меня прямо колбасит от злости! Ну что этим козлам-мужикам нужно?
        - Это, девочка, вопрос на миллион долларов! - горько усмехаюсь я. - Думаю, что даже те женщины, которые Нобелевскую премию получили, не могут разгадать эту загадку. Так что по нашему вопросу? Гордей к тебе поехал?
        - Да, ко мне, - едва слышно отвечает она.
        - Ладно. На связи!
        Сбрасываю звонок. Хватаю сумку и бегу к машине. Завожу мотор и срываюсь с места. Мчусь, не разбирая дороги. В небе собираются тучи. Первые капли теплого летнего дождя падают на лобовое стекло. Включаю "дворники", чтобы смыть московскую пыль, и захлебываюсь слезами. Кто бы в моей душе так включил дворники, чтобы все отскрести? Чтобы все печали вот так ушли вместе со струями воды? Заезжаю в тихий старый московский дворик и останавливаюсь. Мне сейчас необходимо только одно: посмотреть в глаза Белки. Нажимаю на видеозвонок "Ватсапа".
        - Мамуля! - Белка сначала радостно улыбается, но улыбка тут же сползает с ее лица, как только дочка замечает мою перекошенную физиономию. - Ты что плачешь?
        - Нет, что ты, моя хорошая! Это просто дождь. Пока до машины дошла, вся вымокла.
        - Честно? - она недоверчиво прищуривается.
        - Честно-честно! - вытираю слезы салфеткой. - Ты же знаешь: я ненавижу зонты. Ты, наверное, не помнишь, как мы с тобой как-то пошли в парк. Я, как обычно, была без зонта. А ты еще капризничала весь день и ужасно себя вела. И вдруг как полило! И я тебя схватила, спрятала под куртку и понеслась домой. А над головой сверкали молнии. И каждый раз, когда громыхал гром, я взвизгивала от ужаса, а ты радостно хохотала! Аж заливалась от смеха! Тебе так нравилось, как я кричу! Ты думала: это такая игра.
        Белка вдруг рассмеялась и сказала:
        - Не помню! Но ты когда кричишь, вообще такая прикольная!
        - Это почему это?
        - А у тебя голос очень тонкий. И когда ты орешь, то он такой совсем мультяшный становится, как у гномика, - она вдруг сморщила нос и тихонечко завизжала: - Ииии!
        - Вот зараза мелкая! - расхохоталась я. - Смейся над матерью, смейся! Посмотрю на тебя в моем возрасте.
        - Не, я такая старая никогда не буду! - хитро прищурилась дочка.
        - Нарываешься, - пригрозила я.
        - Ага! - радостно подтвердила она.
        - Ладно, доберусь я еще до твоей вкусной попы и отшлепаю, как следует. А пока беги по своим делам, Белочка! Я тебя очень люблю!
        - И я, мам! Обнимашки! - она широко раскинула руки.
        На душе сразу стало так легко и спокойно! Все у нас будет хорошо. Главное, что у меня есть дочка. Костьми лягу, но у нее будет все, чего не было у меня в моем сером и унылом детстве в богом забытом Оханске. А потом в вечном голоде и унижениях в хореографическом училище.
        6 глава. Его любовница в моей постели
        Самое яркое воспоминание об этом периоде: вечный голод. Есть хотелось всегда, особенно не хватало пирожных - бисквитных, щедро покрытых жирным сладким кремом. Они мне буквально ночью снились. Но нужно было держать фигуру. Да и денег не было на сладости. Мать почти ничего не присылала. Сама еле тянула.
        Я вообще в хореографическом всегда себя чувствовала Золушкой, потому что попала туда по большому везению. Единственный раз в жизни у моей мамы оказались нужные связи. Когда-то она после школы приехала в Москву. Мечтала учиться, устроить свою жизнь. Поступила в институт, но жалкой стипендии ни что не хватало. И мама устроилась приходящей домработницей к приме-балерине Большого Театра. А та по доброте душевной предложила маме пожить у нее, чтобы не мучиться в общаге и не тратить время и деньги на дорогу.
        Институт мама так и не окончила. На студенческой вечеринке познакомилась с красавцем, который наплел ей с три короба о своей великой любви и их роскошной будущей свадьбе. А после того, как стал ее первым мужчиной, исчез. Мама забеременела и родила меня. Своего отца я так никогда и не увидела. Даже не знаю, как его зовут. Балерина, у которой мама жила, ей очень помогала. Но сколько можно чужой добротой пользоваться? Мама подумала, поплакала и вернулась в родной город.
        И когда увидела, что я часами танцую у телевизора, обмотав бедра кружевной салфеткой вместо пачки, отдала меня в хореографический кружок. Меня там очень хвалили. Говорили, что у меня удивительная природная гибкость и шикарная выворотность стопы.
        И когда мне исполнилось десять лет, мама повезла меня в Москву на экзамен в хореографическое. А главой приемной комиссии была та самая балерина. Она-то мне и помогла поступить на бюджетное место по федеральной программе. Тогда в 1999-м году детям из провинции еще давали бесплатные места в Академии хореографии. Но нас, таких, было мало. И в круг детей чиновников, московской богемы и внезапно разбогатевших бандюков меня так и не приняли. Учеба и проживание в интернате были бесплатными. Но балетную и школьную форму, а также прочую одежду, нужно было покупать за свой счёт. Причем там, где скажут. А магазины эти были совсем не дешевые. Мама выбивалась из сил, чтобы покупать мне все необходимое. Но какая работа и зарплата в Оханске в 90-е? Слезы! Поэтому карманных денег у меня никогда не было.
        Кормили нас неплохо, но однообразно и диетически. А растущему организму, который по шесть-восемь часов вламывал у балетного станка, очень хотелось сладкого. Девчонки из богатых семей собирали деньги и посылали гонца за пирожными. Я в этом не участвовала. У меня не было ни копейки. И я навсегда запомнила запах ванильного крема на бисквитных пирожных, которые ели другие. Делиться с товарищами там было не принято. Недаром Большой Театр построили на бывшем чумном кладбище. Запах чумы оттуда так и не выветрился.
        Злясь на себя и свою нищую жизнь, и даже на отца, которого никогда не видела, но часто о нем думала, я шла в репетиционный зал и пахала у станка до тех пор, пока от усталости не пропадало желание есть.
        - Плие, релеве, батман тандю, антраше, - шептала я, изнуряя тело так, что мышцы сводило судорогой. - У меня будет все!
        Вот стану примой и закажу себе трехэтажный торт с белыми кремовыми розами. Нет, лучше с шоколадными! И мне в гримерку будут заносить корзины цветов и конфеты. Самые дорогие! А я буду их нехотя есть, жеманно держа пальчиками, на которых будут блестеть бриллиантовые кольца.
        - Плие, релеве, батман тандю, антраше!
        Гордей
        Гордей приехал в гостиницу в Барвихе, подошел к двери номера, на ходу доставая из кармана пластиковую карточку-ключ, вставил ее в замок, но вдруг подумал, что заходить без стука будет неприлично и слишком по-хозяйски. Это поставит девушку в неловкое положение. Поэтому Гордей тихо постучал.
        - Кто там? - раздался за дверью дрожащий голосок.
        - Это я, Гордей!
        Дверь немедленно распахнулась.
        - Это вы! Слава богу! - облегченно выдохнула Тата. - А я уже испугалась, что Хлыст меня нашел.
        Гордей на миг замер, любуясь ее удивительными ярко-синими глазами в обрамлении густых темно-шоколадных ресниц. В них плескалась такая радость от встречи с ним, что его тело немедленно отозвалось на этот немой призыв. Тата молча улыбалась, стыдливо запахнув белый пушистый гостиничный халат. Ее густые светлые волосы рассыпались по плечам, а обнаженные ноги с изящными пальцами были босы. И разговаривая, она подогнула одну ногу, стоя на второй.
        Гордей невольно представил себе, как этот пушистый халатик падает на ковер, а под ним… нет, лучше не думать! Он поспешно прикрыл бедра портфелем. Да что это с ним? Как пацан, честное слово! Давно такого не было, чтобы от одного женского взгляда внутри все переворачивалось.
        - Давайте пообедаем, Тата, - смущенно кашлянув, предложил Гордей. - Здесь неподалеку есть прекрасный ресторан.
        - Это было бы замечательно, - улыбнулась она. - Вот только… - легкая тень омрачила ее улыбку, - понимаете, мне очень неловко об этом говорить. Боюсь, это прозвучит как-то не так.
        - Смелее, - подбодрил ее Гордей. - Я не страшный. Просто так выгляжу, как Карабас-Барабас.
        Она рассмеялась, прикрыв рот маленькой, почти детской ладошкой, и выпалила на одном дыхании:
        - Я сбежала от Хлыста, в чем стояла. У меня нет вещей и косметики. И мне страшно неудобно в таком виде выходить. Особенно в Барвихе. Может быть, мы закажем еду сюда? А потом я придумаю, как мне незаметно пробраться домой, чтобы забрать хотя бы самое необходимое.
        - И это все? - изогнул бровь Гордей. - Тоже мне проблема! Тогда план меняется. Сейчас прошвырнемся по магазинам, благо их здесь полно, купим вам все необходимое, а потом обедать.
        - Нет, что вы! Я так не могу! У меня нет денег. И вообще мы едва знакомы. Это просто неприлично! Вы черт знает что обо мне подумаете! И так уже очень мне помогли. Это очень дорогая гостиница, а вы любезно сняли номер, чтобы мне было где переночевать. Нет, я не могу пользоваться вашей добротой, - она замахала руками.
        - Послушайте меня, - Гордей взял ее за руку и прижал теплую ладонь девушки к своей груди. - После стольких лет адвокатской практики меня невозможно удивить или смутить. Поверьте: я слишком хорошо разбираюсь в людях. Поэтому о вас, - он подчеркнул это голосом и сделал секундную паузу, - я никогда не подумаю ничего плохого. Если такая прекрасная девушка оказалась в сложной ситуации, то это не ее вина. Позвольте вам помочь!
        - Я… я все вам верну потом, обещаю! - воскликнула она.
        - Ну начались меркантильные подсчеты, сколько и кому кто должен, - сокрушенно вздохнул Гордей. - Вы случайно не задумывались о карьере адвоката? Вам бы подошло.
        - Нет, - рассмеялась она. - Я вообще-то повар.
        - Чудесная новость! - обрадовался Гордей. - Вот откроете ресторан и будете меня кормить. Я так люблю вкусно поесть!
        - Обязательно! Буду готовить все, что любите! - пообещала девушка.
        - Вот и отлично! - Гордей сделал круг по номеру и сел в удобное кожаное кресло. - А теперь одевайтесь и поедем. И еще… у меня к вам небольшая просьба.
        - Да, конечно, все, что скажете, - поспешно ответила Тата.
        - Давайте, Таточка, перейдем на ты. А то я себя чувствую таким старым, когда вы мне выкаете!
        - С удовольствием! - пропела девушка, убегая в ванную.
        Гордей сидел на стуле в самом дорогом бутике Барвихи и пил шампанское. Вокруг Таты суетились продавцы, наперебой предлагая шикарные наряды и обувь к ним. Надев очередной наряд, раскрасневшаяся Тата выходила из гримерки, крутилась перед зеркалом и бросала робкий взгляд на Гордея. Он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Гримаски на ее прекрасном личике очень его забавляли. Взгляд в зеркало - радость, взгляд на Гордея - мимолетный испуг. А не слишком ли это дорого? И вообще идет ли мне?
        - Прекрасно! Нужно брать! - восклицал Гордей, подбадривая девушку.
        Ему очень нравилась пантомима, которую они с Татой проигрывали при каждой покупке. Отвернувшись от продавцов, Тата украдкой показывала Гордею ярлычок с ценой, закатывала глаза от ужаса и нервно закусывала губу. Гордей немедленно кивал ей и крутил указательным пальцем, показывая продавцам, чтобы положили в пакет. Эта игра сразу перекинула между ними мостик интимности. Пару раз дверь примерочной приоткрывалась и Гордею разрешалось мельком увидеть гладкое бедро и маленькую, но крепкую и высокую грудь. Он краснел и шепотом подзывал продавцов, давая указания все побыстрее принести, завернуть и всячески ускорить процесс создания принцессы из Золушки.
        Наконец, полностью потеряв терпение, он встал, подошел к вешалкам, сгреб в охапку элитные тряпки, названия которых продавцы произносили с таким придыханием, словно припадали к святыням. И, слушая бормотание об удивительной коллаборации Кардена с Баленсиагой, и серьезно кивая, словно понимает о чем речь, Гордей понес это все на кассу, бросил на стол и достал из кармана кредитную карту.
        - Вы берет все? - нервно икнула продавец.
        Гордей молча кивнул и протянул ей карту.
        - И четыре модели из коллаборации? - еще раз икнула девушка и поспешно пояснила, видя, что клиент явно не понимает, о чем идет речь: - Коллаборация - это когда два знаменитых бренда вместе выпускают коллекцию. Это намного дороже, чем по отдельности!
        - Девушка, я куплю не только коллаборацию, но даже военно-политический союз Северной Кореи и Пакистана, только давайте ускорим процесс, пожалуйста! - шепотом взмолился Гордей, нетерпеливо постукивая пальцами по кассовому аппарату.
        Терпение Гордея было с лихвой вознаграждено, когда они с Татой зашли в ресторан. Цокая каблуками по мраморному полу, она легкой походкой шла по залу к столику. Мужчины пожирали ее взглядами, а женщины давились омарами и креветками, злобно сверля девушку глазами. Гордей с удовольствием наблюдал предсказуемую географию мужских взглядов: услышав звонкий перестук золотых "шпилек" на босоножках, сделанных из переплетения алых ремешков, взгляд мужчин сначала задерживался на стройных ножках Таты, полз вверх, ощупывая тонкую фигурку, затянутую в белый шелк платья, усыпанного крупными красными горошинами. Оценивал широкий алый пояс, отделявший тонкую талию от крутых бедер, и, наконец, намертво прилипал к аккуратной круглой попке, на которую этот пояс спускался огромным кокетливым бантом.
        Гордей даже специально выбрал столик в центре зала, чтобы Тату было хорошо видно со всех сторон. Но, едва взглянув на меню, девушка извинилась и убежала пудрить носик. Гордей сделал заказ, и в этот момент раздался телефонный звонок. На экране высветилось имя жены. Гордей вздохнул. Интересно, у женщин есть какой-то встроенный навигатор, моментально определяющий поход мужа налево?
        - Ты где сейчас, Гора? - нетерпеливо спросила Настя.
        Сказать ей прямо? Нет, не нужно. Хотя… зачем врать, если они обо всем договорились?
        - Настюш, я воспользовался твоим разрешением и у меня сейчас встреча. То есть, ну не то чтобы деловая встреча, а скорее свидание. Ну ты понимаешь, да? Это по поводу нашего с тобой эксперимента, - Гордей стушевался и замолчал.
        Что это с ним? Он разучился связно формулировать свою мысль? Для адвоката это совсем беда. Но с другой стороны, несмотря на открытость их брака, очень тяжело вот так ясно и просто сказать жене, что у него свидание с другой женщиной.
        - И да, чтобы все было по справедливости, ты тоже можешь сегодня с кем-то встретиться, - торопливо добавил он. - Просто, чтобы тебе не было обидно. Иначе это будет игра в одни ворота и из нашей затеи ничего не выйдет.
        На том конце линии повисло напряженное молчание.
        - Значит, тебя ждать поздно? - тяжело дыша, наконец, спросила Настя.
        Даже не видя ее, Гордей знал, что она сейчас пытается сдержать всхлип и поэтому так тяжело дышит. Сложно с ней. Очень сложно! Такая гиперэмоциональная натура! Одним словом: балерина. Сама предложила открытый брак, а теперь будет изводить себя слезами и бессонными ночами. Ну вот какая, к черту, рациональность с таким ураганом эмоций? Внезапно он почувствовал укол совести. Ему стало жаль жену. Нет, не нужно было ей говорить. Это прокол. Но что сделано, то сделано.
        - Не нужно ждать, - после долгой паузы ответил он. - Скорее всего, я буду утром. А может быть, даже сразу поеду на работу, не заезжая домой. Еще не знаю. А ты что собираешься делать? Есть планы на вечер? - из вежливости спросил он.
        Хотя точно знал, что план у нее один: забраться в постель с коробкой шоколада, включить слезливую мелодраму вроде "Титаника" и всласть поплакать над горькой женской долей, как своей, так и киногероинь.
        - А у меня тоже планы, - фальшиво-бодрым голосом ответила Настя. - Еще пару дней назад хотела тебе сказать, но все как-то не предоставлялся удобный случай. Я тоже кое с кем познакомилась. Так что меня тоже весь вечер не будет дома.
        Гордей застыл от удивления. Это очень походило на правду. Потому что она сказала это без тени злорадства, спокойно и буднично. Не для того, чтобы насолить ему, а просто констатируя факт.
        - Правда? Ну тогда я рад за тебя, Настюша. Приятного вечера!
        - И тебе, Гора.
        Телефон отключился. Гордей еще пару минут озадаченно смотрел на темный монитор. Радужное настроение слегка поблекло. Дело не в том, что она сказала, а в том, как она это сказала. В голосе мелькнула какая-то чужая инстанция. Словно она разговаривала не с любимым мужем, а с посетителем офиса. Это было странно и непривычно. Но он тут же взял себя в руки. Да нет, быть не может! Она просто научилась хорошо играть на публику, и все. За долгие годы работы с ним она, наконец, освоила знаменитую адвокатскую фишку: сохранять хорошую мину при плохой игре. И научил ее этому именно он, Гордей.
        Он улыбнулся. Гордей слишком хорошо знал свою жену. Она любит его и пытается удержать любым способом. Теперь ее тактика изменилась и она пытается пробудить давно и крепко спящую ревность мужа. А он прекрасно понимает, что никуда и ни с кем Настя не пойдет. Поэтому ему нечего опасаться. Но с другой стороны, она поступает мудро, добавляя адреналин в и перчинку в их отношения. И если так пойдет, то разводиться реально не придется.
        С одной стороны, ему и самому не хочется ломать привычный образ жизни. С другой, их браку давно нужен свежий ветер. И вроде до кризиса среднего возраста еще далеко, а Гордея давно уже ничего не радует. Серая будничная скука и рутина сожрали все желания и стерли яркие краски с палитры его жизни. И вот такой вариант - это идеальное решение. Нужно будет начать предлагать его клиентам. Будучи хорошим адвокатом, Гордей был трезвым прагматиком. Со стороны открытый брак может кому-то показаться ужасным и даже в чем-то извращенным. Но если хорошо подумать, то половина Москвы живет во лжи. Жены знают, что им изменяют. Мужья раскланиваются с любовниками жен, делая вид, что ничего не понимают. И так и живут, опутанные враньем. По разным причинам: дети, имущество, карьера. Половина московских чиновников чьи-то зятья и мужья некрасивых жен, отцам которых они обязаны всем. А их жены от безделья и женского отчаяния заводят себе молоденьких жиголо из провинции, чтобы отдохнуть от пивных животов мужей. Так у них с Настей хотя бы все честно.
        Тата вернулась за столик и мысли Гордея немедленно переключились на более приятную тему. Они ели, пили вино и болтали. Доедая причудливый десерт - шоколадное яйцо, наполненное муссом из манго, которое раскрылось на лепестки, когда его полили горячим ромовым соусом, Тата незаметно зевнула.
        - Устала? - шепнул Гордей.
        - Очень! - не стала притворяться Тата.
        Оплатив счет, Гордей отвез девушку в гостиницу, проводил до номера и подождал, пока она откроет дверь. Тата замерла на пороге, держа дверь открытой. Но Гордей не спешил. Очень важно было сейчас не изображать хозяина, который требует компенсацию за немалые расходы, а дать ей почувствовать свободу выбора. Во всяком случае, истинные джентльмены всегда так и поступают. В женских мелодрамах так точно. А Гордей очень хотел выглядеть в глаза Таты рыцарем, а не жадным до сладкого девичьего тела папиком. Поэтому Гордей галантно поцеловал нежную ручку девушки и прошептал:
        - Спокойной ночи, красавица! Сладких снов!
        В глазах Таты мелькнуло удивление и она растерянно спросила:
        - А вы… то есть ты… разве не хочешь зайти?
        - Честно? - проникновенно сказал Гордей, вложив в голос весь актерский талант, который у него был, - очень хочу! Но еще больше не хочу ставить тебя в неловкое положение. Ты ведь не такая, как все. Ты - особенная! Поэтому я подожду, пока ты захочешь этого сама. А если даже не захочешь, - он тяжело вздохнул и скорбно потупил глаза, - значит, так и будет.
        Он повернулся спиной к ней и сделал шаг по гостиничному коридору, намереваясь уйти.
        - Постой! - Тата схватила его за руку. - Я хочу, чтобы ты остался!
        Он резко повернулся к ней и радостно выдохнул:
        - Правда? Ты уверена?
        - Абсолютно, - кивнула она. - Мне с тобой хорошо и спокойно. И очень не хочется сегодня быть одной. Пожалуйста, останься, Гордей! - она приподнялась на цыпочки, потянулась к нему и прикоснулась губами к его губам.
        Медлить Гордей не стал. Он подхватил Тату на руки и ворвался в номер, ногой захлопнув дверь. Донеся девушку до кровати, бережно положил на шелковое покрывало. Она смотрела на него снизу вверх широко открытыми глазами. Он рванул на себе галстук, стащил через голову рубашку. Положил слегка дрожащие от возбуждения пальцы на ее теплые колени, погладил их и приподнял подол платья. И задохнулся от прилива чувств. На ней были трогательные белые хлопковые трусики. И от вида этой узкой полоски ткани, прикрывающей бедра и самое сокровенное, у него все поплыло перед глазами. Такое скромное белье всегда возбуждало его намного больше, чем затейливые стринги со стразами, которые так любили многочисленные Инстаграмм-подстилки. Сдерживая желание немедленно разорвать тонкую ткань, он поцеловал полоску кожи над резинкой трусиков, подцепил их зубами и потянул вниз. Тата охнула, вздохнула, напряглась и прошептала:
        - Пожалуйста, осторожно!
        Он рывком поднялся наверх, поцеловал ее в губы и выдохнул:
        - Обещаю, что буду самым осторожным на свете! Не бойся меня, Таточка!
        - Я и не боюсь. Просто… я стесняюсь, - пролепетала она, стыдливо закрыв глаза.
        И от этого "я стесняюсь" бедра Гордея свело такой сладкой судорогой желания, что он полностью перестал ощущать свое тело. Где-то там полыхало. Где точно, он не знал. Просто любил каждый сантиметр этого нежного трогательного тела. Любил без устали, раз за разом. И силой заставил себя остановиться только после того, как Тата взмолилась:
        - Можно мне отдохнуть? У меня уже там все болит!
        - Прости, ради бога! - он обнял ее двумя руками и поцеловал в теплую макушку, пахнущую персиковым шампунем.
        Тата положила голову ему на грудь и тихо засопела. Он, боясь пошевелиться, смотрел в темноту и ругал себя за то, что набросился на бедную девочку, как голодный солдат. Давно с ним такого не было. Даже и не вспомнить, сколько конкретно. Эта девушка разбудила в нем ненасытного зверя. Среди всех его женщин - а их было немало, такое удавалось только Насте. Теперь свой рекорд он повторил с Татой. Гордей заложил одну руку под голову и подумал о том, что, наверное, он не самый плохой на свете человек, если вселенная посылает ему такое невероятное счастье.
        В теле чувствовалась приятная усталость, но он был бы не прочь повторить еще пару раз, если бы Тата не заснула. Ладно, успеется утром. Он позволил себе задремать. И, проваливаясь в сон, на пороге реальности и грез, вдруг услышал в коридоре громкие голоса и густой забористый мат.
        Но сонный мозг не успел разбудить тело, и пока Гордей лениво думал, что нужно встать и посмотреть, что там, дверь сотряслась от тяжелого удара. Гордей одним прыжком оказался на ногах, слетев с постели. Тата, проснувшись, громко завизжала. В дверь колотили с такой неистовой силой, словно в коридоре бесновался дикий горный тролль.
        - Что за на…? - успел выкрикнуть Гордей, схватив со стула брюки.
        И в этот момент дверь, не выдержав напора снаружи, качнулась, слетела с петель и с грохотом рухнула внутрь номера.
        Анастасия
        Сказать легче, чем сделать. Бодро соврав Гордею, что у меня тоже свидание, я долго стояла под теплым душем. Потом набросила любимый шелковый халатик - черный, в огромных подсолнухах и с ярко-желтыми манжетами, сделанными из меховых подсолнухов поменьше. Взяла коробку вишни в шоколаде и забралась в постель. Можно позвонить Максу и куда-нибудь пойти, но не хочется. Хочется забиться в тихий теплый угол, включить хороший старый фильм, где все любят друг друга, долго страдают, но все заканчивается хорошо, и всласть поплакать, вспоминая былое счастье.
        Щелкаю пультом от телевизора, висящего на стене напротив кровати, переключая каналы. На одном из них фрагмент старого документального фильма. Печальный человек с мудрыми глазами и загадочной фамилией Окуджава выводит тихим проникновенным голосом:
        Все веселы,
        И все женаты,
        И все поют стихи Булата
        Шоколад становится комом в горле. Все веселы и все женаты. Мы с Гордеем веселы и женаты. И никаких любовниц. И все просто и ясно. Мы друг у друга есть. Слезы ручьем текут из глаз. Забиваюсь под одеяло и разрешаю себе расслабиться. Дома никого нет, поэтому не нужно плакать в ванной, включив воду, как плачут обычно сильные женщины. Можно громко выть в голос, некрасиво разевая рот, не боясь выглядеть уродиной. Подушка намокает от слез. Бросаю ее на ковер и беру подушку Гордея. Обнимаю ее, вдыхая его запах. А где-то сейчас его обнимает другая женщина. И я знаю, как ее зовут и как она выглядит.
        Почему я не могу его просто разлюбить? А лучше возненавидеть? Тогда все было бы проще. Я бы не боялась развода. Я бы дралась за имущество, чтобы построить счастливое будущее для Белки. Я бы смогла жить без него, если бы сердце так не рвалось на части. Если бы душа так не прикипела к нему. Если бы мое тело так не привыкло к его рукам!
        Одеяло душит меня жаром, но одновременно тело сотрясается в ознобе. Сбрасываю одеяло и шепчу, подняв глаза к потолку:
        - Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я его разлюбила! Прошу тебя! Пожалуйста!
        Бог, как обычно, молчит. В изнеможении скатываюсь с кровати на ковер, сворачиваюсь калачиком и затихаю в позе эмбриона. Вот так немного легче. Когда занимаешь меньше места в этом страшном мире, где каждую минуту кто-то втыкает в сердце нож. Где близкие и родные вдруг становятся чужими. Спи, Настя, спи! Свернись калачиком, замри и не двигайся, и тогда черная полоса горя пройдёт стороной, как гроза. Главное: не дышать, чтобы в тебя не ударила молния. Движение - вот что притягивает молнию. А если ты тихо лежишь, то тебя не заметят. Спи, Настя, спи!
        Забываюсь тревожным беспокойным сном. Мне снится Гордей. А вместе с ним Тата. Они о чем-то спорят, почему-то стоя возле нашей входной двери. Вот Гордей открывает ключом дверь и заходит в дом. Тата на цыпочках пробирается за ним и нерешительно топчется в холле. Голоса звучат громче. Нет, это не сон! Встаю и бегу к лестнице, ведущей вниз. Замираю, прислушиваясь. Так и есть! Они оба в доме, в кухне. Да что здесь происходит? Бегу вниз и врываюсь в кухню. Так и есть. Враг у ворот! Тата сидит на круглом диванчике за столом, в уголке, поджав ноги под себя. При виде меня она испуганно втягивает голову в плечи. Гордей замирает с чайником в руках.
        7 глава. Знакомься: это мой любовник
        - Добрый вечер, Настюша! - кривая виноватая улыбка расползается по его лицу.
        - Что здесь происходит, Гордей? - ледяным тоном спрашиваю я, запахнув халат.
        - Доброе утро! - шепчет Тата.
        Не удостоив ее взглядом, жду ответа от мужа.
        - Пойдем наверх, я тебе сейчас все объясню, - Гордей включает чайник, решительно тянет меня за рукав халата, заставляя выйти из кухни, оборачивается на пороге и говорит Тате:
        - Ты пока себе чаю налей, а мы побеседуем.
        Он взлетает по лестнице в спальню, увлекая меня за собой.
        - Да отпусти меня! - пытаюсь вырваться из его цепких пальцев.
        - Тише, неудобно будет, если она услышит! Спокойно, все будет хорошо! - он тянет меня наверх, втаскивает в комнату и плотно закрывает дверь.
        - Ты совсем обалдел? - чуть ли не рычу я, резко выдергиваю руку и едва не падаю на кровать.
        Гордей подхватывает меня на руки, сажает на кровать, опирается на матрац, не давая мне двинуться, и шепчет:
        - Так, сядь и выслушай меня! Только без криков! Ты привела свою знакомую, попросила ей помочь. Я… - он закрывает глаза и замолкает, подыскивая слова.
        - Помог больше, чем просили, да? Это ты хотел сказать? Или то, что запал на нее? - язвительно спрашиваю я.
        - Ты сама предложила эксперимент с открытым браком, - Гордей открывает глаза и в его взгляде читается плохо скрываемое раздражение.
        - Это так, но мы с тобой заранее договорились не показывать друг другу наших любовников. Было такое, Гордей?
        - Было, ты права! Но такого развития событий я не ожидал.
        - Мне плевать, как развиваются события с твоей любовницей! Я же сказала тебе: в дом не тащить! - шиплю я. - Может, ты ее еще и в нашу постель положишь? Обалдеть можно! Твоя любовница в моем доме и в моей постели!
        - Знаю, я и не тащил. Я снял номер в гостинице. Нужно же ей где-то жить! Но ты пойми: ее этот друг Хлыст - конченый псих! Он ворвался в гостиницу, к чертям снес дверь в номер и чуть не убил Тату при мне. Я сам все видел!
        На миг замираю. Мне и в голову такой ужас не приходил!
        - Боже! Гордей, ты цел? Он тебя ударил?
        - Нет, я успел его вырубить, пока подоспела гостиничная охрана. Эти идиоты вместо того, чтобы отрабатывать бабки, спокойно смотрели футбол в коптерке. Пока добежали, этот псих уже успел в одиночку половину гостиницы разнести.
        - Так нужно же в полицию идти, Гора! А пока спрятать ее где-то. Пусть из Москвы уедет, в конце концов. Это лучший выход!
        - Не поможет ей ничего. Он ее везде найдет, - Гордей устало потирает переносицу. - Причем легко найдет. Он - уголовник. В двадцать семь лет за плечами три отсидки, включая малолетку.
        - Полиция его быстро обломает, - не сдаюсь я.
        - Нельзя в полицию, Настюша. Он знает, где живут родители Таты. И не раз грозился их изувечить, если она к ментам пойдет. Понимаю, как тебе тяжело. Но выхода нет. Ее нельзя оставить одну даже на пять минут. Пусть Тата поживет у нас пока. А я подключу все связи и найду способ его утихомирить. У меня есть знакомый следак в уголовке. Попрошу его надавить на этого Хлыста. По-тихому объяснить, что он не на тех хвост поднял. В крайнем случае, попрошу помощи у людей, которые профессионально обламывают рога таким вот козлам. Я просто не хотел лишний раз быть им обязан. Хотя в такой ситуации придется. Но для этого требуется время, понимаешь?
        - Я понимаю только одно: ты притащил в наш дом любовницу. В наш дом, Гордей! - слезы текут по моим щекам. - Мерзость какая! - не выдерживаю и бью его кулаками в грудь. - Гадость! Почему ты думаешь о ее чувствах и не думаешь о моих? Почему я должна вечно все понимать, принимать и прощать? И слушать по ночам, как ты ее там…
        - Перестань, Настя!
        - Что перестань? Может, мне еще свечку вам подержать?
        - Послушай меня, Настюша, я тебе клянусь всем святым: пока она здесь, я к ней пальцем не прикоснусь, слышишь? - Гордей перехватывает мои руки и целует сжатые до белизны пальцев кулаки. - Она будет жить в гостевой комнате. Некуда ей больше идти! Друзей у нее нет, в гостиницах опасно. Хлыст ее там придушит втихую и никто ничего не докажет. Да и не будет доказывать. Она же не дочь депутата. И квартиру снимать тоже пока опасно, если он на свободе гуляет. А к нам в поселок он не сунется. Его частная охрана не пустит. Мы недаром им такие бешеные деньги платим. Ты же знаешь, что у нас абсолютно безопасно! В конце концов, ты мне сказала, что это твоя знакомая, и если тебе ее не жалко, то почему ты попросила меня ей помочь? - Гордей внимательно смотрит на меня.
        По острию бритвы иду. Мне не нравится его выражение лица. С логикой у него всегда было хорошо. А вот у меня нет. И я едва не попалась в эту ловушку. Что мне ему сказать сейчас? Если мне все равно, что будет с Татой, то, действительно, какого черта я ее за ручку привела к нему?
        - Так знакомая или нет? - повторяет вопрос Гордей и я вижу в его глазах тень недоверия.
        - Ну да, знакомая. Ну и что? Одно дело, если бы ты помог, как адвокат, я именно это и имела ввиду, а другое - как любовник.
        Не то я говорю. Нет, не то! Гордей очень странно на меня смотрит. Нельзя ему давать пищу для размышлений. Потянет за ниточку - а он это умеет - и все раскроется. Муж мне никогда не простит, если узнает, что я подложила под него Тату. Возьми себя в руки, Настя! Сама вогнала себе в сердце нож, сама запуталась. Теперь терпи!
        - Ладно, - примирительно говорю я, с трудом глотая горький ком, стоящий в горле. - Пусть поживет несколько дней. Но не больше, слышишь?
        - Я и сам заинтересован как можно скорее разрулить эту ситуацию, - Гордей с силой проводит пятерней по волосам, зачесывая их назад, что обычно означает у него крайнюю степень волнения. - Хорошо, пойду в душ.
        Дожидаюсь, пока в ванной комнате начинает шуметь вода, и кубарем скатываюсь по ступенькам вниз, в кухню. Тата по-прежнему сидит, забившись в угол круглого диванчика.
        - Что ты творишь? Что? Совсем обнаглела, идиотка малолетняя? - шиплю, как змея, нависая над ней, и поднимаю руку, чтобы влепить ей пощечину.
        - Я не виновата, - она внезапно захлебывается слезами и закрывается руками, скуля, как щенок.
        Да чтоб тебя! Моя рука опускается сама собой. Ну как можно ударить такое беззащитное существо? При всей моей злости я на такое не способна.
        - Мне очень страшно, - продолжает скулить она, испуганно стреляя глазами из-под скрещенных рук, на которых багровеют синяки. - Только не бейте меня, пожалуйста! Почему меня все всегда бьют? Иииии… - вдруг тоненько визжит она, хлюпая носом.
        Застываю, глядя на нее. У меня так Белка в детстве плакала. Тоненько так тянула на одной ноте:
        - Ииииии!
        Я когда это слышала, у меня сердце переворачивалось. И уже не важно было, что именно дочка там разбила, разрисовала или порвала. Я готова была сама весь дом разнести, только бы не слышать это щенячье поскуливание. Вот недаром я Тату малолетней идиоткой обозвала. Господи, она ведь реально маленькая! Сидит, вся скорчившись, трясется от ужаса и соплями захлебывается. Ручонками своими тонкими закрывается и все время ждет, что ей вломят. Была бы взрослая женщина, я бы ей сейчас все патлы повыдергивала бы. А вот этой как выдернуть? Детский сад, штаны на лямках. Мои ноги подкашиваются от нервов и усталости. Плюхаюсь на диванчик рядом с ней и шепчу:
        - Не реви, не трону я тебя. Нормально и без рыданий расскажи мне, что случилось.
        - Это еще хорошо, что те деньги, которые вы мне дали, я спрятала у Макса. Он их в клубе в сейф положил, - сбивчиво, слегка заикаясь, говорит Тата. - Вчера утром перед встречей с вами дождалась, пока Хлыст в магазин пойдет. Он же целый дома сидит, никуда почти не выходит. Только утром в магазин, за пивом и водкой. Вот я хотела свои вещи взять. Начала в сумку бросать самое необходимое, а тут он домой вернулся. Я даже документы захватить не успела. Магазин-то рядом с домом почти. Слышу, что ключ в двери поворачивается, и понимаю, что сейчас он увидит меня одетую, начнет спрашивать, куда я собралась с вещами, и опять бить будет. И еще и запрет. Хорошо, что его квартира на первом этаже. Я в окно и выпрыгнула. Все старые фотки у него остались, и документы, и свидетельство о рождении, и аттестат. Ничего не взяла, - она снова начинает рыдать.
        - Ну хорошо, - медленно говорю я. - А почему ты к Максу не побежала? Могла же у него пожить немного!
        - Как? - вскидывается она. - Хлыст его знает. Макс несколько раз за меня заступался и даже бил его, когда видел, что я вся в синяках.
        Ах вот оно что! Этого мне Макс не рассказывал. Благородно с его стороны, конечно. Но вдруг тревога царапнула по моем сердцу. А что если Хлыст явится к Максу искать Тату? Нужно его предупредить, чтобы был в полной боевой готовности! Хватаю телефон и набираю Макса. Быстро и вкратце рассказываю ему о том, что случилось.
        - Ээээ… я не понял: а Тата у тебя сейчас? - он явно шокирован моим рассказом.
        - Да, вот рядом сидит, в моей кухне.
        - Ничего себе! - выдыхает Макс. - Карапузик, ты-то сама как? Держишься?
        - С трудом, Макс, с трудом! Если я ее сегодня не убью, то это будет просто прекрасно! Ты, главное, будь осторожен. Черт знает, что придет в голову этому уголовнику!
        - За меня не бойся. Я справлюсь. А вот в тебе не уверен. Тебе срочно нужна поддержка авиации с воздуха. Слушай, я… - Макс не успевает закончить фразу.
        Слышу шаги Гордея, быстро отключаю телефон и бросаю на кухонный стол.
        Гордей заходит в кухню, на ходу вытирая волосы полотенцем. Останавливается на пороге, внимательно смотрит на зареванную Тату и спрашивает:
        - А почему Тата в слезах? Девочки, что у вас тут происходит?
        - Ничего! - поспешно пищит Тата. - Просто разговариваем, - и косится на меня.
        - Ну да, - пожимаю плечами я. - Пострадали малость о нашем, о девичьем.
        Гордей
        Вот она, женская логика. Сначала Настя сама предложила открытый брак, а потом набросилась на его любовницу. Тата - молодец. Терпит молча и покорно, не хочет накалять и без того непростую ситуацию. Но по ее затравленному взгляду можно только догадываться, какой истеричный женский разговор здесь случился. Лицо у Таты заплаканное, глаза припухли, и она едва сдерживается, чтобы не зарыдать. Гордей выключил кнопку закипевшего чайника и достал из шкафчика три чашки.
        - Вот что, девочки. Давайте чаю выпьем и все успокоимся. И обсудим, как жить дальше в течении последующих нескольких дней. Ситуация непростая. Но мы должны ее обсудить, даже если нам всем неприятно. Нельзя такие вещи пускать на самотек. Это я вам, как адвокат, говорю.
        - Я так не могу! - вдруг воскликнула Тата, вскакивая на ноги.
        - Ой, молчи уже! - огрызнулась Настя. - Не может она. Я вот сижу и молчу, хотя мне в десять раз сложнее, чем тебе.
        - Поэтому и не могу! - запальчиво выкрикнула Тата. - Вы с Гордеем так мне помогли! Другие бы на меня просто наплевали. А вы… а я… не могу я ломать жизнь людям, которые меня так жалеют. Мне здесь не место! - она перепрыгнула через подлокотник диванчика и бросилась из кухни.
        Гордей ошалело посмотрел на Настю. Она так же изумленно взглянула на него. В холле хлопнула входная дверь. Гордей грохнул чашками об стол и бросился за Татой.
        - Стой! - закричал он на бегу.
