Вслед за Ремарком Ирина Степановская
        Трое мужчин, автомобиль и девушка… Все это уже было в известном романе Ремарка, но жизнь преподносит свои сюрпризы: в обычной московской автошколе встретились три товарища и застенчивая очаровательная женщина.
        Только она замужем, а три товарища весьма потрепаны жизнью…
        Ирина Степановская
        Вслед за Ремарком
        От автора
        Трое мужчин, автомобиль и девушка… Все это уже было в известном романе Ремарка, но жизнь преподносит свои сюрпризы: в обычной московской автошколе встретились три товарища и застенчивая, очаровательная женщина. Только женщина оказывается замужем, а три товарища весьма потрепаны жизнью. Однако любовь существует во всех странах, на всех континентах и во все времена. Вот только оканчивается она по-разному… И здесь, в Москве, конец этой истории будет совсем другим. Счастливым или несчастливым - каждый должен сам ответить на этот вопрос.
        Я же считаю это повествование попыткой отказа от внешне столь привлекательных, заманчиво розовых, «романных» стереотипов в отношениях мужчин и женщин, ибо действительность, хотя и вызывает часто смех и иронию, тем не менее обескураживающе прозаична.
        Часть первая Три товарища
        Небо было желтым, как латунь, и еще не закопчено дымом труб. За крышами фабрики оно светилось особенно ярко. Вот-вот взойдет солнце…
        Э. М. Ремарк. «Три товарища»
        1
        Небо было вовсе не желтым, как латунь, не зеленым и даже не фиолетовым, как цветы горчанки, каким его обычно описывают в романах. Оно не было и банально голубым. Весьма обыденного вида серое московское небо простирало в этот день свои неласковые объятия над огромным городом и, в частности, над одним из его микрорайонов - хоть и не самым окраинным, но все же достаточно удаленным от центра. Район этот был застроен хрущевскими домами и самыми обычными девятиэтажками, разделен неширокими улицами, засажен в основном тополями, в июне немилосердно рассеивающими пух, да кустами сирени. Единственным его украшением был бульвар с песчаной полосой дорожки, с двойной аллеей каштанов, с лиловыми петуниями в гипсовых вазах, с невысокой скульптурой поэта под старой березой в его начале. Каменный поэт выглядел здесь не разухабистым деревенским парнем с гармошкой, в косоворотке и сапогах, каким его привыкли представлять себе миллионы читателей, а только что окончившим близлежащую школу невысоким подростком, спасающимся от хулиганов и поэтому спрятавшимся за деревьями.
        Так или иначе, бульвар был не таким уж оживленным местом и благодаря этому прелестным. Народу по нему прогуливалось немного, машины тоже не особенно назойливо шуршали шинами, ибо упирался он в мощную магистраль только одним своим концом, а другим - в извилистую, довольно длинную, слепо оканчивающуюся улицу, в конце которой располагалось здание профтехучилища. Два этажа в его торце арендовала автошкола, а во дворе помещался просторный гараж с ямами и всем необходимым для ремонта автомобилей. Там же была и оборудованная эстакадой площадка - камень преткновения всех новичков, обучающихся вождению. Специальные воротца были выложены сложенными друг на друга шинами от грузовиков. В углу стояла деревянная беседка для курящих, а периметр двора был украшен стационарными стендами с правилами дорожного движения. И в этот сентябрьский, ничем не примечательный день с серым небом в центре этого двора рядком стояли уже отполированные до блеска три учебных автомобиля, цветом напоминающие яичный желток, с треугольничками букв «У» на крышах. Трое находившихся во дворе мужчин доводили до кондиции четвертую машину.
Издалека казалось, что мужчины стояли над ней, будто обнявшись в греческом танце сиртаки, но на самом деле они просто склонились над капотом, окончательно проверяя, все ли в порядке.
        На некотором отдалении от них в деревянной беседке уже собралась на первое занятие в этом сезоне группа учащихся. Большинство ребят и девушек были одеты в джинсы и черные кожаные куртки и пиджаки. Они смачно курили, выпуская в облака сигаретный дым, смеялись, размахивали руками и о чем-то нетерпеливо переговаривались. Немного в стороне от них стояла женщина довольно высокого роста с каштановыми волнистыми волосами, в сером пальто в талию, с рукавами реглан, с тонкими руками, засунутыми в карманы. Она стояла с задумчивым и даже несколько озабоченным видом, катала по асфальту узкой ступней в черной туфле маленький камушек, и вид ее как-то не подходил ни к окружающей обстановке заплеванной беседки, ни к самой толпе бесшабашной и крикливой молодежи. Вот женщина, устав стоять, взглянула на маленькие часы на запястье, поежилась, подняла повыше воротник пальто и медленно пошла к воротам автошколы. Серьезным взглядом она обвела двор, желтые машины и мужчин, разговаривающих между собой с важным видом. Она вздохнула, перекинула сумочку на длинном ремне с одного плеча на другое и, не входя во двор,
остановилась возле ворот. Стрелки на ее часах показывали, что до начала занятия оставалось еще несколько минут; поэтому женщина набралась терпения и внутренне попыталась смириться с тем, что на учащихся в этом заведении, оказывается, обращают не много внимания.
        Старший из мужчин немного смахивал на лысоватого пьяненького медведя, каких в курортных городах усаживают где-нибудь под пальмой на цепочке на потеху публике. Второй - худой, высокий, с длинным носом, в джинсовой куртке со слишком короткими рукавами, носил пеструю бандану, сзади из-под которой выдавался хвост белобрысых спутанных волос. Третий же - наиболее из всех пропорционально сложенный, с короткой стрижкой - выглядел самым молодым и был одет в коричневую куртку, фасоном напоминавшую летную. - Конечно, все это хорошо отреставрированная рухлядь, - заметил про машину, над которой они возились, Михалыч, тот самый, что оправдывал своим именем неуклюжую внешность. Он выпрямился и вытер руки ветошью. - Но какой бы рухлядью эта машина ни была, она должна заводиться с первого раза. Если новичок приходит на занятие и не может завести машину - его это ужасно пугает!
        - А если новичок испугается, - в тон ему продолжил второй, с волосами, собранными в хвост, - то он тогда сделает что?
        - Само собой - ноги! - докончил третий, что был в коричневой куртке. Имя его звучало несколько необычно для здешних мест. Роберт в сознании молоденьких мальчиков и девочек ассоциировался скорее с ясноглазым американцем или с худощавым англичанином, чем с обычным, ничем не примечательным преподавателем заштатной московской автошколы. Однако отчество Иванович отчасти компенсировало необычное имя, и кое-кто из учеников, немного похихикав первое время над таким сочетанием имени и отчества, быстро потом привыкал к нему и обращался к своему преподавателю уже без запинки.
        Роберт был брюнет с голубыми глазами, ни толстый, ни худой, не отличающийся бьющей в глаза сногсшибательной красотой. Зато с первого взгляда в нем можно было различить человека, умеренно выпивающего и много курящего, но, в общем, мало чем выделяющегося из толпы. Не берусь утверждать наверняка, но, может быть, таких как раз и берут в резиденты иностранных разведок; во всяком случае, все трое не производили впечатления ни восхитительно приятного, ни отталкивающего.
        Разговор продолжил Михалыч.
        - Дальше новичок бежит к начальству, - сказал он, - а это для нас хуже всего. Там он скандалит, требует выдать назад деньги, уже оприходованные бухгалтерией за учебу, и мчится разыскивать другую автошколу, которая на поверку оказывается ничем не лучше нашей. Мы же терпим убытки, вычеты из зарплаты и выволочку от начальства.
        Роберт закрыл капот, сел за руль и привычным движением повернул стартер. Двигатель заурчал, будто сытый кот, и автомобиль очень плавно, без рывка, на небольших оборотах развернулся на месте и стал ровнехонько, точно по линейке, в общий ряд к остальным трем. Человек в бандане, критично наблюдавший за этим процессом, не нашел, к чему придраться, и одобрительно хмыкнул:
        - Ты не забыл, что когда-то был гонщиком, мой юный друг!
        Роберт вышел из машины, поднял голову и посмотрел прямо над собой в серое небо. Потом оглядел расстилающийся перед ним серый двор, стоящие в ряд машины, маленькую коричневую собачонку - кобеля с лисьей мордочкой, усевшегося посреди двора и сосредоточенно чесавшего за ухом задней лапой, толпу учащихся в беседке, женщину в сером пальто, стоящую у ворот, и лицо у него сделалось таким, будто его настиг ужасный приступ головной боли.
        - Глаза бы мои не глядели на все это! - сказал он с чувством, и товарищи переглянулись.
        - Ты о чем? - все так же ухмыляясь, спросил его длинноволосый. - Неужели тебя не радует эстетика пятен охры на сером асфальте этого двора, не говоря уже о нашем с Михалычем присутствии здесь? Или этот дикий зверь, - он указал кривоватым пальцем на дворняжку, продолжавшую остервенело чесаться, - бешеный пес, ранее бродивший по помойкам в поисках пищи, а теперь почтивший нас своим доверием и желанием подбирать недоеденные учащимися бутерброды, разве не вызывает у тебя чувство глубокого единения с природой? Не огорчай же пренебрежением к таким вещам меня, твоего старого фронтового друга и такого же старого философа!
        - Да, повода для хандры, мне кажется, нет! - поддержал его добродушный толстяк. - Но если бутылочка хорошего пива все-таки способна избавить тебя от нее, Роберт, то я готов задержаться после работы на полчаса и составить компанию. Но больше чем на час не могу: жена просила меня сегодня прийти пораньше!
        - Что принимать за повод! - Во взгляде Роберта ясно читалась меланхолия. - Если спустя десять лет все еще продолжать радоваться, что мы уцелели в афганской войне, то время может быть наполнено этим смыслом вечно. - Голос его теперь стал глух, а взгляд мрачен. - Но старушка-жизнь не любит стоять на месте и не терпит пустоты - старые чувства притупляются, становятся уже не так свежи, как раньше, а новые радости нас, к сожалению, не находят. Посмотрите-ка на себя! - Он по очереди взглянул на каждого из мужчин. - Из некогда знойных юношей мы превратились в обыкновенных дядек, а скоро станем и старыми хрычами. И все равно изо дня в день и из года в год будем заниматься одним и тем же надоевшим и приносящим мало прибыли делом - ремонтировать старые автомобили и учить дураков ездить на них. Да пусть будет проклято это отвратительное занятие, которым мы сейчас занимаемся, особенно если оно кажется кому-то очень романтичным! - страстно закончил он.
        - Ну, я, положим, уже не ремонтирую с вами автомобили, - заметил длинноволосый, - и даже, как вы знаете, не интересуюсь последними новостями. А если и присутствую иногда на территории этого мясокомбината по производству будущих жертв автопроисшествий, то только из любви к вам, мои дорогие преподаватели основ автодела!
        - Только наше общение и осталось радостью в этой жизни, друзья! - хлопнул обоих по плечам Роберт. - Но на все остальное - глаза бы не глядели?
        - А музы? Женщины, другим словом! - удивленно посмотрел на него обладатель банданы. Его примечательный головной убор оттенял бледное веснушчатое лицо с уже густой сеткой морщин вокруг еще довольно ярких, зеленоватых в крапинку, глаз. - В сравнении со мной, стариком, ты, Роберт, - дитя и, если не ошибаюсь, должен быть еще достаточно привлекателен для противоположного пола в твои неполные тридцать семь, малыш! - довольно ехидно добавил он.
        - Женщины? Где их взять! Если ты понимаешь под этим словом нечто воздушное, летящее, а не воняющее табаком и матюкающееся на каждом шагу отродье рода человеческого, то лично я в течение нескольких лет не встречал ни одной настоящей женщины… - В голосе Роберта послышалась искренняя горечь.
        - Может, ты просто плохо смотрел? - усомнился Михалыч.
        - Что ты понимаешь в этом, Михалыч! Ведь ты уже давно и неисправимо женат! - Роберт пожал плечами, а длинноволосый украдкой толкнул Михалыча локтем и ухмыльнулся. - Нет уж, любить - так королеву! - заключил Роберт, не замечая насмешки приятелей.
        - Угу, угу! - Михалыч поддакнул ему, словно филин, еле сдерживая улыбку. И вдруг на чьих-то часах раздалась тревожная трель будильника. Друзья переглянулись.
        - Пора занятие начинать! - с тоской сказал Роберт, обернулся и внимательно посмотрел на группу собравшихся в беседке учеников. - Провалились бы они все! - от души пожелал он.
        - Ну-ну! Не ругайся на источник своего существования! - строго сказал длинноногий философ.
        - Да посмотрите сами! Вон они стоят! Глаз остановить не на ком! Или зеленые соплячки, или бабульки-пенсионерки, что собираются возить мужей-инфарктников на дачи! - продолжал возмущаться Роберт.
        - А вон та, у ворот, в сером пальто, ничего! Пожалуй, даже очень симпатичная! - заметил Михалыч.
        Новички, решив, что на них обратили внимание и занятие, наконец, скоро начнется, робкой стайкой потянулись от беседки к воротам и вошли во двор. В числе последних к ним присоединилась и женщина в сером пальто.
        - В учебную комнату идите! - замахал на них руками Роберт. - Идите, идите! Я сейчас приду!
        Он вытащил из кармана свернутую в трубку длинную тетрадь - учебный журнал. Пара небрежно выдернутых страниц выпала из него на асфальт.
        - Так… Сейчас посмотрим, как фамилия этой дамочки… - Он снова повернулся к друзьям и стал искать в тетради нужную страницу со списком новичков. - Кто тут из них более или менее подходит по возрасту? - Он провел по списку фамилий указательным пальцем. Двое его друзей со скрытыми улыбками наблюдали за этим продвижением. Палец прошелся сверху вниз вдоль страницы два раза. - Ну, вот, может быть, Воронина. Но по возрасту она, оказывается, моя ровесница… - На лице Роберта появилось разочарование.
        - И что из того? - Да ничего! - Роберт сам не понимал, отчего разозлился. - Тоже нашли королеву! Грымзу какую-то! - Роберт захлопнул журнал и приготовился идти. - Ждите меня в учительской! Да не вздумайте смыться! Как-никак первое занятие в сезоне - необходимо отметить! - Он легким шагом вдвинулся вслед за учениками в мрачный подъезд здания училища, а двое друзей по очереди стали заводить учебные машины в гараж. Когда все было сделано и Михалыч защелкнул на дверях тяжелый замок, на дворе уже стемнело и в небе зажглись первые звезды.
        2
        «Почему это Кирилл так часто оказывается прав? - думала о муже Нина Воронина, окидывая взглядом унылую учебную комнату со стоящим посередине в виде учебного пособия разобранным двигателем грузового автомобиля. На его частях лежал густой слой пыли. По стенам были развешаны картонные плакаты. Большинство ребят, вошедших вместе с ней, уже заняли места, и ей ничего не оставалось, как пройти к случайно оставшемуся свободным третьему столу у окна. Со странным чувством ностальгии (как давно она, оказывается, не бывала в роли учащейся) Нина опустилась на жесткий стул и достала чистую тетрадь. Преподавателя все еще не было, и мысли ее о муже продолжали вяло перекатываться в сознании. - Например, вчера он весьма уверенно заявил, что, пойдя учиться, я только потеряю время и деньги».
        И действительно, начало показалось ей не очень впечатляющим. Более того, ей стало казаться, что Кирилл предвидел реальность, будто как в воду глядел! Может, было бы лучше найти где-нибудь частного водителя? Однако ведь все равно придется куда-то пристраиваться сдавать на права.
        Вопрос о правах волновал Нину так же, как и всех остальных учащихся, и она уже хотела повернуться и спросить у кого-нибудь из учеников, что они думают по этому поводу, но тут преподаватель наконец вошел.
        Она смотрела на него пристально, изучающе. Так вот кто будет их учить! Пожалуй, не так уж молод и с неприметной внешностью. Невысок, худощав. На лице написаны равнодушие и усталость. Горькие морщинки уже успели залечь у рта. Волосы темно-русые, а глаза хоть и голубые, но неяркие, невыразительные - холодные. И вообще Нине показалось, что преподаватель у них - никакой. Тем временем он, глядя поверх голов куда-то в стену, стал монотонно бубнить, что все должны принести медицинские справки, что с пивом на занятия приходить нельзя, и раз пять возвращался к тому, что без квитанций об оплате на занятия пускать никого не будет.
        «Ну и зачем я сюда пришла?» - спросила себя Нина, и в ее памяти возник тот летний день, в который мысль посещать автошколу возникла у нее впервые.
        Она давно хотела побывать в Ярославле. Мечта сбылась прошлым летом в самой середине июля, когда по обочинам дорог буйно цвел иван-чай и колокольчики пахли так, что хотелось тут же броситься нагишом в траву, подминая упругие стебли, и бесконечно вдыхать аромат луговых цветов. Ее муж как раз недавно купил блестящую «БМВ» и собирался обкатать ее в дальней поездке. Кстати обнаружились у него и дела в Ярославле. В гараже сиротливо осталась стоять их прежняя бежевая «пятерка». У Нины отчего-то возникло странное ощущение, что она предала старую, испытанную подругу. «Пятерка» в сравнении с новой машиной казалась ей родной и привычной. Она, конечно, не была такой быстрой и мощной, как престижная и дорогая иномарка, но зато и не шипела желчно шинами на мокром асфальте, догоняя какую-нибудь простушку вроде «Москвича», «Оки» и «Лады». На плохой дороге «пятерочка» дребезжала, как старая консервная банка. На скорости больше ста она натужно гудела, но делала это по-родственному, как гудят все сделанные еще в советские времена стиральные машины, пылесосы и добротные, вечные, толстые, так милые когда-то сердцу
занятых женщин кастрюли-скороварки. Новая же машина мужа представлялась Нине очень дорогой топ-моделью, снимающейся в престижных журналах и поражающей читателей сияющей до неестественности кожей и безмятежным лицом. Старая «пятерочка» напоминала ей толстую тетку из средней полосы России, впрочем, может, и из Ростова или из Воронежа - из казацких краев - с авоськами, с сумками в обеих руках, с завитыми в крутой перманент волосами и вставным золотым передним зубом. Знакомую всем россиянку, которая в случае чего может и врезать, и послать куда подальше. Но если у кого будет крайняя нужда, эта же тетка вынет из потайного кармашка старой сумки, застегнутого на проржавевшую булавку, последнюю, годами сберегаемую заначку, причем вынет со вздохом тайным, чтобы просящий, боже упаси, его не заметил, и даст денег взаймы на неопределенный срок.
