Кашемировая шаль Роузи Томас
        Ро­ман­ти­чес­кая ис­то­рия люб­ви в стра­не цве­тов и аро­матов! Се­реди­на ХХ ве­ка. Вмес­те с му­жем-свя­щен­ни­ком Не­рис от­прав­ля­ет­ся в да­лекую прек­расную Ин­дию. По­пав в эту ска­зоч­ную стра­ну, де­вуш­ка от­кры­ва­ет для се­бя но­вый мир… В ее сер­дце вспы­хива­ет страсть к уди­витель­но оба­ятель­но­му и за­гадоч­но­му муж­чи­не — ак­те­ру Рай­не­ру. Не­рис при­дет­ся вы­бирать меж­ду су­ровым дол­гом и бе­зум­ной лю­бовью…
        
        Романтическая история любви в стране цветов и ароматов!
        Середина ХХ века. Вместе с мужем-священником Нерис отправляется в далекую прекрасную Индию. Попав в эту сказочную страну, девушка открывает для себя новый мир… В ее сердце вспыхивает страсть к удивительно обаятельному и загадочному мужчине — актеру Райнеру. Нерис придется выбирать между суровым долгом и безумной любовью…
        Моему отцу
        В горах овца была нежнее, Но та, в долине, пожирнее.Поэтому решили смело:Овцу вторую пустим в дело.
        ГЛАВА 1
        В последний день, проведенный ими в старом родительском доме, Меир сделала потрясающее открытие.
        Они сидели наверху, в спальне отца. Они собрались вместе, чтобы закончить навевающее грусть дело: разобрать вещи родителей и накрыть чехлами мебель. А затем, в последний раз заперев входную дверь, отдать ключ агенту по недвижимости. Был конец мая. Пару дней назад ягнят отвезли на рынок. Овцы на холмах блеяли громко, дико, не умолкая ни на секунду, их тревожные крики вместе с ароматом весенних трав приносил ветер.
        Меир приготовила чай и отнесла его наверх сестре. Их брат Дилан следовал за ней по пятам. Ему приходилось нагибаться на лестнице, чтобы не встретиться лбом с низкими балками.
        Как всегда, в Эйрлис энергия била ключом. Одеяла и подушки были разложены аккуратными стопками, высокие башни, выстроенные из картонных коробок, были укреплены шуршащими черными пакетами. Она стояла у изножья кровати и, хмурясь, вычеркивала что-то из блокнота.
        Можно было подумать, что сейчас она совершает обход в больнице, не хватало только белого халата и свиты подчиненных.
        — Спасибо, — пробормотала она. — Там не ставь, — добавила.
        Дилан взял чашку и примостился на подоконнике. Он заслонил свет и заслужил гневный взгляд Эйрлис.
        — Выпей чаю, — миролюбиво предложил он. — Можешь побезумствовать и съесть печенье.
        Меир села на кровать. Розовое электрическое одеяло все еще лежало там. Меир вспомнила последние дни отца, как она приехала в долину и ухаживала за ним. Хотя единственное, что она могла сделать для него, — это сидеть рядом и разговаривать. Они наслаждались долгими неспешными беседами о прошлых временах и людях, которых когда-то знал отец.
        — Я тебе рассказывал о Билли Джонсе? Аукционисте?
        — Кажется, нет.
        — Он заикался.
        — Как он тогда вел аукцион?
        Отец взглянул на нее поверх очков.
        — Знаешь, в те времена мы никуда не торопились.
        Старик сидел в комнате с низким потолком. Он казался таким близким, понятным и одновременно далеким и отстраненным. Эйрлис сортировала вещи на те, которые необходимо будет отнести в ближайший пункт приема благотворительной помощи, и те, которые следовало оставить дома и выбросить вместе с ненужной мебелью. Возник спор по поводу льняных простыней, которые, сколько они себя помнили, хранились в комоде в ожидании лучших времен. Вероятно, это было одно из распоряжений матери. Но когда сестры развернули первую попавшуюся простыню, они увидели, что ткань посередине истончилась настолько, что беспрепятственно пропускает дневной свет. Эйрлис скривила губы и отправила всю стопку в мешок с мусором.
        Косые лучи солнца падали на свитер Дилана, подсвечивали ворсинки, и казалось, будто вокруг него возник золотистый ореол. Меир поняла, что она не может просто сидеть и безвольно наблюдать за тем, как мысли о прошлом захлестывают их всех. Она резко поднялась и подошла к комоду, стоявшему возле кровати. Их мать унаследовала его от собственной матери — Меир хорошо помнила эту историю. После смерти Гвен Эллис в комоде хранили ее одежду. Она лежала там до тех пор, пока вдовец и старшая дочь Гвен не почувствовали в себе достаточно сил, чтобы раздать вещи. Пара верхних ящиков уже была пуста. Эйрлис даже отодрала бумагу, которой был оклеен ящик. В среднем еще совсем недавно лежали жилеты, брюки и свернутые конвертиком рубашки отца. В последние дни он был совсем слаб, и Меир помогала ему одеваться. В тщетной надежде согреть старые косточки она несколько минут держала белье над электрическим камином и только потом вручала ему. Теперь все это бесформенной кучей лежало на полу.
        — Это тряпье отправится в мусор, — кивнула Эйрлис. — Больше ни на что не годно.
        Меир открыла нижний ящик. Там лежало несколько пожелтевших наволочек и скатерть, украшенная вышивкой в стиле «ришелье». Ее доставали только раз в году, чтобы накрыть рождественский стол. Некогда белую скатерть покрывали бурые пятна. Меир запустила пальцы под ткань и нащупала тонкую оберточную бумагу. Она подняла скатерть, чтобы посмотреть, что лежит на самом дне. Бумага была старой и измятой. Когда она развернула сверток, первым, что бросилось в глаза, был яркий, прекрасный цвет. Серебристо-голубой с зелеными разводами — такой цвет бывает у озерной воды под весенними небесами — и взрывами лавандового оттенка, и ярко-красными, сочными лотосами. Она залюбовалась тонким узором, роскошными турецкими «огурцами», листами папоротника и россыпью крошечных цветков с пятью лепестками. Меир встряхнула тонкую шерстяную шаль. В комнате было тихо, за окном все так же отчаянно блеяли овцы. Шаль была почти невесомой. Прекрасная вещь. Меир раньше не видела ее. Из складок шали выпал конверт. Старый, коричневый, самый обычный конверт. Согнут ровно посередине, клей на клапане давно высох и растрескался. Меир
осторожно открыла его. В конверте лежала прядь волос. Темно-каштановые волосы с яркими медными нитями-волосинками, шелковистые и блестящие. Она бережно взяла их двумя пальцами.
        — Это шаль бабушки Уоткинс, — пояснила всезнающая Эйрлис.
        — Какая красивая! — прошептала Меир.
        Ни Дилан, ни Меир не застали бабушку живой, только Эйрлис знала ее, но почти не помнила. Мама их мамы умерла, когда Эйрлис была совсем маленькой. Они знали только то, что бабушка была замужем за миссионером и долго жила в Индии. Потом супруги вернулись в Уэльс и, когда Нерис было за сорок, родили первого и единственного ребенка. Это была Гвен. В девятнадцать лет она вышла замуж за симпатичного соседа Хью Эллиса. Она часто повторяла, что меньше всего ей хотелось, чтобы ее дети росли с престарелыми родителями. По ее словам, это отнюдь не весело.
        — Как думаешь, чьи это волосы? — поинтересовалась Меир.
        — Понятия не имею, — ответила Эйрлис.
        Меир призадумалась: бабушка не стала бы хранить собственные волосы, верно? К тому же волосы бабушки были гораздо светлее. И это не волосы деда. Значит, детские? И на детские не похоже. Тогда чьи? Вопрос интересный, но у нее не было ответа. Она прижала шаль к щеке. Ткань была тонкой и мягкой, если скомкать, эта вещичка могла уместиться у нее в кулаке. Меир почувствовала слабый аромат специй.
        — У нас еще масса дел, — сказала Эйрлис, допив чай.
        Меир задумчиво вернула локон в конверт. Позже, закончив заклеивать коробки, они втроем уселись за кухонный стол. Задняя дверь стояла нараспашку, мошки плясали на легком ветерке. Сумерки сгущались, овцы начали блеять еще громче и жалобнее. Дилан открывал бутылку вина, Меир засунула в микроволновку несколько картофелин и принялась резать ветчину. Дилан купил печь для папы; Хью разогревал в ней готовые обеды из супермаркета. Почему-то они казались ему очень вкусными. Эйрлис категорически возражала: все знают, что в таких наборах полно жира и соли! Микроволновка пикнула, Меир достала готовый картофель. Если бы папа сейчас был с ними, он бы моргнул и, тяжело дыша, поднялся со стула. Непрошеные слезы навернулись на глаза. Все понимали: это последний раз, когда они все вместе сидят в старой кухне. Меир решила не усугублять ситуацию и больше не плакать. Она улыбнулась брату. Дилан закончил возиться с вином и сидел, сунув руки в карманы. Затем он посмотрел на Эйрлис. У нее подозрительно блестели глаза за стеклами очков.
        — Поедим в другой комнате? — предложила Меир.
        Стол в столовой был больше, чем небольшой кухонный с откидной столешницей, за которым часто сидел их отец с чашкой чая и свежей газетой. Воспоминания утонули в привычной суете: они ели, искали тарелки, вилки, находили какие-то вещи, которые забыли отправить в коробку. Дилан нашел огарок свечи, Эйрлис зажгла его и поставила в блюдце. Живой огонь вернул оголенной комнате вид семейного гнездышка. На стенах едва-едва проступали темные квадраты, оставшиеся после фотографий.
        — Давайте поговорим о хороших вещах, — сказала Эйрлис, когда они расселись.
        На секунду Меир подумала, что речь идет о счастливых временах, которые они провели все вместе, и необыкновенные чувства захлестнули ее. А потом она поняла, что сестра имела в виду несколько стульев и старое столовое серебро — все, что имело хоть какую-то ценность. Сам дом, согласно завещанию, будет продан, а вырученная сумма поровну разделена между ними. О безделушках они даже не заговаривали. Еще были дедушкины часы с маятником. Их громкое тиканье сопровождало бесконечно длинные дни их детства. Солнце и луна, нарисованные на циферблате, наблюдали за ними. На прошлой неделе Хью назвал эти часы «часами Дилана». Меир сознательно проигнорировала эти слова, поскольку не хотела понимать, что они означают.
        — Дилан, заберешь часы? — спросила Эйрлис. — Меир?
        И Дилан, и Эйрлис были семейными людьми, у них были дома с альковами, холлами, полками и всем остальным. Меир была одинокой и счастливо жила в съемной однушке. Ей не нужны были ни комод мамы, ни ее серебряный чайник. В доме Эйрлис этим вещам будет лучше. Меир отложила в сторону нож и вилку.
        — Можно я возьму бабушкину шаль? — спросила она. — Если вы не против.
        — Конечно возьми, — кивнула Эйрлис. — Дилан?
        Он посмотрел на Меир. В последнее время морщинки в уголках его глаз стали глубже. У Дилана и Эйрлис была близорукость, к тому же брат имел привычку щуриться. Меир любила брата. Эта любовь окутывала ее, как толстое шерстяное одеяло. Дилан был верным ее союзником, а с Эйрлис они постоянно ссорились. В основном потому, что были полными противоположностями. Но большинство ссор осталось далеко позади. Смерть любимого отца сблизила сестер, заставила быть более внимательными друг к другу.
        — Знаешь, откуда она могла взяться? — спросил Дилан.
        — Нет, но я хочу узнать, — сказала Меир.
        Мысль была настолько спонтанная, что Меир едва сообразила, что говорит. Она не переставала себе удивляться: прежде никакая вещь не вызывала в ней столько любопытства, как эта шаль.
        Этой ночью Меир и Эйрлис в последний раз улеглись спать в своей детской. Меир была уверена, что сестра не спит, хотя она, в отличие от самой Меир, лежала тихо и не крутилась на сырых простынях. В конце концов Меир не выдержала и прошептала:
        — Эйрлис, ты спишь?
        — Нет.
        — О чем думаешь?
        — Наверное, о том же, что и ты. Наших родителей больше нет. Знаешь, это все меняет. Теперь вся ответственность на мне, потому что впереди никого нет. Понимаешь, о чем я?
        В этот момент Меир поняла, что любит сестру не меньше, чем брата. Эйрлис всю жизнь была ответственной. Училась в медицинском на стипендию, недавно получила место консультанта при больнице в Бирмингеме, а еще находила время для мужа и двух сорванцов. Всю жизнь она училась и заботилась о других людях, и получалось так, что и последний этап жизни только добавит ей хлопот. Меир подумала: «С самого детства я не иду тем путем, который до меня прошли сестра и брат».
        Она не поступила в престижный университет, сбежала в семнадцать лет из дому, чтобы выполнить давнее обещание (это была шутка-угроза) присоединиться к странствующему цирку. В итоге в цирке «Флойд» она встретила Харриета Хейса, или клоуна Хэтти. Вместе они исполняли простые трюки на трапеции. Выступления в цирке были так давно, что казались событиями прошлой жизни, но с тех пор они с Хэтти остались хорошими друзьями. Потом Меир работала менеджером в магазине одежды, секретарем, PR-менеджером, помощником медсестры, продавала книги, пела в группе — много чем занималась. Не всегда все складывалось успешно, но всегда работа приносила ей удовольствие.
        «Нет, даже Хэтти не назовет меня ответственной, — подумала она. — А взгляд Хэтти на мир куда шире, чем у Эйрлис».
        Ее сердце застрекотало в груди, перед глазами заплясали белые сполохи, тело стало легким как перышко, и Меир осознала, что свободна. Ей захотелось удержать это благословенное ощущение, но больше всего хотелось, чтобы сестра почувствовала то же самое. Ее рука потянулась к шали.
        — Да, я понимаю, — сказала Меир. — Эйрлис, я тут подумала… Я хочу уехать. Стало быть, папа ушел, остались мы одни. Я хочу съездить в Индию, может, узнаю что-нибудь о бабушке и ее шали. Может, разгадаю какую-нибудь семейную тайну. Поедешь со мной? Побудем вместе, в последнее время мы мало общались.
        Несколько секунд Эйрлис размышляла над ее предложением.
        — Я не могу. Больница. Моей команде будет сложно, учитывая недавние сокращения. А кто присмотрит за Гремом и детьми? Ну а ты поезжай, если действительно хочешь. Я заметила, как ты смотришь на эту шаль.
        Меир прекрасно понимала: сестру не переубедить. Упрямства Эйрлис хватило бы на двух человек.
        — Думаю, это может быть интересно, — сказала Меир.
        После смерти отца в ее душе поселилась смутная тревога, но она не решалась напрямую поговорить об этом с сестрой. Жизнь Эйрлис и Дилана была устроена, чего нельзя сказать о ее собственной жизни. Возможно, расследование семейной тайны поможет ей обрести свое место в этом мире.
        — Ты можешь ничего не узнать. Индия — большая страна. Но тебе нужен отдых и смена обстановки. Горевать можно по-разному. А ты больше всего заботилась о папе. Мы с Диланом очень благодарны тебе за это.
        Меир часто заморгала, но она не проронила ни единой слезинки. После похорон сестра даже упрекнула ее в том, что она напрасно тратит душевные силы на показное мужество. Эта шпилька больно кольнула Меир, но сейчас она подумала, что горе действительно может принимать разные формы. Эйрлис, например, стала более язвительной. А значит, ее доброта стала более трогательной и ценной.
        — Мне было приятно. И хорошо, что у меня было свободное время, — пробормотала Меир.
        — Не переживай. Отдохни, съезди в Индию. Если тебе нужен повод, пусть эта шаль будет поводом, — подытожила Эйрлис. — Давай спать.
        Снаружи наконец перестали блеять овцы. Меир знала почему. Едва настала ночь, даже самые несообразительные овцы поняли, что их ягнята больше никогда не вернутся к ним. Иногда луг оглашал одинокий крик, но стадо оставалось безмолвным.
        Меир проснулась на узкой кровати и попыталась сообразить, где она находится. Ей снились собаки. Они лаяли на овец, те недовольно жались друг к другу. Овчарки бродили по отаре, проверяя, все ли в порядке, а потом неслись по лугу к самому горизонту. Солнечный свет озарил склон холма. Овцы живым потоком заструились по серо-зеленой траве, украшенной турецкими «огурцами». Овчарки гнали их к воротам, которые услужливо распахнул фермер, нарушив целостность высокой каменной изгороди.
        Во сне виды родных мест смешивались с диковинными пейзажами неизвестных стран. В комнате было холодно. Меир поежилась и плотнее закуталась в одеяло. В этот момент через закрытые ставни донесся первый призыв муэдзина.
        По коже пробежали мурашки. Меир дрожала от холода и нетерпения.
        Она вспомнила. И широко открыла глаза.
        За окном едва серел рассвет. Гостиничный номер был тесным, везде в беспорядке валялись вещи. Вчера вечером она переворошила все свои сумки в поисках теплой пижамы и носков. Внезапное отключение электричества едва ли способствовало ее поискам. Но шаль была в безопасности — висела на спинке единственного стула. Утреннего света было недостаточно, чтобы оживить все буйство красок, но Меир без труда могла представить эту красоту. Наконец она выбралась из-под одеяла и села на кровати. Было очень рано, но сон как рукой сняло. Меир решила, что первый день она будет отдыхать и привыкать к новому климату.
        На завтрак она спустилась в неприветливую гостиничную столовую, там почти не было посетителей. Поев, она принялась собираться для выхода в город. В сумку отправилась карта, которую ей вручил улыбчивый администратор гостиницы. По всей видимости, он принадлежал к ладакхи^[1]^. За картой последовали бутылка минеральной воды, антибактериальный гель и тщательно вымытое яблоко. Меир очень нервничала, у нее то и дело перехватывало дыхание. И горный климат не был тому виной. Она никогда не была в Индии, не отдыхала на популярных пляжах Гоа, не осматривала достопримечательности Джайпура. И вот вместо безопасных туристических мест ее занесло в отдаленный городок в Гималаях. Меир часто говорила о своей независимости, но на самом деле почти никогда не путешествовала в одиночку. Если удавалось, праздники или выходные дни она обычно проводила в Греции или Испании со своим новым бой-френдом или присоединялась к компании друзей, среди которых обязательно был Хэтти. Эйрлис часто говорила, что Меир отдыхает точно так же, как и работает, — спонтанно и беспорядочно.
        Меир улыбнулась своим мыслям и заперла дверь номера. Она была свободна. Впереди были дни и недели, которые она могла провести по своему усмотрению. У нее были деньги (от продажи старого дома в Уэльсе) и время, чтобы обдумать свой странный творческий проект, который месяцами не давал ей спокойно спать. Даже Хэтти не знал о ее задумке. Меир просто не находила слов, чтобы описать то, что творилось у нее в голове. Но самый неопределенный из всех ее неопределенных планов занес ее сюда, в Лех^[2]^, и у нее на руках был такой же неопределенный билет домой, с открытой датой, который ничем не мог ее утешить.
        Бетонная дорожка с цветником по обе стороны, где росли циннии, космеи и безвкусные ноготки, вывела Меир на улицу. Она направилась к центру города. Все вокруг казалось ей восхитительным и прекрасным. Приближался октябрь. Осенью заканчивался короткий туристический сезон. Закрывались сувенирные лавки, во многих туристических агентствах были опущены металлические жалюзи на окнах — помещения готовили к зиме. Интернет-кафе и мелкие магазинчики, которые летом пользовались большой популярностью у туристов, уже закрылись. Горные пики, возвышающиеся над городом, сверкали новым снегом, а тополя шелестели сухой золотой листвой.
        Через месяц придут настоящие снега, и высокогорные перевалы, соединяющие столицу Ладакха и Кашмирскую долину на западе и Химачал-Прадеш^[3]^ на юге, будут недоступны. До самой весны. Шесть долгих месяцев добраться до Леха можно будет только по воздуху. Меир прилетела сюда из Дели. Гуляя по городу, она пыталась представить, как выглядят эти улицы в середине зимы. Наверное, сугробы наметет до самых окон, а на крышах будут громоздиться тюки с соломой для животных. Но ее отвлекли от размышлений. Ввиду неизбежного исчезновения туристов местные торговцы с удвоенной силой старались заработать свои последние рупии. На главной улице ее окружили три продавца.
        — Хелло, мадам, вы откуда? Заходите в мой магазин, пожалуйста.
        — У меня самая красивая пашмина. Только для вас — по специальной цене.
        Третий мужчина обиделся, когда она отрицательно мотнула головой, и недовольно произнес:
        — Хоть посмотрите! Смотреть бесплатно, мадам. Куда вы торопитесь?
        Меир действительно никуда не торопилась. Улыбнувшись, она зашла в ближайший магазин и позволила продавцу продемонстрировать свои сокровища. Там были тибетские серебряные подносы, украшения с кораллами и бирюзой, китайские термосы и пушистые одеяла ярких оттенков. А еще шляпы и жилеты из козьей шерсти, шерстяные сумочки с разноцветными кисточками, стопки футболок всевозможных цветов и размеров. На футболках красовалась вышивка и слоган «Як! Як! Як! Ладакхи!» Меир быстро привыкла к полумраку магазина. Возле дальней стены она различила ряд самоваров, медные подносы, расшитые шерстяными нитями коврики.
        — Очень мило. Спасибо, что показали. — Меир твердо решила ничего не покупать.
        Но мужчина был кашмирцем, а значит, прирожденным торговцем.
        — Вам нужна пашмина! — уверенно заявил он.
        Дальний угол магазина от пола до потолка занимал шкаф, до отказа забитый разноцветными изделиями.
        — Покажите.
        Продавец немедленно начал доставать с полок шали. На крошечном прилавке засияли тысячи цветов. Тысячи оттенков желтого, голубого, розового.
        — Видите? Потрогайте! Лучшее качество. Чистая пашмина.
        Теперь Меир хорошо разбиралась в кашемире. После того как к ней в руки попала прекрасная шаль (надежно запертая в гостиничном сейфе), Меир постаралась как можно больше узнать о пашмине, и ей было известно, каким должно быть качество, она могла прикинуть стоимость.
        — Чистая? — спросила она. — Правда?
        — Да, чистый шелк и шерсть. Тысяча двести рупий. Примерьте вот эту розовую или бирюзовую. Скоро Рождество. Это отличный подарок вашим друзьям. Отдам три штуки за три тысячи.
        — У вас есть кани, шали с вышивкой?
        Торговец внимательно посмотрел на нее.
        — У мадам отличный вкус. Сейчас найду.
        Он открыл комод и достал новый ворох ярких изделий. Как фокусник, торговец разворачивал перед Меир все новые и новые шали. Она взяла в руки одну и залюбовалась сочным цветочным узором в темно-красных тонах. Затем набросила шаль на плечи.
        — Вам очень идет, — одобрил кашмирец. — И цвет вам к лицу.
        Эта шаль не шла ни в какое сравнение с бабушкиной. Ткань была грубой, цветы — какими-то шершавыми на ощупь и неаккуратными. Эта шаль висела, как кухонное полотенце, а ее — ниспадала красивыми складками. Меир не могла определить, как именно был сделан узор, но большие промежутки между нитями разных цветов наводили на мысль о дешевой машинной вязке.
        — Спасибо, — пробормотала она.
        — Девять тысяч. Очень дешево. — Продавец уже знал, что она ничего не купит. — А вот это вышитая шаль ручной работы.
        Он подал Меир темно-синюю шаль с белыми цветами. Узор, несомненно, был выполнен вручную, но очень неумело, нити на изнанке ложились неровно, кое-где между стежками виднелась ткань основы. Ее шаль была совершенно другой: крошечные цветы вышиты нитками того же оттенка, что и основа, а стежки — очень мелкие, невооруженным глазом их было не заметить. Лицо и изнанка ничем не отличались. Вышивка обрамляла основной узор из турецких «огурцов», создавая эффект объема и глубины.
        — Очень мило.
        У продавца был оскорбленный вид. Меир торопливо вышла из душной лавочки на яркий солнечный свет. Она выбрала первые попавшиеся серьги со стенда у двери, быстро расплатилась и наконец сбежала от продавца.
        — Заходите еще! — бросил тот ей вдогонку.
        Два других продавца снова потянулись к ней, но без особого энтузиазма. Меир без труда ускользнула от них и продолжила свой путь по пыльной улице. На тротуаре сидели женщины с корзинами, доверху наполненными яблоками и цветной капустой. На углу расположился чистильщик обуви. Он всячески пытался привлечь внимание Меир, хотя ее потрепанным кедам щетка и воск были совершенно ни к чему. По ухабистой дороге с грохотом неслись скутеры и рикши. Шум стоял просто невероятный. Меир наугад выбрала тенистую боковую улочку и нырнула туда. На непрошеную гостью вылупилась шелудивая собака. Но здесь было прохладно, и Меир продолжила свой путь мимо парикмахерских и мясных лавок. На деревянных прилавках лежали козьи головы, под ними медленно растекались лужи крови. Над прилавком жужжал какой-то приборчик, напоминающий раздвоенный змеиный язык с моторчиком. Наверное, он отгонял мух от мясных обрезков. От этого зрелища Меир стало не по себе. Она достала из сумки бутылку с водой, сделала большой глоток и поспешила дальше.
        Улочка становилась все уже и темнее, под ногами чавкала жижа из гниющих овощных отходов и еще чего-то совсем непонятного. Женщина в сари обогнала ее и прошмыгнула вперед; навстречу, так же торопливо, шла женщина в хиджабе. Торговцы зазывали в свои магазины, на обочине шумно играли дети. Все занимались своими привычными делами. В этот момент Меир остро почувствовала свою чуждость этому месту. Здесь она была обычной туристкой.
        Улочка вывела Меир на небольшую площадь. В одном ее углу стоял коричневый бычок и с гастрономическим интересом присматривался к куче тлеющих отходов. В другом находился позолоченный молитвенный барабан под темно-красным деревянным навесом. От толпы отделился пожилой монах в желто-оранжевых с пурпуром одеждах. Он подошел к барабану и покрутил его по часовой стрелке. После, бормоча молитвы и перебирая бусины четок, удалился. Меир сфотографировала его и тоже продолжила путь. По всей видимости, улица примыкала к базару: чем дальше продвигалась Меир, тем больше становилось лотков с кроссовками и коричневыми шлепанцами. Над головой появились гирлянды из рюкзаков и сумок. На электрических проводах висели детские платья из яркой ткани с огромным количеством блесток. Сквозь все это добро просачивался сизый дым, источником которого была печь в продовольственном киоске. Возле него Меир впервые увидела семейство Беккер.
        Эта троица где угодно выглядела бы необычно, но тут, среди хаоса индийского рынка, их появление вызвало почти религиозный трепет. Они были первыми европейцами, которых Меир встретила вдали от центральной улицы. Женщина была высокой, стройной, с молочно-белой кожей. Огненно-рыжие вьющиеся волосы ниспадали на плечи. На ней была свободная белая футболка и синяя юбка с оборками. Она говорила, смеялась, на что-то показывая пальцем. Мужчина, сопровождавший ее, смотрел в другую сторону. Высокий, загорелый, с черными как смоль волосами и небольшой бородкой. Между ними резвилась маленькая девочка. Хорошенькая, как ангел. У нее были мамины курчавые волосы, только цвет — пшеничный. Девочка подняла вверх крошечные ручки и закричала:
        — Кари!
        Женщина рассмеялась. Затем остановилась и взяла дочь на руки. Перехватила ребенка поудобнее и бодро направилась к лотку с едой. Над чаном с кипящим маслом дрожал горячий воздух. Девочка играла волосами матери и, прячась от взглядов прохожих, зарывалась лицом в великолепные локоны. Мужчина ни на шаг не отходил от жены и дочери. Из чана уличный торговец выудил карамельно-коричневые загогулины, насыпал немного в бумажный пакетик и отдал женщине в обмен на несколько рупий. Женщина взяла одну завитушку, подула на нее и дала ребенку. Девочка с удовольствием надкусила лакомство. Женщина запрокинула голову и отправила несколько штук себе в рот. Она энергично жевала и смеялась, вытирая капельки масла с подбородка. Она светилась здоровьем и удовлетворением. Свободной рукой она коснулась бедра мужа, и рука задержалась там. Этот жест был собственническим, любовным, интимным и, очевидно, привычным. Она уводила мужа от прилавка и от испытующих взглядов Меир, хотя вряд ли кто-то из них обратил на нее внимание. Чудная троица направились вглубь базарного лабиринта. Меир долго смотрела им вслед. Огненно-рыжее
пятно, рядом — черное как смоль и светлая точка посередине. Потом они свернули за угол и пропали из виду.
        Меир стояла как прикованная, хотя ее первым желанием было побежать за семейством. Продавец забросил в чан новую порцию таинственных загогулин. Масло зашипело.
        Посреди шумного базара в толпе незнакомых людей Меир почувствовала себя очень одинокой. Конечно, у нее много друзей, было достаточно любовников, но не было никого, с кем она хотела бы провести остаток жизни. У Эйрлис были Грем и дети, у Дилана — Джеки, у нее — никого.
        Меир заставила себя сделать глубокий вздох. От густого аромата защипало в носу. Рядом протопала корова, куры взбирались на кучу мусора, буддийский монах снова подошел к молитвенному барабану, люди все шли и шли — нескончаемым потоком по только им ведомым делам. Цвета, запахи, свежие впечатления заполнили голову. Настроение вновь подскочило до наивысшей отметки. Меир бодро зашагала дальше. Чудесное семейство свернуло направо, ну а она выбрала улочку, уходящую влево.
        ***
        Поездка в Чангтанг^[4]^ заняла весь остаток дня. Небольшой автобус вез туристов на восток от Леха, к самой границе с Тибетом, правда, сейчас это была граница Китая. Вместе с Меир в обзорную экскурсию отправились две пожилые супружеские пары из Дании и трое мальчиков, по всей видимости, из Израиля. Дети вели себя шумно и были настроены крайне недружелюбно. Они оккупировали заднюю часть автобуса, слушали громкую музыку в наушниках MP3-плееров и с гоготом подпрыгивали на сиденьях всякий раз, когда автобус подбрасывало на ухабе горной дороги. У Меир было предостаточно времени, чтобы подумать. Перед поездкой она постаралась больше узнать о своих бабушке и дедушке. Три месяца назад в книге под названием «Надежда и слава Господа. Валлийские миссионеры в Индии» она прочитала главу о преподобном Эване Уильяме Уоткинсе (1899 —1960).
        Эван Уоткинс получил образование в Университетском колледже Северного Уэльса и Колледже пресвитерианской церкви Уэльса. В 1929 году, сразу после рукоположения, он отправился с миссией в Индию, в город Шиллонг, который тогда был столицей штата Ассам. Вскоре после этого Уоткинс был переведен в миссию Чангтанга. Читая биографию дедушки, Меир пыталась представить, как суровый священник в черной сутане храбро проповедует нонконформизм^[5]^ в отдаленной индийской деревушке. Интересно, к чему он призывал в своей импровизированной часовне? И как звучала его проповедь под звуки муссонных дождей? С тех пор как Меир приехала в Гималаи, она пыталась представить себе деятельность деда, но пропасть между культурами была столь велика, что картинка никак не складывалась в ее голове.
        Согласно статье, преподобный Уоткинс вернулся в Уэльс в 1938 году, где женился на Нерис Эвелин Робертс, рожденной в 1909 году. В 1939 году Уоткинс с супругой отбыл на борту парохода «Надежда» из Ливерпуля в Бомбей. Вот эту картину было легко представить. Меир видела, как над Суэцким каналом садится солнце, слышала звуки оркестра, играющего в танцзале для пассажиров второго класса. Наверное, священник мало интересовался танцами, но любопытно, разделяла ли его взгляды юная миссис Уоткинс? Может, она сидела в плетеном кресле, пила свой лимонад и наблюдала за танцующими парами с легкой грустью во взгляде. Вскоре преподобному Эвану и миссис Уоткинс поручили заботу о новой миссии в Лехе и сделали ответственными за всю работу в Ладакхе. Биограф также отметил, что семь месяце в году этот регион отрезан от остального мира и что здесь почти не используют электричество.
        Меир смотрела на фантастический пейзаж, открывавшийся за окном автобуса. Серо-фиолетовые горы вгрызались в темно-синее небо. Насыпная дорога зигзагами уходила к далекому перевалу, затерявшемуся между горными пиками. По дороге неслись грузовики с ярко разукрашенными, как ярмарочные фургоны, кузовами. Маленькие фигуры священника и его жены по-прежнему не вписывались в этот пейзаж. Дальше в статье не было ничего интересного. После войны плохое здоровье заставило священника вернуться в Уэльс. Эван Уоткинс сохранил интерес к миссионерской работе, но его здоровье так и не восстановилось после сурового климата Индии, и в 1960 году он умер, оставив безутешными вдову и дочь. Этой дочерью и была мать Меир, Гвэн Эллис, в девичестве Уоткинс.
        Гвэн умерла внезапно от кровоизлияния в мозг, когда Меир была еще подростком. Меир очень сожалела об этом, поскольку сейчас у нее не было никакой возможности узнать у мамы о жизни бабушки и дедушки в Индии.
        Автобус остановился у придорожного киоска, где продавали чай и сладости. Подростки тут же выскочили наружу, едва не сбив с ног пожилую пару из Дании. Меир тоже решила размять затекшие ноги.
        — Вы откуда? — спросила датчанка, когда они, купив по стаканчику сладкого чая из термоса торговца, вернулись в автобус.
        В этот момент мимо них проехала колонна военных грузовиков. Пограничники. Молодые солдаты с любопытством смотрели на туристов. Вместо того чтобы ответить привычное «Англия», Меир неожиданно для себя выдала:
        — Северный Уэльс.
        На самом деле сейчас она жила в сонном городишке на южном побережье, рядом были Хэтти, друзья и последнее место работы. Город, в котором она выросла, облюбовали бизнесмены из Манчестера. С этим городом ее мало что связывало, кроме брата, сестры и воспоминаний. Но детство, жизнь в долине крепко засели в ее голове. Она скучала по дому и жалела, что больше никогда не сможет туда вернуться. Меир подумала, что бабушке и дедушке было очень нелегко в чужой стране.
        — А вы откуда? — поинтересовалась она.
        — Копенгаген. В отпуске?
        — Да. Путешествую. — Меир положила рюкзак на колени.
        — Дороги здесь ужасны. Моего мужа постоянно тошнит, — вздохнула женщина.
        Кому-то в автобусе стало плохо. Мальчишки нашли это очень смешным.
        Автобус преодолел еще один высокий перевал, и перед пассажирами открылся вид на широкую долину. Целью путешествия было большое плато, расположенное к северу от горных хребтов. Географически это была часть Тибетского нагорья, но административно территория принадлежала Индии. Чангтанг населяли кочевники, пришедшие сюда с востока Ладакха. Они занимались выпасом коз и изготовлением изделий из шерсти. Сражаясь с холодом высокогорья, животные оделись в «броню» самого теплого и легкого меха. В поисках скудного корма кочевники весь год двигаются за своими стадами. Козы едят чистую пищу, пьют незагрязненную отходами жизнедеятельности человека воду, поэтому их шерсть тоже очень чистая. Меир читала, что здесь получают лучший в мире пашм — подшерсток горных коз, из которого делают кашемир. Она была уверена в том, что ее драгоценная и загадочная шаль появилась на свет именно на этом плато.
        Когда она наконец добралась до своей палатки в туристическом лагере, то первым делом открыла рюкзак и еще раз осмотрела шаль в свете небольшой лампы. Мягкие волны ткани все еще распространяли слабый аромат специй. Теперь Меир знала, что это аромат самой Индии. Главным элементом узора был веер из павлиньих перьев, его окружала узорчатая рамка, пространство между нею и веером было заполнено прекрасным мотивом из турецких «огурцов», а снаружи рамки и до самых краев шаль была вышита великолепным цветочным узором. Некоторые элементы — крохотные цветы — были вышиты так, что это создавало эффект парчовой ткани. Шаль действительно была прекрасна, но время оставило на ней свой след: местами нити тканного узора были выдернуты, виднелись некрасивые зацепки и заломы. Шаль десять лет пролежала в сложенном виде, и вышивка на местах сгибов очень пострадала. К тому же один угол шали был испачкан чернилами, другой — чем-то желтым. Меир разложила шаль на коленях, кончики пальцев блуждали по замысловатым линиям узора. В этот момент ей казалось, что перед ней развернута карта с загадочными письменами.
        Рано утром, едва рассвело, местный гид поднял всю компанию из постелей и повел вверх по горной тропе, едва различимой, поскольку она петляла между огромными серыми валунами. Вскоре дошли до берега озера. Водная гладь была покрыта коркой льда, земля — припорошена снегом. На краю озера стояло несколько одноэтажных домов, даже не домов — хижин, приютившихся под высокими тополями. Длинношерстные яки неторопливо шагали между скалами. Приближалась зима, и кочевники чангпа спешили увести свои стада с отдаленных пастбищ высоко в горах. Внизу, возле озера, уже были готовы низкие каменные заборчики и навесы из войлока. Зимой они будут защищать погонщиков и скот от лютых морозов и ветров. Из вентиляционных отверстий в крышах хижин валил густой дым. Женщина несла полные ведра воды из ручья.
        Козы воняли. Другого слова и не подберешь. Стойбище кочевников «благоухало» керосином, навозом и дымом, но все эти запахи перебивала жуткая вонь коз.
        Для туристов приготовили шоу. Трое погонщиков в грубых войлочных одеяниях и сапогах из кожи яка вывели несколько коз на огороженную каменной стенкой площадку. Меир натянула шапку на уши — ветер стал холоднее. Ей казалось, что она слышит, как, разрастаясь, трещит лед на озере. Знаменитые кашмирские козы оказались лохматыми существами с длинной бело-коричневой шерстью и изогнутыми рогами. Они с тревогой смотрели на людей своими черными миндалевидными глазами. Коз стреножили и уложили на бок. Мужчины достали деревянные приспособления, напоминающие щетки для волос — небольшие дощечки с рядами металлических крючков, — и приступили к работе. Они синхронными и сильными движениями вычесывали пух с горла и груди коз. Пуха удавалось добыть совсем немного, к клочкам липла грязь, навоз и трава. Козы начали вырываться, мужчины запели низкими гортанными голосами.
        — Эта песня обращена к козам. Они уговаривают их отдать немного пашма в обмен на сладкую траву, которую они съели, и чистую воду, которую они выпили, — объяснил гид.
        Женщины собирали пух в большие полиэтиленовые пакеты. Они внимательно следили за тем, чтобы ни одна ворсинка не пропала даром.
        — У каждой семьи есть от восьмидесяти до двухсот коз. Коз вычесывают в мае и сентябре. За один вычес с каждого животного можно получить от двухсот граммов сырья, — пояснил гид на ломаном английском.
        Хорошо, что можно было обойтись без переводчика. Меир призадумалась.
        — А сколько они получают? — спросил датчанин, которого тошнило в автобусе.
        — Шестнадцать сотен рупий за килограмм, — ответил гид. — Иногда меньше, иногда больше — зависит от качества. После очистки из килограмма получается всего триста граммов волокна, пригодного для прядения.
        Меир посмотрела на мешок. Наверное, нужно вычесать целое стадо коз, чтобы получить килограмм шерсти. И очень сложно представить себе, как из этих грязных, покрытых жиром комков получаются такие прекрасные вещи, как ее шаль.
        — И что дальше? — без малейшего интереса спросил один из израильских мальчиков.
        — Торговцы объезжают окрестности Леха на грузовиках и скупают пашм, потом везут его в город для дальнейшей обработки.
        Второй мальчишка извлек из расселины ржавую банку, установил ее на камне и начал швырять в нее галькой.
        — И это все? — не унимался первый.
        Камешки звонко щелкали по жести, пока банка с грохотом не свалилась с камня.
        Гид начал потихоньку закипать.
        — Это традиционное ремесло. Народ Индии сохранил вековые обычаи.
        — Но это все, на что тут можно посмотреть?
        — Днем мы отправимся в монастырь. Там есть прекрасные фрески.
        — Ну да.
        Демонстрация закончилась. Мужчина развязал коз и вывел их из загона. Старший группы остался возле загона, чтобы расплатиться, остальные потянулись к ближайшей палатке. Меир надеялась, что остаток ночи они проведут у большого костра, потягивая чанг^[6]^ и слушая блеяние коз. Она расстегнула рюкзак и, удостоверившись в том, что шаль на месте, достала из кошелька пятьсот рупий. Деньги быстро исчезли в смуглой руке погонщика, но не настолько быстро, чтобы гид не успел их заметить. Теперь он будет считать ее типичной безмозглой туристкой, которая сорит деньгами, но ей было все равно.
        — Джуллей, джуллей, — пробормотала она. Это было универсальное слово, на ладакхском языке оно означало и «привет», и «до свидания», и «спасибо».
        — Джуллей, — ответил мужчина и заторопился к датчанам.
        Меир хотела разложить шаль на камнях и сделать красивую фотографию на фоне горного пейзажа и знаменитых кашмирских коз. Таким образом она запечатлела бы начало своего путешествия и отправила бы фотографию Эйрлис и Дилану, но передумала, поскольку не хотела испортить ткань. Дул сильный ветер, то и дело мелкий песок и ледяная крошка секли щеки. В целом картина была весьма мрачной и ничем не примечательной. Особенным это место делало только осознание того, что семьдесят лет назад где-то здесь была создана ее прекрасная шаль. И с тех пор ничего не изменилось.
        Меир осталась довольна поездкой. Она удовлетворилась тем, что сфотографировала озеро, деревья и белую длинношерстную козу. Фотоаппарат не мог запечатлеть запахи, но это было к лучшему. Она подумала о бабушке и дедушке. Теперь, когда она сама побывала в этих удивительных краях, история о миссионере из Валлийской пресвитерианской церкви, проповедовавшем тут, в Лехе, в сердце Гималаев, казалась ей невероятной. Неужели Эван Уоткинс не нашел, кому проповедовать Слово Божье на побережье Инда? Почему он отправился сюда наставлять на путь истинный малочисленный народ чангпа? Может, здесь его поймала в снежную ловушку зима?
        Туристы брели по плато к белому автобусу. Меир бросила последний взгляд на коз и присоединилась к своим попутчикам.
        — Быстрее в автобус! — прикрикнул старший группы на мальчиков из Израиля.
        Те вприпрыжку помчались к машине.
        ГЛАВА 2
        Вернувшись в Лех, Меир потратила целый день на поиски смотрителя, у которого были ключи от европейского кладбища.
        — Днем, скорее всего, придет, — предрек старик, куривший кальян на ступеньках.
        Но днем там не оказалось ни старика, ни смотрителя с ключами. Меир стояла за забором и с грустью смотрела, как желтые листья опускаются на могильные плиты.
        В Ладакхе жизнь шла своим чередом. Она вернулась в город с твердым намерением выпить чашку местного чая и разработать новый план действий. Перед мечетью она заметила золотисто-рыжую копну волос, пылающую над белыми куфиями мужчин, спешивших на молитву. Женщина и ребенок были заняты только друг другом и не замечали ничего вокруг. Девочка плакала. Ее личико было красным и мокрым от слез. Мать что-то тихо втолковывала ей. Черноволосого мужчины на этот раз с ними не было.
        — Нет! Нет! — рыдала девочка, топая ногами в пыли.
        — Ну все! — Женщина говорила на английском с сильным американским акцентом. — Немедленно прекрати!
        Она не сердилась, на лице играла озорная полуулыбка. Женщина несла несколько сумок с покупками и была вынуждена поставить одну на землю, чтобы освободить руку для ребенка. Но малышка уже заметила, что Меир наблюдает за ней. Она несколько раз моргнула — в глазах больше не было слез, только искреннее возмущение. Кричать она не перестала, наоборот, получив в лице Меир благодарного слушателя, залилась каким-то постановочно-опереточным плачем. Меир осмотрелась. Впереди и сзади было немного свободного места. Она подняла указательный палец и внимательно посмотрела в глаза девочке. Любопытство взяло верх над обидой. Как только внимание малышки полностью сосредоточилось на Меир, та глубоко вдохнула, собралась и выполнила изящный кувырок назад. Давненько же она не практиковалась! Прыжок вышел немного «смазанным» в конце, но в целом был неплохим. Девочка в изумлении открыла рот и широко распахнула глаза. Меир хлопнула в ладоши и сделала связку из двух фляков^[7]^. В цирке она постоянно выполняла этот трюк вместе с Хэтти. Наверное, этот прыжок удался бы ей даже во сне. Так получилось, что приземлилась она
совсем близко к ребенку. Девочка немедленно схватила ее за ногу и подняла на нее любопытную мордашку. Она светилась счастьем.
        — Еще! Encore une fois!^[8]^
        Ее мать рассмеялась:
        — Как здорово! И гораздо эффективнее, чем конфеты.
        Меир почувствовала себя не в своей тарелке. Вокруг них собралась небольшая толпа зевак, которые, наверное, приняли ее за уличную циркачку и ждали продолжения. Меир захотелось немедленно убежать как можно дальше.
        — Главное, что фокус удался. Давайте помогу с покупками. — Меир отряхнула руки и взяла пакет.
        Женщина подняла дочку и одним ловким движением примостила ее на бедре.
        — Прыгающая тетя! — Девочка протянула к Меир ручки.
        — Совершенно верно, — подтвердила ее мама. — У нее здорово получается, да?
        Она разговаривала с легким акцентом, характерным для жителей южных областей США.
        — На самом деле не очень. Сама не знаю, что на меня нашло. Просто хотела повеселить вашу дочь. Она так плакала!
        Женщина вздохнула:
        — Я никак не могла ее успокоить. Все началось с того, что она захотела остаться с папой, но на весь день застряла со мной. Муж сейчас ищет подходящего проводника и пони. Завтра мы идем в большой поход и решили купить все необходимое. Ну а вы? Что вас привело в такую глушь? И куда вы направлялись? Кстати, я Карен, а это — Лотос.
        Лотос помахала рукой.
        — Меир Эллис. Привет, Лотос.
        Ребенок был необычайно красив: высокий лоб, ясные глаза и пухлые губы, как у херувимов с картин итальянских мастеров.
        — Я собиралась выпить чаю, — добавила Меир.
        Карен кивком указала куда-то через дорогу.
        — Отлично. А мы идем в салон красоты. Правда, Ло? Как можно идти в поход без педикюра? Пойдемте с нами, поболтаем. Уверена, там вам подадут неплохой чай.
        Меир с радостью ухватилась за эту возможность выбраться из толпы. Переступая через канавы, протискиваясь между рикшами, коровами и людьми, женщины пробирались к небольшому строению с кружевной драпировкой в витрине. Вывеска гласила: «Красота. Только для дам». Пол в «салоне» был не очень чистым, половицы — вытертыми, а пустые полки — пыльными. Кроме них здесь было еще несколько парикмахерских кресел. В помещении витал запах старомодного лака для волос, каких-то лосьонов и духов. В общем, больше пахло прачечной, чем парикмахерской. Несколько женщин в ярких сари моментально окружили Лотос, забрали ее у матери и повели вглубь салона. Они с восхищенными охами и ахами стали расчесывать золотистые волосы девочки. Лотос принимала знаки внимания, словно маленькая принцесса. Улыбчивая девушка с ярко-красными щечками и идеально круглым лицом тибетки позаботилась о пакетах. Мгновение спустя Меир и Карен сидели в соседних креслах перед большим, потемневшим от времени зеркалом.
        — Не против педикюра? Не стесняйтесь, — улыбнулась Карен.
        Меир позволила работнице салона расшнуровать кеды и с удовольствием погрузила ступни в розовую ванночку. Зажужжал моторчик, и вода наполнилась миллионами пузырьков. Эта сцена была настолько абсурдной, что Меир не могла сдержать смеха.
        Отражение Карен вопросительно посмотрело на нее.
        — Признайтесь, вы, наверное, танцовщица капоэйра? Мы видели несколько выступлений на улицах Рио. Вы бывали в Бразилии? Потрясающе! Я бы хотела двигаться, как вы. Но я не научусь и за тысячу лет!
        Меир снова рассмеялась.
        — Что? Нет. Я не танцовщица. Я когда-то, очень давно, работала в цирке.
        — В цирке? Вы из семьи циркачей? Не может быть! Наверное, ваш папа — укротитель львов, правда? А мама? Акробатка в блестящем трико, которая выполняет пируэты на спине слона? Наверное, вы родились в шатре и, как только научились ходить, мама пошила вам костюмчик клоунессы! Ой, только не рассказывайте ничего Лотос! Она жуткая фантазерка.
        Карен и сама обладала пылким воображением. Потрясающая внешность и легкий характер Карен подкупали, но Меир еще не решила, как держаться с ней.
        — Боюсь, все намного прозаичнее. Отец продавал технику для ферм, мама работала учительницей в начальной школе в северном Уэльсе.
        — Тогда почему цирк?
        Меир могла уйти от ответа, сославшись на то, что за ней водится грешок эксгибиционизма, но она решила сказать правду.
        — Бунтарский дух в юности. Я столько лет угрожала семье, что убегу вместе с бродячим цирком, что, когда подвернулась такая возможность, я просто обязана была выполнить свое обещание, иначе бы потеряла лицо. Честно говоря, нас и цирком-то назвать было сложно. Мы представляли правозащитную организацию. И львов у нас не было. Других животных тоже не было. Держать их для шоу жестоко. Мы с другом делали трюки на трапеции, а во время детских праздников наряжались клоунами. Мы проработали так четыре года. А потом повзрослели.
        — Ясно. — Карен хитро прищурилась. — Думаете, я в это поверю? Мне кажется, это особая история, которой вы потчуете незнакомцев, чтобы от вас отстали. Если это так, ничего не выйдет. Предупреждаю: я обязательно узнаю правду. Мы станем друзьями. У меня чутье на такие вещи.
        К ним подошла девушка с подносом и предложила чай. Меир взяла чашку. Чай оказался сладким и с молоком, но вкусным. Педикюрша начала колдовать над ее ногами: вынула из ванночки, обсушила полотенцем и стала втирать в кожу крем. Карен продолжила:
        — Я ни за что не упущу возможности подружиться с человеком, который умеет делать сальто.
        В другом конце зала женщины украшали волосы Лотос разноцветными лентами, на ее крошечных ноготках уже блестел лак.
        Меир решила перехватить инициативу в разговоре:
        — Что вы делаете в Лехе?
        У Карен расширились зрачки, она побледнела, лицо немного вытянулось.
        — Мы приехали из Тибета. Понимаете, я буддистка. Для меня эта поездка — паломничество.
        Она начала рассказывать о монастырях и обрядах. Карен получила благословение ламы после года изучения живописной техники танка, и это стало величайшим духовным откровением в ее жизни. А Меир буддистка? Нет? И не чувствовала влечения? А Меир знает, что одна из резиденций далай-ламы находилась здесь, в Лехе? А видела ли она огромную золотую статую Майтреи^[9]^ в Тикси?
        — Да, — ответила Меир на последний вопрос.
        Педикюрша продолжала энергично разминать ступни Меир. Ноги Карен подвергались той же процедуре. Она прервала свой монолог, чтобы рассмотреть скудный ассортимент лаков, которые вынесла на подносе молодая девушка.
        — Красный или розовый? Какой лучше?
        — Красный, — не задумываясь ответила Меир.
        — Да, наверное. Но в этот раз будет розовый. Я не хочу напугать пони. Лотос, какого цвета твои пальчики?
        — Розовые, блестящие! — прощебетала Лотос.
        — Как мило! Папа будет в восторге.
        — А теперь поход? — спросила Меир.
        Карен небрежно махнула рукой.
        — Ой, это увлечение мужа. Мне интересны монастыри, ему — горы. Мы познакомились в Нью-Йорке, но сейчас живем в Женеве. Бруно — швейцарец. Обычно он проводит отпуск, катаясь на лыжах и занимаясь альпинизмом, но в этот раз мы договорились посвятить время буддизму. Лотос тоже недовольна, хотя обычно ведет себя хорошо. Совсем не так, как сегодня днем. Такие истерики — редкое исключение.
        — Вы берете ее с собой?
        Карен с удивлением посмотрела на Меир.
        — Конечно! А почему нет? Бруно будет нести ее в специальном рюкзаке. Куда бы мы ни отправлялись, всегда берем Лотос с собой. Только так можно вырастить умного ребенка.
        Тем временем Лотос вывернулась из рук женщин и подбежала к маме, чтобы похвастаться маникюром. Она растопырила маленькие пальчики на коленях у Меир и смотрела на нее сияющими глазами. Ленточки колыхались в золотистых волосах. «В теории Карен есть своя правда», — подумала Меир. Она вспомнила, как впервые увидела их на базаре, как ее поразила аура доверия и любви, окружавшая эту семью. Лотос была самой смышленой двухлеткой из всех тех, кого ей доводилось видеть.
        — Очень красиво, — сказала Меир. — Как на картинке.
        — Oui — comme Maman^[10]^. — Лотос покрутилась перед зеркалом.
        В салон кто-то вошел. Кружевные занавески взметнулись на ветру. В дверном проеме показались темноволосая голова и широкие плечи.
        — Карен?
        Карен отвлеклась от изучения ногтей на ногах.
        — Привет. Уже все уладил?
        — Папочка! — Лотос в мгновение ока оказалась на руках у отца. — Прыгающая тетя, — заявила она, указывая на Меир. — Она высоко прыгает.
        — Бруно, это Мая, — представила ее Карен. — Моя новая подруга.
        — Добрый день, — кивнул ей мужчина.
        Где-то в глубине его глаз была заготовлена улыбка для Меир, но он так и не улыбнулся ей. Она начала объяснять, как правильно произносится ее имя. Карен, вероятно, не расслышала.
        Меир — это валлийский вариант Марии. В детстве она пыталась заставить друзей называть себя более изысканным именем, но как-то не прижилось. А местные ребятишки так и вовсе дразнились: «Меир, Меир — болотный аир». Но об этом она не стала рассказывать. Вопросительный взгляд Бруно Беккера заставил ее умолкнуть.
        — Меир, — тихо сказала она. — Добрый день.
        Знакомство было бесцеремонно прервано работницами салона, которые принялись активно выталкивать Бруно за дверь, — ведь этот салон красоты действительно был только для дам, и никаких исключений!
        Бруно попросил жену не задерживаться, бросил Меир краткое «приятно познакомиться» и ушел вместе с Лотос. Наверное, Карен постоянно представляла ему своих спонтанных «друзей» и он решил не тратить на очередную знакомую свое время.
        Карен потянулась в кресле и улыбнулась.
        — Ура! Теперь, после того как закончим здесь, можем спокойно съесть по кусочку пирога и поговорить.
        Меир чувствовала себя камешком, угодившим в цунами, но Карен Беккер была слишком настойчива и слишком любопытна, чтобы можно было хотя бы подумать о побеге. Как бы то ни было, других планов у Меир все равно не было. Как только высох лак, они отправились в немецкую пекарню, расположившуюся в соседнем переулке. Дамы заказали по кофе и яблочному пирогу. Карен призналась, что давным-давно мечтала поехать в Индию, с тех самых пор, как в двадцать лет увлеклась буддизмом. Пока страна полностью оправдывала ее ожидания. Эти места священны. Они взывают к самой сути человека. В Европе такой духовной силы не найдешь, не так ли? Не говоря уже о США. Ей уж точно не доводилось испытывать ничего подобного, заключила Карен. А Меир (на этот раз она правильно произнесла имя) понимает, о чем идет речь?
        Меир вспомнила выбеленные стены гомпы^[11]^, мрачные кельи с тусклой настенной росписью, статуями Будды и алтарями, заваленными подношениями. Часто верующие оставляли Будде весьма приземленные подарки — чипсы, печенье и букеты искусственных цветов. Голоса монахов отражались от древних стен. Из узких окон открывался чудесный вид на реку и сады далеко внизу.
        В одном из монастырей гид показал Меир кухню, где пожилой монах спокойно готовил обед на всю общину. Деревянным ковшом он наливал воду в почерневший от копоти казан, установленный над пламенем костра. Порции холодного риса уже лежали на тарелках. Перед низким, грубо сколоченным столиком на коленях стоял послушник — мальчик лет десяти — и нарезал овощи из монастырского огорода. Пожилой монах одобрительно кивнул ему и отправил аккуратные полукольца лука и моркови в кипящую воду. Повар и его помощник работали в абсолютной тишине. В тот момент Меир осознала, что за двести или даже триста лет в жизненном укладе этих людей ничего не изменилось. Молчаливые монахи, которые день за днем, час за часом готовят для других, заботятся о других, тронули ее сердце гораздо сильнее, чем любые религиозные обряды и практики. Она попыталась описать свои чувства Карен.
        — Я прекрасно тебя понимаю, — на полуслове перебила ее Карен. — К просветлению ведет множество троп, но путь у нас один. Понимаешь, о чем я? Я с первого взгляда поняла, что мы найдем общий язык.
        — Это потому, что я умею делать сальто?
        — И поэтому тоже. Зачем сдерживать свои эмоции, если их можно выразить? Ты — цельная личность. Я в восторге.
        По словам Карен, Бруно не был ни «цельным», ни «духовным» — разумеется, по меркам самой Карен — и приехал с ней в Индию только ради гор. Они были его храмом и он совершал свое особое паломничество.
        — А если говорить о Лотос, то она должна поверить в мир, в котором нет зла, нет страха, нет мелочных запретов. Только так она сможет стать тем человеком, которым ей и предначертано стать.
        Теперь Меир поняла, почему даже небольшая неприятность вызывает у девочки истерику, — чрезмерная доброта не приводит ни к чему хорошему.
        Женщины допили кофе. Карен пальцем подобрала последние крошки с тарелки и слизнула их.
        — Мне пора возвращаться. Какие у тебя планы? Нас не будет в городе четыре или пять дней, — сказала она.
        — У меня есть дела в Лехе. Не знаю, сколько времени это займет.
        Карен внимательно посмотрела на Меир, кончики ее тонких пальцев блуждали у губ. Меир заметила, что несколько туристов, также забредших на кофе и немецкий пирог, не стесняясь, глазеют на Карен.
        — Знаешь, ты очень загадочная, — сказала она.
        — Это совершенно не так! — запротестовала Меир.
        — Но ты не рассказала, зачем приехала в Ладакх. Я нисколько не сомневаюсь, что ты здесь не для того, чтобы осматривать достопримечательности.
        Меир не хотела рассказывать Карен ни о шали, ни о пряди волос, ни о загадочной семейной истории. Слишком буйное воображение было у этой женщины. Вместо этого она тихо ответила:
        — Отец недавно умер.
        Карен моментально стала серьезной.
        — Мне очень жаль, — мягко сказала она. — Наверное, для тебя это стало тяжелым ударом. Хорошо, что ты приехала в буддистскую страну. Ты слышала о пунабхаве?^[12]^ Это означает «приходить вновь». Это вера в то, что мы перерождаемся. Конечно, вера в перерождение не избавляет от горя и душевных мук, но смягчает боль, делает все созерцательным. По крайней мере, иногда так случается.
        Карен желала ей добра. Может, все это и звучало как экзотический бред, но она искренне хотела помочь.
        — Спасибо, — улыбнулась Меир.
        Карен крепко сжала руку Меир и вышла из-за столика. Она сама заплатила за кофе и пирог, не позволив новой подруге даже достать кошелек.
        — Где ты остановилась? — спросила она.
        Меир сказала.
        — Тогда увидимся после похода, — пообещала ей Карен.
        На следующий день у Меир была экскурсия на фабрику, где обрабатывали пашм. Погода испортилась, солнце словно бы ушло из Леха вместе с Беккерами. Осенняя позолота поблекла, покрылась сизым налетом низких серых туч. Последние листья опадали с высоких тополей.
        Из невзрачного и грязного фабричного строения вышел невысокий мужчина в бейсболке.
        — Меня зовут Тинли. Я помощник менеджера. Чтобы увидеть, как сотворяется настоящее чудо, следуйте за мной, — пошутил он.
        Они пересекли двор и подошли к сараю, стены которого были сложены из бетонных плит. Меир не совсем поняла юмор, но молча последовала за гидом. Внутри сарая она увидела четырех женщин, сидевших кружком. На головах у них были платки, рот и нос закрывали марлевые повязки. В середине круга возвышалась гора необработанного козьего пуха с кусками грязи, навоза и торчащими сухими ветками. Точно такой пух, подшерсток, Меир видела на плато. Этот пашм сюда привезли на грузовиках из далекого Чангтанга. Женщины руками разнимали комья пуха, удаляли грязь и раскладывали пашм по меньшим кучкам. Критерием сортировки являлся цвет — от бледно-серого до темно-коричневого. Здесь нечем было дышать, такая стояла вонь.
        Тинли с сожалением покачал головой.
        — Ничего не поделаешь. Здесь проходит процесс сортировки. Машина не умеет различать цвет, вот и приходится обрабатывать вручную. Но дальше у нас все механизировано. Высокотехнологичное современное производство. Пойдемте, посмотрите сами, — предложил Тинли.
        Металлические двери отъехали в сторону, и Меир попала в фабричный цех. Еще в сортировочной она слышала гул машин, но и представить себе не могла, насколько огромны механизмы за дверью. Наверное, ярдов пятьдесят в длину, это был настоящий левиафан из конвейерных лент, маховиков, гигантских резиновых валов и баков, из которых вырывались мощные струи пара. В конце линии была сушильная камера, после которой пух становился мягче и чище, но все равно кое-где виднелись грубые волокна шерсти и грязь, намертво прилипшая к ним.
        — Что дальше? — Меир покрутила в руках клочок очищенного пуха.
        Впереди открылась вторая металлическая дверь. Волна теплого влажного воздуха с удушающим запахом мокрой шерсти окатила ее с ног до головы.
        — Почему так жарко? И влажно? — еле выдавила из себя Меир.
        — Это паровая камера, — с гордостью ответил Тинли. — Благодаря ей с материалом легче работать. Здесь удаляются волокна шерсти, видите?
        Они заглянули в недра работающего механизма. С каждой стадией подшерсток — мягчайший пух, защищающий горных коз от гималайских холодов, — становился все мягче и белее, пока не был полностью очищен от всяких примесей. Линия конвейера заканчивалась еще одной сушильной камерой. Возле нее находился рабочий, который аккуратно складывал белоснежную воздушную массу, выходящую из пасти машины.
        Меир не устояла перед искушением. Она шагнула вперед и погрузила руки в пашм. Это было словно трогать облако — невесомое и идеально белое. Она вспомнила, что килограмм вонючего жирного подшерстка, который она видела в самом начале конвейера, превращается в триста граммов воздушного пуха.
        — Это настоящее чудо! — согласилась она.
        Тинли сиял.
        — Пойдемте. — Он сильнее надвинул бейсболку на глаза и повел Меир к выходу из производственных помещений.
        Они вышли на тесную улочку позади фабрики. Улочка была слишком узкой, чтобы два человека могли идти по ней рядом. Сверху нависали узловатые ветки деревьев и козырьки балконов. Тинли шел очень быстро, поэтому Меир тоже пришлось прибавить шагу, чтобы не отставать. Возле разваливающихся ворот, кое-как вделанных в забор, Тинли внезапно остановился и кивком пригласил ее войти внутрь. Вездесущие куры копались в мусоре. Где-то высоко в небе проплывал голос муэдзина, призывающего к молитве. Во дворе, опираясь на метлу, стоял мужчина.
        — Джуллей, — поздоровался с ним Тинли.
        Поднявшись по каменным ступенькам, они подошли к узкой двери, за которой оказалась небольшая комната, в которой громоздились деревянные прялки. За ними работали женщины. Их работу сопровождали монотонное поскрипывание педалей прялки и ритмичный стук челноков. Они ткали простые шали-пашмины серого или коричневого цвета. Тинли пояснил, что они производят продукцию, которую затем продают в Лехе, в магазинах, спонсируемых государством.
        — Так сохраняются ткаческие традиции и хорошая работа для женщин. Свободный график позволяет им и зарабатывать деньги, и заботиться о семье.
        — Замечательно! — согласилась Меир, в который раз подумав о том, насколько этот мир отличается от привычного ей жизненного уклада.
        Они прошли через мастерскую. Женщины приветливо улыбались. Выйдя через ворота на улицу, Меир с удивлением обнаружила себя на главном проспекте города. Она увидела минареты городской мечети и холм, увенчанный короной древнего дворца. Затем был лабиринт улочек и переулков, и наконец они оказались перед магазином шалей. Продавец широко улыбался, сверкая золотым зубом. Он разложил перед Меир свои лучшие шали и шарфы, заботливо упакованные в шуршащие пакеты. Иногда Лех мог показаться одной огромной лавкой, торгующей пашминой. После того как Тинли терпеливо знакомил ее с производством и мастерской, у Меир не осталось иного выхода, кроме как купить несколько шарфов. Она послушно выбрала три: жемчужно-серый для Эйрлис, карамельно-коричневый для себя и кремовый для Хетти. Она заплатила двенадцать тысяч рупий за все, уверяя себя, что это не такие уж большие деньги, учитывая, сколько сил и стараний люди вкладывают в создание пашмины.
        Продавец упаковывал покупки. Поддавшись внезапному порыву, Меир открыла рюкзак и достала из внутреннего отделения сложенную шаль. Тинли с любопытством наблюдал за тем, как она разворачивает шаль и осторожно раскладывает ее на деревянном прилавке. Даже в тусклом свете драгоценная пашмина засияла, как бассейн с бриллиантами. По сравнению с ней товары на полках казались невзрачными и грубыми подделками. Тинли охнул и наклонился, чтобы лучше рассмотреть ткань, продавец тоже подошел ближе.
        — Что вы можете сказать об этой шали? — спросила Меир.
        Тинли достал из-под прилавка увеличительное стекло и стал внимательно изучать шаль, кончиками пальцев пробежал по вышивке, а затем так же тщательно исследовал изнанку. От его внимания не ускользнула ни одна деталь узора.
        — Это кашмирская техника, — ответил он. — Это кани. В Ладакхе такого не делают.
        Продавец что-то тихо сказал ему.
        — Шаль продается? — будничным тоном спросил Тинли.
        — Нет. Определенно нет. Она принадлежала моей бабушке. Я просто хочу узнать историю шали и, может быть, что-то о своих родных. Понимаете, я родилась уже после ее смерти.
        Тинли отложил лупу и выпрямился.
        — Значит, вам нужно ехать в Кашмирскую долину.
        — Да, но я точно знаю, что бабушка некоторое время жила в Лехе. Мой дед был христианским миссионером.
        — Кем именно? Католиком? Моравитом?
        — Нет, он был из Уэльса. Пресвитерианская Церковь.
        Тинли пожал плечами. Очевидно, для него все эти тонкости не имели никакого значения.
        — Европейцы часто приезжают, но редко остаются. Они открывают клиники и школы для детей. Это заслуживает благодарности.
        Наверное, он хотел добавить, что вторая сторона миссионерской работы, а именно беседы на различные религиозные темы, не заслуживает никакой благодарности, но промолчал.
        — Я бы хотела посетить христианское кладбище, но ворота все время заперты, а смотрителя никогда нет на месте.
        Тинли усмехнулся, обнажив ряд белоснежных зубов, и сдвинул бейсболку набок. Он сказал что-то продавцу, оба рассмеялись.
        — Не переживайте, мой друг Церинг — племянник смотрителя, — указал Тинли на продавца.
        Мужчины снова о чем-то посовещались, и Тинли сообщил Меир, что, если она завтра придет в магазин, скажем, к трем часам, дядя принесет ключи и проведет ее на кладбище. Она поблагодарила и пообещала быть ровно в три. Меир начала сворачивать шаль, но Тинли остановил ее.
        — Вы видели это? — спросил он, указывая на небольшой завиток в углу.
        Тинли вручил Меир увеличительное стекло. Меир присмотрелась и увидела крошечную вышивку в виде стилизованной бабочки — инициалов «ВВ», причем вторая «В» была зеркальным отражением первой. Рядом был еще один непонятный знак.
        — Что это?
        — Это знак производителя и цифра — 42. Вероятно, это год изготовления. Это прекрасная вещь, мастеру потребовался не один месяц, а возможно, и год, чтобы выткать шаль, а затем вышить ее. Вероятно, шаль предназначалась невесте как свадебный подарок или приданое, которое она получила в доме мужа.
        То есть предназначалась ее бабушке Нерис Уоткинс как подарок от ее мужа, пресвитерианского священника? Меир подумала, что шаль слишком дорога для такого подарка. Скромный, почти спартанский образ жизни, который вели бабушка и дедушка, никак не вязался с роскошной вещью, достойной невесты махараджи. Похоже, история становилась все запутаннее и запутаннее.
        Меир положила покупки и свою шаль в рюкзак, поблагодарила продавца и повторила, что обязательно придет завтра.
        Тинли приветливо улыбнулся:
        — Обязательно наденьте новую пашмину. Надвигаются холода. В этом году зима будет ранней.
        На следующий день город съежился под ударами холодного пронизывающего ветра, приносившего пригоршни ледяной пыли с горных вершин. Меир чувствовала в воздухе запах снега. Хорошо, что она прислушалась к совету Тинли и повязала теплый кашмирский шарф. Окна домов защищали деревянные жалюзи, и почти на каждой крыше лежали тюки корма для животных и дрова. На базаре стало меньше людей, и за всю дорогу Меир встретила всего несколько европейцев. Через две-три недели закроются все магазинчики, кафе и пансионаты, большинство их работников отправится на юг, на пляжи Гоа, оставив позади себя засыпанный снегом и изолированный от всего остального мира Лех. Меир с тревогой подумала, выдержат ли Беккеры такой холод в своей палатке.
        Разумеется, в магазине не было никакого дяди с ключами. Продавец Церинг только плечами пожимал. Чтобы чем-то занять Меир, он предложил ей посмотреть новую партию шалей. Пока Меир восхищалась яркими красками и тонкой работой, Церинг приготовил чай масала^[13]^. Они пили его с миндалем и сушеными абрикосами. Меир уже знала, что обычай предписывает продавцу быть обходительным с покупателем, даже если он не собирается ничего покупать.
        Полчаса пролетели незаметно. Наконец дверь, ведущая в мастерскую, открылась и на пороге появился сморщенный старик в меховой шапке и войлочных сапогах.
        — Мой дядя Сонам, — засиял Церинг. — Брат моей бабушки.
        Меир пожала морщинистую руку старика. Неудивительно, что Сонам редко бывал на работе: он был очень стар. И единственное занятие, за которым его могла представить Меир, — это послеобеденная дрема в кресле.
        — Добрый день, Сонам-ле, — поздоровалась она. Меир вычитала, что правила вежливости требуют добавлять к именам частицу «ле».
        Старик бросил на нее быстрый оценивающий взгляд. Он что-то тихо сказал Церингу и показал пальцем на дверь. Церинг снял с крючка свою куртку.
        — Мы выходим, — сказал он.
        — Вы бросите магазин?
        — Дядя не говорит по-английски, — пояснил он, потом пожал плечами и развел руками. — Клиентов все равно нет.
        Он запер дверь, и все трое отправились в путь. На Сонаме было что-то наподобие халата, длинного, доходившего ему до щиколоток. Войлочная шапочка смешно подпрыгивала на голове в такт его шагам. Двигался старик на удивление быстро. Через несколько минут они уже стояли перед запертыми воротами европейского кладбища. Сонам порылся в многочисленных складках своего одеяния и в конце концов достал огромный ключ. Ворота открылись, и Меир прошла под сенью изможденных деревьев к замшелым крестам и надгробиям. Опавшая листва покрывала землю. Из золотой она успела превратиться в бурую. Холодный ветер жалил лицо.
        — Что вы ищете? — спросил Церинг.
        На ближайшем надгробном камне была надпись на немецком. Меир попыталась перевести ее.
        — Не знаю, — ответила она.
        К счастью, он больше не задавал вопросов. Мужчины отошли к кладбищенской стене, под зеленый навес, установленный там от непогоды. Меир стала бродить среди могил. Она увидела крошечный камень с простой надписью: «Жозефина, 7 месяцев». Она попыталась представить, как сложно было европейским женщинам растить детей так далеко от дома, в этом чужом месте, как часто их молитвы оставались неуслышанными.
        Она подошла к небольшой группе надгробий. На каждом было высечено валлийское имя. Здесь лежали Уильямсы, Томасы, Джонсы, которые могли принадлежать к пресвитерианской миссии. Меир достала блокнот и переписала имена и даты. Когда появится возможность, она почитает о них в «Надежде и славе Господа». На одном надгробии была надпись на валлийском. Совсем недавно Меир видела такую же на могиле рядом с могилами мамы и папы. Hedd perffaith hedd. Безмятежность, абсолютная безмятежность.
        Тоска по дому накатила внезапно, зажала ее, как стальными тисками. Ей захотелось немедленно вернуться в родную долину. На секунду ей показалось, будто она видит отца, сидящего за кухонным столом. Он читает газету, а рядом дымится чашка чая.
        Меир заставила себя посмотреть на белые пики Гималаев и облака, плывущие по голубому небу. Может, Эван и Нерис Уоткинс тоже стояли на этом месте и смотрели на этот пейзаж. Наверное, Нерис тоже тосковала по дому, и ее тоска была намного сильнее, поскольку в те дни связаться с родным домом было гораздо сложнее, чем сейчас. Здесь, в Индии, Меир впервые почувствовала эмоциональную связь с бабушкой. Она бродила по кладбищу, пока полностью не обошла его и не вернулась к входу. Меир испытывала разочарование — ничего интересного, кроме нескольких валлийских имен на надгробиях. Церинг и его дядя сидели под навесом, болтали и курили кальян. Она уже собиралась подойти к ним, когда заметила мемориальную доску на стене.
        «В память о Метью Александре Форбсе из Колледжа Святого Иоанна, Кэмбридж, пропавшего на Нангапарбате^[14]^ в августе 1938 года в возрасте 22-х лет» — прочитала Меир.
        Она точно не знала, что такое Нангапарбат и где это находится, но она догадалась, что это гора. Двадцать два года? Этот Метью был очень молод.
        — Мэм, уже уходите? Нашли что-нибудь? — спросил Церинг.
        Меир покачала головой.
        — Судя по именам, здесь похоронено несколько выходцев из Уэльса, но они никак не связаны с моей семьей.
        Сонам внимательно посмотрел на нее. Несмотря на преклонный возраст, он сохранил ясность ума. Сейчас его глаза смотрели настороженно и проницательно. Он что-то пробормотал. Церинг пожал плечами и перевел для Меир:
        — Он спрашивает, почему вы сразу не сказали, что интересуетесь людьми из Уэльса?
        Меир растерянно поморгала.
        Сонам встал и жестом пригласил следовать за собой. Старик вышел из ворот кладбища и бодро зашагал вниз по узкому переулку. Меир и Церинг едва поспевали за ним. Меир впервые была в этом квартале старого города, поэтому с любопытством смотрела на потрескавшиеся от времени каменные стены. Большинство домов были непригодны для жизни. Навстречу шла женщина с охапкой хвороста на голове. Она поздоровалась с Сонамом, когда они поравнялись.
        Переулок вывел их к тупику и двум заброшенным зданиям. Первое было простым каменным сооружением с большими окнами. Все проемы были заколочены старыми досками. Меир вновь испытала разочарование: меньше всего покосившаяся хибара напоминала валлийскую церковь. От дома напротив остался фасад с дверью. Но именно эту дверь открыл перед ней Церинг. За стеной оказался небольшой мощеный двор, по периметру которого стояло несколько одноэтажных домов. Двор почти полностью зарос сорняками, в окнах не было стекол. В одном из дверных проемов появилась тощая собака и настороженно посмотрела на них желтыми глазами.
        Церинг и Сонам о чем-то посовещались между собой.
        — Дядя помнит старую миссию. Тогда была еще школа и клиника. Вон там стояла Уэльская церковь. Потом ее переделали в индуистский храм, а новую христианскую построили чуть дальше. От тех времен тут ничего не сохранилось, — пожал плечами Церинг.
        Еще в Лехе Меир заметила, что этот человек был напрочь лишен оптимизма и ко всему относился скептически.
        Сонам несколько раз мотнул головой, приглашая ее повнимательнее осмотреть заброшенное здание. Обходя собак, Меир по очереди заглянула в крошечные комнаты. Первые две были пусты, если не считать пучков травы, проросшей сквозь пол, а также мусора и обрывков мешков, но в третьей оказались полусгнившие фрагменты мебели. Один кусок даже удалось опознать. Это была школьная парта с откидывающейся крышкой и полочкой для книг. Такие же парты были и в начальной школе Меир. Она нагнулась, чтобы поставить парту на ножки. Древесина рассыпалась трухой в ее руках. Под ногами валялись остатки книг. Обрывки страниц кое-где были прикрыты распухшими от влаги обложками. Меир подняла один такой книжный труп. Страницы превратились в серую массу с фиолетовыми разводами.
        Это был валлийский Псалтырь.
        Меир подняла голову. Когда она шла сюда, ее посещали мысли о том, что эти двое просто хотят угодить ей, проводив в место, которое могло быть любой из многочисленных религиозных миссий в Ладахе или вообще не иметь никакого отношения к Церкви. Но теперь она поняла, что ее привели куда надо. Семьдесят лет назад Эван Уоткинс читал проповеди в часовне через дорогу, а его жена учила детей, вероятно, в этой комнате. Меир наклонила голову, пытаясь расслышать голоса прошлого, но услышала только лай собак и шум на дороге.
        — Я искала это место, — тихо сказала она своим спутникам.
        Псалтырь с тихим шелестом выпал из ее рук.
        Они вышли на свежий воздух. Сонам взял Меир за руку. Он стал что-то говорить на певучем, как у птиц, языке. Старик пристально смотрел ей в глаза. У него не было зубов, лицо покрывала сеть глубоких морщин, но внезапно он показался Меир гораздо моложе своих лет.
        — Переведите, пожалуйста, — попросила она Церинга.
        — Он помнит учительницу. Она была очень добрая. Угощала детей яблоками и пела с ними песни. Он был тогда совсем маленьким мальчиком.
        Это была Нерис Уоткинс, которая последовала за своим мужем в Индию и привезла на родину свадебную шаль и таинственную прядь волос.
        — Вероятно, это была моя бабушка. Спросите, не помнит ли он ее имя? Что они пели?
        Тик, сотрясавший тело старика, был красноречивее любого ответа, но он снова заговорил, показывая жестами коробку и изображая, с каким трудом он эту коробку нес. Старик с удовольствием вспоминал прошлое. Отец Меир тоже с радостью погружался в мысли о прошлом. Церинг похлопал дядю по плечу и, видимо, попросил говорить не так быстро.
        — Он говорит, здесь было радио. Ему нравилась музыка. Приемник был вот таким огромным и тяжелым. Четыре мужчины грузили батареи от радио на телегу и везли к реке, чтобы подзарядить от генератора. Потом все собирались и слушали радио с очень серьезными лицами. Детям было смешно, но им не разрешали смеяться. В Европе шла война. А потом война была в Азии.
        Эван и Нерис слушали новости по радио. Керосиновые лампы отбрасывали причудливые тени на стены и потолок. Эта картинка яркой вспышкой пронеслась в голове. Меир смогла отчетливо представить Эвана в черной сутане и Нерис, которая всегда носила фартук поверх простой юбки и вязаной кофты.
        — Да, — кивнула она. — Ничего не изменилось.
        В заброшенном здании больше не на что было смотреть. Но Церингу было интересно, и он заставил ее сделать еще один круг. Они заглянули во все комнаты, но не обнаружили ничего достойного внимания. Сонам выглядел уставшим и разбитым, словно воспоминания забрали у него всю энергию. Меир осторожно положила свои руки ему на плечи.
        — Спасибо. Я рада, что пришла сюда.
        Они возвращались по переулку, Сонам шел медленно, опираясь на руку племянника. Темнело. В окнах домов зажигался свет. Вначале все было хорошо, но потом лампочки стали мигать и гаснуть — снова отключили электричество. Погас и уличный фонарь, одиноко маячивший впереди. Меир и ее спутники остались стоять под темно-синим небом. Церинг полез во внутренний карман за фонариком. Чтобы не упасть, старик оперся на плечо Меир, она взяла его за руку. Тонкий луч фонарика выхватывал из темноты ямы и камни, упавшие со стен домов. Осторожно обходя препятствия, они продолжили путь. На перекрестке Меир попрощалась с мужчинами и повернула в сторону гостиницы. Деньги, которые она протянула Сонаму, в мгновение ока исчезли в прорези халата. Он взял Меир за запястье и по-птичьи наклонил голову, чтобы в сгустившихся сумерках лучше разглядеть ее лицо. Церинг перевел в последний раз:
        — В те времена жизнь здесь была тяжелой. Всем приходилось несладко, но кому-то везло больше. Все как всегда.
        Старик пытался сказать, что здесь, в Лехе, судьба была благосклонна к Эвану Уоткинсу и его жене. Что они были счастливы. Меир поняла его. Она пожала руки обоим мужчинам.
        Церинг улыбнулся. Белые зубы сверкнули в темноте.
        — Если хотите узнать историю шали, отправляйтесь в Кашмир.
        — Так и сделаю.
        — Счастливого пути! — пожелал он.
        Они попрощались. Мужчины развернулись и медленно побрели по пустынной улице. Внезапно зажегся фонарь, и к ним присоединилась пара теней, бесшумно скользящих по столетним каменным стенам.
        ГЛАВА 3
        ИНДИЯ, 1941 ГОД
        Он взял свечу и ушел за ширму. Ширмой они называли деревянную раму, оклеенную коричневой бумагой, которая отделяла умывальник от остальной комнаты. На бумаге появились причудливые тени. Нерис отвернулась, чтобы не видеть, как моется муж. Ее взгляд бесцельно блуждал по неровной стене, пока не сфокусировался на простом деревянном распятии, которое висело рядом с кроватью.
        Когда он нес свечу обратно к кровати, желтый огонек начал мерцать и едва не потух. Свеча вновь стояла на ночном столике — значит, все в порядке и можно лечь на спину. Матрас, набитый шерстью яка, привычно зашуршал. Эван взял Библию, которая всегда лежала рядом с его подушкой. От него пахло мылом и едким мужским потом. Он опустился на колени рядом с кроватью. Нерис хотела присоединиться к нему в молитве, даже откинула одеяло и попыталась сесть на кровати, но Эван остановил ее:
        — Господь все видит. Он не будет сердиться. Тебе нужно отдыхать, Нерис.
        — Я в полном порядке, — пробормотала она, но осталась лежать. Она слушала, как он читает на валлийском строки из Книги Иова. Когда он замолчал, Нерис подумала, что молитва закончена, и произнесла «аминь», но поспешила. Муж продолжил молиться про себя. Иногда она тоже пыталась творить беззвучные молитвы. Помимо прочего она просила у Бога сделать ее лучшей женой.
        Наконец Эван вздохнул и поднялся на ноги. Снял толстый халат, повесил его на крючок, затем откинул одеяло, позволяя лезвию холодного воздуха проникнуть в недра постели. Возникла секундная пауза, фигура, облаченная в полосатую фланелевую пижаму, нависла над кроватью. Он словно усилием воли заставлял себя лечь рядом с ней.
        — Ты готова ко сну? — спросил он.
        — Да, — ответила она.
        Он задул свечу и укрылся одеялом. Матрас прогнулся под его весом. Нерис напрягла мышцы ног, чтобы не позволить себе прильнуть к мужу. Ей было грустно, внутри поселилась ужасная пустота. Ей хотелось ощутить тепло его тела и нежные объятия, которые лучше любых слов могут залечить душевные раны, но сегодня был трудный день и она не хотела беспокоить мужа.
        — Доброй ночи, дорогая, — сказал он.
        — Доброй ночи, Эван, — тихо отозвалась она.
        Скоро он заснет. Сцепив пальцы под грудью, она лежала с открытыми глазами и вспоминала ушедший день.
        Работа с маленькими детьми приносила большую радость. Малыши надевали школьные фартуки поверх своей рваной одежды. Сидели очень тихо и внимательно следили за тем, как она пишет слова и цифры на доске. Один, два, три. Сапоги, шляпа, яблоко, рука. Они стойко выносили и эту скуку, и чтение вслух Библии, чтобы потом можно было петь песни, танцевать и играть в ладошки. Дети на свой лад распевали «Апельсины и лимоны» и «Фермер в долине». Нерис пыталась повторить то, что они пели. Дети громко смеялись, когда она пыталась говорить на их языке. Иногда она вместе с детьми придумывала простые песенки. Нерис играла на фисгармонии, дети подыгрывали на барабанах, свистульках и бубнах, и тогда слова вообще были им не нужны.
        Со старшими было сложнее. Нерис знала, что они приходят в школу только ради бесплатных обедов. В миссии кормили супом, давали рис и рагу из чечевицы. На уроках подростки вертелись, перешептывались между собой и пропускали мимо ушей все, что она говорила. В три часа заканчивались занятия, и они веселой гурьбой мчались через двор на волю. Дети не учились, а отбывали повинность. И это несмотря на то, что остаток дня они будут работать в поле или за ткацким станком. Она надеялась лишь на то, что еда и минимальная медицинская помощь, которую она могла оказать, компенсируют эти два часа взаимного непонимания. Она лечила их кашель, конъюнктивит, разные детские болячки, а они за это делали вид, что слушают ее уроки. Все дети переставали ходить в школу в возрасте восьми-девяти лет. Родители предпочитали, чтобы их «лишняя пара рук» не тратила время зря.
        Нерис прислушалась к медленному и глубокому дыханию мужа. Если честно, она старалась не терять оптимистического настроя, но с каждым днем усиливалось ощущение того, что здесь они — пара невежественных чужаков — только зря теряют время и напрасно пытаются победить примитивный быт и чужой язык и проникнуться многовековой историей.
        Разумеется, Эван не согласится с тем, что они невежды. Он считал, что в мире существует только одна истина, и нести эту истину язычникам — дело первостепенной важности. Нерис не разделяла точку зрения мужа. Может, она теряет веру в Господа? Только под надежным покровом темноты и одеяла она могла позволить себе подумать об этом. Неприятный холодок пробежал по спине Нерис. Разве может жена миссионера не верить в Бога?
        По иронии судьбы, именно Индия подвела ее к пропасти сомнения. В Уэльсе все было просто и понятно. Нерис ходила на педагогические курсы, познакомилась с преподобным Эваном Уоткинсом, который приехал в отпуск из индийской миссии. Бог, в которого они оба верили, был неотъемлемой частью их жизни. Он был благословением, которое произносили перед едой, молитвой перед сном — за семью, за страждущих, за Короля и Королеву и несчастных язычников. Бог был часовней по воскресеньям, толстой черной Библией, нонконформистскими гимнами и целым жизненным укладом, который она признавала приемлемым и комфортным. Даже после того как Эван сделал ей предложение (она молилась о том, чтобы он позвал ее замуж), во время непродолжительной помолвки и после свадьбы, в течение медового месяца в Англии (она не будет останавливаться на этом сейчас) и во время приготовлений к поездке в Индию она никогда не сомневалась в правильности своих поступков, и ее вера была крепка как никогда. Эван услышал призыв стать миссионером, и она гордилась тем, что сможет сопровождать его. Всеми силами она будет поддерживать его, и вместе они
добьются успеха.
        В Шиллонге, центре пресвитерианской благотворительной миссии в Индии, они прожили первые три месяца своей супружеской жизни. И эта жизнь была не очень сложной. В миссии была большая школа, в которой преподавание велось на высоком уровне, а местные семьи готовились к принятию христианского послания, на котором в основном выстраивалась школьная программа. В часовне регулярно отправлялись службы для семей миссионеров и внушительного числа новообращенных. Был и фельдшерский пункт для оказания первой помощи и лечения легких недомоганий, классы для занятий по домоводству, гигиене и овощеводству для местных женщин. Нерис с удовольствием работала там. И все это поддерживалось маленькой, но организованной религиозной коммуной. Миссия даже открыла больницу, где принимал квалифицированный врач. Чаще всего туда обращались роженицы, чтобы в безопасности и чистоте произвести на свет ребенка. Там же помогали тем, у кого началось заражение крови, прокаженным, больным туберкулезом, бешенством и другими шокирующими заболеваниями, распространенными в Индии. Нерис видела, что они с мужем делают пусть и
незначительное, но нужное дело.
        Индия потрясла ее. Все ее представления об этой стране оказались блеклыми миражами по сравнению с действительностью. Изнуряющая жара, от которой трескалась кожа, толпы людей, муссонные дожди, льющие стеной, вонь, выбивающаяся из каждой щели, мошкара, искалеченные тела и неприкрытая нищета — вот что она видела каждый день, и это сводило ее с ума. Нерис пыталась поделиться своей тревогой с мужем, но Эван только сердился:
        — Мы приехали сюда работать, дорогая. И будем работать, с Божьей помощью. У нас нет времени на эгоизм или жалость к себе.
        Она хотела возразить, сказать, что не боится работы, что эгоизм ей тоже не свойственен и ей всего лишь хочется поговорить о том, что они оба видят каждый день. Но она приказала себе молчать. Эван не хотел ничего обсуждать, кроме ежедневных обязанностей. Он с головой погрузился в работу, но его упрямство и нежелание замечать очевидное были очень подозрительными. Вероятно, он сам боялся, что размышления могут завести его неизвестно куда.
        Как бы то ни было, замешательство Нерис не продлилось долго. Со временем она научилась видеть не только убожество и нищету, но и поразительную живучесть и стойкость этой страны. Индия похожа на младенца — слабого, беззащитного, но обладающего сильнейшим инстинктом жизни. Желание жить мелькает в глазах нищего, когда он протягивает сложенные горстью руки и получает самую мелкую монету. Этот же инстинкт заставляет женщин с утра до вечера гнуть спину в поле, мужчину — сидеть целый день у пыльной дороги, топить торфом маленькую печь и продавать вкусный чай. Нерис взяла за правило заходить к одному такому продавцу во время ежедневной прогулки и выпивать чашечку чая, сидя на трехногом табурете. Продавец усаживался прямо на пыльную обочину. К сожалению, она не могла даже представить себе, что кто-то из этих людей примет христианскую веру. Им не требовалось утешение, они попросту не замечали своих бед и верили в своих богов. Еще один, христианский, ничего не мог изменить в их жизни.
        Она всеми силами боролась с собой, но зерно сомнения быстро пустило корни в ее душе.
        Эван работал с утра до ночи: проповедовал, писал письма, читал и ездил в отдаленные деревни. В основном Нерис занималась тем, что преподавала в школе и пыталась договориться с домашней прислугой, чьи ухмылки и подчеркнутая вежливость выводили ее из себя. У нее было много свободного времени. Она начала помогать в госпитале. С медсестрами было гораздо веселее, чем с женами миссионеров. Ее любимым занятием стала помощь в родильном зале. Нерис помнила первые роды, на которых она присутствовала, словно это было вчера. Роженица была моложе Нерис и уже родила двоих детей. Женщина мучилась и кричала долгих два часа, все это время Нерис вытирала ей лицо губкой и, как могла, старалась успокоить ее. Но как только ребенок появился на свет, мать протянула к нему руки с улыбкой, которая озарила всю комнату. Нерис вынуждена была отвернуться, чтобы вытереть набежавшие слезы полотенцем.
        При мысли о ребенке руки Нерис сами собою опустились на живот, который сейчас ощущался дряблым. Она запрещала себе делать это жест, но безуспешно. Прошло меньше месяца с тех пор, как ее первая беременность закончилась выкидышем, и она уверяла себя, что совсем скоро снова будет вынашивать ребенка. Она чувствовала себя больной и измученной. Она так долго не могла зачать первого, но все будет хорошо, правда? Если только на нее не пала кара Господня за то, что она не верит в Него. Нерис мрачно улыбнулась в темноту. Если она не верит в Бога, то почему воспринимает свои беды как Божью кару? «Подумай о чем-нибудь другом», — посоветовала она себе. Эван вздохнул во сне и повернулся на другой бок, спиной к ней. Когда Эвану предложили поехать в Лех и заменить там пастора, умершего от дизентерии, он долго объяснял Нерис, что они могут отказаться. Миссионерство — это в первую очередь зов души и желание нести людям добро, а не выполнение чьих-то приказов. Также он предупредил, что жизнь там будет очень сложной. Лех находится высоко в горах, туда ведут только две дороги, да и те на полгода оказываются в снежном
плену. Там почти нет европейцев, нет больницы, а местные жители, наверно, еще менее восприимчивы к слову Господа, чем жители Шиллонга.
        Нерис тогда посмотрела ему в глаза.
        Эван хотел поехать именно потому, что будет очень сложно. Лех даст ему шанс продемонстрировать миссионерское рвение перед Господом и начальством. Лех станет местом великого самоотречения для преподобного Эвана Уоткинса. И Нерис поняла, что бедный Эван на самом деле был невысокого мнения о себе. Он сомневался в себе, в своих способностях, его не устраивали те достижения, которые у него уже были. Тяжелый труд и суровые испытания, наверное, должны компенсировать нехватку самоуважения и любви к себе. Он даже отказывался от пищи. Нерис старалась придумать для него питательные блюда, чтобы хоть как-то поддержать тающие силы. Муж был изможден, щеки впали, скулы резко выступали на худом лице. Он часто болел, его мучила лихорадка и боли в желудке. «Я буду любить тебя еще сильнее, — мысленно поклялась она, — чтобы вернуть ту любовь, которую ты сам у себя отнимаешь».
        Нерис погладила его по щеке и поцеловала в лоб.
        — Конечно же мы поедем. Я буду очень разочарована, если мы этого не сделаем. Это путешествие станет настоящим приключением.
        Она слышала страшные легенды о дороге из Манали в Лех.
        Ночью, когда они лежали в постели, Эван взял ее за руку и прошептал:
        — Дорогая?
        Это был его условный знак. Нерис придвинулась ближе, собирая ночную сорочку на бедрах, и прошептала:
        — Да.
        Она специально сказала это у самых его губ, так, чтобы он почувствовал тепло ее дыхания. Пожалуй, он не считал их соития греховными. В конце концов, они были женаты! Преподобный Джеран Рид, его друг и учитель, сочетал их браком в церкви перед лицом Господа. Но… Наверное, проблема была в том, что он стеснялся получать удовольствие. Он никогда не стремился продлить их соитие или усилить приятные ощущения. Он не ласкал ее тело и старался как можно быстрее закончить. Нерис не задумывалась, заслуживает она эти приятные минуты или нет, но с самого первого раза она поняла, что ей нравится близость. Вначале она пыталась представить себе, каким бы был их брак, если бы Эван относился к плотским утехам точно так же, как и она. Наверное, они бы не выбирались из постели. Но после двух лет замужества она научилась усмирять свои фантазии.
        Эван принял приглашение поехать в Лех, и чета Уоткинсов отправилась в долгое путешествие в Ладакх. Несмотря на удушающую жару равнин, контрастирующую с прохладой Шиллонга, Нерис понравилось ехать на поезде и в Калькутту, и в Дели. На каждой станции их вагон штурмовали продавцы с корзинками, в которых лежали порции риса и кари, разносчики чая звенели маленькими колокольчиками, женщины умоляюще протягивали к пыльным окнам корзины со спелыми фруктами. Нерис купила всего понемногу и разложила съестное на белой салфетке — специально, чтобы соблазнить Эвана, который всю поездку просидел, уткнувшись в книгу. А затем она часами смотрела на Индию, проносившуюся за окнами поезда. Рисовые поля, тележки, запряженные буйволами, глинобитные домики сменялись душными городами с нарывающими волдырями трущоб и многоэтажек, за ними появлялись лагеря, где целые семьи жили под рваными брезентовыми навесами почти что на железнодорожном полотне; дым от бесчисленных пожаров рассеивался в смрадном воздухе. Затем пейзаж резко менялся: вновь тянулись зеленые рисовые поля и светло-коричневые пятна вспаханных огородов. Словно
чумазых городов и вовсе не существовало.
        В Дели они остановились в доме миссионера, где Нерис наконец узнала об эвакуации британского экспедиционного корпуса из Дюнкерка. В Дели ее ждали письма от родителей. Они писали о налетах вражеской авиации, дефиците продуктов и двух маленьких мальчиках из ее школы, которые погибли во время боевых действий. Привычный, любимый мир был в смертельной опасности, в то время как она сама находилась в непонятной и чужой стране. Она с тревогой думала о родных, о своем доме, а работа в Индии казалась ей теперь чем-то совершенно неважным и ненужным. Нерис очень хотела вернуться домой, ей было страшно, она тосковала так, что испытывала физическую боль. Однажды Эван застал ее у открытого окна. Нерис не могла дышать и жадно хватала ртом горький от копоти воздух. На полу валялся недовязанный шерстяной носок и спицы. Она знала, что Лех — холодное место и на пути к нему предстоит преодолеть мили горных дорог. В этой жаре Нерис постепенно перестала понимать смысл слова «холод» и безотчетно отдалась паническому страху — у них было мало теплых вещей.
        — Думаю, мы готовы ехать, — нахмурился Эван. Он решил не замечать ее плохого настроения. — Я закажу билеты в Чандигарх.
        Благодаря помощи и советам миссии в Дели они собрали целую гору различных вещей и продуктов — от толстых войлочных сапог и одеял до коробок с маслом Дели Дайри Компани. Все было упаковано в дорожные тюки и надежно перевязано ремнями из кожи.
        Нерис подобрала вязание.
        — Эван, правильно ли мы поступаем? Тебе не кажется, что мы нужны дома?
        Он опустил на стол стопку книг и бумаг.
        — Из-за войны?
        — Да.
        Если бы они были дома, размышляла Нерис, Эван мог бы стать капелланом, а она работала бы учительницей в тылу.
        — Господь призвал меня сюда, Нерис. Я поступаю согласно Его воле.
        «Так считать очень удобно для тебя! — едва не прокричала она. — Но как же я? Я не знаю, какова воля Господа касаемо меня».
        Однако Нерис так и не осмелилась произнести это вслух. Она всегда прикусывала язык, прекрасно понимая, что должна быть хорошей женой миссионера и выполнять все обязанности, возложенные на нее обществом. В любом случае она оказалась здесь по своей собственной воле. Если бы она не захотела выйти за него замуж, то осталась бы дома, а через несколько лет превратилась бы в старую деву и учила бы детей жизни, о которой сама совершенно ничего не знала. Но вместо этого она, замужняя женщина, направляется в Ладакх.
        Через открытое окно доносились крики уличных торговцев и играющих детей. Где-то недалеко рыдал младенец, изредка слышалась приглушенная музыка. Нерис замерзла, руки начали неметь, она не чувствовала, держит ли что-нибудь в руках.
        — Тебе плохо? — Эван положил ладони ей на плечи. — Может, позвать миссис Гриффитс?
        Миссис Гриффитс — жена миссионера, у которой они остановились в Дели. Нерис совсем не знала эту женщину.
        — Спасибо, не нужно, Эван. Я здорова. И я согласна. Мы готовы ехать. Давай закажем билеты.
        До Чандигарха их довез поезд, дальше железнодорожного сообщения не было. Нерис и Эван пересели на грузовик. Вещи укрыли брезентом и привязали к перевернутой вверх ножками кровати, так и повезли в город под названием Манали. Здесь был последний форпост миссии, Эван намеревался заняться необходимыми приготовлениями перед тем, как отправиться в Лех, поэтому они запланировали провести в Манали три дня. Город раскинулся в прекрасной долине, в предгорье. Здесь воздух был кристально чист и наполнен сладкими ароматами. По вечерам острые пики гор окрашивались в нежно-розовый цвет, служивший потрясающим фоном для темных сосен. Пейзаж заставил Нерис подумать о Швейцарии, хотя она никогда там не была. Она решила прогуляться вдоль ручья и посмотреть на орлов, парящих над горами. Ее душа тоже парила как птица. В последний вечер в Манали они поужинали при свечах на небольшой веранде с видом на сад. Когда Эван закончил есть, Нерис подскочила со своего места, подошла к нему, обняла за плечи и прижалась щекой к его волосам.
        — Я очень рада. Прости, что сомневалась в мудрости этого решения, — прошептала она.
        — Я молился, чтобы ты изменила свое мнение, — ответил он.
        Нерис понимала, что это последняя ночь до самого Леха, которую они проведут в нормальной постели. За время медового месяца она четко уяснила, что в отношениях с мужем нельзя проявлять инициативу, но сегодня она нанесла капельку духов на шею и надела красивую ночную сорочку.
        — Дорогая? — спросил Эван, едва она задула свечу.
        С первыми лучами солнца караван из пятнадцати пони начали снаряжать в долгое путешествие. Потребовалось два часа, чтобы багаж четы Уоткинс перепаковали в небольшие тюки, которые должны были везти пони и нести носильщики. Невысокий жилистый мужчина по имени Сетхи возглавлял караван. От Манали до Леха было триста миль по древнему торговому пути. Днем они будут ехать верхом, на ночь останавливаться и ночевать в палатках.
        — Пожалуйста, мем-сагиб. — Сетхи помог Нерис забраться в седло, вручил ей повод, украшенный помпонами и колокольчиками, и хлопнул пони по крупу.
        Так началось их долгое путешествие в Лех. Впереди — триста миль крутого подъема и несколько опасных высокогорных перевалов. Потом Нерис будет вспоминать этот путь с каким-то недоверием — и как она смогла выдержать этот изнурительный поход? Все эти дни перед глазами стояла однообразная мутная картинка, ужасно болели ноги, немела поясница, все тело ломило от постоянной тряски. Наверх вела узкая тропа — несколько футов каменистой почвы между острым зубьями отколовшейся породы, и иногда тропа заводила их на узкий карниз, под которым не было ничего, кроме серебристой змейки-реки далеко внизу. Пони сами выбирали дорогу, погонщики только понукали их криками и несильными хлопками. Тюки ритмично покачивались на спинах животных, иногда опасно свешиваясь над пропастью. На ночь Сетхи и его люди устанавливали палатки. Нерис и Эван спали в одной из них, завернувшись в несколько одеял. Но холодный ветер добирался до их тел даже через несколько слоев шерсти. Мальчишка-поваренок разводил костер, быстро готовил жаркое из баранины и варил рис. По маленькому лагерю дружно передавали оловянные миски с горячей едой.
Нерис никогда в жизни не испытывала такого голода. Ела жадно все, что ей давали. Эван с закрытыми глазами лежал в коконе из одеял. Он страдал от горной болезни, каждое утро просыпался с головной болью и целый день чувствовал слабость. Нерис давала ему аспирин и микстуру от кашля, заставляла его есть.
        — Дорогой, съешь немного риса. Ты должен подкрепиться, иначе у тебя не будет сил работать, когда мы приедем в Лех.
        Он опирался на локоть и съедал несколько крошек. Они спали урывками, подложив под головы седла, чтобы легче было дышать. Просыпались от малейшего шороха, голосов и смеха погонщиков у костра. Утром караван двигался дальше.
        Через несколько дней Нерис с удивлением заметила, что окрепла и привыкла к климату. Она чувствовала себя счастливой. Теперь она стала замечать прекрасные пейзажи и вспоминать пики и широкие долины родной Сноудонии^[15]^. Нерис чувствовала себя гораздо лучше в холодном горном климате, чем под палящим солнцем индийских равнин. Она даже подружилась с проводниками и носильщиками, общалась с ними на языке жестов. Они громко смеялись, когда совершенно не понимали друг друга. Сетхи проникся симпатией к Нерис. Он ехал прямо перед ней на белом лохматом пони и иногда шел с ней рядом, когда Нерис, устав от постоянной тряски, спешивалась и вела пони под уздцы две или три мили.
        — Мем-сагиб очень сильная! — как-то многозначительно произнес Сетхи, при этом даже не взглянув в сторону Эвана.
        Нерис никогда не забудет изнуряющий переход через перевал Баралача. Когда она, шатаясь, наконец добралась до высшей точки, ей показалось, что из ее тела выкачали весь кислород и вынули все косточки — настолько вымотал ее подъем. Лицо Эвана приобрело серый оттенок, он задыхался и едва держался в седле. Двое мужчин шли рядом с ним, чтобы поддерживать его. Нерис оглянулась. Позади нее, на юге, лежала вся Индия, а впереди, на севере, — незнакомые земли Азии. Она выпрямилась и глубоко вдохнула разреженный воздух. Сетхи внимательно наблюдал за ней.
        — Добро пожаловать, мем-сагиб, — улыбнулся он.
        Верховая езда, карабканье по горам, ночевки в палатке стали ежедневной рутиной, и внезапно все закончилось. Их маленький караван вышел на вершину невысокого холма, и прямо перед ними открылся вид на долину Инда. Вдоль берегов тянулись фруктовые сады и ореховые рощи, виднелись возделанные поля. Город расположился на солнечном склоне на фоне высоких белоснежных гор. Август подходил к концу, месяц назад они вышли из Шиллонга. По дороге в город им встретились несколько караванов пони, перевозивших на спинах огромные тюки соломы, стада коз, женщины, возвращавшиеся с полей. Нерис вспомнила холод, наступающий с гор, и убийственно-ветреный перевал, через который они только что прошли. Выше в горах уже лежал снег, на полуденном солнце он подтаивал, по склонам текли мутные ручьи, но ближе к вечеру они замерзали. Как только пони будут разгружены, погонщики отправятся назад в Манали. Они будут идти налегке, поэтому быстро, состязаясь в проворстве с наступающими холодами.
        «Вот мы и на месте, — подумала Нерис, проходя мимо длинной стены-мани^[16]^, возвышавшейся на окраине города. Нерис с уважением поклонилась стене. — И мы будем здесь жить».
        Это было год назад.
        Нерис повернулась к мужу и приняла такую же позу, что и он, но старалась не придвигаться к нему слишком близко. Она вдохнула запах мыла, смешанный с запахом пота. Теперь, когда Эван заснул, она могла спокойно вспомнить прошлый вечер. Они поужинали. Дискит, женщина, которая готовила и подавала им еду, ела в кухне. Дискит недавно потеряла мужа и с радостью согласилась помогать молодой семье и жить в миссии, пусть взамен и требовалось демонстрировать некие признаки религиозности. Эван и Нерис слышали, как она открывает железную дверцу печи и подкладывает туда несколько лепешек сухого навоза, чтобы завтра утром не возиться с потухшей плитой и быстро приготовить обед для школьников. Запах варящейся баранины заполнил весь дом. Эван перевернул страницу книги. Нерис даже не требовалось смотреть на него, она почувствовала, что у мужа скверное настроение. Звуки, доносившиеся из кухни, всегда вызывали у него неприятные ассоциации.
