Зло вчерашнего дня Нина Стожкова
        Уютное спокойствие большого хлебосольного дома Викентия Модестовича было нарушено появлением новой подружки внука хозяина - зеленоглазой золотоволосой красавицы Серафимы. Мужчин она взбудоражила своей нежной красотой, женщинам напомнила их собственную солнечную юность. Всем домочадцам захотелось, чтобы эта жизнерадостная богиня осталась в их доме навсегда. Досадно только, что с этой поры на членов семьи посыпались несчастья. Первым пострадал Денис, зять Викентия Модестовича. Его автомобиль съехал в кювет и перевернулся. В крови потерпевшего были обнаружены следы снотворного, и это притом, что сном он обладал отменным и таблеток в руках не держал. А вскоре кто-то разлил подсолнечное масло на ступеньки, ведущие в подвал.
        Нина Стожкова
        Зло вчерашнего дня
        - Итак, дождусь я наконец от вас достойного тоста или нет?  - Викентий Модестович окинул суровым взором притихшую компанию и плеснул в бокал немного рубинового вина.
        Домочадцы и гости с надеждой уставились друг на друга.
        - Тьфу, ну и гадость,  - пробормотал патриарх, отхлебнув тягучей красноватой жидкости,  - всегда говорил, что «родное» грузинское не может стоить столько же, сколько подмосковные «чернила».
        Викентий Модестович испепелил взглядом Василия - это он закупался с утра в дачном ларьке. Медленно выпростал грузное тело из плетеного кресла.
        - Что ж, придется опять отдуваться самому. Как всегда в этом доме. Итак, внимание!  - Оратор постучал ножом по хрустальному бокалу и посмотрел в сторону дочери и ее смешливой подружки.
        Те, как всегда, увлеченно болтали на другом конце стола. Дамы испуганно притихли на полуслове, как пятиклассницы при появлении завуча.
        - Я предлагаю выпить за нечаянную радость!  - предложил Викентий Модестович густым баритоном в манере актера старой мхатовской школы.  - Радость - субстанция нематериальная, не поддается ни логике, ни научным теориям. Разве что теории вероятности. Так вот, давайте, друзья мои, выпьем за то, чтобы вероятность стать счастливыми в этом мире стремилась у нас с вами к бесконечности!
        Весьма довольный собой, патриарх опустился на место.
        - Как тонко сказано! Почему никто не снимал? Где видеокамера? Катерина, куда ты опять пропала?!  - подала голос подруга патриарха Валерия.  - Викеша, тебе придется еще раз повторить свой блестящий, я настаиваю - блестящий тост! Друг мой, подними бокал, как кубок победителя,  - потребовала самозваная режиссерша.  - Гарик, снимай хоть ты скорее, черт побери!
        Тут все заметили, что внучка патриарха Катерина, свернувшись калачиком, тихо спит в кресле после бурной вечеринки в ночном клубе.
        - Как ты права, дорогая Валерия! В этом доме всех волнуют только сиюминутные буржуазные радости,  - живо откликнулся Викентий Модестович,  - здесь говорят о том, где купить семгу дешевле и остались ли горящие туры на Гоа. В моей семье никто никогда не понимал истинного значения вечности. А точнее - роль кинематографа и фотографий в создании летописи нашей семьи.
        - Ну ладно, отец, не ворчи, задвинь спич еще раз, я снимаю!  - благодушно объявил сын Викентия Модестовича Гарик, беря видеокамеру и незаметно подмигивая собравшимся.
        Не успел Викентий Модестович произнести очередной цветистый тост, привычно глядя в объектив видеокамеры, как все повернули головы к дорожке и грянули дружное «ура!». Оратор тоже недовольно обернулся, но тут же сориентировался и продолжил:
        - Слово материально, дамы и господа, мы с вами получили блестящую возможность в этом убедиться! Минуту назад я говорил о нечаянной радости. И Господь услышал мои слова. Извольте видеть: мой внук Стасик привез в наш дом очаровательную девушку.
        - Знакомьтесь, это Серафима,  - пробасил Стасик, горделиво скосив глаза на ослепительно юную спутницу.
        - И шестикрылый серафим на перепутье нам явился,  - с чувством продекламировал, глядя прямо в камеру, Викентий Модестович. И широким жестом представил гостью будущим зрителям домашнего видео.
        Викентий Модестович неизменно требовал, чтобы все мало-мальски важные события в жизни семьи фиксировались для вечности. Обычно патриарх наговаривал в камеру текст «от автора» нарочито равнодушно, а тут вдруг воодушевился, в его голосе послышались наигранные актерские нотки. Голос автора будущего фильма слегка дрогнул, но это никому не показалось удивительным. Еще бы! Юная красавица могла украсить любую, даже самую рутинную семейную видеосъемку. Ни один киношник на свете, да что там киношник - ни один мужчина не смог бы остаться равнодушным к этой цветущей победительной красоте.
        - Серафима, а где ваш брат херувим?  - игриво поинтересовался Гарик. Он не сводил с девушки восторженных глаз. Гарик снимал Серафиму вдохновенно, окончательно позабыв про собственного отца, традиционно взвалившего на себя нелегкие обязанности тамады.
        Серафима, нимало не смутившись, улыбнулась прямо в объектив видеокамеры, как загадочная и прекрасная героиня немого кино, потом обвела ясным взором домочадцев и улыбнулась еще раз - всем сразу и каждому в отдельности. В эту секунду солнце вышло из-за туч и осветило поляну перед домом. Каждому мужчине, сидевшему за столом, захотелось, чтобы удивительная солнечная девушка улыбалась только ему. И никому другому, черт возьми!
        Викентий Модестович приосанился, провел рукой по усам и разгладил «гишпанскую» бородку с проседью. Гарик попытался поиграть мускулами, но получилось не очень, лишь округлое пузцо напряглось под растянутой футболкой. Василий, служивший в загородном доме сторожем и разнорабочим, поспешно и учтиво пододвинул гостье стул. Однако та по-прежнему продолжала стоять, изящно пристроив прелестную ножку на камень. Гостья безмятежно щурилась на солнце, разглядывая всю честную компанию, наверное казавшуюся ей (за исключением ровесницы Катерины) сборищем скучных стариков и старух.
        Она и вправду была хороша - эта юная, похожая на утонченных красавиц Боттичелли девушка. Каждый из мужчин подумал тогда с легкой досадой: и почему эта богиня досталась Стасику - обычному, приземленному, если не сказать простоватому парню - а не мне? Есть в этом какая-то высшая несправедливость…
        Серафима принадлежала к исчезающему племени натуральных блондинок. Светлые, с золотистым отливом волосы водопадом мелких кудряшек струились на плечи. Зеленые кошачьи глаза сияли, радуясь всему сразу: чудесному дню, солнцу, роскошным цветам в саду, новым забавным людям. Они, эти огромные глаза, лукаво подметили, какое впечатление на сидевших за столом немолодых незнакомых людей производят ее юность, свежесть и красота. Красиво изогнутые пухлые губы рассеянно улыбались. Она отвела волосы с высокого лба, чтобы те не помешали публике разглядеть безупречный овал ее лица. Девушка медлила. Она не садилась за стол, милостиво позволяя присутствующим налюбоваться собой. Так королева не торопится во время ответственных церемоний, позволяя подданным восхищаться властительницей.
        Молочно-бледные, совершенные, словно выточенные талантливым ваятелем руки, красиво переходящие в покатые плечи, безупречной формы длиннющие ноги (их почти полностью открывали посторонним взорам короткие шорты), маленькие, острые грудки под обтягивающей футболкой - все это выглядело не вульгарно, не вызывающе, скорее беззащитно и трогательно, как у девочки-подростка. Даже немолодые дамы, сидевшие за дачным столом и не менее придирчиво, чем мужчины, разглядывавшие незнакомку, невольно залюбовались ею. Девушка была прекрасна и выглядела безмятежно счастливой - такой, какими они были давным-давно и уже не будут, наверное, никогда.
        Стасик недовольно обвел глазами домочадцев, откровенно пялящихся на сокровище, по праву принадлежащее ему одному, и, обняв подружку за плечи, поспешил увести в дом.
        - Куда вы? А обед?  - запоздало крикнула вслед парочке Люся. Но Стасик не обратил на слова матери ни малейшего внимания. Юные влюбленные исчезли в полумраке передней, словно вышли из кадра. Съемка домашнего видео закончилась, потому что сюжет утратил смысл.
        Появление незнакомки не внесло в давно сложившуюся компанию ни малейшей неловкости. Серафима будто жила здесь всегда. Даже вещи словно тянулись и стекались к ней изо всех углов дома и сада. Для девушки сразу нашлись в кладовке и хорошенькие пляжные тапочки, и нераспечатанная зубная щетка, и новенькое мохнатое полотенце, а у стола на лужайке - свободный стул. На столе сами собой появились лишние тарелка, рюмка и приборы. Только гостья поначалу все не шла на полянку. Словно специально томила их - так опытная оперная дива выдерживает публику перед выходом на сцену.
        - Ой, как же я могла забыть,  - с этими словами она наконец появилась на крыльце.  - Какая же я растяпа! Я же пирог испекла!
        И Серафима поставила на стол большую круглую форму для торта. Она сняла крышку, и все увидели на домашнем пироге надпись из ягод: «Викентию Модестовичу - ура!»
        - Мне?  - изумился патриарх.  - А за что мне, старику, такая милость, ваше высочество?
        - Ой, Стасик так много о вас рассказывал,  - покраснела девушка,  - он очень гордится дедом… и вообще… мне кажется, Стасик на вас очень похож.
        - Что ж, тогда у меня созрел тост,  - обрадовался патриарх.  - За Золушек, пекущих торты. Такие девушки обречены становиться принцессами!
        - И чтобы они правильно выбирали принцев,  - многозначительно добавил Гарик. Он пристально, по-мужски, взглянул на девушку, потом, слегка презрительно,  - на племянника и приосанился.
        Серафима скромно сидела на краешке стула, лениво поклевывая Люсины вкусности и не встревая в спор старшего поколения. Она кожей чувствовала: центр внимания за столом сместился от Викентия Модестовича и Марианны Лаврентьевны в ее сторону. Это оказалось неожиданно приятно - даже приятнее, чем влюбленные взгляды Стасика и его неуклюжие попытки прижаться под столом огромной лапищей к ее изящной ножке. Все домочадцы, как школьники, очарованные учительницей, стремились поймать взгляд лучистых зеленых глаз красавицы, вызвать ее улыбку, получить из хрупких бледных рук в награду хоть что-нибудь - пусть даже плетенку с хлебом или сахарницу. Так талантливая актриса, притягивая взгляды публики, заставляет зрителей смотреть только на нее, сколько бы других артистов ни толпилось на сцене. Вот и эта девушка, почувствовав власть над незнакомыми людьми, по-королевски - скромно и с достоинством - принимала от них знаки внимания и восхищения.
        - Мам, а можно Серафима поживет немного у нас?  - спросил Стасик, взглянув на мать такими глазами, с какими в детстве клянчил новый велосипед.
        - Ну конечно,  - сказала Люся, автоматически наводя порядок на столе,  - и она тоже пусть поживет.
        - Мам, что ты делаешь?  - истошно завопила Катя. И тут все увидели: Люся рассеянно скармливает черному терьеру Тимоше пирог юной гостьи. Пес, разумеется, не возражал и смотрел на хозяйку такими же глазами, какими Стасик минуту назад.
        Люся вздрогнула, очнулась от своих дум и решительно отобрала у пса остатки десерта.
        Но через несколько минут зачем-то воткнула в него вилку из селедочницы. Катерина подскочила, убрала вилку на место и с укором посмотрела на мать, откровенно и эгоистично занятую своими мыслями.
        - Мам, ну ты прям как тетя Ангелина!  - возмутилась Катя.  - Она в прошлый раз печенье в холодильник засунула. Хорошо хоть утюг туда не положила!
        Ангелина ни капельки не обиделась. Молодежь всегда так прямолинейна! Может, это и к лучшему, а то ее поколению внушали: мол, неприлично указывать на чужие промахи. А что в итоге? Когда не в таком уже далеком будущем склероз начнет одолевать, никто из ровесников не скажет правду. Будут соблюдать правила хорошего тона…
        Все чаще воскресные обеды в доме проходили без молодого хозяина Дениса Петровича. Съемки на его киностудии нередко выпадали на выходные и праздничные дни, а обязанности продюсера требовали постоянного присутствия на площадке. Стасик и Катя шутили, что давно забыли, как выглядит отец. Зато его с успехом заменяла неистовая Марианна Лаврентьевна.
        - Вот мы тут сидим, едим, зубоскалим, озабочены только своими мелкими делишками,  - подала она зычный голос,  - а мэр тем временем творит в нашем городе все, что хочет.
        Столь неожиданный переход от сфер небесных к делам земным поверг гостей в легкий шок. За столом воцарилась неловкая тишина.
        - А при чем тут мэр, тетя Марьяша?  - наконец подала голос Ангелина. Она впервые назвала Марианну домашним именем, как называла когда-то в детстве, надеясь хоть таким нехитрым способом отвлечь старушку от политики.
        - Он всегда, Линка, при том,  - безапелляционно заявила Марианна Лаврентьевна и сурово сверкнула очками. В эту минуту она чем-то напомнила Лине «телекиллера», будоражившего умы столичных обывателей несколько лет назад. Тот тоже к месту и не к месту приплетал столичного градоначальника, обвиняя его во всех грехах - от захвата Батыем Рязани до казни Петром стрельцов на Красной площади.
        За столом повисла неловкая пауза. Спорить о политике в этот чудесный летний день никому не хотелось. Дачники задвигали стульями, вспомнили про комаров, у которых в теньке была своя, легкая дневная трапеза, замахали веточками и застучали ладонями. Воспользовавшись заминкой, Ангелина извинилась, выбралась из-за стола и отправилась прогуляться по деревне. Ну да, пора, наконец, немного подвигаться, а то после обильных завтраков, обедов и чаепитий новые белые брюки точно не налезут. Или опять со всей остротой встанет вопрос: а позволено ли вообще брюкам размера XL быть белого цвета и к тому же иметь кокетливую длину семь восьмых?
        Дом и участок Викентия Модестовича располагались не в закрытом коттеджном поселке, а в одной из деревень ближнего Подмосковья. Сельский пейзаж со следами обычного российского запустения, лес у горизонта, большие приусадебные участки со старыми раскидистыми яблонями относились к плюсам, а разбитая поселковая дорога и поросший бурьяном проход к речке - к явным минусам деревенской жизни. Впрочем, заброшенный колодец и старый почерневший мостик даже оживляли пейзаж. Можно было легко представить, что именно здесь писали свои великие полотна Поленов и Левитан.
        Лина шла по деревне и вспоминала, что роскошная природа этих мест всегда с успехом врачевала ее сердечные раны. Расставание с бывшим мужем, отнявшее столько душевных сил. Бурный роман с глубоко женатым музыкантом, для которого она была лишь очередной, удачно найденной музыкальной темой. Было еще несколько эпизодов личной жизни, к счастью тоже оставшихся в воспоминаниях. Все они на фоне щедрой природы казались мелкими, глупыми и необязательными. Лишь в доме у Викентия Модестовича, где Лину принимали на правах близкого человека, она по-настоящему отдыхала душой. Обычно она останавливалась по выходным в маленькой мансарде. Там же развилась и окрепла ее страсть к сочинительству. В последнее время Лина привозила на дачу к подруге свой ноутбук и записывала наблюдения и мысли, которые казались ей оригинальными. Набрасывала сюжеты будущих рассказов, не надеясь особенно их где-нибудь напечатать. Написание недлинных текстов доставляло ей удовольствие, как всякое необязательное занятие. В другие дни на это не хватало времени. Лина руководила детской студией «Веселые утята» и работала в будни, а случалось, и
в выходные с утра до позднего вечера. А здесь она словно проживала другую, параллельную, приятную и спокойную жизнь. Общалась с подругой детства Люсей, с ее домочадцами и домашними любимцами. Лина почти не тяготилась тем, что живет чужой жизнью, чужими заботами, радостями и отношениями, словно поставила на самой себе жирный крест. Только иногда, как минувшей ночью, накатывала свинцовая тоска, но многоголосый храп обитателей особняка быстро усыплял и убаюкивал, порой смешил, а главное, отвлекал от грустных мыслей…
        Не успела Лина отойти от дома, как рядом промчался видавший виды жигуленок, щедро обдав ее жирной подмосковной грязью.
        - Эй, шеф, нельзя ли аккуратнее!  - крикнула Лина, с досадой разглядывая пятна на белых брюках.
        Из окна выглянула небритая, довольно-таки неприветливая мужская физиономия. Мешки под глазами, всклокоченные волосы - вот он, деревенский поклонник Бахуса во всей красе. И как только наглости хватило в таком виде сесть за руль!
        «Про таких-то субчиков и снимает передачу „Дорожный патруль“,  - с досадой подумала Лина,  - хорошо еще, что на этих колдобинах не разгонишься, а то сбил бы и не вздрогнул. Или удрал бы, не оказав помощи».
        - Безобразие! Облил грязью и даже не извинился!  - продолжала она кипятиться.
        - Облил грязью! Да я чуть в столб не врезался, когда вы из кустов выскочили! Гуляли бы лучше, мадам, по дорожкам барской усадьбы, зачем кидаться под мою раздолбанную машину?  - набросился на нее водила. Его голос неожиданно показался Лине приятным - иногда встречаются и среди пьяниц такие «мужчинские мужчины» с отрицательным обаянием - вроде мужественных героев Бельмондо или Депардье.
        «Да что это я!  - очнулась Лина.  - Сравнить это чудовище с брутальными французами! Да он, кроме футбола, по телику ничего не смотрит, а уж актеров французских точно не знает».
        Вслух она сказала:
        - Не очень-то вы вежливы с дамой.
        - Отработай, дорогуша, как я, две смены, тогда будешь морали читать,  - не унимался незнакомец, хамовато переходя на «ты».
        «Да с кем это я тут спорю! С деревенским пьяницей! С маргиналом!» - опомнилась Лина.
        Она резко развернулась посреди дороги и быстро пошла обратно.
        «Зачем с алкашом связываться? Все равно что читать мораль девушке легкого поведения. Ну и ну! Вот и прогулялась… „Куда бежишь, тропинка милая, куда с собой меня зовешь?“ Да он по-своему прав, этот Спиноза! И впрямь лучше сидеть за высоким забором на даче у Викентия и не рыпаться. Там хоть никто не нахамит. А этому озлобленному гастарбайтеру только дай поскандалить,  - подумала она с неприязнью.  - Небось с похмелья еле пилит на своей разбитой тачке, хозяин опять с зарплатой кинул, трубы горят, подлечиться не на что, вот и хамит. Еще, чего доброго, подаст назад, выскочит из машины и огреет по темечку монтировкой».
        Чувство самосохранения пересилило гнев. Да и жалко ей вдруг стало этого незадачливого «гостя Московской области». В любом случае ему хуже сейчас, чем ей. Лина, в душе презирая себя за интеллигентское добросердечие, резко остановилась, затем сделала несколько шагов обратно. А потом и вовсе широко, как в рекламе зубной пасты, улыбнулась и сказала как можно приветливей:
        - Эй, господин! То есть товарищ! Нате, возьмите на поправку.
        Она достала мятую сотню, которую случайно нащупала в кармане брюк, и как можно ласковее, стараясь не снимать с лица «американскую» улыбку, протянула купюру незнакомцу.
        - Да вы, мадам, там у себя, в домике на горке, совсем от жизни оторвались,  - неожиданно расхохотался мужчина,  - за такую денежку нынче и сок-то не всякий купишь! Спросили бы у прислуги, если цен не знаете. Оставьте, мадам, вашу бумажку себе на шоколадку, а еще лучше - яблочек на станции купите, а то вы бледная какая-то. Гемоглобина, похоже, в крови мало. Это я вам как врач говорю.
        Он резко газанул и, подняв столб пыли, покатил по деревне.
        Лина застыла посередине дороги, как в игре «замри». Она кипела от гнева. «Врач»! Еще бы сказал «профессор»! Врун и пьяница! Эти заезжие гастарбайтеры слишком многое себе позволяют! Сотни ему, видите ли, мало! Зажрался! «Бледная!» Зато глаза не красные, как у некоторых. Правильно в женских журналах пишут, приличных мужчин пора заносить в Красную книгу. Зато остальных - как бездомных собак в Москве. Стоит зазеваться, как такой «врач» привяжется. Все они, пока тут работают, мечтают поселиться у временной «женушки». Жить на всем готовом, а семье деньги посылать. Таких в каждой подмосковной деревне сейчас больше, чем местных жителей.
        Лина едва не заплакала. И настроение, и белые брюки были безнадежно испорчены. Постояв секунду посреди дороги, она, словно очнувшись, повернула назад, в «барскую усадьбу». Пить чай с тортом, толстеть и утешаться. Не зря пишут, что сладкое для женщин - мощный антидепрессант. Вроде водки для мужчин… А может, потом стоит сесть за компьютер и описать эту встречу? Сочинительство обычно примиряет с жизненными неприятностями не хуже валерьянки. И Лина, развеселившись от этой мысли, прибавила шаг…
        День прошел в необременительных дачных хлопотах. Серафима стремительно становилась в доме своей, к вечеру все дачники обращались к ней дружелюбно-насмешливо, словно она жила здесь всегда. Даже Викентий Модестович неожиданно для всех сократил по отношению к Серафиме дистанцию, которую обычно держал с малознакомыми людьми. И внезапно попросил толковую девушку помочь привести в порядок мемуары, которые писались патриархом уже не первый год. Вскоре Викентий и Серафима устроились в беседке работать над рукописью.
        Ночь опускалась на землю по-летнему неторопливо, роскошно, словно в большом концертном зале медленно гасили свет. Солнце степенно, как Викентий Модестович в кресло, садилось за лес, над которым самолеты разрезали багровые облака. Люся и Лина оторвались от домашних дел, чтобы полюбоваться сельским пейзажем в багровых тонах.
        - Если бы не аэропорт, мы бы здесь оглохли от тишины,  - виновато улыбнулась Люся, словно лично разрешала взлет воздушным лайнерам в Домодедове.  - Представляешь, по нашей улице вообще никто ночью не ездит и не ходит. Разве что бродячая собака залает за забором. А наши собственные мохнатые сторожа в ответ даже ухом не поведут. Более спокойную жизнь трудно себе представить. Особенно в наше время. Иногда я даже скучаю без городской суеты и прошу Дениса свозить меня в круглосуточный магазин. Или на концерт в Москву. Из-за его сумасшедшей работы успеваем лишь на концерты для полуночников. К счастью, у нас теперь есть и такие, в десять вечера начинаются. В общем, стараюсь окончательно не одичать здесь «на хуторе» и не отвыкнуть от людей.
        - Ну, скучать в такой большой семье - все равно что плакать в цирке,  - заявила Ангелина.  - Тут у тебя круглые сутки драмтеатр.  - Она скосила глаза на Викентия Модестовича и Серафиму.  - И балет.  - Ангелина подняла голову.
        На балконе второго этажа Катерина, упакованная в ярко-красные лосины и короткую майку, открывавшую плоский живот с колечком в пупке, делала серьезную гимнастическую разминку.
        - И опера,  - продолжала она. Из дома послышалось не очень трезвое, слегка фальшивое пение Гарика, Люсиного брата.
        - Да, ты права. В этом доме сошлись все жанры. И я счастлива. Никогда не смогла бы жить, как ты, одна в городской квартире,  - вздохнула Люся со счастливой улыбкой женщины, которая достигла всего, о чем мечтала. И Лина тоже вздохнула - о своей нескладной, но такой привычной, теплой и уютной, как любимая, хоть и поношенная, кофта, жизни, которую она ни за что не променяет на чужую, пусть даже самую красивую и комфортную.
        «Никогда не пытайся прожить чужую жизнь - все равно не получится»,  - вспомнила она совет давнего приятеля, нынче проживающего свою на другом континенте, и невольная зависть к подруге исчезла, растаяла, как вечерняя дымка над рекой.
        - Ладно, пошли пить чай,  - потянула ее за руку Люся.  - Там, на веранде, наверное, уже скучают отцовские «придворные дамы». Бедные Валерия и Марианна! История стара, как мир. Наш дачный донжуан бросил верных боевых подруг ради юной прелестницы. Живая иллюстрация к тому, что «все мужики сво…».
        Подружки захихикали, поежились от вечерней прохлады и поспешили в дом - греться.
        На веранде, выходящей огромными окнами в сад, расположились обе «фрейлины» Викентия Модестовича: Валерия и Марианна. Они пили чай, неодобрительно поглядывая в окно на своего ветреного приятеля. А тот, забыв о верных подружках, соловьем разливался перед юной красавицей. «Вакх и нимфа» уютно устроились в дачных креслах в беседке, не обращая внимания на саркастические взгляды. Безжалостное время, посеребрив патриарху усы и бороду, теперь, похоже, толкалось настойчивым бесом в ребро…
        Люся и Лина присоединились к брошенным подружкам патриарха.
        Валерия была энергичной дамой неопределенного возраста со стильной стрижкой а-ля «конкретный пацан». Сердечная подруга Викентия Модестовича кропотливо поддерживала культ патриарха в доме. В благородном деле восхищения Викентием Модестовичем с Валерией могла соперничать только подруга детства патриарха - Марианна Лаврентьевна. Дамы отлично дополняли друг друга. Валерия - кокетливая и подтянутая, фанатка диет, фитнеса и модных курортов, лет на десять моложе друга. Элегантная, хотя и слегка старомодно одетая Марианна Лаврентьевна была почти ровесницей «Викеши», которому, если смотреть правде в глаза, уже перевалило за семьдесят. Марианна не позволяла другу детства забыть о быстротекущем времени, они частенько предавались общим воспоминаниям и обсуждали запретные для Валерии темы - возраст, болезни и лекарства, вспоминали ушедших в мир иной друзей и родственников. Для душевного спокойствия и гармонии патриарх нуждался в обеих подругах и хандрил, когда какой-нибудь из них слишком долго не оказывалось рядом.
        Марианна слыла в семье пламенным и бескомпромиссным борцом за справедливость. Обитатели домика на горке, как называли в поселке особняк Викентия Модестовича, шептались, что старушке пошли бы комиссарская кожанка и красная косынка, а особенно - «товарищ маузер». Она беспощадно клеймила и разоблачала на домашних посиделках зарвавшихся политиков и олигархов, придумывала им всевозможные кары. Благообразная с виду пенсионерка, будь это в ее власти, с удовольствием ввела бы в употребление гильотину. Темные глаза пожилой дамы частенько вспыхивали каким-то особенным демоническим блеском. Катерина уверяла, что они способны светиться в темноте.
        - Ты, Марьяша, валькирия революции,  - частенько поддевал ее патриарх. Все знали: если на дачу приедет Марианна Лаврентьевна, общий разговор неизбежно перетечет в опасное политическое русло.
        Вот уж воистину - «короля играет свита»! В присутствии «придворных дам» никто из молодых не смел перебивать патриарха, все внимали ему с удвоенным почтением.
        В этот раз на «девичнике» солировала Валерия. Она недавно вернулась из очередного заграничного путешествия и спешила похвастаться новыми впечатлениями.
        - Представляете, в Шотландии почти в каждом уважающем себя замке имеется собственное привидение,  - авторитетно объявила она.  - А у тебя, Люсь, в доме все как-то слишком чисто, современно и правильно. Ни одного, даже самого плохонького привиденьица.
        - Подождите, Валерия,  - устало вздохнула Люся,  - всему свое время. Мы ведь недавно построили дом. Даже запах краски до конца не выветрился. Да и многовато нас тут: покажите мне то терпеливое привидение, которое выдержит такую толкотню. Вот когда шумная молодежь обзаведется семьями, уедет - глядь, какой-нибудь бездомный дух аэропорта возьмет и облюбует наш домик для житья. И будет иногда вылетать на прогулку через каминную трубу.
        - Терпеть не могу досужие бабские разговоры ни о чем,  - раздраженно вмешалась Марианна Лаврентьевна,  - что за чушь вы тут несете, девушки: привидения, духи… Еще домовых и вампиров вспомнили бы! Надо было лучше в школе учиться, милые дамы! Мир существует по законам физики, нравится вам это или нет! На войне за умы я согласна даже погибнуть,  - неожиданно тихо сказала Марианна и посмотрела на собеседниц с чувством превосходства.  - Все эти экстрасенсы, телепаты и астрологи - мои личные враги. А те, кто верит в их бредни, извините, нуждаются в консультации психиатра. Впрочем, и попов я отношу к той же категории. Морочат народу голову с явной выгодой для себя.
        - Господи, прости ее, ибо не ведает, что говорит!  - прошептала Валерия и, незаметно перекрестившись, дотронулась до нательного крестика.
        - А я не верю в привидения. Я просто знаю, что они существуют, и все тут!  - решительно объявила Ангелина.  - Сколько раз своими глазами видела призраков в богатых загородных домах. И солидных вампиров, и их молоденьких панночек…
        - Вот-вот! И в городе - то же самое.  - Катя закончила тренировку на лоджии и впорхнула в столовую с полотенцем через плечо.  - Как только одинокая девушка выйдет вечерком прогуляться, ей обязательно встретится парочка надоедливых призраков.
        - А мужчинам порой кружат голову юные вилиссы,  - тонко намекнула Валерия на знаменитую сцену из балета «Жизель». Все проследили за ее взглядом (Валерия по-прежнему смотрела в окно на Викентия и Серафиму) и невольно улыбнулись. Цветущая Серафима никак не походила на повелительницу царства теней.
        - Кстати, а где наш Викентий Модестович?  - нарочито равнодушно спросила Марианна.
        Дамы пожали плечами и уставились друг на дружку. Хотя и та и другая давно поглядывали в сад, где полным ходом шел «семинар восхищения».
        - Читает в саду Серафиме свои мемуары,  - первой отозвалась Люся.
        - А ведь еще с утра наш Викентий жаловался на ломоту в суставах и боль в позвоночнике. Смотрите, сейчас он сидит в одной футболке и не мерзнет,  - недовольно проворчала Валерия, в очередной раз бросив гневный взгляд в окно.  - А Серафима эта тоже хороша. Вечер уже, прохладно, сыро, а она все щебечет со стариком в беседке. Знает ведь, что Викентий человек немолодой и не очень здоровый. Жаль, очень жаль, что нашему Стасику досталась такая вертихвостка.
        - Извини, Валерия, но твой кумир всегда был бабником,  - не без тайного удовольствия напомнила Марианна.  - Еще в школе менял девчонок, как модные тогда рубашки «бобочка» на шнуровке.
        - Ну, в школе - понятно,  - согласилась Валерия,  - бунт молодых гормонов. Но сейчас… Сосуды, больные ноги, печень…
        - Видите ли, Валерия Степановна, для этих дел печень - не самое главное,  - объявила с молодой прямотой Катерина.  - Лишь бы другой орган работал.
        - Катя, как тебе не стыдно!  - ужаснулась Марианна.  - Что ты такое говоришь! Да как у тебя язык…
        - Так вы же, Марианна Лаврентьевна, сами - за науку!  - удивилась Катерина.  - А по науке непорочное зачатие абсолютно невозможно.
        Марианна поджала губы и обиженно замолчала.
        - Ладно, уговорили, пойду в сад, разгоню этот семинар на свежем воздухе,  - заявила Люся.  - Отцу и впрямь давно пора в тепло.
        Викентий Модестович с видимой неохотой последовал за дочерью. Так заключенные бредут с прогулки обратно в камеру. Однако, взглянув в окно, Ангелина с изумлением заметила, что нынче «дед Викеша» идет по дорожке по-другому, чем прежде. Теперь он держал спину непривычно прямо, да еще и поддерживал под худой локоток непрерывно щебечущую Серафиму.
        - Чудны дела Твои, Господи,  - пробормотала она, с опаской взглянув на Марианну,  - прямо как в Библии: «Встань и иди!»
        - Никакого чуда, обычный выброс в кровь мужского гормона тестостерона,  - как на лекции, пояснила Марианна. Она, разумеется, тоже с интересом наблюдала сцену за окном, но выводы, как всегда, сделала сугубо материалистические.
        - Вот дед дает!  - восхитилась Катерина.  - Настоящий фанфарон, ну прям как наши престарелые кинозвезды! Того гляди, родит кого-нибудь к восьмидесяти! Во прикольно будет!
        Раздался звон посуды. Это Валерия, ожесточенно намывавшая тарелки, уронила одну из них на каменный пол.
        Ночь упала на дом, как темный платок на клетку с птицами, чтобы всего через пару часов растаять, сбросить плотную ткань под натиском первых робких солнечных лучей. Хозяйка привычно распихала гостей по комнатам, разнесла им постельное белье, и на даче воцарилась хрупкая тишина.
        Впрочем, абсолютной тишины в особняке не бывало никогда. Ночной дом жил, дышал, звучал со скрипом и присвистом, словно старая рассохшаяся фисгармония.
        Наверху мощно и сильно, как самая большая труба органа, храпел хозяин - Викентий Модестович. Его могучий львиный рык вырывался за стены дома и разносился далеко вокруг, словно во дворе остановился бродячий зверинец. В соседней комнате, нагрузившись пивом и впечатлениями от футбольного матча, одиноко храпел сорокалетний разведенный Гарик, сын патриарха.
        В пристройке спали в обнимку юные любовники - внук хозяина Стасик и его девушка Серафима. Молодое посапывание Стасика попадало в терцию с храпом его старших родственников. Казалось, что в ночной тишине играл маленький, но слаженный духовой оркестр.
        Возле супружеского ложа дочери патриарха Люси и ее мужа Дениса спал на коврике роскошный черный терьер Тимоша. Он храпел так же громко, как и сторож Василий, нагрузившийся пивом. Даже пожилой кот Мурзик громко и ритмично посапывал в своей корзинке, перебирая во сне лапами, словно продолжал преследовать мышь в сарае. Внучка патриарха Катерина под впечатлением дневных встреч и событий негромко разговаривала во сне, переворачивалась с боку на бок на скрипящей девичьей кровати. Да и гости, приехавшие на выходные, вносили свою лепту в дачную «Маленькую ночную серенаду».
        Только Ангелине не спалось. Она вспоминала нескладную жизнь, прежний дом, столько лет стоявший на этом месте, маму, которой давно не было на свете. Мама так любила приезжать сюда, в маленький летний домик, стоявший прежде на месте трехэтажного особняка. Обожала спускаться на закате к речке, спорить в саду с Марианной и Викентием, есть смородину прямо с куста, стоя ранним утром по колено в росистой траве.
        «Интересно, а там, где душа ее упокоилась… бывают ли в тех краях такие красивые рассветы и такие тихие прохладные вечера?» - вдруг подумала Ангелина и расплакалась.
        Внезапно темноту взорвал истошный крик.
        Ангелина, как была, в ночной рубашке, выскочила из комнаты. Нажала на выключатель. Свет ударил по глазам, только через несколько секунд она заметила чью-то тень. Женщина сбежала по ступенькам, едва не скатилась кубарем до первого этажа.
        На площадке возле лестницы испуганно жалась к стенке всклокоченная Марианна Лаврентьевна. Пожилая дама была в трогательной байковой пижаме - розовой, с алыми слониками - и в пушистых тапочках с хищными мордами зайчиков.
        - Я видела его,  - с трудом проговорила она.
        - Кого «его»?  - оторопела Ангелина.
        - Призрак!  - прошептала старушка.
        - Вы же в них не верите,  - не удержалась Лина от ехидства.
        - Но он был так… так похож на привидение!  - не очень уверенно оправдывалась Марианна, потихоньку приходя в себя.  - Какой-то такой… полупрозрачный. Просто молчал и задумчиво стоял в дверном проеме!
        - А как он выглядел?  - продолжала Ангелина расследование.
        «Вот уж глупости, наверняка этот „кто-то“ вполне земной, из плоти и крови»,  - подумала она и окончательно решила докопаться до истины.
        - Ну, такой длинный и тощий,  - неохотно вспоминала Марианна.  - Постоял и исчез, словно растворился в темноте. Или растаял в воздухе.
        - Длинный, тощий, полупрозрачный… Так это же Денис! Мы его еще в школе «каланчой» дразнили,  - сообразила Ангелина.  - Его многие пугаются, потому что почти забыли, как он выглядит. Нет, это точно он! Наш доблестный трудяга Дэн, кормилец Люси и всей семьи. Ну, сгорает человек на работе. Бизнес плюс повышенное чувство ответственности. А все ворчат и ждут от него только денег. Обычное дело.
        - Ну, нет! Никому не позволю делать из меня сумасшедшую! Тем более тебе, Линка!  - завопила Марианна.  - У тебя в школе вообще была тройка по физике. Что я, Дениса не знаю? А этот тип буквально растаял в воздухе…
        - Растаял? Ну-ну,  - развеселилась Ангелина.  - Наверное, просто накинул черную куртку и вышел через подвал.
        - Через какой подвал?  - не поверила Марианна.
        - А разве вы не знали: Денис недавно сделал отдельный выход из дома через подвал,  - удивилась Лина.  - Давно пора! Люся раньше с таким трудом спускалась туда по крутой лестнице.
        - Ну, знаешь, эти твои вечные фантазии,  - не выдержала Марианна.  - С детства любила выдумывать небылицы. Неудивительно, что по ночам здесь не спишь, пишешь на компьютере всякую чушь.
        - Чушь?  - возмутилась Лина.  - Вы что, залезали в мой ноутбук? Да кто вам разрешил! Он же так и называется: «пер-со-наль-ный компьютер!»
        - Очень надо время на глупости тратить,  - пожала плечами старушка. Я и так знаю: кроме дешевой беллетристики, ты ничего накропать не способна. А подобную чушь я не читаю.
        - Дамы, какого черта вы не спите в два часа ночи? А потом будете сплетничать, что позабыли, как я выгляжу,  - вдруг раздался рядом ворчливый басок.  - Еще бы! У меня, в отличие от вас, день начинается в семь утра и заканчивается за полночь.
        И перед собеседницами явился муж Люси Денис. Он и вправду был в черной куртке. Раздраженный, как обычно, из-за вечного недосыпа, финансовых проблем и переутомления. Выглядел он, признаться, не очень: синяки под глазами, всклокоченные темные волосы с легкой проседью.
        Ангелина застеснялась ночной рубашки, сорвала с вешалки чей-то, первый попавшийся под руку, плащ, накинула его на плечи. Из кармана выкатился и запрыгал по ступенькам, ведущим в подвал, какой-то то ли флакон, то ли пузырек. Лина пожала плечами, догнала «беглеца» и сунула обратно. А заодно подумала: «Ну и плащ - здоровущий какой! Наверное, Олесин. У нее одной в этом доме такие пышные формы… Наверное, видок у меня еще тот! Пора восвояси сматываться».
        - Денис, так это и вправду были вы?  - продолжала не верить своим глазам Марианна.  - А куда же вы исчезли несколько минут назад?
        - В подвал,  - неохотно признался Денис.  - Разбирал деловые бумаги, чтобы никому не мешать. Готовил пакет документов к завтрашним переговорам. А что? Нельзя?
        - Главное, что все объяснилось, слава тебе господи, а то ваше исчезновение едва не поколебало мое материалистическое мировоззрение,  - обрадовалась пожилая дама.
        - Странно слышать из ваших уст, Марианна Лаврентьевна, благодарность Богу,  - ухмыльнулась Ангелина.
        - Ну, это я так, Лин, к слову,  - смутилась Марианна.  - Ты же знаешь, я верю только в науку и в здравый смысл.
        - Золотые слова,  - одобрил Денис, сладко зевая и потягиваясь.  - Здравый смысл как раз подсказывает привидению, что ему пора спать. Я как падаю на подушку - так сразу отрубаюсь. Бессонница - болезнь бездельников. Спокойной ночи, дамы!
        Раскланявшись, все трое разошлись по комнатам, и в домике на горке наконец воцарилась хрупкая тишина.
        Утром Лина проснулась необычно рано. Свежий воздух был чистым и прозрачным, как ее ночной сон о маме. Во сне мама уплывала в море, в котором плескались лучи солнца, все дальше и дальше к горизонту, как она любила в молодости, пока, наконец, совсем не скрылась из вида.
        Ангелина вышла в сад и застыла, пораженная красотой пробуждавшегося дня. Возле дома горели на солнце всеми оттенками желтого и оранжевого настурции, дальше, на клумбе, радовали глаз переливами сиреневого и лилового гигантские петуньи, а в глубине сада, страстно и безответно обнимая холодную стену гаража, сверкала росинками алая плетистая роза.
        «Как все хорошо и правильно устроено в природе!  - подумала Лина.  - Утро тихое, как в детстве, в мире разлиты тишина и покой, все вокруг замерло в ожидании роскошного жаркого дня. Здесь, на природе, забываешь, что рядом, в шумном огромном городе, все не так ясно и безоблачно. Всего в тридцати километрах отсюда жизнь полна суеты, стрессов и подлинных, а не выдуманных Валерией опасностей…»
        Лина не единственная в доме поднялась рано. У калитки раздался радостный лай, и на участок вбежал довольный, мокрый от росы Тимоша. За псом на поводке тащился Денис, казалось еще больше отощавший за ночь. Щеки и глаза хозяина ввалились, футболка на нем трепыхалась от ветра, как флаг на здании сельской администрации.
        - Лин, доброе утро!  - обрадовался встрече Денис.  - Утро-то и впрямь какое! Петь хочется!
        - Вот-вот, «проснись и пой»!  - обрадовалась Лина.  - Может, ты хоть в честь воскресенья дома останешься? На дальнюю речку нас с Люськой свозишь, в лес за грибами сходим…
        - Не получится,  - помрачнел Денис.  - Надо, понимаешь, опять на работу. С бумагами разобраться, договора еще раз прочитать, то-сё…
        - Ладно, «то-сё», иди в душ, а я тебе пока кофе сварю,  - проворчала Лина,  - Люся и Олеся, наверное, еще спят.
        Пышнотелая красавица украинка Олеся, помогавшая Люсе по хозяйству, пару лет назад приехала с мужем Василием из Приднестровья в Москву на заработки и «по цепочке» рекомендаций и звонков попала в дом Викентия Модестовича. Василий тоже устроился в этот дом сторожем. Еще он ухаживал за садом и делал небольшой ремонт, который постоянно требуется в любом загородном доме. Когда семейная пара поселилась в пристройке, Люся вздохнула с облегчением. Многолетнему домашнему рабству пришел конец. Большая семья, дом и сад прежде без остатка забирали все время - так жестокие подростки отбирают деньги у первоклашки. Зато теперь Люся почувствовала себя почти бизнес-леди, точнее - топ-менеджером собственной семьи. И хотя многое по-прежнему делала сама, не решаясь передоверить помощникам, ночью уже не падала на кровать без сил. Даже стала находить время для рукоделия. И все потому, что с домработницей Людмиле Викентьевне повезло. Лучшую помощницу, чем Олеся, и представить себе было невозможно. Цветущая брюнетка была без преувеличения «академиком домашних наук». Прекрасно готовила, экономно вела хозяйство, быстро и
толково наводила порядок в доме. А еще разбиралась в садово-огородных делах не хуже любого агронома. Словом, вскоре Олеся стала незаменимой помощницей Люси во всех хозяйственных делах. Единственным минусом была ее невероятная болтливость. На каждый случай из жизни у Олеси была заготовлена собственная история, как у бравого солдата Швейка. До Люси она успела поработать во многих богатых домах и разбиралась в жизни столичного бомонда не хуже репортера светской хроники.
        - А вот еще был случай год назад… Меня тогда нанимал в домработницы… Ни за что не поверите кто: один известный трансвестит, прости господи,  - затевала Олеся очередной «сенсационный» рассказ. Обитатели дома давно знали байки Олеси наизусть и норовили улизнуть под благовидным предлогом.
        Семейная пара давно чувствовала себя в доме не прислугой, а кем-то вроде дальних провинциальных родственников. Обычно Олеся вставала раньше всех, но нынешним утром лукавый бог сновидений Морфей, предусмотрительно усыпив мужа, долго не выпускал ее пышное тело из своих сладких объятий.
        Зато в доме пробудилась другая ранняя пташка.
        Серафима стояла на освещенном солнцем крыльце, утренние лучи просвечивали сквозь ее легкий белый сарафан, обрисовывая прелестную фигурку, а роскошные волосы отливали золотыми бликами. Девушка широко и счастливо улыбалась сразу всем: Денису, Лине, радостно тявкнувшему при ее появлении Тимоше, новому ясному дню.
        - Не беспокойтесь, Ангелина Викторовна,  - прощебетала она Лине с крыльца.  - В столовой я уже накрыла к завтраку, а кофе Денису Петровичу сварю чуть позже, чтобы не остыл. Денис Петрович скоро уедет, и тогда мы с вами, тетя Лина, не спеша, со вкусом позавтракаем. Угу?  - по-детски обезоруживающе улыбнулась Сима.  - Как насчет манной каши с малиной? Только что собрала кружку ягод к завтраку. Или, может, предпочитаете оладьи из кабачков?
        «Вот это да! Такая молодая - и уже отличная хозяйка,  - умилилась Лина,  - повезло же оболтусу Стасику».
        - Таким парням, как наш Стасик, всегда достаются самые лучшие девушки,  - с легкой досадой пробормотал Денис, словно подслушав мысли Ангелины, и отправился в дом. А Лина задержалась на пороге, чтобы еще минутку полюбоваться юным радостным существом, так гармонично вписавшимся в этот светлый утренний мир, пока еще не замутненный проблемами и хозяйственными хлопотами.
        «Картина „Весна“ Боттичелли»,  - подумала она и, стесняясь глупых сентиментальных слез, подступивших к глазам, развернулась, чтобы пощипать красной смородины прямо с куста.
        Однако вскоре выяснилось, что не одна Лина любовалась юностью и красотой девушки.
        - Прости, небесное созданье, что я нарушил твой покой.  - Красивый баритон разлился с балкона, вплетаясь в гармонию раннего утра. Это Викентий Модестович вторил «Пиковой даме», доносившейся из его комнаты. Он надеялся, что «небесное созданье» наконец поднимет прекрасные очи и улыбнется и ему. Но Серафима, эта легкая юная ласточка, не обращала никакого внимания на пожилого соловья. Она стояла, слегка подняв руки, словно хотела обнять всех сразу: утро, солнце, Лину и весь мир вокруг.
        Ангелина, напротив, задрала голову и удивленно спросила:
        - А вас, дорогой Викентий Модестович, что заставило пробудиться в столь ранний час?
        - Работа, Линочка, работа. Нас с Серафимой ждет новая глава мемуаров. Вечером мы так мало успели. Из-за этих наших ощипанных куриц. Расквохтались: «Ах, твой ревматизм, ох, твой радикулит…» Тьфу!
        - Конечно, поработаем, дорогой Викентий Модестович. Только чуть позже, после завтрака,  - уточнила Серафима ангельским голоском. Она наконец подняла прекрасные зеленые глаза к балкону и звонко рассмеялась. Наверху, опираясь о перила, словно какой-нибудь граф или барон на старинной картине, возвышался патриарх. Викентий Модестович встретился с девушкой глазами и приосанился.
        - Давай поторопимся,  - попросил он Серафиму,  - нам сегодня предстоит отредактировать целых две главы.
        - А вам, Викентий Модестович, нельзя нарушать режим питания. Сами знаете, не маленький,  - строго напомнила Серафима.  - Я вот только Дениса Петровича накормлю, он, как всегда, на службу торопится, а потом и вы с Ангелиной Викторовной подтягивайтесь в кухню. Признаться, я и сама проголодалась. От здешнего воздуха такой аппетит, нет - аппетитище разыгрался! Кажется, проглотила бы весь этот сад, лес и речкой запила. Ой, у меня мобильник звонит!
        Серафима, взмахнув белоснежным подолом сарафана, как бабочка крылышками, упорхнула в дом.
        Викентий нежно улыбнулся девушке. Такие свежесть и восторг исходили от этого юного прекрасного создания - хоть на обложку журнала «Здоровье» помещай ее портрет…
        «Да, кстати, надо бы поснимать Симу. Похоже, камера ее любит…» - подумал он с азартом фотографа-любителя и сделал запись в планах на день, которые набрасывал всегда, независимо от времени года и дня недели.
        - Вы, Викентий Модестович, совсем забросили прежних дам,  - не без ехидства напомнила Лина патриарху,  - еще бы: у вас теперь новое увлечение…
        - У нас работа,  - строго одернул Викентий.  - А ты мала еще мне указывать.  - Он едва сдержался, чтобы не сказать «соплюшка», как когда-то в детстве.
        Лина вспомнила, что впервые увидела патриарха, когда училась в первом классе, и не сдержала улыбки. Пока жив Викентий Модестович, она будет чувствовать себя вечной «соплюшкой». Причем с удовольствием.
        Викентий и Лина все еще продолжали необременительную утреннюю пикировку, когда из дома вышел довольный Денис. Он сиял так, словно его накормили не домашним завтраком на скорую руку, а королевским обедом в Виндзорском замке.
        - Хорошо, что в доме появилась молодая хозяйка, теперь Люсе, да и Олесе полегче будет,  - крикнул он с порога и, потрепав Тимошу по холке, отправился пружинистой походкой к своему бумеру.
        Едва машина Дениса скрылась из вида, Викентий Модестович и Лина, словно детишки в летнем лагере отдыха, послушно потянулись в столовую.
        Стол был изящно сервирован к завтраку. Нет, сервирован - слишком слабо сказано. Стол словно сошел со страниц глянцевого журнала по дизайну. Букет мраморно-белых, только что срезанных колокольчиков красовался на кремовой скатерти посреди светло-бежевой посуды, обнаруженной Серафимой в серванте. Со второго этажа по-прежнему доносились тревожно-прекрасные звуки «Пиковой дамы»: Викентий Модестович включал музыку в комнате по своему настроению - независимо от распорядка дня и желания других домочадцев. Однако обитатели дома не спешили просыпаться. Решив никого не будить, они уселись завтракать втроем: Викентий, Ангелина и Серафима. Лина внезапно подумала: давненько Викентий Модестович не ел с таким аппетитом. В последнее время старик все чаще капризничал, брезгливо заглядывал в тарелку, требовал себе чего-нибудь особенного, вкусненького, мучил придирками домработницу. А тут уплетал обычную манную кашу за обе щеки, словно подросток после спортивной тренировки.
        «Чудеса!» - привычно изумилась она, подкладывая в кашу свежую малину. Раннее летнее утро вновь показалось ей прекрасным.
        Серафима поставила белый кофейник на поднос и плавно направилась к ним, словно сошла с картины Лиотара «Шоколадница». Девушка в белом сарафане, с молочно-белой кожей, свежая, как летнее утро, подавала им кофе. От этой будничной дачной сценки на душе стало особенно тепло и спокойно. Лина решила, что уже ничто не сможет испортить очарование этого утра. Главное, сохранить в душе, не расплескать, как воду из целебного источника, редкое ощущение покоя и радости до самого воскресного вечера. До новой, суетной и напряженной московской жизни.
        Вскоре дом окончательно проснулся, ожил, начал дышать, расправлять занемевшие за ночь части большого каменного тела, заговорил на разные голоса.
        В кухню торопливо вошла заспанная Олеся, пытаясь изобразить запоздалое усердие. Потом появилась Люся, растрепанная, слегка растерянная из-за того, что кто-то встал в доме раньше ее. А вскоре ее великовозрастный братец Гарик, сонно потягиваясь и почесываясь, заглянул на кухню и с удовольствием втянул носом воздух, пропитавшийся ароматами домашнего завтрака.
        - Ага, в кои-то веки в нашем доме запахло вкусненьким!  - заявил он, явно дразня Олесю. И, подмигнув Серафиме, игриво объявил: - Так-так, эксплуатируем детский труд, господа домочадцы?
        - Напротив, Серафима сама любезно вызвалась за нами ухаживать,  - гордо объявил Викентий Модестович. Всем своим надменным видом он дал понять, что «за нами» сказано только из вежливости. Мол, на самом деле Серафима кормит только его, а остальные - просто примазавшиеся.
        - А где же Стасик?  - по-матерински ревниво поинтересовалась Люся.
        - Спит, наверное,  - легкомысленно пожала плечами девушка.  - Он же типичная сова.
        - Эй, кто тут сова?  - раздался у дверей молодой басок. И в кухню ворвался Стасик с букетиком земляники в руках. Он протянул Серафиме ягоды и просиял: - Это тебе. Собрал после утренней пробежки.
        - Угости маму,  - дипломатично предложила Серафима.
        - Знаешь, если в этом доме всех угощать, и килограмма не хватит, а эти ягоды я для тебя собирал. Между прочим, встал чуть свет, пол-леса обегал, ягодную полянку искал,  - слегка обиделся Стасик.
        Серафима потрепала его по голове, как маленького, и, очаровательно улыбнувшись, принялась срывать пухлыми, почти детскими губами сочные ягоды. Она ела медленно, старалась, чтобы капли красного сока не попали на белоснежный сарафан. Внезапно девушка почувствовала на себе восхищенные взгляды всех, кто собрался в кухне. Она прошлась по комнате волнующей походкой молодой Софи Лорен, облокотилась о край стола, медленно обвела внимательным взглядом собравшихся. И вновь подарила каждому свою особенную улыбку. Все в ответ заулыбались. Похоже, девушка со вкусом и удовольствием пользовалась властью, какую дают молодость и красота. И между прочим, правильно делала: срок действия этого оружия до обидного краток…
        - Викентий Модестович,  - обернулась Серафима к главе семьи, патриарх невольно приосанился.  - По-моему, мы с вами уже позавтракали. Так что не будем тянуть время. Нас ждет большая работа, многие главы еще сырые. Идемте же скорее в сад!
