Магнолии, девушка, солнце… Татьяна Михайловна Тронина
        # Судьба оказалась щедра к красавице Марусе, полной рукой отмерив ей и солнца, и пасмурных дней, и ненависти, и любви. В жизни ее ждало столько роковых переплетений, опасных поворотов и отчаянных, безнадежных на первый взгляд ситуаций, что куда уж любому роману!
        Но пока судьба только начинает ткать свой узор, а значит, можно улыбаться, танцевать под огромными южными звездами и нежиться в теплых волнах Средиземного моря…
        Татьяна Тронина
        Магнолии, девушка, солнце…
        Июль.
        Едва она только шагнула из прохладной тени аэропорта на турецкую землю, как почувствовала нечто вроде удара. Она еще не знала, что солнце может быть столь жестоким, и в первый момент решила, что находится поблизости с работающим самолетным двигателем, выдыхающим раскаленный жар (аэропорт же!), и растерянно оглянулась.
        Но никаких самолетов рядом не было - за спиной возвышалась лишь стеклянная стена аэровокзала, за которой смутными тенями мелькали силуэты людей.
        - Маруся, ну ты чего встала? - устало и раздраженно прикрикнула на нее Людмила Светлякова, лучшая подруга.
        - Люд, я не понимаю… - пробормотала она. - А это что?
        - Где?
        - Ну, вот это… - Маруся неопределенно повела рукой вокруг.
        - Это, милая моя, Турция.
        - А почему так жарко?
        - Я же говорю - Турция! - нетерпеливо закричала Людмила и потянула ее за рукав футболки. - Пошли, пошли… Вон он стоит, этот, как его… Бурхан!
        Под длинным навесом впереди стояла толпа встречающих - с табличками, было множество стоек с названиями туроператоров - непонятно, как Людмила могла углядеть в этой толпе Бурхана, менеджера принимающей их компании, чье лицо она знала только по фотографии.
        Открыв рот и вытаращив глаза, словно выброшенная на берег рыба, Маруся все еще не могла понять, что же такое происходит. Неужели может быть настолько жарко? И в такую погоду придется еще и работать, ко всему прочему?..
        - Людка, давай вернемся! - с ужасом закричала Маруся. - Я здесь сдохну, честное слово!
        - Не глупи, Гагарина. Привыкнешь, - сурово бросила через плечо Людмила, волоча за собой объемистый чемодан на колесиках. - Надень панамку и очки.
        - Люда, но это невозможно! - закричала Маруся, готовая вот-вот разрыдаться. До того Маруся была только в Крыму да несколько раз, в детстве, отдыхала в Сочи с мамой, но там солнце было гораздо, гораздо добрее… Людмиле было проще - она неоднократно выезжала по туристическим путевкам то в Турцию, то в Египет, то в Грецию - и потому была хотя бы морально готова к тому тепловому шоку, который теперь на них обрушился.
        - Я же сказала - привыкнешь.
        - Господи, господи, господи… - с тихим, уже безнадежным отчаянием зашептала Маруся и помчалась к спасительной тени, которая царила впереди, под навесом с встречающими.
        Ну ладно они с Людкой - они ехали сюда работать… А зачем сюда так стремились все эти туристы, зачем они добровольно обрекали себя на такую пытку солнцем?
        Бурхан дружелюбно поздоровался с ними - оказывается, он ждал еще двух ребят из Баку и одну девушку из Казахстана.
        Когда все наконец собрались, Маруся взмокла так, словно на нее вылили целый ушат воды.
        - Людочка, это что, я теперь все время буду так потеть? - прошептала она на ухо подруге.
        - Привыкнешь, я сказала.
        - Я думаю, нет, - безнадежно вздохнула Маруся. - Я думаю, я умру здесь скоро. Через час, через два…
        Она ругала себя за то, что согласилась на эту авантюру, поддавшись уговорам подруги («Пойми, Маруська, - море, солнце… Нам еще и деньги заплатят в придачу!»).
        Маруся на эти уговоры согласилась не сразу - во-первых, пугали ужасы, которые могли случиться на знойном юге со светловолосой девушкой, во-вторых, страшила возможность обмана - а ну как денег в конце концов не заплатят?
        Но Людмила успокоила ее - они устраиваются на работу через хорошо зарекомендовавшее себя агентство, не ограничиваются устной договоренностью, а подписывают контракт (документ, между прочим!). Ну, а ужасов, в принципе, быть не должно, поскольку на подобную работу устраиваются юноши и девушки со всего мира.
        Ошибка Маруси, как и подавляющего большинства людей, заключалась в том, что она боялась не того, чего в действительности надо было бояться.
        Солнце.
        Бог ты мой, кто же знал, что солнце может быть таким жестоким…
        Когда прибыли ребята из Баку и казашка, то Бурхан повел их всех через ряды автобусов к тому месту, где стояла его машина.
        Выйдя из тени, Маруся снова испытала приступ панической атаки. Казашка - у нее было вполне европейское имя, Эрика, - весело щебетала по дороге, ребята из Баку успели познакомиться с Людмилой… И только Маруся ошеломленно молчала.
        В микроавтобусе Бурхана было довольно прохладно - работал кондиционер.
        - Наш отель - самый лучший на побережье, - сказал Бурхан на довольно приличном русском. - Ну, погнали!

…До того Маруся не знала, кто такие аниматоры. Она слышала, что анимация - это нечто, связанное с мультипликацией, а, например, анимэ - японские мультики, довольно сейчас популярные. Но вот о том, что работники развлекательного жанра тоже называются аниматорами, она не подозревала.
        Когда-то давно Маруся занималась фигурным катанием («Никаких перспектив: полное отсутствие честолюбия!» - вздыхал тренер), потом закончила институт физкультуры и вела сеансы специальной гимнастики в поликлинике восстановительного лечения. А еще она отлично танцевала. И неплохо знала два языка - английский и немецкий.
        Людмила, лучшая подруга, тоже отлично танцевала - ездила с гастролями в составе ансамбля, в репертуаре которого были пляски народов мира, пока не удрала оттуда -
«из-за интриг», по ее выражению. Языки она знала хуже, но все-таки могла довольно внятно объясниться на английском и с грехом пополам - на немецком.
        И вот, уволившись, Людмила решила начать жизнь с нового листа и для того подбила Марусю уйти из поликлиники, в которой платили мало, и, ко всему прочему, «не было никаких перспектив для карьерного роста» (тоже Людмилино выражение).
        - Ты должна увидеть мир, Гагарина, - добавила она. - И, кроме того, надо же как-то личную жизнь устраивать! А где еще ее устраивать, как не на курорте?
        - Но мы же там работать будем! - пыталась возразить Маруся.
        - Вот именно! У нас будет прекрасная возможность познакомиться с каким-нибудь денежным мешком. Или даже найти приличного иностранца!
        - Можно просто съездить за границу, на море - как туристки…
        - Во-первых, у нас денег не хватит, чтобы съездить туда надолго. Неделя, ну две… разве за две недели кого-нибудь найдешь! И потом, ты же не станешь бегать там за мужчинами, а будешь уныло валяться под зонтиком, дожидаясь, пока хоть кто-нибудь обратит на тебя внимание. А вот если ты аниматор, то можешь приставать к кому угодно - имеешь полное право!
        - Сама же говорила, что аниматор не может быть навязчивым, - напомнила Маруся. - И потом, я же замужем… Какие женихи?
        - Сколько лет ты замужем? - сурово спросила Людмила.
        - Три. То есть, вру… уже пять!
        - И сколько лет вы вместе не живете?
        - Два, два с половиной, - прикинула Маруся. - Но все равно…
        - Ой, какая же ты чудная… Ты сама как думаешь - твой Женька вернется к тебе или нет?
        - Вряд ли, - честно ответила Маруся. - Инга Савельевна не позволит - это раз. Потом, у Евгения сейчас новая пассия - это два. Ну, и потом: я его не люблю - это три…
        - Так чего же не разводитесь?
        Маруся пожала плечами.
        - Да как-то все не до того…
        - А я вот знаю, почему вы не разводитесь, - ехидно сказала Людмила. - Потому что тогда твоему Женьке придется жениться на своей новой пассии, а этого ему совсем не хочется. Он же страшный эгоист, он тобой прикрывается!
        - Людка, а ты не эгоистка - собралась искать денежный мешок?..
        - Марусечка, я действую совершенно бескорыстно - в первую очередь я тебе мир собираюсь показать, вот что!
        Работники агентства, в котором они нанимались на работу, посетовали на их возраст (обоим было по двадцать восемь, а в аниматоры идут обычно граждане студенческого возраста), но тут же отметили, что подруги выглядят гораздо моложе своих лет, спортивные и подтянутые. Ну, а знание иностранных языков было определяющим.
        И они поехали.
        Так что теперь, сидя в автобусе, который на бешеной скорости мчался по серпантину, рассекая раскаленный воздух, Маруся не знала, кого ей ругать - себя или авантюристку Людмилу…

…Пятизвездочный отель, чье название переводилось примерно как «Королевская мечта», произвел на Марусю неизгладимое впечатление - она даже передумала умирать сегодня и отложила свою гибель от нестерпимого зноя на завтрашний день.
        Людмила сказала - ничего особенного, отель как отель, но Маруся, воспитанная на отечественном сервисе, была восхищена до глубины души.

«Мечта» показалась ей огромной - ну как же, рассчитана на тысячу человек! Четыре бассейна, водные горки, четыре ресторана, амфитеатр, чистейший пляж с шезлонгами и зонтиками, полотенца - бесплатно! Цветы, пальмы, сосны… Дивный сон!
        Обслуживающий персонал жил в мини-квартале за территорией отеля.
        Людмилу и Марусю поселили в одном номере, показавшемся Марусе роскошным.
        - Ну, ничего особенного… - скептически пожала плечами Людмила. - А вот в соседнем отеле аниматоры живут в гостевых номерах. Там и кондиционеры, и телевизоры с телефонами.
        - Серьезно? - ахнула Маруся.
        - Абсолютно. Только все эти блага цивилизации нам ни к чему - мы дома сидеть не будем, а ночью в Турции можно и без кондиционера.
        Маруся, с которой пот лил градом, не согласилась.
        - Слушай, а чем это тут пахнет? - неожиданно Людмила сморщила нос и распахнула дверь, ведущую в совместный санузел.
        Маруся, принюхавшись, тоже почувствовала затхлый сероводородный запашок, который говорил о старой канализации, неприятный, но, в утешение, совсем слабый.
        - Подумаешь! - сказала она, побрызгав вокруг освежителем воздуха. - Едва-едва… Да ты совсем у нас принцесса!
        - А ты, Маруська, дитя коммуналки - тебе все нипочем, - недовольно буркнула Людмила.
        Это было правдой - в Москве Маруся жила не одна, а с соседями, пьющим холостяком Виталиком, давно махнувшим на себя рукой, и старой девой Алевтиной.
        В номер заглянула соседка Алиса - миловидная, загорелая до черноты девушка из Нижнего Новгорода, которая работала здесь второй сезон.
        - Привет, девчонки… А это что у вас? - Алиса засмеялась, глядя, как вновь прибывшие развешивают свои наряды в шкафу - платья, кофточки, сарафаны.
        - А что такое? - подозрительно спросила Людмила.
        - Да вам ничего из этого не понадобится! Эх, надо же, сколько лишнего барахла тащили на себе…
        - Почему?
        - Да потому что кроме шорт, маек, нескольких купальников и пары сланцев ничего здесь не надо. Платья и костюмы? Ой, да не смешите вы меня, для вечернего шоу вам все это выдадут в костюмерной!
        - А что надо было брать? - огорченно спросила Маруся, вытирая вспотевший лоб.
        - Побольше крема от солнца, средств гигиены - все это расходуется в геометрической прогрессии, а покупать здесь - дорого. И сигареты здесь дико дорогие - 3-4 евро за пачку.
        - Про сигареты-то я и забыла… - расстроенно пробормотала Людмила. Она курила. - Знала и забыла!
        - Короче - банные полотенца дает отель, белье и уборка комнат - раз в неделю, ландери, то есть прачечная - все бесплатно. Медицинское обслуживание - тоже бесплатно.
        - Это мы знаем… - вяло отмахнулась Людмила - она все еще переживала по поводу сигарет. - А курить-то тут можно?
        - В нашем отеле - да, но, разумеется, не во время работы. Пить - запрещено. Могут выгнать, если попадешься несколько раз. Работаем от зари до зари, но в свободное время делай что хочешь, только, разумеется, не при начальстве.
        - Нас еще в Москве предупреждали - штрафы тут берут… - сказала Маруся.
        - Да. За алкоголь, за то, что болтаешь по мобильному во время работы, за то, что опоздала на летучку, за невыполнение своих обязанностей, за мрачное выражение лица… Поэтому улыбайтесь, девочки, всегда улыбайтесь! Но самое неприятное, когда лишают дэй офф - свободного дня, то есть твоего законного выходного. И главное - никогда не выясняйте отношения с нашим шеф-аниматором или главным менеджером отеля. Если не уволят, то такую «веселую» жизнь устроят!
        - Ну а романы? - осторожно спросила Людмила.
        - Забудьте вы про личную жизнь! - усмехнулась Алиса. - Во-первых, на это ни времени, ни сил у вас не останется, а во-вторых, шуры-муры с отдыхающими тоже запрещены. По крайней мере, официально… Хотя ребята, которые здесь работают, я не только об аниматорах говорю, активно крутят шуры-муры с туристками, иногда даже за деньги. Получат их от какой-нибудь толстой старой немки, а потом спустят на нашу русскую Наташу… Да и просто любителей развлечься тут немало. Я теперь, когда уезжаю на зиму в Россию, без смеха слушать не могу, как мне там знакомые девчонки рассказывают о неземной любви с турецким аниматором во время турпоездки, как тот плакал во-от такими слезами, провожая ее домой…
        Господи, у нас есть тут один такой, Хамид, он каждый раз такое представление устраивает, так рыдает, прощаясь с очередной туристкой - только держись! Да, еще советую купить здешнюю сим-карту - дешевле выйдет. Вы ведь будете к себе домой звонить? - под конец спохватилась Алиса.
        - Да, - сказала Маруся, у которой в Москве оставалась мама.
        - Нет, - одновременно с ней ответила Людмила, у которой в Москве не было никого.
        - А теперь пошли. Работать пора!
        Так у Маруси началась новая жизнь.
        Первые дня два она просто изнемогала от жары - казалось, к турецкому солнцу привыкнуть нельзя, но потом все-таки привыкла. Кожа, хоть и щедро сдобренная специальным кремом, горела. Мышцы ныли от усталости - приходилось все время плясать, скакать, бегать, прыгать, развлекая отдыхающих. Главный принцип работы отдыхающего был таков - гость ни в коем случае не должен скучать!
        И все время улыбаться, улыбаться, улыбаться…
        Когда Маруся с Людмилой устраивались на эту работу в Москве, то им сказали, что анимация - это и не работа вовсе, а практически тот же отдых. Солнце, море, бесплатное питание и проживание…
        На самом деле этот труд назвать легким было никак нельзя. Помимо участия в развлекательных шоу была еще и спортивная программа - с гостями отеля полагалось проводить утреннюю гимнастику, играть в волейбол, футбол, заниматься с ними аэробикой - обычной и водной, в бассейне…
        День строился следующим образом: с девяти до девяти тридцати утра - завтрак, причем аниматоры, в отличие от другого обслуживающего персонала в отеле, питались вместе со всеми другими отдыхающими: еда и безалкогольные напитки - без ограничений.
        В девять тридцать - нечто вроде летучки. Собиралась вся команда, обсуждали программу на весь день. Далее проводились «активити» - спортивно-развлекательные игры (крокет, стрельба из лука, мини-гольф и т. п.). С двенадцати до часу дня - игры у бассейна и спортивные конкурсы (например, на лучшего ныряльщика или лучшего пловца). Затем был обед - команде аниматоров перед обедом, а также перед ужином полагалось встречать гостей, желать им приятного аппетита, веселить разговорами и информировать о развлекательных шоу («энтеренс»), которые должны будут состояться в ближайшем времени. Обедали сами, немного времени на отдых…
        Далее, с половины четвертого дня до пяти, работа продолжалась с новыми силами - опять спортивно-развлекательные игры (футбол, баскетбол, волейбол, уроки танцев, теннис и т. д. и т. п.).
        После ужина начиналась культурно-развлекательная программа - живая музыка, для детей проводились мини-дискотеки, велись всяческие конкурсы, викторины, лотереи…
        С половины одиннадцатого вечера и до очень глубокой ночи было вечернее шоу и дискотека для взрослых - аниматоры плясали с гостями, учили танцевать - и т. д. и т. д. и т. д…
        Шеф-аниматор Али постоянно песочил своих подопечных, и не дай бог кому из гостей было пожаловаться на персонал - виновному (даже если он не был виновным) доставалось по полной программе.
        - Одно утешает, - как-то заметила Людмила, которой досталось от шефа за нерадивость, - то, что над нашим хмырем есть еще один хмырь, а над тем - еще, а над всеми - Главный Босс, владелец отеля.
        Кроме того, здесь все было поделено на кланы - клан уборщиков, которые подчинялись своему начальнику, клан официантов - у них был свой начальник, отдельный клан садовников… И между всеми ими шла скрытая война, особенно среди низшего звена.
«Стучали» все и на всех, но особенно доставалось аниматорам от уборщиков и официантов - поскольку первые получали больше, развлекали гостей (а не носились с подносами, не стояли у плиты и полы тоже не драили) и питались тоже в общем ресторане с гостями, а не тем, что осталось после налета отдыхающих на «шведский стол»…
        Утром средний персонал на «летучках» выяснял отношения с младшим, а днем старший персонал критиковал средний. Однажды Маруся своими глазами видела, как Али с трагическим лицом молился перед дневным собранием - видимо, ему грозил серьезный нагоняй от вышестоящего начальства за какой-то проступок.
        Отдельная история - отношения между аниматорами и гостями. В основном все проходило более-менее нормально, но бывали случаи, когда напившиеся отдыхающие затевали драку, обижали аниматоров, тогда надо отдать должное охране - она пресекала подобные выходки.
        Но отдыхающие могли написать жалобу на аниматоров. На «летучках» всегда обсуждались гостевые комментарии («комментсы») туристов - зачитывались те самые бумажки с просьбами оценить сервис в отеле. Туристы, наверное, думали, что эти бумажки никогда не читают и анкеты в них существуют лишь для проформы - ан нет! Это было страшное оружие - особенно если нечто плохое было написано про кого-то конкретного.
        Однажды Эрика в шутку потащила каких-то девочек на аэробику за руки. Девочки смеялись, особо не сопротивляясь, - это была игра, но их маме поведение Эрики не понравилось. Мама написала в «комментсе» - Эрика навязчива (у каждого из обслуживающего персонала висела на груди табличка с именем). Что было! Эрику чуть не уволили, и шеф-аниматор Али распекал ее до обеда, объясняя, как важно уважать гостей.
        Но, в общем, несмотря на все обиды, неприятности и постоянную занятость, Марусе эта работа вдруг начала нравиться. Вырабатывалась особая устойчивость перед стрессами. Она научилась быстро принимать решения - в чужой стране с чужим менталитетом. Научилась быть всегда доброжелательной и с легкостью идти на контакт с совершенно незнакомыми людьми. Маруся имела явную способность к языкам и потому скоро стала довольно бойко болтать по-турецки - и с этих пор ее стал уважать местный персонал. Может быть, поэтому Марусю на «летучках» песочили реже других и жалоб на нее тоже было меньше.
        Но однажды с Марусей произошел странный случай.
        В отеле решили устроить тематическую вечеринку на футбольном поле. Накануне на нем расставили столы, стулья, по углам расположили барные стойки и переносные мангалы, быстренько соорудили сцену.
        Все утро Маруся с командой репетировали - собирались разыграть пьесу, сюжетом очень сильно смахивающую на «Рабыню Изауру».
        Под «Изауру» загримировали Марусю. Она - невысокая, с кукольным примерным личиком, в гриме была - точь-в-точь Луселия Сантос из культового сериала. Большой черный парик завершал полное перевоплощение.
        Вместо ужина гости отеля собрались на поляне. Задымили мангалы, официанты забегали вдоль столов, разнося закуски и вино, на большом противне зашкворчали стейки из тунца…
        Аниматоры разыграли на сцене представление - действие пьесы то и дело вырывалось в зал. Зрители активно подыгрывали, хлопали, и никого не волновало, насколько старания сводной команды комедиантов из разных стран соответствуют системе Станиславского.
        Потом устроили «аукцион» рабов. Это была тоже шутка, призванная развеселить публику - разумеется, никто из команды аниматоров не собирался продаваться всерьез, да и зрители не думали превращаться в рабовладельцев.

«Изаура» досталась длинному тощему немцу в круглых очках - он дико хохотал, отпускал сомнительные комплименты, а его жена, полная, стриженая, недовольно косилась на Марусю.
        Маруся уже научилась к тому времени чувствовать настроение гостей - она мило поболтала с очкастым немцем и, раздавая воздушные поцелуи, удрала из-за стола (к чему долго злить дойчерову жену - еще нажалуется начальству чего доброго…).
        Вдруг ее схватили за руку и потянули.
        Под разросшимся цветочным кустом был столик, за которым сидел один-единственный гость - мужчина лет тридцати пяти. Судя по всему, он был довольно высокого роста. Плотный, с большими ладонями, большими ступнями ног, которые торчали из-под стола (размер сорок пятый, не меньше), с большой головой и странным выражением лица. По каким-то неуловимым признакам Маруся поняла, что этот человек - русский, ее соотечественник.
        - Привет, как дела? - дежурно улыбнулась она, осторожно пытаясь освободить свою руку. - Как вам нравится здесь отдыхать?
        - Полный отстой, - усмехнулся тот. Маруся глазами поискала охрану - обычно те всегда находились поблизости, но на футбольном поле было слишком много людей, да и стемнело уже, а свет фонарей в этом уголке скрадывался разросшимися кустами.
        - И чем же вы недовольны? - ласково сказала она. - Может быть, потанцуем? - На другой стороне поля, у сцены, кружились под музыку пары. Там было светло, там была охрана…
        - Не, не хочу, - лениво сказал тот. - Поговори со мной.
        Этот человек чем-то не нравился Марусе, но тем не менее она весело сказала, стараясь без излишней грубости освободить свою руку:
        - Ну, а хотя бы сегодняшнее представление произвело на вас впечатление?
        - Не. Бодяга какая-то… - вздохнул тот, упорно не разжимая пальцев на ее запястье. - Варенье из соплей!
        - Очень жаль. Вы извините, но мне надо идти.
        - Не, сиди.
        - Послушайте, если вы сейчас же не отпустите меня… - шепотом, угрожающе начала Маруся, но незнакомец вдруг очень больно выкрутил ей палец.
        Слезы моментально выступили у нее на глазах, а от боли крик застрял где-то в горле.
        - Молчи. Если заорешь, совсем без пальца останешься, - спокойно произнес тот. - Я же сказал - поговорить хочу. Недолго. Поговорим, и катись на все четыре стороны…
        - О чем? - выдавила из себя Маруся, инстинктивно страшась скандала, хотя в этом случае охрана была бы на ее стороне. И где они все, эти охранники, лодыри чертовы? . Потом вдруг вспомнила - сегодня воскресенье, у шефа охраны - выходной, вот они и расслабились. Стоят где-то там, в сторонке, болтают между собой… «Завтра же пожалуюсь на них начальству!» - мстительно подумала она.
        - О чем угодно, - милостиво произнес незнакомец. - Скучно мне тут, блин. Днем мозги от солнца плавятся, ночью не заснешь - музыка грохочет.
        Он слегка ослабил свою хватку. Со стороны, наверное, они смотрелись вполне безобидно - сидят двое, мирно разговаривают, он нежно держит ее за руку…
        - Почему же вы один сюда поехали? В компании-то всегда веселее…
        - Много ты понимаешь! - в полутьме на его бледном большом лице мелькнула саркастическая усмешка. - Это ведь хуже всего - едешь с кем-то, а тебе нервы мотают… Ты поспать хочешь, а дружбан твой телик на полную мощность врубает!
        - Так можно не с другом ехать, а с любимой девушкой.
        - Не смеши. Это еще хуже - никакого отдыха точно не будет. Или пилить будет, или бегать по всяким дискотекам да барам, а ты за ней таскайся…
        - Но одному ведь тоже скучно, так? - с трудом улыбнулась Маруся.
        Он помолчал, разглядывая ее лицо странным, тяжелым, мрачным взглядом. Так, наверное, удав смотрит на кролика, перед тем как его съесть.

«Из бандитов, наверное… - печально решила Маруся. - Или напился чересчур? Да вроде не пахнет. Хотя, говорят, на некоторых алкоголь даже в малых количествах очень плохо действует!»
        У него были темные волосы и, кажется, темные глаза. Потом он улыбнулся, показав крупные передние зубы. Этот человек был жесток и одновременно печален - наверное, именно потому казался таким странным.
        - Ты красивая, - сказал он почти нежно. - Волосы-то свои? - Он дернул ее за прядь. - Э нет, парик…
        - Отпустите меня, пожалуйста. Мне правда пора.
        - Да что вы все рветесь от меня, как будто я прокаженный?! - с тоскливой угрозой воскликнул тот. - Мне ж ничего не надо, только поговорить немного…
        - Нельзя заставлять других делать что-то против их воли, - тихо произнесла Маруся. - Можно только просить. Я по себе знаю: когда требуешь чего-то - точно этого не получишь.
        - Просить? - фыркнул тот. - А разве я не просил?
        - Нет. Вы просто схватили меня и заставили сидеть рядом.
        - А если б я попросил по-хорошему - осталась бы со мной?
        - Конечно! Это ведь моя работа - развлекать людей, - серьезно ответила Маруся.
        - Да врешь ты все… - вздохнул незнакомец. - А вообще, на хрена тебе эта работа? Тоже мне, удовольствие - мартышкой перед всякими уродами скакать!
        - А кем я должна работать, по-вашему? - с вызовом спросила она.
        - Ну, я не знаю… Типа чем-нибудь серьезным, - благодушно посоветовал тот. - Или замуж выйти!
        - Я замужем.
        - Вау! Она замужем… А где муж? Тоже тут где-то поблизости скачет? - незнакомец завертел головой.
        На секунду он ослабил хватку - и Маруся, воспользовавшись этим обстоятельствам, моментально вылетела из-за стола и отбежала на безопасное расстояние. Гремела музыка, а тут еще, ко всему прочему, где-то на пляже стали запускать фейерверки. Разноцветные огни взорвались в черном небе, дети завизжали от восторга…
        И во время одной из вспышек Маруся еще раз увидела лицо незнакомца - странное, очень странное. Для себя она определила - лицо палача. Палача, который рубит головы и одновременно жаждет от мира большой и чистой любви…
        Он, усмехнувшись, погрозил ей пальцем, грузно вылез из-за стола и пошел в другую сторону - туда, где стояли корпуса отеля. При ходьбе он смешно косолапил и теперь был похож на медведя-гризли, разбуженного посреди зимы, который решительно не знал, чем себя занять.
        - Жуть… - раздраженно пробормотала Маруся и потерла распухший палец, который незнакомец едва не выломил ей из сустава.
        Далее вечеринка покатилась по наезженным рельсам и ничего особенного больше не произошло. В конце концов, все эти «турецкие ночи» - экзотика лишь для туристов, а аниматоры очень скоро уже воспринимают свою работу как рутину.
        И лишь через несколько часов, когда веселье стало затихать, Маруся отправилась к себе в номер. Она дико устала, и у нее было одно желание - принять душ и смыть с лица косметику.
        Маруся пошла по пляжу домой - ни души, даже самые стойкие любители «зажигать» угомонились. Пляж был ярко освещен прожекторами, а черное море сливалось с черным небом - лишь прибрежные волны вились белыми кружевами, набегая на песчаный берег.
        И тогда Маруся села на один из лежаков, вдохнула в легкие теплый воздух и закрыла глаза. Легкая водяная пыль оседала у нее на лице, щекоча веки. Она была счастлива, несмотря на то, что была вдали от родины и уже давно не жила с мужем, что ей встречались личности вроде сегодняшнего типа, а завтра предстоял еще один тяжелый день.
        - Маруська, ты?
        Она оглянулась - к ней спешила Людмила.
        - Ты чего здесь сидишь, а? Спать давно пора!
        - Да так… Морем любуюсь.
        - Морем? - засмеялась Людмила. - А оно тебе еще не надоело?
        - Нет, море никогда не сможет надоесть! - убежденно произнесла Маруся. Бросила на лежак парик, стянула через голову платье и зашлепала к воде, благо купальник она так и не сняла с утра.
        - Маруська, только очень быстро!
        - Ладно… - бросила она через плечо.
        Вода была поразительно теплой, и прикосновения волн вызвали у Маруси дрожь восторга. Она нырнула, отплыла подальше от берега. Вода словно смывала с нее усталость, ласкала ее, даря покой не только телу, но и душе.
        - Маруська, ну сколько можно!
        Маруся вылезла на берег.
        - Все, пошли, по дороге обсохнешь…
        - Все-таки, Люда, нет ничего лучше этого Черного моря.
        - Какого-какого?
        - Черного. А что? - с недоумением спросила Маруся.
        - Ну ты даешь… Ты что же, думаешь, вот это - Черное море? - Людмила указала рукой на волны.
        - Ну да… А что же это?
        - Дурочка! - застонала Людмила, согнувшись пополам от хохота. - Ты что же, всю дорогу думала, что это Черное море?!
        - А какое еще? - испугалась и удивилась Маруся.
        - Это же Средиземное! Ой, нет, не могу… Обязательно завтра ребятам расскажу! Маруська, ты шутишь?
        - На море же не написано, какое оно - Черное или Средиземное! - рассердилась Маруся.
        - Но разве ты не знала, куда едешь? - хохотала Людмила.
        - Знала. В Турцию. А Турция - на Черном море.
        - Ой, нет, не могу…
        Маруся не выдержала и тоже принялась хохотать.
        В номере они быстро приготовились ко сну. У Людмилы была дурная привычка - курить в постели.
        - Люда, но это невозможно… - сонно пробормотала Маруся, отгоняя от себя прозрачные облачка дыма.
        - Уж лучше табаком будет пахнуть, чем канализацией! - огрызнулась подруга. - Я, кстати, сантехника вызывала сегодня: он в трубах поковырялся, а толку - ноль. Тоже мне, профессионал! Погоди, у меня вроде были ароматические палочки…
        - Потом, потом.
        - Слушай, я сегодня с таким парнем познакомилась - просто фантастика! - спохватилась Людмила. - Его зовут Богдан, и он тоже из Москвы, представляешь? У него синие глаза, бородка такая испанская, очень стильная, и сеть собственных автосервисов!
        - Ну и что? - пробормотала Маруся, все больше погружаясь в дрему.
        - Господи, да я именно о таком и мечтала! - оживилась Людмила еще больше и пустилась в рассказ. Но Маруся услышала только начало: «Иду я, значит, мимо горки с аттракционами…» - а потом быстро и легко провалилась в сон.

…На рассвете в приоткрытую балконную дверь бесшумно скользнул теплый ветер и очень обрадовался тому, что у него появилась возможность всласть похозяйничать здесь. Он пролетел вдоль стен, фамильярно потрепал занавески, потом завис над маленьким столиком, заваленным тюбиками, коробочками, баночками, флакончиками, с интересом покружился над большой пластмассовой заколкой, в которой ярко блеснули разноцветные стразы.
        Потом метнулся к потолку, прицелился и спикировал вниз. Его привлекло спустившееся с одной из кроватей покрывало - он принялся трепать его, поднимая с пола невесомую пыль.
        Ветер скользнул по покрывалу вверх и обнял девушку, лежавшую на кровати, - обнял сразу всю, целиком, как хозяин. У нее были тонкие, с узкими щиколотками ноги, шоколадного оттенка загар, который обычно бывает у брюнеток. Темные, почти черные прямые волосы закрывали ей лицо. Ветер принялся сдувать их, чтобы получше разглядеть спящую. Та недовольно пробормотала что-то и перевернулась на спину - волосы упали на подушку. Теперь стало ясно, что она очень хорошенькая, у нее смешной нос «уточкой» и длиннейшие темные ресницы. Вишневого оттенка узкие губы, маленькая родинка на подбородке.
        Ветер защекотал ей ресницы - на миг та открыла глаза, блеснувшие темно-серым, свинцовым блеском, но потом снова закрыла их, прошептала невнятно: «Маруська, господи, как же вставать неохота…»
        Этот шепот услышал только ветер, теперь приникший к ее губам. Он подхватил слова и суетливо, с готовностью попытался отнести их к другой кровати, очевидно, понимая, что они предназначаются для второй обитательницы этой комнаты.
        Но не донес - слова растворились в воздухе на половине пути, распались на мельчайшие, невидимые составляющие и осели на пол.
        Тем не менее ветер своего направления не изменил. Он скользнул по хлопковой простыне, в которую была закутана другая девушка, попытался стянуть ее, но тоже безуспешно. Ничего не оставалось, как только перебирать выгоревшие, золотисто-рыжеватые волосы, лежавшие на подушке. Волосы были жесткими и пружинистыми, солнце и соленая вода успели изрядно поработать над ними, сделав непослушными.
        Ветер совсем уж было смирился с тем, что не увидит ее, и собирался скользнуть обратно в балконную дверь, на волю, как вдруг девушка пошевелилась и откинула с себя простыню. Она была в смешной пижаме из тонкого батиста, больше напоминающей детскую - со всеми этими кружавчиками, завязочками, рюшечками, с открытыми плечами и короткими панталонами. И телосложением она напоминала подростка - невысокая, тонкая, с едва заметной грудью и крошечными ступнями - на такие ножки не найти нормальной обуви. Кожа на открытых участках тела была розовато-смуглая, покрытая мелкими, едва заметными веснушками и светлыми золотистыми волосками, мягкими и почти незаметными. Наверное, на ощупь эта кожа напоминала бархатистую поверхность персика или абрикоса - ветер немедленно принялся щекотать и тормошить вторую обитательницу этой комнаты.
        Она открыла глаза - зеленовато-серые, бессмысленные спросонья, и уставилась в потолок, по которому шустро бегали солнечные зайчики. Светлые брови, светлые пушистые ресницы, делавшие взгляд простым и бесхитростным, как у теленка.
        Овальное ровное личико, прозрачные розовые губы, маленький подбородок - признак слабохарактерности его обладательницы.
        Ветер знал всех живущих и живших на этой планете, он видел все со дня сотворения мира. Он был так же стар, как Земля, как сияние Солнца, как тусклый блеск Луны по ночам. Он был ровесником морю и рассыпанному повсюду песку. Точно с таким же нахальством он щекотал лица фараонов в Древнем Египте, завитые бороды ассирийских царей и пудреные щеки королей времен Ренессанса. Простолюдинов и прочих же было - без числа.
        Эта девушка оказалась одной из бесконечного числа многих, и она, как и все прочие, звонко чихнула, когда ветер весело защекотал ей ноздри.
        - Апчхи! - сказала она. - Сквозняк какой-то…
        - Будь здорова, - немедленно отозвалась Людмила с соседней кровати. - Который час?
        - Спасибо, - пробормотала Маруся и, приподнявшись на локте, посмотрела на часы. Потом упала назад и снова закрыла глаза. - Пора вставать.
        - Так что же ты лежишь?
        - Сейчас-сейчас… - Все так же, не открывая глаз, Маруся прикоснулась рукой к волосам и произнесла более твердым голосом: - Колтун какой-то на голове! Что с волосами делать, не представляю…
        - Ничего, вернешься в Москву, все пройдет. Это от воды.
        - Вчера один тип ко мне пристал, такой странный… Странный и страшный. У тебя бывало так - вроде ничего особенного, а тебе страшно, аж мороз по коже?
        - Бывало, - легко согласилась Людмила и села на кровати. - Дел сегодня… С детьми одной тетки буду сидеть ночью, они с мужем на экскурсию уезжают, а детей брать с собой неохота…
        У всех аниматоров в отеле была возможность подзаработать дополнительно - в свободное от основной работы время они могли предложить гостям свои услуги в качестве беби-ситтера, то есть няньки. Кроме этого, продавали CD-диски с музыкой (от продажи каждого шел в карман определенный процент), распространяли билеты лотереи «Бинго» - и тоже не бесплатно. Владельцы сувенирных лавок платили свой процент, если аниматоры приводили к ним покупателей…
        После полудня Маруся оказалась по какой-то надобности в холле, где располагалась стойка администратора - «ресепшен». Здесь также встречали и провожали гостей - небольшая толпа ждала автобуса в аэропорт.
        И вдруг Маруся увидела того самого незнакомца, едва не сломавшего ей палец. Тот в широких льняных шортах и оранжевой «гавайке» цедил через трубочку прозрачный коктейль из бокала, развалившись на плетеном диванчике.
        Перед ним стояла сумка-тележка, а через плечо был перекинут планшет. «Уезжает!» - обрадовалась Маруся. Она спряталась за колонну и некоторое время пристально разглядывала этого человека, так бесцеремонно обошедшегося с ней накануне.
        Объявили посадку - толпа плавно потекла к выходу. Незнакомец тоже встал и своей странной, тяжелой походкой направился к стеклянным раздвижным дверям, за которыми стоял автобус.
        И только когда он сел в него, Маруся почувствовала облегчение. Она больше никогда и ни при каких обстоятельствах не хотела видеть этого человека.
        Далее жизнь потекла в прежнем русле. Солнце светило, море набегало волнами на берег, одни отдыхающие сменяли других.
        Основное правило работы оставалось прежним - чтобы гости не скучали, не сидели в своих номерах.
        Однажды вечером, во время дискотеки, вдруг погас свет - вероятно, случился перепад электричества. Музыка затихла, возмущенно зашумели гости. Зажглось тусклое аварийное освещение.
        - Внимание, шоу барабанов! - тут же закричала Алиса, схватила табуретку и принялась отстукивать на ней ритм. Другие аниматоры тоже принялись колотить по табуреткам - довольно слаженно и весело.
        Некоторое время гости, хлопая в ладоши и смеясь, слушали это импровизированное
«шоу», потом их интерес начал потихоньку ослабевать. Смех потихоньку затихал.
        Тогда вперед выскочили Людмила с Марусей и принялись крутиться в танце живота. Публика моментально воспрянула духом, раздались одобрительные возгласы.
        Танца хватило минут на десять, и публика снова начала скучать.
        Тогда ребята грянули «Марсельезу» - в этот вечер на танцполе было особенно много французов. Бурные овации, зрители в один голос принялись подпевать. Далее наступила очередь «Подмосковных вечеров», которые тоже были хорошо приняты, но на третьей песне интерес публики снова принялся слабеть.
        Но тут, к счастью, вспыхнул свет и вновь зазвучала музыка.
        - Полчаса… - задыхаясь, прошептала Людмила, глядя на часы. - Ты представляешь, Марусенька, мы целых полчаса продержались!
        Подруги вернулись в номер во второй половине ночи, измученные, но гордые тем, что их команда не дала зрителям разойтись.
        - Фу, опять этот ужасный запах… - разозлилась Людмила. - Нет, я все-таки зажгу ароматические палочки!

…На следующий день, после утренней программы, когда Маруся с Людмилой снова вернулись к себе в номер, чтобы принять душ и переодеться, там было все перевернуто.
        - Что это? - испуганно сказала Маруся. - Нас ограбили, что ли?..
        Людмила, не говоря ни слова, принялась проверять это предположение, но скоро выяснилось, что ни одна вещь не пропала. Тем не менее все было разбросано в диком беспорядке, содержимое ящиков вытряхнуто на пол, тумбочки распахнуты, постели перевернуты…
        - Маруська, это они нам «шмон» устроили! - закричала с яростью Людмила.
        Они побежали к Али - жаловаться. Тот сидел у себя в кабинете, перебирал на столе бумаги.
        - Али, что за дела, у нас в номере все перевернуто…
        - Вы курите гашиш, - холодно произнес тот, не отрывая глаз от бумаг. - Вы уволены.
        - Что мы курим? - вытаращила глаза Маруся, которая и обычных-то сигарет в рот не брала.
        - Гашиш!
        - Кто сказал?! - быстро, сквозь зубы, спросила Людмила.
        - Все. Уборщик, охрана… Я в ярости. Вы уволены, вон!
        С начальством спорить было бесполезно. Подруги, потерянные, вышли из кабинета, за их спинами захлопнулась дверь.
        - Какой еще гашиш, елки-палки?! - Людмилу трясло от ярости. - Интересно, кто такую чушь про нас придумал?..
        Маруся пожала плечами. Она чувствовала себя потерянной и точно оплеванной. Банально, но нет ничего хуже несправедливых обвинений…
        - Слушай, это та толстая тетка, уборщица, - Рамиса, Раниса, или как ее там… - Людмила схватила Марусю за руку. - Точно! Я на нее позавчера пожаловалась, что она номер плохо убрала, а она в отместку решила на нас накапать!
        - Но мы не курили гашиш! - Маруся всхлипнула.
        - Да не реви ты… Нет, но какая же она дрянь!
        Через некоторое время подруги догадались, какой «гашиш» им вменяли в вину - это были те самые ароматические палочки, которые они жгли прошлой ночью.
        Но объяснять что-либо оказалось бесполезным - подруг уволили, и все.
        К вечеру они уже были в аэропорту. Получилось так, что Людмила улетала первой, а Маруся - несколько позже, другим рейсом.
        - Ничего, не переживай, - Людмила поцеловала ее на прощание. - Встретимся в Москве.
        - Как все глупо получилось…
        - Да ну, перестань! У меня эта работенка уже поперек горла стояла, - покачала та головой. - На самом деле, не мое это дело - дурочкой перед людьми плясать… Унизительно как-то! Слава богу, что деньги при нас остались, и неплохие, в общем-то, денежки… Честно заработанные!
        Скоро Людмила улетела, а Маруся осталась одна. До ее рейса оставалось часа три.
        Она принялась читать книжку - детектив, забытый в кресле кем-то из русскоязычных туристов, потом заглянула в «дьюти-фри» и купила себе хороший шампунь в качестве утешения.
        - Смотри, вон тот парень в кино играет, - неподалеку от Маруси переговаривались пожилые, полные, загорелые до черноты женщины в панамках, похожие на две оплавившиеся на солнце шоколадки.
        - Кто?
        - Вон тот, в красной рубашке, крашеный - видишь? Месяц назад видела его в одном сериале…
        - Ну и что?
        - Как что! Интересно же… Он друга главного героя играл, пока его в пятой серии в собственном авто не взорвали!
        - Да мало ли кого там взорвали! Идем, на самолет сейчас опоздаем…
        Женщины ушли, а Маруся принялась рассматривать парня в красной рубашке - просто так, от скуки. Тот стоял возле полок со спиртным и задумчиво вертел в руках бутылку виски, видимо, решая: купить - не купить…
        Он был высокого роста, худой. Довольно длинные, до плеч, золотистые волосы, темные у корней, черты лица правильные и выразительные. Не то чтобы этот человек выделялся какой-то особенной красотой - нет, но было в нем нечто особенное, что привлекало внимание, вызывало одобрительную улыбку. Наверное, он действительно был киноактером…

«Интересно, а какие роли он играет? - задумалась Маруся. - Готова поспорить - только положительные! Или он играет жертв - этаких несчастных обаяшек, которые обязаны вызывать сочувствие у зрителей!»
        На какое-то время Маруся даже забыла обо всех своих неприятностях, она просто стояла и из-за полок с товарами разглядывала незнакомца. Этот человек вызывал приязнь - мгновенную, беспричинную. Абсолютный антипод того нахала, приставшего к Марусе в Турции, - вот каким был этот, тоже совершенно незнакомый ей человек!
        Неожиданно он поднял глаза - ярко-синие, точно сапфиры. Поразительные глаза… Маруся ахнула и тут же отвернулась, сдерживая волнение и смущение. Она не хотела показаться бесцеремонной, хотя работа аниматором сумела здорово раскрепостить ее.
        Она подхватила свою сумку, расплатилась у кассы за шампунь и тут увидела, что регистрация на ее рейс только-только началась. Красавчик из «дьюти-фри» был моментально выкинут из головы, и Маруся бегом поскакала к стойке, пока там еще почти никого не было.
        Все происходило в каком-то бодром, ускоренном темпе-и меньше чем через час Маруся сидела в салоне самолета одной из первых. У самого окна!

«В конце концов, все закончилось не так уж плохо… Да, было неприятно, что нас с Людой выставили с позором из этого отеля, но мы-то знаем, что на самом деле ничего плохого не делали! И, кажется, я соскучилась по дому…»
        В салон все набивались и набивались люди, стюардессы быстро управляли их потоком. Маруся заранее застегнула ремень безопасности и, закрыв глаза, откинулась назад. Она решила, что будет спать до самой Москвы. Сон - вот чего ей так не хватало все это время!
        Потом, через минуту, почувствовала, как кто-то садится рядом.
        - Привет.
        Она открыла глаза и увидела давешнего красавчика в красной рубахе. Он был ее соседом.
        - Привет… - удивленно ответила она. Не выдержала-и улыбнулась.
        - Домой?
        - Домой, - утвердительно кивнула она. Сердце забилось быстрей. Они будут сидеть рядом и болтать до самого Домодедова. К черту сон!
        - Сеня…
        - Маруся. Сеня - это Семен?
        - Нет, Сеня - это Арсений, - охотно пояснил тот. Теперь, вблизи, Маруся поняла, что парень этот не такой уж юный, каким показался ей в первый раз. Ему за тридцать определенно.
        - А Маруся - это Мария?
        - Да. Ты актер?
        - Откуда ты знаешь? - Он тоже улыбнулся и стал еще ровно в тысячу раз милее. Маруся, которая и так испытывавшая к этому Сене внезапную, почти беспричинную приязнь, теперь была уже полностью покорена. - Кино со мной видела? Ведь я, если честно, мало снимался.
        - Слышала - женщины в аэропорту говорили… Ты взрываешься в пятой серии в собственном авто.
        - Точно! - обрадовался он. - Но это такое мыло! А ты чем занимаешься?
        Маруся рассказала ему о себе. Вывалила все и сразу - как занималась фигурным катанием, как работала в поликлинике восстановительного лечения, как попала в Турцию, как их с Людмилой выгнали оттуда…
        Самолет уже взлетел, а они даже не заметили этого.
        - …да ерунда все это! Недаром же говорят: все, что бог ни делает, все к лучшему, - горячо посочувствовал Сеня - пожалуй, даже слишком горячо для столь короткого знакомства. Но Марусю это очень ободрило. И кроме того, ей стало ясно: Сеня, ко всему прочему, еще очень отзывчивый, добрый, милый человек.
        - А как твоя фамилия? - бесхитростно спросила она. - Чтобы в следующий раз знать, какие фильмы смотреть…
        - Бережной. Арсений Бережной. А в Турции я отдыхал. Жалко, что не в твоем отеле…
        Стюардессы принялись разносить напитки. Сеня заказал Марусе апельсинового сока (хотя она вполне могла это сделать сама) и вообще всячески ухаживал за ней. Это было нисколько не навязчиво и очень трогательно.
        Потом он угостил Марусю сливочным ликером, а сам выпил немного виски, купленного в аэропорту.
        - …а еще я как-то снялся в рекламе. Помнишь, года два назад все крутили ролик, где один парень прыгает по крышам, вроде человека-паука, а потом оказывается в офисе своего начальника и дарит ему свой дезодорант?
        - Помню! - неожиданно взволновалась Маруся, которой до того, в общем-то, было наплевать на рекламу. - А начальник такой толстый, с усами и ужасно страдает от обычного дезодоранта?..
        - В точку! Именно этот ролик!
        - Ну надо же… Оказывается, я тебя давно знаю, - засмеялась она.
        - Только я не люблю рекламу. И мыло - ну, сериалы эти, в которых тоже приходится сниматься, тоже не люблю. Я в театре играю - это мне больше по душе, а насчет кино… Ну что это за роль - Вася Серенький (так моего героя в сериале звали), он вроде шестерки в банде, его подставляют свои же, и в конце концов несчастный Вася взрывается в собственном авто… Ничего хорошего!
        - А кого бы ты хотел сыграть?
        - Гамлета, - с такой застенчивой, обаятельной, забавной улыбкой произнес Сеня, что они оба захохотались в один голос. - Нет, правда! Ну, не Гамлета, а какую-то другую роль, где не только бы кулаками пришлось махать и говорить «по фене»… А чего бы ты хотела от этой жизни, Маруся?
        - Не знаю, - честно сказала она. - У меня все желания глупые и какие-то мелкие. Меня еще в детстве тренер пилил за то, что во мне нет честолюбия. Если бы у меня оно было, я, возможно, стала бы известной спортсменкой. Ты знаешь, а ведь у меня мама - астролог. Гороскопы составляет, - вдруг вспомнила Маруся. - Это я к тому, что она мне мое будущее предсказать пыталась…
        - Интересно! - с азартом воскликнул Арсений Бережной. - И какое она тебе будущее нагадала?
        - Ой, смех один! И ничего не сбылось, можешь себе представить? Я и так во все это не верила, а тут совсем разочаровалась…
        - Ты с мамой живешь?
        - Нет, отдельно. Я живу в коммуналке, можешь себе представить?
        - Весело, наверное?
        - Обхохочешься! Один сосед - алкоголик, правда, тихий, и еще пожилая одинокая тетенька, которая вышивает бисером - год назад этим увлеклась. А теперь у нее все стены от пола до потолка увешаны картинами из этого самого бисера!..
        Через часа полтора стюардессы раздали лотки с обедом, и опять Арсений усердно ухаживал за Марусей. Но в его поведении не было никакой навязчивости - он с удовольствием это делал, а Маруся с не меньшим удовольствием принимала его ухаживания.
        Он снова разлил в пластиковые стаканчики: себе - виски, ей - сливочный ликер.

«Кажется, я влюбилась… Может быть, это и есть та самая любовь с первого взгляда? - растерянно подумала Маруся, глядя в ярко-синие глаза своего спутника, которые, в свою очередь, не отрывались от ее лица. - Но он такой милый, что просто даже плакать хочется!»
        - А кроме соседей… - нерешительно спросил он. - Ты одна? Ну, у тебя кто-нибудь есть?
        Сердце у Маруси сжалось. Было ясно, что Арсений жаждет продолжения знакомства, и теперь от ее ответа зависит все.
        - Если честно, то я замужем (его лицо вытянулось от огорчения). Но мы с ним уже три года не живем вместе. - (Обратная трансформация.)
        Она чуть-чуть увеличила этот срок - сколько они с Женей не видели друг друга. Можно было, конечно, поступить проще: сразу бухнуть - «нет, я свободна как ветер, у меня никого нет!», но Маруся врать не привыкла. «Дурочка! - не раз с отчаянием кричала ей Людмила. - Ну кому, кому нужна твоя прямолинейность?!»
        - Да?..
        - Да.
        - Так почему же не развестись? - бесхитростно спросил тот.
        - Ой, меня все об этом спрашивают! - засмеялась она. - Во-первых, это очень выгодно моему бывшему супругу, который второй раз жениться не хочет. Во-вторых, и я вроде как не совсем одинока и несчастна, раз у меня штампик в паспорте есть. Глупо, конечно… Ну, а в-третьих, я думаю, бывший супруг мой Евгений Журкин изводит этим свою маму, то есть мою свекровь, - тем, что вроде бы еще в браке со мной. Он у нее в полном подчинении и открыто выступать не решается…
        - Господи, как все сложно! - воскликнул Арсений и вытер салфеткой вспотевший лоб. - А пойдем завтра куда-нибудь?
        - Пойдем, - не задумываясь, ответила Маруся.
        Арсений Бережной расцвел на глазах.
        - Ты запиши мой телефон… и свой мне дай, ладно?
        Они незамедлительно обменялись телефонными номерами, даже с какой-то судорожной поспешностью.
        Самолет быстро снижался, а потом шасси коснулось земли, и он быстро покатился по асфальту. В самолете все захлопали, радостно закричали, а Арсений с Марусей счастливо улыбнулись друг другу.
        - Значит, ты Маруся Журкина?
        - Ой, нет! Я Маруся Гагарина. Я свою фамилию не стала менять и тем очень разозлила Ингу Савельевну, свекровь…
        - И правильно сделала! - горячо поддержал Арсений Марусю. - В том смысле, что твоя фамилия в сто раз лучше.

…В Домодедове он предложил отвезти ее к дому на такси.
        - Нет, я лучше на экспрессе доеду до Павелецкого… Я недалеко там живу.
        Арсений поехал с ней.
        Было раннее утро начала сентября. Сияло солнце, и непривычно холодный ветер обжег Марусе щеки. «Ну вот, теперь мне будет не хватать той жары…»
        Арсений Бережной проводил ее до самого дома (был момент, когда он хотел напроситься в гости - Маруся это почувствовала, но она уже засыпала на ходу и потому сделала вид, что намеков не понимает) и уехал.
        Маруся не сомневалась, что он позвонит ей. Это был настолько славный и простодушный человек, что казалось невозможным, будто он способен на обман.
        На первом этаже из лифта выскочила Кристина Пескова, женщина тридцати пяти лет, незамужняя, социально очень активная, и едва не сшибла с ног Марусю. Жила Кристина на пятом, а Маруся - на шестом.
        - Ой, Маруся! Приехала? Боже, а загорела-то как!..
        - Ты на работу?
        - А куда ж еще! - Кристина работала в органах социальной защиты - именно так выражалась ее активность. Она поименно знала всех пенсионеров, инвалидов и одиноких людей своего района, которым требовалась помощь.
        Больше всего на свете Кристина мечтала завести семью, но ей фатально не везло. Мужчин пугали ее активность и нестандартные размеры. Кристина была выше Маруси в полтора раза, и шире - в три. Размер ноги: у Кристины - сорок третий, у Маруси - тридцать пятый. Обе мучились с обувью (очень нелегко найти хорошие женские туфельки таких размеров!), и это их сплачивало. Кристина Пескова была полна энергии, вечно куда-то спешила, и если ее встретить зимой, например, то можно невооруженным глазом заметить густое облако пара, окружающее эту социально активную женщину. В зимней одежде, в облаке пара Кристина смахивала на трактор, бодро преодолевающий сельское бездорожье.
        Кристина любила духи с ядреным стойким запахом, напоминающие мужские одеколоны советских времен - они мучительно действовали на окружающих в замкнутом пространстве. Кристина никогда не носила головных уборов. У нее были короткие темные волосы, завитые с помощью «химии» в мелкие спиральки и похожие издали на каракулевый мех.
        - Как тут дела?
        - Как-как… Твой сосед, Виталька, две недели назад чуть пожар не устроил! - Кристина возмущенно засопела носом. - Заснул с сигаретой, понимаешь…
        - И что? - похолодела от ужаса Маруся.
        - Да ничего! Сам же водой огонь и залил… А у меня потолок протек, между прочим! Ну ладно, я побежала… - Кристина шумно затопала к выходу, шурша плащом из нейлона, потом резко остановилась. - Нет, Маруся, это просто хамство!
        Маруся, уже собиравшаяся шагнуть в лифт и успокоившаяся, судорожно обернулась:
        - Ты о чем? Я поговорю с Виталькой…
        - Я вообще о жизни, - с досадой пояснила Кристина. - Вот сейчас завтракала и телевизор смотрела - что показывают! Взять, например, рекламу. Реклама колготок - она, значит, юная и стройная, машет голыми ножками в этих самых колготках… Или реклама прокладок, я извиняюсь, - она, юная и стройная, бегает в обтягивающих белых брючках! Суп из бульонных кубиков варит - опять же юная и стройная! Везде, везде - юные и стройные, как будто только они пользуются благами жизни! А у нас, между прочим, треть (если не половина!) населения страны от лишнего веса страдает! А полные, не очень молодые женщины, они что - колготок не носят, суп не варят, прокладками не пользуются?
        - Обидно, да… - подумав, согласилась Маруся.
        - Вот я и говорю - совесть у этих актеров есть?!
        - Есть. Они сами рекламу не любят, - ответила Маруся, памятуя недавний разговор с Арсением Бережным. - Но это не актеры виноваты, а те, кто рекламу заказывает.
        - Э, да что там… - Кристина шумно вздохнула и убежала.
        Маруся вошла в лифт - в нем стояло густое одеколонное амбре, от которого сразу же защипало глаза, и, стараясь не дышать, поднялась на свой этаж. Против воли перед мысленным взором возникла Кристина в неглиже, рекламирующая колготки пятьдесят восьмого размера…
        Дома был только Виталик.
        Он выглянул в коридор, услышав, как щелкнули дверные замки, и с сонным удивлением вытаращил ярко-карие круглые глаза.
        - Ты? - спросил высоким голосом.
        - Я.
        - А говорила, в конце октября только приедешь…
        Соседу было под сорок, но все упорно называли его Виталькой, а никак не Виталием Семеновичем Завитухиным. Он был еще не совсем пропащим, добрым мужиком, но сила воли в нем напрочь отсутствовала. Не человек, а нечто вроде студня из свиных ножек, не успевшего схватиться к приходу гостей…
        - Вот, соскучилась по дому! - засмеялась Маруся. - А ты, говорят, тут пожар устроил?
        - Уже накапали… - уныло вздохнул Виталик. - Подумаешь, коврик один сгорел!
        - А Алевтина где?
        Алевтина Климовна Попцова была их третьей соседкой.
        - На рынок, что ли, отправилась… - Виталик с треском поскреб затылок. Волосы у него были морковно-рыжего цвета, нестриженые, а на макушке - маленькая круглая плешь, напоминающая тонзуру. Виталик был большим, рыхлым, с пивным пузцом. С него вечно сваливались штаны, обнажая верхнюю часть поясницы, что неизменно вызывало у Алевтины Климовны дрожь отвращения.
        Голос у Виталика был высокий, горловой - «бабский», как с тем же отвращением констатировала Алевтина Климовна.
        Больше всего он боялся смерти. А ко всему остальному Виталик был совершенно равнодушен.
        - Ладно, я спать пошла. Я очень, очень хочу спать… - Маруся зашла в свою комнату и, не раздеваясь, упала на кровать. Силы у нее моментально кончились.
        Открыла она глаза только к вечеру и не сразу поняла, где находится. «Ах, ну да, я же дома!»
        Золотыми блестками переливалась пыль в лучах закатного солнца…
        У Маруси было такое чувство, что ей накануне преподнесли какой-то необыкновенный, очень хороший подарок - именно такой, о котором она мечтала всю жизнь.
        Арсений Бережной - блондин с синими глазами. Актер! Добрый и милый. С которым можно было говорить о чем угодно - как с родным.
        Людмила всегда пилила Марусю за то, что подруга не умеет планировать свою жизнь, что не делает никаких попыток изменить ее. «Дурочка! Ты живешь одним днем и совершенно не думаешь о том, что время-то уходит! С Журкиным так и не развелась, никого нового не ищешь, работу поменять не хочешь… Ты думаешь, все тебе на блюдечке с голубой каемочкой преподнесут - и мужа, и квартиру нормальную и карьеру за тебя кто-то другой сделает? Нет, нет и еще раз нет! Ты сама должна трудиться над каждым днем своей жизни, сама должна налаживать связи и заводить знакомства, сама искать себе нормального спутника жизни! Вот что твоя мама нагадала, когда тебе пятнадцать лет было?»

«Что в двадцать я выйду замуж, а к тридцати у меня будет двое детей. Да, и что жить я буду в загородном доме у реки, а муж мой, олигарх, к пятидесяти станет президентом страны!» - с хохотом вспомнила Маруся мамин астрологический прогноз.

«Вот именно! Ты ничего не делаешь для того, чтобы эти прогнозы сбылись, - упрекала ее Людмила. - И ничего смешного тут нет, главное - поставить цель, какой бы невероятной и странной она ни казалась!»
        И теперь, лежа в своей комнате, Маруся стала придумывать, как опровергнет все Людмилины теории. Она, Маруся, никого специально не искала, а все решилось по воле случая. Арсений Бережной - чудо, само свалившееся на голову…

«Когда же он позвонит?» - вдруг забеспокоилась она.
        Проверила сотовый. Потом выскочила в коридор и забарабанила в дверь к Виталику. Без ответа. Из-за двери раздавался мерный храп, напоминающий работу автомобильного двигателя… Тогда Маруся сунулась к Алевтине Климовне.
        - Добрый вечер! - заглянула она в комнату к соседке, тоже предварительно постучавшись.
        Алевтина Климовна разбирала мотки ниток, сидя за большим полированным столом.
        - А, Маша, приехала… - кисло отозвалась она. - Удачно?
        - О, очень! - не вдаваясь в подробности, отозвалась Маруся. - Мне звонил кто-нибудь сегодня?
        - Нет. Да, Маша… - Алевтина сунулась в раскрытый журнал. - …Что такое - те… тераконовый? Вот у меня тут план будущей картины, а тут написано, что углы надо вышивать из бисера именно этого цвета. Я прямо голову сломала!
        - Тераконовый? Нет, скорее всего - терракотовый! - догадалась Маруся. - Терра - земля в переводе. Терракотовый - это рыжевато-коричневый.
        - Минутку, - Алевтина снова заглянула в свои записи. - А что такое - пурпуный… Пурпурный, то есть? Как он хоть выглядит? Тут все словами написано, ни одной картинки, а я не понимаю! - с досадой воскликнула она.
        - Ярко-красный.
        - Вот так бы и написали - ярко-красный, рыжевато-коричневый! - с досадой воскликнула соседка. - А то понапридумывали каких-то непонятных слов!
        Высокая, худая, сутулая, Алевтина Климовна поднялась из-за стола. Была она не злой, а скорее - брюзгливой, и выражение ее лица всегда было недовольно-кислым, раздраженным, а очки с серебряной цепочкой, болтающейся вдоль щек, делали ее похожей на старорежимную учительницу. Этому же и способствовал жидкий пучок на макушке из темных, с сильной проседью волос - со стороны голова Алевтины Климовны вместе с этим пучком казалась похожей на чернильницу, только пера в пучке не хватало… Было ей на самом деле не так уж много лет - всего пятьдесят четыре.
        Маруся снова ушла к себе. Включила электрический чайник, достала пакет с сушками, который лежал в ящике чуть ли не с весны.

«Надо в магазин завтра сходить. И пыль вытереть, что ли…» - равнодушно подумала она. Чем дальше, тем сильнее терзало Марусю беспокойство. А ну как не позвонит ей синеглазый красавец Арсений Бережной?! У него, поди, своих актрис хватает…
        Но Маруся вспоминала его простодушную улыбку, ту горячность, с которой он за ней ухаживал в самолете и после, выражение его лица - и ей становилось стыдно за свои сомнения.
        Она села за стол, принялась уныло грызть сушки. На кухне в их квартире есть было невозможно - Виталик, по выражению Алевтины Климовны, «развел сплошную антисанитарию». Дело в том, что одинокий Виталик готовил себе сам - у него вечно что-то пригорало, убегало, чадило, брызгало во все стороны жиром, проливалось… И даже если кулинарный процесс проходил без особых катаклизмов, то все равно - запах готового блюда разил наповал, не хуже духов Кристины Песковой с пятого этажа.
        Им всем давным-давно надо было разъехаться - правда, пока подходящих вариантов не находилось. Виталику не нравился район Коровино-Фуниково, Алевтина была против Капотни, а Маруся не желала жить возле полей аэрации…
        Маруся никогда не пользовалась успехом у мужчин. Они почему-то отказывались воспринимать ее всерьез. Она была веселой, симпатичной («Если тебя накрасить да еще одеть как следует - красавица!» - не раз твердила Людмила), но ей фатально не везло. Ее любили те, кого не любила она. Что же касается брака с Евгением Журкиным, то Маруся подозревала, что тот женился на ней исключительно назло своей маме.
        Но Маруся мужа искренне любила, особенно в первые месяцы их брака. И вообще, не она была инициатором этого разрыва и долго горько переживала из-за него потом…
        Когда Маруся догрызла пятую сушку, зазвонил телефон - мобильный. На экране высветилось имя - «Арсений».
        - Алло!
        - Маруся, это я… Не побеспокоил? - услышала она чуть смущенный голос своего нового знакомого.
        - Нет! - быстро выдохнула она.
        - А… а где встретимся?
        Она закрыла глаза и улыбнулась.
        - Где тебе удобно.
        - А тебе?
        Они договорились встретиться возле Третьяковской галереи, на тихой пешеходной улочке - перед тем выяснилось, что Арсений живет очень далеко, на противоположном конце Москвы…
        - Очень хорошо! - обрадовалась Маруся. - Пока ты будешь ехать до центра, я успею собраться.
        Она и раньше умела быстро привести себя в порядок, а теперь, после работы аниматором там, в Турции, вечно не хватало времени - Маруся могла дать фору любому солдату-сверхсрочнику. Скоро она выскочила из дома - свежая, с отмывшимися от морской соли волосами, и помчалась на свидание, чувствуя себя какой-то особенно хорошенькой и легкой.
        Тысячу лет у нее не было никаких свиданий, а теперь вот - случилось, да к тому же с тем, в кого она влюбилась с первого взгляда…
        Он уже ждал ее - Маруся увидела Арсения с букетом цветов издалека, в свете фонарей, и он показался ей таким красивым, таким славным, что у нее даже руки затряслись. Ей нравилось в нем все - то, что он был таким тонким, таким высоким, нравились его волосы, лицо, глаза (глаза - особенно!), нравилось то, как одет: его узкие джинсы, песочного цвета пижонская курточка из вельвета, ботинки, рубашка - все, абсолютно все. В нем как будто не было недостатков: Маруся была уверена, что даже то, что было скрыто сейчас под одеждой, совершенно и безупречно. И даже то, что было внутри, под кожей, спрятанное броней костей и мышц - сердце, легкие, селезенка, сложное переплетение кровеносных сосудов и прочее, - тоже являло образец совершенства.
        Она видела Арсения всего, целиком, словно на экране рентгеновского аппарата, и ничего не вызывало в ней отторжения. Это был ее мужчина, мужчина для нее. И сладко было сознавать, что и она для него - тоже совершенство, потому что это можно было определить по тому, с какой он радостью побежал к ней навстречу.
        Секунду они медлили, стоя друг перед другом, словно еще во власти каких-то старых предрассудков, а потом бросились друг другу в объятия одновременно, с одинаковой горячностью, и одновременно затем вздохнули. И в этом вздохе заключалась следующая важная информация - «я боялся (боялась), что я тебя больше не увижу. Теперь я до смерти рад, что мы все-таки встретились. Ты очень милый (милая). И я не могу не прикасаться к тебе…»
        - Что это со мной? - с искренним удивлением произнесла вслух Маруся.
        Он засмеялся, хотел что-то ответить, но вместо этого стал вдруг целовать ее - и это привело обоих в такой азарт, что они забыли обо всем на свете.
        А потом словно опомнились, схватили друг друга за руки и пошли куда-то быстрым, энергичным шагом, точно пытаясь дать выход той энергии, что бушевала сейчас в них.
        Начали разговор, то и дело перебивая друг друга, - как провели этот день, о чем думали, спеша на встречу: «А я…», «А ты…», «Ты представляешь…»
        Зашли в кондитерскую, выпили горячего шоколада (Маруся) и коньяка (Арсений), съели по кусочку торта, совершенно не чувствуя вкуса того, что ели и пили, - настолько они были поглощены друг другом, этой судорожной радостью узнавания. Опять куда-то пошли.
        Опомнились только в Александровском саду, где долго целовались у Кремлевской стены. Фонари горели в еще густой листве, гроздьями сидела молодежь на лавочках, кто-то, скрытый сумерками, бренчал на гитаре, над Манежем плыли фиолетовые облака. Все было настолько хорошо, что происходящее казалось Марусе сном.
        - Сколько тебе лет? - с любопытством спросила она Арсения.
        - Тридцать три.
        - Надо же, ты выглядишь гораздо моложе!
        - А ты вообще - девчонка… - Он поцеловал ее в нос и прижал к себе еще теснее. - И как это так мы удачно познакомились?.. Я не представляю, что было бы, если б нам дали другие билеты и мы бы сидели в разных частях самолета!
        - Или вообще летели бы в Москву разными рейсами, - подумав, добавила Маруся. - Или даже так - Людмила не стала бы жечь эти дурацкие ароматические палочки, никто не стал бы нас выгонять из отеля, и мы с ней до конца октября торчали бы в Турции.
        - Или… господи, да нет же, я совсем не хочу об этом думать! - почти всерьез испугался он.
        Маруся прикоснулась рукой к его волосам и спросила бесхитростно:
        - Ты красишься?
        - Нет! У меня такие странные волосы, честное слово! У корней темные, а на концах светлые… А почему так, я не знаю!
        - Все в порядке - даже если бы ты красился… Я ничего против не имею.
        - Я не красился! - отчаянно замотал он головой.
        Маруся засмеялась и закрыла ему ладонью рот.
        - Все в порядке, пожалуйста, не волнуйся. Я верю.
        Он промычал что-то возмущенно-обиженное и принялся целовать ее ладонь.
        - А что потом? - вдруг тихо спросила она.
        - Поехали ко мне, - шепотом, быстро ответил он.
        - Это далеко. Лучше ко мне.
        - Тогда к тебе, - с послушной нежностью кивнул он. - Моя Марусечка!