        Но тонкая фигурка Таты уже скрылась в чаще леса, окружавшего поселок. Гордей добежал до опушки и остановился, тяжело дыша и уперевшись руками в колени. Только теперь он почувствовал разницу в возрасте и впервые подумал: а хватит ли у него сил на такую молодую лань? Вон как рванула! За три секунды буквально промчалась по их немаленькому саду, пересекла дорогу, и когда он выскочил за ворота, ее уже и след простыл. Тут что играй в теннис, что не играй - корты и спортзал не поворачивают время вспять. И пока он был с Настей, чувствовал себя тигром и героем. А как только перешел на молодую поросль, тут-то коварный возраст и дал о себе знать. Хоть обкачайся, папик - черта с два ты за такой угонишься!
        - Где она? - Настя остановилась рядом с ним, вглядываясь в темные деревья.
        - В лес убежала, - выдохнул Гордей.
        - С ума сойти можно! Только мне это напоминает аргентинский сериал?
        - Да какая там Аргентина? Их сценаристы обгадились бы от зависти, если бы услышали нашу историю!
        Настя решительно пошла между деревьями, но оступилась и ойкнула.
        - Что с тобой? - Гордей схватил ее за руку. - Ты в порядке?
        - Да темно, не видно ни черта. У тебя телефон с собой?
        Гордей нащупал телефон в кармане брюк, вытащил его и включил фонарик.
        - Дай мне руку на всякий случай, - он взял жену за руку. - Еще не хватало ноги здесь переломать!
        - Тата! - выкрикнула Настя. - Хватит дурить, возвращайся! Идиотка малолетняя, - добавила она шепотом.
        Гордей не выдержал и хмыкнул.
        - Ага, очень смешно, - укоризненно посмотрела на него Настя. - Прям обхохочешься! Дебилизм какой-то! Бегаем по лесу и ищем твою любовницу.
        - Ты сама это все придумала - возразил Гордей. - Слушай, давай все отмотаем назад и забудем, хочешь? Если ты не сможешь забыть, я пойму. Кажется, мы… действительно переступили грань дозволенного.
        - А потом что? Ты тихо пойдешь налево, чтобы я не знала? Ведь ты все равно пойдешь! - выкрикнула Настя. - Ты меня больше не любишь!
        - Люблю, - очень серьезно ответил Гордей. - Именно поэтому так же, как и ты, пытаюсь справиться с этим маразмом, чтобы реально сохранить наш брак. Я хотел просто разъехаться, ты помнишь. Хотел пожить отдельно. Ты не захотела и предложила свой вариант. А теперь скажи, Настя, чего ты так испугалась, что готова была даже на открытый брак? Ведь ты по натуре собственница. Тебе должно быть очень сложно и больно решиться на такое.
        - Ты дурак? - задохнулась от возмущения она. - Да просто испугалась, что ты меня бросишь. Я же люблю тебя, Гора!
        - И только это? - подозрительно прищурился Гордей. - А может, ты испугалась, что при разводе я потребую тест ДНК, как и записано в нашем брачном договоре?
        - Что ты несешь, Гора? Белка - твоя дочь!
        - Ты уверена, Настя? Или только я вижу в ней чужие черты?
        - Бред! - отрезала Настя, нахмурив брови. - Белка сейчас, как кусок пластилина, из которого каждый день лепят что-то новое. Это возраст такой. Она и на меня мало похожа. Ну и что? Вспомни, как твой двоюродный брат все переживал, что сын на него не похож. После криков и скандалов все-таки дотащил жену до теста ДНК, и что выяснилось? Что это его сын!
        - Настя, я много лет занимаюсь разводами. По официальной статистике четырнадцать процентов мужиков растят не своих детей. В России сто сорок шесть миллионов населения. Ты вообще представляешь себе эту цифру? Так это только те, кто точно знает, что дети чужие. А сколько есть лошков, которые уверены, что рыжий Петька, сын родителей-брюнетов - это просто некстати проснувшиеся гены рыжего прадедушки жены? Якобы! Я тебя очень люблю, но если выяснится, что Белка не от меня, я тебя никогда не прощу, слышишь?
        - Ты способен отказаться от своего ребенка? - задохнулась Настя, яростно прищурив глаза.
        - Нет, - возразил Гордей. - Я буду любить ее всегда. Вне зависимости от того, чья она. И никогда не откажусь от нее. Я вырастил ее, пойми это. Я люблю ее не меньше тебя. И если держу в ежовых рукавицах, то только потому, что хочу, чтобы из нее вышел толк. Но тебя я не прощу, Настя! Просто хочу, чтобы ты об этом знала.
        Анастасия
        Не откажется от Белки? Что он имеет ввиду? Скорее всего то, что по документам она все равно будет записана его ребенком. Но дальше-то что? Хватит ли у него душевных сил не отнимать у нее будущее? Такого благородства я от Гордея не ожидала. Мне казалось, что он, узнав правду, отнимет у дочки все. Неужели это я такая меркантильная дрянь, что думаю о людях только плохое? Включая собственного мужа? Тогда, получается, что я все это зря затеяла? И нам вообще не был нужен этот чертов открытый брак? Нет! Нет-нет-нет-нет! Я не могу настолько не знать своего мужа. Это просто невозможно, чтобы я так ошиблась! Неужели единственная причина всего этого бардака мой страх? Причем страх, основанный на воображаемом варианте событий? Я все придумала? Гордей и не думал отказываться от дочки? Но как же брачный договор? Там же ясно написано, что в случае развода мне и ребенку не достанется ничего, если тест ДНК покажет, что дочка не от Гордея? Неужели Гордей настолько любит Белку, что готов не настаивать на соблюдении условий брачного договора? Но даже если так, то что я скажу ребенку?
        - Извини, твой папа - не папа. Родной отец от тебя отказался, а бабушка прокляла еще до рождения. А так все в порядке, моя милая девочка.
        Нет, в любом случае нельзя допускать, чтобы дошло до раскапывания скелетов в шкафу. Если Гордей теперь потребует тест ДНК, это конец душевному равновесию Белки. И потом, может быть, сейчас он просто сказал это под влиянием момента? Но брачный договор - это брачный договор. И я не знаю, что завтра придет в голову Гордею. Одно дело подозревать. Другое - увидеть скупые строчки черным по-белому: "вероятность совпадения - ноль. Отцовство исключается". Нет, рисковать нельзя! Тем более, что я без Гордея не смогу. Несмотря на всю мою ложь, я так сильно его люблю, что даже не представляю, как буду жить без него!
        Дура я! Кретинка! Конченая идиотка! Зачем я затеяла этот разговор? Нужно было молчать. И бабской хитростью выжить эту белобрысую мелюзгу Тату из дома. Всю жизнь мне отчаянно не хватает этой женской гибкости. И все балет виноват. Мы, балетные, такие все прямолинейные, как баллистические ракеты. Всё в лоб. Вижу цель: атакую! А жизнь это не балет. Здесь тридцать три раза крутить фуэте, как в финале "Лебединого озера", не поможет. Здесь нужно сто тридцать три. Черный лебедь, белый лебедь, я и Тата. Кто кого?
        - Ладно, - примирительно говорю я. - Что мы посреди леса, да еще и ночью, принялись выяснять отношения? Давай лучше Тату найдем. А то совсем замерзнем здесь. Лето в этом году холодное, - зябко повожу плечами, кутаясь в халат.
        - Держи, - Гордей снимает с себя хлопчатобумажный свитер и накидывает мне на плечи.
        Сильно растирает меня обеими руками и прижимает к себе.
        - Так лучше, Настюш?
        - Да, Гора, спасибо! - благодарно шепчу я.
        Так бы и стояла всю жизнь, прижавшись к нему! Всегда так было: ругаемся, спорим, а потом он вдруг меня прижмет к себе, и я таю, как шоколадка. И все заранее заготовленные упреки улетучиваются из головы.
        - Вот и хорошо. Пойдем-ка! Я устал, да и время уже к утру. Успеть бы хоть немного покемарить.
        Мы находим Тату на полянке. Она сидит, обняв дерево, и рыдает. Босые ноги исколоты опавшей хвоей и сухими веточками. И мне вдруг становится по-матерински жалко эту дурочку. Тоже, конечно, не позавидуешь. Она, в принципе, такая же, как и я. Пытается выжить и скроить из лоскутов свое счастье. Мне ли ее осуждать?
        - Пойдем-ка, ты совсем замерзла, - протягиваю ей руку.
        Она смотрит на меня затравленным взглядом и еще крепче вцепляется в дерево.
        Гордей молчит, глядя в сторону, и я вижу, что он очень устал. И на его лице явно написано, что ему уже не хочется никакой любовницы: ни молодой, ни зрелой. А хочется тупо упасть в постель. А ты думал, милый, что молодая любовница - это только радость тела? Нет, родной мой, это еще и детские капризы!
        - Тат, не будь ребенком, - присаживаюсь на корточки рядом с ней. - Не изображай Красную Шапочку! Пойдем домой. Я умираю от усталости. И Гордей тоже. Конец недели, а у него завтра рабочая суббота.
        - Вы, Настя, опять будете кричать и плакать, - возражает Тата. - И я вас понимаю! Я бы сама кричала и плакала на вашем месте, - всхлипывает она. - Но я же не виновата, что у меня вечно все через задницу!
        Как мне это знакомо! Просто моя история! Планируешь одно, получается второе, а по башке бьет третье, откуда вообще не ждали!
        - Не буду я кричать. У меня уже и сил нет. Ладно, пару дней потерплю тебя, пока Гордей найдет способ усмирить твоего этого дружка. Давай уже, оторвись от дерева! - тяну ее за руку, помогая встать.
        Все трое молча бредем по лесу домой. Друг на друга не смотрим. Лишь Тата нервно всхлипывает, поминутно спотыкаясь. Но, похоже, сегодня в небесной канцелярии кипит работа, штампуя для нас сюрпризы один за другим. Именно такой сюрприз ждет меня возле дома.
        На крыльце стоит Макс и нетерпеливо переминается с ноги на ногу.
        Неужели я не сплю и это, действительно, он? Как у Шекспира в "Макбете": "Все духи в гости к нам!" Да уж, поддержка с воздуха подоспела очень вовремя.
        - Настя, тут у вас дверь нараспашку. Все в порядке? - Макс бросается ко мне, но замечает Гордея, останавливается и вежливо кивает: - Здравствуйте!
        - Кто ходит в гости по ночам, тот поступает мудро, - Гордей демонстративно вскидывает руку и бросает выразительный взгляд на часы. - Не поздновато ли для визитов? И да, вы, простите, кто?
        Макс открывает рот, но я перебиваю его:
        - Знакомься, Гордей, это мой психолог Макс. Макс, это мой муж Гордей.
        - Очень приятно! - Макс протягивает руку Гордею.
        Рука повисает в воздухе. Гордей проделывает с Максом свой любимый номер, который исполняет со всеми теми, кто ему не нравится, но он вынужден общаться с ними по работе. Выжидает ровно десять секунд, чтобы протянутая рука собеседника унизительно пожала воздух, презрительно поднимает бровь и легким касанием пожимает руку Макса. Фактически, даже не пожимает, а слегка хлопает его по ладони.
        - И давно у тебя, Настюш, завелся… ээээ… психолог? - в голосе Гордея звучит неприкрытый сарказм, когда он рассматривает накачанную фигуру Макса. - А ты мне ничего не рассказывала. Простите, Макс, я не мог вас где-то видеть? Просто лицо ваше очень знакомо.
        Это еще что? Гордей осмеливается иронизировать? После того, как он притащил в дом Тату? Значит, ему можно, а мне нельзя? Острые иголки жгучей обиды впиваются в душу. И я жалею, что попыталась сгладить углы. Нужно было представить Макса по-другому:
        - Знакомься, Гордей, это Макс - мой любовник!
        В конце концов, открытый брак - это когда у мужа и жены есть кто-то на стороне. И сам Гордей еще недавно уговаривал меня по телефону пойти развеяться. Значит, это была просто игра? Он был уверен, что я никуда не пойду и никого себе не найду? А вот это страшно обидно!
        - Конечно, - улыбается Макс. - На вечеринке у Гурджиева несколько дней назад.
        - Точно! - Гордей хлопает себя по лбу, изображая, что вспомнил.
        Но я-то знаю, что он врет. У него феноменальная память на лица, и, судя по сарказму, он сразу вспомнил, где видел Макса, и теперь собирается с улыбкой втоптать его в грязь. Нужно спасать моего психолога.
        - А что мы стоим? Давайте в дом зайдем! - изображаю радушную хозяйку, распахивая дверь. - Я сейчас кофе сварю.
        Но мужчины не обращают на меня ни малейшего внимания. Они ядовито улыбаются друг другу, и на лице у обоих явно написано, что ни один из них не собирается отступать. Как два петуха, ей-богу!
        - Вы - один из русалов, правильно? - спрашивает Гордей. - У вас еще были такие живописные серебряные штаны, как у всех нанятых на ту вечеринку.
        Отравленная стрела достигает цели. Макс слегка бледнеет, но не сдается.
        - Правильно, - не менее радостно улыбается он. - Мои штаны были сшиты точно из такого же материала, как платья тех двух русалок, которые вас утащили в пучину морскую.
        Нокаут! Уставший Гордей пропускает удар, улыбка сходит с его лица. Макс делает вид, что не замечает упавшего противника, и продолжает:
        - Просто Настя мне позвонила, что у нее тут веселье. И я заволновался. Какой-то уголовник, что гонится за своей подругой. Прямо американский фильм! Но если все в порядке, то я поеду. Пока, Настя! На связи! - он садится в машину, заводит мотор.
        Но красный "Порше" не заводится. Мотор сухо и беспомощно "кашляет".
        - Очень вовремя, - бурчит Макс, выходя из машины, и достает телефон из кармана светлых широких брюк. - Придется такси вызывать.
        Мне вдруг нестерпимо хочется, чтоб Макс остался. Рядом со мной стоят Гордей и Тата. И я чувствую себя такой потерянной! Если Макс сейчас уедет, я останусь одна. Вернее, не одна, а с мужем и его любовницей. А так мне хотя бы есть с кем поговорить. Хотя бы в эту ночь! В первую ночь любовницы моего мужа в моем же собственном доме!
        - Макс, ну какое такси? - я подхожу к нему и решительно отбираю телефон. - Ночь с пятницы на субботу, да еще и под Москвой. Кто сюда поедет? А главное: зачем? В доме есть гостевая комната. Ты можешь лечь там.
        Гордей громко и выразительно кашляет, пристально глядя на меня.
        - Вообще-то, Настюш, там уже спит Тата. В гостевой.
        - Тата может лечь в комнате нашей дочери. Белка все равно за границей, - возражаю я. - А Макс в гостевой. Просто у Белки кровать меньше. Макс с его ростом на ней не поместится. А Тате будет в самый раз. Правда, Тата?
        - Да, конечно, Настя! Где скажете, там и лягу! Мне все равно, - незамедлительно соглашается она.
        Это самая бредовая и ужасная ночь в моей жизни. Заснуть, я конечно, не могу. В комнате дочери спит любовница моего мужа, которую я сама привела в дом. Да, я этого не планировала. Все должно было быть по-другому. Но почему я раньше не вспомнила о том, что если хочешь рассмешить бога, то расскажи ему о своих планах? Гордей спит беспокойным сном, тяжело дышит и мечется по кровати во сне. Вдруг он вскрикивает и вскакивает на ноги. Одним прыжком. Прямо с постели на ковер.
        - Ты что? - вскакиваю следом.
        - Да кошмар приснился, - глухо отвечает он. - Ужасы какие-то. Ты спи, Настюш, пойду воды попью.
        - Стакан с водой на тумбочке возле тебя. Я его каждую ночь туда ставлю.
        - Холодной хочу, - бормочет Гордей, выходя из спальни.
        Бросаюсь за ним, припадая ухом к двери. Неужели он к ней пошел? Если к ней, то молчать не буду. Все, хватит! Терпение лопнуло! Он просил ее приютить на несколько дней, я согласилась. Но чтобы изменять мне вот так в наглую? Этого не будет! Шаги Гордея замирают возле двери Белки. Он стоит пару секунд, чего-то выжидая. И эти пару секунд кажутся мне вечностью. Кладу ладонь на ручку двери, собираясь вылететь в коридор. Не дам ему зайти в комнату к этой шавке!
        Гордей, наконец, отходит от двери и спускается по лестнице. Приоткрываю дверь и слышу, как внизу хлопает дверца холодильника. Через пару минут Гордей возвращается. Быстро ныряю в постель. Он садится на краешек кровати и жадно пьет холодную минералку прямо из бутылки. Значит, не решился он к ней пойти. Это маленькая победа! Внезапно чувствую, что постель жжет меня хуже крапивы. Ноги покалывает, в груди испуганно мечется сердце. Встаю и набрасываю халат.
        - Ты куда, Настюш?
        - В сад! Пойду подышу.
        - Я с тобой пойду, тоже подышу, - он приподнимается с кровати.
        - Нет! Гора, сделай мне одолжение: останься здесь. Хочу побыть одна.
        - А раньше ты так любила, когда мы ночью вместе сидели в саду, - в его голосе слышится обида.
        - Раньше все было иначе, - сухо бросаю я, направляясь к двери.
        Спускаюсь с крыльца и бегу в свою любимую беседку. Гордей построил ее специально для меня. Деревянная, окрашенная в белый цвет, она вся увита плющом. Одну ее стену полностью занимает большой мягкий диван. Бросаюсь на подушки, зарываясь в них лицом, и пытаюсь успокоиться. Меня охватывает такая злость, что хочется укусить кого-то. Хотя почему кого-то? Кусать нужно моего мужа. В первый раз в жизни я злюсь на Гордея. Да так, что не могу с собой справиться. От мысли, что нужно лечь с ним в одну постель, меня обдает кипятком. Господи, неужели я ошиблась? Неужели нужно было просто отпустить его? Батареи кусать, выть, как собака, но дать ему уйти? Ну как же такое возможно, чтобы человек, которого любишь больше всего на свете, так унижал? Так бил по больному? И при этом, чтобы сердце продолжало его любить? Может быть, я извращенка?
        Возле входа в беседку мелькает высокий мужской силуэт.
        - Гора, я же просила тебя! - утыкаюсь лбом в спинку дивана, чтобы скрыть слезы.
        - Это я, - раздается из темноты голос Макса. - Карапузик, можно мне с тобой посидеть? Никак уснуть не могу!
        8 глава. Роскошных женщин создают те, кто их не любит
        - Давай, - хлопаю по дивану рядом с собой, приглашая Макса сесть.
        Он садится рядом и берет меня за руку.
        - Ой, холодная какая! Как ледышка! Ты что это?
        - Не знаю, Макс. Странное лето в этом году. Холодное очень.
        - Холодное лето - первый признак больших перемен в жизни, - шепчет он и вдруг обнимает меня.
        - Не нужно, Макс! - делаю попытку отстраниться.
        - Я тебя просто погрею, - улыбается он и еще крепче сжимает меня в объятиях.
        Замираю в его руках. Двигаться не хочется. Думать тоже. По телу разливается блаженное тепло. Он растирает мои плечи. Его ладонь спускается на мою грудь, прикрытую тонким шелком халата, и ныряет под него.
        - Перестань, - шепчу я, но вдруг чувствую, что не хочу, чтобы он убирал руку, и сопротивляюсь скорее по привычке.
        - Ты вся дрожишь, карапузик! - он прижимается лицом к моей щеке и его мягкие светлые волосы приятно щекочут кожу.
        Я неожиданно для самой себя всхлипываю.
        - Макс, я как подумаю, что она здесь, в моем доме, так…
        - Знаю, моя красавица! Знаю! - он распахивает мой халат и целует плечи.
        Его губы, горячие и нетерпеливые, заставляют меня дрожать, но уже не от холода.
        - Что ты делаешь, Макс?
        - Спасаю тебя! - он кладет меня на диван и ложится сверху.
        - Нет, ты с ума сошел! Гордей здесь, рядом! Перестань! - пытаюсь выскользнуть из-под него, но он прижимает меня бедрами к дивану.
        - И его любовница тоже здесь. Потому что ты сдалась и позволила ей проникнуть в твой дом!
        - У меня не было выбора.
        - Был! Нужно было послать ее к черту вместе с Гордеем. А ты сплоховала. И теперь ты - жертва, карапузик. Страшный черт тебя крепко ухватил, разодрал твое сердце и из него течет клюквенный сок. Беда в том, что он слишком похож на настоящую кровь. И ты задыхаешься. А я хочу, чтобы ты была победительницей!
        - Но почему? Тебе-то какая разница?
        - Большая. Я… тебя люблю, Настя!
        - Что? Глупости! Перестань! Ты не можешь меня любить! Я страше. Я вся измотана. Я загнанная лошадь, Макс!
        - А мне такие и нравятся. Меня на радостных писюх не тянет, и никогда не тянуло. И потом я не дам тебя загнать. Я сделаю из тебя королеву с высоко поднятой головой! Ты такая потрясающая! Не могу я смотреть на это… как ты съеживаешься, словно побитый щенок, - он задирает мой халат и его рука нащупывает мои трусики. - Ты обязана быть счастлива. А вы, женщины, не можете быть счастливыми просто так. Вы становитесь счастливыми только назло тем, кто вас не ценит. Твой муж не понимает, какое сокровище держит в руках. Пошли его к черту и начни жить полной жизнью! Покажи ему, что он потерял!
        - Не смей сейчас говорить о Гордее, когда ты прикасаешься ко мне!
        - А я посмею! Потому что я ему страшно благодарен!
        - Что за бред ты несешь, Макс? За что ты ему благодарен?
        - За то, что он потерял лучшую женщину в своей жизни, Настя! За то, что не умеет тебя ценить! Потому что роскошных женщин создают именно те, кто их не любит! Если бы муж тебя любил, ты не стала бы королевой в изгнании!
        - Хватит! - с силой отталкиваю его и падаю на пол. - Я тебе не верю, слышишь? Я вообще больше никому не верю! Оставь меня в покое! - бью кулаками по его плечам и груди. - Оставь! Оставь! - слезы душат меня, не давая говорить. - Оставь, - с трудом выдавливаю из себя, продолжая колотить Макса.
        - Вот молодец! Давай! - он через голову стаскивает футболку и подставляет мне обнаженную грудь. - Бей меня! Ты, наконец, разозлилась! Умница! Хватит быть тряпкой! Ты не котенок, ты - тигрица! Посмотри на себя! Ты ведь королева, но твои глаза - как крик! Ну бей же!
        Я изо всех сил бью кулаками по его груди и вдруг чувствую, как где-то внутри оглушительно лопается тонкая струна терпения. И огромный камень боли, висящий на ней, с грохотом падает в пропасть. Мне становится так легко, как никогда в жизни. Но следом за легкостью меня охватывает волна такой веселой злости!
        Когда-то в хореографическом училище мне дали главную партию в выпускном спектакле "Жизель". Это был скандал! Ведь роль получила Золушка, а не дочки из богатых семей. Все девочки мне завидовали. Я тщательно проверяла пуанты, стулья, на которые садилась, даже прожекторы, стоящие за кулисами. Я понимала, что мне жестоко отомстят. За спиной шептались, что я получила эту роль, потому что у меня любовь с Аристархом, мать которого занимает огромный пост в Минкульте. Они не знали, что его мать ненавидит меня лютой ненавистью и никакого отношения не имеет к моему успеху.
        И за два дня до спектакля, перед генеральной репетицией, ко мне пришли заклятые подруги и начали наперебой хвалить и желать успеха. И я так расчувствовалась, что забыла проверить пуанты. Когда я надела их, ноги пронзила страшнейшая боль. Туфли были набиты толченым стеклом. И те, кто пять минут назад хвалили меня, не могли скрыть радость. Они не просто натолкали стекла в пуанты, они еще и отвлекли меня, чтобы я уж точно разрезала себе ноги.
        Они стояли напротив меня и улыбались. И я встала на окровавленные ноги, улыбаясь. И от моей улыбки они стушевались и быстро выскочили из гримерки. Я посмотрела на себя в зеркало. Такие улыбки, как у меня тогда, бывают у злых клоунов в фильмах ужасов. Я пошла на сцену и отработала полный спектакль. И от шока уже даже не чувствовала боли. И ног тоже. Потому что внутри клокотала веселая яростная злость. Оттого, что мои соперницы перешли границу дозволенного, а я победила их зависть, свою боль и свой страх. Я победила всех!
        Долгие годы я эту злость не чувствовала. И вот она вернулась. Нахлынула, как летняя гроза, вымывая из сердца не просто боль, а мою рабскую привязанность к мужу. Мою собачью верность, которая никому не нужна. Да, я сама предложила открытый брак. Но даже в таком рискованном эксперименте должна быть граница дозволенного. Гордей ее перешел. И теперь у меня развязаны руки. Посмотрим, чем это закончится.
        Делаю шаг к Максу, поднимаюсь на цыпочки и приникаю к его губам.
        - Помоги мне! - шепчу я.
        - С радостью! - он подхватывает меня на руки, садится на диван и усаживает меня на колени.
        Приподнимается, расстегивая брюки, и дальше я все забываю. Только чувствую радостный жар внутри себя. Слушаю свое истосковавшееся без мужской ласки тело, которое покачивается на его крепких бедрах.
        - Я люблю тебя, - шепчет Макс, лихорадочно целуя мои губы и плечи. - Мы теперь вместе. Сегодня же объявим Гордею, что мы - пара. Пусть он знает и все остальные тоже! Пусть весь мир завидует, какая у меня королева! Молчи, Настя, ничего не говори! Королевы не отвечают на признания, лишь молча принимают любовь подданных.
        Он прав. Так и поступаю. Молчу, принимая его любовь. Его тело, которое так чертовски удивительно, что я в жизни своей не думала, что так вообще бывает. Ты здесь, Гордей. Ты рядом, но мне не стыдно. И мне больше не больно. Теперь все будет по-другому. Еще не знаю как, но будет. Я подумаю об этом потом. А сейчас я хочу просто ловить ритм мужского тела и сливаться с ним в пульсирующем счастье. Мне хорошо. Я это заслужила. Макс вскакивает, держа меня на весу, кладет на диван и я тону в его объятьях. Все мысли полностью вылетают из головы. Только одна остается: пусть это не заканчивается никогда!
        Гордей
        Гордея разбудил умопомрачительный запах свежих оладий. Он встал, наскоро умылся, побрился и быстро оделся, стараясь не шуметь. Настя еще спала. Так тихо и спокойно, что Гордей даже забеспокоился. Он наклонился над женой и прислушался. Она размеренно и спокойно дышала. Наверное, приняла убойную дозу успокоительных. Гордей причесался и спустился вниз. Макс уже сидел в кухне, за столом. Тата суетилась возле плиты. На сковороде шипели оладьи.
        - Доброе утро! - промычал Макс с набитым ртом.
        - Доброе, - буркнул Гордей, усаживаясь напротив него.
        - Доброе утро! - пропела Татя, ставя перед Гордеем тарелку, наполненную пышными, ровными, красивыми, как на картинках в интернете, оладьями.
        И только тогда Гордей заметил, что стол уже уставлен многочисленными блюдами.
        - Неужели это все ты одна и с утра пораньше? - брови Гордея удивленно поползли вверх.
        - Да тут и делать нечего, - отмахнулась Тата. - Вот попробуй фритату, - она отрезала большой кусок от высокой, занимавшей всю стеклянную форму, фритаты, в яичной желтизне которой алели помидоры черри и зеленел перец. - Тебе творожную запеканку чем поливать? Медом или вареньем? - она взяла еще одну тарелку, положила на нее кусок запеканки и щедро полила сметаной.
        - Мама дорогая! - не удержался Гордей. - Это просто жалко есть, так это красиво выглядит!
        - А мне не жалко, - Макс доел оладьи, плюхнул столовую ложку вишневого варенья на огромный кусок запеканки и деловито отломил от него кусок поменьше. - Я не эстет. Я - варвар! Еда вызывает у меня немедленно желание съесть все самому и ни с кем не поделиться!
        Гордей бросил на него косой насмешливый взгляд и едко выдавил:
        - Ты бы не увлекался углеводами. Нет, я понимаю, что половое воздержание увеличивает аппетит. Еще дедушка Фрейд говорил в свое время, что это как бы сублимация неудовлетворенного сексуального желания. Если женщины под рукой нет, то хоть покушать хорошо.
        Челюсти Макса, работающие как ножи блендера, на минуту остановились.
        - Ну не знаю. Тебе виднее насчет воздержания, - насмешливо протянул он и снова принялся за еду.
        Что значит: тебе виднее насчет воздержания? Гордей поджал губы. Эта странная фразу ему очень не понравилась.
        - Да тут на полк солдат хватит, - рассмеялась Тата. - Не жадничай, Макс! Насте я уже отложила отдельно ее порцию. Так что налетайте! Кофе забыла! Вот я дурочка! - она метнулась к кофемашине и наполнила две чашки.
        Потом присела на корточки возле плиты, озабоченно всматриваясь в стеклянную дверцу духовки, и прошептала:
        - Думаю, можно доставать уже, - она взяла рукавичку-прихватку и извлекла из духовки несколько формочек, над которыми дымились белые ванильные шапочки.
        - Это что? - Макс нетерпеливо вытянул шею.
        - Это ванильный молочный пудинг, - Тата поставила две формочки на стол перед мужчинами. - А ну пробуйте. Вроде бы я рецепт точно помню, но это такая коварная штука, что не всегда получается.
        Гордей поддел ложкой ванильную шапочку пудинга, положил кусочек в рот, закрыл глаза и закатил глаза от удовольствия.
        - Сахара достаточно? - деловито поинтересовалась Тата.
        - Ой! - промычал с полным ртом Гордей.
        - Да? - Макс выжидательно уставился на него.
        - Не то слово! - подтвердил Гордей.
        - Фух! - облегченно выдохнула Тата. - Вот боюсь я этих европейских рецептов! С ними никогда не знаешь: получится или нет? Такие замороченные, что просто ужас!
        - Доброе утро! - Настя вышла на кухню, на ходу завязывая пояс халата.
        Она остановилась на пороге и озадаченно посмотрела на уставленный едой стол.
        - Это что? - удивленно спросила она.
        - Это нас тут с утра балуют. Хорошо, что у меня дома нет такого шеф-повара! Я бы в дверь даже боком не прошел бы! Садись! - Макс поерзал на диванчике, освобождая Насте место. - Вот сюда, да, рядом со мной.
        Настя присела рядом с ним.
        - Ничего не говори! Просто пробуй! - Макс отрезал кусок запеканки, полил сметаной и вареньем, и придвинул к ней тарелку. - Смотри, какой румяный бочок. Для тебя держал, - он отломил кусочек, поднес вилку к Настиным губам и заставил съесть. - Ну как?
        - Ага. Очень! - кивнула она.
        - А теперь сразу пудингом заешь. Там ваниль. После вишнево-творожного привкуса это просто кулинарный оргазм. Давай! - он поднес чайную ложку с пудингом к ее губам, и она послушно проглотила кусочек ванильного облачка. Нет, скажи, что это поэзия?
        - Марина Цветаева! - рассмеялась Настя.
        - Да какая там Цветаева! - отмахнулся Макс. - Это сам Пушкин, наше все! Упс! Ты еще не поела, но уже измазалась. Ну как ребенок, честное слово! Сейчас весь шелк халата закапаешь! - он схватил салфетку и принялся вытирать уголки губ Насти.
        - Дай мне, я сама, - возразила она, бросив быстрый взгляд на мужа.
        - Молчи, женщина! Я все сделаю! Сама она, а я на что? - проворчал Макс, вытирая ее губы.
        - Сейчас кофе будет, - Тата заспешила к кофемашине.
        - Да я сама налью, - поспешно сказала Настя, приподнимаясь.
        - Я уже несу. Вы сидите. Завтракайте. Приятного аппетита! - Тата поставила перед ней чашку дымящегося ароматного кофе.
        - Спасибо! Очень вкусно! - улыбнулась Настя. - Рецептиком запеканки не поделишься? Никогда такого не ела.
        - А как же! - улыбнулась Тата. - Там есть один секретный ингредиент. Я сама придумала. Только не говорите никому. И, главное, в инет не заливайте рецепт. Когда у меня будет свой ресторан, я там буду ее готовить.
        - Ты, главное, в этом ресторане кровать для меня поставь, потому что лично я оттуда не выйду, - Макс отрезал кусок фритаты и положил на тарелку перед Настей. - Вот это попробуй. Здесь помидорчики черри и зеленый перец.
        - Да куда столько? - рассмеялась Настя. - И еще с утра.
        - Силы восстановить, - пожал плечами Макс. - Если много потратила, значит и поесть нужно хорошо, - он бросил насмешливый взгляд на Гордея.
        Гордей замер. Силы восстановить? После чего? Он наблюдал за Максом и женой, держа на весу чашку с кофе. Он просто забыл отпить из нее, пораженный этой сценой. Такое впечатление, что его жену подменили за одну ночь. Вернее, за полночи. Как в фантастических фильмах, когда инопланетяне завладевают телом человека. Спать ложилась одна Настя, а проснулась совсем другая. Она и Макс выглядели так, словно не просто спали друг с другом, а спали давно. И вдруг страшная догадка поразила Гордея: а что если его заставили играть в чужую игру? Что если Настя хотела завести любовника, и поэтому придумала этот эксперимент с открытым браком? Он был так уверен, что владеет ситуацией на все сто, а его просто развели, как цуцика!
        Гордей поставил чашку с кофе на стол и нервно схватил стакан с холодной содовой водой. Настя болтала с Максом, не обращая ни малейшего внимания на мужа. Гордея охватила горечь. Быстро же она нашла ему замену. И кого? Этого тупого качка! И он ее явно неплохо утешил. Вон как глаза светятся! На нервной почве Гордей даже втянул живот. Несмотря на то, что он был в прекрасной форме, два раза в неделю выкладывался в спортзале и каждое воскресенье два часа играл в теннис, тягаться с молодым мужиком, которому нет и тридцати, он не сможет. А тягаться явно придется. Наблюдая за женой, Гордей понял, что она так крепко и тихо спала не потому, что закинулась горстью успокоительных. Это было другое лекарство. Гораздо более эффективное.
        И Настя явно приняла двойную дозу - к гадалке не ходи! Ее расслабленные движения сытой кошки, ее улыбка, играющая на губах - как хорошо он знал все эти признаки отлично проведенной ночи любви. И еще странная фраза Макса про восстановление сил! Но когда они успели? Он, Гордей, этой ночью подошел к двери Таты, постоял и ушел в кухню попить воды. Зайти в комнату к любовнице он не решился. Потому что дал жене слово не спать с Татой в их доме. А слово держать Гордей умел. А что было после этого? Он прокрутил в голове события. Вот он возвращается в спальню, захватив с собой бутылку воды. Потом Настя говорит, что идет подышать в сад, потому что не может заснуть. А он, Гордей, после этого крепко засыпает. Ведь ему даже в голову не пришло, что там, в саду, Настя может… боже, какой идиот!
        Гордей закрыл глаза. Они спали там, в трех шагах от дома! Она-то ему слова не давала! А Гордей даже не сообразил, что нужно об этом поговорить и заставить пообещать. Потому что был уверен, что она пошла в сад плакать. Настя вечно плачет тихонько по углам. По этой причине он и не стал будить ее к завтраку. Хотел, чтобы жена еще немного побыла в сладком мире снов, где все надежно и спокойно. А успокаивать теперь как раз таки нужно его самого!
        Потому что он сейчас выглядит совершеннейшим придурком, глядя, как Макс пожирает Настю глазами. Как ежесекундно любуется ее движениями, небрежно заколотыми светлыми волосами, которые так красиво обрамляют лицо, по которому разлился утренний, нежно-персиковый румянец.
        И если сравнивать Настю с Татой, то это сравнение не в пользу Таты, хотя она моложе. Совершенно очевидно, что Настя красивее. В ней есть какая-то изысканная утонченность страдающей женщины. И Гордей вдруг почувствовал, что несмотря на то, что рядом молодая любовница, с которой ему можно официально спать, жену он хочет больше. И хочет прямо сейчас, в эту минуту. Давно он не испытывал к ней таких чувств и… такого мощного их физического проявления. Внизу все пылало, и Гордей мысленно обрадовался, что под столом ничего не видно. Вот была бы картинка маслом! Обманутый и оставленный "без сладкого" муж с торчащим "буратинкой" на собственной кухне пытается заставить "деревянного мальчика" вернуться обратно в каморку. Пятьдесят оттенков разного, часть сто двадцать пятая.
        Да что Настя с ума сошла, что ли? Воздухом дышала? Хорошо надышалась. От нее так пахнет сексом, что хоть противогаз натягивай. Какая наглость! Как она вообще решилась спать со своим любовником рядом с мужем?
        - Гордей, - откуда-то издалека донесся до него голос Таты.
        Гордей с трудом заставил себя прислушаться, но раскаленная игла, сверлившая мозг, не дала мыслям собраться вместе.
        - Что, прости? - Гордей непонимающе уставился на Тату.
        - С тобой все в порядке? - обиженно протянула она. - Просто я третий раз спрашиваю: налить ли еще кофе?
        - Да, - рассеянно кивнул он. - Хотя нет, не нужно. Или нет… подлей. Хотя подожди… спасибо, мне хватит, - он поднес чашку ко рту и отхлебнул остывший кофе, продолжая наблюдать за женой и ее любовником.
        Макс старательно и нарочито неторопливо вытирал варенье с губ Насти. От этого простого, но очень интимного движения Гордея захлестнула волна ревности. Он аж задохнулся от нового и горького ощущения. Нет, к черту! Кажется, он первый не выдержит этого открытого брака. Елки-палки! Как же он не подумал о том, что сам не сможет? Хотя с другой стороны, у них с Настей вроде давно все погасло. И разве можно было предположить, что все это снова вспыхнет? Да еще так внезапно?
        Вот уж рвануло, так рвануло! Гордей едва сдерживался. Он призвал всю свою волю, чтобы не вмазать Максу по смазливой ряшке. А воображение уже начало рисовать картины одну горячее другой, на которых этот молодой племенной бык крепко сжимал его жену в объятиях и любил во всех позах, без остановки и без устали.
        Гордей задохнулся. Стукнул чашкой об стол. Поспешно схватил стакан с минеральной водой. Судорожно сжал его, хотел глотнуть, но вдруг тонкий стакан из богемского стекла лопнул в его руках, жалобно зазвенев напоследок. Гордей вскочил на ноги. Настя вздрогнула. Макс недоуменно посмотрел на Гордея.
        - Ты в порядке? Не порезался? Дай посмотрю! - Тата бросилась к нему,
        внимательно осмотрела его руки и озабоченно заявила:
        - Есть маленькая царапинка. Нужно срочно продезинфицировать. Настя, где у вас тут аптечка?
        - В верхнем шкафчике посмотри, я там всегда держу йод и пластырь на случай, если ножом полосну по пальцу вместо капусты, - распорядилась Настя.
        Тата метнулась к шкафчику, быстро достала оттуда аптечку и вернулась к Гордею.
        - Все хорошо, не волнуйся! Просто руки перекачал в спортзале, - как истинный адвокат, Гордей немедленно вывернул неловкую ситуацию в свою пользу, ненавязчиво напомнив молодому сопернику о своей пока еще прекрасно физической форме.
        Макс намек понял и бросил на него насмешливый взгляд.
        - Все хорошо, Гора? - спросила Настя, делая глоток кофе.
        - Да, конечно, - поспешно заверил жену Гордей.
        - Дай руку, обработаю, чтобы не было заражения, - Тата стала перед ним на колени, зажав йод и пластырь в руках.
        - Не нужно. Спасибо! Само заживет, - Гордей подхватил ее под локти и поставил на ноги.
        Его охватило странное чувство. Что-то в этой ситуации было неправильным. Чего-то страшно не хватало. Чего же? И вдруг он понял: Настя осталась сидеть на месте. При этом она была абсолютно спокойна. Вместо нее волновалась Тата. Она суетилась, уговаривая его обработать ранку. А Настя продолжала пить кофе. Хотя раньше она бы одним балетным прыжком оказалась возле него и просто не дала бы ему выйти из кухни без того, чтобы намазать ранку йодом, наложить пластырь, и на всякий случай еще и бинт. Мало ли? А вдруг сепсис? А нагноение? Да мало ли что? Гордей терпеть не мог этой возни с пустяковыми царапинами, но Настя просто становилась на дверь и раскидывала руки, не давая ему выйти.
        Гордей подхватывал ее, и, смеясь, пел хит советских времен:
        - Рррруки! Вы словно две большие псысы!