        Викентий Модестович с готовностью вскочил с места и, выпрямив спину, послушно засеменил за Серафимой.
        Викентий Модестович с юности увлекался фотографией и был типичным «фоточайником»-энтузиастом. Домашние давно выучили жемчужины его фототеки наизусть и все чаще старались увильнуть от просмотра семейных альбомов. Зато в Серафиме патриарх нашел благодарного зрителя и слушателя. Девушка с удовольствием изучала все ответвления раскидистого семейного древа, с интересом рассматривала черно-белые детские снимки Люси и Гарика, фотографии покойной жены Викентия Модестовича середины прошлого века и не уставала делать комплименты фотографу. Ракурс, композиция, свет - все вызывало бурное восхищение.
        - Похоже, скоро дед даст Серафиме почитать мемуары,  - шепнула Люся Ангелине в саду.  - Она стремительно вошла, нет - вбежала!  - к нему в доверие. Между прочим, подобная честь выпадает не каждому в этом доме.
        - Умная, похоже, у Стасика девушка,  - задумчиво отозвалась Ангелина, собирая черную смородину в большую плетеную корзинку.  - Сима начала завоевание семьи с самого заковыристого родственника. Найти ключик к патриарху - это не с Гариком пококетничать и не с Катюшкой похихикать. Тут и кротость, и ум, и умение слушать и восхищаться, да вообще много чего нужно. Да, Люсь, повезло тебе с будущей невесткой. Девочка не так проста, как кажется.
        - Я же говорила тебе, что на эти темы давно не заморачиваюсь.  - Люся съела самую крупную ягоду и, вытерев тыльной стороной ладони губы, устало провела рукой по лбу. На коже остались темно-красные полосы. Господи, как похоже на кровь… Лина вздрогнула и, достав платок, вытерла подруге лоб.
        - У Стасика девушки меняются, как… как цветы на моих клумбах. Интересно, сколько эта красавица выдержит?  - словно размышляя вслух, спросила Люся.
        - Серафима так же похожа на его прежних подружек, как твоя любимая шоколадная лилия вон на тот лопух у сарая,  - возразила Лина. И добавила: - Стасик будет полным идиотом, если упустит такую девушку.
        - Не упустит,  - вздохнула Люся.  - Сама уйдет. Стасик тот еще фрукт…
        - Думаю, теперь он резко поумнеет.  - Лина невольно улыбнулась тому, что увидела.
        Из дома появилась Серафима с пластмассовым креслом в руках, за ней величаво следовал патриарх с пухлой синей папкой под мышкой.
        - А вы не могли бы еще раз прочитать ту главу, в которой пишете об отношениях поколений?  - попросила Серафима партиарха.  - Там столько мудрых, оригинальных мыслей о воспитании и о детях.
        - О каких еще детях?  - недовольно спросил Викентий Модестович. Он никогда не страдал особым чадолюбием.
        - Что значит - о каких?  - оторопела Серафима.  - О ваших. О Людмиле Викентьевне. Об Игоре Викентьевиче.
        - А, ну да, ну да…  - нехотя согласился патриарх. Он-то надеялся зачитать юной восторженной слушательнице совсем другое место из мемуаров. Тайно мечтал блеснуть оригинальными мыслями и философскими парадоксами. Но пришлось подчиниться.
        - Ну хорошо, слушай. Хотя это не самое сильное место в рукописи. «В тот год Люська отчаянно мечтала о собаке. Она постоянно таскала на веревке старый носок, укладывала его спать, гладила, заставляла „служить“, брала на прогулку. И мы с матерью сдались. Так в нашем доме появился крошечный щенок эрдельтерьера - всеобщая любимица Дэзи. Никогда прежде я не поверил бы, что собака может стать полноправным членом семьи».
        - Как повезло Людмиле Викентьевне,  - вздохнула Серафима.  - Я тоже всегда мечтала о собаке, но мама даже мысли такой не допускала. А теперь, пожалуйста, прочтите то место, где вы пишете про Гарика и его велосипед.
        Патриарх расцвел от похвалы, покорно нашел в рукописи нужное место и начал читать ровным глуховатым голосом:
        - «Однажды Гарик упросил меня купить велосипед. Это был „Орленок“, предел тогдашних мечтаний школьников. Сын назвал его „Орлик“, поставил в детской возле своей кровати, а ночью мы услышали ужасный грохот. Велосипед свалился на пол и разбудил весь дом, когда Гарик отправился по малой нужде. Пришлось выселить двухколесного друга из комнаты, невзирая на слезы сына».
        - Как точно вы передали детскую психологию! У вас, безусловно, яркий писательский дар,  - польстила Серафима.  - Так и представляешь себе маленького Игоря Викентьевича, спящего чуть ли не в обнимку с огромным велосипедом… А у моей мамы вечно не хватало денег на самое необходимое, не то что на велик,  - тихо, словно через силу, призналась она.
        И Викентий Модестович, внезапно ощутив классовую неловкость, поспешил перевести разговор на другую, отвлеченную тему. Вскоре Серафима уже хохотала как сумасшедшая, слушая изрядно пронафталиненные семейные истории в пересказе наблюдательного, язвительного мемуариста.
        Со вчерашнего дня, а точнее, с появлением в доме Серафимы Викентий Модестович и вправду словно помолодел лет на двадцать. Из шкафа были извлечены английский вельветовый пиджак шоколадного цвета и парадные бежевые брюки, а клетчатый плед, которым он прежде укутывал ноги, поспешно задвинули в самый дальний угол. Французская туалетная вода, несколько лет пылившаяся в серванте, внезапно поселилась на полочке в ванной. Нет, разумеется, Викентий Модестович был человеком здравого ума и не допускал даже мысли о том, что может увести у молодого симпатичного внука юную красавицу. И все же… Разговаривать с очаровательными девушками не считалось предосудительным даже во времена инквизиции. Тем более если красавица оказалась не глупа и сама записалась в собеседницы. Вот и отлично! В кои-то веки среди равнодушных и, скажем прямо, недалеких домочадцев появилась внимательная слушательница. Валерии и Марианне вечно некогда, у них полно дел в городе, а Серафима, кажется, поселилась в доме надолго и не прочь помочь уставшему от жизни творцу привести в порядок его записи…
        Серафима и вправду охотно болтала с «дедом Викешей», подробно расспрашивая его о семье, о детях - Люсе и Гарике, сочувственно выслушивала жалобы на бестолкового сторожа Василия и его шумную жену Олесю. У той вечно случались какие-нибудь необыкновенные истории, разраставшиеся в ее изложении в длинные устные новеллы. Причем Олеся всегда завершала рассказ не шибко оригинальной моралью. А истории были достойны криминальной хроники. То ее прямо на деревенской улице пытался затащить в машину какой-то кавказец, загипнотизированный пышными малороссийскими формами. То воришки срывали в метро сумку с мобильником и деньгами. То ее «разводили» на жалость нищие, которых она потом видела во вполне цивильных одеждах и даже однажды - в приличной машине. Рассказывая об этом, патриарх буквально кипел от негодования: нет, ну как можно быть такой растяпой! Не девочка ведь! Тетка здоровая! Серафима слушала жалобы Викентия не перебивая, зеленые глаза ее лучились вниманием и сочувствием, пухлые детские губы расплывались в обворожительной улыбке.
        - Ну, Сим, у тебя и терпение!  - удивлялся Стасик, безуспешно пытаясь увести возлюбленную.  - Сколько можно мусолить эти занудные семейные истории? Помяни мое слово, скоро дед заставит тебя слушать с ним оперы и читать его скучнейшие статьи о кино.
        - Не устаю удивляться, что ты нашла в нашем Стасике!  - проворчал Викентий Модестович, когда тот, с досадой махнув рукой, уже собирался отправиться в свою комнату.  - Мой внук - человек темный, я бы даже сказал - агрессивно невежественный,  - продолжал патриарх.  - Вот сейчас… Погоди, давай зададим ему самый простой вопрос. Стасик, кто написал оперу «Хованщина»?
        - Чайковский,  - невозмутимо буркнул Стасик.  - Кто же еще?
        - Мусоргский!  - тихонько поправила Серафима, словно извиняясь за невежество возлюбленного.
        - Молодец!  - возликовал патриарх, бывший страстным меломаном,  - я не ошибся в тебе, Серафима. Хочешь, как-нибудь в дождливый денек послушаем «Травиату» с Анной Нетребко?
        - Эй, дед, не отбивай мою девушку!  - шутливо толкнул Стасик в плечо Викентия Модестовича.  - Хорош пудрить Симке мозги!
        - Я же говорил, мой внук - не шибко умен,  - обиделся патриарх.  - Прости его, Серафима.
        - Пусть немножко поревнует, не повредит,  - усмехнулась девушка. И капризным жестом отбросила золотистые волосы со лба.
        Летний день не обманул ожиданий и стал достойным продолжением роскошного утра. Прозрачный воздух уплотнился, солнце принялось нещадно припекать, но в саду дышалось по-прежнему легко. Могучие лиственница и ель надежно защищали своими раскидистыми лапами уютную полянку от солнечных лучей. Обитатели большого загородного дома наконец позавтракали, окончательно проснулись и с удовольствием занялись необременительными воскресными делами. Викентий Модестович и Серафима решили, что в беседке будет слишком жарко, и расположились в креслах под деревьями. Стасик вытащил на балкон ноутбук и нырнул в беспроводной Интернет. Гарик, его бесшабашный дядюшка, принялся мастерить очередную этажерку под DVD-диски. Он давно понял: успех у женщин легче всего достигается под романтическую музыку. Марианна и Валерия, немолодые подруги патриарха, жарко споря о политике, отправились на прогулку в ближайший лесок. Домработница Олеся к полудню вспомнила, что она на службе, и занялась обедом. Ее муж, сторож Василий, стал всерьез подумывать, не отправиться ли в поселковый магазинчик за очередным саперави местного разлива.
Катерина принялась стричь заросшего Тимошу, устроившись на низенькой скамейке возле крыльца. А ее мать Люся вместе с подругой детства Ангелиной плюхнулись на деревянный топчан с полной миской только что собранной малины. Они вспоминали школьные годы, хохотали, как девчонки, любовались цветами в саду и впервые за два дня никуда не спешили.
        «Господи, сделай так, чтобы подольше не наступал понедельник!  - мысленно попросила Лина.  - Так редко удается притормозить в бесконечной гонке на выживание и от души побездельничать в кругу близких людей».
        Идиллию нарушил резкий звонок Люсиного мобильника.
        - Гражданка Тараканова? Людмила Викентьевна?  - спросили в трубке так бесцеремонно громко, что даже Лина расслышала неприятный голос с металлическими нотками. Обе женщины напряглись, догадались, что за официальным обращением «гражданка» ничего хорошего последовать не может.
        - Я вас слушаю,  - тихо сказала Люся.
        В трубке были слышны треск помех и гул автотрассы.
        - Что случилось? Вы кто?  - закричала Люся.
        - Дежурный инспектор ДПС Петренко,  - наконец вновь заскрежетала трубка металлическим голосом.  - Ваш супруг Денис Петрович Тараканов сегодня в 9.35 утра попал в автомобильную аварию.
        Пальцы Люси, сжимавшие трубку, внезапно побелели, загорелое лицо стало неестественно белым.
        - Он жив?  - быстро спросила Люся и задела рукой миску, стоявшую на коленях. Малина красными каплями рассыпалась в траву.
        - Не волнуйтесь. Вашему супругу повезло,  - продолжал голос в трубке. И вдруг, оставив официальный тон, добавил уже с человеческими нотками: - Удивительно повезло. Ваш муж, гражданка Тараканова, проявил преступную оплошность. Он уснул за рулем. Но сегодня, к счастью, воскресенье, ранним утром трасса была пустой. В итоге автомобиль марки БМВ модели Х5 Тараканова Дениса Петровича съехал в кювет и там перевернулся набок. Сработала подушка безопасности. От удара гражданин Тараканов проснулся и смог самостоятельно выбраться из автомобиля. Машина не взорвалась, однако восстановлению не подлежит. Гражданин Тараканов был направлен на медицинскую экспертизу. Алкоголь в его крови не обнаружен. Зато были найдены следы снотворного. Наверное, ваш супруг принял слишком большую дозу лекарства на ночь. В настоящее время Тараканов Денис Петрович находится в больнице недалеко от аэропорта Домодедово.
        - Что-то серьезное? Говорите сразу!  - потребовала Люся.
        - Да не волнуйтесь вы так, Людмила Викентьевна! Могло быть гораздо хуже. Но обошлось: всего несколько ушибов, легкое сотрясение мозга и последствия нервного шока. Как говорится, ваш супруг легко отделался. Врачи оставили его в больнице на несколько дней. Пускай подлечится, отдохнет, придет в себя. Ну, в общем, я все сказал. Извините, больше говорить не могу. До свидания.
        - Ну да,  - пробормотала Ангелина,  - конечно… Снотворное, как я сразу не догадалась! Он же столько работает! Даже в два часа ночи не спал, бумагами занимался. Понятно, принял лекарство, чтобы хоть ненадолго расслабиться и уснуть. Когда мы утром встретились, он и вправду был какой-то вялый, задумчивый. Наверное, снотворное подействовало. Индивидуальная реакция организма…
        Люся почти не слушала подругу. Она стойко держалась, пока говорила с инспектором, а выключив мобильник, как-то разом осела, обмякла, словно из нее вытащили железный стержень, сползла с топчана на землю и громко, взахлеб, разрыдалась.
        Идиллия летнего солнечного дня растворилась, словно ее и не было. Даже Викентий Модестович прекратил диктовать Серафиме бесконечные мемуары. Все кинулись к Люсе и принялись утешать ее. Даже Гарик встрепенулся, побежал в дом и принес сестре рюмочку коньяку.
        - На вот, выпей,  - потребовал он,  - а то отходняк не наступит.
        - Боюсь, наступит гораздо раньше, чем все вы думаете,  - пробормотала Люся,  - ох, чую, в этом доме меня скоро доведут до могилы…
        И все же несколько глотков крепкого напитка сделали свое дело: лицо женщины слегка порозовело, черты его, несколько секунд назад словно сведенные судорогой, смягчились, расслабились. Люся наконец осознала, что самое страшное позади. Она поправила растрепавшиеся пышные волосы, стряхнула хвоинки с юбки и встала, чтобы вновь приступить к командирским обязанностям. Так начальник штаба, пережив обстрел в блиндаже, встает, присыпанный землей и слегка контуженный грохотом боя. И тут же идет отдавать новые приказы личному составу.
        Домочадцы, как солдаты, пережившие бомбежку, тоже ожили, задвигались, стали жарко обсуждать случившееся.
        - Я всегда говорил, что работа без выходных до добра не доведет,  - подал голос Люсин брат Гарик. Он ввинтил последний шуруп в доску, оторвался от работы и назидательно объявил: - Мы работаем, чтобы жить, друзья мои, а не живем, чтобы работать. А Денис - наоборот. Каждый из нас от души наслаждается летним днем, природой, общением и своим законным выходным. А для Дэна все выходные дни - рабочие. Между прочим, трудиться в воскресенье - грех. Вот Господь и предупредил свояка: мол, не примешь к сведению - никакие деньги не спасут.
        - Ой, мамочки, да что же это делается?  - по-украински пронзительно заголосила Олеся. Она прибежала на общий шум из кухни с полотенцем в руках и с удовольствием вступила в общий разговор: - Говорите, Денис Петрович таблеток наглотался? Да в жисть не поверю! Хоть режьте! Всегда такой дисциплинированный, такой осмотрительный…  - Олеся выпучила глаза и продолжила шепотом: - Это кто-то его на трассе остановил, продал бутылку минералки и незаметно туда лекарство подсунул. Да, такое бывает, я в одном сериале видела,  - обиженно продолжила Олеся, заметив, что ее никто не слушает.
        - А я таким поворотом событий ничуть не удивлен,  - подал голос Викентий Модестович.  - Чего еще можно ожидать от злостного курильщика?
        - При чем тут это?  - не поняла Ангелина.
        - А при том!  - запальчиво продолжал Викентий Модестович.  - Сильный человек, друзья мои, обязан побороть тягу к легкому наркотику, коим является табак. Из-за этого опасного яда в организме происходят патологические изменения. Например, бессонница и кашель курильщика. Вот мой зять и не мог уже спать без снотворного. Теперь, надеюсь, возьмется за ум и бросит курить. Надо зажать волю в кулак - и неприятности тут же закончатся.
        Все признали доводы Викентия Модестовича довольно убедительными и стали возвращаться к делам.
        Да и сам патриарх вскоре потерял интерес к досадному, но мелкому (по сравнению с глобальными мировыми проблемами, которые занимали его в последнее время) происшествию, подозвал Серафиму, и они вновь уселись под деревьями работать над воспоминаниями.
        Люся раз за разом набирала мобильный номер мужа, однако равнодушный голос повторял, что абонент недоступен. Она махнула рукой и бросилась в дом - собирать вещи в больницу. Лина принялась механически подбирать рассыпанную в траве малину. Она складывала ягоды в миску по одной, зачем-то считала их и все никак не могла успокоиться.
        «Странно,  - думала она,  - Денис вроде бы, по словам Люси, никогда прежде не пользовался снотворным - раз. Обычно он встает очень рано и почти сразу садится за руль - это два. Как Люсин муж мог так глупо рисковать? А вот и третья ягодка».
        И Лина минута за минутой, час за часом принялась вспоминать события минувшего дня, ночи и последовавшего за ней безмятежного утра…
        «Зачем ему снотворное, если он прекрасно спит?» Ангелина вспомнила ночной разговор и поежилась. Где-то на краешке сознания появился стеклянный пузырек с лекарствами. Мелькнул и - снова изчез в памяти.
        «Где-то я его видела…  - мучительно вспоминала Лина.  - Но где?»
        Она продолжала вспоминать события последних суток. Многое теперь казалось странным. Вернее, очень странным.
        Люся ехала в больницу и, когда мысленно, а когда и вслух, подгоняла брата: «Быстрей, еще быстрей! Ну, Гарик, ну же, миленький, ну, давай, да рискни же, наконец! Да обгони же того придурка! Ну и что, что фура впереди! Авось проскочим! Жми!»
        Они тормознули у пятиэтажного унылого здания в центре районного городка с таким визгом тормозов, словно стартовали в автогонке. На скамеечке возле крыльца шло ежевечернее заседание «больничного клуба». Дамы в махровых халатах лузгали семечки и обсуждали палатные сплетни, а мужички в спортивных костюмах заговорщицки шептались, явно снаряжая гонца за «родимой».
        Люся с огромными пакетами и кошелками еле выкатилась из машины. Олеся постаралась, собрала Денису столько еды, что ее хватит на полотделения. Как будто они приехали спасать не жертву аварии, а дистрофика, умирающего от истощения! Люся не шла, почти бежала по больничному коридору, обращая внимание только на цифры на дверях палат. Пакеты больно били по ногам, но она, наверное, не вздрогнула бы, даже если бы сейчас ее ударили бейсбольной битой. Гарик послушно трусил в отделение за сестрой, не решаясь сказать ни слова, даже не пытаясь отнять пакеты. Он знал, что в такие минуты Люсю трогать нельзя, и в душе надеялся, что визит в больницу будет недолгим. Типичный одинокий мужчина, когда-то состоявший в браке, вечный «жених», зацикленный на собственном здоровье, спорте, постоянно меняющихся девушках и веселых компаниях, он по возможности старался избегать неприятных впечатлений. Быть молодым - непростой труд… Для плейбоя не существуют болезни, смерть и прочие грустные вещи. Чтобы нравиться молоденьким девушкам и менять их как перчатки, надо быть бодрым и позитивным. Как телеведущий Дмитрий Дибров. У мачо
нет возраста. Какого черта Люська притащила его в эту ужасную провинциальную больницу…
        - Вот сюда, пожалуйста,  - предложила пройти медсестра,  - это палата Дениса Петровича. Наш, так сказать, местный люкс. Уж извините, ничего лучше у нас нет…
        Медсестра распахнула дверь, и троица застыла на пороге. Аккуратно застеленная кровать была пуста.
        Прошло уже часа четыре, а Люся все еще не вернулась. Лина вздрогнула. Над домом и садом внезапно грянула древняя горская мелодия. Словно вокруг были горы Кавказа, а не среднерусская равнина с полем и лесом. Это Викентий Модестович решил разрядить обстановку и поставил в мансарде любимый диск. Грузинские мужские хоры были его слабостью. Как все, что долетало к нему с «холмов Грузии». Викентий Модестович всегда слыл в богемных кругах грузинофилом.
        «Пускай политики выясняют отношения,  - словно говорил он своим увлечением,  - а я как любил Грузию, так и останусь в этом вопросе однолюбом». И продолжал еще сильнее восхищаться всем, что обожал и прежде: грузинским вином, архитектурой древних тбилисских храмов, клеенками Пиросмани, старинными кинжалами с чеканными ножнами, тяжелыми украшениями грузинских женщин, острой грузинской кухней, огненной лезгинкой - да всего не перечислить! Он обожал Тамару Гвердцители и Софико Чиаурели, Паата Бурчуладзе и Нодара Думбадзе, Булата Окуджаву и Нину Ананиашвили - список грузинских кумиров получался внушительным. Ангелина подозревала, что порой Викентий Модестович представляет и себя самого в черкеске с газырями и с рогом в руке, восседающим на месте тамады на многочасовом грузинском пиру.
        «Вот откуда его страсть к пышным тостам и цветистым речам,  - догадалась она,  - конечно, приятнее воображать себя гордым грузинским князем, чем продюсером средней руки на пенсии. В Грузии ни одна женщина не посмела бы встревать в его тосты и перебивать во время застолья, как у нас. Впрочем, у Викентия, как у истинного князя, и сейчас целых две преданные спутницы жизни. М-да, гордый „джигит“ неплохо устроился и на наших северных равнинах!»
        - Что ж, давайте достойно отметим счастливое завершение этой досадной истории,  - торжественно объявил патриарх. Он словно ждал момента, чтобы продолжить вечное застолье. Похоже, пышные тосты помогали ему поставить мысленную жирную точку в конце каждой жизненной неурядицы или, напротив, счастливого случая. Викентий был человеком солнца, настоящим оптимистом. Терпеть не мог грустные темы и мрачные истории. Он поднялся из кресла и с достоинством возглавил шествие чад и домочадцев к столу. По дороге патриарх напряженно искал кого-то глазами. И не находил.
        - Катерина!  - наконец возвысил голос дед.  - Где запропастилась эта ленивая девчонка? Срочно найдите ее, пусть тащит видеокамеру! У меня есть несколько слов.
        Хмурая и заспанная после ночного «отжига» в клубе Катерина послушно выкатилась из своей комнаты с опостылевшей видеокамерой. Домочадцы и гости расселись по местам, давно закрепленным за ними под старой лиственницей, и дачное застолье покатилось своим чередом.
        - Вчера я говорил про счастливый случай,  - начал патриарх очередной кинематографический тост, профессионально поглядывая в объектив камеры,  - а сегодня хочу продолжить ту же мысль. В жизни, увы, бывают не только счастливые, но и несчастные случаи. Как, например, сегодня в нашей семье. Так давайте же выпьем за то, чтобы все несчастные случаи, если, не дай бог, они еще выпадут нам, завершались счастливо.
        Гости переглянулись и послушно выпили. А затем принялись молча хлебать украинский борщ, искусно приготовленный Олесей. Произносить тосты, да и просто оживленно болтать никому не хотелось. Викентий Модестович наконец с изумлением заметил, что совершенно не владеет вниманием аудитории. Он поморщился, окинул взглядом накрытый стол и негромко проворчал:
        - В этом доме когда-нибудь будут подавать соль и перец, я вас спрашиваю?
        Марианна Лаврентьевна молча пододвинула солонку.
        - Наконец-то,  - буркнул Викентий Модестович,  - терпеть не могу эту вашу пресную северную еду. Похоже, мне уже никогда не попробовать настоящие суп харчо и сациви. Так и помру на вашей скучной славянской диете: щи, борщи да каши…
        - Не огорчайтесь, Викентий Модестович,  - внезапно подала ангельский голос Серафима.  - Завтра же сооружу вам что-нибудь грузинское. Мама очень любит кавказскую кухню, она и меня научила готовить сациви и хачапури. Говорят, вкусно получается. Я тоже обожаю лобио, аджику, кинзу, соус ткемали…
        - Слава богу,  - расцвел Викентий Модестович,  - наконец нашлась в доме хоть одна толковая повариха.
        Валерия и Марианна Лаврентьевна, да и Олеся, чей борщ только что подвергся жесткой критике, с неприязнью уставились на юную выскочку. А взгляд патриарха, наоборот, потеплел, словно Викентий Модестович чудом оказался под жарким солнцем Кавказа. Ангелина подумала: «Эта девочка умело управляется с капризами и тщеславием мужчин. Что ж, весьма неплохо для двадцати лет!»
        Люся нашла в себе силы дойти до ординаторской, хотя ноги двигались с таким трудом, словно на них были кандалы.
        - Где он? В морге?  - прошептала она с порога бескровными губами.
        - Да нет, наверное, в электричке,  - ответил врач, не отрывая взгляда от кроссворда.
        - В электричке?  - удивилась Люся.  - Да что вы говорите! Мой Денис Петрович даже не знает, где на станции билеты покупают, всегда меня в кассу отправляет. Он и в метро-то ездить не умеет, каждый раз на переходах не в ту сторону идет.
        - Ну, все когда-нибудь бывает в первый раз,  - философски усмехнулся эскулап.  - Денис Петрович уехал полчаса назад,  - признался он.  - Куда? Сказал, что на работу. Отпустил его под расписку.
        - Как вы могли!  - закричала Люся.
        - А что я мог поделать?  - пожал врач плечами. Лекарь был в отутюженной темно-синей форме, в синей шапочке, надетой с каким-то особенным шиком, присущим только хирургам. Шапочка подчеркивала ярко-синий цвет его необычно красивых для мужчины глаз.  - Как я мог с ним бороться? Я же хирург, а не психиатр. Разумные доводы на больного не действовали. Драться с ним? Вряд ли я справился бы с таким верзилой. Он угрожал, кричал, что срочно нужно на службу, что без него там все рухнет и пойдет прахом. Будут конец света и всемирный потоп в одном флаконе. Типичный для наших дней диагноз: хронический трудоголизм, осложненный неврозом топ-менеджера,  - вздохнул врач и углубился в кроссворд, от которого его все-таки оторвали.
        - Эта болезнь вам не грозит,  - ехидно сказала Люся.
        - Да не волнуйтесь вы так.  - Эскулап не обиделся, наоборот, поднял голову от газеты и доброжелательно посмотрел на Люсю. Точнее, удостоил женщину профессионально внимательного взгляда («Не накапать ли ей валерьянки с корвалолом?» - казалось, говорил этот пристальный взгляд).  - Серьезных повреждений у вашего мужа, слава богу, нет, а лучшее лекарство от шока сейчас для него - любимая работа. Разумеется, я посоветовал Денису Петровичу больше отдыхать и принимать успокоительное. Разумеется, в небольших дозах и пораньше с вечера. Разумеется, порекомендовал ему пока нанять водителя. Разумеется…
        - Нет, ничего не разумеется,  - перебила Люся эскулапа.  - Он сросся с машиной, как кентавр. Так что, думаю, завтра возьмет какую-нибудь тачку средней руки напрокат…
        - М-да, сестренка, опять не довелось увидеть свояка,  - проворчал Гарик, когда они поспешили к выходу.  - А я так надеялся… Но, видно, не судьба. Уже и не помню, когда в последний раз с Дэном общался. Я-то, в отличие от него, веду дневной образ жизни. Представляешь, даже не помню точно - с усами Дэн сейчас или без… Боюсь, что во время нашей новой встречи я его вообще не узнаю.
        - Ладно, хватит паясничать,  - оборвала брата Люся,  - на кой ляд тебе сдались его усы? Тебе же с ним не целоваться. Заводи машину, братец, здесь нам делать нечего. Скорее домой! Там небось весь «пионерлагерь» голодный сидит. Они же все деликатные, эти чертовы интеллигенты! Иногда это так напрягает! Ты же сам знаешь: сидят, друг на дружку поглядывают голодными глазами, а у Олеси даже чаю не спросят. Мне и поплакать в этом доме некогда: то один, то другой срочный вопрос приходится решать. Порой чувствую себя директором фирмы. Или, точнее, председателем колхоза… Ладно, Гарик, поехали. И не трепи мне нервы. Со своим мужем, окончательно сдвинувшимся на работе, я как-нибудь сама разберусь.
        - Ну да, если не уснешь до его приезда,  - усмехнулся Гарик.  - По-моему, раньше полуночи Дэн никогда не возвращается.
        - Уж лучше так, чем бесцельно слоняться по участку и вечно ныть, что денег нет,  - ядовито заметила Люся.
        Гарик вяло огрызнулся, со всего маху хлопнул дверью «Нивы», и беседа брата с сестрой перешла в обычное русло семейной дискуссии.
        Жизнь в домике на горке пошла своим чередом. Лина, ожидая Люсю, принялась ожесточенно пропалывать клумбу. Надев перчатки, она усердно работала и вспоминала, в каком году в первый раз приехала сюда. Но так и не смогла вспомнить, это случилось так давно, в какой-то прошлой жизни, когда и она, и Лина, и Денис учились классе в пятом-шестом.
        Нынешний дом был достойным итогом жизни Викентия Модестовича. Когда-то давным-давно Викентий преподавал в университете, затем, уже в девяностых, удачно вложился в компанию, разрабатывавшую новые технологии, потом занялся бизнесом… Сколотив в итоге неплохой капитал, Викентий Модестович круто сменил профессию: стал продюсировать рекламные ролики. Он всегда мечтал о кинематографе, и теперь был счастлив, что его детские мечты сбываются. Пускай немного поздновато. Дела немолодого предпринимателя неожиданно пошли в гору - и в итоге вместо крошечной одноэтажной избушки с туалетом во дворе Викентий отгрохал на прежнем участке трехэтажный кремовый коттедж под красной крышей - с пристройками, застекленными верандами, баней, открытым бассейном и домиком для прислуги. Особняк получился похож на домик из сказки: аккуратный, с чугунной балконной решеткой и фонариком над входом. Деревенских соседей дом раздражал надменным европейским обликом, а солидных домовладельцев из соседних коттеджных поселков - ярко выраженной индивидуальностью. Дом не был похож ни на рубленые избы, ни на усадьбы позапрошлого века, ни на
замки с башнями. Словом, ни на одно из тех безвкусных архитектурных сооружений, коими застроено нынче Подмосковье.
        Впрочем, и сам Викентий отнесся к новостройке неоднозначно. Старый дом, пусть и неказистый, крошечный, без удобств, все-таки был теплым, обжитым, наполненным семейными историями. «Намоленным», как говорят о храме. Столько всего произошло там за двадцать лет - и хорошего, и печального! Да и построен тот домик был почти целиком собственными руками.
        В восьмидесятых годах прошлого столетия Викентий наравне с рабочими заливал цемент в фундамент, случалось, таскал в портфеле со стройки кирпичи, добывал всеми правдами, а чаще неправдами дефицитные в то время строительные материалы. Проект тоже делал сам. Особенно гордился основательной лестницей из дуба, по которой можно было подняться на просторную лоджию, а еще красивой печкой, сложенной посреди комнаты и отделанной плиткой.
        Тот «домик кума Тыквы» - с одной комнатой на первом этаже, печкой, лестницей и мансардой с лоджией - когда-то казался им всем верхом благополучия. Да и в деревне, где преобладали деревянные почерневшие развалюхи, на «дом москвича» все поглядывали с нескрываемой завистью. В то время обитатели домика жили как все. Люся сажала на шести сотках роскошные ирисы и пионы, ее дети, Стасик и Катюшка, плескались в крошечной речке возле дома. Сын профессора Гарик катал на мопеде девушек и таскал карасиков из маленького пруда. Словом, все были жизнерадостны, молоды и счастливы.
        Прошло два десятилетия. Семья выросла из избушки на пригорке, как вырастают из старого, любимого, но безнадежно вышедшего из моды добротного пальто. То, что все домочадцы вдруг перестали помещаться на старой даче, было полбеды. Главное - дачный домик теперь не соответствовал новому статусу Викентия Модестовича. Он компрометировал успешного бизнесмена, словно неловкий деревенский родственник нового русского. Сюда стало неприлично привозить новых партнеров по бизнесу и старых успешных друзей. Что уж говорить о капризных и заносчивых богемных персонажах, с которыми Викентий Модестович работал в последние годы! Тогда-то Викентий и принял историческое решение: на старом месте надо возводить новую усадьбу, а точнее - большой дом со всеми удобствами, гаражом, домиком для прислуги и бассейном.
        Стройку осилили за пару лет и зажили на старом месте по-новому. Но как отменить память? Ностальгия частенько сжимала сердце Викентия Модестовича. Ему временами казалось, что в старом домике было уютнее и веселее, чем в нынешнем. «Наверное, я сам тогда был моложе»,  - успокаивал себя патриарх, плеснув вечерком в бокал грузинского вина и уютно устроившись под пледом у камина.
        Дети Викентия, Люся и Гарик, тоже втайне жалели старый дом, однако старались не подавать виду. Зато внуки - Стасик и Катя - были счастливы, когда старая кирпичная избушка рассыпалась на груду кирпичей. Давно пора! «Мы наш, мы новый мир построим!» Молодежь всей душой полюбила новый «статусный» коттедж и стала охотно привозить сюда друзей и подружек. Молодых, в отличие от старшего поколения, даже забавляли самолеты, с грохотом пролетавшие над домом. Аэропорт Домодедово, расположенный неподалеку, в последние годы оживился и теперь принимал и отправлял лайнеры днем и ночью. Не то что в девяностых - тогда из-за нехватки керосина над старой дачкой пролетал за сутки один-единственный отчаянный лайнер. Зато теперь друзья Стасика развлекались, угадывая, что за борт набирает высоту, а барышни внимали им с восхищением. Сестра Стасика Катерина возила сюда пестрыми стайками подружек, словно бабочек. Правда, бабочки молчаливы, а девушки щебетали в Катиной «Фелиции», как весенние птички. Люся постоянно уговаривала себя не запоминать имена «бойфрендз и герлфрендз» своих отпрысков:
        - Только познакомишься, привыкнешь, смиришься с пребыванием постороннего человека в доме - глядь, той девушки или того парня уже и след простыл, детки даже и не помнят, как их звали. А я давно их мысленно поженила и внуков понянчила,  - делилась она материнскими переживаниями с Ангелиной за чашечкой кофе с коньяком.
        Лина кивала и втайне жалела подругу. Весь дом на ней! Тут хоть десять домработниц заведи - все равно лишний раз не присядешь! А еще за личную жизнь детей переживай…
        Однако, едва взглянув на новую девушку Стасика, все обитатели дома поняли: тут можно не беспокоиться, это совсем-совсем другое. Всерьез и надолго. Причем счастливый билет вытащил не только Стасик, но и они все. Дивный золотоволосый ангел по имени Серафима нежданно осенил их своим нежным крылом. За что им - немолодым, ворчливым, замотанным жизнью - такая милость? Лина, как и все в тот миг, захотела, чтобы ангел не исчезал, позволил им хоть ненадолго побыть с ним, а вернее, с нею рядом. Лина с умилением думала: отныне приятный долг каждого из обитателей дома - радовать это хрупкое и нежное создание с удивительно мелодичным голосом. А еще лучше - приручить и поселить здесь навсегда, словно чудесную золотую птицу, посланную самой судьбой. Может быть, эта девушка вернет в дом радость и еще что-то нематериальное, невесомое, невыразимое, навсегда утраченное за годы строительства новой комфортной буржуазной жизни.
        А в беседке тем временем шло полным ходом очередное заседание «клуба пикейных жилетов». То бишь тех, кто любит в свободное время поболтать о политике, не очень-то в ней разбираясь. Утренний звонок и отъезд Люси взбудоражили дачников, и беседа вновь свернула на опасную политическую дорожку.
        Тон в споре задавала «неистовая Марианна». Речь шла о вытеснении в центре города дешевых «народных» магазинов дорогими супермаркетами. Дама настаивала: без мэра тут явно не обошлось.
        Марианна Лаврентьевна всю жизнь с кем-нибудь боролась: то с сантехником, то с участковым, то с врачом из местной поликлиники, то с владельцем магазинчика возле дома. Незаметно борьба стала образом жизни неуемной дамы. Причем с каждым разом противника она выбирала все могущественнее, медленно, но верно продвигаясь наверх по запутанным коридорам власти. Победив местного дворника, плавно перешла к начальнику ДЕЗа, затем к главе управы. Затем познакомилась с милицейским начальством района, стала своим человеком в районном суде… Домочадцы Викентия с ужасом ждали, когда она доберется до городского головы… Но на хозяине управы она неожиданно тормознула. После одного из визитов бодрой старушки и ее длиннющих, однако весьма грамотно составленных жалоб глава управы сломался. Народный избранник понял: проще сделать Марианну Лаврентьевну своей сторонницей, чем с ней бороться. Не так давно пожилая дама получила корочки внештатного советника главы управы и теперь входила в коридоры власти уверенной и твердой походкой революционного комиссара.
        С каждым днем вопросы, которые поднимала перед районным начальством хрупкая пенсионерка, становились острее. Нынешней весной она даже «урезала» здание, которое уже начали возводить напротив ее дома, на несколько этажей. И, вопреки мрачным прогнозам домочадцев Викентия Модестовича, жадные инвесторы ее не застрелили. Напротив, отступили и засели в укрытии. А глава управы пожал руку и вручил к празднику очередную грамоту и «продуктовый ветеранский заказ». Викентий Модестович, знакомый с опасным характером Марьяши с детства, был потрясен таким поворотом событий. Подобного административного успеха не ожидал никто. Все это как-то не вязалось с образом эксцентричной, неприспособленной к жизни пожилой дамы, который сложился в семье Викентия за долгие годы. Ничего себе, оказывается, дама не от мира сего приспособилась к новым капиталистическим условиям, да еще как! Лучше всех продвинутых домочадцев Викентия.
        Вот и на этот раз дачники, сидевшие за столом, насторожились. Что теперь замыслила неистовая Марианна? Ну, допустим, поставить на место начальника ДЕЗа… Трудно, но реально. Хоть и власть, но не ахти какая. Но всесильный городской голова? Да еще голова в кепке! А чего она, собственно, добивается? Снести очередной небоскреб, выстроенный мэром? Разрушить мост имени градоначальника? Подорвать очередное масштабное творение Церетели?…
        Марианна Лаврентьевна налила себе клубничного компота из кувшина и рассеянно улыбнулась. Ее волосы, выкрашенные хной, блеснули на солнце красноватым пламенем. Все вздохнули с облегчением: кажется, пронесло. Но дама аккуратно отрезала кусок пирога и сообщила:
        - У нас в районе единственную дешевую булочную закрыли. Думаю, и здесь без мэра не обошлось.
        - И правильно сделали, что закрыли,  - подала голос Валерия, вечно сидевшая на изнуряющих диетах,  - мучное - яд.
        - Ну, знаете ли, так можно все позакрывать, кроме фастфуда и прочей синтетической гадости, которую навязывают нам из-за океана!  - завопила Марианна Лаврентьевна, и мирная беседа за столом под старой лиственницей перешла в скандально-политическое русло.
        Лина пропалывала клумбу и думала: «Уж лучше ежедневно, как я, в автобусе на службу трястись и в метро париться, чем, как Люся, изо дня в день тащить на себе большой дом, все это громадное хозяйство. Хоть и на свежем воздухе. (Правда, дождливой осенью этот свежий воздух не особенно-то радует.) А благодарности ни от кого не дождешься. Ну да, завистницы скажут: нашла кого жалеть - барыню! У нее даже прислуга, то бишь Олеся и Василий, есть. Так-то оно так, но помощниками руководить надо. Иногда проще самой горы свернуть, чем делать взрослым людям замечания и лишний раз трепать нервы».
        У забора залаяли собаки, Лина, прервав невеселые размышления, поспешила к воротам. Наверное, это Люся вернулась. Что за новости она привезла?…
        Однако на территорию дачи уже вплывал маленькими шажками пожилой солидный господин. Василий снял бейсболку и помахал ею в воздухе, шутливо приветствуя гостя, а собаки радостно завиляли хвостами.
        - Привет, я Михаил Соломонович,  - по-свойски представился гость Лине и проворчал: - Надеюсь, старый буржуй дома?
        - Викентий Модестович?  - на всякий случай уточнила Ангелина. И, не дождавшись ответа, кивнула.
        Незнакомец был одет щеголевато. Льняной костюм в тонкую полоску, соломенная шляпа, светлая сумка через плечо… Лина догадалась, что под шляпой скрывается солидная лысина, а сшитый по фигуре пиджак прикрывает изрядное брюшко. Однако недостатки фигуры в данный момент были искусно спрятаны, а достоинства удачно подчеркнуты. Пожалуй, этот господин понимал толк в красивых вещах. Все в его костюме - от платочка в нагрудном кармане до летних светлых штиблет и дорогого кожаного ремня - выдавало неравнодушие к своему облику, а значит, и к слабому полу.
        Мужчина нежно пожал руку Лины и, пропустив ее вперед, придержал ветку лиственницы, перекрывшую тропинку.
        - Хотите, угадаю, чем сейчас занимается Викеша?  - кокетливо предложил новый знакомый.
        - Попробуйте, это нетрудно,  - пожала плечами Лина.
        - Наверняка читает вслух и бесконечно улучшает свои мемуары.
        - Правильно,  - подтвердила Лина,  - остается угадать, кому читает и с кем улучшает.
        - Ну, это яснее ясного: своей терпеливой и эффектной Валерии,  - объявил Михаил Соломонович с торжеством пророка.  - Мужчины всегда стараются блеснуть умом перед дамами, к которым питают нежные чувства.
        - А вот и не угадали!  - с легким злорадством сказала Лина.  - Здесь теперь есть магнит попритягательней.
        - Да что вы?  - не поверил гость.  - Кто же эта нимфа?
        - Взгляните вон туда, на полянку под лиственницей, и сами увидите.
        - Ну ты и ходок, Викеша! Старый греховодник!  - не без зависти прошептал пришелец, пытаясь разглядеть издалека прелестную фигурку и тонкие черты лица Серафимы.  - Об заклад бьюсь, и лицо ее, и даже тело можно поместить в «золотое сечение» старика Леонардо! Как там Пушкин писал: «Все в ней гармония, все диво…»
        Девушка между тем почтительно внимала пожилому собеседнику, рассеянно улыбалась и порой отбрасывала золотистую прядь со лба. Рядом с ней лежал на столе мобильный телефон, с которым она не расставалась.
        - А вдруг мама позвонит?  - пояснила она вчера свою причуду Лине, поймав ее недоуменный взгляд. Но сейчас мобильник молчал, в отличие от Викентия Модестовича, который разливался голосистым соловьем.
        - И когда этот старый хрыч Викеша все успевает? Я вот свои лекарства и то частенько забываю принять… Впрочем, для хорошенькой женщины у настоящего мужчины всегда найдется время, правда?  - игриво взглянул гость на Лину. Та буркнула что-то не слишком вежливое и поспешила проводить жизнелюбивого старичка в летний «кабинет патриарха» под раскидистой лиственницей.
        - О, кто к нам приехал! Мудрый сын Соломона!  - объявил Викентий, с трудом скрывая раздражение из-за того, что пришлось прервать беседу с очаровательной помощницей.  - Какими судьбами?
        - Есть одно дельце,  - загадочно объявил гость и, галантно раскланявшись с Серафимой, отвел Викентия Модестовича в сторону.
        Ангелина хотела вернуться к своим грядкам, но внезапно передумала и плюхнулась в полосатый шезлонг. Она потянулась и блаженно, как кошка, зажмурилась на солнце.
        «Ради этих райских минут безделья москвичи и заводят дачи,  - подумала она.  - Если даже не коттеджи или „настоящие“ дачи, хотя бы садовые домики. Полчаса отдыха в саду перевешивают все пробки по пути на фазенду, часовую толкотню в электричках, бесконечные хлопоты на грядках и утренние бдения в деревянном туалете-скворечнике. Нет, все-таки одно из главных удовольствий на свете - воскресное июльское утро на даче! Встать пораньше, пройтись по узкой дорожке, петляющей в мокрой траве, сорвать запотевшую гроздь красной смородины, припасть лицом к влажной розе и сразу, чтобы не закружилась голова, глубоко, с наслаждением, вдохнуть прохладный воздух. А потом с удовольствием вспомнить, что еще целый долгий день впереди».
        У Ангелины собственной дачи никогда не было, она навещала друзей и родственников на их фазендах. Близких семей было несколько, поэтому за лето Лина успевала побывать на их дачах раза по два, не уставая удивляться, как они все не похожи. У каждой дачи было свое неповторимое лицо. В маленьких домиках на шести сотках все говорило о прошлом хозяев. Туда, в фанерные избушки, свозили гжельскую бело-синюю посуду, от которой не стало житья в Москве, вышедший из моды хрусталь. На дощатых полках расставляли потрепанные книги - в городе читать некогда, а выбросить жалко, в дождливый денек авось пригодятся. Рядом со старым проигрывателем держали давно заезженные пластинки, которые никто никогда не слушал, довольствуясь радио «Ретро», оглашавшим округу голосами Ротару и Пугачевой. На террасах по ночам скрипели продавленные диваны, а выцветшие коврики прикрывали «гуляющие» из-за ненадежного грунта стены.
        Но такая эклектика и пестрота допускались лишь в старых садовых домиках на шести сотках, доставшихся Лининым друзьям по наследству от небогатых родителей. Другое дело - в закрытых коттеджных поселках. Там весь этот милый сердцу хлам давным-давно выбросили на помойку. Весь облик элитных домов давал понять: старью тут не место. Здесь живут новые люди, которые и жизнь свою тоже устроили по-новому: просто, комфортно, современно. Как в модных телесериалах или в глянцевых журналах. Обитатели этих ВИП-резерваций изо всех сил пытались забыть недавнее прошлое, когда были как все: ездили на работу в метро, бегали по вещевым рынкам, стояли в очередях, покупали пережаренные пирожки в палатке возле автобусной остановки, а посуду мыли в раковине руками. Теперь эти новые люди изо всех сил старались одним махом перепрыгнуть в другую жизнь - без хрущевок, пыльных дворов со сломанными качелями и вонючих подъездов. Забыть, скорее стереть из памяти все, что было! В коттеджи покупалось все самое новое - даже лучшее, чем в городские квартиры. Ведь загородный дом - зримое свидетельство того, что жизнь удалась. За
высокими заборами игрались свадьбы, рождались дети, им нанимали лучших нянек и гувернанток. Наконец, дети первого поколения внезапно разбогатевших россиян выросли, наступило время идти в школу. И тут оказалось, что они совершенно не умеют общаться со сверстниками. Психологи даже придумали название новой генерации первоклассников - «коттеджные дети». Эти тепличные цветы не выдерживали даже легкого дуновения ветра реальной жизни. То, что за заборами усадеб идет совсем другое существование, что не у всех детей есть шоферы и гувернантки, оказалось для большинства «коттеджных» первоклассников довольно-таки неприятным сюрпризом.
        Чего только Лина не повидала в элитных подмосковных поселках! Народившаяся буржуазия принялась чудить, чтобы прочнее утвердиться в новой жизни, и теперь расставляла свои метки - свидетельства финансового и жизненного успеха. Каминные залы, в которых можно гонять в футбол, бассейны, выложенные флорентийской мозаикой, белые рояли на верандах, зимние сады под стеклянными крышами, собачьи будки, являвшие собой миниатюрные копии особняков хозяев… И разумеется, новенькая дачная мебель, стены в светлых, пастельных тонах, посуда под цвет занавесок, изысканное шелковое или льняное постельное белье, картины в той же цветовой гамме, что и комнаты. Все тщательно разработано и продумано вместе с дизайнерами по интерьеру и ландшафту. Любая деталь обстановки намекает, нет, кричит об изысканном вкусе хозяев и их высоком положении в обществе.
        «Глаз радуется, а душа скучает,  - размышляла в таких домах Лина, сидя где-нибудь в уголке каминного зала.  - Эти жилища без прошлого похожи на гомункулов, выращенных в ретортах, красивых и стильных, но до зевоты одинаковых».
        К счастью, в доме Люси былое нахально вылезало изо всех щелей, властно напоминало о себе, заполняло пустоты, если они появлялись, с быстротой звука. Воспоминания возвращали домочадцев в небогатое и суетливое, но такое радостное и надежное прошлое. На книжной полке рядом с дорогими фолиантами стояли детские книжки Люси и ее отпрысков, любимая поэма Стасика - «Василий Теркин», которую тот всегда перечитывал, когда заболевал и лежал в постели с высокой температурой. В стеклянной витрине вместе с сувенирами из дальних стран пристроились ракушки, выловленные когда-то Катей в Черном море, крошечные машинки, которые Стасик собирал в детстве. А Викентий Модестович до сих пор спал на внушительном деревянном топчане, который Денис собственноручно сколотил еще в те годы, когда не нанимал «специально обученных людей»…
        Размышления Лины прервал звонкий девичий голос:
        - Ангелина Викторовна, угощайтесь, я вам ягод собрала!
        «Эта девушка - просто чудо!» - подумала Ангелина и, не вставая с шезлонга, лениво протянула Серафиме руку. Та от души насыпала Лине в ладонь целую горсть малины и, звонко рассмеявшись, побежала к Стасику, который маячил на полянке, ревниво присматривая за своей «боттичеллиевской Венерой».
        - Видишь ли, Викеша,  - до Лины долетел из беседки густой раскатистый басок гостя,  - наш храм собирает пожертвования на ремонт. Надеюсь, ты внесешь достойную лепту?
        - Храм? Какой еще храм?  - В голосе Викентия Модестовича послышались искреннее удивление и беспокойство.  - Синагога?
        - При чем тут синагога?  - удивился в свою очередь Михаил Соломонович.  - Я хоть и еврей, но крещен в православную веру.
        - Ты? Православный? Подпеваешь попам в театральных византийских рясах!  - пророкотал Викентий Модестович. В его голосе послышались растерянные нотки.  - Ты же когда-то был секретарем партийной организации, Миша! Партсобрания проводил…
        - Заблуждался, прости, Господи.  - Лина увидела, как Михаил Соломонович вышел из беседки и широко перекрестился, обратив смиренный взор на безоблачное небо.  - А потом я прозрел. Понял, что «материя - объективная реальность, данная нам в ощущениях… Богом»,  - как говаривал покойный философ Александр Зиновьев. Наверное, Викеша, я прирожденный руководитель. Раньше избирали парторгом - теперь церковным старостой. Перед тобой смиренный прихожанин храма Непорочного Зачатия. Да и тебе бы я посоветовал: пока не поздно, одумайся, крестись. Умоляю, не помирай во грехе! Если хочешь знать, я это как врач тебе советую.
        - Нет, я потрясен! Я раздавлен!  - Викентий Модестович так разволновался, что снял соломенную шляпу и протер большим клетчатым платком вспотевшую лысину.  - Как можешь ты, врач, профессор, серьезный ученый, позволять себя обманывать каким-то безграмотным хитрым попам? Ты что, всерьез уверовал в непорочное зачатие?
        - А партеногенез? Ты что, Викеша, биологию в школе не проходил?  - развел руками гость.  - А если проходил, тебе прекрасно известно, что растения могут размножаться и без партнеров. А оплодотворение из пробирки? Или клонирование? Как они вписываются в твои закоснелые взгляды?
        - Все вышеперечисленное чудесами вообще не считаю,  - отрезал Викентий Модестович, и Лина услышала его возмущенное покашливание.  - Обычное развитие науки. Ты что, и вправду думаешь, что ведешь свой род от Адама?
        - Ну, обезьяну я оставлю для твоего семейного альбома,  - ядовито заявил гость, красноречиво взглянув на шерстистые руки приятеля,  - твой экстерьер - серьезный аргумент в пользу надуманной теории старика Дарвина. А я - всего лишь скромный потомок Адама. Хотя моя Дора Львовна, царствие ей небесное, была крупновата для мужского ребра. Но, честно говоря, из-за ее любопытства меня вполне могли изгнать из рая. Так даешь ты нам деньги на храм или нет?  - нетерпеливо вопросил гость.
        - Надо подумать.  - Патриарху явно не хотелось расставаться с ощутимой суммой.  - Тут дело принципа. Не хочу поддерживать своими денежками опиум для народа.
        - Ну ладно, думай до вторника,  - милостиво разрешил Михаил Соломонович.  - А я пока с твоего позволения отдохну денек у тебя в поместье, раз уж притащился по жаре на электричке в такую даль. Во вторник мне на дежурство - тогда и освобожу тебя от своего общества.
        Ангелина сидела тихо, стараясь как можно дольше не обнаружить свое присутствие. Хотя понимала, что подслушивает. Но разговор неожиданно заинтересовал ее. Вопросы веры и безверия волновали Лину столько, сколько она жила на свете.
