Жена моего любовника Ирина Николаевна Ульянина
        Катю Макееву долгие пять лет мучил вопрос: почему Сергей оставил ее? Видимо, только она считала, что их страстный роман больше чем курортное приключение. Пока девушка тосковала и терзалась, ее бывший возлюбленный женился и обзавелся двоими детьми. Случайно встретив его, Катя решила еще раз попытать счастье. Оказалось, что у любимого темное прошлое и весьма противоречивое настоящее. А тут еще и проблемы ненавистной соперницы, жены ее любовника…
        Ирина Ульянина
        Жена моего любовника
        Глава 1
        Линии метро в Новосибирске коротки, как бабий век: не успеешь юркнуть в вагон, устроиться на сиденье,  - пора на выход. А карта нашего метро похожа на крест: восемь станций вдоль и четыре - поперек. И все, кто живет в нашем городе, несут этот кривоватый, будто изогнувшийся под тяжестью антигуманного климата крест,  - спускаются под землю и едут. Добираться метро всяко быстрее, чем по устланным гололедом, засыпанным снегом и забитым пробками автотрассам, пусть и с пересадками.
        Я в подземке частый гость. Многих кассирш, продавщиц, музыкантов и попрошаек знаю в лицо. Мне нравится разглядывать метрополитеновский народ. Пока поезд мчит, нескольких минуточек хватает, чтобы напридумывать про встречных-поперечных с три короба, выстроить им судьбы. Наверное, будь я писательницей, цены бы мне не было!.. Но, увы, я не хозяйка даже собственным жизненным сюжетам. И счастье, и удача несутся мимо. Их, точно поезда, со свистом засасывает в черный тоннель…
        На станции «Студенческая» в вагон влились конечно же студенты. Ну, может, не одни только студенты, но преимущественно молодые люди, испорченные вульгарными представлениями о модных тенденциях, всеми этими трэшами и трендами, топами и брендами. Среди парней преобладали аутисты в темной, практичной одежде, заткнувшие уши аудио- и телефонной гарнитурой, читающие Esquire или «Компьютерру». А по облику девчонок было заметно, что они не читали ничего тяжелее Cosmo или «Я покупаю», зато точно знают, где дешевле наращивать ногти, делать перманентный татуаж и лечить ЗППП (заболевания, передающиеся половым путем). У них повсюду стразы - на сумочках, пряжках ремней, застежках, заколках - и немыслимые шпильки. Фейсы отглянцованы не по-детски, волосы измучены красками и лаками, а изо рта попахивает табаком и перегаром, который не перебивает мятная жвачка. Сразу заметно, что часто ночуют не дома. Эти девушки думают, что выглядят страшно сексуально, оголяя животы и поясницу вопреки злым морозам. На самом деле окружающим страшно представить, что станет с их почками.
        Напротив меня приземлились две свиристелки. Та, что посимпатичнее, смахнула с белокурой головки норковый капюшон, достала из сумочки навороченную плоскую фотокамеру,  - не сомневаюсь, там двузначное количество мегапикселей. Она тыкала отманикюренным ногтем в кнопочку, рассматривая отснятые кадры на крошечном мониторе, и возбужденно хихикала, будто ее щекотали. По ходу хвасталась бойфрендами, разжигая зависть блеклой подружки, до ушей обмотанной самосвязанным шарфом. Красавицам нравится окружать себя дурнушками. По тому же принципу аранжируют цветы на клумбах: в центре - крупные, роскошные, сортовые розы, а вокруг для контраста - линялый ситец васильков и незабудок. Кому надо, тот оценит их скромность, польстится на обаяние застенчивой девственности. Но кому, интересно знать, надо, если роза - вот она, эротично топорщится всеми своими лепестками и благоухает, прямо-таки просится в глаза?!
        Все девушки похожи на цветы. Вот я, например, далеко не роза, но и не таксебешный полевой лютик. Скорее садовый ирис - неброский, но изысканный цветок на стройной ножке. Чтобы подчеркнуть сходство, постоянно оттеняю глаза фиолетовой тушью и фиолетовой подводкой. А что? Синеглазая брюнетка смотрится довольно эффектно!.. У ирисов один недостаток - они цветут всего ничего, с мая по июнь. По ботаническим параметрам я пребываю как раз на границе между весной и летом, на пике расцвета, в самом соку - недавно тридцать лет стукнуло. Лепестки ланит еще свежи, но слегка, совсем чуточку, тронуты увяданием. Вот кто придумал морщинки, неотвратимый ужас старения? Как было бы прекрасно жить да радоваться вечной молодости…
        Свиристелки, не подозревавшие о своем счастье - той самой реальной молодости, которую утратить можно, а вернуть ни за какие деньги нельзя,  - беспечно шушукались. За их спиной мелькали голые деревья, подо льдом текла река. Перегон между «Студенческой» и «Речным вокзалом», когда поезд, вырвавшись из-под земли, летит по мосту над Обью, похож на ленту кинопленки. Кадры, в которых заснеженное, белое, как наряд невесты, русло целуется с белесым небом, чередуются с темными поперечинами проемов. А в визуальной совокупности они образуют завораживающее черно-белое кино.
        На станции «Октябрьская» девчонок как ветром сдуло, но в метро свято место пусто не бывает. Скамейку напротив заняли бедненькая старушка и хмурый, неопрятный мужчина. Они наверняка не имели друг к другу никакого отношения, а смотрелись родственниками - чувствовалось, что обоих жизнь крепко отвалтузила. Бабушка узловатыми пальцами крепко прижимала к животу кошелку, дабы никто не уволок. Неухоженный мужичок теребил в обветренных руках снятую с головы шапку. Ноль эмоций на лице и безвольность позы выдавали в нем тихого, латентного алкаша, который и на работе, и в койке - не большой удалец. Самое обидное, что такие клинические неудачники среди мужчин среднего возраста составляют большинство. Попробуй-ка устрой с ними личную жизнь!.. Фу, даже смотреть тягостно. Я перевела взгляд и оторопела: у сомкнутых створок выхода, отвернувшись к черному стеклу, стояло… мое наваждение, моя эротическая галлюцинация. Лучший из парней - Сережа Волков. Тот, кто блазнился мне повсюду с тех пор, как мы расстались. Когда это было? Кажется, лет пять прошло… С ума сойти, целая вечность!.. Представила, что поезд остановится,
он выйдет и… И что дальше? Снова его потерять? Еще пять лет маяться с «разнообразными не теми»? Ну уж нет!
        Я поспешно поднялась, приблизилась к материализованной галлюцинации, встала позади нее, вперившись в затылок. Вьющиеся, креативно подстриженные волосы приглажены гелем. А раньше кудри были длинными и буйными, как заросли плюща. Ворот сорочки - белее ангельского крыла, крепкая спина обтянута добротным кашемировым пальто. И пахло от молодого человека едва уловимо и притягательно - туалетной водой с нотой благородной древесины типа сандала. Нет, вряд ли это Серега Волков! Уж слишком респектабельно прикинут - как пассажир из салона бизнес-класса, готовый из самолета катапультироваться в руководящее кресло! Нет, мой Серый Волк был отвязным, безденежным шалопаем. К тому же его двойник носит очки. Я опять обозналась! Так жалко…
        Состав замедлил бег перед остановкой. Качнулся, притормаживая, и сила инерции завалила меня на импозантного господина, похожего на Сергея. Он чуть не ткнулся лбом в стекло и с неудовольствием обернулся. Сердитое выражение мгновенно сменилось удивлением, глаза округлились, сделались больше очков.
        - О, Катрин, ты, что ли? Ни фига се…
        - Ой! Да… Сережка… Здравствуй!
        - Привет…
        Мы так давно не общались, что растерялись, не зная, как себя повести. Застыли истуканами, онемелыми соляными столбами. Поток пассажиров вынес нас на перрон. Волков зачем-то стал оправдываться:
        - Сто лет метро не пользовался, а сегодня пришлось загнать машину на станцию техобслуживания, вот и спустился… как говорится, опустился ниже плинтуса.
        - А я постоянно опускаюсь, ничего такого уж страшного,  - пожала я плечами.  - Подумаешь…
        - Кать, а сейчас ты куда направляешься, если не секрет?
        - Мне туда, налево.  - Вообще-то мне нужно было проехать еще две станции, чтобы попасть домой, но я зачем-то махнула рукой в противоположном направлении.  - В театр «Красный факел» решила сходить.
        - Катька-а, какая ты стала-а,  - восхищенно протянул окрутевший до неузнаваемости Волков и возложил ладони мне на плечи. Ага, разглядел, осознал, наконец, подлец, что потерял!
        - Ты тоже изменился, Серенький.
        - Надеюсь, к лучшему?
        - Ну да: гламур, глянец, все такое… Стал старше, солидней.
        - Так уж и солиднее? Нет, тебе кажется. Это, наверное, из-за очков. Стеклышки виноваты! Мартышка к старости слаба глазами стала,  - рассеянно отшутился он.  - Впрочем, не важно… Послушай, Катрин, может, тебе не обязательно тащиться в «Факел», да еще в красный? Чего ты там не видела, в театре?.. Может, ну его к бесу?
        Он ненадолго умолк, изобретая альтернативный вариант, и не придумал ничего оригинального. Мужчины, если они не схимники и не жмоты, обычно завлекают дам приглашением «посидеть где-нибудь». Мой бывший любовник - точно не монах и не скупердяй, за это могу поручиться. К тому же его явно подогревала мысль о том, что в отсутствие автомобиля не грех и накатить, что называется, залить за воротник. А я и так, без выпивки вела себя как та неприкаянная чудачка из песни «Напилася я пьяна, не дойти мне до дома…». Да уж, завела меня тропка дальняя… Довела до ручки! Пожалуй, даже если бы Серый никуда меня не пригласил, сама бы навязалась. Но когда мы вынырнули из подземки на вольный свет - на осиянный вечерней иллюминацией Красный проспект, я погнала картину,  - вздохнула, бросив печальный взор в сторону улицы Ленина - вроде как досадовала, что пропускаю встречу с прекрасным. Хотя никого прекраснее Сергея, клянусь, в жизни не встречала!
        - Сладкая, пошли в «Патио-пиццу»?! Или можем податься в «Иероглиф», закинуться суши. Ты как, Катрин, к японской кухне относишься? Нравится?
        - В общем, да, но…  - Я бы под пыткой не призналась, что не умею пользоваться палочками, да и в целом не мечтаю о сырой рыбе с рисом. Я, если что, мечтаю похудеть. И какой извращенец внедрил у нас моду на худышек и гадскую японскую кулинарию?.. Заявила: - Предпочитаю европейскую кухню.
        - Лады, заметано - выбираем пиццерию.  - Сережка взял меня под руку, переводя через Красный проспект на зеленый свет светофора, и тут в его кармане запиликал мобильный телефон. Разговаривая, он напрягся, скорчил досадливую мину, будто страдал от боли в печени: - Да!.. Нет!.. Я уже все сказал… Нет, не передумаю! Шли бы вы…
        Он прижимал трубку к уху правой рукой, и я имела возможность заметить, что на безымянном пальце отсутствует обручальное кольцо. Мелочь, а приятно… Отключив мобильник, Волков подбросил его на ладони, словно прикидывая, сколько тот весит, и, нимало не колеблясь, метнул в урну. Попал точно в цель. Я в изумлении крикнула:
        - Что ты делаешь?! Зачем?!
        - Не грузись, Катрин. Не хочу, чтобы всякие моральные уроды отвлекали меня от общения с очаровательной девушкой,  - подмигнул этот дьявольски обаятельный подхалим, распахивая передо мной дверь в «Патио-пиццу» и пропуская вперед.  - Прошу, моя радость!
        О, кто-кто, а Серж горазд на широкие жесты! Мужскому населению сибирской столицы - нашим вялым, серым валенкам и кроличьим шапкам - определенно есть чему у него поучиться.
        На первом этаже пиццерии тренькали на струнных музыканты, гоняли шары бильярдисты. Сразу трое игроков, ожидавшие очереди к столу под зеленым сукном, поздоровались с Волковым. Похоже, он был здесь таким же своим среди своих, завсегдатаем, как я среди пассажиров метро… Мы поднялись по лестнице, и мне показалось, что все присутствующие девицы с преувеличенным вниманием выпучились на Сережку. Убила бы нахалок!.. И молоденькая официантка кинулась к моему спутнику со всех ног, как только не споткнулась от преувеличенной расторопности.
        - Ой, кто к нам пришел! Сергей Владимирович, рада видеть. Как вы? Как дела?  - расплылась она в улыбке, одергивая белую маечку униформы, под которую забыла нацепить лифчик. Впрочем, грудь была столь мала, что в поддержке бюстгальтера и не нуждалась.
        - Все супер!
        Да уж, нелегко иметь красивого кавалера, доложу я вам. Можно сбрендить от ревности, от перманентной угрозы угона… Потому что у этих молодых девчонок гордости - ноль целых, ноль десятых, сами на шею вешаются… Но Сережа ни на кого, кроме меня, не обращал внимания, словно все вокруг были неодушевленными предметами. Мы заняли столик рядом с перилами балюстрады - местечко вполне уединенное и в то же время предоставляющее широту обзора.
        - Советую вам заказать лазанью, у нас сегодня Федор готовит, пальчики оближете,  - пританцовывала перед моим Волковым плоскодонка в белой майке. Руководствуясь своей ботанической классификацией, я отнесла ее к семейству репейников.
        - Не хочу лазанью, хочу салат-бар,  - безапелляционно заявила я, лишь бы что-то сказать наперекор ей.
        - Точно! Я тоже буду салат-бар,  - поддержал меня Серенький.  - Остальное, если что, закажем позже, по ходу пьесы.
        - А пить? Чего желаете выпить?  - Надоеда принялась цитировать по памяти карту вин.
        - Нет-нет, предпочитаю светлое пиво,  - перебила я.
        - Короче, Наташка, тащи кувшин «Гессера»,  - послал ее Серега и, обернувшись к вешалке, погладил мою лиловую шубку.  - Ты все еще носишь ее, Катрин… Я часто вспоминал…
        Непосвященный мог бы воспринять его заявление буквально - будто Волков часто вспоминал мою шубу. Обхохочешься! Станет ли нормальный, здравый парень вспоминать про жалкие кусочки норки? Нет, конечно. Он имел в виду, что помнит, как я их купила с его подачи в знойной Греции, заваленной мехами не слабее, чем морозный Новосибирск снегом. Это сейчас вектор пушного шопинга переместился в Китай, а тогда, пять лет назад, съездить в колыбель цивилизации и не привезти оттуда шубу считалось чем-то вроде симптома идиотии. Греки утверждали, что торгуют канадскими мехами, которые вроде как всем мехам меха, круче не бывает. На самом деле полный отстой, в чем я убедилась на опыте носки. Впрочем, если бы от качества верхней одежды зависело качество жизни, я бы давно сменила шубку, но… Вы же понимаете, что быть хорошо одетой и быть счастливой - разные вещи.
        Я была очень счастлива, отдыхая в маленьком курортном городке Лутраки, припертом горами к берегам сразу двух морей - Ионического и Эгейского. Неугомонные аргонавты под предводительством Ясона задолго до нашей эры соединили их воды Коринфским каналом, выдолбленным в высоченных, монолитных отвесных скалах, и отправились за золотым руном. Титанический труд! Проплывая через канал на экскурсионном корабле, декорированном под старинное судно с полотняными парусами, я недоумевала - зачем аргонавтам понадобилось руно? Я бы на их месте добра от добра не искала, в Лутраках и так все есть, настоящий земной рай… Стоял дивный август - ароматный и сладкий, как переспелые персики, которыми я объедалась. Море прогрелось настолько, что из воды не хотелось вылезать. В парке рядом с моим отелем днем и ночью били источники минеральной воды, приглашая заботиться о здоровье. Набережная по вечерам звенела цикадами, гитарами и скрипками, тосковавшими об утраченной любви. Здоровье я берегла, а вот лирикой голову не забивала. Ездила то в археологический музей, то в Эпидаврус, где отлично сохранился крупнейший амфитеатр, в
котором под открытым небом разыгрывались трагедии Софокла и Еврипида. Мифы и легенды Древней Греции словно оживали перед глазами; я почтительно трогала камни на развалинах, чувствуя, что прикасаюсь к вечности. А вот на пляже только и слышалось жужжание соотечественниц, наперебой делившихся рассказами об удачных покупках. Я была, что называется, не в теме, о покупке манто сначала и не помышляла, ведь на тридцатипятиградусной жаре не придумать вещи менее актуальной. Про себя насмехалась над меркантильными тетками и напевала: «Ну а твои подруги, Зин, все вяжут шапочки для зим, от ихних скучных образин дуреешь, Зин!» Но как-то постепенно вирус шубной лихорадки проник в сознание, поднял меня с лежака и понес в Афины.
        Помню, битых два часа угорала в автобусе, потом угорала, плутая по сизой от зноя, бензиновых испарений и пыли столице Греции. Не представляю, как там выживают аборигены? Дышать абсолютно нечем!.. На центральной площади Омония, что по-русски означает Согласия, меня сшиб с ног обдолбанный наркоман. Разумеется, сделал это не нарочно, просто ничего перед собой не видел пустыми зенками. Я шмякнулась на грязный асфальт и расшибла локоть - боль была настолько чудовищной, что печатными словами не передать. Чуть сама не ослепла! А когда прозрела, убедилась, что тротуар вокруг этой паршивой площади забросан шприцами и окурками, к тому же густо заплеван немытыми и нечесаными, одичавшими личностями. И жутко, и грустно сделалось: в какую помойку выродилась древняя цивилизация!.. Встала, отряхнулась и в самом гнусном настроении потопала назад к автостанции. Так, на всякий случай заглянула в первый попавшийся меховой салон, хотя желание примерять шкуры дохлых крыс к тому моменту совершенно иссякло, но в магазинчике было чисто, пусто и прохладно, да и хозяин оказался - сама доброта. Предложил мне «Метаксы», а я
предпочла колу. Уселась, с кайфом вытянув усталые ноги, жадно присосалась к ледяной баночке и… Увидела Сережку и шубу! Это произошло одновременно, будто сама судьба вознаградила меня двойным везением за разбитый локоть и тепловой удар.
        Парень появился откуда-то из-за кронштейнов, откинул назад упавшие на лицо спутанные кудри и подмигнул мне. Он держал плечики с шубкой необычной лиловой расцветки и оглядывался, куда бы ее пристроить. Понравился мне сразу до изнеможения! Ну и шубка тоже понравилась…
        - Откуда вы приехали?  - спросил меховщик.
        На миг я позабыла, кто я и откуда. Смотрела на него бессмысленно, как овца:
        - А? Что?
        Он повторил вопрос, и, когда я ответила, кудрявый парень обрадованно вскинул брови:
        - О, землячка! Я тоже из Новосибирска,  - и протянул ладонь для рукопожатия.  - Давай знакомиться. Меня зовут Сергей.
        Он походил на актера Антонио Бандераса, но был намного лучше, выше ростом, красивее. Майка-боксерка обнажала мускулистые плечи и сильные, развитые руки, похожие на передние конечности гориллы. Потертые джинсы ладно обхватывали узкие бедра. А главная прелесть содержалась в выражении карих глаз - веселых, лукавых, обольстительных… Мне захотелось до него дотронуться, потому попросила примерить шубу. Серега, накинув лиловую норку, словно невзначай приобнял мои плечи, а хозяин заведения зацокал языком:
        - Нца-ца, супер! Супердевочка.
        - Да, очень классно,  - подтвердил Бандерас.
        Поторговаться, как учили многоопытные кумушки на пляже, я не сумела, вернее, вообще забыла о такой возможности. Отвернувшись к стене, достала из бюстгальтера скрученную рулончиком валюту и рассчиталась сполна. Пока земляк упаковывал мою покупку, грек наполнил рюмки «Метаксой». Других посетителей в салоне не было, и мы обмывали обновку долго и упорно, наверное, целый час. Сергей рассказал, что приехал в Грецию три месяца назад с десятью евро в кармане, автостопом пересек всю страну, подрабатывая чем придется - и апельсины собирал, и малярным делом занимался. Меховщик время от времени приставал с предложениями купить еще что-нибудь, демонстрировал то енота, то бобра, то каракуля, а я разводила руками: «Денег нет. Кончились», и он потерял ко мне интерес, спрятал бутылку с бренди. Пора было уходить, а я все не могла насмотреться на Сережку. Волевым усилием отодвинула пустую рюмку, встала, и догадливый парень схватился за пакет с шубой:
        - Катрин, я провожу тебя в отель.
        - Долго провожать придется - за сто километров. Я в Лутраках живу.
        - Ну, хотя бы до автостанции доведу.  - Он посмотрел так, словно признался: «Умираю, как хочу тебя!» Чуть не обуглил пламенным взглядом! И увел из царства убитых зверей, обнимая за талию. В ожидании автобуса мы самозабвенно целовались. А когда эта газовая камера на колесах прибыла, Сережка следом за мной запрыгнул на подножку. Наверное, ему было без разницы, где оттягиваться, но я верила, что он влюбился с первого взгляда. В ту же ночь мы стали любовниками…
        - Вспоминал, говоришь?  - Я иронично прищурилась, возвращаясь к реальности.  - Отчего же так резко смылся? Да еще Кастанеду прихватил, а я, между прочим, ту книгу сама дочитать не успела.
        - Какого Кастанеду? Ты, Катрин, меня с кем-то путаешь.  - Серый изобразил оскорбленную невинность.  - Нет, девочка моя, я мог взять разве что Камасутру.
        - Не смеши, Камасутру нормальные люди успевают изучить в средней школе, в период полового созревания.
        Мое высказывание заинтриговало официантку, подоспевшую с бокалами и тарелками. Она поделилась мнением, что сексом надо заниматься, а не читать о нем. Можно подумать, ее кто-то спрашивал. Мы с Сережкой направились к стойке с салатами, где мой отличник по курсу постельных наук простонал:
        - Селедка под шубой, обожаю!
        - Как тебя легко ублажить,  - усмехнулась я и сглотнула голодную слюну. Разум подсказывал, что нужно подсчитать калории прежде, чем метать снедь на блюдо. С тех пор как я рассталась с законным мужем, лишившись источника постоянных стрессов, талия и бедра поплыли вширь, вышли из берегов старых юбок и брюк. Если продолжать в том же духе, рискую догнать и перегнать гиппопотама! Но перед искушением едой я не устояла точно так же, как в свое время перед Волковым. Тарелку нагрузила с горкой, обильно полила соусом и посыпала измельченным грецким орехом. Мой спутник отсутствием аппетита тоже не страдал, однако пиво в кувшине иссякло раньше, чем мы наелись.
        - Давай, душа моя, вмажем водки за встречу!  - вошел в раж Серенький.
        Он не спускал с меня глаз, подернутых нескрываемым вожделением, от высокой температуры взгляда, кажется, даже линзы в его очках запотели. Что уж говорить обо мне? Естественно, занялась жаром, и этот внутренний огонь спалил дотла застарелые обиды и комплексы, отправил в тартарары пятилетку разлуки. От желания в горле пересохло, и, сглотнув ком, я выдавила из себя:
        - Похмелье будет страшным…
        Эх, кого волнует завтрашнее похмелье, когда алкоголь и страсть уже торкнули в мозги?.. Сережка призывно махнул официантке и, придвинувшись ко мне, положил под столом руку между моих коленей:
        - Катрин, сокровище мое, ты по-прежнему живешь с родителями?
        - Нет, сейчас живу с Азизом,  - поддразнила я.
        То ли от удивления, то ли от гнева он оставил в покое мои ноги, сурово нахмурил брови, отчего очки сползли с переносицы.
        - Что еще за Азиз? Таджик со стройки?
        - А что ты имеешь против таджиков?  - Иногда мне удается выступать в образе завзятой интриганки. Поставив руку на локоть, устроила лицо в лодочке ладошки и невинно захлопала фиолетовыми ресницами. Сережкина ревность служила мне лучшим комплиментом. Поделом ему! Не одной же мне страдать пять лет подряд?..
        Подбежала официантка, возрадовалась, что клиент дозрел до водки, посоветовала взять «Журавлей». Серега продолжал сердито сопеть, и я не выдержала, раскололась, сообщив, что Азиз не мужчина, а экзотический попугай неописуемой красы и невероятных размеров. На столе возникла запотевшая бутылка с узким горлышком, и Волков приготовился к возлияниям - ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговичку рубашки, после поднял наполненную рюмку:
        - Ну ладно, если попугай, то прощаю. Махнем на мировую!
        Вторую рюмку мы скрепили поцелуем, ради которого пришлось тянуться губами друг к другу через стол. Так увлеклись, что моя грудь оказалась в тарелке, джемпер испачкался майонезом. Серенький промокнул пятно салфеткой и переместил свой стул почти вплотную к моему, чтобы было удобнее гладить под столом мои ноги. Оглядевшись с запоздалой стыдливостью, я убедилась, что во всей «Патио-пицце» другой такой парочки наглых развратников не имелось. Волков интимно нашептывал: «Катюшка, солнце, давай свалим отсюда? Хочу поскорей снять с тебя все-все…» Его очки балансировали уже на кончике носа. Поправив их, я выдержала паузу, изобразила глубокую задумчивость. Сидела, накручивая на палец прядь волос, хотя хотелось со всех ног бежать в койку. Он не отступал:
        - Катрин, не упрямься. Раз ты живешь одна, поехали к тебе, а?
        - Не одна, а с Азизом,  - пьяно настырничала я.
        - Сергей Владимирович, вас кто-то по телефону разыскивает. Подойдете к трубочке или включите свой мобильник?  - встряла репейная колючка.
        - Посылай всех на…  - Сережка споткнулся, сдерживая ругательство, и помрачнел. Велел официантке ответить, что он уехал.
        Она почему-то пропустила просьбу мимо ушей, прямо приклеилась к нашему столу. Разлила водку по рюмкам и предложила:
        - Может, все же горячего принести? Лазанью покушать не надумали? Хотите, я вам тарелочки поменяю?
        - Счет принеси и катись колбаской,  - утратил вежливость мой спутник. Самое досадное, что и любовный пыл его как бы угас - на меня не смотрел, откинулся на спинку стула и отрешенно ковырял во рту зубочисткой.
        - Что-то случилось?  - не выдержала я.
        - А?  - Он вздрогнул, качнул головой и пришел в себя, снова стал прежним обольстителем. Подмигнул мне: - Ну так как, Катрин, приглашаешь меня в гости? Э-эй, солнце Пелопоннеса, оливка Южной Греции, сдавайся!
        - Сам ты оливка,  - буркнула я, вспоминая, как в таверне этого самого Пелопоннеса, пропахшей рыбьим жиром и кислым молодым вином, Серый Волк кормил меня маслинами - брал черную ягоду и клал мне в рот, будто маленькой. Я целовала его солоноватые пальцы, сплевывала косточки и просила: «Еще!» Я часто просила у него добавки - во всем. Солнце Южной Греции очень способствует ненасытности, тяге к излишествам… Улыбнулась Сережке: - Да сдаюсь я, сдаюсь! Сейчас поедем, только сначала навещу дабл.
        В дамской комнате я убедилась, насколько крепко набралась: кафельные плитки казались кривыми, закручивались подобно ленте Мебиуса. И мое отражение в зеркале уплывало за горизонт, двоилось. Проклятая водка! Из-за нее баллончик с блеском для губ выпрыгивает из рук, точно резвый луговой кузнечик. Опля! Укатился под раковину… Ну и пусть. Зачем мне блеск? Все равно Серенький его мигом слижет.
        Вновь обретенный любовник сидел за стойкой бара в обнимку с моей лиловой норкой и беседовал с каким-то хмырем. Увидев меня, вскочил и проявил незаурядное терпение, помогая попасть в рукава шубы. А потом прижал к себе, как тогда, на автостанции в Афинах, и от сладких предвкушений меня закачало, заштормило.
        - Не желаете вызвать такси?  - Хмырь, который, наверное, был администратором, взялся за телефон.
        - Не-а, не желаем. Нам некогда ждать,  - рассудил Волков и взялся за дверную ручку.  - Чао!
        Мы вышли на проспект, накрытый метелью. Под ноги бросилась поземка, порыв ветра распахнул шубу, охладил разгоряченное лицо и шею. Сережкины кудри тотчас облепила белая мошкара - он не носил головного убора. Я потянулась, чтобы смахнуть снег с его волос, и открыла рот, желая выразить, как рада, что мы снова нашли друг друга. Не успела… В ту же секунду возлюбленный резким толчком опрокинул меня на землю и навалился сверху, заорав:
        - Лежать! Не шевелись!
        Я была крайне возмущена - все же асфальт, покрытый бугристой ледяной коркой, отнюдь не пуховая перина. Скорее кухонная терка - я пробороздила ее непосредственно щекой. Алкоголь смикшировал остроту ощущений, но все равно было очень больно. И главное - не вырваться - Серега крепко-накрепко прижимал меня за шею к тротуару. Ужасно обидно: сначала целует, потом кидает!.. И тут прямо над головой оглушительно засвистел хор взбесившихся цикад. Не веря собственному слуху, я изо всех сил вывернула шею и увидела, что из приоткрытого окна черного джипа, едущего на замедленной скорости, нас поливает автоматная очередь - хлесткая, как град.
        Зазвенели осколки витрины, во все стороны полетели ошметки штукатурки. Стреляная гильза, срикошетировавшая от металлической урны, упала непосредственно перед моим носом. Я дико завизжала и зажмурилась, уже добровольно вжимаясь в наледь.
        Благим матом орала не только я, но и другие прохожие, тоже вынужденные попадать. А смертоносный стрекот, захлебнувшись, стих, и джип умчался, вздымая снежную пыль мощными колесами.
        - Бежим,  - скомандовал Волков и рывком поднял меня.
        - А куда?
        От сильнейшего испуга я протрезвела и окостенела, ноги ощущались как плохо пригнанные протезы, а уж мыслительные функции и вовсе отключились. Сергей тащил меня волоком, рыча:
        - Скорее! Да шевелись же, твою мать!
        - Сер-р-реж-жжа…
        - Что?
        - Т-ты оч-чки пот-терял,  - заикалась я.
        Он и не подумал тратить время на поиски слетевших окуляров. Вцепившись в меня крепче, чем солдат в полковое знамя, поволок к дому с аптекой. Мы юркнули за угол, в освещенный двор и, петляя подобно загнанным зайцам, дунули в глубь квартала.
        - Ч-что это б-было? В к-кого с-с-стреляли?  - Мне все еще мерещился душ автоматной очереди, и сердце обрывалось от страха.
        Серый Волк мчался, зло сжав губы, и тянул меня вперед. Ему-то, поджарому, легко бегать, а каково мне с лишним весом, на костяных ногах, с душой в пятках?! Напрасно мы метались, озираясь, куда бы спрятаться,  - подъезды повсеместно запечатаны массивными железными дверями с домофонами и кодовыми замками, ни щелочки, ни малейшей лазейки. Между тем силы мои совсем иссякли. Повалилась в сугроб, точно куль, и Сережку увлекла за собой.
        - Ну скажи, кто стрелял? В кого? За что?  - тряслась я, более не справляясь с истерикой, инстинктивно хватая его за отвороты шикарного кашемирового пальто.
        - Тихо!  - Он зажал мне рот, прислушиваясь.
        Я тоже обратилась в слух, но уловила только собственное загнанное, сбившееся дыхание и уханье сердца. И вдруг… зловещий рокот автомобильного мотора. Сомнений не оставалось: кровожадный джип догонял нас! Я взвыла, прощаясь с жизнью: «У-а-ау!»
        - Бежим!  - опять велел мой погубитель.
        А куда бежать? Некуда… Попробовали вжаться в стену дома с выступами полуколонн на фронтоне и убедились, что они и последнего доходягу скрыть не смогут. Обогнув здание, мы обнаружили яму возле подвального окна. Спрыгнув в нее, Серега поднял вверх руки, помогая мне спуститься. Машина прошелестела совсем близко, и я присела на корточки, а он, наоборот, приподнялся на цыпочки, выглядывая из ниши. Рассмеялся:
        - Трусиха, отбой! Ложная тревога, это не они.
        Выбраться из укрытия оказалось гораздо труднее, чем в него угодить. Я испачкалась, порвала колготки, расцарапала ладонь и вообще чувствовала себя отвратительно. А Серый Волк, наоборот, начал вполне оптимистично насвистывать. Приобнял меня, направляя к трассе, к Вокзальной магистрали, где поднял руку, голосуя:
        - Говори адрес, Катрин.
        - Какой адрес?
        - Твой. Куда нам ехать?
        - Нам?  - переспросила я, потому что встреча с бывшим любовником перестала казаться радужно-прекрасной. Больше не хотелось ни секса, ни кекса. Лучше уж спать в гордом одиночестве, чем так рисковать…
        - Ну а кому? Не им же?! Все-таки как клево, старуха, что ты мне подвернулась. Тебя же никто - ни одна собака!  - не знает. Нас вместе никогда не видели,  - повеселел Волчище, сверкая карими, опасными, галлюциногенными глазищами.  - Эй, очнись, что ты как замороженная треска? Адрес, живо!
        Возмутительная бесцеремонность! В одном он прав - нас вместе никогда не видели. Вот и отлично. Вот пусть и дальше не увидят. Хватит с меня приключений со стрельбой и спасением бегством!.. Я сделала шаг в сторону, но Серега тотчас поймал за шиворот и встряхнул, повторив свой вопрос. Мама недаром считает, что моя основная проблема состоит в неумении отказывать людям, почему-то мне всегда трудно бывает произнести коротенькое слово «нет». Вот и теперь понуро промямлила:
        - М-метро «Гагаринская». Там недалеко от супермаркета, пешком можно дойти…
        Серега затормозил первую попавшуюся машину - занюханные «жигули» оранжевого цвета с проплешинами ржавчины на капоте - и со смешком сообщил, что именно от этой развалюхи мы прятались в подвальной яме. За рулем сидел пожилой дядечка, которому приглянулась протянутая пятисотрублевая купюра - втрое больше чем достаточно, он довез нас на своей скрипучей развалюхе до супермаркета, всю дорогу с любопытством озирая в зеркале над ветровым стеклом. Наверное, удивлялся, почему мы поцарапанные и перепачканные. Я поминутно оглядывалась. Все еще мерещилась погоня. Черных джипов на трассе - как грязи. Вернее, как снега. Что же теперь, постоянно бояться?.. Ужасно. Зачем я опять связалась с Волковым, с героем давно забытого, быльем поросшего романа? Лучше бы в том вагоне метро познакомилась с неудачником, уныло теребившим шапку! В конце концов, все мы немножко неудачники… Теперь же я ощущала себя Серегиной пленницей, заложницей, которую никто и не собирается спасать.
        Глава 2
        - Дур-ра! Дур-р-ра!  - разорялся Азиз, энергично хлопая крыльями, отчего из клетки клубами летели сор, пух и перья.
        Я не спорила: разумеется, дура! Разве умная притащит в свой дом - свою крепость - человека, по которому киллеры шмаляют из автоматов?.. Впрочем, моему попугаю неведомы другие слова, кроме «дура», «жрать» и «атас». Бывший муж постарался - привил пернатому такой лаконично-дебильный лексикон. Мне же заниматься развитием его речи было недосуг.
        - Вот наглая тварь,  - заметил Сергей.  - Сам дурак дураком, а туда же, залупается!
        - Нет, он умный, просто голодный и соскучился,  - оправдала я птицу.
        - Дур-ра, дур-р-р,  - проворчал Азиз уже смиреннее, на полтона тише.
        Я скинула шубку, бросила ее на пуфик в прихожей и проследовала в кухню к холодильнику: итак, что мы имеем? Кусочек сыра, подернутого белесой плесенью, огрызок окаменевшей от старости сырокопченой колбаски - нет, этими объедками моего попугая не прельстишь! Он любит фрукты, особенно бананы, яблоки и гранаты, а еще орешки. Но не тащиться же в магазин в первом часу ночи?.. О, в контейнере завалялся лимончик. Я нарезала его толстыми ломтями, один из которых протянула Азизу: «Кушай, моя деточка!» Пернатый взял цитрус лапой, поднес к крючковатому клюву и зачавкал.
        - Ничего себе наяривает, только шум стоит! И не поморщится,  - поразился Сергей.
        - А ты думал?!  - Я не без гордости оглядела попугая, габаритами догнавшего бройлерного цыпленка. Оперение у него блекло-зеленое, похожее на листву эвкалиптов, а шейку украшает ярко-красное ожерелье. Диво дивное, а не птица!
        - Больно надо о всякой ерунде думать,  - хмыкнул греческий смоковник и опустился в кресло, вытянув ноги в черных штиблетах до середины комнаты. Между прочим, мог бы предварительно разуться в коридоре. У меня же тут не гостиница, самой приходится пол мыть…
        Серега прикрыл глаза, судя по всему, совсем спекся, но Азиз не дал ему покоя, словно в отместку за отказ восхищаться его неоспоримыми достоинствами. Покончив с лимоном, мой птенчик взялся неистово грассировать:
        - Жрать! Жр-р-рать!
        Гость аж вздрогнул и заявил:
        - Твоему проглоту лишь бы жрать, а я бы не отказался выпить.
        - Угу, а то что-то давненько мы не выпивали! Так и вкус водки впору позабыть,  - сыронизировала я и спросила напрямик: - Скажи, какие у тебя планы? Ты намерен поселиться у меня?
        - Как получится… Слушай, Катрин, давай дернем? Я устал как сволочь.
        - Дергай, если неймется, но без меня. Лично я собираюсь принять ванну и лечь спать. Мне к девяти утра на работу. К тому же спиртного дома не держу.
        Я напрасно сотрясала воздух, говорила будто в пустоту - Волкову было поровну, на службу мне или еще куда. Достав бумажник, он сосредоточенно пересчитывал наличные - в наслюнявленных пальцах промелькнула могучая кучка купюр, какую мне не заработать, наверное, и за год. А Серега, очевидно, остался недоволен суммой. Задумчиво почесал переносицу, потянулся к радиотелефону и резко отдернул руку, будто «панасоник» его укусил:
        - Я - последний остолоп! Тачку бросил, скрылся в метро, а мобильник с собой таскал. Надо было сразу же выбросить, они меня через спутниковую связь и запеленговали! Во лоханулся…  - Сергей прямо шипел от ярости, сжимая кулаки, играл желваками.
        - Кто - они? Может, ты соизволишь наконец объяснить, что у тебя происходит?  - завелась я.  - Корчит из себя Джеймса Бонда!
        Он о чем-то напряженно думал и выглядел при этом потерянным, потому мне за проявленный сарказм стало стыдно. Присев на подлокотник кресла рядом с Сереньким, пискнула:
        - Что же теперь будет?
        - Ух-х, что же будет с родиной и с нами?!  - спел он, как Юрий Шевчук. Увильнул от конкретного ответа.
        - Ты прав, любимый, надо выпить,  - смирилась я. Нелегко быть девушкой Джеймса Бонда, а куда деваться? Приходится соответствовать. Достала из шкафа бутылку мартини, уцелевшую после дня рождения, и треугольные фужеры.  - Тебе со льдом? Извини, оливок нет, и лимона не осталось.
        - Да это как раз не имеет значения.  - Сережка тряхнул головой, разгоняя морок мрачных мыслей.
        Белый итальянский вермут мы употребили как-то бездарно, не смакуя, будто дешевый портвешок, которым догоняются алкаши в подворотнях. Он со мной не чокнулся, слова доброго не сказал - сидел с непроницаемым лицом. И я отплатила той же монетой - демонстративно отставила недопитый бокал и, перекинув через плечо полотенце, отправилась в ванную. Тут Волков и спохватился:
        - Примешь меня, Катрин, в команду по водному поло?
        Ванная в моей квартире не самая просторная, в ней одной-то тесно, поэтому мы раздевались, соприкасаясь то боками, то спинами, как два медведя из песенки «Где-то на белом свете, там, где всегда мороз», только терлись не о земную ось, а друг о друга. Впрочем, может быть, земная ось пролегает именно там, где соприкасаются мужчина и женщина?.. Закидав одеждой стиральную машину и свободный пятачок пола, обнялись, и все наши недомолвки и разногласия исчезли, растворились подобно кристалликам соли в воде. У маленькой ванны есть большое преимущество - сидеть в ней можно, лишь обнявшись, скрестив согнутые в коленях ноги… Серенький бережно намыливал меня мягкой губкой, пропитанной гелем, и поливал из душа, стараясь не замочить волосы,  - однозначно из него получился бы замечательный отец: ласковый, заботливый. Я совсем разнежилась и капризно пискнула, когда пена попала на расцарапанную щеку, а он всячески жалел, дул на боевую рану, приговаривая: «У кошки боли, у собаки боли, а у Катринки заживи».
        Как-то незаметно мы начали целоваться. Казалось, время покатилось вспять, будто волшебное наливное яблочко по тарелочке, и вернуло нас в греческий август. Мне, закрывшей глаза, хлюпанье теплой соленой воды напомнило морской берег, к тому же хмель гулял в голове точно так же, как тогда. И, как тогда, Сережа устроил мои ступни на своих плечах, провел губами по щиколотке…
        - О-о-о,  - простонала я.
        - Дур-ра! Дур-р-р!!!  - заорал Азиз в самый неподходящий момент. Его очумелый крик был не менее неожиданным, чем выстрелы. Разве что менее опасным.
        Серенький сбросил мои ноги и недовольно поморщился:
        - Чего ему опять не хватает?!
        - Свободы… Ему летать охота, а клетка заперта.
        - Ничего, перебьется с полетами. Тоже мне летчик нашелся!
        - Дур-ра.  - Попугай вкрадчиво, но настойчиво дал понять, что не успокоится, будет качать права до победного финала.
        - На фиг ты вообще его завела?
        - Я не заводила!.. Я хотела ребенка, а муж привез из Индии попугая и сказал: «Нянчись, воспитывай на здоровье».
        - Дур-ра, атас!  - Гнев Азиза нарастал - воспроизведя все известные ему русские слова, он принялся ругаться на непонятном языке - то ли на хинди, то ли на урду.
        - Так у тебя не только попугай, но и муж придурок,  - заключил Серега.  - Кстати, где он? Не припрется ненароком?
        - Не должен. Мы с Валеркой еще в позапрошлом году развелись, а пока квартиру разменивали, окончательно переругались…
        Я нехотя вылезла из воды и накинула на мокрое тело махровый халат. Если Азиза не выпустить, всех соседей перебудит. Отодвинула задвижку на дверце клетки и посторонилась, чтобы своенравный пернатый не сшиб ненароком: он всегда слишком бурно вырывается из заточения, летит не разбирая пути. Вот и сейчас резко взлетел вверх и, стукнувшись о потолок, столь же резко спланировал вниз, на спинку кресла. Сам не знал, чего хотел. И я ощущала себя примерно так же.
        Волков не долго мокнул в одиночку, появился из ванной в полотенце, обернутом вокруг бедер, и опять покатил бочку на моего питомца:
        - Избаловала ты рябчика, Катрин.
        - Ошибаешься, Серж, этот рябчик по натуре строптивый, а натуру не переделаешь. Я обязана создавать ему условия… Не забывай, он же из Индии и не виноват, что его сюда привезли.
        - Ага, загадочная индийская душа!.. Да сдай ты его в зоопарк к такой-то матери.  - Не знаю, кто придумал к святому слову «мать» добавлять нецензурное прилагательное? По-моему, звучит возмутительно. А Серый считал иначе и по поводу выражений, и по поводу содержания редких птиц в домашних условиях: - Но лично я бы даже насчет зоопарка напрягаться не стал. Открыл бы форточку и вышвырнул его вон. Нет попугая - нет проблемы!.. Ты как, Катрин?
        - Что «как»?
        - Как смотришь на мое предложение? Готова попку вышвырнуть, а меня взять?
        - Сережа, не ожидала от тебя таких живодерских наклонностей,  - мямлила я, имитируя укоризну, и отводила глаза, чтобы не натыкаться на божественный, мускулистый торс Волкова.  - Как же можно в форточку? Азиз - существо нежное, теплолюбивое…
        Я пятилась от гостя, борясь с искушением, а он крался навстречу, игриво воркуя:
        - Ах, ах, ах, нам птичку жалко. Чем же это я хуже птички?
        - Ты не хуже, но…  - Какое там хуже? Несравнимо лучше! Однозначно за прошедшие годы возмужавший Серега стал еще притягательнее.
        - Так лети же ко мне, моя перепелочка, моя Катринка-картинка…
        Он сбросил набедренную повязку и, ухватив кончик пояса моего банного халата, потянул его на себя, развязывая. Просунул руку под полу и стал медленно поглаживать ягодицу. Его пальцы неотвратимо приближались к лону, главный мускул взорлил, налившись силой, и я затрепетала, изнывая от желания…
        Впоследствии, анализируя тот поворотный момент наших отношений, точнее, моего наступления на те же грабли, я нашла себе оправдание: одиночество делает женщину слабой, уязвимой. Это в долгом замужестве монотонное исполнение супружеских обязанностей успевает опостылеть, как черствый хлеб повседневности, как наискучнейшая обыденность. Для меня же мужские ласки сделались чем-то недоступным, как, например, шоколад или пирожное с взбитыми сливками для растолстевшего сладкоежки, которого посадили на диету. Он не настолько голоден, чтобы есть что попало - заниматься сексом с первыми встречными, к тому же уверен, что получит удовольствие именно от шоколада и сливок. Вот и я решила стать эпикурейкой, убедившись, что способна получать наслаждение только от близости с Серегой. Истомившаяся по деликатесам плоть швырнула меня на его грудь, мы слились в поцелуе - обжигающе крепком, как «Метакса», и страсть вихревым потоком поволокла нас далеко-далеко, куда-то туда, где кончается разум, а вместе с ним стыд и честь. Барахталась подобно бумажному кораблику во власти бурлящего весеннего ручья, подкидываемая то
вверх, то вниз, пока не достигла потери сознания…
        Открыв глаза, увидела над собой его волглый от испарины, слегка раздвоенный подбородок. Он выгнул шею, качнувшись на вытянутых руках, откатился в сторону и в изнеможении распластался по тахте. Я уткнулась лицом в мокрую, волосатую подмышку, тесно прижалась к его боку, желая продлить блаженство, и вслушивалась в шумное дыхание любовника.
        Азиз парил над нами орлом, высматривающим добычу. Хлопнув крыльями, потерял перышко - оно плавно опустилось на вздымающуюся грудь Сережки. Подумаешь, птичье перо! Это же не гиря, не подкованное лошадиное копыто. Невесомое, щекотное касание даже приятно. Но Волкову так не показалось, он нервно вскинулся:
        - Нет, я эту падлу сейчас точно за окошко отправлю! Замороженную курицу из него сделаю!
        Разрушил прелесть умиротворения - мою томность как рукой сняло. А уж об Азизе говорить нечего, он метался, выкрикивая смачные, невразумительные проклятия. Наверное, в переводе с языка его родных эвкалиптов они означали нечто вроде: «Не прелюбодействуйте, греховодники!» Но кто бы еще слушался попугаев?!
        - Огрызается, каракатица. Поди-ка, ревнует тебя?  - хмыкнул Серый.
        - Да вот ревнует, а еще злится, недоумевает - как ты мог меня оставить?  - отозвалась я вопросом, который мучил меня долгих пять лет. В носу засвербело.  - Разве нам было плохо вместе? Почему ты так поступил?
        - Почему-почему…
        Серый Волк повернулся ко мне широкой голой спиной, сел, спустив босые ноги с тахты. Я затаила дух в ожидании объяснений, которые могли бы утешить уязвленное самолюбие, а может, и изменить наше будущее. Но он не спешил отвечать, в задумчивости почесал затылок, повел плечами, разминаясь.
        - Так почему?!
        - Потому, что Лялька забеременела,  - ошарашил меня он.
        - Какая еще Лялька?
        - Моя жена… Так шибко любила, аж двоих детей родила!
        - У тебя двое детей?  - задохнулась я.
        Лялька… Откуда она взялась, когда успела?!.. Какая-то Лялька… Выходит, Сергей женат, а я-то, наивная, обольщалась отсутствием обручального кольца на безымянном пальце… Мой Валерий тоже ходил окольцованным всего несколько дней после свадьбы. А потом бросил два грамма золота на донышко хрустальной салатницы, стоявшей в стенке, и оно благополучно пылилось там в течение всей нашей непродолжительной, незадавшейся совместной жизни. Развод экс-супружник ознаменовал тем, что сбыл символ верности одному из барыг, которые толкутся возле метро с картонками на пузе: «Куплю золото, серебро. Дорого». Какое там дорого? Смешно! Ничто не стоит дешевле ненужного обручального кольца… Мне стало настолько смешно, что всхлипнула. Выходит, неизвестная профурсетка сильно любила Волкова, а я - слабо? Да он мне блазнился даже в те короткие минуты, когда отдавалась Валерке. Специально закрывала глаза, представляя его, чтобы не так противно было… Признаться, я и замуж выскочила в надежде забыть Серого Волка. Вышибить клин клином.
        Да, верно, клин выбрала неподходящий, неравноценный… А неведомая Лялька не сплоховала - родила двоих!.. Это мне вместо ребеночка подсунули бесполезного, крикливого попугая… Чудовищная несправедливость! Порывисто развернув изменника к себе лицом, выпалила:
        - Я тебя тоже сильно любила! И тоже хотела родить!
        - Ты что, тоже ждала от меня ребенка, Катрин?
        - Нет, но я тоже могла бы…
        - О, ты плачешь,  - огорчился он.  - Да перестань, ну-у… Мы так не договаривались. Я считал тебя сильной, независимой… Хватит, Кэт, уймись, иди ко мне, моя девочка.
        Он хотел обнять меня, но я сопротивлялась - не нуждаюсь в объятиях чужого мужа!.. Схватила крепдешиновую шаль с кистями, которой на ночь укрываю клетку, и высморкалась, а слезы все равно текли и текли, разъедая глаза, забивая нос. Прогундосила:
        - Глупо… Как глупо!
        - Что глупо?
        - Жизнь устроена глупо.
        - Угу, жизнь вообще коротка и нелепа,  - согласился мой душеприказчик.
        Чтобы хоть как-то успокоиться, я взялась загонять попугая обратно за решетку. Индус взмыл к потолку, устроился на ободке люстры и… выполнил важнейшую физиологическую функцию. Кучка образовалась прямо посреди ковра. Это был вызов - Азиз прекрасно знал, что гадить полагается только в клетке. От гнева у меня волосы воспламенились.
        - Ах ты, негодник!
        Нелестное определение имело двойной адрес. Пернатый негодяй отвернулся, а бескрылый высказал просьбу:
        - Слушай, старуха, выручи меня, а? Последний раз прошу…
        Не знаю, что уж он имел в виду, однако, поймав меня за талию, встал на колени и приник лицом к лону. Н-да… Неутомимость Серенького в любви мне хорошо известна, но не до такой же степени?! Губы искусителя заскользили вверх. Я дрогнула и, собрав в кулак остатки воли, заявила, чтобы не смел обзывать меня - молодую и цветущую подобно ирису девушку - старухой.
        - Не сердись, Катрин, я же в переносном смысле,  - кротко выдохнул лучший из волчьего племени, не оставляя обольстительных поползновений.
        Он провел языком по ложбинке между моих грудей, сгреб их своими мускулистыми, поросшими темным мехом лапами. Изнурил поцелуями, довел до того состояния, что я затряслась как в лихорадке. И… время опять повернуло вспять. Вернулся раскаленный солнцем полуденный пляж, страстный шепот волн…
        Однажды в сиесту, пока остальные туристы, утомленные солнцем, дрыхли в своих номерах отеля, прохлаждаясь под кондиционерами, мы с Серым Волком в самом пекле опустевшего берега предавались любви. Больше податься было решительно некуда: я делила двухместный номер с добродетельной немолодой юристкой Надеждой Ивановной из города Иваново, которая сама не блудила и другим не советовала, напротив, всем видом решительно осуждала мое поведение. А Серега ночевал в подсобке сувенирной лавки, куда устроился на временную работу. Занимал топчан возле замызганной, давно не беленной шершавой стенки. Узкое, утлое ложе с трех сторон окружали расписные глиняные сосуды и статуэтки из алебастра. Куда ни глянь - безрукая Венера или нагая Афродита. Когда мой ненаглядный красавец спал, его покой караулили бездарные, приблизительные копии гениальных изваяний. Низкое и высокое вообще нередко оказываются рядом, причем одно подменяет другое так ловко, что порой трудно разобраться, отличить оригинал от подделки, эталон от суррогата. Так и с любовью: где великое чувство, а где - его эрзац, низменная похоть?.. Отдыхающие в
лавке приобретали дешевку, полагая, что приобщаются к образцам античного искусства, и тешили плоть с первыми попавшимися знакомыми, безоглядно поддавались инстинктам, не сомневаясь, что предаются любви…
        В чердачной каморке нарисованные небожительницы - греческие богини на амфорах, вазах и тарелках - теснились в соседстве с тщедушными карликами, наделенными громадными фаллосами. Панайотис, хозяин этого сувенирного беспредела, представлявшийся художником, походил на одного из них. Отупевший от пива низкорослый пузан изнывал от гиперсексуальности. Ему всегда хотелось и моглось: реагировал на все, что движется, крутил напропалую с такими же неразборчивыми, как сам, туристками, используя для дневных утех Серегин топчан в подсобке. Там же под рукой имелась большая коробка с презервативами - Панайотис, не мелочась, не экономя на безопасности, закупал их оптом. По лавке частенько сновали его малолетние охламоны - художник имел то ли троих, то ли четверых сыновей, похожих друг на друга, как капельки ртути, и таких же шустрых. Их присутствие абсолютно не смущало развратного сувенирных дел мастера, он побаивался только своей рогоносной супруги - жгучей брюнетки с усиками на верхней губе и тройным подбородком, упиравшимся непосредственно в необъятную грудь. Дамочка неизменно являлась перед закрытием
заведения, чтобы выгрести выручку из кассы. Похоже, деньги ее возбуждали сильнее, чем озабоченный муж. Хотя кто их разберет, этих загадочных потомков древних эллинов?
        Как бы то ни было, торговля лепней и мазней у Панайотиса шла бойко, потому он и взял в помощь Серегу. Наплывы покупателей наблюдались обычно после полудня, когда курортники возвращались с пляжа, и после ужина, когда туристы совершали променад. А в затишье сиесты мы с Волковым обшаривали окрестности в поисках уединения. Перепробовали все возможности, предоставленные природой,  - прятались в апельсиновых рощах и на виноградниках - в частной собственности, где нас в любой момент могли застукать сторожа с дробовиками. Забирались в горы, где почва была каменистой, а перезрелая трава - слишком жесткой и сухой. Попытки превращались в пытки, ведь и в горах и в долинах кишмя кишели насекомые. Докатились мы до пляжного лежака, над которым полоскался выгоревший почти добела тряпичный тент.
        Почему он мне припомнился? Ах да, ножка перекошенной тахты стучала об пол совсем как лежак по гальке, и жарко стало почти как на пляже… Там, в Лутраках, мы после соитий частенько нагишом бросались в море - плавали, ныряли, брызгались, хохотали, и всякий раз я расточительно смывала в соленых волнах семя любимого мужчины. Нет бы беречь как драгоценность, и тоже забеременеть, и поставить Серого Волка перед фактом, перед неопровержимым доказательством своей любви… Но кто мог заподозрить кудрявого мачо в чадолюбии? Кто бы знал, что этот неутомимый искатель приключений, охотник за удачей отнесется к отцовству с энтузиазмом? У Валерки, к примеру, при слове «дети» напрочь пропадала эрекция… Какая ирония судьбы!
        - Дура,  - негромко, заискивающе позвал меня Азиз. Он добровольно забился в клетку и нахохлился, вжав голову. Не такое уж безмозглое создание, раз осознает свою вину.
        - Ладно, на первый раз прощаю, спи спокойно.  - Я накрыла попугайский домик мокрым от соплей крепдешином.
        - Катрин, так ты поможешь мне?  - приблизился сзади Сергей.
        - Зачем ты спрашиваешь, любимый? Конечно помогу.  - Во мне яркой искрой воспламенилась надежда.
        - Пойдем сядем, я тебе объясню, что нужно сделать.
        Он опять притянул меня за талию. Нет, это просто невозможно, я больше не способна отдаваться… Выскользнув из обруча рук, подошла к зеркалу, чтобы поправить разрушенную прическу. Вид был ужасающе неприглядный - мало того что веки заплыли от слез, так еще и царапины покраснели, покрылись коростами запекшейся крови, и щека вспухла как от флюса.
        - Уф-ф,  - вздохнула я огорченно,  - как в таком виде появляться на работе? И не ходить нельзя, на утро целых три показа назначено…
        - Три показа? Манекенщицей, что ли, заделалась, Катрин?  - Серый критически осмотрел мой стан, сдобренный жирком и целлюлитом, шлепнул по мягкому месту.  - Моя ты пампушечка!
        - Не угадал. Риелтором я заделалась, квартиры клиентами показываю. А что тебя так удивляет? Мне же надо было устраивать свою жизнь, решать жилищные проблемы.  - Я накинула халат, оскорбившись на нелестное определение, и буркнула: - Сам ты пампушечка! Пампушек не видел? Так вспомни жену Панайотиса!
        - Зачем я буду вспоминать чью-то чужую жену, когда ты рядом?.. Не злись, Катрин, работай ты кем угодно, мне без разницы. Только завтра на службу не ходи, пошли своих клиентов.
        - Ага, сейчас!
        - Катенька, я тебя очень прошу. Выручай. Я возмещу убытки… Ну пожалуйста!
        - Сережечка, перестань. Ты же знаешь, я для тебя… Я для тебя что угодно! Каштаны из огня!.. Луну с неба!
        - Радость моя, умница!
        Сама не заметила, как очутилась на коленях у Сереги, заботливо укутавшего мои озябшие плечи старой кофтой, свисавшей со спинки стула, и дополнительно обогревавшего объятиями. Он гладил мои волосы, преданно заглядывая в глаза. Любовался пронзительной, как волны, синевой моих очей. И, ответно засмотревшись в его глаза, я простонала:
        - Люби-и-имый.