        Миссионеры Моравской церкви прибыли в Лех в 1853 году, чуть позже тут появились католики, и вот, через большой промежуток времени, образовалось представительство Пресвитерианской Церкви. Первые христианские миссии добились значительных успехов. Например, организовали производство железных печей, которые теперь были в каждом доме Леха, открыли первую типографию и почтовое отделение, перевели и напечатали Библию на тибетском языке. Эван прекрасно понимал: положение его миссии крайне шаткое, количество прихожан — мизерное. Особенно по сравнению с успехами Моравской церкви. Он корил себя за ошибки и медлительность и за то, что в его в жизни не было никакого прогресса, ни в духовной сфере, ни в делах практических.
        — Ты не должен так думать. Они — наши братья-христиане, и у нас общие цели, — однажды попыталась урезонить его Нерис.
        Сейчас в Лехе проповедовали один миссионер англичанин и супружеская пара из Бельгии. Пожилой пастор всю свою жизнь посвятил Моравской церкви в Индии и собирался на пенсию. Зимой, когда Лех оказывался в снежной ловушке, они оставались единственными европейцами в городе. Нерис волей-неволей прониклась симпатией к англичанину и бельгийцам. А еще в Лехе жила мадам Гомперц, она и Дискит помогали Нерис после выкидыша.
        В тот вечер Нерис все время молчала, Эван первым нарушил тишину. Он положил вилку и нож, отодвинул тарелку и наконец отвлекся от книги.
        — Нерис, нам нужно поговорить.
        — О чем?
        — Скоро зима.
        Может, кому-то и требовалось об этом напомнить, но только не Нерис. Она очень хорошо запомнила прошлую зиму: убийственный холод и тишина, монотонность и бессмысленность дней; вода в кувшине замерзала, изо дня в день приходилось есть одно и то же, и ко всему этому их изолированный мирок — от всего этого хотелось кричать. Нерис даже не предполагала, что перенести это будет настолько сложно.
        — Да, я знаю.
        — Я не могу оставаться в миссии. Я путешествую летом, а в это время люди покидают деревни и живут в палатках рядом со своими стадами. Но если бы я пришел к ним зимой, застал бы всех на месте. У них будет меньше работы, и их больше заинтересуют мои проповеди.
        Нерис представила себе это путешествие. Основная дорога вела из Леха в долину, несколько троп карабкались вверх, в горы, к отдаленным деревням и гомпам, окружавшим город, но даже местные жители не рисковали ходить по ним зимой. Сильные морозы, ветра, снегопады превращали горные тропы в смертельные ловушки.
        — Я поеду с тобой, — заявила она.
        Эван промолчал.
        «Посмотри на меня!» — отчаянно молила она. Наконец их взгляды встретились. Нет, в его глазах не было ненависти, он ни в чем не обвинял ее, но ребенок, которого она потеряла, стал непреодолимой стеной между ними и, возможно, в будущем станет поводом для развода. Эван очень хотел ребенка, а еще ему нужна сильная, крепкая духом и телом жена, способная поддержать его в любой ситуации. После выкидыша и продолжительной депрессии жены Эван больше не полагался на ее силы. Более того, он презирал себя за то, что не смог поддержать жену в трудную минуту и долгое время испытывал только разочарование и злость. «Это тупик», — устало подумала Нерис. Они не могли даже откровенно поговорить друг с другом. Он тоже переживал из-за ребенка, горевал, как и она, но настолько боялся показаться слабым, что даже в самый сложный период не проявлял никаких эмоций. А у Нерис не было сил пробиваться сквозь его защиту и глупое упрямство. Она начинала злиться, поскольку Эван без зазрений совести маскировал свою неуверенность напористостью и капризами по всяким бытовым мелочам.
        — Категорически запрещаю, — произнес он ледяным тоном. — Ты должна заботиться о себе. Я не смогу обеспечить должный уход за тобой, пока мы в пути.
        Нерис отвернулась от него. Плотно сжала губы. Они превратились в тонкую линию на бледном лице.
        — Ты хочешь бросить меня одну?
        Эван удивленно посмотрел на нее.
        — О чем ты говоришь? С тобой будут ученики, прихожане, миссис Гомперц, Генри Буллер, остальные соседи. Слуги тоже присмотрят за тобой.
        Очень медленно Нерис сложила салфетку и вдела ее в деревянное кольцо. Она встала, тяжело опираясь на спинку стула.
        — Спасибо.
        Нерис решила спрятаться в кухне. Дискит мыла тарелки и столовые приборы в жестяном тазу. Ее блестящие волосы были убраны под цветастую косынку — Нерис попросила ее об этом. Щеки Дискит были такого же красного цвета, как и ее косынка.
        Мужчины сидели на скамейке возле стены, войлочные сапоги лежали рядом с дверью, ведущей на задний двор. Дискит швырнула вилки на металлический поднос. Громкий звук заставил Нерис недовольно нахмуриться.
        — Дискит, в чем дело?
        — Мэм, в Лехе много работы. Это мой двоюродный брат, он приехал из Алчи, — кивнула она в сторону одного из мужчин.
        — Джуллей, — пробормотал мужчина.
        Девушка неплохо говорила по-английски, а Нерис выучила несколько ладакхских слов, поэтому им почти не приходилось прибегать к языку жестов. В Лехе сейчас находилось много людей: был разгар сезона, и торговцы прибывали целыми караванами из Лхасы, Яркенда и Кашгара на востоке и Пенджаба на западе. Купцы из Тибета и Туркестана привозили ковры, золото и серебро, обменивали их на чай и хлопок. Местные жители продавали всевозможные изделия из шерсти, а также грубую шерсть яка и пашм самого высокого качества. Базар не умолкал до самой ночи. Британский торговый представитель также находился здесь. Он следил за порядком и выдавал паспорта с указанием места назначения. До наступления холодов, пока древние пути свободны от снега, такой документ должен быть на руках у каждого торговца. На завтра было запланировано ежегодное чаепитие в резиденции, на которое Эван и Нерис были приглашены вместе с остальными жителями города. В прошлом году они приехали слишком поздно и не успели на праздник. Теперь Нерис с нетерпением ждала этого события. Монотонность дней буквально убивала ее, а большой прием мог стать хорошим
лекарством от скуки. Она уже знала, какую блузку наденет, и недавно собственноручно постирала и отутюжила ее: местная прислуга могла оставить заломы на воротнике и поставить пятна. Она только что закончила вязать кардиган. У нее получилась прекрасная вещь из самой мягкой и легкой шерсти. Этим вечером она хотела пришить дюжину перламутровых пуговиц, чтобы появиться в обновке на приеме.
        — Мэм, послушайте, — щеки Дискит покраснели пуще прежнего, — мой брат встретить сагиб и мем-сагиб. Англичане, завтра в Лех. Следующая неделя Шринагар.
        Мужчины энергично закивали. Из торопливых и сбивчивых объяснений Нерис смогла понять, что участники сафари возвращались из долины Нурба. Там были носильщики, повара, егеря, или, как их называли в Индии, шикари. Они везли большие тюки с трофеями, палатками, ружьями и всем, что необходимо для длительной экспедиции. Сафари организовали джентльмен и леди из Англии.
        Это потрясающая новость. Любой путешественник-европеец, проходящий через Лех, становился объектом пристального внимания, но самой удивительной для Нерис была весть о женщине, путешествующей по этой далекой и дикой стране. Нерис попыталась представить, какая она. Любопытство, желание поговорить с новыми людьми, узнать о приключениях — эмоции захлестнули ее, и на этой волне к ней вернулись мужество и хорошее настроение. И она совершенно забыла про Эвана, угрюмо сидевшего с книгой за обеденным столом.
        — Мэм, вы должны это знать, — настаивала Дискит. Похоже, у нее еще остались важные новости.
        Нерис догадалась, что на пути из Леха в Тикси путешественники останавливались в небольших придорожных гостиницах, и поэтому она никогда не встречалась с ними. Гостиницы были построены за счет британского правительства или должностных лиц, пребывавших в этом районе и нуждавшихся во временном жилье. В этих домиках на стенах расползались пятна плесени, на подоконниках громоздились кучи мертвых мух. Неудивительно, что путешественники искали альтернативные варианты жилья. На завтра намечена вечеринка, поэтому в резиденции уже не было свободных мест для гостей.
        — Они должны переночевать у нас, — сразу же предложила Нерис.
        В миссию редко приезжали гости. Все европейцы останавливались либо в резиденции, либо у Гомперцов. Дом Генри Буллера обычно обходили стороной. Нерис уже прокручивала в голове перечень необходимых дел. Нужно проветрить постельное белье, нагреть достаточное количество воды. Почистить кувшины и тазики для умывания. Достать чистые полотенца и поставить букеты цветов на прикроватные столики. И как на эти несколько дней разнообразить скудное меню?
        — Дискит, завтра первым делом приберись в спальне. Вымой пол и тщательно вытри пыль.
        Дискит энергично закивала, демонстрируя рвение и понимание важности поставленной перед ней задачи.
        — Мой брат может пригласить сагиба.
        — Да, замечательно. — Нерис повернулась к мужчинам, отдыхавшим на скамейке: — Возвращайтесь в лагерь и передайте, что мы приглашаем путешественников в наш дом. Запомнили? Приглашаем.
        Отдав последние распоряжения, она вернулась к Эвану, который все так же сидел за столом над грязной тарелкой.
        — Где Дискит? За что мы ей платим? Может, мне самому вымыть посуду? Или она все же найдет время для выполнения своей работы?
        — Эван, завтра у нас будут гости.
        Муж нахмурился. Нерис восприняла новость с энтузиазмом, а он насторожился. Появление в доме незнакомцев означало, что привычный распорядок будет нарушен, а еще он опасался того, что окажется у всех на виду, что над ним будут смеяться. Он выглядел таким несчастным, что Нерис захотелось подойти, прижать его голову к груди, нежно погладить седые волосы и сказать: «Все будет хорошо!» Но между ними не были приняты подобные жесты. Усталость, которая на время отступила, вновь вернулась к Нерис.
        — Дискит сейчас придет. Я попросила ее кузена передать наше приглашение путешественникам. Я иду спать. Эван, завтра тяжелый день.
        — Я посижу еще полчаса, — напоследок бросил он.
        Сон не шел. Нерис была зла. Ее выводило из себя то, что муж так спокойно засыпал, пока она сама ворочалась в постели, чувствуя себя одинокой и никому не нужной и переживая из-за недавних размолвок с мужем. Она подумала: может, Эван не догадывается, что в их семье разлад и они с меньшей симпатией стали относиться друг к другу? Вполне вероятно, что она не стояла достаточно высоко в иерархии важного для него и поэтому не заслуживала и капли внимания. «Прекрати! — приказала она себе. — Такие мысли до добра не доведут. Спи. Попытайся уснуть». Тело сводили судороги, когда она пыталась сдержать себя и не прикасаться к мужу. Она слишком устала, но не могла расслабиться. Время тянулось очень медленно. До восхода оставалось несколько часов.
        После обеда прибыли путешественники. Нерис как раз проводила занятие с малышами, старший класс она отправила домой — все равно дети приходили в школу лишь за порцией риса и чечевицы. Но некоторые из них остались поиграть в миссии. Под веселый гам детей во двор стали заходить тяжело груженные лошади и погонщики. Нерис и Эван услышали заливистый лай собаки. Школьники столпились у ворот и глазели на путешественников. Нерис быстрым шагом пересекла дворик и подошла к гостям. Она увидела высокого мужчину в широкополой шляпе и кожаном охотничьем костюме и женщину, которая вела пони под уздцы, нежно поглаживая его бархатистый нос. На ней были высокие сапоги и бриджи, лицо закрывала вуаль, закрепленная на пробковом шлеме. Вереница носильщиков и груженых пони несли запыленные тюки. Женщина подняла глаза и увидела Нерис. Передав уздечку одному из погонщиков, она откинула вуаль, приветливо улыбнулась и обеими руками тепло пожала руку Нерис.
        — Миссис Уоткинс, вы наша спасительница! — Голос у нее был приятным, теплым. — Вы не представляете, что это значит для меня и для Арчи! Еще одна ночь в палатке — и я бы погибла.
        Она была ростом с Нерис. У нее были темно-карие глаза, черные брови и яркие губы. Когда она сняла пробковый шлем, Нерис с удивлением увидела, что ее темные волосы коротко подстрижены. Но даже с мужской прической и в мужском походном костюме она выглядела очень женственно и мило. У нее была прекрасная фигура: тонкая талия, длинные ноги. Ее очарование не могли скрыть даже мешковатые штаны и толстое шерстяное пальто.
        — Добро пожаловать в нашу миссию! — улыбнулась в ответ Нерис. — У нас, конечно, не «Савой», но лучше, чем придорожная гостиница.
        Мужчина отдал последние распоряжения слугам и подошел к женщинам.
        — Миссис Уоткинс, рад знакомству. Меня зовут Арчи МакМинн. Мы в неоплатном долгу перед вами.
        У Арчи были светлые волосы, добрые светло-голубые глаза. Густая борода и загар были яркими свидетельствами долгого похода. Разговаривал он с легким шотландским акцентом.
        — Миртл. Я — Миртл, — со смехом произнесла его жена.
        — Нерис.
        Они пожали друг другу руки, и в этот момент у Нерис появилось странное чувство, будто она знает эту женщину сто лет. Она посмотрела на Миртл МакМинн и отвлеченно подумала: «Я знала, что ты где-то есть. Наконец-то мы встретились!»
        — Заходите. Вы, наверное, устали. Сейчас будет нормальный ужин, а потом отдохнете на нормальных кроватях. Я прекрасно помню, каково это — провести неделю в горах, — сказала Нерис.
        Эван тоже вышел во двор, некоторое время он стоял на свету, как темная колонна, потом поздоровался с гостями. Эван любезно сообщил им, что пресвитерианская миссия будет им домом столько времени, сколько они сами того пожелают. Нерис с благодарностью улыбнулась ему.
        Вскоре путешественников окружили дети, особого внимания удостоилась Миртл МакМинн. Она сняла перчатки, порылась в карманах пальто и извлекла пригоршню конфет, которые тут же оказались в смуглых ручках.
        — Джуллей! — Она тряхнула пустой сумкой, показывая, что сладостей больше нет, но дети следовали за ней до дверей дома.
        Тогда Нерис строго сказала, что им пора по домам, и, шикнув, разогнала маленьких попрошаек. Затем она пригласила МакМиннов в свою комнату.
        — Тут так красиво! — воскликнула Миртл. — Арчи, посмотри, какая прелесть!
        Нерис сказала, что Дискит скоро принесет горячую воду, если им что-нибудь понадобится, можно обращаться к ней. Арчи МакМинн заметил, что им не помешают два холщовых чехла, в которые они завернут вещи перед отправкой с носильщиками. Все остальное, включая его трофеи, перевезут на пони в лагерь, расположенный рядом с полем для игры в поло в южной части города.
        — Понимаешь, он с ума сходит по своим трофеям, — пожаловалась Миртл. — Два гигантских барана с витыми рогами, олени, еще какие-то животные, я даже названий не знаю. Если бы на то была воля Арчи, мы бы до сих пор сидели в горах.
        — Мы ездили на сафари, милые барышни, — рассудительно заметил Арчи, — так чего же вы ожидали?
        Супруги производили впечатление спокойных, уравновешенных людей. Им явно было легко и хорошо друг с другом. Нерис была счастлива, что после долгой поездки и скитаний по горам они наконец оказались в безопасности, в компании своих соотечественников. Впрочем, она не сомневалась, что даже на необитаемом острове они будут счастливы. Дискит принесла первую порцию горячей воды, и Нерис удалилась, чтобы не мешать гостям переодеваться.
        Их приезд разрядил напряженную атмосферу в доме миссионеров. Дискит постоянно что-то напевала себе под нос, Эван перестал бросаться на домашних и требовать немедленно подать ему ланч. Нерис разложила ложки и вилки и пошла в кухню проверить тхукпу^[17]^ — самое надежное блюдо из арсенала Дискит. Вскоре к ней присоединились МакМинны. Арчи сбрил бороду. Миртл осталась в брюках, но была уже без фланелевой накидки, только в светлой рубашке и с ниткой жемчуга на шее.
        — Я бы с удовольствием надела платье, — извиняющимся тоном произнесла Миртл, — но у меня нет с собой. Не возражаешь?
        Нерис разгладила свою старую твидовую юбку.
        — Конечно нет. Тебе очень идет.
        — Неправда. Так я похожа на моего брата.
        Миртл провела рукой по коротким взъерошенным волосам и пренебрежительно пожала плечами. Но Нерис никогда бы не смогла спутать ее с юношей. Эван придвинул для Миртл стул. МакМинны сели за стол и смиренно склонили головы над мисками с тхукпой, пока Эван произносил длинное благословение над хлебом насущным. В небольшое окошко проник солнечный лучик. Нерис с удовольствием закрыла глаза и несколько секунд наслаждалась теплом. После бессонной ночи она чувствовала себя не совсем настоящей, словно реальность ускользала от нее. Открыв глаза, она увидела, что Миртл внимательно смотрит на нее. Нерис не возражала. У нее было чувство, что ее приняли, что ей нечего скрывать. Это была замечательная трапеза. Эвану понравился Арчи, и он сдержанно улыбался, когда Миртл весело рассказывала о своих приключениях. Охотясь на дичь, Арчи и Миртл исследовали все отдаленные нуллахи^[18]^, преодолевали реки и перебирались через горы, рискуя жизнью на крутых склонах. Во время ночевок ураган срывал их палатку. В тех местах не было дров, не было еды для продажи или обмена и на десятки миль вокруг не было ни единой живой души.
Каждое утро, в любую погоду, Арчи брал ружье и отправлялся на охоту.
        — Все друзья Миртл остались в Шринагаре играть в теннис и пить коктейли в клубе, но она настояла на том, чтобы поехать со мной, — сказал Арчи. — Разве я мог ее отговорить? Я пожертвую всем — кроме охоты, конечно, — ради безопасности и комфорта жены, но в горах это просто невозможно.
        Миртл улыбнулась мужу:
        — Неужели ты думал, что я упущу великолепную возможность утонуть или замерзнуть насмерть? Интересно, сколько коктейлей нужно выпить, чтобы получить такой незабываемый опыт? Дорогой, я даже согласна делить твою любовь с оленями и ружьями. И ты прекрасно понимаешь, почему я решила ехать. — Она повернулась к Нерис. — Потому что жены должны следовать за мужьями.
        — Я бы тоже не захотела остаться, — согласилась Нерис. — Иначе какой смысл в браке?
        На самом деле Нерис действительно не знала, какой смысл в браке, а вот МакМиннам, похоже, был известен этот секрет. Эван достал старомодные карманные часы и нервно посмотрел на них. В это время он должен был или читать проповедь, или писать важные письма. Но, к немалому удивлению Нерис, когда Арчи сказал, что собирается выйти покурить, Эван приветливо предложил составить ему компанию. Они вышли на солнце и уселись в шезлонги. Эван раскурил свою трубку. Он редко позволял себе такую роскошь.
        Миртл отодвинула тарелку и откинулась на спинку стула.
        — Ну вот, — улыбнулась она.
        Нерис думала о том, что необходимо сделать по дому до того, как начнется вечеринка в резиденции. Дискит следует дать четкие инструкции по поводу ужина, который она должна будет подать гостям. И нужно наполнить емкости горячей водой. Потом она вспомнила про новый кардиган.
        — Ох! — вздохнула она.
        Миртл наклонилась к ней и прикоснулась к руке.
        — Что-то случилось?
        Нерис очень хотела рассказать ей. Ведь она ее подруга, разве это не означает, что ей можно доверять? Но смогла только прошептать:
        — Я забыла о том, что следует сделать, вот и все. Я хотела закончить кардиган к вечеринке. Теперь придется надеть что-то другое. Не важно.
        Миртл внимательно посмотрела на нее. «Все же она очень проницательная женщина», — подумала Нерис.
        — Еще есть немного времени. Давай посмотрим, что можно сделать.
        Нерис даже не пыталась протестовать. Миртл присела на край кровати, Нерис показала ей свой кремовый кардиган. Женщины посовещались и сошлись во мнении, что не следует портить прекрасную вещь неаккуратно пришитыми пуговицами.
        — У меня есть идея, — сказала Миртл.
        Она ушла в свою спальню и через некоторое время вернулась с брошью. Миртл протянула ее Нерис. Брошь украшали крупные жемчужины и яркие бриллианты.
        — Можно сколоть спереди. А пуговицы на рукава пришивать не будем. Просто отвернем вот так, в виде манжет. Какая прекрасная работа! У тебя очень хорошо получается.
        На туалетном столике стояло маленькое помутневшее зеркало. Миртл и Нерис вместе посмотрелись в него. Брошь засияла в одиноком луче солнца, проникшем между створок жалюзи.
        — Я действительно могу взять ее?
        — Конечно можешь. Наверное, ты считаешь, что глупо брать с собой украшения в путешествие. Но эта брошь принадлежала матери, я всегда ношу ее с собой, ожерелье тоже. — Миртл прикоснулась к нитке жемчуга.
        — Спасибо.
        — Вот и хорошо. Проблема решена. Почему бы тебе не прилечь? Мужчины беседуют. А мне нужно сделать запись о сегодняшнем дне в путевом журнале.
        Они поняли друг друга. Миртл заметила ее усталость.
        — Слуги… — начала Нерис.
        — Сами со всем справятся, — уверенно закончила Миртл, разворачивая одеяло. — Ложись.
        Нерис послушно скользнула под теплое одеяло, новая подруга помогла ей снять обувь. Постель приняла ее в свои уютные объятия, жалюзи были опущены и почти не пропускали свет. Нерис закрыла глаза и позволила себе утонуть в подступающих сновидениях.
        В саду резиденции вечеринка была в разгаре. Собрались все важные персоны Леха и большое количество приезжих торговцев, которые в скором времени покинут город и вернутся к себе домой. Близилась зима. Здесь был праздник прощальной улыбки лета. Вместе с последней чашкой послеполуденного чая и последним пирожным закончилась официальная часть приема. Голоса гостей и музыка стали громче и веселее. Местные и путешественники собирались гулять до позднего вечера. Торговый уполномоченный^[19]^, невысокий полный мужчина с веселым лицом, произнес приветственную речь и теперь расхаживал среди гостей со стаканом виски в руках. Приближался вечер. Солнечный свет потускнел, на небе появились первые звезды, белые пики гор окрасились в нежно-абрикосовый цвет. В центре сада разожгли огромный костер. Мужчины облили дрова керосином и забросили в середину несколько факелов. Тут же костер превратился в полыхающее огнем, ревущее чудовище. Множество факелов привязали к высоким шестам, которые расставили по всему саду. Они обдавали гостей жаром и отбрасывали на их лица причудливый свет. В воздухе летали облачка черного
дыма.
        Нерис спала крепко, и ей потребовалось много времени, чтобы сквозь толщу сна пробраться к реальности. Ей казалось, что прошла целая вечность, хотя Эван дал ей поспать всего час. Голова раскалывалась, ей пришлось протолкнуть две таблетки аспирина в пересохшее горло, прежде чем она смогла подняться с постели и начать одеваться. На то, чтобы застегнуть кардиган брошью Миртл, ушли последние силы. Бросив мимолетный взгляд на зеркало, Нерис увидела свое белое как полотно лицо.
        В резиденцию она пошла вместе с МакМиннами. Перед тем как выйти из дома, Миртл внимательно посмотрела на нее.
        — Уверена, что хочешь пойти? — шепотом спросила она.
        Нерис кивнула.
        В саду ей стало немного лучше. Она улыбалась знакомым и с интересом наблюдала за шествием совершенно незнакомых ей людей в ярких национальных костюмах. Но потом ей пришлось спасаться бегством от нестерпимого жара костра и запаха керосина, от которого ее начало тошнить. Мужчины из Яркенда танцевали на фоне пламени, они ритмично топали ногами, сопровождая свои движения ударами в барабан. После них появилась процессия монахов в традиционных маскарадных масках. Двое мужчин в гротескных одеяниях раскачивались и изгибались в разные стороны, исполняя таинственный танец. За ними шествовали люди с головами стервятников и оленей. И наконец появился огромный дракон. Массивное тело на тридцати человеческих ногах извивалось, подобно потоку лавы. Он повернул морду к Нерис. Огромные черные глаза смотрели прямо на нее, из пасти торчали острые зубы и алый язык. Движения танцоров создавали полную иллюзию того, что перед ней живое существо. Из-за темной массы деревьев и темного неба создавалось впечатление, что ее захлопнули в сундуке. Музыка отзывалась болью в висках. Нерис почувствовала, что теряет сознание.
Вокруг не было ни одного знакомого лица. Огромные птичьи головы склонились над ней. Потом была пустота.
        ГЛАВА 4
        Когда Нерис пришла в себя и открыла глаза, она увидела несколько лиц, склонившихся над ней. Ее голова лежала на чьих-то коленях.
        — Скажите им, чтобы расступились. Ради бога, ей нужен воздух!
        Это был голос Миртл. Арчи МакМинн решительно оттеснил зевак. Кто-то подал флакон с нюхательной солью, Нерис закашлялась от резкого запаха. Она попыталась сесть. Взгляд сфокусировался на лице Эвана. Он стоял на коленях перед ней.
        — Прости, — прошептала она.
        — За что? — спросила Миртл.
        Положив руку на лоб Нерис, Миртл нежно уложила ее голову на свои колени.
        — Арчи, пожалуйста, попроси этих людей разойтись, — потребовала она.
        Поблизости запускали фейерверки, на землю лился поток кроваво-красных искр. Появился торговый представитель, его щеки горели от беспокойства и смущения.
        — Мистер Уоткинс, сейчас найдем носилки и отнесем вашу жену в дом.
        Нерис с трудом поднялась и села на скамейку.
        — Я в порядке. Пожалуйста, позвольте мне встать.
        Заботливые руки помогали ей, кто-то тянул ее вверх, кто-то поддерживал. Нерис повернулась и посмотрела Миртл в глаза.
        — Помоги мне, — прошептала Нерис.
        Миртл сразу же поняла, что нужно делать. С ее помощью Нерис встала и оперлась на ее руку.
        — Думаю, носилки не нужны, не так ли? Молодец. Мы пойдем в дом.
        — Нерис… — начал было Эван.
        Нерис плохо себя чувствовала, у нее не было сил успокаивать Эвана или постараться загладить неловкость. Разумеется, ее внезапный обморок, да еще и на глазах у всего города, может плохо отразиться на репутации Эвана.
        — Миссис МакМинн позаботится обо мне, — натянуто улыбнулась Нерис. — Голова закружилась. Вот и все. Пустяки.
        — Дружище, не переживай. У Миртл все под контролем, — добродушно пророкотал Арчи и похлопал Эвана по плечу — мол, не будем лезть в женские дела.
        С помощью Миртл Нерис медленно сделала несколько шагов по направлению к дому. Перед ней семенил торговый представитель. Словно ледокол, он врезался в толпу и расчищал путь для женщин. Когда они уже были на веранде резиденции, чиновник вежливо объяснил, что все гостевые спальни заняты, но он с радостью поможет дамам добраться до миссии. Также он распорядился вызвать врача, которого по чистой случайности сегодня не было в резиденции. Миртл поблагодарила его:
        — Вы очень любезны, но вас ждут гости. Возвращайтесь к ним. Думаю, слуга укажет нам какой-нибудь тихий уголок, где мы побудем несколько минут.
        Англичанин с радостью согласился с ней. Моментально появился слуга и провел их в комнату с плотно закрытыми ставнями, через которые почти не проникал шум вечеринки. По видимому, здесь расположился мужчина. Нерис увидела на стенах несколько картин, изображающих сцены игры в поло. В углу стояла кровать с медной спинкой, возле нее — пара блестящих сапог с высокими голенищами. К счастью, возле стены была небольшая кушетка, на которой лежал свернутый плед. К счастью — потому что Нерис не смогла бы лечь на кровать незнакомого мужчины. Миртл развернула плед.
        — Ложись. Хочешь воды? Может, сладкого чаю?
        Нерис облизнула пересохшие губы.
        — Спасибо. Ты очень добра. И днем, и вот сейчас.
        Миртл села рядом, взяла Нерис за руку и стала осторожно растирать пальцы, согревая их.
        — За тобой нужно присматривать. Лех — не самое лучшее место для женщины в твоем положении.
        Нерис не смогла сдержаться. Она старалась, сжимала челюсти, зажмуривала глаза, но ничего не помогло. Первое рыдание вырвалось из груди. Слезы полились ручьем, лицо покраснело. Она задыхалась, сквозь рыдания прорывались горькие слова:
        — Я не… Я не думала, что так будет… ребенок… У меня был ребенок, но я его потеряла.
        Она не могла больше говорить и просто плакала. Впервые после выкидыша она смогла как следует выплакаться. Миртл обнимала ее. За долгие недели это были самые теплые, самые желанные объятия. Миртл шептала возле самого уха:
        — О боже, я не знала. Прости. Я такая глупая! Прости. Я ничего не знала. Тебе плохо? Ты просто еще не оправилась. Бедная моя девочка! Поплачь, милая, поплачь.
        Миртл нежно гладила ее по голове, успокаивала тихим, нежным голосом, и Нерис плакала, как двухлетняя девочка. Постепенно она стала успокаиваться. Нерис подняла красное от слез лицо. Воротник Миртл пропитался ее слезами. Подруга достала из кармана фланелевых брюк большой носовой платок, нежно вытерла слезы со щек Нерис и отдала ей платок.
        — Платок Арчи. Кружевные финтифлюшки тут бесполезны, правда? Этот я стирала в горной реке и ароматизировала керосином. Давай, высморкайся как следует.
        Нерис высморкалась, потом тяжело вздохнула. Ей действительно стало легче.
        — Сегодня я показала себя очень слабой. Я бы не хотела, чтобы люди думали так обо мне. На самом деле я не такая беспомощная.
        — Слабая? Ты живешь в этой глуши совсем одна, руководишь школой, занимаешься домом. Нерис, ты очень сильная! — Миртл улыбнулась и вытерла последние слезинки с ее щек. — Вот посмотри на меня. Полгода я прохлаждаюсь на озере в Шринагаре, потом отправляюсь на охоту с верным мужем в сопровождении одиннадцати слуг. Девочка моя, по сравнению с тобой я слабая и бесполезная. А еще очень испорченная.
        Миртл машинально накручивала нитку жемчуга на палец. У Нерис сердце оборвалось. Она почувствовала, что ее кремовый кардиган (он был в пыли, сухих веточках и листочках) расстегнут. Нерис нервно вскинула руку. Броши не было.
        — Она пропала! — всхлипнула она.
        Миртл что-то достала из заднего кармана брюк. Это была брошь.
        — Она расстегнулась. К счастью, ты не поцарапалась.
        Женщины посмотрели друг на друга и весело рассмеялись. Миртл взъерошила свои короткие волосы. Она напоминала задиристого парнишку. Нерис откинулась на подушки. Теперь уже смех полностью лишил ее сил. В комнату постучали. Из-за двери донесся голос торгового представителя:
        — Мадам, прибыл доктор.
        Доктор Церинг торопливо шагнул в комнату. Он создавал впечатление суетливого и любопытного человека. Церинг был единственным врачом в Лехе. Как и многие другие, он проводил в городе несколько недель в году. Все остальное время доктор разъезжал по деревням и, как мог, лечил местных жителей, хотя все прекрасно понимали: таблетками из коричневой банки ни проказу, ни туберкулез не вылечить. Нерис сожалела о том, что вечно занятого и усталого доктора вызвали в резиденцию из-за какого-то обморока. Она решила не раскисать.
        — Мне уже намного лучше, — сказала она.
        — Смех — прекрасное лекарство, мадам. — Доктор достал из походного саквояжа стетоскоп. — Пожалуйста, лягте на спину.
        Через несколько дней доктор Церинг нанес еще один визит Нерис (на этот раз он навестил ее в миссии) и заявил, что она может отправляться в путешествие.
        — Но я не планирую ничего подобного! — запротестовала удивленная Нерис.
        В компании Миртл она быстро восстановила душевные силы и прекрасно себя чувствовала. Они с удовольствием проводили время за тем, что Арчи называл «игольничание». Женщины решили поставить с младшими детьми небольшую пьеску и теперь шили для них костюмы. Но в основном они играли с детьми, ходили на базар или просто болтали, сравнивая свои жизненные истории. Нерис рассказывала про Уэльс, серые горы и туманные долины. Она скучала по дому, но только рядом с Миртл поняла, насколько сильна ее тоска. Миртл тоже много рассказывала о себе. Отец находился на государственной службе в Индии, был чиновником средней руки, все ее детство прошло в скитаниях по родственникам в Англии и нечастыми визитами в Индию.
        — Я почти не видела маму и папу, — посетовала Миртл.
        Арчи работал инженером на железной дороге. Через несколько дней его долгий отпуск заканчивался, и МакМинны должны будут вернуться в Шринагар. Нерис уже начала скучать по новым друзьям. У Арчи абсолютно не было времени. Он расплатился с носильщиками и егерями, участвовавшими в сафари, и теперь занимался своими трофеями и нанимал людей для путешествия в Кашмир, посещал торгового представителя и других важных людей в Лехе. Но однажды утром, после очередного приема в резиденции, Арчи вернулся в миссию и решительным шагом направился через веранду в комнату Эвана, где стояло старое радио.
        — Давайте послушаем новости Би-би-си, — пробормотал Арчи.
        — Боюсь, радио не работает, — пожал плечами Эван. — Я его ни разу не включал.
        Арчи понимающе кивнул и принялся откручивать заднюю крышку приемника. Примерно через час он заявил, что с радио все в порядке, за исключением массивного аккумулятора, который был полностью разряжен. В резиденции был свой приемник, еще один — у миссис Гомперц, поэтому срочные новости из внешнего мира приходили к Уоткинсам достаточно быстро, но полную картину происходящего они могли узнать только из газет и писем, которые получали с большой задержкой. Эван согласился с тем, что в миссии должно быть свое радио. И в тот же день четверо кули^[20]^ погрузили огромную свинцовую батарею на арбу. Меланхоличный вол медленно потащил ее к реке, на которой был установлен электрогенератор. На следующий день аккумулятор водрузили на место. Не обошлось без любопытных детей, которые танцами, шумом и смехом сопровождали повозку с аккумулятором. Дети завороженно наблюдали за тем, как Арчи колдует с отверткой и плоскогубцами. Через несколько минут радиоприемник оглушительно зашипел. Дети с визгом бросились врассыпную. Арчи покрутил ручку приемника, и через некоторое время сквозь шум помех и монотонный гул голосов
пробилась детская песенка на английском. Теперь дети были в абсолютном восторге. Арчи отряхнул руки.
        — Готово.
        После обеда, едва Дискит убрала со стола, вся компания подвинула стулья ближе к приемнику и приготовилась слушать новости. Немецкие войска подошли к Ленинграду и почти полностью блокировали его. Война в Европе охватывала все большие территории. Даже в Лехе нельзя было чувствовать себя в безопасности.
        Эван положил закладку между страницами Библии и закрыл ее.
        — Нерис, я думаю, тебе следует поехать в Шринагар вместе с мистером и миссис МакМинн. Мистер МакМинн любезно предложил сопроводить тебя.
        Нерис опустила вязание. Они с Миртл переглянулись. В глазах обеих женщин читалось удивление. Судя по всему, мужья договорились об этой поездке за их спинами. Очевидно, доктор Церинг также участвовал в этом заговоре. Нерис едва сдерживала гнев. Чтобы не выдать себя, она судорожно провязала пять петелек, затем дрожащим голосом спросила:
        — Почему я должна ехать?
        — Тебе нужно отдохнуть и набраться сил перед зимой.
        — А как же ты?
        Эван сделал паузу, потом ответил, растягивая слова:
        — Дорогая, мы уже обсуждали эту тему. Я буду ездить по деревням, окружающим Лех. Нужно нести слово Божье людям, а не ждать, пока люди сами придут к Богу.
        Нерис украдкой бросила взгляд на Арчи. Он сидел, вытянув длинные ноги, и демонстрировал олимпийское спокойствие. Нерис вернулась к вязанию.
        — Пожалуй, не стоит утомлять гостей спорами. Мы можем обсудить этот вопрос позже.
        Миртл ласково посмотрела на нее:
        — Я буду счастлива, если ты поедешь с нами, Нерис. Тебе это пойдет на пользу.
        Поздно вечером в супружеской спальне Эван, задув свечу, неловко забрался под одеяло и просто сказал:
        — Спокойной ночи, дорогая.
        Нерис повернулась к нему лицом и вперила взгляд в темный силуэт.
        — И это все?
        Он отодвинулся от нее — на полдюйма, не больше, но Нерис почувствовала это. Маленькое движение, но столько скрытого смысла в нем. Нерис все поняла. Муж больше не рассматривал ее в качестве помощницы и компаньона, он считал, что она — еще одна помеха на его пути.
        Через три дня сумка с вещами Нерис стояла во дворе миссии. Рядом возвышалась огромная куча вещей МакМиннов. Слуги поспешно распределяли между собой груз и навьючивали пони. Нерис раздавала яблоки и сушеные абрикосы местным детям. Не только ее ученики, но и все дети, которые заглядывали во двор миссии, получали лакомства из ее рук. Среди оравы детей она заметила троих отпрысков Дискит. Кухарка стояла на крыльце и плакала. На ней не было платка. Нерис поставила корзину с фруктами на землю и подошла к Дискит.
        — Не плачь, я вернусь через два месяца. Сагиб привезет меня домой.
        Слезы градом покатились по ее щекам. Нерис обняла кухарку, вдохнула запах ее волос.
        — Не забывай надевать косынку. Особенно когда готовишь. И позаботься о сагибе. Ради меня.
        Дискит шмыгнула носом, вытерла слезы рукавом.
        — Хорошо, мэм.
        — Пони готовы, — объявил Арчи.
        Навьюченные лошадки постукивали копытами по твердой как камень земле. Миртл надела пробковый шлем и опустила вуаль, Нерис покрепче завязала ленты широкополой соломенной шляпы. Эван стоял в стороне. Теперь, когда наступил момент прощания, он не выглядел ни уверенным в себе, ни счастливым. Нерис подошла к нему и потянулась за поцелуем. Эван неловко прикоснулся сухими губами к ее губам, тут же отстранился и похлопал ее по плечу.
        — Время быстро пролетит. Благослови тебя Господь.
        Нерис пробормотала слова прощания. За ними внимательно наблюдали Дискит и орава настырных школьников. Только МакМинны тактично отошли в сторону и делали вид, что проверяют крепеж багажа. Самые отважные из детишек бросились к Нерис. Она наклонилась и поцеловала каждого. Арчи и Миртл оседлали пони и ждали Нерис. Один из носильщиков помог ей усесться в мягкое седло, затем взял вожжи и направил пони к воротам миссии. Нерис обернулась и помахала всем на прощанье. Процессия двинулась вниз по переулку, их путь лежал мимо часовни, к дороге, ведущей на базар. На фоне белой каменной кладки четко выделялся одинокий силуэт Эвана.
        День выдался ясным и солнечным. Первые мили путешественники ехали по открытой, залитой солнцем долине Инда. Нерис чувствовала, как лучи проникают сквозь плетение ее шляпы и жалят лицо. Ну почему она не додумалась надеть перчатки, чтобы защитить руки от палящего солнца? Через некоторое время на высоком отроге показались молитвенные флаги и медные шпили монастыря Спиток, которые выглядывали из-за внушительных стен. Спиток был первым храмом на их пути и самой дальней точкой, до которой Нерис отваживалась доезжать из Леха. Нетерпеливая Миртл уехала далеко вперед, но осадила пони, чтобы подождать Нерис. Арчи, ехавший в авангарде вьючных пони, остался далеко позади. Караван был окутан плотным облаком дорожной пыли.
        — Поедем вместе? — Миртл сверкнула темными глазами. — Или оставить тебя в покое?
        Нерис посмотрела на горные хребты. Удивительная сила, которую она ощущала в себе во время долгого перехода от Манали, похоже, вновь разливалась по ее венам.
        — Только вместе, — улыбнулась она.
        Миртл приподнялась в седле и погладила ее по коленке.
        — Замечательно.
        Они направили пони на запад.
        Вскоре Нерис осознала, что путешествовать с МакМиннами намного интереснее, чем с Эваном. На ночь они останавливались в гостиницах или на постоялых дворах. Для них всегда находилась комната. Британского сагиба везде встречали с почестями и старались всем им услужить. Миртл и Нерис воспринимали такие привилегии как нечто само собой разумеющееся. Они не чувствовали угрызений совести, когда ради них из номеров выгоняли путешественников из Ладакха и Кашмира. Ни у одной из них не дрогнуло сердце, даже когда на улице оказался мусульманин с несколькими женщинами и дюжиной маленьких детей.
        Эван и Нерис никогда не позволяли себе причинять беспокойство другим людям. Даже самое незначительное. Когда они приезжали в переполненную гостиницу, то ставили на обочине палатку и ночевали там. Как правило, местное жилище представляло собой лачугу из двух комнат, гостиной и грязной кухни, лишенной элементарных удобств, но сагиба МакМинна всегда приветствовали как дорогого гостя и всячески пытались угодить ему. Арчи имел хорошую привычку платить за все, чем они пользовались, но не разбрасывался деньгами и жестко пресекал любые попытки обмануть его. Но если все было в порядке, расставался с деньгами легко и быстро.
        К гостинице первыми подъезжали слуги. Они распаковывали вещи, устраивали пони в стойлах и устанавливали раскладушки в комнатах. Господа вселялись в уже подготовленные апартаменты. Раскладушки устанавливали по просьбе Миртл. Она наотрез отказывалась спать на стационарных кроватях, которые, по ее словам, кишели насекомыми. Арчи всегда делал вид, что разделяет беспокойство жены, но в глубине его глаз плясала снисходительная улыбка.
        Всем хватало теплых одеял и льняных простыней, которые распаковывались для ночлега и упаковывались утром. Слуги покупали еду у местных торговцев и постоянно пополняли продовольственные запасы, повар каждый день готовил вкусные обеды и ужины, подавал их на тарелках, которые тщательно мыл в растворе марганцовки. Иногда даже устраивали походную ванну — сворачивали холст и заполняли его водой. Нерис нежилась в теплой воде, поливая тело и волосы из эмалированного кувшина.
        Каждый вечер, разбив свой маленький лагерь, они подолгу болтали и смеялись, сидя на походных стульях под балдахином из москитной сетки. Миртл сплетничала про знакомых, шутила и даже не стеснялась обсуждать привычки местных жителей.
        — Как думаете, у них это происходит по очереди? — Вопрос касался щекотливой темы взаимоотношений мусульманина со своими женами.
        — Нет. Думаю, мужчина отдает предпочтение самой красивой, — ответил Арчи. — Я поступал бы именно так.
        — А как он определяет, которая из них красотка? — продолжала любопытствовать Миртл.
        — Дорогая, они не ложатся в постель в парандже.
        Миртл рассмеялась. Она курила тонкие черные сигареты. Роскошный золотой мундштук порхал в ее руках. Когда Миртл впервые закурила, Нерис удивленно и с укоризной посмотрела на нее. Миртл в ответ спокойно выдохнула облачко табачного дыма.
        — Знаешь, в твоем доме я притворялась хорошей девочкой. Мы все-таки жили в миссии. Надеюсь, я настоящая не разочарую тебя.
        — Думаю, нет, — улыбнулась Нерис.
        Поздно вечером слуга принес им по кружке какао. Арчи плеснул немного бренди в свою кружку и кружку жены, вопросительно посмотрел на Нерис.
        — Да, пожалуйста.
        Эту их привычку она переняла с большим удовольствием. В гостиницах они заселялись в одну комнату, Нерис быстро привыкла делить кровать с Миртл и Арчи. Перед сном Миртл переодевалась в жемчужно-серую шелковую пижаму с французской этикеткой.
        — Очень удобно в дороге. Здесь полно вшей, но они не могут прицепиться к шелку.
        Она была права. Что такое нашествие вшей, Нерис испытала на себе во время похода в Лех. Они целыми колониями селились в швах фланелевой сорочки Нерис. Под ритмичный храп Арчи и размеренное дыхание Миртл она засыпала лучше, чем в миссии Леха.
        С первыми лучами солнца слуга приносил им в постель по чашке чаю. Они выпивали его, и Арчи в халате выходил на крыльцо бриться, а женщины тем временем одевались. Потом они все вместе завтракали. Им подавали горячую овсянку, омлет и вкуснейший свежеиспеченный хлеб. Целый день они двигались по узкой тропе, минуя крошечные селения и маленькие поля, золотившиеся готовой к жатве пшеницей, выходили на обочины ухабистых дорог. Перед их небольшой кавалькадой в разные стороны разбегались грязные куры, беспризорные овцы пристраивались к пони и семенили рядом. По обе стороны дороги то и дело попадались кусты шиповника.
        Листва давно облетела, и на голых ветках, словно драгоценные камни без оправ, висели ярко-красные плоды. Когда поднялись выше в горы, деревень стало меньше. Почва под ногами была каменистой и бесплодной. Горы нависали над ними, в их тени все казалось серым и мрачным, на самых неприступных и высоких хребтах белели стены гомп. Перевал Фоту был самой высокой точкой на их маршруте. Они решили остановиться на ночлег у стен старинного монастыря Ламаюру, расположенного в нескольких милях от перевала. Среди серых гор и острых скал Ламаюру разлегся, как прекрасное животное. Массивные стены из белого камня, деревянные перекрытия, украшенные замысловатой росписью, узкие окна-бойницы и купола со спиралевидными рисунками. Черная и золотая краска блестели на солнце, как расплавленный сахар.
        Пони старательно отмеряли шаги. Их пришлось сделать сотни две, прежде чем они достигли плато, на котором возвышалось главное здание монастыря. На фоне голубого неба танцевали молитвенные флаги. Глядя на них, Нерис вспомнила гомпу Спиток, через которую они с Эваном проходили по дороге в Лех. Вслед за этими воспоминаниями пришла мысль, от которой ей стало чуточку стыдно, — за все дни, что Нерис провела с Миртл и Арчи, она ни разу не вспомнила об Эване. Теперь он казался ей мрачным, проблемным человеком, одним из тех, кто норовит застить солнце в погожий денек. В Ламаюру они также остановились в гостевом доме. По сравнению с придорожными, монастырский казался огромным. Но и людей здесь останавливалось гораздо больше. Нерис показали ее комнату. Узкая каменная келья с кроватью и окошком. За окном — глубокое ущелье. В пустоте между небом и землей летали альпийские галки.
        В тот вечер за ужином никто не шутил и не смеялся. Даже на неугомонную Миртл благотворно подействовали величественные стены монастыря и шепот молящихся монахов в красных одеждах. Посте трапезы Нерис решила сразу не возвращаться в неуютную келью, а немного побродить по двору Ламаюру. Она вышла на воздух, заметила ступени, ведущие на крепостную стену, и поднялась по ним. Она обернулась и, запрокинув голову, посмотрела на величественный храм, чернеющий на фоне занавеса из звезд. Окна горели неярким желтым светом.
        Нерис стала дрожать на пронизывающем ветру. Ей казалось, что она слышит голоса молящихся монахов. За ужином Арчи недовольно пробормотал, что Ламаюру — плохое место, здесь забирают у населения почти все, чтобы прокормить прорву священнослужителей. «Может, он и прав. Место действительно пустынное», — размышляла Нерис, прячась от ветра в укромном уголке между крепостной стеной и монастырской постройкой. Откуда-то из глубины двора донесся лай собак. Интересно, смог бы Эван проповедовать христианство среди людей, которые отдают монахам последнюю горсть риса? Какие угрозы, какие посулы он приготовил бы для них? Сейчас она не любила мужа. Думая о нем, чувствовала только легкую грусть. Ушла любовь и ушла вера. Нерис очень переживала, сможет ли она долгие годы имитировать симпатию к мужу и религиозное рвение. Наверное, сможет. Ведь муж больше ничего и не ждет от нее. Разве что ребенка.
        Нерис окончательно замерзла. Монастырь черной громадиной нависал над ней. Она смотрела на него, и ей показалось, что сейчас он рухнет и раздавит ее. Нерис зябко закуталась в пальто и начала спускаться по лестнице. Слуга Арчи стоял в темном дверном проеме и вопросительно смотрел на нее.
        — Пойдемте, мэм, — сказал он.
        Нерис улыбнулась в ответ. Ей было неловко перед мужчиной, который столько времени прождал ее на ветру, хотя вполне мог сидеть, укутавшись теплым одеялом, и курить трубку.
        — Простите, Гари.
        Он поднял лампу выше, освещая крутые деревянные ступени. Они шли мимо занавешенных дверных проемов к ее комнате. Он зажег свечу, оставленную для нее на полке, и сделал шаг назад.
        — Мэм, я принесу какао. Одну секунду.
        — Спасибо Гари, но сегодня я не буду какао. Я сразу лягу спать.
        Она хотела поскорее уснуть, чтобы поскорее увидеть свет нового дня. Ламаюру действительно был неприятным местом. Она задула свечу и стала вслушиваться в тишину. Но тишины не было. Кто-то шуршал и скребся в углу. Наверное, крысы. Ветер завывал в щелях между стеной и оконной рамой. А потом она услышала другой звук. Низкий женский стон, почти переходящий в крик и обрывающийся на самой высокой ноте. Женщина за стенкой всхлипывала, кричала, задыхалась. И в конце, как постскриптум, — долгий вздох блаженства. Нерис выхватила из-под головы подушку, скрутила ее и попыталась заткнуть уши. Она не хотела слышать, как Миртл и Арчи занимаются любовью. Не хотела слышать, видеть, даже думать об этом. Ее собственная жизнь казалась ей ничтожной, жалкой, лишенной смысла.
        С рассветом они двинулись в путь. Им предстояло преодолеть высокий горный перевал, за которым лежал город Карджил. Путешественники пребывали в хорошем настроении. Они упорно шли вперед, позади осталось много тяжелых, но приносящих радость дней. И вот наконец между ними и Кашмирской долиной стояла только стена Великих Гималаев. Издалека горы казались неприступным монолитом. Неосуществимым и самоубийственным представлялся план подняться на перевал. Но чем ближе к крутому склону подъезжали путники, тем отчетливее проступала довольно широкая тропа, уходившая зигзагами вверх. В некоторых местах эта тропа блестела, как отполированный металл. Лучи восходящего солнца отражались от черной гранитной поверхности. Нерис остановилась и встревоженно посмотрела вперед, но Миртл успокоила подругу:
        — Выглядит сложнее, чем есть на самом деле. Помнишь, ты уже поднималась выше одиннадцати тысяч, на Фоту Ла в прошлом году.
        — Я не переживаю. Я справлюсь. Мне очень интересно, какой вид открывается с вершины.
        Глаза Миртл сияли.
        — Там невероятно красиво. Словно для тебя приоткрывают райские врата.
        Эта мысль поддерживала Нерис во время долгого подъема. Пыль забивала глаза и нос, фляги с водой быстро опустели. Солнце поднималось все выше, его беспощадные лучи опаляли шею и плечи. Нерис чувствовала, как замедляется шаг пони, на котором она ехала, как он дрожит, как ходят его бока под хлыстом погонщика. Потом пришлось спешиться. Сотни острых камней впивались в подошвы сапог. Дышать было нечем. Вокруг стояла неестественная тишина. Единственными звуками было монотонное позвякивание упряжи и тревожный писк сурков, стороживших свои норы среди камней. Высоко в небе парили бородачи, лениво взмахивая огромными крыльями. Тропа петляла между глыбами обвалившейся породы. Чем выше они взбирались, тем длиннее казался оставшийся путь. Нерис подумала, что подниматься они будут целую вечность.
        Арчи ушел далеко вперед, но Миртл сбавила темп, чтобы поддержать подругу. Они обменялись парой ободряющих слов, на большее их не хватило — все силы уходили на то, чтобы просто переставлять ноги, идти вперед.
        Вскоре Нерис начала считать повороты тропы-серпантина, которые им еще предстояло преодолеть. Вначале их было семь, потом пять и наконец остался один.
        — Все? Пришли? — задыхаясь, спросила Миртл.
        Она опасалась, что это очередная ложная вершина и впереди еще один сложный подъем. Всякий раз, когда Нерис оглядывалась, коричневая, пыльная пустыня Ладакха отступала дальше. Она поняла, что они пересекли границу с другой страной.
        — Еще немного, — пыхтела Миртл. — Почему Арчи всегда идет впереди?
        Они вышли на широкий участок тропы. Обочину украшали белоснежные чортены^[21]^, которые ярко выделялись на фоне голубого неба. Арчи и авангард уже ждали их на вершине. Ниже на склоне Нерис увидела кости и кожу пони, который, наверное, упал с высокого обрыва. Солнце стояло высоко, но Нерис развязала ленты шляпы. Их караван пересек седловину перевала. К счастью, дорога была почти ровной и до самых чортенов не имела крутых поворотов. Каменные колонны были украшены сотнями флагов. Некоторые уже выцвели, другие все еще радовали глаз яркими красками. Миртл и Арчи, взявшись за руки, молча стояли на вершине и смотрели на запад. Нерис подошла к ним и замерла, не в силах двинуться с места. У нее под ногами, будто волшебный ковер, развернулась Кашмирская долина. Она увидела вместо серых скал невысокие холмы, поросшие темно-зелеными елями и серебристыми березами. В темных оврагах залегли белые нити снега, водопады срывались вниз, на каменное ложе.
        Ветер разгонял курчавые облачка, над долиной дрожало марево теплого воздуха, но даже сквозь эту вуаль Нерис смогла рассмотреть пастбища, поля и изогнутые русла рек. После горного ландшафта, в котором преобладали коричневые и серые тона, пейзаж из тысячи оттенков зеленого, голубого, серебряного, лавандового показался ей чересчур роскошным, просто неправдоподобным. Воздух постепенно наполнялся сладкими ароматами живой, богатой и щедрой земли.
        Миртл не обманула. Это был рай.
        ГЛАВА 5
        Из Леха в Шринагар можно было добраться тремя способами. Меир могла пересечь горы на общественном транспорте, найти туристов, которым был бы нужен еще один пассажир на свободное место в их автомобиле, или самостоятельно нанять машину с водителем для двухдневной поездки. Автобусы ходили каждый день, но они останавливались на ночь в Каргиле и выезжали оттуда только утром. Чтобы обеспечить беспрепятственное продвижение военных колонн, солдаты на армейских постах по обе стороны Зоджи-Ла^[22]^ перекрывали дорогу в пять утра. Таким образом, весь гражданский транспорт должен был преодолеть перевал до этого времени. В интернет-кафе Меир увидела объявление, прикрепленное к доске. Кто-то искал попутчика, готового разделить стоимость аренды грузовика или легкового автомобиля. Когда она позвонила по одному из указанных в объявлении номеров, тут же выяснилось, что путешествовать с ней будут дети из Израиля. Почти наверняка речь шла о мальчиках, которые были на экскурсии в Чангтанге. Меир извинилась и быстро повесила трубку. Вариант своего водителя с машиной казался ей наиболее приемлемым, пока она не заглянула
в последнее работающее агентство и не поинтересовалась ценами. Что ж, значит, придется грудью встретить легендарные неудобства и испытать адреналиновый шок от автобусной поездки по Индии. Меир собрала вещи с твердым намерением утром покинуть Лех и вышла из отеля, чтобы поужинать в лучшем, по мнению журнала «Гид одинокой планеты», ресторане Леха.
        — Привет! — раздался звонкий голос, когда Меир свернула на улицу, которая вела к опустевшему базару. На улице было холодно и темно. — Мы надеялись застать тебя в городе.
        Это была Карен Беккер. В пуховике и теплой шапке с наушниками она была похожа на симпатичного снеговика.
        — Как поход? — спросила Меир, когда они поравнялись.
        Карен раздраженно хмыкнула.
        — Уныло, как всегда. Мы поднялись достаточно высоко, там снегу было мне по пояс. За ночь в палатке все покрывалось льдом. Естественно, Бруно наслаждался каждой секундой этого кошмара.
        — А как Лотос?
        — Ей понравилось. Но Ло вообще все нравится, к тому же она обожает снег. Послушай, может, мы встретимся завтра? Я бы пригласила тебя к нам сейчас, но Бруно должен уладить кое-какие дела. Меня убивают эти бесконечные телефонные разговоры. А еще все эти сложности со связью, ну, ты понимаешь, о чем я.
        Меир понимала. Все иностранные мобильные телефоны автоматически блокировались. Позвонить можно было либо из отделения связи, либо купив телефон местной компании, обслуживающей территорию Джамму и Кашмира. Меир не купила такой телефон, и теперь ей очень не хватало общения с родными. Здесь часто отключали электричество, поэтому компьютер был не очень надежным средством связи.
        — Утром я на автобусе еду в Шринагар.
        — Нет! — вскричала Карен. — Не делай этого! Ни в коем случае! Индийские автобусы — это мрак и ужас.
        — Я воспринимаю это как приключение.
        Карен взяла Меир за руку.
        — У меня есть замечательная идея. Мы тоже едем в Кашмир, только послезавтра. Подожди денек — и поедешь с нами. Мы арендовали машину. Место есть, если ты, конечно, не против сидеть на заднем сиденье вместе со мной и Лотос.
        Меир засомневалась.
        — А как на эту затею посмотрит Бруно?
        Карен беззаботно махнула рукой.
        — Он не будет против. Бруно любит заводить новые знакомства.
        Первое впечатление, которое сложилось у Меир о Бруно Беккере, говорило скорее об обратном, но она не стала возражать.
        — Знаешь, очень заманчиво. Честно говоря, мне самой не нравится идея ехать на автобусе.
        — Значит, договорились. Послезавтра заедем за тобой в гостиницу. Предупреждаю сразу: встать придется ни свет ни заря. Бруно — жаворонок-фанатик.
        Похоже, все устроилось. Они дошли до грунтовой дороги. Карен попросила подождать с ней какой-нибудь транспорт. Несколько минут они высматривали такси, пританцовывая на холоде.
        — Кстати, как у тебя прошла неделя? — поинтересовалась Карен.
        — Замечательно. Мне удалось кое-что разузнать… — начала Меир, но Карен уже скрылась за облаком пара, вырывавшегося из выхлопной трубы моторикши.
        Она помахала рукой:
        — Здорово. Увидимся завтра!
        Наверное, водитель заметил женщин на остановке и специально свернул к ним. Карен запрыгнула в такси, даже не удосужившись договориться о цене. Меир продолжила свой путь к мерцающим вдали огням базара.
        Итак, у Меир появился еще один свободный день. Она решила не тратить время зря и поискать информацию в Интернете. Но прежде она отправила письмо Хетти, где в нескольких фразах описала, как ей удалось найти часовню и разрушенную миссию. Меир писала сдержанно, даже, пожалуй, сухо. Хетти не должен был догадаться о том, насколько она увлечена загадочной историей шали. На кнопку «отправить» удалось нажать до того, как в очередной раз вырубили свет. Затем она проверила «входящие». Страничка грузилась очень медленно. Наконец она увидела, что пришло письмо от Дилана. Брат писал редко, но каждому его письму Меир радовалась, как дети радуются рождественскому подарку. На этот раз ее ждало совсем короткое послание и несколько фотографий, которые, по словам брата, будут ей очень интересны. Дилан разобрал небольшой фотоархив отца, который годами хранился в старой обувной коробке. Папа даже не пытался навести в нем порядок.
        Дилан пообещал сестрам, что, как только выпадет свободная минутка, разберет фотографии, отсканирует самые удачные и сделает для сестер копии. Он пытался показать, что это очень трудная работа, но на самом деле только набивал себе цену. И Эйрлис сказала, что будет ему премного благодарна, поскольку у нее самой вряд ли найдется на это время. Дилан заговорщически подмигнул Меир. В тот миг брат был удивительно похож на их папу. Она подумала, что все с возрастом, хотят они того или нет, залезают в кожу своих родителей. Наверное, сейчас она выглядит как копия своей матери. Улыбаясь этим мыслям, Меир попробовала открыть прикрепленный jpeg-файл. Вначале компьютер отказывался выполнять ее команды, но Меир была настойчива, и он сдался.
        На экране появился старый черно-белый снимок. Три женщины стояли на фоне озера, покрытого листьями кувшинок и их цветками. В верхнем левом углу часть фона закрывала резная деревянная балка. Наверное, фотографировали на веранде, обращенной к озеру. Женщина посередине смотрела прямо в объектив камеры. Подбородок вздернут, глаза светятся неподдельным весельем. У нее большой рот, полные губы. На фотографии они черные — очевидно, накрашены темно-красной помадой. Темные вьющиеся волосы сколоты по бокам. Под стать яркой внешности экстравагантный пиджак с широкими лацканами. На глубокий вырез декольте падает густая тень. Девушка слева выглядит моложе и женственнее. Стоит вполоборота, что-то говорит подругам. У нее добрые глаза, светлые вьющиеся волосы и тонкая шея.
        Третья женщина радостно смеется, голова немного откинута назад. Она выглядит настолько живой, счастливой и молодой, что Меир только через несколько секунд поняла, что смотрит на фотографию бабушки. Глядя на эти абсолютно счастливые лица, Меир подумала, что мог такого сказать дедушка Эван, чтобы его жена буквально светилась восторгом. А может, фотографию делал не Эван Уоткинс, а кто-то другой? И что это за место? Озеро? Какой-нибудь пруд? Но это точно был не Лех. И тут Меир вспомнила, что в Шринагаре есть озера. Она еще раз перечитала письмо. Дилан писал: «Эту фотографию вложили в дедушкин индийский альбом. Остальные очень скучные. Какие-то люди стоят на ступеньках часовни. Все мрачно и торжественно. Эта фотография сильно выбивается из общей массы, я сразу обратил на нее внимание. Как думаешь, кто эти женщины рядом с бабушкой?»
        Чем дольше Меир смотрела на фотографию, тем более загадочной она ей представлялась. Три молодые женщины. Три близкие подруги. Эмоциональные и открытые. Беззаботно смеются. Их лица сияют, в них столько молодости и энергии! Невозможно было поверить в то, что снимок сделан семьдесят лет назад. Меир очень захотелось больше узнать о бабушкиных подругах. Мысль о том, что снимок сделан в Шринагаре, подогрела интерес к этому городу. Теперь она знала, что обязательно поедет туда.
        Китаянка, владелица интернет-кафе, недовольно хмыкнула. Над каждым компьютером висела ламинированная табличка, запрещающая скачивать и загружать данные. Меир показала на фотографию на экране и на допотопный принтер, стоящий на скамейке возле двери, жестами попросила распечатать файл. Вначале у китаянки ничего не получалось, но все проблемы решились, стоило только Меир достать кошелек. После непродолжительного нажимания кнопок, проверки кабеля и невнятного бормотания фотография наконец оказалась на лотке принтера. Распечатка получилась темнее и меньше, чем оригинал, пропала аура счастья, исходившая от фотографии, — но в целом получилось неплохо.
        В отеле Меир положила фотографию в конверт, в котором она хранила прядь темно-каштановых волос.
        На следующее утро, ровно в шесть тридцать, Беккеры и водитель полноприводной белой «тойоты» ждали Меир перед отелем. Карен помахала ей рукой с заднего сиденья.
        — Ничего не забыла? — спросила она. — Это будет замечательная поездка.
        Лотос вертелась в детском кресле. Водитель, сверкнув золотыми зубами, приветливо улыбнулся Меир. Бруно Беккер сидел на переднем пассажирском сиденье, но, как только Меир появилась в дверях отеля, он вышел помочь ей с вещами. Приветствуя ее, он улыбался и уже не казался таким отстраненным и суровым.
        — Я очень вам признательна, — проронила Меир.
        — Рад, что присоединились к нам. Это все вещи? — спросил он, указывая на портплед.
        Меир кивнула. Все ее сокровища — шаль, прядь волос и фотография — были надежно спрятаны в рюкзаке, с которым она не расставалась ни на минуту.
        — Путешествуете налегке. Карен следовало бы поучиться у вас. — Он положил компактный портплед в багажник, до отказа забитый вещами.
        — Эй, это вещи Лотос! — возмутилась Карен. — Давай, забирайся быстрее.
        Меир села рядом с Лотос. Волосы девочки — масса светло-золотистых спиралек — блестели в лучах восходящего солнца.
        — Поехали, — сказал водитель.
        Машина ехала по главной улице, вдоль молитвенных барабанов и длинной стены-мани. Меир обернулась, чтобы бросить последний взгляд на город. Низкие, плотные облака маскировали кольцо гор вокруг города, деревья казались черными каракулями на фоне коричневых скал. Из-за холода на улицах почти не было людей.
        Карен положила подбородок на спинку переднего сиденья.
        — Они беспокоятся из-за погоды, — пояснила она.
        — Обещают снег, — бросил Бруно, не поворачивая к ним головы. — Нам надо спешить.
        Меир откинулась на спинку сиденья. Машина неслась по ровному участку вдоль берега Инда. Карен непрерывно болтала, Меир подавала Лотос игрушки и книги из объемной сумки с детскими вещами.
        По дороге в обоих направлениях двигались тяжелые внедорожники и армейские грузовики. Постепенно дорога начала идти вверх. Они проехали мимо придорожного лагеря рабочих, которые обслуживали горный участок дороги. Женщины, как и мужчины, переносили за спиной тяжелые камни и заделывали выбоины на шоссе.
        — Какая трудная судьба! Смотри, у той женщины на спине ребенок, — вздохнула Карен.
        Еще двое малышей сидели на камне и смотрели на проезжающие машины. Атмосферу уныния и печали усилил начавшийся дождь. Крупные капли барабанили по лобовому стеклу. Водитель включил дворники. Машина то и дело проваливалась в ямы. Вскоре они подъехали к полицейскому посту. Водитель передал паспорта своих пассажиров для контроля. Возле небольшой хижины, где размещался контрольно-пропускной пункт, собрались солдаты в камуфляжной форме и с оружием. Они ждали транспорта из мобилизационного центра. Рядом с хижиной был установлен деревянный щит с надписью: «Пограничные дороги. Враг следит за тобой». Шоссе шло вдоль границы между Индией и Пакистаном, и присутствие индийской армии сразу же бросалось в глаза.
        Через несколько минут они продолжили свой путь. Чем дальше на запад они продвигались, тем круче становилась дорога. Им приходилось ехать по краю глубокой пропасти, а на очень крутых поворотах колеса «тойоты» почти повисали в воздухе. Меир старалась не смотреть на то, как тяжелые капли дождя падают вниз с головокружительной высоты, и только один раз охнула, когда из-за поворота прямо на них выскочил грузовик. Водитель даже глазом не моргнул, когда их машина проехала в дюйме от грохочущего борта грузовика. Дорога стала настолько ухабистой, что пассажирам пришлось держаться за ремни безопасности, чтобы не биться головой о крышу машины. Посреди всего этого кошмара, убаюканная адской тряской, Лотос заснула.
        — Интересно, они знают, что такое асфальт? — простонала Карен.
        Бруно повернулся к ним.
        — Он не продержался бы здесь больше шести недель. Спрессованная смесь камней и песка — единственное, что может выдержать эту погоду и грузовики. Поддерживать дорогу даже в таком состоянии большой труд. — Это была самая длинная фраза, которую он произнес с тех пор, как они выехали из Леха.
        — Ага. Ой! — Их снова подбросило в креслах.
        Камни разлетались из-под колес и исчезали в мрачной бездне. Далеко внизу Меир увидела оловянную ленту реки. Она поблагодарила Господа, что сейчас не сидит в переполненном автобусе с утомленным водителем за рулем.
        — Дорогу между Лехом и Шринагаром открыли для автомобильного транспорта только в шестидесятых, — сказал Бруно, — до этого была неширокая тропа, и ездить можно было только на пони.
        — Сколько времени это занимало?
        — Между городами двести пятьдесят миль. За неделю можно было добраться.
        Помолчав, Меир добавила:
        — В восемнадцатом веке невозможно было проехать даже на лошади. Все грузы доставляли пешие носильщики. Они проходили весь путь от Тибета до Кашмира. В основном доставляли шерсть для изготовления пашмины.
        Бруно обернулся и посмотрел на нее. Впервые их взгляды встретились.
        — Вы интересовались историей старых торговых путей?
        — Да.
        — Я тоже интересовалась, — вставила Карен.
        Бруно улыбнулся жене. Меир подумала, что он очень привлекательный мужчина. Чувство неловкости, которое она испытывала в присутствии четы Беккеров, внезапно усилилось. При первой встрече она позавидовала их близости, потом подозревала, что объединяет их, с одной стороны, диаметральная противоположность характеров, а с другой — безграничная любовь к дочери. Но теперь она подумала, что, наверное, ошибалась. Бруно смотрел на жену с обожанием.
        — Знаю, что ты интересовалась, — тепло сказал он ей.
        После очередного поворота Меир в прорехе серых облаков увидела в отдалении белую стену снега. Через час проснулась Лотос и начала капризничать. Она вертелась в кресле и отворачивалась от напитка, который ей предложила Карен.
        — Нам нужно остановиться минут на десять, — сказала она водителю. — Далеко до Ламаюру?
        Мужчины покачали головами.
        — Еще далеко, — ответил водитель.
        Они остановились на обочине, чтобы попить чаю. Дождь превратил дорогу в скользкую петляющую ленту грязи, проезжающий транспорт поднимал тучи грязных брызг. Поток машин на запад был постоянным и плотным. Меир догадалась, что водители торопятся добраться в Зоджи-Ла до темноты и снежной бури. За последние несколько минут дождь превратился в мокрый снег и бесформенными кляксами падал на лобовое стекло. Их маленькая группа приютилась под брезентовым навесом торговца. Увидев людей, Лотос повеселела. Бруно поставил ее на ножки и отпустил погулять, завести новых друзей. Карен исследовала кастрюльки торговца. Она купила мясное рагу и миску риса и почти все скормила Лотос. Осторожная Меир перекусила шоколадным батончиком и горстью орехов. Водитель отошел к группе мужчин, чтобы переброситься с ними парой фраз. В основном речь шла о погоде. Они быстро обсудили главные новости, и Бруно заторопил всех садиться в машину. Карен вздохнула:
        — Неужели мы не посмотрим Ламаюру? На фотографиях он выглядит как сказочный замок, с башенками и шпилями.
        — Карен, мы не сможем остановиться в монастыре, — сказал Бруно.
        — Что?
        — Мы должны преодолеть перевал как можно быстрее.
        — Да ладно! Часик погоды не сделает.
        Водитель уже занял свое место. Машины, двигающиеся по встречной полосе, включили фары. Желтые конусы света еле пробивались сквозь пелену снега.
        — Сделает, дорогая, еще как сделает!
        Карен была в ярости.
        — Слушай, в чем дело? Я понимаю, что тебе неинтересно, но это старейшая гомпа в Ладакхе! Датируется десятым веком. Там есть такие фрески и танка, которых нет больше нигде в мире. Мы должны это увидеть!
        — Не в этот раз.
        Наступила тишина. Меир кожей чувствовала, как воздух вокруг парочки словно электризуется. Дворники соскабливали со стекла комки мокрого снега, но тут же налипали новые. Лотос молча прижимала к себе куклу.
        — Бруно, это всего лишь небольшой снежок. Не вижу повода для паники.
        — Мы едем прямо в Фоту-Ла. Там спустимся в Каргил, — вмешался водитель.
        Похоже, буря миновала. Карен стиснула челюсти, но больше ничего не сказала. Ехать становилось все труднее и труднее. Снегопад усилился, вдоль дороги уже появились небольшие сугробы. Поток машин значительно уменьшился. Меир сосредоточила все внимание на Лотос и старалась игнорировать пропасть, которая зияла в футе от колес машины. Она пришла к выводу, что, если не смотреть туда, ехать не так страшно.
        Меир заметила еще один неожиданный знак пограничных дорог: «Женаты? Сбросьте скорость». Они забрались уже очень высоко. Машина начала буксовать, водитель поддал газу, колеса еще раз провернулись на месте. Карен больше не сердилась из-за монастыря. Бруно и водитель тихо переговаривались. Машина ехала очень медленно на самой низкой передаче, водитель старался попадать в колеи, оставленные впереди идущей машиной, которые быстро забивались серым месивом из снега и грязи.
        — Снег. Очень плохо, — резко выдохнул водитель.
        В следующее мгновение на крутом подъеме «тойота» начала скользить назад. Карен и Меир запаниковали, они обе вцепились в кресло Лотос. Меир, потеряв ориентацию, пыталась определить, в какой стороне находится пропасть. Бруно выскочил из машины. Ударом ноги он отправил камень под заднее колесо машины. Водитель бросился ему на помощь. Карен и Меир остались в машине.
        — Выходим! Выходим! — щебетала Лотос.
        — Нет, милая. Посмотри, какой снег идет.
        Мужчины, напрягая все силы, заталкивали под колеса «тойоты» камни вместе с грязью, и машина наконец остановилась, но буквально через минуту снова стала скользить вниз.
        — Плохо дело! — крикнул Бруно.
        — Да, очень плохо, — согласился водитель.
        Мужчины вернулись в машину.
        — Мы не проедем. Нужно возвращаться.
        — Возвращаться? — вскричала Карен. — После всего этого?
        — До Ламаюру пять миль. Мы переночуем там.
        — Правда?
        — Да. В противном случае придется ночевать здесь, в машине. Заодно посмотришь на свои фрески.
        Карен заправила за уши огненно-рыжие пряди, смущенно улыбнулась Меир. Возможно, ей было немного стыдно за свое недавнее поведение.
        — Мне жаль, что так вышло. Но это дорога, верно?
        — Да, верно, — согласилась Меир.
        Водитель изловчился и развернул машину на скользком пятачке между отвесной стеной и пропастью. Они начали медленно и осторожно спускаться с холма. Кроме падающего снега Меир ничего не могла рассмотреть за окном. К горлу подступил удушающий комок тошноты.
        Темнота казалась непроницаемой. Меир цеплялась за шершавую стену и вспоминала, откуда она пришла, жалея, что оставила фонарик в машине. Она дошла до угла и, споткнувшись о невысокий порожек, чуть не упала. Воздух здесь был просто ледяным. Путь во внутренний двор преграждала запертая на щеколду дверь. Замерзшими пальцами она наконец нащупала металлическое кольцо и потянула за него. Дверь резко открылась, внутрь ворвался холодный ветер и снег. Меир вышла во двор. Женщина, помогавшая разместиться в комнате, показала Меир, где находится кухня, но сейчас внутренний двор был завален снегом, и Меир отчаялась отыскать в белом хаосе низкую дверь. Вверх Меир тоже старалась не смотреть. Древние монастырские стены грозно нависали над зданиями, казалось, еще немного — и они всей своей мощью обрушатся на несчастных людишек. В снежной пелене стены были едва различимы, но их гнетущее присутствие буквально ощущалось кожей. Порыв ветра бросил ей в лицо колкое облако снега. Меир пробиралась через сугробы. Наконец она нырнула под навес, который прикрывал небольшое деревянное крыльцо, и увидела свет. Дверь
распахнулась, и она ввалилась внутрь, отряхиваясь от снега, как собака отряхивается от воды. Она надавила плечом на дверь и с трудом закрыла ее.
        — Привет, Май! — крикнула Лотос.
        Помещение было слабо освещено одной керосиновой лампой. На полу лежало три матраса, а в центре была маленькая печь с дымоходом, из которого в холодный воздух комнаты тонкой струйкой просачивался дым. Женщина, которую Меир видела раньше, стояла перед печью и бросала в топку блины высушенного навоза. Несколько мужчин, вероятно водители грузовиков, попавшие в ловушку снежной бури, сгорбившись, сидели на двух матрасах. Они курили и тихо переговаривались, но когда появилась Меир, замолчали и уставились на нее. Третий матрас был занят Бруно и Лотос. Девочка сидела в спальнике и была еще укутана одеялом так, что виднелось только розовое личико. Весь этот кокон был упрятан в отцовское пальто. Меир почувствовала легкий укол зависти. «В этих обстоятельствах нужно любым способом хранить тепло», — немедленно одернула она себя.
        — Попрыгай, — попросила Лотос. — S’il vous plat!^[23]^
        — Лотос, в комнате нельзя. Нужно выйти на улицу.
        — Выходи, — сказала девочка и показала пальчиком на дверь, словно это было чем-то само собой разумеющимся.
        — Завтра, — пообещала Меир.
        — Там снег идет, Ло, ты не забыла? — напомнил ей Бруно. — Мы все останемся здесь, пока не потеплеет.
        Бруно подвинулся и указал на место рядом с собой. Меир аккуратно протиснулась между почерневшими кастрюлями и башней из плетеных клеток с заточенными в них курами и села рядом с ним. Мужчины продолжили разговор. Женщина закрыла дверцу печи.
        — У Карен мигрень. Она сходила в ванную и сейчас спит, — сказал Бруно.
        Ванная комната находилась в нескольких ярдах от кухни. Там был медный бак с краном, сливное отверстие находилось в полу, в пластиковой мыльнице лежал кусок серого мыла. Туалет, который Меир нашла первым делом, был обустроен под навесом в дальнем углу двора. Это был так называемый ямный туалет, только вместо ямы между подставками для ног зияла пропасть глубиной в несколько сот футов. Через дыру, заменявшую унитаз, с воем и свистом врывались холодный ветер и снег.
        Гостиница была переполнена. Там расположилась большая группа немецких туристов, автобус которых не смог преодолеть перевал. В деревне, расположенной под стенами Ламаюру, также негде было устроиться. Водитель Беккеров приложил немало усилий, чтобы найти место для ночлега. Первое впечатление было просто ужасным: проваливаясь по щиколотку в подмерзшую грязь и спотыкаясь, они подошли к груде камней и досок, которая меньше всего напоминала человеческое жилище. Внутренний двор защищала от ветра массивная стена из необработанного камня. Комнаты для гостей и служебные помещения были вырублены в скале и напоминали кельи отшельников.
        Водитель устроил их в гостевом доме, а сам отправился к своему кузену, который жил неподалеку. Европейцы заняли последние свободные комнаты. Новым беглецам от непогоды придется довольствоваться матрасами, которые разложили на полу в кухне.
        — Я могу чем-то помочь? — спросила Меир.
        — Нет, — покачал головой Бруно, — но спасибо, что спросила.
        — Здесь не очень уютно, зато тепло. Все лучше, чем провести ночь в машине.
        Бруно крепче обнял дочь.
        — Да, оставаться на дороге было небезопасно.
        Меир прекрасно понимала, что штурмовать горные дороги во время снегопада — это глупость, граничащая с самоубийством. Они застряли бы в снегу и, возможно, попытались бы спастись пешком. А поход по пустынной дороге во время снежной бури мог закончиться трагически.
        Меир поежилась. Несмотря ни на что, ей не нравилось это место. И не потому, что ему не хватало домашнего уюта. Дело было в другом. Изо всех углов на нее наступала темнота, а воздух пропитался отчаянием и враждебностью. Но на сегодня мрачная каменная келья стала для нее самым безопасным местом. Меир посмотрела на розовые щечки Лотос. Девочка сосала большой палец.
        — Мы будем сидеть тихо, как мышки, правда, Ло? — улыбнулась она ребенку.
        В комнату вошла еще одна женщина. В руках она держала небольшую кастрюлю, над которой поднимался легкий пар. Бруно взял кастрюлю и поблагодарил женщину. Он сел и ласково спросил у дочери:
        — Лотос, будешь ужинать?
        Бруно начал кормить ее с ложки разогретыми бобами в соусе и кусочками лепешки. Лотос наполовину выбралась из своего кокона и ела с аппетитом, размазывая соус по щекам и подбородку.
        — Мы всегда прихватываем с собой пару банок. Лотос ест это с большим удовольствием. — Бруно понизил голос и добавил: — Боюсь, в скором времени мы все можем перейти на такую диету.
        Тем временем женщины поставили на огонь почерневший от сажи котел, затем сели прямо на земляной пол и начали чистить и нарезать лук. Овощи полетели в котел. Мужчины одобрительно загудели и, видимо, принялись поторапливать хозяек.
        — Мы здесь всего на одну ночь, — весело возразила Меир.
        Но Бруно не разделял ее оптимизма.
        — Надеюсь, так и будет, — мрачно отозвался он.
        Бруно был опасным и привлекательным одновременно. Черные брови сошлись на переносице, взгляд твердый и открытый. Карен была полной противоположностью мужа, их союз как раз подтверждал правило «противоположности притягиваются».
        Лотос доела свои бобы и потянулась к кастрюле, чтобы проверить, не осталось ли еще немного на дне. Разумеется, она вымазала маленькие ручки в саже. Бруно достал носовой платок и тщательно вытер ладони Лотос.
        — С грязными руками не пускают в кроватку, — терпеливо объяснял он. — Ты же не хочешь все перепачкать, правда?
        Затем Бруно достал из кармана яблоко, очистил его и разрезал на четыре части. Лотос с удовольствием захрустела четвертинкой. Последний кусочек она дожевывала медленно, глазки у нее слипались.
        — Пора спать, — прошептал Бруно. Он укутал ребенка в одеяло, покрепче прижал к себе. Затем бросил взгляд в сторону кипящего казана и женщин, готовящих еду. — Может, поужинаем вместе? — предложил он Меир.
        Приглашение прозвучало довольно холодно и по-деловому, но в уголках его губ притаилась улыбка.
        — Конечно. С удовольствием, — ответила Меир.
        Бруно вышел. Меир прислонилась к стене и стала наблюдать за работой поваров. Печь гудела, кухню заполнил запах варящихся овощей. Узкое окно покрывал конденсат, крупные капли скатывались на подоконник, но в кухне теплее не становилось. Меир подумала, что вполне могла оказаться где-то в снежном плену в компании израильских мальчиков, но, к счастью, она была с Беккерами и поблагодарила всех богов за то, что они нашли пристанище в Ламаюру.
        Минут через пятнадцать вернулся Бруно. Отряхнув с себя снег, он присел на матрас рядом с Меир. Водители внимательно смотрели на них, но через некоторое время потеряли к ним интерес. Как только это произошло, Бруно достал из вместительного кармана флягу, затем — пару металлических стаканчиков. Один протянул Меир.
        — Это коньяк, — пробормотал он и налил понемногу в стаканчики.
        Они отсалютовали друг другу. Бруно сделал большой глоток. Меир последовала его примеру. Алкоголь быстро согрел ее промерзшие косточки.
        — Как дела у Карен?
        — Лежит на кровати. Читает какие-то свои буддистские тексты. Я положил Лотос рядом с ней, и она тут же заснула. — Бруно помолчал. — Моя жена, она очень любит командовать, любит, чтобы все было, как она задумала, поэтому неожиданные ситуации, когда она не может ничего изменить, выводят ее из себя. Думаю, буддистское мировоззрение не подходит людям с таким характером. Кажется, буддисты призывают укрощать свои желания. Честно говоря, не знаю, как она справляется с этим и продолжает обучение.
        Их взгляды встретились. Бруно в общении был весьма сдержан, даже суховат, но в целом производил впечатление умного и веселого человека. В чем-то он вел себя как типичный швейцарец, но в чем-то отходил от стереотипов. Это делало его привлекательным и интересным.
        — Ты исповедуешь какую-нибудь религию? — спросила Меир.
        Бруно отрицательно покачал головой.
        — Нет, а ты?
        — И я нет. Но мой дедушка был миссионером. Он и моя бабушка работали в Уэльской пресвитерианской миссии в Лехе.
        — Поэтому ты решила приехать сюда?
        — Недавно умер мой отец. Его родители были частью нашей жизни, потому что жили рядом, но мы почти ничего не знали про бабушку и дедушку по материнской линии. Мама умерла, когда мне было пятнадцать, и эту часть семейной истории мы потеряли вместе с ней. Я хочу восполнить эту потерю.
        Меир почти никогда не говорила о матери, даже с Хэтти. Она инстинктивно оберегала рану, которую оставила в душе ранняя смерть мамы. Почему она рассказывает Бруно Беккеру о своей личной жизни? Подумав об этом, Меир внезапно осознала, что с самой первой встречи ей ни разу не удалось рассказать о себе Карен. Всегда что-то мешало. Может, дело в Карен? Она как пламя, и рядом с ней все горит только ее огнем. А сейчас непредвиденное стечение обстоятельств — снежная буря, пристанище под монастырскими стенами — побудило Меир откровенно поговорить с мужем Карен.
        Она сделала еще один глоток коньяка. У нее почему-то дрогнула рука, и край металлического стаканчика стукнулся о зубы.
        — Продолжай, — негромко сказал Бруно.
        Она рассказала ему о шали и о том, что ей удалось узнать в Лехе и Чангтанге. Бруно слушал внимательно. Он расслабленно прислонился к стене, но продолжал внимательно изучать ее лицо. Женщина бросила горсть риса в кастрюлю, запах баранины наполнил кухню. Бруно понравилась история о Церинге и его дяде, в особенности его поразило то, что старик сохранил детские воспоминания о радио в доме миссионера.
        — Значит, ты идешь по следам шали. И они ведут в Шринагар? — спросил он.
        — Да. Правда, не знаю, что там меня ждет, — сказала она и подумала, что главной ее целью будет история той фотографии.
        Бруно отвинтил крышку фляги и плеснул в стаканчики еще коньяка. Меир потягивала коньяк и постепенно расслаблялась. День выдался нелегким, от долгой тряски болели все мышцы, особенно плечи и ноги. Бруно покрутил в руках стаканчик, некоторое время он задумчиво смотрел на его полированную поверхность.
        — Мне повезло чуть больше. Мои родители живы. Правда, давно в разводе. Мать повторно вышла замуж. Она живет в Женеве, недалеко от нас, обожает Лотос. У отца все хорошо с физическим здоровьем, но совсем плохо с памятью. Мы с сестрой приняли решение поместить его в специальную клинику. Вопреки моим ожиданиям, там неплохо. Перед поездкой я навещал его. Мы сидели на балконе, смотрели на горы и разговаривали. Мы подолгу говорим. Ему нравятся истории о дальних странах, разных людях, хотя он почти ничего не запоминает из того, что я ему рассказываю. Он всегда внимательно слушает меня и кивает. А он напомнил мне, что одна из его подруг — индуска и родом она из Кашмира. Память — странная штука. Папа в мельчайших подробностях помнит, как его подруга и ее мать приехали в Швейцарию после войны, но иногда забывает, кто я. Я пообещал ему навестить ее в Дели.
        Меир понимающе кивнула. В последние дни своей жизни ее отец тоже отправлялся все дальше и дальше в прошлое.
        — Мама этой девушки, наверное, принадлежала к тому же поколению, что и твои дедушка и бабушка. Она была христианкой, католичкой. Возможно, они даже были знакомы.
        — Ты так думаешь? От Леха до Шринагара довольно далеко.
        Бруно вздохнул:
        — «Довольно далеко» — это в хорошую походу, сегодня Шринагар так же далеко, как и Южная Америка.
        — Я даже не знаю, заезжали ли они так далеко на запад. Но это вполне возможно. — Меир снова вспомнила о фотографии.
        — Думаю, можно спросить у друзей отца. Если мы одновременно окажемся в Дели, обязательно зайдем к ним в гости.
        Их взгляды снова встретились.
        — С удовольствием, — сказала Меир.
        Повара наконец закончили готовить ужин. Маленькая девочка разложила еду по жестяным тарелкам и начала раздавать их всем сидящим в кухне. Бруно пошел за своей порцией и по пути посмотрел в окно — узнать, что с погодой. Вернулся он с посеревшим лицом.
        — Выбраться будет нелегко, — мрачно произнес он.
        Глубокий снег блокирует горные дороги в обоих направлениях. Меир представила, какую работу нужно проделать, чтобы расчистить их. Один из водителей посмотрел на Бруно, пожал плечами и красноречиво махнул рукой.
        — Очень плохо. Очень рано, — пробурчал он.
        Бруно кивнул.
        — Очень плохо, — согласился он и сел на свое место. — Даже в Швейцарии мы испытываем большие проблемы во время сильных и внезапных снегопадов, что уж об Индии говорить.
        Вспомнив недавний разговор с Карен, Меир спросила:
        — Ты родился в Женеве?
        Взгляд Бруно потеплел, он даже придвинулся ближе — наверное, обрадовался возможности поговорить о родине.
        — Сейчас я живу в равнинной части Швейцарии. Вынужден был переехать из-за работы. Я инженер. Но мой настоящий дом, мои корни в горах. Родился я в Бернском Оберланде^[24]^, рядом с Гриндельвальдом^[25]^. Знаешь, где это?
        — Нет.
        Меир будто выключили. Наверное, у нее случился приступ клаустрофобии. Она почти не слушала собеседника, думая, что находится в крошечном помещении, из которого нельзя выйти наружу. Меир представила себе залитые солнцем альпийские луга и темные ели.
        — Расскажи мне.
        — Моя семья занималась сельским хозяйством, — начал он. — Летом они выгоняли коров на альпийские пастбища. Зимой там было море снега.
        Меир внимательно слушала. Ей было тепло. Бруно рассказывал о своем доме, о мелочах, которые знакомы любому человеку, выросшему в деревне. Конечно же, в каких-то деталях их воспоминания расходились, но у Меир возникло странное чувство, будто она и Бруно провели детство вместе. Бруно очень любил Швейцарию и скучал по родным местам. Он не говорил об этом прямо, но интонация и грустный взгляд выдавали его с головой. Меир вспомнила Уэльс. В этот миг она поняла, что у нее больше нет родного — во всех смыслах этого слова — дома, что в небытие канул важный фрагмент ее жизни.
        Бруно рассказал о тайных тропах, которые вели через альпийские перевалы и соединяли долины. В начале девятнадцатого века только фермеры знали об их существовании. Они были бедными людьми, и когда первые туристы начали посещать Альпы, Беккеры и их соседи быстро поняли, что могут стать проводниками и зарабатывать на этом неплохие деньги. До тех пор никто и подумать не мог, что по горным тропам и скалам можно карабкаться только ради удовольствия. Добраться в соседние деревни, чтобы найти работу, или продать сыр, или, возможно, совершить паломничество в отдаленную святыню — такие мотивы были понятны простым деревенским жителям, но альпинизм ради развлечения или абстрактной научной цели — это не укладывалось в их головах. С каждым годом путешественников и ученых становилось все больше и больше. Они поднимались по тропам, которые давным-давно проложили местные, а после триумфального покорения очередной вершины разъезжались по домам писать о своих успехах и составлять каталоги находок. Известия о чудесных Альпийских местах быстро разошлись по Европе. Вскоре не только спортсмены и ученые, но и богатые
туристы облюбовали этот уголок Швейцарии. Беккеры были первыми среди тех, кто начал предлагать им профессиональные услуги проводников.
        — Мой прадед, например, был гидом у Эдуарда Уимпера^[26]^, — сказал Бруно.
        Меир вынуждена была признать, что ничего не знает об Уимпере. Бруно удивленно поднял брови.
        — Англичанин. Он первым взошел на Маттерхорн, ему помогали проводники из Церматта^[27]^. На спуске случилась трагедия, четверо погибли, но сам Уимпер остался жив. Он потом часто приезжал в Оберланд, и всегда его гидом был Кристиан Беккер. В двадцатых годах уже мой дед Виктор продолжил традицию. Он и его клиент попытались покорить северную стену Эйгера. Они попали в страшную бурю. Виктор спас того альпиниста. Другим повезло меньше.
        — Ты, наверное, гордишься предками.
        — Да, — кивнул Бруно.
        — А я почти ничего не знаю про альпинистов, — призналась она, по потом вспомнила кое-что. — В Лехе, на европейском кладбище, я видела мемориальную табличку. Там упоминалась Нангапарбат.
        Меир вспомнила название горы, но совершенно забыла имя погибшего.
        Бруно пришел на выручку:
        — Меттью Форбс. Математик из Кембриджа. Выдающийся молодой человек.
        — Ты тоже видел табличку?
        — Да, я был там. Экспедицию на Нангапарбат вел швейцарец по имени Райнер Стамм. Это его спас мой дед на Эйгере. После тех событий они стали хорошими друзьями.
        Значит, и у нее, и у Бруно были причины посетить кладбище. Похоже, благодаря истории связь между ними стала еще крепче. Может, дело было в снеге или в коньяке, эффект которого значительно усиливался на высоте, но она сейчас представляла, как легонько кладет голову на плечо Бруно Беккеру, а потом прижимается к нему всем телом. Она посмотрела на Бруно и со смешанным чувством удовольствия и страха поняла, что он фантазирует о том же. Она выпрямилась и прислонилась спиной к холодному камню. Бруно тоже сел прямо. Оба принялись внимательно изучать свои тарелки с тушеной бараниной. Меир попробовала блюдо, Бруно последовал ее примеру. Они одновременно ощутили специфический, весьма неприятный вкус баранины. Бруно плотно сжал губы.
        — Ты был прав насчет бобов, — хихикнула Меир.
        Рис и темно-коричневый дхал^[28]^ едва ли можно было назвать съедобными.
        — Нужно запить, — сказал Бруно и снова открыл флягу с коньяком. — Теперь твоя очередь рассказывать о себе.
        Меир не испытывала в этом затруднений благодаря выпитому коньяку. Она начала с первого, что пришло в голову:
        — После смерти отца мы с сестрой и братом решили продать старый дом. Я выросла в этом доме. Непростое решение, но у нас не было возможности присматривать за ним. Мы бы приезжали только на выходные, а все остальное время дом стоял бы пустым. Там было бы грустно, пыльно и куча паутины. Но я до сих пор чувствую связь с этим местом. Сегодня почему-то особенно остро почувствовала.
        — Понимаю, — тихо сказал Бруно, — продолжай.
        Меир рассказала ему о последних днях в доме. Ни с кем, кроме него, она не решалась говорить об этом. Если кто-то расспрашивал ее, она отнекивалась и уверяла, что все в порядке.
        Эйрлис и Дилан ушли раньше. Эйрлис сложила вещи в машину (еле все поместилось), положила папку и список на переднее пассажирское сиденье и уехала первой. Дилан открыл для нее ворота. Эйрлис покинула отчий дом без лишних сантиментов, словно вычеркивая очередной пункт из своего списка. Меир и Дилан остались стоять во дворе. Она посмотрела на гнездо, которое свил дрозд в ветках белой сирени. Дилан взял ее за руку.
        — Не грусти, — сказал он.
        — Это светлая грусть, — отозвалась она. — Мы были счастливы здесь, правда?
        — Ты про детство?
        Дом, двор, лужайка перед крыльцом — все напоминало о минувших деньках.
        Меир сама ответила на свой вопрос:
        — Да, очень счастливы, только вот не понимали этого тогда.
        Они рассмеялись: в детстве Меир ненавидела жизнь в деревне. Дилан поцеловал ее в лоб и тоже уехал. Меир была рада возможности провести еще несколько часов наедине со старым домом. Она прошлась по пустым комнатам, закрыла все двери. В кухню залетел шмель, Меир выпустила его на волю, а потом сама вышла на улицу, устало прислонилась к каменной стене, окружавшей сад. Она посмотрела на серые стены, на желтые кляксы мха на крыше, на окна, как будто вырезанные ножом в толстых стенах, на весь дом, который цеплялся за склон холма и так долго простоял на этой земле, что издали его можно было принять за обломок серой скалы, торчащий на зеленой лужайке. У Меир осталось еще одно дело. Она перелезла через стену, воспользовавшись тем же выступом, который помогал ей в детстве убегать вместе с Диланом в поля. Она прошла по высокой мокрой траве мимо холма, который облюбовало стадо овец, и направилась прямо к небольшому леску.
        Земля под деревьями светилась мягким голубоватым свечением — в эту майскую неделю зацвели колокольчики. Меир нарвала небольшой букет, из поврежденных стеблей сочилось молочко, в воздухе витал знакомый запах. Она завернула стебли в носовой платок. Букет колокольчиков — последнее воспоминание о доме — перекочевал на пассажирское сиденье. В машине дисциплинированной Эйрлис на этом месте лежали папка и список. Несколько минут Меир просто сидела в автомобиле и смотрела на дом и холмы. Затем она завела машину и отъехала от дома, так же, как это сделали ее сестра и брат.
        Проезжая мимо деревни, Меир остановилась у кладбища. На противоположной стороне улицы у почтового ящика она увидела Тала Уильямса. Вот уже сто лет его семья обрабатывала поля за старым домом. Он помахал ей сложенной газетой, обветренное лицо мужчины зарумянилось. Двадцать лет назад Меир подарила Талу свой первый поцелуй. Она тоже помахала ему, но он не стал подходить к ней. Тал присутствовал на похоронах Хью (черный костюм и белая рубашка определенно не шли ему), наверное, он догадался, зачем приехала Меир. Она открыла кладбищенскую калитку, прошлась по тихой тисовой аллее. Возле крана, вделанного в стену, она нашла пустую баночку из-под варенья, налила туда воды и поставила колокольчики. Осторожно, чтобы не расплескать воду, она отнесла букет на могилу родителей. Затем села на скамейку и начала в который раз перечитывать надписи на надгробиях.
        Бруно умел слушать. Каждый раз, когда она делала паузу, он понимающе кивал. Когда их тарелки опустели, остальные заложники непогоды уже мирно спали на своих матрасах.
        — Ты могла бы остаться дома. Ты об этом сейчас думаешь? Может, даже выйти замуж за своего фермера и жить долго и счастливо, — сказал Бруно.
        Меир с удивлением посмотрела на него.
        — Нет, не могла бы. И он не мой, и я никогда не хотела, чтобы он стал моим. В этом году он женился на девушке, с которой до этого долго встречался. Но мы все иногда с грустью думаем о том, что могло случиться, но не случилось. Разве я не права? Возможно, и у тебя случаются приступы ностальгии и ты жалеешь, что не остался дома, в горах. Бедные коровки каждую весну пасутся без тебя.
        Меир несла полную чушь. Она подумала, что лучше бы вышла замуж за Хэтти, вместо того чтобы теперь чувствовать, как ее тянет к мужу Карен.
        Бруно рассмеялся. И почему это Меир казалось, что он строгий и неприветливый?
        — Ты абсолютно права. Но мне не нравится жить на одном месте. Это не для меня. И мы живем как хотим. Верно?
        Меир сказала «да», потому что так и было.
        — Сейчас моя семья владеет не коровами, а несколькими подъемниками и курортами. Лыжный спорт зимой, летом — походы в горы, — будничным тоном добавил он.
        Меир сообразила, что у Беккеров нет проблем с деньгами.
        — А Карен не нужно место, которое она могла бы назвать домом?
        — Нет, Карен — свободная птица, — ответил Бруно.
        Мужчины на соседних матрасах крепко спали. Они лежали вповалку, подтянув колени к груди. Меир подумала, что ей тоже пора спать, но так не хотелось выходить на улицу и по холоду бежать в комнату. Бруно заглянул во флягу — она была совершенно пуста. Меир с трудом поднялась на ноги.
        Пол внезапно качнулся, и Меир схватилась за стенку. Бруно поддержал ее под локоть и включил фонарик.
        — Боже мой! — рассмеялась Меир. — Хороший коньяк.
        — И хорошая компания, — добавил Бруно.
        На улице бушевала метель. Холодный ветер швырял им в лицо колючий снег. Во дворе намело огромные сугробы. Им нужно было пересечь его по диагонали. Бруно велел ей идти по его следам. Слабый луч фонарика упирался в сплошную стену из хаотично мечущихся снежинок. Ветер распахнул дверь, ведущую к каменным комнатам-кельям. Холодный коридор наполовину завалило снегом. В углу за дверью Бруно обнаружил лопату и начал энергично отбрасывать снег. Меир держала фонарик. Совместными усилиями им удалось закрыть дверь и надежно запереть ее на деревянную щеколду. Их тени плясали на каменных стенах.
        — У тебя есть фонарик? — спросил он.
        — В машине, — призналась Меир.
        — Возьми пока этот. Утром достанем из машины твой.
        — Но… — Меир оборвала себя на полуслове.
        Понятно, что завтра они никуда не уедут отсюда. И она была рада этому. «Будь осторожна! — сказала она себе. — И даже не думай об этом». Просто она выпила, а тут такой снег и холод. Завтра она и не вспомнит об этой непонятной тоске и неясных желаниях. В конце концов, она ведь уже не школьница-фантазерка.
        — Тебе нужно поспать. Надеюсь, в твоей комнате не очень холодно.
        — Доброй ночи, — отозвалась Меир.
        Свет фонарика неровно отражался от влажной каменной стены. Меир сняла верхнюю одежду, но остальное снимать не стала, наоборот, натянула на себя еще одну теплую рубашку, шапку и пару носков. Она забралась под одеяла, выключила фонарик и представила, как Карен и Бруно лежат в одной постели, а маленькая Лотос между ними. Меир прижала руки к лицу, потерла глаза и постаралась выбросить из головы все лишние мысли. Она стала прислушиваться к завываниям ветра за стеной и незаметно для себя заснула.
        Меир проснулась с первыми лучами солнца. Сквозь крохотное окно виднелся клок серого неба. Все кости ныли, руки и ноги затекли. А еще очень хотелось пить и жутко болела голова. Осторожно она протянула руку и нащупала бутылку с водой. Ее содержимое превратилось в кусок льда.
        Она быстро оделась. Двор пересекали дорожки, протоптанные между высокими сугробами. Ветер утих, с гор спустился густой туман, снежинки лениво плясали в белой мгле. Стараясь не делать резких движений, Меир медленно брела по сонному двору. В кухне яблоку негде было упасть, похоже, со вчерашнего вечера людей прибавилось. Бруно тоже был там и беседовал с водителем арендованной им «тойоты». Водитель бурно жестикулировал фиолетовым мобильным телефоном. Мужчины выглядели подавленными и мрачно посматривали в окна. Только Карен и Лотос улыбались и, обрадовавшись появлению Меир, бросились к ней.
        — Привет, прости за вчера. Я просто отключилась. Надеюсь, Бруно присмотрел за тобой, — сказала Карен. Она была бледна, но вела себя как обычно.
        Меир кивнула. Сейчас она могла думать только о воде. Рядом с ванной стояла пластиковая канистра. Эту воду никто не кипятил — просто пропустили через фильтр. В обычных условиях Меир не стала бы ее пить, но жестокая жажда заставила ее пренебречь правилами гигиены. Она налила полную кружку и залпом выпила. Лотос листала книжку с картинками и рассказывала сама себе сказку. Светлые кудряшки торчали из-под шапочки. Даже хмурые кухарки при виде этого прелестного ребенка расцветали в улыбке. Пока Бруно совещался с водителем, Меир позавтракала теплой рисовой кашей. Бруно принес неутешительные новости:
        — Гулам связался с друзьями из Каргила. Дорога закрыта, но армия и команды пограничных дорог сейчас расчищают завалы.
        — И что это означает? — со вздохом спросила Карен.
        — Это означает, что мы пробудем здесь некоторое время. По крайней мере, тут мы в безопасности. Гулам сказал, что на дороге осталось несколько грузовиков и легковых машин. Они хотят сформировать поисковый отряд и спасти людей.
        — Милый, будешь кашу? — Карен протянула ему миску.
        — Жаль, я не купил сотовый Джамму и Кашмира или спутниковый телефон. — Бруно явно нервничал.
        Он перевернул свой блэкберри и хмуро уставился на темный экран. Меир понимала его обеспокоенность. Для нее самым страшным была полная изолированность монастыря. Для них единственной возможностью связаться с миром был мобильный телефон Гулама, и неизвестно, как скоро разрядится его батарея. Она очень надеялась, что в монастыре есть электричество и мобильный можно будет подзарядить.
        — Как скоро расчистят дороги? — настойчиво спросила Карен.
        — Если не случится внезапного потепления, это займет несколько дней.
        — Правда? Так долго? — Карен повернулась к Меир, собирая волосы в пучок на затылке. — Надеюсь, у тебя есть хорошая книга. Если нет, можем вместе подняться в монастырь. Настенную живопись можно рассматривать часами.
        Все замолчали. Среди груды влажной одежды, лежавшей на матрасе, Лотос нашла свою куклу и начала ей что-то тихо напевать на французском. Тонкий голосок звенел в холодном воздухе. Бруно и Гулам решили вытащить багаж из «тойоты». Бруно предупредил, что это может занять некоторое время, поскольку им придется выкапывать машину из сугроба. Карен немедленно вскочила на ноги, Лотос не отставала.
        — Мы тоже пойдем. Я хочу прогуляться по снегу.
        — Сделаем снеговика! — пищала Лотос. — Папа, можно? Папа?
        Бруно умерил ее пыл — мол, это не парк в Женеве.
        — Не будь таким злюкой! — бросила ему Карен.
        Она не собиралась отступать. Ей очень хотелось погулять на свежем воздухе и размять ноги. «Все этого хотят! — настаивала она. — Нельзя целый день сидеть взаперти!» Карен вцепилась в Меир:
        — Пойдем с нами, пожалуйста!
        Меир подумала, что на холоде похмелье пройдет быстрее. В конце концов Бруно разрешил всем пойти на прогулку. Вооружившись лопатами, они отважно нырнули в туман. Впереди шел Гулам. Каждый шаг давался с трудом, Гулама едва было видно в белесой мгле. Было холодно и сыро. Они держались за стену и ступали по тропинке, протоптанной в глубоком снегу. Сложнее всего было идти по лестнице. Лотос крепко держалась за руку Карен. Девочка поскользнулась, маленькие ножки поехали вниз, но Карен вовремя подхватила ее.
        — Давай еще раз! — Лотос плюхнулась на очередную ступеньку. Личико ее сияло, щеки раскраснелись, и, казалось, холод был ей нипочем.
        Это был долгий спуск. Мимо прошел монах. На нем была теплая куртка с капюшоном, низ его одеяния пропитался влагой и тяжело волочился за ним по грязному снегу. На выбритой голове — смешная шапочка с помпоном. За ним шла пожилая женщина с огромной вязанкой дров за плечами. Несмотря ни на какие снегопады жизнь в Ламаюру будет идти своим чередом. Наконец все оказались на площадке. Впереди была еще одна секция ступеней, которая огибала холм. Меир решила, что они заблудились, но Гулам уверенно вел их сквозь плотный туман. Осторожно ступая, они продолжали спускаться. Дорога стала шире и ровнее.
        Снег и туман сгладили все острые углы. Даже полуразрушенные сараи и сломанные телеги выглядели как замысловатые элементы зимнего пейзажа и поражали своей красотой. То тут, то там на белом снегу виднелись отпечатки лап. За очередным поворотом открылся вид на плененные машины. Снег вокруг них был хорошенько утоптан, и, судя по оставшимся прогалинам и грязным разводам, несколько автомобилей уже удалось вытащить из сугробов. Возле одной из машин валялся растерзанный пакет с мусором. Ошметки полиэтилена и овощные очистки пестрели на рыхлом снегу.