…Случилось так, что и Алевтина, и Виталик выглянули одновременно в коридор, когда Маруся с Арсением крались по коридору к ее комнате.
        Виталик заморгал ярко-карими круглыми глазками, а Алевтина Климовна поправила на носу очки, и серебряная цепочка вдоль ее щек нервно затрепетала.
        - Добрый вечер, - шепотом, вежливо произнес Арсений.
        - Добрый вечер! - тенорком отозвался Виталик и скрылся у себя в комнате - так моллюск прячется в раковине.
        Алевтина же буркнула нечто неразборчивое и тоже захлопнула за собой дверь.
        Маруся отперла замок на двери своей комнаты.
        - Это твои соседи? - с любопытством, шепотом спросил Арсений.
        - Ага… - Маруся сначала собралась было удариться в стыдливые рефлексии (не так уж часто она приводила в этот дом чужих мужчин), но потом передумала. Ей вдруг стало все равно, что о ней сейчас думают Алевтина с Виталиком. Ее волновал Арсений, и только он.
        Ей было даже все равно, насколько бедна и проста ее комната - диван, шкаф, стол, два стула и единственная дорогая вещь - беговой тренажер.
        Судя по всему, Арсения Бережного тоже очень мало волновали подобные мелочи. Едва только они оказались здесь, он принялся целовать Марусю.
        - Все было предначертано заранее, все дорожки вели меня к тебе… - бормотал он в промежутках серьезным и одновременно веселым голосом. - И вот все сошлось в одной точке, и мы наконец вместе. Ты моя Марусечка, ты моя девочка, ты моя шоколадка… - он целовал ее загорелую шею, и Маруся, покорно закрыв глаза, постепенно растворялась в его прикосновениях.
        Он говорил и говорил какие-то смешные, трогательные глупости, ни на минуту не замолкая, он облекал в слова каждое свое движение, он с пылким восторгом описывал вслух все Марусины достоинства - сначала ей было и смешно, и немного неловко, а потом она нашла это все ужасно возбуждающим.
        Да и стыда, собственно, как такового, тоже не было, поскольку с самого первого взгляда она восприняла этого человека как родного. Даже Женя Журкин в первые дни их совместной жизни не казался Марусе таким родным и близким, как Арсений - в сущности, едва знакомый человек.
        Она была свободна и ничем не скована (это ли не признак настоящей любви?), она наслаждалась своей свободой. Добраться до самой сути, до последней инстанции, сбросив все оболочки, попасть туда, где бывать еще не приходилось, где, как уже упоминалось, за кожей, мышцами, костями, переплетением сосудов скрывалось сердце, чтобы почувствовать его, горячее, на своих ладонях.
        Женя Журкин, равно как и те немногочисленные другие, что встречались на Марусином пути, не пускали ее так далеко, они всегда держали дистанцию, они берегли свои, неведомые ей тайны. А Сеня Бережной отдал ей все, всего себя, и этой ночью словно показал: «Я в полной твоей власти. Ты можешь даже убить меня - я ничего не скажу тебе поперек. Я только твой, и ничей более».
        Маруся была потрясена и ошеломлена - словами, прикосновениями, поцелуями ей показали, насколько она хороша, насколько дорога. И она сама отдала себя в полное и безраздельное пользование человеку, которого знала всего лишь сутки: «Я только твоя, и ничья более».
        Они заснули, так и не расцепив рук, лицом к лицу, и даже во сне не хотели отодвигаться друг от друга, они были одним целым.

…А завтрак состоял из сушек с чаем.
        У Арсения было прекрасное настроение, и он все время напевал - «Моя Марусечка!», а она хохотала и говорила первое, что в голову придет, - у нее тоже было прекрасное настроение.
        Кое-как закутавшись в простыню, Арсений громко, со вкусом прихлебывая, тянул из чашки горячий чай.
        У него была очень тонкая юношеская фигура, удивительно красивый разворот плеч, на шее на обычном шнурке висел нательный крестик, очень простой. Маруся с удовольствием разглядывала Арсения Бережного, и ее совершенно не раздражало его хлюпанье, хотя она, как и большинство людей, была чувствительна к подобным мелочам. Например, бывший муж Евгений имел особенность трещать суставами, бессознательно разминая себе пальцы рук, и каждый раз, услышав это звонкое сухое потрескивание, Маруся испуганно вздрагивала и ежилась. Родная мать имела привычку зевать вслух - и эти долгие вдумчивые зевки казались Марусе дурной, какой-то деревенской привычкой, хотя Лилия Сергеевна была интеллигентной городской жительницей, очень деликатной и тонкой во всех прочих отношениях.
        Арсений Бережной ни в чем не вызывал отторжения, с самого начала Маруся приняла его сразу и целиком, со всеми его привычками и особенностями.
        - Колоритные у тебя соседи… - весело произнес он. - Вот этот мужик - он кто?
        - Это Виталик. Он хороший, только пьющий. Причем, знаешь, окончательным алкоголиком его назвать трудно - когда надо, вполне может держать себя в форме. Работает сторожем на заводе - сутки через трое.
        - Мне показалось, что он как будто вздумал ревновать, когда увидел меня рядом с тобой…
        - Перестань, - Маруся покачала головой. - Тебе действительно показалось. Я его тысячу лет знаю… Как женщина я его совершенно не интересую. У Виталика слабость к крупным особам с низким голосом, недаром его любимая певица - Людмила Зыкина. Но, главное, у Виталика есть тайна, которая отнимает все его силы и не позволяет ему разбрасываться. Свой тайный, мучительный, безнадежный роман…
        - Какой роман? - с любопытством спросил Арсений.
        - Роман со смертью.
        - Что? - вздрогнул тот и едва не пролил себе чай на колени.
        - Звучит странно и дико, но тем не менее… Виталик никак не может примириться с тем, что смертен. Потому и пьет, потому и не женился до сих пор, - спокойно пояснила Маруся.
        - Ну надо же! Значит, он так боится смерти?..
        - В том-то и дело, что сама по себе смерть не особенно страшит его. Он никогда особо не занимался своим здоровьем, его не сильно волнует, что от пьянства может возникнуть цирроз печени, его не беспокоит, что он ест и в каких условиях живет… Словом, он не стремится продлить себе жизнь, как многие, Виталика совершенно не заботит ее качество. Он легко забывает закрыть за собой газ на кухне и засыпает с непотушенной сигаретой - ну, и прочее.
        - Тогда в чем же дело? - со жгучим интересом спросил Арсений.
        - Его убивает, что он в принципе смертен. Никак не может смириться с тем, что рано или поздно - он кончится. Он, Виталий Завитухин! В нем все время идет внутренняя борьба, постоянный диалог - Виталик пытается смириться с неизбежностью смерти, и у него никак это не получается. Поэтому у него нет сил отвлекаться ни на женщин и ни на прочие бытовые мелочи…
        - Колоритнейший тип! - восхитился Арсений. - Да, я тоже не в восторге от того, что когда-нибудь умру, но я же не думаю об этом с утра до вечера! Ну, а у той мадам в очках с серебряной цепочкой - тоже есть какая-нибудь тайна? Тоже свой скелет в шкафу?
        - Ты угадал! - улыбнулась Маруся. - Алевтина Климовна терпеть не может всего того, что связано с любовью, с размножением, с детьми и прочим - именно потому она так кисло посмотрела на нас вчера. Как же, завалились в квартиру посреди ночи, двое, известно для чего… Фи!
        - Она что, старая дева?
        - Не знаю. Возможно. Хотя у нее был в молодости роман с неким Модестом Фокиным, но он ее бросил - она рассказывала…
        - Вот и разгадка ее теперешнего поведения!
        - Может быть… - пожала плечами Маруся. - Алевтина Климовна ненавидит все то, что связано с жизнью пола, и даже сами эти понятия - мужчина, женщина - кажутся ей нечистыми, отвратительными. Она увлеклась не так давно вышиванием бисером, и сюжеты ее картин - это исключительно цветы, пейзажи. И к телевизионным передачам она относится очень избирательно. Обожает сюжеты про политику. Сначала я думала, что она из тех, кого волнует обстановка в стране, - как бы не так! Она даже не понимает, о чем в тех передачах говорится, она их даже пересказать толком не может! А потом я догадалась - Алевтина Климовна готова слушать что угодно, только бы это было лишено всякого намека на секс или любовь. Она смотрит кулинарные поединки, вести с полей, новости квартирного дизайна, но как только в сюжете проскальзывает хоть какая-то двусмысленность, она моментально переключает канал.
        - Потрясающе! - восхитился Арсений.
        - Раньше она обожала передачи о животных - как, например, охотятся тигры, или как грызуны на зиму впадают в спячку, или вдохновенно внимала какому-нибудь подробнейшему рассказу о фауне Австралии… Но с тех пор как на телевидении стали показывать всякие интимные подробности из жизни животных, она эти передачи просто возненавидела, даже написала письмо министру культуры, дескать, совсем стыд потеряли… Ее мир лаконичен и сух, Алевтина не знает цветов и запахов. Даже вышивание бисером мало помогло ей - она до сих пор спрашивает меня, как именно называется тот или иной оттенок цвета!
        - Слушай, это не квартира, а настоящая кунсткамера! Как ты еще тут с ума не сошла… Поехали ко мне, а?
        - Зачем?
        - Ну как… - даже растерялся Арсений. - Я живу без соседей, у меня гораздо удобней - это раз. Потом на окраине воздух гораздо чище - это два. Не то что в центре! И вообще…
        Он отставил чашку и притянул к себе Марусю.
        - Ты предлагаешь съездить сегодня к тебе в гости? - осторожно спросила она.
        - Зачем - в гости? - обиделся он. - Будешь жить у меня. Или я тебе не нравлюсь? - В его голосе было столько растерянности и огорчения, что Маруся не выдержала и засмеялась. «Он - ребенок, самый настоящий ребенок! Я и не думала, что такие до сих пор существуют… Взял и чуть ли не в первый же день позвал меня к себе жить! Другие сто лет думают, прежде чем такое предложить…»
        - Ты мне очень нравишься, - тихо сказала она. - Ты особенный, ты очень хороший. Но мне на работу будет неудобно ездить. Я ведь снова хочу устроиться в ту поликлинику, в которой работала до своей турецкой эпопеи…
        - Ты так хочешь работать?
        - Нет, но… - теперь растерялась она. - Но на что я буду жить?
        - А я на что? Нет, я, конечно, не миллионер, но и не нищий. Проживем!
        Было совершенно очевидно, что Арсений не из тех, кто осложняет себе жизнь ненужными рассуждениями.
        Маруся посмотрела в его синие глаза, потерла ладонью лоб и наконец сказала:
        - Ну ладно. Поехали к тебе!
        Арсений Бережной настолько ей нравился, что она решила рискнуть. Он же не думал ни о каком риске: не задумываясь, предоставил себя, свои деньги, свою квартиру-ей. Или он дурак, или в этом есть какой-то грандиозный подвох, или… Или это и есть та самая бескорыстная любовь, о которой мечтает каждая женщина?..

…Он жил на окраине, возле лесопарка, и воздух там в самом деле был гораздо чище.
        Квартира - в многоэтажной башне, похожей на тысячу других, но довольно уютная и современная. Арсений с самого начала никак не стал делить территорию («Это твое, это мое, здесь распоряжайся, а вот здесь не смей ничего трогать!»), он не контролировал Марусю, словно она была полноправной владелицей этого жилища.
        К тому же Арсений совершенно не умел готовить, он никогда не помнил о том, есть ли у него в холодильнике еда, а в шкафу - чистые рубашки. Он вечно забывал обо всем, о тех мелочах, из которых состоит жизнь современного человека, и потому появление Маруси оказалось очень кстати.
        О будущем они не думали совершенно, особенно в первые недели и месяцы своего совместного проживания. Это был сплошной праздник.
        И он, и она настолько были замкнуты друг на друге, что реальность скользила мимо их сознания. Они словно существовали на иной планете и только вдвоем.
        Он работал в театре, иногда снимался в кино - в коротких эпизодических ролях, и действительно сильно богатым Арсения назвать было нельзя. Но зато все, что у него было, он с готовностью отдавал Марусе.
        Бывший муж, Евгений Журкин, считал Марусю безнадежной транжирой и всегда критиковал ее покупки, ее манеру ведения хозяйства. Нет, совсем уж жадным его тоже назвать было нельзя, скорее тот являлся нормальным мужчиной с рациональным складом ума.
        И потому вся прелесть существования с Арсением Бережным заключалась именно в том, что она, Маруся, теперь была свободна. Она могла быть самой собой, и никто не разглядывал в микроскоп ее поступки, покупки, поведение, никто не оценивал ее, не критиковал.
        Она не обязана была кого-то строить из себя.
        Она имела право на ошибку.
        Она могла быть смешной. Даже глупой!
        Как она - целиком и полностью - приняла Арсения. И он, как уже говорилось, принял ее.
        Они гуляли вместе по лесу (сначала была дивная осень, потом наступила не менее дивная зима), встречались с друзьями Арсения - их было очень много, и все тоже любили его. Друзья по армии (он служил), коллеги по работе… Маруся обожала долгие посиделки до утра с вином, разговорами и музыкой - ну, разумеется, такая жизнь была бы невозможна в коммуналке!
        В свою старую квартиру она заезжала лишь изредка. Сначала все собиралась устроиться на работу, а потом забыла о своем намерении. Об Арсении надо было заботиться, и даже когда он отсутствовал, Маруся все равно чувствовала себя занятой: она думала об Арсении, она ждала его, она была полна им без остатка.
        Он, при всей своей доброте, не был идеальным мужчиной, но чем дальше, тем сильней Маруся привязывалась к нему, равно как и он - к ней.
        Людмила, когда узнала об этом скороспелом знакомстве, очень пилила Марусю:
        - Ну надо же, не могла выбрать себе кого получше! Я тебе сто раз говорила, что свою жизнь надо уметь просчитывать! Надо было искать не третьесортного актеришку, а какого-нибудь мэтра, у которого и слава, и гонорары, и вообще…
        - Я не искала.
        - Вот именно. Ты безнадежная дурочка, ты совершенно не думаешь о будущем!
        - Будущее нельзя предугадать.
        - Это ты своей матери скажи!
        Людмила очень гордилась тем, что сумела завоевать Богдана - в Москве их встречи продолжились…
        Что же касаемо Лилии Сергеевны, Марусиной матери, она как-то заявила - о знакомстве своей дочери с актером она знала. И привела длинный список доказательств - Луна была в таком-то доме, Меркурий относительно Венеры - в таком-то положении, а Уран с Юпитером - в таком-то.
        - Я теперь проверила свои давние вычисления и поняла, где сделала ошибку, - сказала мать Марусе, когда та заехала к ней после Нового года. - И по всему вышло - быть тебе женой актера.
        - И что еще говорят твои вычисления?
        - Очень хороший прогноз, - удовлетворенно произнесла Лилия Сергеевна. - Вы с Сеней будете жить долго и счастливо, у вас будет двое детей. Сеня прославится на всю страну, и… Ну, в общем, звезды гарантируют вам стабильный и счастливый брак. Не то что с Журкиным!
        Лилия Сергеевна, как и все прочие (за исключением Людмилы разве что), была очарована Арсением Бережным.
        - Ты не веришь? - тревожно спросила она дочь. - У тебя лицо такое, будто ты не веришь мне!
        - Верю.
        Лилия Сергеевна очень трепетно относилась к своим предсказаниям. Она всю жизнь увлекалась составлением гороскопов, а теперь, выйдя на пенсию, полностью подчинилась этой страсти. Большинство подруг поддерживало это ее увлечение, и даже бывало такое, что прогнозы Лилии Сергеевны сбывались. У нее сформировался свой постоянный круг клиентов.
        - Тогда в чем же дело, что тебя смущает?
        - Не знаю.
        - Ты сомневаешься в Сене? Ты сомневаешься, что он сделает тебя счастливой? - Лилия Сергеевна молитвенно сложила руки на груди. Окончательно увлекшись астрологией, Марусина мать даже поведение свое изменила, в ее жестах стало проскальзывать нечто театральное, выверенное. И одеваться стала тоже по-другому - в черные с блестками платья. Волосы Лилия Сергеевна перекрасила в иссиня-черный и отчетливо вспомнила, что ее прапрабабка занималась чем-то подобным - то ли ясновидением, то ли еще какими-то оккультными науками.
        - Нет. Я счастлива, - ответила Маруся. - Только… ты знаешь, я боюсь загадывать так далеко. А вдруг ничего не сбудется? Ты уже обещала мне президента…
        - Маруся, я же перепроверила свои вычисления! В этот раз ошибки быть не может. Астрология тем и хороша, что это древняя наука, проверенная тысячелетиями, она дает точный прогноз. Принцессе Диане, например, ее личный астролог составлял каждую неделю гороскоп.
        - И ее это спасло от смерти? Почему он ее не предупредил, что она разобьется в парижском туннеле Альма в 1997 году?..
        Лилия Сергеевна растерялась.
        - Ну, это не аргумент…
        - Мам, а зачем тебе знать будущее?
        - Как - зачем? - еще больше растерялась та. - Чтобы быть к нему готовой!
        - А зачем? - упрямо спросила Маруся. - Все равно ведь поступаешь так, как хочется, а не так, как надо. Взять, например, ту же принцессу Диану - возможно, чувствовала, что в тот день не следует рисковать, а все равно поехала в Париж, села в машину… Даже если мы знаем свое будущее, то не можем изменить его, изменить себя!
        - Но, по крайней мере, мы в курсе, - сурово произнесла Лилия Сергеевна и отвернулась к окну, показав тем, что не желает больше обсуждать это. - Сенечка ко мне гораздо добрее, чем ты… - обронила она, а потом издала долгий печальный зевок, глядя на тусклое зимнее небо.

…В феврале Арсений уехал в другой город, на съемки, и впервые Маруся осталась одна так надолго - на целый месяц.
        Она поехала провожать Сеню на вокзал - прощались долго, словно навеки, и, стоя на перроне, все не могли разомкнуть рук.
        - Ты будешь меня ждать?
        - Да, да.
        - Ты меня не бросишь?
        - Нет. А ты… ты-то меня не забудешь? - тихо спросила Маруся, глядя в ярко-синие глаза Арсения. Он в ответ молча покачал головой и снова обнял Марусю что было сил, даже дыхание у нее перехватило.
        - Сенька… задушишь! - сердито засмеялась она.
        - Ты моя Марусечка, ты моя самая любимая… - Он целовал ее в щеки, в нос, в лоб, сдернул с рук перчатки - целовал ей ладони. И совершенно не обращал внимания, что на них смотрят, что друзья-актеры со смехом барабанят в вагонное стекло, торопя его.
        - Все, иди, а то опоздаешь!
        Поезд дрогнул, и Арсений в последний момент вскочил на подножку. Хмурая проводница отогнала его внутрь - видимо, ее допекли эти сцены прощания, эти чужие нежности, вечные обещания любить и ждать.
        Маруся пошла рядом с поездом.
        Арсений махал ей рукой, посылал воздушные поцелуи, выглядел веселым и несчастным одновременно. У Маруси буквально сердце кровью обливалось - так она не хотела расставаться с Сеней.
        Потом поезд, набрав ход, ушел, и она осталась одна посреди вокзальной сутолоки.
        Было холодно, падал медленный крупный снег.
        Она зашла в здание вокзала - через него можно было пройти в метро - и неожиданно заблудилась. Женский голос, прерываемый мелодичными трелями, то и дело объявлял прибытие и посадку: вокруг сновали люди, кто-то судорожно обматывал свой багаж скотчем, грузно бежали какие-то тетки с панически перекошенными распаренными лицами, в валенках и пуховиках, таща за собой сумки-тележки; столичная штучка с кудрями и в загадочных мехах рыдала, вцепившись неоновыми когтями в последнюю модель сотового телефона («Алина, ты была права, он такой негодяй!»), с визгом носились дети вокруг мраморных колонн…
        Маруся миновала пригородные кассы, зал ожидания и вдруг оказалась в кафе, из тех, что разрядом повыше обычных вокзальных забегаловок: где кофе подают не в пластиковых стаканчиках, а в фарфоровых чашечках, а вместо горячих хот-догов - вычурные тарталетки и импортное мороженое в блестящих креманках.
        Маруся машинально огляделась в поисках другого выхода и вдруг уперлась взглядом в чью-то спину. За одним из столиков, вполоборота к ней, сидел мужчина в кожаном пальто, меланхолично читал газету и прихлебывал из чашки. У мужчины была подозрительно знакомая спина, а также аккуратный светло-русый затылок, который Маруся тоже хорошо знала.
        - Женя! - вырвалось у нее, прежде чем она осознала, кто сейчас сидит перед ней.
        Мужчина дернулся и обернулся. Это действительно был Евгений Журкин, до сих пор являющийся ее законным супругом.
        - Маруська?.. - неопределенно пробормотал тот, видимо, еще не зная, радоваться ему или огорчаться. Потом все-таки решил улыбнуться - расстались-то они не врагами. - Привет!
        Маруся подошла ближе.
        - Как дела, Женя?
        - Да ничего, потихоньку… Да ты садись! - великодушно произнес он.
        - А я тут заблудилась, никак проход к метро не могу найти, - пожаловалась она.
        - Вполне в твоем духе - заблудиться в трех соснах! - снисходительно сказал Журкин. - Я сейчас такси собираюсь поймать, могу и тебя подбросить.
        - Мне далеко, я лучше на метро, - покачала она головой, разглядывая законного супруга. Евгений Журкин практически не изменился за то время, что они не виделись - был так же подтянут, бодр, продуманно одет и подчеркнуто вежлив. - Ты откуда?
        - Я с дачи. Ты же знаешь, у нас дача в этом направлении.
        - А машина? Почему ты не за рулем?
        - Машину я грохнул недели две назад. Теперь надо новую покупать. И вообще, зимой на электричке гораздо удобнее и быстрее… - лаконично пояснил он. - Ты хорошо выглядишь, знаешь?
        Маруся огляделась, поймала свое отражение в зеркальной облицовке стен. Золотисто-русые, с рыжинкой волосы торчали в разные стороны, зеленовато-серые глаза блестели, личико свежее и даже нестерпимо юное какое-то…
        В этот момент у Журкина зазвонил мобильный.
        - Извини… Алло? Да, мам, все в порядке. Я сейчас на вокзале. Да. Да… Знаешь, кого встретил? Ты не поверишь - Марусю… Ну как какую Марусю! Будто у меня так много Марусь было… Да-да, ту самую Марусю! Ну все, мам, скоро буду. Целую!
        Он нажал на кнопку «отбоя» и сунул телефон в карман.
        - Заказать тебе что-нибудь? - спросил строго.
        - Нет, спасибо, - покачала она головой. - Как Инга Савельевна?
        - Прекрасно. Слушай, а почему ты сказала, что тебе далеко? Разве ты не в центре живешь?
        - Почти. То есть официально я все еще там прописана, но…
        В светло-карих глазах Журкина вспыхнуло холодным огнем любопытство.
        - Так ты не одна! Понятно… А кто он, если не секрет?..
        - Он очень хороший человек, - подумав, честно ответила Маруся.
        - Ясно, что не злодей! - быстро улыбнулся законный супруг. - Ну, а по профессии он кто?
        - Актер. В театре играет, в кино снимается… Сейчас я как раз его на очередные съемки провожала! Но вряд ли ты его знаешь, он не настолько известен… - промямлила Маруся и мысленно обругала себя за то, что по старой привычке оправдывается, пускается в ненужные объяснения… Даже теперь, спустя столько времени, она чувствовала себя глупой и виноватой, когда на нее пристально смотрел Журкин.
        - Пьет?
        - Что?
        - Я говорю - сильно пьет?
        - Кто?
        - Да этот твой актер! - нетерпеливо воскликнул Журкин.
        - С чего ты взял, что он пьет?.. - обиделась Маруся. - Почему ты думаешь, что все актеры - пьянчужки?.. Если и пьет, то умеренно, и только хорошее вино…
        - Понятно.
        Она почувствовала ту же тоску и раздражение, что и раньше. Вроде бы Журкин был неплохим, порядочным человеком, но почему он так легко мог вывести из себя - одной фразой, одним вопросом?.. Раз - и Маруся уже превратилась в подружку какого-то малоизвестного актера-алкоголика!
        - Ты ведь сейчас тоже не один? - дерзко спросила она. - Все с Верочкой?
        - Нет, с Верочкой мы расстались, - сухо ответил Журкин, всем своим видом показывая, что Маруся бесцеремонно лезет в чужую жизнь… - Теперь у меня есть Стелла.
        - А кто она? Интересно же все-таки… - криво улыбнулась Маруся. Никакой ревности она не испытывала - лишь слегка напомнило о себе уязвленное самолюбие. Этот Журкин с таким пафосом произнес «Стелла», словно та была, по крайней мере, принцессой крови.
        - Она моя коллега. Работаем в одном офисе.
        - А Инга Савельевна как к ней относится? - невинно спросила Маруся.
        Журкин громко затрещал пальцами. В этот момент у него снова зазвонил сотовый.
        - Извини… Алло? Да. Да… Мам, да все в порядке! - Он слегка повысил голос. - Мы с Марусей сидим в кафе, болтаем. Да какая разница, в каком! Нет, я ее не приглашал. Нет. Нет… Мы случайно встретились, слу-чай-но! Да, уже еду. Все, пока, целую! - Он снова сунул телефон в карман и усмехнулся. - Мама в своем репертуаре…
        - Она боится, что ты снова воспылаешь ко мне страстью? - не выдержав, засмеялась Маруся. - Ой, не могу… Надеюсь, она только меня так ненавидит!
        - Не беспокойся, Стелле от нее еще больше достается! - добродушно сказал Журкин. Он умел быстро менять гнев на милость. Если вспомнить, иногда он бывал таким славным, таким простым…
        - А как Роланд Германович поживает? Как Марлен? - с любопытством спросила Маруся. - Она вам пишет?..
        Роланд Германович был мужем Инги Савельевны и, соответственно, приходился отчимом Жене. Марлен звали бабку, мать родного отца Жени, ныне покойного. Инга Савельевна, невестка Марлен, ненавидела свою родственницу, но старуха, к счастью, жила за границей.
        - Бабка чувствует себя прекрасно, иногда звонит мне. А что до Роланда, то он как был дураком, так и остался! - фыркнул Журкин. - Ты не представляешь, Маруська, какой он дурак… Тут недавно заявил, что собирается баллотироваться в Думу! Господи, теперь понятно, отчего страна развалилась - потому что такие, как Роланд, решили ею править!
        Снова зазвонил сотовый.
        - Извини… Алло? - долгая пауза. - Мам, ну это невозможно! Я же сказал - сейчас еду… Да. Да. Да, мы все еще с Марусей. Мама!!! - опять долгая пауза, во время которой Инга Савельевна, вероятно, наставляла своего сынка на путь истинный. - Мама, я понял, - уже более сдержанно ответил Журкин. - Все, пока, целую.
        Он сунул телефон в карман, потом громко затрещал пальцами.
        - Была рада увидеть тебя, - искренне произнесла Маруся. - Ладно, не стану тебя задерживать…
        - Да никто меня не задерживает! - Журкин снова затрещал пальцами. - Мама всегда что-нибудь придумает… Но это возраст, возраст дает о себе знать!
        - Я понимаю.
        - Ладно, все, пока. Целую! Выход к метро - вон там… - Журкин сорвался с места, махнул рукой, показывая направление, и убежал.
        Маруся, все еще под впечатлением этой встречи, так и осталась сидеть за столиком.
«Когда мы с Женей познакомились? Лет шесть назад или даже семь уже!»

…Евгений Журкин был тогда аспирантом экономического вуза, чрезвычайно энергичным и бойким, таких обычно называют «живчиками». Он сразу же влюбился в Марусю, наверное, по принципу «противоположности сходятся» - она, наивная, чуть медлительная и потрясающе бесхитростная на тот момент (теперь-то она хоть как-то, но приспособилась к жизни!), сумела поразить его воображение.
        Евгений Журкин сразу же вознамерился жениться на ней. Но тут в дело вмешалась Инга Савельевна, дама с характером, которая знала все лучше всех. Она заявила, что бывшая спортсменка Маруся никак не может быть парой Женечке, такому тонкому и такому высокообразованному юноше, и ступила на тропу войны. Противниками стали ее собственный сын и «эта его новая» (то бишь Маруся).
        В союзники себе она записала Роланда Германовича, своего давнего спутника жизни. Они были вместе очень давно, но Роланд Германович очень упорно не желал себя связывать узами брака (может быть, именно это обстоятельство столь сильно повлияло на характер Инги Савельевны?). Да, они жили вместе, да, он выполнял все требования своей гражданской жены, но официально узаконить отношения был категорически не согласен. Штампик в паспорте - тот последний бастион, который Роланд Германович решительно отказывался сдать.
        Так вот, отчим перешел на сторону матери, и началась война.
        Если Инга Савельевна была мастерицей на всякие хитрости и тонко завуалированные шпильки, то Роланд Германович рубил сплеча. Он мог ворваться в жилище Маруси, перепугав до смерти Виталика с Алевтиной, и разразиться гневным монологом. Говорил Роланд Германович очень связно, красиво, любил умные слова и заковыристые обороты, но по существу его речь была пустой и бессодержательной. Сводилась она приблизительно к следующему: «Когда ты, дрянь такая, от нашего мальчика отстанешь? Мы тебе покажем кузькину мать!»
        К сожалению, Алевтина с Виталиком это не понимали. Они видели перед собой чрезвычайно импозантного пожилого человека, мечущего громы и молнии, и сильно пугались (особенно Алевтина, а Виталик лишь на короткое время отвлекался от своих трагических мыслей).
        Маруся Роланда сначала тоже очень боялась. Он выглядел сногсшибательно - как самый настоящий аристократ. Как уже говорилось - внушительно-немолодой, благородно-седой, сдержанно-худощавый… С чуть красноватым лицом, в очках, безупречно одетый Роланд Германович очень уважал итальянскую моду. А также все те мелочи, которые и создают стиль, - запонки, рубашки голландского полотна, часы, заколки для галстука, портмоне, кашне и т. д и т. п…. Оправа очков - от Диора, стекла - от Цейса.
        Роланд Германович занимал какую-то довольно высокую должность в Министерстве иностранных дел, а до того работал то ли в ООН, то ли еще где. Был выпускником закрытой спецшколы, учился в МГИМО. У Роланда Германовича родители были дипломатами еще при Сталине и Хрущеве, и потому мальчик получил все самое лучшее от жизни. Благодаря связям он учился и работал в самых престижных местах. Его карьера была блестяща и безупречна.
        Он тщательно поддерживал имидж плейбоя и потому так ни разу в жизни не был женат.
        Он был грозой дома, в котором жил, - вечно гонял жильцов, которые то ремонт затягивали дольше положенного, то собак без намордника выводили. Дворник, уборщица и консьержка чуть не в обморок падали, заметив издалека Роланда Германовича, - так они перед ним трепетали.
        В самом деле, нельзя было не трепетать, увидев Роланда Германовича Алова, этакое современное воплощение Зевса - немолодого, красивого, грозного!
        И очень мало кто догадывался, что Роланд Германович - дурак.
        Это было не оскорбление. Это был диагноз.
        Года через два Маруся с Женей все-таки поженились, и волей-неволей она стала свидетельницей жизни Журкиных-Аловых.
        Роланд Германович писал свои указания и пожелания на ноутбуке, затем распечатывал их на принтере и вручал домработнице Кате. Мог позвонить Инге Савельевне с мужской вечеринки, где собирались такие же высокопоставленные старперы, и заявить жестко:
«Инга, легкое масло - это яд. Выброси его немедленно из холодильника!» Или: «Инга, Катю надо уволить. Мне только что рекомендовали филиппинку!»
        Скорее всего, эти высказывания формировались под влиянием какого-нибудь дружка, разругавшего только что легкое масло, или упомянувшего, что нынче очень модны филиппинки в роли домработниц, но боже, с каким апломбом это все преподносилось!
        Инга Савельевна нисколько его не слушала, она сама решала, что есть, что пить, как жить и каких домработниц выбирать. Она держала Роланда Германовича под каблуком, и он был в полном у нее повиновении.
        Однажды Марусе попался в руки его дневник из крокодиловой кожи, с золотым тиснением. Она не собиралась его читать, перевернула несколько страниц, еще не зная, что это дневник Роланда Германовича, просто любуясь роскошной книгой.

«16 марта. Мыл голову. Очень устал на работе. Вечером смотрел первую серию
„Крестного отца“. Едва сдержал слезы. Спал плохо, много думал.

17 марта. Герпес. Из дома решил не выходить.

18 марта. Мыл голову. Говорили с Ингой о современной литературе. Надо купить Борхеса, как она рекомендовала.

19 марта. Купил Борхеса. Начал читать, но потом бросил, смотрел продолжение
«Крестного отца».

20 марта. Мыл голову. У Манукейского родился внук. Ездили с Ингой поздравлять. Не до Борхеса.

21 марта. Катя решительно невыносима. Хлорка - это яд, надо рекомендовать ей другие средства. Какие? (Спросить у Манукейского, он близко знаком с замминистра химической промышленности.)

22 марта. Борхес - бездарность. Невозможно читать! Забыл вымыть голову…»
        Маруся, когда поняла, что Роланд Германович не так сложен, как могло показаться с первого взгляда, быстро нашла к нему подход.
        Как только тот начинал на нее грозно надвигаться, сверкая отполированными, невесомо-прозрачными стеклами очков, она быстро спрашивала: «Роланд Германович, а что вы думаете о российско-английском саммите?» Или - как тот относится к переговорам в Женеве? Или еще вариант - насколько сильное влияние оказала колонизация на Индию?
        Роланд Германович моментально сбивался: красиво, жестко, ярко, обтекаемо принимался рассуждать на заданную тему. Маруся молчала и делала вид, что внимательно слушает. Однажды, без всякого перехода, в конце очередного своего монолога Роланд Германович заявил - он совершенно не понимает, почему Инга ополчилась на нее и что она, Маруся, замечательная девушка, но он никогда не расскажет о своих мыслях Инге Савельевне, поскольку «надо уметь расставлять приоритеты».
        Единственной, кто открыто решился признать Марусю в семействе Журкиных-Аловых, была Марлен.
        Марлен Марковна Моисеева, если точнее.
        Та самая, которая была в шестидесятых оперной примой в Большом и чье имя гремело на весь мир. Она была потрясающе красива и невероятно вспыльчива. Больше всего на свете Марлен ценила свободу.
        Ценила до такой степени, что однажды, во время гастролей в Париже, сбежала из труппы. Она просила французского гражданства, и ей его дали. Разразился дикий скандал. На родине у Марлен остался муж и сын (покойный отец Жени). Муж отрекся от жены, а сын, к тому времени уже подросток, проклял мать.
        Долгие годы Марлен блистала на чужой сцене, была еще дважды замужем, и со всеми своими мужьями разругалась в пух и прах.
        Она сильно подпортила жизнь своим родным, оставшимся в Союзе, - времена были суровыми, шла борьба с отщепенцами и диссидентами. Это, а также сам факт того, что родная мать бросила его, очень повлияло на характер сына. Он возненавидел ее лютой ненавистью. Вырос и сменил свою фамилию на фамилию жены, из Моисеева стал Журкиным. Когда родился сын Женя, он передал по наследству свою ненависть и ему.
        Отец умер довольно рано, но Женя продолжал ненавидеть бабку Марлен. И Инга Савельевна, кстати, тоже дежурно ненавидела свекровь («Я бы никогда не поступила так со своим сыном!»).
        Роланд Германович, вскоре ставший членом семьи, также был обязан проклинать Марлен, которую даже в глаза не видел. Что он прилежно и делал - видимо, Роланд Германович живо представил, как его блестящую карьеру могла бы испортить подобная отщепенка!
        Неожиданно в конце восьмидесятых времена изменились и прежний мир стал рушиться на глазах. Диссиденты стали героями, отщепенцев возвели в ранг мучеников тоталитарного строя - словом, все перевернулось с ног на голову.
        Марлен могла спокойно вернуться на родину.
        Марлен.

…Ее назвали так в честь основоположников марксизма-ленинизма. Потом, за границей, она была просто Марлен, и это имя там ни у кого не вызывало удивления. Марлен Дитрих, Марлен Моисеева…
        Несмотря на свою вспыльчивость и вздорный характер, она могла приспособиться ко всему. Она принадлежала к тем живучим, непотопляемым особам, которые никогда не страдают от меланхолии, ностальгии и никогда не признают собственных ошибок. Которые работают как лошади, отдыхают на все сто, постоянно теряют что-то - перчатки, колечки, зонтики, сумочки… И которым постоянно везет по-крупному. Она могла потерять колечко с бриллиантиком - и тут же выйти замуж за миллионера. А потом, ничуть не сожалея, с миллионером развестись… И найти уже миллиардера, владельца алмазных копей. Получить в дар бесценный бриллиант размером с булыжник, которому позавидовала бы английская королева, - и тут же посеять его. Бросить миллиардера - и получить любовь публики, заваливавшей ее цветами на сцене Гранд-опера…
        Ее обожали, ею восхищались, ее превозносили. Женщина-праздник, женщина-комета, женщина-вамп и, как ни странно, - женщина-клоун. Она умела острить, ее высказывания цитировались прессой, ее боялись как огня и в то же время - жаждали попасть к ней на язычок, ибо лучшей рекламы найти было нельзя.
        Марлен - некоронованная королева, которой было дозволено все. Воплощение радости. Праздника жизни. Сумасбродка и транжира. Ее славе завидовали больше, чем деньгам…
        Так вот, эта самая Марлен, уже после того как упал железный занавес, вздумала съездить на родину, чтобы повидать своего внука (бывший супруг да и сын к тому времени давно скончались).
        Перед семейством Журкиных-Аловых встала сложная дилемма. С одной стороны, они должны были быть последовательными и продолжать проклинать отщепенку и кукушку Марлен, с другой - слухи о ее богатстве сильно будоражили воображение.
        На семейном совете после долгих дебатов было решено - Марлен принять, но как бы нехотя, через силу. Дав ей понять, что они не могут забыть ей предательства, но, как истинные гуманисты, верят в ее раскаяние. Они даже готовы простить ее - простил же Христос своих мучителей!
        Маруся, уже ставшая законной женой Жени Журкина, была непосредственной свидетельницей всех этих событий.
        Марлен с большой помпой прибыла в Москву, остановилась в самой лучшей гостинице и немедленно принялась принимать своих старых друзей и недругов, из тех, кто остался в живых, и все равно их было очень много… Она давала интервью, она побывала в Большом, ответила нечто едкое и сногсшибательное какой-то нынешней звезде, вздумавшей дерзить ей (эту цитату позже смаковали все газеты, все телевизионные каналы), после чего звезда моментально погасла и публика даже удивилась - надо же, и как мы все не замечали, что она, звездулька эта, такое на самом деле ничтожество!
        Марлен выступила на нескольких ток-шоу - в нее моментально все влюбились. Потом разругала некоего журналиста, слывшего «совестью нации», и часть публики ее возненавидела. Один из олигархов, большой поклонник ее таланта, подарил Марлен яйцо Фаберже, которое чуть ли не на следующий день было украдено (потом найдено, потом без всякого сожаления отдано Марлен в музей, после чего олигарх ее возненавидел, а Марлен в ответ произнесла нечто такое, что опять цитировалось по всей стране…).
        Словом, дел у старухи была масса, семейство Журкиных-Аловых недоумевало - отчего же Марлен о них-то никак не вспомнит? А самим напоминать о себе было вроде как-то неловко…
        Марлен заявилась к родне уже тогда, когда шум улегся, и в сводках новостей стала мусолиться совсем другая сенсация. Старухе надоело всеобщее внимание, и она, словно мановением руки, погасила ажиотаж вокруг своего имени.
        Маруся увидела ее своими глазами - маленькую, совершенно седую (головка ее напоминала одуванчик), с блестящими черными очами (сорок лет назад, в партии Кармен, она блистала!), аппетитно-кругленькую (всегда была склонна к полноте), очень бодрую и живую.
        Напрасно семейство Журкиных-Аловых репетировало эту встречу, все домашние заготовки полетели к черту - Марлен мигом расставила все по своим местам. Она сразу дала понять, что ей безразлично - осуждают ее или любят. Инге Савельевне, своей невестке, она прошептала на ушко нечто такое, что Инга Савельевна до конца вечера просидела молча, ни разу не открыв рот и выпучив глаза… Роланду Германовичу Марлен немедленно дала понять, что считает его клиническим идиотом, и он вообще тут никто, сбоку припека. Женьку, родного внука, немного покритиковала - но так, что, по большому счету, обижаться ему было нечего.
        Марусю же она расцеловала и битых два часа болтала с ней обо всякой ерунде. Например - чем хорош летний дождь и как правильно выполнить тройной «тулуп» (это при всем при том, что Марлен ни разу не стояла на коньках!).
        Маруся честно с ней говорила, не испытывая ни восхищения, ни ненависти.
        А потом старуха укатила обратно в Париж, заявив в прощальном интервью, что Москва ей изрядно надоела.

…Теперь, сидя в вокзальном кафе, Маруся вспоминала все перипетии своей жизни с Женей Журкиным. Он не был ни плохим, ни хорошим, а расстались они потому, что были слишком разные.
        Бог с ними со всеми - с Женей, Ингой Савельевной, Роландом Германовичем, безумной Марлен. Пусть живут как хотят!
        Теперь, когда у Маруси был Арсений Бережной, она поняла, что стала абсолютно счастлива.
        Она осознала это именно сейчас, когда увидела своего бывшего мужа и увидела ту пропасть, которая разделяла Арсения и всех прочих мужчин…
        Арсений позвонил ей вечером и сказал, что скучает. Фоном слышался смех и звон посуды.
        - Много не пей, - подумав, строго сказала Маруся. - И… и веди себя прилично!
        - Обещаю, - кротко ответил тот.
        Ревновала ли Маруся Арсения?
        Людмила считала, что Маруся непременно должна его ревновать. Ну как же, такая профессия, эти отъезды непонятно куда и непонятно с кем, эта театрально-кинематографическая тусовка, в которой творится неизвестно что!
        Маруся уже довольно хорошо знала друзей и коллег Арсения, представляла, как и чем они живут. Не образцы благочестия, мягко выражаясь. Да и вообще она не совсем слепой была, понимала - от большинства мужчин, будь они хоть кем по профессии - особой верности ждать нельзя.
        Людмила всегда напоминала Марусе, насколько легко та сошлась с ним, насколько просто Арсений познакомился с Марусей. «Ведь он так и с другими! - говорила она. - Поманил пальчиком - и все! Этот твой Бережной - такой красавчик, такой болтун - любую заболтает. А как только скажет, что актер, - все, они сами на него начнут вешаться…»
        Но Маруся успела изучить Арсения, успела понять, отчего их роман со стороны казался столь стремительным.
        Арсений не желал славы Дон Жуана. Он просто хотел, чтобы его любили. Он - инфантильный, нежный, наивный, дерзкий - был абсолютно беззащитен. Большой ребенок, для которого невыносимо, когда дома никого нет, когда его не ждут, когда о нем не заботятся и когда не на кого выплеснуть свою любовь… Ребенок, которому нужна только одна женщина. (Ведь ребенку нужна только одна-единственная - его мать.) Он не захотел отпускать от себя Марусю, потому что сразу понял: она - та самая, единственная.
        Их роман был столь скоропалителен именно потому, что раньше ничего подобного с ними не происходило. Зачем думать, зачем проверять друг друга, выгадывать и рассчитывать, когда сразу стало ясно, они - половинки единого целого. И говорилось Арсению с Марусей так легко именно потому, что она его не просто слушала, а еще и слышала. Позже у Маруси было несколько случаев убедиться в том, что Арсений вовсе не так легко сходился с людьми, как могло показаться с первого взгляда.
        Их роман был сколь бурным, столь и умиротворенным. Если они и ссорились, то быстро мирились. Они с готовностью прощали друг друга и просили прощения, даже когда вовсе не оказывались виноватыми. Да, они были разными, но они были и одинаковыми. И эта вечная, давняя, неутоленная, почти безнадежная жажда - быть не одним (не одной), забиться под чье-то крылышко, прижаться к родному человеку - не отпускать, не выпускать, находиться всегда вместе, а если не вместе, то - смерть…
        Да, друзья Бережного были в основном теми людьми, которые многое могли себе позволить, но они вполне понимали Арсения и, более того, уважали его. По-хорошему завидовали тому, что он был именно такой, непохожий на многих. Ведь он, в отличие от других, не пытался создать себе имидж, не стеснялся быть самим собой и открыто демонстрировал свои чувства: «Вы правы, я не из тех, кого принято считать
„настоящими мужиками“. Но мне на это плевать. Можете смеяться сколько угодно, но я свою Марусечку не предам, и другие женщины мне до лампочки!»
        Самое интересное, но никто над ним не смеялся, и все его друзья-знакомые единодушно приняли Марусю в свой круг, моментально смирились с ее существованием в жизни Арсения. В конце концов, именно такую «Марусечку» он и искал…
        Через некоторое время после знакомства Арсений рассказал Марусе все о себе. Детство, отрочество, юность. Потом - простая и грустная история: несколько лет он любил одну девушку, мечтал на ней жениться, всюду преследовал ее, но, в конце концов, девица сбежала от него в Нью-Йорк и вышла замуж за русскоязычного американца, некоего Изю Зильбермана, с которым до того познакомилась по Интернету. У Зильбермана была шикарная собачья парикмахерская, в которой стригли своих любимцев все тамошние звезды шоу-бизнеса.
        И все.
        Если не считать однодневных романов, у Арсения больше никого не было. Маруся, когда выслушала все это, поклялась сама себе, что никогда не сбежит от него, пусть даже сам принц Уэльский примется соблазнять ее - дудки!

…На следующее после своего отъезда утро Арсений снова позвонил ей - пожелать доброго утра. Потом звонил в обед и сообщил, что погода не позволяет начать съемки. Потом она сама позвонила ему вечером и пожаловалась, что скучает. Он перезвонил через десять минут и сказал, что тоже дико скучает без нее. То есть, он начал скучать по ней сразу, как только сел в поезд, а сейчас с ним просто что-то страшное творится! Погода улучшилось, зато помощник режиссера ушел в запой…
        Целый месяц они перезванивались каждый день, ухнули уйму денег на эти переговоры.
        Любовь к Арсению настолько переполняла Марусю, что она так и не устроилась на работу, хотя все время собиралась это сделать.
        Прошел месяц. Арсений приехал рано утром. Ввалился домой и сразу же бросился к ней - сонной, испуганной, еще не верящей в свое счастье. Он - пахнущий весенним ветром, коньяком, железной дорогой, лег рядом с ней, обнял и долго ничего не мог сказать, лишь в морщинках зажмуренных глаз блестели слезы. Обычно Сеня все время говорил что-то, а тут просто молчал.
        Это настолько поразило Марусю, что она принялась судорожно целовать его, потом обняла изо всех сил, и они очень долго лежали неподвижно, наслаждаясь тем, что просто были рядом.
        - Маруська, я чуть не умер без тебя… - наконец едва слышно прошептал он.
        Это была странная любовь, совсем не похожая на ту, что описывалась в романах и кинофильмах. Она была смешной, наивной, даже какой-то детской - хотя они были давно уже взрослыми людьми. Они удивляли и забавляли окружающих своей любовью, своим постоянным желанием быть рядом.
        Арсений продолжал работать в театре, иногда снимался в эпизодических ролях и мечтал о большем.
        - Дурацкая эта актерская профессия! - однажды, уже в который раз, пожаловался он Марусе. - Я чувствую, что способен на многое, а играю каких-то идиотов.
        - Ты хотел бы быть известным? - спросила она.
        - Да нет, дело не в этом… Я вообще об этой профессии! Прикинь - сколько талантов сгорело зря, так и не востребованных, никому не нужных… Какое кладбище несыгранных ролей! И слава, успех - ничего не решают. Сначала ты у всех на слуху, а потом безнадежно забыт. Мало снимают - плохо. Много - твоя рожа всем надоедает.
        - У тебя не рожа, у тебя лицо… - Маруся сжала ладонями его щеки, нежно поцеловала его глаза. - Ты красавец.
        - Да это только ты так считаешь, - весело засмеялся Арсений. - Вот хорошо актрисам - выскочили замуж за режиссера, и он потом снимает их в своих картинах всю жизнь…
        - Ну, это ты придумываешь! - тоже засмеялась Маруся. - На всех актрис режиссеров не хватит!
        - А как жалко тех, о ком забыли… Помнишь Валентину Серову? Гремела на всю страну. Слава, деньги, муж - Константин Симонов, дети… А потом спилась и умерла. Где она, эта слава? Рассеялась в воздухе, точно дым, не спасла от падения… А Рыбников? Николай Рыбников… Тоже умер всеми забытый. Страшно за молодых девчонок и ребят, стремящихся стать актерами, - как быстро кончается их звездная жизнь, и они - красивые, умные, молодые, талантливые - простаивают без дела. Есть единицы, востребованные всегда, которых до самой смерти любит операторская камера и публика, но их очень мало.
        - Чего же ты хочешь? - расстроенно спросила Маруся. - Если ты даже в известность не веришь…
        - Я не знаю, - ответил Арсений.
        Маруся переживала за него всей душой, однажды она даже тайком пошла в церковь и попросила у бога хороших ролей для Арсения: «Добрый боженька, ты же знаешь - он хороший человек, он достоин лучшего! Он достойно воспримет славу, у него не снесет голову от успеха. Я так хочу, чтобы он был счастлив! А сама я у тебя ничего не буду просить. Если надо, возьми у меня и отдай ему…»
        Летом у Людмилы и Богдана была свадьба. Безумно красивая, роскошная, запоминающаяся.
        - Вот видишь, Маруська, это я все своими руками сделала! - после церемонии прошептала на ухо Марусе задыхающаяся от восторга невеста. - А ты все ушами хлопаешь!
        - Ну тебя! - беззлобно отмахнулась та.
        - Ты все-таки дурочка!
        - Да чем же это я дурочка, если люблю Сеню и никого мне больше не надо?..
        - Вот именно - ты влюбилась! - сердито прошептала Людмила. - Разве ты не понимаешь, что влюбляться - нельзя! Это уже неприлично и глупо - в наше-то время! Настолько потерять голову - недопустимо! Вы вот когда поженитесь? Твой Сенечка тебе хоть предложение делал?
        - Да. И много раз, - с гордостью ответила Маруся. - Вот мы с Жэ Жэ моим разведемся…
        Но развестись с Жэ Жэ - Женей Журкиным - все было недосуг. То одно, то другое… Собственно, на работу Маруся тоже не устроилась, да и квартирный вопрос они с Арсением не разрешили. Так и жили в его квартире, а Марусина комната простаивала без толку, и лишь иногда Маруся заезжала к себе, чтобы прибраться да перевезти некоторые вещи.
        Они с Арсением совершенно не замечали времени и жили одним днем. Все свои дела откладывали на завтра…
        Больше трех лет Арсений и Маруся прожили вместе.
        Говорят, что примерно уже года через два страсть немного остывает, превращается в дружескую приязнь, в привычку, но ничего подобного с Марусей и Арсением не произошло. Их чувства ни на градус не стали холоднее, долгое совместное проживание не стало привычным - каждый раз, просыпаясь вместе, они восхищались друг другом, словно при первой встрече.
        Однажды осенью Арсений пришел вечером домой, притащив ящик хорошего шампанского.
        - Сегодня гости будут? - с любопытством, безо всякого удивления спросила Маруся, повиснув у него на шее.
        - Нет. Это для нас.
        - Так много… - немного осуждающе произнесла она. - Сенька, ты и так почти каждый день пьешь!
        Маруся все еще помнила слова Жэ Жэ, считавшего каждого актера алкоголиком.
        - Сегодня, Марусечка, особый день, - загадочно ответил Арсений. - Его нельзя не отметить.
        - Какой же? Ну, говори! - нетерпеливо затормошила Маруся его.
        Он закрыл глаза и повернулся вокруг себя, словно танцуя. Тонкий, высокий, с длинными золотистыми волосами, темными у корней, со свежим розовым лицом - ни работа, ни частые вечеринки, ни бессонница, ни постоянный грим, ни возраст (к этому моменту Арсению исполнилось уже тридцать семь лет) - ничего не влияло на него. Он выглядел все еще легковесным юношей, а никак не зрелым мужчиной.
        - Маруська, я прошел пробы. У Михайлова. Я боялся, что не пройду, и потому не сказал тебе об этом раньше. А теперь меня окончательно утвердили на роль.
        - Погоди-погоди… - растерялась Маруся. - У какого Михайлова? - она сама боялась поверить. - У Андрея Михайлова? - едва выговорила она фамилию известного на всю страну режиссера.
        - Нуда!
        - Се-неч-ка… - Она прижала руки к груди, чувствуя, как бешено колотится сердце. - С ума сойти!
        - Если честно, он сразу сказал, что именно меня видит в этой роли, но для проформы сделал еще несколько проб с другими актерами. Нет, - говорит потом, - Арсений Владимирович, я окончательно утвердился во мнении, что именно вы должны играть Назанского!
        - Кого?
        - Назанского. Это мой персонаж.
        - Главная роль? - едва выдохнула Маруся.
        - Одна из главных, - Арсений достал из ящика бутылку шампанского, ловко откупорил ее. Маруся быстро подставила бокалы… Они чокнулись, глядя друг на друга.
        - За тебя.
        - За тебя, - машинально повторил за Марусей Арсений.
        - Да не надо за меня, сегодня только за тебя! - рассердилась Маруся. - Это ведь ты пробы прошел, а не я! И не я у Михайлова играть буду… Слушай, а кто это такой - Назанский?
        - Это из Куприна, из романа «Поединок». Время действия - конец девятнадцатого века. Там про офицеров, про дуэли, про любовь… Много всего накручено. Ты же знаешь, Михайлов помешан на этой теме. Прошлый его фильм, который он лет десять назад снимал, о юнкерах - «Оскара» не получил, но за этот фильм он точно его получит. Так, по крайней мере, все говорят! - с мягкой иронией засмеялся Арсений.
        - Сенечка, это потрясающе… - от волнения Маруся расплескала бокал, но Арсений быстро налил ей еще. Они чокнулись, снова выпили. «Господи, спасибо тебе! Спасибо, что услышал меня!» От волнения ее все еще продолжала сотрясать внутренняя дрожь. Андрей Михайлов считался мэтром, гением, провокатором, скандалистом, романтиком, холодным рационалистом, злодеем, спасителем… Словом, он официально числился режиссером «номер один» в российском кино, его физиономию знал каждый. Одни проклинали его, другие превозносили. И все, практически все без исключения актеры мечтали сняться у Михайлова. О подобной удаче Маруся даже мечтать не могла.
        - Съемки будут проходить в Подмосковье, в одной из усадеб. Так что надолго расставаться не придется, я буду часто приезжать… Это еще один плюс, - сказал Арсений и поцеловал ее ледяными от шампанского губами.
        Они выпили еще.
        Маруся вдруг полезла в книжный шкаф, достала томик Куприна, нашла роман
«Поединок», быстро пролистала его, убедилась, что фамилия «Назанский» мелькает довольно часто, ощутила новый прилив восторга.
        - Маруська, да сядь ты… - засмеялся Арсений.
        - Вот ты послушай! - Она наугад раскрыла одну из страниц. - «Никогда еще лицо Назанского, даже в его лучшие, трезвые минуты, не казалось Ромашову таким красивым и интересным. Золотые волосы падали крупными цельными локонами вокруг его высокого, чистого лба… Ясные, чуть-чуть влажные голубые глаза смотрели оживленно, умно и кротко. Даже цвет этого красивого, правильного лица поражал своим ровным, нежным, розовым тоном…» Господи, Сенька, да это же ты, вылитый ты! - возбужденно закричала Маруся. - «…и только очень опытный взгляд различил бы в этой кажущейся свежести, вместе с некоторой опухлостью черт, результат алкогольного воспаления крови…» - закончила она уже несколько растерянно. - Ну, это уже не совсем ты… А так все очень даже совпадает! И волосы, и цвет глаз, и их выражение!
        Арсений засмеялся, глядя на нее.
        - Что? - сердито спросила Маруся, отведя от лица прядь волос.
        - Ты такая смешная. Такая милая… - Он потянулся к ней.
        - Погоди, - увернулась Маруся и перелистнула еще несколько страниц. Она не выпускала книгу из рук. - Вот они тут беседуют - этот Ромашов и Назанский… Слушай, это твой герой: «…я говорю о любви в самом прямом, телесном смысле. Но она - удел избранников. Вот вам пример: все люди обладают музыкальным слухом, но у миллионов он, как у рыбы трески или как у штабс-капитана Васильченки, а один из этого миллиона - Бетховен. Так во всем: в поэзии, в художестве, в мудрости… И любовь, говорю я вам, имеет свои вершины, доступные лишь единицам из миллионов».
        - Маруська, я все это прекрасно знаю, у меня вон в портфеле сценарий лежит!
        - Ты знаешь, а я не знаю, - резонно возразила она. - Погоди, а что это значит -
«вершины, доступные лишь единицам из миллионов»? Больно сложно как-то…
        - Наоборот, все очень просто, - усмехнулся Арсений и принялся открывать вторую бутылку. Заметив осуждающий Марусин взгляд, пожал плечами, пояснил: - Вхожу в образ! - потом, налив себе шампанского, помолчал немного. - Мы очень много говорили об этом с Михайловым, когда он объяснял мне мою задачу… Идея нашего фильма будет заключаться в том, что любовь - это чувство, доступное не всем. Эксклюзив, так сказать… - добавил со смешком.
        - Странно… - пробормотала Маруся.
        - Что - странно? А ты думала, что любить умеют все?
        - Нет, не так. Я думала, что у всех есть право на любовь.
        - У всех, конечно! Права есть у всех, - кивнул Арсений и отпил из своего бокала. - Но далеко не все умеют любить. И Куприн именно через Назанского пытается донести мысль о том, что истинная любовь - дар божий. Дар не для всех.
        - Любят все, - упрямо ответила Маруся.
        - Но часто - как пошло, как некрасиво, как вульгарно… - покачал он головой. - Мучая и себя, и того, кого любят! Ведь всякий дурак может сказать - ах, я люблю! Ан нет…
        - Я думаю, нет такого человека, который не был бы способен к любви, - Маруся отставила свой бокал, села на диван к Арсению, положила голову ему на плечо.
        - А я знаю одного такого… - Он посмотрел на просвет сквозь хрусталь.
        - Да? Расскажи.
        Арсений некоторое время молчал. Румянец играл у него на щеках, ясно блестели синие глаза, мечтательная и расслабленная полуулыбка на губах. Маруся покосилась на него - сейчас Арсений напоминал только что выкупанного младенца, довольного жизнью и полностью умиротворенного. Никакой «опухлости черт», никакого «алкогольного воспаления в крови»… «Впрочем, его же загримируют! - спохватилась она. - Придадут ему эту „опухлость“, и будет вылитый Назанский!»
        - Это было очень давно… - наконец тихо произнес он. - Очень, очень давно. Мне было лет шестнадцать, я еще учился в школе. У меня был одноклассник - так, обыкновенный мальчишка, из тех, кого учителя обычно называют троечниками. Звезд с неба не хватал, себе на уме… Я никогда на него и внимания не обращал! У него была кличка - Бобр. Трудно сказать, почему его так прозвали… Да у нас у всех были клички!
        - И у тебя?
        - Нет, я был просто Сенькой - тогда это звучало как кличка, мое имя уже само по себе считалось не совсем обычным, каким-то слишком старинным, вычурным, что ли… Так вот, я никогда не обращал внимания на Бобра, пока на новогоднем балу в выпускном классе не случилась эта история, - Арсений подлил себе шампанского, потом снова сел на диван, подставил плечо Марусе. - У нас в школе, очень хорошей старой московской школе, была традиция - в старших классах на Новый год устраивать балы. Чтобы мальчики обязательно в костюмах, чуть ли не во фраках, с галстуками или «бабочками», в белых рубашках - словом, при полном параде, а девочки - в настоящих бальных платьях. Кто шил, кто брал напрокат - близлежащие театры за небольшие деньги давали платья напрокат…
        - Красиво! - прошептала Маруся. От выпитого у нее слегка шумело в голове, и кровь теплой волной бежала по телу. Голос Арсения завораживал ее.
        - Словом, все было очень чинно-благородно - наряды, музыка, танцы… Не дискотека, а настоящие танцы, когда пары вальсируют по кругу. Нет, было, конечно, много чего лишнего на этих балах - курение тайком в туалетах, подростковые всякие словечки, ужимки, кто-то подрался один раз в коридоре, я помню, в другой раз шутки ради кто-то из ребят поменял фонограмму - Штрауса на «Айрон мейден»… Но все эти балы обожали, гордились ими - особенно в те далекие, скудные времена: можно было представить себя принцем или принцессой. Забыть обо всем, что творилось вокруг, - о всеобщей бедности, о неладах в семье, о страхе перед будущим, - и на несколько часов погрузиться в сказку.
        - Да, наверное… - задумчиво пробормотала Маруся. - А с кем ты танцевал? Кто тебе нравился из девочек?
        - Мне смертельно нравилась Даша Рябинина, - усмехнулся Арсений. - Слава богу, что ты, Маруся, непохожа на прочих женщин и не ревнуешь меня к моему прошлому, даже такому далекому, поэтому я могу рассказать тебе все без утайки… Впрочем, ничего невинней этой первой юношеской любви и придумать нельзя!
        - Говори, очень интересно! - засмеялась она. - Какой она была, эта Даша Рябинина?
        - Очень милой, тихой девочкой, кстати, внешне очень похожей на тебя. Невысокого роста, тоненькая, с рыжеватыми такими, пушистыми волосами… И глаза у нее, кажется, тоже были твоими - зеленовато-серыми, очень светлыми. Отчего иногда светлые глаза кажутся такими яркими, такими пронзительными? Пожалуй, подобные глаза производят не менее сильное впечатление, чем какие-нибудь «очи черные»! Так вот, мы с Дашей почти не разговаривали - едва ли перебросились парой фраз по каким-то школьным надобностям, но точно знали, что нравимся друг другу. Перед новогодним балом она вдруг подошла ко мне и спросила очень серьезно: «Бережной, ты будешь со мной танцевать? Если нет, то скажи сразу». Я как дурак: «А зачем?» - «А затем, Бережной, что если ты со мной не будешь танцевать, я на этот бал просто не приду», - все так же серьезно, тихим голосом ответила она.
        - А ты?
        - Я сказал: «Рябинина, я тебя приглашаю сразу на все танцы. Только ты знай - если ты еще с кем-то будешь танцевать, кроме меня, то я с этого бала сразу же уйду». Не знаю, почему я ей так сказал - вероятно, это юношеская потребность все время ёрничать, играть словами, дурачиться… Или из серии «каков вопрос - таков ответ», - Арсений снова встал, налил себе шампанского.
        - Ну дальше, дальше! - нетерпеливо воскликнула Маруся. - Вы танцевали?
        - Да, - Арсений сделал несколько жадных глотков - точно воду пил. - Мы оба явились на бал, впрочем, как и все остальные - расфуфыренные, смешные и дико трогательные. И танцевали… Всю первую часть вечера, до перерыва. Знаешь, потом, задним числом, вспомнил: Бобр сидел у стены, положив ногу на ногу, и с таким ленивым, немного сонным видом озирался вокруг, точно сам не понимал, зачем пришел сюда. В перерыве меня позвали - что-то там передвинуть, и Даша ушла вместе с другими девчонками. Выпить воды в буфете, напудрить щеки в туалете, еще что-то там такое… А потом случилось это.
        Маруся, затаив дыхание, внимательно слушала Арсения.
        - На ней было платье - пышное такое, с кринолином, нижними юбками, верхним чехлом из кружев… После перерыва Даша вдруг вбежала в зал - бледная, испуганная, онемевшая. Подол ее платья горел, и огонь быстро шел вверх, съедая кружево, она крутилась на месте, точно танцуя… Это было страшное зрелище. Мы все обмерли. Оцепенели! И только физрук, следивший за порядком в зале, моментально сориентировался, одним движением сорвал тяжелую гардину с окна и накинул ее на Дашу, повалив на пол. Все произошло за считанные секунды!
        - Даша сильно пострадала?
        - Нет, не очень. Ей повезло, что физрук оказался таким молодцом, а еще то, что платье было многослойным. У нее немного руки обгорели и подбородок - совсем чуть-чуть. Ее увезли в больницу. Я ездил к ней каждый день, но она… она была уже не той, что раньше. Слишком сильно испугалась. Ее все спрашивали, и я в том числе, что же такое произошло тогда, но она все молчала, отнекивалась. Я из нее буквально клещами слова тянул! И выяснил - это сделал Бобр. Бобр поджег ей платье!
        - Зачем?..
        - Затем, что в перерыве он остановил ее и потребовал, чтобы во второй части она танцевала с ним, а Даша отказалась. И я знаю, почему она отказалась, - она все время помнила мои слова, мое дурацкое обещание: «Если ты будешь танцевать с кем-то, кроме меня, я с этого бала уйду». Она не хотела, чтобы я уходил!
        - Бедная… Но ты вовсе не виноват!
        - Не знаю. Пусть бог судит. Но дело в другом. Бобр, он… Я думаю, Даша Рябинина ему очень нравилась. И он тоже хотел танцевать с ней - поэтому и пришел на этот бал.
        - Зачем он поджег ей платье? От ревности?
        - Конечно, так проще все объяснить - от ревности несчастный Бобр чуть не сжег заживо бедную девочку! - мрачно воскликнул Арсений. - Но что за уродливая, больная любовь, если она толкает человека на столь дикие поступки! И потом, этот Бобр ничуть не раскаялся - он не извинился перед Дашей, он ни разу не заглянул к ней в больницу, он не пытался хоть как-то объяснить свой поступок. Ходил со своим всегдашним сонным, невозмутимым видом - глаза такие сонные, ясные, пустые-пустые! Возможно даже, он и не любил ее вовсе, а только хотел любить, но у него ничего не получалось. Вдруг позавидовал нам с Дашей, на том балу, я ведь так думаю, мы выглядели счастливыми, очень счастливыми. Он подошел к ней в перерыве в школьном коридоре, выгадав момент, когда рядом никого не было, и потребовал, чтобы Даша танцевала и с ним. Она отказалась - вероятно, слишком поспешно, даже со страхом. Она ведь боялась потерять меня! И тогда Бобр бросил зажженную спичку ей на подол. Синтетическое кружево вспыхнуло мгновенно…
        - Его наказали? - дрогнувшим голосом спросила Маруся.
        - Нет. Я, разумеется, рассказал обо всем, как только узнал правду. Донес на Бобра директрисе - старой, очень мудрой тетке, которую мы между собой звали Тортиллой… Она этого дела оставлять не стала, и, разумеется, Бобр получил бы по полной программе, но Даша вдруг стала все отрицать.
        - Бобр угрожал ей?
        - Нет. Она не хотела скандала, она не хотела быть в центре внимания - я уже упоминал, что после этого случая у нее что-то повернулось в голове. Она не сошла с ума, она просто стала другой. Когда к Бобру весь педсовет подступил с допросом, он заявил, что Рябинина оболгала его. Она якобы курила и сама случайно уронила спичку себе на платье. Но Даша вообще не курила!
        - Она сказала об этом?
        Арсений отрицательно покачал головой.
        - Ей было уже все равно. Она стала какой-то равнодушной, нерешительной, упрямой. Она перестала что-либо чувствовать ко мне, словно Бобр заразил ее своей нелюбовью. По-хорошему, после этого происшествия ее следовало срочно направить к психологу, психоаналитику, который помог бы ей преодолеть этот стресс, но в те времена это было не принято, да и психоаналитиков еще поискать надо было… Словом, уличить Бобра не удалось. Тортилла, конечно, чувствовала, что я говорю правду, что Бобр виноват, но понимала также - доказать это было уже невозможно. Он все отрицал, Даша все отрицала, свидетелей не было, мое заявление - голословное… Тортилла провела с Бобром очень серьезную беседу - дескать, дай только повод! - и он затаился. До выпускных экзаменов оставалось всего полгода…
        - Что было с Дашей потом?
        - Ничего. Она закончила школу, пошла работать продавщицей в универмаг. Подстриглась очень коротко, растолстела, вышла замуж, родила. Однажды я встретил ее, уже после армии, она отвернулась, словно не узнала меня.
        - А Бобр? Что стало с ним?
        - Не знаю. Но когда выяснилось, что никакого наказания он не понесет, я словно с цепи сорвался. Я следовал за ним неотступно, я дразнил его, я пытался вывести его из себя, я хотел изничтожить его! Я ненавидел его. Все последние полугодие я только и делал, что смотрел на него - не понимаю, как только дырку не прожег в нем своим взглядом. И чем больше я его узнавал, тем больше поражался. Он - урод. Душевный инвалид… Чудовище! Я не скрывал своих чувств, я все время сообщал, что о нем думаю. Но, ты знаешь, он все сносил - видимо, боялся директрисы, помнил о ее обещании. И только однажды, перед выпускными, заявил, что отомстит мне. Он сказал - «Бережной, ты у меня когда-нибудь за все заплатишь. Я тебя убью».
        - О господи! - вздрогнула Маруся.
        - Но ты не бойся, я его больше не видел. Он пропал. Не знаю, где он сейчас и что с ним. Да и вообще, юношеским обещаниям не стоит верить. Все проходит, люди меняются… Наверняка Бобр и думать обо мне забыл! Но я тебе рассказал всю эту историю потому, что хотел сказать - не у всех людей есть способность любить. Есть индивиды, чьи сердца холодны уже с самого рождения. Они не знают той грани, которая разделяет добро и зло, они вносят хаос в этот мир.
        Маруся обняла Арсения. Она чувствовала тепло его рук, слышала, как сильно бьется его сердце.
        - Ты такой хороший… - пробормотала она. - Ты очень хороший человек - знаешь?
        Он молча поцеловал ее.
        - И ты талантливый… Я уверена, ты гениально сыграешь этого своего героя… Назанского!
        Арсений засмеялся, обнял Марусю еще сильней.
        - Я влюбился в тебя с первого взгляда, - сказал он. - Это потому, что я искал тебя всю жизнь. Именно тебя. А когда увидел - сразу узнал!
        - А вовсе не потому, что я напомнила тебе Дашу Рябинину? - с добродушной иронией спросила Маруся.
        - О нет! Это она была похожа на тебя - на ту, которую я искал все время… И только ты, одна ты - настоящая.
        У него на руках Маруся незаметно провалилась в сон. Арсений перенес ее на кровать, осторожно раздел, лег рядом. Сквозь дрему она чувствовала, как он гладит ее по волосам, как целует плечо. В этих легких прикосновениях, в этой ночной тишине, в тепле, которое шло от его тела, заключалось все счастье мира. «Я бы хотела всю свою жизнь, до самой последней минутки быть с Сеней… - точно облако проплыла через Марусин сон ленивая мысль. - Я бы хотела умереть вместе с ним. Одновременно. Теперь понятно, почему в старых сказках говорилось о влюбленных - они жили долго и умерли в один день…»
        На следующий день она проснулась поздно, с тяжелой головой.
        - Ох, Сенька… Ты как себя чувствуешь?
        - Неплохо, - бодро отозвался тот. Арсений обладал способностью пить, но не пьянеть и не страдать от похмелья на следующий день. Его организм легко переваривал любые дозы любого алкоголя.
        - Нет, я, конечно, понимаю, что это необходимо для роли, ведь твой Назанский, насколько я поняла, тот еще пьяница… - забубнила недовольно Маруся.
        - Абсолютно неправильное восприятие моей профессии! - засмеялся Арсений. - Хорошо сыграть пьяного может только абсолютно трезвый актер. Это факт! Поэтому не думай, что я теперь каждый день буду поклоняться Бахусу…