        Настя хохотала от этого "псысы" вместо "птицы", и, легонько пристукнув мужа по лбу, говорила:
        - Балда! Умрешь от сепсиса - домой не возвращайся! Все равно не пущу!
        В такие минуты Гордей чувствовал себя ее драгоценностью. Так бережно она дула на ранку, осторожно мазала йодом, и, затаив дыхание, аккуратно клеила пластырь, поминутно спрашивая:
        - Гора, не больно? Нет?
        А теперь он перестал быть ее сокровищем. Она даже не приподнялась с дивана. И только из вежливости спросила, как он себя чувствует.
        - Нужно! - заупрямилась Тата. - Дай руку!
        - Я. Сказал. Нет! - Гордей произнес это очень медленно, чеканя слоги, и в его голосе завибрировал металл.
        Тата растерялась. Глаза ее наполнились слезами. Она судорожно вздохнула, готовясь зарыдать. Но Гордей оставил эту эмоциональную пантомиму без внимания. Он смотрел на Настю. А она смотрела вниз, разглядывая паркет. И на губах ее блуждала легкая улыбка, потому что Макс что-то шептал ей на ухо, приподняв при этом прядь волос, закрывающую ухо. Эти двое сейчас находились в особом измерении, где кроме них, никого не было. Словно в защищенной от посторонних глаз и ушей крепости. И Гордей прекрасно знал, как называется эта крепость: влюбленность. Настя ушла туда вместе с Максом, громко хлопнув дверью перед носом мужа.
        Ни на кого не глядя, Гордей молча вышел из кухни. На лестнице он дал себе волю и несколько раз изо всех сил вмазал кулаком по белым деревянным перилам. От затейливой резьбы откололась щепка и упала ему под ноги. Но на душе легче не стало. Первый раунд проигран с треском. Но ничего. Он еще свое возьмет! Гордей несколько раз глубоко вздохнул, успокаивая бешеный пульс. Да ладно! Он не справится с мальчишкой? С накачанным тупарём, который изображает мачо? Да он, Гордей, таких каждое утро пять штук ест на завтрак без масла и соли. Пусть мальчонка пока порадуется. Времени на него сейчас нет. У Гордея встреча с очень важным клиентом. А потом он вернется и покажет этому жиголо рязанского разлива, кто в доме хозяин. Восстановив дыхание и душевное равновесие, Гордей собрался было подняться в спальню и одеться. Но внезапно входная дверь сотряслась от удара.
        9 глава. Волк в овечьей шкуре
        - Выходи, Тата! Я знаю, что ты здесь! Где мои бабки, шкура?
        Дверь снова сотряслась от мощного удара. Гордей скатился по лестнице вниз. Макс уже стоял возле двери. Рядом с ним скулила от ужаса Тата и мелко тряслась Настя, зажав в руке телефон.
        - Я звоню охране, Гора! Боже мой, как он сюда попал? Въезд в поселок закрыт. Там же шлагбаум и охрана!
        - Через лес, скорее всего, - процедил сквозь зубы Макс. - Такой где угодно проползет.
        Настя дрожащими руками принялась листать контакты телефона, ища вызов охраны.
        - Какая охрана? О чем ты? - зашипел Гордей и отнял у нее телефон. - С ума сошла? Да эти имбецилы сразу начнут втихаря снимать на телефоны. И тут же заливать на Ютьюб с заголовками: "наш поцан втащил мажору, жесть, смотреть до конца!" Думаешь, Гурджиев обрадуется, что его адвокат стал посмешищем для всего интернета? А учитывая, что видео еще и заливают в анонимные телеграм-каналы, мы вообще концов не найдем! Я сейчас этого пса шелудивого отсюда пинком вышвырну. А потом его просто тихо отправят туда, где ему и место - на зону, - он решительно пошел к двери.
        - Нет, Гордей, у тебя умоляю: не ходи туда. Он же псих! - завопила Тата, цепляясь за Гордея.
        - Буду я еще в своем доме от этой мрази прятаться, - презрительно скривился Гордей.
        - Вот это правильно, - одобрил Макс.
        Гордей вышел на порог, схватил Хлыста за воротник рубашки и толкнул вниз. Вопреки его ожиданиям, высокий и крупный, почти квадратный Хлыст, не упал, несмотря на немалый вес, как рассчитывал Гордей, а ловко перевернулся в воздухе, ловя равновесие, и повис на перилах крыльца.
        - Ты че, быкуешь, ёма? - завопил Хлыст. - Я не к тебе пришел, а к Ленке. Пусть выйдет и поговорит со мной, как с человеком!
        - А ты человек? - зло прищурился Макс, делая шаг к Хлысту.
        - Постой! - Гордей схватил его за плечо. - Какая Лена? Здесь никакой Лены нет! Ты мне второй раз уже двери выносишь, придурок! Какого рожна тебе нужно?
        - Так вот же она, стерва мелкая! - Хлыст ткнул пальцем в сторону Таты, которая пряталась за дверным косяком. - Сюда иди! - он неожиданно ловко для такого крупного мужчины взвился вверх в прыжке.
        Но в полете наткнулся на кулак Макса и упал на спину. Из разбитого носа Хлыста хлынула кровь. Макс прыгнул на него, намереваясь добавить, но Гордей его остановил, схватив за плечо.
        - Хорош! Все! До первой крови! Он свое огреб, не лютуй!
        - Козлы вы оба, - Хлыст зло сплюнул, поднимаясь на ноги. - Слышь ты, фраер, - он ткнул пальцем в Макса, - я тебя найду и дам по рогам!
        - А чего меня искать? - ухмыльнулся Макс. - Вот он я. Ну давай! Иди сюда!
        - Хватит, я сказал! - Гордей отшвырнул Макса в сторону. - Так, сейчас ноги в руки - и вали отсюда. А то, действительно, охрану позову. А лучше сразу ментов. Хочешь, чтобы они тебя приняли?
        - Все, ухожу! - Хлыст примирительно поднял руки вверх. - А ты что, мужик, за нее вписался, да? - обратился он к Гордею. - Я чего спрашиваю: если ты за нее вписался, так гони бабло, которое она с меня слупила.
        - Ага, сейчас. И бабло дам, и все остальное. Пошел отсюда! - брезгливо скривился Гордей.
        - Нет, ты смотри, мужик. Давай по понятиям: если она теперь твоя баба, то долг на тебе висит. Мне чужого не надо. Мне б свое вернуть. Если ты ее тра…
        - Вон! - заревел Гордей страшным голосом, делая шаг к Хлысту.
        - Гора, нет! Не подходи к нему! А ты не смей трогать моего мужа, сволочь! - Настя спрыгнула с крыльца и бросилась на Хлыста, сжав кулаки.
        - В дом зашла, быстро! - Гордей схватил жену за руку и отодвинул себе за спину.
        - Я тебя все равно найду, шкура малая! - завопил Хлыст, высматривая в доме Тату, сплюнул кровь, цепким взглядом ощупал Настю и бегом рванул в лес.
        - Боже мой! - прошептала Настя и побледнела.
        Ее ноги подкосились и она едва не упала.
        - Настюша, ты что? На тебе лица нет! - Гордей подхватил ее на руки и понес в дом.
        Бережно положил жену на диван и присел рядом на корточки.
        - Ну как ты? Легче? Может, скорую вызвать?
        - Все в порядке, - прошептала Настя, с трудом шевеля бескровными от страха губами. - Испугалась просто сильно. За тебя испугалась, Гора. Думала, что он… с ножом, - она залилась слезами.
        - Вот водичка… ххххолодная, - заикаясь, пискнула Тата, и подала Насте стакан воды. - Он может и ножом. Я же говорила, что он - уголовник, - она зарыдала вслед за Настей.
        - Кстати, Тата, - Гордей повернулся к ней, пристально глядя в глаза. - А почему он тебя Леной назвал?
        - Так он говорил, что Тата это не секси. Что я с этим именем, как маленькая девочка с плюшевым мишкой. Бесился все время и называл меня Леной, - всхлипывая, зачастила Тата. - Я ему говорю, что Наташа я. А все Татой называли с детства. А он мне: "что это за имя дурацкое? Не современно и не гламурно. Крутую телку Татой звать не могут. Вон все модели спецом имена меняют, чтобы было секси. В Волчехренске своем Татой будешь ходить, коза драная!" - она зарыдала еще громче.
        - Ладно, все, хватит, - Гордей подошел к ней, обнял, но вспомнил, что рядом жена, и немедленно выпустил ее из объятий, просто похлопав по плечу.
        Макс, тем временем, устроился на полу рядом с Настей и принялся массировать ей пальцы на ногах. Гордей бросил на него выразительный взгляд.
        - Я ее успокаиваю, - примирительно шепнул ему Макс. - Это самый лучший вид расслабляющего массажа. Она вся - комок нервов. Так и инфаркт схлопотать недолго.
        Гордей нехотя кивнул и взглянул на часы.
        - Вот елки ж палки! Я уже опаздываю. И как женщин одних дома оставить? Слушай, - обратился он к Максу, - у тебя как со временем? Не посидишь с ними? Мне нужно на встречу с клиентом. Пока доеду туда-сюда, пока поговорю - это часа два займет. А потом хочу к следаку знакомому сгонять. Хлыста упаковать нужно. Достал он уже! По телефону такие вещи обсуждать нельзя. Необходимо лично встретиться, в хороший кабак пригласить, поговорить, как белые люди. Сам понимаешь: менты - они же народ специфический, спешки не любят. Вокруг них приходится с бубном плясать. Так что часов пять-шесть меня не будет.
        - Столько не могу, - покачал головой Макс. - Максимум пару часов. Мне на работу нужно. У меня там тоже сегодня самый сенокос, а хозяин заведения в отпуске. Может, ты поедешь, а я пока сюда ментов вызову? Или охрану?
        - Нельзя, - покачал головой Гордей. - И нашу охрану нельзя, и левых ментов тем более. Ладно, тогда давай так: я за пару часов смотаюсь, ты уедешь, а следака я тогда завтра выцеплю. А еще вечером позвоню и закажу авиабилеты на завтра-послезавтра. Настю отправлю в Англию к дочке. Туда этот нищеброд точно не доберется.
        - Я никуда не поеду, - поспешно возразила Настя.
        - Настюш, я тебя прошу: без истерик, ладно? Это вопрос безопасности, - Гордей устало потер виски. - И для тебя, Тата, что-то подберем. Может быть, закрытый пансион в Альпах. Есть у меня там знакомый человечек. Ладно, решим потом. В любом случае, в Москве вам обеим оставаться нельзя, пока я этого козла не упакую.
        Анастасия
        Этот нескончаемый бред постепенно переходит в какой-то болезненный кошмар! Гордей уезжает по делам. Мы остаемся втроем: я, Макс и Тата. Сидим, как три дурака, на диване в гостиной.
        - Я пойду на кухню, - прерывает неловкое молчание Тата. - Тортик испеку.
        Бросаю на нее косой взгляд.
        - Мне выпечка очень нервы успокаивает, - оправдывается она. - Вы какой больше любите, Настя? Шоколадный или ванильный?
        - С крысиным ядом. И самый большой кусок тебе, - поворачиваюсь к ней спиной, устроившись на диване.
        Макс накрывает меня пледом, идет к входной двери и проверяет, заперта ли она.
        - Ты поспи, карапузик, это сейчас лучше всего, - он гладит меня по волосам. - И, кстати, извини, что так не вовремя, но вот возьми, - он сует в карман моего халата конверт.
        - Что это, Макс?
        - Это деньги, которые ты мне дала за услуги психолога.
        - Но…
        - Тише, не хочу, чтобы Тата слышала. И не спорь! Я не беру деньги у любимых женщин.
        Хочу возразить ему, что мне не до сна и тем более не до денежных вопросов. Но его теплые руки убаюкивают меня в уютном гнезде пледа. Усталость и нервотрепка дают о себе знать, и я засыпаю. Мне снится Тата. Она плачет и все крутит на пальце кольцо. И во сне я все время думаю о том, почему Хлыст назвал ее Леной? Нет, я не куплюсь на эту сказку о не гламурном имени. Тут что-то другое. И я выясню, что это. Непременно! Вот только сначала немного отдохну.
        Просыпаюсь от пристального взгляда. Он прожигает меня насквозь даже сквозь сомкнутые веки. Неужели это Хлыст? Ноги холодеют от ужаса. Приоткрываю глаза и сквозь ресницы бросаю осторожный взгляд. Гордей молча стоит возле дивана и внимательное рассматривает меня, в точности как биолог букашку под микроскопом. И взгляд такой же: задумчивый и пытливый.
        - Боже, Гордей, ты так меня напугал! - сажусь на диване и невольно натягиваю плед на грудь.
        Неуютно мне как-то от взгляда мужа.
        - А где Макс? - озираюсь по сторонам. - Он уже уехал?
        - Интересное кино! - горько усмехается Гордей. - Раньше ты меня на пороге встречала, ждала с нетерпением. А теперь первый вопрос о нем. И это после того, что случилось сегодня утром, буквально пару часов назад. Значит, Хлыст тебя не интересует. Встреча с моим клиентом тоже, хотя ты вообще-то моя личная помощница, позволь тебе напомнить, так что должна быть в курсе моих дел. Тебя интересует одно: где Макс.
        - Что ты к словам цепляешься? - встаю с дивана и становлюсь напротив Гордея. - Ну спросила и спросила, - собираюсь одернуть одежду и только сейчас замечаю, что я с утра в своем любимом халате: черном в крупных желтых подсолнухах и с ярко-желтыми меховыми подсолнухами поменьше на манжетах, и бэби-долле такой же расцветки.
        Как это я забыла одеться? Никогда не позволяю себе такой распущенности, чтобы по дому в халате ходить, а тут вообще из головы вылетело. Поворачиваюсь, чтобы подняться в спальню и переодеться. Но Гордей хватает меня за руку, внезапно прижимает к себе и целует в губы. Причем так странно, как когда-то. Я уже и забыла, кода в последний раз его губы так требовательно и жадно прижимались к моим.
        - Ты что, Гордей? - шепчу едва слышно. - Обалдел? Там Тата на кухне.
        Словно в подтверждение моих слов из кухни доносится металлический грохот и возглас Таты:
        - Да чтоб тебя!
        - Просто целую свою жену. Нельзя? - шепчет Гордей, обнимая меня за талию
        - Нельзя, - пытаюсь выскользнуть из его рук. - Там Тата. Не знаю, как тебе, а мне неудобно. Не создавай, пожалуйста, шведскую семью, ладно? Если так получилось, что нынешней ночью мы все собрались в одном доме, то это стечение обстоятельств, и не нужно превращать это в игру и в сексуальную забаву.
        - Серьезно? - на губах Гордея появляется злая улыбка, больше похожая на гримасу. - А что ж ты об этом сегодня ночью не думала? Когда спала с своим смазливым психологом?
        - Фу, какая пошлость! - кривлюсь я. - Кто бы говорил! Сам мне домой притащил свою Красную Шапочку, которая у нас тут без пирожков по лесам бегала, и еще претензии предъявляешь?
        - Я с ней не спал в нашем доме, Настя. Я обещал и сдержал слово. А вот ты… ловко ты меня провела. Молодец. Как адвокат восхищаюсь! Это же просто классика нашей профессии! Ты ведь мне не давала слова. Я вообще не знал, что у тебя есть любовник. Поэтому ты спокойно сегодня ночью спала с ним в нескольких метрах от меня.
        Он все-таки понял! Как? Врать ему бесполезно. Не поверит. Оправдываться гадко. Единственный выход: быстро уйти наверх.
        - Не собираюсь говорить на эту тему. Отпусти меня, Гордей, я хочу одеться.
        - Отвечай мне, Настя! - он снова хватает меня за руку. - Он, действительно, настолько хорош, как любовник, что ты наплевала на все и отдалась ему там, в саду?
        - Я не буду говорить на эту тему. Отпусти!
        - И еще… я по дороге все думал. Все вспоминал твою фразу: "я никуда не поеду". Это из-за него или из-за меня? Раньше я бы и не спросил. А сейчас мне очень интересно, что ты имела ввиду.
        - Ты, действительно, хочешь знать, Гора?
        - Да, Настюша. Хочу.
        - Ладно. Из-за него.
        Гордей бледнеет, хватает мою руку и больно сжимает ее.
        - Врешь! - шепчет он, едва размыкая онемевшие от гнева губы.
        Очень трудно выдержать его взгляд, не отворачиваясь. Но я стараюсь. Тишина между нами становится такой плотной, что ее можно резать ножом, как горький черный хлеб. Недоверие на его лице сменяется болью, а потом снова недоверием. Он не может осознать, что его Настюша, верная, как собака, вдруг нашла себе другого. А я сама могу? Верю ли я в то, что говорю? Прислушиваюсь к себе, к своему сердцу. Там еще жива любовь к Гордею. Она сидит в уголке и горько плачет. Одинокая и потерянная моя любовь к мужу. Я смотрю на нее со стороны. Представляю, что она сидит в темной комнате, а я стою на свету в коридоре. Вот она медленно поднимает голову и с надеждой смотрит на меня. Поджимаю губы и закрываю дверь. Пусть она остается там, в чулане памяти. В темной комнате сердца. А я иду дальше.
        - Не вру! - с вызовом отвечаю мужу, выдергивая свою руку из его ладони.
        Гордей прерывисто вздыхает, пытается что-то сказать, но в этот момент за его спиной на пороге кухни появляется Тата.
        - Привет! - улыбается она, но испуганная гримаса немедленно искажает ее лицо. - Гордей, в чем дело? Все в порядке?
        Гордей поворачивается к ней.
        - Да, - отвечает он. - А ты как?
        - А я там тортик испекла. Вернее, два. Не знала, какой тебе и Насте больше понравится. Поэтому сделала и ванильный и шоколадный.
        - Спасибо, - вежливо, но сухо благодарит ее Гордей.
        Я, воспользовавшись паузой, быстро поднимаюсь по лестнице в спальню.
        - Настя, приготовь мне креветки, пожалуйста, когда оденешься, - кричит Гордей, подойдя к лестнице.
        – Я могу, - поспешно предлагает Тата.
        - Нет, спасибо, ты не знаешь, какие я люблю, - сухо отвечает Гордей.
        Наскоро переодевшись, выхожу на кухню. Гордей работает в гостиной на диване. На коленях ноутбук, по журнальному столику, что стоит рядом с диваном, рассыпаны документы. Странно. Он всегда работает в своем кабинете на втором этаже. Почему он здесь? Охраняет дверь? Думает, что Хлыст вернется, и боится пропустить его? Мои ноги холодеют от страха. Гордей сильный и ловкий, но с Максом мне спокойнее. Жаль, что ему пришлось срочно уехать.
        Выхожу на кухню и достаю из холодильника королевские креветки. Гордей обожает их жареными на сковороде в сырной панировке. Я тоже очень люблю их готовить, потому что это одно из тех блюд, которые совершенно невозможно испортить, даже обладая таким антиталантом к готовке, которым щедро наградила меня мать-природа. Высыпаю креветки из пакета в стеклянную миску. Посыпаю солью, выдавливаю на них лимонный сок.
        - Жарить будете? - Тата с любопытством вытягивает шею.
        - Да, в сырной панировке и с чесноком.
        - Ой, ну что же вы сок с солью не смешали? - Тата корчит страдальческую гримаску. - Это очень влияет на вкус. Если соль заранее растворить в лимонном соке, то креветки получаются нежнее. Ведь соль при посыпке не распределяется так равномерно, как растворенная в кислой жидкости.
        - Я запомню. Спасибо! - сухо отвечаю я, беру кусок сыра и достаю из шкафчика набор терок.
        Отделяю от связки самую крупную и любимую, потому что на ней быстрее всего натирать.
        - Давайте я, - Тата вдруг выхватывает у меня из рук связку терок, быстренько цепляет крупную обратно и берет самую мелкую. Заметив мой пристальный взгляд, краснеет и оправдывается:
        - Ну на мелкой же вкуснее и красивее. Сыр тогда смешается с панировкой и не будет уродливых пузырьков. И такой слой ровненький получится.
        Заломив бровь и всем своим видом показывая, как меня раздражают ее комментарии, высыпаю крахмал в миску с креветками. И только собираюсь перемешать, как она тоненько шипит, словно воздушный шарик, из которого выпустили воздух:
        - Ой! Шшшшш! Ну что же вы прямо в миску? Нужно же было в пакет. Потом завязать его и встряхнуть пару раз. Тогда крахмал обсыпет креветки тоненько и равномерно. А у вас сейчас будут куски, которые при жарке отвалятся от панировки.
        Ну все! Терпение лопнуло!
        - Слушай, - шиплю я, - если ты сейчас не угомонишься, я тебя встряхну пару раз. Тогда ты обсыпешься равномерным слоем вежливости и такта. Не забывай, что кухня - моя. И этих морских гадов готовлю тоже я. Так что выдохни и засунь свое кулинарное искусство себе в… поваренную книгу!
        - Ладно, - обиженно надувается она. - Вы правы. Извините! Тогда я лучше пойду душ приму.
        Она уходит. Слава тебе, господи! Аж выдыхаю облегченно. Мало того, что я должна терпеть ее рядом с Гордеем, так она еще мне в кастрюли сует свой нос! С садистским наслаждением прижимаю креветки, обваливая их панировке из яиц и сухарей. Вот так бы эту стерву малолетнюю обвалять в панировке из грязи и коричневой субстанции, и выкинуть на помойку!
        - Ух, какой аромат! - потирая руки, Гордей выходит на кухню и садится за стол.
        Извлекаю креветки из кипящего на сковороде масла, кладу на тарелку и ставлю перед ним. Гордей бросает креветку в рот, не дожидаясь, пока я дам ему вилку.
        - Обожаю чесночно-лимонный, с нотками сыра, аромат! В этот раз особенно вкусно вышло. Спасибо, Настюша!
        В его голосе слышится такая фальшь, что я отхожу к раковине и поворачиваюсь спиной к мужу, потому что мне стыдно за него. За эту дурацкую попытку что-то исправить, нахваливая мою стряпню. Если бы неделю назад он увидел, что я не промокнула креветки бумажным полотенцем, убирая излишки жира, который он терпеть не может, а сразу подала ему, то он бы уже капризно скривился и прочитал бы мне длинную лекцию о моей невнимательности и забывчивости во всем, что касается готовки. А сейчас он совершенно не брезгует маслом, стекающим с креветок, и даже ест их руками, позабыв о том, что он вообще-то эстет. И, в первую очередь, в еде. Раньше мне так нужно было его одобрение! А теперь все равно: вкусно ему или нет.
        - Вилку сейчас дам, а то совсем забыла, - беру вилку из сушилки, поворачиваюсь и меня буквально примораживает к полу.
        На пороге кухни стоит Тата в моем любимом халате в подсолнухах, который я сняла полчаса назад. Точно помню, что положила его на кровать в спальне. Значит, она пошла в спальню и своими погаными ручонками трогала мои вещи. Это еще хорошо, что деньги, которые мне вернул Макс, я сразу переложила в сумку. Задохнувшись от возмущения, сиплю:
        - Это… что… у тебя? - и тыкаю пальцем в халат.
        - Извините меня! - лепечет Тата. - Я вещи купила, а про такие вот мелочи совсем забыла. Мне только после душа накинуть. Я сейчас сниму! Правда! - она взмахивает рукой, халат распахивается, и я с ужасом замечаю под ним мой бэби-долл такой же расцветки, как и халат –
        черный в крупных подсолнухах.
        - Лучше сними сама, - рычу я. - Немедленно! А не то я тебе помогу! - делаю шаг к ней.
        - Да, я уже! Сорри! - бормочет она и испуганно пятится,
        потому что я медленно иду на нее, зажав в руке вилку.
        - Эй, девочки, вы что? - Гордей вскакивает из-за стола и становится между нами. - Настюша, перестань! - он осторожно отнимает у меня вилку. - Тоже мне нашли из-за чего ссориться! Держите! - он вытаскивает из кармана брюк две кредитки.
        Одну дает Тате, другую мне.
        - Вот! Идите в интернет и закажите себе там по десять халатов.
        - Мне не нужно десять. Мне нужен один. Мой! - от злости я едва могу говорить.
        Мало того, что она хозяйничает в постели моего мужа, на моей кухне, так теперь и в белье полезла? Я скоро трусы надену, а оттуда выпрыгнет она! Как надоедливый котенок, которого приютили из жалости, а теперь горько пожалели об этом. И если котенка жалко выбрасывать, то ее - ни капельки.
        - Так, брэк! - Гордей хватает Тату и решительно, но мягко подталкивает ее к выходу. - Тата, ты иди в комнату Белки, там есть планшет в письменном столе. Настя, ты остаешься в гостиной, за своим ноутбуком. У вас есть… - он смотрит на часы, - ровно час. Через час приду и проверю, кто что купил. Заставлю показать, учтите! - он грозит пальцем.
        - Но… - пытаюсь возразить я.
        - Время пошло! - перебивает меня Гордей. - Чего стоим? - он хватает Тату за руку и увлекает в гостиную. - Разошлись по камерам! А я к себе в кабинет работать. Час! Ровно шестьдесят минут. Это еще не хватало! Уже каких только войн в истории человечества не было, но халатных не припомню.
        Хватаю тарелку Гордея и с остервенением швыряю в мусорное ведро. Туда же летит новая сковородка, наполненная креветками. Вот тебе любимое блюдо! Получай свой деликатес! Тяжело дыша, опираюсь двумя руками о стол. Пытаюсь успокоиться. Меня трясет, как в лихорадке. Может быть, действительно, поехать к Белке в Англию? Прижаться к ней, затискать, зацеловать мою доченьку? Но что я ей скажу? Она ведь сразу увидит, в каком я состоянии. Она у меня умница. Очень эмоциональная и тонко чувствующая. Нет, нельзя ее дергать. Пусть поедет в свой летний лагерь во Францию, отдохнет, расслабится. У детей должны быть детские проблемы. Не нужно отнимать у них самую счастливую пору в жизни и вешать свой груз. Ничего я уже не хочу. Ни открытого брака, ни закрытого. Вообще ничего!
        - Мы не договорили, - раздается за спиной тихий голос.
        Я аж подпрыгиваю от неожиданности и резко поворачиваюсь. Передо мной стоит Тата. Она уже успела переодеться. И вместо моего халата на ней легкое платье. Как она подкралась так незаметно? У меня очень острый слух, но занятая своими мыслями, я вообще не услышала ее шагов. Она оглядывается, вытягивает шею, проверяя: не услышал ли что-то Гордей. Подходит ко мне вплотную и шепчет:
        - Я только хотела добавить, что в вашем возрасте, Настя, бэби-долл носить уже просто неприлично!
        Вот гадина мелкая!
        - Ах ты ж тварь, - шепотом отвечаю я. - Ты меня достала! Я твою крысиную мордочку уже видеть не могу! Забыла, из какой помойки я тебя вытащила? А я напомню. Слушай меня внимательно! Отдавай мне половину денег, так как ты их не отработала, и вали отсюда к чертовой матери! Я отменяю наш договор, потому что все изменилось! Ты мне больше не нужна. И открытый брак не нужен. Поэтому, если будешь умной и отвалишь, то я не скажу Гордею, что сама подложила тебя под него. И тогда он реально поможет тебе избавиться от твоего дружка. Плюс еще сможешь поживиться. Разрешаю тебе подобрать объедки с моего барского стола. А если нет - останешься у разбитого корыта.
        Ее губы вдруг растягиваются в гаденькой и злой улыбке.
        - Что ж тебе все не так, стерва избалованная? - шепчет она.
        И меня буквально передергивает от ужаса. Вместо трогательной и нежной маленькой девочки передо мной стоит взрослая наглая баба. Словно кто-то внезапно сдернул с нее маску. Я смотрю на нее и не понимаю: как это вообще произошло? Что изменилось? Откуда проступили эти чужие черты умудренной опытом гадюки? Даже голос ее изменился. Он стал ниже, глубже, в нем слышна легкая хрипотца.
        - Ты все сказала? - спокойно спрашивает она.
        Я от растерянности молча киваю, все пытаясь понять, кто эта незнакомка.
        - Ладно, - она пожимает плечами.
        И вдруг громко вскрикивает и со всего размаху бросается на стол для готовки, полностью приложившись об него лицом. Потом хватает себя за волосы, с силой дергает, вырывает клок и с визгом падает на пол.
        Я отскакиваю назад, едва дыша от ужаса. Что происходит? А она, не давая мне прийти в себя, громко вопит, рыдая своим прежним тонким голоском:
        - Пожалуйста, не нужно! Прекратите! Мне больно! Гордееееееей!
        И тут до меня начинает медленно доходить весь ужас ситуации. Но осознать его в полной мере я просто не успеваю. В кухню смерчем врывается Гордей. Ошалело смотрит на рыдающую на полу Тату, которая держит в вытянутой руке вырванную прядь волос, потом на меня, снова на Тату. Бледнеет, как мел, и отчаянно вопрошает, воздев руки:
        - Что ты творишь, Настя?
        Он бросается к Тате. Осматривает ее. Эта мерзавка треснулась мордахой об стол сильно, но грамотно. Ее губы разбиты и уже успели распухнуть, но на лице нет ни царапины, ни синяка. А она, зажав в кулаке вырванные патлы, заикается и твердит:
        - Я тттолько хххотела сказать, что сняла ее ххаалллатик. А она меня ударила лицом об стол. И волосы… вот… - она так натурально трясется, что даже я впадаю в ступор. Но все же пересиливаю себя и кричу:
        - Она врет! Гордей, не слушай ее! Ты не видел, что здесь было! Она пришла, у нее лицо было такое… это невозможно объяснить, нужно видеть, короче, вообще не такое, как сейчас! И она сама об стол ударилась. И потом сама себе клок волос вырвала. Это чтобы меня обвинить! А я сама в шоке. Потому что она вообще не та, за кого себя выдает. Она же просто волк в овечьей шкуре!
        Я торопливо выталкиваю из себя слова, и с каждым словом Гордей все больше бледнеет. И его глаза все шире раскрываются.
        - Господи, Настя, - он с силой проводит обеими ладонями по лицу, словно вытирая его, - Господи! Ты сошла с ума! Ты себя слышишь вообще? Окстись! Приди в себя! Я прошу тебя!
        - Гора, я знаю, как это звучит, - в отчаянье хватаю его за рукав рубашки. - Я понимаю, Гора! Но это правда! Клянусь всем святым! Белкой тебе клянусь!
        - Не смей! Слышишь? Не смей клясться ребенком! - он так орет, что даже Тата на миг затыкается, испуганно глядя на него.
        Его лицо краснеет, на шее вздуваются вены. Он хочет добавить что-то еще, но захлебывается слюной и замолкает, схватившись за горло. Подлетает к раковине, пьет из-под крана, сдергивает полотенце с крючка с такой силой, что крючок отлетает в угол, вытирает лицо и горько произносит:
        - Я так и знал, что из этой затеи с открытым браком ничего не выйдет. И что все это ерунда!
        - Да, ты прав, Гордей: это ерунда. Ничего нам уже не поможет, - соглашаюсь я.
        Он мечется по кухне, нарезая круги, останавливается и снова орет:
        - Нельзя так играть с людьми, как тебе хочется! Чем эта девочка виновата? - он подходит ко мне, хватает за плечи и заглядывает в глаза. - Ну скажи мне: чем? Ты ее сама привела ко мне. Ты впустила ее в дом, теперь выгоняешь. К тому же еще и избиваешь, вырывая волосы. Меня сводишь с ума. Я же сказал тебе: ее отправлю за границу, тебя - к дочери. До завтра-послезавтра потерпеть не могла? Совсем с катушек слетела?
        - Да почему же ты веришь ей, а не мне? - сбрасываю его руки и хватаю за воротник рубашки. - После всех этих лет, зная меня, ты вот так легко поверил, что я ее избила? Как ты можешь, Гордей? Да выключи ты уже нижнюю голову и включи верхнюю! Я к ней пальцем не прикоснулась. Это она все сама. Не понимаю, что у нее за план, но он есть! Она все подстроила!
        Тата снова начинает рыдать, мелко трясясь на полу.
        - Я не могу слышать этот бред! - вопит Гордей, помогая Тате подняться. - Не могу! Ты пугаешь меня, Настя! Ты сейчас выглядишь, как городская сумасшедшая. Нет, слышать не желаю! Я забираю ее в гостиницу. Подожду, пока ты успокоишься, признаешь, что просто сорвалась. Да, это со всеми бывает. И с тобой тоже. И тогда мы спокойно все обсудим.
        - Нет, Гордей. Я ее пальцем не…
        - Хватит! - отрезает он, выбрасывая руку ладонью вперед. - Стоп! Больше ни слова! Говорить буду я. Если Таты здесь не будет, то и Хлыст сюда не заявится. Ему нужна только она. Так что в одиночестве ты в безопасности. Во всех смыслах. Все будет в норме: и телесное здоровье, и, главное, душевное. Хотя насчет второго я уже не уверен.
        10 глава. Железный панцирь моего мужа
        Остаюсь одна в пустом доме и тут же бросаюсь к телефону звонить Максу. Рассказываю ему о случившемся. Он молча слушает, тяжело дыша в трубку. Наконец, решаюсь сказать главное:
        - Макс, мне нужно поехать к этому Хлысту. Он ее лучше всех знает. Ведь они жили вместе. Я ему заплачу, и он мне все расскажет.
        - Даже не думай! - отрезает Макс. - Во-первых, ты его рожу сама видела. Ты ему бабки покажи - он с три короба наврет, лишь бы заполучить на пузырь. Потом сиди и разбирайся, где правда, а где его больные фантазии. Во-вторых, карапузик, у тебя слишком богатое воображение. Татка - упрямая и своенравная девчонка, но не более того, и нечего из нее делать демона и рецидивистку.
        - Ты не видел, как она сама себя калечила, Макс! Кроме того, у нее даже голос изменился, когда она со мной разговаривала. Я тебе клянусь: ты бы ее не узнал!
        - Ну охрипла, с кем не бывает, - возражает Макс. - И потом… ну как можно у самой себя вырвать клок волос? Да еще и стукнуться лицом о стол? Ты могла ее случайно толкнуть, ненароком, и даже не заметить. Карапузик, ну ты человек творческий, нервный, могла все неправильно понять. И вообще ты сейчас в плену своего воображения
        - Я одно понимаю, Макс: ты мне не веришь. Точно так же, как и Гордей.
        Тоже хочешь сделать из меня сумасшедшую?
        - Ну что ты сейчас говоришь? - обиженно выдыхает он. - Ты вообще себя слышишь? Никто тебя не обвиняет. Уверен, что это просто несчастный случай. А Гордей психанул. Ну так отойдет, не в первый раз. Не обижайся, пожалуйста! Я всегда на твоей стороне. Но если тебя заносит иногда, а мы оба знаем, что это так, то я ради твоей пользы просто пытаюсь немного сгладить острые углы.
        - Я знаю, что видела, Макс. И меня никто не убедит в обратном. Пока! - обрываю бессмысленный разговор.
        И Макс туда же. Наивные и распахнутые, как у куклы, глаза этой дурочки очаровывают всех мужчин. Хотя, если честно, то и меня она тоже обманула. Я повелась на эту ее хрупкость. И если бы своими глазами не видела ту злую взрослую тетку, которая вдруг проступила сквозь нежные девичьи черты, тоже не поверила бы. Значит, придется самой ехать к Хлысту. Только вот как его найти?
        Тата ни разу не говорила, где живет. Стоп! У нее должен быть Инстаграм. Она же моделька. И как его найти, когда там миллионы этих звездуль? Думай, Настя, думай. Вспоминай, что она рассказывала. Приехала в Москву, училась на повара, снималась в рекламе. Да, в рекламе. Какого-то шампуня с лошадиным названием. Она еще упомянула, что по всей Москве висели рекламные щиты. Как же он назывался? Вспомнила! "Конский волос". Набираю в поиске "Яндекса" название шампуня, и на страницу поиска выпадают многочисленные фото Таты со струящимися светлыми волосами и с бутылкой шампуня в руках. Перехожу по ссылкам на разные сайты, и, наконец, на одном из них вижу ссылку на Инстаграм модели. В яблочко!
        Ее страница заполнена однообразными фото: "Я в лифте, я в кафе, я в бутике выбираю шмот мечты". Домашних фото нет. Плохо. Очень плохо. Кручу страницу вниз. От бесконечных ног, утренних чашек кофе, вечерних закатов и солнышек на ладони рябит в глазах. Конечно, ей же нужно, чтобы в Инсте все было дорохо-бахато, поэтому и дома не снимается. Наверняка, у Хлыста не хоромы. Наконец, почти отчаявшись, вижу скромную и даже не сильно отфотошопленную фотографию, на которой Тата, одетая в джинсовые шортики и простенькую маечку, стоит в каком-то дворике рядом с кустом сирени. И подпись: "Наконец-то! Возле дома зацвела сирень. Обожаю ее!"
        Локации нет. Дура дурой, а отключить пометку о том, где сделан снимок, догадалась. Увеличиваю фото, внимательно рассматривая фон. Обшарпанная панельная пятиэтажка еще советской постройки, обычный двор, скамейки, детская площадка. Никаких зацепок! И вдруг замечаю за домом яркое пятно, похожее на вывеску. Еще больше увеличиваю фото - пятно расплывается, но часть вывески можно прочитать: "инотеатр етеор". Етеор, етеор… метеор, конечно же!
        Кинотеатр "Метеор"? Такой вообще есть в Москве? Снова набираю поиск в "Яндексе" и облегченно выдыхаю. Есть! Попалась ты, маленькая дрянь! Кинотеатр "Метеор" находится на самой окраине Москвы, в спальном районе.
        Запрыгиваю в машину и несусь туда, сверяясь с навигатором. Кинотеатр нахожу без проблем. Становлюсь к нему спиной, потому что на фото он был за Татой. Значит, ее дом где-то впереди. Сориентировавшись, через десять минут въезжаю в небольшой двор. Глушу мотор. Руки дрожат от страха. Медленно отстегиваю ремень безопасности и выхожу из машины. Вот этот куст сирени. Рядом с зеленой дверью в подъезд. Дверь открывается, и во двор выходит пожилая женщина с коляской, в которой спит упитанный младенец.
        - Извините, а Саша Хлыстов здесь живет? - спрашиваю я.
        - Да, на первом этаже. По ступенькам подниметесь, и сразу налево, - охотно сообщает женщина, внимательно осматривая меня с ног до головы.
        - Спасибо! - захожу в подъезд.
        Хорошо, что она меня видела. В крайнем случае подтвердит, если… колени начинают дрожать. Если что? Если он меня прибьет? Стою перед дерматиновой дверью, испещренной царапинами. Звонок вырван с мясом и висит на тоненьком проводке. Стучу в дверь, умирая от страха. За дверью слышатся шаги, и я невольно отхожу к лестнице, готовясь сбежать при малейшей угрозе с его стороны.
        Хлыст открывает дверь и его лицо удивленно вытягивается.
        - О! На ловца и зверь прет, как говорится, - он издает странный звук, похожий на ржание.
        Смехом это точно не назовешь.
        - Саша, вы извините, что я без приглашения, - осторожно начинаю я.
        - Че, она уже обгадилась? - перебивает он меня и в глазах его мелькает глубокое понимание.
        Молча киваю.
        - Ну заходи, - он делает шаг в сторону, освобождая проход.
        - Нет, спасибо! С вашего позволения, я тут постою, если вы не против. У меня, кстати, деньги есть. И они будут вашими, если вы ответите на несколько моих вопросов.
        - Опа! Вот это мне сегодня прет! - хмыкает он. - Ты заходи, не бойся. Не трону я тебя. На площадке разговаривать не буду. Так что или вперед, или давай, до свидания! Если стремаешься, можешь дверь не закрывать, - он уходит вглубь квартиры.
        Осторожно захожу, оставляя дверь настежь открытой. Прохожу по небольшому узкому коридору и оказываюсь в большой комнате. Обстановка небогатая. Но на удивление чисто. Хлыст сидит за столом и пьет пиво. Присаживаюсь напротив него на краешек стула, спиной к двери. Так, чтобы в крайнем случае быстро вскочить и убежать. От страха у меня перехватывает дыхание, кровь отливает от лица, щеки холодеют.
        - Будешь пивас? Холодный, - он пододвигает ко мне бутылку.
        - Нет, спасибо!
        - Так что ты там про бабло говорила? - он делает большой глоток, при этом неотрывно глядя на меня.