        На «пятерочке» они с мужем проездили восемь лет. Порядочный срок для российской машины. Как она теперь вспоминала, это были лучшие годы их совместной жизни.
        Они купили «пятерочку» у знакомых. Фактически она была их первой настоящей машиной. До этого, правда, был еще ушастый «Запорожец», потом латаная-перелатаная «единичка», на которой было страшно выезжать со двора - так часто она выходила из строя, и, наконец, восемь лет назад появилась у них эта почти новая, в хорошем состоянии, бежевая «пятерка» с кожаной обивкой сидений, электронным зажиганием, импортными подголовниками и магнитолой «Panasonic». Радости их тогда не было предела. Потом, после нее, были и еще какие-то промежуточные машины, наши и иностранные, но с «пятерочкой» они так окончательно и не расстались.
        Как быстро уходит время! Особенно тогда, когда это время перемен. Революции, хоть и бархатные, быстро уносят жизни. Нина очень хорошо, чуть не по месяцам, помнила время учебы в университете, начало работы, первые годы замужества. А потом, уже в 90-х, годы борьбы за выживание, за место, под солнцем слились в единый конгломерат минут, суток и лет. Десять годков пролетели как один-единственный день. И муж ее теперь был уже не скромным младшим научным сотрудником в одном из НИИ, а крупным менеджером - управляющим российским отделением знаменитой косметической фирмы. И жили они теперь уже не в бывшей родительской двухкомнатной кооперативной квартирке под самой крышей хрущевской пятиэтажки, где веснами на чердаке призывно ворковали голуби и березы роняли темно-красные сережки прямо на балкон, а в отличных апартаментах в элитном доме с запирающимся двором и подъездом, с консьержкой, видеокамерой у входа в подъезд и зимним садом на последнем этаже. Был в этом доме и подземный гараж, в котором ночевала теперь их новенькая, но пока не прикипевшая к Нининому сердцу «БМВ». А состарившаяся «пятерка» стояла в
одиночестве в покосившемся сарае в углу двора их прежнего, хрущевского, дома.
        Со страхом и удивлением Нина замечала, как за эти годы изменился и в общем-то поумнел, стал более серьезным, представительным ее муж. Она понимала, что новая работа определяет и его новые манеры, и новые требования к жизни. Но почему-то ей больше был дорог тот прежний, чудовищно худой, немного вертлявый, ужасно смешливый молодой парень, за которого она пятнадцать лет назад выходила замуж. В молодые годы он не снимал с себя потертые джинсы и майки с портретами битлов. Теперь он пополнел и носил дорогие костюмы, рубашки и галстуки из тех магазинов, куда она заходила с неприятным чувством похолодания в ногах; про парфюм уж нечего было и говорить - в советские времена такую красоту, какая стояла теперь у него на полках, невозможно было даже представить. Теперь благодаря умеренной полноте, рано появившейся благородной седине на висках, несмотря на постоянно брезгливо-озабоченное выражение лица, муж выглядел очень респектабельно. Женщины головы сворачивали ему вслед. Но вслед за внешностью изменился, к сожалению, и его характер. Причем изменился так незаметно, что предъявлять какие-то претензии к нему
было бы бессмысленно и смешно, как, впрочем, и вызывать его на какие-нибудь доверительные беседы, душещипательные разборки. Как-то раз Нина случайно ему рассказала, как ужасно, по ее мнению, поступил с Нининой школьной подругой муж, оставивший ту с двумя дочерьми.
        - Кошмар! - сказала она. - Ведь они прожили вместе не меньше, чем мы, лет тринадцать.
        - Что ж, бывает и не такое! - равнодушно заметил муж и пожал плечами. - Воспоминаниями и детьми трудно кого-нибудь удержать!
        - Ты думаешь? - с сомнением сказала Нина. - Разве у человека есть что-либо более реальное, принадлежащее лично ему и дорогое, чем дети и воспоминания?
        - Ну, у нас же, к счастью, нет детей! - ухмыльнулся муж и перевел разговор на другую тему.
        Нина опустила глаза. Детей у них действительно не было. Они не родились как-то сами собой, без всяких ухищрений, к каким прибегают другие пары. В начале их брака Нина сильно переживала и даже комплексовала по этому поводу. Но потом, видя, как совершенно легко относится к отсутствию детей ее муж, перестала об этом думать.
        - Зачем тебе еще дети, когда самый главный ребенок в нашей семье - это я! - с шутливым пафосом заявлял в начале их брака Кирилл. Да и, честно говоря, зарплата у двух молодых специалистов была такая, что трудно было прокормить самих себя, не только ребенка. Нина любила тишину, порядок, хотя бы относительный комфорт, и смешливый и шумливый поначалу Кирилл действительно заменял ей ребенка. Во всяком случае, ей было не скучно с ним. Потом же, когда увеличились и жилплощадь, и зарплата, и значительно выросли потребности мужа в комфорте, Нина даже подумывала, что, если бы у нее был еще и ребенок, она, возможно, и не справилась бы с возросшей нагрузкой. И, не делая абсолютно ничего, то есть не проводя никаких медицинских обследований, не лечась и не думая о том, почему она не беременеет, Нина жила как жила, полагая, что во всем есть положительные и отрицательные стороны, и грех ей жаловаться на судьбу, на жизнь. Но все-таки, бывало, периодически возникали моменты, которые не могли ее не тревожить.
        Раньше, например, они с мужем всюду старались бывать вместе. Теперь же он редко предлагал ей куда-нибудь пойти или поехать с ним.
        - Не могу же я постоянно таскать тебя за собой? - удивлялся он на ее вопросы. Так, например, ни в Париже, ни в Вене Нина не бывала, несмотря на то, что муж с завидной регулярностью ездил туда в командировки. Ездил он и в другие места. Конечно, по России чаще, чем в Западную Европу, но она была бы согласна поездить с ним и по России. Тем более что жизнь у нее теперь, улучшившись качественно, стала складываться как-то рутинно, и она, коренная москвичка, редко выезжала куда-то из столицы. Полагая, что, отдавая мужу всю свою заботу, самое свое существо, она по праву должна была чувствовать себя его постоянной спутницей, его товарищем, самым близким ему человеком, с которым он мог бы поделиться и радостью, и бедой. Но по каким-то незначительным с виду признакам она вдруг снова и снова с удивлением и ужасом обнаруживала, что превратилась для него всего лишь в домоправительницу, экономку и сиделку, которой платят хорошие деньги за услуги по обслуживанию тела господина, но не пускают в ту часть его дома, в которой, как в сейфе, содержатся тщательно оберегаемые главные достояния - любовь и мысли.
        Черт его знает, как и когда это произошло? Ведь она старалась, искренне старалась интересоваться его делами, и не только делами в бизнесе, но и тогда, когда он был младшим научным сотрудником, сдавал кандидатский минимум, готовил диссертацию, которую, впрочем, так и не защитил. Она помогала ему осваивать иностранный язык, даже ходила с ним вместе на курсы, заполняла вместо него многочисленные анкеты, радовалась его удачам гораздо больше, чем собственным. Ведь ее собственную работу трудно было бы назвать большим скачком по карьерной лестнице. Скромный преподаватель математики в училище - разве об этом мечтала она, когда поступала в университет? Замуж она вышла на третьем курсе, и постепенно жизнь семьи, а главным образом деятельность мужа совершенно вытеснили ее карьерные устремления, и, обладая от природы спокойным, рассудительным характером, Нина приняла заботы по дому как главное направление своей жизни.
        Но вот сейчас он не хотел брать ее с собой даже в Ярославль. Сказал, что поездка будет очень короткая, деловая. Он и в самом деле думал обернуться туда-обратно в один день, но ей так надоело сидеть дома, что она согласна была бы и на деловую поездку, и на все, что угодно. Только бы вырваться из надоевшей Москвы, побывать среди просторов, среди лесов, вдохнуть аромат колокольчиков, посмотреть старинный русский город, где она до этого никогда не бывала. Она надеялась, что муж потратит долгое время на свои дела, и, чтобы не вести машину ночью, они смогут заночевать в гостинице. Тогда у нее в распоряжении оказался бы еще целый вечер. Прекрасный летний вечер на берегу Волги, ширина которой у Ярославля необъятна настолько, что теплоходы, медленно скользящие по ней вверх и вниз по течению, выглядят будто детские игрушки. Короче, она с радостью согласна была на Ярославль.
        В принципе муж не удерживал ее. Довольно часто он говорил, что она вполне могла бы куда-нибудь съездить отдохнуть: в ту же Турцию, например, или на Кипр, или в любое другое место, но она прекрасно сознавала, что без нее он должен будет гораздо больше времени тратить на организацию своего быта, не хотела оставлять его.
        «Он привык, что каждое утро на плечиках его ждет свежая рубашка, на пуфике возле кровати лежат носки, а на столе ожидают завтрак и кофе, сваренный так, как он любит… Кто будет это все делать вместо меня?» - думала она. К тому же ей было бы очень скучно ехать одной. Та самая единственная школьная подруга, про которую Нина говорила, что ее оставил муж, ехать не могла, так как была постоянно занята добыванием денег и заботой о дочерях, а больше составить компанию Нине было некому. На работе дружбы у нее ни с кем не составилось, да и была она в своем училище только два раза в неделю на полставки. Мужу же ездить с ней отдыхать было некогда. Он действительно работал как проклятый, весьма неожиданно превратившись из молодого сибарита в рьяного службиста, и находил неподдельное и бесконечное удовлетворение в продвижении по иерархической лестнице фирмы и в самом принципе зарабатывания все больше и больше.
        Он не хотел, чтобы она ехала с ним в Ярославль, но она все-таки стала настаивать, и ему, чтобы не перейти от скрытого недовольства к явному, которым так грешили в последнее время их отношения, нехотя пришлось согласиться. Таким образом, они встали рано; в молчании, которое можно было бы объяснить недосыпанием, проехали Переславль-Залесский, Ростов и вскоре достигли Ярославля, где муж довольно быстро завершил свои дела, а она немного успела погулять по набережной, и повернули обратно.
        - Через сколько светофоров я должен уйти влево? - спросил он у нее сквозь зубы, то ли подавляя зевок, то ли прожевывая кусок ветчины.
        - После третьего перекрестка на четвертом, - ответила она с готовностью, на всякий случай сверяясь с картой. Путь через Ярославль она заблаговременно вычертила красным карандашом и теперь вела по этой линии пальцем, не прерываясь ни на секунду.
        - Я спросил тебя, сколько я должен проехать светофоров! - сказал он, отчего-то внутренне раздражаясь.
        - Ярославль не Москва, - негромко возразила она. - Светофоры есть далеко не на каждом перекрестке. На нашей карте они вообще не обозначены. Я веду тебя через город самой короткой дорогой, несмотря на то, - добавила она совсем тихо, - что давно хотела посмотреть Ярославский кремль.
        - Ну вот, начинается! Мы же договаривались, что едем не в туристическую поездку! - еще более раздражаясь, громко начал говорить он. - Я тороплюсь в Москву. Я предлагал тебе остаться дома и не разводить здесь сопли по поводу местных красот!
        Она не стала ничего отвечать. Он резко свернул на обочину.
        - Дай сюда карту!
        Она попыталась объяснить ему маршрут, по которому они едут, отчеркивая ногтем выбранный ею заранее путь сквозь паутину улиц, но он нарочно пренебрежительно отстранился от нее и долго разглядывал карту, насвистывая простенький до обалдения мотивчик себе под нос и не говоря ни слова. Она решила держаться спокойно и стала смотреть в окно. Они остановились на какой-то улочке с двухэтажными домиками, усаженной тополями. Было жарко. Ей захотелось выйти, размяться, поесть мороженого.
        - Я пойду куплю эскимо. Ты будешь? - спросила она.
        - Я не намерен ждать. У меня работа в отличие от некоторых, - ответил он.
        «Будто бы я не работаю, - подумала она с горечью. - Подай, принеси, пошла вон… уборщиц на производстве ценят гораздо выше. Зачем я поехала в этот Ярославль? Лучше бы не ездила. Теперь на всю жизнь испортила себе впечатление».
        Ей стало очень горько. Главное, она не понимала: ну почему он стал таким вредным?
        Он тронул машину с места. Она взяла себя в руки и опять стала следить за дорогой по карте. После очередного поворота ей показалось, что он свернул не туда.
        - Нам надо налево!
        - Не видишь, вон указатель главной дороги?
        - Но это для грузового транзитного транспорта! Наверное, специально сделали объезд, чтобы грузовики не портили центр. А мы, на легковой, можем как раз через центр и проехать. Будет и красивее, и ближе! - Зато ненадежно. Ни я дороги не знаю, ни ты. Вон впереди грузовик с московским номером. Наверняка едет в Москву. Надо держаться за ним. Он выведет на дорогу.
        У нее возникли сомнения на этот счет, но она промолчала. Вскоре сомнения оправдались. Заляпанный месячной грязью грузовик с московским номером свернул во двор ярославской автобазы. Они как раз успели притормозить, когда за ним с грохотом закрылись зеленые металлические ворота. Тут она не выдержала и громко расхохоталась. Муж просто зашелся от злости.
        - Ну и где мы теперь? - закусив губу, спросил он.
        - Откуда я знаю? Ты же сам выбрал проводника с московским номером!
        Он презрительно скривился:
        - Хороший из тебя штурман! Не можешь сориентироваться по месту!
        Она обиделась:
        - Я в Ярославле первый раз в жизни, как и ты!
        - Вот и надо было дома сидеть! - Он почти выхватил у нее из рук злополучную карту и, с раздражением бормоча под нос, стал прокладывать новый маршрут.
        - Давай вернемся в центр! Раз уж приехали, давай посмотрим! Такую красоту, может, больше никогда не доведется увидеть! Люди специально ездят смотреть города Золотого кольца на экскурсии, а нам довелось побывать здесь, а мы не воспользовались этим, ничего не посмотрели! - Она сделала последнюю попытку.
        - Да вот же, до окружной дороги два шага! - торжествующе ткнул он пальцем в карту. - Она выведет нас на московскую автостраду.
        Ей пришлось спешно искать в сумке солнцезащитные очки, чтобы скрыть выступившие слезы обиды. Когда через полчаса, уже выехав из Ярославля на дорогу М8, муж, не спрашивая ее, остановился у какой-то придорожной речушки, потому что ему очень захотелось искупаться, ему и в голову не пришло, что тем самым он задерживается в пути. Он разделся, скрылся в кустах, и через минуту из воды послышались плеск и довольное фырканье. Она же осталась ждать его, сидя боком в машине с открытыми дверцами, свесив голые ноги в траву, и думала, почему она считает своим долгом все это терпеть? Почему никогда не взорвется, не хлопнет дверью, не заорет, наконец? Почему продолжает жить с человеком, который не признает ее интересов, пренебрегает желаниями, высмеивает и даже, кажется, презирает ее?
        И она ответила на этот вопрос: потому что в теперешнем грубом и злом начальнике крупной фирмы она все еще продолжает видеть озорного и доброго парня в футболке с изображениями битлов на спине, вместе с которым они когда-то делили поровну по тарелке супа из пакетика и по куску серого хлеба с тоненьким слоем бутербродного масла. Потому что с этим парнем она когда-то была счастлива, верила в него, верила, что он добьется успеха, и продолжала верить и теперь; она думала, что счастье еще может вернуться! Просто он должен однажды остановиться в своем беге вдогонку за карьерой, посмотреть на нее и сказать: «Как же так получается, Нина?! Что же мы делаем с нашей жизнью?»
        И тогда она, не упрекнув ни полсловом, молча привлекла бы его к себе и тихо по-матерински сказала бы: «Ничего, мой дорогой, ничего! Жизнь впереди еще длинная! Все еще можно исправить! И все еще будет хорошо! Ты только будь добрее ко мне, будь сердечнее! И все наладится, вот увидишь! Я обещаю!»
        Настырная муха, по-осеннему сонно жужжа, стучала в окно, и непрекращающийся шум работы ее крыльев отвлек Нину. С тревогой посмотрела она на преподавателя и огляделась вокруг: не пропустила ли она чего-нибудь важного? Но в классе оказалось все то же: монотонным голосом преподаватель продолжал бубнить себе под нос, что все, у кого слабое зрение, должны сразу привыкать пользоваться в машине очками и принести соответствующие справки от врача; перечислял, какие учебные пособия учащиеся должны купить, и Нина, у которой все необходимое было уже приготовлено заранее, поняла, что она ничего не пропустила и не потеряла, пустившись в воспоминания. Сухой, без интонаций его голос нагонял на учеников сон, и, обернувшись, она заметила, что кое-кто уже клюет носом. Ей тоже неумолимо захотелось спать, и поэтому, когда еще минут через десять такого же нудного времяпрепровождения преподаватель объявил наконец перерыв, все оживились, а Нина, наоборот, зевнула и, дождавшись, когда он, захлопнув свой журнал, вышел из комнаты, положила на стол обе руки, опустила на них голову и закрыла глаза.
        Друзья, как и договаривались, ожидали Роберта в учительской. Так называлась у них небольшая комнатенка рядом с учебным классом. Там преподаватели курили, заполняли журналы, рассказывали анекдоты. Кроме Роберта, преподавателей в школе еще было четверо. Михалыч числился среди них старшим мастером. А их длинноволосый товарищ приходил сюда просто так, за компанию, когда в работе на грядках и в саду у него случался небольшой перерыв. Он тоже досконально знал машины, и докопаться до сути поломки, что-то развинтить, заменить и снова завинтить и тем самым помочь друзьям доставляло ему удовольствие. Эту точку зрения не разделяли молодые преподаватели - парни, пришедшие работать в школу недавно. Они, как подозревали и Роберт, и Михалыч, просто временно не могли найти себе более хлебного места. И поэтому подвизались пока в здешних краях. - На фига мы будем горбатиться с этим ремонтом? - говорили эти ребята. - Ездим кое-как, да и ладно! Даже если ученикам дать совершенно новые машины, все равно они их сломают на третий же день!
        Проблема заключалась не только в том, что ученики не берегли машины - кто по природному разгильдяйству, а кто просто по неумению ездить, но их не берегли и сами молодые преподаватели и, как не раз замечали Михалыч и Роберт, еще и разворовывали запчасти. Сколько раз оказывалось, что, когда необходимо было произвести срочный ремонт, нужных деталей не оказывалось на месте, хотя Роберт отлично знал, сколько и чего закупала школа.