…Через неделю начались съемки «Поединка».
        Это было самое лучшее время в жизни Маруси и Арсения. И в первую очередь потому, что фильм снимался в совершенно особенной атмосфере - ею были заражены и все те, кто в нем участвовал, и обслуживающий персонал, и те, кто хоть раз побывал на съемочной площадке.
        Сценарий был превосходен, режиссер Михайлов - в ударе, актеры - на подъеме. Даже сама погода способствовала этому. В ноябре, выдавшемся очень теплым, снимали весну - то время года, когда деревья стоят голые, когда сельские дороги после осенних дождей напоминают также и об апрельской распутице…
        Зимой были павильонные съемки, в марте, тоже выдавшемся очень теплым, снова снимали весну (апрель), а в апреле, когда все быстро зацвело и стала пробиваться первая травка, - лето.
        Постоянно приезжала пресса, у актеров и у Михайлова то и дело брали интервью.
«Поединок» экранизировали не единожды - разные режиссеры, в разные времена, но сейчас витало мнение, что именно этот фильм станет событием и что его ждет необыкновенное будущее.
        В главных ролях были заняты звезды российского кинематографа, а Евгений Марушин, игравший Ромашова, ради этой роли даже сделал пластическую операцию, сильно его омолодившую (по книге - Ромашову было немногим более двадцати)… Об Арсении Бережном мало кто знал, но пресса «открыла» его для публики: «Талантливый актер, лишь по недоразумению остававшийся незамеченным до сих пор, поражает своим глубоким проникновением в роль. Тонкий психологизм, филигранная игра, трагическое обаяние…» и т. д. и т. п.
        - Любят они поднимать шумиху! - как-то заметил Арсений, отшвырнув от себя газету. - Совсем эти журналюги зарапортовались!
        - А что такое, Сенечка? - с любопытством спросила Маруся.
        - Да они моего героя чуть ли не Христом сделали! Ну да, у Назанского много проповедей и морализаторства этого… Но он - просто несчастный, сломанный человек, спившийся от беспросветной армейской службы!
        Маруся мечтала посмотреть фильм целиком, уже в готовом виде.
        В середине мая съемки закончились и надо было приступать к монтажу и озвучиванию.
        Неожиданно позвонила Людмила, произнесла голосом обиженной, капризной девочки:
        - Совсем ты обо мне забыла, Маруська!
        - А что такое? - встревожилась она. - Как Варенька?
        Варенькой звали дочь Людмилы и Богдана.
        - Да у меня день рожденья сегодня - вот что!
        - Ой, а я и забыла… Людочка, милая, я тебя поздравляю! Желаю счастья, здоровья, успехов и еще много-много… - с раскаянием зачастила Маруся.
        - Стоп, Маруська, поздравить меня ты сможешь лично, - остановила ее подруга. - Приезжай сегодня в один ресторанчик, неподалеку от Октябрьской площади, будет небольшой сабантуй. И Арсения захвати. Непременно!
        С тех пор как Арсений стал сниматься у Михайлова, Людмила перестала критиковать выбор подруги. Теперь она усмотрела в Марусином поведении «тонкий замысел» и
«великолепную интуицию». «Ты, Маруська, не самого великого ума девушка (уж прости меня за эту откровенность, но я тебе как друг говорю), но что-что, а нюх у тебя есть! Почувствовала в своем Бережном задатки! Он ведь теперь с этим фильмом прославится, и пойдут роли…» - «Да, уже поступило несколько предложений», - рассеянно заметила Маруся.
        - Арсений сегодня очень занят. Допоздна в студии будет сидеть - озвучка…
        - Ой, ну я в этом ничего не понимаю, однако какая жалость, что он занят… Точно не сможет прийти? Ну ладно, приходи одна!

…«Ресторанчик» был весьма солидным заведением с живой музыкой и анимационной программой для детей, чтобы те не скучали, пока взрослые пьют и закусывают, а
«небольшой сабантуй» вылился в роскошную вечеринку.
        Приглашено было человек тридцать, с детьми. Трехлетняя Варенька в атласном платьице вишневого цвета, с кудрями, в кружевных панталончиках выглядела настоящим ангелом, и первое время только она была в центре внимания. Потом ее и других детей увели аниматоры, наряженные клоунами.
        - Ты посмотри, как все меняется… - прошептала Людмила на ухо Марусе. - Ведь совсем недавно это мы перед публикой прыгали, точно обезьяны, а теперь от меня зависит, заплатят этим клоунам, развлекающим моего ребенка, или нет!
        - Ты это к чему? - удивилась Маруся.
        - Я ненавижу их… Всех тех, кого принято называть обслуживающим персоналом, - сказала Людмила спокойно, без всякого выражения. - Потому что они ненавидят нас. Я сама побывала в их шкуре, я сама ненавидела этих скучающих, зажравшихся господ, которые в любой момент, придравшись к любой мелочи, могли нажаловаться моему хозяину…
        - Ты сама себе противоречишь.
        - Ничего подобного! Просто я знаю все изнутри… Ты думаешь, эти клоуны, что сейчас прыгают вокруг Вареньки, в самом деле восхищены ею?.. - Людмила закурила. С тонкой папироской, вставленной в длинный мундштук, она выглядела чрезвычайно стильно и утонченно. - Ну что ты на меня так смотришь?..
        - У тебя очень славная дочурка. Ей-богу, ею нельзя не восхищаться! - честно ответила Маруся.
        Людмила задумалась, держа сигарету на отлете, потом вдруг улыбнулась:
        - Слушай, Гагарина, а вы с Арсением думали о ребенке?
        - Да. Сеня очень хочет детей. И я тоже. Это, наверное, такое счастье…
        - Счастье, когда есть деньги, чтобы растить его, этого самого ребенка! - усмехнулась подруга. - Ты, возможно, считаешь меня слишком прагматичной, рассудочной… Но разве можно представить Варьку в байковом ношеном платье, тапках из кожзама, в дешевых растянутых колготах, в китайском синтетическом комбинезоне с рынка? Разве можно вообразить ее жующей соевые полуфабрикаты и слипшуюся вермишель? Ее, летом среди мух и комаров в подмосковной деревне, на болоте, называемом озером, и чахлой заплеванной рощей рядом, которую местные жители называют с гордостью лесом, а не на самом лучшем курорте мира?.. Нет! Варьки не было бы, если бы Богдан оказался менее обеспеченным мужиком! Счастье, милая моя, это не то, что ты можешь завести ребенка, а то, что ты в состоянии содержать его.
        - Наверное, ты права, - пробормотала Маруся.
        - Ну наконец-то! Наконец-то ты хоть что-то стала понимать! - засмеялась Людмила. - Ведь твой Арсений теперь получает неплохие деньги?
        - Да… Другие роли - другие гонорары, - кивнула Маруся, которой был почему-то тягостен этот разговор. - Только они у нас не удерживаются, мы все время тратим их на какую-то ерунду…
        - Вы с Сенькой сами еще дети, - строго произнесла Людмила. - Ах, какая жалость, что он не смог прийти, я ведь всем разболтала, что будет гениальный актер, который снимается у самого Михайлова…
        Далее вечер покатился по накатанным рельсам. Гостей усиленно потчевали всякими разносолами, рекой лилось хорошее вино, звучала живая музыка, застолье сменялось танцами, потом снова - застолье, дети вместе с клоунами прыгали в хороводе…
        Людмила познакомила Марусю с Еленой, женой Богданова компаньона. Елена принялась в подробностях рассказывать, как они покупали квартиру в новостройке на Воробьевых горах, какой делают теперь ремонт и какой дивный вид открывается на Москву с двадцать пятого этажа.
        - Ты в курсе, сколько Богдан отвалил за эту вечеринку? - спохватившись, спросила Елена у Маруси.
        - Нет, а что?
        - Три тыщи у. е! - нервно захохотала Елена. - Ох, любит он пустить людям пыль в глаза… Это так смешно, так по-мещански! У моего Валентина те же доходы, но он себе подобных трат не позволяет! Зачем приглашать такую толпу людей на день рожденья жены, большинство из которых Людмилу в первый раз видят?..
        На Марусю вдруг напала тоска. Она была другой, она совершенно не чувствовала себя светской дамой, ей не хотелось обсуждать чужие деньги, квартиры, ей не хотелось рассказывать о себе и Арсении, не хотелось вещать с апломбом, что ее возлюбленный - гениальный актер, и какой гениальный фильм снимает сейчас Михайлов (наверняка за него получит «Оскара», не меньше!) и т. д. и т. п.
        Все эти разговоры казались ей скучными, пустыми и постылыми. Она прекрасно понимала, что после вечеринки одни гости начнут обсуждать других гостей, будут мучиться от того, что сами наболтали лишнего…
        Она немного поплясала в хороводе вместе с Варенькой, попробовала устриц с шампанским и убежала, сославшись на занятость.
        - Ты не пропадай, - сказала на прощание Людмила, расцеловав ее в щеки. - Ты ведь единственная моя настоящая подруга… Да и Варька тебя обожает!

…Было довольно поздно, но еще светло. Маруся поправила на плече сумочку и хотела было уже сойти по ступеням вниз. В этот момент кто-то, неуклюже и тяжко топая, прошел мимо нее, стукнул в стеклянную дверь.
        - Прошу прощения, но у нас сегодня частная вечеринка! - крикнул швейцар, выглянув наружу. - Заходите завтра.
        - Завтра… - хмыкнул за Марусиной спиной неудачливый посетитель. - А на фига мне завтра, когда я хочу сегодня!
        Голос показался ей странно знакомым. Она обернулась и увидела высокого, плотного мужчину в черном костюме. Эти коротко стриженные темные волосы, тяжелый затылок…
        - Блин, уроды… - Недовольно пробормотал мужчина и тоже обернулся. И встретился взглядом с Марусей. «Господи, где же я его видела?..»
        Они стояли и смотрели друг другу в глаза. У мужчины был неприятный, тягучий взгляд - и злой, и тоскливый одновременно. Странный взгляд… И такой знакомый!
        - Барышня, минутку… - Мужчина шагнул ей навстречу. - Мы, типа, это… Мы раньше нигде не встречались?

«Встречались! - мысленно ахнула Маруся, вспомнив свои турецкие каникулы. - Это же тот нахал, что мне чуть палец не сломал!»
        Прошло почти четыре года с тех пор, но ощущение боли, страха, недоумения, которые вызвал у нее этот человек, оказывается, никуда не исчезли.
        Она ничего не ответила и стала поспешно спускаться по лестнице.
        - Эй, стой!
        Было еще светло, светили фонари, шли мимо люди - в эти теплые весенние дни никто не спешил домой… Это был родной город, хорошо знакомые улицы. Но Марусе стало не по себе - как и тогда, в турецком отеле.
        - Красавица, погоди… Ну я ж тебя вспомнил! - топал за ней «старый знакомый».
        - Что вы вспомнили? - бросила через плечо Маруся.
        - Ну, летом… Это ведь ты была! Изаура!
        Этого только не хватало… Он тоже хранил в себе воспоминания о той мимолетной встрече, произошедшей очень давно и так далеко отсюда. Судьба зачем-то снова свела их, и они сразу же узнали друг друга, словно существовал какой-то тайный замысел, пока недоступный для понимания!
        - А тебе без парика лучше… - Он на ходу коснулся своей тяжелой и огромной ладонью ее волос.
        - Без рук! - огрызнулась Маруся, уклоняясь в сторону.
        - Ишь, какая сердитая! - вполне добродушно засмеялся тип. - Я, знаешь, после работы, устал как собака… Хотел посидеть где-нибудь, расслабиться, а все кабаки забиты под завязку, сесть даже негде… Или какие-то частные вечеринки, блин! - он сплюнул в сторону. Если задуматься, этот человек не угрожал ей, он просто жаловался на жизнь, но у Маруси по спине побежали мурашки.
        - Отстаньте от меня.
        - А, ну да, ты же замужем… - снова засмеялся тот. «Господи, он же все, все помнит! Я ему тогда сказала, что замужем…» - Боишься, что супруг ревновать будет?
        Он ловким и совершенно незаметным движением перехватил ее за плечи - Маруся даже опомниться не успела, как они уже стояли под деревьями, чуть в стороне от дороги. Его руки были каменными, тяжелыми - у Маруси возникло ощущение, что могильная плита легла ей на плечи.
        - Милиция! - тоненько запищала Маруся.
        Никто из прохожих даже головы в их сторону не повернул. Со стороны они, наверное, выглядели обыкновенной ссорящейся парочкой: он терпеливо просил прощения и обнимал ее, а она, вздорная и капризная, упрямо вырывалась…
        - Скотина! - с ненавистью выдохнула она.
        - Не ругайся, детка, - с равнодушной лаской усмехнулся незнакомец, а потом ладонью приподнял ее голову вверх. Если бы этот человек захотел, то он, наверное, запросто смог бы свернуть Марусе шею, как цыпленку.
        Он хотел поцеловать ее - его большая, бесстрастная физиономия была совсем рядом, чужие деревянные губы раздвинулись - и стали видны передние зубы, такие крупные, что были похожи на лошадиные. От него ничем не пахло - абсолютно ничем, лишь скучным ароматом стирального порошка слегка веяло от рубашки… Как будто этот мужчина и человеком не был. Призрак, фантом, явившийся к Марусе из беспокойного сна, или горячечная галлюцинация из тех, какие возникают во время сильной простуды. Но она не спала сейчас и не была больна!
        Марусе отчаянно захотелось вырваться - настолько сильно, что она была готова пожертвовать своей жизнью. Она рванулась так, что почувствовала, как у нее захрустели косточки, ударила головой мужчине в подбородок.
        - Ай… да что ж ты делаешь! - сипло отозвался тот, но Маруся, бывшая спортсменка, не дала ему опомниться. Вдавила каблук-шпильку в ногу негодяя. От боли тот ослабил объятия, и Маруся моментально выскользнула из них и, как и в первый раз, отбежала на безопасное расстояние.
        - Вот дрянь… - простонал тип, болезненно сморщившись. - Ты ж меня насквозь проткнула!
        Прихрамывая, он попытался сделать шаг - и тихо выругался, после чего угрожающе добавил:
        - Ну, только попадись мне еще… Только попадись!
        Но Маруся не стала слушать его - она побежала вперед, скользнула в подземный переход, затем, на другой стороне улицы, нырнула в метро. Быстро миновала турникет, заскакала по эскалатору вниз, то и дело рискуя сломать ноги на своих шпильках…
        От волнения у нее все перемешалось в голове, и, выйдя из метро, Маруся поняла, что оказалась в центре, рядом со своей старой квартирой. «Ничего, сегодня здесь переночую…» Она не хотела возвращаться на улицы города, словно «старый знакомый» мог подстерегать где-нибудь.

…В родной коммуналке было тихо, бубнил телевизор в комнате Алевтины Климовны:
        - …большое распространение во всем мире получило обеззараживание воды методом хлорирования. Под действием хлора погибают находящиеся в воде бактерии. Одновременно хлор окисляет органические вещества. Поэтому хлорирование - хорошее средство и для борьбы с возникающими в воде мельчайшими водорослями. Дозу хлора устанавливают пробным хлорированием так, чтобы в 1 литре воды, поступающей к потребителю, оставалось не менее 0,3 мг и не более 0,5 мг хлора, не вступившего в реакцию. Этот остаточный хлор - надежный показатель обеззараженной воды. Но для здоровья этот остаток весьма и весьма вреден. Очистить воду можно также путем озонирования или подвергнув ее ультрафиолетовому излучению. Преимущества этих процедур…
        Словно в насмешку потянуло каким-то странным запашком.
        Маруся заглянула на кухню - Виталик в синих тренировочных штанах, которые были ему уже давно малы, в короткой оранжевой майке, задравшейся над идеально круглым животом, задумчиво стоял у плиты. В пятилитровой кастрюле что-то бурлило, начиная закипать - и волны странного запаха потихоньку распространялись по квартире.
        - Маруся? Привет! - обернулся Виталик. Лицо у него было опухшим, землисто-серого цвета, с нездоровым румянцем на скулах, рыжие волосы завязаны в хвост с помощью бельевой резинки. Маруся вспомнила, что Виталик из каких-то соображений не так давно перешел с водки на пиво. От пива он очень сильно опухал и мало что соображал, становился вялым. Впрочем, водка на него действовала тоже не самым лучшим образом.
        - Привет. А что это ты готовишь?
        - Да вот, борщ варю. Угостить? - любезно предложил Виталик. - Захотелось горяченького…
        Маруся из-за его плеча заглянула в кастрюлю - странное варево сизо-фиолетового цвета бурно испускало голубоватую пену, в которой мелькали серые комочки чего-то (мяса? тушенки? супового набора?) и переваливались с боку на бок огрызки овощей. Судя по всему, картошку Виталик забыл почистить…
        - Нет, я не голодна! - поспешно сказала Маруся. - Только что из ресторана…
        - А твой где?
        - Ой, у него столько работы… Надо не забыть позвонить Арсению, а то он волноваться будет! - спохватилась Маруся. За плитой, на кафеле, которым была выложена стена, извивались причудливые бурые разводы, уже совершенно окаменелые, отчетливо выпуклые, словно зарождающиеся сталактиты. Результаты прошлых кулинарных изысков Виталика… Алевтина Климовна готовила редко, питаясь в основном ванильными сухарями и диетическим творогом.
        - Как у вас дела?
        - Хорошо. А вы с Алевтиной тут как?
        Виталик передернул круглыми дряблыми плечами. «Сколько ему сейчас? - попыталась вспомнить Маруся. - Господи, да всего сорок три!»
        - Надоела она… - вяло произнес Виталик. - С утра до вечера телевизор включен. Вышивает цветочки свои и слушает какую-то ерунду… Что за жизнь у нее!
        - А у тебя? - осторожно спросила Маруся.
        Виталик бросил ложку, которой помешивал суп, в ржавую мойку и сел на кособокий табурет у окна. С треском почесал затылок.
        - Я, Манечка, к сожалению, человек философского склада ума, - уныло произнес он. - Я, может быть, один из немногих, кто не питает никаких иллюзий насчет жизни… Ничего нет и, что хуже всего, ничего и не будет.
        - Ты опять?
        - Опять! - тряхнул он головой. - К чему все это трепыхание, называемое жизнью? Люди мечутся - покупают, продают, сходятся, расходятся, учатся, работают, интриги плетут, как будто смерти нет, как будто все они бессмертные!
        - А что надо делать?
        - Я не знаю! - с тоскливым раздражением воскликнул Виталик. - Я тут давеча сдуру брякнул: «Климовна, чего глаза портишь - ведь все равно твой бисер на помойку выбросят, как помрешь!» Она аж затряслась вся, обозвала меня нехорошим словом.
        - И правильно обозвала! Разве было бы лучше, если б она сидела целыми сутками, сложив ручки, и думала только о смерти?..
        Пена внезапно поднялась шапкой и с шипением стала стекать по облупленным бокам кастрюли. Виталик не шелохнулся, и тогда Марусе пришлось поспешно убавить огонь.
        - Вот ты, Манюня, конкретно ты - счастлива?
        Она улыбнулась:
        - Да-а…
        - И ты не думаешь о том, что рано или поздно твое счастье кончится?
        - А почему это оно должно кончаться? - обиделась Маруся.
        - Да потому, что в этом мире все настолько ненадежно и шатко, что ни на что надеяться нельзя! - с досадой заявил Виталик и опять почесал живот с круглым, вывернутым наружу пупком.
        - И что ж мне теперь - сидеть и тоске предаваться, как ты? Ну, пускай, все конечно, все ненадежно, но я хоть одному дню, но порадуюсь! - упрямо возразила Маруся. - Вон мотылек… - Она указала на ночную бабочку, бившуюся в окно. - У него и жизни-то - всего день! Но он все равно что-то делает, выполняет какую-то программу…
        - Вот именно - программу! - Виталик поскреб теперь уже поясницу. - А я человек, я понимаю, что программу в меня вложили, а на самом деле - ничего нет. Ничего! Холодным разумом оцениваю действительность - суета сует и томленье духа!
        - Что же делать?
        - Я же говорю - не знаю. Иногда думаю - лучше бы вообще не рождаться… И зачем я родился, а? Чтобы с муками, страданиями, постоянно преодолевая какие-то препятствия, оттрубить свой срок на земле и уйти в могилу? Зачем начинать, если конец давно известен?!
        - Виталька, не надо… По сути, ты прав, но если обо всем этом думать, то можно с ума сойти! - умоляюще протянула к нему руки Маруся.
        - Я не хочу умирать. Есть только единственный выход, чтобы избежать этого, - не рождаться, - мрачно вещал Виталик. - Но мне не повезло - я все-таки появился на свет божий и теперь вынужден испить эту чашу до конца. А зачем? Господи, зачем? Я не вижу никакого смысла в этой жизни! Я, словно осел какой, тащу на себе груз, не в силах сбросить его!
        Маруся ушла к себе в комнату. Ей было не по себе - и от встречи со своим «турецким кошмаром», и от мрачных Виталиковых монологов… Она набрала на мобильном номер Арсения.
        - Алло! - весело отозвался тот. У Маруси моментально потеплело на душе.
        - Сенечка, я у себя! Так что не жди меня сегодня, я завтра приеду!
        - Ну-у… - огорченно запыхтел тот. - Тогда я к тебе приеду!
        Он не мог без нее, совершенно не мог. Даже одна ночь врозь была для Арсения Бережного катастрофой.
        - А что за шум там? Ты где, на работе?
        - Нет, мы уже закончили, посидим полчасика с ребятами в кафешке - это неподалеку от метро «Парк культуры»… Ты не против?
        - Да ради бога! - великодушно ответила Маруся.
        - Спасибо, Марусечка! Я тогда позвоню тебе перед выходом!
        - Хорошо. Пока!
        Она нажала на кнопку «отбоя». Вышла в коридор с электрическим чайником, чтобы набрать на кухне воды. Из комнаты Алевтины Климовны неслось:
        - …в устойчивую теплую погоду плоды и ягоды сушат на солнце. Их размещают на листах фанеры или картона и ежедневно переворачивают, чтобы не прилипали друг к другу. При этом их следует прикрывать марлей, а на ночь убирать, чтобы они не вымокли от росы…
        Маруся замерла, прислушиваясь. «Надо же, сколько возни! - машинально подумала она. - Переворачивать эти плоды с ягодами каждый день, на ночь в дом затаскивать…»
        - …другой более удобный и быстрый способ - русская печь. В печи устанавливают эмалированный противень, на который насыпают плоды или ягоды. То же самое горожане могут сделать в духовке с приоткрытой дверцей! А теперь поговорим об использовании консервантов. Отличным природным консервантом является солодка голая, то есть лакрица. Солодка голая - многолетнее травянистое растение из семейства бобовых…
        - Тьфу ты! - услышала Маруся раздраженный голос Алевтины Климовны. - Будут они мне про дрянь всякую рассказывать!
        Она щелкнула пультом. «Ну как же, солодка-то - голая!» - усмехнулась Маруся. Телевизор замогильным голосом принялся вещать:
        - …Анима Мунди в переводе с латыни означает буквально - «Мировая Душа». Понимается в своем высшем аспекте как Нирвана, в низшем - как астральный свет. Анима Мунди - это субстанция, которая проникает и пропитывает все, включая все семь планов чувствования и сознания, одушевляя и наполняя их своим трансцендентным сознанием…
        Судя по всему, Алевтина Климовна прилежно слушала все эти мудреные рассуждения.
«Анима… аниматор», - пробормотала Маруся. Ей снова стало как-то не по себе.
        - Алевтина Климовна, к вам можно? - крикнула она, поставив чайник прямо на пол.
        - Маруся, заходи…
        Вся комната у соседки была завешана картинами, вышитыми из бисера. Цветы, цветы, цветы…
        - Виталий совсем распоясался, - сообщила ехидно Алевтина. - Тебе повезло, что ты здесь не живешь! Давеча такое отмочил…
        - Алевтина Климовна, он несчастный человек…
        - Ирод он, вот кто! - Соседка щелкнула ножницами, склонившись над очередной картиной, и серебряная цепочка у ее щек возмущенно затрепетала.
        - Не обращайте внимания.
        - Я тебе вот что скажу, Маруся. Все мужики - сволочи. Да! Никому нельзя верить. Слава богу, что я одна и никто мне нервы не мотает. А то сидел бы сейчас рядом какой дурак, изводил меня всякими глупостями… - Алевтина сделала звук у телевизора потише, повернулась к ней всем корпусом. - Ты знаешь, Маруся, я ведь очень рада, что смогла избежать уз брака!
        - Неужели? - вздохнула Маруся.
        - Клянусь! - Алевтина перекрестилась рукой, в которой были зажаты ножницы. - А ведь тогда, тридцать лет назад, рыдала, удавиться хотела! Какая ж я была дурочка… Если б я была замужем, то, может, давно бы в могиле уже лежала! Эти мужики, они так допечь могут…
        - Ну, не все они плохие… - попыталась возразить Маруся.
        - А ты вспомни-то этого, первого своего, как его там… Евгения! Что, скажешь - он хорошим мужем был?
        Во-от! Я теперь думаю - с Модестом у меня бы тоже ничего не получилось.
        Историю про Модеста Павловича Фокина Маруся слышала раз сто, не меньше, но сейчас она прилежно сидела возле Алевтины - так ей не хотелось оставаться одной в комнате.
        Часы на стене показывали половину первого ночи.
        - …я по тем временам не совсем молоденькой была - двадцать семь лет. Тогда ведь как: если замуж до двадцати не вышла, то вроде старой девой в народе считаешься… Предрассудки! Но я твердо знала, что выйду только за любимого. Я ждала своего принца, - Алевтина Климовна отвернулась и протерла очки белоснежным платочком. - И дождалась! Модест был мужчина видный…
        Внешность Модеста Фокина Маруся тоже знала наизусть. Наверное, если бы она встретила этого человека на улице, то сразу бы узнала его, несмотря на то, что описание было тридцатилетней давности.
        - …ростом чуть выше среднего - метр семьдесят шесть, атлетического телосложения. Он ведь конькобежным спортом занимался вроде тебя…
        - Я занималась фигурным катанием.
        - Какая разница - коньки и есть коньки! По специальности он строителем был… Так вот, волосы у Модеста были черного цвета, очень аккуратно подстриженные, и чуб такой, знаешь, чуть вьющийся, волной спускался на лоб! Глаза у него были серые, нос прямой, губы - не полные и не «ниточкой», а такие, соразмерные очень, что ли… Впрочем, нижняя губа была чуть полнее верхней! Подбородок - настоящий, мужской, крупный. Щеки чуть впалые, шея средней длины, плечи широкие. Пальцы рук…
        Алевтина описывала своего бывшего жениха так, словно давала показания в милицейском участке. От ее слов веяло антропометрическим холодом.

«Как странно… - машинально подумала Маруся. - Если б я, например, вдруг вздумала рассказать кому-нибудь об Арсении, то совершенно по-другому стала описывать его! Я бы сказала следующее - глаза у Арсения добрые, а улыбка - детская, простодушная, отчаянная какая-то… Невозможно не улыбнуться в ответ! Да, да, я стала бы рассказывать о чувствах, которые вызывает он у меня, а не все эти физические подробности…» Маруся зажмурилась, попыталась мысленно вообразить себе Арсения, но у нее ничего не получилось. Образ его расплывался, превращаясь в колеблющийся, светящийся контур. Арсений был - не рост, вес, тип телосложения, он был - свет и тепло.
        - Вы так хорошо помните Модеста! - вырвалось у Маруси.
        - Ну да, - поджала губы Алевтина Климовна и принялась ловко нанизывать бисер на иголку. - Такое не забывается между прочим…
        - Вы очень любили его?
        - Да, у меня все было серьезно! - с мстительной гордостью произнесла соседка. Слово «любовь», насколько Маруся помнила, тоже никогда не использовалось Алевтиной Климовной - оно казалось той легкомысленным и пустым. Были либо «серьезные отношения», либо «несерьезные отношения»…
        - А он к вам серьезно относился?
        - Да кто ж его знает! - раздраженно воскликнула Алевтина, и серебряная цепочка вдоль ее щек опять затрепетала. - Говорил - да, а я так думаю, что нет! Стал бы он меня накануне свадьбы бросать, если б я для него хоть что-то значила!
        - Зачем же он тогда предложение делал? - с осуждающей Модеста Фокина интонацией произнесла Маруся.
        - Посмеяться надо мной хотел - вот почему! - с ненавистью закричала Алевтина. - Ты, Маруська, не вздумай мужикам верить, они тебе живо голову заморочат… Модест мне что сказал? «Еду в командировку, буду в пятницу. В субботу распишут. Жди». И я ведь ждала, как дурочка! Ждала пятницу, ждала субботу… Сидела в платье белом, в фате, с букетиком, все на часы смотрела. Даже в воскресенье утром еще ждала! А потом поняла - посмеялся он надо мной…
        - А может быть, с ним что-то случилось? - задала привычный вопрос Маруся. Каждый разговор о Модесте напоминал ритуал, и если слушатель забывал вовремя задать нужный вопрос, Алевтина Климовна обижалась.
        - Ну да! - саркастически усмехнулась она. - Я сначала тоже так подумала. Позвонила в понедельник вечером в Аткарск (он в Аткарск ездил, в командировку), а начальник его говорит: «Модест Палыч занят, к телефону подойти не сможет…» Издевательским таким голосом… Они все там надо мной смеялись, наверное!
        - А что было потом? Неужели Модест Павлович так и не объяснился?
        - А чего тут объяснять? Злодей, он и есть злодей! Я, как это поняла, уехала к сестре в Казань. Он уехал, и я тоже уехала! - злорадно произнесла Алевтина Климовна.
        - А потом? - спросила Маруся, хотя прекрасно знала, что было потом.
        - Ну, потом, когда я вернулась, осенью - с сестрой, то тут же поменяла квартиру: из Сокольников сюда переехала… Да, забыла сказать: попросила сестру все-таки сказать Модесту, что я умерла для него.
        - Он не искал вас потом?
        - Да нет, конечно! - Алевтина Климовна возмущенно щелкнула ножницами. - И больше замуж я не стремилась. Ой, второй час уже… Ну все, спать пора!
        Маруся вернулась к себе в комнату. Снова набрала номер Арсения.
        - Алло! Марусечка, миленькая, я еще немного задержусь! - Голос у Арсения был веселый, даже радостный, фоном слышалась музыка, звенела посуда, шумели голоса…
        - Вы все еще пьете? - осуждающе спросила она.
        - Нет! То есть, да… Ребята ушли, и я уже тоже такси ловил, а потом вдруг одноклассника своего встретил. Вот неожиданность! Как только узнали друг друга… И мы с ним снова вернулись - тут заведение до последнего посетителя работает… Мы еще с ним полчасика-часик посидим?
        - Хорошо… - упавшим голосом ответила Маруся. Она хоть и мечтала поскорее увидеть Арсения, все-таки не захотела лишать его свободы действий. Раз она с ним чувствует себя свободной, то и он пусть будет свободным!
        - Марусечка, честное слово, мы недолго! Это ж надо, двадцать лет прошло… Я ведь двадцать лет назад школу закончил! Ровно!
        - Хорошо-хорошо… Ты только не сильно шуми, когда придешь! - не выдержала, засмеялась она и нажала на кнопку «отбоя».
        Легла в кровать. Сомкнула глаза…
        Сколько прошло времени, Маруся не поняла. Может быть, три минуты, а может, три часа. Она рывком села, потерла глаза.
        Потом прошлепала босыми ногами к окну, отдернула штору и увидела: на востоке, в дрожащем сумрачном мареве, медленно рождался рассвет.

«Господи, сколько же я проспала?» Она нашарила на столе мобильный, приблизила к лицу экран - было начало шестого утра.
        Маруся снова села на кровать. Она испытывала раздражение и одновременно сильное беспокойство. «Куда он пропал? Ох, надо было с ним построже…» Она вызвала на мобильном номер Арсения.
        - Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети… - ответил ей механический голос.
        Тогда Маруся набрала городской номер той квартиры, где они жили с Арсением. Трубку не сняли.

«Спит он, или что?» - с тоской подумала Маруся. Пожалуй, такого еще не было - чтобы Арсений пропал на целую ночь, даже не предупредив. Но в подобной ситуации, если рассуждать здраво, не было ничего экстраординарного…
        Вариант первый - Арсений выпил с коллегами, потом - со случайно встреченным одноклассником. И, совершенно узюзюкавшись, поехал к себе домой (в таком состоянии он мог все перепутать!). А разве Маруся накануне не поехала к себе, потому что разволновалась после встречи со своим «старым знакомым» из Турции? И та пара бокалов шампанского, что она выпила на дне рождения Людмилы, наверное, тоже сыграли свою роль.
        Что же касаемо Арсения, то мобильный он, наверное, выключил, а звонков городского телефона просто не слышал…
        - Надо меньше пить, надо меньше пить… - пробормотала она вслух, имея в виду не столько себя, сколько Арсения. Сегодня она все ему выскажет!
        Маруся снова, без всякого результата принялась нажимать кнопки на мобильном.

…А что, если кафе закрылось, и они поехали в гости к однокласснику, дабы продолжить свои возлияния? М-да… Тогда почему не предупредил ее, Марусю? Наверное, потому, что не хотел беспокоить ее. Хотя странно, если подумать - ведь Арсений Бережной сколько бы ни выпил, обычно контролировал себя и всегда, всегда находился в здравом рассудке. А что, если именно сегодня, в первый раз, милый друг упился до чертиков?
        Другой вариант - их с бывшим одноклассником ночью забирают в вытрезвитель. Существуют они сейчас, эти вытрезвители?.. Да уж наверное что-то подобное должно существовать!
        Маруся перебирала все возможные варианты того, что могло случиться с Арсением. Она испытывала досаду и беспокойство, и лишь одно чувство не касалось ее.
        Ревность.
        Нет, это глупо - ревновать его, Арсения Бережного, который никогда никого не обманывал, который был предан Марусе настолько, что окружающие иногда даже подшучивали над ним!
        Представить, что Арсений мог вот так, в одну ночь кардинально измениться, переродиться и сбежать от Маруси - было невозможно.
        Потом она, совершенно некстати, вспомнила свой последний разговор с Алевтиной Климовной, твердившей, что «мужикам нельзя верить»… Подлец Модест Фокин бросил невесту накануне свадьбы!
        Разве стал бы Арсений, который и ночи без нее, без Маруси, не мог прожить, вдруг заводить роман с какой-то дамой? Или не какой-то…
        После часа подобных рассуждений Маруся себя возненавидела. Да не могло ничего подобного быть!
        В половине седьмого утра она вышла из дома и поехала на окраину Москвы. Тряслась полтора часа в почти пустом метро и, когда открывала дверь квартиры Арсения, была полностью уверена, что он мирно спит у себя в постели. Она даже уже приготовила целую речь, начинавшуюся следующими словами: «Ты знаешь, я так волновалась, мне бог знает что в голову лезло… Сенечка, ну разве так можно?..» Маруся представляла, как Арсений будет каяться, просить у нее прощения, целовать нежно-нежно - сонный, несчастный, виноватый… И она знала, что простит его. Она уже его простила!
        Но квартира была пуста.
        Маруся устало упала в кресло. Потерла виски. «А если он сейчас едет ко мне? Я же сказала ему, что буду у себя!»
        Она сорвалась с места и снова побежала к метро. Был уже час пик.

…Алевтина смотрела телевизор. Из комнаты Виталика доносился могучий храп. Арсения не было. Маруся в очередной раз принялась звонить Арсению на мобильный.
        Без результата.
        Около одиннадцати она позвонила одному из коллег Арсения, снимавшемуся в том же фильме. Он сонным, разбитым голосом подтвердил, что вчера они «немного все покутили», а потом разъехались по домам. Что было с Арсением потом - он не знает. Уехал тот или остался в кафе, встретил кого или нет…
        Коллега заявил так же уныло-философским тоном, что у Маруси причин для беспокойства нет, и «подобные истории часто происходят с мужчинами».
        - Раз Сенька сказал, что встретил друга, значит, они квасили до утра, а теперь отсыпаются где-нибудь! - заключил он.
        Марусю это немного успокоило, тем более что она сама до того утешала себя подобными рассуждениями.
        Впрочем, к часу дня ее беспокойство стало снова нарастать. Она для очистки совести позвонила в справочную «Скорой». Но нет, в больницы Арсений Бережной или кто-то, похожий на него, не поступал…
        Она решила снова ехать на квартиру Арсения. Вышла в коридор - там Виталик с грохотом тащил к двери сумки с пустыми бутылками.
        - Привет, Маруська! - оглянулся он. - Чего это с тобой?
        - А что?
        - Не выспалась, что ли?..
        Она подошла к старому пыльному зеркалу, висевшему возле двери Алевтины Климовны, вгляделась в него. Зеркало отразило уставшую, очень бледную женщину с тусклым взглядом. «Я ли это?» - у Маруси сжалось сердце.
        - Виталик, Сеня пропал.
        - Ничего, найдется, - равнодушно ответил тот, вытягивая сумки за дверь.
        Маруся надела плащ и побежала по лестнице вниз, поскольку Виталик загромоздил своими сумками весь лифт. Этажом ниже столкнулась с Кристиной Песковой.
        - Маруська, а кто это там у вас гремит? - Кристина схватила Марусю за рукав.
        - А-а… Это Виталька, посуду пошел сдавать.
        - Алкоголик несчастный! - с ненавистью произнесла Пескова. - Здоровый мужик, а как ведет себя…
        - Кристина, я очень старая? - неожиданно спросила Маруся.
        - Ты? Да ну брось! Это мне, Манечка, переживать надо - сороковник уже на носу… - вздохнула та и обтерла полное лицо платком, от которого шли волны резкого цветочного запаха. - Жарко-то - почти как летом!

…В три часа дня Маруся снова была в квартире Арсения. Она твердо решила не сходить с ума раньше времени, но все равно беспокойство не отпускало ее.

«А пусть бы и у женщины он был! - мрачно подумала она. - Пусть лучше он окажется подлецом и предателем, чем…» Но она не успела закончить эту мысль - в ту же секунду позвонил телефон.
        - Алло! Алло, говорите же! - срывающимся от волнения голосом закричала она в трубку.
        - Мария Дмитриевна? Ну наконец-то! Мария Дмитриевна, это Нюра Териак!
        Нюра Териак была одной из помощниц режиссера, и Маруся несколько раз видела ее - полная пятидесятилетняя женщина с мужской стрижкой и вечной сигаретой в зубах.
        - Я звоню, звоню - никто не подходит! - надрывно пожаловалась Нюра.
        - Я, Нюра, у себя в квартире была, - пробормотала Маруся. - Я же прописана совсем в другом месте…

«Наверное, тоже хочет знать, куда Арсений пропал!»
        - Господи, ну а я-то не в курсе, где вы там можете быть! - снова плачущим голосом пожаловалась Нюра. - Марь Дмитревна, голубушка…
        Марусе стало вдруг нехорошо. Нюра Териак не стала спрашивать, куда пропал Арсений. Не стала жаловаться, что они уже все в студии, одного только Бережного ждут! Нюра Териак сказала - «Марь Дмитревна, голубушка…»
        Маруся закрыла глаза, и в ее голове снова возникла эта мысль: «Господи, только бы он был у женщины! Пусть он бросит меня. Пусть что угодно… Что угодно - только бы с ним было все в порядке».
        - …Марь Дмитревна, милая, вы только держитесь!.. С Сеней беда.
        Маруся рухнула на колени и уперлась лбом в кожаную обивку кресла. Телефон она продолжала держать у уха. Сознание работало стремительно, за доли секунды она успела подумать уже следующее: «Беда. С ним что-то случилось. Его сшибла машина. Он упал. У него что-то сломано. Господи, пусть у него будет что-то сломано - рука, нога… Да хоть что! Я его выхожу. И сейчас такая медицина!.. Только бы жив».
        - …Марь Дмитревна, студия возьмет все расходы на себя, вы ни о чем не должны беспокоиться… - плачущим голосом продолжала Нюра Териак, а до Маруси все никак не мог дойти смысл ее слов. «Только бы жив!!!»
        - Минутку… - прошептала Маруся. - Вы толком скажите - он где?
        - Где-где… - простонала Нюра. - Он… там. Ну, где и положено быть.
        Нюра Териак, при всей своей бесцеремонности и нахрапистости, не смогла произнести это слово. Название места.
        - В… да нет же! - закричала Маруся почти радостно. - С чего это вы взяли? Это другой человек! Может быть, даже похожий! Но это не он!
        Нюра Териак забулькала что-то на том конце провода.
        - Это не он, - упрямо твердила Маруся.
        - Я ездила на опознание, - душераздирающе вздохнула Нюра Териак. - Сегодня, в двенадцать. Это наш Сеня. У него в записной книжке нашли телефон студии, сообщили нам. Я сразу вам стала звонить, но никто трубку не брал.
        Пришла черная ночь и отняла Сеню. А Маруся все ждала его…
        - Марь Дмитревна? Марь Дмитревна, пожалуйста, не молчите! Я знаю, насколько Сеня был дорог вам, я все, все знаю. Держитесь, голубушка!
        - Это не он.
        - Ох, горе-то какое… Его в реке нашли. Рыбаки с берега увидели, в милицию стали звонить.
        Темные воды Стикса. В руках Харона - весло, тихо плещет вода за кормой… Он везет полуночного пассажира на другой берег. Надо вернуть лодку назад. Обещать Харону все что угодно. Отдать все. Но вернуть лодку назад!
        - В реке? - Марусе казалось, что она находится в каком-то кошмарном сне. Вот сейчас откроет глаза - и все произошедшее окажется просто сном.
        - В крови было много алкоголя. Очень много… - бубнила Нюра Териак.
        - Ну и что?
        - Скорее всего, он упал с моста. С Крымского моста. Сеня был пьян. Возможно, ему стало нехорошо - он склонился над перилами, ну и… Потом, он высокого роста - центр тяжести сместился, и…
        - Не может быть, - упрямо произнесла Маруся. Нюра Териак рассказывала какие-то несусветные, невероятные глупости. Арсений свалился с моста в реку? Бред! Сказала бы еще, что того похитили инопланетяне…
        - Марь Дмитревна! Я вам адрес сейчас продиктую…
        - Какой адрес?
        - Где он. Где его тело, то есть. И телефон следователя.
        - Зачем - следователя? - тупо спросила Маруся.
        - Как? Положено же все расследовать… Впрочем, я уже беседовала с ним. Он считает, что случай классический. Смерть по неосторожности.
        Нюра Териак, сообщив все необходимое, говорила уже спокойно, без дежурного надрыва.

…До самого последнего момента Маруся была уверена, что произошло какое-то чудовищное недоразумение.
        И только стоя в холодном помещении, выложенном кафелем, среди секционных столов, на одном из которых лежали кучкой размокшие документы и мобильный телефон Арсения, испорченный от пребывания в воде, она начала потихоньку верить.
        - Он? - прозектор в белом халате откинул простыню на другом столе.
        - Он, - не сразу ответила Маруся и отвернулась.

«Сенька, я убью тебя! Что же ты наделал…» - несколько отстраненно подумала она.
        Дальнейшее происходило словно во сне. И только после пышных похорон, устроенных студией Михайлова, Маруся потихоньку начала возвращаться в реальность. После того, как услышала чей-то шепот в толпе:
        - Ну что ж теперь… Да, был талантлив, безусловно талантлив. Зато какая реклама фильму!
        - Бережной не успел закончить озвучивание своей роли.
        - Господи, да это разве проблема? За него другой озвучит…
        - Нет, что ни говорите, а это бич нашего времени: сколько молодых, талантливых гибнет от зеленого змия… У меня вон дед перед войной примерно таким же макаром, очень глупо, погиб - напился и заснул в сугробе.
        - Нелепо, очень нелепо… А это кто?
        - Это гражданская жена Бережного.

«Нет, это не сон, - машинально подумала Маруся. - Столько людей здесь… Значит, правда - Сени нет больше».
        На второй после похорон день приехала из Челябинска тетка Арсения - мрачная, огромная, хмурая бабища с чугунно-серыми подглазьями, о существовании которой Маруся даже не подозревала. Она сразу заявила, что Маруся здесь никто, раз с Сеней они официально расписаны не были, и велела «выметаться».
        - Я тут наследница, а не ты, - буркнула бабища. - У тебя, девушка, никаких прав на имущество моего племянника нет. Может, таких, как ты, у Сеньки тыща была - что ж мне теперь, со всеми вами делиться надо?..
        Маруся спорить не стала.
        - Можно, я только одежду свою заберу? И хотя бы кое-какие фотографии…
        - Почем я знаю, что одежа - твоя? - поначалу заартачилась бабища. - Не дам. Я носить буду!
        - Зачем вам моя одежда? - тихо спросила Маруся. - У меня размер сорок два - сорок четыре… Мои брюки вам даже на руки не налезут.
        - А я, может, еще похудею! - насупилась бабища. - Ну да ладно, забирай свои фотки-шмотки, я не жадная…
        Людмила, когда узнала обо всем этом, заявила:
        - Маруська, ну ты и дурочка! Тебе ж судиться надо! Я слышала, что у гражданских жен почти те же права, что и у официальных… Все, что после Арсения осталось, должно принадлежать тебе, а не этой приезжей мымре!
        - Я не хочу судиться.
        - О, какие мы принципиальные, какие возвышенные… - возмутилась Людмила. - Маруська, брось! У меня адвокат хороший есть, куча свидетелей подтвердит, что вы с Арсением много лет вместе жили!
        - Люда, официально я - жена Журкина, - равнодушно ответила Маруся.
        Некоторое время подруга молчала и только глазами хлопала.
        - Марусенька, ты серьезно? Так вы что, с Жэ Жэ до сих пор не развелись?
        - Нет.
        - Почему?
        - Не знаю. Если честно, я о нем и не вспоминала даже. Как-то повода не было…
        - Ой, ну что ты за человек такой! - Людмила схватилась за голову. - И Арсений твой хорош… Вы с ним друг друга стоили, нечего и говорить! Эта с Жэ Жэ так и не собралась развестись, другой в пьяном виде с моста свалился…
        Маруся ничего не ответила. У нее не было даже сил рассердиться на подругу.
        - Но ничего, ничего… Я думаю, если адвокат хороший, он все на свои места расставит. Вон у Маяковского - Лиля Брик была замужем за Осипом Бриком, а все равно женой поэта считалась, и вообще… - снова оживилась Людмила.
        - Люда, ни с кем судиться я не буду. Мне все равно.
        - Но Сенькина квартира?!
        - Как будто мне жить негде… - усмехнулась Маруся.
        - Ну хотя бы вещи, которые вы вместе покупали! Телевизор, стереосистема, еще чего-то там…
        - Мы покупали на его деньги.
        - Все равно! Вы вместе это покупали, и точка!!!
        Маруся не спала, не ела, она думала только о том, как вернуть Арсения. Вернуть его было невозможно, но иногда, в каком-то забытьи мелькала сумасшедшая мысль: а что, если вот сделать то-то и то-то - может быть, и получится?
        И еще одна мысль сидела у нее в голове, до поры до времени притаившись: а своей ли смертью погиб ее любимый? Чтобы рассеять сомнения, она снова отправилась к следователю. До того у них уже был разговор, впрочем, короткий и очень формальный.
        - Мария Дмитриевна, добрый день. Возникли какие-то проблемы? - снова довольно любезно встретил ее тот.
        - Да. То есть нет… - неуверенно ответила Маруся и с трудом вспомнила имя следователя. - Алексей Петрович, а вы уверены, что… ну, что все произошедшее - нелепая случайность, а не…
        - А не чей-то злой умысел?
        - Именно.
        Следователь откинулся на спинку кресла и забарабанил пальцами по столу. Не сразу ответил:
        - Мария Дмитриевна, я вам очень сочувствую. У вас горе. Всякий, потерявший близкого ему человека, начинает искать виновного, начинает пристрастно исследовать прошлое, дабы найти там причины произошедшего. Это особенности человеческой психики, это нормально!
        - Я просто не понимаю…
        - Я понимаю, что вы не понимаете, - достаточно сдержанно прервал ее следователь. - Хотите во всем снова разобраться? Пожалуйста, - он полез в стол, достал папку в пластиковой обложке. - Вот вам результаты судмедэкспертизы - в крови Арсения Бережного было обнаружено такое количество алкоголя, которого хватило бы на трех человек. Я просто удивляюсь, как он на ногах еще стоял! Из показаний опрошенных мной людей ясно, что ваш друг был, ну как бы это помягче сказать…
        - Он не был пьяницей! - быстро произнесла Маруся. - Да, Сеня любил застолья, но… Он любил, чтобы все было красиво, он любил коньяк, хорошее вино, настоящее шампанское… Чтобы вместе с друзьями, в хорошей компании… - Она чувствовала, насколько неубедительно звучат ее слова, но не могла остановиться. - Сеня был эстетом и гурманом, он… Ах да, вы знаете, он и не пьянел почти! Он никогда не падал лицом в салат, не говорил тех глупостей, которые обычно лепечут алкоголики, он не заставлял краснеть окружающих… Я не понимаю, почему люди считают, что актеры обязательно должны быть забубенными пьяницами! И еще эта его роль, которую он играл в фильме Михайлова…
        Следователь едва заметно улыбнулся.
        - Слышал, слышал, читал… Но, Мария Дмитриевна, опьянение у всех происходит по-разному. И не всегда явно! Давайте будем опираться на факты. Арсений Бережной в тот вечер принял на грудь чудовищное количество алкоголя. Сначала в компании своих коллег, потом еще со своим бывшим одноклассником.
        - Вот-вот, я и хотела про этого загадочного одноклассника…
        - Минутку. Официантка Раиса Катухова, обслуживающая их столик, это подтвердила. Бережной очень весело, дружелюбно общался со всеми, на скандалы не нарывался. В третьем часу ночи его товарищ уехал, поймав машину, а Бережной еще минут пятнадцать сидел за столиком, рассчитываясь за заказ, он решил его оплатить сам, что с его стороны очень благородно. Рассчитавшись, Катухова предложила вызвать ему такси - Бережной, кстати, был последним посетителем того кафе, потому она так все хорошо запомнила. Он отказался, сказав, что ему необходимо «пройтись и проветрить голову». Официантка вышла вслед за ним (поскольку ее рабочий день уже закончился) и видела, как Бережной медленно, очень медленно направляется в сторону Крымского моста.
        - Но этот одноклассник… Вы ведь так и не выяснили, кто он!
        - Зачем? Они расстались не врагами, расцеловали друг друга - обслуживающий персонал опять же подтверждает это, тот человек уехал много раньше Бережного… И вообще, Мария Дмитриевна, у Бережного были враги?
        - Нет. Ни одного. Его все любили, - тихо ответила Маруся.
        - Редчайший случай! Человек, которого все любили!
        - А если…
        - А если на Бережного напали какие-то преступники? Все документы, деньги, мобильный - дорогой и последней модели, роскошная кожаная куртка, которую мне, при моей зарплате, никогда не купить - все это осталось при нем. Далее - на ближайших к кафе учреждениях были установлены видеокамеры. На них ясно видно, что Бережной шел один. Совершенно один. Никто не преследовал его! - терпеливо растолковывал следователь.
        - Но что произошло на мосту…
        - Да, но что произошло на мосту, никто не знает, в том месте, к сожалению, никаких средств наблюдения не было, да и прохожих тоже - час-то какой… Мария Дмитриевна, поверьте моему богатому опыту - ваш любимый свалился в реку сам, в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения. Никаких повреждений на его теле, ссадин, следов борьбы… Вы не представляете, сколько людей гибнет по неосторожности!
        - Но…
        - Мария Дмитриевна, дело закрыто. Все. Смиритесь.
        - Но…
        - Вы думаете, Арсения Бережного можно вернуть? Вы думаете, что дальнейшее расследование что-то изменит? Господи, да мне предстоит расследовать столько убийств, настоящих - с ножами, топорами, пистолетами! - что оторопь берет, как я со всем этим справлюсь! Мария Дмитриевна, имейте милосердие, не отнимайте у меня время. Повторяю - если б у меня была хоть капля сомнения, я бы непременно занялся бы дальнейшим расследованием и стал бы копать, копать, копать… но нет никакого дела, нет! Арсений Бережной погиб случайно, нелепо - и вы уж как-нибудь смиритесь с этим!
        Маруся вышла от следователя притихшей, огорошенной. Все вокруг, сколько она помнила, всегда твердили о том, что она чего-то не понимает, не делает, не догоняет, не соответствует… И только Арсений видел в ней совершенство. Для него в ней не было никаких недостатков.
        Теперь надо было решить - поверить людям или Арсению. Ведь тот всегда прислушивался к ее мнению, всегда уважал ее сомнения - если те вдруг возникали по тому или иному поводу.
        Она шла домой и думала, думала… И чем ближе к дому она была, тем сильней одолевали ее сомнения. Они, эти сомнения, возникли не вдруг. Прежде всего поводом послужил давний рассказ Арсения о своем однокласснике. Собственно, Маруся слышала только об одном однокласснике - том самом, который носил кличку Бобр и который поджег на новогоднем балу платье несчастной Даши Рябининой. Бобр - человек, не способный любить, моральный урод. «А ведь я солгала следователю… - внезапно озарило Марусю. - У Сени был враг - этот самый Бобр. Тот, который грозился когда-нибудь убить его! Сеня в школе дразнил его, всячески задирал…»
        Она сильно пожалела, что не рассказала следователю о мальчике из прошлого, носившем кличку Бобр.
        А что, если именно его Арсений встретил в тот вечер?
        Конечно, многоуважаемый, заваленный работой Алексей Петрович ответил бы на это следующее: «Милая Мария Дмитриевна, мало ли кто кому грозил в юности, двадцать лет назад!» И еще бы он сказал: «Мария Дмитриевна, вряд ли кто носит столько лет в своей груди ненависть. Любые, даже самые неординарные события забываются, стираются впечатления о них… Вот я, например, когда в детстве играл в песочнице, то отнял у одного мальчика лопатку, и он пригрозил убить меня, когда вырастет. Расстрелять из автомата. Что, мне и сейчас надо опасаться этого мальчишки?!»
        Довод третий - бывшие одноклассники беседовали вовсе не как враги, а очень сердечно, согласно показаниям этой, дай бог памяти… Раисы Катуховой! Расцеловались на прощание. Или это был не Бобр, или Бобр изменился со временем. Поумнел, раскаялся. Арсений, добрая душа, увидел в своем бывшем однокласснике это раскаяние и не стал отталкивать Бобра.
        А если загадочный Бобр вовсе не изменился, разыграл радость от встречи, а потом тихонько вернулся и убил Сеню?..

…У себя дома Маруся достала фотографии - те самые, которые сумела выторговать у тетки Арсения. Нашла среди них фото выпускного десятого «А» - того самого класса, в котором учился Арсений Бережной (в те времена была еще десятилетка).
        Квадратики с юными, очень серьезными лицами.
        Под всеми квадратиками были имена.
        Вот и Сеня.
        Тоже юный и очень серьезный. Дерзкий и одновременно очень нежный взгляд. Пятнадцатилетний капитан! Хотя нет, им всем тут уже по шестнадцать-семнадцать…
        На миг все расплылось перед Марусиными глазами, но она тут же смахнула слезы с ресниц. «Как жаль, что ты мне не сказал его имя - этого самого Бобра… Его настоящее имя!»
        Она снова принялась рассматривать школьный снимок.

«А Даши-то Рябининой среди них нет… Бедная! Наверное, постеснялась вместе со всеми фотографироваться!»
        Маруся еще некоторое время рассматривала лица ребят, потом положила фото в сумку. Умылась, густо напудрила лицо. И вышла из дома.
        Она знала название кафе. Она знала имя официантки. Вполне достаточно для того, чтобы начать собственное расследование.

…Скорее это было не кафе, а бар - уютный, очень приличный, не имеющий никакого отношения к предприятиям быстрого питания. В таких заведениях любят обедать офисные служащие, а по вечерам собирается приличная публика со средним или чуть выше среднего достатком.
        - Прошу… вам в зал для некурящих? - обратился к ней распорядитель у входа.
        - Мне за те столики, которые обслуживает Рая Катухова.
        - Пожалуйста, - без всякого удивления, легко согласился распорядитель. - Вот сюда, к окну.
        Маруся села за столик у окна. Ей было холодно, страшно, и - она уже знала, что не в силах остановиться.
        - Меню, пожалуйста, - любезно улыбнулась черноволосая девушка с табличкой «Раиса» на груди. - Что-нибудь посоветовать?
        - Да, наверное… - медленно произнесла Маруся.
        - Вот наше фирменное блюдо - котлеты по-киевски, очень рекомендую. Пельмени с лососем также все хвалят…
        Официантка стояла над Марусей с блокнотиком и карандашом наготове и веселым, дружелюбным голоском расписывала все те изыски, которые предлагало посетителям кафе. «А она ведь последняя, кто видел Арсения в живых… - машинально подумала Маруся. - Или предпоследняя - если существует убийца!»
        - Пожалуй, я возьму котлеты с овощами и вишневый сок… - произнесла спокойно Маруся. И тут же, не меняя интонации, продолжила: - …примерно неделю назад вы обслуживали одного клиента. Актера Арсения Бережного. Он погиб потом, и вы давали показания. Я жена его, я хочу во всем разобраться - не могли бы вы мне уделить всего пару минут?
        Официантка дернулась, и улыбка на ее лице превратилась из доброжелательной в испуганную.
        - Я просто покажу вам одну фотографию, а вы скажете, есть ли на ней тот человек, который в конце вечера сидел с ним…
        - Господи, этого еще не хватало! - неприязненно прошептала Раиса Катухова. - Меня хозяин и так чуть не уволил, когда сюда из милиции явились… Да пропади все пропадом!
        Она засопела и быстро ушла, прижимая блокнот к груди.
        У Маруси все задрожало внутри. Она неожиданно почувствовала такое горькое, тоскливое отчаяние, что едва не разрыдалась в полный голос. Стараясь не привлекать к себе внимания, смахнула салфеткой слезы со щек и с улыбкой, больше напоминающей гримасу, уставилась на горящую свечу, стоявшую перед ней на столе. Огонек извивался, кланялся, вновь подскакивал вверх…
        - Ладно, давайте сюда вашу фотографию! - мрачно произнес голос рядом.
        Маруся подняла голову - официантка стояла возле нее с подносом, спиной к залу.
        Ни слова не говоря Маруся быстро достала из сумочки снимок десятого «А», в котором учился Арсений, и положила его на стол.
        - Смеетесь вы, что ли! - возмущенным шепотом воскликнула Раиса Катухова. - Это ж какая-то школьная фотография! А тогда, неделю назад, были все взрослые люди, лет под сорок…
        - Пожалуйста! У меня просто ничего другого нет! - одними губами ответила Маруся.
        Официантка склонилась над столом, делая вид, что смахивает со скатерти крошки.
        - Это издевательство какое-то! Я никого узнать не могу… Нет, ну придумали тоже, девушка! - пыхтела она над Марусиным ухом. - Хотя, погодите… Вот вроде этот! - Она быстро ткнула наманикюренным ногтем в один из квадратиков. - Да, точно, этот! Только тут он лет на двадцать моложе… Вот этот, этот тип сидел с вашим мужем в тот вечер! О-бал-де-еть…
        - Спасибо… - с трудом произнесла Маруся.
        - И все, девушка, больше не приставайте ко мне! - зашептала официантка. - Я вам помогла, чем могла, а большего от меня и не ждите!
        Она убежала, потом вернулась с Марусиной котлетой.
        Но Маруся не смогла проглотить и кусочка.
        Она сидела над тарелкой, от которой поднимался теплый маслянистый пар, и разглядывала лицо человека, на которого ей указала свидетельница.
        Мрачный темноволосый юноша с крепко сжатыми челюстями, с холодным, напряженным взглядом… Фото было черно-белым, маленьким, но очень четким. Волосы у парня - коротко стриженные. Кажется, такая стрижка и называется - «под бобрик».