        - Ах да, сейчас, - достаю из сумки пятитысячную купюру и кладу на стол. - Хватит?
        - Сойдет, - он, быстро сцапав деньги, прячет их в карман джинсов. - Так чего ты там спросить хотела?
        - Я про Тату хотела узнать. Кто она, откуда, и, главное, почему вы ее назвали Леной, когда сегодня утром пришли в наш дом?
        - Тату? - он хмыкает. - Ленка она, а не Тата. Или еще как. Может, вообще Маруся. У нее ж не разберешь, где правда, а где брехня. Она вон и из меня маньячину слепила. А я ж завязать хотел, жениться на ней. Я же не знал, что она меня разведет на кучу бабла.
        - Что значит: разведет? - решаюсь перебить его я.
        - А тупо! Как пацана сделала! Она мне сбрехала, что ей нужны бабки на лечение младшего брата. Типа срочняк, иначе малой может кони двинуть. Редкое заболевание, плохая генетика, ё-мае и бараньи яйца. Слупила с меня крупную сумму. А я, естественно, взял ее у очень серьезных людей. Вписался за нее на полную катушку, короче. Бабки-то она взяла, а потом выяснилось, что никакого брательника, тем более, больного, у нее нет, и что она свистит. Ну, я когда это понял, то припахал ее отдавать. Все до последней копеечки! - он грохает кулаком об стол. - Она, понятно, в слезы, конечно, но меня на такие понты два раза не купишь. Я ей так сказал: "Отработаешь бабло - катись колбасой на все четыре стороны". Вот так вот! А она тупо сбежала к твоему мужику.
        - А вы не замечали за ней… эээ… странностей в поведении? - осторожно подбираю слова, не зная, как подойти к сути, но при этом все же не выдать подробности случая на моей кухне.
        - Странностей? - он вдруг смотрит на меня с сожалением, и, понизив голос, печально говорит: - Да у нее конкретно крыша протекает! Она вообще психопатка в медицинском смысле.
        - Как это? - у меня голос прерывается от ужаса и из горла вырывается лишь шепот. - Сумасшедшая?
        - Да нет. Именно психопатка. В том смысле, что она никаких чувств не испытывает, понимаешь? Ни любви, ни привязанности, ни вины - ничего. По нулям! Голяк полный! Просто умеет играть на чувствах. Имитирует, сечешь? Так как четко знает, что от нее хотят. А выглядит, как наивная девочка-припевочка. Вот лупит своими ресницами, как Барби, и кто подумает, что у нее мозг, как у пахана? Я когда понял, что она реально ничего не чувствует и ей все от винта, то потащил ее к одному крутому спецу-мозгоправу. Думал, может кукушка у нее временно съехала? У вас, баб, такое бывает. Типа гормоны там и прочая ваша эта хрень. И, может, доктор ей даст какие-то таблетки пропить? А он, мозгоправ, значит, мне это и сказал. И сразу предупредил, что это неизлечимо, потому что не болезнь. Это просто натура такая гнилая. Расстройство этой… как ее… - он щелкает пальцами, вспоминая, - личности. Вот!
        Медленно выхожу от Хлыста в полном шоке. Завожу машину и полчаса бесцельно кружусь по соседним улицам. Как я могла так ошибиться? Тата психопатка? Господи, ужас какой! И тут до меня доходит, что Гордей с ней один. И если она ничего не чувствует, никого не жалеет, то черт знает, что ей в голову может прийти! Я должна немедленно его предупредить!
        Звоню Гордею. Беру себя в руки и кратко объясняю ему, в чем дело.
        - Что? - перебивает он меня. - Ты совсем с ума сошла? Ты поехала к Хлысту? Настя, что с тобой происходит? Немедленно уезжай оттуда! Нет, подожди, сначала скажи мне, где это. Я за тобой приеду. А пока сядь в машину, запрись и никому не открывай, слышишь меня?
        - Гора, это был единственный способ узнать что-то о ней. Я знаю, что видела сегодня в своей кухне. Я видела другого человека! Совершенно другую Тату!
        - Настя, ты меня пугаешь! Ты, действительно, думаешь, что я поверю в эту чушь? Я столько лет занимаюсь адвокатской практикой. Я видел все! И после этого я девочку-одуванчика не отличу от матерой мошенницы? И вообще это бред поверить уголовнику и сутенеру! Да такой родную мать заложит! У них у всех заготовлена слезливая история про жизнь тяжкую и великую любовь. Мне ли этого не знать? По их версии, в наших тюрьмах сидят сплошные герои, которые заступились за девушку или покарали сволочь, избившую котенка! Это и есть блатная слезливая романтика! А ты на нее купилась, как ребенок! Перестань искать черного кота в темной комнате, потому что его там нет.
        - Я боюсь за тебя, Гора! - у меня сводит судорогой пальцы, так крепко я сжимаю телефон. - Пожалуйста, избавься от Таты. Посели ее в гостиницу, а сам уходи оттуда. Не оставайся с ней наедине!
        - Боже, я никогда не думал, что с тобой такое может произойти! - глухо говорит он после долгой паузы. - Я все, что угодно мог предположить, но только не это. Настюша, ты… сейчас живешь фантазиями. Это усталость, стресс. Наверное, я тоже отчасти виноват. Не нужно было соглашаться на открытый брак, зная твою тонкую натуру. Послушай меня: просто дай мне адрес, и все. Я приеду, заберу тебя. Тебе сейчас не нужно садиться за руль. Вообще не нужно быть одной.
        Меня охватывает такое отчаяние! Он мне не верит! Он так привык к тому, что всегда прав! Эта скорлупа собственной правоты и непогрешимости росла на нем годами и затянула все тело с головы до ног. Хотя нет, это уже не скорлупа. Это панцирь. Броня! Непробиваемая, как у танка! Что же еще должно случиться, чтобы он поверил, что Тата - это волк в овечьей шкуре?
        - Не нужно приезжать, - сухо отчеканиваю я. - Сама справлюсь.
        - Настя…
        - Все, Гордей. Пока!
        Едва сбрасываю звонок, как мне звонит Макс. Плача и сбиваясь, рассказываю ему все.
        - Карапузик, я немедленно выезжаю тебе навстречу. Дай мне адрес.
        - Ну хоть ты-то мне веришь, Макс?
        Он молчит, а потом осторожно отвечает:
        - Слушай, я не хочу тебя добивать. И я всегда за тебя, ты же знаешь. Но вспомни, что я говорил тебе: мы с Татой одно время недолго снимали квартиру вместе. И если бы то, что рассказал Хлыст, было бы правдой, то я бы такое точно заметил бы.
        - Так я и знала, что ты мне тоже не поверишь! А теперь скажи, что я сошла с ума! Ну давай, Макс! Я уже начинаю привыкать казаться всем чокнутой.
        - Перестань, карапузик! Не ерунди! Никакая ты не сумасшедшая, - его голос все время прерывается, потому что по второй линии мне без остановки трезвонит Гордей. - Ты просто психанула, и все. Воображение живое, вот и понесло тебя. Тут другое плохо: ты полезла в чужую жизнь. Это ужасно! Зачем? При том, что даже я пару раз втаскивал этому Хлысту, я никогда не спрашивал, что там у них приключилось. Просто он искал Тату, приходил ко мне, угрожал ее избить. А я не выношу, когда угрожают женщинам! Но опять-таки, со стороны чужие отношения всегда кажутся непонятными и даже ужасными. Поэтому давай я сейчас выеду навстречу тебе и заберу к себе домой. Поедим, я сделаю тебе массаж, успокоишься, и мы все обсудим.
        - Не нужно ничего, Макс! - сбрасываю звонок и отключаю телефон, потому что Макс немедленно перезванивает, а на экране десять пропущенных звонков от Гордея.
        Никто из них мне не верит. А что, если бы они мне рассказали нечто подобное, я бы поверила? Задумываюсь, пытаясь влезть в их шкуру, и понимаю, что вела бы себя точно так же. Мне просто нужны неопровержимые доказательства. Но где их взять? Внезапно меня осеняет догадка. Конечно же, у родителей Таты. Не может быть, чтобы они ничего такого о ней не знали! Но как я их найду? Гордей говорил, что Тата боится заявлять в полицию на Хлыста, потому что он знает, где живут ее родители. Придется навестить его еще раз. Хорошо, что деньги с собой. Тут пятью тысячами не отделаешься.
        Снова возвращаюсь в тот же дворик. Паркуюсь неподалеку от подъезда. Поднимаюсь по ступенькам и стучу в дверь. Она внезапно открывается.
        - Саша, вы здесь? - осторожно захожу в коридор.
        Может, он в ванной? Громко кашляю и нарочно стучу каблуками летних туфель.
        - Извините, Саша! Это Настя. Мы только что разговаривали, я просто… - и в этот момент захожу в комнату и вижу его на полу.
        Хлыст лежит на боку в позе эмбриона, скорчившись и подогнув под себя ноги. В руках крепко сжимает бутылку водки, а рядом валяется флакон "Землеройки" - средства для прочистки труб. На необычайно бледном лице Хлыста застывшая гримаса боли. Бросаюсь к нему, опускаюсь рядом на пол, беру за руку - она чуть теплая.
        - Саша, что с вами? Я сейчас в скорую позвоню. Я сейчас! - случайно выпускаю его руку, и она с глухим стуком безвольно падает на пол.
        Хлыст мертв! И он умер только что, потому что не успел остыть.
        - Мамочки! - шепчу я и сидя начинаю пятиться.
        Переворачиваюсь на колени и отползаю в угол. Встать на ноги не могу. Они меня не держат. Упираюсь спиной в стену и закрываю рот рукой, чтобы не завизжать. Он мертв! Но как? Я же полчаса назад с ним разговаривала! Боже мой! Что делать? Несколько минут сижу в трансе, и вдруг мозг словно просыпается и начинает фонтанировать идеями и мыслями. Позвонить в скорую? Нет, они сразу вызовут полицию. А тут еще женщина-соседка, которая меня видела. Может быть, я последняя, кто с ним разговаривал? А еще маленькая мерзавка Тата может специально им сказать, что я не в себе была. И этой твари поверят! А мне нет. Потому что мне не верят даже муж и любовник. Но отчего он умер? Траванулся паленой водкой? Тогда почему рядом с ним "Землеройка"? Или он тоже присоединился к этом дурацкому флешмобу, когда один выживший из ума продюсер глотнул эту гадость, а другие недоумки подхватили? Да какая мне разница? Господи, о чем я думаю, сидя в одной комнате с мертвецом?
        Хватаю сумку и бегу в коридор. Но, с другой стороны, если я сейчас уйду, то все шансы узнать что-то о Тате будут равны нулю. Квартиру опечатают, и я сюда больше не попаду. Тогда уже никому ничего не докажу! Нет, я обязана найти ее родителей и хоть что-то нарыть! Тата говорила, что не успела забрать документы. И что они у Хлыста. И он их не отдаст, пока она ему не вернет деньги. Возвращаюсь в комнату, по дороге забегаю в кухню и хватаю грязное и захватанное жирными пальцами кухонное полотенце. Наматываю его на руку и открываю высокую тумбу, на которой стоит телевизор. Лихорадочно роюсь в ящике. Счета, носки, заношенные майки. Не то! И вдруг замечаю в углу, за тумбой, белую дверь. Толкаю ее и оказываюсь в крошечной комнатушке, большую часть которой занимает кровать. Напротив кровати комод, который также служит туалетным столиком. Он весь заставлен косметикой и подставочками в форме женских фигурок, на которых развешена бижутерия. Это комната Таты!
        Отрываю комод, держа ящик полотенцем. Морщась от отвращения, раскапываю завалы китайских трусиков и лифчиков. Пальцы через ткань нащупывают картон. Извлекаю из-под шмотья аттестат зрелости и свидетельство о рождении. Наконец-то! Место регистрации: Истра, Подмосковье. Уже что-то! Оба документа на имя Елены Трояновой. Роюсь в ящике, но больше ничего интересного не нахожу. Фотографирую оба документа.
        Стараясь не смотреть на мертвого Хлыста, бегом бросаюсь из квартиры. Вылетаю на площадку и настежь открываю входную дверь, подпирая пластиковым ящиком из-под водки, который стоит здесь же, возле квартиры. Пусть соседи найдут Хлыста как можно быстрее!
        Влетаю в машину и мчусь прочь. Истра - это меньше двух часов езды. Но адреса родителей у меня нет. Как его достать? У Гордея есть люди, которые за пять минут пробивают нужную информацию. Но к ним нельзя обращаться. Они сразу донесут мужу. Еще до того, как я туда доеду. Нужен человек со стороны. Достаю из сумки телефон. На экране куча уведомлений о новых постах в "Телеграме". "Телеграм"! Ну конечно же!
        Совсем недавно я там видела рекламного бота, который предлагал за определенную сумму моментально найти любого человека в России. Я тогда еще не поняла, как это ко мне попало. Потому что я такое не устанавливала. Но в "Телеграме" полно вирусных рекламных ботов, которые наперебой предлагают всякую всячину: от покупки компа до специфических услуг. Листаю список каналов, ища бота. Вот он! Ввожу адрес электронной почты для связи. Ровно через пять минут получаю ответное письмо: "Привет! Скинь номер телефона".
        Послушно скидываю. Еще через пять минут раздается звонок. На том конце линии парень лет восемнадцати от силы, если не меньше. В голосе еще слышна подростковая ломкость модуляций. Не здороваясь, он сразу приступает к делу, причем на "ты", как это принято у пользователей "Телеграма" или как они его называют: телеги.
        - Цены знаешь? - деловито осведомляется он.
        - Нет, но мне все равно сколько это стоит. Мне нужно сейчас, срочно!
        - Ага. Бабки вперед!
        - А если обманешь? Какая гарантия? - подстраиваюсь под его манеру разговора, мне сейчас не до церемоний.
        - Никакой, тетя. Не хошь - как хошь! А хошь - ввали бабосы на "Яндекс кошелек", на ту же почту, куда ты писала из телеги.
        - Сколько?
        - Десятка.
        - В рублях?
        - Нет, в тугриках, епта! Ну ты тугая, тетя!
        - Не хами! Ладно, сейчас переведу.
        Голова разламывается. В висках стучит пульс. Меня сейчас инфаркт хватит от всего этого! Перевожу ему деньги. Пять минут, десять, двадцать - тишина. Все! Обманул, молокосос! И в этот момент раздается звонок:
        - Сорян! Меня тут по дороге припахали, так тебе кого пробить?
        - Сейчас сброшу на почту фото документов. Мне нужен домашний адрес этой девушки и ее родителей в Истре. Если они вообще там еще живут.
        - Понял. Жди.
        Опускаю сиденье и ложусь, вытягивая ноги. Закрываю глаза и пытаюсь успокоиться. Воспользовавшись паузой, снова возвращается горькая обида на Гордея. Как же он мне не поверил? Эта сволочь малолетняя его словно загипнотизировала! И Макс тоже хорош. Туда же! Воображение у меня живое. Если бы они видели то, что видела я! Но мужчины так уверены в своей правоте! Может быть, их оскорбляет сама мысль, что женщина может оказаться умнее и заметить больше? Неужели и Макс с его чуткостью в глубине души такой же, как и Гордей? Тоже считает себя самым умным и отмахивается от женских догадок, как от назойливой мухи?
        Телефон заливается колокольчиком, принимая личное сообщение по "Телеграму". Тут же раздается телефонный звонок.
        - Адрес скинул тебе в личку телеги. Родители девчонки живут в Истре, но ее саму не выцепил. Сорян! Там еще фотка их дома, чтобы ты не искала.
        - Спасибо! - горячо благодарю я.
        - Не за что. Обращайся, если что. Любой каприз за ваши бабки! - хмыкает он и отключается.
        Через полтора часа я останавливаю машину возле старенькой хрущевки- пятиэтажки в самом центре Истры. Всю дорогу я пыталась придумать легенду для родителей Таты. Невозможно же просто так заявиться и начать расспрашивать о дочери. Могут и выгнать. Поэтому нужно быть убедительной.
        С замиранием сердца звоню в дверь. Мне открывает женщина лет сорока с небольшим, очень похожая на Тату. Невысокая, худенькая, с круглым миловидным лицом и ямочками на щеках, она одета в легкий халатик в веселеньких цветочках.
        - Добрый вечер, - улыбается она, с удивлением глядя на меня.
        - Добрый! Простите за вторжение. Я насчет вашей дочери.
        Улыбка сходит с ее лица.
        - Она что-то натворила опять, да? - в глазах женщины мелькает испуг.
        Открываю рот, чтобы выдать заготовленную легенду, и… понимаю, что мне совсем не хочется врать этой милой женщине. Да и не поверит она, скорее всего, что я журналистка, которая пишет о моделях, что пробились из самых низов.
        - Она любовница моего мужа, - выдаю я и осекаюсь.
        11 глава. Его любимая Жизель
        - Ох, господи! - она на миг закрывает лицо руками, замолкает, а потом решительно произносит: - Заходите!
        Суетясь, она бежит передо мной по коридору.
        - В залу проходите, пожалуйста! Садитесь. Нет, этот стул качается. Муж все обещает починить, но вы же знаете мужиков: все завтра, все потом, кроме пива и рыбалки. Вот на этот присядьте, - она усаживает меня за стол, покрытый вязаной крючком скатертью.
        Сама садится напротив.
        - Может, чаю? Вас как зовут, кстати?
        - Настя. Спасибо большое, чаю не нужно.
        - А я Мария.
        Повисает напряженная пауза. Я не знаю, как начать этот тяжелый разговор. А она явно боится спрашивать. Сидит, теребит краешек скатерти, и вдруг закрывает лицо руками, всхлипывает и причитает:
        - Господи, стыдоба какая! Господи! За что мне это? - она отрывает руки от лица, - я же все для нее делала. Мы с отцом ничего не жалели. От себя отрывали - клянусь вам! Давали, что могли, а давать-то особо и нечего. Я в столовке всю жизнь поварихой, отец водилой вкалывает. А она, понимаете, себе в голову вбила, что принцесса. И что ей все особое подавай. Даже как-то крикнула нам, что мы ей не родные.
        - В каком смысле? - решаюсь уточнить я. - Она приемная дочь?
        - Да какая там приемная! - машет руками Мария. - Наша она. Просто лет до десяти была девочка как девочка. В принцесс игралась. Ну они все же такие! А потом как свихнулась. На самом деле вообразила себя принцессой. Прям слово не скажи! Все поперек делала. Как бес в нее вселился. Я ее даже к знахаркам водила. Думала: может, гормоны или еще что? Отпаивали ее травками, заговоры читали - да только не вышло ничего путного. Наоборот, такое впечатление, что еще хуже стало.
        - А к врачу не пытались? - осторожно осведомляюсь я. - Знаете, хороший психиатр мог бы помочь, возможно.
        - Да не догадались мы к врачу, - горько произносит она. - Да и не до того было. Сначала лихие 90-е еле пережили. Она как раз в девяносто четвертом родилась, когда отец работу потерял. Да и потом еле выплывали. А Лена как раз уже подросла, и с этим своим Сашкой встречаться начала.
        - С Сашкой? С Хлыстовым? - от волнения у меня даже голос дрогнул.
        - Да, Хлыстов. А вы его знаете? - удивленно спрашивает Мария.
        - Приходилось сталкиваться. Один раз всего. Но мне хватило.
        - Им как раз по пятнадцать лет было, когда они познакомились. Его родители в Истру переехали, и он в Леночкину школу пошел. Уж как его мама и папа были против их дружбы! Да только не помогло им ничего. Эта парочка всю округу в страхе держала. Настоящие Бонни и Клайд. Участковый наш от них два инфаркта схлопотал. Еще счастье, что не загремели в колонию. Потому что люди на них жаловаться боялись.
        - Что значит боялись?
        - А вот так! - снова всхлипывает она. - Они жалобщикам втихую потом мстили, да так, что никто ничего доказать не мог. А потом все рукой махнули. Кому надо связываться с такими безбашенными? А потом Сашка с Леной школу закончили и деньги украли у Сашкиных родителей. Они не то, чтобы богатые были, но какие-то накопления дома держали. Заначку на черный день. Лена и у меня взяла пару серег да бабкино кольцо - все, что было. И они с Сашкой в Москву махнули. И с тех пор я свою дочку и не видела. Восемь лет уже. А недавно соседка в Москве была, на свадьбе племянницы. Так, говорит, встретила Ленку нашу. Вроде такая упакованная. Явно при деньгах и не бедствует. Соседка к ней бросилась здороваться, а Лена ей:
        - Вы меня с кем-то перепутали. Я не Лена и вас не знаю.
        - А где родители этого Хлыстова? Можно с ними поговорить?
        - Так они в Иркутск переехали, отсюда подальше. У них там родня. Вот и сбежали, чтобы людям в глаза не смотреть. Стыдно ведь! Ни телефона, ни адреса не оставили. Мать его на прощание мне еще в лицо плюнула.
        - В каком смысле? - осторожно спрашиваю я.
        - А в прямом. Слюной. А потом сказала: " Это все твоя дочка виновата. Будь ты проклята вместе с ней! Лучше бы ты камень родила вместо ребенка!" Представляете, Настя? Вот как можно матери такое сказать? - она закрывает лицо платком и заходится в рыданиях.
        Я и сама заливаюсь слезами вместе с ней. Сбиваясь и чуть заикаясь, она продолжает:
        - А я думаю, что как раз наоборот. Это он Леночку с пути сбил. Она до этого не ангел была, нет. Но все же такого не отчебучивала, как с ним. А он вообще черт в тихом омуте: накрутит ее, а сам вроде бы и ни при чем. Так на него посмотрите и даже не скажете, что он такой гнилой внутри. Мальчик как мальчик: симпатичный, вежливый.
        - Подождите говорю я. - Симпатичный и вежливый? Но ведь Хлыстов сидел в колонии для малолетних!
        - Сашка? Да нет. Вы что-то путаете! Ни разу он не сидел. Привлекали, было дело, но доказать ничего не смогли. Свидетели потом отказывались от показаний и дело закрывали. Ну вот родители Сашки в Иркутск, значит, вернулись, а нам с отцом и ехать некуда.
        - Может есть какие-то фото этого Саши? Ну хоть что-то? - с надеждой спрашиваю я.
        - Да ничего не осталось, - она громко сморкается в платок. - Они все забрали. Один раз сюда приезжали, когда мы с отцом на даче были. Весной же в огороде работы полно, вот мы все выходные на участке и проводим. Мы бы без этого огорода и не выжили бы. Вот Лена с Сашей дождались, пока мы уедем, и все альбомы умыкнули. И даже все детские фото моей дочки. Так иногда хочется на нее посмотреть, а кроме памяти, ничего и нет! И документы прихватили: аттестат зрелости, свидетельство о рождении. Весь дом наш перевернули. Мы тогда поняли, что кто-то их ищет, наверное, поэтому они следы заметают. Иначе зачем им выпускные школьные альбомы и старые фотографии? А вы-то как с ней познакомились? И что она вам сделала?
        - Да я сама виновата. Разрешила ей с моим мужем встречаться. У нас открытый брак., - вижу по ее лицу, что она не понимает, о чем я, и поясняю, - ну это когда у супругов официальные любовники есть.
        - Ой, господи! - вскрикивает она. - Да что у вас там в Москве творится?
        - Да ерунда всякая творится, вы правы. Но наша с мужем история тоже непростая. Мария, понимаете, не в этом дело. А в том, что Тата… простите… Лена сначала была такая тихая, спокойная, нежная. А потом вдруг резко изменилась. Как вы сказали: словно бес вселился. Другой человек совсем.
        - А с ней всегда так было, - горько произносит она. - Такая вроде девочка-припевочка, вся ладненька, красивенькая. А как что не по ней - со свету сжить может. И ведь все тихо так. Никто и не верил, пока своими глазами не видел. Знахарка говорила, что у нее две души. Одна как у обычной девочки, а другая - старая, бесовская. Мол, вселился в нее кто-то. Такое бывает иногда. И откуда только это в нашей семье? - она горестно всхлипывает. - Мы же люди простые, обычные. Никому зла не делаем. За что же нас так?
        У меня самой сердце переворачивается. Какая-никакая, а дочка. Даже страшно подумать, в каком аду живет эта женщина. Глажу ее по руке и шепчу:
        - Наладится все. Вот увидите!
        Она хватает меня за руку, умоляюще заглядывает в глаза, горячо и сбивчиво говорит:
        - Вы, пожалуйста, передайте Лене, что я очень прошу ее приехать. Ни одного вопроса не задам и в душу не полезу! Мне бы хоть обнять ее разочек! Я так по ней скучаю! Все ночи плачу. Все снится она мне, в последние дни особенно. Я даже не удивилась, что вы приехали именно сегодня. Этой ночью вещий сон видела: голубь белый сел на подоконник и курлыкает. Да так жалобно, словно плачет. Я к нему подхожу, а у него лицо моей дочки. И она улыбается, как в детстве, спокойно так, радостно, и говорит: "Здравствуй, мамочка!" Я руки раскинула, чтобы обнять, а он вдруг взмахнул крыльями и улетел.
        Острый нож вонзается в мое сердце. Не могу больше! Встаю, бросаюсь к ней. Она поднимается мне навстречу. Крепко обнимаю ее. И так мы и застываем, обнявшись, и горько плачем.
        - Передам, - горячо обещаю я. - Спасибо вам. Я когда ехала сюда, то думала, что вы и говорить со мной не захотите. Это ведь ваш ребенок. А меня вы и не знаете совсем.
        - Да, она мой ребенок. Поэтому как мне ни горько слышать о ней такое, но я все равно её люблю. И сердце из-за нее не на месте. А сейчас с вами поговорила, как будто с ней повидалась. Мне ведь и слово сказать некому. Муж запретил даже имя ее в доме упоминать. Говорит: "Отрезанный ломоть к караваю не приклеить. Нет у нас, Мария, дочки. Сами век доживать будем".
        Глажу ее по волосам, продолжая крепко обнимать. И мысленно обращаюсь к Нему: "Господи, как ни тяжела моя жизнь, спасибо тебе за то, что хотя бы Белка - это мое счастье, мой самый ценный подарок от тебя!"
        Пусть уйдут все мужчины! Пусть небо упадет на землю! Только чтобы моя доченька всегда была со мной!
        По дороге в Москву мысленно пытаюсь сложить кусочки мозаики, а они рассыпаются под руками. Хлыст - школьная любовь Таты? Ладно, она могла соврать, что познакомилась с ним в ресторане, где работала. Странно другое: Гордей говорил, что у Хлыста три отсидки, включая малолетку. Сама Тата его называла уголовником. Как только язык повернулся после такой неземной детской любви так его оскорблять? А Мария, мама Таты сказала, что Хлыстов не сидел. Да и выглядит он старше Таты, а ведь они должны быть ровесниками. В жизни бы не сказала, что Хлысту двадцать пять лет. Хотя, учитывая как он за воротник закладывал, вполне возможно, что выглядит на тридцатку с гаком. Все алконавты выглядят старше своих лет.
        Значит, Тата все наврала. Не только мне, но и Максу. Он тоже Хлыста считает уголовником. А Тата и он, оказывается, Ромео и Джульетта. Вернее, Бонни и Клайд. Чудно как-то. Такая любовь и вот так закончилась? Воистину говорят, что Москва людей портит. Нужно позвонить Гордею и все рассказать. Он не может спорить с фактами. Пусть сам приедет в Истру, поговорит с участковым, с соседями, с бывшими одноклассниками. Да с мамой Таты, в конце концов. Одно дело слушать мой пересказ, и совсем другое: увидеть все своими глазами. Но сначала нужно тщательно продумать наш разговор. Чтобы муж поверил, я должна быть лаконичной, убедительной и излагать все без истерик и слез, ясно и четко. Торопиться нельзя, все испорчу. Так что точно не сейчас, потому что меня трясет, а мысли в голове роятся, как пчелы в улье.
        Стрелка датчика топлива показывает, что бензин почти на исходе. Как обидно! До Москвы не дотяну, хотя здесь и ехать-то всего ничего. Хоть бы до заправки хватило! Какой же нужно быть дурочкой, чтобы перед такой дальней дорогой не залить полный бак! Еще не хватало стать всухую посреди трассы! Через несколько минут замечаю с левой стороны заправку. Хоть в чем-то везет! Заезжаю на заправку и останавливаюсь.
        - Полный? - заправщик в яркой ветровке шустро подбегает к машине и расторопно вставляет штуцер в горловину бака.
        - Да, пожалуйста! - даю ему деньги и выхожу, чтобы размять ноги.
        Делаю круг по заправке. Темнеет. Я даже не заметила, как прошел этот суматошный день, под завязку наполненный событиями. Останавливаюсь возле киоска-автомата, машинально рассматривая яркие наклейки с ассортиментом: шоколадками и баночками с напитками. Мимо походкой боцмана враскачку проходит местный ханурик. Он останавливается возле меня и по испитому лицу, расцвеченному сосудистой сеткой, расползается гаденькая ухмылка.
        - Ля, какая! - восхищенно присвистывает он. - Добрый вечер, красавица!
        - Добрый! - бурчу я, пытаюсь проскочить мимо него и вернуться к машине, возле которой стоит заправщик.
        Но алконавт делает шаг вперед, зажимая меня в угол между автоматом и огромным вертикальным рекламным щитом, за которым темнеют густые кусты.
        - Давай на брудершафт, - он глотает из горла дешевую сивуху, пахнущую ацетоном, и протягивает пузырь мне. - За тебя, красивая! И за знакомство!
        Вжимаюсь спиной в щит, упираюсь двумя руками в его грудь и взвизгиваю:
        - Отойдите! Дайте пройти! Я не буду с вами пить!
        - Брезгуешь, значит, лярва? - горько осведомляется он. - С другими-то, небось, поласковее обращаешься? Вон на какую тачку наласкалась, шалава московская! А ну пей, прошмандовка! - он хватает меня за волосы, запрокидывает голову и силой вставляет бутылку мне в рот.
        Гадостная жидкость обжигает губы. Его гнилое зловонное дыхание обдает лицо. Зажмуриваясь от отвращения, резко поднимаю ногу и бью его коленом в пах.
        - Сууууу… - хрипит ханурик, складываясь напополам.
        - Эй, Митрич, ты чего охренел совсем? - заправщик подлетает к нам, отшвыривает алконавта в сторону и хватает меня за плечи. - Девушка, вы как? Нормально?
        Молча киваю, сдерживая рвотные спазмы. Меня выворачивает наизнанку от отвращения.
        - Он вас трогал? Скажите что-нибудь, не молчите! Не понимаю, какая муха его укусила. Он вообще-то безобидный!
        - Я нормально. Только тошнит сильно от запаха и вообще… - с трудом выдавливаю из себя слова.
        Ханурик поднимается на ноги, берет бутылку, содержимое которой наполовину выплеснулось на асфальт. С сожалением смотрит на то, что осталось, с ненавистью сверлит меня взглядом и цедит сквозь зубы:
        - Весь кайф обломала, шмара! На! - он выплескивает на меня оставшуюся водку.
        Вскрикиваю и зажмуриваюсь, чтобы эта гадость не сожгла глаза. Сивуха обдает мою одежду.
        - Ах ты ж екарный бабай! Идрит-ангидрит! Чухоблох вонючий! - заправщик прыгает на ханурика, поднимает руку со сжатым кулаком, намереваясь впечатать ему с широкого плеча.
        Но тот с неожиданной ловкостью бросается в густые кусты и исчезает в лесу за заправкой.
        - Отмокай, шалава! - доносится оттуда его гнусный голос.
        - Вот скотобаза! - возмущается заправщик. - Давайте я вам помогу. У нас туалет есть, зайдите помойтесь. Только вот с одеждой что делать? - озадачено спрашивает он. - У вас ничего в машине на смену нет? Если что, у меня есть запасная майка. Чистая. Жена всегда с собой дает. Вообще не понимаю, какого рожна он взбесился. Каждый день здесь бродит. Стекла в тачках протирает. Сшибает у москвичей на пузырь. И никогда никого не трогает. Он вообще тихий!
        - Нет у меня запасной одежды. И ничего не нужно. Я как-нибудь до дома доеду, - сажусь в машину и завожу мотор. - Спасибо вам огромное!
        Все мысли вылетают из головы. Остается только одна: быстрее доехать домой, выбросить всю одежду, залезть в горячую ванну с ароматической солью и смыть с себя эту мерзость. Жаль только, что с сердца и с души нельзя вот так все смыть.
        Внезапно звонит телефон, и я вздрагиваю. На экране высвечивается имя Макса. Как же он вовремя!
        - Карапузик, ты куда пропала? С тобой все в порядке? Я тут занят сильно был, и даже нормально с тобой не поговорил. Очень сожалею и молю дать возможность все исправить!
        - Макс, я не могу даже говорить от отвращения. На меня напал какой-то алкаш. Облил водкой, пытался лапать. Хорошо, что заправщик вступился. Но меня сейчас стошнит материнским молоком!
        - Где ты? Я сейчас немедленно приеду. Оставайся там! Слышишь меня? Я уже еду! - кричит он.
        - Я домой, Макс. Мне в ванную нужно. Все в порядке, не волнуйся.
        - Ты его знаешь, карапузик? Я же ему все кости переломаю! Только скажи, кто это.
        - Оставь, Макс. Это просто больной придурок. И все. Прости, не могу говорить. Мне плохо. Я задыхаюсь от зловония своей жизни. Понимаешь? Все логично. Так и должно было быть. Грязь притягивает грязь. Я в такое болото залезло, что теперь мерзкая жижа липнет ко мне со всех сторон!
        - Нет, подожди…
        Он пытается что-то сказать, но я уже кладу трубку. Не могу никого слышать. Совсем не могу.
        Все познается в сравнении. Еще час назад у меня была чистая одежда, благоухающая моими же дорогими духами. Я думала о своих проблемах, и мне казалось, что хуже уже не бывает. Но сейчас задыхаюсь от зловония сивухи и этого алкаша, и горячая ванна кажется мне самым большим счастьем в жизни. И когда моя машина медленно едет мимо темных домов по пустым улицам нашего поселка, чьи жители сейчас нежатся на Мальдивах и в Куршевелях, то меня охватывает острый приступ счастья от того, что я сейчас смою с себя всю гадость этого дня. Даже хорошо, что во всем поселке в это время года осталось всего несколько семей, да и те живут далеко от меня. Никто не сунет любопытный нос в мои дела. Никто не придет фальшиво соболезновать и корчить кислую мину сочувствия, ликуя в душе, что вся наша с Гордеем жизнь развалилась на кусочки. Живя в этом подмосковном Париже, я часто ловила на себе косые взгляды: мол, что эта замарашка здесь делает? Среди генеральских дочек, любовниц депутатов и поющих трусов шоу-бизнеса? Мне всегда было на них наплевать. А Гордей был даже рад, что я ни с кем из соседок не дружу и не могу
нахвататься от них гламурных привычек, которые он на дух не выносит.
        Держа в руке ключ, взлетаю по ступенькам крыльца, вставляю его в замок, и… дверь вдруг сама открывается. Неужели я, торопясь в Истру, забыла запереть дверь? Боже, какая идиотка! Захожу в холл и наступаю на осколки огромной напольной китайской вазы, которая всегда стояла возле входной двери. Весь пол холла усыпан мелкими черепками. Господи, что это? Бросаюсь в гостиную и у меня подкашиваются ноги. Все перевернуто вверх дном. Итальянский диван опрокинут. Шелковые декоративные подушки разорваны. В воздухе летает пух. На полу обломки моего ноутбука. Картины продырявлены и валяются на полу. Из кухни доносится грохот. Там кто-то есть! Я едва не вскрикиваю и зажимаю рот обеими руками. Там вор? Но какому вору придет в голову все крушить? Они обычно тихо и незаметно выносят все из дома.
        Нужно вызвать полицию и охрану. Нет, сначала охрану. Нет, прежде всего необходимо вооружиться. Подхватываю с пола африканскую статуэтку из цельного куска дерева. В качестве оружия сойдет. Статуэтка тяжелая и длинная, размером со скалку. Возвращаюсь в холл, быстро достаю из сумки телефон и шепотом вызываю охрану. Крадусь на кухню, осторожно ступая, чтобы под ногами не хрустнули обломки. Прижимаюсь к стене. Из кухни снова доносится звон разбитой посуды. Сердце прыгает в горло от страха. Зачем я сюда пришла? Нужно тихо выйти из дома, подождать, пока охрана доедет сюда. Наш дом последний в поселке, за нами только лес. Мы немного на отшибе. Так хотел Гордей. И мне нравилось, что мы живет в своем королевстве вдали от всех. Теперь за это придется расплачиваться. Минут десять займет у охранников добраться сюда. А если погромщик сбежит, то я даже не узнаю, кто это. Нужно высунуться из-за дверного косяка и осторожно посмотреть. Но страшно! А если это наркоман? Он ведь, наверняка, знает, что соседей нет и поселок опустел. Он меня здесь придушит, и его даже не найдут! Нет, бежать отсюда! К черту! Пусть охрана
разбирается.
        Поднимаюсь на цыпочки и неслышно крадусь по гостиной к входной двери.
        - Глядите-ка, наша русалка на пенсии вернулась! - раздается за спиной насмешливый возглас.
        Поворачиваюсь и вижу Тату, которая стоит в дверном проеме кухни.
        - Ах ты мразь! - кричу я. - Решила весь дом разнести? Совсем с ума сошла? Психопатка чертова!
        При слове "психопатка" она бледнеет и ее ноздри хищно раздуваются.
        - Да! - злорадно ухмыляюсь я. - Все о тебе знаю! Только что вернулась из Истры, где разговаривала с твоей мамой. Сволочь ты! Она, бедная, тебя любит и ждет. Никак не привыкнет к мысли, что выродила монстра. А я ей докажу!
        - Ну тварь старая, ты доигралась! - шипит она. - Ты за это дорого заплатишь, уродливая тупая овца! - она бросается по лестнице вверх.
        - Стой, дрянь! - бегу за ней.
        На середине лестницы она оборачивается, снимает с ноги красную босоножку на "шпильке" и швыряет в меня. Пригибаюсь, и босоножка пролетает мимо. Тата бежит наверх и скрывается в коридоре. Мчусь за ней, старясь сократить расстояние. Но несмотря на мою балетную форму, эта мелкая гадина бегает гораздо быстрее меня. Поэтому, когда я оказываюсь в коридоре, она уже стоит у двери комнаты Белки.
        Она так резко распахивает ее, что несчастная дверь с грохотом бьется о стену.
        - Не смей трогать вещи моего ребенка! - воплю я, бросаясь за ней.
        Двумя прыжками пересекаю коридор, влетаю в комнату, и… здесь никого нет. Окно настежь распахнуто. Эта хитрая тварь, наверняка, за дверью! Нет, тебе меня не обмануть! Закрываю дверь и одновременно ударяю статуэткой воздух. Никого! Гардеробная, ну конечно же! Распахиваю дверь в гардеробную Белки, врываюсь туда, но и там никого. Она что в окно сиганула, сумасшедшая мразь? Вот бы шею сломала! Какое бы было счастье! Второй этаж, конечно, не десятый, но если в полете шею вывернет и на нее приземлится, то точно сдохнет, наконец!
        Выглядываю из окна - никого. Лишь на крыше веранды прямо под окном Белки валяется вторая красная босоножка. Теперь все понятно. Эта коза спрыгнула на плоскую крышу веранды, а оттуда вниз. Но зачем такие сложности? Она так испугалась огрести статуэткой по башке? Если так, то правильно. Вот сейчас я бы ее не пожалела. Наконец-то до этой дуры мелкой дошло, что игры закончились.
        В темноте сада мелькают сине-оранжевые сполохи проблесковых маячков на машине охраны, которая мчится к дому. Автомобиль резко тормозит возле дома. Два здоровенных мужика синхронно выпрыгивают из машины с двух сторон.
        - Я здесь! Наверху! - кричу я.
        И в этот момент к дому подъезжает такси, и оттуда выходит Тата. Что за черт? Она же только что была здесь! Я думала, что эта гадина спряталась в кустах, а она зачем-то полезла в такси. И откуда оно вообще взялось?
        - Что здесь происходит? - тоненько пищит эта змея и бежит к дому, трагически заламывая руки.
        Охранники поворачиваются к ней.
        - Девушка, а сдачу? Вы сдачу забыли! - кричит таксист, высовываясь из окна машины.