        Лина выросла в семье потомственных безбожников. Мятежный прадед-поляк, по семейному преданию, скрываясь в пещерах Киево-Печерской лавры от царской полиции, из любопытства отломал у святых мощей палец. А тот возьми и окажись… восковым. Видимо, монахи пытались сохранить тайну о нетленности мощей и прибегли к откровенной подделке. Это обстоятельство, а еще тот легендарный факт, что бабушку потеряли, когда везли в санях крестить под Рождество, правда, вскоре нашли на обочине зимнего тракта,  - все это привело к тому, что ее бабка до самой смерти в девяносто лет оставалась воинствующей атеисткой. А мама вообще была серьезным ученым-физиком и разговоров о религии не признавала. К решению Ангелины креститься она отнеслась так, как если бы та в трудную минуту стала принимать легкий антидепрессант. «Наверное, тебе это надо,  - сказала мать,  - а я могу обойтись и без подобных подпорок. Потому что, с точки зрения нынешней науки, мир устроен намного сложнее, чем внушают нам религии мира в целом и догматы православия в частности. В соблюдении наивных обрядов я не вижу смысла».
        Никаких мыслей креститься перед смертью «на всякий случай», как делает большинство людей, мама не допускала. Сочла бы это предательством своих убеждений.
        А Лине после крещения стало немного легче жить на свете, потому что, в отличие от ее дорогих предков, она верила в загробную жизнь. Хотя наследственное безбожие частенько смущало душу…
        Словом, метания Михаила Соломоновича ей были близки…
        Честно говоря, Викентий Модестович не очень-то обрадовался решению приятеля поселиться у него в доме, пусть на пару дней. Не хотелось отвлекаться от работы над мемуарами в обществе юной красавицы. Да и проводить время в спорах в такую жару было лень. Но патриарха внезапно осенило:
        - Миша, сейчас я познакомлю тебя с одной милой дамой. Марианна - моя подруга детства и соседка по бывшей коммуналке. Кстати, как и ты, была членом партии. Коммунистической, разумеется. У вас найдется много общих тем для бесед. Чудненько проведете время.
        - М-да, представляю, сколько ей лет, если дама выступала на партсобраниях в эпоху «дорогого Леонида Ильича»,  - проворчал гость, скосив глаза на Серафиму.  - Ну ладно, давай сюда свое антикварное «золото партии».
        И два джентльмена, подтрунивая друг над другом, как в юности, и подталкивая друг друга локтями, словно подростки, направились к дому.
        Тем временем в ворота усадьбы въехала машина, из нее выкатилась Люся, как обычно увешанная пакетами и сумками, словно ослик поклажей.
        - Так и знала, в этом доме все умрут с голоду, но без меня ни к холодильнику, ни к плите не подойдут!  - возмутилась она, окинув взглядом полянку, на которой толпились домочадцы. Она строго взглянула на Олесю, поспешно забравшую у хозяйки часть пакетов и всем своим видом изобразившую усердие.
        - Ну да, без вас тут никто ничего не ел,  - виновато оправдывалась помощница.  - Кто говорил - жарко, кто - рано, а у некоторых - вообще особая диета.  - При последних словах домработница красноречиво взглянула в сторону Валерии. Дама сосредоточенно сидела в позе лотоса на коврике под яблоней.
        - А некоторые вообще ничего не едят,  - наябедничала Лина, показав глазами на Серафиму. Но у той как раз зазвонил мобильник, и девушка поспешно скрылась в беседке.
        - Да не переживайте вы, Людмила Викентьевна, тут столько лишних ртов, что малэнькая экономия в хозяйстве не помешает,  - подбодрила Олеся хозяйку.  - А кто за вас соскучился, тот пускай откушает моего борща. (Хоть и не харчо, як некоторые хрузинские чоловики любят!) Между прочим, я в одном доме работала, так там гостей вообще одними чипсами, а прислугу - дошираком кормили.
        Люся, не слушая болтовню Олеси, тараторившей на варварской смеси малороссийского и московского наречия, подхватила оставшиеся пакеты и поспешила в дом. К бесчисленным и нескончаемым домашним делам.
        Звук был тихим, но безотчетно тревожным. Вначале Ангелине показалось, что какая-то птица гортанно скликает сородичей. Или что у соседей сработала автомобильная сигнализация. Потом Ангелина решила, что в доме запиликал будильник. Однако странные и тревожные звуки не исчезали, напротив, становились все настойчивей и громче. Наконец Лина, прислушавшись, внезапно все поняла, порывисто вскочила и кинулась в дом. Возле шезлонга, как лепестки огромного фантастического цветка, остались розоветь в скошенной траве ее дачные тапочки.
        Вскоре она поняла, что звуки доносились не из дома, а из подвала, куда недавно был сделан отдельный вход. Лина бежала к большой железной двери, не обращая внимания на еловые шишки, валявшиеся по всему участку и больно коловшие босые ноги. Она уже знала: этот полуплач-полустон мог принадлежать только одному человеку - ее подруге Люсе.
        У двери в подвал кто-то резко схватил ее за руку. Это был муж Олеси - Василий.
        - Мадам, стойте!  - закричал он. Лина не послушалась, тогда он не слишком-то вежливо рявкнул: - Стой, говорю! Замри! Назад, дурище московское! Все ноги себе переломаешь!
        Ничего не понимая, Ангелина заглянула в проем лестницы и отпрянула. На ступеньки, ведущие в подвал, кто-то щедро разлил подсолнечное масло. Новенький мрамор блестел так, словно его натерли воском.
        «Ну и ну, словно булгаковская Аннушка тут побывала»,  - растерянно подумала Лина и крикнула в темноту:
        - Люсь, ты как?
        - Хуже не бывает,  - простонала подруга из глубины подвала,  - нога… кажется, я ее вывихнула или сломала. Ой, так больно, Линка, ты бы только знала!
        - Держись!  - прокричала Лина.  - Домохозяйки не сдаются! Вперед, гардемарины! Спускаюсь к тебе…
        Василий ожесточенно тер ступени тряпкой с растворителем. Лина, нетерпеливо отпихнув сторожа, стала медленно и осторожно спускаться в глубокий подвал. Она крепко держалась за перила и все же пару раз едва не шлепнулась, словно звезды на ледовом шоу. Наконец глаза медленно привыкли к полумраку, она увидела подругу. Та, бледная, сидела прямо на каменном полу, держась за ногу, и подвывала от боли. Лине потребовалась пара секунд, чтобы глубоко вдохнуть, подавить подступившие к горлу рыдания и взять себя в руки. Затем она объявила почти веселым голосом:
        - Я вижу, «Цирк со звездами» не удался?
        - Да уж, шлепнулась будь здоров. Наверное, эта рохля Олеся масло с утра разлила, а вымыть ступеньки забыла,  - прорыдала Люся.  - Вечно у нее такое случается. А она, видишь ли, никогда и ни в чем не виновата. И зачем мы сделали этот выход через подвал! В доме на ступеньки хотя бы коврики набиты были! А тут - не успели.
        Люся все еще сидела на полу, обхватив обеими руками правую ногу и раскачиваясь от боли. Даже отползти в угол, где лежал тюк со старыми тряпками, не хватало сил.
        - Вот невезуха,  - простонала Люся,  - сегодня в нашем доме самый черный день в этом году. Только-только поверила, что с Денисом все в порядке, как сама шлепнулась со всей дури в этот подвал. И какого черта я именно сейчас полезла за огурцами? Неужели не обошлись бы? Да запросто! И вообще, вино солеными огурцами закусывать - дурной тон. Да и со вчерашнего дня еще пара штук в холодильнике оставалась. Знаешь, Лин, мне еще повезло. Нет, правда. Только ногу повредила, а могла ведь вообще без головы остаться. Понимаешь, едва я приземлилась, рядом со мной шлепнулся здоровый мешок со всяким барахлом. Тяжелый, тебе и даже мне не поднять. После моего падения покачнулась вон та бочка. Помнишь, она еще пустая стояла, ты все спрашивала, что в ней. Ну и… В общем, все одно к одному. Представляешь, Василий пристроил этот мешок на бочке с самого края. Ну, мог бы хоть раз думалку включить! Понятно, чужое - не свое, но я же им неплохие деньги плачу, Лин! Короче, они с Олесей - та еще семейка! Давно бы выгнала, да разве сейчас найдешь надежных и честных работников в загородный дом? Эти хотя бы не воруют.
        - Ну ладно, поплакали, постонали, а теперь попробуем встать,  - потребовала Лина,  - пора отсюда выбираться.
        Люся оперлась на руку подруги и, стараясь не наступать на больную ногу, заковыляла наверх. А Лина с грустью почувствовала, что от светлого утреннего настроения не осталось и следа.
        Михаил Соломонович сосредоточенно обследовал на веранде Люсину ногу, и с каждой секундой лицо его становилось спокойнее и увереннее.
        - Знаешь, Викеша, как клиницист скажу тебе: ничего страшного,  - наконец заявил он.  - Холод, покой - и скоро наша Люси поскачет по своим грядкам, как бегунья по дорожке с барьерами. Да, сильный ушиб, да - растяжение связок, но, поверь мне, перелома нет. А путешествие в город только растревожит ногу.
        - Может, рентген сделать?  - на всякий случай спросила Ангелина.
        - А толку-то?  - встряла Марианна, возникшая на веранде.  - Наш мэр окончательно разрушил городскую систему здравоохранения! Раньше она худо-бедно работала. Правда, слишком худо и очень бедно. Зато теперь даже в дорогой клинике, где наблюдается Люся, больных лечат одни блатные недоучки.
        - Какой еще рентген?  - проворчал, не слушая болтовню Марианны, Михаил Соломонович.  - Я к старости научился все видеть насквозь - не хуже рентгена или какого-нибудь психа экстрасенса. Вот, к примеру, тебя, Викеша, насквозь вижу. Похоже, у тебя от стресса созрел очередной грузинский тост. Пойдемте, друзья, скорее в дом, выпьем хорошего вина. Я как раз захватил бутылочку,  - не отступал Михаил Соломонович.  - У врачей, как вы догадываетесь, этого добра всегда в избытке, при желании спиться недолго.
        И Михаил Соломонович, обхватив Люсю за талию и велев ей посильнее опираться на руку, осторожно повел даму к столу.
        Первая, кого увидела в столовой честная компания, была Олеся. Женщина сидела на диване и громко, со вкусом рыдала, закрывая лицо маленькой красной подушечкой. Внушительные формы южной красавицы колыхались при каждом громком всхлипе.
        - Олеся, что случилось?  - разволновалась Люся.  - Кто тебя обидел? Успокойся, пожалуйста, расскажи все по порядку.
        Я не разливала масло, Людмила Викентьевна,  - прорыдала Олеся в подушку так, что у нее получилось «не д-а-здива-а-ла». Когда она наконец отняла подушку, ее хорошенькое прежде личико оказалось таким же красным, опухшим и изрядно помятым, как сама подушка.  - Честное слово, Людмила Викентьевна, не разливала. А вы вот взяли и упали. Сижу, ничего не могу делать, все думаю про этот случай… И как такое могло случиться?
        - Забудем об этом,  - великодушно предложила хозяйка,  - какое теперь все это имеет значение? Лучше накрой стол к ужину и выпей валерьянки. Хочешь, допрыгаю до холодильника и накапаю тебе в чашку капель сорок? Всегда держу ради такого случая коктейль из валерьянки, пустырника и валокордина. В бутылке 0,7 литра… Входит в боекомплект домохозяйки. Без такого коктейля в большой семье не выжить,  - объявила Люся, окинув домочадцев прежним «маршальским» взглядом.  - Между прочим, всем могу накапать. Называется коктейль «Нас не догонишь!».
        - Олеся,  - неожиданно спросила Лина,  - а что у вас лежит в кармане плаща?
        - Какого плаща?  - насторожилась женщина.
        - Ну, вашего серого плаща - он висит внизу на вешалке. Я его прошлой ночью на плечи накинула, так из кармана пузырек с лекарством выкатился…
        - Да вы… Вы шо, решили, будто я вначале потравила Дениса Петровича, а теперь за Людмилу Викентьевну принялась?  - Олеся уставилась на Лину огромными глазищами, полными слез. Эти глаза вдруг потемнели и налились тяжелым гневом.
        - Принесите пузырек,  - тихо, но твердо попросила Лина.
        - Да подави…  - Олеся запнулась, потом метнулась в сени и вернулась назад с плащом. Она торжественно извлекла из кармана тот самый злосчастный пузырек и с презрением сунула Лине. На пузырьке было написано «БАД „Похудей-ка“».
        - Олеся, вы… вы тоже пытаетесь похудеть?  - удивилась Лина.
        - А что я - хуже вас, столичных дамочек? Если не верите - выпейте. Да хоть несколько штук, мне не жалко. А мы тогда посмотрим, уснете вы или нет,  - ехидно предложила домработница. И добавила: - Боюсь, до утра из уборной не вылезете!
        - Спасибо, Олеся, извините меня.  - Лина окончательно смутилась.
        - Я еще не сошла с ума,  - снова всхлипнула Олеся.
        - С ума сошел наш мэр,  - встряла, как всегда некстати, Марианна.  - В городе все лекарства подорожали, даже валерьянка, скоро коту на Новый год нечего будет налить. В понедельник начну собирать подписи в доме под письмом протеста.
        - Против чего вы протестуете на сей раз?  - живо поинтересовался Михаил Соломонович.
        - Против роста цен на лекарства и жуликов в белых халатах,  - пояснила вечная бунтарка.  - О присутствующих, разумеется, я не говорю.
        - Никогда не думал, что Дон Кихоты бывают женского рода,  - галантно поклонился Марианне Михаил Соломонович, с одобрением поглядывая на воинственную даму. Он совершенно не обиделся на ее наскоки. Лес рубят - щепки летят…
        Люся, превозмогая боль, расхохоталась. Похоже, жизнь в доме возвращалась на старые рельсы.
        - Послушайте, а где наша великолепная Валерия?  - Михаил Соломонович, похоже, отставил на время роль благородного вдовца и стал стремительно вживаться в роль завидного жениха. По этому случаю он решил провести на даче перекличку незамужних женщин…  - Надеюсь, диета Валерии допускает хорошее вино?
        - Валерия уехала,  - объявила Марианна со злорадным торжеством. Мол, не ей одной присущ дух протеста.
        - Как уехала? Когда? А как же отец?  - изумилась Люся.
        - Наверное, она почувствовала себя лишней,  - красноречиво вздохнула Марианна, скосила глаза на Викентия Модестовича и добавила: - Бедняжка… Наш Викентий все время проводит в обществе этой девушки - ну, Серафимы. К тому же Валерия вспомнила, что у нее завтра семинар, который нельзя пропускать.
        - Какой семинар?  - изумилась Лина.  - Насколько я помню, Валерия в последнее время активно занималась только собственными здоровьем и красотой. Вот и отдыхала бы на даче у Викентия Модестовича. Уж здесь-то все условия для фитнеса, прогулок на свежем воздухе, утренних купаний в речке и вечерних в бассейне. На даче ее красота, скажу не без зависти, просто расцвела!
        - Она посещает семинар по психологии,  - неохотно призналась Марианна. Чувствовалось, что эта тема ей совершенно неинтересна. Все, что не имело отношения к борьбе за справедливость, выводило даму из себя.  - Этот дурацкий психологический тренинг называется «Пять языков любви».
        - Что за чушь?  - удивленно поднял брови Викентий Модестович, до этого почти не прислушивавшийся к дамской болтовне.  - Мне Валерия ничего не говорила. Какие такие «языки любви»?
        - Ну, не тебе, Викеша, об этом спрашивать, ты теперь в теме,  - язвительно заметила Марианна, указав глазами на Серафиму. Девушка оживленно беседовала за окном со Стасиком и обворожительно улыбалась.
        - Ничего не понимаю,  - пожал плечами патриарх.
        - На, просветись,  - вышла из себя Марианна и протянула другу детства брошюрку с алой розой и пылающим сердцем на обложке.  - Модная американская методика: «Пять языков любви». Язык подарков, язык прикосновений, язык общих дел… Какие-то «Вечера Правды». В общем, переливают из пустого в порожнее, а психолог на их глупости денежки зашибает. Ну, общее дело с Серафимой у вас уже есть,  - не удержалась она от ехидства,  - твои, Викеша, мемуары.
        - Без церковного таинства все это называется блудом, матушка,  - назидательно объявил Михаил Соломонович и, чтобы прервать греховную беседу, широким жестом выставил на стол бутылку «родного» французского бордо трехлетней давности.
        - Насчет блуда согласна, хоть я и атеистка,  - проворчала Марианна,  - любовь - это общая борьба. Борьба за справедливость, а что, разве Бог разрешает пить церковным старостам?
        - Ну, он же не моя покойная Дора Львовна! К тому же до поста далеко, сегодня воскресенье,  - добродушно пояснил Михаил Соломонович.  - Бутылочка хорошего вина поможет нам побороть уныние, которое, как известно, тяжкий грех. Может, и ты, Викеша, тяпнув рюмочку, станешь чуточку сговорчивей?
        И Михаил Соломонович, с намеком потрогав краешек бумажника в нагрудном кармане и заговорщицки подмигнув приятелю, пригласил честную компанию к столу.
        Ночью Ангелине не спалось. События последних дней мелькали перед глазами, словно в рекламном ролике, запущенном в режиме быстрой перемотки. Может, «соломоново вино» было тому виной, может, летняя жара, но сердце Лины стучало, как колеса скорого поезда. Каждый час она просыпалась в липком поту в каморке под крышей, отсмотрев очередную серию кошмарного сна. То Викентий Модестович медленно слетал со своего балкона, как гигантская муха, расправив полы длинного черного плаща. То Гарик, перебрав спиртного, бил Стасика по голове мемуарами отца, приревновав племянника к Серафиме.
        Нет, это невыносимо! Сплошное мучение, а не сон! Лина решительно встала и вышла в сад.
        Огромная и круглая, как медное блюдо, луна освещала поляну перед домом. Она светила, как самый яркий фонарь на участке. Лина слушала цокот кузнечиков и пение лягушек в пруду - все те обычные деревенские звуки, которых местные жители обычно не замечают,  - и потихоньку успокаивалась. Ночная сельская тишина всегда приводила ее, убежденную урбанистку, в состояние транса. Как всегда, за городом в теплые летние ночи хотелось думать о вечном - о Вселенной, о бесконечности… Лина не сразу заметила, что за деревьями мелькнула чья-то длинная тень. Она с досадой вернулась от грез к действительности.
        «Ага, этого любителя ночных прогулок я, кажется, знаю. В привидения меня никто не заставит поверить!»
        - Привет, Денис!  - тихо окликнула Лина.  - Призрак больничной палаты посетил этот дом? Тень отца Гамлета явилась наказать злодея?
        - Ну, могу я хотя бы ночью воздухом подышать?  - проворчал Денис.  - Парадокс: живу за городом, а все время провожу в душном офисе. Между прочим, врач в больнице сказал, что здоровый образ жизни и покой для меня сейчас важнее любых лекарств. Умный мужик, восточную мудрость мне процитировал: «Выслушай женщину и сделай наоборот». А Люся днем звонила и требовала, чтобы я отпуск взял. Так что теперь я поступлю наоборот - буду работать все лето…
        - Знаешь, в Московском зоопарке есть павильон, где при свете особых ламп обитают ночные животные,  - улыбнулась Лина.  - Теперь я точно знаю, кого там не хватает: Дениса Петровича Тараканова. Неудивительно, что в этом доме почти никто тебя не видит. Кстати, как чувствуют себя твои пострадавшие? Я имею в виду позвоночник и голову?
        - Да пока не очень, но что я могу поделать? Не буду же я целую неделю в палате валяться, когда на работе очередной аврал. Хорошо хоть Люся заснула до моего приезда, не пришлось с ней объясняться. Знаешь, я чувствовал себя таким счастливым, когда сбежал из провинциальной больнички - наверное, граф Монте-Кристо, дернувший на свободу, радовался меньше.
        - Да ты хоть в курсе, что твоя жена в подвал рухнула и ногу повредила?  - чуть не закричала Лина.
        - Правда? А я ничего не знаю. Ни фига себе!  - Денис, оторопев, задумчиво потер затылок.  - А почему Люська не позвонила по мобилке?
        - Не хотела загружать тебя своими проблемами. Она же у тебя всегда на последнем месте. Ты что, свою жену не знаешь? Других таких на свете нет! Даже когда ее Михаил Соломонович обследовал, Люся продолжала отдавать распоряжения по хозяйству. Взял бы ты, Дэн, отгул, провел бы с пострадавшей женой денечек,  - намекнула Лина.  - Хочешь дружескую правду? Твои вечерние отлучки становятся оч-ч-ч-чень подозрительными. Интересно, что за бесконечное кино ты снимаешь? И с кем?
        - Ладно, не болтай глупости. Так и быть, возьму отгул на следующей неделе. Сейчас не могу. Ну, не смотри на меня так, я не призрак отца Гамлета.
        Боже, как не хотелось Лине на следующее утро на работу! Как жаль было оставлять маленький подмосковный рай ради раскаленного городского асфальта и душного офиса.
        - Знаешь что, пожалуй, я сегодня никуда не поеду,  - сказала она Денису, спустившись к завтраку.  - Как говорится, по телефону можно делать все, кроме детей. Так что я с моим ноутбуком и мобильным телефоном остаюсь здесь. Работать. На свежем воздухе.
        - Линок, привет! Ты где? У Люси? Что делаешь? Работаешь? В такую жару?  - услышала она в мобильнике бодрое щебетание Валерии.  - Послушай, ну удери ты с этой дачи, у меня есть предложение. Давай сходим вечером на наш семинар. Обещаю, ничего подобного ты прежде никогда не видела. Новейшие методики. Современный психологический тренинг. Тебе понравится. Ей-богу!
        - «Пять языков любви»?  - не удержалась Лина от ехидства.  - «Вечера Правды»? Нет уж, спасибо. Я лучше поработаю.
        - Ну-ну, Линка, перестань ерничать, ты же не ершистый подросток,  - одернула ее Валерия.  - Пора менять взгляды на мужчин и на психологические тренинги, а то так и помрешь в одиночестве. Сколько лет прошло со времени твоего развода? Пять? Ах, уже десять? Немало, согласись. «Пять языков любви» - это как раз то, что тебе сейчас нужно.
        - А сколько в вашем семинаре завидных женихов?  - уточнила на всякий случай Ангелина.  - А то стану в любви полиглотом, а поговорить-то не с кем будет.
        - Ну, пока у нас в группе почти одни женщины,  - нехотя призналась Валерия.  - От тридцати до шестидесяти.  - Но не это главное. Гораздо важнее то, о чем мы говорим. Например, анализируем отношения с партнером. Настоящим или бывшим - тут уж кому как повезло. Заполняем анкеты, подсчитываем баллы, смело рассуждаем об ошибках. Видишь ли, оказывается, в любви важен не только язык прикосновений, но и язык общих дел, язык подарков, язык общих праздников. Главное, вовремя выяснить, пуст твой сосуд любви или полон…
        - Какой такой еще «сосуд любви»?  - оторопела Лина.  - Помню, в замужестве у меня главным «сосудом любви» была трехлитровая кастрюля борща, который я варила через день…
        - Господи, какая еще кастрюля!  - возмутилась Валерия.  - В общем, приходи на семинар - все про «сосуд» узнаешь,  - таинственно пообещала она.  - Ну ладно, ладно, скажу сейчас. У каждого из нас есть свой сосуд любви, который надо наполнять эмоциями.
        - А-а,  - разочарованно протянула Лина,  - теория в любви не мой конек. Я предпочитаю практику.
        А про себя подумала: «Все эти языки любви Серафима давным-давно освоила и без твоего, Валерия, занудного семинара».
        - Тогда давай сходим в бассейн,  - неожиданно легко сменив тему, предложила Валерия.  - Такая жарища, хотя бы охладимся. Ну и фитнес, само собой.  - Ты как?
        - Извини, сегодня не получится,  - вздохнула Лина,  - у меня другие планы.  - И положила трубку на рычаг.
        Лина надела широкополую соломенную шляпу и решила прогуляться по деревне - купить в ларьке что-нибудь к чаю. А заодно обдумать свои дела и планы.
        «Планы!»… С таким же успехом можно было спрашивать о планах пассажиров тонущего «Титаника». Любимая работа Лины, дело ее жизни, если говорить красивыми словами, летела в тартарары. Иван Михайлович, директор детской музыкальной студии, в которой Лина работала уже два десятка лет, недавно пересел в теплое кресло с неслабой бюджетной зарплатой и многочисленными чиновничьими льготами. А обществу «Веселые утята», в которое входила и их музыкальная студия, оставил одни долги и проблемы.
        - Все, друзья мои, прощайте,  - торжественно и даже как-то злорадно объявил Иван Михайлович.  - Теперь вы, Ангелина Викторовна, крутитесь сами, у меня задачи иного масштаба,  - уточнил он, когда Лина, набравшись решимости, в очередной раз поинтересовалась зарплатой - своей и педагогов. Ком застрял у Лины в горле. Она прекрасно знала, что в начале месяца родители студийцев внесли в кассу немалые денежки наличными. Теперь касса была пуста. И не подкопаешься: по документам выходило, что шеф потратил «денежные средства» на погашение кредитов и прочие срочные платежи. Но она прекрасно понимала разницу между «налом» и «безналом»… Выходило, что шеф ушел красиво и с деньгами.
        Иван Михайлович всегда поражал Лину способностью легко совершать сделки с совестью, словно его совесть была не утонченной дамой из мира искусства, а торговкой на рынке. Чтобы заглушить ее панибратское похлопывание по плечу, он прибегал к самому традиционному русскому антидепрессанту: заливал все проблемы водкой. Иван Михайлович легко «уговаривал» в одиночку бутылку любого крепкого напитка - и не важно, выпивал ли он с шебутными земляками-краснодарцами («стремянные» и «забугорные» «мелкими пташечками» с гиканьем и присвистом летели тогда одна за другой) или с ошалевшими от его напора и потому уступчивыми французскими учителями музыки,  - процесс проходил одинаково вдохновенно и бурно, сопровождался цветистыми тостами.
        «Значит, отныне наш Цицерон будет произносить пламенные речи о жертвенности в искусстве в более солидном месте. Не перед бесправными педагогами, которым опять задержал зарплату (от них самих он всегда требовал раболепного послушания), а перед городскими чиновниками, спонсорами и другими нужными людьми»,  - устало подумала Лина.  - Почему-то от себя Иван Михайлович особой жертвенности никогда не требовал. Хотя говорил и вправду красиво и убедительно.
        Значит, теперь его пылкие и щедро расцвеченные метафорами речи будут звучать в другом месте… Например, в управе, в префектуре, в городских департаментах и комитетах. А возможно, даже с экрана телевизора или с полос центральных газет. Он будет убедительно рассуждать о том, как важно воспитывать подрастающее поколение на лучших образцах отечественной культуры. Что ж, все правильно. Эти самые образцы уже несколько лет в поте лица создавали сам Иван Михайлович и его многочисленные потомки: сыновья Иван и Никодим и дочери Дуняша и Феодосия. Иван Михайлович слыл славянофилом, в некоторых кругах даже старовером, потому и детей назвал соответственно. «Талантливые, черти!» - по-отцовски хвастался Иван Михайлович потомками, и глаза его лучились гордостью. Пьесы, песни и сценарии праздников, сочиненные его юными отпрысками, бухгалтерия «Утят» всегда оплачивала по высшим ставкам. В общем, за будущее Ивана Михайловича и его наследников можно было не волноваться. Кстати, едва Иван Михайлович оставил «Утят» и захлопнул за собой дверь, всех его детей как ветром сдуло из студии. Еще бы! Кому охота отвечать за
долги папаши и объясняться с родителями студийцев?
        Самое удивительное: все отзывались об Иване Михайловиче с искренним восхищением. Похоже, этот незаурядный человек, словно гоголевский Чичиков, обладал не только мощным обаянием, но и загадочным магнетизмом. Он до тонкостей освоил непростое искусство очаровывать, врать в лицо, вешать лапшу на уши - и делал это виртуозно. Этот хитроватый и жуликоватый творец нравился всем: и детям, которые занимались в студии, и их мамашам, и чиновникам районной администрации, и спонсорам, и известным мастерам искусства, и даже, по вдохновению,  - сотрудникам студии, которых сам же регулярно обкрадывал, недоплачивая зарплату. Словом, Иван Михайлович был обаятельным и милым - но до тех пор, пока не почуял, что пора выходить из игры. А то, не ровен час, все долги, пустые обещания и невыполненные обязательства, собравшись в разреженном воздухе в огненный шар, обрушатся на его седеющую голову. Толком не простившись с коллективом, Иван Михайлович стремительно, как ракета, улетел в более высокие слои атмосферы.
        В общем, с ним было все более-менее ясно. В деле построения капитализма лично для себя и своей семьи Иван Михайлович достиг завидных высот. Но обобрать и бросить детскую студию?… Предать коллектив, в котором проработал столько лет? Обидеть «Утят», где выросло не одно поколение ярких певцов, музыкантов и танцоров? Как он мог? А так и смог. С обаятельной улыбкой человека, якобы посвященного в тайные механизмы власти и вообще мироустройства, недоступные простым смертным. С усмешкой тертого калача, понимающего, «как дела делаются». Хотя, наверное, все было гораздо проще. Мудрый Иван Михайлович однажды понял: детская студия - не «пуп Земли», как он внушал своим самоотверженным сотрудницам, а лишь малая песчинка во Вселенной. Мелочь, на сожаления о которой не стоит тратить быстротекущее время. Надо идти вверх по лестнице успеха и благополучия дальше, дальше, дальше - не оглядываясь и не отвлекаясь на пустяки.
        А для Лины гибель студии обернулась личной катастрофой. Уже две недели она бегала, как затравленный заяц, по городу, клянчила денежки у всех, кто внезапно приходил в голову. Но «богатенькие буратины» пожимали плечами и опускали глаза. А денег требовалось о-го-го сколько - оплатить аренду полуподвала, где проходили занятия с детьми, уборку прилегающей территории, налоги в пенсионный и другие фонды, выдать очередную зарплату педагогам и уборщице. Вернее, уборщице в первую очередь. Педагоги подождут, они всю жизнь работают на энтузиазме. Да и самой Лине пришлось урезать расходы. Например, отказаться от изящных кремовых босоножек, нагло красовавшихся в витрине соседнего магазинчика.
        «Ну и ладно, я же не шопоголичка, переживу как-нибудь. Старые тоже еще вполне ничего,  - бодро решила она,  - только надо ремешок на правой босоножке закрепить, на левой - зашить и на обеих срочно сделать набойки».
        Сократить траты на себя оказалось не так уж трудно. А вот добывать деньги для студии у Лины пока получалось не очень. И городские чиновники, и потенциальные спонсоры внимательно выслушивали Ангелину Викторовну, поили кофе и даже целовали ручку на прощание. Словом, внешне горячо сочувствовали не вполне адекватной «училке», однако помогать не спешили. У любого предпринимателя своих забот полон рот безо всяких там «Веселых утят». А на благотворительность крупных олигархов Лина не надеялась. Оставался один выход - кредит, который неизвестно чем потом отдавать. Да и какой сумасшедший банкир даст кредит детской студии? Подо что? Под «Танец утят»? Своего-то помещения у них нет, а банки дают деньги под недвижимость… Оставался, правда, еще один вариант: благотворительный концерт учеников и педагогов, который еще предстояло организовать, но на это тоже требовались деньги.
        Короче говоря, Лине было не до бассейна. Хотелось домой, поскорей плюхнуться в любимое продавленное бархатное кресло, сварить кофе, попытаться сосредоточиться. Перелистать записную книжку в мобильнике, просмотреть адреса в электронной почте. На работе это было невозможно. Электричество и телефон отключили за долги на прошлой неделе. Значит, пулей - домой, найти все забытые контакты и обзванивать, обзванивать до посинения потенциальных спонсоров. Вдруг какой-нибудь непуганый богач клюнет… Жаль, что ни у кого из студийцев нет богатеньких папаш. Родители ребятишек - обычные люди, перебивающиеся от зарплаты до зарплаты… Ну и пусть. Надо хоть что-нибудь делать. Лишь бы не лежать на диване лицом к стене и не думать, что будет завтра. А еще - не поминать каждую минуту нежным тихим словом Ивана Михайловича. Стоп! Надо думать позитивно, ненависть разрушает личность. Ну как ей потом работать с детьми - с желчью и злобой в душе…
        Лина так быстро сдаваться не собиралась, все еще трепыхалась, как карась на сковородке. Нет, это было похоже на кувырканье щепки, которую несет волна в открытый океан. Или на то, как бьется птичка, попавшая в силки. Или - как гибнет бабочка, опалившая крылышки о раскаленную лампу.
        Пару дней назад Лина побывала на приеме у юриста. Молодой гладкий адвокат с жемчужной булавкой в лацкане дорогого пиджака был вкрадчив, как сотрудник похоронного бюро, и мил, словно семейный доктор. Он подсказал несколько эффектных выходов из тупиковой, казалось бы, ситуации, однако за будущие услуги заломил столько, что Лина чуть не разрыдалась у него в кабинете. Крохотному акционерному обществу, в которое входили педагоги по музыке, танцам и вокалу, бухгалтер и сама Лина, такой суммы было и за год не собрать.
        «Хорошо Валерии,  - подумала Лина с завистью,  - верит себе в психологические тренинги, предсказания магов, знамения и прочую чушь. А я-то знаю: даже если все звезды на небе сойдутся, как надо, и все номера встречных машин окажутся одинаковыми, вряд ли это что-либо изменит. Ну, не нарисуется же, в самом деле, передо мной, как лист перед травой, добрый волшебник с кругленькой суммой в кейсе! И вообще, верить в приметы - грех. Кто верит в них, тот не верит в Бога».
        Бога она старалась по пустякам не беспокоить: у него и без Лины забот хватало. А вот к своему ангелу-хранителю обращалась довольно часто. Все-таки у ее святой работа такая - помогать ей, Лине.
        Икону святой Ангелины Сербской Лина привезла несколько лет назад из Черногории, из горного монастыря. С тех пор в самые трудные минуты Лина просила ее о помощи. И что самое удивительное, помощь каждый раз приходила - причем оттуда, откуда Лина не ждала.
        - Научи меня, святая Ангелина, как жить дальше. Ну пожалуйста, ну миленькая, надоумь меня, неразумную, подскажи выход, ты же можешь, ну что тебе стоит,  - попросила Лина одними губами, обращаясь к синему подмосковному небу, на котором сейчас не было ни облачка. Ни один листик не дрогнул на деревьях. Святая Ангелина не спешила подать знак.
        В раздумьях, телефонных звонках и поисках информации в беспроводном Интернете пролетел день. Лина ничего не придумала, не решила и легла спать с толстым английским романом, обычно нагонявшим сон на пятой странице. Однако в этот раз даже с книжкой заснуть получилось не сразу. Прокрутившись ночь с боку на бок, она уснула под утро и открыла глаза, когда за окном был жаркий день.
        - А у нас на Иванушку все камушки,  - сказала Люся, заметив Лину на пороге кухни… Хозяйка, похоже, давно встала. Во всяком случае, вид у нее был не заспанный.
        - Какой такой Иванушка? Что за камушки?  - переспросила подруга удивленно.
        - Га… рик.  - Люся произнесла имя брата не сразу, словно через силу.
        - Жив? Говори скорее!  - потребовала Лина, не в силах ходить вокруг да около.
        - Жив,  - еле слышно выдохнула Люся и механически поправила взъерошенные ветром волосы. Лина обняла ее за плечи и поцеловала пушистую густую копну темных волос, пахнущих кофе, корицей и валерьянкой.
        - Люсь, ну не плачь, ну будь, пожалуйста, умницей. А давай-ка выпьем еще валерьянки из твоей чудо-бутылки в холодильнике?
        - Спасибо, я и так полбутылки уговорила,  - устало прошептала Люся и вдруг стала тихонько всхлипывать.
        Лина погладила ее по руке и подумала: «Хорош рай - три несчастных случая за три дня! Скорее - заколдованный „ведьмин круг“! Даже елки на пригорке сегодня как-то зловеще выглядят. Как в сказке про Бабу-ягу. Уж лучше наша загазованная столица - там спокойнее. Эх, угораздило меня здесь задержаться».
        Она выглянула в окно и заметила у забора запыленный древний жигуленок. Странно, в этом доме такие машины не водятся. Лине показалось, что похожую развалюху она где-то уже видела. Чтобы лучше ее рассмотреть, Лина вышла на крыльцо и вновь удивилась. Собаки не бросились ей навстречу с радостным лаем. На участке стояла жутковатая, непривычная тишина. Зачем и от кого их закрыли?
        Лина повернула на веранду и замерла на пороге.
        Гарик с бледным лицом лежал на веранде, возле него пристроился на краешке дивана тот самый тип, который обхамил Лину на деревенской улице пару дней назад. На этот раз тип был гладко выбрит, молчалив и сосредоточен. Его идеально отутюженная синяя курточка и отглаженные форменные брюки выглядели безупречно. На голове у мужчины красовалась синяя шапочка, из-под которой на Лину настороженно уставились серьезные ярко-синие глаза.
        «Неужели этот субчик-голубчик и вправду врач?  - с изумлением подумала она.  - Хорошо же он тогда под пьяницу замаскировался!»
        - Что ж, на мой взгляд, никакой опасности для здоровья Игоря Викентьевича нет,  - объявил доктор, с опаской взглянув на Лину. Краска смущения мгновенно залила его лицо.  - Добрый день,  - поздоровался он с гостьей.
        - Здрасте,  - буркнула Лина, сделав вид, что видит эскулапа впервые. И подумала: «В первый раз вижу мужчину, который так трогательно краснеет. Впрочем, ему есть чего стыдиться. И как только Люся, обычно такая осторожная, решилась пригласить в дом этого коновала?»
        - Меня зовут Ангелина Викторовна,  - официально представилась она.
        - Петр Павлович,  - скромно отрекомендовался врач,  - для вас просто Петр.
        Врач старался не глядеть на Лину и нервно теребил фонендоскоп на шее.
        - Доктор, теперь скажите главное: а девушек-то я смогу любить?  - Гарик из последних сил пытался бодриться, но получалось плоховато. Посиневшие губы еле двигались, голова, которую больной слегка приподнял, чтобы поприветствовать Лину, тут же рухнула на подушку.
        - Конечно, сможете, молодой человек, но несколько позже,  - ободряюще похлопал его по руке врач.  - И все-таки, Людмила Викентьевна, прошу вас, последите за братом,  - твердо попросил доктор.  - Игорю Викентьевичу необходимы покой и сон. Пусть попринимает сердечные средства, которые я выписал, через пару дней навещу вас снова. И главное, никаких физических нагрузок!
        Хозяйка тем временем, достав с комода белый конверт, медленно двигалась в сторону врача по периметру веранды. Врач наконец заметил нехитрый маневр Люси и резко повернулся к ней всем корпусом.
        - Людмила Викентьевна,  - закачал головой доктор.  - Как не стыдно! И не думайте даже, и не пытайтесь: от вас не возьму. Не по-соседски это, а значит, не по-людски!
        - Чем же мне отблагодарить вас?  - растерянно пробормотала Люся, пытаясь сунуть в карман конверт и успешно проделав это только с третьего раза.
        - Поделитесь вашей роскошной чайной розой! Давно хотел, но все не решался попросить отросток,  - завистливо поглядел эскулап в сторону цветника.
        - Вы любите цветы?  - Люся не сдержала удивления.  - Странное хобби для мужчины.
        - Обожаю!  - признался гость.  - Они помогают переключаться после работы. В саду я вспоминаю, что жизнь - это не только больные, кровь, травмы, операции. Разборки с родственниками и коллегами. Но и что-то другое, порой приятное. Розы, например. Или симпатичные женщины.
        И он застенчиво взглянул на Лину и улыбнулся.
        Пока доктор выписывал рецепты, подруги вышли в сад. Люся все еще волновалась и нервно хихикала, иногда срываясь на истерику. Наконец отхлебнула еще немножко валерьянки из заветной бутылки, взяла себя в руки и лишь тогда смогла связно рассказать Лине о том, что случилось, пока она спала.
        С утра Гарик надумал, как обычно, что-то мастерить возле сарая. После завтрака вышел на полянку, взялся за электропилу… Что случилось дальше, Гарик не помнил. Лина раньше думала, что амнезия бывает только в телесериалах, а тут - нате, живой пример. Люся, волнуясь, рассказала, что этот «живой пример» вдруг ни с того ни с сего упал со страшным криком в траву. Она в это время возилась на клумбе с цветами и не сразу поняла, что произошло. Да и Серафима убежала в дом, у нее, как назло, в это время зазвонил мобильник. В общем, рядом с Гариком никого не было. А когда Люся оглянулась - оторопела. Брат лежал без движения на земле, еле шевеля бескровными губами.
        - Не тро… гай… пи… лу!  - Она не сразу разобрала, что шептал Гарик, и наклонилась к нему. Поразила синеватая бледность брата. А когда Люся взяла его за руку и попыталась нащупать пульс, еле уловила слабое биение сердца.
        Люся и без предупреждения Гарика не решилась бы прикоснуться к искрившему шнуру: она с детства была твердо убеждена, что техника - дело мужское, так же как борщи и уборка - дело исключительно женское. Подоспевший Василий быстро пришел на помощь: притащил резиновые перчатки и не без труда выдернул сильно оплавившийся штепсель из розетки.
        Люся рассказывала о событиях раннего утра, все еще всхлипывая. Василий подошел к ним и застыл в растерянности, переминаясь с ноги на ногу.
        - И шо же это делается?  - Мужчина неловко развел руками.  - Еще вчера вещь была исправна, а теперь - на тебе… Спалилась, як алкаш на винзаводе.
        - Это, наконец, надоело,  - вдруг жестко сказала Люся. Лина подумала, что подруга находится на грани нервного срыва, и вот теперь, похоже, началось.  - Всему есть предел.  - Губы Люси задрожали, нижняя губа задергалась.  - Вы с Олесей давно живете в нашем доме, находитесь в курсе наших самых личных и семейных дел. Помогаете нам по хозяйству. Правда, как-то очень странно помогаете. Так стараетесь, что и до беды недалеко. То масло на ступеньки лестницы прольете, то пилу испортите… Василий, скажи честно.  - Люся посмотрела на Василия своим особенным «фирменным» взглядом, под которым ее дети всегда признавались во всех настоящих и прошедших грехах.  - Это что, классовая ненависть? Неужели вы с Олесей нас так сильно ненавидите? Хотелось бы услышать за что. Мы вас обижаем или унижаем? Помогать по хозяйству - это ваша работа. Неплохо, кстати, оплачиваемая…
        - Да вы шо, Людмила Викентьевна,  - оторопел Василий. Доброе круглое и слегка грубоватое лицо его внезапно стало багровым.  - Как вам такое могло в голову прийти? Може, трошки на солнце перегрелись? Все-таки умная взрослая женщина, хозяйка большого дома, а ведете себя, как дитя… Даже не знаю, шо сказать. Голову свернул…
        - Вы оба уволены. С понедельника,  - жестко сказала Люся и, разволновавшись, зачем-то срезала самую лучшую розу. Немножко подержала в руке и, не зная, куда деть, вручила Лине. А Василию и подоспевшей Олесе объявила ледяным тоном: - Даю вам время до понедельника - собрать вещи и найти новое место. За неделю подыщу вам замену. А пока - сами справимся. Народу хватает, кое-кому из родственничков не помешает поработать: и в доме, и на свежем воздухе. А то, ишь ты, обленились, барами заделались…
        - Э-эх, Людмила Викентьевна, а я вас человеком считал… Че-ло-ве-ком! А вы… Вон вы как… Вам, как и всем подмосковным буржуям,  - лишь бы нас, простых людей, в грязь втоптать…  - только и смог выговорить Василий. Он взглянул с укором на хозяйку, швырнул на траву резиновые перчатки, лопату и, резко развернувшись, зашагал к дому. Глядя на его усталую согнутую спину и опущенные плечи, Лина почувствовала внезапный укол совести.
        - Зря ты так, Люся,  - сказала она.  - Зачем хороших людей обидела? Давай рассуждать спокойно. Я все-таки музыкант и привыкла играть по нотам. До - это до, а ля - это ля. Когда поют мимо нот, человеку с музыкальным слухом это режет ухо. Ну, не могли Василий и Олеся сознательно все подстроить. Для чего им это? Вы же хорошо им платили. Олеся и Василий регулярно отправляли детям в Приднестровье деньги. Условия их проживания здесь были такими, что многие москвичи позавидовали бы. На свежем воздухе, в сорока минутах езды от столицы, в отдельной пристройке.
        В доме - все удобства. Они дорожили работой. Место у хороших хозяев в наше время найти не так-то просто. И вообще, чтобы решиться на такое - что за изощренный ум надо иметь? И какую больную психику! Опасные шутки. Особенно для гостей Московской области с временной регистрацией. Нет, чушь это все! Наверное, у тебя, Люсенька, просто сдали нервы.
        В ответ Люся испепелила подругу таким взглядом, что Лина поняла: теперь она ни за что не уступит. Так птица, охраняя гнездо, отгоняет от него всех подряд - и опасных хищников, и безобидных зверюшек.
        Люся махнула рукой, подняла лопату, надела перчатки, брошенные Василием, принялась ожесточенно выкапывать розу, обещанную доктору.
        Вскоре и сам Петр Павлович вышел из дома. Он вручил Люсе рецепты, а она ему - маленький розовый куст с корневищем, аккуратно закутанным в газету.
        - Люсь, а это что еще за добрый доктор Айболит?  - спросила Лина как можно равнодушней, когда врач вышел за калитку. Не в первый раз его в деревне вижу.
        - А, Петр Павлович!  - Мрачное лицо подруги осветила слабая улыбка.  - Это наш сосед! Хирург районной больницы. Кстати, добрейшей души человек. А какой профессионал! Познакомились, когда мы с Гариком пытались Дениску в больнице навестить. Помнишь, Дэн тогда сбежал, не долечившись? Ну вот, а Петр Павлович оказался его палатным врачом. Мы тогда в больницу с Гариком приехали. Я смотрю: был больной Тараканов - и нету. Ну, ты меня знаешь: за своих придушу кого угодно. Вот и принялась, как истеричка, скандалить. Ну а Петр как-то очень быстро нашел нужные слова. В общем, настоящий доктор, умеет успокоить. Оказалось - наш сосед, живет с матерью - вон в том зеленом домишке на пригорке. Работает, как зверь. Иногда сутками дома не бывает. То на скорой подрабатывает, то в больнице дежурит. Оставил, бедолага, квартиру бывшей жене, а сам изо всех сил пытается как-то обустроить материнскую хибару, чтобы жить с городскими удобствами. Но знаешь, какая у врачей зарплата и сколько нынче все стоит? Эх, надо было, чтобы он и тебе давление померил. Что-то мне твой вид сегодня не нравится. Между прочим, Петр Павлович
тоже сказал, что ты какая-то бледная, измученная.  - Люся пристально взглянула на Лину. Но та только отмахнулась.
        «Все мои проблемы гроша ломаного не стоят в сравнении с тем, что творится на душе у Люси»,  - подумала она и предложила:
        - А давай-ка я тебе летний пирожок испеку?
        - Чтобы вместо одного «икса» в размере сразу два появилось?  - проворчала Люся. Однако, секунду подумав, милостиво согласилась: - Ладно, валяй, только вначале собери ягоды, а то малина прямо на кусте сохнет. Ты ведь в курсе, Олесю я пять минут назад отправила в отставку? Так что теперь все будем делать сами. Долой эксплуататоров-кровопийц! Да здравствует свободный труд!
        - Ну ладно, «ягода-малина нас к себе манила»!
        И Лина, надев видавшую виды соломенную шляпу и повесив на шею пластмассовое ведерко, отправилась в сад.
        В беседке возле малинника Ангелина услышала знакомые голоса.
        - Вот видишь, сын мой,  - говорил вкрадчивым голосом Михаил Соломонович, обращаясь к кому-то невидимому,  - благодать оставила твой дом. А все почему? Жадность! Она, сын мой, мать всех пороков. Не захотел дать денег на храм, Господь и разгневался.
        - Прекрати на меня давить и называть «сын мой»!  - истошно возопил голос, принадлежавший Викентию Модестовичу.  - Надоел ты мне, Мишка, своими пропагандистскими штучками. Я не сын твой, а однокашник, что, согласись, совсем не одно и то же. И как ловко ты, мерзавец, подвел разговор к главному - к отъему денег: «Бог наказывает за жадность!» Помню, в конце семидесятых так же прорабатывал меня секретарь парткома. Мол, не вступаю в партию, потому что не хочу часть зарплаты отдавать на партийные взносы. Ну, не хотел, это правда. И ведь прав оказался! Где теперь та всесильная партия? Ушла под воду. Как Атлантида. Мне-то хотя бы не пришлось потом каяться, жечь партийный билет перед телекамерами, как некоторым нашим деятелям культуры, отплевываться, намекать, что слышу запах серы…
        А теперь - власть переменилась. Нынче ты просишь денег на храм. А вдруг завтра наука докажет, что Бога нет?
        - Не дождешься!  - запальчиво возразил Михаил Соломонович.
        - А где доказательства, что я должен вкладываться во второе пришествие, словно в победу коммунизма, спрашиваю тебя?
        - Да весь этот Божий мир - и есть главное доказательство его существования!  - воскликнул Михаил Соломонович и широко обвел рукой вокруг.  - Если даже допустить, что все само собой появилось, то почему тогда каждый цветок и каждое дерево так гармоничны и прекрасны?
        - Михаил Соломонович, можно вас на минуточку?  - раздался с веранды слабый голос Гарика.
        Гость, извинившись, покинул беседку и исчез в доме.
        - У меня к вам просьба,  - прошептал Гарик, жестом приглашая Михаила Соломоновича присесть на диван.
        - Внимательно слушаю,  - наклонился к нему вошедший, поняв, что разговор пойдет серьезный и конфиденциальный.  - Ты, наверное, хочешь, чтобы я осмотрел тебя? Мол, два врача - надежнее: целый консилиум.
        - Да нет, никакой другой врач мне не нужен. Петр Павлович - доктор толковый. Я о другом. Вот, возьмите.  - Гарик протянул пухлый белый конверт.
        - Что это?  - удивился Михаил Соломонович, однако, помедлив секунду, спрятал конверт в щеголеватый портфель.
        - Мое пожертвование на храм,  - тихо сказал Гарик.  - И еще,  - добавил он шепотом,  - попросите, пожалуйста, настоятеля вашего храма как можно скорее приехать сюда и освятить дом и участок.
        - Что-то случилось?  - насторожился Михаил Соломонович.  - Ты, Гарик, вроде никогда не был набожным. Как говорится, яблоко от яблони…
        - Случилось,  - вздохнул Гарик.  - В последнее время у нас здесь творится что-то нехорошее. Я, хоть и потомственный безбожник, чую запах серы…
        - Дьявол?  - с интересом исследователя спросил гость, подсаживаясь ближе.  - Ты можешь толком рассказать, почему ты так решил, сын мой?
        - Да нечего рассказывать,  - пожал плечами Гарик.  - Так, ерунда какая-то в голову лезет. Бабьи бредни. Сначала Люськин муж. Потом сестра, а теперь вот я… И все - ближайшие родственники. За Катьку страшно. Да и за Стасика. И за отца. Вряд ли смогу объяснить это логически, но в доме происходит что-то очень нехорошее. Я, конечно, не верю в привидения, как Валерия, и все-таки… Словно какая-то темная сила испытывает нас на прочность. Чем мы заслужили такое - ума не приложу.
        - Встанешь на ноги - сходи в церковь, покайся, поставь свечку,  - предложил Михаил Соломонович.  - Ая… Постараюсь выполнить твою просьбу.  - Гость, пожав Гарику руку, вышел в сад.
        - Кстати, а где та достойная пожилая женщина, с которой ты знакомил меня в прошлый раз?  - поинтересовался Михаил Соломонович у «друга Викеши», поджидавшего на скамейке. Жизнелюбу Михаилу Соломоновичу сделались в тягость все эти печальные события и мрачные домыслы, захотелось подзарядиться энергией неистовой старушки.
        - А, ты про Марианну?  - Патриарх с досадой махнул рукой.  - Да звонила она, звонила! Сказала, что не приедет. Кто бы сомневался! Разве ей до нас, скучных стариков? Человеков в футляре? Наша огненная валькирия снова при деле: организует пикет в сквере на городском бульваре. Ей уже борьбы с булочной и битвы за цены на лекарства мало. А в том сквере, видите ли, собираются спилить какой-то престарелый, как мы с тобой, дуб. Он небось сам давно прогнил и вот-вот рухнет на головы горожан. В общем, нашла очередной «вишневый сад» и борется за него с беспощадным временем.
        - Удивительная женщина! Просто Жанна д_к наших дней!  - восхитился Михаил Соломонович.  - Не идет за толпой, а зовет ее за собой. Вся ее жизнь - вечный вызов властям в мире пошлости и чистогана. Она, не сомневаюсь, и с инквизицией в дискуссию вступила бы, как Жанна.
        - Ну, знаешь… Сравнить пенсионерку с Пречистенки с Орлеанской девой… Это уже слишком!  - усмехнулся Викентий и снисходительно похлопал приятеля по плечу.
        Однако Михаил Соломонович сделал вид, что не заметил иронии. Он думал о чем-то своем и не был настроен спорить. Гость простился с обитателями усадьбы и, насвистывая Брамса, неспешно двинул к калитке.