«Это он, - с холодной ненавистью подумала Маруся. - Тот самый Бобр. И это он убил Сеню. Разыграл в тот вечер перед публикой целое представление, расцеловал Сеню на прощание… О, поцелуй Иуды! А потом вернулся, выждал удобный момент - и скинул Сеню с моста. Наверное, нет ничего страшнее застарелой ненависти - детские обиды никогда не забываются, о них помнят всю жизнь! А Сенька - слишком доверчивый, он решил, что Бобр изменился со временем, стал совсем другим человеком…»
        Под квадратиком с фото стояло имя - Леонид Урманов.
        Леонид Урманов по кличке Бобр.
        Чудовище, не способное любить.
        Маруся даже не сомневалась в том, что именно он убил Арсения.
        Еще некоторое время она сидела, а потом расплатилась и вышла из кафе.
        Оставалась всего неделя до конца мая - чудесная, теплая погода, напоминающая летнюю. Цвела сирень и ярко зеленела молодая листва на деревьях. Маруся перешла через Крымский мост, не вытирая слез с лица, потом зашла в Парк Горького.
        Уже начинались сумерки - зажглись фонари. Отовсюду слышалась музыка, стрекотали аттракционы, пахло шашлыком, переливались яркие огни.
        Маруся словно в полусне прошла весь парк, ничего этого не замечая, потом свернула к набережной.
        Мир был прекрасен, но теперь он словно умер для Маруси, поскольку без Арсения обесценилось все. Не было ни света, ни запахов, ни звуков - сплошная, бесконечная пустыня, которую предстояло ей пересечь в одиночестве.
        Некое решение зрело в Марусе - и только оно поддерживало ее, не давало упасть.
        На набережной у Нескучного сада было довольно шумно, несмотря на поздний вечер. Прогуливались парочки, проносились мимо велосипедисты и роллеры, веселые компании осаждали скамейки, звеня пивными бутылками.
        Несколько раз Марусю окликнули - но она даже головы не повернула.
        У метромоста перед Воробьевыми горами, в тихом и пустом месте, она спустилась по ступенькам к воде. Услышала, как волны бьются о гранит.
        Решение было близко, очень близко.
        Теплый ветер дунул Марусе в лицо, разметав волосы, и в этот момент она поняла, что ей теперь надо делать и как жить.
        Она найдет Леонида Урманова и устроит свой суд над ним.
        Да, она найдет его. Правда, о том, каким именно будет этот суд, Маруся не знала еще, да это пока было не так важно. Возможно, она убьет Бобра. Возможно, придумает нечто поинтереснее… Но это потом, потом. Поскольку сейчас главное - найти Урманова.

…Этой ночью Маруся заснула легко, а утром даже нашла в себе силы позавтракать. Потом она побежала к одной женщине, знакомой еще с тех времен, когда работала в поликлинике восстановительного лечения - этой женщине Маруся с помощью реабилитационной гимнастики помогла встать на ноги после тяжелой травмы.
        Знакомая по роду своей деятельности имела доступ ко всем адресам Москвы. Без лишних слов, ни о чем не спрашивая, она через пять минут дала Марусе распечатку с данными всех Леонидов Урмановых, проживающих в Москве. Как ни странно, их было всего шесть, и только один подходил по возрасту. Леонид Андреевич Урманов. Год рождения совпадал с годом рождения Арсения. Если кто и мог быть одноклассником, то именно этот Урманов, проживающий неподалеку от метро «Семеновская».
        Маруся немедленно поехала туда. Нет, она вовсе не собиралась немедленно затевать что-то против Урманова, она просто хотела посмотреть на дом, в котором тот живет, на дороги, по которым ходит. Словно те места должны нести отчетливый отпечаток зла, которое сеял вокруг себя этот человек.
        Но, как ни странно, район был обычный, довольно тихий, старый и с виду даже как будто уютный. От метро пришлось идти совсем недолго, и скоро Маруся оказалась в небольшом дворике, засаженном липами.
        Дом - тоже старый, сталинской постройки, красивый и высокий, с эркерами, облицованный рыжевато-серой плиткой. Очень красивый дом, с тяжелой подъездной дверью посредине…
        Маруся с бешено бьющимся сердцем (о, это острое, почти жгучее наслаждение, которое, оказывается, вызывает ненависть!) сосредоточенно обошла двор, разглядывая каждое дерево. Потом села на скамейку, стоявшую неподалеку от подъезда.
        Было совсем тепло, даже жарко. Маруся сняла с себя ветровку, аккуратно сложила ее у себя на коленях. Открытые руки мягко грело солнце.

«Ну вот я и здесь… - почти умиротворенно подумала она. - А ты, господин Урманов, и не знаешь, что я здесь, что я пришла за твоей душой!»
        Что же дальше?.. Можно было, конечно, попытаться войти в подъезд, позвонить в квартиру с его номером - ну и что потом? Нет, нет, надо все сделать тоньше, деликатней - форсировать события не стоит. Рано или поздно она подберется к Урманову, и тогда - берегись!
        Мимо прошли женщины с колясками, степенно беседуя.

«Интересно, он женат? - вдруг подумала Маруся о своем враге. - У него есть дети? И если есть, так же жесток он с ними? Хотя ни за что не поверю, что у него есть семья. У таких людей ее не бывает - они живут одни. Всегда - одни!»
        Она попыталась представить теперешнюю жизнь Урманова, где и кем тот работает. Нарисовалось сразу несколько жутких картин - Урманов в резиновом фартуке, с топором, весь в крови среди медленно плывущих мимо него ободранных коровьих туш… Урманов в форменной одежде, высоких сапогах, с «наганом» на поясе тяжелой походкой идет по коридорам тюрьмы, заглядывая в камеры - и не дай бог кому-то из заключенных вести себя в этот момент как-то не так…
        А когда Маруся представляла своего врага в виде работника серпентария, с ледяным хладнокровием выдавливавшего в стеклянные пробирки яд из змей, подъездная дверь хлопнула.
        И она увидела его - воочию.
        Из дома вышел Леонид Урманов, и в том, что это именно он, можно было даже не сомневаться. Неудивительно, что Раиса Катухова узнала его на фотографии двадцатилетней давности: такие лица, точно высеченные из камня, почти не меняются со временем - наверное, Урманова можно будет узнать и еще через двадцать лет, и через сорок. Сквозь паутину морщин и старческих пигментных пятен, со вставными зубами, в очках, с налетом старческого слабоумия на лице - все равно, это был бы он. Эти сжатые челюсти людоеда, этот мрачный огонь в глазах, который могла потушить только смерть…
        Маруся была совсем не готова к появлению своего врага.
        Она едва не вскрикнула и зажала рот руками. Маруся не привлекла внимание Урманова только потому, что тот уткнулся в экран своего мобильного телефона. Он пытался дозвониться до кого-то…
        Маруся чуть опустила голову и, упершись локтями в колени, а ладони прижав к щекам, сделала вид, что чрезвычайно внимательно разглядывает свои туфли. Но искоса она продолжала наблюдать за Урмановым.
        Марусе открылось то, что на фотографии угадать было невозможно: этот человек был невысокого роста, среднего телосложения - не худой, но и не толстый.
        Темно-пепельные волосы были подстрижены иначе, чем в юности, - теперь они, тщательно приглаженные, лежали аккуратно. И были не такими короткими. Кажется, в прядях уже начинала пробиваться седина…
        На Урманове был хороший офисный костюм, рубашка с галстуком, идеально чистые туфли из мягкой кожи. В одной руке, как уже упоминалось, он держал мобильный, а другой катил за собой большой серебристый кофр, который слегка громыхал на неровном асфальте.
        На Марусю ее враг даже не взглянул, проходя мимо.
        Она медленно повернула голову за ним, и тут Урманов неожиданно остановился, прижал телефон к уху.
        - Алло, Саныч, я уезжаю… Еле дозвонился! Ты спишь, что ли? - отчетливо донеслось до Маруси. Голос у Урманова был довольно низкий, грубоватый, с металлическими неприятными нотками. Вот она слышит его голос! - …ой, да ладно оправдываться! - лениво засмеялся тот, продолжая разговор со своим собеседником. - Слушай, передай Тимохину, что все документы я оставил в сейфе. Да, - пауза. - Да, - снова пауза. - Перестань, я же только через два месяца из Парижа вернусь! Да, да… а ты как будто не знал! Нет уж, август я застолбил! Так что август - мой, рассчитывай на сентябрь - октябрь… Что? А, нет, какая к черту Испания! Я уже забронировал номер в Подмосковье. Да там же - «Озеро Длинное»… Нет, это пансионат так называется -
«Озеро Длинное»! Ну, и озеро есть, само собой…
        Урманов засмеялся в трубку и снова тронулся с места.
        Маруся, словно зомби, поднялась вслед за ним.

«Бог есть! - с ожесточением подумала она. - И я - орудие в его руках. Потому что это чудо - я нашла Урманова, я узнала о его планах на ближайшее время! Это не просто удача, это нечто большее…»
        От сильнейшего волнения она шла медленно, едва переставляя ноги, и конца разговора Урманова со своим собеседником уже не услышала. Впрочем, это не имело значения - и того, что она знала, было достаточно.
        Далее события развивались следующим образом: у края тротуара притормозило такси. Выскочил водитель, помог Урманову запихнуть тяжелый кофр в багажник, они сели в машину, и та сорвалась с места, оставив после себя голубоватое облачко выхлопных газов, которое, впрочем, тут же растворилось в ясном майском воздухе.
        Маруся постояла некоторое время, невидящим взглядом уставившись вслед исчезнувшему такси, потом вздрогнула, очнувшись, и побрела домой.

«Это хорошо - я теперь знаю, что в ближайшие два месяца его не будет в Москве. Очень хорошо! И что август у него тоже будет занят… Значит, у меня есть время до сентября для того, чтобы придумать нечто особенное, ужасное!»
        Она попыталась представить, для чего Урманову понадобилось ехать во Францию. Отдыхать? Вряд ли, иначе бы он не заикнулся об августе - ведь именно в августе, судя по всему, у него отпуск. Значит, он ехал в Париж по каким-то там делам. И он, скорее всего, какой-нибудь бизнесмен или некто из руководящего состава - стали бы посылать простого работника на два месяца в Париж!
        Он не мясник, не тюремный надзиратель, не собиратель змеиного яда…
        Париж!
        Арсений лежит в земле, а этот подлец будет ходить по Монмартру, Елисейским Полям, залезет на Эйфелеву башню, будет глазеть на Нотр-Дам, пить кофе с круассанами по утрам…

«Собственно, а почему я должна ждать сентября, когда Урманов покончит со всеми своими делами и вернется из отпуска? - нахмурилась Маруся. - Ну, во Францию, допустим, я поехать не могу, а вот в Подмосковье - запросто!»
        Она заглянула к Алевтине Климовне, взяла у той справочник. Нашла в списке пансионатов и домов отдыха «Озеро Длинное». Затем разложила перед собой карту, прикинула, где именно располагается это заведение. Часа два езды на электричке, не меньше…
        - Я могу поселиться где-нибудь неподалеку - снять комнату в деревне… - бормотала Маруся, водя пальцем по карте. - И ходить в этот пансионат хоть каждый день. И там… Нет, не годится! - она схватилась за голову. - А вдруг меня не пустят на территорию? Надо ехать туда как отдыхающая!
        Она бросилась к телефону, набрала номер пансионата.
        - «Озеро Длинное», - тут же отозвался далекий, едва слышный голос.
        - Добрый день! Девушка, милая, я бы хотела забронировать путевку на август! - закричала Маруся.
        - Август продан.
        - Как? Весь август?
        - Да.
        - И что же мне делать?.. - растерялась Маруся.
        - Ну, я не знаю… Попробуйте поискать путевки в наш пансионат через туристические агентства - их вон сколько, этих агентств, - на каждом углу… Только учтите, это будет дороже, чем если бы вы приобрели путевки у нас, напрямую!
        Маруся положила трубку.

«А если и в агентстве их не будет?» Она уж было совсем отчаялась, но тут ей в голову пришла очередная идея - зачем покупать путевку, зачем тратить безумные деньги (путевка на август, в самый сезон отпусков, - это ого-го сколько будет стоить!), если можно устроиться в пансионат на работу?..
        Она снова взяла в руки карту, и в одно мгновение все условные обозначения на ней превратились в реальные объекты. Вот железная дорога. Вот шоссе. Вот в этом месте, наверное, располагается пансионат - на берегу озера Длинное. Кругом - лес. Она, Маруся, будет там дожидаться своего врага… О, эти тихие подмосковные вечера, когда слышен лишь комариный звон, смутный отзвук самолетного гудения да чей-то далекий смех в темных аллеях!
        - Маруся, к тебе пришли! - услышала она голос Алевтины Климовны, сочувственно-приторный - после трагедии, произошедшей с Арсением, соседка разговаривала с Марусей именно таким голосом. Что же касается Виталика, то тот ничего не сказал и лишь пожал плечами, когда Маруся вернулась на свое прежнее место жительства. «Все мы умрем - рано или поздно», - казалось, говорил его отрешенный, печальный взгляд.
        - Кто? - отрывисто крикнула Маруся, не в силах вынырнуть из своих фантазий.
        В этот момент в дверь постучали и в комнату к ней вошел Евгений Журкин.
        - А это я… - произнес он, натянуто улыбаясь. - Не ждала?
        Маруся смотрела на него - и словно не узнавала. Кто этот человек, зачем пришел сюда?
        - Мань, я понимаю, с моей стороны это свинство - являться вот так, без приглашения, но я тут шел мимо и вдруг решил заглянуть…
        - Господи, Женя! - пробормотала она и потерла пальцами виски. - Ладно, проходи.
        - Я, честно говоря, даже не думал тебя застать - помнишь, в последнюю нашу встречу ты говорила, что живешь уже в другом месте?.. Но я все-таки решил рискнуть. Можно сесть?
        - Да, конечно.
        Он опустился в кресло напротив - чужой, почти забытый. Человек, который все еще официально являлся ее мужем. Когда, дай бог памяти, они в последний раз виделись? Кажется, года три-четыре назад - столкнулись случайно на вокзале…
        - Как дела? - без всякого выражения, машинально спросила Маруся.
        - Прекрасно! - широко улыбнулся Журкин и громко затрещал пальцами. Маруся вздрогнула.
        - Как Инга Савельевна? Как… - Она напрягла память, и из ее глубин со скрипом выплыло имя: - …как Стелла?
        - Кто? - Журкин снова затрещал пальцами, потом принужденно расхохотался. - Ой, Марусечка, я просто тебе поражаюсь… Нет, со Стеллой мы давно расстались.
        - Ты один?
        - Ну, можно и так сказать… Нет, у нас все в порядке, мама здорова, Роланд Германович все еще работает, на пенсию выходить не собирается… А у тебя-то как дела?
        Рассказывать об Арсении Марусе совершенно не хотелось.
        - Ничего, потихоньку, - отстраненно ответила она.
        - Ага! - судя по ее выражению лица, Журкин сделал кое-какие выводы. Примерно следующие - Маруся переживает не самые лучшие свои времена. - Слушай, если тебе нужна помощь…
        - Мне не нужна никакая помощь! - быстро перебила она Евгения.
        В этот момент у него затрезвонил мобильный. Журкин вытащил его, взглянул на экран, нахмурился, потом с раздражением отключил телефон вовсе.
        - А если что-то срочное? - не выдержала, усмехнулась Маруся.
        - Да ну, какое там… - отмахнулся тот и тревожно затрещал суставами. - Послушай, ты кошмарно выглядишь. Просто кошмарно! Я же говорил, не стоило тебе связываться с актером…
        - Женя, не надо, - сквозь зубы произнесла она. - Еще слово, и я… - Она с трудом перевела дыхание. - Да, тебе не кажется, что нам надо наконец официально развестись? - справившись с собой, сурово спросила она.
        - Зачем? - подскочил тот.
        - Затем, что… Впрочем, ладно! - мрачно ответила Маруся. - А ты зачем пришел-то?
        - Просто так. Я же сказал - просто так! Может, соскучился.
        - Женя, не смеши меня.
        - А почему ты мне не веришь?! - вдруг взорвался он. - Почему ты не хочешь поверить в то, что я до сих пор считаю тебя своим другом?.. Тебе моя мама не звонила? - неожиданно спросил Журкин уже совершенно другим тоном.
        - Нет.
        - Отлично. Отлично, отлично… - пробормотал Женя и вскочил с кресла. - Ладно, мне пора, я ведь только на минутку к тебе забежал, просто повидать тебя, предложить свою помощь, если что… И вовсе необязательно нам разводиться, ведь нас обоих устраивает существующее положение дел - разве не так?
        Он чмокнул Марусю в щеку и исчез, оставив бывшую жену в состоянии какой-то тупой растерянности. «Интересно, что ему на самом деле было надо? Ведь моего Жэ Жэ что-то очень беспокоило - это очевидно…»
        Она подошла к зеркалу, взглянула на свое отражение. В самом деле она выглядела плохо - бледное, истонченное лицо, тусклый взгляд, глаза в сеточке красных сосудов, сухие искусанные губы, волосы напоминают паклю…

«Господи, а кто меня в таком виде на работу возьмет? - неожиданно озарило ее. - Ну, разве что посудомойкой если…»
        Должность посудомойки, все время запертой в помещении при кухне, была невыгодна Марусе. «Уж лучше уборщицей или горничной!»
        Тем не менее она решила приложить все силы, чтобы выглядеть достойно. Дабы очаровать будущих работодателей в «Озере Длинном». Маруся в ближайшие несколько дней предприняла следующие действия: сбегала в парикмахерскую, тщательно уложила волосы. Сделала маникюр. Сходила на массаж и в солярий. Купила летнее платье жизнерадостно-оранжевого цвета.
        Виталику было все равно, чем там занимается Маруся, а вот Алевтина Климовна сначала пришла в некоторое недоумение. Как же так - и двух недель не прошло после смерти Арсения, а Маруся увлеченно «чистит перышки»? Потом с энтузиазмом заявила:
        - А и правильно! Я так думаю, что по мужику, пусть даже самому хорошему, не стоит траур долго носить… До сих пор жалею о том, что так плакала в молодости, когда меня Модест бросил! Ты, Маруся, молодец.
        Маруся улыбнулась ей в ответ одними губами.
        Она была уже не человеком, она была орудием мести.
        Палачом - для Леонида Урманова.
        В первых числах июня она прибыла в пансионат «Озеро Длинное» и сразу же направилась к административному корпусу.

…Директор пансионата - вялый немолодой мужчина, - равнодушно осмотрел Марусю:
        - Так вы, дамочка, работать у нас хотите?
        - Да, - сказала Маруся. - Могу уборщицей, могу горничной… Кем угодно. Даже посудомойкой, если уж других мест нет!
        - Похвально, похвально… Но дело в том, что весь штат уже набран.
        - Как? Послушайте, я готова на любую работу… - растерялась она. Все-таки в глубине души Маруся не верила в отказ. Если она орудие мести в руках высших сил, то эти самые высшие силы обязаны ей помогать!
        - Штат набран, - зевнул директор, глядя уже в окно.
        - Но…
        - Девушка, милая, разговор окончен! - окончательно скис тот. - Зачем мне работники из Москвы, когда полно желающих из ближайшего поселка? И комнат предоставлять им не надо…
        Маруся медленно пошла к дверям.
        - Минутку… А кто вы по профессии, если не секрет? - со скучающим любопытством крикнул ей вслед директор.
        - Я? Я окончила институт физкультуры, работала в поликлинике восстановительного лечения, - обернулась Маруся.
        - Минутку! Так вы что, спортивный инструктор, что ли? Вроде тренера?
        - Да. Так же могу быть фитнес-инструктором, проводить занятия лечебной и оздоровительной гимнастики. Кроме того, еще работала аниматором в Турции… - стремительно забормотала Маруся.
        - Кем? А, понял, понял… Девушка, милая, ну что же вы сразу об этом не сказали! - укоризненно всплеснул руками директор. - Ишь, посудомойкой она была готова работать… А у нас именно спортивного инструктора и не хватает! Вернее, он есть, но через три недели увольняется. Так что…
        - И не имеет никакого значения, что я из Москвы?
        - Ну конечно! Уж для такого случая найдем вам комнату. - Директор вышел из-за стола, пожал Марусе руку нездоровой, слишком горячей ладошкой. Еще раз пристрастно оглядел Марусю. - Молодая, симпатичная, стройная, бодрая… Нет, вы определенно нам подходите - именно вы! Идите-ка сюда… - Он подозвал ее к распахнутому окну.
        Неподалеку, на зеленой лужайке, проводил разминку длиннорукий, долговязый субъект с длинным, словно у лошади, лицом, со свистком в зубах. Несколько пожилых особ из отдыхающих без всякого энтузиазма взмахивали руками, точно пытаясь взлететь.
        - Выше, выше ручки поднимаем! - выплюнув свисток изо рта, закричал субъект. - Так, закончили. Теперь переходим к ходьбе на месте…
        - Вот он - Лев Карлович… Отдыхающие мрут от скуки, - шепотом, точно его мог еще кто-то, кроме Маруси, услышать, произнес директор пансионата. - У нас еще есть тренажерный зал, но и там от нашего Карловича никакого толку! У меня жена хочет своего племянника на его место пристроить, но мальчику всего девятнадцать лет, какой от него будет толк? На свидания бегать начнет, шуры-муры всякие… И потом, он же ничего не понимает в спорте!
        - Какие упражнения показаны при тех или иных болезнях, какие противопоказаны, допустимые нагрузки и все такое прочее… - прошептала в ответ Маруся заговорщицким тоном. - А то заставит какого-нибудь гипертоника прыгать, тот и помрет. Вам же отвечать придется…
        - Упаси бог! - обмер директор. - Вот я о том и говорю - нам именно профессионал нужен! Так что жду вас - Мария Дмитриевна, да?.. Жду вас ровно через три недели.
        Маруся вернулась в Москву.
        Она теперь окончательно убедилась в том, что на нее возложена некая миссия и высшие силы действительно помогают ей! А иначе как объяснить то, что Марусе все-таки удалось устроиться на работу в подмосковный пансионат, в котором собирался появиться в августе Урманов? Определенно, это очередное чудо.
        Но дома силы вновь оставили ее - стоило только вспомнить об Арсении. Марусе очень не хватало его. Плотью и кровью она вросла в него, стала с Арсением одним целым, и потому, когда Урманов разделил их - словно ножом отсек от нее половину, - она ощутила нестерпимую, почти физическую боль…
        А через пару дней стали происходить события странные, непонятные и даже страшные.
        Когда Маруся переходила дорогу, направляясь к ближайшему супермаркету, ее едва не сбила машина. Иномарка черного цвета, с тонированными стеклами, скользнула мимо, обдав волной жаркого воздуха - Маруся в последнее мгновение успела отшатнуться.
        - Ишь, обнаглели совсем! - осуждающе прошамкала какая-то старушка рядом. - И куда только мэр смотрит?.. А ты тоже хороша, свиристелка, - идешь и ничего не видишь вокруг! Сейчас, между прочим, на каждом шагу человека всякие опасности подстерегают - и машины кругом носятся, и люки открытые, и кожура банановая на дорогах валяется - глаз да глаз! Я вон вообще лишний раз из дома стараюсь не выходить…

«Господи, я и в самом деле не замечаю, что вокруг творится… - мелькнуло у Маруси в голове. - Нет, безусловно, надо быть внимательней!»
        Она вышла из супермаркета и вновь в опасной близости мимо промчалась машина - как две капли воды похожая на ту, что едва не сшибла ее полчаса назад.
        Впрочем, черных иномарок в городе было не счесть, да и большинство водителей с пешеходами особенно не считались…
        А вечером, дома, и вовсе началось нечто странное - городской телефон стал звонить не переставая, причем звонивший упорно молчал.
        - Але? - вяло спрашивал Виталик в трубку. - Але, вас слушают…
        Без ответа.
        - Алло! - в другой раз вопила Алевтина Климовна, тонким от бешенства голосом. - Алло!!! Если будете безобразничать, я на телефонную станцию сообщу… Я в суд на вас подам!
        - Слушаю вас, - тихо спрашивала уже Маруся, сняв в очередной раз трубку. - Говорите…
        Но там, на другом конце проводов, кто-то хрипло, едва слышно дышал - и все равно не желал разговаривать.
        Странные звонки повторились на следующий день. Несколько раз Марусе пришлось выйти из дома - и каждый раз ей казалось, что она поблизости видит ту самую машину. Черт возьми, за ней, за Марусей, следили!
        Именно за ней, а не за унылым Виталиком или истеричной Алевтиной - Маруся всей кожей ощущала, как чужой взгляд прожигает ей спину, как некто фиксирует каждый ее шаг, не дает покоя.
        И с самого начала всех этих событий Марусе стало казаться - убийца Арсения следит за ней. Следит потому, что каким-то образом узнал о ее мыслях, проник мистическим способом в ее планы…

«Но я же собственными ушами слышала, как Урманов говорил о своей поездке в Париж, я собственными глазами видела, как тот садился в такси… Урманова нет в Москве. Даже если бы он никуда не уезжал - все равно он знать обо мне не знает! Или все-таки знает?..»
        Марусе стало казаться, что она сходит с ума. Дьявол - вот кто он, этот Урманов! Он везде и нигде, он после Сени взялся за нее, за Марусю…
        В очередной раз она вышла из дома уже без всякой цели - окончательно хотела убедиться в том, что некто (или даже нечто!) преследует ее. Она решила заглянуть своему страху в глаза.
        В начале июня в городе стояла жара, летел вдоль дороги тополиный пух… Маруся остановилась возле уличного лотка, с которого торговали овощами и фруктами, купила большое яблоко. Мимо шли люди, скользили машины неподалеку, в городском шуме не было ничего особенного или странного. Но для Маруси теперь все казалось подозрительным!
        Она вытерла яблоко платком, укусила его и медленно пошла вперед, стараясь вести себя как можно более естественно. Гуляет человек по городу, ест яблоко - что ж в этом такого?..
        Маруся невзначай оглянулась и краем глаза увидела мелькнувшее позади черное пятно. Машина. Неужели? Жалко, что номер ей так и не удалось разглядеть…
        Она прогулочным шагом добрела до перекрестка и сделала вид, что собирается свернуть за угол дома. Шагнула в ту сторону, а потом резко развернулась и выскочила на мостовую. Раздался визг тормозов, и черная иномарка едва успела затормозить - буквально в нескольких сантиметрах от Маруси. Яблоко, выпавшее из ее рук, колесами моментально размазало по асфальту… Маруся дрожащими руками уперлась в капот и уставилась сквозь лобовое стекло на человека, который сидел в машине. Ей нестерпимо хотелось взглянуть наконец в глаза своему преследователю!
        Вцепившись в руль, бледный на нее таращился… Роланд Германович.
        Маруся затрясла головой. Она сама не знала, кого ждала увидеть сейчас… кого угодно, но только не престарелого бойфренда своей бывшей свекрови!
        Они, оцепенев, смотрели друг на друга, Маруся и Роланд Германович, пока позади его иномарки не стали нетерпеливо гудеть другие машины. Только тогда Маруся очнулась и вскочила в авто своего преследователя.
        - Добрый день! - несколько смущенно прокашлялся тот и тронул машину с места.
        - Роланд Германович, как это понимать? - хмуро спросила Маруся.
        - Что именно? - невинным голосом спросил тот. Слишком невинным - тем самым окончательно убедил ее в том, что это именно он все это время преследовал ее, что в этом деле не может быть никаких случайностей.
        - Да ладно притворяться! - разозлилась она - все ее мистические страхи и предположения испарились, стоило ей только увидеть перед собой постную физиономию Роланда Германовича.
        - Я не притворяюсь, - подумав, изрек тот. - Я ехал, а тут вдруг ты - прямо мне под колеса…
        - Вы за мной следили! - нетерпеливо закричала Маруся. - И домой мне звонили наверняка тоже вы! Довели моих соседей до истерики… Что вам надо?
        Роланд Германович пожевал губами, глядя вперед. Напрягся (явно придумывал очередное вранье), потом расслабился (решил вовсе ничего не говорить) - Маруся читала его лицо, словно книгу. Престарелый плейбой совершенно не изменился за то время, что она его не видела. Был все так же импозантен и так же непроходимо туп.
        - Роланд Германович!
        - Ладно, давай начистоту… - Он притормозил возле какого-то сквера с чахлыми, только что посаженными деревцами. - Пройдемся?
        Они вышли из машины, побрели по асфальтированной дорожке. Вокруг бегали дети - присматривающие за ними бабушки немедленно уставились на Роланда Германовича. Несколько молодых мамаш тоже оценивающе взглянули на Марусиного спутника…
        - Я, Марусенька, вполне доброжелательно к тебе отношусь… - начал тот, эффектно скрестив руки на груди (на одном из пальцев поблескивало кольцо с изумрудом). - Поверь, ты не являешься для меня врагом.
        - Благодарю! - холодно воскликнула она.
        - Но Инга Савельевна…
        - Так я и знала, что в этом деле не обошлось без Инги Савельевны! - вновь завопила Маруся.
        - Разве я о ней упоминал? - нахмурился Алов.
        - Да только что, секунду назад! Что вашей семейке надо от меня?.. - возбужденно продолжила Маруся. - Я немедленно, немедленно развожусь с Женькой - чтобы уж ничего нас не связывало!
        Роланд Германович неожиданно испугался:
        - Нет! Ни в коем случае!

«Определенно, мой Жэ Жэ был чем-то озабочен, когда заявился ко мне недавно домой! - вспомнила Маруся. - Что-то там происходит, в семье Журкиных-Аловых, и интригу, безусловно, затеяла моя разлюбезная свекровь…»
        - Тогда что же получается? - она потерла лоб. - Вы с Ингой Савельевной хотите, чтобы мы снова сошлись с Женей?
        - Нет! У нас с Ингой нет никаких доминирующих желаний…
        - Роланд Германович, да говорите вы толком! Что происходит?
        Роланд Германович молчал. Судя по всему, у него не было подробных инструкций на случай его полного разоблачения.
        - Я, Марусенька, не могу тебе пока все объяснить. Но… ты, например, веришь в высшую справедливость? - неожиданно спросил он.
        - Верю, - быстро ответила Маруся - она вспомнила об Урманове. Рано или поздно тот будет наказан…
        - Если бы ты случайно получила награду, на которую не имеешь никакого права, ты бы от нее отказалась?
        - Н-ну… Да, наверное! Если действительно случайно… - пробормотала Маруся, придя в окончательное недоумение. - Какая еще награда?
        - Отлично, - удовлетворенно произнес Роланд Германович. - Ты отказываешься.
        - Да, я отказываюсь… Но погодите - от чего именно я отказываюсь?..
        Тот сделал загадочное лицо и попятился.
        - Роланд Германович!
        - Все в свое время, все в свое время… - развел тот руками, продолжая пятиться. Потом сел в машину и быстро уехал.
        Немолодая, хорошо одетая и тщательно накрашенная дама, державшая за руку карапуза, подошла к Марусе и, любезно улыбаясь, спросила:
        - Это был ваш папа? Ой, какой красивый у вас папа…
        - Нет, это мой свекор, - машинально ответила Маруся.
        - О-ой, до чего роскошный мужчина! - общительная дама, видимо, ни о чем просить не собиралась, просто хотела поделиться чувствами. - Представляю себе, каким должен быть ваш муж…

«Муж… Да, точно, надо ехать к Жэ Жэ и вытрясти из него всю правду!»
        Она направилась к ближайшему метро. «Гм… и почему все считают Роланда Германовича красавцем? Вот Сеня - это да, это образец настоящей мужской красоты! Вернее, был им… - с тоской поправила саму себя Маруся. - А Роланд Германович пуст и никчемен. Если бы люди выглядели так, как того заслуживают, то в его сторону тогда никто бы и не глянул. Роскошный… - она поморщилась. - Господи, господи, как мне жить без Сени - теперь все люди кажутся мне такими ничтожными и жалкими! Я одна, совершенно одна…»

…Инга Савельевна вытаращила глаза, когда увидела Марусю на пороге своего дома.
        - Ты?!
        - Инга Савельевна, я требую объяснений. Что такое происходит, черт возьми?.. - Маруся с ходу перешла в наступление. - Где Женя?
        - Его нет, - скрипучим голосом буркнула та.
        - Роланд Германович еще не вернулся? Странно…
        - А при чем тут Роланд? - хмуро спросила Инга Савельевна.
        - Ведь это вы поручили ему следить за мной, да?.. Топорная работа - несколько раз он чуть не задавил меня на своей машине и еще, ко всему прочему, довел моих соседей до белого каления. Шпион из него точно не получится!
        Инга Савельевна продолжала таращить глаза. Маруся попыталась вспомнить, сколько той лет. «Кажется, пятьдесят девять?..» Судя по всему, свекровь в последнее время очень серьезно занималась собой - сделала подтяжку лица, убрала мешки под глазами, исправила губы… По отдельности черты ее лица выглядели безукоризненно, но все вместе - как-то странно, нелепо, а широко раскрытые гневные глаза окончательно портили эту женщину.
        - Ты, Маруся, злой гений нашей семьи, - наконец изрекла она. - Ты испортила жизнь Женечке, а теперь…
        - Да что такое случилось, в конце-то концов? - едва не плача закричала Маруся.
        - Марлен умерла - вот что! - тоже закричала Инга Савельевна.
        - Но вы же не думаете, что я оказалась к этому причастна?..
        - Ох нет, это выше моих сил… - забормотала свекровь и затрясла головой. - Как я это переживу, не знаю… Марлен все деньги оставила тебе - вот что такое случилось!
        - Мне? - растерялась Маруся. - А почему мне?
        - Потому что Марлен - сумасшедшая! - застонала Инга Савельевна. - Пятьсот тысяч коту под хвост…
        - Пятьсот тысяч? - еще больше растерялась Маруся - ей эта сумма показалась неправдоподобной, слишком огромной. - То есть… то есть, полмиллиона рублей? Мне?..
        - Тебе, тебе… Только почему - «рублей»? Долларов!
        - О господи… - Маруся впала в ступор. Эта сумма окончательно ошеломила ее. - Вы шутите, Инга Савельевна?
        - Нисколько. И уже не имеет никакого смысла скрывать это от тебя - адвокат Марлен ищет тебя, не сегодня-завтра он к тебе явится… Да, это я поручила Роланду следить за тобой, я так надеялась, что… - Инга Савельевна тихо заплакала, - …что он придумает нечто такое, что бы заставило тебя отказаться от этого наследства…
        - А что бы меня заставило? - с недоумением спросила Маруся.
        - Да хотя бы шантаж! Но тебя даже шантажировать нечем! Вот видишь, я ничего не скрываю от тебя… Я проиграла. Вся наша семья - проиграла! А ты нам никто, ты уже сколько лет не живешь с Женечкой… Нет, ты не думай, мы все равно будем судиться, мы будем доказывать, что ты недостойна этих денег… - бессвязно бормотала Инга Савельевна, вытирая платочком слезы. - И главное, завещание так хитро составлено, - снова возвысила она голос, - что Женечка уже никак не может претендовать на эти деньги… Все тебе, все только тебе достанется! Ох, я этого не переживу…
        Теперь Марусе стало все окончательно ясно. Вот почему к ней заходил Жэ Жэ, зачем Роланд Германович преследовал ее, отчего Инга Савельевна рвет и мечет… Почему они все пугались, когда Маруся заговаривала о разводе с Жэ Жэ - ведь пока она еще является официальной женой Журкина, деньги вроде как остаются в их семье.
        Деньги. Полмиллиона. И не рублей, ко всему прочему!
        Маруся вспомнила, по какому курсу идет сейчас доллар, и попыталась перевести эту сумму в рубли. Получалось нечто невообразимое…
        Инга Савельевна рыдала уже в полный голос и, захлебываясь от слез, перечисляла Марусины грехи. Какой та была отвратительной женой, что неправильно делала, что не так говорила, сколько промахов совершила, как подавляла Женечку, на сколько процентов убавила здоровье Инги Савельевны, на сколько - Роланда Германовича и в каких пропорциях уменьшила количество нервных клеток в пересчете на всю семью Журкиных-Аловых…
        - Минутку, - прервала Маруся поток обвинений. - А где все-таки Женя?
        - О, наконец-то ты вспомнила о нем!
        - Инга Савельевна, да я чуть ли не с порога спросила, где Женя!
        - Он у своей любимой девушки, - с гордостью произнесла свекровь. - У Полиночки. Полиночка - она красавица, умница, с прекрасным образованием, очень деликатная, благородная…
        - Вот и прекрасно! - спокойно сказала Маруся. - Когда мы с Женей разведемся, он с чистой совестью сможет официально зарегистрировать отношения с ней, и все будут счастливы.
        Инга Савельевна поперхнулась. Ее раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, она мечтала избавить своего сына от Маруси, но с другой - денежки-то из семьи уплывали!
        - Он позвонит тебе. Жди, - немного подумав, сухо изрекла она.
        Но Женя этим вечером прибыл к Марусе лично.
        - Черт, так глупо… Надо было сразу тебе все рассказать еще тогда, - устало, раздраженно произнес он. - Мать позвонила мне на работу, и я, как только освободился, сразу же снова к тебе…
        - Инга Савельевна сказала, что ты у Полины.
        - Ой, ну кто в будний день будет по гостям ходить… - отмахнулся Евгений. - Мать чудит. На самом деле она дико ненавидит Полинку - наверное, даже сильнее, чем тебя.
        - Не верю. Теперь я для нее - враг номер один, - покачала Маруся головой. - Такие деньги…
        Евгений принялся ходить по комнате.
        - Слушай, Маруся… Я, конечно, хорошо к тебе отношусь, и ты, вообще, не такая, как мать тебя расписывает… Но надо и совесть знать.
        Маруся вздрогнула.
        - О чем ты, Женя?
        - Марлен отписала все тебе. Она совсем спятила на старости лет… Заявила перед смертью, что лучшей жены для своего внука, для меня то есть, не найти. Она, наверное, всерьез думала, что это завещание свяжет нас с тобой.
        - Что ты меня не бросишь, - уточнила Маруся.
        - Да, да… Но мы взрослые люди, мы в такие игры не играем… В общем, так - ты должна поделиться с нами.
        Добровольно и сознательно. Две трети этой суммы принадлежат мне и маме.
        - А если я не захочу делиться? - усмехнулась Маруся. - Тогда что?
        - Тогда ты непорядочный, нечестный человек, - остановившись перед ней, жестко произнес Евгений.
        - Почему?
        - Да потому что эти деньги - на самом деле наши. Наши!
        - Но что же ты не требуешь вернуть все?
        - Я не дурак, Маруся, я понимаю, что все ты не вернешь, конечно…
        - А если я верну все? - перебила она Евгения.
        - Ну… но ты же не сумасшедшая совсем… - севшим голосом пробормотал он и громко затрещал суставами пальцев. От этого звука у Маруси привычно побежали по спине мурашки.
        - Нет, я сумасшедшая… - Маруся тихо засмеялась и закрыла лицо руками. В этот момент она думала только об Арсении. - Деньги мне не нужны.
        - К-как?
        - А вот так. Зачем они мне? Тот, кого я любила, умер. Погиб. Я не хотела тебе говорить, но… Его нет.
        - Мне очень жаль! - тихо прошелестел Евгений.
        - Что я буду делать с этими деньгами? - продолжила Маруся. - Куплю себе новую квартиру?
        - Д-да, одной трети суммы вполне хватило бы на отдельную квартиру… - севшим голосом сказал Евгений. - Не самую шикарную, но… И еще бы осталось! На мебель, на одежду, на небольшое туристическое путешествие куда-нибудь к морю… Если разумно распорядиться всей суммой, то тебе хватило бы на многое.
        Он сел рядом, неуверенно погладил Марусю по спине.
        - Отстань, - дернула она плечом. - Мне не нужна отдельная квартира. Мне хорошо здесь, с Алевтиной и Виталиком, потому что они живые люди, потому что хоть кто-то есть рядом… Зачем мне мебель? Мне все равно, на чем спать, на чем сидеть… Мне не нужна одежда - для кого мне одеваться? Для себя? Ой, брось… Туристическое путешествие, ты говоришь? И с кем я поеду? Что я там буду делать? Да я утоплюсь в этом море!
        - Марусечка… - Журкин затрещал пальцами, собираясь, видимо, сказать речь.
        - Да, у меня есть одно дело, - не слушая Евгения, монотонно продолжила Маруся. - Но, как выяснилось, деньги не понадобятся…
        Она зажмурилась и с острым, каким-то болезненным наслаждением попыталась представить, какая разыграется трагедия на берегу озера Длинное. О, Урманову мало не покажется…
        - Маруся! Ты что, серьезно собираешься отказаться от денег? - недоверчиво спросил Евгений.
        - Да. Засуньте вы эти денежки себе знаете куда… - с мстительной радостью воскликнула она.
        - Ты шутишь. Ты передумаешь еще… - пробормотал Журкин, стараясь не глядеть ей в глаза.
        - Нет. Я подпишу отказ от наследства. Я разведусь с тобой. Я сделаю все, чтобы нас больше ничего не связывало. Как же вы мне все надоели, если б ты только знал!..
        За день до отъезда в пансионат к Марусе зашла Людмила. Маруся рассказала ей историю с наследством Марлен.
        - Ты отказалась от наследства? - изумленно переспросила Людмила. - Ты шутишь?
        - Почему-то все думают, что я шучу… - Маруся пожала плечами. - Но это правда - я подписала официальный отказ от наследства. Кстати, и с Журкиным мы тоже официально развелись. У Инги Савельевны есть знакомая в загсе, она очень быстро оформила развод.
        - Да бог с ним, с Журкиным! Но такие деньги… Ты добровольно отказалась от денег? - на лице Людмилы была смесь ужаса, жалости и недоверия.
        - Да. Ты не представляешь, какое лицо было у моей бывшей свекрови…
        Людмила затихла, прижав ладони к щекам. Потом изрекла убежденно:
        - Гагарина, ты дурочка. Много я видела глупых людей, но ты… Ты просто какая-то королева среди дурочек!
        - Возможно, - легко согласилась Маруся. - Но, ты знаешь, после этого у меня очень повысилась самооценка. Оказывается, я способна на поступок!
        - Тебе что, деньги не нужны? Ты святым духом живешь?
        - Нет, конечно. Но на самом деле мне надо очень мало.
        - Это ты из-за Сени, я знаю… - с жалостью прошептала Людмила. - Ты сейчас не в себе, ты не понимаешь, что творишь! Но потом ты очень, очень будешь жалеть о том, что сделала…
        - Возможно.
        - Ох, Маруська… Я вот, например, всю жизнь мечтала о богатстве. Мечтала о том, что у меня будет загородный дом, спортивная машина, что отпадет надобность ходить на работу, унижаться перед начальством… И вот наконец у меня все это есть. Мой муж, Богдан, не олигарх, но…
        - Значит, ты теперь счастлива?
        - О да! - вздохнула Людмила. - Ну, есть, конечно, кое-какие нюансы, которые не мешало бы исправить… - немного подумав, нехотя добавила она.
        - А вот мне для счастья нужен только Сеня. Если б можно было вернуть его, если б можно… Мне часто снится один и тот же сон - я должна сделать нечто, способное вернуть Сеню с того света, - шепотом произнесла Маруся. - И я ломаю голову над тем, что же именно я должна сделать, какую жертву принести, и во сне мне кажется - еще чуть-чуть, и я догадаюсь, я пойму, каким образом можно вернуть моего любимого!
        - Марусенька, но это невозможно, - тоже шепотом сказала Людмила.
        - Я не верю! Нет. Не может быть. Я так жалею, что у нас с Сеней не было ребенка…
        - И слава богу! Мыкалась бы сейчас одна с младенцем на руках!
        - Нет, это было бы такое утешение для меня! - исступленно возразила Маруся.
        - А вот сейчас куда ты собралась? Куда ты едешь?
        - Мне надо, - уклончиво ответила Маруся.
        - Надо! - с печальной насмешкой повторила Людмила и погладила Марусю по голове. - Бедная, больная головушка, и что в ней только творится сейчас… Ну ладно, не хочешь говорить - и не говори. Я только об одном тебя хочу спросить - ты и в этом случае уверена, что поступаешь правильно?
        - Да, - твердо ответила Маруся.
        На следующий день, рано утром, она уехала из Москвы. Директор пансионата, Владлен Никифорович, принял ее с распростертыми объятиями. Марусе выделили комнату в корпусе, где жил обслуживающий персонал (Никифорович в первую встречу схитрил - не все здесь были местные), объяснили ее обязанности, показали, где что находится…
        Ничего особо сложного в ее будущей работе не было - распоряжаться в тренажерном зале, а перед завтраком и днем проводить небольшие разминки с желающими.
        - Утром желающих сделать зарядку не будет - это сто процентов. Отдыхающие дрыхнут аж до десяти, едва на завтрак успевают… Нет, ну есть иногда маньяки, которые пробежки себе ни свет ни заря устраивают, но они, как правило, одиночки, общества не признают - заткнут себе уши плеером и трусят по аллейкам. А вот днем народ практически всегда желает размяться на свежем воздухе. Лев Карлович собирал небольшие группы, давал посильную нагрузку. Но каждый день они к тебе ходить не будут, так - через день, через два… - объяснил Марусе Владлен Никифорович. - И потом, текучка - некоторые всего на два-три дня сюда приезжают. Иной раз никого на дневную разминку не дозовешься! А в другой - набегут, требуют, чтобы их по полной программе развлекали. Так что ты, Маруся, не зевай!.. Приучай народ к физкультуре.
        Отечественный сервис значительно отличался от зарубежного. Если в Турции Маруся, работая спортивным аниматором, выкладывалась на сто процентов, то здесь все было по-другому. Постоянной улыбки от нее никто не требовал, за пренебрежительное отношение к гостям ее, возможно, и не выгнали бы, но зато все подчинялось сложным родственно-дружественным отношениям и тому, что называлось - «вписаться в коллектив».
        Обслуживающий персонал был достаточно вежлив, но никакого намека не просто на навязчивость, но даже на рекламу предлагаемых услуг (висел плакатик возле стойки администрации да листовочки в каждом номере лежали, где перечислялись эти самые услуги - и все). Кто из отдыхающих хотел, тот шел кататься на лошадях или брал напрокат велосипед.
        Если чадо заявляло родителям, что оно желает пострелять из ружья, то родители вели его в тир. О предстоящей вечером дискотеке накануне вывешивалось объявление в холле, но никто из служащих не пропагандировал эту самую дискотеку, и, по сути, администрации было все равно, сидят отдыхающие в номерах или вовсю развлекаются. Это было тем более странно, что большинство из услуг было платными…
        Иногда внизу, в холле, появлялась толстая пожилая тетенька в огромной панамке и записывала желающих на экскурсии: неподалеку от пансионата были живописные развалины древнего монастыря - это раз и некий источник с целебной водой - это два.
        Пансионат «Озеро Длинное» был построен после войны, и в советское время принадлежал Союзу писателей. Тогда он считался превосходным местом отдыха творческой интеллигенции, туда рвались, о пансионате мечтали, литературные зубры творили в нем свои нетленки, вдохновленные красотой подмосковной природы… Но потом вся старая система связей развалилась и некоторое время пансионат переживал упадок. В середине девяностых его частично перестроили, усовершенствовали, и он заработал с новой силой.
        Пансионат на нынешний день считался очень приличным, достаточно дорогим, а легенды прошлого добавляли ему весу. Сюда ездили люди среднего и пожилого возраста, привозили детей, но продвинутой молодежи тут особо делать было нечего.
        Словом, была своя специфика у этого очень тихого, романтичного и красивого места. А главный корпус - шедевр сталинского ампира, с колоннами и лепниной, являлся памятником архитектуры, и всякий ностальгирующий мог легко вообразить себя на его фоне героем какого-нибудь старого советского фильма, где все люди были счастливы, а добро неизменно побеждало зло.
        Маруся нисколько не обольщалась - она понимала, что если меланхоличный Владлен Никифорович вдруг с чего-то невзлюбит ее, то ей здесь не жить. И если супруга Владлена Никифоровича надавит на того чуть сильнее, по-прежнему требуя пристроить на хорошее местечко своего племянника, ей тоже не жить здесь. И если кто-то из персонала, находящийся в сложнородственных отношениях с администрацией, найдет ее работу неудовлетворительной - Марусю непременно выживут.
        А ей необходимо было остаться здесь до конца августа и дождаться Урманова. Здесь у нее было больше возможностей пересечься со своим врагом, чем в Москве.
        Поэтому с самого начала Маруся принялась утверждаться на новом месте - для того чтобы никто и ни при каких обстоятельствах не выгнал ее отсюда.
        Она была любезна, легка, доброжелательна. Вставала чуть свет и ложилась позже всех. В тренажерном зале давала советы и рекомендации; если при Льве Карловиче отдыхающие просто крутили педали на велотренажере - пока не надоест, а их дети кувыркались на беговых дорожках, Маруся с энтузиазмом навела порядок. Мягко и ненавязчиво она распределила публику по тренажерам, дала ценные указания, кое-какие нагрузки запретила некоторым, а другим, наоборот, рекомендовала. В пансионате был врач, но через некоторое время отдыхающие убедились, что Маруся вполне может заменить его (тем более что к врачу за рекомендациями и так мало кто ходил).
        Она проводила разминки и зарядки. Ловила публику в холле, появлялась в столовой во время обеда - спокойно и весело напоминала о пользе физических упражнений. Уж что-что, а общаться с публикой Маруся умела и любила (практика в Турции очень пригодилась!). Она не заставляла - она предлагала, она увлекала…
        Основным ее контингентом, как ни странно, были тетеньки постбальзаковского возраста. На лошадях кататься они не желали, тир их не привлекал, и они маялись от скуки, валяясь на пляже и сплетничая. Поскольку у всех у них была мечта - похудеть, Маруся быстренько сколотила группу худеющих. И эти тетеньки с таким удовольствием вместо дневного сна принялись бегать и прыгать по лесу, что Владлен Никифорович только диву давался - при прежнем спортивном инструкторе ничего подобного не было!
        Маруся объясняла пользу каждого упражнения, показывала и рассказывала, отвечала на вопросы - и скоро стала настолько популярной у публики, что легенды о ней передавались от одного заезда к другому. А после того как многим из ее подопечных действительно удалось сбросить вес, то журнал отзывов пансионата заполнился благодарностями и хвалебными дифирамбами в ее честь.
        И при всем при том Маруся была мила и любезна с остальным персоналом, поскольку ни в ком из своих коллег не хотела возбуждать зависть.
        Она ждала августа.
        Она, словно паук, плела невидимую паутину, в которую должен был попасться ее враг. Урманов приедет - и немедленно окажется в Марусиных сетях. Она найдет его в тренажерном зале, она заманит его с помощью оздоровительного бега трусцой на тихие, самые дальние аллеи, и там - задушит, зарежет, выпьет кровь, разорвет на клочки… Как именно она изничтожит Урманова, Маруся пока не придумала, вариантов была масса, поскольку ей предстояло действовать по обстоятельствам… Как будет угодно высшим силам, превратившим ее в орудие мести.
        О том, что Урманов может не приехать сюда, Маруся старалась не думать. Она часто появлялась в холле, где была стойка администрации, - там регистрировались вновь прибывшие, разглядывала каждого приехавшего - не он ли?..
        Второго августа (считавшегося днем Ильи-пророка) была, как и полагается, гроза. Бушевала целое утро, а к полудню тучи разошлись и выглянуло солнце.
        Маруся вышла на открытую террасу, еще мокрую от дождя, перекинулась несколькими фразами со знакомыми официантками. Напомнила отдыхающей Нине Григорьевне, чтобы та непременно приходила к трем на разминку. Посочувствовала Алле Константиновне - ведь так трудно бросать курить… Благосклонно выслушала комплимент Платона Адамовича семидесяти трех лет, бывшего снабженца, и даже позволила ему отечески потрепать себя по волосам.
        И вдруг среди трепещущих белоснежных занавесок, в полутемном зале она увидела знакомый профиль.
        Он.
        Сердце у Маруси сжалось, потом заколотилось стремительно и часто. Он ли? Она присмотрелась - да, за одним из столиков, в полном одиночестве, сидел Леонид Урманов и намазывал на булочку масло.
        Темно-пепельные аккуратно прилизанные волосы, холодный взгляд, челюсти людоеда… Леонида Урманова ни с кем нельзя было спутать!
        Маруся с трудом перевела дыхание.

«Интересно, один он или нет?» Но Урманов вел себя и выглядел так, что никого рядом с ним и представить было нельзя. «Наверное, он совершенно не изменился с тех пор, как поджег платье несчастной Даше Рябининой! Такой же отвратительный бирюк, не способный любить…» - с ненавистью подумала Маруся.
        Она зашла в зал, пожелала приятного аппетита нескольким своим подопечным из группы здоровья - все с энтузиазмом откликнулись.
        - Марусечка, дай бог вам здоровья! - загудела тучная мадам с огромной черной родинкой на щеке, напоминающей издали муху. Мадам когда-то работала редактором в издательстве, она приезжала в этот пансионат уже тридцатый год подряд. - Я после вашей гимнастики себя прямо девочкой чувствую… И давление, знаете ли, стабилизировалось!
        Урманов поднял голову, взглянул на особу, привлекшую внимание всего зала (краем глаза Маруся постоянно следила за ним). Потом взял в руки ложку и принялся методично уничтожать овсяную кашу. Никакого интереса к Марусе он не проявил.
        Маруся прошлась между столиками.
        - Приходите в тренажерный зал, пожалуйста. И вы приходите… - с улыбкой, негромко произнесла она несколько раз, обращаясь к сидящим за столиками людям. Одна из ее фраз была пущена точно в Урманова.
        Тот сделал неопределенный жест плечами - то ли да, то ли нет…
        На всякий случай Маруся очень тщательно подготовилась к дежурству в тренажерном зале - надела свой лучший спортивный костюм, заколола волосы, отрепетировала перед зеркалом выражение лица, которое могло бы, по ее мнению, произвести впечатление на Урманова.

…Он появился в половине восьмого вечера - в широких и мягких спортивных брюках, белой рубашке-поло со шнуровочкой на груди, матерчатых туфлях. Очень стильный, а-ля «эпоха соцреализма» - вполне в духе пансионата. Сейчас Урманов напоминал персонажа времен пятидесятых годов, тщательно отретушированного и осовремененного с помощью компьютерных технологий.
        Не обращая ни на кого внимания, сел на силовой тренажер. Маруся не стала к нему бросаться, она возилась с Платоном Адамовичем, вздумавшим освоить некое приспособление, имитирующее ходьбу на лыжах.
        - Нет-нет, Платон Адамович, не стоит утомлять сердце, давайте посчитаем пульс…
        После Платона Адамовича перебросилась парой шуток с двумя девчонками лет десяти, которые не знали куда себя деть от скуки - до дискотеки оставался еще час…
        И только потом Маруся подошла к Урманову, указала на некоторые особенности данного тренажера и, исходя из этих особенностей, посоветовала усилить нагрузку.
        - Спасибо! - пропыхтел Урманов. Маруся как бы невзначай заметила, что плечевые мышцы можно разработать и с помощью вон того тренажера - он даже лучше…
        - Да? Я и не знал! - Урманов пересел на другое место.
        Маруся вскользь посоветовала, как лучше разгрузить мышцы спины.
        - Я, вообще, не особо спортом увлекаюсь, - неожиданно признался Урманов своим низким, чуть грубоватым голосом. - Так, иногда… Времени нет! А вас как зовут?
        - Маруся…
        - Очень приятно. Я - Леонид… Честно говоря, не надеялся встретить в этой дыре профессионала. Обычно берут кого попало!
        - Ну что вы! - Маруся сделала вид, что даже немного обиделась. - Это чудесное место! Люди сюда специально каждый год приезжают. Вы не хотите, Леонид, посетить завтра нашу группу здоровья? Гимнастика на свежем воздухе, и все такое…
        - Нет уж! - усмехнулся тот. - Я видел - одни тетки у вас там собираются. Не хочу их вспугнуть.
        Кажется, он шутил.
        Через некоторое время девчонки убежали, а Платон Адамович зашаркал к выходу:
        - Спокойной ночи, Марусечка… По-моему, ночью опять гроза будет!
        Маруся распахнула окно - снаружи пахнуло сырой свежестью. Было еще не темно, но какой-то тревожный, с багрянцем сумрак окутывал сад.
        - И правда, будет гроза, - сказала Маруся. Сказала и повернулась к Урманову. Он смотрел на нее, а противовесы на тренажере за его спиной методично шуршали и позвякивали. Урманов смотрел с интересом. Этот взгляд мужчины на женщину… И в ту же секунду Маруся поняла, каким будет ее следующий шаг.

«Я ничего не боюсь. Никаких жертв, никакого унижения. Юдифь убила Олоферна, став его любовницей… - мелькнуло у нее в голове. - Если надо, я стану любовницей Урманова».
        - Девять часов… - сказала она мягко. - Мой рабочий день закончен. Приходите завтра, Леонид.
        Маруся знала - надо оттолкнуть, прежде чем приблизить к себе. Мужчины, они боятся, когда слишком на них наседают. Пусть думает, что сам завоевывает ее…
        - Вы меня выгоняете?
        - Увы!
        - Послушайте, Маруся… - Он смахнул со лба пот, перекинул одну ногу через сиденье. - Вы что вечером делаете? На танцы пойти не хотите?
        - Вы меня приглашаете? - улыбнулась она насмешливо. - А что, других девушек, кроме меня, здесь нет?
        Она смотрела ему в лицо. Она играла. Она рисковала. Она смотрела убийце в глаза!
        - Н-нет, - ответил не сразу Урманов, и по тому, как сбился его голос, Маруся поняла - петля наброшена. Он в ее власти. И это опять же значит только одно - высшие силы помогают ей. - Все какие-то страшненькие… - пробормотал Урманов и неожиданно покраснел. - Придете?

«Он думает, что наклевывается интрижка… Отпускной роман, ни к чему не обязывающий! Уверен, что сумел в первый же вечер заморочить голову какой-то дурочке…»
        Маруся засмеялась - так легко и весело, что сама удивилась своему смеху.
        - Не знаю, - сказала она. - Может быть.
        В половине одиннадцатого она в легком сарафане, открывающем ее руки и плечи, в босоножках на шпильке, с шелковым платочком на шее появилась в зале, где играла музыка.
        Урманов сидел за барной стойкой, уныло тянул какой-то коктейль через трубочку. Увидев Марусю, бросил все, пошел ей навстречу.
        - Я уже не надеялся… - вырвалось у него.
        Маруся лениво, точно нехотя, положила руки ему на плечи и под медленную, тягучую, приторно-сладкую, точно концентрированный сироп, мелодию начала восьмидесятых закружилась с ним в танце. Она решила не говорить ничего лишнего, вообще говорить как можно меньше. Пусть Урманов сам придумывает ее, сам создает ее образ - по своему желанию. Она будет для него той самой женщиной, которую хочется завоевать, она покажется ему идеалом, если, конечно, у подобного типа есть хоть какие-то идеалы… Урманов не способен любить, но он все-таки мужчина!
        Маруся ощущала его дыхание возле уха, и по этому неровному, неглубокому дыханию она понимала, как волнуется Урманов. Он обнимал ее за талию - невесомо, и в то же время плотно, словно ставил перед собой две цели: не испугать Марусю излишней настойчивостью и в то же время не выпустить ее из объятий, ни в коем случае не потерять…
        Прелесть этих подмосковных вечеринок заключалась в том, что все присутствующие чувствовали себя на них свободно. Здесь были старики и дети, здесь были влюбленные и нелюбимые. Никакого столичного холода, никаких обязательств и жестких требований. Здесь не было фейсконтроля, одежда - та, которая есть… То есть, если у кого из отдыхающих были вечерние наряды, они, конечно, непременно облачались в них, но так называемый стиль casual здесь тоже никого не шокировал. Платон Адамович в обвисшем спортивном костюме кружил в танце престарелую редакторшу, напоминавшую новогоднюю елку из-за наслоений шифона, люрекса, тафты, стразов, пайеток; волосы ее были щедро политы лаком с блестками. Кривлялись в стороне девчонки, выделывая фантастические па, тесно слипались в полутьме разномастные пары - никто и головы в их сторону не поворачивал… Все были свободны, все знали - они имеют право на эти танцы. На этот зал, на эту музыку, на этот вечер. На любовь или хотя бы некое подобие ее.
        - Жарко… - едва слышно выдохнула Маруся. Урманов немедленно отвел ее к барной стойке, заказал бутылку ледяного шампанского. Потом они чокнулись с Марусей бокалами.
        - За что пьем? - улыбнулась она краешком губ.
        - За знакомство!

«Боже, какой он пошлый… Отвратительный и банальный. Грубый и примитивный. Насквозь его вижу!» - с холодной, несколько отстраненной ненавистью подумала Маруся.
        Но насколько она была холодна, настолько был взволнован Урманов. Как он глядел на Марусю, как у него слегка дрожали руки, как торопился угадать и выполнить каждое ее желание - разумеется, с самым корыстным расчетом…
        - Давайте на «ты». Ты, Маруся, давно тут работаешь? - придвинувшись, спросил Урманов. «И голос у него мерзкий - такой низкий, хриплый… Настоящий бандитский голос!»
        - Не очень.
        - Тебе нравится здесь?
        - Немного надоело, - честно ответила она. - Но сезон заканчивается, я скоро уеду.
        Чего скрывать - в самом деле, скоро все закончится! Для него, по крайней мере…
        - Куда?
        - В Москву, куда же еще…
        - Господи, какая музыка! - неожиданно спохватился Урманов. - Идем!
        Старое диско - двадцатилетней давности… «Боже, какая пошлость!» - снова едва не сморщилась Маруся, но тем не менее протанцевала еще полчаса.
        В двенадцать дискотека закончилась, и, шаркая и вздыхая, разошлись последние посетители. Бар тоже закрылся.
        Маруся и ее кавалер вышли в темный ночной парк (территория пансионата была довольно велика).
        - Не уходи… - тихо сказал Урманов и взял ее за руку. Выпитое шампанское нисколько не подействовало на Марусю - она прекрасно соображала и контролировала каждый свой шаг. Ее сознание бодрствовало, мышцы тела находились в полной готовности. - Мы можем хорошо провести время вместе, разве не так?
        Она сняла с шеи платок - из нежного и в то же время очень прочного шелка. Урманов был расслаблен и слишком взволнован (самец, что с него взять!).
        - Действительно будет гроза, - сказал он, так и не дождавшись ее ответа. - Ты чувствуешь, как парит?
        - Да, наверное.
        - Вот уж не думал, что так быстро потеряю голову… - засмеялся он тихо и повернул Марусю к себе. - Да кто же ты такая? Что ты со мной делаешь?..
        Он потянулся к ней с поцелуем, и Маруся решила не отталкивать его. Так надо.
        Урманов обнимал ее. Его губы были горячими, язык - сладким, дыхание слегка отдавало выпитым шампанским. Маруся целовалась с убийцей. Но, как ни странно, особого отвращения она не чувствовала - лишь холодный расчет. Так надо.
        - Такая красивая… такая хорошенькая! - шептал он, целуя ее уже куда попало. - Волосы, глаза, ресницы… Просто сказка! Ты мне ужасно нравишься…
        На соседней аллее послышался смех, чьи-то веселые голоса.
        Маруся оттолкнула Урманова, пошла вперед. Тот - за ней. Он был в полной ее власти. Пока желание владело им, Маруся владела ситуацией.
        Она сжимала и вертела в руках платок. «Я наброшу ему платок сзади на шею и затяну. Я сильная, я смогу. И потом - фактор неожиданности…»
        - Ты никогда и ни о чем не жалел?
        - Я? - Урманов поймал ее и снова поцеловал. - Да, бывало… А ты? Ты боишься, что завтра начнешь жалеть об этом вечере?
        - Возможно… - усмехнулась Маруся. - А может, и нет. Пока еще не о чем жалеть!
        Фонари тускло горели в листве. Ни ветерка. Тьма - густая, липкая, тревожная - обступала со всех сторон. И этот истерический смех неподалеку, и голоса… Отдыхающие решительно не желали отдыхать, их не смущали ни поздний час, ни приближающаяся гроза - ничего. А Марусе свидетели были ни к чему. Они могли помешать.
        - Я хочу, чтобы ты ни о чем не жалела, - Урманов взял ее лицо в ладони, поднял его к свету. - Ма-ри-я…
        - Нет. Я не люблю, когда… Не называй меня так. Я - Маруся, - упрямо сказала она.
        - Маруся. Моя Марусечка…
        Он назвал ее так же, как когда-то называл Арсений - «моя Марусечка». Холод скользнул у нее вдоль лопаток. Она так страстно пожелала Леониду Урманову смерти, что даже задрожала.
        - Холодно? Пойдем ко мне, - предложил он.
        Первые капли дождя ударили по листве, глухо зарокотал гром.
        - Пойдем-пойдем, а то промокнем… Я тебя никуда теперь не отпущу! - Урманов настаивал.
        - К тебе? Ну хорошо, пойдем к тебе. Только так, чтобы никто не увидел.
        - А, понимаю - иначе у тебя будут неприятности! Ты же здесь работаешь… - понимающе кивнул он.
        Они договорились, что Маруся зайдет к нему в номер несколько позже.
        Дождь лил уже вовсю, вспышки молний озаряли черное небо.
        Маруся сбегала к себе, достала из чемодана узкий кожаный чехол. Нож. Обычный кухонный нож, хорошо заточенный… Очень острый.
        Она сунула его к себе в сумочку.
        В корпус, где жил Леонид Урманов, она зашла с заднего, служебного входа, поднялась по дальней лестнице (у другой, главной лестницы, на этаже обычно всегда дежурил кто-то из персонала).
        По ковровой дорожке, заглушающей шаги, побежала по коридору. Одна из дверей распахнулась:
        - Сюда…
        Она скользнула внутрь и сразу же попала в объятия Урманова.
        - Ты так долго! - прошептал он. - Ей-богу, думал, что не придешь…
        Она расчетливо ответила на его поцелуй.
        - Да ты вся промокла… - он губами провел по ее открытым плечам. - Хочешь чего-нибудь выпить?
        Она кивнула.
        В номере, на столе, стояли бутылки, на тарелке - аккуратно нарезанная сырокопченая колбаса. Марусю передернуло - так все это было отвратительно, пошло, вульгарно…
        Она опрокинула в себя крошечную рюмку коньяка.
        - Все, больше не хочу…
        Он тоже выпил рюмку, сел с Марусей рядом.
        Горел неярко ночник, и тени перекрещивались на стенах. Маруся поняла, что сейчас она с Урмановым ничего сделать не сможет. Он не выпускал ее из рук, он лихорадочно целовал ей плечи. «Потом… Я смогу это сделать потом», - решила она.
        Но перед тем ей надо было принести себя в жертву.
        Так надо.
        Она позволила Урманову делать с собой что угодно.
        Маруся ничего не чувствовала, она словно наблюдала за всем происходящим со стороны. Урманов обнимал ее, но это была не она. Она тоже обнимала его в ответ - но это не ее руки касались его тела…
        Маруся старательно думала о вещах посторонних, которые не имели к происходящему никакого отношения.