        - Съезди с утра к Ляльке, ладно? Она там наверняка с ума сходит, на стены лезет - волнуется из-за того, что меня дома нет. Ляля у меня такая слабенькая, робкая, беспомощная…
        - Волков, ты спятил?! Как ты вообще смеешь мне такое предлагать? Бред! Чушь! Нет, это просто потрясающая наглость - считать, что я - Я!  - должна навещать эту крольчиху Ляльку. Жену моего любовника!
        - А что такого?
        Сорвавшись с его колен, я пролетела по комнате грозной шаровой молнией и нечаянно наступила в Азизовы какашки. Поскользнулась и шлепнулась. Грохоту было, будто свалился шифоньер, и в глазах потемнело не столько от боли, сколько от обиды.
        - Зачем ты только свалился на мою голову? Какого дьявола?! За что ты мучаешь меня?.. Всегда от тебя одни неприятности!.. Сам вали к своей долбаной жене, убирайся немедленно! Оставь меня в покое!
        Я на одной ноге поскакала к ванной комнате, на пороге которой кофта соскользнула с плеч, и, запутавшись в ней, чуть не упала вторично. Подоспевший Серега поднял меня на руки и поставил в ванну.
        - Ты права, Катрин, неприятности имеются, но они вполне поправимы,  - спокойно увещевал он, игнорируя мое протестующее фырканье.
        Пустил воду, наклонился, хорошенько намылил мою ступню, после чего принялся лобзать бедро - самую чувствительную, внутреннюю его сторону. Я оттолкнула бедоносца: «Отстань!» Разумеется, он не послушался - аккуратно просушил ногу полотенцем и на руках донес меня до тахты. Кротко, аки агнец, поинтересовался:
        - Солнышко, где взять тряпку, чтобы убрать дерьмо за твоим любимым шнобелястым вороном?
        - Оставь в покое ворона! Нашел мишень для издевок, тоже мне… Тряпка в тазу под ванной… Не поеду я ни к какой Ляльке, ни за что не поеду! Даже не надейся!
        Сережка не возражал, ползал по ковру, тщательно оттирая Азизовы метки. Вскоре и мне надоело впустую надрываться. Замолчала, легла, отвернувшись к стене, тем самым давая понять Волкову, что не желаю с ним знаться. Как ни крутилась, стараясь поудобней устроиться, успокоиться не удавалось. Женатый любовник сидел на краешке тахты, застыв, как эмблема смирения и печали.
        - Так и будешь до утра сидеть?  - не выдержала я.  - Или все же поедешь домой?
        - Кать, я все понимаю, тебе неприятно, но сама подумай: к кому я еще могу обратиться в сложившейся ситуации? Не могу я сам ехать, возле дома меня наверняка поджидают… двое с носилками и один с топором. Или с автоматом, револьвером, тротиловой шашкой…
        - Угу, скажи еще, специально для тебя весь арсенал Сибирского военного округа, танки и гранатометы подогнали!
        - Эх ты… С засранным попугаем носишься как с писаной торбой, а маленькие, беззащитные дети… пусть пропадают, да?!
        - Нет, пусть живут. Но почему я должна из-за тебя рисковать, ложиться под пули, утешать Ляльку, закрывать грудью твоих детей? С какого такого перепуга? За то, что ты меня кинул, поматросил и бросил, да? Даже не попрощался по-человечески, не подумал объясниться,  - залилась я горькими слезами.  - Не вспомнил!
        - Я вспоминал, вернее, я тебя, Катрин, никогда не забывал. Но Лялька… Куда ее было девать? «Идет бычок, качается, вздыхает на ходу» - вот так она передвигалась! Сама тоненькая, живот огромный… Ляле постоянно нездоровилось - то токсикоз донимал, то нефропатия обострялась. Почки отказывали, понимаешь? Она и рожала-то под капельницами, на ее вены нельзя было смотреть без содрогания - не руки, а сплошные синяки.
        - Ах-ах, какая бедняжечка!
        - Не прикидывайся бессердечной, старуха.
        - Ты опять?!
        - Что опять?
        - Опять обзываешь меня старухой?
        - Извини, Катечка. Честно, ты в моей памяти запечатлелась солнышком, виноградной лозой, апельсиновым деревцем…
        - Кончай врать!
        - Я не вру: ты - моя апельсинка, моя рыбка, мое золотко. Богиня!.. А Лялька - что? Она была такая жалкая, бледная, измученная. Никому, кроме меня, не нужная девочка. Она бы погибла…
        - И имя-то у нее идиотское!
        - Имя самое обыкновенное - Ольга. Это я называю ее Лялей, потому что она как куколка - юная, тоненькая, глазки наивные, волосы белые.
        - У-у, так ты, оказывается, любитель блондинок!.. Что же сразу не признался? Я бы, может, тоже обесцветилась. Чего уж проще… Ничто так не красит женщину, как перекись водорода!
        - Моя Лялька - натуральная блондинка,  - с гордостью заверил Серый Волк.
        Азиз под крепдешиновой шалью завозился, разбуженный нашей ожесточенной перепалкой, и вдруг огласил комнату сдавленным ворчаньем: «Ля-ялька, Ля-я-ялька». В точности скопировал мою неприязненную интонацию!
        - Вот именно! Заколебал ты уже нас со своей Лялькой!
        - Способный парнишка,  - улыбнулся Сергей.
        - Невелики способности: если миллион раз повторить, самый тупой запомнит. А ты всю ночь только тем и занимаешься, что расхваливаешь супругу, эту чертову Ляльку. Всю плешь проел моему попугайчику!
        - Не преувеличивай.  - Он запустил лапу под одеяло.
        Я отодвинулась, приложила руку к щеке - царапина под коростой неприятно пульсировала. И в сердце мне словно кол всадили. Подумалось, что Лялька - бледная незабудка, которую глупый, неразборчивый волчина предпочел изысканному фиолетовому ирису. Кич, подделку принял за произведение искусства. Но почему же я-то такая неудачница?! От жалости к себе начала икать. Серый принес с кухни стакан воды, заставил меня напиться, но приставать с объятиями и утешениями больше не стал, перешел ближе к делу.
        Через полчаса я знала все о его детях. Старшая - девочка Ксения - вундеркинд четырех с хвостиком лет от роду, писаная красавица, ангелочек. Ее водят в бассейн, обучают музыке и английскому языку в школе раннего развития. Младшему мальчику, Артему, не сравнялось и года, всего одиннадцать месяцев, а этот бедолага уже перенес стоматит и бронхит, нуждается в диете, поскольку страдает диатезом и постоянно плачет по ночам. В Новосибирске у Ольги нет ни родственников, ни близких. Конечно, справляться с детьми и хозяйством ей помогают приходящая няня и экономка, но это чужие люди, на них нельзя положиться в экстремальной ситуации.
        - Ляле и ребятишкам опасно оставаться дома. Ты, Катрин, должна отправить их к родителям в Красноярский край.
        - Как ты себе это представляешь? Заявлюсь и скажу: здрасте, я ваш телохранитель. Стройтесь, и шагом марш на вокзал! Так, да?
        - Нет, ну вот зачем ты язвишь? Разумеется, обойдись без лобовой атаки. Придумай что-нибудь… Например, скажи: «У Сергея Владимировича срочная командировка. Просил передать, чтобы вы в его отсутствие погостили у мамы с папой, и попросил, чтобы я сопровождала вас в пути».
        - Что-о? По-твоему, я еще и до Красноярска с ними пилить должна?!
        - Немного дальше Красноярска, в деревню,  - не моргнул он глазом.  - Дорога не отнимет у тебя много времени, максимум сутки. По-моему, это очень приятно - поваляться на полочке в вагоне, в окошко поглазеть, книжки почитать, чайку из стаканов с подстаканниками попить для разнообразия.
        - Дорогой мой, разнообразие с чайком и книжками мне и дома легко себе организовать!  - Я спорила уже по инерции, смирившись с неизбежностью поездки, понимая, что Серый все равно не отстанет. Автоматически уточняла детали - какой поезд выбрать? что из продуктов взять в дорогу? сколько стоят билеты? Волков посоветовал не экономить, заверив, что у него дома бабла немерено, хоть камин купюрами топи или стены ими вместо обоев оклеивай. Но на всякий случай отделил от толстой пачки из своего бумажника… тысячу рублей. Я не удержалась от сарказма: «Твоя щедрость не имеет границ в разумных пределах».
        Лялькин муж пообещал завалить меня баблом, но не сейчас, а после того, как расквитается с проблемами. Еще обещал, что мы больше никогда не потеряемся в этом мире и все у нас будет замечательно - просто зашибись! Правда, он избегал конкретики, не уточнил, как выглядит это «зашибись»: останусь на правах любовницы или он все-таки возьмет меня в жены? Конечно, не терпелось прояснить свое ближайшее будущее, но Волков пресек возможность диалога:
        - Четвертый час ночи. Давай спать, Катрин! День впереди - не из легких…
        Сладко зевнув, отвернулся. А я еще долго - пока глаза не начали слипаться - разглядывала его мастерски подстриженный затылок. Не знаю, спал Сережка или прикидывался, но дышал он тихо и ровно. В жертвенном порыве я прижала свою разнесчастную, зареванную и исцарапанную физиономию к гладкой коже его спины и поклялась, что все исполню и стерплю, лишь бы с моим Сереньким ничего плохого не случилось.
        Утро встретила в самом тягостном состоянии - внутри дребезжало, как в двигателе старого, разбитого тарантаса. Томила неуверенность в себе, сердце сдавливала тревога. Любимый мужчина, напротив, держался молодцом. Бодро занялся разминкой, махал ногами и крепкими кулаками, отвешивая тумаки воображаемым противникам. Принимая бойцовские позы, поигрывал бицепсами и трицепсами перед зеркалом. Я поймала его отражение - об острый, ледяной взгляд запросто можно было порезаться. Ни тени восхищения мной и вчерашнего тепла… А я так нуждалась в ободрении, в ласке!.. Поплелась в ванную, где он принимал душ, и спросила заискивающе:
        - Сереженька, а как ты будешь обходиться без очков?
        - Да легко! Неужели не догадалась? Очки были маскировкой, стекла без диоптрий.  - Он схватил мою зубную щетку, выдавил на нее пасту и уточнил: - Слушай, у тебя есть бритва?
        - Только такая.  - Я достала из шкафчика и предъявила станок под названием «Венера», которым брею ноги и прочие места, но полуобнаженного атлета он не устроил. Похлопав себя по щекам, он изрек:
        - А, ладно, и так сойдет. Отпущу щетину, как у чеченского боевика, раз уж предстоит воевать.
        - Воевать?  - Я привалилась к дверному косяку, разом ослабев.
        - Ну не в кубики же играть?! Прорвемся, не впервой.  - Нервы у Волкова были в полном порядке, а взгляд налился устрашающей тяжестью кастета.  - Эгем мне за наезд ответит!
        - А кто это - Эгем?
        - Так, один дешевый фраерок, возомнивший себя суперменом, беспредельщиком. Вообще-то его зовут Эгамбельды, он казах или киргиз, я как-то не вникал… Мы айкидо вместе занимались. Думал, надежный чувак, приблизил его, сделав своим компаньоном, в соучредители взял. А он оборзел, решил все прибрать к рукам. Слишком много хочет, но ни фига не получит, сучок!.. Лишний раз убеждаюсь, в этой жизни доверять можно только себе самому. И то не всегда…
        Сергей энергично чистил зубы, яростно сплевывая белую пену, и я вздрагивала, будто он плевал не в раковину, а непосредственно в мою душу. Робко высказала предложение обратиться в милицию.
        - Какая милиция? Там те же беспредельщики!  - Он длинно выругался и посоветовал: - Не забивай себе голову, Катрин, сам разберусь… Знаешь, в чем главный принцип айкидо? Суметь обернуть силу противника против него самого. Я тебе обещаю: противодействие окажется в сто раз весомей его подлых действий. Х-ха, мне прямо страшно за Эгема!
        Знакомый незнакомец, агрессивный сноб - вот кем стал Серега Волков наутро после нашей новой встречи. Я никак не могла попасть в его тональность. Что ни делала, что ни говорила - выходило невпопад. Завтракать было нечем, вскипятила чайник, выставила на стол чашки с блюдцами из сервиза и банку кофе. Он сморщился: «Ты пьешь растворимый? Пф, пить такое дерьмо - себя не уважать», но все-таки выпил. И демократичная марка крема для обуви его не устроила, однако начистил штиблеты старательно, как перед важным приемом. С той же тщательностью смел щеткой пылинки с пальто и пиджака, повязал галстук. Я смотрела на собирающегося уходить возлюбленного с нараставшей тревогой, спросила, заглядывая в карие глаза:
        - Когда мы увидимся?
        Он лишь подмигнул и просвистел мотив блатной песенки: «Теперь раскаиваться поздно, посмотри на звезды… Видишь это все в последний раз!» Очень жалостливая песня, если вдуматься…
        - Ты забыла спросить, где живет моя Ольга,  - напомнил Волков.
        - И где же?
        - В высоком терему,  - усмехнулось это каменное сердце.  - Знаешь монолитную высотку на Нарымской, напротив цирка? Такую со светлой штукатуркой, с башенками, под зеленой крышей.
        - Конечно знаю. Нехило… Где-то две с половиной тысячи за квадратный метр,  - щегольнула я познаниями в области цен на недвижимость.  - Моя коллега Лида Гаевая как раз занимается трехкомнатной квартирой в этом доме. Никак спихнуть не может. Умножь две с половиной на сто тридцать, все-таки дороговато…
        - Квартира семнадцать.  - Сережка остался равнодушным к моим рассуждениям. Записал номер своего домашнего телефона и прилепил бумажку к зеркалу в ванной, строго предупредив: - Но лучше не звони, сама поезжай. И не вздумай откровенничать с Лялей, не пугай ее перестрелкой. Просто убеди мою девочку сменить обстановку и помоги ей упаковать багаж.
        В его тоне слышался лязг металла. И «моя девочка», обращенная не ко мне, покоробила, но я простила великодушно, подумав, что Волков сам не знает, кто он: пан или пропал. Задержала беглого любовника возле порога, чтобы облобызать, но он проигнорировал протянутые губы, отстраненно коснулся моего лба. Так странно… я же не покойник, чтобы меня в лоб целовать… От него самого тянуло холодом подземного Аида. Это просто какой-то тихий ужас!.. Мне стало так страшно, что захотелось курить. А сигарет не было. Я вообще-то обычно не курю…
        Глава 3
        Мое упадническое состояние передалось Азизу: любезный друг кемарил на жердочке, прикрыв глаза морщинистыми веками, кушать не просил и летать не желал. А я никак не могла собраться. Переодевалась трижды, почему-то казалось, что любая одежда смотрится на мне как на корове седло. Меняла прически, то закалывая, то распуская волосы, а они никак не укладывались, торчали непокорными вихрами. Намазалась тональным кремом, что опять-таки не пошло на пользу - царапины остались заметными, нос красноватым, веки припухшими. Сколько ни билась, ни прихорашивалась, оттягивая неприятный визит, все равно вместо лица выходила морда…
        Прежде чем отправиться к Ляльке, позвонила в свою риелторскую контору с нелепым, не соответствующим истине названием «Новодом»,  - новых квартир мы почти не предлагаем, топчемся на вторичном рынке.
        - Евгений Павлович, это Катерина. Евгений Павлович, я приболела, самочувствие жуткое, скорее всего, до завтра не выздоровею,  - сыпала словами, как горохом из мешка, а генеральный директор подозрительно молчал, будто язык проглотил. Это настораживало: неужели раскусил, что вру? Не оставалось ничего иного, как предложить: - Пусть Лидия Гаевая вместо меня на показы сходит!
        - У Лидии своих клиентов предостаточно, она перевыполняет план, а вы, Макеева, в прошлом месяце уже запороли две сделки,  - с гадкой ехидцей в голосе припомнил начальник.  - Если вам не нужны деньги…
        - Нужны, еще как нужны!  - заверила я, перебивая.  - Но ведь каждый человек имеет право заболеть!
        - Каждый, если он не риелтор,  - с ледяным бесчувствием отрезал Евгений Павлович.  - Не хотите работать - увольняйтесь, никто вас не задерживает.
        Придурок. Выходит, мир для него поделен на две части: риелторы и нериелторы. До чего прямолинейный, ограниченный человек… Нет бы пожелал выздоровления, так взял и бросил трубку! Дубина длинноносая… Есть в нем нечто непрошибаемо-железобетонное, гадкое, не зря в нашем коллективе за директором закрепилось прозвище Негений Падлович. И фамилия-то у него соответствующая - Буренко, к которой очень подходит производный глагол: Буренко обурел. Точнее не скажешь! Я подозревала, что он давно мечтает от меня избавиться, но так не хочется остаться безработной…
        Возникло состояние, будто лечу с горы: в желудке пустота, в ушах шумит, словно от свиста ветра. Вот-вот навернусь!.. Я всего один раз попробовала прокатиться на горных лыжах. Боялась смертельно, и не напрасно - на довольно пологом, неопасном спуске упала, сломала руку и почти месяц ходила в гипсе. До сих пор левое запястье ноет в непогоду… А сейчас заныли и сердце, и печень, и поясница. Может, действительно заболела? Нет, вряд ли, все гораздо хуже… Во мне иногда возбуждается прямо-таки звериная интуиция. Например, стоит подумать о ком-то, человек тут как тут - звонит или приходит. Еще бывает, выходя за покупками, я сосредотачиваюсь и безошибочно чувствую, куда идти, где обязательно найду нужную вещь. И уж конечно, всегда просекаю, кто и как ко мне относится… А сейчас обострившийся нюх подсказывал: «Не ввязывайся ты, Катя, в Серегины проблемы, как бы они ни назывались - разборки, наезды, спасение утопающих…» Риск велик, и, скорее всего, средства не оправдывают цели. Но упустить цель было жалко - такие любовники, как Серенький, на дороге не валяются, это очевидно. Тем более что мне давно не
семнадцать и даже не двадцать пять лет, как было в Греции…
        Подходя к высотке, я и не сомневалась, что дверь подъезда окажется запертой, но не предполагала, что на звонок домофона никто не ответит. Не уходить же? Стала ждать, когда кто-нибудь войдет или выйдет. Сначала прогуливалась по широкой площадке над лестницей, как бы служившей крыльцом, потом скакала трусишкой зайкой сереньким, стараясь согреться. Холод пробирал основательно. А еще, подпрыгивая, я заметила, что в одной из иномарок - темно-зеленом «пассате», припаркованном прямо возле крыльца, притаились двое мужчин. Кажется, оба светловолосые или в светлых шапках,  - а других примет с порядочного расстояния да через затемненное стекло не разглядишь. Чтобы зря не маячить перед ними, не привлекать внимания, а заодно погреться, пошла в аптеку, расположенную на первом этаже, с другой стороны дома. Изучала витрины, а субтильная аптекарша в потешном накрахмаленном чепце изучала меня и наконец не выдержала:
        - Выбрали что-нибудь?
        - Пожалуйста, памперсы,  - нашлась я. Маленький Артем наверняка дует в штаны, так что пригодятся.
        - На какой вес?
        - Ум-м, наверное, на полкило или меньше…
        - Женщина, вы думаете, что говорите? Детей с таким весом не бывает,  - нелюбезно фыркнула она.  - Сколько месяцев вашему ребенку?
        Сошлись на десяти килограммах. Рассчитываясь за упаковку памперсов, я убедилась, что иметь детей - удовольствие не для бедных… Снова ринулась к лестнице, ведущей в подъезд. На сей раз удачно: в распахнутую дверь грузчики затаскивали массивный диванище. Бросив взгляд в сторону парковки, убедилась, что зеленый «пассат» все еще там. Очень подозрительно!..
        Процессом доставки мягкой мебели руководил солидный мужчина в «найке». Я поздоровалась с ним, чтобы сойти за свою, и сиганула вверх по лестнице. Дверь под номером 17 располагалась на третьем этаже. Едва дотронулась до кнопки звонка, как ее распахнули.
        - Почему так долго? Заставляете себя ждать!  - накинулась на меня тощая девица и выхватила памперсы. Культура так из нее и перла: ни «здрасте», ни «спасибо», и раздеться не предложила!
        - У вас домофон не работает,  - промямлила я, хотя впору было воскликнуть подобно Красной Шапочке: «Бабушка, почему у тебя такие большие уши и слишком длинные ноги?!» Чтобы рассмотреть ее, пришлось задрать подбородок,  - девица вымахала выше некуда. Неужели она и есть неприспособленная, маленькая куколка Лялька? Дылда! Жердина. Каланча. Коломенская верста. Подъемный кран - как ее еще прозвать?.. Единственное качество, которое Сергей не исказил в описании своей жены,  - это цвет волос. Крольчиха действительно обладала длинными, густыми, очень светлыми и ухоженными волосами, так и сиявшими под лампочкой. Зато все остальное в ее внешности никуда не годилось: брови и ресницы бесцветные, водянистые глаза слегка навыкате - выпуклые, как увеличительные линзы, как зенки стрекозы. Хуже всего оказался рот - широкий, тонкогубый, будто прорезь почтового ящика. Или урны для голосования.
        - Сама знаю, что не работает,  - противным голосом застрекотала альбиноска.  - Быстрее мойте руки - туалет направо. Мне пора уходить, а я из-за вас еще душ не приняла!
        Волковская квартира занимала весь этаж. Вероятно, ее соорудили, объединив две соседние. Неплохо устроились - просторно, с шиком. Холл венчал синий навесной полоток, вмонтированные в него лампы мерцали, как звезды, и отражались в озерной глади отполированного паркета. Туалет, где я долго грела руки под краном с горячей водой, был облицован черным с серебристыми прожилками кафелем. Помимо унитаза, здесь находилось биде. Наша Лидка Гаевая в подобных случаях хохмила: «У этих богатых чего только нет - и биде вам, и перде!» Мне хотелось рассмотреть баночки и бутылечки, расставленные на стеклянных полках стеллажа, но Лялька нетерпеливо затарабанила в дверь: «Эй, женщина, вы что там, уснули?» Нашла женщину… Могла бы потрудиться спросить, как меня зовут. Невежа!
        Она отвела меня в детскую комнату, заваленную горами игрушек. У окна в большом манеже сидел иссиня-бледный малыш - настоящий заморыш, которого, похоже, не кормили дня три. Буйные кудряшки придавали ему сходство с неотразимым отцом, только были светлее, рыжеватого оттенка…
        - Подмойте Артема, переоденьте, смените памперс, сварите кашу, накормите.  - Несимпатичная мамаша так и сыпала глаголами в повелительном наклонении. Похоже, привыкла командовать, да еще нервничала. Ну, естественно, любая бы в ее положении разволновалась, теряясь в догадках, где ночевал глава семьи. Не подозревает, несчастная, что Сережка нашел отраду в моем саду, благоухающем изысканными сиреневыми ирисами…
        - Иди ко мне,  - приветливо поманила я заморыша.  - Давай знакомиться, я - тетя Катя, а ты Темочка, да?
        Мальчик отполз как можно дальше и сквасился, готовясь заплакать. Пожалуй, мной и впрямь можно детей пугать - мало щеки со шрамами, так еще и обмороженный нос торчит, как морковка у снеговика. Пора, пожалуй, признаваться его матери, что я не умею водиться с малышами и вообще по другому поводу явилась. С чего бы начать?.. Каланча меня опередила:
        - Ос-споди, чего вы застыли, женщина? Берите ребенка на руки и ступайте!
        - Куда?
        - Елки, в кухню! Бывают же такие непроходимые тупицы… Как вас только держат в агентстве?
        - Погодите, я хочу внести ясность. Вы - Лялька?
        - Лялька?  - Она распахнула почтовый ящик.  - Откуда вы знаете, что муж меня так называет?.. Может, для него я и Лялька, а для вас - Ольга Анатольевна!
        - Я как раз от вашего… э-э-э…  - Не хочу и не буду называть Серенького ее мужем!  - Я от Сергея Владимировича. Понимаете, он…
        - Где он?!
        - Уехал в срочную командировку.
        - Что вы мелете? Какая может быть командировка? Вы вообще-то кто такая?!
        - Я - Катерина, а Сергей Владимирович, уезжая, просил меня позаботиться о вас и на время его отсутствия проводить к родителям в Красноярский край. Так что давайте деньги, я схожу на вокзал за билетами, а вы пока сами подмойте сына и начинайте паковать багаж.
        - Ни фига себе заявочки!
        Ольга выставилась на меня, как на последнюю аферистку, с нескрываемой неприязнью. Синюшный мальчик плакал, вернее, тихонько скулил. А я никак не могла решить - выкладывать ей все начистоту или подождать. Попробовала выкрутиться, протянуть время:
        - Сергей Владимирович сказал, что у родителей вам с детьми будет лучше, поскольку он не знает, когда вернется,  - и подумала: скорее всего, никогда!
        Каланча, перекрикивая ноющего Тему, заорала:
        - Шел бы он в жопу!.. Ишь чего захотел - сплавить меня к родителям! Нет уж, дудки! Я не для того выбиралась из той дыры, чтобы ехать обратно!
        Она дико разозлилась. Наверное, еще секунда, и послала бы меня по тому же направлению, куда и Серегу. Я же не придумала ничего лучшего, чем насильно схватить Артема, и протянула:
        - Вы зна-а-ете…
        - Не знаю и знать не хочу!  - категорично отрезала Ольга, от крика которой ребенок залился слезами еще громче и вцепился в мои волосы, как обезьянка в лиану.
        - Но у Сергея Владимировича возникли проблемы…
        - У кого возникли, пусть тот и отдувается! У него вечно проблемы! А мне безразлично, где он - в командировке или на тусовке, но лично я буду жить дома! Никуда не поеду, так что отстаньте со своими глупостями!.. Засада какая-то: чертова няня потребовала расчета. Вызвала другую гувернантку через агентство, а вместо нее являетесь… вы… Тьфу!.. Ладно, раз уж пришли, варите-ка кашу! Мне срочно надо привести себя в порядок… В конце-то концов!
        Я выполнила ее указание из чистого сострадания к Артемке, который от голода сосал палец, как медведь в берлоге лапу. Ольга показала дорогу в кухню, забрав сына, плюхнула его на специальный высокий стульчик с загородкой и исчезла. Даже не удосужилась сказать, где что лежит. Пока я шныряла по шкафчикам и тумбам мебельного гарнитура в поисках кастрюльки, ложки и прочих причиндалов, мальчик непрерывно ныл. Методом тыка удалось найти холодильник, замаскированный под деревянной дверцей шкафа. Достала пакет молока и, отломив от грозди банан, сунула его малышу в крошечную ладошку. Тема моментально бросил фрукт на пол. Дурашка! Мой Азиз мигом его бы склевал и не поперхнулся.
        «Гули-гули, га-га-га»,  - пропела я сущую ересь и показала Артемке козу. Понятия не имею, как развлекать подобную мелюзгу, но трюк удался: паренек изумленно воззрился и потянул ко мне ручки. Держа его на весу, очистила банан. Не знаю уж, сколько он съел, но мой свитер извозюкал капитально…
        Откровенно говоря, вкус манной каши я забыла, поскольку со времен детского сада ее не ела. Поставила кастрюлю на конфорку, насыпала туда крупу. Некстати зазвенел телефон - карамельно-розовый аппарат, висевший над столом. На мое приветственное «Да» откликнулся неизвестный мужской голос:
        - Оленька, котенька моя сладкая, ты выходишь? Я уже заждался!
        - А-а…
        - Не крась губки! Сколько можно кормить меня помадой? Выходи скорее!
        - Ольга в душе. Что ей передать?
        - А с кем я разговариваю?
        - Меня зовут Катерина, я вожусь с Артемом. А вы кто?
        В трубке запищали короткие гудки. От плиты потянуло горелым. Заглянув в кастрюлю, я убедилась, что манка приобрела цвет кофе или какао. «У-у-у»,  - скуксился Тема и кинул остатки банана в кастрюлю.
        - Не расстраивайся, котя сладкий, сейчас мы новую кашку-малашку сварганим,  - утешала я его, покачивая.
        Взяв другую кастрюлю, налила молоко и поставила на огонь. Кто бы еще знал, где в этом доме сахар… Шарить по полкам с руками, связанными Артемом, было ужасно неудобно. Кстати, он оказался не таким уж легким, моя левая рука, служившая мальчугану сиденьем, совсем затекла, а вернуть ребенка на стул не представлялось возможным - он крепко-накрепко вцепился в мой свитер, размазывая по плечу сопли и слюни. В общем, ни сахара, ни соли не нашла, зато ценный продукт коровьего производства вспенился шапкой и хлынул на плиту. Кухню моментально заволокло едким дымом. Запах совершенно невыносимый, но открывать фрамугу для проветривания я не отважилась: еще, чего доброго, простужу хилого бронхитика. Он без того надсадно раскашлялся и безутешно расплакался. Пришлось снова петь «гули-гули» и качать капризника.
        Только с третьей попытки мне удалось изготовить невразумительное, комковатое варево отвратного вида и вкуса. Артем наотрез отказался употреблять это в пищу. Впрочем, на его месте так поступил бы каждый…
        - А мы хлебушка съедим, а мы хлебушка съедим,  - напевая, как придурочная, я пихала в рот малышу белый мякиш.
        - У-у-у,  - выл пацанчик, как буран в степи.
        - Фу, чем воняет?  - В кухне возникла Ольга, сморщила нос от отвращения.  - Дышать нечем!
        А по-моему, ее приторные духи воняли гораздо отвратнее, так, будто мадам обсыпалась всей ванилью мира. Я повинилась, что каша пригорела, но она это обстоятельство и сама заметила:
        - Ос-споди, откуда ты такая бестолковая выискалась? Две кастрюли спалила! Зачем ты варила манку? Есть же специальная смесь, разуй глаза!  - Жена моего любовника потрясла коробкой, стоявшей на тумбе возле плиты.  - Сухое молоко и молотая гречка, надо было просто добавить кипяченой воды и перемешать!
        - Вы забываете, что я - не нянька…
        - Не нянька она.  - Лялька метнула на меня уничтожающий взгляд.
        Есть поговорка: «Посмотрит - рублем одарит», а про стрекозу справедливее будет сказать «рубль отнимет»… Однако макияж преобразил ее до неузнаваемости, поскольку бледная моль усердно потрудилась над своим лицом: нарисовала брови и губы, а ресницам задала такой неимоверный объем, что без того выпуклые глаза воспринимались просто фарами. Два бриллианта в три карата, ха-ха. И вырядилась она, как… как девушка по вызову. Кожаная юбчонка - короче не бывает, ботфорты, отделанные стразами, титьки вываливаются из выреза облегающего пуловера, а на шее штук пять цепочек с крестиками и прочими примочками. Я, не скрываясь, разглядывала ее явно недешевые, фирменные, но весьма безвкусные тряпки и готова была поклясться, что никогда не позволила бы себе одеться столь вульгарно!
        Снова зазвонил телефон, и теперь трубку сняла сама Лялька, сказавшая:
        - Да, любимчик, уже выхожу,  - и, сменив тон, обратилась ко мне: - Слушай, ты, как там тебя… Кажется, Надя, да?
        - Екатерина.  - Собственное имя я произнесла столь величаво, словно за ним должен был последовать титул «государыня всея Руси».
        - Не важно. Короче, прочитай инструкцию на коробке и готовь. Через час приведут с занятий Ксению, накорми ее обедом, найдешь там что-нибудь в холодильнике, разогреешь в микроволновке. В половине второго уложи детей спать. Пока! Я полетела!
        - Куда? Мы так не договаривались! Не пущу!  - Я выставила вперед свободную от Артема правую руку и толчком заставила ее сесть. Хватит церемоний, отступать дальше некуда, иначе совсем закабалит. Прикрикнула: - А теперь послушай меня! В Сергея вчера стреляли. Он вынужден скрываться, и вам необходимо уехать. Пойми, это не шутки, существует реальная угроза, опасность… Его шантажирует бывший компаньон. Хочешь, чтобы он похитил тебя или детей? Вам надо уезжать!
        Пока ее убеждала, воображение прокрутило всевозможные страсти-мордасти, виденные в кинофильмах про шантаж и киднеппинг: заклеенные рты, запястья, прикованные наручниками к отопительным батареям; отрезанные уши, пальцы и головы. Самой дурно стало, а Лялька и бровью не повела, захихикала:
        - Представь себе, мечтаю, чтобы меня похитили!.. Кончай паниковать! Сказала, не поеду в деревню, значит, не поеду! К тому же у меня совсем нет денег, не полагаться же на родительскую пенсию?.. Все, меня ждут!
        - То есть как: нет денег? Сережа сказал, что…
        - Кого ты слушаешь?!  - оборвала она.  - Этого жмота? Ос-споди, за копейку удавится…
        Как-то незаметно, путем взаимной перебранки мы обе перешли на «ты». Я ничего не понимала, впервые видела женщину, которой глубоко плевать и на жизнь собственного супруга, и на своих ребятишек. Кроме того, она абсолютно не ревновала ко мне Серегу и в упор не замечала ноющего Артемку, которого я по-прежнему качала на руках. Глядела мимо, думая о чем-то своем.
        Прозвучали первые такты «Маленькой ночной серенады» Моцарта - такой необычный музыкальный звонок был в этом презентабельном доме. Втроем мы вышли в прихожую, и Лялька впустила молодящуюся пенсионерку, в кокетливой норковой шляпке похожую на гриб-моховик. Под мышкой тетенька держала точно такую же упаковку памперсов, какую принесла я, и возбужденно гомонила:
        - Здравствуйте! Ох, насилу добралась… До чего же скверно у нас транспорт ходит, всюду заносы, дороги не чистят, столько времени простояла в пробках…
        - Еще одна,  - ухмыльнулась Ольга.  - Вы, случаем, не от Сергея?
        - От какого Сергея? Нет, я из агентства «Лунный свет», сто рублей в час или восемьсот за рабочий день плюс ваши обед, ужин и транспортные расходы.  - Женщина строчила как из пулемета.
        - Сколько-о?  - переспросила накрашенная жердина.  - Я не ослышалась? В вашем «Свете» что, совсем офонарели? Опять расценки повысили?
        - Погодите, кто из вас мамаша?
        Пришедшая дама в шляпке расстегнула пальто, обшарила взглядом коридор, не зная, куда его пристроить. Поскольку мои руки были заняты ребенком, протянула верхнюю одежду Ляльке, но та и не подумала принять, гавкнула:
        - Какая вам разница, кто мамаша? Восемьсот рублей слишком дорого, отправляйтесь обратно.
        - Какое дорого? У меня специальное педагогическое образование! Я стольких гавриков воспитала - о-о-о, и ни один в тюрьму не сел!
        - При чем здесь тюрьма?  - вздрогнула Ольга.  - Уходите, нет у меня восьмиста рублей!..
        - А памперсы?  - Высокопрофессиональная нянька совала ей пакет, а Темина мамаша его отталкивала:
        - Памперсы мы уже купили. Вы бы еще дольше ехали! Все, до свидания.
        - Я буду жаловаться!  - завизжала невостребованная нянька.  - Вы посмотрите на них: чем богаче, тем жаднее!
        - Да жалуйтесь сколько угодно!  - Лялька распахнула дверь.  - У моих детей уже есть воспитательница.
        - Кто?  - уточнила я, не веря своим ушам.
        - Ты.  - Она ткнула в меня пальцем, продолжая попытки вытолкать визитершу.
        Но та отчаянно упиралась. Вдвоем они устроили невообразимый тарарам, настоящую потасовку, чуть до драки с членовредительством не дошли, поскольку белобрысая каланча, превосходившая силой противницу, сорвала с няньки шляпку и выкинула в подъезд, прямо на пол, и туда же отправила памперсы. Пугливый Тема спрятал личико у меня на шее, и я гладила его по мягким кудряшкам и шептала: «Мать твоя потрясающая нахалка, а вот папочка хороший, папочка - просто прелесть».
        Наконец Ольге удалось вытолкать тетку и закрыть дверь, из-за которой неслись проклятия. Победоносно улыбнулась мне, и ее круглые хитрые глаза забегали, как шары по зеленому сукну бильярдного стола.
        - Гляди-ка, Катерина, Артемчик тебя признал за свою… Так что оставайся, не пожалеешь! Скоро Нина Осиповна нашу Ксюшеньку приведет, с ней вам будет веселее. А мне действительно пора!
        - Куда?  - задала я напрасный вопрос, прекрасно зная, что стрекозу ожидает сладкий котик.
        - В фитнес-клуб, у меня абонемент, пропускать нельзя, за все заплачено: пилатес, массаж, сауна, солярий. Сама подумай, на кого бы я была похожа после двух родов, если бы не фитнес?.. Да еще к маникюрше нужно заскочить, коррекцию сделать.  - Она предъявила мне свои изнеженные ручки с длиннющими накладными ногтями, разрисованными пошлейшими звездочками и блестками.
        Я со свойственной мне справедливостью укорила:
        - Ольга, ну ты даешь, нашла время заниматься маникюром, когда Сергей в опасности и дети голодные.
        - Да вот, нашла! Потому что не хочу и не буду терять форму, жиреть, как некоторые.
        Сомнений не оставалось, она намекала на мою фигуру. Ну, это уже неприкрытый вызов! Я открыла рот, но потеряла дар речи от возмущения, а стрекоза тем временем накинула роскошное манто из белоснежной норки - в сравнении с ним моя шуба точно отдыхает, смотрится облезлой кошкой, скончавшейся от стригущего лишая. Лялька, взмахнув ресницами, улыбнулась: «Пока-пока!»
        - Стой!  - Я решила вытянуть последний козырь из рукава: - Между прочим, в вашем дворе пасется автомобиль с двумя дядьками, которые точно кого-то караулят, дожидаются. Как ты думаешь, кого?.. Явно не меня. Тебя!
        - Катя, кончай, не смеши, а? Неужели ты и вправду думаешь, что в этом городе меня,  - ее интонация подразумевала «неимоверно красивую девушку»,  - некому защитить?
        - Погоди, а эта… как ее? Которая Ксюшу приведет…
        - Нина Осиповна - наша домработница.  - Жена моего любовника нетерпеливо переступала с ноги на ногу.  - Чего ты от нее хочешь?
        - Может, она сварит кашу и последит за детьми? Мне на работу надо, а то уволят.
        - Ос-споди, естественно, последит, не волнуйся.  - Ольга поспешно захлопнула за собой дверь.
        Ну и проваливай!  - мысленно напутствовала я и с Артемом, висевшим хомутом на шее, отправилась знакомиться с домом. У меня, равно как у той незадачливой няни, имеется профессиональная гордость. Сразу вникла, что, помимо системы центрального отопления, в квартире кое-где отапливается пол. Со свойственной мне дотошностью разобралась, где находятся терморегуляторы, кондиционеры, ионизаторы воздуха, а также как опускаются рольставни на окнах. Больше всего меня потрясло обилие санузлов - два туалета, две ванных, в одной из которых - джакузи, а рядом с другой имелась душевая кабина. Круто: водные процедуры могли принимать одновременно четыре человека!
        В комнате Ксении игрушек оказалось не меньше, чем в Артемкиной. Трехэтажный дом - розовые угодья Кена и Барби с разнообразными причиндалами от табуна лошадей до гаража с машинами; дворик с диваном-качелями и бассейном занимал красный угол. На стенах, варварски изрисованных фломастерами, рядком висели отнюдь не детские венецианские карнавальные маски. Безжизненные фарфоровые личики с узкими, хитроватыми провалами глазниц показались мне жутковатыми, они излучали отрицательную энергетику. И я поспешила покинуть девичью детскую. Следующим пунктом нашей с Темой экскурсии стал громадный зал, обставленный в стиле хайтек, в блеске стекла и металла. Целая шеренга всевозможной аппаратуры - навороченный музыкальный центр, DVD, домашний кинотеатр.
        - Хочешь, мультики посмотрим?  - спросила малыша, опуская его на большой диван, обитый кожей бирюзового цвета. Руки совершенно затекли, прямо отваливались. И вообще я зверски устала. Тянуло лечь и забыться, как мертвая царевна, беспробудным сном.
        - У-у, у-у!  - Артем указывал мне на вход в соседнюю комнату, тянулся туда всей душой и телом.
        Предназначение того помещения не поддавалось определению. С одной стороны - тренажеры. Вот какого лешего Ольга поперлась в фитнес-клуб, если с тем же успехом могла качать пресс дома?.. Велотренажер и вовсе напоминал вешалку, поскольку на нем громоздилась куча тряпья. С другой стороны - двухтумбовый письменный стол с компьютером и кабинетный рояль; а еще повсюду довольно крупные напольные растения - драцена, фикус, кипарис, тронутый ржавчиной увядания. Не то зимний сад, не то склад ненужных вещей…
        Темочка нетерпеливым ерзаньем дал понять, что далее желает перемещаться в пространстве самостоятельно. Очутившись на паркетном полу, подполз к вращающемуся офисному креслу и зашлепал маленькими ладошками по тугому сиденью, как по барабану.
        А меня притянул рояль. Вид клавишных инструментов всегда вызывает во мне ностальгическую грусть, ведь я с раннего детства занималась музыкой. Да не просто занималась, а семнадцать лет посвятила этому сомнительному удовольствию - сначала окончила музыкальную школу, потом училище и, наконец, консерваторию. Фактически лучшие годы сунула псу под хвост… Рояль в доме Архиповых был запылен до полного неприличия - на крышке из ценного, красновато-коричневого дерева вполне можно было рисовать чертиков. Воровато оглядевшись по сторонам, будто кто-то мог подсмотреть, я сняла с велотренажера первую попавшуюся майку и протерла трехногий клавир, который сразу возрадовался, засиял безупречной полировкой. Откинув крышку, узнала его имя: Petroff. Неплохо, совсем неплохо!.. Интересно, для кого Серенький приобрел подобную роскошь? Сам не играет, да и Лялька на пианистку похожа еще меньше, чем на куколку. Неужели для малявки Ксении? Ну, это он погорячился! Я, к примеру, все семнадцать лет чахла над стареньким, облезлым «Красным Октябрем» производства ленинградской фабрики. И ничего, училась исключительно на «хорошо»
и «отлично».
        Разминая пальцы арпеджио, спросила Тему:
        - Что бы тебе сыграть, детка?
        - Та-та!  - Барабаня, пострел разулыбался во все имевшиеся четыре зуба.
        «Петрофф» звучал безукоризненно, одно удовольствие играть. Я решила исполнить «Болеро» Равеля, как нельзя лучше соответствующее шумовым эффектам, издаваемым Артемом…
        Родители, отдавая меня, шестилетнюю, в музыкалку, не подозревали, что сыграли злую шутку. Выдающимися способностями я не отличалась, вот и пришлось восполнять их отсутствие упорством. Корпела до изнеможения, прямо до крови, капавшей из носа на белые клавиши… Сверстники бесцельно шлялись по дворам, а я часами напролет пилила гаммы, оттачивала технику этюдами, зубрила музлитературу и сольфеджио, казавшееся сложным, как высшая математика. Зачем, спрашивается? Выяснилось, затем, чтобы через семнадцать лет вернуться в ту же музыкальную школу, где училась, но уже в качестве преподавателя и получать мизерную бюджетную зарплатку, похожую на заплатку. Хоть на три ставки вкалывай, а больше прожиточного минимума не заработаешь…
        - Я не виновата,  - оправдывалась мама.  - Кто бы мог подумать? Когда мы отдавали тебя в подготовительный класс, педагоги зарабатывали наравне с инженерами, те же сто двадцать рублей, это были неплохие деньги, ведь литр молока и белый хлеб стоили двадцать копеек…
        А я и не винила маму с папой: если бы не они, вообще бы, наверное, загнулась, как говорится, откинула боты. Но просто занятия музыкой капитально оторвали меня от всего земного, насущного, лишили реалистичных представлений о мире. Я безнадежно отстала от ровесниц, учившихся в других вузах, носивших в сумочках «на всякий пожарный» дежурную зубную щетку, гигиенические тампоны, блистер аспирина на случай похмелья, мятые визитки с номерами таксистов и презервативы. Я представления не имела, как пользоваться резиновым изделием, поскольку осталась девственницей к двадцати четырем годам… Разве это нормально? Конечно, нонсенс! Но что мне было делать со своей молодостью, помноженной на консервативное добропорядочное воспитание, если в консерватории на десять девчонок едва ли приходился один завалящий парень? Музыкальная школа и вовсе детско-бабье царство. Ложа завистниц, не прощающих мельчайшего признака превосходства, будь то колечко на правой руке или… Или жених вдалеке.
        Мечта о Греции стала моим протестом, вызовом нищете и унылости стародевичества. Разослав купоны бесплатных объявлений сразу в несколько газет, почти целый учебный год промышляла частными уроками. Мышковала, как называл мою репетиторскую практику папа. Снисходительный оттенок его выражения был, кстати, неуместен: мышковать достаточно трудно, легче осатанеть от непроходимой лени пубертатных охламонов и охламонок. К тому же приходилось экономить даже на таких мелочах, как маршрутки, дожидаясь муниципальных автобусов, и зашивать колготки. Во всем себе отказывала, чтобы скопить евро на турпутевку. Сумма уже почти набралась, когда меня настигла крупная неприятность: нечаянно приняла ухаживания папаши одного из учеников, десятилетнего Егора, втюхалась в пренеприятнейшую историю, подмочила репутацию…
        Начиналось все вполне пристойно, невинно - Геннадий Александрович, забирая сына после занятия, пригласил меня на джазовый концерт в филармонию. Заранее купил три билета, а жена уехала к внезапно захворавшей теще. Ну, я и согласилась, почему бы и нет?.. В антракте мы пили апельсиновый сок и умничали, рассуждая об особенностях джаз-бандового свингования и импровизационной природе джем-сейшенов, Егор внимал музыковедческим терминам, как иностранной речи, не смея хулиганить от почтительности. После концерта мы втроем посидели в кондитерской «Кузина», поглощали пирожные, запивая некрепким чаем. Ген Саныч доставил меня домой на подержанном, но вполне элегантном «опеле», поцеловал ручку, поблагодарил за доставленное удовольствие. Потом еще несколько раз приезжал, приглашал, размахивая якобы пропадающими билетами, и мне ничего не оставалось, как отменять либо переносить частные уроки - источник накоплений. Мы и модернистскую драму посмотрели, и вердиевскую оперу «Травиата» послушали. Ребенок, изнывавший от скуки, вдруг решительно запросился к бабушке, папаша радостно удовлетворил пожелание, зазвал меня в
гости как бы для того, чтобы показать свою фонотеку. Откупорил шампанского бутылку и… Нет, не стал перечитывать «Женитьбу Фигаро», просто дал волю рукам и всем остальным частям своего немолодого, некрасивого, пожухлого тела. Я недоумевала: неужели от этих жалких содроганий девушек настолько переклинивает, что они способны кидаться в реку, травиться ядом, убивать детей, как Медея, и старых, недееспособных мужей, как моя тезка Катерина Измайлова?.. Спросить было не у кого - Ген Саныч спал, похрапывая, а я все пила и пила шампанское. Напилась до икоты, живот раздулся от газов, как у лягушки. Когда вино кончилось, несколько раз сбегала в туалет, стараясь не шуметь. Надела трусы и свои аккуратно зашитые колготки, застегнула лифчик и пуговичку сзади на платье и приклонила голову на подушку, брезгуя сомнительными пятнами на наволочке, накрылась одеялом с чужим, тошнотворным запахом…
        Отец ученика мне нисколько не нравился, наоборот, был противен. Почему сразу не сбежала? Спросите у моего комплекса неполноценности!.. Я думала: все девушки делают ЭТО… Но, однозначно, не всех изобличают с поличным!..
        Мамаша Егора вернулась так же внезапно, как уехала, только без предупреждения. Кидалась своими вонючими подушками, обзывалась, все такое… С тех пор классические анекдоты про адюльтер меня отнюдь не веселят. Чего уж веселого, если мой позор моментально сделался достоянием общественности? Инцидент не обсуждал только ленивый, ведь родители забрали Егора из музыкальной школы. Ветераны педагогического коллектива требовали от директора, чтобы меня уволили, он оправдывался отсутствием административного основания - я же не прогуливала, оформила больничный лист. Реально заболела, с высокой температурой, потерей голоса и мотиваций для продолжения жизнедеятельности. Высохла и зачахла подобно кипарису на складе забытых вещей, кое-как дотянула до летних каникул, а частную практику вовсе оставила. А мои родители мне тогда не только посочувствовали, но и помогли материально - сняли деньги со сберкнижки и настояли, чтобы я летела в Грецию, как и мечтала. Оттуда я вернулась другим человеком. И в музыкалке все как-то само собой уладилось, устаканилось, забылось.
        На бравурной ноте воспоминаний о Греции «Болеро» закончилось. Тоскуя по Волкову, я решила исполнить его ребенку последний ноктюрн Шопена, но несмышленыша возвышенные, щемящие рулады совсем не привлекали, он уполз куда-то. Пришлось завязывать с музицированием. Ходила по квартире и кричала, как в лесу: «Тема-а! Арте-ем!»
        Мальчик обнаружился в спальне своих родителей. В заповедном алькове… Да, тут было на что посмотреть… Одно супружеское ложе чего стоит - огромное, квадратное, как поле для гольфа, накрытое ворсистым зеленым покрывалом из искусственного меха. Стену напротив кровати дробили вертикальные зеркальные полоски. И вообще зеркал было хоть отбавляй - на раздвижных дверях встроенного шкафа-купе, даже на потолке, вокруг люстры с большим количеством лампочек. Выходит, хозяевам нравится наблюдать отражения своих интимных занятий… Фу!.. Малыш, кряхтя, стал стаскивать с себя штанишки, испачкал очередной памперс. Добавил неприятных ощущений. Вымыла нытика, переодела и пустила пастись на синтетический лужок постели. А сама присела перед туалетным столиком, где творился полный бардак - полупустые упаковки с таблетками, мятые обертки, в пепельнице окурки, испачканные помадой, и, конечно, горы косметики, из-за которых виднелась рамка с фотографией. Дружные супруги Волковы в одних купальных принадлежностях обнимаются на палубе прогулочной яхты. Значит, Серенький побывал на море без меня, но с ней… Положила фото
изображением вниз, а сама легла рядом с сонно моргавшим заморышем и засмотрелась в зеркальный потолок.
        Вот почему наглой Ляльке встреча с Серым Волком аукнулась комфортной, беспечной супружеской жизнью, а мне сплошными разочарованиями и стрессами? Царапинами, помятостью, изгвазданным свитерком? Ума не приложу… Хотя, в сущности, мне повезло: жена моего любовника напрочь лишена бдительности. Я сделала свое дело - предложила помощь и предупредила об опасности. А если она такая безбашенно смелая, пусть не едет к родителям, и пусть этот подлый Эгем делает с ней все, что будет угодно его извращенным мозгам,  - стреляет, режет, насилует! Почему я должна переживать из-за третьей лишней?.. Нам с Серегой вдвоем будет гораздо лучше. Мы будем любить друг друга на этом удобном ортопедическом матрасе с вечера до утра; летом, осенью, зимой и весной; в праздники и в будни - когда захотим. А еще будем путешествовать по теплым морям и разным красивым городам. Отмечать Новый год в Париже или в Лондоне, загорать на океанических островах. И всякие Негении Падловичи станут мне не указ - имела я в виду их мелкие риелторские злодейства! Я собираюсь жить всласть, в полное свое удовольствие. А Серый Волк, как в сказке,
будет верно служить мне… При мысли о нем по телу побежали сладострастные мурашки, да не просто побежали, а пронеслись стадами, необузданной ордой!.. Но пленительные грезы разрушил механический Моцарт. Дверной звонок.
        Я успела забыть о существовании девочки Ксении и домработницы Нины Осиповны. Одна одарила меня нелюдимым взглядом исподлобья, другая напустилась с расспросами:
        - Ты кто такая? Где Ольга?
        - Я Катя,  - представившись, задрала нос и чуть сгоряча не ляпнула, что являюсь любимой девушкой мужа Ольги, которую с минуты на минуту прикончат бандиты.
        - Передай хозяйке, я водила Ксеньку на музыку последний раз! Никудышная у ей растет девчонка - дерзит, перечит, вертится за фортепьяном, чисто волчок. А в ноты глядеть не желает. Учителку совсем замордовала, та сказала, покуда не заплатят, заниматься больше не станет. И я то же самое говорю: пусть Ольга сперва рассчитается. Почему я должна батрачить за бесплатно, ни за спасибо?!
        В сердцах она брякнула связку ключей на калошницу в прихожей и подтолкнула ко мне Ксюшу, державшуюся так, будто ее происходящее вовсе не касалось. А у Темочки задрожала нижняя губа - верный признак того, что скоро заплачет. Бедный малыш, какая хрупкая нервная система! Качая его, я старалась втолковать Нине Осиповне, что не имею отношения к стрекозе, сама попала в этот дом как кур во щи. Пожилая женщина заводилась все сильнее, наращивала обороты, вываливая на меня претензии:
        - Без меня они тут по уши грязью зарастут, засранцы! Что за люди такие бесстыжие? Икру жрут ложками, на коньяки тыщи выбрасывают, а всему свету задолжали! Сволочи. Тьфу на них!
        - Ва-а-а,  - басовито заревел Артем.
        Я энергично трясла его, вставляя обрывочные реплики между потоком ругательств домработницы:
        - Но я… Но мне… Мне тоже не заплачено, я ни при чем, я Ольгу знать не знаю, впервые сегодня увидела… Понимаете, мне срочно надо на работу! Останьтесь, пожалуйста, с детьми, умоляю! Ольга скоро придет, она обещала, с нее и спросите…
        - Ага, с нее спросишь,  - мрачно буркнула женщина.  - Нет уж, прощевайте!
        Дверь за Ниной Осиповной с треском захлопнулась. Вздохнув, я невесело пошутила с Ксенией:
        - Раздевайся, чувствуй себя как дома.
        - Уходи! Ты толстая и некрасивая,  - отбрила добрая девочка.
        Хоть стой, хоть падай… Я бессильно присела на банкетку в прихожей. Вот влипла! Вот попала!.. Меня сделали. Обвели вокруг пальца. Оставили с носом. Вернее, с чужими детьми. Невероятная подмена: грезила Сергеем, а вместо него получила выводок кукушат!..
        Глава 4
        Вечерело, окна залепила синева. Ольга так и не появилась. Зато несколько раз звонил телефон. Я стремглав бросалась к аппарату в надежде, что у блудной матери проснулась совесть, но никто не отзывался. Трубку бросали, едва заслышав мой голос, и короткие гудки отбоя кололи ухо.
        Ощущала себя пленницей. Вроде не трудно открыть дверь и уйти, но как это сделать? На кого оставить малявок?.. Ожидание невесть чего сильно наскучило. А непослушные короеды и вовсе обрыдли. Спать оба отказались. Точнее, Тема кемарил, пока я баюкала его на руках, а Ксения меня открыто игнорировала, не реагировала ни на какие просьбы и замечания. Только что в лицо не плевала. В довершение ко всему Лялькины отпрыски объявили выборочную голодовку: не желали есть ничего, кроме салями. А сырокопченой колбасы было немного, и кончилась она быстрее, чем мое терпение.
        Раньше я полагала, что прекрасно отношусь к детям, страдала из-за их отсутствия, чувствовала себя обделенной. А сегодня убедилась: всем спиногрызам на свете, вместе взятым, предпочитаю попугаев! Скучала по своему зеленому птенчику и не сомневалась, что его преданное сердечко взаимно тоскует. Каково там моему крошке Азизу в пустой квартире, без света, пищи и радости общения с хозяйкой?
        - Ребятишки, а хотите, поедем ко мне в гости? Ну-ка, быстренько сгребаемся и дуем,  - предложила я.  - Ксюша, показывай, где Темины манатки.
        - Не пойду, не пойду.  - Ксюха упала на диван и задрыгала ногами, будто отбивалась от врагов.  - Никуда я не пойду!
        - Кто тебя спрашивает? Слушайся, когда старшие говорят!  - Усадив Тему на пол, я попыталась сдернуть ее с дивана и, получив пяткой под дых, согнулась, непроизвольно застонала.
        Девчонка, ободренная своей маленькой победой, взялась играть со мной в догонялки:
        - Не поймаешь, не поймаешь!
        - Та-а-ак… Наверное, сейчас возьмусь за ремень.  - Я угрожающе сдвинула брови.
        - Не возьмешь, не возьмешь!  - скакала коза-дереза, стараясь не попадаться в зону досягаемости.
        Ее братик подвывал на низкой ноте, тянулся, показывая, что хочет обратно, ко мне на руки. Уф, так недолго превратиться в детоненавистницу! Подняла его и грозно вопросила:
        - Артемий, где папин ремень? Сейчас мы всыплем Ксеньке по первое число!
        - Отвали, дурная тетка! Я тебя не боюсь, я свою мамочку буду ждать.  - Она села нога на ногу и сложила ручонки на груди.
        - Ах так? Ну, погоди!..
        С чего Волков решил, что эта неуправляемая грубиянка и проказница - вундеркинд?.. Она - до безобразия невоспитанный ребенок!.. Прыгала из стороны в сторону, как вратарь в воротах, откровенно поддразнивая меня, пользуясь тем, что мои руки связаны нытиком. Не оставалось ничего иного, как сменить тактику. Я решила уделять дрянной девчонке ноль внимания, фунт презрения. Разговаривала только с безответным парнишкой:
        - А мы с Темочкой, моим миленьким мальчиком, сейчас на бибике поедем, будем конфетки кушать, ползать, кувыркаться, с говорящим попугайчиком играться…
        В гардеробной выбрала вместительную сумку-рюкзак и сложила в нее несколько кофточек, ползунков и теплых штанишек, взятых из комода в комнате Волкова-младшего. Его шалунья сестричка молча следила за сборами, и я не вступала с ней в разговоры, размышляла, что еще может понадобиться детям в моем доме? Знать бы еще, сколько времени им придется гостить - одну ночь или целые сутки? Ей-богу, больше суток я не выдержу… На глаза попался горшок, но идею взять его с собой я отмела: все равно Тема не врубается в назначение так называемой ночной вазы. Наверное, надо взять игрушки. Выудив из груды на полу яркий целлулоидный кубик, протянула его малышу, но, попробовав предмет на зуб, он скривился и отбросил несъедобную штуковину на пол. Понятно, бирюльками мы не интересуемся… На всякий случай я запихнула в рюкзак бархатного бурундука и небольшой танк цвета хаки с отломанным люком.