        - Выгнать бы их! - говорил часто Роберт.
        - А работать кто будет? - возражал Михалыч. - Посмотри, сколько сейчас желающих освоить вождение. Ты учти, этот бум скоро схлынет, а потом неизвестно, кого ты дождешься! А мы ведь на самоокупаемости, не забывай!
        - Черт бы побрал эту самоокупаемость. - Роберт нервно мял в руках сигарету. - Из-за нее количество учебных часов сокращается, в группы мы пытаемся заманить любых идиотов, которых в старые времена и на пушечный выстрел к машине было нельзя подпускать. Бухгалтерия закрывает глаза и на наркоманов, и на алкоголиков, и на явных психопатов. Принимаем липовые справки, выдаем липовые дипломы… А итог - нормальному человеку на улицу выехать скоро будет нельзя. Те, кто умеет и, главное, хочет правильно ездить, относятся уже, как мы с тобой, к вымершему племени динозавров.
        Роберт недоброжелательно посмотрел через не прикрытую полностью дверь на тех, кто вышел в коридор покурить. В основном это была зеленая молодежь, едва перешагнувшая семнадцатилетний рубеж.
        «Правильно, - усмехнулся Роберт, - права на управление автомобилем будут получать сразу, как только исполнится восемнадцать, вместе с правами голосовать на выборах и жениться. Все, кто постарше, уже освоили это дело. Рассекают теперь по просторам. Ежедневно, ежечасно рискуют жизнями. Своими-то ладно бы, так ведь чужими! Лихачество теперь не просто дань моде - стиль жизни. И эти, сейчас стоящие здесь, будут точно такими же. Вон они смотрят по сторонам. Разноголосые, шумные, наигранно веселые, не желающие учиться и слушать, явившиеся с единственной целью - даешь права! Большинство из них уже ездили немножко с кем-то, когда-то, и теперь они думают, что отлично все знают и умеют. Попробуй таких научи! Хорошо, если в группе попадется один или два человека, которые действительно хотят научиться правильно ездить! Но видно, опять неурожай на способных учеников. И как назло ни одной красивой женщины в группе! Да еще эта, в сером пальто, все занятие буравила его взглядом исподлобья. И что ты мог найти в ней, Михалыч?»
        - Очнись! - сказали ему друзья, протягивая стакан. - Тебе надо взбодриться! Первое занятие в группе - не шутка! Как начнешь - так пойдет и дальше!
        Роберт взглянул, что ему предлагают. В учительскую заранее была принесена хорошо известная им всем потрепанная спортивная сумка. В ее расстегнутом чреве виднелись стоящие аккуратными рядами бутылки с пивом. Михалыч извлек одну, а остальные ответили ему приятным постукиванием.
        - Холодненькое! - Длинноволосый обладатель банданы легко сковырнул складным ножом пробку, и пенистое пиво полилось в пластмассовые стаканы.
        - И кое-кто здесь утверждает, что жизнь нехороша! - со вкусом сделал глоток добродушный Михалыч.
        Роберт влил в себя свою порцию залпом.
        - Пора идти! Поговорим по душам после занятия, а пока содержимое этой сумки в вашем распоряжении.
        И он, с сожалением оставив друзей, вразвалочку пошел в учебную комнату. Следом за ним потянулись из коридора ученики.
        Первой, кто бросился ему в глаза в классе, была навалившаяся на стол курсантка Воронина. Ее серое пальто, небрежно повешенное на спинку стула, свисало и даже частично касалось краями грязного пола, а сама она, услышав шум сдвигаемых другими учениками стульев, подняла к доске сонное, недовольное, бледное лицо.
        «Да уж, Женщина с большой буквы! Нечего сказать!» - подумал Роберт, уселся на свое место и стал смотреть в другую сторону.
        А Нина все не могла прийти в себя - таким контрастным оказалось то, о чем она мечтала, готовясь прийти сюда, и то, что увидела на самом деле.
        «Стоило спорить с Кириллом и портить себе нервы вот из-за этого!» - подумала она с горечью про свое первое занятие здесь. И в голове ее опять закрутились картины недавнего прошлого.
        Их машина в ту обратную поездку из Ярославля остановилась на берегу то ли речки, то ли большой канавы. Над клевером жужжали пчелы. Солнце немилосердно жарило кожу. Нина встала рядом с машиной. Хотелось походить босиком по траве, но какая-то странная апатия сковала ее члены. Муж все еще громко плескался и фыркал. По тропинке мимо нее прошлепали деревенские ребята в мокрых после купания трусах, в огромных кроссовках на босу ногу. Они возбужденно переговаривались друг с другом, размахивали руками. Один, шагая задом наперед, чтобы быть лицом ко всей компании разом, запнулся о корень и чуть не полетел Нине под ноги. На их уже хорошо загоревших, несмотря на начало лета, лицах играл веселый отсвет молодости. Двое тащили в огромной сетке что-то тяжелое. Нина услышала, что их громкий спор как раз касался того, какую часть этого тяжелого можно продать, а какую съесть самим. Сначала она не могла понять, о чем они говорят. Она присмотрелась внимательнее. В сетке между двух пар движущихся исцарапанных мальчишечьих ног медленно шевелилась какая-то мокрая темно-зеленая масса. Нина отпрянула, охваченная внезапным
брезгливым ужасом, и вдруг поняла. В сетке была добыча. Это были раки, только что выловленные из воды и, очевидно, следовавшие к закопченной кастрюле на прибрежный костер. Нина вспомнила, что, когда они на машине сворачивали с дороги, у обочины сидела другая группа ребят и продавала уже сваренных раков, разложенных кучками на старой газете прямо на траве. Нина посмотрела мальчишкам вслед и опустилась на сиденье.
        - Ничего не изменишь, - сказала она. - Попались в сетку - и судьба решена. Такова жизнь. Не хочешь быть сваренным - не попадайся! - Она протерла очки и зафиксировала в сознании, что шум и плеск со стороны реки прекратились. Значит, муж скоро выйдет к машине. Она попыталась переключиться мыслями на что-нибудь другое, но в душе от встречи с мальчишками остался неприятный осадок. Как-то сама собой всплыла дурацкая мысль, что по гороскопу она тоже Рак. Представитель самого скромного из зодиакальных созвездий.
        «Все-таки не очень-то справедливо, что звезды в моем созвездии очень уж маленькие! - как-то по-детски подумала она. - Всего-то четвертой величины!»
        Муж наконец появился из кустов, посвежевший, раскрасневшийся. Он, видимо, тоже заметил юных торговцев раками.
        - А я бы поел раков! - с вожделенным причмокиванием произнес он. - Жаль, пиво нельзя за рулем, но от одной бутылочки, я думаю, ничего не будет!
        - Ты ведь очень торопишься! - не смогла удержаться от сарказма Нина.
        - Невозможно ехать, такая жара! Зря ты не искупалась! - Он натягивал брюки на мокрые ноги.
        - Я не взяла купальник. И потом, здесь берег такой глинистый! Очень скользкий! Неудобно спускаться к воде.
        - Извините, песочка не подвезли! - сказал он и отправился к мальчишкам за раками. Вернувшись, он сел на траву и, нагнувшись над клочком газеты, с хрустом отломил оранжевую клешню. Нине почему-то стало так противно, так больно, будто это ей он вывернул руку. Хитиновая оболочка под его пальцами разламывалась на части, на газету капал прозрачный, слегка зеленоватый сок, Кирилл с шумом высасывал его из рачьих клешней и облизывался. Ей показалось, что ее сейчас вырвет. Она торопливо отошла от машины и пошла через луг по тропинке. Ветер, утешая, обдувал ее лицо ласковыми прикосновениями, и через какое-то время ей стало легче. Неожиданно резко, сзади, загудел сигнал их машины; это муж призывал ее вернуться на свое место. Она, вздохнув, отерла руками глаза, повернула назад. С довольным видом он уже сидел на своем месте и крутил ручку приемника. Его склоненная, такая знакомая голова показалась ей чужой, а макушка какой-то по-птичьему мелкой и, как это ни странно, острой. Молча она открыла дверцу и села рядом.
        «Надо успокоиться, - подумала она. - А то действительно нервы слишком уж расходились! Ну не пришлось погулять по Ярославлю, так что же теперь, из-за этого удавиться?» Нина тут же вспомнила вечную присказку своей единственной подруги, той самой, от которой ушел муж. Подруга упоминала ее постоянно к месту и не к месту. В этой присказке выражалась одновременно и вся боль подруги, и вся ее жизненная мудрость: «А на одну зарплату не хочешь с двумя девчонками пожить?»
        Нина улыбнулась: так ясно увидела она милое широкое женское лицо, знакомое с детства, в окружении двух таких же широких и добрых девчачьих физиономий. Подруга обожала своих дочерей и жила главным образом для них, имея и меняя после ухода мужа любовников; но имея не для того, чтобы потешить свои инстинкты, а в надежде создать новую семью для девочек, в которой присутствовал бы мужчина - добытчик, советчик и друг.
        Пульсатилла было прозвище Нининой подруги еще со школьных времен. Как-то на уроке в учебнике ботаники нашли они с Ниной изображение цветка, лугового анемона. На толстеньком коричневом стебле плотно держались нежные лилово-голубые цветки, похожие на колокольчики. Под рисунком по-латински было написано - Pulsatilla pratensis .
        - Так это же про меня! - тут же сказала Нинина подруга. - Стебель-то толстый, а цветок, если приглядеться внимательнее, ну просто как я - нежный и пушистый!
        Мальчишки в классе все как один тогда заржали, а прозвище прикрепилось к подруге навсегда. Действительно, она была похожа на этот цветок - коренастая, с плотной фигурой, но имела нимб вокруг головы из легких светлых волос и небесно-голубого цвета глаза.
        Кирилл выкинул газету с оранжевой скорлупой.
        - Садись! - Он впервые за целый день внимательно взглянул на нее. - Вечно ты какая-то кислая! С глубокой думой на челе! - заметил он ей.
        - Чему же мне так уж радоваться? - спросила она, садясь и закрывая дверцу и тоже глядя ему прямо в глаза. - Тому, что в последнее время ты делаешь только то, что ты сам хочешь, нисколько не считаясь с моими желаниями, и я вечно остаюсь за бортом? - Она старалась говорить тихим голосом, взывая, пожалуй, больше не к его сознанию, а к его душе, но он, упрямо набычившись, сердито ответил ей то, что она и так знала:
        - Я и не звал тебя с собой!
        И она окончательно поняла, что диалог не состоится. Она вытянула из сумочки темно-синий шелковый шарф и окутала им голову на восточный манер. Ей нравилось так носить шарфы. Внешность у Нины была полной противоположностью Пульсатилле: она была хрупкой, довольно высокого роста шатенкой, с темными серыми глазами и нежным, не очень четко очерченным ртом. Сама Нина считала свою внешность довольно ординарной, но Кирилл когда-то, в их лучшие времена, находил очень привлекательными и ее внешнюю хрупкость, и вытянутые пропорции тела, и шелковистые каштановые волосы, и тонкие выразительные руки. Теперь же его раздраженный голос настойчиво, будто град, колотил ей в барабанные перепонки.
        - Ты думаешь, что все в жизни достается даром, просто так, падает с неба! Легко, играючи, за твои красивые глаза тебе кто-то скидывает оттуда материальные блага? - Муж въехал в довольно большое углубление в почве и теперь сосредоточенно выползал из него. В минуты напряжения лицо его становилось еще более сердитым и замкнутым, и хотя его новая машина без всякого труда справилась с препятствием, раздражение у него не прошло далее от этого.
        - Вовсе я не думаю, что все достается легко! - Она не стала с ним спорить, не желая развивать дискуссию на дороге. Скоро они должны были выехать на шоссе, и чтобы вдохнуть напоследок ароматы нагретой солнцем травы, она нажала кнопочку на дверце, и стекло окна легко поползло вниз. Задира-ветер тут же схватил и вытащил в окно концы ее синего шарфа, играя с ними.
        - Зачем ты носишь свой дурацкий шарф в такую жару? - сказал Кирилл. - Сидишь в нем, как старая карга!
        Она замерла, будто ее внезапно ударили. Ведь он прекрасно знал, что она не переносила кондиционер. Какая бы температура ни была на улице, при включенном кондиционере она простужалась мгновенно. Конечно, с кондиционером было не так шумно, как с открытым окном, но зато все привычные звуки дороги оставались неразличимыми, и это давало ощущение нереальности происходящего, будто это не она сама мчалась по жизни, а смотрела какой-то надоевший фильм. И уже не чувствовалось тогда ни запаха разогретого асфальта, ни бензина, ни песка, ни нагретой солнцем травы, которую сминали колеса и которая расправлялась потом при освобождении с достойными восхищения упорством и скоростью. И поэтому ей гораздо больше нравилось ехать с открытым окном, выставив наружу краешек локтя, и чувствовать, как сзади надувается романтическим ожиданием странствий ее синий шарф. Когда-то в старой «пятерочке» они ездили именно так. И мужа тогда ничего не раздражало.
        - Останови машину, - сказала она. Она внезапно решила выйти и дальше идти пешком. Все равно куда и как далеко. Он с визгом остановился. Она вышла. И так же быстро вспомнила, что далеко пешком уйти она не сможет, да и денег у нее с собой совсем нет. На то, что он будет уговаривать ее оставить свой демарш и сесть назад в машину, она и не надеялась. Так же как и не хотела ничего просить. С какой-то небывалой мудростью, моментально сделав вид, что ее укачало, она пересела на заднее сиденье и там легла, поджав под себя ноги, уткнув голову в маленькую подушку и прикусив зубами запястье, чтобы он не услышал, как она плачет.
        Муж был занят дорогой и не обращал на нее никакого внимания. Она поплакала, привыкшая сама с собой делить свои горести, потом ее дыхание восстановилось, и в памяти снова всплыла подруга Пульсатилла. Насколько трудно, оказывается, что-либо кому-либо объяснить, даже близким людям! Каждый судит о жизни только со своей колокольни.
        - Ты все время какая-то мрачная! - говорила Нине и Пульсатилла во время их редких в последнее время встреч. - Будто все время чем-нибудь недовольна… а вот попробовала бы ты повертеться, как я. Одной без мужика двух девчонок тянуть - не больно весело!
        Нина сочувствовала Пульсатилле, но была с ней не согласна в оценках.
        - Почему ты думаешь, что я недовольна? - Нина редко кому рассказывала подробности своей жизни.
        - Потому что у тебя глаза тусклые, как у снулой рыбы! - объясняла ей Пульсатилла. - А должны бы гореть при такой жизни, как у тебя, как два алмаза!
        - Да я не виновата! - оправдывалась Нина. - Глаза у меня как глаза, я с такими родилась. И на жизнь я вовсе не жалуюсь, просто живу в реальном режиме времени, не витаю в облаках, все время занимаюсь какими-то домашними проблемами, которые возникают, несмотря на наличие денег. Жизнь ставит вопросы нового качества, которые приходится решать… С чего бы тут порхать?
        - Вот когда узнаешь, во что обходятся одни колготки для трех баб, и сравнишь с проблемами, которые приходится решать тебе, - вот тогда сама собой запорхаешь! - отвечала ей на это Пульсатилла.
        Подружка вовсе не была злой. Просто однажды она оказалась совершенно не готова к тому, что жизнь так больно тюкнет ее по башке.
        - Думаешь, я не знаю, - в минуты откровенности говорила она Нине, - что многие женщины сознательно рожают себе детей без всяких официальных мужей и потом воспитывают их в одиночку и считают, что очень счастливы. Но я-то к этому была не готова! Я-то всю жизнь считала, что у меня прекрасная, полноценная семья, что я за мужем как за каменной стеной! А он вдруг взял да и устроил землетрясение, стену каменную разрушил, вверг меня и девчонок в нищету и ушел к любовнице! Козел, одним словом!
        Нина вздыхала. Бывший муж практически не давал Пульсатилле денег, и ей действительно материально приходилось очень туго. Настолько туго, что на первое место по значимости в жизни Пульсатилла теперь совершенно неожиданным для себя образом ставила не любовь, и не доброту, и даже не мир во всем мире, а наличие или отсутствие в кошельке денег. И со всей серьезностью говорила, что за приличную зарплату, которую ей кто-нибудь бы ежемесячно отдавал, она была бы согласна терпеть не только старого, толстого и некрасивого мужа, но даже вообще какого-нибудь морального урода.
        В такие минуты Нина, дружески сочувствуя, обнимала Пульсатиллу. Но, та если уж начинала плакать в жилетку, то плакала до конца. Остановить ее было трудно.
        - Подумай только! - говорила она, осыпая Нинино плечо своими воздушными кудрями. - Так поступать могут только мужчины! Любовницу он, видите ли, завел! Жить без нее не может! Так если ты не можешь жить без нее, обеспечь тогда свой уход из семьи! Сделай так, чтобы бывшая жена и дети ни в чем не нуждались! А не можешь обеспечить - тяни лямку, как другие! В конце концов, это ведь и его дети, не только мои! А он, представляешь, мне что сказал: «Я, наоборот, не хочу ни в чем вам мешать! Не хочу быть со своими проблемами вам в тягость!» А я как должна справляться с нашими проблемами, его не касается! Ну не козел ли он?! - возмущалась Пульсатилла.
        - Козел, козел! - соглашалась с ней Нина и гладила подругу по спине. - Да ведь все равно надо жить дальше! - говорила она. - Вспомни все-таки и то положительное, что было… Наконец, то, что он ушел, но оставил вам квартиру!
        - Да я бы его просто убила, если бы он еще и квартиру забрал! - вскидывала на Нину полные возмущения глаза Пульсатилла. - А потом я уверена, что он оставил нам квартиру просто потому, что у его любовницы есть где жить. В противном случае еще неизвестно, как бы все обошлось!
        - Значит, повезло хотя бы в том, что у его любовницы есть жилплощадь! - замечала ей Нина. - Ты не трави себя зря! Вспоминай только хорошее! - советовала она. - И самое главное - у тебя остались девчонки!
        Пульсатилла потихоньку оттаивала, вспоминая своих дочерей.
        - Неужели ты все еще сердишься на него?