«Странная вещь - счастье… Оно или было, или только ждешь его. Оно неощутимо и невесомо. Оно - обман, потому что всегда прячется там, где не ждешь его. Люда назвала меня дурочкой, когда я отказалась от наследства Марлен, но на самом деле я инстинктивно спасала себя. Да-да, я это сделала из чувства самосохранения! Я получила бы возможность ничего не делать, я получила бы свободу - и что бы из этого вышло? Зачем свобода, если нет счастья? Что бы я стала делать, если взяла бы деньги? Сидела бы с утра до вечера в салоне красоты, шлялась бы по бутикам… Обедала бы в хороших ресторанах… Я, которой все это безразлично, я, которая и настоящей спортсменкой стать не могла, потому что не имела честолюбия, не имела никакого желания бороться за первое место, за „золото“, за славу! Свобода нужна тому, кто знает, что с ней делать. Художнику - чтобы спокойно рисовать, не думая о том, где взять деньги на краски и холст. Писателю чтобы в отрешенной тишине писать свои книги. Если бы я вздумала стать бизнес-леди и начать свое дело, я бы тоже не отказалась от наследства Марлен - начальный капитал, как-никак! Но мне до
лампочки бизнес, я не пишу книг и не рисую картин. Я обычная женщина, во мне нет ни талантов, ни особых желаний! Атак, без денег, я вынуждена что-то делать, я вынуждена жить. Вон в Швеции - самый высокий уровень самоубийств, хотя там очень хорошо налажена социальная система и никто от голода не умирает. Хочешь - работай, хочешь - не работай… И человек, получивший свободу, очень быстро понимает: он - никто. Бог зачем-то создал его, а зачем - непонятно. Если бы я не отказалась от наследства Марлен, я бы наложила на себя руки, - вдруг отчетливо поняла Маруся. - А мне надо жить - для того чтобы расквитаться с Урмановым… - Она приоткрыла один глаз и увидела над собой в полутьме его лицо, искаженное гримасой страсти. - …Да, мне надо расквитаться с ним. Мне самой. Собственными руками. Не доверяя это счастье наемному убийце!»

…Урманов, тяжело дыша, упал с ней рядом. Он казался Марусе таким жалким и ничтожным, что она даже улыбнулась в полутьме.
        - Ты что? - он приподнялся на локте, заглянул ей в лицо. - Что-то не так?
        - С чего ты взял? - лениво произнесла она.
        - Мне показалось, что ты смеешься надо мной… - Урманов обнял ее, прижался щекой к ее груди. Щелкнул выключателем - ночник погас.
        - Глупости. Мне остаться?
        - Мне так хорошо с тобой, - произнес он еще через некоторое время, глядя уже в потолок. - Так спокойно… Не уходи.
        - Тогда спи, - она провела ладонью по его лицу. - Закрывай глаза и спи.
        - Только ты не уходи, - повторил он своим низким, срывающимся на хрип голосом и послушно зажмурился.
        Самое интересное, что минут через десять Маруся по дыханию Урманова поняла, что тот действительно спит. Она выждала еще некоторое время и осторожно освободилась от его тяжелых, ставших вдруг неловкими рук.
        Села на кровати - обнаженная, легкая, тонкая. Собственные волосы щекотали ей плечи… Спустила вниз одну ногу, потом другую. Гроза уже закончилась, сквозь рваные тучи в окне мелькала луна…
        Маруся достала из сумочки нож, снова села на край кровати.
        Леонид Урманов безмятежно спал, и в лунном свете его лицо казалось незнакомым, каким-то слишком молодым. По крайней мере, сейчас он выглядел даже почти симпатичным… Маруся чуть наклонилась, разглядывая его. «Да он ли это? А вдруг официантка что-то напутала?» Она еще раз прокрутила все в голове: и по всему опять получалось, что сейчас перед ней лежит убийца Сени.
        Она бесшумно достала нож из чехла - зеркально-тускло блеснула перед глазами сталь. Занесла руку, целясь точно в сердце. «Нет, так не годится… Будет проще, если я полосну его по горлу. Он захлебнется в собственной крови!»
        Она переменила положение руки.

«Я успею прошептать ему: а помнишь несчастного Арсения Бережного? Того самого, которого ты убил? Хорошо его помнишь?.. Поэтому не спрашивай - за что умираешь. За него!»
        Урманов вздохнул и пошевелился.
        Маруся от неожиданности едва не выронила нож. Слегка отпрянула. Но враг ее спал и не думал просыпаться - его лицо по-прежнему выглядело безмятежным и довольным. Лицо самца. Гадость какая…

«А ведь правда кровищи будет… Интересно, меня найдут потом? Догадаются, что это я? Да уж наверное! Меня первую спросят - все видели, что я танцевала с ним целый вечер. И отпечатков моих здесь полно… ну и плевать! Меня посадят, и тогда уж точно ни о чем не придется жалеть».
        Маруся снова подняла нож.

«А если он так и не поймет, за что его убили? Нет, нет, это слишком просто… Надо, чтобы он мучился! Надо, чтобы он почувствовал мое горе!»
        У него было красивое тело - тоже легкое, пропорциональное, выносливое. Тело воина, готового бежать марафон и биться на мечах с утра до вечера. Крепкие кости, чуть выпуклые мышцы - ничего лишнего, чрезмерного. И эти сжатые челюсти… «Я бы не смогла его задушить! - неожиданно поняла Маруся. - У меня только один шанс - сейчас, здесь».
        Она опустила руку.
        Потому что не могла убить человека. Не могла - и все тут. Пусть он хоть трижды виноват, этот Леонид Урманов! Тщетно Маруся себя раззадоривала воспоминаниями об Арсении, о Даше Рябининой…

«Я же жить не смогу после всего этого! Провела ночь с убийцей, а потом помиловала его!»
        - Ты здесь? - вдруг сонно пробормотал Урманов. - Маруся!
        Она быстро спрятала нож в сумочку, отшвырнула ее от себя.
        - Маруся? - Он резко сел, схватил ее за руки. - Что ты делаешь?
        - Я хочу уйти, - дерзко, почти надменно ответила она.
        - Нет, пожалуйста… - он, комкая ногами простыню, скользнул к ней, обнял. - Еще чуть-чуть!
        - Потом, - Маруся отвела его руки. Встала, быстро оделась. «Ладно, сейчас у меня ничего не получилось… Но потом обязательно получится! - лихорадочно уговаривала она саму себя, стараясь не впасть в отчаяние. - Потом! Я убью его потом!»
        - Что ты делаешь завтра?
        - Завтра? Не знаю… А, завтра у меня выходной! - машинально пробормотала она.
        - Отлично. Я что-нибудь придумаю. Встретимся завтра, хорошо?
        - Договорились.
        - Я провожу тебя…
        - Не надо меня провожать! - произнесла Маруся сердито. - Тут идти-то всего ничего…
        Она вышла из комнаты Урманова - глухо щелкнул за ее спиной замок. В коридоре стояла тишина, лишь глухо жужжали лампы под потолком. Маруся сбежала по лестнице, выскочила в сад - в сырую, свежую, пахнущую озоном ночь.
        Пока еще до Марусиного сознания не дошло, что же именно случилось сейчас. «Я была с Леонидом Урмановым. Я была с Леонидом Урмановым… С тем самым человеком, который убил Сеню!» - несколько раз повторила она про себя. Холод пробежал по открытым рукам, и прежняя решимость вдруг вернулась к Марусе.
        Она убьет его завтра.

…Маруся проснулась рано. Тем не менее в служебном корпусе, где она жила, стояла тишина - все уже разошлись по своим рабочим местам. Вышла в холл, села на диван, включила телевизор. Она ни разу еще не смотрела его здесь, в пансионате, но сейчас ей надо было хоть чем-то себя занять…
        И вдруг увидела на экране усатую физиономию Андрея Михайлова, режиссера, - как напоминание о прошлой жизни. Нашарила рядом газету с программой, перелистала страницы - и сердце забилось как сумасшедшее.
        Из программы следовало: вчера вечером была премьера «Поединка» со вступительным словом режиссера, а сегодня утром - повтор того же самого.
        - …да, в июле были очень неплохие сборы, несмотря на то, что это - сезон отпусков. Я, конечно, хотел отложить премьеру до осени, но сложные обстоятельства… - пощипывая ус, лениво мурлыкал Михайлов, - …да, сложные обстоятельства вынудили меня сделать это сейчас. - Он пустился рассказывать об интригах в кинематографическом мире, но Маруся пропустила этот пассаж мимо ушей. «Господи, господи, а я и не знала, что фильм уже вышел! Я живу тут, как в тюрьме, потеряв связь с внешним миром…»
        - …с самого начала сложности преследовали нас, - продолжал вещать Михайлов. - Во-первых, не хватало денег - бюджет картины был сильно урезан. Во-вторых, сразу после съемок, не успев закончить озвучание, умер один из актеров, исполнявший роль Назанского - персонажа, несшего на себе главную философскую нагрузку. Назанского пришлось озвучивать другому актеру. Единственное, что помогало нам, - это погода. Да, вот с погодой нам очень повезло!..
        Окаменев от нетерпения, Маруся едва дождалась конца интервью. И лишь когда на экране задрожала надпись - «Поединок», побежали титры и зазвучала музыка, написанная известным композитором, она позволила себе немного расслабиться.
        Режиссер Михайлов был верен себе - он любил долгие, роскошные панорамные съемки, любил старину, подробности интерьера той эпохи, во времена которой разворачивалось действие, любил русское офицерство… И хотя у автора, у Куприна, в романе это самое офицерство нещадно критиковалось и развенчивалось, Михайлов все равно навел красоту - сумасшедшая атмосфера благородства и самопожертвования, без которой не обходился ни один его фильм, присутствовала и здесь.
        И, как всегда, он сам тоже играл в фильме небольшую, но очень яркую роль - полковника Шульговича. Старого вояки, грубого и прямого, но в иные минуты очень душевного и чуткого человека, этакого строгого отца - для своих подчиненных.
        В остальных ролях были заняты тоже очень известные актеры.
        Сюжет был довольно прост - жизнь полка в некоем захолустье. Офицеры бессмысленно муштруют солдат, пьют, посещают публичные дома, интригуют и, вместе с тем, помешаны на офицерской чести - не дай бог кто ее заденет! А если уж заденет, то тогда необходимо ее защитить, устроив поединок. Дуэль. Желательно со смертельным исходом!
        Главный герой, юный подпоручик Ромашов (ради этой роли омолодился сам Евгений Морушин!), влюблен в жену своего сослуживца, поручика Николаева, - очаровательную Шурочку. Ромашова преследует некая полковая мессалина, Раиса Петерсон, с которой Ромашов по глупости когда-то вступил в любовную связь. Естественно, муж Раисы, один из офицеров полка, человек коварный и низкий, бешено ревнует жену, которая ему изменяет (и далеко не в первый раз, заметьте).
        Шурочка - насколько очаровательна, настолько и амбициозна. Она мечтает, чтобы ее муж поступил в Генеральный штаб - это позволило бы ей вырваться из убогого захолустья, подальше от армейской рутины.
        Рыжая Раиса тоже ревнует - Ромашова к Шурочке. Кого любит Шурочка? Возможно, что и Ромашова - она с большой нежностью относится к юному подпоручику, но прежде всего Шурочка жаждет изменить свою жизнь…
        Итак, офицеры беспробудно пьют, режутся в карты, муштруют несчастных солдатиков, заводят интрижки, болеют сифилисом - и все на фоне разговоров об этой самой офицерской чести.
        Николаев получает анонимки о связи Шурочки и его сослуживца, Ромашова. Романа никакого нет, отношения Шурочки и юного подпоручика - чисто платонические, основанные на духовном единстве, однажды она даже заявила ему следующее: «Дорогой мой, ведь мы с вами - эти две половинки; у нас все общее: и любимое, и нелюбимое, и мысли, и сны, и желания. Мы понимаем друг друга с полунамека, с полуслова, даже без слов, одной душой. И вот я должна отказаться от тебя…»
        Но анонимки продолжают идти (скорее всего, их посылает ревнивый Петерсон, который не может простить Ромашову связи со своей женой, рыжей Раисой, он мстит каждому бывшему любовнику Раисы). Отношения накаляются, и в конце концов происходит безобразная драка между Николаевым и Ромашовым. По кодексу чести они после этой драки должны стреляться.
        Назанский, добрый полковой пьянчужка, доморощенный философ, отговаривает своего друга Ромашова от этого жестокого обычая, он советует плюнуть на кодекс и уйти из полка в обычную жизнь, в которой столько прекрасного, интересного, неизвестного. Назанский говорит о том, как страшно убить другого человека: «Все на свете проходит, пройдет и ваша боль, и ваша ненависть. И вы сами забудете об этом. Но о человеке, которого вы убили, вы никогда не забудете. Он будет с вами в постели, за столом, в одиночестве и в толпе». Говорит о том, как страшно погибнуть самому. И в конце концов уговаривает Ромашова.
        И все бы ничего, но ночью к Ромашову приходит Шурочка. Она просит его об обратном - надо стреляться. Николаеву ни за что не поступить в Генеральный штаб, если его репутация будет хоть сколько-то подмочена какой-нибудь глупой историей. А дуэль одним махом все исправит, все поставит на свои места. Только дуэль! Потому что если Николаев останется прозябать в этом армейском полку, Шурочка сойдет с ума, она бог знает что с собой сделает…
        Разумеется, Ромашов не может отказать ей.
        А на дуэли Николаев убивает Ромашова.
        Вот и вся история - простая, невеселая и очень одухотворенная. С настоящей любовной сценой в конце между Шурочкой и Ромашовым…

…Притихнув, прижав ладони к губам, Маруся смотрела фильм, краешком сознания ужасаясь, что будет, если кто-то вдруг войдет в холл, помешает ей! Помешает ей смотреть на живого Арсения…
        Но никто не вошел, никто не помешал.
        Слезы текли у Маруси по щекам, но она не замечала их. Действительно, более точного попадания в роль и придумать было нельзя - Назанского должен был играть Арсений, и никто другой.
        Только Арсений - кроткий, мудрый, бесконечно добрый!
        В сущности, это именно он сейчас, с экрана, всей своей ролью сказал Марусе примерно следующее: «Не убивай. Ты будешь сожалеть об этом. Сохрани свою бессмертную душу. Прости. Все хорошо. Жизнь прекрасна. Я люблю тебя. Я тебя нисколько не ревную…»
        Но именно поэтому Маруся и не могла отступиться!
        Потому что Урманов не имел никакого права убивать Сеню.
        Убить Арсения Бережного - ах, да это то же самое, что убить ребенка, невинного и чистого. Убить солнце. Убить небо. Убить то, что уже никогда, никогда, никогда не возвратится…
        Маруся вернулась к себе в номер, умылась холодной водой. Словно во сне вышла к озеру, села на берегу, охватив колени руками. Ее любовь к Арсению и ее печаль были настолько велики, что сердце было готово вот-вот разорваться на кусочки.
        - Маруся! А я тебя ищу…
        Она вздрогнула, повернулась - рядом стоял Леонид Урманов.
        - Ты искал меня? - без всякого выражения переспросила она.
        - Ну да! Ты же сказала, что у тебя сегодня выходной… - Он сел рядом, положил ей голову на плечо. - У меня есть два билета.
        - Каких еще два билета?
        - Поехали на экскурсию, а? Там тетка в панаме всех с утра приглашает на экскурсию…
        - На источник? - встряхнулась Маруся. - Что ж, поехали.
        Битый час они тряслись в автобусе. Маруся молчала, глядя в окно, молчал и Урманов. Время от времени он брал ее ладонь в свои руки, вероятно, намекая на то, что Маруся теперь в некотором роде его собственность.

«Нет, он не влюблен в меня. Такие люди, как этот Урманов, ни любить, ни влюбляться не умеют. Некая заинтересованность во мне как в женщине - но не больше, - несколько отстраненно размышляла она. - Я для него - лишь подтверждение его мужской состоятельности. Потом он бы наверняка забыл обо мне или вспоминал бы с усмешкой, как большинство мужчин вспоминают свои победы. Да, я для него - обычный отпускной роман! Дурак…»
        - …здесь, в середине девятнадцатого века, располагалась усадьба князя Трубецкого! - одышливо вещала экскурсовод в мегафон перед высыпавшими из автобуса туристами. - От нее остался лишь один фасад, но по нему мы можем судить, какое великолепное это было сооружение. Дух классицизма до сих пор тут витает! Пройдемте дальше. Здесь, на небольшой площадке у обрыва, расположен знаменитый источник…
        Маруся и Урманов плелись в конце группы.
        - …есть достоверные сведения, что в усадьбе Трубецких гостил проездом Александр Сергеевич Пушкин - наше всё, так сказать! Он пил воду из источника и остался очень доволен. Кстати, минеральный состав очень интересен… - экскурсоводша очень подробно перечислила его - вышло никак не меньше половины таблицы Менделеева. - А теперь вы можете сами продегустировать воду из источника. Не толкайтесь, граждане, соблюдайте очередь!
        - Черт знает что такое… - усмехнулся Урманов, глядя на нервозную суету перед собой - граждане, вооруженные кружками и пластиковыми бутылками, очередность соблюдать не желали. - Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь в том, что всеобщего счастья никогда не будет.
        - То есть? - рассеянно спросила Маруся. Она подошла к невысокому бортику, ограждавшему площадку, и наклонилась. «Метров десять, пятнадцать… И острые камни внизу! Если кто-то свалится - наверняка разобьется вдребезги».
        - Я о том, что большинство из нас не способно любить ближнего своего. Собственные интересы, собственные потребности - превыше всего! Мы ненавидим своих соседей, мы ненавидим всех тех, кто стоит у нас на пути…

«Наверное, это он о себе», - сообразила Маруся.
        - Осторожно, ты свалишься, - он слегка отодвинул ее от края площадки. - Так вот, мы все испытываем друг к другу нестерпимую неприязнь и отвращение - замечала ли ты? Толкаем этих самых своих ближних локтями, отшвыриваем слабых и зазевавшихся, рвемся вперед - точно там, впереди, нас ждет какой-то особенный приз. Готовы передавить всех на своем пути, лишь бы успеть на вечеринку…
        - Ну, не все такие… Ты преувеличиваешь, - покачала головой Маруся.
        - Я тебя уверяю! - со злостью воскликнул Урманов. - Ты же не слепая, ты тоже видишь то, что творится вокруг… Любят только самых близких, самых родных, а всех остальных ненавидят. Как это в Гражданском кодексе - первая линия родства, вторая линия родства… Дальше второй линии счастья уже нет. Вон посмотри - та толстая тетка в шортах готова убить пенсионера в «гавайке» только за то, что у старичка целая связка пластиковых бутылок и он намерен все их наполнить водой. Она ж его ненавидит так, как будто бедный дедушка вырезал всю ее семью!
        - Другие - это ад, - пробормотала Маруся. - Есть такая пословица…
        - Точно! Абсолютно точно! А хуже всего то, что люди не способны оценивать себя правильно. Кто признается в том, что он жадина или подлец?
        - А кто ты? - вдруг спросила Маруся, глядя Леониду Урманову прямо в глаза.
        - Я? - неожиданно растерялся тот. - Я не знаю… ты хочешь меня оценить? Ты хочешь понять, чего я стою?..
        Он привлек Марусю к себе и коснулся губами ее щеки. Она попыталась осторожно выскользнуть из его объятий, но он держал крепко.
        - Милая… какая же ты милая! - жадно прошептал Урманов, своим дыханием щекоча ей шею. - Хочешь быть моим судьей? Ну что ж, суди меня, скажи - кто я, чего заслуживаю?..
        Этот разговор, видимо, воспринимался Урмановым как игра, как шутка, но Марусе было совсем не весело. «Ты - негодяй и убийца. Ты заслуживаешь смерти!» - она едва сдержалась, чтобы не выкрикнуть это ему в лицо.
        - Но нет, нет - ни ты, никто другой… никто не может судить, - сам себе возразил Урманов, прижимая Марусю к себе. - Это все слишком сложно, слишком субъективно… Для кого-то я, может быть, подлец, а для кого-то - самый лучший человек на свете, - он опять поцеловал ее.
        - Тогда что же есть истина? - дрогнувшим голосом спросила Маруся.
        Урманов задумался, потом изрек торжественно:
        - А истины нет!
        - Как? - нахмурилась Маруся. - Что же тогда есть?
        - Я же говорю - ничего! - с торжеством повторил Урманов. - У каждого своя правда, и мы не можем знать, у чьей правды больше прав на существование, а у чьей меньше. Даже вещи очевидные, безусловные, казалось бы, могут обернуться совершенно неожиданной стороной. И наоборот… Зло становится добром, а добро - злом.

«Выходит, он оправдывает свое убийство… - догадалась Маруся. - Этот Урманов пытается доказать себе, что ничего злодейского не совершал!»
        - А убийство? - словно нехотя спросила она.
        - Ты имеешь в виду сознательное лишение другого человека жизни? А казнь преступника - что это такое тогда?
        Маруся отвернулась, глядя вниз. Камни блестели острыми гранями, между ними росла трава. Урманов - преступник, и то, что она сейчас совершит, будет называться казнью…
        - Я думаю, особо мудрить не стоит, - неожиданно обретя уверенность, спокойно произнесла Маруся. - На самом деле истина очень проста, и она лежит на виду, надо только уметь ее увидеть. Она в нас самих, и единственное, что требуется, - понять ее.
        - И что же ты поняла? - с ласковой улыбкой спросил Урманов.
        Он стоял теперь, опершись локтями на балюстраду, в умиротворенной, разнеженной позе. Урманов, этот разглагольствующий убийца, явно любовался Марусей. Туристы уже набрали воду и теперь послушно брели вслед за экскурсоводшей в панамке к автобусу. Никто из них и не думал оглядываться.
        Если толкнуть Урманова, то он легко свалится вниз, на камни…

«Я поняла, что ты не имеешь права жить», - хотела сказать Маруся, но вместо этого вдруг спросила:
        - Леонид, а кем ты работаешь?
        - Я? О, у меня очень интересная работа! - засмеялся он. - Уникальная, можно сказать… Я инженер. Проектирую аттракционы.
        - Ка… какие еще аттракционы? - растерялась Маруся. Она ждала совершенно другого ответа, ждала, что Урманов поведает о том, что он бизнесмен (и почему Маруся была уверена в этом?), насколько он важная и значительная персона, сколь крутыми и важными делами занимается и даст понять Марусе, как ей повезло, что на нее обратил внимание он, Его Высочество…
        И такой нелепый, неожиданный ответ!
        - Те самые аттракционы, которые стоят в парках развлечений. Горки, качели, карусели, «колеса обозрения», комнаты страха… Ну, разумеется, очень современные, очень сложные конструкции!
        - Неужели?.. - пробормотала Маруся.
        - Граждане, не отставайте, пожалуйста! - донеслось до них. Это кричала экскурсоводша в мегафон. Маруся обернулась - все группа смотрела теперь на них. Момент был безвозвратно потерян…
        - Идем! - Урманов подхватил свою спутницу под локоть и потащил вперед. - Я вот недавно был на выставке в Париже - там мы представляли свои разработки. Сейчас ведь как - придумываешь что-нибудь оригинальное, а нас целый коллектив, и, поверь, я не самый там главный, и везешь показывать это другим людям, на выставку. Понравятся им наши разработки - сделают нам заказ, нет - соси лапу!
        - И что?
        - Что?
        - Понравились ли французам ваши аттракционы?
        - Еще как! Такой заказище мы получили… Если б не это, меня бы гендиректор ни за что в отпуск бы не отпустил!
        Есть женщины легкомысленные, есть - не очень. Есть стервы, клуши, есть с
«изюминкой», без «изюминки», есть расчетливые, корыстные. Есть гневливые и отходчивые, есть холодные и злопамятные. Есть мягкие и великодушные… Сразу или чуть погодя, но перед сторонним наблюдателем неизменно раскрывается их истинная сущность.
        А вот к этой женщине не подходило ни одно из определений.
        Когда Леонид Урманов попытался классифицировать свою новую знакомую с помощью привычных категорий, то у него ничего не получилось.
        Та, которую звали весьма прозаичным именем - Маруся, решительно не желала втискиваться в общепринятые рамки. Может быть, потому, что в ней была какая-то тайна, загадка, драма - пока недоступная ему?
        В первый раз он увидел ее утром, после дождя, входящей с веранды в столовую, сквозь лучи пробившегося сквозь тучи солнца. Она была окутана золотистой дымкой - смутный, колеблющийся контур, движущийся прямо на него и к тому же обладающий голосом. Своего рода атмосферная аномалия. О чем она тогда говорила? Кажется, приглашала всех желающих посетить тренажерный зал… Урманов не сразу понял смысл сказанного, его сознание сначала заполнил ее голос.
        Каким он был?
        Тихим? Нежным? Проникновенным? Нет, не то! Ее голос можно было сравнить только с музыкой или звуками природы - шелестящей на ветру листвой или шумом моря например… Но опять же все эти сравнения грешили земной, чисто человеческой примитивностью. Скорее таким голосом говорили бы ангелы, если б существовали (тьфу ты, какое пошлое опять сравнение!).
        Было еще нечто пугающее - в первый момент Урманов не смог смотреть на нее прямо. Только косился. Поскольку чувствовал, что зрение его пока еще не приспособилось к подобному…
        Единственное, что для Урманова было ясно, так это то, что он почти пропал. Если он станет смотреть на эту женщину прямо, если он поддастся ее голосу, то сгинет окончательно - поскольку он, Леонид Андреевич Урманов, являлся убежденным, фанатичным холостяком.
        А женщина из грозовых туч могла легко заморочить ему голову. Лишить всех принципов.
        Урманов, пережив за завтраком эту атмосферную аномалию, твердо решил - не связываться. Даже не думать. Ну ее! Ибо нет счастья в любви и браке, а есть только мифы о нем, об этом счастье. Сказки для романтичных девиц. Все люди - чужие, все - враги и лишь короткое время способны терпеть кого-то другого возле себя, поскольку природа еще не отменяла основной инстинкт… А хотя есть еще и другой инстинкт, который связывает двоих - мать и дитя. Да и то такая привязанность тоже не всех делает счастливыми!
        Женщина по имени Маруся (именно так назвали незнакомку тетки за соседним столом, между собой превознося ее тренерские способности и человеческие качества) являлась ловушкой.
        Она была слишком трогательной, слишком нежной. Она походила на героинь кинофильмов. Какие-то смутные образы детства, ранней юности… Она слишком напоминала тот идеал, к которому Урманов подсознательно стремился всю жизнь.
        Он не являлся анахоретом: в подмосковном Пушкине всегда ждала его некая красавица по имени Регина, а Теплом Стане - добрейшая Гуля Соловьева искренне радовалась каждому его визиту (последнее воскресенье каждого месяца). Кроме того, были мимолетные командировочные романы (а путешествовал по роду своей деятельности Урманов часто). Но ни Регина, ни Гуля Соловьева, ни прочие не могли свернуть его с пути истинного. Он ловко избегал брачных пут и ни одной женщине ничего не обещал.
        Леонид с энтузиазмом отдавал себя работе и ценил своих друзей. Он любил машины и футбол. Пиво в хорошей компании - тоже вещь великолепная! Хорошая погода, удобная одежда, уютная квартира, хозяином в которой был только он и никто больше, интересное кино, занимательная книга - все это тоже радовало Урманова.
        Словом, он не собирался сжигать свою жизнь на костре страстей, не забивал себе голову иллюзиями, старался избегать ненужных хлопот, не ставил себя в зависимость от кого-то или от чего-то.
        И потому с ясновидением закоренелого холостяка он сразу понял - с этой самой Марусей все будет по-другому.

…Урманов держался целый день. Он частично провел его на пляже, частично - в номере, пытаясь заснуть после обеда. Собственно, он и приехал сюда именно потому, что хотел отдохнуть (без отпуска прожил года три, не меньше). Он жаждал одиночества и тишины. Но Маруся! Кой черт она попалась ему на глаза…
        Вечером он все-таки пришел в тренажерный зал.
        Она была еще милей, еще трогательней, чем показалась ему в первый раз, особенно когда стояла спиной к раскрытому окну, и вечерний сад был виден за ней; лицо, освещенное люминесцентными лампами, казалось слишком прозрачным и бледным, а глаза, зеленовато-серые, - невероятно огромными, точно нарисованными.
        Золотисто-рыжие волосы, пушистые и мягкие, вьющиеся на концах - такие прически носили актрисы, игравшие в старых фильмах, - Вивьен Ли, Ингрид Бергман, Валентина Серова…
        Она казалась то веселой, то бесконечно печальной - и это было ужасно. Потому что таких женщин обманывать было нельзя.

«Ну ладно… - мучаясь от раздирающих его сомнений, в конце концов решил Урманов. - Будь что будет!»
        Они провели остаток вечера вместе, а потом вечер перешел в ночь.
        Маруся осталась у него в номере, но никакой радости эта победа Урманову не принесла. Поскольку он оказался в еще большей зависимости от Маруси.
        Она была такой тоненькой, такой стройной и вместе с тем такой упруго-плотной, мягкой и твердой одновременно, холодной и горячей, что Урманов почувствовал страх. Ее кожа была слишком гладкой и слишком нежной. Слишком изящная шея, слишком беззащитные ключицы! Да, таких женщин обманывать нельзя. Их нельзя предавать. Их нельзя бросать. С ними нельзя быть грубым и бесцеремонным. Им нельзя лгать.
        Каждый их поцелуй - величайшая милость. Прикосновение - награда. Такие женщины превращают мужчин в рабов, в тряпки. Из-за таких добровольно расстаются с друзьями, футболом, пивом, забывают о работе, о самом себе, из-за таких уже невозможно наслаждаться комфортом и уютом, поскольку мысли начинают рождаться совсем другие - «ну я-то ладно, а вот хорошо ли ей, моей душеньке?..» Такие пострашней женщин роковых, женщин-вамп - хотя романы с последними тоже ничем особо хорошим не заканчиваются.
        Ну да, если уж вспоминать о романах, то в первую очередь Урманову вспомнились «Три товарища» Ремарка. Патриция Хольман - трогательная Пэт, умирающая от туберкулеза, ради которой главный герой был готов заложить душу… И ведь умерла все-таки, сделала его навеки несчастным, лишила радости жизни! Потому как после таких Пэт все остальные женщины уже не котируются…
        И самое-то интересное, эта Маруся тоже палец о палец не ударила, чтобы как-то его, Урманова, приворожить! Она была то покорной, то равнодушной, то молчаливой, то вообще куда-то далеко уплывала своими мыслями, и потому у Урманова не возникло ощущения, что после совместно проведенной ночи Маруся стала хоть на миллиметр ближе.
        Урманов был больше чем уверен, что потом она не стала бы сама искать его, напоминать о себе, делать вид, что они, точно липкой лентой, теперь повязаны любовью.
        Так оно и случилось. Она сбежала от него посреди ночи.
        Урманову пришлось самому искать ее.
        Он придумывал поводы для того, чтобы находиться рядом с ней. На второй день он вытащил ее на экскурсию к источнику. На третий - все-таки стал ходить на занятия по гимнастике вместе с тетками, мечтающими похудеть, и спасающимися от инфаркта пенсионерами. Уже не вылезал из тренажерного зала. Он ходил за Марусей, точно собачка, он уже забыл о том, что приехал сюда отдохнуть, он сам для себя обесценился. Цену имело только то, что нравилось Марусе.
        Иногда она казалась ласковой и нежной, иногда - пугающе равнодушной. О чем она думала, что таилось в ее прошлом - загадка. А иногда она была такой печальной, такой несчастной, что у Урманова все переворачивалось внутри.
        Путевка его в пансионате заканчивалась в середине августа, но он сходил в администрацию и продлил ее еще на две недели. Начальство звонило, требовало Урманова вернуться из отпуска и приступить к работе, а он врал и изворачивался. Он не хотел покидать Марусю.
        Он не хотел возвращаться в Москву, не хотел возвращаться к красавице Регине и добрейшей Гуле Соловьевой, он хотел только одного - быть рядом с Марусей.
        Темная, бесконечная ночь. Хаос. Ничего нет.
        Потом - слоено толчок. Нечто, что заставило его очнуться. Нет, не пробудиться, не осознать себя и происходящее, а только ощутить эту грань между бытием и небытием.
        Минуту назад его еще не было, а сейчас - он уже есть.
        Так странно…
        Лишь одно чувство, одна мысль, не выраженная словами, - он есть.
        Кто он? Где? Зачем? Что было до того и что будет дальше? Какой во всем этом смысл? Этих вопросов тоже не существовало пока.
        Он есть.
        Да-да, эта грань между бытием и небытием, она была так реальна, так отчетлива, что сомневаться не приходится - он все-таки есть!
        Колебания электромагнитных волн вокруг, в ночи - тревожные, беспокойные, постоянные. Они несут в себе информацию, но какую?
        Хаос вокруг тоже пугает, поскольку в нем нет ничего основательного, ничего такого, за что можно было зацепиться. Ни верха, ни низа, ни права, ни лева… А ему хотелось определенности, хотелось точных координат.
        Следующая его мысль, так же не выраженная словами, была такая: я, наверное, во Вселенной. В центре мироздания. Или я - сама Вселенная?
        Эй, кто-нибудь!

…Маруся проснулась и резко села.
        В открытое окно лился холодный, уже осенний воздух - никакого намека на бабье лето. Вчера, накануне первого сентября, уехало очень много отдыхающих с детьми, и сразу же в пансионате стало тише.
        Эту ночь она провела одна, сказав Урманову, что устала и ей все надоело. Ей в самом деле все надоело: ждать, выгадывать удобный момент, самой режиссировать ситуацию, рассчитывать, придумывать новые способы наказания… Уже почти месяц она старалась изобразить Юдифь, карающую Олоферна, но у нее ничего не получалось! То одно мешало, то другое, то она начинала сомневаться в том, правильно ли поступает, то просто становилось страшно…
        - Сегодня, - произнесла вслух Маруся. - Я сделаю это сегодня.
        Она опустила ноги, и подошвы обожгло ледяным холодом. Торопливо нашарила тапочки и заковыляла в ванную.
        Ополоснула лицо и принялась чистить зубы. У пасты был мерзкий, отвратительный вкус. Корчась, Маруся выплюнула ее… Это был уже шестой тюбик за последние две недели, и он тоже никуда не годился.
        Гаже этого ментолового едкого желе и придумать было нельзя!
        Она сбегала к соседке, поварихе Зое, и взяла у той пасту напрокат. Кажется, эта, хвойная, была вполне ничего…
        Маруся выдавила себе немного в рот, пожевала. Действительно неплохо. Нет, даже - божественно! «Надо купить себе такую же!» И она, не вполне владея собой, проглотила массу, сильно отдающую еловым ароматом. «Господи, я, наверное, с ума сошла…»
        Она закончила свой утренний туалет, причесалась и с отвращением подумала о завтраке. Кормить тут тоже стали плохо - надо будет намекнуть Зое, чтобы они не ленились там, на кухне…
        - Маруся, это я! - в дверь заглянула румяная Зоина физиономия. - Тюбик-то отдай… Боже, да ты его ополовинила!
        - Отстань, жадина, - устало ответила Маруся. - Что у нас сегодня на завтрак будет - опять каша с омлетом? Ну, тогда я никуда не пойду… Чего ты на меня так смотришь?
        - Я за тобой все последнее время наблюдаю, - сурово ответила повариха. - Ты, похоже, беременна. Скажешь Леониду своему или нет?
        Разумеется, о ее романе с Урмановым знали все, даже Владлен Никифорович, но поскольку Маруся не смешивала общественное с личным и по-прежнему ею восхищались гости пансионата, то на роман смотрели сквозь пальцы. «Тоже живой человек, наша Маруся!» - спокойно, а-ля рюс, считали многие.
        - Что? - удивленно переспросила Маруся, но дверь за Зоей уже захлопнулась.
        Она села на узкую, застеленную колючим казенным одеялом кровать и прижала ладони к щекам. «Нет, не может быть…» - в отчаянии подумала она.
        Но все, все те признаки, о которых должна знать женщина, говорили ей тоже об этом, только до последнего мгновения Маруся не верила в то, что может забеременеть от своего врага. Как будто Леонид Урманов и не человеком был вовсе…
        - Да ну, ерунда какая! - севшим от волнения голосом повторила она вслух.
        Маруся, будучи уже взрослой женщиной (тридцать два года, как-никак, дурочке!), еще ни разу не находилась в интересном положении. Сколько лет прожили с Жэ Жэ, потом Арсений… Никаким планированием семьи ни в том, ни в другом случае ни она, ни ее бывшие мужья не занимались, справедливо полагая, что если будет ребенок, то пусть будет. Жэ Жэ мечтал досадить Инге Савельевне, а Арсений - просто мечтал. Но ничего не менялось, и потому Маруся как-то забыла о том, что с ней это может случиться. Нет, ну когда-нибудь случится, думала она, но, наверное, не сейчас…
        Встретив Урманова, Маруся вообще не брала подобный ход событий в расчет. Она совершает возмездие, и все высшие силы на ее стороне. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Разве высшие силы допустят, чтобы с ней произошло подобное безобразие?!
        Что теперь делать, Маруся не знала. Надо было срочно что-то придумывать, ведь ребенок Леонида Урманова не мог исчезнуть сам по себе!

«Надо избавиться от него. Немедленно. Пока не поздно. К доктору! Пусть стальным ножиком вырежет из меня эту гадость… - заметалась в голове паническая мысль. - Ох, и какая же я наивная, в самом деле! Допрыгалась!!!»
        Ее не пугала ни боль (хотя при нынешнем развитии медицины о боли можно было и не думать), ни возможные последствия (в конце концов, что из того, если она станет бесплодной, - после Арсения жизнь-то все равно закончилась!), ни этическая сторона вопроса.
        Маруся просто хотела избавиться от всякого напоминания об Урманове, ее возмущала сама мысль о том, что их может связывать хоть что-то, пусть даже крошечный комочек плоти…
        Она заплакала.

«Почему так? Какая насмешка судьбы!»
        На завтрак она не пошла, а во время обеда съела сразу четыре порции свекольного пудинга, от которого почему-то отказались все отдыхающие. Попросила бы у Зои и пятую, но стало стыдно.
        Весь день она скрывалась от Урманова (хотя надо было срочно придумывать очередной план по его уничтожению), а вечером Леонид все-таки ее нашел.
        - Маруся! Ты куда пропала? - Он схватил ее за руку, вынырнув из кустов на одной из дальних аллей парка.
        Маруся в темном дождевике бесцельно бродила вдоль забора, ограждающего территорию. Пахло грибами, сыростью, осенью. Быстро темнело.
        - Что тебе? - хмуро спросила она. Потыкала мыском кроссовки ржавый металлический обрубок трубы, валявшийся рядом. «Стукнуть бы вот этим его по темечку… А что, неплохая идея! Только с какой это стати он позволит дубасить себя по голове - он же не под наркозом, он не пьян и не спит?.. - тут же возразила Маруся себе. - Я просто дурочка - за целый месяц так и не смогла придумать ничего подходящего!»
        - Нам надо поговорить, - мягко произнес Урманов. - Ты как будто на меня сердишься, да?..
        - Я не сержусь на тебя, - легко, равнодушно ответила она.
        - Зачем ты врешь? - рассердился Урманов. - Ты думаешь, я ничего не понимаю? А я догадался, между прочим, чего ты на меня дуешься!
        Маруся вздрогнула, и на миг ей стало жутко. А что, если тот каким-то образом узнал, что она намерена отомстить ему за Арсения?..
        - О чем ты догадался? - шепотом спросила она.
        - Ну как… - Он пошел с ней рядом, глядя под ноги на темный асфальт с прилипшими к нему мокрыми листьями. - Целый месяц мы встречаемся, у нас, можно сказать, отношения…
        Марусю передернуло от отвращения. Его слова показались ей чрезвычайно убогими и пошлыми.
        - Не надо, Лёнечка… - холодно прервала она Урманова. «Нет, откуда ему знать правду!»
        - Только ты меня не перебивай, - покачал он головой. - Так вот, мы уже сколько времени вместе, а я еще не сказал тебе того, что должен был сказать. Но дело в моем характере и в том, что я никогда раньше не думал о подобных вещах и, вообще, такой человек… - он сбился. - Короче, лучше поздно, чем никогда! Я должен это сделать, и я это сделаю… Нет, опять не так! - расстроился Урманов. - Я хочу это сделать, и я это сделаю.
        - Чего ты хочешь? - пожала плечами Маруся.
        Медленно вспыхнули фонари в еще зеленых кронах деревьев.
        - Жениться на тебе, вот что.
        - Ты шутишь? - остолбенела она.
        - Еще никогда я не был так серьезен, - сказал Урманов и попытался притянуть Марусю к себе. - Ты даже не представляешь, что значит для такого человека, как я, подобное решение…
        - А какой ты? Считаешь себя особенным? - одними губами улыбнулась Маруся. - Не надо, Лёнечка, не надо ради меня менять свою жизнь…
        - Я люблю тебя, - угрожающе произнес Урманов и развернул Марусю к себе. - Я… да ты просто не представляешь, как я тебя люблю!
        - Разве ты способен любить? - тихо, отчетливо прошептала она, глядя в его темные зрачки.
        - Еще как! - тоже тихо ответил Урманов и поцеловал ее. - Я полюбил тебя сразу, как увидел. Я узнал тебя.
        - Узнал? - дрогнувшим голосом растерянно переспросила она.
        - Да! Ты - лучшая, главная, самая хорошая… Ты моя мечта. Ты солнышко. Ты мое вдохновение!
        - Какое еще вдохновение? Разве ты поэт или художник? - пробормотала Маруся.
        - Это неважно! Я о том вдохновении, которое должно быть у каждого человека… Это когда все делается с радостью и удовольствием, и даже дышится - тоже с радостью!
        На миг Маруся представила нечто вроде фотографии из семейного альбома: Леонид Урманов, она и пухлый младенец у них на руках. Все трое улыбаются в объектив, все трое счастливы.
        Ничего более невероятного и придумать было нельзя. Маруся даже затрясла головой, пытаясь отогнать от себя эту нелепую картинку. О, сколь коварно воображение, сколь жестоко оно может посмеяться над человеком!
        Во-первых, она не выйдет замуж за убийцу Арсения.
        Во-вторых, она не родит ребенка от убийцы Арсения.
        В-третьих, она должна поквитаться за Арсения.
        - Ты с ума сошел… - прошептала она и, размахнувшись, ударила Урманова в грудь обеими руками. - Ты негодяй!
        - Маруся… - тот едва удержался на ногах. - Ты что?!
        - Ты… Я тебя ненавижу! - выдохнула она и, словно дикая кошка, попыталась выцарапать ему глаза. О, какое это было наслаждение, как невыразимо приятно было вновь стать самой собой и делать то, что уже очень давно хотелось сделать… К несчастью, Урманов вовремя увернулся, и Маруся даже не задела его.
        - Маруся!!! - перепугался тот, отступив еще на один шаг.
        Маруся снова кинулась на него, обоими кулаками ударила ему в грудь, а когда Урманов обнял ее и с силой прижал к себе, укусила того в плечо. Но разве можно было прокусить плотную джинсовую рубашку вместе с курткой?..
        Тогда Маруся ударила его головой по лицу.
        - Больно же! - возмутился тот. - Я чуть язык себе не прикусил между прочим!
        Она наступила ему на ногу, попыталась сделать подсечку, но Урманов держался стойко. Перехватывал ее руки, не давал размахнуться в полную силу, ловко отскакивал, когда надо было.
        - Я хочу тебя убить! - Маруся заплакала от бессильной ярости. - Я тебя ненавижу-у! .
        - Да за что? Что я тебе такого сделал? - Урманов тоже то ли плакал, то ли смеялся. - Вот уж не думал, что ты так неадекватно отреагируешь на мое предложение… Девушки обычно радуются, а ты…
        - Девушки? Интересно, скольким ты сделал предложение?.. - прошипела Маруся, мало что соображая.
        - Только тебе! - заорал он, стиснув ей обе руки.
        Самым неприятным было то, что он не врал - Маруся это чувствовала.
        - Больно… - Она закрыла глаза и затихла, качаясь на волнах своей ненависти.
        - Где? - Урманов мигом отпустил Марусю, поцеловал ей сначала одну руку, потом другую - так обычно утешают маленьких детей. - Я нечаянно… Ей-богу, ну зачем же так буйствовать, а? Здесь больно? А здесь?.. - Он снова принялся целовать ее уже куда попало. - Я тебя обидел, да? Мне надо было еще раньше сделать тебе предложение? Сразу сказать, что люблю? Но ты учти, Маруся, люди годами проверяют свои чувства, а у нас…
        Она застонала, пытаясь вырваться.
        - Куда?.. - он снова прижал ее к себе. - Ну хорошо, ты права. Да, ты права! Я должен был сначала тебе сказать, что люблю, а потом лезть со своим дурацким предложением… Или ты меня ревнуешь? О глупая, как можешь ты себя сравнивать с кем-то! Или… или что? В чем дело-то? Маруся!
        Мимо прошли отдыхающие, подозрительно покосились в их сторону.
        - Нет, нигде невозможно поговорить! - с тихой яростью возмутился Урманов. - Пойдем ко мне, там, по крайней мере, дверь запирается!

…Урманов не просто запер дверь на ключ, но еще и подпер ее стулом.
        Потом он бросился к Марусе, стащил с нее мокрый дождевик, помог снять кроссовки.
        - Ты дрожишь… Тебе холодно? - он посадил ее к себе на колени. - Ну поговори со мной! Что тебя мучает? Поговори со мной!
        Она снова затрясла головой. Урманов одной рукой стянул с нее свитер, потом джинсы. Посадил ее на кровать, потом быстро разделся сам. У Маруси даже не было сил ему сопротивляться.
        - Ты все еще на меня злишься? Ну накажи меня, - вполне серьезно произнес он, одним движением выдернул ремень из своих брюк и бросил ей. - Ударь. Я ничего тебе не сделаю. Если тебе от этого легче, ударь меня!
        Маруся медленно взяла в руки кожаный ремень. Происходящее казалось ей нереальным, странным, нелепым… Сцена в духе маркиза де Сада. Дешевка, театральщина!
        Она посмотрела Урманову в глаза и, намотав на ладонь часть ремня, размахнулась и ударила. По предплечью. Звук получился звонкий, хлесткий. На коже осталась розовая полоса.
        - Еще, - спокойно произнес Урманов.
        Она хлестнула его еще раз. Потом еще, чувствуя, как Урманову больно, по-настоящему очень больно. И еще. Еще. Это была уже совсем не игра в доморощенное садо-мазо.
        Наверное, надо было сделать это, для того чтобы почувствовать - она не в силах никого убить. Никого, даже этого человека, сломавшего ей жизнь.
        - Все? - бесцветным голосом спросил он.
        - Да, все, - таким же невыразительным голосом ответила Маруся и отшвырнула от себя ремень.
        Урманов упал рядом с ней на кровать и уткнулся лицом в подушку. Минут через пять, не глядя, притянул Марусю к себе, сухими губами быстро поцеловал в лоб.
        - Можешь убить меня, если тебе хоть сколько-то станет от этого легче, - сдержанно произнес он.
        - Нет, не станет, - честно и также сдержанно ответила она.
        А потом кончиками пальцев, очень осторожно, провела по его рукам, на которых вспухли рубцы. Урманов тихонько застонал.
        - Больно?
        - Нет. То есть да… Нет же! Просто мне нравится, когда ты ко мне прикасаешься. Я тебя так люблю, что ты можешь со мной делать что угодно, - упрямо повторил он.
        Маруся нашарила на полу свою сумочку, достала оттуда нож, медленно вытащила его из чехла.
        - Ого, - усмехнулся Урманов, но даже не пошевелился. Маруся кончиком, едва прикасаясь, провела лезвием по его груди, с островком мягкой бесцветной шерсти над солнечным сплетением. - Если так надо, вскрой мне грудную клетку и вытащи мое сердце. Оно твое.
        - Какой пафос… - насмешливо улыбнулась она.
        - Я тебя раздражаю? Ну да, вижу.
        Маруся выкинула нож вслед за ремнем.
        Урманов обнял ее. «Господи, какой он некрасивый… Вроде не урод, но какой некрасивый! - с тоскливым отчаянием подумала она. - И глаза, и лицо - все в нем неправильное, неприятное… И пахнет от его кожи словно парной телятиной какой-то, тоже противно!»
        Она закрыла глаза и увидела перед собой море - чистое, прозрачное, с золотистыми бликами на дне, отчетливо видными сквозь толщу воды. Утреннее, еще нежаркое солнце.
        Можно перевернуться на спину, лежать на волнах и качаться на них, полностью расслабив тело.
        Все впереди.
        Господи, как же хорошо.
        За все время, проведенное с Леонидом Урмановым, Маруся не почувствовала ничего, похожего на удовольствие. Она выполняла миссию, она была холодна и собранна. Немезида из мрамора. А сейчас…

«Ну и ладно! - мелькнула в ее голове смутная, ленивая мысль. - Пусть живет как хочет. В конце концов, может, это и есть его наказание - любовь. Да, а что? Он полюбил - и пусть мучается. Кто знает, какое наказание страшнее?»
        Маруся стиснула зубы, не позволяя ни единому звуку вырваться сквозь них наружу. Она уже забыла о море, сейчас она лежала на раскаленном песке, и ее тело сжигало безжалостное солнце. Ей казалось, что она стремительно превращается в пепел, сгорает дотла.
        Едва слышное, сдавленное дыхание Урманова. Потом - напряженная, наполненная остывающим жаром тишина…
        - Что ты со мной делаешь, Маруська? - печально произнес Урманов, когда дыхание у него понемногу выровнялось. - Я ведь как чувствовал - не надо смотреть на тебя, не надо! В тот, в первый-то день… Но посмотрел. И вот все - теперь пропал.
        Он слегка отстранился, с какой-то болезненной нежностью прижал ее ладонь к своему лицу.
        - Что ты молчишь? Поговори со мной!
        - О чем?
        - Так ты согласна или нет?
        - Нет, - она отвела его руки, села на постели. - Я завтра хочу уехать отсюда.
        - Я тоже уеду! - вскочил Урманов. - Поехали вместе! Я же на машине…
        - Разве ты не понял? Нет.
        - Я не понимаю… - с отчаянием произнес он.
        - Что ты не понимаешь?
        - Да ничего я не понимаю! - уже в полный голос, сердито воскликнул Урманов.
        - Я не люблю тебя. Замуж не хочу. Ехать с тобой в Москву тоже не хочу. Поеду на электричке, - она стала одеваться, постепенно проникаясь брезгливостью ко всему произошедшему только что.
        - Тогда зачем ты со мной встречалась? Зачем все это было?
        - Скука… Все в этой жизни от скуки происходит! - печально ответила Маруся. - Ну все, пока. Не ищи меня, пожалуйста, Лёнечка.
        Она наклонилась и поцеловала его в холодный, чуть влажный лоб.
        - Ты не можешь…
        - Могу, - перебила она. - Ты не представляешь, какая я упрямая. Поэтому не трать сил напрасно!

…Она уехала из пансионата через день после Урманова. Он пытался еще раз поговорить с ней, но Маруся в ответ зажмурилась, заткнув уши.
        Так они расстались.
        Уже вечером в Москве, в своей комнате, она села у окна и, отбросив эмоции, принялась старательно думать: «Значит, так… Завтра иду к врачу и прошу направление на аборт. Потом, как только окончательно приду в себя, начинаю искать работу. Потом…»
        Она распахнула окно, вдохнула прохладного вечернего воздуха.
        И вдруг совсем уже иные мысли, глупые и наивные, в которых не было ничего от рассудка, стали одолевать Марусю. «А если представить, что я, одинокая женщина, решила завести ребенка только для себя самой? Он же не виноват, в самом деле, что его папаша - Урманов? Личную жизнь я устраивать не собираюсь, но одной, если честно, совсем уж плохо. Пусть он будет - мой ребенок!»
        Она снова представила нечто вроде фотографии из семейного альбома, на этот раз - она и пухлый младенец у нее на руках. Оба счастливо улыбаются в объектив.
        Носить в себе ребенка от Урманова, быть матерью-одиночкой - кажется, ничего нелепей и придумать было нельзя, но Маруся уже не могла остановиться.
        Пусть будет.
        Да, нелегко, но у нее появится хоть какой-то смысл в жизни. Хоть какое-то утешение. Да нет - еще какое утешение! У нее будет родной человечек. Его можно будет прижать к себе. Она будет воспитывать его сама. Отдаст в детский сад, потом в школу. Сделает все, чтобы он выучился, хорошо устроил свою жизнь. Не делал глупостей и гадостей другим людям, как прочие… Даже не в этом дело - у нее наступит совершенно другая жизнь, в которой не останется времени на скуку и уныние.
        Если будет мальчик, то его можно назвать Арсением.

«Нет, нельзя, говорят, на ребенка сможет перейти судьба того, в честь кого называют. Мальчика лучше назвать Егором. Егорка! А если девочка, то…»
        Маруся вдруг почувствовала, как у нее дрожит все внутри. А потом она заплакала - горько и тихо.

«Одна, в этой комнатушке… Нет, я точно спятила! Мама? Мама ничего не хочет знать кроме своей астрологии… Она среди звезд, и ей страшно не хочется спускаться на землю. Она милая, добрая, она меня любит, равно как и я ее, но все бытовые хлопоты страшно утомляют мою бедную мамочку. Будет жестоко, если я заставлю ее помогать себе. Значит, на маму не стоит рассчитывать… Найду ли я хорошую работу - тоже еще вопрос! В любом случае возникнут проблемы с финансами…»
        Чем больше размышляла Маруся, тем сильнее убеждалась в том, что заводить ребенка в ее положении - чистое безумие. Ничего хорошего не будет, одни мучения и неприятности. Но она уже не могла отказаться от своей мечты, она так жгуче и страстно захотела ребенка, так захотела увидеть его («А какие у него глазки будут? Какой носик? Ручки-ножки какие?»), что ее затрясло еще сильнее.
        Это была чистая физиология - обнимать. Прижимать к себе. Вдыхать теплый молочный запах. Купать. Кормить. Баюкать. Утешать, когда самой утешения ждать уже неоткуда. Радоваться первой улыбке, первым шагам, первым словам… Нестерпимое счастье - видеть, как твой собственный ребенок тянется к тебе, прося взять его на руки.
        И как только она представила эту картинку, то окончательно потеряла разум.
        - Не отдам! - фанатично, угрожающе прошептала Маруся, прижав ладони к животу. К кому она обращалась - к Урманову? Нет, Леонид Урманов никогда не узнает о своем отцовстве, скорее она обращалась к враждебному суровому миру, который наверняка попытается чинить ей всяческие препятствия.
        На следующий день она действительно отправилась в женскую консультацию - но уже не затем, чтобы избавиться от ребенка, а просто решила встать на учет по беременности. Там же она узнала, что срок этой самой беременности - четыре недели. И сделала для себя вывод - вполне вероятно, что Леонид Урманов преподнес ей этот
«подарок» в самую первую же их встречу…
        На работу сразу устроиться не удалось - очень скоро Маруся познакомилась с тем, что называется «токсикоз». Ее мутило и крутило, ее штормило и укачивало. Ей казалось, что она находится на корабле, попавшем в жестокую бурю, но странное дело - чем хуже ей становилось, тем сильнее росла в ней уверенность, что она поступает правильно.
        Деньги пока были - те, что она заработала в пансионате.
        Так получилось, что первыми о ее интересном положении узнали Алевтина с Виталиком. Сначала они думали, что Маруся просто съела что-то не то, но через несколько дней догадались.
        - Маруся, а кто отец ребенка? - постным голосом как-то спросила Алевтина Климовна, высунувшись из своей комнаты, когда Маруся, пережив утренний, особо долгий, приступ «морской болезни», тащилась по коридору к себе в комнату.
        - Отца нет, - вяло ответила Маруся.
        - М-да! - скорбно вздохнула Алевтина, и серебряная цепочка, висевшая у нее на очках, затрепетала. - Нет, я не ханжа, конечно, но…
        - А в чем дело? - так же вяло спросила Маруся.
        Алевтина Климовна выдвинулась из своей комнаты уже всем корпусом и сложила руки на груди.
        - Ты не обижайся, Марусечка, вот только зачем тебе все это?
        - Сама удивляюсь, - ответила та.
        - Он же кричать будет!
        - Кто?
        - Младенец, конечно, - с тоской протянула Алевтина. - Никакого сна! А это коммунальная квартира между прочим! А запах?
        - Какой запах?
        - У младенцев очень активный обмен веществ, - деликатно напомнила Алевтина. - Я как-то одну передачу медицинскую смотрела, так прямо удивилась, сколько раз в день они это, извини… справляют свои естественные надобности.
        - Вы тоже были младенцем, - вяло напомнила Маруся. - Все когда-то были младенцами.
        Алевтина Климовна вспыхнула.
        - А Виталик? - угрожающим шепотом напомнила она. - С таким соседом только детей заводить! От него самого столько ароматов и прочего беспокойства… И потом, ты на себя посмотри - какая тебе от этого радость? Бледная, словно тень, еле ходишь…
        - Ну и что, - тупо ответила Маруся. Ей было так плохо, что она даже не смогла обидеться на Алевтину. А впрочем, чего обижаться - та была по-своему права… И насчет Виталика Алевтина была тоже отчасти права, особенно насчет ароматов.

…Однажды Маруся вышла на кухню - Виталик в спадающих синих тренировочных штанах и куцей оранжевой майке хозяйничал у плиты.
        В пятилитровой кастрюле булькало густое зелено-коричневое варево - поверхность этого варева напоминала долину гейзеров в миниатюре. Медленно лопались пузыри, выпуская вверх струйки горячего пара, едко пахнущего сероводородом.
        - Виталик, что это? - с тихим отчаянием спросила Маруся и на всякий случай зажала себе рот ладонью.
        - Да вот гороховый суп варю, - меланхолично ответил Виталик своим высоким «бабьим» голосом. - Не желаешь попробовать?
        - Нет, спасибо. Во мне и так ничего не держится!
        Виталик помолчал.
        - Скоро?
        - Что - скоро?
        - Ребенок, говорю, скоро родится?
        - Наверное, в мае.
        - Ого! А кого ждешь - девочку, мальчика? - подумав, вежливо поинтересовался Виталик.
        - Я не знаю. И даже загадывать не хочу, - Маруся села на подоконник, распахнула форточку пошире, но, как ни странно, никакой отрицательной реакции после вдыхания Виталикового супа не последовало. Может, и в самом деле попробовать? Ох, недаром же говорят, что у беременных извращается вкус… Она достала из кармана яблоко.
        Виталик сел напротив на табурет, сложив на коленях полные, безвольные руки, напоминающие женские.
        - А вдруг он против будет?
        - Кто?
        - Твой ребенок. Скажет потом - «мама, зачем родила?..» - Виталик с треском почесал свое пивное пузо. «Наверное, и у меня такой же живот будет, - машинально подумала Маруся. - Месяце на шестом, седьмом…»
        - Интересно, а почему он так должен сказать?
        - Ну как… Я ж тебе объяснял: всякое рождение означает грядущую смерть. Жизнь конечна, и, по моему мнению, вообще не стоит рождаться… - вздохнул Виталик.
        - Ну тебя! - сердито махнула на него рукой Маруся. - Я об этом даже не думаю.
        - Напрасно… Человек - самое несчастное существо на земле, поскольку знает о конечности своего существования. Курица знает? Нет. Жираф знает? Нет. А человек знает! И это знание отравляет ему всю жизнь, каждый его шаг, ибо смерть может прийти в любой момент. Смерть - это как тень, она вечно преследует нас!
        - Виталик, какая-то мортальная у тебя философия… - сморщилась Маруся. - Ты не на кладбище, случайно, работаешь?
        - Нет, ты же знаешь, - вздохнул тот. - А вообще, я знаешь, кто по профессии? Я столяр. Столяр-краснодеревщик. Училище специальное закончил…
        - Замечательная профессия! Почему же ты в сторожа пошел? - удивилась Маруся. В самом деле, она ничего не знала о прошлом Виталика, поскольку жила рядом с соседями только последние лет двенадцать. Когда она училась в институте, мать решила разъехаться, и их двухкомнатную поменяли на однокомнатную квартиру и комнату в коммуналке - именно в ней существовала теперь Маруся.
        - А-а… Какой смысл корячиться? - Виталик уныло отмахнулся. - Так проще. Ты не думай, что я против твоего ребенка, нет! Я действительно с чисто философской точки зрения рассуждаю… Вот, например, мои руки, - он поднял их перед собой и повертел ими перед глазами, точно в первый раз видел. - Когда я думаю о том, что они сгниют до костей, а потом и кости истлеют, на меня такая тоска нападает! А ведь это будет, будет, обязательно будет - я буду лежать на прозекторском столе, располосованный от паха до подбородка, потом меня втиснут в гроб, потом закопают в землю - и там, скрытое от посторонних глаз, будет происходить мое тление. Будет! Со всеми нами это будет, и никто, никто не в силах отменить этой чудовищной правды! А ведь мы живем так, как будто смерти нет, как будто…
        - Виталик! Перестань! - не выдержав, сердито завизжала Маруся и кинула в него яблоком. Но не попала - с глухим бульканьем то ухнуло в кастрюлю с гороховым супом - только медленные круги поплыли по поверхности. - Ой, прости…
        Виталик глубоко задумался, держа в руке поварешку, видимо, на тему - доставать яблоко или нет? Потом, пожав плечами, принялся меланхолично помешивать суп.
        - Для навару… - пробормотал он. - Да, а ты знаешь, какая со мной сегодня произошла история? Я ведь Алевтининого жениха нашел!
        - Какого жениха?
        - Да того самого - ее Модеста разлюбезного! - хмыкнул Виталик.
        - Того самого? - недоверчиво спросила Маруся.
        - Ага! Имечко-то у него такое, редкое… Словом, дело было так. Я после ночной шел через сквер - ну, тот, что за мостом. Обычно я другой дорогой хожу, а тут решил прогуляться, воздухом немного подышать. Час довольно ранний, другие люди только-только к метро спешат. А там, по скверу, дедок ходит. То есть не ходит, а гуляет, вместе с собачкой… - почесывая лысеющий затылок, принялся обстоятельно рассказывать Виталик. - А собачка такого вида жалостного, что прямо плакать хочется! Типа - болонка… Да вот такого она вида, точь-в-точь! - Он достал завалившуюся между столом и плинтусом синтетическую мочалку, длинную и лохматую, в подозрительных пятнах - когда-то, очень давно, она была белой, и сунул ее под нос Марусе.
        - Ты не про собаку, ты про жениха! - нетерпеливо взмолилась она.
        - Нет, я люблю с прологом и эпилогом - лучше не перебивай, а то собьюсь… - Виталик зачерпнул поварешкой суп, вдумчиво отхлебнул. - Соли вроде не хватает? Или чего-то такого, пикантного… - Он открыл холодильник, когда-то тоже бывший белым, а теперь сравнявшийся цветом с мочалкой, и достал из него миску с квашеной капустой. Понюхал, задумался, потом бросил верхний слой в мусорное ведро, а нижний щедро сыпанул в кастрюлю. Сероводородный запах усилился, приобрел новые, не менее выразительные оттенки. - Так вот, о чем это я? А, вспомнил… Вижу я, значит, дедка с собачкой. Ну, ходят они себе и ходят, дедок палочкой в асфальт стучит, собачка свои дела делает… - Виталик, видимо, вспомнив что-то, неожиданно засмеялся высоким, бабьим голосом. - Я, Маруся, даже не понял, где у этой псины голова, а где что… - он снова повертел перед Марусей мочалкой. - Вот такая она была, один в один, честное слово!
        - Виталик, ты издеваешься!
        - Все-все-все… Продолжаем разговор. И вдруг - морда такая мерзкая, вся в складках, прямо только что из лепрозория… И на болонку! И вот такими зубищами прямо в глотку ей или чего там у нее было…
        - Боже! - испугалась Маруся. - Какой-то человек покусал несчастную болонку?.. Сумасшедший?
        - Да нет же! Какой человек, почему человек?.. Я же говорю - морда вся в складках. Тоже псина, но только раза в три больше! Болонка - визжать, дедок эту морду складчатую своей палочкой отогнать пытается, шум, гам… Ну, я тогда мутанта пинком под зад, болонку у него прямо из зубов выхватываю, тут хозяин мутанта, и на меня, а дедок уже палкой хозяина, тут милиция, хотели меня забрать, а дедок вступился, меня не взяли, взяли того собаковода с его мутантом. Повели. Смотрю - вроде хозяин взятку ментам дает… Сует им чего-то прямо в руки. Ну не семечками же он их угощал, да?!
        Маруся обреченно дожидалась, когда же очередь наконец дойдет до жениха Алевтины Климовны.
        - Так вот, менты вроде как подобрели, один из них даже мутанта по башке его складчатой потрепал, а тот возьми - и тяп его за руку! Как только всю руку вместе со взяткой не откусил, честное слово. Ну, шум, гам… Короче, мужика запихнули в
«воронок», собаку его - туда же, мигалку включили, сирену… Умчались. Я так думаю, срок дадут…
        - Не дадут. Сейчас все собак любят.
        Виталик задумался, вздохнул:
        - Вообще, да… Иногда кажется, что вместо бога люди теперь в собак верят. А сказано же - не сотвори себе кумира..
        - Виталик, когда же про жениха?! - застонала Маруся.
        - А, пардон. Так вот этот дедок и был тем самым Модестом. Он мне ручку пожал и представился - Модест Павлович. А я как имя его услышал, сразу про Климовну нашу вспомнил.
        - Да-да, точно! - оживилась Маруся. - Именно Модест Павлович! А фамилию у него спросил?
        - Фокин.
        - Он! - схватилась за голову Маруся.
        - Ну, я все-таки решил окончательно убедиться, что это тот самый жених, - важно продолжил Виталик. - И спрашиваю дедка: «А не были ли вы знакомы лет тридцать назад, любезный, с некой Алевтиной Климовной?» Дедок глаза вытаращил и завопил:
«Был! Очень даже был! Скажите мне, молодой человек, немедленно, где я могу найти вышеозначенную особу? Жива она или мертва?»
        - А ты?
        - Ну, я и сказал - жива и здорова, - пожал Виталик круглыми плечами и посмотрел на настенные часы в виде скворечника. - Сегодня он придет, к семи вечера.
        - Сюда придет Алевтинин жених? А ты саму Алевтину-то предупредил? - встревожилась Маруся.
        - Нет, конечно! - искренне удивился Виталик. - Я решил - пусть ей сюрприз будет.
        - Господи, Виталик, она же его ненавидит!
        - Ха-ха, ты думаешь, я совсем ничего не соображаю? Ты думаешь, я просто так старикана этого к нам пригласил?.. Я ж не с бухты-барахты это сделал, а после того, как обстоятельно с ним побеседовал! И знаешь, что выяснилось - не бросал он вовсе нашу Алевтину.
        - Как?
        - А вот так. Этот Фокин мне поведал, что тогда, тридцать лет назад, с ним в командировке случилась производственная травма, он ногу себе сломал, потому и не смог на собственную свадьбу приехать. А начальник его - дурак, нет чтоб Алевтине все по телефону толком объяснить, понес какую-то чепуху. Естественно, она решила, что жених ее бросил! Когда Фокин в Москву прибыл, Алевтина уже уехала. По старому адресу уже другие люди жили, никто ничего не знал. Ну, тут уже сам Фокин на невесту обиделся - как это так, не смогла его дождаться, не выяснив ничего! Да еще сестра Алевтинина ему много чего лишнего наговорила - «она, дескать, умерла для вас!»
        - Как нелепо все…
        - И не говори! - Виталик попробовал поварешкой свое варево. - А ничего супец получается… Так вот, Фокин обиделся на нашу Алевтину и с горя женился на ком-то еще. Потом дети пошли, внуки… Короче, последние лет десять он вдовец и все время Алевтину вспоминает. Типа - он не прав и надо было все-таки разыскать ее тогда, не прошла она со временем, любовь-морковь эта… Как ты думаешь, Маруся, получится у них сейчас что-то?
        - Не знаю… А вдруг с Алевтиной удар случится, когда без всякого предупреждения сюда явится этот самый Фокин?
        - Какой удар, ты что? У нее давление, как у космонавта, а сердце - как у девочки двадцатилетней, она сама сто раз хвасталась! - покачал Виталик головой.
        - Все равно надо ее подготовить.
        - А как же сюрприз? - расстроился Виталик. - Такие вещи, между прочим, на всю страну транслируются: жених нашел невесту, которую потерял тридцать лет назад! Или еще я видел по телевизору сюжет - брат нашел сестру, с которой не виделся пятьдесят лет. Или - как один мужик, сирота, воспитывавшийся в детдоме, узнал, что он наследный эфиопский принц! И родственников там у него, в Эфиопии, человек пятьдесят, не меньше. Вот счастье-то было!
        Маруся задумалась.
        - Ну, я не знаю… Ты эту кашу заварил, сам и расхлебывай!
        - Кстати, может, все-таки налить? - Виталик кивнул на кастрюлю.
        - Н-нет, спасибо!
        Вечером, ближе к семи, Маруся заглянула к Алевтине Климовне. Соседка вышивала бисером очередной букет, телевизор был включен.
        - …правила поведения на танцевальном вечере одинаковы, ибо относятся не к танцам как к таковым, а к людям, - вещал импозантный диктор. - Дурно и некрасиво поступает тот, кто, получив отказ, тут же приглашает соседку отказавшей. Получается, что ему все равно, с кем танцевать. Если танцы происходят в ресторане, то мужчина, пришедший с дамой, может пригласить другую даму на танец только после того, как он уже танцевал со своей спутницей, или тогда, когда его спутница приняла приглашение другого мужчины. Если вы пришли в ресторан с друзьями или со своими родственниками и сидите за одним столом, то, проведя первый танец со своей спутницей, на второй вы приглашаете женщину, сидящую рядом, а на третий - сидящую напротив…
        - Алевтина Климовна, можно к вам?
        - Маруся? Заходи, - кисло произнесла соседка и сделала у телевизора звук потише.
        - Алевтина Климовна, я обещала Витальке, что ничего вам не скажу, но мне кажется, вас все-таки надо предупредить, - решительно начала Маруся. - Сейчас придет один человек, которого вы не видели очень давно…
        - Какой человек? Чего еще там этот алкаш придумал?!
        - Он ничего не придумывал, просто совершенно случайно нашелся тот, кого вы всю жизнь считали злодеем, а он ни в чем не виноват, оказывается - просто череда нелепых совпадений, и только…
        Лицо Алевтины Климовны стало каменным, а глаза за стеклами очков вспыхнули черным огнем.
        - Модест? - произнесла она с ледяным презрением, моментально догадавшись, на кого намекает Маруся. - Я так и знала, что рано или поздно он явится ко мне! Негодяй, без стыда и совести…
        - Алевтина Климовна, я вам сейчас все объясню! - нетерпеливо закричала Маруся и принялась торопливо пересказывать ей все, что услышала от Виталика.
        Алевтина Климовна слушала молча, не перебивая, и по лицу ее временами пробегала дрожь.
        - …нет, Виталька, конечно, взял на себя чересчур много, но, с другой стороны, вы ведь сами никак не можете забыть прошлое, вы все время вспоминаете события тех дней, проклинаете своего Модеста… Может быть, все действительно не так, как вы думаете? И знаете еще что - никогда не поздно стать счастливой! - вдохновенно выпалила Маруся.
        Алевтина Климовна поджала губы. Потом посмотрела на часы. Постучала пальцами по столу.
        Затем отложила вышивание в сторону, встала и распахнула шифоньер, из которого на Марусю едко пахнуло геранью (с помощью листьев этого растения Алевтина боролась с молью).
        - Как ты думаешь, что лучше - этот костюмчик или это платье, а? - сухо спросила она Марусю, вытащив из шифоньера свои наряды.