        «Тойота» стояла самой последней. Бруно и Гулам приступили к работе. Меир остановилась, чтобы перевести дух. Что-то заставило ее посмотреть вверх. Именно в этот момент ветер разорвал пелену тумана у них над головами. Высоко-высоко плыли по небу черно-золотые купола и трепетали на ветру разноцветные флаги. Между горными пиками танцевали тысячи потрепанных вымпелов. Через секунду туман снова все поглотил. Меир подумала, что там, где сейчас была одна молочно-белая муть, ей удалось подсмотреть картинку из другого мира.
        Она слышала голоса людей и стук лопат. Запустили генератор. Он немного покашлял черным дымом, а потом смилостивился и загудел на одной низкой ноте. Меир встала, потянулась, чтобы разогнать кровь, но неприятное покалывание в руках и ногах не проходило. Она чувствовала себя так, будто стоит в сторонке и наблюдает за тем, как проходит ее день.
        Потом случилось то, что Меир будет помнить всю жизнь.
        Карен взяла в руки ком липкого снега. Она слепила небольшой снежок — основу будущего снеговика — и начала катать его по снегу. Лотос помогала маме, за ними Меир видела Бруно, который энергично разбрасывал лопатой снег. Меир запомнила его в виде большого черного знака вопроса на фоне белого снега. Лотос бросилась к ней. Улыбка сияла на лице, из курносого носа текли сопли.
        — Прыгни, Май! — попросила она. — Прыгни!
        Меир посмотрела через левое плечо. Места было достаточно, снег утрамбован. Она собралась, готовясь к прыжку, задержала дыхание. Краем глаза она заметила, что к ним приближается тень. Что-то выскользнуло из-под одной из машин и притаилось за кучей мусора. Но она уже была в воздухе. Машины, снег, небо и странная тень превратились в один смазанный кадр. Она приземлилась и услышала восторженный писк Лотос. Едва Меир восстановила равновесие, тень метнулась к ним. Она выросла будто из-под земли и набросилась на Лотос. Девочка закричала от ужаса, затем упала на землю. Пятнистая собака, дергаясь в конвульсиях, скалила зубы над маленьким тельцем.
        Карен закричала и бросилась вперед, но Бруно первым оказался рядом с ребенком. Он ударил собаку с такой силой, что та взлетела в воздух. Из открытой пасти текла слюна и капала на землю. Гулам замахнулся лопатой и нанес псу сильный удар по черепу. Животное тряхнуло головой и собралось снова броситься на людей, но еще один удар лопатой отправил его далеко за обломки скал, и оно исчезло в тумане.
        Бруно подхватил Лотос на руки.
        Девочка была смертельно бледной, она открывала рот, но не кричала, в глазах застыл ужас. На щеке виднелись следы зубов. Глубокая темно-вишневая кровь заполняла ранки и медленно стекала по белоснежной коже. Шапочка слетела, светлые волосы рассыпались по плечу отца. Кто-то открыл дверь. На улицу выскочили люди. Они смотрели в их сторону, показывали пальцами и шумно переговаривались.
        Бруно уже бежал. Ему мешали снег и толпа зевак, но он в считаные секунды добрался до ступеней, по которым они спустились во двор. Карен бросилась за ним. Меир схватила шапочку Лотос. Сжимая в кулаке мягкий комочек шерсти, она побежала за Беккерами. За ней, тяжело переводя дух, бежал Гулам. Впереди раздался дрожащий голос Лотос. Она кричала от ужаса и боли. Бруно уже поднимался по ступенькам, и за плотным туманом его не стало видно.
        Меир никогда не видела, чтобы человек двигался настолько быстро. Она бежала по следам, которые оставил Бруно в глубоком снегу, ее сердце готово было выпрыгнуть из груди, она судорожно хватала ртом воздух, сквозь шум в ушах она слышала слабые крики Лотос. Наконец она преодолела последнюю ступеньку. Всего в нескольких ярдах впереди Меир увидела заваленный снегом гостевой дом. На подгибающихся ногах она пересекла двор. Карен и Гулам не отставали от нее ни на шаг.
        В кухне кричащая девочка и перепуганные взрослые сразу же оказались в центре внимания. Бруно уложил Лотос на ближайший матрас, стал на колени рядом с ней. Девочка плакала и вырывалась. Рану нужно было срочно промыть. Он вылил бутылку воды на укус.
        — Принесите больше воды! Нужна мыльная вода, — потребовал он.
        Карен в отчаянии схватила одного из поваров за руку. Гулам помог перевести просьбу. Выглядел он испуганным.
        — Мама! — слабо простонала Лотос.
        Карен метнулась к ребенку. Она убрала со лба дочери светлые пряди и нежно прошептала:
        — Все хорошо, милая. С тобой все будет хорошо. Мама рядом.
        Через головы зевак им передали миску с водой и кусок мыла.
        — Нужна чистая ткань! — резко бросил Бруно.
        Карен дико осмотрелась вокруг. В этой кухне не было ничего чистого, а их сумки остались в «тойоте». Меир быстро сняла пальто и теплую рубашку. На ней было еще несколько слоев одежды, включая хлопчатобумажную футболку, которую она надела вчера утром в Лехе. Вчера? Ей казало, что она уже целую вечность замурована в тибетских снегах. Она сняла футболку и с непонятно откуда взявшейся силой разорвала ее на полоски. Бруно намочил тряпочку, намылил ее и стал тщательно промывать рану. Карен держала ребенка. Меир намочила и намылила еще одну полоску ткани. Бруно посмотрел на жену.
        — Ей не делали прививок, — сказал он.
        Карен замерла.
        — Каких прививок?
        Бруно понизил голос:
        — Ты знаешь.
        Меир поняла, о чем идет речь, но гнала от себя страшные мысли. Затем она посмотрела на Карен. За несколько минут молодая женщина превратилась в старуху, ее красота померкла, лицо являло собой маску горя и отчаяния. Карен медленно покачала головой из стороны в сторону. Она словно цеплялась за последнюю соломинку, которую ей протягивало неведение.
        — Нет! — уверенно сказал она. — Нет, этого не может быть.
        — Подмени меня. — Бруно протянул Меир тряпку и указал на миску с мыльной водой. — Продолжай промывать. Просто промывай.
        Меир молча заняла его место. Лотос постепенно успокаивалась. Она почти не кричала, только плакала от боли, сжимая кулачки и барабаня ногами по матрасу.
        Бруно схватил Гулама за плечо. Костяшки его пальцев побелели.
        — Мне нужен твой телефон, — сказал он.
        Все, что происходило после этого, Меир помнила очень смутно. Бруно часами говорил по телефону — иногда кричал, иногда смиренно просил. Его лицо не выражало ничего, кроме мрачной решимости, под глазами залегли глубокие тени. Когда батарея телефона разрядилась, он оставил Карен и Меир с ребенком, а сам попросил Гулама провести его по туманным переулкам к генератору, о котором он слышал накануне. В деревне им не повезло — генератор молчал, закончилось драгоценное топливо. Сочувствующие жители направили их вверх, к воротам монастыря. Там их встретил монах, с бесстрастным лицом выслушал просьбу, кивнул. Минуты, отравленные отчаянием и болью, превращались в часы. Наконец нашелся еще один телефон. Меир прекрасно понимала, чего боятся Бруно и Карен.
        Связь то и дело прерывалась. Едва Бруно дозванивался доктору, или в посольство, или в медицинскую службу индийской армии, как сигнал пропадал и все приходилось начинать сначала. Информация была противоречивой и менялась с каждым звонком. То им говорили, что в Каргиле есть вакцина от бешенства, потом уточняли, что только в Шринагаре, а потом заявляли, что медикаментов вообще нет в ближайших штатах, только в Дели, и что девочку нужно доставить к ним на вертолете. Но проблема заключалась в погоде. Если бы не было тумана, военный вертолет мог бы прилететь за ними завтра, однако по прогнозам туман продержится еще неделю и ни один пилот не решится в ближайшее время поднять машину в воздух. Дороги скоро расчистят, сейчас уже не нужно ждать весны, чтобы выбраться из Ламаюру, но Беккеры не могли ждать.
        После очередного безрезультатного звонка Бруно прижимал ладони к глазам, словно перед ним появлялось ужасное видение и он отгораживался от него. Затем с новыми силами возобновлял переговоры. Семьи Карен и Бруно пытались помочь им из Америки и Европы, но они находились слишком далеко, чтобы повлиять на ситуацию. Лотос сидела на коленях у мамы. Карен смотрела на мужа. Бруно продолжал разговаривать по телефону. Все остались в кухне в ожидании хоть каких-то новостей.
        Вечером во дворе местные жители подняли шум. Гулам и Бруно вышли посмотреть, в чем дело. Деревенские нашли собаку и забили ее камнями. Тело положили в мешок и привязали к балке, поддерживающей навес. Если когда-нибудь они выберутся из Ламаюру, образец тканей мозга будет отправлен на лабораторное исследование. Гулам тихо шепнул Меир: у него нет никаких сомнений относительно того, что покажет анализ. Он уже видел такое. В прошлом году от бешенства умерла монахиня. Когда ей стало плохо, она умоляла отвезти ее в больницу, но в этом районе не было ни одной.
        — Развелось бродячих псов… — Он сокрушенно покачал головой. — Мы стараемся убивать, но…
        Меир вспомнила статью о современных препаратах, которыми пичкают домашний скот. Из-за этих лекарств гибнут стервятники. Несколько видов птиц полностью вымерло. Падали меньше не стало, и на место птиц пришли дикие псы. Вместе с собаками появились и болезни. Вот что произошло.
        Наверное, буддизм предполагает примирение с обстоятельствами и принятие всего как должного. Меир придерживалась абсолютно противоположных взглядов. Она считала, что бороться нужно до конца, делать все возможное и невозможное ради спасения ребенка. Ей было больно смотреть на апатичную и безвольную Карен, но Меир не давала волю эмоциям, понимая, что это может только навредить.
        Время не стояло на месте. Прошли первые сутки, за ними потянулись вторые, третьи.
        — Когда? — Бруно мертвой хваткой вцепился в телефон. — Как долго ждать?
        Лотос пришла в себя, вела себя как обычно, только белый пластырь на щеке напоминал о случившемся. Девочке надоело сидеть взаперти. Взрослые все время пытались развлечь ее. Меир не могла не заметить, что Карен и Бруно, стараясь окружить дочь любовью и заботой, словно перестали замечать друг друга. Они не знали, что их ждет впереди. Каждый час без медицинской помощи мог стать фатальным для ребенка. Страх вытеснил все чувства, которые они испытывали друг к другу. В Лехе между ними жарким пламенем пылала любовь, царило взаимопонимание, теперь стояла ледяная стена. Они двигались в одном направлении, но были не вместе. Не хотелось даже думать о том, во что превратились их ночи.
        На третий день заточения Карен решила повести Лотос в монастырь, чтобы получить благословение ламы.
        — Нет! — отрезал Бруно.
        — Но я хочу.
        Бруно посмотрел на Меир:
        — Не могла бы ты погулять с Лотос во дворе? Всего несколько минут.
        Взяв Лотос за руку, Меир вывела ее во двор. Клочья тумана цеплялись за шершавые крыши домов. Над головами больше не было неба. Весь мир увяз в густой серой мути. Лотос испуганно жалась к Меир и отказывалась идти вперед. К ним вышла Карен. Она была бледна и очень сердита.
        — Ло, пойдем к папе. Меир, подождешь меня секунду?
        Она быстро вернулась. Карен умоляла Меир подняться с ней в монастырь.
        — Мой муж, — довольно резко сказала она, — не позволит нашей дочери получить благословение. Он называет мою веру варварством и бредом.
        Меир вспомнила, как Карен совершала молитву.
        Пройдя через внутреннюю дверь молитвенной комнаты, Карен упала на колени. В свете лампад танцевал дым от благовоний, скрестив ноги и склонившись над свитками, сидели монахи. Их молитвы не имели ни конца ни начала, они произносили их нараспев, то понижая, то повышая голос. Со стен на них равнодушно смотрели нарисованные боги с выпяченными круглыми животами, страшные животные, в углах стояли позолоченные статуи с пустыми глазницами. На балках под потолком комнаты, в самом сердце монастыря, висели маски, каждая была завернута в черный муслин. Они были слишком ужасны, чтобы смотреть на них.
        Карен смотрела прямо перед собой и плакала. Слезы бежали по щекам, когда она начала шептать первые слова молитвы. Меир тоже не могла сдержать слез.
        Туман рассеялся на пятый день. С утра воздух становился все прозрачнее, а где-то в час дня показалось голубое небо. Бруно долго говорил с кем-то по телефону, затем, нажав на кнопку отбоя, с надеждой посмотрел на ясное небо.
        — За нами вылетел вертолет. Нам нужно спуститься к реке. Там есть площадка, на которую они смогут сесть.
        Лотос торопливо укутали в самые теплые вещи. Отец взял ее на руки. Беккеры быстро спустились по лестнице к месту встречи. Наконец на голубом небе появилась темная точка. Меир написала свой электронный адрес на клочке бумаги и сунула его в крепко сжатую руку Карен.
        — Пожалуйста, напиши мне.
        — Обязательно.
        Взгляд Бруно был прикован к небу. Вертолет индийской армии успешно приземлился на каменистом берегу. Беккеры пробежали под вращающимися лопастями пропеллера, дверь за ними закрылась, и вертолет, не теряя ни секунды, поднялся в воздух.
        Меир пробыла в Ламаюру еще четыре дня. За это время дорогу на Каргил расчистили от снега. А потом была долгая дорога через перевал, ведущая в Шринагар.
        ГЛАВА 6
        Две женщины зашли под тент летнего кафе. Вокруг столиков суетились официанты с подносами. Понтон мягко покачивался на воде. Нерис расставила руки, чтобы не упасть.
        — Вот мы и на месте, — бросила ей Миртл через плечо. — Бар «Озеро», клуб Шринагара.
        Она села за столик для двоих и жестом пригласила Нерис последовать ее примеру. Когда они с комфортом устроились в креслах, Миртл достала портсигар и раскурила сигарету с золотым кончиком. Она вальяжно откинулась на подушки, выпустила изо рта струю дыма и осмотрелась.
        — Это средоточие светской жизни — для некоторых.
        — А для тебя? — мягко спросила Нерис.
        Она чувствовала себя не очень уверенно. За столиками сидели симпатичные, явно образованные женщины в элегантных нарядах и мужчины в прекрасно скроенных костюмах для верховой езды и военной форме разных кавалерийских полков. Казалось, тут все знакомы друг с другом: дамы и джентльмены непринужденно болтали и весело смеялись над какими-то только им понятными шутками. Пока они шли к столику, с Миртл поздоровалось несколько мужчин и женщин. Официант в белой рубашке подошел к столику и вежливо поприветствовал дам.
        — Будешь коктейль? — спросила Миртл.
        Нерис покачала головой:
        — Я хочу чай.
        Миртл удивленно подняла бровь. Нерис колебалась:
        — Может, стоит попробовать…
        — Два джина с содовой, — быстро заказала Миртл. — Нет, для меня этот бар не является центром вселенной.
        — Милая, где ты была? — раздался высокий женский голос. К ним подбежала женщина и напудренной щекой прижалась к щеке Миртл. — Ты пропустила сезон фестивалей. Было так весело, правда. Но что за вид? Ты такая худая! Вот к чему приводят путешествия по джунглям! Скажи мне, пожалуйста, что ты забыла в этих горах? Арчи с тобой? Я хочу в глаза сказать ему все, что думаю. Зачем он потащил тебя в эти дикие земли? Ты слышала про Ангелу Гибсон?
        Женщина перешла на шепот и наклонилась к уху Миртл. Та мягко отстранилась.
        — Френсис, позволь представить тебе Нерис. Нерис, это миссис Конвэй-Фриборн. Френсис, это моя подруга миссис Уоткинс.
        Миссис Конвэй-Фриборн скользнула взглядом по простой льняной юбке Нерис и домашней растянутой кофте. Под пристальными взглядами модной публики этого бара Нерис почувствовала себя неряхой.
        — Добрый день, — небрежно бросила Френсис и вернулась к беседе с Миртл.
        Говорила она спокойно, но лицо выдавало крайнее волнение. Нерис слышала обрывки разговора. «Снова разбежались» и «поверь мне на слово, на этот раз он не позволит ей вернуться». Нерис любовалась пейзажем и старалась не подслушивать. Это был третий день ее пребывания в Кашмирской долине. Она все еще не верила в реальность окружавших ее потрясающих видов. Над ее головой развевались флаги, трепетал на ветру навес летнего кафе, в котором собирались европейцы, чтобы поесть, обменяться сплетнями и поиграть в карты. Отсюда недалеко было до Бунда — главной улицы нового центра Шринагара. Вдоль улицы выстроился ряд магазинов со странными названиями — «Несчастный Иоанн», «Страдающий Моисей», — торгующих серебром, бусами, поделками из папье-маше, коврами, шелковыми шарфами и портьерами. Вдалеке виднелся один из семи мостов через реку Джелам. По мосту медленно тащилась вереница тонга^[29]^. Единственный автомобиль вынужден был уступить дорогу лошадям, поэтому свернул в тупик. Река была главной магистралью старого города. Она глубоко врезалась в город, обросла деревянными причалами и древними каменными
гхатами^[30]^, переполнилась баржами и гондолами, обзавелась прибрежными рынками и лавочками.
        Нерис поерзала в кресле. Вокруг было столько нового, столько интересного, а она вынуждена была сидеть в кафе с бокалом джина и слушать сплетни о людях, которых даже не знала. Кто-то включил граммофон. Из больших окон клуба начали доноситься обрывки джазовой мелодии. Нерис была поражена ужасным диссонансом между громкой музыкой и умиротворяющим пейзажем. Прямо перед ней, за веревочным ограждением понтона лежало огромное озеро. Высокие тополя бросали густые тени на водную гладь. Там, над темными зеркалами, летали по кругу стрекозы. Каменистое дно под пришвартованными лодками выглядело как россыпи аметистов и серебра. Внезапный порыв ветра смазал картину. Отражение высоких гор пошло рябью и распалось на тысячу фрагментов, белоснежные гребни превратились в крошечные барашки на волнах, потревоживших озеро. Солнце припекало, но ближе к вечеру будет прохладно и воздух наполнится вкусным дымом от древесного угля.
        Всего в ярде от Нерис приземлилась пара кашмирских зимородков. У птичек было пестрое черно-белое оперение. Птицы смотрели на нее немигающими глазами и синхронно вертели головками с черными хохолками.
        — Прости меня, дорогая. — Слова Миртл неожиданно ворвались в мысли Нерис.
        — За что?
        Миссис Конвэй-Фриборн уже ушла. Миртл выпила полбокала джина с тоником, а теперь комкала фирменный коробок спичек шринагарского клуба.
        — Полагаю, за болтовню. Всегда одно и то же. Злословие и никаких хороших новостей.
        Нерис заметила, что после приезда в Шринагар у Миртл испортилось настроение. В дороге она была весела, любезна и интересовалась всем, что встречалось им на пути. Здесь она явно нервничала, нетерпеливо перескакивала с одной темы на другую. Миртл сильно изменилась, в ней появилось много того, с чем обычно Нерис не стала бы мириться, но, попав в шумный Шринагар, который после сонного Леха казался настоящим мегаполисом, она закрывала глаза на чудачества новой подруги. Нерис внимательно посмотрела на Миртл. Невеселый взгляд, нахмуренный лоб, уголки пухлых губ опущены.
        — У тебя столько знакомых! — осторожно начала Нерис.
        — Тут все друг друга знают, — недовольно дернула плечом Миртл. — Судачат о старых знакомых, только сплетни придумывают новые. Вот поэтому я так рада видеть тебя здесь. Ты, знаешь ли, как говорится, глоток свежего воздуха.
        МакМинны разместили Нерис с комфортом. Они жили в плавучем доме, пришвартованном в тени раскидистого дерева у противоположного берега озера. Таких домов Нерис никогда не видела. Местные законы запрещали европейцам владеть какой-либо недвижимостью в Кашмире, но англичане с успехом обошли это требование, покупая или строя дома на лодках. Вдоль берега выстроились ряды роскошных плавучих дворцов, и если кому-то хотелось сменить пейзаж за окном, нанимали несколько рабочих, буксир и жилище оттаскивали в другое место. Все лодки носили причудливые названия: «Радость Клеопатры», «Дворец махараджи», «Королевское удовольствие». Лодка МакМиннов называлась «Эдемские сады». Их дом представлял собой большое деревянное сооружение на плавучей основе, выкрашенное в мягкий светло-коричневый цвет. Стены украшали витые колонны, окна — замысловатые деревянные решетки с резьбой. Главным элементом фасада была широкая веранда с прекрасным видом на озеро. Белоснежные шторы висели на солнечной стороне, защищая комнаты от жары. Все деревянные детали были резные или инкрустированные ценными породами дерева. Нерис никогда не
видела настоящую сигарную коробку, иначе этот сладко пахнущий ароматным деревом дом ассоциировался бы с нею, ей же он казался огромной резной шкатулкой. В ее спальне стояла громадная кровать под балдахином — под плотной тканью уютно светила маленькая люстра. На окнах висели портьеры из тонкой шерстяной ткани, украшенные яркой вышивкой. На полу лежали красивые ковры. Стены ванной комнаты, как и во всем доме, были обшиты деревянными панелями. Два тусклых зеркала отражали ее бледную наготу. Когда ей захочется принять ванну или выпить чаю (Миртл дала ей точные инструкции), следовало всего лишь позвонить в медный колокольчик, который стоял на подоконнике. На зов колокольчика в комнате бесшумно появлялся Маджид — мальчик-слуга из обширного штата прислуги МакМиннов. Рядом с плавучим дворцом была пришвартована еще одна лодка меньших размеров, которая служила кухней и домом для слуг. Между лодками был переброшен узкий трап. Целый день из покосившейся, увенчанной жестяным конусом кухонной трубы валил дым.
        — Да, мэм. Горячей воды? Может, чаю? Или чего-нибудь еще?
        Нерис редко звонила. Она не хотела прибавлять Маджиду работы. Если бы об этом мотиве узнала Миртл, то непременно отругала бы ее. Этот дом не случайно назывался «Эдемские сады». Нерис нередко представляла себе реакцию Эвана на вызывающую роскошь всего этого. А еще Нерис чувствовала, что начинает злоупотреблять гостеприимством МакМиннов. Она подумывала, не арендовать ли комнату. Когда приедет Эван, они не смогут жить в «Эдемских садах», а вот высокие деревянные дома на берегу реки Джелум в старой части города выглядели достаточно мрачно, чтобы там мог остановиться миссионер.
        — Ты же останешься, да? — Миртл словно читала ее мысли. — Ты выглядишь гораздо лучше, но ты еще не оправилась полностью.
        Нерис вставала поздно, Маджид приносил ей завтрак — овсянку с кашмирским медом и свежими булочками. Потом они с Миртл или шли в гости, или ходили по магазинам, или сопровождали Арчи в его деловых поездках. Часто Нерис оставалась дома. Выбирала наугад книгу с полки и читала целый день. Или совсем ничего не делала, просто лежала на веранде и смотрела, как солнечные зайчики пляшут среди мелких волн. Она чувствовала себя гораздо сильнее, словно ее тело оборудовали новым набором крепких костей.
        — Мне лучше, — возразила Нерис.
        Миртл щелкнула пальцами, привлекая внимание официанта, и показала на пустые стаканы. Нерис обратила внимание на привычку подруги выпивать три крепких коктейля, а потом за ужином Миртл болтала, дразнила Арчи, агрессивно о чем-то спорила и наконец засыпала. Когда наступала фаза спора, Арчи ловил руки жены, словно она была бабочкой, обнимал и тихо шептал на ушко:
        — На сегодня хватит, милая. Пора спать.
        Миртл не сдавалась:
        — Еще рано. Давай потанцуем.
        Поэтому Нерис твердо отказалась от алкоголя:
        — Спасибо. Я больше не хочу.
        Миртл вздохнула и нахмурилась:
        — Боже, я уже и забыла, как скучно в Шринагаре! Нерис, разве тебе не бывает скучно?
        — Нет. Но, думаю, мы по-разному понимаем скуку.
        «Тебе нужно заняться чем-то полезным, Миртл МакМинн», — подумала Нерис.
        По наблюдениям Нерис, Миртл только то и делала, что звонила по телефону, наряжалась, ходила гулять, потом пила что-нибудь спиртное и проводила остаток дня в постели, кутаясь в шелковое кимоно. А что еще оставалось делать всем этим женщинам, кроме как смеяться, гулять, сплетничать и красить ногти?
        Миртл отменила заказ и попросила официанта записать коктейли на счет МакМиннов. Она улыбнулась Нерис, крепко сжала ее руку, но сразу же отпустила.
        — Ты права. Арчи сегодня рано придет домой. Нужно составить ему компанию. Прости, я вела себя не очень вежливо. Эта Френсис не может не посплетничать. Несчастная Энджи Гибсон и мухи не обидит, я рада, что она ушла от своего ужасного мужа. Надеюсь, у нее все будет хорошо. Она заслуживает большего. Все, пойдем домой. Ты меня простила?
        — Разумеется, — ответила Нерис.
        Женщины, взявшись за руки, вышли из кафе.
        Над озером поднялась голубоватая дымка. Еще не вечерело, но день явно сдавал свои позиции. В этот час европейцы расходились по домам, чтобы переодеться к ужину, а затем вновь собраться в клубах и барах. Маленький мостик соединял понтон и небольшой участок со скошенной травой перед клубом. Стук каблуков разбудил летучую мышь. Она сорвалась с ближайшего дерева и закружила над их головами. В клубе горел свет. Можно было рассмотреть группу беседующих мужчин. Нерис обратила внимание на одного, с копной темно-рыжих волос. Его неаккуратная прическа выделяла его на фоне прилизанных военных. Лицо смуглое от загара, одежда давно требовала встречи с утюгом, а то и стирки. У мужчины были глубоко посаженные глаза, широкая мускулистая грудь, и он, хоть и не отличался высоким ростом, казался мощнее и внушительнее своих товарищей. Говорил он громко, по-английски, но с легким акцентом. Нерис услышала его реплику:
        — Почему нет? Ответ должен быть положительным. В горах никогда не говорят «нет». Мы должны спросить еще раз…
        Когда Нерис и Миртл проходили мимо, рыжеволосый мужчина начал откровенно рассматривать их. На секунду он поймал взгляд Нерис. Она смутилась, отвела взгляд и, глядя только себе под ноги, последовала за Миртл. Они вошли в гостиную и больше не слышали, о чем беседуют мужчины.
        — Ты знаешь, кто это? — спросила Нерис.
        Миртл посмотрела в сторону мужчин.
        — Нет. Хотя подожди… Вон того дикаря, кажется, зовут Стамм. Говорят, он немец. Или швейцарец. Остальных не знаю.
        В гостиной клуба никого не было, кроме молодой женщины, сидевшей за самым дальним столиком.
        — Вот с кем я хочу поговорить, — пробормотала Миртл.
        Женщина держала перед собой журнал, но Нерис с уверенностью могла сказать, что она не читает его. Рядом стояла нетронутая чашка холодного чая.
        — Кэролайн! — позвала ее Миртл.
        Женщина осторожно опустила журнал. У нее была очень светлая и тонкая кожа, на шее проступали голубые вены. Светлые волнистые волосы удерживались на затылке парой черепаховых заколок. Полные губы подрагивали. Она была очень молода, на круглом личике застыло невинное детское выражение.
        — Кэролайн, как ты? — спросила Миртл.
        Девушка взяла себя в руки и, улыбнувшись через силу, произнесла:
        — Ты вернулась.
        Миртл представила Кэролайн Нерис.
        — Пожалуйста, зовите меня Кэролайн, — запротестовала молодая женщина, когда Нерис назвала ее миссис Боуэн. Дружелюбная простота выгодно отличала ее от напыщенной Конвей-Фриборн.
        — А меня — Нерис.
        — Ральф здесь? — поинтересовалась Миртл.
        — Нет, он ушел с полком. Ты не слышала? Кажется, будут маневры, а затем — передислокация. Вероятно, им дадут небольшой отпуск, а может, они сразу займут новые позиции. Боже, я ничего не знаю! Но так говорит миссис Данкелей и все остальные.
        Кэролайн сжала руки на коленях. Блеснуло кольцо с маленьким бриллиантом. Нерис понравилась эта молодая женщина, которая, вероятно, недавно вышла замуж и по уши влюблена в своего красивого мужа-военного, отправлявшегося на войну. Миртл наклонилась к девушке и, легонько взяв ее за подбородок, повернула лицом к свету.
        — А как ты?
        Кэролайн моментально зарделась. Лицо и шею залила яркая краска.
        — Я… — Она отвела взгляд. — Я в полном порядке.
        Кэролайн бросила опасливый взгляд на Нерис, Миртл понимающе кивнула.
        — Я зайду к тебе чуть позже, — заявила Миртл.
        Возражать ей было бесполезно. Нерис подумала, что девушку это обещание не очень обрадовало. Она кусала губы и старалась не смотреть на Миртл и Нерис. На этом разговор закончился, они попрощались с Кэролайн и вышли из клуба. На причале их поджидали расторопные лодочники. Один из них, заметив потенциальных клиенток, подпрыгнул на месте и замахал руками:
        — Сюда, мем-сагиб! Дешево, быстро! Вам куда?
        Лодочник придержал шикару^[31]^, и женщины забрались в хлипкое суденышко. Нос узкой лодки высоко поднимался над водой. Под небольшим навесом лежал матрас, устланный яркими ковриками и заваленный подушками. Нерис и Миртл заняли свои места, лодочник сильным движением оттолкнул шикару от причала. Лодочник был мусульманином. На нем была длинная, похожая на тунику рубаха и ярко-красная тюбетейка, на плечи он накинул теплый плед, спасавший от сырости и холода. Миртл назвала адрес. Весло, похожее на большой лист, тихо опустилось в воду, затем взметнулось вверх, капли воды упали на листья и цветки лотоса. Лодка быстро вышла на середину озера.
        Солнце садилось, низкие курчавые облака на западе окрасились в золотые и пурпурные тона. Над водой поднялся туман. Плотная белая слоистая дымка окутала холмы Шринагара, добралась до форта, защищавшего город и древний храм. Гималаи казались черными картонными декорациями на фоне темно-синего неба, на котором уже сияли звезды. Старый город зажигал огни. Две цепочки фонарей протянулись от островов к персидским садам на противоположном берегу озера. Нерис показалось, что лодка плывет по воздуху, а внизу синхронно движется зеркальная копия их суденышка. Тишину нарушали ритмичные всплески весла и тихий напев лодочника. Нерис вздохнула. На задворках ее сознания промелькнула мысль, даже не мысль — смутное ощущение: «как красиво» и «я счастлива». Потом Миртл щелкнула зажигалкой и прикурила сигарету. Слабый огонек осветил ее лицо.
        — Бедная Кэролайн Боуэн! — выдохнула она между затяжками.
        — Да, наверное, очень тяжело для такой молодой женщины отправлять мужа на войну.
        Миртл помолчала.
        — Дело не только в этом, — наконец сказала она.
        — В чем же?
        Миртл снова замолчала. А потом заговорила:
        — Ладно, слушай. Все равно все знают.
        Она рассказала, как Кэролайн, тогда еще мисс Кэролайн Корнуолл, сразу после лондонского колледжа приехала в Кашмир. Она родилась в хорошей семье, но рано осталась без поддержки родных. Мать умерла, когда Кэролайн была маленькой девочкой. Отец скончался недавно от сердечного приступа. Из родственников у Кэролайн осталась только мачеха, с которой она была дружна, но близко не общалась, поскольку после того, как отец повторно женился, ее отправили в школу-интернат.
        — Грустная история, но такое часто случается, — пробормотала Нерис и подумала, что не знает, каким должен быть человек, который отсылает дочь, выросшую без матери, в интернат. Она даже представить не могла, что ее тихий и любящий отец мог бы сделать нечто подобное.
        — Как вы познакомились?
        — На приеме в резиденции. У ее мачехи были какие-то связи с мистером Фаншейвом.
        Мистер Фаншейв представлял Британию в княжестве Кашмир. В Шринагарской резиденции он и миссис Фаншейв участвовали в различных официальных мероприятиях и работали над укреплением связей между британским и индийским правительствами, двором махараджи, пытались руководить неоднородным обществом, состоящим из военных и гражданских.
        — Фаншейв очень гордится своей работой и как прагматик поддерживает идею независимости Индии. — Нерис не раз слышала подобные слова от Арчи МакМинна. — Они делают очень важную работу, но боятся предпринимать смелые шаги.
        Нерис не понимала, о чем говорит Арчи, и была уверена, что никогда этого не поймет, потому что она не чувствовала Индию так, как ее чувствовали и понимали Арчи и Миртл.
        Миртл рассказала, как Кэролайн Корнуолл стала помощницей Фаншейва в резиденции.
        — Ее назначили секретарем. Ее работа заключалась в составлении букетов для гостевых комнат. Еще она регистрировала телефонные звонки и договаривалась о различных встречах. Кстати, нужно записать тебя в ее книгу. Если ты оставишь ей визитку, дорогая, будешь получать приглашения на разные милые мероприятия. Например, на чаепитие или теннисную партию, — рассмеялась Миртл.
        Нерис присоединилась к ней.
        — У меня нет визитки, и я не играю в теннис.
        — Боже мой! Ты мертва для этого общества. Как ты вообще знакомишься с людьми?
        — Я же знакома с тобой и Арчи. Мне этого достаточно. Вернись к истории Кэролайн, пожалуйста.
        — Хорошо. Мисс Кэролайн Корнуолл пробыла тут меньше полугода, потом объявили о ее помолвке с капитаном Ральфом Боуэном. Разумеется, они познакомились на вечеринке после поло. Думаю, бравый капитан забил три гола или же произошло нечто подобное. Их быстро обвенчали в английской церкви, был почетный караул и прием в резиденции.
        — Все очень пристойно. Во всяком случае, если судить по твоему рассказу.
        — Так и было. Со дня их свадьбы прошло около года.
        — А теперь капитан уходит на войну.
        — В этом нет ничего необычного. Большинство мужчин в Шринагаре — военные. Осенью они все отправляются на места службы. В городе остаются их жены и несколько гражданских, среди них и Арчи — работа позволяет ему оставаться в тылу.
        Также Миртл отметила, что с началом войны город сильно изменился.
        Лодка быстро несла их по озеру. Солнце село. Небо окрасилось в темно-фиолетовые тона, которые плавно переходили в серебристую гамму — над горами поднималась полная луна и плыла за пологом неплотных облаков.
        — Нерис?
        — Да?
        — Ты счастлива в браке?
        Она хотела немедленно ответить «да». Другие варианты означали для нее предательство. Но она помедлила, задумалась. Ведь сегодня она почти не вспоминала о муже, как и вчера. Разве возможно нечто подобное для женщины, которая считает, что счастлива в браке? Сейчас она не испытывала никаких чувств к Эвану. Ее душа ликовала, наслаждаясь красотой окружающей природы и теплой компанией Миртл, но больше всего ее радовало чувство свободы. Впервые со дня свадьбы она ощущала себя самостоятельным, взрослым человеком.
        Но потом она напомнила себе, что если бы не вышла замуж за Эвана, то не попала бы в Индию. Осталась бы в Уэльсе и, скорее всего, никогда бы не вышла замуж. У нее было мало поклонников, а точнее — ни одного. Нерис улыбнулась, вспоминая родные часовни и долины. Откровенно говоря, Эван в роли мужа во многом разочаровал ее. Семейная жизнь не была такой романтичной и страстной, как ей представлялось в юности. Но Эван — хороший человек, добрый, она восхищалась им и безмерно уважала. Их отношения были совсем не такими, как у Арчи и Миртл, но Нерис справедливо полагала, что одинаковых семей не бывает. А еще она поняла: абсолютно бесспорно мнение, что разлука усиливает чувства. Она с нетерпением ждала Эвана, хотя тут, в Шринагаре, его строгая ряса вызовет недоумение у модных посетителей местных клубов. Внезапно она представила, что длинные пальцы мужа касаются ее груди, и будто услышала его сакраментальный вопрос: «Дорогая?» Она покраснела, как совсем недавно краснела Кэролайн Боуэн. Хорошо, что в сгустившейся тьме этого никто не заметил.
        — Да, — уверенно ответила она. — Я думаю, да.
        — Да, — вторила ей Миртл.
        Нерис не сомневалась, что она мысленно радуется собственному счастью и удаче, а не благополучию семьи Уоткинс. Впереди показались огни «Эдемских садов» и соседних плавучих домов. В воздухе почувствовался запах дыма — Маджид, как всегда, готовил что-то вкусное на ужин. Миртл затушила сигарету и выбросила окурок в воду.
        — Проблема Кэролайн в том, что она несчастна. И я не думаю, что ее капитан сможет исправить ситуацию.
        — Мне ее жаль. — Нерис не стала выспрашивать подробности.
        Лодочник умело перехватил весло, и шикара причалила к настилу плавучего дома.
        — Она очень молода. Ее голова забита романтическими идеями. Ей не с кем посоветоваться. Муж всегда далеко, и бедняжка ищет любви и понимания у других мужчин, — понизив голос, добавила Миртл. — В Шринагаре это, в общем-то, обычное дело, но беда в том, что Кэролайн приблизилась к опасной черте. Как только я узнала обо всем, попросила ее немедленно порвать с этим мужчиной, но, судя по всему, она не послушается меня.
        Нос шикары мягко уткнулся в настил плавучего дома. Лодочник поймал швартовый канат и быстро привязал лодку к ступеням, спускавшимся с настила к самой воде. В этот же миг отворилась двойная дверь, ведущая на веранду «Эдемских садов», и на пороге возник Арчи. Его плечи и голову заливал желтый свет лампы.
        — Наконец-то! Я уже заждался.
        Миртл приложила палец к губам. Этот жест означал, что Арчи ничего не должен был узнать про их разговор. Нерис сжала ее руку. Она все поняла правильно.
        — Миссис Боуэн повезло, что у нее есть такая подруга, — шепнула она. — И мне тоже.
        Миртл запрокинула голову и весело рассмеялась. Лодочник с удивлением посмотрел на нее. Женщины поднялись на ноги, шикара опасно закачалась под ними, но Арчи уже был рядом. Он помог дамам сойти на причал и бросил несколько монет в раскрытую ладонь лодочника.
        — Спасибо, сагиб. Доброй ночи, леди-сагиб.
        Лодка растворилась в темноте, только рябь прошла вслед за ней от настила плавучего дома.
        — Хорошо провела время? — спросил Арчи. — Кто был в клубе?
        — Все те же постные лица, — вздохнула Миртл. — Кажется, мы разочаровали Нерис.
        — Это не так! — возмутилась Нерис. — Я просто не ожидала увидеть столь блистательную публику. Мы встретили женщину, которая заявила, что Миртл выглядит как дикарка, но на самом деле она говорила обо мне.
        Арчи улыбнулся и обнял обеих дам за плечи.
        — Понятия не имею, что она имела в виду. Вы самые элегантные и красивые женщины во всем Шринагаре.
        Смеясь, они прошли в дом. Круглый стол в столовой был накрыт к ужину. Блестел хрусталь, серебряные приборы прекрасно гармонировали с белоснежной скатертью. Инкрустированные панели и резные карнизы мерцали в свете свечей, запах полированного дерева смешивался с ароматом свежих темно-малиновых роз, стоявших в вазах на боковых столиках. На полках в серебряных рамках стояли портреты родственников Арчи и Миртл из Англии и Шотландии, а также несколько фотографий паровых двигателей и мостов. Арчи любил свою работу в Индийской железнодорожной компании, но ему все больше хотелось на фронт. Его страна вступила в войну, а он все еще не надел военную форму. Арчи направился к бару, а Нерис — по коридору, который опоясывал дом, к своей комнате. Широкие половицы тихо поскрипывали под ногами. В ее комнате уже была готова постель. Выглаженная одежда висела в шкафу, внизу на полочке стояла вычищенная обувь. Нерис сняла легкую куртку и повесила ее на вешалку. «К роскоши быстро привыкаешь», — подумала она. Хорошо, что не будет возможности привыкнуть к ней окончательно. Вскоре, буквально в ближайшие дни, ей нужно
будет подыскать дешевую квартиру, в которой она смогла бы жить с Эваном. Нельзя же вечно злоупотреблять гостеприимством МакМиннов! У нее было мало денег, но она не сомневалась, что найдет подходящее жилье. В дверь тихо постучали, на пороге возник Маджид.
        — Мадам, вы готовы? Сейчас принесут горячую воду.
        В комнату зашли слуги с высокими эмалированными кувшинами, наполнили ванну теплой водой.
        В тот вечер Арчи объявил за ужином:
        — Милые дамы, в ближайшие два дня я должен отправиться в Равалпинди, а потом в Дели. Что будет после Дели — не знаю. Вероятно, нас отправят на восток. Мы должны решить ряд транспортных проблем, иначе наши войска не смогут передвигаться по стране.
        Миртл положила вилку и нож на тарелку.
        — Так скоро? — спокойно спросила она.
        Обе женщины прекрасно понимали, что спрашивать у Арчи о войсках и о том, куда они движутся, бесполезно.
        — Мне позвонили сегодня днем. Мой отпуск закончился. Нам и так посчастливилось продлить отдых, понимаешь?
        — Да, разумеется, — согласилась Миртл. Она отпила немного воды из фужера. Маджид беззвучно материализовался из тени и наполнил ее бокал из хрустального кувшина. — Мы с Нерис останемся здесь на несколько недель. Думаю, ехать в Дели слишком рано. Так хлопотно открывать зимний дом только для меня! Как ты считаешь?
        Миртл не высказала и малой толики того, что хотела сказать. Она строго придерживалась правила: не озвучивать никаких жалоб по поводу работы мужа. Но Миртл боялась ехать на юг, в зимний дом МакМиннов. Слишком тоскливо выглядели пустынные комнаты огромного особняка без мужа, без друзей. На сей раз (ни Миртл, ни Нерис не сомневались в этом) Арчи надолго покинет дом.
        — Думаю, это хороший план, — согласился Арчи.
        Нерис сидела с опущенной головой и старалась не смотреть ни на Арчи, ни на Миртл. Сейчас между супругами произошло что-то не очень понятное и не очень хорошее. Нерис быстро покончила с ужином, извинилась и, сославшись на необходимость написать несколько писем, оставила супругов наедине.
        ***
        Портной работал в крошечной лавке между первым и вторым мостом, переброшенными через Джелум. Вчера Арчи уехал из Шринагара, и Нерис изо всех сил старалась быть хорошей компаньонкой для Миртл. Она с трудом справлялась с поставленной задачей, поскольку только что получила письмо от Эвана, в котором он сообщал, что дела миссии задерживают его в Каргиле и он не сможет приехать в Шринагар до конца октября. Настроение испортилось, она почувствовала себя еще хуже, чем в Лехе. Неужели он не хотел увидеться с ней? Почему работа для него всегда на первом месте? Как бы то ни было, она не поддалась хандре, не осталась лежать на веранде в «Эдемских садах», а отправилась с Миртл за покупками.
        Едва завидев клиенток, портной вскочил со своего стула за прилавком, усадил дам в кресла и начал быстро доставать с полок рулоны ткани.
        — Шелк, мадам. Самый лучший.
        Водопад из светло-зеленой ткани хлынул на колени Нерис.
        — Туссор, лен, хлопок.
        Серебристая, розовая, фиолетовая, серая и белоснежно-белая ткани. Нерис никогда не видела такого богатства. Она осторожно провела рукой по мягким складкам. Ей действительно нужна была новая одежда, может, не такая прекрасная, как у миссис Конвей-Фриборн, но гардероб давно требовал обновления. У Нерис даже было немного денег, которые она могла потратить на себя, — несколько сотен фунтов осталось от наследства, которое она получила от дедушки и бабушки. Нерис долго не решалась начать тратить их, все надеялась, что когда-то сможет купить дом для них с Эваном или пожертвовать на хорошее дело (правда, в последнее время мысли о благотворительности все реже посещали Нерис). Но, может быть, сейчас как раз то время, когда можно потратить немного на себя?
        — Твид, — уверенно сказала Миртл, отодвигая летние ткани. — Нерис, тебе понадобится фирен.
        — Что это такое?
        — Длинное кашмирское пальто с широкими рукавами. Теплое, практичное. Очень удобно зимой. Холода не за горами.
        Вернулся портной с тяжелыми мотками плотной ткани. Он развернул несколько образцов, и они втроем принялись выбирать, сравнивая толщину и качество плетения. Фаворитами были тонкая шерсть нежно-фиолетового цвета и зеленый твид с ярко-красными полосами. Однако Нерис в конце концов выбрала серо-голубой твид (цвет напоминал туман над озером) и долго не могла определиться с фасоном платья. Затем портной снял все необходимые мерки и записал их в блокнот с черной обложкой и желтыми страницами, тонкими, как шелуха репчатого лука. На тяжелом латунном подносе принесли самовар и все необходимое для чаепития. К чаю был свежий хлеб, который доставили прямо из печи местной пекарни, расположенной в дюжине ярдов от дома.
        Весь процесс занял не больше двух часов, и Миртл сказала, что они справились очень быстро с таким важным делом.
        — Через семь дней будет готово, мем-сагиб, — пообещал портной.
        День плавно переходит в вечер. Нерис и Миртл наконец выбрались из ателье. Засунув руки в карманы юбки, Миртл окинула взглядом узкую улочку. Ее темные волосы немного отросли и теперь красиво обрамляли миловидное лицо. Неизменная помада алела на пухлых губах. Нерис подумала: «Красивая и смелая».
        — Сейчас половина пятого. Нужно идти в Перевязочный клуб, — заявила Миртл. — Веселья там точно не будет, но, может, ты захочешь составить мне компанию? Мы выпьем по чашке чаю с булочкой. Хотя булочек может и не быть в связи с продуктовыми ограничениями.
        На самом деле организация, созданная женами военных и гражданских, называлась «Поддержка военных поставок». Добровольцы сидели за длинными столами, сортировали и упаковывали бинты для отправки на фронт. Нерис представила дам из клуба, занятых подобной работой, отравляющих воздух вокруг себя омерзительными сплетнями. Быть там не хотелось совершенно, к тому же улицы старого города выглядели очень заманчиво.
        — Может, в следующий раз. Я бы хотела прогуляться.
        Миртл с удивлением посмотрела на нее.
        — Прогуляться? Здесь? Может, лучше отправиться на шикаре в Сады Шалимара?
        — Если загуляюсь, приеду домой на тонга, — улыбнулась Нерис.
        Миртл ушла в клуб, а Нерис решила посмотреть на местные пекарни, которые затерялись среди лотков и магазинчиков. Пекарня представляла собой яму, вырытую в земле, в которой пекарь сидел на корточках перед глиняной печью, под которой горел костер. Пекарь наклонился вперед и подул на красные угли. Нерис стояла достаточно далеко, но жар от печи все равно лизнул ей губы и лоб. Великолепный кашмирский хлеб, который так поразил ее днем, выпекался прямо на стенках печи. К пекарне подошли три мусульманки. Вспотевший от жара пекарь встал в полный рост и продал им несколько свежих румяных лепешек, сняв их с самого верха печи. Нерис не была голодна, но перед ароматом свежеиспеченного хлеба с кунжутом устоять было невозможно. Она купила лепешку и съела ее по дороге к берегу реки, которая виднелась в конце улицы. Она прошла мимо магазинов, торгующих разнообразным скарбом. В одном продавали алюминиевые кастрюли и чайники, в другом — нитки и веревки (тут были и тончайшие шелковые нити, намотанные на деревянные пирамидки, и мотки толстенных канатов), в третьем — растительное масло, рис и дрова, которые
использовали также в качестве противовеса на примитивных весах. Мужчина вел под уздцы осла с огромной вязанкой дров на спине.
        Подойдя к каналу, Нерис посмотрела вначале налево, потом направо. Лабиринт каналов, соединяющий маленькие озера и реки, в Шринагаре был гораздо обширнее, чем паутина пыльных улиц. Поверхность воды покрывала зеленая тина. Там, где проходили лодки, оставался черный маслянистый след и становилась видна толща воды.
        Шикар было очень много. На одних были установлены навесы, чтобы защитить пассажиров от случайных взглядов прохожих, другие были под завязку загружены зеленью, собранной на плавучих огородах. На берегах кипела жизнь. Женщины мыли посуду и стирали одежду, отбивая ее о гладкие камни. Дети голышом плескались в воде, а рядом девушка вылила в воду ведро помоев. Жалкий, худой козел, расставив ноги-тростинки, стоял возле забора. Куры копались в мусоре, который толстым слоем покрывал ступеньки, ведущие к реке. На пароме с невысокой оградой под присмотром мальчика-пастуха перевозили стадо овец. Паромщик тянул за канат, переброшенный через канал, и тем самым приводил паром в движение. Как только край парома уткнулся в противоположный берег, овцы гурьбой высыпали на него и потрусили вниз по улице в сторону старого города. Высокие деревянные дома нависали над каналом. Окна на верхних этажах были распахнуты настежь, легкий бриз раскачивал шторы.
        Нерис замерла в нерешительности, она не знала, куда идти дальше. Дорожка слева упиралась в шумный рынок. Под изорванными навесами коптили свинину и козлятину, используя в качестве жаровен почерневшие от копоти бочки из-под нефти. Справа виднелись кирпичные опоры моста. Нерис сделала несколько шагов и повернула в первый попавшийся переулок, который тянулся параллельно каналу. В сложном переплетении улиц, домов, стен и тупиков она потеряла ориентиры и уже не помнила, где лавочка портного и пекарни.
        Осторожно пробираясь между кучами мусора и зажимая нос, она начала двигаться в направлении, как ей показалось, блестящей ленты канала. Повозки преградили ей путь и заставили свернуть в сторону. Нерис нырнула в переулок, по которому мог пройти только один человек. Затем был резкий поворот, за которым улочка внезапно разделилась на две, а небо над головой закрыли полоски ткани, которые после покраски вывесили сушиться на ярком солнце. Бородатый мужчина в красной чалме прошел мимо Нерис. Она вжалась в стену, чтобы пропустить его. Она поняла, что заплутала. Единственное, что она могла сделать в этой ситуации, — это искать путь к каналу, где можно было нанять шикару, или выйти к дороге, достаточно широкой для тонга. Чем дальше Нерис уходила от рынка, тем меньше людей встречалось ей на пути. Иногда она в полном одиночестве брела между высокими каменными стенами с деревянными ставнями. Немногочисленные прохожие с любопытством смотрели на одинокую европейку, которая осмелилась выйти из безопасного района плавучих домов и клубов. Нерис подумала, что совет Миртл отправляться в Сад Шалимара на самом деле был
очень разумным.
        Размышляя о том, сможет ли она вернуться тем же путем, что пришла, Нерис посмотрела назад. Внезапно она ощутила сильный толчок, который едва не сбил ее с ног. Казалось, в переулке никого не было, но потом Нерис посмотрела вниз и увидела троих детей, худых чумазых малышей. Их лица потемнели от грязи, но глаза сияли ярко. Старшей девочке на вид было пять или шесть лет. За спиной у нее была люлька с младенцем. Ее брат схватил Нерис за юбку. Девочка что-то сказала и жестом позвала Нерис за собой. Малыш внимательно смотрел на Нерис. Она никак не отреагировала на предложение девочки, и та повторила свой жест с таким видом, будто Нерис очень глупая, раз не понимает элементарных вещей. Троица живо напомнила ей учеников из Леха. Она скучала по их веселым песням и звонкому смеху и даже по тем маленьким упрямцам, которые не хотели ничему учиться.
        Нерис немного знала ладакхи, но здесь говорили на другом языке — кашмирском, который она не знала. Она попыталась сказать несколько фраз на хиндустани, но дети не слушали и продолжали толкаться. Нерис сдалась и позволила ребятне утащить себя. Они прошли еще один грязный переулок, его сторожили плешивая собака и нищий. Собака принялась лаять, нищий — грозно потрясать палкой. Дети остановились возле дверного проема, занавешенного куском мешковины. Нерис отодвинула его в сторону и перешагнула порог темной комнаты. Она часто заморгала и окинула взглядом помещение. В каморке с земляным полом почти ничего не было, пахло кислым молоком, птом и грязью. В углу, на мешках с соломой, лежала куча рваного тряпья, которая заменяла людям постель. В другом углу стояли кастрюля и сковородка, несколько тарелок, накрытых грязной марлей. В середине комнаты, на квадратном отрезе того, что раньше было ковром, сидела молодая женщина. Очень худая, изможденная. Ее волосы покрывал платок-дупатта, бесформенное и грязное одеяние из хлопчатобумажной ткани не скрывало ужасного состояния ее тела. Грязные ступни покрывали
болезненные трещины. Перед женщиной стояла небольшая прялка. Когда Нерис и дети зашли в комнату, она выпустила из рук челнок с яркой шерстяной ниткой и пустыми глазами посмотрела на них. Одна из девочек начала что-то быстро говорить, вероятно, объясняя матери, зачем они похитили Нерис. Ткачиха слабо улыбнулась «заложнице». Неизбывная печаль в глазах этой женщины ударила Нерис в самое сердце. Маленький мальчик ущипнул маму за руку. Ее улыбка мгновенно погасла. Она погладила его по голове, затем отвернулась и, подхватив небольшой комочек шерсти, продолжила свою работу. Нить, которой ткала женщина, была настолько тонкой, что Нерис, которая стояла совсем близко, едва различала ее в полумраке комнаты.
        Девчушка с младенцем на спине порылась в тряпье, заменявшем постель, и вытащила оттуда небольшую корзину. Она развязала тесемки на крышке и очень осторожно достала содержимое, что-то плоское и мягкое, завернутое в ткань. Девочка развернула ткань, и Нерис увидела яркий платок. Словно настоящий торговец, девочка развернула шаль и закружилась на месте, легкая ткань парила в воздухе. Малыш, прижавшись к маминому боку, хлопал в ладоши и улыбался. Даже апатичный ребенок слабо улыбнулся. Бережно, следя за тем, чтобы шаль не коснулась земляного пола, девочка собрала мягкую ткань и подала Нерис. Это была великолепная пашмина: на нежно-розовом фоне был выткан сложный цветочный узор. Ярко-красные бутоны окружали листики, выполненные, наверное, во всех возможных оттенках зеленого. Нерис приблизила шаль к глазам. Ее поразило качество работы. Изнанка ничем не отличалась от лица. Великолепная, элегантная пашмина. Кто мог сделать такое чудо? Она часами бродила по магазинам вдоль Бунда, но никогда не видела ничего подобного.
        — Кани, — произнесла молодая женщина, словно это слово могло прояснить хоть что-то для Нерис. — Кани, — повторила она.
        Девочка начала прыгать рядом с Нерис, дергая за край пашмины, который остался в ее кулачках.
        — Рупии! Рупии!
        Женщина поднесла палец ко рту, она отчаянно просила денег, чтобы купить себе еды. Сгорая со стыда, Нерис достала свой кожаный кошелек. Мальчик бросился на колени перед ней, протянул руки к богатству, которое должна была принести в его дом белая женщина. Но Нерис прекрасно знала, что в кошельке у нее всего лишь несколько индийских монет, которых хватило бы только на поездку на лодке по дикому озеру и назад к «Эдемским садам». Она вытряхнула деньги на ладонь и показала детям. Этой суммы не хватило бы даже на один коктейль в шринагарском клубе. Девочка отвернулась и начала заворачивать свое сокровище в ткань. Женщина кивнула и протянула руки за монетками Нерис, потом спрятала деньги в складках туники. Она смутилась и не смотрела в глаза Нерис, ведь благородный акт купли-продажи превратился в позорное выпрашивание милостыни. Мальчик тоже понял, что произошло. Он вернулся к матери и снова ущипнул ее за руку, выпрашивая еду. Нерис захотелось немедленно уйти, она не могла больше участвовать в этой ужасной сцене. Она спешила еще и потому, что сумерки неумолимо сгущались и она совершенно не понимала, в
какой части города находится. Нерис нагнулась, чтобы не удариться головой о низкую притолоку, и снова встретилась взглядом с ткачихой и ее детьми. Она постаралась жестами объяснить, что не знает, как ей добраться домой. Женщина вздохнула, что-то сказала детям и вернулась к прялке. Девочка, взяв за руку младшего брата, снова повела Нерис мимо нищего, который теперь спал, и грустной собаки. Дети и Нерис повернули за угол.
        В этот момент из тени, отбрасываемой стеной дома, к ним вышла еще одна группа детей. В основном это были мальчики постарше, подростки. Один из них завизжал и схватил крошечную провожатую Нерис за сари. Девочка ударила его, ватага мальчишек подняла шум. Они схватили малышей и стали обыскивать их, тянуть в разные стороны их одежду в поисках денег. Очевидно, они решили, что Нерис здесь для того, чтобы раздавать милостыню. Нерис кое-как удалось вырвать малышей из рук ребят. Они втроем побежали к выходу из темного переулка. Но на шум сбежалось еще больше детей и подростков, и они, не обращая никакого внимания на малышню, начали толкать Нерис, и в итоге она оказалась прижата к стенке. Смуглые руки хватали ее за карманы, Нерис пару раз шлепнула по ним ладонью. Один из подростков — верзила с пробивающейся бородкой — сорвал брошь с жемчугом и бриллиантами, которой Нерис заколола воротник блузы.
        — Отдай немедленно! — закричала Нерис.
        Ее окружили враждебно настроенные подростки. Было страшно, но она с облегчением заметила, что дети, сопровождавшие ее, под шумок успели убежать. Теперь она могла полностью сосредоточиться на своем спасении. Она была выше нападавших и осмелилась толкнуть самого нахального в грудь. Подросток не отступил, а, наоборот, подошел почти вплотную. Нерис ощутила исходящий от него неприятный запах пота. Она испугалась по-настоящему и собралась бежать. Но в какую сторону? Она окончательно запуталась в лабиринте темных переулков. И тогда она сжала кулаки и сделала ложный выпад вправо. Подростки бросились за ней. В тот же миг Нерис бросилась налево и, к своему ужасу, увидела странную фигуру, преграждавшую ей путь к отступлению. Ловушка! Мужчина быстрым, как бросок кобры, движением схватил ее за руку и сжал железной хваткой. К удивлению Нерис, он заговорил по-английски:
        — Станьте позади меня, пожалуйста. — У него был легкий акцент.
        Мужчина оказался между нею и толпой подростков. Он что-то грозно произнес на кашмирском, и они отступили. Нерис поняла, почему фигура показалась ей странной, — мужчина нес на плече большой моток веревки. Он сбросил его на землю и отмотал приличный кусок, затем достал из внутреннего кармана нож и отрезал отмеренный кусок. Он медленно поднял нож к губам и поцеловал его. Маленькие бандиты замерли в восхищении, Нерис и сама придвинулась ближе и вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть незнакомца. Мужчина зажал нож в зубах, взял концы веревки в руки и крест-накрест перетянул ею грудь. Затем он быстро накинул на себя еще одну петлю. Место, где пересекались веревки, он зажал в левую руку, а правой лихо подхватил нож, который выпустил изо рта. Сверкнуло лезвие — веревка распалась на два куска. Дети тихо охнули, самые любопытные подались вперед. Мужчина позволил старшему мальчику проверить четыре аккуратных среза на зажатой в кулаке веревке. Мужчина улыбнулся. Он ловко связал два конца узлом и потянул за края веревки, затем протянул узел Нерис.
        — Можно попросить вас об одолжении? Подуйте на узел.
        Заинтригованная Нерис сделала, как он просил. Он взмахнул веревкой перед собой, а затем точными, как у хирурга, движениями положил на узел большой и указательный пальцы. Узел свободно заскользил по всей длине веревки до самого конца и… исчез. Фокусник продемонстрировал детям целую веревку. «Банда» ахнула. Словно косяк рыбок, они в едином движении отпрянули от колдуна. Он потряс перед ними веревкой и несколько раз щелкнул ею в воздухе. Дети бросились врассыпную. Бежали они во весь дух, сбивая друг друга с ног. Через пару секунд Нерис и фокусник стояли посреди совершенно безлюдной улицы. Тишину нарушали только гулкое эхо шагов да лай собак. Мужчина поклонился. Он был среднего роста, но с широкой грудью и развитой мускулатурой, с гривой рыжих волос. Кажется, Нерис уже видела его раньше и даже догадалась, где именно.
        — Позвольте сопроводить вас, — вежливо предложил он. Отрезок веревки исчез в его кармане, нож отправился в ножны, а затем — в небольшую дорожную сумку за спиной.
        Дорожка вывела их на заброшенную улицу, поросшую травой и невысоким кустарником. Впереди виднелся безлюдный берег реки. Везде горело множество огней — и в окнах высоких домов на берегу, и на раскачивающихся лодках. От поверхности воды отражались звуки музыки и неслись над рекой.
        Мужчина остановился и еще раз поклонился.
        — Я Райнер Стамм, — он протянул руку.
        Нерис обменялась с Райнером рукопожатием, ее рука исчезла в его огромной ручище.
        — Я миссис Уоткинс. — Нерис подумала, что такое представление звучит слишком официально и быстро добавила: — Нерис.
        — Приятно познакомиться, миссис Англичанка.
        Он подшучивал над ней. Нерис быстро отдернула руку.
        — Валлийка, — сказала она.
        — Прошу прощения. — В его манерах появилось что-то новое после того, как Нерис остудила его пыл.
        В любом случае он не был англичанином. Нерис нисколько не сомневалась в этом. Слишком уверенный, слишком веселый, слишком улыбчивый. Опасный и решительный.
        — Вы спасли меня. Спасибо.
        Ее герой внимательно посмотрел на нее.
        — Вас не нужно было спасать. Вы великолепно держались и смогли бы постоять за себя. Я всего лишь осуществил быструю диверсию.
        — Кстати, как вы это сделали? — Нерис показала пальцем на конец веревки, торчавший из кармана Райнера.
        — О, это известный фокус с разрезанной веревкой. Хотите, научу вас? Может, пригодится, когда вы снова заблудитесь в Старом городе. Мой дом недалеко. Раз мы знакомы, почему бы нам не выпить чего-нибудь? Заодно могу устроить для вас урок фокусов. — Райнер указал на большой старинный дом, стоявший всего в нескольких ярдах от горной гряды. В Шринагаре было совсем немного таких домов — построенных из кирпича и дерева и украшенных резьбой. У него были узкие окна-бойницы.
        — Спасибо, но нет, — вежливо улыбнулась Нерис. — Если я вскоре не вернусь домой, друзья начнут переживать.
        — Как пожелаете. Кажется, я видел вас в клубе вместе с МакМиннами. Я позову лодочника.
        Через минуту шикара тихо скользнула к ступеньке, на которой они стояли.
        — Эти маленькие прохвосты не ограбили вас? — спросил он.
        Нерис быстрым движением стянула воротник блузы.
        — Один из старших забрал мою брошь.
        Недавно Миртл категорически заявила: «Оставь брошь себе. Тебе она очень идет». Нерис понимала, что Миртл уже все решила и спорить с ней бесполезно. С тех пор она носила брошь почти каждый день. Райнер Стамм наклонился к Нерис и осторожно прикоснулся к ее шее.
        — Мне жаль, — прошептал он.
        Нерис напряглась, но он быстро убрал руку. Лодочник присвистнул сквозь зубы, торопя пассажиров занять свои места. Нерис тут же отвернулась от Райнера. Он подал ей руку, но она сделала вид, что не замечает этого жеста, и неловко забралась в качающуюся лодку, едва не потеряв равновесие. Лодочник поднялся со своего сиденья на корме. Нерис рухнула на подушку, ее раздражала собственная неуклюжесть, а еще — то невеселое обстоятельство, что у нее нет денег, чтобы оплатить проезд до плавучего домика, и придется брать в долг у Арчи. Райнер, словно прочитав ее мысли, передал лодочнику банкноту.
        — Спасибо. — Нерис выглянула из-под навеса.
        Райнер шутливо отсалютовал ей и уверенно приказал лодочнику:
        — Озеро Дал, лодка «Эдемские сады».
        Он сделал это специально, чтобы она поняла: он знает, где она живет. Нерис уже чувствовала, что сопротивляться Райнеру Стамму будет очень сложно. Лодочник опустил весло в воду, лодка мягко заскользила вперед.
        — Доброй ночи, — прозвучали над водной гладью прощальные слова фокусника.
        ГЛАВА 7
        Оркестр начал играть, и сам махараджа пригласил миссис Фаншейв на первый вальс. В резиденции начался осенний бал. Нерис наблюдала за танцующими парами, сидя в глубоком, оббитом золотой парчой кресле. Миссис Фаншейв блистала в вечернем наряде из ламе^[32]^ с серебряной нитью, ее сложную прическу украшали павлиньи перья. Но великолепие наряда почтенной дамы не шло ни в какое сравнение с роскошью одежд махараджи. На нем был темно-зеленый сюртук, неприлично огромный изумруд в обрамлении бриллиантов и других драгоценных камней украшал парчовый тюрбан.
        Пара сделала первые па, после непродолжительной паузы другие гости поспешили на паркет танцевального зала. Как того и требовал протокол резиденции, все англичанки пришли на бал в вечерних платьях и длинных, выше локтя, перчатках. Их сопровождали английские и индийские офицеры в парадных мундирах, солидные господа в дорогих костюмах и красивые, статные воины из свиты махараджи. На бал были приглашены все видные представители общества и служащие резиденции. В воздухе витал аромат высушенной лаванды, камфары и пудры. Жены индусов не участвовали в танцах, но заняли свои места за обеденным столом. В разноцветных шелковых сари они были похожи на стайку экзотических птиц. Глядя на них, Нерис задалась вопросом: а нет ли у них своего клуба, где они могли бы сплетничать и хвастаться новыми украшениями?
        За ужином гости обсуждали холода, которые пришли в этом году неожиданно рано, говорили о войне в Азии и — шепотом — передавали друг другу свежие сплетни и подробности скандалов. Нерис пробыла в городе три недели. За это время она успела познакомиться со многими местными жителями. Например, она имела приятную беседу с Анджелой Гибсон, героиней недавнего громкого скандала, и на одном из приемов Нерис издалека посмотрела на мужа несчастной женщины.
        Странно, как быстро человека подхватывает водоворот общественной жизни. Нерис противилась этому как могла, но безуспешно. Мысли о сплетнях и скандалах заставили ее выпрямиться и разгладить складки на юбке первого в ее жизни бального платья. Нежно-розовое шелковое платье специально для нее сшил портной из Колониальной компании дамских портных. Сегодня Нерис надела его с корсетом и длинными белыми перчатками, которые одолжила у Миртл. Подруга помогла Нерис с прической, надушила ее французскими духами и накрасила губы. Сделав все необходимое, Миртл отступила назад, чтобы полюбоваться творением рук своих.
        — Нерис Уоткинс, у тебя губы, как у кинозвезды, — заявила она. — Если бы я была мужчиной, обязательно бы встала в очередь за поцелуем.
        — Что? — Нерис внимательно посмотрела на свое отражение. Она едва узнала себя.
        Миртл открыла расшитую бисером сумочку, достала золотой портсигар и зажигалку.
        — Я сказала «если», моя дорогая. Я не по этой части. Хотя в моем ужасном интернате разные штучки между девушками не были под запретом, поверь мне. Но если наши мужчины исчезнут на неопределенное время, я за себя не ручаюсь.
        Нерис улыбнулась, вспомнив эту беседу. Еще несколько месяцев назад она была бы в шоке от подобных разговоров, но сейчас они вызывали только легкую улыбку. Нерис поискала глазами подругу. Миртл была в темно-золотом сатиновом платье. Благодаря короткой стрижке и ярко-алым губам она выглядела как экзотичная штучка среди бледных англичанок. Разумеется, она была в центре внимания мужчин. Но Нерис готова была поставить все, что осталось от наследства после выплаты солидного гонорара портному, на то, что Арчи МакМинну волноваться не стоит.
        Мистер Фаншейв, краснея от усилий, танцевал фокстрот с полной дамой в фиолетовом платье. Положение Нерис было не таким высоким, чтобы надеяться на танец с высокопоставленным чиновником, но мистер Фаншейв сердечно приветствовал ее на приеме перед обедом:
        — Миссис Уоткинс, рады видеть вас в Шринагаре. Миссис МакМинн позаботилась о вас? Скоро ли ваш муж присоединится к нам?
        Нерис объяснила, что муж сейчас проповедует в окрестностях Каргила и очень занят, но она надеется, что он сможет приехать в Кашмир до наступления холодов. Как только она произнесла эти слова, ледяной ветер пробежался по верхушкам деревьев.
        — С нетерпением жду встречи, — вежливо сказал мистер Фаншейв и переключил свое внимание на остальных гостей.
        Нерис осталась рассматривать перламутровые пуговицы на своих перчатках. Интересно, что бы сказал Эван, если бы увидел ее сейчас, в красивом платье, с помадой на губах и немного захмелевшей от бокала фруктового пунша? Подумав немного, она пришла к выводу, что это не важно, поскольку его здесь нет. Кто-то отодвинул в сторону пустое кресло рядом с ней.
        — Добрый вечер, миссис Уоткинс, — произнес приятный мужской голос. — Наше знакомство было очень необычным, но, возможно, вы позволите исправить это недоразумение.
        Нерис подняла глаза и увидела темно-рыжие волосы и широкую улыбку.
        — Добрый вечер, мистер Стамм.
        Райнер Стамм был не в лакированных танцевальных туфлях, он предпочел сапоги, да еще и плохо почищенные, не счел нужным надеть парадный мундир, и его явно не заботили торчащие в разные стороны волосы, но он был самым привлекательным мужчиной на балу. Каким-то образом ему удалось затмить даже махараджу. Музыка стала громче и быстрее, люстры засияли еще ярче.
        — Потанцуем?
        Нерис согласилась. Даже будучи затворницей, она умела танцевать.
        Он держал ее за руку под нужным углом и с необходимой твердостью — сквозь лайковую перчатку Нерис ощущала тепло его ладони. Левой рукой он нежно прикасался к ее спине. В этом момент Нерис подумала, что всего лишь три (она специально сосчитала их в уме) слоя тонкой ткани отделяют его руку и ее обнаженную плоть. Они плавно заскользили по паркету. Их взгляды встретились, и Нерис увидела сияющие, счастливые глаза. Райнер напевал себе под нос мелодию вальса, они были так близко, что Нерис чувствовала вибрацию, исходившую от его широкой груди, танец соединил их в единое целое, они двигались, будто были одним существом. Никто из них не отвел взгляда. Он хорошо танцевал, настолько хорошо, чтобы она ощущала, что тоже прекрасно танцует. Нерис решила нарушить неловкое молчание:
        — Мне понравился ваш трюк с веревкой. Очень изобретательно.
        — Спасибо. Я бы хотел показать вам еще несколько фокусов.
        — Вы волшебник?
        — К сожалению, в моих фокусах нет ничего волшебного, только тренировка и ловкость рук.
        — Боже мой, а я подумала, узел развязался, потому что я подула на него!
        — Все может быть, — пробормотал Стамм.
        Вальс закончился, но они остались на паркете, в вакууме внезапной тишины, сложив руки на груди, не отходя друг от друга. Теперь, в ожидании нового танца, они болтали, как старые знакомые. Через некоторое время Нерис заметила, что Миртл внимательно наблюдает за ними из угла зала; она наклонила голову, серьги с бриллиантами блеснули в ярком свете люстр.
        — Мы привлекли внимание вашей дуэньи, — пошутил Райнер.
        Нерис отстранилась от него, делая вид, что обиделась.
        — Мистер Стамм, я замужняя женщина, мне не нужна дуэнья.
        Он рассмеялся приятным грудным смехом.
        — Пожалуйста, зови меня Райнер.
        — Хорошо, Райнер, — мягко повторила Нерис, разбивая слоги его имени в такт музыке.
        — Спасибо, Нерис. — У него было забавное произношение, с рокочущим «р» и мягким, протяжным «с» в конце. В его устах заурядное имя Нерис прозвучало очень красиво.
        — Можно задать тебе вопрос? — начала Нерис. Райнер наклонился еще ближе. — Ты видел детей, с которыми я была в тот вечер, когда ты спас меня. Маленькая девочка с младшим братом и младенцем на руках?
        — Я тебя не спасал. Да, видел малышей.
        — Я попала к ним в дом, потому что они хотели продать мне шаль. Они очень бедные.
        — В Шринагаре много бедных людей.
        — Я знаю, но так получилось, что они нашли меня. Я чувствую, что подвела их.
        В последние дни она много думала о несчастной семье, маленькой темной комнатке, в которой они ютились, голодных глазах девочки и вымученной улыбке матери.
        — Что ты хочешь сделать для них, Нерис?
        — Я жена миссионера…
        В этот момент Райнер сделал быстрый пируэт и прижал ее к себе чуть сильнее, чем следовало.
        — И что? Ты хочешь обратить их в свою веру?
        — Нет. Разумеется, я поддерживаю миссию мужа, но не разделяю его рвения спасать души.
        — Даже если у них не будет иного пути спасения?
        — Если тебе угодно, то да, даже если у них не будет другого пути спасения. Весь прошлый год мы прожили в Лехе.
        Райнер внимательно посмотрел на Нерис. Она заметила, что у него глаза цвета жженого сахара.
        — Я был в Лехе.
        — Я учила там детей. И у меня не было никаких иллюзий относительно своей работы, но я считала, что это лучше, чем совсем ничего не делать. По крайней мере, дети нормально питались, играли и пели песни.
        — В Шринагаре тоже есть школы.
        — Да, разумеется, — вздохнула Нерис.
        Закончился еще один танец, гости неспешно направились к столу, накрытому для позднего ужина. Нерис краем глаза заметила девушку, которую она недавно видела в клубе, кажется, это была Кэролайн Боуэн. Она стояла в центре зала. У нее на щеках пылали два ярких пятна. Ее партнером был высокий, очень красивый молодой кашмирец. Он поклонился — довольно резко — и быстро ушел. Нерис почувствовала какое-то движение за спиной. Это Райнер провел пальцами в миллиметре от ее кожи. Моментально ее внимание вернулось к нему. Райнер мягко отпустил ее руку и отступил на полшага.
        — Судя по твоему рассказу, речь идет об изготовителях пашмины. Печальная правда состоит в том, что традиционные платки, которые они делают — кани, — не пользуются спросом, а изготовление одной шали занимает массу времени. Фабрики в Англии и Шотландии могут быстро и с минимальными затратами делать такую ткань. Товар продается на восток, и местных производителей выдавливают с рынка.
        «Кани» — так вот что повторяли дети! Теперь она поняла смысл этого слова. Нерис посмотрела на дам, собравшихся в зале. И замужние дамы, и кокетливые девицы с удовольствием демонстрировали модные наряды. Конечно, они немного отставали от столичных модниц — сказывалось расстояние и военное положение, — но деньги на шелка они тратили немалые.
        — Нерис, ты богата? — спросил Райнер.
        Она покачала головой.
        — Я бы сказала, что, наоборот, — бедна.
        Райнер ласково посмотрел на нее, разгладились морщинки у его глаз и губ, Нерис заметила светлые полоски кожи там, куда не добралось солнце.
        — Может быть, мы сможем помочь. Прости, меня отвлек вон тот бравый кавалерист. Он явно собирается пригласить тебя на следующий танец.
        — Я не знакома ни с какими кавалеристами.
        — Приятно слышать. Могу я сопроводить вас к столу, мадам?
        Райнер протянул руку, и Нерис вложила в нее свою. У нее кружилась голова от скорости, на какой они неслись друг к другу. Вначале это напоминало бег с препятствиями, а теперь — спринт. И она не знала, где будет финиш. Наверное, нужно было сказать Райнеру, что Эван скоро приедет в Шринагар и они вместе поедут в Лех, чтобы продолжить работу в Нонконформистской миссии. Это было бы правильно. Внезапно в центре зала послышался какой-то шум: вскрикнула девушка, по толпе прокатился шепот. Нерис заметила высокого мужчину с орлиным носом, он на индийский манер носил длинный шелковый камзол. Мужчина улыбнулся и поспешно отошел в сторону. Потом она увидела Кэролайн Боуэн. Она низко опустила голову, чтобы спрятать густой румянец. Она так быстро поспешила прочь от мужчины, что зацепилась каблуком за подол юбки и упала бы, если бы Нерис не успела подхватить ее под руку. Девушке удалось устоять на ногах.
        — Простите! — воскликнула она.
        Кэролайн явно была не в себе. Она выглядела так, будто вот-вот расплачется или рассмеется. Девушка словно металась между двумя полюсами настроения.
        — С вами все хорошо? — спросила Нерис.
        — Да, все замечательно! — фальшиво рассмеялась Кэролайн. — Замечательно! Тут жарко, знаете ли. Мне нужен свежий воздух. — Она попыталась убежать от Нерис.
        — Я составлю вам компанию. — Нерис решительно взяла ее за руку и вывела из толпы.
        Кто-то смотрел на них с ухмылкой, кто-то был обеспокоен, но всем было очень любопытно узнать, что происходит. Потом подошла Миртл. Она подхватила Кэролайн с другой стороны, и три женщины выскользнули из душного зала. Нерис успела через плечо взглянуть на Райнера. Он понимающе кивнул ей.
        В просторном холле резиденции почти никого не было.
        — Ты хорошо знаешь дом? Нам нужно тихое место.
        Девушка замерла в нерешительности. Теперь она могла разрыдаться в любой момент.
        — Не знаю. Хотя подождите, там салон.
        Она указала на дверь в глубине холла, которую охраняли два лакея в парадных ливреях. Они почтительно поклонились и пропустили дам внутрь. Салон резиденции представлял собой точную копию гостиной в английском загородном доме. Там стояли диваны в ситцевых чехлах, столики были завалены книгами и журналами. В занавешенном эркере стоял рояль. И только цветы — экзотические канны и яркие гладиолусы вместо привычного душистого горошка и дельфиниума — говорили о том, что они сейчас далеко от родных мест.
        Миртл усадила Кэролайн на один из диванов. Девушка задрожала, поднесла руки к лицу и горько заплакала. Слезы намочили белоснежные перчатки. Миртл схватила ее за плечи и несколько раз встряхнула.
        — Послушай, ни при каких обстоятельствах ты не должна устраивать подобные спектакли. Никогда. Ты поняла? Как бы тебе ни было плохо — а я сию же минуту хочу знать, насколько все плохо, — терять лицо на публике недопустимо. Это твоя обязанность. Твой муж — офицер индийской армии, ты дружна с семьей Фаншейвов. Ради них ты должна пристойно вести себя. Но самое главное — ты должна думать о себе.
        Девушка расплакалась еще громче.
        — Я не вынесу этого! Я так его люблю!
        Миртл вздохнула и погладила Кэролайн по плечу. Она подождала, пока частота всхлипов достигнет своего апогея, а потом Кэролайн высморкалась в платочек и затихла. Миртл на всякий случай достала еще один из сумочки и протянула ей.
        — Мне уйти? — пробормотала Нерис.
        — Да, — всхлипнула Кэролайн.
        — Нет. Нерис — друг, а тебе, моя девочка, явно не хватает дружеской поддержки. Хочешь воды?
        — Я бы предпочла виски.
        — Думаю, ты уже достаточно выпила.
        На подносе стоял графин с водой и пара стаканов. Нерис наполнила один и подала Кэролайн. Девушка горестно вздохнула и залпом выпила воду.
        — Умница, — сказала Миртл и раскурила сигарету.
        Из зала доносились обрывки музыкальных фраз. Во время ужина оркестр пытался сыграть пьесу Дебюсси, которая, к сожалению, удавалась им значительно хуже, чем танцевальные мелодии.
        — Я люблю его! — повторила Кэролайн. В этот раз в ее голосе прозвучал вызов.
        — Хорошо-хорошо. Если ты настаиваешь. Все может быть. — Миртл поймала взгляд Нерис и опустила уголки губ, показывая, насколько все серьезно, но потом испортила весь эффект веселым подмигиванием.
        — Но ты замужняя англичанка. Есть приемлемые способы решения любых личных проблем. Поверь, публичные сцены не входят в их число. О чем ты только думала? Считаешь, Рави Сингху понравилось то, как ты пренебрегла этикетом?
        — Я не хотела устраивать сцену.
        — И тем не менее устроила. — Тон Миртл был ледяным, но она взяла Кэролайн за руку и крепко сжала ее.
        — Расскажи, что произошло. Мы втроем сможем решить любые проблемы, ты же знаешь.
        — Я получила письмо от… письмо от мужа. В последнюю минуту отменили отправку его полка. Завтра он будет дома. Я ждала, когда Рави пригласит меня на танец. Он должен был сделать все правильно: вначале потанцевать с Розалин Данпи, затем с Джин Виттакер и только потом — со мной. Мы специально это придумали, чтобы у старых кошелок из клуба не было повода сплетничать. Потом я сказала ему. Я думала, он… думала, он… — Слезы снова покатились по щекам девушки.
        — Ты думала, что он начнет ревновать, правда? Мечтала, что он запретит тебе видеться с мужем. Твой прекрасный принц должен был схватить тебя, перебросить через седло и умчать в сказочную страну. А вместо этого он сменил тему. Или, может, прокомментировал игру оркестра? Погоду? Или начал говорить о войне? И из-за этого ты начала плакать у всех на виду?
        — Все не так. Тебе не понять! — Кэролайн побледнела.
        Нерис подумала, она сейчас упадет в обморок. Миртл обняла девушку, прижала ее голову к своему плечу.
        — Я пытаюсь понять. Ты думаешь, это твоя первая и последняя любовь. Твоя последняя надежда. И ты не хочешь ее лишиться, но в глубине души знаешь, что Рави Сингх — не тот человек, который тебе нужен. Но он красивый и мужественный и нашептал тебе массу приятного и очень личного, чего тебе никто раньше не говорил, правда?
        Кэролайн молча кивнула.
        — Разумеется нашептал. Ты очень красива. Но это не имеет никакого значения. Он женится на той женщине, которую для него выберет мать. Он двоюродный брат махараджи, у него особый статус в Кашмире. О чем бы ты ни мечтала, на какие бы жертвы ни готова была пойти ради него, разведенная англичанка не вписывается ни в один из возможных планов. У него будет невеста из семьи Догра, из того же народа, что и он. И вы забудете друг друга.
        — Нет, никогда! — Кэролайн задрожала всем телом.
        Миртл еще раз сжала ее руку.
        — Кажется, у нас тут две проблемы. И ты только все усложняешь.
        — Правда? Я усложняю? — возмутилась Кэролайн.
        Нерис подумала, что Кэролайн с ее голубыми глазами, светлыми волосами, бледной кожей и ниткой жемчуга на тонкой шее выглядит как настоящая английская роза.
        — Да, одна проблема — это Рави и то, что ты вцепилась в него. Нет, подожди, выслушай меня. Вторая проблема — это Ральф. Милая, если ты не можешь полюбить своего мужа, если между вами ничего нет, то не нужно губить свою молодую жизнь на тщетные попытки. После этой войны все изменится, даже представления о браке и образ мысли англичан. Если ты хочешь бросить его, мы тебе поможем, правда, Нерис? Но только ради твоей самостоятельной жизни, а не ради того, чтобы ты смогла броситься в объятия Рави.
        — Я не могу бросить Ральфа! — Кэролайн высвободила руку. — Этого никогда не произойдет.
        — Ясно. — Миртл решила не спорить. — Рада, что ты уверена в этом. Но если ты намерена быть хорошей женой, то здесь, в Шринагаре, да и в любом другом месте, куда будет направлен капитан Ральф Боуэн, тебе придется быть очень осторожной. Я не буду отговаривать тебя заводить романы. Все зависит только от тебя, но помни, что я не смогу вечно присматривать за тобой. Пожалуйста, будь осторожна в выборе партнеров. Неромантичная правда о любви заключается в том, что она слаба. Не делай любовь своей единственной опорой, она не выдержит груза жизни. Да ты уже и сама смогла убедиться в этом.
        «Миртл МакМинн, ты очень мудрая женщина», — подумала Нерис. Миртл смотрела на Кэролайн с сочувствием и пониманием, но она не собиралась давать молодой женщине ложную надежду. Она исповедовала идеалы прагматизма. Эван мог бы назвать ее аморальной, но на самом деле у нее были свои, особенные представления о нравственности. Кэролайн прикусила губу. Потом заставила себя улыбнуться. Улыбка получилась вымученной и не коснулась ее печальных глаз.
        — Вы очень добры ко мне. Я так благодарна вам, правда! Думаю, мне пора домой. Когда будете прощаться с миссис Фаншейв, пожалуйста, скажите ей, что я почувствовала себя плохо и тихонько ушла, чтобы не отвлекать ее.
        Перед резиденцией выстроилась длинная очередь машин и экипажей. Подъездная аллея освещалась факелами. Дым то и дело черными клубами взметался вверх, к ночному небу. Миртл и Нерис проводили притихшую Кэролайн к тонга, потом вернулись в дом и попрощались с хозяйкой приема по всем правилам этикета, передав извинение от миссис Боуэн. Миссис Фаншейв любезно приняла их благодарности за приятный вечер.
        — Мне приятно видеть, что вы заботитесь о миссис Боуэн. Она прекрасная молодая женщина, хотя, боюсь, ей будет нелегко найти свою дорогу в жизни.
        Лакей в красной ливрее подал Нерис и Миртл пальто. К парадному входу подъехал светло-желтый «роллс-ройс». В окружении многочисленной прислуги к нему спустился махараджа. Через несколько минут машина зловеще блеснула фарами и скрылась за поворотом.
        Подруги забрались под навес тонга, лошадка мерно зацокала копытами вдоль ряда машин и других повозок. Проехали под аркой из переплетенных ветвей деревьев, выехали из ворот и оказались на широкой улице нового города. Современные виллы Пандита и мусульманского Кашмира утопали в роскошных садах, желтые фонари подсвечивали ухоженные газоны с цветущими ночными фиалками. Возле богато украшенных ворот дежурили охранники. Стуча в небольшие колотушки, они обходили вверенные им участки. Эти мерные звуки сливались с цокотом копыт. Миртл долго молчала, потом тихим голосом озвучила свои грустные мысли:
        — Знаешь, мне бы не хотелось, чтобы Ральф Боуэн был моим мужем.
        — Чем же он тебе не угодил?
        — Арчи называет его мужчиной на три буквы.
        Нерис понятия не имела, о чем идет речь. Потом нужно будет спросить у Райнера — может, он сможет объяснить ей?
        Следующей ночью в маленькой спальне в одном из расположенных рядом с казармами бунгало для женатых офицеров молодая жена капитана Ральфа Боуэна раздевалась за тонкими стенами домика. От соседних участков дом был отгорожен невысоким забором и цветочными клумбами. Стены были очень тонкими, поэтому Кэролайн с большой осторожностью передвигалась по дому — ей не хотелось, чтобы соседи знали, что она делает и днем, и ночью. Она расчесала волосы, и они шелковистым водопадом рассыпались по ее плечам. Она надела прозрачный пеньюар, который берегла с медового месяца. Это легкое одеяние не прикрывало плечи и грудь, внизу тоже все было видно. Теперь она знала, что прекрасна. Наконец у нее появился опыт в интимных вопросах. На секунду ее решимость пропала, но она быстро выбросила из головы все посторонние мысли и полностью сосредоточилась на муже, который лежал на своей половине кровати. Кэролайн улыбнулась своему отражению, она хотела выглядеть очень соблазнительно, но улыбка получилась вымученной и печальной. Очень плохо. Кэролайн не сдалась — сделала так, чтобы пеньюар еще больше открывал ее прелести, и
гордо расправила плечи. Потом подошла к мужу. Ральф Боуэн лежал в постели и читал журнал. На обложке красовалась пара охотничьих собак на фоне полей. Журнал был не первой свежести — уже несколько месяцев валялся в доме. На Ральфе была смешная фланелевая пижама, разумеется, застегнутая на все пуговицы. Кэролайн грациозно приблизилась к кровати, медленно обошла ее и стала так, чтобы Ральф мог видеть все ее прелести. Тишина липкой массой заполнила пространство между ними.
        — Я рада, что ты не спишь, — произнесла Кэролайн грудным голосом.
        К счастью, слова давались ей легко. Ральф перевернул страницу. Он выпил два стакана виски с содовой после ужина, но пьяным не был. Кэролайн подумала, что это, может быть, и хорошо для нее, а может быть, и плохо. Она спланировала все заранее, но осуществить это на практике оказалось не так просто, тем более что Ральф даже не взглянул на нее. Несмотря на холодный прием, Кэролайн развязала тесемки пеньюара и придержала ткань на груди. Потом грациозным движением полностью обнажилась. Прохладный воздух коснулся голой спины и ягодиц. Совсем скоро ночи станут очень холодными и все будут носить с собой горшки с горячими углями. Пеньюар лежал у ее ног. Кэролайн была прекрасна в своей наготе. «Ты великолепна», — шепнул голос любимого мужчины в ее голове.
        — Ральф, посмотри на меня, — попросила она.
        Он опустил журнал и посмотрел на жену. У Ральфа были длинные бесцветные ресницы, красные лицо и шея, которые контрастировали с бледной кожей, упрятанной под ткань пижамы.
        — Что ты делаешь?
        Кэролайн сладострастно выгнулась и повернулась, позволяя ему рассмотреть выпуклости ягодиц и бедер, нежную гладкую кожу живота.
        — Ты уходишь на войну, — прошептала она. — Я очень горжусь тобой. Я хочу стать твоей. — Кэролайн забралась на кровать, стала на колени и сверху посмотрела на мужа.
        Взгляд Ральфа скользил по прелестям жены. По крайней мере, он перестал читать.
        — Займись со мной любовью.
        Кэролайн откинула шерстяное одеяло с запахом нафталина и льняную простыню — белье было частью ее приданого, теперь оно выглядело каким-то пожелтевшим и старым, наверное, виною тому была нерасторопность прачки. Кэролайн легла и прижалась всем телом к мужу. Ее пальцы стали ловко расстегивать пуговицы пижамных штанов. Ральф напрягся. Он был как камень, но, к сожалению, мягким остался тот его орган, который должен был затвердеть в первую очередь. Кэролайн прикоснулась к его вялому члену. Она закрыла глаза, сосредоточившись на ощущениях, стараясь теплом своего тела согреть его. Ее мягкая грудь касалась его груди. Сначала Ральф лежал неподвижно, потом повернулся к ней — теперь они лежали лицом к лицу, — поцеловал, усы неприятно царапали нежную поверхность губ. Кэролайн понравилась его реакция, она продолжила нежно гладить его плоть, но ничего не изменилось. Она знала, что будет непросто, поэтому еще теснее, еще ласковее, еще откровеннее прижалась к нему. Затем приподнялась на локте и посмотрела на него сверху вниз. Его светлые волосы были в беспорядке, с открытым лбом он выглядел таким беспомощным,
по-детски трогательным и наивным. Он смотрел на нее, широко распахнув покрасневшие от усталости и выпитого виски глаза.
        — Я люблю тебя, — прошептала Кэролайн.
        Теперь все будет хорошо, сегодня у них все получится. Ни один мужчина не устоит перед ее чарами. Тот, другой, стонал в ее руках. Сама эта мысль доводила ее до экстаза. Она больше не могла сдерживать свои фантазии и отгонять воспоминания. Она сдалась на милость грезам, позволив им мягкой вуалью накрыть настоящее и унести ее в прошлое.
        Планировалась поездка за город и пикник. Рави обещал массу интересных гостей и сопровождение слуг, но, когда он заехал за ней, в машине, кроме хозяина, не было никого. На заднем сиденье стояла большая плетеная корзина. Кэролайн поняла, что ее обманули.
        — Так получилось, прекрасная Кэролайн, что мы будем вдвоем. Но я смогу защитить тебя от всего на свете.
        Она, глупая, была так счастлива, ведь он беспокоился о ее безопасности! Да и какая разница, вдвоем они или нет?
        Они несколько часов ехали по пыльной дороге в деревню Пахалгам. Вокруг зеленела сочная трава и паслись медлительные козы. Яркий полдень в середине лета. Машина мчалась под сенью раскидистых ив и высоких тополей. Вдали виднелись террасы заливных полей, и маленькие фигурки работавших там крестьян в остроконечных соломенных шляпах четко выделялись на фоне яркой зелени. Было спокойно и тихо, только сверчки громко стрекотали в жарком воздухе.
        Рави и Кэролайн подъехали к небольшому павильону, который затерялся в роскошном яблоневом саду. Рави открыл дверь. Внутри было прохладно и темно. Кедровый пол был завален подушками, в центре на низком столике стоял кальян.
        — Что это за место? — Кэролайн провела пальцем по пыльной столешнице.
        Он пожал плечами и начал распаковывать корзину.
        — Летний домик. Принадлежит моей семье. Мы иногда приезжаем сюда, чтобы полюбоваться видами. Сейчас тут никто не живет.
        Кэролайн посмотрела в окно. На фоне ярко-голубого неба вздымались темно-серые горы. Далекие холмы устилал ковер из темных елей. А прямо за домом начинались обширные сады и поля. Кэролайн уже знала, что все кашмирцы обожают горы и могут долго любоваться заснеженными пиками и грозными кряжами.
        — Садись, — сказал Рави.
        Он открыл окно. Комната наполнилась свежим ароматным воздухом. Две желтые бабочки танцевали под потолком. Казалось, в этом мире не существовало никого кроме них двоих. Рави поцеловал Кэролайн. Он никогда не сомневался в правильности своих действий, никогда не обращал внимания на других, никогда его не интересовало чье-либо мнение, поэтому и сейчас ему даже в голову не пришло спросить у Кэролайн разрешения поцеловать ее. В эту минуту он был предельно собран и, похоже, прислушивался к своим ощущениям — нравится или нет? Такое выражение лица у него было, когда он выбирал лошадь для прогулки или еду на ужин, когда покупал сестре драгоценные камни и даже когда пил лимонад в жаркий полдень. Сейчас она сама стала предметом этой необычной сосредоточенности и внимания. Он медленно раздевал ее — пуговица за пуговицей, — обнажая белые запястья, потом предплечья, грудь. Это не был их первый поцелуй. Они часто целовались в темных садовых аллеях и за шелковыми занавесками шикары, но сегодня Рави пошел дальше. Он поцеловал пульсирующую жилку на ее шее, спустился ниже, к белоснежной груди с торчащими розовыми
сосками. Кэролайн таяла. Ему не нужно было ее просить. Она бы ни за что не сказала «нет». Она сама умоляла бы его.
        Рави полностью раздел ее. Теплый воздух гулял по коже, стрекот сверчков заполнял уши. Он внимательно изучал ее ноги, руки, изгиб талии, бедер, даже веснушки на носу. Потом посмотрел ей в глаза и сказал:
        — Ты опьяняешь меня.
        Кэролайн тоже была пьяна. Она чувствовала себя прекрасной и желанной и развратно откинулась на подушки. Белоснежность ее кожи подчеркивали кремовые ткани драпировки. Рави снял рубашку. Он был очень красив и силен. Она провела кончиками пальцев по его груди, остановила ладонь в том месте, где билось его сердце. Он улыбнулся и стал на колени между ее бедрами. Когда он быстрым движением вошел в нее, Кэролайн вскрикнула от боли. Он замер. Кэролайн впервые с момента их знакомства увидела выражение удивления на лице Рави Сингха. Он немного отстранился, и они оба посмотрели на небольшой мазок крови, оставшийся на подушке.
        — Это твой первый раз?
        Кэролайн кивнула. Это было странно. Уже год как она вышла замуж, но была счастлива отдать свою невинность Рави, а не злому, истеричному и вечно недовольному Ральфу. Любовь заполняла ее, как полноводная река русло. Рави спас ее, и сейчас они принадлежали друг другу. Цветочные поляны, луга и холмы стали их королевством. На веки вечные. Она улыбнулась и прошептала:
        — Я счастлива. Мне уже не больно.
        Рави быстро справился с замешательством и крепко обнял ее, подхватил на руки и нежно поцеловал веки. Его темные волосы и орлиный профиль теперь были не просто красивыми — Кэролайн ощущала себя рядом с бесконечно любимым и родным человеком.
        Он поправил свою одежду и помог одеться Кэролайн. Даже зашнуровал ее ботинки. Потом они сидели на подушках и с наслаждением ели то, что было приготовлено для пикника, — свежие кашмирские фрукты и густые сливки. Они смеялись, дурачились, Рави ни на секунду не выпускал ее из объятий.
        — Расскажи мне, почему так получилось? — прошептал он, отставляя в сторону пустую тарелку и играя пуговицами на ее блузке.
        Кэролайн покраснела.
        — Я не интересна своему мужу…
        Рави удивленно приподнял бровь:
        — Не верю! Он солдат, кавалерист, человек чести. Мне он показался достойным мужчиной.
        — Я давно начала мечтать об этом. Как и все девушки, я мечтала и думала, как это будет в первый раз. Моя мать умерла — я уже рассказывала тебе, — а с мачехой мне было стыдно обсуждать такие вопросы. Однажды я встретила Ральфа. Была помолвка. Мы поженились. В первую брачную ночь он ничего не сделал. Во время короткого медового месяца мы спали в разных постелях. Потом он уехал с полком и подхватил болезнь. Ральф очень долго выздоравливал и снова уехал. Кажется, уже год прошел, — грустно закончила Кэролайн.
        — Понятно, — сказал Рави. — Наверное, тебе было очень одиноко.
        Кэролайн прижалась к нему в поисках тепла и уюта.
        — Сейчас это совсем не важно. Теперь у меня есть ты. Я счастлива.
        Кэролайн подумала, что именно эти мгновения — тихо постукивает оконная рама от ветра, расплескавшиеся по старому полу лучи солнца, Рави обнимает ее — лучшие в ее жизни. Она чувствовала себя живой, все ее существо наполнилось покоем и тихой радостью. Мир был идеален. Сейчас она не стала бы ничего в нем менять.
        — Любимая… — произнес он.
        У Кэролайн перехватило дыхание от этого слова. Она никогда не воспринимала его как простое обращение. Для нее оно звучало как настоящее признание в любви.
        — Я тоже люблю тебя, — с трепетом прошептала она.
        Рави слегка поморщился. Кэролайн этого не заметила.
        — Любишь? Ты веришь в любовь?
        — Разумеется.
        — Разве твой брак не разочаровал тебя?
        «При чем здесь мой брак? О чем он говорит?» — Тревожные мысли забились в голове Кэролайн, но она отогнала их прочь и, глядя любимому в глаза, ответила:
        — Разочаровал.
        Рави поднес ее руку к губам и нежно поцеловал кончики пальцев. За четыре месяца они встречались раз десять. Они уединялись в тайном домике, сбегали с теннисных матчей и конных прогулок. За это время Кэролайн постигла немало секретов и премудростей в общении с мужчинами и научилась держать язык за зубами. Больше Рави не слышал от нее «я люблю тебя» и прочей чепухи, которая так его раздражала.
        Но с тех пор при встречах Рави Сингх больше не уделял ей столько внимания, как в первый раз. Для него любовная игра всегда была чем-то обыденным, а Кэролайн все больше и больше зависела от него, тогда как Рави не стеснялся демонстрировать, что скучает в ее компании, и проявлял интерес к ней только в краткие минуты интимной близости.
        Прошлым вечером на балу в резиденции Кэролайн сказала ему, что Ральф возвращается домой. Рави прищурился и посмотрел на нее сквозь черные ресницы:
        — Замечательно. Ты сможешь попрактиковаться. Я многому тебя научил. Надеюсь, твой муж будет доволен.
        Кэролайн потребовалось несколько секунд, чтобы уяснить смысл сказанного. Потрясение, обида, гнев, отчаяние — ураган чувств пронесся в душе. Ее любовник не был ревнив, напротив, он был вуайеристом. Он с извращенным удовольствием представлял, как Кэролайн проделывает с мужем разные штучки, которым он обучил ее. В этот миг она поняла одну вещь, которую игнорировала все это время: Рави было плевать на ее чувства, он просто забавлялся с замужней европейской женщиной. Именно так, как говорила Миртл МакМинн, все и обстояло. После шока сердце сжала горькая обида. Кэролайн скрестила руки на груди и с досады топнула ногой. Рави немедленно сделал шаг назад и учтиво поклонился.
        — Это все? Тебе больше нечего сказать? — Кэролайн повысила голос.
        Пара, танцевавшая рядом, остановилась, и оба партнера украдкой посмотрели в их сторону. Рави нахмурился, но гнев и обида Кэролайн были слишком сильны, чтобы она обратила внимание на недовольные гримасы любовника. Она глубоко вдохнула и сказала громким шепотом:
        — Я ненавижу тебя!
        Рави продолжал угрюмо смотреть на нее, еще несколько пар глаз с любопытством глядели на Кэролайн. У нее было единственное желание — сбежать отсюда как можно быстрее. Она развернулась, быстрым шагом направилась к выходу, но в спешке наступила на подол бального платья и чуть не упала. Подруга Миртл, а потом и сама Миртл пришли ей на помощь. Разговор с Миртл и Нерис помог ей осознать истинное положение дел: ее роман с Рави Сингхом — подделка из папье-маше, которая превратится в пепел, едва огонь публичного скандала коснется ее. У этих отношений нет будущего и нет настоящего. А теперь необходимо срочно решать проблему, и поэтому она пришла к Ральфу, вооруженная постыдными знаниями, в надежде, что с их помощью она сможет соблазнить мужа. Она медленно, дюйм за дюймом, опускала голову. Коснулась щекой его груди, потом живота. Он будто вытянулся по стойке смирно. Кэролайн почувствовала, как напряглось его тело, услышала, как скрипнули его суставы. Она закрыла глаза, опустила голову, ее светлые волосы скользнули по его паху. Ральф перестал дышать. Ее дыхание тоже застряло где-то в груди. А потом она взяла
его плоть в рот. Ральф дернулся. А потом закричал:
        — Бога ради, что ты делаешь?!
        Он оттолкнул ее и соскочил с кровати, словно та была в огне. Одной рукой он придерживал пижамные штаны, которые могли в любой момент соскользнуть с бедер. Кэролайн удивленно уставилась на мужа. Лицо Ральфа было ярко-красного цвета, щеки и подбородок мелко дрожали от смущения и гнева.
        — Это трюки проституток! — заорал Ральф.
        — Пожалуйста, не кричи! — прошептала Кэролайн, представляя, что подумает майор и миссис Данкелей, спальня которых находилась за стенкой.
        Она завернулась в простыню и села. Ральф поправил одежду и, как за баррикаду, спрятался за спинку кровати, горя праведным гневом.
        — Где ты научилась этому? Приличные женщины не занимаются подобным!
        Еще один навык, который Кэролайн освоила за время своего романа, — это умение врать. Она широко открыла глаза, чтобы выглядеть невинной овечкой.
        — Откуда ты знаешь, что делают проститутки? В моей книге не написано ничего подобного.
        — Что еще за книга? О чем ты говоришь?
        — «Гид супружеской жизни для молодых жен», — импровизировала Кэролайн. — Я попросила домашних прислать ее. Книга была в отдельном пакете, так что не волнуйся, никто не видел. Я подумала, мне не помешает несколько советов относительно того, как поддержать мужа. Ведь так и есть? Правда?
        — Ты с ума сошла? Отдай мне этот пасквиль! Немедленно! — Ральф сжал кулаки, но Кэролайн быстро нашлась, что ответить.
        — Прочитав, я сожгла книгу. Я не могла допустить, чтобы слуги нашли ее.
        Он смотрел на нее сверху вниз, ноздри раздувались, как у собаки, которая почуяла дичь, но только Ральф уловил запах лжи. Их взгляды встретились.
        — Ты отвратительна, — сказал он.
        Кэролайн опустила глаза.
        — Зачем ты женился на мне, Ральф?
        — Все люди так поступают — женятся и выходят замуж.
        — А потом живут, как мы? Без любви, без интимной близости, испытывая только неприязнь друг к другу?
        Ральф резко отвернулся.
        — Возможно. Я не знаю. Не устраивай спектакли!
        Он взял свой журнал, снял со спинки кресла халат, положил в карман портсигар и спички. Кэролайн беспомощно наблюдала за тем, как он шел к двери. Когда он взялся за дверную ручку, она решила еще раз попытать счастья и тихо сказала:
        — Прости. Сегодня твоя последняя ночь дома. Пожалуйста, вернись в постель.
        — Спокойной ночи. — Он захлопнул за собой дверь.
        Кэролайн легла на спину. «Рави… С тобой было так хорошо…» Благодаря ему она поняла, что привлекательна и желанна. Но теперь его не будет рядом. За все свои двадцать два года Кэролайн не чувствовала себя такой одинокой и несчастной. Она лежала на кровати и бездумно смотрела в потолок. Завтра ее муж уходит на войну. Может быть, она станет вдовой.
        Миртл и Нерис завтракали на веранде «Эдемских садов». Ночи поздней кашмирской осени были звездными и холодными, но по утрам солнцу удавалось прогреть воздух настолько, что дамы имели удовольствие позавтракать на открытой террасе. Над озером низко висел слой неплотного тумана, небо патрулировали ширококрылые зоркие орлы. Лодки беззвучно пересекали горизонтальные потоки света. Миртл разбирала корреспонденцию. Вооружившись ножом для бумаг, она лихо вскрывала конверты, быстро просматривала написанное и отправляла письмо в одну из трех аккуратных стопок. Нерис тоже получила письмо — одно. От Эвана. Он писал о работе в Каргиле, о трудных дорогах в отдаленные северные деревни, о лишениях, которые он претерпевал в пути, и о том, как доволен он тем, что совершает монашеский подвиг. Нерис читала и думала о том, как быстро разошлись их судьбы, которые еще совсем недавно были единым целым. Эван совершал монашеский подвиг в горах, а она наслаждалась жизнью в долине. В последнем предложении он сообщал, что планирует задержаться еще на две недели. Нерис вложила письмо в конверт, откинулась на спинку стула и,
сделав маленький глоток чая, задумчиво посмотрела в пространство перед собой. Маджид принес кувшин с водой, забрал пустые тарелки и тихо удалился. Он ходил босиком, появлялся и исчезал неслышно, как кошка. Черно-белые зимородки носились над водой.
        К плавучему дому тихо подобралась шикара. Легкие волны, расходящиеся от носа лодки и весел, потревожили лилии. В неярких лучах солнца блеснули капли воды, скопившиеся в чашечках цветов.