        - Постойте!  - внезапно окликнула его Лина.  - Михаил Соломонович, подождите меня, пожалуйста!
        «М-да, день, кажется, удался. Неужели она тоже хочет дать денег на ремонт храма?» - с надеждой подумал Михаил Соломонович, тормозя возле беседки. Деньги он всегда принимал снисходительно, словно делал жертвователю одолжение. Тогда и жертвователь не считал свою лепту чрезмерной, а, наоборот, стеснялся ее малости.
        - Михаил Соломонович, вы моя последняя надежда, мне не к кому больше обратиться,  - тихо сказала Лина.
        - Слушаю вас, матушка,  - проговорил Михаил Соломонович слегка разочарованно.
        - У вас в храме, наверное, есть богатые прихожане?  - после неловкой паузы решилась спросить Лина.
        - У Господа все равны,  - уточнил церковный староста.  - Между прочим, церковь - самая демократичная организация в нашей стране. Она принимает всех - и бедных, и богатых, и больных, и здоровых.
        - И все-таки…  - не отступала Лина.
        - Разумеется, у нас есть разные прихожане. В том числе и небедные,  - осторожно уточнил Михаил Соломонович.
        - А можно к ним обратиться с просьбой?… О помощи?  - наконец выдавила из себя Лина заветный вопрос. И, стараясь не отвлекаться на эмоции и ненужные подробности, рассказала Михаилу Соломоновичу про «Веселых утят» и их невеселые проблемы.
        - Видишь ли, матушка,  - заговорил Михаил Соломонович, осторожно подбирая слова,  - не согрешив, больших денег не заработаешь. Потому-то богатые люди так не любят делиться. Когда душа запродана, как говорится, оптом, отбирать ее назад по кусочкам, понятное дело, не имеет смысла. Неделю назад я уже исчерпал лимит благородства богатых господ. Не без труда выпросил у них немного денег на ремонт храма. Боюсь, счет из вашей детской студии в ту символическую сумму, какую они обычно выделяют на спасение души, не впишется. Впрочем, если представится подходящий случай… похлопочу о вашем деле,  - поспешно пообещал собеседник, чтобы предотвратить дальнейшие уговоры и женские всхлипы.
        И, церемонно приподняв соломенную шляпу, простился с назойливой просительницей и быстрым шагом отправился на станцию.
        За суетой последних дней Лина как-то совсем позабыла про молодых влюбленных. А тут, плюхнувшись на скамейку под лиственницей, внезапно вспомнила о «боттичеллиевской» девушке с ясными глазами и волной золотистых волос.
        «Наверное, Серафима уже покинула этот дом,  - с грустью подумала она,  - веселому ангелу не место там, где с немолодыми и неловкими людьми вечно происходит что-то неприятное, нелепое, омрачающее юную радость и оптимизм».
        Но чьи-то прохладные ладони шаловливо закрыли ее глаза.
        - Как хорошо, что вы вернулись!  - внезапно защебетал звонкий девичий голос. Лина вздрогнула и обернулась. На нее, лучезарно улыбаясь, смотрела Серафима. В руке у девушки был мобильник, с которым она, похоже, не расставалась никогда. «Дивное видение» попросило жалобным голоском: - Останьтесь, пожалуйста, Ангелина Викторовна! А то Викентий Модестович совсем захандрил. С утра жаловался, все разъехались. И Валерия, и Марианна Лаврентьевна - у них даже в такую жару нашлись в городе дела поважнее, чем беседовать со стариком. А вы видите: без своих дам Викентий Модестович скучает - так же, как без острой кавказской кухни и видеокамеры.
        - Мне кажется, что кроме вас, Серафима, ему теперь никто не нужен,  - пожала плечами Лина.
        - Что вы! Викентию Модестовичу постоянно требуется благодарная публика - зрители и слушатели. Как всякому творческому человеку,  - рассудительно сказала Серафима.  - В этом доме все от него отмахиваются. А ведь он такой, такой… Такой необыкновенный человек!
        - Господи, уж не влюбилась ли ты в нашего патриарха?  - оторопела Лина, на правах старшей переходя на «ты».
        - Что вы,  - обиделась девушка,  - это совсем-совсем другое… Восхищение, обожание, благодарность… Вообще мне в этом доме живется как-то непривычно уютно и спокойно. Здесь столько умных и надежных мужчин, а меня мама одна воспитывала… Вот и Викентий Модестович - он же мне как старший друг, как учитель…
        - Что ж, он интересный собеседник,  - согласилась Лина.
        - Ну конечно, он необычный, талантливый, образованный человек. Я очень уважаю его. А люблю я… Стасика. И вообще, он мой парень, вы же знаете.
        - Стасик от тебя без ума, можешь не волноваться, да и все остальные в этом доме тоже,  - улыбнулась Лина.
        - Ой, хорошо, что мы с вами вспомнили про Стасика, он же меня давно возле калитки ждет!  - спохватилась Серафима.  - Я еще полчаса назад обещала рвануть с ним в лес на велике!
        Подпрыгнув, девушка повисла на нижней толстой ветке лиственницы, а потом легко подтянулась на ней, как гимнастка. На тоненьких руках обозначились упругие мышцы.
        - Десять баллов!  - щедро выставила Лина высшую оценку.
        Серафима, заразительно рассмеявшись, отпустила ветку. У нее зазвонил телефон, на экране высветилась алая роза на черном фоне.
        - Это мама,  - закричала Серафима и побежала за дом.
        Ангелина подумала, что в ближайшие дни ее присутствие в этом доме будет не лишним. «Утята» подождут. В конце концов, у детей сейчас каникулы, а у педагогов - отпуск. Главное - помочь Люсе, которая все еще хромает и часто всхлипывает, что так не похоже на нее, наладить хозяйство без Олеси. (Кстати, спорая помощница их всех тут здорово разбаловала.) Мнительного «плейбоя»-разведенца Гарика тоже хорошо бы как следует встряхнуть, чтобы бесконечно не стонал. А еще - составить патриарху компанию за ужином вместо дезертировавших в самое неподходящее время Валерии и Марианны. Ох, не вовремя съехали дамы с дачи! А может, в свете последних событий подружки патриарха элементарно струсили? Как бы там ни было, он совсем увял без своего «гарема». Надо его хорошенько растормошить. Тем более что Серафима вдруг вспомнила о юном и ревнивом бойфренде и стала проводить со своим Ромео куда больше времени, чем с Викентием Модестовичем… А вот и патриарх, легок на помине!
        - Катерина!  - раздался капризный голос с балкона.  - Свари мне, голубушка, кофе по-восточному. Ну, ты знаешь, как я люблю: четыре ложки свежемолотого кофе на турку, одна ложка сахара, да, и не забудь - с кардамоном! Как назло, мой неуемный внук утащил Серафиму на велосипедную прогулку. По такой-то жаре! Катерина? Ты что, меня не слышишь? Ты где? Куда запропастилась эта вздорная девчонка, черт возьми?  - уже раздраженно крикнул Викентий Модестович с балкона. Но в доме никто не отозвался.
        - Действительно, где Катюшка?  - удивилась Лина.  - Неужели до сих пор спит?
        - Не знаю, с утра была у себя в комнате,  - рассеянно ответила Люся на настойчивый Линин вопрос. Хозяйка сидела в дальнем тенистом уголке сада на маленькой скамеечке и колдовала над пышной гортензией.  - А что?
        - Да нет, ничего,  - пожала плечами Ангелина.  - Дед просит ее кофе сварить, а она, как назло, не отзывается. Может, в лес отправилась, Тимошу прогулять?
        - Вот он, твой Тимоша, лежит себе в холодке, отдыхает. Видишь, поглядывает на нас одним полуприкрытым глазом и никуда в жару не собирается,  - указала Люся на пса, развалившегося в тени сарая.
        - Да ладно, не трогай его, пусть отдохнет. И Катю оставь в покое. Она и так домашнее видео снимать запарилась. Припахали девчонку, будто она тут у вас на ставке оператора! Ладно, попробую вместо Кати сварить кофе, хоть задача не из простых,  - предложила Лина.  - Правда-правда, я никогда прежде не варила твоему папе кофе по-восточному…
        - Нет уж, Линка, Кате так просто не соскочить с дежурства по кухне,  - сердито сказала Люся.  - Ишь ты, разбаловалась! Теперь у нас прислуги нет, все придется делать самим. Я, как видишь, взвалила на себя обязанности шеф-повара. Даже простого повара. А готовить на всю ораву - дело не из простых. Так что, девушки, подключайтесь. Ищи-ка по-быстрому Катерину и тащи в дом. Ух, сейчас намечу вам фронт работ по полной программе! Просто руки чешутся припахать всех так называемых дачников.
        Люся, прихрамывая, отправилась в дальние комнаты, а Лина, и не подумав искать Катерину, повернула в кухню. Сама справится! Между тем с балкона уже раздавалось нетерпеливое покашливание патриарха, так что медлить было нельзя.
        «Только бы не упустить кофе на плиту!  - думала Лина.  - А то сколько раз бывало: уставлюсь на турку, а думаю о своем. Потом еще и плиту мыть придется. Сейчас вот, как назло, думаю о разоренных „Утятах“ и не могу сосредоточиться».
        Она успела спасти кофе в последнюю секунду и уже собралась подниматься к Викентию Модестовичу, но почему-то притормозила возле лестницы. Ангелину потрясла оглушительная тишина, редкая гостья в этом доме.
        - Люся!  - крикнула она, чтобы стряхнуть с себя полуденное оцепенение.
        Никто не отозвался.
        - Люся, ты где?
        Вновь тишина.
        - Иди сюда,  - позвала подруга из глубины дома тихим голосом.
        Лина вошла в комнату Катерины и застыла на пороге. Такого беспорядка она давненько не видела. Жилище выглядело так, словно в нем побывали с обыском. Все перевернуто! Коробки из-под обуви, пакеты из-под одежды, пудреница, тушь, сумочки, заколки, лифчики… На краю разоренной кровати сидела Люся и безучастно смотрела перед собой.
        - И что это значит?  - прошептала Лина.
        - Катя исчезла,  - так же тихо отозвалась Люся. Подруга рассеянно вытащила из прически шпильки, и ее длинные темные волосы упали на плечи, закрыв заплаканные глаза.
        - Так, граждане, дружно встали рядышком, ровненько держим шеренгу,  - командовала Марианна Лаврентьевна, пытаясь перекричать шум улицы.  - Повторяю, все собрались, подровнялись, выстроились в цепочку вокруг дуба и подняли транспаранты. Сейчас подъедет телевидение.
        - Баннеры, что ли, поднять?  - лениво переспросил парень в драных джинсах.
        - Вы что, молодой человек, в Америке живете?  - недовольно проворчала Марианна.  - Есть же много русских синонимов этого слова: «плакаты», «транспаранты», «лозунги»…
        Проведя поверку негустых рядов, Марианна вдруг уткнулась генеральским взглядом в осанистую фигуру в льняном костюме. Этот новобранец в ее списках не значился.
        - Боже, Михаил Соломонович, вы? Какими судьбами?  - обомлела организаторша.
        - Пришел поддержать вас, Марианна Лаврентьевна,  - застенчиво улыбнулся новый знакомый.  - Вот, понимаете, отдежурил в больнице и решил заглянуть на митинг. Считайте, из любопытства.
        Марианна ласково улыбнулась нежданному волонтеру и быстро повязала ему на рукав повязку с зеленым дубовым листком.
        - Становитесь в живую цепочку,  - скомандовала она уже тоном не генерала, а маршала. Появление Михаила Соломоновича явно придало ей сил,  - Имейте в виду: скоро приедут опричники застройщика, и ваш шикарный костюм может пострадать.
        - Сгорела хата, нехай клопы сгорят!  - задорно выкрикнул Михаил Соломонович. Эту поговорку он частенько слышал в детстве от бабушки, выросшей в белорусском местечке, и вворачивал порой к месту и не к месту.
        - Ну и шуточки у вас!  - поморщилась Марианна Лаврентьевна, как строгая учительница на уроке в седьмом классе.
        - Народная мудрость,  - лукаво пояснил новый знакомый. Похоже, он испытывал давно забытое радостное, беспричинное возбуждение. Так отличник и гордость школы, прибежав подраться с параллельным классом после уроков, тайно умирает от страха, и одновременно его охватывает неведомый прежде восторг. Соломенная шляпа достойного джентльмена была сдвинута набекрень, воротник летней сорочки предусмотрительно расстегнут.
        Люди томились в скверике уже полчаса. Терпение их таяло. Кто-то красноречиво вздыхал, кто-то переминался с ноги на ногу, кто-то поглядывал на часы, однако ни враги дуба, ни телевидение не показывались. Марианна Лаврентьевна уже начала беспокоиться, что ее команда «перегорит» раньше времени. И тут возле сквера со скрипом тормознула черная «вольво». Из нее неторопливо, с чувством собственного достоинства, вылез мужчина, одетый в «форму» чиновника - темный костюм и белую рубашку с темным галстуком, и уверенной походкой профессионального начальника направился к группе, окружившей дуб.
        - Марианна Лаврентьевна,  - обратился он к даме с пылающими волосами.  - Как я рад видеть вас здесь, среди жителей нашего района!
        Команда посмотрела на предводительницу с уважением. Похоже, их комиссарша была давно и близко знакома с этим большим начальником.
        - Хорошо, что я не ошибся в вас! Вы настоящий патриот нашего города.  - Чиновник крепко пожал руку Марианне. А потом, запнувшись на секунду, церемонно поцеловал сухонькие пальцы.
        Старушка оторопела и вмиг забыла свои гневные речи.
        - Надо чаще, друзья мои, всем нам так же, как сегодня, всем миром проявлять свою гражданскую позицию!  - назидательно обратился прибывший чиновник к толпе.
        - Боже, Алексей Иванович!  - оторопела Марианна.  - Как вы, при вашей немыслимой занятости, узнали про нашу акцию?
        И не просто узнал, подписал соответствующее распоряжение: сохранить исторический дуб для горожан,  - медленно, выделяя каждое слово, объявил глава управы (а это был, конечно, он).  - Так что, граждане, огромное спасибо за помощь. А теперь расходитесь, пожалуйста, не мешайте прохожим гулять на бульваре и наслаждаться природой.
        - Как - «расходитесь»? Куда - «расходитесь»?  - разочарованно пробормотала Марианна.  - Сейчас подъедет телевидение. А представители застройщика? Они ведь тоже обещали появиться…
        - Зачем нам с вами, Марианна Лаврентьевна, поощрять дешевые фокусы желтой прессы,  - развел руками глава управы.  - Мы же интеллигентные люди! Как надоели все эти предвзятые репортажи о нашем округе! А в особенности - лживые комментарии к ним. Вы уверены, дорогие сограждане, что репортеры расскажут о вас по телевизору правду, а не извратят ваши слова и не исказят ваши прекрасные лица? Неужели вашим родным будет приятно видеть злые и агрессивные физиономии? Да еще на страницах сомнительных бульварных газет? Друзья мои, будем выше этого!
        - Да разве этим журналюгам вообще можно доверять?  - закричала девчонка с пирсингом в носу.  - А вдруг и вправду такое наплетут, что нас с Максом из универа вышибут… Короче, Макс, валим отсюда по-быстрому. Въезжаешь? Отчисляемся отсюдова! Пусть стариканы парятся, если делать не фига!
        И парочка лениво направилась к выходу из сквера. Следом за ними, побросав на землю плакаты, стали медленно расходиться остальные пикетчики.
        - Друзья, товарищи, подождите!  - тщетно взывала Марианна.  - Давайте хотя бы сфотографируемся вместе! На память. Плечом к плечу. Можно с вами сфотографироваться, Алексей Иванович?  - спросила она главу управы почти заискивающе.
        Глава с достоинством кивнул, принял сообразную случаю позу, и дама бережно достала из сумочки «мыльницу».
        - Дела не ждут,  - проворчал чиновник, взглянув на часы,  - однако, раз вы лично просите, Марианна Лаврентьевна…
        Марианна повязала на руку Алексею Ивановичу повязку с дубовым листком, и чиновник, эффектно приосанившись в центре группы, сфотографировался с пикетчиками. Через несколько секунд глава управы быстрой пружинистой походкой шел к своей машине.
        - Уважаемый Алексей Иванович,  - догнал его Михаил Соломонович и осторожно тронул за рукав.
        Представитель власти недовольно оглянулся. Мероприятие «общение с народом» завершилось, что еще?
        - Пожертвуйте, сколько сможете, на ремонт храма Непорочного Зачатия,  - вкрадчиво попросил Михаил Соломонович. Пока другие фотографировались, он успел застегнуть рубашку на все пуговицы, поправить шляпу и теперь выглядел вполне респектабельно и даже официально.
        - По всем текущим вопросам обращайтесь к моему помощнику,  - недовольно пробормотал хозяин района.  - Извините, совсем нет времени.  - Он дружески помахал рукой жалкой кучке пикетчиков, ловко вскочил в машину, словно это был Джеймс Бонд, а не чиновник Алексей Иванович, и укатил прочь.
        Пикетчики застыли, как герои в финале «Ревизора», стараясь осмыслить явление главы управы народу. Михаил Соломонович взглянул на Марианну Лаврентьевну и неожиданно предложил:
        - А теперь, раз мы столь рано освободились, позвольте пригласить вас, Марианна Лаврентьевна, на чашечку чая. Неподалеку есть одно недорогое кафе.
        Марианна удивленно взглянула на галантного мужчину, пожала плечами и, хотя презирала все эти буржуазные заведения, обдирающие простой народ, неожиданно для себя самой согласилась.
        Алексей Иванович вошел в кабинет, попросил у секретарши чашку чаю и устало опустился в кресло.
        «Как надоели все эти непродуктивные поездки по городу, бесполезные встречи и пустопорожние разговоры!  - подумал с раздражением.  - А ведь приходится терпеть, соблюдать правила игры, общаться с маргиналами и полусумасшедшими старухами, а теперь еще и с набожными стариками. Господи, да за что мне все это?» И глава управы медленно, глядя на иконку в углу, со вкусом перекрестился.
        На глаза ему попалась фотография в рамочке, создававшая в казенном кабинете уютную семейную обстановку. Внучка Верочка обнимала огромного ротвейлера, пес был с ней одного роста. Умильная парочка - девочка и собака - стояла на крылечке загородного дома в три этажа. Алексей Иванович мельком поглядел на свои «котлы» на руке, на дорогой айфон на краешке стола, на стильные ботинки, слегка запылившиеся в парке, окинул взглядом просторный кабинет и постепенно успокоился.
        «Вот за все за это»,  - услужливо подсказал внутренний голос.
        «Господи, спасибо тебе за все»,  - внезапно подумал Алексей Иванович и вновь широко перекрестился.
        Немного придя в себя после общения с народом, чиновник поднял трубку давно звонившего телефона и устало сказал:
        - Да, Сергей Петрович, вы правы, пора заканчивать с этим детским садом. Время не ждет. Право на застройку сквера вы выиграли по конкурсу. Так что все грамотно и законно. Решение принято, надо исполнять. Словом, как только стемнеет, подгоняйте технику… Как можно быстрее и профессиональнее убирайте этот чертов дуб. Только сразу, подчеркиваю, сразу ставьте высокий забор, чтобы любопытные не шлялись. И какую-нибудь надпись отпугивающую не забудьте сделать. Что-то вроде: «Осторожно! Радиация!» Короче, придумайте что хотите, только быстро, времени на раскачку не осталось. Прошу вас, сделайте все по уму!
        А теперь, Сергей Петрович, о главном. Так сказать, не для печати. Если журналюги про дуб пронюхают - я ничего не знаю. Мол, ты посвоевольничал, со мной не посоветовался. Что тогда будет? А ничего! В крайнем случае выговор влеплю. Переживешь, не маленький. Ну а над сметой потом покумекаем в спокойной обстановке, когда шум утихнет. Ладно, Петрович, сейчас некогда, честное слово. Звони завтра. Расскажешь, что и как.
        И, положив трубку, глава управы устало откинулся на спинку кресла.
        Люся, прихрамывая на больную ногу, металась по комнате, как раненая тигрица.
        - Где она?  - кричала обезумевшая мать, хватая в охапку вещи дочери и вновь с каким-то остервенением разбрасывая их по комнате.  - Что с ней?  - хрипела Люся, и глаза ее, обычно светло-серые, порой лукавые, веселые, порой усталые, сделались темными и колючими. Лина тихонько сидела на краешке кровати. Она чувствовала, что любое из ее слов сейчас может оказаться лишним.
        - Наверное, Катерина удрала с подружками в кино или в кафе,  - наконец несмело предположила Ангелина, чтобы хоть как-то нарушить тягостное молчание,  - ведь ты сама говорила, что утром Катя была дома.
        - Просто? Удрала?  - закричала Люся на подругу и приблизила к ней красное заплаканное лицо с прилипшими темными прядями,  - а зачем тогда она устроила в комнате этот жуткий кавардак? Говори! Ты думаешь, я полная идиотка?
        - Оставлю без комментариев, а то мы поссоримся,  - проворчала Лина.
        - Если хочешь знать, я уже звонила Кате на мобильный, ее телефон все время «вне зоны доступа».
        - Ну, знаешь, это еще ни о чем не говорит,  - резонно заметила Лина.  - Мало ли, батарейки в мобильнике сели. А что вещи по комнате разбросаны… Ну, быть может, искала, что надеть. Знаешь, молодые девушки вечно недовольны собой. В юности им не хватает уверенности в себе. Эх, к нашему бы опыту да их молодость и красоту!
        - Нет, я, кажется, знаю, что произошло,  - вдруг тихо проговорила Люся.
        Лина напряглась. Она чувствовала, ничего хорошего Люсе сейчас в голову прийти не может.
        - Ее похитили!  - маниакальным шепотом объявила подруга.  - Точно! Как это я сразу не догадалась! Такое могла провернуть только наша семейная парочка… «Голубки» наши - Олеся и Василий! Наверное, они возненавидели нас за то, что мы их уволили, и решили отомстить. Если бы знать… Если бы я могла предвидеть…
        - Ну и когда они успели провернуть это дельце?  - ехидно поинтересовалась Лина, теряя терпение.  - Ты ведь, если я ничего не путаю, уволила их сегодня утром.
        - Это не имеет значения,  - перебила подруга.  - Если они задались целью навредить, вполне могли заранее подготовиться и сговориться с бандитами. Или теперь мстят за все. Наверное, эти мерзавцы хотят получить солидный выкуп за нашу девочку…
        - Слушай, что мы тут сидим и тратим время на глупые разговоры,  - попыталась Лина образумить несчастную мать.  - Давай прямо сейчас найдем твоих помощников и сами обо всем их расспросим.
        - Ты думаешь?  - недоверчиво спросила Люся. Однако Лине показалось, что в ее голосе прозвучала слабая надежда. Через мгновение взгляд подруги вновь стал безумным.  - Мне кажется, это бесполезно. Преступники должны выждать время, чтобы мы оцепенели от ужаса и стали готовы на все.
        - Нет, не могу больше этого выносить. Безумие заразительно. Пойду и немедленно приведу Олесю.  - Лина решительно встала и вышла из комнаты. Люся осталась сидеть на кровати и механически раскачиваться. Медленно и ритмично. Туда-сюда - как кукла-неваляшка.
        Олеся появилась в комнате вместе с Линой через несколько минут. В полной неопрятной женщине теперь почти невозможно было узнать хохотушку, еще недавно сражавшую деревню яркими, порой даже слишком смелыми нарядами. Теперь она была закутана в растянутую трикотажную кофту и потрепанные спортивные штаны с пузырями на коленках. Напряженный взгляд из-под спутанной челки был мрачновато-колючим, косметика размазалась по лицу полосами.
        - Слушаю вас, Людмила Викентьевна,  - произнесла Олеся с достоинством английской королевы.
        - Олеся, лучше скажи правду,  - тихо и твердо попросила Люся.  - Где моя девочка? Где Катя?
        - Ой, а я почем знаю,  - выпучила глаза Олеся.  - Час от часу не легче! То кто электропилу сломал, то кто таблетки в кармане носит, а теперь - где дивчина загуляла. Я-то тут при чем? Я к ней в няньки не нанималась. Дивчине третий десяток, самой рожать пора.
        - Говори, где вы ее спрятали!  - потребовала Люся тихим хрипловатым голосом и сжала руку Олеси так, что та вскрикнула от боли.
        - Кого?  - опять не поняла Олеся.
        - Не прикидывайся, я все знаю,  - сказала Люся замороженным голосом.  - Вы с Василием похитили Катю, чтобы получить за нее выкуп.
        Олеся вдруг как-то обмякла, из ее бархатных южных глаз потоком покатились крупные, как горошины, слезы, размазывая остатки туши по щекам.
        - Людмила Викентьевна, бедненькая, шибко, наверное, вы вчера ударились. Совсем, видать, головкой повредились!  - запричитала она.  - Вы уж простите нас, дураков безмозглых, за то, что на вас обиделись! Больны вы, как я теперь вижу, очень больны. А с больной что взять-то! Это ж надо, такое придумать! В прежнюю вашу светлую головку подобная дурь никогда не полезла бы.
        Лина молча поглядывала на обеих женщин, но вслух поддержать ни одну из них не решалась.
        - Телефон!  - внезапно очнулась она.  - Давай попробуем позвонить еще раз. Вдруг Катя ответит?
        - Не ответит,  - сказала Люся с какой-то мрачной уверенностью.
        Но Люсин телефон внезапно зазвонил сам.
        - Мам!  - закричал в трубке звонкий Катин голос.  - Ты как?
        - Катя! Девочка моя, ты где?  - заголосила Люся в каком-то исступлении.  - Что с тобой? У тебя все в порядке?
        - Конечно!  - завопила Катька в ответ в своей обычной восторженной манере.  - Еще бы! Мам, я в Париж лечу!
        - Типичная итальянская семья,  - пробормотала Лина.  - На юге Италии женщины вот так же орут. У всех, кто рядом, уши закладывает.
        - Куда летишь?  - прокричала в ответ Люся.
        - Повторяю по складам: в Па-риж!  - нетерпеливо объявила Катерина.  - Уже прошла регистрацию в Шереметьеве, гуляю в дьюти-фри, скоро отправляюсь на посадку.
        - Почему ты не сказала заранее?  - накинулась на нее Люся.  - Что за отношение к матери?
        - А чего говорить, ты все равно не пустила бы,  - пробурчала Катерина.  - Нашла бы сто причин, почему я должна остаться дома. Но для меня важнее одна: почему я должна туда полететь.
        - И почему же, позволь узнать?  - ехидно спросила Люся.
        - Да потому что я, мам, влюбилась!  - заорала Катька так, что телефон дрогнул у Люси в руке.  - А Париж, как тебе известно,  - город любви.
        И в кого же ты влюбилась?  - неохотно спросила Люся. Переход от недавних ужасов к любовной теме дался ей с трудом.
        - Скоро узнаешь!  - загадочно прокричала Катя.  - Все! Больше не могу говорить, объявили посадку на рейс!  - заторопилась она, и в трубке раздались короткие гудки.
        Люся сидела и пару минут молча смотрела на телефон в каком-то оцепенении. Потом перевела взгляд на Олесю и заметно смутилась.
        Люся снова отвела глаза, заколола волосы, сделала глубокий вдох и лишь тогда повернулась к Олесе.
        - Олеся, давай забудем все, что я тебе наговорила,  - произнесла не без усилия.  - И сейчас, и утром. Прости меня, ладно? Понимаешь, у меня сдали нервы. Конечно, вы с Василием ни в чем не виноваты. В этом доме вообще каждый делает что хочет. Короче, давай считать, что ничего не было. Если, конечно, ты и Василий сможете меня простить…
        - Ну, Людмила Викентьевна, кто старое помянет, тому глаз вон,  - улыбнулась Олеся и внезапно искоса взглянула на себя в зеркало. Время обид и скорби закончилось, пора было возвращаться к прежнему кокетливому облику и рутинным хозяйственным обязанностям.  - Пойду-ка приготовлю обед и переоденусь,  - с напускным безразличием объявила Олеся в пространство и отправилась на кухню.
        А Люся… Она обняла Лину, достала из кармана большой носовой платок и вытерла слезы, вдруг потоком хлынувшие из глаз. А потом сказала обычным деловым тоном:
        - Ну, почудили, и хватит. Пора за дело браться.
        Все еще прихрамывая, Люся поспешила за Олесей.
        А Лина осталась в комнате одна. Она сидела на кровати Катерины и напряженно думала. Лина вспоминала обо всем, что случилось в доме за последние дни, и отдельные ноты, звучавшие в ее голове, никак не складывались в стройную мелодию. Напротив, она слышала внутренним слухом какую-то какофонию. Чем дольше Лина анализировала события, тем меньше что-либо понимала и тем сильнее охватывало ее смутное беспокойство. Слишком много странного и зловещего произошло в доме под красной крышей за последние дни. Вначале едва не погиб Денис, потом Люся… наконец - Гарик… То, что с Катей все обошлось,  - счастливая случайность. Что-то подсказывало Лине: несчастья в домике на горке не закончатся. В голове у нее зазвучала тревожная мелодия, как бывает в фильме, когда зрителя готовят к чему-то страшному. Но почему? Что неуловимо изменилось в доме за последние дни? Кто сдвинул краеугольный камень, который, пошатнувшись, потащил за собой остальные? Кто? Если бы знать…
        На следующий день Викентий Модестович захандрил. Он вдруг почувствовал себя несчастным, всеми покинутым. Не тамадой на пиру жизни, а одиноким стариком из дома ветеранов. Дамы сердца, еще недавно такие преданные и внимательные, коварно оставили друга в самый трудный момент. Даже Серафима вспомнила о подзабытом бойфренде, и Стасик теперь делал все, чтобы угодить своей Прекрасной даме, дабы она не заскучала в деревне. Юная пара дни напролет проводила на велосипедных и пеших прогулках, плескалась в бассейне, вечерами ездила развлекаться в Москву.
        Марианна, потрясенная предательством главы управы, с головой ушла в борьбу с городскими чиновниками и на дачу носу не казала. Даже Валерия, еще недавно боготворившая патриарха, не появлялась уже несколько дней. Это было для Викентия Модестовича самым обидным. И подозрительным.
        - Где Валерия?  - вопросил патриарх зычным баритоном, свесившись с балкона.  - У меня накопились к ней неотложные поручения. Например, надо отдать в переплет одну старинную книгу.
        - Валерия посещает вторую ступень семинара,  - кротко отозвалась Лина с веранды. Она давно запретила себе вступать в дискуссии с патриархом, потому что в итоге каждый из них оставался при своем мнении и только копил ненужные обиды.
        - Какую еще к чертям ступень?  - вспылил патриарх.  - Что это за лестница, ведущая в преисподнюю?
        - Ну, в науке любви не бывает мелочей,  - заступилась Лина за Валерию.  - Тема изысканий вашей подруги, если честно, интригует: «Как вновь наполнить опустевший сосуд любви».
        - О господи!  - простонал патриарх.  - Лучше бы она, как прежде, худела по группе крови! По крайней мере, диета, над которой потешался Михаил Соломонович, на мозги не действовала!
        - Женщинам свойственно стремиться к совершенству,  - запальчиво заявила Лина,  - а вы, Викентий Модестович, лучше подумайте, чем сюда заманить Валерию. И как наполнить сосуд любви.
        - Сосуд? Вы сказали - сосуд?  - крикнул из сада обрадованный Василий.  - Ну, я в ларек. За грузинским!
        - Ладно, тащи сюда свой дешевый антидепрессант,  - проворчал Викентий Модестович.  - Мне нужно отвлечься, Люсе развеселиться, а Гарику не помешает обезболивающее. Жизнь в этом доме стала какой-то тоскливой и однообразной.
        - Эй, постойте, мне лучше водочки,  - послышался с веранды недовольный голос Гарика,  - для дезинфекции ожогов.
        - Вот доктор появится - я у него спрошу, что тебе можно, а что нельзя,  - пригрозила Лина, а про себя подумала: «Этот местный эскулап мог бы и в самом деле заскочить к Гарику лишний раз, по-соседски навестить больного…»
        Неожиданно эта мысль вызвала у нее раздражение. Нет, в самом деле, ну почему она должна постоянно думать о каком-то деревенском костоправе? В конце концов, она здесь в гостях и не собирается взваливать на себя проблемы хозяев. Ивана Михайловича с его фокусами и «Утят» ей вполне хватает. Слава богу, Олеся приступила к своим обязанностям, так что можно со спокойной совестью пойти освежиться.
        Лина скрылась в доме, натянула черный купальник с красными маками и отправилась к бассейну.
        Девичий визг, плеск воды и счастливый смех молодой пары заставили Лину невольно притормозить у выхода на полянку.
        «Нет, не пойду туда, неудобно мешать юным влюбленным,  - подумала она.  - Не хочу играть жалкую роль пожилой грымзы, ревниво охраняющей чужую нравственность. Ну не умру же я без этой лужи, в конце-то концов?»
        Назвав просторный и довольно глубокий с одного конца бассейн лужей, Ангелина, конечно, погорячилась. Во времена ее молодости подобную роскошь можно было увидеть только в голливудских фильмах. Однако за последние десять лет иметь бассейн на дачном участке в Подмосковье стало хорошим тоном, несмотря на короткое и частенько холодное в наших краях лето.
        «Как это по-русски!  - порой думала Лина.  - Мол, пускай всего месяц поплаваем, зато - на всю катушку!» Для представителей среднего класса подобная «буржуйская» прихоть оказалась вполне посильной. Новые богатеи принялись возводить на дачах не только надувные или вкопанные в землю водохранилища, напоминающие огромные оцинкованные баки, но и эффектные, округлой формы бассейны, как в Грециях-Турциях - с постоянной очисткой воды, дном, выложенным голубой плиткой, лесенками для спуска в воду. Раньше у нас таких даже в цековских санаториях не было. А теперь величина и форма купальни - лишь вопрос денег. Вот и Викентий Модестович сдался на уговоры внуков, пожертвовал теннисным кортом и построил довольно просторный бассейн для своих чад и домочадцев. Да и сам патриарх любил порой здесь поплескаться в жару.
        Сейчас в воде царило такое веселье, что Лине внезапно, до мурашек на коже, захотелось зарядиться молодой энергией и оптимизмом. И она, отринув комплексы женщины средних лет, скинула сарафан и решительно вышла в купальнике из тени старой яблони.
        Юноша и девушка беззаботно резвились, брызгались, дурачились - словом, наслаждались жарким летним днем, прохладой воды и беззаботностью молодости. А еще - красотой друг друга и взаимным притяжением, которое, казалось, вот-вот заставит закипеть прохладную воду бассейна. Стасик поднимал Серафиму над водой на сцепленных руках, и девушка с радостным визгом плюхалась в воду. Бретелька купальника соскочила с плеча, маленькая грудь выпала наружу, намокшие волосы спускались на плечи.
        «Я узнала ее! Это она! Юная греческая богиня, прекрасная и шаловливая»,  - вспомнила Лина греческую фреску, увиденную когда-то на острове Крит.
        Серафима обнимала возлюбленного за крепкую шею, стараясь удержаться на его больших сцепленных ладонях, прыгала в воду с каждым разом все смелее и изящнее. Словно участвовала в соревнованиях по синхронному плаванию.
        «Пожалуй, каждая ее новая попытка лучше предыдущей,  - снова подумала Ангелина с восхищением.  - Эта удивительная девушка стремится все делать наилучшим образом».
        Но вскоре произошло что-то странное. Нелепая случайность смыла спокойствие Лины, как волна, выплеснувшаяся из бассейна.
        Стараясь удержать равновесие, Серафима навалилась на Стасика всей тяжестью своей хрупкой фигурки, он внезапно поскользнулся, взлохмаченная голова юноши погрузилась в воду. Серафима нырнула следом. А дальше… Что было дальше, Лина вряд ли смогла бы складно объяснить. Юная русалка с перекошенным лицом раз за разом погружала голову юноши в воду. Он уже устал отплевываться, лицо его приняло какой-то неестественный землистый оттенок. А девушка все не унималась, несмотря на то что у бортика бассейна трезвонил ее мобильник, высвечивая алую розу на черном фоне дисплея.
        - Стасик! Сима! Прекратите!  - закричала Лина тоном учительницы начальных классов.
        Наконец Стасик вырвался, всплыл и стал, отбрыкиваясь, хватать ртом воздух. Однако Серафима разошлась не на шутку. Она нырнула, ухватила возлюбленного за ноги и принялась тащить обратно в воду. Стасик отбивался и, выпучив глаза, хватал ртом воздух.
        - Симка! Остановись! Немедленно! Я приказываю!  - истошно завопила Лина. Хотя по какому праву она могла приказывать этой девушке?
        - Ангелина Викторовна, да не волнуйтесь вы так, мы просто играем,  - очаровательно улыбнулась Серафима, засмеялась звонким колокольчиком и поправила бретельку.  - Что вы испугались? Ничего особенного не происходит. Честное слово! Просто Стасик учит меня нырять. А я учу его долго находиться под водой, задерживая дыхание. Правда, Стасик?
        - Правда,  - пробурчал Стасик, тяжело дыша и отплевываясь во все стороны. Он старался не смотреть Лине в глаза. Было ясно: никакая сила на свете не заставит парня признаться, что юная и хрупкая девушка только что вынудила его нахлебаться воды и едва не утопила, как контрабандистка в лермонтовской «Тамани».  - Ладно, пошли,  - скомандовал Стасик приказным тоном и подтолкнул Серафиму к лесенке.
        «Дело молодое,  - подумала Лина,  - без меня разберутся»,  - положила очки на бортик и, глубоко вдохнув воздух, прыгнула солдатиком в прохладную воду.
        Когда она вынырнула и, отфыркиваясь, огляделась вокруг, чуть снова не ушла под воду. На этот раз - от удивления. По дорожке из красного камня, живописно петлявшей между деревьями, стуча высокими каблучками, шествовала Валерия. Выглядела дама потрясающе: стройную фигуру эффектно облегал белый шелковый сарафан с алыми розами, на голове красовалась кокетливая соломенная шляпка, корзинку из такой же соломки она сжимала в руке, а дополняли наряд роскошные белые босоножки, более пригодные для прогулок по сочинской набережной, чем для поездки на дачу.
        - Валерия!  - закричала Лина из бассейна.  - Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! Наконец-то вволю поплаваем! Причем задаром, что немаловажно. И не в каком-нибудь пафосном дорогущем фитнес-центре, а здесь, в родном Подмосковье, между березками и елками. Давай, Валерия, переодевайся в купальник и скорее прыгай!
        - Извини, Ангелина, но у меня сейчас другие планы,  - вежливо пресекла ее неприлично эмоциональный порыв разряженная дама.
        - Какие еще планы на чужой благоустроенной даче, к тому же с домработницей?  - оторопела Лина. Она повисла на бортике бассейна и проповедовала, будто стояла за кафедрой.  - Отдыхай, наслаждайся коротким летом. Да и Викентий Модестович обожает, когда вокруг него кипит веселье и раздается женский смех. Особенно - твой звонкий смех, Валерия. Старик совсем зачах, когда ты уехала. Так что не парься - в прямом и переносном смысле. Прыгай сюда! Молодежь закончила свои спортивно-любовные тренировки и освободила место для нашей «группы здоровья». Не успеешь оглянуться, как наступит осень, мы опять упакуемся в многослойные тряпки. А пока будем наслаждаться жизнью: сидеть в воде, смотреть на небо и представлять, что мы где-нибудь в Турции или Испании.
        - Не могу. Я как раз прямо с семинара - направляюсь к Викентию. Должна проверить кое-какие теоретические положения на практике,  - неохотно призналась Валерия.
        - Что еще за положения?  - удивилась Лина.
        - На семинаре говорили, что опустевший сосуд любви наполнится, если отдавать любимому человеку все свободное время. Пойду попрошу Викентия почитать мне мемуары.
        - Похоже, они становятся бестселлером,  - пробормотала Лина. Она перевернулась на спину и поплыла, наслаждаясь ярко-синим небом и вершинами деревьев.
        «Боже, как я завидую Люсе,  - думала Ангелина, разглядывая красивые перистые облака,  - у нее такой легкий и податливый характер! Принимает на даче всех - и близких, и дальних, и знакомых, и родственников,  - причем в любом количестве и в любое время, когда те только пожелают. Никто и никогда ее не раздражает, всем она находит занятие и развлечение по душе. Наверное, Люся из тех людей, которые чувствуют себя уютно лишь в шумной компании, а оставшись наедине со своими мыслями, испытывают беспокойство и безотчетный страх».
        Лина коснулась рукой бортика и… чуть не захлебнулась. У края бассейна стоял и насмешливо смотрел на нее… тот самый милый семейный доктор, который консультировал и Дениса, и Гарика, и Люсю. А по совместительству - хамоватый водила на деревенской улице, которому она недавно совала сотню на опохмел.
        Сейчас он выглядел безупречно - в белоснежном отутюженном халате и медицинских синих брюках.
        - Ангелина Викторовна! Поздравляю! Первое место в плавании на спине,  - торжественно объявил он.
        - Хотите бросить вызов?  - запальчиво спросила женщина.
        - Ни в коем случае! Ледиз ферст! Женщине идет быть победительницей.
        - В первый раз встречаю столь великодушного мужчину,  - удивилась Ангелина,  - обычно ваш брат старается вырвать у слабого пола победу любой ценой, чтобы унизить женщину, посмевшую быть сильной, продемонстрировать свое превосходство.
        - Видимо, у меня есть другие способы утверждаться в жизни,  - парировал собеседник.
        А дальше все произошло за пару секунд. Раздался оглушительный лай, из-за деревьев вылетел Тимоша, ткнул с разбегу мужчину под коленку носом, тот, потеряв равновесие, со всего маху плюхнулся в бассейн. В общем, трюк удался с одного дубля. А коварный Тимоша принялся с радостным лаем носиться вокруг бассейна. Он явно праздновал победу. Наверное, лохматый шутник, если бы смог, с удовольствием выстриг бы себе на черном боку большую победную звездочку.
        - Ты победил, Тимоша, один - ноль,  - пробулькал незадачливый пловец, смущенно отплевываясь и отфыркиваясь. Он вынырнул из воды и забарахтался возле Лины.  - Вот видите, Ангелина Викторовна: чего хочет женщина, того хочет Бог. Теперь нам с вами, уважаемая русалка, не избежать заплыва на сто метров!
        - Что ж, поплыли!  - задорно крикнула Лина и рванула изо всех сил вольным стилем к противоположному бортику. Петр сразу оказался позади. Лина улыбнулась. Пока соперник не выглядел грозным. Он барахтался в воде как-то вяло, изо всех сил пытаясь удержаться на поверхности.
        - Черт побери, проклятые ботинки тянут на дно, как кандалы!  - ругнулся он с досадой. Лина уже коснулась рукой бортика и смотрела на него с улыбкой.
        Вид у пловца и вправду был совсем не спортивный. Полы намокшего белого халата надулись огромными пузырями по бокам, галстук съехал куда-то на спину. Однако Петр не растерялся. Он отфыркался, игриво помахал Лине рукой и медленно, не теряя достоинства, поплыл к бортику. Потом, не без труда, вылез на сушу, снял ботинки и вылил из них воду. Следом стащил носки и, наконец, слегка смутившись, избавился от халата, брюк и рубашки. В итоге «стриптиза поневоле» новый Линин знакомый остался в одних темных «боксерах». Русалка скосила на мужчину глаза. У доктора оказалась довольно крепкая фигура, прежде спрятанная под мешковатым белым халатом, в меру волосатая грудь и неожиданно длинные и стройные ноги. Он молодцевато гикнул и, разбежавшись, нырнул в глубину бассейна. Брызги накрыли Лину с головой. Она взвизгнула и замешкалась на старте. А Петр уже плыл, погружая при каждом гребке лицо в воду - так рьяно, словно готовился к Олимпийским играм. Он рассекал бассейн стилем «дельфин», казалось не обращая на Лину никакого внимания.
        «Хорошо, что надела новый купальник,  - подумала Лина ни с того ни с сего.  - Он хоть бока немного утягивает…» И, облокотившись о бортик, высунулась по пояс из воды. За свою грудь, эффектно обтянутую купальником, она была спокойна. Ее грудь - большая, высокая, похожая на две крепкие дыньки-«колхозницы», всегда вызывала завистливые вздохи подруг. Лина искренне недоумевала, зачем женщины, обезумев от любви, пихают в себя эти жуткие мешочки с силиконом.
        «Даже если бы я была плоской как доска, ни за что не позволила бы резать мое, пусть и несовершенное тело,  - подумала она.  - Богу виднее, в какую оболочку помещать каждую душу. Наверное, моя легкомысленная душа заслужила как раз такое, весьма упитанное тельце».
        Правда, бедра она предпочла все же оставить в воде: кто его знает, куда успел подкрасться «великий и ужасный» целлюлит.
        «Главное, что не в мозг»,  - подумала Лина и с делано равнодушным видом поплыла к другому бортику.
        Новый знакомый, не обращая на женщину ни малейшего внимания, продолжал утюжить бассейн из конца в конец. Наконец он выдохся и, отдыхая, повис рядом с Линой на бортике.
        - Вы пришли навестить Гарика?  - начала она светскую беседу. А то как-то неловко висеть в купальнике на бортике и молчать рядом с полуголым мужчиной.
        - Скорее Людмилу Викентьевну,  - вздохнул доктор.  - Что-то ее нога в последнее время плохо себя ведет. И вообще, Ангелина Викторовна, в последнее время мне стало казаться, что в этом доме многовато пациентов. Денис Петрович тоже не до конца оправился после аварии, говорит, мучают головные боли. Так что я с полным правом могу теперь называться семейным доктором. Бываю здесь практически ежедневно. Просто мы не всегда с вами встречаемся.
        - Надеюсь, мне не придется к вам обращаться. Как к доктору,  - кокетливо пояснила Лина и, эффектно выпрыгнув из воды, нырнула, помахав в воздухе розовыми пятками.
        - Ну, в этом-то я как раз уверен,  - улыбнулся врач, когда Лина, вынырнув, снова повисла на бортике,  - я же сказал - беды преследуют только членов этой семьи. А вы просто близкая подруга Людмилы Викентьевны. Симпатичная, честно говоря, подруга. Я это еще тогда, когда вас на улице встретил, подумал.
        - А почему вы в тот раз вели себя как-то странно?
        - От смущения,  - признался Петр.
        Лина, обычно острая на язык, неожиданно сама смутилась и, наплевав на воображаемый целлюлит, решительно полезла из бассейна вверх по лесенке.
        Ангелина попыталась прошмыгнуть в дом незамеченной. В мокром купальнике, с полотенцем на бедрах она чувствовала себя мокрой курицей и меньше всего нуждалась в зрителях. Однако появление пловчихи вызвало у скучающей публики взрыв всеобщего восторга. Оказалось, Валерия уже доложила всем, что Лина бодро бороздит водную дорожку. Пришлось купальщице притормозить и картинно раскланяться публике. Оглядев полянку, она заметила, что за время ее отсутствия дачное общество выросло и успело изрядно приложиться к «грузинским» запасам Василия.
        «Понаехали тут!» - сварливо подумала купальщица и уже собралась было скрыться в доме, однако поневоле притормозила. Ее заставила обернуться бурная дискуссия. Солировал Михаил Соломонович, видимо нагрянувший с двухчасовой электричкой. Лицо оратора раскраснелось, пухлые руки эффектно жестикулировали. Кокетливая соломенная шляпа пристроилась у ноги, как верная собака, Михаил Соломонович небрежно поглаживал ее, то и дело вытирая вспотевшую лысину огромным носовым платком. Рядом на краешке скамейки скромно уселась Марианна Лаврентьевна, тоже объявившаяся во время Лининого заплыва. Вечная оппозиционерка имела непривычно кроткий вид и с нескрываемым восхищением поглядывала на местного Цицерона. Со времени последней встречи Лины с Марианной имидж дамы разительно изменился. Ее волосы, еще недавно напоминавшие цветом свеженатертую морковку, приобрели оттенок благородного шоколада, на носу вместо старомодных стекол красовались очки в модной оправе. Прежние старомодные блузки с рюшами и брошками и юбки с воланами были отправлены в отставку, нынче на пожилой леди красовался льняной брючный костюм в легкую
полоску.
        «Ого!  - подумала Лина.  - Ничего себе! Кто бы мог подумать, что пожилой полноватый и лысый господин в соломенной шляпе способен так преобразить женщину!»
        - Друзья мои,  - произнес оратор с мудрой улыбкой, обращаясь главным образом к Викентию Модестовичу.  - Поверьте, Господь существует независимо от того, верим мы в него или нет. И каждая минута нашей жизни - самое яркое тому доказательство.
        - Любой из нас имеет право на стройную систему заблуждений,  - язвительно парировал Викентий Модестович, поискав глазами Серафиму.
        Но плетеное кресло, в котором минуту назад сидела девушка, было пусто. Серафима испарилась незаметно - словно лепесток розы сдуло ветром с ладони. Викентий Модестович с досадой сорвал травинку и стал задумчиво расщеплять ее на тонкие полоски. Он казался расстроенным. Пожалуй, даже сильнее, чем артист, внезапно лишившийся публики. И это несмотря на то, что Валерия внимала ему, как прилежная ученица. Лина, воспользовавшись заминкой, улизнула в дом - поскорее переодеться, а то из мокрой курицы она стремительно превращалась в курицу мороженую - покрытую с ног до головы синими мурашками.
        Катерина прильнула к иллюминатору и захихикала от радости. Ура! «Прощай, немытая Россия!» Она летит в Париж! Совсем одна. Если честно, про «город любви» она наплела матери неожиданно даже для себя,  - а как еще можно было объяснить поспешное бегство из дома? Сказать правду про то, как они все - разлюбезные родственнички, их пожилые друзья и подруги - ее достали, обид и разговоров не оберешься. А так мама даже про деньги не спросила. Если честно, Катерина взяла их с кредитной карты, на которой хранились деньги на ее учебу. Эту карту год назад отец вручил Кате, чтобы та училась ответственно распоряжаться солидными суммами. Ну, вот и научилась… Ну и что, это же ЕЕ деньги… До очередного взноса в универ полно времени, уж с тысячей баксов она как-нибудь разберется. А любовь… Что ж, этот миф всегда все объясняет. Особенно маме, которая так и осталась в глубине души романтической девочкой, готовой, в отличие от Кати, поверить в любовь с первого взгляда. Вот пускай и пребывает подольше в своем старомодном заблуждении.
        «Вырвусь из дома, сбегу из этого скучного, замкнутого, душного мирка, а там поглядим…  - думала девушка, разглядывая внизу оранжевые облака, подсвеченные утренним щедрым солнцем.  - Боже, как красиво! Почему я раньше ничего подобного не видела! Только здесь, в небесах, можно почувствовать под собой целый мир!»
        Катерина вдруг отчетливо, как на фотографии, вспомнила их всех поименно - тех, кто так раздражал ее в последнее время. Недалеких, заурядных, зацикленных на своих проблемах людей. Всех этих скучных, вечно умничающих стариков! Людей прошлого века! «Чеховских героев» из их «музея-усадьбы». Этих раневских, которые цепляются за свой отживший «Вишневый сад» - ну, как мама за свои домашние привычки. Этих второсортных сочинителей - треплевых,  - а точнее, деда с его бесконечными мемуарами и забавными пожилыми подругами. А еще дядю, ведущего ленивую жизнь дачного плейбоя, отца, который появляется домой только ночевать, брата, потерявшего голову из-за самоуверенной простушки Серафимы. Тетю Лину, которую в жизни интересует лишь какой-то жалкий районный кружок. Чехов еще облагораживал своих героев. А тут настоящая семейка Адаме! Или нет - Симпсоны!
        Как в таком окружении может сохранить себя талантливая, оригинальная, симпатичная девушка? Не такая, как все. Да никак! Обстоятельства затягивают. И прежние смелые и оригинальные мысли и планы исчезают сами собой. Бежать, бежать от всех как можно скорее!
        Катя попыталась задремать, но уколы совести неожиданно стали атаковать ее, как назойливые мухи. Она вспомнила бледное лицо мамы, окончательно не оправившейся после падения. Потом словно увидела руки отца, все в ссадинах и синяках после аварии. Наконец, перед ее, как писали раньше, «мысленным взором» предстали глаза Гарика… Боже, никогда прежде она не видела собственного дядю таким жалким и растерянным. М-да, похоже, она уехала из дома не в лучшее время! Ну а что они хотели? Что она будет у них за няньку? Загранпаспорт она оформила давным-давно, путевка была заказана месяц назад втайне от родных, виза получена тоже три недели назад. Не пропадать же деньгам! Да и как она объяснила бы им, что решила попросту сбежать из дома? Ну, хотя бы на несколько дней…
        Катя поежилась и почувствовала, что ее слегка знобит. Она укуталась в куртку и закрыла глаза. Ладно, все равно от нее ничего не зависит, а маленькая передышка будет полезна…
        Приняв решение, Катерина успокоилась, откинула спинку кресла и тут же уснула.