        - Оставьте себе! - отмахивается Тата. - Мне не до этого! Что случилось? - она хватает охранника за руку, глядя на него снизу вверх.
        - А вы кто? - вопросом на вопрос отвечает он.
        - Я… ну… подруга хозяйки дома. Гостила у нее и забыла косметичку. Вот приехала забрать. А где Настя? С ней все в порядке?
        - Она нас и вызвала, - отвечает охранник. - Кто-то дом разнес. Девушка, оставайтесь здесь.
        Охранники заходят в дом. А Тата поднимает голову, смотрит на меня, застывшую у окна, и в свете фонарей я вижу ту самую змеиную улыбку, которая раздвигает ее губы. Настоящая кобра в броске! Но эта улыбка немедленно сменяется гримасой страха. Она тоненько пищит:
        - Боже, весь в пол в осколках, а у меня тонкие туфли, - и заходит в дом.
        Она уже и обувь сменила. Вместо красных открытых босоножек-"шпилек" на ней легкие серебристые туфли. В голове громко щелкают детали складывающейся мозаики, и меня осеняет молния кошмарной догадки. Так спешу вниз, что даже забываю бросить статуэтку на пол. Слетаю с лестницы, держа импровизированное оружие в руках.
        Один из охранников осматривает кухню. Второй уже спешит по лестнице мне навстречу.
        - Не беспокойтесь! Наверху никого нет, - бросаю ему на ходу.
        - Я должен осмотреть дом, - охранник пытается проскочить мимо меня по лестнице вверх.
        - Да не того вы ищете, - хватаю его за руку и увлекаю за собой. - Вот она! - тычу пальцем в сторону Таты. - Это все она! Я приехала домой, а она уже тут шуровала вовсю. Потом побежала на второй этаж, спрыгнула на крышу веранды, оттуда вниз. Потом выскочила на улицу, и, видимо, там ее таксист ждал. И сейчас вернулась, и… - я хотела добавить, что она изображает из себя невинную овечку, но наткнулась на взгляд обоих охранников.
        Они смотрели на меня с тихим ужасом. Так смотрят на сумасшедших.
        - Вы мне не верите, понимаю. Вы не знаете, кто это! Я докажу вам! - подбегаю к Тате, хватаю ее за плечи и встряхиваю. - Ах ты, дрянь! Думала, что тебе удастся все провернуть? Хрена с два! Ты не знаешь, что на доме снаружи установлены скрытые камеры. И у охраны есть к ним доступ.
        Она смотрит на меня, как кролик на удава, даже не пытаясь вырваться, хотя я продолжаю держать ее за плечи.
        - Попалась, тварина мелкая! - еще раз встряхиваю ее, и она взвизгивает якобы от страха, и начинает рыдать. - Теперь точно не отвертишься! Думала, что все просчитала, идиотка? Сейчас Гордей увидит, кто ты на самом деле. И не только он! Все увидят! Тут тебе не Истра! Здесь Москва, девочка! Здесь все умные и прошаренные!
        - Спокойнее, спокойнее! - один из охранников осторожно вклинивается между мной и Татой, плечами оттирая меня от нее, и говорит:
        - Ну сейчас все и увидим, что там есть на камерах.
        Второй охранник достает из кармана планшет, озадачено смотрит в него несколько минут и говорит:
        - Картинки нет. Подожди-ка, я сейчас, - он выходит из дома.
        Возвращается через несколько минут и с сожалением вздыхает:
        - Разбиты ваши камеры. У вас же всего две на фасаде дома, правильно?
        Молча киваю.
        - Ну вот обе и разбиты, - подытоживает он.
        - Я же только что приехала, вы же видели, - всхлипывает Тата. - Настя, за что вы так со мной?
        Значит, она знала про эти две скрытые камеры. И у меня теперь никаких доказательств нет. Но мне уже все равно. Я эту сволочь и без доказательств урою. Пригрелась змея на моей теплой груди. А теперь обвилась вокруг моего горла, да так, что не вздохнуть! Но я ее придушу! Немедленно!
        - Мразь, - шепчу я.
        Специально поворачиваюсь спиной к ней, чтобы обмануть хоть в этом, и делаю шаг к лестнице. Пусть подумает, что я хочу подняться наверх. И вдруг резко поворачиваюсь и прыгаю на нее. А прыжок у меня балетный. Половину гостиной пересечь в таком прыжке мне раз плюнуть. Но она же этого не учла! В прыжке поднимаю статуэтку и обрушиваю на нее. Гадина приседает и истерически визжит. Да так, что аж заходится. Жаль, что я охрану вызвала. Реакция у мужиков хорошая. Один из них, тот, что стоит возле Таты, перехватывает мою руку и отнимает статуэтку.
        - Эй, эй, потише, дамочка! - вскрикивает он и захватывает мои руки сильно, но очень осторожно.
        - Анастасия, возьмите себя в руки! - уговаривает меня второй охранник. - Ох, и разит же водярой от вас! Вы бы хоть закусывали, что ли?
        - Я не пила. Меня облили водкой!
        - Хорошая отмазка, - одобрительно кивает он. - Я запомню. Буду жене так говорить.
        А мне сейчас не до церемоний. Резко поднимаю колено и изо всех сил бью в пах мужчину, который держит мои руки. Он выпускает меня, краснеет и сипит:
        - Япона ж мать!
        Второй бросается ко мне, но я успеваю ухватить Тату за волосы и валю на пол. Прижимаю ее своим телом и бью по лицу. Наотмашь! Получай, шлюшка мелкая! За все получай!
        - Хватит, успокойтесь! - второй охранник подхватывает меня под мышки, пытаясь оторвать от этой сволочи, но я вцепляюсь ей в волосы и тяну за собой.
        Она истерически орет, пытаясь пнуть меня, но я коленями прижимаю ее ноги к полу.
        - Не трогай ее, Вован! Она ж сейчас той, второй, скальп снимет! Она ж ей в патлы вцепилась, как летучая мыша! - сипит на полу охранник, которого я ударила. - Отпусти ее! Не видишь, что она бухая в хлам?
        - Что здесь происходит? - в гостиную влетает Гордей.
        - Елки ж палки - лес густой! - за ним спешит Макс.
        - Это я тут лечу твою психованную малолетку, - злорадно объясняю я Гордею.
        - Отпусти ее, Настя! Прошу тебя! - Гордей падает на колени рядом со мной, но Макс его отталкивает и шипит: - Не лезь! Я сам!
        Он ложится на пол, прижимается ко мне и шепчет:
        - Моя хорошая, отпусти ее, я тебя очень прошу!
        - Нет, я ее здесь и оставлю, Макс! Ты ничего не знаешь! Эта мразь обманула тебя, меня, Гордея и даже своих родителей. Я сейчас выгляжу, как сумасшедшая, знаю. Но если бы ты только видел, что здесь произошло!
        - Я тебе верю, карапузик! Я всегда тебе верю! Прости, что не выслушал до этого. Занят был. Козел я! Каюсь. Давай так: сначала отпусти ее, она же никуда не убежит, и мы все спокойно обсудим. Ну? Давай! Вот один пальчик отогнем, поцелуем его, а потом второй, и тоже поцелуем, - он осторожно разгибает мои пальцы, целуя каждый из них и высвобождая волосы Таты. - Вот так! Потихоньку, полегоньку, и все будет хорошо! Все! Все! - он осторожно перетаскивает меня на себя и немедленно садится по-турецки, обхватив меня двумя руками. - Все хорошо, слышишь? Я здесь! Я с тобой!
        Освобожденная Тата вскакивает с пола и отпрыгивает в сторону, прижимаясь к Гордею. Она явно ждет, что он ее обнимет, но Гордей стоит, замерев, бледный, как мел, и неотрывно смотрит на меня и Макса.
        - Спасибо, мне уже лучше! - я поднимаюсь с пола и обращаюсь к мужу: - Знаю, ты сейчас думаешь, что я рехнулась. Но послушай, Гордей, я вернулась домой, а тут все разбито. И это сделала твоя дорогая Таточка. Она побежала наверх, в комнату Белки, оттуда спрыгнула на крышу веранды, пробежала через сад. Там, где-то неподалеку, на одной из улиц ее ждал таксист. Он быстро подвез ее сюда, и как раз приехала вызванная мной охрана. А тут эта змея к дому подъезжает на тачке, вроде как она ни при чем. И даже обувь в машине сменила, хитрая мразь! Была в красных босоножках на "шпильках", а теперь в серебристых туфлях. Потому что в босоножках же прыгать на крышу веранды неудобно, а она…
        - Я же была в этих туфлях, ты же знаешь, Гордей! - перебивает меня Тата, повисая на Гордее. - Я тебя еще спросила: подходят ли они к платью? Потому что сомневалась, и ты сказал, что очень красиво. Помнишь?
        Гордей молча кивает. Ободренная его согласием, она выкрикивает:
        - Она совсем умом тронулась! Я только хотела косметичку забрать, - и вдруг ее поганая мордашка кривится, и она начинает жалобно скулить:
        - Ей совсем плохо, Горди! Бедная Настя! Это у нее от переживаний! Она даже цвета и модели обуви теперь не различает! Совсем реальности не видит.
        - Заткнись, тварь, - снова бросаюсь на нее, но меня перехватывает Гордей.
        - Замолчи, Тата! - кричит он. - Выйди отсюда! Иди в кухню! Не доводи ее!
        - Я виновата, да? В чем? - рыдает она и тянет руки к Гордею.
        - В кухню, я сказал! - отрезает Гордей и бросает на Тату такой взгляд, что та немедленно затыкается и тихо семенит в кухню.
        - Молодец, Гора! - злорадно выкрикиваю я. - А теперь выгони ее совсем. И не только из кухни, но вообще из нашей жизни! Я…
        - Настя, - перебивает меня Гордей и крепко обнимает двумя руками. - Послушай меня, Настюша, - он немного отодвигается, захватывает мое лицо в ладони и шепчет: - Я вернулся домой, потому очень волновался за тебя. Хотел проверить, как ты. Думал, что это неправильно оставить тебя здесь одну. Мне и в голову не приходило, что все так плохо. И что ты еще и напьешься.
        - Я не пила, Гора! Меня облил водкой ханурик на заправке. И еще пытался облапать. Хочешь, прямо сейчас поедем туда, и заправщик тебе все подтвердит?
        И тут меня осеняет страшная догадка. Вспоминаю слова заправщика:
        - Не понимаю, какая муха его укусила. Он здесь каждый день бродит. Сшибает у водил на пузырь. И никогда никого не трогает. Он вообще тихий!
        - Гора, я поняла! Поговори с заправщиком! Это Тата наняла этого ханурика, чтобы он меня водкой облил! Она знала, что ты подумаешь, будто я пьяная и несу чушь. А я не пила, Гора! Ни капли! Ты же знаешь, что я почти не пью!
        - Милая, хорошая моя, послушай меня, - Гордей обнимает меня, прячет мою голову у себя на плече, гладит по волосам. - Я страшно виноват перед тобой! Мне не нужно было соглашаться на это все. Потому что ты у меня хрупкая, воздушная, с тобой так нельзя! Но я все исправлю, моя дорогая! Клянусь тебе!
        Закрываю глаза. Я словно вернулась в прошлое, когда Гордей не выпускал меня из объятий. Когда он все время хотел трогать меня, целовать. Закрывать меня от всего мира. И мне тогда казалось, что между мной и этой страшной реальностью стоит каменная стена: мой муж. Уютная, любимая, нерушимая стена, сквозь которую не пройдут ни бури, ни ураганы. И если даже весь мир покатится к чертовой матери, я останусь за этой стеной. Что еще нужно женщине для любви? Только это! Знать, что мужчина всегда защитит, закроет собой. Наверное, я очень примитивная. Но в моем понимании это и есть любовь.
        Как-то зимой мы с Гордеем ужинали в ресторане. Была страшная вьюга. И когда мы вышли, то из-за снежной стены долго не могли найти машину. Гордей все давил на кнопку чип-ключа, машина где-то пищала, отпирая двери, а мы не слышали, где именно из-за воя ветра. Мы брели в темноте и холоде. Я тогда споткнулась и чуть не упала. Гордей подхватил меня на руки и поцеловал, согревая мои заиндевевшие губы.
        - Ну все, - обреченно сказала я. - Сейчас мы умрем! Просто замерзнем здесь и наутро люди найдут наши заледеневшие тела.
        - Тебе не нужно умирать, - прошептал Гордей, продолжая целовать меня. - Я умру вместо тебя!
        - Я этого не переживу! - на полном серьезе ответила я.
        - Еще как переживешь, - улыбнулся он. - Обязана пережить. Такая ваша женская доля. Бог слепил мужиков для того, чтобы они умирали вместо любимых женщин!
        Гордей
        Он никогда не думал, что все может закончиться вот так. В своей многолетней практике Гордей никогда не сталкивался с женщинами, которые сошли с ума от любви, хотя слышал от коллег о подобных случаях. Но ему всегда казалось, что это где-то там, далеко, в другой реальности. Его клиентки, в основном, сходили с ума от мысли, что больше не будет Куршевеля летом, Монако весной и пляжей на Мальдивах зимой. Гордей привык к их попыткам вырвать кусок пожирнее у ставших ненужными мужей. Иногда он даже думал, что женщины, за небольшими исключениями, вообще не способны любить. Несмотря на внешнюю хрупкость, в них скрывается такой железный стержень, что ни одному мужику и не снился. Поэтому Гордей так потянулся к Насте, когда впервые увидел ее. Она была из другого мира. Из мира страстей, безоглядной любви, империи чувств. Она сама была этой империей, в которой на троне сидели эмоции. Ему всегда нравилась эта пропасть между ними. Он - лед, она - пламя. Он - земля, она - воздух. Он даже завидовал той гамме чувств, которые Настя испытывала ежесекундно, потому что сам не в состоянии был ощутить и трети этих
эмоциональных оттенков. Но даже не понимая ее, он упорно возвращал жену на грешную землю. Иногда жестко, иногда в приказном порядке, но всегда помня, что пережимать нельзя, чтобы не сломать. Потому что кто-то же должен был держать в руках эту тонкую нить, которая связывала ее с реальностью! Иначе Настя просто упорхнула бы, как воздушный шарик.
        И вот теперь эта нить выскользнула из его цепких пальцев. И шарик взмыл вверх. Он сейчас парит где-то там, на немыслимой высоте. В другом мире, не связанном с нашей реальностью. И виноват в этом он, Гордей. Он вдруг увидел себя в судебном зале. Но не в современном, а в таком, как на гравюрах в старинных книгах про инквизицию: мрачном, темном подземелье с крошечными зарешеченными окнами. На месте судьи - главного инквизитора, сидела его совесть, которая выглядела как высокий мужчина с узким лицом, в монашеской рясе и кожаном переднике. Черном, чтобы не было видно крови подсудимых. А рядом с судьей безмолвными свидетелями застыли его, Гордея, ошибочные поступки, одетые в одежду инквизиторов. А сам Гордей в порванной белой рубахе корчился на полу, сплевывая кровь.
        - Признаешь ли ты свою вину? - спросил главный инквизитор-совесть зычным голосом, и эхо от этого мощного голоса раскатилось по всему подземелью.
        Гордей молча кивнул.
        - Тогда произнеси это! - потребовала совесть.
        - Виновен, - прошептал Гордей.
        - Громче! - выкрикнула совесть, - и по всем правилам великого священного суда!
        - Громче! - хором повторили за совестью-судьей поступки Гордея, одетые в рясы инквизиторов. -И по всем правилам великого священного суда!
        Один из инквизиторов подошел к Гордею, держа в руках хлыст. Он размахнулся и наотмашь ударил его по спине, прикрытой лишь ветхими лохмотьями разорванной рубахи.
        Гордей взвыл от боли и закричал на латыни, как требовали правила суда инквизиторов:
        - Mea culpa! Мэа кульпа! Моя вина!
        - Мэа кульпа, - повторила совесть, и стены подземелья снова содрогнулись.
        Тяжелый хлыст инквизитора, состоящий из перевитых кожаных ремней, снова опустился на обнаженную спину Гордея, выдирая кожу и мясо.
        - Мэа кульпа! Моя вина! - заплакал Гордей, скорчившись на полу.
        И вздрагивая от очередного удара хлыста, все шептал, сплевывая кровь:
        - Мэа кульпа! Мэа кульпа!
        Гордей обнимал Настю, глотая горький ком, застывший в горле. Он страшно виноват перед ней! Она тонкая и эмоциональная балетная натура. Не важно, что уже не танцует. Важно, что она - Жизель. Недаром она так чертовски здорово танцевала эту партию в выпускном спектакле хореографического. Сойти с ума от любви к мужу! Кто в наши меркантильные времена, да еще в Москве, слышал о таком? На хрен ему вообще это все? Эти любовницы, эти открытые браки? Если у него есть то, чего нет ни у одного знакомого мужика: до безумия любящая его жена! Кто-то всю жизнь это ищет, но не находит. А он, Гордей, получил этот подарок, но не смог уберечь. То, что случилось, словно поставило на место его мозги. Вернуло все, что было. Гордей словно проснулся от тяжелого сна. Он бы сейчас выгнал всех отсюда к чертям и забрался бы с Настей в постель. Он бы любил свою девочку, свою Жизель, которая сошла с ума от любви к нему. Сам он так не умеет. Но понимает, что таких, как его жена, почти нет в этом сумасшедшем мире, где все имеет свою цену.
        Иногда Гордей безумно ревновал жену к этому миру, в котором для него не было места. Наблюдал за ней, когда она слушала музыку или смотрела фильм, и видел, что она, как Алиса, проваливается в кроличью нору фантазий. С одной стороны, он любовался ее одухотворенным, словно на старинных картинах, лицом. С другой - злился, что она ускользает от него туда, в Зазеркалье, куда ему вход закрыт. Гордею хотелось встряхнуть ее и крикнуть:
        - Я здесь! Я рядом!
        Но она была так красива в этой своей тишине, в этой башне из грез и радуг, что он замирал, любуясь ею. А главное: ему сейчас уже не хотелось ни любовницы, ни открытого брака, ни по телкам. Он отчаянно желал, чтобы все вернулось, как было. Та скука, те семейные вечера, рутина, от которой он пытался сбежать. Только теперь все будет по-другому. Как до того, когда их страсть угасла. Он будет любить ее все вечера. И молча есть ее невкусную еду, наблюдая с улыбкой, как старательно и напряженно она высчитывает количество лука и специй. Как сосредоточенно пыхтит над кастрюлей. И все равно есть это невозможно. Ну не дано! Зато ей дано любить так, как никому другому. И к черту эти кастрюли. И к черту все его сомнения! Белка его дочь. Он ее вырастил. И до сих пор его сердце трепещет, когда она ноет, капризно оттопырив нижнюю губу:
        - Ну паааап!
        Он, Гордей, вылечит свою Жизель. А когда Настя выйдет из клиники, нужно забрать Белку из ее школы в Европе и всем вместе куда-то поехать. Белка… он только сейчас понял весь кошмар ситуации. Дочь по натуре такая же, как Настя. Даже страшно подумать, что с ней будет, если она узнает, что мать сошла с ума. Да еще из-за него!
        Гордей замер от страха. Такое не прощают. Невозможно! Он бы и сам не простил. И сейчас он стоит на краю пропасти, теряя и жену, и дочь. Нет, он все исправит! Он вернет жену, он все скроет от дочери. Пока она не вырастет. Потом будет легче все объяснить. Хотя зачем? Никто ведь ничего не знает. И если сейчас тихо избавиться от Таты, то и не узнают. Поселок пустой. Всю эту их парижскую коммуну никто не видел, кроме охраны. Но Гордей им даст столько, что они начисто забудут о том, что здесь творилось.
        Но сейчас главное: вылечить Настю. Ужас какой! Придумать какого-то алкаша на заправке, который якобы облил ее водкой, чтобы свалить все на Тату. Параноидальный бред! Нужно показать жену хорошему психиатру. А Тату срочно вычеркнуть из жизни. Дать денег, снять квартиру, и пусть делает, что хочет, но вдали от него и Насти.
        Анастасия
        Руки Гордея все еще нежно обнимают меня, но почему-то по коже уже бегут мурашки плохого предчувствия. И оно меня не обманывает. Гордей, не выпуская меня из объятий, тихо и горько произносит:
        - Ты - моя Жизель! Помнишь, как здорово ты ее танцевала? Потому что это ты и есть!
        - Что? - отстраняюсь от мужа, выскальзывая из его объятья. - Ты хочешь сказать, что я сумасшедшая?
        - Боже упаси! - фальшиво восклицает Гордей. - И в мыслях не было! Просто это стресс, напряжение последних дней и месяцев, недопонимание между нами. С такими тонкими эмоциональными натурами, как ты, это случается. Поверь: я видел это в своей практике. Но все поправимо, Настюша.
        - Хватит нести эту чушь, Гора! Меня просто подставили. И нечего приплетать мне манию Жизели. Это, конечно, очень красиво: сойти с ума из-за любви и предательства своего мужика. Но я не Жизель. Я не такая тонкая.
        - Настюша, у меня есть знакомый врач в хорошей частной клинике. Он тебя прокапает и очень быстро поставит на ноги, - продолжает настаивать Гордей.
        - Что? Ты меня в психушку решил отправить? Обалдеть можно! Спасибо тебе огромное!
        - Это не психушка, - тем же фальшиво-бодрым голос восклицает Гордей. - Это закрытый пансионат. Знаешь, как там много известных людей? Даже звезды шоу-бизнеса. Там хорошо, поверь! Недельку полежать, прокапаться - и стресс как рукой снимет
        - Я никуда не поеду, - отхожу к Максу и становлюсь рядом с ним.
        - Тебе это необходимо! - мягко возражает Гордей. - Ты не понимаешь, какого ужаса сейчас избежала. Ведь ты могла случайно убить Тату. Поэтому ты в опасности, Настюша! А я не могу этого допустить. Ты даже начала пить водку, хотя всю жизнь ее на дух не выносила.
        Почему он мне не верит? Меня захлестывает такая жгучая обида, что я сжимаю кулаки и кричу:
        - Да не пила я, не пила! Говорю же тебе: меня облил водкой какой-то ханурик! Просто поедь сейчас на эту заправку, пока не сменился мужик, который там работает, и поговори с ним. Он все подтвердит. И ты еще не слышал главного: я была в Истре у родителей этой мелкой шлендры. Говорила с ее мамой. Она…
        - Настя, родители Таты живут в Саратове, - Гордей устало потирает глаза. - Она при мне звонила им из гостиницы по "Ватсапу". Потому что боялась, что Хлыст утром к ним поехал после того, как мы его выгнали отсюда. Я своими глазами видел их по видеозвонку.
        - Что? В Саратове? - от растерянности даже не могу ему возразить, только молча хватаю ртом воздух. - А как же… - начинаю фразу, но резко замолкаю.
        Потому что понимаю, что сейчас проговорюсь, что видела ее свидетельство о рождении и аттестат зрелости у Хлыста. Но Хлыст мертв. И заявлять сейчас при свидетелях, что я была у него за полчаса до смерти - это самой себе вырыть могилу. Мне тогда точно никто не поверит.
        Беру себя в руки и говорю уже спокойнее:
        - Ты ошибаешься, Гордей. Я не знаю, с кем она разговаривала, и кого ты видел, но это точно не ее родители. Ее папа и мама живут в Истре. Я была там сегодня. Я разговаривала с ее мамой. И она…
        - Ты просто должна мне верить! - перебивает меня Гордей. - Ты запуталась! Хватит! Остановись! Я буду навещать тебя каждый день. Телефон будет с тобой. Сможешь звонить мне, когда захочешь.
        - Перестань ей врать, - тихо говорит Макс. - Там у всех сразу отнимают телефоны, чтобы убрать все источники стресса.
        - А ты не вмешивайся! - резким тоном бросает ему Гордей. - Я со своей женой разговариваю. Я ее муж.
        - А я ее психолог! - не сдается Макс.
        - Вот эти сказки расскажи своим теткам, которых ты имеешь, - брезгливо морщится Гордей. - Если бы не женщины, я бы тебе сейчас сказал, в каком месте конкретно ты психолог.
        - А ты попробуй иносказательно, - зло прищуривается Макс.
        Гордей презрительно поднимает бровь и, нарочито не глядя на него, пытается взять меня за руку.
        - Пойдем, Настюша, я тебя отвезу, - мягко говорит он.
        - Она никуда не пойдет, - Макс становится между мной и Гордеем, и рука Гордея упирается в его грудь.
        Гордей меняется в лице, бледнеет, шипит:
        - Пошел отсюда, молокосос!
        И с силой толкает Макса в грудь. Но ему не удается даже чуть-чуть сдвинуть Макса с места. Он стоит, как скала, и насмешливо выдыхает:
        - Ты бы не напрягался, дедуля. А то мало ли чего! Упадешь, ударишься, потом будем тебе кашку в больницу носить. Оно тебе надо?
        Гордей вспыхивает. Алая краска разливается по его щекам. Он сжимает кулак и бьет Макса в лицо. Но тот пригибается, уходя от удара, подныривает под Гордея, поднимает его спиной и с переворотом бросает на пол. Гордей, тяжело рухнув на спину, немедленно пытается вскочить на ноги, но Макс бросается на него, прижимая к полу. Гордей пинает его коленом, на рывке переворачивается, оказывается сверху, садится на ноги Макса и заносит кулак для удара. Но Макс все с той же насмешкой, которая не сходит с его лица, перехватывает его руку и резко тянет Гордея на себя - он валится лицом вперед, теряя равновесие. А Макс в эту же секунду выскальзывает из-под него, оказывается позади Гордея, хватает его руку и зажимает в болевом захвате, вытягивая назад и вверх.
        - Да твою ж… - шипит Гордей, утыкаясь лицом в пол.
        Тата выскакивает из кухни и громко визжит, закрыв руками лицо.
        - Охладись, - спокойно говорит Макс, еще выше поднимая вывернутую назад руку Гордея.
        - Пусти, козел, больно! Твою ж… - не сдается Гордей.
        - Спокойно, я сказал! - Макс снова вытягивает его руку назад и вверх.
        - Хватит, Макс! Ты ему руку сломаешь! - прошу я.
        - Сам поломаю, сам и починю, - радостно улыбается Макс. - В первый раз, что ли?
        - Отпусти его, пожалуйста! Ему же очень больно! - визжит Тата.
        - Мужик, ты это… через край уже, - один из охранников подходит к Максу. - Успокоил и ладно. Он уже еле дышит. Аж с лица сбледнул. Будя! Ослабь клешню!
        - Ладно, - нехотя говорит Макс. - Отпускаю. Все в порядке, Гордей? Ты готов нормально разговаривать?
        Гордей молчит.
        - Я спрашиваю: все ли в порядке? - с нажимом повторяет Макс и еще чуть-чуть поднимает руку Гордея вверх.
        - Да! Отпусти! Все хорошо! - сквозь зубы цедит Гордей, пытаясь сдержать крик боли.
        Макс резко отпускает его, одновременно отпрыгивая в сторону. И не напрасно. Гордей вскакивает на ноги и немедленно бросается к нему. Но охранник начеку. Он перехватывает Гордея и кричит:
        - Все! Не кипешуй! Закрыли тему! Брэк!
        Гордей зло сплевывает и отходит в сторону. Он смотрит на меня, явно собираясь что-то сказать. А я вдруг понимаю, что даже голос его слышать не могу. Он открывает рот, и я испуганно вытягиваю руку, безмолвно призывая его молчать. Гордей подчиняется, вопросительно глядя на меня. А я так и застываю: одна рука вытянута в его сторону, другая закрывает мои глаза, чтобы реальность не мешала памяти показывать мне кино. Сцену в приемной нашего офиса, когда я кормила конфетами жену Гурджиева. Когда она рассказывала, что муж поднялся в горы, а ее оставил внизу. Она сидела на камне и плакала.
        - Ты слишком старая, - сказал ей муж.
        Я тогда ее жалела, потому что еще не знала, что мой муж скажет:
        - Ты сумасшедшая!
        И это то, что мы получаем от наших мужей за годы собачьей преданности? За то, что терпим их плохое настроение, кислую мину, скучные рассуждения о мировой политике и экономике? Они ведь все знают: как управлять страной, как готовить суп, как рожать детей. И все время объясняют нам, дурочкам. А то ведь мы не поймем и не справимся без их ценных указаний!
        Я вдруг чувствую внутри страшную пустоту и завывания холодного ветра, который лютует в моем сердце, что еще недавно было заполнено любовью к мужу. А теперь там пусто, как в заброшенном доме, из которого спешно уехали жильцы. На полу валяются брошенные куклы и забытые фото. А на двери покосившаяся табличка: "Любовь здесь больше не живет".
        Никогда не думала, что могу разлюбить Гордея. Но он научил меня не любить. "Нас" больше нет. И будущего нет. Все сгорело в страшном вчера и абсурдном сегодня. Я боюсь оглядываться, потому что прошлое зазубренным ржавым лезвием режет меня на куски. Просто хочу, чтобы эта боль стихла! Чтобы душу больше не выворачивало наизнанку! Чтобы не жгло страшным мучительным огнем в спине, где медленно обугливаются мои крылья. И если я останусь с Гордеем хотя бы на полчаса, то, действительно, сойду с ума!
        Отнимаю руку от лица. Они все стоят и ждут. Охранники, Гордей, Макс, Тата, которая осторожно выглядывает из кухни, и, заметив, что я смотрю на нее, испуганно прячется.
        - Послушай меня, Гордей, я все решила, - произношу это медленно, но твердо. - Наша затея с открытым браком провалилась. Нам больше не нужно быть вместе. Я от тебя ухожу. Завтра мы с тобой встретимся, поговорим и все обсудим. Как развестись и на каких условиях.
        - Нет, я не согласен на развод, - горячо возражает Гордей. - Ты не можешь одна решать такие вещи. Я тебя не отпускаю!
        - Могу, Гордей! Вот теперь все могу! Ты всегда все решал, а теперь я устала молчать и подчиняться. Я от тебя ухожу. И мне совершенно не нужно твое разрешение. И главное: нам просто необходимо сделать тест ДНК.
        Гордей вздрагивает, как от выстрела, бледнеет и шепчет:
        - Ты раньше об этом никогда не говорила. Думаешь, что Белка не моя дочь?
        - Не знаю. Но теперь, действительно, хочу знать. Мне самой это нужно, понимаешь? Мне, а не тебе! И я больше не боюсь, что она окажется не твоим ребенком. Я просто переступила этот порог страха и не дам тебе оставить меня и дочку ни с чем после стольких лет брака. Если нужно, буду бороться. И плевать, что там записано в брачном контракте!
        От растерянности Гордей открывает рот, словно хочет что-то сказать. Закрывает его, глубоко вздыхает, делает шаг ко мне и торопливо говорит:
        - Настюша, милая, ты все не так поняла. Я тебя не пытаюсь закрыть в психушке. Только хочу вылечить, - он вдруг оказывается возле меня и пытается обнять.
        Но я отталкиваю его. По коже бегут противные мурашки.
        - Не прикасайся ко мне, Гордей!
        - Настя, это же я. Я! - он снова хватает меня за плечи.
        - Не нужно сейчас ее трогать, - Макс зло прищуривается. - Она ведь просит не прикасаться к ней.
        - А ты не лезь, когда я разговариваю со своей пока еще женой! - огрызается Гордей.
        - Я смотрю: тебе уже ничего не болит, но курс лечения можно повторить, - улыбается Макс.
        Гордей сжимает губы и резко поворачивается к нему. Сейчас они опять подерутся!
        - Хватит! - кричу я. - Прекратите! Довольно! Макс, увези меня, пожалуйста, из этого дома. Я больше не могу его видеть!
        - Согласен, - кивает Макс, - поверь: с радостью! Это лучший вариант - пожить у меня, чтобы сменить обстановку. Тебе просто нужно подумать и отдохнуть. Я целый день не дома, поэтому не побеспокою. А вечером мы с тобой будем пить чай и болтать обо всем на свете. У меня тебе будет спокойно. Квартира небольшая, но на застекленном балконе настоящий зимний сад. Там даже пальмы есть, очень нервы успокаивает, - он обнимает меня за плечи и ведет к двери.
        На пороге оглядываюсь. Гордей стоит, сжав кулаки, и на скулах играют желваки. Глаза зло сощурены, возле губ пролегла горькая складка. Еще недавно я бы его пожалела. А теперь испытываю даже какое-то злорадство. А вот пусть он будет недоволен. Пусть теперь мучается также, как я. Единственное, что я помню из школьного курса физики: на каждое действие всегда найдется противодействие. Бумеранг долетел до цели и теперь возвращается к тому, кто его бросил. Пригнись, Гордей, иначе зашибет!
        12 глава. Троянский конь
        Макс привозит меня в свою квартиру. Она очень уютная. Настоящая берлога холостяка. Первым делом бросаюсь в ванную.
        - Карапузик, ты бы поела чего-нибудь, а? Ты вообще сегодня хоть что-то жевала? - обеспокоенно спрашивает Макс.
        - Не помню, - сажусь на край ванной, беру жидкое мыло и добавляю в воду, чтобы получилась пена. - Мне необходимо помыться. А то сейчас весь твой дом пропахнет мерзким сивушным амбре.
        - Перестань, что ты! - горячо возражает он и обнимает меня. - Я люблю тебя любую, - он целует меня в губы и вдруг задыхается. - Эээ… карапузик, ты права! Лучше тебе помыться, - смеется он.
        - Так и я об этом, - наливаю в воду еще одну порцию шампуня.
        - Сейчас, подожди-ка, - Макс открывает шкафчик над раковиной и достает оттуда флакон морской соли. - Вот это просто потрясающе! - отвинчивая крышку, Макс высыпает горсть разноцветных соляных шариков в воду.
        Сбрасываю одежду на пол и залезаю в горячую ванную, застонав от наслаждения.
        - Так, теперь одежда, - Макс подбирает мое тряпье с пола. - Брошу это все в стиралку. А потом в сушилку. Будет, как новое! - он уходит.
        Я полностью ныряю в ванну, закрыв глаза. Странно. Во мне сейчас должна бушевать буря чувств, а ничего и нет. Полный штиль! И ни одной мысли в голове. Как будто я не пережила весь этот кошмар. Как будто не ушла только что от любви всей моей жизни. А завтра не будет развода и прочей нервотрепки. Что со мной? Может, я, действительно, сошла с ума? Тихо плещется горячая ароматная вода. Меня окутывает мягкая дрема. Но заснуть мне не дает Макс.
        - Эй, так не пойдет, - он заходит в ванную и решительно опускает руки в воду. - Ты что это? Спать в ванной очень опасно! - он поднимает меня и закутывает в огромное пушистое полотенце.
        - Жаль, что нельзя. Так хорошо было, - шепчу я.
        - А сейчас будет еще лучше. Я тебе свой фирменный чай приготовил. Сам его пью перед сном каждый день.
        Он несет меня на застекленный балкон, уставленный кадками с растениями и весь увитый плющом, и усаживает в кожаное массажное кресло, которое стоит под пальмой в кадке.
        - Видишь, карапузик? Я сдержал слово. Пальма, зимний сад, а теперь еще чай, - он закутывает меня в настоящий шотландский плед в красно-черную клетку и дает чашку с ароматной горячей жидкостью золотистого оттенка.
        С удовольствием отхлебываю напиток.
        - Нравится? - он откидывает мокрую прядь с моего лба.
        - Очень. А что здесь?
        - Ромашка, мелисса, эвкалиптовый мед, корица - да много чего, - Макс вдруг смеется и целует меня в лоб. - Ты так смешно морщишь нос, когда пьешь горячее. Как ребенок! Ну как ты вообще?
        - Странно. Очень непривычно как-то.
        - Ну ясное дело! Такие перемены в жизни. Главное, знаешь, что?
        - Что? - шепчу я, пытаясь сфокусировать взгляд, но получается плохо, потому что все плывет перед глазами.
        - Что страшный черт отпустил карапузика, - шепчет он. - И больше не стекает клюквенный сок!
        Эта фраза вдруг кажется мне страшно смешной. Хохочу, едва не облившись чаем.
        - Ууууу! Как тебя развезло, - смеется Макс. - Если на "хи-хи" пробило, значит, попустило. Давай-ка спи, отдыхай, - от забирает чашку из моих рук и ставит на бамбуковый столик рядом с креслом. - А я быстренько метнусь на работу. Оттуда заеду в ресторан и возьму нам что-нибудь погрызть.
        - Не уходи, - прошу его, пытаясь разлепить смыкающиеся веки. - Не хочу оставаться одна!
        - Да ты и не будешь! Я быстро. Проснешься, а я уже здесь с вкусняшками, - он нажимает на рычаг под сиденьем кресла, и оно раскладывается в кровать.
        - Ладно, - устраиваюсь поудобнее, переворачиваюсь на бок и немедленно засыпаю.
        Просыпаюсь в тревоге. За стеклом шумит Москва. Я в подвешенном состоянии: между замужеством и разводом, между прошлым и будущим, в зимнем саду, который парит над городом на высоте седьмого этажа. Который час? Наверное, середина ночи с субботы на воскресенье. Неужели прошло всего несколько дней с той минуты, когда я познакомилась с Татой у Макса в клубе? Мне кажется, что прожита вечность!
        Как дальше жить? Пока знаю только одно: нужно вернуться в профессию. Может быть, открыть свою школу танцев. А может быть, лучше пока поработать у кого-то хореографом, обрасти клиентурой, нужными связями. Дочку забрать из Англии. В Москве тоже есть хорошие частные школы. Сердце испуганной бабочкой бьется в груди. Белка! Что ей сказать и как? Не врать и честно признаться, что мы с Гордеем разводимся? Нет, так нельзя. Нужно выдавать неприятную правду порциями. Сейчас позвоню ей и скажу, что многое изменилось. И в любом случае, так, как раньше, уже ничего не будет. Пусть привыкает к этой мысли. Хотя поймет ли она, о чем я? С одной стороны, она очень сообразительная. Даже когда мы с ней сдавали вступительные экзамены в британской школе, директор этой школы несколько раз сказал нам с Гордеем, что Белка очень умная и не по годам развитая. С другой стороны, ей всего-то десять лет. Слишком рано для того, чтобы разбираться, кто прав: мама или папа.
        Захожу в комнату. Моя сумка лежит на журнальном столике. Открываю ее, чтобы достать телефон, но его там нет. Что за черт? Неужели я его забыла дома? Но как? Точно помню, что после вызова охраны я бросила его в сумку. Потом с этой же сумкой приехала к Максу. Наверное, он просто выпал во время сражения с этой змеей Татой. А я и не заметила. Кошмар! Без телефона - как без рук!
        Ладно, наверняка у Макса есть комп или планшет. Осматриваю комнату. Стационарного компьютера нигде не видно. Открываю изящную тумбу под телевизором и шарю в ящиках, чувствуя себя нахалкой. Очень неприятно обыскивать дом человека, который меня приютил, но делать нечего. В ящиках ничего. Наверное, компьютер в спальне. Главное, чтобы Макс его с собой на работу не забрал. Хотя зачем он ему там? Точно помню, что у него на столе стоит стационарный комп, значит личный комп должен быть дома.
        Спальня Макса обставлена со вкусом. Черная кровать с шелковым постельным бельем, по обеим ее сторонам белые, с черной окантовкой, тумбочки. Огромный белый шкаф во всю стену. Напротив кровати - зеркало в полный рост. Больше мебели нет. Компьютера тоже. Может быть, Макс держит в шкафу хотя бы планшет? Я сама все вечно прячу в шкаф, хотя в доме полно мебели. Привычка - от нее уже не избавиться. Ну не может быть такого, чтобы у современного молодого мужчины, да еще и психолога, не было в доме вообще никаких гаджетов!
        Последовательно открываю все секции шкафа. А Макс, оказывается, чистюля! Не каждая женщина может похвастаться таким порядком. Футболки на полках лежат под линеечку. Обувь носком к носку выстроилась внизу. Пиджаки и куртки на отдельных вешалках и аккуратно застегнуты на все пуговицы. Идеальный порядок. Но планшета нет. Какая досада! Неужели пока Макс не вернется, я не смогу поговорить с дочкой?