        — Привет. — Миртл отвлеклась от письма и посмотрела на лодочника.
        Тот пришвартовал шикару к настилу. По виду это был посыльный, а не один из настырных торговцев цветами или рыбой. Между плавучими домами часто курсировали местные рыбаки, которые продавали свежевыловленную озерную рыбу. Он шагнул с кормы своей лодки на настил. Балансируя на двух ненадежных опорах, он протянул Миртл конверт.
        — Доставка, мэм. Особая.
        Миртл посмотрела на конверт.
        — Это тебе.
        Нерис взяла его. Незнакомый почерк. Ножом вскрыла конверт. Внутри оказались записка и ее брошь. Миртл знала о краже и радостно захлопала в ладоши.
        — Хитрый ход! Твой мистер Стамм разыграл весь этот спектакль, чтобы произвести на тебя впечатление. Настоящий фокусник.
        — Мистер Стамм не мой. Все произошло именно так, как я тебе рассказала. Брошь утащила шайка подростков из Старого города. Чтобы подстроить все это, ему нужно было заранее натренировать ораву местной детворы, и я, хоть убей, не понимаю, зачем ему это могло понадобиться.
        Она еще раз перечитала записку от Райнера. Он интересовался, ввиду их приятной встречи в резиденции, не найдется ли у Нерис свободной минутки, чтобы зайти к нему на рюмочку ликера. Миссис МакМинн также будет желанной гостьей. Время — шесть часов, сегодня вечером. В самом низу был указан адрес в Старом городе. Нерис передала записку Миртл.
        — А он очень уверен в себе. О чем вы успели поговорить?
        Нерис рассказала ей о детях из каморки на задворках базара и желании помочь несчастным.
        — Значит, ты пойдешь к нему? — Миртл лениво разогнала рукой дым от первой за день сигареты.
        — Да, если ты пойдешь со мной.
        — Тебе не кажется, что я буду третьей лишней? Я видела, как вы танцевали. Просто огонь!
        Нерис поправила жемчужное ожерелье и воротник кардигана. На ней был именно тот кремовый кардиган, в котором она была на приеме в Лехе. На этот раз пуговицы были аккуратно пришиты на свои места.
        — Я рада, что брошь нашлась. Я очень расстроилась, когда лишилась ее, ведь это твой подарок. И я хотела бы лично поблагодарить мистера Стамма, больше ничего.
        — Как скажешь. Тогда мы переоденемся и зайдем сегодня в гости к твоему поклоннику. Кстати, какие новости от Эвана?
        Нерис рассказала.
        — Еще две недели? Лучше бы ему поторопиться. — Миртл прищурилась и посмотрела на горы.
        — Я думаю, он вообще не хочет приезжать в Шринагар и видеть все это. — Нерис взмахом руки указала на резные колонны «Эдемских садов», подушки с вышивкой, озеро и флаги шринагарского клуба, видневшиеся вдалеке.
        Миртл с нежностью посмотрела на нее:
        — И что ты думаешь по этому поводу?
        — Я замужем за миссионером, я прекрасно понимаю его мотивы.
        — Прекрасно. Хочешь узнать, что я думаю?
        — Конечно хочу.
        Миртл взяла со стола записку от Стамма и помахала ею в воздухе.
        — Думаю, тебе нужно развлечься. Слава богу, ты выздоровела, к тебе вернулись силы, и было бы глупо упустить шанс провести эти несколько недель в свое удовольствие. Поверь мне, ты не пожалеешь. Я мудрая женщина и знаю, что говорю.
        Нерис прекрасно поняла, что ее подруга подразумевала под безобидным на первый взгляд словом «развлечься». Она должна была смутиться, но вместо этого рассмеялась. Шринагару и миссис МакМинн удалось до неузнаваемости изменить скромную жену миссионера.
        — Я верю тебе, но Кэролайн ты посоветовала совсем другое.
        — Не смеши меня! Ты взрослая, рассудительная женщина. Очень умная. Ты сможешь обратить себе на пользу даже мимолетное увлечение. По сравнению с тобой Кэролайн просто школьница.
        — Понятно. Значит, ты советуешь мне завести отношения с другим мужчиной?
        Миртл удивленно посмотрела на нее.
        — Я ничего тебе не советую, миссис Уоткинс, ты способна во всем разобраться сама.
        ГЛАВА 8
        Плавучий дом назывался «Соломон и Шеба». Он был пришвартован к узкому перешейку, пересекавшему озеро. Рядом на слабых волнах покачивались такие же дома-лодки. Напротив лодочного городка на набережной выстроились некрасивые отели в аляповатом китайском стиле. Сегодня эта часть города пострадала от регулярных отключений электричества, и к звуку машин добавилось мерное гудение дюжины генераторов.
        Изредка темные витрины кафе и магазинов облизывали фары проезжающих мимо машин. Шикара плавно скользила по водной глади и толстым листьям лотосов. Меир проделала долгий путь от Сада Шалимара и очень замерзла. Она с облегчением отбросила заплесневелое одеяло и приготовилась выгружаться из лодки. Наконец лодка причалила к каменным ступенькам. «Соломон и Шеба» производил впечатление старого дома, некоторые деревянные детали даже не были покрашены, но все равно этот дом выглядел намного лучше, чем остальные. Некоторые плавучие дома (судя по всему, обитаемые) представляли собой настил из бревен и кривой навес с ободранными занавесками. Фарух, менеджер плавучего отеля, появился на веранде и помог Меир перебраться из лодки на деревянный настил.
        — Добро пожаловать, мадам. Мы вас заждались, даже боялись, что вы уже уехали из Шринагара. Ужин готов.
        Наверное, здесь было принято подавать ужин так рано. Фарух поклонился и ушел в кухню. У Меир не было никаких сил спорить с ним и просить подать ужин чуть позже. Она покорно съела свою порцию кари и дхала. Во время ужина она постаралась сосредоточиться на чтении и не думать о несчастных Беккерах. Она каждый день проверяла электронную почту, но вестей о Лотос не было. Вообще ни одного слова от Карен. Пришел Фарух убирать со стола, и Меир отправилась в свою комнату. Мощности генератора хватало на единственную тусклую лампочку под потолком, но, несмотря на нехватку электричества, молодым людям на соседней лодке удавалось слушать музыку на оглушительной громкости.
        В голове Меир то и дело возникала картинка: заснеженный Ламаюру, маленькая девочка на руках у отца и военный вертолет, который взмывает в небо. Она не могла больше сидеть в плавучем доме наедине со своими мрачными мыслями, поэтому надела теплую курточку, повязала светло-коричневую шаль из Леха и положила во внутренний карман фотографию бабушки с двумя загадочными подружками. Она вышла на веранду и энергично взмахнула рукой, подзывая одного из лодочников, дежуривших на противоположном берегу. Шикара моментально пришвартовалась к настилу, Меир села в лодку, и они быстро поплыли по узкому каналу. Впереди, в одном из отелей с окнами из голубого стекла, находился бизнес-центр, который почти никто не посещал. Но, по крайней мере, там Меир могла заказать бокал вина. На борту «Соломона и Шебы» бара не было. Этот отель явно не мог навеять мыслей о гедонизме. От Карен по-прежнему не было никаких сообщений. Меир быстро прочитала новые письма. Хэтти прислал ответ на ее письмо: «Кажется, ты грустишь. Если тебе не нравится путешествие, возвращайся домой. Я соскучился! Постарайся не думать про маленькую девочку,
ты все равно не можешь ничем помочь. Отсутствие новостей — тоже хорошая новость. Возвращайся».
        «Постарайся не думать» — проще сказать, чем сделать. Но у Меир не было никакого желания возвращаться домой, несмотря на усталость. Завтра она с новыми силами попытается разобраться в таинственной истории шали. А пока, написав бодрый ответ Хэтти, Меир направила свои стопы в бар. Там было пустынно и темно, только пожилой официант в оранжево-малиновом жилете освежал обстановку. Ко второму бокалу вина она заказала тарелку картофеля фри. Ее подали с пластиковой бутылочкой кетчупа. Каждый солоноватый ломтик картофеля она окунала в кетчуп и с наслаждением запивала прохладным вином. Пока ела, рассматривала фотографию бабушки, которую прислонила к кувшину с водой. Фотография словно светилась изнутри. Женщины сфотографировались на фоне спокойной воды, на переднем плане виднелась балка, украшенная искусной резьбой. Слишком мало информации, но озеро и плавучие дома она видела прямо перед собой. Значит, ее бабушка точно была в Шринагаре. На некоторое время мысли о семейной тайне вытеснили грустные размышления о несчастных Беккерах. Меир съела последний кусочек картошки, вытерла салфеткой пальцы и положила
фотографию в карман. Там у нее лежал конверт с прядью шелковистых волос. «Завтра, все завтра», — подумала она.
        На улице было темно, но освещение никто и не думал включать. Озеро огромной кляксой чернело впереди. По берегам виднелись очертания плавучих домов. Меир посмотрела на группку лодочников. Один из них присел на корточки и раздувал пламя в маленькой глиняной печи.
        Меир слышала новость, что группа вооруженных солдат из индийской армии недавно появилась в этом регионе, а теперь она увидела машину военных, которая припарковалась возле цыганского фургончика. Мужчины начали высаживаться на дорогу. Все были в одинаковой зелено-коричневой форме с длинной шерстяной безрукавкой. А потом была вспышка и оглушительный взрыв. На миллисекунду стало очень тихо, а потом посыпались обломки и Меир отшвырнуло к стене взрывной волной. Она сильно ударилась спиной, ноги мгновенно подкосились, и она медленно сползла по стене на землю. На голову посыпались песок и мелкие камни. Меир пригнула голову к коленям и обхватила ее руками. Она просидела в такой позе несколько минут, слушая собственное дыхание, и наконец обломки и песок перестали сыпаться сверху. В ночной тишине раздались первые крики боли. Меир подняла голову, и в этот момент прозвучал второй взрыв — загорелся автофургон. Она не видела огонь, скорее почувствовала его кожей. Люди бежали в разные стороны, летели камни и песок. Рядом послышался сухой треск. Меир никогда не слышала этот звук в реальной жизни, но благодаря кино
сразу поняла: это автоматная очередь. Пули, поднимая фонтанчики пыли, зарывались в гравий. Меир снова пригнула голову и начала судорожно всхлипывать. Ее тихий плач стал еще одним голосом в крике боли, которым наполнился воздух над не так давно тихой и спокойной улицей. Прямо перед Меир проехал полицейский фургон. Она решила посмотреть, что происходит вокруг. Все прохожие спрятались под навесами магазинов или испуганно жались к стенам домов. На дороге в грязи и лужах крови лежало два тела, над ними стояли люди. Один из погибших был солдатом — Меир отчетливо видела армейские сапоги и окровавленную форму. Пожилого мужчину с окровавленным лицом отнесли в сторону. Наверное, стрельбы больше не будет. Мужчины в военной форме забегали между ранеными. Меир посмотрела в противоположную сторону. Дверь отеля, из которого она только что вышла, была открыта. Там стоял официант и отчаянно махал ей рукой. Она встала и побежала к нему. После взрыва и вспышки света она плохо видела, почти ничего не слышала и едва держалась на ногах. Официант схватил ее за руки и втащил в лобби^[33]^. Внутри было тепло и тихо, люди
стояли у столов, администратор разговаривал по телефону, все были очень напуганы. На столе стояла ваза с гладиолусами, которую Меир приметила раньше, когда шла в компьютерный клуб бизнес-центра. Меир никак не могла прийти в себя. В голове шумело, а картина спокойной жизни отеля настолько контрастировала с разрушенной улицей, что она попросту перестала верить своим глазам.
        — Где вы остановились? — спросил у Меир администратор.
        Она ответила.
        — Мы поможем вам добраться, скоро, скоро. Только немного подождите, хорошо?
        Меир покорно пошла к стульям, расставленным в лобби, и села. Руки дрожали, звуки автоматной очереди до сих пор звенели в ушах. Потом она заказала чай. За окном проезжали полицейские машины, появилось много военных, а потом и пешеходы. Все постепенно возвращались к своим делам, возобновили подачу электричества. Снова включилась подсветка, даже большая неоновая вывеска «кока-колы» вновь отражалась в воде озера. Исчез гул генераторов, оставив в одиночестве шум машин. Меир подозвала официанта и расплатилась за чай. Сняв шаль, она стряхнула с нее пыль и песок, снова накрыла ею голову, укуталась теплее и вышла на ночную улицу.
        Первым, кого она увидела там, был Фарух. Он вышел встречать ее. Взорвавшийся фургон напоминал раскрытую раковину с почерневшим развороченным нутром, из которого валил дым. Раненых унесли, на земле осталось несколько темных пятен. Место взрыва огородили белой лентой, рядом выставили охрану — полицейских с автоматами. Кроме нескольких выбитых стекол и почерневшей стены ничто не напоминало о произошедшей трагедии. Фарух махнул ей рукой. Меир перешла через дорогу.
        — Вы не пострадали, мадам?
        — Нет. Я в порядке. Что с солдатами? Это была бомба?
        Фарух поклонился и жестом пригласил ее сесть в пришвартованную рядом шикару. Когда они отплыли, Меир повторила свой вопрос. Фарух что-то быстро сказал лодочнику.
        — Мадам, я слышал, это была граната. Пострадали солдаты и местные жители. Это очень плохо для Шринагара.
        — Да, — тихо отозвалась Меир.
        Утром, сидя на веранде «Соломона и Шебы» в неярком свете осеннего солнца, Меир прочитала в местной англоязычной газете о подробностях вчерашнего происшествия. Вокруг слышались обрывки болливудской музыки и болтовня. Фарух в белом поварском колпаке суетился в кухне, которая находилась в отдельной крытой лодке, соединенной с основным домом узким трапом. «Прошлым вечером, — прочитала она, — пять гражданских лиц и двое военнослужащих получили ранения в результате взрыва гранаты в центре города. Начальник полиции также сообщил, что боец Хибул Муджахидин был тяжело ранен в перестрелке, которая произошла после взрыва». В заметке не было никаких подробностей, она сопровождалась единственной нечеткой фотографией со вспышкой света и дымом. Всего несколько строк на первой полосе. Развернутого репортажа не было. Меир знала, что периодически тут вспыхивает противостояние между повстанцами и регулярной армией Индии. Стычки возникают так часто, что местные почти перестали придавать этому значение. Отсутствие общественного внимания к террористическим актам, разумеется, являлось частью официальной политики. Мимо
проплыла шикара, направляясь к линии домов на воде, где почти не было жильцов, затем лодка продавца цветами. Над навесом была прикреплена жестяная вывеска, на которой яркой краской было выведено имя: «Мистер Великолепный». Продавец пришвартовался к ступеням «Соломона и Шебы» и стал в полный рост над большой кипой срезанных цветов. В руках он держал большой букет ярко-алых, оранжевых и темно-красных цветов. Он широко улыбался.
        — Мадам, вам сегодня очень повезло. Пожалуйста, купите букет — всего триста рупий. Сегодня мало покупателей, поэтому для вас большая скидка.
        Меир даже не попыталась торговаться. Она двумя руками взяла букет и спрятала лицо в прохладных влажных лепестках. «Мистер Великолепный» поспешил отплыть от дома, пока мадам не передумала. Фарух пожурил ее за расточительство.
        — Но они так красивы! — нашла себе оправдание Меир.
        Сегодня что-то изменилось. Раньше местные жители и сам город казались Меир далекими и непонятными, но сейчас она была покорена непостижимой красотой заснеженных гор и озер. А еще вчера она увидела лица людей, которые продолжали жить своей жизнью, несмотря на насилие, которое повсюду окружало их. Меир начала по-другому воспринимать этот мир, эту культуру и страну. Шринагар был городом бедным, он рассыпался по линиям своих водных артерий, но все еще гордо стоял на ногах. В душе Меир зародилось семя привязанности, которое постепенно проросло в истинное восхищение. Фарух проскользнул мимо с баночкой средства для полировки мебели. Он принялся вытирать столик.
        — Наверное, вы теперь вернетесь в Англию? — спросил он, глядя на Меир.
        В его взгляде читались смешанные чувства: с одной стороны, ему не хотелось терять единственного клиента, с другой — его явно беспокоило ее присутствие.
        — Нет, — удивленно ответила она. — Пока не собираюсь.
        Позже она решила пройтись по магазинам на Насыпи. В четвертом по счету магазине она решилась показать продавцу бабушкину шаль. Он подошел к окну, взял лупу и стал внимательно разглядывать шаль. Меир уже привыкла к этой процедуре. Она подошла к витрине с дорогими кашемировыми платками, выполненными в привлекательных для туристов расцветках, вышитыми орнаментом в стиле «турецкий огурец». Она вспомнила стадо коз, пасущееся на измученной дождем и снегом земле Чангара, и заводик в Лехе, где шерсть превращалась в настоящие белоснежные облака. А этот магазинчик на Насыпи в Шринагаре был еще одним пунктом в длинном путешествии, которое проделывал клубок шерсти. Теперь он стал настоящим произведением искусства, но, к сожалению, тут не было покупателей, некому было забрать его домой. И в трех магазинах, куда она заходила ранее, тоже не было покупателей. Оставалось только надеяться, что эти магазины отправляют свои товары в модные бутики на Пятой авеню, или Бонд стрит, или в лобби пятизвездочных отелей — туда, где есть богатые дамы, готовые расстаться с немалой суммой. Меир заметила, как в дальнем углу
магазина слегка колыхнулась занавеска из бусинок, хотя никакого ветра не было. За Меир наблюдали, наверное, кто-то из женщин, работающих в магазине, или родственниц владельца. Мужчина вернулся к прилавку.
        — Очень плохое состояние, — вздохнул он и бросил лупу в ящик письменного стола.
        Продавец развернул шаль таким образом, чтобы были видны желтые полосы на сгибах и потрепанные нити вышивки. Меир обратила внимание на то, что при хорошем освещении листья и цветы выглядят как живые. Она улыбнулась продавцу. Даже одного взгляда на эту семейную реликвию было достаточно, чтобы понять: по сравнению с современными шалями ее платок по-настоящему прекрасен. Впрочем, она никогда и не думала иначе.
        — Вы можете рассказать мне что-нибудь об этой шали?
        Продавец пожал плечами, показал пальцем на двойную «В» и подпись внизу:
        — Это дата. Платок сделали семьдесят лет назад. Но не здесь. Недалеко есть небольшая деревня, где делали очень хорошие вещи. Теперь там никого не осталось. Это, без сомнения, кани, но я всего раз видел, чтобы поверх делали вышивку. Ваша шаль очень красива, но это всего лишь копия. Мне очень жаль. Если бы это был оригинал, его можно было бы отдать в музей, а так… — Он сделал эффектную паузу, подыскивая слова для вердикта. — Очень жаль. Хотя, если вы решите ее продать, я смогу предложить хорошую цену.
        Меир улыбнулась. Бусинки занавесок снова звякнули. Воздух наполнился ароматом сандала.
        — Спасибо. Я не буду продавать.
        — Может, вас заинтересуют новые шали? Отличный подарок для друзей. А ведь скоро Рождество!
        Настоящий кашмирский продавец! Он уже доставал красочные платки и раскладывал их на прилавке.
        — Возможно, но в другой раз.
        Меир прошла всего несколько метров по улице, раздумывая над тем, где бы выпить чашку чаю и съесть йогурт, как вдруг кто-то схватил ее за рукав. Она быстро обернулась, крепче сжав в руках рюкзак с шалью, и увидела старую женщину, ее лицо закрывал белый платок.
        — В чем дело? Что вам нужно? — выпалила Меир на английском языке.
        Женщина, не проронив ни слова, вложила ей в руку клочок бумаги, развернулась и скрылась в толпе прохожих. Меир распрямила скомканную записку. Всего несколько строк. Это был адрес.
        ***
        Место, указанное в записке, отыскать оказалось очень сложно. Оно находилось где-то в самом сердце Старого города. Меир пришлось не один раз спрашивать и переспрашивать дорогу, используя жесты и скудный запас известных ей слов на кашмирском. Она шла (а чаще ее вели) по замусоренным переулкам, где в кучах объедков рылись куры, мимо открытых дверей мастерских красильщиков и кожевников. В одном окне она мельком увидела женщину, сидевшую за ткацким станком, потом прошла мимо лавки, где продавали рис и сушеные бобы из корзин и мешков. На каждом углу приходилось переступать через заросшую илом и распространяющую неприятные запахи сточную канаву. Но теперь она была на месте. Беззубый старик сидел на сломанном пластиковом стуле. Он направил Меир к ближайшей лачуге с открытой дверью. Она постучала по деревянному косяку и заглянула в темный коридор.
        — Привет! — произнесла она и добавила громче: — Есть кто-нибудь?
        На верху лестницы появились ноги в кроссовках. Незнакомец громко крикнул в ответ:
        — Привет. А кого вы ищете?
        Меир не стала дожидаться приглашения. Она шагнула через порог и увидела молодого человека в спортивном костюме «Найк». Выглядел он очень необычно для этих мест, даже если бы он отрастил бороду и надел тюрбан, все равно не остался бы незамеченным на главной улице города.
        — Не знаю. Мне дали этот адрес на улице. Я подумала, что смогу поговорить с кем-нибудь. — Она достала из сумки шаль, надеясь, что та сработает как пропуск. Молодой человек не стал прогонять ее, но и в дом не пригласил. — Может, вам что-то известно о моей шали? — громко спросила Меир.
        Из комнаты наверху раздался чей-то голос, молодой человек отвлекся от Меир и бросил несколько слов в ответ. Меир, воспользовавшись моментом, проскользнула мимо парня. Она заглянула в комнату. Там почти не было мебели. На полу, прислонившись к стенам, сидели и о чем-то негромко переговаривались мужчины. В комнате было холодно из-за настежь распахнутых высоких окон. Все посмотрели на Меир. У каждого на коленях лежал мягкий шерстяной платок. Мужчины вышивали.
        — Простите, — пробормотала Меир.
        — Чем я могу вам помочь? — Один из мужчин поднялся и подошел к ней. Он выглядел немного старше остальных. Пожалуй, ему было больше двадцати лет. — Хотите купить шаль?
        — Боюсь, что нет.
        Меир объяснила, как попала сюда, и рассказала про четвертый магазин на Насыпи. Пожилая женщина, передавшая записку, наверное, наблюдала за ней из-за шторы из бусин. Мужчины вернулись к своей работе. Один из них не вышивал, Меир заметила, что его руки были испачканы в красителе. Он наливал краску в специальную машинку и делал оттиск узора на нежно-розовой пашмине.
        — Я могу ответить на все ваши вопросы, — вежливо сказал старший мужчина.
        Меир последовала за ним в контору без окон, которая находилась за мастерской. Небольшую комнату освещала тонкая неоновая лампа. После солнечной мастерской контора показалась ей мрачной и темной. Из мебели здесь были дешевый стол из ламината и несколько стульев.
        — Я бригадир этих рабочих, — мягким голосом сообщил он. — Начальник. Меня зовут Мехран.
        — Приятно познакомиться.
        К этому времени Меир уже поняла, что мужчинам-мусульманам лучше не протягивать руку для приветствия. Вместо этого она торжественно развернула перед ним шаль. У Мехрана не было лупы. Он взял шаль в руки и нежно погладил ее. Несколько минут прошли в полной тишине. Наконец мастер посмотрел на Меир.
        — Я узнаю работу, — сказал он на хорошем английском.
        — Пожалуйста, расскажите мне про эту шаль, — попросила Меир.
        Мужчина внимательно посмотрел на нее. У него были умные глаза, ни капли враждебности или насмешки во взгляде. Меир подумала, что наконец-то встретила человека, с которым могла поговорить о том, что было для нее важно.
        — Я не продаю шаль, и меня не интересует ее стоимость. Она принадлежала моей бабушке, маме моей мамы. Семьдесят лет назад бабушка была здесь, в Шринагаре. Это все, что мне известно. Я хочу узнать ее историю и историю этого платка.
        Мехран кивнул. Несколько секунд он раздумывал над ее словами, а потом сказал:
        — Прекрасная шаль. Ее сделал мастер из деревни, в которой жил мой дед.
        Меир улыбнулась. Неужели ей повезло? В следующую секунду она услышала звучный голос муэдзина, который летел над городом и проникал в самые дальние закоулки.
        — Простите, я должен идти, — сказал Мехран.
        — Подождите, прошу вас! Вы можете мне помочь. Я знаю, эта шаль много значила для моей бабушки. Я была в Лехе, теперь ее история привела меня сюда. Уверена, вы можете рассказать мне больше.
        Мехран колебался.
        — Если хотите, можете подождать тут. Я скоро вернусь.
        Он зашел за своими работниками, и они все вместе спустились по лестнице. Внизу каждый выбрал свою пару пластиковых сандалий и, обувшись, проследовал дальше по грязному коридору к выходу. Меир села на стул и прислушалась. На улице, где-то совсем близко, скреблись в мусорной куче куры, хлопал крыльями петух, шлепали босые ноги по пыльной дороге. Ей быстро стало скучно, она решилась внимательнее присмотреться к устройству мастерской. Шали лежали на полу в корзинках с разноцветными нитками. На тонкой шерсти распускались цветы и листочки из мелких стежков шелковой нитью. Через полчаса мужчины вернулись. Самому младшему из них не было и пятнадцати. Меир подумала, что мальчишка должен играть в футбол, а не сидеть за кропотливой работой. Он бросил быстрый взгляд в ее сторону и вернулся к работе. Меир успела заметить, что от работы у него покраснели глаза.
        — Пойдемте, — сказал Мехран. — Через десять минут принесут чай.
        Они направились в небольшую столовую — дхабу. На столах расставили миски с горячей едой. Комната постепенно наполнялась рабочими, спешившими пообедать после молитвы. Меир и Мехран выбрали свободный столик в дальнем углу дхабы под картиной, на которой была изображена сцена хаджа. Пока они шли туда, несколько молодых мужчин поздоровались с Мехраном. Подошел официант, расставил чашки и налил чай из металлического чайника.
        — Откуда вы?
        — Из Англии.
        Мехран посмотрел на нее поверх своей чашки.
        — Зачем вы приехали в Шринагар?
        — Меня привела история моей бабушки. Она была замужем за миссионером и жила в Кашмире во время Второй мировой войны. Я ее ни разу не видела. Она умерла еще до моего рождения. А ваши бабушка и дедушка живы?
        — Нет. Отец тоже погиб. Моя семья — это мама и две младшие сестры, больше никого у меня нет.
        — Значит, вы единственный мужчина в семье? Огромная ответственность.
        Мехран кивнул.
        — Вы проделали такой долгий путь только ради того, чтобы посмотреть на коз и посетить фабрики? Очень необычно!
        — Правда?
        — Большинство людей беспокоится о настоящем или о благополучном завтра.
        Меир с первых секунд поняла, что с Мехраном можно говорить откровенно. Он прекрасно ее понимал, и не требовались дополнительные усилия, чтобы наладить контакт. Она рассказала ему о смерти отца и о том, как в последнюю проведенную в старом доме ночь нашла индийскую шаль. Объяснила, что у брата и сестры есть семьи, и только она свободна и смогла отправиться в долгое путешествие.
        — Но я представляю всю нашу семью, — заключила Меир. Она не хотела, чтобы о ней думали как об эксцентричной чудачке, потворствующей собственным прихотям.
        — Понятно. — Он аккуратно поставил пустую чашку на стол.
        Очевидно, ее объяснения не совсем удовлетворили его. Меир поспешно добавила:
        — Мне нужно было какое-то задание или приключение. Все указатели на моем жизненном пути вели меня туда, куда мне не очень хотелось попасть. Вот я и выбрала окольную тропку. За последний месяц я поняла, как сильно люблю родные места и как дорога мне семья. Мне было сложно разобраться в своих чувствах, пока я находилась там.
        Мехран впервые улыбнулся.
        — Вы сами приехали в Кашмир?
        — Да.
        — Вы журналистка?
        — Нет, конечно.
        — И, конечно, не оптовая покупательница пашмины? И не владелица бутика в Лондоне?
        — К сожалению.
        — Жаль.
        Оба посмеялись. Мехран посмотрел на часы, висевшие на стене.
        — Мне пора возвращаться.
        Шаль находилась в рюкзаке, который лежал у Меир на коленях.
        — Вы расскажете мне о дедушке? Когда мы еще сможем встретиться?
        — Можем встретиться завтра. Днем, перед молитвой, у меня есть немного свободного времени.
        — Мне сюда прийти?
        — Да, конечно. — Мехран встал.
        Меир спросила:
        — Вам нравится ваша работа?
        — Работа как работа, хорошо, что она есть. Но многие не отказались бы стать учителями, врачами или банкирами. Вот только в Кашмире это нереально.
        Меир задумчиво посмотрела ему вслед. На следующий день она ждала его за тем же столиком.
        — Не хотите пообедать со мной? — вежливо спросил Мехран.
        Официант поставил перед ними тарелку с нарезанным луком и дольками лайма, присыпанными зеленым перцем.
        — С удовольствием. Если закажете на нас двоих, я предпочла бы заплатить за обед.
        Мехран хотел было возразить, но потом заказал еду официанту, пробегающему мимо столиков с дымящимися тарелками.
        — Так что вы хотели узнать?
        У Меир накопилась масса вопросов. Ночью она почти не спала, думала о предстоящем разговоре. Она хотела узнать о жизни Мехрана не меньше, чем о жизни его деда. В газете она прочитала статью о воинствующих молодых людях, которые устраивали беспорядки и требовали независимости Кашмира. Они собирали камни и забрасывали ими регулярные войска. Полиция иногда открывала огонь в ответ, случалось, гибли люди. Во время беспорядков и акций протеста объявляли комендантский час, усиливали свои позиции полиция и военные. Все успокаивалось, но через какое-то время конфликт разгорался с новой силой. Интересно, как Мехран относится к насилию? Она осторожно спросила:
        — Почему вы сказали, что для ваших рабочих нет будущего в Кашмире?
        — Нет работы, нет денег, нет никаких перспектив. Ничего.
        — Вы поддерживаете Азади? Вы за свободу, независимость?
        Мехран горько рассмеялся:
        — Свобода для бедного человека — не больше чем пустой звук. Я не верю, что Кашмир сможет быть независимым государством. Это неосуществимо, в первую очередь, по экономическим причинам.
        — Возможно ли присоединение к Пакистану?
        — Возможно, после разделения это могло бы стать решением проблемы. Но сейчас махараджа Неру, вице-король Индии, принял иное решение. Сегодня… — Мехран пожал плечами и облизнул губы. — У Пакистана много своих проблем. Почему вы решили поговорить о наших бедах?
        — Наверное, потому что я здесь, с вами. И я была вчера вечером на Насыпи и возле меня взорвалась граната. Лучше бы я просто фотографировала озеро и покупала ковры.
        — Так обычно и ведут себя туристы, мадам.
        — Называйте меня Меир.
        — Я понимаю, вы не хотите ограничиться одними магазинами, но проблемы у Кашмира появились не вчера. Ситуация слишком сложная. Даже я не могу во всем разобраться. Я не знаю, во что я верю. Кроме Аллаха и его Пророка, разумеется. Конечно, бросать камни в полицию и военных — это неправильно, но молодые люди очень злы, и то, что они остались без поддержки в родной стране, делает их еще злее. В целом, то, что вы делаете, — очень правильно, я говорю о вашем расследовании семейной истории и истории шали.
        Меир посмотрела в свою тарелку. Там лежал горячий ароматный наан^[34]^, политый растопленным маслом и посыпанный рубленой зеленью. На другой металлической тарелке лежала горка риса с кари. Мехран отломил кусочек лепешки и обмакнул его в густой соус. Она понимала, что Мехран, точно так же, как и Фарух, беспокоился о ее безопасности.
        — Значит, история, — произнесла она. — Расскажите мне о вашем дедушке.
        Мехран оживился и наконец начал улыбаться. У него была приятная улыбка и ровные белые зубы.
        — До разделения Кашмир был совсем другой страной. И в Шринагаре, и в деревнях бок о бок жили мусульмане, индуисты, буддисты, сикхи. Конечно, иногда случались ссоры, были даже драки, но ни у кого и мысли не было о разделении страны. Мой дед жил в деревне под названием Канихама, что недалеко от Сонамарга. «Хама» означает место поселения, «кани» — вы и сами знаете, что это означает. Там было очень чисто, много пресной воды, цветущие сады и обширные выпасы для домашних животных. Дед тоже был бригадиром в мастерской. Там делали наилучшие шали. Например, такую шаль, как у вас, делали целый год, используя традиционные приемы.
        Меир зачарованно слушала. Мехран описал идиллическую картину тихой жизни в маленькой деревушке, где несколько поколений жило под одной крышей и люди работали так же, как и сотни лет назад. Лучшие шали продавали богатым клиентам. Как правило, шаль преподносилась в качестве свадебного подарка или ее клали в сундук с приданым для местной девушки. Для кашмирских женщин шали были гарантией их финансовой безопасности. Иногда их разрезали и продавали по кусочку, а на вырученные деньги покупали еду. Бывало, кусок шали продавали, чтобы вернуть долг. Потом куски сшивали, собирали в единое полотно, заворачивали в льняную ткань, пересыпали горькими травами от моли. Кашмирские нарядные шали доставали только по большим праздникам и бережно хранили. Тогда шаль была очень дорогим подарком и ее, как драгоценность, передавали из поколения в поколение. Почти ничего не изменилось с тех пор, но таких прекрасных платков-кани, какой достался Меир от бабушки, уже давно никто не делал. Слишком дорого обходилось их изготовление, да и секреты мастерства, к сожалению, были утрачены. Ткачи не могли проводить за станком долгие
месяцы, делая одну-единственную шаль в надежде когда-нибудь в будущем получить прибыль. Вместо ручной, штучной работы появились копии, сделанные на вязальных машинах, но они практически ничего не стоили.
        — Вы видели, как делают настоящие кани? — спросил Мехран.
        Его тарелка была пуста, а Меир была настолько поглощена рассказом, что почти не притронулась к еде. Она покачала головой.
        — Если вам интересно, тут недалеко находится одна мастерская. Бригадир — мой приятель. У него в Дели есть клиент, который покупает кани, но этот клиент очень жадный, мало платит.
        — С удовольствием посмотрю.
        — Попробую договориться. Приходите завтра.
        — Обязательно приду, — пообещала она. — Мехран, у вас есть мысли о том, как такая драгоценная шаль могла попасть к моей бабушке из Уэльса?
        Они вышли на улицу. После душной дхабы воздух показался особенно свежим и приятным.
        — Она была англичанкой, значит, у нее были деньги и она могла купить шаль у моего дедушки. Возможно, это был подарок мужа.
        Правдоподобное объяснение, но Меир точно знала, что преподобный Эван не был богат, и она не могла представить, чтобы Нерис, жена скромного священника, куталась в шаль, достойную жены махараджи.
        — Завтра в это же время? — улыбнулась Меир.
        На следующий день Мехран пришел на встречу, но было заметно, что он очень спешит.
        — Сегодня у меня нет времени на обед. Мне нужно встретиться с покупателем. Если вы поторопитесь, мы можем вместе пойти в мастерскую.
        Они нырнули в узкий переулок, прошли несколько кварталов и остановились перед дверью в фасаде старого кирпичного здания. Зашли внутрь. Высокие окна обеспечивали хорошее освещение, необходимое для работы. Почти все пространство тесной комнаты занимали примитивные ткацкие станки, на деревянных рамах были натянуты разноцветные нити, связанные внизу в узелки. Трое молодых мужчин сидели за ткацкими станками, все их внимание было полностью поглощено кропотливой работой, но когда Мехран подошел к тому, кто сидел ближе к выходу, и заговорил с ним, ткач выпрямил спину и показал Мехрану свою работу, сдвинув черную ткань, которая защищала готовую часть шали от грязи и пыли. Рядом, на деревянной подставке, стояли ровные ряды катушек с разноцветной пряжей — кани. Нити были потрясающего качества и тонкие, как волос. Нить определенного цвета, в соответствии с задуманным узором, переплеталась с черными нитями основы. В итоге получается сложный цветочный узор. Мастер отсчитывал определенное количество нитей одного цвета, затем, через необходимый промежуток, добавлялись нити другого цвета. Перед ткачом висела
инструкция, написанная на картонке. Выглядела она как ряд цифр и напоминала подсчеты древних астрономов. Рядом был прикреплен образец готового узора. Меир наконец смогла перевести дух. Наверное, требовалось минут пятнадцать напряженной работы, чтобы соткать один-единственный ряд прекрасного узорчатого платка. Мехран подошел к другому работнику, тот тоже показал ему готовую работу. Они измерили длину сотканного платка, она составила менее пятидесяти сантиметров.
        — Три месяца, — сообщил Мехран.
        Чтобы снизить цену готового изделия, цветной узор делался только по краям пашмины. Меир сложно было представить, сколько времени потребовалось бы на то, чтобы сделать такую шаль, как у нее. Меир с уважением и симпатией посмотрела на молодых рабочих, которые целыми днями, год за годом, занимались кропотливой и очень сложной работой. А ведь кто-то мог случайно получить столь великолепное наследство! Она почувствовала прилив сил и решимость до конца раскрыть историю шали и узнать, как она попала в ее семью.
        — Спасибо за ваш труд, — сказала она.
        Ткач бросил в ее строну быстрый взгляд и вернулся к подсчету нитей. Неудивительно, что в мастерской не звучала музыка, никто не разговаривал, вообще не происходило ничего, что могло отвлечь от работы. Достаточно единственной ошибки — и весь узор будет испорчен.
        На улице Мехран спросил:
        — Теперь вы увидели, как мы работаем?
        — Да. — Меир не знала, что еще можно было сказать, и торопливо спросила: — Я хочу съездить в Канихаму, вы не поедете со мной?
        Она поинтересовалась, нельзя ли посмотреть здание, в котором во времена британской Индии работали мастера, создавшие ее шаль. Мехран плотно сжал губы, а потом сказал:
        — Нет, это невозможно.
        Очевидно, Меир сделала молодому одинокому мужчине предложение, которое не должно было прозвучать из уст незамужней женщины.
        — Конечно, простите.
        В Шринагаре рекламировали туристические поездки в деревню ткачей. Позже она обязательно купит такой тур в Канихаму. Теперь смутился Мехран.
        — Возможно… возможно, у вас будет время зайти к нам на чай. Я хочу познакомить вас с моей мамой и сестрами. Они не говорят по-английски, но я смогу переводить для вас.
        — Спасибо за приглашение. С удовольствием зайду к вам.
        Дом Мехрана находился в отдаленном квартале города, ни одному туристу и в голову не пришло бы так углубляться в кашмирские трущобы. Это был настоящий лабиринт грязных улочек под тенистым навесом из переплетенных ветвей деревьев. В открытых сточных канавах текла мутная вода. Между одноэтажными домами стояли покосившиеся заборы из грубо обтесанных досок, иногда зеленел неухоженный сад. Встречались красильные мастерские и гаражи, где мужчины в грязных комбинезонах колдовали над старенькой техникой. На улицах было много народу, старики сидели на порогах магазинов и наблюдали за прохожими, дети на бетонных стенах рисовали мелом ворота для крикета. Собаки бродили по мусорным кучам. Меир не могла спокойно смотреть на них.
        Семья Мехрана встретила гостью у порога своего крошечного дома. Они стояли перед выкрашенной в синий цвет дверью. Улицу и дом разделяла тонкая полоска возделанного огорода. С гостьей поздоровались и подарили ей букет местных цветов. Меир принесла угощение — сладкий пирог и шоколад, купленные на Насыпи.
        Чаепитие получилось несколько официальным. Меир сидела на подушках напротив матери Мехрана, сестры внесли большой самовар и расставили фарфоровые чашки, потом принесли свежий хлеб, кувшин с медом и сладкий пирог. Тарелки и чашки явно были самые красивые в доме. Меир задала несколько вежливых вопросов. Мехран переводил ее слова. Младшей сестре исполнилось четырнадцать лет, старшей — шестнадцать, скоро для них начнут подыскивать подходящих мужей. Мать вздохнула и пожала плечами. Она с беспокойством думала о предстоящих хлопотах, а девочки переглядывались и легкомысленно хихикали. Мехрану было всего двадцать. Меир очень удивилась, узнав это, он выглядел старше своих лет. Он выучил английский в школе, был лучшим учеником. Последние слова он произнес с явным смущением и только по настоятельному требованию матери. Потом, благодаря щедрости родного дяди, торговавшего коврами, он получить возможность закончить торговый колледж. Теперь он работал в швейной мастерской и торговал готовыми шалями. Мехран все делал для того, чтобы прибыли хватало и работникам мастерской, и его семье. Отец Мехрана выполнял ту
же работу. Двенадцать лет назад он погиб — попал под перекрестный огонь повстанцев и военных. Мехран говорил спокойно, его рассказ то и дело прерывали одобрительные возгласы матери и смех сестер. Говоря о жизненных трудностях, пожилая женщина не переставала улыбаться. Кожа на ее ступнях огрубела, ногти на руках обломались. Ее дочки были красавицами. Дома они не покрывали голову, им очень шли прически с прямым пробором. Черные, гладкие как шелк волосы они заплетали в косы, яркие сари подчеркивали изящество точеных фигурок. Меир хотелось узнать, каков жизненный уклад этих людей, и уловить то, о чем не говорили напрямую. Она предположила, что дядя помог Мехрану получить образование только потому, что семья осталась без отца-кормильца. Мехран был ответственен за благополучие семьи. Это означало, что он не имел права жениться до тех пор, пока сестры не будут пристроены. Потом он найдет подходящую жену, которая понравится не только ему, но и всей семье. Его избранница переедет к нему и будет заботиться о муже и свекрови.
        Меир в свою очередь ответила на множество вопросов об Англии. Да, часто идут дожди. Нет, они не выращивают рис. Образование и медицина бесплатные, но налоги высокие. Семьи редко живут под одной крышей, взрослые дети предпочитают жить отдельно от родителей. Хихикая и смущаясь, младшая девочка задала свой вопрос. Меир ответила, что не замужем. Разумеется, никто ничего не сказал о том, что в ее возрасте уже поздно искать мужа и рассчитывать на счастливый брак. Тактично промолчали. Выпили чай и доели пирог. Меир объяснила, зачем приехала в Кашмир. Когда она развернула шаль и разложила ее на полу, у каждого непроизвольно вырвался возглас восхищения. Шаль немедленно взяли в руки, начали рассматривать на свет, оценивая качество и исследуя знак производителя. Женщина что-то сказала, Мехран перевел:
        — Это работа отца моего мужа. Я узнала бы его работу из тысячи.
        В углу стояла прялка. Девочки перенесли ее ближе к матери, та достала корзину с белоснежными «облачками» сырой шерсти. Босые ноги стали нажимать на педаль, колесо закрутилось, из-под ловких пальцев женщины потянулась нить, тонкая, как паутинка. Мехран объяснил, что она каждый день продает килограмм готовой пряжи в его мастерскую, и красильщики и ткачи делают из этих ниток простую пашмину.
        — А я думала, что в этом бизнесе работают только мужчины.
        — Прядут в основном женщины. Расскажите им, как у вас оказалась эта шаль.
        Мать продолжала работать, девочки сматывали готовую пряжу в клубки. Все внимательно слушали Мехрана, который переводил сказанное Меир. Она в двух словах поведала свою историю и потянулась к карману брюк. Меир достала конверт и вытряхнула на ладонь прядь волос. Женщины наклонились, чтобы лучше их рассмотреть. Волосы отливали медью, их невозможно было спутать с черными как смоль волосами местных жительниц. Меир показала им фотографию бабушки. Мама Мехрана постучала ногтем по фотографии и авторитетно заявила:
        — Это Шринагар.
        Она еще раз взглянула на знак мастера и отдала Меир шаль, после чего вернулась к работе. Она больше ничем не могла помочь, и Меир не сомневалась, что так и будет, но разочарование тем не менее больно кольнуло ее. Все замолчали. Единственным звуком в комнате был скрип мерно вращающегося колеса. Меир спрятала прядь волос и фотографию. А потом — наверное, из-за того что она постоянно думала о Беккерах, — Меир вспомнила о друзьях Бруно, чьи предки приняли христианство и переехали из Шринагара в Швейцарию. Может, в городе есть пожилые люди, которые помнят годы войны и миссионеров, работавших в то время?
        — Пожалуйста, спросите у мамы, не знает ли она пожилых людей, которые застали войну? Или знавших христианских миссионеров?
        Мехран перевел вопрос. Женщина покачала головой.
        — Нет, она не знает. Этим людям должно быть за девяносто лет?
        — Да, — подтвердила Меир.
        — Очень старые, — с уважением протянул Мехран.
        Пора было прощаться. Меир поблагодарила хозяев за гостеприимство. Девочки, стесняясь, по очереди пожали ей руку. Они улыбались, прикрывая глаза пушистыми ресницами. Мать покрыла волосы платком и вышла к воротам проводить гостью. Она взяла руки Меир в свои ладони и склонила к ним голову. В этот момент Меир поняла, что благодаря таинственной шали у нее появились новые друзья.
        Меир и Мехран успели выйти за деревянный забор, когда пожилая женщина окликнула сына и попросила его подойти к ней. Они о чем-то поговорили. Мехран быстро вернулся к Меир и сообщил, что мать вспомнила о своей хорошей подруге, которая работала медсестрой и заботилась о престарелых людях в европейском госпитале. Эта женщина могла что-то знать о пожилых людях, которых искала Меир.
        — Пожалуйста, спросите, может ли ваша мама поговорить с ней, — без особой надежды попросила Меир.
        Мехран помог Меир перейти через широкую улицу с сумасшедшим потоком машин и остановил для нее такси.
        А потом пришло письмо от Бруно. Всего пара строк. Меир перечитала их несколько раз. Слова расплывались перед глазами, разум отказывался воспринимать их страшный смысл.
        Наша любимая дочь Лотос вчера умерла.
        Бруно Беккер.
        Она написала ответ. Никогда в жизни ей не было так тяжело составить несколько фраз. Потом Меир вернулась на «Соломона и Шебу». По дороге она случайно встретила Фаруха.
        — Мадам, вы заболели?
        — Нет. Я здорова. Просто получила очень плохую новость.
        Войдя в свою спальню, Меир ничком упала на кровать. Она слышала шум воды, пение птиц, но перед глазами стояла картина заснеженного Ламаюру, собака, крадущаяся под машинами, и маленькая девочка на руках у отца.
        Позже она снова встретилась с Мехраном в дхабе. На этот раз он познакомил ее со своими друзьями. Они разговаривали на английском, в основном о независимости и политических протестах. Все высказывались довольно резко, но весьма абстрактно, поглядывая на Меир и проверяя ее реакцию. Через час друзья ушли, а Мехран наконец допил свой чай.
        — Какие новости? — спросила Меир.
        Это был ее пятый день в Шринагаре, пора бы уже ехать дальше. Похоже, она не узнает здесь ничего нового, а известие о смерти Лотос затмило все красоты местной природы.
        — Помните, я говорил о подруге моей мамы? О медсестре? Она рассказала мне о пожилой леди из Англии. Ей недавно пришлось обратиться к врачам. У нее очень плохое зрение, она упала и ушиблась. Она как раз того возраста, о котором вы говорили, и живет здесь давно, приехала еще до разделения.
        Это был еще один ничем не примечательный одноэтажный дом в пригороде. Меир открыла калитку и нагнулась, чтобы пройти под низко опустившимися ветвями деревьев в небольшой заросший садик. Она постучала в дверь, ей открыла пожилая индианка. Светло-зеленый камиз туго обтягивал ее пышную фигуру. На лбу блестели очки с толстыми стеклами.
        — Вы от доктора Рама? — строго спросила она.
        — Боюсь, что нет.
        — Тогда кто вы?
        Меир заранее приготовила ответ:
        — Я пришла в гости. Я ищу друга моей семьи. Я из Англии.
        Женщина удивилась:
        — Правда? Можете зайти минут на десять. Она сегодня устала.
        Меир вошла в уютную, залитую солнцем комнату. На полу лежал ковер, большой старомодный музыкальный центр стоял на столе возле стены, каминную полку украшал кувшин с подсолнухами. В кресле сидела седая старушка. Перебинтованная нога покоилась на стуле, на его спинке висела трость. Она повернулась в сторону Меир:
        — Аруна? Это ты? Кто пришел?
        — Не знаю. Говорит, что из Англии.
        Меир подошла ближе.
        — Простите, что потревожила вас, — сказала она.
        Старушка по-птичьи склонила голову, прислушиваясь к ее голосу. У нее была желтоватая сухая кожа, много морщин и тревожные внимательные глаза.
        — Вы англичанка. Как приятно слышать ваш голос! Простите, я плохо вижу… Мы знакомы? Аруна, принеси чай. Или предпочитаете джин?
        — Мы не знакомы. Меня зовут Меир Эллис.
        — Приятно познакомиться, — она пожала Меир руку, — Кэролайн Боуэн. Что привело вас в Шринагар?
        ГЛАВА 9
        — Еще не холодно, — заявил Райнер.
        Судя по всему, Райнер не чувствовал этого, но в последнее время воздух в долине стал настолько сырым и холодным, что даже в доме Нерис предпочитала надевать теплый шерстяной фирен и несколько кардиганов под него. Миртл предупредила ее, что скоро ударят лютые морозы и придется, как настоящим кашмирцам, носить под одеждой горшок с тлеющими углями. С недавнего времени женщины чувствовали себя брошенным арьергардом армии — на зиму все знакомые и друзья уехали в теплый Дели. С гор спустился густой туман. Шринагарский клуб был пуст. В углу «скучали» столы для бриджа. Опустел и бар, никто не сидел в креслах, не прятался от солнца под зонтиками. Райнер Стамм был одним из немногих иностранцев, оставшихся в городе. Нерис и Миртл часто проводили время в компании его друзей и значительно расширили круг знакомств. Помимо прочих, их представили профессору из университета Пандит и его дочери, которая занималась музыкой. Также они познакомились с буддистским поэтом и двумя молодыми американцами, чьи занятия и интересы так и остались загадкой. Миртл была уверена, что они шпионы. Нерис и Миртл прекрасно проводили
время в этой не совсем обычной компании. Райнер часто заходил в «Эдемские сады» на чашку чая или кофе. В ответ он приглашал их на магические шоу, которые устраивал перед студенческой аудиторией. Сегодня он рассказал Нерис, что получил отказ на запрос, который недавно отправил.
        — Британцы отказали мне из-за войны. Ума не приложу, как война может помешать одному швейцарцу взойти на Нангапарбат? Или семье Мэтью Форбса?
        — Куда ты хотел забраться? — переспросила Нерис. — И кто такой Мэтью Форбс?
        В то утро они пили чай у Райнера дома, в старом городе. Сидели на широком подоконнике и смотрели на убегающую вдаль реку Джелум, любовались мостами, живописно переброшенными через нее. Перед ними открывался великолепный вид на реку и индуистский храм на противоположном берегу, но комната, в которой они находились, была пыльной и грязной. Мебель — настоящая рухлядь, которую Райнер, вероятно, где-то подобрал и свалил большой кучей на когда-то хороший, а теперь потрепанный и выцветший ковер. У Райнера было мало вещей: стопка книг, веревки и коробки, разрисованные «магическими» символами, с блестящим реквизитом для представлений. Нерис нравился Райнер, нравились новые, радостные нотки, которые он привнес в ее серую жизнь, но она до сих пор не знала, кто он такой на самом деле. Немного помолчав, Райнер ответил:
        — А ты не знаешь? Нангапарбат — это гора. Одна из девяти самых высоких гор в мире. Находится всего в восьми милях отсюда. Я хочу стать первым человеком, покорившим этот пик. Я запланировал это восхождение год назад. Думал, что немцы меня опередили, но я ошибся.
        Нерис начала понимать, каков характер Райнера: перед ней стоял смелый и немного вспыльчивый мужчина. Он говорил о своих планах с таким энтузиазмом и юмором, что даже меланхоличная Нерис заразилась его настроением.
        — Теперь понимаю, — сказала она.
        Райнер внимательно посмотрел ей в глаза. Он редко был настолько серьезен, разговаривая с ней.
        — Правда? Мы с Мэтью планировали быстрый подъем, без тяжелого снаряжения.
        — Райнер, я не понимаю ни слова из того, что ты говоришь! — возмутилась Нерис. — Расскажи мне все по порядку.
        Райнер умел рассказывать истории. Ему нравилось владеть аудиторией и быть в центре внимания. Наверное, поэтому его так увлекали магические представления. Он взмахнул рукой, словно демонстрировал Нерис свой очередной фокус.
        — Расскажу по дороге. Ты готова?
        Вчера Райнер предложил выбраться в одну из деревень и устроить там пикник. Одна мысль о долгой прогулке по холоду заставила Нерис задрожать, но, с другой стороны, присутствие Райнера могло скрасить впечатление от любой, даже самой мрачной, погоды. Миртл, решившая бороться со скукой любыми способами, отправилась помогать добровольцам в военный клуб. Сегодня она участвовала в заседании комитета, занимающегося отправкой индийских сладостей английским детям. Нерис не была членом комитета и могла не участвовать в этом мероприятии, но провести день в одиночестве она тоже не хотела. И она сдалась.
        — Да, я готова, — ответила Нерис.
        Райнер взял несколько чем-то наполненных холщовых сумок, и они вышли на улицу. На небольшом пустыре в окружении толпы детишек стоял красный «форд». У машины была маленькая закрытая кабина и вместительный открытый кузов, куда Райнер забросил сумки. Мальчишки, как обезьянки, сидели на крыше и крыльях машины. Райнер присвистнул и бросил несколько монет самому старшему. Ребята едва не устроили драку за право открыть перед фокусником дверцу автомобиля. Наконец босоногие лакеи справились со своей задачей. Райнер передвинул рычаг стартера, двигатель начал кашлять, из выхлопной трубы вырвалось облачко. Нерис забралась на пассажирское сиденье. Они медленно поехали по ухабистой дороге. Самые смелые из детей хватались за кузов, поджимали ноги и, хоть недолго, но успевали таким образом прокатиться на красной машине.
        — Не знала, что у тебя есть машина, — сказала Нерис, когда Райнер прибавил газу и они оторвались от стайки мальчишек.
        — Конечно есть. А еще, только ради тебя, я выпросил целую кружку бензина. Нам хватит, чтобы доехать в одно очень особенное место и, я надеюсь, вернуться назад.
        Все горючее было зарезервировано для нужд армии, гражданские с большим трудом могли достать немного бензина.
        Нерис рассмеялась:
        — Я поражена. Скажи, откуда мы можем не вернуться?
        Райнер почесал нос:
        — Узнаешь в свое время. Сначала я расскажу историю.
        Они выехали из города. Начался сонный пригород, в котором жили госслужащие и учителя. Каждый дом обрамлялся небольшим садом. Нерис постаралась удобно устроиться на жестком сиденье грузовика.
        — Тебе доводилось бывать на европейском кладбище в Лехе? — начал Райнер.
        — Разумеется. Я иногда приходила туда, особенно в минуты, когда тосковала по дому. Представляешь, там есть могилы с валлийскими именами! И там похоронена семья миссионеров, которые жили в Лехе до нас. Печальное место. Не могу смотреть на могилы маленьких детей, но оттуда открывается прекрасный вид на город.
        — Тогда ты должна помнить мемориальную табличку в честь Мэтью Форбса.
        Нерис действительно помнила. В памяти возникла простая дощечка, приделанная к кладбищенской стене.
        «В память о Мэтью Александре Форбсе из Колледжа Святого Иоанна, Кэмбридж, пропавшего на Нангапарбате в августе 1938 года в возрасте 22-х лет».
        — Да, я помню, — сказала Нерис.
        Райнер внимательно смотрел на дорогу. Дома остались позади, теперь они ехали мимо рисовых полей и огородов.
        — Это я установил эту табличку. Так захотели его родные. Я был с Мэтью в его последнее утро. Помню, он сказал мне: «Увидимся через несколько часов. Я открою банку супа». Это были его последние слова.
        — Продолжай.
        — Быстро и налегке — таким был наш план. Мы были в прекрасной форме для успешного восхождения. С нами отправились несколько непальцев и два солдата индийской армии. Мы с Мэтью разбили лагерь на высоте двадцать тысяч футов, переночевали там и планировали на следующий день поднять наш лагерь еще выше. Мэтью остался отдыхать в палатке, а я отправился на обзорную точку, хотел разведать дальнейший маршрут. Я как раз рассматривал вершину в бинокль, когда сошла лавина. Мэтью, палатка, все… все, что там было, стерли с лица земли несколько тысяч тонн снега и льда. Он остался там. — Райнер говорил спокойно, голос его не дрожал, но линия губ стала тверже. — Я добрался до места трагедии, но там ничего и никого не было, только ветер. Я спустился в нижний лагерь. Там остались наши провожатые и солдаты. Мы отправили сообщение семье Мэтью. Его отец тоже был альпинистом. Он понимал, почему его сына так тянуло в горы, но вот мама Мэтью, боюсь, никогда не поймет, почему погиб ее единственный сын. Мэтью был прекрасным человеком и блестящим математиком. Мы были хорошими друзьями. Зимой его семья приезжала в Швейцарию
кататься на лыжах, летом — заниматься альпинизмом. Как только Мэтью узнал о моей экспедиции, немедленно попросил взять его с собой. И я знал, что это восхождение ему по силам, иначе я бы отказал. Мы выехали из Дели в Манали, потом поднялись в Лех — нужно было привыкнуть к высокогорному климату. Мэтью очень понравилось это место, поэтому я установил табличку там на кладбище. Покорение этой вершины — настоящее достижение для Мэтью. Мне бы хотелось предоставить ему такой шанс, понимаешь, о чем я? Я должен сделать это за него. К сожалению, горы многое забирают, но ничего не возвращают.
        Нерис представила нетерпеливого молодого англичанина, который бродит по извилистым улочкам сонного Леха и взбирается на высокий холм к старому замку, чтобы полюбоваться прекрасными видами изумрудного Инда. Райнеру нелегко было рассказывать эту историю. Нерис прекрасно это понимала, она накрыла его руку своей ладонью и слегка сжала. Ее пальцы ненадолго задержались на его руке, потом она опомнилась и быстро убрала руку.
        — Теперь ты понимаешь, почему это восхождение так важно для меня. Когда я окажусь на вершине, Мэтью будет стоять рядом со мной. У меня есть подписанная им книга, которую он оставил в нижнем лагере, я возьму ее с собой и похороню эту страницу на самой вершине. — Выдержка подвела Райнера, его голос дрогнул.
        Нерис сама едва не плакала.
        — Я понимаю, — сказала она.
        — К сожалению, меня не понимают британские власти и не позволяют мне вернуться на гору. Несмотря на то что я инженер и меня приглашают на приемы в резиденцию, заставляют носить костюм и позволяют танцевать с миссис Фаншейв, которая, к превеликому сожалению, выглядит как лошадь, восходить на гору мне запрещают. Хотя… — Он бросил взгляд на Нерис. — Я танцевал с тобой, и это стоило того, чтобы убить время на самой скучной и тенденциозной вечеринке в британском посольстве и узнать о запрете моей экспедиции на самую высокую гору Индии.
        — Ничего не знаю про горы и разрешения, но мне очень понравилось танцевать с тобой, — отозвалась Нерис. Она вспомнила несколько нелестных отзывов о Райнере Стамме, которые ей пришлось услышать от знакомых Миртл: авантюрист, мошенник, шарлатан — и это еще самые лестные. Но Нерис было все равно, Райнер заинтриговал ее, она считала привлекательной даже его репутацию человека опасного. Она считала его честным человеком.
        Райнер уверенно вел машину. Дорога уходила на север, туман, обволакивавший долину, внезапно распался на отдельные серебристо-серые клубы. На горизонте появилась темная полоса предгорья, поросшая соснами, над ними вздымались белые величественные пики. За последние несколько недель край снеговой шапки опустился на несколько сотен футов. Нерис нравилось наблюдать за неспешным, но неотвратимым наступлением снегов.
        — Как красиво! — тихо выдохнула она.
        — Я бы хотел отвезти тебя к перевалу и подняться чуть выше — к месту, которое называется Астор. Оттуда открывается прекрасный вид на Обнаженную гору — так называют Нангапарбат, потому что вокруг нет других высоких гор. — Он наклонился вперед и постучал пальцем по пыльной приборной доске. — Но бензина хватит только на дорогу до Канихамы и, по моим рассчетам, на обратный путь.
        — Канихамы?
        — Подожди, и все увидишь своими глазами.
        Грунтовая дорога петляла между высокими тополями вдоль убранных полей. Через час они приехали в небольшую деревню: всего несколько глинобитных домиков, утопавших в яблоневых садах. Солнце, пробиваясь сквозь одеяло из тумана и облаков, нависшее над долиной, окрашивало верхушки тополей в бронзовый цвет. Райнер припарковал машину на небольшой площадке позади домов. Нерис опустила стекло. Сладкий и свежий воздух наполнил ее легкие, оглушительно стрекотали сверчки, чирикали птицы, шумела вода, рядом веселой гурьбой бегала детвора.
        — О! — удивленно воскликнула Нерис.
        Здесь многое было чужим и непонятным, но вид раскидистых фруктовых деревьев, сочных лугов, звук быстрого ручья заставили Нерис вспомнить о родных краях, где точно так же аккуратные деревни плавали в ароматном дыме на дне чаш из невысоких гор и холмов. Едва не запутавшись в фирене, она выбралась из машины. Канихама была прекрасным местом. Дети перестали играть и с любопытством рассматривали гостей, из домов вышли женщины в разноцветных шалях и с некоторым опасением смотрели в сторону Нерис и Райнера. Мужчины в теплых шерстяных куртках и шапках из овчины оказались менее любопытными и продолжали заниматься своими делами. Райнер обошел грузовик, к ним подошел мужчина с густой черной бородой. Райнер поздоровался с ним, они обменялись парой фраз, затем он вернулся к Нерис.
        — Помнишь, ты рассказывала о ткачихе…
        Райнер узнал, где живет несчастная женщина, и несколько раз навещал ее в трущобах Старого города. С тех пор как Нерис была у нее, ничего не изменилось — пустая комната, голодные дети и прялка в углу. Он отнес им немного денег и еды и пообещал помочь. В следующий раз он взял с собой Нерис. Индианка смотрела на них пустыми глазами, иногда тень страданий и боли падала на изможденное лицо, а дети, увидев гостя, с криками бросились к нему и все норовили засунуть грязные ручки в карманы пиджака. Самый маленький цеплялся за волосы сестры, он был очень слаб и едва моргал, старший снова достал драгоценную шаль и в отчаянии протягивал ее европейскому благодетелю:
        — Купи, купи…
        Нерис мягко отвела его руки в сторону и попросила Райнера сказать на кашмирском языке, что они хотят помочь им просто так и не требуют ничего взамен.
        — Канихама — родина той женщины, — объяснил Райнер. — Я навел справки, поговорил с местными и выяснил, что мужчина, с которым я только что разговаривал, — ее отец.
        Бородатый индиец поздоровался с Нерис. Она поприветствовала его на кашмирском языке, он низко поклонился в ответ. К ним вышла женщина. Ее волосы и нижнюю часть лица закрывали мягкие волны пашмины.
        — Они спрашивают, не хочешь ли ты посмотреть на их работу, — сказал Райнер.
        Один из домов был больше остальных. Возле стен стояли деревянные скамейки — люди могли работать на улице под ярким солнцем. Внутри оказалось одно большое помещение. Десяток деревянных столбиков поддерживали потемневшие от времени потолочные балки. В очаге горел огонь. Ароматный дым уносился вверх по железному дымоходу. Почти все свободное пространство комнаты занимали ткацкие станки. Нерис поверить не могла, что кто-то может управляться с этим хитросплетением нитей и мелких деревянных деталей и делать прекрасные шали. В комнате было очень тихо. Никто не разговаривал. Единственными звуками было шуршание нитей, пропускаемых через туго натянутую основу, и стук рамы, прижимающей разноцветные нити.
        Едва гости переступили порог, размеренный рабочий ритм был нарушен, началась суетливая беготня. Ткач, который сидел ближе всего к Нерис, вскочил со своей скамьи и жестами пригласил подойти ближе. За его действиями наблюдали еще один мужчина, несколько женщин и группка любопытных детей, которые пританцовывали у открытой двери, но не решались зайти в мастерскую. Наконец ткач свернул белое полотно, защищавшее готовый фрагмент шали от солнечных лучей и пыли. Нерис с любопытством посмотрела на почти готовую шаль кани. Великолепные павлиньи перья в обрамлении сложного узора из цветов и турецких «огурцов» и цвета, чистые, словно созданные самой природой, заставили ее затаить дыхание и замереть в восхищении. Перед ней была не просто шаль, а нечто, волшебным образом вобравшее в себя всю красоту кашмирского лета: от полуденного аквамарина до предрассветных серебристо-серых тонов, от голубого неба до темно-зеленой озерной глубины.
        — Вам нравится? — спросил ткач.
        Нерис смогла только кивнуть, не в силах подобрать слова.
        Мастер прикрыл шаль и вернулся к работе. Его пальцы пробежались по катушкам с разноцветной пряжей. У него были руки пианиста, да и вообще он выглядел как виртуоз, готовый дать великолепный концерт перед требовательной аудиторией. Его чуткие пальцы выбрали жемчужно-белую нить — и в центре цветущего лотоса появилось светлое пятно. Потом мастер взял серебряную нить и сделал пять рядов по основе, потом опустил рамку, которая аккуратно прижала цветные нити. Он был полностью поглощен работой, и Нерис инстинктивно сделала шаг назад, чтобы не мешать ему. Она внезапно осознала, что затаила дыхание.
        Минут через пятнадцать Райнер и Нерис снова сидели на солнечной скамейке возле дома. Темноглазая и очень симпатичная девочка принесла гостям чай. Она улыбнулась Нерис, какое-то время потопталась на месте, но не решилась заговорить с ней. Райнер и местный мужчина были поглощены важным разговором, Нерис совершенно не понимала, о чем они говорят, поэтому, прислонив голову к деревянной стене и расслабившись, наслаждалась прекрасным видом. Ей казалось, что деревня находится в сотнях миль от Шринагара. Тут веками ничего не менялось. Фрукты выращивали в садах, овощи — на огородах, рис — на обширных полях. Рис уже был убран, солому собрали и сложили в аккуратные стога во дворах домов — на прокорм домашней скотине. Впереди была долгая и тяжелая зима. Мальчишки, постукивая палками, гнали стадо овец и коз через весь город. Пять совсем маленьких девочек сидели тесным кружком и играли, подбрасывая белые камешки. Нерис залюбовалась пейзажем, полностью погрузилась в созерцание окружающей ее идиллической картины и не услышала, как Райнер позвал ее. Теперь он разговаривал с двумя женщинами, которые принесли
несколько кувшинов и корзин.
        — Может, мы слишком бедны, чтобы купить шаль, но на пару яблок и кувшин йогурта мы наскребем, да?
        — Конечно.
        За несколько рупий они купили кувшин белоснежного холодного йогурта и корзинку с маленькими желтыми яблоками и грецкими орехами. Деревенские были немного разочарованы, но они уже хорошо усвоили, что мало кто может позволить себе приобрести великолепную шаль от местных мастеров.
        — За цену, которую он назначают, наверное, только Вивьен Ли может купить себе подобную шаль, — ухмыльнулся Райнер. — Но если бы у меня были деньги, я бы обязательно купил тебе такую.
        — Ничего удивительного. Шаль действительно прекрасна и заслуживает самой высокой цены.
        Дети постепенно собирались вокруг Нерис и Райнера. Даже пастушки забыли о своих животных и присоединились к остальным детям. Райнер махнул рукой и попросил всех сесть в круг.
        — Давайте, подходите! — крикнул он. — Займи их чем-нибудь минут на десять, — попросил он Нерис и направился к своему красному «форду».
        Нерис несколько раз моргнула. Дети и взрослые с любопытством неотрывно смотрели на нее. Все оставили свои дела, чтобы узнать, что же задумали гости. Нерис смутилась, сначала ей в голову не приходило ничего подходящего, но потом она вспомнила свои уроки в миссии Леха. Скрестив пальцы на удачу, она начала петь «Старого герцога Йорка». У нее был сильный голос, она часто пела в церкви и постаралась хорошо исполнить детскую песенку, сопроводив ее милой пантомимой. Когда она допела до строчки «их не было ни вверху, ни внизу», малыши начали смеяться и пританцовывать вместе с ней. Вернулся Райнер.
        — Неплохо. Может, предложить тебе работу ассистентки? — сказал он.
        Из сумки он достал четыре серебристых кольца, соединенных в цепь. Поклонившись, он попросил бородатого мужчину проверить, хорошо ли соединены кольца. Мужчина с силой потянул цепь в разные стороны, но разъединить кольца у него не получилось. Райнер забрал кольца, легко потер их большим и указательным пальцами, подбросил и ловко поймал четыре разъединенных колечка. Зрители изумленно загудели. Райнер подбросил кольца в воздух и поймал их уже снова соединенными в крепкую цепочку. На этот раз он протянул ее жене деревенского старосты. Та хихикнула, плотнее закуталась в шаль и тщательно проверила прочность цепочки.
        Нерис громко захлопала в ладоши, жители деревни присоединились к аплодисментам. Нерис и Райнера окружили со всех сторон, взрослые и дети старались подойти ближе и все хорошенько рассмотреть. Нерис заметила, что Райнеру нравилось внимание толпы — он расправил плечи и как будто стал выше. Он бросил кольца в сумку и ловким движением достал оттуда прозрачную стеклянную пластину. Поднял ее выше, чтобы солнечный свет проходил через нее. Покрутил в руках, показывая со всех сторон, и даже постучал по ней — стекло зазвенело на одной чистой ноте. Пожав плечами, он передал стекло ближайшему зрителю, а сам начал шарить по своим карманам, но ничего не нашел. Тогда Райнер подошел к маленькой девочке, на которой был передник с большим карманом. У нее в кармане тоже ничего не оказалось. Райнер сделал вид, будто крепко задумался. Он подошел к другому ребенку, взмахнул рукой над его головой и достал черную шелковую ленту у него из уха. Мальчишка удивленно охнул и, как краб, бочком отошел в сторону. Остальные восхищенно загудели. Райнер зажал ленту между пальцами, туго натянул и щелкнул ею в воздухе, показывая, что
она очень крепкая. Затем, вежливо поклонившись своему невольному ассистенту, взял стеклянную пластину в руки и пропустил ленту прямо через нее. Все открыли рты от удивления. Лента свободно прошла сквозь стекло на половину своей длины. Райнер перестал ее тянуть и подошел к жене деревенского старосты. Женщина подышала на пластину, вытерла рукавом запотевшее стекло, и оно ярко блеснуло на солнце. Райнер вытащил ленту, свернул ее и подарил женщине, а стекло осторожно вернул в сумку. Дети были в таком восторге, что даже забыли вознаградить фокусника аплодисментами. Они притихли, похоже, немного испугавшись.
        — Дамы и господа, большое спасибо за внимание! — Райнер улыбнулся, поклонился и, пока все переглядывались и шептались, взял Нерис за руку и повел ее к машине.
        Вскоре они выехали из деревни и спустились к подножию холма. Машину сильно тряхнуло на ухабе. Райнер посмотрел на Нерис:
        — И как тебе?
        — Я впечатлена.
        Райнер вздохнул.
        — Откровенно говоря, мне не нравятся фокусы. Хотел бы я предложить этим людям что-то большее, но, к сожалению, пока не могу жить так, как хочу. К тому же иллюзию принять легче, чем правду. Ну а теперь давай выберем место для пикника.
        — Давай. Неужели говорить правду так сложно?
        — Для тебя — нет. Но это потому, что ты хорошая, Нерис. А еще красивая.
        Нерис часто слышала, что она хороший человек, но ей никогда не говорили, что она красивая. Нерис покраснела и отвернулась. Впереди белели снежные шапки Гималаев. Они нашли тихую, защищенную от ветра расселину между валунами. На теплых, нагретых за день камнях было довольно уютно. Райнер достал из кузова старую, ржавую бочку, пронизанную множеством дыр, и начал собирать сухие ветки. Через считаные минуты огонь весело потрескивал в бочке. Райнер набрал воды из ручья и поставил чайник на огонь. Вода быстро закипела, чайник весело засвистел. Нерис улыбнулась — настолько непривычным был этот домашний звук среди дикой природы. Она заварила чай. Райнер нарезал лук и развернул кусок темного мяса. Он порезал его кубиками и перемешал с луком и специями. Запахло тмином и фенхелем. Нерис почувствовала, что умирает от голода.
        — Тебе помочь? — спросила Нерис.
        Райнер, не поднимая головы, ответил невпопад:
        — Я не могу долго оставаться на одном месте.
        Нерис поняла, что он говорит искренне и что она должна воспринять его слова как предупреждение. Они сидели на теплых камнях, ели шашлык из ягненка, йогурт, яблоки и грецкие орехи. Райнер чистил для нее орехи, разламывая твердую скорлупу и раскладывая вкусные ядра на белоснежном платке. Нерис приготовила чай и разлила его по оловянным кружкам.
        — Расскажи мне о ткачихе. Почему она живет в Шринагаре, а ее родня осталась в деревне?
        Отхлебнув чая, Райнер начал свой рассказ. Девушка родилась и выросла в семье ткачей, красильщиков и вышивальщиков, но влюбилась в бродячего торговца, который продавал масло и алюминиевые кастрюли в ближайших деревнях. Она вышла за него замуж вопреки воле отца. Мужчина был из Шринагара, поэтому она переехала в дом его матери. Так должна поступать каждая замужняя женщина, поскольку после свадьбы уже не ее родные заботятся о ней, а семья мужа. Как и предполагал отец, торговец оказался плохим человеком. Он бросил молодую жену с тремя детьми. Свекровь выставила ее из дома, потому что ее сын голословно обвинил несчастную в измене и потребовал, чтобы она нашла другого мужчину, который позаботился бы о детях. Не могла она и в деревню вернуться, поскольку ее предупреждали о возможных последствиях такого брака. Вот так она и осталась одна, с тремя детьми на руках. Они голодали, но им все же удалось выжить. Нерис и сама видела, как бедствует несчастная семья и как сражается за свою жизнь. Она внимательно слушала, и у нее возникало ощущение, что это не реальная история, что в жизни этого не может быть. Но
потом она собралась с мыслями и буквально заставила себя поверить в то, что это правда, а не вымысел.
        — С ней очень жестоко поступили.
        — Да.
        — Мы можем ей как-то помочь?
        Райнер покачал головой.
        — Предложить немного денег, принести еды — боюсь, это все, что мы можем сделать для нее. Здесь действуют свои правила, которые нам не суждено изменить.
        «Так нельзя», — подумала Нерис. Даже то немногое, что она делала для детей в Лехе, приносило свои плоды и, пусть и незначительно, но облегчало жизнь этих обездоленных людей. Эван обязательно попытался бы что-то сделать. Он протянул бы несчастной грешнице руку помощи — во всяком случае, именно так он понимал благотворительность. Нерис на секунду закрыла глаза. Она не вспоминала об Эване с тех пор, как посыльный передал ей приглашение от Райнера.
        — В Кашмире много несправедливости, — тихо сказал Райнер. — Но я не хочу, чтобы ты постоянно переживала из-за этого. Или тебя заботит другое?
        Он внимательно посмотрел на нее. Нерис не смогла выдержать этот взгляд. Она невесело улыбнулась и опустила глаза. В смятении она подумала, что стала слишком откровенна с Райнером. Она хорошо понимала его, он — ее.
        — Расскажи, что случилось, — шепнул он.
        Нерис дернула плечом.
        — Сегодня утром я получила письмо от мужа. Я думала, что он приедет сюда совсем скоро. Но он написал, что хочет провести зиму в Каргиле. У него слишком много работы в миссии. Он считает, что для меня будет безопаснее, если я останусь в долине, с Миртл. Так что мы встретимся уже после того, как сойдет снег. Потом мы возобновим нашу совместную работу. — Последнюю фразу она произнесла довольно твердо, но почти не верила своим словам.
        А еще она точно знала: из Каргила больше не будет никаких писем. Через неделю Лех окажется за стеною непреступных гор. Нерис не стала говорить, что Эван пошел на этот шаг, чтобы она не мешала ему работать и не отвлекала его своими мелочными просьбами. Он любил всех тварей Божьих, без напоминаний и просьб, но жене его любви не хватало.
        — Я не знаком с твоим мужем, — сказал Райнер, — но, как по мне, он — дурак.
        Он взял ее за руку и нежно поцеловал выступающие косточки суставов. Нерис не стала убирать руку. С тех пор как она познакомилась с Миртл МакМинн, ее представления об отношениях между мужчиной и женщиной очень изменились. Нерис не раз становилась свидетельницей того, как Миртл посещала вечеринки, флиртовала на теннисных кортах и смеялась за бокалом вина, но еще она видела ее дома, рядом с Арчи, и твердо знала: Миртл любит мужа, но даже сильная любовь не делает мир простым и черно-белым. Между любовью и ненавистью существует масса оттенков чувств. Отрицая это, она будет отрицать не только истину, но и саму человеческую суть. Нерис хотела, чтобы Райнер прикоснулся к ней. От желания у нее закружилась голова, перехватило дыхание, сердце, как загнанное, стучало в груди. Она наконец-то поняла, о чем говорила Миртл, когда советовала ей немного развлечься. «Боже мой, что делать?» Но Райнер только слегка коснулся броши у ее шеи. Внезапно послышался шорох, а потом треск сухих веток. Звуки доносились откуда-то сверху. Они подняли головы и увидели, что за ними наблюдает бородатый козел. Значит, поблизости
бродит целое стадо.
        — Думаю, нам пора возвращаться, — улыбнулся Райнер.
        В плавучем доме был телефон. Клубок черных проводов висел прямо на стене дома, точно такой же — на деревянном столбе на берегу. Нерис всегда подпрыгивала от неожиданности, когда слышала звонок телефонного аппарата. Она читала, иногда отвлекаясь на веселую возню зимородков в зарослях на берегу. Миртл писала письмо. Вдруг раздался телефонный звонок. Миртл положила ручку и сняла трубку.
        — «Эдемские сады», слушаю, — отчеканила она.
        Нерис услышала высокий женский голос на том конце линии. Похоже, у собеседницы Миртл была истерика.
        — Нет, это не так. Не переживай, — пробормотала Миртл и махнула рукой Нерис.
        Женщина продолжала говорить. Миртл только через несколько минут удалось вставить слово.
        — Я думаю, тебе нужно сесть в шикару и приехать прямо сюда… Да… Сейчас… Конечно… До встречи. — Она повесила трубку. — Это Кэролайн Боуэн. Кажется, у нее большие проблемы.
        — О боже! Мне уйти?
        — Нет, останься. И попроси принести кофе.
        Миртл подошла к окну, закурила, прислонилась лбом к холодному стеклу. Быстрые лодки неслись по зеркальной глади озера.
        Приехала Кэролайн, на ней был теплый фирен, большой капюшон закрывал лицо от любопытных глаз. Маджид принес кофе. Он быстро накрыл на стол и тихо удалился. Только после его ухода Кэролайн откинула капюшон. У нее были красные глаза, распухший нос, она выглядела так, словно проплакала всю ночь. Миртл вздохнула, усадила ее на диван и подала чашку горячего ароматного кофе.
        — Кэролайн, милая, немедленно расскажи нам, что произошло. Если мы не будем знать всей правды, мы не сможем тебе помочь. Я права, Нерис?
        У Нерис не было никакой уверенности в том, что она сможет чем-то помочь Кэролайн. Несчастная девушка попыталась что-то сказать, но у нее не нашлось слов, она беспомощно смотрела то на Нерис, то на Миртл. Наконец тихим хриплым голосом она выговорила:
        — У меня будет ребенок.
        Миртл потушила сигарету и с удивлением посмотрела на нее:
        — Правда? А почему ты такая грустная?
        Кэролайн подняла на нее глаза:
        — Ребенок не от моего мужа.
        — От Рави Сингха?
        Ее молчание было красноречивее любых слов.
        — Рави знает? А Ральф?
        Кэролайн покачала головой:
        — Никто не знает, кроме вас двоих. О боже! Я так рада, что смогла вам рассказать! Это такое облегчение, вы не поверите. Я сходила с ума. Я делала все, чтобы избавиться от ребенка: пила джин, принимала горячие ванны, скакала на лошади, — но ничего не помогло. Мне было очень плохо, я постоянно чувствовала усталость, а сейчас я просто… — Кэролайн замолчала и положила руку на живот, — набираю вес.
        — Ты знаешь, какой срок? — тихо спросила Нерис.
        Кэролайн прикусила губу:
        — Четыре месяца, наверное.
        Миртл задумалась.
        — Какие новости от Ральфа? — спросила она.
        — Ничего конкретного. Обычные письма. Он… редко пишет. Я думала, его отправят в Северную Африку, но выяснилось, что сейчас он в Малайе.
        — Есть ли вероятность, что его полк отпустят в ближайшее время домой?
        — Нет, это абсолютно исключено. — Кэролайн достала носовой платок и высморкалась. — Мне так сказали. Ральф вообще ничего не пишет о службе.
        — Понятно. — Миртл замолчала ненадолго, потом продолжила: — Я хочу задать тебе личный вопрос, но между нами ведь нет секретов? Как Ральф поймет, что это не его ребенок? Он был в Шринагаре все лето. Сроки совпадают. И он точно не будет против ребенка, особенно если родится мальчик. У Рави светлая кожа, твой муж может и не догадаться, а если догадается — мало ли что в жизни случается, верно?
        Нерис ничего не сказала, но попыталась подать Миртл знак: «Будь осторожна! Не говори о том, чего не знаешь наверняка». Но было уже поздно. Кэролайн закрыла лицо руками и горько заплакала. Пустая чашка выскользнула из ее руки и покатилась по полу.
        — Что случилось? — воскликнула Миртл. — Что я такого сказала?
        — Это не может быть ребенок Ральфа. Просто не может и все!
        — Но почему? — настаивала Миртл.
        Нерис встала, поставила чашку на стол и пересела на диван к Кэролайн, взяла ее за руку и внимательно посмотрела в заплаканные глаза.
        — Я все понимаю. Можешь не рассказывать, если не хочешь.
        Кэролайн немного успокоилась и решительно тряхнула головой.
        — Нет, я хочу… мне нужно выговориться. Я пришла к вам потому, что больше не в состоянии молчать об этом. Раньше я никому не могла доверять, поэтому моя жизнь и превратилась в кошмар. Моя мачеха — хорошая женщина, но она далеко, и мы никогда не общались как мать и дочь. Представить себе не могу, чтобы я обсуждала с ней свою интимную жизнь. Кстати, перед свадьбой с Ральфом я узнала, что нужно позаботиться о таких вещах. Когда я ездила в Дели за подвенечным платьем, заодно посетила врача — миссис Фаншейв дала мне адрес. Он рассказал мне о странной резиновой штуке, которую нужно вставлять внутрь. — Кэролайн внимательно посмотрела на Нерис. «Странный, мужчина на три буквы». Нерис вспомнила, как Арчи называл капитана Боуэна. — Колпачок был со мной в первую брачную ночь, я должна была все сделать, как велел доктор. Но Ральф выпил слишком много и отключился. Я не очень расстроилась, поскольку и раньше видела его пьяным. Утром я пошутила, сказала, что ему придется наверстать упущенное. Ральф не смеялся. Сославшись на то, что заболел, он несколько ночей спал на раскладушке. Я посыпала резиновую штуку
тальком и каждую ночь ложилась в постель в самой красивой ночной рубашке, но мой муж так и не сделал то, что должен был.
        — У вас ни разу не было секса? — прошептала потрясенная Миртл.
        Нерис отметила, что подруге действительно было тяжело поверить в это. Для самой Нерис в этом не было ничего крамольного. Кэролайн подняла голову:
        — Не было.
        — Бедная девочка! — вздохнула Миртл.
        — Вначале я думала, что со мной что-то не так, что, возможно, мое тело в том месте уродливо. Но я училась в школе-интернате и видела, как устроено у других. Так вот, я ничем не хуже, а может, и лучше многих других. Потом я начала думать: «Черт возьми, если я хочу, а он — нет, может, это у него проблемы, а не у меня?» Несколько раз мы пробовали сблизиться, но он всегда закрывал глаза, и у меня возникало чувство, будто он где-то очень далеко. У нас ни разу не получилось довести дело до конца. Разве в этом есть смысл?
        — Да, есть, — веско произнесла Нерис.
        — После медового месяца он почти все время проводил в расположении полка. Ральф военный до мозга костей. У него все разговоры сводятся к тому, что было до Ватерлоо и после Ватерлоо. Он как-то заявил мне, что хочет проверить наш брак временем, прежде чем мы снова попытаемся что-то сделать. Как мне это понимать? Мы уже женаты, ради него я проделала весь этот путь. Чего нам еще ждать? Ральф казался мне симпатичным, и я думала, что нравлюсь ему.
        Даже Нерис понимала, что военному с большими карьерными амбициями, такому, как Ральф, нужна жена. Полковник и при нем его жена — таковы условия игры. Кэролайн идеально подходила на эту роль. Она посмотрела на свое обручальное кольцо.
        — Я хотела счастливо жить с мужем! Я должна была родить Ральфу сына… О боже… — Она недоговорила и горько заплакала. Слезы катились по ее гладким розовым щекам.
        Миртл протянула ей носовой платок.
        — А что у тебя с Рави Сингхом?
        — Ты и сама догадываешься. Я не должна была позволять ему заниматься со мной любовью, но не устояла. Мне было так хорошо, словно я на небеса попала! Самое главное — все было так просто и изысканно! Мне было весело и не нужно было ничего делать, тогда как дома даже этот чертов слуга игнорировал меня и мебель всегда была в пыли. У Рави есть целая толпа слуг, милые пони и большая машина с шофером. Он угощал меня самой вкусной едой. А сколько у него серебра, золота! А еще у него потрясающее чувство юмора, рядом с ним любой англичанин выглядит как жалкий клоун.
        — Знаешь, он не раз демонстрировал свое остроумие, — сухо заметила Миртл.
        — Знаю. Ему даже не пришлось соблазнять меня. Он не был настойчив или нетерпелив — ничего подобного. Он просто поцеловал мое запястье, вот тут, — она продемонстрировала изящную кисть, — а потом покрыл поцелуями каждый дюйм моего тела. И он был так скромен и учтив, будто получил позволение прикасаться к самому драгоценному в мире сокровищу. Он делал так каждый день и понемногу продвигался дальше, он дарил мне подарки и говорил слова, которые я ожидала услышать от Ральфа в нашу первую брачную ночь.
        Нерис вспомнила пикник в Канихаме. Похожие обстоятельства. Пожалуй, единственное отличие было в том, что она спокойнее относилась к мужчинам и интимной близости, чем Кэролайн Боуэн.
        Она почувствовала, что краснеет, и понадеялась, что Миртл не обратит на это внимания и не поймет, почему она смутилась. Кэролайн опустила голову.
        — Это было замечательно, — упрямо заявила она. — Я ни о чем не жалею. И никогда не буду жалеть. Сейчас у меня проблемы, но, поверьте, оно того стоило.
        Нерис внимательно слушала.
        — Все случилось в летнем доме. Когда Рави снял с меня одежду, мне показалось, что мои руки и ноги завернуты в шелка. Ничто не могло испортить момент — ничто. Я чувствовала себя прекрасной, как цветок, и могущественной, как королева. Понимаете, он оказал мне честь.
        Миртл и Нерис молчали. Любовь сделала из простой круглолицей и невезучей англичанки настоящую героиню трагедии. Миртл первая нашлась, что сказать:
        — И при тебе, разумеется, не было колпачка, этой отвратительной резиновой штуки?
        — Не было.
        — И Рави, конечно же, ни о чем не позаботился?
        — Нет.
        Миртл вздохнула. Кэролайн быстро добавила:
        — Но потом я постоянно пользовалась колпачком. По правде говоря, иногда пользовалась. Видишь ли, это совсем не романтично. Если бы мы занимались этим с мужем, не было бы никаких проблем. Можно было бы сходить в ванную.
        Нерис не смогла сдержать улыбку.
        — Потом я отметила, что Рави перестал со мной церемониться, и чем дольше мы были вместе, тем менее внимательным он становился. А я, наоборот, сходила по нему с ума и хотела его каждую секунду. Я постоянно говорила, как люблю его, и не могла остановиться. Однажды, когда мы уединились, я поделилась своими опасениями по поводу беременности. Рави тогда просто посмотрел на часы и заявил, что ему пора в конюшню. На приеме в резиденции я выпила несколько коктейлей — для храбрости. И когда он пригласил меня на танец, я попыталась поговорить с ним. Но он был как лед. Я представить себе не могла, что он будет игнорировать мой гнев и разочарование. Тогда вы спасли меня. С тех пор я почти не выходила из дома. Сидела в мрачной пустой комнате и ждала чуда. Но чудес не бывает. Кажется, у меня большие неприятности, да?
        — Ты так сильно любишь Рави? — спросила Нерис.
        Она вспомнила высокого осанистого мужчину с пронзительным взглядом и орлиным носом.
        — Люблю. Больше жизни люблю! — воскликнула Кэролайн, но Нерис уловила фальшь в ее пылких словах. Сейчас Кэролайн явно больше беспокоилась о себе, и это был хороший знак.
        — Отлично. Давайте придумаем, как тебе помочь, — сказала Миртл.
        Кэролайн посмотрела на нее с благодарностью:
        — Полагаешь, еще не поздно попросить кого-то о помощи?
        — Если ты об аборте, то, боюсь, уже поздно, — заявила Нерис. Она прекрасно понимала, что нормальный доктор ни за что не согласится сделать операцию здоровой женщине, а обращаться к подпольным мясникам — об этом и речи не могло быть.
        Подруги внимательно посмотрели на Нерис.
        — Когда мы с Эваном были в Шиллонге, я работала в родильном отделении госпиталя. Я видела последствия неудачных абортов. Больше я такого видеть не хочу.
        — Ты акушерка? — Миртл открыла рот от удивления. — Замечательная новость!
        — Нет, я не акушерка. Я только помогала при родах.
        — Не важно. Я никогда не видела, как рождается ребенок.
        — Я тоже, — сказала побледневшая Кэролайн, наверное, представив, через что ей предстоит пройти, а вот Миртл заметно оживилась:
        — Кэролайн, сними эту штуку, стань боком и дай нам рассмотреть тебя.
        Кэролайн послушно выполнила просьбу подруги. Она встала и неловко разгладила складки на юбке, которые образовались над едва заметным животиком.
        «Да, шестнадцать или семнадцать недель, — подумала Нерис. — Нормальное развитие плода».
        Кэролайн была худой, но сильной и гибкой. Но любая, даже самая сильная и здоровая женщина нуждается в медицинской помощи. Миртл кивнула. Она явно что-то задумала.
        — Ты оставишь ребенка? Что ты планируешь делать после его рождения? — спросила она.
        — Я все это время надеялась, что все обойдется, что я ошиблась. Старалась даже не думать о ребенке. Я так хотела избавиться от него! Но сейчас… — Она положила руку на живот. — Сейчас я не знаю, что делать. Он растет. Я чувствую его. Но я знаю, что не Ральф его отец и что он никогда не простит мне того, что я сделала. Если я хочу спасти себя, свою жизнь, мне нужно сохранить все в тайне. Думаю, Рави признает ребенка, но никогда не примет в свою семью. Никогда не женится на мне, даже если я получу развод. Я перестала даже мечтать об этом, — грустно подытожила Кэролайн.
        — Думаю, Рави Сингх ничего не должен знать, — резонно заметила Миртл. — Он нам не помощник.
        — Кэролайн, как, по твоему мнению, лучше поступить? — спросила Нерис.
        Молодая женщина невесело рассмеялась:
        — Если не рассчитывать на внезапный срыв беременности, я хотела бы родить втайне от всех и найти усыновителя для малыша. Я бы хотела иногда навещать ребенка. Больше ничего придумать не могу. Когда Ральф вернется с войны, мы с ним попробуем еще раз построить семью и жить как пара. — Кэролайн выпятила нижнюю губу и выглядела как обиженный ребенок. — Но, наверное, я слишком много хочу и питаю напрасные надежды.
        Слушая Кэролайн, Нерис прониклась к ней симпатией. В конце концов, миссис Боуэн была простой женщиной, с простыми желаниями: муж, любовь, семья. Многим ли сама Нерис отличалась от нее?
        Миртл улыбалась, ее глаза сияли. Она уже не выглядела такой грустной, как в первые дни после отъезда Арчи. Она взяла подруг за руки, они стали тесным кружком, почти соприкасаясь лбами.
        — До конца зимы мы остались совсем одни. Ральф в Малайе, Арчи — где-то на востоке, а Эван, пока не сойдут снега, не сможет спуститься с Каргила. Мы будем жить вместе, и знаете, что мы сделаем? Мы все забеременеем!
        У Нерис пересохло во рту, она едва выговорила:
        — Боюсь, это невозможно.
        — Разумеется, мы с тобой не сможем, к сожалению. Но мы сделаем вид, что беременны. Можно всю зиму кутаться в фирен и носить под ним горшок с углями. Я часто видела кашмирских женщин с такой грелкой и думала, что они беременны. Кэролайн, пока ты можешь скрывать беременность, оставайся жить в квартале для офицеров и попытайся убедить сплетниц и кумушек в том, что ничего не изменилось. А потом ты скажешь, что тебе одиноко без Ральфа и поэтому ты переезжаешь ко мне, сюда. — Миртл махнула рукой. — Правда, тут тесновато для троих. Дом старый и немного обветшалый, но здесь есть все необходимое для жизни. Нерис тоже будет притворяться. Главное — как следует укутаться в теплую одежду. Если пойдут слухи о таинственном ребенке, никто не сможет с уверенностью указать на кого-то из нас и заявить: «Вот она родила». — Миртл явно была в восторге от своего плана. — Разве я не гений? Немедленно хвалите меня!
        — Говорят, гениальность и безумие ходят рядом, — заметила осторожная Нерис. — Я еще не знаю, к чему следует отнести твой план.
        Кэролайн слушала, широко распахнув глаза. Миртл продолжила:
        — Мы втроем сможем за зиму несколько раз съездить в Дели. За покупками или в гости. Никто не обратит на это внимания и никто не побеспокоит нас в моем доме. Ты сможешь посетить врача. Может, на последнем месяце мы поселим тебя в другом доме, подальше от любопытных глаз. Ребенок должен родиться в Дели. А потом мы найдем ему приемных родителей. Идет война, а значит, многие дети останутся сиротами. — Миртл почти сияла.
        Нерис почему-то стало не по себе.
        — Миртл, — мягко произнесла она.
        Они никогда не обсуждали, почему у МакМиннов нет детей. Даже после того, как Нерис рассказала о выкидыше, этот вопрос не поднимался. Но Нерис догадывалась, что Миртл и Арчи не могут иметь детей. Наверное, ее собственные раны еще слишком болели, и она неосознанно гнала от себя грустные мысли о Миртл.
        Миртл ничего не сказала, только махнула рукой. Она смотрела на Кэролайн. Та нервно покусывала губу. Ее положение было настолько серьезным, что она готова была согласиться на любой план.
        — Может, получится, — неуверенно сказала она.
        — Нерис, ты с нами? — строго спросила Миртл.
        Они переглянулись, наверное, одновременно подумав о мере ответственности за Кэролайн Боуэн и ее ребенка, которую каждая из них, так или иначе, принимала на себя.
        — Хорошо, — согласилась Нерис. — Можете рассчитывать на меня.
        Кэролайн просияла.
        — Вы такие хорошие! Никогда не думала, что у меня могут быть такие подруги, как вы, — пролепетала она и сильно сжала пальцы Нерис в своей руке. — Подруги навсегда! — заявила она.
        — Разве я не умница? — рассмеялась Миртл.
        В тот вечер Нерис и Миртл вдвоем сидели за обеденным столом.
        — Что именно ты хочешь сделать? — спросила Нерис. — Если мы будем сообщниками, я хочу знать о твоем плане до мельчайших подробностей.
        Миртл покрутила в руке бокал, наблюдая за игрой света в рубиновом вине.
        — Я хочу помочь Кэролайн. Она попала в жесткий переплет. — Миртл наклонилась над столом и понизила голос. — А еще Арчи и я. У нас не может быть детей. Наверное, ты и сама догадалась. Арчи и слышать не хочет об усыновлении. Понимаешь, он не сможет принять чужого ребенка… — Миртл замолчала и тяжело вздохнула. Сейчас она совсем не походила на себя, однако через пару секунд справилась с эмоциями и, упрямо вздернув подбородок, посмотрела на Нерис. — Но если у него перед глазами будет ребенок, нуждающийся в заботе и любви, он может передумать. Это мой шанс, как считаешь?
        — Не знаю. Возможно.
        Нерис сомневалась. У Арчи был непростой характер, который сочетал в себе мягкость и упрямство. Надежды Миртл были напрасны. Но, видя ее сияющие глаза, Нерис не могла высказаться напрямую. Нерис задумалась и о себе. Ребенок, новорожденный, которому нужен дом. Если Миртл не сможет забрать его, может, получится у нее? Сирота, индийский малыш. Разве сможет Эван отказать ей?
        — Что бы ни случилось, мы должны позаботиться о бедной Кэролайн, — сказала Миртл.
        — Ты не могла бы мне кое-что объяснить? Кого Арчи называет мужчиной на три буквы?
        Миртл подняла темную бровь.
        — Он так говорит о людях со странностями, — объяснила она. — Во всяком случае, я думаю, что это именно так.
        ШАЛЬ ЗАХРЫ
        Меир сделала маленький глоток теплого джина, слегка разбавленного тоником. У Кэролайн Боуэн действительно были проблемы со зрением. Чтобы видеть собеседника, ей приходилось держать голову под неестественным углом. Меир начала объяснять цель своего визита в Ладакх и Кашмир, но потом заметила, что старушка почти не слушает ее.
        — Что вы говорите? Простите, я давно не принимала гостей, — сказала миссис Боуэн.
        Меир к этому моменту успела рассказать половину своей истории. Вернулась сиделка. Она с негодованием посмотрела на гостью:
        — Я же сказала вам, что миссис Боуэн очень устала за сегодня!
        Меир осторожно придвинула свой стул ближе, стараясь не задеть стул, на котором покоилась забинтованная нога пожилой женщины.
        — Пустяки. На самом деле извиняться должна я. Вы только посмотрите, как я принимаю гостей! — Улыбка Кэролайн Боуэн была искренней и жизнерадостной.
        На секунду, словно сквозь толщу прозрачной воды, проступил облик молодой улыбающейся девушки, и Меир успела разглядеть, какой Кэролайн была в молодости. Ей показалось, что она где-то уже видела ее.
        — Ох, Аруна, перестань. Я рада возможности поговорить с новым человеком. Мне очень скучно. Как вас зовут, не напомните? Боюсь, у меня с памятью совсем плохо.
        — Меир.
        — Откуда вы?
        — Из Уэльса.
        Кэролайн наклонила седую голову, словно пытаясь заглянуть под полог только ей видимого тумана:
        — Валлийка, значит…
        — Миссис Боуэн, может, вы помните события сороковых годов? Мои бабушка и дедушка по материнской линии в то время работали в пресвитерианской миссии, и я очень хочу узнать об их судьбе. Понимаю, прошло много времени, но, может, вы знаете что-то о них?
        Миссис Боуэн подняла голову с таким видом, словно туман в ее голове на секунду развеялся и она вспомнила что-то очень хорошее.
        — А как их звали? Где они жили? Я была в Шринагаре в 1940 и 1941 годах. Тяжелое время было, но вы и так это знаете. Мой муж был офицером индийской армии. Он участвовал в обороне Сингапура. Тогда погибло много смелых мужчин.
        — Ваш муж тоже погиб?
        Аруна сделала шаг из угла комнаты. Кэролайн повернулась лицом в ее сторону, попыталась что-нибудь разглядеть бесцветными, почти ослепшими глазами.
        — Ральф? Нет. Он был очень смелым, он победил. Мне жаль, дорогая, я не знаю никого по имени… Кстати, как звали вашу бабушку? Аруна, бокал нашей гостьи пуст. Аруна, куда ты ушла?
        — Спасибо, думаю, мне не стоит злоупотреблять вашим гостеприимством. — Меир потянулась за своим рюкзаком — пора было уходить.
        Кэролайн заволновалась:
        — Пожалуйста, останьтесь! Мне редко удается поговорить с новым человеком.
        Меир стало не по себе. С Кэролайн Боуэн было что-то не так. Возможно, сказывался ее почтенный возраст, возможно, изоляция и необходимость долгими днями сидеть в четырех стенах.
        — Я не хочу утомлять вас.
        — Вы меня не утомляете. Знаете, у меня масса времени для отдыха. О чем мы говорили?
        — Вы рассказывали о войне и о вашем муже. С тех пор вы все время жили в Шринагаре?
        Аруна снова подала Меир знак, явно желая прекратить этот разговор. Кэролайн его тоже заметила и беспечно махнула рукой:
        — Нет. Когда мне исполнилось сорок пять, я вернулась в Англию, а Миртл с мужем остались тут. Многие тогда уехали, а они остались… После разделения все изменилось. Не стало старой Индии. А Кашмир… Ох, это очень грустная история. Аруна, ты не помнишь, каким тогда был Кашмир. Было очень весело. Такие чудесные времена! — Кэролайн закрыла глаза.
        Наверное, образы ее внутреннего взора были намного ярче, чем те, которыми снабжали ее слабые глаза.
        — Я много болела. Меня отправили в Англию, в дом для престарелых. К тому времени, когда я поправилась, вернее, когда они решили, что я поправилась, умер мой муж.
        «Они решили? — подумала Меир. — Интересно, кто это — они? Может быть…»
        — Дорогая, вы замужем?
        Меир улыбнулась:
        — Нет. У меня были парни, но еще ни с кем мы не доходили до точки, после которой брак стал бы необходимостью.
        Кэролайн была в восторге:
        — Вы очень смелая и независимая. Я завидую вам. Значит, вам не грозит участь стать вдовой!
        — Ну, если я так и не выйду замуж, то нет.
        — Это чудесно. Советую вам не менять своих убеждений и никогда не выходить замуж.
        Они обе рассмеялись. Снова Меир увидела лицо молодой Кэролайн и снова промелькнула мысль, что оно ей почему-то знакомо. Сейчас она почти ухватила эту мысль за хвост, но той вновь удалось юркнуть в дебри подсознания.
        — А что произошло потом? — спросила Меир.
        — Когда?
        — После смерти мужа.
        — О, вам это будет неинтересно. Страна, в которой я выросла, сильно отличается от теперешней Англии. К тому времени, когда я наконец поняла, чего хочу от жизни, Индия стала мне гораздо ближе, чем Англия. Поэтому я вернулась сюда и решила остаться здесь до конца своих дней. Мне удалось все устроить, хотя это и потребовало больших затрат.
        — Пора принимать лекарства, — сказала Аруна, беря со стола поднос.
        Почти пустая бутылка джина звякнула о тоже почти пустую бутылку тоника.
        Меир подумала, что Кэролайн живет на небольшую пенсию и здесь, в Индии, ее сбережений хватит на дольше, чем в родной Англии. Аруна вышла из комнаты. Меир взяла рюкзак и повязала голову платком из коричневой пашмины.
        — Мне пора.
        Едва она произнесла эти слова, в ее голове словно что-то щелкнуло. Она изумленно посмотрела на лицо пожилой женщины и почти в ту же секунду узнала ее. Она достала из рюкзака заветный сверток с шалью.
        — Но перед тем, как я уйду, можно вам показать кое-что? — Она встряхнула шаль, и та мягко легла на колени миссис Боуэн.
        В комнате стало очень тихо. Кэролайн взяла шаль в руки и поднесла к глазам, сжала в горсти мягкую шерсть, глубоко вдохнула легкий аромат индийских пряностей, который все еще хранила старая ткань, внимательно всмотрелась в цвета яркого кашмирского лета.
        Меир показалось, что пауза растянулась на целую вечность.
        — Откуда у вас эта вещь?
        — Шаль принадлежала моей покойной бабушке.
        Кэролайн тяжело вздохнула и прошептала:
        — Жаль, я не могу рассмотреть вас.
        Меир опустилась на колени рядом с пожилой женщиной. Чуткие пальцы Кэролайн исследовали ее щеки, подбородок, овал лица.
        — Вы из Уэльса, я правильно запомнила? — прошептала она.
        — Да. Мою бабушку звали Нерис Уоткинс. У меня есть фотография, на которой вы стоите рядом с ней. Судя по всему, она была сделана здесь, в Шринагаре.
        — Нерис была моей лучшей подругой. А это, — Кэролайн сжала в руках мягкую ткань, — шаль Захры. Ее приданое.
        В комнату зашла сиделка с подносом, уставленным лекарствами. Меир и Кэролайн замолчали. Каждая держала край яркой кашемировой шали, и со стороны могло показаться, что шаль соединила прошлое и настоящее.
        ГЛАВА 10
        Наступила зима. В первых числах декабря 1941 года японские войска вторглись на территорию Малайи. Несмотря на численное превосходство, индийская армия, защищавшая побережье, была разгромлена. Императорская армия продолжала продвигаться в сторону Сингапура, занятого войсками Коалиции. В тот же день японцы атаковали базу тихоокеанского флота военно-морских сил США в гавани Перл-Харбор.
        Европейская война достигла Азии. Америка впервые в своей истории объявила всеобщую мобилизацию. Далеко от Шринагара капитан Ральф Боуэн получил приказ вернуть одиннадцатую дивизию пехоты в Сембаванг и защитить расположенную там военно-морскую базу. В это же время Арчи МакМинн, инженер Индийских железнодорожных путей, надел долгожданную военную форму и приступил к выполнению боевого приказа. Поезда под его надзором должны были осуществлять поддержку войск в Малайе и вывозить раненых.
        По ту сторону Гималайского хребта преподобный Эван Уоткинс по велению совести проповедовал в полупустом зале пресвитерианской миссии, а вечера коротал в крошечной жилой комнате, слушая новости заграничной службы Би-би-си. Холод и осознание тщетности своих усилий делали его жизнь невыносимой, единственным утешением была мысль о том, что Нерис пребывает в относительном комфорте и безопасности в Кашмирской долине. Он скучал по дому в Лехе, по шуму и гаму, с какими дети носились по классной комнате, и даже по стряпне Дискит. Он смиренно молился, прося Бога о мужестве и стойкости духа, которые помогли бы ему пережить суровую зиму и выносить холодные, непонимающие взгляды местных жителей. Он молил Бога, чтобы скорее пришла весна и он смог встретиться с любимой женой.