        Проснулась, когда стюардесса объявила, что самолет произвел посадку в аэропорту Бове - заштатном городке в сорока минутах езды от Парижа. Катерина выбрала этот аэропорт из экономии: какая разница, откуда добираться до великого города - из Орли, из Бове или из аэропорта Шарль де Голль… Однако уже у трапа пришлось вспомнить навязшую в зубах присказку про бесплатный сыр и мышеловку. Оказалось, к маленькому, похожему на сарай зданию аэровокзала пассажирам предстоит тащиться через все летное поле. Словно они прилетели не в Париж, а в заштатный российский город, где все устроено по-простому, без столичных выкрутасов. Эх, зря она взяла багаж в салон. Думала, так быстрее пройдет все формальности… Вот сейчас как раз и пройдет. По гравию на каблуках, волоча за собой сумку на колесах…
        - Покажите деньги,  - неожиданно потребовал таможенник на ломаном русском.
        - Зачем?  - опешила Катерина.
        - Мы должны видеть, что они у вас есть,  - загадочно потребовал офицер.
        Катерина вытащила помятую наличность, тайно снятую с «учебного» счета. Кредитку она оставила дома, на случай, если мама спохватится. Месье таможенник, брезгливо морщась и подозрительно поглядывая на красивую туристку из России (мол, знаем-знаем, все вы приезжаете из Восточной Европы французских женихов искать), пересчитал Катины еврики. Тут же подскочила мадам таможенница, весь облик которой намекал на то, что она не только офицер, но и француженка, черт побери! Дама была в кокетливой синей форме с изящным сине-бело-красным платочком на шее, источавшим легкий аромат «родных» французских духов. На поводке сержант держала рыжего кокер-спаниеля. Четвероногий служака, судя по его надменному и слегка сонному виду, был рангом никак не меньше майора.
        Пес-офицер без энтузиазма обнюхал Катеринин багаж и выразительно взглянул на коллегу. Мол, здесь нам, капрал, ловить нечего. Напрасно нас с тобой от телика оторвали. У этой пигалицы ничего достойного внимания в сумке нет. И денег, как нам мигнул месье офицер, тоже немного. Студенточка, наверное, французский едет учить. И, само собой, женихов-французов ловить. Почему-то человеческие особи женского рода без ума от этих коротконогих и щупленьких самцов с длинными носами… И таможенница, прочитав все эти мысли во взгляде четвероногого «коллеги», нетерпеливо кивнула Кате.
        Очередная туристка из страшноватой и загадочной для французов России шагнула на землю Франции.
        Лина загорала в шезлонге на полянке за домом и лениво думала о том, что скоро снова придется покинуть замкнутый уютный мир, давно ставший родным. И ради чего? В городе ее никто не ждет - разве что проблемы и неприятности. Один Иван Михайлович чего стоит! Боже, если бы знать заранее, что в детском шоу-бизнесе интриг не меньше, чем в обманчиво-мишурном мире попсы! Ни за что не согласилась бы работать в «Утятах»…
        Взять хотя бы недавний случай, один из десятков похожих. Педагог-хореограф Мария Степановна сцепилась на городском празднике со «Спокушками». Проблема, если честно, выеденного яйца не стоила: кому раньше выходить на сцену. Хрюша и Каркуша, полные мрачноватые дамы средних лет, напирали на то, что у них через час спектакль в театре. Но и Мария Степановна была не промах. Она прекрасно понимала, что после всеобщих телевизионных любимцев «Утятам» выходить на сцену бессмысленно, никто на них и смотреть не станет. Потому упрямо гнула свою линию, всем телом оттесняя боевых кукловодиц от сцены. Наверное, со стороны это выглядело забавным: одна худенькая, но хорошо тренированная учительница танцев тактически грамотно теснила - то наскакивая, то отступая - гораздо более крупных, но неважно владеющих своими телами дам, пока те, почувствовав бесперспективность дальнейших толканий и шипений, не сдались и не отступили за «линию фронта», то бишь за сцену.
        Лине тогда стало грустно.
        «Боже мой!  - подумала она.  - Неужели вся жизнь пройдет в закулисных интригах на детских утренниках? Как говорится, два притопа, три прихлопа. Вот и все искусство».
        Но едва выскочили на сцену ее «утята», такие смешные, такие маленькие, такие талантливые, Лина почувствовала, как у нее защипало в носу. Ради этих минут, наверное, она и задержалась на несколько лет в детской студии, где из последних сил терпела самодурство Ивана Михайловича, интриги педагогинь, происки дам из конкурирующих коллективов, а главное, мирилась с унизительной зарплатой.
        Хорошо хоть у нее появилось увлечение, помогавшее жить. Лина все чаще чувствовала потребность рассказывать истории, накопившиеся за годы жизни в душе и в памяти. Почему-то подобные мысли обычно посещали ее в московском метро.
        Лина каждый день ездила на работу в метро, отгородившись от мрачной темной толпы детективом в мягкой обложке. Ей казалось, что только так она может защитить свое внутреннее пространство от вторжения десятков посторонних мыслей, дыханий, вздохов и невидимых слез. Порой она поднимала глаза, чтобы не проехать нужную станцию, и тогда встречалась с отсутствующим взглядом какой-нибудь женщины напротив. И хоть каждый раз пассажирки были разными, их взгляды оказывались похожими, как у близняшек. Постепенно Лине стало казаться, что она слышит мысли своих молчаливых спутниц. Эти мысли обычно были не слишком веселыми, хотя многие пассажирки казались красивыми или, как говорится, были «со следами былой красоты». Лина вспоминала парижское и берлинское метро, где красавиц на каждый вагонный метр было гораздо меньше, а улыбок и доброжелательных взглядов - гораздо, гораздо больше. Правда, никаких интересных мыслей внутренним слухом она там не слышала, как ни старалась. Пассажирки комфортных западных вагонов обычно думали о том, что где купить и на чем сэкономить. Строили что-то вроде бизнес-плана на день. А в
московском метро до Лины долетали и мечты о любви, и кипение юных страстей, и сострадание к ближнему. Однажды она поняла, что гораздо интереснее слушать мысли других людей, чем читать переписанные с чужих книжек романы. Так Лина подхватила опасный вирус, уже которое столетие вольготно себя чувствующий на бескрайних российских просторах,  - страсть к сочинительству.
        В первом же издательстве, куда она двинула пробный романчик, ей посоветовали: «Пишите о том, чего не бывает. Валяйте сладкую сказочку для наших загнанных жизнью и бытом женщин. Этакий легкий антидепрессант». Ну, она и рада была стараться - лишь бы получились более-менее забавные типажи и узнаваемые характеры. Однако в том, первом, издательстве она надолго не задержалась. Владельцем его оказался престарелый любитель «клубнички», который требовал от авторш все более и более откровенных сцен, к сюжету не имеющих никакого отношения. Эти непростые производственные проблемы заставили ее переметнуться к другому издателю. Там ее приняли с распростертыми объятиями, как свежий контингент в борделе. Только намекнули: «Нам нужны стабильно работающие авторы. Четыре романчика в год - и вы наш любимый писатель». Так Лина пополнила многочисленную армию современных российских сочинительниц. Это занятие затягивало ее все сильнее, отнимало все больше времени. Оказалось, что на «легкий антидепрессант» «подсаживаются» не только читательницы, но и писательницы. А эфемерный, выдуманный мир порой готов заменить скучную и
неприятную реальность.
        Но однажды Лине надоело писать романы, в которых бедная, обманутая и униженная героиня в финале находит своего «принца» и устраивает денежные дела. В тот день ее осенило: женщины ждут от подобного чтива совсем другого - сатисфакции! Пусть «они» за все заплатят! Всех этих коварных изменщиков, безвольных обманщиков, буйных алкоголиков и прочих врагов женского племени надо безжалостно и разнообразно «мочить». Тысячи читательниц издадут ликующее: «Йес!» и нарисуют губной помадой на зеркалах в ванных комнатах очередные звездочки!
        Так Лина стала вести двойную жизнь: одну реальную, в которой было немало проблем и огорчений, и вторую - воображаемую, в которой она могла быть кем угодно: юной красавицей, роковой цыганкой или богатой хозяйкой старинного замка. В той, второй жизни она пускалась в авантюры, совершала опасные путешествия, участвовала в гонках и скачках. А в реальной - боролась с такими вот сомнительными господами, как Иван Михайлович. К тому же в реальности с принцами было плохо, если не сказать - очень плохо. В детских творческих коллективах, музыкальных школах и детских театрах мужчины встречались редко. Словно исчезающий вид из Красной книги. Девушки, дамы и старушки окружали Лину с утра до вечера. И пускай большинство из них были симпатичны, талантливы, полны энтузиазма и оригинальных идей, без мужчин рабочие будни казались какими-то пресными и скучными. Как будто в полезном блюде не хватало перца или острой приправы. Все-таки присутствие этих плохо выбритых, порой простоватых и грубоватых особей вносит в коллектив атмосферу легкого флирта и не дает расцветать бесконечным сплетням и интригам…
        «Ну и как я могу устроить свою личную жизнь,  - думала Лина,  - если у нас даже пианино в классе передвинуть некому, приходится завхоза и учителя физкультуры из соседней школы зазывать. А их жены, тоже учительницы, неотступно сопровождают своих благоверных и охраняют их так тщательно, словно восточные телохранительницы своих диктаторов.
        Мол, женский коллектив, то да се… Приходится всем своим видом убеждать ревнивиц, что на их потрепанные жизнью сокровища никто не претендует».
        Лина передвинула шезлонг в тень и продолжила невеселые размышления. Она вспомнила традиционные праздники в студии - Восьмое марта и Новый год - их сотрудницы «Утят» ждали с особенным нетерпением. Уже за пару месяцев всех охватывало радостное возбуждение. Отринув здравые доводы про нищенские зарплаты и насущные домашние нужды, учительницы танцев и пения, завхоз и бухгалтер - в общем, все сотрудницы - шили и покупали наряды, причем не какие-нибудь повседневные, а особенные, вечерние - с открытыми плечами и спинами, с воланами, блестками и бисером, из атласа, шифона и даже бархата. Словом, такие, которые потом будут годами пылиться в шкафах и лишь изредка демонстрироваться подругам, но, главное, никогда и нигде больше не пригодятся. И все равно наряды покупались и шились. Потому что являться на «девичники» в одном и том же у них было не принято. Затем дамы тщательно распределяли, кто и что приготовит к столу. Стол получался исключительно «дамский»: салаты, фрукты, конфеты, легкое вино… В итоге закусок всегда оказывалось намного больше, чем напитков. Все съесть было совершенно невозможно, потому что
каждая из женщин старалась блеснуть перед другими кулинарными талантами и в итоге перевыполняла план «по салатам» или «по соленьям» на двести процентов. А культурная программа! В ней-то была вся соль, из-за нее в студии особенно волновались и нервничали. Приготовления к вечеринке всегда оказывались намного интереснее, чем сам праздник. Все-таки они были чертовски талантливыми и красивыми, эти женщины! Просто в жизни им повезло чуточку меньше, чем дамам, не слезавшим с экранов телевизора и киноафиш. В их студии готовились к праздникам тщательнее, чем на ТВ к новогодним «Огонькам». Сочинялись бесконечные пьесы и шарады, разучивались романсы на два голоса, писались веселые стихи про каждую сотрудницу и сочинялись шутливые поздравления, шились карнавальные костюмы для концерта… Короче говоря, праздники проходили так весело, что в итоге парочка женщин, хлебнув шампанского и легкого винца, принималась рыдать, завернувшись в пыльную кулису. Хотя в начале торжества все они - от педагогов до уборщицы - старательно делали вид, что «без мужиков даже лучше». В общем, так хорошо, что плакать хочется…
        Лина сама вдруг чуть не заплакала - от острой жалости к себе, такой талантливой и симпатичной. Вспомнила, что даже Иван Михайлович их дамские посиделки игнорировал. Наверное, считал себя птицей иного полета - гордым орлом, а не петухом в курятнике.
        А у нее… Даже дома все мысли теперь об «Утятах». Так и помрет забавной старушкой, распевающей детские песенки, ставящей шарады и танцующей на детских утренниках…
        - Лина, иди скорей сюда.  - Ее невеселые размышления прервал встревоженный голос Люси.
        Лина побежала на зов подруги и вдруг, словно наткнувшись на невидимую преграду, остановилась. Возле качелей, как встрепанный воробей, сидела на корточках Серафима. Сходство с неброской птичкой усиливали бриджи и майка маскировочной окраски, так щедро перепачканные свежей грязью, словно девушка совершила многокилометровый марш-бросок по болотам и бездорожью. Или участвовала в игре «Последний герой». Черные полосы на щеках делали ее похожей на солдата Джейн из голливудского блокбастера. На ее молочно-белых локотках и лодыжках совершенной формы в изобилии красовались синяки и ссадины. Из глаз девушки крупными горошинами катились слезы, а волосы, обычно идеально чистые и красиво уложенные, были спутаны и напоминали взъерошенные воробьиные перья. К стене сарая жался велосипед Серафимы, а рядом на траве валялся ее рюкзачок защитного цвета.
        - Да говори же, Сима, наконец, не рви мне душу. Что случилось, где Стасик?  - тормошила девушку Люся. Однако Серафима сидела на корточках, не спешила подняться и глядела перед собой отсутствующим взглядом. Люся погладила ее по голове и осторожно тронула за худенькое плечико.
        - Мы гоняли на великах по лесу,  - медленно, уставшим голосом, даже как-то вяло и заторможенно начала Серафима.  - Начали спускаться в овраг, где тысячу раз прежде катались. Тут зазвонил мой мобильник. Кто-то ошибся номером. И вдруг… Короче, я внезапно почувствовала: у велика отказали тормоза. Вот это прикол! Жесть! Как в кино. Я пыталась тормозить руками, хваталась за ветки деревьев, но железный придурок летел с горы, как подорванный. В итоге - велик перестал слушаться, и я внезапно вынырнула из-за дерева прямо перед Стасиком. Он растерялся, велик завилял, воткнулся передним колесом в бревно, и в конце концов Стае вылетел из седла.
        - Жив?  - спросила Люся, выслушав рассказ Серафимы, одними губами. Этот страшный вопрос она задавала в последнее время что-то слишком часто.
        Люся медленно опустилась на качели, которые жалобно заскрипели под ее тяжестью. События последних дней приучили хозяйку дома сразу задавать страшный вопрос и привычно готовиться к худшему. Она пристально смотрела на Серафиму и молча ждала ответа.
        - Жив,  - выдохнула Серафима.  - Мне кажется, и руки, и ноги целы, только сильно головой ударился. Сказал, что сам обратно ехать пока не может. Я его на полянке оставила, с мобильником и великом, а сама - пулей сюда. Чтобы вас, Людмила Викентьевна, по телефону этой новостью не пугать. Да не смотрите вы так на меня, все будет хорошо. Надо только кого-нибудь из мужчин снарядить на помощь Стасику. И поскорее.
        - Боже, да кого здесь можно «снарядить»?  - всплеснула руками Люся.  - У нас здесь с некоторых пор не дом, а филиал Института скорой помощи имени Склифосовского.
        - Не преувеличивай,  - попыталась успокоить ее Лина.  - В большой семье всегда что-то с кем-то случается. Так что побереги свои нервы для будущих неприятностей.
        - Нет, я не паникую, просто лихорадочно соображаю, что делать,  - виновато улыбнулась Люся.  - В нашей большой семье образовался дефицит грубой мужской силы. Гарик еще не оправился после несчастного случая. Отец не сможет дотащить Стасика, даже если захочет. Михаил Соломонович тоже не юнец и не силач, мягко говоря. Ну а наш Денис Петрович, ты же знаешь, всегда на работе…
        Внезапно ее осенило.
        - Лина, прошу тебя, дорогая, не в службу, а в дружбу: сбегай, пожалуйста, к Петру. Он сегодня как раз после ночного дежурства. Если спит - разбуди, валяйся в ногах, слезно умоляй помочь. Что-то мне подсказывает: тебе-то он не откажет. Петр пойдет с вами в лес, поможет привести Стасика, а заодно прямо на месте осмотрит его. Вдруг мой сын что-нибудь повредил? Ой, даже думать об этом не хочу. Очередной пациент в семье - это уже слишком. Петру Павловичу пора открывать здесь отделение травматологии. Господи, лишь бы все обошлось! Твоя задача, Серафима, самая простая - велосипед Стасика пригнать домой. Справишься?
        - Я Стаса оставила недалеко отсюда. Минут двадцать на велике,  - еле слышно прошептала Серафима.  - Не волнуйтесь, Людмила Викентьевна, справлюсь.
        - Эх, девчонки, придется вам в лес пешком тащиться, на машине туда не проехать. А мне придется труднее всего: буду вас ждать, считая минуты. И ругать свою дурацкую ногу, которая никак не придет в норму,  - вздохнула Люся и с ненавистью потрогала опухшую лодыжку.
        Задохнувшись от быстрого бега, Лина остановилась у невысокого зеленого забора. Немного отдышавшись, решительно постучала в калитку. Через пару минут из дома вышел ее недавний знакомый, одетый уже по-домашнему: в джинсы и темно-синюю майку с надписью «Скорая помощь». Лина внезапно подумала: «Какие у него красивые синие глаза. Несправедливо, что они достались мужчине».
        Петр Павлович тоже взглянул на нее каким-то новым, проницательным взглядом и пробормотал:
        - Я вас предупреждал, Ангелина Викторовна! Помните наш разговор: скоро в этом доме опять что-то случится. Скорее всего, это что-то будет не очень приятным. У нас, врачей, до крайности развита интуиция. Честно говоря, она иногда здорово мешает жить. Люди каждый день попадают в аварии, ломают руки и ноги, разбивают головы. Ну и умирают, случается, что тут поделаешь… Каждый хирург постепенно становится фаталистом. Чему быть - того не миновать. А попробуйте расслабиться, если постоянно ожидаешь неприятностей! Они в жизни, к сожалению, случаются гораздо чаще, чем что-то хорошее.
        - Ну, бывают же и приятные неприятности,  - ни с того ни с сего заявила Лина.
        - Например?  - удивился Петр Павлович.
        - Например, благодаря всем этим ужасным, досадным и нелепым случайностям я познакомилась с вами,  - брякнула она неожиданно для себя самой.  - Теперь мне никакие несчастные случаи не страшны. Скорая помощь - рядом!
        Петр улыбнулся и, извинившись, скрылся в доме. Через несколько минут, одевшись по-походному и захватив свой изрядно потертый медицинский саквояж, поспешил за Линой и Серафимой. Этот кабинетный «ботаник» второй раз за последнее время удивил Лину. Сухопарый и длинный, он, казалось, совсем не чувствовал усталости, его огромные кроссовки бодро топали по пригоркам и перелескам, как колеса вездехода.
        Сама Лина еле передвигала ноги. Поляна оказалась не так близко, как обещала Серафима, поход по пересеченной местности стал для женщины, обутой в легкие босоножки на каблуках, нелегким испытанием. Через полчаса Петр оглянулся. Внимательно взглянул на нее, ковылявшую далеко сзади, решительно вернулся и взял ее под руку. Лина, махнув рукой на приличия, буквально повисла на внезапном спасителе.
        В ту же минуту она с удивлением отметила, как легко стало идти. Словно какие-то невидимые флюиды мужской спокойной уверенности и силы передались ей. Да, давненько она не опиралась о твердую мужскую руку!
        Наконец их группа вышла на поляну. Стасик сидел, прислонившись к дереву, и, казалось, дремал. В руке у него был зажат мобильник. Рядом в траве, словно уставший конь, лежал велосипед с вывернутым рулем. Серафима подбежала к возлюбленному и порывисто обняла за шею.
        - Да не суетись ты так, Сим, я в порядке,  - пробурчал парень, открыв глаза.  - Подожди еще чуть-чуть. Буквально пару минут. Голова уже не кружится. Вот сейчас… сейчас я встану и пойду.
        Серафима протянула возлюбленному руку, и он медленно, через силу, поднялся. Было заметно, что двигаться ему непросто.
        - Стас, присядь на травку, мне надо тебя осмотреть,  - попросил парня Петр Павлович.
        Стасик охотно повиновался. Сидеть ему было явно проще, чем стоять. Врач внимательно посмотрел в глаза пациенту, ощупал его голову, оттянул веки. Потом сильно надавил на кудрявый затылок. Стасик слегка застонал. Лицо доктора просветлело.
        - До свадьбы заживет,  - сказал он, красноречиво поглядев на Серафиму.
        - До свадьбы…  - эхом отозвался Стасик. Внезапно парень наморщил лоб, словно стараясь о чем-то вспомнить.  - Погоди, Симка,  - обратился он к подруге.  - Не мельтеши. Прежде чем пойдем домой, ответь на один вопрос,  - попросил он, взглянув непривычно серьезно.  - Что за бес в тебя утром вселился?
        - Ой, кажется, ты здорово ударился,  - пробормотала Серафима.  - Тебе, Стасик, надо скорей домой - отдохнуть, полежать немного… Завтра поедем в больницу к Петру Павловичу, сделаем рентген. Вдруг у тебя сотрясение мозга?
        - Да нет, погоди,  - не унимался Стасик.  - У меня же почти ничего не болит. А ты… Ты так виляла колесами, так лезла мне под руль, словно специально нарывалась. Ты что, Сим, в цирке решила выступать?
        Серафима смотрела куда-то в сторону и напряженно молчала.
        Когда они вернулись, на полянке уже собралась вся честная компания. Лина исподволь оглядела каждого. «Неужели кто-то из них? Нет, исключено. Так можно и немолодых дам, и Викентия, да и меня саму заподозрить. А это явная глупость». Викентий Модестович сидел в кресле, тщательно укутанный пледом. Впервые с момента появления Серафимы в доме плед был вновь извлечен из шкафа. Рядышком с патриархом устроилась Валерия. Она была ослепительна в черном платье с алыми цветами. Дама зябко кутала плечи в вязаную черную шаль. Марианна Лаврентьевна в кокетливом пончо цвета кофе с молоком и бежевых брюках на этот раз устроилась не по другую руку патриарха, а рядом с Михаилом Соломоновичем. Ее новый соратник по борьбе был одет, как всегда, не без дачного шика. На Михаиле Соломоновиче красовались светло-коричневые брюки, спортивная курточка шоколадного цвета и кофейная бейсболка. Словом, с первого взгляда было ясно, что здесь отдыхает компания типичных дачников. Как шутят актеры, «на сцене три сестры и дядя Ваня». Если смотреть правде в глаза, компания людей праздных, живущих мелкими житейскими страстишками и
обывательскими заботами. Подобных персонажей лет сто назад наперебой обличали все классики русской литературы - от Горького до Чехова. Безошибочным писательским чутьем они уловили, что жестокий вихрь времени скоро сметет этих бесполезных для общества людей со сцены жизни. Но уже в тридцатых годах «праздные люди», как грибы после дождя, стали появляться тут и там в подмосковных лесах вдоль Казанской железной дороги. Новая элита принялась строить дачи. Вот и сейчас, на заре нового века, дачники расплодились возле обеих столиц во множестве. И по-прежнему подмосковные работяги поглядывают на них, мягко говоря, без симпатии. Еще бы! В подобных нарядах, как у гостей Викентия Модестовича, не работают в саду, не пропалывают сорняки в огороде - словом, не поливают потом и кровью заветные шесть соток. В этих светлых одеждах можно лишь переливать из пустого в порожнее, сидя на скамейках в тени лип и берез, пить чай в беседке и чинно прогуливаться по мощеным дорожкам.
        И все-таки эти праздные гости, как и герои Антона Павловича, были довольно милыми и добрыми людьми. Искренне волновались за Люсю, сочувствовали Гарику, переживали из-за Стасика. Правда, кое-кто из них в тот миг малодушно подумал: «Надо, пожалуй, уносить ноги из этого дома. В Москву, в Москву!.. Своих проблем хватает, а тут их становится с каждым днем все больше. У Чехова в пьесах тоже все вначале чинно-благородно, а потом кто-нибудь стреляется…»
        Когда Стасик, живой и здоровый, появился на полянке под старой лиственницей, гости вздохнули с видимым облегчением. А кое-кто, вдохнув воздух полной грудью, отложил бегство в город на завтра.
        Серафима задолго до появления основной группы прикатила домой на велосипеде Стасика. Переоделась в светлое платье, гладко причесала волосы и теперь скромно сидела на скамейке под тенистым деревом, как обычная дачница. А точнее - как юная и очень красивая дачница.
        - Люсь, да перестань ты паниковать из-за каждого пустяка!  - пробасил Гарик. Он уже оправился после травмы и вальяжно устроился в кресле с неизменной бутылкой пива в руке.  - Да пойми же ты, что не сможешь, как бы тебе этого ни хотелось, запереть нас всех в комнате с толстыми стенами за высоким забором! Нам все равно придется жить своим умом и постоянно рисковать: за рулем, в самолетах, попадать в переделки в походах, в темных переулках… Жизнь вообще штука рискованная, как ты успела заметить.
        - Ну да, как сказал Кшиштоф Занусси: «Жизнь - смертельная болезнь, передающаяся половым путем»,  - не без удовольствия блеснул эрудицией Викентий Модестович.
        - Вот когда меня не станет - милости прошу! Рискуйте, когда и где хотите,  - раздраженно заявила Люся,  - хоть с Останкинской телебашни прыгайте. Или на парашюте с Гималаев спускайтесь.  - А пока… Пока вы все соки из меня выпили своими «случайностями»,  - неожиданно всхлипнула она и разрыдалась.
        Дачники загомонили все разом - как третьеклассники, которые пытаются утешить обиженную учительницу. Валерия и Марианна бросились наливать Люсе чай. Мужчины попытались развеселить хозяйку дома анекдотами, но она, ни разу не улыбнувшись, продолжала напряженно смотреть перед собой.
        Петр с ходу оценил обстановку, открыл потрепанный саквояж, накапал лекарство и тоном, не терпящим возражений, потребовал, чтобы Люся его немедленно выпила.
        К удивлению дачников, хозяйка, несмотря на строптивый нрав, подчинилась врачу.
        На полянке воцарилась тишина. Никто не решался нарушить ее первым. Пауза затягивалась, и вдруг…
        - Я знаю, почему у нас в доме постоянно случаются неприятности,  - нарушил тишину Викентий Модестович.
        - Ну-ка, ну-ка, отец, расскажи,  - не без подначки попросил Гарик, отхлебывая из бутылки.  - Жаль, что Катерина от нас сбежала, а то племянница сняла бы твой спич на видеокамеру. Это была бы главная сцена нашего семейного блокбастера. Ладно, подожди минутку, схожу за камерой.
        Викентий Модестович бросил в сторону сына испепеляющий взгляд и не без труда поднялся из кресла.
        - Я недавно прочитал одну старинную грузинскую книгу,  - заявил он после секундной паузы.
        Все растерянно притихли.
        - Боже, Викеша, ты выучил грузинский?  - с неподдельным изумлением поинтересовалась Марианна.
        - К сожалению, пока нет. Я читал эту книгу в переводе. Так вот, там говорится об одном старинном грузинском проклятии. Мол, оно падет на тот род, который равнодушно относится к памяти предков. Несчастья обрушатся сразу на несколько поколений - той семьи, в которой не хранят память о предках. Вы, господа, давеча изволили вышучивать мои мемуары, так что теперь не удивляйтесь…
        - Викеша, не сгущай краски,  - подал голос Михаил Соломонович. И не поддавайся гордыне и суевериям. Тайны чернокнижников и старинные заклятия - вещи Богу не угодные. Все, что вам сейчас надо,  - пригласить священника и освятить дом и участок.
        Марианна Лаврентьевна собралась было по привычке подать колкую реплику, но, спохватившись, взглянула на соратника по борьбе и внезапно… поддакнула.
        - В данном случае приход священника окажет необходимое психотерапевтическое действие,  - согласилась она.  - Мы все настроимся на лучшее, и… оно наступит!
        - Знаешь, дед, насчет мемуаров ты не прав,  - внезапно подал голос Стасик.  - Симка столько времени на них потратила - больше, чем на меня. И Валерия над ними работала!.. В общем, вся наша семья - в широком, итальянском, я бы сказал, смысле этого слова - вкалывала на твои мемуары. Так что не преувеличивай, пожалуйста. У Толстого была одна Софья Андреевна, а у тебя целый женский батальон.
        Тут все оглянулись на скамейку, где только что сидела Серафима, но никого не увидели. Девушка исчезла, словно поднявшийся порыв ветра унес ее с собой.
        - Бедная девочка, она так переживает из-за Стасика, а ты еще сильнее расстроил ее своими придирками,  - упрекнула Викентия Модестовича Валерия. Дама почувствовала, что заняла прежнее место в сердце бойфренда, и сразу же поуютнее там устроилась. Теперь, когда Серафима отошла на второй план, Валерия стала относиться к «бедной девочке» великодушно и по-матерински покровительственно.
        Постепенно дачное общество, слегка опомнившись от мрачноватых пророчеств патриарха, вернулось к прежним занятиям. Михаил Соломонович и Викентий Модестович принялись, как обычно, спорить о чем-то отвлеченном и философском, Марианна Лаврентьевна и Валерия отправились пить чай, а Люся с Линой кинулись приглашать Петра Павловича разделить с ними ужин. Он для приличия слегка посопротивлялся, но вскоре уступил.
        - Ну, раз меня просят сразу две симпатичные дамы…  - ухмыльнулся эскулап и, шутливо предложив Лине руку, повел ее к столу, как в старинных романах.
        В эту ночь Лина почти не спала. Картины минувших суток и события последних дней всплывали в ее памяти одна за другой. Она пыталась найти ключ к разгадке, но ничего более-менее правдоподобного придумать не могла. Ее мучило какое-то смутное предчувствие - вот сейчас, вот еще немножко - и все откроется, все прояснится. Надо только немножко напрячься, и разрозненные догадки, обрывки слов и мыслей сложатся в стройную картину, словно затейливая компьютерная головоломка. Ну, как явилась во сне Менделееву его знаменитая таблица. Боже, почему озарение - удел лишь избранных? Лина привыкла анализировать все, что случалось с ней за день, раскладывать, как партитуру по нотам. Однако в этот раз решение ускользало. Так было однажды в школе, когда учитель по ошибке дал ей решать задачу для старших классов. Вроде все было понятно, но решение не давалось, потому что самое главное они пока не проходили…
        Наступило утро, и Лина увидела события в ином, солнечном свете. Так бывало в детстве, когда жутковатые тени на потолке поутру оказывались краем занавески или отсветом большой вазы на шкафу. Теперь тоже все показалось простым и ясным - просто цепь несчастных случаев. Ну, черная полоса в доме под красной крышей.
        Чтобы стряхнуть с себя ночное наваждение, Лина встала раньше всех в доме - едва солнце поднялось над лесом. Наскоро выпила на кухне чашку кофе с печеньем. Было слишком рано, чтобы ехать на работу. Или обзванивать потенциальных спасителей «Утят». В последнее время ей все тяжелее давались переговоры с банкирами и денежными мешками. Нет, они были очень милы, иногда даже пили с ней кофе и целовали ручки, но, когда дело доходило до денежной части вопроса, неизменно говорили: дела, мол, так быстро не делаются. Надо подумать, посоветоваться с акционерами - людьми серьезными и занятыми. Вряд ли они одобрят, что деньги их общества тратятся на детские кружки…
        Лина вернулась в свою комнату, села за столик, включила ноутбук. Беспроводной Интернет заработал сразу. Она вошла в Сеть и стала искать сайты, на которых могло быть хоть что-то полезное для «Утят». Внезапно смутная догадка осенила ее. Лина даже не смогла бы отчетливо сформулировать странную, молнией мелькнувшую мысль. Она просто взяла и набрала в поисковой системе: «Куплю душу». Ну, вроде как дают в Интернете объявление: «Куплю старые книги» или «Куплю мебель на дачу». Вскоре на экране появился длинный список сайтов. В него попали и страницы разных сект, и «прикольные» интернет-страницы. Как только не боятся люди заглядывать туда, куда простому смертному лучше не соваться? Не так давно Лина прочитала смелое предположение одного продвинутого пользователя - по совместительству священника. Мол, дьявол нынче вполне освоился в Интернете и оформляет куплю-продажу души уже не кровью, а при помощи новых технологий и программы Word… Сейчас она вдруг вспомнила об этом, и… противные мурашки побежали по спине. Лина внезапно почувствовала: скоро она найдет то, что ищет.
        Немного поплутав по многочисленным сайтам, она наткнулась на то, что искала:
        «Продам душу. Дорого. Серафима».
        Лина откинулась на спинку стула и поставила чашку кофе на пол, чтобы не залить клавиатуру.
        Почувствовала, что ее рука предательски дрожит. Однако внутренняя дрожь была сильнее.
        «Странно,  - подумала Лина. Она подождала, пока бешено заколотившееся сердце успокоится, и продолжила размышлять: - Это совсем не шутка. Красивая и, похоже, очень несчастная девочка пытается продать свою бессмертную душу! Оказывается, мы ничего не знаем об этом прекрасном создании. Кто ее родители? В какой среде она росла? Где ее встретил Стасик? Наверное, когда-то судьба здорово обидела Симу, теперь девчонка мстит за свою нескладную жизнь всему свету. Маленькая дурочка! Допустим, она сделала это в шутку, для „прикола“, как они все говорят. Однако такими вещами не шутят. Только бы покупатель не нашелся! Не дьявол из преисподней, а вполне живой и реальный, из плоти и крови».
        События последней недели, прежде непонятные и страшные, вдруг словно приблизились к Лине, как будто с картины сдернули покрывало. Вот кто сделал жизнь Люси и ее близких такой страшной! Это Он. Неизвестный! Истинный автор всех запутанных историй, которые обитатели дома ошибочно считали «несчастными случаями». Девушка, похожая на ангела, последовательно и жестоко мстила всем, кто попадался на ее пути. Но почему? С какой стати в центр страшного замысла попала семья Викентия Модестовича и Люси? Господи, как хорошо, что Катерина уехала! Кто там еще остался в доме? Сам Викентий Модестович! Но он, похоже, юную пособницу дьявола совершенно не интересует. Интересно, почему? У Серафимы была масса возможностей причинить вред именно патриарху, но она постоянно их игнорировала. Во всем этом крылась какая-то страшная тайна.
        В дверь к Лине заглянула заспанная Люся.
        - Где Серафима?  - спросила Лина очень спокойно, стараясь не выдать волнение.
        - А кто ее знает! Где-то гуляет, а что?  - удивилась Люся.  - С каких пор она стала тебя интересовать? Обо мне ты так не волнуешься.
        - Знаешь, ты можешь, конечно, подумать, что я сошла с ума,  - медленно проговорила Лина,  - но обещай внимательно присматривать за ней. И еще. Попроси Михаила Соломоновича поскорее пригласить в дом священника.
        - Хорошо-хорошо, все передам, всех приглашу, за всеми присмотрю,  - торопливо успокоила ее Люся и попросила: - Только не уезжай. А то я тут сойду с ума.
        Лина пообещала, устало выключила ноутбук и вернулась к своим бесконечным делам.
        Катерина наслаждалась каждой минутой свидания с Парижем, открывала для себя новые запахи и краски великого города. По утрам центральная часть Парижа благоухала кофе, круассанами и свежеиспеченными батонами - багетами, а по вечерам - французскими духами и всеми запахами знаменитой местной кухни, выплывавшими из ресторанчиков. На рабочие окраины, где, натянув капюшоны на глаза, приторговывали травкой арабские подростки и сидели в пивных хмурые работяги, совсем не похожие на Алена Делона или Жана Поля Бельмондо, Катерина не заглядывала. Она, подобно большинству туристов, наслаждалась «глянцевым», открыточным Парижем: бродила по Елисейским Полям и бульварам, бороздила вечером на пароходике Сену, ходила на пешеходные прогулки с гидом по Монмартру и Латинскому кварталу. Днем Катя разъезжала на втором этаже открытого экскурсионного автобуса и впитывала в себя бесконечные парижские бульвары, площади, дома с ажурными балкончиками и цветами за окнами. В кафе, расположенных прямо на тротуарах, как в театре, близко-близко к прохожим, отдыхали горожане. Чаще по одному за столиком - с газетой или чашечкой кофе.
Катя иногда тоже брала кофе и сидела, независимая и одинокая, как многие в этом прекрасном городе. Она упивалась свободой, обретенной впервые в жизни. К вечеру ноги гудели, Катерина падала на широкую кровать в номере, забываясь глубоким сном до раннего неотвратимого часа, когда начинали безбожно скрести метлами и грохотать контейнерами черные парижские мусорщики.
        Очень скоро архитектурные шедевры, выученные наизусть по фотографиям и картинам, приелись, девушке захотелось внимательнее разглядеть повседневную жизнь парижан. Во-первых, Катерина попыталась понять, что же все-таки носят в столице мировой моды. Последнее оказалось делом непростым. Девушки, говорившие по-французски, все поголовно были одеты как серые мышки. Вернее, как мышки черные. Почему-то парижанки, в большинстве своем смуглые и темноволосые, обожают черный цвет. Их «форма» - черные джинсы, майки или свитерки все того же черного или, в крайнем случае, асфальтового цвета, удобные черные туфли на низком каблуке, а чаще - кроссовки. Маленькие, как правило, невзрачные француженки даже не пытались хоть чем-то оживить свой облик. Лишь изящная сумочка или яркий затейливый пояс изредка намекали, что их обладательница - родом из столицы мировой моды. А еще - француженок выделяли необыкновенно живые глаза, легкая походка и эффектная жестикуляция. Пару раз Катерине, правда, удавалось наткнуться на элегантно одетых парижанок. Не в силах справиться с любопытством, она подходила ближе и с изумлением
слышала:
        - Нет, Мить, ты только глянь, какие прикольные штанцы! Как - где? Да вон в той витрине! Догоняешь? Короче, запоминай улицу и магазин, завтра сюда опять притащимся. Что значит - дорого? Ну, Митяй, ты вааще! Должна же я хоть что-то привезти из Парижа! Нет, ты как хочешь, лучше я неделю ужинать не буду, зато духи и какую-нибудь прикольную шмотку прикуплю!
        Катерина смеялась, сочувствовала в душе девушке (ей-то самой нет нужды экономить на ужинах!) и больше не выискивала «настоящих француженок» на улицах Парижа.
        Пять дней пролетели как во сне. Однажды утром, проснувшись на рассвете от грохота мусорных машин, Катерина с удивлением почувствовала, что ее первые восторги от Франции утихли. Так уже бывало в ее короткой жизни, когда сумасшедшая любовь, от которой дрожали коленки, а сердце выпрыгивало из груди, вдруг в одночасье куда-то испарялась, словно ее и не было. Нет, на этот раз любовь не умерла, просто чувство к Парижу стало прозрачнее. Теперь любовь позволяла рассмотреть сквозь нее то, что было отправлено на время в дальние уголки памяти. Дом, семья, надоевшие подробности прежней жизни все настойчивее напоминали о себе. Катерине вдруг до стука в висках захотелось взять и завтра проснуться в Подмосковье - в своей светлой комнатке на втором этаже, распахнуть запотевшее окно, в которое стучится рябина, вдохнуть родную утреннюю прохладу. Пройтись босиком по солнечному лучу на деревянном полу, уловить носом вкусные запахи, доносящиеся из кухни, залезть под горячий душ, а потом сбежать вниз и сварить кофе у окна, распахнутого в сад.
        Катерина вспомнила яичницу с помидорами, которую жарила ей по утрам Олеся, мамину овсянку со свежими ягодами - и окончательно расхотела просыпаться. В кафе гостиницы ее ждал более чем скромный континентальный завтрак: круассаны с джемом и кофе. Девушка попыталась взбодриться, потом вспомнила про однодневную экскурсию в Нормандию, которая сегодня была по плану, и… окончательно захандрила. Опять толкотня перед посадкой в автобус, дежурные шутки гида, спешный пробег по хитовым, многолюдным туристическим местам… Катерина второй раз за утро вспомнила дом. («В Мо-скву! В Мо-скву!» - стучало сердце.) В памяти всплывали неспешные посиделки дачников в саду, купание в бассейне и в мелкой прозрачной речушке, над которой летали синие стрекозы. Она вдруг подумала о людях, населявших особняк. Внезапно эти скучные, недалекие и неинтересные, как ей недавно думалось, старики показались родными и милыми. Сглотнув неожиданно набежавшие слезы, Катерина набрала номер маминого телефона.
        - Мам, ты как?  - спросила она как можно веселее, пытаясь не выдать внезапной тоски по дому, предательски навалившейся на нее. Так уж было с Катериной однажды в детстве, когда предки отправили ее на дачу с детским садиком. В первый день на прогулке в саду она во все глаза смотрела на девочек в нарядных платьицах, удивлялась, какие они все красивые и веселые. Почему-то не плачут без мам и пап, играют в интересные игры. На второй день она неожиданно для самой себя предложила самой красивой из них, Верочке, свою лучшую куклу - Соню. Сонечка была настоящей красавицей - с белокурыми кудряшками и синими глазами, которые закрывались, когда куклу укладывали спать. А еще она умела плакать. Словом, кукла была по тем временам немыслимым сокровищем. Но восхищение перед Верочкой было сильнее детской жадности. Катя сделала глубокий вдох и, втайне гордясь собой, протянула Верочке любимую куклу.
        Верочка хмыкнула, потискала жалобно пискнувшую Сонечку и вдруг со смехом сунула Катино сокровище Вовке, самому большому хулигану в их детсадовской группе. Вовка издал клич индейца и убежал к своей хулиганской команде. Когда Катя увидела, как мальчишки играют Сонечкой в футбол, она, холодея, поняла: все кончено. Все! Катя села у песочницы и заплакала. И ее исключительное обладание Сонечкой, и восхищение Верочкой остались в прошлом. А дальше началось что-то ужасное. Кукольное платьице испачкалось, волосы растрепались, одна туфелька потерялась. Чтобы было еще смешнее и обиднее, мальчишки содрали с куклы белые трусики.
        Так горько Катя не плакала потом никогда в жизни. Кукле оторвали кудрявую голову с удивленными голубыми глазами. Мальчишки торжественно похоронили изрядно потрепанную Сонечку под беседкой…
        Катя вспомнила это буквально за секунду, просто увидела картинку из далекого детства,  - и жалобно по-детски сказала в телефонную трубку:
        - Мама, я хочу домой. Я соскучилась. Хочу видеть вас. Всех-всех! В Москву! В Москву немедленно! Скоро мы увидимся!
        - Нет,  - вдруг громко и отчетливо заявила мать, словно отвечала на вопросы ЕГЭ и проговаривала ответы вслух, чтобы не ошибиться. Люся сделала паузу и повторила еще раз: - Нет! Даже не думай! Ты останешься в Париже настолько, насколько это потребуется. Отец вышлет денег, об этом не волнуйся.
        Катя опешила. Такого поворота событий она не ожидала. Девушка была уверена на все сто, что мать обрадуется ее звонку и скорой встрече.
        - Кому потребуется?  - возмутилась девушка.  - Почему ты не хочешь меня видеть? Что там у вас опять случилось?
        - Ох, если бы знать!  - пробормотала мать.  - Доченька, умоляю, не приезжай! У тебя виза на месяц! Ты так давно мечтала о Париже! В общем, Катерина, не дури! Слушайся мать! Сколько девчонок хотели бы сейчас оказаться во Франции! Гуляй, развлекайся, ни о чем не думай. Ты, кажется, о любви говорила. Ну и как там, в Париже, с любовью?
        - Пока никак,  - честно призналась Катя.
        - Немедленно закрути роман!  - потребовала мать.
        Катерина чуть с кровати не упала. Раньше ей постоянно внушали, что в ее возрасте главное - учеба. Мол, первым делом, первым делом - все предметы. Ну а мальчики? А мальчики - потом… Но мама, не дав ей опомниться, продолжала:
        - Ты поняла меня? Короче, Катька, делай что хочешь, развлекайся как хочешь, только не возвращайся домой! Сегодня же пойди в агентство и продли путевку.
        - Мама, ты можешь сказать, в конце концов, что случилось?  - встревожилась Катерина.  - Мне страшно.
        - Если бы я знала,  - вздохнула Люся и продолжила почти шепотом: - Не будем об этом. А пока - слышишь, дочка?  - оставайся в Париже. Если хочешь, чтобы я спала спокойно.
        - Ну ладно, мам, раз ты просишь, попробую…  - растерянно пробормотала Катерина. Она выключила телефон и вскочила с кровати. Сон слетел с нее, как легкое французское одеяло. Мать явно что-то скрывает! Катя не помнила, когда мамин голос в последний раз был таким взволнованным. Наверное, когда папа попал в аварию. Но ведь все обошлось? И с дядей тоже все закончилось благополучно. И с маминой ногой. Чего же она тогда боится? Давненько мама не уговаривала ее развлечься. Ну что же, она послушная дочь. Велено развлекаться - будет развлекаться, тем более что предки денежки вышлют. Похоже, жизнь опять становится интересной!
        И Катерина, натянув красный льняной сарафан и нахлобучив белую соломенную шляпку, помчалась на свидание с опостылевшим Парижем.
        Жизнь в загородном доме Викентия Модестовича после всех невеселых событий вошла в прежнее русло. Валерия, усердно выполняя задания семинара «Пять языков любви», работала с патриархом над его воспоминаниями. Марианна Лаврентьевна прогуливалась по саду, строила планы, как справиться с коварным начальником управы, и подбивала на борьбу с ним осторожного Михаила Соломоновича. Правда, тот не особенно сопротивлялся. За этой женщиной Михаил Соломонович был готов войти хоть в клетку к тигру, не то что в кабинет к какому-то чиновнику средней руки.
        Церковный староста через пару дней после «велосипедной истории» привез из Москвы отца Геннадия, чтобы тот освятил дом и участок. Марианна Лаврентьевна, в душе не одобрявшая «церковную номенклатуру» и «посредников», как она язвительно именовала священников, на этот раз благоразумно промолчала. Она с интересом исследователя наблюдала, как отец Геннадий кадил в доме и вокруг него, читал молитву. Марианна Лаврентьевна считала все это в лучшем случае сеансом психотерапии, в худшем - бесполезной тратой времени. Но в этот раз с удивлением заметила: раздражение отступает, а в душу проникает спокойствие.
        Викентий Модестович поглядывал на отца Геннадия без особенного трепета, вспоминал про себя язвительные реплики старика Вольтера.
        Но не все обитатели дома были настроены скептически. Люся истово и сосредоточенно молилась вместе с батюшкой. Просила Бога, чтобы с ее самыми дорогими людьми ничего плохого не случилось. Гарик, Василий и Олеся истово крестились и верили, что с Божьей помощью все как-нибудь обойдется.
        Поначалу никто не заметил, как бледная, словно королевская лилия, Серафима тихо вышла из дома. Одета она была непривычно скромно - в темно-синюю длинную юбку в мелкий цветочек и закрытую серую кофточку, на голове девушки была повязана черная косынка. Поразительно изменился не только наряд Серафимы. Выражение ее прекрасных глаз тоже было новым - не победительным и кокетливым, а грустным и сосредоточенным.
        Серафима дождалась, когда отец Геннадий завершит обряд, тихонько подошла к нему, пошепталась со священником, и вскоре гость и девушка удалились в беседку и надолго там уединились.
        Лина пошла прогуляться по деревне. Постоянное соседство многочисленных, пусть милых и приятных людей слегка утомило ее. Все-таки Лина привыкла жить одна и быстро уставала от активных и шумных обитателей домика на горке. Хотелось немного побыть в одиночестве, отвлечься хотя бы на полчаса от Люсиных проблем, в тишине спокойно подумать об «Утятах».
        Прежде Лина каждый день летела к «Утятам» как на крыльях. Радость от встречи с талантливыми детьми и взрослыми, желание поскорее попасть в светлый мир музыки, непохожий на жизнь за окном, наполняли ее энергией. Но теперь…
        Что она скажет педагогам и родителям учеников, а главное, где возьмет деньги? ТАКИЕ деньги?
        Лина помедлила, сделала глубокий вдох, достала из кармана джинсов мобильник. Она вызвала из памяти хорошо знакомый номер и на секунду замерла, когда в трубке отозвался приятный баритон.
        - Иван Михайлович…  - замялась она, потом глубоко вдохнула и наконец решилась: Я не знаю, где брать деньги,  - прошептала Лина в телефонную трубку, стараясь, чтобы голос предательски не дрожал.
        - Где я брал, там и ты бери,  - спокойно ответил дружелюбный голос на другом конце трубки.
        - Как же так! Ведь это вы забрали деньги у детей и педагогов!  - Лина усилием воли заставила себя говорить почти спокойно.
        - Вот и ты у кого-нибудь возьми,  - невозмутимо ответствовал Иван Михайлович.  - А как ты, Лин, хотела: закон сохранения денег в природе!  - хохотнул он и отключился.
        Лина автоматически сунула трубку в карман. Заколдованный круг! Михалыч ушел в глухую несознанку. Узнать бы, куда сбежал этот Кудеяр-атаман… Может, и на него найдется управа? Или… глава управы?…
        Лина набрала номер всезнающей знакомой и, стараясь говорить нейтральным голосом, словно диктор новостной программы, спросила:
        - Наталья Анатольевна, вы, случаем, не знаете, куда ушел наш дорогой Иван Михайлович?
        - Да кто же этого не знает?  - удивилась Наталья Анатольевна.  - Трудится в управе одного из столичных округов, советник по культуре у Алексея Ивановича.
        - А кто это?  - обнаружила Лина полную неосведомленность.
        - Как кто? Начальник той самой управы!
        - Ничего себе!  - удивилась Лина.  - Неплохая крыша.
        - Да уж,  - согласилась Наталья Анатольевна,  - лучше не придумаешь. Говорят, Иван Михайлович открыл при управе детскую телестудию. Глава привечает его за креативность. Говоря по-простому, за творческие идеи. Столько новых интересных проектов! А как говорит! Заслушаешься!
        - М-да, он у нас очень творческий человек,  - согласилась Лина.  - И дети у него талантливые - в папу.
        - Вот они и будут поднимать районную телестудию,  - продолжила собеседница с удовольствием сливать информацию.  - Все четверо детей Ивана Михайловича вошли в штат местного телевидения. Кто главным редактором, кто сценаристом, кто продюсером, кто начальником отдела рекламы.
        - Счастливый отец!  - искренне восхитилась Лина и внезапно ойкнула. Оказывается, она вместе с люпином сорвала ветку крапивы.  - Нет-нет, у меня все в порядке,  - успокоила Наталью Анатольевну и, простившись с ней, проверила баланс на счете. Денежки стремительно таяли. И все же Лина набрала еще один номер.  - Могу я записаться на прием к главе управы?  - поинтересовалась она.
        - Глава уехал,  - ласково, как больной, ответила ей девушка на другом конце провода.
        - А когда вернется?  - не сдавалась Лина.
        - Поверьте мне, девушка, Алексей Иванович - человек занятой, он себе не принадлежит,  - продолжила нежно уговаривать Лину собеседница на другом конце провода.  - Каждый день на него обрушиваются десятки серьезнейших проблем. Ваш вопрос наверняка в состоянии решить кто-нибудь другой. А о чем вы вообще хотите говорить с главой управы?
        - О вопросе финансирования детской музыкальной студии,  - с достоинством ответила Лина.
        - А, тогда вам повезло,  - обрадовалась невидимая секретарша, голос ее заметно потеплел.  - Вопросами культуры у нас теперь занимается Иван Михайлович. Совершенно удивительный, дивный, большой души человек. Можете записаться к нему на прием.
        - Благодарю вас, перезвоню попозже, куда-то дела свое расписание,  - пробормотала Лина и, отключив мобильник, сунула его в карман.
        - Вы мама Серафимы?  - тихо спросила Лина, входя в темноту крошечной прихожей.
        - Я, а что?  - удивилась милая скромная женщина с усталым лицом, вглядываясь в лицо непрошеной гостьи.
        - Да вот… решила забежать к вам, занести молока и хлеба. А то Серафима волнуется. Говорит, вы немного приболели, а она сама сейчас приехать не может. Сима в нашем лагере для музыкально одаренных детей совершенно незаменимый человек,  - выпалила Лина первое, что пришло в голову.
        - Какой лагерь, какие дети, я ничего не знаю?  - удивилась женщина.  - Да и музыкального слуха у нее нет. Впрочем, Сима не посвящает меня в свои планы. Говорит, мол, уже два года она совершеннолетняя и сама за себя отвечает. Сообщила только, что уезжает на несколько дней за город.
        - А разве вы с ней не на связи?  - удивилась Лина.  - Сима ни на минуту не расстается с мобильником.
        - Да что вы!  - горько усмехнулась женщина.  - Какая там связь. Дочка сообщает мне только самое необходимое. Говорит, чтобы деньги на телефон не тратить. Да и мне она по этой же причине запрещает звонить. Ну, тут она права. Честно говоря, в средствах мы с Симочкой ограничены. Да что мы с вами в прихожей стоим,  - спохватилась женщина,  - проходите, пожалуйста, давайте я вам нашу квартиру покажу.
        - Это комната Серафимы?  - осторожно поинтересовалась гостья, исподволь оглядывая чистенькое бедное жилище. Ни современной техники, ни красивых безделушек, ни модных CD и DVD-дисков… Ничего из того, чем обычно забиты комнаты молоденьких девушек. Обстановка почти спартанская.
        - Здесь обитаем мы с Симой,  - вздохнула женщина и пояснила: - За стенкой наша старенькая бабушка лежит. Вот так и живем. Я вырастила дочь одна, всю жизнь приходилось во всем себя, да и ее ограничивать.
        - Вы разошлись с мужем?  - с сочувствием спросила Лина.