        - Эй, Катя, у тебя правда есть говорящий попугай?  - вкрадчиво спросила Ксюша.
        - Угу, такой красавчик, чудо дрессировки.
        - Кать, а зачем тебе Артемка? Он противный, упрямый, писается, кашляет. Возьми лучше меня.
        Точно, Артемка писается, а я чуть не забыла памперсы! Подначила хитрюгу:
        - Да мне ни ты, ни твой братик даром не нужны. Мне с попугайчиком в сто раз лучше и интереснее. Но Темка маленький, его одного нельзя бросить. А ты большая. Вот и сиди тут одна, жди свою мамочку.  - И прикрикнула строго: - Ну-ка, живо одевайся!
        Моя взяла! Вскоре мы втроем ковыляли по лестнице, не стали дожидаться, когда освободится лифт. Ох и трудно приходится матерям: одно плечо оттягивал рюкзак, другое мальчуган, отяжелевший от зимнего комбинезона и сапожек, да еще приходилось держать за руку его вертлявую сестрицу. Сделав всего несколько шагов, я взопрела, точно озимые по весне.
        Услышав, что лифт остановился, как мне показалось, на площадке третьего этажа, я замерла, прислушиваясь. Неужели Ольга вернулась? Вот было бы славно!.. Звонили и вправду в семнадцатую квартиру - мелодию «Маленькой ночной серенады» ни с какой другой не спутаешь. Я уже собиралась подняться обратно, как услышала негромкие мужские голоса. Слов не разобрала, а в том, что это похитители, преследователи или еще какие-нибудь уголовные типы, не сомневалась. Ускорилась, чуть не кубарем скатилась вниз по последнему лестничному маршу.
        Сама не знаю, откуда прибыли силы, но детей до трассы дотащила со скоростью и выносливостью справного ишачка. Когда переходили дорогу на зеленый свет светофора, строптивая девчонка вдруг вырвалась:
        - Я большая, сама, без тебя пойду!
        - Стой!  - Я чуть не спятила от страха. Светофор мигнул желтым глазом, и автомобили приготовились сорваться с мест, полететь вперед на всех парах.
        - Мы на какой машине поедем?
        - Не знаю на какой.
        - Нет, скажи на какой, а то не поеду,  - выставила ультиматум Ксения.
        - Ну, на какой-нибудь хорошей,  - растерялась я, не сразу догадавшись: девочка, верно, думала, что у меня есть машина, потому и уточняла марку.
        - На какой? На какой? Скажи! Скажи!  - скакала эта мелкая коза.
        - Я тебе сейчас так скажу, не обрадуешься!  - еле успела подтолкнуть ее к обочине и выпустила пар: - Неужели не понимаешь, на дороге опасно? А если бы тебя задавили? Ты запросто могла попасть под колеса!
        Ксюхе моя острастка была трын-трава. Я суматошно голосовала, поминутно поправляя берет, съезжавший на глаза, Тема извивался угрем, а она путалась под ногами, канюча:
        - Ну, Ка-а-атя, ну скажи-и… Ну на какой ма-ши-ине?
        Авто обдавали нас бензиновым смрадом, и ни одно, как назло, не останавливалось перед взмыленной многодетной страдалицей. Так и задумаешься: рожать или не рожать? До чего же бессердечный, несознательный народ - водители! Мое бедственное положение усугубилось тем, что вдоль дороги высились барханы собранного, но неубранного снега. Я вязла в рыхлом серо-белом месиве, то и дело проваливаясь. И сжимала воющего мальчугана мертвой хваткой, иначе бы он выскользнул, утонул в сугробе, приморозил ногу, как опавший клен у Есенина.
        Путь до моего дома был недалек - пешком, в одиночку я добралась бы за двадцать минут, как сделала это утром. Но плестись в сопровождении столь обременительной компании - нет, легче сразу застрелиться!.. Нервы накручивала и высокая вероятность погони. Визитеры наверняка уже убедились, что в квартире никого нет, и ломанулись по нашему следу. Призрак погони - посильнее призрака коммунизма. Страшно подумать, в каком переплете можно очутиться!
        - Катя-я, останови бээмвэ-э! Я хочу ехать на бэ-эмвэ-э-э,  - сменила пластинку Ксюша.
        Нехилые запросы у четырехлетнего ребенка! Я в свои тридцать не так часто каталась на машинах представительского класса. Злорадно пообещала:
        - Много хочешь - мало получишь!
        Точно по моему предсказанию под ближайшим фонарем затормозил облезлый оранжевый жигуль - копия того, на котором мы с Сереньким в полночь улепетывали от киллеров.
        - На такой не поеду! На та-кой не по-еду,  - по слогам скандировала уменьшенная копия стрекозы - коза-дереза.  - Я хочу на бумере пятой модели, как у папы!
        Где я ей возьму «как у папы»? Как бы эта оранжевая развалюха не уехала без нас… Распахнув заднюю дверцу, я не глядя бросила на сиденье орущего Артема, попросила водителя подождать и закричала:
        - Ксения, прекрати издеваться! Ксения, ну-ка, шагом марш в машину!
        Быстроногая вредина со всей своей дури устремилась ровно в противоположную сторону, к парку. Я было кинулась за ней, но мгновенно запыхалась. Голова пошла кругом, не то чтобы бежать, на ногах бы устоять!.. Привалилась к капоту, расстегнула шубу, освободила шею от шарфа и судорожно задышала. Состояние было близкое к обмороку - звуки отступили, сделались глуше, и фонари начали расплываться и меркнуть. Сползла на землю, зачерпнула пригоршню грязного снега и приложила ко лбу.
        - Хочу на бэ-эм-вэ,  - растерянно напомнила капризница, по пояс провалившаяся в сугроб.
        Меня все еще донимало головокружение, но кое-как поднялась на ватные ноги, доковыляла до Ксюхи. Сжав зубы, чтобы не ругаться, вытянула ее, отряхнула от снега и втолкнула на заднее сиденье. Миндальничать больше было неохота.
        - Избаловали вы детишек, женщина,  - подлил масла в огонь шофер.
        Ба-а, да он оказался тем самым вчерашним дядькой! Приветствие застряло у меня в горле рыбьей костью:
        - Здрас-с-ст…
        - Здрасте, здрасте.  - Он засвидетельствовал узнавание улыбкой, более похожей на злорадную ухмылку.
        Пацаненок визжал, выгибался дугой, не желая сидеть на моих коленях. Его сестрица нарочно сучила ногами, пиная водительское кресло, и что-то бубнила себе под нос. Владелец жигуленка, перекрикивая ребячий концерт, уточнил:
        - Чего девочка говорит?
        - Ты пердун! И машина у тебя пердунская, вонючая,  - крикнула Ксения.  - А у моего папы бээмвэ!
        Дядька опешил, а я испугалась, что сейчас предложит высаживаться, но обошлось.
        - Куда ехать, дорогуша? По прежнему адресу?  - спросил он, вероятно от изумления разговаривая с акцентом.
        - Угу,  - кивнула я, стараясь удержать ерзавшего Тему, в душе проклиная изобретателя скользкого комбинезона, похожего на скафандр космонавта в миниатюре. Увещевала мальчонку: - Сиди смирно! Чего тебе не хватает? Смотри, машинка би-би, би-би, паровозик ту-ту, ту-ту…
        - Сама ты, Катя, ту-ту,  - высказалась маленькая хамка.
        Тут уж я опешила, а ребенок скатился с моих колен, как с ледяной горки. И, барахтаясь на дне жигуленка, собирая грязь с резинового коврика, завопил абсолютно по-кошачьи: «Мэ-у-у-у, мэ-э-эу!» Провалиться бы!.. Выловив его, крепко сжала, с остервенением трясла и пела: «Уж как я тебе, коту, колотушек надаю! Колотушек двадцать пять, будет Темка крепко спать!»
        - Чего-то вы сегодня одна, без мужа,  - любопытничал извозчик, вместо того чтобы стронуть с места свою колымагу.
        - Угу, без мужа, муж в командировке,  - удрученно подтвердила я.
        - Уехал, значит, оставил вас одну с ребятишками.
        - Да, оставил одну.
        - А детишек у вас, стало быть, двое?
        Вот чего пристал? Сам прекрасно видел, что не трое и не четверо. Я с вымученной улыбкой подтвердила: «Слава богу, двое».
        - Катька врет, мы не ее дети, а мамины,  - оспорила мое уверение Ксения.  - Она нас украла!
        - Что-о?!  - Старикан, едва нажавший на газ, выжал тормоз, и машина, резко дернувшись, остановилась.
        Нас подкинуло и швырнуло вперед. Защищая малыша вытянутой рукой, я пребольно ударилась. И ябеда стукнулась подбородком, но, вместо того чтобы прикусить язык, пронзительно завизжала. Психика у Ксюши немногим крепче, чем уее братца-кролика; обоих отпрысков Ляльки надо лечить и лечить. Но это уже не моя забота. Мне бы домой добраться… Показала девчонке кулак, и она, что удивительно, смолкла. В салоне повисла нехорошая, предгрозовая тишина. Дедун сверлил меня взглядом в зеркальце над ветровым стеклом.
        - Ой, да кого вы слушаете?  - залепетала я, подобострастно заглядывая в его глаза через то же зеркальце.  - Неужто поверили? Ксюшенька, моя доченька, шутит. Разве кто позарится на чужих нервнобольных ребятишек?! Сами подумайте, кому они, кроме родной матери, нужны?
        - Ва-а-а,  - отвратительно завыл Тема, подтверждая мою правоту.
        И мне хотелось выть. Сорвала берет с волос, превратившихся в липкие сосульки, вытерла мокрый лоб и в изнеможении попросила:
        - Поезжайте скорее. Я заплачу, как вчера.
        Ехали не без приключений: Ксюха опять пинала водительское кресло и дерзила, малыш норовил сползти на пол. Дядька угрюмо сопел, с каждой минутой все больше убеждаясь, что такие детки-конфетки действительно никому не нужны. Мы приближались к «Гагаринской», когда он как бы невзначай заметил:
        - У меня сегодня уже интересовались вами, женщина.
        - Кто?!
        - Почем я знаю - кто? Он документов не показывал… Мужчина. Может, мент, может, частный детектив или из этого, как его… ФСБ.
        - Ой, нет, это какая-то ошибка!  - От страха я снова взмокла и задрожала, зубы выбивали дробь.  - А в-вы? В-вы ч-что от-тветили?
        - Ничего не ответил.
        - Ой, спасибочки! Ой, вы так правильно поступили!
        - Нет таких денег - «спасибо», дорогуша.  - Морщинистая физиономия старикана исполнилась самодовольства.  - А вообще да, я правильный. И тебе того желаю. Нехорошо, конечно, что муж тебя с ребятишками бросил. Но терпи. По моему мнению, взяли тебя замуж, имей за то благодарность. Пьет - терпи, и бьет - терпи, а на чужих мужей не заглядывайся.
        - А я и не заглядываюсь…
        Что он имел в виду? Уж не решил ли, что я на него загляделась?.. Очень надо!.. Ксения совершенно справедливо обозвала его пердуном… Тем не менее, расплачиваясь за поездку, я посмотрела на водителя внимательнее: кожа темная, будто он давно не умывался, профиль с горбинкой, кустистые брови. Черная шевелюра с проседью, что называется, соль с перцем. Похож на цыгана. Или на выходца с Кавказа. Недаром говорит с акцентом…
        - Тебя как звать-то?  - Цыган, забрав деньги, решил со мной полюбезничать, познакомиться поближе.
        - Катерина.
        - А меня Филипп Филиппович, почти как Киркорова. Запомнишь?  - Он протянул мне листок в клеточку, вырванный из замусоленного блокнота, на котором был выведен номер эмтээсного телефона.  - Если куда соберешься, звони, завсегда увезу.
        - Конечно, обязательно.  - Я сунула бумажку в карман, подумав: «Никогда! Ни за что!» - и, вызволив детей из машины, с облегчением захлопнула дверцу.
        Прежде чем идти домой, мы с ребятишками зашли в супермаркет, поскольку мой холодильник был пуст, как ледяные просторы Антарктики. В магазине они вели себя намного приличнее, чем в машине. Артем висел на локте, будто тряпочный. Совсем умотался, сморило парнишку. С таким синеньким бедолажкой впору милостыню на паперти просить - его было истошно жалко. А еще считается сыном обеспеченных родителей… Вот Ксения держалась ровно в соответствии с социальным статусом. Обвела витрины оценивающим взором и прицельно двинула к стеллажам с CD и DVD:
        - Катя, купишь?
        - Нет. Плеер не работает, сломался.
        Она по своей дурной привычке запрыгала, скандируя:
        - Хочу-хочу! Купи-купи!
        - Перебьешься,  - заверила я.
        - Тогда журнал! Хочу журнал!
        - Нет, нам нужны продукты.
        Я потянула девочку к холодильным стеллажам, она упиралась до тех пор, пока не вырвала ладошку. Наблюдала с расстояния фирменным нелюдимым взглядом исподлобья, как я неловко, одной рукой укладываю в тележку упаковки с йогуртами, творогом, сметаной, маслом и сыром. Взяв полкило докторской колбасы, я покатила тележку к стеллажам с хлебобулочными изделиями.
        - А торт купишь? Если купишь, я помогу тебе везти тележку,  - шантажировала меня стрекозиная дочь.
        - Шиш с маслом тебе, а не торт!
        Дав столь невежливое обещание, я споткнулась на ровном месте. Прямо на нас плыли… Лидия Гаевая и Евгений Буренко, мой начальник! Откуда они здесь взялись?.. Шеф придерживал свою подчиненную за локоток, но внимание сосредоточил не на ней, а на ассортименте алкогольных напитков. Его намерения были прозрачнее бутылочного стекла: сейчас напоит девушку и… Кстати, я давно подозревала, что наш генеральный директор - тайный эротоман. Есть же на этот счет народная примета - у кого нос большой, у того и член такой же. А рубильнику Негения даже мой Азиз может позавидовать… Эти досужие размышления мелькнули в голове стремительней молнии, сменившись лихорадочным поиском путей спасения. Мне в моем положении светиться было не менее губительно, чем непроявленной фотопленке: не хватало еще в довершение ко всем прочим бедам, чтобы начальник уличил меня во лжи, разоблачил, что не болею!.. Согнувшись в три погибели, я накрыла детей собой, точно квочка цыплят, и повлекла к выходу.
        Ксения выложила на ленту контроля перед кассиршей журнал и две упаковки ментоловых леденцов. Когда успела все это прихватить? Спорить было некогда, я рассчиталась. А вот дома, рассмотрев глянцевое издание, готова была отшлепать негодницу - журнал оказался практически порнографическим, изобилующим голыми сиськами и прочим непотребством. Я бы еще поняла, если бы его приобрел наш милый Падлович, но на какой предмет эта макулатура понадобилась ребенку?..
        - Дур-ра! Дур-р-ра,  - потешался надо мной попугаище.
        - Ой, какой хорошенький, зубастенький,  - восхищалась Ксюша, сразу прилипшая к клетке.
        - Разуйся сначала, здесь домработницы нет!  - строжилась я, отметив, что дитя ведет себя совсем как отец, мой ненаглядный Сережка. Ксенька и не подумала снять сапожки. Совала сквозь прутья клетки пальчики, стараясь дотронуться до Азиза. Тот пыжился, ежился, пятился, щелкал клювом - оборонялся как мог. И не выдержал, взорвался:
        - Атас-с-с! Атас-с-с!
        Я извлекла Темчика из скафандра и опустила на ковер, где он, одолев ползком совсем короткую дистанцию, завалился на бок, сонно щурясь. Тут и раздался звонок в дверь, заставивший меня вздрогнуть, а Ксению возликовать. «Мама! Мамочка за мной приехала!» - запрыгала она, не подозревая, что ее матери мой адрес неизвестен.
        - Тихо!  - велела я и выглянула в глазок.
        Перед окуляром красовались Лидия и наш душка директор. Только их для полного абзаца не хватало!.. Надо ли объяснять, что я вовсе не спешила отворять ворота? Я-то не спешила, а Ксюха рвалась что есть мочи, устроила в прихожей настоящую потасовку, в ходе которой укусила мой палец. Звереныш, а не ребенок!
        - Успокойся, это не твоя мать,  - прошипела я, поднимая ее на уровень глазка.
        - Не моя-я,  - разочарованно протянула Ксения и удалилась в комнату.
        А гости уходить и не думали, знай давили на кнопку звонка. Я присела на корточки, приникнув ухом к замочной скважине.
        - Странно. Свет в окнах горит, вроде возня какая-то слышится, а никто не открывает.  - Голос принадлежал Гаевой.  - Может, Катерина куда-то вышла ненадолго?
        - Куда может пойти больной человек?.. Лидочка, а ты ненароком не ошиблась квартирой?
        - Нет, ну что вы, Евгений Павлович? У меня отличная память… Наверное, Макеева в аптеку пошла, ей ведь и лекарства некому принести, одна живет.
        - Одна?  - с интонацией задумчивого дятла переспросил Негений.  - А мне чудятся детские голоса.
        Еще бы не чудились! Глухой и то расслышал бы, как Ксения дербанит Азиза, а Тема хнычет.
        - Это, скорее всего, у соседей. Откуда у одинокой Катерины дети? Ее и муж-то бросил.
        - Бросил?  - опять переспросил дятел.  - Ну что ж, его понять можно. У Макеевой очень тяжелый характер, с ней разве один черт уживется!
        Какая прелесть! Чего только не узнаешь о себе вот так, невзначай!.. Подруга вступилась за меня, возразила, но сделала это чересчур мягко, как-то неубедительно:
        - Знаете, дорогой Евгений Павлович, у ее мужа характер был не легче. Такой скандалист, прямо не высказать!.. Представляете, звонил Кате на работу и выговаривал из-за всякой ерунды - мыла или тюбика зубной пасты.
        - А что она делала с тюбиком?  - Наш долгоносик стремился во всем дойти до самой сути, прямо как поэт Борис Пастернак.
        - Пасту выдавливала неправильно - из середины, а не с конца - и крышку закручивала криво, неплотно. Валерку бесило, что паста засыхает, неэкономно расходуется. А ведь он был отнюдь не бедным человеком, свои торговые точки имел, в Индию и Китай мотался за товаром. А при этом заставлял жену экономить буквально на спичках. Мусорное ведро проверял! Однажды Макеева выбросила пакет от сахарного песка, а он подобрал и обнаружил, что в нем еще целую чайную ложку наскрести можно, и чуть в глаз ей не заехал,  - хихикнула Лидка.
        - Надо же, я и не подозревал, что мужчины бывают такими мелочными. Прямо настоящими крохоборами!
        - Конечно, откуда вам подозревать, если вы совсем другой, благородный, щедрый, интеллигентный человек,  - истекала лестью Гаевая, радостно пересказывая подробности моего бракованного брака и оскорбительного развода, смакуя мои неприятности. А еще называется подругой… Зачем только я с ней откровенничала?
        Я снова выглянула в подсматривающее устройство и убедилась, что Лидия сняла с головы песцовую шапку, придававшую ей сходство с якуткой, рассыпала по плечам черные, блестящие волосы. Более того, она и дубленку распахнула. Чем это они собираются заняться на моей лестничной площадке? Совсем, что ли, стыд потеряли?.. Оказалось, ничем особенным. Буренко расстелил на ступеньках толстый слой газет - не иначе, пожертвовал «Доской объявлений», захваченной из офиса, и пригласил свою спутницу присесть, протянул пачку сигарет. Хм, потешается над скупостью моего Валерки, а сам, вместо того чтобы пригласить девушку в приличное заведение, отирается по чужим подъездам!
        Они оба обурели, обложили меня капитально!.. Никуда уходить не собирались, сидели и дымили, как два слона. Ой, что это я мелю? Слоны же не курят, просто хоботами машут…
        Я сползла по стенке на пол. Душила обида - уже не на Лидку, лебезившую перед ничтожным Падловичем, а на свою незадачливую судьбу. Валерий припомнился во всей красе. Конечно, бывший супруг был редкостным занудой и жмотом, обременительным в быту и бесполезным в хозяйстве: чашку за собой никогда не вымоет, а меня за малейшее пятнышко на плите или хлебную крошку на столе запиливал. Но… Может, зря я с ним развелась? Нравоучал же сегодня Филипп Филиппович: пьет - терпи, и бьет - терпи, а чужих мужей баламутить не смей!.. Что-что, а руки Валера не распускал и к спиртному был равнодушен, жалел денег на алкоголь. Зато когда я жила с этим лохнесским чудовищем, никто не посмел бы отозваться обо мне с унизительным сочувствием: живет одна, лекарства принести некому… А чужие мужья только на то и способны, что перевешивать на тебя всех своих собак. Вернее, детей…
        За дверью стало тихо. Неужели отчалили? Я бросила контрольный взор в глазок и оторопела: Гаевая и Буренко с жаром целовались. На ступеньке ниже их ног стояла открытая бутылка с вином. Хм. Нашли же приют утоления страсти… Будто в полутора-миллионном городе негде тусоваться, кроме моего подъезда!..
        В прихожую вышла притихшая, погрустневшая Ксения:
        - Катя, почему ты на полу сидишь?
        - Ах,  - всхлипнула я, смахнув слезу.
        - Кто тебя обидел? Я?  - Она посмотрела карими, очень похожими на Серегины, глазами.  - Извини, я больше не буду кусаться.
        - А я больше не буду плакать.  - Прижавшись к ней мокрым лицом, я потянула воздух, стараясь успокоиться.
        - От меня птичкой пахнет?
        - Угу, так приятно птичкой пахнет…
        - А твой попугайчик щипается,  - пожаловалась Ксюша.  - Он, наверное, кушать хочет. И я хочу.
        - Ах ты, моя миленькая,  - обняла я девочку.  - Пойдем, накормлю.
        После ужина я удосужилась помыть Артема и выяснила причину, почему он не ползал. Испачканный памперс тянул никак не меньше полкило, и худыш вынужден был таскать его за собой, как черепаха панцирь. Клетку попугаю я чищу уже машинально, а менять подгузники пока не привыкла. Теперь волей-неволей придется исполнять материнские обязанности… Расстелив на тахте постельное белье, я погасила свет и устроила малыша возле стеночки, а Ксюшу с краю. Легла между детьми, поглаживая и похлопывая младшенького по спинке: «Спи, мой Темочка, спи, мой рыженький».
        - А меня так не любишь,  - укорила Ксения.
        - Нет, я и тебя очень сильно люблю,  - повернулась я к девочке и тоже ее погладила.
        Азиз, зашуганный малолетними гостями, не просился на волю, а мне окружение ребятни даже стало нравиться. За этот безумноватый день, который мы одолели вместе, я начала привыкать к братику и сестричке, они уже не воспринимались совсем чужими, не казались непосильной, досадной обузой. Наверное, оттого, что угомонились.
        Все дети прекрасны, когда спят. От них веет теплом и нежностью, они загадочны, как само будущее. Спящие дети похожи на ангелов… Я, затаив дыхание, любовалась ими, пыталась представить, что снится Сережкиным малышам, и незаметно сама погрузилась в сон о Греции.
        Глава 5
        …С лоджии моего номера в Лутраках открывался вид на гору - не особо живописную, округлую и почти лысую, подернутую одним лишь белесым пушком сухого ковыля. Ее серо-бурую безликость скрашивал лишь монастырь, паривший в голубоватой дымке над городом, как немой укор праздным обитателям курорта. Иногда, если ветер дул в сторону моря, укор озвучивался колокольным звоном, проливавшим Божью благодать на мирскую суету. Меня не раз посещала идея подняться на гору, взглянуть на аскетичный монастырский уклад, но все как-то не складывалось, ноги не доходили. Любовь затмевала благие намерения. Я ушла в Серегу, как в монастырь. Он был моей истовой верой, моим богом.
        Волков освобождался от работы в сувенирной лавочке после полуночи, и времени на развлечения у нас с ним оставалось предостаточно - гуляй хоть до утра. Никто в Лутраках, кроме моей благочестивой соседки Надежды Ивановны, раньше трех часов ночи спать не ложился. Напротив, с наступлением темноты все только начиналось - музыка, танцы-обжиманцы, винные реки, табачные облака.
        Да, свободное время у нас с Серегой было, чего не скажешь о свободной наличности… Выручил Панайотис, показавший харчевню на отдаленной окраине, где молодое розовое вино разливали почти даром: полтора литра - за полтора доллара, дешевле, чем пиво. Там мы обычно и вкушали поздний ужин. Обжигались острыми и пряными саулаками - подобием наших шашлыков, которые смуглый хозяин жарил собственноручно. Сплетали под столом ноги и подначивали друг друга, обзываясь смешными названиями греческих национальных блюд.
        - Ты - моя цацыка.
        - А ты - мой мусака, а-ха-ха-ха!
        То вино, конечно, было далеко не высший сорт, и даже не первый. Серенький дал ему емкое название «шмурдогон» (производное от слов «смурной» и «догоняться»). К превеликому удовольствию владельца заведения, мы всегда заказывали бутылочку шмурдогонского навынос. Шли на набережную, прогуливались, танцевали или просто сидели на теплом парапете и глазели по сторонам, потягивая кислющий, перебродивший виноградный сок. Сергей открыл мне испытанный рецепт древних римлян и эллинов - научил пополам разбавлять вино минеральной водой, которая круглые сутки хлестала из источника в тенистом, замшелом парке. От воды, надо признать, пойло не превращалось в нектар, но я утверждала: «Невероятно вкусно!» Потому что рядом с ним все было вкусным - еда, питье, воздух, сама жизнь.
        Я постоянно умывалась минералкой, а Сережа освежал под прохладной струей курчавую голову. Его длинные волосы не успевали просыхать, почти всегда были мокрыми то от морской, то от целебной воды.
        Незаметно как тать подкрался прощальный вечер, и мы в последний раз отдали дань незатейливой стряпне в харчевне, а с собой прихватили целый двухлитровый баллон винища. Устроились на шершавом, не остывшем от дневного солнца парапете спиной к штормившему морю, лицом к парку, за кронами которого таяла во мраке величавая гора. Я сказала:
        - Сережка, давай с утра сходим к монастырю.
        Хотя не трудно было предположить, что от алкоголя в таких неимоверных количествах наутро нам не поздоровится.
        - Обязательно сходим,  - уступил пожеланию благодушный Серый Волк и возлег на парапет, устроив свою кудрявую голову в долине между моих бедер.
        Подол сарафана сразу намок от его влажной шевелюры, и глаза мои были на мокром месте. Перебирала волнистые пряди любовника, пропуская их сквозь пальцы, и не могла представить, как оторвусь от него завтра. Не видеть Сережу равносильно тому, чтобы ослепнуть… А расставание близилось, надвигалось неотвратимо, как экспресс, мчащийся без остановок. В моем паспорте между страничек лежал билет на самолет, я точно знала, что завтра в шесть вечера уеду в Афины, в аэропорт, а Сергею придется задержаться в Лутраках, чтобы заработать на обратную дорогу. Он планировал добираться до Новосибирска самым дешевым, испытанным комбинированным способом: автобусами, поездами, автостопом, пересаживаясь с легковушек на грузовики. И неизвестно, сколько продлится это изнурительное путешествие, когда мы увидимся…
        Волчок лежал с закрытыми глазами - то ли млел, то ли дремал. Я легонько качнула ногами, встряхивая его, и предложила:
        - Запиши мой телефон.
        - Успеется,  - лениво потянулся он и снова смежил веки.  - Завтра запишу.
        - Нет, запиши сейчас!
        - Живи настоящим, Катрин. Только настоящее ценно…
        Я не отставала, прямо замучила его своим телефонным номером, заставляя повторять его, заучивать наизусть. Если бы могла, вытатуировала бы семь цифр на теле любовника, чтоб уж точно никогда не забыл. Но искусством тату я не владею. Да и кто бы позволил?.. Серега словно подслушал мои тайные мысли и разозлился:
        - Все, надоело! Не могу больше этого слышать. Отстань!
        И покинул мою долину. Сел, отодвинувшись подальше. Характер у Серого Волка горячий, вспыльчивый, но отходчивый. Хлебнув вина, он поостыл, положил руку мне на плечо и позвал купаться.
        Мы поднялись, а теплое местечко на парапете заняла другая, пожилая пара, одетая в одинаковые светлые ти-шотки и шорты, трогательно державшаяся за руки. Он - почти старик, она - почти старушка с обвисшим подбородком, дряблыми щеками и распущенными, как у Офелии, волосами. Явно европейцы… Оглянувшись, я подумала: какие счастливчики! Существуют же браки, в которых супруги за долгие годы, за десятилетия не надоедают друг другу, сохраняют и нежность чувств, и дружбу. Как бы мне хотелось состариться рядом с Сережей… Впрочем, нет, все немножко не так: влюбленные не стареют, настоящая любовь бесконечна, как Вселенная.
        Вот какое мной владело настроение. Вино и разлука - безумно сентиментальный коктейль.
        На пляж почти не попадал свет фонарей. Море ревело. Черные, маслянисто посверкивающие валы мощно обрушивались на берег, с шумом переворачивая тонны гальки.
        - Не ходи!  - Я вцепилась в Сережку, расстегивавшего «молнию» на джинсах.
        - Нет, хочу!  - Он стряхнул меня так же легко, как сандалету с ноги, переступил через упавшие джинсы и с разбегу ринулся в пучину, нырнул в набегавшую волну.
        Следя за то возникавшей, то пропадавшей, еле различимой во мраке головой возлюбленного, я бормотала стих Беллы Ахмадулиной: «Ему я говорю, зачем ты лих? Зачем ты воздух детским лбом таранишь?..» Но, сколько Серегу ни увещевай, все равно будет таранить, если уж завелся, не отступится. Мой лихой упрямец с детским лбом…
        Море в шторм меня абсолютно не манит, наоборот, пугает. Я семенила по берегу, в нерешительности теребя подол сарафана: раздеваться или не раздеваться? Идти или не идти?.. Ну нет во мне безумства храбрых! Но как-то глупо терять последние перед расставанием минуточки, он - там, я - здесь. Разделась, с опаской вступила во вспененную воду. Камни шевелились, будто крабы, уползали из-под ног, и я продвигалась вразвалочку, мелкими, осторожными шажками. Чем дальше, тем страшней!.. Мелкая галька больно колотила по лодыжкам, заставляя подскакивать и повизгивать. Я старалась не терять почву под ногами, не торопилась плыть, но волна налетела, жестоко хлестнула по лицу и опрокинула навзничь. От соленой воды невыносимо засвербело в носу и стало горько во рту. Отплевываясь, я рвалась к отмели, а упрямая волна волочила назад, кувыркала меня, словно крупинку в бульоне. Так мы и боролись, пока я не упала на четвереньки. Карабкалась, ломая ногти, в полной панике. И когда выбралась на спасительную сушу, обнаружилось, что Сережка пропал из виду, затерялся в беспросветно черном провале, образованном ночным небом и
ревущим морем.
        - Серы-ы-ый! Сереньки-и-ий!  - звала его, бегая по кромке прибоя.
        Спотыкалась, падала, снова поднималась и кричала, заламывая руки, но свирепое урчание шторма гасило мой зов. Вот зачем я его отпустила? Надо было лечь костьми, но удержать!.. Отчаявшись, я бросила свои бесполезные кости на камни, обняла согнутые в коленях, избитые ноги и зарыдала: кануло мое счастье!.. Едва все глаза не выплакала, а когда подняла их, внезапно увидела Сережку, стремительно летевшего мне навстречу на гребне высочайшей волны - он укротил ее, оседлал, как дикого мустанга, и вопил в полную силу своих легких:
        - Катри-и-ин! Я вы-ыплы-ы-ыл!!! Я люблю-у-у тебя-я-я!
        Или мне это только чудилось? Желаемое принималось за действительное?..
        У берега мое счастье настигла новая волна, сшибла с ног, перекувыркнула и потащила назад, на глубину. И меня, подбежавшую с распростертыми объятиями, штормовая полоса чуть не растерла до консистенции мясного фарша. Барахтаясь, я кричала Серому:
        - Падай на четвереньки! Надо карабкаться, выползать!  - и подала пример, хватаясь за донные камни руками.
        Рожденный летать Волков не пожелал ползать, сражался с волнами стоя. А когда мы достигли тверди, долго не мог отдышаться, грудь ходила ходуном, трясся крупной дрожью от холода и перевозбуждения. Я растирала великолепие его тела, покрывшегося пупырышками, своим скомканным сарафаном, тискала и зацеловывала, шалела от восторга.
        - Сереженька, ну почему ты у меня такой безбашенный?  - спросила, пятерней зачесывая назад его просоленные, насквозь мокрые, буйные кудри.
        Глаза у него были совершенно сумасшедшими, горели ярче фонарей. Хлебнув неразбавленного вина из горлышка бутыли, выдал:
        - Кто не рискует, тот не пьет!.. Мужик и должен быть безбашенным!.. Я загадал, Катрин, если выплыву, то поймаю удачу за хвост. Эх, девочка моя, я такое задумал…
        - Что?! Что ты задумал?  - встревожилась я.
        - Дельце на миллион долларов,  - рассмеялся Волк, сбивая с толку, и громко чихнул: - О, не звезжу, правду говорю!
        Выяснения того, правду он говорил или шутил, оказались неуместны и невозможны. Серега распростер меня на прибрежной гальке и оседлал, как недавно строптивую волну.
        - Люблю! Люблю! Люблю тебя,  - задыхаясь, шептала я.
        - И я люблю,  - отзывался он с хрипотцой, проникая в меня до самых глубин, до самого бешено колотившегося сердца и отключившегося рассудка.
        Наша несокрушимо-монолитная соединенность была вызовом стихии. Никакие бури и шторма не в силах разлучить нас!.. Мы разъединяли губы лишь на короткий миг, только для того, чтобы глотнуть вина, а когда оно кончилось, пили друг друга. Мне казалось, это будет длиться вечно, всегда. Always, forever!  - пусть не кончается эта ночь, пусть шторм безумствует, ветер усиливается, пусть весь город спит, пока мы творим любовь.
        Однако ночь прошла. Ветер улегся. Море успокоилось, и небо прояснилось, а галька на пляже остыла. Солнечный свет раздражал, резал воспаленные глаза. В горле пересохло, вкус во рту был гораздо гаже, чем от горько-соленой воды.
        Какой там монастырь? Я еле доплелась до номера в отеле!.. Качало, мутило, разжиженные мозги истязали каленые клещи жесточайшего похмелья. Будь проклят мерзкий шмурдогон! Чем дальше, тем больше он давал о себе знать. Силилась уснуть, но совсем не могла забыться, тошнило непрерывно, и к полудню меня вывернуло наизнанку, наверное, раз десять, до желто-зеленой желчи. Даже вещи толком собрать не сумела: забытый купальник остался висеть на змеевике батареи в ванной комнате, сарафан - на веревке в лоджии, сланцы и другие мелочи, сунутые под кровать в номере, там и остались. И Серый Волк неведомо куда запропастился: почему-то не пришел прощаться. Возможно, считал, что долгие проводы - лишние слезы… Но я-то так не думала! Трижды бегала в сувенирную лавку Панайотиса, да все напрасно - грек лишь вздымал кустистые брови, разводил руками и делал красноречивый жест, будто отвинчивает Сережке беспечную башку. Напоследок грек расщедрился, сунул мне одну из своих гипсовых статуэток - изваяние какой-то бабы в тунике, с голубем в протянутой длани. Может, тем самым он напророчил мне грядущую идиллию с Азизом?..
        А тогда, помню, я села в автобус, поданный к крыльцу отеля, ни жива ни мертва. Посмотрела из окна в последний раз на гору и всхлипнула.
        - Ты чего? Уезжать жалко?  - спросила Надежда Ивановна, та самая юристка, с которой я делила номер отеля «Мон ами» в Лутраках.  - А я так лично по дому сильно соскучилась.
        В ее руках покоилась коробка с кофейным сервизом - кобальт с золотым расписным ободком, типичный сувенир - привет из Греции. Женщина прижимала набор посуды к толстому животу с не меньшим трепетом, чем я накануне Серегину кудрявую голову.
        - М-монастырь… М-монастырь!  - выдавила я из себя, заливаясь безутешными слезами.
        - Ты решила уйти в монастырь?  - Лицо соседки вытянулось, но она быстро с собой совладала и одобрительно закивала.  - Это правильно, Катерина. Слаб человек!.. Но на то мы, смертные, и грешим, чтобы покаяться!
        За все две недели, проведенные бок о бок с Надеждой Ивановной, я двух связных фраз от нее не слышала. Служительница Фемиды не снисходила до общения, изучала «Книгу о вкусной и здоровой пище» или вязала носки для мужа, сына и внука, мазалась кремами и соблюдала разумный распорядок дня, тем самым давая понять, насколько ей претит мое легкомысленное поведение. А в автобусе она вдруг разоткровенничалась, открылась. Сказала, что прошлым летом в Греции отдыхал ее во всех отношениях замечательный, но сбитый с истинного пути, искушенный «лукавым» супруг. Собирался поддержать сердечно-сосудистую систему и желудочно-кишечный тракт на водах, а вернулся с обострением гастрита и холецистита, изможденный, чуть живой. Все драхмы спустил на шлюх, заставлявших неумеренно употреблять алкоголь, «сдачи» хватило только на сине-золотой сервиз.
        - Я своего Саньку сначала вылечила диетой и травками, а после шею-то ему крепко намылила и те чашки с блюдцами вдребезги расколошматила! Пришлось вот сейчас новый сервиз взамен покупать… Уж он страдал, переживал!.. В ногах валялся, клялся: «Лучше тебя, Надюшка, никого нет!» Я, говорит, после Греции это окончательно понял!.. Ну, мне что, куда? Сначала выдержала характер, месяц с ним не разговаривала, кушать не подавала, рубашек не стирала. Это бы ладно, сам наловчился стирать и варить. Из-за другого взвыл: я с ним в постель укладываться наотрез отказалась. То-то помучился!.. Видишь, искупил свою вину, на это лето меня в Грецию отдыхать отправил. А не подумал, разве мне интересно отдыхать одной, без дорогого супруга? Ох, передать не могу, как стосковалась!
        Пятидесятилетняя Надежда приложила пухлые ручки к зардевшимся щекам. Разволновалась, как школьница, и меня неожиданно отвлекла от собственных переживаний.
        - Почему же вы вместе не поехали?  - спросила я.
        - Вместе никак нельзя, у нас дача шесть соток. Огурцов, помидоров, перцев - три теплицы, два рядка малины, десять кустов смородины, восемь - крыжовника, да остальных по мелочи… Кому полоть, поливать, урожай снимать?.. Прошлое-то лето я бычила, пятьдесят банок солений закрыла да тридцать литров компотов. Теперь Санина очередь, пусть мантулит, крепче уважать станет.
        Мне стало смешно: Надежда Ивановна настолько скучно провела отпуск, что лучше бы осталась возделывать родные шесть соток. Но почему-то, вернувшись домой, я нередко вспоминала даму из Иванова, которая, как пушкинский дядя, «уважать себя заставил и лучше выдумать не мог». Правда, ее пример мне был слабой наукой. Кого заставлять, если объект далеко, вообще неизвестно где?.. Даже проститься не пришел…
        Еще иногда я корила себя за то, что не купила кобальтовый сервиз,  - наверное, пить кофе из синих с золотом чашек вкуснее, чем из простых бокалов. А больше всего жалела, что не посетила монастырь, отпечатавшийся в памяти объемным, четким образом, как след на мокрой глине. Миражи нереализованных желаний всегда становятся идефикс. В действительности, наверное, восхождение на безымянную гору ничего бы не изменило в моих отношениях с Сереньким… Уже и бабье лето прошло, сентябрь минул, листья с деревьев сдуло почти без остатка, город обложили осадки, смешавшие дождь с мокрым снегом, а он все не появлялся. Надежда на новую встречу слабела с каждым днем. Я маялась, как отравленный от интоксикации, тоской по Волкову, а родителям внушала, что пропадаю из-за ненавистной рутины музыкальной школы. Впрочем, в самом деле, рутина достала: ученики, как обычно, тормозили и прохлаждались в лености, а их родители ждали от меня похвал своим чадам и подвижничества Песталоцци,  - а иначе зачем водить детей «на музыку», платить деньги, тратить время?.. Никому не объяснишь, что таланты редки, да и любой талант следует
помножить на изрядные терпение и труд, а уж со скромным дарованием и вовсе - корпеть и корпеть, послать подальше все радости земные, если уж хочешь чего-то достичь в музицировании…
        Вся эта осенняя беспросветность сформировала на моем лице такую постную, непроходимо-скорбящую, унылую мину, что директор музыкальной школы вызвал на ковер и сообщил:
        - Поступили жалобы…  - Ярослав Владимирович, чья макушка напоминала монастырскую гору, опушенную засохшим ковылем, блуждал взглядом в пространстве.  - Вы, Екатерина Максимовна, так смотрите на учеников, что…
        - Что?!
        - То! Вы оскорбляете их своим видом!..
        - Вы хотите, чтобы я написала заявление?
        - Я хочу, чтобы вы не доводили конфликт до увольнения,  - увильнул он, прекрасно понимая, что ставка в сто долларов - не великий соблазн. Никто не стоит в очередь на мое место.
        Заявления я не написала, но дошла до такой ручки, что записалась на прием к именитому психотерапевту, доктору медицинских наук, чьи услуги в час оценивались почти как месяц моей работы.
        - Ну что ж, обычный посткурортный синдром, так сказать, отрыжка летнего романа,  - заключил тот, выслушав мою короткую исповедь, любуясь своими холеными кистями и чистенькими ноготками. И в оставшееся оплаченное время «лечил» бесполезными советами, подобными каплям валерьянки для умирающего от сепсиса.  - Не оставляйте никаких напоминаний! Сожгите все его фотографии и любовные записки, уничтожьте все его подарки, настройтесь на будущее без него. А главное, налегайте на горький шоколад!
        Фотографий, записок и подарков у меня и в помине не было, нечего и уничтожать, потому я воскликнула: «При чем тут шоколад-то?» Доктор ответил, что в нем содержатся гормоны счастья. Ну, не знаю… Не представляю, как ничтожная плитка шоколада может заменить большого, сильного и красивого Серого Волка… Я впихнула в себя несколько долек, однако все равно рыдала и проклинала свою музыкальную школу, нотную грамоту и пожелтевшие от старости клавиши пианино. И мама солидарно плакала.
        - Доча, увольняйся, ищи себе другую работу,  - рассудил папа.  - Уж как-нибудь прокормлю!..
        - Угу, дотяну до каникул и уволюсь,  - всхлипнула я, не подозревая, что именно этот шаг может стать роковым. Потому что именно на опостылевшей работе меня и поджидал живой сюрприз - явление Волкова народу. Естественно, он позабыл мой номер телефона, но почему-то крепко-накрепко запомнил номер музыкальной школы.
        - Вау!  - воскликнули мы одновременно и бросились в объятия друг друга на глазах у изумленных педагогов и учеников так называемого муниципального учреждения дополнительного образования.
        Если честно, Сергей выглядел не лучше загулявшегося со шлюхами супруга Надежды Ивановны, если верить ее описаниям. Осунулся, почернел, исхудал до того, что рельефы мускулов сдулись, исчезли, как не было. Но, в отличие от Саньки, в ногах он не валялся, о своих приключениях не докладывал и прощения не просил. Спросил только денег. Это все равно что спросить у больного здоровья… Я настреляла взаймы мелочишки, кое-как довела урок, и мы скачками побежали в ближайший ресторанчик «Тихая площадь». Сначала действительно тихо перешептывались над заливным из судака, а приняв на грудь водки, громко обсуждали подробности его поездки, прерываясь то на поцелуи, то на перебранку, ведь мне хотелось выяснить в доскональных подробностях, как он мог меня бросить, забыть, забить и все такое… Обслуга - от охранника до официантки - делала нам замечания. Совсем обнаглели!.. Впрочем, чему удивляться? Сибирь - прямая противоположность Греции; угрюмый, ссыльный, кандальный край не потворствует любви, зато проверяет людей и их отношения на прочность. Мои чувства были крепки, как решетка камеры одиночного заключения,  - не
вырваться, хоть тресни! А Волкову удалось с чистой совестью выйти на свободу…
        Наяву время нельзя повернуть вспять, а во сне все возможно. В ту ночь, когда я баюкала Сережкиных детей и перебирала в уме, как четки, мгновения нашей последней, штормовой греческой встречи, мне приснился монастырь. Сухой, замутненный зноем воздух. Тропа, петляющая между валунов и чахлых кустиков. Подниматься было невероятно тяжело - тонкие каблучки моих босоножек застревали в расщелинах между камнями, пот струился ручьями, внутренности спеклись от жажды. Я выбилась из сил, плелась еле-еле, а Сергей шагал вперед, не ведая усталости.
        - Больше не могу!  - окликнула его.
        - Потерпи, Катрин, мы уже близко.  - Любимый обернулся, подождал меня и протянул крепкую руку помощи.
        - Пить хочу.
        - ТАМ напьемся,  - пообещал Волков, сделав ударение на многозначительном «ТАМ».
        Вскоре мы очутились перед глухим, высоким забором, сложенным из булыжника. Из-за него удавалось разглядеть лишь маковку колокольни. Я ныла, что устала и изжарилась, а он тянул за собой в поисках ворот, размышляя вслух:
        - Где-то же должен быть главный вход и тайная калитка, другая дорога.  - Серега задумчиво колупнул ногтем цементный раствор, соединявший булыги.  - Мне кажется, мы выбрали не тот путь, моя мусака.
        - Но в какую сторону идти? Да и впустят ли нас?
        Мои сомнения заглушили грянувшие колокола. Звон не имел ничего общего с благостью, он был вовсе не малиновым, не мелодичным, а назойливым, как сирена, нагнетающим тревогу. Сергей исчез, и ясный день померк… Я проснулась. Правая рука еще ощущала пожатие крепкой, немного влажной лапы Серого Волка. Но трезвонили отнюдь не колокола, а телефон - аппарат стоял в изголовье, рядом с подушкой. Нажав кнопку соединения, я сиплым спросонья голосом позвала:
        - Сереженька!
        - Какой такой Сереженька?  - удивилась Гаевая.
        - А, это ты, Лидия…
        - Представь себе, я! Ты где шастала? Мы с Евгением Павловичем после работы приезжали тебя проведать, апельсины и вино «Шепот монаха» принесли. Женя переживал, что напустился на тебя утром, был чересчур…
        - Да уж, он чересчур!..  - Я с трудом подавила разочарование, хотя, если мыслить логически, Сережка и не должен был звонить. По его расчетам, мы с Лялькой и детьми в это время должны подъезжать к Колыме, вернее, к дремучему Красноярскому краю.
        Лидка поймала меня на слове:
        - Евгений Павлович, может, и суров, но справедлив! Ты сама, Катерина, виновата - разозлила его… Ах, если бы ты знала, какой это человек… Женечка такой хороший - и чуткий, и образованный, в рок-музыке прекрасно разбирается, и вообще…
        - Это тебе монах нашептал?
        - Какой монах?
        - Из бутылки! Поди-ка, в моем подъезде вино выхлестали, и все стало вокруг голубым и зеленым, да?
        - Ой, Макеева, откуда ты знаешь?! И вообще, оставь свои неуместные шуточки! Вот не прикалывают!.. Между прочим, я сегодня познакомила Женю с мамой.  - Интонации Гаевой исполнились гипертрофированной важности.  - Было офигительно!.. Ну, то есть маме он очень понравился. Она так и сказала: «Повезло тебе, Лидочка, с начальником! До чего же обходительный, интеллигентный мужчина». Я уж не стала ей сообщать, что Буренко женат… Тем более он скоро разведется… Кать, как ты думаешь, Евгений Павлович бросит жену или нет?
        - Не исключено,  - сказала я и подумала: если совсем забуреет, то бросит. При упоминании о генеральном директоре меня неудержимо пробивает на сарказм. Но, уважая увлечение подруги, свое мнение я придержала при себе. Впрочем, Лидию оно мало волновало.
        - Подумай только, зачем ему старая, надоевшая образина, если он влюбился в меня - юную и зажигательную?
        Насчет юности девушка сильно загнула - она была примерно моего возраста - если не за тридцать, то немногим моложе. Но мне не жалко, пусть обольщается. Я сказала: ага.
        - Дочь они, считай, уже вырастили, ей скоро восемнадцать лет исполнится. Зачем Женечке терпеть постылую старуху, если у нас с ним такая редкая гармония во взглядах. Ой, Катька, он так классно целуется!.. Я все выяснила, между ним и женой давно уже нет физической близости, Женя к этой фефеле давно охладел. А она держится за совместно нажитое имущество и его положение в обществе.
        И правильно делает, заключила я, перелезая через спящую Ксюшу. С телефонной трубкой перекочевала в кухню, чтобы не мешать ребятишкам, поскольку Гаевая не унималась, не думала сворачивать разговор, напротив, вошла во вкус. На полном серьезе планировала, как Буренко уйдет от жены, разменяет квартиру, возьмет ипотечный кредит и… Пришлось ее перебить:
        - Лидочек, а сколько сейчас времени?
        - Полпервого ночи.
        Порядочный человек обязательно бы извинился за то, что разбудил своими бреднями другого порядочного, более того, больного человека. Или хотя бы ради приличия спросил, как его здоровье. А Лидии, как говорится, был по хрен ветер. Одни женихи, точнее, не годившийся ни в женихи, ни в любовники Негений Падлович! Она стрекотала и стрекотала, а мне выслушивать эту ненаучную фантастику настолько надоело, что положила трубку на стол, попила воды из чайника. Привстав на цыпочки, потянулась, сделала дыхательные упражнения - считается, что они успокаивают. Наверное, добрых десять минут уделила разминке, а даже на расстоянии слышалось, что Лидкина трескотня не смолкла. Леший ее дери, не дала досмотреть животрепещущий сон!
        - Гаевая, давай спать. Утро вечера мудренее, завтра дорасскажешь,  - прервала я поток ее сознания. Вернее, воображения.
        - Вот ты какая, Катька!.. Так я и думала, Макеева, что ты станешь мне завидовать,  - заявила она без всяких на то оснований, а далее выдала пренеприятнейшее известие: - Кстати, можешь меня поздравить: твоих клиентов я сегодня обработала, сделки на мази. Пеняй на себя за прогул, проценты достанутся мне!
        Нисколько это не кстати, взгрустнула я над жирной точкой нашего диалога. Деньги мне бы сейчас совсем не повредили… Спать резко расхотелось. Сидела на кухне и разглядывала трещину в углу над мойкой. Что за жизнь? Всюду подвохи и мерзости, сплошное расстройство! Лидка увела клиентов, а маляры, которых я кормила-поила, авансами заранее возблагодарила, настолько халтурно положили штукатурку, что… Сплошное расстройство!
        В окно заглядывала полная луна. С улицы доносился собачий лай, похожий на пьяную ругань. Я задернула шторы и впотьмах пробралась в комнату, освещенную лишь полоской света, падавшей из коридора. Попугай сидел на жердочке, повернувшись ко мне в профиль, и осуждающе пучил глаз. Сережкины отпрыски разметались по тахте, только нежные босые пяточки розовели и носики сопели… Такие хорошенькие! И тут меня словно молния шарахнула: час ночи! дети! А их мать - жена моего любовника - до сих пор не знает, где они!.. Эта шлендра наверняка уже нагулялась, теперь в пустой квартире пятый угол ищет, круги нарезает, икру мечет от беспокойства за малышастиков!
        На сей раз я с трубкой радиотелефона удалилась в ванную, где на зеркале висела записка с Лялькиным телефоном, оставленным Сергеем утром. Сначала подумала: а почему я должна ей звонить, успокаивать?.. Нам с Волковым так славно было здесь вчера… Сидели поджав ноги, как кузнечики, брызгались из лейки душа и целовались. Этой мочалкой он намыливал мои плечи, этим полотенцем вытирал мою ногу, а еще трогал этот флакончик с шампунем, касался этих вентилей кранов… Прямо наваждение!.. И ведь еще вчера я вполне могла бы избежать контактов с его отвратительной женой - коломенской верстой, вертихвосткой, стрекозой, альбиноской. Кем еще? Да полным сборищем пороков и недостатков!.. Да, могла, если бы оказалась немного дальновиднее, более несговорчивой… Может, оставить детей себе? Но вряд ли подобное самоуправство придется по душе их отцу, да и правоохранительным органам…
        Я набрала номер квартиры Волковых.
        - Алло-о. Аллоу?!  - откликнулась жантильным голоском каланча.
        - Нагулялась?
        Грозным, прокурорским тоном я желала пригвоздить блудную мать к позорному столбу. Не тут-то было, она себя в обиду не дала.
        - Ос-споди, блин, объявилась!  - на той же обвинительной ноте откликнулась Лялька.  - Куда ты дела Ксению и Артема, слон в беретке?
        - Это кто слон в беретке?!
        - Угадай с трех раз!
        - Хм, самая остроумная, что ли? Я тоже обзываться умею…
        - Отвечай, куда ты дела моих детей?
        - Я их в баньке вымыла-выпарила, в печи изжарила и съела.
        Стало необычайно тихо, даже дыхание стрекозы не прослушивалось. Я подула в мембрану. Что это с ней? Неужели поверила и лишилась чувств, хлопнулась в обморок?.. Шуток, что ли, совсем не понимает?.. Я еще немного подождала, а после не выдержала, повысила голос: «Алло! Алло!!! Ольга! Ольга!!!» А в ответ - тишина.
        - Катерина,  - слабо, будто издалека, прорезалась она.  - Погоди, не клади трубку.
        И снова воцарилась тишина, терзавшая мои барабанные перепонки хуже, чем нервирующие треск и скрип, впивающиеся в сознание больнее, чем сомнения и ревность, чем сам факт существования соперницы, по недоразумению занявшей мое место рядом с Сергеем Волковым… Я опять покорно ждала, и нетерпеливо алекала, и аукала, зовя ее, как потерявшаяся в лесу. И вдруг… Случается, конечно, что радиотелефон фонит, издает шумы, но не до такой же степени?! В трубке грохнуло так, будто Ольга находилась в эпицентре землетрясения или теракта, на передовой района боевых действий где-нибудь в секторе Газа или в Ираке, который все бомбят и бомбят алчные американцы, охочие до чужих углеводородов. Я не выдержала.
        - Эй, Ольга! Ты где?.. Что там у тебя творится? Телевизор смотришь? Кино про войнушку?  - кидала я догадки. Грохот взрывов стих, однако Лялька не подавала голоса. Чумея от неизвестности, я звала ее, склоняя имя на разные лады. Орала в частоте зуммера: - Алло! Алло! Алло! Оля! Оленька! Олюшка! Олечка!
        Я практически спятила, ошизела и в тот момент дорого бы дала за то, чтобы незабудка оказалась цела и невредима, а также подала голос. Наконец чудо случилось, она уточнила:
        - Катерина, слышишь меня?
        - Да! Да! Слышу! Слышу!
        - Катька, у меня тут тако-ое!..
        - Какое?! Да говори же, не томи!
        - Я сейчас на лоджии прячусь… Прикинь, нам под дверь взрывчатку подложили: тротил там или пластид, а может, вообще гексаген! Блин, не знаю что… Нашу квартиру взорвали-и-и,  - жалобно заскулила стрекоза,  - меня чуть не убили-и-и…
        - Ляля, Ляленька, не плачь! Прыгай с лоджии, спасайся!  - ответно советовала я, леденея от ужаса и прикидывая, что станется с телом, упавшим с третьего этажа. Ладно, если коломенская верста отделается переломами, гипсом, а может…
        Ольга бессвязно подвывала, не выдавая никакой конкретной информации, зато активно транслируя истерию. Я, конечно, старалась не поддаваться, сохранить трезвость восприятия, даже за край ванны схватилась. Должен же хоть кто-то из нас двоих рассуждать здраво?! Как можно хладнокровнее спросила:
        - Погоди, не мельтеши. Ведь тебя не убили? Не ранили? Ты цела? Вот и возьми себя в руки!
        - Пока цела… Но знаешь, как мне страшно?
        - А я тебя предупреждала!
        - Да-а, тебе-то хор-р-рош-шо,  - взялась грассировать жена моего любовника. Чувствовалось, что пребывает в полном ауте, стрекозьи глаза закатились, и прозрачные крылышки свернулись в трубочку.  - А я… А если бы я рядом с д-д-дверью с-с-стояла?
        - Хватит нагнетать! Не стояла, и хорошо, и повезло, и благодари за то Бога!.. Скажи лучше, дверь сейчас открыта? К тебе в квартиру кто-нибудь ворвался?
        - Не з-з-знаю, я же на лодж-ж-ж-жии,  - зажужжала она.  - А тут так холодно, я совсем продрогла!
        - А спрыгнуть смож-ж-ж-жешь?  - Я тоже начала жужжать. Наверное, так проявилась цепная реакция.
        - Я бой-бой-бой-боюсь…
        - Тогда прорывайся через входную дверь!.. Возьми на кухне нож и беги! Ну надо же что-то делать!
        - Ох-ох-ох… Я ж-ж-ж…  - слышалось в ответ.
        - Ладно, ты ж-ж-ж-ж…
        - Не издевайся! Я выбеж-ж-жала на лодж-ж-жию, зат-т-т-аилась, сиж-ж-ж-у и боюсь.
        - Ну и сиди, раз тебе нравится бояться!