        Для Нерис Шринагар обладал очарованием зимней сказки, неведомой для летних залетных птиц. Дым от бесчисленных очагов и костров поднимался в белые небеса, голые ветви деревьев охранялись бдительной стаей ворон, в промерзлой тишине звонко цокали копыта лошадок, запряженных в танга^[35]^. Однажды утром Нерис заметила корку льда на озере. Лед был похож на масляную пленку. На следующий день он превратился в блестящие твердые чешуйки, как у огромной змеи, а потом в монолитную глыбу. Камышницы и трясогузки расписывали припорошенный снегом лед узором из остроконечных следов. Гирлянды сосулек украшали резные карнизы. Пораженная этой красотой, Нерис спросила у Миртл:
        — Такое случается каждый год?
        — Кажется, каждую четвертую зиму. До войны мы устраивали на озере каток. А однажды резидент — нет, не этот, предыдущий — устроил ярмарку. Это еще до того, как я вышла замуж. Были маскарадные костюмы и оркестр, который играл для нас. На берегу реки мы жарили ягнят на огромных вертелах, а еще выносили мангалы с углями и каштанами прямо на лед. Лучший праздник в году! К нам даже приезжали гости из Дели и Джамму. — Она вздохнула, заскучав по давно минувшим дням блеска и роскоши. — В этот раз ничего такого не будет. Здесь нет ни души, и ничего не купишь — даже какая-нибудь мелочь либо закончилась, либо продается по карточкам.
        — Здесь есть я и Кэролайн, давай устроим свой праздник. Райнер нам поможет.
        — Было бы здорово! Мне нужно развлечься, — согласилась Миртл.
        Она налила себе еще джина, слегка разбавленного соком лайма. Райнер стал чаще захаживать в их дом на воде, он бывал у них почти так же часто, как и Кэролайн. Миртл была заинтригована знакомством с той частью общества Шринагара, с которой она раньше не контактировала, — эти люди никогда не заходили в клуб выкурить трубку и не появлялись в резиденции на вечеринках.
        На следующий день после налета на Перл-Харбор Райнер пригласил обеих дам к своему другу профессору, который устраивал прием. Нерис и Миртл имели счастье пить чай с женой профессора, дочерью музыканта и другими женщинами. Мужчины собрались в салоне. Они курили трубки, обсуждали политику и войну. Миртл не возражала против такой сегрегации, что удивило Нерис. Дамы были умными, забавными, разговорчивыми, в их компании было весело и интересно. Когда они вернулись в «Эдемские сады», Миртл призналась, что это был один из лучших вечеров в ее жизни. Она решила, что и Кэролайн нужно чаще бывать в свете, пока ее живот не слишком большой.
        Медленно тянулся декабрь. Почти каждый день они пили кофе в пустом зале клуба. У них даже появился свой столик в углу. Горстка завсегдатаев уже настолько привыкла к ним, что, проходя к бару и обратно к своим карточным столам, обязательно здоровались с ними. Выбираясь из домика на воде, женщины надевали все теплые одежды, которые были в доме, и выглядели как бесформенные и неуклюжие куклы из шерсти, овчины, пашмины и старого доброго твида. Довольно быстро Нерис пришла к выводу, что абсурдный план Миртл на самом деле не такой уж и абсурдный, скорее наоборот, он умный и дальновидный. Тем не менее Райнер вскоре заподозрил неладное. Он попросил Нерис объяснить, что происходит с миссис Боуэн и почему ей так полюбился фирен.
        — Фирен? — переспросила Нерис, изображая святую невинность.
        — Именно. Вчера вечером вы втроем изображали галеоны под парусами. Думаю, возникнут вопросы по поводу отопления. Разве дамы не должны являться в клуб в вечерних платьях?
        — Мне холодно.
        Она купила кангер^[36]^ и была этому очень рада. Лукообразный фаянсовый горшочек с углями делал живот похожим на живот беременной женщины. Нерис думала об этом с улыбкой. Каждое утро Маджид наполнял кангер горячими углями из печи и приносил его в ее спальню. Она обнимала кангер, прижимала его к себе и только после этого осмеливалась выбраться из-под одеяла и начать одеваться. Потом, закутавшись в сто одежек, спускалась в холодный салон, где Миртл уже хлопотала вокруг кофейника. На Миртл была шапочка из овчины с отворотами, закрывающими уши, и теплые перчатки с отрезанными кончиками пальцев, так что она могла их не снимать. В радиусе трех-четырех футов от печки еще можно было как-то существовать, но дальше простиралось царство льда.
        Райнер покачал головой, поднял руку и взъерошил рыжие волосы. Теперь они торчали в разные стороны, как грива льва.
        — Я рассказывал о четырех принципах магии? Если да — останови меня.
        — Нет, не рассказывал, — весело отозвалась Нерис.
        Они всегда общались вот так — легко, свободно и с оттенком флирта.
        — Хорошо. Итак, четыре принципа. — Он начал загибать пальцы. — Отвлечение внимания, имитация, ловкость и маскировка. Например, если показать аудитории кувшин с белой жидкостью и сказать, что он полон молока, тебе поверят, поскольку коллективный разум отказывается двигаться дальше и проверять информацию. И вот мне кажется, что вы, милые дамы, используете все эти принципы для своих целей. Как профессионал я восхищаюсь вашими умениями, но, будучи еще и вашим другом, чувствую, что вы что-то от меня скрываете. И это меня не радует.
        Жалобный тон и скорбное выражение лица Райнера заставили Нерис улыбнуться.
        — Это не моя тайна, поэтому я ничего не могу тебе рассказать.
        — Понял. Но как иллюзионист посоветую коллегам не переусердствовать с отвлечением внимания. Иногда это только привлекает его.
        — Спасибо за совет.
        В тот же вечер Нерис рассказала Миртл и Кэролайн о вопросах, которые задавал Райнер, и предложила попросить его о помощи. Кэролайн эта мысль не понравилась.
        — Ему можно доверять? — спросила она.
        Нерис сказала, что безоговорочно верит ему и считает его надежным и честным человеком. Миртл ее поддержала, но добавила кое-что от себя:
        — Райнер Стамм — сплошная загадка. Помните тех американцев, с которыми мы познакомились у него дома? — Разумеется, Нерис помнила. Миртл улыбнулась. — Один из них перебрал виски и заигрывал со мной.
        Об этом Нерис тоже не забыла.
        — Я думаю, он — шпион. И Райнер Стамм — тоже.
        Нерис удивленно посмотрела на нее:
        — Как думаешь, он за наших?
        Кэролайн не на шутку встревожилась:
        — Он ведь правда за нас? Не может же он работать на нацистов! Хотя он швейцарец…
        Миртл похлопала ее по руке:
        — Я думаю, милая, все шпионы должны подходить под это определение: «Я никогда бы не подумала, что он шпион». Но не переживай, я склонна доверять мистеру Стамму, и Нерис права: он может нам помочь.
        Женщины еще немного посовещались и приняли решение рассказать Райнеру правду.
        На следующий день, ближе к вечеру, Нерис пришла к Райнеру в гости. Миртл и Кэролайн участвовали в благотворительном аукционе — продавали вещи, сделанные своими руками. На вырученные деньги планировалось купить сладости и сигареты и отправить военным в Малайю. Миртл заявила, что ей и даром не нужны поделки из папье-маше и у нее нет друзей, которым можно было бы подарить стакан для ручек или кошмарное портмоне, поэтому с радостью освободит дом от таких бесполезных вещей. А если она сама получит нечто подобное на грядущее Рождество, то подождет, пока растает лед на озере, и вышвырнет этот хлам за борт. Кэролайн кивнула:
        — Я это запомню.
        Нерис и Миртл никак не могли понять, когда она говорит серьезно, а когда шутит.
        В комнате Райнера было холодно. На небе сияли стылые яркие звезды. Через незанавешенное окно ими можно было любоваться всю ночь. Они сидели на широком подоконнике и смотрели на черную реку и желтые огоньки в окнах домов на противоположном берегу. В проволочной клетке, висевшей под потолком, спала пара голубей. Райнер иногда использовал их во время представлений.
        — Кто отец? — спросил Райнер, внимательно выслушав Нерис.
        — Прости, на этот вопрос я должна ответить «не знаю».
        — Я могу сам догадаться?
        — Да. И, скорее всего, ты это сделаешь с первой попытки.
        Они замолчали. У Райнера внезапно испортилось настроение, он с грустью посмотрел на Нерис.
        — Я порядком соскучился по такому, — тихо сказал он. — Я не имею в виду скандалы…
        — Я понимаю, что ты имеешь в виду.
        Райнер наклонился ближе. Его ладони скользнули под плед, в который завернулась Нерис.
        — Ты теплая.
        — Правда? У меня очень хороший фирен. Мне даже не нужен кангер.
        — Это план Миртл? Я правильно понял?
        — Да. И мы все согласились с этим планом. Мы все трое можем быть беременны или никто из нас.
        — Ты не беспокоишься о своей репутации, Нерис?
        — Нет, — помолчав, ответила она.
        Ей действительно было безразлично, что о ней могут подумать в Шринагаре. Райнер наклонился еще ближе, его голова закрыла вид на холодные звезды.
        — Миссис Уоткинс, — прошептал он и поднес ее руку к своим губам.
        — Да?
        Райнер внимательно посмотрел ей в глаза. На Нерис еще никто и никогда не смотрел с таким вниманием и нежностью.
        — Нерис, ты понимаешь, что происходит между нами?
        — Конечно понимаю. Я ведь не Кэролайн Боуэн, — с нежностью ответила она.
        Неужели он думал, что она наивна, как овечка, а может быть, так же глупа? Райнер улыбнулся:
        — Нет. Ты в тысячу раз красивее, изысканнее и желаннее, чем миссис Боуэн.
        Они снова замолчали.
        Нерис ждала, пока ее пульс успокоится и она сможет слышать не только оглушительный стук сердца, но и потрескивание дров в камине, и скрип старых половиц. Она прекрасно понимала, что стоит перед непростой дилеммой: на одной чаше весов были желания, страсть, тоска, а на другой — нравственный долг и нежные чувства, которые она испытывала к мужу. Выбор был очевиден, и ее добродетель висела на волоске. Райнер предоставил ей возможность самой решать и распоряжаться своей судьбой. Свобода пьянила и представлялась даже более желанной, чем роман с привлекательным мужчиной. Она не понимала себя, чувствовала, что сбилась с верного пути, лишилась жизненных ориентиров и в итоге оказалась в столь неоднозначной ситуации. Она чувствовала себя гусеницей, которая слишком долго просидела в коконе и наконец была готова превратиться в бабочку. Нерис выпрямилась.
        — Думаю, мы оба понимаем, что происходит. — Она подняла рюмку из толстого зеленого стекла и попросила еще немного французского коньяка из фляги Райнера.
        В Шринагаре достойный алкоголь был большим дефицитом.
        Она плотнее закуталась в плед и прислонилась к теплой, но старой и изъеденной термитами деревянной панели. Коньяк приятной теплотой разливался по телу, в голове стало пусто.
        — Знаешь, — Нерис развеселилась, — люди считают, что ты шпион.
        — Правда?
        — Да. А ты — шпион?
        Райнер улыбнулся, ему действительно нравилась такая репутация.
        — Нет. Я — альпинист и фокусник.
        — В этом порядке?
        — Всегда в этом порядке. Я зарабатываю фокусами на жизнь, даю представления по всей Европе. На них приходят даже коронованные особы. Но мое сердце принадлежит горам. Я буду на вершине Нангапарбат, и мне наплевать, что по этому поводу думают британцы. И Мэтью будет со мной.
        Нерис представила заснеженные вершины, острые, как акульи зубы, скалы, опасные склоны, и ей стало страшно. Ее пугала сама мысль, что Райнер может повторить судьбу Мэтью.
        — Когда?
        Райнер в ответ улыбнулся. Ему нравилось то, что Нерис тревожится за него.
        — Когда появится такая возможность. Сейчас идет война, и у меня есть другие, более важные заботы. Я хочу помочь союзникам. Возможно, военным пригодятся мои знания, особенно в части умения маскироваться. Я предложил свои услуги британцам, но пока нет ответа. Похоже, они не воспринимают меня всерьез. — Он обвел рукой комнату, забитую коробками и блестящим реквизитом. — Наверное, дело в этом.
        — Они еще одумаются, — уверенно сказала Нерис.
        — Спасибо. Посмотрим, что будет дальше. Шринагар словно взял меня в плен, держит и никак не отпускает.
        Они молча смотрели на огни ночного города.
        — Мне нужна твоя помощь, — сказал Райнер.
        — Конечно, всегда можешь на меня рассчитывать.
        — Подожди, не соглашайся, пока не узнаешь, в чем дело. Ты можешь передумать. Понимаешь, я должен поддерживать хорошие отношения с твоим другом, мистером Фаншейвом…
        — Он мне не друг. Слишком разное положение в обществе, — возразила Нерис.
        — Мистер Фаншейв попросил меня устроить представление в резиденции на Рождество, так сказать, для поднятия боевого духа. Соберутся все военные, которые остались в штабе полка, и их семьи. А еще все сливки шринагарского общества. Ты понимаешь, я должен произвести впечатление.
        Нерис понимала.
        — Но чтобы представление получилось, мне нужна ассистентка. Девушка, желательно привлекательная и с экзотической внешностью. Таинственная мадам Мотылек, мисс Су Ли из Шанхая и тому подобное.
        — Любопытно. Но, Райнер, я никогда не была на сцене, и валлийки не очень-то экзотичны.
        — Ты невнимательна. Четыре принципа, помнишь? Отвлечение. Тебе нужно будет снять фирен. У меня есть прекрасный китайский халат и черная шляпка, а еще — маска. Очаровательно!
        — Ты распилишь меня пополам?
        Их взгляды встретились.
        — Я еще не придумал программу. Но это будет только начало. Я профессионал, поэтому приготовься к репетициям, долгим, изнуряющим репетициям. Миссис Уоткинс, ты готова к этому?
        — Готова, — выдохнула она.
        Потом она сообщила Райнеру, что Миртл скучает по изысканным вечеринкам, которые они посещали до войны. И он предложил устроить дебют Нерис на рождественской вечеринке. Нерис рассказала обо всем Миртл и Кэролайн перед поездкой в Дели. Они всем говорили, что поедут за рождественскими подарками, но на самом деле решили воспользоваться удачным предлогом и отвезти Кэролайн к врачу.
        — Ты выглядишь счастливой. — Миртл внимательно посмотрела на Нерис.
        — Да, так и есть.
        — Ты любишь его?
        Нерис, убедившись, что Кэролайн их не слышит, сказала:
        — Думаю, это не совсем правильно…
        — Ты уходишь от ответа. В любом случае повеселись. Мы с Кэролайн возвращаемся двадцать третьего.
        ***
        Поездка в Дели получилась неприятной. Поезд двигался ужасно медленно, сиденья были неудобными, а Кэролайн очень волновалась и то и дело плакала. Ее осмотрел врач-индус и в довольно резкой форме сообщил женщинам, что Кэролайн здорова и родит ребенка приблизительно через четырнадцать недель. Но больше здоровья пациентки его интересовал вопрос, почему дама — жена военного — не обратилась в военный госпиталь. Они быстро выскочили из кабинета гинеколога, Кэролайн заявила, что больше никогда и близко не подойдет к врачам. Но худшее случилось, когда они вышли на улицу. Кэролайн остановилась под колоннадой Коннот-Плейс, чтобы перевести дух. В Дели было гораздо теплее, чем в Шринагаре, поэтому она сняла фирен и осталась в просторном шелковом платье и шали. И в этот момент кто-то окликнул ее. Женщина вышла из машины и поспешила к Кэролайн и Миртл. Это была сестра жены майора, соседки Кэролайн.
        — Боже, Кэролайн, я так рада! Хорошо, что мы встретились. Не зайдете на чашку чаю? Может, вас подвезти?
        Кэролайн потом рассказала Нерис, что подпрыгнула на шесть дюймов, когда услышала свое имя. А еще она могла поклясться, что в тот момент держала руку на своем животе. Женщина была удивлена странной реакцией подруг. Миртл быстро нашлась: сказала, что заболела и ее вот-вот стошнит. Таким образом им удалось сбежать и затеряться в толпе.
        — Нас ждет водитель. Передавайте привет миссис Данкелей, — сказала Кэролайн на прощанье, — этой стерве, — добавила она тихо, чтобы услышала только Миртл.
        После возвращения Миртл поделилась с Нерис своими тревогами:
        — Вариант с Дели слишком опасен. Там много людей, которым, кроме сплетен, больше заняться нечем. Мы можем запереть Кэролайн в «Эдемских садах», но кто-нибудь обязательно увидит ее, и тогда за считаные минуты вся империя будет знать о ее беременности.
        Нерис согласилась.
        — Мы что-нибудь придумаем, — пообещала она.
        В канун Рождества две команды вышли на лед перед плавучим домом МакМиннов. Было очень холодно, на небе мерцали далекие звезды. Райнер предложил провести матч по крикету, и все поддержали его. Работники резиденции с энтузиазмом отнеслись к идее повеселиться перед рождественскими приемами.
        — Я всего лишь швейцарец, что я могу знать о командных видах спорта? — шутил Райнер.
        Костяк британской команды составили молодые дипломаты из резиденции и несколько офицеров, которые смогли остаться на Рождество дома. Капитаном команды был мистер Фаншейв. Шринагар представлял друг Райнера, профессор из университета Пандит, которому очень нравился крикет. Он возглавил впечатляющую команду из студентов-мусульман и индусов. Уикет-кипером был потрясающе красивый сикх. Биты и мячи принесли из резиденции. Игроки разминались короткими пробежками по полю. Многие надели форму для крикета поверх нескольких слоев теплой одежды и выглядели как толстяки, которые по ошибке надели детские вещи. Возникла проблема с установлением калиток на льду, но Райнер принес инструменты, с помощью которых на ледниках крепятся крюки для веревок. Он просверлил шесть аккуратных дырочек нужного диаметра и глубины. Время до начала поединка он убил, жонглируя мячами для крикета и яблоками. Яблоки Райнер купил у торговца, который незамедлительно появился возле игроков.
        Команда Шринагара выиграла жеребьевку и получила возможность первыми подать мяч.
        Мистер Фаншейв весело подмигнул Райнеру:
        — Так, мистер Стамм, с этого момента никаких трюков с мячами!
        — Разумеется, фокусы запланированы на завтра, сэр.
        Веранду «Эдемских садов» превратили в трибуну. Гости, укутавшись в пледы, сидели на стульях и в креслах, которые снесли со всего дома. Маджид и его помощники подавали гостям горячий грог, пакоры^[37]^ и сладкие пирожки. Под скептическими взглядами Маджида Нерис удалось испечь в духовке печенье, выкраивая краткие минуты между репетициями.
        — Как успехи в магическом искусстве? — поинтересовалась Миртл.
        — Пока все идет хорошо, но работа очень тяжелая, большое психическое и физическое напряжение. Нельзя допустить ни малейшей ошибки.
        — Мы все ожидаем потрясающего зрелища.
        Нерис скептически наморщила нос.
        На Райнере было белое пальто и «кошки» на ногах, и это сочетание было весьма странным. Он занял место судьи, достал маленький свисток, и по его команде начался матч.
        Поглазеть на игру собралась целая толпа местных жителей. По периметру поля расположились торговцы чаем и едой. Они принесли мангалы и развели под ними костры. Воздух наполнился ароматом мяса, специй и свежего хлеба. Мужчины толкались, чтобы лучше видеть поле. Вдоль берега прогуливались женщины в паранджах. Дети кричали и бегали вокруг, пока первый мяч не просвистел над их головами. Они испугались и разбежались в разные стороны. Мальчишки постарше бежали рядом с игроками и громкими криками приветствовали каждый удар по мячу.
        Друзья мистера Фаншейва и женщины из клуба уговорили возниц тонга выкатить повозки на лед. Укутавшись в меховые накидки, они сидели на скамьях тонга и аплодировали игрокам. Миссис Фаншейв восседала в большом плетеном кресле. Лошади уткнулись мордами в мешки с овсом, переминались с ноги на ногу и недовольно фыркали. Возницы искренне болели вместе со всеми и восторженно орали, когда один из игроков резиденции, блестящий бэтсмен, удачно завершил партию и заработал своей команде очки. На игроках было столько слоев теплой одежды, что они больше походили на пельмени с ножками, а не на спортсменов. Игроки и зрители с большой осторожностью передвигались по скользкому льду. Щеки Кэролайн пылали, конец носа и мочки ушей были ярко-розовыми.
        — Так весело! — поделилась она с Нерис.
        Зрители восхищенно охнули, когда мистер Фаншейв в великолепном прыжке поймал мяч. Филдел проехался животом по льду и триумфально поднял вверх руку. Несмотря на все старания, команда резиденции проигрывала студентам. Стороны договорились, что матч будет состоять из двенадцати оверов, поэтому бэтсмены то и дело рисковали, стараясь как можно быстрее заработать необходимые очки. Игроки по очереди мужественно выходили на лед, неся под мышками биты и надевая перчатки. А спустя три минуты они возвращались в плавучий дом и, проходя мимо миссис Фаншейв, делали вид, что снимают перед ней шляпу. Нерис плохо знала правила деревенского крикета, а вот остальные, включая Миртл и Кэролайн, были в курсе происходящего, смеялись и хлопали в ладоши. Очевидно, сокращенная программа и измененные правила казались им забавными.
        Маджид и его помощники продолжали разносить горячий грог и херес. Всякий раз, когда игрок покидал поле, зрители громко аплодировали и поднимали бокалы.
        — Как неспортивно! — морщила нос миссис Фаншейв.
        Дети то и дело выбегали на поле и пытались пролезть под калитками. Райнер постоянно отвлекался на них. В конце двенадцатого овера секретарь резиденции записал счет на доске, прислоненной к стене плавучего дома:
        Британская резиденция: 12 овер, 32 —8.
        В перерыве Маджид подал рождественский пирог и чай. Гости, продрогшие на морозе, с удовольствием пили горячий чай и алкогольные напитки. Атмосфера праздника стала еще более теплой.
        — Райнер, вы — гений! Прекрасная идея! — похвалила его Миртл.
        Нерис почувствовала, что эти слова очень обрадовали Райнера. Он улыбнулся дамам и вернулся к своим обязанностям на поле. Открывающий бэтсмен выбил первый мяч. Зрители тревожно загалдели. Мистер Фаншейв позволил себе легкую улыбку. Появился новый бэтсмен в белоснежных щитках на ногах. Это был профессор собственной персоной.
        Он медленно подошел к калитке, занял позицию и выбил «шестерку». Через три мяча он повторил успех. Даже Нерис подбежала ближе к краю поля, чтобы посмотреть на его игру.
        Солнце превратилось в плоский диск. В его неясном свете загадочно поблескивали сосульки на крышах. Миртл и Кэролайн стояли рядом. Нерис было легко и весело.
        Игра заканчивалась. Профессор выбил шесть «шестерок», и лес рук взметнулся вверх — его приветствовали так воодушевленно, будто он провозгласил независимость Кашмира. Игроки начали уходить с поля и собираться на веранде, их лица сияли. Продавцы быстро потушили свои мангалы и жаровни.
        — Мне просто повезло, — улыбнулся профессор своим болельщикам.
        — Отличная игра! — Мистер Фаншейв похлопал Райнера по плечу. В это время секретарь резиденции выводил мелом счет:
        Профессор Пран: 12 овер, 36 —1.
        — Мы должны сделать такие встречи регулярными. Отличный праздник, мистер Стамм! — заявил Фаншейв.
        Райнер поклонился. Нерис подумала, что теперь ему не долго ждать разрешения взойти на Нангапарбат. Маджид приготовил еще один поднос с напитками, но гости и игроки уже начали собираться домой. Все обнимались, жали друг другу руки и желали счастливого Рождества.
        — Как приятно видеть индусов, мусульман, христиан и сикхов вместе, мирно играющими в крикет! — сказала миссис Фаншейв, садясь в машину с флагами резиденции.
        — Если бы все религиозные разногласия решались с помощью крикета, мы жили бы в прекрасном и простом мире, простом, как она, — шепнул Райнер на ухо Нерис.
        Следующие несколько минут он оживленно беседовал с одним из игроков шринагарской команды, сикхом. Глаза Райнера блестели.
        — Пойдем со мной. — Он взял Нерис за руку и повел ее к берегу.
        Двое возниц вывели свои тонга на лед. Сикх лихо запрыгнул в повозку. Райнер подал Нерис руку и помог забраться во вторую тонга. Возницы взмахнули кнутами, лошади нервно забили копытами и тяжело задышали, выпуская из ртов облачка пара. Мужчина в тюбетейке встал между экипажами и поднял руки.
        — Что происходит? — спросила разволновавшаяся Нерис.
        Райнер беззаботно откинулся на спинку кожаного сиденья.
        — Небольшая гонка. Посмотри на нашу лошадь. Великолепный спринтер!
        — Что?
        Мужчина резко опустил руки. Возницы хлестнули лошадей, и те помчались с такой скоростью, что Нерис отбросило назад. Райнер обнял ее за талию.
        — Это гонка в оба конца. Сначала едем к одному берегу, потом — возвращаемся сюда.
        Лошади мчались галопом, из-под копыт вылетала мелкая ледяная крошка. Невероятной удачей было то, что ни один экипаж не перевернулся. Старые тонга жалобно скрипели. Они могли и не выдержать скорости. Нерис закрыла рот руками, ветер хлестал по щекам. Она не знала, кричать ей от восторга или плакать от страха. Райнер сел на самый край сиденья и громко потребовал не жалеть лошадей. Они быстро доехали до противоположного берега. Едва тонга замедлила ход, Райнер выпрыгнул на лед. Он бросился к берегу, схватил толстую сухую ветвь тутового дерева и быстро запрыгнул в тонга. Тонга с соперником, размахивающим своей веткой, мчалась им навстречу. Они неслись к плавучим домам, следуя указателям, которыми заранее разметили трассу. Адреналин бушевал в крови Нерис. В самый захватывающий момент она услышала громкий треск, словно кто-то выстрелил из пистолета. Потом она почувствовала сильный толчок. Глаза слезились от холода, но Нерис все же увидела огромную трещину, которая начала расходиться под копытами лошади и колесами тонга.
        — Быстрее! — закричал Райнер. Он наклонился вперед и ткнул возницу между лопаток. — Быстрее! Только так!
        Кнут со свистом рассек воздух. Лошадь помчалась галопом. Трещины быстро заполнялись темной водой, на поверхности льда образовались лужи. Соперники заметили опасность, и их тонга быстро отъехала в сторону, туда, где лед был толще. Райнер понимал: если они проскочат трещину, обязательно победят в гонке. К счастью, инстинкт заставил лошадь мчаться вперед на пределе физических возможностей. Ей было тяжело, голова моталась из стороны в сторону, но она продолжала нестись вперед. Через несколько секунд они очутились на безопасном участке, оставив позади зеркальную гладь холодной воды. Небольшая группа гостей, оставшаяся посмотреть на гонку, замерла в ужасе. Тонга Райнера остановилась перед ними, лошадь тяжело дышала, она широко расставила ноги и, опустив голову, пыталась лизнуть снег. Они победили. Райнер с улыбкой поднял над головой ветку, но никто ему не аплодировал — все были слишком напуганы. Миртл взяла Нерис за руку и помогла ей выбраться из тонга. Нерис дрожала и едва держалась на ногах.
        — Ты в порядке? Я очень испугалась, — прошептала Миртл.
        — Я тоже, — вздохнула Нерис.
        — Никакого риска не было. И мы победили! — сказал подошедший к ним Райнер.
        Он достал пачку банкнот и дал несколько вознице.
        Нерис похлопала лошадь по крупу и неспешно направилась к дому. Подъехал второй экипаж, Райнер, прощаясь, примирительно пожал руку своему недавнему сопернику.
        Когда Райнер вошел в гостиную, казавшуюся слишком тесной для такого широкоплечего мужчины, Миртл все еще прощалась с гостями перед домом. Нерис повернулась к нему, ее щеки пылали от гнева, но глаза сияли.
        — О чем ты только думал? Мы все могли утонуть!
        — Знаю, — шепотом произнес он. Райнер стоял так близко, что она ощущала его горячее дыхание. — Но мы не утонули. И тебе понравилось. Признайся, что это так. Сейчас ты чувствуешь себя живой. И жить тебе хочется гораздо сильнее, чем час, день назад! Ведь это так. Не притворяйся, не говори, что я неправ.
        Он был прав. Каждая клеточка ее тела кричала об этом. У Нерис подогнулись колени, она опустилась на яркие диванные подушки, воздух отказывался проникать в легкие, по затылку медленно стекала капелька пота. Только сейчас ей стало по-настоящему страшно. Но жизнь была прекрасна! Каждая бороздка на деревянной панели, каждая складка ткани были невыносимо и необъяснимо красивы. Она посмотрела на Райнера. Он обнял ее за плечи.
        — Видишь? Ты чувствуешь это. Ты не испугалась, не закричала, не упала в обморок. Тебе не нужен мужчина, который защищал бы и опекал тебя. Я знал это. У нас одна душа на двоих, я почувствовал это сразу, как только увидел тебя.
        На мгновение их губы соединились. По венам Нерис неслась тоска, ее сменил страх и наконец спокойствие и наслаждение. Треск ледяной корки на веранде и шум шагов Миртл заставили их отпрянуть друг от друга. Нерис старалась выровнять дыхание, Райнер сделал шаг назад.
        — Матч был интересным, как считаешь? — мягко спросил Райнер.
        — Если бы моя лучшая подруга утонула на моих глазах, я бы тебя убила, — резко ответила Миртл.
        — Но я не утонула, я даже ноги не промочила, — сказала Нерис.
        Райнер поклонился дамам:
        — Вынужден оставить вас. Нужно подготовиться к выступлению. Счастливого Рождества.
        Нерис проводила его до двери.
        — Мысленно повтори все действия, — потребовал Райнер. — Не должно быть никаких ошибок.
        — Я не подведу тебя! — отозвалась Нерис.
        Он внимательно посмотрел на нее, буквально раздевая взглядом.
        — Завтра, — сказал он, и было ясно, что он имел в виду не магическое шоу в резиденции.
        Нерис, прикрыв от солнца глаза, посмотрела ему вслед.
        — Завтра. Завтра, — повторила она. Нетерпение и желание снедали ее.
        Укутавшись в фирен, Миртл села в кресло возле камина.
        — Пожалуйста, не надо осуждать меня! — взмолилась Нерис.
        — Девочка моя, я не осуждаю тебя, — Миртл взмахнула рукой, в которой держала сигарету. — То, что я чувствую, — это зависть.
        — Ты сказала, что не хочешь видеть, как тонет твоя лучшая подруга. Я правильно тебя поняла?
        — Да.
        — Я твоя лучшая подруга?
        Миртл выпустила колечко сигаретного дыма:
        — Да.
        Нерис никогда не была ничьей лучшей подругой. Разумеется, она дружила с девочками в педагогическом колледже и на курсах, но прежде на ее жизненном пути не встречались такие люди, как Миртл МакМинн. Нерис подумала, что завтрашний день будет лучшим днем в ее жизни, но слова, которые она услышала от Миртл, уже стали лучшим подарком на Рождество.
        Утром Нерис, Кэролайн и Миртл, сопротивляясь порывам холодного ветра, направились к англиканской церкви. На деревянных скамьях сидели немногочисленные представители шринагарского клуба. Мистер Фаншейв прочитал краткую проповедь, а прихожане спели несколько песен. В церкви растопили камины, но все равно было очень холодно. Все пришли тепло одетыми, натянув на себя все, что нашли подходящего в гардеробе. Вернувшись в «Эдемские сады», подруги обменялись подарками и посидели за праздничным столом. Маджид постарался придать блюдам вид традиционных рождественских угощений, но эта затея вызвала у англичанок только улыбки. За ужином Миртл заявила, что впредь им необходимо действовать разумнее и решительнее, и предупредила: следующие три месяца будут самыми сложными. Кэролайн кивнула:
        — Мне непросто скрывать свое состояние от слуг.
        — Не позже Нового года ты должна переехать к Миртл, — сказала Нерис.
        — А как же ты?
        — Не волнуйся. В любом случае мне нужно подыскать небольшую квартиру. Как только сойдет снег, сюда приедет Эван. — Нерис сделала акцент на последней фразе. Она осознавала: завтра превратилось в сегодня.
        — Какой бы долгой ни была зима, весна все равно наступит. Интересно, как скоро закончится война? — задумчиво произнесла Кэролайн.
        — Думаю, скоро, — утешила ее Нерис.
        Они замолчали. У всех было чувство, будто они сидят в хрупкой скорлупе и в любой момент по ней могут пойти трещины, и неприятности, предвиденные и непредвиденные, хлынут в уютный домик на воде. Кэролайн положила руку на живот — ребенок начал толкаться. Не только их собственное будущее было под вопросом, но и судьба малыша. Молчание нарушила Миртл. Она взяла бутылку шампанского из ведерка с речным льдом.
        — Дорогие мои, это последняя бутылка хорошего вина во всем двадцать первом округе Кашмира. — Она наполнила бокалы. — Счастливого Рождества! Пусть у нас и наших близких все будет хорошо.
        Нерис и Кэролайн повторили за ней, но это был грустный тост.
        — Сегодня вечером у Нерис великий дебют, — напомнила Миртл после того, как они осушили бокалы.
        Нерис закрыла лицо ладонями. Она-то прекрасно помнила о предстоящем испытании. У подруг снова было хорошее настроение.
        Бальный зал резиденции преобразился: здесь стояла огромная украшенная елка. Жены военных, их дети, которым еще рано было уезжать в Англию учиться, их няни, сотрудники резиденции и почти все прихожане, которые присутствовали на утренней службе, сидели на стульчиках, обтянутых золотистой тканью. В зале царила атмосфера праздника, все ожидали чего-то чудесного.
        Нерис выглянула из-за самодельных кулис, которыми отгородили часть зала. За ними рабочие установили переносную сцену, которую привез с собой Райнер. У нее в животе порхали бабочки. В море лиц она отыскала лицо Кэролайн. На ней было черное вечернее платье и накидка с капюшоном, который украшала оторочка из горностая. Прекрасная вещь, как всегда, была позаимствована из гардероба Миртл. На самой Миртл было платье из темно-синего сатина с глубоким декольте.
        Мистер Фаншейв вышел на сцену и приготовился произнести приветственную речь, Нерис заняла свое место за кулисами. Она посмотрела на Райнера, который вышел на середину сцены и ждал, когда откроется занавес, чтобы начать представление. Он особо не следил за своей одеждой, но его сценический костюм был изыскан и чист, белый накрахмаленный галстук прекрасно сочетался с фраком. Нерис хотела послать ему воздушный поцелуй, который стал бы знаком их близких отношений и помог бы ей справиться с боязнью сцены, но Райнер стоял закрыв глаза, полностью погрузившись в свои мысли. «Альпинист и фокусник, всегда в таком порядке», — вспомнилось Нерис. И привлекательный мужчина.
        На сцене перед кулисами уже стоял распорядитель приемов. Словно настоящий конферансье из мюзик-холла, он объявил:
        — Дамы и господа, прошу любить и жаловать — мистер Райнер Стамм, всемирно известный иллюзионист!
        Двое рабочих потянули за канаты — кулисы плавно разошлись в стороны, и представление началось. В первом отделении Райнер продемонстрировал серию фокусов с кольцами, шарами, игральными картами и платками. Публика была довольна и поддерживала Райнера громкими аплодисментами. Затем пришло время Нерис. Райнер объявил, что сейчас к нему присоединится очаровательная мисс Су Линг, которая проделала долгий путь из Шанхая. Нерис, надев маску и поправив черную соломенную шляпку, прикрывавшую ее светлые волосы, ступила на сцену. В голове вертелась единственная мысль: не упасть бы в обморок от волнения. Она сложила руки перед собой, выпростав их из длинных рукавов китайского шелкового халата, и низко поклонилась публике, которая буквально взорвалась аплодисментами.
        Едва она вышла на сцену, страх моментально испарился. Она была спокойна и уверена в себе, и ей было очень весело. Они начали с трюков, в которых Нерис исполняла роли ассистентки — подавала кувшины с водой, подносила корзину с голубями, помогала в фокусе с манговым деревом: они посадили косточку и «волшебным» образом за несколько секунд (с помощью зеркал) вырастили настоящее дерево. Оно зацвело и принесло плоды. Мисс Су Линг собрала плоды манго и преподнесла их миссис Фаншейв, которая сидела в первом ряду. Во время выступления Нерис играла роль, которую придумал для нее Райнер. Она была дерзкой, иногда отказывалась выполнять поручения Райнера. Дети были в восторге.
        Наконец пришло время финального фокуса. Нерис была уверена, что все будет хорошо, все у нее получится. Это был фокус с волшебным ящиком. В этом фокусе успех полностью зависел от действий Нерис. Они так много репетировали, что Нерис с нетерпением ждала возможности продемонстрировать Райнеру свои умения и безупречно исполнить трюк. Смех и аплодисменты ласкали ее слух, она чувствовала себя прекрасной бабочкой, которая вылупилась из куколки невзрачной школьной учительницы и жены миссионера.
        Магический ящик представлял собой конструкцию из трех секций с дверцами, разрисованными серебристыми звездами и полумесяцами. Рабочие вынесли его на сцену. Увидев ящик, Нерис сделала вид, что испугалась, и попыталась убежать со сцены, но Райнер преградил ей путь и заставил подойти к ящику. Зрители возмутились и начали защищать мисс Су Линг, но тщетно. Ящик был достаточно просторным, чтобы она могла стоять в нем в полный рост. Райнер открыл дверцу и продемонстрировал, что ящик пуст. Нерис вошла внутрь, и он запер дверцу на ключ. Как только Нерис оказалась в плену, Райнер весело подмигнул зрителям, закурил сигарету, подошел к граммофону и выбрал пластинку. Это было «Болеро» Равеля. Они отрабатывали каждое движение Нерис под определенный такт музыки. Райнер потушил сигарету, подошел к ящику и привел его в горизонтальное положение, потом достал серебристый меч и ловко вонзил его между первой и второй секциями ящика. Публика ахнула. Он проделал то же самое, но теперь меч прошел между второй и третьей секциями.
        Лежа на спине на подвижной тележке, Нерис быстро перемещалась в определенную точку, избегая лезвий. Она услышала испуганный голос ребенка:
        — Мамочка, китайская леди погибнет!
        Все засмеялись.
        Все, что ей нужно было делать, — это быстро перемещаться между тремя тайными дверцами и поочередно просовывать то руку, то ногу в соответствующее отделение ящика. Нужно было отодвигать легкую тележку на колесиках, чтобы незаметно перебираться в то или иное место. Райнер быстро перемещал сегменты, и Нерис в строго определенный момент должна была оказываться в нужном месте. Несколько раз за выступление Райнер откроет дверцу верхнего сегмента и покажет зрителям ее лицо. Потом ее голова окажется на месте живота и ног, а ноги в бальных туфлях — на месте головы. На репетициях все отлично получалось.
        Нерис начала скользить, но вместо плавного движения она почувствовала рывок. Тележка застряла. Сначала она растерялась, но потом втянула живот и под крещендо из «Болеро» проползла на место, над которым Райнер должен был открыть дверцу. Публика увидела ее улыбающееся лицо. Зрители аплодировали и смеялись.
        Теперь вниз, но сломанная тележка мешала ее отчаянным попыткам. Она буквально перетекала из одного отсека в другой, в панике забывая о правильной последовательности движений. Настал ужасный момент, когда она отстала от движений ящиков, Райнер открыл дверцу, но там никого не оказалось. Нерис, наконец сделав глоток свежего воздуха, замерла.
        — Боже мой! — выкрикнул Райнер.
        Зрители рассмеялись. Он захлопнул дверцу. Нерис удалось собраться с силами и правильно расположить усеянные синяками руки и ноги. Райнер два раза постучал по ящику, открыл дверцу, и на этот раз Нерис была на месте. Она задыхалась от пыли, балетная туфелька слетела с ноги. Самым неприятным было то, что, выкручиваясь в тесном ящике, Нерис напоролась на гвоздь. Он разорвал рукав китайского халата и впился в руку. Райнер закрыл дверцу. Проглотив крик боли, она снова перебралась через сломанную тележку и заняла правильную позу в трех коробках, которые Райнер вернул в изначальную позицию. С последним тактом Нерис услышала звук поворачиваемого ключа — значит, сейчас Райнер откроет дверцу. Нерис сделала глубокий вздох и изобразила улыбку. В этот момент дверца открылась.
        — Она собралась! — выкрикнул все тот же ребенок.
        Райнер взял Нерис за руку, и они подошли к краю сцены, чтобы поклониться публике. Нерис улыбалась, прижимая вторую руку к туловищу. Она чувствовала, как рукав пропитывается кровью. Наконец под одобрительный гул и несмолкаемые аплодисменты опустился занавес. Райнер тут же набросился на Нерис:
        — Что, черт возьми, ты вытворяла? Ты чуть не испортила трюк!
        — Чуть не испортила? У чертовой тележки оторвалось колесо! Я едва не погибла из-за твоих тупых фокусов!
        Нерис было больно и обидно. Она замахнулась здоровой рукой, но Райнер успел перехватить ее запястье и уберечься от звонкой пощечины.
        — Ты дерешься, как дикая кошка. И умеешь ругаться! — Он улыбнулся. Ему понравилась эта неожиданная сторона натуры Нерис.
        — Я не смогла отодвинуть тележку, я оказалась в ловушке, мне пришлось ползти на животе, и я поцарапала руку, и…
        Его улыбка моментально сменилась обеспокоенным выражением.
        — Покажи мне.
        Несколько капель крови упали на сцену, рукав тоже был в крови. Райнер осторожно сдвинул ткань и осмотрел рану. Вздохнув, он произнес:
        — Мне очень жаль, прости. Вот… — Он достал платок и туго перевязал рану.
        Затем, обращаясь к стоящему рядом рабочему, сказал, что миссис Уоткинс ранена и должна как можно быстрее попасть к врачу. Подняв на руки, он на глазах у изумленных зрителей понес ее в сторону гардероба, где висел ее фирен. Райнер укутал Нерис в него.
        — Я могу идти, — запротестовала Нерис, но Райнер уже нес ее на руках по заснеженной улице, немного покачиваясь от усилий.
        — Разве ты не хочешь, чтобы тебя похитили? — выдохнул он.
        — Ты не можешь меня похитить. У меня свободный дух, я женщина, которой не нужен защитник, помнишь? — подтрунивала Нерис.
        Она извивалась в сильных руках Райнера. К сожалению, ночные улицы не были безлюдны, прохожие с удивлением смотрели на странную пару. Но в этот момент Райнер заметил в переулке тонга. Во второй раз за этот день они оказались под полотняным навесом повозки, и лошадь снова галопом понеслась вперед.
        ***
        Как всегда, в комнате над рекой было очень холодно.
        — Сними это, — потребовал он.
        Она расстегнула китайский халат и позволила ему упасть к ногам. Райнер поцеловал ее обнаженные плечи, потом укутал в теплую шаль из пашмины. Приподнял ее подбородок и нежно поцеловал в губы. Прижал к себе так, словно она была бестелесной.
        — Ты настоящий волшебник, — пробормотала она. Невыносимо трудно было разорвать объятия.
        — Подожди, посиди тут. Позволь мне обработать рану на руке.
        Он принес миску с водой и чистую тряпочку, осмотрел рану и тщательно промыл ее. Простая царапина, но нельзя было допустить заражения. Потом он обработал кожу вокруг раны йодом. Нерис зашипела от боли и тихо выругалась. Райнер быстро перебинтовал руку и дал Нерис стаканчик с коньяком.
        — Спасибо, благодаря тебе спасен мой реквизит, — торжественно заявил Райнер.
        — Я молодец, правда?
        — Конечно. Наверное, рабочие, когда переносили вещи, сломали в тележке колесо.
        — Ты тоже не растерялся, когда увидел, что я не махнула тебе рукой из ящика. Всем очень понравилось, я слышала, как они аплодировали.
        Райнер улыбнулся и чокнулся с ней. Она заметила на его лице несколько пятнышек, оставленных солнцем.
        — Мы с тобой прекрасная команда, — сказал он.
        Затем осторожно взял ее руки и помог встать на ноги. Они посмотрели друг другу в глаза.
        — Думаю, сейчас самый подходящий момент. Как считаешь? — спросил он.
        Нерис опустила голову.
        Он был ей близким другом, она доверяла ему, а сейчас они были близки как никогда. Она больше не могла противостоять своему желанию. Все терзания, все вопросы, которыми она задавалась, все неразрешенные нравственные проблемы внезапно отошли на второй план. Она чувствовала себя женщиной. Остро, почти как животное во время течки. Она больше не думала, какой выбор сделать, не радовалась тому, что Райнер оставил за ней последнее слово. Она желала его. То, что происходило между ними, было неотвратимо. Он поднял ее на руки и понес к кровати, потом плотно задернул шторы. Комната погрузилась в полумрак.
        — Представь, что сегодня ночью в этом мире остались только мы вдвоем.
        Он стал перед ней на колени и помог избавиться от одежды. Она помогала ему, ее реакция — откровенная и страстная — удивила его. Наконец он прошептал:
        — Ты позволишь?
        Она позволила. Она позволила бы ему все, о чем бы он ни попросил. Она могла бы и не выучить этот язык, не найти нужных слов, чтобы выразить свои желания, и тогда счастье, которое она испытывала сейчас, могло бы остаться где-то на дне ящика с реквизитом фокусника. Позже, засыпая, она в полудреме увидела своего мужа. Он, как всегда, стоял в сторонке, застенчиво потупив взгляд, невинный и… очень грустный. Она почувствовала прилив нежности к нему и укол совести за то, что только что сделала. Но она ни о чем не жалела. И, наверное, никогда не пожалеет. Райнер уже спал, заключив ее в нежные теплые объятия. Слушая его размеренное дыхание, она тоже крепко уснула.
        Сквозь сон она услышала какой-то шум. Нерис начала просыпаться, ей показалось, что кто-то довольно долго стучит в дверь и кричит на улице. Рука Райнера лежала у нее на груди, Нерис повернулась, высвобождаясь из его объятий, и отодвинула полог балдахина. Было очень рано — за окном только начинало светать.
        Кто-то стучал в дверь. Кажется, ребенок — с улицы доносился тонкий детский голосок. Одежда Нерис была разбросана по всей комнате. Она попыталась встать, но запуталась в простынях. Где-то на спинке кресла лежал темно-красный халат.
        — Райнер, проснись! — Она толкнула его в мускулистое плечо. Он открыл глаза. — Слышишь, внизу кто-то есть.
        Райнер быстро встал и начал одеваться.
        — Подожди тут, — бросил он, но Нерис не послушалась. Набросив на плечи одеяло, она побежала за ним к двери. Рука все еще ныла, но она моментально забыла о боли, увидев на пороге маленькую девочку — дочь прядильщицы. Слезы оставили на грязном личике светлые бороздки. Девочка сжала кулаки и несколько раз ударила ими по ногам Райнера.
        — Что она говорит?
        — Ее мать больна. Она просит помочь и дать еды.
        Нерис нагнулась и взяла ребенка на руки. Девочка начала отбиваться, плеваться, бить Нерис. Она плакала и что-то кричала ей в лицо.
        — Скажи ей, что мы поможем. Что нам нужно одеться, — попросила она Райнера.
        Пока они в спешке натягивали одежду, девочка несколько раз пробежалась по комнатам дома, на ходу схватила фрукты со стола в гостиной и завернула их в свой платок. Ее отчаяние, ее горе, ее боль рвались наружу страшными рыданиями. Нерис испугалась, она не знала, как ей помочь.
        Девочка бежала впереди, Райнер и Нерис следовали за ней, перепрыгивая через кучки грязного снега. Они свернули в квартал бедняков, пробежали по заваленным мусором переулкам и наконец оказались на пороге лачуги прядильщицы. Маленький мальчик сидел на полу. Младенец притих у него на руках. В полутьме блестели полные страха глаза. Мать лежала на полу рядом с прялкой.
        Она была мертва.
        Девочка вцепилась в руку матери и закричала. Пронзительно, страшно, как кричат дикие животные. Бросилась на тело женщины.
        — Забери детей, — шепнул Райнер.
        Нерис обернулась. В комнате ничего не осталось, кроме прялки и кровати, заваленной тряпьем. Пропали даже шали. Нерис не плакала, она уверенно взяла самого младшего ребенка из рук брата и укутала в свой фирен. У малыша были холодные как лед ручки. Райнер помог ей оторвать затихшую девочку от остывающего тела матери. Она больше не плакала и вообще не издавала каких-либо звуков.
        — Отведи их ко мне домой. Я найду кого-то из начальства и сообщу о смерти женщины, потом приду к вам, — сказал он с каменным лицом.
        Нерис вывела детей из хижины. Она вскоре заплутала в лабиринте переулков, но была слишком зла, чтобы спрашивать дорогу у мужчин, сопровождавших их мрачными взглядами из теней домов. Девочка отказалась брать ее за руку. Она молча брела рядом, как маленький робот.
        Наконец они вышли к реке и вскоре уже были у дома Райнера. Нерис уложила малыша на кровать и укутала одеялом его худенькие плечи. Ребенок недовольно зашевелился и захныкал. Нерис взяла его на руки и, покачивая, начала ходить по комнате. Девочка подошла к окну. Она смотрела, как с неба срывается снег.
        Нерис нашла в кухне лепешку и тарелку с яблочным пюре. В отличие от большинства белых, живущих в Шринагаре, Райнер не держал слуг. Нерис сама вскипятила молоко на газовой горелке и поставила его на подоконник остывать. Пока молоко остывало, она решила покормить малыша хлебным мякишем и яблочным пюре. Девочка тоже не отказалась от еды, но, схватив кусок лепешки, отошла к окну.
        Когда вернулся Райнер, Нерис поила притихшего ребенка молоком. Райнер принес свежего хлеба и горшочек тушеного мяса с чечевицей. Еду тут же разложили по тарелкам. Девочка взяла свою порцию и снова встала у окна.
        — У нее была лихорадка. Проболела несколько дней, — наконец сказал Райнер.
        — Почему ей никто не помог?
        — Она из неприкасаемых. А может, все правда и она была с другим мужчиной. Я не знаю. Теперь никто не узнает.
        Нерис посмотрела на детей. Они мало чем походили на человеческих детенышей, скорее на маленькие резные фигурки. Нерис подумала о том, что за последние двадцать четыре часа много чего случилось, но еще больше ее ждет впереди. Ее собственные проблемы казались теперь неважными и далекими.
        — Что мы можем сделать для них? — прошептала она.
        Райнер нахмурился.
        — Отвезем обратно в деревню, в Канихаму, у них там есть родственники.
        ГЛАВА 11
        После Рождества Нерис и Райнер отвезли детей в Канихаму. Мальчик и девочка испуганно жались друг к другу за сиденьем грузовика, младенец плакал на руках у Нерис.
        Дед и прадед малышей вышли навстречу приезжим.
        — У нас очень мало денег, — пожаловался один из мужчин. — Мы не сможем прокормить столько голодных ртов.
        — Это дети твоей дочери. Она умерла. Если вы не заберете детей, они тоже умрут, — сказал Райнер.
        — Пусть женщина покоится с миром, — набожно прошептал старик.
        Его сын плотно сжал губы. Дети дрожали от холода. В конце концов подошла женщина и увела их в дом. Нерис никогда не забудет взгляд, которым одарила ее девочка, Фарида. Столько отчаяния и безмолвного укора было в нем! После смерти матери Фарида не произнесла ни слова. И этот взгляд был самым сильным проявлением ее эмоций. Все эти дни она молчала, смотрела в окно и поворачивалась к Нерис только затем, чтобы схватить еду — всю, до которой могла дотянуться. На братьев она тоже не обращала внимания.
        — Это же его дочь, кровь от крови, плоть от плоти! — прошептала возмущенная Нерис.
        — У них свои обычаи, не забывай, — ответил Райнер. — Женщина была опозорена. Отец отрекся от дочери.
        — Здесь нельзя оставлять детей. Давай заберем их в Шринагар. Я смогу позаботиться о них.
        — Нерис, нельзя отнимать у детей их культуру. Они принадлежат этому миру. Им не нужна благотворительность, ни твоя, ни Миртл, ни дам из шринагарского клуба. Я понимаю твои чувства, но не позволяй им возобладать над разумом.
        — Ты такой черствый! Я удивлена, — раздраженно произнесла Нерис.
        Проблема все же была решена — с помощью денег. Райнер дал четкие инструкции деревенским, как заботиться о детях. Когда они уезжали, Нерис плакала. Через три дня она попросила Райнера отвезти ее в Канихаму, чтобы убедиться, что с детьми все хорошо. Но увиденное не обрадовало их. Малыш был очень слабеньким, хотя о нем пообещала позаботиться кузина умершей женщины. Кузина сама недавно родила, но не спешила кормить чужого ребенка. Старший мальчик, Фейсал, плакал, забившись в угол, Фарида молчала и смотрела с горьким укором. Райнер и Нерис привезли с собой еду, одежду и колыбель для малыша. Жители деревни с удивлением и любопытством смотрели, как Райнер выгружает вещи из грузовика, словно он показывал один из своих фокусов. Нерис подумала, что для бедных людей внезапная материализация драгоценных продуктов и вещей действительно воспринималась как волшебство. Вещи и продовольствие быстро спрятали.
        — Они заберут все себе. — Нерис с недоверием посмотрела на угрюмые лица.
        В тисках зимы Канихама выглядела гораздо мрачнее, чем в лучах мягкого осеннего солнца.
        — Конечно заберут. Ты на их месте поступила бы иначе? Я хочу, чтобы они поняли: если дети будут жить в деревне, они получат еду и вещи, которых больше им неоткуда взять. Кто бы на самом деле ни съел эту пищу, кто бы ни спал на этих одеялах, в конечном итоге выиграют дети.
        Нерис отнеслась к его аргументам скептически, но другого плана пока не было. Райнер вышел на улицу покурить с мужчинами, Нерис осталась в компании женщин. Это были ткачихи, проводившие много времени за станками, и женщины, которые, похоже, выполняли всю остальную работу. Нерис кивнула и улыбнулась им. Женщины скромно опускали глаза и старались не привлекать к себе внимания.
        Фейсал перестал плакать — по-видимому, он обессилел. Нерис воспользовалась моментом и взяла его на руки. Через несколько минут он уснул. Нерис с умилением смотрела на его длинные темные ресницы. К ее удивлению, одна из женщин принесла деревянный табурет и пододвинула его к Нерис. Она поблагодарила женщину на кашмирском и села. Фарида даже не взглянула в ее сторону.
        Со своего места Нерис могла видеть, что происходит во дворе. Она заметила, что три дома из обожженного кирпича пустуют, — очевидно, жители в поисках работы отправились в город. Старый уклад деревенской жизни рушился, торговля шалями не приносила ощутимого дохода, но ткачам нужно было как-то кормить свои семьи. Райнер сказал, что несколько мастеров работают на крупных фабриках, открытых в последнее время в Кашмире. Они выпускали недорогие изделия из пашмины, составившие конкуренцию прекрасным шалям ручной работы, которые отнимали у мастеров слишком много времени и мало возвращали своим создателям.
        Фейсал застонал и дернул ножкой во сне — наверное, ему приснился плохой сон. Нерис не хотела оставлять его здесь и возвращаться в беспечный Шринагар. Она задумчиво посмотрела на пустующие дома. К тому времени как вернулся Райнер, она уже приняла решение. Райнер взял свободный табурет и сел рядом с Нерис. Женщины вернулись к работе, но постоянно поглядывали в их сторону.
        — Я останусь тут, с детьми. Они будут жить со своим народом, а я смогу следить за тем, чтобы у них было все необходимое. Возможно, я даже смогу обучить их английским песенкам, как своих учеников в Лехе, — сказала она.
        Райнер внимательно посмотрел на нее. Похоже, саму идею он одобрял, но у него были сомнения, сможет ли Нерис воплотить ее в жизнь.
        — Здесь не курорт. Как ты будешь выживать? Сама, без чьей-либо помощи?
        Нерис, вспомнив тяготы жизни в Лехе, путешествие через Манали и Гималаи с Арчи и Миртл, гордо вскинула подбородок.
        — Я справлюсь. «Эдемские сады» и крикет — это не та жизнь, к которой я привыкла. Было весело, но я не смогу жить так всю зиму. В любом случае мне нужно найти жилье и съехать из плавучего дома, потому что Кэролайн должна жить в более уединенном месте, чем военный городок. Я хотела подыскать комнату в Старом городе, недалеко от твоего дома, но если я останусь тут, смогу заняться своей работой и быть полезной. И я не буду одинока. Оглянись — в Канихаме полно народу!
        — Ты не знаешь кашмирского языка. Тут нет европейцев, нет дам из Британии. Даже жены миссионеров не живут в одиночестве в отдаленных индийских деревнях, так никто не делает.
        — Райнер, я способна обучаться. — В ее голосе прозвучал упрек.
        Он внимательно посмотрел на нее, а потом нежно прикоснулся к щеке:
        — Ты храбрая. Хорошо, Нерис, я обязательно тебе помогу. Давай начнем с того, что узнаем у главы деревни, сколько стоит снять дом.
        Переговоры были долгими и сложными, но в конце концов дом, а скорее большая лачуга, оказался в ее распоряжении. Нерис убедила Райнера, что сможет сделать его пригодным для жизни. Она передала главе деревни пачку рупий и пообещала вскоре вернуться в Канихаму с вещами.
        — Я вернусь через день. Обещаю, — шепнула она растерянному и сонному Фейсалу.
        Мальчик схватил ее за ногу. Фарида смотрела в сторону и делала вид, будто не замечает, что они уезжают. Деревенские жители собрались тесным кругом, чтобы проводить их. Нерис подумала, что одно дело, когда приезжаешь сюда на день в роли богатой туристки, которая может купить дорогую шаль, и совсем другое — когда планируешь прожить в их среде несколько месяцев. Местные наверняка будут стараться выжить ее. Когда «форд» Райнера проехал мимо расселины, в которой они устраивали пикник, уверенность Нерис пошла на убыль. Было бы гораздо комфортнее дождаться Эвана в цивилизованном и знакомом Шринагаре. Она напомнила себе, что в Лехе и Шиллонге она чувствовала себя простым дополнением к мужу, а сейчас ей придется самостоятельно организовывать работу и доказывать, что может быть полезной общине. И Эван одобрил бы ее решение остаться в Канихаме. Внезапно у нее возникло ощущение, что муж сейчас рядом с ней, хотя их разделяли тысячи миль.
        — Почему замолчала? — спросил Райнер, перекрикивая шум мотора.
        — Я думаю, — ответила Нерис.
        Они вернулись в дом над рекой, к кровати с балдахином.
        С Райнером физическая сторона любви оказалась именно такой, какой Нерис представляла ее себе, мучаясь от бессонницы в постели рядом с Эваном. Ее удивило, что два тела могут соединиться так просто, без смешных церемоний. Между ними не было ложной скромности, они не придумывали глупые знаки и зашифрованные вопросы. Интимная близость была частью повседневной жизни, а не каким-то священным ритуалом. Они могли предаваться страсти, а в следующую минуту обсуждать участие Америки в войне или меню на ужин. Райнер мог встать с постели и без одежды пройтись по комнате, принести Нерис тарелку с едой или подать воды, мог в любую минуту дня и ночи, когда ему захочется, запустить ласковые руки под ее одежду или поцеловать в чувствительное место за ухом.
        Нерис никак не могла привыкнуть к этой свободе после многочисленных запретов и непонятного чувства вины, которое не покидало Эвана во время близости. Но ей все нравилось. Странно, что интимная сторона жизни не позволила Нерис лучше узнать Райнера. Она изучила его тело, крепкие мускулы под теплой кожей, но ни долгие поцелуи, ни тесные объятия не помогли ей понять, каков на самом деле этот загадочный мужчина. Нерис считала, что у нее второй медовый месяц. Пока Райнер ухаживал за ней, она ожидала полного единения сердец, умов и тел. Это была ее романтическая мечта. Теперь они жадно изучали друг друга и приходили к выводу, что у них идеальная совместимость, но между ними была тайна, и эта тайна, словно коррозия, разъедала их доверительные взаимоотношения. Она вспомнила слова Райнера: «Я не могу долго оставаться на одном месте». Теперь она понимала смысл этого предупреждения. У нее было чувство, что Райнер может в любой момент забраться в один из своих волшебных ящиков и исчезнуть.
        Она попыталась объяснить Миртл и Кэролайн, что происходит между нею и Райнером.
        Миртл подошла, взяла ее лицо в свои ладони и заставила посмотреть в глаза.
        — Ты от него убегаешь? В этом смысл твоего безумного плана переехать в Канихаму?
        — Нет, мои планы никак не связаны с ним. Ты же знаешь, я хочу быть полезной, а здесь я не смогу никому помочь. Прости, но благотворительные распродажи и заседания комитетов совершенно бесполезны и не помогают решать проблемы людей. — Нерис понимала, что это был упрек Миртл и ее друзьям. Она немедленно пожалела о своих словах. — Прости.
        — Не извиняйся. Ты жена миссионера.
        «А теперь еще и любовница фокусника», — подумали обе.
        — Да, я жена миссионера, — сказала Нерис.
        Это было время всеобщей неуверенности и сомнений, поэтому никто не обращал внимания на путаницу в личной жизни. Миртл давно не получала известий от Арчи. Когда ее спрашивали о нем, отвечала, что муж пришлет письмо, когда сможет, и быстро меняла тему.
        — Ты такая смелая! — воскликнула Кэролайн, когда узнала о планах Нерис поселиться в Канихаме.
        Ее щеки стали пухлыми и розовыми, беременность сделала ее еще красивее и трогательнее. Она волновалась, постоянно находилась в напряжении — то из-за мальчика-слуги, который мог шпионить за ней, то из-за швеи, которая, наверное, догадалась о причинах изменений фигуры клиентки.
        — Что же мне делать? — плакала она.
        Миртл помогала Нерис собирать вещи, а Кэролайн сидела в кресле. В ее глазах блестели слезы, голос дрожал от страха. Миртл твердо сказала:
        — Ты переезжаешь ко мне. Маджид — надежный человек, мы с Райнером позаботимся о тебе, а Нерис будет всего в нескольких милях отсюда.
        От Ральфа Боуэна тоже не было никаких вестей. Его полк индийской армии теперь участвовал в битве за Сингапур. Нерис поймала себя на постыдной мысли, что всем было бы проще, если бы он погиб в бою. Миртл созналась, что ее тоже посещали подобные мысли.
        — Бог поможет всем нам, — вздохнула Миртл. — Надеюсь, ты не повторишь ошибок Кэролайн.
        — Не повторю, — успокоила ее Нерис. У нее в коробочке было покрытое тальком изделие, которое она регулярно использовала.
        — Отлично. Давай пойдем купим все необходимое для твоего дома, — сказала Миртл. Она сияла, предвкушая поход по магазинам.
        Первого января 1942 года Нерис переехала в Канихаму. В ее новом доме была одна большая комната, входная дверь вела прямо на площадь, свет проникал через единственное окошко. В дальней части дома была небольшая каморка.
        Жители деревни собрались посмотреть, как Райнер и Нерис разгружают грузовик, заносят в дом кровать, простыни и одеяла, запасы еды и одежду, кастрюли и ковры, огромные свертки плотной шерстяной ткани, которой они хотели оббить стены холодного дома. Райнер прибил карниз к старой балке и повесил шторы, раздобыл для Нерис маленькую стальную печь. Точно такая же печь стояла в кухне в Лехе. Благодаря деятельности моравских миссионеров подобные печи были в доме у каждого кашмирца.
        Райнер принес воду из колодца, Нерис тем временем застелила кровати и положила кангер между одеялами. Она привыкла носить его под фиреном и теперь, избавившись от своей ноши, чувствовала себя легкой и помолодевшей. Она зажгла керосиновую лампу и несколько свечей. Небольшая комнатка внезапно показалась ей уютной и теплой. Нерис услышала свист чайника на плите и грудной смех Райнера. Она улыбнулась — как приятно было слышать знакомые звуки! В комнате был только один стул, поэтому Райнер сел на пол, прислонившись спиной к стене. Они пили чай. Нерис нежно прикасалась к его темно-рыжим волосам. Они вместе создавали дом, но жить в нем будет она одна. Нерис смотрела на мерцающую свечу и думала, какой была бы ее жизнь, если бы они были женаты. Подумав, она пришла к выводу, что все было бы совершенно иначе, только любовь к Райнеру осталась бы неизменной.
        Райнер поймал ее руку.
        — Мне остаться с тобой? — прошептал он.
        Постель была расстелена, в доме все еще было холодно. Но Калимаха — не многолюдный Шринагар, это маленькая тихая деревня, и здесь ничто не остается незамеченным. Нерис вспомнила, что ей предстоит не один месяц жить среди простого люда.
        — Не нужно. — Она печально улыбнулась.
        — А ты приедешь в Шринагар?
        — При первой же возможности.
        Даже зимой фермеры и торговцы спускались в долину, и Нерис решила, что сможет заплатить им и приехать с ними в Шринагар.
        — Я буду часто приезжать с едой и вещами, — сказал Райнер.
        — А где ты будешь брать бензин?
        — У меня есть надежные контакты. — Он несколько раз постучал указательным пальцем по носу, намекая на то, что у него отличный деловой нюх.
        Нерис подумала, что он имеет в виду своих друзей из Америки. После Рождества они встречались несколько раз, но Нерис больше не задавала никаких вопросов.
        — Ты уверена, что справишься? Я могу оставить тут мою дорогую девочку?
        Его слова и забота тронули ее до глубины души. Нерис поцеловала его в макушку, он повернулся и крепко ее обнял.
        После ухода Райнера Нерис потушила все свечи, кроме одной. Она лежала в постели и смотрела на тени, исполнявшие загадочный танец на потолке. Не было слышно ни звука — только поскрипывание веток над крышей, — и она вдруг осознала, что счастлива. Нерис не вернулась бы в дом на озере, даже если бы могла.
        ***
        Медленно тянулись дни и недели. Уже в начале холодного января несколько раз она хотела все бросить и вернуться в Шринагар, но все же не делала этого. Она вела постоянную битву за еду, тепло, возможность спокойно спать и видеться с детьми. Малышей сначала сторонились, а потом их приняли в шумное племя детей, и они все вместе играли или спали, пока деревенские жители занимались работой. Со временем Фейсал перестал грустить. Он быстро понял, что за дверью Нерис его ждут еда, тепло, игры и даже музыка и танцы. Он приходил к ней так часто, как только мог, мальчик практически поселился у нее. Постепенно к ней начали приходить и другие дети. Они садились в кружок, Нерис рассказывала им сказки, пела песни, и все вместе они рисовали картинки. Иногда Райнер привозил детям цветные карандаши, бумагу, конфеты и цветные стеклянные шарики.
        А потом был замечательный день. Однажды в полдень, занимаясь своими делами, она заметила, что одна из женщин направляется к ее дому. Эта женщина продавала молоко, овощи, йогурт и позволяла Нерис собирать хворост для растопки рядом со своим домом. Как только Нерис заметила ее, женщина закрыла шалью лицо и попыталась уйти, но валлийка остановила ее и уговорила выпить чашку чаю. Они смогли поговорить, правда, вместо слов они в основном использовали жесты и улыбки. После этой встречи начали приходить другие женщины с детьми. К началу февраля Нерис удалось организовать небольшую классную комнату в соседнем пустующем доме. У нее почти ничего не было для обучения детей, гораздо меньше, чем было в Лехе, но ей хватало сил по нескольку часов в неделю развлекать малышей. Они сидели с удивленными мордашками, смеялись и хлопали в ладоши, но запоминали, что было на уроке, и если на следующий день Нерис пела им другую песню, дети протестовали и топали ножками.
        В деревне, расположенной на полпути между Кашмирской долиной и Канихамой, находилась школа, которую обычно посещали дети, но зимой родители не хотели отпускать детей так далеко и предпочитали, чтобы они оставались дома и помогали старшим. Иногда мальчиков отправляли учиться в медресе, но не все семьи могли позволить себе оплачивать обучение. Сначала к школе Нерис в деревне отнеслись с подозрением, но потом поддержали ее инициативу, и она стала частью общины.
        — Английский, — сказал Зафир, дед Фейсала. — Пожалуйста, научи детей английскому.
        К англичанам в Кашмире относились не очень хорошо, да и в сторону Индии посматривали косо, желая скорейшего отсоединения и независимости, но по-прежнему понимали, что знание языка открывает перед ребенком широкие перспективы. Нерис делала все, что могла. Дети послушно тянули за ней слова чужого языка — «нос», «рука», «шляпа» и так далее. Нерис вспомнила Лех и Эвана. Он одобрил бы ее поступок. Наконец-то.
        Только Фарида продолжала грустить. Иногда она появлялась на пороге школы, но вскоре срывалась и убегала, и ее не видели целый день.
        Райнер рассказывал Нерис новости о нападении японцев на Сингапур, о битвах в Ливийской пустыне, передавал приветы от Миртл и Кэролайн, а однажды предупредил, что вскоре уедет из Шринагара.
        — Куда ты поедешь? — спросила Нерис.
        — Я умею кое-что. Я тоже хочу быть полезным, — ответил он.
        Когда она не занималась детьми, то с удовольствием наблюдала за работой ткачей. На краю деревни, там, где ручей бежал между камнями и льдом, она обнаружила мастерскую красителей. Нерис смотрела, как нити опускают в медный чан с горячей краской, как белый пар уносится к бесцветным облакам. С помощью длинных палок красильщики вынимали мотки шерсти из чанов, проверяли качество и степень окрашивания. Чистая вода и натуральные красители давали уникальные цвета: нежно-розовый, голубой, желтый. Нерис не уставала восхищаться насыщенными цветами в мастерской ткачей. Мастера, работающие с шерстью, оказались более общительными, чем ткачи, которые просто отворачивались к своими бобинам, игнорируя ее присутствие. Красильщики быстро привыкли к ее визитам. Через некоторое время женщины решили показать ей, как работать за прялкой, но Нерис оказалась слишком неуклюжей. Все смеялись.
        За все это время шаль с павлиньими перьями стала длиннее на ладонь. Ее ткал молодой, худой как спичка мастер в красной тюбетейке. Он постоянно тер покрасневшие глаза и иногда, отдыхая от кропотливого труда, смотрел на белые горы вдали.
        Однажды утром, в середине февраля, Нерис проснулась не на рассвете, как обычно, а днем. Было поздно. Мальчик, который выпасал стадо коз, уже прошел мимо дома, она слышала звон колокольчиков на шеях животных и посвистывание пастуха. Стадо ушло на холмы. Ей не нужно было смотреть на часы. Время в деревне можно было определять по работе, которую выполняли в мастерских и на полях. Дни становились длиннее, морозы постепенно отступали, появилась надежда, что нескончаемую зиму когда-нибудь все же сменит весна. Мысль о весне заставляла ее сердце биться быстрее. Из окна ей было видно раскидистое дерево, которое росло в центре площади. Ей вспомнилось лето. Нерис разожгла огонь в печке, наполнила чайник водой и поставила его на плиту. Когда вода наконец вскипела, Нерис приготовила чай, села в кресло, завернулась в фирен и стала греть руки о чашку. Сейчас прибежит Фейсал. Стоило ей подумать о нем, как она услышала рядом с домом топот маленьких ножек, и в дверь настойчиво постучали. Маленький мальчик забежал в комнату и уселся возле теплой печки. Нерис торжественно пожелала ему доброго утра.
        — Доброе утро, — с гордостью ответил мальчик.
        Он быстро запоминал английские слова. За эти два месяца он стал выше и сильнее. Он больше не прятался, не жался по углам. В это утро он прибежал с мячом и, как всегда, стал многозначительно поглядывать на кашу и яйца.
        — Голодный? — спросила Нерис, показывая пальцем на рот.
        — Да, — ответил мальчик и вернулся к своей игре.
        Фейсал был хорошей компанией. Он был любопытным, любил играть, быстро запоминал все, чему его учили. Нерис скучала по Миртл и Кэролайн, Райнер тоже не баловал ее частыми визитами (из-за отсутствия бензина), но Нерис не жалела о том, что уехала из Шринагара. Успехи учеников убеждали ее в правильности принятого решения. Над рисовой кашей поднимался ароматный пар. Она дала Фейсалу ложку и посадила за стол.
        — Вкусно?
        — Вкусно, — улыбнулся он.
        Нерис начала есть. На улице, возле самого дома, громко разговаривали женщины, но Нерис все же расслышала шум машины. Ей не нужно было выглядывать в окно, чтобы убедиться, что едет «форд».
        — Машина! — сказал Фейсал.
        Нерис встала и поспешила на улицу. В кабине рядом с Райнером сидели Миртл и Кэролайн. Она подбежала к ним и наткнулась на предупреждающий взгляд Миртл. Кэролайн была бледная как мел. Райнер не улыбался.
        — Заходите, — пробормотала Нерис, понимая, что жители деревни наблюдают за ними.
        Нужно было прикрыть живот Кэролайн и быстро увести ее в дом. Нерис отправила Фейсала играть с остальными детьми.
        — Что случилось? — спросила она, едва за ними захлопнулась дверь.
        — Рави Сингх, — только и смогла сказать Кэролайн.
        Миртл рассказала все по порядку.
        Вчера они сидели в плавучем доме возле камина. Миртл читала, Кэролайн вязала комбинезон для малыша. Она была уверена, что родится мальчик, поэтому выбрала голубую шерсть. Маджид прибежал из кухни. Он всегда ходил очень медленно, поэтому Миртл сразу догадалась: что-то не так.
        — Что случилось, Маджид?
        — Лодка, — указал он на озеро.
        Лед сошел, вода в озере была серой. Прямо к ним двигалась частная моторная лодка, которой управлял мужчина в военной форме и шлеме. Маленькая кабина была занавешена, но они смогли рассмотреть ливреи слуг. Кэролайн охнула и прижала ладонь ко рту.
        — О боже! Что ему нужно?
        На Кэролайн был просторный шерстяной фирен — она не могла раскрыть свой секрет Маджиду, хотя он, скорее всего, давным-давно разобрался в ситуации. Она не знала, куда спрятаться. Все, что Кэролайн сообразила сделать, — так это спрятать вязание в сумку Миртл.
        — Возможно, мем-сагиб… — Маджид указал на лестницу, ведущую в спальню Кэролайн.
        — Да, быстро! — сказала Миртл. — Спрячься там и не издавай ни звука.
        Мотор лодки затих, лодочник ловко пришвартовался к ступеням плавучего дома. Едва Кэролайн спряталась в спальне, на дощатый настил ступил блистательный Рави Сингх. На нем был строгого кроя костюм для верховой езды, который подчеркивал его яркую красоту и аристократичность.
        Миртл поздоровалась с ним на веранде.
        — Добрый день, миссис МакМинн, — отозвался он.
        — Рави, вы же прекрасно знаете, что все зовут меня Миртл. Проходите. Я очень рада видеть вас, особенно в это хмурое утро. Что привело вас сюда? Может, выпьете чашку чаю? Или коктейль? О, уверена, вы не откажетесь от коктейля. Маджид! — Она хлопнула в ладоши.
        Мальчик поклонился и удалился.
        — Присаживайтесь, Рави. Мне не нравится, когда надо мной нависают.
        — Я пришел увидеть миссис Боуэн.
        Миртл удивленно округлила глаза:
        — Тогда вам нужно пойти в военный городок или в клуб. Мы часто встречаемся там за чашкой чая, но сегодня я слишком устала для светских встреч.
        Рави снял лайковые перчатки и с силой хлопнул ими о раскрытую ладонь.
        — Ее нет дома. Я думал, она тут, — резко сказал он и скользнул по фигуре Миртл сальным взглядом. — Я слышал кое-что…
        — Что вы слышали? — У Миртл был медовый голос.
        — Я не хочу это обсуждать.
        — Понятно, — вздохнула Миртл. — Мне жаль разочаровывать вас, Рави, но ее здесь нет. Может, она уехала? Я слышала, она говорила что-то про Дели. Снег уже сошел, а она так давно никуда не ездила. Нужно походить по магазинам, повидаться с друзьями, вы же понимаете? Ей так одиноко! Муж уехал. Зима выдалась мрачной и холодной. К тому же идет война. Вы согласны со мной?
        Маджид появился в комнате с подносом и ведерком со льдом.
        — Бокал джина? — Миртл щелкнула зажигалкой и раскурила сигарету с позолоченным кончиком.
        — Нет, спасибо. Пожалуйста, передайте миссис Боуэн, что она ничего не сможет скрыть от меня. Мою семью нельзя обмануть.
        — Если увижу — обязательно передам. Но, боюсь, для нее ваше послание будет не меньшей загадкой, чем для меня. Это какая-то игра? Можно мне подсказку?
        — Нет, миссис МакМинн, это не игра. — Его тон был холодным и пренебрежительным.
        — Всего хорошего.
        Маджид открыл перед ним дверь веранды, но Рави резко обернулся, заметив сумку с рукоделием и начатый голубой шерстяной комбинезон. Рави гневно сверкнул глазами.
        — Позвольте поздравить вас со счастливым событием.
        Миртл удалось сохранить невозмутимое выражение лица. Только брови взметнулись вверх. Она сделала вид, что не расслышала слов Рави.
        — Всего хорошего, — сказала она.
        Наконец-то Рави удалился. Через минуту от плавучего дома отчалила лодка. Оставляя за собой темный след, она унесла благородного кашмирца к противоположному берегу.
        Слушая рассказ подруги, Кэролайн положила руки на живот и скрючилась в кресле.
        — Думаю, это швея, или кухарка, или дворник. Они сплетничали с другими слугами, слухи дошли до Рави. Он будет искать меня, потому что бастард опозорит его семью!
        Миртл и Нерис переглянулись.
        — Перестань бояться Рави Сингха! — требовательным тоном сказала Миртл. — Он ничего не знает наверняка, для него это пустая болтовня. Шринагарские слуги тоже ничего толком не знают. Мы обратились к Райнеру, и он привез нас сюда.
        — Завтра мы уедем с первыми лучами солнца, — сказал Райнер.
        — Можно мне остаться здесь? — спросила Кэролайн. — Никто не поверит, что я продела такой путь, даже Рави.
        — Конечно можно, — ответила Нерис.
        Райнер подошел к камину и поворошил остывающие угли.
        — У Райнера есть другая идея, — сказала Миртл.
        Но Нерис напомнила, что, по ее подсчетам, до родов осталось меньше месяца. Что бы ни придумал Райнер, его план должен был это учитывать. Он не спеша управился с огнем, потом присел на корточки перед Нерис, улыбнулся ей теплой, полусонной улыбкой, от которой по ее коже пробежали мурашки.
        — На юго-западе есть дорога, она ведет из долины в Равалпинди, — сказал он. — В городе под названием Барамулла есть католический монастырь. Сестры открыли там маленький госпиталь, врач — француз, помогает ему жена. Нерис, если ты не возражаешь, вы с Кэролайн могли бы побыть там какое-то время. Рави вас не найдет. К тому же он сейчас в Дели.
        Нерис назвала один из принципов фокусника:
        — Имитация. Мы заметаем следы?
        — Совершенно верно. Если Кэролайн беременна, то она не полезет в горы — думаю, так будет рассуждать Рави. Мне нужно на пару дней отлучиться по работе. Потом я вернусь в Канихаму, мы заберем Кэролайн и отвезем ее к монашкам в Барамуллу. Она сможет спокойно родить там.
        Кэролайн сидела с опущенной головой, нервно мяла пальцами полу фирена.
        — Хорошая идея, но почему Кэролайн не может поехать туда прямо сейчас? — спросила Нерис.
        — Барамулла стоит на торговом пути, который ведет и на север, и на запад. Шпионы Рави Сингха могут быть где угодно. Кэролайн должна оставаться тут, в безопасности, как можно дольше.
        Кэролайн посмотрела на Нерис. В ее голубых глазах был страх.
        — Я не хочу, чтобы Рави Сингх нашел меня. Я боюсь его, — прошептала она.
        Из окна были видны несколько домов, поля и горы. Почти никто не приезжал в Канихаму, кроме торговцев, снабжавших деревенских жителей всем необходимым. Из Канихамы иногда выезжал Зафир с другими мужчинами. Они продавали шали на дороге, ведущей из деревни в город, иногда добирались до Шринагара.
        — Да, мы останемся здесь, — согласилась Нерис.
        Райнер кивнул.
        — Мне пора собираться. По дороге я заеду в Барамуллу и предупрежу, что скоро мы будем у них.
        — Ты уезжаешь прямо сейчас? — ахнула Нерис.
        Миртл, молчавшая с тех пор, как рассказала историю про Рави Сингха, извинилась и быстро выбежала на улицу за вещами Кэролайн. Райнер взял Нерис за руку, они вместе вышли из дома и направились к старому чинару. Райнер внимательно осмотрелся, даже заглянул в крону дерева, словно там мог притаиться вражеский агент.
        — Я должен выполнить кое-какую работу. Есть аэропорт — стратегически важная точка. Англичане и американцы попросили меня передвинуть его.
        — Передвинуть? Целый аэропорт? Разве это под силу одному человеку? — спросила Нерис.
        — Я буду не один, а с небольшой командой плотников и маляров. Это будет фокус, имитация с помощью фонарей, краски и прочего. Но прежде мне нужно взглянуть на местность с самолета. Благодаря моим навыкам японцы будут бомбить пустой участок, а не взлетную полосу с тридцатью истребителями. В Индии, да и во всей Азии не найдется специалиста, который мог бы провернуть такую операцию, на это способен настоящий волшебник, такой, как я.
        Она улыбнулась, хотя ей было грустно. Райнер всегда был уверен в своих силах, каким бы сложным ни представлялось задание.
        — Удачи, — только и сказала Нерис.
        Он поцеловал ей руку.
        — Я вернусь через две недели.
        Она хотела спросить: «Обещаешь?», но не решилась. Она стояла под деревом до тех пор, пока красный «форд» не скрылся из виду. Дома Миртл и Кэролайн распаковывали вещи и устанавливали вторую раскладную кровать. Места было мало. Кэролайн стояла, держа руки на пояснице, — уже несколько недель подряд у нее болела спина. Полы фирена едва сходились на животе.
        — Это трудно, я знаю, — с нежностью в голосе сказала Миртл Нерис. — С Райнером все будет хорошо.
        Нерис опустила голову.
        — Конечно. Давайте позавтракаем. Наверно, у вас не было времени поесть перед отъездом. У меня есть рисовая каша и яйца. Соседи уже испекли хлеб. Я отправлю Фейсала за ним. Тут пекут очень вкусный хлеб.
        Мальчишка уже крутился под окном — Нерис видела его макушку, которая маячила над подоконником.
        — Я взяла с собой спальный мешок, — сказала Миртл. — Хочу пожить у тебя несколько дней. Но потом мне нужно будет вернуться в Шринагар и показаться в женском комитете. Кстати, мы придумали историю, будто Кэролайн подхватила лихорадку и отправилась на юг вместе с моей двоюродной сестрой.
        — Конечно, ты можешь остаться. Будет весело, — улыбнулась Нерис.
        Благодаря присутствию Миртл и Кэролайн Канихама превратилась в прекрасное, солнечное место, а запущенный дом показался таким же замечательным, как и роскошные «Эдемские сады». В маленькой комнате подруги сидели за низким столиком. Фейсал, выполнив поручение Нерис, играл с мячом. Миртл взяла хлеб и моченое яблоко, но не ела.
        — Ты слышала последние новости? — спросила она у Нерис.
        Нерис обвела рукой пустую комнату. Для нее единственным источником информации был Райнер, а теперь еще и подруги.
        — Вчера Сингапур сдался. Город взят японцами.
        Кэролайн спокойно ела, отщипывая кусочки хлеба точными быстрыми движениями.
        Миртл добавила:
        — Говорят, много военных, выживших в боях и под бомбардировками, попало в плен к японцам. Сведения противоречивы.
        — Ральф жив. Я знаю, — сказала Кэролайн. Она выглядела спокойной, даже отстраненной.
        — Есть новости от Арчи? — тихо спросила Нерис.
        — Одно письмо. Он сейчас занят эвакуацией раненых из Малайи. Это… Можно представить, как нелегко ему приходится.
        Кэролайн положила руку на живот и задумчиво произнесла:
        — Ребенок все время пинается, как слон.
        Слабые солнечные лучи проникли сквозь пыльные стекла окна. Каждая думала о ребенке и страшном, непонятном мире, в который ему предстоит прийти. Два дня они провели вместе. Грелись возле печки, пили чай. Кэролайн вязала одежду для ребенка. Женщины часто играли с Фейсалом и его младшим братом. Малыш окреп и набрал вес. Фарида наблюдала за всем этим издалека, но если кто-то пытался подозвать ее, отворачивалась и убегала. Нерис и Миртл дважды ходили к деревенским женщинам пить чай. Оба раза они цепляли под фирен кангеры и выглядели как два круглых чайника на ножках. В мастерской Миртл долго рассматривала шаль с павлиньими перьями. Ткач свернул защитную ткань и любезно позволил полюбоваться работой. Темно-голубой и серебряный цвета напомнили ей мерцание зимнего озера, скованного льдом.
        — Прекрасная шаль, — признала Миртл, но отрицательно покачала головой, заметив проблеск надежды в глазах мастера. — У меня никогда не будет суммы, достаточной, чтобы купить ее. Если бы у меня были деньги, я бы обязательно купила, честно.
        На третье утро Миртл сказала, что возвращается в Шринагар — надо узнать свежие сплетни. Старик, снабжающий деревом плотников в Шринагаре, согласился подвезти ее на своей повозке. Так было надежнее, чем покупать билет на автобус. Миртл забралась на козлы, расправила складки фирена и удобнее пристроила горшок с углями.
        — Я буду счастлива, когда закончится эта «беременность», — проворчала Миртл.
        — Постарайся насладиться поездкой, — улыбнулась Нерис.
        — Жизнь — удивительное приключение. Пока Райнер вез нас сюда, я думала об Арчи, вспоминала о наших походах в горы и об охоте. Я полагала, что поступаю очень мужественно, сопровождая его, но сейчас понимаю, что мне не сравниться с тобой, Нерис Уоткинс.
        Они рассмеялись, хотя в их ситуации поводов для веселья было очень мало.
        — Я вернусь вместе с Райнером, — пообещала Миртл. — Мы поедем в Барамуллу и родим нашего ребенка.
        — Да. Через две недели, — сказала Нерис и отошла от повозки.
        Миртл уехала.
        Дни тянулись очень медленно. Чтобы удовлетворить любопытство местных жителей относительно новой соседки, Нерис, используя жесты и простые слова на кашмирском языке, объяснила, что муж Кэролайн сейчас на войне, а она скоро поедет в больницу рожать ребенка. Люди пожимали плечами и больше не докучали расспросами. В Канихаме женщины рожали в своем доме за занавеской.
        Кэролайн часто наблюдала за детьми, которые приходили поиграть с Нерис. Иногда она пела вместе с ними песни или что-нибудь рисовала для Фейсала — дерево, овечку, цветочек, но чаще всего сидела в кресле, обхватив руками живот. Сквозь натянутую кожу живота можно было увидеть маленькие пятки. Нерис вспомнила, что подобную картину видела в Шиллонге, когда помогала женщинам на поздних сроках беременности. Их кровати стояли рядом. Нерис с тревогой прислушивалась к дыханию Кэролайн, которая спала неспокойно, часто ворочалась — ей мешал большой живот. Нерис оставила зажженной свечу и наблюдала за пляской теней на потолке. Мысли о собственном ребенке, которого она потеряла, уже не были такими горькими. Несколько раз у Нерис случалось обморожение и легкая простуда — естественные последствия сурового климата Канихамы, — но особых проблем со здоровьем у нее не было. К тому же Райнер открыл ей много нового о ее собственном теле. Забыв на время о своих проблемах, она сосредоточилась на нуждах Кэролайн.
        Две недели пролетели незаметно, Райнер так и не появился. Какие джунгли его поглотили? Что он делал, где пропадал? Ведь он же не солдат! Похоже, он решился проделать фокус с исчезновением, о котором так часто рассказывал. Нерис терзали страх и беспокойство, от мрачных мыслей сжималось сердце.
        — Когда они приедут? — постоянно спрашивала Кэролайн.
        — Не волнуйся, — успокаивала ее Нерис.
        В Канихаму почту приносили раз в неделю. В очередной раз почтальон принес письмо от Миртл и остался стоять на пороге, наверное, рассчитывая узнать о содержимом письма. Нерис дала ему несколько монет, и он отошел в сторонку. Миртл писала:
        «Никто не знает, где Райнер. О нем ничего не слышно. Он просто исчез. Хочешь, я сама приеду в Канихаму? Чем я могу помочь вам?»
        Нерис написала ответ:
        «Он приедет. Оставайся в Шринагаре. Будь нашими глазами и ушами. У нас с Кэролайн все хорошо».
        В эту ночь Нерис долго не могла уснуть и размышляла о том, как им лучше поступить. Возможности у них были весьма ограничены. Они могли нанять в Шринагаре машину с водителем, который не был бы связан с семьей Рави Сингха и не знал бы Кэролайн. Машина отвезла бы их в Барамуллу. Но для беременной женщины поездка с незнакомым водителем могла быть очень опасной. Нерис доверяла только Райнеру и его красному «форду». Можно было вернуться в Шринагар и обратиться в военный госпиталь, но это свело бы на нет все их усилия. Или же они могли остаться в деревне. После бессонной ночи Нерис решила поговорить с деревенскими женщинами и выяснить несколько важных вопросов. В конце концов ее подвели к старухе в белом платке, которая сидела на пороге своей лачуги и курила трубку. Это была повитуха. Она выслушала Нерис и первым делом попросила денег. Нерис жестами показала, что сейчас денег у нее нет. Ребенок, а деньги потом. Старуха рассмеялась, обнажив ряд почерневших зубов. Нерис повитуха понравилась, они пожали друг другу руки. Вернувшись в свой маленький дом, Нерис убедила Кэролайн раздеться и позволить осмотреть
себя. Когда Нерис прикоснулась к ее животу, Кэролайн вскрикнула и широко открыла глаза.
        — Ты много детей приняла? — прерывисто дыша, спросила она.
        — Достаточно, — ответила Нерис.
        Положение ребенка, похоже, было правильным. Если ничего не изменится, роды пройдут без осложнений. В противном случае… «Пожалуйста, Райнер! — мысленно взмолилась она. — Ради бога, приезжай, пока не поздно!»
        Это был солнечный денек, даже чувствовалось легкое дуновение теплого ветерка. Нерис собрала простыни и полотенца, чтобы отнести их к ручью, в мастерскую красильщиков. Она попросила мужчин наполнить медный чан водой и нагреть ее. Она долго вываривала постельное белье, потом развешивала его на веревках, натянутых вдоль берега. Белье сохло на ветру между ярких мотков пряжи.
        Кэролайн все время жаловалась на боль в спине. Нерис наполняла свой кангер углями и подсовывала под ноющую поясницу подруги. Наступал вечер, Нерис вновь зажигала свечи. Райнер, где же ты? Она запрещала себе думать о том, что его могли взять в плен или что он ранен и сейчас мучается где-нибудь в безлюдной местности.
        В полночь Кэролайн внезапно встала с кровати. Она подошла к окну и, хватаясь за подоконник, неуклюже села на пол и закричала от боли.
        — Что случилось? — Нерис через мгновение была на ногах.
        — Началось.
        — Все хорошо. Все будет хорошо. — Нерис зажгла свечу и подбросила полено в печку.
        Кэролайн лежала на матрасе, согнув ноги в коленях. Она явно была напугана, лоб покрыла испарина.
        — Не бросай меня! — прокричала она, увидев, что Нерис надевает фирен.
        — Я вернусь через пять минут. Нужно позвать повитуху. Постарайся расслабиться.
        Старушка спала в своей лачуге. Нерис тихо постучала в покосившуюся дверь.
        — Пойдемте! — взмолилась она.
        Повитуха что-то пробормотала себе под нос и нехотя начала натягивать потертый фирен. Она взяла с полки флягу, наполнила ее отваром из котелка, стоявшего на плите, и пошла следом за Нерис.
        Кэролайн кричала от боли и страха, пока повитуха осматривала ее. Закончив, старуха пожала плечами, показала пальцем на флягу, которую принесла с собой, и сложила руки ладонями вместе под щекой. Нерис поняла, что она хотела сказать: Кэролайн должна выпить травяной отвар, и у них есть еще масса времени, так что можно поспать.
        На рассвете Кэролайн начала кричать и извиваться на скомканных простынях. Схватки у нее стали частыми и болезненными. В перерывах между ними Нерис промокала ее лицо влажной губкой и поила подругу отваром повитухи.
        — Ты все делаешь правильно, — утешала ее Нерис. — Дыши. Старайся беречь силы.
        Ближе к полудню вернулась повитуха. Она жевала соленые орехи, сплевывая кожуру в кулак. Нерис заставила ее вымыть руки, прежде чем она приступила к осмотру Кэролайн.
        — Пусть это прекратится! — кричала роженица. — Боже, помоги мне!
        Повитуха выпрямилась, поправила платок на голове.
        — Хорошо, — сказала она по-английски, взяла полоску ткани из корзинки Нерис и перед следующей схваткой всунула свернутую ткань Кэролайн между зубов.
        Та впилась зубами в ткань. Повитуха прижала ухо к ее животу. Кэролайн снова закричала. Отошли воды. Нерис заглянула между ног Кэролайн и увидела головку младенца.
        — Ты можешь тужиться? — спросила Нерис.
        Звуки и запахи, сопровождающие появление новой жизни, вернули ее в родильное отделение в Шиллонге. Она успокоилась. Нерис объяснила Кэролайн, как правильно дышать между схватками, как тужиться, не расходуя силы на крик. Повитуха сидела на табурете между ног Кэролайн. Когда ребенок начал выходить, она умело обхватила пальцами крошечные скользкие плечики.
        — Еще один хороший толчок — и все, — успокоила Нерис подругу.
        Покрасневшее лицо Кэролайн было залито слезами, она перестала сжимать зубами ткань и взвыла. Ребенок появился на свет. У младенца были длинные ручки и ножки, тонкие черные волосы. Кэролайн родила здоровую девочку. Совместными усилиями повитуха и Нерис очистили дыхательные пути малышки. Они улыбнулись, услышав первый мяукающий звук, потом завернули ребенка в пашмину и положили на грудь Кэролайн, которая неподвижно лежала на простынях, закрыв глаза и дрожа от изнеможения.
        — Это девочка? — выдохнула она.
        — Да, и она прекрасна.
        Это было волшебство. Все женщины рожают одинаково, но каждый раз происходит новое чудо. Нерис поправила пеленку, из которой на секунду показалась розовая пяточка, и тихо помолилась за новую жизнь. Если бы здесь был Эван, он бы стал на колени и должным образом воздал хвалу Всевышнему. Но маленькой девочке достались только краткая молитва Нерис и невнятное бормотание мусульманки, которая помогла ей появиться на свет. Повитуха острым ножом перерезала пуповину.
        — Дай мне ребенка, — попросила Нерис.
        Кэролайн без возражений отдала ей младенца. Старуха сосредоточила свое внимание на матери, помогая ей полностью очиститься от последа. Нерис вспомнила, как в Шиллонге акушерка внимательно проверяла, не осталось ли что-либо внутри матери после родов, и с облегчением вздохнула, убедившись, что Кэролайн в руках опытной повитухи. Прижимая ребенка к сердцу, Нерис наклонилась над Кэролайн и осторожно погладила ее светлые, мокрые от пота волосы.
        — Ты молодец. Ты такая храбрая! — прошептала Нерис.
        — Нет, — всхлипнула Кэролайн.
        В дверь тихо поскреблись, кто-то вошел в комнату. В лучах солнца Нерис разглядела маленькую фигурку Фариды.
        — Привет, — удивленно сказала Нерис.
        Девочка бочком приблизилась к ней и потянула за край пеленки, в которую был укутан младенец. Нерис посмотрела на Кэролайн, но она лежала с закрытыми глазами и, похоже, начинала засыпать. Нерис присела, чтобы Фарида смогла посмотреть на новорожденного, но девочке этого было мало. Она ловко взяла младенца на руки и, скрестив ноги, села возле печки и начала тихо напевать песенку. Повитуха одобрительно кивнула.
        Фарида прикоснулась пальцем к щечке ребенка, и в этот момент Нерис поняла, что впервые видит, как Фарида улыбается. Нерис почувствовала себя лишней в этой трогательной сцене, поэтому занялась уборкой и поставила чайник на плиту. Повитуха закончила свою работу, Нерис и Фарида искупали малышку в жестяной ванне. Кэролайн по-прежнему лежала с закрытыми глазами. Женщины одели девочку в голубой комбинезон, после чего Фарида сразу же забрала ребенка. Наконец повитуха попросила заплатить ей. Нерис отсчитала банкноты и положила их в раскрытую ладонь, а потом предложила повитухе выпить чаю с медом и хлебом. Старуха согласилась, Фарида тоже взяла чашку. Губы Кэролайн припухли и потрескались. Нерис нанесла немного вазелина на трещинки и заставила ее выпить чаю и съесть немного хлеба.
        — Хочешь покормить девочку? — спросила Нерис.
        Кэролайн покачала головой.
        — Захра, — громко сказала Фарида.
        Они о чем-то посоветовались с повитухой. Потом Фарида, поправив пеленку, уверенно повторила:
        — Захра.
        — Ты придумала имя? — спросила Нерис.
        Кэролайн упоминала, что ее дедушку звали Чарльз. Они даже хотели назвать ребенка Линлитгоу в честь вице-короля или Джорджем в честь монарха, но никогда не обсуждали имена для девочки.
        — Захра — милое имя, — добавила Нерис.
        — Да, — согласилась Кэролайн. — Нерис, прости, я очень устала.
        — Еще бы. Отдыхай.
        «В любом случае нужно сообщить Миртл», — подумала Нерис.
        День уже подходил к концу. Малышка сладко спала в люльке, Фарида по-прежнему не отходила от нее ни на шаг. Ближе к вечеру к ним пришли деревенские женщины, среди них была бабушка Фариды. Она принесла большое блюдо, накрытое тканью. По комнате распространился приятный аромат. Женщины поставили на стол глиняные миски и разложили резные деревянные ложки. Затем они наполнили миски ароматным тахаром — рисом с куркумой — традиционным блюдом, которым и мусульмане, и индусы благодарили Бога за спасение и счастливое разрешение от бремени. Нерис и Кэролайн разделили трапезу с гостями.
        — Спасибо, — сказала Кэролайн. — Спасибо вам всем. Я думала, что умру, но мне повезло, что рядом оказались такие хорошие люди.
        Кто-то упомянул о мальчике, который вскоре должен был отправиться на работу в Шринагар, на швейную фабрику. Нерис написала записку и попросила передать ее Миртл. Когда все ушли, Нерис повторила попытку.
        — Хочешь подержать ее? — прошептала она Кэролайн. — У нее такие большие темные глаза!
        — Значит, она похожа на отца. Я не могу оставить ее. Я не могу быть ей матерью, я не буду даже думать о ней как о своем ребенке.
        Нерис погладила ее по руке. Если бы она оказалась на месте Кэролайн, никто не смог бы оторвать Захру от ее сердца. Нерис не рассталась бы с ребенком даже под страхом смерти. Наверное, учитывая обстоятельства, инстинкты подсказывали Кэролайн верный путь.
        В деревне была кормилица — женщина, которая помогла выходить младенца из Старого города. Нерис будет носить ребенка к ней. Скоро приедет Миртл, и они решат, что делать дальше.
        На следующий день в Канихаму приехала машина. Это был грузовик торговца. Мрачный водитель вышел из машины, открыл капот. Судя по всему, автомобиль с трудом перенес тяжелую дорогу и нуждался в ремонте. На пассажирском сиденье Нерис увидела Миртл. На ней был теплый фирен, без горшка с углями даже под толстой шерстяной тканью угадывалась стройная талия Миртл.
        — Я так рада тебя видеть! — Нерис обняла подругу.
        Миртл привезла сухое молоко и бутылочки для кормления, конфеты и несколько газет, в которых, к сожалению, не было никаких известий про их мужчин.
        — Все говорят только о зверствах японской армии в Сингапуре, военнопленных и резне в больнице. Проклятые япошки расстреляли всех пациентов и докторов. Дорогая, о наших «мелких» проблемах никто не говорит. Я видела соседку Кэролайн, сказала ей, что Кэролайн уже лучше, но мне показалось, что ей это совершенно неинтересно. Как дела у нашей мамочки?
        — Она устала физически, но быстро идет на поправку. А вот эмоционально… Боюсь, у нас проблемы.
        — Как ребенок?
        — Чудесная малышка.
        Миртл занесла подарки в дом.
        — Черт возьми! Вы только посмотрите на это! Я словно в настоящей больнице! — воскликнула Кэролайн со своей кровати.
        На ее лице появилось слабое подобие улыбки. Потом Миртл и Нерис навестили Захру. Она была с Фаридой у кормилицы. Фейсал сиял от счастья, он схватил Миртл за руку и пританцовывал рядом с ней. Миртл заглянула в колыбель, раскрыв несколько слоев теплой шерстяной ткани.
        — Боже мой! Она так похожа на Рави! — шепнула она на ухо Нерис.
        Женщины смотрели на маленькую девочку, словно она была волшебным созданием, а не обычным ребенком.
        Спустя неделю Кэролайн вернулась в «Эдемские сады». Друзьям она сказала, что до сих пор плохо себя чувствует после лихорадки, и отметила, что им это было безразлично. Дочь она оставила с Нерис. Кэролайн расставалась с ребенком без малейшего сожаления, наоборот, она испытывала облегчение. Кэролайн часто грустила, могла разрыдаться без какой-либо видимой причины и долго плакать. В Шринагаре ее настроение и внезапные приступы объясняли тревогой, ведь Ральф, как и многие другие офицеры индийской армии, значился в списках военнопленных.
        Нерис вернулась к занятиям с деревенскими детьми. В первой половине дня она пела им песни и танцевала с ними, учила их простым английским словам, а после обеда играла с Захрой. За девочкой постоянно присматривала Фарида. Кажется, необходимость присматривать за ребенком разрушила непроницаемую скорлупу, которой окружила себя Фарида. Она даже начала играть с другими детьми, но каждые три минуты подбегала к колыбели и смотрела, спит ли малышка или играет с кусочками цветной ткани, подвешенными на веревке над колыбелью. Теперь она приходила к Нерис каждое утро и завтракала вместе с ней и Фейсалом. Нерис решила, что Захра без проблем вольется в деревенскую общину. О детях заботились все женщины без исключения — бабушки, матери, сестры, и никто не делал различия между своими и чужими детьми. Пожалуй, они с Миртл смогут выделять на содержание малышки деньги и тем самым обеспечивать ей безбедное существование в Канихаме. По крайней мере, первые несколько лет. А после войны будет много сирот, Захру будут воспринимать как еще одного несчастного ребенка, потерявшего родителей в горниле войны. Как-нибудь они
позаботятся о девочке. Никому не дано знать будущее, но Нерис надеялась, что все уладится. А еще у нее теплилась тайная надежда: может, Господь смилостивится и ей не придется расставаться с этой малышкой.
        В начале апреля, когда на деревьях начали появляться первые зеленые листочки, а на полях — робкие всходы, предвестники нового урожая, Нерис услышала за окном шум подъезжающей машины. После исчезновения Райнера она с трепетом прислушивалась к каждому постороннему звуку, но постоянно разочаровывалась. Теперь она не сомневалась, в том, что это Райнер. Кастрюля выпала из рук, Нерис выбежала на улицу. За рулем грузовика сидел Райнер. Он открыл дверцу машины, но не смог выбраться. Нерис крикнула:
        — Что с тобой? Ты ранен? Давай помогу.
        Его лицо исказила гримаса боли.
        — С другой стороны. Обойди машину. Пожалуйста, дай руку…
        Тяжело опираясь на плечо Нерис, Райнер добрался до порога дома. Нерис помогла ему сесть на стул возле печки. У него было измученное лицо, а тело перекрутило так, словно в него ударила молния.
        — Где Кэролайн?
        Судя по всему, Райнер был где угодно, но только не в городе.
        Она быстро ответила:
        — В Шринагаре, с Миртл. Она выздоравливает. Ребенок остался со мной. Это девочка.
        Райнер облизал пересохшие губы.
        — Мне очень жаль, — прошептал он. — Я подвел тебя.
        Она прижалась щекой к его щеке.
        — Это не так. Вот, выпей это, — она протянула Райнеру чашку с остатками настоя, которым повитуха поила Кэролайн.
        Она не знала, что входит в состав зелья, но оно имело потрясающий заживляющий эффект.
        Нерис понимала: сейчас не стоит забрасывать его вопросами. Он сам расскажет, когда будет готов. Как минимум после нескольких часов крепкого сна. Нерис помогла ему раздеться. Под туникой вся рука, плечо и часть груди были забинтованы. Сквозь бинты проступала желтая мазь от ожогов. Райнер попробовал настой и поморщился:
        — Боже, какая гадость!
        Она немного расслабилась.
        — Райнер, что с тобой случилось?
        Он взял ее руку и прижал к груди.
        — Мне повезло. Я успел выбраться. Несколько ребят — нет.
        Нерис сидела рядом с кроватью на табурете. Кожа на руке Райнера была покрыта множеством темных шрамов. Он явно получил сильные ожоги.
        — Давай сменим повязку, — предложила она.
        — Потом.
        Нерис помогла ему лечь на кровать. Райнер закрыл глаза и моментально уснул, а она вышла на улицу поиграть с детьми в мяч. В воздухе витали запахи дыма и навоза. Точно так же пахло и тогда, когда Нерис в первый раз попала в деревню. Теплое солнце целовало ее плечи. Через какое-то время она на цыпочках вернулась в дом и начала готовить ужин. Райнер не спал, он лежал с открытыми глазами.
        — Скажи мне, что это не сон.
        — Тебе это не снится, если только мы не видим с тобой один и тот же сон.
        Он протянул к ней здоровую руку:
        — Иди сюда.