        - Никогда не была замужем,  - спокойно сказала женщина.  - Я мать-одиночка. Это мой сознательный выбор.
        Она гордо и прямо взглянула Лине в глаза. Лина узнала этот стальной взгляд - взгляд Серафимы. И поняла, что эта женщина не из тех, кто станет откровенничать с первой встречной. Так что про отца Симы она в этом доме вряд ли что-то узнает…
        Поблагодарив женщину, Лина направилась к выходу. Внезапно ее взгляд упал на маленькую фотографию на тумбочке. Гостья вздрогнула. С фотографии на нее смотрел молодой и красивый Викентий Модестович.
        Катерина шла по бульвару Капуцинок и ворчала про себя:
        «Продлевать тур? Как бы не так! Променять родную дачу, где сейчас, похоже, происходит самое интересное, на многолюдный, суетливый, а главное, уже изрядно поднадоевший Париж! Да они меня плохо знают! Ничего - еще узнают.
        Прилечу в Москву и - сразу в родные края, на природу. Поживу инкогнито у подружки в соседнем поселке. Оттуда постепенно разведаю, что и как. Пускай мама думает, что я в безопасности. Если ей так спокойнее.
        Так, что там у нас сегодня по плану? Экскурсия в Нормандию. Более чем достаточно. А потом - домой! Четыре дня - вполне достаточно. Правда, с любовью, как всегда, облом. Придется придумать специально для мамы какую-нибудь романтическую историю».
        И Катерина поспешила к автобусу, увозившему туристов в Нормандию.
        Оказалось, что съездить из Парижа на побережье Ла-Манша дело недолгое - все равно что добраться из Москвы до дачи где-нибудь под Волоколамском. Гидом оказался франтоватый француз, одетый во все черное, с гладко выбритым породистым черепом. Француза звали Морис. Он старался рассказать русским туристам как можно больше о своей стране. Правда, точка зрения на французскую историю и экономику у него была, мягко говоря, своеобразная. Все исторические эпизоды в изложении месье сводились к одному: француженки - самые коварные и хитрые существа на свете. Женщины слушали гида с интересом, словно он пересказывал длиннющий сериал, а мужчины потихоньку начали роптать. Мол, не затем они уплатили неслабые денежки за экскурсию, чтобы им втюхивали три часа про личную жизнь этого типа. Однако Морис не сдавался. Видно, здорово накипело. В рамках рассказа о судебной системе Франции он поведал, что оставленных мужей здесь обирают до нитки. Вот и коварная жена Мориса выпихнула его на парижские бульвары чуть ли не в исподнем. Даже постельное белье и посуду не позволила забрать… На этом его личная история не закончилась.
Рассказывая про Ла-Манш, к берегам которого они неотвратимо направлялись, Морис плавно перешел к английским мореплавателям. И тут - вновь виртуозно свернул на свою бывшую жену. Оказалось, коварная мадам привезла себе из-за моря смазливого филиппинского юношу. Поначалу робкий и тихий, словно олененок, заморский бойфренд быстро освоился в доме Мориса, а там и на свою благодетельницу начал потихоньку покрикивать. Причем мадам, жестокая и требовательная к своему благоверному, то бишь Морису, теперь прислуживала юго-восточному гастарбайтеру, словно рабыня султану. Видно, в искусстве любви у парня были такие исключительные способности, что ему не требовалось, как Морису, получать два высших образования, дабы угодить женщине. Вскоре шоколадного мачо выперли из официантов за патологическую лень. Тогда тот потребовал у оторопевшего Мориса, чтобы бывший муж его любовницы выплачивал ему алименты. Иначе, мол, это будет попахивать неполиткорректной эксплуатацией человека с другим цветом кожи. Ну, тут терпению Мориса пришел конец, и месье, утратив всякую политкорректность, от души заехал сопернику по смазливой
физиономии. Удовольствие, которое он от этого получил, с лихвой окупило и солидный штраф, который потом пришлось заплатить, и скандал с бывшей супругой.
        К середине экскурсии пассажиры автобуса разделились на два лагеря. Одна половина жарко сочувствовала Морису, другая - столь же пылко ненавидела и его, и его жену, и ее филиппинского альфонса. Все остальное: и городок Онфлер на берегу Ла-Манша с его нарядной набережной и каруселью в старинном стиле; и крепость Сен-Мало, построенная для защиты от англичан; и крошечный городок Девиль, в котором снимался знаменитый фильм «Мужчина и женщина» - все это незаметно отошло на второй план. Исторические факты и байки явно проигрывали страстям, которые разыгрывались в семье Мориса. Мужчины, утратив терпение, требовали заканчивать «пустую болтовню», зато одинокие туристки слушали рассказ со всевозраставшим интересом. В глазах у женщин появилась исконная русская бабья жалость, и Катерине стало очевидно: кто-нибудь из туристок к концу поездки непременно захочет утешить несчастного и к тому же разведенного француза.
        Погрузившись во «французский сериал», Катерина не заметила, как батарейки в ее фотоаппарате разрядились.
        - Вот, всегда так,  - с досадой пробормотала она,  - очень вовремя!
        - Да не парься ты! У меня этих батареек - как грязи!  - весело объявил молодой человек, сидевший через проход. Покопавшись в дорожной сумке, парень достал целую горсть пальчиковых батареек и предложил Кате на выбор.
        - Мерси,  - улыбнулась Катерина.  - А зачем тебе столько?
        - Запас карман не тянет,  - хозяйственно заметил парень. Катя взглянула на него и оторопела. На черной майке парня красовалась хвастливая надпись на английском: «Любовник года». Катя однажды видела такие майки на рынке и тогда подумала: ведь накупят, дураки, не обратят на принт внимания, поскольку с иностранными языками в отечестве вечная напряженка.
        Катерина прыснула в ладошку.
        - Немного самонадеянно,  - сказала она.
        Парень неожиданно смутился.
        - Понимаешь, я в английском не силен, французский всю жизнь учил. А что там написано?
        - Ну ладно, проехали,  - хмыкнула Катерина. Почему-то ей вдруг расхотелось быть современной и продвинутой. То есть язвительной и дерзкой. Катя мило улыбнулась пареньку и спросила светским тоном: - А что тебя привело во Францию?
        - Работа,  - просто ответил он.  - Недавно поступил в иностранную фирму, а французский разговорный хромает. Вот и решил съездить на родину Флобера хотя бы на недельку, язык подтянуть. А ты как сюда попала?
        - Да предки достали,  - честно призналась Катерина,  - допекли своим занудством и моралями. Вот и свалила в Париж. Думала, хоть здесь отдохну, но, похоже, не судьба… Дома такие дела творятся - даже россказни Мориса про его разборки с женой кажутся семечками. Завтра вылетаю в Москву.
        - О, я тоже!  - обрадовался парень.  - Хорошенького понемножку. Да и дороговизна здесь - еврики тают, как мороженое на солнце.
        Катерина улыбнулась и вдруг почувствовала, что ей ужасно хочется, чтобы они с этим пареньком обратно летели вместе - одним рейсом.
        Отец Геннадий случайно поймал взгляд девушки, стоящей в стороне от остальных обитателей дома, и понял: она сейчас расскажет ему что-то очень важное. Так и случилось. Серафима кротко подошла к отцу Геннадию, едва он завершил таинство, и еле слышно о чем-то его попросила. Священник еще раз взглянул на девушку и предложил ей пройти в глубину сада.
        - Нам надо поговорить наедине,  - спокойно сказал он в ответ на протесты Люси, приглашавшей батюшку отобедать в доме.
        Они скрылись от любопытных глаз в беседке в дальнем углу сада. Кое-кто из обитателей дома попытался разглядеть лица священника и Серафимы, уединившихся в беседке. Но эти двое стояли в тени, и угадать, о чем они говорили, было невозможно. Серафима исповедовалась долго и истово. Лицо отца Геннадия, много слышавшего на своем веку, было непроницаемым и суровым. А Серафима… Вначале казалось, девушка говорит спокойно, но вскоре самообладание оставило ее, слезы потоком хлынули из глаз. Тело девушки изгибалось так, словно по нему пробегали судороги. А потом Сима без сил опустилась на скамейку.
        Когда Серафима и священник вышли из беседки, лицо девушки было измученным и просветленным.
        - О чем ты говорила с отцом Геннадием?  - с любопытством спросил Стасик, подбежав к подруге. Ему совсем не нравились перемены, внезапно произошедшие с возлюбленной. Ее напряженные глаза, словно погруженные в себя, строгое лицо, блеклая, закрытая, какая-то старушечья одежда.
        - Молодой человек, тайну исповеди никому нарушать не позволено,  - сурово остановил его священник.  - Но могу заверить вас: теперь с Божьей помощью в доме все будет хорошо.
        И, словно в подтверждение его слов, Серафима слабо улыбнулась сквозь слезы.
        Лина нашла Серафиму не сразу. Девушка сидела в беседке и о чем-то думала. Длинная юбка закрывала колени, невзрачная кофточка была застегнута на все пуговицы.
        - Зачем ты это сделала?  - спросила Лина безо всяких дипломатических экивоков, отведя ее подальше в сад.
        - О чем вы, Ангелина Викторовна?  - не поняла Серафима.  - О том, как я выгляжу?
        - Я про твое объявление в Интернете,  - медленно, глядя ей прямо в глаза, сказала Лина.  - Я его прочитала. Оно мне показалось странным. Очень странным.
        Девушка вздрогнула, затем растерянно огляделась вокруг и вдруг - вцепилась Лине в руку тонкими пальцами.
        - Обещайте, что выслушаете меня, не перебивая!  - прошептала она.
        Лина молча кивнула.
        И тут словно плотину прорвало. Ее слова полились потоком, Серафима заговорила почти без пауз, сбивчиво, взволнованно. И чем дольше она говорила, тем больше Лине хотелось заставить ее замолчать. Накричать, выгнать из комнаты, ударить - да что угодно сделать, лишь бы не слышать этот полудетский звонкий голос, не знать того, о чем спокойно рассказывала девушка с ангельским обликом.
        Жила-была в Москве девочка. Милое существо с золотистыми кудряшками и огромными русалочьими глазами. Веселая, способная, любимица учителей, единственная дочь и внучка в семье, состоявшей из одних женщин. Девочка была абсолютно счастлива лет до десяти. До того самого дня, когда попросила мать купить DVD-плеер. Обычную круглую штуковину с наушниками. Такие были у всех ее подруг, Сима тоже надеялась получить электронную игрушку в подарок на Новый год. Мать неожиданно ответила отказом: до получки было далеко, а дочке срочно требовался новый спортивный костюм для уроков физкультуры. Девочка немного поревела и успокоилась. Но вскоре попросила купить ей к Восьмому марта высокие сапоги, как у Машки из их класса. А мама опять отказала: денег до получки хватало только на продукты. И подарила дочке на Восьмое марта очередной том детской энциклопедии.
        Дочка взбунтовалась.
        - Ну почему, почему у меня нет ничего из того, что есть у всех остальных - даже у страшненьких троечниц?  - рыдала она по ночам.
        - Потому что я ращу тебя одна,  - просто объяснила мама.
        Девочка замолчала. А потом впервые спросила об отце.
        - Ты можешь им гордиться,  - сказала мама.  - Он вполне успешный и состоявшийся человек.
        - А я? Он знает о том, что может мною гордиться?  - спросила девочка, запнувшись.
        - Знает,  - нехотя сказала мама.
        - А почему не хочет познакомиться со мной?  - удивилась она.
        - У него другая жизнь,  - попыталась объяснить мама,  - в ней слишком много забот и обязанностей. Он подарил мне тебя, этого достаточно.
        - Может, тебе достаточно, а мне - нет,  - пожала плечами девочка и выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
        В тот день на свет появилась новая Серафима. У этой Серафимы был отец, о котором она собиралась узнать все.
        Главное открытие девочка сделала случайно. Роясь в письменном столе, она наткнулась в дальнем углу ящика на любопытное письмо. Цветистое и пылкое послание было адресовано маме, Веронике Малышевой, которая двенадцать лет назад отдыхала на юге. Обратный адрес на конверте стоял московский, отправителем значился некий Барановский Викентий Модестович. Викентий! Точно - он!  - догадалась девочка. Серафима Викторовна Малышева в гневе едва не порвала письмо. Но сделала глубокий вдох, открыла тетрадку по математике и переписала адрес с конверта на последнюю страницу.
        Оказалось, отец жил с семьей недалеко от школы. С тех пор, плетясь домой после уроков, Серафима каждый раз делала крюк, чтобы подойти к дому из красного кирпича с красивыми эркерами. Девочка долго стояла у подъезда, внимательно вглядывалась в выходивших мужчин, пытаясь угадать: он - не он? Но появлялись все время не те: или мальчишки-школьники, или рабочие, ремонтировавшие подъезд, или старички-пенсионеры.
        «Сейчас же разгар рабочего дня, все серьезные мужчины на работе»,  - догадалась однажды Серафима. И, к удивлению бабушки, часов в семь вечера предложила сбегать за хлебом и молоком. Несколько ее попыток застать отца у подъезда оказались безуспешными. Наконец, недели через две, девочке повезло. К подъезду подошел видный мужчина в черном пальто и шляпе. А за ним семенила мелкими шажками рыжеволосая дама в очках.
        «Наверное, его жена,  - подумала Серафима.  - Ну и дурак же папаша, моя мама и моложе, и красивее».
        - Викеша, не беги так, я задыхаюсь,  - взмолилась дама.
        - Да подожду я тебя, Марианна, только не стони,  - проворчал мужчина. Он остановился у подъезда, прямо под фонарем, и Серафима смогла хорошенько разглядеть его лицо. Мужчина оказался седеющим красавцем - высокого роста, с благородными чертами лица и… с ее, Серафимиными, зелеными глазами! Когда пара скрылась в подъезде, девочка резко развернулась и пошла в сторону булочной.
        С каждым днем Серафима открывала новые и новые подробности жизни высокого зеленоглазого мужчины. Постепенно это стало походить на игру в шпионов. Она увидела, что по выходным к мужчине приходит молодой человек с такими же глазами. «Сын»,  - догадалась Серафима. Потом встретила взрослую красивую даму с пареньком возраста Симы. Эти двое тоже неуловимо походили на высокого мужчину. «Дочь и внук»,  - опять сделала правильный вывод Серафима. Прошло несколько лет. Серафима так привыкла наблюдать за отцом и его семьей, что это превратилось из игры в привычку, в навязчивую потребность, в манию. Однажды, словно очнувшись от сна, девушка подумала: а может, лучше просто подойти к этому чужому мужчине и сказать: «Здравствуйте, я ваша дочь». Осторожно спросила у матери: не считает ли она, что настало время их познакомить?
        - Он в курсе, что ты есть, зачем беспокоить человека лишний раз?  - спокойно ответила мать.  - У нас был уговор: он подарит мне тебя, а потом я исчезну из его жизни. Уговор надо выполнять.
        - А меня вы спросили? Почему вы оба решили, что такой уговор устроит меня, Серафиму Викторовну Малышеву?  - выкрикнула Серафима.  - Даже отчество вы у меня отобрали! Я же Ви-кен-тьев-на!
        Мать посмотрела на нее внимательно, пожала плечами и тихо сказала:
        - Потом все сама поймешь. Если, конечно, захочешь.
        Серафима, не добившись ничего от матери, продолжила бдения возле дома из красного кирпича. Однажды весной отец вышел из подъезда под руку с моложавой, эффектно одетой дамой.
        «А это еще кто?» - изумилась Сима. К тому времени она уже поняла, что рыжеволосая шустрая Марианна - просто хорошая знакомая отца, а не жена. С новой дамой было все ясно: она смотрела на отца совсем-совсем по-другому. Ее глаза сияли, ловили каждое слово мужчины.
        «Да уж, папаша времени даром не теряет!» - подумала Серафима с детской ревностью.
        Наблюдая за семьей Викентия Модестовича, девочка выяснила: внук отца, почти ее ровесник, учится в школе неподалеку. Однажды по пути домой она завернула в его школьный двор. Парень гонял с одноклассниками мяч во дворе. Мальчик показался Симе симпатичным разгильдяем - и девушка благополучно забыла о нем. Через пару лет после школы они встретились. Сима заскочила с подружкой в кафе и случайно остановила взгляд на пареньке, лицо которого показалось знакомым. Стасик, так звали молодого человека, взглянул в огромные зеленые глаза девушки - и пропал. Отныне он готов был выполнять любые прихоти зеленоглазой, светловолосой незнакомки, лишь бы находиться с ней рядом, любоваться ею, чувствовать нежный запах ее кожи и волос. Серафима только смеялась в ответ. У нее не было никаких прихотей, мама приучила довольствоваться малым и не размениваться по пустякам.
        - Ставь высокие цели,  - всегда говорила мама,  - а решение, как их достичь, придет само.
        К тому времени Серафима успела поучиться в вузе на бюджетном отделении, куда, благодаря стараниям мамы, поступила без особого труда. Однако к экономике у девушки не было ни малейшего призвания, Сима институт бросила. Немного поработала секретаршей директора, но с фирмы тоже ушла. Начальник каждый день делал непристойные предложения, что стало, как говорили девчонки на работе, «напрягать». Серафима задумалась. Ни работы, ни образования, ни связей. Что дальше? Охмурить какого-нибудь богатенького «папика» лет сорока пяти, чтобы тот бросил надоевшую, унылую, постаревшую жену и женился на ней, бесприданнице? Ну, как в пьесах Островского… Неравный брак. Хорошо, а потом? Стать домохозяйкой без собственных средств и посвятить остаток жизни стареющему, вечно ноющему невротику? Ну, нет! Не дождетесь!
        А кто - «не дождетесь»? Мама выросла в другую эпоху, главными ценностями для нее были образование и любимая профессия. Она крутилась на трех работах с утра до вечера, однако выбиться из нужды не получалось. Рассуждения дочери о браке по расчету приводили ее в ужас. А Серафима… Внезапно оказалось, что она тоже презирает «глянец» и советы женских журналов, как захомутать богатенького жениха. С какой стати? Ее отец - обеспеченный человек, право жить в мире богатых людей принадлежит ей по рождению. «Не дождетесь»,  - подумала она о тех, кто вырос в семье ее отца и получил от жизни все.
        «Ставь высокие цели»,  - вспомнила она слова матери. И вдруг мило улыбнулась парню, сидевшему в кафе напротив. А тот подумал, что впервые в жизни ему улыбается такая красивая девушка. Незнакомка. Но к моменту их встречи Серафима знала о нем все. Или почти все.
        С того дня у Серафимы появилась цель: вернуть законное место в семье отца. То место, которое принадлежало ей по праву рождения, о котором она так страстно мечтала все эти годы.
        «Почему у этих самодовольных, заурядных людей есть все, о чем можно только мечтать, а у меня - только длинные ноги и густые волосы?» - думала она по ночам, глядя в потолок в комнате, которую делила с мамой. В соседней комнате похрапывала сильно одряхлевшая за последний год бабушка. Серафима лежала и думала, как бы они жили с отцом в его просторном, светлом доме. Читали бы толстые книги в саду, сажали цветы и говорили бы обо всем на свете. Например, о ее, Серафимином, детстве. Или о маме. Он ведь ничего не знает о ней. Серафима рассказала бы, как жила все эти годы без отца, какой несправедливой была к ней судьба… А потом… Ну, не будешь же всю жизнь разговаривать. Отец скоренько придумал бы ей интересное будущее. Например, помог бы получить творческую профессию - режиссера, искусствоведа, дизайнера… У него имелось для этого все - и деньги, чтобы оплачивать ее учебу, и связи, чтобы устроить на работу.
        «А другие родственники?» - внезапно подумала Серафима. В прежних ее мечтах им почему-то не было места. Зато теперь она вспомнила их всех - жадных, мелочных, примитивных, ничтожных, не стоящих мизинца ее отца. Сколько лет они наслаждались обществом и деньгами этого замечательного человека! Сколько лет эксплуатировали его доброту.
        «Они не примут меня в благополучную семью,  - подумала она.  - Дело даже не в том, что никто из богатеньких в принципе не любит делиться. Если бы даже захотели - не получится. Невозможно в жесткую, давно выстроенную конструкцию запихнуть лишнюю деталь, не сдвинув остальные. Значит…  - решение пришло внезапно, как озарение.  - Надо избавиться от них!  - глядя в темноту уже не зелеными, а стальными глазами, раз и навсегда решила Серафима.  - Тогда отец будет мой и только мой. Навсегда! Но как это сделать?… Только бы не разнюниться, не дрогнуть, не остановиться на полпути!»
        Она вскочила, включила компьютер, вошла в Интернет, нашла сайт, на котором выставлялись на продажу самые странные, порой немыслимые вещи. И быстро, чтобы не передумать, написала: «Продам душу. Дорого. Серафима».
        Вскоре экран замигал, на красном фоне зарябили какие-то цифры, знаки, монитор внезапно погас.
        «Вот так всегда,  - подумала Серафима,  - в последнее время в доме выключают электричество в самый неподходящий момент. Даже не дали как следует поприкалываться».
        Внезапно по телу пробежал неприятный холодок. Серафиме сделалось страшно. Она догадалась, что… Серафима и сама не смогла бы толком объяснить - ЧТО. Только почувствовала… Нашелся покупатель.
        В то утро Серафима проснулась непривычно бодрой и веселой. Давненько пробуждение и утренняя зарядка не давались ей так легко. Вскочила, весело подвигала под музыку руками и ногами. Потом сварила кофе, схватила телефонную трубку. Серафима набрала незнакомый номер, даже не задумываясь - зачем. Словно кто-то властный, сильный отныне вел ее и диктовал, что делать. Она позвонила Стасику, назначила ему свидание. Пускай племянничек порадуется! Затем выбрала самый эффектный наряд - черное полупрозрачное платье с алеющими маками. Прежде она не любила черный цвет, а теперь он притягивал ее как магнит, обволакивал, как ночь. Черный шифон эффектно оттенял мраморную кожу и светлые волосы девушки. Серафима надушилась мамиными старомодными духами «Пуазон», название которых переводится как «яд», и отправилась углублять сердечные раны смертельно раненного любовью Стасика.
        С того дня Стасик потерял голову. Теперь он неохотно отпускал Серафиму от себя даже на час, хотя бы и к маме. Следовал за ней всюду, словно тень. Он был отравлен ядом любви и не хотел излечиваться. Вскоре парень принял решение, которого девушка в глубине души давно ждала. Волнуясь, он сообщил: в ближайшие выходные они вместе поедут на дачу к деду - Викентию Модестовичу Барановскому…
        Поселившись в доме Викентия Модестовича, Серафима продолжила игру «в шпионов», увлекавшую ее в школе. Девушка чувствовала себя засланной в стан врага, она изучала привычки обитателей коттеджа. За день усвоила распорядок дня каждого, уклад жизни большого дома. Гости, постоянно толпившиеся в коттедже, и прислуга ее не интересовали. Чужие люди ей не были помехой. А вот родственники пусть поскорее завершают земные дела. Она не отступится от плана. Не позволит Он. Тот, кто отныне ведет ее по жизни.
        Давно ей не было так легко и весело! «Благими намерениями выложена дорога в ад»,  - вспомнила Серафима когда-то слышанную мудрость и вслух рассмеялась. Игра нравилась ей все больше. Девушка обнаружила у себя актерские способности и подумала: «Еще одно приятное открытие. Как бонус за многолетнее унижение. Сколько таких открытий уже сделано за последние дни! И сколько их еще будет! Я чувствую себя так, будто силы утроились. Тем лучше. Значит, задуманное окажется делом не слишком сложным. Если я вступила в сделку со злом, меня ждет немало приятных сюрпризов».
        Так началась ее жизнь в доме отца. Вернее, это были как бы две разные жизни. Серафима плавала в бассейне и путешествовала со Стасиком по окрестностям на велосипеде, наслаждалась жизнью в богатом доме, радовалась бытовым мелочам, которых его обитатели давно не замечали: бассейну, сауне, обеду, приготовленному домработницей. Серафиму житейские удобства развлекали, как ребенка - так не похоже было все это на прежнюю жизнь в хрущобе на московской окраине. Одновременно она как бы наблюдала жизнь в доме со стороны, презирая людей, с которыми ее свела судьба, больше и больше.
        Девушка сразу поняла: люди, окружавшие Викентия Модестовича, все эти самодовольные и недалекие его родственники, не заслуживают счастья жить с ним рядом и пользоваться плодами его трудов. Больше того. Они не заслуживают ЖИЗНИ. За спиной они подтрунивали и посмеивались над отцом, а сами ничего не добились, не стоили даже мизинца умнейшего и талантливейшего человека. Даже Денис Петрович был его бледной тенью. Между тем в ней, Серафиме, текла его кровь, она унаследовала красоту отца, его способности, его характер. Размышления рождали в душе соблазн, он рос, заполнял мысли и чувства, менял бесхитростную когда-то душу. Настал час распорядиться новыми знаниями, и она сделала это.
        «Нет, они никогда не позволят мне быть с ним рядом,  - думала Серафима.  - Если кто-нибудь случайно узнает, кто я, меня тут же выкинут из дома, как неугодную домработницу. Надо что-то делать. Хорошо, что с тех пор, как я дала объявление в Интернете, моя голова стала ясной, мысли четкими, а ненужные эмоции не отвлекают от важных мыслей».
        Неожиданно Серафима сделала неприятное открытие: убить человека гораздо сложнее, чем рассуждать об этом теоретически. Даже Родион Раскольников когда-то долго выяснял: тварь он дрожащая или право имеет? Серафима решила: она-то право имеет. Но убивать людей, даже неприятных и ничтожных, Серафима пока не была готова.
        Между тем в голову девушки приходили все более причудливые идеи. Иногда Серафиме делалось страшно: ей все чаще казалось, что Покупатель диктует, как поступать и что делать. «Ты должна избавиться от всех,  - властно требовал голос. Он полностью парализовывал ее способность мыслить самостоятельно, жестко подчинил волю,  - ты достойна того, чтобы стать единственной наследницей отца». Слова в голове становились особенно четкими, когда на мобильный телефон приходила картинка MMS - красная роза на черном фоне. Серафима однажды почувствовала: Покупатель заставляет ее действовать помимо воли и принимать ЕГО решения. Она попробовала обо всем забыть, отказаться от страшной цели. Но было поздно. Слишком поздно. Однажды она попыталась не подчиниться Его приказу, но в голове поднялся сильный гул, к горлу подступила противная тошнота, по телу пробежали судороги.
        Устав бороться, оттягивать и ждать, Серафима сдалась. Снотворное, положенное в кофе, стало первым страшным выполнением властного приказа Покупателя. Когда Денис Петрович уехал, девушка очнулась - словно пелена с глаз спала. Она ужаснулась тому, что натворила. Но вскоре узнала, что Денис Петрович выжил, и вздохнула с облегчением. Что ж, она выполнила приказ, а то, что случилось дальше,  - не ее проблема. Остается ждать. И верить. Может быть, теперь страшный Союзник от нее отстанет. Поймет, что выбрал для своих черных замыслов неподходящее орудие: юное неискушенное существо. Однако через несколько часов властный голос зазвучал громче…
        Когда Серафима подчинялась приказу, голос находил такие приятные слова, что теплая волна разливалась по телу. Так бывало еще в школе, когда она, встав рано утром, выпивала чашечку кофе и наслаждалась шоколадкой. А потом, глядя на хмурый утренний мир за окном, мечтала о Большой Любви. Вот и сейчас… Голос убаюкивал, подбадривал, хвалил… Однако ласковые интонации постепенно стали стихать. Вскоре в ушах Серафимы властно зазвучал новый приказ. Мобильник замигал. Словно под гипнозом, девушка подчинилась. Так случилось и во второй раз. Теперь Серафима действовала как во сне. Когда никого не было рядом, она разлила масло на мраморные ступеньки, ведущие в подвал. Ей хотелось показать голосу, что она выполнила его приказ. И одновременно - не довести дело до конца. Она задумала в этот раз лишь слегка наказать зарвавшуюся сестричку. За все годы ее, Серафимы, бедности и унижений. Девушка не понимала, что полем битвы темных и светлых сил стала ее запроданная душа. Краешком сознания Сима понимала: падение в подвал вряд ли может быть смертельным, даже если кто-то из домочадцев покатится кубарем по лестнице. А
тяжелый мешок, случайно оставленный Василием, она даже не заметила.
        И вновь все обошлось, страшная игра с голосом окончилась вничью, сестра выжила. Только слегка повредила ногу. И опять ни один житель дома не догадался, кто автор очередного «несчастного случая». Да никто бы и не поверил, что орудием темных сил стало юное создание с ангельским голосом.
        Вскоре Серафима ужаснулась открытию: голос ею недоволен. Следующий приказ был более жестким, как на войне. Похоже, Покупатель устал проигрывать сражение за сражением. Серафима вновь подчинилась. Она поменяла провода в электропиле так виртуозно, словно разбиралась в технике и работала с подобными инструментами каждый день.
        Однако Гарику, ее брату, тоже удалось выжить. Настырный голос зазвучал в голове почти угрожающе. Он настаивал: ты - жалкая трусиха, ты - ничтожество, ты никогда не будешь с отцом, тебе не удастся завоевать достойное место в его сердце и в его доме. И Серафима решилась. Она никогда не считала себя слабой. И совсем не была влюблена в Стасика. Она сказала себе: «Я не виновата, что этот недалекий обормот так увлекся мною. Своей тетей. И все пытается опекать меня, считает слабой и неприспособленной к жизни. Что ж, посмотрим, кто тут слабый и неприспособленный»…
        На велосипедной прогулке в девушку словно бесенята вселились. Серафима проделывала на велике такие кренделя, на которые прежде ни за что в жизни не решилась бы. Но Стасик упрямо держался в седле, недаром столько лет увлекался горным велосипедом. Парень ловко маневрировал между деревьями, не выпуская руль, но наконец не выдержал и закричал: «Симка, ты чего, прекрати, с ума сошла!» Если бы она могла остановиться! Ей казалось, что единоборство длилось вечно. Наконец велосипед Стаса, вихляя колесами, зацепился передним колесом за дерево. И возлюбленный, вылетев из седла, покатился под откос.
        У девушки словно пелена спала с глаз. Она вдруг почувствовала неожиданное облегчение и одновременно глухую тоску. Серафима молча поднялась, отряхнулась и, пообещав Стасику скоро вернуться, отправилась в дом на горке.
        Катерина и Леша (так звали паренька из автобуса) договорились после экскурсии не разбегаться по отелям. Почему бы не провести последний вечер в Париже на веранде одного из его знаменитых кафе - тех, которые выставляют на бульварах столы и плетеные стулья вдоль тротуаров. В таких заведениях можно, как в театре, беззастенчиво разглядывать прохожих, загадочно молчать и притворяться парижанами.
        Новые друзья отправились на Елисейские Поля, освещенные тысячами огней. Леша приятным баритоном напевал хит Джо Дасена: «Oh, Champs Elysees», а Катя исподволь разглядывала прохожих. Она и раньше обмирала, слушая французских шансонье, а тут вдруг почувствовала предательскую дрожь в коленках. Эта дрожь всегда говорила о начале любви. Наверное, на сей раз - о любви к Парижу. Образ Парижа, мечта о Париже были для нее, как для любой туристки, важнее, чем скучная правда о большом, пестром и не очень удобном для жизни простых французов мегаполисе. Морис на экскурсии объявил со всей прямотой:
        - Мы, парижские туроператоры и гиды, продаем вам мечту. Для русских наш город - как Мекка для мусульман. Вы, туристы, ничего не желаете знать о том, как непросто и дорого здесь жить. Слушаете вполуха про растущие налоги, сокращения рабочих мест, неподъемные для простых французов цены. Вы хотите праздника. Вам нужны «Мулен Руж» с дорогущим шампанским и заезженным шоу, третьесортные картины, купленные на Монмартре, брелоки для ключей с Эйфелевой башней и прочая дешевая дребедень. Что ж, мы с удовольствием поможем вам потратить ваши денежки и отснять сотни любительских кадров, которые потом никто никогда в жизни не будет пересматривать. Словом, добро пожаловать в Париж!..
        Катя и Леша, несмотря на усталость, брели по вечернему городу пешком. Им хотелось прочувствовать напоследок каждый булыжник Парижа, еще раз поглазеть на его прославленные символы, над которыми они еще вчера подтрунивали, называя их туристической попсой. В этот поздний час щедро подсвеченные Гранд-опера и Лувр, Эйфелева башня и Дом инвалидов, Нотр-Дам и Триумфальная арка выглядели как декорации фильма, усиливая в душе Катерины ощущение нереальности происходящего. Катя случайно увидела себя в огромной витрине роскошного магазина на Елисейских Полях, словно на экране кинотеатра. Как будто другая девушка - тоже молодая, красивая и успешная - в компании симпатичного парня гуляет по Парижу. Отчего-то от этой картины стало на душе так грустно, что Катерина едва не разрыдалась.
        - Кать, ты чего?  - испугался парень.
        - Боюсь, не смогу тебе объяснить,  - пробормотала Катя,  - ты решишь, что я сошла с ума.
        - А ты попробуй,  - попросил Леша,  - я парень смышленый, авось въеду. Хотя вас, девчонок, если честно, понять - все равно что французскую грамматику на пятерку сдать.
        - Понимаешь, Леш, мы с тобой в Париже, мне хорошо, приятно с тобой болтать, а дома… там сейчас происходит что-то странное. Как будто родственники сговорились попадать в аварии, падать с лестниц, велосипедов, получать удары током… Не поверишь, все это случилось за последние несколько дней. Вначале отец, потом мама, потом дядя… А я бросила их в такое невеселое время. Ну и кто я после этого?
        - Ты, Катя, красивая и добрая девушка,  - серьезно сказал Леша.  - А это - обычные совпадения. Закон парных случаев, как в математике. Наверное, у твоих предков просто полоса такая - мрачная, как внешность подростка эмо. А у тебя все не так плохо. Вон, по Парижу сейчас гуляешь.
        - Может быть,  - согласилась Катерина.  - И все-таки… маму жалко. Она чем-то напугана. Умоляла остаться еще на неделю.
        - Класс!  - с завистью присвистнул Леша.  - И бабки прислала?
        - Прислала,  - призналась Катя.
        - Ну, так оставайся, чего ты сваливаешь?  - удивленно пожал плечами новый приятель.  - Я бы лично еще месячишко на Парижчине потусовался.
        - И не подумаю!  - объявила Катерина.  - Завтра же возвращаюсь в Москву. Чтобы самой все разведать. Обожаю опасности и приключения!
        Леша впервые посмотрел на Катю с интересом. Кто бы мог подумать: у этой богатенькой девчонки такое храброе сердце! - А я за тобой, как пятачок за Винни-Пухом,  - сказал он и забавно хрюкнул.  - Давай ты будешь мисс Марпл, а я - Эркюль Пуаро. Кстати, не мешало бы подкрепиться, мисс детектив!
        Катя не удержалась и прыснула, а Лешка вдруг обнял и нежно поцеловал ее. Так вот к чему у нее дрожали коленки! Похоже, она, как послушная дочь, выполняет мамин наказ влюбиться. Магия города любви обволакивала ее, подчиняла своим законам, Катя была не в силах противиться ей в прекрасную, теплую, переливавшуюся огнями парижскую ночь.
        Лина внимательно слушала Серафиму, и леденящий холод проникал в душу. Ею овладел страх за юное существо, которое из зависти, из любопытства, из юной самонадеянной глупости заглянуло туда, куда никому из смертных ни на миг, пусть даже из любопытства или отчаяния, даже одним глазком - заглядывать нельзя. Чтобы не стать разменной монетой в незримой битве светлых и темных сил, которая будет продолжаться всегда, пока на Земле живут люди… Или дело обстоит проще, и девушка стала жертвой чьего-то расчетливого, вполне земного промысла?
        Лина не очень-то поверила в электронного дьявола, но теперь по ее спине побежали мурашки. А если вправду он существует в Сети? Нет, маловероятно, отогнала она эту мысль от себя, как наваждение. Трудно поверить в то, что силы зла освоились с новыми технологиями и орудуют в Интернете, охотятся за душами неискушенных юных созданий, таких, как Серафима! Или…
        Какофония в ее голове внезапно сменилась ясной мелодией. Вот сейчас… сейчас она узнает…
        «А вдруг кто-то невидимый, расчетливый, вполне земной овладел новыми технологиями и подчинил себе душу бедной девочки? Но зачем?» - промелькнула в голове ужасная догадка. Она заставила Лину содрогнуться. Эта версия выглядела гораздо правдоподобнее, чем происки дьявола. Но сейчас ее заботило другое.
        Лина тихо спросила девушку:
        - Как же ты будешь жить дальше?
        - Отец Геннадий сказал, что раскаяться никогда не поздно.
        - Ты не боишься, что я все расскажу следователю и тебя арестуют за серию покушений на убийство?
        - Пожалуйста, рассказывайте. Может, мне станет легче. Моя совесть наказывает меня каждый день и каждый час гораздо сильнее, чем приговор любого суда,  - прошептала Серафима, не поднимая глаз.
        - Но на тебе - страшный грех,  - не отступала Лина.  - Дьявольский замысел чудом сорвался, и все остались живы. Все… кроме твоей души. Ты же продала ее? Как ты теперь будешь жить? Без души, с одной красивой оболочкой… Знаешь, сколько всего эта кукольная бездушная оболочка способна натворить?
        - Отец Геннадий сказал, что милость Господа безгранична,  - прошептала Серафима.  - Раскаяние и молитва помогут вернуть бессмертную душу. В любом случае в этом доме мне больше находиться нельзя. Сегодня вечером уеду, чтобы начать другую жизнь.
        - А как же Стасик?  - поинтересовалась Лина.
        - Он хороший, добрый парень, за него я не беспокоюсь. Постепенно забудет меня, встретит другую девушку, подарит Людмиле Викентьевне внука или внучку.
        - А отец? Что будет с ним? Он так привязался к тебе…
        - Викентий Модестович знает, что я его дочь.
        - Что?!  - ужаснулась Лина.  - Ты рассказала? Зачем?
        - Так было надо. Я рассказала ему все. Он слушал не перебивая, а потом долго молчал. Наконец согласился, что мне надо уехать как можно скорее. Он прав. Мне не место в этом доме. А он… он должен все обдумать. Сказал, что, возможно, не сразу, но попытается понять и простить меня. И еще признался, что тоже виноват передо мной. И перед мамой. Ну, перед мамой и я ужасно виновата. Постараюсь искупить все это, только пока не знаю как. Может быть, через несколько лет я вернусь в этот дом. Но обещаю: вы меня не узнаете, это будет другая Серафима.
        Девушка замолчала и, не простившись с Линой, стремительно пошла в дом за вещами.
        В «Веселых утятах» было совсем невесело. Два десятка растерянных женщин сидели в подвальчике и тихо беседовали на вечную российскую тему: «Что делать?» Закрыть студию и всем дружно искать работу? Или вступить в бессмысленную и беспощадную борьбу «Утят» с матерыми волками - чиновниками-коррупционерами? И то и другое Лине не очень нравилось. Однако отступить, уволиться, сдаться она тоже не могла. Стыдно было перед детьми и перед женщинами, с которыми съели не один пуд соли… Бороться? А как? Написать заявление в прокуратуру или в налоговую полицию? Но тогда нагрянет ОБЭП, счета «Утят» арестуют, помещение опечатают - и жизнь студии закончится на радость конкурентам. Руководители «Шалунов», «Веселых ноток» и прочих поющих и танцующих соперников «Утят» и так мысленно уже проводили их студию в последний путь и повесили веночек на входную дверь в их подвале. Нет, время терять нельзя. На носу - новый набор в студию, День города. Не успеешь оглянуться - подоспеют «елки», самая жаркая страда для детских коллективов. В общем, суд отменяется.
        - Надо действовать нестандартно,  - бодро начала Лина, когда дамы расселись вокруг нее, словно хор на репетиции. И грустно закончила: - Если бы знать - как…
        - Постойте, Ангелина Викторовна, мы так не договаривались,  - поднялась с места хоровичка Ольга Германовна - крупная дама с короткой седой стрижкой и низким властным голосом. Она взмахнула рукой, словно дирижируя хором, и зал неожиданно притих.  - Мы не договаривались растоптать дело нашей жизни и закрыть студию,  - уточнила она в полной тишине.  - Предлагаю делегировать Ангелину Викторовну на переговоры с Иваном Михайловичем. Тем более что в управе ее к нему же и направили. Так что визит нашей делегатки будет вполне официальным. Ангелина Викторовна, вы должны заставить его вернуть наши деньги. Авось в официальном кабинете он окажется сговорчивей, чем в этом подвале.
        - Но это… Это утопия,  - запротестовала Лина.  - Иван Михайлович не для того сбежал, чтобы возвращать денежки.
        Она обвела аудиторию растерянным взглядом и осеклась. На нее смотрели с надеждой и отчаянием два десятка женских глаз. У тех, кому принадлежали эти карие, зеленые и синие внимательные глаза всех оттенков, не было ничего, кроме маленькой районной детской студии. У многих даже семьи не было. Только любимая работа с детьми. Творческая, суетливая, малооплачиваемая.
        - Ну хорошо, я попробую,  - неуверенно сказала Лина.
        И аудитория, услышав от нее то, что хотела услышать, издала вздох облегчения, задвигала стульями и стала потихоньку расходиться.
        - Михаил Соломонович!  - раздался в телефонной трубке взволнованный голос. Я в отчаянии! Надо что-то делать! Пора бить во все колокола!
        - Простите?  - не понял мужчина. Я не служу звонарем, так что в колокола в храме бьют без меня. А вы, собственно, кто?
        - Это ваша новая знакомая Марианна Лаврентьевна,  - представился женский голос на другом конце провода.
        - О, покорно прошу меня простить! Не узнал! У вас, Марианна Лаврентьевна, такой молодой голос,  - галантно отозвался Михаил Соломонович.  - А что, собственно, случилось?
        - Эти фарисеи, эти лицемеры, они…
        - Что? Говорите скорее…
        - Наш дуб! Они его спилили!
        - Что?!  - взревел Михаил Соломонович.  - Не может быть!
        - Да говорю же вам! Предлагаю прогуляться в наш сквер, увидеть все собственными глазами и срочно решить, что делать.
        - Ну, что тут поделаешь,  - вздохнул Михаил Соломонович.
        - Извините, не ожидала!  - ядовито возмутилась Марианна Лаврентьевна.  - Вы казались мне мужественным человеком. Что ж, извините и прощайте. Я привыкла бороться в одиночку.
        - Нет!  - вскричал Михаил Соломонович.  - Я с вами!
        - Жду вас через полчаса в сквере,  - жестко объявила дама.
        Через час пожилая пара стремительно шагала по бульвару.
        - Вихри враждебные веют над нами,  - тихонько напевал красивым баритоном Михаил Соломонович, вышагивая по дорожке и элегантно опираясь на щегольскую трость.
        - Грозные силы нас злобно гнетут,  - тоненько подхватила Марианна Лаврентьевна, семеня по бульвару крохотными ножками, обутыми в изящные ботиночки. Порой она встревоженно поглядывала на спутника, который дышал все чаще. Внезапно дама прищурилась и остановилась как вкопанная.
        - Видите? Его нет!  - закричала Марианна. Лицо дамы стало багровым от гнева.
        - Ну да, нет…  - растерянно подтвердил Михаил Соломонович, неохотно прерывая песню на полуслове.  - Дуб исчез!  - повторил Михаил Соломонович, подойдя вплотную к высокому зеленому забору, загородившему место, на котором прежде стояло раскидистое дерево.
        На заборе красовалось сразу две надписи: «Высокое напряжение» и «Не влезай - убьет!». Марианна Лаврентьевна зашипела, как рассерженная кошка:
        - Ах так! Я ему покажу - напряжение! Он у меня так напряжется, что никакая изоляция не поможет!
        - Кто?  - продолжал проявлять легкую туповатость Михаил Соломонович.
        - Да наш глава управы! Тот самый главный чиновник, который приезжал в сквер, помните?
        Весьма скользкий тип, как я, наконец, поняла. Его зовут Алексей Иванович! Ну, вспомнили теперь?
        - Еще бы!  - поддакнул Михаил Соломонович.  - Денег еще на храм пожалел, жмот несчастный. Все думает, что он в рай по льготным спискам прошмыгнет. Как бы не так! Жариться ему на сковородке! Сдается, что дуб - самый малый грех в его длиннющем послужном списке!
        - Что ж, голубчик Алексей Иванович, допрыгался!  - пробормотала Марианна Лаврентьевна тихим, грозным голосом.  - Пускай теперь винит только себя. Я бросаю вызов местным властям. Хотят черный пиар - получат!  - жестко объявила старушка и посмотрела на спутника сверкающими, как у кошки, глазами.  - Кто не с нами - тот против нас. Вы со мной?
        - А вы еще не поняли?  - с обидой спросил Михаил Соломонович и поднял руку, сжатую в кулак, в революционном салюте.
        Катя и Леша почти не удивились, когда узнали, что у них билеты на один авиарейс. Судьба, соединившая их по своему капризу в туристическом автобусе, теперь не имела права выпускать своих избранников из виду. Регистрируясь на посадку, влюбленные попросили забронировать им места рядом.
        Теперь они сидели в соседних креслах, держались за руки, боялись шелохнуться и не желали думать о том, что через два часа придется расстаться - пусть на время, пускай даже на один день!
        «А вдруг мы потом никогда не встретимся? Во всех глянцевых журналах пишут, что курортные романы не имеют продолжения»,  - с грустью подумала Катерина.
        И Лешка, словно прочитав ее мысли, предложил:
        - Кать, а с какой такой радости тебе из аэропорта к подружке на дачу ехать? Шифруешься - так шифруйся грамотно. Давай к нам! Мы с мамой тоже по Киевке живем, только чуть дальше от Окружной, чем твои предки. Я по выходным дома отсыпаюсь, а по будням ночую в столице, в съемной комнатухе. Короче, отдохнешь у нас, а завтра на моем мотоцикле отправимся в разведку. В сторону вашего фамильного замка.
        Катя вначале честно хотела сказать «нет». Все-таки это слишком легкомысленно - ехать домой к молодому человеку через два дня после знакомства. Но она тут же со страхом подумала, что намного легкомысленнее взять и расстаться с ним прямо сейчас. Такие мальчики на ее жизненном пути пока штабелями не валялись. Незаметно Катя скосила глаза на соседа и словно впервые разглядела его. Ни фига себе! Высокий, черноглазый, темноволосый красавец с обаятельной улыбкой и приятным голосом. Это уже немало, а если вспомнить, что он еще и в серьезной фирме работает, и французским владеет… М-да, умные девушки такими не разбрасываются… Сейчас Лешка просто сидел рядом, его рука с длинными пальцами нежно поглаживала ее руку. Вроде бы - ну и что? Со сколькими мальчиками она держалась вот так за руку в кино или целовалась у себя в комнате. Пару раз после вечеринок даже происходило кое-что большее - ну и ладно, в наше время это, как говорится, еще не повод для знакомства. Но сейчас мысль о том, что буквально через два часа им придется разомкнуть пальцы, почему-то показалась невыносимой. Впервые в жизни.
        - Поедем,  - просто сказала она.
        И Лешка, не удержавшись, громко чмокнул ее в щеку.
        Когда самолет приземлился, Кате пришла эсэмэска от матери:
        «Привет, дочка, как там погода в Париже?»
        «Отличная!  - бодро отписала Катя.  - Собираюсь в Сен-Дени. Там усыпальница французских королей».
        «Не надо могил, лучше влюбись»,  - попросила мама.
        «Уже»,  - честно ответила Катя и убрала мобильник в сумочку.
        Навстречу ей быстрым шагом шел Лешка. На каждом его плече висело по дорожной сумке. Одна его, другая Катина. Катерину охватил восторг, словно она сбежала с уроков. Девушка подумала: самое интересное только начинается.
        Лина стремительно влетела в приемную Ивана Михайловича, словно смерч принес ее сюда и опустил напротив секретарши.
        - Мне бы хотелось встретиться с Иваном Михайловичем.  - Она старалась наладить дыхание. Лина думала, что говорит уверенным и даже слегка развязным голосом, однако секретарша профессиональным слухом уловила в нем дрожащие нотки.
        - А вам назначено?  - с отработанной вежливостью спросила строгая стражница.
        Лина почувствовала, как по спине потекла струйка пота. Надо срочно что-то придумать. А то Михалыч, как уже бывало не раз, удерет в другую дверь, что тогда она скажет «Утятам»? Что те напрасно на нее понадеялись?
        Иван Михайлович, видимо, решил покончить и с «поющими водоплавающими», и с другими неприятными фантомами из прошлой жизни раз и навсегда. Недавно он сменил номер мобильника, на звонки Лины в приемную упорно не отвечал, а в студии не показывался. Его секретарша с неизменным многозначительным вздохом сообщала, что хозяин кабинета «в городе». Лина ждала, дни летели, стремительно приближая окончательный крах «Утят». Сейчас, в этой маленькой приемной, ей, похоже, выпал последний шанс, упустить его было нельзя.
        - Он сказал, что ждет меня в любое время,  - соврала Лина, заливаясь краской до ушей.
        - А вы кто?  - уже гораздо любезнее спросила секретарша.
        - Его давняя знакомая из города Пензы, Виолетта Васильевна Пузанкова,  - кокетливо потупив глаза, прошептала Лина. Она внезапно вспомнила, что в студии любили посудачить про роман Ивана Михайловича в старинном российском городе, куда он частенько наведывался за счет «Утят» - якобы на семинары, конференции и фестивали. Лина каждый месяц посылала в Пензу факсы на имя Виолетты Пузанковой с просьбой забронировать Ивану Михайловичу номер люкс в загородной гостинице. Лина назвала фамилию-имя незнакомой пензенской прелестницы шепотом, но со значением - как пароль.
        Сработало! Секретарша, секунду поколебавшись, заглянула в кабинет шефа. И вот уже сам Иван Михайлович, радушно простирая пред собой руки, выплыл в приемную. Он не замечал Лину и лучился самой обворожительной улыбкой. Всем видом шеф демонстрировал, как обременительны ему, творцу, чиновничьи обязанности и как он рад нежданной гостье.
        «Какой он все-таки обаятельный»,  - подумала Лина с неприязнью.
        Наконец хозяин кабинета увидел посетительницу, и лицо его стало стремительно, как в кино, меняться. Из вдохновенно-радушного оно сначала стало настороженным, потом недоуменным, а затем и вовсе приняло неприкрыто злобное выражение.
        Секретарша задела локтем столик, на пол со звоном упала кофейная чашка.
        - К счастью,  - мрачно пробормотал Иван Михайлович, но, опомнившись, сменил свирепое выражение лица на дежурно-приветливое.  - Все хорошеете, Виолетта, оттого и не узнал,  - ехидно процедил он сквозь зубы и жестом пригласил ее в кабинет, попутно обняв за плечи и подмигнув секретарше.  - Какого черта вам потребовался весь этот балаган!  - зашипел он Лине, когда закрылась дверь и они уселись за маленький чайный столик.
        - Усе у порядке, шеф, учусь у вас,  - парировала та.  - Вы ведь тоже придумываете всякие предлоги, лишь бы не встречаться со мной и не говорить о деньгах.
        - Как вам не стыдно! Это ложь!  - возмутился Иван Михайлович.  - И вообще, как вы могли явиться сюда сейчас, когда у меня столько проблем! Старший внук не может вылететь из Лондона, там бесконечная забастовка авиаторов. Младшая дочь вот-вот родит. Столько денег пришлось отвалить за элитный роддом! И вообще, теперь у меня иной масштаб, иные задачи…
        - Тем более в ваших силах помочь «Утятам»,  - не отступала Лина.
        - Будьте реалисткой, Ангелина Викторовна! Мне некогда заниматься какой-то детской студией. У нас в округе их десятки,  - назидательно сказал Иван Михайлович.  - Этот ваш самодеятельный кружок так мечтал от меня избавиться! Получили наконец желанную самостоятельность - так давайте, действуйте. А то привыкли, чтобы вас за ручку водили. Докажите, что вы сами чего-нибудь стоите! Что вы не «утята», а орлы, черт побери! Хорошо вам было выезжать на готовеньком - точнее, на моем хребте и моих связях…
        - Чтобы «выкручиваться», нужны деньги. Верните их!  - не отступала Лина. И, вобрав побольше воздуха в легкие, решительно бухнула: - Мы подадим на вас в суд, Иван Михайлович!
        - Это ваше право,  - неожиданно спокойно, даже как-то сонно и устало отреагировал на угрозу хозяин кабинета.  - Могу даже телефончик подбросить, чтобы долго не искать.
        И попросил секретаршу по местной связи:
        - Раечка, принеси, пожалуйста, чаю, а заодно захвати телефон Сергея Петровича.
        Через пять минут в комнату вплыла Раечка с листком в руке. Она заинтригованно поглядывала на Лину, чуя в ней какую-то серьезную, но пока непонятную угрозу хорошему настроению шефа.
        «Эта чумовая тетка через полчаса уйдет, а мне до конца дня слушать его рычание»,  - внезапно сообразила Раечка.
        - Чудненько,  - добродушно пророкотал Иван Михайлович. Он снова вошел в роль свободного художника, лишь по недоразумению попавшего в кабинет чиновника.