        - С чего ты взяла, что мне нравится? Нисколько не нравится!  - Почему-то она злилась именно на меня и все давила на жалость.  - Ты соображаешь, что здесь холодно, почти как на улице?! Меня уже всю трясет и колотит… Колот-т-тун напал…
        - Потерпи, Ольга. Раз был взрыв, скоро приедет милиция. И пожарные. Соседи уже наверняка вызвали. Дождись их, не высовывайся!
        - К-какие п-пожарные? Т-ты соображаешь, что ты мелешь? Огня-то нет… И не н-нужна мне милиция! Приезжай лучше ты, Катька! Забери меня отсюда! Ой, мамочки, я не выдержу! Я околела, я тут больше ни капельки не выдержу-у-у!!!
        Хм, похоже, в семье Волковых это становится доброй традицией: чуть что стрясется, почетную миссию оказания неотложной помощи возлагают на меня. Собак вешают, детей цепляют, разгребать взрывные завалы приглашают. Я им кто - МЧС?! Нет!.. Нашли козу отпущения… Можно подумать, мне больше делать нечего, как оберегать их благополучие!.. Легко сказать: забери меня отсюда. Будто я Бэтмен со встроенными крыльями! Или королева кунг-фу, знаменитая киношная драчунья Синтия Ротрок, которая ударом пятки способна послать в нокаут любого амбала… Да и потом, как я ребятишек оставлю без присмотра?
        - Катерина, ты п-приедешь?  - с нескрываемой надеждой спросила Ольга. Ощущение опасности сделало ее такой же подлизой, как Лидка Гаевая.  - Ну, Катечка, ну я прошу тебя!
        Она что себе думает: у меня в распоряжении вертолет имеется? Или БМВ пятой модели, столь обожаемой Ксюхой, под окном припаркован. Вот чем я могу помочь?.. Я - такая же, как она, слабая женщина. Даже слабее. И во всех отношениях лучше!..
        - Оля, не волнуйся, твои дети спят, все нормально,  - утешила ее.
        - Да при чем дети?! Катька, умоляю, меня спаси! Я не могу, я ни минуты не хочу здесь оставаться! Это опасно, я бою-ю-юсь!  - завизжала она.
        - Ладно, сейчас подумаю,  - пообещала я, призвав на помощь всю сообразительность. Что же делать? Вызвать такси? Или лучше Филиппа Филипповича? Да, он же дал мне телефончик, клочок бумажки в клеточку со стойким-престойким запахом мазута…
        - Что тут думать?!  - нетерпеливо прикрикнула Лялька.
        - Не дрейфь, прорвемся!  - Я уже стояла в прихожей, обшаривая карманы шубы.  - Сейчас вызову машину, а ты осторожненько выбирайся. Оденься и дуй к Нарымскому скверу, я там тебя заберу. Пять минут, максимум десять!
        Набирая номер владельца оранжевого, ржаво-плешивого жигуленка, я больше всего боялась, что он ввиду позднего часа пошлет меня на три веселые буквы. И будет прав: во втором часу ночи уже не до вежливости, не до отзывчивости… Однако дедун отреагировал на просьбу положительно, как ванька-встанька, как юный пионер, который всегда готов. Уточнил только, не забыла ли я тариф на его услуги. Вот он, капитализм с человеческим лицом, волшебная сила чистогана!
        Я мигом влезла в брюки и свитер, утеплилась старым пуховиком, а вместо берета напялила шапку-ушанку и замоталась шарфом практически до самого носа. Все равно страх и мороз на темной улице пробрали меня, одинокую, до основания, до дрожи поджилок. Наверное, свет полной луны так действует, что хочется завывать подобно волку… Красный проспект, главная улица сибирской столицы, выглядел пустынным и унылым, фонари вдоль нее еле теплились, горели через один, а то и через два. Филипп Филиппович запаздывал - все-таки напрасно я понадеялась на его расторопность… Зато на противоположной стороне улицы появились трое. Мужчины. Здоровенные битюги! И кулаки у них наверняка как утюги. Двинули прямиком ко мне… Вот зачем я согласилась забирать Ольгу?! Нет, я - определенно не Синтия Ротрок, не только поджилки затряслись, уже и коленки стукались друг о друга, будто я не девушка с лишним весом, а скелет…
        - Эй, парень, закурить не найдется?
        - Не курю.
        Они окружили меня, рассматривая ондатровую ушанку,  - во тьме было незаметно, что она изрядно покоцана молью. Валерий, навсегда покидая семейный очаг, недаром не позарился на этот головной, с позволения сказать, убор. А одному из битюгов он приглянулся, он сорвал шапку с моей вовсе не буйной, невезучей головы и присвистнул: «Тю-ю, да это девка!»
        К морозному смогу примешались вонь перегара и угроза группового изнасилования. Я уклонилась от амбре, накренившись назад, как Пизанская башня. И поняла, что, если жигуль - ветеран отечественного автомобилестроения - сию же секунду не подъедет, произойдет постыдное - поступлю как Тема, которому неведомо назначение ночной вазы… На мое везение, в отдалении показались фары, ослепившие трассу дальним светом и позволившие мне избежать позора. Грабители, разжившиеся шапкой, метнулись в темный переулок, а я побежала наперерез машине, маша обеими руками:
        - Стойте, стойте, Филипп Филиппович!
        - Давненько не виделись, дорогуша моя,  - ухмыльнулся смуглый старикан, распахнув переднюю дверцу.
        - Угу, надо чаще встречаться,  - бравировала я, падая на сиденье.
        - Куда прокатимся?
        - Все туда же, обратно к цирку. Жмите на газ, Филипп Филиппович, меня подружка заждалась, верно, сильно замерзла.  - Нечаянно назвав Ольгу подружкой, я чуть не сплюнула: тьфу, век бы таких подруг не видать!
        - Как скажешь,  - кивнул водитель.
        Мы долетели мухой, почти так же быстро, как на вертолете. Но мадам Волкову возле цирка я не приметила. Пришлось выбираться из теплой машины. Бродила по парку и звала ее, как потерявшуюся собачку: «Лялька! Лялька!» Попутно обшарила взглядом фасад монолитной высотки. Свет на третьем этаже не горел, и видимых разрушений не наблюдалось.
        - Ольга, куда ты делась, в конце-то концов?!  - крикнула я погромче, начиная злиться, потому что волосы покрылись инеем.
        - Чего так орать-то? Здесь я…
        Оказывается, незабудка притаилась под березой, ее белое манто органично слилось с белым стволом и снежной целиной.
        - А ты чего не отзываешься, прячешься?
        - Ос-споди, тебя в этом маскарадном костюме мама родная бы не признала.  - Подойдя, Лялька кинулась на мою выносливую шею и клацнула зубами: - К-катька, если бы ты знала, какого страху я натерпелась!
        Я заверила Серегину супругу, что тоже натерпелась, и подтолкнула ее к машине. Она зачем-то оглянулась на березу, под которой стояла. И, даже устроившись на переднем сиденье, продолжала выворачивать шею. А Филипп Филиппович замаслился:
        - Симпатичная у тебя подружка, Катерина… Таких я еще не возил.
        Я окоротила дедуна неприязненным взглядом. Нашел симпатяжку! Совсем ничего не понимает, не разбирается в девичьей красоте!.. Ольга, не спрашивая разрешения, закурила. Водителю и этот развязный поступок понравился - подставил пепельницу, чуть слюни не пустил. Никакого вкуса у мужика!
        Прощаясь со второй пятисотрублевкой, я подумала, что таким макаром дядя Филя скоро пересядет из жигуленка на иномарку. Зато мои финансы теперь поют романсы, серенады и прочие жалобные арии!
        Глава 6
        Лялька освоилась в моей квартире еще быстрее, чем ее дети. Слишком быстро для смертельно напуганной женщины… Потребовала повесить шубку на плечики, придирчиво рассмотрела предложенные тапочки и заявила, что голодна. Впрочем, после перенесенного стресса многие ведут себя неадекватно. Я читала, у некоторых жертв нью-йоркского теракта, спасенных из взорванных башен-небоскребов, развилась булимия и резко возросли сексуальные потребности. Они только и делали, что обжирались и мастурбировали прямо на больничных койках, под капельницами. И никто их за это не осуждал - защитная реакция! Но мне очень бы не хотелось, чтобы и Лялька вела себя подобным образом…
        - Хорошо, Оля, сейчас накормлю,  - шепотом пообещала я, заглядывая в комнату, где на тахте разметались чистенькие, ухоженные, прелестные создания. Втайне я неимоверно гордилась, что так ловко с ними управилась, и ждала похвал от их матери.  - Видишь, преспокойно спят, а я волновалась: вдруг расплачутся в мое отсутствие.
        - Ос-споди, нашла из-за чего волноваться. Больше поплачут, меньше пописают… Слушай, Кэт, а чего это у Артема щеки красные и шелушатся?  - наехала неблагодарная стрекоза, склоняясь над тахтой.  - Чем ты его кормила?
        - Наркотиками не пичкала,  - пошутила я,  - дала все самое полезное, диетическое: свежий творожок, булочку, яблочко. Докторскую колбаску.
        - С ума сошла, что ли?! Какая на фиг колбаска?.. Я же тебе говорила, вари кашу, балда! У Темки диатез, ему нужно гипоаллергенное питание,  - зашипела она, как вскипевшее молоко, пролившееся на плиту.
        - Ничего ты мне не говорила,  - растерянно оправдывалась я, вспомнив, что совершила преступное деяние - накормила аллергика салями, и схватилась за контраргумент: - А вот Нина Осиповна сказала, что ноги ее в твоем доме больше не будет, потому что…
        - Да и хай с ней, с твоей Ниной Осиповной, пусть себе звездует!
        - Дура, дурр,  - ворчливо проронил Азиз, потревоженный нашей перебранкой.
        Ольга вздрогнула и в очередной раз выругалась - вела себя подобно мужу. Наверное, нецензурная брань - это их семейные ценности. Я увлекла ее в кухню, хотя… Меньше всего хотелось угождать и прислуживать. Я же не медсестра в клинике для потерпевших!.. Я не обязана… А гостья так не считала. Расселась, закинув ногу на ногу, и закурила.
        - Ну, чего у тебя найдется поесть?
        - Вот творог остался.  - Я озирала содержимое холодильника.  - Еще яйца, колбаса и сыр, могу приготовить омлет.
        - Да ну, омлет…  - сморщила она нос и стряхнула пепел в горшок с целебным алоэ.  - Лучше позвони в службу доставки «Аригато», пусть подгонят японскую хавку. А еще я хочу выпить.
        «Беленькая, слабенькая, неприспособленная»,  - припомнились мне Сережкины характеристики этой стервозы, которой смерть от скромности явно не угрожала. Наоборот!.. Я взорвалась:
        - Тебе надо, ты и звони!
        - Катька, ты чего, не врубаешься? У меня же нервы… Нервы просто ни к черту!  - Стрекоза выкатила без того выпуклые глаза и с обидой спросила: - Неужели тебе трудно сделать заказ для меня?
        - Заказывай.  - Я подала ей трубку, сохраняя непреклонность.
        - Ну и закажу.  - Она хлопнула ресницами, будто тем самым могла нейтрализовать, сломить мое недовольство, и негромко, с просительной интонацией уточнила: - А у тебя деньги есть?
        Мне надо было бы ответить резко, грубо, в том же наглом формате. Типа «Есть, да не про твою честь!», но отчего-то спасовала, хлюпнула смиренно: «Как-нибудь найду». Ольга заказала и суши, и два вида сашими, эби терияки, роллы «Калифорния», переспросив, натуральное ли в них крабовое мясо и какая икра. Ей хотелось, чтобы роллы обваляли не в обыкновенной красной, лососевой, а в икре летучей рыбы. Маньячка… После заказа настроение у нее сразу улучшилось, и нахрапистая гостья позвонила по другому номеру, попросив привезти пол-литра коньяку «Кизляр», бутылочку минералки «Эвиан», апельсиновый сок «и, собственно, все».
        - И все?  - переспросила я, пораженная ее наглостью.
        - А чего тебе еще надо? Ну, если надо, сразу бы и говорила!
        - Но это же дико дорого.
        - Ай, Катька, брось ты, ну не дороже денег!
        Лялька затушила окурок в горшке с алоэ и достала из сумки косметичку. Загородившись от меня пудреницей, поправляла макияж. Стряхнула с нижних век комочки осыпавшейся туши, вверху ярче подрисовала стрелки, обвела карандашом губы, преувеличивая их объем. Для кого старалась?.. Меня лично ее внешность совсем не колыхала, заботило другое, потому я села напротив и настроилась на задушевную волну.
        - Олечка, видишь, как здесь опасно. И стреляют, и взрывают. Может, все-таки уедешь к родителям?
        - Чего я там забыла?
        - Но ведь Сергей… э-э-э… Владимирович просил…
        - Ой, отвянь, надоело,  - поморщилась незабудка и подпалила новую сигаретку.
        Далее она курила практически беспрерывно. Кухня тонула в ядовитом дыму, вытяжка над плитой не справлялась, а форточку надолго открывать она запрещала, боялась простудиться. Недаром считается, наглость - второе счастье, это сказано как раз про Ляльку. Но дело не только в наглости, а в какой-то необъяснимой самоуверенности, в напоре… Я в душе негодовала, однако ее пожелания выполняла беспрекословно. Подставляла чистую пепельницу и вытряхивала полную, служила золотой рыбкой на посылках. Что за власть она взяла надо мной? Не знаю… Определенно жена моего любовника обладала некой магией, позволяющей ей помыкать людьми.
        Посыльный из японского ресторана привез заказ, потянувший на 3 тысячи 200 рублей. Мне сделалось дурно, а Ольге - весело. От коньяка стрекозьи глаза потеплели и потемнели, выцветшая, как бы отхлоренная голубизна обрела глубину. Игнорируя приборы, она подцепляла роллы длиннейшими ногтями и отправляла в рот, а наевшись, попросила сварить кофе и спросила, верю ли я в гадания на кофейной гуще.
        - В общем, да.
        - А я не верю,  - усмехнулась слабенькая блондиночка,  - но и без гадания, как только тебя увидела, сразу догадалась, что ты торчишь от моего Волкова.
        Я поперхнулась и закашлялась, хотя ничего не пила и не ела. Лялька не поленилась встать, звучно шлепнула меня по спине между лопаток, с издевкой посоветовала: «Не робей, здесь все свои!»
        - Оля, ты зря думаешь…
        - Ос-споди, расслабься! Я не думаю, я уже привыкла к тому, что все бабы при виде моего кобеля сучат ногами. Вернее, готовы расставлять свои кривые ножонки. И бесполезно!
        - Да?  - Я заглянула под стол, осмотрела свои ноги: нет, нисколько не кривые, вполне себе стройные!
        - Сто процентов! Проверено: Сережку никто, кроме меня, не интересует… Давай выпьем, тащи вторую рюмку!
        - Ну, давай.  - Я опять послушалась, чокнулась с ней. Раз пошла такая пьянка, решила отбросить стеснение, утолить любопытство. Спросила, где они познакомились.
        - Где-где… В п…  - Коломенская верста ответила в рифму и тотчас поправилась: - В спортклубе!
        - Ты тоже занималась айкидо?
        - Прямо так!.. Я что, похожа на больную?
        Ольга смаковала золотистый коньяк. Мысленно я поддела ее: да, ты похожа на больную алкоголизмом и манией величия! Но стоило куколке перевести на меня взгляд, заискивающе заулыбалась:
        - Нет, конечно… Но фигура у тебя вполне спортивная…
        - Чего ты понимаешь, Катюха, в городской любви!.. Слишком много вопросов задаешь, все-то тебе надо знать… Зачем? Меньше знаешь, крепче спишь!
        Она захохотала подобно гиене, неприятным, раздражающим звуком; в узкой прорези рта блеснули острые, хищные зубки. Я не выдержала:
        - Тише, детей разбудишь!.. Не хочешь разговаривать - не надо. Пойду спать.
        Дух противоречия вкупе с коньяком сделали свое дело. Ольга начала рассказывать про то, как после школы, семнадцатилетней приехала в Новосибирск поступать в вуз:
        - Мне было абсолютно до Фенимора Купера, где тырситься, лишь бы смыться подальше от предков. Подала документы в институт гребаного водного транспорта. Конкурс - полторы калеки на место, но я, блин, все равно не поступила, математику завалила… И сказала как отрезала: сдохну, блин, но в Мотыгино не вернусь! Я вообще всегда была резкая, как кока-кола!
        - Кока-кола, да, резкая,  - кивнула я, пьянея от малюсенького глоточка, и переспросила: - А что такое Мотыгино? Первый раз слышу это название…
        Частое поминание блина ужасно раздражало, но я старалась любой ценой поддержать диалог. Цепляла нить разговора, как спущенную петлю крючком.
        - Ха, наше Мотыгино всяко-разно не Париж,  - хмыкнула Ольга и ощетинилась,  - чего я там не видала? Как отец нажирается до зеленых соплей? Не слышала, как мать нудит? Или навоза не нанюхалась? Ос-споди, заколебала эта деревня с дымом! Прикинь, паршивый джин-тоник негде купить, за приличными сигаретами приходилось в райцентр тащиться! Ни одного круглосуточного киоска, не то что супермаркета!..
        - Да, трудновато,  - согласилась я.
        - Ос-споди, она дакает еще!.. Давай подставляй рюмку,  - скомандовала Лялька.  - Выпьем за наше Мотыгино!
        Полный абсурд, конечно, но мы выпили за Мотыгино, эту неведомую мне деревню с дымом, но без круглосуточных киосков. Лялька сообщила еще несколько душераздирающих подробностей о нравах родного села. Например, как ее одноклассница сошлась с армянином, а тот закрыл ее в подполе, без спросу продал корову и смылся, и всякое такое.
        - Жалко,  - кивнула я и подперла щеку, чтобы не упасть лицом в грязь. Вернее, на стол. Сильно клонило в сон.
        - Кого тебе жалко, блин?!
        - Ну, как кого? Корову…
        - Твою мать, я ей про одноклассницу, а она про корову,  - разозлилась Лялька и махнула еще рюмку.  - Соседка-то померла, не смогла выбраться из погреба!
        - Кошмар!
        - То-то и оно, а ты… блин, фефела. Ну а я напросилась пожить у двоюродной сестры в Барышеве.
        - О, вот Барышево я знаю.
        - И это радует! Неимоверно…  - Стрекоза прикурила новую сигарету и завела шарманку с жалобами на барышевскую родственницу, заставлявшую денно и нощно хлопотать по хозяйству. В мои намерения вовсе не входило настолько глубоко забуриваться в недра ее прошлого, но девушку уже было не унять.  - Прикинь, они столько скотины развели, достали конкретно!.. Утки, куры, гуси, поросята, корова с теленком - во дворе не развернуться. От чего уехала, к тому вернулась… Но я недолго мучилась, отрезала: обломайтесь!  - Каланча хлопнула длиннопалой дланью по столу.  - Пей давай, блин! Чего мне глазки строишь?
        Мы в очередной раз чокнулись, и Ольга ударилась в воспоминания о том, как сняла комнату в Новосибирске на двоих с другой иногородней девицей, которую звали Светка, и обучалась она в школе красоты при модельном агентстве «Сибирский шик».
        - Угу, нормально,  - кивнула я.  - Там гуси и утки, поросята, а тут шик…
        - Чего нормального-то?! Она из себя крутую строила, с понтом три штуки за учебу заплатила, а сама стремная: ни кожи ни рожи. Убитая белка, как говорит Сережа Зверев!
        - А кто такой Сережа Зверев?  - машинально спросила я, подавляя зевок.
        - Кто? Ты что, издеваешься?! «Звезду в кубе», что ли, ни разу не смотрела? Или МузТВ?  - Лялька выпучила глаза от возмущения моей некомпетентностью.  - Ну ты и темная, блин, как чулан!
        - Ой, знаю, знаю, конечно, я твоего Зверева! Давай за него выпьем,  - подыграла я.  - Но откуда он-то знал твою Светку?
        - Блин! Ни фига он ее не знал! Это я его знала…
        Далее последовали бредни про то, как Сергей Зверев влюбился в мотыгинскую красавицу и позвал ее с собой в Москву. Мне уже впору было вставлять в глаза спички, чтобы веки не закрывались. Глубоко зевнув, пробормотала:
        - И как там в Москве?
        - Блин, не ездила я ни в какую Москву!.. Она мне на фиг не уперлась!.. Я тоже поступила учиться в «Сибирский шик» и всех там уделала! Данные-то у меня, сама видишь, просто создана для подиума!
        Маленькая куколка встала, вытянулась во весь свой телеграфно-столбовой рост и прошлась по кухне покачивающейся походкой, изображая дефиле. Я подтвердила: Синди Кроуфорд и Клавка Шифер рядом не лежали. Пусть хоть давятся, хоть травятся, старые кошелки!.. Между тем подметила, какой бесподобный лифчик просвечивает под прозрачной блузкой Ляльки. Мне бы такой тоже не помешал… Да и фигурка у нее - обзавидуешься, ни единой складочки на животе!.. Взгрустнулось. Попробовала утешиться мыслью о том, что далеко не все падки на жилистое мясо. Ведь очевидно, у жены моего любимого человека совершенно отсутствует интеллект, зато присутствует отпечаток трудного детства - лексикон скудный, манеры отвратительные. Пожалуй, права французская поговорка: «Женщине важнее быть красивой, чем умной, потому что мужчинам легче смотреть, чем думать». Вот и мой Серый Волк по ходу засмотрелся, а подумать не успел…
        Ольгу порядком развезло от коньяка - на ногах она держалась нетвердо. Задела бедром за угол стола, чертыхнулась и заявила, что у меня слишком тесно. Не кухня, а собачья конура.
        Я вспылила:
        - Извиняй, не ожидала, что такая важная птица нанесет визит, а то бы непременно улучшила жилищные условия, подиумом бы обзавелась…  - Вот кикимора! Я столько энергии потратила на приобретение отдельной квартиры. Полгода ремонт делала, жила на мешках и коробках, во всем себе отказывала, а она нос воротит!.. Обидно… Впрочем, я не обязана ей нравиться! Моя задача - выпытать, чем стрекоза пленила моего Серенького. Потому наполнила рюмку гостьи, угостилась ее сигаретой и задала наводящий вопрос.
        - Ос-споди, да у них в спортклубе проходил турнир по айкидо - то ли зональный, то ли региональный. Девушек из нашего агентства пригласили для…
        - Оказания эскорт-услуг,  - подсказала я.
        - Не угадала! Для украшения праздника… Мы такие все из себя в купальниках цветы, кубки, грамоты подносили. А после соревнований трех девчонок - меня, Людку и Светку, с которой я жила,  - пригласили остаться на банкет. Ну и супер, думаю, хоть поем и выпью на халяву. Постоянно ведь без бабла сидела. За хату надо заплатить, косметику, белье, колготки купить.  - Она загибала пальцы.  - Чуть ли не голодала!
        - А как же поклонники, так сказать, спонсоры?
        - Ой, я тебя умоляю! Естественно, мужиков было выше крыши, но с них толку… Ну, шампанским угостят, на машине подвезут, букетик какой-нибудь задарят, а по большому счету - шиш! Один крендель колечко с брюликом презентовал и двинул кони. Я его живым-то всего два раза видела, а в третий раз - на его похоронах. И то кольцо менты изъяли, краденое оказалось…
        - А Сергей был щедрым?  - Я в очередной раз подтолкнула ее ближе к теме.
        Стрекоза вздохнула и одарила меня снисходительным взглядом.
        - Ос-споди, ты такая наивная, Кэт! С чего бы Волкову быть щедрым? Нищеблуд! Такая же голь перекатная, жлоб, как все они… Просто, когда мы познакомились, у Сергея было хорошее настроение, он бой за третье место выиграл, возомнил себя Тайсоном. Для полного кайфа решил красивую телку снять. А сам - лох лохом… Вот его друг, который занял первое место,  - тот да, четкий чувак!.. И оба запали на меня конкретно.
        - А друга, случайно, не Эгемом зовут?
        - Откуда ты его знаешь?  - напряглась Ольга.
        - Мир тесен,  - загадочно ответила я.
        Модель схватилась за пачку «Парламент слим лайтс» и пробормотала скрытую угрозу. Типа, чтобы я не лезла куда не просят. Я и не лезла, просто утратила сонливость, почувствовав себя участником игры с поиском спрятанных вещей: холодно… теплее… горячо! Oh, yes!!!.. Лялька, разумеется, сама того не желая, меня в нее втянула, потому что, нимало не смущаясь, поведала, как замутила «амур де труа» - любовь втроем. Совокуплялась по очереди с обоими друзьями, а те и не подозревали, что девица манипулирует ими, как жонглер шариками. От интимных подробностей, которыми сыпала глупенькая незабудка, мои уши краснели. Поразительно, но по ее мнению выходило, что человек, которого я считала гениальным любовником, сильно уступал Эгему и в айкидо, и на сексуальном ринге.
        - Мой Волков, конечно, не полный импотент, но близко к тому. Удовольствие от него - ниже среднего,  - хихикнула она и сладострастно потянулась.  - А Эгемка…
        Шел пятый час утра - время, которое называют часом совы. Или часом волка. Ночь будоражит зверье, оно бодрствует. А добрым людям полагается видеть пятый сон. Но какой тут сон, когда сердце в клочья раздирали ревность и горечь?.. От этой боли у меня и вырвался прямолинейный вопрос:
        - Оля, а ты любишь Сергея?
        - Любишь - не любишь,  - передразнила она.  - Не смеши!.. Какая разница?.. Какие-то детские у тебя темы, Катька! Больно надо его любить… Достаточно того, что он от меня без ума… Хотя… Прикинь, когда мы познакомились, у меня все как поперло! Заказов - миллион, рекламные агентства на части разрывали. Металась с фотосессии на фотосессию, мои портреты были везде - в журналах, на билбордах, а уж до показов вообще снисходила в последнюю очередь, если предлагали не просто спе-шиал, а very special price… Да чего я говорю, ты наверняка сама видела: очаровательная блондинка лежит на белом кожаном диване, а внизу растянулась собака, лабрадор. Видела?
        - Кажется, видела…
        Я придирчиво разглядывала соперницу: на ее бледном лице, как на чистом листе, можно нарисовать что угодно. Нимфетку, женщину-вамп, кислотную дурилку, эротику и стиль унисекс. Не далее как утром сама убедилась, что умытая Лялька безлика, а накрашенная выглядит вполне аттрактивно. Она научилась трансформировать природный недостаток в достоинство! А я умею только плакать в подушку и копаться в своих комплексах… Ерунда какая-то… Между тем стрекоза, расправив крылья, громко вещала о своих победах:
        - Согласись, я и сейчас выгляжу супер, да? А тогда была - умереть, не встать! Вся из себя дорогая, неприступная. Там кудри не кудри, ногти не ногти, ходила - нос кверху. Натурально - звезда! Даже не звезда, а супергипермегазвездень, по которой Голливуд плачет… И вдруг - завал. Облом! Чувствую, я - никакая. Ни-ка-кая, ника-кущая, понимаешь?
        - Не понимаю. А что случилось?!
        - Меня мутило. Ни жрать, ни пить, ни трахаться не могла… Залетела!
        - Как?
        - Ну, ты заколебала своей простотой! Не врубаешься, как беременеют? Молча! Или постанывая. Как кому нравится.
        - А-а…  - Я мигом вспомнила, что рассказывал Сергей о своей маленькой, беленькой, беспомощной Ляленьке, ожидавшей ребенка: «Идет бычок, качается»… Слышать повторение хотелось меньше всего, но заставить ее замолчать было невозможно. Ольга продолжала:
        - Естественно, сразу призналась Эгему. А он заявил, как отрубил: базара нет, иди к доктору, делай аборт, все расходы оплачу… На самом деле мне и самой-то рожать как бы было не по кайфу, но гинеколог запугал: отрицательный резус, угроза бесплодия, всякие заморочки… А куда деваться? Короче, договорилась со знакомой врачихой, чтобы общий наркоз был по высшему классу, стерильность, то да се. Собралась с утра идти сдаваться. Мыло, пасту, зубную щетку, халат и тапочки в сумку покидала. Сижу, смотрю на эту сумку, а саму прямо плющит и таращит, реву как белуга!.. И тут приезжает Волков. Розы длиной три километра припер, классное винцо, коробку конфет… А мне не сладкого, а соленого хотелось, говорю ему прямо: иди на х… Нет же, пристал с расспросами: «Кто обидел?», типа башку любому свинтит. Ну, я и выдала: ты! Выложила про беременность. И Серега прямо офигел от радости!
        - Он хотел ребенка?
        - А то?! Не отходя от кассы сделал мне предложение! Побежал в гастроном, принес красной икры, соленых огурцов, всяких яблок, бананов, киви. А поесть толком не дал, потому что мы всю ночь протрахались… Ну и утром вместо аборта смотались в ЗАГС, подали заявление, а потом перевезли мои вещи в его квартиру.
        Понятно… Квартира на улице Немировича-Данченко, которую Серый снял по возвращении из Греции, мне помнилась с детальной отчетливостью, будто лишь вчера ее покинула… В этой норе когда-то бесславно почил опустившийся алкаш; его наследники привести помещение в надлежащее состояние не потрудились, зато и сдали безумно запущенную однокомнатную квартиру за бесценок. Стекла, затянутые вековой пылью и паутиной, почти не пропускали свет. Мы с Волковым в четыре руки отмыли это безобразие, наклеили простенькие, но свежие обои, а на новоселье я подарила ему люстру, тюль и палас, полностью закрывавший непотребный, щелястый пол. Я тогда так устала от ремонта!.. С непривычки, от надсады ломило поясницу, мои натренированные пианистической практикой пальчики с коротко остриженными ногтями, никогда не знавшие черной работы, распухли. Морщась от боли, как бы в шутку заявила: «Теперь, как честный человек, ты обязан на мне жениться!» А Серый сделал вид, что не слышит, пропустил намек мимо ушей, хотя точно знаю - к зональному или региональному турниру по айкидо он еще не готовился. Выходит, и Ляльку знать не знал…
Сколько раз потом я пыталась найти, вычислить его в той алкоголической квартире, не сосчитать! За отмытыми до блеска и скрипа окнами вечерами не загорался свет. И на звонки в дверь никто не отзывался. Сергей исчез бесследно, и вскоре я перестала туда приходить, забила на Немировича, а также Данченко!.. А он, выходит, туда вернулся, да не один… Вот почему я такая невезучая?.. Очень хотелось разреветься…
        Жена Волкова еще что-то лепетала о своем звездном прошлом и теребила белокурые пряди. Я ее перебила: «Ксения - дочь Эгема?» Задавая вопрос, уже не сомневалась в ответе. Как только сразу не распознала подвох? Девочка со своеобразными, широковатыми скулами и вправду не похожа ни на стрекозу, ни на Сережку. Но Лялька хранила невозмутимость:
        - С чего ты так решила? Я сама точно не знаю, от кого Ксенька… У меня в то время был еще один хахаль, Иван, пластический хирург. Сейчас-то он свалил в Америку, а тогда обещал сделать мне перманентный татуаж, исправить линию губ, накачать их гелем, чего в России в то время еще никто не делал. Естественно, мне приходилось время от времени потрахиваться и с ним… Кстати, Кэт, тебе бы татуаж и ботокс тоже бы не повредили, а? Тебе вообще сколько лет?
        - Сколько надо…
        - О, а уже носогубные складки! И веки…
        - Отстань!
        Я чуть не стонала, а она и не думала проявлять гуманность, критично рассматривала меня. Нет, это прямо фантастическая бестактность!.. Я схватилась за почти пустую бутылку и налила себе коньяку, а остатки выплеснула в Лялькину рюмку, чем и отвлекла модель от дальнейших рассуждений на тему прикладной косметологии. Поразительно, но, по-моему, чем дольше она пила, тем трезвее становилась… Заглянув в сигаретную пачку, убедилась, что и «Парламент» кончается, и предложила мне сгонять за спиртным и табаком в супермаркет.
        - Даже не мечтай!  - Иногда и мне удается быть резкой, как кока-кола. Я уже всеми фибрами души ненавидела эту профурсетку: мужу угрожает расправа, дети рискуют в любую минуту остаться сиротами, а она лишь о собственных удовольствиях помышляет!
        Ольга швырнула смятую пачку в мусорный контейнер. «Меткий глаз, кривые руки» - это про нее, промазавшую и не потрудившуюся исправить оплошность. Видимо, стрекоза считала, что труд в принципе унижает человека. Заявила о намерении принять ванну и поплыла туда, оставив меня тет-а-тет с грязной пепельницей и пустыми контейнерами от японской еды. Между прочим, я бы тоже предпочла нежиться в ванне, нежели прибираться, но проветрила кухню, собрала мусор и вытерла стол. Наверное, от воздействия коньяка в голове навязчиво вертелись всякие вопросы, и, постучав в ванную комнату, я распахнула дверь. Розовенькая Лялька, облаченная в мой парадно-выходной пеньюар, с брезгливостью принюхивалась к открытой баночке с кремом «Нивея»:
        - Фу, Катька, зачем ты мажешься этим бутером? А еще удивляешься, что у тебя морщины, как у бульдога.
        - Я не удивляюсь.
        - Короче, твоя «Нивея» - это натурально сапожный крем, и то только для обуви, которую не жалко,  - заявила Ольга, села на край ванны и смазала свои лыжи - ступни ног - моим обруганным кремом.  - И твой гель для душа годится только для мытья тротуаров.
        Конечно, мне хотелось возразить, сказать: «Не нравится - не пользуйся», но, задохнувшись от ее наглости, я лишь издавала отрывочные гласные звуки, как бы междометия: «О!», «И!», «А!».
        - Вот это что такое?  - Она приподняла двумя пальчиками флакончик с туалетной водой «Минг шу».
        - Между прочим, французская парфюмерия, фирма «Ив Роше».
        - Это полный отстой, а не парфюм!  - заключила бледная спирохета, на физиономии которой не проступила и тень неловкости.
        - Ты обнаглела!  - взвизгнула я.
        - А ты опустилась ниже некуда!  - Моя соперница привела почтовоящичную прорезь рта в форму куриной гузки: сжала губы, показывая, что дискутировать со мной больше не намерена, и принялась мазать свои подлые руки моим кремом для век с эффектом лифтинга. Впрочем, долго молчать она была не способна, равно как и трудиться. Принялась хвастаться тем, что лично она пользуется линиями по уходу за кожей от Шанель, Диора, Эсти Лаудер или, на худой конец, на самый крайняк - от «Виши», которая продается во всех аптеках, как аспирин. Просветила, называется. Будто я без нее не догадывалась, чем массмаркет отличается от элитной косметики.
        - Все, положи мой крем туда, где взяла! Хорош малеваться! Иди спать, пока я… пока я!..  - Угрозу я так и не озвучила, не сумела сформулировать, зато про себя подумала: «Ничего, гадюка ползучая, еще посмотрим, кто из нас будет смеяться последней!..»
        Белесая блудница возлегла на тахту, затесалась между ангелочками, как святая. А мне, как крайней, досталось кресло, которое раньше раскладывалось кроватью. Мы с Валеркой приобрели его на случай гостей, но в конструкции что-то сразу нарушилось, а починить у него руки не доходили. Да и гости у нас не то что не ночевали, а и не гостили… К инвалидному креслу я приставила табуретку, на которую положила ноги. Поза была ужасно неудобной - ни вытянуться как следует, ни повернуться,  - вдруг да опрокинешь табурет. Как на вокзале в зале ожидания. И мой сон был неглубоким, будто я чего-то ждала, боялась пропустить. Лежала, перебирая в уме обрывки разговора с Ольгой, и корила себя, что не выяснила подробности взрыва: что там, в доме Волковых, сейчас творится?.. Удалось ли ей закрыть порушенную взрывом дверь? И почему, услышав взрыв, никто не вызвал милицию?.. Стрекоза храпела, спрашивать было не с кого. Но я твердо решила, что утром не позволю ей улизнуть, заставлю возиться с детьми, а сама подамся работать, иначе… Как хорошо, как гуманно, что неприятные мысли о работе пресекает блаженство сна без сновидений,
похожее на беспамятно-черный провал между ночным небом и штормящим морем…
        …Спозаранок первым проснулся Темочка. Нет, он не заплакал, не завыл, а лишь характерно, натужно закряхтел, из чего не трудно было заключить, что настало время сменить подгузник. Я и сквозь дрему расслышала его возню. Уж не знаю, почему Ольга, многодетная мать, не шевельнулась. В комнате ощутимо запахло сероводородом… А как вы хотели? Памперс - это еще не гарантия свежести, производители и не обещают, что вонять не будет… И все-таки как тяжко ухаживать за несмышлеными малышами, не знающими дорогу до унитаза!.. Покинув кресло, я отбросила деликатность вместе с одеялом и как следует встряхнула спящую красавицу за белое плечо.
        - А? Кто? Что?
        - Что, где, когда,  - передразнила я.  - Вставай, топ-модель! Рассвет уже колышется! И твой сыночек проснулся. Чуешь, чем пахнет?
        - Так забери его, умой и накорми.  - Обрисовав первостепенные задачи, она отвернулась к стенке и накрыла голову подушкой.
        Темочка с надеждой во взоре потянулся ко мне, сказал: «Та-та!» И я растаяла: «Иди ко мне, мой голубочек!» В клетке зашелестел разбуженный Азиз. Тоже давал понять, что пора бы и о нем позаботиться, он же не какая-нибудь там ерундовина с птицефабрики, не полкило мяса, не считая перьев, а ценная порода попугая, импортный образец!.. Все равно сначала я занялась Артемычем. А стоило мне выполнить пожелание пернатого и выпустить его на волю, как Азиз завопил:
        - Лялька! Лялька дурр-р-ра!
        Эффект получился потрясающим - Ксения вскочила, и новообращенная дура, откинув подушку, вытаращилась:
        - Откуда он меня знает?
        - Кто же тебя в Новосибирске не знает? Сама же намедни хвасталась, что ты - лицо с обложки. Эх, фея билбордов ты наша!  - победно рассмеялась я.
        - Катя, так нечестно. Зачем ты научила птичку ругать мою мамочку?  - упрекнула меня Ксюха, которая так и льнула к Ольге.
        - Жр-рать, дур-ра!  - надрывался попугай.
        - Подонок недоразвитый.  - Лялька досадливо отстранилась от дочери, снова устроилась под одеялом, откатившись к стене.
        Назло ей я выпустила Азиза на свободу - должен же хоть кто-то в этом доме глаголать истину?!
        Подмытый и переодетый Тема пребывал в прекрасном расположении духа. Ползал по ковру, хватая все подряд - тапки, носки и прочие предметы, которые совал себе в рот. Ксения, наверное, не выспалась, потому взирала на меня волчонком из-под мрачно насупленных бровей и ни в какую не соглашалась следить за братом. Пришлось мне, как вчера, таскать его на одной руке, а второй, свободной, варить кофе и чистить зубы. Умываться он мне всячески мешал - играл со струей воды, брызгался и смеялся. Потому, усадив малыша на стиральную машину, я строго погрозила пальцем: «Сиди, Темыч, и не рыпайся, тете надо сапожным кремом намазаться…» Послушания ему хватило не более чем на минуту - ровно до того момента, когда я начала красить глаза. Выцепив с бортика ванны тубу чистящего порошка «Пемолюкс», мальчонка высыпал его на себя, расчихался и заревел. И я снова занималась мытьем и переодеванием, а макияж не завершила.
        - Катя, а чем ты нас будешь кормить?  - поинтересовалась Ксения, сменившая образ волчонка на образ овечки.
        - Ешьте то, что ваша мать приготовит. С меня довольно! Все, баста, завязываю с благотворительностью! Ухожу на работу.
        Нехорошо, конечно, что оторвалась на ребенке. Но, захлопнув за собой дверь собственной квартиры, я ощутила необычайное облегчение, чувство, будто какой-то праздник наступил. Да, это сладкое слово - свобода!.. Это большое человеческое счастье, когда руки не обременены ни детьми, ни тяжелыми сумками… Выйдя на улицу, я распахнула объятия зиме и выдохнула: «Мороз и солнце - день чудесный!»
        Пожалуй, никогда еще поездка до риелторской конторы не доставляла мне столь колоссального удовольствия. Удобно устроившись на лавочке в поезде метро, подмигивала своему отражению в черном стекле напротив. Попутчики меня на сей раз вообще не интересовали. Я мысленно надсмехалась над Лялькой: «Ты все пела? Это дело. Так поди же попляши!» Представила, как изнеженная лентяйка, попрыгунья-стрекоза будет варить кашу и драить кастрюлю, портя свой идеальный маникюр. Пусть ломает, портит свои накладные ногти, и сама пусть обломается - покрутится, посуетится, обслуживая детей самостоятельно. Не собираюсь ее больше опекать!.. У меня есть своя жизнь, собственные важные планы, надежды и чаяния. Все, хватит грузиться чужими проблемами!
        Глава 7
        Негений Падлович Буренко встретил меня благодушнее некуда:
        - О, кого я вижу? Катерина!.. Никак вы выздоровели? А почему щека ободрана? Неужто с попугаем подрались? Или вы кота завели?.. А-ха-ха-ха, бывают же такие дикие коты на двух ногах, ха-ха!
        - Не то чтобы совсем выздоровела,  - промямлила я, поздоровавшись,  - но котов мне точно не надо.
        Покосилась на стол, который занимает Лидия Гаевая. Странно, но ее кресло пустовало. Нечто новенькое - девушка никогда не опаздывала, она даже представления не имела о том, как сладок утренний сон. Это я позволяю себе иногда… А Лидка исповедовала девиз американцев: nothing privacy, only business - ничего личного, только работа! Сегодня и я твердо намеревалась придерживаться того же золотого правила.
        Шеф, понизив голос, доложил:
        - Мы с Лидочкой вчера собирались вас навестить. Так, чисто по-товарищески… Волновались, что вот вы болеете, а одиноким женщинам ведь и стакан воды никто не подаст, не поднесет… Не думайте, Екатерина, я - не зверь, не бюрократ какой-нибудь. Если плохо себя чувствуете, возвращайтесь домой и продолжайте лечиться дальше, до победного, так сказать, конца. Мне не нужны бюллетени и справки. Главное - здоровье…
        Еще бы он требовал справки, если у нас в конторе «серая» бухгалтерия, никаких соцпакетов!.. Я натянуто улыбнулась гендиректору:
        - Спасибо, Евгений Павлович. Мне сегодня значительно лучше, чем вчера. Надеюсь плодотворно поработать.  - А на что мне еще надеяться? Разве приятно, что Лидка умыкнула моих клиентов в то время, как я вывернула кошелек наизнанку, угощая жену своего любовника?!
        - К сожалению, мы вас вчера не застали…
        - О, действительно, какая жалость!.. А я в аптеку ходила, микстуру заказала и долго ожидала, когда ее изготовят.  - Поднатужившись, я выдавила из себя довольно ненатуральный кашель.  - Кхе-кхе! Бронхопневмония замучила, будь она неладна. Кхе-кхе-кхе!
        Больше уважаемый начальник не донимал меня реверансами, потому что офис наводнился посетителями. Я бы даже сказала, битком забился. У рынка недвижимости, в сущности, те же циклы, как у моря,  - то прилив, то отлив. В последнее время покупателей немало, даже больше чем достаточно, но вот беда - все они рассчитывают на чудо, ищут какой-то небывалой дешевизны. Сначала они тучами, словно оводы на лошадиный круп, налетают на информационный стенд в коридоре и жужжат, жужжат! Потом набрасываются на нас, менеджеров, которых в шестнадцатиметровом кабинете обретается аж шесть душ. Негению Падловичу несколько полегче, он-то прячется в отдельной каморке - за загородкой величиной два на полтора метра. А у нас, когда все в сборе, офис гудит почти как самолет. Разница в том, что гудит, да не взлетает.
        - Здравствуйте! Не подскажете…  - У порога, озираясь, топтался мужчина довольно непривлекательной наружности. О нем только и можно сказать - плохо одетый седеющий брюнет с кустистыми бровями.
        Мы встретились взглядами, и я разулыбалась столь радостно, будто всю жизнь его ждала. Прямо изнасиловала мышцы улыбкой. Старалась компенсировать избытком приветливости слегка нарушенную недостатком сна и отсутствием макияжа красоту. Дядька мялся, как мятный пряник. Скорее всего, начитался в газетах криминальных репортажей про «черных риелторов» и прочих кидал, поверил писаному и теперь боится попасть впросак. Черт дери этих журналюг! Вконец подорвали доверие народа к лоцманам рынка недвижимости… А мне покупатели были позарез нужны. Иначе останусь на бобах. Вернее, совсем без бобов!.. Я привстала, указав потенциальному клиенту на стул:
        - Проходите, уважаемый! Присаживайтесь, пожалуйста!
        Может, он бы манкировал приглашением, да деваться было некуда - остальных агентов уже оккупировали ловцы квадратных метров.
        - Понимаете, мне нужна трехкомнатная квартира.  - Он просканировал меня недоверчивым взглядом.  - Не новая, но и не старая, с отделкой, но не хрущевка и не сталинка с деревянными перекрытиями.
        - Понимаю, нужна трешечка,  - ласково подтвердила я, сияя пуще железного рубля, только что отчеканенного на Монетном дворе, показывая, насколько счастлива выполнить любой его каприз. Между прочим, не так уж легко широко улыбаться,  - мои скулы скрипели, как суставы ревматика. Конечно, от таких перегрузок и возникают мимические морщины… Зато и Фома Неверующий слегка расслабился, кивнул:
        - Да, мне нужна трешечка…
        - Сделаем! Есть отличный вариант - Затулинский жилмассив, панелька, девятый этаж. Совсем недорого - два миллиона сто тысяч с торгом.
        - Девятый этаж на Затулинке?  - переспросил он и от недоумения соединил воедино, в кучку лохматые брови на переносице.  - Зачем мне скворечник в спальном районе? Я же не скворец!
        Хм, скворец ты или не скворец, а всяко не потянешь на дворец, мысленно хмыкнула я, оглядывая вовсе не презентабельного дядьку. Впрочем, я с ним солидарна: Затулинка - натуральная дыра, от конечной станции метро еще пилить и пилить… Ну, не важно, моя задача - продавать, а не сочувствовать, за эмоции деньги не платят, к сожалению… Бойко затараторила:
        - Не устраивает Затулиночка? Прекрасно! Могу предложить Северо-Чемской жилмассив: чистый воздух, вокруг - лиственная роща, Обь чуть ли не из окна видна, летом можно ходить на пляж… Тоже панель, но первый этаж, один миллион девятьсот тридцать тысяч. Кстати, дом расположен довольно близко к остановке общественного транспорта. Там и маршрутки, и трамваи.
        - Девушка, дорогая, вы меня за кого принимаете? Неужели думаете, что я поеду на трамвае?!  - оскорбился клиент.  - Слово вставить не даете!.. Еще раз говорю, меня не интересуют спальные районы. Я хочу нормальную трехкомнатную квартиру в центре, улучшенной планировки, метров на сто, не меньше.
        - Но это же элитное жилье,  - растерялась я и укорила себя: эх, лопухнулась ты, девушка, совсем зерна от плевел не отличаешь!.. Впрочем, мужчина действительно производил впечатление босяка, как выражалась Лялька, нищеблуда. Куртка на нем замызганная, предусмотренная как раз для того, чтобы шоркаться в трамваях и троллейбусах, добираясь в отдаленные районы в час пик. И шарфик какой-то занюханный, и физиономия помятая - второй, если не третьей молодости. Глубокие залысины на лбу фигурно ограничивали мысик коротко стриженной седины. Этакий бодрый бобрик. Откуда у такого бешеные бабки на элитную квартиру? Наверное, косит под люмпена, утаивая реальные доходы…
        - А как вам Горский жилмассив, не желаете? Прекрасная планировка: кухня - одиннадцать метров, лоджия и балкон. Всего десять минут ходьбы до метро «Студенческая».
        - По-моему, я выразился предельно ясно: центр,  - отрезал тщательно замаскированный миллионер.
        - Центр, центр, цэ-э-энтэр,  - нараспев повторила я, устремив задумчивый взор в пространство под потолком. Ого, в нашей конторе оно тоже небезупречно - мало того что побелка посерела, а и трещин тоже навалом, гораздо больше, чем в моей кухне!.. Это-то радует, а вот где бы мне взять для него элитный центр, не с потолка же?
        - Кстати, как вас зовут?
        - Катерина.
        - А фамилия, отчество?
        - Екатерина Максимовна Макеева.
        - Понял.  - Дядька удовлетворенно мотнул лысовато-седоватой башкой.  - А меня называйте Владимиром Ивановичем. Давайте-ка, Катюша, не запирайтесь, выкладывайте мне самые лучшие варианты!
        Зачем, спрашивается, ему понадобилось узнавать мое отчество? Все одно обращался по имени… И совсем замордовал непомерными претензиями… Я извивалась ужом, аж взмокла от усердия, перебирая адреса, а привереда ни на что не соглашался. То ему этаж не нравился, то метраж. Вконец запарившись, вздохнула: «Идеальных квартир не существует».
        Клиента тоже разжарило: сняв свою трамвайно-троллейбусную, замызганную куртку, он остался в несвежей клетчатой рубашке. Развалился на стуле, как у себя дома, давая понять, что быстро от него отделаться не удастся. В общем, если кто думает, что хлеб риелтора легок и приятен, примерно как дым отечества, тот сильно заблуждается…
        В кабинет энергичной походкой прошествовала румяная с мороза, бодрая Гаевая, от которой пахнуло духами «Код Армани». Я этот яркий, горьковатый запах ни с чем не спутаю, так как вместе с ней выбирали на прошлой неделе, после получки. Крышеснос, а не духи! Но я денег пожалела, а она купила.
        - Привет, Лидия,  - обрадовалась я, подумав, что она теперь не просто моя коллега, а коллега по несчастью, невеста женатого мужчины. Невеста без места то есть… А еще я сразу вспомнила, что Лидке долго не удавалось сбагрить трешку в монолитном доме на Нарымской, где как раз живет мой Волков. Попросив гадского, капризного Владимира Ивановича подождать, поспешила вслед за Гаевой в закуток раздевалки.
        - Ой, лучше не напоминай! Хата колом встала, словно заговоренная… Как раз оттуда возвращаюсь. Водила утром одну крейзанутую семейку, только время попусту потеряла. Представляешь, баба заявила, что в монолитных домах - блуждающие токи, которые разрушают то ли биополе, то ли энергетические связи между клетками. В общем, что-то разрушают, и жить там так же вредно, как сидеть в микроволновой печи. А зачем просила показать, спрашивается? Сама такая стремная.  - Лидка свела глаза к переносице, скорчив дебильную рожу, как у клиентки. И спросила: - Катька, ты поправилась, что ли?
        - Кхе-кхе-кхе!  - ненатурально закашлялась я.  - Не так чтобы совсем, но держусь на таблетках и микстурах.
        Коллега увлеченно прихорашивалась. Крутясь перед зеркалом, подтягивала колготки, любовно оглаживала при этом свои налитые ляжки. Ее серо-зеленые глаза блестели, как ягоды крыжовника, промытые дождем. Чувствуется, роман с шефом поднял ее тонус прямо на недосягаемую высоту!
        - Чего у тебя со щекой?  - Гаевая, причесываясь, поймала мое отражение в зеркале.
        - Да так, попугай случайно поцарапал, хотел сесть на плечо и промахнулся.  - Мне не терпелось перевести стрелки.  - Лидушка, скажи, вокруг того дома, наверное, милиции невпроворот?
        - С чего бы это?  - изумилась она.  - Нет там никакой милиции.
        - Ну-у… Я слышала, ночью в том доме, на третьем этаже прогремел взрыв, типа террористического акта…
        - Иди ты,  - грубовато осадила меня Гаевая.  - Окстись! Собираешь какие-то сплетни - бабкины сказки, дедкины подсказки.
        - А какую квартиру ты продаешь?
        - В смысле?
        - Номер какой?
        - Девятнадцатая, на четвертом этаже. Говорю же, все нормально, если бы что произошло, жильцы бы на уши встали. Взрыв… Придумают же, хм!
        Лида и не подозревала, каким гневом воспламенила меня ее недоуменная реакция! Да, это было все равно что поднести зажженную спичку к газовой горелке,  - я вспыхнула синим пламенем. Выходит, Ольга меня обманула, наколола! Взорвали ее… Подорвалась незабудка! И меня среди ночи заставила подорваться… Стрекоза не только попрыгунья, но и отъявленная лгунья! Но зачем ей это понадобилось: ехать ко мне, ночь напролет хлестать коньяк, хвастать модельно-любовными успехами? Чего она добивается, что замыслила? Загадка без разгадки… Захотелось немедленно бежать домой, вытрясти душу из прохиндейки и вывести ее на чистую воду. Но возле рабочего стола восседал, упорно дожидаясь, нудный Владимир Иванович, присутствие которого несколько охладило пыл.
        - Катерина, вы чем-то огорчены?  - полюбопытствовал этот старый отрепыш.
        - Конечно огорчена. Боюсь, мне не удастся быть вам полезной,  - ответила я печально и, вместо того чтобы на этой томительной ноте и попрощаться, выпалила: - Узнала сейчас, что на продажу выставлена изумительная квартирка в новом монолитном, полезном для здоровья, как микроволновка, доме на Нарымской…
        - В монолитном?  - Владимир Иванович аж подпрыгнул на стуле.  - На Нарымской?!
        - Ну да…
        - Случайно, не напротив цирка?
        - Угу, напротив цирка, а за ним большой парк располагается - Нарымский сквер. Превосходное место, прямо зеленый оазис в асфальтовой пустыне,  - без всякого энтузиазма, на автомате рапортовала я. Ведь в нашем деле положено всему подряд - и скворечнику, и трущобе, и мавзолею - набивать цену.
        Вот попробуй пойми этих чудиков: Лидкину дебильную тетку отпугнули какие-то мифические блуждающие токи, а в моего клиента они точно вселились. Бобрик раззадорился, точно стакан водки на грудь принял, мигом накинул свою задрипанную куртку и вскричал: «Подходит!»
        - Умм, погодите… Пожалуй, эта квартира для вас великовата - там сто тридцать квадратов.
        - Не важно, пусть хоть все сто пятьдесят, хоть двести метров! Я с детства обожаю цирк!
        - Но цирк-то наш закрыт. Вы что, не знаете? Крыша чуть не обрушилась, в нем реконструкцию собираются… производить…  - мямлила я, недоумевая. Нет, конечно, все бывает: и миллионеры рядятся в обноски, и встречаются, наверное, такие фанаты циркового искусства, что… Но не до такой же степени, чтобы даже не поинтересоваться стоимостью жилья?! Сама не знаю зачем, я привела контраргумент: - Цирк закрыт, а вот ресторан «Скоморохи» при нем работает,  - и сглотнула голодную слюну.
        - Ресторан? Это то, что нужно мне, одинокому орлу! Готовить не умею, а чем-то кормиться же надо?.. Поехали, Катерина. Посмотрим квартиру, а заодно и пообедаем в тех «Скоморохах», отметим, так сказать… Одевайтесь и спускайтесь, я на машине, буду ждать вас внизу.
        Может, если бы я успела позавтракать, то заартачилась бы, перенесла показ на более позднее время. А тут вдруг и Лидка Гаевая безропотно отдала мне ключи от трешки, изменив железному принципу насчет бизнеса, который важнее лирики,  - ее внимание всецело принадлежало двери, ведущей в директорский кабинет. Она лишь заметила: «Могу поспорить на что угодно, он эту заподлянскую квартиру не купит».
        Я вышла и, осмотревшись на парковке, направилась к худшей из машин - старому «москвичу», который не мыли, кажется, с осени, а то и вовсе никогда.
        - Катя, куда вы?  - басовито окликнул Владимир Иванович и отработанным жестом распахнул дверцу «гранд-чероки».
        Никогда бы не подумала, что обтрепанный помазок гоняет на представительском джипе!.. На кресло, обитое бежевой кожей, я садилась, как на ежа, с опаской. Из подобного бронетранспортера нас с Серегой угощал свинцом мазила автоматчик. На всякий случай обернулась, осмотрела заднее сиденье: нет ли там стреляных гильз? Но ничего, кроме пары перчаток и мужской борсетки, не валялось…
        - Вы что-то ищете?  - среагировал на мои телодвижения владелец машины.
        - Э-э-э… Думаю, может, сумочку назад положить, чтобы не мешалась.
        Более глупое объяснение трудно и придумать. Места впереди хватило бы не то что дамскому ридикюлю, а и вместительному чемодану.
        - Давайте ее сюда, Катенька.  - Забирая мою сумку, Владимир Иванович задержал мои руки в своих ладонях.
        - Не надо, я раздумала…
        В смущении опустила глаза и оторопела. На безымянном пальце клиента красовалась шикарная печатка. Золото и платина, зеленый король-изумруд со свитой бриллиантов. Человек целое состояние носит с собой, не подозревая, что надевать столь вызывающие драгоценности светлым днем - это моветон, особенно в сочетании с убогим шмотьем. Лучше бы рубашку постирал, одинокий орел!.. Пальцы у Владимира Ивановича были совсем некрасивые - пухлые, точно свиные сардельки, с ногтями мелкими, похожими на кнопочки баянные. Зато чистые, без черных ободков… Но что-то меня насторожило. Напрягла зрительную память: вроде в агентство клиент заходил без печатки…
        - Нравится?
        Я отдавала себе отчет, что отрицательный ответ его не устроит, потому утвердительно качнула головой и задала встречный, довольно дурацкий вопрос:
        - Это ваша машина?
        - Нет, ваша,  - съюморил удалой бобер и заглянул мне в глаза пылким, провокационно-мужским взглядом. Несомненно, то было приглашение к флирту. Нечаянный поклонник, похоже, не замечал моих недостатков - лишнего веса, исцарапанной щеки и прочих мелочей…
        Only business, напомнила я себе и, мягко высвободив руку, сказала:
        - Давайте уже поедем!