        Бросаю взгляд на часы над кроватью. Час ночи. Минус три часа, значит, в Англии десять вечера. Белка точно еще не спит. А пока Макс вернется, она уже заснет, и придется ждать до утра. А мне так хочется услышать ее голос! Вот досада! Кстати, куда Макс запропастился? Сказал, что быстро обернется. Правда, я не помню, когда он привез меня к себе. И не знаю, сколько проспала. Не важно! Важно, что я в чужом доме без связи и это неприятно. Такое впечатление, что у меня просто тупо отняли все средства связи с окружающим миром. Заперли здесь вместо психушки. Неужели это так? С одной стороны, Макс всегда за меня. С другой, он ведь психолог, профессионал. Может быть, он за спиной нашептал всем, что лучше сейчас со мной не спорить? И закрыл в клетку. И какая, в сущности, разница, где сидеть взаперти: здесь или в дурке? В голову вдруг полезли разные воспоминания. Как одну клиентку Гордея, которая никак не хотела подписывать отказ от доли в бизнесе мужа вот так же заперли, мотивируя это тем, что у нее нервный срыв, и не выпустили, пока она не подписала все бумаги.
        И ведь все законно! Ну естественно, адвокаты все продумали. Нет, Гордей так не поступит со мной. И Макс тоже. Только не он! Успокойся, Настя! Это у тебя просто паранойя от переживаний. Ну какая же я идиотка! Вечно себе напридумываю, и сама же в это верю. Не может быть, чтобы у Макса не было гаджетов. Нужно просто поискать. Но все равно бесит собственная беспомощность.
        Вот черт! С досады бью кулаком по дверце шкафа. И вдруг полка с футболками разделяется на две части, которые разъезжаются в стороны, словно разводные мосты в Питере, открывая еще одну тайную полку, вмонтированную в заднюю стенку шкафа. Всю секретную полку занимает большой картонный ящик
        Жгучий стыд заливает мои щеки. Как-то нехорошо рыться в чужих секретах. Если Макс так прячет эту коробку, значит, она не для посторонних глаз. Но, с другой стороны, может быть, это защита от воров, и в коробке просто компьютер и деньги? А что? Это умно! Так воры точно ничего не найдут. В крайнем случае, "плазму" из большой комнаты вынесут, и все.
        А я-то ничего не украду. Просто позвоню дочери и верну гаджет на место. И честно расскажу Максу, что искала в его доме средство связи. Ну не виновата же я, что посеяла телефон. Ворона! В такой ситуации можно было и голову свою потерять, не то, что мобильник. Успокаивая таким образом ворчащую совесть, с трудом вытаскиваю тяжелый ящик из шкафа и ставлю на кровать. Сама усаживаюсь рядом, скрестив ноги по-турецки. Ящик наполнен доверху. В нем пакет с ручками из какого-то бутика, под завязку набитый деньгами: долларами и евро. Сумма явно очень большая. Тысяч сто с гаком, если прикинуть на глаз. Ничего себе! А Макс у нас явно подпольный миллионер!
        Откладываю пакет в сторону, чтобы не мешал. Под ним обнаруживается черный плоский футляр - в таких, только размером поменьше, обычно хранят колье. Крышка никак не поддается. Вожусь с ней минут пять. И вдруг замечаю черные защелки, невидимые на черном же фоне. Нажимаю на них - крышка открывается, и я замираю. В центре футляра углубление в форме пистолета, рядом три прозрачных пакетика: один с патронами, два других пустые.
        Зачем Максу оружие? И где пистолет сейчас? Макс забрал его с собой в клуб? Может быть, по работе нужно? Мало ли какие горячие головы встречаются в стриптиз-клубе! Но все равно странно. Как-то с трудом представляю себе управляющего ночным клубом, который успокаивает клиентов, размахивая пистолетом.
        Вытаскиваю футляр из ящика и кладу на кровать рядом с деньгами. Планшета по-прежнему нет. Зато на дне ящика алеет бархатом альбом, из-под которого выглядывают картонные корешки документов и стопка фотографий. Переворачиваю ящик, вытряхивая его содержимое на кровать. Беру в руки альбом и мои ноги полностью немеют. Что за черт? На обложке выдавлено золотом: "Истринская средняя школа № 1, выпуск 2011 года".
        Дрожащими руками открываю альбом и вскрикиваю. С первой же страницы на меня смотрят детские улыбающиеся лица Таты и Макса. А под фото надписи: Елена Троянова и Александр Хлыстов. Вскрикиваю и роняю альбом на кровать, закрыв руками лицо. Макс - ласковый, предупредительный, любящий - оказался троянским конем. Бойтесь данайцев, дары приносящих!
        Гордей
        Дверь за Настей давно захлопнулась, а Гордей так и застыл неподвижно, переваривая случившееся. Она от него ушла! Его жена, которая всегда все прощала. Которая всеми силам пыталась сохранить их брак, ушла к любовнику. Она ведь это несерьезно, правда? Не может быть, чтобы Настя его бросила! Гордей обвел взглядом разгромленную гостиную. Зачем ему тогда это все?
        За спиной раздалось деликатное покашливание. Ах, да! Тата ведь здесь. Он и забыл о любовнице.
        - Тата, я сейчас отвезу тебя в гостиницу. Позвоню знакомому риэлтору, он тебе за пару дней найдет квартиру.
        - Ты меня бросаешь? - в ее голубых глазах заблестели слезы.
        - Да, - кивнул он. - Все мои обязательства остаются в силе. Я обещал помочь, и помогу. Но мы больше не будем с тобой видеться. Все контакты только по телефону.
        - Это все из-за Насти, - зло сказала Тата. - Я понимаю, что тебе сейчас тяжело из-за того, что она сошла с ума.
        - Не смей называть мою жену сумасшедшей! - вспыхнул Гордей. - Она просто устала!
        - Хорошо, извини, - поспешно пролепетала Тата. - Но мы можем просто сделать паузу. Пока все устаканится.
        - Паузы не будет, - сухо ответил Гордей. - Мы расстаемся.
        - Значит, ты ее реально любишь, - протянула Тата.
        - Тебя это не касается, - Гордей устало потер виски. - Пойдем, отвезу. У меня очень мало времени и много работы.
        - Ну куда мы поедем на ночь глядя? - она приподнялась на цыпочки и просительно заглянула в его глаза. - Я так устала от всего этого! Нет сил даже двинуться! Можно мне здесь переночевать? Я буду тихо сидеть, обещаю! Только ванну приму и сразу лягу спать в гостиной на диване. Я тебя не побеспокою. Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! - она сложила руки и смешно взмахнула ими в воздухе, как щенок, который выпрашивает вкусности. - Мне так не хочется сейчас быть одной! Главное, чтобы ты был рядом. А я ни звука не произнесу! Даже шепотом! Честное-пречестное слово!
        Гордей невесело улыбнулся и кивнул, разрешая ей остаться. Она немедленно убежала наверх, в комнату Белки. Гордей пошел в спальню, разложил на кровати документы, открыл ноутбук и попытался углубиться в работу, чтобы успокоиться.
        Раздался тихий стук в дверь и Тата осторожно заглянула в спальню.
        - Можно мне здесь помыться? Там нет джакузи. А мне так хочется водный массаж! - робко прошептала она.
        - Да, конечно, - рассеянно ответил Гордей, занятый своими мыслями.
        Тата быстро шмыгнула в ванную комнату. Гордей взял толстую кипу бумаг, попытался вчитаться, но смысл написанного ускользал от него, потому что все мысли крутились вокруг жены.
        Настя с ним разводится. Какого черта вдруг такие резкие перемены? Он сам предложил ей пожить отдельно, но это было его решение. Гордею даже в голову не пришло, что Настя может его оставить! Где пролегла та черта, через которую не смогла переступить его готовая на все жена? Она пыталась спасти их отношения любой ценой. Даже придумала открытый брак. И вдруг сама от него отказалась? Почему? Макс? Вряд ли. Для нее это просто отдушина, не более того.
        Значит, выходит, что она могла перенести все, кроме того, что он, Гордей, объявил ее сумасшедшей и попытался закрыть в больнице. Вот она, эта граница. У каждого своя. Кто-то не допускает даже мысли об измене. Кто-то на дух не выносит ложь. Настя может долго закрывать глаза на его огрехи и все прощать. А что она не может простить? Только одно: недоверие!
        Гордей вскочил с кровати и взволнованно забегал по спальне. Конечно! Ведь еще до женитьбы и в самом начале брака они так много говорили о доверии. А потом все пошло прахом. Гордей начал подозревать Настю в том, что Белка не его дочь. Но сделать тест ДНК и поставить точки над "и" так и не решился, боясь получить реальные доказательства того, что его обманули. Всем своим клиентам Гордей советовал докапываться до горькой правды, но сам предпочитал ее не знать, живя по принципу: "Не буди лихо, пока оно тихо".
        Настя думала так же. И вот к чему это привело. Ее тонкая натура не выдержала пресса жесткой реальности. Она сорвалась, и он, ее любимый муж, которому она когда-то доверяла больше всего на свете, объявил ее сумасшедшей. Разве может быть что-то хуже этого? Он проявил крайнюю степень недоверия. Вот в чем корень проблемы. Вот она, граница Настиного терпения!
        Значит, нужно все исправить. Если он продолжит на нее давить, то таким образом точно ее не вылечит, наоборот, еще больше усугубит стресс. И тем более, не вернет жену домой. Необходимо воскресить в ее сознании ощущение, что он, Гордей, единственный, кому она может полностью доверять. Сегодня пусть Настя отдыхает. А завтра с утра он ей позвонит, предложит встретиться. Скажет, что Таты в его жизни больше нет. И что он ей верит. Да, именно так! Придется соврать, но выхода нет. После этого он попросит жену вернуться домой, пообещав, что никаких психушек и врачей не будет. В конце концов, даже если ей потом понадобится помощь психиатра, то это можно все сделать на дому.
        Пара бесед, несколько препаратов. Главное: чтобы Настя почувствовала его заботу. Что муж рядом и разделяет все, что случилось с ней. Вот дурак! Дернул же его черт ляпнуть про клинику! Он теряет хватку. Слишком много всего навалилось в последнее время. Слишком много!
        Настя только ушла. Еще даже часа не прошло. А он уже начал скучать по ней. Ему физически не хватало ее присутствия. Легких шагов, тихих вздохов, запаха духов - всего того фона, который создает человек, что живет рядом.
        Гордей не мог поверить в то, что жены нет в доме, потому что она была там всегда. Он даже с надеждой посмотрел на дверь: а вдруг она сейчас откроется? Но чуда не случилось. А тоска по Насте становилась все сильнее. Он сам от себя такого не ожидал. Ее отсутствие физически душило. Он подошел к окну и распахнул его, жадно глотая воздух. Необходимо было выплеснуть, вытолкнуть из себя эту тоску! И Гордей едва слышно прошептал:
        - Как же я по тебе скучаю, Настюша!
        А в памяти всплыли недавно прочитанные где-то в интернете строки неизвестного автора:
        Здесь из сладкого только мысли к чаю.
        Я скучаю по тебе, милая. Господи, как я скучаю!
        Гордей настолько привык к тени жены за спиной, что когда эта тень сбежала, выяснилось, что без нее никак. А король-то голый! И стоя с раздавленной от тоски душой на холодном ветру одиночества, он впервые задумался о том, что ему и в голову никогда не приходило спросить: а чего же хочет Настя?
        Наверное, потому что она почти никогда не произносила эту фразу:
        - Я хочу.
        Они жили так, как хотел он. Они выбрали дом на отшибе, потому что этого хотел Гордей. А Настя лишь молча соглашалась. И ему казалось это нормальным. Только сейчас он понял, что очень мало знает о желаниях своей жены. И ему захотелось спросить об этом прямо сейчас. Он схватил телефон и набрал ее номер. Но услышал лишь: "Абонент временно недоступен".
        Как символично. Гордей горько усмехнулся. В первый раз в жизни он решил спросить ее о том, что хочет она. А она недоступна для его вопросов. И теперь будет недоступна всегда, когда не соизволит его слышать. Гордей, морщась от досады, бросил телефон на кровать. Теперь ему придется добиваться ее заново. Это будет сложно. Ведь между ними выросла стена недоверия. Он подошел к зеркалу во всю стену и посмотрел на свое отражение. Он всегда так делал перед сложными процессами в суде.
        - Ты сможешь, - прошептал Гордей.
        Нет, этот процесс он не проиграет! Начнет все сначала и полностью поменяет тактику. Он, наконец, спросит Настю, чего она хочет. Он научится уважать ее желания. Это будет сложно, но он справится. Пусть она только вернется! Гордей обвел взглядом спальню, задержав взгляд на подлинном карандашном эскизе Ван Гога, купленном по чистой случайности у человека, который понятия не имел, чем владеет. Зачем ему все это без нее?
        Занятый своими мыслями, он не услышал, как Тата неслышно подошла сзади и обняла его, прижавшись к спине. Гордей вздрогнул и резко повернулся. Она стояла перед ним в полупрозрачной белой маечке, которая облепила мокрое тело, подчеркивая грудь. Светлые волосы были зачесаны назад, узкие бедра едва прикрыты тонкой влажной тканью. Приподнявшись на цыпочки, она потянулась к нему пухлыми губами и прошептала:
        - Мне так одиноко! Давай займемся любовью на прощание!
        Гордей отстранился. Еще сутки назад, увидев Тату в полуобнаженном виде, он бы потерял голову и набросился на нее, как голодный зверь. Беззащитная робкая сексуальность и покорность - его любимая фишка. Но сейчас он лишь мельком взглянул на девушку. И вдруг вспомнил, как его жена вот так же выходила из ванной, робко глядя на него. Бедра Гордея полыхнули огнем, но причиной пожара была не Тата, а Настя. Внезапно он представил себе, как сейчас Макс чисто по-мужски успокаивает его жену в пустой квартире, где никто не может ему помешать. В том числе и он, Гордей, который прохлопал такую женщину! Глупо променял ее на жалкое подобие, которое было намного моложе, да, но, несмотря на юный возраст, до Насти не дотягивало даже в прыжке. И теперь прелести Таты больше не волновали Гордея. Зато ее навязчивость начала здорово раздражать.
        - Я же сказал тебе: между нами все закончилось, - он постарался, чтобы это прозвучало мягко, но в голосе все равно прорезались нотки раздражения.
        - Да, сказал, но я ведь тоже человек, а не кукла! И у меня тоже есть чувства, - дрожащим голосом выдохнула Тата. - Нельзя так играть с людьми, Гордей!
        - Мне жаль, Тата, правда жаль, - Гордей приложил руку к сердцу.
        - А ты не жалей! Просто верни все, как было! В конце концов, я моложе твоей жены. И точно красивее! - обиженно выкрикнула она и провела ладонями по своему почти обнаженному телу.
        Гордей невольно улыбнулся. Столько детской обиды было в ее выкрике, что он поспешно сказал:
        - Ты очень красивая! Это правда!
        - Тогда скажи мне: что в ней есть такого, чего нет у меня? Почему ты выбрал ее?
        Гордей растерялся. У него совершенно не было опыта в спорах с женщинами. Он мог часами выступать в суде, блистая красноречием, но перед женской истерикой всегда откровенно пасовал. Ну и что сейчас делать с этими капризами? Особенно, когда все это вообще не в голове? Точно, как в том старом анекдоте, когда бедный еврей пришел к раввину и пожаловался, что его дом маленький, семья огромная, и все сидят друг у друга на голове. Раввин посоветовал бедному еврею купить козу и привести ее в переполненный детьми дом.
        - Ребе, но я же сказал, что в нашем крошечном доме нет места даже для нас. Я поэтому и пришел просить у вас совета. Так куда же еще козу? - возмутился бедный еврей.
        - А вы представьте себе, как вам будет хорошо, когда вы от этой козы избавитесь, - ответил раввин. - Все познается в сравнении!
        Да, определенно так. Гордею до колик в животе захотелось остаться одному и навсегда избавиться от этой самой "козы", без которой так было хорошо, но он этого тогда еще не понимал.
        Тата впилась взглядом в его лицо, ожидая ответа. При этом она нервно теребила палец, на котором обычно было кольцо. Сейчас безделушки на руке не было. Но привычка крутить кольцо на пальце осталась.
        - А где твое кольцо? - резко поменял тему Гордей.
        - Не знаю, обронила где-то в доме, когда твоя жена на меня набросилась. Я потом поищу в гостиной. Ты не ответил на вопрос!
        - Я куплю тебе новое, обещаю, - поспешно заверил ее Гордей, чтобы прекратить тягостное выяснение отношений, по опыту зная, что лучший способ заставить женщину замолчать - это пообещать хороший подарок.
        Он обнял девушку и по-отечески поцеловал в макушку.
        - Иди спать, Тата. Мне нужно работать.
        - Память не купишь, - резко ответила Тата, вырвалась из его рук, обиженно надула губы и побежала в ванную, громко хлопнув дверью.
        - Бардак! - сквозь зубы процедил Гордей и подошел к кровати.
        13 глава. Медовая ловушка
        Ему нужно поработать. Это точно прочистит голову. Но не успел Гордей взять в руки документы, как зазвонил телефон. И одновременно посыпались сообщения на "Ватсап". Гордей увидел имя того самого следака, которого просил помочь с Хлыстом, и поспешно схватил телефон.
        - Привет, Гордей! Насчет твоего клиента, с которым ты просил перетереть. Он теперь жмур. Так что беседы не получится. Ты уж извини!
        - Как это жмур? - не понял Гордей. - Когда он успел помереть?
        - Точно не скажу, - ответил следователь. - Криминалисты пока здесь не закончили, но приблизительно, на глаз, в субботу днем.
        - Свидетели есть? - Гордей нервно рванул ворот рубахи.
        - Нет никаких свидетелей. Его соседи нашли. Дверь была открыта настежь. Но у него такая репутация, что никто не решался заходить в гости, пока соседская собачка случайно не забежала обнюхать квартиру. Хозяин за ней бросился и нашел Хлыста уже склеившим ласты.
        - Но от чего он умер?
        - Предварительная экспертиза постановила, что он водку смешал с моющим средством "Землеройка". Не слабый такой коктейль замутил.
        - Что за бред? - поморщился Гордей. - Кто станет пить средство для прочистки труб?
        - Хорошо живешь, Гордей. Новости не смотришь, интернеты не читаешь. Это же сейчас флэшмоб такой развернулся. После того, как один придурочный продюсер Рабби Барибасов махнул "Землеройки" и изобразил, что, мол, типа перепутал…
        - Ну об этом я слышал, - перебил его Гордей. - Но ясно же, что этот винтажный газогенератор просто создал хайп, чтобы отработать рекламное бабло.
        - Это тебе ясно, - хмыкнул следователь. - А некоторые козлы решили, что это офигеть как круто. Так ладно бы идиоты были или нарики с алкашней - с теми все понятно. Среди тех, кто эту "Землеройку" бухал и после нее ласты склеил, есть даже есть один профессор универа. Он с друзьями забился, что выпьет эту бронебойную химическую хрень, смешав ее с водкой, и ему ничего не будет. Потому что спирт, мол, нейтрализует яды. И помер, естественно. Но тут вот какое дело: наши эксперты говорят, что явно есть следы борьбы. Вроде получается, что Хлысту эту "Землеройку" насильно в пасть вливали вместе с водкой. Работа топорная, поза неестественная для такой смерти. Короче, не спецы работали, а салаги. Скорее всего, свои же собутыльники что-то не поделили.
        - Значит, все-таки убийство? - уточнил Гордей.
        - По сути да. Но по форме… копать не станут. Ну сам подумай: на фига нам "глухарь" на отделе? Этот Хлыст - уголовник и мелкая шушера. Ну помер и помер. Оформим как несчастный случай, и все. Но я хотел отчитаться, что не удалось мне сделать тебе одолжение на этот раз. А одолжение-то уже оплачено… - следак сделал эффектную паузу.
        - Оставь деньги себе. Дружба дороже, - поспешно ответил Гордей.
        - Лады! - хмыкнул следак. - Люблю иметь дело с надежными партнерами! Я тебе там на "Ватсап" фотки скинул. Вместо сказки на ночь.
        - Спасибо!
        - Бывай, Гордей! Если что, на связи.
        Гордей отключил звонок и принялся рассматривать фотографии. И вдруг увидел, что позади мертвого Хлыста, на тумбе, возле телевизора что-то блестит. Просто засветка на камере? Он увеличил фотографию и замер, не веря своим глазам. На тумбе лежало кольцо Таты. Ошибки быть не могло. Слишком заметная безделушка, хоть и дешевая.
        Лоб Гордея покрылся холодным потом. Он сел на кровать и вытер лицо одеялом. Он точно помнил, когда в последний раз видел это кольцо на пальце Таты. Когда в субботу утром после визита живого и невредимого Хлыста Гордей уехал по делам, кольцо еще было. Потом Гордей вернулся домой. Попросил жену пожарить креветки, и вот после этого Настя напала на Тату в кухне, выкрикивая, что она не та, за кого себя выдает. После этого Гордей забрал Тату в гостиницу. А по дороге она, сидя в его машине, звонила по "Ватсапу" родителям в Саратов и нервно крутила кольцо на пальце. Гордей очень хорошо это запомнил.
        Потом он довез Тату до гостиницы, но заходить не стал, сразу уехал по делам. В гостиницу он больше не возвращался. Закончив дела, Гордей в субботу вечером поехал домой проверить как там Настя, потому что очень беспокоился о жене. И застал сцену разгрома и драки Таты с Настей. Значит, он, фактически, не знает, что делала Тата полдня до вечера субботы. Но налицо доказательства того, что она была у Хлыста перед убийством или после него.
        Если до, то она должна была рассказать Гордею, что потеряла кольцо у Хлыста, и заодно объяснить, почему она там вообще оказалась. У человека, которого она до дрожит боится! Странно, что она ничего не рассказала ему сейчас, когда они остались вдвоем в пустом доме.
        Если Тата была у Хлыста после убийства, то тем более почему она ничего не сказала ему, Гордею? Должна была ведь испугаться, попросить у него помощи, заявить в полицию. А следак сказал, что тело нашли соседи. Значит, Тата скрыла тот факт, что была у Хлыста. И при этом ведет себя как ни в чем ни бывало. Ни испуга, ни дрожи, ни истерик - тишь да гладь! В памяти вдруг всплыли слова Насти:
        - Тата не та, за кого себя выдает. Если бы ты, Гора, видел то, что видела я! Она - волк в овечьей шкуре!
        Гордей закрыл руками лицо и застонал, раскачиваясь на кровати. Кажется, его развели, как идиота! Его, известного адвоката, поймали как мальчика. Устроили настоящую "медовую ловушку" - как это называют в разведке. Подсунули сладкую девочку, которая загипнотизировала его невинными голубыми глазками. Конечно, Гордей не первый, кто заглотил наживку. И не такие попадались! Даже Джон Кеннеди не удержался! Но у Кеннеди не было такой жены, как у Гордея. Как он мог поверить малознакомой писюхе и не поверить своей жене Насте, с которой знаком столько лет? И как же он мог быть таким слепым? Ярость горячей волной ударила в голову. Лицо залило краской. Его жену сделали сумасшедшей. А он купился! Так легко развесил уши перед совершенно незнакомой телкой только потому, что она молодая и красивая. И потому, что с ней у него получалось то, что давно не выходило с женой.
        И мало того, что Гордей поддался на разводилово, так еще и поддержал его. Оттолкнул от себя жену, предал ее. Каково же Насте сейчас знать, что собственный муж пытался закрыть ее в психушке? А она боролась до последнего, чтобы он увидел правду. Она все пыталась ему доказать, и… спасти. Слепой идиот! Дебилоид! Тупой осел!
        Гордей вскочил с кровати, подбежал к ванной комнате и рванул дверь. Тата причесывалась возле зеркала, но увидев искаженное лицо Гордея, растерялась и захлопала ресницами в точности как кукла Барби. Сжав зубы, Гордей сунул телефон ей под нос и прошипел:
        - Как ты объяснишь, что кольцо, которое еще днем было на твоей руке, оказалось у мертвого Хлыста?
        Тата бросила испуганный взгляд на труп бывшего дружка. Лицо ее скривилось, из глаз полились слезы.
        - Я не знаююю, - заныла она. - Он мертвый, да? Какой ужас! Мамочки!
        - Хватит комедию ломать, - сквозь зубы процедил Гордей. - Ты не можешь не знать! Ты никогда не снимаешь это кольцо с руки!
        - Да не знаю яяяя! Ииииии, - снова затянула она тоненьким голоском.
        Гордей схватил ее за плечи, встряхнул и закричал:
        - Хватит! Я на это больше не куплюсь! Ты у него была. Ты разговаривала с Хлыстом до или после смерти. Отвечай мне: когда? До или после? Что ты с ним обсуждала? Значит, ты его не боишься? Нет? А я тебя прятал от него. Я привел тебя в дом, к своей жене, потому что ты умирала от страха, что он может к тебе явиться! А потом ты пошла к нему и даже ничего не рассказала? Скажи правду! Немедленно!
        - Отпусти меня! - она попыталась вырваться из его рук.
        - Черта с два! - ответил Гордей. - Ты выставила мою жену сумасшедшей, маленькая дрянь! Я тебя сейчас отволоку в полицию, и ты там все расскажешь, обещаю тебе!
        - Мне нужно одеться, - заныла она, цепляясь за мраморную раковину.
        - Так пойдешь, - Гордей оторвал ее руки от раковины и крепко ухватил за обе кисти.
        - Отпусти, козел, мне больно, - вдруг спокойно сказала Тата.
        Гордей опешил. Ее голос изменился, стал ниже, и в нем даже проклюнулась легкая хрипотца и отвратительная вульгарность. Но если бы только голос! Вся ее внешность вмиг изменилась. Вместо маленькой трогательной девочки перед ним сейчас стояла взрослая женщина с колючим взглядом, которая нисколько его не боялась. Наоборот, ее губы растянулись в презрительной и злой улыбке.
        - Ну, чего вылупился? - насмешливо спросила она. - Клешни убери!
        - Ты… как ты… - растерянно спросил Гордей и осекся, не в силах продолжать.
        - Молча! Скрипя зубами! - огрызнулась она.
        И Гордей заметил, что она бегло, но внимательно посмотрела куда-то за его спину, и в ее глазах вспыхнула радость. Он обернулся. И вдруг ему на голову обрушился страшный удар. Падая, он успел услышать, как Тата облегченно выдохнула:
        - Ну наконец-то! Где тебя носило? Достал меня этот озабоченный козел!
        Анастасия
        Что? Это как вообще? Хлыст мертв. Он выглядит по-другому. Как Макс может быть Хлыстовым? Хватаю фотографии. Мои ноги холодеют, а в висках так стучит пульс, что перед глазами плывут радужные пятна. На всех фото Тата и Макс в обнимку. Вот они в школе, за партой, кривляются и делают "козу" в объектив. А вот они сидят, обнявшись, возле реки. На следующем снимке они гордо тычут в камеру безымянными пальцами, на которых блестят кольца. У Таты то самое колечко, которое она все время крутит на пальце, когда волнуется: две руки, держащие речную жемчужинку. У Макса похожее кольцо, но в мужском варианте: две руки, сжимающие друг друга, и вообще без камня. Разбрасываю еще стопку фотографий по кровати, и вдруг из-под одной из них выпадает крошечный бумажный конвертик. Открываю его - и на мою ладонь ложится то самое кольцо, которым Макс так гордился на снимках.
        Боже мой, какая я идиотка! Своими руками привела в нашу семью этих проходимцев. Значит, все это было тщательно спланированной игрой. Все просчитано до мельчайшей детали! Но зачем? Неужели ради шмоток и денег, которые Тата получила от меня? Правда, есть еще гонорар Макса, но он его вернул. Почему? По какой причине человек, который зарабатывает на жизнь аферами, вдруг возвращает деньги жертве этой самой аферы?
        Ответ приходит откуда-то изнутри, из-под коры воспаленного мозга: потому что он уверен, что может взять больше. Намного больше!
        Боже мой, с какой легкостью я поверила чужому человеку! А своему мужу нет. Как же так происходит что мы верим всем, кроме своих? И Гордей ведь точно такой же, как и я. Слепо поверил Тате. Мы же не идиоты. Но в одну минуту нам, как лошадям, словно набрасывают шоры на глаза, и мы несемся напролом, закусив удила. И верим всем, кроме друг друга. Близкие становятся не просто чужими - врагами, на которых нельзя полагаться. А чужие превращаются в лучших советчиков.
        В памяти всплыла фраза мамы Таты:
        - Лена сбежала с мальчиком ее - Сашей. Они, как Бонни и Клайд, всю округу в страхе держали.
        Они вдвоем все продумали. Видимо, пока я говорила с мамой Таты, лже-Макс уже договаривался с алкашом на заправке. А Тата готовилась разнести мой дом. Они выстроили цепочку событий так, чтобы сделать из меня сумасшедшую и остаться один на один с Гордеем. И тогда… боже, а что тогда?
        Господи, Тата же осталась с Гордеем! А Макс взял с собой пистолет. Они точно в оба доме с моим мужем, который ничего не подозревает. А я здесь без связи. Вскакиваю на ноги, бегу в ванную, теряя по дороге плед. К черту! Все равно меня никто не видит. Макс должен был забросить мои вещи в стиралку и сушилку. Где же они? Врываюсь в ванную комнату. Вот они: стиральная и сушильная машина. Мои вещи валяются на полу такие же грязные, как и были. Ну конечно же! Он ведь знал, что мне не нужно будет выходить из дома. Сволочь!
        Бросаюсь обратно к шкафу. Вытаскиваю светлые джинсы, быстро натягиваю на себя. Слишком широкие и длинные! Ничего, и так сойдет! Хватаю кожаный ремень с крючка внутри шкафа и подпоясываюсь, застегивая пояс на последнюю дырочку. Подворачиваю джинсы манжетами. Беру с полки первую попавшуюся белую футболку и быстро надеваю. Теперь обувь. Это проблема. Придется свои туфли надеть. Хоть они и пахнут водкой. Еще счастье, что они почти без каблука. На таком крошечном каблучке я смогу бежать быстро.
        Беру сумку и лечу к двери. Открываю верхний замок - он с готовностью щелкает. А вот с нижним проблема. Нужен ключ. В ярости изо всех сил дергаю дверь. Заперта! Все, конец пути! Бесполезно дергать, я ее так не открою. Что делать? Кружусь по квартире, выбегаю на балкон. На улице ни души! Да кто меня услышит с седьмого этажа? Распахиваю боковую секцию балконного окна и высовываюсь, вертя головой во все стороны. Балкон соседей совсем близко и он, к счастью, не застеклен. До него метра три по карнизу. Не дойду! Убьюсь к чертям! Опускаюсь на пол и плачу от бессилия. Что же я наделала! Что мы вместе с Гордеем натворили? Почему я не послушалась его, когда он хотел разъехаться? Тогда не было бы этого открытого брака и мерзких аферистов, которые воспользовались тем, что мы с Гордеем просто слетели с катушек. Почему вообще я столько лет врала мужу, и так и не сделала тест ДНК? Хотя бы для себя! Чтобы просто знать правду? Ведь это с моей лжи все началось. Ведь в начале все было по-другому. И Гордей был совсем другим!
        Перестань, тряпка! Возьми себя в руки! Сейчас не до страданий! Там Гордей один с двумя преступниками. Иначе их никак не назовешь! Бонни и Клайд - так сказала мама Таты. И она права. Встаю, перекидываю ремень сумки через шею, чтобы не потерять ее. Поднимаюсь на парапет, хватаюсь за водосточную трубу и осторожно ступаю на карниз, распластавшись по стене, как лягушка. Внизу проносится машина, гремя музыкой. Автоматически бросаю взгляд вниз. А там бездна! Голова немедленно начинает кружиться. Не смотри вниз, Настя! Не смотри, мать твою, истеричка! Другая, может быть, и упала бы. Ты - нет! Потому что у тебя балетная растяжка, шикарная выворотка стоп, которые тютелька в тютельку помещаются на карнизе, и умение держать равновесие. Вот и воспользуйся этим! Выверни стопы в первую позицию: пятки вместе, носки врозь на идеальной прямой линии, как учили в хореографическом. Поймай баланс и сделай большой боковой шаг. Твой шаг больше, чем у любого нормального человека. Вот так, умница, хорошо! Уже меньше осталось. А теперь еще один шаг, и еще. Ты почти дошла. Держись за стену, держись за воздух, держись за
себя! Ты все можешь. От тебя сейчас зависит жизнь мужа и дочки. Представь, что ты сверзишься вниз, каково ей будет? Представила? Тогда не жужжи, сглотни слезы страха и иди дальше!
        Уговаривая и подбадривая саму себя, добираюсь до балкона соседей.
        Обеими руками намертво вцепляюсь в парапет, осторожно заношу ногу, чтобы не потерять равновесие от последнего, но самого важного движения, поднимаюсь на цыпочки и перемахиваю через перила.
        Дошла! Ноги так дрожат, что я больше не в состоянии сделать и шага. Опускаюсь на пол, скорчившись в углу балкона. Одну минуту отдыха! Всего одну! Руки сводит судорогой. Поднимайся, Настя! Не время сопли распускать! Встаю и толкаю балконную дверь. Оказываюсь в большой комнате. Тихо шепчет что-то телевизор. Напротив меня, на кровати, застывшая от ужаса пожилая женщина. Ее муж крепко спит рядом. А она двумя руками сжимает пульт от телевизора и открывает рот, чтобы закричать.
        - Умоляю: тише! - молитвенно складываю руки. - Не кричите! Я не воровка! Просто гостила у вашего соседа и ключ потеряла. Не могу из дома выйти, поэтому полезла через балкон. Я сейчас уйду. Только, пожалуйста, разрешите мне позвонить!
        - У… би… ва… ют, - шепчет женщина, хватаясь за сердце. - По… по… помогите! - заикаясь, едва слышно хрипит она.
        Нет, от нее помощи не дождаться. Сейчас бедную старушку инфаркт хватит! Нужно срочно бежать.
        - Ухожу! Я уже ухожу! Извините, ради бога!
        Бросаюсь к входной двери. Замки такие же, как у Макса. Но в нижнем торчит ключ. Открываю дверь и лечу вниз по ступенькам. Выскакиваю на улицу и бегу до угла. Здесь проходит трасса. Раскинув руки, бросаюсь наперерез первой попавшейся машине. Истерически визжат тормоза, машину заносит на тротуар.
        - Ты че, совсем охренела, бомжара? - водитель высовывается из окна и орет, брызгая слюной.
        - Извините меня, ради бога! Мне просто очень нужна машина!
        - Тебе нарколог нужен срочно, шалава конченная!
        Не обращая внимания на его крики, открываю сумку и вытаскиваю пачку евро.
        - Вот, у меня деньги есть! Я не бомжую. Просто попала в сложную ситуацию.
        Водитель озадаченно смотрит на меня, чешет в затылке и говорит:
        - Слушайте, я не бомбила вообще-то. Но если хотите, отвезу в полицию.
        Достаю из сумки еще одну пачку евро и умоляюще складываю руки:
        - Прошу вас! Мне полиция ничем не поможет. Вот и вы меня за бомжиху-наркоманку приняли. А они пока разберутся, будет поздно. Еще и ночью с субботы на воскресенье! Пожалуйста, отвезите меня домой. И дайте телефон. Мой украли. Если этого не хватит, то я вам отдам обручальное кольцо. Оно очень дорогое.
        - Да здесь на три поездки хватит. Садитесь. Чего уж там! - он распахивает дверцу машины и одновременно протягивает мне телефон.
        Набираю Гордея, но срабатывает автоответчик. Снова набираю. Еще и еще. Бесполезно! Где же ты, Гордей? И что мне делать? Закрываю руками лицо. Сердце подсказывает, что ему плохо. Я это точно знаю.
        - Девушка, может быть, все-таки в полицию?
        Отрицательно качаю головой. Помощь мне нужна. Очень! Но что я скажу полиции? Только время потеряю. И одна не справлюсь. Ситуация патовая. Ни вперед, ни назад. Я одна. Мне никто не поверит! И никто не поможет! Кому звонить? Кого просить помощи? Адвокаты в конторе, подчиненные Гордея, будут только рады, если с ним что-то случится. Гордей требует от других столько же, сколько от себя, то есть очень многого. И спуску никому не дает. Я знаю, что его тайно ненавидят. Полиция? Так у них один ответ: "Когда убьют, тогда и приходите".
        И вдруг на краю отчаяния приходит озарение: Гурджиев. Конечно! Как я могла о нем забыть? Он ведь олигарх старой закалки, еще со времен 90-х. Такие хорошо знакомы с подставами и никогда не расслабляются. Но если и он тоже примет меня за сумасшедшую, то что же мне тогда останется? И, главное, как найти Гурджиева? Его номер записан в памяти моего телефона, который украл Макс. Наизусть я номер не помню. Но он есть в моем ежедневнике, в офисе.
        - Прошу вас: поворачивайте!
        - В полицию? - уточнил водитель.
        - Нет, мы сначала заедем ко мне в офис. А потом домой. Я еще добавлю вам денег, только не оставляйте меня!
        - Да успокойтесь вы! Не оставлю!
        Врываюсь в офис, хватаю со стола свой ежедневник, лихорадочно листаю страницы. Набираю номер Гурджиева. Ответит ли он мне? Середина ночи, может, он спит. А если даже ответит, то поверит ли? Гурджиев отвечает на удивление быстро:
        - Настя, в такое время… что случилось?
        - Извините меня, пожалуйста! У меня… конец света.
        Набираю в грудь побольше воздуха и кратко излагаю суть. Он слушает, не перебивая. Только тяжело дышит в трубку. И когда замолкаю, он тоже молчит. Сердце падает вниз. Все! Гурджиев не верит. Сейчас скажет, что мне в самое место в дурке. Захлебываясь слезами, говорю:
        - Понимаю, что это звучит безумно, но поверьте мне: подстава настолько тонкая и продуманная, что напоминает правду. Мы с Гордеем нарвались на профессиональных мошенников. И я просто чувствую, что с мужем что-то случилось.
        - Не плачьте, Настя! Я в своей жизни видел такие подставы, что киношники бы обгадились от зависти. И спасала меня только моя волчья чуйка. Когда никто не верил, чуйка шептала, чтобы я уносил зад куда подальше. Я и жив-то только потому, что всегда слушал свою волосатую корму. А потому вам я верю и помогу. Вы вот что: сидите в конторе и даже не вздумайте домой соваться. А я сейчас туда ребятишек своих пошлю глянуть что да как.
        - Михаил Искандерович, у Макса, кажется, есть оружие. Скажите своим людям, чтобы они осторожнее.
        - Ну мы тоже не с рогатками, - смеется Гурджиев. - Вы, Настенька, отдыхайте. Заприте двери в офисе и никому не открывайте. Когда мои джигиты закончат, я вам позвоню. Они вас заберут и привезут или ко мне или домой. Ну, смотря по обстоятельствам. На связи.
        Короткие гудки в телефоне. И невыносимо громкий пульс в висках. Оставаться здесь - это правильно. Но разве я могу оставить Гордея? Мужа, который меня предал? Который мне не поверил? Который притащил любовницу в мой дом? Нет, не могу. Даже зная это все, не могу. Потому что и я ему врала. И я первая нашла Тату. Пусть просто все закончится. Пусть Гурджиев его спасет, несмотря ни на что!
        14 глава. Ты - мои крылья
        Выскакиваю из офиса и сажусь в машину.
        - Вы как? - обеспокоенно спрашивает водитель.
        - Нормально, спасибо. Пожалуйста, отвезите меня домой.
        - Ладно, - он трогает машину с места.
        Мы едем по пустым улицам поселка. Возле дома останавливаться нельзя. Меня могут увидеть из окна. Поэтому прошу водителя остановить машину за поворотом.
        - Может быть, я с вами? Если вам нужна помощь, то не стесняйтесь, - говорит водитель.
        - Спасибо вам, очень помогли, правда. Но дальше я сама.
        Крадусь мимо заборов, прижимаясь к ним и пригибаясь. В своем саду уже легче. Здесь мне каждый куст знаком. Точно знаю, какую часть участка видно из окон, а какую нет.