        - Чего на него сердиться? - горестно фыркала Пульсатилла. - Его жалеть надо, что он меня, - тут она горделиво выпячивала округлую налитую грудь, - меня да двух прелестных девчонок променял на какую-то жаднющую бабу, которая отнимает у него все деньги раньше, чем он донесет их до дома! Не оставляет ему ни копейки даже на карманные мелочи! - Пульсатилла теперь все сводила на деньги.
        Нина вздыхала и не могла понять, почему, если муж в новой семье живет так плохо, что достоин жалости, он не вернется назад в крепкие, всепрощающие Пульсатиллины объятия.
        - Так она же присосалась к нему, будто пиявка! - с возмущением поясняла ситуацию Пульсатилла. - Это же я его отпустила! Другие-то вовсе не такие добренькие!
        Нина, казалось, верила ей и, осуждая «стерву», вздыхала вместе с подругой. На этой завершающей ноте они обычно выпивали по рюмочке, а то и по две чего-нибудь крепкого, но дамского, например, ликера «Мокко», любимого ими еще с давних времен, и Нина возвращалась в свою шикарную квартиру в новом районе, а Пульсатилла бежала к своим девчонкам на первый этаж хрущевки проверять уроки.
        Вот тогда-то и пришла Нине в голову мысль, что неплохо было бы поехать с Пульсатиллой и ее девочками путешествовать на старой «пятерке» - машина ведь все равно пылится без дела в захламленном гараже. Нина представила, как спокойно, не торопясь, они поехали бы своей компанией в Ярославль, где захотели бы - останавливались по дороге, со вкусом бы завтракали. Осматривали достопримечательности, ни перед кем не оправдывались бы в своих желаниях, не извинялись бы, ни к кому бы не приноравливались! И не надо было бы им никаких мужиков! Загвоздка была только в малом - ни Пульсатилла, ни сама Нина не умели водить машину. И из-за этого неумения прекрасный ее план рушился в самом начале. Но все-таки незаметно для Нины это не осуществимое пока желание и та самая неудавшаяся поездка в Ярославль с Кириллом вызвали в ней глубокие внутренние изменения. И поэтому буквально на следующий же день после приезда домой в газете рекламных объявлений Нина нашла адрес первой попавшейся на глаза автошколы, позвонила и оставила секретарю свой телефон. Звонок с приглашением на первое занятие последовал через полтора месяца, к
первому сентября.
        3
        Вторая часть занятия продолжалась. Жужжащая муха и та утомилась от бесплодных попыток прорваться на улицу и теперь медленно ползала вверх и вниз по стеклу. Преподаватель прежним нудным голосом объяснял, что шумахеров из учащихся он делать не собирается, и механически перечислял тот необходимый минимум упражнений, которые обязан был выполнить каждый ученик, чтобы сдать на права. Нина надеялась, что после такой затяжной вводной части им все-таки наконец покажут устройство автомобиля или они начнут изучать двигатель или еще что-нибудь в этом роде, но ничего этого вовсе не предполагалось. Дальше преподаватель устроил скучную перекличку и стал заполнять журнал различными сведениями - не только адресами, но и местами работы и учебы учеников, и процесс этот грозил затянуться еще на час. Причем самого преподавателя такое бездарное времяпрепровождение, видимо, совершенно не смущало, и даже было совершенно ясно, что делает он это для администрации и для проформы, а самого его сведения об учениках не интересуют ни в малейшей степени. В Нине стало закипать раздражение.
        «Научиться хорошо водить машину, в конечном счете, может быть, даже гораздо важнее, чем изучить досконально какие-нибудь суффиксы, пестики-тычинки или химические формулы, - думала она. - Кого, в конце концов, кроме специалистов, интересуют бензольные кольца или химический состав атмосферы? А по дорогам мы ходим и ездим каждый день! От того, как человек ведет себя за рулем, часто зависит жизнь, так почему те люди, которые будут осваивать такое важное и нужное дело, здесь никого не интересуют? Разве можно преподавателю так бестактно вести себя по отношению к ученикам и показывать, что его волнует только одно - внесена ли определенная сумма на счет бухгалтерии?» Если на представителей мужского пола преподаватель еще иногда взглядывал, отрываясь на миг от своей бумажки, когда называл фамилию, то к пожилым женщинам и девушкам он обращался одинаково и без разбору - «мадам!».
        От этого обращения девушки, рассевшиеся на передних партах, как птички, хихикали и смущались. Парни в задних рядах тоже потихоньку стали отпускать комментарии. Поднялся шум.
        «Настоящие преподаватели так к ученикам не относятся. Халтурщик какой-то!» - подумала Нина. Ей стало стыдно и скучно. Чтобы отвлечься, она начала рассеянно листать брошюру с правилами дорожного движения и даже не расслышала, когда преподаватель обратился к ней:
        - Мадам?
        Она не ответила. Он повторил. Не понимая, собственно, что на нее нашло и против чего она протестует своим молчанием, напряженная, злая, она уперлась взглядом в стол. От удивления, что она не отвечает, все стали смотреть на нее.
        Видя, что она не реагирует, преподаватель провел пальцем по списку.
        - Воронина здесь?
        Непроизвольно сказалась привычка. Машинально Нина, как и подобает хорошему ученику, встала из-за стола.
        - Я.
        - Можете сидеть. Где работаете? - буркнул преподаватель.
        - Я преподаватель, - сказала она.
        - Да меня не интересует, кто вы по профессии - с раздражением поднял он на нее глаза. - Мне надо записать в журнал место вашей работы!
        Она поджала губы и назвала свое училище. Преподаватель поставил в журнале против ее фамилии какую-то закорючку.
        «Как полезно, оказывается, после долгого перерыва снова сесть за парту в роли ученика! - подумала Нина. - Начинаешь лучше понимать своих ребят!»
        Роберт же с неудовольствием думал совсем о другом: и это называется Женщина! Сидит все время какая-то кислая, пальцы одной руки сжала в кулачок… Пальто так и осталось болтаться на спинке стула. Сама худая, плечи - как грабли, да еще обтянулась тонким черным свитером. Психопатка, наверное! Нет, не повезло ему с дамами и в этой группе.
        Нина пригнула голову, смутилась еще больше. Ей было неуютно среди молодых и внешне довольно самоуверенных соучеников. Она будто втянулась в свой стол.
        Преподаватель решил наконец взяться за дело.
        - Поднимите руки, кто считает, что уже умеет водить машину?
        Поднялся целый лес рук. Только несколько человек сидели неподвижно.
        - А кто только пробовал когда-нибудь водить машину?
        Руки подняли остальные. Только Нина сидела, сжимая под столом кулачки.
        «Так и есть, - подумал Роберт. - Все умелые, все грамотные! Все воображают себя крутыми водилами…»
        Он посмотрел на Воронину:
        - Кто вообще никогда не садился за руль?
        Он мог бы и не смотреть на нее. Среди полной тишины робко поднялась только одна рука. Он мог бы с закрытыми глазами сказать, что она была обтянута рукавом черного свитера. А лицо над черным тугим воротником теперь было красное и немного испуганное.
        Что ж, по крайней мере честно призналась… Роберт веселее посмотрел на нее.
        - Не волнуйтесь, мадам! - громко сказал он - Научить человека ездить с нуля легче, чем его переучивать!
        Вдруг из-за первой парты пропищала какая-то девушка:
        - А как вас зовут? Вы нам еще не представились!
        - У меня довольно редкое имя - Роберт Иванович, - снисходительно улыбнулся ей преподаватель. - Прошу не путать с Рудольфом Нуриевым, Родионом Нахапетовым, Ричардом Гиром и Ричардом Львиное Сердце. В крайнем случае запомните по поэту - Роберт Рождественский.
        Все засмеялись.
        «Себя-то он любит! - закусила Нина губу, - Роберт Иванович! А всех остальных - так «мадам»! Это несправедливо, и это надо исправить!» - решила она.
        - На этом занятие окончено! - возвестил с некоторым подъемом Роберт. Он встал. Сегодняшнее времяпрепровождение смертельно ему надоело. Кроме того, он отлично помнил, что в соседней комнате его с нетерпением поджидают друзья. Он с грохотом вылез из-за стола, взял журнал и направился к выходу. Как всегда, курсанты окружили его с вопросами. Воронина тем временем надела пальто и встала у дверей. Роберт видел ее через толпу краем глаза.
        «Сейчас будет переспрашивать то, что я уже повторил три раза, - с неудовольствием подумал он. - Такие, как она, вечно на занятиях дремлют, а потом утверждают, что им все неправильно объясняли!» Он приготовился дать отпор или по меньшей мере сказать Ворониной что-нибудь ядовитое.
        Курсанты наконец расступились, и Роберт двинулся к выходу. Воронина стояла, загораживая собой дверь, и вовсе не выглядела жалкой просительницей. Она холодно смотрела прямо на него. Его удивил внезапно появившийся в ее взгляде блеск стали. В своем сером пальто и на больших каблуках она оказалась довольно высокой и напоминала ему теперь узкую голую скалу, всю в расщелинах. В кулаке у Ворониной он заметил какую-то бумажку.
        - У меня к вам просьба! - тихо, но настойчиво сказала она.
        «Такой вид, будто сейчас пристукнет!» - мелькнуло у Роберта. Он молча ждал, что последует дальше.
        - Пожалуйста, - несмотря на вежливое начало, в голосе Ворониной слышался лед, - не называйте меня «мадам»! Здесь не Париж. В России же так принято обращаться к содержательницам публичных домов. А я по профессии математик, к публичным домам никакого отношения не имею. Называйте меня по фамилии. - Она протянула ему сложенный вчетверо бумажный листок. На нем крупными печатными буквами было написано просто: «Воронина».
        В классе возникла тишина. Разговор был услышан теми, кто еще не ушел. Кое-где раздались смешки. Роберт обвел взглядом курсантов. Большинство из них сидели с постными лицами. Остальные склонились над своими сумками. Но и в защиту слова «мадам» тоже прозвучало несколько голосов.
        - Подумаешь, «мадам» очень даже красиво звучит! Лучше, по крайней мере, чем «девушка», - донеслось из одного угла.
        - Буду иметь в виду, - сухо ответил преподаватель, бросил бумажку в пластмассовое ведро для мусора и вышел из комнаты. - Нахалка и стерва! - прокомментировал он уже в коридоре. Пинком он открыл дверь в учительскую, где удобно устроились на подоконнике двое его друзей. Около них уютно располагались батарея пустых пивных бутылок и горка бутербродов с сыром.
        - С боевым крещением! - Друзья протянули ему стакан.
        - Ну как, есть все-таки в новой группе те, на ком можно глаз остановить? - через некоторое время спросил его Михалыч.
        - Все как обычно, - ответил Роберт. - Ни хуже, ни лучше. Кроме одной стервозной дамочки, которой, видите ли, не понравилось, что я называю ее мадам.
        - Держу пари, что это и есть та самая особа, что стояла перед занятием у ворот, - нарочито лениво, устремив глаза к потолку, протянул длинноволосый.
        - Да какая разница, она это или не она! - взорвался Роберт. - Важно другое!
        - Что именно? - Михалыч ласково подсунул ему бутерброд. Роберт запихнул в рот значительную его часть. Поднес к губам стакан. Овечий сыр с тминным хлебом был восхитителен на вкус. Горьковатая, прохладная, тягучая жидкость приятно освежила горло, но все это плотское великолепие не улучшило его настроения.
        - Суть в том, - сказал он с набитым ртом, - что оба вы не видите за вашей глупой иронией некоего фатального, очевидного совпадения! Вот мы находимся здесь и сейчас в какую-то условную единицу времени. Мы - трое друзей; у нас есть гараж, правда, не наш собственный, а арендованный, и есть машины, и мы занимаемся их ремонтом, а кое-кто, - он кивнул в сторону Михалыча, - и их продажей. И вы упорно не хотите замечать, что все это уже было на земле, но не на самом деле, а в книге. И называлась эта книга - «Три товарища», и описаны в ней были трое друзей, бывших фронтовиков, в точности таких же, как мы, только помоложе, и точно такой же гараж, и почти такие же машины. А вы по собственному слабоумию не хотите признать, что просто так такие совпадения в жизни не случаются!
        Добродушный Михалыч при этих словах недоверчиво покрутил головой, причмокнул и улыбнулся. Длинноволосый смаковал прохладное, действительно хорошее пиво.
        - Наш бедный детеныш Роберт, - сказал он, аккуратно отломив себе тонкий кусочек сыра, - хотя давно уже вырос не только из школьных штанишек, но даже и из армейской формы, до сих пор не может забыть прочитанные в юности романтические книжонки. Не скрою, они чертовски привлекательны, когда тебе двадцать лет. Но он до сих пор жаждет приключений и никак не может смириться с тем, что романтические истории в жизни отнюдь не ведут к благополучному счастью! Ну, по совести говоря, - описал он широкий круг рукой, обращаясь к товарищам, - скажите мне, что стало бы с человечеством, если бы все люди на земле только и делали, что боролись со злом, спасали красавиц и искали сокровища? Кто тогда стал бы варить щи, выращивать скот, делать самолеты и проверять дневники у отпрысков? К тому же, как ни крути, очевидно, что настоящих героев на свете мало, а куда ни глянь - в водовороте жизни крутится часто такое дерьмо! Но нашему Роберту хочется, чтобы ему непременно сделали красиво! Без этого он просто не может жить! - И, как бы заканчивая свою речь и ставя в конце точку, длинноволосый прикончил свой стакан.
        - Вот ты тут юродствуешь, - заметил в ответ на его слова с мрачным спокойствием Роберт, - и даже не обращаешь внимания на то, что, если бы не твой дурацкий хвост, который просто не носили в двадцатые годы двадцатого века, ты сам-то внешне как две капли воды похож на Готтфрида Ленца. У тебя и лицо, и рост, и даже твой кривой палец точь-в-точь такие же, как описаны в романе. И ты считаешь все это простым совпадением? Не говоря уже о том, что и меня зовут так же, как в книге: Роберт.
        - Слава богу, хоть я не вписываюсь в эту подозрительную компанию! - пробасил со своего места Михалыч.
        - Подозрительную компанию! - с горечью повторил Роберт. - Да ничего лучшего, чем эта книга, я в жизни не читал! Материалисты вы проклятые! Вы не верите ни в непорочное зачатие, ни в тайну египетских пирамид, ни в вечную любовь, ни в романы Ремарка! А меня просто бесит, что при таком исключительном, немыслимом совпадении обстановки, характеров и имен с нами все равно ничего не происходит! Каждый день мы ходим сюда, в этот гараж, ремонтируем эти машины, раз в три месяца принимаем на занятия новую партию дураков и больше ничего не хотим! Нас засасывает болото! Жизнь утекает между пальцами зря, а мы смотрим на это и молчим, или глупо хихикаем, или заливаем глаза спиртным и считаем, что все идет как по маслу! Лучше и не придумаешь!
        - Ну я-то хожу в этот гараж только затем, чтобы помочь вам, когда мне надоедает сидеть одному на своем участке, - невозмутимо заметил в ответ на эту взволнованную тираду обладатель соломенного хвоста. - Я-то, между прочим, уже давно сменил свое тривиальное звание военного врача на гордое прозвище свободного землепашца. И когда я представляю, как с первыми лучами весеннего солнышка на моих грядках поднимается зеленая поросль молодого лучка и вспухает под землей редиска, я предвкушаю тот сокрушительно мощный хруст, с которым ты, мой дорогой разочарованный друг, будешь перемалывать челюстями эту прелестную молодую зелень с черным хлебом под водочку.
        - Иногда я завидую тому, что ты роешься в одиночку, как крот, на своем участке! А иногда не понимаю, как можно не повеситься от тоски, занимаясь этим унылым делом, - все время копаться в земле и думать только об урожае картошки. Можешь считать это моим ответом, - с вызовом заметил Роберт и взял с подоконника новый бутерброд.
        - Да тише вы, тише, спорщики! - Михалыч ловко открыл последние две бутылки. - Вся эта романтика в голове у Роберта потому, что мы с ним теперь уже не гоняем, хотя когда-то были неплохими гонщиками! Когда гоняли, ему было не до книжек! - Михалыч почесал горлышком одной из бутылок за ухом. - Но может, теперь это и к лучшему. Сами посудите, какая у гонщиков жизнь? Вечные переезды, травмы, гарь, вонь, поломки… И засасывает все это… Обидно, правда, бывает иногда, что прежнего уже не вернешь, запал весь вышел, жизнь проехала мимо, но только лично у меня теперь есть Галка и дом. Ну и дети. Я уже не такой молодой, как вы. - Михалыч вздохнул. - Как жизнь течет теперь, так и ладно! Лишь бы не было хуже! А уж того, что было с нами на войне, я и вообще вспоминать не люблю!
        - Мы с тобой, Михалыч, на гонках и призы брали, и побеждали, - с обидой сказал ему Роберт. - Хоть я тогда был салагой, а ты мужиком в самом соку. Так что я себя неудачником не считаю! А ты имей в виду, - обратился он к длинноволосому, - что с сегодняшнего вечера я буду называть тебя Готтфридом Ленцем, чтобы приманить таким образом удачу. Может быть, хоть это повлечет за собой какие-нибудь перемены в нашей жизни!
        - Вообще-то я прекрасно всю жизнь чувствовал себя Владимиром Петровичем, - скептически заметил новоиспеченный Ленц, - ну уж ладно, ради твоего хорошего настроения потерплю. Можешь называть меня, как тебе вздумается, прощаю это дурацкое шаманство. Но вот только не смущает ли тебя, - в глазах его промелькнули острые огоньки, - что в конце твоего любимого романа настоящего Ленца убивают какие-то подонки? И если приключения все-таки свалятся на нашу голову, то мне тогда придется умереть! А мне хочется еще пожить, имей это в виду! - Длинноволосый друг тоже обнаружил неплохое знание литературы. Правда, Роберт давно уже прожужжал друзьям уши насчет своей любимой книжки. Сам Роберт действительно немного смутился при этих словах.
        - Нельзя же принимать все так буквально.
        - К тому же, если мне не изменяет память, - не унимался бывший Владимир Петрович, - друзей было трое, но с ними была еще и женщина? Пат, если не ошибаюсь? Где же она?