        От души немножко отлегло. В конце концов, я - не настолько крутой специалист по автомобилям, чтобы отличить один черный джип от другого… Прочь подозрительность! Наличие внедорожника и дорогой печатки еще не доказательство того, что Владимир Иванович - отпетый негодяй или потенциальный убийца. Может, человек наследство получил, а переодеться не успел? От нелепости подобного предположения самой сделалось смешно. Хихикнула без видимой причины. Джипер поддержал меня густым, раскатистым смехом.
        Мы ехали под музыку - клиент настроил приемник на волну «Авторадио», сам наслаждался «Дискотекой 80-х» и меня склонял к светской беседе: Алсу то, Басков се, но Робертино Лоретти конкретно лучше! Я не особо разговорчива с незнакомыми людьми, потому почти не поддерживала диалог, просто соглашаясь со всем, что вещал водитель. Кажется, его подобный расклад устраивал. Подавляющее большинство мужчин сходятся в симпатии к покладистым женщинам…
        Остановившись возле подъезда высотки, Владимир Иванович снова проявил галантность - не позволил мне открыть дверцу, сам обошел джип и подал руку, помогая спуститься с высокой подножки. Мог бы не суетиться, проворством меня Бог не обделил. Тем более что ноги сами несли к подъезду - не терпелось осмотреть дверь под номером 17 и лично удостовериться: а был ли мальчик? Вернее, был ли взрыв… Приложив к замку подъезда круглый ключ, открывающий домофон, я пустилась на маленькую хитрость, предложив подняться пешком:
        - Ходить по лестницам полезно!
        - С удовольствием, Катенька. Вы правы: лестница - лучший тренажер. Мы мало двигаемся, а организм не обманешь, мышцы дряхлеют, в том числе сердечная мышца.
        - Дряхлеют со страшной силой!  - невпопад сморозила я, словно спринтер взбегая по ступенькам.
        К третьему этажу до неприличия запыхалась, сердце ухало лесным филином. И Владимир Иванович торопился, ни на йоту не отстал, так что у двери Лялькиной квартиры мы очутились одновременно. Она сидела на петлях как влитая. Какой там взрыв! Царапин на ней было меньше, чем на моей физиономии… Я приблизилась вплотную, принюхалась, только что не лизнула ламинат, укрывавший металл.
        - Нам сюда?  - подало голос мое наказание.
        - Нет, этажом выше.
        - А зачем тогда мы здесь остановились?
        - Э-э-э… эту квартиру тоже собираются продавать.
        - Чудненько! Давайте заодно и ее посмотрим!
        - Не стоит. Вам нужна трешка, а здесь пять или даже восемь комнат. Несколько великовата для вас.
        - Хм, Катерина, велика - это же не мала! А вдруг я соберусь жениться?!  - Владимир Иванович игриво приподнял лохматую бровь, отчего стал похожим на пса Барбоса из «Необыкновенного кросса».
        Я опять хихикнула:
        - Вот когда женитесь, тогда и посмотрите.
        В избыточной вежливости меня, конечно, не упрекнешь, но клиент пропустил колкость мимо ушей. Как подобает преданным дворнягам, последовал за мной по пятам на четвертый этаж. И, не теряя игривости, абсолютно неуместной в нашем ответственном мероприятии, приставал: «Катюша, а вы бы за меня замуж пошли?» Это было уже слишком! У меня что, на лбу написано «Ищу спутника жизни»? Так я его уже нашла - своего Серого Волка. Только он об этом не догадывается…
        Но в целом настроение поднялось. Надо признать, день складывался удачно: не припомню случая, чтобы мне удавалось столь стремительно склонить клиента к покупке. Бобру вообще не пришлось пудрить мозги - его все в квартире устраивало. Гулял по комнатам и благодушно планировал, где передвинет стены, как расставит мебель и скольких гостей позовет на новоселье.
        - Работы здесь, конечно, непочатый край: обои надо будет поменять на декоративную штукатурку, линолеум - на паркет… Вы ведь мне поможете, Катенька?
        - Чем?  - опешила я. Неужели смахиваю на укладчика паркета?
        - Морально поможете - своим присутствием, вниманием, женским очарованием…
        Барбос приблизился вплотную, заставив меня попятиться к окну и пожалеть, что сумочка осталась в машине - в ней я на всякий случай ношу баллончик лака для волос. Читала в полезных советах, что нейтрализовать происки маньяка легко и просто с помощью любого аэрозоля. Бьешь его ногой в пах, брызгаешь в морду лаком и - тикать!.. Пришлось опускать воспарившего поклонника на грешную землю другим способом:
        - Ой, чуть не забыла сообщить вам цену: десять миллионов четыреста тысяч, без торга!
        - Уровень цен мне хорошо известен, не беспокойтесь, Катерина. На такую сумму я как раз и рассчитывал,  - степенно пригладил свой бобрик клиент.  - Лучше взгляните, какой дивный вид открывается из окна.
        Владимир Иванович облокотился о подоконник, наконец оставив меня в покое. Стеклопакеты приглушали шум трассы, но ее вид мне нисколько не нравился - мигом припомнилось, как накануне увозила отсюда сначала детей, потом врушу Ольгу.
        Что уж в том дивного? Сплошная горечь подставы… А бобер знай разорялся:
        - Лепота! Елочки, березки, рябинки! Уголок живой природы. И церковь рядом. Захотел - зашел, свечку святым угодникам поставил… По утрам буду бегать в парке, дышать кислородом. Это же прелесть! Для меня, Катя, душенька, красивый пейзаж - вещь немаловажная. Считаю, он будит… эти самые… эстетические чувства.
        Чтобы потрафить клиенту, я подтвердила: будит, со страшной силой пробуждает! И выразительно посмотрела на часы.
        - Не пора ли нам, коль уж все решено…  - Хотела сказать, что ресторан «Скоморохи» находится с той стороны, отсюда не видно, но он перебил:
        - Нет! У меня другая идея возникла. Нам надо отметить мое приобретение прямо здесь! Все же не каждый день квартиры покупаем… Сбрызнем эти стены шампанским. Или вы, Катюша, предпочитаете крепкие напитки?
        Я предпочитала поскорей объясниться с Лялькой. А ему напомнила, что за рулем употреблять спиртные напитки не рекомендуется, ГИБДД не дремлет.
        - Но вам-то можно.
        - И мне нельзя, я на работе.
        - Ох, какая же мне попалась несговорчивая девушка.  - Он помахал своими сарделечными пальцами в непосредственной близости к моему лицу, будто намеревался потрепать по волосам или еще чего… Я отпрянула, а бобер опять пригладил свою прическу.  - Что же, будь по-вашему. Перенесем сабантуй на вечер. Встретимся, так сказать, в непринужденной, неформальной обстановке. Значит, вам рестораны нравятся? А клубы? А бильярдные?
        - Мне все нравится, но… Как-нибудь в другой раз, не сегодня…
        - Умм, похоже, это я вам не по вкусу,  - увял он и обиженно потупился.
        Испугавшись, что клиент откажется от сделки, чего доброго передумает брать залежалый товар, я стала его разубеждать и плавно пятилась к двери, увлекая за собой:
        - Будний день, даже не представляю, когда освобожусь. Мне срочно нужно вернуться на рабочее место. Вы же видели, какой у нас в агентстве наплыв посетителей, прямо девятый вал!
        - Выходит, я для вас всего-навсего рядовой посетитель,  - продолжал кокетничать Владимир Иванович, заставляя меня вновь отнекиваться и разубеждать.
        Закончилось дело заявлением, что выбор увеселительного заведения он оставляет за собой. Конечно, его навязчивость мне претила, но я смолчала. На обратном пути мы обсудили процедуру оформления сделки. Пес Барбос зачем-то поперся провожать меня до рабочего стола. При всех облобызал ручку, склонив макушку на уровень моих глаз,  - позволил убедиться, что его шевелюра усыпана перхотью, как копи царя Соломона - золотом. Фу, перхоть - это так несексуально!.. Решила, что ни за что на свете не пойду с ним ни в ресторан, ни, тем более, в ночной клуб, и направилась в туалет мыть обслюнявленную руку.
        - Ну, ты, Катька, шустрая! В шесть секунд старикана склеила,  - поделилась впечатлениями глазастая Гаевая.  - Старикан, конечно, никакой, но…
        Догадываюсь, что она подразумевала под этим «но». Дескать, мне и такая шушера сгодится! Я не успела поспорить - из своего кабинета вывалился Буренко и спросил: «Как успехи, девушки?» Притом сам пялился исключительно на Лидку, зардевшуюся, как революционное знамя.
        - Покупатель на трехкомнатную в монолитке нашелся!  - бодро отрапортовала я.
        - Шедевруально!  - похвалил Евгений Павлович.
        Не замечала за ним раньше склонности к столь красочным выражениям… Впрочем, мне было не до него. Отвернувшись, набрала номер своего домашнего телефона и подумала: ну, Ольга, держись! Сейчас я тебе устрою разгон!.. Спустя пять гудков сработал автоответчик, потом подключилась Ксения.
        - Алле, аллеу.  - Девочка интонацией копировала незабудку.
        - Малышка, позови-ка свою мать,  - строго велела я.
        - А мамочки нет, она ушла. Это ты, Катя?.. Не знаю, куда ушла…
        - А что сказала? Когда вернется?
        - Она не сказала, а я в часах не разбираюсь… Катя, приходи ты скорее. А то Темка плачет, Азиз кусается, и мне с ними очень скучно.
        Ай да Ольга! Ну что за негодяйка?! Опять смылась, а кукушат оставила. Сделала из меня последнюю идиотку…
        - Евгений Павлович, мне срочно нужно домой.  - Я бросилась к шефу, любезничавшему с Лидией.
        - Мало ли кому чего нужно?! Рабочий день в разгаре,  - отбрил суровый, но справедливый шеф. Вошел в свой репертуар.
        - Понима-а-аете… Вы очень прозорливо угадали: у меня завелся котенок… Два!  - Для пущей наглядности я выбросила вверх два пальца.
        - Зачем вам столько?  - поразился Негений.
        - Так этих… котят… э-э-э… подбросили! Кто-то подбросил… прямо под дверь.  - Я подумала, что иду по Ольгиным стопам, пример ее вранья очень заразителен. Но по части убедительности мне, конечно, было до нее далеко. Хотя правда звучала бы еще менее достоверно, в слишком уж странную историю я вляпалась…
        Генеральный директор ощетинился возмущением:
        - Котята - не повод для прогулов! Подумаешь, подбросили. А вы бы не подбирали!
        - Так жалко… На улице холодно, а они все-таки живые существа. Маленькие совсем, пищат.
        - Попищат да перестанут,  - подпела начальству Лидия. Нет чтобы меня поддержать, потакает Падловичу!
        - Не перестанут! Э-э-э…  - снова принялась запинаться я.  - Они дерутся с попугаем.
        Гаевая и Буренко обменялись взглядами, в которых читалось взаимопонимание и чувство превосходства надо мной: у Макеевой, дескать, совсем крыша съехала на почве женского одиночества.
        Шеф недобро ухмыльнулся, обнажив желтые, прокуренные зубы:
        - Ты, Екатерина, все выкручиваешься, изворачиваешься, ловчишь… А риелтор должен быть…
        Что он хотел сказать?  - кристально честен и порядочен? Вот уж загнул! Пришлось напомнить директору про сегодняшнее шедевруальное достижение с продажей квартиры на Нарымской. Безнадежно махнув рукой, он отпустил меня восвояси, предупредив, что делает мне такую поблажку в последний раз… Я ехала домой, последними словами ругая Ляльку. Как она могла оставить ребят одних? Это же не котята… Не мать, а тьфу, гнилая душонка.
        Глава 8
        …Войдя в квартиру, я опешила, оторопела. Просто уму непостижимо, во что превратился мой милый, уютный дом! Сказать «кавардак» - ничего не сказать. Все перевернуто вверх дном. Натуральный погром, мамаево побоище!
        С вешалки в прихожей сорвана вся одежда, обувь из тумбы вывалена, дверца вырвана с мясом. А саму прихожую перегородила баррикада из табуреток, сверху которых торчала пустая Азизова клетка. Преодолев столбняк, я расшвыряла их и грозно вопросила:
        - Кто это сделал? Кто учинил…
        - Мамочка что-то искала, а я ей немножечко помогала,  - виновато пролепетала Ксюха и спешно спряталась в кухню.
        Я последовала за ней. Шкафы открыты, банки и пакеты с крупами выпотрошены, даже растворимый кофе высыпан на стол. А воздух сделался седым, как туман, от взвившейся в воздух муки.
        - Зачем она муку-то рассыпала? Рехнулась, что ли?
        - Это не она, я в снежок играла,  - насупилась Лялькина дочь.
        У меня не осталось слов, одни эмоции, булькавшие в горле, как кипящий бульон. Вредительницы! Кому я доверила квартиру, кого пустила в дом? Козлы в огороде ведут себя приличнее… Занесла табуретки обратно в кухню, перешла в комнату и убедилась, что и там безумная стрекоза покуражилась на славу. Шифоньер пуст, скомканная одежда свалена кучей на ковре вперемежку с книгами, покинувшими полки. Журнальный столик опрокинут, кресло тоже. Даже фикус с корнем выкорчеван из горшка,  - чем им растение-то не угодило?
        Тема сидел возле кучки земли и пригоршнями заталкивал ее в рот.
        - Маленький мой, зачем ты кушаешь каку? Неужели вкусно?
        Я подняла черномазого ребенка, на рожице которого словно антрацит поблескивали застывшие сопли - сразу видно, человечек уревелся… Если Ксюха поседела от муки, то ее братик походил на рудокопа. Или кочегара. Не дети, а наказание Господне!.. Похоже, они твердо вознамерились сжить со света моего любимого попугая,  - он качался на створке открытой форточки, позволяя студеному северному ветру ерошить перышки на грудке. Такое ощущение, что моя гордая птица готовилась покончить с собой. Я кинулась к окну, увещевая:
        - Кыш, кыш, Азизик! Иди ко мне скорее, тебя же продует!
        Пернатый нервно заклокотал, жалуясь на отвязных беспризорников. Выговаривая обиду, махал крыльями, точно демонстрировал: лучше сдохнуть на морозе, чем жить угнетенным!
        Вернув Артема обратно на пол, я взмолилась, заламывая руки, как героиня индийского фильма:
        - Нет, только не улетай, мой птенчик! Мое сокровище! Мне нет и не будет жизни без тебя!
        - Дрянь! Др-р-рянь!  - был мне ответ.
        Азиз воздел вверх клюв и продолжил перебирать лапами, клацая когтями по ребру форточки и не глядя на меня. Ну что теперь, на колени перед ним падать?.. Я и упала, соглашаясь: дети дрянь, Лялька дрянь, а он - хороший. Он - изумительный красавчик!
        - Сама ты, Катя, дрянь,  - топнула ногой Ксения и запрыгала прямо по наваленным вещам, крича громче попугая: - Дура! Дрянь!
        - Замолчи!  - Я зажала уши ладонями, но все равно слышала, как завыл испуганный Тема.
        Моего Азиза можно понять - кому понравится находиться в таком бедламе, в этом сумасшедшем доме?! Я сунула мальчику цветочный горшок - пусть съест хоть всю землю, только бы замолчал, не ревел. Действительно чувствовала себя как в психушке, где меня по недоразумению назначили главврачом. Пожалуй, самым трудным пациентом была птица, которую умолять пришлось долго. Но наконец он снизошел до того, что покосился на меня, как бы раздумывая: вернуться или улететь? И с видом, будто делает огромное одолжение, спланировал на мое плечо, подергал клювом сережку в ухе и проворчал: «Дур-ра». Я восприняла это песнью, горячим признанием в любви. Прямо чуть не прослезилась. Дура, зато своя, знакомая до слез, до поджилок, до детских припухлых желез… Азиз, конечно, не читал Мандельштама, но мне хотелось считать его alter ego - своим вторым «я».
        Люди и звери, точнее, дети и попугай настолько выбили меня из колеи, что и не сразу сообразила, почему мне так удушающе жарко. Оказывается, забыла снять шубу и сапоги. Решительно не знала, за что схватиться в первую очередь. Придерживая Азиза на плече, закрыла форточку. Маленький рудокоп тянул ко мне черные ручонки, но я не могла его поднять, опасаясь, что попугай заклюет. Ксения пинала книги, взирая волчонком, игнорируя любые мои просьбы. Провалиться бы!.. Я села на пол, стянула беретку и, уткнувшись в нее, сама завыла подобно Артему. Как ни странно, от этого ненормального поступка все угомонились, утихомирились. Попугай взлетел на люстру, а черномазый мальчуган зашлепал черными ладошками по моим щекам, приговаривая «та-та» и улыбаясь во все свои кроличьи четыре зуба.
        - Вот тебе и та-та,  - всхлипнула я, освобождаясь от шубы, и ответно улыбнулась, потому что невозможно без умиления видеть этого ребенка.
        И Тему, и Ксюшу я засунула в ванну, а сама, засучив рукава старенького халата, стоически преодолевала последствия погрома. Фикус поставила в воду, хотя шансов, что он выживет, было маловато. Крупы и прочие загубленные продукты просто сгребла в мешок для мусора и вымыла пол в кухне. Все бы было ничего, но стоило мне включить пылесос, как дико разболелась голова, будто кто-то недобрый треснул по кумполу раскаленной сковородкой. Может, давление подскочило, надвигался гипертонический криз? Нет, это вряд ли… Откуда у цветущей особы, которая на лету, в шесть секунд склеивает платежеспособных клиентов, возьмется старческий диагноз? Раскисать рановато!.. Я приняла таблетку пенталгина и туго обвязала голову мокрым платком, после чего выудила детей из воды. Тут и выяснилось, что переодеть их решительно не во что, вся одежда безнадежно испачкана. Отправив ее в стиральную машину, усадила брата и сестру, завернутых в банные полотенца, на тахту, во взбуровленную постель. Кто бы знал, как мне хотелось упасть туда же, забить на все, забыться сном!.. Но - какой там… Стала собирать раскиданные по ковру вещи, ломая
без того больную голову вопросом, во что бы обрядить ребятишек. Ничего более подходящего, чем футболки, не нашлось.
        - Не надену! Не надену!  - запрыгала Ксюша.
        - Вя-я-я,  - в унисон с сестрой раскрыл варежку пацанчик, утонувший во взрослой майке.
        - Ну и ходи голой!
        - А ты сама некрасивая, и одежда у тебя некрасивая,  - показала мне язык мелкая вредина.
        - Много ты понимаешь в красоте!  - Я подхватила Артема и усиленно затрясла, но он почему-то не желал замолкать.
        - Понимаю! Понимаю! И моя мамочка понимает. Она сказала, что в таких платьях, как у тебя, даже на помойку бы не вышла.
        - Лучше бы мамочка сказала тебе, что старшим хамить нельзя, вот это действительно некрасиво.
        - А что такое не хамить?  - искренне удивилась девочка.
        - Ва-а-уу!  - протяжно подвывал малыш, у которого, наверное, от питания землей разболелся живот.
        - Противный,  - оценила его поведение жестокосердая Ксения.
        - Зато ты очень приятная…  - Покачивая Артема, я свободной рукой схватилась за лоб. Боль, несмотря на пенталгин, сделалась совсем уже невыносимой.  - Господи, да дадите ли вы мне покоя, наконец, или замучаете до смерти?
        - Не господи, а ос-споди,  - поправила меня Лялькина дочь.
        - Брысь!  - ощетинилась я и удалилась с мальчиком на кухню, чтобы только не видеть невоспитанное чадо.
        Конечно, надо бы приготовить обед, но как, из чего? Одной рукой и картошку не почистишь… Раскрыв мусорный мешок, достала выброшенный сгоряча бульонный кубик «Кнорр», наскребла там же лапши и сварила подобие похлебки, в которую накрошила остатки колбасы. Такая примитивная еда все же лучше, чем совсем никакой… Ребятишки на сей раз не заставили себя долго упрашивать, уплетали суп с хлебом за милую душу; даже оголодавший Азиз от хлеба не отказался, накинулся коршуном.
        После трапезы я не смогла отказать себе в удовольствии растянуться на тахте. Ну и пусть в комнате кавардак, успеется… Мои глаза слипались, а неугомонным детям было хоть бы хны: Темыч ползал по мне, как муравьишка, а Ксюха смотрела телевизор, звук которого сильно действовал мне на нервы.
        - Выключи, а? Я вам сказку расскажу.
        - Нет, не выключу! Не выключу!
        - Ну и не надо!  - Я отвернулась к стене и подобно ее матери накрыла голову подушкой.
        Уже задремывая, подумала: интересно, что искала Ольга в моей квартире? Зачем учинила разгром?.. Э-эх, лучше бы я не думала о дурном на сон грядущий - образ жены любовника с настойчивостью рока преследовал меня и по ту сторону яви. Мерещился прищур ее загнутых, пушистых от туши ресниц, злой изгиб тонких губ, слышался язвительный смех: «Сергей тебе не достанется, не надейся!» - «Ты ничего не знаешь о наших отношениях!» - спорила я, огорченная Лялькиной самонадеянностью, а она возражала: «Это ты ничего не знаешь. Тобой пользуются, как памперсом, и выкидывают! Пользуются и выкидывают!» Внезапно голос соперницы стих и сама она сникла, склонила голову. Светлые волосы заслонили лицо. А когда я их откинула, увидела кровь, заливавшую лоб, преувеличенно алую на фоне мертвенно-бледной кожи. Лик напоминал фарфоровую венецианскую маску, которую я видела на стене в комнате Ксении. Вместо выпуклых прозрачных глаз - темные провалы, в прорези неживого рта - ни единого зуба. Жуть!.. Я очнулась в холодном поту, сама не своя от страха. В комнате сгустились вечерние сумерки. Дети спали, а я терла глаза, размышляя, к
чему приснился подобный кошмар? Неужели с Ольгой что-то стряслось?..
        Как будто собираясь дать ответ, зазвенел мобильный телефон. Где же он? Должен быть в сумке, а сумка, скорее всего, в прихожей. В темноте я с трудом добралась туда, споткнувшись сначала о пылесос, выкаченный на середину комнаты, затем о прочие раскиданные вещи. Едва нашла мобильник, как сигнал смолк, зато пробудился Тема и испуганно мяукнул.
        - Иду-иду, не плачь,  - отозвалась я, пытаясь нащупать выключатель в коридоре. В слабом свете пробралась к тахте, прижала к себе малыша-худыша, ощущая, как взволнованно колотится его крохотное сердечко. Неужели и ребенку снилось страшное?.. Погладила мягкие кудряшки, коснулась губами его виска и сказала: - Не бойся, лапушка. Я с тобой, я тебя не брошу.
        - А меня? Меня бросишь, да?  - взревновала Ксюша.
        - Никогда! Ни за что!  - Притянула и ее к себе.  - Бедные вы мои кукушата…
        Телефон зазвенел снова.
        - Катя? Катенька! Добрый вечер. Оч-чень рад вас слышать,  - приветствовал меня бодрый мужской бас.  - Сейчас уже без пятнадцати семь. Я звоню из агентства… Узнал вот, что вы отпросились домой. И правильно сделали! Готовитесь, марафет наводите?  - То был Владимир Иванович, мой объятый огнедышащей страстью покупатель.
        - Да как вам сказать… Не то что готовлюсь, обстоятельства несколько изменились… В общем, ни в ресторан, ни в клуб я не пойду.
        - Как?! Вы же обещали!  - возмутился бобер.
        - Ничего я не обещала… Нет, то есть я хочу пойти с вами, но не могу!  - Выкручиваться и изворачиваться, как назвал мои неумелые потуги на художественное вранье Евгений Павлович, надоело. Решила резать правду-матку: - Понимаете, мне не с кем оставить детей.
        - У вас есть детишки? Так это же замечательно! И сколько их, если не секрет?
        - Не секрет, двое.
        - А муж?
        - Что - муж?
        - Ну, муж-то у вас имеется?
        - Был, да сплыл. Но при чем тут это?
        - Как же ни при чем? Это круто меняет дело,  - возликовал пес Барбос.  - Абсолютно другой коленкор!
        - А я так не считаю. До свидания, Владимир Иванович. Всего вам самого наилучшего!
        Зачем я проболталась об отсутствии мужа? Сказать «до свидания» нужно было сразу после «доброго вечера». Тем более что ничего доброго он не предвещал… Клиент завелся, как газонокосилка,  - трещал со скоростью двести слов в минуту:
        - Что вы, Катенька?! Нашу встречу отменить нельзя! Сегодня - День святого Валентина, праздник всех влюбленных. Вы только задумайтесь: ведь не случайно судьба свела нас именно в этот знаменательный день. Я хочу вас поздравить, дорогуша, и пожелать целого моря любви!
        - Спасибо, конечно, я вам тоже желаю моря… Но…
        - Погодите благодарить. Сейчас подъеду, еще не то скажу при личной встрече.
        - Нет, не стоит ехать! Вы поставите меня в неловкое положение. Я не могу вас принять. У меня же дети!
        - Возражения не принимаются. Катерина, уверяю вас, я обожаю ребятишек. И они ко мне потянутся, вот увидите!.. Адресок ваш у меня имеется. Скажите только, какие цветы вам нравятся?
        - Мне нравятся ирисы, но они не цветут в феврале…
        Признание вырвалось нечаянно: ни ирисы, ни орхидеи, ни даже миллион алых роз от Владимира Ивановича мне даром не нужны. А вышло, что я лишь подзадорила седого жуира.
        - Ирисы?.. Ну и славненько! Поздравляю, у вас очень тонкий вкус, Катенька. Мне тоже ужасно, уж-ж-жасно импонируют ирисы - они такие изысканные, с нежным ароматом, прямо как вы!.. Найду из-под земли, обещаю! Из-под снега раскопаю, как Падчерица в сказке «Двенадцать месяцев»!
        Он отключился, когда я в очередной раз открыла рот, чтобы попросить: «Не надо!» Пи-пи-пи - пойманной мышкой пищал телефон. Какая досада! Разве можно принимать клиента - ценителя красивых пейзажей - в этой разоренной комнате? Вот если бы он был поклонником батальных сцен, пейзажей после битвы… Что же делать? Может, не впускать его, не открывать дверь, как вчера для Лидки и развратного Буренко?..
        - Катя, а почему у тебя нет мужа? Ты ведь уже старая,  - огорошила меня Ксюха.
        - Без комментариев,  - по-взрослому отрезала я.  - Сама ты старая!
        - Обалдела, да? Какая я тебе старая? Я молоденькая!
        - И я молоденькая. Видишь, мне влюбленные дядьки звонят, в гости просятся. Давай-ка помогай мне прибираться.
        Естественно, она воспротивилась: «не умею» да «не хочу». Но я привела угрозу, при помощи которой мама в детстве боролась с моей ленью:
        - Мало ли что не умеешь. Учись! А то выйдешь замуж, свекровь придирками со свету сживет.
        - А кто это - свекровь?
        - Тетенька типа Бабы-яги.
        Более конкретного сравнения я привести не могла, поскольку со свекровкой мне крупно повезло - видеть ее довелось лишь однажды. Валеркина мать жила в Перми, откуда приезжала на наше скромненькое бракосочетание. Помню, эта бабка-ежка сильно возмущалась, что мы потратились на застолье и наряды, а еще настырно советовала не спешить заводить ребятишек. В принципе свекровь, наверное, сжила бы меня со свету, как предрекала мама, но я не предоставила ей такой разрушительной возможности, не маячила пред ее суровыми очами. Валерий ездил к своей мамаше в Пермь в одиночку…
        - Др-р-рянь,  - не замедлил поддержать меня Азиз. Умник. Словечек знает немного, зато мечет их прямехонько в цель.
        - Катя, мне не нравится прибираться. Я лучше, как ты, не буду замуж выходить,  - рассудила Ксения.
        Возможно, мы бы еще долго препирались, но тут опять зазвенел телефон.
        - Катрин,  - раздался эротичный зов Волкова, и от неожиданности я села на мешавшийся под ногами пылесос:
        - Ой, Серенький!.. Как ты? Где ты?!
        - Сейчас приеду, расскажу.
        - Погоди!.. Сейчас не надо. Ко мне нельзя!.. Я не одна.  - Стоило представить, как возле моей двери столкнутся Владимир Иванович с Сергеем Владимировичем, как в жар бросило. Они же не Гаевая с Евгением Павловичем, целоваться на лестничной площадке не станут…
        - Имеешь наглость изменять мне в такую минуту?  - возмутился далеко не самый верный из мужчин.  - Кто у тебя?.. А, не важно кто. Гони всех в шею, Катрин!
        - Не получится, Серый. Во-первых, у меня клиенты. А во-вторых, дети, Тема и Ксюша.
        - Моя ты виноградная косточка! Нянюшка,  - хохотнул он.  - Водишься с моими отпрысками. И как они тебе?
        - Прекрасные ребятишки, мы с ними душа в душу…
        - А почему ты не послушала меня, не отправила их в Красноярск?.. И где Ольга?
        - Понятия не имею. Разбирайся сам со своей стрекозой!  - Я была даже рада, что Лялька снова улизнула. Неудержимо, до спазмов в горле захотелось увидеть Серегу, прижаться к его шершавой, небрито-чеченской щеке. Спросила: - Серый Волк, ты небрит?
        - Какая разница? Что ты тянешь волынку?  - взбесился он и, прежде чем сыграть отбой, заявил: - Короче, я еду, это не обсуждается! Жди.
        - Тебе волк звонил? Разве волки умеют разговаривать?  - поразилась Ксенька.
        - Мой умеет, он дрессированный,  - слукавила я.
        Практика показывает, что не прожить мне в мире этом без вранья… О! Прямо песня выходит! Я замурлыкала мотив полузабытого шлягера «Листья желтые», на ходу переиначивая текст: «Не прожить нам в мире этом, не прожить нам в мире этом без вранья, без вранья-а-а…» Напевая, взялась за пылесос - наполнила вдохновением неблагодарный труд уборщицы. И решила: будь что будет! Обниму своего любимого Серегу, пошлю подальше мажористого Владимира Ивановича… И тут мой взгляд ненароком скользнул по зеркалу, в котором отразилась чудовищно, непотребно зачуханная баба в платке. Этакий раненый боец - «голова обвязана, кровь на рукаве». Ксения не зря говорила, что я некрасивая, это еще мягко, деликатно сказано… Натуральная убитая белка, если пользоваться Лялькиной терминологией…
        - Дур-р-ра!  - выкрикнул Азиз, не покидавший люстру. Непонятно, правда, кого он имел в виду… Кажется, Артема, который в отсутствие штанишек и памперса измазался в собственных какашках, черных от вкраплений земли.
        Ксения демонстративно зажала нос двумя пальчиками: «Фу, как навонял!» Мне фыркать было некогда, скорее потащила малыша отмываться, кстати, третий раз за этот день. Обрядила Темыча в очередную неказистую, выцветшую футболку, доходившую ему до пят. Мальчик в ней напоминал обездоленную воспитанницу приюта, но это бы ладно. Хуже, что майка затрудняла ему передвижение. Пришлось устроить для ребенка загородку из четырех табуреток. Я кинула туда мягкого бурундука и прочие мелочи, пригодные для игр,  - картонную коробку, железную миску и свои бигуди - и вернулась в ванную, чтобы развесить выстиранные детские одежки на просушку. Заодно замочила новую партию бельишка, намылив пятна. Из-за шума воды не сразу услышала, что в дверь позвонили. Ксюшка, в свою очередь, не расслышала мое предостережение: «Не открывай!» Справилась с английским замком ловчее опытного медвежатника.
        - Здравствуй, деточка,  - сладко до приторности молвил Владимир Иванович.  - Ух ты, какая хорошенькая, вся в маму.
        - Чего ты принес? Покажи! Покажи!  - Девочка не преминула проявить характер во всей красе. А я ощутила себя загнанным зверьком, зажатым в капкан. И не спрятаться, и не вырваться. Утихшая было головная боль возобновилась с неистовой силой…
        Глава 9
        Через щелочку приоткрытой двери я разглядела, что бобер одну руку прятал за спиной, а в другой сжимал букет фрезий - желтых и сиреневых, благоухающих весной, но не настолько сильно, чтобы перебить специфический туалетный запах, витавший в моей квартире.
        - Нет, детка, не покажу. Это для твоей матери. Скажи, где она?
        Я внутренне сжалась, ожидая, что Ксюха снова, как накануне в ржавом жигуленке, выдаст меня, представит преступной похитительницей младенцев. Однако она поступила на удивление разумно, ответив: «Мама стирает белье». И прекратила прыгать с воплем «Покажи!». Вместо нее завопил Тема: «Вяу! Вяу!»
        - Весело тут у вас,  - наморщил лоб над кустистыми бровями визитер и, протянув Ксении цветы, спросил: - Куда можно повесить пальто?
        Владимир Иванович, в отличие от меня, времени попусту не терял, разоделся в пух и прах - синий костюм, голубая рубашка, галстук в красную полосочку… Я поняла, что ситуация безвыходная. Вернее, выход у меня только один - в дверь из ванной. Поспешно сдернула платок с головы, но и без него вид не улучшился - волосы на висках приплюснулись, а на макушке встали дыбом. Да еще уродливый фланелевый халат с намокшими рукавами. Нормальная такая коммунальная ведьма! Я постаралась укротить лохмы ладонями, смоченными водой, но особого эффекта не добилась. Все равно отступать было некуда - вышла из тени.
        - Здравствуйте, Катенька!  - Клиент расцвел улыбкой пуще фрезий, рассиял под стать бриллиантам в своей знатной печатке.
        - Здрассть.  - Натянуто улыбнувшись, я протянула ему мокрую, пахнущую хозяйственным мылом руку. У кренделя более не возникло желания ее поцеловать, однако он сообщил, что мне очень к лицу уютненький халатик. Подлецу все к лицу, про себя заключила я, в том числе халат, которому в обед исполнится сто лет. И вообще, подумаешь, лохматая и опухшая, зато, может, душа у меня прекрасная!.. С поклоном ответила: - Спасибо за комплимент. Извините, прямо не знаю, куда вас провести, где усадить. Ребятишки шалили, все пораскидали…
        Я суетилась, рассыпаясь мелким бисером, а Владимир Иванович держался с достоинством и даже неким пафосом:
        - Оставим церемонии, Катюша. Мы - взрослые люди, мы с вами понимаем: не важно где, важно - с КЕМ справлять светлый праздник любви!
        Он ступил на поле брани, не выказав недоумения по поводу разгрома. По-хозяйски водрузил перевернутый журнальный столик обратно на ножки и выставил на него принесенные с собой напитки: кока-колу, литр водки «Финляндия», бутылку красного вина. «Оджалеши»,  - прочла я на этикетке и подумала, что название созвучно слову «сожаление». Как мне знакомо это чувство! Ненужный явился не запылился, а мой ненаглядный Серенький запаздывает. Вздохнула:
        - Зачем столько спиртного?
        - Шо не съедим, то понадкусываем,  - изволил шутить пришелец и мимоходом пощекотал Теме шейку: - У-тю-тю, какая славная девчушка! Значит, у вас две дочки, Катенька?
        - Угу, и сыночек…
        - Погодите, так детей получается трое?  - выпучился бобер и протянул Артему, действительно похожему на девочку, шоколадку. Ребенок не растерялся, сунул плитку в рот, попробовал на зуб обертку.
        - Это мальчик,  - заверила гостя Ксюша и в доказательство задрала братику майку,  - видите? Ему сладкое нельзя, у него диатез, а мне можно!
        Она отобрала у Темочки шоколад, и малыш затрясся от обиды, завел на низкой ноте «у-у-у», обещающее перерасти в мощный рев.
        - Ша! Мужчинам плакать не положено,  - погрозил ему пальцем Владимир Иванович.
        Сразу видно, что опыта общения с маленькими у него не имелось. Так бы Артемчик его и послушался, как же! Зашелся плачем, что впору уши затыкать… Я тетешкала мальца и мысленно стонала: что за издевательство? Зачем он навязался на мою голову?.. Правильно Сережка посоветовал гнать в шею. Но вместо того чтобы гнать, я взялась переодеваться. Подняла с пола первые попавшиеся джинсы и голубой трикотажный джемпер, а остальную одежду ногой подпихнула ближе к шкафу. Вместе с Темой заперлась в ванной. Мальчик утешился тем, что взялся колупать кнопки стиральной машины. Я не торопилась к клиенту, в ожидании Серенького освежила цвет лица тональным кремом, подкрасила глаза и губы. И расцвела на глазах!.. По крайней мере, Темычу очень понравилась, о чем он и сообщил своим излюбленным «та-та».
        Да, воспитатель из Владимира Ивановича никудышный, но в хозяйственности ему не откажешь. Выйдя, я застала гостя на кухне без пиджака, подпоясанного моим фартуком, довольно комично выглядевшего в сочетании с галстуком. Он умело и старательно мыл посуду, что было весьма кстати - в доме не осталось ни единой чистой тарелки. Ради приличия я запротестовала: что вы, что вы? не надо! я сама! Взгляд случайно упал на зиявшее чернотой вентиляционное отверстие, с которого была снята решетка. Раньше как-то не обращала внимания, оказывается, подлая Лялька и люк обшарила. Табурет стоял как раз под ним, и я полезла искать решетку - не хватало еще, чтобы соседские пауки и тараканы воспользовались этим черным ходом и перекочевали ко мне.
        Закопченная решетка валялась сверху на навесном шкафчике. Я покрутила ее, соображая, как приладить обратно.
        - Давайте заодно и эту штуковину помою,  - предложил нарядный бобер.  - По моим понятиям, Катечка, чистота - залог уюта. Обожаю возиться с посудой, стирать, убирать. Я ведь и глажу сам, и гвоздь прибить могу, потому что по складу характера человек очень домашний, семейный!
        Отодвинув меня, он прикрепил решетку к отверстию, не переставая нахваливать свои способности. Задавил пустым словоблудием и саморекламой. Зачем так распинался, спрашивается? Только воздух зря сотрясал - мне были глубоко безразличны склад его характера и сумрачный амбар его души. Я резала хлеб, а сердце ныло: где застрял мой Сережка?.. Занудный клиент выложил на стол консервные банки и приступил к их вскрытию. Вжик - красная икра, вжик - мясо криля, еще вжик - и ананасы в сиропе. Изрядно потратился дядька… Хотя несколько сотен, пожалуй, не делают погоды для господина, который с легкостью необычайной приобретает элитное жилье…
        Вскоре журнальный столик, придвинутый к тахте, ломился от яств. Владимир Иванович устроился в центре, на кресле, Ксения - напротив него, а я, усадив на колени Темочку, заняла место с краю, поближе к прихожей.
        - Катерина, как вы насчет водочки - уважаете? Или налить вам винца? «Оджалеши» - известное грузинское вино, его, знаете ли, и в самой Грузии по нынешним временам нелегко достать.
        - Ох, вы так меня балуете, Владимир Иванович…
        - Догадываетесь, милочка, почему?  - фривольно подмигнул он.
        Чего гадать?.. Я решила, что глоток водки не вреднее бесплодных ожиданий и сожалений. Только гость наполнил рюмки, Артем цапнул мою, стоявшую перед ним, и опрокинул сорокаградусную жидкость на стол.
        - Ух ты, шельмец! Добро, хоть не разбил…  - Бобер повторно налил мне и провозгласил тост: - Выпьем, Катюшенька, за любовь, за это святое чувство, которое делает нас счастливыми.
        - И несчастными тоже,  - добавила я чуть слышно и пригубила водки. Мной давно замечено: если мужчина нравится, его приходится ждать или догонять. А те, кем ничуть не дорожишь, цепляются намертво, как жвачка, не отскребешь, химчисткой не вытравишь. Был у меня печальный опыт борьбы с изжеванной резинкой. Однажды в пальто из черного букле пошла в кинотеатр, опоздала к началу сеанса, плюхнулась в кресло в полной темноте, не заметив прилепленной к сиденью жвачки. Она въелась в ткань на самом видном месте, и с пальто пришлось распрощаться…
        Владимир Иванович недоуменно приподнял пегую, барбосью бровь:
        - Чего это вы сачкуете? До дна, Катенька! За любовь полагается пить до дна, а то взаимности не будет.
        Пристал с ножом к горлу, а я терпеть не могу насилия! Отговорилась плохим самочувствием, но крендель игнорировал отговорки, настаивал: пей, и все пройдет! Переманил к себе Артема и с пристрастностью секунданта на дуэли проследил за тем, чтобы я осушила рюмку. Водка встала поперек горла, как и назойливость визави.
        - Е-етит твою мать!  - внезапно вскричал бобер и скинул малыша на пол.
        Доверчивый неженка, не ожидавший подобного коварства, зашелся безутешным плачем. А я готова была прибить обидчика, задыхаясь от огорчения, закричала:
        - Как вы могли? Что вы себе позволяете?!
        Подняла малыша, прижала к груди, поглаживая. Тему лихорадило от стресса, легонькое тельце трепетало, как былиночка. Клиента тоже контачило, но от отвращения: оказывается, мальчик опрудил его брюки. В аккурат в области гульфика и ниже расползлось темное пятно. Сгоряча я предложила:
        - Снимайте! Сейчас быстренько застираем и высушим феном.
        - Дур-р-ра, дур-ра!  - Азиз дал понять, что не время и не место устраивать мужской стриптиз. У нас здесь не бордель, а скорее детский сад.
        Барбос сдвинул мохнатые брови:
        - Эта зеленая курица еще и балакать умеет?!
        Он успел расстегнуть брючный ремень и дернул вниз «молнию». Совсем без комплексов мужик! Я радикально изменила свое мнение:
        - Оставьте в покое свои штаны. Подумаешь, велика беда - ребенок намочил. И… попридержите язык! Что за манера - обзываться? Нашли тоже мне курицу!.. Это чистопородный ожереловый попугай, родившийся в Индии. Не нравится - ступайте домой, там и распоряжайтесь, и стирайте свои дурацкие брюки сколько влезет!
        Сговорчивый клиент застегнулся и сел. Сгреб бутылку за горлышко:
        - Кстати, о доме, Катерина… Тоже святое понятие, требуется за него выпить. Эх, елки-моталки… Как говорится, между первой и второй перерывчик небольшой! Не вовремя выпитая вторая - напрасно потерянная первая.
        - Мне достаточно.  - Я прикрыла рюмку ладошкой.
        - Выпей, Катя, выпей,  - талдычил Владимир Иванович, непонятно почему взявшийся мне тыкать.
        Я оборонялась отчаянно, под стать защитникам Севастополя. Или Шипки. Понимала: пить с ним - означает сдаться, пустить врага на свою территорию, в личное пространство. Прикрылась Артемом, как щитом:
        - Детям пора спать. А вам пора домой!
        - Что ты, Катерина, все о детях печешься? Ты о себе подумай! Женская красота - товар скоропортящийся… А насчет дома скажу тебе напрямки: засомневался я, однако. Думаю, надо посмотреть пятикомнатную квартиру, которая этажом ниже. Пожалуй, она мне больше подойдет.
        Он опрокинул рюмку и крякнул от удовольствия. А мне сделалось нехорошо.
        - То есть как? Почему вы вдруг передумали?
        Все же ложь до добра не доводит, зачем я брякнула, что семнадцатая квартира тоже продается? Наверное, лучше было бы сразу открыть истину, повиниться… Но я отчего-то тянула, убеждала клиента не пороть горячку. А он пер, как на буфет:
        - Ключи же у тебя? Отдай их мне, дорогуша. Съезжу, посмотрю, что к чему, и верну. А ты укладывай своих ребятишек, пусть спят на здоровьице! Не стану вам мешать.
        Владимир Иванович махнул еще стопочку, по-крестьянски утер губы щепотью. До чего же противный!.. Вот напасть! О том, чтобы доверить ему ключи, и речи идти не могло. Юлила, как умела:
        - Квартиры показываются только в сопровождении риелтора, это беспрекословное правило. Если нарушу, меня уволят, вытурят с позором!.. А сейчас я, как вы сами понимаете, не могу вас сопровождать.
        - Ой, да ладно… Правилам она меня будет учить! Говори уж начистоту: поди-ка, не чаешь, чтобы я сперва ночку с тобой провел, а? Так не тужи, у нас все ночки еще впереди, Катюха! За мной не заржавеет.
        Опьяневший и обнаглевший клиент захохотал, а я, наоборот, онемела. Ксения, успевшая слопать две шоколадки - за себя и своего брата,  - тоже резко охладела к бобру, глядела на него с неприязнью. Все-таки она умная девочка.
        - Атас!  - отреагировал на борзость гостя Азиз, закатывая глаза от возмущения.  - Атас-сс!!!
        Поддержка коллектива - великая сила. Я с Темой под мышкой вскочила, собираясь наглядно указать разгулявшемуся Владимиру Ивановичу, где тут бог, а где - порог. Взвизгнула: «Визит окончен! Оставьте нас в покое!» Но бобру было все фиолетово: хлебнув новую порцию водки, он зачерпнул ложкой икру из баночки и зачавкал не менее смачно, чем поросенок.
        - Вя-яуу,  - тоненько пискнул мой нежный мальчуган, зажатый поперек живота.
        В унисон его мяуканью зазвонил телефон. В трубке распиналась Лидка Гаевая:
        - Катюша, дорогая, выручай! Дай нам с Женей ключи от своей квартиры, а сама сходи в гости к моей маме. Я ее уже предупредила, что ты придешь. Мама согласна, обещалась яблочную шарлотку испечь.
        - Не хочу я шарлотку, мне худеть нужно!
        - Катька, ну я прошу тебя. Неужели не понимаешь, у нас такая любовь, такая любовь!.. А сегодня как раз День святого Валентина… Кстати, я тебя поздравляю.
        - Я тебя тоже поздравляю, но уйти не могу.  - Сговорились все, что ли? Только и слышу: выручай, дай ключи!.. Темино мяуканье пришлось очень кстати - я напомнила Гаевой про котят, которые не выносят одиночества.
        - Ты что, совсем ку-ку? Тебе драные кошки дороже людей, да?.. Катя, кончай выпендриваться! Ну ладно, хочешь, мы с Женей твоим котятам «Вискас» принесем? Или забери их с собой к маме!
        В дверь затарабанили. Наглость! Есть же электрический звонок, кому он не по глазам?
        - Катерина, отпирайся, мне в милицию позвонить нужно!
        Сомнений не было: это баба Маша, старшая по подъезду. Режущий слух тембр ее зычного голоса трудно спутать с каким-нибудь другим… Впустить в дом старую скандалистку и сплетницу равносильно тому, что вывесить во дворе плакат: «У меня, Катерины Макеевой, разнузданно пьянствует посторонний мужчина и обретается парочка чужих детей».
        - Погоди, пожалуйста, тут ко мне соседка пришла,  - прервала я Лидию.
        - Как пришла, пусть так и катится обратно, а мы с Евгением Павловичем выезжаем,  - важным голосом известила коллега.
        - Баба Маша, ну есть же уличный телефон-автомат, звонки в милицию бесплатные. Почему вам именно от меня надо звонить?  - истошно заорала я глуховатой активистке через дверь.
        Она не отставала, колотилась с еще большим остервенением. Напуганная Ксюха, прижавшись ко мне, шепотом спросила: «Катя, это она - свекровь?» Вроде бы сыновей и снох у старшей по подъезду не имелось, но для простоты понимания я подтвердила:
        - Она, змеюка!
        - Катерина, впусти женщину, пусть звонит,  - великодушно «разрешил» Владимир Иванович и оттеснил меня.
        - Вот все, буквально все норовят сесть мне на шею и ножки свесить,  - пожаловалась я Артемию, по инерции тряся малыша, которого и без того потряхивало от всеобщего тарарама.
        - Мяу,  - только и сумел пискнуть он в ответ.
        Тем временем баба Маша протопала в комнату, расселась в кресле и, набрав 02, с ходу наехала на дежурную часть:
        - Милиция? Покличьте-ка мне самого главного!.. Чево?.. Куды еще ушел? Это как так можно?! Это что ж такое деется? Куды вы смотрите? Развели в стране бардак, расплодили бандюганов!.. Как это не вы расплодили? А кто? Я, что ли?
        «Свекровка» орала, как ненормальная. На самом деле ей бы не в милицию звонить, а сразу в дурку, вызывать бригаду санитаров для себя, невменяемой. Но Владимир Иванович по неведомым мне причинам проникся к скандалистке уважением: налил ей рюмочку, предложил закуску и спросил:
        - Что стряслось-то, бабуся? Чего вы нервничаете?
        - Дык там, около третьего дома, человека чуть не до смерти порешили,  - радостно выпалила баба Маша, охотно выпила и снова схватилась за трубку, заверещав с удвоенной энергией: - Слыхали? Тута у нас на Гагаринской мужика чуть не порешили, пока ваше начальство невесть где прохлаждается!
        У любопытного бобра вытянулась физиономия.
        - Погоди-ка, бабуся, толком расскажи: порешили или нет? Как это «чуть не до смерти»? Он жив или мертв?
        - Лежит весь в кровищще, но маненько этак ешшо шавелится. Видать, не до конца добили…  - Баба Маша слегка сбавила громкость голоса, с интересом рассматривая незнакомца.  - А ты, милок, из каких будешь? Кем Катьке доводишься?
        - Какая разница?!  - перебила я.  - Скажите лучше, как он выглядит - этот недобитый? Молодой, старый? Во что одет?
        - Кажись, молодой. И не пьяный, не бомжара какой. Эдакой пижонистый, в коротком пальте череньком, боты на тонкой подошве, волос кучерявый…
        Меня замутило, закачало от дурных предчувствий. Бабкины слова о коротком черном пальто и кудрявых волосах пронзили сердце как кинжалом. Неужели?.. Нет, только не это!
        - Держите Артема!  - Насильно всучив ребенка клиенту, я оттолкнула весталку, загородившую проход, и бросилась вниз по лестнице. Вздрогнула от хлопка подъездной двери за спиной, огляделась. Во дворе - ни души, лишь плавное кружение снежинок разрежает темень. Заметавшись, я побежала сначала направо, затем кинулась налево и обогнула дом. Так и есть! За валуном сугроба, который намело вдоль тропинки, ведущей к мусорным бакам, толпились зеваки. Мне были видны лишь их шапки, похожие на шевелящихся, зловещих, мохнатых монстриков. Воплощенный ужас!.. Предчувствие разрасталось, мешая дышать, будто один из темных монстров вселился внутрь и стеснил легкие. С усилием вдохнув, я рванула вперед, огибая сугроб, скользя в застывших тапочках.
        Серега лежал на боку, непохожий сам на себя, скрюченный в три погибели, с подогнутыми коленями. Из-под задравшейся брючины виднелись черные носки и гладкость голубых, шелковистых кальсон. Совсем недавно Волков натягивал их при мне поутру на развитые, мускулистые икры, а теперь… Поверить невозможно! Я крепко, до цветных кругов под веками, зажмурилась. А открыв глаза, увидела кровь на снегу - багровые звездчатые кляксы густо обляпали белую плоть земли. Кровь была повсюду - расплылась по светлой рубашке Сергея, запеклась на его пальцах, зажимавших рану в животе. Невидимый монстр обхватил мой желудок холодными, цепкими лапами и сдавил его. В горло толкнулась тошнота. Я старалась сглотнуть ее, пропихнуть внутрь, но монстр не ослаблял хватки. Спазм подкатился вверх, еле успела отвернуться к сугробу, как вывернуло наизнанку.
        - Девушка, чего же вы раздетая выбежали? Еще застудитесь.  - Какая-то добрая душа накинула мне на плечи шаль, поддержала под локоть.
        - Спасиб-иб-ик,  - захлебнулась я, начав неудержимо икать. Зажимала рот ладошкой, сдерживая тошноту и вой, и не могла отвести взгляд от посеревшего лица Сережки со странно заострившимся подбородком. Голова его неудобно вывернулась, заиндевевшие кудри словно разом поседели. Похоже, мой любимый долго пролежал здесь… И где, спрашивается, в то время была, куда подевалась моя хваленая интуиция?! От слабости я свалилась на четвереньки, подползла к Сергею вплотную и просунула руку под его затылок. Смахивала иней с волос, дула на них, стараясь согреть дыханием:
        - Серенький, ты совсем замерз!
        Волков шевельнул сиреневыми, пересохшими губами, приоткрыл глаза, но вряд ли что-нибудь увидел, потому что прошептал:
        - Лялька…
        - Что тебе Лялька? Где, какая Лялька?  - в полном отчаянии недоумевала я.
        Сергей смолк, задышал прерывисто, хватая воздух перекошенным ртом. А люди, обступившие нас, знай чесали языками.
        - Верно, парень где-то в нашем районе живет, раз девка его признала…
        - Не повезло ему, сразу видно - не жилец.
        - Да нет, Клава, мужик молодой, крепкий, поди, оклемается.
        - А хотя бы и оклемается, один ляд - инвалидом останется,  - заключил скрипучий стариковский голос.
        Я в гневе обернулась:
        - Что вы каркаете? Лучше бы неотложку вызвали!
        - Не беспокойся, ужо вызвали,  - заверил тот же дед.
        Внезапно голова Сергея под моей рукой дернулась, а лицо его исказила гримаса нестерпимой, лютой боли. Он широко распахнул глаза, и они тут же закатились, застыли голубоватыми бельмами. Я обезумела:
        - Не-е-ет! Не умирай! Серенький, миленький, прошу тебя, не умирай! Не оставляй меня! Сереженька-а-а… Жизнь моя, любовь моя, счастье мое-е-е, не умира-а-ай!!!
        То ли мои громкие стенания вперемежку с рыданиями, то ли сила, с которой я приподняла и затрясла любимого, заставили его очнуться. Глаза вернулись из-под верхних век, Сережа посмотрел вполне осмысленно:
        - Катрин, я не умру… Я хочу жить… Катрин, я очень хочу жить!..
        Каждое слово давалось Серому Волку с трудом, с нажимом, но его шепот воспринимался мной пронзительнее крика.
        - Да, да, Сереженька, ты будешь жить, будешь жить,  - твердила я, покачивая его, баюкая, как Тему.  - Живи! Живи долго, любимый!
        Не сразу заметила, что раненый Волков смолк, смежил веки, снова провалившись в забытье. Напрасно я трясла обмякшего, отяжелевшего Сергея, он больше не приходил в сознание. И кажется, становился холоднее с каждой секундой. Я обеими руками грела его щеки, целовала их, поливая слезами, а Серенький ничего не чувствовал.
        - Чего ты изгаляешься над парнем?  - прикрикнул на меня старикан, пророчивший Сергею инвалидность.  - Щас скорая подоспеет, приладят его к аппарату. У них знаешь какие бывают аппараты? Бабах электричеством в сердце, и мертвых подымают!.. Вот и твоего авось откачают… Не трожь человека, заполошная, не тревожь его!
        - Вот она где!  - торжествующе воскликнула баба Маша.  - Выскочила, не одемшись, расселась на снегу… Вставай давай, а то, не ровен час, туды же, в больницу загремишь.
        Старшая по подъезду принесла мне шубу и шарф, который я немедленно свернула валиком, сунув Сереже под голову. Шубой обернула его окоченевшие ноги. Он не шелохнулся, но я верила, что мой любимый жив, всеми силами души не отпускала его.
        - Парнишка никак муж ей?  - допытывалась Клава - пожилая женщина, накинувшая мне на плечи свою шаль.
        Обернувшись, я узнала в ней продавщицу семечек, которую часто видела возле метро и сама иногда поддерживала ее скромный бизнес. Хотела подтвердить: да, муж. Но баба Маша опередила:
        - Та не-е. Какой муж? Катька - разведенка, принимает всяких разных. Кажись, и энтот третьего дня у ей ночевал. А нончи другой ужо водку хлещет, прости господи!.. Детишек не постыдились.
        - Дак у ей и детишки есть?  - влез старик.
        - Откель взялись, не знаю. Ровно нерожавшая она.
        - Это как?
        - Замолчите! Вы не видите, как ему плохо?!  - вырвалось у меня, будто досужие зеваки были повинны в состоянии Сергея. Что за люди? Им только дай повод посудачить - черного кобеля отмоют добела или, наоборот, белого грязью обольют. Чужая трагедия для них примерно же то, что реалити-шоу, бесплатное развлечение… Впрочем, вскоре я перестала кого-либо слышать и что-либо соображать, уплывая в полубессознательное-полубезумное состояние. Раскачивалась над Сереньким, как опахало, чувствовала лишь, что щеки из-за непрерывно текущих слез схватило жесткой, как стекло, ледяной коркой. Мне не было ни холодно, ни жарко, я онемела, как мое лицо, и в этом отупении держалась за единственную мысль о том, что не стану жить без Волка. Если его не будет, и меня не будет…
        Из транса меня вывел вой сирены - прямо на нас стремительно, почти не сбавляя скорости, мчался милицейский уазик, едва не врезавшийся в сугроб. Соглядатаи расступились, пропуская оперативников. Один из них деловито обшарил окрестности мощным фонариком, ругаясь, что место преступления сильно затоптали. Склонился над Сергеем, потрогал его шею и, приподняв веко, посветил тем же фонариком в зрачок.
        - Жив?  - спросила я.
        Он не ответил, а второй хмурый мент в форме подступил ко мне:
        - Кто такая?
        - Ум-м-м…  - Я загудела, как перегревшийся системный блок компьютера, потому что ни слез, ни сил, ни слов во мне уже не осталось.
        - Кем приходитесь потерпевшему?
        - Ум-м-м-м…  - Похоже, и мне хана, капец! Я разучилась разговаривать членораздельно.
        - Сожитель ейный,  - пришла на выручку стукачка баба Маша.
        - Имя, фамилия?  - Опер смотрел мне в глаза, встряхнул за плечо, но, убедившись, что от меня нет толку, велел: - Встаньте, гражданка, отойдите в сторонку, не мешайте осмотру.
        Я попыталась встать, да ничего не вышло, колени не разгибались. Мент нетерпеливым рывком приподнял меня и, наверное, отбросил бы в сугроб, если бы Клавдия не поддержала. Склонившись над Сергеем, грубоватым жестом отодрал его кисть, прилипшую к ране со спекшейся кровью, и бросил напарнику: «Пулевое, ищи гильзы».