«Костюмчик» был ярко-синего цвета, с гигантскими лацканами и накладными, не менее огромными карманами. Платье же переливалось люрексом всех цветов и напоминало шедевр художника-импрессиониста. Маруся представила Алевтину сначала в том, а потом в другом наряде…
        - А чего-нибудь попроще нет? - сдавленно спросила Маруся, стараясь не дышать пропитанным геранью воздухом.
        - Да, ты права, а то подумает, будто я ради него так вырядилась! - мстительно произнесла соседка и накинула на плечи длинную белую шаль. Затем тщательно подвела губы оранжевой помадой:
        - Так ничего?
        - Очень, очень неплохо… - успокоительно кивнула Маруся.
        И в этот момент раздался звонок.
        Виталик распахнул дверь, и в квартиру зашел тот, кого Алевтина называла «негодяем без стыда и совести». Маруся была абсолютно уверена, что сразу узнает Модеста Павловича Фокина, даже постаревшего, ведь сколько раз Алевтина описывала своего жениха самым подробнейшим образом…
        Но гость нисколько не напоминал «атлетического красавца ростом выше среднего, всегда аккуратно подстриженного». Это был маленький, сухой человечек с буйно разросшейся седой шевелюрой - она обнаружилась, когда гость снял шляпу.
        - Аля?.. - сказал он и протянул Алевтине Климовне букет хризантем.
        - Модя?.. - строго произнесла она, забирая цветы.
        Они долго стояли друг напротив друга, а Маруся с Виталиком словно завороженные глазели на них - хотя, по правилам хорошего тона, надо было оставить влюбленных наедине.
        - Погода просто ужасная - ветер, холодно, - наконец с усилием произнес Модест Фокин. - Аля, произошло ужасное недоразумение…
        - Неужели?.. - с царственным видом пожала плечами Алевтина Климовна, и серебряная цепочка возле ее лица затрепетала. - Ты обещал быть в пятницу, за день до свадьбы. Я ждала тебя и в пятницу, и в субботу. Я ждала тебя все воскресенье. А в понедельник…
        - Аля, я тебе все объясню! Мне вот только непонятно, куда ты потом пропала?
        - Я уехала к сестре, в Казань. А потом, когда вернулась, поменяла квартиру! Говорят, ты был женат?
        - Был, - покаянно вздохнул Модест Фокин и дернул себя за седую прядь. - Хорошая женщина, мир ее праху… Два сына и три внука - Витя, Игорек и Никитка. Никитке год всего.
        - А я так и не вышла замуж. И детей у меня тоже нет, - холодно изрекла бывшая невеста. - Но это неважно…
        Они замолчали.
        Потому что явно не знали, о чем еще можно поговорить. Наконец Алевтина Климовна, нахмурившись, сдержанно спросила:
        - Твоя жена отчего умерла?
        - Что? А, прости… Сердце. Но она совсем не мучилась!
        Виталик вздрогнул и тихонько попятился в свою комнату. Маруся тоже очнулась.
        - По телевизору черт-те что показывают… - вздохнула Алевтина Климовна. - Ты какие передачи любишь?
        Уже закрывая за собой дверь в свою комнату, Маруся узнала, что Модест Павлович очень уважает передачи про ремонт и садово-огородные работы. Кажется, этот ответ тоже вполне удовлетворил Алевтину.

…Фокин стал являться с визитами каждый день - кажется, бывшая невеста совсем простила его. Он был милым, хорошо воспитанным человеком, очень простым - и тем очень подкупил всех остальных жильцов квартиры.
        Маруся как-то призналась Виталику, что ждала от встречи бывших влюбленных нечто большего - слез, признаний, воспоминаний… Чего-то такого живого и яркого!
        - Это тебе не кино! - вяло усмехнулся Виталик. - Я, честно говоря, и не надеялся, что они сразу бросятся друг другу в объятия. Так, думал, люди на старости лет найдут хоть какое-то утешение друг в друге…
        А потом Модест Павлович сделал предложение Алевтине Климовне. И она приняла его…
        Маруся все откладывала и откладывала этот разговор, каждый раз находя все новые предлоги, чтобы не ехать к матери. То ей мешало нездоровье, то плохая погода (весь сентябрь и октябрь в Москве шли сильнейшие дожди), то необходимость сдать какой-то очередной анализ (а было этих анализов и всевозможных тестов - несть числа, словно беременных собирались запускать, по крайней мере, в космос!). То сама Лилия Сергеевна сообщала Марусе, что составляет гороскопы для каких-то важных клиентов и у нее нет времени даже по телефону поговорить…
        Только в конце ноября Маруся выбралась к матери.
        Шел снег, и было холодно, как в середине зимы…
        - Ты плохо выглядишь, - печально сказала Лилия Сергеевна, помогая дочери раздеться. - Худая, бледная, синяки вон под глазами… Все не можешь забыть своего Арсения?
        - Не могу. Но не в этом дело, мамочка… - Маруся чмокнула ее в щеку. - Специально приехала к тебе, чтобы сообщить - ты скоро станешь бабушкой.
        Лилия Сергеевна оцепенела, потом произнесла упавшим голосом:
        - Ну здрасте… А муж?
        - Мам, если бы я собралась замуж, то обязательно пригласила бы тебя на свадьбу!
        - Ну ладно, не муж, а кто-то там… спутник жизни, что ли? Он есть?
        - Нет, - тихо ответила Маруся.
        - Ну здрасте… - Лилия Сергеевна совсем потерялась, несмотря на свой образ грозной астрологини, предсказательницы судеб - иссиня-черные волосы, волной распущенные по плечам, зловеще-яркий макияж и длинное, до полу, переливающееся антрацитовым блеском платье - судя по всему, новое и дорогое. - Ты что же, матерью-одиночкой решила стать?
        - Представь себе - да! - Маруся попыталась улыбнуться.
        - Какой кошмар, - Лилия Сергеевна прошла в комнату, одновременно выполняющую функцию кабинета, в котором она принимала клиентов, - кстати, здесь тоже произошли кое-какие перемены и комната стала более выразительной, театральной. Новый диван, обитый черным бархатом, тяжелые черные гардины, не пропускавшие ни единого лучика света, картины мистического содержания, карты звездного неба, подсвечники - явно антикварные, огромный плоский ноутбук на полированном столе…
        - Красота! - поразилась Маруся. - Но ты мне ничего не говорила…
        - Ты мне тоже ничего не говорила, - перебила ее Лилия Сергеевна и нервно зевнула в сторону. - Ладно, присаживайся. Расскажи, как жить собираешься…
        - Как и раньше, - Маруся осторожно присела на диван, машинально погладила ладонями нежную бархатную обивку.
        - Как раньше - уже не получится, - печально произнесла мать.
        - Твои звезды говорили о подобном повороте судьбы?
        - Ах, обойдемся без иронии… - Лилия Сергеевна едва не заплакала. - Что теперь со мной будет?
        - Как - что? - удивилась Маруся.
        - Но ребенок… Ведь придется помогать тебе! Я даже не про деньги сейчас, а про те хлопоты, которые сваливаются на плечи молодой мамочки… Ты в курсе, что одной даже просто выкупать ребенка очень трудно?
        - Мам…
        - Нет, погоди, а кто за продуктами сходит, кто еду приготовит? Ты думаешь с новорожденным младенцем можно и по магазинам бегать, и у плиты стоять? Физически невозможно! - с отчаянием воскликнула Лилия Сергеевна.
        - Мам…
        - А как жить в коммуналке? - не слыша ее, застонала мать. - Ты представляешь эту жизнь?.. Мне придется взять тебя к себе, забросить все свои дела, забросить клиентов, любимое дело и полностью погрузиться в быт!
        Только сейчас Маруся поняла, почему так медлила с этим визитом, она предчувствовала, что услышит именно эти слова, что мать вынудит ее вернуться к реальности. А теперь менять что-либо было невозможно - почти четыре месяца как-никак. На таком сроке беременность уже не прерывают!
        - Мам, я ничего не прошу, - тихо сказала Маруся. - Не плачь! Я не собираюсь менять твою жизнь, я справлюсь со всем сама. Вот токсикоз пройдет, я устроюсь на работу…
        - Марусечка, да кто тебя потом возьмет - с животом-то! - Лилия Сергеевна осторожно промокнула глаза темно-синим с блестками - словно ночное небо - платочком. - И потом, даже если и возьмет, ты в курсе, сколько потом платить будут, когда ты в отпуск по уходу за ребенком уйдешь? Копейки! На упаковку памперсов не хватит!
        Маруся опустила голову. Ей вдруг стало настолько скверно, что на какое-то мгновение даже жить расхотелось. Но потом она взяла себя в руки.
        - Люди и не в таких условиях существовали, - печально улыбнулась она. - А как вообще человечество выжило? Раньше, лет сто назад или двести, медицины не было, центрального отопления не было, канализации не было… Воду ведрами из колодцев носили! Да что там… Ты вон меня без всяких памперсов вырастила - и ничего! А в каменном веке?
        - Марусечка, я тебя умоляю - не надо мне про каменный век! - скорбно возопила Лилия Сергеевна. - Мы живем здесь и сейчас… Ты как будто бредишь!
        - Но что теперь делать? Теперь уже ничего не исправить, - упрямо произнесла Маруся. - Я же сказала, что мне ничего от тебя не надо…
        Лилия Сергеевна встала, прошлась по комнате, заламывая руки и не обращая на Марусю никакого внимания.
        - Ты такая наивная, такая глупенькая, - наконец печально произнесла она. - Вот нет, чтобы завести ребеночка, когда с Женей Журкиным жила или с Арсением… И потом, тебе ведь потом будет гораздо труднее найти спутника жизни - ты тоже об этом не забывай! - спохватилась Лилия Сергеевна. - Нынешние мужчины эгоистичны и инфантильны, они и собственных детей не хотят воспитывать, не то что чужих!
        - Мне никто не нужен.
        - Это ты сейчас говоришь, - отмахнулась мать. - Нет, ну ладно, кое-какие деньги я смогу тебе подбрасывать… Но я не миллионерша, у меня очень непостоянный заработок, ты же знаешь - то густо, то пусто. Слушай, Маруся, а все-таки - кто он?
        - Он?
        - Ну да - он, отец твоего ребенка.
        - Случайный человек, - бесстрастно ответила Маруся.
        - Замечательный ответ… - кисло ответила Лилия Сергеевна и, отдернув гардину, снова нервно зевнула.
        За окном в сиреневых сумерках медленно падал первый снег.

…На следующий день Марусе позвонила Людмила.
        - Слушай, ты серьезно? - даже не поздоровавшись, закричала она в трубку.
        - Ты о чем?
        - Мне только что звонила Лилия Сергеевна, жаловалась на тебя… Я сначала не поверила, а потом подумала - что ж, вполне в твоем духе!
        Маруся промолчала. Опять какая-то безысходная, почти непереносимая тяжесть навалилась на нее - как тогда, при разговоре с матерью, только сейчас это состояние длилось не мгновение, а немного дольше.
        - Маруська! Ты что молчишь? Ты меня слышишь?
        - Слышу, - наконец с трудом выдавила из себя Маруся.
        - А ты о ребенке думала? - сердито закричала Людмила.
        - Да, - уронила Маруся. Потом подумала и добавила: - Я только о нем и думала. Ужасно не захотелось его убивать…
        - А когда шуры-муры не пойми с кем крутила - о чем думала? - еще больше рассвирепела Людмила. - Нет, ну в твоем-то возрасте… Да сейчас даже дети в детском садике знают, что необходимо предохраняться!
        - Так получилось.
        - Ну-у, понятно, дело нехитрое… Но можно же было это исправить!
        - Я не смогла, - быстро ответила Маруся.
        - Маруська, ты пойми - это просто инстинкт, материнский инстинкт, древний, как сам мир - это он вынудил, заставил тебя сохранить ребенка! Но ты же разумный человек, ты должна понимать, что счастья от этого никому не прибавится. Это просто эмоции тебя захлестнули!
        - Возможно, - покорно согласилась Маруся.
        - Ты вот сама рассуди, - почти спокойно продолжила Людмила. - Родишь ты ребенка, а он тебе потом скажет: «Мамочка, а почему ты мне ни одежды хорошей не покупаешь? Почему у меня компьютера нет? Почему мы за границу отдыхать не ездим?.. Мамочка, а где мой папа?..» Что ты тогда ему ответишь?
        - Я скажу ему - зато ты живешь. Я скажу ему - я тебя люблю.
        - Господи, Гагарина, какая же ты дурочка! - с новыми силами завопила Людмила. - А он тебе на это скажет - мамочка, зачем рожала, если не сможешь обеспечить мне нормальной, полноценной жизни!!! Мне вон Варька, пигалица эта, именно так недавно и заявила, когда я ей собачку покупать отказалась… А кто с ней гулять-то будет, с этой собачкой?!
        - Вот видишь - значит, никто не застрахован от подобных слов.
        - Что? - сбилась Людмила. - Нет, ты меня на этой ерунде не лови…
        - Люда, уже поздно что-то менять.
        - Никогда не поздно! Какой у тебя там срок?
        - Четыре месяца.
        - Ну, в районной больнице аборт не сделают - это точно. Но сейчас же полно других специалистов! Ты газеты почитай: везде объявления - «Прервем беременность на любом сроке». На любом! А я так думаю, что и в районной сделают, да еще бесплатно, - с неожиданным вдохновением произнесла Людмила. - По социальным показаниям - кажется, именно так это и называется! Одна, без мужа, без работы, в коммуналке, средств к существованию нет… Сделают как миленькие!
        - Люда, я не хочу.
        - Это ты сейчас не хочешь… А потом как взвоешь, как за голову схватишься - да поздно! Скажешь - ах, Людка, почему я тебя не послушалась…
        - Не скажу, - мрачно ответила Маруся.
        Людмила вздохнула.
        - Ты дурочка, - произнесла она с отвращением и тоской. - Я даже не ожидала, что ты такая дурочка… Мне тебя очень жаль.
        - Спасибо хоть на этом, - вежливо ответила Маруся и положила трубку. Она не обиделась на подругу, равно как и вчера - на мать. В словах близких ей людей была своя правда.
        В следующий раз Людмила позвонила Марусе на Новый год, сдержанно поздравила ее с наступающим праздником.
        - Ничего не изменилось? - неожиданно спросила дрогнувшим голосом.
        - Нет, - ответила Маруся, сразу поняв, о чем речь.
        - Работу нашла?
        - Нет. И ведь какая досада - токсикоз совсем прошел, я теперь нормальный человек! - с печальной иронией произнесла Маруся.
        - Значит, живот уже виден… - вздохнула Людмила.
        Раньше всего появилось осязание. Потом - слух. Смутно-смутно, словно издалека, до него стали доноситься какие-то звуки - извне, сквозь постоянный монотонный шум, который перемежался ритмичным сильным стуком. Этот стук не замолкал ни на секунду. Такой же стук он ощущал и внутри себя, только гораздо тише.
        А потом темнота вокруг приобрела какой-то новый оттенок… или ему показалось? Так возникло зрение. Впрочем, смотреть пока было особо не на что.
        И еще он осознал, что находится в какой-то определенной точке пространства, и это пространство иногда меняется, словно то, в чем он был, меняет свое местоположение - с горизонтального на вертикальное и наоборот. Иногда его вертело влево, а потом вправо, как будто вокруг воображаемой оси…
        Он уже привык к тому, что он есть, и почти не вспоминал о тех далеких временах, когда его не было. Понял так же, что является частью чего-то целого, что больше и могущественнее его. Он полностью зависел от этого нечто и в то же время чувствовал свое особенное местоположение, которое его полностью устраивало.
        Иногда, тоже извне, приходили какие-то странные ощущения, которые то нравились ему, то пугали его. Даже злили… Или это радовалось и злилось то целое, частью которого он являлся?
        Он двигался - то вытягивался, то сжимался. Он постепенно привыкал к тому, что покой сменяется беспокойством. Он научился ловить те особенные состояния счастья и нежности, которые неизвестно по какой причине вдруг волнами захлестывали его, тоже приходя откуда-то извне…
        - С наступившим тебя! - завопила Кристина Пескова, вынырнув из-за угла в огромной коричневой шубе из искусственного меха, делавшего ее похожей на медведя.
        От Кристины забористо пахло духами, но Маруся больше не волновалась из-за того, что ее стошнит. Теперь она чувствовала себя великолепно.
        - Кристина… Тебя тоже! - улыбнулась Маруся. - Как отметила?
        - Отлично! Ну, как дела? Так редко тебя вижу, соседка…
        - Вообще-то я почти всегда дома - не работаю, - призналась Маруся. - Нет, вру - еще часто выхожу гулять днем…
        - Заходи в подъезд, а то холодно! - Кристина схватила ее под руку, пропихнула в дверь.
        - Да, мороз… - послушно согласилась Маруся.
        - Лентяйка! А я ни свет ни заря из дома выскакиваю, домой - только когда темнеть начинает… Слушай, а чего ты бездельничаешь, а?
        Маруся пожала плечами - ей было неловко говорить о том, что работодатели пугаются каждый раз, увидев ее новенький, не слишком большой, но уже угрожающе-круглый животик…
        Потом вздохнула и распахнула полы широкой, очень теплой и легкой итальянской дубленки, когда-то подаренной ей Арсением.
        - Гляди.
        - Ты чего? Куда глядеть-то? - весело удивилась Кристина, а потом вдруг ее тонкие, выщипанные бровки, странно контрастировавшие с массивным широким лицом, стремительно поползли вверх. - Ты… Маруська, да ты что? Неужели?
        - Ага! - тоже развеселилась Маруся. Она чувствовала: Кристина - другая, ей можно сказать свою тайну, не боясь быть непонятой.
        - Марусечка… - ахнула Кристина, тщетно пытаясь нашарить кнопку лифта и во все глаза глядя на Марусин живот. - А кто - известно уже?
        - Не-а. Я специально попросила, когда ультразвук делали, не говорите мне ничего. Так даже интересней, правда? Уже шевелится… - Она прислушалась к собственным ощущением, и ребенок, словно поняв ее, немедленно толкнулся, заерзал. Маруся прижала Кристинину ладонь к себе. - Чувствуешь?
        - Нет, - прошептала Кристина. - Ой! Чувствую… А папка-то кто? Где? Чего-то я твоего нового благоверного еще в глаза не видела…
        - Да нет никакого благоверного! - сердито ответила Маруся. - Каждый раз всем приходится объяснять, что я ребенка сама для себя решила родить!
        Кристина заморгала глазами. Зажмурилась, затрясла головой. Потом бросилась обнимать Марусю.
        - Господи, какая ж ты молодец! Я тоже так хочу… Мне ж сороковник уже стукнул! Всю жизнь одна, как перст, ни одного приличного мужика… Я тоже малютку хочу!
        Маруся никогда не вникала во все подробности Кристининой жизни - их отношения были довольно поверхностными, соседскими. Простая, добрая тетка - вот какой до этого видела Маруся Кристину Пескову. Но только сейчас поняла, насколько одинокой и несчастной та была…
        Пожалуй, Кристина оказалась единственным человеком, кто действительно понял Марусю и даже по-хорошему ей позавидовал.
        - А я только что из магазина, - бормотала Кристина, взволнованная и потрясенная, словно стала свидетелем каких-то невероятных, фантастических событий. - Хлеб, колбаса, икра кабачковая… Можно к тебе? Посидим, поболтаем!
        - Да ради бога!

…Алевтина Климовна, обычно выскакивавшая из своей комнаты, едва кто-то чужой появлялся в квартире, на этот раз на шум голосов в прихожей никак не отреагировала. Они с Модестом Павловичем сосредоточенно смотрели телевизор.
        - …да, «Ягуар» - это моя машина, - вещал из-за их двери устало-манерный голос известного «светского льва». - Я считаю, что она идеально подходит для светского раута, праздничного выхода, похода в ресторан. Ведь такая машина дает возможность подчеркнуть свою уникальность, стильность: и внешнюю, и внутреннюю. Окружающим сразу становится ясно, что за рулем сидит человек с определенной философией… Вообще, автомобиль - одна из составляющих стиля его владельца… Это же касается и ресторанов: в ресторанном мире появилась возможность выбора. Наступило время, когда стало возможным примерить и кухню, и интерьер, и сервис. В последние годы я действительно выбираю себе ресторан под настроение. Во мне появилась некая изысканность, некая утонченная капризность, требовательность к окружающему миру…
        - Живут же люди! - осуждающе вздохнула за дверью Алевтина Климовна.
        - Ну, Алечка, не будем завидовать… - примиряюще ответил ей Модест Павлович.
        - Прямо голубки! - прошептала Кристина и хихикнула, вешая свою шубу на вешалку.
        Из соседней двери выплыл Виталик с покрытым копотью и вмятинами чайником. Примерно такие же выставлялись в военно-исторических музеях - в тех залах, где рассказывалось о тяжелой жизни на передовой, в окопах..
        - А, девчонки… Привет! Как дела? - Он попытался похлопать Кристину по плечу, но та сделала такое зверское лицо, что Виталик шарахнулся в сторону и быстро юркнул на кухню.
        - Алкоголик несчастный… - прошипела Кристина с ненавистью.
        - Ты зря. Он хороший, - заступилась за соседа Маруся.
        - Да уж вижу, какой он хороший…
        В комнате у Маруси Кристина нарезала хлеб, колбасу - толстыми ломтями, открыла банку с кабачковой икрой.
        - Ну, устроим настоящий девичник… Слушай, Маруська, а на что ты живешь?
        - Так, остались кое-какие накопления… Тренажер беговой продала, еще кое-что. Главное - коляску с кроваткой найти и чтобы недорого, - призналась Маруся. - Я недавно заглянула в один магазин для новорожденных - какие-то невероятные, просто запредельные цены!
        - А ты на новое не смотри, ищи по комиссионкам… Еще объявления возле детской кухни висят - обычно мамочки, чьи дети уже подросли, именно там оставляют информацию. Некоторые вообще бесплатно готовы вещи раздать! Ну, и знакомых поспрашивай… Да ты ешь, ешь!
        Кристина яростно уничтожала уже второй бутерброд.
        - Мне иногда сны снятся… - произнесла она с набитым ртом.
        - Какие сны?
        - Будто я тоже ребеночка жду, - призналась Кристина. И покраснела. - Хотя - откуда?.. Это ведь вроде как непорочное зачатие получается! Еще снится, будто рожаю, будто грудью потом кормлю, пеленаю, и все такое… Знаешь, с каким-то мучительным наслаждением, с восторгом! А просыпаюсь - нет ничего.
        - Надо же…
        - Ты, наверное, думаешь - грубая, глупая Кристина Пескова, примитивное создание, сплошная физиология. Помню еще по школе - Лев Толстой Наташу Ростову самкой назвал, когда она замуж вышла… А чем плоха самка? Одна такая самка этого самого Льва и родила…
        - Кристина, ничего подобного я о тебе не думаю! - возмутилась Маруся.
        - Ну ладно, насчет тебя я не права… Зато другие думают!
        - Кто?
        - Да все! Я не про кого-то конкретно… - с досадой произнесла Кристина. - Сейчас ведь что главное? В первую очередь - карьера. Потом - деньги. Хобби чтобы было какое-нибудь интересное… Да! Чтобы еще интеллектуалом быть - книжки всякие модные читать, в кино разбираться, по театрам да операм шляться… А тут я - о пеленках мечтающая! Да я в нынешнем мире почти не котируюсь!
        - Тихо, тихо… - успокаивающе похлопала ее по руке Маруся.
        - Я тебе вот что скажу - никто еще не отменял нашей женской сущности, этих примитивных, можно даже сказать - животных желаний. Я хочу любить и быть любимой, я семьи хочу! Нет, ничего не имею против карьеры и книжек с театрами, без этого тоже нельзя… Но когда я, живая и, в общем-то, не совсем старая пропадаю зря, засыхаю, превращаюсь в мумию - мне страшно. Никакие книжки мне помочь не могут!
        Маруся с трудом сдержала улыбку - Кристина ни с какой стороны не напоминала засыхающую мумию.
        - Я еще вот что скажу… - уже шепотом продолжила Кристина. - Напрасно люди относятся к тому, что есть самая сокровенная тайна в жизни, с таким высокомерием, с таким пренебрежением… Вот попомни мое слово, Маруся, - скоро нормальных женщин не останется, одни эти модели обглоданные, которые на одних таблетках живут: таблетка от аппетита, вместо завтрака, таблетка от нервов, чтобы никому горло невзначай не перегрызть, таблетка на ночь, чтобы заснуть, а вместо ребенка - йоркширский терьер с бантиком, в попонке, в дорогущей парикмахерской стриженный… И тогда все опомнятся, тогда поймут, что потеряли. Можешь осудить меня, Маруся, за те слова, которые я сейчас скажу, но знай - рождая ребенка, мы становимся равными богу, ибо рождение - это великий акт творения!
        - Ты кого агитируешь? - усмехнулась Маруся, зачерпнув ложкой кабачковой икры. - Меня уже агитировать не надо, - и она указала на свой живот.
        Кристина опомнилась.
        - Да, я чего-то разошлась… - пробормотала она и потерла себе лоб. - Но это потому, что я очень рада за тебя, Марусечка. Ты меня просто поразила! Я тебя так уважаю, так уважаю… а все-таки - кто он?
        Маруся пожала плечами, глядя в сторону.
        - Лучше не спрашивай.
        - Что, подлецом оказался? - гневно нахмурилась Кристина. - Сделал ребенка и сбежал? Известная история! - от возмущения она заерзала и локтем задела кнопку включения на телевизионном пульте.
        - …новый увлажняющий крем разглаживает морщины на семьдесят шесть процентов… - таинственным полушепотом сообщила блондинка.
        - Ой! - вскрикнула от неожиданности Кристина. - Прямо чуть со стула не упала от неожиданности! Тьфу ты… Кстати, посмотри на экран, Марусечка, - опять все молодые да тощие. А что, полные женщины лицо кремом не мажут?
        - …наш порошок отстирает все пятна… - на экране завертелась уже брюнетка.
        - А вот это что? - возмутилась Кристина. - Опять молодая да тощая! Как будто другие женщины белье не стирают! Вот у меня мать была - сто пятьдесят килограмм весу, и как она белье стирала - ни единого пятнышка! Причем исключительно хозяйственным мылом…

…После того, как ураган по имени «Кристина» отбыл восвояси, Маруся прилегла отдохнуть. «Какая она милая… Даже не ожидала. И так ее жалко почему-то, прямо до слез!»
        Маруся осторожно повернулась на другой бок, и ребенок в ней толкнулся. И она вдруг вспомнила о Леониде Урманове - так отчетливо, ясно… С самого лета она о нем не вспоминала, а тут он появился - ее кошмар, ее демон. И отец ее ребенка.
        Если раньше она ненавидела Урманова, сгорая от желания восстановить попранную справедливость, мечтая отомстить за Арсения, то теперь ее охватили совсем иные чувства. Теперь Маруся не могла желать Урманову зла. «Вот моя мать верит в то, что наша жизнь зависит от расположения звезд на небе. Но скорее возможно другое - то, что каждый человеческий поступок имеет свои последствия. В этом мире нет ничего случайного! Да, да, во всем происходящем есть какой-то высший смысл, которого я раньше не замечала… Урманов убил Сеню, то есть - он убил человека. Но с другой стороны - он человека и породил. И правильно я отказалась от денег Марлен! - снова разволновалась она. - Конечно, очень удобно - мне сейчас не о чем было бы беспокоиться: я переехала бы в новую, удобную квартиру, я бы рожала в лучшей клинике, я бы накупила своему ребенку самых лучших, дорогих вещей… Но если бы я взяла эти деньги, то судьба взамен наверняка лишила бы меня чего-то… - Она попыталась вообразить те ужасы, которые могли случиться с ней и ее ребенком. - Нет, нет, лучше даже не думать! Эти деньги не принесли бы мне счастья! Или я
действительно дурочка и ничего в этой жизни не понимаю?..»…
        Снег уже почти растаял, асфальт стал относительно сухим, и теперь Маруся могла свободно передвигаться по городу, не боясь гололеда и прочих неудобств, которые царили зимой.
        Она прекрасно себя чувствовала - физически по крайней мере. Но вот с головой творилось что-то странное, иначе зачем бы она отправилась на «Семеновскую», к тому самому дому?..
        Как уже упоминалось, Маруся потеряла всякое желание отомстить Урманову, но ей почему-то нестерпимо, даже страстно захотелось увидеть его. Не для того, чтобы броситься на шею отцу своего ребенка, не для того, чтобы попросить у него что-то (например, денег или участия в судьбе ребенка) - совсем нет!
        Она просто хотела увидеть его, чтобы лишний раз убедиться в реальности всего происходящего. Да, он действительно существует, этот человек, из-за которого она терпит все эти горести и радости (а ребенок был самой большой ее радостью), он не фантом и не призрак.
        Некая сила, почти лишив ее воли, толкала Марусю вперед…
        Она зашла в знакомый дворик и остановилась неподалеку от подъезда. Подойти ближе все-таки не решилась - Урманов теперь мог легко узнать ее. «Впрочем, нет, не узнает, - тут же возразила она себе. - С этим животом, в этом длинном плаще, с этими волосами…»
        Действительно, волосы у Маруси за время беременности отросли сантиметров на двадцать и сами собой посветлели. Но, на всякий случай, она накинула на голову капюшон, спрятав под него свою роскошную гриву.
        Следующие полчаса Маруся провела во дворе, расхаживая между деревьев. Играли неподалеку дети в песочнице, чуть дальше, на дороге, шумели машины…
        Урманов мог быть в это время на работе. Или в очередной командировке. Ждать его было почти бессмысленно, тем более что год назад Маруся увидела его почти сразу же, а такая удача два раза подряд не случается. Она могла простоять у дверей этого дома хоть целую вечность, так и не увидев Леонида.

«Почему меня так поразило, что он - конструктор, человек, который придумывает и делает аттракционы? Наверное, потому, что в этом есть нечто безобидное, доброе, смешное, близкое к детству… Разве злодей может придумывать то, что потом приносит радость и веселье другим людям? Все равно как если бы Леонид был дизайнером плюшевых игрушек, что ли!» Маруся усмехнулась, но в этот момент подъездная дверь распахнулась и из нее вышел тот, кого она хотела видеть. Словно повинуясь ее неслышному зову…
        Но, к сожалению, не один.
        За Урмановым шла, цокая по асфальту шпильками серебристых сапожек, потрясающей красоты брюнетка.
        - …Лёнчик, значит, договорились - ты в следующую субботу приедешь ко мне в Пушкино.
        - Регина, в субботу не смогу.
        - А в воскресенье?
        - Да, пожалуй, тогда в воскресенье. Хотя погоди - это ж у нас последнее воскресенье месяца? Нет, ничего не получится, я занят! Я тебе позвоню послезавтра, хорошо?..
        Маруся повернулась и быстро пошла в другую сторону - противоположную той, куда двигалась парочка.
        У нее словно все окаменело внутри. «Скотина… - с холодным презрением подумала она. - Ох, какой же ты скотина, Леонид Урманов! С этой красоткой… Хотя очень хорошо, что я собственными глазами увидела все это безобразие! Теперь я не буду думать о тебе, не стану строить никаких иллюзий. Ты больше не существуешь для меня. Ты действительно не способен любить. Потому что если бы ты любил меня, то шел бы сейчас один, без этой Регины!»

…Перед тем как сесть в машину, Урманов медленно огляделся.
        - Лёнчик, ну ты чего? - нетерпеливо позвала его Регина, уже расположившаяся на переднем сиденье. - Я на работу опаздываю… Лёнчик!
        В апрельском прохладном воздухе носилась какая-то тревога. Тревожно, грозно курлыкали голуби, бегая друг за другом по асфальту и совершенно не обращая внимания на прохожих…
        Урманов, так и не найдя вокруг ничего примечательного, раздраженно пожал плечами и сел в автомобиль.
        - …перинатальная психология изучает психическую жизнь ребенка в тот период, когда он еще находится в материнской утробе. Это наука о связи плода, а также новорожденного - с матерью, о влиянии ее психической жизни на ребенка. Предполагается, что события, происходящие во время беременности, родов, послеродовом периоде, влияют на подсознание и на формирование поведенческих реакций на взрослого человека, - вещала лектор.
        Маруся прилежно посещала занятия для беременных в женской консультации.
        - Каким образом? - подняла руку беременная, сидевшая в первом ряду - самая активная в их группе.
        - Например, у желанных детей психический потенциал выше. Также не особенно хорошо, когда ребенка сразу после родов разлучают с матерью: есть теория, что потом, уже будучи взрослым, человек рассматривает свою свободу и независимость как обузу. Но вы не беспокойтесь, женщины, - считается, что хорошим уходом и любовью можно компенсировать весь тот негатив, который мог возникнуть в перинатальный период!
        - А каким образом общаются мать и ребенок? - опять подняла руку активистка в первом ряду.
        - Ну, во-первых, через маточно-плацентарный кровоток. Через плаценту передаются гормоны, уровень которых частично управляется эмоциями. Второй путь - электромагнитное излучение органов матери. И, наконец, третий - через водную среду организма, ведь вода - это мощный энергоинформационный проводник! Можно ли внутриутробно воспитывать ребенка? Есть теория, что можно. Главное - это достаточное количество положительных эмоций, испытываемых матерью. Классически беременным предлагается смотреть на красивое, на море, на природу. Ходить на выставки, любоваться произведениями искусства, слушать музыку… Также очень полезны пешие прогулки, занятия специальной гимнастикой, во время которых мать испытывает
«мышечную радость» - а эта радость, в свою очередь, передается и ребенку.
        Маруся невольно вспомнила вчерашний день, как она увидела Урманова с красоткой.
«Господи, мой бедный ребенок получил столько негативных эмоций! - расстроилась она. - Надо срочно все это компенсировать!»
        Всю весну Маруся прилежно ходила по выставкам и концертам. Даже дней за десять до предполагаемых родов она отправилась в Дом художника, благо чувствовала себя превосходно, лишь иногда к вечеру у нее начинала уставать спина.
        Было часов одиннадцать утра - в метро было спокойно и свободно. Утренний час пик кончился, а до вечернего еще далеко.
        Она вышла на «Октябрьской», перешла через дорогу. Ярко светило солнце, было очень тепло и как-то особенно, по-весеннему, благостно. Единственным минусом являлись машины, скопившиеся на дороге. Они нетерпеливо гудели, но, увы, пробка от этого не рассасывалась.
        Маруся была в самом начале улицы Крымский Вал, когда вдруг вспомнила. Вспомнила, почему всегда избегала этого маршрута, а когда увидела вдали Крымский мост, ей стало совсем не по себе.

«Бедный Сеня… Господи, ну почему так?» - подумала она и смахнула с лица слезы. В последнее время она легко плакала, легко смеялась - вот и сейчас слезы на глазах выступили моментально, стоило ей только представить своего возлюбленного, единственного и неповторимого Арсения Бережного, которого она потеряла навсегда. Правда, в этих воспоминаниях не было уже той смертельной тоски, что владела ею раньше, лишь одна приглушенно-горькая, словно этот дымный московский воздух, печаль.
        Она беспомощно огляделась, ища то, что смогло бы ее отвлечь, и совершенно неожиданно увидела в одном из автомобилей претенциозно фиолетового цвета знакомый профиль. Остановилась, замерла.
        Да, так оно и было - у самого тротуара в машине находился за рулем ее турецкий
«знакомый незнакомец», с расстегнутым ремнем безопасности и курил, безнадежно-презрительно поплевывая в окно, - видимо, стояние в пробке уже успело ему изрядно надоесть. Не узнать этого человека было невозможно - в нем было нечто такое, что мгновенно выделяло его из толпы. Эта огромная голова, этот взгляд, в первый момент даже казавшийся добродушным, эта вялость и одновременно собранность в жестах. Палач и жертва в одном лице.
        Уже третий раз в своей жизни Маруся сталкивалась с ним!
        Вероятно, почувствовав на себе ее взгляд, он лениво обернулся и некоторое время тоже смотрел на Марусю, стоявшую у края тротуара с прижатой к животу сумочкой.
        Потом потянулся в ее сторону, опустил боковое стекло.
        - Привет, Изаура!
        Маруся в ответ только захлопала глазами, находясь в каком-то эмоциональном ступоре.
        - Нет, ну надо же… - хмыкнул тот. - Тесен, тесен этот мир!
        Его рука перевешивалась через окно - огромная, безволосая, белая рука, больше похожая на бревно с большими белыми пальцами. Из таких лапищ вряд ли вырвешься…
        - А ты, я вижу, на сносях, - констатировал он, указав пальцем ей на живот. - В твоем положении дома уже надо сидеть, а тебя понесло куда-то! Как муж-то там твой поживает?..
        В его голосе была ленивая насмешка и вместе с тем нечто такое… зависть, что ли? Только как будто он не ей завидовал, а ее мужу (хотя такового не существовало вовсе - но откуда ж «старому приятелю» об этом знать!). Ведь в первую их встречу, еще в Турции, Маруся прямо заявила ему, что замужем.
        Она внезапно увидела себя словно со стороны - в зеленовато-голубом широком платье, голубых сандалиях, с тонкими руками и ногами, большим животом, длинными, вьющимися на ветру волосами, с блестящими от недавних слез глазами. Трогательное, беспомощное создание, слишком слабое и нежное, чтобы противостоять грубой силе. Слишком невинна и… слишком желанна.
        Именно так - только сейчас Маруся поняла, что к ней испытывает этот странный человек, почему помнит, почему каждый раз не может пройти спокойно мимо. Она вызывает у него желание - вот почему. Даже сейчас, даже такой. Может быть, еще сильней, еще ожесточенней и нетерпеливей - такой, с чужим ребенком под сердцем. Ведь он сам хотел владеть ею, держать в своих лапах, не выпускать. Заполнить ее только собой…
        - Чего так смотришь, Изаура? - фыркнул он. - Боишься? Напрасно… Садись, подвезу.
        Он распахнул дверцу машины.
        Но Маруся шарахнулась в сторону. Никакие силы не смогли бы ее заставить сесть в эту машину, рядом с этим человеком!
        Она быстро пошла вперед.
        Опомнилась только тогда, когда оказалась на Крымском мосту хотя надо было свернуть вправо, к Дому художника. На середине моста заметила, что движение на дороге потихоньку налаживается и машины прибавляют скорость.
        Маруся оглянулась и увидела яркое фиолетовое пятно, мелькающее позади - среди опор моста. Потом пятно исчезло за громоздкой фурой, непонятно откуда взявшейся: ведь проезд в центр большегрузному транспорту был заказан. А потом пятно снова появилось, обогнав фуру… Это был «турецкий друг» - он стремительно мчался вслед за ней, за Марусей, он хотел снова ее догнать. Она была нужна ему, иначе зачем он вдруг стал лавировать в потоке, словно взбесившись, вызывая возмущенные гудки других водителей? Как будто догадался - четвертой встречи может и не быть. Сейчас или никогда.
        Марусю охватил первобытный, мистический страх. Она боялась не за себя, а за своего ребенка, словно этот человек мог раздавить его своими чудовищными руками. Она побежала вперед, позабыв о всяких там выставках и любовании прекрасным. У нее было только одно желание - удрать, спрятаться и больше даже носу из дома не высовывать.
        Она была уже в конце моста, осталось только завернуть направо и спуститься в метро (в который раз именно метро казалось Марусе единственным прибежищем). И вдруг автомобиль «турецкого друга» тоже свернул направо и резко, очень резко затормозил - прямо перед ней.
        Маруся зажмурилась и от страха даже присела.
        Но в следующее мгновение раздался визг других тормозов, и глухой, страшный, тяжкий, невыносимо долгий грохот и скрежет, словно прямо над ее головой рушились горы.
        Казалось, ее вот-вот раздавит, разотрет в порошок некая сила, противостоять которой не сможет ни один человек. «Умирать не страшно… - успела подумать Маруся. - Там нас будет ждать Сеня…»
        А потом наступила тишина.

…Маруся чуть приоткрыла один глаз и обнаружила, что в авто «турецкого друга» врезалась сзади фура. Фура упала на бок, ее сильно развернуло - это было первое, что заметила Маруся. И только потом, переведя ошеломленный взгляд чуть вперед и в сторону, она увидела сплющенную, искореженную иномарку фиолетового цвета с отвалившейся дверцей.
        А еще дальше, посреди дороги, лежал он, ее знакомый незнакомец, вылетевший через лобовое стекло. Лицом вверх. Глаза его были широко открыты и неподвижно, не мигая, смотрели в небо.
        И в этот момент внутри нее кольнуло и потянуло.
        - Ой, - сказала она. - Ой-ой-ой… - И осторожно села на асфальт.
        Когда приехало несколько машин «Скорой помощи», то забрали они троих - «турецкого друга» (вернее, не его, а его мертвое тело), Марусю, у которой начались схватки, и водителя фуры с легким сотрясением мозга.
        Что-то было не так - это он сразу понял. Темнота вокруг давила, а страх и беспокойство волнами накатывали на него.
        Сначала он думал, что скоро это прекратится, и вновь наступит тишь да благодать, но давление извне только усиливалось.
        Он почувствовал панику.
        А что, если это конец? Если это снова переход - на этот раз обратно, в небытие? И жернова судьбы вновь растирают его в прах? Пожил, осознал свое существование - и все, обратно, в черную пустоту…
        Это длилось довольно долго, и лишь иногда случались передышки, во время которых он мог отдохнуть, а после его начинало еще сильней давить и сплющивать.
        Но передышки становились все короче. Он задыхался, ему не хватало кислорода.
        А потом случилось самое неприятное - он вдруг стал терять привычные координаты. Вселенная дрогнула и поплыла куда-то - наверное, возвращаясь в хаос.
        Его окончательно расплющило и сдавило…
        И случилось непоправимое - он провалился в какое-то иное измерение, в котором невозможно было существовать. Нестерпимый, жуткий холод. Свет - ослепительно яркий. Грохот и гул вокруг!
        Он сделал первый вдох и закричал.
        - Кто у вас, видите? - строго спросила акушерка.
        Маруся заморгала глазами. Она видела все прекрасно, но сознание ее еще плавало в каком-то тумане.
        - Мамочка, кто у вас? - опять настойчиво повторила акушерка.
        - М-мм… мальчик, - шепотом ответила Маруся.

«Почему же - мальчик? - сознание постепенно стало включаться. - Ну да, формально - это мальчик, но „мальчик“ - звучит как-то абстрактно. Неправильно. Мало ли мальчиков вокруг… На самом деле - это же сын! Мой собственный сын!»
        После всех мучений, ожиданий, страха, беспокойства, того кошмара, который случился на Крымском мосту, и двадцати двух часов родов, Маруся вдруг ощутила радость такой силы, что едва не потеряла сознание.

«Сын!» - захлестнуло ее ликование. Наверное, полководцы не испытывают такого подъема, когда после многолетней войны их войска маршируют в победном марше по площадям завоеванных стран… Куда там даже Александру Македонскому, захватившему полмира! Наверное, такого не испытывают и многомудрые мужи, десяток лет блуждавшие среди сухих формул и внезапно ощутившие озарение. Разве чувствуют они потом такой же восторг и гордость, когда в присутствии королей и прессы им вручают Нобелевскую премию за открытие какого-то нового, разрушительного вещества? Нет же! А новоизбранный президент - так же он взволнован и горд, когда произносит свою клятву при всем честном народе во время инаугурации? Вряд ли…
        Потому что радость Маруси была какого-то иного свойства - чистая и яркая, без единого сомнения, и если с чем и можно было ее сравнить, то разве что только с солнечным светом.
        - Сын! - потрясенно прошептала она.

…Эта радость никуда не исчезла потом, просто Маруся научилась ей немного управлять. Но привыкнуть к тому, что у нее теперь есть сын, так и не смогла. Первые дни она только и делала, что улыбалась.
        Она не просто любила этого маленького мальчика - она обожала его, она думала только о нем, она жила только для него, она легко пожертвовала бы своей жизнью ради него.
        И знала: эта радость - навсегда. До самой ее смерти. Никогда она не привыкнет к тому, что у нее есть сын, всегда будет изумляться этому чуду, произошедшему с ней.
        - Давай-давай, заноси! Вот сюда, так, аккуратненько… Марусь, в этот угол или тот? Нет, совсем к окну не надо - из форточки будет дуть! - командовала Кристина Пескова.
        Виталик, сосредоточенно пыхтя, под ее руководством устанавливал детскую кроватку в комнате Маруси. Кроватка была не новой, но в довольно приличном состоянии. Равно как и коляска. И две ванночки - совсем крошечная, для новорожденных, и чуть побольше. И еще гигантский мешок детского приданого. Работая в соцзащите и к тому же будучи очень деятельной особой, Кристина взяла на себя поиск всего необходимого.
        - И ни копейки не попросили за это - заметь! - с торжеством произнесла она, кивнув на те богатства, которые теперь занимали все пространство в комнате. - Вот, а говорят, добрых людей нет!
        Виталик закончил с кроваткой, осторожно присел рядом, на краешек стула.
        - Сделал? Большое тебе мерси. Ну все, а теперь иди, иди! - сурово сказала ему Кристина. - Тут, понимаешь, полная стерильность нужна, а ты алкогольные пары распространяешь по комнате!
        - Что ты его гонишь? - вступилась за соседа Маруся. - Виталик, правда - спасибо, ты очень помог! Как бы мы с Кристинкой все эти тяжести сюда затащили…
        Виталик ничего не ответил, только поправил хвост волос на затылке.
        - Как назовешь? - почему-то шепотом спросила Кристина, глядя на маленький сверток у Маруси на руках.
        - Егоркой.
        - Замечательное имя! - восхитилась та. - А по отчеству как запишешь?
        Маруся помолчала. Потом произнесла нехотя, устало:
        - Леонидович.
        Кристина с Виталиком переглянулись.
        - Егор Леонидович? Нет, не звучит как-то, - неожиданно подал голос Виталик. - Несолидно.
        - А и правда! - спохватилась Кристина. - Егор - это ведь производное от Георгия, да?.. Георгий Леонидович - куда как лучше! А дома можно Егоркой называть…
        Маруся улыбнулась:
        - Ну вот, быть вам теперь крестными!
        Кристина покраснела, а Виталик побледнел.
        - Такая ответственность… - придушенным голосом выдавил из себя он. - Но нет, Маруся, ты не думай - я согласен!
        А Кристина ничего не сказала - само собой разумеется, что она тоже была согласна.
        Некоторое время они все сидели молча. Маруся смотрела на Егорку, а Виталик с Кристиной - на нее. Потом Егорка начал проявлять беспокойство.
        - Голодный! - с удовольствием пояснила Маруся и повернула к ним Егорку, чтобы те полюбовались, как он кряхтит и пыхтит, наливается малиновым гневным румянцем, забавно кривя личико. - Это прелюдия. А потом будет сам концерт!
        - Господи, голодный! Ребенок голодный! - перепугалась Кристина. - Виталик? - грозно прошипела она.
        - Иду-иду… - Виталик, тоже страшно взволнованный, прыжками, на цыпочках, словно огромный кенгуру, выскочил из комнаты.
        Маруся принялась кормить Егорку. Не сразу заметила, что Кристина тихо плачет, вытирая глаза тыльной стороной ладони.
        - Кристина, не надо, - спокойно произнесла Маруся.
        - Все-все, не буду! - та поморгала мокрыми ресницами, потом вскочила. - Ладно, пойду кашу тебе сварю.
        - Мне?
        - Ну да - это ведь ты в первую очередь должна питаться!
        - Не надо… Ты и так для меня столько сделала! Ей-богу, я справлюсь… - тихо засмеялась Маруся.
        - А я все равно тебе кашу сварю! - угрожающе произнесла та. - Чего ты меня гонишь? Я, может, у себя там в четырех стенах от тоски загибаюсь…
        Кристина стала заходить к Марусе почти каждый вечер и страшно обижалась, если Маруся вдруг отказывалась от ее помощи.
        В этой женщине было столько энергии, что ее непременно надо было куда-то расходовать.
        Она варила превосходные каши, за десять минут могла нажарить целую сковородку картошки, а однажды соорудила настоящий украинский борщ, тарелка которого перепала и Виталику. Тот съел все, до последней капли. Потом подумал - и тщательно, до блеска облизал тарелку.
        - Завитухин, ей-богу, ты как собака! - рассердилась тогда Кристина и едва не стукнула Виталика половником по лысеющему затылку. - Ну что за манеры!
        Она упорно продолжала таскать Марусе детские вещи - благо что у нее было много знакомых по всему району.
        Это очень облегчило жизнь Марусе. Конечно, ей выдали единовременное пособие, потом платили каждый месяц сколько-то, были и еще кое-какие льготы как матери-одиночке, да и Лилия Сергеевна время от времени подбрасывала что-то, но все равно едва хватало только на самое необходимое…
        Егорка был довольно спокойным ребенком - тем не менее первые недели, как и большинство молодых мам, Маруся чувствовала себя загнанной лошадью. Стирка, глажение, кормление, сцеживание, гуляние, купание, любование, перепутанные день и ночь…
        Однажды, когда Егорке шел уже третий месяц, к ней заглянул Виталик.
        - Ну, как ты? - неуверенно спросил он.
        - Отлично! А-атлично, а-атлично… - она ходила по комнате, укачивая ребенка. - Только он не спит чего-то. Егор! - она с напускной строгостью заглянула сыну в лицо. - Будешь ты спать или нет?..
        Тот в ответ только таращил огромные серо-голубые глаза.
        Виталик сел на стул, примерно сложив руки на коленях.
        - А он ведь уже улыбается! - похвасталась Маруся и подошла к Виталику. - Ну-ка, улыбнись дяде! - Она пощекотала Егору живот.
        Егор немедленно расплылся в беззубой улыбке.
        - Вот видишь - он тебя знает! - нравоучительно сказала Маруся и принялась снова вышагивать по комнате. - А-а, а-а… Нет, ты сиди, ты мне совершенно не мешаешь, Виталька!
        - Маруся, - через некоторое время тихо произнес тот.
        - Что?
        - Разве ты ничего не заметила?
        - А что? - рассеянно спросила она, не отрывая от сына глаз.
        - Я ведь не пью.
        - Молодец, - бодро сказала она. - Молодец, дядя Виталик! Погоди… - Она словно опомнилась и в первый раз пристально вгляделась в соседа. Тот в новых тренировочных и новой майке, которые были ему не малы и даже относительно чисты, выбритый и почти не опухший смотрелся как-то непривычно. - А что случилось?
        - Я понял. Я кое-что понял, - тихо произнес Виталик. - Вернее, даже не так… Маруська, со мной что-то странное происходит - я больше не боюсь. Ну, в смысле, я больше не боюсь смерти.
        Маруся осторожно положила заснувшего Егорку в кровать. Надо было заняться стиркой, пока тот спал, но что-то в голосе соседа встревожило ее.
        - Так это хорошо… - тоже тихо произнесла она, решив, что стирка может подождать.
        - И знаешь, кто в этом виноват? Ты!
        - Я?
        - Да, ты и Егор… - Виталик с треском почесал живот. - Я не знаю, почему, но… но когда я на вас смотрю, то… Я даже не знаю, как это объяснить! Я больше не боюсь смерти, потому что вижу - есть нечто, что больше смерти.
        - Говори, - Маруся села напротив. «А он вправду изменился - как я только этого раньше не заметила! И так смотрит на меня… Нет, это будет просто ужасно, если он сейчас начнет признаваться мне в любви! Он хороший, добрый, но…»
        - Я хочу жить. Я ведь не жил раньше… - шептал он. - Как ты думаешь, я еще способен хоть кому-то понравиться?
        - Конечно! - чересчур энергично закивала она.
        - У меня много лет никого не было. Никого, ты понимаешь? Я, в общем, даже ухаживать не умею и, если честно, очень смутно представляю, как все это делается…
        Марусе стало совсем неловко.
        - Она не говорила тебе, как я ей… Ну, я мог бы с ней…
        - С кем? - вздрогнула Маруся.
        - С Кристиной, с кем же еще! Понимаешь, она такая…

«Кристина! Ему нравится Кристина!» - возликовала Маруся, и точно камень свалился с ее сердца.
        - Она замечательная! - шепотом закричала Маруся. - О, ты даже не представляешь, какая она!
        - Почему это - не представляю? - Виталик даже как будто обиделся. - Что ж у меня, глаз, что ли, нет… Но вопрос в другом - обратит ли на меня внимание такая… такая эффектная женщина? Вокруг нее всегда столько народу толчется… А я кто? А я урод какой-то!
        - Ты не урод, - ласково сказала Маруся и погладила Виталика по лысеющему затылку. - Ты тоже очень интересный мужчина. Такой… - она задумалась, подыскивая слова, - такой солидный, представительный, интеллигентный!
        - Я? - от удивления он даже пошатнулся на стуле.
        - Да, - важно кивнула Маруся. «Господи, какой же он еще ребенок, в самом деле!» - Матом не ругаешься, антиобщественных поступков не совершаешь…
        - Марусенька, ты бредишь, - невесело усмехнулся Виталик. - Если уж это считать за достоинство…
        - Ну, тогда сделай что-нибудь, что поразило бы ее!
        - Например? Я сам уже об этом думал… Подарить Кристине колечко с бриллиантом? Или корзину цветов? Выйти во двор и спеть романс? Но я даже на гитаре играть не умею! - схватился он за голову.
        - Устройся на хорошую работу. Я тебя уверяю - на Кристину это подействует гораздо сильнее, чем все бриллианты мира… Если ты хочешь, чтобы у вас все было серьезно, докажи ей - на тебя можно положиться!
        Виталик задумался. Пожалуй, еще никогда Маруся не видела своего соседа таким взволнованным и серьезным…
        Через месяц Виталик устроился на мебельную фабрику по своей специальности. Сделал ремонт в своей комнате - покрасил потолок, содрал старые вылинявшие обои и наклеил новые с жизнерадостными медвежатами (то, что новые обои предназначались скорее для детской, а не для комнаты старого холостяка, Виталик так и не догадался), а перед ремонтом сдал батарею пивных бутылок, загромождавших у него половину комнаты.
        Маруся с некоторым страхом наблюдала за этими революционными преобразованиями - она боялась, что в один прекрасный день Виталик сорвется, опять притащит домой полную сумку пива и выпьет его за целый вечер - один, тупо глядя в окно. А утром выползет из своей комнаты вялый, опухший и снова заговорит о неизбежности смерти…
        Но нет, этого не случилось. С каким-то торжественным исступлением Виталик творил свою новую жизнь, и единственным минусом было то, что поговорить с Кристиной он так и не решался.
        - Я боюсь, - как-то признался он Марусе. - Вот как увижу ее - так прям сердце в пятки и уходит.
        - Она же добрая!
        - Она-то добрая, но все-таки подойти к ней как-то страшно… И что я ей скажу? Назначу свидание? Приглашу в кино? И почему у других мужиков все так легко получается…
        Иногда Маруся вспоминала о том, что произошло на Крымском мосту тогда, перед рождением Егорки.
        Что это было?
        Зачем судьбе понадобилось в который раз сводить ее с тем странным, страшным человеком? Обычно в большом городе такие встречи невозможны, почти невероятны - один шанс из нескольких миллионов!
        И почему Маруся так боялась этого огромного, косолапого человека? Да, однажды, в Турции, он чуть едва не сломал ей палец, когда маялся от жары и безделья, но ей ли было не знать, как безобразно иногда ведут ее соотечественники за границей, когда считают своим долгом отдыхать на всю катушку?..

«В нем было что-то странное… А может, он был маньяком или сумасшедшим? Но если каждого злодея или негодяя считать сумасшедшим… Нет, он был вполне нормальным. Просто плохим, очень плохим человеком!»
        Она пыталась убедить себя, что вовсе не за ней гнался он тогда по мосту, а просто, воспользовавшись тем, что пробка на дороге рассосалась, помчался вперед - и именно из-за того произошла авария. Обычное дорожное происшествие, обычная трагедия - подобное случается каждый день на московских улицах…
        Но интуиция говорила обратное.
        Именно ее он хотел догнать. Сначала отпустил, а потом опомнился, решил вернуть! И его не смущало то, что она открыто выказывала свое отвращение к нему и даже то, что она была, как он выразился, «на сносях». Он как будто осознал, что хочет владеть ею несмотря ни на что. И эта странная, неприятная Марусе страсть погнала его вперед.
        И убила в конце концов.
        Маруся никогда никому не желала смерти (историю с Леонидом Урмановым можно было считать исключением, да и то отомстить она ему так и не смогла!). Но в случае с
«турецким другом» все было по-другому. С тех пор как она своими глазами увидела его смерть, то испытала нечто вроде облегчения. Как будто стало легче дышаться… Он исчез. Он больше не станет ее преследовать!
        Единственное, что теперь пугало ее, - это то, как произошедшее могло отразиться на Егорке. Он был вполне здоровым ребенком (по крайней мере, так утверждали врачи), но что такое здоровье? «Турецкий друг» тоже, судя по всему, был физически здоров, да и Виталик тоже, но что такое творилось с их «эмоциональной сферой», как выразилась бы врачиха из женской консультации, которая вела курсы для беременных?.
        Маруся так страстно любила Егорку, что вечно воображала всякие ужасы. Ее страх за ребенка был настолько силен, что порой она не находила себе места. А когда он болел, Маруся становилась совершенно невменяемой.
        Пару раз Егорка простужался - и как же тогда пугалась Маруся! Некоторое время у него были проблемы с животом, потом резались зубки, и он капризничал и отказывался от еды, и каждый раз Маруся обмирала от страха.
        Она ни на секунду не выпускала его из своего внимания, то и дело бегала проверять, где он, что делает, спит в данный момент или бодрствует.
        Когда Егорка стал ползать, она только усилила внимание…
        - Маруся, это не мое, конечно, дело, - как-то кисло заявила Алевтина Климовна. - Но ты совершенно сумасшедшая мамаша! Если так пойдет дальше, то ты испортишь ребенка.
        - Чем это я его испорчу? - насторожилась Маруся.
        - Своей любовью, чем же еще! На прошлой неделе два раза вызывала «неотложку», когда у Егорки температура чуть больше тридцати восьми была, а сейчас вот стираешь, а сама то и дело к себе в комнату бегаешь проверять, как он там… Представляю, что будет, когда он подрастет!
        Маруся ничего не ответила. В словах Алевтины была своя правда - с тех пор как родился Егорка, Маруся словно забыла о себе, полностью растворившись в ребенке, но что в этом было плохого? И разве могла она заставить себя меньше любить его?..

«Может быть, она завидует мне? У самой-то детей никогда не было… - растерянно подумала Маруся. - Хотя нет, непохоже, чтобы она мне завидовала!»
        В самом деле, уличить Алевтину в обычной женской зависти было нельзя. Соседка с трудом терпела присутствие ребенка в квартире, ее раздражал Егоркин плач, хотя мальчик редко позволял себе капризничать, и, главное, брезгливое выражение теперь прописалось на Алевтинином лице.
        Материнство казалось Алевтине Климовне ненужным, утомительным, неприятным, слишком физиологичным процессом, превращающим человека в животное. А ребенок сам по себе - бессмысленное нечто, основная функция которого - непрерывно есть и непрерывно пачкать пеленки. И все.
        Она с трудом терпела происходящее в их коммунальной квартире в отличие от Виталика, которого, наоборот, появление Егорки преобразило, и Модеста Павловича, настроенного вполне благодушно…
        - Так сколько же мы не виделись? Ох, больше года, наверное… Года полтора - это точно! - Людмила осторожно поправила локон. Свои длинные темные волосы она уложила в вечернюю прическу - дама из высшего общества… Маруся в платье, которое прекрасно подходило для прогулки по городу, но здесь, в стильном дорогом ресторане с якобы простым, незатейливым названием, смотрелось как-то не так, с распущенными длинными волосами чувствовала себя не вполне уверенно. Всяк сверчок знай свой шесток! Казалось, окружающие и даже официанты при всей своей ангельской любезности знали, как давно она посещала парикмахерскую, сколько стоят ее платье, ее туфли, сумочка, на какой распродаже они были куплены, и что помада на ее губах приобретена в заурядном подвальном магазинчике, неподалеку от ее дома…
        В дальнем углу зала сидел известный тележурналист, читал газету, попивая кофе из малюсенькой чашки.
        Неподалеку шумная пара, перебивая друг друга, вспоминала, как они катались на лыжах и какие смешные швейцарцы.
        С другой стороны, у зеркальной стены, за столиком сидели трое в одинаковых черных костюмах и вполголоса вели деловой разговор:
        - …я полагаю, к этому региону надо присмотреться повнимательней. Как вы смотрите на двухгодичный контракт? Миллиона четыре придется вложить, не меньше.
        - А о Белоруссии не думали?
        - Нет, пока еще рано. Потом - может быть. Там сейчас не вполне стабильная ситуация…
        - Кстати, о банках. У меня есть председатель совета директоров… - понизил голос один из троицы, сообщая название банка. - Отличный мужик! Очень толковый, я могу с ним встретиться и обсудить этот вопрос…
        Официантка принесла им большой графин с водкой, и они замолчали.