        Осторожно, чтобы не задеть его раны, она легла рядом с ним. Он поцеловал ее в лоб.
        — Так гораздо лучше.
        Сердце Нерис билось так сильно, что она чувствовала каждый удар.
        — Я сбежал из военного госпиталя. Гражданский, да еще и сомнительного происхождения… Наверное, поэтому удалось удрать от эскулапов. Потом уехал в Дели. Друг одолжил мне машину, и я приехал прямо сюда.
        Нерис понимала: этот путь стал настоящим испытанием для Райнера.
        — Все это время я лежал там и думал о вас, о том, что обещал отвезти тебя и Кэролайн в Барамуллу. Я даже не мог отправить вам весточку.
        Нерис улыбнулась:
        — Я очень переживала за тебя, когда ты не приехал, но, слава богу, все обошлось. Ожидания всегда страшнее реальности. А дети… Дети постоянно рождаются в Канихаме.
        — Я уверен, ты великолепно справилась. Как всегда.
        — Вовсе нет. Местная повитуха — вот кто настоящий герой. И у нее есть волшебное зелье.
        — Я думал, это сработает, — помрачнев, произнес он.
        Нерис промолчала.
        — Я устроил свое представление. Иллюзию, невероятную по своим масштабам и сложности. Сначала британцы не хотели давать мне необходимые материалы — мол, это сверхсекретная миссия, а у меня нет доступа. Им все время чудился в моем говоре немецкий акцент, и несколько раз меня объявляли шпионом. Но в конце концов мне позволили сделать работу, поскольку больше никто не был способен на это.
        «Прекрасно! — подумала Нерис. — Он снова похож на себя».
        — Я уже тебе рассказывал, что моей задачей была имитация взлетно-посадочной полосы в джунглях. Японцы должны были бомбить эту фальшивку, а не настоящий аэропорт. В джунглях проделать такую работу очень сложно, к тому же нам приходилось работать по ночам. С воздуха наш аэродром должен был выглядеть как настоящий, для этого мы расчистили в джунглях полосу всего на треть меньше, чем настоящая. В соответствующем масштабе мы сделали и все строения и самолеты. Со мной работала группа британских саперов. Мы построили деревянные модели самолетов, ангаров, топливных складов, диспетчерской, смастерили несколько хижин. Я пролетел над нашим творением. Получилось просто великолепно. Настоящие самолеты стояли невидимые под камуфляжной сеткой, деревянные невозможно было отличить от них. Конечно, еще нужно было убедить японцев в том, что они успешно уничтожили не только самолеты, но и топливо. Топливо — ключ к любой битве. Если бы противник решил, что топлива нет, а у нас его было бы много, мы получили бы тактическое превосходство. — Райнер замолчал.
        Нерис воспользовалась паузой, чтобы осмыслить услышанное. Наверное, он устроил пожар ради успеха своей миссии.
        — У нас было достаточно взрывчатки, чтобы взрыв получился мощным. Мы создали целую пиротехническую систему, позволявшую имитировать пожар на топливных складах. Должна была сработать система детонаторов. — Райнер сделал паузу, подбирая нужные слова. — Мы шли путем проб и ошибок. Сложно было работать без возможности развести огонь — дым мог выдать врагу наше расположение. Мы построили туннель внутри другого туннеля и только тогда смогли испытать детонаторы. Два сапера работали там. — Он прикрыл ладонью глаза. — Но что-то пошло не так. Упал провод, где-то возникла искра — я не знаю. В туннеле произошел пожар. Они сгорели за считаные секунды. Я пытался спасти людей, но не смог.
        Нерис представила густой, удушающий дым в туннеле, задыхающихся людей, зловоние тлеющей плоти.
        — Это случилось за день до операции. Мне не удалось увидеть все своими глазами, но, говорят, японцы разбомбили поддельный аэродром, наш фокус с дымом и огнем прекрасно сработал. Взрывы и пожар были очень эффектными. — Он поморщился от боли. — И все благодаря тем двум парням.
        — Да, — тихо произнесла Нерис.
        Райнер вытер рот ладонью здоровой руки.
        — Ты не поможешь мне сменить повязку? Аптечка в машине.
        Она вышла на улицу. Перед домом терпеливо стояла Фарида с Захрой, укутанной в шаль, на руках. Нерис завела детей в дом.
        — Это Фарида, — сказала она Райнеру. — А это — Захра.
        Райнер привстал. Нерис и Фарида развернули шаль. У малышки была нежная, оливкового цвета кожа, большие темные глаза и черные волосы. Он осторожно потрогал маленькую щечку.
        — Привет! — Райнер поднял глаза и внимательно посмотрел на Нерис. — Я рад, что в жизни есть не только завершение, но и начало.
        Подойдя к автомобилю, она посмотрела на вершины гор. Снег таял быстро, и ручьи наполнялись чистой водой, которая все быстрее и быстрее, бурлящим потоком проносилась мимо мастерской красильщиков. Совсем скоро перевалы будут свободны и откроется дорога из Каргила.
        ГЛАВА 12
        В безлюдном подлеске треск сухих веток и грохот камней заставили Меир вздрогнуть от неожиданности. Она повернулась и увидела худой зад козла, убегающего прочь. Через секунду она уловила резкий запах животного и вспомнила свои первые дни в Чангтанге и то, как началось ее долгое путешествие. Здесь, в заброшенной деревне, завершится ее расследование таинственной семейной истории. Семьи отца и деда Мехрана и остальные мастера, делавшие кани, когда-то жили и работали в небольших домах. Сейчас от них остались только стены, заросшие сорняками и терновником. В центре небольшой площади торчал почерневший ствол мертвого дерева. Наверное, давным-давно в него ударила молния. Пройдя мимо дерева, она зашла в дверной проем дома, который показался ей самым большим. Она посмотрела вверх и через дыры в крыше увидела одинокого бородача, который рассекал крыльями прозрачный воздух. На земляном полу валялось несколько обломков старой мебели, ржавая труба и помятый жестяной чайник. В углу — остатки печки. Точно такой же вид имела заброшенная комната в Лехе.
        Люди, которые тут жили, давно уехали и больше никогда не вернутся. Ниточка оборвалась. На улице было холодно. Меир решила немного пройтись к окраине деревни, вдоль быстрого ручья, бежавшего по каменному руслу. Здесь тоже были одни развалины. Лист гофрированного железа свисал с крыши. Его скрип перекликался со звоном ручья. У подножья холма, на противоположном берегу извилистой речки Меир заметила красную точку. Это была кепка водителя из туристического агентства, который привез ее сюда на неизменной белой «тойоте». Меир села на камень и еще раз посмотрела на развалины Канихамы. Дед Мехрана, мастер, который подписывал свои работы анаграммой из двух «В», давно умер, его сын тоже. Остальные жители деревни уехали кто куда. В Кашмире до сих пор делали прекрасные шали, их хранили, как сокровища, передавали по наследству, использовали как валюту или продавали в Дели и на Запад, но в этой деревне больше никто не услышит звука прялки. Теперь по Канихаме бродили овцы, мирно щипая траву. Меир снова вздрогнула. Запахи навоза, дерна, пробивавшегося сквозь серые камни, и дыма напомнили ей о старом доме в
Уэльсе. В сердце поселилась тоска по родной долине, ей послышался голос отца: «Может, хватит путешествий? Возвращайся домой».
        Меир несколько раз моргнула, глубоко вздохнула. Папа был прав. Пора возвращаться домой. Она соскучилась по Хэтти, друзьям, брату и сестре. Но остался еще один человек, которого она хотела навестить в Шринагаре перед отъездом. Меир засунула руки в карманы пальто и начала спускаться по склону холма.
        ***
        — Снова вы! Какой приятный сюрприз! — воскликнула Кэролайн, едва осторожная Аруна позволила Меир переступить порог комнаты.
        Тихо звучала приятная музыка — кто-то играл на гитаре, но Аруна сразу же выключила проигрыватель и демонстративно убрала диски в ящик. Нога Кэролайн по-прежнему была в бинтах, чувствовался запах антисептика. Пожилая женщина заговорила так, будто с момента их последней встречи прошло всего несколько минут.
        — Рада тебя видеть. Шаль, которую ты мне показала, пробудила столько приятных воспоминаний! Они были моими подругами, самыми верными, самыми лучшими, Нерис и Миртл. Я помню «Эдемские сады». Мы тогда много смеялись.
        — Шринагар был как рай?
        Кэролайн рассмеялась.
        — Нет, так назывался плавучий дом Миртл на озере.
        — О, поняла. Название. Я сейчас живу на лодке «Соломон и Шеба».
        — Как интересно! Спасибо, что вы заглянули ко мне. Наверное, вам есть чем заняться на отдыхе. Сидеть со старой перечницей не очень-то весело.
        — Это не так, — сказала Меир. — Правда.
        — Хотите джина? Мне нельзя пить — доктор не велел. Но я могу угостить вас. Аруна, где ты?
        Вспомнив, что произошло в прошлый раз, Меир попросила чаю. Аруна отправилась в кухню готовить чай.
        — Я принесла фотографию, — сказала Меир, когда они остались вдвоем.
        Старушка повернулась лицом к Меир:
        — Правда, дорогая?
        Меир опустилась на колени рядом с креслом и протянула Кэролайн фотографию.
        — Если я включу свет, вы сможете рассмотреть лица?
        Кэролайн медленно поднесла фотографию к глазам. Так близко, что почти коснулась носом глянцевой поверхности. Она прищурилась, глаза почти полностью исчезли в складках морщинистой кожи. Кэролайн похлопала рукой по карману и извлекла оттуда очки на шнурке. Надев их и склонив голову, она постаралась сфокусироваться на фотографии и долго изучала ее.
        — Да, это «Эдемские сады», — ткнула она узловатым пальцем в фотографию. — Это Миртл МакМинн, а это — Нерис, твоя бабушка. Посмотри на нас. Какими красивыми девочками мы были!
        Она уронила руку с фотографией на колени. Слезы покатились по морщинистым щекам. Достав из рукава платок, она промокнула глаза.
        — Простите, я не хотела расстроить вас, — прошептала Меир.
        — Вы меня не расстроили. Я просто глупая. Так давно это было! Так давно, что я уже забыла, что когда-то была девушкой.
        — Вы помните, кто фотографировал вас? Ваш муж или мистер МакМинн? Может, мой дедушка?
        — Эван Уоткинс? Очень строгий, но милый человек. Нет, это был не он.
        — А кто?
        Кэролайн покачала головой. Она улыбнулась сквозь слезы хитрой улыбкой пожилого человека, который многое повидал за свою жизнь.
        — Фотографировал один фокусник. Роскошный мужчина. Как же его звали? Не могу припомнить, — нахмурилась она. — Райнер. Вспомнила, его звали Райнер!
        Меир почти услышала щелчок ключа, отпирающего замок. В Ламаюру, накануне того ужасного дня, Бруно рассказал ей о своем деде, который работал гидом у известного альпиниста Райнера Стамма. Они рисковали жизнью и едва не погибли, пытаясь покорить северный склон Эйгера. Она вспомнила звук его голоса, почти ощутила вкус коньяка на языке.
        — Райнер Стамм?
        Кэролайн удивленно кивнула:
        — Да. Именно Стамм. Вы его знаете?
        — Нет, лично не знаю, но я слышала его имя от одного человека, с которым мы ехали из Леха в Шринагар.
        — И кто же это был?
        — Бруно Беккер. Он швейцарец, женат на американке Карен. — Меир подумала, что, возможно, эти имена могут быть знакомы Кэролайн. — У них была замечательная дочка, Лотос.
        — Была?
        Меир не заметила, как стала говорить о Лотос в прошедшем времени. Теперь она растерялась. Сожалея о своей опрометчивости, она сказала Кэролайн:
        — Это печальная история. Простите, я не хотела сообщать вам неприятные новости.
        Аруна принесла чай. На подносе стояли фарфоровый чайник под клетчатой грелкой, молочник, чашки и серебряная сахарница с щипцами. Все это выглядело гораздо аппетитнее, чем теплый джин.
        — Пожалуйста, продолжайте. Мне не знакомы эти люди, но я хотела бы узнать их историю.
        Меир собралась с мыслями.
        — Мы познакомились в Лехе и вместе выехали оттуда в Шринагар. По пути нас застал сильный снегопад, мы оказались в западне. Остановились переночевать возле монастыря. Там девочку укусила бешеная собака. Вчера я получила письмо от отца. К сожалению, девочка умерла.
        Кэролайн поставила молочник на поднос. Ее рука дрожала, фарфор звякнул о поднос.
        — Как жаль! Какой удар для семьи. Смерть ребенка — это ужасная трагедия для близких.
        Аруна налила чай и передала чашку Меир.
        — Не переживайте так, — сказала она Кэролайн и бросила предостерегающий взгляд на Меир.
        — Спасибо, что показала мне фотографию, — прошептала Кэролайн и мило улыбнулась.
        «Наверное, у нее серьезные проблемы с памятью и восприятием», — подумала Меир.
        На самом деле пожилая леди не понимала, кто пришел к ней в гости. Фотография была маленьким фрагментом большой мозаики. К счастью, она вспомнила этот фрагмент, но все остальное было как в тумане. Похоже, Кэролайн общалась сама с собой, а не с Меир. Она кивнула:
        — Да, Нерис дорожила этими вещами. Шалью и фотографией.
        Меир открыла сумку и развернула шаль.
        — В прошлый раз вы сказали, что шаль принадлежала Захре.
        — Правда?
        — Да. И я подумала, может, вы заберете ее и отдадите Захре?
        Меир говорила наугад, но реакция Кэролайн ее удивила. Она всплеснула руками:
        — Нет-нет! Спасибо. Бедная маленькая Захра! Я купила шаль для нее. Да, так и было. О боже, я сейчас расплачусь!
        Лицо миссис Боуэн сморщилось, как лист на морозе. Она полностью погрузилась в свое горе. Аруна решительно шагнула вперед, взяла Меир под руку и подняла ее на ноги.
        — Нельзя расстраивать миссис Боуэн. Я просила вас оставить ее в покое и не приносить сюда эти старые вещи.
        — Простите, простите. Я… — пробормотала Меир.
        Аруна стала подталкивать ее к двери. Кэролайн неподвижно сидела, спрятав лицо в ладонях.
        — Простите меня, — сказала ей Меир.
        Уже за пределами гостиной Аруна набросилась на Меир:
        — Зачем вы пришли сюда? Зачем спрашиваете о таком? Она потеряла свою маленькую девочку. Вы знаете так много, но не знаете самого главного. Это было очень давно. Она провела много времени в сумасшедшем доме в Англии и вернулась в Индию, чтобы спокойно доживать здесь свои дни. Пожалуйста, уважайте ее чувства.
        — Простите, я не знала.
        Кэролайн громко позвала из гостиной:
        — Аруна! Письма от Нерис, которые в коробке. Отдай их девушке. Это внучка моей дорогой подруги Нерис! — Старческий голос сорвался на крик, но Аруна уже вытолкала Меир на улицу. Дверь захлопнулась. Меир подождала несколько минут и постучала, хотя прекрасно понимала, что ей не откроют.
        Голубые горы отражались в озере. Шикары быстро скользили по зеркальной водной глади, напоминая странных насекомых, шнырявших в прозрачном воздухе. На мелководье рядом с «Эдемскими садами» цветы лотоса свернули свои лепестки, прячась от солнца. Миртл сидела на веранде и, наслаждаясь видом, потягивала из бокала коктейль. Рядом стоял наготове Маджид с полной бутылкой. Она сделала завивку, накрасила губы любимой темно-красной помадой. Сегодня у нее было хорошее настроение. Нерис обратила внимание на количество выпитого, но ничего не сказала — у Миртл были свои методы борьбы с плохим настроением. Последние новости от Арчи были тревожными. Его полк перевели ближе к линии фронта, но Миртл не говорила о том, что это ее очень беспокоит, даже Нерис и Кэролайн не знали, что творится у нее на душе. Она была блистательна, как всегда, но сегодня к ее красоте добавились резкость и немного отчаяния.
        — Ты понимаешь, кто мы? — воскликнула она. — Три мамы и одна дочка! Это так мило, правда?
        Нерис привезла Захру из Канихамы. Девочка лежала в плетеной корзинке на красно-зеленом одеяле. Она была спокойным ребенком. Она жадно пила из бутылочки и строго смотрела на мир с рук Нерис, или из люльки, или из-за спины Фариды. Иногда им удавалось уговорить Кэролайн подержать ребенка, но у нее всегда напрягались плечи, а лицо выражало неуверенность. Миртл и Нерис не настаивали. После рождения ребенка у нее было сложное эмоциональное состояние. Иногда она целые дни проводила в постели — у нее не хватало сил даже подняться, одеться и дойти до плавучего дома. Миртл считала, что ей нельзя возвращаться в гарнизон, но Кэролайн настояла на своем.
        — Иначе что подумают люди? — сказала она. — Я уже полностью оправилась от так называемой лихорадки. Я так сказала миссис Данкелей. Вы были так добры ко мне! Если бы я только знала, что ждет Захру в будущем…
        Ее глаза снова наполнились слезами. В последнее время она часто плакала. Расстроить ее могла мертвая птица на обочине или маленький калека попрошайка на базаре. Нерис и Миртл постоянно утешали ее.
        — Захра счастлива, у нее все хорошо. Для всего мира она будет сиротой на попечении миссии, как и Фарида и ее братья. Никто и не заподозрит, что она дочка Рави Сингха, — в сотый раз повторила Нерис.
        Миртл обожала Захру. Она взяла ее на руки, потерлась носом о носик девочки и покрыла ее щечки поцелуями.
        — Какая милая! — воскликнула она. — Я готова съесть ее! Когда закончится эта война и вернется Арчи, я попрошу его удочерить ее. Как думаешь, Нерис, он согласится?
        Нерис сомневалась в этом. Она осторожно ответила:
        — Но весь Шринагар будет сплетничать, говорить, что она твоя дочь, но не Арчи. Тем более что мы сами дали повод для таких разговоров.
        Миртл хихикнула:
        — Ты обращаешь внимание на сплетни, я — нет. Когда Арчи вернется, он влюбится в малышку, я уверена в этом.
        Она оторвалась от Захры и перевела взгляд на Нерис:
        — Вы же с Эваном не собираетесь соперничать со мной?
        Это была шутка, но с толикой горькой правды. Нерис тоже полюбила Захру. Иногда ей становилось страшно — уж слишком сильно она привязалась к этой девочке с мягкими щечками, огромными глазам и крошечными пальчиками. Но на вопрос Миртл она только покачала головой. Она не видела Эвана с осени и уже стала думать о нем как о чужом человеке. Она не могла предсказать, что он скажет, что разрешит или запретит. Неопределенность была во всем, а будущее Захры — только маленькая часть этого изменчивого мира.
        Маджид сделал еще один коктейль для Миртл. Он поднял корзинку с Захрой и объявил:
        — Пора кормить ребенка.
        Он тоже был в восторге от малышки и при любом удобном случае утаскивал ее в кухню. Повар и поварята, их тетушки и сестры с удовольствием нянчились с ней. Маджид унес ребенка, но быстро вернулся назад.
        — Мадам, к вам посетитель.
        Они посмотрели на озеро и увидели нарядную шикару, выкрашенную золотистой краской. На ярких подушках вальяжно раскинулся Райнер, куривший трубку. Он помахал рукой и крикнул им:
        — Лето пришло!
        В Кашмире май был самым прекрасным месяцем в году. Миндальные деревья, яблони и вишни были в цвету, и повсюду летали белые лепестки. Легкий ветер разносил их по долине. Казалось, в Кашмире снова выпал снег. Лодочник быстро причалил к плавучему дому, Райнер ловко спрыгнул на настил. Он был сильным мужчиной, его ожоги быстро зажили, но он больше никогда не упоминал о происшествии в Малайе. Он поцеловал Кэролайн и Миртл в щеки, Нерис — в губы. Она покраснела, смутившись от такого проявления нежности.
        — Я приехал украсть у вас Нерис, — заявил он. — У нас запланирован пикник.
        — Все, предатели, убегайте, — махнула на них рукой Миртл. — А мы с Кэролайн выпьем чаю, а может быть, еще и пропустим по бокалу джина с тоником.
        — Отлично! Но сначала позвольте мне испытать мою новую игрушку. — Райнер принес с собой фотокамеру, штатив и набор объективов.
        Достав из коричневой кожаной сумки камеру, он начал ее настраивать. Потом указал на угол веранды, красиво обрамленный резной балкой.
        — Садитесь вот сюда, чтобы получилось на фоне озера.
        — Как прикажете, мистер Стамм.
        Миртл заняла место возле перил и, гордо приподняв подбородок, прямо посмотрела в объектив. Кэролайн, улыбаясь, примостилась рядом с ней, Нерис обняла Миртл за талию.
        — Очень мило. Я назову портрет «Лето в эдемском саду».
        Потом Нерис всегда вспоминала запах Миртл, смешанный с духами и сигаретным дымом, лучик света, отразившийся в бриллианте обручального кольца Кэролайн, и клоунаду, которую Райнер устроил за камерой. Он накрылся черной тканью и крикнул:
        — Вуаля!
        Все рассмеялись, и в этот момент Райнер открыл объектив фотоаппарата.
        — Ух ты! Ты не исчез в клубах дыма, — улыбнулась Миртл. — И мы тоже не исчезли.
        — Наверное, я утратил свои магические навыки, — сказал он.
        Облако лизнуло солнце, и через несколько секунд возникло ощущение, что наступили сумерки. Нерис набросила на плечи кардиган, проверила, хорошо ли застегнута брошь.
        — У тебя есть время выпить с нами? — спросила Миртл. — Всего один бокальчик? Нам с Кэролайн будет очень грустно, когда вы уйдете.
        — Прости, пожалуйста, но сегодня не могу составить вам компанию. Очень нужно поговорить с Нерис, — ответил Райнер.
        Лодочник ждал внизу, скрестив на груди руки и наблюдая за насекомыми, скользящими по водной глади. Мелкая рябь иногда беспокоила поверхность воды и разбивала изображение гор. Миртл хлопнула в ладоши и широко улыбнулась.
        — Конечно! Веселитесь! — крикнула она.
        Спустя несколько секунд шикара несла их под сенью деревьев, склонявшихся над дальним берегом озера. Нерис молчала. Полуденная красота казалась ей хрупкой. Райнер обнимал ее за плечи. Нерис обратила внимание на то, что он стал очень замкнутым. Хотя, наверное, он всегда был таким. Ей были знакомы его тело, его запах, его вкус, тембр его голоса, но она до сих пор, по сути, так мало знала о нем. В саду между большими клумбами, на которых цвели красные пионы, били фонтаны. Они зашли под пятнистую сень чинара. Райнер заговорил о новом фокусе, который он задумал. Недавно он получил приглашение от руководства армии выступить перед военными, чтобы поднять боевой дух солдат.
        — Куда ты поедешь? — спросила Нерис, замирая от страха и ожидая услышать самый страшный приговор. — И когда?
        У Нерис были свои причины срочно поговорить с Райнером. Они поднялись по ступенькам на самую высокую террасу сада и залюбовались прекрасным видом.
        — Приступим?
        Как всегда, Райнер тщательно подготовился к пикнику. Из холщового рюкзака он достал белую скатерть и расстелил ее под огромным старым деревом. Появились фляга с холодным сладким йогуртом с листиками мяты, хлеб с хрустящей корочкой, посыпанной сезамом. Внизу раскинулись огромные цветочные клумбы, озера с фонтанами. Еще ниже — озеро с голубой водой. Над Старым городом и холмами, увенчанными фортом и храмом, нависала сизая дымка. Наверное, он привел ее сюда, чтобы бросить к ее ногам все это великолепие, — так некогда император одарил свою наложницу. Она резко повернулась к Райнеру, но он прижал палец к ее губам.
        — Я должен был уехать из Шринагара еще час назад, но не мог не попрощаться с тобой.
        Ей так хотелось ему верить! Он прошептал:
        — Поедем вместе. Останься со мной.
        В этот миг весь мир сжался до двух ярких точек в глубине его карих глаз. Он нежно прикоснулся к ямочке на ее шее. Нерис представила города и страны, которые она могла бы увидеть с ним, подумала о горах, которые он обещал ей показать. Но потом она попыталась представить себе дом, их совместный быт и… у нее не получилось. Не было такого места в мире. Даже магия Райнера не могла создать его. Ей стоило больших усилий убрать его теплую руку, но ей это удалось. Тогда он приблизил свои губы к ее губам и поцеловал ее.
        — Нерис, ты выйдешь за меня? Я хочу, чтобы ты осталась со мной.
        Она позволила его словам течь по ней подобно кашмирскому меду. Но потом она выпрямилась и посмотрела ему в глаза:
        — Я уже замужем. Мы пытались сделать вид, что это не так. Я так не могу, вот и все.
        Райнер попытался убедить ее:
        — Разведись с ним. Если мы не сможем пожениться, давай просто убежим и будем жить вместе. Ты не та женщина, которая будет цепляться за условности, которую можно запугать или заставить делать что-то, чего она не хочет. Я точно это знаю.
        И эти слова доказывали, что он совершенно не знает ее. В кармане у Нерис лежало письмо от Эвана, в котором он детально описывал свою работу и поездки и просил ее узнать о возможности открыть в Кашмире новые миссии. В основном он жаловался и делился своими страхами и сомнениями. Типичный Эван. На самом деле она была женщиной, цепляющейся за условности, потому что этими условностями были обязательства, которые она взяла на себя и должна была выполнить. И только теперь, когда ей представилась возможность уйти от ответственности, она поняла, насколько отдана своим убеждениям и идеалам. Внутри все похолодело. Она чувствовала и радость, и страх, и неуверенность — впервые ей нужно было самостоятельно принять самое сложное в ее жизни решение.
        — Нет, — ответила Нерис. — Эван приедет в конце недели. Он откроет миссию в Кашмире, и я буду помогать ему.
        Райнер с недоверием посмотрел на нее. Она опустила глаза, потом ее взгляд остановился на его губах. Сейчас она больше всего на свете хотела, чтобы он поцеловал ее.
        — Не жертвуй своим счастьем ради другого человека. Это твоя жизнь.
        Нерис едва сдерживала слезы, но внезапно разозлилась на Райнера. Сомнения, которые терзали ее несколько недель подряд, развеялись. Не важно, что ждало ее в будущем, она будет жить согласно своим принципам, а не по правилам Райнера Стамма.
        — Вот именно, это моя жизнь! Не будь таким высокомерным.
        Через озеро к ним плыла моторная лодка, оставляя за собой серебристый след. «Может, это Рави Сингх?» — подумала она.
        — Я люблю тебя, — тихо сказал Райнер.
        Раньше он никогда не говорил ей таких слов. Она постаралась ответить, даже несколько раз произнесла свой ответ про себя: «Я люблю тебя», «Я очень люблю тебя», «Я всегда буду любить тебя». Но вслух ничего не сказала. Громко пели птицы, оглушительно стрекотали кузнечики. Тишина между ними сочилась кровью. В следующую секунду рана закрылась, они стали чужими людьми.
        — Я завтра уезжаю из Шринагара, — предупредил он.
        Она подняла голову.
        — Ты думаешь, я поеду с тобой.
        Их глаза встретились.
        — Я надеюсь на это.
        — Мне очень жаль. — Она внимательно посмотрела на него.
        Выражение его лица переменилось. За считаные секунды он превратился в другого человека. Он улыбнулся ей улыбкой профессионального фокусника, который отвлекает внимание зрителя.
        — Как жаль! Но почему ты грустишь? Жизнь создана для удовольствий. Мы должны радоваться каждому дню, а если нет, то… — Он пожал плечами и фыркнул.
        Его отстраненность, чуждость отозвались болью в сердце. Она никогда не видела его таким. Райнер встал и подал ей руку.
        — Пойдем. Давай прогуляемся. Сегодня великолепный день.
        Они спустились по длинной лестнице и пересекли террасы с фонтанами и водными каналами. На самом нижнем уровне садов большие клумбы пламенели алыми тюльпанами. Нерис показалось, что это лужи крови. За стенами сада они с большим трудом пробрались через толпу нищих, торговцев мелочевкой и разносчиков чая. Нерис почувствовала, что ее утомляет осознание необходимости бороться в Индии просто за существование.
        «Я хочу домой», — подумала она. Она скучала по Уэльсу, по родным местам, по своему народу и зеленой долине, украшенной резьбой рек и ручьев. На пристани их ждала золотистая шикара, лодочник помог Нерис забраться в лодку и проследил за тем, чтобы она с комфортом разместилась на подушках. Райнер не сел рядом, он выбрал место на носу лодки.
        — Я хочу видеть тебя, — пояснил он.
        Солнце опустилось ниже. Цвет неба сменился на золотой. Когда они выплыли на середину реки, где уже начинал подниматься туман, Райнер взял со дна лодки запасное весло, внимательно посмотрел на лопатку в виде листа сердечком и приставил ее к груди.
        Шикара быстро довезла их до «Эдемских садов». Никого не было дома, но на кухонной лодке горел свет. Райнер встал, балансируя, чтобы удержать равновесие на легких волнах озера, и помог Нерис выбраться из лодки. Затем он отпустил ее руку.
        — Доброй ночи, — сказал он.
        — Доброй ночи, Райнер. Безопасного тебе путешествия. Куда бы ты ни направлялся.
        Она осталась стоять на веранде под резными балками. Шикара быстро удалялась и вскоре растворилась в дымке. Райнер продолжал стоять на носу лодки. Она навсегда запомнит его образ. Его тень скользила по воде, в руке он держал весло.
        — Добрый вечер, мадам.
        Нерис обернулась. Приветственно сложив руки, в передней стоял Маджид в белой тунике.
        — Маджид, где миссис МакМинн?
        — Думаю, в клубе.
        — А ребенок?
        — Девочка со мной.
        Когда Захра проснулась, Нерис покормила ее, выкупала и завернула в чистую пеленку. Ручки и ножки девочки стали пухленькими, на них появились ямочки. Стемнело. Прижав ребенка к груди, Нерис стояла на веранде. Иногда она прижимала губы к темным волосикам Захры.
        Выбираясь из лодки, Миртл споткнулась и едва не упала в воду.
        — Черт возьми, это были мои последние приличные чулки! — воскликнула она.
        Нерис подала ей руку и попыталась усадить на стул, но Миртл вырвалась и шаткой походкой направилась к дивану.
        — Ой, моя голова! — Она помассировала лоб. — Мой несчастный мозг!
        — Тебе принести воды?
        — Ты слышала новости?
        Нерис затаила дыхание.
        — Бедного мальчика зарезали ножом. Нашли тело в переулке возле базара.
        Нерис еще не успела задать вопрос, как Миртл уточнила:
        — Это был мусульманин.
        Значит, это новый виток религиозной вражды: часто индуисты нападали на мусульман, мусульмане мстили за своих единоверцев. Это был уродливый шрам на гладкой коже Кашмира.
        — Начались беспорядки, — сказала Миртл. — В клубе всем посоветовали возвратиться домой и не выходить на улицу до утра. Иначе я бы до сих пор сидела в клубе.
        Нерис, слушая Миртл, казалось, слышала шум толпы, звуки ударов палками и свист летящих камней.
        — Я больше не понимаю Индию. Мне известен только этот мир, но я больше не узнаю страну, в которой выросла. Я не понимаю мой прекрасный Кашмир. Они хотят, чтобы мы ушли, — мы уйдем, но что они станут делать потом? Везде будут только кровь и разрушения.
        Миртл нашарила сумочку и достала сигареты. Раскурила одну из золотых сигарилл и выпустила облачко дыма. Нерис посмотрела на нее и окончательно расстроилась.
        — Все хорошее заканчивается. Что с нами будет? — нервно произнесла Миртл.
        Нерис никогда не видела, чтобы Миртл плакала. Она села рядом и обняла подругу, пригладила ее темные волосы.
        — Боже мой, я пьяна! Арчи не позволял мне этого. Но его сейчас нет со мной. И мне грустно. И очень стыдно.
        — Ты храбрая, сильная, восхитительная женщина. Моя лучшая подруга. Ты меня многому научила. Я тебе очень благодарна, — утешала ее Нерис.
        Миртл схватила ее за руку. Вдалеке прокатился шум толпы, послышались крики, но вскоре все стихло, были слышны только обычные звуки ночи: плеск воды и уханье сов. Миртл всхлипнула и вытерла слезы.
        — Черт. Мне так жаль! Я такая глупая. Это все выпивка и ужасные новости. Как прошел пикник? Где Райнер?
        — Он хотел сообщить, что уезжает завтра из Шринагара. Сегодня он попрощался со мной.
        — Моя дорогая… А я тут со своими причитаниями! К черту все, давай выпьем. Как тебе эта мысль?
        — Плохая мысль. Нет, Миртл, мы больше не будем пить. Пойдем, уложим тебя в постельку.
        — Ты говоришь, как Арчи. Но мне нравится. — Миртл встала и неровной походкой подошла к корзинке, в которой лежала Захра. Она наклонилась над ней и развернула одеяльце. — Ты наше будущее. Хорошо, что в этом грешном мире есть что-то светлое и чистое.
        Потом она позволила Нерис отвести себя в спальню, помочь снять туфли и расстегнуть платье. С трудом Нерис усадила ее на кровать. Миртл тупо смотрела на подушки в накрахмаленных наволочках, вышитые простыни и шелковые одеяла. По столешнице трюмо была рассыпана пудра, разбросаны баночки с косметикой, на резной спинке деревянного стула висела одежда.
        — Останься со мной, — умоляла Миртл. — Поговори со мной. Я не знаю… Расскажи мне о себе и Райнере.
        Нерис задумалась.
        — Я буду скучать по нему, — в конце концов сказала она. «Я люблю его», — хотела она добавить, но не знала, что последует за этим признанием. Маг-альпинист и жена миссионера… Она улыбнулась. Их прекрасный роман завершился, хотя финал был предсказуем с самого начала.
        — Когда Эван приедет в Шринагар?
        — Написал, что выезжает из Каргила через несколько дней, как только закончит работу. Значит, через неделю будет здесь.
        — Райнер знает об этом?
        — Разумеется.
        — Ага, значит, он делает тактическое отступление.
        — Он попросил меня поехать с ним и выйти за него замуж.
        Миртл вздохнула и повернулась к ней лицом:
        — И?
        Не было никакого «и».
        — Я напомнила ему, что замужем.
        — И будешь верна своему долгу, — подхватила Миртл. — Хорошо, ответь мне на один вопрос, только будь честной. Ты испытываешь чувство вины за то, что произошло этой зимой?
        Нерис посмотрела на нее. У Миртл слипались глаза.
        — Нет, — ответила Нерис.
        — Это хорошо, потому что ничто так не разъедает брак, как чувство вины, моя дорогая.
        — Нам с Эваном придется жить вместе, и я не буду строить нашу жизнь, основываясь на чувстве вины, или пытаться вымаливать прощение за измену.
        Миртл рассмеялась:
        — Замечательно, мне это нравится. Кэролайн стоило бы поучиться у тебя.
        — Думаю, Кэролайн примет собственное решение. Но как ты считаешь, это действительно наша судьба? Выполнять свои обязательства?
        — Конечно! Мы должны делать то, что должны. Мы все жены раджи. — Миртл снова рассмеялась и уснула.
        Нерис подождала, пока выровняется ее дыхание, и тихо вышла из спальни. Она укрыла Миртл одеялом и поцеловала ее в лоб, уловив слабый запах джина.
        Эван на лошади преодолел перевал Зоджи Ла и доехал до святыни Амарнатх, где присоединился к потоку паломников, возвращающихся в город. Последние мили дороги, ведущей к Шринагару, были забиты машинами и автобусами.
        Нерис ждала его на пыльной остановке на окраине города. Один автобус уже высадил своих пассажиров. Там были фермеры, паломники, рабочие, несколько семей с маленькими детьми, но Эвана среди них не оказалось. Нерис вернулась на низкую каменную скамью, с которой вела наблюдение. Машины грохотали, в воздухе пахло керосином и выхлопными газами. Истощенная собака с ранами на спине рылась в куче мусора на обочине дороги. Мужчины выгрузили из автобуса сумки, разобрали свои баулы, взвалили их на спины и куда-то понесли. Приехал еще один автобус. Какофония криков и улюлюканий стала громче, и в центре этого кавардака она увидела Эвана. Он медленно спустился по ступеням автобуса и подождал, пока водитель сбросит ему с крыши сумку. Потом он стал в лучах солнца, с сумкой в руке и растерянным выражением лица. Его сутана была в пыли. Нерис вскочила и, расталкивая людей, побежала к Эвану. Она схватила его за рукав, Эван резко обернулся. Его глаза широко распахнулись от удивления.
        — Нерис, ты прекрасно выглядишь! — запинаясь, пробормотал он.
        Она удивилась и обрадовалась. Эван никогда не делал ей комплиментов.
        — Правда?
        — Правда. Ты выглядишь как… леди из колоний.
        — Ну, я не такая. Я миссис Уоткинс из валлийской пресвитерианской миссии в Северной Индии, и я не изменилась. Здравствуй, Эван.
        — Здравствуй, дорогая.
        Он явно неловко чувствовал себя с новой версией жены. Она была в красивом платье с цветочным узором.
        — Добро пожаловать в Шринагар. — Нерис встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Он отвернулся.
        — Тут так многолюдно. Столько народу. Я не привык к толпе, — сказал он.
        — Понимаю. Но это прекрасный город, он понравится тебе, как только лучше узнаешь его.
        Она подхватила его сумку одной рукой, другой взяла его под локоть.
        — Куда мы идем? — спросил Эван.
        — Сначала зайдем в гости к Миртл, а потом поедем домой, в Канихаму.
        Захра была сейчас в деревне. Нерис решила, что лучше познакомить ее с Эваном, когда она будет в компании сирот. Нерис решила, что так у него возникнет меньше вопросов.
        Они два дня гостили у Миртл. Нерис не удивилась, что Эван с подозрением отнесся к Шринагару. Ему было неуютно среди роскошных вышитых подушек, резной мебели и фотографий в рамочках, которыми был украшен плавучий дом. Также он отказался съездить на шикаре в клуб. Возобновились летние соревнования по поло, но участников было мало, поскольку большинство мужчин были сейчас на фронте, однако Эван отказался участвовать в состязаниях. Нерис едва удалось уговорить его пойти на вечеринку в резиденцию и познакомиться с мистером Фаншейвом. Он, игнорируя протокол встречи, начал рассказывать долгую историю становления пресвитерианской миссии в Индии.
        — Мы проделали огромную работу в Каргиле. У нас постоянно увеличивается количество прихожан. Недавно я оставил миссию на попечение одного очень компетентного коллеги-миссионера, — объяснил он. — Сейчас мы хотим открыть миссию в Кашмире.
        — Удачи вам, — сухо сказал мистер Фаншейв.
        Один из его помощников тактично увел Эвана подальше от чиновника. В военное время проповедники любой Церкви мало ценились британскими властями.
        Как-то Кэролайн зашла к Миртл выпить с ними чаю. На ней была темно-синяя крепдешиновая блузка и нитка жемчуга. Она была бледной, но выглядела неплохо. Слабым голосом она объяснила Эвану, что долго болела, а муж оказался в плену у японцев в Малайе.
        — Я буду молиться за вас, — сказал Эван.
        — Спасибо. — Кэролайн прикоснулась к его руке. Похоже, она действительно была тронута его словами.
        Ночью Нерис и Эван лежали рядом в постели. В присутствии мужа все звуки — скрипы, плеск воды — казались громче и отчетливее. Они не спали и переговаривались тихим шепотом.
        — Твоя подруга, миссис Боуэн, очень упрямая.
        — Да.
        — Мне ее жаль, — признался Эван.
        Нерис подумала, что он признал в ней подругу по несчастью. Она чувствовала, что его тело под фланелевой пижамой сковывает напряжение.
        — Миссис МакМинн была добра к тебе все эти месяцы.
        — Да, — согласилась Нерис.
        — Я боялся, что ты можешь изменить нашим идеалам.
        Улыбка у нее получилась горькой.
        — Из-за ее доброты?
        — Нет, конечно. Из-за особого образа жизни в «Эдемских садах». Мы не можем позволить себе легион слуг в белых ливреях. Мы не курим сигареты, не пьем джин.
        — Я твоя жена, Эван. И я прекрасно понимаю, какой образ жизни должна вести.
        Нерис вспомнила Райнера, вспомнила, как он научил ее делать тело своим союзником, а не врагом. Нужно получать удовольствие и не чувствовать вину из-за этого. От воспоминаний она вернулась к действительности. Осторожно положив подбородок на его плечо, она прислушалась к его дыханию, и постепенно они стали дышать в унисон. Нерис легонько провела рукой по его груди. Тепло разлилось между ними. Он откашлялся, отодвинулся от Нерис и отвернулся от нее. Когда-то Нерис воспринимала это как жест неприязни, отстранялась и безучастно смотрела в темноту. Но сейчас она придвинулась ближе, обняла мужа за талию и почувствовала выступающие позвонки. Нерис поцеловала его в шею.
        — Все будет хорошо, — прошептала она.
        Она верила в это. Они уснули, не разомкнув объятий.
        Через два дня они приехали в Канихаму. Эван прошелся по площади, посмотрел на стариков, сидящих под чинаром, на овец, меланхолично бродивших по округе, на домики.
        Несколько детей, в том числе и Фейсал, оставили свои игры и окружили Нерис. Фарида появилась в тени забора со спящей Захрой на спине. Она подняла ручки и помахала Нерис.
        Тонкими спиралями поднимался дым в холодное голубое небо. Эван немного расслабился, он не выглядел уверенным в себе, но у него прибавилось оптимизма. Наверное, Кашмирская долина тоже напомнила ему о родных местах. Нерис повела его в свой дом. Эван окинул взглядом помещение, осмотрел крохотную каморку, в которой была устроена спальня, железную печку в углу.
        — Ты жила тут всю зиму? — спросил он.
        — Да, с января.
        Они замолчали. Любопытные дети собрались перед домом Нерис, мужчины тоже начали подходить к нему, чтобы посмотреть на нового человека.
        Эван положил руку ей на плечо, потом нежно провел пальцами по шее под волосами.
        — Я восхищен.
        — На самом деле тут неплохо. Если затопить печку, будет очень тепло.
        — Я не должен был обижать тебя. Говорить, что ты отвернулась от меня. Прости.
        — Не извиняйся, все хорошо, — улыбнулась она.
        Фейсал осторожно проскользнул в комнату.
        — Добрый день, сэр. — Водя грязным пальцем по книге, он начал старательно читать: — Голова, рука, колено, ладонь.
        — Очень хорошо, молодец, — кивнул Эван. — Кто этот мальчик?
        — Фейсал. Мой первый ученик.
        — А сколько их сейчас у тебя?
        — Дюжина. У нас бартерная система. Я учу детей английскому, а они иногда приносят мне яйца, лук и морковку. — Она рассмеялась. — В общем-то неплохая система.
        — А их родители?
        — Ткачи, красильщики, прядильщики. Это мусульманская деревня. У них нет мечети, но есть молитвенная комната. Женщины очень тяжело работают, выращивают овощи, заботятся о домашних животных, воспитывают детей. Большинство мужчин занимается торговлей пашминой. Они делают потрясающие шали, но их цена слишком высока и они почти не получают прибыли.
        Эван вышел на улицу. Ему пришлось пригнуть голову, чтобы не удариться о низкую балку. Фарида отлипла от стены и шагнула назад.
        — Это Фарида, а это — Захра, — с замиранием сердца прошептала Нерис.
        Эван посмотрел на детей и кивнул:
        — Да, я могу здесь приступить к работе. Сначала поговорю с местными жителями, потом съезжу в ближайшие деревни. Я заметил по пути сюда, что район густонаселенный, несмотря на то, что это высокогорье.
        Нерис улыбнулась:
        — Тут много чистой воды, солнца, почва плодородная, и четыре месяца лето. Кашмирцы считают свою долину раем на земле.
        Эван нахмурился:
        — Правда?
        Полуденное солнце припекало. Эван снял черную сутану и закатал до локтей рукава белой рубашки, словно демонстрируя всем готовность работать. Нерис заметила, что к ним приближается небольшая группа деревенских жителей во главе с Зафиром. Он поклонился, но на его лице не было улыбки.
        — Это ваш муж, мадам?
        Нерис представила супруга местным, молясь про себя, чтобы Эван не стал сразу же читать христианскую проповедь. К счастью, он должным образом отреагировал на приветственную речь мужчин. В конце концов Зафир кивнул, что было признаком того, что Эван принят общиной. Это было хорошее начало. Нерис уже давно поняла, что европейцы будут приняты в Канихаме только в том случае, если не будут навязывать свое мировоззрение. Наверное, Эван пришел к такому же выводу. Они вернулись в дом. Нерис поставила чайник на плиту, заварила чай по-кашмирски, с добавлением пряностей. Эван сидел напротив, поблескивала его золотая цепочка от часов. Непривычное зрелище. Она улыбнулась ему, Эван попытался улыбнуться в ответ.
        — Хочу купить велосипед, — заявил он. — Думаю, он будет полезен для моей деятельности.
        Позже она устроила Эвану экскурсию по импровизированной школе. Он заглянул в комнату, в которой они пели и играли в игры, и сказал, что будет использовать это помещение для чтения Библии и обсуждения священных текстов в группах.
        — Значит, с этого ты начал в Каргиле? — спросила Нерис.
        — Именно. Мало кто пришел. Думаю, наши молитвенные собрания в Лехе пользовались успехом только потому, что вы с Дискит готовили вкусные обеды для прихожан.
        — Бедная Дискит! — Нерис рассмеялась, чтобы скрыть жалость к мужу, к его несгибаемой вере в то, что его религия придется по душе миллиону индусов. — Посмотрим, что я смогу сделать без ее неоценимой помощи.
        — Спасибо, милая. Я не осознавал, скольким обязан тебе.
        — Давайте споем песню для мистера Уоткинса! — предложила она детям.
        Под аккомпанемент погремушек, барабанов и бамбуковых флейт зазвучал хор. Эван дослушал до конца, потом ушел писать отчет для Шиллонга.
        Непривычно было видеть Эвана в ее маленьком доме, непривычной была мысль о том, что он будет ночью лежать рядом с ней. Когда он задул свечу, темнота обрушилась на них, намертво придавив к белоснежным простыням. Она была благодарна Райнеру за то, что они никогда не спали на этой кровати. Так легче было не думать, забыть. Время все излечит.
        — Мне кажется, ты привязалась к этому ребенку, — заметил Эван.
        Голова Нерис лежала у него на плече, ее полусогнутая рука покоилась на его груди. Она почувствовала, что постепенно он расслабляется.
        — К Захре? Да, она очаровательна. И ее сестра, и брат.
        Нерис ничего не рассказала Эвану о Захре, кроме того, что мать вынуждена была оставить ребенка в деревне, чтобы скрыть от семьи свой позор. Эван прекрасно знал, сколько сирот в Индии, поэтому не стал выяснять подробности.
        — Надеюсь, у нас скоро родится наш собственный ребенок, — уверенно сказал он и повернулся на бок, но на этот раз лег лицом к Нерис. — Прости, я был тебе плохим мужем. Я думал, остаться в Каргиле было хорошей идей. Обещаю исправиться.
        Они поцеловались. Нерис почувствовала, что он говорит искренне. Эван не умел лгать. «В отличие от меня», — подумала Нерис.
        — Я тоже была не лучшей женой.
        — Тогда давай оставим наши неудачи в прошлом и начнем с чистого листа. Для нас это единственный шанс.
        — Давай. Я очень этого хочу.
        Он медленно и осторожно прикоснулся к ее коленке, затем провел по нежной коже бедра. Он изучал ее. И наконец она знала наверняка, чего он от нее ждет. Медленно она вела его на новые территории. Туда, где не нужны фразы типа «Дорогая?».
        Ежедневная рутина засосала их. Эван купил велосипед. Вначале деревенские жители смеялись, завидев его нескладную фигуру, крутящую педали на пыльных тропинках, но потом привыкли и перестали обращать на него внимание. Он начал вести занятия по изучению Библии, но их, к сожалению никто не посещал, кроме нескольких любопытных юношей да пары деревенских простачков, которые пытались заручиться поддержкой Эвана. Женщины не приходили вообще. Потом Нерис стала готовить простой обед, состоящий из рисовой каши и овощного рагу, и к ним присоединилось несколько бедняков. Эван сказал, что передаст эту радостную новость в Шиллонг и Дели.
        Нерис занималась с детьми, а после обеда играла с Фейсалом, гуляла с Захрой по извилистым тропинкам в окрестностях деревни, вдыхая воздух, наполненный ароматом сосновой смолы. По вечерам они ужинали при свете керосиновой лампы. Новости с полей сражений Европы и Северной Америки приходили к ним с большим опозданием, вместе с газетами и письмами от Миртл и Кэролайн.
        В июне Нерис получила тревожное письмо от Миртл. Она вскрыла конверт, и оттуда выпала половинка листика писчей бумаги. На ней было написано всего несколько строк:
        «Арчи ранен. На военном корабле его переправили в госпиталь Читтагонг. Я немедленно выезжаю туда. Не знаю, как я туда доберусь, но мистер Фаншэйв обещал помочь мне. Присмотри за Кэролайн, если сможешь. Попроси Эвана помолиться за нас. Твоя подруга Миртл». Онемевшими пальцами Нерис сложила записку. Захра болтала ножками, лежа в корзинке.
        В своей спальне на «Соломоне и Шебе» Меир собирала вещи. Она заталкивала последнюю футболку в рюкзак, когда в дверь постучал Фарух. Он уже дважды под разными предлогами заглядывал в комнату. Меир вздохнула и пригласила его войти.
        — Как много вещей! — вздохнул он, с любопытством заглядывая в ее рюкзак.
        — Правда? А я считала, что путешествую налегке.
        — К вам посетитель. Молодой человек.
        Она сошла вниз по скрипучей лестнице, поздоровавшись с австралийцем, который прибыл сюда с гуманитарной миссией, и сошла по сходням на берег озера. Мехран сидел на седле крошечного мопеда и держал на коленях шлем.
        — Мехран, это твой мопед?
        — Да, я только что его купил. Думаю, очень полезная штука.
        — Еще бы! Рада тебя видеть. Завтра я уезжаю из Шринагара. Хотела заехать к тебе в мастерскую попрощаться.
        — Вот я и сэкономил ваше время, — улыбнулся он. — А еще я помогал пожилой леди, которая недавно повредила ногу.
        — Как мило с твоей стороны!
        — Не все в Шринагаре террористы. У леди старый дом, он завалится, если мы не будем помогать ремонтировать его. Вчера я был у нее, сиделка передала мне пакет для вас.
        — Что там? — спросила Меир.
        — Я не знаю, — ответил он.
        Внутри платка оказалась старая, с разваливающимися стенками коробка, перевязанная шпагатом. Меир приподняла крышку и увидела внутри стопку старых писем. К свертку был прикреплен клочок бумаги с несколькими строками, написанными неразборчивым, почти нечитаемым почерком:
        «Мое зрение слишком слабое, чтобы перечитывать письма вашей бабушки. Наверное, вам будет любопытно прочитать их. Можете не возвращать. С уважением, Кэролайн Боуэн».
        — О! — громко воскликнула Меир.
        — Что-то не так?
        — Нет, все в порядке.
        Ее удивило то, что Кэролайн вспомнила об их разговоре и своем желании отдать ей письма. Меир подумала, стоит ли ехать через весь город, чтобы поблагодарить ее за это сокровище, но решила, что это будет лишним. Наверняка Аруна пуще прежнего оберегает спокойствие своей хозяйки и не пустит ее даже на порог. После того как ее практически вытолкали на улицу, она решила не рисковать и лишний раз не беспокоить старую леди.
        — Мехран, можете подождать несколько минут?
        Она быстро вернулась в комнату и нашла открытку с изображением Садов Шалимара. На обороте она написала слова благодарности Кэролайн и пообещала ей обязательно вернуть письма в целости и сохранности.
        «Надеюсь, что смогу передать вам письма при личной встрече», — добавила она и подписала письмо. Затем положила открытку в конверт, запечатала его и передала Мехрану:
        — Пожалуйста, отдайте при встрече миссис Боуэн.
        В худшем случае Аруна прочитает записку вслух.
        — Хорошо. — Мехран надел шлем и завел мопед.
        Меир хотела обнять его или пожать руку, но сдержала свой порыв и ограничилась теплой улыбкой.
        — Мехран, мы обязательно еще встретимся.
        — Все в руках Аллаха. — Он поднял опору и уехал в сторону Насыпи.
        Рано утром следующего дня Фарух вызвал для Меир такси, чтобы оно отвезло ее в аэропорт.
        — Счастливого и безопасного вам полета, — пожелал он ей, пряча щедрые чаевые в карман брюк.
        Когда самолет взлетел, Меир посмотрела в иллюминатор и в последний раз окинула взглядом прекрасную долину со светло-зелеными латками полей и темными — лесов. В самолете Меир поняла, что не хочет прощаться с великолепным Кашмиром и вообще с Индией. Она напомнила себе, что летит домой, что в аэропорту Лондона ее будет встречать Хэтти. Эта мысль немедленно подняла ей настроение. А в Шринагар она еще вернется. Она ведь пообещала Кэролайн Боуэн, что вернется. У нее на коленях лежало письмо в ветхом конверте, которое она достала из коробки, чтобы почитать во время полета.
        ГЛАВА 13
        Часовня была маленькой, убранство — строгим, а лавки — коричневыми и отполированными до блеска. В окнах не было витражей, через простые стекла просачивался тусклый свет дождливого дня. Меир взяла в руки потертый Псалтырь и вспомнила заброшенную часовню в Лехе. Она невольно потрогала коричневую шаль из пашмины, выглядывающую из выреза пальто.
        Священник занял свое место, органист взял первый торжественный аккорд, все встали. Под руку с отцом в церковь вошла невеста. Тал, старый друг Меир, повернулся и с нежностью посмотрел на свою Энни. Он волновался, его щеки покраснели. Накрахмаленный воротник-стойка казался слишком тесным для его шеи. «Все свадьбы одинаковые, — подумала Меир, — они различаются только деталями и атрибутами». Счастье, волнение, толика тревоги — эмоции бурлили в крови, как пузырьки в бокале шампанского. Священник поприветствовал всех на валлийском языке. Меир снова подумала о Нерис и Эване.
        После церемонии в церкви гости переместились в холл отеля. Меир поздравила родителей Тала и Энни. Все почему-то спрашивали, когда же будет свадьба самой Меир. Ей пришлось отшучиваться и говорить, что прежде ей нужно встретить принца на белом коне. Молодожены понимающе переглянулись. Дилан, Эйрлис и Меир присоединились к гостям. Фермеры надели лучшие костюмы, в их мозолистых руках тонкий хрусталь бокалов казался особенно хрупким. Хью понравилась бы свадьба, объединившая две уважаемые деревенские семьи. Он частенько сетовал на то, что его дети предпочли уехать из Уэльса, хотя никогда не возмущался по этому поводу. Он даже никогда не возражал против выступлений Меир в цирке.
        — Жаль, что папа сегодня не с нами, — озвучил общую мысль Дилан.
        После обеда гости начали произносить поздравительные речи. Дети устали от долгого сидения и стали гоняться друг за другом между столами. Грэм, муж Эйрлис, встал со своего места рядом с теткой Энни, директрисой из Ливерпуля, и сказал, что отведет детей в коттедж, в котором они остановились на выходные, и уложит их спать.
        — Детям давно пора спать, — бескомпромиссно заявил он.
        В углу зала убрали столы, музыканты начали устанавливать инструменты на сцене с милой иллюминацией из старомодных разноцветных ламп. Меир, Дилан и Эйрлис перебрались в бар. Откуда-то снизу послышался высокий щебечущий голос:
        — Меир, здравствуй, милая! Ты — вылитая бабушка.
        Она посмотрела вниз. На углу стола примостилась пожилая леди в синем парчовом платье с узором из белых гвоздик и папоротников. Выглядела она потрясающе — модная и стильная старушка, — поэтому все обращали на нее внимание. Меир присела на пустой стул рядом с ней.
        — Добрый вечер, меня зовут Меир Эллис, — представилась она. Она решила, что пожилая леди просто обозналась.
        — Я знаю. Я сказала, что вы похожи на Нерис. А еще я помню вашу маму совсем маленькой девочкой. Она родилась сразу после возвращения Нерис и Эвана из Индии. Гвэн стала потрясающим сюрпризом для Уоткинсов.
        Нерис родила в сорок один год. Меир специально уточнила даты, поскольку надеялась, что ее мама (а, значит, и она сама) была тесно связана с Индией, но, как следовало из «Надежды и славы Господа», пастор с женой покинули индийскую миссию в 1947 году, а Гвэн родилась в 1950-м.
        — Вы очень похожи на Нерис, а ваш брат — на отца.
        — А я на кого похожа? — спросила Эйрлис.
        Она не пропустила ни одного слова из их разговора, хотя в это время болтала с братом Тала и заказывала напитки. Старушка поджала губы.
        — Да, Гвэн очень гордилась вами. Лучшая ученица в школе. А сейчас вы, кажется, работаете доктором, правда?
        Дилан обнял сестру за плечи:
        — Консультант целого отдела.
        Эйрлис улыбнулась и слегка порозовела от удовольствия. Выпив бокал вина, она расслабилась, помолодела и выглядела почти беззаботной.
        — А вы дружите с нашим Талом?
        Объяснения, включающие истории двух соседствующих ферм, нескольких браков и дальнего родства, показались им слишком пространными, поэтому Меир и Эйрлис вежливо кивнули. Миссис Пэрри рассказала, что девочкой слушала проповеди мистера Уоткинса, еще до того, как родилась Гвэн. Во время школьных каникул она помогала Нерис присматривать за ребенком, пока та занималась домашними делами. Двадцать пять лет назад умер ее муж, и миссис Пэрри переехала к сестре в Кернарфон.
        — Но наша деревня навсегда осталась для меня родной.
        «Именно так все и обстоит в нашей жизни, — подумала Меир. — В выходные площадки перед коттеджами и парковки забиты машинами, но если не обращать на них внимания и смотреть только на поля, каменные стены, холмы и долины, то течение времени в этом мире почти не заметно». Она посмотрела на Эйрлис и поняла, что сестра думает о том же. Дом был продан, но они не лишились своего места в этом маленьком мирке, поскольку остались частью этого общества. Меир была счастлива, что вернулась в деревню и смогла повеселиться на свадьбе Тала. Хорошо, что Эйрлис настояла на поездке. Через приоткрытую дверь Меир увидела вальсирующие пары. Тал вывел свою жену в центр зала, и они начали танцевать.
        — Расскажите нам о маме, — попросила Эйрлис.
        К разговору присоединился Дилан. Отпрыски семейства Эллис сейчас напоминали птенцов в гнезде. Они открыли клювы и выпрашивали крохи информации о своей маме. Миссис Пэрри важно кивнула. Наверное, ей нравилось такое внимание к своей персоне.
        — Девочка была драгоценным даром. Вашему дедушке исполнилось пятьдесят лет, когда она появилась на свет. Нерис и Эван безумно любили ее. Я помню мистера Уоткинса в черной сутане, он шел по улице, а маленькая Гвэн держала его за руку. На ней были пальто и маленькая шляпка. Она выглядела как настоящая принцесса. Когда они были вместе, казалось, весь мир переставал для них существовать. Замечательная, счастливая семья.
        Эйрлис украдкой вытерла уголок глаза, но потом быстро выпрямилась и расправила плечи. В соседней комнате громко играла музыка и танцы шли полным ходом. Миссис Пэрри потягивала свой напиток.
        — Они же поколесили по миру, да? Нерис и Эван? Они долго жили в Индии. Для нас, простых деревенских жителей, это было чем-то за гранью реальности. Наверное, они часто вспоминали те времена.
        Меир вспомнила смеющееся лицо бабушки, снятой на фоне озера и цветущих лотосов. Кэролайн сказала, что фотографировал ее красавчик Райнер Стамм. Меир очень хотелось увидеться с Бруно Беккером. Бруно мог рассказать ей об этом швейцарце, но она не знала, как спросить о нем. Ну не так же: «Мне очень жаль, что с твоей дочерью случилось такое несчастье. А теперь расскажи мне о делах минувших дней». Но ей не только нужна была информация, она хотела его видеть. Миссис Пэрри наклонилась вперед и потрогала узел шали Меир.
        — Нерис всегда говорила, что лучшие годы жизни она провела в Кашмире.
        — Правда?
        — Наша Меир три месяца была в Индии. Она посетила города, где жила и работала Нерис, — сообщил Дилан.
        Пожилую леди это не очень впечатлило.
        — Там все изменилось, как и везде, — сказала она.
        Миссис Пэрри, в отличие от Кэролайн Боуэн, трезво смотрела на мир.
        В бар вошел Тал. Галстук у него съехал набок. Растрепанный и разгоряченный после танцев, он выглядел счастливым. Тал подошел к Меир:
        — Можно пригласить тебя на танец?
        Он взял ее за руку и повел в гущу танцующих. Вокруг толкались потные и веселые сельчане. Меир заметила в толпе Энни. Она сняла вуаль и тиару, мягкие локоны рассыпались по плечам. Тал танцевал, как всегда: наступая на ноги и толкаясь. Он посмотрел в глаза Меир и засмущался. Она вновь ощутила себя шестнадцатилетней, тогда Тал был очень близким ей человеком. Вполне возможно, тогда они танцевали под эту же музыку. Разговор с Бруно в Ламаюру, ее настоящее, ее прошлое слились в один поток. Ей было и шестнадцать, и тридцать, она была и в Уэльсе, и в Индии.
        — А как насчет джайва, Тал? — крикнула она ему.
        Тал вытер пот со лба и улыбнулся:
        — Давай, Меир!
        Он быстро-быстро закружил ее. Перед глазами Меир замелькал узор ее драгоценной кашемировой шали, цвета которой за семьдесят лет не потеряли яркости.
        Весь день и весь вечер она вспоминала. Прошлое виделось ей причудливой мозаикой, она думала о своем детстве, о юности, о разрушенной миссии в Лехе, о Дилане и Эйрлис, о Шринагаре, Хэтти, Тале, о маме и папе, о плато Чангтанг, о Нерис, монастыре в горах, племянницах и племянниках. Лотос. Голова кружилась, она едва справлялась с потоком мыслей. Наверное, это и означает стареть. Воспоминания начинают перекликаться с теперешними событиями, и постепенно временной разрыв между прошлым и настоящим исчезает и все события начинают восприниматься как единое целое. Наверное, нечто похожее переживала и Кэролайн Боуэн, сидя в гостиной в Шринагаре, и миссис Пэрри, коротавшая время в углу бара. Меир запнулась и почти упала в объятия Тала. Он помог ей восстановить равновесие.
        — Спасибо, что пришла, — крикнул он ей на ухо.
        — Я бы ни за что не пропустила твою свадьбу. Вы будете счастливы.
        — Конечно будем, — отозвался Тал. — Мы даже чем-то похожи с Энни. Как считаешь?
        Насытившись сплетнями и пропитавшись теплым вином, Меир и Эйрлис глубокой ночью вернулись в гостевые коттеджи. Джеки уже была в постели, а Эйрлис и Меир решили посидеть за бутылкой виски. Вскоре к ним присоединился Дилан. Они мило болтали, сетовали на то, что им редко удается собираться всем вместе.
        — Мы отлично провели время, правда? Хорошо, что я уговорила вас приехать, — сказала Эйрлис.
        Дилан фыркнул и расплескал виски, вытер рот галстуком.
        — Ты всегда права, подснежник, за это мы тебя и любим. — Он поднял бокал. — За вас, сестрички!
        Прошел еще один год. В Кашмире снова наступила весна. Миртл и Арчи вернулись в «Эдемские сады». Врачам военного госпиталя удалось собрать Арчи по кусочкам.
        — Но не в том порядке, как было, — шутил он.
        Он был в вагоне грузового поезда, когда начался обстрел с воздуха. Раздробленные голени можно заменить протезами, но с травмой позвоночника ничего нельзя было поделать. Маджид и еще несколько помощников занесли его инвалидное кресло в плавучий дом. Внутри дверные проемы были достаточно широкими, чтобы Арчи мог самостоятельно выезжать на веранду. Там он сидел целыми днями, смотрел на воду и горы. Вечером Миртл укутывала его пледом. Она призналась Нерис, что специально привезла сюда Арчи. Она надеялась, что целебный воздух Кашмира поможет мужу прийти в себя. Воспоминания об этом чудесном месте помогли ей выдержать не один месяц в госпитале. Раненые прибывали сотнями, кто-то умирал, кого-то удавалось спасти. Выживших солдат отправляли в реабилитационные центры, а на их место поступали новые бойцы. Казалось, этот водоворот окровавленных тел никогда не прекратится. Арчи слишком долго пробыл там. Несколько недель он балансировал на грани между жизнью и смертью, но упрямо цеплялся за жизнь и в конце концов начал выздоравливать. Миртл буквально жила у его постели. Разговаривала с ним, читала ему книги или
просто держала за руку.
        — Он никогда не сдастся, — сказала Нерис. — Он самый смелый человек в мире.
        Когда Миртл не слышала их, Арчи признался Нерис:
        — Если бы не она, я закрыл бы глаза и умер. Так было бы проще. Но она каким-то образом убедила меня в том, что мы должны вернуться в наш дом на озере.
        Он с тоской посмотрел на озеро и шикару, скользящую по водной глади. Мимо проплывали продавцы цветов; Нерис наклонилась к одной такой лодке и купила охапку ярких пионов. Арчи легонько потрогал влажные лепестки.
        — Если бы не Миртл, я бы так никогда и не вышел из госпиталя, не вернулся бы домой. Я обязан ей тем, что могу дышать этим воздухом, наслаждаться этим видом, этими цветами. Мне не жаль себя. Ребята погибли. Как я могу жаловаться на жизнь? А еще много наших в плену у японцев.
        Нерис улыбнулась ему. На веранде висели роскошные рога, которые Арчи привез с охоты в горах Ладакха. Арчи больше никогда не будет ходить, не будет ездить на лошади, играть в крикет, заниматься любимыми видами спорта. Улыбаясь, Нерис кусала внутреннюю поверхность щеки, чтобы не расплакаться.
        К ним присоединилась Миртл. Маджид принес чашки и чайник. Она вручила Арчи чашку, положила салфетку ему на колени. Она похудела, под глазами появились темные круги. Она больше не пила коктейли.
        — Он нуждается во мне день и ночь. — Миртл пожала плечами.
        Она много курила, сигареты быстро исчезали из портсигара. Ей удалось привезти Арчи домой, но проблем только прибавилось. Он почти все время проводил в «Эдемских садах». Однажды они попытались перенести кресло Арчи на лодку, но шикара заскрипела под тяжестью кресла и опасно накренилась, Арчи едва не упал в озеро. По тропинке вдоль берега тоже невозможно было передвигаться в кресле — после дождей она превращалась в ров, заполненный грязью. В прошлой жизни длинноногий Арчи запросто перепрыгивал через это препятствие. Даже неровные половицы в доме и порог в ванную были настоящими преградами для человека, который не мог ходить. А когда закончится лето, тут будет слишком холодно для него. Английский врач регулярно навещал Арчи, но он объяснил Миртл, что при любой легочной инфекции или даже простуде ему не смогут помочь в небольшом госпитале Шринагара.
        — Я не знаю, как поступить, — призналась она Нерис.
        Вся та энергия, которую раньше Миртл не знала, куда девать, теперь была направлена на помощь мужу. Но даже она не могла справиться со всеми проблемами.
        — Может, вам следует переехать? — мягко предложила Нерис. — Что, если вам арендовать бунгало в новом квартале? У вас будет садик, там можно выращивать цветы и даже овощи.
        — Доктор советует перевезти его в Дели, но там так жарко!
        — Ну а если хотя бы на зиму?
        Миртл щелкнула зажигалкой, маленькое пламя отразилось в ее глазах. Она зажгла сигарету и выпустила струю дыма.
        — На эту зиму — да. Но что делать потом, не знаю. У нас проблемы с деньгами. Наш дом в Дели на самом деле принадлежит железнодорожной компании, мы не сможем там жить долго. Арчи получает пенсию, но ее не хватит, чтобы содержать два дома. Я не знаю, сколько может стоить старый дом на воде. Да и кто его купит?
        Они никогда не говорили об этом, но все понимали, что Кашмир меняется, что их родной дом становится другим, враждебным и непонятным. Индуисты и мусульмане перестали здороваться друг с другом, под покровом ночи вспыхивали драки, а недавно кто-то поджег древний храм на берегу Джелама. Конфликты вспыхивали и в тихих университетских садах, индусы и британские чиновники постепенно уезжали из Кашмира. Профессор Пран, заядлый игрок в крикет, чья команда выиграла рождественский матч, тоже уезжал на юг, ссылаясь на то, что климат севера не подходит дочери и жене. Он говорил, что расставание с Кашмиром разобьет ему сердце. Британская компания тоже быстро распадалась. Движение «Вон из Индии!» быстро набирало обороты, его участники выступили против власти раджи. Нерис вспомнила, что Райнер предупреждал о том, что конфликт будет только разгораться: «Индуисты против мусульман. “Разделяй и властвуй” — вот девиз британских чиновников».
        Нерис как могла помогала Миртл ухаживать за Арчи. Миртл было очень тяжело, у нее практически не оставалось времени ни на что другое. МакМинны решили, что останутся жить на озере, пока Миртл не найдет покупателя на старый дом.
        Арчи почти все время проводил на веранде с трубкой и газетой. Он утверждал, что абсолютно счастлив в Шринагаре.
        — Как дела у Захры? — спросила как-то Миртл у Нерис. — Тебе удается сейчас заботиться о ней?
        Нерис вздохнула:
        — Не переживай, с Захрой все в порядке. Она счастлива.
        В деревне Фейсал полностью растворился в веселом племени местной детворы. Он играл со всеми в тени огромного дерева и бегал с мальчишками пасти овец. Он был таким же грязным, веселым и озорным, как и остальные дети, а вот Фарида держалась обособленно.
        Весной Эван решил, что пора вернуться в Шринагар. Ему в помощь должен был приехать молодой священник, которого следовало где-то устроить. А еще Эван хотел больше общаться с людьми за пределами Канихамы. Нерис проводила много времени в деревне и помогала Миртл ухаживать за Арчи. Уезжая из деревни, она просила женщин присмотреть за девочкой и оставляла им немного денег. Она не беспокоилась о Захре, поскольку Фарида была верным ее стражем. После возвращения Арчи стало ясно, что Миртл будет все свое время посвящать уходу за ним. Ввиду этих обстоятельств Нерис попыталась поговорить с Эваном о перспективе усыновления ребенка. Она старалась говорить с печалью в голосе, чтобы разжалобить мужа, но Эван лишь с любопытством посмотрел на нее:
        — Какого ребенка?
        — Захру, например.
        — А кто это? Тут так много детей, о которых мы должны заботиться, и Господь призывает взять под опеку их всех, а не выбирать кого-то одного. И если у нас нет родного дитя, значит, следует принять Его волю.
        Он говорил строгим тоном, и Нерис не стала возражать. Фарида по-прежнему носила девочку за спиной, ночью она и Захра спали в одной кроватке, укрывшись одним одеялом. Фарида сначала кормила Захру и только потом ела сама. Если девочки возраста Фариды звали ее поиграть, она отказывалась и оставалась сидеть с ребенком. Она всегда куталась в шаль так, что не было видно ни волос, ни рта, но ее темные глаза настороженно сверкали между краями пашмины. Улыбалась она, только когда Захра делала что-нибудь новое и забавное. Захра словно лишила Фариду детства, и Нерис ничего не могла с этим поделать. Она наблюдала за детьми со смешанным чувством удовольствия и печали.
        В Шринагаре Нерис удалось организовать классную комнату на первом этаже дома, в котором они с Эваном поселились. Недавно к ним приехал помощник Эвана — нескладный молодой человек по имени Ианто Джонс. Он носил очки с толстыми стеклами, у него смешно дергался кадык, когда он разговаривал. Вместе с Эваном они ездили на велосипедах по деревням, окружавшим Шринагар, часто бывали в Канихаме. Нерис пришлось долго отчищать половицы в классе и раскладывать крысиный яд, но со временем комната приобрела жилой вид, и дети начали с удовольствием приходить к ней на занятия. Как и в Лехе, они играли, пели песни, а потом она кормила их. На обед она готовила простую еду. Количество детей постоянно увеличивалось. Как только они обустроили дом и гостиная приняла подобающий вид, Нерис спросила Эвана, можно ли забрать двух сироток из Канихамы и оставить их у себя на некоторое время.
        — Снова эти девочки из деревни? Зачем они тебе? — нахмурился Эван. — Разве мы мало для них сделали?
        — Я скучаю по ним, — ответила Нерис.
        Прошел уже год с момента приезда Эвана, но Нерис так и не забеременела. Теперь Эван внимательнее относился к жене, поэтому взял ее за руку и посмотрел с нежностью и сочувствием.
        — Хорошо, дорогая. Если тебе так хочется, пусть приедут в гости.
        Фариде очень понравилась поездка на грузовике и в автобусе. Она ехала в город и вела себя как настоящая взрослая женщина, чинно сидела на сиденье и куталась в шаль. Захра уже ходила, но Фарида предпочитала не спускать ее с рук. Когда малышку ставили на землю, она немедленно начинала исследовать окружающее пространство, пухлые ручки хватали все, до чего она могла дотянуться. Глазки ее сияли, как два темных нефрита, в темно-каштановых локонах блестели прядки светлых, золотистых волос.
        — Какой необычный ребенок! — заметил Эван, заталкивая кипу брошюр в рюкзак.
        Ианто уже ждал его возле велосипедов. Эван обладал способностью не замечать очевидные вещи. Особенно если это не касалось его работы.
        Арчи был другим. Его кругозор был шире, он был очень наблюдательным и уже после первого посещения двумя девочками «Эдемских садов» обо всем догадался. Он рассмеялся, услышав историю о кангерах, и тихо охнул от изумления, когда Кэролайн рассказала о родах в зимней Канихаме.
        — Моя бедная девочка, ты очень смелая! — сказал он.
        — Со мной были две мои лучшие подруги. С помощью друзей можно горы свернуть. Нерис позаботилась обо мне после родов.
        — Ты выпила две чашки целебного настоя, — заметила Нерис. — Мы так и не узнали, что входило в его состав.
        Арчи вытащил трубку изо рта:
        — Нам повезло. Представь, сейчас две твои сиделки заботятся обо мне. — Он поймал руку Миртл, которая как раз проходила мимо, поцеловал ее, она чмокнула его в лысеющую макушку.
        Под присмотром Фариды Захра бегала по веранде и гостиной. Она доставала серебряные рамки с фотографиями, трогала маленькими пальчиками блестящую поверхность стола. Взрослые с умилением наблюдали за ней.
        — Она вырастет настоящей красавицей, — сказал Арчи.
        Разумеется, никто из них не стал упоминать, что она очень похожа на Рави Сингха.
        Кэролайн внимательно наблюдала за ребенком. Осторожно, будто не доверяя себе, она начала брать дочь на руки, расчесывать ее шелковистые волосы, трогать мягкие щечки. Захра улыбалась ей, показывая крошечные зубки-жемчужины. Фарида немного ревновала и старалась быстрее взять ребенка на руки. Нерис и Миртл радовались этим переменам в Кэролайн.
        — Может, когда-нибудь все наладится, — прошептала как-то Миртл.
        Никто из них не стал строить предположений относительно дальнейшего развития событий. Нерис старалась сдерживать свои порывы. Пока за ребенком присматривали они втроем, она могла наблюдать за тем, как он растет, и это приносило ей радость, доставляло удовольствие. Захра была лучиком надежды в мрачном настоящем.
        Эван часто приходил к Арчи, они курили вместе и обсуждали последние новости. Однажды в середине лета женщины оставили своих мужей на солнечной веранде, а сами отправились на шикаре в Сады Шалимара. Фарида держала Захру на руках, крепко прижимая ее к себе, но та крутилась, смеялась и пыталась поймать стрекозу и брызги воды, срывавшиеся с весла лодочника. В саду было многолюдно. Семьи с удовольствием трапезничали под густыми кронами деревьев, солдаты прогуливались по аллеям, продавцы предлагали фрукты и напитки. Захра с удивлением и восторгом смотрела на фонтаны и клумбы. Она хотела побегать по травке и, как только ее ножки коснулись земли, бросилась вдогонку за желтыми бабочками. Потом ее внимание привлекла толстая болонка, которая, переваливаясь с боку на бок, семенила по дорожке, потом детская коляска, которую толкала перед собой няня.
        — Похоже, она счастлива, — сказала Кэролайн.
        Она не гордилась собой как матерью, но ощущала облегчение и радость — это явно читалось в ее глазах. Нерис купила Фариде мороженое. Девочка собралась попробовать лакомство, но засомневалась и посмотрела на Захру: может, дать ей первой лизнуть?
        — Нет-нет, это тебе. Захра еще слишком маленькая.
        Фарида закрыла глаза и сосредоточилась на мороженом. Они медленно поднимались по ступенькам террасы, Захра топала сама, держась за палец Кэролайн, чтобы не упасть. На верхней площадке они обернулись, чтобы посмотреть на поблескивающее озеро в окружении гор. Шринагар сегодня был особенно красив.
        — Почти как в старые добрые времена, — сказала Миртл.
        Нерис обняла подругу за талию, и они все вместе начали спускаться. Кэролайн шла впереди. Они прошли мимо компании, расположившейся под роскошным чинаром. Дамы сидели на раскладных стульчиках, некоторые держали зонтики, мужчины сидели на траве, на почтительном расстоянии за гостями стояли слуги. Захра увидела яркую бабочку и решила поймать ее. Она побежала слишком быстро, запнулась и упала, панама слетела с ее головы. Фарида была слишком увлечена мороженым, и Кэролайн бросилась поднимать девочку. Пару секунд Захра собиралась с силами, а потом зарыдала от боли и обиды. Кэролайн подхватила ее на руки и поцеловала в лоб. Один из мужчин встал с травы и медленно подошел к ней. На нем было потрясающее белое пальто поверх бледно-кремовой рубахи.
        — Надеюсь, ребенок не пострадал? — осведомился Рави Сингх — а это был он.
        Захра громко плакала, Фарида бросила на землю мороженое и подбежала к малышке. Кэролайн подняла глаза на Рави:
        — Она просто упала.
        Кэролайн позволила Фариде взять ребенка на руки. Фарида что-то прошептала малышке на ухо, плач моментально прекратился. Рави не отрывал взгляда от лица Кэролайн. Она выглядела намного старше той девушки, которая выходила замуж за Ральфа Боуэна. За два года красота английской розы стала ярче, скулы окрасил румянец, в глазах появился загадочный блеск.
        — Кто эти дети? — Голос Рави был нежным, как шелк.
        — Вы помните моих подруг, миссис МакМинн и миссис Уоткинс?
        Манеры Рави были безупречны, как всегда. Он поклонился.
        — Разумеется. Приветствую вас. Прекрасный день для прогулки в этом саду.
        — Здравствуйте, Рави, — кивнула ему Миртл.
        Она чиркнула спичкой и поднесла сигарету к ярко-алым губам.
        Нерис ответила на его вопрос:
        — Я обучаю детей из старого города. Эти дети живут в миссии. К сожалению, они сироты. Мы делаем для них все, что можем.
        Рави посмотрел на Захру, на ее длинные черные ресницы и медово-золотые щечки. Она сидела на скамейке и болтала пухлыми ножками в крошечных лайковых туфельках. Фарида удивленно смотрела на него.
        — Ясно, — бросил он.
        — Кажется, мы отвлекаем вас от общения с друзьями? — вежливо поинтересовалась Миртл.
        — Как любезно с вашей стороны, миссис МакМинн. Спасибо за заботу. — Рави поклонился. Он плотно сжал губы, а потом сказал: — Всего хорошего.
        Рави сделал несколько шагов, но тут же вернулся, схватил Кэролайн за локоть и отвел ее в сторону. Она послушно пошла за ним. Он улыбнулся и зашептал ей на ухо:
        — Я соскучился, милая Кэролайн.
        — Вот как? — Румянец окрасил ее щеки, глаза заблестели.
        — Я хотел бы снова увидеться с тобой. Ты бы рассказала мне, что с тобой произошло. Ходят самые разные слухи… — Он замолчал и внимательно посмотрел на нее. — Ты превратилась в цветущую женщину.
        Кэролайн выпрямилась. Она рывком освободилась от его хватки и, сделав шаг назад, возмущенно посмотрела на него.
        — Даже не думай. Мой муж в плену у японцев. Я молюсь о его скорейшем возвращении домой.
        — В прошлом отсутствие мужа не мешало нашим встречам, — улыбнулся Рави.
        — Это моя ошибка.
        Рави явно был недоволен. Он плотно сжал губы и вскинул черную бровь.
        — Мне жаль, что докучаю тебе. Надеюсь, воспоминания о прежних временах не сильно беспокоят тебя. — Его холодный взгляд скользнул по Захре, беззаботно бегающей среди цветов.
        — Прощай, — сказала Кэролайн.
        Рави развернулся и направился к своим друзьям. Миртл и Нерис тут же схватили ребенка, и три женщины быстрым шагом направились к озеру.
        — Он… он попросил меня встретиться с ним, — пробормотала Кэролайн, как только компания Рави скрылась из виду.
        — Этот мужчина очень привлекательный, — заметила Миртл.
        — Я боюсь его, — призналась Кэролайн.
        Сердце бешено колотилось у нее в груди. Она с ужасом осознала, что оно колотится не только от страха, но еще и от возбуждения. Она хотела вновь оказаться в комнате с мраморным полом и шелковыми портьерами, упасть на вышитые пуховые подушки, окунуть руку в бассейн с прохладной водой и розовыми лепестками.
        — Не бойся. — Нерис, как всегда, в нужный момент была рядом, как и Фарида с Захрой на руках, которая то и дело утыкалась сонной мордашкой в худое плечо своей няньки. — С нами ты в безопасности.
        — Он мог догадаться, — прошептала Кэролайн.
        — Он не догадался и не догадается, — уверенно произнесла Миртл.
        Нерис не была так уверена в этом, но ничего не сказала. Она надеялась, что инстинкт ее не подведет, а если что-то пойдет не так, они смогут попросить помощи у Райнера. Но Райнера не было в Шринагаре, и она не знала, где он и как скоро приедет сюда. До нее доходили разные слухи: одни говорили, будто он вернулся в Швейцарию, другие — что отправился выполнять секретную миссию в Тихом океане, третьи — что он устраивает магические представления для солдат. Но понять, где правда, а где выдумки, она не могла.
        Миртл вела их вперед и поторапливала:
        — Давайте поскорее вернемся домой, в «Сады».
        Шикара уже ждала их у причала.
        ГЛАВА 14
        АВГУСТ 1944 ГОДА
        — Ты уверена? — спросила Миртл.
        Она прикурила очередную сигарету. Дым ненадолго разогнал надоедливую мошкару, которая вилась вокруг нее, Нерис и Кэролайн. По ту сторону стены была яма, куда сбрасывали пищевые отходы. Полдень душил зноем, не было ни намека на дождь, ни дуновения ветерка, на небе — ни облачка. Кэролайн смотрела на подруг, широко распахнув от удивления глаза. Руки ее нервно дрожали, она то и дело крутила на пальце обручальное кольцо.
        — Я надеюсь. Вообще-то официальных сообщений еще не было. Миссис Данкелей говорит, что, как только будут известны имена и звания, командование дивизии официально оповестит семьи. Но, думаю, это правда.
        Нерис откинулась на спинку скамьи, коленом она задела соцветия кориандра, и воздух наполнился пряным ароматом. Она наблюдала за Кэролайн, и то, что она отмечала, заставляло ее беспокоиться все сильнее и сильнее. Арчи вытащил изо рта трубку.
        — Отличное шоу. Смелые ребята, — сказал он.
        Его инвалидное кресло стояло на обычном месте — в тени раскидистого дерева.
        ***
        Возле домов в новой части Шринагара были разбиты маленькие садики. С помощью пожилого садовника, который работал под палящим солнцем в соломенной шляпе, Нерис удалось вырастить отличный шпинат и кольраби поистине королевских размеров.
        — Только посмотрите на этот плод! На деревенской выставке в Англии я бы получила первый приз, — заявила она, гордо демонстрируя нечто, напоминающее комок теста, покрытый грязью. — Вопрос только в том, кому пришло в голову, что эти штуки съедобные?
        МакМинны решили перебраться в Дели. Миртл не смогла найти покупателя на «Эдемские сады», поэтому плавучий дом законсервировали и заперли до лучших времен. Но в середине лета пара американцев сняла дом до осени. Они пообещали подумать о покупке. Миртл доложили, что Боб Фланнер, ее постоялец, занимается торговлей и у него достаточно денег, чтобы он мог позволить себе выбросить сколько-то долларов на ветер. Миссис Фланнер наняла Маджида и остальных слуг. По словам Миртл, это было очень кстати, поскольку платить прислуге жалованье, даже урезанное наполовину, было МакМиннам не по карману. На время, оставшееся до переезда в Дели, они сняли маленькую квартиру в Старом городе и перевезли туда свои вещи и мебель. Их новое жилище было далеко от озера, из окон не открывался красивый вид на горы и воду. Впрочем, им вообще ничего не было видно, кроме кирпичной стены и верхушек деревьев соседнего сада, но Арчи настаивал на том, что это место идеально ему подходит.
        — Так тихо! И все наши соседи — очень милые люди. Мне нравится сидеть в саду.
        — Ума не приложу, что мы будем делать, когда лето закончится, — призналась Миртл.
        Нерис не знала, что посоветовать подруге, и не хотела строить предположения, которые, как и сотни планов, разбивались о реальность. Но Нерис продолжала верить в несгибаемую волю и оптимизм Миртл и в то, что в конечном итоге все будет хорошо. Неопределенность стала составляющей их повседневной жизни. Они ждали завершения войны и гадали, каким будет мир после нее.
        В конце марта японские войска прошли маршем по холмам Нага от оккупированной Бирмы до границы с Индией и пересекли ее. Целью этой операции было блокировать дорогу, соединяющую Импхал, столицу индийского штата Манипур, который находился в семидесяти милях от границы с Бирмой, и сонный городок Кохиму. Японцам не удалось захватить Импхал, но они осадили Кохиму. Бои за город велись до самого апреля. Разрозненным силам британцев и индийцам долго не удавалось занять город и укрепиться в нем. Войска союзников мужественно сражались, подкрепление с базы в Димапуре, хотя и с опозданием, но прибыло, и осада была снята. Двадцать второго июня британские войска в двадцати милях от Импхала встретились с пятой индийской дивизией, которая выступила им на помощь. Это и остановило продвижение Японии вглубь континента. У противника не хватало амуниции, провианта и поддержки с воздуха. Войска союзников начали медленно вытеснять японцев с их позиций, занятых на холмах, к границе с Бирмой.
        Все это время только Эван и Ианто Джонс продолжали выполнять свою обычную работу. Несмотря ни на что, из Уэльса прибыла большая партия церковных книг. Миссионеры вдвоем колесили по округе, раздавая Библии своей маленькой конгрегации и всем остальным, кто выказывал интерес к Слову Божию. Но Нерис казалось, что и они тоже затаили дыхание и только теперь смогли вздохнуть с облегчением. Однажды вечером она вернулась домой раньше обычного и застала Эвана за молитвой в маленькой комнате с выбеленными стенами, которую они временно использовали как часовню при миссии. Нерис пробормотала извинения и, чтобы не мешать мужу, собралась тихонько ретироваться, но Эван поймал ее за руку:
        — Побудь со мной, Нерис.
        Она опустилась на колени рядом с ним.
        — Я молюсь за наших военных в Бирме и во всем остальном мире, — сказал он. — А еще за нас с тобой и нашу будущую семью, дорогая. Надеюсь, Господь будет милостив и услышит мою эгоистичную молитву.
        Ее сердце сжалось от нежности. Эван хотел ребенка не меньше, чем она. Он постоянно приходил к ней под покровом темноты и обнимал, не говоря ни слова, боясь, что малейший вырвавшийся из его уст звук откроет шлюзы стыда и они утонут в потоке ненужных сомнений и смущения. Несмотря на молчаливость Эвана, Нерис считала, что они стали гораздо лучше понимать друг друга. Она попыталась успокоить его:
        — Конечно, он услышит.
        Вслушиваясь в тишину, Нерис тоже решила прочитать молитву. Она давно не произносила молитвенных слов и сейчас с трудом вспоминала, что нужно говорить. Со двора миссии доносились голоса детей. Они играли в небольшом, закрытом со всех сторон внутреннем дворике. Она смиренно молилась еще и о том, чтобы Эван изменил свое решение и согласился удочерить Захру. Она даже рискнула попросить его об этом:
        — У нас могут быть дети. Есть много путей…
        Эван даже не стал ее дослушивать.
        — Я не смогу поступить так, — сказал он, — не смогу взять чужого ребенка и воспитать как своего собственного. — В его голосе звучало отчаяние.
        Нерис еще немного постояла рядом с Эваном, потом поднялась на ноги. Она похлопала мужа по плечу, он кивнул ей. Его волосы были уже совсем седыми. Во дворе Захра, увидев Нерис, бросилась ей навстречу. Ей было уже два года и три месяца, но на пухленьких светло-коричневых локотках и коленках все еще были видны ямочки. Она сверкала двумя рядами идеально белых молочных зубов. Золотисто-каштановые волосы отросли почти до плеч.
        — Несс! Несс! — радостно закричала она.
        К концу июля пятнадцатитысячная японская армия, вторгшаяся в Индию, была отброшена назад в районе Рангуна. Огромное количество солдат погибло в дороге, они страдали от голода и дизентерии.
        В начале августа в Шринагар пришла важная новость. Среди отдаленных холмов Бирмы обнаружили лагерь британских военнопленных. После падения Сингапура мужчин держали в тюрьмах Чанги, но потом их отправили на север и заставили строить дороги. Планировалось быстро создать транспортную инфраструктуру и перебросить пехотные части к границам с Индией. К счастью, отступая, японские солдаты не стали убивать пленных, и их обнаружил полк индийской пехоты. Наступающие войска случайно наткнулись на пленных в холмах, окружавших деревню. Они не знали о приближающихся союзниках и прятались в джунглях, без еды и воды. Многие умерли от голода, так и не дождавшись помощи. Среди выживших был капитан Ральф Боуэн.
        В жаркий полдень Кэролайн прибежала в бунгало к Арчи и Миртл, чтобы рассказать эту новость.
        — Ты уверена? — переспросила Миртл.
        — Не вполне. Но если это действительно он, я смогу позаботиться о нем, правда? Ральф будет дома через несколько недель. Я снова стану заботливой женой, какой ты стала для Арчи.
        Арчи редко рассказывал о своем военном опыте и сейчас прятал глаза. Ему была неприятна эта тема. Но он все же подал голос из тени дерева:
        — Ему нелегко будет вернуться к привычной жизни, понимаешь? Он приедет в Шринагар совсем другим человеком. Никто из нас и представить себе не может, что ему пришлось пережить. — Голос Арчи задрожал, он запрокинул голову и посмотрел на верхушки деревьев, приходя в себя. — Но ему повезло. Нам всем повезло. Скоро закончится война и начнется новая жизнь. Мир будет совсем другим. — Он сжал кулак и с силой ударил им о свою раскрытую ладонь, его лицо светилось надеждой.
        Нерис с удивлением и восхищением посмотрела на Арчи, который, похоже, искренне считал, что ему повезло, и ждал утверждения нового мирового порядка. И почти наверняка в этом новом мире, возникновение которого так приветствовал Арчи, не будет места для знакомой ему почти с детства британской Индии.
        — Да, — кивнула Кэролайн, у нее дрожали руки.
        Самый сложный вопрос задала Миртл, но, безусловно, об этой проблеме подумали все:
        — Что будет с Захрой?
        Кэролайн задрожала от страха. После возвращения Арчи о судьбе девочки лишний раз не заговаривали. Жизнь шла своим чередом, и казалось, нет никаких оснований менять привычный уклад. Они все стали большой семьей для малышки. Кэролайн играла с ней, водила на прогулку, но всегда в компании Фариды. Она постепенно привыкала к девочке, однако, несмотря на обнадеживающие признаки, Кэролайн так и не научилась любить дочь. Она всегда хмурилась, когда смотрела на нее, ее руки сковывала нерешительность, когда она прикасалась к ней. А вот МакМинны и Нерис свободно делились любовью с девочкой и с восхищением рассказывали друг другу о маленьких достижениях Захры. Арчи обожал смотреть, как она бегает и играет, обожал рассказывать ей сказки и истории о своих приключениях. Однажды Миртл призналась Нерис, что она не чувствует в себе достаточно сил, чтобы заботиться еще об одном зависимом существе. Теперь Арчи, прикованный к инвалидной коляске, был ее ребенком.
        — Боюсь, что даже о нем я забочусь плохо, — сказала она. — Как я могу быть матерью, если теперь вся моя жизнь посвящена Арчи?
        — Понимаю. Может, я и Эван наконец… Может, у нас получится… — Нерис полагала, что надежда есть всегда.
        Она настаивала на том, чтобы девочки как можно больше времени проводили в Канихаме, в семье ткачей. Нельзя было допустить, чтобы дети утратили связь со своей культурой и сообществом, — так считала Нерис. К тому же золотым кашмирским летом дорога в Шринагар занимала не много времени и они могли часто видеться.
        — Кэролайн боится полюбить ее, — грустно сказала Миртл.
        — У нее был нервный срыв после родов, — отозвалась Нерис. — Теперь Захра ассоциируется у нее с болью. Кэролайн просто боится, что это состояние вернется.
        Внезапный порыв ветра потревожил глиняные колокольчики, которые Миртл повесила на балку веранды. В саду показался садовник в соломенной шляпе, он шел с тяжелой лейкой поливать овощи. Арчи докурил трубку и посмотрел в сторону дома.
        — Если хотите поговорить наедине, я могу вернуться в дом.
        Кэролайн покачала головой:
        — Нет, пожалуйста. Ты все знаешь. Просто скажи, что я должна сделать, так как я этого не знаю. Нельзя, чтобы Ральф узнал обо всем… Особенно сейчас. Он столько пережил и возвращается домой. Я должна поддержать его, помочь выздороветь… Что мне делать? Что? — почти кричала она.
        — Так не говори ему ничего! — категорично произнесла Миртл.
        Нерис постаралась быть мягче:
        — Мы все будем заботиться о Захре, ничего не изменится. А ты можешь делать это тайно. Канихама довольно далеко от города, и мы всегда можем использовать миссионерскую деятельность как прикрытие. Она сирота, одна из многих. Никто не будет спрашивать, почему мы ее навещаем, правильно?
        Кэролайн бездумно посмотрела на нее и кивнула. Прошло чуть больше года после той встречи в Садах Шалимара.
        — Думаю, у нас не возникнет никаких трудностей, — оптимистично продолжила Нерис.
        Она уже продумала тактику на ближайшее время. Захра и Фарида должны будут больше времени проводить в Канихаме, но с наступлением осени это будет происходить по естественным причинам. Другим вариантом был их переезд в деревню, но как она объяснит это Эвану?
        — Вы правы, я ничего не должна менять. Я хочу, чтобы Ральф вернулся домой. Может, мы станем… я хочу попробовать… понимаете? Попробовать снова жить с ним вместе. Как-нибудь. Мы ведь сможем, правда? — Кэролайн дрожала.
        «Боюсь, что нет», — подумала Нерис. Она старалась гнать от себя грустные мысли, но от реальности не сбежишь. Вполне возможно, что за три года, которые Ральф был далеко от дома, его характер изменился, стал более мягким. Может, пережитые им страдания и голод вынудят его довериться заботе Кэролайн. А ей очень не хватало доверия мужа. Наверняка в конце концов решение проблемы Захры придет само. А может, Эван передумает.
        — Конечно сможете, — вслух сказала она.
        Кэролайн прикусила губу.
        — Я должна найти способ обеспечить ее. Пусть у нее не будет матери, настоящей матери, но у нее будет приданое. Она сможет выйти замуж, и у нее тоже родится дочь… — Кэролайн недоговорила и расплакалась.
        Арчи почесал щеку мундштуком потухшей трубки. Ему как настоящему британскому офицеру было не по себе в присутствии плачущей дамы. Но Кэролайн удалось взять себя в руки. Улыбнувшись сквозь слезы, она прошептала:
        — Извините, я такая глупая. Захра и Фарида в гораздо лучшем положении, чем остальные дети. И всегда есть надежда на неожиданную помощь. Может, я получу наследство. Точно! Моя крестная весьма богата.
        — Вот именно, — поддержала ее Миртл.
        У всех были трудности с деньгами. Нерис потратила почти все наследство, денег, которые присылали на миссию и школу, едва хватало на самое необходимое. У МакМиннов почти не осталось средств к существованию.
        — Господь управит, — сказала Нерис.
        Во всяком случае, в это верили Эван и Ианто.
        — А давайте-ка я приготовлю чай! — С этими словами Миртл направилась в дом.
        По дороге она несколько раз хлопнула в ладоши, подзывая толстоногую неповоротливую девушку, которая помогала ей в кухне. Миртл и Нерис часто подшучивали над ней и вспоминали Дискит и былые деньки в Лехе. Самовар и тяжелый медный поднос они забрали из «Эдемских садов», и, к счастью, они продолжали пить чай из фарфорового сервиза с узором из бледно-голубых колокольчиков.
        — Спасибо, милая. — Арчи погладил Миртл по руке, когда она вернулась. — Я люблю наши чаепития.
        — Может, дело в стаканчике виски, который ты выпиваешь после чая? — съехидничала Миртл.
        Она больше не пила коктейли, но бутылка спиртного регулярно появлялась на столе по вечерам.
        — Нет, это не так. В чае тоже есть свое очарование.
        МакМинны по-прежнему шутили и поддразнивали друг друга. И только Нерис знала, как тяжело Миртл ухаживать за мужем-инвалидом и как она тоскует по тому жизнерадостному, сильному мужчине, за которого выходила замуж. За эти годы Нерис еще сильнее полюбила Миртл и Арчи.
        После чая Кэролайн сказала, что возвращается в свою квартиру ждать новостей. Нерис вызвалась проводить ее до тонга. Они вместе вышли из садика МакМиннов. Миртл стояла за креслом Арчи и обнимала мужа за плечи. Солнце садилось. Их тени соединились в одну, словно там находился один человек.
        Нерис и Кэролайн вышли через калитку на узкую дорожку. Небо прояснилось, над кучей мусора возле соседского забора взвилась черная туча мух. Нищий, сидевший на обочине, подобрал рваную дхоти и бросился к ним на тонких, как у цапли, ногах.
        — Справишься? — спросила Нерис.
        Старая тощая кляча, запряженная в тонга, подняла голову. Дремавший на заднем сиденье извозчик быстро перебрался на козлы.
        — Разумеется. Я счастлива. Ко мне возвращается муж! Не все женщины дождались своих супругов.
        Они сели в скрипучую повозку. Конечно, сейчас не стоило вспоминать о том, что еще несколько месяцев назад Кэролайн питала смутную надежду, что Ральф не вернется. Его смерть решила бы массу проблем. «Бедный Ральф! — подумала Нерис. — Он будет несчастен, как и Кэролайн. Во всяком случае, не меньше нее».
        Нерис попрощалась с Кэролайн и направилась в миссию. Ей предстояло проделать длинный путь, но ей нравилось бродить по узким улочкам и вдоль небольших каналов, пронизывающих город. Шринагар пах навозом и пряностями. Крики, обрывки музыки, лязг металла, гул больших дорог — таким было звуковое сопровождение города. Нерис пересекала эти полоски шума и углублялась в тихий лабиринт крошечных улиц и переулков, которые она полюбила так же сильно, как и улочки Уэльса. Она прошла под живописным мостом и увидела длинные полоски ткани, которые вывесили сушиться красильщики. В воде отражались яркие малиновые, розовые, желто-оранжевые и фиолетовые пятна. А сами ткани на фоне темно-зеленых куполов выглядели просто фантастически. Красивый, но непроницаемый город. На фоне его драматичной истории все личные неурядицы казались мелкими. Нерис, пока шла к миссии, успела успокоиться и приготовить свою душу к любым испытаниям, которые выпадут на ее долю.
        Кэролайн расплатилась с извозчиком и открыла калитку, а та скрипнула несмазанными петлями и застряла. Все как всегда. Кэролайн не стала даже пытаться открыть ее полностью и протиснулась в образовавшуюся щель. В конце концов, она всегда так поступала. Джулия Данкелей, ее соседка, работала в саду. Кэролайн слышала, как клацает секатор — Джулия подстригала свои многострадальные розы. Кэролайн опустила голову и быстро пробралась к дому, обогнув клумбу с сухими ноготками, надеясь, что никто из соседей не увидит ее через забор.
        В доме было жарко, как в духовке. Новый слуга забыл закрыть ставни, и солнце целый день нагревало воздух в помещениях. Вечерело, на улице было достаточно светло, чтобы рассмотреть и пыль на бюро, и потускневшие свадебные фотографии. Кэролайн быстро прошла в спальню, расстегнула пуговицы платья, которое упало к ее ногам, и переступила через него. Она потянулась, размяла затекшую шею, надеясь приглушить головную боль. Кожа под волосами была мокрой от пота. Кровать была заправлена, свежие простыни сияли чистотой. Валик под подушки был на своем месте, в изголовье. Две подушки, как всегда, лежали на нем. Кэролайн закрыла глаза. Через несколько недель, может, через две, может, через три, на левой подушке будет спать Ральф. А одна из его военно-исторических книг снова будет лежать на бамбуковом столике рядом с кроватью.
        Кэролайн дрожала всем телом. Капля пота скатилась между обнаженными лопатками. Она отвернулась от кровати и в одном белье выскочила в кабинет, села в кресло и откинула крышку бюро. Из заплесневелого ящичка она достала лист фирменной бумаги, бутылку чернил и ручку.
        «Дорогой Рави, — написала она, замерла, прикусила кончик ручки, потом собралась с мыслями и быстро продолжила: — Прости, что так долго не отвечала на твое письмо. Возможно, многое изменилось с тех пор, как ты написал мне. Если это так, пожалуйста, не обращай внимания на мою записку. Если все по-прежнему, я бы хотела увидеться с тобой, как ты и предлагал. С уважением, Кэролайн». Рави написал ей год назад, но ей не нужно было перечитывать письмо, чтобы вспомнить его слова. Она знала их наизусть. Однако Кэролайн не устояла перед искушением и достала из тайника конверт из дорогой розовой бумаги. Задумчиво провела указательным пальцем по тиснению на конверте, вынула письмо. У Рави был четкий размашистый почерк. Он просил приехать к нему, писал, что соскучился и хочет обсудить с ней кое-какие вопросы. Последняя строчка была немного неряшливой, — наверное, Рави дописывал письмо в спешке. «Пожалуйста, приезжай, милая моя девочка. Твой Рави». Интересно, какие вопросы он хотел с ней обсудить? Иногда, долгими одинокими ночами, Кэролайн начинала думать, что Рави Сингх действительно любил ее, и только
сделанный ею выбор не позволил им быть вместе. Но чаще она приходила к выводу, что он заботился исключительно о собственном благе, и тогда единственным чувством, которое вызывал в ней этот мужчина, был страх. В его письме улавливалась угроза, тонкая как паутинка, едва различимая, но от этого страх не уменьшался. И сейчас, когда должен был вернуться Ральф, нужно было любыми способами узнать, каковы намерения Рави. Невозможно постоянно жить в неопределенности. Была еще одна причина, почему Кэролайн решила увидеться с Рави. Она хотела помочь Захре, только не знала, как это сделать. Никакого реального плана, только мысль, что Рави сказочно богат. Кэролайн нашла конверт для своего письма, запечатала его и написала адрес. Потом она вернулась в спальню, взяла со столика коробок спичек. Чиркнула спичкой и подожгла письмо от Рави. Она держала бумагу до тех пор, пока огонь не лизнул ее пальцы. Конверт упал в жестяную корзину для бумаг и там догорел.
        На спине высохли капли пота. Кэролайн поежилась от холода.
        ***
        Кэролайн зашла в мощеный внутренний двор. Ее сопровождал слуга. Звучала нежная мелодия, исполняемая на ситарах. В центре двора тихо журчал фонтан, обложенный золотой и бирюзовой плиткой. В прозрачной воде плескались юркие рыбки. В горячем воздухе даже тонкая струйка воды дарила ощущение свежести и прохлады. Рави вальяжно возлежал на низкой тахте в глубине двора. Музыканты сидели на подушках, низко склонив головы над своими инструментами. Едва Кэролайн вошла во дворик, Рави поднялся с шелковых подушек.
        — Прекрасно выглядишь! — Он поцеловал ей руку.
        Другой рукой Кэролайн собрала складки пышной юбки летнего платья. Рави немного поправился, под подбородком появилась небольшая складка, которая чуть-чуть портила его юношеский профиль. Рави кивнул музыкантам, те немедленно прекратили играть и удалились, бросая на Кэролайн презрительные взгляды. Она часто оставалась наедине с Рави в разных комнатах этого дома, но в этой она была впервые. Здесь стоял резной письменный стол и стул с высокой спинкой. Почти трон. Богатое зеленое сукно стола было завалено бумагами, коробочками, бархатными мешочками и книгами. Напротив стола стоял диван с горой вышитых шелковых подушек и журнальный столик с книгами в красивых кожаных переплетах. Узкие высокие окна выходили на золотые луга Кашмира. Похоже, Рави уже не был беззаботным холостяком, как прежде. Это была комната взрослого человека, который занимается важными делами или хочет произвести такое впечатление. Кэролайн была поражена атмосферой достатка, царившей в доме Рави. Она почувствовала, как исчезает ее иммунитет, выработанный против прекрасного индийского принца. Она быстро отвернулась от него и сделала вид,
будто рассматривает пейзаж за окном.
        — Где мне сесть? — спросила она.
        — Вот сюда. — Он обнял ее за талию и подвел к большому дивану.
        Рави и Кэролайн сели в метре друг от друга, утонув в роскошных шелковых подушках. Кэролайн аккуратно расправила юбку и внимательно посмотрела Рави в лицо. Хотя Рави и поправился, он по-прежнему был очень привлекательным мужчиной. Она поймала себя на мысли, что ей хочется, чтобы он поцеловал ее, и не только.
        — Выпьешь чего-нибудь? Чай? Лимонад? Коктейль?