        - Дак он живой или неживой?  - выспрашивала старшая по подъезду.
        - В коме он, пульс слабый. Больше ничего сказать не могу, я же не доктор,  - объяснил зевакам страж порядка.  - Свидетели происшествия имеются? Кто-нибудь видел, кто стрелял?
        Народ безмолвствовал, одна Клавдия поделилась увиденным:
        - Кто стрелял, не знаю, а обнаружила его я! Иду, значитца, с работы, слышу, кто-то стонет, кряхтит. Страшно стало, однако подошла… Он еще ползал, какую-то Ляльку звал.  - Она указала на меня.  - Не ее! Эту Катериной зовут.
        - А выстрелов, выходит, никто не слышал?  - Опер поднял со снега гильзу и сунул в пластиковый пакетик.
        - Дык кто нончи разберет: пистолет грохнул или мальчишки петардами балуются?  - молвил свое слово дед.  - Моя собака Дуня волкодава загрызет, а петард и бомбочек энтих проклятущих страсть как пужается!
        Отзывчивая Клава, не дававшая мне упасть, выдвинула свою абсурдную версию:
        - Я вот что думаю, товарищ начальник. Может, он не звал ту Ляльку, а хотел сообщить, что она в него стреляла? Но кто она, эта злоумышленница, ума не приложу, в наших домах женщин с таким именем нет!
        - Нет, Лялька не могла стрелять, Лялька его жена,  - слабо возразила я.  - Зачем?..
        - А-а, не могла, говоришь?  - отчего-то разозлилась торговка семечками, лишив меня поддержки, точки опоры, и уперла руки в боки.  - Так он же к тебе шел, верно? Отсюда мотив - ревность!
        Милиционер стянул с Волкова шубу и, подавая ее мне, сказал:
        - Оденьтесь, гражданочка. Это правда, потерпевший к вам шел?
        - Ко мне, но Лялька не виновата, она… совсем не ревнивая.
        - Ой, поглядите-ка на нее! Где ты неревнивых жен видала? Да любая из нас сопернице бы все зенки выколупала! Строит из себя наивную!  - накинулись на меня бабенки, гомонившие на разные лады. Я едва держалась на ногах и тряслась крупной дрожью, старалась плотнее запахнуть полы промерзшей шубы, но мерзла все сильнее. Была как в тумане, как в обмороке, чудилось, что голова кружится именно от какофонии возбужденных голосов. Следователь прикрикнул: «Тихо! Спокойно, граждане! Вы не на базаре», спросил мое имя и адрес, а также данные Волкова. Я отвечала автоматически, не задумываясь и не спуская глаз с Серенького, над которым пульсаром загорались вспышки фотоаппарата. Второй оперативник обыскал его пальто и пиджак, вынул из внутреннего кармана бумажник, и я заметила, что пластиковые карточки на месте, а вот прежняя пухлая пачка наличных пропала. Только в наружном кармане отыскались несколько сложенных мелких купюр.
        - Вроде ограбление исключается: деньги и часы целы. Егорыч, погляди, какие у него козырные запонки!  - переговаривались инспекторы.
        Вместе с Егоровичем над Серегой согнулся и дед:
        - Батюшки-светы! Сколь живу, впервой таки цацки богатые вижу!.. Точно баба вырядился. Граждане дорогие, а вот ведь по телевизору всегда показывают, коли заказное убийство, обязательно делают контрольный выстрел в голову. А ему голову не тронули!
        «Что вы мелете? Типун вам на язык!» - хотела крикнуть я, но губы не слушались, и мое тело вдруг сделалось легким и понеслось в упоительную невесомость. Сознание окончательно отключилось, отпустив меня в свободный полет над бедой…
        - Дыши, дыши глубже!  - услышала требовательный незнакомый голос. Кто-то пребольно лупил меня по щекам.
        - Ум-м-м-м… Уберите руки!!!  - вскинулась я и передернулась, ощутив за шиворотом колючий снег. Соображала туго. Бессмысленно пялилась на зевак, стараясь понять, куда попала.
        - Вам лучше?  - Передо мной, как лист перед травой, стоял мужчина в белом халате.
        - Ум-м-м, да.  - Повернув голову, я увидела, что лежу рядом, на расстоянии вытянутой руки от раненого возлюбленного, которого как раз укладывали на носилки, и добавила: - Лучше, чем Сереже…
        - Оклемалась,  - с удовлетворением заключила Клавдия.
        Носилки уже закатывали в машину - белый микроавтобус с матовыми стеклами, и понимание того, что Волкова сейчас увезут, придало мне небывалую, прямо нечеловеческую энергию. Вскочив, я рванула к карете скорой помощи с воплем: «Я с ним! Я с вами! Мы должны быть вместе!»
        - Посторонитесь. Да не лезьте вы, женщина! Больному сейчас без разницы, вместе вы или врозь,  - боролся со мной доктор.  - Не возьму я вас. Не положено. Покиньте машину, выходите немедленно!
        А я лезла напролом - запрыгнула в карету, села на лавочку, тянувшуюся вдоль борта, и вцепилась в нее крепко-накрепко - попробуй оторви. Не верила, что Сереге безразлично мое присутствие или отсутствие. Мы неразрывны; я спасу его силой своей любви. А иначе…
        - У меня кровь… У нас одинаковая группа крови,  - убеждала раздосадованного доктора.  - У меня много крови, я сдам! Для всех сдам!
        - Не положено, как вы не поймете?! Дальше приемного покоя вас все равно не пустят. А, в самом деле…  - Он устало махнул рукой.  - Как вы мне все надоели!
        То ли смирился, то ли позарился на мою кровь… Кстати, я понятия не имела, совпадает ли она по группе с Сережиной.
        В салон заглянул оперативник и предупредил, непонятно к кому обращаясь, что завтра в больницу заедет следователь. «Хоть два следователя»,  - мотнула я головой. Дверцы захлопнулись, отсекая нас от зевак, и микроавтобус с мигалкой тронулся.
        Из-за спин врачей, прилаживавших аппарат искусственного дыхания и капельницу, я почти не видела Сергея, если не считать ног, зато прижимала к себе его свернутое пальто с пятнами засохшей крови. За матовыми стеклами улицы не просматривались, было непонятно, где мы едем, ясно лишь, что всюду темно. Ни проблеска. Сплошной мрак неизвестности.
        Глава 10
        - А какой препарат вы ему ставите? Или это заменитель крови?
        - Женщина, увязались за нами, так хоть здесь на нервы не действуйте. Вы же не медик, не фармацевт? Ну и не задавайте лишних вопросов,  - отмахивался от меня тот же усталый немолодой доктор.
        Остальные меня и вовсе игнорировали. А как я могла не задавать вопросов, если Сережка дышал со свистом, с хрипом?.. Ерзала, ерзала и спросила: «Наверное, у него легкое прострелено?» - и схватилась за ботинок Волкова.
        - Кончай мельтешить, без тебя тесно. А то сейчас успокоительное вкачу!  - Врач показал наполненный шприц, но, вопреки угрозе, «вкатил» инъекцию бедному Серенькому, а тот даже не вздрогнул. Это я тряслась подобно заячьему хвосту,  - начался отходняк от промерзлости, и контачило так, будто держалась за оголенный электрический провод. К тому же вспомнила про оставшихся дома детей и мутного клиента, который им в няньки совсем не годился. Гаевая!  - на нее вся надежда. Как кстати оказалось, что им с Буренко больше негде миловаться…
        Карета, вероятно, уже подъезжала к больнице, потому что человек в белом халате принялся орать в трескучую рацию: «Пулевые ранения в брюшную полость и грудную клетку, готовьте операционную!» Я схватилась за живот, чувствуя, как мои внутренности прошила острая боль, и разогнулась, только когда микроавтобус остановился возле крыльца. Вышла первая, а следом Серегу выкатили на носилках, которые оставили посреди приемного покоя. Сопровождавший нас доктор расписался в каком-то гроссбухе и ушел не попрощавшись, а равнодушная дежурная врач на поступившего больного даже не взглянула. Вообще не встала из-за стола, только, накрутив диск старомодного телефонного аппарата, неприязненно буркнула в трубку:
        - Синев? Не спи, а то замерзнешь. Спускайся давай, привезли по вашу душу пулевые ранения.
        Предполагаю, эта дежурная по натуре мизантроп, испытывающая глубокое отвращение к людям. Но и понять ее не сложно - пациентов в приемный покой набилось не меньше, чем пассажиров в вагон метро в час пик. Мельком я заметила мужика с испитой и побитой физиономией; подростка, сидевшего с вытянутой ногой, пожилую женщину, замотанную пуховой шалью. Но эти больные хотя бы подавали признаки жизни, стонали и охали, а мой Волков еле теплился, едва дышал. Я сама затаила дыхание, стоя возле каталки и всматриваясь в его бледно-серое, словно присыпанное строительной пылью лицо, и думала: может, то, что никто не паникует, не суетится вокруг Сергея, означает, что все не так уж плохо?..
        Каталку за поручни схватила медсестра и увезла в отсек, занавешенный простыней с казенным штемпелем. Я семенила следом, убеждая девушку в мешковатом, плохо отглаженном халате:
        - Сережа - спортсмен, организм у него крепкий. Посмотрите, какой он красивый и добрый. Он обязательно поправится! Да?
        - Будем надеяться.  - Она начала бесстрастно и бесстыдно раздевать моего мужчину. Вернее, кромсать ножницами его сорочку и майку. Отчекрыжила рукава по линии проймы. Я отвернулась, пугаясь смотреть, как девица с треском отрывает лоскуты ткани, присохшие к ранам наподобие второй кожи, но продолжала твердить:
        - Сережа на соревнованиях по айкидо третье место занял… О, а если б вы видели, как он плавает! Не боится ни шторма, ни бури!
        - И что?
        - Он бесстрашный, у него воля к победе!
        - Отойди!  - внезапно гавкнула неглаженая медсестра.  - Заколебала!
        Не понимаю, с чего она взбеленилась? Противореча самой себе, тем же собачливым тоном приказала мне снимать башмаки и носки. Сергей не открывал глаза, но веки слегка трепетали, губы кривились. Совместными усилиями мы избавили его от брюк и кальсон, оставив трусы. Девушка, покрякивая от надсады, приподнимала Волкова, а я стягивала одежду, приговаривая: «Миленький, родненький, потерпи!» - а у самой мурашки по телу бежали. Пулевые отверстия были почти черными, словно обуглившимися, а вокруг расползлись багровые гематомы.
        - Не рассусоливай, тяни быстрее,  - командовала немилосердная сестра милосердия.
        Не удержавшись, я поцеловала смуглое предплечье над локтевым сгибом, к которому пластырем была приклеена игла капельницы. И услышала за спиной веселый голос:
        - Нехило чувака разворотили!
        К каталке приблизился парень в голубом колпаке, похожем на увеличенную в размере пилотку. Я не упустила случая отрекомендовать близкого человека наилучшим образом:
        - У Сережи организм крепкий, он айкидо занимался!
        - Верю! Раз корчится, ежится, реагирует на боль, значит, сопротивляется… Борется за жизнь. Хороший симптом.
        Врач был очень молодым - не иначе вчерашний студент, выпускник медицинской академии. Но мне он с первого взгляда внушил уважение и доверие, с которым я спросила:
        - Скажите, Сережа ведь поправится, как вы считаете?
        - Вообще-то я считаю раз, два, три. Ну и так далее. Я не математик, чтобы считать. Попробуем починить, конечно.  - Парень в голубом колпаке обратился к медсестре: - Оксана, анализ крови у него взяли?
        - Кто бы брал? У меня, по-твоему, десять рук?  - огрызнулась она.
        Похоже, она совсем не любила свою гуманную профессию. Из всех, кто мне встретился в приемном покое, только начинающий хирург относился к своим обязанностям по крайней мере без видимого раздражения и апатии. Он покатил тележку в отделение. И я за ним покатилась, как привязанная за веревочку игрушечная машинка. Распахнула дверь, пропуская транспортное средство.
        - Все, девушка, вы свободны. Дальше посторонним вход воспрещен.
        - Как, а… Я хочу быть донором!
        - Хотите и будьте. Но неужели вы думали, что вас пустят в операционную? Узнаете в справочной о состоянии больного, он будет лежать в хирургическом отделении,  - вполне дружелюбно объяснил парень. И увез с собой самое дорогое, что у меня есть.
        Чтобы чем-то заняться, я стала разглаживать ладонями и складывать Сережкину одежду на свободном стуле. Хотя все это, за исключением практически новых штиблет на тонкой подошве, можно было выбросить. Лоскуты, клочки и ошметки, окровавленная рвань… Не станет же Серый Волк носить пальто с тремя заплатами или заштопанный пиджак с отрезанными рукавами? Кому все это нужно? Нужно мне… Сложив вещи стопкой и поставив сверху обувь, я села и задумалась: кто стрелял? Почему Волков шел ко мне пешком? Куда подевались его деньги и куда делась Ольга? Количество скопившихся загадок без разгадки преобразовалось в качество, способное свести с ума. Чем дольше думаешь, тем меньше понимаешь… Одно я знала точно: никуда из больницы не уйду, пока…
        Плохо, конечно, даже очень скверно, что не захватила с собой мобильник. На то, что дежурная по приемному покою позволит сделать звонок со служебного телефона, рассчитывать не приходилось, оставалось верить, что Лидка и Евгений Павлович не обидят моих кукушат, которые и так чуть не остались сиротками… Я всхлипнула и сама себя окоротила: нет ничего глупее, чем лить слезы!.. Рискнула подойти к медсестре, занимавшейся обработкой ссадин побитого алкоголика.
        - Оксана, скажите, пожалуйста, как фамилия того хирурга, который забрал моего… моего раненого? Кажется, Синев?
        - Синев, Белов… Что это меняет?  - проворчала она.
        - Или Чернов, гы-гы-гы,  - развил ее мысль пьяница.
        Наверное, он желал таким образом понравиться девушке. Лучше бы молчал в тряпочку! Так нет же - объединились двое против одного, очень мило… Впрочем, у меня самой помалкивать никак не получилось.
        - Просто этот хирург на вид слишком молодой… Справится ли он с операцией?
        - А тебе зачем старый?  - сощурил подбитый глаз прощелыжного вида пациент.  - Старый не вспашет, не засеет!
        Оксана оценила его кондовый юмор, резкие черты ее лица смягчила улыбка.
        - Синев - интерн, никто его, бабника хренова, оперировать не допустит, не бойся. Езжай домой, твоего чемпиона еще долго будут латать. Часика через три позвонишь, узнаешь…
        - Ой, нет, я дома не выдержу! Я…
        - Эх, я не я, и шапка не моя,  - раздухарился ханурик. Видно, мало ему наподдали.
        - И я того же мнения,  - подпела Оксана.
        Они загоготали по-гусиному. Куда податься? Кругом сплошь невменяемые!.. Я снова переместилась на стул у стенки, сгорбилась, подперев ладонями щеки. Сидела в полном оцепенении, не двигалась, словно приросла к коричневому, потрескавшемуся дерматину.
        Часа через два врачи и медсестры, разделавшись с пациентами, устроили чаепитие. К ним присоединился белобрысый охранник в камуфляже, который забавлял коллектив тупыми анекдотами. Мало того что громкий смех ударял по нервам, так еще каждая из «женщин в белом» (прямо сплошные героини романа Уилки Коллинза) сочла своим долгом попросить меня покинуть помещение. Не на ту напали!.. Я не спускала тоскующего взора с входа в заповедные недра больницы, стараясь представить, что сейчас испытывает Серенький.
        Круглые настенные часы в приемном покое показывали половину второго ночи. Персонал разбрелся по разным углам, женщины, пользуясь отсутствием вновь прибывших больных, улеглись на кушетки. Охранник тоже облюбовал себе теплое местечко, отгороженное ширмой. Одна Оксана бодрствовала, читала «Комсомолку», но внезапно отбросила газету:
        - Прикинь, какие у Шэрон Стоун гонорары? Она дешевле чем за сорок миллионов баксов сниматься не намерена!
        - Я рада за нее.
        - Ты думаешь, что говоришь? Рада она!.. Старая вешалка рубит бешеное бабло, а я, молодая, в этой мясорубке за четыре тысячи рублей сутками горбачусь!
        - Да, несправедливо… Но что толку чужие деньги считать, понятно, что звезды Голливуда не бедствуют. Не пропадут!.. Оксаночка, лапочка, узнай, пожалуйста, как состояние моего Волкова. Я тебя очень прошу, умоляю!
        Медсестра заявила, что вообще-то ей влом общаться с некоторыми товарищами из хирургического отделения, но откликнулась на слезную просьбу. Грубо гаркнула в трубку:
        - Синев, ты? Ну, чего у вас там с Волковым? Выйди, скажи это его жене, а то она меня уже зае… Ага, ты правильно понял. Нет, не уходит.
        - Жив?  - оторвала я зад от дерматина. Готова была расцеловать Оксану за то, что признала меня Серегиной женой. Только вряд ли ей понравились бы мои поцелуи. Жена… Как много в этом звуке! Прямо бальзам на душу, животворящий дождь на иссушенную зноем чилийскую пустыню Атаками!..
        Показался Синев. Личико помятое, как Оксанин халат, а интонации важные, начальственные:
        - Напрасно ждете, Волкова. К мужу вас сейчас никто не пустит, он в реанимации, долго еще будет к вентиляции подключен. Спокойно поезжайте домой: больной под постоянным наблюдением.
        - Погодите, выходит, операция закончилась?
        - Разумеется. Не шесть же часов ее делать?
        - Но вы ничего не сказали насчет того, как…
        - Ну, так… Ваш муж без половины желудка остался, кишки ему малость укоротили и подсекли левое легкое. Он в рубашке родился - если бы пуля прошла чуть выше, угодила бы в сердце…
        - Живо-ой-ой,  - булькнуло у меня в горле.
        Синев скривился, словно жевал кислый лимон без сахара:
        - Честно говоря, шансы пятьдесят на пятьдесят. Знаете ли…
        - Знаю! Сережа выживет - сто процентов! Стопудово!
        Я кинулась к интерну с протянутыми руками, будто собиралась задушить, а он попятился: «Чего это с вами?» А меня уже было не унять - повисла на шее молодого хирурга, захлебываясь благодарностями:
        - Миленький, хорошенький, спасибо! Спасибо, что спасли моего мужа! Если бы не он… Если бы не вы… Ох, если бы… я бы сама!..
        - Ты поглянь-ка, Оксанка, до чего любовь зла,  - высунулась из-за занавески дежурная врачиха.  - Супруг ей всю морду расцарапал, а она душу за него готова отдать.
        - Бабы - дуры,  - согласилась недалекая медсестра.
        Они меня немножко отрезвили, вывели из временного помрачения. Разжав объятия, я извинилась. Скромник Синев потупился и почему-то начал отряхиваться. Можно подумать, испачкали его, прямо в грязи вываляли… Я заметила в нагрудном кармане его халата сигареты и сглотнула слюну, так захотелось закурить.
        - Угостите?
        - Да запросто.  - Хирург раскрыл и протянул пачку «Петра Первого», сказав, что тоже не прочь покурить.
        Хмурая Оксана заявила, что не позволит нам задымлять предбанник приемного покоя, выгнала на улицу. Я облачилась в шубу, а Синев накинул дворницкий ватник, висевший на гвозде за дверью. Видок у него сделался потешным - недоставало только метлы или лопаты. Закурили, ощущая неловкость от молчания, которое первым прервал парень:
        - Ваш муж, похоже, не слабо бабло поднимал.
        Я закашлялась - табак в «Петре» не чета рафинированному «Парламенту».
        - Что, простите?
        - Говорю, у вашего мужа, наверное, крутой бизнес.
        - Почему вы так думаете? Нет, мы живем довольно скромно…  - замяла я опасную тему.
        - Охота вам в больнице торчать? По-любому дома лучше. Я бы сейчас с превеликим удовольствием придавил подушку, распечатал бы баночку пивка для рывка,  - размечтался Синев.
        - А я не могу уйти… Видите, я в тапочках? В чем была из дому выбежала… И потом, у меня такое ощущение: если уеду, Сережке поплохеет.
        Он состроил понимающую мину. Спросил, как меня зовут, и сам представился: Никита. С улыбкой добавил, что после сериала о блондинистой тезке-шпионке друзья называют его с ударением на последнюю гласную.
        - Влияние экрана на массовое сознание. Психоз. Гипноз,  - ответно улыбнулась я, хотя на душе было так же скверно, как во рту от крепкого, невкусного табака. Дружелюбие - признак интеллигентности. Мама внушила мне, что девушка с искусствоведческим образованием не имеет права терять лицо ни при каких обстоятельствах.
        Наши окурки полетели в урну, а желание поболтать осталось, по крайней мере у одного из нас. Никита достал новую сигарету, предложил и мне, но я отказалась. Просто стояла рядом и выслушивала его разглагольствования о тяготах работы и нищенской зарплате. Наверное, в благодарность за внимание и понимание Синев предложил:
        - Я до утра дежурю, в девять часов планерка минут на пятнадцать - двадцать, а после могу подбросить вас до дому. Идет?
        - Было бы замечательно!.. У вас есть автомобиль?
        - Ну, автомобиль - это громко сказано. Так, машинешка, и то не моя. Приятель оставил порулить, а сам с женой в Москву подался. Мечтают перебраться в столицу, работу подыскивают, а меня пока оставили за квартирой присматривать. Подфартило! Раньше я шесть лет в общаге трубил, коллективизм достал, надоел до изжоги.
        - Никита, а вы не могли бы…
        Я не успела закончить фразу, как он догадался без лишних экивоков. Обещал зайти в реанимацию, проверить состояние Сергея. И пригласил меня в ординаторскую на чашку чая. Прямо в лучших английских традициях!
        Увы, не могу похвастать, что мое появление вызвало восторг у коллег Синева. Точнее, двое из них меня вообще не заметили, поскольку крепко спали. А третья - грымза бальзаковского, если не сказать глубоко пенсионного возраста - мазнула неодобрительным взглядом и вперилась обратно в телевизор, который почему-то с выключенным звуком транслировал ночной выпуск новостей.
        Никита бросил в кружки пакетики с заваркой «Принцесса Нури», залил их кипятком и удалился. А грымза возбужденно воскликнула:
        - Смотрите, ОН!
        Я послушно посмотрела на экран. Вроде ничего особенного, довольно кондовое совещание где-то в провинции: трибуна и говорящие головы, сплошные пожилые дядьки в зале. Титры известили, что это съезд машиностроителей в Ижевске. Но у врачицы почему-то грудь ходуном заходила от экстаза.
        - Господи, впервые за всю историю нашей стране повезло!..
        - А в каком смысле?  - недоумевала я.
        - В смысле с президентом!.. Путин - это же прелесть! Он и у-у-умный, иностранные языки знает, и красивый, и такой сексуальный!
        - Сексуальный?  - невольно переспросила я.
        - Безусловно! Вы только вдумайтесь, это же эталон мужчины: на горных лыжах катается, плавает как дельфин, на истребителях летает, восточными единоборствами увлекается. До чего спортивный! Мозги не пропил, не склеротик, как все эти дерьмовые демократы вроде Ельцина…
        - Да…  - В другой ситуации я бы взялась спорить, а теперь предпочла уточнить: - А вы в хирургии работаете?
        - Ой, я вас умоляю! Разве это работа? Это издевательство!.. Я анестезиолог-реаниматолог высшей категории. Но представьте себе, что такое надзирать над полными палатами полутрупов?!.. Уф-ф, вот они и не живут, и никак не умирают, а я должна протезировать их функции!
        - Трудно, конечно… Но я с вами полностью согласна, мне тоже импонируют спортивные мужчины. Вот мой… э-э-э… муж, вернее, как бы муж, будущий муж,  - запуталась я.
        - Не оправдывайтесь, я понимаю, у вас гражданский брак.
        - Так он чемпион по айкидо!.. И его сегодня оперировали…
        - Кого, этого бизнесмена, что ли, недобитого?.. Хм, уж сколько я их повидала! В 90-х годах стреляли, стреляли, никак всех перестрелять не сумели, а мы опять выхаживай! Так надоело!.. Вы попробуйте понять меня: мои папа с мамой давно живут в Израиле, брат в Америке, сестра в Германии, одна я застряла в Сибири волею обстоятельств. Сначала хотела, но не могла, а потом могла, но не захотела эмигрировать. Потому что Россию возглавил Путин, и нашей стране весь мир завидовал!
        От ее преувеличенно громких возгласов один из мужчин, прикорнувших на диванчике, заворочался под одеялом, второй и вовсе вскинулся, вытаращился ошалело: «Что? Что случилось?.. Розалия Львовна, нельзя ли потише?! В конце-то концов!..» Оказалось, что нельзя. Анестезиолог-реаниматолог высшей категории продолжила изливать эмоции с прежней громогласностью:
        - О-о, я так переживаю, что Владимир Владимирович отказался избираться на третий срок!
        - Так ведь Конституция… И потом, Медведев тоже вроде мужчина неплохой…  - Я очень боялась брякнуть что-нибудь лишнее, невпопад, и в разговоре прощупывала почву, будто шла по тонкому льду или по болоту. Сначала-то решила, что Розалия Львовна просто прикалывается, а теперь сомнений в искренности ее чувств не осталось. Она любовалась на президента, как верующий на чудодейственную икону, обмирала от восхищения, прямо как пушкинская царица молодая, которая «восхищенья не снесла и к обедне померла».
        Вошедший Никита доложил обстановку:
        - Твой Волков без изменений, состояние стабильно тяжелое.
        - Тяжелое?
        - А как ты хотела? В сознание не приходил, давление низкое… Опля!  - Он вытащил из кружек пакетики, дернув за этикетки, и отправил их в мусорницу. Поставил на стол сухарницу с печеньем и сушками, достал с подоконника пластиковые емкости с маргарином «Рама» и плавленым сыром. Нарезал хлеб. Давно я не пробовала подобных бутербродов - с тех пор, как уволилась из музыкальной школы. И пробовать не собиралась… А Синев уминал их с большим аппетитом, умудряясь хохмить с набитым ртом: - Правильно, Катерина. Печень дается человеку только раз, и не стоит травить ее «Рамой», чтобы не было мучительно больно.
        Картинка в телике давно сменилась, а Розалия Львовна все продолжала трепыхаться: «План Путина приведет страну к расцвету медицины и достойному пенсионному обеспечению». И поскольку мы не поддерживали разговор, спросила настороженно:
        - О чем это вы шушукаетесь? Вы что, против президента?
        - Как можно? Что вы? Мы за него! Как раз вот обсуждаем, что пойдем на выборы, проголосуем за Медведева,  - заверил ее Никита и позвал меня выйти покурить.
        Мы смолили в конце пустого, полутемного коридора рядом с туалетами. Парень со смехом рассказывал о тихом помешательстве Розалинды - так в ординаторской между собой прозвали Розалию Львовну. Она увешала всю квартиру портретами Путина и настолько задолбила мужа сравнениями с президентом, что тот не сдюжил, сбежал. Да и кто бы выдержал ежедневную бытовую конкуренцию с великими?..
        - Не сотвори себе кумира,  - поддакнула я, имевшая гораздо более досягаемого кумира, нежели глава государства. Еще бы знать, где расположена его палата, взглянуть бы на него хоть одним глазком… Я осматривалась, прислушивалась к стонам, скрипам кроватных сеток, шарканью тапочек. И взмолилась: - Никита, сводите меня в реанимацию!
        - Катерина, вы толкаете меня на должностное преступление. Мне не жалко, но…
        - Ну, Никитушка, ну, я вас умоляю!
        - А-а, пошли,  - «умолился» Синев.  - Кто не рискует, тот не ездит на Канары!
        Мы крались на цыпочках, словно тати в ночи, и сердце мое дребезжало, как ложка в стакане, раскачиваемом движением поезда: дзинь-дзинь, дзинь-дзинь. Кажется, слышно было на весь этаж… В палате, освещенной только настольной лампой, стояли четыре койки, две из них были свободны. На ближайшей к двери кровати лежало сплошь забинтованное существо неясного пола. Сергей располагался у окна.
        - Бедненький,  - охнула я.
        Профиль Сергия заострился, глаза запали. Или мне так казалось - просто свет и тень легли невыигрышно? Как бы то ни было, фамилия Синев Сережке сейчас подходила гораздо больше, чем его собственная… Из его ноздрей тянулись прозрачные трубки, над ключицей был воткнут катетер капельницы. Руки лежали поверх одеяла как плети, а грудь укрывала марлевая повязка. Я провела кончиками пальцев по щетинистому подбородку и потресканным, спекшимся губам Серенького, повторив:
        - Бедный мой, как же ему больно!
        - Ничуть не больно, не драматизируйте, ему сейчас, наоборот, кайфно, от наркоза не отошел. Мужик ломовой приход имеет, разноцветные сны смотрит,  - его же наркотиками обезболивают. Это когда оклемываться начнет, хреново станет, как в ломке,  - компетентно заверил Никита.
        - Безобразие!  - взвизгнула Розалинда. Мы и не заметили, когда она вошла.  - Что ты себе позволяешь, Синев?! Я на тебя докладную…
        - Все, Розалия Львовна, уходим! Уходим!
        …Так и прошла ночь - в бдении и ожидании невесть чего. Мы с Никитой успели испить не одну чашку чаю, опустошили сигаретную пачку и перешли на «ты». А утром он, как и обещал, повез меня домой. Зевал за рулем отчаянно, как лев, готовый проглотить всех подряд, и мотал пшеничной гривой, разгоняя сон. Притормозив возле подъезда, не стал выходить из машины, чтобы открыть дверцу с моей стороны. Впрочем, кто бы ждал особых милостей от мужчин? Это еще безнадежнее, чем ждать их от природы… Я выкарабкалась:
        - Спасибо, Кит!
        - Кушай на здоровье… Следующее дежурство у меня через двое суток. Подгребай послезавтра, вместе веселее.
        - Какое послезавтра? Я сегодня же подгребу…
        - Ну и зря-я-а.  - Он снова раззевался до хруста в челюстях. Потирая закрывающиеся глаза, посоветовал: - Лучше хорошенько выспись. Спи спокойно, дорогой товарищ! Я тебе торжественно клянусь держать руку на пульсе твоего драгоценного Волкова. Если что, позвоню. Чаокакао!
        Связь у нас предполагалась односторонняя - в квартире, где обретался Никита, отсутствовал телефон. Едва его белая «Нива» выехала со двора, мне стало тоскливо: пофигизм этого симпатичного оболтуса худо-бедно и меня подпитывал верой в то, что все будет «хоккей». А в отсутствие интерна потянуло немедленно вернуться обратно в больницу. Еле подавила бессмысленный порыв… По лестнице брела, точно немощная старуха, гадая, что творится в квартире. Опыт последних дней приучил настраиваться на худшее. Но оказывается, злодейства тоже иногда берут тайм-аут.
        Дверь мне открыла… мама с хорошеньким, пригожим Темочкой на руках. Вслед за ней в прихожую выкатилась Ксюша, которая, как водится, запрыгала, скандируя: «Катя! Катя!» Мальчик протянул лапки, чтобы повиснуть на шее. Азиз, спланировав на плечо, прикинулся ласковым голубем мира. Заворковал: «Дур-р, дур-р».
        - Катенька, чьи же это детишки?  - деликатно поинтересовалась мама.  - Мы с папой прямо не знаем, что и думать. Лидочка меня вчера вызвала…
        - Мам, я тебе потом все объясню. Устала-а.  - Я смахнула птицу, повесила шубу на крючок и зашла в ванную, давая понять, что пресс-конференция окончена.
        Пока ванна наполнялась, разделась. Одежда - от джемпера до нижнего белья - провоняла больницей, и я поспешила запихать ее в стиральную машину. Легла на дно якорем, чугунные веки сами собой сомкнулись. Такое состояние называется «ни петь, ни свистеть»…
        - Дочка, я борщ сварила, котлетки с картошечкой пожарила,  - послышалось из-за двери.  - Покушай и отдыхай. А ребятишек я с собой заберу, чтобы не мешали. Не возражаешь?
        Какое там возражать? Я чуть не захлебнулась от радости:
        - Забери, конечно, мамочка!
        Серега имел ломовой приход от наркоза, а я его поимела от маминой стряпни и чистой домашней постели. Ела в полулежачем положении и думала: счастье есть!.. Сереге больше не надо прятаться и воевать, в больнице ему уже ничто не угрожает; кукушата под надежным присмотром, а на их мамашу мне просто наплевать. Мыслям о работе и вовсе не дала ходу, а чтобы никто не доставал, предусмотрительно отключила телефон. В окно било рыжее, бесстыжее солнце, извещавшее, что скоро придет весна. Ослепленная его светом, я уснула прямо с пустой тарелкой на пузе…

* * *
        Разбудили меня озноб и жажда. Горло саднило, нос заложило, а суставы выкручивала ломота. Типичное ОРЗ. В другое время я бы охотно поболела - приятно ведь тупо валяться и ни за что не отвечать… Но сейчас точно знала: любимому мужчине гораздо хуже, чем мне. Преодолевая разбитость, встала и включила свет - за окном уже смеркалось. Потащилась в кухню, наполнила чайник и воткнула в розетку штепсель телефона, чтобы позвонить в справочную больницы.
        - Состояние стабильно тяжелое. Хотя постойте… Вы про кого из Волковых спрашиваете? Их в списках двое - Ольга Анатольевна и Сергей Владимирович. Наверное, однофамильцы.
        Я прямо обалдела, ушам не поверила:
        - Как, и Ольга в больнице?!
        - Ну да, Ольга Анатольевна, 1983 года рождения. Температура 37,5, состояние средней тяжести.
        Женщина из справочной стала терять терпение, ее голос приобрел досадливые нотки, но я не отставала. Судя по имени-отчеству и возрасту, Волкова была не кем иным, как Лялькой.
        - Погодите, а что с ней стряслось?
        - Поступила вчера после автокатастрофы. Сотрясение мозга, перелом голени, множественные ушибы. Палата 414.
        Выходит, мой дневной кошмар оказался провидческим?! Вот и отыскалась блудная мамаша…
        Тайна моего исчезновения, кстати, тоже занимала многих. В первую очередь, конечно, Лидию, которая своим звоночком не позволила как следует переварить новость относительно Ольги. Гаевая - не девушка, а буря и натиск, ураган и тайфун, настоящий мирный атом. Мне бы ее энергию…
        - Катька! Катюнечка! Ты живая?! Слава богу! А парень тот жив?.. А-а… Ну, мы с Евгением Павловичем так и подумали, что ты в больнице зависла. Слушай, а клиент-то твой, этот гребаный Владимир Иванович, пропал! Вчера, как только нас увидел, дунул, только пятки засверкали. И сегодня не явился оформлять сделку… А я тебя предупреждала: та квартира - точно заговоренная, не удается ее сбыть, хоть тресни!
        - Нет, Лидок, из-за квартиры не стоит трескаться. Проблема не в квартире, а в клиенте. Это не Владимир Иванович, а просто какой-то Чичиков.
        Напоминание о бобре подняло гадкий осадок со дна моей души. Вспомнилось, как проходимец требовал ключи от квартиры Волковых. Скорее всего, ради них и втирался ко мне в доверие, навязался в гости, запудривал мозги водкой и комплиментами… Чего он забыл в Серегиной квартире? И откуда вообще свалился?.. Тревожные думы затмили голос Лиды, между тем она источала жизнерадостность, как вся группа «Блестящие», вместе взятая:
        - Ой, Кать, а эти ребятишки - прямо прелесть! Особенно Ксенечка. Где ты их взяла? Зачем заливала нам про котят, под дурочку косила? Сказала бы сразу правду… Моя мама вчера приходила с ними возиться, и твою маму на подмогу вызвали.
        Хорошо, что Гаевая имеет милую привычку задавать вопросы и не дожидаться ответов,  - к откровениям я была не расположена. Она стрекотала пулеметом, рассказывая, как минувшим вечерком они дружно доели и выпили все то, что не осилил мнимый клиент. Хоть для кого-то День святого Валентина не впустую прошел… Честная компания приветила и бабу Машу, которая не преминула нагнать пурги про то, как я убивалась над раненым и уехала с ним на «скорой помощи» в одних тапочках…
        Лидия гомонила, а я, обжигаясь, глотала кофе, запивая капсулу «Колдакта»,  - волшебное средство, гарантия того, что забудешь о простуде на целых двенадцать часов. Азиз изображал циркового эквилибриста - одной лапой держался за спинку стула, в другой сжимал дольку лимона. Родное, бескорыстное существо взирало на меня с одобрением и обожанием… Жаль, что далеко не все солидарны в чувствах с попугаем. Например, Негений их отнюдь не разделял,  - он перехватил у подруги телефонную трубку:
        - Катерина, что вы о себе вообразили? Опять прогулы по личным обстоятельствам? А я ведь предупреждал, что не спущу вам халатного отношения к работе!
        - Да и не спускайте, Евгений Павлович, увольте по собственному желанию. Все равно из меня риелтор как из…
        Чуть не ляпнула: «Как из дерьма - пуля», но шеф не дал договорить, резко пошел на попятную. Обещал оформить административный отпуск и оказать любую помощь, за исключением материальной. Я заверила, что обойдусь своими силами. Но спасения от Гаевой и Буренко не предвиделось. Как в той старой песне про желтые листья: «Но от осени не спрятаться, не скрыться»!.. Не прошло и двадцати минут, я не успела переодеться и собрать сумку, как сладкая парочка гусь и гагарочка объявилась по моему адресу.
        - Запустила ты квартиру, Катя, в хлеву и то чище. Хотя бы заметила, что мы с мамой генеральную уборку сделали? Повсюду порядок навели,  - расхвасталась Лида, распуская хвост перед своим длинноносо-стоеросовым кавалером.
        - О да, заметила… Чище разве что в Версале!
        Порядок в доме в данный момент мне был абсолютно по барабану - я думала исключительно об Ольге, настраивалась на беседу с ней. Гостям, в свою очередь, не терпелось остаться наедине - они с нескрываемым облегчением, слаженным хором пожелали мне счастливого пути и заперли дверь изнутри.
        Мое счастье на сей раз заключалось в том, что удалось просочиться в хирургическое отделение. В кошельке оставалось восемьдесят рублей, их-то я и презентовала дежурной медсестре, дав обещание никому про то не рассказывать. Взятый напрокат белый халат добавил мне уверенности, но проникнуть в реанимацию не помог. Тяжелых больных охраняли зорко… Врачи сменились - я не увидела ни одного знакомого лица, зато быстро выяснила, что Серенький по-прежнему пребывает в глубокой отключке. Грустно… Зато повидаться с его супругой мне никто не запретил.
        Лялька занимала отдельную палату на четвертом этаже и являла жалкое зрелище: голова распухла наподобие воздушного шара, под глазами проступили фингалы. Судьба-злодейка наградила модель причудливым макияжем в желто-лиловых тонах… Правая нога Ляльки была до колена закована в гипс, из-под лубка виднелись только накрашенные ноготки. Мне она явно обрадовалась, вместо приветствия прошепелявила:
        - Катька, подай скорее судно!.. Уф-ф, какое облегчение! Тут, мать, санитарок не дозовешься.  - Ольга разулыбалась, обнажив щербины в верхней челюсти. Оказывается, в аварии ей и зубы выбило.
        У меня ком в горле встал от жгучей жалости - куколка даже не подозревала, насколько безобразно выглядит, оттого и не теряла присутствия духа. И я решила не расстраивать ее сообщением о покушении на Серого Волка. Присела на стул возле кровати, взяла калеку за руку:
        - Как ты себя чувствуешь, Оля?
        - Блин, не вышепчешь, как погано! Башка трещит, нога отстегивается, и спина совсем затекла. Поверни-ка меня на бок, сделай массаж.
        Лежачих не бьют. Напротив, желание больного - закон. Я старательно гладила и пощипывала узкое, костлявое туловище стрекозы. Ребра у нее торчали, как клавиши аккордеона… На что уж тут польстился Серега?.. Лялька млела от удовольствия, прикрыв белесые, ненакрашенные ресницы. Окончив процедуру, я взбила подушки и устроила ее поудобнее:
        - Говори, несчастная, как тебя угораздило изувечиться?
        - Как-как… Да, блин, с Эгемом на джипе навернулись!
        Что за напасть? Куда ни плюнь, повсюду джипы, эти черные, зловещие катафалки, везущие беду!.. Охая и ругаясь, Лялька поведала о том, что Эгамбельды был пристегнут ремнем, а она игнорировала средство безопасности. В пути они бурно выясняли отношения, ссорились, вот ее спутник и отвлекся от дороги, автомобиль потерял управление из-за гололеда и на скорости врезался в бетонный блок, ограждавший овраг за обочиной. Двери от удара распахнулись, и скандальную пассажирку выбросило в кювет. Добро бы она задержалась на снежной перине, так нет, пролетев несколько десятков метров, ударилась затылком о ствол дерева и потеряла сознание.
        - Прикинь, я - в полном ауте, а Эгем вообще…  - Интриганка! Подала реплику с таким трагизмом, что у меня сердце упало, решила: все, кранты, помер… Зря переживала - Лялькин любовник отделался испугом - его постиг шок, а от травм спасла воздушная подушка, надувшаяся на рулевом колесе. Даже не поцарапался.  - Повезло, что у джипа бампер мощный, и то весь смялся, а другую машину вообще бы сплющило, как консервную банку, костей бы не сосчитали,  - заключила мадам Волкова.
        - А где сейчас Эгем?  - перебила ее я.
        - Сама бы хотела знать!.. В больницу нас привезли вместе, но его осмотрели и отпустили. Эгемка оплатил для меня эту палату и обещал сегодня приехать навестить. А с утра он собирался явиться в ГИБДД, забрать машину со штрафной стоянки… Куда пропал, понятия не имею!
        - Погоди, а во сколько его отпустили?  - толкнула меня догадка.  - Сколько было времени?
        - По-твоему, я на часы смотрела?! Знаешь ли, как-то не до того было!
        - И все же, примерно во сколько?
        - Ой, отвали, не знаю. Может, восемь, может, девять. Короче, темно уже было… Катька, ну чего же он не идет? Вдруг опять что-то случилось?
        - Вот и хорошо,  - ляпнула я рассеянно, прикинув, что автокатастрофу можно считать железным алиби: парочка точно непричастна к покушению на Серегу.
        - Ничего хорошего не вижу!  - Ольга сердито отбросила мою руку.
        Я потерла лоб - свой надсадно варивший котелок. Сама чувствовала себя как потерпевшая аварию. Спросила:
        - Слушай, а из-за чего вы ссорились?
        - Да из-за тебя, блин! Из-за чего еще…
        - Как?  - Я ударила себя в грудь. Каланча, как никто другой, умела довести меня до крайнего изумления.
        - Так!.. Эгемчик думал, что Серега прячет деньги в твоей квартире, а я их не нашла. Зря только старалась, шарилась.
        Заявление потрясло меня.
        - А-ах, вот зачем ты перевернула дом вверх дном?! Ты хоть понимаешь… Это потрясающая наглость!.. И про взрыв ты мне наврала!
        - Ос-споди… Подумаешь, ну, наврала… Чего непонятного-то? Нам же надо было выяснить, где ты живешь! Эгем придумал план: сгреб самые тяжелые кастрюли и, когда ты позвонила, стал кидать их на пол, друг на друга. Для звука, для грохота. Правда, получилось похоже на взрыв? Ой, я еле сдерживалась, чтобы не заржать, прямо чуть не описалась от хохота. А ты, блин, поверила!  - Госпожа Гадюкина на этот раз не стала сдерживаться, разразилась конским ржанием, и ушибленная голова не помешала ее веселью.
        У меня же от праведного гнева кровь прилила к щекам, я воскликнула: «Замолчи!» А Ольга не унималась - описала, как Эгамбельды проводил ее до парка. Оказывается, когда я ждала машину на Красном проспекте, чумея от страха, и звала ее, бегая по Нарымскому скверу, сообщники преспокойно целовались под березой.
        Чем лучше становилось настроение маленькой куколки, похожей на страшный сон, тем больше усиливалась моя злость, с которой я выпалила:
        - Это подлость! Видеть тебя больше не хочу! Счастливо оставаться!
        - Кать, ты что, обиделась? Кончай. Прекрати, не уходи… Разве я виновата, что нам с Эгемчиком всегда бывает трудно расстаться?.. Помнишь, ты спрашивала, люблю ли я Серегу? Так вот отвечаю: я не Сережку, а Эгема люблю, причем давно…
        Каланча, оказывается, еще и рассчитывает на мое понимание, прямо как абонент сотового телефона, отключивший аппарат. Но Ольга не мобильник, а совесть отключила. Мерзавка! Я крикнула громче, чем позволительно в постной больничной обстановке:
        - Да и люби на здоровье, кто же против?!
        - Кто-кто… Дед Пихто! Волков, скотина, заныкал общие деньги, чтобы меня удержать… Катя, скажи, он тебе еще нужен?
        Я гордо выпрямилась: угу, жди, так я и стану изливать тебе душу, несносное создание! Лялька не отставала:
        - Забирай его со всеми потрохами, пользуйся сколько влезет, но! Есть одно но: деньги будем делить по справедливости.
        - Какие деньги? Я ничего не знаю о деньгах! В глаза их не видела, не то что в руках не держала… Деньги! Ты бы лучше о детях вспомнила. Еще матерью называешься… Волчица!
        Стрекоза сделала скорбное лицо - уголки тонкогубого рта съехали вниз. Однако выдержки для молчания ей хватило ненадолго.
        - Да, я - мать! Дети никуда не денутся, а мне сейчас позарез нужны деньги. У этих…  - она сравнила медсестер с продажными женщинами,  - обезболивающего укола не допросишься, ждут, когда им забашляют… А где я возьму, если Волков, скупая скотина, филки заныкал?! И сам как сквозь землю провалился…
        - Не говори про Сергея плохо. Никакая он не скотина, тем более что ему сейчас совсем не сладко…
        - Он - скотина,  - с упрямством, достойным лучшего применения, повторила Лялька.  - Всю жизнь мне испоганил! Рожать заставлял! Из дому не выпускал! Ненавижу, ненавижу его!
        С крика она перешла на плач и ревела так горько и самозабвенно, что мне передалось ее состояние. Я тоже всплакнула и в растерянности думала: чем ее утешить? Как вразумить?.. На ум пришло сравнение: пойманную стрекозу закрыли в банке, она сикатит прозрачными крылышками, а толку мало… Странно, но от Лялькиных и собственных слез сделалось легче. Жена моего любовника, прикованная к постели, уже не представляла угрозы, не воспринималась соперницей. Кукушки - птицы неприкаянные. Ольга нуждалась в опеке не меньше, чем ее дети…
        Глава 11
        День да ночь - сутки прочь. Время перепуталось, сбилось так же, как я сбивалась с ног. Металась между этажами, словно потерянный между двух огней, забыв про еду и сон.
        Лялька капризничала по полной программе, требовала сдувать с нее пылинки - кормить с ложечки, умывать, массировать спину, подавать судно. Эгем к ней так и не явился, что усугубило плаксивость незабудки. Состояние Сергея и вовсе оставляло желать… Он не выходил из комы, и мне оставалось только караулить вход в палату. Я часами, вытянувшись в струнку, как сторожевая собака, просиживала на подоконнике напротив двери в реанимацию. Врачи смирились со мной, как со стихийным бедствием,  - уже не гнали прочь, но, к сожалению, и не обнадеживали оптимистичными прогнозами. Со своего наблюдательного пункта я отлучалась только в туалет, попутно звонила родителям с мобильника, чтобы узнать про малышастиков и Азиза. Папе чужие дети практически не досаждали: он по утрам уходил на работу и возвращался к вечеру, когда ребятишкам положено было спать. А маме с ее гипертрофированной ответственностью мало не показалось. Впрочем, она не жаловалась, но постоянно старалась выяснить, чьи это дети. Похоже, побаивалась, что я их удочерю-усыновлю, а ей возиться придется вечно. Как бы то ни было, я чувствовала,  - мама согласна
вывернуться наизнанку, только бы у меня все поскорее устроилось, образовалось, урегулировалось. Представляю, каково это для матери - пребывать в полном неведении, но все равно отмалчивалась…
        Так миновало двое суток, а на третьи на дежурство заступил Никита Синев. Завидев его, я подобно белочке резво спрыгнула с подоконника:
        - Кит, наконец-то!
        - Что, неужели соскучилась?
        - Слов нет, как стосковалась!  - искренне подтвердила я, ведь во всей больнице никто, кроме него, не снисходил до общения со мной. Попросила: - Зайди посмотри на Сережку, а?
        Интерн не долго любовался Волковым. Выйдя, заявил мне с комсомольской прямотой:
        - Ему не лучше, но и не хуже. И это нормально. А вот на тебя, Катерина, без слез не взглянешь. Ты когда спала в последний раз?
        - Что ты имеешь в виду?
        - А ты что?.. Не подумай, я не настолько любопытен, чтобы интересоваться регулярностью твоей сексуальной жизни, а вот твое здоровье мне небезразлично.
        Парень фактически насильно затащил меня, упиравшуюся, в ординаторскую, сунул таблетку валиума вместе с чаем, и я сама не заметила, как отключилась, сидя на диван-кровати. Вроде секунду назад еще говорила и имела право называть себя человеком прямоходящим, и вдруг - брык!  - голова очутилась на подушке, ноги непроизвольно вытянулись. Никита накрыл меня одеялом до самого носа, и те казенные одеяло с подушкой подействовали так, будто были пропитаны хлороформом, эфиром, или чем там еще усыпляют? «Лежи спи, и чтобы я тебя не слышал как можно дольше!» - сквозь сон услышала я голос Синева и тотчас увидела сладкий сон про немыслимо шикарный банкет, на котором я очутилась в чем была - обычных джинсах и джемпере. Ходила среди нарядной, незнакомой публики, стыдясь своего бедняцкого прикида и зверского голода, хватала снедь с ломившихся столов. Ела, что называется, в три горла, а насытиться никак не могла.
        - Японский городовой!  - Выкрик Никиты нарушил мой замороченный сон.  - У нас кто-нибудь будет следить за реанимацией? Один пациент кони двинул, другой очухался!
        - А?.. Что? Нельзя?  - Я не сразу поняла, где нахожусь. Приснилось, что официант схватил меня за шкирку и отнял тарелку с канапе. В ординаторской было глухо как в танке: холодно, темно и тихо. Скорее всего, дежурные хирурги и анестезиологи удалились на экстренную операцию. Синев включил свет, заставив меня заморгать.
        - Ой, Кать, прости. Совсем забыл про тебя… День сегодня какой-то шальной, безумноватый.
        - Ты сказал - кто-то очухался? Кто-то двинул?  - напряглась я, запоздало врубившись в смысл фразы, и пролаяла дискантом, как мелкая шавка: - Отвечай-ай-ай!
        - Да успокойся, твой Волков…
        Но я уже не слушала - ринулась мимо Синева в коридор, ветром влетела в палату и, чтобы не врезаться с разбега в оконное стекло, схватилась за железную спинку кровати, на которой лежал Сережка. Его тряхнуло от моего торможения, а я склонилась над воскресшим любовником:
        - Солнышко мое!
        Карие глаза смотрели мимо, в никуда. Я приложила ладонь к ввалившейся, колючей, как кухонная терка, щеке - невероятно, насколько Серый Волк отощал и постарел - на вид ему можно было дать лет сорок, а то и более. Пощелкала пальцами перед его лицом, чтобы привлечь к себе внимание. Туманный взгляд сфокусировался.
        - Где я?
        - Ты в больнице, Серенький.
        - В больнице?.. Почему?
        Поколебавшись секунду, я напомнила:
        - В тебя стреляли… Не пугайся, родной, все уже позади. Видишь, ты поправляешься.
        Волков дернул кадыком, и мне почудилось, что ему хочется безутешно расплакаться, как недавно поступила его жена. Ничего подобного! Глаза остались сухими.
        Никита - третий лишний при нашем свидании - тронул меня за плечо:
        - Заканчивай, ему трудно разговаривать.
        - Отстань! Ты не понимаешь…
        - А я говорю: не донимай больного, пошли!
        Зря я его не послушалась. Сергей поморщился, скрипнул зубами и своим новым вопросом будто врезал мне под дых:
        - А где Лялька?
        - Лялька? Опять Лялька!.. А я тебя, случайно, не интересую?  - Я задохнулась, перекосилась и не сразу почувствовала, как Никита поволок меня к выходу. Он поступил мудро - перенес мой припадок из палаты в коридор.  - Задрал он уже со своей гадской Лялькой! Отпусти! Не могу! Ах, ох, ух, не могу про нее больше слышать: Лялька! Лялька! Лялька!.. Правильно она про него говорит: Волков - идиот, скотина рогатая!  - орала я, извиваясь в крепких руках интерна.
        - Тихо, Катерина, проехали! Я же объяснял: чувак не в себе, он ни хрена не соображает, как бы бредит.
        - Бредит?! Да! Но бредит-то не мной, а Лялькой!..
        - Прекрати!  - Никита скрутил меня одной рукой, а другой зажал рот.  - Ты-то здравый человек, это Волков неадекватен. Пойми, мать твою, у него в жилах дури больше, чем крови!
        - А-а-а…
        - Кончай, Катрин, а то нас сейчас обоих отсюда выведут.
        - Катрин? И Сережка называет меня Катрин…  - Я обмякла, будто снова попала в Афины и схлопотала солнечный удар. Зной. Спасительный глоток кока-колы. Меховой салон, в котором Волков сравнил меня с Катрин Денев, своей любимой актрисой, Серый Волк считал ее эталоном красоты и таланта… И, прекрасно понимая, что не похожа на знаменитую француженку, я все-таки сомлела…
        - Успокоилась?  - облегченно вздохнул Синев и разжал смирительные путы рук, а я, наоборот, приникла к нему:
        - Кит, скажи, ведь Серый любил меня, если так называл?
        - А то? Как можно не любить такую конфету?
        Он вынул из кармана марлевую салфетку, заботливо вытер мой нос и, взяв меня за руку, как маленькую, повел к боковой лестнице. Мы спустились в длинный, запущенный переход, напоминавший бомбоубежище. Я спохватилась:
        - Куда это ты меня ведешь?
        - В одно клевое местечко, в тихую гавань,  - интригующе усмехнулся Никита.
        Переход был запутанным, как лабиринт. Не представляю, как он в нем ориентировался. Чем дальше, тем меньше мне хотелось углубляться в больничное подземелье. Вякнула насчет того, что мне здесь не нравится, попробовала повернуть назад. Но с Синевым особо не поспоришь - он лишь ускорил шаг, и вскоре мы очутились перед двустворчатой дверью, обитой корявой жестью. Парень пошурудил в навесном замке гнутым гвоздем, поднятым с пола, и радушно молвил:
        - Прошу! Хозблок, лучший уголок нашей богадельни.
        Дверь с омерзительным скрипом растворилась. В нос шибанул едкий запах карболки или еще какой-то дезинфекции, под ногами прошмыгнуло четвероногое существо - не то мышь, не то крыса, во тьме не разберешь. Азиз бы сказал: «Дрянь! Атас!» - и был бы абсолютно прав. Я вопросила, опасаясь заходить:
        - И эту крысиную нору ты называешь тихой гаванью?! Здесь, наверное, полчища тараканов и пауков чалятся…
        - Спокуха, насекомые и грызуны своих не трогают и не помешают нам поживиться чем-нибудь съедобным.
        Синев прикрыл дверные створки и зажег карманный фонарик. Луч света проскользил по отнюдь не чистому полу, где из-под выщербленной плитки проглядывал серый бетон, по кафельным стенам, покрытым сальной копотью, и уперся в груду грязных тарных ящиков. Парень предложил мне взять любой из них и располагаться как дома. Ни в чем, дескать, себе не отказывай… В другой раз я побрезговала бы садиться, но переживания и крайнее возбуждение избавили от предрассудков. В душе, как море, штормили воспоминания, и недолго думая я обрушила их на Никиту, который отправился в кухонный отсек пошукать, что осталось в кастрюлях и холодильнике.
        - Продолжай, Катрин, мне отсюда нормально слышно,  - подбадривал меня он.
        - …Сережка поехал за мной в Лутраки, потому что нас дико, бешено, безумно тянуло друг к другу. Понимаешь?  - повысила я голос.
        - Угу, чего уж тут непонятного,  - невнятно, поскольку что-то лопал, ответил он и по-кошачьи заурчал от наслаждения.
        - Денег на отель у Волкова не было, да и номеров свободных в бархатный сезон днем с огнем не сыскать, надо бронировать заранее, поэтому…
        - Держи, Джульетта, подкрепляйся! Извиняй, фарфора и серебра нема.  - Никита протянул мне гнутую алюминиевую ложку и тарелку, доверху наполненную холодной, комковатой пшенной кашей. Бледно-желтым цветом она напоминала луну.
        - Экзотика! Пища богов!  - оценила я пресную, водянистую больничную кашку. Была настолько голодна, что глотала, почти не жуя.
        - Ну и что дальше?
        - Ты конечно же думаешь, что у нас с Серегой был тривиальный, пошлый курортный роман?
        - Да ничего я не думаю. Я знаю: этому чудаку крупно повезло с тобой. Кушай, набивай желудок, а голову не забивай!
        Хорошо, что в темноте, при куцем свете фонарика на дохлых батарейках мы друг друга почти не видели. Не стыдно было откровенничать и уплетать дрянную кашу. Никита вовсе не спорил, но мне почему-то хотелось убеждать его, и я так распалилась, что выронила ложку:
        - Пойми, это не важно, где найдешь свою любовь - на курорте, теннисном корте, в ресторане, в турпоходе…
        - Да ясен пень!
        - Нет, кому-то, может, и казалось, что наши отношения - легкая интрижка, просто секс. Но я-то знаю, что это не так. Встретила Серегу, и мир для меня перевернулся!.. Будто землетрясение приключилось. Понимаешь?