        - Держите, Виолетта, телефон моего давнего друга,  - сказал Лине и, взглянув на секретаршу, вновь лукаво подмигнул.  - В Пензе пригодится. Это судья одного из столичных районных судов,  - сказал со значительной ухмылкой.  - Мой давний приятель. Позвоните, скажите, что от меня, и ваш вопрос решится гораздо быстрее, чем вы ожидаете. Вы, наверное, слышали, что сейчас суды завалены исками и их не успевают рассматривать?
        - Ну, ничего страшного, есть еще налоговая инспекция,  - пригрозила Лина, когда секретарша вышла,  - и трудовая комиссия, ну худой конец.
        - Не советую,  - добродушно хмыкнул Иван Михайлович, отхлебывая чай из стакана в изящном подстаканнике.  - Пока будут выяснять, что да как, время упустите, ваши счета в банке арестуют, помещение опечатают, родители заберут детей, студию придется закрыть еще раньше, чем по суду. А меня власти в обиду не дадут. Иначе что же получится? Что они сами маху дали, раз такого-сякого Ивана Михайловича на столь ответственную должность назначили. Проглядели, прошляпили, так сказать. Словом, они теперь будут изо всех сил меня защищать. Так что послушай, Линок, старого тертого чиновника,  - завершил он свой пламенный спич.  - Не ссорься с властями, Виолетта Васильевна, целее будешь,  - вот мой совет!
        И, слегка рисуясь, зашагал по кабинету.
        - Займитесь делом, встаньте наконец с дивана, найдите спонсора, черт побери!  - В дверь заглянула секретарша, и он решил завершить начальственную речь на публике: - Как только выберу время, нагряну к вам в Пензу по старой памяти. Посидим за рюмкой чая, вспомним былое - а, Виолетта Васильевна?  - Иван Михайлович лихо подмигнул Лине. Потом нагнулся к ней и похлопал по коленке. Лина чуть чаем не подавилась и, наскоро простившись, выбежала из кабинета.
        - Вот народ, все им подай на блюдечке!  - пожаловался Иван Михайлович секретарше, когда за Линой закрылась дверь.  - Ничего сами не могут решить. Ну прямо как дети! Видишь - даже из Пензы ко мне приезжают за советом. Ох, устал я от них. А давай-ка, милая, тяпнем с тобой коньячка! Так сказать, за успех общего дела!
        Через пару минут секретарша вошла в кабинет с коньяком и рюмками на подносе. Иван Михайлович впервые окинул ее с ног до головы не начальственным, а пристально-оценивающим мужским взглядом и разлил коньяк по рюмкам.
        Марианна, еще раз взглянув на забор, на месте которого недавно стоял дуб, достала из сумочки сложенный вдвое листок в клеточку и приказала спутнику:
        Пишите!
        - Что писать-то?  - оторопел Михаил Соломонович.
        - Пишите то, что буду диктовать, только без самодеятельности,  - безапелляционно потребовала пожилая революционерка,  - главное, старайтесь, чтобы буквы были крупнее и четче.
        - Вы же знаете, какой у врачей ужасный почерк,  - проворчал Михаил Соломонович.
        - А у меня с собой очков нет,  - привела веский довод Марианна Лаврентьевна.  - Итак, диктую:
        «Позор начальнику управы А.И. Сидорову, спилившему вековой дуб, стоявший на этом месте!
        Возмущенные жители округа».
        - Нас арестуют!  - испуганно предположил Михаил Соломонович.  - А я не взял сердечные капли, которые принимаю на ночь. Нет, точно арестуют! Это прямой выпад против властей, он подпадает под статью Уголовного кодекса.
        - Тем лучше!  - объявила Марианна Лаврентьевна.  - Сидя у телевизора, мы общественность на ноги не поднимем. Только скандал может остановить вопиющее беззаконие. И вообще. Нам с вами уже терять нечего. Лучше славная гибель, чем бесславное прозябание!
        - Ну, знаете, я не готов провести ночь в узилище,  - возмутился Михаил Соломонович.
        - На все воля Божья! Так, кажется, вы говорили, профессор?  - назидательно напомнила Марианна Лаврентьевна и прилепила скотчем к забору, возведенному на месте, где еще недавно стоял раскидистый дуб, рукописную прокламацию.
        Подпольщица сделала несколько шагов назад, чтобы полюбоваться результатом. Листок висел слегка криво, зато сразу бросался в глаза.
        - Все, дело сделано, теперь можем идти,  - разрешила она профессору.
        - К нам приближается милиционер,  - шепотом сообщил Михаил Соломонович, вытаращив и так большие за стеклами «плюсовых» очков глаза.  - Вот оно, началось! Я же предупреждал! Попасть в кутузку на старости лет! Какой позор! Что студенты скажут?
        Он вытер внезапно вспотевший лоб большим клетчатым платком.
        - Мужайтесь, мой друг!  - потребовала Марианна.  - Это за нами.
        Однако страж порядка не обратил ни малейшего внимания на двух пенсионеров у забора. Ленивым, давно отработанным движением он сорвал тетрадный листок, порвал его на мелкие кусочки и швырнул клочки в урну. Потом не спеша, с чувством закурил.
        - Еще раз увижу - оштрафую! На всю пенсию!  - назидательно сказал сквозь зубы, даже не взглянув в сторону пожилой пары, и медленно, с достоинством удалился.
        - Так, все ясно: нас за людей не считают. Придется самой идти в клетку к тигру,  - объявила Марианна Лаврентьевна и прожгла Михаила Соломоновича стальным взглядом опытной дрессировщицы.
        - Я с вами!  - возопил профессор, всеми силами стараясь загладить слабость, проявленную минуту назад. Теперь он готов был идти за сильной женщиной куда угодно.
        - Тогда за мной!  - Старушка неожиданно резво затрусила к остановке троллейбуса. Солидный господин с тросточкой, отдуваясь и посасывая валидол, заковылял за неуемной предводительницей.
        Катя понравилась Лешкиной маме с первого взгляда.
        «Сразу видно, девочка серьезная, а не вертихвостка какая-нибудь,  - решила та,  - и одета скромно: в поношенные джинсы и курточку». (Знала бы Вера Федоровна, сколько стоила вся эта поношенность и обтрепанность, купленная в дорогом спортивном бутике!) Катя и вправду держалась скромно, сообразила, что рассказ о трудностях жизни в коттедже с бассейном и прислугой здесь не к месту. Она исподволь огляделась. Простая, почти спартанская обстановка. Мебель шестидесятых годов. Правда, уютно и очень чисто. Хорошо, хотя бы водопровод есть, однако туалет, как успела ей шепнуть Вера Федоровна, на улице. Ни бани, ни бассейна, ни камина, ни плазменной панели телевизора, ни навороченного компьютера - ничего из того, к чему она давно привыкла. И как они тут живут? Чем занимаются в свободное время? Да и есть ли оно у них?
        После первых минут приветствий, восклицаний и знакомств Катя с Лешкой почувствовали, что здорово проголодались. Тут и Вера Федоровна захлопотала, потащила их за накрытый стол. Да, это был не скудный парижский «континентальный завтрак»,  - настоящее русское застолье!
        Всегда обширное, чрезмерное - за таким столом и половины всего, соблазнительно пахнущего и красиво подрумяненного, не съесть. Баклажаны, фаршированные сыром, помидорами и морковкой и запеченные в духовке. Пирожки с капустой и с картошкой, пирог с рыбой, сладкий лимонный пирог… Помидоры, маринованные в соке красной смородины. Соленые огурцы и соленые же, из бочки, рыжики. Мясо с картошечкой и с грибами… Всей этой вкуснотищей не двух худеньких молодых людей - пяток упитанных бизнесменов или генералов можно было накормить. Влюбленные уплетали деревенские разносолы за обе щеки и наперебой вспоминали Париж. А Лешкина мама смотрела на них и улыбалась.
        После ужина Лешка удалился с мамой на кухню, и до Кати долетели обрывки фраз:
        - Нет, мам, ну ты даешь! У нас все серьезно! Нет, не «интрижка на одну ночь»! Нет, что ты! Ты же всегда сама говорила: «Лучше пусть мой сын спит с девушками дома, чем занимается любовью черт-те где». А теперь? Насаждаешь в доме нравы католической монастырской школы…
        - Чего-чего?  - удивленно переспросила Вера Федоровна и, устав спорить с сыном, махнула рукой.
        Через несколько минут юные влюбленные рухнули на просторную тахту в маленькой пристройке.
        - Раньше мы сдавали эту комнатку с отдельным входом дачникам,  - пояснил Лешка, сладко зевая. Он обнял Катю, и они, смертельно утомленные долгой дорогой, тут же уснули счастливым крепким сном.
        - Сидеть и ждать,  - строго приказала Марианна Лаврентьевна спутнику, устроив его на скамейке напротив управы. Михаил Соломонович, обрадованный тем, что в марафоне наконец наступила короткая передышка, покорно кивнул и перекрестил спутницу. Марианна Лаврентьевна, небрежно предъявив в проходной удостоверение внештатного сотрудника управы, чеканной походкой комиссара проследовала в коридоры власти.
        - Марианна Лаврентьевна, какими судьбами!  - льстиво улыбнулась ей секретарша, потрудившаяся выучить имя-отчество надоедливой посетительницы.  - Чай, кофе?  - проворковала она, выпорхнув из-за стола, что делала отнюдь не ради каждого гостя. По опыту секретарша знала: главное - окружить старушку плотной заботой, заставить расслабиться, сбить с боевого настроя.
        - Я должна взглянуть в глаза этому человеку!  - не тратя времени на дежурные приветствия, решительным жестом отказавшись от чая, объявила дама. Лицо ее сделалось суровым, как у Жанны д’Арк перед казнью.
        - Алексею Ивановичу?  - с деланым удивлением уточнила секретарша. Хотя все, входившие в этот кабинет, хотели видеть исключительно Алексея Ивановича.  - А его нет,  - с легким злорадством объявила она, выдержав эффектную мхатовскую паузу.  - И сегодня уже не будет.
        - Не верю!  - объявила старушка в традициях того же театра, испепеляя глазами секретаршу.  - Этот двуликий Янус прячется от меня. Ничего, я готова ждать его хоть до вечера.
        - Алексей Иванович приболел,  - с укором сказала секретарша.  - Марианна Лаврентьевна, голубушка, скажите, какой у вас к нему вопрос? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вам помочь…
        - Передадите записку?  - настороженно спросила дама.  - Или в урну бросите?
        - Передам, не сомневайтесь,  - заверила девица.  - Давайте сюда.
        И Марианна Лаврентьевна протянула ей листочек, на котором Михаил Соломонович успел нацарапать торопливым докторским почерком:
        «За дуб ответите по закону. Избиратели».
        Секретарша, даже не взглянув на записку, сложила ее вчетверо и сунула в стол. «Ага, передам, как же! Дожидайтесь! Главе управы больше делать нечего, только дурацкие записочки пенсионеров читать»,  - подумала она, не переставая лучезарно улыбаться.
        Марианну Лаврентьевну ее улыбочка, правда, нисколько не обманула. «Надо действовать»,  - решила она и вернулась к поджидавшему ее на скамейке верному оруженосцу.
        - Супостат ушел с крючка,  - мрачно доложила она.  - Но ничего, я этого оборотня в костюме из-под земли достану.
        - От нас не уйдет,  - браво приосанился Михаил Соломонович, стукнув тросточкой по мостовой. А потом, тайно от подруги, перекрестился.
        И, подхватив Марианну Лаврентьевну под руку, повлек прочь - подальше от глаз властей предержащих.
        Воскресным утром Петра Павловича разбудил резкий телефонный звонок. Петр скосил глаза на будильник, пристроенный в изголовье кровати. На табло светились желтые цифры 8:00. «Кому неймется в такую рань? Ничего, перезвонят через пару часиков»,  - подумал Петр и повернулся на другой бок. Телефон продолжал надрываться. Петр сладко потянулся в постели и простонал в подушку:
        - Ё-мое… Каждый выходной одно и то же. Какого черта я выбрал эту дурацкую профессию!
        Настойчивый трезвон начал надоедать, Петр, ругнувшись, снял трубку.
        - Петр Павлович!  - тревожно зачастил женский голос в трубке.  - Срочно требуется ваша помощь. Человеку плохо.
        - У меня, между прочим, законный выходной,  - недовольно проворчал эскулап.  - В больнице на две ставки работаю, дежурю через ночь, теперь еще и в воскресенье покоя нет.
        - Доктор, умоляю!  - Голос сорвался на крик.  - Приезжайте скорее. Это недалеко, в соседнем поселке. У мужа камень идет. Мы заплатим вам сколько скажете.
        - Что, других врачей в округе нет? Вызовите скорую,  - простонал все еще не проснувшийся Петр Павлович, пытаясь натянуть на ухо одеяло.
        - В прошлый раз вызывали, так она через два часа приехала.
        - А откуда у вас мой телефон?  - наконец проснулся Петр.
        - Раздобыла по своим каналам,  - неохотно призналась невидимая собеседница.
        - Знаю я эти ваши «каналы»,  - проворчал врач.  - Наш санитар Васек за бутылку не то что чужой телефон, собственную мать продаст. Ладно, диктуйте адрес,  - вздохнул врач, догадавшись, что дальнейшее сопротивление бессмысленно.  - Да, уже одеваюсь, минут через двадцать буду. Да, конечно, паспорт всегда со мной. Да, я на машине. Записывайте номер…
        В свою очередь записав адрес и положив трубку, Петр Павлович присвистнул. Ни фига себе! Везет ему в последнее время на богатеньких пациентов и элитные коттеджи. То соседка Людмила Викентьевна через день вызывает. А теперь - новые хозяева жизни. Судя по адресу, Людмиле Викентьевне до них - как ему до главврача кремлевки.
        Петр посмотрел на часы, вскочил и стал лихорадочно одеваться, путаясь в штанинах и чертыхаясь. Времени не оставалось даже на то, чтобы умыться и побриться. Ничего, переживут нувориши. Если с больным плохо, дорога каждая минута. Петр натянул синий докторский костюм и наметанным глазом проверил содержимое докторского чемоданчика.
        Через несколько минут потрепанный жигуленок катил в сторону элитного коттеджного поселка. Проехав километров десять, Петр свернул на новенькую дорогу.
        По первым приметам водитель догадался, что здешние особняки - не чета самым крепким домам, поднявшимся в последние годы в их деревне. Роскошный по деревенским меркам дом Викентия Модестовича не шел ни в какое сравнение с этими напыщенными дворцами и замками. Высокие двухметровые заборы с колючей проволокой защищали от посторонних взглядов «шедевры» причудливой архитектурной мысли по обеим сторонам улицы. Почему-то среди строений преобладали средневековые крепости с башнями. Наверное, их владельцы в детстве увлекались романами Дюма-сына. Петр внезапно подумал с раздражением: «За последние десять лет все Подмосковье изуродовали этими псевдобашнями и высоченными заборами, даже снаружи чувствуешь себя зэком на зоне. А каково обитателям этих поселков - с колючкой по периметру, проводами под током и видеокамерами? От кого прячутся наши нувориши, зачем скрываются? В Европе домики и садики доверчиво теснятся друг к другу, их даже штакетником не обносят. А тут… Ни к речке не пройти, ни к лесу. Кругом - охранники, ворота, камеры слежения, вахта… Похоже, тем, кто стремительно разбогател за последнее
десятилетие, такие заборы привычны. Того и гляди, хозяева жизни вышки с часовыми по периметру расставят… Хоть беги из Подмосковья куда-нибудь под Рязань или в Калугу».
        Петр Павлович подъехал к железным воротам, закрытым наглухо, и понял, что он у цели. Синий жигуленок, громко чихнув, остановился. Ворота медленно открылись, подозрительно задрипанную для закрытого коттеджного поселка машину, после тщательной проверки и перепроверки документов, впустили на территорию.
        Петр ехал по главной улице и с любопытством поглядывал по сторонам. Оказалось, за внешним забором есть еще и внутренние, индивидуальные ограждения, скрывающие каждый дом и участок от любопытных взглядов собственных соседей. Внезапно ворота в одном из внутренних заборов автоматически отворились, и Петр въехал на забетонированную площадку у дома.
        - Доктор! Наконец-то!  - воскликнула полная дама в окне второго этажа.  - Проходите, пожалуйста, в дом, я сейчас спущусь.
        Но Петр не спешил выходить из машины, и, как оказалось, правильно делал. Из-за дома с оглушительным лаем вылетел свирепый ротвейлер. Петр охнул и мгновенно задраил все окна.
        - Что, съел?  - сказал злорадно собаке и показал язык.
        От такой наглости верный сторож оторопел. Он уперся передними лапами в дверь и приблизил зубастую пасть к окну.
        «Только выйди, придурок,  - недвусмысленно говорили темно-коричневые глаза, открытая пасть и частое дыхание, которое Петр ощущал сквозь стекло,  - тогда и посмотрим, кто кого съест…»
        - Ах, вот ты где, Пуфик, беги скорее ко мне, шалунишка!  - закричала хозяйка, выглядывая из-за двери.  - Тебе бы все играть с гостями, глупый поросенок!
        Но «поросенок» не спешил повиноваться и недвусмысленно скалил клыки на гостя. Наконец хозяйка высунула псу из-за двери миску с кормом. Зверь, с неохотой выпустив добычу из вида, потрусил к дому.
        Когда Пуфик был надежно заперт, Петру наконец открыли дверь.
        Он робко вошел, с любопытством поглядывая по сторонам. На первом этаже над камином отражал, как зеркало, комнату домашний кинотеатр, в отдалении скромно поблескивал боками белый рояль, над которым висели картины в золоченых рамах.
        «Неслабо,  - подумал доктор,  - как в телесериалах! Интересно, чем занимается хозяин этого замка?»
        - Алексей Иванович, глава управы одного из столичных округов,  - с легким стоном представился доктору больной.
        «Во влип!  - подумал доктор.  - На фига мне сдался этот чиновник? От них денег мало, одни неприятности. И не удерешь восвояси из-за дурацких заборов».
        - Извините, но я - Петр Павлович Ветров, хирург обычной сельской больницы,  - пробормотал Петр. И не могу взять на себя такую большую ответственность. Вы человек государственный. За вашим здоровьем государство следит. А также за безопасностью. У вас спецмедобслуживание…
        - Прекратите, доктор,  - простонал больной,  - нахваливать этот наш так называемый «спецмед»! В прошлый раз они из Москвы два часа добирались. Честно говоря, из-за этих спецврачей у меня одни проблемы. У них ведь чуть что - консилиум, госпитализация. Чиновники в белых халатах боятся на себя малейшую ответственность брать. Так и норовят все спихнуть друг на друга. А мне в больнице прохлаждаться некогда. Надо вопросы решать. Округ без присмотра не оставишь. Я как узнал, что вы наш сосед, мне сразу полегчало. Мне о вас надежные люди рассказывали. Одного из них вы в прошлом году спасли от верной смерти.
        - Да ну?  - удивился врач.  - Впрочем, в противном случае мой пациент вряд ли смог бы меня рекомендовать. Ну что ж, больной, рассказывайте, где у вас болит.
        - Ой-ой, внизу живота,  - простонал больной, и лицо его исказила гримаса боли. Наверное, как в тот раз, камень идет… а-а-а,  - взвыл хозяин дома.  - Боль а-а-адская, доктор, делайте что хотите.
        - Ну, для начала сделаю вам обезболивающий укол.
        Петр Павлович отправился мыть руки и, войдя в просторный санузел, оторопел. Подобную ванную комнату с мойкой и унитазом «под старину», бронзовой ванной на ножках и душевой кабиной он видел лишь однажды - в каталоге по дизайну. Однако рассматривать буржуазные излишества было некогда. Петр Павлович вернулся, профессиональным жестом открыл чемоданчик, достал инструменты и вкатил больному сразу несколько ампул.
        - Вам, наверное, все-таки придется лечь в клинику,  - заявил врач.  - Возможно, ваш «булыжник» надо будет дробить лазером. Или, может, рискнем - попробуем мою схему лечения?
        - Не бросайте меня, доктор,  - заканючил Алексей Иванович, как маленький,  - буду делать все, что скажете. Сколько я должен вам за визит?
        - Ну, на срочный частный выезд врача к больному существует четкий тариф,  - с достоинством сказал Петр Павлович. И назвал сумму, составляющую чуть ли не половину своей зарплаты. К его удивлению, деньжищи, озвученные им не без робости, не произвели на Алексея Ивановича никакого впечатления.
        - Договоримся, доктор, не вопрос,  - сказал хозяин.
        Боль постепенно отпустила его, лицо стало спокойным и просветленным, как у роженицы, только что успешно разродившейся здоровым мальчуганом.
        - Доктор, если будут какие-то проблемы…  - продолжал он с блаженной улыбкой,  - обращайтесь. Все, что в моих силах, сделаю.
        Петр Павлович поспешно поблагодарил влиятельного пациента, написал свои назначения на листочке и отправился домой - досыпать.
        Однако поспать ему в то утро было не суждено. Едва Петр успел поставить машину и зайти в дом, в калитку кто-то громко и настойчиво постучал.
        - Ну и денек,  - проворчал эскулап и, неохотно поднявшись с любимого дивана, продекламировал: - Добрый доктор Айболит, он под деревом сидит. Приходи к нему лечиться и банкирша, и певица, и директор генеральный, и продюсер гениальный…  - Тут Петр заметил у калитки Лину, и язвительное настроение куда-то испарилось, уступив место беспричинной радости.
        «А денек не так плох, если с утра в дом являются симпатичные женщины!» - подумал он и улыбнулся. Но тут же напустил на себя строгий вид.
        - Почему все всегда заболевают именно в воскресенье?  - спросил он Лину и сам же ответил: - Наверное, по той же причине, по какой все хворые и простуженные устремляются в театры и на концерты - чтобы там громко и с удовольствием кашлять… Ну ладно, Ангелина Викторовна, не томите, рассказывайте, какое нынче пополнение в вашем местном «травмопункте»? Кто и что ушиб и сломал себе в вашем «домике ужасов»?
        - Да нет, все как раз наоборот,  - рассмеялась Лина.  - Все родственники Викентия чудесным образом, вернее, с вашей и с Божьей помощью, наконец, выздоровели, а неприятности, похоже, закончились. Короче говоря, моя подруга Люся в честь этой нечаянной радости приглашает вас отобедать.
        - С удовольствием,  - церемонно раскланялся эскулап,  - вот только во фрак переоденусь, бабочку нацеплю и отправлюсь следом за вами. Если вы согласны подождать пять минут и не боитесь вида холостяцкой берлоги, милости прошу в дом.
        Лина, не жеманясь, поднялась на крыльцо и с любопытством шагнула в темноту дома.
        Застекленная веранда, она же гостиная, оказалась отнюдь не «холостяцкой берлогой», а светлой, чистой, просторной комнатой. На подоконнике алел трогательный ванька мокрый, на бревенчатых стенах висели небольшие натюрморты, возле дивана лежала открытая книга. Лина не удержалась от искушения, подошла и взяла ее в руки. Взглянула на обложку: «В. Шекспир. „Ричард III“».
        «Ничего себе!  - подумала Лина.  - Этого „деревенского тюфяка“, оказывается, волнуют вселенские страсти».
        Женщина ходила по комнате и разглядывала книги, в изобилии теснившиеся на книжных полках на веранде.
        «Как Татьяна в доме у Онегина»,  - усмехнулась она, вспомнив школьную программу. И сейчас ей, как пушкинской Татьяне, открывался мир человека, еще недавно чужого и далекого. Конечно, здесь было много книг по медицине, особенно по хирургии, но не только. Тома классиков литературы, которые сейчас встретишь не в каждом доме, стояли на полках, лежали на тумбочке.
        Петр включил музыкальный центр, Второй концерт Рахманинова мощными, берущими за душу аккордами разлился по дому.
        «Ого,  - подумала Лина,  - а он, оказывается, совсем не „валенок“, этот деревенский доктор…»
        Она взглянула в большое окно. Буйство летнего сада вместо радости внезапно навеяло грусть. Слишком не вязались тянущие душу проблемы с красотой подмосковной природы. Во владениях Петра все было такое роскошное, ухоженное - как в ботаническом саду. Неподалеку от березы, являвшейся центром пейзажа, стояла решетка с клематисами, рядом алели ягоды на малиновом кусте, чуть дальше на сливе красовались пока еще зеленые, но уже довольно крупные плоды. И все было такое ухоженное, свежее, ядреное, словно выхваченное из глянцевого каталога по садоводству. Ни сухой веточки, ни увядшего цветка, трава на лужайке перед домом подстрижена, клумба с розами огорожена красивыми камешками.
        «И когда этот странный доктор успевает в саду возиться?  - искренне удивилась Лина.  - У врачей ведь вечно то подработка, то частные визиты, то внеплановые дежурства…»
        - Ангелина Викторовна, о чем вы так сосредоточенно думаете?  - с улыбкой спросил Петр, выходя из глубины дома.
        - Да так, о разных пустяках, не стоящих внимания.  - Лина взглянула ему прямо в глаза и через силу улыбнулась. Не хотелось обсуждать светлым летним утром с симпатичным мужчиной серьезные проблемы, тем более такие невеселые, как проблемы «Утят».
        - Ну, я же вижу!  - Петр посмотрел ей прямо в глаза.  - Ваши мысли витают сейчас не здесь.
        - Ну ладно, расскажу, раз от вас ничего не скроешь.
        И, сбиваясь, запинаясь от волнения, Лина рассказала про «Утят».
        - Да, дела,  - вздохнул Петр, выслушав ее не перебивая.  - Сочувствую от всей души. Хотя, если честно, это Ивану Михайловичу надо посочувствовать. Что этот тип умеет, кроме объегоривания тех, кто от него зависит? Имитировать собственную значимость и плести интриги… Хотя в наше время, когда деньги оттеснили все другие ценности, «Утятам» самим не выплыть. Жаль, конечно, и детей, и педагогов, но жизнь, как вам известно, отнюдь не детская сказочка… Постойте, а где находятся ваши «Утята»?  - внезапно спросил Петр, наморщив высокий лоб, словно что-то мучительно припоминая.
        Лина назвала известный столичный район, и врач неожиданно просиял:
        - Лина, погодите отчаиваться. Кажется, появилась маленькая зацепка.
        Он достал мобильник, поколебался, затем глубоко вздохнул и вызвал нужный номер. Лина даже на расстоянии услышала, как в трубке отозвался раздраженный голос.
        - Алексей Иванович?  - спросил Петр негромко, даже как-то осторожно.
        - Он, он,  - сварливо отозвался голос на другом конце провода.  - А кто без меня не может обойтись даже в воскресенье?
        - Ваш новый доктор,  - с достоинством сказал Петр Павлович.  - Вот думаю: позвоню, узнаю, как вы себя чувствуете. Извините, если помешал.
        - Ах, это вы, доктор? Ну, это совсем другое дело! Извините, что я сразу на вас напустился. Вы… просто волшебник!  - Голос в трубке изменился до неузнаваемости, стал ласковым, даже слегка заискивающим.  - Вы вернули меня к жизни. Если что-то сумею для вас сделать,  - буду рад. Итак?
        - Алексей Иванович, мне неловко вот так, с бухты-барахты, да еще в воскресенье, к вам обращаться…  - неуверенно начал Петр.  - Я еще слишком мало для вас сделал. Но, поверьте, вопрос не терпит отлагательства.
        - Ловко-ловко,  - поспешно перебил его больной.  - Все ловко, когда я тут без вас чуть не помер. Внимательно слушаю вас, мой друг.
        - Надо помочь одной хорошей детской студии вашего округа,  - решился перейти к основному вопросу Петр Павлович.
        - О господи,  - выдохнул чиновник с тоской и тихонько выругался,  - лучше бы ты, доктор, что-нибудь лично себе попросил, чем дурью-то маяться. Этих студий у нас в округе - больше, чем детей. А… у тебя там, наверное, ребенок занимается?
        - Да нет, речь идет об одной моей хорошей знакомой.  - Петр слегка смутился.
        - А, ну это же совсем другое дело!  - обрадовался Алексей Иванович.  - Так бы сразу и сказал, доктор… доктор Ватсон. Шерше, значит, ля фам? Ну что же, дело житейское, понимаю-понимаю. Сам был молодым. Передай трубку своей красавице, она ведь сейчас рядом с тобой. Угадал?
        - Угадали,  - окончательно смутился Петр и протянул трубку Лине.
        И она, тоже смущаясь и стараясь не сбиться с мысли, поведала полновластному хозяину одного из столичных районов о проблемах «Утят».
        - Ну, считайте, вам повезло,  - торжественно объявил Алексей Иванович покровительственным тоном,  - у нас в управе новый руководитель по культуре появился - Иван Михайлович. Опытный специалист, толковый администратор, да и сам - талантище будь здоров! Пьесы пишет, музыку сочиняет, телевидением руководит. Он все ваши вопросы разрулит.
        - Не разрулит, еще больше запутает,  - набравшись смелости, возразила Лина.  - Посылать меня к нему - все равно что овцу отправлять к волку. Или курицу к лисе.
        И она в двух словах рассказала собеседнику о роли Ивана Михайловича в этой истории.
        - Ладно-ладно,  - добродушно согласился Алексей Иванович, не особенно вслушиваясь в ее обличения и явно не желая обсуждать «толкового администратора» с посторонними.  - Не волнуйтесь, решим ваш вопрос, Линочка, в ближайшие дни, это я вам обещаю. А вы, в свою очередь, обещайте прямо сейчас поцеловать Петра. Хороший он парень! И доктор отличный. Обещаете? Тогда дайте-ка мне его на минутку.
        Лина передала Петру трубку, и тот долго молча слушал. Затем профессионально успокоил мнительного пациента, попрощался с ним, выключил мобильник и обернулся к Лине.
        - Ни о чем люди не говорят так подробно и с таким удовольствием, как о собственных болезнях. Я давно привык круглые сутки находиться на работе.
        Лина подошла близко-близко и внезапно поцеловала в щеку.
        - За что мне такая награда?  - удивился он.
        - Обещала. Алексей Иванович велел,  - честно призналась Лина.
        - Значит, вы просто выполняете приказ начальства?  - лукаво спросил Петр.
        - Нет, я и сама вам благодарна, очень-очень,  - поспешно сказала Лина.  - Без вас до такого высокого чиновника мне бы ни за что не добраться. Нет, опять не то. Я не из чувства долга, я… Ой, боже мой, что я несу?
        Она крепко, как в детстве, зажмурилась, обняла Петра за плечи и нежно поцеловала в губы.
        Они стояли на веранде, освещенной солнцем, совершенно забыв о времени. Пахло нагретым деревом, цветами и свежими яблоками, лежащими на террасе.
        - Пора идти, Люся ждет,  - наконец прошептала Лина, с трудом отстраняясь от мужчины.
        - Не хочется,  - признался Петр.  - Сейчас уже совсем не хочется. Может, здесь останемся?
        - Неудобно, в домике на горке будут волноваться,  - сказала Лина.  - Решат, что невидимые силы зла добрались до друзей дома.
        - Пусть не волнуются,  - улыбнулся Петр,  - я тебя вылечу.
        - Один из моих недостатков - занудная обязательность,  - виновато улыбнулась Лина.
        - Ладно, пойдем, зануда моя,  - ласково обнял ее Петр за талию и распахнул перед любимой дверь в сад.
        Лина шагнула на крыльцо из полумрака веранды и зажмурилась. Все вокруг было другим. Словно машина времени перенесла ее из пыльного и душного дня, в котором она существовала полчаса назад, в иной, счастливый полдень. Роскошная природа больше не навевала грусть, не контрастировала с тяжестью на сердце. Напротив! Все вокруг ликовало и радовалось жизни. Солнце спешило одарить ее светом, оно словно зажгло ее волосы, заставило искриться потухшие глаза, изменило походку. Даже цветы в саду выглядели ярче, как будто экран обычного телевизора заменили на плоскую плазму. Даже роскошная роза, как показалось Лине, раскрыла новые ярко-алые бутоны.
        - Какой чудесный сад! А когда ты успеваешь ухаживать за этим великолепием?  - спросила Лина. Просто чтобы хоть что-нибудь сказать, а не смотреть на мужчину неотрывно и восхищенно, как шестнадцатилетняя влюбленная дурочка.
        - А, это? Вместо фитнеса и зарядки,  - беззаботно махнул рукой доктор,  - знаешь, работа на свежем воздухе - сплошное удовольствие. Помогает забыть о больных, о болезнях и прочих не очень приятных вещах, которые, как ты заметила, преследуют даже в воскресенье.
        - Ну, теперь мне хочется верить, что в воскресенье у тебя бывают не только проблемы,  - сказала Лина слегка обиженно.
        И Петр, притянув ее к себе, нежно поцеловал куда-то в ухо.
        На полянке под лиственницей царило праздничное оживление. Обитатели дома собрались на семейный обед, затеянный Людмилой Викентьевной в честь «всего хорошего», как загадочно объявила хозяйка дома. Валерия после очередного психологического тренинга под задорным названием «Пошли все на фиг» выглядела помолодевшей и просветленной. Загадочная улыбка витала на ее губах, и Викентий поглядывал на подругу с опаской. Недавно она объявила, что уезжает осенью на Гоа - медитировать. Марианна в модной сиреневой блузке с буфами на рукавах сверкала очками в сторону Михаила Соломоновича, безмолвно призывала его не забывать о борьбе с зарвавшимися властями. Михаил Соломонович посылал соратнице тайные знаки, весьма довольный новым имиджем оппозиционера.
        Лина влетела на полянку с таким счастливым лицом, что дамы, заметив Петра, следовавшего на шаг позади нее, со значением переглянулись.
        - А, вот и наш добрый волшебник с моей подругой-феей!  - обрадовалась Люся и усадила вновь прибывшую пару на самое почетное место.
        Лину распирали новости, она принялась с ходу рассказывать честной компании о разговоре с районным начальством.
        - Ну-ка, с этого места, пожалуйста, поподробнее,  - неожиданно оживилась Марианна Лаврентьевна, подсаживаясь поближе. Дослушав рассказ до конца, она просияла: - Теперь я знаю, кто доставит меня к хозяину управы - как Емелю во дворец!  - объявила Марианна.  - Короче, чинуша и бюрократ влип! Отныне не спрячется в комнате отдыха, не запретит секретарше соединять его со мной по телефону, не уйдет в другую дверь!
        - Нет, это совершенно невозможно,  - запротестовал Петр.  - Хоть моя старая тачка и впрямь больше похожа на печку, чем на машину. Извините, Марианна Лаврентьевна, но нет и еще раз нет. Терпеть не могу манипулировать людьми. Я давал клятву Гиппократа!
        - А он - клятву демократа!  - не растерялась старушка.
        - Я еще не вылечил человека, а уже использую его по полной программе,  - не сдавался Петр.  - Вам не кажется, что это некрасиво?
        - Ничего, власть тоже использует нас по полной программе,  - подал голос Михаил Соломонович и, довольный смелым каламбуром, горделиво взглянул на Марианну Лаврентьевну.
        - Разговор окончен.  - Петр растерянно посмотрел на хозяйку дома, ища у нее поддержки.
        - В самом деле, чего привязались к человеку?  - вступилась за гостя Люся.  - Петр Павлович с утра на ногах, пусть хоть поест спокойно.
        Олеся, обрадованная тем, что наконец настал ее выход, подскочила к Петру и от души налила ему дымящегося борща, а следом плюхнула в тарелку столовую ложку сметаны. Петр отхлебнул, крякнул от наслаждения, и тут резко зазвонил его мобильник.
        - Да, Алексей Иванович, слушаю, Алексей Иванович,  - заговорил Петр особым, «докторским» голосом.
        - Он,  - прошептала Марианна, сообразив, кто находится на другом конце провода.  - Сам, голубчик, идет в руки!
        - Ну конечно приеду,  - пообещал Петр профессионально успокаивающим голосом.  - А пока примите лекарство, которое я вам выписал, и сразу же ложитесь в постель.
        Петр быстро дохлебал борщ и поднялся.
        - Извините, друзья, но я должен ехать,  - виновато сказал он.  - Больные - народ капризный и мнительный, долго ждать не любят. Независимо от того, какую должность занимают.
        - Я с вами,  - объявила Марианна тоном, не терпящим возражений.
        - Это невозможно,  - запротестовал Петр.  - Я обязан хранить профессиональную тайну.
        - Ну, медсестра тоже умеет хранить тайны. У вас есть запасной белый халат?
        - Допустим, есть. А когда глава управы узнает вас в лицо, что вы ему скажете? Марлевую повязку для маскировки наденете?
        - Будем действовать по обстоятельствам. Зря волнуетесь! Ничего страшного не случится. Вы объясните главе, что я подрабатываю вашей помощницей по выходным, потому что живу на соседней даче. Мол, у нас с вами частная скорая помощь.
        - А уколы вы хотя бы делать умеете?  - недовольно проворчал Петр.
        - Милый мой, я прожила долгую жизнь и умею все,  - объявила дама насмешливо.  - Вообще-то я больше забыла, чем вы знаете, молодой человек.
        Петр понял, что от настырной старушки просто так не отвертеться, и обреченно пошел к машине. За ним семенила довольная Марианна Лаврентьевна.
        - Мы скоро вернемся,  - пообещал врач.  - Я всерьез рассчитываю на горячее.
        - Друзья мои!  - неожиданно громко прозвучал ворчливый голос Викентия Модестовича. Патриарх почувствовал, что о нем забыли, и решил наконец обратить на себя внимание.  - У меня созрел тост.
        - Почему никто не снимает?  - привычно вопросила Валерия.
        - Ну ладно, отец, толкай речь. Мотор!  - скомандовал Гарик и направил на отца глазок видеокамеры. Лицо Викентия Модестовича неожиданно стало серьезным.
        - Грехи молодости рано или поздно настигают нас. Так выпьем же за то, чтобы мы исправляли свои ошибки вовремя!
        Он сказал это тихо, обведя взглядом присутствующих, потом поднял бокал с вином и до дна осушил его.
        - Отец, ты о чем?  - не поняла Люся.
        - О том, что оскорбленный ангел рано или поздно становится дьяволом,  - тихо сказал Викентий Модестович.
        - Вы… вы о чем?  - уточнила Лина очень тихо.
        - Так, об одной семейной истории.
        Все недоуменно переглянулись. Никто ничего не понял.
        - Серафима рассказала мне кое о чем перед отъездом,  - сказал, глядя Лине прямо в глаза, Викентий Модестович.  - Я был растерян и буквально раздавлен. Если бы я знал тем солнечным утром, когда она появилась в доме, чем все закончится, я бы немедленно отправил ее домой. Если бы я только мог предвидеть! А сейчас я не могу… Я не в силах проклинать собственную дочь.
        - Дочь?  - тихо ахнула Люся. Я не ослышалась? У меня есть сестра?
        - Это вранье!  - прошептал Стасик.  - Ты, дед, просто ревнуешь меня к Симке! У тебя крыша съехала от любви к молодой девушке!
        Он стоял за деревом и все слышал. Губы Стасика дрожали, а простодушное лицо покрылось красными пятнами.
        - Я никогда не поверю в эту чушь,  - закричал Стасик.  - Вы все врете! Серафима младше меня на год! Она обманула вас! Она посмеялась над вами! Она никого не собиралась убивать. Она веселая и добрая девушка! Я… я люблю Серафиму!
        Парень вскочил и убежал в дом. Никто его не удерживал. Пусть поплачет в одиночестве. В юности это полезно.
        - Во дела!  - прошептала Катя, осторожно выглядывая из-за дерева.  - Я же тебя предупреждала. Та еще семейка! Видал, Леш, что мои пожилые предки и их гости вытворяют! Совсем умом повредились. Просто «Король Лир» и «Отелло» в сельском клубе! Интересно наблюдать за родственничками из-за кулис. Дед, как всегда, длинный тост толкнул, но почему-то никто не выпил. Дядя начал кино снимать и бросил. Братец в дом побежал, мама руки заламывает. Тетя Лина сидит и как-то глупо хихикает, врачу глазки строит и без конца поправляет волосы. Ой, смотри! Врач и Марианна Лаврентьевна (ой, да она в белом халате!) куда-то в спешке потрусили. Ну, просто индийское кино. Правда, Леш? Герои болтают, бегают, рыдают, некоторые уезжают на «жигулях» в медицинском прикиде… Правда, не поют и не танцуют. Мама сидит какая-то притихшая. Черт, отсюда ничего не слышно. Леш, как ты думаешь, о чем они так парятся?
        - Понятия не имею!  - пожал плечами Лешка.  - Это я тебя спросить должен. Странное какое-то кино. То, что не комедия,  - это точно. Слезливая мелодрама. Может, подойдем ближе? Кажется, там ключевая сцена назревает!
        - Могут засечь,  - возразила Катя.  - А впрочем, теперь это не важно. Похоже, пока я летала в Париж, здесь много чего произошло. Пошли!
        Схватив Лешу за руку, она потащила его к калитке. По дороге они услышали очередной тост патриарха:
        - Давайте выпьем за будущее. За то светлое будущее, которое не выкатывается из прошлого, как черный клубок, а, наоборот, оказывается лучше настоящего,  - произнес Викентий Модестович и обвел гостей многозначительным взглядом.  - А вот и оно, наше будущее,  - вдруг обрадовался он. И головы всех сидящих за столом тоже повернулись к дорожке, по которой шли Катя и Лешка.
        - Катька!  - оторопела Люся.  - Ты же полчаса назад написала, что гуляешь по Монмартру!
        - Как видишь, мам, уже нет,  - кротко отозвалась Катя.  - Извини, но так получилось. Потом объясню. Познакомьтесь, это Леша.
        - Надеюсь, он не мой брат?  - спросила Люся, красноречиво взглянув на отца.  - Мне Гарика хватит.
        - Мам, о чем ты?  - не поняла Катя.
        - Ну, это давняя семейная история, в двух словах не расскажешь,  - пробормотала Люся.  - Как-нибудь потом… А ты, Кать, писала, что в Париже с любовью плохо…  - поддела она дочку.
        - Да нет, нормально,  - пожала плечами Катя.  - Как везде.  - Она так взглянула на Лешу, что все подумали: «И вправду, в Париже с любовью очень и очень неплохо».
        - Молодежь, давайте-ка поближе к столу,  - потребовала Люся и поставила на стол запасные тарелки, которые Олеся пристроила на скамейке на всякий случай. Потому что гости, к ее неудовольствию, выходили к обеду, как кому вздумается.
        Катя, не балуя родственников объяснениями, потянула Лешу за руку, и парочка уселась на скамейке. Посиделки под старой лиственницей пошли своим чередом.
        Петр ехал в дачный поселок «Атлантида» и думал: как странно порой называют новые хозяева жизни свои элитные владения. И не боятся ведь, что их буржуазный поселок внезапно уйдет под воду или ввиду отсутствия в Подмосковье моря провалится под землю и исчезнет, как когда-то огромный греческий остров! Рядом с Петром сидела Марианна Лаврентьевна и неодобрительно вертела головой, разглядывая замки и особняки вдоль трассы. С каждым километром ее классовое чувство усиливалось.
        - Странный сорт людей появился за последние десять лет! Неужели новым русским нравится жить за трехметровыми заборами?  - удивлялась она.  - Да, немало они наворовали, раз даже наших взглядов боятся! Сами себя загнали в резервации. Что ж, тем легче будет новым революционерам.
        - Кому-кому?  - удивился Петр.
        - Новым революционерам,  - жестко повторила дама.  - А что? Все воры и взяточники теперь компактно проживают в таких элитных поселках в ближнем Подмосковье. Там одна коммуналка в копеечку влетает, так что простым людям в подобных местах делать нечего. Словом, всех жителей этих резерваций сразу можно брать. Даже специально ловить и сажать никого не надо. Даже новый ГУЛАГ строить не надо. Все давно готово! Высокие стены, колючка и ворота с видеокамерами уже есть. Остается сменить комендантов и охрану, построить по углам вышки, поставить на них часовых - и зона для господ жуликов готова! Пускай сидят там и отрабатывают все, что у народа награбили.
        - Не знал, что вы, Марианна Лаврентьевна, такая кровожадная!  - удивился Петр.  - Мне, например, от них ничего не надо. Живем, как на разных планетах,  - и ладно. Лишь бы не мешали.
        - Хорошенькая гражданская позиция!  - проворчала Марианна.  - Из-за таких, как вы, они под свои коттеджные поселки все леса в Подмосковье вырубили, а теперь и до вековых дубов в столице добрались. Скоро мы, обычные горожане, задохнемся в каменных джунглях. Им-то что - все за город перебрались.
        - Приехали,  - сообщил Петр,  - давайте ваш паспорт и поменьше обличайте здесь богатых, очень вас прошу. Не то место. Мы с вами тут - единственные бедные. Так сказать, попали в окружение.
        После тщательной проверки документов и перепроверки их по телефону машину Петра наконец пустили на закрытую территорию.
        Вот и дом с башенками. Помня про Пуфика, доктор не спешил выходить из машины.
        - Стойте!  - попытался он задержать Марианну Лаврентьевну. Однако боевая дама легко выпорхнула на лужайку перед домом и внимательно огляделась. Петр едва не вскрикнул. Прямо на старушку с громким лаем на огромной скорости несся свирепый «хулигашка».
        - Осторожно!  - крикнул доктор из открытого окна машины, презирая себя за трусость, но не решаясь открыть дверь.
        - Стоять!  - рыкнула на пса пожилая дама, протянув вперед сухонькую руку.
        Петр закрыл глаза от ужаса и замер. Он всегда боялся крупных собак. А после проделки Тимоши возле бассейна стал опасаться еще больше. Петр ясно представил себе, как будет зашивать немолодой женщине тонкую, почти прозрачную руку с набухшими синими прожилками. Руку, в которую псина сейчас непременно вцепится. Хорошо хоть в чемоданчике есть все необходимое. Он невольно зажмурился.
        Вокруг было как-то подозрительно тихо. Петр услышал, как щебечут птицы, и неохотно открыл глаза. Рядом с Марианной смирно сидел Пуфик, поглядывая с опаской на пожилую даму.
        - Понял? То-то же,  - сказала она строгим голосом.  - Сиди и жди, пока я не разрешу тебе оставить место.
        Пес жалобно взирал на даму глазами рядового, которому зверь прапорщик не спешит дать команду «вольно». Наконец, тяжело вздохнул и лег на траву.
        - Я сказала не «лежать», а «сидеть»,  - строго напомнила дама, и пес, как новобранец, поспешно выполнил команду.
        «Пожалуй, я зря волнуюсь насчет встречи Марианны с Алексеем Ивановичем,  - подумал Петр, и у него словно гора с плеч свалилась.  - Уж если ротвейлер ее команды выполняет… У главы управы нет ни клыков, ни мощной мускулатуры…»
        - Пуфик, хулигашка, не пугай гостей,  - выглянула из окна хозяйка дачи.
        - Знакомьтесь, моя медсестра Марианна Лаврентьевна,  - представил Петр спутницу.
        Та кивнула и быстро натянула на лицо марлевую повязку.
        - Очень приятно, пройдемте наверх,  - предложила хозяйка.
        Пуфик, не получивший от Марианны команды «гулять», все еще не решался покинуть место, и хозяйка, махнув рукой, оставила его на улице.
        Алексей Иванович лежал на кожаном диване и громко стонал.
        - Сейчас вам будет легче,  - пообещал Петр Павлович,  - медсестра сделает укол, а я напишу новые назначения. Будем менять схему лечения, раз старая не помогает.
        Марианна молча набрала в шприц лекарство и подошла к больному.
        - Поаккуратнее, пожалуйста,  - попросил Алексей Иванович.
        - Все зависит от вас,  - сказала Марианна.
        Пациент насторожился. Голос женщины показался знакомым.
        - Мне кажется, мы с вами где-то встречались,  - осторожно сказал он.
        Марианна хихикнула, как девочка, опустила марлевую повязку.
        Хозяин вздрогнул: Вы?
        - Да, это я,  - с легким торжеством объявила Марианна Лаврентьевна, словно актриса, появившаяся на сцене в финале.  - Подрабатываю по выходным медсестрой, помогаю Петру Павловичу в его благородной и, что скрывать, неплохо оплачиваемой работе. Откуда мне было знать, что долг сестры милосердия приведет меня прямиком в ваш дом?
        - Ну, что за люди у нас в районе! Нигде от них не спрячешься!  - расстроился глава управы.  - Вы уж, того, иголку тоньше возьмите! И колите аккуратнее. Уж будьте добры!
        - Наоборот, поищу самую толстую,  - жестоко отрезала Марианна.
        Пациент стянул брюки и, оставшись в трусах, поглядывал на медсестру испуганно, как мальчишка, вызванный на прививку.
        - Чего вам надо?  - спросил он жалобно.
        - Вы спилили дуб,  - напомнила Марианна.
        - Допустим, но его все равно уже не вернуть,  - вздохнул глава управы. В его голосе послышались нежданные нотки сожаления.
        - Посадите на его месте новый, запретите точечную застройку сквера, уберите строительную технику.
        - Это невозможно,  - отрезал чиновник.  - Все документы подписаны. За этой стройкой стоят большие интересы и не меньшие деньги.
        - Я выведу людей,  - пообещала Марианна,  - подниму прессу, выступлю на радио. Вы меня знаете, я ни перед чем не остановлюсь. Вы можете убрать меня, но в округе есть люди, которые продолжат мое дело.
        - Это еще кто?  - насторожился глава.
        - Один церковный староста, по совместительству профессор медицины.
        Чиновник вздохнул с видимым облегчением:
        - Допустим, а при чем тут я? Пусть он за вас в церкви молится.
        - У вас скоро выборы. И за кого будут голосовать приходы пяти православных храмов в вашем округе, вам должно быть небезразлично.
        - Ладно, бог с вами, колите толстой иглой. Лишь бы скорее.
        - Так вы согласны заморозить стройку?
        Нет!
        - А если я соберу несколько тысяч подписей ваших избирателей, построю людей в живую цепочку и попрошу прибыть на место знаменитого адвоката? Он и без денег, за одну пиар-акцию, примчится как миленький. А за ним телевидение подтянется.
        - Марианна Лаврентьевна, голубушка, приходите ко мне на прием, там все и обсудим! Мы посадим новый дуб! Много дубов! Вся Россия будет дубовым садом! А меня, как Фирса, когда-нибудь забудете здесь, на даче.
        - Старая песня: «Дядя Ваня, мы будем работать, мы еще увидим небо в алмазах». Так я вам и поверила! Опять обманете, ускользнете в другую дверь!  - покачала головой Марианна.
        - Да никуда я не денусь. От вас убежишь, как же! Запишите мой мобильный номер,  - взвыл чиновник и продиктовал Марианне несколько цифр.  - Колите уже, медсестра Смерть!  - взревел он и обреченно закрыл глаза.
        И тут Марианна Лаврентьевна аккуратно и ловко вколола больному лекарство - да так, что тот даже не вздрогнул. Все-таки у нее был солидный опыт медсестры и легкая рука!
        - Что здесь происходит?  - Доктор вышел из ванной комнаты и с изумлением взирал на дружескую беседу пациента с медсестрой.
        - Ничего особенного,  - вздохнула Марианна Лаврентьевна.  - Просто я сделала укол, а заодно мы обсудили с Алексеем Ивановичем экологическую ситуацию в нашем районе.
        - За весь этот стресс и балаган вы мне должны платить, Петр Павлович, а не я вам,  - проворчал префект.
        - Готов нанести два визита бесплатно,  - не растерялся Петр.
        - Ловлю на слове! До скорой встречи, мадам Тэтчер,  - заявил хозяин и, выпроводив Марианну Лаврентьевну за дверь, набросился на доктора: - Какого черта вы привезли сюда эту шебутную старую перечницу?
        - Алексей Иванович! Вы уже убедились: Марианна Лаврентьевна - не та женщина, которую куда-то можно привезти или не привезти, если она этого не захочет,  - вздохнул Петр Павлович.  - А теперь - к делу. И он принялся диктовать жене больного новые назначения и выписывать рецепты.
        Марианна появилась на даче Викентия Модестовича с видом триумфатора. Волосы растрепались вокруг раскрасневшегося лица, ветер развевал полы белого халата. За пожилой бунтаркой плелся раздосадованный Петр. Люся, уловив шестым чувством хозяйки плохое настроение гостя, усадила его за стол рядом с подругой и принялась угощать с утроенной энергией. Потом переглянулась с Линой и объявила, что поручает дорогого гостя ее опеке. Возможно, в другое время Лина стала бы запинаться, краснеть, нести всякую чушь… Эти несовременные, инфантильные черты характера всегда здорово мешали ей в личной жизни. Обычно мужчины пугались силы ее чувства и старались поскорей смыться из бурного океана страстей в более тихую заводь. Однако Петр, похоже, был не из пугливых. К тому же в этот раз рассудок вопреки ожиданиям не покинул Лину. Ей сейчас было не до «романтических глупостей». Лину занимала одна странная мысль, внезапно пришедшая в голову. Гости успели довольно много выпить, каждый говорил, не слушая других, так что можно было обсудить свои думы с соседом по столу почти наедине.
        - Можно?  - спросила она Гарика.
        Тот, пожав плечами и не переставая жевать, передал Лине камеру. Она быстро прокрутила съемку назад и просмотрела в окошке камеры несколько эпизодов. Лицо ее внезапно стало серьезным и сосредоточенным.
        - Петр, как ты думаешь,  - спросила Лина почти шепотом,  - можно ли гипнотизировать, даже зомбировать человека с помощью Интернета? Или, скажем, мобильника?