        Может быть, стоит позвонить охране? Нет, опасно. Они могут быть заодно с Максом и Татой. Только сейчас я начинаю обращать внимание на такие вещи, о которых раньше вообще не думала. Макс и Тата все время свободно въезжают в поселок, и охрана их пропускает, и даже не звонит нам с Гордеем. Хотя они обязаны нас спрашивать: можно ли пропустить гостей. Да и когда я их позвала, то они ничем, фактически, мне не помогли. Ведь они должны были заметить, что такси, из которого выпорхнула Тата после того, как спрыгнула на крышу веранды из окна Белки, въезжает в поселок. А я должна была их спросить: когда это было? Но после драки с этой мелкой мерзавкой мне это просто не пришло в голову. Я вспомнила только сейчас. И еще больше утвердилась в мысли, что охрана заодно с этой парочкой аферистов. Их здесь целая банда!
        Задерживаю дыхание, подкрадываюсь к входной двери. Она приоткрыта. Если Макс с Татой здесь, то почему они так беспечны? Ответ очевиден: они точно знают, что летом элитный поселок пустеет. Богатая публика разъезжается по морям и океанам. И на всей улице, кроме нас с Гордеем, есть только один сосед: кардиохирург, владелец элитной клиники. Но он вечно на работе. А охрану давно купили. Бояться нечего!
        Поднимаюсь на цыпочки и осторожно ступаю в холл. Главное сейчас: не наступить на осколки и обломки. Сверху доносятся голоса и глухой стук. Или это мое сердце? От ужаса и тревоги уже не различаю, откуда идет звук. Осторожно крадусь по лестнице вверх. Голоса все громче. Их три: Тата, Макс и Гордей. Не дыша, подползаю к двери в спальню. Она распахнута. Осторожно заглядываю в комнату и немедленно прижимаюсь спиной к стене коридора, закрыв руками рот.
        Гордей сидит в центре спальни, на стуле, лицом ко мне. Руки заломлены назад и привязаны бельевой веревкой к спинке стула. Его голова разбита, лицо залито кровью и заплыло от кровоподтека. Перед ним стоит кофейный столик из гостиной, а на столике ноутбук. Напротив Гордея, спинами ко мне, стоят Макс и Тата.
        - Ты какой-то слишком тупой для адвоката, Гордей, - доносится из спальни голос Макса. - От тебя же не так много требуется: просто ввести пароль в личный кабинет в твоем банке, нажать пару кнопок и перевести десять миллионов рублей на те счета, которые я тебе дам. Что сложного? Не понимаю! Сделал бы это, и давно бы уже гулял на свободе.
        - Сам ты тупой, гондурас малолетний! - отвечает Гордей. - Для перевода такой суммы потребуется подтверждение из банка.
        - Ну и в чем проблема? - удивляется Макс. - Позвонят и подтвердишь.
        - Вот этого ты и не понимаешь, потому что дебил от рождения! - усмехается Гордей. - Счета, что ты мне дал - это сплошные офшоры. Туда не переведут такую сумму, если ты не приближен к большому пирогу. Ты же не депутат, верно?
        - Это не твоя забота, - возражает Макс. - Мне переведут, можешь не сомневаться. Так что ты свои проблемы решай, а не мои. Просто введи пароль и сумму перевода, и все. Это же лучше, чем вот так. Мордобой, связанные руки, реально БДСМ. Или тебе это нравится? Да? Леночка, любовь моя, а ну-ка скажи: он такое любит, да? Просил тебя его к койке привязать?
        - Достали твои шутки, Саш, - недовольно морщится Тата. - Нашел время хохмить! Ничего не будет. Поезжай за его русалкой на пенсии и привези сюда. Он в ее присутствии сразу станет покладистым и хорошим мальчиком.
        - Не смей трогать мою жену! Ты, шлюха дешевая! - кричит Гордей.
        Слышу, как скрипит стул, потому что Гордей пытается вскочить.
        В ответ раздается удар, и Гордей хрипит. Я еще крепче зажимаю себе рот, чтобы не закричать. Удар, еще один, и еще! Они его сейчас просто убьют! Где же люди Гурджиева? Он ведь обещал! Господи, что мне делать?
        - Не такая уж и дешевая, как выясняется, - смеется Тата. - И точно дороже, чем твоя кривоногая звезда больших и малых сцен. Она у тебя скромная. И домработница, и секретарь, и в кроватке игрушка, и по жизни покорная зверюшка. Правда, вот тут печалька случилась. В постельке-то она как раз и не умеет ничего. Иначе зачем тебе понадобилась я? Доказать, что в штанах не все умерло? Или похороны мужского достоинства организовать?
        - Мразь! - презрительно цедит Гордей.
        Молчи, Гордей, молчи! Иначе тебя снова изобьют!
        - Так, ладно. Хватит лирики! - раздраженно бросает Макс. - Пароль введи, хорош трепаться! Иначе я, действительно, сейчас поеду за Настей. Она у меня дома спит, как младенец, после моего успокоительного чайка. Оно тебе нужно? Ее тонкую натуру травмировать своей разбитой рожей? Она же этого не перенесет.
        - Тебе это не поможет, - спокойно говорит Гордей. - Мы с Настей хотели развестись. И никаких чувств я к ней не испытываю. Так что объект шантажа выбран неправильно.
        - Да врешь ты все! - возмущается Тата. - Если бы это так и было, ты бы меня не оттолкнул напоследок. Наоборот, побежал бы в койку, да так быстро, что дым из задницы столбом бы вился. А у тебя самого кукушку снесло, когда ты увидел, что твоя благоверная крышей поехала. Я за тобой из ванной подсматривала. Видела, как ты здесь по спальне метался. Не слушай его, Макс! Все он свистит. Выгораживает эту овцу драную. Поезжай за этой грымзой недотанцованной. Я тебе с самого начала говорила: тащи ее сюда. А ты не захотел. Теперь из-за твоего упрямства только кучу времени потеряли. Черт! Ненавижу эту старую тварь! Все планы мне поломала. И ты тоже меня бесишь, Макс! Лажаешь и лажаешь!
        - Нужно было вообще дождаться дочку, когда она приедет в Москву повидать папу и маму - огрызается Макс. - Тогда бы все прошло гладко. Но я же не виноват, что все пошло не по плану! Значит, будем импровизировать.
        Я едва не вскрикиваю. Эти сволочи еще и Белку хотели втянуть в их аферу. Ну да, конечно. Если бы я начала разводиться с Гордеем, то Макс бы меня поддерживал. И, естественно, я бы познакомила его с Белкой. Мои пальцы судорожно сжались. Так захотелось вцепиться Максу в горло и задушить его! Мерзавец! Так врать, так притворяться! Циничная сволочь! Он еще и хвастается своими достижениями. Стоп! Почему они так открыто говорят друг с другом при Гордее? Почему раскрывают всю адскую кухню своих афер? И вдруг меня осеняет страшная догадка: они так открыто говорят о том, что планировали сделать, потому что не собираются оставлять его в живых.
        - Не по плану? Ты еще об этом говоришь? Это овца драная, твоя Настенька, нам все планы сорвала. Ты же должен был ее залюбить до смерти, чтобы она все забыла и никуда не рыпалась. А ты и это провалил, - Тата с досадой бьет Макса по плечу. - Почему ты ее сразу не привез сюда? А? Может, ты в нее втюрился? Бережешь эту воблу костлявую?
        - Не гони пургу, - морщится Макс. - Что за бред?
        - А мне так не кажется! - не уступает Тата и хватает его за рубашку. - Мы договаривались, что ты ее накачаешь и привезешь сонную сюда. А ты этого не сделал. И я видела, как ты на нее смотрел! Жадными глазами пялился. Ты ее реально хотел!
        - Да ты ревнуешь? - смеется Макс и пытается обнять Тату.
        - Вот еще! Что я дура, что ли? К этой старой козе ревновать.
        - А я говорю: ревнуешь, - Макс вдруг хватает ее на руки, поднимает, и, держа на весу, усаживает на себя. - Как это приятно!
        - Пусти, дурак! - морщится Тата, но при этом даже не пытается вырваться.
        Наоборот, обхватывает его талию ногами.
        - Не дуйся, малыш, - шепчет Макс, целуя ее. - Совсем чуть-чуть осталось!
        - Не могу больше, - хмурится Тата. - Достали меня эти папики с их старыми ковырялками и высушенные грымзы-жены. Вот здесь уже все! - она рубит ладонью по горлу.
        - Милый, любимый, родной мой малыш, ну потерпи еще немного! Осталось совсем чуть-чуть, и здравствуй, свобода! И прощай эта чертова Москва! Ты, я, океан, и больше никого. Ну, малыш, соберись! - Макс трется носом о щеку Таты. - Только представь: какой кайф! Вечное лето, фрукты и коктейли!
        - И большой красивый ресторан на берегу океана? - капризно оттопырив губу, спрашивает Тата.
        - Ну, конечно! И дом там же. Весь увитый плющом, посреди палисадника, а вокруг - цветы. И фонтанчик с золотыми рыбками, морскими коньками и черепашками в маленьком дворике, - твердо обещает Макс.
        - Ну если фонтанчик, тогда ладно, - вздыхает Тата.
        - Я вот слушаю вас, двух провинциальных дебилов, которые насмотрелись гангстерских фильмов, - ядовито произносит Гордей, - и не понимаю: зачем такие сложности? Для чего нужно было Настю выставлять сумасшедшей? Можно было просто мою жену куда-то отправить, и все.
        - Потому и не понимаешь, что сам дебил, - заводится с пол оборота Тата. - Все это, чтобы развести тебя с Настей. Если бы она была рядом, то ничего бы не вышло. Женушка твоя - как банный лист! Вечно трется рядом и прилипает к обуви. Да никто и не собирался тебя, козлину, вот так здесь привязывать. Мы хотели медленно и постепенно выгнать твою жену, сдать в дурку, я бы заняла ее место, и ты бы сам мне все отдал. И еще больше, чем нужно. Но твоя русалка на пенсии решила вдруг поиграть в Шерлок Холмса и сунулась, куда не нужно. Да еще и не побоялась к Хлысту полезть. Нам это даже в голову не пришло! Мы ведь были уверены, что она просто комнатное растение, которое может только рыдать и свои лапки-листики у тебе тянуть. Гора то, Гора се, - пищит она, пародируя меня, встает на пальцы и кружится, как балерина. - Вот и пришлось на ходу менять план. Возьмем, конечно, мы с тебя меньше, чем могли бы. Но зато дело - верняк!
        - Точно, - говорит Макс. - Такой план обгадили, сволочи! - он яростно пинает Гордея в колено.
        - Вас… все… равно… поймают, - Гордей тяжело дышит, сдерживая стон боли из-за удара в давно и неоднократно травмированное колено. - Прямо с этими деньгами и повяжут.
        - Да ты что? - хитро прищуривается Макс. - А мы здесь при чем? Мы ничего не крали. Твоя женушка, будучи в неадевате, сама мне перевела такую сумму. Из благодарности, что я, как психолог и мужчина, поднял ей самооценку после того, как ты, мудила и властный муж ее совсем забил под паркет своими закидонами. Ты ведь сам хотел жену отправить на лечение. А у меня здесь все записано, - Макс вытаскивает телефон из кармана. - Как ты ее уговаривал в дурку лечь. Охрана подтвердит, если понадобится. У нас есть два свидетеля, прикормленные и послушные. Они еще и кайфанут по дороге. Потому что всех вас здесь ненавидят. Охране ведь платят копейки по сравнению с тем, сколько хапаете вы, а они тут целыми днями наблюдают, как вы сладко жрете и беситесь с жиру. Так вот, вернемся к нашим баранам. Ты женушку в дурку хотел сдать, а я ее спас и увез, потому что она сама попросила. Так и сказала: "Макс, увези меня из этого дома". Ну а потом приехала ко мне и в благодарность перевела деньги.
        - Все продумали. Одно только не учли: Настя не знает пароль от банковского кабинета, - Гордей сверлит его насмешливым взглядом. - И это тебе подтвердит любой банковский служащий. Потому что все дела в банке веду я. А мою жену там даже ни разу не видели.
        - Это кто сказал? - радостно улыбается Макс. - Это ты сказал, сидя здесь на стуле с разбитой мордой. А потом как ты докажешь, что она пароль не знала, если я его вобью в ее телефон? - он вытащил из карман мой телефон. - Тем более, что Настя очень порывистая, эмоциональная и свои поступки плохо контролирует. Ты сам это сказал при свидетелях. И она еще и Хлыста убила. А это мы докажем. Соседка ее видела. У нас все заснято: как твоя жена в дом входила, как выходила. Да и твои кувыркания с Татой тоже засняты. Так что рыпнешься - и не видать тебе адвокатской группы Гурджиева и карьеры. Кто к тебе пойдет, лоху общипанному? Поэтому ты бабки и переведешь, потому что иначе мы твою жену сюда привезем и миндальничать с ней не будем. Я тебе такой садомазохизм покажу, что всю оставшуюся жизнь будешь в холодном поту просыпаться. И сейчас подумай, Гордей, хорошо пораскинь мозгами в первый раз в жизни: зачем тебе все это? Просто переведи деньги, и все. Даже если в суд подашь, у тебя же свидетелей нет. Разве что сумасшедшая жена, которая не может давать свидетельские показания, так как не отвечает за свои
поступки. А у тебя еще и мотив ревности был к Хлысту. Он тебя на бабки развести пытался. И это у нас заснято, как он сюда к тебе приходил требовать денег. Короче, при любом раскладе ты в полном дерьме, Гордей. А у нас множество отходных путей и вариантов.
        - Не хочу теряться в сам-сам-сомнениях, - напевает Тата. - Выбирать один из ста вариантов. Все они прекрасны - без исключения. Лучшие друзья девушек - это бриллианты, - она подходит к моему туалетному столику, достает из шкатулки бриллиантовое кольцо, надевает на палец и любуется им, вытянув руку. - Да, Горди, вариантов - масса, - язвительно улыбается она.
        - Это ты в полном дерьме, - Гордей презрительно щурится. - Неадекватность Насти еще нужно доказать. Думаешь, я не понимаю зачем ты мне все это так подробно расписываешь? Если я тебе пароль дам, то ты меня тут же замочишь. Потому и не боишься раскрывать подробности ваших комбинаций. А похвастаться-то хочется, как ты взрослого дядю развел! Так что соси леденец, мальчик, вместо пароля!
        Макс вспыхивает, заливается багровой краской, бросается к нему и заносит руку для удара. Но Гордей даже не вздрагивает. Он с той же презрительной усмешкой смотрит на Макса снизу вверх, и, громко харкнув, выплевывает сгусток крови ему под ноги. Макс бледнеет, несколько секунд с ненавистью смотрит на Гордея и вкрадчиво шепчет:
        - А знаешь, у меня есть сюрприз. И ехать никуда не нужно.
        Я слышу щелчок взведенного курка. Ноги от ужаса леденеют. Только не оружие! Осторожно заглядываю в спальню и мои худшие опасения подтверждаются: Макс вскидывает руку и направляет на Гордея пистолет. Гордей меняется в лице. Пистолет упирается в его лоб. Гордей нервно сглатывает слюну, вдруг едко улыбается и говорит:
        - Ну ты, конечно, идиот! Сразу видно, что привык общаться не с мужиками, а с богатыми кобылами, которых ты имеешь, а они пищат от восторга, увидев твою смазливую рожу. Если ты меня убьешь, то пароль так и не узнаешь. Из тебя гангстер - как из дерьма пуля. Лучше спляши, что ли? Все не так скучно было бы, - он нарочито зевает.
        Лицо Макса вытягивается. Губы дрожат от бешенства. Глаза вспыхивают. Он полностью теряет над собой контроль, шипит и наотмашь бьет Гордея рукояткой пистолета по лицу. Коротко всхрапнув, Гордей заваливается вперед, падает вместе со стулом и теряет сознание.
        - Да что с тобой, Саша? - кричит Тата и бьет Макса кулаком в грудь. - Нет, ну ты реально дебил! Зачем так лупить? Если он сдохнет, мы без денег останется и застрянем здесь навсегда! У нас билеты на самолет. А мы задерживаемся только из-за тебя!
        - Да ничего ему не сделается, - ворчит Макс. - Сейчас воды в морду плесну и будет, как живой, - он поворачивается и идет в ванную.
        Как только он переступает порог ванной, Гордей резко вскакивает на ноги и со всего размаху ударяет стулом в стену. Стул разлетается на щепки. Веревка падает, освобождая руки Гордея. Тата визжит и бросается на него. Гордей дает ей такую пощечину, что она переворачивается в воздухе и падает на спину. Из ванной вылетает Макс и вскидывает пистолет. Но Гордей, ни минуты не раздумывая, прыгает на него, подминает под себя и впечатывает мощный хук в смазливую мордашку Макса. Пистолет отлетает в сторону. Тата, визжа, как резаная, прыгает на спину Гордея и запускает пальцы в его рану на голове. Гордей воет от боли, брыкается, пытаясь ее скинуть. И в этот момент я влетаю в спальню и вцепляюсь этой гадюке в волосы, рывком поднимая на ноги.
        - Ах ты су…. - хрипит Тата и лягает меня.
        - Сама ты су… - кричу в ответ я и бросаю мелкую тварь на туалетный столик, крепко держа за волосы.
        Не давая ей опомниться, провожу ее поганой мордашкой по столику, сбрасывая всю косметику и духи, и со всего размаха, бью об столик. Она хрипит и сползает на пол, мешком свалившись мне под ноги.
        - Лена! - вопит Макс, сбрасывает с себя Гордея и вскакивает на ноги.
        Повернувшись, он бросается к пистолету. Гордей, пытаясь помешать ему, ползет по полу, хватает за ноги, но он слишком ослаб от боли и ран. Макс со всей силы пинает его в живот, и Гордей корчится на полу, зажмурившись от боли. Макс бросается ко мне, с ненавистью выплевывает:
        - Гадина! - и бьет меня кулаком в солнечное сплетение.
        Складываюсь напополам от боли. Пытаюсь дышать, но воздух не проходит. Живот горит адским огнем.
        - Леночка, ты как? Ленка, ответь мне! - кричит Макс, подхватывает Тату на руки и переворачивая лицом вверх. - Милая, что у тебя с лицом?
        Вся крысиная мордашка Таты изрезана осколками косметики и духов. Я, продолжая корчиться от боли, чувствую такой острый прилив радости, что не могу сдержать громкий смех.
        - Я нормально, - шепчет Тата. - Только нужно промыть, - ее губы располосованы в кровь, длинные порезы пересекают щеки.
        - Так тебе и надо, сволочь! Получи и распишись! - продолжаю хохотать я.
        Остановиться совершенно невозможно! Ну это же, действительно, смешно, что в конце концов я испортила это кукольное личико, под которым прячется исчадие ада.
        - Смешно тебе, да? - Макс не спрашивает, просто констатирует факт. - Сейчас рассмешу еще больше! - он осторожно опускает Тату на ковер, встает и вытягивает руку с пистолетом, целясь в Гордея.
        Я, как завороженная, смотрю на пальцы Макса, которые медленно и крепко обхватывают рукоять пистолета, словно поглаживая ее. Как он выворачивает кисть, опуская дуло, а рукоятку пистолета, наоборот, задирая вверх, чтобы было удобнее стрелять вниз, потому что Гордей на полу пытается подняться. Но ему не успеть, нет. Он только начинает распрямляться. И я понимаю, что это конец. С такого расстояния Макс не промахнется. И еще я понимаю, что Макс хочет его убить. Что он в такой ярости, что ему уже наплевать на деньги. Нас с Гордеем двое, и он понимает, что проиграл. И теперь хочет только одного: отомстить тем, кто не поддался на их с Татой хитроумный план. Я даже не могла предположить, что взгляд Макса может быть таким яростным. Он стоит, слегка расставив ноги. Губы сжаты, в глазах полыхает такая безумная злость, что вряд ли он меня услышит. Но все равно пытаюсь:
        - Пожалуйста, не нужно, Макс! - умоляю я.
        Он даже не смотрит на меня, но явно слышит мольбу. И ему это нравится. Мне нужно выиграть всего несколько секунд. Как те несколько секунд перед прыжком там, в хореографическом. Когда я, исполняя последний танец Жизели, выверенный хореографом до последнего шажка, вдруг увидела, что в том месте на сцене, где я сейчас должна приземлиться, выходя из прыжка, рассыпаны стеклянные шарики. И у меня просто нет времени, чтобы повернуть. Я уже прыгнула. Мои заклятые подруги учли все, кроме одного: невероятной длины моего прыжка. У меня был самый длинный прыжок на всем курсе. Для танца Жизели он был не нужен. Я вообще ни разу не танцевала такие партии, где он мог бы понадобиться. Но для того, чтобы не опуститься на стеклянные шарики, сломав позвоночник, он как раз пригодился. Я изогнулась в воздухе, рванула мышцы так, что их чуть не свело судорогой, и перелетела через россыпь шариков, приземлившись за ними. Зал взорвался аплодисментами. А я не могла дышать от ужаса. Потому что понимала: если бы не эти пару секунд в прыжке, во время которых я увидела шарики, то до конца жизни я бы не встала из инвалидной
коляски.
        И сейчас ситуация повторилась. Мне нужно выиграть всего пару секунд.
        - Умоляю тебя, Макс, не стреляй! - кричу я, поднимаясь на ноги и напрягая мышцы.
        Злобная ухмылка, больше похожая на оскал, раздвигает губы Макса. Он нажимает на курок. Но я успеваю мгновенно, без подготовки взмыть в воздух и распластаться в своем знаменитом длинном прыжке. Пулю я не вижу. И не ощущаю боли. Странно… совсем не чувствую, как она впивается в тело. Но левое плечо и грудь вдруг охватывает огнем. Это пламя не просто обжигает, оно испепеляет невыносимым плотным жаром и сбивает с ног. Словно невидимая рука толкает меня изо всех сил и отбрасывает назад. Падаю на спину под ноги Гордея. Всё застывает, как в замедленной съемке. Звуки полностью исчезают. Голос мужа не слышу, но вижу, как он очень медленно и широко открывает рот, склоняясь надо мной. Читаю по его губам:
        - Настя! Нет! Нет!
        Но почему ничего не слышно? Я словно обложена ватой. Свет начинает меркнуть в глазах. Но еще успеваю заметить, как Макс вдруг вздрагивает, переворачивается в воздухе и падает на пол. А в спальню врываются четверо кавказцев в одинаковых черных футболках. Значит, Гурджиев не обманул. Его люди все же приехали помочь. Просто немного опоздали. Совсем чуть-чуть. Опоздали на одну жизнь - мою! Один из мужчин бросается на пол рядом со мной, вглядывается в мое лицо, щупает пульс. Его губы шевелятся. Он что-то говорит Гордею. Пытаюсь прочесть по губам, но свет в глазах меркнет, и я отключаюсь.
        Гордей
        - Настя, - прошептал Гордей.
        Она не ответила. Его жена лежала на полу, а под ней растекалась лужа крови.
        - Настя! - взвыл он и упал на колени рядом с ней. - Открой глаза! Ты что? Настюша!
        Она молча лежала, закрыв глаза. Гордей несколько секунд удивленно смотрел на жену, а потом вдруг закусил кулак и завыл, раскачиваясь из стороны в сторону.
        Высокий кавказец в черной футболке, который выстрелил в Макса, засунул за пояс его валявшийся на полу пистолет, опустился на колени рядом с Настей и нащупал пульс на ее шее.
        - Слабый пульс. Хреново совсем, - покачал он головой и вытащил из кармана телефон. - Скорая нужна. Срочно!
        - Какая скорая? Да пока они приедут, она истечет кровью! - закричал Гордей.
        Он просунул руки под Настю и приподнял ее, положив на колени. Его одежда моментально пропиталась красным.
        - Ты бы не трогал ее. Не нужно девушку сейчас двигать, - тихо сказал второй кавказец, коренастый крепыш с молодым лицом и седой прядью в челке.
        Гордей его не слышал. Он прижался лицом к щеке жены и зашептал:
        - Я сейчас… я быстро, милая. Ты потерпи! Я сейчас… в больницу… тебя, - он отвернулся, зажмурился, судорожно выдохнул и шумно сглотнул слезы. - Сейчас, Настюша. Ты только не отключайся, - он поднялся на ноги, держа жену на вытянутых руках. - Знаешь что? Я тебя сейчас отвезу к докторам и обязательно вылечу. А потом сразу закажу билеты на Бали. Помнишь, как тебе нравилось на Бали? Там сейчас хорошо. Тепло. Цветы, океан. Там… - он снова шумно и судорожно сглотнул, закусил губу, переждал спазм, сковавший горло, и продолжил: - Я закажу то бунгало, которое ты так любила, с фиолетовыми цветами. Я даже помню, как оно называется… "Райский ультрамарин", - его качнуло, и крепыш автоматически подставил руки, удерживая и Гордея, и Настю.
        Мужчины в черном молча переглянулись.
        - Мужик, - осторожно начал крепыш, - ты тоже ранен. Дай ее мне, - он протянул руки к Насте. - Как сестру понесу. Бережно! Клянусь!
        - Сам, - Гордей упрямо сжал губы, резко мотнул головой и вышел из спальни в коридор.
        - Тебя ж качает, как в море лодку. Сейчас сам скопытишься и ее уронишь, да? Я отнесу. И тебе поможем до машины дойти. Отвезем вас в больницу. Ну, давай, - крепыш торопливо обогнал Гордея, перегородив лестницу.
        - Уйди, - зарычал Гордей, сверля его безумным взглядом. - Я сам!
        Он начал медленно и осторожно спускаться по лестнице, без остановки шепча:
        - Еще чуть-чуть, моя хорошая! Самую капельку потерпи. А потом заживем! Белке тоже нужно проветриться. Белка Мальдивы любит. Помнишь, как она там радовалась, когда на песочке кувыркалась?
        - По-моему, у него крыша поехала, - тихо сказал крепыш напарникам. - Самого смэрть покакать отпустила, а он в тёльку вцепился и помочь не дает. Я ее что в Абхазию увезти просил? Только поднести хотел!
        - Ай, пусти! Это шок, не лезь, слушай! - отозвался высокий мужчина, который был за старшего. - Не трогай его сейчас, да? Не видишь? Заклинило мужика! Давайте с ним в больницу. А я займусь этой сладкой парочкой. Сейчас заверну их, как люля в лаваш. Хозяин приказал их в ментуру сдать. Своим сытым ментам, слушай, а не чужим голодным шакалам. Чтобы точно приняли, как надо, и не жужжали. Там этим гадам мелким такую ламбаду станцуют, что всю жизнь помнить будут.
        Поддерживая Гордея с двух сторон, мужчины усадили его с Настей на руках на заднее сиденье "Джипа". Машина немедленно рванула с места. Настя тихо застонала, не открывая глаза. Гордей схватил ее руки, осыпал их поцелуями, и прошептал:
        - Еще немного, моя хорошая! Только не оставляй меня, слышишь? Только не уходи. Ты не можешь меня оставить одного, правда? Ответь мне, Настюша. Мигни, моргни, скажи хоть слово! - он склонился над ней, прислушиваясь.
        - Она тебя не слышит, брат! - тихо сказал крепыш, сидевший за рулем. - Ты ее не беспокой сейчас!
        - Она меня всегда слышит, - возразил Гордей, утирая рукавом струйку крови, стекающую по лбу. - Всегда! А я ее нет, - дрожа, он склонился над женой, зарывшись лицом в ее волосы.
        Весь его лед, вся его расчетливая холодность куда-то ушли. Мир распался на куски. До и после. Настя не колебалась ни секунды и закрыла его собой. А он, дурак, раздумывал: его ребенок или нет? Какая разница? Какая еще женщина может вот так, не испугавшись, шагнуть под пулю ради своего мужчины? Он отвернулся и зло сплюнул кровь. Нет, не мужчины. Ради дерьма, которое ее подставило. Ему очень хотелось сдохнуть прямо сейчас. Просто не быть. Не чувствовать страшной вины. Не осознавать, насколько мелким и мерзостным он оказался по сравнению с женой.
        Баш на баш, ты мне - я тебе. Так его учили. Обмен должен быть равноценным - это знает любой адвокат, даже самый молодой. Гордей разбирался в этой системе, как никто другой. И теперь он понимал, что их с Настей обмен, их личный "баш на баш" был провальным. Он получил самую лучшую женщину на свете. А она - тупое дерьмо вместо мужа. Если она только выживет, то он все изменит. Если… какое страшное слово. Это не просто "будет или не будет". Это прыжок в пропасть, из которой многие не выбираются. Это падение с обрубками вместо крыльев, которые когда-то гордо реяли за спиной. Где они, наши крылья?
        Впервые в жизни он ясно понял: Настя - его крылья. Без нее ничего не будет. Только осколки пустой жизни без цели и смысла. Жалкое существование. Это Настя держала его, Гордея, на вершине. А он понял это слишком поздно. Впервые в жизни он ничего не хотел для себя. Он хотел только одного: чтобы она выжила. И больше ничего.
        И если бы ему сейчас сказали, что ради этого нужно сдохнуть в муках, то он бы благодарил каждую страшную минуту этих мук. Гордей видел так много слез и чужих страданий, что четко выучил одно правило: у каждого в жизни есть только одна боль, которую он не может перенести. Самая страшная пытка. Личный демон, который по ночам острыми когтями рвет сердце. У кого-то одиночество, у кого-то тень надвигающейся нищеты, у других - бездетность. Гордей не мог перенести вину. Он никогда не чувствовал себя виноватым, что бы ни случилось. Он умел находить любые оправдания себе, любимому. Виноваты были всегда все, кроме него. И эта уверенность в собственной непогрешимости мощным щитом и железной броней защищала его от когтистой лапы вины и осознания своей ничтожности.
        Но теперь Гордея не смог бы оправдать даже адвокат дьявола. Оправдания просто не было. Его личный демон - чувство вины - пришел за ним. И, несмотря на то, что он был жив, Гордей вдруг ясно понял, что в эту самую минуту он умер. Исчезла броня. Испарились отговорки. Как вода в песок ушло самоуважение. Но главное: только теперь он понял, что вместе с медленно выходящей из Насти жизнью, ушла и его жизнь. Ушла физически, забрав дыхание, пульс, душу, вены и кровь. Он думал, что смысл его жизни в работе, достижениях, карьере. Он не понимал тогда, что все это было важно, потому что Настя стояла за его спиной. А теперь все потеряло смысл. И он сам тоже исчезает. Медленно растворяется в огромной дыре с оплавленными краями. От нее полыхает страшным жаром, потому что за ней - вход в ад. Почему только потеряв, мы понимаем, как дорого было то, что казалось таким привычным?
        - Ты - мои крылья! Просто живи, Настенька! Просто живи! - едва слышно прошептал Гордей.
        Он посмотрел на электронное табло часов в машине. На черном фоне высветились алая надпись: "4:00. Вы умерли, господин адвокат. Несветлая вам память".
        15 глава. Ничего, кроме любви
        "Джип" затормозил возле больницы. Медики выскочили во двор, аккуратно и ловко переложили Настю на носилки с колесами. Гордей, качаясь, ухватился за каталку и попытался завезти ее в здание больницы.
        - Эй, мужик, посторонись! - дюжий медбрат оттеснил его плечом, схватившись за поручни носилок.
        - Я сам, - зарычал Гордей, отталкивая его.
        - Охренел? - возмутился медбрат. - Сбрызни отсюда! Епта!
        Гордей лишь молча сжал зубы и толкнул носилки вперед.
        - Отойдите, вы нас задерживаете, - хирург-реаниматор в зеленой форме решительно оттолкнул Гордея, взялся за поручни носилок и побежал по больничному коридору, толкая каталку перед собой.
        Гордей побежал за ним. Носилки вкатили в операционную, куда уже спешили еще несколько медиков.
        - Огнестрела у нас еще сегодня не было. Ни хрена себе неделя началась! - покачал головой анестезиолог и едва не растянулся на скользком полу, в последнюю минуту удержавшись на ногах.
        - Ждите, - коротко приказал хирург Гордею.
        - Доктор, как она? - Гордей с надеждой посмотрел на врача. - Она… - его голос дрогнул, - выживет?
        Хирург отвел взгляд и скороговоркой ответил:
        - Ничего сказать пока не могу. Повреждены крупные сосуды, задета вена на шее. Скажите спасибо, что артерию не зацепило. Иначе бы не довезли. Но будем надеяться на лучшее, - он повернулся, чтобы зайти в операционную.
        - Подожди, - Гордей схватил его за рубашку и прорычал: -Если ты ее не вытащишь, я тебя загрызу!
        Хирург спокойно посмотрел на него, осторожно, но быстро разжал его пальцы, и произнес:
        - Вас нужно осмотреть. Координация движений нарушена и речь очень сбивчивая. Возможно сотрясение. Вам сейчас помогут. Не волнуйтесь!
        - Ты меня услышал, - тяжело выдохнул Гордей и снова схватил хирурга за рубашку.
        На этот раз врач не стал разжимать его пальцы. Наоборот, он придвинулся к Гордею и прошептал:
        - А ты меня не пугай! Ты куда смотрел? В жопу без телескопа? Это твою жену в таком состоянии привезли? А моя баба знаешь где? Дома! С детьми сидит, мультики смотрит, котлеты жарит. А ты как допустил, что твою подстрелили? А? Так что можешь себе отгрызть хобот по самое "не могу", чтобы по мозгу не хлестал. Понял? А теперь отвали! А то сейчас прямую кишку извлеку через трахею без анестезии!
        Гордей разжал пальцы. Хирург зашел в операционную. Гордей устало прислонился к стене, сполз по ней, сел на пол, вытянул ноги и закрыл глаза.
        - Пойдемте со мной. Вам нужна помощь, - к нему подошла медсестра.
        - Мне ничего не нужно, - не открывая глаза, покачал головой Гордей.
        - Но у вас же разбита голова, и, возможно, сотрясение. У вас кровь идет, - не сдалась медсестра. - Давайте-ка, вставайте! - она присела на корточки и решительно взяла Гордея за руку.
        Гордей открыл глаза, уставился на нее невидящим взглядом и процедил:
        - Оставьте меня в покое! Мне ничего не нужно! Я не могу отсюда уйти, потому что… - он замолчал.
        Разве можно такое объяснить? Его сочтут сумасшедшим. С ним поступят так же, как он сам пытался поступить со своей женой. Гордею казалось, что сейчас они с Настей связаны одной кровью. Пока течет его кровь, бьется ее сердце. В его руках зажата тонкая нить ее жизни, и пока он сидит у этой стены, скорчившись, и из последних сил держит ее жизнь в скрюченных судорогой пальцах, с Настей все будет в порядке. Но стоит ему отойти хотя бы на пять минут, и жена упорхнет куда-то туда, в белую марлевую, как балетная пачка и крылья бабочки даль, куда всегда уходят бабочки и балерины.
        Вся их совместная с Настей в один миг жизнь пробежала перед глазами. Вот Настя в белой балетной пачке. Вот она танцует Жизель. Вот кружится в свадебном платье, смеясь от радости. А вот их первая встреча, когда Гордей приехал с однокурсником в хореографическое училище. Однокашник-задрот был влюблен в подругу Насти и хотел поздравить ее с днем рождения. Но будучи робким ботаном, сам ехать стеснялся, поэтому попросил Гордея помочь и поехать с ним. А Гордею жутко не хотелось тащиться черт знает куда. Дел было по горло, впереди маячил сложный зачет, и настроение упало ниже плинтуса. Но отказать приятелю, который часто помогал ему с учебой, было неудобно. Скрепя сердце, Гордей шел по нескончаемым коридорам хореографического училища, слушая нудное бормотание однокурсника. И вдруг увидел Настю, которая бежала с репетиции. Он так и застыл. За огромными высокими окнами моросил противный дождь, хмурилось серое небо. А навстречу Гордею легко порхало по коридору солнце. И от него во все стороны били лучи. И когда солнце в короткой марлевой юбочке, розовом топе и черных вязаных гетрах проплыло мимо, он просто
сказал:
        - Привет!
        - Привет! - Настя остановилась и улыбнулась.
        Гордей замер. Никогда в жизни он не видел такой гаммы чувств в одной единственной улыбке. И удивление, и смущение, и скрытая радость, и даже недоверие: мол, это ты мне? А точно ни с кем не перепутал?
        - Отомри, болван! - мысленно приказал себе Гордей, а вслух сказал: - Мне сейчас страшно хочется посвятить вам стихи. Но я не умею их слагать. Можно посвятить вам Ленинскую библиотеку?
        - Всю? - уточнила Настя.
        - Нет, - он приложил руку к груди. - Только отделы классической и античной поэзии.
        - Болтун, - тяжело вздохнула она.
        - Нет, будущий адвокат, - объяснил он.
        - Вообще-то это одно и то же, - она наклонилась поправить сползшие гетры и посмотрела на него снизу вверх.
        Из заколотых в высокую прическу волос выбилась светлая прядь. И вдруг тучи, которые с утра висели над Москвой, разошлись, и из-за них выглянуло солнце. Его робкий луч проник сквозь стекло и запутался в этой светлой пряди, упавшей на лицо Насти. Гордей даже не смог придумать что-нибудь остроумное, чтобы легко парировать и блеснуть интеллектом. Он просто молча любовался этой хрупкой красотой.
        На следующий день он пошел сдавать зачет. Лучший студент на курсе, на это раз он был рассеян и отвечал невпопад. Перед глазами застыл вчерашний стоп-кадр: луч солнца в волосах Насти, улыбка и взгляд снизу вверх.
        - Вы себя плохо чувствуете, Гордей? - обеспокоено поинтересовался преподаватель.
        - Наоборот, - горячо заверил его Гордей. - Очень хорошо.
        - Тогда почему же вы не нашли времени, чтобы подготовиться? - нахмурился преподаватель.
        - Извините, был занят, - улыбнулся Гордей. - Времени на зачет не нашел. Зато я нашел себе жену.
        Гордей не умел молиться, потому что никогда этого не делал. Его отношения с богом были чисто юридическими и основанными на договоре: ты - мне, я - тебе. В сложных жизненных ситуациях Гордей обещал Самому вести себя хорошо в обмен на помощь и благоволение. Иногда в небесной канцелярии выдавали меньше, чем хотелось бы, и тогда Гордей, как истинный адвокат, предъявлял иск и подробно расписанные претензии. Но никогда не обращался непосредственно к Хозяину, ограничиваясь общением с Его канцелярией. Ответы сверху никогда не приходили напрямую, но обращения обычно принимались, и за ними следовали послабления и молчаливые подарки.
        И сейчас в первый раз в жизни Гордей обратился к Нему:
        - Господи, если ты меня слышишь… я тебя никогда ни о чем не просил, - мысленно взмолился он. - Не произносил имя твое. Так что опыта общения у меня нет. Но прошу тебя: давай заключим сделку. Ты вернешь Настю к жизни, а я изменюсь. Совсем. Полностью. На сто восемьдесят градусов. Я только сейчас понял, что не могу без нее, Господи! Совсем не могу! - он закрыл руками лицо и заплакал.
        В первый раз за много лет. С самого детства. Гордей даже не помнил, с какого возраста. Ведь его всегда учили, что мужчины не плачут. Вранье! Мужчины плачут. Мужчинам нужно плакать, чтобы их слышал бог и родные женщины. Чтобы слышала Настя, которая сейчас гуляет там, на радуге, пока врачи пытаются выдернуть ее из тихих рощ и золотых полей, над которыми никогда не заходит яркое и теплое солнце. Гордей верил, что она сейчас его слышит. Потому что она всегда слышала мужа. Его Настенька, его девочка.
        Она не просто любимая, она - родная. Это ведь совсем другой смысл. Любимые приходят и уходят, а родные остаются навсегда. В крови, венах, под кожей. Остаются светом, воздухом, водой. Для них нужно и можно пожертвовать всем, потому что иначе - никак. Иначе - космос, безвоздушное пространство, в котором ни звука, ни движения.
        Глотая горькие слезы, Гордей обратился к ней, к своей жене:
        - Я знаю: ты меня слышишь, Настюша! Я никогда тебе этого не говорил, потому что я дурак и мудак. А теперь скажу: бог уже послал мне счастье, а я не понял. Думал обо всем, кроме любви. Глупо, но не помню, когда последний раз говорил, что люблю тебя. И никто не подсказал, что нужно делать это все время. Это ведь так просто и банально. Я люблю тебя, Настенька. Я люблю тебя, девочка моя. Видишь? Твой сухой и холодный идиот это произнес. Ты не зря иногда называла меня сухариком. Правильно называла. Я ведь думал обо всем, кроме этого. И вот теперь все, что казалось важным, так далеко! Где-то там, за кирпичной стеной, которая перекрыла мне кислород. Зачем мне все это без тебя? Одиннадцать лет мы прожили вместе. А я и не заметил, как прошло время. Не ценил эти счастливые минуты. Не понимал, как здорово, когда просыпаешься утром, а ты мне говоришь: "Привет!" Столько боли я причинил тебе! Столько горя! Я сейчас слышу твои мысли. Ты думаешь о том, как устала от меня. Знаю, родная! Позволь мне все это исправить. Я превращу твою боль в свою молитву. Только не уходи! У меня ведь ничего не осталось, кроме любви
к тебе. Ничего, девочка моя! Потому что без тебя я человек лишь наполовину. Без твоей любви меня нет. Но теперь я знаю главное: в этой жизни вообще ничего нет, кроме любви. Вернись ко мне, Настенька! Не оставляй меня, родная!