        - Понимаю,  - отозвался он, гремя крышкой от очередной обшариваемой кастрюли.
        - Ведь это самое важное, самая большая удача в жизни - встретить свою любовь, правда?
        - Угу, правда!  - вторил обжора, обсасывая мозговую косточку, найденную в кастрюле.  - Хочешь мяска?
        Сбить меня с лирического пафоса ему тем не менее не удалось. Я все-таки выложила нашу с Сережкой историю любви, что называется, от Греции до наших дней. Тарелки опустели, мы составили их на пол, запили пшенку густым, тягучим киселем, отдававшим хлоркой. Парень использовал граненый стакан вместо пепельницы. Закурив, выпустил сигаретный дым из ноздрей и благодушно заключил:
        - Короче, все ништяк: ваш четырехугольник элементарно делится на две равные части. Перетасуетесь, как короли и дамы в колоде, да создадите новые семьи.
        - Спасибо на добром слове! Дай закурить.
        - Пли-из.  - Никита подал сигарету, чиркнул зажигалкой.
        Вспышка пламени от зажигалки длится секунду, ну, может, две, но я при этом свете успела разглядеть, что у Никиты невероятно красивые, зеленоватые глаза. Куда там до их живого, переливчатого мерцания изумруду в печатке Владимира Ивановича!.. Прямой нос, чуткие, точеные ноздри, влажные губы. Волосы густые, как сноп колосьев спелой пшеницы, стрижка модная, полудлинная. Оказывается, Синев обалденно красив! Просто Парис!.. Как я раньше не замечала?.. Оставалось надеяться, что он не заметил моего нескромно-пристального взгляда.
        - Ты сама, Катрин, не будь овцой. Чуешь, Лялька держит супруга на коротком поводке тем, что постоянно возбуждает в нем дух соперничества? Ревность - ахиллесова пята твоего Волкова. Если бы ты ему изменяла, да почаще, он бы тебя никогда не кинул.
        - Сомневаюсь…
        - Не стоит сомневаться, тут даже к дедушке Фрейду не ходи!
        К чему он клонил, на что намекал? На всякий случай я заверила, что измены не для меня, я - девушка верная. Но Кит заспорил:
        - Нашла чем гордиться… Думай, как жить дальше, шевели шариками. Итак, что мы имеем? Твой Серый Волк Ольге был изначально не нужен, она повелась на его башли. Значит, твоя задача - убедить его поделиться с супругой и ее любовником, ну и себя, разумеется, не обидеть. При другом раскладе его обязательно, всенепременно пристрелят.
        - Как у тебя язык повернулся!.. Между прочим, Эгем не виноват, он не мог стрелять в Сережу, потому что в это время в больнице находился!
        Вскочив, в сердцах я нечаянно опрокинула стакан, который с глухим звоном откатился в дальний угол. Никита хмыкнул и, бросив окурок на пол, затоптал его, жестко бросив:
        - Читала Оноре де Бальзака? Так вот он писал: «Ответ на все загадки - деньги».
        - Ага, а еще автор «Человеческой комедии» изрек, что каждый страдает от отсутствия денег и никто не страдает от отсутствия ума!  - строптиво дернулась я.
        - То-то ты из музыкантш подалась в риелторы, возвышенная ты моя! Не иначе как пострадала от отсутствия ума… Все, кончай буровить! Слушай сюда: тебе надо срочняком искать эти бешеные бабки, если не хочешь, чтобы твой Волков остался придурком, пускающим слюни и роняющим стаканы на пол.
        - Не смешно!
        - Я и не собираюсь тебя смешить. Все более чем серьезно. Пока ты газуешь на эмоции, захлебываешься в соплях, у твоего мужика мозги атрофируются. Ему после бессознанки надо питать и питать серое вещество, прокапать какие-нибудь ноотропные препараты типа церетона или, на худой конец, церебрализина, а лучше, я думаю, фенотропил с актовегином. Все качественные импортные препараты для стимуляции мозгового кровообращения стоят дорого,  - втолковывал он.
        - Но ведь Сергея лечат?
        - Хм, типа того. Ну, назначат твоему Волкову пирацетам, а это - мертвому припарки, дешево и сердито. Врубись, Катрин, кто не платит, тот не выздоравливает!
        - Угу, а как же план Путина, который поднимет отечественную медицину на недосягаемую высоту?  - вспомнилась мне отчего-то Розалия Львовна.
        - Кончай прикалываться, у твоего Волкова от желудка пшик остался, легкие еле фильтруют… Мне продолжать, заяснять тебе про необходимость качественного, сбалансированного диетического питания и санаторного лечения, чистого воздуха?
        Я раскрыла рот, но возразить было нечего. Зато Синев так и сыпал рекомендациями - массаж, гимнастика, физиопроцедуры и так далее до бесконечности. Прямо голова шла кругом от неразрешимых проблем. Зашагала, чтобы унять панику, по гулкому бетонному полу и нечаянно пнула ногой второй стакан.
        - Сядь, Катрин, хватит колбаситься! Всех крыс уже расшугала!
        Я опустилась на ящик, но сидела на нем как на горячих углях. Жгло сознание того, что понятия не имею, где искать «деньги партии». Если Ольга с Эгемом не знают, мне-то откуда?! И у Волкова в его бредовом состоянии не выпытаешь… Красавчик интерн неожиданно перевел стрелки на другую тему:
        - Как будем решать проблему ревности? Примешь меня в любовники?
        - Извини, конечно, за бедность речи, но шел бы ты на…
        - И пойду!  - Он направился к выходу, не оставив мне иного выбора, нежели следовать впотьмах за лучом фонарика. А возле двустворчатых дверей замер, прошипев: - Тссс…
        - Что такое?
        - Не слышишь? Идет кто-то. Кажется, жмура везут.  - Он выглянул в щелочку.  - Точно, соседа твоего Волкова по палате в морг транспортируют… Слава богу, не заметили, олухи, что замка на дверях нет.
        - Выходит, морг расположен рядом с кухней?  - удивилась я.
        Циничный Никита успокоил: нет, мухи и котлеты отдельно. Просто и в морг, и на пищеблок попадать удобнее не через улицу, а по подземному переходу, который соединяет все больничные корпуса… Лабиринт переходов после его замечания представился мне еще более мрачным. Каталки с мертвецом и след простыл, но тошнотворный запах тления преследовал меня, как жуткий мираж, от которого стыла, леденела кровь. Вдруг дошло, что и жизнь Серого Волка висит на волоске. Как можно обижаться на него из-за Ляльки, всерьез закатывать истерики, колотиться в припадках ревности, когда нет ничего, кроме жизни и смерти?.. Мой любимый чудом избежал скорбного места на цинковом постаменте в прозекторской… Я готова была снова кинуться к его кровати, каяться на коленях, убеждать, что Лялька в полном порядке, и просить: держись, выздоравливай скорее, живи с кем хочешь, только живи! Кто бы еще пустил меня в реанимацию… Когда мы проходили мимо нее, оттуда высунулась злющая Розалинда:
        - Синев, донжуан недоделанный! Где ты шарахаешься? Ни стыда ни совести. Ты работать пришел или с девками хороводиться?.. А ну-ка дуй в приемный покой!
        - Сейчас, Розалия Львовна, уже дую! В смысле, иду, бегу, лечу!
        Никита дождался, пока врачиха скроется за дверью, и прокомментировал выпад со свойственным ему юмором:
        - Чувствуешь, Катрин, тебе вся женская половина медперсонала завидует?.. Жертвы сексуальной невостребованности! Почему-то в нашей веселой больничке мужики - сплошь женатики, а бабы - одинокие гармони. Буквально рвут меня, холостого, на части, как рыбы-пираньи.
        - Нашел чем гордиться. Лучше взял бы да женился на одной из пираний, осчастливил бы собой рыбку.
        Я в некотором смысле тоже была «гармонью» без гармониста, потому не собиралась давать фору задаваке Синеву. А он неожиданно скис, пробормотал:
        - Жениться? Еще чего?.. Себя-то прокормить не могу, стучу зубами, как волчина позорный… Кстати, мне теперь и жить негде. Сегодня кореш, в квартире которого я кантовался, вернулся из Москвы, что-то у него там не заладилось… Нет бы предупредил заранее, чтобы я запасной аэродром поискал, так поставил перед фактом. Пришлось очистить помещение… И машину завтра придется отдать. Жалко, она меня здорово выручала, калымил на табачок…
        Парень сморщился и громко чихнул, заставив меня вздрогнуть.
        - Будь здоров!  - От Никиткиного чиха и мои мозги прочистились.  - Слу-ушай, что, если тебе временно переселиться в квартиру Волковых? Все равно хозяевам она еще долго не понадобится, а ключи у меня! Перебирайся, не пожалеешь! Будешь жить как мещанин во дворянстве - куча комнат, тренажеры, рояль, кровать величиной с поле для гольфа. Холодильник, забитый деликатесами,  - там икра сохнет, ананасы вянут! Питание всяко круче, чем у вас в хозблоке. Согласен?
        - Заманчиво, но… неудобняк.
        - Ну, смотри, как знаешь. Мое дело предложить… Придется одной ехать, надо взять одежду и игрушки для Темы с Ксюхой, а то мама уже замучилась стирать. Заодно и вкусно покушаю…
        Разумеется, я его уболтала. Синев в свою очередь убедил меня отдохнуть - уложил почивать на свободную койку в палате, оккупированной тремя переломанными страдалицами. Воняло там примерно как за кулисами цирка. Пшенная каша чуть не полезла из меня обратно. Спасло то обстоятельство, что тетки вели непередаваемо заунывные разговоры, которые меня и укачали. Спала как убитая. А на заре, перед утренним обходом, Никитка воодушевил меня прекрасным известием:
        - Волков в сознании, про тебя спрашивает, прямо души не чает, как хочет.  - Он сделал паузу и добавил: - Хочет видеть…
        - Неужели?
        Я приняла положение низкого старта, собираясь бежать к дорогому человеку, но Синев подрезал мне крылья:
        - Не спеши, Катрин, у него сегодня температура поднялась, в палате сейчас Розалинда вовсю хлопочет.
        - Температура?!
        - Не нервничай, тридцать девять - это мелочи. Вкатят антибиотики, и мужик будет как новенький… Считай, кризис у него уже миновал, со дня на день в обычную палату переведут, и сможешь ухаживать за ним сколько влезет. Реанимация переполнена, сегодня по «скорой» шестерых тяжелых доставили, уделанных не в пример твоему Волкову… Пошли, выпьем чайку за его здоровье!
        Своими дебатами мы пробудили загипсованных теток - их возмущению не было предела. Кулисы цирка пришлось покидать под аккомпанемент бурчания и упреков. В коридоре Синев, заметив Оксану из приемного покоя, демонстративно возложил мне руку на плечо. Кажется, медсестре это сильно не понравилось, она фыркнула.
        - У вас был роман?  - догадалась я.
        - У нее. Оксанка на меня запала, но ей не светит, она не в моем вкусе. Знаешь что, Катрин, лично мне богадельня за ночь осточертела. Ну его, этот чай, к ляху! Поехали сразу к Волковым, их ананасами позавтракаем!
        Мы дружной парой запрыгнули в промерзшую «Ниву». Никита констатировал, что бензин на нуле, надо бы заправиться. Я скромно промолчала: мою наличность на тот момент составляли считаные копейки… Чужой железный конь тем не менее разогрелся, зафырчал мотором. И проявил высокую сознательность - на остатках горючего доставил нас до чужого жилья, как говорится, в лучшем виде.

* * *
        Насчет деликатесов я, конечно, сильно преувеличила - икрой с ананасами и не пахло. Сказывалось отсутствие хозяев - в холодильнике в большом количестве валялись только начавшие плесневеть апельсины, еще нашлись йогурты в пластиковых стаканчиках да жалкие остатки сыра, масла и ветчины. Зато бар, который Синев обнаружил в хайтековском зале, впечатлял изобилием элитного алкоголя. Чего в нем только не стояло - от сливочного ликера «Бейлис» до коньяка «Хеннесси», я уже не говорю про дорогущую водку трех сортов, початый «Бакарди» и прочие напитки.
        - Фуфла не держат,  - оценил Никита и, хлопнув себя по коленкам, исполнил блатной куплет: - Тащите водку, самогонку и все такое вкусное!
        - С водкой пока обломайся, лучше выжми сок из апельсинов,  - распорядилась я, занявшись приготовлением праздничного завтрака.
        На плите варились спагетти, в сковородке шкварчала ветчина, которой я приправила для сытности итальянское блюдо. Томатный соус и тертый сыр тоже пришлись кстати. Получилось вкусно - никакого сравнения с больничной пшенкой. Никитка блаженствовал - поглаживая сытое пузо, подражал персонажам мультика: «Гавайи, Гавайи, нас и тут неплохо кормят!» Завтрак мы завершили апельсиновым соком и разбрелись по ванным комнатам. Обаяшка интерн захватил джакузи - кто успел, тот и смел! Мне досталась обыкновенная ванна, достаточно большая для того, чтобы вытянуться в полный рост, а не поджимать колени кузнечиком. Эх, в эту бы просторную посудину да Серенького!.. Я мечтательно прикрыла глаза, наслаждаясь ароматом пышной пены, которая нежно щекотала плечи и грудь. Представила себе, что это Волков меня щекочет, и сладострастные мурашки явились не запылились… Выйдя из воды, отдала дань почтения эксклюзивной косметике хозяйки - с ног до головы намазалась ее кремами и обрызгалась туалетной водой «Код Армани». Неплохое начало дня, стоит признать.
        Долг платежом красен - обряд преображения я довершила примеркой кружевного стрекозиного пеньюара. Розовый шелк выигрышно подчеркивал свежий цвет моего лица, но, увы, полы не сходились на бедрах. И все-таки я решила, что ни за что не стану влезать в сермяжные джинсы. Порывшись в Лялькином шифоньере, отыскала славное платьице с воланами на рукавах и белыми оборочками вокруг выреза. Судя по объему и покрою ампир с завышенной талией, жена моего любовника носила эту вещь в период беременности. Что ж, думаю, это пикантное состояние и меня не минует… Все еще впереди, все только начинается!
        Своего нового друга я нашла по запаху - он тоже не стал экономить чужую парфюмерию, насквозь пропитался духом «Хьюго Босса». Развалившись в кресле, Синев курил сигару и прихлебывал черный кофе. Рядом с чашечкой стояла рюмка коньяку. Щеки его были гладко выбриты, мокрые волосы зачесаны назад. Эффект преображения довершал барский халат, из-под которого выглядывала атласная пижама цвета ультрамарин. Шикарно, ничего не скажешь! Парень вошел во вкус сладкой жизни…
        - Каковы будут наши дальнейшие действия, Катрин Денев? Может, пустимся в пьянство окаянное, предадимся разврату?
        - Не вижу причин, чтобы не пуститься!
        Я взмахнула руками над головой, как балерина, и закружилась - пышные воланы на рукавах побуждали к небытовой пластике.
        «Наливаться» мы начали на складе забытых вещей - Никита водрузил на крышку рояля ведерко со льдом, из которого торчало серебристое горлышко открытого шампанского. Я потягивала газированное вино из фужера на тонкой ножке и с воодушевлением наигрывала регтайм Скотта Джоплина. Синев весь в синем качался на тренажере. Пижама скрывала его мускулы, но без того было не трудно догадаться, что до Серого Волка врачу далековато.
        С легких напитков мы вскоре перешли на коньяк, который закусывали маслинами, фаршированными оливками и консервированным мясом крабов. Пикник организовали на зеленом поле для гольфа - я расстелила посреди кровати белую скатерть, и по краям осталось предостаточно места, чтобы вкушать гастрономическое наслаждение лежа.
        - Дай Бог здоровья Волкову за столь радушный прием!  - Никита поднял хрустальную стопочку, похожую на наперсток.
        - Да, дай ему Бог здоровья и счастья в личной жизни со мной,  - уточнила я, смакуя коньяк и сложившееся полное взаимопонимание.
        Но вскоре Синев мне наскучил, захотелось расширить круг общения, потому схватилась за телефон. Поочередно поговорила с мамой, папой и Ксенией, пообещав, что приеду к вечеру, пусть ждут меня дома. Артем и Азиз от беседы уклонились, поскольку красноречием не блистали. Далее я набрала номер некогда кормившего меня агентства «Новодом». Как ни странно, Лидия в тот прекрасный день манкировала риелторскими обязанностями, наш коллега Боря Хрупов сообщил, что она взяла отгул.
        - Сама-то когда думаешь приступить к работе?  - поинтересовался Борис по прозвищу Барбарис.
        Кстати, он знал про свое погоняло и ничуть не обижался. Я не стала грузить его подробностями своих проблем, ответила: «Как масть пойдет». И позвонила домой Лидке. Трубку сняла ее мама Валентина Михайловна - большая мастерица по части шарлоток, коврижек и шанежек.
        - Ах, Катя, у нас все так печально,  - вздохнула она,  - Лидочка сама не своя, плачет, тоскует… Не знаю, в состоянии ли она с кем-то разговаривать.
        Гаевая оказалась в состоянии. Протянула разочарованно:
        - А-а, это ты-ы…
        - Всего-навсего я. Чего прогуливаешь, из-за чего тоскуешь?
        Девушка некультурно шмыгнула носом и рассказала, что намедни имела неосторожность задать прямой вопрос начальнику: когда уж он созреет и окончательно сменит старую жену на новую, молодую и горячую? Негений Падлович, как выяснилось, совершенно не дозрел, напротив, заявил, что более продолжать служебный роман не собирается. Прискорбно, конечно, но этого и следовало ожидать. Старосветский помещичий набор - тапочки, диван и телевизор - подавляющему большинству женатиков дороже романтизма свежих чувств.
        - Да и шел бы он лесом! А также полем,  - заключила я, жестом показывая Никите, что пора наполнять рюмки.  - Приезжай к нам, присоединяйся к нашему празднику жизни!
        - Какой праздник, о чем ты говоришь? Я теперь вообще не представляю, как жить, где работать…  - Подруга вновь шмыгнула носом, показывая, как она несчастна.
        Синев насторожился:
        - Катрин, кого это ты там зазываешь? Зачем?.. Она хоть симпатичная?
        - Улетная!
        - Кто улетная?  - переспросила Гаевая.
        - Да ты, кто еще?.. Короче, выезжай! Адрес тебе известен - высотка с зеленой башенкой, семнадцатая квартира.
        - Погоди, а вас там много?  - осторожничала Лидка.  - Мне ведь надо привести себя в порядок…
        - Себя в коня преобразить,  - подколола я и заверила ее в расчете на уши интерна: - Сильно не старайся, особо прихорашиваться не для кого.
        Через полчаса подружка исполнила «Маленькую ночную серенаду» на кнопке дверного звонка. И распахнула рот от изумления:
        - Ничего себе крутизна! Так это чья квартира? Твоего… этого…
        - Да, моего Сергея. Почти моя.  - Алкоголь пробудил во мне страсть к преувеличениям.
        К Лидии подскочил Синев, лоснившийся синим атласом. Помог девушке избавиться от тяжести простой турецкой дубленки:
        - Позвольте за вами поухаживать. Нас не представили, меня зовут Никитой.
        - Ее зовут Никитa!  - хихикнула я, сместив ударение на «а». Сильно захмелела, следует заметить.
        - Лидия,  - засмущалась невеста без места, кокетливо стрельнув глазками. Похоже, эта глупышка была не прочь снова попасться в ласковые сети, так и нарывалась на романтическое приключение.
        - О-у, какое редкое имя,  - рассыпался бисером объект вожделения всех одиноких медсестер.  - Мне нравится: Лидочка, Лидушка, Лидочек. За это надо выпить!
        Большинство мужчин мыслят трюизмами - их послушать, любая данность служит не чем иным, как поводом для выпивки. И с фантазией насчет тостов у них слабовато - трех раз не понадобится, чтобы угадать. Естественно, Никита произнес: «За прекрасных дам!» Я окружила гостью великосветской заботой: чего изволите? Не откушаете ли коньячку? Ах, джин-тоника? Легко! Джин у нас четкий, мейд ин Грейт Британ. Тоник - «швеппс», другого не держим!.. Разумеется, Гаевой наш пикничок пришелся очень по душе, она моментально забыла о недавнем поражении на матримониальном фронте, активно завлекая будущего хирурга.
        - Знаете, Никита, я ведь стихи сочиняю.
        - Неужели? Обожаю стихи! Прочитайте, прошу вас.  - Синев приоткрыл влажные губы, словно хотел ее заглотить. Или облобызать.
        - Может, не стоит?  - манерничала Лидия, опустив очи долу.
        - Умоляю вас.  - Он опустился на колено перед кроватью. Чисто испанский идальго!
        - Ну что ж… Если вы просите, пожалуй, прочту последнее.  - Она зарделась, но гордо вскинула подбородок:
        Кругом меня вампиры,
        Сосут из меня кровь.
        Никто в любовь не верит,
        Лишь я верю в любовь!
        Ну и лабуда!  - поразилась я, и рифма-то до чего свеженькая: кровь - любовь. Никита притворился, что он в восторге. Предложил выпить за поэзию и Лидкин талант и налил разрумянившейся риелторше неразбавленной можжевеловой водки. Настроение подруги улучшилось настолько, что она заметила:
        - Катька, а ты похорошела, по-моему, килограммов пять сбросила.
        - Да, похудела.  - Я втянула живот, насколько это было возможно, но он не желал прилипать к позвоночнику. И запела: - «Потому что нельзя, потому что нельзя-а-а, потому что нельзя быть на свете красивой такой!»
        Компания поддержала старый хит группы «Белый орел» - сердце у всех пело, и мы подались к роялю, огласив волковские хоромы довольно слаженным трио. Сначала прошлись по шлягерам отечественной эстрады, потом переключились на романсы. «Не уходи, побудь со мною, пылает страсть в моей груди»,  - завела я. Никита пригласил Лидию на танец, кружил девушку в вальсе, подпевая мне без слов: «У-у-у». Но вскоре я осознала, что горланю в одиночку. Оглянулась - в комнате никого, только полузасохший кипарис едва заметно шевелил пожелтевшими ветками, реагируя на мой вокальный импульс. Вместо того чтобы полить благодарного слушателя, я отправилась на поиски отшельников и отщепенцев. Не долго искала: они обнаружились в зале, сладко целовались, раскинувшись на просторах бирюзового дивана. Недоделанный донжуан уже успел спустить пижамные штаны, а Лидочек-звоночек и вовсе лишилась кофточки и бюстгальтера, сверкала голыми титьками. Фу, какой срам!..
        Я диким, разъяренным кабаном протопала мимо развратников в спальню. Им было все даже не фиолетово, а ультрамариново. Страсть как пробка закупорила уши.
        Вот и верь после этого людям! Вот и спеши делать им добро!..
        Глава 12
        Чему учил меня пупсик Синев? Жратва - источник положительных эмоций, лучшее средство от депрессии. Сейчас проверим… Увы, скатерть-самобранка была подчистую разграблена, лишь на маслины никто не позарился. Олухи, не понимают, какой это изумительный продукт: калорий мало, пользы - вагон. Я улеглась на живот и воздала должное плодам Греции, а для пущей релаксации принялась свинячить - обглоданные косточки кидала в зеркала. Тс-сын, тс-сын, тс-сын - импровизированные пули отлетали со слабым стуком, будто мошки бились о стеклянный абажур горящей лампы. Била я без промаха - методично загадила все полоски кряду мутными, как плевки, следами. В последнюю вертикаль, тянувшуюся вдоль портьеры, попасть оказалось сложнее - она располагалась далековато, и мне пришлось встать.
        Стук получился необычный - более звонкий, чем предыдущий, усиленный резонансом. Маслин больше не осталось, потому, вконец заинтригованная, я подтащила пуфик и, встав на него, постучала по зеркалу вверху костяшками пальцев. Для сравнения то же самое проделала с соседней полосой магического стекла. Поразительный результат подтвердился - внизу удары звучали одинаково глуховато, а вверху крайняя полоска отзывалась звонче. Любой дурак бы догадался, что под зеркалом - полость. Я осмотрела его - края оказались идеально ровными, плотно пригнанными к стене. Недолго думая позаимствовала пилку для ногтей из вазочки, стоявшей на туалетном столике. Ковыряла ею с усердием юнната. Точнее, юного археолога. Но толку было мало: зеркало не поддавалось, не хотело сковыриваться с места.
        - Чем это ты там занимаешься, Катрин?  - добродушно вопросил Никита, бесшумно возникший в спальне. Он держал курс на скатерть, но, кроме пустых рюмок и грязных тарелок, поживиться было нечем.
        Позабыв, что глубоко оскорблена их с Лидией развратным поведением, я призналась как на духу:
        - Кит, кажется, я обнаружила Серегин тайник!
        - Кладоискательница ты наша!  - загоготал Синев.
        - Не веришь? Послушай!  - Я постучала вверху и внизу.
        Интерну резко расхотелось насмешничать, его словно ледяным душем окатило - мигом протрезвел и сосредоточился. Глазом моргнуть не успела, как он по-деловому согнал меня с пуфа, отобрал пилку и принялся ковырять с удвоенной силой. Стекло противно заскрипело, маникюрная принадлежность погнулась, а парень заключил, что вернее будет попытаться вскрыть тайник ломиком.
        - Только где бы его взять?  - чесал он затылок.
        Лидка, не вынеся отсутствия нового кавалера, тоже пожаловала в спальню. Услышав, что тот собирается что-то ломать, честная девушка возмутилась:
        - С ума сошел! Квартира чужая, разве можно без разрешения хозяев распоряжаться?
        Но стоило мне вкратце посвятить ее в историю со злополучными спрятанными деньгами, которые позарез нужны на лечение Сереги и Ляльки - семейки инвалидов,  - как Гаевая изменила мнение. Предложила вообще разбить зеркало и, сбегав на кухню, притащила оттуда самый большой нож, топорик для разделки мяса и молоток для его отбивания. Никита выхватил у нее топор, закатал рукава, примериваясь к стене. При виде этого арсенала холодного оружия мне стало не по себе.
        - Погодите, я что-то не пойму - при чем тут вы? Это тайник моего Серенького. Я сама, как-нибудь без вас разберусь!
        Поздно опомнилась: гости уже сделались невменяемо-неуправляемыми. Шелест невидимых купюр затмил для них мои доводы… Что тут началось! Стук, треск, тарарам, просто светопреставление!..
        Синев, подняв топор над головой, саданул им по зеркалу. Во все стороны брызнули осколки, и нашим взглядам предстала металлическая пластина. Гаевая, оттолкнув интерна, заколотила по железу молотком. Долбилась с неистовостью заправского чеканщика, а пластина не поддавалась, остались лишь едва заметные вмятины.
        - Посторонись!  - отшвырнул молотобойца в юбке Никита и ударами топорика принялся сокрушать стену вдоль пластины. Некогда идеально заштукатуренная, гладкая поверхность мгновенно выщербилась, осыпалась сибитовой крошкой. Лидия скакала, нанося удары молотка перед его носом, они постоянно толкались, и ни один не собирался уступать другому. Синева засыпало белесой пылью, он взмок, но не сдавался - рубил с нарастающим остервенением. Я подумала, что так парень скоро проделает дыру в соседнюю, Ксюшину комнату, но вскоре он отступил и выматерился. Оказывается, прочная металлическая пластина укрывала и торцевую сторону тайника.
        - Стойте! Остановитесь, что вы делаете?  - Мне было невыносимо наблюдать сокрушительную агрессию приятелей, хотя и противостоять вооруженным вандалам было неосмотрительно. Еще накинутся на меня с тем же энтузиазмом, что на железо, задолбают до смерти, а расчлененный труп выкинут в мусоропровод… Распаленным алчностью пуще, чем похотью, личностям было не до меня: Никита снова замахал топориком - колотил в стену снизу, стараясь обнажить границы тайника. И Лидка сделалась неразлучна с молотком - долбала куда глаза глядят.
        За общим шумом-гамом я не сразу расслышала, что и в дверь стучатся и звонят. Окликнула охотников за чужим баблом:
        - Тихо! Слышите?!
        - Ой, наверное, соседи,  - догадалась красная от надсады Лидия. Менее всего она сейчас напоминала мечту поэта. Скорее его химеру, взбесившуюся валькирию.
        - Не имеют права запрещать, одиннадцати часов еще нет,  - заверил ее белый, как маляр, Никита.
        - Вы оба не угадали! Это милиция. Соседи наверняка вызвали милицию,  - истерично захохотала я.  - Вы попались! Сейчас вас повяжут и отправят за решетку. Ха-ха, вам хана!
        На миг повисла тишина, которую я нарушила сообщением, что иду впускать представителей правосудия, и метнулась в прихожую. Будь что будет…
        - Стой!  - сграбастал меня за широкий подол Синев.
        Лялькино платьице затрещало, край выреза впился мне в горло, но я все равно изо всех сил рвалась к спасительной двери. Хорошо бы в самом деле обнаружить за ней милиционеров или соседей… До замков оставались считаные сантиметры. Лишь бы дотянуться!
        - Помогите!!!  - истошно заорала я.  - А-а, спасите!!!
        И тут кто-то сбил меня с ног увесистым тумаком и добавил удар по темечку. Голова с хрустом, какой обычно издает переспевший арбуз, раскололась пополам. Последнее, что помню,  - это ярчайшая вспышка молнии. А дальше - непроглядная чернота. Летела вниз с таким ускорением, что свистело в ушах. Вот меня со всеми потрохами и засосало в бездонную воронку дьявольской подземки…
        - Похоже, она умерла. Мы убили ее!.. Ой, что же теперь будет?!
        - Ни фига подобного. Прислушайся - дышит. Иди сюда…
        - Столько крови натекло… Нет, не буду подходить, я боюсь покойников! Ой, мамочки, что же мы натворили?!
        - Не мы, а ты! Кто просил махать молотком? Совсем ошалела, шифер треснул, да?
        - Никита, я же не специально! Как-то нечаянно вышло… Ты же сам…
        - Что «сам»? Я хотел ее остановить, а не покалечить!
        - А я хотела тебе помочь. Катька - здоровая корова, у нее сил, как у быка, уйма! Думала, вдруг не справишься с ней?
        Дрожащий голос принадлежал Гаевой. Он-то и вернул меня к действительности. Не слишком приятно узнать, что подруга считает тебя коровой и способна тюкнуть молотком по темени… Голова моя ужасно, чудовищно болела, просто крошилась от боли на кусочки, как сибит под топориком Синева. Я лежала на чем-то твердом, затылком ощущая липкость остывающей крови, пропитавшей волосы. Неужели я умираю?.. Было и жутко, и неудобно, и неприятно, но терпела. Затаилась, точно Панночка в гробу. Кто знает, что еще придет на ум этим подонкам? Когда имеешь таких друзей, врагов не надо. Пусть лучше подольше не догадываются, что я очнулась, а уж моя месть не заставит себя ждать… Эх, Лидка, еще пишет «Вокруг меня вампиры», а сама натуральная вампирша!
        Синев - вампир номер два - промолвил:
        - Сейчас принесу водки, обработаю ей башку, а ты, Лидуха, поищи в шкафах какие-нибудь тряпки - простыни там, полотенца. Свяжем корову, пока смирная, чтобы не мешалась.
        - Никита, а деньги?
        - Ты о чем?
        - Как будем делить деньги, Никитушка? По справедливости, я надеюсь, поровну?
        - После разберемся!
        - Нет, давай договоримся сразу…
        Заспорив, парочка удалилась. Я осмелилась приоткрыть один глаз и обнаружила, что валяюсь в прихожей, где меня и сразил молоток подружки. Попробовала приподняться, но в голове, как в кратере вулкана, заплескалась расплавленная лава,  - чуть не застонала от огненной боли. Пришлось принять исходное горизонтальное положение.
        За дверью послышалось шебуршение, затем раздалась музыкальная фраза звонка. Пришельцы, кем бы они ни были, проявляли настойчивость. Я возрадовалась: как это кстати! Вот оно, мое спасение, а то, чего доброго, истеку кровью и бесславно сгину во цвете лет. Звонок повторился, со стороны комнаты послышались шаги.
        - Никому не откроем! Позвонят и перестанут,  - совещались вампиры.
        Один, приподняв мою голову, полил на рану водкой. Макушку нестерпимо защипало, я невольно поморщилась, когда ледяная, вонючая жидкость пролилась за шиворот, и поежилась.
        - Ч-черт, Лидуха, она уже приходит в себя, где простыни? Шевелись, твою мать!  - выругался Никита и ушел в спальню.
        Я поняла, что промедление смерти подобно. Превознемогая боль и слабость, на четвереньках подползла к двери, приподнялась и отжала рычажок замка. Дверь распахнулась, а на пороге… Вероятно, сознание мое замутилось, потому примерещились… Владимир Иванович и Филипп Филиппович. Водитель ржавого жигуленка и крезанутый клиент! Охнув, начала заваливаться назад.
        - Привет, Катерина!  - подхватил меня под мышки бобер и прислонил к стенному шкафу.  - Кто тебя так приветил?
        - Ав… ав… А в-вы как меня нашли?  - Почему-то я в последнее время от волнения начинала лаять, как щенок.
        Стариканы не успели ответить, вместо них взвыл Никита:
        - Идиотка, зачем ты это сделала? Зачем их впустила?!
        - Руки!  - крикнул ему дядя Филя.
        В его вытянутой руке был зажат пистолет с очень длинным дулом. Наверное, с привинченным глушителем. К сожалению или к счастью, я в оружии такой же не Копенгаген, как и в машинах: вполне могу принять муляж за реальный револьвер и наоборот. Все это напоминало кино, боевик, потому я не слишком испугалась, а вот Синев покорно задрал лапки кверху. Лидия, вышедшая в холл со стопкой простыней, завизжала, как перегревшаяся кофемолка.
        - Заткнись!  - ткнул ее дулом в раскрытый рот лиходей водитель.
        Слабонервная Гаевая махом обрела сходство с постельным бельем - побелела, согнулась пополам и рухнула на пол. Чего с нее взять, кроме анализа? Поэтесса, впечатлительная натура!.. Впрочем, я тоже не страдала от отсутствия впечатлительности - увидев на полу лужицу собственной крови, почувствовала ужасную дурноту.
        - Теперь-то ты убедилась, Катерина, что надо было сразу ключи мне отдать?  - с фальшивой лаской спросил тот, кого я ошибочно принимала за нечаянного поклонника и выгодного клиента.  - Голова бы цела осталась! Кто тебя так обидел?
        - Она!  - Панночка указала на вампиршу Лидку.  - Свяжите эту садистку, она меня чуть не прикончила!
        - Жаль, что не прикончила,  - мрачно заявил кровожадный интерн.
        Вероятно, он принял дедунов за моих сообщников. А они принялись за дело - упаковали голубков в простыни, предназначавшиеся для моего усмирения. Не прошло и трех минут, как Лидия и Никита валялись на полу спеленатые, подобные коконам бабочек или тутового шелкопряда. Филипп Филиппович с Владимиром Ивановичем позаботились и о том, чтобы шелкопряды дали обет молчания,  - залепили им рты широкими полосками скотча. Только моя мстительная душа начала приподниматься из пяток, как старые знакомые грозно призвали к ответу:
        - Показывай, где сейф!
        - Какой сейф?
        - Катерина, я сегодня без чувства юмора, мне шутки шутить недосуг!  - Мнимый поклонник приподнял барбосью, лохматую бровь.
        - А-а-а, сейф,  - как бы догадалась я и указала на спальню,  - там. Уж извините, у нас там некоторый беспорядок…
        - Ребятишки шалили, все пораскидали, да?  - передразнил меня бобер и весело подмигнул.  - Ничего, я уже привык к твоей бесхозяйственности.
        А утверждал, что ему не до шуток… Пришельцы вдвоем, подхватив под руки, доволокли мое недоумевающее тело до комнаты и водрузили его на кровать. Думаю, что Лялькино разорванное платье прекрасно гармонировало с объедками. Филиппыч, принюхавшись, спросил:
        - Что-то, Катька, водкой от тебя таращит. Напилась?
        - Не-ет, мне просто голову водкой мыли.
        - Оригинально,  - хмыкнул Иваныч,  - а я бы лучше внутрь употребил.
        - После выпьем, брат,  - молвил Филипп Филиппович, ставя на постель сумку.
        Оказывается, у непрошеных гостей с собой тоже были инструменты - долото или стамеска, насколько мне позволяет судить куцый уровень компетентности. Многого я все-таки не знаю… Например, понятия не имею, кто они. Могу только предположить, что травлю моего любимого человека организовали именно эти темные личности. Недаром же я заподозрила неладное, усаживаясь в черный джип Владимира Ивановича,  - сердце не обманешь… И Филипп Филиппович со своим копеечным драндулетом тоже не случайно постоянно оказывался рядом. Это ведь он вез нас с Сереньким после первого нападения… Они охотились за его деньгами! Вот и ответ на все загадки!
        Многострадальную стену коварные типы ковыряли по-иному, нежели Синев с Гаевой,  - без шума и пыли. Эффект был прежним - сим-сим не открывался. И дядя Филя решил пойти другим путем - притащил стремянку и, взгромоздившись на нее, стал исследовать стены и потолок. Его напарник прилег на кровать с противоположной от меня стороны, посмотрел мне в глаза:
        - Катюха, может, у тебя имеется какой ключик? Сознавайся по-хорошему, а то я щас паяльник включу.
        - Нет-нет, я вообще не в курсе. Сама обнаружила случайно, при помощи косточки…
        - Какой еще косточки?  - Пес Барбос почесал кустистую бровь.
        - От маслины. Я плевалась, пуляла косточками по зеркалам и вот по звуку догадалась… А вы откуда про сейф узнали?
        Владимир Иванович выпятил грудь колесом:
        - Хэх! Еще бы мы да не знали. Это же наш капитал! Наследство покойного дедушки.
        - Ка-а-ак?  - Изумление вырвалось у меня даже не из горла, а из проломленной макушки - как фонтан воды у кита, как антенна у марсианина. Я села, осторожно потрогала темечко, и пальцы стали красными от крови. Нет, все же лучше лечь…
        - Считай, мы выполняем миссию восстановления справедливости, поручение ограбленного владельца,  - доверился Филипп Филиппович, отвлекаясь от эквилибра на шаткой стремянке.
        - Эгема?  - уточнила я.
        - Какого к бесу Эгема? Этот хрен - сообщник твоего полюбовника, такой же ворюга… За что мы его сегодня посадили под домашний арест!  - Тон дяди Фили стал железнее железа.
        Я посетовала, что Ольга в больнице ждет не дождется Эгамбельды, и покосилась на пистолет, который водитель положил на тумбочку рядом со стамеской. Неприятно как-то… Для кого он держит оружие наготове? Неужели для меня?..
        И все же я продолжила задавать вопросы. Судя по тому, с какой откровенностью бобер утолял мое любопытство, мне не светила перспектива долго коптить белый свет…
        Оказалось, что дедуны - родные братья, греки по крови, давно переехавшие в Россию, осевшие в Москве. И звать их совсем иначе - настолько мудрено, что лучше не напрягать запоминанием ушибленную головушку. Мне только фамилия врезалась в память: Иоакимис. И то потому, что уж больно она созвучна с блеянием ишака: иоа-иоа!
        Самое чудное то, что Панайотис - тот самый похотливый владелец сувенирной лавочки, у которого Сережка подрабатывал в Лутраках,  - доводился братьям Иоа кузеном. Пять лет назад художник спьяну разболтал моему Волкову про клад из царских золотых червонцев, спрятанный его дедушкой в монастырской ограде, замурованный в толщу среди камней. Его дед был состоятельным человеком и, спасаясь от режима «черных полковников», эмигрировал в Австралию, да там и сгинул. Но перед отъездом успел шепнуть внуку про несметные сокровища. Дескать, вырастешь, ищи на горе. Он в точности называл место - с противоположной от ворот стороны, а другие подробности олух Панайотис запамятовал… А Серому Волку и того было достаточно - он зажегся возможностью резко приподняться. Выходит, поиск клада - это и было то самое рисковое дело, про которое он твердил мне на берегу штормящего моря, в ночь расставания. Я уехала, а Сережка рыл землю, исследовал по камешку ограду женского монастыря и нашел-таки ценные золотые монеты!
        - Почему же Панайотис сам не искал наследство?  - Образ толстого, как пузырь, жуира как живой встал перед моим мысленным взором.
        - Наш брательник ленивый, как падла, только трахаться горазд,  - ответствовал не менее ленивый и похотливый бобер. Пока так называемый Филипп Филиппович занимался следопытской деятельностью, второй Иоа буквально плевал в потолок, рассуждая, что золотых монет хватит на безбедную жизнь ему, детям, внукам, а также правнукам.
        - Как думаешь, Катерина, этот лох Волков сохранил монеты или превратил их в тленные бумажки?
        - Я не знаю… Я вообще ничего про клад не знала,  - дрожащим голоском открещивалась я, мучительно соображая, как бы выйти сухой из воды.  - Так вы женаты, Владимир Иванович? А мне говорили…
        - Удивительно, да? Всего на шестой десяток перевалило, а уже женат!  - Седое, носатое чучело загоготало.  - А ты, глупая, поменьше слушай ту ерунду, что тебе обещают мужики. Лучше в зеркало чаще смотрись, обезьяна!
        - И я ей советовал по-человечески: не валандайся с женатым, неприятностей не оберешься,  - вставил веское слово Филипп Филиппович.
        Мои мысли прыгали, как блохи. Спросила: почему Эгамбельды претендует на долю капитала? Он-то каким боком причастен к червонцам?
        - Правым. Или левым! Ха-ха! Волков понимал, что на таможне его обязательно прихватят за задницу, сам не повез контрабанду через границу, перепрятал принадлежащие нам сокровища. К тому же на границе ему из загранпаспорта сделали волчий билет, запрет на въезд и выезд.
        - Почему?
        - За незаконное проживание в стране с просроченной визой, дорогуша! Вот твой полюбовник, вернувшись в Новосибирск, и начал искать сообщника…
        - Представляете, Владимир Иванович, а ведь когда мы с Серегой познакомились, он не был женат. И мне совсем недавно снилось, что восхожу с ним на гору к монастырю,  - всхлипнула я,  - но о деньгах я ни сном ни духом!.. Мне нужен только мой Серенький.
        - Ну и дура,  - заключил Барбос.  - До чего же вы, русские бабы, влюбчивые. Точно кошки! Одно на уме - как бы мужика заарканить. А того не разумеете, что мужчинам главнее деньги и свобода.
        - Деньги - это и есть свобода,  - поддержал брата Филипп Филиппович и вдруг воскликнул: - О!
        Это называется, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал,  - Иоакимис обнаружил над окном, надежно укрытым тяжелыми портьерами, неприметную кнопочку. Нажал на нее, и металлическая пластина с тихим щелчком открылась. А за ней обнаружился другой металл - стальная дверца сейфа. Эх, глупые вампиры, вам тоже надо было сначала мозгами пораскинуть, осмотреться, а не молотками и топориками орудовать!.. Впрочем, ничего сразу не получилось - хранилище, вмурованное в стену, было снабжено кодовым замком. Кто бы, кроме Сереги, знал шифр?!
        Братки пыхтели, стараясь совместными усилиями выкорчевать из стены тяжеленный сундук. А я мысленно сопоставляла факты, изложенные младшим Иоакимисом. Серый познакомился с Эгемом на тренировках по айкидо, пообещал, что клад станет стартовым капиталом их совместного бизнеса. Мастер спорта поехал на международные соревнования, проходившие в Салониках, и совершил невозможное - спрятал монеты в багаже спортивного клуба, который никто толком не досматривал… Волков изначально, по законам своего любимого боевого искусства, задумал обернуть превосходящую силу противника против него самого. Одного не предусмотрел - того, что общим у него с Эгемом будет не только бизнес, но и жена - маленькая беленькая куколка Лялька…
        Надо же, какое совпадение! Греки не сразу вычислили координаты Сергея, но приехали именно в тот день, когда между ним и Эгамбельды произошла крупная ссора, выяснение отношений. Они прослушивали его сотовый и телефон в квартире, удостоверившись, что скоро грянет буря. Чемпион наконец решился жениться на модели, потому требовал свою долю капитала - собрался поделить совместный бизнес. Ольга, в свою очередь, требовала у мужа развод. А Сережка хотел сохранить и семью, и фирму в собственном единоличном пользовании. Только я в его планах никогда не фигурировала… Зачем сунула голову в капкан? Меня пробила горючая слеза. Смотрела сквозь радужную пелену на братьев, пыхтевших над сейфом, и думала: вскочить бы, схватить пистолет и укокошить обоих!.. Однако разбитая голова укротила мою прыть - шевельнуться больно, не то чтобы скакать, да и оружием я пользоваться не умею… Подумала: кто же стрелял в Серегу? Кто его изувечил? Барбос не мог, он в тот момент гостил у меня. Неужели «правильный» Филипп Филиппович? Я озвучила подозрение, и дядька, косивший под извозчика, не стал запираться:
        - Куда деваться, если Волков по-хорошему не понимал? Думал, я перед ним пугачом махаю… Выстрелил раз - он ржет мне в лицо. Шмальнул второй раз - тот же цимес. Верно, думал, что умрет героем. Не получится: подыхать ему теперь придется медленной, мучительной смертью. Но сначала предстоит сознаться про номер шифра!
        - А как вы узнали, что Сергей в тот вечер направился ко мне?
        - Эх, милочка, до чего же ты наивная, чисто дитя. Ты же засветилась со всеми потрохами в первый же вечер… «Как ты мог меня забыть?» да «Как ты мог меня оставить?». Неужто не чуяла, что мы прослушивали все ваши разговоры? Нельзя быть такой доверчивой к людям!
        Душа моя занялась ненавистью, как пожаром. Как все гнусно, гадко, противно! Права Лидка: я - настоящая корова, неповоротливая и тупая… И Ольга права - мной все пользуются, как памперсом… Придумала себе какую-то замороченную любовь, променяла на нее покой, попала потравой в волчью стаю… Я крепко зажмурилась, чтобы не плакать. Некстати вспомнилось, что так и не отвезла одежду для Темы и Ксюши, заездивших моих ни в чем не повинных родителей. Ох, корова, ох, идиотка! Больная на всю голову…
        - Готово!  - возрадовался фальшивый Владимир Иванович и добавил смачную тираду на греческом языке.
        - Помогай, держи крепче!  - с той же бранной интонацией воскликнул не менее фальшивый Филипп Филиппович.
        Он побагровел от надсады, едва удерживая тяжеленный стальной сейф, выкорчеванный из стены, а бобер помогать не спешил, вероятно, по жизни избегал трудностей, переваливая их на старшего брата. Филиппыч кряхтел и тужился, но не справился с весом - сейф с оглушительным грохотом сверзился на пол. Братья упали рядом, по обе стороны ящика, ползали на четвереньках, стараясь взломать, и выглядели очень комично, поскольку им мешали собственные объемистые животы и возраст, в котором уже пора подумать о душе. Небольшой продолговатый ящик согнул злодеев Иоа в бараний рог. Наконец они его приподняли и водрузили на пуфик. Филя отдышался, утер пот со лба и схватился за пистолет. Прицелился, намереваясь пальнуть по периметру кодового замка.
        - Ты - баран,  - нелицеприятно заверил его Барбос.  - Сталь - пуленепробиваемая! Замок нарушишь, вообще хрен потом откроем.
        - Может, автоген подогнать?  - предложил баран.
        Они перешли на язык родных осин или, скорее, маслин,  - но без переводчика было ясно, что ругаются и оскорбляют друг друга на чем свет стоит. В ход опять пошли топорик, молоток и стамеска, а забытое огнестрельное оружие между тем очутилось совсем близко от меня - на краю поля для гольфа. Зачем оно меня постоянно искушает?.. Я схватилась за голову, гудевшую, как топка паровоза, в очередной раз пожалев, что пороху в моих пороховницах для мокрого дела явно недостаточно.
        - Везите сейф как есть! Дома с замком разберетесь,  - посоветовала преступному сообществу в количестве двух человек.
        - Заткнись, лахудра!  - оскалился владелец «жигулей».
        - Пошла отсюда!  - вызверился клиент и припечатал меня такой тирадой, в сравнении с которой «лахудра» воспринималась нежнейшим комплиментом.
        - Молчу, молчу! Нема как рыба…  - Я поперхнулась и попятилась, чуть и вправду не проглотив язык от страха. Вжалась в постель, замерла и внезапно поймала взгляд псевдо-Владимира Ивановича, устремленный на оружие. Его черные, как беззвездная греческая ночь, глаза сверкнули недобро. Он что-то сказал брату, тот опять нагнулся над сейфом. В то же мгновение бобер схватил пистолет и направил дуло на Филиппа.
        Чпок! Чпок! Выстрелы прозвучали не громче удара ракетки, лупившей по теннисному мячику. Но еще раньше, чем они нарушили тишину, я скатилась под кровать и зажала уши ладонями. Это конец! Кранты! Каюк! Час твой последний приходит, Катерина Макеева! Прощай, Серый Волк! Прощайте, папа с мамой! И все остальные люди добрые - прощайте… Простите, если в чем была перед вами виновата… Эх, лучше б я сама перестреляла бандитов!
        Глава 13
        - Вылезай,  - скомандовал Владимир Иванович.
        Он возвышался надо мной, нетерпеливо попинывая мое вусмерть перепуганное бренное тело носком ботинка.
        - Не могу, голова болит,  - как всегда глупейшим образом ответила я.
        - Это хорошо, что болит. Свезу тебя в клинику, получишь первую помощь, а заодно разузнаешь у полюбовника шифр, раздобудешь, так сказать, золотой ключик. Ха-ха-ха!
        Каин, убивший Авеля, ничуть не сожалел о содеянном и не думал раскаиваться.
        - Ага, угу, ох-х, ух-х.  - Я стонала и скрипела, как несмазанная телега, выползая из-под кровати. Нестерпимо хотелось в туалет, и я по-пластунски поползла в направлении ближайшего санузла.
        - Куда?  - грозно спросил гадский клиент, хватаясь за полуоторванную оборку на подоле Лялькиного платья.  - Хочешь, чтобы я начинил тебя свинцом, как Попандопулоса?
        Я оглянулась, отчего голову пронзили гром и молнии боли. Клиент сдвинул кустистые брови к переносице, его шары, налитые кровью, страшно выпучились. Прямо на меня было направлено смертоносное жерло пистолета. Мявкнула полузадушенным котенком:
        - Нет, не надо, прошу вас. Я очень писать хочу…
        - Так встань и иди!.. Лучше умереть стоя, чем жить на коленях! Запомни это, Катерина,  - глумился зверюга.  - Так и быть, провожу тебя до клозета.
        Сама не знаю, какая сила меня приподняла,  - наверное, та, что таилась в вороненом дуле. Держась за стенку, заверила гада, что провожать не надо, я стесняюсь.
        - Кого стесняться? Все свои!  - Раскатистый смех братоубийцы вогнал меня в дрожь. В коридоре, завидев связанного интерна и риелторшу, этот воплощенный сатана спросил, поигрывая оружием: - Как думаешь, может, заодно и их шлепнуть, чтобы не возбухали? Не путались под ногами?
        Белые коконы извивались, точно дождевые черви. На полу возле Лидки образовалась лужа. Я сама чуть не поступила подобным позорным образом. Крепко сжав ноги, пискнула:
        - Они не возбухают! Они смирно лежат!  - и засеменила к туалету.
        - Как скажешь, дорогуша.  - Бдительный Барбос распахнул дверь, не преминув проконтролировать процесс. Впрочем, может, он вовсе не бдительный, а обыкновенный извращенец? Бывают же такие отморозки, кажется, вуайеристами называются?..
        - Одевайся,  - махнул он пушкой.  - Где твоя шуба?
        - Да мне бы еще и платье надо сменить. Не могу же я в рваной одежде… Еще подумают…
        - Сойдет! Кому ты нужна, чтобы еще думать про тебя? А ну, пошла за шубой!
        - Владимир Иванович, вы на машине?  - тянула я резину, сжимая кружившуюся голову.  - На какой, если не секрет?
        От страха мой голос стал тонким, писклявым. Бобер же, наоборот, басил иерихонской трубой, угрожая:
        - Тебе придать ускорения? Сейчас выпишу пенделя!
        Натягивая свою засаленную трамвайно-троллейбусную куртку, клиент на миг выпустил оружие, положив его на калошницу. Того мгновения мне хватило, чтобы, отбросив шубу, схватиться за оружие. С пистолетом, зажатым в обеих руках, я дико, отчаянно завизжала:
        - Ни с места! Стрелять буду!
        Лучше бы этого не делала… Окаянный Иоа таки выписал мне пенделя - резким пинком выбил оружие из рук, в придачу саданул кулаком по носу. Я увидела салют в честь его триумфа: из глаз брызнули разноцветные искры, рот заполнился соленой, как волны Эгейского моря, кровью, которой я едва не захлебнулась. И рухнула ниц под стать застреленному Филиппу Филипповичу…
        - Довыеживалась?!  - спросило седое чучело, тыча мне в щеку носком ботинка. Увы, он не дождался ответа - я потеряла сознание. Не знаю, долго ли, коротко валялась в отключке, в полном мраке. Очнуться заставила холодная вода, которую Владимир Иванович выплеснул мне в лицо, скомандовав: - Вставай, быстро!
        - А-а-а… А, дайте, пожалуйста, полотенце.  - Я потряхивала ничего не соображающей головой, с удивлением рассматривая розовые капли, падавшие с волос на пол и на без того мятое, рваное платье.  - Как же я в таком виде?..
        - Кому ты нужна?  - Клиент повторил гадкие эпитеты.
        - Маме с папой нужна…  - возразила я.
        - Если они тебя когда-нибудь увидят,  - заржал садист, но все-таки принес и бросил мне кухонное полотенчико.
        Перед глазами расплывались радужные круги, кровотечение из носа не прекращалось - я зажимала его, а поднять голову вверх не могла. Владимир Иванович так и не позволил мне переодеться, лишь накинул на плечи шубу, с которой вода скатывалась, как с гуся. На ватных ногах, служивших никудышной опорой, я одолевала короткие два метра до входной двери, наверное, так же долго, как черепаха ползла бы на пик Коммунизма. Трясло то ли от холода, то ли от осознания того, что жить осталось всего ничего. От силы пару часов, а может, и того меньше… Барбос в подтверждение моих худших предположений ткнул мне в шею ледяным стволом. Примеривался…
        - Посторонись, инфузория!
        Он открыл дверь и шагнул на лестничную площадку, проверяя, все ли спокойно снаружи. А мохнатая лапа с зажатым в ней пистолетом осталась внутри. Это был мой последний шанс! Отпрянув, я толчком, со всей силы саданула по двери, заставляя ее захлопнуться. Запястье клиента, зажатое между косяком и тяжелой дверью, хрустнуло. Кажется, я его сломала. Ура! Так тебе и надо, мерзкое животное! Не одной мне любоваться салютом! Оружие выпало, послышался злобный рык:
        - Убью, сука!
        Обещание прибавило мне сил. Рывком открыв дверь, я ответно пнула бобра под зад и успела ее захлопнуть прежде, чем он поднялся на ноги. Задвинула щеколду, поочередно щелкнула еще двумя замками.
        - Катюха, открой, а то пожалеешь,  - послышалось из-за двери.
        Я прислонилась спиной к стене и съехала по ней вниз, как с горки на санях. Неужели спасена?.. Ой, даже не верится!.. Тупо смотрела, как по меху шубы стекали розовые капли, и думала: розовое на лиловом - прекрасное сочетание…
        - Катерина, не делай глупостей, пожалеешь,  - скулил под дверью Владимир Иванович.  - Все образуется. Деньги поделим, я женюсь на тебе. Заживем припеваючи! Разве я тебе не говорил, что влюбился с первого взгляда?
        - Ага, все русские бабы влюбчивы, как кошки, мечтают заарканить мужика, выскочить замуж!  - ехидно промолвила я.  - Черта с два, я ни о чем таком не помышляю. Гаити, Гаити… Нас и тут неплохо кормят!
        Зачем-то привязалась эта фразочка из мультика. Повторила ее на разные лады, наверное, раз десять, и дрожь унялась. А мутный клиент все не отставал:
        - Хочешь на Гаити? Ладно, съездим. Ой-ой-ой, зачем ты мне руку-то сломала? Кисть у меня теперь вся синяя…
        Синяя, как Синев, подумала я, приближаясь к спеленатому интерну. Он надувал щеки, стараясь освободиться от скотча. Напрасные усилия, бесплодные потуги - черная лента намертво запечатала лживый рот. Потемневшие от унижения зеленые глаза смотрели на меня умоляюще.
        - Что прикажете с вами делать, господин коновал? Ты не только донжуан недоделанный, ты еще и недоделанный человек, вот в чем штука… Мне стыдно за тебя! Обидно, что я в тебе так ошибалась. Крепко прокололась!
        Он извивался, побагровев от натуги. Вероятно, тоже хотел попотчевать меня коктейлем из лжи и лести, как бобер, топтавшийся за дверью. Проблема в том, что я знаю наперед все, на что хватает тощей фантазии этих моральных уродов. Убогие ничтожества! А еще называются сильным полом… Увы, и мой нежно любимый Серый Волк недалеко убежал от собратьев по стае. Только раньше любовь мешала мне замечать отягчающие обстоятельства, но теперь… Теперь меня на мякине не проведешь… Господи, как грустно! И как тошно!
        Опустившись на пол, я разрыдалась безутешно, прямо как маленький Тема… Размазывала по щекам слезы тыльной стороной ладони, в которой держала тяжеленный пистолет. За стеной лежал труп - почти библейский Авель. А его брат - почти что Каин - перестал подавать сигналы бедствия с лестничной площадки. Скорее всего, его спугнули люди - должны же жильцы этого элитного муравейника хоть изредка покидать обжитые норы - выходить, чтобы выкинуть мусор или купить продукты, которые тоже вскоре превратятся в мусор. В прах и тлен… Все на свете подвержено такому печальному финалу - даже самые возвышенные, самые светлые и лучшие чувства!..