…Людмила решила отметить в этом кафе свой день рождения и пригласила Марусю, с которой давно не встречалась. Других гостей не было, только старшая Людмилина сестра Лариса, прилетевшая из Канады, и пятилетняя Варька. Ждали еще главу семейства - Богдана, но он опаздывал.
        В первый момент, когда они только вошли, возникла не совсем приятная ситуация - оказалось, что заказан совсем не тот столик, на который рассчитывала Людмила.
        - Почему здесь? - недовольно спросила она официантку. - На первом этаже? Гос-споди, мы же всегда на втором сидели! Девушка, вы уверены, что это именно наш стол?
        - Да. Именно этот стол был заказан на вашу фамилию, - приветливо улыбнулась та.
        - Нет, ну надо же… - рассердилась Людмила и обернулась к своей сестре Ларисе. - Он совсем совесть потерял! Ведь это он, между прочим, здесь столик заказывал… Ведь знает же, что на первом этаже сидеть невозможно, только на втором!
        Она говорила о Богдане.
        - Почему невозможно? - спросила Маруся. - По-моему, вполне неплохо…
        - Ты не понимаешь! - вспыхнула Людмила. - Здесь всегда народ толчется и слишком шумно, а на втором этаже - такие милые отдельные кабинетики! И о чем только мой разлюбезный супруг думал… Ладно, садимся!
        - Мам, мне мороженого! - немедленно потребовала Варвара, залезая на стул. - Мам, шоколадного!
        - Варя, у тебя горло.
        - Ма-ам?.. - Голос у Варвары задрожал, в глазах показались слезы.
        - Ладно, фиг с тобой! - снова вспыхнула Людмила. - Хочешь болеть - пожалуйста!
        Лариса, полная, уже немолодая (она была намного старше Людмилы, и Маруся ее видела в первый раз), флегматично погрузилась в чтение меню.
        Сама Людмила некоторое время смотрела на скатерть широко открытыми глазами.
        - Нет, никак не могу поверить, что он заказал нам столик на первом этаже… Издевается он, что ли?
        - Давайте закажем квише, - флегматично произнесла Лариса. - Я люблю сыр. - Она посмотрела на Марусю и пояснила: - Квише - это французский пирог такой… С сыром.
        Перед Марусей тоже лежало меню. Угощала Людмила, о чем она заранее предупредила всех. Маруся перелистала несколько страниц - цены в меню были не указаны. «Тут, наверное, дико дорого…» - машинально подумала она.
        - Марусечка, ты что будешь? - наконец очнулась Людмила.
        - Наверное, рулеты из камбалы и… и, пожалуй, «Карри Мадрас», - неуверенно произнесла та.
        - Этот «Мадрас» - сплошной перец. Обопьешься! Возьми лучше свинину с клюквенной подливкой. Очень советую.
        - Ма-ам, а мне мороженого! Ма-ам, ты обещала! - Голос у Вари вновь начал предательски звенеть. Она была такой хорошенькой, такой смешной, что Маруся не могла не улыбаться, глядя на нее.
        - Да будет тебе мороженое! - осатанело воскликнула Людмила. - О, да что ж это такое… У кого день рождения - у тебя или у меня?!
        После недолгого обсуждения с официанткой заказ наконец был сделан.
        - Маруся, а твоему сколько? - флегматично спросила Лариса, оторвавшись от меню.
        - Год, - ответила за Марусю Людмила. - Представляешь, Лариска, она одна его растит, без мужа!
        - Ну и правильно.
        - Да ты что! Маруся, ты хоть на алименты подала? - спросила Людмила и продолжила, не дожидаясь ответа. - Все мужики - сволочи. Нет, ну надо же, я ему тыщу раз говорила, что на первом этаже здесь сидеть невозможно!
        - Я вчера ходила на танцы, - ерзая на стуле, сообщила Варя Марусе. - А завтра пойду в бассейн.
        - Ты не пойдешь завтра в бассейн, - моментально вскинулась Людмила. - У тебя горло!
        - Ма-ам?!!
        - Конечно, твой Богдан - не подарок, - флегматично заметила Лариса. - Но у него стабильный доход, у него связи, по бабам он не шляется… Смотри, Людка, допрыгаешься - останешься на бобах.
        - Я?.. Ха-ха! - не вполне уверенно засмеялась Людмила.
        Мужчины за соседними столиками повысили голоса:
        - …кровь из носу, но это надо зарегистрировать до конца лета!
        - Семьдесят процентов наши, тридцать - ваши.
        - А не пошел бы ты… Шестьдесят и сорок.
        - Ребята, ребята, главное - это вовремя зарегистрировать компанию! А в крайнем случае, если не дадут регистрировать, Конституционный суд подключить!
        - На черта нам этот суд, мы еще между собой не договорились…
        Принесли заказ. Варя немедленно напала на мороженое.
        - Так, значит, твоему сыночку год… - пробормотала Лариса, уткнувшись в тарелку. - А зовут как?
        - Егор. Георгий! - подсказала Людмила. - Я Маруську сто лет знаю…
        - Маруся, Маруся, а ваш мальчик ходит в бассейн? - ерзая, вежливо поинтересовалась Варвара, уже вся перепачканная мороженым. - Я вот, например, хожу в бассейн. И на танцы. А еще мне мама собачку обещала купить…
        - Варенька, у Маруси сынок совсем маленький, он и ножками еще не ходит! А насчет собачки мы пока не договорились.
        - Ма-ам?!!
        - В Канаде очень красивые леса, - подумав, сказала Лариса. - Вообще, я люблю природу.
        - Если мы разведемся, то я Варьку ему оставлю, - вдруг мстительно произнесла Людмила. - Пусть сам ее воспитывает, если такой умный!
        - Кому, папе? - с интересом спросила Варя, и глаза ее оживленно заблестели. - Папа добрый! - и она снова уткнулась в креманку с мороженым.
        - Нет, ты слышала? - прошептала Людмила, и глаза ее тоже заблестели - но уже от злости. - Готовься, Марусечка, что Егор тебе скоро тоже что-нибудь эдакое ляпнет… Папа добрый! А я, значит, фашистка, раз мороженое есть не даю, собаку не покупаю, в бассейн ходить запрещаю…
        За столик сзади села компания французов - они смеялись, весело обсуждали что-то, размахивали руками.
        Людмила замолчала, с отвращением оглянулась на них.
        - Россия очень переменилась, - флегматично произнесла ее старшая сестра, подняв вилку. - Я пятнадцать лет тут не была. Приехала - и прямо обалдела… Ничего не узнала. Чужой город!
        - Правда, теть Ларис? Совсем-совсем? - заерзала Варя. - И меня тоже не узнала?
        - Варенька, детка, да тебя еще в проекте не было, когда я отсюда уезжала! - умилилась Лариса и звонко чмокнула племянницу в перепачканную шоколадом щеку.
        Маруся снова рассеянно улыбнулась. Чем дальше, тем больше она думала о Егорке. Это был первый раз, когда она оставила его матери - только на этот вечер. Первый раз, когда они расстались так надолго. «Ладно уж, отдыхай, - сказала Лилия Сергеевна, когда Маруся привезла к ней внука. - И, пожалуйста, не беспокойся - я прекрасно со всем справлюсь!»
        Но Маруся не могла не беспокоиться. «Я же не сказала ей, что Егор не любит простой кефир, ему надо сделать сладкий… Но не слишком! А привезла ли я запасные ползунки? Нет! - испугалась она. - Или все-таки привезла?..»
        В этот момент появился Богдан. Синие глаза, испанская бородка, рваные джинсы, клетчатая ковбойка нараспашку… Выглядел он довольно мрачно - плюхнулся на свободный стул и сразу же заказал официантке стакан водки. Та, трепеща, немедленно отправилась исполнять его приказание - ни рваная рубашка, ни ковбойка ее не смутили. Богдан был их клиентом…
        - Папуля! - обрадовалась Варя. - А теть Лариса прямо о-бал-де-ла, когда в Москву приехала… Она даже меня не узнала!
        - Вообще, у нас шампанское, - сдержанно заметила Людмила. - И ты же знаешь, я ненавижу, когда вот ты с таким лицом, в таком виде… У меня сегодня день рождения, между прочим.
        - Поздравляю, - буркнул тот, не обращая ни на кого внимания, и залпом опрокинул в себя стакан водки, только что поднесенной официанткой.
        - Богдан, а почему ты заказал столик на первом этаже, а не на втором? - нервно спросила Людмила, теребя в руках салфетку.
        - Папуля, а собачку ты мне купишь наконец? - со взрослыми интонациями протянула Варя. - А, па-ап?
        Сестра Лариса вздохнула сокрушенно:
        - Да, Богдан, почему вы не кабинет заказали? Между прочим, у Людочки все-таки праздник…
        - Па-ап, ну что ты молчишь? Я тебя спрашиваю - ты купишь мне собаку или нет? - строго, с надрывными материными интонациями поинтересовалась Варвара, уронив солонку. - Да или нет? Ты мне прямо скажи!
        - Сразу бы намекнули, чтобы я в гостинице остановилась, а не у вас… - забубнила Лариса.
        - Ты что, оглох? - с раздражением воскликнула Людмила. - Я, между прочим, хочу знать, почему ты…
        Но она не успела договорить фразу.
        - Господи, как вы меня все допекли! - с тоской произнес Богдан, глядя в потолок, точно собираясь завыть на блестящую хрусталем люстру. - Сил моих нет…
        Он бросил на стол купюру и твердым шагом вышел из зала.
        - Теть Ларис, а как это - «в проекте»? - с любопытством спросила Варя, словно ничего особенного не произошло. - А, как это?
        Людмила снова уставилась на скатерть широко открытыми глазами.
        - Люда, что ты? - коснулась ее локтя Маруся. - Все в порядке. Наверное, он просто устал… Не в духе.
        - Козел он, вот кто, - мрачно произнесла Людмила.
        - Если папочка козел, то ты, мамочка, коза. А я тогда кто? - принялась серьезно рассуждать Варя. - А я тогда получаюсь козочка! Но вот кто у нас в семье теть Лариса, я просто ума не приложу… Теть Ларис, давай ты будешь коровкой, а?..
        - Мне пора, - сказала Маруся, глядя на часы. - Я Егорку с мамой оставила!
        - Ладно, мы тоже пойдем, - вздохнула Людмила.
        Возле входа стояла машина Людмилы - хорошенькая малолитражка золотистого цвета.
        - Тебя подвезти?
        - Нет, спасибо… На метро быстрей получится! - покачала головой Маруся. - Мне по прямой, без пересадок.
        - Ну да, сейчас же сплошные пробки… - усмехнулась Людмила. - Ладно, пока, подруга. Хотелось повидаться в кои-то веки, а этот хрен все испортил.
        - Если папа хрен, то ты, мама, горчица. А я тогда кто получаюсь? А я буду кетчупом. Нет, я буду - васаби. Ма-ам, помнишь, мы в японском ресторане эту… всякую дрянь ели с васабей? Нет, с васабью… Ма-ам, а как правильно?
        Лариса с трудом втиснулась на переднее сиденье.
        - До встречи, - Людмила поцеловала Марусю. - Ты очень изменилась, знаешь?
        - Разве?
        - Да. Сидела с таким отсутствующим видом, о чем-то думала… Хотя понимаю, нелегко тебе!

…На самом деле Марусе было очень легко. Она ворвалась к матери, сразу же бросилась к Егорке - тот сидел на диване, сосредоточенно мусоля во рту сушку, и смотрел рекламу по телевизору.
        - Золото мое… Принц! Самый любимый! - принялась тормошить его Маруся. - Мама, он не плакал? Он кефир пил?
        - Он прекрасно себя вел! - с гордостью произнесла Лилия Сергеевна. - Ты знаешь, я тут, на досуге, составила ему гороскоп, и такие удивительные вещи открылись! Вот послушай… - Она нацепила на нос очки и включила ноутбук.
        - Мама, я тебя умоляю! - закричала Маруся негодующе.
        Она не хотела ничего знать - хотя, по выражению лица Лилии Сергеевны, перспективы у Егорки были самые радужные.
        - Планированием семьи ты не занималась, а теперь даже не хочешь Егорушкину жизнь спланировать! - обиделась она.
        - Ты о чем? Мама, я же тебе тысячу раз говорила, что не верю во все это! - жалобно произнесла Маруся. - И в то, что рождение детей можно как-то спланировать - тоже не верю!
        - А если бы верила, то родила бы в браке! И все были бы счастливы!
        - Нет, - покачала Маруся головой. - Ты знаешь, мама, я ни на минуту, ни на секунду не жалею о том, что родила Егорку. Да, я совершенно не планировала это, я была легкомысленна, но и слава богу - иначе у меня не было бы теперь моего мальчика! - Она укусила сына за пятку, и тот, хохоча, принялся отбрыкиваться. - Вот если спросить у тех женщин, которые тоже не собирались заводить ребенка, а он, этот ребенок, все-таки появился на свет, жалеют ли они о чем-то? Так вот, я больше чем уверена, они все скажут: нет.
        - Вообще, ты права, - задумчиво зевнула Лилия Сергеевна. - За нас решают звезды - когда рожать, а когда нет…
        - Мама, ты сама себе противоречишь! - засмеялась Маруся. - То говоришь - надо планировать, то - звезды сами за нас все решат…
        Маруся одела Егора, и они отправились домой.
        Она не подозревала, что с этой ночи в их коммунальной квартире начнут происходить некие события.

…Все уже давно спали: и Виталик - усталый, честно отработавший день на мебельной фабрике, и Маруся, на которую выпитый бокал шампанского на дне рождения у Людмилы подействовал не хуже таблетки снотворного, и Егорка, утомленный визитом к бабушке… Но внезапно сонную тишину прорезал чей-то вопль.
        Маруся подскочила на кровати, сонно заморгала, вглядываясь в циферблат часов с подсветкой, - была половина второго ночи. Вопль повторился - и столько праведного гнева в нем было, сколько неистового возмущения! Голос явно принадлежал Алевтине Климовне. «Может, к нам воры забрались? - перепугалась Маруся. - Хотя какие воры - в нашей коммуналке и красть-то нечего!» Егорку, к счастью, эти вопли не разбудили.
        Она накинула халат, выскочила в коридор, плотно прикрыв за собой дверь, и столкнулась нос к носу с сонным, перепуганным Виталиком - его рыжие длинные волосы стояли дыбом.
        - Что случилось? - шепотом спросила Маруся.
        - Не знаю!..
        Внезапно дверь, ведущая в комнату Алевтины, распахнулась и из нее выкатился Модест Павлович.
        - Вон! - гневно прошипела Алевтина Климовна, выплывая следом в накинутом поверх ночной рубашки расписном павловопосадском платке с бахромой. Серебряная цепочка на очках трепетала. - И чтобы глаза мои тебя больше не видели!
        - Алечка, ты что? - растерянно бормотал Модест Павлович. - Алечка, я не понимаю…
        - Зато я все прекрасно понимаю! - голосом Фемиды, вершащей правосудие, изрекла соседка. - Извращенец…
        Воображение Маруси моментально заработало - она попыталась представить, что же именно могло произойти в спальне «молодых» супругов.
        - Аля, не надо…
        - Надо! - снова вострубила Алевтина Климовна и, увидев растерянные лица Виталика и Маруси, снизошла до объяснений: - Я выгоняю Модеста Павловича. Между нами все кончено! Этот человек позволил себе такое… - она закатила глаза.
        - Какое?.. - машинально спросил Виталик и с треском почесал живот.
        - А вы сами полюбуйтесь… - с презрением произнесла Алевтина Климовна и распахнула дверь в свою комнату пошире. Телевизор с отключенным звуком транслировал ночную передачу - обнаженные девицы резвились под водопадом. - Вот что этот извращенец смотрел!
        - Аля, я просто переключал каналы… Ты же знаешь, что в это время по многим каналам идут подобные передачи!
        - Ты целый час смотрел эту похабщину, - Алевтина Климовна, зажмурившись, с отвращением затрясла головой. - Я не спала, за тобой наблюдала. Думала - доколе?!. - И она скорбно зарыдала.
        Маруся с Виталиком переглянулись. Виталик пожал плечами.
        - Аля…
        - Нет! - отшатнулась та. - Не прикасайся ко мне! Ты любовался этой мерзостью, этой дрянью… Ты больше не мой муж!
        Буря бушевала до рассвета. Как ни пытались Маруся, Виталик и сам Модест Павлович успокоить Алевтину Климовну, ничего не получалась. Прежде сдержанная, не склонная к истерикам соседка словно взбесилась. Как скоро поняла Маруся, Модест Павлович просто смотрел телевизор - и ничего более, но Алевтина Климовна считала его теперь чуть ли не преступником.
        - Я знала… я знала, что не стоило нам снова встречаться! Ты вовсе не тот человек, который мне нужен… Ты - чужой! - неистовствовала она. - Развод!
        - Ах так?! - возмутился Модест Павлович. - Ну и ладно!
        И, едва только наступило утро, он ушел из дома.
        Так бесславно закончилась эта романтическая история, длившаяся более тридцати лет.
        - Вот дела! - растерянно сказал потом Виталик Марусе. - Из-за такой ерунды…
        - Наша Алевтина ненавидит подобные передачи, - напомнила Маруся.
        - Чего она ревновала Модеста к этим девкам в телевизоре? - не понял Виталик.
        - Ну, не только. Скорее ее рассердило, что Модест Павлович не испытывает такого же отвращения ко всякому проявлению физиологии. Она ненавидит все, в чем есть хоть что-то животное… Низменные инстинкты!
        - Зачем же она тогда замуж выходила? И вообще… Ведь никто эту физиологию еще не отменял! Мы все пока еще люди, а не эти… ангелы! - Виталик, зевая и почесывая живот, отправился на кухню - завтракать перед работой. - А что есть красота? Маруся, ты когда-нибудь думала о том, что красота - это понятие вовсе не отвлеченное? Взять, например, Кристину. Господи, сколько ж в ней этой красоты… - Он мечтательно вздохнул.
        - Так скажи ей об этом!
        - И вообще, что есть любовь? - Виталик с тех пор, как перестал думать о смерти, полюбил размышлять на возвышенные темы. - Разве можно отделить физиологию от романтики, а?..
        - Один писатель устами своего героя сказал, что любовь - это удел избранных, - тихо произнесла Маруся. - У всех людей есть музыкальный слух, но у миллионов он, как у рыбы трески, и только один из этого миллиона - Бетховен… У всех есть право на любовь, но мало кто умеет это делать красиво. В основном какая-то ерунда и пошлость получается со скандалами, ревностью, еще черт знает с чем…
        - Разве наша Алевтина не мечтала о всякой там романтике, не вспоминала каждый день о Модесте?
        - Мечтала и вспоминала! Даже более того - она его любила. Да, она его по-настоящему любила! Но…
        - Не дано? Нет у нее этого таланта, да? - Виталик вздохнул и с привычным треском почесал затылок. - Слушай, Маруся, а если и мне не дано? - вдруг озарило его. - Если я - как та самая треска, про которую ты только что сказала?!
        - Это не я сказала, а писатель один! - с досадой поправила Маруся. - И вообще, чего ты мнешься? Возьми да проверь, чем всю жизнь мучиться, как Алевтина!
        - Как проверить? - перепугался Виталик.
        - Ты Кристину любишь? Любишь. Жениться на ней хочешь?
        - Х-хочу… - робко пробормотал Виталик.
        - Так возьми и сделай ей предложение! - рассердилась Маруся и прислушалась. - О, кажется, проснулся… Всю ночь спал, когда скандалили, а теперь проснулся…
        Она бросилась к себе в комнату, совершенно забыв об Алевтине, Виталике и обо всем на свете.
        А вечером сосед постучался к ней в дверь.
        - Маруся, можно к тебе? - не дожидаясь приглашения, немедленно втиснулся в дверь. - Вот… что скажешь?
        Маруся не поверила своим глазам: на Виталике был новый костюм. А также белоснежная рубашка и галстук!
        - Ой, Егорушка, посмотри, какой дядя Виталик красивый! - засмеялась Маруся, держа сына на руках. Егорка снисходительно помахал рукой. - Куда это ты собрался?
        - Как - куда? - немного обиделся тот. - Кристине делать предложение, как ты и посоветовала… Только умоляю - ты пойдешь первой!
        - Я? А при чем тут я?
        - Ну надо же ее как-то подготовить, настроить… Не с бухты-барахты же с предложением к ней вваливаться!
        Маруся еще раз скептически оглядела Виталика.
        - А цветы? - подумав, сурово спросила она.
        - Минутку… - тот убежал и тут же вернулся с букетом роз. - Ну, как теперь? Только умоляю - ты должна ее подготовить!
        Делать было нечего - Маруся как была в халате, с Егоркой на руках, в тапочках спустилась по лестнице на этаж ниже.
        Открыла Кристина:
        - Привет… А я к тебе собиралась сейчас идти. К нам в соцзащиту продовольственные заказы привезли для малообеспеченных - крупу там, консервы… Тебе надо будет завтра за ним сходить! Пливет, мой сладкий! - она попыталась чмокнуть Егора, а тот с хохотом уклонился. - Кофе хочешь?.. Погоди, я сейчас…
        Дыша духами и туманами, Кристина (вечер был жаркий, и потому она, как всегда, вспотела) убежала на кухню.
        Маруся последовала за ней. «И как ее подготавливать? Непонятно… Ну, во всяком случае, меня она не станет убивать. Хитрый Виталька!»
        - Кристина, - сказала Маруся. - Скажи честно - ты хотела бы выйти замуж?
        - Ой, я тебе тыщу раз говорила - да, да, да… - Кристина хлопотала у плиты, готовилось кофе. - Только вот кому я нужна?..
        - Есть один человек.
        - Что? - Кристина настороженно обернулась. - Ты о ком?
        - Поклянись, что никого не станешь бить или убивать, - потребовала Маруся. - Егорка, да погоди ты… - Она перехватила ерзавшего сына поудобнее.
        - Да когда-то я кого била… Слушай, ты что, серьезно - про жениха-то?
        - Абсолютно. Пожалуйста, причешись, платье поправь - вон к подолу какая-то нитка прилипла… Сейчас он войдет.
        - Кто? - едва не осела на пол Кристина. Кофе за ее спиной, шипя и пенясь, медленно пополз по бокам турки.
        - Конфорку выключи… Он. Жених то есть.
        Кристина бросилась к зеркалу. Дрожащими руками подвела губы помадой. Отряхнула платье. Попыталась причесаться… Маруся, держа одной рукой Егорку, другой отобрала у подруги расческу и причесала ее сама.
        - Ну вот, отлично. Теперь открывай!

«А вдруг Виталька испугался и удрал в последний момент?» - спохватилась Маруся, но было поздно.
        Кристина открыла дверь.
        Виталик стоял на пороге, вытянувшись в струнку, втянув живот и держа перед собой букет цветов, словно солдат на присяге, этому впечатлению соответствовало и остекленевшее, торжественно-перепуганное выражение его глаз.
        Кристина на всякий случай вытянула шею - убедилась, что за спиной Виталика никого больше нет.
        - Вы что, подшутить надо мной решили? - грозно спросила она. - Завитухин, ты чего с цветами приперся, а? Ко мне сейчас люди должны прийти…
        Маруся сделала Виталику знак рукой - говори, дескать!
        Несколько секунд тот молчал, видимо, собираясь с силами. Потом произнес своим высоким, немного бабьим голосом:
        - Дорогая Кристина…
        И тут Кристина Пескова все поняла.
        - Ты?.. - ахнула она. - Маруська, это он, что ли, жених?
        - Он, - твердо произнесла Маруся и свободной рукой втянула Виталика внутрь комнаты, захлопнула за его спиной дверь. - Красавец, умница. Не пьет. Ты в курсе, что он уже целый год не пьет?.. Работает по специальности, на мебельной фабрике. Столяр-краснодеревщик - да, Виталька? Зарабатывает - ого-го!
        Виталик все с тем же остекленевшим выражением глаз достал из кармана бархатную коробочку. О коробочке Маруся не знала. Но сцена получилась не хуже, чем в какой-нибудь душераздирающей мелодраме!
        Кристина дрожащими руками раскрыла коробочку - в ней лежала цепочка с кулоном.
        - Золото-бриллианты… - Маруся с любопытством заглянула Кристине через плечо. - Что, Виталька, так?
        - Конечно! Полтора карата, между прочим, - севшим голосом подтвердил он. - И девятьсот девяносто девятая проба… Чего мелочиться-то?
        Кристина поглядела на цветы. Потом снова на цепочку с кулоном. Потом на Виталика. Маруся уже начала пугаться… «Ну вот… этого следовало ожидать! - расстроенно подумала она. - И как я могла забыть, что она этого Виталика на дух не переносит!»
        - Спасибо, - тихо ответила Кристина.
        Некоторое время все стояли молча. Егорка от нечего делать принялся причесывать Марусю Кристининой расческой. Маруся отняла ее и бросила на подзеркальник.
        - А? - нахмурился Егор. - А-а!
        И тут все очнулись.
        - Ладно, Виталик, пойдем, - мрачно сказала Маруся. - Нас тут не ценят.
        Кристина вздрогнула и залилась краской.
        - Как это - не ценят? Как это - не ценят? - внезапно возмутилась она. - Я просто… я просто не ожидала! И… и давайте кофе, что ли, попьем… Я, между прочим, с работы только что - устала как собака! А вы на меня сразу навалились… Цветы вон надо в воду поставить! - и она убежала.
        - Согласна, - с облегчением вздохнула Маруся.
        - Ты думаешь? - тревожно спросил Виталик.
        - Абсолютно.
        Потом они втроем пили кофе, а Егорка - компот из чашки. Пили молча, много, сосредоточенно, пока Маруся не сообразила - она здесь лишняя. Она и еще Егорка, которому после компота срочно понадобилось менять памперсы.
        Кажется, Виталик с Кристиной даже не заметили, что остались вдвоем…
        В сущности, история была довольно банальной - встретились два одиночества. Запущенный холостяк и дама постбальзаковского возраста, которой некуда девать свою энергию… Но чем дальше Маруся наблюдала за Виталиком с Кристиной, тем больше убеждалась в том, что история вовсе не так проста.
        Во-первых, он действительно любил ее. Нет, даже не так - он был влюблен. Страшное дело, когда влюбляется мужчина сорока пяти лет, долгое время страдавший до того пивным алкоголизмом и депрессиями, - никакого сравнения с юношескими недолговечными страстишками! Виталик был влюблен в Кристину так, что даже стеклянная посуда в их присутствии вдруг ни с того ни с сего начинала биться, а у электрических приборов летели предохранители.
        Во-вторых, сама героиня романа оказалась вовсе не истомившейся без спутника жизни дамочкой. Она была вся - огонь. Она была - Джульеттой сорока лет…
        Она приняла предложение Виталия Завитухина вовсе не потому, что ей деваться больше было некуда, а потому, что между ними вспыхнул самый настоящий пожар.
        В ту самую минуту, когда Маруся расписывала Виталиковы достоинства, Кристина вдруг действительно увидела его - красавца и рыцаря, готового ради нее горы своротить.
        Отношения Кристины и Виталика развивались столь стремительно и мощно, что их можно было сравнить с Ниагарским водопадом (ничего похожего на тот чахлый ручеек, на фоне которого резвились телевизионные нимфы, разрушившие брак Алевтины Климовны и Модеста Павловича!).
        В этой новой жизни Кристина Пескова получила другое имя - Тинка. Именно так ее теперь называл Виталик - Тинка. Его девчонка, его первая любовь…
        Алевтине Климовне, едва терпевшей присутствие младенца в квартире, был нанесен новый удар - ей пришлось стать свидетельницей бурного романа Виталика! Столько физиологии, столько низменных инстинктов и животного проявления страсти, сколько перетопленной аж до состояния карамели влюбленности… Было достаточно только взглянуть в глаза Виталика и следовавшей за ним Кристины, чтобы разглядеть все это, ведь с того самого памятного вечера, когда было сделано официальное предложение, Виталик с Кристиной больше не расставались.
        Он провожал ее на работу. Она встречала его после работы - поскольку Кристинин рабочий день заканчивался чуть раньше. Выходные - строго вместе. Взявшись за руки, склонившись друг к другу головами, вдохновенно беседуя или, наоборот, сокровенно молча, они ходили по магазинам или просто гуляли, благо погода этим летом была прекрасной.
        Она кормила его, напуганная рассказами Маруси о тех кулинарных катастрофах, в эпицентре которых до того жил Виталик. Теперь он питался домашними котлетами, борщами, пирогами, салатами, рыбой под маринадом, холодцом, творожной запеканкой, овощным рагу и т. д. и т. п. Не хуже, чем в ресторане. Фантазия и энтузиазм Кристины не знали границ - благо жених чуть ли не со слезами благодарности и умиления уминал все то, что она готовила.
        Ну а Виталик, в свою очередь, таскал сумки. Починил всю мебель в ее доме, сделал в Кристининой кухне новые полки, повесил новую люстру, заменил подтекающий кран и сотворил еще много чего другого, чего слабая в электротехнике, законах столярного мастерства и водопроводных премудростях женщина была не в состоянии сделать сама.
        Иногда Кристина вспоминала о Марусе. Прибегала к ней и шептала, закатывая глаза:
        - Ох, Марусечка, он такой хороший, такой хороший… И как я только раньше его не замечала! Представляешь, если бы мы лет двадцать назад поженились, то у нас уже взрослые дети, наверное, были… А какой он мужчина! - И Кристина, совершенно не стесняясь, сообщала на ушко Марусе подробности их романа - такие, что Марусе ничего не оставалось, как только изумленно таращить глаза. Ну и Виталик!

…- Кристина, твой пришел! - весело крикнула парикмахерша Верочка (в соцзащите была своя парикмахерская для малообеспеченных, пенсионеров и прочих, кто не желал стричься в дорогущих салонах). - Вон возле ворот стоит…
        - Ну все, девочки, я пошла, - Кристина немедленно подхватила сумочку и побежала к выходу. - До понедельника!
        Господи, как он был дивно хорош, как дико мужественен - ее Виталий! Ее прямо трясло, когда она на него глядела… Верочка однажды предложила бесплатно постричь его, так Кристина возмутилась - ему невероятно идет этот хвост. Да, есть и лысинка, но очень маленькая, незаметная и милая - как раз, чтобы поцеловать, когда проходишь мимо, а он, например, сидит за столом и обедает… «Дуся мой! - озабоченно и с нежностью подумала она. - Ой, а брюки?! Эти, что сейчас на нем, просто ужасны! Надо съездить на рынок и купить ему новые брюки! И еще рубашек - парочку, с коротким рукавом…» Кристина полностью взяла на себя заботу о его внешнем виде - Виталий, точно ребенок, не умел и не любил покупать одежду, а потому с радостью переложил эту обязанность на нее.
        Сейчас же он молча, решительно обнял Кристину, уткнулся носом в ее шею, глубоко вдохнул:
        - Духи у тебя обалденные…
        - Ну все, все, пойдем, а то девочки из окна смотрят! - Кристина потащила его за собой. - Смотри, как хорошо - солнышко, тепло…
        Виталий цапнул ее руку и прижал к губам.
        - Какие планы на выходные? - спросил потом.
        - Ой, надо на рынок съездить и еще… - Кристина внезапно сбилась с мысли. - Слушай, а как там Маруська? Мы что-то совсем о ней забыли! О ней и о Егорке… Крестные, называется!
        - Давай сейчас прямо к ней и пойдем. Купим только чего-нибудь.
        - Жалко ее - слов нет! - призналась Кристина. - Одна, бьется как рыба об лед… Слушай, она не рассказывала о папашке Егоркином - кто он, чего?
        - Да нет, ты же знаешь - Маруська иногда как партизанка! - усмехнулся Виталий.
        - Могла бы и алименты с этого гада стребовать! - мстительно произнесла Кристина. - Интересно, он в курсе, что у него ребенок растет?
        - Тинка, да кто ж их всех разберет… Мне почему-то кажется, что нет.
        - Вот и мне тоже так кажется! - мгновенно взволновалась Кристина. - Может, он женат? И Маруська не захотела чужую семью разрушать?
        Некоторое время они шли молча, держась за руки.
        - Ребенок у нее записан как Георгий Леонидович, - через некоторое время задумчиво произнесла Кристина. - Значит, папашку зовут Леонидом…
        - Логично! - засмеялся Виталий и быстро коснулся губами ее щеки.
        - Нет, я серьезно! Фамилия у Егорки Марусина… Что мы знаем об отце ее ребенка? Только то, что его зовут Леонидом. И все. А случилась эта история, скорее всего, в том доме отдыха, в котором она работала, помнишь?
        - С чего ты взяла?
        - Ну, а ты отними от дня рождения Егорки девять месяцев! Слушай, надо этого гада найти, - решительно произнесла Кристина.
        - Не надо. Пойми, Тинка, это ее дело, - мягко произнес Виталий. - Мало ли что там на самом деле произошло… Я вон Алевтине Модеста Павловича привел - и что получилось?
        - Ах, ну это совсем другая история… - с досадой отмахнулась Кристина. - Послушай, у меня гениальный план - мы идем сейчас к тебе, я сижу с Егоркой, а ты выманиваешь Маруську на кухню и удерживаешь ее там как можно дольше.
        - Зачем? - опешил Виталик.
        - Господи, ну какой же ты бестолковый, Дуся! У нее на книжной полке, над столом, все документы - паспорт, полис медицинский, еще какие-то важные бумажки… И записная книжка! Если у Маруськи есть координаты этого Леонида, то только там! - торжественно заключила Кристина.
        - Это безумие. Нехорошо вмешиваться в чужую жизнь… - неуверенно произнес Виталий.
        - А мы и не будем вмешиваться! - закричала Кристина. - Мы просто узнаем, что это за Леонид такой. Если он - та еще рожа или троих детей там воспитывает - это одно, тогда ничего ему не скажем. А если, ну, ты понимаешь… Словом, будем действовать по обстоятельствам! Ладно, тогда ты ее отвлекай, а я…
        Они купили по дороге торт и прямиком направились в коммуналку, где был прописан Виталик. Маруси не было - она, вероятно, гуляла с Егоркой. Появилась только через полчаса, когда Кристина окончательно успела истомиться (она была сторонницей молниеносных действий, а тут приходилось ждать)…
        - Ребята, привет! - обрадовалась Маруся, открывая ключом дверь своей комнатушки. - Вы ко мне? Погодите, сейчас только Егорку накормлю…
        - Ты готовь, а я с ним посижу, - Кристина подмигнула Виталию, схватила Егорку, а Марусю с Виталиком буквально силой выпихнула на кухню.
        Времени было в обрез.
        Сунула Егорку в его кроватку - тот немедленно встал на ноги и принялся трясти кроватку за борта, требуя свободы… «Где же?» - лихорадочно думала Кристина, перебирая стопку бумаг на книжной полке - счета, квитанции, какие-то чеки, рецепты, прочие документы. Наконец нашла записную книжку, принялась быстро-быстро ее листать. Егорка с недоумением следил за ее действиями, потом сердито закричал:
        - А! Аа-а-а!..
        - Тихо, милый, тихо…
        На букву «М» в записной книжке был записан некий Мишин Леонид Васильевич. «Он? - обрадовалась Кристина. - А, черт, это же наш терапевт - ему сто лет в обед… - тут же опомнилась она. - И зануда тот еще! Даже летом в драповом пальто ходит. И вообще, не может он Егоркиным отцом быть!»
        На букву «У» был еще один Леонид. Кристина переписала его телефон и адрес, сунула бумажку себе в сумочку и только тогда почувствовала, насколько она взмокла от волнения и страха (в самом деле, как она объяснила бы Марусе, зачем роется в ее бумагах, если бы та вошла в комнату?).

…Потом они вчетвером пили чай с тортом. Егорка изловчился - ладошкой подцепил кремовую розочку и немедленно запихнул ее себе в рот.
        - Ты мой сладенький! - едва не прослезилась Кристина, удивляясь его ловкости. - Маруся, а он ведь ходит уже! Я прямо поражаюсь, как дети быстро растут…
        На следующий день Кристина с Виталием поехали по указанному адресу.
        - …может, это вовсе не тот Леонид, но убедиться-то в этом следует! - убеждала Кристина Виталия. - И почему ты думаешь, что скрывать ребенка от отца - это правильно?..
        - Тинка, но это чужая жизнь! - с сомнением вздыхал тот. - А вдруг этому типу вовсе не нужен ребенок?
        - Как это - «не нужен»?! Вот ты бы отказался знать правду?
        - Нет. Но это я. А другие…
        - Ах, пожалуйста, не спорь со мной! - замахала она руками. Виталий захохотал и принялся целовать Кристину, а та сердилась и отбивалась…
        С какой-то теткой вошли в подъезд дома, поднялись на восьмой этаж.
        - В общем, так - ты стоишь на седьмом и прислушиваешься. Если что не так пойдет, я тебе крикну, - проинструктировала Кристина своего жениха. - Вдруг это какой-то неадекватный тип…
        - Может, я с тобой? - серьезно спросил Виталий.
        - Нет-нет-нет, это дело очень деликатное, тут надо с глазу на глаз… И потом, если это вовсе не тот Леонид, я совру, что ошиблась адресом, и уйду. А ты врать не умеешь, у тебя на лице все написано!

…Ей открыл невысокий худощавый мужчина лет сорока-в джинсах и белой футболке, с ранней сединой в волосах, контрастировавшей с его довольно моложавым лицом. Небритый. Мрачно глянул на Кристину и спросил:
        - Вам чего?

«Подходит! - мелькнуло у нее в голове. - И по возрасту, и вообще… А глядит-то как, чуть не упырем! Понятно, что Маруська не захотела с таким типом связываться…» Тем не менее Кристина, как разумная женщина, решила не доверяться первому впечатлению.
        - Вы - Леонид? Отдыхали позапрошлым летом под Москвой, в пансионате? - сразу взяла она быка за рога.
        - Было дело, - удивленно ответил тот. - А что?
        - С Марусей были знакомы?
        - С ка… - Он вздрогнул и запнулся. - С Марусей?
        - Ну да, с Марусей Гагариной - такая рыжеватенькая, худенькая… - Кристина руками изобразила некий контур, напоминающий песочные часы. - Она вроде в этом санатории спорт вела?
        Вспыхнул, точно мальчишка, этот самый Леонид, или Кристине показалось? Через щетину и не разобрать…
        - Проходите, - неожиданно вежливо произнес он и пропустил Кристину к себе в квартиру. - Вы кто? Представьтесь, если нетрудно.
        Кристина назвала свое имя и объяснила, что она является соседкой Маруси Гагариной, а этажом ниже стоит ее, Кристинин, муж («Чего уж там мелочиться!» - с гордостью подумала она) - на всякий случай.
        Но слова про мужа Леонид пропустил мимо ушей - его явно волновало только одно.
        - Я не понимаю… А что случилось? Что-то с Марусей, да? - беспокойно спросил он.

«Не знает, - скорбно подумала Кристина. - Ничегошеньки не знает!»
        Неожиданно Леонид показался ей не совсем уж злодеем - по крайней мере, как будто можно было надавить на его совесть и заставить помогать несчастной Маруське…
        - Мальчику уже больше года, между прочим, - тихо, с надрывной интонацией произнесла Кристина.
        - Ка… какому мальчику?
        - Вашему, - прочувствованно произнесла Кристина, играя ва-банк.
        Выражение лица этого Леонида снова изменилось - он теперь смотрел на нее, словно на аферистку какую. «Не верит! - рассердилась она. - Если ему судом пригрозить? А если… а если он тут вообще ни при чем?!»
        - У меня нет никакого мальчика, - зловеще произнес тот, глядя на Кристину со все большим подозрением.
        Кристина мгновенно вспотела от огорчения - она, как и большинство людей, склонных к стремительным действиям, так же легко переходила к сомнению. Она уже раскаивалась в своем поступке.
        - Вы извините, - пробормотала она и сделала шаг назад. Оступилась и села прямо на галошницу. - Ой… Я ведь, собственно, вас ни в чем не обвиняю, Леонид, э-э…
        - Леонид Андреевич.
        - Да, Леонид Андреевич… Я только хотела помочь Маруське, потому как не дело одной ребенка воспитывать, и вообще… - Кристина окончательно сбилась.
        - Почему вы думаете, что именно я - отец ребенка? - спокойно спросил тот.
        Кристина пустилась в объяснения - сообщила, когда родился мальчик и, следовательно, когда могло произойти зачатие, какое отчество дала малютке Маруся, как она себя вела, какой тайной было окутано все - и прочая, и прочая…
        Леонид выслушал сбивчивое Кристинино объяснение, состоявшее, если задуматься, по большей части из чисел и голых эмоций, довольно заинтересованно. Под конец наморщил лоб и некоторое время молчал, словно проверял в уме арифметические выкладки Кристины.
        - Если честно, то я тайком переписала ваш адрес из ее записной книжки… Она ничего не знает! Может, я зря пришла? Может, между вами и не было ничего? - уныло вздохнула Кристина и промокнула платочком шею.
        - Было, - спокойно ответил тот. - Вы погодите, я сейчас переоденусь, и мы поедем, - он зашел в комнату и закрыл за собой дверь.
        - Куда? - насторожилась Кристина.
        - К Марусе, куда же еще! - отозвался этот самый Леонид Андреевич озабоченным голосом.
        - Зачем?
        - Затем, что надо все выяснить.
        - Вы на меня в суд подадите, да?
        - В суд? - Он выглянул из-за двери уже одетый, в льняном летнем костюме. - Почему - в суд?
        - Ну как, я вас тут вроде обвинить в чем-то пытаюсь…
        - Нет, вы тут ни при чем. Я просто хочу видеть Марусю. Как зовут мальчика? - Он метнулся в ванную, зажужжала электробритва.
        - Егор. То есть Георгий! - крикнула Кристина повеселевшим голосом. - Он уже ходит, между прочим! - и, подумав, зачем-то добавила: - Ножками!

«Живет один. И даже как будто не пьет? Квартира уютная, обставлена, как в журнале. На начальника похож… Вроде приличный! - решила она, испытывая к Леониду Андреевичу еще большую приязнь. - И вообще, с чего мы все решили, что это именно он бросил Маруську?.. Может, если кого и жалеть, то это только его?..»

…Как он жил последние два года?
        Он очень хорошо жил - так же, как и раньше. Работал, ездил в командировки, встречался с красавицей Региной, живущей в Пушкине, а воскресенье иногда проводил вместе с добрейшей Гулей Соловьевой - той, что обитала в Теплом Стане.
        Он был талантлив, относительно молод, здоров, достаточно умен и свободен. Многие завидовали Урманову, особенно те его знакомые, которые были обременены семьей. Жены, тещи, дети, квартирные проблемы… Ничего этого у Урманова не было.
        Вспоминал ли он о том романе, что происходил на берегу озера Длинное?
        Да, вспоминал иногда.
        И радовался, что все закончилось практически без потерь. Ведь он мог жениться на Марусе Гагариной - до такой степени был влюблен!
        Тогда пришлось бы решать квартирный вопрос, полностью менять свой быт, прислушиваться к мнению жены, знакомиться с тещей, в выходные ездить по магазинам, ограничивать общение с друзьями, лишний раз отказывать себе в кружке пива, делать ремонт, перестраивать дачу, а дети бы еще пошли - прощай долгий сон до рассвета, тишина и покой…
        Нет, он действительно какое-то время сходил с ума по странной особе с прозрачными, точно русалочьими глазами, с крошечными ступнями и нежной кожей, но после того, как она ему заявила, что только скуки ради встречалась с ним, у Леонида Урманова наступило нечто вроде отрезвления. Он даже обиделся на нее, поскольку Маруся бросила его как-то совершенно по-мужски - грубо и жестко, не пускаясь в подробности и долгие объяснения. «Не хочу тебя больше видеть» - и все!
        Но обида быстро исчезла, как только Урманов снова осознал все плюсы своего холостяцкого положения. Правда, однажды, во сне, он увидел Марусю как живую, как тогда, в пансионате, обнаженной, с ножом в руке, занесенным над его грудью, и, как и тогда, испытал удивление и трепет. «Она была сумасшедшей! - проснувшись, сказал он себе. - Такие игры до добра не доводят… И слава богу, что я не женился, иначе бы эта Маруся меня бы точно прирезала!»
        Он думал, что прошлого не вернуть. Его роман постепенно превращался в миф, в легенду, которой он сам потихоньку переставал верить, но вот к нему пришла эта женщина, назвавшаяся Кристиной Песковой, Марусиной соседкой по дому.
        Это была внушительных габаритов дама, то и дело утиравшаяся платочком. Поверил ли ее рассказу Урманов? И да и нет. В наше время никому нельзя верить. Но в то же время в этой истории было много достоверного.
        Во-первых, все эти даты и числа, которые привела Кристина (если не соврала, конечно), прозвучали очень убедительно. Во-вторых… во-вторых и в-главных - он, Леонид Урманов, старый холостяк, всегда осторожный и чуткий, словно сапер на задании, почему-то не вполне владел ситуацией тогда, на озере Длинном. Его роман с Марусей с самого начала был стихийным, неконтролируемым и абсолютно не отвечающим правилам безопасности. Правда, иногда мелькало в голове утешительное - «ну, раз так, то она, наверное, знает, что беспокоиться не о чем!» Вообще, он мало тогда думал - как-то не до того было!

…Кристину Пескову ждал внизу муж - такой же габаритный, с хвостом на затылке.
        - Ну что? - тревожно ринулся он им наперерез.
        - Едем, - коротко сказал Урманов.
        Внизу они сели в машину Урманова - он спереди, эти двое втиснулись сзади.
        - Куда ехать? - спросил Урманов, глядя в зеркало на своих пассажиров. Кристина Пескова объяснила дорогу.
        - Только вот что… - высоким, немножко бабьим голосом объявил ее супруг, когда машина тронулась с места. - Я вам Марусю обижать не дам. Если хоть слово против нее скажете… - и он многозначительно засопел.
        - Дуся, не надо! - донесся до Урманова шепот дамы. - Кажется, он вполне приличный человек…

«Ну, спасибо и на этом!» - усмехнувшись, подумал Урманов, поворачивая руль.

…Иногда, шутки ради, еще даже до встречи с Марусей, он пытался представить, что такое должно произойти, чтобы он поменял свою жизнь и свои убеждения (в данном случае речь не только о женитьбе). Какой такой поворот судьбы? Нет, было бы прекрасно, если бы он жил так же, как сейчас, еще лет сто. Но ведь рано или поздно обязательно что-то произойдет. Болезнь. Смерть. Война? Или, наоборот - всемирная слава (хотя с какого перепугу?). Рухнет солнце за горизонт, и в полдень взойдет на небе луна?
        Ведь что-то обязательно будет, и однажды он, Леонид Урманов, заглянет в глаза своей судьбе. И поймет в их отражении, чего он стоит. Не это ли самое страшное и самое интересное - узнать, сколько ты на самом деле стоишь? Все боятся этого и все одновременно надеются, что идут по цене золота…
        - Ну вот, здесь остановите, - обмахиваясь платочком, сказала дама. - Ох, ну и жара!
        - Что ты хочешь - июль месяц, - философски заметил ее супруг, вылезая из салона.
        Они втроем, молча, вошли в прохладный подъезд. Больше всех волновалась Кристина. Ее супруг волновался за нее, а Урманов… Только сейчас он осознал, что через минуту увидит Марусю. Странное существо женского рода, у которого бог знает что творилось в голове…
        - Главное, чтобы она с гуляния домой уже вернулась, - прошептала Кристина, открывая дверь.
        В коридоре их встретила немолодая дама с пучком и в очках с подвешенной серебристой цепочкой, которая трепетала при каждом движении.
        - Здравствуйте, - вежливо произнес Урманов. - Вы - мама?
        Дама вздрогнула, побагровела и скользнула опять к себе.
        - Да никакая она не мама! - с досадой прошептала Кристина. - Это соседка. Вы что, не в курсе, что Маруся живет в коммуналке?!.
        Она постучала в противоположную дверь:
        - Марусечка, ты дома?
        - Да, - донесся до Урманова знакомый голос. - Заходи!
        - Я не одна.
        - Ты с Виталиком? Заходите вместе… - раздался грохот. - Ох, Егор, да что же ты делаешь!

«Егор», - мысленно повторил Урманов, но ничто в нем не отозвалось. Он толкнул дверь рукой и вошел в комнату.
        На широкой кровати, застеленной пестрым покрывалом, сидела, поджав ноги, Маруся. Нежное, молочно-белое (несмотря на то, что весь июль жарило солнце) спокойное лицо, на котором зеленовато-серые глаза казались совсем прозрачными. Волосы - почти до поясницы. Острые тонкие колени, крошечные босые ступни… За ее спиной по покрывалу ползал некто в застиранных ползунках. На полу валялась большая пластмассовая пожарная машина - вероятно, это она сейчас свалилась с кровати…
        В следующее мгновение Маруся вдруг ойкнула и закрыла рот ладонями. В ее прозрачных глазах был теперь только лед. «Кажется, она мне совсем не рада…» - догадался Урманов.
        - Ты? - пробормотала она, а потом вскочила, подхватила младенца и отбежала к окну, точно он, Урманов (ну не бред ли?), собирался у нее этого самого младенца отнять. - Ты?!
        В эту самую секунду Урманов понял, что ребенок, скорее всего, действительно его. Стала бы она так пугаться, если б к ней просто явился бывший любовник!
        И тогда он посмотрел на ребенка. Довольно крупный младенец с темно-пепельными прядками волос на затылке, пухлыми крепкими руками обнимал Марусю за шею. «Неужели - мой?» - завороженно подумал Урманов. Он не собирался с пеной у рта доказывать обратное, всячески отбрыкиваться от ответственности, требовать проведения экспертизы, обвинять в чем-то Марусю и ее друзей - в данный момент его волновало совершенно другое.
        Что делать?
        О, этот извечный вопрос… Что теперь делать с этим маленьким человеком, который сидел на руках у Маруси и был Урманову вроде как не чужим?
        - Мой? - спокойно, тихо спросил Урманов.
        Маруся ничего не ответила, в ее глазах были только лед, раздражение и страх. «Мой… - окончательно осознал Урманов. - Я ей был нужен только как производитель, как самец. Потому она и сбежала потом от меня!»
        И в этот момент ребенок, сидевший у Маруси на руках, быстро повернулся к гостю лицом. У него было обыкновенное младенческое лицо, ничем особенным не отличающееся и ни на кого конкретно не похожее - таких детей на каждом углу можно встретить. Они везде. Они сидят в колясках или на руках своих матерей, они неуверенно ковыляют по асфальту или самозабвенно лепят куличи в песочницах… Они глядят с журнальных страниц и с экрана телевизора в рекламе каких-нибудь памперсов. Дети вообще. Те самые создания, которые пугают всякого мужчину, дорожащего своей свободой.
        Но это данное конкретное создание принадлежало ему, Урманову. Урманов никогда не хотел обременять себя детьми, но вот что теперь делать с этим, как его… Егором? Это уже не был ребенок вообще, это был его ребенок. Часть его самого.
        Глаза Егора были темно-серые, как и у большинства младенцев. И в них отражался он, Урманов. Это было так странно, что у Урманова вдруг заломило в висках, стало трудно дышать, и он покачнулся. Словно сама судьба смотрела сейчас на него. Урманов смутно вспомнил, что два года назад тоже боялся взглянуть Марусе в лицо, потому как предчувствовал, что пропадет…
        Урманов попытался вздохнуть глубже, но вместо этого вдруг стал падать. В первый раз в жизни он терял сознание, словно какая-то экзальтированная девица…
        Впрочем, через несколько мгновений он пришел в себя. Виталий, стоявший сзади, успел подхватить его и, пыхтя, уложил на кровать. «Черт знает что такое!» - со стыдом и ненавистью ко всему окружающему миру подумал Урманов.
        - Ой, мамочки! - услышал он кудахтанье Кристины Песковой. - Ой, мамочки, да что ж это творится… Леонид Андреевич, вам плохо? Вам плохо, да? Может, лекарство ему какое дать? - обратилась она к Виталию.
        - Тинка, ты лучше воды принеси!
        Заливался перепуганный Егор. «Надо же, какой у него громкий голос… - машинально подумал Урманов. - Баритон!»
        - Все в порядке, Егорка, все в порядке… - бормотала Маруся, целуя сына. - Ты напугал его! - с раздражением повернулась она к Урманову.
        - Вот водичка… - прибежала с кухни Кристина Пескова, сунула Урманову под нос стакан воды.
        Он сел, отвел ее руку со стаканом.
        - Прошу вас, выйдите все, - холодно произнес Урманов. - Мне надо поговорить с Марусей.
        Виталий с Кристиной, растерянные, испуганные, моментально скрылись за дверью.
        Егор все ревел.
        - Тс-с, тихо, детка, успокойся… Лёня, он не любит чужих.
        - Я - чужой? - холодно спросил Урманов, подходя к Марусе. Егор немедленно заревел еще громче. - К чему весь этот фарс?
        - Ах, значит, это фарс? - с ненавистью произнесла она. - Если хочешь знать, я не звала тебя. Уходи.
        - Это мой ребенок?
        - Нет, - быстро ответила она.
        - А чей же?
        - Какая тебе разница! Я этим деятелям еще покажу… - она погрозила кулаком в сторону двери. Маруся отрицала отцовство Урманова, но как-то чересчур яростно, настойчиво.
        - За что ты меня так ненавидишь? Что я тебе сделал? - мрачно спросил он. - Объясни мне, пожалуйста.
        - Я ничего не буду тебе объяснять. Уходи, - она качала Егора - тот постепенно затихал, но все еще с подозрением косился на Урманова.
        Урманов даже с места не сдвинулся. Молчал, разглядывая Марусю. Потом произнес спокойно:
        - Как у тебя волосы отросли… Просто удивительно.
        Она ничего не ответила.
        - Маруся, скажи мне правду, пожалуйста.
        - Это не твой ребенок. Тебе не о чем волноваться, - облизнув сухие губы, быстро произнесла она.
        - Да? Очень хорошо. Тогда поклянись его здоровьем, и я уйду, - кротко сказал он.
        - Его - не буду. Своим могу.
        - Не-ет, его! Если это правда, то чего бояться?
        Егор совершенно успокоился и перестал обращать внимание на Урманова. Теперь он сосредоточенно мусолил свой кулак, словно пытался целиком проглотить его.
        Урманов, которого раньше тошнило от младенцев, вдруг понял, что теперь испытывает даже нечто вроде умиления.
        - Послушай, я не знаю, что тобой руководит… Но ведь это грех - скрывать правду, - миролюбиво произнес Урманов.
        - Гре-ех? А что ты знаешь о грехах? - мстительно сказала она.
        - Немного знаю. По крайней мере, я никого не убивал и никого не грабил…
        Маруся вздрогнула, смесь недоверия и презрения отразились на ее лице.
        - Мне ничего от тебя не надо, - угрюмо буркнула она.
        - Дело не в тебе и не во мне. Дело в нем! - жестко произнес Урманов, указав на Егора. - Ребенок имеет право знать своего отца!
        В данный момент Урманов напоминал очередного психолога из какого-нибудь телевизионного ток-шоу, вещающего с экрана прописные истины. «Ребенок имеет право знать своего отца!» - и аудитория домохозяек принимается одобрительно аплодировать… Но как еще воздействовать на Марусю?
        - А если… а если, допустим, отец - ты, то… то что ты будешь делать? - нервно спросила она.
        - Не знаю, - честно ответил Урманов. Как ни странно, но эта честность произвела на Марусю благоприятное впечатление.
        - Егор - твой, - подумав, холодно ответила она. - Но если ты думаешь, что у тебя есть хоть какие-то права на него…
        - Господи, Маруся, я вовсе не собираюсь отнимать его у тебя! - разозлился он.
        - Ты здоров? - нерешительно спросила она уже совсем другим тоном.
        - Да. А что? Если ты о том, что я в обморок свалился… - он потер лоб. - Это от неожиданности. Не каждый день приходится узнавать, что у меня есть сын, - Урманов посмотрел на Егора.
        Маруся опустила мальчика на пол, тот заковылял к пожарной машине, плюхнулся на пол и принялся сосредоточенно отрывать от нее колеса.
        Урманов осторожно присел на корточки.
        - Егор, а Егор? - нерешительно позвал он.
        Егор подозрительно на него покосился и отъехал на попе назад, не выпуская из рук машины.
        - Ладно, я пойду, - тихо сказал Урманов, распрямляясь. - Да, вот еще что… Ты, Маруся, уж не ругай своих друзей. Я думаю, у них были самые благие намерения…
        - А куда этими намерениями дорога вымощена - ты знаешь? - фыркнула Маруся.
        Урманов ничего не ответил и вышел из комнаты. В коридоре стояли Кристина с Виталием.
        - Ну как? - дрожащим голосом пролепетала Кристина.
        - Все в порядке, - пробормотал Урманов, досадуя на то, что стольким людям пришлось стать свидетелем его постыдного обморока. - Ну, до встречи! - Он пожал Виталию руку (тот растерянно и как-то чересчур энергично затряс его руку в ответ) и ушел.
        На душе было тягостно и тяжело.
        Урманов сел в машину, доехал до своего дома. Во дворе играли дети - теперь он с каким-то интересом принялся разглядывать их, но ничего кроме брезгливости не ощутил. Дети показались ему некрасивыми, неприятными, неискренними в своем веселье. «Егор лучше!» - неожиданно осознал он.
        Весь следующий вечер он думал только о том, что произошло, - перед глазами стояли Маруся с мальчиком.

«В городе, в такую жару… У нее что, дачи нет? Наверное, нет. И какая жалкая, убогая коммуналка… Ту тетку с пучком принять за Марусину мать! И как все бедно, скудно, убого… Ребенок в каких-то застиранных, линялых ползунках! Теперь понятно, почему Марусины друзья решили найти меня, - схватился Урманов за голову. - Но она-то, она! Что мешало ей рассказать мне о ребенке, зачем скрывать его от меня?!»
        Зазвонил телефон.
        - Алло! - сорвал он трубку, думая только о Марусе. - А, это ты…
        - Боже, с таким разочарованием… - засмеялась Регина. - Лёнчик, поехали завтра в Серебряный Бор, а?
        - Поехали… А, черт, не могу, - спохватился он. - Завтра отправлюсь на дачу - там придется кое-какой ремонт сделать. Лет пять там не был… Наверное, все бурьяном заросло.
        - Что за срочность? - удивилась Регина.
        - Да так… - он помолчал. - Слушай, тут такие дела… У меня сын есть, оказывается. Ему уже чуть больше года. Надо как-то помогать.
        - Лёнчик! - сдавленно ахнула Регина. - И ты что, не знал?
        - Представь себе, - мрачно признался он. - Сегодня добрые люди меня просветили.
        - Вот они, случайные связи! - с яростью захохотала его подруга. - И когда ты только успел… А ты уверен, что это твой ребенок? Может, тебя просто пытаются надуть с корыстными целями?
        - Нет. Она от меня ничего не хочет.
        - Господи, какой же ты дурак, Лёнчик! - закричала Регина уже совершенно вне себя. - Ведь это самый лучший способ развести человека на бабки - сказать, что ничего не нужно… Психологический прием! Требуй экспертизу! Ты видел ребенка? На кого он похож?
        - Ни на кого. Ребенок как ребенок, - с тоской произнес Урманов.
        - Скотина! Ох, как же я тебя ненавижу… - Регина то ли плакала, то ли смеялась. - Ладно, поедем на эту твою дачу вместе, прикинем, во что ремонт обойдется… Ты ведь дачу для нее хочешь подготовить, я так понимаю?
        - Наверно. Они, понимаешь, все лето в городе…
        - Ладно, поедем вместе! - она потихоньку начала успокаиваться.
        Урманов задумался.
        - Нет, - наконец мрачно произнес он. - Там тебя соседи увидят. Ей донесут.
        - А у нее что, какие-то планы насчет тебя? - Голос у Регины вновь начал предательски звенеть.
        - Она - очень странная женщина, - спокойно ответил Урманов. - Странная и упрямая. Я ее совершенно не понимаю - вот в чем дело. Но лучше ее не дразнить.
        - Ненормальная, что ли? Господи, Лёнчик, и зачем тебе понадобилось с этакой дурой связываться!..
        - Регина, не надо.
        - Надо! - заорала уже та вне себя. - Все, Лёнчик, надоел ты мне хуже горькой редьки… Столько лет голову морочил! Ничем не хотел поступиться, а тут здрасте - на все готов ради какой-то идиотки… И не твой это ребенок, не твой! Тебе лапшу на уши вешают! - и Регина бросила трубку.
        Урманов набрал номер Гули Соловьевой.
        - Гуля, милая… Я в следующие выходные не смогу приехать.
        - Ой, а что случилось? - переполошилась добрейшая Гуля Соловьева. - У тебя такой голос…
        - Меня в командировку отправляют.
        - Опять? Надолго?
        - Да, очень. В Австралию, - печально произнес Урманов. - Не знаю даже, когда вернусь.
        Гуля Соловьева немедленно принялась плакать.
        - Пожалуйста, не надо. Я вовсе того не стою, чтобы из-за меня слезы лить.
        - А… - всхлипнула Гуля, - …а когда ты вернешься?
        - Я же говорю - не знаю. Когда-нибудь… Но ты лучше не жди меня.
        Маруся свернула за угол и уперлась прогулочной коляской прямо в колени Жени Журкина.
        - О-о… - вытаращил глаза тот. - Маруся, ты ли это? А это у нас кто?
        Он присел на корточки и пощекотал Егорке живот. Тот принялся отбрыкиваться.
        - Это Егор. Георгий то есть… - привычно пояснила Маруся.
        - Уси-пуси, уси-пуси… Маруська, да какой он славный! - с искренним восхищением засмеялся Жэ Жэ. - Неужели твой?
        - Мой. Год и три, - с гордостью ответила она, моментально простив Журкину за это восхищение все прошлые обиды. - А ты как тут оказался?
        - Я, собственно, к тебе. Вот решил проведать… - Он встал, погладил Марусе плечо. - Ты очень неплохо выглядишь. А шевелюра… Самая настоящая мадонна! А кто отец ребенка?
        - Да так… - улыбаясь солнцу, неопределенно пробормотала Маруся.
        Они медленно пошли по дороге. Маруся катила впереди себя коляску - со стороны они все, наверное, казались одной семьей.
        - Ты ни о чем не жалеешь? - спросил Жэ Жэ, затрещав по старой привычке пальцами.
        - Нет, - не задумываясь, ответила Маруся. - А о чем я должна жалеть?
        - Ну, хотя бы о тех деньгах, от которых отказалась…
        - Да, одно время жалела, - спокойно согласилась Маруся. - Очень жалела… Мне их здорово не хватало, но сейчас как-то привыкла. К зиме сдам Егорку в ясли, пойду работать. Ты знаешь, меня берут в ту же поликлинику восстановительного лечения, где я раньше работала, помнишь?
        - А не жалко - в ясли? - Журкин потрепал Егорку по вихрастому затылку. - Он же еще такой карапуз…
        - Ничего, как-нибудь, - помрачнела она.
        - Маруся…
        - Что? - повернулась она к нему.
        - А ты ведь удивительная женщина. Я таких нигде и никогда не встречал, - очень серьезно произнес бывший супруг. - Наверное, многие тебя считают, ну… немного странной, но на самом деле ты необыкновенная. Я даже думаю, в тебе есть королевская кровь.
        - Журкин, ты что такое городишь? - захохотала Маруся. - В моем роду королей не было!
        - Откуда ты знаешь? Может, лет триста назад или пятьсот… Помнишь, как в «Мастере и Маргарите» - «как причудливо тасуется колода»?..
        - Женечка, ты болен? - снова захохотала Маруся, хотя ей было приятно слышать подобные комплименты.
        - Нет, я в порядке… Только короли способны на такие поступки! Да, а ты знаешь, мне наследство Марлен не принесло счастья! - почти весело признался тот.
        - Почему? - удивилась Маруся. - Ты так добивался этих денег, и Инга Савельевна, и Роланд Германович…
        - Роланд Германович ушел от мамы, - сдержанно сообщил Журкин.
        - Почему? - огорчилась Маруся.
        - Ну, он потребовал себе новенький «Порш», а мама сказала, что она не позволит тратить деньги на всякую ерунду. Намекнула, что раз он не является формальным членом семьи, то вовсе не заслуживает таких подарков. По-моему, она просто хотела, чтобы Роланд наконец официально зарегистрировал с ней отношения (столько лет вместе!), но он взбесился. Заявил, что раз он чужой, то уходит. И ушел! Я, честно говоря, не верил, что он способен на это, но…
        - Может, они еще помирятся?
        - Нет, все слишком серьезно. Теперь мама обиделась на него. Они успели столько наговорить друг другу… Это уже вражда - не на жизнь, а на смерть. Я даже боюсь произносить имя Роланда при маме - с ней каждый раз случается нечто вроде припадка, она становится почти невменяемой!
        - Может быть, Инга Савельевна хотела потратить деньги на что-то особенное? - с любопытством спросила Маруся.
        - Как же! - фыркнул Журкин. - Сначала хотела купить домик в Жуковке - но там такие цены… Короче, денег потребовалось бы раз в пять-шесть больше, чем у нас было. Я говорю: «Мам, у нас уже есть прекрасная дача в Кратове, на фига тебе эта Жуковка?» А ее буквально трясет - ну как же, подавай только элитное, только эксклюзивное! Я ей говорю: «Мам, мало купить домик на Рублевке, надо же еще будет потом соответствовать…», а она… - он безнадежно махнул рукой. - Потом решила омолаживаться. Пара новых подтяжек, инъекции стволовых клеток… «Я, говорит, себе нового мужа найду, молодого!»
        - Нашла?
        - Нет, что-то до сих пор не нашлось желающих, - печально усмехнулся тот. - Да и не найдется, я думаю. Она теперь всех подозревает, что ради денег с ней хотят познакомиться. И насчет моих знакомств - тоже… Как-то привел девушку - так она ей прямо в глаза заявила: «Знаю, знаю, вы за денежками моего Женечки охотитесь!» Подозревает всех, что с корыстными намерениями ко мне подбираются… Я ей как-то сказал: «Мам, а знаешь, ведь единственная женщина, которой от меня ничего не надо, - это Маруся». Ты не представляешь, что было!
        - Бедный Женечка… - пробормотала Маруся с иронией.
        - Вот именно! - Жэ Жэ засмеялся. - А самое неприятное, знаешь что? Я тебе скажу, только уж ты больше - никому…
        - Да кому я скажу! - возмутилась Маруся. - Разве только Егорке…
        Журкин остановился - остановилась и Маруся с коляской.
        - Можно мне его на руки взять?
        - Да пожалуйста… Только он боится незнакомых, - Маруся вытащила Егорку из коляски, сунула его в руки бывшему супругу. - Умоляю, не урони! - произнесла она строго.
        Вопреки ожиданиям, Егорка не стал особо бузить - лишь отворачивал от Журкина лицо и пыхтел недовольно.
        - Ого, какой тяжелый! - удивился Журкин. - Егор, Егорушка? Агу! Да ты какой хороший, да ты какой славный мальчик… Смотри, Маруся, он меня не боится!
        Егор потянулся к Марусе, и она ревниво выхватила его из рук Журкина.
        - Сколько мы с тобой ни старались, у нас ничего так и не получилось, - печально улыбнулся Жэ Жэ. - И ни с кем у меня ничего не получилось.
        Он говорил о детях.
        - Еще получится… - буркнула Маруся, сажая сына обратно в коляску.
        Журкин затрещал пальцами.
        - Нет, милая моя Марусечка… Я тут недавно анализы пошел сдавать - так вот выяснилось, что никогда не получится. Не быть мне отцом.
        Маруся поежилась - ей почему-то стало жаль бывшего супруга.
        - Ничего! - обнадеживающе провела она ему по волосам. - Деньги у тебя есть, устроишь себе искусственное оплодотворение, в пробирке…
        Журкин вытаращил глаза и захохотал:
        - Боже, Маруся, ты такая прелесть… Слушай, а если поступить проще - мы сходимся, и я усыновляю Егорку… А, как ты на это смотришь, Егор? - Он подмигнул мальчику. Егор ничего не ответил и с ожесточением принялся грызть перекладину на коляске.
        Маруся остолбенела.
        - Ты серьезно, Журкин? - наконец неуверенно пробормотала она.
        - Вполне. Что тебя смущает?
        - Н-нет, ты шутишь…
        Он взял ее за плечи, повернул к себе. Его светло-карие глаза находились совсем близко, и в них не было и тени насмешки. Маруся почувствовала себя совсем неуверенно.
        - Счастье не купишь, Маруся, - это страшно банально звучит, но факт. Ты - это единственное, что я хочу от жизни. Мне ничего больше не надо, - серьезно, даже холодно произнес Журкин. - Возможно, каким-то баловням судьбы достается все и сразу - деньги, любовь, удачная карьера, слава, здоровье… Только я сомневаюсь, что они способны это оценить. Мне тридцать шесть лет, Маруся, и я уже понял, чего мне надо.
        - Чего же?
        - Я же сказал - тебя. Только тебя. Одну тебя.
        - Я не одна, как ты видишь… - Маруся растерянно указала на сына.
        - Я люблю детей. Если ты помнишь, я всегда их хотел… Так славно о ком-то заботиться! - Он попытался улыбнуться, но вместо этого лицо как-то странно перекосило на одну сторону, словно Жэ Жэ изо всех сил пытался сдержать слезы. - Он еще совсем мал, он будет считать меня отцом.
        - Женечка, ну что ты такое говоришь…
        - Маруся! - он слегка встряхнул ее. - Я тебя тысячу лет знаю - ты самая лучшая женщина на земле… Кого еще мне искать?! Я, когда шел сейчас к тебе, думал - как хорошо, если бы Маруся меня простила… Правда, прости меня, а? За все! За то, что так мало любил тебя раньше… Я никогда не стану тебе изменять, я отдам тебе все деньги, я не позволю своей матери вмешиваться в нашу жизнь, я буду образцово-показательным отцом… - Журкин не выдержал и прижал Марусю к себе.
        - Ты плачешь? - с ужасом спросила Маруся, чувствуя, как дрожит Журкин.
        - Нет, я в порядке… - Он тихо, счастливо засмеялся-и вдруг принялся ее целовать. Маруся была потрясена - она не знала, что ей делать, и покорно позволила осыпать себя поцелуями.
        - Женя, ну что ты… Женя!..
        - А какая ты красивая! - горячо шептал он. - Королева… Принцесса… Ангел небесный!
        - Погоди! - наконец опомнилась Маруся. - Да погоди ты! - Она выставила ладонь, заслоняясь от его губ. - Ты что же, делаешь мне предложение, что ли, я правильно поняла?
        - Ага, - счастливо сказал Жэ Жэ.
        - Второй раз, получается?
        - Ага!
        - Минутку, минутку… - Она подхватила Егора, которому наскучило сидеть в коляске и он вздумал вылезать из нее. Поставила сына на асфальт, взяла его за руку. - А что скажет Инга Савельевна?
        - Да пусть говорит что угодно! - отмахнулся Журкин. - И вообще, деньги не ее, а мои. Ведь наследник Марлен - я!
        Маруся вздохнула. Егорка потащил ее вперед - пришлось идти за ним.
        - Я не знаю, - нерешительно сказала Маруся. - Я не знаю, что тебе ответить, Женечка. Можно, я подумаю?
        - Конечно! - улыбнулся Журкин и так громко затрещал пальцами, что Егор с интересом оглянулся.
        - Я подумаю и позвоню тебе, ладно?..
        Дома у Маруси все валилось из рук. Она накормила Егора и уложила спать. А сама села у открытого окна. Июль кончался, оранжевое вечернее солнце отражалось в окнах домов, на небе - ни единого облачка, темнели густо-зеленым цветом кроны деревьев внизу… Мир был наполнен тихой, безмятежной гармонией, которая еще острее заставляла Марусю чувствовать свое одиночество.
        Предложение Журкина смутило, оглушило ее - о подобном повороте событий и предположить было нельзя!