        - Да вон она стоит! - вдруг пробасил Михалыч и показал бутылкой в окно. И Роберт, и Ленц в изумлении уставились в темноту ночи. Оказалось, что пустынный с виду двор вовсе не был в действительности пуст. Из глубокой тени на неправильный прямоугольник света, лившегося из их единственного во всем здании освещенного окна, вышла та самая курсантка Воронина, которую Роберт в сердцах совсем недавно обозвал нахалкой и стервой. Она переступала ногами, обутыми в легкие туфельки, по сырому асфальту и плотно прижимала воротник пальто к горлу так, что всем сразу даже издалека стало ясно, что она отчаянно, почти смертельно, замерзла.
        - Что это она до сих пор здесь делает? Я всех учеников распустил уже сорок минут назад, - удивился Роберт.
        - Ждет, наверное, кого-нибудь, - высказал предположение Ленц.
        - Ты бы подвез ее! Она замерзла, - подтолкнул Роберта под локоть Михалыч.
        - Вот уж ни к чему! - отвернувшись от окна, ответил тот.
        - Ну как хочешь, а вообще-то всем пора по домам! Меня же Галка ждет! - вдруг вспомнил, засуетился Михалыч и начал поспешно прибирать на подоконнике крошки, составлять обратно в спортивную сумку пустые теперь бутылки.
        - А меня никто не ждет. - Роберт вспомнил о своей пустой, неприбранной квартире. «Так бы и сидеть с друзьями всю ночь, - думал он, собираясь, - и пусть бы наконец Пат все-таки встретилась на моем пути! Я так долго ее ищу…» Его мысли действительно, как заметил Ленц, напоминали шаманство. Роберт никогда не носил крест и был по сути язычником. Во всяком случае, в своих обращениях к небесам его просьбы были больше похожи на примитивные моления о дожде, чем на осмысленные молитвы более поздних верований.
        Ленц, помахивающий у двери связкой ключей, повернул выключатель. Светлый квадрат окна на черном асфальте внезапно погас.
        Нина Воронина подняла вверх голову, оглядела теперь уже полностью темное и от этого кажущееся еще более мрачным здание, грустно вздохнула, тряхнула головой, перекинула сумку с одного плеча на другое и торопливо пошла со двора. Ей не хотелось, чтобы ее увидели те, кто сейчас должен был выйти из школы. Она не знала, кто это был, но чувствовала себя как в ловушке. Уж если ее не встретил Кирилл на своей «БМВ», как она просила его, лучше было торопливо бежать самой по хоть и плохо, но освещенному бульвару, чем навязываться во внезапные попутчики к незнакомым людям. Скульптурный поэт с испуганным видом долго еще смотрел ей вслед сквозь тени берез, окружавших его, в то время как Нина, не вытирая бегущих по щекам тоненьких струек слез, уже стояла на совершенно пустой троллейбусной остановке. Все напряжение этого дня, так долго копившееся в утренних волнениях, в дневных сборах, в вечерних ожиданиях чего-то умного, хорошего и оказавшегося несбыточным, выплеснулось сейчас на ее бледные щеки потоками внутреннего дождя души.
        «Почему все так глупо происходит в моей жизни? Или, вернее, не происходит! Почему все так несправедливо? Чем я провинилась?» - спрашивала она себя и не находила ответа. Наконец запоздалый, но, к счастью, полупустой троллейбус подошел к остановке, и с чувством облегчения, что все-таки она не одна в этом мире, Нина вошла в его распахнутые двери и уселась на самое высокое место в салоне - за кабиной водителя. Мимо нее проплывали темные, казавшиеся чужими и таинственными улицы, - Нина не часто теперь ездила одна поздними вечерами. Она сидела и видела в стекло кабины освещенный салон и в нем себя с усталым и бледным лицом и вспоминала весь этот долгий день с самого утра, который еще не заканчивался здесь, в этом полупустом и поэтому почти интимном средстве передвижения, а должен был продолжиться дома встречей с Кириллом. Она решила, что не будет спрашивать его, почему он ее не встретил: просто ли забыл о ее просьбе или не приехал специально, из принципа, чтобы показать, что он категорически против ее занятий. Но тогда не сказать ей об этом заранее было просто жестоко, она так замерзла, ожидая его в
темном дворе, что до сих пор ее колотила неприятная дрожь. Нет, она не будет спрашивать его ни о чем, пусть эта ее невыполненная просьба останется на его совести, в череде других ее невыполненных просьб и пожеланий, в череде таких же серых и скучных дней, какой был у нее сегодня. Она вспомнила этот день с утра.
        - Сегодня первое сентября! - сказала она, подходя к окну, в то время как он сосредоточенно поглощал поданный ею его ежедневный диетический завтрак. Ей не надо было идти в этот день на работу - в своем училище она работала лишь на полставки и ходила на занятия два раза в неделю. Он ничего не ответил ей и лишь повернулся спиной со вчерашней газетой в руках, только бы она ему не мешала. Из огромного эркерного окна кухни с высоты птичьего полета она пыталась разглядеть прелестные фартучки и банты маленьких девочек, которых, очевидно, мамы вели в школу в первый раз в их маленькой еще жизни. Она вспомнила, что и ей предстоит впервые сегодня пойти на занятия в автошколу. Как она будет там учиться? Нина уже несколько дней все томилась мыслью, собирать или не собирать документы в автошколу. Сердце у нее замирало, а колени дрожали от страха. «Ничего у меня не получится! Мое время уже ушло, и надо дать дорогу молодым!» Она ходила по улицам и с удивлением наблюдала, как совсем, на ее взгляд, молоденькие девочки лихо управляются с автомобилями. «А у меня не выйдет! - думала она с ощущением безнадежности
затеянного. - Слишком уж я засиделась дома, отстала от времени, превратилась в дохлую курицу. Недаром Кирилл надо мной смеется!»
        Накануне она сообщила мужу о своем намерении учиться вождению. Он посмотрел на нее как на ненормальную.
        - Выбросишь только деньги и время! - предупредил он. - Машину я тебе не дам, да и ездить тебе на ней некуда! На работу по прямой от дверей до дверей пешком идти полчаса. На машине ты будешь объезжать час.
        Ей стало обидно.
        - Почему ты думаешь, что я могу ездить только на работу?
        - А магазины у нас вообще рядом с домом, - пояснил муж.
        Она открыла было рот, чтобы что-то сказать… и закрыла его по привычке - в последние месяцы она совсем перестала ему возражать. Возможно, Кирилл в большинстве случаев был прав, но в его правоте присутствовала какая-то оскорбительная несправедливость. Значит, по его мнению, ее удел - только магазины, хозяйство и работа. Да, такова судьба большинства женщин. Что-то яркое, запоминающееся в жизни для большинства редкость, как редки звезды первой величины. Она опять подумала, что созвездие Рака относится к четвертой. После поездки в Ярославль как-то получалось само собой, что она открывала рот только для того, чтобы пить или есть. Не более того. Любое ее замечание вызывало у мужа приступ непонятного раздражения. Но сейчас она почему-то не захотела больше с этим мириться. Ей стало все равно, раздражает она его или нет. И она, правда, с трудом, все-таки сумела выдавить из себя:
        - По закону я имею полное право пользоваться обеими нашими машинами и ездить на них куда захочу. После того как получу права.
        - А когда влупишься в какую-нибудь иномарку, тогда будешь этими правами права качать? Платить же буду я?
        В его голосе слышалась неподдельная злость. С удивлением Нина вспоминала рассказы некоторых женщин, ее коллег по училищу, мужья которых сами предлагали им учиться вождению. «А что? Очень удобно, - якобы говорили эти мужья. - Мы можем расслабиться, выпить, особенно на даче, на природе… а милая женушка доставит нас с комфортом домой!»
        Нине эти разговоры казались фантастикой. Ее приводило в недоумение, почему она выглядит в глазах Кирилла совершеннейшей, стопроцентной тупицей, которая, по его словам, не могла бы освоить то, что оказывалось доступно многим другим. Нина с обидой вспоминала, что в университете была на хорошем счету, считалась способной студенткой, да и самому Кириллу помогала в учебе не раз. Конечно, теперь все забылось. Теперь считалось, что муж зарабатывает деньги, а она сидит у него на шее.
        - Многие женщины ездят и не попадают в аварии. Наоборот, по статистике женщин - виновниц крупных аварий во много раз меньше, чем мужчин. И ты сам тоже можешь влупиться в дорогую иномарку с таким же успехом…
        Ей, кстати, действительно казалось, что он ездит как-то слишком уж нервно - круто поворачивает, резко тормозит… но ей трудно было говорить с ним об этом - у мужа был приличный водительский стаж, а она даже никогда не садилась за руль, и потом, все-таки аварий на его счету было всего две или три. И все они были мелкие и произошедшие не по его вине. Как ей хотелось бы услышать с его стороны слова поддержки! Как было бы здорово, если бы он сам поучил ее водить хоть немного! А он только заорал в ответ:
        - Я - мужчина, ты - женщина! У тебя замедленная реакция, как у всех баб! И зачем тебе вообще это надо? Чтобы создать в семье дополнительные проблемы? Ты что, не понимаешь, что я и без того устаю на работе?
        Она подумала, что с тех пор, как он стал начальником над целой толпой красивых и умных женщин, он разучился нормально разговаривать с ней. Ее просто поражала его теперешняя грубость. Когда он начинал так кричать, она сразу замыкалась в себе, и ее начинало тошнить. То ли от унижения, что он считает ее совершенной дурой, то ли от страха, что он ее бросит, как тот, другой мужчина, бросил ее подругу Пульсатиллу.
        Она думала: «Пульсатилла теперь сама стоит за себя и еще за девчонок. Пульсатилла - сильная женщина». Она, Нина, наверное, так не сможет. Она уже привыкла жить за спиной мужа без материальных проблем.
        Но все-таки некоторую справедливость мужниных слов она не могла не признать.
        Что ни говори, а она действительно ходит преподавать в свое училище всего на полставки. И то ходит неизвестно зачем, деньги, которые она зарабатывает, - не деньги. Она преподает, чтобы не сидеть дома. Сотни женщин мечтают о такой жизни. А на деле вот во что это выливается: «Подай, принеси, пошла вон!» В его голосе отчетливо звучат барские нотки и явная угроза: «Если тебя не устраивает твоя жизнь - освободи место. На него кинутся толпы желающих!» Каждый вечер подспудно рефреном идет: «Ты ничего не понимаешь в жизни! Мыслишь ужасно старомодно!» И тут же: «Не видела, где мои носки, костюм, рубашка и плащ?»
        - Конечно, видела. Сама и убирала после стирки и чистки. В твоем шкафу все лежит, на своих местах!
        Он мог бы даже не открывать рот по поводу разных просьб. Он еще только, бывало, подумает о чем-нибудь, а она уже знает, что ему нужно. А часто она и думала раньше его. Прав он был в том, что она не хотела меняться, приспосабливаться, поддакивать, плыть по течению. Кое в чем она была упряма. Не очень следила за модой во всех ее областях. По многу раз перечитывала одни и те же книжки. Имела свое мнение. Ни Мураками, ни Павич ее не впечатляли. Она любила подолгу носить одну и ту же одежду, потому что привыкала к ней и одежда становилась частью ее самой. Перемена собственного имиджа казалась ей в чем-то предательством. Летом она любила одеваться в белое и синее, зимой - в черное и серое. Да и смысла выпендриваться не было уже давно. Перед кем ей было наряжаться? Перед нищими преподавателями училища? Или перед молоденькими студентками? А Кирилл в последние годы все равно был недоволен ее внешним видом, что бы она ни надела. Что она позволяла себе менять, так это брюки на юбку, а потом уже юбку снова на брюки. Ее синий шарф в машине был из той же череды неизменных вещей.
        Итак, Нина занималась в этот день своими обыденными делами и все еще пребывала в нерешительности. Ученики всех мастей уже оттащили своим преподавателям охапки роз, георгинов и гладиолусов, первоклассники отзвонили в украшенные бантами звонки. Мальчики-выпускники откурили, отпили, отговорили недавно прорезавшимся баском сомнительные остроты в самых запущенных уголках школ, девочки парами отходили по коридорам, будто по подиумам, показывая всем страждущим ножки, прически и новые туфли, а она все не могла решить - идет или не идет она учиться в автошколу?
        Утром она попросила Кирилла встретить ее после занятий, но он пробурчал что-то невнятное. В результате она не поняла, слышал он или нет, что она сказала. Но ведь было время, когда он был к ней так внимателен! Неужели ничего в жизни нельзя вернуть?
        Например, в пору, когда она только начала носить свой синий шарф, Кирилл ласково говорил ей шутя:
        - Гюльчатай, открой личико! - И, отводя в стороны куски нежной материи, целовал ее в губы, в глаза, в щеки. Шарф ее с тех самых пор остался тем же самым, а времена изменились - муж начал отдавать предпочтение фигуристым ярким блондинкам, а когда ее целовал последний раз - она уже и не помнила.
        То, что он отдавал предпочтение именно блондинкам, Нина заметила в новой машине. Блондинки - это ведь не только цвет волос, это определенная каста, тип женщины. Может быть, этот тип теперь импонировал Кириллу больше других, а может, он просто опасался за свой новый автомобиль, но блондинок за рулем он всегда пропускал вперед, несмотря на то, что уже давно твердил, что «женщина на дороге - преступление!». Пожалуй, только Пульсатилла, которая как раз и была природной блондинкой, не вызывала у него никаких эмоций. Ему совершенно явно нравились крашеные блондинки - роковые, наглые, сексапильные. Нина же по своей природе имиджу блондинки не соответствовала. Но однажды, желая привлечь внимание мужа, она все-таки высветлила волосы «Блондораном». Результат не понравился ни Кириллу, ни ей. Светлые волосы вовсе не сделали ее похожей ни на Мэрилин Монро, ни на Катрин Денев. Так или иначе, эксперимент этот закончился тем, что Нина в тот же вечер вылила себе на голову еще одну баночку с краской и через сорок минут превратилась в прежнюю банальную шатенку с мягким рыжеватым отливом волос. Наверное, из-за
обострившегося в последнее время чувства неуверенности в себе у нее и не возникало желания научиться водить машину. Но теперь, после поездки в Ярославль, ей почему-то страстно захотелось уметь управлять чудовищем на колесах. И вот этим вечером, собрав необходимые справки, уплатив сразу за весь срок обучения, она все-таки пришла на первое занятие и пополнила собой ряды учеников, ожидающих возле беседки во дворе автошколы. Жаль, что это так долго ожидаемое занятие прошло так бездарно! Троица друзей тем временем выкатилась из здания школы в четырехугольник двора. Здесь они разделились. Михалыч на своей солидной семейной «Волге» первым поехал домой, опасаясь Галкиного гнева. А Роберт и Ленц еще постояли на улице возле синей «девятки», посмотрели в опять затянувшееся облаками темно-серое небо, покурили на свежем воздухе, попрощались со сторожем и наконец тоже уехали со двора. Роберт повез друга на его фазенду. Туда и обратно было около восьмидесяти километров, поэтому вернулся он уже ночью. Ленц оставлял его у себя ночевать, но Роберт, казалось, вспомнил о каком-то важном деле и во что бы то ни стало решил
вернуться домой. Поставив машину под окнами своей старой хрущевской пятиэтажки, он не поторопился скорее выйти из нее, а еще посидел в ней некоторое время, подумал, покурил, а потом зачем-то снова достал из отделения для перчаток, повсеместно в России называемого бардачком, потрепанный учебный журнал. В машине было полутемно, и ему пришлось подсветить себе карманным фонариком.
        - Как бишь там ее зовут, эту нелюбительницу публичных домов… - бормотал он с непонятным ему самому чувством, проводя пальцем по строчкам, чтобы отыскать нужную фамилию. - Нашел, - сказал он себе и поднес журнал поближе к глазам - Воронина Нина Илларионовна… - Роберт пожал плечами: - Язык сломаешь!
        Он выключил фонарик, вышел из машины и аккуратно выкинул потушенную сигарету в урну у подъезда. Его по-спартански обставленная квартира на втором этаже была привычно пуста, и он даже не стал включать свет, чтобы не видеть покрытый пылью пол и старую мебель. Еще немного постояв в темноте у окна и глядя на мелкие, как монетки, колышущиеся от ветерка листья берез, он выкурил в молчании еще одну сигарету, потом опять громко и раздельно, будто нараспев, произнес:
        - Подумать только: Воронина Нина Илларионовна!
        Он снова, будто не понимая сам себя, пожал плечами, отошел от окна, разделся и плюхнулся в кровать.
        4
        Программа занятий в автошколе состояла из двух частей. Два раза в неделю ученики обязаны были изучать в учебной комнате теоретическую часть и три раза в неделю приходить на практическую. Практические занятия назывались вождением. С одной частью учащихся вождением занимался сам Роберт, а с другой - старший мастер Михалыч. Нине было все равно, с кем заниматься. Она испытывала перед первым занятием по вождению сверхъестественный, почти первобытный страх. «Что же будет, если я разобью машину?» - думала она. Ей казалось невозможным представить, что она через несколько дней должна будет не только трогать с места эту махину, какой представлялся ей обыкновенный автомобиль «Жигули», но и сможет ездить на ней! С Робертом ли, со старшим ли мастером, ей было все равно… лишь бы кто-нибудь ее научил!
        Распределение на вождение по группам должно было произойти на втором теоретическом занятии. В тот день они начали изучать правила дорожного движения и дорожные знаки. И это занятие, так же как и первое, проходило скучно и монотонно. С утра у Нины на работе было четыре пары уроков - две с утра и две после обеда, поэтому к вечеру от усталости ее уже здорово клонило в сон. Преподаватель все тянул и тянул, будто на одной ноте, сначала про правила переезда через железнодорожные пути, потом про знак «Уступите дорогу». Нина, которая в детстве училась в математической школе, а в юности - в университете, схватывала все на лету, и многократное повторение одной и той же информации ее усыпляло. К счастью, преподаватель на этом занятии не обращал на нее никакого внимания, будто ее и не было в группе, хотя к другим ученикам он обращался по разным поводам по нескольку раз. Она тоже молчала, аккуратно записывая в специально заведенную тетрадку то, что он объяснял.
        «Может, и лучше, что он на меня не смотрит, - размышляла она. - Меньше будет цепляться. А с кем учиться вождению, мне все равно». Но все-таки червь беспокойства неприятно шевелился у Нины в груди. Наконец преподаватель покончил с дорожными знаками и огласил списки учеников, зачисленных в ту или другую группу.
        Пока он перечислял фамилии, курсанты напряженно молчали. Но вот он окончил, и группа зашевелилась. Многие хотели что-либо уточнить или перенести время занятий, Нинина фамилия вообще названа не была.