        — Лимонад, пожалуйста.
        Он хлопнул в ладоши — появился слуга. Они, невидимые, всегда были поблизости и настороженно прислушивались, желая предугадать действия хозяина. Через пару секунд слуги принесли поднос с запотевшими стаканами, кувшин с серебряной окантовкой, тарелку с нарезанными лимонами и лаймами и глубокую чашу с водой для рук. В воде плавали лепестки роз. Рави обмакнул пальцы в воду и вытер их накрахмаленной салфеткой, Кэролайн последовала его примеру. Слуга налил лимонад в бокалы.
        — Выйди, — бросил ему Рави.
        Слуга поклонился и быстро исчез. Рави развязал шнурки шелковых штор и занавесил дверной проем, создав атмосферу уединения.
        — Знаешь, прошел год с тех пор, как мы виделись в последний раз.
        — Да, так и есть.
        — В Садах Шалимара. Ты была с миссис МакМинн и женой миссионера. И, конечно, кучей сирот.
        — Да, верно. У тебя отличная память.
        Кэролайн сделала глоток ледяного лимонада. Рави пристально смотрел на нее. «Он все знает, — подумала Кэролайн. — Конечно, он все знает». Она улыбнулась ему.
        — Миссионеры делают очень важную работу, — сказала она.
        Рави обхватил ее запястья большими и указательными пальцами и притянул ее к себе. Он внимательно посмотрел на голубые прожилки и погладил нежную кожу, под которой быстро-быстро бился пульс.
        — Ты нервничаешь?
        — Нет.
        Он улыбнулся и насмешливо поднял бровь:
        — Что ты делала весь этот год, милая Кэролайн?
        — Боюсь, тебе будет неинтересно слушать истории из моей жизни. Была война, мой муж попал в плен к японцам. Слава богу, он жив, его нашли в Бирме, и скоро он вернется в Шринагар.
        — Рад слышать. Ты счастлива, Кэролайн?
        — Спасибо, что спросил. Да, я счастлива.
        «Он играет со мной, как кот с мышью», — подумала она.
        Рави кивнул.
        — У меня тоже есть новости, — медленно проговорил он. — Я через месяц женюсь.
        Кэролайн, помолчав, сказала:
        — Прекрасная новость. Поздравляю. Я знакома с твоей невестой?
        Она лихорадочно соображала, что для нее может означать это событие. Возможно, ей будет проще и безопаснее, если Рави отвлечется на свою семью и будет меньше обращать внимания на ее проблемы?
        — Думаю, что нет. Она из Джамму. Наши семьи одобряют этот брак, но еще остались нерешенные проблемы, — он указал на документы, разложенные на письменном столе.
        Кэролайн поняла, что это будет уж никак не союз двух любящих людей. Какими нелепыми теперь казались ей мечты об ином исходе ее романа с индийским принцем!
        — Кстати, я надеюсь на твою помощь. Я должен принять очень важное решение. — Он подошел к столу, достал из ящика два бархатных мешочка и бросил их на диван возле Кэролайн. Она развязала шелковый шнурок, высыпала содержимое мешочка и ахнула. Там были рубины, ограненные и естественной формы — великолепные, ярко-кровавые камни.
        — Свадебный подарок. Что скажешь? Или сапфиры?
        Еще один водопад камней, на этот раз всевозможных оттенков голубого, хлынул на ладони Кэролайн. Рави выбрал один, размером с ноготь большого пальца, посмотрел, как играют его грани, и бросил в общую кучку. Кэролайн выронила несколько камней, Рави небрежно собрал их, словно это была обычная галька.
        — У Азмины белая кожа. Сапфиры будут ей к лицу. Согласна?
        — Я не знакома с твоей невестой, Рави. Думаю, лучше тебе самому выбрать украшения для нее.
        Рави снова улыбнулся, собрал рубины и сапфиры в две аккуратные кучки в углублениях в своем пресс-папье, пустые мешочки бросил на стол. Затем он сел рядом с Кэролайн.
        — Но ее кожа не такая белая, как твоя. Я никогда не видел ничего прекраснее, чем это, — он прикоснулся кончиками пальцев к ее груди, — и это, — его пальцы скользнули ниже, к складкам юбки.
        Рави по-хозяйски положил ладонь на внутреннюю сторону ее бедра. Сердце Кэролайн пропустило удар, в голове не осталось ни одной мысли, губы пересохли. Она едва смогла выговорить:
        — Пожалуйста, не делай этого.
        Рави вопросительно поднял бровь, словно спрашивая: а зачем ты тогда пришла? Склонив голову набок, он откровенно рассматривал Кэролайн.
        — Обстоятельства изменились. И у тебя, и у меня, — произнес он.
        — Да, это так.
        — Мы хорошо знаем друг друга, милая Кэролайн… — Рави накрутил на палец локон ее золотистых волос, легонько потянул вниз. Кэролайн чувствовала его дыхание на щеке. — У нас есть общая история, о которой никто не должен знать. Верно?
        Угроза в его тоне была едва уловимой. Кэролайн чуть отодвинулась от него.
        — Я никому не скажу, что ты соблазнил меня, Рави. Тебе нечего бояться. Я не буду мстить, скандалить, распускать слухи. Ты воспользовался мной, когда я была гораздо наивнее, чем сейчас, но я буду молчать. — У Кэролайн пересохло во рту, ей нелегко было подбирать слова.
        Она облизнула губы и с трудом сглотнула. Рави посмотрела на нее с удивлением, потом иронично скривил губы:
        — Соблазнил? Значит, ты так это называешь. А я вот помню, что мне совсем не нужно было тебя уговаривать.
        В голове Кэролайн одна за другой стали всплывать картинки, яркие, как кадры фильма. Лепестки роз, прогулки верхом на закате, запах травы и духов, руки и губы Рави. Она промолчала.
        — Полагаю, тебе не нужно напоминать, что в то время ты была женой английского офицера, а я был холост и никому ничего не обещал.
        Кэролайн опустила глаза.
        — Я уже сказала, что тебе нечего бояться. И ты абсолютно прав: я пострадаю гораздо больше, чем ты, если все откроется. В подобных историях женщины всегда страдают больше, чем мужчины.
        — Да, мужчины — это одно, женщины — совершенно другое.
        Кэролайн не стала задумываться над тем, что означали его слова. Она едва дышала. На его лице отразилось легкое замешательство, словно перед ним был ребенок или сумасшедшая. В наступившей тишине она услышала успокаивающее журчание фонтана во дворе дома.
        — Милая, ты ничего не забыла рассказать мне?
        Кэролайн ни секунды не колебалась:
        — Нет. Что за вопрос?
        Он ждал, и она позволила ему ждать. Часы отсчитывали секунды. Рави вздохнул и нежно погладил ее по руке.
        — Итак, Кэролайн, договор? Доверие в обмен на доверие.
        — Если ты этого хочешь.
        — Хочу, — выдохнул он. — Но если я узнаю, что ты предала меня…
        — Я не предам. Рави, скажи, ты заключаешь подобные договоры со всеми своими любовницами?
        Он запрокинул голову и от души рассмеялся. Очевидно, ее предположение позабавило его.
        — Нет, дорогая. Это было бы слишком хлопотно, но наши с тобой отношения особенные. Не так ли?
        «Он знает, — снова подумала Кэролайн. — Ему обо всем известно».
        — Значит, я особенная? Я польщена.
        Рави внимательно посмотрел на нее, ситуация его забавляла.
        — Очень хорошо. Пусть так и будет. И если мы договорились, думаю, пора скрепить наше соглашение… — Он внезапно сжал ее руку, навалился на нее и прижал к диванным подушкам.
        Он был очень тяжелым и очень сильным. Его губы приблизились к губам Кэролайн. Она резко отвернулась и ударилась щекой о его зубы. А несколько часов назад она мечтала о таком свидании! Хотя в ее мечтах он был нежен и осторожен. Она сошла с ума или просто глупая? Кэролайн извивалась под ним, боролась как могла. Потом извернулась и сильно укусила его за руку.
        — Ах ты маленькая стерва! — рявкнул он.
        Ее сопротивление только раззадорило его. Он попытался зажать ей рот рукой, но Кэролайн удалось высвободиться. Она вспомнила, что во дворце Рави слуг нигде не было видно, но они всегда находились достаточно близко, чтобы услышать голос хозяина.
        — Помогите! На помощь! — закричала она.
        Рави отпустил ее, выругался сквозь зубы, встал и поправил одежду. Пытаясь совладать с эмоциями, он отошел к ближайшему окну и отвернулся от Кэролайн. Она спрыгнула с дивана и, убегая от Рави, наткнулась на письменный стол. Он преграждал путь к двери. Она больно стукнулась о резной угол, эта боль отрезвила ее. «Драгоценности!» — промелькнуло у нее в голове. Больше она ни о чем не думала, просто схватила камень со столешницы и быстро отбежала к двери. Молясь, чтобы это не оказался какой-нибудь легендарный огромный камень, Кэролайн сунула его в карман юбки. Портной, которого порекомендовала ей Миртл, настаивал на карманах: «Мем-сагиб, вам нужны карманы. Носовой платок, письмо, мелочь какая-нибудь…»
        Когда Рави повернулся, она стояла в ярде от стола, в шаге от двери.
        — Ты настоящая львица! — с нежностью прошептал он. — У тебя кровь на губе. Позволь…
        Рави достал накрахмаленный и надушенный платок, намочил его уголок в чаше с водой, осторожно приподнял ее подбородок и приложил ткань к ранке. Кэролайн, принимая его заботу, закрыла глаза. Она затаила дыхание, сердце бешено колотилось.
        — Так намного лучше, — сказал Рави.
        — Я хочу домой.
        — Разумеется, ты поедешь домой. Готова?
        Он открыл дверь. Кэролайн краем глаза заметила, как слуги беззвучными тенями разбежались по углам сада. Интересно, явился бы кто-нибудь на ее крик? Наверное, нет. К счастью, Кэролайн попросила возницу тонга подождать возле дома. Она не хотела поджидать тонга на безлюдном берегу озера.
        — Тебя отвезут на моей машине, — сказал Рави.
        — Не нужно.
        Он сам, не дожидаясь, пока это сделает извозчик, поднял ступеньку экипажа и помог Кэролайн забраться на пассажирское сиденье.
        — Прощай, — сказала она.
        Рави приказал извозчику отвезти Кэролайн домой и заплатил, не поскупившись на щедрые чаевые.
        — Надеюсь, это «прощай» не означает расставание навсегда, — улыбнулся он. — Передавай привет подружкам, миссис МакМинн и женушке миссионера.
        Возница хлестнул лошадь. Кэролайн спряталась под навесом тонга. Руку она держала в кармане. Кэролайн дрожала, она не могла заставить руки и ноги слушаться ее, пока не оказалась в миле от дома Рави. Только тогда она смогла немного успокоиться и приказала извозчику отвезти ее по другому адресу. Лавка ювелира находилась в Старом городе, через улицу от дома портного. Она вышла на перекрестке, недалеко от лавки ювелира, и подождала, пока тонга не скрылась из виду, потом быстрым шагом направилась к своей цели. Все это время она сжимала рубин в кулаке. Ладони у нее стали потными. Кэролайн понимала, что она сделала, и страх лишал ее остатков разума. Она задыхалась, сердце громко стучало в ушах, но она не остановилась, понимая, что уже ничего не исправишь. Она подошла к двери ювелирной лавки, посмотрела на пыльные стекла окон и коричневую ленивую собаку, лежащую на крыльце. Маленькая вывеска гласила «Торговец драгоценностями». Продавец сидел за прилавком и читал газету. Увидев Кэролайн, он немедленно отложил газету в сторону и поднялся, приветствуя госпожу. На прилавке лежали неброские изделия из
полированной меди и увеличительное стекло, в стеклянной витрине были выставлены золотые ожерелья и кольца.
        — Добрый день, мем-сагиб.
        Его вежливость насторожила Кэролайн. Ювелир показался ей подозрительным и чересчур льстивым человеком. Она положила сжатый кулак на прилавок и раскрыла ладонь. Это был ограненный рубин приличных размеров, но не настолько большой, чтобы вызвать подозрение. Ей везло. Пока везло.
        — Я хочу продать этот камень.
        Мужчина наклонился, подхватил камень металлическим пинцетом и поднес к увеличительному стеклу. «А вдруг этот ювелир — поставщик Рави? — с ужасом подумала Кэролайн. — Вдруг он узнает камень? Нет, это место слишком дешевое для кузена махараджи». Мужчина вздохнул и повернул рубин, чтобы посмотреть на него с другой стороны. От напряжения у Кэролайн задрожали ноги, она боялась, что может упасть в обморок. Она ухватилась за угол прилавка, глубоко вдохнула и попыталась успокоить себя мыслью, что делает она это ради блага своей дочери. Удушающее чувство страха и тоски, которое всегда сопровождало ее размышления о дочке — ее дочке! — снова тугим комом стало в горле.
        Мужчина опустил лупу.
        — Плохой камень.
        — Сколько?
        Он пренебрежительно скривил рот:
        — Двести рупий.
        Слишком быстро он назвал цену, которая была слишком мала. Интуиция подсказывала Кэролайн, что рубин стоит гораздо дороже. Она протянула руку, чтобы забрать камень.
        — Триста! — выпалил ювелир.
        — Три тысячи, — отрезала Кэролайн.
        — Пятьсот — это мое последнее слово.
        Значит, стоило поторговаться. В конце концов ювелир угрюмо кивнул и отправился в заднюю комнату. Кэролайн прислушалась и уловила звук отпираемого сейфа. Через минуту перед ней лежали две банкноты по тысяче рупий каждая. Розовые, идеально чистые, хрустящие. В отличие от мелких купюр, которые ходили по рукам, эти деньги выглядели новыми, словно их только что напечатали. В двух четких овалах был изображен профиль короля. Кэролайн поглубже затолкала купюры в карман, а ювелир ловко поместил рубин в маленький мешочек.
        На улице она глубоко вздохнула. Небо потяжелело, налилось свинцовыми тучами, холодный ветер гонял по аллее сухие листья и ветки. Наверное, скоро пойдет дождь. Впереди, опустив голову на грудь, сидел нищий. Кэролайн решила обойти его и выбрала знакомую улочку, по которой не раз ходила к портному. Вернувшись домой, она первым делом закрыла все окна и заперла входную дверь, после чего достала рупии и спрятала их в ящик комода из камфорного дерева, где хранила свое приданое — белье, скатерти и ночную рубашку, которую надевала в первую брачную ночь. Кэролайн закрыла ящик комода на ключ, затем забралась под одеяло и, дрожа всем телом, слушала раскаты грома. Мысли о том, что сегодня произошло, не давали ей уснуть. Она нервно рассмеялась, а потом смех перешел в горькие рыдания.
        Кэролайн удивилась и обрадовалась, когда Нерис предложила ей съездить к девочкам в Канихаму. Часть дороги они проехали на автобусе, а потом знакомый Нерис подвез их на своем старом грузовике. Кузов был завален мешками с рисом, сверху громоздились клетки с курами. Женщины вдвоем втиснулись на переднее сиденье. Поездка была не из легких. Грузовик то и дело нырял в лужи и канавы, которые остались после недавнего дождя, и пассажирам приходилось хвататься за липкое от грязи сиденье, чтобы не удариться головой о крышу. Нерис болтала с водителем и смеялась, а когда словарный запас подводил ее, она переходила на язык жестов. Кэролайн улыбалась, слушая их разговор, но в течение поездки не проронила ни слова.
        Улочки и сады Канихамы украшали живописные кучки опавшей листвы, низкие облака скрывали от взора коричневые складки гор. Дом, в котором жила Нерис и где родилась Захра, теперь занимали красильщики. У забора стоял козел и меланхолично рассматривал лоскут черной земли перед собой.
        — Несс! — Фарида и Захра бросились к ней.
        За ними бежали остальные дети. Кэролайн, сделав шаг назад и сдержанно улыбаясь, наблюдала за тем, как малыши шарят по карманам Нерис в поисках сладостей. Нерис обняла Захру и взяла ее на руки, поцеловала девочку в сладко пахнущую шейку и попыталась передать ее Кэролайн, но Захра заупрямилась и уткнулась лицом в плечо Нерис.
        — Не надо. Я не хочу брать ее на руки, — сказала Кэролайн.
        Почти все женщины работали в поле, но из молитвенной комнаты к ним вышли мужчины во главе с дедушкой Фариды — почтенным Зафиром. Англичанок пригласили в дом, усадили на лучший ковер, распорядились принести чай. Нерис и Зафир обменялись вежливыми репликами о надвигающейся зиме.
        — Они помнят меня? — шепотом спросила Кэролайн, пока хозяин разливал всем чай.
        — Да, но твоя связь с Захрой не обсуждается. Конечно, они могли обо всем догадаться, но им неинтересны сплетни. Это простые люди, с простыми представлениями о жизни и семье. Погода и урожай, домашний скот, хватит ли денег, чтобы прокормить себя, — вот что интересует их в первую очередь.
        При слове «деньги» Зафир насторожился и, развернувшись всем корпусом, посмотрел на дам.
        — Шаль, — четко и медленно произнесла Кэролайн. — Прекрасная шаль, помнишь? Я видела, как ее начали делать. Наверное, уже закончили.
        Слово «шаль» вызвало незамедлительную реакцию. Зафир отдал короткий приказ, и мужчины вышли из комнаты. Нерис в полной тишине сделала глоток вкусного чая. Через три минуты мужчины вернулись с бледным ткачом и двумя подмастерьями. Словно великую реликвию они внесли в комнату сверток из льняной ткани. Они наклонились и начали разворачивать ткань у ног женщин. Нерис воспользовалась моментом и бросила предостерегающий взгляд на Кэролайн. Но последний слой льняной ткани был уже снят. Даже в тусклом свете комнаты шаль переливалась, как горный ручей.
        Мастер расправил шаль, и на секунду яркие цвета вспыхнули. Двое молодых мужчин осторожно подхватили шаль за края и поднесли ближе к покупательницам, чтобы те смогли в полной мере оценить прекрасный узор и цвета. Это были вышивальщики, которые целый год трудились над одной шалью, создавая на тончайшем шерстяном полотне цветочный узор. Но шаль не была результатом только их кропотливой работы. Много труда в нее вложили прядильщики и красильщики шерсти, а также художник, нарисовавший невероятный узор для вышивальщиков. Вся деревня трудилась над одной шалью, это был огромный вклад людей в традиционное искусство кани, которое медленно, но верно уходило в небытие. Нерис посмотрела на худые, дрожащие плечи ткача, на его жалобно глядящие глаза и украдкой вытерла набежавшие слезы. Главный протянул им уголок шали и указал почерневшим от краски пальцем на монограмму в виде двух букв «В», вторая «В» была выткана как зеркальное отражение первой.
        — У этого человека пальцы легкие, как крылья бабочки, — прокомментировал Зафир.
        — Я покупаю.
        — Кэролайн, ты не можешь! Эта шаль стоит целое состояние! — взволнованно прошептала Нерис. — Это год, а может, и больше, их труда.
        — Сколько стоит?
        Ткач и два вышивальщика повернулись к Зафиру и начали о чем-то спорить. Все говорили на повышенных тонах. Затем невозмутимый Зафир повернулся к женщинам:
        — Полторы тысячи рупий.
        Нерис быстро подсчитала в уме:
        — Это почти сто двадцать фунтов. У нас нет таких денег и никогда не будет…
        — Хорошо. — Кэролайн вынула из кармана пиджака конверт, достала две хрустящие банкноты.
        Мастера уставились на деньги, а Зафир протянул к ним руку. Нерис никогда в жизни не видела такой суммы.
        — Скажи им, что сдачи не нужно. Это за то, что они позаботились о Захре. Я хочу, чтобы она осталась с ними и чувствовала себя защищенной.
        Затем Кэролайн вскочила на ноги. Она быстро добежала до двери, оставляя за своей спиной шаль, деньги и Нерис. Нерис не сразу удалось догнать ее. Когда она поравнялась с Кэролайн, у нее в руках была драгоценная шаль, завернутая в ткань. Кэролайн стояла на берегу ручья и смотрела, как вода быстро бежит по камням. Под платанами играли дети.
        — Когда выпадет снег?
        — Примерно через месяц.
        Скоро дороги занесет снегом, и выбраться из Шринагара будет невозможно до самой весны. Кэролайн кивнула, но вид у нее был отрешенный.
        — Здесь очень красиво. Я всегда так считала.
        Водитель грузовика закончил развозить рис и кур и теперь грузил в кузов корзины со спелыми яблоками. Кэролайн сунула руки в пустые карманы твидового пиджака и направилась к нему, огибая кучки пожелтевшей листвы. Проходя мимо детей, она остановилась. Захра громко смеялась, потому что Фарида щекотала ее. Потом девочка подобрала несколько круглых речных камешков и стала бросать их в ствол дерева. Кэролайн она не замечала, но это не относилось к Нерис. Захра сообразила, что Нерис уезжает, и со всех ног бросилась к ней. Нерис ласково попрощалась с девочкой. Захра знала, что Нерис уезжает не надолго, что она всегда возвращается, поэтому не стала плакать и просить взять ее с собой. Когда грузовик выехал на основную дорогу, Нерис попыталась отдать Кэролайн шаль, но та отрицательно покачала головой.
        — Это приданое Захры. Сохрани ее, пожалуйста.
        — Конечно, я это сделаю, но откуда у тебя деньги?
        — Я получила наследство. От моей феи крестной.
        Кэролайн рассмеялась каким-то неестественным смехом, который очень не понравился Нерис.
        ***
        К началу ноября горы полностью облачились в снежные одежды, а старый деревянный город поскрипывал и потрескивал на морозе. Поговаривали, что в этом году озеро точно замерзнет, как в тот памятный год, когда на Рождество устроили крикетный матч.
        В холодный полдень Кэролайн возвращалась от МакМиннов. Возле порога ее дома на коричневых мешках с рисом сидел мальчик, который прислуживал им, и тщательно полировал пару армейских сапог. Он тер их с таким усердием, будто хотел счистить не только грязь, но и слой кожи. Дрожащими руками Кэролайн открыла входную дверь.
        — Ральф! Ральф! — крикнула она.
        Сначала она заметила на вешалке армейскую фуражку, а затем увидела мужчину в кресле. Мужа она не узнала. На нее смотрел череп, обтянутый высохшей кожей, с впалыми глазами. На голове почти не осталось волос, кожу покрывала частая сетка розовых и белых шрамов. Кэролайн бросилась к нему. Ральф инстинктивно скрестил перед собой руки и отвернулся. В тот момент она не понимала, означает ли этот жест, что она противна ему, или он хочет защитить свое исстрадавшееся тело от потенциальной угрозы. Она остановилась и упала на колени рядом с ним. Одной рукой она осторожно коснулась его колена и почувствовала под формой почти голую кость. Ральф заговорил. У него едва хватало сил на тихий шепот.
        — Прости, что не предупредил. В последнюю минуту нашлось место в самолете.
        — Мне говорили, ты все еще слаб для путешествий. Поверить не могу, что ты здесь. Слава богу, ты жив!
        Ральф попытался изобразить улыбку. У него не хватало нескольких зубов.
        — Жив, если это можно так назвать. Ты хорошо выглядишь, Кэролайн. Ты… красивая.
        Он взял прядь ее светлых волос и осторожно накрутил на палец. Слегка потянул. В эту минуту Кэролайн вспомнила, что Рави точно так же играл с ее волосами. Румянец мгновенно залил лицо. Она дернулась назад и тихо охнула от боли — несколько светлых волосков осталось в руке Ральфа. Она отошла на несколько шагов. Ральф не моргая смотрел на жену.
        — Я… Я принесу тебе поесть, — запинаясь, сказала Кэролайн. — Шоколад. Хочешь шоколаду? Или меда? У нас есть кашмирский мед, ты любишь его.
        Кэролайн поняла, что за несколько минут успела вызвать в нем раздражение.
        — Я не хочу есть, — отрезал он.
        Она прикусила губу.
        — Скажи, что я могу для тебя сделать? Пожалуйста, Ральф!
        Он запрокинул голову и закрыл глаза. В этом жесте измученного человека ей приоткрылась бездна тех страданий, которые он перенес. Кэролайн поняла, что ей никогда не преодолеть тьму лишений, выпавших на долю мужа. Что бы она ни делала, как бы ни старалась, она никогда не увидит его счастливым. «Ладно, — подумала она, — но я все же постараюсь. Я сделаю все, чтобы искупить свою вину».
        — Ничего. Абсолютно ничего, — ответил Ральф.
        ГЛАВА 15
        МАРТ 1945 ГОДА
        Он был красив и загадочен. Как всегда. Она долго не могла поверить, что он действительно вернулся в Шринагар. Он появился ниоткуда, как мисс Су Линг из волшебного ящика, как пара голубей из пустой корзины. Нерис позволила увести себя на улицу Лал Чоук в маленькую дхабу — забегаловку, куда приходили местные торговцы за порцией дешевой еды. Он вытащил металлический стул из-под фанерной столешницы.
        — Что закажем? — спросил он. — Шампанское? Паштет из фуа-гра?
        Она рассмеялась:
        — Да, пожалуйста. А на десерт — клубнику со сливками. Райнер, поверить не могу, что ты действительно вернулся! Ты мне не снишься?
        Он протянул руку, и она смогла убедиться, что он сидит перед ней, живой и невредимый. Она несколько секунд держала его руку в своих руках, наслаждаясь его теплом и близостью, но ничего больше этого она не могла себе позволить. Райнер хорошо выглядел, однако подрагивающие кончики пальцев выдавали его напряжение и усталость.
        — Спасибо, что пришла так быстро, — сказал он.
        Уличный мальчишка вручил Нерис записку на базаре, и она немедленно отправилась на Лал Чоук. Райнер ждал ее в самом центре площади, в самом сердце города, словно подчеркивая то, что Нерис и так знала: он навсегда останется в ее сердце.
        — Ты могла не приходить. Я бы понял. — Он внимательно посмотрел ей в глаза. — Наверное, тебе было нелегко прийти сюда. Твой муж в Шринагаре?
        — Да, но он очень занят.
        Ей не нужно было врать и придумывать оправдания, потому что Эван даже не спросил, куда она идет. Нерис несколько секунд молчала, потом добавила:
        — Райнер, ничего не изменилось. Я жена миссионера. Я буду ему помогать всю оставшуюся жизнь.
        — Знаю, знаю, знаю. Но я все равно люблю тебя. Разве я могу перестать любить тебя? Я уехал только потому, что не хотел видеть тебя вместе с Эваном. Я понял одну вещь: где бы я ни находился, я буду любить тебя. Я даже начал думать о своих чувствах как о каком-то благословении свыше, представляешь? Наверное, я становлюсь набожным.
        Последняя фраза вызвала у Нерис нежную улыбку. Райнер был несчастен, она видела это. И ему сложно было произнести эти слова. Сидеть с ним рядом, ощущать его тепло, его запах было настолько приятно, что у нее, как от бокала шампанского, кружилась голова. Она месяцами не испытывала ничего подобного.
        На столе появилась тарелка с полукольцами лука и лайма, затем им подали миски с дхалом и корзинку со свежим хлебом. Райнер, не разбирая, что он ест, методично принялся за еду. Нерис медленно пила чай с кардамоном.
        — Расскажи мне обо всем, — потребовал он. — Как твои дела? Только говори правду.
        С лица Нерис исчезла улыбка. Зима выдалась тяжелой.
        — Подожди минутку. У меня есть подарок для тебя. — Райнер достал из кармана небольшой конверт.
        Нерис открыла его и вынула фотографию, на которой три женщины стояли на веранде плавучего дома, за их спинами виднелось озеро и цветы лотоса. Прекрасная фотография. Райнеру удалось зафиксировать на пленке не только счастливые лица прекрасных женщин, но и блеск и беззаботную атмосферу прежних деньков в «Эдемских садах». Нерис посмотрела на Райнера.
        — Это мне? Я могу ее взять? — спросила она.
        — Конечно. Прости, что подарил ее только сейчас. Не хотел отправлять в письме.
        — Спасибо. — Нерис спрятала фотографию в сумочку. — Я в порядке, но очень скучала по тебе.
        Он все понял.
        — А как дела у Миртл и Кэролайн?
        Миртл и Арчи переехали в Дели. Мистер и миссис Фланнер купили их дом на воде. Однажды Нерис случайно встретилась с Лаурой Фланнер на благотворительном приеме. Новая владелица «Эдемских садов» жаловалась, что МакМинны скрыли от нее, что лодка старая и ветхая. Нерис была удивлена: дом всегда казался ей роскошным и комфортабельным.
        «Вы действительно так считаете?» — приподняла тонкую бровь Лаура. «Мне так кажется, но я из Уэльса и ничего не смыслю в архитектуре».
        Миртл писала, что ей ужасно грустно и скучно в Дели, но этим летом они не смогут приехать в Шринагар. После войны (никто не придавал этому значения, но все стали говорить о послевоенном времени как о реальности, а не как об отдаленном будущем) Арчи планировал вернуться на работу в железнодорожное управление. Разумеется, он рассчитывал получить работу в офисе. В Дели у него больше шансов, объяснила Миртл. Арчи встретился со своими друзьями и всех попросил о помощи.
        «Ты же знаешь Арчи, — писала Миртл. — Он никогда не впадает в отчаяние и никогда не сдается». Без четы МакМиннов жизнь в Шринагаре оказалась намного скучнее, чем Нерис могла предположить. Кэролайн и Ральф иногда появлялись на редких приемах в резиденции. Время от времени Нерис замечала их среди зрителей на теннисном матче. Все говорили, что капитан Боуэн поправляется, что ему несказанно повезло. Все хвалили замечательную молодую жену Ральфа, которая прекрасно о нем заботилась. Интересно, только Нерис заметила, что по мере того, как улучшается физическое состояние Ральфа, бледнеет и мрачнеет Кэролайн? Иногда она приходила к Нерис на чай. У нее появилась привычка крутить на пальце обручальное кольцо, которое теперь свободно снималось — она сильно похудела.
        — Я в полном порядке, — убеждала Кэролайн подругу. — Плохо спала ночью. У Ральфа бывают кошмары. Он никогда не рассказывает мне, что ему снится, но я бужу его, и ему становится легче. Я правильно делаю, ведь так?
        Нерис рассказала Райнеру и об этом эпизоде.
        — Что с Захрой? — спросил он.
        Девочка провела всю зиму в Канихаме, Нерис навещала ее при первой же возможности. О Захре хорошо заботились, а драгоценная шаль хранилась в комоде в доме Нерис вместе с лучшей ее одеждой.
        — В Шринагаре почти ничего не происходит, — улыбнувшись, сказала она. — Расскажи о себе. Где ты был все это время? Что делал? Наверное, я не должна спрашивать, но я постоянно думала о тебе.
        «Как странно, — подумала Нерис. — Мы вслух говорим об одном, а наши сердца — совсем о другом».
        — Правда? Я польщен. Придумал новый фокус. Отличный фокус, тебе бы понравился. Дал несколько представлений для наших военных. Под этим прикрытием союзники провернули несколько успешных операций. Мы отвлекали внимание от передвижения войск, доставляли необходимые грузы, — пояснил Райнер. — Ничего героического. Я всего лишь гражданское лицо, к тому же швейцарец. Я никому не был там другом, поскольку люди не могли поверить, что я не враг. Но это уже не важно. Война закончится через пару недель.
        Те же речи она слышала от Эвана. Он поговаривал о возвращении в миссию Шиллонга и даже о скором возвращении в Уэльс. Нерис несколько раз заводила с ним разговор об усыновлении ребенка, но Эван был непреклонен: либо Господь дарует им дитя, либо они останутся бездетными. Она пыталась как-то спланировать будущее Захры, но прекрасно понимала, что ничего нельзя знать наперед, оставалось только ждать и надеяться на лучшее.
        — Какие у тебя планы? — спросила она.
        Он пожал плечами:
        — У меня есть одно важное дело.
        Бесполезно было спрашивать, что это за дело. Райнер доел дхал, отставил тарелку.
        — Я хочу познакомить тебя с одним человеком. Ты можешь сейчас пойти со мной?
        Нерис удивленно посмотрела на него:
        — Конечно.
        Выйдя из дхабы, они смешались с разномастной толпой. Люди вышли из домов, чтобы погреться на мартовском солнце. На улице было тепло, но холодный ветер все еще гулял по городу, и Нерис плотнее закуталась в теплый фирен. Они подошли к дому из красного кирпича — старому дому на тихой улочке Шринагара. Дверь им открыла пожилая женщина в сари. Она не удивилась, увидев Райнера. Очевидно, они были знакомы. Он сказал ей пару слов на кашмирском языке. Они проскользнули внутрь и поднялись по деревянной лестнице. В комнате наверху они увидели молодую женщину, она сидела на подоконнике и смотрела через зарешеченное окно на улицу. Увидев Райнера, она вскочила и быстро подошла к нему. Нерис тактично отвернулась, когда они здоровались. Она заметила на стене маленькое распятие. На полке под ним стояла фотография ребенка в рамочке и горела свеча. Рядом висели четки.
        — Нерис, это моя подруга Прита.
        Нерис пожала ей руку. Прита нервничала, в ее глазах застыл страх, на ней было белое сари — траурная одежда.
        — Рада познакомиться, — тихо сказала она. Голос у нее оказался приятным. — Райнер часто вспоминал вас. Вы добрая женщина и хороший друг.
        Нерис поняла, что между Райнером и Притой было нечто большее, чем дружба. Она чувствовала себя несколько скованно.
        — Райнер помог мне в трудную минуту, — продолжила Прита. — Это фотография моего сына, упокой, Господи, его душу.
        Мальчику на фотографии было года три. Спокойное лицо, умные и грустные глаза.
        — Отца Арджуна убили в 1942 году. Мой муж боролся за независимость Кашмира. Британцы и люди махараджи считали его врагом. Много людей погибло во время восстания и еще больше погибнет в будущем. Мне кажется, самые страшные времена впереди.
        Все это время Нерис не отпускала руку Приты. У нее была мягкая и сухая кожа.
        — Я оставалась здесь ради сына, хотя враги моего мужа угрожали мне. Но наш сын, не важно, какую религию он исповедовал, в первую очередь был уроженцем Кашмира. Если бы мы уехали из Шринагара, он ничего не узнал бы о жизни своего народа. Но сейчас…
        Райнер подошел к Прите, обнял за плечи и поцеловал в макушку, туда, где пробор разделял блестящие волосы. Рядом с этим крепким мужчиной Прита казалась крошечной. В одно мгновение горе связало их всех в один узел, они стали частью одной печальной истории.
        — Арджун почти не болел, был обычным ребенком. А потом у него началась лихорадка. Он промучился несколько месяцев и умер. Райнер говорил, что вы медсестра. Вы знаете о болезнях больше, чем я.
        — Я не медсестра, я всего лишь жена миссионера, — прошептала Нерис.
        Она перебрала в уме болезни — дифтерия, столбняк, корь, диарея — все они каждый день отнимали жизни у детей. Нерис подумала о Захре.
        — Арджун умер две недели назад, — сказал Райнер.
        — Мне очень жаль, — тихо произнесла Нерис.
        Прита глотала слезы. Наконец она прошептала:
        — Простите, я совсем забыла об обязанностях хозяйки дома. Могу я предложить вам чаю?
        Нерис обняла ее, а потом сделала шаг назад.
        — Спасибо. Может, в следующий раз, — сказала она.
        — Спасибо, — отозвалась Прита.
        Райнер посмотрел на Нерис с благодарностью. Он сказал Прите, что скоро вернется, и вышел вместе с Нерис на оживленную улицу. Он предложил проводить ее до миссии. После тихого и темного дома вдовы улица казалась слишком яркой и шумной.
        — Я очень хотел познакомить вас. Видишь ли, я женюсь на этой женщине.
        Уличный шум оглушил Нерис. «Он просил меня выйти за него. Я ответила, что уже замужем».
        Группа американских солдат вышла из бара и перегородила им путь. Нерис решительно прошла между ними. Один из них, заглянув Нерис в лицо, посторонился и сказал:
        — Простите, мэм.
        Она, наконец собравшись с силами, спросила:
        — Ты любишь ее?
        Райнер остановился. Он к ней не прикасался, но она почувствовала его руки на своих плечах.
        — Думаю, ты знаешь ответ.
        — Значит…
        — Я хочу увезти ее в Европу. Ее муж был лидером движения за независимость Кашмира. До 1942 года он успел нажить много врагов. Свою цену он заплатил, а его семья оказалась в безвыходном положении. У Приты есть несколько друзей, но они не смогут ей помочь, когда закончится война и британцы уйдут отсюда. Эта страна развалится, прольется много крови, и никто не будет защищать вдову. Муж Приты был сикхом, она — христианка. Католичка. Мы одной веры.
        Они подошли к реке. Нерис остановилась, посмотрела на шикары, везущие товары в Барамуллу и дальше, в Равалпинди. Она подумала о плавучих огородах, яблоневых садах, рисовых полях, магазинах на Насыпи и мастерах, которые делали великолепные кашемировые шали. Шринагар и весь Кашмир выглядел таким спокойным и мирным в ярко-лимонном свете весеннего солнца, но она знала, сколь глубоки трещины, обезобразившие этот мир. Эван и Ианто каждый день пытались обратить местных жителей в свою веру. Они признавали, что индуисты и мусульмане друг друга ненавидят больше, чем англичан. Нерис слышала об угрозах, которые поступали от радикальных сикхов: «Если мусульмане хотят в Пакистан, они утонут в океане крови». Впереди было прекрасное, хрупкое кашмирское лето. Нерис вздрогнула, представив, как тьма поглощает эти земли. Конечно, Райнер сделает все, чтобы помочь женщине, потерявшей мужа и ребенка. Она представила, как он везет ее в Швейцарию, как они обустраивают дом в долине, окруженной белоснежными пиками.
        — Я понимаю, — сказала она. — Ты поступаешь правильно.
        Она достаточно долго прожила в Индии, чтобы считать обычным делом браки по договору. Женились едва знакомые люди, но потом между ними налаживались теплые отношения и образовывалась крепкая и дружная семья.
        — Надеюсь, ты будешь счастлив, — добавила Нерис. Она искренне желала ему счастья.
        Они дошли до берега реки. Как и сотни лет назад, люди готовили здесь еду, мыли посуду, купали детей.
        — Ты придешь на свадьбу? — спросил Райнер.
        — Да.
        — Спасибо. — Он осторожно взял ее за руку.
        Она всегда считала его невероятным человеком, но только сейчас поняла, насколько он силен. А еще она знала, что любит его.
        — Ты возвращаешься в Швейцарию?
        Райнер ответил после долгой паузы:
        — Да. Там мой отец, друзья. Но я буду скучать по Кашмиру.
        Он не добавил «и по тебе» — значит, он отпускал ее. Им больше нечего было сказать друг другу. Они подошли к двери миссии. На ступеньках сидели дети. Увидев Нерис, они бросились к ней и начали выпрашивать еду. Райнер достал монетку из кармана и вручил ее старшему мальчику. С криками и свистом дети умчались в сторону базара.
        — Я сообщу тебе о времени и месте свадьбы. Мы не будем затягивать с церемонией.
        — Я приду, — пообещала она.
        Нерис стояла у двери, пальцы холодил металл ручки. Райнер пробирался через толпу, он возвращался к Прите.
        ***
        Она проснулась. Ральфа била крупная дрожь. Снова кошмар. Он скрючился, подтянул колени к животу, голову закрыл руками, пытаясь во сне защититься от боли. Пот пропитал его пижаму и простыни. Кэролайн попыталась удержать его, но Ральф вырвался из ее рук. Он что-то пробормотал, а потом громко вскрикнул. Кэролайн уже представила, как за тонкой стенкой просыпается соседка.
        — Ральф, прошу, тише. Все хорошо. Это я. Тебе снова приснился кошмар. Это просто плохой сон.
        Он бился в судорогах на постели, пытаясь убежать от кошмара, поселившегося в его голове. Кэролайн схватила его руки, попыталась удержать, но паника придала ему сил. Он отбросил ее руки и накинулся на нее. Ральф схватил ее за горло и начал душить. Кэролайн не могла дышать. Она почти потеряла сознание, но тут его хватка ослабла и ее легкие наполнились воздухом. От боли и шока Кэролайн не могла пошевелиться, она судорожно хватала воздух ртом. В темноте она почувствовала, что Ральф откатился на свою половину кровати и тяжело задышал — похоже, он пришел в себя.
        — Кэролайн?
        Она хотела ответить, но из горла вырвался только хрип. Ральф приподнялся, но потом снова упал на подушки. Он застонал. Кэролайн с трудом села на кровати, в темноте нащупала коробку, чиркнула спичкой и зажгла свечу. Электричество было — она отчетливо слышала гул генератора, но по опыту знала, что яркий свет может испугать Ральфа. Кэролайн прикрыла рукой слабый огонек свечи.
        — Кэролайн?
        Горло болело, но она уже могла говорить:
        — Я здесь, тебе приснился кошмар.
        Его лицо и волосы блестели от пота. Он кивнул, обвел взглядом знакомую комнату, и ночные страхи отступили.
        — Тебе принести чай? — спросила Кэролайн.
        — Нет.
        Он сел, опустил ноги на пол. Пижама прилипла к потному телу. Ральф надел халат и побрел к двери.
        — Ральф, пожалуйста, расскажи мне, что тебе снится. Если расскажешь, тебе обязательно станет легче.
        Он покачал головой и вышел из спальни. В гостиной его ждала бутылка виски.
        — Может, не мне, может, кому-то другому, кто был там и может понять, — сказала она, идя за ним в гостиную.
        — Нет. Это всего лишь сон.
        Он схватил бутылку дешевого виски с серебряного подноса и налил в стакан щедрую порцию. Его руки дрожали. Зубы клацнули о край стакана. Он выпил и тут же налил еще. На этот раз дрожь в руках почти унялась.
        — Ральф, не пей так много. Это не поможет.
        — Еще как поможет! — уверенно сказал он.
        После кошмара Ральф пил до потери сознания. Он будто сам себе делал наркоз. Утром он просыпался злой как черт и бледный как смерть. Все ходили вокруг него, словно по минному полю. Кэролайн боялась мужа, ее пугала неконтролируемая агрессия, исходившая от него. Она пыталась ему помочь, но была беспомощна перед ужасами войны, которые ему пришлось пережить. Ральф ходил в клуб, обедал с друзьями и веселился, выглядел почти нормальным. Только она знала, насколько хрупкой была эта оболочка. Невольно ее пальцы коснулись следов от его пальцев на горле. Он странно посмотрел на нее, Кэролайн быстро убрала руки.
        — Я пытался задушить тебя?
        — Да.
        — Боже! Я не хотел. Мне приснился тот японец. Ублюдок, садист… Он… — Ральф закрыл глаза, но тут же открыл их, словно перед его внутренним взором пронеслись ужасные картины.
        Кэролайн ждала, затаив дыхание, хотя в глубине души знала, что он ничего не расскажет. Он не мог показать свою слабость ни ей, ни любому другому человеку.
        — Продолжай, — мягко, с надеждой сказала она.
        Нужно было молчать. Ральф проглотил виски и с грохотом поставил стакан на поднос.
        — Ради бога! Я не хотел навредить тебе. Мне приснился кошмар.
        Он подошел к Кэролайн. Она едва сдержалась, чтобы не отшатнуться от него. Но он всего лишь прикоснулся к ее плечу и легонько погладил шелковистую кожу.
        — Зачем тебе вся эта кровь и грязь? — прошептал он.
        Румянец залил ее лицо, кровь болезненно пульсировала в тех местах на шее, куда впились пальцы Ральфа. Он внимательно посмотрел на нее, потом скривил рот — у него больше не было желания говорить с ней. Ральф отвернулся, бормоча:
        — Господи, чего ты хочешь от меня?
        Он не стал ждать ответа, взял бутылку и сказал суровым тоном:
        — Иди спать. Я посижу тут и почитаю.
        Утром она нашла его в кресле, почти невменяемого, с бутылкой в руке.
        ***
        Они собрались в католической церкви — небольшом доме из красного кирпича, с темно-зеленым шпилем. Нерис и Кэролайн сидели рядом с дочерью профессора Прана. Больше гостей не было. Профессор вел Приту к алтарю. Она была в белом сари, несколько золотых нитей украшали ее прическу. Райнер ждал ее. Он был в строгом костюме, с красной розой в петлице. Отец Кеннеди из католической миссии согласился провести церемонию. Нерис была знакома с ним, Эван не раз говорил, что он замечательный миссионер. Прита и Райнер дали друг другу клятву верности. Нерис отвернулась и посмотрела в окно. Она думала о браке вообще, о том, какие обстоятельства приводят людей под венец. Как сложно жить вместе! И как мало для счастливого брака озвученного в клятве «любить и почитать». А любовь? Сколько видов любви существует? Рядом с Нерис, опустив голову, сидела Кэролайн и крутила на безымянном пальце кольцо. На пальце из-за этой ее привычки уже появилась ранка. Шею Кэролайн прикрывал легкий шарф, но синяки были видны.
        После того как жених и невеста поставили свои подписи в регистре, а профессор и Нерис засвидетельствовали их брак, Райнер пригласил всех в любимую им дхабу на завтрак. Отец Кеннеди тоже был в числе гостей, он шутил и рассказывал забавные истории о миссии и старом Кашмире. Все веселились. Прита в основном молчала, но счастливо улыбалась, иногда касалась руки мужа или любовалась новым золотым кольцом на пальце.
        На следующий день Нерис отправилась в Канихаму навестить Захру и Фариду. Она осталась в деревне на несколько дней. Вокруг нее снова собрались дети, они пели и играли, как в старые добрые времена. Нерис привезла немного лекарств и антисептиков. Суровая зима не сделала деревенских жителей здоровее, и им требовалась помощь. Нерис делала все, что могла. Она поговорила с Зафиром, подтвердила, что драгоценная шаль Захры находится у нее, заодно попыталась разузнать, выполняет ли вторая сторона свою часть договора. Она не сомневалась в том, что за девочкой присматривают, но жизнь в деревне не была легкой. Вопреки опасениям, Захра выглядела здоровым и счастливым ребенком. Нерис решила забрать девочек в Шринагар.
        Дети быстро освоились в миссии и бегали туда-сюда по улице перед нишей, которую иногда занимал попрошайка. Эван рассеянно гладил девочек по головам, а Ианто с умилением наблюдал за детскими шалостями. Дети, посещавшие школу при миссии, с радостью приняли новеньких в свою компанию. А вот реакция Кэролайн неприятно удивила Нерис. Услышав, что девочки в городе, она побледнела и зажала рот рукой.
        — Я не хочу видеть ее! Не могу, когда Ральф рядом.
        У Нерис упало сердце.
        — Но все, и Ральф в том числе, думают, что это сироты из нашей миссии.
        — Я не могу.
        Кэролайн считала, что Ральфу все известно. Вина заставляла ее краснеть и вздрагивать каждый раз, когда он просто смотрел на Захру.
        — Хорошо, — вздохнула Нерис. — Если ты действительно не можешь… Но, как по мне, тебе должно быть стыдно за такое отношение к ребенку.
        Наступил апрель. Райнер упаковывал свои вещи и готовился покинуть комнату над рекой. Монеты, веревки, альпинистское снаряжение — все отправлялось в коробки, тщательно запечатывалось и маркировалось.
        В Европе военно-воздушные силы Америки начали бомбить Берлин, Красная армия неумолимо приближалась к немецкой столице.
        — Совсем скоро, — сказал Ральф, слушая новости с фронта.
        Кэролайн отвернулась.
        После войны. После войны. Что это означает? Ей казалось, что ее закрыли в одном из магических ящиков Райнера, в том, где стенки постепенно сдвигались. Она попала в ловушку. Краем глаза она уловила металлический блеск, почувствовала прикосновение стали к своей коже. Она вздрогнула и обернулась. Ральф всего лишь смотрел на нее.
        Эван развернул письмо из валлийской пресвитерианской миссис в Шиллонге, прочитал и отложил в сторону. Нерис уложила Захру и Фариду спать, накормила Ианто ужином, проследила, чтобы он благополучно вернулся в свою комнату в доме возле базара. После всех хлопот Нерис присела рядом с Эваном и попросила показать письмо.
        — Моя дорогая, мы возвращаемся в Шиллонг.
        — Что? Когда?
        — Через месяц. Все зависит от военной обстановки, но, надеюсь, уже ничто не сможет повлиять на наши планы. Ианто останется здесь и продолжит нашу работу. Надеюсь, мы сможем заехать в Лех и навестить мою паству. Сейчас я напишу письмо в главный офис, спрошу, могут ли они помочь нам с транспортом.
        — Так скоро! — только и смогла вымолвить Нерис.
        Эван взял лист бумаги и начал писать.
        — Мы достаточно долго проработали в Индии, — сказал он.
        «Я должна забрать Захру, — решила Нерис. — Любым способом я обязана забрать ее. Может, Фарида и Фейсал принадлежат этой земле, но Захра… Я не могу ее бросить».
        ***
        Ральфа после мессы пригласили на ужин. Его побратимы из Шринагарского полка были неизменно вежливы с ним, даже почтительны, но после возвращения из плена друзья смотрели на него с сочувствием и избегали его общества. Ральф постепенно стал ощущать себя изгоем в офицерской компании. Они знали, через что ему пришлось пройти, но никогда не говорили об этом. Такие разговоры не полагалось вести мужчинам. Но сегодня была совсем другая атмосфера. Все обсуждали последние новости с фронта, в частности то, что русские вчера вошли в Вену. Майор Данкелей стукнул кулаком по столу.
        — Скоро с фрицами будет покончено! — заявил он.
        Со дня на день союзники возьмут Берлин. Конечно, жаль, что Адольф достанется красным, а не англичанам, но все равно есть повод открыть шампанское и устроить с друзьями праздник. Появилась бутылка виски, прозвучали первые тосты. Сигаретный дым стал плотнее. Ральф был простым солдатом, который дожил до победы. Он пил, шутил, орал песни, его бокал наполняли снова и снова. После Бирмы у Ральфа начались проблемы с печенью, да и вообще организм не работал как следует, но он не обращал на это внимания, пока врач не запретил ему пить. Он пил, просто чтобы напиться, и чем дальше, тем быстрее он проваливался в беспамятство. Слишком часто он прибегал к «искусственной коме», чтобы отвлечься от проблем. Он снова выпил, ощущая тепло от алкоголя и компании друзей. В порыве братских чувств он приобнял лейтенанта Ормсби за широкие плечи. Комната плыла перед глазами, но рядом с лейтенантом было безопасно, даже уютно. Ормсби стряхнул его руку и вскочил на ноги.
        — Ради бога, Боуэн!
        Стакан с виски покатился по столу и, упав на пол, разбился.
        — С вас хватит! — проворчал Данкелей. — Боуэн, возвращайтесь домой.
        В полной тишине Ральф вышел из комнаты. Когда он был уже у порога, ему кто-то бросил в спину:
        — Иди, иди, тебя ждет твоя милая женушка!
        Кто-то захихикал.
        Холодный воздух ударил в спину. Он прислонился к косяку входной двери. Швейцар почтительно поклонился:
        — Вам помочь, сэр?
        — Нет. Оставь меня в покое! — буркнул Ральф.
        Он попытался сделать шаг, но ноги отказались слушаться. Он рухнул в кустарник, росший под окнами клуба, и мгновенно провалился в сон. Ральфу показалось, что он проспал несколько секунд. Придя в себя, он услышал разговор двоих мужчин, которые присели отдохнуть на лужайке всего в нескольких ярдах от него.
        — Несколько лет назад сестра Джулии столкнулась с ней в Дели. Они с женой МакМинна выходили из кабинета врача.
        — Хотел бы я побывать в Дели с Миртл МакМинн! — хохотнул второй мужчина.
        — Они обе здорово перепугались, когда их поймали. Элис сказала, что она была беременна.
        — Кто? Кэролайн Боуэн?
        — Да.
        Ральф ощутил землю под щекой. Он замер. Собеседники на лужайке громко захохотали.
        — Не от мужа?
        — А это интересный момент. Боуэн был в Бирме в это время, так?
        — Так. Кажется, постарался этот замечательный Рави Сингх. Конечно, эта история может оказаться одной из шринагарских легенд, но, по-моему, она действительно одно время была толстой.
        Кто-то срыгнул и извинился. Шаги зашелестели по траве по направлению к бунгало. Мужчин поглотила ночь. Убедившись, что он один, Ральф, поморщившись от боли, сел, обхватил голову руками и попытался поразмышлять.
        Кэролайн, его жена, эта белая мышь, связалась с Рави Сингхом? Абсолютно неправдоподобно. Он попытался представить их в постели и понял, что ему совершенно наплевать на измену жены. Она переспала с другим мужчиной? Зародыша удалил доктор в Дели? Или Кэролайн тайно родила? Да плевать! Случались вещи и хуже, намного, намного хуже.
        Ральфу удалось встать на четвереньки, потом он, хватаясь за кусты, поднялся на ноги. Нахмурившись, он начал считать про себя: «Раз-два, раз-два». Ноги слушались плохо, но все равно несли его вперед. Размахивая руками и ежесекундно рискуя грохнуться на землю, он добрался до квартала, где жили военные с семьями. Где-то была калитка. Нет, другая. Нужная вроде бы дальше. Ему не хотелось ввалиться в чужой дом. Следующая. Почти на месте. Спать. Очень хочется спать.
        Рядом с забором Ральф увидел тень. Он остановился и присмотрелся. Внезапно тень зашевелилась. В траве лежал мужчина, который явно поджидал его. Засада. Ральф пошатнулся, но угроза смерти почти отрезвила его. Что у него там? Штык или пистолет? Выяснять некогда. Если он не убьет, убьют его. Он изо всех сил ударил мужчину по голени. Тот вскочил на ноги. Ральф схватил его и сильно ударил в переносицу. Боль обожгла костяшки пальцев, он почти потерял равновесие. Черт! Это был нищий. Он раньше замечал оборванца рядом с домом. Ральф ударил снова.
        — Убирайся! Чтоб я больше не видел тебя возле моего дома!
        Нищий вырвался из рук Ральфа, который не ожидал, что попрошайка окажется таким сильным и рослым. Мужчина больно выкрутил пьяному англичанину руку, прижал его к земле и прошипел несколько слов на ухо. Ральф не понял их. Потом мужчина отбросил Ральфа в сторону, вскочил на ноги и бесшумно растворился в зарослях. Алкоголь снова ударил в голову, Ральф обмяк и повис на заборе. Кто это был? Может, ему показалось? В любом случае его уже нет.
        Ральф открыл дверь бунгало. Знакомый запах лака для ногтей, инсектицидов и кари ударил в ноздри. Нужно лечь в постель, нужно поспать. Но что это за мысли грызут истощенный мозг, приводя в беспорядок газон его затуманенного сознания? «Спроси Кэролайн. Милая женушка должна рассказать всю правду…»
        В спальне было темно, но он почувствовал, что она не спит.
        — Сегодня я услышал потрясающую историю! — во все горло крикнул он.
        Щелкнул выключатель лампы, Кэролайн села на кровати и посмотрела на него удивленно и испуганно.
        — Как прошел ужин? — спросила она.
        — Я услышал потрясающую историю! — повторил он. — Говорят, ты родила ребенка, моя милая. Как тебе такая история? Что скажешь?
        Кэролайн прикрыла рот рукой.
        — Что за глупости? Кто тебе сказал такую…
        Значит, это правда. Она потрясена, напугана, но не удивлена. Ральф тяжело дышал. Вначале ему было безразлично, что делала его жена, пока он боролся за жизнь в бирманском лагере. Все равно их брак был фикцией, поэтому какое ему дело, чем занимается эта женщина, когда его нет рядом? Но сейчас унижение, пережитое во время ужина, наглость грязного нищего, полбутылки виски и боль во всем теле превратились в гремучую смесь, которая лишила его остатков разума. Он хотел выть как собака. Он хотел кататься по земле, рвать на себе волосы, только бы заглушить боль. Он хотел, чтобы жена боялась его, чтобы переставала дышать, когда он смотрит в ее сторону.
        — Ра-ви Сингх, — разделяя слоги, произнес он.
        Она запаниковала, он это ясно видел. Ральф всего несколько раз встречал его на приемах, но хорошо запомнил насмешливый и пренебрежительный взгляд. Индус, местный, родственник махараджи. Гнев кипел в крови. Он сжал кулаки и медленно подошел к кровати. Кэролайн начала плакать, она подняла руки и прикрыла ими голову. В тот миг она поняла, почему Ральф презирает ее, — ему противно ее малодушие. Он не собирался ее бить, он бы никогда не ударил женщину.
        — Не будь такой коровой. Просто скажи, кто твой любовник, и я убью его.
        — Ральф, он не… он не мой любовник. Я была глупа, мне было очень одиноко. Он ужасный человек. Не приближайся к нему. Прошу тебя, умоляю!
        — Я убью его, — повторил Ральф.
        От этой мысли ему стало легче. Он вспомнил, как приятно держать в руке тяжелый револьвер. А теперь — ночной колпак. Решение принято, можно ложиться спать. Он развернулся и нетвердой походкой направился к двери. В гостиной на подносе стояла бутылка. Он взял ее и рухнул в кресло. Никакой кровати. Он будет спать тут.
        ***
        Кэролайн лежала под одеялом и смотрела в потолок. У нее была тайна, и она надеялась, что сможет сохранить ее. Но ей казалось, что все сплетничают об ее измене и весь мир знает о ребенке. Постепенно она успокоилась. Отвлеченные мысли бродили в голове. Теперь она понимала, насколько глупо было надеяться на то, что никто не заметит ее беременности. Она бы никогда не согласилась на этот план, если бы Миртл не убедила ее. Дружба с Нерис и Миртл, крикетный матч на льду озера, даже Канихама — все это, казалось, было в прошлой жизни. Кэролайн почувствовала холод, ледяной нож презрения к себе впился в ее сердце. У нее было единственное желание — побежать к Рави, рассказать ему всю правду и попросить у него прощения. Ее уже не волновало, что он может убить ее. Она подумала, что будет только рада такому повороту событий. Нельзя допустить, чтобы Ральф оказался рядом с Рави, поскольку, что бы ни сделал Ральф, в итоге пострадает только он. Его тоже могут убить. Она должна защитить мужа, которого сделала несчастным. А еще у нее была Захра. Она повернулась на бок, прижала колени к животу. Холодно. Боже, пусть
продлятся эти холода! Нужно попросить Нерис позаботиться о Захре. У нее получится. Завтра. Рави, потом Нерис. Она смотрела в потолок, время текло медленно.
        ГЛАВА 16
        Лодка подплыла ближе, сильный ветер трепал флаги и вымпелы на снастях, за кормой оставался зеленоватый след. Кэролайн стояла на самом краю причала рядом с Садами Шалимара. Мощные двигатели дали задний ход, лодка сделала полукруг, стал ощущаться характерный запах озерной воды. Лодка пришвартовалась. Слуги в ливреях быстро сошли на настил и спустили на него узкий трап. Рави остался ждать в лодке, под белым навесом. Кэролайн осторожно, опираясь на вовремя поданную руку одного из слуг, поднялась по трапу на чисто вымытую палубу. Через секунду моторы снова заработали, лодка, поднимая большие волны, быстро выплыла на середину реки. Рави учтиво поклонился. Эта прохладная вежливость — единственное, на что могла рассчитывать Кэролайн сегодня. На что еще она могла надеяться? Они плыли в открытой лодке, к тому же рядом были слуги Рави. Они сели за небольшой стол, обитый на углах медными пластинами, стулья были мягкими и удобными. Один из слуг встал за штурвал, второй скрылся в небольшой каюте. Кэролайн и Рави могли спокойно разговаривать — гул мотора и шум воды были им надежной защитой.
        — Кэролайн, какая приятная неожиданность! — Он взглянул на усыпанные драгоценными камнями часы. — Но, боюсь, у меня мало времени. На одиннадцать часов назначена встреча.
        Как только взошло солнце, Кэролайн быстро написала записку и отправила ее с посыльным. Едва она покончила с утренним туалетом, в спальню ввалился Ральф и рухнул на кровать, с которой она только что встала. Она ушла, оставив мужа храпеть на супружеском ложе. Кожа Ральфа была нездорового желтоватого оттенка. Уходя, Кэролайн оставила мальчику-слуге распоряжение: как только сагиб проснется, подать ему кофе. Через час принесли ответ от Рави. Не теряя ни минуты, она собралась и направилась в назначенное место поджидать лодку.
        — Я хочу поговорить с тобой, — сказала она.
        — Пожалуйста, я слушаю.
        Кэролайн глубоко вздохнула. Во рту у нее пересохло, она никак не могла произнести простые слова, которые приготовила заранее.
        — Я родила ребенка. Это твой ребенок, Рави. Я не хотела, чтобы муж узнал, и постаралась все скрыть.
        — Мой? — Его голос резанул, как нож.
        — Да. — Она посмотрела Рави в глаза. — Ты единственный мужчина, с которым у меня были отношения. Ты же знаешь, я была девственницей. Помнишь?
        — Да. Это все, что ты хотела мне сказать?
        — Не все. Вчера мой муж обо всем узнал. Случайно подслушал разговор. Думала, у меня получится сохранить все в тайне, даже от тебя. Вначале я решила, что так будет лучше, но я ошиблась. Разумеется, я пришла к тебе. Мне необходима твоя поддержка и понимание.
        Рави нахмурился. Недолго поразмыслив, он произнес:
        — Неужели ты действительно думала, что я ничего не знаю?
        Кэролайн вздрогнула.
        — Я надеялась на это.
        — Я наблюдал за вами, мои дорогие. За тобой и твоими подружками. Особенно за тем, как вы носились с кангерами.
        — Ты все это время знал о Захре?
        Рави пожал плечами.
        — Как ты могла заметить, ткачи из той деревушки не очень богаты.
        Значит, Рави подкупил кого-то из деревенских. Кэролайн вздрогнула, представив, что за невинно играющей под деревом Захрой кто-то пристально наблюдает и готов в любую минуту передать новости о ней в Шринагар. Но по какой-то причине Рави решил оставить ребенка и Кэролайн в покое. Возможно, он хотел, чтобы они держались подальше от его семьи. Она подняла голову.
        — Я хочу предупредить тебя, Рави. Мой муж очень зол. Вчера он много выпил…
        Рави снова пожал плечами.
        — И это я знаю.
        Интересно, от кого он узнал? Хотя сейчас это не важно. Важно любым способом найти решение проблемы.
        — Он сказал, что собирается убить тебя.
        Рави запрокинул голову и искренне рассмеялся, словно услышал самую веселую в мире шутку.
        — Это все, что ты намеревалась мне сообщить?
        — Я не хочу, чтобы пострадал Ральф, — сказала Кэролайн. — Я понимаю, он ничего не сможет тебе сделать.
        Рави больше не смеялся. Он наклонился к ней и прошептал на ухо:
        — А я подумал, ты пришла объяснить, зачем украла у меня рубин.
        Лодка прошла мимо двух деревянных столбиков, отмечавших начало речного канала. Справа Кэролайн увидела плавучие дома и среди них «Эдемские сады». Мимо проносились юркие шикары с зеленью и цветами. Они отражались ярко-изумрудными пятнами в тихой воде озера. Кэролайн лишилась дара речи, впрочем, сказать ей было нечего, разве что предпринять неловкую попытку оправдаться.
        — Выходит, ты знаешь все. Значит, знаешь и то, что я продала камень. Мне нужны были деньги на ребенка.
        Рави кивнул, видимо, его удовлетворил ответ.
        Они проплыли мимо бара «Озеро» шринагарского клуба. Блестели полированные столики, над которыми владельцы уже успели поставить зонтики. Официанты в белых фартуках принимали заказы, а рядом на воде покачивались шикары, ожидающие клиентов.
        — Я бы хотел, чтобы ты вышла тут, — он указал на ступеньки, которые вели на высокий берег.
        Впереди Кэролайн увидела первый мост над рекой Джелум. По нему проезжали машины, зеркала сверкали на солнце.
        — Кстати, моя жена беременна. Надеюсь, у меня родится сын.
        — Рада за тебя, — сказала Кэролайн. — Пусть это будет мальчик. Надеюсь, мы все будем счастливы.
        Рави снова рассмеялся. Красивый и пышущий здоровьем Рави. Ее надежды ничего не значили для него, а на добрые слова ему, несомненно, было наплевать. Он отдал короткий приказ рулевому, и лодка повернула к ступенькам. Через минуту лодка причалила к ним, Рави встал и помог Кэролайн выбраться на сушу. Встреча оказалась совершенно бессмысленной. Кэролайн уже стояла на берегу. Время было упущено. Не справившись со своими чувствами, она задала вопрос, который, возможно, не следовало бы задавать:
        — И что ты намерен делать?
        — О чем ты?
        — О нашем ребенке.
        — В первую очередь я буду защищать интересы моей семьи.
        Еще одна короткая команда слуге — и лодка быстро выплыла на середину озера.
        Нерис с ужасом выслушала всю эту историю. Во дворе миссии дети играли в мяч и делали домики из деревянных ящиков. Через открытое окно влетали их радостный смех и шум. В хоре детских голосов легко различался тоненький голосок Захры.
        — Как думаешь, что он понимает под защитой интересов своей семьи?
        Кэролайн беспомощно пожала плечами.
        — Он не знает жалости. Делает, что хочет, и получает все, что хочет. Мы ничего не можем ему противопоставить.
        Нерис не знала, что им делать дальше, чувство беспомощности охватило ее.
        — Даже не знаю. Но мы должны каким-то образом спрятать Захру от Рави.
        Эвана дома не было, а Иенто Джонс оказался в часовне. Он, готовясь к службе, накрывал стол белой скатертью. Нерис моментально приняла решение.
        — Иенто, пожалуйста, присмотри за детьми. Они обычно разбегаются после трех часов, ты запри за ними ворота.
        Он заморгал, недовольно поморщился.
        — Но…
        — Пожалуйста.
        Нерис выбежала на улицу, Кэролайн следовала за ней по пятам. Женщины быстро выловили Захру из толпы малышни. Фарида бросила мяч и схватила Нерис за подол юбки. Нерис и Кэролайн остановились у ворот и выглянули на улицу. Все как обычно, только нищего не оказалось на его месте. Нерис спросила Фариду, был ли этот нищий сегодня возле миссии. Девочка кивнула: видела его утром, но потом он ушел. Дальше их путь лежал вдоль берега канала, мимо лотков с продуктами и вечно сплетничающих разносчиков чая и лодочников. Нерис крепко прижимала к себе Захру. Девочка весело смеялась, радуясь этой новой игре. Райнер жил недалеко, но все порядком устали, пока добежали до двери его дома. Нерис с болью в сердце вспомнила ту ночь, когда в эту дверь постучалась Фарида, ночь, когда умерла мама девочки. Райнер открыл им:
        — Пожар?
        Нерис и Кэролайн прошмыгнули в дом, а Фарида не захотела заходить и уселась на пороге. Она подобрала юбку, набросила шаль на голову и приготовилась наблюдать за происходящим на улице. В комнате наверху женщины отдышались и немного успокоились. Прита сидела среди многочисленных коробок и что-то шила. Когда Нерис и Кэролайн вошли в комнату, она отложила работу и, соединив ладони перед грудью, поздоровалась с нежданными гостьями.
        Нерис устала держать Захру на руках. Со вздохом облегчения она поставила ребенка на ножки. Внимание девочки привлекли яркие лоскутки в корзинке Приты. Она немедленно бросилась к ним, потом проворно схватила острые ножницы, но Прита была начеку. Она перехватила маленькие ручки и сказала на кашмирском:
        — Нельзя. Очень острые. Ты порежешь пальцы.
        Ножницы отправились на самую высокую полку.
        — Что случилось? — спросил Райнер.
        Запинаясь, Кэролайн пересказала свою историю. Захра быстро освоилась в новом доме и с удовольствием болтала с Притой на родном языке. Все внимание Нерис было обращено на Кэролайн и Райнера, но краем глаза она заметила, как Прита нежно, неловко и с тоской во взгляде погладила девочку по блестящим волосам. Сама не понимая, что она делает, Нерис взяла с полки ножницы и аккуратно срезала с головки Захры прядь густых золотисто-каштановых волос, аккуратно свернула ее и спрятала в карман. Райнер нахмурился.
        — Да, мы должны забрать ее отсюда.
        Захре надоело играть с Притой. Теперь она сосредоточила свое внимание на плетеной клетке, в которой Райнер держал пару голубей для своих выступлений.
        — Птички! — восхищенно воскликнула она. — Смотрите, птички!
        Райнер открыл одну из своих коробок и вытащил фрак, надел его и достал из верхнего кармана красный шелковый платок. Быстрым движением он накрыл им клетку и предложил Захре проверить, не осталось ли у него еще одного платка в кармане. Девочка убедилась, что там пусто. В следующее мгновение он извлек из кармана цепочку из металлических колечек и надел ее на шею Захры как ожерелье. Она с удивлением посмотрела на свое новое украшение. Но Райнер быстрым движением подбросил цепочку в воздух. Она зазвенела и распалась на отдельные колечки. Захра замерла в восхищении, а Райнер изящным движением сдернул платок с клетки. Голуби исчезли. У Захры от удивления округлились глаза.
        — Пропали, — выдохнула она, завороженно глядя на пустую жердочку.
        Женщины тоже с интересом наблюдали за манипуляциями фокусника. Даже на бледном лице Кэролайн появился слабый румянец. Райнер поманил Захру пальцем, и она доверчиво подошла к нему. Райнер весело подмигнул ей, легонько коснулся ее губ и быстро завязал ей глаза красным платком. Потом Нерис вспоминала, что в тот миг Захра ни капельки не испугалась, она весело засмеялась, вытянула вперед ручки и попыталась схватить Райнера, а он мягко взял ее за плечи и три раза покружил на месте. Потом развязал платок. Клетка все еще была пуста. Райнер сделал удивленное лицо, затем хлопнул по карману фрака. Внезапно под его рукой появился букет цветов и захлопал крыльями белоснежный голубь, потом — второй. Птицы пролетели над головой Захры и уселись на открытом ставне. Нерис захлопала в ладоши, Кэролайн и Прита присоединились к ней. Захра стояла неподвижно, зачарованно глядя на голубей. Затем она с некоторым опасением посмотрела на Райнера. Тот вытянул руку, и голуби послушно перелетели на нее, фокусник посадил их в клетку и запер дверцу. Захра посмотрела на Райнера с опаской.
        — Еще! — прошептала она.
        — Райнер… — неуверенно начала Нерис, желая привлечь его внимание к очень важным проблемам.
        Но он уже рылся в своих коробках. Достал накидку с капюшоном, украшенную магическими знаками и блестками.
        — Райнер…
        На лестнице послышался топот босых ног. В комнату ворвалась Фарида.
        — Тот нищий пришел. Он тут! — Она показала четыре пальца. — С ним еще три человека.
        Нерис подбежала к окну, которое выходило на реку, и посмотрела в щель между ставнями. Она узнала нищего, который часто сидел возле миссии, только сейчас он не выглядел как попрошайка. В конце узкой улицы она заметила блестящую решетку радиатора и черный капот дорогого автомобиля.
        — Это Рави Сингх.
        В дверь громко постучали. Кэролайн попятилась к стене и прижала ладонь ко рту, а потом прошептала:
        — О боже, не впускайте его!
        Райнер действовал молниеносно. Улыбаясь, он снова взял в руки красный платок. Захра, решив, что сейчас будет еще один фокус, с радостью прыгнула ему на руки. Он жестом попросил девочку молчать и завязал ей глаза. В дверь снова постучали, да так, что она едва не разлетелась под градом мощных ударов. Райнер быстро укутал себя и Захру в «волшебную» накидку. Прита испуганно посмотрела на Райнера и схватила его за руку. Он шепнул ей пару слов, и женщина спряталась у него за спиной. Внизу послышался треск — похоже, дверь разлетелась на кусочки. Райнер свободной рукой взял коробку с реквизитом для фокусов. Люди Рави уже неслись по лестнице. Райнер кивнул в сторону комнаты, выходившей окнами на реку. Кэролайн не двинулась с места, но Нерис быстро опомнилась, села в кресло и взяла в руки шитье, оставленное Притой. Четверо мужчин вошли в комнату. Нерис сделала стежок и удивленно посмотрела на непрошеных гостей.
        — Добрый день, — сказала она на кашмирском и продолжила на английском: — Это частные владения. Чем могу помочь?
        Последним в комнату вошел Рави. Его фигура четко вырисовывалась на фоне дверного проема, через который в комнату лился солнечный свет. На старые деревянные половицы падала его тень. На нем была белоснежная рубаха из дорогой материи и длинное пальто из тонкой шерсти. Каждое его движение, каждая блестящая пуговица на одежде кричали о том, что он — представитель кашмирской аристократии.
        — Привет, — дружелюбно поздоровался Райнер. — В чем, собственно, дело?
        Райнер направился к индусам. Не дойдя двух шагов до воинственно настроенных визитеров, он споткнулся и едва не потерял равновесие. Коробка с реквизитом упала на пол. К ногам Рави хлынул поток металлических колец, стаканов, шариков, разноцветных платков и прочей яркой и блестящей мелочи, которую используют фокусники. Экстравагантная накидка Райнера взметнулась вверх и на секунду полностью скрыла его от глаз Рави. Кашмирский принц попятился с возгласом негодования и с отвращением посмотрел на всю эту мишуру.
        — Простите, я такой неуклюжий! — вздохнул Райнер.
        Он нагнулся, чтобы поднять укатившийся шар, и в этот миг из-под накидки выпорхнула пара голубей. Птицы оглушительно хлопали крыльями, Рави отпрыгнул назад и наткнулся спиной на дверной косяк. Взмахом руки он попытался отогнать птиц. В этот момент Прита, закутанная в белую шаль, незаметно проскользнула за спиной Рави в открытую входную дверь.
        — Простите, — со смехом сказал Райнер. — Я тренирую голубей. Как видите, еще не все у меня получается.
        Привычным движением он расстегнул застежку и сбросил накидку с плеч, аккуратно сложил ее и положил в коробку, сверху побросал реквизит. Потом снял фрак и закрыл крышку коробки. Райнер вытянул вперед руку, голуби подлетели к нему и сели на руку, как на жердочку.
        — Вы в гости к нам пришли? — сердито спросил он.
        — Нет. Я пришел за ребенком.
        — И поэтому пять мужчин ворвались в мой дом? Ребенок? О каком ребенке идет речь?
        Рави оттолкнул его и стал осматривать комнату. Нерис сидела с шитьем, Кэролайн, как призрак, стояла возле окна. Четверо мужчин, как ищейки, бродили по комнате.
        — Что вам нужно? — строго спросила Нерис.
        Рави подошел к Кэролайн.
        — Где ребенок? — крикнул он.
        Райнер посадил голубей в клетку.
        — Могу я предложить уважаемым гостям чай? — спросил он.
        Нерис скользнула за спину Райнера. Он бросил тяжелый взгляд на Рави, повернулся к ней, обхватил ладонями ее лицо и тихо прошептал:
        — Она в безопасности. Не беспокойся, если некоторое время о нас ничего не будет слышно. Я скоро вернусь, обещаю тебе. — Его губы коснулись ее лба.
        Рави резко отвернулся от Кэролайн, но Райнера уже не было в комнате, он словно растворился в воздухе. Нерис улыбнулась.
        — Обыскать дом! — приказал Рави. — Где этот швейцарец? Вернуть немедленно!
        Рави был в ярости, он понял, что его перехитрили. Слуги бросились выполнять приказ, Рави остался с перепуганными женщинами.
        — Час назад девочка была в доме. Где она?
        — Она? — с невинным видом переспросила Нерис.
        Ей стоило большого труда не рассмеяться, ее радовала мысль, что они обманули Рави. Она взяла Кэролайн за руку, и они выступили перед Рави единым фронтом.
        — Сироты из миссии иногда приходят к нам. Они любят фокусы. Но они уже ушли. Вас интересует кто-то из этих детей?
        Рави сделал шаг вперед, но Нерис только выше подняла подбородок и крепче сжала руку Кэролайн. Она посмотрела ему в глаза.
        — Позвольте вам напомнить, что мы не беззащитные женщины, а подданные королевы. Я — жена миссионера. Возможно, вы и влиятельный человек в своей стране, но у вас будут большие проблемы, если вы хоть пальцем прикоснетесь к кому-нибудь из нас.
        Рави, сжав кулаки, застыл на месте.
        — Здесь была индианка. Кто эта женщина?
        — Полагаю, вы говорите о миссис Стамм. Простите, что не представила ее. Возможно, еще будет такая возможность.
        Гнев исказил черты красивого лица Рави, но голос его был спокойным и холодным:
        — Как вам известно, миссис Уоткинс, ребенок, которого я ищу, — моя родная дочь. Я решил, что ни миссис Боуэн, ни ее муж, ни ваша христианская миссия не смогут должным образом позаботиться о ней. Я забираю ее домой.
        «В качестве рабыни, наверное. Или и того хуже», — подумала Нерис.
        — Боюсь, вы опоздали. Девочка уже уехала из Шринагара и вскоре она покинет Индию.
        — Вы не имеете права отнимать у ребенка родную страну и отрывать его от своего народа.
        Нерис попыталась возразить, но Рави продолжил:
        — Идет война. Наверное, вы думали, что никто не обратит внимания на сироту, когда их тысячи в Индии.
        Нерис больше не пыталась спорить с ним. Вернулись слуги. Дом был пуст, и им не понадобилось много времени, чтобы обыскать его сверху донизу. Еще двое мужчин прочесывали близлежащие улицы в поисках Приты и Райнера, но Нерис не переживала: Райнер не даст Захру в обиду. Рави бросил последний взгляд на Кэролайн:
        — Ты до сих пор думаешь, что смогла перехитрить меня?
        Она ничего не ответила, Нерис почувствовала, как дрожит ее рука. Рави резко развернулся и вышел из комнаты, его люди не отставали от него ни на шаг. Как только он ушел, Нерис заключила Кэролайн в объятия.
        — Не волнуйся, с Захрой все будет хорошо. Райнер никому не позволит обидеть ее.
        Судя по всему, Кэролайн от страха не слышала, что говорила ей подруга. Она дрожала, кусала губы, следы зубов отпечатывались на них. Безумие, коренящееся в несчастливой личной жизни и бедах, обрушившихся на нее, пожирало ее сознание. Нерис не знала, что делать. Она лишь крепче обняла подругу. Но ни объятия, ни теплые слова не могли помочь ее горю.
        — Сядь, — шепнула Нерис. — Я приготовлю тебе чай, а потом провожу домой.
        Нерис усадила Кэролайн в кресло Приты. В дверном проеме появилась маленькая фигурка Фариды. Девочка с горящими глазами подошла прямо к Нерис, та наклонилась и, обняв ее за плечи, сказала:
        — Молодец, Фарида. Захра в безопасности. Ты защитила ее от плохих людей.
        В ответ Фарида накинулась на Нерис с кулаками.
        — Захра… Я хочу Захру! — рыдала девочка.
        Она почти никогда не плакала, но сейчас дала волю слезам. Нерис обхватила ее тонкие запястья и сказала:
        — Я знаю, знаю, но Захра должна была уехать. Надеюсь, она скоро вернется, но я не знаю когда.
        Девочка вырвалась и выбежала за дверь. Нерис с тяжелым сердцем посмотрела ей вслед. Им всем будет нелегко, но хуже всего придется верной и искренней Фариде.
        Под ярким полуденным солнцем женщина в простом белом сари быстро шла по улицам Старого города. У нее на руках плакал ребенок, но никто на улице не обращал внимания на такое банальное зрелище. На некотором расстоянии от нее, по тому же маршруту шел широкоплечий, крепко сложенный белый мужчина. Через пустыри и тихие переулки они вышли к дому профессора Пандита, который собирал вещи, чтобы навсегда покинуть родной город.
        Когда Кэролайн и Нерис подходили к бунгало Боуэнов, им навстречу выбежал взволнованный мальчик-слуга:
        — Мадам, быстрее! Сагиб болен. Госпиталь.
        Джулия Данкелей тут же выглянула из-за забора. Ее муж вызвал доктора, пока Кэролайн не было дома. Она сказала, что поедет в госпиталь вместе с Кэролайн, но Нерис вежливо, но твердо остановила ее. Военный госпиталь располагался в низком сером здании, окруженном большим садом. За последние несколько недель Ральфу пришлось неоднократно побывать там. Медсестра провела двух женщин в дальний угол длинной палаты, в которой лежали раненые бойцы. Чувствовавшие себя хорошо читали или играли в карты. Ральф спал. Кожа его покрылась желтыми пятнами. Дышал он тяжело через открытый рот. На тумбочке рядом с кроватью стояла металлическая миска. Кэролайн села на стул. Нерис сказала ей, что подождет на улице. Дверь, ведущая на веранду, была открыта, и Нерис вышла подышать свежим воздухом — в палате пахло лекарствами и болезнью. На веранде в бамбуковых креслах сидели мужчины и курили трубки. Нерис нашла свободное кресло, села и на несколько благословенных секунд прикрыла уставшие глаза. Нужно было обдумать все, что произошло сегодня. Через какое-то время подошла Кэролайн. Она выглядела как лунатик: глаза широко
открыты, взгляд пустой, бессмысленный.
        — Доктор сказал, что печень отказывает. Он очень болен.
        Грузный доктор, соединив кончики пальцев и не глядя в глаза жене капитана Боуэна, рассказывал ей о подорванном здоровье ее мужа. Вследствие пребывания в плену нарушилось функционирование важнейших органов, и теперь он балансирует на грани между жизнью и смертью.
        — Мы должны молиться о том, чтобы в ближайшие дни кризис миновал, но, увы, я не могу делать никаких прогнозов. Время покажет.
        Если Ральф выживет, его жизнь уже никогда не будет прежней, ему до конца дней придется придерживаться определенных правил.
        — Уверен, вы поймете меня, — сказал доктор. — Никаких волнений, строгая диета и ни капли алкоголя. Ему будет нелегко. К счастью, у Ральфа есть вы. Он не сможет обходиться без вашей помощи. — Доктор легонько похлопал Кэролайн по плечу. — Новый удар для вас, но будем надеяться, что ваш муж обязательно поправится и вы с ним будете жить долго и счастливо. Обещаю, мы сделаем все, что в наших силах.
        Нерис осторожно вела Кэролайн мимо цветочных клумб. Кэролайн смотрела себе под ноги. Казалось, все свои силы она тратила на то, чтобы просто идти. Они почти дошли до больничных ворот, как вдруг Кэролайн дернулась и начала смеяться.
        — Теперь он не сможет убить Рави Сингха, да? Но на всякий случай я выброшу его пистолет в озеро.
        — Все хорошо, Кэролайн. Я поговорю с майором об оружии, — успокоила ее Нерис.
        Как бы она хотела, чтобы Миртл и Арчи сейчас были рядом!
        На дне узкого ущелья лежал искореженный красный «форд». Мелкие осколки стекла блестели на серых камнях. Бронетранспортер индийской армии стоял на обочине, на триста футов выше разбитой машины. Трое солдат осторожно спускались вниз, цепляясь за камни и кусты. Возле останков «форда» никого не было видно, и единственное, что они слышали, было громкое жужжание мух. Солдат нагнулся и заглянул в кабину лежавшего вверх колесами автомобиля. На крыше собралась целая лужа крови. Мухи роились над ней. Еще больше крови было на приборной доске, с зеркала заднего вида свисал обрывок белого женского платка. Через кабину солдат пробрался в кузов «форда». Там лежало несколько раскрытых чемоданов с одеждой и коробки с разноцветными шарами, кольцами и другими мелочами. Все вещи сильно пострадали при ударе. Из тернового куста другой солдат вытащил детский кожаный башмачок. Тел не было, ценных вещей тоже — только развороченные чемоданы. Солдаты перебросились парой фраз и начали подниматься к остальным членам патрульной команды. Это был малонаселенный район — каменистая бесплодная земля была непригодна для сельского
хозяйства и выпаса животных. Зато здесь было много пещер, в которых повстанцы из «Азад Кашмира»^[38]^ устраивали склады оружия. Но полновластными хозяевами этих мест были стаи диких собак. Волки тоже наведывались сюда. Ниже по склону начинались пастбища, и пастухи обычно вырывали волчьи ямы, чтобы уберечь свой скот от клыков хищников. Один из военных пожал плечами. Несчастный случай, грабеж или убийство — это было не их дело. У них и так хватало забот. Радист сообщил об инциденте на базу, указал координаты. Бронетранспортер и солдаты продолжили патрулирование.
        В каюте было шесть коек и один маленький иллюминатор. Женщина с ребенком заняла нижнюю койку слева, ту, где были занавески. Юнга принес их вещи, мужчина, сопровождавший женщину, дал ему чаевые. Когда они остались втроем, он осмотрел каюту и крошечную ванную комнату.
        — Интересно, кто будет плыть с вами? — сказал мужчина.
        В любом случае это будут женщины. Вероятно, тоже индианки, монахини или стипендиатки, получившие возможность учиться в Англии.
        Ребенок хватал женщину за руки. На нем была простая рубашка-курта, волосы коротко подстрижены.
        — Почему ты не можешь поехать с нами? — спросила женщина.
        — Потому что я дал обещание и должен его выполнить. Ты же не хочешь, чтобы я его нарушил?
        Этот разговор они начинали много раз, но никогда не приходили к согласию.
        — Кто нас встретит в Англии? Как я узнаю нужных людей?
        — Мой друг пообещал встретить вас. Ты не потеряла его фотографию? Сможешь узнать в порту?
        Женщина достала фотографию пожилого мужчины в кожаных сапогах и бриджах. Шляпа лихо заломлена назад, во рту — трубка.
        — Эдвард позаботится о вас, а через три недели я приеду к вам, и мы все вместе отправимся в Швейцарию. Тебе понравится там, обещаю. В последнее время я разбрасываюсь обещаниями направо и налево, тебе не кажется?
        Наконец она улыбнулась:
        — Ты очень хороший.
        Он поцеловал ее в лоб.
        — Как только корабль отплывет, тебе нечего будет бояться. Сможете надеть обычную одежду. Она больше не Арджун, а дочь друга, сирота, которую ты везешь к кузену в Лондон.
        Женщина послушно кивнула.
        — Не переживай. — Он снова поцеловал ее. Взял девочку на руки и усадил ее на верхнюю койку. — Смотри, теперь ты царь горы!
        Прозвучал длинный гудок, провожающим пора было покинуть корабль. Люди столпились у трапа, обнимались и плакали, прощаясь с родными и близкими.
        — Скоро увидимся, — прошептал мужчина и быстро сбежал по трапу.
        Он стоял на причале. Матросы отвязали толстые швартовочные канаты, на пароходе дали три протяжных гудка. Вытянув шею, мужчина в последний раз посмотрел на женщину с маленьким ребенком на руках, стоящую у тонких перил палубы. Он махал им, пока не заболела рука, и смотрел, как в ответ трепещет на ветру белый платок. Когда пароход полностью скрылся из виду, он развернулся и стал уверенно пробираться через толпу носильщиков с багажными тележками к выходу из многолюдного порта. Впереди возвышалась над доками Бомбея гигантская арка, известная во всем мире как «Ворота в Индию». Мужчина торопился. Ему нужно было отправить письмо в Равалпинди, где его уже ждали американские коллеги и местные проводники-шерпы, которых он нанял в Дарджилинге. Они отправятся в долгий путь на север, к горам. Они припозднились. Зима буквально наступала им на пятки.
        Ральф все еще лежал в госпитале, но врач сказал, что худшее уже позади. Кэролайн должна гордиться мужем — у него такая неуемная жажда жизни! Она опустила глаза и посмотрела на искусанную в кровь плоть у основания пальцев. Голос в голове все громче твердил ей, что она ничтожество и должна покончить со своим существованием. Раз и навсегда. Но у нее не хватало на это смелости. Мерзкая, подлая, лживая трусиха… Пока Ральф был в госпитале, она все время проводила в душном бунгало. Нерис уговаривала ее переехать в дом миссии, но Кэролайн не хотела общаться с людьми, даже с Нерис.
        — Я просто устала, — шептала она. — Устала и переволновалась. Есть новости от Райнера?
        — Нет. Мы должны верить ему и ждать. Он все делает правильно, — отвечала Нерис.
        Девятого мая Германия подписала акт о безоговорочной капитуляции, в Европе отмечали День Победы^[39]^. Шринагар ликовал, хотя в Тихом океане продолжались военные действия. Во многих барах и ресторанах устраивали танцевальные вечера. Мистер Фаншейв также не остался в стороне. Он пригласил всех оставшихся в Шринагаре европейцев отпраздновать победу в саду резиденции.
        — Пожалуйста, пойдем с нами. Со мной, Эваном и Иантом, — умоляла Нерис Кэролайн.
        — Хорошо, — наконец согласилась та.
        Благодаря невероятным усилиям Нерис Кэролайн накрутила волосы на бигуди, достала из гардероба шелковое бальное платье и даже отыскала в ящике туалетного столика тюбик с помадой. Ее когда-то принесла Миртл, утверждая, что этот оттенок идеально подходит Кэролайн. За час до вечеринки она вышла на веранду. Воздух казался ей тяжелым и липким, она чувствовала, что задыхается, словно погрузилась в воду. Сев в кресло, она откинула голову на подушку и начала обмахиваться журналом. Скрип открывающейся калитки вывел ее из оцепенения. Перед ней возник мужчина. Он протянул конверт и тихо сказал:
        — Мадам, это вам.
        Преодолев слабость, она встала и подошла к посыльному, взяла конверт. У нее не было с собой денег, поэтому она попросила его подождать, но мужчина торопливо вышел за ворота. Его тень промелькнула за живой изгородью. Кэролайн посмотрела на конверт, и ледяная рука сжала ее сердце. Письмо было от Рави. Дрожащими руками она вскрыла конверт. Рави писал, что ребенок мертв. Швейцарец тоже. Его машину нашли на дне ущелья. Тел не нашли, но и без этого можно понять, что произошло. Разумеется, это был несчастный случай. Рави хотел сообщить ей об этом первым, до того как новость облетит округу. Он выразил сочувствие и пожелал ей счастья.
        Кэролайн уронила письмо. Она молча вернулась в комнату, обвела взглядом знакомую обстановку. Выцветшие обложки книг по военной истории, их свадебные фотографии. В ванной она нашла старую бритву Ральфа, осторожно раскрыла ее и бессмысленно уставилась на потускневшее лезвие. Возле ручки осталась полоска засохшей мыльной пены, к которой прилипло несколько темных волосков. Кэролайн затошнило, но она справилась с дурнотой. Провела бритвой сначала по одному запястью, потом по другому.
        Спустя час сад резиденции озарила праздничная иллюминация. Оркестр играл джазовые мелодии, гости разбились на пары и начали танцевать. Вскоре грандиозный фейерверк разорвал черноту ночи. Алые искры каскадом сыпались вниз под радостные возгласы. Нерис подошла к Эвану и встревоженно прошептала:
        — Она обещала прийти. Я хочу сходить в бунгало, может, что-то случилось.
        Эван ненавидел вечеринки, он с радостью предложил ей свою компанию:
        — Я пойду с тобой.
        Нигде в окнах не горел свет — все обитатели военного городка были в резиденции. Прислуга, особенно подростки, воспользовавшись такой редкой возможностью побездельничать, сидели на крыльце одного из бунгало, курили и сплетничали. Нерис и Эван прошли мимо домов, в теплом воздухе витал аромат ночной фиалки. До бунгало Боуэнов оставалось несколько ярдов, когда они услышали приглушенный крик. Входная дверь была заперта, но Эван с силой надавил на нее плечом, и она поддалась. В ванной все было в крови — раковина, полотенца, даже пол и стены. Руки Кэролайн покрывали потеки запекшейся крови. Она прижимала их к голове. Светлые волосы спутались и слиплись. Она лежала в углу и кричала.
        Эван побелел как полотно.
        — Быстрее! Позови кого-нибудь на помощь! — бросила ему Нерис.
        Она опустилась на колени, прямо в лужу крови, и попыталась отнять руки Кэролайн от головы. Бритва, которую та сжимала в кулаке, со звоном упала на пол.
        — Спасибо, что пришли проводить нас, — сухо поблагодарил Ральф Боуэн.
        Миртл и Нерис шли вдоль длинного причала вместе с остальными пассажирами, провожающими, носильщиками и кули — все они торопились попасть на пароход «Евфимия». По трапу поднимался отряд солдат, на носу играл военный оркестр. Дамы в светлых платьях и шляпках выходили из машин, свистел полицейский, водители нажимали на клаксоны, кричали и бранились грузчики. Звуки сливались в непрерывающийся гул, и все это происходило под безжалостно палящим солнцем. Кэролайн с трудом подняла голову и посмотрела вверх. Каюта Боуэнов находилась на верхней палубе, в ней был один иллюминатор, из которого можно было увидеть только спасательную шлюпку. В тесной каюте не нашлось места даже для огромного букета, который МакМинны отправили заранее.
        — Спасибо, — поблагодарил Ральф, прикоснувшись к темно-красным бархатным лепесткам.
        Он исхудал, на голове почти не было волос, но цвет лица стал почти нормальным. Командование армии выполнило свое обещание — Ральф получил военную пенсию, Военный крест за храбрость и разрешение вернуться в Англию.
        — Хочешь присесть? — спросил он у жены.
        Не поднимая головы, она позволила усадить себя на крошечное кресло возле столика, который тоже не отличался внушительными габаритами: его столешница была размером с небольшую шляпную коробку. Оставшееся пространство занимали две койки. Запястья Кэролайн стягивали белые бинты, она прятала их под манжетами кардигана. Волосы падали ей на глаза. Нерис и Миртл неловко переминались с ноги на ногу.
        — До отплытия у нас есть время. Может, выпьем где-нибудь по чашке чая? — предложил Ральф.
        Миртл вежливо отказалась. Ральф не скрывал своего облегчения.
        — Кэролайн! — окликнула подругу Нерис.
        Та подняла голубые глаза, они были пусты. Кэролайн постоянно принимала седативные препараты и не выходила из состояния, близкого к летаргическому сну. «Могло быть и хуже, — подумала Нерис. — Ральф и доктор могли упаковать ее в смирительную рубашку. Возможно, тогда капитан отказался бы взять ее на борт». Нерис не знала, какие слова подобрать, чтобы пробиться сквозь пелену наркотического дурмана, достучаться до Кэролайн.
        — Ты скоро будешь дома. Отдыхай и наслаждайся морским воздухом, — наконец сказала Нерис. — Обещай, что напишешь мне.
        — Обещаю, — ответила Кэролайн тоном послушного ребенка.
        — До свидания, милая. Приятного путешествия, — сказала Миртл.
        Она обняла подругу. Наверное, запах ее духов пробудил в Кэлорайн приятные воспоминания, на секунду ее взгляд прояснился, и она улыбнулась. В сумочке Нерис лежала фотография, которую когда-то сделал Райнер. На миг Кэролайн снова стала той веселой молодой женщиной, которую запечатлел фотограф на пленке. Они оставили Кэролайн сидеть в кресле и вышли на палубу, чтобы полюбоваться цветущим Кашмиром. Ральф вышел вслед за ними из каюты, тихо прикрыл за собой дверь. На корабле царила суматоха: носильщики таскали багаж, хлопали двери кают, смеялись дети. Они втроем вышли в общий коридор и оттуда поднялись на палубу.
        — Вы были очень добры к Кэролайн. Особенно после того, как она… как она заболела, — отрывисто произнес Ральф.
        — Благодарить нужно Нерис. Я все время была в Дели, — сказала Миртл.
        — Жаль, что бедная девочка погибла. Все началось из-за нее, — добавил он. — Надеюсь, Кэролайн выздоровеет. В наших обстоятельствах, может быть, хорошо, что мы уезжаем. Она сейчас такая хрупкая, такая несчастная…
        Нерис хотела что-то сказать, но Миртл незаметно сжала ее руку.
        — Позаботьтесь о ней, — сказала она.
        Ральф кивнул.
        — Ее мачеха поддержала мой план. По приезде в Англию мы отправим ее в специальную клинику. Там она сможет поправить свое здоровье.
        — Может, после путешествия и морского воздуха ей не понадобится клиника? И ее порадует мягкое английское лето, — рискнула предположить Нерис.
        Газеты пестрели фотографиями разрушенных домов и измученных людей, которые стоят в очередях за едой, но многие их тех, кто пережил войну в Индии, продолжали цепляться за образы довоенной родины. Ральф промолчал. Миртл попросила не провожать их до трапа, Ральф согласился — нельзя было оставлять Кэролайн одну. Он пожал подругам жены руки и еще раз поблагодарил их. Потом развернулся и зашагал к каюте.
        Нерис и Миртл молчали, пока грязное такси везло их в отель. Улицы были забиты транспортом, поэтому им пришлось сделать круг, проехав под аркой «Ворота в Индию».
        — Захра не умерла, мы все это знаем, — не выдержала Нерис.
        Миртл отвела взгляд, сделав вид, что ее заинтересовал твердый пресс рикши и тележка, которую тащил усталый буйвол. Нерис, как мантру, повторяла одно и то же:
        — Это один из его трюков. Он все подстроил. Разбитый «форд» — это трюк, который он устроил специально для Рави Сингха. Я знаю это. Райнер пообещал, что Захра будет в безопасности. Я ему верю.
        Даже через месяц после трагедии, когда данные о гибели Райнера Стамма были официально обнародованы, Нерис продолжала повторять, что все это не больше чем классический пример отвлечения внимания. Но шли дни, недели, а от Райнера не было никаких вестей.
        — Я не знаю, — пробормотала Миртл. — Может, нам надо начать привыкать к мысли, что это правда.
        — Нет! — отрезала Нерис.
        Она такой мысли не допускала. Тел не обнаружили, но злые языки начали поговаривать, что в этой всеобщей неразберихе и безвластии полиция могла просто потерять тела. Но была кровь и разграбленный багаж. Учитывая эти доказательства, представители власти склонялись к тому, что произошла автокатастрофа и три человека погибли.
        — Нет! — упорствовала Нерис.
        Райнер, Прита и Захра были живы и им ничего не угрожало. Она привыкла к долгим отлучкам Райнера. Он — как кот, который гуляет сам по себе. Он всегда так поступал, с первого дня их знакомства, и не собирался менять свои правила. Она никогда не хотела изменить его, и даже если бы была свободной и вышла за него замуж, позволила бы ему жить так, как он привык. В самом начале их отношений она знала, чем все закончится. Теперь она ждала новостей и верила, что скоро узнает, почему Райнер так долго молчал. Он обязательно вернется. Она часто вспоминала Канихаму. Он приехал к ней со страшными ожогами только потому, что обещал вернуться. В последний раз он, поцеловав ее в лоб, тоже пообещал, что приедет. Нерис хорошо запомнила его слова: «Не беспокойся, если некоторое время о нас ничего не будет слышно. Я скоро приеду, обещаю тебе».
        Они вернулись в свой маленький отель. Идти в душные номера, где под потолком медленно вращались вентиляторы, разгоняя теплый воздух, не хотелось, поэтому они остались в прохладном лобби. Там в латунных горшках росли декоративные пальмы, к потолку поднимался сигаретный дым. Молодой официант, широко улыбаясь, поспешил к ним. Нерис очень хотелось выпить сухого джина, но Миртл с недавних пор пила только лимонад, и Нерис решила тоже обойтись без алкоголя. Своим прямодушием официант, поглядывавший по сторонам в ожидании клиентов, напомнил Нерис Фариду, которая каждый день сидела на пороге их дома в Канихаме и ждала свою Захру. Она бдительно наблюдала за дорогой, ведущей в деревню, и если видела, что приближается кто-то незнакомый, бежала навстречу. От этой мысли Нерис загрустила. Ей так было жаль Фариду, что она даже устыдилась собственных эгоистичных переживаний о Захре, которая могла бы стать ее ребенком. Миртл закурила, подняла свой бокал с лимонадом и чокнулась с Нерис — они словно бы снова сидели в шринагарском клубе и пили коктейли. Миртл выдохнула дым и со вздохом откинулась на спинку кресла.
        — Грустное вышло прощание, — сказала она. — Но мы должны были прийти.
        Нерис кивнула.
        — Я навещу ее, как только мы с Эваном вернемся домой. Она поправится. Я абсолютно уверена в этом. И, конечно, к тому времени у меня будут новости о Захре.
        Миртл скептически посмотрела на подругу. Она похудела, щеки впали, но она по-прежнему часто смеялась, а мужчины по-прежнему смотрели ей вслед.
        — Возможно. Есть новости из Шиллонга?
        Нерис сказала ей, что в следующем месяце они с Эваном уедут из Шринагара в Шиллонг. Миссия согласилась помочь организовать поездку через горы в Каргил и Лех, чтобы Эван еще раз навестил свою немногочисленную паству. После Леха по уже знакомым горным тропам они отправятся в Манали. Нерис надеялась, что теперь они легче перенесут тяготы долгого путешествия. Они все привыкли к суровому климату и отсутствию элементарных удобств.
        — А помнишь наше великое путешествие в Шринагар? — улыбнулась Миртл.
        — Я никогда этого не забуду. Знаешь, я и представить не могу, что бы я делала без тебя, — сказала Нерис.
        Она действительно очень многим была обязана МакМиннам. Арчи теперь работал на полставки в офисе Индийской железнодорожной компании. Благодаря своему таланту инженера он переоборудовал автомобиль таким образом, чтобы самостоятельно ездить на работу. Арчи бодро заявил, что теперь все будет хорошо. Великолепные трофеи, которые он добыл во время отпуска в Ладакхе, развесили на стенах зимнего дома в Дели. Больше они не могли себе позволить ни ездить на охоту, ни проводить время на озере в Шринагаре.
        — Все меняется, — задумчиво произнесла Миртл, отводя взгляд. — Я не хочу, чтобы ты уезжала из Индии.
        — Вы остаетесь?
        — Других вариантов нет, — ответила Миртл.
        Из своего кресла Нерис видела темно-красный тюрбан и белую курту охранника, который сидел у входа. За его спиной виднелся кусочек солнечной улицы. Там было жарко и пыльно. Узкая улица была заполнена людьми. В основном это были индусы, представители всех каст и религиозных течений. В толпе встречались и европейцы, которых стало значительно больше после демобилизации. Разномастная толпа то и дело встречала на пути преграды в виде блестящих машин, телег и пронырливых кули.
        Поток людей двигался мимо продавцов чая, которые сидели на обочине со своими спиртовками и оловянными чашками. Они предлагали всем желающим ароматный напиток и безмятежно улыбались прохожим. Всего в паре миль находился знаменитый вокзал Виктория с каменными куполами, башенками и стрельчатыми арками, как у кафедральных соборов. Завтра Нерис сядет на поезд, следующий на север, а Миртл вернется в Дели. В эту минуту Нерис осознавала, что она полюбила Индию, все ее прекрасные и отталкивающие черты. Она будет скучать по этой земле. Нерис быстро взяла себя в руки и достала из сумки сверток. Она развернула материю и показала Миртл кашемировую шаль.
        — Я хотела отдать ее Кэролайн до отплытия, но не было подходящего момента.
        — Да, она погружена в свое горе, — согласилась Миртл.
        Кэролайн считала дочь погибшей, а кашемировая шаль напоминала об утрате и пробуждала в ней чувство вины.
        — Хорошо, я сама сохраню ее для Захры, — решила Нерис.
        — Договорились.
        Миртл хотела, чтобы подруга наконец смирилась со смертью девочки, Райнера и Приты. В конце концов, какая еще причина могла бы заставить Райнера так долго молчать? Но пока ее старания не принесли никакого результата, и Миртл решила, что лучше оставить все как есть и что со временем Нерис смирится с потерей.
        — Давай немного побалуем себя и закажем по лимонаду, — предложила она.
        Нерис улыбнулась:
        — Давай.
        В ее сумочке лежал коричневый конверт с драгоценной прядкой. О нем не знала даже Миртл. Это был ее талисман, напоминание о маленькой девочке, которая бежала к ней, радостно крича: «Несс! Несс!»
        Озеро блестело, как огромное зеркало. Эван и Нерис намеревались на шикаре отправиться в Сады Шалимана — можно было не экономить, все равно это был их последний вечер в Кашмирской долине.
        Книги Эвана, большинство предметов мебели и кухонная утварь были тщательно упакованы и приготовлены к отправке в Уэльс. Дорожные сумки и корзины с провизией они возьмут с собой в автобус, который довезет их до конца дороги, там их должен подобрать караван, они погрузят свои вещи на спины пони и начнут долгий переход из Кашмирской долины через перевал Зоджи-Ла в Ладакх.
        Было только начало августа, но листья чинара уже окрасились в желтый цвет и холмы заволокла фиолетовая дымка лаванды. К старому городу незаметно подкрадывалась осень. Они вышли на террасу и в последний раз посмотрели на места, на некоторое время ставшие им домом. По озеру во всех направлениях, как маленькие жучки-водомерки, шныряли лодки. Яркими зелеными пятнами выделялись плавучие сады и медлительные плоты, груженные свежими овощами и фруктами. И над всем этим нависали серые горы, исполосованные темно-фиолетовыми ущельями.
        У Эвана снова случился приступ кашля. В этом году он сильно болел, и Нерис волновалась, хватил ли у него сил на долгое путешествие.
        — Не беспокойся обо мне, — только и сказал он, когда Нерис однажды решилась поднять эту тему.
        Она посмотрела на его профиль. Эван выглядел таким же сосредоточенным и угрюмым, как и во время кропотливой работы над книгами в миссии. Как всегда, у него был изнуренный вид, правда, он был уже не таким бледным, как раньше, благодаря регулярным поездкам на велосипеде. Он, как всегда застенчивый и неловкий, был дорог ее сердцу. Эван почувствовал ее взгляд и резко обернулся. Сказал, что нужно обсудить несколько вопросов с Джонсом. Нерис кивнула. Они вместе спустились по лестнице. Она нежно взяла мужа за руку и легонько сжала ее.
        Когда они вышли на причал, к ним ринулась целая флотилия шикар. Усилился неприятный запах застоявшейся воды. Забравшись в шикару, они уселись на мягкие подушки в тени занавесок с цветочным узором. Во рту появился неприятный привкус озерной воды. Лодочник оттолкнул шикару от причала. Нерис обратила внимание на то, что он держит весло близко к груди. На середине озера лодочник стал энергичнее работать веслом. Похожее на лист весло оставляло на воде мимолетный след в виде сердечка. Острый нож воспоминаний вонзился в сердце. Прошло три месяца с тех пор, как Райнер и Захра исчезли из города, растворились без следа. Нерис душили слезы, но она быстро справилась с эмоциями. Ей не хотелось плакать в последний вечер, который она проведет в этом прекрасном месте. Слишком много она нашла и потеряла здесь. Нерис отвернулась, чтобы Эван не видел ее лица, и посмотрела на дальней берег озера, где тускло светились огни плавучих домов.