«Что случилось с его семьей, с Роландом Германовичем?.. Вот уж не думала, что из-за наследства старухи они все перегрызутся! Но мой Жэ Жэ, кажется, был настроен вполне серьезно… А что плохого в том, если я второй раз стану его женой? Ведь тогда сразу решится куча проблем! Во-первых, Егорку не придется сдавать в ясли…» - Она оглянулась - ее мальчик, подложив ладонь под щеку, мирно спал. Он был слишком мал и беспомощен, чтобы уже отдавать его миру! Марусю больше всего мучило именно то, что им придется расставаться каждый день - пусть даже на короткое время.

«Во-вторых, Егорке нужен мужчина, наставник… Журкин станет ему отцом! В-третьих… Господи, да разве я не хочу, чтобы меня любили?! А Жэ Жэ был так искренен, так пылок…» - Она прижала ладони к щекам, на которых все еще горели его поцелуи.
        По всему выходило, что отвергать Журкина не следовало, и в первую очередь - из-за сына.

«И зачем только Кристина с Виталькой нашли Леонида?.. Ну пришел он, ну взглянул на Егорку… Да, грохнулся в обморок - но и что с того?.. И снова пропал - неделя уже прошла! Зачем он мне, зачем я ему? У него ведь кто-то есть, я сама видела… И вообще, такой отец нам не нужен!»
        В этот момент в коридоре зазвонил телефон. Маруся выскользнула на цыпочках из комнаты, сняла трубку.
        - Алло, привет. Слушай, скажи мне номер, пожалуйста.
        Голос принадлежал Урманову. Легок на помине! На заднем фоне были чьи-то голоса, какой-то шум, гул…
        - Какой еще номер? - с недоумением спросила Маруся.
        - Номер подгузников! И марку - я же не знаю, какие именно тебе нужны!
        Маруся от изумления замолчала.
        - Ты меня слышишь? Алло! Я в магазине, так что лучше сразу скажи, что тебе надо! - напряженным голосом закричал Урманов.
        - Мне ничего не надо, - опомнилась она. В самом деле, не принимать же помощь от убийцы Сени! Урманов, конечно, заявлял, что является практически безгрешным, но разве стоит доверять человеческому самомнению?.. Наверное, даже Гитлер не считал себя виновным!
        - Перестань. Это глупо. Я же видел, как ты живешь.
        Маруся ничего не ответила.
        - Я через час приеду, - сказал Урманов. - Все, пока…

…Он нажал на кнопку «отбоя».
        С тех пор как Урманов узнал о существовании своего сына, жизнь у него изменилась. Ни в плохую, ни в хорошую сторону, а просто - изменилась. В самом деле, не мог же он, как раньше, продолжать ходить на работу, спорить с коллегами, встречаться с друзьями, сидеть у телевизора, мотаться то в Теплый Стан, то в Пушкино?.. То есть мог-то он все, никто ему не запрещал катиться по наезженной колее, но уже прежнего настроения не было.
        Самым простым было забыть о том суматошном дне, когда к нему явилась полная дама по имени Кристина Пескова и просветила насчет Егора.
        Какой такой Егор? Какая Маруся? Знать ничего не знаю!
        Да и вообще, эта самая Маруся сразу и решительно отказалась от всякой помощи, ни на чем не настаивала, ничего не просила… На «нет», как говорится, и суда нет! Зачем навязываться, если тебя даже видеть не желают?..
        Но в то мгновение, когда Урманов заглянул в глаза Егору и увидел в них себя, он уже не мог жить по-прежнему. Там, в этих бессмысленных младенческих глазах, некто или нечто проставил ему, Урманову, цену (или это уже фантазии замученного рефлексиями современного человека?..). Потому он и упал в обморок: понял, какой он в действительности. И сколько будет стоить, если уйдет, если устранится от всего этого.
        И потому, переругавшись с начальством, выторговал себе неделю за свой счет. Нанял рабочих, быстренько сделал ремонт на даче - теперь, по крайней мере, на ней можно было жить (хотя, с другой стороны, чего он к этой даче привязался - ведь недели через две погода, как всегда в средней полосе, начнет портиться?.).
        Да, и, как уже упоминалось, сразу же прекратил всякие отношения с Региной и добрейшей Гулей Соловьевой - но вовсе не потому, что у него были какие-то планы на Марусю. Просто новому, другому Леониду Урманову эти женщины уже не подходили. Какие подходили - иной вопрос, но с этим потом можно разобраться…
        Дальнейший план был таков - обеспечивать Марусе финансовую и моральную поддержку и время от времени являться с воспитательными визитами к Егору, чтобы ребенок, по крайней мере, знал своего отца в лицо.
        Для этого Урманов отправился на машине в гипермаркет - не с пустыми же руками в гости идти?.. Что требуется младенцам, он знал - подгузники. Ну, еще игрушки и что-нибудь из детского питания (они, эти младенцы, еще не в состоянии питаться бифштексами, сырокопченой колбасой или, например, солеными огурцами). Только жиденькое, обезжиренное, легкоусвояемое, гомогенизированное…
        Проблем с покупками быть не должно - на товарах всегда обозначали, для какого возраста, и прочее.
        Но в гипермаркете среди растянувшихся до горизонта полок Урманов немного растерялся. И звонок Марусе ничего не решил! После короткой консультации с продавцом понял, что младенцы бывают разные и надо точно знать, что требуется. С размерами можно ошибиться, впрочем, как и с детским питанием: для какого-то ребенка пюре из протертой моркови - лакомство, а для кого-то - наказание.
        В конце концов, Урманов, не мудрствуя лукаво и руководствуясь собственными вкусами, набрал всего понемножку. Вот, например, обед из протертых картошки с курицей он с удовольствием съел бы, а тыквенное суфле даже в рот не взял бы! В конце концов, Егор - его сын, и их вкусы должны хоть немного, да совпадать.
        Игрушки Урманов выбирал точно по такому же принципу.
        И, распираемый собственным благородством, отправился к Марусе.
        Уже начало темнеть, когда он заехал к ней во двор и, нагруженный под завязку пакетами, кое-как протиснулся в подъездную дверь.
        - Тс-с, он спит, - встретила Маруся его в дверях. - Идем на кухню.
        Кухня была ужасна (впрочем, чего можно было ждать от коммунальной кухни?).
        - Я вот тут кое-что купил… Такие подойдут? - Он показал Марусе упаковку подгузников. - Если нет, то есть еще пачка большего размера…
        Если бы кто-то недавно сказал Урманову, что он будет выбирать детские подгузники и копаться среди банок с протертыми овощами, он бы не поверил. Такое и в кошмарном сне не смогло бы ему присниться!
        - Подойдет, - хмуро сказала Маруся, мельком взглянув на маркировку. - Послушай, Лёня, а зачем тебе все это? - она сделала неопределенный жест рукой.
        - По-моему, некоторые вещи можно даже не объяснять. Это как аксиома, - сухо объяснил он. - Я не чужой мальчику. Я буду приходить иногда, хочешь ты этого или не хочешь.
        Маруся вспыхнула и посмотрела на Урманова с такой ненавистью, что ему даже неприятно стало.
        - Ну хорошо, - не сразу, нехотя сказала она. - Если ты так считаешь… Впрочем, я надеюсь, в скором времени запал у тебя пройдет.
        - Не пройдет.
        - Пройдет.
        - Ты-то откуда знаешь? - рассердился он.
        На Марусе был ситцевый голубой халатик, на ногах - пластиковые пестрые шлепанцы, в каких обычно ходят по пляжу. Вьющиеся рыжеватые волосы растрепаны… Бледное, без тени косметики усталое лицо. Она выглядела типичной молодой мамашей, замученной бытом, забывшей о себе. Невыспавшаяся, несчастная, злая. Жившая только для ребенка - своего идола и кумира!
        Но Урманову она почему-то не показалась некрасивой, даже наоборот - он, глядя на ее узкие щиколотки и маленькие открытые ступни, вдруг совершенно некстати вспомнил те ночи возле озера Длинное, те самые ночи, которые заставили его потерять голову. И очень хорошо, что он ее потерял - иначе не было бы его сына. Наверное, есть свой смысл в безумии… Если бы люди время от времени не сходили с ума и совершали только рациональные поступки, человечество давным-давно бы вымерло.
        - Это нехорошо… - отвернувшись, пробормотал он.
        - Что именно? - хмуро спросила Маруся.
        - Ты столького меня лишила! Я не видел, как ты носишь нашего сына, я не волновался, когда ты рожала, я не встречал тебя из больницы, я не знаю, каким был Егор в первые дни своей жизни, в первые месяцы… Я пропустил его первую улыбку, его первые шаги… За что ты меня так наказала? Господи, Маруся, я ведь был готов жениться на тебе!
        Она вспыхнула и сжала рукой ворот халата.
        - Зато я не была готова, - сказала она. - Лёнечка, я никогда тебя не любила!
        Почему-то эти слова страшно уязвили Урманова.
        - Ну и что? - холодно произнес Урманов. - В любой ситуации можно вести себя по-человечески!
        - Я хотела тебе сказать. Не сразу, да… Но хотела! У меня был твой адрес, незадолго до родов я пришла к твоему дому - и увидела… - Она презрительно сморщила нос.
        - Что ты увидела? - встревожился Урманов.
        - Увидела тебя с этой, такой… - Маруся состроила жеманную гримасу - Урманов почему-то сразу угадал в этой гримасе Регину, и ему вдруг совершенно некстати стало смешно.
        - Нашла к кому ревновать! - фыркнул он.
        - Я не ревновала! - разозлилась Маруся. - Просто мне стало противно!
        - Ладно, не будем ссориться… - Урманов предостерегающе поднял руку. - Где Егор?
        - Он спит.
        - Можно посмотреть на него?
        Маруся заколебалась. По всему было видно, что она хотела отказать, но потом все-таки кивнула:
        - Ну хорошо… Только тихо!
        На цыпочках они вошли в Марусину комнату. Урманов склонился над детской кроваткой, принялся в полутьме разглядывать сына.
        - Красавец! - не выдержал, шепотом произнес он с гордостью. Маруся зажгла ночник.
        - Тс-с! - напомнила она.
        - Я же тихо… - снова шепотом возразил Урманов. - Слушай, у него брови, как у меня!
        - У него мои брови.
        - Ну ты что, не видишь? - возмутился Урманов. - И волосы у него тоже мои!
        - У моей мамы такие волосы! По крайней мере, были такими до того, как она стала краситься в черный цвет!
        - А лапка какая маленькая… - Урманов не выдержал и осторожно прикоснулся к сжатым в кулак пальцам Егора.
        - Лёня! - опять зашипела Маруся, но было поздно - Егор проснулся и принялся недовольно хныкать, не открывая глаз. - Ну вот, ты его разбудил!
        Она выхватила ребенка из кроватки и принялась ходить по комнате, укачивая его. Егор окончательно проснулся - открыл глаза и уставился на Урманова.
        - Дай мне его, а? Только подержать!
        - Все его подержать хотят… - сердито пробормотала Маруся.
        - Пожалуйста!
        Она подошла к Урманову, тот протянул руки, но Егор протестующе завопил, уклоняясь.
        - Какой ты вредный юноша! - несколько смущенно заметил Урманов, отступив назад. - Но он, наверное, когда-то сможет ко мне привыкнуть, да?
        Маруся пожала плечами.
        - Я отремонтировал дачу. Не хочешь туда с Егором поехать? - упавшим голосом произнес Урманов. - Все-таки сидеть летом в Москве… Я могу вас отвезти, привезти, купить что надо, и все такое прочее… Мне совсем не трудно!
        Что-то дрогнуло в ее лице, исчезли недовольство и раздражение.
        - Спасибо, - сказала она почти дружелюбно. - Вот уж не думала, что ты окажешься таким образцово-показательным!
        - Я обычный человек и не делаю ничего особенного, - возразил Урманов. - И, если честно, я очень рад тому, что у меня есть сын.
        - Правда?
        - А зачем мне врать!

…В самом деле, Урманов как-то постепенно стал смиряться с тем, что у него есть сын, и потрясение, какое он испытал в самом начале, прошло. Он думал только о Егоре, решив во что бы то ни стало добиться его расположения. «Сын! У меня есть сын!» - с гордостью спохватывался он, просыпаясь утром.
        Раз, а то и два раза в неделю он приезжал к Марусе. С дачей ничего не получилось - в августе пошли дожди, а потом Егор простудился.
        Именно тогда Урманов понял, насколько Маруся находится во власти материнских страхов. Она из-за пустяковой простуды переживала так, словно Егорка заболел чем-то фатальным. Собственно, это касалось не только болезней - Маруся боялась всего того, что, по ее мнению, могло хоть как-то угрожать мальчику.
        Как-то раз, когда Егор почти на целый день отказался от еды, она принялась плакать. В другой раз долго не могла прийти в себя из-за того, что она переходила улицу, и ей показалось, что проезжающая машина затормозила слишком близко от коляски, в которой сидел сын… И это была только вершина айсберга - на самом деле Маруся, наверное, скрывала большую часть своих переживаний.
        Даже когда Урманов брал Егора на руки (тот уже не считал его за чужого), она всегда стояла рядом, наготове, готовая в любой момент подхватить сына:
        - Не урони. Пожалуйста, осторожней… Не урони!
        Иногда, в снах, прошлое возвращалось к нему - правда, все реже и реже. Неужели он действительно был, тот переход из небытия в бытие, заставивший осознать - «Я есть»?.. А потом - та темная, теплая, благодатная тишина, где он был центром мироздания?
        Тогда он знал все - правда, это знание не выражалось словами, оно было просто ощущением. Казалось, плывя по вечности, он владел тайной, неким сокровенным знанием, доступным только ему…
        А потом вечность выплюнула его - туда, где царил холод, где яркий свет слепил глаза!
        И здесь, в этом новом, другом мире, он постепенно стал забывать то, что знал когда-то. Здесь были свои законы и правила, здесь он был беспомощным и неловким, и слезы бессильного отчаяния часто душили его.
        Этот новый мир решительно не подчинялся ему!
        - … срок службы мягких кровель при соблюдении всего технологического процесса в среднем составляет 5-15 лет. Мягкие кровли в течение всего срока службы требуют ухода, особенно это касается так называемых наличных кровель и кровель с малым уклоном. Мусор на всей поверхности кровли забивает во время выпадения осадков ливневые стоки, что приводит к накоплению влаги на поверхности и проникновению ее через микротрещины вовнутрь…
        - Егорка, сюда нельзя! - строго воскликнула Маруся, обнаружив, что сын распахнул дверь в комнату Алевтины Климовны.
        - Да, вот такие они бесцеремонные, эти современные мужчины… - с кислым видом пошутила соседка.
        Алевтина Климовна вышивала очередной цветочный сноп и прилежно слушала телевизор. Не то чтобы она особо интересовалась ремонтом крыш, просто в данной передаче речь шла о вполне благопристойных вещах.
        - Ты кого-то ждешь сегодня? - постно спросила Алевтина Климовна Марусю, пытавшуюся оторвать Егора от дверной ручки - тот вцепился в нее мертвой хваткой.
        - Я? А, нет… - рассеянно ответила Маруся. - Егор, ну будет тебе! Впрочем, нет - сегодня Виталик с Кристиной обещались прийти… - вспомнила она.
        Виталик теперь постоянно жил у Кристины, этажом ниже, - так новоиспеченным молодоженам было удобней.
        - Странный брак… - пробормотала Алевтина Климовна и неодобрительно затрясла головой, отчего серебряная цепочка на ее очках затрепетала. - Вот уж не думала, что двое столь непохожих людей смогут сойтись!
        - Мне кажется, они очень даже похожи.
        - Да? А по-моему, они скоро разбегутся…
        Маруся наконец оторвала Егора от дверной ручки, захлопнула дверь. Через несколько секунд она услышала щелчок - это Алевтина Климовна закрылась изнутри.
        Чем дальше, тем нетерпимей становилась соседка к окружающему миру, она старательно отворачивалась от всего того, что являлось самой сутью жизни. Любовь - даже самая платоническая и возвышенная - казалась ей отвратительной, всякий намек на нее - бесстыдством. Поэтому Алевтина, которая и до того постоянно переключала телевизор с канала на канал, подвергая строгой цензуре каждую программу, теперь смотрела лишь выпуски новостей да передачи, посвященные ремонту, в них, даже при всем желании, очень трудно было найти скрытый эротизм.
        Во время рекламы она отключала звук у телевизора и демонстративно отворачивалась от экрана.
        По улицам Алевтина Климовна стала ходить с опаской, боясь натолкнуться взглядом на нескромную вывеску или, не дай бог, на целующуюся парочку.
        Да, конечно, и в телевизоре, и на городских улицах творилось порой нечто невообразимое и гадкое, от чего хотелось отвернуться и заткнуть уши, но у Алевтины Климовны это стремление приобрело размеры мании. Она перестала отделять зерна от плевел…
        О Модесте Павловиче напоминать ей было нельзя - Алевтина Климовна не могла себе простить, что согласилась сойтись с ним, и словно согрешившая монашка, она проклинала себя за минутную слабость.
        Визиты Урманова к Марусе с Егоркой раздражали соседку, а союз Виталика с Кристиной вызывал брезгливое недоумение.
        Казалось, она возненавидела даже собственное тело, поскольку оно принадлежало определенному полу, в данном случае - женскому.
        Во всем этом было нечто странное и страшное, словно Алевтина Климовна развоплощалась на глазах, из человека становилась призраком, начисто лишенным телесной сути.

…Виталик с Кристиной явились через час, и какой контраст они составили угрюмой соседке!
        Кристина Завитухина, в девичестве - Пескова, выглядела помолодевшей лет на десять, свежей и очень хорошенькой, несмотря на килограмм тридцать лишнего веса. Виталик же был собран и весел, и на него просто было приятно смотреть.
        - Егорушка, миленький мой! - сразу же вцепилась Кристина в Егора, прижала его к себе. - Ну-ка, скажи мне, как коровка мычит?..
        - Му! - возбужденно заорал тот. - Му-у!
        - Маруся, какие новости? - с любопытством спросил Виталик.
        - Да в общем, никаких… - пожала она плечами, улыбаясь. - А что?
        - А с Леонидом как? - обернулась Кристина.
        - Он нам очень помогает, - подумав, осторожно ответила Маруся.
        - По-моему, неплохой мужик… - заметил Виталик.
        - Да что там - «неплохой»! - всплеснула руками Кристина. - Он просто святой! Таких больше нет!
        - Как это нет? - Виталик сделал вид, что обиделся. - А я?
        - Ну, ты-то уж вообще вне конкуренции… - Кристина звонко, с чувством поцеловала мужа в лысеющую макушку. - Егорушка, сладкий мой, а как собачка лает?
        - Ав! - немедленно заорал Егор. - Ав-ав!
        - Гениально… - едва не прослезилась Кристина.
        Маруся с улыбкой смотрела на своих гостей и все никак не могла понять, почему так изменились Кристина с Виталиком? Ну да, они были влюблены, они были счастливы… Но разве только в этом дело?

«Как будто они на свет заново родились… - машинально подумала Маруся. - А что, может, именно так оно и есть - человек рождается именно тогда, когда в его душу входит любовь, и он добирает недостающее, достигает некоего абсолюта? Вот Алевтина Климовна, наоборот, так и не смогла родиться…»
        Потом Маруся вспомнила Арсения, как им было хорошо вместе, и настроение у нее неожиданно испортилось. Смотреть на чужое счастье - испытание не из легких.

…Егор этой ночью ни разу не проснулся - у Маруси была прекрасная возможность как следует отдохнуть, но вместо этого она ворочалась с боку на бок и думала об Арсении Бережном. Если бы он не погиб, она бы тоже была сейчас счастлива - дышала бы полной грудью, ощущала радость жизни… Острая боль от потери почти прошла, но досада, недоумение - нет. Почему все так произошло?

«Леонид Урманов - вот кто во всем виноват! Мой злой гений! - она приподнялась на локте и посмотрела на спящего сына. - Ну, хотя не совсем… А что, если поговорить с Урмановым? Вот так, прямо… Спросить в лоб: „Это ты убил Сеню? Убил потому, что ненавидел его с детства, еще с тех времен, когда ты, Леонид Урманов, носил нелепую кличку - Бобр… Интересно, что он тогда мне ответит?..“
        Эти мысли были не случайны, они возникли не вдруг, потому что чем дальше, тем сильнее она попадала в зависимость от Урманова - в материальную, моральную и прочую… Маруся уже не могла, как прежде, ненавидеть его! Порой она даже как будто забывала о том преступлении, которое совершил Урманов, - особенно в те минуты, когда видела, как тот возится со своим сыном. И как смотрит иногда на нее.
        Утром зазвонил телефон - это был Журкин, бывший супруг. Все последнее время он часто звонил, требовал от Маруси окончательного решения. Он жаждал воссоединения семьи!
        - Ну как, ты надумала что-нибудь? - весело спросил он. - Маруська, ну сколько можно…
        - Я пока не знаю, - честно ответила она. Так она отвечала Жэ Жэ каждый раз, и каждый раз тот печально вздыхал, а после они продолжали разговор уже на какие-нибудь посторонние темы. Но в этот раз Женя Журкин неожиданно взорвался:
        - Елки зеленые, а когда ты будешь знать?!
        - Женя, не надо на меня давить! - тоже разозлилась она.
        - Надо! - закричал тот. - Ты, Маруська, дурочка! Ну кому ты еще нужна, кроме меня, а? Ты своего счастья не понимаешь! Вот что - я тебе больше не буду звонить… Сама позвони, если что надумаешь!
        Маруся услышала короткие гудки.
        Она с раздражением бросила трубку на рычаг. В ту же секунду телефон зазвонил снова.
        - Алло! Журкин, нет! Ты хотел определенности? Ну так вот - нет! И пусть я хоть сто раз дурочка, но…
        - Минутку, - с удивлением прервал ее знакомый голос. - Ты с кем сейчас говоришь?
        - Лёня? Прости… - она засмеялась невесело. - Я думала, это снова Журкин, мой бывший муж.
        Урманов помолчал некоторое время. Потом спросил каким-то странным голосом:
        - А чего он хотел?
        - Так, неважно… К сожалению, я только сейчас поняла-в одну реку нельзя войти дважды, - туманно ответила она.
        Урманов снова помолчал.
        - Послушай, сегодня отвратительная погода… - нерешительно начал он.
        В самом деле, с утра лил дождь - после короткого «бабьего лета» осень снова вступила в свои права.
        - Ты хотел сказать, что не приедешь сегодня?
        - Нет. Я хотел пригласить вас с Егором к себе.
        Сердце у Маруси забилось. Это было что-то новенькое! Урманов никогда не звал их в гости, обычно он или заезжал к ней домой, или они втроем, вместе с Егором, отправлялись вместе в ближайший парк.
        - К себе? - переспросила она.
        - Ну да… Ты же так и не видела, как я живу.
        - А… - она вспомнила о той черноволосой красотке, с которой как-то встретила Урманова. - А разве это будет удобно?
        - Вполне, - сухо ответил тот. - Я живу один, к твоему сведению.
        - Хорошо, я согласна, - также сухо ответила Маруся.
        - Тогда собирайтесь, я сейчас за вами заеду.
        То ли свидание, то ли приглашение на казнь… «Если я прямо спрошу его, имеет ли он какое-то отношение к Сениной смерти, а он ответит - „да“?! Что мне тогда делать?» - дрожа, подумала она. Столько времени она носила в себе эту тайну, этот кошмар, этот неразрешимый вопрос, что он потихоньку уже начал сводить ее с ума.
        - Егорка, миленький, иди ко мне… - позвала она сына, стараясь ничем не выдать своего волнения. - Надо одеваться, скоро твой папа приедет.
        - Па? Па, па, па, па, па… - оживленно зачирикал Егор. Он уже знал три слова -
«па», «ма» и «на» (в значении «дай!»), а также подражал голосам некоторых животных. По сравнению с большинством своих ровесников он выглядел настоящим вундеркиндом…
        - Да, папа, - кивнула Маруся и принялась натягивать на Егора комбинезон.

…Дождь лил сплошной стеной.
        Урманов быстро посадил Егора в специальное детское кресло, пристегнул его; Маруся, держа над головой зонт, обежала машину с другой стороны…
        - Ну и погодка, да? - весело крикнул Урманов, садясь за руль.
        Маруся ничего не ответила.
        Через полчаса они уже были у знакомого дома. «В третий раз я здесь… - мрачно подумала она. - И что же произойдет сегодня?..»
        Подхватив Егора под мышку, Урманов добежал до подъезда, оглянулся - по его лицу текли капли дождя, он улыбался счастливо и оживленно.
        Он совсем не был похож на злодея.
        - Маруся, скорей, а то промокнешь!..
        Они поднялись в лифте на восьмой этаж, потом Урманов распахнул перед Егором и Марусей входную дверь и произнес торжественно:
        - Прошу!
        Его квартира показалась Марусе слишком большой, слишком образцовой - в самом деле, она здорово напоминала картинку из какого-то модного журнала, целиком посвященного интерьерам. Кристина, заглянувшая сюда однажды, с восторгом описывала жилье Урманова… Но Марусе отчего-то стало не по себе, когда она увидела изящную встроенную мебель, лаконичное сочетание красок и светильников, уютно-холостяцкий кабинет с полированным столом, минимализм и футуристический дизайн кухни - с роскошным букетом роз на столе, сибаритскую спальню, светлый, наполненный воздухом зимний сад, в котором висели в кашпо вьющиеся растения…
        Ей стало не по себе потому, что квартира, казалось, полностью отражала внутренний мир Урманова - эгоистичного мужчины, способного любить только себя.
        Она бежала по комнатам вслед за Егором, испытывая странную смесь чувств - восхищения, зависти и тоски. Она была в этом доме чужой.
        - Егор, не трогай… Егор, положи на место! - командовала она. Потом обернулась к Урманову. - Лёня, ты совершенно напрасно пригласил нас сюда - посмотри, Егор сейчас перевернет у тебя все вверх дном!
        - Ну и пусть, - пожал плечами Урманов. - Похоже, ему здесь нравится…
        Егор увидел фигурку пластмассового забавного пингвина, вероятно, привезенного Урмановым откуда-то в виде сувенира (слишком изящная вещь, чтобы быть детской игрушкой), и издал восхищенный вопль. Несколько мгновений благоговейно разглядывал пингвина, а потом сунул его голову к себе в рот, намереваясь откусить.
        - Егор! - Маруся едва успела спасти сувенир. - Егор, здесь ничего нельзя грызть!
        - Перестань, Маруся! - Урманов вырвал из ее рук пингвина и отдал его обратно сыну. Егор схватил пингвина и полез в кресло. - Все, чего трогать нельзя, я заранее спрятал… Пойдем, я покажу тебе наш семейный альбом.
        Едва они только вышли из комнаты, как сзади раздался грохот и оглушительный крик, от которого сразу заложило уши, - Егор свалился с кресла.
        - Ой, мамочки… - прошептала с ужасом Маруся и бросилась назад, к сыну. Подхватила его на руки, прижала к себе его напряженное, содрогающееся от рыданий тельце. Его боль была ее болью…
        - Ничего страшного! - пробормотал Урманов. - Погоди, дай посмотрю… Всего лишь шишка на лбу!
        Но Маруся его не слышала, она плавала на волнах своего ужаса, ее всю трясло. «И зачем я только согласилась поехать сюда…» - мелькнула скомканная мысль.
        - Маруся! Господи, да не сходи ты с ума! - рассердился Урманов и вырвал у нее Егора. Прижал к себе, поцеловал в лоб, тут же подсунул пингвина: - А вот кто у нас тут?.. Кто это, Егорушка, а?..
        Егор гневно отшвырнул от себя пингвина (видимо, считал его виновником своих злоключений) и, захлебываясь от рыданий, потянул руки к фарфоровой кошке, которую увидел на верхней полке книжного шкафа.
        - Это? Ну хорошо, только из моих рук… - Урманов немедленно предъявил сыну кошку. - Не урони, ладно?
        Егор вцепился в новое развлечение. Он продолжал рыдать - но все тише и тише. Урманов опустил его на пол, подошел к Марусе, которая еще не смогла прийти в себя.
        - Ты что? - спокойно произнес он. - Что с тобой?
        - Лёня, его надо к доктору… - пробормотала Маруся, не слыша собственного голоса. - В травмопункт, срочно! К доктору! Пусть рентген сделают…
        - Маруся, если шишка не пройдет, поедем в твой травмопункт, - серьезно сказал Урманов. - Но мне кажется, доктор нужен не Егору, а тебе.
        - Что? - дрожа, вспыхнула она. - О чем ты?
        - Ты пугаешь меня… Ну кто из нас не разбивал лоб в детстве? А ты ведешь себя так, словно Егор, по крайней мере, вдребезги разбился! Вон, он уже не плачет…
        Егор потерял всякий интерес к фарфоровой кошке и теперь сосредоточенно изучал ключ, торчащий в нижнем отделении шкафа. Сосредоточенно пыхтя, повернул ключ - дверцы распахнулись, обнаружив целые залежи интересных вещей.
        - А-а-а-а!.. - восхищенно загудел он, потащив к себе первое, что попалось под руку - большие часы в виде полуголой русалки, циферблат которых располагался ровно посреди ее живота.
        - Некоторые люди не умеют дарить подарки… - несколько сконфуженно произнес Урманов. Запихнул часы обратно, закрыл дверцу, а ключ засунул себе в карман брюк. - Это от коллег на прошлый Новый год…
        Маруся ничего не ответила. Ее продолжало колотить.
        - Прекрати, - сжал Урманов ее руки. - Ты… Я давно заметил - ты словно сжигаешь себя на костре! На костре своих страхов и переживаний!
        - Но… Но Егор… - пробормотала она.
        - С ним все в порядке, - жестко произнес Урманов. - Он успеет набить себе еще не одну шишку, пока не вырастет! Да и потом тоже… Он сотню раз разобьет колени, он еще не один раз простудится, подерется! Где ты видела людей, которые прожили жизнь, не получив ни царапинки, которые не ошибались и не страдали потом от своих ошибок, у которых были только удачи, которых никто и никогда не предавал? И что, ты каждый раз будешь так трястись из-за него? Ты все равно не сможешь прожить за него жизнь!
        - Но…
        - Я понимаю - ты была одна. Слишком много ответственности… Тебе было тяжело и все такое прочее… Но теперь есть я. Я помогу тебе.
        Маруся отвернулась.
        - Посмотри мне в глаза. Посмотри! - строго сказал Урманов, поворачивая ее лицо к себе. - Теперь я беру на себя половину всего. Ты слышишь?
        - Я тебе не верю, - прошептала она. - Я тебе не верю…

«Она никогда меня не любила, - мрачно подумал Леонид Урманов. - Я с самого начала был ей чужим, и даже Егор не помог нам сделаться хоть чуточку ближе… И что она за человек такой, что у нее в голове творится?!.»
        Он специально пригласил Марусю сегодня к себе. Он хотел предложить ей с Егором остаться у него. Не на выходные - навсегда. Конечно, это была большая жертва с его стороны… Но то, в каких условиях она жила, в этой кошмарной коммуналке, рядом с той безумной теткой, которую он поначалу принял за ее мать…
        Урманов должен был это сделать ради своего сына.
        Мужчина - это не тот, кто способен покорить наибольшее число женщин, не тот, кто с легкостью зарабатывает миллионы, не тот, кто играет на публике мускулами. Это тот, кто не отказывается выполнить свой долг.
        Именно это понял Урманов, когда в первый раз заглянул в глаза Егору.
        Но Маруся…
        Кажется, она стала бы последней в этом мире, кто оценил бы его усилия.

«И ведь такая маленькая, слабенькая, беззащитная на вид… - с отчаянием размышлял Урманов, наблюдая за Марусей, возившейся с Егором на полу в его кабинете. - И такая недобрая!»
        Наверное, это был особый вид мазохизма - любить такую женщину. Но чем дальше, тем сильнее Урманов попадал в зависимость от нее.
        Потом Егор уснул, и Урманов уложил сына на кушетку в своем кабинете.
        - Пойдем… Перекусить не хочешь?
        Маруся пожала плечами, но пошла вслед за ним на кухню.
        Розы он купил специально для нее. Купил хорошее вино, заказал в хорошем ресторане кучу всяких закусок и разносолов…
        - Что ты молчишь? - спросил Урманов, открывая бутылку. - Расскажи что-нибудь, пожалуйста…
        - Не хочу. Лучше ты расскажи - например, о своей работе… - безо всякого энтузиазма попросила она. - Аттракционы, которые вы делаете, опасны для жизни?
        - Если технику безопасности не соблюдать - все может оказаться опасным! - хмыкнул Урманов. - Ну, за встречу… А вообще, у нас серьезная контора. Мы просчитываем все риски - как на человека действует ускорение аппарата, может ли он удариться о части аттракциона или застрять между ними, может ли он получить травму при внезапном начале движения, удариться о части посадочного места или пассажирского модуля, выпасть или быть выброшенным из пассажирского модуля…
        Маруся слушала его вполуха. «Спросить, или нет? - с беспокойством размышляла она. - Но не может же все это длиться вечно! И потом, какой вопрос задать Урманову первым? „Послушай, Лёня, за что ты убил Арсения Бережного?.. Или начать как-нибудь издалека? Например, можно вполне невинно поинтересоваться: «Скажи-ка, Лёнечка, у тебя была в детстве кличка?“
        Он усмехнется и скажет: «Да, в детстве меня звали Бобром. Смешно, не правда ли?..» А если не скажет, постесняется? Нет, нет, надо очень осторожно, чтобы уж наверняка!»
        - …так вот, в зоне блокировки расположение датчиков интервалов должно быть таким, чтобы предотвратить столкновение пассажирского модуля со следующим за ним…
        - Лёня, - тихо произнесла она и поставила бокал с недопитым вином на стол.
        - Что? - упавшим голосом спросил он. - Я скучный, да?
        - Н-нет, я не про то… Лёня, ты помнишь Дашу Рябинину? - все так же тихо спросила Маруся.
        - Кого? Какую Дашу? - с изумлением и тревогой воскликнул Урманов. - Погоди, погоди… У меня была одноклассница, которую именно так и звали - Дашей Рябининой! Но откуда ты знаешь?..

«Да, я все знаю. Я знаю, что эта история началась с Даши, которой ты на новогоднем балу сжег платье…» - хотела произнести Маруся, но не смогла - какой-то спазм стиснул ей горло.
        - Даша Рябинина… - со странной интонацией повторил Урманов. - Вот они, призраки прошлого… Ты что, была с ней знакома? Бедная Даша… Этот хмырь Тягунов чуть не испортил ей всю жизнь! Про Тягунова ты тоже слышала?
        - Какого Тягунова? - наконец нашла в себе силы говорить Маруся. Эту фамилию она слышала в первый раз в жизни.
        - Господи, да про Борьку Тягунова! - оживился Урманов. - У него еще была кличка - Бобр… Тот еще бобер!

«Разве это не у тебя была такая кличка?» - хотела спросить Маруся, но Урманов не дал ей и рта раскрыть.
        - В общем, это была жуткая история… Ты что, действительно была с Дашей знакома? Нет, правда?
        - Да, я слышала о Даше… - пробормотала Маруся. - Случайно. В этой истории упоминался еще… еще и Арсений Бережной.
        - Сенька! - обрадовался Урманов. - Послушай, откуда ты все знаешь? Я же с Сенькой встречался не так давно, года три назад, что ли… Столкнулись совершенно случайно. Он теперь актер, в кино снимается! Я, правда, ни одного его фильма не видел… И, представь, в тот же вечер мы с ним видели Тягунова!
        Маруся завороженно слушала Леонида. «Что же такое получается? - думала она. - Почему я решила, что Урманов - это и есть тот самый Бобр, о котором рассказывал Сеня? Почему мне даже в голову не пришло, что существует еще… еще какой-то третий одноклассник?!»
        - Минутку… - Маруся прижала пальцы к губам Урманова. - Разве ты не в курсе, что Сеня… что Арсений Бережной - умер? Погиб!
        - Сенька?! - потрясенно ахнул Урманов. - Сеньки больше нет? Маруся, ты ничего не путаешь?..
        - Ничего я не путаю… Арсения Бережного больше нет с нами.
        - Как жаль… - совершенно искренне расстроился Урманов. - Мы с Сеней не были особыми друзьями, но… Он был отличным парнем, его все любили, знаешь?..
        - Знаю, - не слыша собственного голоса, ответила Маруся. Она откашлялась, глотнула из бокала - кажется, вино не имело никакого вкуса… - Ты мне вот что скажи, Лёнечка… Ты мне скажи - этот самый Бобр… Боря Тягунов, то есть… Он ненавидел Арсения?
        - Еще как! Дело было так - Тягунов сжег на Даше платье, она сама едва не сгорела… А Сеня был влюблен в Дашу! - принялся довольно сбивчиво объяснять Урманов. - Но Тягунов клялся, что платье на Даше загорелось случайно - якобы она курила, зажженная спичка упала на подол, и все такое прочее… А Сенька утверждал - Тягунов врет! Свет на это дело могла пролить только Даша Рябинина, но Даша… Понимаешь, с ней что-то странное стало твориться, словно ей все равно стало - кто виноват, виноват ли кто-то вообще… Мы даже думали, что Тягунов сумел ее каким-то образом запугать! Тебя что, тоже до сих пор волнует вся эта история? - с любопытством спросил Урманов.
        - Представь себе, - Маруся посмотрела на пустой бокал.
        - Налить еще?
        - Нет, спасибо… - рассеянно ответила она. - А ты каким образом участвовал во всем этом, Лёня?..
        - Никак я не участвовал, - пожал плечами Урманов. - Просто был свидетелем событий, так сказать. Хотя, если честно, Даша мне тоже нравилась. Такая милая, славная… Красивая. Я думаю, в нее очень многие мальчишки были влюблены. Даже тот же Бобр! Хотя Сеня утверждал обратное. Он и дразнил этим Тягунова - «Дескать, ты, Бобр, урод среди людей, потому что не способен к любви. Ты - патологическая личность!»
        - Он так дразнил Тягунова?
        - Да. Он постоянно задирал его. Других - никогда, а вот Тягунова… Очень здорово у Сеньки это получалось - язык у него всегда был хорошо привешен… Знаешь, самое страшное оскорбление для некоторых - это правда.
        Маруся закрыла глаза. Она все еще никак не могла осмыслить происходящее, хотя поняла главное - она ошибалась. Не Урманов, а какой-то там Боря Тягунов по кличке Бобр убил Сеню. «Боже мой… Что же я наделала? Что я могла наделать?! - с тоской и ужасом подумала она. - Я собиралась отомстить Лёне, а он ни сном, ни духом не был виноват! Я лишила своего сына отца, я сама отказалась любить и быть любимой… Я испортила жизнь себе и стольким людям!»
        Она открыла глаза - и в первый раз взглянула на Леонида Урманова не как на злодея и преступника, а как на вполне обычного человека.
        - Что собой представлял этот Тягунов? - спросила она. - Расскажи, пожалуйста…
        - Странный тип. Я вот сейчас думаю - может, он действительно не был способен любить? Хотел, но не мог… Я в данном случае не о банальной физиологии, а о том, что относится к сфере чувств. Вот, например, взять то, как наш Бобр относился к своей матери… Моя мама дружила с его матерью. Так вот, родительница Тягунова была хорошей теткой - доброй, простодушной, веселой… Она очень любила своего Бореньку. Воспитывала его одна, без мужа, жилы из себя тянула, - оживленно рассказывал Урманов. - Она была готова ради сына на все - иногда даже окружающим становилось неловко от ее жертвенности. Моя мама говорила: «Надя ради сына (мать Тягунова звали Надеждой Львовной) готова в грязь лечь и позволить ему на себя наступить - чтобы он только ножки не запачкал!» Надежда Львовна ради Борьки была готова на все, а он словно не замечал этого…
        - Борис Тягунов не любил свою мать?
        - Похоже, что так. Нет, он не делал ничего ужасного, он не издевался над ней, не устраивал диких сцен, к которым питают склонность очень многие подростки. Он просто не замечал ее. Ему было все равно - есть она рядом, или нет. Съедал лучшие куски, которые подсовывала ему Надежда Львовна, и даже «спасибо» забывал сказать. Моя мама, женщина решительная и прямолинейная, сколько раз пилила свою подругу за то, что та позволяет так с собой обращаться… Но Надежда Львовна считала, что ее Боренька идеален. Все деньги тратила на него, даже второй раз замуж отказалась выйти, поскольку это могло ущемить Боренькины интересы. Как она переживала ту историю, случившуюся в выпускном классе!
        Разумеется, она и секунды не верила в то, что ее сынуля способен поджечь на девочке платье!
        - А что было потом?
        - Ну, потом… Потом мы все закончили школу. Прошло еще несколько лет. А потом я от своей матери узнал (к тому времени я уже жил отдельно), что Надежда Львовна умерла. У несчастной был жесточайший диабет… Последний год она провела в больнице, почти слепая. За ней ухаживала моя мать. Боря не появился там ни разу… Самое жуткое и в то же время обыденное какое-то - дальше. Надежду Львовну кремировали, но Борька даже урну с ее прахом не забрал, чтобы похоронить. «А зачем? - совершенно спокойно, без тени злобы или там раздражения (бывает же, что дети за что-то обижаются на своих родителей - но это не тот случай!) сказал он моей матери, вздумавшей позвонить ему. - Разве это может изменить что-то?»
        - Похоже, он действительно не умел любить… - пробормотала Маруся. - Даже не так - он не мог любить! Такое потрясающее равнодушие к родной матери… Но почему ты думаешь, что он был способен ненавидеть? Может, он вообще ни на какие чувства не способен…
        - Нет, Борька ненавидел Сеню, я в этом уверен… - усмехнулся Урманов. - Конечно, он не показывал это открыто, но… Представь себе этакого флегму - медлительного, огромного, ленивого… На первый взгляд очень добродушного и незлобивого. Сонный взгляд, неторопливые движения! Но я слышал однажды, как он сказал Сеньке: «Я тебя убью, Бережной. Хоть когда найду и убью». Сказал тоже спокойно, словно шутя, но… знаешь, Маруся, до сих пор не могу забыть огонька, блеснувшего в его глазах… Да, Тягунов ненавидел Сеню. Ты, кстати, знаешь, как погиб Арсений? - вдруг с беспокойством спросил Урманов у Маруси.
        - Потом… Потом как-нибудь расскажу… Так ты видел Тягунова в тот же вечер, что и Арсения?
        - Ну да! Столкнулись случайно с Сенькой где-то в центре, выпили немного, вспомнили прошлое… Он был абсолютно счастлив - снимался в кино, девушка у него была любимая - она ему все по мобильному звонила, а он ей рапортовал, что задерживается… Так трогательно! А потом глядим - Тягунов. Борька Тягунов - за одним из соседних столиков! Один. «Ну, говорю, Сеня, вечер встреч сегодня какой-то получается!» Сеню даже перекосило - он Тягунова терпеть не мог. Не мог простить ему Даши Рябининой!
        - И что потом? - точно сомнамбула, превратившись вся в слух, завороженно спросила Маруся.
        - Потом Тягунов расплатился и пошел к выходу. Как раз мимо нас. Я сначала думал, что он нас с Сенькой не заметил, и даже радовался этому обстоятельству… Не тот Тягунов был человек, с которым я хотел бы говорить. А он возьми и скажи:
«Здравствуй, Сеня». Флегматично так, в своей манере… Меня словно и не заметил. Только к Сеньке обратился!
        - А дальше? - выдохнула Маруся. - Что было дальше?
        - Сеня ему ответил: «Ну здравствуй, Бобр. Как живется? Совесть не мучает?» Потом добавил: «Вижу, что не мучает. Вижу, что остался прежним… Ты, Бобр, патологическая личность - таких время не меняет! Никого рядом с тобой нет. И не будет никогда!» Ну, и еще немного в том же роде - что Тягунов не способен любить, что он нравственный урод… Мне кажется, Сеня даже спустя двадцать лет не мог простить ему Даши Рябининой. Слава богу, что в тот вечер Тягунов ничего ему не ответил - выслушал, пожал плечами и зашаркал к выходу. Поглядел, правда, очень недобро на Сеню, точно взглядом хотел сжечь… Я говорю: «Сенька, и охота тебе с ним связываться?! Столько лет прошло… Ты думаешь, что подлецу можно объяснить, какой он подлец? Бесполезно!»
        - Борис Тягунов ушел?
        - Да. Потом ушел я. На улице еще огляделся, на всякий случай - нет ли его поблизости. Знаешь, хоть и выглядел он спокойным, но было в нем нечто такое… Так бывает спокойно перед грозой. Не то чтобы я боялся за Сеню, но… К счастью, улица была уже пуста, - Урманов помолчал немного, потом добавил: - Я так думаю, Тягунов Сеньку по-прежнему ненавидел, но выяснять отношения ему, как всегда, было лень… Словом, гроза прошла стороной.

«Официантка видела только Урманова, - лихорадочно размышляла Маруся. - То, что Сеня говорил с кем-то еще, она не заметила. Наверное, разговор был действительно коротким и… И тихим. Если бы случился какой-то скандал, персонал наверняка бы это заметил. Господи, самые страшные вещи говорятся всегда тихим голосом! И зачем Сене понадобилось его дразнить?! - с отчаянием подумала Маруся. - Это Тягунов убил Сеню - тот опять ранил его в самое уязвимое место! Дождался его, пошел следом. И сбросил с моста… Разумеется, Лёня его не заметил - Тягунов не дурак, лишних свидетелей не хотел! Затаился где-то поблизости, дождался Арсения… Если бы тогда следствие во всем разобралось, если бы нашли Лёню и поговорили с ним, стало бы очевидно, что Сеню убили…»
        - Вот так закончилась эта история, - печально вздохнул Урманов. - Но ты-то в ней как замешана?
        Маруся сжала пальцы. Потом сказала:
        - Я была той самой девушкой, которая в тот вечер звонила Арсению Бережному.
        - Ты? Вот дела… - растерялся Урманов. - Так чего же ты сразу не сказала?
        Маруся пожала плечами.
        - Бог ты мой, как тесен мир! А я никак в толк не возьму, чего ты про все это спрашиваешь… Послушай, а что все-таки случилось с Сеней? - осторожно спросил он.
        - Он погиб в тот же вечер. Я теперь, после твоего рассказа, уверена, что это Тягунов убил его. Детские обиды не проходят со временем, о них помнят всегда. Возможно, если бы в тот вечер Сеня промолчал, ничего бы и не случилось. Но он ужалил Тягунова в то же самое место… Они оба были безжалостны друг к другу.
        - Вот это да…
        Маруся хотела еще сказать Урманову, что сначала подозревала в этом его, и даже хотела отомстить, но потом решила не говорить ничего. Это была слишком тяжелая, слишком страшная правда. «Может быть, когда-нибудь потом…»
        - После Сени мне никто не нужен был. Поэтому… поэтому у нас с тобой ничего не получилось, - сказала Маруся, глядя Урманову в глаза.
        - Ты… ты до сих пор любишь только его, Сеню? - напряженно спросил тот. - Я тебе по-прежнему не нужен?
        Маруся взяла его руку, с трудом улыбнулась.
        - Завтра пойдем в милицию, заявим на Тягунова, - сказал Урманов. - Похоже, это действительно он убил Сеню! Но как все странно… Странно, что мы с тобой встретились, что заговорили сейчас об этом… Наверное, это судьба, рок. Две наши истории соединились в одну. Все тайное неизбежно становится явным. Преступник будет наказан! Помнишь про Ивиковых журавлей? - возбужденно спросил он.
        - Каких еще журавлей? - удивилась Маруся.
        - Ну, есть у Шиллера такая баллада - «Ивиковы журавли». Я в институте учил немецкий, мы ее переводили. Был такой человек, Ивиком его звали. Поэт. Древнегреческий. Однажды в лесу на Ивика напали разбойники, когда тот шел в город на поэтическое состязание. Разбойники убили его, за что - уж не помню… Но перед смертью он, лежа на земле и глядя в небо на пролетающую стаю журавлей, успел произнести: «Вы, журавли под небесами, я вас в свидетели зову! Да грянет привлеченный вами Зевесов гром на их главу…» Разбойники засмеялись - ну как же, помогут ему эти птички!.. Скоро город был потрясен жестоким убийством Ивика - его все любили. И вот на том самом празднике, куда торопился поэт, собралась толпа народу. Внезапно над головами людей пролетели журавли. Один разбойник прошептал на ушко другому: «Помнишь Ивиковых журавлей?» Но эти слова услышал старый друг Ивика.
«Какие журавли? О чем говорят эти люди?» - подумал он. И затеял следствие, на котором открылась вся правда. Разбойников судили, и они получили по заслугам. Хотя, казалось бы, уже никогда не узнать правды…
        Маруся почувствовала, что слезы текут по ее щекам. Ей было больно, но вместе с тем она испытывала странное облегчение. И радость - от того, что не стала судить Урманова. Тем более что он и вовсе ни в чем не виноват.
        Урманов подсел к ней ближе, обнял за плечи.
        - Я хороший, - произнес он жалобно и как-то совсем по-детски. - Почему ты меня не любишь, а? Моя Марусечка…
        Тут уж она не выдержала и заревела от души.
        - Тс-с, тихо, Егора разбудишь… - Урманов прижал ее к себе еще сильнее.
        - Я… я тебя люблю, - с трудом пробормотала Маруся. - Но… но как жить дальше?
        - Как? Вместе. Ты, я и Егор… А Тягунова в тюрьму упечем! - сурово добавил он.
        - Ты нас не бросишь?
        - С ума сошла, дурочка! - рассердился он, но как-то совсем необидно. - Зачем мне вас бросать? Я, между прочим, нормальный человек и способен испытывать чувства - не Тягунов какой-то там…
        - Как ты сказал? - пробормотала Маруся, подставляя лицо под поцелуи Урманова. -
«Вы, журавли под небесами, я вас в свидетели зову…»

«А ведь правда я люблю его. Я самой себе боялась в этом признаться… Люблю и ревную. Я теперь его никому не отдам!»
        - Это не я сказал, а Шиллер.
        - Да какая разница! Погоди, а что ты мне хотел показать? - вспомнила она.
        - Я? - Урманов отвел от ее лица волосы, еще раз поцеловал. - Не помню… А, вспомнил - я хотел тебе наш семейный альбом показать.
        - Так покажи!
        Урманов вышел, вернулся с огромным фолиантом.
        - Вот пожалуйста… - перевернул он первую страницу. - Сначала идут бабушки с дедушками, потом папа с мамой. Их никого уже нет, но тем не менее я все равно не собираюсь их забывать…
        Он углубился в рассказ о своей родне. Маруся внимательно слушала его. Перед ней мелькала череда незнакомых лиц, которые имели непосредственное отношение к Егору. Это были те, кто шел перед ним, и в нем была частичка их крови…
        - Я. Мне тут месяц. Снова я… Это я у отца на руках…
        - Ты? - засмеялась Маруся. - Вот уж не думала, что у тебя были такие щеки!
        - Да ты посмотри: я в детстве - вылитый Егор!
        Из альбома скользнула на пол фотография. Урманов наклонился, поднял ее.
        - А вот и Даша Рябинина, - тихо произнес он. - За год до того новогоднего бала.
        - Даша? - вздрогнула Маруся. Взяла из рук Урманова глянцевый квадратик бумаги, вгляделась… Прозрачные зеленовато-серые глаза, рыжевато-золотистые волосы, улыбка - рассеянная, безвольная, нежная… Маруся словно смотрелась в зеркало.
        - Ты чего?
        - Господи, Лёня, она же на меня похожа!
        - Где? - нахмурился Урманов. - Ну да, что-то есть, но очень отдаленное… Общий тип лица, что ли? Хотя, если честно, ты гораздо красивее.
        Маруся вскочила, подошла к зеркалу. «Нет, мы с ней определенно похожи… - она повертела головой. - И дело даже не в том, что у нас глаза одинакового цвета, и волосы… А в чем-то другом, неуловимом! В выражении лица, в улыбке?.. Кажется, Сеня говорил, что я чем-то напоминаю Дашу… Бедная девочка. Борис Тягунов - вот кто отнял у нее радость жизни!»
        Маруся ненавидела Тягунова, но, как ни странно, ей больше не хотелось мстить. «В самом деле, пойдем с Лёней в милицию, расскажем, как было дело…» Она снова повертела головой перед зеркалом.

«Может быть, Сеня, да и Лёня, полюбили меня именно за то, что я так напоминала их первую любовь?..»
        Она снова села рядом с Урмановым, положила ему голову на плечо.
        - Лёня…
        - Да?
        - У тебя есть фото Тягунова? Я хочу посмотреть на него.
        - Вот уж… - неодобрительно фыркнул Урманов. - Ну ладно, сейчас.
        Перелистал несколько страниц. Перед Марусей оказался тот самый общий снимок десятого «А», который она когда-то показывала официантке.
        - Вот выпускной класс… А, тут его нет, впрочем, как и Даши. Даша постеснялась фотографироваться из-за ожогов на лице (хотя, если честно, они были практически незаметны), а Тягунов просто пропустил это мероприятие. Но где-то он у меня есть, подожди секунду… - он перелистнул еще несколько страниц. - Вот, это в девятом. Это он, - указал пальцем на небольшой квадратик с подписью - «Борис Тягунов».
        Маруся вгляделась, и мурашки побежали у нее по спине. Этого человека она уже видела… Правда, он был намного старше, но не узнать его было нельзя!
        Крупное лицо, тяжелый подбородок, немного сонный и тоскливый взгляд… Лицо жертвы и палача - одновременно. Такие лица никогда не забываются! Ершик коротко стриженных волос, крупные передние зубы видны в полуоткрытом рту… Самый настоящий Бобр! Они встречались три раза. Один раз - в Турции, перед тем как Маруся познакомилась с Арсением, второй раз - в Москве, перед тем как Арсений погиб, и в третий - перед тем как родился Егорка… Четвертого раза уже не будет никогда.
        Борис Тягунов принял свою смерть именно там, где он убил Сеню, на Крымском мосту.
«Вы, журавли под небесами, я вас в свидетели зову…»
        Бориса Тягунова уже судили, приговорили и привели приговор в исполнение.
        - Что с тобой? - перепугался Урманов.
        - Это он.
        - Кто?
        Маруся перевела дыхание. Потом начала:
        - Ты веришь в совпадения? Веришь в то, что хаос, который называется жизнью, подчинен строгим правилам? Можно сколько угодно смеяться над прописными истинами, но тем не менее их еще никто не отменял… Это случилось очень давно. Очень давно, - она на несколько секунд задумалась. - Мне было тогда двадцать восемь лет. Мы с моей подругой Людмилой отправились в Турцию для работы аниматорами. И вот в один прекрасный (в кавычках) день меня схватил за руку какой-то мужчина. Он страшно скучал, он был одинок… - И Маруся от начала и до конца, очень подробно, поведала Урманову обо всех этих встречах. И о том, как видела смерть Тягунова своими глазами.
        - Мистика! - в конце ее рассказа ахнул Урманов. - Неужели такое возможно?
        - Нет, это не мистика. Это… Это те самые Ивиковы журавли, о которых ты мне рассказал недавно. То, что еще называется - справедливостью.
        Некоторое время они сидели молча, обнявшись.
        - Прости меня, - пробормотала Маруся и потерлась щекой о его плечо.
        - За что?
        - За то, что я такая дурочка.
        - Ты?.. Ну, неправда! - возмутился Урманов.
        - Сам меня такой назвал!
        - Ты же понимаешь, я шутил… А вообще, что такое ум? Давайте рассмотрим это с философской точки зрения, - оживился он. - Разве ум - это то, насколько человек образован или насколько хорошо он сможет воспользоваться сложившимися обстоятельствами? Не факт! Это что-то другое, я тебя уверяю.
        Маруся улыбнулась:
        - Тогда - что?
        - Я не могу объяснить… но это точно что-то другое, - серьезно произнес Урманов. - Я еще подумаю, а потом скажу тебе. Сейчас не могу, слишком сложный вопрос…

«Борису Тягунову я тоже напомнила Дашу Рябинину. Потому он каждый раз узнавал меня в толпе, пытался заговорить… Хотел любить, но не умел, не мог - в первую встречу едва не сломал мне палец. Он был жесток. Если бы я не сумела от него вырваться, он раздавил бы меня - в буквальном и переносном смысле. Тогда, в последнюю встречу, он захотел догнать меня - чтобы никогда уже не отпускать…»
        Урманов снова прижал ее к себе.
        - А отчего Тягунов стал таким? - не выдержала, снова спросила Маруся.
        - Непонятно. Наверное, какая-то родовая травма, как сейчас принято говорить. Потому что его мама, Надежда Львовна, очень любила его… Она его таким сделать не могла.
        - А вдруг Егор будет таким же? Ты не представляешь, как я перепугалась тогда, на Крымском мосту, когда над моей головой стали летать все эти машины, когда я увидела мертвого Бориса Тягунова… Вдруг это как-то отразилось на Егорке?..
        - Опять? - строго произнес Урманов. - Опять эти твои страхи! Послушай, Егор - совершенно нормальный ребенок. Нам не о чем беспокоиться.
        Маруся прислушалась.
        - Кажется, проснулся?! - она вскочила.
        - Погоди, я сам проверю, - снова усадил ее Урманов. - Я же сказал - я беру на себя половину всех твоих забот, хлопот и страхов. Расслабься. Сиди тут, пей вино, чаек… Что хочешь делай, словом. Дай, в конце концов, почувствовать мне себя настоящим отцом.
        И он вышел.

«На самом деле я боюсь только одного - что мой мальчик тоже забудет похоронить меня. Что он меня не любит. О господи, какая я дура - по-моему, только мне лезут в голову подобные глупости!..»
        - А-а-а? - пробормотал он. Остатки сна еще кружились в голове. Быстро сел и обнаружил, что находится в каком-то незнакомом месте. Пощупал шишку у себя на лбу. Немного болело - но ничего, вполне терпимо… Зато ужасно хотелось есть, просто живот от голода подводило!
        В комнату вошел мужчина.
        - Кто это у нас тут проснулся, а? Егорушка!
        Он улыбнулся, протянул к мужчине руки. Он уже знал его - с ним было весело и приятно. Но сейчас чего-то явно не хватало.
        - Па?
        - Да, это твой папа! - мужчина немного потряс его, потом пощекотал. Выло смешно. - Ну, пойдем.
        Они прошли по анфиладе комнат.
        - А вот мама. Мама, смотри, какой у нас Егорушка уже большой!
        Тут он увидел ее - и в один момент понял, чего ему не хватало.
        Ее.
        Только рядом с ней мир имел смысл, только она заполняла его радостью. Она дарила силы жить, она была утешением. Она была - как свет, и не восхищаться ею он не мог. На какое-то мгновение он даже забыл о том, что голоден.
        - Егорушка, да тише ты! Маруся, он к тебе рвется… Ей-богу, я так хотел, чтобы ты спокойно посидела…

«Наверное, она самая главная, - решил он, наконец удобно устроившись у нее на руках и обнимая за шею. - Она - та, кто всем управляет. Без нее даже солнце не взойдет, я так думаю. Да чего мелочиться - без нее вообще этот мир не существует! И как же хорошо, что она есть…»
        В углу большой комнаты стояла живая елка, наряженная накануне вечером.
        - …мы там семейный парк строили. Короче, самым популярным аттракционом была «Башня свободного падения». Высота - несколько десятков метров. Люди сидят в удобной гондоле, надежно прикрепленные специальными ремнями. Сначала взмывают вверх, а затем падают вниз… Останавливаются буквально в метре от земли. Полное ощущение свободного полета! Визгу, крику… - рассказывал Урманов.
        - Класс! - восхитился Виталик. - Я бы не отказался так полетать…
        - Совсем с ума спятил! - крикнула сердито Кристина, накрывая на стол. - Как же, отпустила бы я тебя…
        - Кристина Игоревна, да это очень надежная конструкция, я вас уверяю!..
        - Все равно - не пущу! У меня единственный муж, а его с какой-то башни хотят уронить…
        Она так ругалась и возмущалась, что Виталик не выдержал и захохотал.
        В этот момент в комнату вошла Маруся с только что проснувшимся Егором:
        - Эй, посмотрите, кто к вам пришел!
        - Сладкий мой… - Кристина немедленно бросилась обнимать и тормошить Егора. - Когда же, когда же у нас будет такой же…
        Егор гневно заорал - он еще не совсем пришел в себя после сна, а тут на него напали. Он потянулся к отцу, спасаясь от бурных ласк Кристины Завитухиной.
        - Маруся, Тинка меня на «Башню свободного падения» не хочет отпускать… - давясь от смеха, пожаловался Виталик.
        - Ишь чего придумал! У меня, может, сердце на кусочки разрывается, когда я все эти жуткие развлечения вижу!
        - А ты не смотри! Тебя заставляют, что ли?..
        Виталик с Кристиной часто спорили, но так забавно и безобидно, что наблюдать за ними без улыбки было нельзя. Они были единым целым, вечным и нераздельным… Маруся вдруг невольно представила, как они будут стариться - такие трогательные и смешные. Даже если у них не будет детей, они все равно останутся вместе, скованные крепче всяких цепей - любовью друг к другу.
        - Маруся, а где у тебя бокалы для шампанского?
        - Егорушка, нельзя трогать елку!
        - Маруся, он так вытянулся, просто не узнать… А какой хороший костюмчик!
        - Послушайте, я ужасно хочу есть… давайте уж садиться, что ли?
        - Лёня, Лёня, он сейчас кокнет этот шарик!
        - Не кокнет. Все игрушки - небьющиеся, ну разве только что елку уронит?.. Маруся, ей-богу - умираю от голода!
        - Кто-нибудь следит за часами?
        - Сейчас еще без пятнадцати…
        - Ты забыл - эта русалка все время спешит! Сейчас без десяти, скорее всего…
        - Минутку! - голос Виталика накрыл весь этот предновогодний хаос. - Товарищи, давайте сфотографируемся - пока стол так красиво накрыт, а елку еще не уронили на пол! Фото для семейного альбома, так сказать…
        - Виталик, только быстро…
        - Нет, сначала Марусю, Лёню и Егора, а потом - нас!
        Маруся и Урманов с Егором встали возле елки, тесно прижавшись друг к другу.
        Виталик нацелился на них фотоаппаратом:
        - Скажите «сы-ыр»… Егор, посмотри на меня - сейчас вылетит птичка! Оп… Готово.