        «Меня он, очевидно, исключил из списка», - подумала она, скептически сморщив губы, и стала складывать в плоский портфельчик книжки, одновременно раздумывая, что ей делать. Подходить к преподавателю специально для выяснения ситуации у нее не было никакого желания. И вдруг Роберт объявил:
        - Да, чуть не пропустил… Воронина Нина Илларионовна будет заниматься со мной. - Ее имя и отчество он выговорил громко и очень отчетливо.
        Она вздрогнула, подняла голову, посмотрела на преподавателя внимательно. Она могла бы поспорить, что он специально назвал ее самой последней. Но Роберт с тем же равнодушием, что и раньше, уже делал в своем журнале какие-то пометки, и ей не удалось поймать его взгляд. Тут же его окружили те из учеников, кто хотел поменяться друг с другом временем занятий. Нина взяла пальто и пошла к выходу. Почему-то ей показалось, что преподаватель должен был хотя бы посмотреть ей вслед. Она быстро обернулась. Роберт Иванович в этот момент оживленно разговаривал с молоденькой девушкой-курсанткой, а на нее смотреть и не думал. Нина гордо выпрямила спину, повернулась и пошла прочь из учебной комнаты.
        Михалыч и Ленц, так же как и всегда по вечерам, поджидали своего товарища. В комнатушке учительской сегодня заняли места коллеги Роберта из числа молодых и рьяных, поэтому друзья околачивались в коридоре, навалившись локтями на подоконник, лицами к двери в учебную комнату. За их спинами в окне, не прикрытом даже символическими шторами, синел ранний вечер, а через стекло форточки в помещение школы заглядывал веселый молодой месяц.
        «Ишь, собутыльники!» - с раздражением подумала про них Нина и, тут же отвернувшись, устремилась вниз по лестнице.
        Дождавшись, пока страсти по согласованию расписания в группе улягутся и последний учащийся выйдет из комнаты, Роберт сложил многочисленные бумажки, справки, списки, тетрадки в журнал и присоединился к друзьям. Все вместе они пошли в учительскую, чтобы взять оставленные там сумки.
        Глядя на друзей не прямо, а исподтишка, неестественным образом снизу вывернув голову, один из молодых коллег, всегда определеннее других высказывающий свои взгляды на жизнь, обратился к Роберту.
        - На минутку, поговорить!
        Роберт подошел к тому месту, где расположились четверо их оппонентов.
        - Ну так как, Роберт Иванович? - слегка усмехаясь, начал молодой заводила. - Давайте делиться!
        - Чем это? - делано удивился Роберт. На самом деле он вполне догадывался, о чем может пойти разговор.
        - Вы себе такую большую группу учеников захапали, а мы тут после отпуска на мели, - не смущаясь, продолжал заводила. - Тридцать человек вполне можно было бы разделить на две группы. Тогда и нам кое-что бы перепало!
        Поскольку Роберт и так разделил группу из этих тридцати человек пополам между собой и Михалычем, он решил держать оборону твердо.
        - Группа моя, я решаю, как поступать с учениками, - сказал он на первый взгляд спокойно, но верхняя губа у него еле заметно дернулась.
        - Да не волнуйтесь вы, бог с ней, с группой, - утешающим жестом махнул в его сторону заводила. - Речь о другом. Поделитесь с нами теми учениками, кто может заплатить бабки.
        Михалыч и Ленц, уже вышедшие было в коридор, вернулись и встали у дверей, готовые вмешаться по первому требованию. Это не укрылось от молодых, и они, переглянувшись, ехидно заулыбались.
        - Откуда же я знаю, кто может платить бабки? - попытался уйти от такого поворота Роберт.
        - Не надо из нас пацанов делать, в натуре! - Один из молодых нервно смял сигарету и кинул ее под стол. - А то ты не догадываешься, блин, о чем мы тебе толкуем!
        В каждой группе всегда попадалось несколько человек, которые сразу, еще в самом начале занятий, обращались с просьбами помочь получить права так, без учебы. Как не без оснований эти люди рассчитывали, преподаватели автошколы имели довольно тесные знакомства с ГАИ. Некоторые считали, что уже достаточно хорошо умеют ездить и так, другим было некогда ходить на занятия, у третьих находились еще какие-нибудь причины, в общем, за организацию этой услуги люди выкладывали неплохие денежки. Роберт и друзья, конечно, пользовались этим, но им не нравилось изначально, в принципе оказывать такого рода помощь. Они прекрасно сознавали, чем в конечном итоге могут закончиться на дороге такие услуги, но шли навстречу желаниям учащихся, так как хорошо знали: откажутся помогать они - те, кому это надо, все равно найдут выходы через другие каналы, и денежки просто уплывут в другие руки. Но был в школе и еще один путь зарабатывать бабки, более приятный и честный, хотя и более трудоемкий - частные уроки вождения.
        Из-за того, что школа старалась охватить как можно больше желающих учиться, количество учебных часов с каждым годом сокращалось, группы сменяли друг друга просто-таки с калейдоскопической быстротой. Когда-то бывший полугодовым цикл обучения сменился четырехмесячным, потом стал трехмесячным, теперь он составлял уже только восемь недель. Бывало даже, что Роберт с удивлением и раздражением читал объявления других автошкол: «Научим вождению за один месяц!»
        Естественно, при таком сокращенном сроке учебы научить новичка водить машину как следует было невозможно, и если ученик желал, он мог договориться с преподавателем и взять частные уроки. Роберт, да и Михалыч, чтобы не связываться со школой, практиковали на своих машинах. У Роберта на его «девятке» был поставлен второй тормоз, а у Михалыча для этих целей имелась настоящая учебная машина, когда-то списанная по старости, а потом перебранная и доведенная им до ума вручную собственными силами с помощью все тех же друзей. Молодые же вовсю эксплуатировали в своих целях школьные машины, даже не думая ремонтировать часто случающиеся поломки или вкладывать в ремонт свои деньги. Сколько раз уже получалось, что занятия с плановыми учениками срывались из-за того, что накануне машины были сломаны борзыми парнями и оставались так и стоять брошенными во дворе, иногда даже с не снятыми тросами для транспортировки. Поэтому Роберт и Михалыч старались содержать отдельно свои учебные машины. Тем не менее на ночь все машины оставались в одном гараже. У каждого из преподавателей был свой ключ. Вывести же с утра пораньше
или даже поздно вечером или ночью за ворота школы машину какую получше, пускай даже чужую, считалось у молодых чем-то вроде особенной молодецкой доблести. Сторож с легкостью открывал ворота за бутылку или эквивалентную ей денежную сумму. Сторожей выгоняли, но это ни к чему не приводило. Молодые ехидно посмеивались и продолжали действовать так, как хотели. Так вот сейчас они как раз и завели разговор о том, чтобы Роберт передал им часть новичков из своей группы. Михалыч в этом случае должен был бы остаться на три месяца на одной зарплате.
        - Может, тебе просто дать от квартиры ключ, где деньги лежат? - тихо произнес Роберт бессмертные слова Остапа Бендера.
        - Давай! - нисколько не смущаясь, ответил заводила.
        - Мы, значит, тут почти месяц корячились, машины эти до ума после каникул доводили, а вы пивко в беседочке тем временем попивали, - вмешался тут в разговор ставший грозным Михалыч. - А теперь вам на подносике надо готовые игрушечки преподнести, чтобы вы их тут же и сломали! - У Михалыча взъерошились на загривке остатки волос, могучие плечи приподнялись, и руки с огромными кулаками выдвинулись наружу. Самый наглый из молодых посмотрел снизу вверх на всю фигуру Михалыча и, с виду сдав на попятный, перемигнулся со своими приятелями.
        - Ну ладно, ладно, командир, - будто бы успокаивающе поднял он руку. - Чего без толку-то торчать! Просто мы конкретно после отпуска на мели, хотели подзаработать, Ну, если нет, значит, нет, базар окончен… - И он с деланым равнодушием отвернулся, показывая, что разговор можно считать завершенным.
        Роберт хлопнул Михалыча по плечу. Развернувшись, они подхватили с собой Ленца, и у оставшихся сидеть за столами парней возникло ощущение, что по классу прошлась и выкатилась наружу мощная океанская волна.
        - Сволочи и тунеядцы, - сказал, обдумывая что-то, Роберт, когда друзья втроем уже вышли на улицу. - Ни совести у них нет, ни чувства приличия.
        - Дети они еще, беды как следует не видали. - Грозный с виду Михалыч на поверку был добрейшей души человек. - От армии откосили, работать толком не умеют. Вот и сидят, вместо ремонта пиво в беседке пьют да девчонок в машине лапают.
        - А те визжат не без удовольствия? - улыбнувшись, спросил Ленц.
        - Всякое бывает, - вздохнул Роберт.
        Товарищи засмеялись.
        - Любят тебя женщины, не прибедняйся! - заметил Михалыч и добавил: - Галка моя все время говорит, что тебе жениться пора!
        - Женился уже один раз, хватит. Пусть лучше Ленц еще разок пробует!
        Сверху двор освещала луна, ей ассистировала пара фонарей, покачивающихся на небольшом ветерке. Было сухо, прохладно, но не холодно. Гараж стоял открытый, в нем тоже горел свет, и на фоне вечерней темноты машины в нем казались чудом современного автомобилестроения. Они были такие ухоженные, чистенькие, будто только что умытые перед сном дети, что тут же хотелось сесть в какую-нибудь из них и поехать путешествовать бог знает куда далеко.
        - Устроят нам эти друзья какую-нибудь пакость, - предположил Роберт, оглядывая гаражное богатство.
        - На всякое действие должно быть свое противодействие, - философски заметил Ленц. Друзья закрыли гараж, попрощались со сторожем, удивительно трезвым еще в этот вечер, расселись по машинам и разъехались по домам. Ленц в эту ночь собирался ночевать у Михалыча.
        5
        Чтобы добраться от дома до автошколы, Нине нужно было ехать на троллейбусе около часа. Но она могла бы выйти пешком на окраину своего нового микрорайона и достичь нужной магистрали, в которую упирался бульвар, пробежав тропкой через заброшенный парк, за сорок минут.
        Раньше на этой территории располагалось огромное поместье богатого вельможи. Теперь же в перестроенном дворце дышал на ладан научно-исследовательский институт. Местной достопримечательностью была еще и теряющаяся в овраге речушка, по виду так просто ручей, пересекаемый пешеходным горбатым мостиком с витыми решетчатыми перилами. Речушка вытекала из трех бывших помещичьих прудов, каскадом соединяющихся друг с другом. Пруды сохранились и поныне. Потомки крестьян, живущие здесь с незапамятных времен, утверждали, что в прудах водились зеркальные карпы, на берегу была устроена лодочная станция для гостей, а чуть поодаль виднелся каменный театр в греческом стиле. Сейчас обмелевшие пруды заросли росянкой и тиной, и, кроме комаров, в них не обитал никто, даже лягушки. И только свирепые грифоны с огромными когтистыми лапами, охраняющие мостик через речушку, да чугунные львы на столбах у литых фигурных ворот в усадьбу сохранились в первозданном виде.
        Действовала при усадьбе и церковь - прекрасных пропорций здание с высокими окнами, маленьким портиком и колоннами, со светлым каменным барабаном во втором этаже и еще какой-то финтифлюшечкой с круглой крышей на самой макушке. Не так давно церковь была отреставрирована, богослужения в ней возобновились. Местные жители, гуляя с собаками в зарослях куриной слепоты и крапивы, с одинаковым интересом пялились на свадьбы, похороны и крестины, проходившие здесь чуть не каждый день; сотрудники же института занимались своими повседневными делами и не обращали внимания равно как на проявление христианского культа, так и на языческих львов и грифонов. Обычная же городская жизнь кипела дальше - в школах и магазинах, располагавшихся ближе к широкому проспекту. А минуя подземный переход через него, можно было выйти и на бульвар.
        Конечно, вечерами Нина выбирала троллейбусный маршрут, но ярким солнечным утром, какое выпало на первый день ее занятия по вождению, она решила пройти через парк.
        Он был чудесен. Раннее бабье лето не обмануло ожиданий, но Нине в это утро было не до красот природы. Всю ночь перед занятием она не могла уснуть, все переживала, как же она впервые в жизни сядет за руль настоящей машины! Кроме того, утром она перевернула весь свой гардероб в процессе решения вопроса, что же надеть. В узких джинсах, как ей казалось, будет неудобно, тесно. Юбка поползет выше колен, а ведь придется двигать ногами, нащупывая педали, и это будет отвлекать внимание. Нина решила надеть спортивные брюки, в которых дома мыла полы, старые разношенные кроссовки, чтобы нигде ничего не жало, футболку (а вторую взять с собой, на случай если первая станет мокрой от пота), а сверху накинуть голубую ветровку, в которой она когда-то со своими учениками убирала капусту в пригородном хозяйстве. Не идти же на занятие в пыльный гараж в официальном костюме, в котором она посещает заседания педсовета. Спортом Нина не занималась, поэтому ничего более современного из такого рода одежды у нее не было. И она выбежала из дома, совершенно не оценив, как выглядит со стороны.
        Тропинка в парке буквально ускользала из-под ее ног. Мостик с грифонами выгнул перед ней полукруглую спину. Сбегая с него, Нина споткнулась на выбоине в асфальте. С ходу проскакав несколько шагов на одной ноге, она остановилась. Боль оказалась не сильной, но неприятной. Нина вернулась к перилам, чтобы отдышаться, дать боли пройти. Сначала она смотрела вокруг себя отрешенно, погруженная в собственные ощущения, но потом в несколько секунд красота окружающего мира во всем сиянии открылась перед ней. Она увидела и золотую листву на деревьях, и блестящий купол церкви, отражающий солнечные лучи, и высокое голубое небо, такое редкое для московской осени. Спиной она почувствовала что-то холодное и оглянулась. Тело грифона чернело за ней - это на него она оперлась, когда потирала ушибленную ногу.
        - Да их тут четыре! - изумилась Нина, никогда раньше не обращавшая внимания на эти скульптуры. Да и ходила она этим путем раза два в жизни. Клювы грифонов были сомкнуты плотно, но сами чудовища не выглядели хищно: казалось, они просто поддерживали корпоративное молчание, находясь друг с другом в таинственном заговоре. Крылья же их были раскинуты широко, будто у взлетающих лебедей. Нина даже успела заметить, что чугунная поверхность одной из выдвинутых вперед звериных лап «ее» грифона была отполирована до блеска. Это означало, что отнюдь не она одна останавливалась тут, на мосту, а сотни свиданий, случайных и праздных остановок проходили здесь под бдительным, но не злым оком зверя-птицы.
        Все было замечательно на этом берегу, вот только непонятный рев нарушал гармонию. Нина огляделась и с удивлением обнаружила, что напротив церкви, прямо на поляне старого парка развернулся комплекс детских аттракционов, и, судя по хорошо утоптанным дорожкам, по грудам еще не вывезенного мусора, комплекс этот успешно функционировал все лето. Сейчас же, в начале сентября, желающих поразвлечься в будний день значительно поубавилось, поэтому лошадки, держащие детские кресла карусели, уснули на ходу с выдвинутыми вперед копытцами, и неподвижно застыли на цепях лодочки-колыбельки. Только перевитые-перекрученные желоба «русских горок» изредка оживлялись визгом старшеклассниц, прогуливающих уроки.
        Рев, беспокоящий Нину, доносился от автодрома. В разноцветных машинках беспечно сталкивались и разъезжались несколько дошколят, охраняемых бабушками и нянями.
        «Им-то не страшно!» - подумала Нина, попробовала пошевелить ногой - она уже не болела, взглянула на часы и побежала дальше, мимо магазинов, через проспект и потом по бульвару.
        Ворота автошколы, к ее недоумению, были закрыты.
        Она подергала металлические створки и, ничего не добившись, вошла в боковую маленькую калитку.
        Готовая к занятию чистенькая желтенькая машинка с буквой «У» одиноко стояла посередине двора. Ни в ней, ни около нее никого не было. Ворота гаража тоже были заперты. Нина осмотрелась. Маленькая коричневая дворняжка сидела возле переднего колеса машины и ожесточенно чесала за ухом. Двор автошколы был ограничен с одной стороны сплошной стеной здания из темно-красного старинного кирпича, с трех других - гаражами и заборами. Никого - только собака, стены да запертые двери, пустая, голая эстакада и горы старых покрышек в углу двора - вот что окружало Нину. Ей стало страшно и одиноко.
        Дворняжка посмотрела на Нину вопросительно: мол, нет ли у тебя чего-нибудь съестного? Нина не собиралась прикармливать посторонних собак, поэтому дворняжка через секунду разочарованно отвернулась и побежала по своим делам. Нина же решила войти в здание с центрального входа. Она не знала, что в конце глухой стены, выходящей во двор, есть небольшая узкая дверца черного хода, более коротким путем ведущая в помещение школы.
        Массивная дверь парадного подъезда захлопнулась за ней с глухим стуком. Огромный коридор первого этажа тоже был пуст. Широкие окна выходили на улицу, и через них Нина могла свободно видеть дорогу, по которой в самом скором времени ей предстояло ездить. Она свернула на лестницу. Ступени были высокие, каменные, а перила старые, довольно широкие, отполированные сотнями рук.
        «У меня на работе все не так - гораздо современнее, лучше, чище», - с удовлетворением подумала Нина. Краем глаза при повороте на лестницу в конце коридора она заметила чью-то блеклую фигуру, как ей показалось, в темно-сером халате и с неотчетливо видимым длинным предметом в руках, - мелькнувшую и через секунду пропавшую.
        Нина не придала видению совершенно никакого значения. И даже внезапный, резко прозвучавший звон стекла после звука удара не встревожил ее. «Окно неплотно закрыли, вот форточка и хлопнула, а стекло разбилось!» - машинально подумала она, всматриваясь в надписи на дверях. Она почему-то всегда чувствовала себя неуверенно в последнее время, особенно если где-то бывала одна. Вот и сейчас она не сразу смогла отыскать свой учебный класс, но все-таки после некоторых колебаний вышла в правильном направлении. Дверь в учебную комнату была неплотно прикрыта, и Нина сразу увидела Роберта, сидевшего за столом в согбенной позе и, как всегда, что-то пишущего в свой толстенный журнал с выпадающими страницами.
        - Здравствуйте! - Она обрадовалась, что в этой пустынной школе все-таки нашла нужного ей человека.