        ГЛАВА 17
        Крошечный огонек синего пламени, казалось, не выживет на сильном ветру. Возле него, согнувшись в три погибели, сидел мужчина. Он держал над горелкой котелок с куском снега. Проклятый снег все не таял. Рядом, укрывшись за баррикадой из рюкзаков, лежал его товарищ. Буря трепала тонкий брезент палатки. В один миг палатка надулась, как легкие, которые набирают воздух, а потом с треском сложилась. Попытки перекричать ветер и снова поставить палатку отняли у них последние силы.
        Через час они нагрели достаточно воды, чтобы получилось по кружке растворимого супа. Один из мужчин держал в руках две драгоценные кружки с теплым питьем, а его товарищ решил, прежде чем поесть, закрепить палатку. Внутрь залетал снег, простых колышков и якорей было недостаточно, чтобы удержать ее на месте. Вокруг не было и намека на жизнь, они понимали, что в такую бурю помощи не будет, а спуститься было невозможно. Истощение и высота мешали мыслить трезво. Мужчина как мог укрепил палатку.
        Они сгорбились над супом.
        — Сколько времени?
        — Пятнадцать минут седьмого.
        С тех пор как Мартин Бруннер и его спутник вышли из крошечного лагеря, прошло тридцать шесть часов. Сейчас они находились на высоте двадцать тысяч футов, на пять тысяч футов выше стационарной базы альпинистов у подножья ледника Ракхиот. Несколько дней назад три альпиниста и самые сильные проводники-шерпы начали долгое и мучительное восхождение на Нангапарбат. В середине июля то и дело налетали затяжные бури. Каждый день валил снег. Под толщей льда исчезали веревки и крепления, пропадали тщательно вырубленные во льду ступени.
        Утром предыдущего дня Мартин и Пасанг Пемба вышли из лагеря, чтобы разведать скальное образование, известное как Голова мавра. Уродливый камень преграждал путь к седловине и вершине, которая была прямо за ней. Из-за облачности они не могли даже рассмотреть вершину в бинокль. Но вчера они проснулись под ясным небом, величественная гора сияла перед ними во всем своем ледяном великолепии.
        — Нужно идти, — сказал Мартин Пасангу.
        Они были самой сильной парой в экспедиции. Взяв минимальный запас пищи и самое необходимое снаряжение, они хотели подняться на валун и оценить, насколько труден путь к вершине, затем вернуться в лагерь и как следует подготовиться к финальному штурму горы. Остальные альпинисты должны были подняться по их следам и обустроить лагерь под Головой. Мартин пообещал американским компаньонам, что вернутся они вечером того же дня. Мужчины отправились вверх по склону. Их ледорубы яростно вгрызались в лед. Через несколько часов они превратились в две черные точки на бескрайнем белом полотне, а потом и вовсе пропали из виду. К полудню вокруг солнца начал образовываться зловещий нимб. Ветер усилился и нагнал облаков. Мужчины, оставшиеся в лагере, с тревогой наблюдали за склоном, пока ветер, холод и снег не заставили их забраться в палатку. Они ждали всю ночь и следующий день, но никто не появился. Буря набирала силу. Они не могли отступить, бросив товарищей на верную погибель, но не могли и двигаться вперед. Один из альпинистов страдал от болей в груди, у него случались приступы горной болезни. Старшему группы
следовало принять решение.
        У Бруннера и шерпы теперь не было ни еды, ни снаряжения. У них не было и палатки — ее разорвал ветер. Вторую ночь под открытым небом, на морозе и под сильным снегопадом, они просто не переживут. Буря разыгралась не на шутку, погода продолжала портиться, им нужно думать о том, как спуститься вниз, на базу. Им повезет, если они смогут туда добраться. О спасательной экспедиции и речи не могло быть. Уже никто не сомневался, что Мартин Бруннер и Пасанг Пемба стали очередными жертвами Нангапарбата. Он вспомнил совет американского консула — не брать на себя риски, которые могут иметь катастрофические последствия. В первую очередь консул думал о политических последствиях — американские граждане не должны быть причастны к трагическим событиям, иначе все альпинистское движение в этом регионе окажется под угрозой. И его, руководителя экспедиции, история запомнит не как безрассудного сорвиголову, а как профессионала, которому просто не повезло. Но случай Мартина Бруннера не вписывался в политические рамки.
        Сильный скалолаз, решительный и смелый. Все его действия были выверенными, словно он был роботом, а не живым человеком. Не было такой ситуации, в которой он проявил бы халатность.
        — Если я пойду один, — сказал он начальнику экспедиции, — то быстро поднимусь на вершину.
        Американец понял его. Мартин уже был на Нангапарбате. Его напарник погиб при сходе лавины. Сейчас он возвращается на вершину, чтобы почтить память того мальчишки, Мэтью Форбса. А еще он хотел повторить восхождение ради себя самого. Мартин не раз откровенно говорил об этом. Для него это был последний шанс осуществить задуманное. Во время войны британские власти несколько раз запрещали его экспедицию, но тогда он действовал под другим именем. После войны он вернулся к решению этой проблемы, но уже выбрал себе новое имя — Мартин Бруннер. Альпинисты так его и называли. Он часто благодарил их за снисходительность, проявленную к нему, и пообещал открыть свое настоящее имя и происхождение, как только мир окончательно придет в норму после войны.
        — Больше не будет никаких тайн, никаких игр в шпионы. Мы вновь станем законопослушными и будем обдумывать каждый свой шаг. А пока давайте наслаждаться нашим путешествием, — весело говорил он.
        Дрожа от холода, американец забрался в спальный мешок, расправил его замерзшие складки. Наверное, он задремал. Его разбудил крик. Ветер почти стих. Полог палатки только мягко колыхался. Он выбрался из спального мешка, расстегнул молнию на входе в палатку и увидел пару сапог.
        Над ними обрывки облаков стремительно неслись по звездному небу.
        — Мартин? Пасанг, это ты?
        Мужчина перевернулся и застонал. Это был Пасанг Пемба. Американцы затащили его под навес. Мужчина едва дышал, его напоили теплой водой с сахаром и стали отогревать. Постепенно тепло начало проникать в его тело. Когда они сняли с его рук перчатки, обнаружили, что пальцы сильно обморожены. Большие пальцы превратились в лед. Он потеряет их, но жить будет.
        — Мартин? — спросил американец.
        Шерпа покачал головой. Обмороженной рукой провел в воздухе горизонтальную линию.
        Где-то наверху, в двух тысячах футах над ними, зашевелился снежный ком. Это был человек. Он не испытывал боли, хотя после падения его нога превратилась в кровавое месиво. Ему было тепло, а его видения были яркими и живыми. Он видел Шринагар и ощущал летний полуденный зной. Город и горы отражались в спокойных водах озера. Маленькая девочка бежала к женщине, выкрикивая ее имя. Райнер повернул голову. Была ночь, на небе сияли звезды. Наконец-то буря стихла. Он с трудом повернул голову. Он был один. Пасанг ушел. Это хорошо. Если повезет, шерпа быстро вернется в лагерь. Он сильный мужчина, и одна ошибка не стоила его жизни. Его голова снова склонилась вперед, покрытый ледяной коркой капюшон надвинулся на лицо. Он не выполнил обещания, на душе стало невыносимо тоскливо, но вскоре он перестал осознавать что-либо. Он снова видел сны. В последний раз его губы шевельнулись, чтобы в тишине произнести одно-единственное слово:
        — Нерис.
        ГЛАВА 18
        Меир встретила Рождество в компании Дилана, Джеки и их маленькой дочери. Перед праздниками Меир устроилась работать в книжный магазин и почти все время проводила там.
        После Нового года Хэтти уехал со своей новой подругой на Карибы. Через две недели они вернулись загорелые и невероятно счастливые. Меир поняла, что он нашел ту единственную, встречи с которой ждал всю жизнь. Каждый из них заканчивал фразу, начатую другим, они придумывали имена своим будущим домашним питомцам. Меир смотрела на всю эту возню, закатывала глаза и показывала всем своим видом, что ее тошнит от их сюсюканий.
        Но Хэтти только улыбался.
        — Знаю, знаю, но мне нравится. Понимаешь, мы — сладкая парочка. Никогда не думал, что такое возможно, но… — Он пожал плечами. Хэтти светился от счастья.
        — А обязательно вести себя как придурки? Все эти ласковые прозвища и прогулки под луной…
        Хэтти удивленно поднял бровь:
        — Мне кажется, или кому-то завидно?
        — Черт возьми, конечно завидно!
        Это был прежний Хэтти, только очень-очень счастливый. А еще (пришлось признать) у него появилось много важных дел. Все свободное время он проводил с Эд. Иногда они приглашали Меир посидеть где-нибудь втроем, но Хэтти постоянно не хватало времени на посиделки с Меир вдвоем, как в старые добрые времена. Меир уговаривала себя, что ревность она испытывает только потому, что Эд установила монополию на Хэтти, а не потому, что сама она тайно влюблена в своего друга. Он даже подшучивал над ней, мол, пора бы придумать себе подходящее хобби, или зарегистрироваться на сайте знакомств, или даже сдуть пепел с прежних отношений.
        — Ни за что!
        — Ты даже не пытаешься!
        — Я пойду на макраме. Как тебе идея?
        — Отлично, и очень сексуально.
        Но однажды Хэтти спросил уже серьезно:
        — Меир, неужели ты не хочешь, чтобы кто-то был рядом? Может, тебе вообще не нравятся мужчины? Но сейчас это не проблема.
        — Хочу, — честно призналась она. — Но это должен быть именно мужчина.
        Она не хотела ничего объяснять и доказывать, да и не смогла бы, потому что сама себя не понимала. Не было ничего определенного, даже намека на желание, которое она могла бы озвучить. Она чувствовала смутное беспокойство, но как только пыталась сосредоточиться на нем, оно тут же ускользало и растворялось в бессознательном.
        В феврале Меир узнала, что Тал и Энни ждут первенца. Она отправила им поздравление по электронной почте. Через пару дней пришел ответ от Тала. Он поблагодарил за поздравление и намекнул, что ему не помешают лишние руки в следующем сезоне. Это письмо заставило ее вспомнить последний вечер в старом доме, когда она в первый раз увидела шаль, а овцы Уильямса отчаянно звали своих ягнят.
        Зима затянулась, весь февраль лежал снег, а значит, в книжном магазине еще долго не будет покупателей. Меир спросила у подруги, владелицы магазина, смогут ли они продержаться на плаву. Подруга честно ответила:
        — Перспективы не самые лучшие, но давай дождемся весны. Если она вообще когда-нибудь наступит.
        Отсутствие работы не пугало Меир, она старалась вообще ни к чему не привязываться и не посвящать всю свою жизнь какому-то одному занятию или профессии, у нее не было никаких определенных планов на будущее, но она готова была в любой момент сорваться с насиженного места. Она занималась привычными делами дома, работала в магазине, общалась с друзьями и даже начала ходить в спортивный зал и тренироваться, повторяя старые трюки, которые они с Хэтти когда-то выполняли в цирке. Физические нагрузки стали неплохим противоядием и помогали справляться с неясной тревогой.
        Все это время она читала и перечитывала письма бабушки. Всего было тридцать конвертов. Письма были написаны в период с 1945 по 1960 год. Меир аккуратно разворачивала каждый лист ветхой, ломкой бумаги. Чтобы не путаться в датах и событиях, она первым делом разложила письма в хронологическом порядке. Увы, сохранилась только часть переписки. Нерис упоминала события, о которых, очевидно, писала в предыдущих письмах, но этих писем в коробке не было. Молодая Нерис Уоткинс стала постоянной спутницей Меир. Она представляла, как беседует с ней, делится своими переживаниями. Из писем она узнала, что Кэролайн — пожилая леди с перебинтованной ногой — долгое время лечилась в какой-то клинике поблизости Малверн Хиллз.
        В первом письме, которое Меир прочитала, когда ехала из Шринагара в Дели, ее бабушка пыталась утешить и подбодрить Кэролайн. В сентябре 1945 года Нерис писала из Шиллонга о том, что прекрасные виды Англии обязательно помогут Кэролайн справиться с болезнью. Ниже она призналась, что немного завидует подруге, поскольку сама вот уже шестой год вынуждена находиться вдали от дома. Нерис писала о жарком индийском лете, об эпидемии, которая распространяется в городе, о круглосуточной работе в госпитале, о том, что мечтает увидеть родные холмы и долины Уэльса. Жена миссионера делилась новостями, много писала о Миртл — красавице с яркими губами, которую Меир видела на фотографии. Она писала, что Миртл и Арчи (наверное, ее муж) ездили в горы немного отдохнуть от изнуряющей жары, но сейчас они уже вернулись в Дели. Арчи работал в железнодорожной компании. «Миртл страдает, но не подает виду. Они оба страдают».
        Меир не один раз перечитала письмо, и всякий раз ее поражало то, что Нерис безоговорочно верила таинственному красавчику Райнеру. Это имя постоянно мелькало в письмах. Нерис писала, что от него по-прежнему нет никаких вестей, и то и дело напоминала Кэролайн, что Райнер всегда держит слово. Захра будет в безопасности с ним, Кэролайн не нужно волноваться, они появятся внезапно, как по волшебству, но только тогда, когда исчезнет малейшая опасность. Нерис полагала, что они скрываются в Англии. Когда все уляжется и Захре ничего не будет угрожать, а Кэролайн выздоровеет, Нерис привезет к ней девочку. «Мы устроим пикник. Представь, ты будешь сидеть на прохладной траве, Захра будет рядом. Верь в это, милая. И Ральф ни о чем не узнает. Выбрось из головы все страхи». Но в этих строках было так мало надежды. Отчаяние — вот что с первых слов поразило Меир. У бабушки даже менялся почерк, когда она писала о Райнере и маленькой Захре, но Меир не знала, кем эти люди приходились Нерис. Меир показалось, что бабушка успокаивает и убеждает себя точно так же, как и Кэролайн. Она так хотела, чтобы все закончилось
хорошо! «Отдыхай, милая. Позволь докторам позаботиться о тебе. Ты скоро поправишься. Напиши мне, когда сможешь. С любовью, Нерис». Меир перечитала адрес получателя: миссис Кэролайн Боуэн, Картер Уорд, Калдертон Холл, Калдертон, Северный Малверн.
        Меир поискала Калдертон Холл в Интернете, первая ссылка привела ее на сайт торговцев недвижимостью. Она посмотрела фотографии огромного особняка из грубого серого камня. Дом разделили на несколько шикарных апартаментов и выставили их на продажу. Цены были впечатляющими. На сайте упоминалось, что в середине XIX века наследники Калдертона продали поместье и после этого целых сто лет там размещалась психиатрическая лечебница. Меир заинтересовалась этой информацией и прочитала статью, обличающую деятельность так называемых лечебниц, куда плохие люди зачастую упекали «неудобных» родственников и забывали об их существовании. Меир удалось найти печальные истории о таких лечебницах и их пациентах. На следующий день она заказала в библиотеке несколько книг по этой тематике и журнал, посвященный Калдертон Холлу. Оказывается, больницу закрыли всего десять лет назад после громкого скандала и расследования, в результате которого всплыли факты жестокого обращения с пациентами. Некоторые несчастные провели в стенах сумасшедшего дома по пятьдесят лет, и многие из них не страдали психическими расстройствами.
Кто-то просто был странным, кто-то — одиноким. В лечебницу часто отправляли женщин, которые забеременели, не будучи в браке. Меир начала догадываться о печальной судьбе Кэролайн Боуэн и о причинах, по которым ей пришлось уехать из Шринагара в Англию, а потом снова вернуться в Индию. Разрозненные сведения начинали складываться в цельную историю. Наверное, с Кэролайн что-то случилось в Индии, она вернулась в Англию и оказалась в Калдертоне. Эта версия подтверждалась и теми крохами информации, которую Кэролайн сама предоставила Меир. А еще Меир сразу насторожило странное поведение Аруны. Теперь она поняла, что Аруна была не только медсестрой, но и тюремщицей. В лечебнице Кэролайн пробыла до 1960 года. Во всяком случае, последнее письмо, отправленное Нерис по адресу Калдертон Холл, было датировано ноябрем 1960 года. Все письма, кроме ранних, Нерис отправляла из небольшого городка на севере Уэльса. Последнее было коротким:
        «У меня печальная новость. Пять дней назад умер Эван. Пневмония. Вчера были похороны. Помнишь, я писала, что с тех пор, как мы вернулись из Индии, Эван постоянно болеет. Перед смертью он был спокоен. Гвэн успела попрощаться с ним. Мы будем скучать по нему».
        «Почему я не поговорила с мамой? — подумала Меир. — Почему никто из нас троих не додумался расспросить ее о бабушке?»
        Шаль висела на спинке стула, стоявшего перед письменным столом. Каждый раз, когда Меир отрывала глаза от ноутбука, ее взгляд натыкался на яркую ткань. Даже в тусклом свете зимнего дня шаль переливалась всеми цветами радуги. Шаль, прядь волос и старые письма — вот и все, что было в ее распоряжении, а в истории Нерис и Кэролайн оставалось слишком много неясного.
        В одном из писем Нерис, не скрывая радости, описала возвращение в Уэльс. В 1950 году она с гордостью сообщила Кэролайн о рождении дочери. После этого радостного события Нерис писала в основном о всяких бытовых мелочах и хлопотах. Милые и грустные письма, они должны были удержать Кэролайн в привычном мире, который неумолимо отдалялся от нее. Все реже и реже упоминались имена Райнера и Захры. Уверенность в их возвращении таяла, ей на смену приходили замешательство и сомнение, а потом эти имена перестали упоминаться и пришло осознание печальной истины.
        Меир так часто перечитывала письма, что некоторые страницы знала наизусть. К сожалению, больше никаких подсказок Меир там не находила. У нее было много свободных вечеров, и она тратила их на поиски в Интернете. В конечном итоге она нашла в Национальном архиве статью о Ральфе Боуэне. Он был награжден крестом за храбрость за участие в военных действиях в Бирме и с почестями отправлен на пенсию в 1945 году. Умер он в 1978 году, не оставив потомков. В книге не было ни слова о его жене. Бедная Кэролайн, все забыли о ее существовании! После продолжительных поисков в Архиве шотландских семей онлайн Меир нашла сведения об Арчибальде Фрейзере МакМинне, который работал в Индийской железнодорожной компании. Его жена Миртл МакМинн, урожденная Брайтман, умерла раньше него. Арчи прожил до 1970 года и умер в Эдинбурге. У МакМиннов тоже не было детей. Меир, сопоставив все факты, пришла к выводу, что Захра — дочь Кэролайн, но обстоятельства ее рождения держались в тайне от Ральфа. Непонятно почему, но девочка оказалась на попечении Райнера, а потом и он, и она исчезли. Если ее предположения верны, Захра почти
наверняка мертва. Просьба Аруны не расстраивать миссис Боуэн и не упоминать при ней имени погибшей девочки подтверждали ее догадки. К сожалению, Меир не нашла никакой информации о Райнере Стамме. В нескольких журналах вскользь упоминался некий фокусник по имени Райнер Стамм, но, скорее всего, это был другой человек. Еще это имя встречалось в довоенных публикациях, посвященных развитию альпинизма. Больше ничего.
        В книжном магазине по-прежнему было мало посетителей. В долгие часы вынужденного безделья Меир рассказала Мэнди, коллеге-продавщице, историю бабушки Нерис и кашемировой шали.
        — Очень интересно! — сказала Мэнди. — Ты столько времени потратила на расследование, даже в Кашмир ездила! Может получиться неплохой роман.
        Меир только пожала плечами и отправилась в подсобку распаковывать пачки новых книг. Она огляделась. На полках в несколько рядов лежали книги в ярких обложках. Их было много, очень много, а люди продолжали и продолжали писать. История шали была ее личной историей, она не хотела ни с кем ею делиться.
        — Думаю, это лишнее, — сказала она.
        Пришла весна, с опозданием, но сразу солнечная и с теплыми деньками. В книжном магазине прибавилось покупателей. Меир взяла неделю отпуска и с друзьями отправилась в пеший поход по Испании. Через месяц они в Бирмингеме всем семейством отпраздновали тридцать девятый день рождения Эйрлис.
        — На следующий год ничего праздновать не будем, — строго предупредила Эйрлис.
        Эйрлис и Дилан с интересом прочитали письма бабушки, теперь они знали, кто был запечатлен на старой фотографии. Три женщины на веранде плавучего дома — это Нерис, Кэролайн и Миртл. Меир рассказала о психиатрической лечебнице.
        — Да, в те времена в психиатрии применялись варварские методы, — авторитетно подтвердила Эйрлис. — Только после смерти мужа Кэролайн смогла покинуть стены сумасшедшего дома. Да и медицина к тому времени сделала большой шаг вперед. В любом случае лечебницу собрались закрывать, и поэтому с радостью избавились от пациентки. Как она себя чувствует?
        — Хрупкая, несчастная женщина, — сказала Меир, вспоминая старушку в светлой комнате в Шринагаре. — У нее проблемы с памятью, но она точно не безумна.
        Эйрлис кивнула. Как врач она понимала, о чем идет речь.
        В июне, пожалуй, в самый жаркий день года, позвонил Хэтти и сказал, что после работы зайдет к Меир в гости и рассчитывает, что они выпьют по бокалу холодного белого вина. Они затащили два стула по пожарной лестнице на металлическую платформу. Слабый ветер шелестел в кронах деревьев. Меир сделала глоток вина и посмотрела на Хэтти.
        — Мы решили пожениться, — просто сказал он.
        Меир радостно вскрикнула и обняла друга. Хэтти заявил, что они с Эд созданы друг для друга и что ему очень повезло. Это была правда, Меир никогда не видела Хэтти таким счастливым.
        — Я хочу быть подружкой невесты, — безапелляционно заявила Меир.
        — Думаю, Эд будет рада. Она хочет все оформить в розовых тонах.
        — Может, лучше в бирюзовых?
        — Только не начинай препираться! Будешь делать то, что скажет моя обожаемая невеста. Ей все можно. Запомни это хорошенько!
        — Да-да, слушаюсь и повинуюсь.
        У Меир в холодильнике стояла бутылка шампанского. Они откупорили ее. В конце концов Хэтти пришлось оставить машину возле дома Меир и вызвать такси. Он уехал, а Меир снова села за компьютер. На глаза попалась бабушкина шаль. Меир достаточно выпила, чтобы робкие идеи превратились в план решительных действий. Она просмотрела входящую корреспонденцию и быстро нашла письмо от Бруно Беккера, которое получила восемь месяцев назад. Она не стала перечитывать послание. Меир хорошо помнила, что в Ламаюру Бруно упоминал Райнера. Она вспомнила об этом, когда в первый раз услышала это имя от Кэролайн в Шринагаре. Это был реальный шанс узнать о Райнере что-нибудь помимо информации из сухих сводок архивов и газетных колонок. За последние несколько месяцев она несколько раз порывалась написать ему, но так и не сделала этого. Бруно и Карен потеряли дочь, Меир не хотела тревожить их глупыми расспросами. На ее письмо с соболезнованиями ответа не было, но она и не ждала его. Что могли ей написать несчастные родители, пережившие такую утрату? Но теперь (благодаря шампанскому) она была уверена, что пришло время нарушить
молчание.
        Она начала быстро набирать текст письма. Меир прекрасно понимала, что пишет не только для того, чтобы побольше узнать о Райнере. В первую очередь ее интересовала судьба Беккеров. Меир торопилась, наделала кучу ошибок, исправила их, несколько раз переписывала предложения, а потом, добившись приемлемого результата, не оттягивая, отправила письмо. Оно оказалось совсем коротким, всего лишь несколько строк. Меир написала, что часто вспоминает о Бруно и Карен, скучает по ним. Просила написать ей, если, конечно, у них найдется на это время. Потом она добавила, что Бруно когда-то упоминал альпиниста Райнера Стамма. Удивительным образом этот человек имеет отношение к истории ее семьи. Может, Бруно что-то известно о нем? Меир, поколебавшись секунду, быстро подписала письмо: «С любовью, Меир», — и сразу же отправила его. Она не стала спрашивать, помнят ли ее Бруно и Карен. Наверное, они никогда не смогут забыть те страшные дни и людей, которые были тогда рядом. Меир несколько минут просидела, уставившись на монитор. Она надеялась немедленно получить ответ, но и в течение двух недель письма от Беккеров не
было.
        Хэтти и Эд занимались подготовкой к свадьбе. Они планировали пожениться перед Рождеством.
        — Зимняя свадьба! — мечтательно произнес Хэтти. — Хрустящий снежок, омела и плющ, меховая оторочка на платье…
        Из циника он превратился в романтика. Меир постоянно подтрунивала над ним.
        Однажды вечером, после презентации очередной книги, Меир вернулась домой позже обычного. Проверив почту, она обнаружила письмо от Бруно. Он извинился за долгое молчание, написал, что рад был получить от нее весточку и что сейчас много времени проводит в горах. Бруно поблагодарил за теплые слова и признался, что они с Карен пережили тяжелые времена, но сейчас у них все более или менее хорошо. О Райнере Стамме ему мало что известно, разве что краткая информация о его гибели в автомобильной аварии в 1945 году. Тело так и не нашли. Была и другая информация, которой он хотел поделиться, поэтому предложил позвонить ему. В конце письма Бруно указал номер телефона в Швейцарии и пожелал Меир всего наилучшего.
        Меир посмотрела на часы. В Швейцарии сейчас еще позднее, на час. Слишком поздно для звонка, к тому же он может подумать, что ей не терпится с ним поговорить. Меир улыбнулась. Кажется, она превращается в настоящую старую деву. Все чаще и чаще кошка, живущая в торговом зале книжного магазина, приходила посидеть рядом с Меир. Тревожный симптом. Меир дождалась вечера следующего дня и набрала швейцарский номер. Бруно ответил. Он произнес всего одно слово, но Меир тут же узнала его голос. У нее вспотели руки.
        — Это Меир.
        — Привет.
        Позднее она не могла вспомнить, о чем они говорили после приветствий, ей даже показалось, что они просто продолжили разговор, начатый в Ламаюру. Бруно говорил медленнее, чем обычно, делал паузы, будто опасался, что его неправильно поймут. Меир спросила о Карен. Повисла долгая пауза.
        — Она живет в Нью-Мексико, в коммуне, где практикуют расширение сознания.
        Меир не знала, что на это сказать.
        — В буддистской?
        К счастью, Бруно рассмеялся:
        — Не уверен. Кажется, этот лагерь подходит для приверженцев всех религий без исключений. Мы с Карен развелись.
        — Мне очень жаль.
        — Спасибо. Это случилось сразу после смерти Лотос. Ее смерть… это как взрыв. Сначала тишина, потом ударная волна, падают стены, а осколки стекол прошивают насквозь все, что не было погребено под обломками. — Бруно тяжело дышал и с трудом подбирал слова. — Мы сразу поняли, что не сможем помочь друг другу. И мы решили расстаться. Между нами не было вражды, но мы не могли находиться в одной комнате. У нас не было сил на злость и ругань. Думаю, сейчас Карен посещает какие-нибудь тренинги, чтобы справиться со стрессом и преодолеть гнев. В общем, обычная история. Пары часто расстаются после смерти детей.
        — Чем ты сейчас занимаешься? — мягко спросила Меир.
        — Я бросил работу. Приехал в горы. Выживаю в лачуге. Хожу в походы. Иногда беру палатку, запас еды и поднимаюсь высоко в горы. Несколько недель провел в чудесном месте. Очень красиво. Ты должна увидеть эти пейзажи. Напоминает Ладакх.
        — Мне кажется, ты сгущаешь краски, — сказала Меир. Она была поражена его откровенностью и тем, какой тернистый путь он выбрал, чтобы справиться с горем.
        — Нет. Наоборот, я немного осветляю тона. Все же Карен была идеальной женщиной. И она ни секунды не сомневалась в том, что нам нужно расстаться.
        Они замолчали. Потом он спросил:
        — Скажи мне, что ты хочешь узнать о Райнере Стамме и откуда тебе известно об этом человеке?
        Меир с трудом собралась с мыслями и начала кратко пересказывать свою историю с самого начала, но Бруно перебил ее, сказав, что помнит ее рассказ о бабушкиной шали из Кашмира. Меир продолжила:
        — А еще мне в руки попали старые письма. Выяснилось, что Райнер знал мою бабушку. Они познакомились в Шринагаре. Шаль принадлежала подруге Нерис Кэролайн. Я виделась с ней, она вернулась в Шринагар и живет сейчас там. В конце войны Райнер исчез из города вместе с ребенком. Я думаю, это был ребенок Кэролайн.
        — Ты знаешь, что Прита умерла пятнадцать лет назад? — спросил Бруно.
        — Нет. Я никого не знаю по имени Прита.
        — Прита — это жена Райнера. Она воспитала Захру как свою родную дочь.
        Меир решила, что ослышалась:
        — Захру?
        — Все верно. Прита Стамм и эта маленькая девочка после войны приехали в Швейцарию. Мои родители помогали им. Я знаю Захру с самого раннего детства.
        У Меир быстрее забилось сердце. Наконец-то зацепка, ниточка, за которую можно потянуть… У нее расширились глаза, когда она поняла, что это значит.
        — Захра жива?
        — Да. Ей сейчас шестьдесят. После окончания университета в Швейцарии Захра решила вернуться в Индию. Прита уехала вместе с ней. Мы продолжаем общаться. В прошлом году мы планировали навестить ее перед отъездом домой.
        Слова Бруно все еще звучали у нее в голове. Она хотела так много сказать, так много спросить. И чувствовала, что это совершенно не телефонный разговор.
        — Бруно, можно мне приехать к тебе? — повинуясь внезапному порыву, спросила Меир.
        — Конечно, — сразу же согласился он.
        Из Цюриха она четыре часа ехала на поезде. Ей пришлось сменить четыре поезда, правда, каждая пересадка заняла у нее меньше минуты. В конце путешествия она пересела на фуникулер, который медленно полз вверх между темными соснами и лугами с сочной альпийской травой, на которых паслись коричневые коровы. Через открытые окна врывались ароматный воздух и мелодичное позвякивание колокольчиков. Меир вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть прекрасный горный пейзаж. Ей вспомнились пики Леха и озеро в Шринагаре и показалось, что она вернулась в те места. Наконец фуникулер доставил ее на место. Она вышла на платформу вместе с толпой японских туристов с забавными солнцезащитными козырьками и небольшой группой хасидов в длинных черных пальто и широкополых шляпах. Впереди (сразу за зданием вокзала), сзади, справа и слева возвышались ледяные стены — казалось, ледяной великан пытается схватить прибывших в кулак. Вокруг были камень и лед. Вверху, на головокружительной высоте, карнизом нависал край ледника. Меир остановилась и с изумлением уставилась на это чудо природы.
        — Эй! — услышала она знакомый голос.
        Чья-то рука осторожно коснулась ее плеча. Она обернулась и увидела Бруно. Его загорелое лицо заметно осунулось, и все же перед ней, безусловно, стоял прежний, мужественный и решительный швейцарец.
        — Ты удивлена? — поинтересовался он.
        — В этих декорациях? Я ошеломлена, если хочешь знать.
        Он кивнул и внимательно посмотрел на Меир. Внезапно ей показалось, что она слышит звук вертолета и видит, как Бруно бежит к нему с Лотос на руках.
        — Добро пожаловать в Альпы! — Бруно подхватил ее сумку на плечо. — Ты сможешь подняться вон на тот холм? К сожалению, по-другому мы не доберемся до хижины.
        Они оставили японцев и хасидов прогуливаться между кафе и магазинами сувениров и начали карабкаться вверх по довольно крутому склону. Узкая тропа петляла между валунами. Идти было сложно, то и дело из-под ноги срывался вниз камень. Меир шла, нагнув голову, и старалась не отставать от Бруно. Листья и стебли щекотали лодыжки. Меир с удивлением отметила, что каменистая почва сменилась густым ковром разнотравья. Здесь были голубые колокольчики и незабудки, желтые нарциссы, кустики альпийских анемон и роскошные купола гигантских чертополохов. По краям тропы росла синяя вероника. Если они действительно шли к дому Бруно, то это было самое прекрасное место для жизни, которое она только могла себе представить. Потом тропа резко ушла вверх.
        Меир вздохнула с облегчением, когда они дошли до вершины. Бруно перебросил сумку на другое плечо.
        — Спасибо за помощь.
        — Ерунда. А ты сильная!
        Меир было приятно услышать похвалу из его уст. Она обернулась, и, когда увидела, как высоко они поднялись, у нее перехватило дыхание. Далеко-далеко внизу остались станция и зеленые вагончики фуникулера, маленькие, как детская игрушка. Тонкой лентой вилась тропинка вниз, в долину. Теперь гигантские ледяные пики были рядом, казалось, протяни руку — и дотронешься до них.
        — Юнгфрау, Монк и Эйгер, — назвал горы Бруно.
        Прямо перед ними на тысячи футов вздымалась черная пирамидальная скала. Вид этой грозной горы заставил Меир вздрогнуть.
        — Это северная стена, Нордванд, — сказал Бруно.
        — В Ламаюру ты сказал, что Райнер пытался взойти на эту гору.
        — Да, мой дедушка был его проводником. Они едва не погибли, но выжили и остались друзьями на всю жизнь.
        Они стояли плечом к плечу и смотрели на каменную стену.
        — Пойдем, — наконец сказал он. — Мой дом уже недалеко.
        Сверху долина выглядела как пушистый кашмирский ковер: темный бархатный папоротник перемежался полосками светлой травы. Далеко внизу Меир заметила шоссе и крошечные блестящие машинки, которые мчались по нему. Вскоре они вышли к небольшому озеру. Оно выглядело как сияющий сапфир, вставленный в диадему из зеленых мхов. На противоположном берегу, прямо посреди роскошной цветочной лужайки стояла хижина. Всего четыре окна, по два с каждой стороны от входа, на подоконниках — красные герани. Бруно с учтивым поклоном пригласил Меир в дом. В этой обстановке он выглядел настоящим швейцарцем.
        — Добро пожаловать в Альпы! — повторил он.
        Домик был полностью деревянным: стены из толстых бревен и даже на крыше деревянная черепица. Входную дверь защищал от непогоды навес, под ним, по обе стороны двери, стояли скамейки. Бревна стен были настолько гладкими, что по ним можно было провести рукой, не боясь загнать занозу. Внутри широкие половицы приятно поскрипывали под ногами. В углу стояла квадратная металлическая печка. На окнах висели бело-красные занавески, на массивном деревянном столе стояла ваза с охапкой голубых цветов.
        — Как видишь, никакой цивилизации. Воду беру из озера, туалет на улице, использую свечи и керосиновые лампы. Хотя недавно установил на крыше солнечную батарею. Она дает электричество для небольшого водонагревателя. Конечно, можно было устроиться с большим комфортом, но мне нравится так.
        — Ничего не меняй. Это самое красивое место в мире, — сказала Меир.
        Бруно улыбнулся. Впервые с момента встречи она увидела его счастливое лицо.
        — Правда? Отец каждое лето привозил меня сюда. Это обычная хижина пастуха.
        Он показал ей второй этаж. Туда можно было попасть по приставной лестнице через люк в углу бревенчатого потолка. Наверху оказались две маленькие комнаты, разделенные стеной из грубых досок. В комнате, где предстояло жить Меир, лежал матрас, застеленный белой простыней, одежду можно было повесить на колышки, вбитые в стену. Пол устилал полосатый ковер. Нижний край окна высотой по колено находился на уровне пола. На одеяле лежало аккуратно сложенное бледно-голубое полотенце. Меир была тронута такой заботой. Бруно явно подготовился к ее приезду. Меир распаковала вещи и развесила их на колышки. Прежде чем спуститься на первый этаж, она воспользовалась случаем и заглянула в комнату Бруно. Там были стопка книг, матрас и немного одежды на вешалке — не больше, чем она взяла с собой в трехдневное путешествие. Бруно жил очень скромно. Внизу он показал ей опрятную кухню с каменной мойкой и современной плитой. На деревянной полке стояли стаканы, тарелки и несколько кастрюль. Туалет был на улице под навесом. В задней стенке туалета было вырезано небольшое круглое окошко, через которое можно было видеть
белоснежные пики и крутые склоны Северной стены. Прямо за домом величаво возвышался Эйгер. Весело засвистел чайник на газовой горелке. Бруно приготовил чай. Оглядевшись, Меир заметила радио и компьютер. Рядом с компьютером на столе стояла фотография Лотос в новенькой рамке. Волосы обрамляли детское лицо, словно облако сладкой ваты. Взгляд Бруно скользнул по фотографии дочери.
        — Почти каждый день я спускаюсь в отель. Мы проходили мимо него по дороге сюда, — сказал он. — Он принадлежит моему другу Кристоферу. Я выпиваю там чашечку эспрессо, читаю газету, а он позволяет мне подзаряжать телефон и ноутбук.
        Они взяли чашки и вышли на улицу. Меир с удовольствием села на теплую деревянную скамейку, вытянула уставшие из-за долгого подъема ноги, расслабилась. Снег и лед сверкали на солнце, воздух был кристально чист. Вокруг было столько пространства, столько свободного места, что у Меир появилось ощущение безвременности: ей казалось, что она будет вечно сидеть здесь на скамейке и задавать свои вопросы. Бруно заговорил первым. Он рассказал о жизни в хижине.
        — Когда я приехал сюда, повсюду еще лежал снег. Я просыпался и находил возле двери отпечатки копыт горного козла или лап зайца. Я надевал лыжи и шел по следу, пока не надоедало. Иногда спускался по склону, при необходимости ехал в ближайшую деревню. Я покупаю там еду и проверяю почту. Здесь все делается без спешки. На станции у меня хранится велосипед, обычно я на нем езжу в деревню. Всего несколько часов. В первое время… после смерти Лотос я ходил и ходил, от рассвета до заката. Так быстро, как только мог, потом падал замертво от усталости. Думал, смогу уйти от своих проблем. Сейчас мне уже лучше.
        Меир кивнула. Ее переполняли сочувствие и нежность. Первым ее желанием (разумеется, она ничего подобного не сделала бы) было крепко-крепко его обнять. Сейчас Бруно казался ей искренним и очень ранимым, но в то же время он оставался сильным и суровым мужчиной. Ему не нужна мамочка. Они пили чай и смотрели на птиц, парящих в небе.
        — Когда узнал, что ты приедешь, я взял это у сестры. Она живет в Берне, — сказал Бруно.
        Он достал большой фотоальбом в кожаном переплете с потрепанными уголками. Бруно перевернул несколько страниц.
        — Вот, это Райнер Стамм, а рядом — мой дедушка. Снято в 1937 году.
        Меир взяла в руки потертую черно-белую фотографию и стала внимательно рассматривать двух мужчин в бриджах и фланелевых рубашках. Они стояли перед небольшой хижиной, наверное, станцией или базой в горах. Оба курили, улыбались и щурились на ярком солнце. Меир всматривалась в выцветшую фотографию. «Красавчик», — так назвала его Кэролайн.
        — Райнер был привлекательным мужчиной, — сказала Меир.
        — Прита была замужем за ним всего несколько недель. Потом он погиб. Насколько я знаю, у нее больше не было никаких отношений ни в Швейцарии, ни в Индии. Она мне рассказывала, что дамы в Шринагаре обожали его.
        Вспомнив фотографию счастливой Нерис, Меир подумала: «Может, бабушка как раз была одной из этих дам?»
        Тогда шла война. Из книги о миссионерах она узнала, что пастыри часто отправлялись проповедовать в самые отдаленные уголки страны. Она надеялась, что у Нерис получилось провести несколько недель в обществе этого красавчика. Она так хотела, чтобы у Нерис были прекрасные и сладкие воспоминания, которые скрашивали бы ее долгие и скучные дни в валлийской деревне под тяжким игом благопристойного поведения, приличествующего жене миссионера. Меир никогда не завидовала образу жизни, который вынуждена была вести ее бабушка.
        — Хочешь еще чаю? — Голос Бруно заставил ее подпрыгнуть от неожиданности.
        — Да, пожалуйста, — улыбнулась она.
        Позже, пока Бруно жарил картошку и шницели, Меир смогла рассмотреть и другие семейные фотографии Беккеров. На двух снимках из трех Прита стояла в стороне от остальных. Интересно, что она чувствовала, находясь так далеко от дома, от родных и близких людей? Но, судя по всему, миссис Стамм чувствовала себя уверенно. Она была из тех, кто умеет выживать и знает цену жизни.
        Потом они с Бруно сидели друг напротив друга за небольшим деревянным столом. Желтый свет керосиновой лампы падал на их лица.
        — Ты хорошо готовишь, — похвалила его Меир.
        — Карен не любила готовить. А я уже отвык готовить для кого-то. Понятно, что здесь редко бывают гости.
        Меир прислушалась к уютной тишине, которая постепенно обволакивала их.
        — Необычно, но мне нравится, — добавил он. — Спасибо, что приехала ко мне.
        После ужина они взяли по стаканчику шнапса и вышли на крыльцо подышать свежим воздухом. На фоне темного неба четко выделялись белые горные пики. Они светились, словно кто-то разлил над ними несколько тонн фосфора.
        — В Ламаюру мы пили коньяк, — сказала Меир.
        С одной стороны, она не хотела напоминать ему о том ужасном времени, но с другой, считала молчание также весьма опасным для психического здоровья. Но Бруно, похоже, с удовольствием вспомнил Индию. Она по себе знала, что в темноте говорить гораздо легче, чем глядя друг другу в глаза при свете лампы.
        — Я помню все, о чем мы говорили. Еду, которую нам давали, лицо водителя и снег во дворе храма.
        Внезапно похолодало, они решили вернуться в хижину.
        — Я рано ложусь спать, — сказал он.
        Меир понимала, что ему хочется побыть одному. Лежа на матрасе и прислушиваясь к скрипам и потрескиванию старой деревянной хижины, она подумала, что это место одно из самых романтичных на земле. Поскрипывание старого дома напомнило ей «Соломона и Шебу». Плавучий дом тоже издавал жалобные звуки, покачиваясь на волнах озера. Швейцарское озеро было маленькой копией величественного шринагарского озера. Даже дикие травы и цветы были тех же цветов, что и бабушкина шаль. У нее было странное чувство, будто она вернулась в Индию. По ту сторону стены лежал Бруно, оттуда не доносилось ни звука. Он не храпел и не кашлял. Наверное, он тоже лежал на спине и смотрел в потолок. Вскоре она заснула.
        Утром ее разбудил восхитительный запах кофе и жареного бекона. Меир зевала, спускаясь по лестнице.
        — Будешь яичницу? — спросил Бруно.
        У него в руке была деревянная лопатка. Возражения не принимались. Сегодня они собирались в небольшой поход, поэтому Меир нужно было как следует заправиться.
        — Надеюсь, ты не откажешься пойти со мной.
        Бруно не сомневался в ее ответе, но хотел угодить ей. От этой мысли мурашки пробежали по ее коже. Через пару часов они вышли из хижины и направились по тропе к горным пикам. Бруно назвал каждую вершину. А еще он начал рассказывать историю о Райнере Стамме:
        — Загадка его исчезновения и смерти так и не была разгадана. Официальная версия гласит, что он сорвался в пропасть на горной дороге в Кашмире после того, как Прита и ребенок отплыли на корабле в Европу. В конце концов она как законная жена Райнера смогла получить его наследство. Он оставил ей все свое имущество, включая дом в Интерлакене. Хотя есть и другая история, — сказал Бруно.
        — Продолжай. — Меир было трудно дышать на такой высоте, поэтому она старалась поменьше говорить.
        — В 1945 году была организована американо-швейцарская экспедиция на вершину Нангапарбата.
        — Снова Нангапарбат?
        Меир вспомнила, как Тинли и его дядя ждали ее у ворот кладбища, пока она читала надписи на надгробьях. Там она нашла мемориальную табличку, установленную в честь математика из Кэмбриджа Мэтью Форбса, погибшего во время схода лавины на этой горе.
        — Вот именно. Снова.
        Меир невольно обернулась и посмотрела на мрачную стену Эйгера.
        — В тот год в разрешении на восхождение было указано три имени. Два американца и один швейцарец, которого звали Мартин Бруннер.
        — И?
        — Бруннер погиб. Он поднялся с проводником выше по склону, чтобы установить там лагерь, но началась буря. Проводник-шерпа смог спустить его в нижний лагерь к американцам, но он был ранен и не перенес спуск с горы. Я разыскал информацию в архиве Американской ассоциации альпинизма, поэтому знаю все подробности.
        Бруно поднимался по склону в том же уверенном темпе, в каком ходил по плоскости. Меир должна была каждый раз выбирать место, куда поставить ногу.
        — Почему тебя заинтересовал Мартин Бруннер?
        Бруно выдержал паузу, ему нравилось интриговать ее. Нотки неуверенности исчезли из его голоса. Он был отличным рассказчиком.
        — Потому что его не существует. Нигде нет записей об альпинисте с таким именем, и то разрешение — подделка. Нет подтверждений, что его кому-то выдавали.
        — О, я поняла. Наверное…
        Бруно подбодрил ее:
        — Ну же, ты и сама сможешь догадаться!
        — Бруннер — это Райнер Стамм?
        — Я не могу это доказать, но, думаю, так и есть. Мой дед был проводником Форбса, он говорил, что Райнер пообещал вернуться на Нангапарбат и завершить восхождение в честь сына Форбса Мэтью. Но вершину покорил Герман Буль только в 1953 году, всего через пару недель после того, как британцы взошли на Эверест.
        — Но почему под чужим именем?
        — Не знаю. И, боюсь, мы уже никогда этого не узнаем. Давай сделаем привал и поедим.
        Меир думала, что они будут ходить целый день, но, к счастью, Бруно повел ее к холму с плоской вершиной. Она села на землю, положила подбородок на колени и залюбовалась прекрасным видом. Бруно передал ей кусочек хлеба с сыром и яблоко. Простая еда оказалась замечательной на вкус.
        — Наверное, у Райнера были причины скрываться и разыграть собственную смерть. Он был не только альпинистом, но и фокусником.
        — Вон оно что! — рассмеялась Меир. — Я тоже его искала и находила такие сведения. Это ввело меня в заблуждение.
        Бруно посмотрел на скалы, где Виктор Беккер спас жизнь Райнеру. Меир подумала, что этот человек вполне мог быть любовником ее бабушки. Она снова перестала различать прошлое и настоящее и пробормотала:
        — Грустная история, правда? Райнер женился, разыграл собственную смерть, а потом действительно погиб, совершая восхождение в честь человека, который тоже погиб в горах. Моя бабушка долгие годы ждала его и каждый день надеялась получить от него весточку.
        — Да, грустная история. Но, наверное, она понимала его и принимала таким, каким он был. На Нангапарбате погибло много людей. В 1937 году в один день исчезла экспедиция из шестнадцати человек. Райнер знал об опасности, но все равно пошел туда. Риск — это единственная реальность, в которой он мог существовать. Чтобы жить, он должен был рисковать жизнью. Может, в нем боролись основательность гор и легкость волшебных иллюзий. Может, он не терпел запретов даже от очень близких и любимых людей. Непростой же у него был характер! Думаешь, твоя бабушка любила его?
        — Да. А еще я думаю, что ты прав.
        Шаль, фотография, прядь волос. Причудливая история, которая соединила воедино ее судьбу и судьбу Бруно Беккера, — все это казалось частью какого-то хитроумного плана. Как бы то ни было, Меир была счастлива, она чувствовала свою принадлежность к чему-то великому и новому.
        — Давай поговорим о Захре, — предложила она.
        Бруно встал и отряхнул крошки с колен. Две птицы внимательно наблюдали за ними с ветки дерева.
        — Позже, — загадочно произнес он. — А ты можешь запомнить названия гор? Что это? — Он указал на огромную скалу, на которой из снега выпирали серые валуны.
        — Веттерхорн?
        — Правильно, — сказал Бруно.
        Вернувшись в хижину, они пообедали. После еды Бруно зажег керосиновую лампу. На этот раз они разместились в доме и плотно закрыли дверь. Было облачно, сильный ветер сдувал со склонов мелкую ледяную крошку. Бруно взял с полки фотоальбом. Это был современный альбом с липкими пленками, которые фиксировали фотографии на странице, но среди цветных фотографий там было много черно-белых, выцветших от времени снимков.
        — Это Захра.
        Девочка с темно-каштановыми волосами и серьезными глазами стояла рядом с другими детьми. На ней была опрятная школьная форма. Ее кожа была немного темнее, чем у остальных детей, но это не бросалось в глаза.
        — И вот. — Бруно показал фотографию девочки-подростка с короткой стрижкой, в джинсах и клетчатой рубашке.
        На этой фотографии было лучше видно лицо, и Меир попыталась найти сходство между нею и Кэролайн Боуэн. И не находила. У Захры были резкие черты лица, темные брови почти сходились над переносицей.
        — И еще одна фотография с ней. Снимков осталось очень мало, наверное, потому что мои родные не любили фотографироваться.
        Захра стояла вместе с Притой на каменных ступеньках. Прита поднялась на одну ступеньку выше, и их головы оказались на одном уровне. У нее были длинные волосы с проседью. Захре, наверное, было тогда лет двадцать, ей шли строгая темная юбка и пиджак. Даже в западной одежде они выглядели как настоящие кашмирцы. Захра не была похожа на Кэролайн, наверное, она пошла в отца. Меир подумала, что она и Прита были очень близки, даже ближе, чем мать и дочь, ведь они сильно отличались от швейцарских друзей и соседей.
        — Эту фотографию сделали, когда Захра училась в университете. Прита настаивала на том, чтобы после учебы они вернулись в Кашмир. — Бруно взял два стакана с полки, налил в них шнапса и передал один Меир. — Отец рассказывал, что они часто говорили об этом, иногда шутили. Дело в том, что, до того как махараджа окончательно присоединил Кашмир к Индии, он заявлял, что хочет, чтобы страна превратилась в азиатскую Швейцарию, стала независимой, придерживалась нейтралитета и имела добрососедские отношения со всеми странами. Прита и Захра считали, что изначально намерения и идеи махараджи Хари Сингха несли процветание Кашмиру. Во всяком случае, у них была возможность пожить в настоящей Швейцарии и ответственно выбрать будущее для своей страны.
        — Значит, они вернулись в Кашмир?
        — Да. Вскоре после того, как был сделан этот снимок. Где-то в середине семидесятых, тогда еще не наступили плохие времена. Вначале повстанческое движение, а потом война. Ты и сама видела, во что превратился Кашмир.
        Меир видела.
        — Шринагар стал опасным местом. В конце концов они переехали в Дели. Захра преподавала европейские языки в одном из университетов.
        — Она вышла замуж?
        Бруно улыбнулся и одним глотком допил шнапс.
        — Да. У нее три сына. Один, кажется, стал пилотом, второй — программистом, третий — архитектором.
        Меир тоже улыбнулась:
        — Как замечательно!
        — Да. Я очень жалею, что не смог навестить ее в Дели.
        Желтый свет лампы создавал глубокие тени на лице Бруно. В наступившей тишине они слушали, как под порывами ветра скрипит старый дом. Казалось, они плывут на корабле. Бруно смотрел на фотографию Лотос.
        — Через неделю будет год, как ее не стало.
        Меир тихо спросила:
        — Ты останешься здесь? Один?
        — Мне не нужна компания.
        — Бруно…
        — Я знаю, она умерла и ничто не вернет ее. И те, кто продолжают жить, должны научиться обходиться без нее. Я справлюсь, Меир. Но должно пройти время, и мне понадобится вся сила воли. — Он положил голову на руки, запустил пальцы в волосы. Его голос звучал глухо: — Жизнь отнимает у меня слишком много сил. Надо вставать, есть, чтобы прожить еще один день и снова уснуть. Снова и снова. Это невыносимо — жить, когда Лотос мертва.
        Меир встала и подошла к нему. На этот раз она не стала сдерживаться и положила руки на его поникшие плечи.
        — Ты все делаешь правильно, ты самый мужественный человек из всех, кого мне доводилось встречать. Если тебе захочется поговорить с кем-нибудь, я всегда буду готова выслушать тебя. В Ламаюру я все видела своими глазами. Мне ничего не нужно объяснять.
        Она имела в виду, что ей не нужно рассказывать, как произошел несчастный случай, но он вздрогнул под ее руками.
        — Она была такой невинной и такой любопытной! Она доверяла мне, а я не смог ее защитить. У меня до сих пор это в голове не укладывается.
        — Не нужно терзаться. Это просто ужасный несчастный случай.
        Его плечи задрожали, Меир тоже плакала. Она не отходила от него. Потом Бруно поднял голову, и Меир немедленно вернулась на свое место. Ее руки все еще ощущали тепло его кожи, прикосновение его густых волос. Она села на стул, в последний раз взглянула на фотографию Захры и закрыла альбом.
        — Я слышал, как бьется твое сердце, — сказал Бруно.
        Он посмотрел на нее, и Меир прочитала на его лице проблеск надежды. Тихим, едва слышным голосом он добавил:
        — Сердце другого человека.
        Он потянулся за бутылкой и снова наполнил стаканы.
        — Давай поговорим, — сказал он. — Мы же можем поговорить? Честно признаться, я удивлен. Сегодня был неплохой день, мне понравилось. Я уже и забыл, как это — разговаривать с другим человеком, который слушает и понимает, что ему говорят. Я привык к бесконечным монологам в своей голове. Слишком долго я был наедине с собственными мыслями. Но я не хочу говорить о Ло. Может быть, потом, если захочешь выслушать, но не сейчас. Тебя это устроит, Меир?
        Бруно говорил твердо, словно отдавал себе приказ. Очевидно, он принял важное решение.
        — Да, — ответила Меир. — Меня все устраивает. Расскажи о Прите и Захре. Какие у них были отношения? Они были близки?
        Он несколько секунд прислушивался к вою ветра, потом уселся поудобнее и приготовился рассказывать. Меир успокоилась, дыхание у нее выровнялось.
        — Да. Но без разногласий не обходилось. Захра принадлежала к поколению моего отца, она придерживалась современных взглядов, а Прита оставалась верной старым традициям. Потом я понял, что они по-настоящему преданы друг другу. Они несколько раз приезжали в гости к моему дедушке. Мне было лет десять, но я хорошо помню вкус индийских сладостей, которые мне привозила Прита. Захра научила меня нескольким словам на урду.
        — Захра знала о своем происхождении?
        — Да. Прита ничего не скрывала он нее. Захра знала, что ее в Шринагаре удочерили миссионеры.
        — Из миссии моего деда, — вставила Меир.
        Они посмотрели друг на друга. Две части истории сошлись в одно целое, сложились, как две скорлупки грецкого ореха.
        — Муж и сын Приты погибли. Ее сын и Захра были одного возраста. Будучи законной женой Райнера, она смогла получить в Швейцарии наследство. Как удалось вывезти девочку и скрыть то, что она незаконнорожденная, не знаю. Вероятно, не обошлось без какого-нибудь трюка Райнера. Если твои предположения верны, вырисовывается именно такая картина. В конце концов Прита стала гражданкой Швейцарии. Все, кто их знал, считали, что Прита и Захра — мать и дочь. — Бруно замолчал на несколько секунд, потом добавил: — Между ними всегда были замечательные отношения.
        У Меир была своя версия. Она считала, нет, она знала наверняка, что биологическая мать Захры живет размеренной жизнью в предместье Шринагара. Нужно ли рассказать им правду? Имеет ли она право вмешиваться в жизнь чужих людей? Благодаря Бруно головоломка сложилась. Но у нее по-прежнему не было доказательств, только предположения, пачка писем, прядь волос и кашемировая шаль. А напротив нее сидел мужчина, который потерял дочь. Когда-то Кэролайн Боуэн переживала то же самое, полагая, что ее ребенок погиб. Бруно страдал. Возможно, шестьдесят лет умерили боль Кэролайн, но она тридцать лет провела в сумасшедшем доме. Меир выпрямилась. Нет, она не имеет права сохранять такую важную информацию в тайне.
        — Я хочу вернуться в Индию и навестить их, — сказала она. — Пожалуйста, дай мне адрес Захры.
        Бруно ничего на это не сказал, он неотрывно смотрел на лампу. Меир ждала. Потом тихо спросила:
        — Может, мы поедем вместе? Ты этого хотел?
        Он посмотрел на нее. Меир разглядела что-то новое за хмурым взглядом и плотно сжатыми губами. Это был страх. Бруно боялся покинуть свою скорлупу, свое уютное убежище в горах и снова предстать перед миром. Он потряс головой.
        — Я смогу тебя отговорить? — спросил он.
        — Нет, — уверенно сказала она. — Думаю, у тебя не получится. Но эта история не только моя, она наполовину принадлежит тебе. Я хочу услышать твою часть истории.
        — Я больше ничего не знаю.
        Он обманывал, у него все было написано на лице. Но он не хотел, чтобы внешние проблемы пробили его защитную оболочку. Он боролся с собой. Дождь гулко забарабанил по крыше дома.
        Меир вымыла стаканы, поставила их на полку и поднялась в свою спальню. Бруно все это время продолжал сидеть за столом. Она уже легла, когда дверь приоткрылась и раздался его тихий, но уверенный голос:
        — Хорошо. Я поеду с тобой в Индию.
        Бруно тихонько закрыл дверь.
        ГЛАВА 19
        Дом, стены которого были выкрашены в бежевый и горчичный цвета, уютно расположился на тенистой улице южного Дели. Меир и Бруно подошли к черным металлическим воротам. Бруно нажал кнопку домофона. Вчера они прилетели в Индию, она — из Лондона, он — из Цюриха. Встретились в безымянном отеле возле аэропорта. Поужинали в отельном ресторане. Невкусно. Они чувствовали себя неловко в компании друг друга. Да, они прилетели в Индию, но ни Меир, ни Бруно пока толком не понимали зачем. Они до сих пор не решили, рассказывать ли Захре всю эту историю. Решение никак не находилось, поэтому они ограничились вежливой светской беседой и сразу после ужина разошлись по своим номерам.
        Меир устала после перелета, но сон не шел. Она открыла балконную дверь и вышла подышать. Раскаленный воздух был неподвижен. Внизу шумели машины. В три часа ночи движение было столь же интенсивным, как и в полдень. Во все стороны расползались ленты скоростных автомагистралей, мерцали огни грузовиков и легковушек. Под опорами автомобильного моста ютились палатки и шалаши из полиэтиленовой пленки и различного мусора. Там жили бедняки и неприкасаемые. За десять месяцев она успела отвыкнуть от шума, суеты и диких контрастов индийских городов. «Может, я неправильно поступаю? — думала Меир. — Может, лучше оставить все как есть и не вмешиваться в чужую жизнь?»
        В коммутаторе на воротах раздалось шипение, что-то щелкнуло, и калитка открылась перед гостями. Они прошли по тропинке, вьющейся между кустами олеандров. В траве тихо постукивал разбрызгиватель воды. Открылась дверь. На небольшом крыльце стояла пожилая женщина. У нее была светлая кожа и приятная внешность, характерная для жительницы Кашмира, но это была не Захра.
        — Миссис Дасгупта ждет вас. Пожалуйста, заходите.
        Они вошли в просторную прихожую. Под ногами блестели деревянные половицы.
        — Я Фарида, — сказала женщина. — Сюда, пожалуйста.
        Пройдя через несколько дверей, они оказались в комнате, заставленной резной мебелью. Тут царил полумрак. Жалюзи не давали проникнуть в комнату лучам палящего солнца. Как только они вошли в комнату, пожилая женщина встала с дивана и заключила Бруно в объятия. На этой полненькой седой женщине были просторная шелковая рубашка и шаровары, на шее на шнурочке висели очки.
        — Вот и ты! — воскликнула она. — Проходи, дай мне посмотреть на тебя!
        Пока они обнимались и переговаривались на немецком, Меир стояла в сторонке. Бруно вручил Захре цветы и подарки, женщина поблагодарила и расцеловала его в обе щеки. Меир с любопытством рассматривала фарфоровые корзинки с печеньем и сладостями, разноцветные безделушки из стекла, чайники и фотографии в рамочках. Она улыбнулась. Настоящее родовое гнездо. Настоящий, теплый дом Захры.
        — Я Захра Дасгупта.
        У нее была теплая и мягкая ладонь. Бруно представил Меир:
        — Захра, это Меир Эллис. Мы сдружились после смерти Лотос.
        Произнеся имя дочери, он немного расслабился.
        — Мне так жаль! — сказала Захра. — Очень жаль. Ужасная трагедия. Как дела у Карен?
        — Она вернулась в Америку. Мы развелись.
        Захра внимательно посмотрела на Бруно, потом перевела взгляд на Меир. Она не только великолепно выглядела, но и отличалась острым умом. Меир покраснела, она хотела сказать ей: «Нет, это не то, что вы думаете. Мы приехали рассказать вам удивительную историю…»
        — Печальная новость, — произнесла Захра.
        Она взяла Бруно за руку и усадила в кресло. Фарида принесла поднос с чашками и самоваром. Она разрезала торт и подала всем вышитые салфетки. Захра усадила всех так, чтобы удобнее было общаться. Она поблагодарила Фариду, Меир поняла, что они друзья, а не хозяйка и служанка. Наконец-то все расселись, взяли чашки с чаем и положили на колени салфетки.
        — Я знаю его с детских лет, — сказала Захра Меир. — Он тогда был милым маленьким мальчиком. А когда подрос, превратился в обыкновенного сорванца, шумного и неряшливого. Он доводил свою маму до безумия.
        — Захра, Меир это неинтересно, — запротестовал Бруно.
        Он был смущен, поскольку понимал: Захра решила, что Меир — его девушка. Меир покраснела, и румянец предательски не сходил со щек. Захра и Фарида переглянулись.
        — Вы приехали в Дели в отпуск? — спросила Фарида.
        — Нет-нет, Бруно сказал, что у него есть важный разговор ко мне, — сказала Захра. Она откинулась на спинку кресла и сложила руки на груди. — Очень любопытно было бы его послушать.
        В комнате стало тихо. Меир затаила дыхание и открыла сумку. Она достала шаль, встряхнула ее и расправила на коленях. Фарида охнула. Захра часто заморгала, а потом приложила мягкую ткань к щеке.
        — Это кани. Эту шаль сделали в моем родном Кашмире.
        Меир достала из папки фотографию и положила ее на подлокотник кресла перед Захрой. На другой подлокотник она положила пакетик с прядью светло-каштановых волос. Фарида нашла знак мастера на шали.
        — Я узнаю эту работу! — Она вздохнула. — Мастер из моей родной деревни. — Ее лицо сияло.
        — Откуда у вас эта шаль? — спросила Захра. — Зачем вы принесли ее мне?
        — Это длинная история. Меир расскажет тебе свою часть этой истории, — сказал Бруно.
        — Посмотрите на фотографию, — попросила Меир Захру.
        Та нацепила очки на нос и стала внимательно рассматривать снимок. Она шумно выдохнула:
        — Кажется, это Шринагар.
        Меир кивнула.
        — Вот это моя бабушка, Нерис Уоткинс. Ее муж был миссионером. Они жили в Кашмире во время войны.
        Фарида подскочила к ним и схватила фотографию.
        — Это Несс! Это же Несс! — воскликнула она.
        Все с удивлением посмотрели на нее.
        — Вы знали мою бабушку? — спросила Меир.
        — Когда я была маленькой, она была моей лучшей мамочкой. Я хорошо ее помню. Все песни и игры. Она была доброй, как ангел.
        Меир протянула ей руку.
        — Теперь я вижу, вы похожи на нее. — Фарида провела пальцем по подбородку и щекам Меир, и та подумала: что бы ни произошло дальше, она рада, что решилась приехать сюда.
        Нерис знала эту маленькую ясноглазую женщину, когда она была еще девочкой. Меир словно держала саму Нерис за руку, волшебным образом преодолев пропасть в семьдесят лет. И вновь время подшутило над ней, вновь она перестала разделять настоящее и прошлое. Наверное, она никогда не узнает, что Захра и Фарида значили для Нерис, почему она всю жизнь хранила прядь волос и шаль, почему эти вещи были настолько важными для нее, но зато она смогла ощутить живую связь с бабушкой. Бруно тоже улыбался. Меир продолжила:
        — Вот это подруга бабушки, Миртл МакМинн, а это — Кэролайн Боуэн.
        Захра пожала плечами.
        — Я не знаю этих женщин. — Она нахмурилась. — Это я нашла Фариду. После свадьбы мы с мужем поехали в Шринагар и побывали в школе, о которой мне рассказывала моя мама. Фарида жила в школе, которую когда-то открыла христианская миссия. Я тоже сирота, как и Фарида, — объяснила она Меир. — В Кашмире после войны было много сирот. Мама и папа удочерили меня и забрали из этой школы в Швейцарию.
        Меир ничего на это не сказала, она продолжала смотреть на милое лицо англичанки Кэролайн Боуэн.
        — Когда мы приехали с Дилипом в Шринагар, миссии там уже не было. Такое случается, особенно в Шринагаре, эти места очень изменились в худшую сторону. Но школа осталась, а Фарида помогала учителям. Мы поговорили, и Фарида вспомнила меня. Представляете? Когда мне было два года, Фарида нянчилась со мной.
        Фарида похлопала Захру по плечу и рассмеялась.
        — А я никогда тебя не забывала. — Она повернулась к Меир: — Я в детстве очень любила Захру, даже думала, что она моя родная дочь. А когда ее увезли, я плакала день и ночь. Я была счастлива снова видеть ее, взрослую, замужнюю даму. У меня нет мужа, а мои братья давным-давно уехали в Пакистан.
        — И я настояла на том, чтобы Фарида переехала ко мне, — с гордостью сообщила Захра. — Она стала сестрой мне и тетей моим мальчикам.
        Она раскрыла пакетик с прядью волос.
        — Итак, какое отношение имеют эти люди к нам? И чьи это волосы?
        — Мне кажется, — медленно произнесла Меир, — это ваши волосы. Эта прядка хранилась вместе с шалью, я их нашла среди вещей моей покойной бабушки. В прошлом году умер мой отец, мы продали дом и забрали оттуда все вещи.
        Фарида достала прядку, Захра подхватила ее двумя пальцами, приложила к своим волосам и попросила Фариду посмотреть со стороны и сравнить.
        — Нет, — сказала Захра.
        — Может быть, — задумчиво произнесла Фарида.
        Они обе рассмеялись и с любопытством посмотрели на Меир. Интересно, что она еще расскажет? Меир тоже улыбалась. Она была счастлива, что Бруно согласился, чтобы она приехала сюда и поговорила с Захрой и Фаридой. Он решил, что пришел черед его части этой истории.
        — А еще они дружили с другом моего дедушки Райнером Стаммом, — начал он.
        — Была война, — заметила Захра. — В те дни люди постоянно находили и теряли друг друга.
        — Верно. В 1945 году Райнер отправил свою жену Приту и маленького ребенка на корабле в Англию. В Ливерпуле их встретил друг Стамма и помог им добраться до Швейцарии. Там их встретил Виктор Беккер.
        — Он помогал нам. Мама всегда гордилась знакомством с Виктором. Твой дедушка был необыкновенным человеком.
        Бруно слова улыбнулся. Меир с удовольствием отметила, что к нему возвращается хорошее настроение. Его действительно заинтересовала история Захры.
        — Мама всегда верила, что он вернется к нам, — сказала Захра, наклонившись вперед. — Но он погиб в автокатастрофе. Он не бросал нас.
        Бруно кивнул.
        — Захра, мы с Меир считаем, что Райнер и его жена помогли вывезти из Индии незаконнорожденного ребенка. Они увозили тебя в безопасное место — в Швейцарию.
        — Мама рассказывала, что они обрезали мне волосы и переодели в мальчика. Нам грозила какая-то опасность, но Прита не знала, что именно нам угрожает. Райнер смог бы все объяснить, но, к сожалению, он погиб.
        Меир кончиком пальца дотронулась до лица улыбающейся Кэролайн.
        — Миссис Дасгупта, эту фотографию сделал Райнер Стамм. Думаю, эта женщина — ваша мать.
        Захра нахмурилась.
        — Эта женщина? Вы так считаете? — Она повернулась и указала на фотографию в рамке, которая стояла на маленьком столике рядом с ней. — Посмотрите, пожалуйста. Вот моя мама.
        На фотографии Прита Стамм держала на руках внуков и улыбалась.
        — Я имела в виду, это женщина, которая вас родила, — быстро поправила себя Меир. — Она живет сейчас в Шринагаре. Я навещала ее в прошлом году и показывала ей эти вещи.
        Захра сделала глоток чаю, осторожно поставила чашку на блюдце.
        — Если вам столько известно, может, вы знаете, кто мой отец? — Ее верхняя губа задрожала, тон стал более прохладным.
        Любовником Кэролайн был кашмирец. Наверное, это был один из тех романов, которые нередко случались между женами военных, ушедших на войну, и местными мужчинами. Но она понятия не имела, кто это был. Уж точно не один из уважаемых жителей Шринагара. Любила ли его Кэролайн? Почему Ральф Боуэн не боролся за свою жену? Меир полагала, что они разгадали загадку, но она оказалась гораздо запутаннее, чем представлялось вначале. Она почувствовала, что Бруно смотрит на нее, хотела обернуться и посмотреть на него, но сдержалась и ответила:
        — Я не знаю. Мы можем спросить у Кэролайн.
        — У вас есть доказательства?
        — Неопровержимых доказательств нет. Только письма, которые моя бабушка писала Кэролайн, и история, собранная мной и Бруно по кусочкам. Но я показывала эту шаль Кэролайн, и она сказала: «Это шаль Захры, ее приданое».
        Все помолчали. Затем Захра возразила:
        — Это имя довольно распространенное. — Она поморщилась. — А мама позаботилась о том, чтобы у меня было приличное приданое. У меня есть другая версия. Я думаю, моим отцом был Райнер Стамм.
        Меир задумалась. Да, это вполне правдоподобная версия. Красивый фокусник и девушка из Кашмирской долины. Райнер не мог жениться на своей возлюбленной — возможно, из-за отца или братьев, которые защищали ее честь, но у нее родился ребенок, которого он должен был спасти любой ценой. Он нашел вдову, недавно потерявшую сына, женился на ней, написал завещание и отправил ее с ребенком в Швейцарию. Ну а потом что-то пошло не так.
        Глаза Захры победно блеснули, она вернула Меир фотографию.
        — Бритва Оккама, — сказала она. — Вы знакомы с этим принципом?
        Бруно рассмеялся. Он встал с кресла и подошел к Захре, положил руку ей на плечо.
        — Самое простое объяснения является верным?
        — Да. Молодец, — похвалила его Захра.
        Меир открыла рот, чтобы возразить, но Бруно предостерегающе посмотрел на нее. Она рассердилась на него. Зачем он вмешался? Она не собиралась останавливаться и утаивать правду, тем более добытую с таким трудом. Но лицо Бруно не дрогнуло, и противоречивые чувства охватили ее. И в этом не было ничего приятного, наоборот, ее словно ударили ножом в сердце. В тот момент она поняла, что любит Бруно. Она промолчала. Бруно удовлетворенно кивнул. Они поняли друг друга. Меир очень хотелось встать и поцеловать его, но она сдержалась и постаралась сконцентрироваться на чем-то другом. Захра переплела пальцы.
        — Вот видите, я права. Но почему мы говорим о делах давно минувших дней? Давайте поговорим о молодых, о нашем будущем. Бруно, ты не возражаешь, если я покажу твоей подруге фотографии моих внуков?
        — Отличная идея. Я тоже хочу посмотреть на них, — ответил он.
        Бруно продолжал смотреть на Меир. Ей стало жарко в заставленной мебелью комнате. Бруно не должен был ничего заподозрить. Может, он решил, что она специально заманила его в Индию, чтобы добиться его расположения? Какая глупость! Она сама минуту назад осознала, какие чувства к нему испытывает. Захра и Фарида поставили чашки на поднос и убрали с дивана подушки, освобождая место для фотоальбома. Они весело обсуждали, какие фотографии самые лучшие, и сетовали на то, что в квартире уже негде хранить драгоценные альбомы. Фарида убрала шаль в сторону. Меир взяла свою фотографию и прядь волос и незаметно положила их в сумку.
        — Видишь, Бруно, это малыш Санджай. Ему шесть лет. Очень умный мальчик. Ему нравится математика. Он лучший в классе.
        Захра долго показывала фотографии и рассказывала о детях и внуках, Бруно внимательно слушал и задавал вопросы, Меир сидела рядом и старалась лишний раз не привлекать к себе внимания. После новостей семейства Дасгупта пришло время расспросов о родителях Бруно, соседях и знакомых из Швейцарии. Потом Захра посочувствовала отцу Бруно. Уже давно не было никакой надежды на улучшение. Фарида принесла чай и острые закуски.
        Во дворе послышались шаги, открылась дверь, и на пороге появился тучный мужчина в деловом костюме.
        — Дилип, ну наконец-то! Поздоровайся с нашими гостями, — сказала Захра.
        Мистер Дасгупта был лыс, а кожа у него, как и у его жены, была светлого оттенка. Он поинтересовался новостями из Швейцарии, но все поняли, что его больше интересует ужин. Захра предложила гостям остаться на ужин, но Бруно и Меир вежливо отказались, и на этом их визит завершился. Но у Меир осталось еще одно дело.
        — Миссис Дасгупта, — начала она, — можно попросить вас об одолжении?
        Очки Захры блеснули на солнце.
        — Конечно. Слушаю вас, дорогая.
        — Я хочу, чтобы в память о моей бабушке Нерис вы оставили у себя эту шаль. Думаю, бабушка очень хотела найти вас и Фариду и вернуть вам шаль. Несколько месяцев я пыталась узнать историю платка, была в Ладакхе и Шринагаре, даже съездила в Канихаму, чтобы своими глазами увидеть место, где шаль была соткана и вышита. Я думаю, здесь шаль будет ближе к своим истокам, к своей истории.
        Фарида просияла. Она умоляюще посмотрела на Захру.
        — Моя деревня… Моя семья сделала эту шаль. Столько труда в нее вложено! — Она прижала шаль к груди. — А еще это вещь нашей дорогой мамы Несс.
        Мистер Дасгупта надел очки в роговой оправе и поднял к глазам кончик шали.
        — Прекрасная работа! Эта шаль должна висеть в музее, — сказал он.
        Захра поджала губы:
        — Дилип знает, о чем говорит. Он занимается текстилем. Если вы действительно этого хотите, я возьму шаль, хотя она и не имеет ко мне никакого отношения. Спасибо.
        — И последнее, — сказала Меир. — Можно сфотографироваться с вами?
        Она быстро достала цифровой фотоаппарат и, отдав его Бруно, стала рядом с Захрой и Фаридой. Перед собой они растянули шаль, словно великолепный баннер. Бруно нажал на кнопку.
        Мистер Дасгупта вызвался отвезти Бруно и Меир в отель, но они слышать не хотели об этом. В конце концов они вызвали такси.
        Через несколько минут за ними приехала большая черная машина с белыми льняными чехлами на сиденьях. Захра и Фарида вышли на крыльцо проводить гостей. Бруно получил новую порцию объятий, Меир расцеловали в щеки. Фарида стояла в теньке с шалью в руках, а Дилип строго инструктировал водителя, как лучше доехать до отеля. Наконец машина тронулась с места, и Бруно вздохнул с облегчением. Захра энергично махала им рукой, пока машина не скрылась за поворотом.
        — Мне нужен бокал пива, — простонал Бруно.
        Вывеска ближайшего бара заманчиво подмигивала красным и голубым неоном. Внутри на стене висел огромный болливудский постер, многочисленные клиенты, все как один, были в узких джинсах и кричащих японских футболках.
        — Ты правильно поступила, — сказал Бруно.
        Официант принес напитки. Стаканы вкусно блестели от капелек конденсата. Они чокнулись. Меир и без алкоголя чувствовала себя захмелевшей. Счастье струилось по венам, как лучшее вино.
        — О чем ты?
        — Ты вернула шаль законной владелице, хотя она и не считает, что шаль должна принадлежать ей. Тебе не жалко?
        Меир покачала головой:
        — Шаль всегда принадлежала Захре. Я не могла оставить ее себе. Ведь правы мы, а не Захра.
        — Да. Но, с научной точки зрения, самая простая теория действительно оказывается верной. Бритва Оккама…
        — Ой, да ладно тебе! — рассмеялась Меир.
        — Захра придерживается другой версии, и у нее есть полное право выбирать свое прошлое.
        — Да. Спасибо, что вовремя остановил меня.
        — Ты была в ярости.
        Меир прикусила губу, она надеялась, что он не заметил той вспышки гнева.
        — Только секунду. Но я довольна, что рассказала ей правду. Жаль, что она не поверила нам.
        — Да. Нельзя преднамеренно скрывать правду, но и заставить поверить в нее тоже нельзя. Давай посмотрим, получилась ли фотография.
        Они склонились над маленьким экраном фотоаппарата. Меир ощутила тепло его руки. Так вышло, что они тесно прижались друг к другу. Фотография получилась замечательная. Каким-то образом Бруно удалось уловить отзвук той старой фотографии.
        — Отлично получилось. Спасибо.
        — Завтра я распечатаю ее и возьму с собой.
        — Возьмешь с собой? Куда?
        — В Шринагар.
        — Мы едем в Шринагар? — Меир уставилась на него.
        После того как Захра категорически отказалась принять правду, Меир решила, что ехать в Кашмир бесполезно. Она не знала, как сказать Кэролайн, что дочь, которую она ждала всю свою жизнь, здорова, живет в соседнем городе, но не верит, что они родные люди.
        — Конечно. Мы должны поставить точку в этой истории. Ты так не считаешь? — Бруно взял ее за руку.
        У Меир закружилась голова, она не могла понять, о какой истории он говорит. Она любила его и за то, что он помог ей в поисках, что поехал с ней, но и за многое другое. Она просто любила его. Внезапно она вспомнила Хэтти и Эд.
        — Выпьем еще по бокалу? — предложил Бруно.
        — Давай.
        Шринагар изменился. Дорога от аэропорта была забита транспортом. Поток машин медленно тянулся через многочисленные полицейские и армейские блокпосты. Молодые боевики с автоматами патрулировали улицы и досматривали вещи прохожих. Пахло гарью, атмосфера была напряженной. В городе бросались в глаза остовы разбомбленных зданий, разгромленные базары и следы от автоматных очередей на стенах домов. Куда бы они ни ехали, везде были военные и блокпосты. Меир читала, что в последнее время сепаратисты активизировались в Кашмире, но вместо камней начали использовать автоматическое оружие и готовить боевиков и террористов в специальных лагерях. Против индийской армии велась настоящая война. Люди жили в страхе, предчувствуя скорый экономический коллапс. Ситуацию можно было описать емким словом «истощение». Люди лишились последнего, и у Меир сжималось сердце при мысли о том, чем все это может закончиться. Бруно ничего не говорил, просто смотрел в окно. Меир хотела, чтобы он с первого взгляда влюбился в Кашмир, но вид из окна не сулил ничего хорошего. Она решила защитить Шринагар и указала на многоуровневую
черепичную крышу.
        — Тут не всегда так мрачно. Смотри, это крыша Джама Масджид, или Пятничной мечети, четырнадцатый век.
        Их водитель терпеливо дожидался, пока солдат индийской армии проверит документы его пассажиров. Наконец им позволили ехать дальше. Меир выбрала стеклянный отель в китайском стиле. Недалеко от него, на Насыпи, она в прошлый раз едва не пострадала при взрыве гранаты. Она решила, что им следует избегать романтичных апартаментов, в которых обычно селятся молодожены и любовники. Недалеко от отеля находилась знаменитая Насыпь. Они прошли мимо «Соломона и Шебы», плавучий дом накренился сильнее. Зеркальная поверхность озера бесстрастно отражала страдания старого дома. Меир даже не показала его Бруно.
        Они зарегистрировались в отеле. Служащий предупредил их, что общегородской комендантский час действует с заката до рассвета. Они поужинали в кафетерии. В отеле не продавали алкогольные напитки, поэтому вечер не удалось скрасить даже бокалом вина. Где-то недалеко раздались короткие автоматные очереди.
        — Трудные времена! — сказал со вздохом официант, ставя перед ними тарелки с супом. — Вы туристы?
        Тут всегда надеялись на то, что туристов станет больше.
        — Не совсем, — призналась Меир.
        — Из ООН? Красного креста?
        — Нет. Приехали навестить друга. — Наверное, Бруно не хотел грубить, но после его слов общительного официанта как ветром сдуло.
        За едой они почти не разговаривали. Бруно когда-то планировал приехать сюда вместе с Карен и Лотос.
        В своем номере перед сном Меир сдвинула пропахшую табаком штору и выглянула наружу. По пустынной улице медленно ехала полицейская машина. Где-то недалеко был пожар — Меир увидела отблески пламени и густой черный дым.
        На следующее утро они вызвали такси и поехали к Кэролайн. На старом базаре толпились люди, грозно рычали армейские джипы, иногда людское море рассекал шумный поток коз и овец. Бруно улыбнулся:
        — Прости, я испортил тебе вечер.
        — Все хорошо.
        — Это беспокойное место.
        — Но живое. Оно затягивает, проникает под кожу. Я знаю.
        — Да, наверное, Кэролайн стала его жертвой. Она, как настоящий американский колонист, приехала покорять эту страну.
        Последняя овца ушла с дороги, и маленькое юркое такси сорвалось с места.
        Им открыла Аруна. Она нахмурилась и посмотрела на Меир так, будто та только вчера беспокоила их своим визитом.
        — Миссис Боуэн очень устала. Ей совсем плохо. Простите.
        Меир сделала шаг вперед, доставая из сумки пачку писем.
        — Я обещала вернуть письма. Это мистер Беккер. Друг давних друзей миссис Боуэн.
        Аруна, удовлетворившись этой информацией и смерив непрошеных гостей хмурым взглядом, впустила их в дом. В комнате Кэролайн тихо играла музыка. Что-то из Шопена. Пожилая женщина сидела в своем кресле. Теперь обе ее ноги покоились на стуле, а рядом стояли металлические ходунки. Почувствовав чье-то присутствие, она повернулась лицом к двери. Меир поняла, что старушка окончательно ослепла. Кэролайн встревожилась, она внимательно прислушивалась к незнакомым шагам.
        — Аруна, это ты?
        Меир быстро подошла к ней.
        — Это Меир. Помните меня? Внучка Нерис Уоткинс.
        — Кто? Кто вы? Неужели внучка Нерис, моей дорогой подруги? Поверить не могу!
        Меир растерялась и забыла, что хотела сказать Кэролайн. Бруно подошел к креслу с другой стороны, присел на корточки и сказал мягким тихим голосом:
        — Здравствуйте, миссис Боуэн. Я Бруно, друг Меир. Мой дедушка был хорошим другом Райнера Стамма.
        — Райнер! — Кэролайн захлопала в ладоши. — Как здорово! Где он? Я хочу его видеть. Передайте ему, что я хочу встретиться с ним.
        Бруно осторожно взял ее за руку. Крошечная, словно птичья лапка, рука старушки утонула в большой руке Бруно. Кэролайн улыбнулась. Счастье озарило ее лицо.
        — Здравствуй, дорогой, — сказала она. — Спасибо, что зашли ко мне.
        — Райнер давно умер. Он разбился в горах.
        — Все умирают, — рассудительно произнесла она. — В моем возрасте к этой мысли быстро привыкаешь. Мне девяносто лет, представляете? Девяносто! Я права, Аруна? — Она наклонила голову, ожидая ответа Аруны.
        — Да, девяносто. — Аруна вздохнула. Наверное, ей часто приходилось отвечать на этот вопрос.
        Она открыла бутылочку с коричнево-белыми капсулами.
        Кэролайн откинулась на спинку кресла, все еще сжимая руку Бруно.
        — Как замечательно! Вы должны рассказать мне все новости. Давайте выпьем. Аруна, милая, что у нас есть?
        — Спасибо. С удовольствием, — отозвался Бруно и вопросительно взглянул на Аруну.
        — Я посмотрю, что у нас осталось, — сказала она и вышла из комнаты.
        Меир подошла ближе.
        — Миссис Боуэн, вы помните меня? Я приезжала в прошлом году и показывала вам шаль. Вы сказали, что это шаль Захры.
        — Правда, милая? — Кэролайн уже не улыбалась.
        Компакт-диск закончился, музыка стихла, из электронной утробы музыкального центра раздалось тихое урчание. Меир перешла на шепот. У нее не было заготовленной речи, она просто говорила, что приходило на ум:
        — Я отвезла шаль Захре. Я виделась с ней два дня назад в Дели. Захра жива, понимаете? Райнер смог переправить ее в Европу. Много лет она прожила в Швейцарии, а потом вернулась в Индию. Она замужем, у нее есть дети и внуки.
        Наступила тишина.
        — Это очень мило с твоей стороны, — сказала Кэролайн.
        Музыкальный центр стал пищать, как комар. Бруно хотел выключить его, но Кэролайн удержала его за руку.
        — Не уходите.
        — Я не уйду, — успокоил он ее. — Вы понимаете, что говорит Меир?
        Старушка повернулась к нему лицом. На губах застыла неуверенная, извиняющаяся улыбка:
        — Кто? Кто здесь? Нерис, это ты?
        Меир повторила свои слова более настойчиво:
        — Я отдала шаль Захре. Я правильно поступила?
        Бруно посмотрел Меир в глаза и покачал головой.
        — Думаю, да. Это же ее шаль. Где Аруна? — пробормотала Кэролайн.
        — Она ушла за напитками. Она вернется через пару минут, — ответил Бруно. Он сжал ей руку, и лицо Кэролайн снова прояснилось.
        — Ах да, напитки! Я хотела бы выпить холодного лимонаду. Как, вы сказали, вас зовут?
        — Бруно.
        Вернулась Аруна с подносом. На нем стояли стаканы и кувшин. Она подала стакан с напитком Кэролайн и, как будто перед ней был ребенок, убедилась, что та крепко его держит. Старушка пила жадно, и правда, как маленький ребенок. Последним глотком она запила две коричнево-белые капсулы. Меир подумала о том, что Кэролайн большую часть жизни просидела взаперти. Раньше она хотя бы могла смотреть в окно. Теперь, увы, она ничего не видела.
        Ниточка истории о кашемировой шали заканчивалась в этой комнате. Это был прекрасный, замысловатый узор, но, к сожалению, пока нельзя было обрезать нитку и завязать узелок, как на шали. Кэролайн зевнула, откинула голову на подушку, мышцы лица расслабились, и она уснула. Бруно положил ее руку ей на колени. Через минуту старушка захрапела.
        Меир чувствовала себя неловко. Аруна принесла плед и укрыла Кэролайн, поставила стаканы на поднос. Меир и Бруно стали прощаться.
        — Можно оставить это для мисс Боуэн? — спросила Меир. — Мы… встретили ее старых подруг в Дели.
        Кресло Кэролайн стояло рядом с камином. Меир осторожно вставила фотографию за позолоченную раму старого зеркала, стоявшего на каминной полке. На фотографии она, Захра и Фарида радостно улыбались. Аруна взяла со стола очки и внимательно посмотрела на фото.
        — В прошлый раз вы привозили эту шаль с собой, — заметила она.
        — Да, привозила.
        — Она ослепла. Какой смысл оставлять ей фотографию?
        — Никакого. Но я хочу присматривать за Кэролайн с фотографии. Можно?
        Меир проигнорировала скептический взгляд Аруны.
        — Можно зайти в туалет, прежде чем мы уйдем?
        — Я провожу вас.
        Кэролайн крепко спала. Меир наклонилась над ней и смахнула волосинку с ее губ.
        — В последнее время она много спит, — с толикой нежности в голосе сказала Аруна. Она провела Меир по коридору и открыла темно-зеленую дверь ванной, а сама удалилась в кухню. Бруно остался изучать фотографии игроков в поло, которые были развешаны на стенах прихожей. Меир со стуком закрыла дверь в ванную, но осталась в коридоре. Решив, что соседняя дверь ведет в комнату Кэролайн, она тихо проскользнула туда. Там стояла кровать под белой москитной сеткой. Комната напоминала больничную палату, даже пахло здесь антисептиком. Рядом с кроватью стояла тумбочка с небольшим ящиком. Меир потянула его на себя, беглым взглядом окинула россыпь лекарств. Потом быстро положила туда пакетик с прядью волос Захры и начала осторожно отступать к двери.
        Во входную дверь кто-то постучал. Аруна вышла из кухни, чтобы открыть, и Меир, пулей выскочив в коридор, сделала вид, будто только что вышла из ванной. Бруно удивленно поднял бровь. На пороге стояли три женщины в черных хиджабах. Одна из них держала плетеную корзину, формой напоминающую держатель для кангера. Похоже, Аруна хорошо их знала, она кивком указала гостьям на старые стулья, стоявшие на веранде. Меир напрягла свою память. Она тоже их знала, но откуда? Две молодые девушки с гладкими, как оливы, щеками в сопровождении пожилой женщины. Аруна взяла корзину. Внутри был горшок с ароматным рисом.
        — Какой приятный запах! — сказал Бруно.
        — Да. Это тахар. Мы едим его по особым случаям, — пояснила Аруна.
        Меир вспомнила. Конечно же! Это же мама Мехрана и его сестры. Они тоже ее узнали. Девочки хихикали, а пожилая женщина мило улыбнулась.
        — Я как раз собиралась зайти в мастерскую Мехрана, — с улыбкой сказала Меир. — Как у него дела? Как вы?
        Женщины что-то обсудили на кашмирском.
        — Если хотите, присоединяйтесь. Это очень важно для нас. Как символ. Они принесли тахар для мадам, но тут хватит на всех.
        — Спасибо, — быстро согласилась Меир.
        Они по-турецки сели на пол. Аруна принесла тарелки. Мама Мехрана положила в каждую по ложке ароматного риса. Каждый с благословением съел свою порцию, запивая рис жирным йогуртом с орехами и рубленой кинзой. Меир и Бруно копировали действия женщин. Ели молча, подхватывая рис с тарелки пальцами. Меир впервые ела это вкусное блюдо. Аруна вовремя накрыла горшок крышкой:
        — Это для миссис Боуэн. Она проснется и поест.
        Девочки снова захихикали.
        — Они хотят спросить, женаты ли вы? — обратилась мать Мехрана к Меир.
        Меир боялась посмотреть на Бруно, но чувствовала, что он смотрит на нее. Теперь она не сомневалась, что любит его, но не знала, какие чувства он испытывает к ней. Сердце сжалось от тревоги.
        — Нет, он не мой муж. Бруно мой близкий друг.
        Девочки снова рассмеялись, затем начали болтать на кашмирском языке. Бруно и Меир ничего не понимали. Аруна сказала Меир:
        — Мехран ушел в лагерь. Он готовится к предстоящим битвам. Поэтому его мама каждый день делает тахар.
        Меир и Бруно напряглись. Это могло означать только одно: Мехран присоединился к повстанческой армии. Меир представить не могла, что мрачный и серьезный юноша решится на столь отчаянный шаг.
        — Надеюсь… с ним все будет хорошо, — прошептала она. Меир боялась думать о том, что его могут убить военные или боевики.
        Аруна погрозила им пальцем:
        — Это не то, что вы подумали. Он изучает ислам ради того, чтобы повсюду царил мир. Его джихад только в сердце.
        Мать Мехрана повернулась к ней и быстро заговорила, Аруна переводила:
        — Для Мехрана Аллах везде, его единственное оружие — слово и правда в человеческих сердцах. Он нашел свой путь и будет проповедовать, чтобы по нему пошли и другие.
        Пожилая женщина едва сдерживала слезы. В Кашмире было слишком опасно, даже для проповедников. Меир поняла, что пора уходить. Они поблагодарили за угощение и попрощались. Меир попросила у Аруны разрешения еще раз навестить Кэролайн перед отъездом из Шринагара. Аруна милостиво кивнула. Меир обняла сестренок Мехрана, почтительно поклонилась его матери. Через несколько минут они уже шли вдоль озера по яблоневому саду. Осень потихоньку подбиралась к этим местам.
        Меир и Бруно не заметили, как заблудились в лабиринте переулков и аллей. Под деревянными ступеньками ворчали собаки. Бруно остановился.
        — Нам туда?
        — Нет, мы пришли оттуда.
        Немного поплутав, они вышли на правильную дорогу. Бруно внезапно остановился, развернул Меир лицом к себе и пристально посмотрел ей в глаза:
        — Что ты делала в ее спальне?
        — Оставила волосы Захры в тумбочке. Пусть будет хоть такая связь, чем никакой.
        — Я бы никогда не додумался до этого.
        Внезапно из-под забора выскочила собака, она оскалилась и зарычала на них. Бруно вскрикнул, схватил Меир за руку и оттащил ее от животного. Остановился он только в конце улицы. В голове Меир вспыхнули картинки — точно так же он пытался спасти Лотос. За углом дома на них налетела орава ребятни. Все дети были в одинаковых комбинезонах.
        Бруно остановился.
        — Прости, с недавних пор я боюсь собак.
        Под соснами и раскидистыми ивами дети играли в мяч. Другая группа детей развлекалась игрой в крикет. Самые смелые раскачивались на веревке над широкой рекой. Бруно и Меир сели на поросший травой берег и любовались угасающим днем.
        — Похоже, они счастливы, — сказала Меир.
        Бруно кивнул:
        — И полны надежд. Даже в таком опасном месте. Надежда — это самое необходимое. Я постоянно думаю о Лотос. Когда мы ели рис на веранде, я тоже вспоминал ее. Эта боль внутри никогда не пройдет. — Он потряс головой. — Я уже не знаю, где заканчивается горе, а где начинается эгоизм.
        — Ты никогда не вел себя эгоистично, — возразила Меир.
        — Нет? Я постоянно думаю о себе. Думаю о том, как я размышляю, что делаю. Все старые ценности вывернуты наизнанку. Все потеряло смысл. Ради чего жить? Ради работы, амбиций, успеха, любви?
        — Я не знаю. Это настоящая проблема. Думаю, имеет значение то, что находится прямо здесь. Везде, — она указала рукой на площадку для игр, но имела в виду и Уэльс, и ребенка Тала, и маленькую хижину Бруно на альпийском лугу. И шаль Захры. — Ты еще не готов перестать горевать, — печально сказала она.
        Бруно смотрел вперед, потом повернулся к ней:
        — Наверное, нет. Мне нужно больше времени.
        Он говорил тихо, в голосе звучало и предупреждение, и трогательная забота о ней. Меир едва не расплакалась, услышав это.
        — Я знаю.
        Пока они разговаривали, Меир наблюдала за возней мальчишек. Они раскачивались на веревке до тех пор, пока она не принимала почти горизонтальное положение, и тогда они отпускали ее и приземлялись на противоположном берегу. Меир тоже захотелось прыгнуть, она прикинула, какие усилия надо приложить, чтобы так раскачаться на «тарзанке», и ощутила, как напряглись мускулы. Один из мальчиков совершил обратное путешествие, пролетев над желтым от нечистот потоком. Следующий парень схватил веревку и начал разбегаться. Он потерял равновесие и резко затормозил подошвами, оставляя след на пыльной сухой земле. В итоге он повис над грязным потоком. Весил он мало, поэтому не мог самостоятельно раскачаться и беспомощно дергался на конце веревки. Старшие мальчики подбадривали его криками, но постепенно дети начали расходиться. Близился вечер и комендантский час. Мальчик снова и снова раскачивал веревку, но безрезультатно. Он уже выбился из сил, однако не сдавался. И ему в конце концов почти удалось попасть на берег, но он слишком рано отпустил веревку и, размахивая в воздухе руками и ногами, рухнул в грязную воду.
Пошатываясь, парень выбрался на берег и упал на песок. Он промок до нитки, синий комбинезон был испачкан, но мальчишка улыбался. Меир даже издали видела его блестящие белоснежные зубы. Но потом он заметил, что балка моста рухнула, и понял, что оказался в ловушке.
        Старшие мальчики окликали его по имени. Меир быстро вскарабкалась по веревке, уперлась ногами в узел на конце «тарзанки». Прикинув расстояние на глаз, начала раскачиваться. В нужном месте как раз нависали ветки дерева. Она раскачалась и прыгнула. Небо и трава поменялись местами. Она летела и наслаждалась моментом славы. Она бы ни за что не ошиблась. В следующий миг она ухватилась за ветку. Грубая кора оцарапала ладони, но это была ерунда. Хэтти говорил, что трапеция лучше секса. Он, как всегда, был прав. Улыбаясь, она спрыгнула на землю. Мальчик, открыв от удивления рот, смотрел на нее. Он просто остолбенел он неожиданности. На противоположном берегу ребята радостно кричали и прыгали. Она наклонилась к мальчику.
        Бруно с помощью ребят спустил на воду бревно. Меир усадила на него мальчика, а потом выбралась сама.
        — Отлично! Откуда вы? Из Англии? Хорошо играете в крикет? — кричали дети.
        Самый старший из компании по-мальчишески свистнул, и они все побежали через луг, подальше от моста и грязной речки. Внезапно Бруно и Меир остались одни.
        — Ты удивительная женщина! — сказал он. — Удивительнее не бывает.
        — Мне просто захотелось прыгнуть.
        Ветер гонял опавшие листья, колыхал дым, который валил из труб низких кирпичных домов. Бруно обхватил ее лицо теплыми большими ладонями, нежно провел кончиком большого пальца по нижней губе. Они стояли так, прислушиваясь к шороху листьев и журчанию воды. Меир вспомнила Лех, тот день, когда впервые встретила Карен и Лотос. Потом страшный день в заснеженном Ламаюру. Чтобы развлечь девочку, она сделала кувырок назад, собака появилась из ниоткуда. Она закрыла и открыла глаза. За этот год полностью изменилась ее жизнь. Она не будет больше прыгать. Никакой акробатики, никакого цирка. Неожиданно счастье переполнило ее душу. Этот момент был столь же прекрасен, как и полет.
        — Скоро стемнеет, — пробормотал Бруно. Он взял ее за руку и повел через луг.
        Они встретили группу женщин, которые спешили на голос муэдзина, призывавшего к вечерней молитве. Значит, они попали в мусульманский район, который больше напоминал Саудовскую Аравию, чем Индию. Меир и Бруно расцепили руки и чинно зашагали по дороге к реке Джелум. Дойдя до стеклянной громадины отеля, Бруно вздохнул.
        — Что-то мне не хочется ночевать в этом месте, — заявил он.
        — И я не хочу. Куда пойдем?
        Он повернулся и посмотрел на озеро. Несколько шикар болтались у причала. Вдоль берега проехал джип с солдатами. На противоположном берегу мерцали желтые фонари плавучих домов.
        — Может, там?
        Через полчаса, без вещей, оставшихся в отеле, Меир и Бруно ступили на палубу «Розы Кашмира». Менеджер с гордостью провел их через комнаты, украшенные резными панелями, вышивками и декоративными люстрами. Доски жалобно скрипели под ногами, зеркала покрывал слой пыли.
        — Я приготовлю ужин, — сказал менеджер и юркнул на пришвартованную рядом лодку, где, по всей видимости, находилась кухня.
        Меир и Бруно вышли на веранду. Огромный серебряный шар луны плыл над водой и высокими горами. Мимо прошмыгнула шикара, капли с мелодичным звоном падали с весла. Бруно вздохнул:
        — Здесь красиво, но если ты не любишь Кашмир, он будет всего лишь привлекательной картинкой с открытки. Я прав, Меир? Я перестаю понимать себя… Это место кажется мне неправильным…
        Завтра будут новые вопросы, новые сомнения, но сегодня все сложилось идеально и не было ничего неуместного в этом пейзаже.
        — Ты ошибаешься, — сказала она.
        Стемнело. Меир не видела его лица.
        На берегу громко ухнула сова.
        БЛАГОДАРНОСТИ
        Боб и Клара Вилкинс обратили мое внимание на тот эффект, какой ветеринарное применение диклофенака оказывает на популяцию стервятников в Азии, способствуя распространению диких собак и бешенства. Кроме того, Вилкинсы оказались прекрасными компаньонами в долгом восхождении на Занскарский хребет в индийских Гималаях, как и Джейн Максим, Стефан Бернард и Грем Френсис. Нашим проводником был непревзойденный Себ Манкелов, который щедро делился своими глубокими знаниями об этих местах и оказал неоценимую помощь в сборе материалов для этой книги. Из местных нас сопровождал Сонам «Джимми» Стобгес, чьи энергия и хорошее настроение помогали справиться с трудностями маршрута. Я признательна ему и его жене, принявшей нас в родовом поместье в Падуме, а также всем погонщикам и носильщикам. Доктор Церинг Таши из районной больницы Падума любезно уделил нам время, и мы обсуждали с ним угрозу бешенства и его проявления. Еще один Таши терпеливо вез меня по длинной и трудной дороге через горы — от Ладакха через Каргил до Шринагара в Кашмире. В Шринагаре мне очень помогли владельцы и персонал плавучих домов гуркхов на
озере Нагин. Я благодарна прядильщикам, красильщикам, ткачам и вышивальщикам Шринагара и Кашмирской долины за приглашения в мастерские и скрупулезные объяснения, касающиеся технологии изготовления чудесных шалей. Спасибо Джастин Харди, а также Саре Вилер за их советы. Мой шурин Эрвин Томас родился в Индии в семье миссионеров из Уэльса и снабдил меня полезной информацией об их образе жизни. Еще я хотела бы поблагодарить Лину Дрю и издательство Харпер Коллинз в полном составе, а также Хейзел Орм, Аннабель Робинсон, команду ФМСМ, Лондонскую библиотеку и моего непревзойденного агента Джонатана Ллойда. Как обычно, спасибо за поддержку моей семье — Чарли, Флоре и Тео.
        NOTES
        1
        Ладакхи — народ, проживающий на северо-востоке штата Джамму и Кашмир в Индии. (Здесь и далее примеч. пер.)
        2
        Лех — столица гималайского княжества Ладакх, в настоящее время центр округа в индийском штате Джамму и Кашмир.
        3
        Химачал-Прадеш — штат (с 1971 г.) на севере Индии.
        4
        Чангтанг — высокогорное плато в западном и северном Тибете, включает юго-восточные области Ладакха, обширные плоскогорья и огромные озера.
        5
        Нонконформизм — британское теистическое течение, не признающее учения и обрядов государственной англиканской Церкви (пресвитериане, конгрегационисты, методисты и др.).
        6
        Чанг — традиционный слабоалкогольный напиток, изготавливаемый из ячменя, риса или других зерновых культур; распространен в Тибете, Непале, предгорьях Гималаев.
        7
        Фляк — переворот назад, осуществляемый толчком с места.
        8
        Еще раз! (фр.)
        9
        Майтрея — единственный бодхисаттва, которого почитают все школы буддизма.
        10
        Да, я как мамочка (фр.).
        11
        Гомпа — комплекс укрепленных сооружений для духовного обучения и практики. Гомпа состоит из мужского или женского монастыря и университета.
        12
        Пунабхава — религиозный принцип буддизма, означает «восстановление», «новое становление».
        13
        Чай масала (букв. «чай со специями») — напиток родом из Индийского субконтинента, получаемый путем заваривания чая со смесью индийских специй и трав.
        14
        Нангапарбат («Голая гора», 8126 м) — девятый по высоте восьмитысячник мира. Расположен в северо-западной части Гималаев.
        15
        Сноудония — регион на севере Уэльса.
        16
        Мани — стены и курганы, сложенные из камней-мани (камней с выбитой или нарисованной на них священной буддийской мантрой «Ом мани падме хум»). Иногда это просто камни с мантрой. Обычно они находятся на обочинах дорог. Проходящие делают подношения в этих местах для удачного завершения пути.
        17
        Тхукпа — тибетский суп на основе лапши.
        18
        Нуллах — высохшее русло реки.
        19
        Торговый уполномоченный — официальный представитель Великобритании в доминионах.
        20
        Кули — наемный работник, батрак.
        21
        Чортен — в тибетском буддизме ступа, святыня в виде купола, насыпи или часовенки со шпилем, символизирующая буддистское учение о мироустройстве. В ступах замуровывают реликвии или останки святых.
        22
        Зоджи-Ла — высокий перевал, расположен на шоссе между Шринагаром в Индии и Лехом в Западных Гималаях.
        23
        S’il vous plat (фр.) — пожалуйста.
        24
        Бернский Оберланд — регион Швейцарии, знаменит своими горами, водопадами и курортами.
        25
        Гриндельвальд — коммуна в Швейцарии, в кантоне Берн.
        26
        Эдуард Уимпер — английский художник, альпинист и исследователь, первым покорил вершину горы Маттерхорна в 1865 году.
        27
        Церматт — деревня, один из самых известных курортов в Швейцарии, на юге кантона Вале. Вокруг деревни находится большинство четырехтысячников Пеннинских Альп.
        28
        Дхал (также дал, даал) — традиционный индийский пряный суп-пюре из разваренных бобовых.
        29
        Тонга — легкая двуколка.
        30
        Гхат — каменное ступенчатое сооружение, служащее для ритуального омовения индуистов и (или) местом кремации.
        31
        Шикара — тип деревянной лодки, используемой на озере Дал и других водоемах Шринагара, Джамму и Кашмира. Шикары являются культурным символом Кашмира.
        32
        Лам — вид парчовой ткани с тонкими металлическими нитями.
        33
        Лобби — в отеле помещение для приема, оформления и отдыха гостей, обычно в виде фойе или большого холла, оборудованного сидячими местами. Часто при лобби работает лобби-бар.
        34
        Наан — пшеничная лепешка, в качестве начинки может использоваться, к примеру, фарш из баранины, овощи, картофель.
        35
        Танга — тип повозки.
        36
        Кангер — горшок, наполненный тлеющими углями, такие горшки кашмирцы носят под одеждой для обогрева в холодные зимние дни.
        37
        Пакора — овощи или фрукты в кляре, жаренные во фритюре.
        38
        «Азад Кашмир» — буквально «Свободный Кашмир».
        39
        Великобритания и Франция отмечают День Победы в Европе 8 мая. Именно 8 мая в 22 часа 43 минуты по центральноевропейскому времени в Карлсхорсте была подписана вторая безоговорочная капитуляция ВС Германии.