        - Думаю, да,  - ответил Петр, секунду подумав.  - А почему ты спрашиваешь? Кстати, ты сама прямо сейчас гипнотизируешь меня своими синими глазами безо всяких новых нейротехнологий! И зомбируешь своей круглой коленкой под столом…
        - Подожди, я серьезно,  - перебила Лина.  - Я уже дня два думаю вот о чем: может ли опытный психотерапевт, пробравшись на сайт одной из сатанинских сект, отдавать приказы какой-нибудь молоденькой впечатлительной дурочке?
        - А почему бы нет?  - удивился Петр.  - Об этом сейчас документальные фильмы снимают и телепередачи записывают. Сколько случаев было, когда в пользу какой-нибудь оголтелой секты у людей отбирали недвижимость или девчонок заманивали и делали секс-рабынями! Совсем-совсем не новый сюжетик для нашей падкой на сенсации прессы. А почему ты, Лина, заговорила об этом именно сейчас?
        - Потерпи немного, потом скажу, а пока ответь мне как врач еще на один вопрос. Может ли такой виртуальный злодей воздействовать на слабую, почти детскую психику не только по Интернету, а как-то по-другому? Например, когда компьютер выключен?  - продолжала Лина пытать возлюбленного.
        - Ну конечно. Например, такой психолог-манипулятор может отдавать приказы по мобильному телефону, посылая какую-нибудь жутковатую картинку, например эмэмэску с изображением дьявола в красном плаще или еще какую-нибудь сатанинскую картинку в таком же духе. Впрочем, не обязательно даже посылать «пациентке» череп с костями или кинжал в крови. Таким ключом может стать обычное алое сердечко с воткнутой в него стрелой или красный цветок. А может и просто - эсэмэска с ключевыми словами. Во власти подобного «психотерапевта» просто позвонить девушке и сказать ключевое слово каким-нибудь особенным голосом. Тогда в голове несчастной включается механизм. Ужас, однажды парализовавший ее волю, заставит девушку с каждым разом принимать все более чудовищные решения. Девчонка и впрямь станет зомби и начнет действовать по указке незнакомого голоса, совершенно не заботясь о последствиях, не мучаясь угрызениями совести и не думая об ответственности за поступки.
        - Мне сейчас, когда я просматривала видеосъемку, показалось странным одно обстоятельство,  - перебила Лина.  - Каждый раз, когда у Серафимы звонил мобильник, она потом куда-то исчезала. Значит,  - прошептала Лина и почувствовала, как от чудовищной догадки мурашки побежали по спине,  - значит… он не фантом, этот дьявол из Сети. Он существует в реальности! Расчетливый, жестокий, алчный, вполне земной человек, возомнивший себя Князем Тьмы. Вершителем судеб. Остается понять, кто он и зачем ему понадобилась Серафима. Боже! Вспомнила!  - Лина едва не закричала, но разгоряченная грузинским из ларька дачная публика не обратила на нее никакого внимания.  - Серафима что-то говорила про картинку, которую ей присылали на мобильник, ее появление сопровождал странный голос, от которого потом болела голова и нарастала тревога. Это была красная роза на черном фоне. Где-то я ее уже видела… но где?
        - Друзья мои!  - торжественно заговорил Викентий Модестович.  - Я хочу сделать сенсационное сообщение.
        - Снимать?  - по привычке спросила Катерина, забирая у Лины камеру и неохотно высвобождая маленькую руку из большой лапищи бойфренда.
        - Снимай,  - потребовал Викентий Модестович.  - Мой тост может оказаться историческим. Я должен сообщить вам, что мы с Валерией устали от вас и вскоре отправимся в далекое путешествие. Угадайте, куда?
        - В Тибет,  - предположил Гарик.  - Не угадал? Ну, тогда на Гоа! Валерия в последнее время активно занималась духовными практиками. А эти ее семинары? Наверное, она тащит тебя, отец, в какой-нибудь горный монастырь. Чтобы раскрыть чакры, попеть мантры, очистить карму - ну, или еще что-нибудь в таком же духе…
        - Не смешно,  - холодно отрезала Валерия.  - И не угадал к тому же.
        - В Милан!  - хихикнула Катерина.  - Вы, Валерия, в последнее время так помолодели, что самое время накупить модных нарядов и выходить с дедом в свет.
        - Пальцем в небо,  - проворчал патриарх.
        - В Лондон,  - предположила Люся.  - Ты, отец, всегда восхищался чопорно-вежливыми англичанами, которые не лезут без спроса в душу и в любой ситуации сохраняют достоинство.
        - Как вы все примитивно мыслите,  - рассердился патриарх.  - Нам с Валерией ни к чему скучная Европа, да нас ею и не удивишь. А до экзотических стран, куда надо добираться сутками, я, пожалуй, не долечу. Нет, дорогие мои, не угадали! Мы летим на Русский Север! В Вологодскую область. Лес, свежий воздух, озеро… Думаю, только там, в глухой деревне на берегу озера, я смогу наконец спокойно завершить работу над мемуарами. С некоторых пор, друзья мои, я уверовал в судьбу, в Провидение. В общем, не знаю что, но что-то Там точно есть. Словом, чтобы наше путешествие прошло успешно, я жертвую на храм Непорочного Зачатия…  - Нагнувшись к приятелю, он прошептал ему на ухо сумму. Наверное, цифра оказалась круглой, Михаил Соломонович присвистнул и вытер вспотевший лоб любимым клетчатым носовым платком.
        Валерия кивнула в знак согласия и вышла из-за стола, чтобы ответить на звонок мобильного телефона. Когда она пробиралась мимо Лины, та случайно бросила взгляд на мобильник Валерии. И вздрогнула. На черном фоне экрана алела крупная роза.
        - Валерия, можно задать тебе вопрос?  - спросила Лина, под благовидным предлогом покинув компанию за столом.
        - Ну конечно,  - удивилась Валерия.  - А что случилось?
        - Откуда у тебя в телефоне эта заставка?  - тихо и как можно более спокойно спросила Лина.
        - Не помню,  - пожала плечами Валерия.  - А почему ты спрашиваешь?
        - Валерия, миленькая, умоляю, вспомни, пожалуйста,  - Лина взглянула на нее пристально,  - ты не представляешь себе, как это сейчас важно.
        Валерия замолчала, наморщила лоб и медленно произнесла:
        - Кажется, пару месяцев назад мне ее установил в телефон Учитель.
        - Кто-кто?  - переспросила Лина.
        - Ну, так, с большой буквы, мы называем руководителя семинара,  - уточнила Валерия.  - Он посоветовал мне сменить заставку в телефоне. Сказал, что от этого зависит не только настроение, но и успех всех начинаний. Да и отношения с Викентием Модестовичем - тоже. Мол, красная роза - эмблема любви.
        - Ты рассказывала Учителю о Серафиме?
        - С какой стати?
        - Умоляю, Валерия, соберись, вспомни, это не праздное любопытство.
        Валерия помолчала и тихо сказала:
        - Вообще-то Учитель никому не разрешает говорить о том, что происходит на семинарах. Но раз ты, Лина, так разволновалась, в порядке исключения скажу. Тем более что я все вспомнила. Кажется, я действительно однажды назвала ее имя. Понимаешь, у нас на семинаре раз в месяц проходят «Вечера Правды». В эти дни каждый из нас рассказывает Учителю самое главное из того, что случилось с ним за месяц. А потом участники семинара (или Семьи, как говорит Учитель) все это обсуждают. Такая коллективная исповедь. Словно в детстве, на прощальном костре в пионерлагере. После откровенного разговора как будто гора с плеч спадает, наступает легкость в душе и ясность в мыслях. Учитель предупредил: такое приятное чувство испытает лишь тот, кто решится говорить на этом психологическом тренинге правду, всю правду и ничего, кроме правды. А тот, кто солжет или хотя бы что-то утаит, вскоре пожалеет. Очень пожалеет. Потому что ложь и хитрость будет выходить из него головной болью, ломотой во всем теле и прочими хворями. Вначале мы не раз проверяли предупреждение Учителя. И убедились - действует! После этого все члены Семьи
стали рассказывать на «Вечерах Правды» все. В том числе и то, о чем говорить не очень хочется.
        - Странный какой-то у тебя семинар,  - задумчиво сказала Лина. Я бы в жизни на такой ходить не стала. С детства терпеть не могу все эти коллективные откровения с разборками друг друга по косточкам. Еще в школе меня бесили «разговоры по душам» - на классном часе, у костра в пионерлагере. Или сборы совета отряда в школе. Если вывернешь чужим всю душу до капельки, тебе-то самой что останется? Честно говоря, Валерия, мне твой Учитель нравится все меньше… Итак, что ты рассказала ему про Серафиму?
        - Ну, всего-навсего - то, что меня тревожило. Например, что у моего любимого мужчины поселилась на даче подружка внука. Ну, эта Серафима. Эффектная и бойкая молодая женщина, которая не только паренька, но и деда не прочь к рукам прибрать.
        - И что он - Учитель?
        - Сказал, что сумеет помочь. Я только должна разузнать адрес электронной почты девушки и номер ее мобильного телефона. А он с помощью новейших психотерапевтических технологий перепрограммирует ее со старика на молодого друга - что, согласись, в ее возрасте более естественно. Учитель гарантировал, что Серафима утратит всякий интерес к Викентию и полностью сосредоточится на Стасике. Вот и все.
        - А ты рассказывала Учителю какие-нибудь подробности?  - быстро уточнила Лина.
        - Какие подробности?  - не поняла Валерия.
        - Ну, о семье Викентия Модестовича. О том, что они состоятельные люди, что у них большой загородный дом с бассейном и прислугой? Называла имена наследников Викентия Модестовича Барановского? Говорила об укладе жизни в доме?
        - Мы рассказывали на семинаре все,  - тихо сказала Валерия.  - Это было необходимо для нашего духовного роста. Один раз, когда я хотела о чем-то умолчать, у меня так разболелась голова и подскочило давление, что больше я не позволяла себе ничего подобного. А в чем дело?  - спохватилась Валерия.  - Почему ты так подробно обо всех этих проходных эпизодах спрашиваешь?
        - Боюсь, все намного серьезнее, чем «Пять языков любви»,  - вздохнула Лина.  - Дай-ка мне адрес вашего семинара. Мне просто не терпится на него записаться…
        Назавтра Лина неслась по Киевке в жигуленке Петра, надеясь проскочить в Москву до утренних пробок. Пассажирка барабанила пальцами по сиденью и шепотом твердила, как заклинание: «Скорее! Гони! Только бы успеть! Только бы успеть!»
        - Лин, да успокойся ты, это же не БМВ или «мерседес». И так выжимаю из моей развалины максимум!  - Петр скосил глаза на спутницу и предложил: - Возьми, пожалуйста, на заднем сиденье мой чемоданчик и накапай себе валокордина капель тридцать.  - Тон Петра был профессионально успокаивающим, докторским.  - А то твоя дрожь двигателю передается.
        - Я в порядке,  - соврала Лина.  - Не хочу ничего принимать, надо, чтобы голова была ясной.
        Петр на секунду отвлекся от дороги. Эта странная женщина, похоже, задумала что-то серьезное. Понять бы только - что именно? Да что бы там ни было, он готов помогать ей, защищать ее, стать ее глазами, ушами, ногами - чем угодно, лишь бы быть рядом. Петр заехал за Линой после ночного дежурства и безропотно повез в Москву, хотя толком не понял, куда и зачем. Впрочем, какая разница? Главное, что эта женщина, к которой его вдруг повлекло с мучительной и острой силой, сидит так близко, говорит что-то (впрочем, не важно что) тихим голосом, а ее загорелые коленки и обнаженные смуглые руки мешают сосредоточиться на дороге.
        «М-да, похоже, нынче Амур пустил мне в сердце не обычную стрелу из лука, а засадил в предсердие целую очередь из небесного „калаша“»,  - подумал он недовольно, стараясь не терять контроля над ситуацией.
        - Лин, ты так и не объяснила, куда мы едем,  - спросил как можно равнодушнее.
        - Честно говоря, не в самое безопасное место,  - улыбнулась Лина.  - Прости, что не сказала об этом раньше. Если боишься, можешь высадить меня на ближайшей автобусной остановке, дальше я отправлюсь одна. Честное слово, нисколько не обижусь!
        - Ну, знаешь, мы так не договаривались!  - возмутился Петр.  - Вначале заманила в бассейн, завлекла, практически соблазнила, потом проникла в мой дом, продолжила свои козни, а теперь - здрасте, то есть до свидания! Кстати, меня не так-то просто запугать. Между прочим, дача главы управы - тоже не детский санаторий. А я там побывал дважды - да еще с этой вашей чумовой старушкой. Ты знаешь, что моя работа - тоже не урок музыки в детском садике? По скорой бандиты к нам иногда своих после разборок привозят. А потом безуспешно пытаются на нас надавить, чтобы в милицию о пулевых ранениях не сообщали. Как ни запугивают, мы им одно твердим: «Не имеем права, господа бандиты. Уголовное преступление». Или, бывает, братки из другой группировки во время ночного дежурства нагрянут, выкрасть «заложника» прямо из реанимации. Им тоже отпор даем, милицию вызываем, а чаще сами вместе с санитарами справляемся. Но и это еще не все. А бомжи, которые по пьяни режут друг друга? А изуродованные проститутки с трассы? Словом, Подмосковье, как и жизнь, Ангелина Викторовна, такой многослойный мир, что вам в вашей музыкальной
студии и не снилось. Короче, меня вам довольно трудно запугать, мой ангел Ангелина!
        - Ну ладно, раз такой смелый, будешь мне помогать,  - согласилась Лина.  - Боюсь, мне одной не справиться.
        - Имей в виду, ни «Макарова», ни «Калашникова» у меня нет,  - предупредил Петр.  - В крайнем случае могу вкатить укол снотворного!
        - Думаю, от тебя потребуется совсем-совсем другое,  - серьезно сказала спутница.  - Будешь притворяться на семинаре восторженным «чайником»-новичком и внимательно наблюдать за происходящим, а в нужный момент вызовешь милицию. Раз уж ты так навострился с ментами общаться - с этим ты отлично справишься.
        - Надо разработать «легенду»,  - потребовал Петр.  - Как в фильмах про борцов с мафией. Мы с тобой - кто?
        - Новые участники семинара «Пять языков любви». Безобидного тренинга по психологии… Безобидного только на первый взгляд…
        - А на какую тему семинар?  - поинтересовался Петр.
        - О любви,  - пожала плечами Лина.
        - Ни фига себе!  - удивился Петр.  - На эту запутанную тему уже и семинары проводят… Неужели сериалов недостаточно? И вообще, ты уверена, что просто болтать о любви - так опасно?
        - Сейчас увидишь,  - коротко пообещала Лина, потому что они уже приехали.
        Маленький полуподвальчик был забит людьми до отказа. На разномастных стульях сидели в основном женщины разных возрастов - от тридцати до шестидесяти. Лина послала Петра занять свободные места, а сама подошла к столу - записаться на семинар и внести деньги.
        - У нас сегодня особое занятие - «Вечер Правды»,  - на Лину поднял глаза седой худощавый мужчина со стальным, цепким, как у работника охранных структур, взглядом.  - Эта психотехника помогает раскрепоститься и перейти на новый уровень сознания и отношений с людьми. Вы станете легко решать недоступные прежде психологические проблемы. Но для этого придется откровенно рассказывать о себе все. Если солжете или решите умолчать о чем-нибудь - потом будете испытывать сильные головные боли, тошноту и слабость - как при очень высоком давлении. Я обязан вас об этом предупредить.
        - И что, все эти малознакомые люди охотно делятся друг с другом самым сокровенным?  - поразилась Лина.
        - Ну, разумеется,  - устало сказал психолог.  - Они же сами этого хотят. Впрочем, если передумали - вот ваши деньги. До свидания.
        - Нет-нет,  - испугалась Лина,  - раз уж мы с другом сюда пришли, никуда теперь не уйдем. Нам нечего скрывать ни от вас, ни от этих незнакомых людей, да и в нашей любви хотелось бы как следует разобраться.
        - Вот и славно,  - кивнул психолог, и, как почудилось Лине, его взгляд немного смягчился.  - Тогда начинаем занятие.
        - Друзья мои, все по местам, рад снова видеть вас на «Вечере Правды»,  - объявил он всей аудитории тихим, вкрадчивым голосом. И Лине вдруг захотелось спать.
        - Не спи,  - шепнул Петр,  - и не смотри ему в глаза.  - Похоже, этот тип владеет приемами гипноза.
        После первых вступительных фраз руководитель семинара пригасил в комнате свет и поставил на стол хрустальный шар, перед которым зажег свечу. Лина вздрогнула. Первый вопрос, обращенный к ней, прозвучал в полной тишине.
        - Зачем ты здесь?  - спросил самозваный «гуру», подойдя к Лине вплотную. Она внутренне запаниковала. К счастью, Петр наступил под столом ей на ногу и крепко сжал пальцы. Это вернуло ей способность контролировать ситуацию.
        - Из любопытства,  - соврала женщина. Она приготовилась испытать сильную головную боль, но, к своему удивлению, ничего не почувствовала и взяла себя в руки.
        - А тебя что привело в этот подвал?  - Психолог попытался поймать взгляд Петра. Похоже, надев маску «гуру», он со всеми переходил на «ты». Как Иван Михайлович в своем чиновном величии.
        Лина думала, что Петр тоже будет избегать взгляда Учителя. Но ее друг взглянул психологу в глаза и спокойно ответил:
        - Я много читал о психологических тренингах. Захотелось испытать на собственной шкуре, что это такое. Неприятности преследуют меня одна за другой. Хотелось бы научиться «не притягивать» их впредь.
        - Какие неприятности?  - насторожился Учитель.
        - Довольно мелкие, но ужасно противные,  - самозабвенно врал Петр.  - То моя старая машина сломается, то трубы прорвет в моем древнем доме-развалюхе, то на работе начальство выговор объявит.
        - А где вы работаете?  - быстро спросил «гуру» и вновь уставился в глаза Петру.
        - Да в школе, биологию преподаю,  - опять соврал Петр, не отводя глаз.
        Потеряв к нему всякий интерес, Учитель отошел в сторону.
        - Не расслабляйся,  - шепнул Петр Лине,  - он думает, что усыпил нашу бдительность. Вот увидишь, он к нам еще вернется.
        Но, видимо, у Учителя была иная цель. Он задал несколько ничего не значащих вопросов дамам, сидевшим рядом с Линой, а потом решительно направился к Валерии. Пальцы у Лины стали покалывать маленькие противные иголочки, вскоре тонкая струйка холодного пота побежала между лопаток.
        Алексей Иванович вошел в кабинет, раздраженно плюхнул портфель об пол, нагнулся завязать шнурок у ботинка и вдруг почувствовал, как боль, отступившая вчера, снова берет над ним власть.
        Алексей Иванович опустился в кресло и снял трубку.
        «Надо позвонить Петру,  - подумал он,  - пусть лекарство поменяет.  - А, черт!..»
        Он вдруг вспомнил, что пообещал вчера доктору решить один пустяковый вопрос в пользу его дамы. А еще сумасшедшей бабушке-медсестре с ее еврейским церковным старостой чего-то наплел про их дурацкий дуб. Как они все его достали! Он ведь государственный человек, серьезные вопросы решает. А тут без конца лезут со всякой ерундой…
        Боль на несколько секунд затихла, на лбу у Алексея Ивановича выступили капельки пота.
        «О господи!  - подумал он.  - Нигде нет покоя! Я превратился в „человека-функцию“. М-да, недаром еще Пушкин писал: „Тяжела ты, шапка Мономаха“.  - Он скосил глаза на свою щегольскую кепку.  - Буквально три дня назад пошел в ресторан как обычный посетитель - друг пригласил на юбилей. Думал, в кои-то веки спокойно посижу, расслаблюсь… И что же? Половина гостей явилась с официальными письмами, а половина - с частными прошениями на мое имя. Жене, во время танца, некоторые „кавалеры“ норовили всучить листочки на бланках и с печатями. А мне мужчины за рюмкой водки аж целую пачку таких писем понакидали… Ушел с кипой прошений в портфеле. А в понедельник явился на работу и первым делом эту пачку отдал секретарше: „Зарегистрируй и передай в отделы“. Она глаза выпучила: мол, где это шеф в воскресенье столько бумаг набрал,  - но ничего не сказала. Вышколенная… Что же, теперь и в баню не ходить? Там ведь тоже прошения в предбаннике подсовывать будут…»
        Раздражение Алексея Ивановича не спадало, а боль потихоньку стала нарастать. Он снял трубку и потребовал у секретарши:
        - Ивана Михайловича ко мне!
        Иван Михайлович осторожно вошел в кабинет и замер у двери.
        - Входи, садись,  - буркнул Алексей Иванович, по его тону опытный чиновник Иван Михайлович понял, что ничего хорошего сегодня от шефа ждать не приходится.
        - Что там у тебя с «Утятами»?  - мрачно поинтересовался Алесей Иванович.
        - Какими «Утятами»?  - не понял Иван Михайлович.
        - Не прикидывайся, Иван,  - взревел Алексей Иванович,  - ты все прекрасно знаешь. Ну, с твоей этой… бывшей детской студией.
        - О чем вы беспокоитесь! Решу я все в рабочем порядке,  - лучезарно улыбнулся Иван Михайлович.  - Мелочи жизни! Не ваш уровень! Ага, понял: и до вас эта сумасшедшая дамочка Ангелина каким-то чудом добралась! Христом Богом клянусь, не давал я ей ваш телефон… Не хватало еще вам, Алексей Иванович, об этом заботиться. С проблемами-то вашего масштаба…
        - Я сам разберусь со своими масштабами,  - взревел Алексей Иванович, потому что боль стала уже почти нестерпимой.  - Я задал вопрос, отвечай на него.
        - Ну, насколько я слышал, у них сейчас временные финансовые трудности,  - тихо сказал Иван Михайлович.
        - А ты сделай так, чтобы их не было,  - потребовал шеф.  - Нам не нужен черный пиар на наших номенклатурных сотрудников… Мол, госчиновник разорил детскую студию. Делай что хочешь, но вопрос реши! Привлеки спонсоров, договорись с банками - не мне тебя учить…
        - Сделаю сегодня же,  - согласился Иван Михайлович и застрочил в блокноте.
        - И еще,  - мрачно вспомнил Алексей Иванович.  - В ближайшую субботу устрой акцию в сквере «Посади свой дуб!».
        - Какой еще дуб?  - удивился Иван Михайлович.
        - Обыкновенный, с корнями,  - рассвирепел Алексей Иванович.  - Да ты, братец, сам дуб, если простых слов не понимаешь. И узнай у моей секретарши телефон нашей активистки Марианны Лаврентьевны. Она будет руководить этой акцией. К народу надо ближе быть, Иван Михайлович, народ нас на службу поставил. Понял? И сам давай, тоже посади в субботу свой дуб. И прессу организуй. Мол, чиновники вместе с горожанами дружно сажают дубовую аллею. Ну, концерт можешь устроить, торговлю сувенирами. Думай!
        - Понял,  - вздохнул Иван Михайлович. Хотя понял он только одно: то ли политические, то ли клановые ветры внезапно подули с какой-то совсем другой стороны. А он, как опытный чиновник, должен держать нос по ветру и подчиниться обстоятельствам. Иван Михайлович откланялся и отправился выполнять указания.
        - Ты знаешь этих людей?  - спросил Учитель Валерию, показывая взглядом на Лину и Петра.
        Валерия растерянно молчала, уставившись глазами в стол.
        - Говори,  - потребовал Учитель глухим голосом,  - иначе тебе скоро будет очень плохо. И ни один врач, и ни одно лекарство не смогут помочь. Такова цена правды. Такова расплата за «Вечер Правды». И ты прекрасно знаешь это.
        - Да, я их встречала,  - через силу призналась Валерия.
        - Где?  - жестко и глухо спросил Учитель.
        - В одном доме.
        - Что это за дом?  - продолжал «гуру» допрос с пристрастием.
        - Дом одного моего друга.
        - Говори какого!  - потребовал Учитель.
        - Я встречалась с ними в доме Викентия!  - выдавила из себя Валерия.
        - Там, где ты обычно бываешь по выходным?
        - Да,  - кивнула Валерия, не в силах сопротивляться мощной волне чужой воли.
        - Там, где в последнее время происходили несчастные случаи?  - уточнил «гуру».
        - Да,  - выдохнула Валерия.
        - Что им здесь надо?  - четко и ясно спросил «гуру». Он повернулся к столу в центре и направил на Валерию луч из хрустального шара.  - Говори!  - потребовал он.
        - Они просто пришли на занятия.
        - Зачем?
        - Поучаствовать в «Вечере Правды».
        - Это я и без тебя знаю. Хватит врать,  - вдруг заорал Учитель, и лицо его внезапно стало багровым.  - Правда - это роза с шипами. Ты, надеюсь, помнишь это? Когда скажешь про шипы, тебе сразу станет легче. Ты сейчас скажешь правду, всю правду и ничего, кроме правды.
        - Они говорят, что это вы во всем виноваты,  - прошептала Валерия.
        - Это так?  - Учитель повернулся к Лине.
        Лина попыталась взять за руку Петра и обмерла. Место справа от нее было пусто.
        В домике на горке приготовления к отъезду шли полным ходом. Викентий Модестович достал из чулана огромный коричневый чемодан и аккуратно укладывал в него все самое необходимое. Викентий был в отличном настроении. Из окон его комнаты лился в сад Первый фортепьянный концерт Грига, всегда приятно волновавший его предвкушением перемен. Слава богу, все ЧП в доме прекратились. Только немного смущало отсутствие Валерии. Вчера она уехала в город, и с тех пор о ней не было ни слуху ни духу. А ведь на днях его день рождения, на котором обязаны присутствовать все чада и домочадцы…
        В комнате зазвонил мобильник. Викентий схватил его, надеясь, что это Валерия. Однако из трубки послышался победный голос Марианны:
        - Викентий, ты представляешь, мне только что позвонили от Алексея Ивановича! Не поверишь: сказали, что я буду руководить посадкой дубов в сквере. Мол, у нас в районе пройдет акция «Посади свой дуб». А Михаил Соломонович проведет там же сбор пожертвований на ремонт храма под названием «Дорога, ведущая к храму». Акция пройдет под патронатом нашей управы. Нет, ты слушаешь меня?
        - Не удивлюсь, если ты пройдешь в Думу следующего созыва и подвинешь Жириновского на Первом канале,  - ядовито хмыкнул патриарх.  - Только не забудь, на днях мой день рождения, и ты должна там быть вместе с Мишкой. Иначе обижусь. Да, и подготовься как следует. Катерина будет каждый тост записывать на видео. Так что оттачивай пока ораторское мастерство на бульваре.
        - Отец, а Лину ты пригласил?  - крикнула Люся из сада.  - Не могу до нее с утра дозвониться. И до Петра тоже.
        - Ну, тогда не страшно,  - улыбнулся Викентий Модестович.  - Если они вдвоем, и беспокоиться нечего. Думаю, неплохо проводят время. Меня больше волнует Гарик. Они с Василием отправились в ларек затариваться спиртным к моему дню рождения. Что-то долго нет наших «мальчиков»… Ох, боюсь, дегустация напитков началась по дороге…
        - Ты подлым обманом пробралась в нашу Семью. Я прав?  - спросил Учитель Лину зловещим голосом.
        Лина не отвечала.
        - Говори!  - потребовал Учитель.  - В глаза смотреть! Ты пришла на «Вечер Правды», чтобы причинить мне зло?
        Лина молчала, стараясь не встретиться глазами с психологом.
        Учитель наставил на Лину луч хрустального шара, и женщина вдруг почувствовала сильное головокружение.
        - Говори! Или сейчас тебе станет плохо!  - Учитель почти кричал на нее, продолжая держать Лину в луче света, исходящем из шара.
        Лина упрямо молчала.
        - Братья и сестры!  - объявил Учитель.  - На «Вечер Правды» проник предатель. Если эта женщина не расскажет правду о себе прямо сейчас, будет очень плохо не только ей самой, но и всем, кто находится в аудитории. Ваши усилия, да и денежки, которые вы потратили, чтобы обрести душевное равновесие и позитивный взгляд на мир,  - все пойдет прахом. От этой лживой и подлой женщины зависит не только ваше здоровье, но и вся ваша дальнейшая жизнь. Заставьте ее говорить! Ну же! Я жду!
        Лина подняла глаза и оглядела зал. Она увидела возбужденные, озлобленные лица. Люди смотрели на нее с ненавистью, больше всего сейчас они хотели расправиться с ней. Это было похоже на какое-то коллективное помешательство. Напряжение нарастало. Семинар становился похож на собрание в сумасшедшем доме… Лине сделалось страшно. Она почувствовала, что запас прочности, скопившийся у нее в душе, заканчивается.
        - Говори!  - завизжала женщина лет шестидесяти, сидевшая недалеко от Лины. Она была похожа на толстых итальянок из фильмов Феллини. Соломенная шляпка на иссиня-черных волосах, шаль с розами на плечах, искусственный цветок, приколотый к юбке. Такие дамы, одетые в стиле городских сумасшедших, легко впадают в истерику. Лина кожей почувствовала, как волна ненависти и истерии прокатилась по залу.
        - Го-во-ри!  - скандировали женщины. Несчастные тетки с несложившейся личной жизнью и призрачной, давно утерянной надеждой на счастье. Одни были на грани истерики, другие ждали знака, чтобы кинуться на Лину.
        - Где твой спутник?  - спросил Учитель зловеще. Лина тряхнула головой, чтобы не поддаться гипнозу, и продолжала молчать.
        «Он заметно нервничает. Вместо невозмутимой маски опытного психолога в его лице проступила личина жестокого манипулятора, которому есть что скрывать и кого бояться. Значит, остается одно - тянуть время. Кошмар не может продолжаться вечно»,  - эти мысли вихрем пронеслись у нее в голове. Лина глубоко вздохнула и сильнее сжала пальцами край стола.
        - Подождите, мне плохо, дайте сосредоточиться. Я все скажу…
        «Гуру» сделал знак рукой и успокоил зал.
        - Вот так бы давно,  - сказал он с укором и вздохнул, как учитель начальных классов, наконец дождавшийся ответа от туповатого ученика.  - А то вредишь и себе, и другим своим дурацким упрямством.
        - Я пришла сюда потому, что Валерия говорила о вас восторженные слова. Вы помогли ей разобраться в себе и обрести душевный покой. Я думала, после всех неприятностей, которые случились в доме моей подруги, да и в моей жизни, я, наконец, смогу спать спокойно,  - соврала Лина. Однако провести «психолога» не удалось.
        - Ты лжешь!  - жестко сказал Учитель.  - У тебя другая цель.
        И тут Лина заметила, как в задних рядах поднялись несколько женщин и стали пробираться в ее сторону.
        - Прав-ду!  - требовали они. Глаза женщин блестели, как когда-то у фанаток на концертах «Ласкового мая». Их руки тянулись к Лине - так тянутся к артистам на сцене обкуренные, накачанные водкой подростки. Лина вжалась в кресло и ждала удара. Вот сейчас, через секунду, все эти люди обрушатся на нее с благословения Учителя…
        Первая женщина с побелевшим лицом схватила Лину за запястье и больно сжала его, вторая, с выбившимися из прически прядями, подскочила сзади и сильно тряхнула за плечи. Перед глазами Лины все поплыло, потолок закружился, она едва не упала на пол.
        - Назад! Все по местам!  - раздался вдруг властный крик. В зал ворвались бойцы ОМОНа. «Фанатки», словно стряхнув наваждение, неохотно отступили от Лины на прежние позиции. Лина сидела, сжавшись в комочек, закрыв глаза руками. Ее била крупная дрожь. Наконец она отняла руки от глаз и… увидела Петра.
        - Кажется, я немного опоздал,  - сказал он и виновато взглянул на Лину.
        - ТАК вовремя, пожалуй, еще ни один мужчина ко мне не приходил!  - прошептала она и крепко сжала его руку. А потом вскочила, уткнулась лицом в его рубашку, слезы потоком хлынули из глаз.
        - Эй, мы так не договаривались!  - Петр погладил ее по голове, достал платок, вытер покрасневшие глаза Лины.  - Столько соленой воды только в шторм бывает! А я, как ты помнишь, неважно плаваю!
        Лина впервые за последний час улыбнулась и с нежностью посмотрела на спасителя.
        Милицейская группа разделилась на две. Омоновцы увели Учителя, а следователи, вошедшие в зал через пару минут, принялись допрашивать людей, находившихся в аудитории. Лина не решалась оторваться от Петра и не в силах была поверить, что весь этот ужас наконец закончился.
        - Ангелина Викторовна, поезжайте-ка вы домой,  - неожиданно предложил ей следователь, молодой симпатичный парень, напомнивший Лине самого младшего из сериальных ментов.  - Успокойтесь, отдохните, а через пару дней мы пригласим вас для разговора. Здесь, как видите, и без вас работы хватает, чтобы опросить зомбированных женщин, не один час понадобится.
        - Нет,  - твердо возразила Лина,  - никуда я не поеду. Я в порядке и могу говорить. Больше того, хочу все рассказать здесь и сейчас. Иначе эти «пара дней» молчания покажутся мне адом. Страшные догадки и подозрения взорвут меня. Вы должны их немедленно опровергнуть. Иначе мне очень тяжело будет жить.
        И она рассказала следователю все. Про цепь несчастных случаев в доме Викентия, про сделку Серафимы с дьяволом в Сети, в которую она не поверила, про зомбированную Валерию и «Вечера Правды», которые раз в месяц проводил Учитель. Про красную розу на черном фоне в мобильниках Серафимы и Валерии. Следователь слушал, не перебивая и не задавая вопросов.
        - Вы, кажется, не очень удивлены моим рассказом?  - догадалась Лина.  - Значит, опровержения не последует?
        - Вы угадали,  - кивнул следователь.  - Увы, Ангелина Викторовна, мы давно предполагали, что здесь происходит что-то в этом роде. Доходили, как говорится, сигналы. Но не было прямых доказательств. А значит, и оснований арестовывать гражданина Георгиева,  - вздохнул следователь.  - Так что спасибо вам за помощь. Все, что вы рассказали, имеет значение и будет приобщено к материалам следствия.
        - Он использовал гипноз?  - не удержалась от вопроса Лина.
        - К сожалению, я не могу вам рассказать всего. Точнее, ПОКА не могу: тайна следствия,  - вздохнул собеседник.  - Вообще-то, мне кажется, технологии психологического кодирования, которые использовал господин Георгиев, намного сложнее, чем обычный гипноз. Для того чтобы окончательно разобраться в этом, нам надо найти Серафиму. Просим вас помочь.
        - А почему Георгиев выбрал именно Серафиму?  - Ангелина решилась задать следователю вопрос, мучивший ее несколько дней.  - Валерия говорила, что он скачивал в мобильник свой «код избранных» - розу на черном фоне - далеко не всем.
        - Разумеется,  - устало вздохнул следователь.  - Он ведь не маньяк, чтобы всех истеричных дамочек, которые собирались здесь по субботам, зомбировать. Выбирал тех, кто представлял для него серьезный интерес в материальном плане. Или тех, у кого имелись богатые родственники. А дальше действовал по обстоятельствам. Многие сами все отдавали. Для Семьи и для Учителя. Ну а на самых непонятливых приходилось воздействовать. Случай с Серафимой - особый. Задача была непростой, это-то и завело Георгиева. Похоже, обычные простодушные и податливые жертвы ему надоели. А тут он почувствовал себя хитрым игроком. Нет, берите выше: рукой судьбы, которая мстит за бедную девочку, преданную в детстве богатым отцом. Заодно Георгиев решил проверить, насколько надежна его методика. Над ней он работал всю жизнь и считал своим высшим достижением. Судя по всему, вначале он не был уверен в результате. Но приемы сработали.
        - Он рассчитывал заполучить дом Викентия?  - Лина поежилась.
        - Вероятно. Однако понимал, что это дело далекого будущего - как переход на новый уровень в компьютерной игре. Вообще он действовал, как бывалый геймер. То есть игрок. Так молодежь называет тех, кто подсел на компьютерные игры. Геймер постоянно стремится в любой «бродилке» и «стрелялке» перейти на новый уровень. Азарта прибавляло то, что героиня была не виртуальной, а самой настоящей живой девушкой. В такой ситуации трудно избежать соблазна почувствовать себя геймером, управляющим в реальности судьбами людей. Постепенно психолог превращался в чудовище. Его психика деформировалась. Хотя, похоже, он остался вменяемым, и, если экспертиза это подтвердит, он ответит за все. Вот, собственно, Ангелина Викторовна, вся история.
        - У меня ужасно разболелась голова,  - тихо сказала Лина.  - Как этот монстр и угрожал. Жаль, я думала, мне удалось переиграть его.
        - А вы и переиграли,  - серьезно сказал следователь.  - Гражданин Георгиев теперь дает показания как подозреваемый. Вы просто устали и переволновались,  - собеседник в погонах взглянул на нее и улыбнулся,  - советую вам поехать домой и как следует выспаться.
        - Готов отвезти Ангелину Викторовну,  - бодро отозвался Петр.  - Надеюсь, я вам больше не нужен, господа милицейские?
        Вместо ответа следователь крепко пожал Петру руку.
        Подходя к дому, Лина почувствовала такую слабость, словно из нее всю энергию выпили по капле. Голова раскалывалась, ноги еле двигались. Если бы Петр не поддерживал ее под руку, она, наверное, упала бы. Не было сил ни говорить, ни думать. Лина с трудом добрела до дивана и рухнула. Петр прикрыл ее пледом, пошел на кухню, поставил чайник. Когда он вернулся с чашкой горячего чая, у Лины хватило сил только благодарно кивнуть. Вскоре она почувствовала, что головная боль отступает, дрожь в руках и ногах проходит, сон наваливается всей свинцовой тяжестью. Петр сидел рядом и нежно гладил ее ладонь. У него была настоящая рука доктора: мягкая, теплая, от нее исходили волны доброты и милосердия. Но одновременно - это была рука любящего мужчины, и особую энергию, перетекавшую сейчас к Лине, ни одна женщина на свете не перепутала бы ни с какой другой.
        Лина лежала под пледом и в полудреме думала, как глупо и несправедливо бывает в жизни. Вот сейчас у нее в квартире сидит красивый мужчина с синими глазами. Тот, который любит ее, кто сегодня спас ее от толпы обезумевших женщин, о котором она мечтала последние дни. Да что там - последние годы! А у нее нет сил даже на самый малюсенький поцелуй!
        - Ты еще когда-нибудь придешь сюда?  - спросила она неуверенно.
        - А меня что - уже выгоняют?  - шутливо рассердился гость.  - Завтра, между прочим, я в отгуле. Так что - никуда не спешу, если ты, конечно, не против, могу остаться до утра.
        - Правда?  - счастливо прошептала Лина и… мгновенно уснула.
        Утром она проснулась от яркого солнца, бьющего прямо в глаза. Над ней стоял Петр и нежно улыбался.
        - Откуда ты здесь?  - не сразу сообразила она.
        - Я здесь завелся,  - скромно признался он.  - Знаешь, как заводятся домашние любимцы. Вот и коврик у меня уже есть.
        Лина проследила за его взглядом и оторопела. Бедняга! Он безропотно промучился на ковре у окна всю ночь! Как в походе или на вокзале! А она - вместо того, чтобы бросить гостю хотя бы самую маленькую диванную подушечку и плед,  - эгоистично дрыхла на мягком диване. Подушку Петру заменила его собственная куртка, одеялом ночному гостю послужило покрывало, стянутое с кресла и валяющееся неподалеку.
        - Оказывается, я очень плохая хозяйка,  - расстроилась Лина,  - не гостеприимная и не радушная. Прости меня, пожалуйста.
        - Между прочим, я пока никуда не ухожу, ты еще успеешь проявить гостеприимство. Хоть сейчас. Например, можешь чуть-чуть подвинуться на своей девичьей узкой лежанке.
        Он сел на край дивана и нежно поцеловал ее в губы. Лина обняла Петра за шею и вдохнула его запах. Они целовались, как школьники, лежа на диване, и наслаждались тем, что они вдвоем, что не надо никуда спешить, что с каждой минутой им хочется друг друга все сильнее. Раньше Лина смеялась над словами «моя вторая половина», «найти вторую половинку» - все это казалось ей какой-то старомодной напыщенностью и глупостью. А тут она явственно почувствовала притяжение этой самой второй половинки, без которой ее жизнь отныне всегда будет не полной. Притяжение было таким сильным, словно половинкам не терпелось поскорее стать единым целым. Вот они стали ближе, еще ближе… В какой-то миг Лине показалось, что их с Петром кровеносная система стала общей, они превратились в сиамских близнецов.
        «Интересно, а что он как врач сказал бы в ответ на все эти бабьи глупости?» - подумала она, но вслух ни о чем не спросила. Не хотелось говорить и даже думать. Приятная теплая волна подхватила ее и понесла. Она летела, словно с водяной горки, когда дух захватывает. Быстрее. Еще быстрее! Поворот! Трамплин! Море радужных брызг и - блаженное погружение в прохладную морскую воду…
        А потом они долго лежали рядом и молчали. Лина с удивлением отметила, что на узком диване вдвоем совсем-совсем не тесно. А еще она вдруг увидела каким-то внутренним зрением, что все ее недавние проблемы и горести стремительно уменьшаются, словно бинокль перевернули обратной стороной. Все, что случилось с ней за последние недели, выглядело не таким мрачным. Как будто фильм ужасов обернулся детской сказкой. Да и проблемы на работе уже не казались безвыходными. Теперь их двое, значит, она, Лина, вдвое сильнее и справится со всем. Хотя здравый смысл ей недвусмысленно подсказывал, что конец «Утят» близок.
        Внезапно в полной тишине затрезвонил телефон.
        - Ангелина Викторовна?  - слегка заискивающе спросил мужской голос.
        Лина узнала слишком хорошо знакомые интонации и едва не швырнула трубку. Это был Иван Михайлович! Ну надо же, как не вовремя! Однако странно. Прежде он никогда не звонил ей домой и уж тем более не заискивал. Напротив, она сама всегда разыскивала его по всем телефонам. И чаще всего - безуспешно.
        - Да, это я,  - удивленно отозвалась она.  - Здравствуйте, Иван Михайлович.
        - Узнала?  - хмыкнул голос.  - Вот и славно. Ну, рассказывай, как у тебя дела?
        - Плохо,  - вздохнула Лина без дипломатического захода.  - Хуже не придумаешь.
        - Ну, зачем же так мрачно, Ангелина Викторовна!  - пожурил Иван Михайлович.  - Отчаяние - смертный грех. Какие наши годы! Я слышу, ты впала в депрессию, на работу сегодня не пошла. Нехорошо, дорогая! С детьми должны работать позитивные люди. Небось сейчас на диване валяешься и слезы льешь?  - Начальственный голос окреп, в нем появились прежние назидательные нотки.
        Лина с лукавой улыбкой покосилась на Петра, лежавшего рядом, и, еле сдерживая смех, пробормотала:
        - Угу.
        - Не надо киснуть, есть хорошие новости,  - объявил Иван Михайлович и поправился: - Даже очень хорошие.
        - Правда?  - подскочила Лина на диване, и Петр удивленно погладил ее по обнаженной спине. Это придало Лине уверенности в себе.  - Извините, но я вам не верю,  - сказала она.
        - А вот и зря,  - обиделся Иван Михайлович.  - Сначала выслушай. Специальным решением управы твоей студии «Веселые утята» присвоен статус одного из ведущих детских коллективов района с вытекающими отсюда бюджетными дотациями.
        - Это правда?  - не поверила собственным ушам Лина.
        - Чтоб мне в музыкальной школе работать, если вру,  - поклялся Иван Михайлович. И Лина почувствовала, что впервые он говорит совершенно откровенно.
        На полянке под старой лиственницей все расселись по привычным местам. Даже Денис Петрович вышел к общей торжественной трапезе в парадной футболке. Он взял несколько дней отгулов и теперь неприкаянно слонялся по участку, не зная, чем себя занять.
        Ждали Лину. Она не замедлила явиться. Правда, не одна, а с Петром, но к этому обитатели коттеджа уже привыкли. Все взгляды устремились на парочку. Дачники чувствовали, что у Лины с Петром есть для них какие-то важные новости. После обычных приветствий, поцелуев и расспросов о второстепенных вещах все, как по команде, затихли, выжидательные взгляды устремились на вновь прибывшую парочку.
        - Ну, давай уже, Лин, не томи, рассказывай. Похоже, у тебя сегодня есть для нас сенсационное сообщение.
        Лина прикоснулась к руке Петра, пытаясь побороть волнение. Он сжал ее прохладные пальцы, и женщина, успокоившись от прикосновения руки любимого, негромко заговорила. За столом воцарилась такая тишина, что каждое ее слово было отчетливо слышно. Лина рассказывала о событиях последних дней, никто из слушателей не решался перебить ее. Лишь когда она дошла до ареста Учителя, над столом раздался вздох облегчения.
        - Ты позвонила Серафиме?  - тихо спросил Викентий Модестович.
        - Да,  - так же тихо призналась Лина.  - Сначала она не хотела со мной разговаривать, отключала телефон. Тогда я послала ей SMS-сообщение. Написала, что она была орудием не в руках дьявола, а в беспощадных человеческих руках. Очень жестоких и умелых. Тогда она позвонила сама. Рассказала, что живет в монастыре. Выполняет самую черную работу, самое тяжелое послушание - лишь бы не прогнали, не отправили домой. А все свободное время проводит в молитвах. Держит посты, исповедуется, простаивает многочасовые монастырские службы. На несколько дней я потеряла ее из виду, потом узнала, что с ней работают следователи и психологи.
        - К сожалению, оказалось, что девушка нуждается уже не в помощи психолога, а в помощи врача-психиатра,  - вступил в разговор Петр.
        - Я буду молиться за нее,  - подал голос Михаил Соломонович.
        - Мы все будем желать ей выздоровления,  - тихо сказал Викентий Модестович.  - У Серафимы впереди целая жизнь… Очень хочется, чтобы она сложилась счастливо.
        «Мы теперь утята, и как прекрасно на свете жить!» - пели и танцевали дети на сцене, и большой зал пел вместе с ними. Очаровательные малыши в желтых пушистых костюмчиках, словно опытные артисты, с первых же нот приковали к себе внимание зрителей. Лина осторожно выглянула в зал и увидела счастливые, растроганные лица взрослых и восхищенные глаза детей. Одно милое девичье лицо возле прохода показалось ей странно знакомым. Правильные черты, гладко зачесанные волосы… Только выражение глаз было иным - сосредоточенным и серьезным.
        «Боже! Серафима!  - догадалась Лина.  - Все-таки пришла… Не позвонила, значит, хочет остаться незамеченной. Что ж, пускай, раз так для нее лучше. Потом разыщу ее. Пусть спокойно концерт посмотрит. „Утята“ заставят кого угодно оттаять душой».
        Впрочем, Лине было некогда отвлекаться на посторонние мысли. Она отвечала за выступление коллектива и ловила каждую ноту.
        Поначалу она ужасно волновалась за своих воспитанников. Концерт «Утят» проходил в одном из лучших залов города. Никогда прежде их студия не выступала на столь престижной сцене. Когда Лине предложили принять участие в Дне города, она оторопела. Слишком мало времени. Надо обновить репертуар, сшить новые костюмы, довести до блеска номера с изрядно разболтавшимися за длинные каникулы детьми. И когда все это успеть?
        Лина быстро пробарабанила свои доводы в трубку организаторам праздника и растерянно замолчала. Однако Иван Михайлович, позвонивший вскоре, никаких возражений слушать не стал:
        - Ангелина Викторовна, вы теперь руководитель муниципального коллектива,  - напомнил он голосом строгого, но справедливого чиновника, к которому приросла маска «отец родной». Тяжело вздохнул и продолжил после эффектной паузы: - Так что городской праздник - ваше главное дело. На ту сцену, в «шайбе» на Новом Арбате, между прочим, далеко не всех пускают,  - намекнул он и хохотнул довольным баском. А потом, чуть прибавив голосу «отеческих» ноток, объявил: - В общем, давай, Линок, работай, репетируй как следует. Увидимся на празднике. Поболтаем, по рюмке хлопнем. Честно говоря, я даже соскучился по тебе, Ви-о-лет-та Пу-занкова! Нет, ну надо же было такое придумать! А ты, оказывается, смышленая, Линок! И вообще… Столько лет по жизни рядом шли! Чего нам делить-то, Линок? Кстати, успехами твоих «Утят» сам Алексей Иванович интересовался.
        «Еще бы!  - подумала Лина.  - Недавно у него очередной приступ случился, вот он про Петра и вспомнил. А заодно - и про меня с „Утятами“».
        - Передайте ему от меня большой привет,  - со значением сказала Лина.  - И скажите, что я очень надеюсь увидеть его на нашем концерте.
        - Ну, это же совсем другой разговор!  - обрадовался Иван Михайлович.  - Давай, Линок, включайся, время не ждет.
        И вот теперь Иван Михайлович сидел в зале на почетном месте и хлопал вместе со зрителями в такт музыке. Один из городских кабельных каналов неустанно снимал его - такого человечного чиновника, друга детей и покровителя муз, слушающего концерт вместе с обычными жителями города - родителями и детьми.
        - Приз музыкальному детскому коллективу «Веселые утята» вручает наш почетный гость, председатель попечительского совета общественного фонда «Талантливое детство» Иван Михайлович Веретенников,  - объявила очаровательная ведущая.
        Иван Михайлович легко, как звезда шоу-бизнеса, впорхнул на сцену, поцеловал ведущей ручку и с уверенностью профессионального артиста направился к микрофону.
        - Друзья мои,  - начал он теплым голосом завсегдатая детских утренников. Затем, сделав профессиональную паузу, медленно оглядел зал. Зрители притихли. При этом он каким-то волшебным образом преобразился из чиновника в мудрого немолодого человека, который и впрямь искренне озабочен существованием всех этих «Утят», «Гномиков», «Матрешек» и прочих накладных для бюджета коллективов.  - Как бы ни было нам трудно, мы с вами понимаем: дети - это наше будущее - и делаем для них все.
        А такие удивительные коллективы, как «Веселые утята», и его руководительница Ангелина Викторовна Томашевская, помогают раскрываться детским талантам во всей полноте. Разрешите наградить их почетным призом нашего фонда «Талантливое детство», который я имею честь возглавлять.
        Иван Михайлович вручил Лине тяжеленную хрустальную вазу в виде лебедя, которую она едва не уронила, и громко чмокнул в щеку. Зал захлопал, оратор остановил аплодисменты профессиональным жестом, немного подождал, когда заработает вторая телекамера рядом со сценой, и лишь тогда с чувством продолжил:
        - Открою вам секрет, дорогие гости праздника, у истоков этого коллектива стоял ваш покорный слуга.
        Зал захлопал еще сильнее, Иван Михайлович, воодушевленный одобрением публики, продолжил эмоциональнее:
        - Так давайте же пожелаем, чтобы эти очаровательные желторотые «утята» вскоре превратились в талантливых маленьких лебедей. Ведь лебедь - символ русского искусства еще со времен Петра Ильича Чайковского и великой русской балерины Анны Павловой!  - эффектно закончил он прочувствованную речь.
        Зал захлопал еще сильнее; весьма довольный произведенным эффектом Иван Михайлович поклонился и вальяжно, с достоинством народного артиста отправился за сцену.
        В комнате для президиума уже стоял накрытый стол, подлетевший официант налил Ивану Михайловичу полную рюмку «беленькой».
        - Ну, за наш праздник! За наших дорогих «Утят»!  - провозгласил Иван Михайлович тост на правах почетного гостя, и все в комнате президиума выпили вместе с ним.
        - За все, что хорошо кончается,  - сказала Лина, глядя ему в глаза со значением. Внезапно ей стало легко и радостно. Похоже, запутанная, страшная и странная летняя история и вправду закончилась.
        - А теперь, господа, разрешите откланяться!  - тоном большого начальника сказал Иван Михайлович и добавил, с лукавой хитрецой взглянув на Лину: - Мне еще дуб в сквере надо сажать.
        - Бог в помощь!  - Лина чокнулась с Иваном Михайловичем еще раз.  - Мне кажется, я сегодня впервые по-настоящему поверила, что Он существует, что добро побеждает зло, а дьявол с его коварными промыслами обречен. Теперь я знаю, мой ангел-хранитель, моя святая Ангелина, помогает мне изо всех своих сверхъестественных сил. Только вот цена этого знания… Не слишком ли она высока?
        Лина вспомнила летние солнечные дни на даче у Викентия Модестовича и подумала, что ей ужасно хочется прямо сейчас сесть за компьютер и написать обо всем, что случилось летом. Но еще больше ей хотелось увидеть Петра. Наверное, любовь и желание рассказывать истории - эти две главные страсти ее жизни - не живут в душе друг без друга.
        Она отошла в сторонку и вызвала номер Петра в мобильнике.
        - Лина? Ты где?  - забеспокоился Петр.  - Я тут, за кулисами, высматриваю тебя и не вижу.
        - А вот и я,  - сказала Лина. Она подошла к нему сзади и закрыла глаза прохладными ладонями.
        - Пойдем отсюда,  - улыбнулся Петр,  - а то кругом дети и невозможно целоваться.
        Лина отняла руки от его глаз и счастливо рассмеялась.