        - А? - Роберт вопросительно поднял голову. Во всем его виде не чувствовалось ни капли поддержки.
        - У меня сегодня первое занятие по вождению…
        - Ну если занятие, то пойдем! - Он взял журнал и пошел мимо нее к выходу, по дороге бросив на нее скептический взгляд.
        Нине показалось, что он не только не хотел ее подбодрить, но даже наоборот.
        «Ну-ну! Посмотрим сейчас, на что ты сгодишься!» Она подумала, что именно это прочитала в его взгляде. «Неужели мстит за «мадам»? Как это непорядочно - сводить счеты в такой момент…»
        Роберт же обратил внимание совсем на другое. «Почему она так странно одета? - подумал он. - Неужели ненормальная? И руки у нее трясутся, как у алкоголички… А я еще записал ее к себе в группу! Возись теперь с ней! Того гляди, машину разобьет! - Роберт стал спускаться по лестнице в состоянии крайнего раздражения. - Ну и Михалыч! - сетовал он. - Выдумал ерунду, будто эта Воронина в самом деле похожа на Пат!» А он, Роберт, как идиот, разволновался от этого сравнения. Даже ночью плохо спал. Все представлял, как придет к нему на занятие высокая нежная шатенка с мягкими волосами, пахнущими «Шанелью», с тонкими руками, в сером костюме, в туфлях на каблуках, с пониманием и усмешкой во взгляде.
        И вот пришла эта тетка! В какой-то немыслимой куртке и вспухших на коленях штанах! С унылым носом и тоскливым взглядом! С трясущимися руками и пятнами на щеках! Надо было быть действительно полным идиотом, чтобы волноваться перед занятием с этой женщиной!
        Спустившись по лестнице, Роберт повернул к черному ходу, вышел через маленькую дверь во двор и остановился как вкопанный. Одновременно с ним, с лязганьем распахнув двери гаража и с изумленным видом оглядывая двор, наружу вылетел Михалыч. Он устремился к машине, стоящей посередине двора, с таким видом, будто хотел придушить любого, кто стоит рядом с ней, тут же, на месте.
        - Вот гады! Вот сволочи! Ну попадитесь только мне в руки! - Он тяжело дышал и мешал матюки с обычными ругательствами.
        Роберт сначала тоже устремился к машине, но потом, словно раздумав, резко повернул и побежал через черный ход по лестнице в обратном направлении. Нина с недоумением смотрела то на одного, то на другого и вдруг поняла, что случилось. Еще минуту назад совершенно готовый к работе, нарядный, чистый учебный автомобиль, стоящий посередине двора, теперь был кем-то варварски изуродован. Он был похож на больное, избитое животное. На крыше его были видны две продолговатые вмятины. Треугольник с буквой «У», оторванный и покореженный, валялся на земле в куче осколков ветрового стекла, мелкой пылью усеивающих и капот.
        - Вот идиоты! Вот козлы! - ругался Михалыч, взмахивая руками и бегая вокруг машины. - Сами не ведают, что творят!
        Во двор вернулся запыхавшийся Роберт. Его лицо от бега по лестницам и от ненависти стало не красным, а бледным, а нос заострился. Нина заметила, что он сжал кулаки так, что косточки побелели.
        - Кроме нас с тобой, в помещении кто-нибудь был? - спросил Роберт у Михалыча.
        - Я никого не видел.
        - Давай еще раз пройдемся по этажам! - Роберт потянул Михалыча за рукав.
        - А как же я? - Нина с растерянным видом встала у них на дороге. - У меня сегодня занятие… - Она все еще не могла собраться с мыслями и в самом деле растерялась.
        - Какое теперь уж занятие… - Михалыч обескураженно развел руками.
        У Нины внутри будто образовался комок. Как же так? Она готовилась, страдала, переживала, а такой долгожданный урок теперь не состоится! Так велико было ее разочарование, что она, не подумав, спросила:
        - А другой машины у вас нет?
        В ее голосе звучала детская надежда. Роберт посмотрел на нее с нескрываемой злостью.
        - Ваша машина вот эта! И только эта! У нас так заведено!
        Он не мог понять, что хочет от него эта дамочка?! Она что, не видит, что произошло? Сама же машину прошляпила! Он ведь объявлял всем ученикам перед занятиями, что собираться на вождение нужно во дворе! Стояла бы она возле машины, так, может, и не было бы ничего! При ней-то не осмелились бы колотить по машине! Нет, поперлась она зачем-то по школе мотаться!
        Он отвернулся и, больше не обращая на Нину никакого внимания, опять потянул Михалыча за рукав. А у той чуть слезы не выкатились из глаз от обиды; ей показалось все произошедшее абсурдным и несправедливым лично по отношению к ней. Если в школе бьют машины средь бела дня, как же в ней заниматься?
        Михалыч посмотрел на нее и с проницательностью женатого мужчины понял, что ученица сейчас расплачется. Он был от природы добр, и ему стало жаль Нину.
        - Идите домой! - сказал он спокойно и примирительно. - Починим машину, и будете ездить! Вас известят по телефону, когда нужно будет прийти! - После этих слов он удалился вместе с Робертом, чуть не бегом.
        Нина в полной растерянности осталась одна. Еще какое-то время тупо смотрела она на разбитый автомобиль, потом вздохнула и пошла прочь. Она чувствовала себя как человек, которому утром предстояла серьезная операция, и он к ней готовился и переживал за то, как она пройдет, а ему вдруг объявили, что по не зависящим от него обстоятельствам операция должна быть перенесена. За воротами ее стало колотить мелкой дрожью.
        «Вот тебе и первое занятие по вождению!» - сказала она себе, когда уже вышла за территорию автошколы и машинально остановилась у информационного стенда ГАИ с устрашающими фотографиями с мест автодорожных происшествий.
        - Это точно сделали наши молодые коллеги. Больше некому! - говорил спустя некоторое время Роберт Михалычу, осторожно сметая с капота остатки битого стекла. - В училище занятий сегодня нет, всех молодых увезли куда-то на экскурсию, да и не будут здешние ученики колотить наши машины. Многие из них приходят к нам учиться, многие просто так подходят, интересуются. Среди этих детей врагов у нас нет. А вот то, что наши конкуренты могли решить нас предупредить таким образом, вполне вероятно! - Не пойманы - не воры! Доказать ничего нельзя! - гудел в ответ старший мастер, в то время как руки его легко работали. - Сторож клянется и божится, что ничего не видел! В помещении, кроме меня и тебя да еще этой твоей ученицы, никого не было… Как мы можем с уверенностью говорить, что это сделали они?
        - Тоже мне фантастика! - отозвался на его слова Роберт. - Кто-то свалился прямо с небес, хрястнул пару-тройку раз по машине и смылся бесследно! Наверное, летающие тарелки виноваты!
        - Все в мире имеет свое начало, - усмехнулся Михалыч. Он тщательно осмотрел машину. - Ладно еще, что надо только заменить стекло и выправить крышу. Остальное цело. Могло быть и хуже.
        - Расценивай это как сто второе китайское предупреждение.
        - Ясно одно. - Михалыч вытер руки ветошью и посмотрел на Роберта. - С сегодняшним происшествием должны разобраться мы сами, но надо это сделать так, чтобы не вышло хуже. Наши молодцы держатся, будто за ними есть какая-то сила. А нас они считают беспомощными стариками…
        - Разберемся, - еле слышно пробурчал Роберт. - Нам надо выработать план действий.
        - Эй, дружок, ты что-то задумал?
        - Есть у меня одна мысль. Когда в первый раз после происшествия, еще без тебя, я пробежал по этажам училища, в туалете первого этажа, в углу, я видел что-то похожее на большую палку, - Роберт задумался, - или, вернее, на металлический ломик. А когда мы зашли туда уже с тобой и я хотел на него посмотреть поближе, этого предмета там не было. Я не мог ошибиться, значит, кроме нас троих, в училище еще кто-то был.
        - Знаешь что, - Михалыч вытер руки, приобнял Роберта за плечо, - не надо лезть на рожон. Сейчас ремонт выйдет сравнительно небольшой, но если они покалечат и остальные автомобили, нам придется ремонтировать их черт знает сколько. И все за свои деньги. Не проще сейчас сделать вид, что ничего не случилось? Секретарь директора мне сказала, что она набрала еще одну группу учеников, и со следующей недели они тоже придут заниматься. Отдадим ее этим парням, и все. Пусть ездят, а от нас отстанут. Ситуация сейчас не та, чтобы устраивать разборки. Мне детей надо кормить, и тебе тоже деньги не помешают. А из-за этих разборок у нас уже сегодня слетело с расписания четыре занятия. Ты меня понял? - Михалыч ласково заглянул Роберту в глаза.
        - Сопляки будут диктовать нам свои условия? - посмотрел на него Роберт.
        - Ты еще молодой, горячий! Я в твоем возрасте тоже частенько лез в драку, - задумчиво, не торопясь продолжал говорить Михалыч. - Доживешь до моих лет, поймешь. Здесь не Афганистан, чтобы сразу из гранатометов по всем целям пулять, хотя там-то мы навоевались до рвоты. Перемирие лучше нападения! К тому же ты прав, они - сопляки. Хорошо бы, конечно, их как-то поставить на место, но не буду же я, взрослый мужик, офицер, кулаком дубасить им морды! И машины их не буду ломать! Надо попробовать еще раз поговорить с ними так, чтобы до них дошло. Но все-таки надо учесть: у нас нет доказательств, что это сделали они.
        Роберт молчал.
        - Что же, так и будем терпеть? Я не согласен, - наконец сказал он.
        - Фактов нет, - настойчиво повторил Михалыч.
        Роберт завел свою «девятку» и посигналил сторожу, чтобы тот открыл ворота.
        - Съезжу я к церкви, в автомагазин, за новым стеклом, - тихо сказал он. - Давай! А я пока буду заниматься крышей! - Михалыч улыбнулся ему в ответ, но во взгляде, которым он проводил машину Роберта, ясно читалась тревога.
        На стенде ГАИ помещались фотографии разбитых машин под заголовком: «Пострадавших за месяц восемнадцать человек». «Черт знает что творится!» - рассердилась Нина на стенд, на школу и даже почему-то на саму себя и стала думать, что делать ей дальше. Она огляделась по сторонам. Чахлые астры блеклых тонов были будто натыканы по отдельности в придорожную клумбу. У входа в здание школы по-прежнему не было ни души. Она же стояла и не знала, куда ей податься, ибо занятий в училище у нее в этот день не было, а домой идти ужасно не хотелось. Кирилл активно не одобрял ее увлечения, и это приводило ее в отчаяние. Стоило ей устроиться на кухне поучить домашнее задание, как ему тут же что-нибудь требовалось. Вот и накануне она так увлеклась, что не расслышала сразу, о чем он ее спросил. Как назло она не могла в тот же момент вспомнить, куда положила предмет, который он искал. Когда же муж увидел, чем именно она занята, он пришел в настоящую ярость и стал расшвыривать вещи из шкафов прямо на пол, пытаясь самостоятельно найти то, в чем у него была необходимость.
        - Пожалуйста, пожалуйста, не отвлекайтесь, я не смею занимать ваше внимание! - неудачно острил он. В конце концов ей пришлось встать, подключиться к поискам и найти все-таки то, что было нужно, на самом видном месте на полке стенного шкафа в коридоре. Но настроение у нее уже было безнадежно испорчено, желание изучать правила дорожного движения пропало, а беспорядок в квартире, произошедший вследствие его стараний, теперь напоминал срочные сборы в эвакуацию во время войны. Муж с демонстративным видом заперся на остаток вечера в ванной, а ей пришлось все убирать, потому что она терпеть не могла беспорядка, просто физически не могла находиться в доме, если все в нем не сияло чистотой. После того же, как гармония ценой ее полуторачасовых усилий была восстановлена, муж с кипой газет появился из ванной комнаты и улегся в постель. А среди ночи, когда ей уже страшно хотелось спать и в то же время она не могла уснуть от волнения перед занятием, он как назло вдруг проснулся, привалился к ней и стал настойчиво подминать ее под себя. И, несмотря на все ее отговорки, был так нуден и так упорен в своем желании,
что ей ничего не оставалось, как подчиниться и молча терпеть и ждать, когда же он, наконец насытившись, оставит ее в покое. Все это Нина вспомнила, стоя у стенда. Стрелки часов перекатились к двенадцати. От всех треволнений ей захотелось есть. В кафе она никогда не заходила, поэтому ей ничего не оставалось делать, как вернуться домой. Она приняла решение снова идти через парк, теперь уже не торопясь.
        Солнце светило Роберту прямо в лоб, пока он ехал от школы до магазина. Теперь, в сентябре, оно будто взяло реванш за противно холодный и дождливый август. Солнцезащитные очки совершенно не спасали от его слепящих лучей, ярким потоком вырывающихся из-за козырька. «Ишь светит, будто летом!» - вяло думал Роберт, не торопясь следуя в общем потоке машин. В душе его была противная пустота. С какой-то равнодушной усталостью он думал, что мир на поверку оказался совсем не таким, в каком бы ему хотелось жить. И даже воспоминания о том, как мечтали они с Михалычем вернуться с войны на Родину живыми и невредимыми и уж пожить тогда как следует всласть, на полную катушку, не думая о деньгах, не замечая плохой погоды и уж тем более не пребывая никогда в паршивом настроении, не принесли теперь обычного тепла его душе.
        «Как-то все получилось глупо!» - думал он о себе, о Михалыче и о Ленце. Роберт прекрасно знал, что и у Ленца остервенелый труд на фазенде и восторженные разговоры о собранном урожае пару раз в году заканчиваются жуткими периодами запоев, из которых доблестного романтика могла вывести только бригада токсикологов.
        «И ведь какая-то сволочь все-таки изувечила нашу машину! А мы оставляем все так, как есть… - перешел он мыслями на сегодняшний день. - Михалыч не прав в том, что называет этих придурков мальчишками, пацанами. Никакие они не пацаны и даже не просто шпана, а молодые волки, наверняка связанные, так или иначе, знакомством или родством с какой-нибудь местной бандой. Но Михалыч прав в том, что связываться с ними не стоит. Только он считает, что не надо связываться с ними потому, что не пристало ему, офицеру, уважавшему своих солдат, пачкаться о молодых придурков, а я думаю, что Михалычу не следует разбираться с ними хотя бы потому, что у него есть школьница-дочь. Эти молодые твари хуже волков. Раньше мир крутился все-таки по каким-то законам, а сейчас кругом - полный беспредел. И если не зазорно теперь убить ребенка за пятьдесят рублей, за велосипед или плеер, то изнасиловать девчонку из-за передела сфер влияния считается разумным методом воздействия». По сути, Михалыча, а не Ленца было бы правильнее отнести к последним романтикам. Это он со своим медвежьим умом придерживается общечеловеческих
ценностей. А Ленц просто выдумал себе свой собственный мир и делает вид, что он верный подражатель императора Диоклетиана, на старости лет вздумавшего сажать капусту.
        К счастью, ехать до магазина было совсем недалеко. Надо было только оставить за собой бульвар, пересечь проспект и подъехать к парку у церкви, чтобы там развернуться на пригорке и подкатить к сияющим витринам. Магазин занимал первый этаж у ближайшего к церкви жилого дома. Роберт вышел из машины, потянулся и огляделся по сторонам. Несмотря на его печальные размышления, мир вокруг был прекрасен. Возле церкви на разукрашенных машинах собралась брачная процессия. Из динамиков луна-парка, что располагался напротив церкви, доносился романтический голос Хулио Иглесиаса. Ларек возле касс аттракционов благоухал жареными курами и сосисками; сбежавшие из школы ученики собрались в кружок, курили и скидывались на пиво и «русские горки». «Жизнь продолжается…» - подумал Роберт и пошел в магазин. Стекло он купил за двадцать минут. Завернул его в старое покрывало, всегда на всякий случай хранившееся у него в багажнике, и, увязав веревкой, осторожно поместил на заднее сиденье. Пора было ехать назад, но атмосфера праздника, царившая вокруг благодаря солнечным лучам, голубому небу, желтеющим листьям, взрывам
шампанского над головой жениха и фатой невесты, визгу девчонок, доносившемуся от аттракционов, так и манила Роберта задержаться в этом месте подольше. Он решил купить сосисок в тесте, попросил упаковать их в плотный пакет и еще завернул в газету, чтобы не остыли. Булочка же, выданная ему симпатичной молоденькой продавщицей прямо в руки, была настолько румяна и аппетитна, что Роберт, несмотря на то что прекрасно помнил о Михалыче, в одиночестве колдующем над покореженной крышей, не мог удержаться, чтобы не откусить от нее приличный кусок. «Михалычу я еще и пива привезу!» - подумал он, дабы искупить этот свой маленький грех - трапезу в одиночку.
        На улице было так хорошо, что ему не хотелось садиться в машину. Он относился к тем владельцам автомобилей, которые считают своим долгом содержать колесное чудо в холе и роскоши. Причем сами хозяева могут запросто ходить в стоптанных башмаках или порванной где-нибудь под мышкой футболке, но машина у них является предметом особенной гордости и престижа. И неважно, на чем ездит такой хозяин - на «Таврии» или «Мерседесе», все равно никелированные части автомобиля у него всегда блестят, обивка сидений чистится пылесосом не реже одного раза в неделю, с приборной доски бархатной тряпочкой аккуратно стирается пыль, стекла моются специальной жидкостью, в бардачке вовсе нет никакого бардака - и там царит полный порядок. Обычно там находятся маленькая записная книжка, какая-нибудь особенная ручечка, чтобы делать записи в той самой записной книжечке мелким, но отчетливым почерком, и не валяются как попало обрывки газет с номерами телефонов. Тут же лежат одна распечатанная и одна девственно целая пачки сигарет, возможно, крошечный карманный фонарик, а на выступе рядом с рулем обязательно прикреплена
какая-нибудь хорошенькая игрушка - собачка, кивающая головой, зайчик с бантиком или котик… У личностей, претендующих на неординарность, это может быть крокодил, или бегемот, или какая другая экзотическая тварь.
        У Роберта здесь была прикреплена крошечная фигурка эскимосской девочки с круглой деревянной головкой, с раскосыми глазами, стреловидными бровками, в шубке пирамидкой из коричневого меха и белой шапочке горшочком, надвинутой на лоб. Носик у девочки был обозначен точкой, а маленький красный рот треугольничком крепко сжат. Две крошечные ручки, казалось, были раскрыты в объятии.