        Анастасия
        - Я с тобой! Потерпи немного, Настюша, - дрожащий голос Гордея доносится откуда-то издалека.
        Пытаюсь ответить ему, но не могу. Машину слегка подбрасывает. Мы становимся в пробку. Люди Гурджиева тихо, но синхронно матерятся.
        - Ну на кой сейчас пробка? В такое время, да? Вонючий случай! - один из ребят Гурджиева, сидя на пассажирском сидении, высовывается из окна и с кавказским акцентом орет на зазевавшегося водителя, яростно выплевывая слова. - Где ты лезешь? Где? Нет, брат, видал дельфина сочинского? - возмущенно обращается он к водителю.
        - Я б тебе сказал, где. Но получится стих, - зло сплевывает за окно водитель. - Маму этого дельфина я топтал прямо в их дельфинаруме!
        Голоса отдаляются от меня. Дальше - черный провал. А потом - яркий свет, невыносимо белый! Я уже умерла? Нет, мы в больнице. Слышу голоса медиков. С большим трудом мне удается приоткрыть глаза. Но почти ничего не разобрать. Вижу только их бегущие силуэты. Тех, кто пытается меня спасти - ангелов реанимации. Они матерятся и спешат. Они толкаются и выкрикивают что-то резким тоном. В них нет милой симпатичности киношных ангелов, но за их спинами - ворота в рай. Им умирать не страшно. Ангелы бессмертны. Если и есть за облаками царствие небесное, то оно принадлежит им, врачам реанимации.
        - Осторожней с носилками! Ох, черт! Как вы довезли ее вообще?
        - Мольча довезли. Мольча! Я по сочинскому серпантину зимой хрусталь на свадьбу уважаемого человека возил. Думаешь, я мягкую тёльку не довезу? - кипятится крепыш Гурджиева.
        - Давайте во вторую операционную ее! Да куда тебя понесло? Кто вообще пустил сюда стажера? Слышь, огрызок мелкий, вынь пальчик из задницы! Здесь реанимация. Здесь ты или ангел или дерьмо! На ангела ты не похож. Так что чеши тошнить остатками мозга в другое отделение!
        - Быстрей, ребята! Шевелите булками!
        - Перекладывайте ее на стол!
        - Пропустите хирурга!
        - Сестра, закрепите мне маску. Где Илан Маск?
        - Кто? Извините, не поняла. Я - новенькая. Еще никого по именам не знаю.
        - Мать моя-женщина! Где ж вас, таких альтернативно одаренных, набирают? Илан Маск - это анестезиолог! Главный по полетам во сне и наяву. А вот он, вижу. Глебыч, ты готов?
        - Я всегда готов! Как пионэр! Накладываю кислородную маску. Начинаю отсчет. Взлетаем. Всем мягкой посадки! Десять, девять, восемь…
        И снова черный провал. Волны. Они качают меня, несут куда-то к берегу. И там, среди чудесных цветов меня ждут Гордей и Белка. Они тянут ко мне руки. Гордей складывает ладони рупором и кричит:
        - Вернись ко мне, Настенька! Не оставляй меня, родная!
        Сердце падает вниз. Он никогда мне такого не говорил. Родная! Как тепло и ярко это звучит. Как апельсин - маленькое солнышко в холодном и чужом мире! И на душе моей становится вдруг ярко и оранжево от этого апельсинового слова: родная. Еще немного - и я коснусь их теплых ладоней. Еще чуть-чуть… последний рывок. Волна выносит меня на берег, облизывает песок, как ласковая кошка, и мчится обратно в море. А я остаюсь на берегу.
        - Мама, мамочка! - Белка бросается ко мне, и…
        Я открываю глаза.
        - Мамочка, ты вернулась! - счастливо визжит Белка, обхватывает меня двумя руками, распластывается на кровати и замирает, прижавшись ко мне всем телом.
        - Солнце, осторожнее, ты что? Не дави на нее! - Гордей решительно, но бережно поднимает Белку, прижимает к себе и целует в лоб.
        Потом Гордей опускается на колени, осторожно берет мою руку и прижимается к ней губами.
        - Здравствуй, милая, - шепчет он. - Как ты?
        - Сколько времени прошло? Что случилось? - пытаюсь приподняться, но меня сковывает дикая боль в левой половине тела.
        Шея, плечо и рука горят огнем. Внимательно осматриваю себя. Бинты плотно охватывают всю верхнюю левую сторону от живота и вверх до шеи.
        - Ты трое суток почти была без сознания. Очень много крови потеряла, - Гордей целует мою ладонь. - Пуля попала в плечо и шею, зацепила крупные сосуды и вену на шее. Но хирург сказал, что нам очень повезло: артерия не задета. Иначе… - он бледнеет и замолкает на полуслове.
        Белка немедленно заливается слезами. Гордей прижимает ее к себе, успокаивая:
        - Ну что ты, Бельчонок? Я же говорил, что все наладится. Что с мамой все будет в порядке, - он отводит челку с ее лица и целует в нос.
        Я не верю своим глазам. Не помню, когда в последний раз Гордей целовал дочку. Это так прекрасно, что на мои глаза наворачиваются слезы. Я готова, чтобы меня еще раз подстрелили, лишь бы увидеть, как он бережно и нежно целует дочь. Лед треснул. Гордей прижимает Белку к себе, и в этом жесте столько нежности, заботы и любви к ребенку, что я начинаю плакать.
        - Ты что, Настюша? Ну что ты? - изгибаясь, чтобы не задеть повязку, Гордей наклоняется и целует меня, едва касаясь горячими губами моего рта.
        Его голова забинтована.
        - Что с головой, Гордей? - спрашиваю я.
        - Да ничего. Пустяки, - отмахивается он. - Это просто новая и очень продвинутая методика выпрямления мозгов. - Бельчонок, ты вот что, пойди-ка в кафетерий, там шикарные пирожные, - он достает из кармана несколько купюр и протягивает их дочке. - Поешь сладенького. Шоколадок там разных купи. Короче, разберешься.
        - Ой, да ладно, - насмешливо фыркает Белка, - можете обжиматься при мне, я уже большая.
        - Да? - ядовито осведомляется Гордей. - Я тебе припомню, когда ты нам своего мальчика домой приведешь.
        - Очень надо, - оттопыривает губу Белка. - Все мальчишки - дураки! Ладно пойду поем, не люблю ваши эти обсю-сю, - она расставляет руки, словно обнимая кого-то невидимого, и громко чмокает, изображая поцелуи. - Муа, муа!
        Гордей приподнимает бровь, и, закусив губу, чтобы не засмеяться, смотрит на нее долгим пристальным взглядом.
        - Ладно, пап, верни брови на место. Давай взятку за молчание, - Белка цапает из его рук деньги и выходит.
        Вот она язва все-таки! И в кого только такая пошла? Боюсь, что мои опасения насчет отцовства Аристарха вполне оправданы. Потому что из всего моего близкого окружения такой едкий характер только у одного человека: матери Аристарха. Внешне Белка совсем на нее не похожа. Но по натуре - вылитая бабуля, моя несостоявшаяся свекровь. Мелкая же вроде, а как припечатает словом, так не знаешь, куда деваться. Язык острее бритвы!
        Я смеюсь, но тут же ойкаю. Боль моментально сковывает левую сторону. Гордей присаживается на кровать, берет мою руку и кладет на свою щеку.
        - Я очень скучал по тебе, - шепчет он.
        - Гордей, не знаю: смогу ли простить тебя. Хотя я тоже виновата. Это все из-за моего дурацкого плана с открытым браком. И потом… - собираюсь с духом и выпаливаю: - Это я подложила Тату под тебя.
        - Я знаю, Настенька, все знаю. И, кстати, тоже поддержал твой план, - он отстраняется, вскакивает. - И тогда твое предложение не казалось дурацким.
        - Знаешь? Откуда, Гордей?
        - Пока ты была без сознания, многое выяснилось.
        Он нервно мечется по палате. Подходит к окну, потом вдруг резко бросается ко мне, и, не дойдя двух шагов до кровати, резко проводит рукой по волосам. И вдруг я замечаю седые пряди в его густой шевелюре. Еще несколько дней назад их не было.
        - У тебя седина, Гордей.
        Он молча кивает. Снова опускается на колени, целует мои руки, бедра, накрытые больничным одеялом, заглядывает в глаза и проникновенно шепчет:
        - Я так скучал по тебе, родная! Теперь все будет по-другому. Обещаю!
        - Что же с нами случилось, Гордей?
        - Мы просто зажрались, - горько усмехается он. - Наверное, когда все слишком хорошо, то иногда нужна ударная доза коричневой, дурно пахнущей субстанции, чтобы мозги встали на место.
        - Ты прав. Я тоже об этом думала. Но… - осторожно высвобождаю свою руку из его ладони.
        Он пытается снова ухватить ее. Но я решительно пресекаю попытку:
        - Подожди, Гордей! Послушай меня: больше никакой лжи! Я хочу сделать тест ДНК и точно знать, чья дочь Белка.
        - Не нужно никаких тестов! - горячо возражает он.
        - Не перебивай меня, Гордей! Послушай…
        - Нет, это ты послушай меня, Настя. Белка - моя дочь! И мне начхать, кто ее биологический отец. Я ее вырастил. Я! - он стучит кулаком по своей груди. - А ты - моя жена. Другой не будет никогда! Вы две мои девчонки! Я вас никому не отдам!
        Господи, неужели я это услышала? Как возможно, чтобы такая перемена случилась всего за три дня? Даже учитывая, что произошло, мне сложно в это поверить! Хочу слышать это снова и снова, но внутри меня разрастается горький ком недоверия. Почему так? Почему всё приходит, когда уже не нужно? Еще месяц назад я умерла бы от счастья, если бы он это произнес! Но сейчас просто не знаю, как реагировать. Я боюсь этой шоколадности. Все так хорошо, что даже страшно. Можно бы поверить, если бы не черное пятно, которое никогда не смоется из памяти: Макс и Тата.
        16 глава. Влюбитесь заново в жену
        - А что с Максом и Татой?
        Гордей снова начинает нервно расхаживать по палате.
        - Ими плотно занялась полиция. Но Гурджиев все выяснил еще до следаков. И я там был в момент выяснения. Эти два дебилоида сначала кочевряжились, играли в молчанку. Даже адвоката требовали. Американских фильмов насмотрелись, идиоты. А Гурджиев - он же человек из 90-х. Он следакам прямо при мне выдал тринадцатую зарплату, которая перекрыла остальные двенадцать. Менты быстро вышли и оставили их с нами одних. А потом туда, в отделение, зашли мальчики-зайчики Гурджиева. И как наши голубки, Тата с Максом, запели! Ты бы видела, Настюша. Итальянская опера нервно курит в углу! Все выложили, как на исповеди. И оказалось, что эта пара аферистов давно уже в розыске. Просто документы меняли чаще, чем хирурги перчатки. Они, оказывается, с детства друг друга любили. Прямо Ромео и Джульетта в криминальном варианте, - усмехается Гордей. - Кучу народа выставили на бабки разными аферами. Но все больше по мелочам: машина, шмотки, немного налички. Не везло им на крупную рыбу. А ребята хотели урвать куш и умотать в теплые страны. Ресторанчик открыть на берегу океана. Осесть, и, представь себе, даже детишек завести. И
вот они все крутились возле богатеньких буратинок, и никак им не удавалось урвать кусок пожирнее. А тут удача улыбнулась в виде… - он осекается и смотрит в стену.
        - В виде меня, - заканчиваю фразу вместо него.
        Гордей кивает и продолжает:
        - Тата с ее этим Максом надолго сядут. Не волнуйся! Гурджиев вписался, в бешенстве закусил удила и рулит процессом. Не понимаю, отчего это его так задело.
        - Я понимаю, Гордей. Когда я сбежала из квартиры Макса, то позвонила Гурджиеву, чтобы попросить помощи. И он мне рассказал, что его когда-то вот так же подставили, и никто ему не верил. Чудом жив и здоров остался. Поэтому и воспринял эту ситуацию близко к сердцу. Но я другого не понимаю: кто же тогда тот Хлыстов, что к нам в дом ворвался?
        - Троюродный брат Макса. Вернее того, кто выдавал себя за Макса, - Гордей откупоривает бутылку с минералкой и жадно пьет. - Они не только родственники, но и полные тезки. Оба Александры Хлыстовы. Только один из них сменил документы на Макса Жарова. Как и Тата, которая была Леной Трояновой. Когда Тата с Максом в Москву приехали, то быстро прогудели все деньги и явились к Хлысту. Тот родственника с подружкой и приютил. Потом они рассорились, и Макс с Татой съехали. Но в Москве-то выжить очень трудно. Вот тогда они придумали этот план, который к нам с тобой и применили. Одна только загвоздка была: план сырой, а в Москве все тертые калачи. Нужен был кто-то для разбега. Тупо потренироваться. Ну как фигуристы перед олимпиадой, когда они обкатывают программу на региональных соревнованиях. Вот Тата с Максом и решили сначала обкатать олимпийскую программу на родственничке. Тата к нему вернулась и начала его на бабки раскручивать. По знакомой нам с тобой схеме: мол, сбежала от сожителя, который бил и все деньги отнимал. Только в роли уголовника-Бармалея выступал Макс. И вот когда они из Хлыста выдоили все,
что можно было, то переключились на других. А тактика-то уже отработанная! Только Хлыст тоже оказался не пальцем деланный, и своего упускать не собирался. Он на самом деле пытался стребовать свои деньги назад. А тут еще и ты его нашла. Макс с Татой поняли, что весь план висит на волоске. Тогда-то они его и убили. Когда он уже для нас с тобой отыграл свою роль.
        - Так это они его? - в ужасе спрашиваю я. - Знаешь, мне Хлыста очень жаль. Я когда с ним разговаривала, он нормальный был. Даже сказал, что Тату по врачам возил. Видимо, любил ее по-настоящему.
        - Да, он сам жертва, - соглашается Гордей. - Наверное, они боялись, что он начнет много болтать, так как реально много успел о них выяснить. Ну и убрали его. Причем очень топорно. Пытались изобразить, что он спьяну хлебнул "Землеройки". Потому что после того, как выживший из ума Арибасов это чистящее средство так оригинально прорекламировал, среди мужиков реально флешмоб прокатился. Все пытались повторить. Даже один профессор универа выпил эту гадость и помер. У нас же что профессор, что алконавт - все одинаково рады, когда новое бухло появляется. Но Тата с Максом еще и наследили у Хлыста знатно. И если бы он не был трижды судим, то им бы такое с рук не сошло. Но они точно знали, что следаки дело быстро закроют, чтобы не париться.
        - Мерзавцы! Какие же мерзавцы! - чувствую тошноту от всей этой гадости. - Не пожалеть даже человека, который их приютил!
        - Да у них другие категории мышления. Что ты, Настюша! Жалость… они и слова-то такого не знают! А после этого все уже закрутилось. Ты им здорово планы поломала. Пришлось импровизировать. А это не просто сложно. Это опасно! При импровизациях как раз и случаются проколы! Когда ты вышла от Хлыста, Тата ему в водку средство от прочистки труб добавила и предложила вдвоем выпить. Он, правда, в последнюю минуту почуял неладное, и попытался водку вылить. Тогда она его начала соблазнять, а Хлыст не поддался. Но тут Макс подоспел, и силой влил ему в рот водяру с "Землеройкой". А Тата помогала. На том и погорела. Колечко она сняла и на тумбе у Хлыста забыла.
        - При чем здесь колечко, Гордей?
        - А… ты же ничего не знаешь. Ты уже у Макса тогда была, когда я понял, что меня развели, как лоха. Тебя Макс увез, я с Татой остался. Нет, ничего не было. Не думай! Я хотел ее в гостиницу увезти. Она попросила в джакузи поплескаться. Ну я и разрешил. Мне вообще не до нее было, сама понимаешь. А тут следак мой прислал фото из квартиры Хлыста. Ну и я увидел, что на тумбе возле телека блестит колечко Таты, что она на руке все время крутила. И у меня в голове, наконец, щелкнуло. Жаль только, что так поздно!
        - Ты мне не поверил, Гордей, - волна прежней обиды возвращается и снова захлестывает меня. - Как ты посмел мне не поверить? - выкрикиваю я и задыхаюсь от боли.
        И физической, и душевной. Даже не знаю, какая из них страшнее.
        - Не поверил, Настюша. Мэа кульпа! Моя вина, - глухо произносит Гордей, отворачиваясь к стене. - А они тебя водкой специально облили. Пока ты ехала из Истры, Макс уже нанял алкаша. Этот гад тебе в телефон давно маячок установил. Еще в самом начале знакомства. Поэтому они всегда точно знали, куда ты едешь и могли спокойно просчитать твои действия. Вторую часть Марлезонского балета ты и сама знаешь. Тата пыталась сделать тебя сумасшедшей и заодно себе алиби обеспечить. Поэтому прыгнула в окно. Там ее таксист ждал, и она к дому подъехала при охране, вроде ее там не было, а ты - чокнулась от переживаний, и все придумала. Охрану, кстати, давно купили. Но самое главное: эти сволочи вынуждены план поменять из-за тебя. Они не ожидали, что ты начнешь в прошлом Таты копаться. Им и в голову не пришло, что сможешь найти ее родителей. Думали, что ты подчинишься горькой судьбе, будешь молча плакать, и все.
        - А что с Максом? Его тяжело ранили?
        - Да, зацепили знатно. Но он, к счастью, выживет. К счастью, потому что если бы этот хлыщ помер, то не успел бы помучиться в наказании и осознать, как ему плохо. Он сейчас в больнице под охраной людей Гурджиева. А сам Гурджиев в ярости. Ведь он Макса приглашал на свои вечеринки. А Макс ему приводил танцовщиц из клуба. Гурджиеву и в голову не пришло, что этот наглец на его территории начнет стричь клиентов хозяина. Так что он ему уже выдаст по полной. И, кстати, по дороге выяснилось, что на этой же вечеринке Макс познакомился с людьми из банка Гурджиева, в котором мы с тобой храним деньги. И именно эти люди должны были наши с тобой бабки перевести в офшоры. А заодно и выдали Максу инфу, сколько у меня на счету.
        - А как Макс сумел втереться в доверие к Гурджиеву? - спрашиваю я.
        - Макс ему поставлял девочек из стриптиз-клуба точно по вкусу Гурджиева. А Михаил Искандерович человек восточный, компанейский. Макс ему пару раз угодил и сразу попал если не в друзья, то в приятели. Восточные люди любят, когда им угождают. А Макс это очень хорошо умеет.
        - О да! - горько усмехаюсь я.
        Гордей печально усмехается в ответ и продолжает:
        - И среди всех девочек Макс Гурджиеву подложил одну особенную. Догадайся кого.
        - Тату? Да ты что? И здесь уже успели поживиться?
        - Не совсем. Разве что по мелочам. Хотя то, что для Гурджиева мелочи, для обычных людей - цель жизни и респектабельность. Представь, в какой ярости был Гурджиев, когда узнал, что Тата через него подбиралась к его друзьям и партнерам вроде меня. На самого Гурджиева Тата с Максом не замахивались, ума хватило. Но поклевать по углам среди его близкого круга вполне. И все было бы гладко, если бы не одна ниточка, которая вроде бы особо и не торчала, но ты ее нашла и потянула: родители Таты. И именно ты размотала весь клубок. Умница моя! Ты, Настюша, оказалась гораздо проницательнее меня. Так что справедливо, что я уже переписал половину агентства на тебя, и ты будешь моим полноценным партнером.
        - Гордей, я не хочу.
        - Подожди, Настя. Не руби сгоряча. Отправим тебя учиться. Способности у тебя есть - это главное.
        - Ты опять, да? Отправим, сделаем… все решил сам и за меня. А спросил ли ты: чего я хочу?
        Гордей растерянно замолкает, бледнеет.
        - Ты права, - медленно, с трудом подбирая слова, говорит он. - Прости меня. Это я по старой привычке. Когда ты лежала там, на операционном столе, я поклялся сам себе, что теперь буду спрашивать тебя: чего ты хочешь? Но агентство в любом случае на равных принадлежит тебе. А дальше… все будет так, как ты решишь. Можем работать вместе. А не захочешь - продашь свою долю.
        - Я не уверена, что смогу тебя простить.
        - И не нужно, Настюша. Просто дай мне шанс начать все сначала. Даже суд дает человеку второй шанс. Вот и будь моим судом. Дай мне немного времени, и я докажу, что полностью изменился. Начало уже положено. Бизнес наполовину твой. Дом я переписал на тебя. И если ты захочешь, я сегодня же уеду оттуда. Но из твоей жизни уйти не смогу, прости. Буду добиваться тебя заново. А еще я открыл счет в банке на твое имя. Отдельный счет. И перевел туда половину наших с тобой денег. Осталось только поставить твою подпись. Но это формальность. И теперь, когда у тебя есть все, чтобы жить без меня, я попытаюсь убедить тебя начать все сначала со мной.
        Слушаю его и не верю своим ушам. Из-за шока не могу и слова из себя выдавить. Помешанный на контроле Гордей полностью сдался. Сам. Без тестов, разводов, уговоров и прочего. Он смотрит на меня, ожидая ответа. Что мне ему сказать? Вот она, долгожданная свобода и самостоятельность. На блюдечке с голубой каемочкой. А у меня внутри пусто. Ничего не щелкает. Ни радости, ни торжества, ни ощущения победы. Только какая-то странная горечь. Наверное, от того, что все это пришло слишком поздно.
        Так и не дождавшись ответа, Гордей встает, делает круг по палате. Смотрю на него и не могу понять, что в нем не так. Что-то незримо изменилось, а что - не уловить. Гордей останавливается напротив кровати и решительно говорит:
        - И насчет главного: теста ДНК. Мне он не нужен. Белка - мой ребенок. И навсегда им останется.
        - Но я не уверена… - осторожно начинаю я, но он меня перебивает:
        - Знаешь, - Гордей вдруг закрывает лицо руками, - ты прости мне эту глупую браваду. Я все говорю, говорю, говорю… но, если честно, сам не понимаю, как мне вымаливать у тебя прощение. В первый раз в жизни не знаю, что делать. Просто вдруг понял, что жить без тебя не смогу. А ты можешь не захотеть жить со мной. И я ведь даже не имею право тебя осуждать. Я… - он садится на кровать, берет мою руку и целует ее. - Я так волновался перед этой первой встречей. Когда ты придешь в себя и мне нужно будет посмотреть в твои глаза. Потому что без тебя все такое пустое, незначительное. Все, чем я жил, все, что было важно, оказалось пшиком. Потому что раньше я не понимал, что ты и есть это все! Просто голову сломал, размышляя: как донести до тебя то, что думаю? Как передать это словами?
        - Блестящий адвокат не может подобрать слова? - я улыбаюсь, чтобы скрыть растерянность.
        Это вообще Гордей или какой-то незнакомец, который просто похож на него?
        - Представь себе: не могу. Глупо, да? Я даже искал слова в интернете. Ну скажи, что я идиот.
        - Ты идиот, Гордей.
        - Спасибо. Заслужил. Я нашел стихи для тебя. Может быть, это звучит по-детски, но кто-то сумел подобрать слова вместо меня.
        Гордей так волнуется, что его голос дрожит. А мне почему-то смешно. Наверное, потому что я никогда его таким не видела. Даже когда он делал мне предложение выйти за него замуж. Если бы кто-то попросил охарактеризовать моего мужа одним словом, я бы, не задумываясь ответила:
        - Уверенность в себе.
        И вдруг эта железобетонная уверенность куда-то испарилась. Панцирь лопнул, и через него во все стороны брызжут эмоции. Откуда они взялись у этого сухарика? И если они всегда там были, то как ему удавалось столько лет их давить? И как я умудрилась не заметить их под толстой коркой внешней холодности?
        Гордей смотрит мне в глаза и проникновенным голосам читает:
        Влюбитесь заново в жену,[1]
        Да так, чтоб стало всем завидно.
        Возьмите на себя вину
        За все морщинки и обиды.
        За то, что с вами жизнь прошла
        И никогда не изменяла.
        Детей взрастила, подняла,
        И вам грехи всегда прощала.
        За грустный взгляд, за седину
        И за печальную усталость.
        Влюбитесь заново в жену,
        Как в ту, что в юности осталась.
        Гордей замолкает, глядя на меня. Еще месяц назад я бы разрыдалась, услышав такое от мужа. А сейчас… внутри меня что-то умерло. Что-то важное. Я молчу, потому что все, что скажу, будет фальшивым. Все не то! Все не так! Да что со мной? Я словно поменялась местами с мужем. И теперь Гордей - это взрыв эмоций, а я - сухарь в ледяном панцире.
        Так и не дождавшись ответа, моих слез и благодарности, Гордей вскакивает с кровати, отходит к окну и глухо произносит:
        - Знаю, почему ты молчишь. Все не то. Я это чувствую. А как правильно - не знаю. И есть ли вообще это "правильно"? Настюша, я лучше пойду. А ты отдохни перед тем, как окончательно послать меня к черту.
        Он идет к двери. И я вдруг понимаю, что именно в нем изменилось: осанка. Многие не понимают, что осанка - это то, что выдает истинную суть человека. Бывают люди, у которых есть все, что принято называть статусным: работа, шикарные дома, элитные машины. Но при личной встрече они кажутся самыми заурядными. И если забрать у них все эти роскошные вещи, которые выделяют их из толпы, то мажоры будут выглядеть, как самые обычные люди. Гордей, наоборот, даже будучи студентом, уже выглядел, как успешный и состоявшийся человек. Потому что у него была прекрасная осанка: плечи расправлены, гордая посадка головы, подбородок чуть приподнят, взгляд слегка свысока. И из-за этого казалось, что он знает то, о чем пока не догадываются другие. И это знание и делает его успешным и особенным в нашем мире, где информация - это бог. И те, кто владеют информацией раньше других, и есть хозяева этого мира.
        Но сейчас к двери палаты идет не блестящий адвокат с великолепной осанкой, а сгорбленный старик. Даже походка его стала какой-то шаркающей. И на затылке седины еще больше, чем на челке. И вот тут-то у меня внутри, наконец, щелкает. Жалость, щемящая и горькая, когтистой лапой царапает мое сердце, заставляя его дрогнуть. То, что не сделали деньги, сделала жалость. Недаром сказано: "А по-русски любить - это значит жалеть!"
        - Постой, Гора! - негромко окликаю его.
        - Да? - он оборачивается, и надежда мелькает в его глазах.
        - Запри дверь.
        Он непонимающе смотрит на меня, но не спорит и поворачивает защелку, запирая дверь палаты.
        - Иди сюда, - похлопываю ладонью по кровати справа от себя.
        Он бросается ко мне и садится на кровать. Тяну его за руку, заставляя лечь рядом.
        - Ты уверена, Настюша?
        - Да, только осторожно. Не задень левую половину моего несчастного тела.
        - Я буду самым осторожным на свете, - его горячие губы впиваются в мой рот.
        Он целует мое лицо, каждый его сантиметр. Медленно спускается вниз и целует шею. Я привычно морщусь. Хотя нет. Почему привычно? Раньше я скрывала, насколько мне это неприятно, а теперь не буду. Кладу руку на его затылок и слегка отталкиваю.
        - Что-то не так? - обеспокоенно спрашивает он.
        - Да, терпеть не могу, когда ты елозишь губами по моей шее.
        - Но раньше тебе нравилось, - растерянно возражает он.
        - Нет, Гора. Это нравилось тебе. И ты решил, что все, что любишь ты, автоматом должна любить и я. А меня это всегда раздражало.
        - Мне предстоит многому научиться, - шепчет он, спускаясь к моей груди.
        - Ты даже не представляешь, насколько многому! Теперь рулить буду я, а ты будешь подчиняться!
        - Да, мой генерал!
        - Лучше маршал!
        - Как скажешь! Я готов каждый день и каждую минуту подчиняться и учиться, - он осторожно прижимает меня к себе, стараясь все время держаться справа.
        Он дрожит от нетерпения. Его горячие руки гладят меня, и я блаженно закрываю глаза. Так много лет я ждала этого трепета от своего мужа! Этого особого ощущения, когда мужчине хочется обладать каждым сантиметром тела любимой женщины. Когда грубая от природы мужская натура велит ворваться, смять, захватить. Но мужчина из последних сил сдерживает эти животные порывы, обращаясь со своей любимой, как с хрупкой драгоценностью. И эта борьба, которая так хорошо знакома каждой женщине, невероятно нас заводит. И заставляет чувствовать особую женскую силу. Именно это любят и ищут женщины: усмирение зверя, который живет в каждом мужчине, и с которым может справиться только любовь. В этом и заключается разница между "заниматься сексом" и "заниматься любовью": в бережном отношении мужчины к той единственной, что его приручила.
        Мой ледяной панцирь тает. Расстояние в тысячу километров, что выросло между нами, сокращается до требовательных губ и слегка дрожащих от нетерпения рук Гордея. Ощущение родного человека, в котором хочется раствориться, возвращается. Меня заливает горячая волна.
        - Я люблю тебя, девочка моя, - шепчет Гордей. - Жить без тебя не могу! Я так испугался, что тебя больше нет! Что мне теперь до конца жизни брести в темноте по сожженным мостам! По бездорожью дурацких умных фраз! И все время чувствовать эту страшную пустоту! Спасибо, что ты вернулась ко мне, родная!
        От этого "родная" слезы выступают на моих глазах. Столько в них нежности и оставленного позади горя! Столько мучений, похороненных там, внутри!
        - Дурачок, что же ты столько лет молчал? Мой родной… сухарик!
        Вцепляюсь в его плечи обеими руками. Левую руку и плечо охватывает огненная боль. Но она мне даже нравится. Пусть лучше физическая боль, чем душевная. А душевной боли больше не будет! Сильный большой мужчина заслоняет меня от моего же прошлого. Мой сильный и большой мужчина, который почему-то забыл, что значит рвать весь мир на части ради своей женщины. Но теперь вспомнил и вернулся! Я чувствую его всем телом, каждой клеткой, каждым сантиметром кожи. И эти ощущения абсолютно новые. Потому что я больше ничего не боюсь. Теперь все будет так, как хочу я. А мой зверь, которого я столько лет пыталась приручить, и который почти сбежал, вдруг сам покорно лег у ног.
        Гордей, как будто слыша мои мысли, скользнул вниз и прижался губами к моему животу. Он задержался там, ожидая моей просьбы продолжать. Но ее не будет. Я теперь не приглашаю, не прошу, не умоляю и не выпрашиваю. Я приказываю. Мягко, но решительно, толкаю его голову вниз. Он с радостью подчиняется. Захватываю пальцы Гордея здоровой рукой и кладу на свою грудь. Накрываю его руку ладонью, и легкими поглаживаниями направляю страсть Гордея в нужное русло, задавая ритм.
        И все мысли разом вылетают из моей головы. На нас с Гордеем надвигается мощный торнадо. Какие уж тут мысли? Тут бы зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы не унесло!
        ТРИ МЕСЯЦА СПУСТЯ. АНАСТАСИЯ
        Вот и пришло то долгожданное счастье, за которое я так боролась. И тот покой, которого мне так не хватало. Гордей таким не был даже во время медового месяца: нежным, чутким, заботливым мужем и отцом. Он настоял на том, чтобы забрать Белку из Англии и перевести в частную московскую школу. Гордей очень сблизился с дочкой. Каждый вечер он подробно расспрашивает ее о том, что было в школе. Каждое утро они вдвоем делают зарядку в саду, а после этого бегают по поселку. Белка - засоня по натуре, встает очень рано, натягивает спортивный костюм и с нетерпением ждет Гордея. У них появились какие-то секреты. Они часто шепчутся, но, когда я прошу поделиться тайной, Белка важно отвечает, что это только для них двоих.
        Меня даже пугает эта внезапная перемена. Я никак не могу привыкнуть к этому новому Гордею, потому что чем лучше он относится ко мне и к Белке, тем сильнее мое чувство вины.
        - Люби мужа, как душу, но остерегайся, как лютого волка, - так говорила моя бабушка.
        И я так и жила долгие годы. И это казалось нормальным. Потому что знала: нам с Белкой нужно выжить, и я обязана дать ей все то, чего не было у меня. Долгие годы меня разрывало от этой двойственности: с одной стороны - любовь к мужу, с другой - к дочери. И вечный страх, что Гордей не любит Белку, не верит, что она его ребенок и просто терпит, не желая расставаться со мной. Но любому терпению приходит конец. И эта моя раздвоенность и была причиной того кошмара, что мы пережили. И теперь мне нужно точно знать для себя: чья дочь Белка?
        - Доверие, вот что главное, - всегда говорил Гордей.
        Чтобы доверять ему, мне нужно научиться сначала доверять себе. Если бы я раньше точно знала, что Белка - дочь Гордея, ничего бы этого не случилось. Но я всегда боялась этого знания. А теперь устала бояться. Наверное, страх вышел из меня вместе с кровью там, в реанимации. Выписавшись из больницы, я обратилась в хорошую частную клинику. Там меня направили в лабораторию, где делают тесты ДНК. Я незаметно взяла несколько волосков из расчески Гордея. И вот сейчас я сижу в коридоре клиники и жду результатов. И сердце, как на американских горках, поминутно падает и снова взлетает.
        Из лаборатории выходит врач, держа в руках две распечатки. Я встаю. Вот они, последние секунды неведения. А за ними - или вечный страх, или вечное доверие. Так как я теперь законная владелица нашего дома, половины денег и равноценный партнер Гордея в бизнесе, то мне нечего бояться того, что Белка останется ни с чем. Что бы ни случилось в дальнейшем между мной и мужем, дочка не окажется в нищете. Но мне, как воздух, необходима уверенность в том, что у нее будет родной отец.
        Врач улыбается мне и говорит:
        - Вот, возьмите бумаги. Здесь все расшифровано.
        Разворачиваю один белый лист. Сверху написано: " Вероятность отцовства носителя генетического материала составляет девяносто девять процентов". Закрываю листом бумаги лицо и сползаю по стене, плача от счастья. А с другой стороны, меня немедленно охватывает горечь потери. Аристарх был моей первой любовью, а она не забывается. Никогда! Горькая или сладкая - она остается внутри сердца. И иногда я даже радовалась, что Белка от него. Что она - живая память о том большом огне, который был у нас с Аристархом. И, как и Гордей, я часто ловила дочку на сходстве со своим бывшим. Взгляд, жест, интонация - что-то такое неуловимое, от чего мое сердце делало один лишний удар. И вот оказалось, что это сходство было фальшивым.
        Дураки эти ученые. Ищут черные дыры в космосе. Женское сердце - вот настоящая черная дыра. Затягивает намертво, поглощает энергию и любовь, и ничего не выпускает, оставляя внутри навсегда. И, как вблизи черной дыры, все, кто оказался рядом с женским сердцем, меняют массу, искривляя пространство. Ломая судьбы, страны, государства. И создавая такие странные уродливые вещи, как открытый брак.
        Открытый брак - это узаконенное вранье. Это попытка скрыть тайны прошлого. Одна маленькая ложь вызывает большой страх, который застилает глаза. Недаром сказано: "Единожды солгав, кто тебе поверит?" Я сама нагромоздила ложь. Соврала мужчине, который спас меня от нищеты. А потом влюбилась в него по уши, и, боясь потерять, врала еще больше. Потому что уже не могла остановиться. Потому что подчинилась своей слабости. А нагромождение вранья, как снежный ком, все росло и росло.
        Открытый брак. Его придумали не у нас. Наверное, он больше подходит тем, кто его изобрел: европейцам. Они умеют дружить по-французски, изредка спать друг с другом, встречаться без обязательств и жить шведской семьей. Они научились не ссориться с бывшими женами и мужьями, растить детей от разных браков и знакомить друг друга с любовниками. Мы так не умеем. У нас все серьезно и по-настоящему.
        Наотмашь! Так, чтобы сердце рвалось! Так, чтобы ни с кем не делиться. У нас отношения между мужчинами и женщинами очень напоминают Масленицу: сначала пьем, гуляем так, что небо содрогается и падает на землю. Горшки бьем, чтобы осколки во все стороны веером. Все сжигаем, как чучело Масленицы на площади. А потом молим о прощении и неистово крестимся:
        - Прости мя, грешного, господи!
        Поэтому и заканчивается наша Масленица Прощеным Воскресеньем. Чтобы отмолить все то, что наотмашь отлюбили. У нас мало кто дорос до этой европейской легкости. И вряд ли дорастет. Мы не лучше и не хуже. Мы просто другие. Наш открытый брак - это попытка оставить разбитую чашку целой в глазах окружающих. Но, по сути, наши мужчины похожи на Кин Конга: любят заграбастать свою женщину и рычать:
        - Моя!
        А наши женщины, забыв про образование, университеты и прогулки по вольным Европам, при появлении соперницы, ведут себя так же, как наши бабушки в деревнях сто лет назад. Снимают серьги, запихивают их в лифчик, чтобы не потерялись, и вцепляются сопернице в волосы с криком:
        - Ах ты сучка крашена!
        Мы такие, какие есть. Плохо это или хорошо, я не знаю. Может быть, нам нужно поучиться этой европейской легкости. А, может быть, наоборот: избегать ее. Время покажет, когда вырастут наши дети. Пока мы не готовы к открытому браку. Конечно, если действительно любим, а не ищем оправдания своим изменам и вранью.
        Фотографирую результат теста ДНК, складываю лист бумаги и кладу в сумку. В ее шелковой глубине звонит телефон. Это Гордей. Как чувствует, что думаю о нем.
        - Рыба или мясо? - не здороваясь, спрашивает он.
        - Что? Ты о чем, Гора?
        - Просто скажи, Настюш: рыба или мясо?
        - Ты решил устроиться стюардом в авиакомпанию? - смеюсь я.
        - А что, думаешь, не возьмут? - огорчается Гордей. - По-моему, я еще вполне ничего. Особенно, если меня к теплой стенке прислонить. Ну давай, говори уже.
        - Рыба, - отвечаю я.
        - Отлично! Это я нам, всем троим, планирую поездку на Рождество. И вот думаю: где красивее? На юге Франции или в Германии?
        - Подожди, Гора, а рыба здесь при чем?
        - Ну как же! - удивляется он. - Юг Франции - это же сплошное море и рыба. Значит, Франция. Я всегда доверял твоему вкусу.
        - Гора, я сделала тест ДНК на отцовство.
        На том конце линии воцаряется глухое молчание.
        - И по результатам…
        - Я ничего не хочу знать! - перебивает он меня. - Ничего! Прости, спешу. Целую! Пока, - он кладет трубку.
        Улыбаясь, отправляю ему результаты теста. Гордей немедленно перезванивает. Специально не отвечаю ему. Пусть насладится этим в одиночестве. А мне предстоит узнать еще одну новость. Разворачиваю вторую распечатку. Несколько минут смотрю на нее, не веря своим глазам. Фотографирую и снова посылаю мужу. Телефон тут же начинает трезвонить без остановки. Гордей раз за разом набирает меня и одновременно шлет текстовые сообщения. Но я сейчас не хочу ни разговаривать, ни отвечать на сообщения по "Ватсапу". Мне нужна тишина. Мне и моему ребенку. Отчего-то мне кажется, что на этот раз будет мальчик.
        Выхожу из клиники и медленно иду по багряно-золотому осеннему парку. Осень - это уютная тишина неспешных мыслей под ласковым пледом. Мне сейчас необходимо побыть одной. Совсем одной. Чтобы научиться жить без страха, не оглядываясь назад. Жить, полностью доверяя своему мужчине - отцу двух моих детей. В абсолютно закрытом от всех чужих браке.
        [1] Стихотворение взято с просторов интернета. Автор, к сожалению, неизвестен