        Я скосила глаза на Синева, по-прежнему извивавшегося в попытке избавиться от пут простыни. Гаевую мне и вовсе видеть не хотелось, она перестала для меня существовать.
        Все, хватит сидеть и реветь!.. Направилась в ванную. Первым делом сунула пушку в барабан стиральной машины и захлопнула люк. Теперь только специально обученная собака сможет отыскать оружие, натворившее столько бед. Затем я хорошенько умылась, подержала на носу мокрое полотенце и смыла с волос коросту запекшейся крови. На макушке прощупывалась опухоль - шишка размером с еловую. Веки у меня сузились, как у китаянки, а нос разбух, формой и цветом отчетливо напоминая баклажан. Красавица, слабо улыбнулась самой себе. Досыта навлюблялась?.. Ничего, внешнее уродство - это временно, мелочи, ерунда, оно когда-нибудь пройдет, а наука быть осмотрительной останется со мной… И вообще все суета - богатство, мужья, жены, квартиры, карьера! Ничто на свете не стоит одного дня, прожитого в любви. А я целых пять лет упивалась воспоминаниями о пылком курортном романе и ни о чем не жалела. Какое счастье, что у меня была Греция!
        В ванную входила мямля, рева и рохля Катрин, а вышел из нее совершенно другой человек - Екатерина Максимовна Макеева, молодая решительная женщина, способная отвечать за свои поступки. Она отлепила скотч от лица Никиты Синева и сообщила ему:
        - Звоню в милицию. Пора сдаваться. Ты что предпочитаешь - жить стоя или умереть на коленях?
        - Ты хочешь меня застрелить?  - пролепетал он онемевшими губами.
        - Не угадал!  - Я предъявила пустые руки.
        - А что тогда?
        - Я хочу, чтобы ты выбрал: уйдешь или останешься и разделишь со мной уголовную ответственность за порчу чужого имущества.
        Он молчал, глядел куда-то мимо. Мне пришлось продолжить, и, к сожалению, я сбилась с высокого бесстрастного тона на издевательский:
        - Если уйдешь, будь ласков, забери с собой эту милую девушку - автора бессмертного поэтического творения про вампиров.
        - На хрен бы она мне сдалась!
        - Именно на хрен и сдалась.  - Я откровенно упивалась временной, но все же властью.
        - Развяжи меня, сил нет, как все затекло,  - взмолился хлопец.  - Кать, мне безумно стыдно… Я не хотел…
        - А я хочу, чтобы ты знал: я тебе очень благодарна за помощь, оказанную в больнице. Ты меня действительно очень поддержал, но сегодня…
        - Да я, если честно, сам от себя такого не ожидал…
        Лидия снова начала виться змейкой, особенно усердно сучила ногами - они били по паркету, как русалочий хвост. Обида во мне уже перегорела и остыла, как зола. Я разлепила бывшей подруге рот, и она заегозила:
        - Кать, а я не могу оставаться! Мне нельзя сталкиваться с милицией. Сама понимаешь, как отнесется к этому моя мама… Отпусти, а?! Ой, я прямо физически чувствую, как мама волнуется! А у нее давление… Сколько же сейчас времени?
        Я развязала Лидку, и она прямиком сиганула в туалет. Нет бы и лужу за собой на полу подтерла!.. Оставила для меня. Девушка покинула нашу не вполне тихую обитель, не попрощавшись, не оглянувшись. А Синев не спешил уходить - закрылся в той же ванной комнате, где мылся накануне, и сидел там тише мыши. Видимо, обдумывал грядущее житье-бытье.
        В милиции по 02 известие об убийстве выслушали с олимпийским спокойствием. Оперативники прибыли буквально через пять минут - я только и успела, что сменить рваное платье на свитер и джинсы. Зато показания пришлось давать битых два часа. С особым пристрастием меня допросили насчет пистолета, кишевшего моими отпечатками пальцев. Зачем я его только сцапала? Пусть бы и валялся на полу… Специальный наряд отвез в неизвестном направлении сейф - его вытаскивали вчетвером. А с транспортировкой трупа Филиппа Филипповича справились двое с носилками… Я испытала двойственное чувство: конечно, он злодей, но вот был человек, и нету…
        - Скажите, пожалуйста, какая уголовная ответственность предполагается за порчу чужого имущества?  - спросил Никита, когда настала его очередь отвечать на вопросы.
        - Кому?  - не понял служивый.
        - Ну, мне…  - Интерн не отводил, не прятал свой изумительный, честный изумрудный взгляд.
        - Так заявления от пострадавших пока не поступало. Значит, и дело возбуждать нет оснований. Улаживайте проблему без суда, между собой, нам без того дерьма хватает,  - посоветовал капитан Кравцов.
        Я специально узнала его имя и отчество - Федор Игнатьевич. Статный, моложавый капитан обещал установить наблюдение в палате Волкова на случай, если туда вломится Иоакимис. Синев приободрился. Сказал, что и сам переселится в больницу, чтобы денно и нощно, неусыпно заботиться о пострадавшем.
        Ключи у меня изъяли. Серегину квартиру опечатали, прибраться в ней не позволили, я только успела захватить детские вещи. Инспектор заявил, что в ходе следствия может потребоваться дополнительный осмотр места преступления.
        Вдвоем с Никитой мы медленно спускались по лестнице.
        - Чудные какие-то у вас отношения, без бутылки не разберешься,  - промолвил нам вдогонку капитан.  - Жены, любовники, друзья, враги. Смешались в кучу кони, люди… Сплошное недоразумение!
        Оглянувшись, я заметила, как он поднес указательный палец к виску. Скорее всего, собирался покрутить им, выполнив известный глумливый жест, но резко, будто обжегшись, отдернул руку. И получилось, что он коротко козырнул, как бы отдавая мне честь. Забавно…
        - Давай сумку,  - перехватил у меня ношу Никита.
        - Обойдусь,  - передернула я плечами, но сумку отдала.
        Шел третий час ночи. На чужую «Ниву» с пустым бензобаком никакой надежды не было - еще застрянет посреди дороги. Синев погладил ее по капоту и велел ждать до лучших времен. Без денег ты мало кому нужен, а меньше всего - водителям авто, которых, впрочем, на шоссе и не наблюдалось. Мы отправились пешком через парк, некогда восхитивший лицемерного бобра. «Ах, елочки, березки, рябинки! Обожаю красивые пейзажи» - от этого воспоминания я поежилась.
        - Голова болит?  - изобразил понимание спутник.
        - Угу, болит, но терпимо, жить можно… Холодно очень. Прямо ощущаю себя колбасой в холодильнике.
        - А какой колбасой - докторской или молочной? Или, может быть, таллинской полукопченой?
        - О, а у тебя, кажется, аппетит прорезался,  - усмехнулась я.  - Напоминаю себе сервелат.
        - Вкусная ты моя!  - облизнулся Никита и взял меня под руку, чтобы прибавить скорости.
        В исправном-то состоянии не могу отнести себя к спринтерам, а уж в больном… Каждый шаг отдавался непосредственно в проломленной голове, к тому же я быстро начала задыхаться и сердито буркнула:
        - Чего ты вообще за мной увязался? Валил бы с Лидкой!..
        - О чем ты говоришь? Как я могу тебя не проводить?.. Не переживай, доведу до дому и испарюсь, как ацетон. Как лак с ногтя под воздействием ацетона.
        - А куда ты испаришься? Тебе ведь жить негде.
        - Подамся в родную больницу…
        Весь оставшийся отрезок пути я лихорадочно соображала, куда девать интерна. До больницы пилить не меньше десяти километров, да еще через мост - с правого берега Оби до левого. Вдруг замерзнет, пропадет?.. Возле моего подъезда Синев остановился, протянул сумку и церемонно пожелал мне спокойной ночи. Я с суховатой настойчивостью велела ему следовать за мной.
        - Катрин, ты права - свинья, подлец, недочеловек! А ты… ты очень хорошая, самая лучшая девчонка…
        - На всей улице Кропоткинской,  - сбила я его с высокопарной ноты и нырнула в родной обшарпанный подъезд.  - Ладно уж, заходи, недочеловек! Сколько можно морозиться?!
        Никита твердил как попугай: прости да прости. Впрочем, не все попугаи умеют извиняться - например, моему Азизику подобные формы вежливости неведомы… На площадке перед последним лестничным маршем неисправимый идальго вжал меня в стену и начал целовать руки. Наверное, следовало бы оттолкнуть его, отрезать гордо: не нужны мне твои поцелуи, братец Луи! Но я замерла… Стыдно признаться, но было на редкость, просто головокружительно приятно! Донжуаны как звезды - если их зажигают, значит, это кому-нибудь нужно. Без соблазнителей слабый пол перестал бы чувствовать себя прекрасным… Сама не заметила, как он расстегнул мою шубу, запустил ладони под свитер. Поцелуй в губы и вовсе чуть не лишил меня чувств - третий раз за этот кошмарный день. Синев целовался мастерски - просто душу высасывал своими влажными губами, крал сердце… Я еле оторвалась, сказала не столько ему, сколько себе:
        - Хватит, пойдем!
        И все. Он больше не распускал руки, как отрезало. История не повторилась. Если кто думает, что в ту ночь мы сделались любовниками, тот сильно заблуждается. С меня довольно стихийных половых связей и любовного безумства!.. Коротать ночь нам довелось на полу, поскольку тахта была занята мамой и детьми. Зато остаток ночи прошел спокойно.

* * *
        Наутро Ксюша оккупировала колени доброго дяди Никиты. Артем крепко обнял за шею меня. Мы сидели друг против друга за кухонным столом и дуэтом пытались успокоить мою маму, которая рыдала куда горше, чем я накануне в прихожей волковской квартиры. Вместо чинного, степенного чаепития получилась общая нервотрепка.
        Лялькина дочь - мелкая стрекозка - подлила масла в огонь невинным, казалось бы, вопросом:
        - Катя, зачем ты намазала носик желтеньким? Разве так красиво?
        - Это новое направление в макияже. Стильно, похоже на одуванчик,  - как можно более серьезным тоном объяснила я.
        Нос мой в самом деле внушал отвращение, зато царапины на щеке почти зажили. И голова вела себя вполне сносно - гудела ульем, потрескивала, но ведь могло бы быть и хуже. Гораздо хуже!.. Никита заверил, что кость цела, повреждена только кожа, но шрам быстро затянется. Нас обоих по-настоящему мучило недосыпание, от которого под веками жгло, будто там скопился горячий песок. Но аппетит сонливость не отбила - за завтраком мы уплетали наваристые щи со сметаной и изрядными кусками мяса.
        - Какая ты стала скрытная, Катя, от тебя правды теперь не добьешься,  - укоряла, всхлипывая, мама.
        - Вера Ивановна, какое у вас давление?  - придумал обманный маневр мой очередной постоялец.
        Как он догадался, что мамочку хлебом не корми - дай обсудить муки гипертонии! Она расслабилась, утерла слезы и с большим энтузиазмом поведала о причудах метеозависимости:
        - Представьте себе, когда атмосферное давление падает, у меня тотчас начинает расти артериальное! Я уж даже адельфан приняла, все равно до ста восьмидесяти подскочило!
        - Нет, адельфан я бы не советовал, это старое поколение препаратов. Вам, Вера Ивановна, надо обследоваться, подобрать эффективные средства, что-нибудь типа энапа попить в целях профилактики. Ну и конечно, нужна бессолевая диета, щадящий режим, достаточный сон.  - Синев усердствовал, желая произвести впечатление своими познаниями, а мама лишь всплеснула руками:
        - Какой уж там сон, о чем вы говорите?! Катенька невесть где пропадает, избитая возвращается, и я вся на нервах. Да еще малыши - они ведь очень резвые, подвижные. Да и потом, такая ответственность… Вот, собственных внуков Бог не дал, чужих приходится нянчить!
        - Баба Вера, а ты думай, что мы твои родные,  - посоветовала ей Ксения.  - Легче станет нянчить.
        - Ах ты, моя умница! До чего же развитой ребенок,  - с восхищением чмокнула девочку мамочка. Конечно, ей по возрасту давно полагалось иметь внуков, но где их взять, если суровые обстоятельства моей жизни не располагают?..
        Тема хватал со стола все подряд - печенье, хлеб, куски сахара. Не столько ел, сколько мусолил и бросал, пользуясь полной безнаказанностью. Его умница сестрица удалилась в комнату, откуда немедленно послышался бранный возглас попугая. Скорее всего, она опять щекотала Азиза через прутья клетки. Никита, не теряя надежды понравиться моей родительнице, взялся ее уверять, что отныне будет всемерно заботиться обо мне. Мама насторожилась:
        - Вы, верно, что-то от меня утаиваете. По-моему, вы, Никита, младше Катеньки… Какие у вас отношения?
        - Прекрасные! Дружеские!  - в унисон воскликнули мы, не подозревая, что навлечем на себя новый град вопросов: а где познакомились? А кто родители будущего хирурга? И знакомы ли они со мной? И чьи это, в конце концов, дети?!
        Импровизированный брифинг на кухне мог бы затянуться до вечера, но Никита упросил маму вернуться домой, попутно купить в аптеке энап и хорошенько отдохнуть от кукушат. Она отчего-то противилась. Обстановку разрядил выпущенный на волю Азиз. Набрался наглости - приземлился непосредственно на стол и гаркнул во все свое попугайское горло:
        - Др-рянь! Атас!
        - Ох, зачем ты его только завела, дочка?  - Мама направилась к двери.  - До того неблагодарное животное! Всякий раз вздрагиваю, на душе нехорошо, когда он орать начинает…
        - Он не животный, бабулечка, а птичка,  - подластилась к ней Ксения.  - Приходи к нам еще!
        Если в мамином присутствии мы с Синевым перемогались кое-как, жестоко страдая от дефицита сна и поминутно зевая, то после того, как за ней закрылась дверь, перестали бороться с желаниями. Он споро отремонтировал кресло-кровать и рухнул туда, а я устроилась на тахте. Едва коснулась подушки, как Морфей забрал с потрохами… Плохо, что опять привиделись кошмарики - приемный покой больницы, сплошь забитый покалеченными знакомыми. Снились Лидка, Буренко, Барбарис и другие коллеги-риелторы, сидевшие рядком перед равнодушной дежурной врачицей, а еще встревоженная Ольга с загипсованной ногой. Даже во сне я помнила, что она ждет Эгема, недоумевая, куда он пропал. Силилась проснуться, но не смогла - захлестнуло новое, куда более жуткое видение: мертвое тело Филиппа Филипповича, окровавленная квартира Волковых. Слышался раскатистый, угрожающий бас Владимира Ивановича: «Катерина, как смела ты сломать мне руку? Тебе не жить, Катерина!»
        Это было уже свыше всяких сил. Я очнулась в холодном поту и подумала, что только во снах люди вещают так похоже на басню Крылова: «Как смеешь ты своим нечистым рылом здесь чистое мутить питье мое песком и илом?! За дерзость такову я голову с тебя сорву!» Игра ассоциаций, полуденный бред… В глаза било закатное солнце, наверное, оттого и привиделась кровь. Уф-ф-ф… Я встала, сдвинула занавески, снова легла, но сон был безвозвратно утерян. Как можно дрыхнуть, зная, что Эгамбельды где-то заперт, а Иоакимис, наоборот, гуляет на свободе? И не просто гуляет, а вынашивает новые коварные замыслы. Ему ведь невдомек, что сейфа в квартире на Нарымской больше нет, зато известно, в какой больнице мой Серенький. Решила обсудить ситуацию с Никитой. Трясла его как грушу, просила: вставай! Парень мычал, не открывая глаз, отмахивался, отворачивался, всячески сопротивлялся до тех пор, пока я не догадалась крикнуть ему в ухо:
        - Синев, кончай дрыхнуть! Срочно шуруй в приемный покой!
        - А?! Да, сейчас!  - вскочил он. Что значит профессиональная муштра! Выработался безусловный инстинкт.
        Я скороговоркой пересказала свои тревоги, заключив:
        - Надо срочно ехать в больницу, я волнуюсь за Серегу и за Ляльку. Но вот куда девать детей? Не хотелось бы снова маму напрягать…
        - Нет, конечно, твою маму трогать не будем, возьмем детей с собой, пусть прогуляются и заодно посмотрят на папку с мамкой, а то уж скоро забудут, кто их породил.
        Разомлевшие, сонные Тема и Ксюша таращились на нас, как совята, стараясь понять, чего от них хотят.
        - Хорошие мои, монетки вы мои золотые, вставайте! Кушаем, умываемся, меняем памперсы, одеваемся и выдвигаемся!  - втолковывала я им.
        - Мне не нужен памперс,  - заспорила Ксюха,  - и умываться не хочу. Я хочу смотреть телепузиков!
        Никита позвонил в отделение экстренной хирургии, после чего доложил:
        - Все нормально, все ништяк! К Волкову пожаловал Кравцов, у них там происходит суровый мужской разговор - капитан показания снимает. Но говорит, что и с тобой не прочь пообщаться. Ты как, готова?
        Мне-то что? Как говорится, нищему собраться - только подпоясаться, а вот с упаковкой ребятишек пришлось повозиться. Но делать это вдвоем, в четыре руки оказалось несравненно легче, чем в одиночку. Вот, оказывается, для чего нужен комплект родителей - папа и мама… Дружным семейством мы высыпали на улицу: Темыч оседлал Синева, я держала за ручку на удивление покладистую Ксению. Если когда-нибудь Бог пошлет мне детей, хочу, чтобы их было тоже двое. Мальчик и девочка. Стрекоза и муравей. На глаза навернулись слезы - снег нестерпимо слепил, блистая последнею красой…
        Глава 14
        В палате Сергея мы застали не одного лишь бравого капитана Федора Игнатьевича в белом халате, накинутом поверх форменного мундира, но и Ольгу. Незабудка приковыляла на костылях и имела вид утомленного путника. Да уж, никого не украшают фингалы под глазами, страшнее их разве что синяк вместо носа…
        Ксения с визгом кинулась к матери, чуть не опрокинув ее со стула. Они обнялись, и Тема начал вырываться из рук Синева, тянулся к Ляльке. Интерн поставил его на пол. Я думала, ребенок поползет, но он повел себя вопреки всем привычкам. Стоял, пошатываясь, и вдруг решился сделать робкий, неуверенный, но все-таки самостоятельный шажок.
        - Ай, молодец!  - Я раскинула руки, страхуя малыша.  - Ты уже ходишь, мое солнышко! Смотрите, держится на ногах прямо в тяжелых сапожках!
        - Какое у нас сегодня число?  - возбужденно спросил Сережка, бледностью лика сравнявшийся с сероватой наволочкой.
        Любимый отчаянно старался приподняться, но ничего у него из этого не вышло - с сиплым, сдавленным стоном повалился обратно. Он был еще слишком слаб… Я поправила его подушку и ответила:
        - Сегодня двадцатое февраля.
        - Все правильно! Завтра у моего сыночка день рождения, ему годик исполнится, вот он и пошел! Орел, джигит, космонавт,  - радовался Серенький.
        И обратился к жене: - Ляля, ты помнишь, в каком возрасте Ксенечка начала ходить?
        - В десять месяцев, кажется. Во всяком случае, гораздо раньше.
        Артемий, опешивший от собственной смелости, скуксился, готовясь зареветь. Ольга поманила мальчика к себе, протянув ему руки. И Серый попросил, чтобы я подала ему сыночка. А Темочка повел себя самым неожиданным образом - уцепил меня за свитер и спрятал на моей груди пугливую мордашку. Не захотел идти ни к отцу, ни к матери. Неужели действительно отвык от родителей?.. Я опустилась на пустовавшую кровать, гладя мягкие кудряшки и втайне раздуваясь от радости. Лялька сказала:
        - Слышь, Кать, мой Эгамбельды пропал! Прикинь, до сих пор не приходил и на звонки не отзывается. Я уже сама в ГИБДД позвонила - как раз там он объявлялся, штраф уплатил, машину забрал. Все вроде путем. А куда потом исчез…
        - Да, я и торопилась к тебе в больницу, чтобы узнать адрес Эгема. Его Иоакимис связал и запер.
        - Нет, вы поглядите на нее! Она знала! А человек там страдает связанный!  - раскричалась Ольга, а следом все заговорили, перебивая друг друга. Никита объяснял Сереге, что у меня тоже травма головы, Кравцов обвинял, что я дала путаные показания, Тема ревел, как пожарная сирена. Ксения жаловалась, что соскучилась, и перебирала длинные, спутанные волосы матери, утратившие холеный блеск.
        - Тихо!  - хлопнул папочкой по подоконнику капитан.  - Волков, так где вы спрятали деньги?
        - Как - где? Вы же изъяли сейф,  - вместо Сереги ответила я.
        - Изъять-то изъяли, но сейф оказался пуст, Екатерина Максимовна.
        - Ну, я же вам говорил: моя фирма обанкротилась, нет у меня денег,  - устало прикрыл глаза Серый Волк.  - И вообще, клады, монастыри, греки - это какая-то полная чушь, несуразица!
        - Не гони!  - громогласно перебила мужа Лялька, обращаясь к Федору Игнатьевичу.  - Я вас уверяю, он перепрятал деньги, чтобы они нам с Эгемом не достались.
        - Короче, без бутылки не разобраться,  - повторил Кравцов уже слышанную мной ранее фразу и вздохнул.
        - Ос-споди, да вы и с бутылкой не разберетесь!  - самым хамским образом наезжала жена моего любовника.  - Поезжайте лучше к Эгему, записывайте адрес: улица Станиславского, 3… Ос-споди, даже представить, блин, боюсь, что с ним!
        - Погодите,  - уцепилась я за Кравцова,  - не уезжайте! А как же Сергей Владимирович? Ему нужна охрана!
        Поскольку и я, и Лялька кричали, капитан вертел стриженой, лопоухой головой то в одну, то в другую сторону и, не выдержав, тоже заорал:
        - Молчать! Не сметь командовать офицером!
        - Правильно,  - усмехнулся Волков и опять прикрыл глаза, тихо прошептав: - Как вы мне все надоели… Не надо меня охранять.
        Лицо у него было настолько изможденное, что впору изучать строение черепа, но Лялька не проявляла ни грана сочувствия, жалела только себя, причем настолько, что расплакалась. Ксения застрекотала: «Мамочка! Мамочка», Сережка сморщился, будто тоже хотел заплакать, а Тема и не прекращал ныть. Служивый, вероятно опасаясь, что его утопят в слезах, вызвал по телефону наряд из дежурной части и поспешил откланяться, поехал вызволять Эгамбельды. Никита то ли в шутку, то ли всерьез пообещал по возвращении сибирского пленника выкатить пузырек чистого медицинского спирта.
        В палате стало тихо. Ксюха молча, с расстояния рассматривала бинты на груди у отца. Темочка с соплями до колен ходил вдоль его кровати, придерживаясь ручками за ее край. Ольга нервно ковыряла облупившийся маникюр и кусала губы. Синев красноречиво стрельнул глазами на дверь: пойдем, мол, перекурим! Оставим семейство наедине. Конечно, я послушалась.
        - Катрин, ты куда?  - встревожился Серенький.
        Мелочь, а приятно… Призналась, что, пока караулила его после операции, пристрастилась к курению. Волков посоветовал отвыкать.
        Мы с Никитой удалились в дальнюю рекреацию, где было наименее людно. Идальго склонился надо мной, будто хотел поцеловать, опалил жарким дыханием:
        - Усекла? Я же тебе сразу сказал: заставь своего любовника ревновать, и он будет твой со всеми потрохами. Жми на ревность!
        - А ты жми на зажигалку…
        - Облом, да? Устроили бойню вокруг пустого сейфа!.. Но есть у меня подозрение, что твой Волков всех нас накалывает. Зачем он это делает? У савана карманов нет…
        - При чем тут саван? Окстись! Никто помирать не собирается!
        - Кэт, ты чего так реагируешь? Я же рассуждаю в широком философском смысле. Жизнь - это пьеса со смертельным финалом…
        Едкий сигаретный дым встал у меня поперек горла. Действительно, пора завязывать с этим пагубным занятием, приближающим человека к роковой черте. Разумеется, все мы смертны! Но чудилось, Никита совсем не то имел в виду… Мы вернулись в палату. Супруги о чем-то спорили, но при нашем появлении замолчали. Лялька проявила наблюдательность:
        - Чего-то ты хреново выглядишь, Катерина.
        - А ты прекрасно!  - Я прижала к себе Артемия. Только это маленькое сердечко во всей компании способно воспринимать меня без критики, без фиги в кармане.
        - Слушай, Кать, сделай доброе дело, пригласи ко мне в больницу маникюршу. Ну не могу я с такими ногтями ходить! И принеси мне косметику.
        Никита усмехнулся и под предлогом того, что ему надо позвонить другу, удалился. Понимаю, ему надоела тягостная, напряженная атмосфера, повисшая в палате. И Ксеньке надоела - она отправилась скакать по коридору. Сергей лежал неподвижно, похоже, задремал. Ольга же поминутно оглядывалась на дверь и прислушивалась. Уже и мне передалось ее нетерпеливое желание увидеть Эгамбельды. Наконец он прибыл - смуглый и гибкий восточный человек с широкоскулым лицом, подернутым щетиной, и стрекоза чуть не сверзилась со стула, всем корпусом потянувшись к чемпиону по айкидо и завопив: «Эгем, любовь моя!» Он подхватил колченогую модель на руки и расцеловал, не стесняясь ни законного супруга, ни меня, ни Темы. Между тем в глазах Сереги плескалась такая горечь, что впору отравиться!..
        - У вас все спокойно?  - уточнил несколько опешивший капитан Кравцов.
        - Да, спокойно…
        - Ну, тогда я, пожалуй, пойду, а то час поздний, семья заждалась. Охранник предупрежден, что надобно следить за палатой. Надеюсь, обойдется без эксцессов.
        - И мы пойдем в мою палату,  - заявила Ольга и простонала: - Ос-споди, целых два дня не виделись! Я чуть не сдохла!
        - Катрин, теперь ты представляешь, как я жил все эти пять лет?  - спросил Волков.
        Он еще рассчитывал на мое понимание! Да катитесь вы ко всем чертям, семейка Адамс! Ради чего я колочусь, за что терзаюсь?!
        Встала и величественной походкой вдовствующей императрицы направилась к двери.
        - Та-та,  - позвал меня Тема, протянув ручки.
        - Эй, ты куда?  - вскричала Лялька.  - Детей-то забери!
        - Спасибо вам, Катя, Федор Игнатьевич мне рассказал, как вы отважно боролись за спасение сейфа. Я вижу, вы и о детях хорошо заботились.  - Эгамбельды, не выпуская из рук стрекозу, склонил голову в поклоне.  - Прошу вас, останьтесь с ними, пока Оленька не поправится!
        Да, он не красавец, но что-то привлекательное все же есть, некое благородство и загадочность, которые вкупе ценнее, чем смазливость… Спортсмен унес любовницу, а мне довелось потчевать жиденькой ячневой кашей - больничным ужином - раненого и его отпрысков. Ели все неохотно. Ксюша ныла, что ей скучно без телевизора, и просилась домой, Артем клевал носом.
        - Не уходи, посиди со мной,  - попросил Серый.  - Положи мне руку на лоб. Помнишь, Катрин, как ты гладила мои волосы на набережной? Больше никто так не делал…
        Скорее всего, он лгал, просто сейчас нуждался во мне, как Лялька в костылях. Но я выполнила просьбу, одной рукой покачивая Темочку. Его отец слабо улыбнулся, разнеженно смежил веки и спросил:
        - А что у тебя за отношения с тем парнем? По-моему, ты ему нравишься, но он ведь слишком молод для тебя.
        - А зачем мне старый мерин? Старый не вспашет, не засеет,  - хмыкнула я, припомнив прибаутки побитого мужичка из приемного покоя.
        - Это кого ты считаешь старым?  - нахмурился ревнивец.
        - Мало ли…
        - Я не понимаю, Катрин… Ты меня совсем разлюбила, что ли?!
        - Нет, не совсем,  - нагнувшись над ребенком, уснувшим в моих объятиях, я коснулась губами щеки Сергея. В этом поцелуе не было и тени эротизма - так целуют дальних родственников. Но Волкова не устроила постность лобзания. Притянув меня за шею, он впился в мои губы настоящим полновесным, сочным поцелуем…
        И тут грохнуло, как гром среди ясного неба! Оконное стекло со звоном рассыпалось, а у меня сработал рефлекс в случае опасности прятаться под кровать, куда и отправила перепуганного мальчика.
        - Ма-а-ама!  - истошно завопила Ксения и вцепилась в меня.
        - Прячься скорее!
        Я толкнула ее под кровать и двумя руками стала спихивать на пол Сергея, который оказался очень тяжелым и не помогал мне, а только стонал и скрежетал зубами от боли. Впрочем, стоны и детский плач уже и не слышались из-за оголтелого свиста пуль - по окну стреляли из автомата. Еле успела скинуть раненого, как из его матраса и подушки полетели ошметки ваты. Всем телом налегла на Тему, прикрыв его собой, одной рукой притянула к себе голову Ксюши, другой - голову Серого Волка. На нас летело крошево штукатурки и стекол, а пули свистели поверху. Одна попала в лампочку на потолке, и свет погас. В тот момент и автоматная стрельба прекратилась. Девочка визжала на одной пронзительной ноте: «А-а-а-а!», я старалась ее перекричать: «Ничего, ничего! Все в порядке, мы все живы!» - хотя сама просто остолбенела от страха.
        На подоконник вскочила черная тень. Массивный ботинок выбил из рамы остроугольный осколок стекла, опасно дыбившийся снизу. Иоакимис грузно спрыгнул в палату. Я беззвучно молилась: «Молчите! Молчите! В темноте нас не видно!» Но разве детям заткнешь рты? Оба малыша голосили.
        Налетчик споткнулся об опрокинутый стул, направляясь к нам, и тут мои нервы сдали, я завопила:
        - Да помогите же хоть кто-нибудь! Убивают!!!
        - Помогите!!!  - тоненьким визгом вторила Ксения.
        В коридоре слышался топот ног, и взбесившийся Иоакимис наобум полоснул автоматной очередью по двери, которая тотчас превратилась в дырявое сито, в щепки. В палате стало значительно светлее. На секунду установилась глухая, зловещая тишина. Развернувшись, мнимый клиент полоснул свинцом по кровати, под которой мы лежали. Металл со скрежетом бился о металл, в воздух взметнулись клочья ваты и перья, из разбитого флакона капельницы вылилось лекарство. Я, засыпанная слоем крошева, смотрела на бандита, боясь шевельнуться, загипнотизированная ужасом. Придавила собой Артема - кажется, от бедняжки уже одно мокрое место осталось, поскольку он даже не пищал. Ксюша ощутимо дрожала, Серега сипел.
        - Вы окружены. Сопротивление бесполезно. Выходите, руки за голову,  - послышался из коридора бодрый голос Синева.  - Оружие на пол!
        Похоже, у Владимира Ивановича закончились патроны. Подняв автомат над головой, он с воинственным кличем ринулся к двери. Вышиб ее ногой, взмахнул прикладом.
        - А-вау-а!  - дико взревeл интерн.
        - Вяу!  - поддержал его Темочка. Слава богу, я его не совсем задавила.
        - Мама!  - взвизгнула Ксюха.  - Мамочка моя!
        Ярость придала мне сил. Вскочив, схватила стул, ринулась в коридор и, с разбегу налетев на гадского клиента, огрела его по башке. Злодею удар ничуть не повредил, но от неожиданности он выронил автомат и оскалился:
        - Ах ты, сука!
        Я не дожидалась ответного удара - дубасила стулом куда попало и увидела, как из-под седого бобрика на лоб противника выползла багровая струйка крови. Стул, к сожалению, слишком хлипкое оружие, моментально разломался так, что у меня в руке осталась только тонкая перекладина от спинки. Отскочила от Иоакимиса, рычавшего:
        - Тебе не жить, сука! Хребет переломаю!
        Прямо мой кошмарный сон сбылся!.. Подонок подобрал автомат и погнался за мной по коридору, где распростерся Никита, а за ним погнался охранник с криком: «Стой! Стрелять буду!»
        - Да стреляй же скорей, пока он нас всех не поубивал!  - заорала я.
        Спас меня не этот тормознутый, нерешительный охранник, а обычный больной, сообразивший выкатить из двери своей палаты пустое инвалидное кресло-каталку. Оно летело с ускорением наперерез Барбосу и подсекло его бег. Убийца повалился на пол, опрокидывая повозку.
        - Милиция! Милиция!  - тоненько позвал женский голос.
        - Это что вы здесь устроили?  - высунулась из реанимационной Розалинда и, получив тычок от успевшего встать бандита, завалилась обратно в палату.
        А навстречу мне на всех парах мчался Эгамбельды! Как вовремя!..
        Мастер спорта выбросил перед собой правую ногу, взлетевшую высоко, просвистевшую почти так же звонко, как пуля, и врезал озверевшему Иоакимису по щеке. Голова грека мотнулась, но он вновь бросился в нападение, видимо, не понимал, с кем связался. Удары на него посыпались неостановимым градом. Эгем молотил тушу ребрами ладоней, махал ногами и, кажется, делал все это одновременно, да еще успевал приговаривать: «Получай, гад! За Ольгу! За меня! За Серого! За Катерину! За Ксению! За Тему!»
        Когда к ним подбежал охранник, братоубийца уже рухнул на колени, хватая воздух перекошенным ртом. Я тоже села на пол - в ногах ни силы, ни правды не было, еле выдавила из себя:
        - Там С-сережка… ему плохо… и дети,  - и увидела маленьких Волковых в конце коридора, но подняться не смогла.
        Эгамбельды заломил руки фальшивого Владимира Ивановича за спину, а охранник защелкнул наручники.
        Коридор заполнили омоновцы, устроили бестолковую суету, хотя им всех дел-то осталось, что оттащить бобра в «черный воронок». Следом прибыл и наш капитан, переодетый в штатское. Я как в тумане видела, что Федор Игнатьевич обменялся с Эгемом рукопожатием. Подошла к Никите, которому подняться помогали медсестры,  - лицо парня было окровавлено и плечо перебито, из открытой раны торчала ключичная кость, потому его сразу увели в операционную. Сергея на другой каталке транспортировали в реанимационную палату - новых ранений Волков избежал, но при падении вырвался катетер, разошелся шов, возник болевой шок, от которого он снова потерял сознание.
        Детей забрал Эгамбельды, увел их в палату к матери. А меня увели в ординаторскую знакомые врачи.
        - Выпей спирта, это лучше, чем транки,  - убеждал анестезиолог Павлик, тот самый, который в свое время давал наркоз Серому Волку.  - А то потом двое суток будешь тормозить. Тебе это надо?
        - Надо! Я хочу все забыть, хочу отключиться. Я уже больше не могу!
        - А я бы от спирта не отказался,  - заявил Кравцов, выглядевший мирным и домашним в шерстяном спортивном костюме с олимпийкой.  - Никита обещал угостить, да спекся.
        - Потому что Кит принял удар на себя! А ваш больничный охранник никуда не годится, такому не то что стратегический объект, овощехранилище доверить нельзя,  - сердито пробурчала я и словно накликала этого белобрысого тормоза в камуфляже. Он заглянул в приоткрытую дверь и рапортовал:
        - Товарищ капитан, все ладом, я проверил!  - И потянул носом.  - Спиртом пахнет. Разливаете?
        - Иди-иди, проверяльщик! Неси службу, как положено,  - послал его Федор Игнатьевич и потянулся за стаканом.  - А вот мы в натуре вмажем. Держи, Катерина, не сомневайся!
        - Пить в рабочее время?.. Что за народ?  - осудила нас Розалинда.
        Безвинно пострадавшая жертва Иоакимиса лежала на диване с компрессом на ушибленном лбу, как живой укор. Ворчала, что спирта в отделении и так не хватает, его отпускают совсем для других целей, пить как бы кощунственно!
        - Розалия Львовна, а помните, Путин тоже позволил себе стопочку за окончание боевой операции в Чечне?  - выступил Павлик.
        - Так то в Чечне!  - подняла она вверх указующий перст.
        - А разве у нас в больнице не район боевых действий? Или вам мало показалось?  - Анестезиолог подвинул к себе наполненную мензурку и, перейдя на шепот, предложил и ей присоединиться, выпить.
        Как ни странно, Розалинда не отказалась, употребила, как говорится, за милый мой. К нашему «вмазыванию» примазался и Эгем, ему тоже требовалось снять стресс. Мужчины спирт не разбавляли, закусывали черным хлебом и соленой килькой, а я воспользовалась водой. Вкус отвратительный, зато в самом деле полегчало, внутренняя дрожь утихла. Оказывается, есть ситуации, когда без бутылки не то что разобраться, выжить невозможно!..
        Глава 15
        Никите забинтовали голову - повязка, скрывавшая брови, напоминала тюрбан и одновременно младенческий чепчик, поскольку завязывалась на подбородке. Плечо было загипсовано, и левую руку он держал на перевязи, но хорохорился, улыбался бледными, бескровными губами:
        - Бывает и хуже, Катрин! Зато квартирный вопрос сам собой отпал. Куда уж лучше? Стол, кров, теплая постель и приятная компания!
        - Советовала же я тебе: женись на пиранье! Сейчас было бы кому ухаживать,  - притворно ворчала я.  - А то одна на вас всех разрываюсь.
        - Под пираньей ты себя имеешь в виду, рыбка моя? Так я согласен: зови священника, пусть благословит, а заодно и покаюсь,  - отшучивался Синев.
        Наступила весна, шла Масленая неделя, но я даже не представляла, какая на дворе погода, тепло или холодно, поскольку почти не покидала больницу. Никита и Сергей лежали в одной палате, где, кроме них, исцелялись еще двое мужчин постарше. Судна и утки приходилось подавать всем четверым, и стольких же больных я кормила, умывала, утешала. Видно, такая полоса началась - эра милосердия… В своей квартире ночевала крайне редко, из-за чего мой любимый Азиз совсем одичал - даже дурой перестал обзываться. Из агентства «Новодом» меня уволили по собственному желанию. Чтобы выжить без зарплаты, пришлось снести в ломбард все более-менее ценные вещи. Увы, ценностей было меньше, чем потребностей выздоравливающих организмов. Как всегда, выручила мама, которая каждый день приносила в больницу свежевыжатый сок из морковки, свеклы и яблок, а в честь Масленицы испекла «тещины блины», иронизируя, что так и не знает, кому она станет тещей. К чему готовиться, на что надеяться?..
        В конце марта выписали Ляльку. К тому времени и Никитка заметно окреп - конечно, не до такой степени, чтобы работать, но обслуживал себя он уже самостоятельно. Хуже всех чувствовал себя Серега - на боли не жаловался, терпел, но лежал совсем безучастный, подавленный. Что-то мучило, угнетало… Мы с Эгемом выступили свидетелями на суде по делу Иоакимиса. Обвинение признало его виновным в убийстве брата и двойном покушении на Волкова, приговорив по совокупности к двенадцати годам в колонии строгого режима. А дело об исчезнувшем кладе и вовсе замяли за недостаточностью улик, ведь Эгамбельды в точности как Сергей утверждал, что никаких золотых монет в глаза не видел, клад - не более чем плод фантазии подсудимого.
        Однажды вечером, вернувшись домой, я включила автоответчик, который не прослушивала целый месяц. И получила сразу три сообщения от Лидии. «Катя, нам надо серьезно поговорить». «Катя, позвони мне, пожалуйста, когда сможешь». «Катя, у меня для тебя есть важная новость»,  - лепетала она. Звонить я и не подумала, но встречи с бывшей подругой все-таки не избежала - буквально на следующее утро застала ее в больничной палате. Самонадеянно решила, что Гаевая явилась ради моих прекрасных глаз, и заносчиво задрала нос. Ничего подобного, Лидка интересовалась исключительно Синевым… Притащила ему полный пакет апельсинов и кучу маминых коврижек. Более того, под подушкой у интерна я заметила продолговатую металлическую фляжку, а от него самого в тот день потягивало хорошим коньячком. Кажется, мечта поэта преобразовалась в мечту будущего хирурга! Пути Господни неисповедимы…
        Отношения с Никитой с тех пор у меня сделались суше, да и видеться мы стали реже - он воспрянул для активной жизни, выписался, а его койко-место занял бомж дядя Кеша с вырезанной грыжей и отвратительным характером. Ему хватало наглости возмущаться тем, что суп жидкий, в кашу кладут недостаточно масла и сахара, а судно подается холодным.
        - Как я вам должна судно-то нагревать?
        - Меня не интересует как, хоть сама садись и грей, а больного человека обижать не смей!  - заявил ханыга. Быстро же он забыл, как скитался по помойкам!
        Больничные стены угнетали меня все сильнее, а вырваться из них в одиночку не могла. Ольга навещала мужа крайне редко: во-первых, она занималась протезированием зубов, выбитых в автокатастрофе; во-вторых, жила отныне вместе с Эгемом на улице Станиславского, а остальное ей было трын-трава. Впрочем, в один прекрасный, солнечный майский день нарядная и зубастая стрекоза приземлилась на подоконник палаты и произнесла следующий текст:
        - Дорогой, теперь нам делить нечего, кроме квартиры. Жить в ней после погромов и убийств я не желаю. Предлагаю продать ее, а деньги…
        - Я согласен.  - Волков даже не потрудился дослушать свою ненаглядную Ляленьку.
        - Подпишешь заодно и согласие на развод?  - Она подсунула ему заранее приготовленное заявление, и Сергей поставил на листе свой размашистый автограф…
        В июне Оля и Эгамбельды сочетались законным браком. Меня на свадебный ужин в ресторан «Сибирская тройка» позвать не сочли нужным, оставили возиться с кукушатами. У моего любовника больше не было жены, но радости это обстоятельство мне абсолютно не добавило, потому что не чувствовала его любви. Молодожены принесли в больницу часть денег, вырученных от продажи «терема» на Нарымской и причитавшихся Волкову, и сообщили о решении эмигрировать в Америку.
        - Зачем?  - только и спросил Сережа.
        - Предлагаю поделить детей,  - игнорировала объяснения Лялька.  - Мы заберем Ксюшу, а тебе оставим Артема. Пусть мелкий поживет с тобой хотя бы временно, пока мы не устроимся на новом месте.
        - Но мне самому жить негде…
        - Я согласна! Я возьму Темочку к себе и могу его усыновить!  - выкрикнула я и зарделась.
        - В общем-то мы именно на тебя и рассчитывали, все равно у тебя своих детей нет. Кстати, рояль и цветы можешь тоже забрать себе. Остальную мебель мы продали, а с инструментом столько возни, мало кому нужен,  - снизошла незабудка.
        В моей квартире стало невероятно тесно - «Петрофф» пришлось поставить прямо посередине комнаты, протиснуться мимо рояля можно было только бочком. Азиз перелетал с фикуса на пальму и чумел от ощущения, что снова очутился в родном экзотическом лесу. Зато к тому моменту, когда Волкова выписали из больницы, вопрос о том, где жить, уже не поднимался: куда он денется с подводной лодки? Точнее, от маленького сына… Квартирные три миллиона разлетались, как пух от тополей. Прав был Никита, ничто не обходится так дорого, как восстановление порушенного здоровья, без денег просто не вылечишься. Однако у Сережки появился аппетит, практически нормализовалось дыхание.
        Он сильно привязался к Азизу, мог часами сидеть и беседовать с пернатым. Надо ли удивляться, что лексический запас у моего любимчика значительно расширился? Индус даже петь начал - выводил неприятным, сварливым скрипом: «Пьяный Винни-Пух, жар-р-р-ра!..» На этой раскатистой ноте шлягер профессора Лебединского в его исполнении обрывался.
        К радостям нужно причислить и то обстоятельство, что Темочка значительно окреп, не просто ходил, а бегал, обзавелся четырьмя новыми зубами. Мой ласковый мальчик почти не капризничал, его было легко и накормить, и спать уложить. А еще я практически отучила малыша от памперсов, убедила, что горшок лучше.
        Но в целом лето выдалось очень грустным, прохладным, дождливым. Город настолько пропитался сыростью, что в воздухе пахло грибами. Даже бетонный козырек над нашим подъездом зацвел, подернулся зеленым мхом. В такую погоду только плакать хорошо - осадки смешиваются со слезами, и ничего не заметно… Тридцать первого июля мы провожали Ольгу, Эгамбельды и Ксению в Америку. Вернее, мы провожали их, конечно, не до самого Нью-Йорка, а на самолет в Москву. И на душе было ужасно тяжело, тревожно.
        Перед дальней дорогой устроились в открытом кафе, заказали шашлыки, но кусок в горло никому не лез.
        - Как ты будешь без языка?  - спрашивала я Ольгу.
        - Выучу, блин. По-твоему, я что, совсем тупая?  - Она жадно, глубоко затягивалась «Парламентом».
        - А кем ты думаешь работать?  - пытала я Эгема.
        - Тренером, там полно школ боевых искусств, устроиться ноу проблем,  - спокойно ответил он и отвлекся, уговаривая Ляльку не курить так часто.
        Ксюша жалась то ко мне, то к моей маме, которая тоже поехала провожать эмигрантов. Артем, не врубавшийся в суть грядущих перемен, собирал с земли пробки от пивных бутылок и раздавал нам: «Ня!» Мальчика никто не ругал. До того ли было? Серенький смотрел на дочку с непередаваемой тоской, а от меня и вовсе отводил взгляд…
        - Надо же, Ольга и Эгем нам вроде чужие люди, а у меня прямо сердце обрывается, как их жалко, особенно Ксюшеньку,  - призналась мама, поразив тем, как совпадают наши ощущения.
        - Зато у нас есть Темочка, мой рыжик кудрявенький,  - чмокнула я пацанчика.
        Лето, по сути, прошло, а я его прелестей не вкусила. Новосибирск - отнюдь не Лутраки, на городском пляже очень грязно, а за город мы ни разу не выбрались, хотя Серегина машина стояла под окном. Потому, вернувшись из аэропорта, предложила сумрачному Волкову:
        - Поехали завтра к Обскому морю, хотя бы просто на берегу посидим.
        - Как ты себе это представляешь? Я не собираюсь демонстрировать свои шрамы! Поезжай одна.
        - Я хочу быть с тобой!
        - Хм… Пока живешь со мной, о пляже и не мечтай,  - заявил деспот и мещанин, в которого превратился некогда легкий на подъем, рисковый Серый Волк.
        Кстати, и спали мы раздельно: мы с Темычем - на тахте, а его отец на кресле-кровати. В тот вечер я уже успела расстелить постельное белье, умыть пацаненка и переодеть его в пижамку, когда в дверь позвонили. Кто бы это мог быть? Давно уже в мою обитель не жаловали гости… Любознательный Артемка босиком зашлепал в прихожую, опередив меня, но, естественно, до замка не дотянулся.
        Я открыла и опешила: на пороге стояли два вампира - Никита и Лидия. Синев шутовски поклонился, снял каскетку с головы и молвил:
        - Девушка, позвольте решительно и бесповоротно пригласить вас на банкет по поводу нашего бракосочетания!
        - Дур-ра!  - воскликнул Азиз, перебиравший лапами по карнизу вешалки.
        Интересно, это он о ком? Я решила, что о Лидке, которая робко жалась к косяку. Как молотком размахивать и коровой обзываться, так была смелая…
        - Проходите, чего уж там,  - пригласила я.
        Никита выудил из вместительного жилетного кармана фляжку с коньяком:
        - Я считаю: кто старое помянет…
        - А я считаю совсем по-другому: один, два, три. И так до десяти!  - все же припомнила я старое - его приколы в тихой гавани.
        Мы закатились смехом. Донжуан, пристроивший-таки свой молодой, развратный организм в надежные руки, разлил коньяк. Волков пить отказался, Лидия тоже сослалась на некие обстоятельства, заставляющие воздерживаться от употребления алкоголя, зато язык у нее развязался, как у пьяной, гомонила за столом громче всех:
        - Ой, моя мама прямо с ног сбилась - готовит и готовит! Я ей говорю, куда это три горячих? И бигос, и плов, и пельмени… Катя, кстати, мы и твоих родителей решили пригласить, так что передай им. Ну и твоего… э-э-э…  - Гаевая покосилась на мрачного Сергея.
        - Видишь, люди даже не знают, как тебя называть,  - упрекнула я его впоследствии, когда жених с невестой отчалили.
        - Ну, так это их проблемы. Главное, что ты знаешь, кто я тебе.
        - Нет, я тоже не знаю…
        - Не притворяйся.  - Серенький обнял меня и поцеловал в шею. А потом перенес уснувшего сына на кресло. В ту ночь мы опять сделались любовниками. Может, я не разбираюсь в сексе, но лежала, млела и думала: какое счастье, что Лялька недооценивала этого самого гениального из мужчин! Настроение взлетело к небесам, аж заснуть не могла. Лежала и пялилась на похудевшую спину любимого…
        На свадьбу, которую справляли дома у Гаевых, Серый Волк идти решительно отказался, засел с моим папой играть в шахматы, поставив доску на рояль. Мы отправились на торжество вдвоем с мамой, купив по пути комплект постельного белья и букет крупных, помпезных белых гладиолусов, на которые очень похожа зазнавшаяся Лидка.
        Риелторов собралось - плюнуть некуда. Валентина Михайловна, заделавшаяся тещей, без устали метала на стол свою стряпню и нахваливала зятя. Негений Падлович упражнялся в произнесении тостов, добровольно взяв на себя роль тамады, а рядом, в его тени скромно отмалчивалась невзрачная, неприметная женушка, не подозревавшая, что на ее место не так давно претендовал не кто иной, как новобрачная. Неженатый Барбарис, взявшийся развлекать меня, справлялся с задачей несколько однобоко - в основном следил за тем, чтобы я не забывала опустошать фужер. В результате наклюкалась я изрядно - в желудке смешались шампанское и три сорта вина, в голове, соответственно, шумело. Мама еле прорвалась сквозь алкогольные помехи, шепнув мне:
        - Ой, Катенька, какого парня ты упустила!
        - Ты о ком? О Барбарисе?
        - Я о Никитушке,  - вздохнула она, дивясь моей непонятливости.  - В доме был бы свой врач, а то и давление померить некому… Да что давление? Зятем назвать некого!
        Поскольку мама закручинилась, я поспешила покинуть пирушку, так и не станцевав с холостым Борисом последнего танго. Провожала родительницу, а у самой ноги заплетались в косичку… Однако пьянство в тот вечер сослужило мне хорошую службу. Ворвавшись в квартиру, стукнула ладонью по роялю:
        - Надоело быть крестьянкой! Хочу стать столбовою дворянкой!
        - Ты о чем, любимая?  - поднял на меня трезвые, серьезные карие глаза Сергей.
        - Уж замуж невтерпеж,  - чистосердечно призналась я, усаживаясь к нему на колени.  - Почему бы тебе не взять меня в жены? А то моей маме некого зятем назвать.
        - Но ты и так моя жена,  - был ответ.
        И все-таки Серый Волк сводил меня в ЗАГС.
        День нашего бракосочетания был просто потрясающим! Утром Артемий сказал свое первое внятное слово - «мама», адресовав его, соответственно, мне. А еще в тот день я влезла в платье 44-го размера, некогда сшитое к выпускному вечеру в консерватории. Отмечали событие впятером - только мы и мои родители. Столом служил рояль, на котором я наигрывала всякие песенки в стиле ретро. Сама горланила громче всех: «Каждый хочет любить - и солдат, и моряк! Каждый хочет иметь и невесту, и друга!» Песни, если они не про Ленина и коммунистическую партию, очень веселят, по крайней мере, у мамы, папы и Сережи настроение создалось превосходное. Они дули шампанское и подпевали. А я и пить не могла от радости. Неужели такое возможно: любовника у меня больше нет, а есть законный, до потери пульса любимый супруг!
        - Атас!  - вместо «Горько!» кричал попугай. И был абсолютно прав.
        …Ночью я не выдержала и позвонила Ляльке, чтобы похвастаться.
        - Ос-споди, поздравляю. За что боролась, на то и напоролась, блин,  - как-то вяло отреагировала бывшая жена моего бывшего любовника.  - Чего не спишь-то? У вас сколько времени?
        - Три часа. Не спится!.. Ой, все так классно, так здоровско!.. Ну, расскажи, как вы там, как Ксюшенька?
        - Да ей-то что?
        - А кому что? У тебя что-нибудь не в порядке?  - насторожилась я. Показалось, Ольга расплакалась.  - Говори скорее, не томи!
        - Пластическую операцию неудачно сдела-ла-а-а…
        - Зачем ты ее делала, дурочка? Ты без того у нас раскрасавица, Лялечка, такая хрупкая, беленькая, как куколка,  - утешала я, ничуть не кривя душой.
        - Такая фигня получилась, не губы, а вареники какие-то. Теперь я на африканку похожа-а-а,  - никак не утешалась она.  - Катька, это катастрофа!
        Ольга так и не удосужилась спросить о сыне, и я не стала особенно хвастаться тем, что наш Темыч никакой не рахитик и не бронхитик, а отличный, резвый мальчик, признавший меня мамой. Однако не удержалась, выдала:
        - Мне с Сережкой так хорошо. Просто восхитительно!
        - Блин, везет же некоторым,  - буркнула она.  - Ладно, бай-бай, пока.
        - Погоди, Ляля. Лялечка, может, вы вернетесь? Возвращайтесь, а? Нам вас ужасно не хватает!
        Она повесила трубку, не удостоив ответом, а я с изумлением поняла, что выдала чистую правду: я действительно почему-то безумно скучаю по большой и мелкой стрекозкам!.. Сказала об этом Сереге.
        - Странно,  - задумчиво молвил он.  - Я-то скучаю - это понятно, Ксения - моя дочь, а тебе Лялька никто…
        - Ничего странного! Неужели нужно обязательно разбираться, кто кому - Вася, а кто кому - зайчик?! Мы не чужие, мы близкие, и этого достаточно… Никто не виноват, что повлюблялись невпопад.
        - Смешная ты у меня,  - полез обниматься супруг.  - Но вообще я тоже за то, чтобы наши американцы вернулись… И еще, Катрин, может, нам уже хватит тесниться в семнадцати квадратных метрах?
        - А что ты предлагаешь?
        - Купить квартиру попросторнее… Мы с тобой - обеспеченные люди. Клад-то я действительно перепрятал. Пошли!
        Я вытаращилась, будто огретая пыльным мешком из-за угла. Сережка повел меня в ванную, но не для того, чтобы намылить гелем и сполоснуть под душем, а чтобы показать, как выглядят золотые червонцы царской чеканки. Залез под тесную чугунную посудину, сгибавшую человека до состояния кузнечика, и вытащил тубус. Мне в пригоршни посыпались тускло-желтые кругляшки, которые не уместились в двух ладонях. Но и это было не все. Из вентиляционного люка любимый достал тугой сверток, обернутый в полиэтилен. Развернул его, и взгляду открылись пачки зеленых купюр, перевязанных резинками. Я закричала:
        - Чего же ты раньше молчал?!
        - Еще не хватало, чтобы презренный металл вмешивался в человеческие отношения, а без него все проверили истинность своих чувств. Я хотел убедиться, что Ляля по-настоящему нужна Эгему, и убедился, что они в самом деле любят друг друга.
        - А меня? Меня ты тоже проверял, да?
        - Нет, в тебе я не сомневался, моя ты виноградная косточка, оливка Пелопоннеса!  - Супруг до хруста стиснул мои ребра, монеты и доллары попадали на пол.
        Я взвилась:
        - Ай! Ой! Щекотно, отпусти!
        Вместо того чтобы отстраниться, Сергей коснулся носом моего уха и шепнул:
        - Я тут задумал одно дело…
        - Угу, понимаю: настоящий мужчина должен рисковать… Серенький, волчонок, да ты и вправду выздоровел! Но давай обойдемся без экстремизма? Лучше поделимся деньгами с Ольгой!
        - Обязательно поделимся, но сначала…
        - Ой, ай, отпусти, я больше не могу!..
        Эпилог
        В сентябре мы втроем съездили в свадебное путешествие на Кипр - та же Греция с морем, оливковыми и апельсиновыми рощами, только кладов в ней не зарыто. Отдохнули великолепно - плавали, загорали, а по вечерам гуляли по набережной, пили сухое вино и мечтали. Кажется, что может быть лучше безделья? А меня к концу недели уже неудержимо тянуло домой, потому что мы переехали в новую квартиру, не терпелось ее благоустроить, обжить.
        Комната, которую занимаем мы с Сережей, напоминает склад забытых вещей - в ней и рояль, и тренажер, и напольные растения. А Темочке досталась комната просторнее, ведь как знать, может, скоро там появится вторая детская кроватка?..
        В общем, с замужеством моя жизнь круто переменилась. Взять, к примеру, линии новосибирского метро, которые коротки, как бабий век. Я теперь их вижу крайне редко, подземкой почти не пользуюсь, потому что работаю рядом с домом в цветочном салоне «Сибирская орхидея». Все девушки похожи на цветы, и составлять букеты, созвучные прелестницам,  - сплошное удовольствие. Покупатели уходят довольные. Я провожаю их взглядом и мысленно выстраиваю им судьбы. Такого насочиняю, закачаешься!.. Будь я писательницей, наверное, цены бы мне не было. Но зачем? Быть хозяйкой своего жизненного сюжета гораздо интересней и важней, чем писать о чужих, придуманных…
        Серый Волк устроился тренером в фитнес-клуб, тоже рядом с домом, куда мы приходим обедать, потому что люто скучаем друг по другу, если не видимся хотя бы три часа. Еще мы частенько перезваниваемся с Ольгой, Эгемом и Ксюшей, которые вроде и от Нью-Йорка не в восторге, но и возвращаться не торопятся. Обещают прилететь, чтобы вместе встретить Новый год, вот тогда и разберемся.
        Кстати, наш умный попугай выучил два новых слова: «любимчик» и «бабло». Знаете, что кричит? «Азиз - любимчик!» «Бабло - др-р-рянь!» Регулярно напоминает нам про истинные ценности…