        - Почему здесь стоит эта эскимоска? - часто спрашивали Роберта разные женщины, в том числе и его ученицы, которых он куда-нибудь зачем-нибудь подвозил.
        - Она символ женщины - доступна и молчалива, - отшучивался он.
        - Наверное, это подарок вашей возлюбленной? - любопытствовали ученицы помоложе.
        Роберт довольно хмыкал при упоминании о возлюбленной и скромно отмалчивался. Он ласково сдувал пыль с крошечной меховой шапочки и не любил, когда его куколку кто-то брал в руки.
        Автодром перестал реветь и выплюнул из своей загородки откатавшуюся партию посетителей, в основном младшего школьного и старшего детсадовского возрастов. Новые любители покататься, размахивая входными билетами, готовились ринуться внутрь. Роберт рассеянно скользнул взглядом по нескольким обеспокоенным бабушкам и парочке мамаш, засунул в рот последний кусок булки и полез в карман за носовым платком, чтобы вытереть руки. Вдруг его внимание привлекла уже виденная где-то раньше бледно-голубая ветровка. Он всмотрелся внимательнее. Осторожной походкой, с выражением отчаяния на лице, будто она шла не прокатиться себе в удовольствие на детском аттракционе, а шагала по минному полю, к одной из машинок приближалась его ученица Нина Воронина. Роберт встал у ограды в тени деревьев, там, где он был менее заметен.
        Он не ошибся. Его студентка Воронина, та самая, которая совсем недавно с апломбом заявляла, что она не владелица публичного дома и поэтому не желает, чтобы ее называли «мадам», теперь пыталась влезть в детскую машинку и никак не могла втиснуть туда колени. Это задерживало начало катания всей группы. И двое уже сидевших в своей машинке недалеко от нее школьников, наблюдая за этим процессом, дико, во весь голос хохотали.
        «Фу, как глупо! Зачем она туда полезла?» - подумал Роберт. Нина все никак не могла умоститься в машинке, у нее были для этого слишком длинные ноги. Служитель аттракциона, одной рукой державший мороженое в стаканчике, а другой уже собирающийся нажать на пусковую кнопку, потеряв терпение, тоже недовольно закричал:
        - Ну женщина же! Скорее садитесь!
        Испугавшись, что ее высадят, Нина кое-как все-таки втиснулась в машинку. Теперь она с ужасом вцепилась в руль и стала заглядывать вниз, пытаясь найти педаль, на которую следует нажимать, чтобы ехать. Между тем электрический ток, приводящий в движение машинки, был уже дан, и школьники («Вот негодяи!» - заметил Роберт, наблюдавший все от начала до конца) нарочно, гогоча во все горло, тут же наехали на нее. Нина от неожиданности сильно ударилась об руль и чуть не вывалилась. От удара ее развернуло, и машина уперлась в бордюр.
        «Ну, теперь ей самой ни за что не выехать!» - одновременно подумали служитель и Роберт. Но Нина все-таки сообразила, что надо нажать на педаль и выкрутить руль, но руль уже перед этим был кем-то закручен, и Нина стала бессмысленно крутить его то туда, то сюда. Бабушки и парочка мамаш, пытаясь ей помочь, что-то кричали от загородки, но Нина сидела в машине, вся красная, растрепанная, буквально онемевшая от стыда и страха, и ничего не понимала.
        «Подойти помочь ей, что ли? - подумал лениво служитель, но за целое лето ему ужасно надоели и сам аттракцион, и такие вот неумехи, воображающие себя крутыми водилами, к тому же из стаканчика у него стало капать мороженое. - Сама пусть выкручивается как знает! - зло подумал он. - Нечего лезть, если не умеешь!» Он даже не привстал со своего места, чтобы помочь ей. Роберт сразу угадал его мысли.
        «Ах ты, свинья! Деньги загребать - так ты хочешь, а помочь человеку - так тут тебя нет! И ведь деньги ей не отдашь!» - подумал он.
        Нина уже смирилась со своим поражением и просто сидела в машине, не поднимая головы и ничего не предпринимая. Она просто ждала, когда окончится время катания. Противные школьники развлечения ради наезжали на ее машину то с одной, то с другой стороны, и даже осмелевшие дошколята, проезжая мимо, хихикали и норовили задеть ее или рукой, или краем резинового бампера. От этих ударов машина ее периодически вздрагивала, а сама Нина все больше и больше съеживалась, а голова ее, опущенная вниз, по-старушечьи подпрыгивала.
        Роберт не выдержал и перелез через бордюр. Как раз в этот момент мимо него проносились хулиганистые школьники, изготавливаясь нанести Нине новый удар. Изловчившись на ходу, он сумел отвесить ближайшему из них хороший подзатыльник. Тот с изумлением глянул вверх и толкнул товарища в бок. Товарищ молниеносно все понял и моментально изменил направление движения, чтобы оказаться от Роберта подальше.
        - Куда? Куда? - заорал Роберту служитель, до этого занятый только мороженым.
        - Сиди уж тут, мышей не ловишь! - огрызнулся, не обращая на него особого внимания, Роберт и по специальному помосту быстро пошел к Нине. - Вставайте! Вставайте же!
        Он потряс ее за плечо и протянул руку. Сквозь рев и грохот других машин его слова были плохо слышны. Она даже не подняла голову, чтобы посмотреть на него. Роберт поразился, насколько она была скрючена, просто комок мышц и нервов! Он понял, что она не слышала его и ничего не соображала.
        - Ну?! - Он с силой потянул ее из машины. Теперь она, по-видимому, что-то почувствовала и подняла голову. - Вылезай!
        Он потащил ее вверх, ей удалось встать, но то, что дальше нужно было высунуть ногу из машины и переступить на бордюр, до нее не доходило.
        - Нина! Очнись! - заорал ей Роберт прямо в лицо.
        Служитель тоже наконец сообразил, что что-то не в порядке, взглянул на часы и выключил электричество. Голос Роберта набатом разнесся по внезапно замолкшему автодрому.
        - Еще время не вышло! - возмущенно стали кричать школьники.
        - Ну-ка, кыш отсюда, хулиганы! - Служитель вдруг стал изображать из себя борца за порядок. И школьники, быстро сообразив, что лучше не возникать, решили потихоньку исчезнуть.
        Роберту ничего не оставалось делать, как взять Нинину ногу за щиколотку, поднять и поставить ее на дощатый бордюр. Служитель, подошедший к ним, заглянул в Нинины бессмысленно остановившиеся глаза и охнул.
        - Вот крепко ее разобрало! «Скорую» надо вызывать.
        - Давай, давай! Потихонечку! - Роберт понял, что самое простое будет подхватить Нину на руки и достать из машины, как неодушевленный бьющийся предмет. Он присел почти на корточки и обхватил ее за бедра, потом осторожно выпрямился, поднял и перенес на деревянные доски. Она как стояла неподвижно в машине, так и продолжала стоять на помосте, только он еще прислонил ее к перилам.
        Новая толпа желающих покататься недовольно стала гомонить у входа, и служитель, убедившись, что Нина под присмотром Роберта стоит на помосте своими ногами, ушел запускать в машинки новых страждущих. А Нина сейчас напомнила Роберту деревце, вынутое из земли для пересадки. Такие деревья однажды на субботнике они сажали всем классом. Один ученик бережно держал деревце за ствол, а другой аккуратно опускал его в приготовленную ямку и засыпал землей. Сейчас вместо деревца он поддерживал за спину Нину и не знал, что делать с ней дальше, как найти для нее подходящую почву.
        Вдруг она внезапно обмякла. В глазах появилось осмысленное выражение. Сухие губы еле заметно шевельнулись, она судорожно сглотнула, и до Роберта вдруг донесся слабый выдох:
        - Где это я?
        Она пошевелила плечом, повела шеей, встряхнулась, освободилась и посмотрела на Роберта так, будто видела его впервые. Потом с глаз ее будто спала пелена, и они поразили Роберта затаенным выражением печали и страха, какое часто бывает в неволе у диких животных.
        - Что со мной было?
        - Ничего особенного. - Он отошел на два шага и демонстративно сунул руки в карманы. - Очевидно, вы хотели покататься на автодроме. А я случайно оказался поблизости.
        Она посмотрела на него внимательно, пытаясь разобраться, стоит ему доверять или не стоит. Сейчас он стоял перед ней вовсе не такой монотонный и скучный, каким бывал на занятиях, а спокойный, уверенный, с немного шелушащимся от ветра загорелым лицом. Во взгляде его тоже была некоторая настороженность, и от этого она почувствовала какую-то странную с ним близость, будто во время случайной встречи один зверь принял другого и допустил в свою среду обитания. И вот она вспомнила все, что сейчас с ней случилось. И то, как ее толкали мальчишки, и то, как она не могла справиться с управлением и отъехать от злополучного бордюра. Кроме последней части происшедшего, а именно - как она оказалась вне игрушечной машины. Она не вспомнила, но догадалась, что этот человек, по-видимому, спас ее.
        - Спасибо, что вытащили меня.
        - Не за что, - небрежно пожав плечами, отозвался он и, все еще с сомнением глядя на нее, сказал: - Вообще-то мне нужно ехать. Вы доберетесь до дома сами?
        - Да, доберусь. - Ей ни при каких обстоятельствах не хотелось, чтобы он провожал ее, словно больную. А вид у нее как раз и был такой - настороженный, болезненный. И в то же время в ней чувствовалась твердость.
        «Еще не хватало, чтобы я ушел, а она снова полезла играть в машинки!» - подумал Роберт. Он решил задавить ее своим авторитетом преподавателя.
        - Быстро иди домой, и чтобы больше я тебя здесь, на автодроме, не видел! Увижу - выгоню из группы! - решительно и строго сказал он. - Починим машину - и будешь ездить как человек! Я вот уже новое стекло купил! Вечером чтобы была на занятии по теории! - Быстро повернувшись, спокойной походкой он пошел от нее к своей машине.
«Ни за что не пойду больше в школу!» - сказала себе Нина, сошла по ступенькам на землю и свернула в сторону парка.
        6
        Она не могла дать себе отчет в том, почему через сорок минут она оказалась вовсе не у огороженного со всех сторон фигурной решеткой своего фешенебельного дома, а в старом, хрущевском, заросшем тополями дворе ее детства. Теперь в этом доме на пятом этаже пустовала квартира ее родителей, полная знакомых с детства запахов и старых вещей. Муж говорил, что надо пустить в нее квартирантов, но она не сделала бы это ни за какие деньги. Каким-то непостижимым образом она чувствовала себя здесь в убежище под защитой некоего духа, обитавшего в этих стенах еще с той поры, когда она была маленькой. Если бы в этой квартире хоть на два дня поселились незнакомые люди, это странное чувство могло бы исчезнуть. «Плевать на деньги! - думала она. - Пусть все останется так же, как раньше!»
        В небольшой спаленке стоял ее письменный стол, в большой комнате оставался темный польский гарнитур, за которым родители стояли ночами в очереди в мебельном магазине. Нина тогда училась классе в пятом, и у всех ее подруг в квартирах стояли обычные столы, стулья и гардеробы. Выкупленный по открытке гарнитур «жилая комната» казался ей верхом совершенства всей мебельной промышленности. И сейчас еще за стеклянными дверцами шкафов пылились хрустальные кубки, вазочки разных фасонов и размеров, которые с такой любовью когда-то покупала ее мама. На одной из полок скромно стояли сложенные грудой черные керамические чашечки для кофе - покупка самой Нины с первой повышенной стипендии. На полу лежал красный ковер восточного орнамента - такие ковры лежали или висели тогда во всех московских домах. Их покупали вовсе не в ковровых магазинах, а распространяли передовикам производства через профсоюзы. При переезде на новую квартиру она хотела забрать ковер с собой и постелить его в спальне, но муж категорически не разрешил ей вынести из квартиры ни одной вещи.
        - Не потерплю, чтобы в моем новом доме хоть что-нибудь напоминало это совковое убожество, - сказал он, а она не решилась напомнить ему, что здесь они прожили вместе с родителями несколько первых лет после свадьбы, и это были вовсе не худшие годы в их жизни.
        Ключ легко повернулся в замке, Нина вошла. В коридор пробивался сноп солнечного света из-за наполовину прикрытой двери в комнату, в нем кружились пылинки, потревоженные возникшим сквозняком. Нина сделала два шага и оказалась в этом луче. В комнате было все так же, все по-прежнему стояло на своих местах, только подоконники, лишенные привычных растений из-за того, что некому было их поливать, выглядели голо и неуютно.
        «Надо принести несколько цветов в горшках, - подумала Нина. - Раз в три дня буду приходить сюда». И эта простая мысль подняла в ее душе неожиданную, но огромную волну смятения. Ей показалось, что это не вполне осознанное желание только шаг к чему-то гораздо более существенному, непонятному и страшному, что ждет ее впереди.
        Она немного посидела на диване, прошла в кухню, проверила, есть ли в кранах вода. И тут зазвенел звонок, обычный телефонный звонок старого чешского аппарата, стоявшего на тумбочке в прихожей. Нина вздрогнула, почему-то испугавшись, но тут же прогнала подальше глупый страх. «Это может быть только Пульсатилла, - подумала она. - Муж всегда звонит на мобильный». И правда, в телефонной трубке зазвенел, как всегда бодрый, голос подруги.
        - Видела, как ты вошла! - начала она. Квартира Пульсатиллы располагалась на первом этаже, а окно кухни находилось как раз рядом с дверью в подъезд. Никто и ничто не могло укрыться от Пульсатиллиных глаз, если она была дома. Где, как не у кухонной плиты, проводит время среднестатистическая женщина, имеющая детей и привыкшая жить своим трудом? Как раз там, откуда Пульсатилле было все видно.
        - Не хочешь по старой памяти постоять со мной в очереди за помидорами? - сказала она, как будто с Ниной они виделись только вчера. - На углу продают прямо с машины. Дешевые, как раз на засолку.
        Пульсатилла прекрасно знала, что цена для Нины сейчас не имеет значения, но ей хотелось поболтать со старой подругой, и поэтому она задумала склонить ее к кулинарному подвигу. Редкая женщина, увидев, что кто-то готовится что-либо консервировать, не втянется в этот процесс, иногда даже вопреки здравому смыслу. Или уж как минимум возьмет рецепт какой-нибудь дребедени, возиться с которой придется не менее трех часов, а есть все равно будет невозможно. И Нина легко поддалась на эту провокацию.
        - Сейчас иду, - сказала она. - Вот только найду какую-нибудь старую сумку.
        Пульсатилла чмокнула ее в трубку от радости, и подруги условились встретиться на улице через пять минут.
        В очереди за помидорами Нину будто прорвало. Она изо всех сил принялась ругать себя. Обзывала себя и глупой, и неумелой, и дурехой, взявшейся не за свое дело, пока наконец не сообразила, глядя в округлившиеся глаза Пульсатиллы, что та ведь ничего не знает о ее решении учиться в автошколе. И тогда она начала с самого начала. С поездки с мужем в Ярославль.
        Солнце уже стало мягко клониться к закату, а они с Пульсатиллой, давно купив помидоры, все стояли прямо на улице около овощного фургона, прислонив к колесу огромные сумки, набитые красными твердыми плодами, и разговаривали. У Пульсатиллы светился на голове золотой шар из волос - солнце оказалось у нее сзади, а лицо Нины соответственно освещалось спереди. И не было ничего милее мягких черт этого лица, неясной, чуть грустной улыбки, рыжеватого отлива волос. И было удивительно, что из проносящихся мимо машин никто не высовывался, сворачивая шеи, глядя на этих женщин, и не чирикали гимн во славу их красоте городские воробьи.
        - Слушай, а что это такое на тебе надето? - вдруг спросила Нину подруга, обратив наконец внимание на то, как странно та выглядит. - Нечего, что ли, надеть от бедности? Или в демократию играешь, мол, я такая же, как все! Так демократия в этом вопросе у нас давно закончилась! - Пульсатилла по характеру и по старой памяти не боялась говорить правду. А для Нины теперь не было слов ближе и роднее. Сама Пульсатилла была одета в вещи недорогие, но модненькие - с рынка, но будто с иголочки. Вот и сейчас, несмотря на то, что отправилась она не в гости, а в очередь за помидорами, не забыла подруга накрутить на шею кокетливый голубой платочек, который чертовски подходил к ее глазам.
        - Вовсе тут ни при чем демократия, - стала оправдываться Нина. - Просто я подумала, что в широких штанах учиться будет удобнее!
        - Решила учиться - значит, учись! - сказала ей Пульсатилла. - Не хуже же ты сотен и тысяч остальных, что запросто водят машины? Подумаешь, муж сказал, что ты не способна! А он пусть попробует борщ сварить так, чтобы его можно было съесть и не отравиться! А то все они привыкли жрать на халявку да еще и пакости говорить!
        У Пульсатиллы в этот день настроение было плохое. Кто-то с горя идет в ресторан, кто-то в театр, ну а Пульсатилле ничего не оставалось делать, как устроить этот поход за помидорами с развлекательной целью. Иначе жизнь могла бы свести с ума! Проблема оказалась в том, что ее новый знакомый, с которым у нее начал наклевываться красивый роман, поспешно слинял после того, как она обмолвилась, что у нее на руках две дочери. Поэтому сейчас Пульсатилла была настроена воинственно.
        - Да если бы у меня была какая-нибудь хоть завалящая машина, я бы и раздумывать не стала. Тут же окончила бы курсы и поехала кататься! Просто так, без цели, куда глаза глядят! А ты все ходишь, ноешь, раздумываешь, вместо того чтобы дело делать! - Пульсатилла смотрела затуманенными глазами куда-то вдаль. - А вот на одну зарплату с двумя девчонками не хочешь пожить?
        - Как я тебя люблю! - Нина засмеялась, обняла Пульсатиллу. - Не отчаивайся! Будет и на твоей улице праздник!
        Тут она посмотрела на часы и пришла в ужас. Дома еще конь не валялся, а Кирилл мог приехать в любой момент.
        - Я убегаю! - быстро сказала она.
        Пульсатилла посмотрела ей вслед и вздохнула. Ей хотелось рассказать Нине про очередного «козла», который был у нее накануне в гостях, слопал полкастрюли борща и смылся. «Хорошо хоть я его в спальню раньше времени не пустила!» - сказала Пульсатилла сама себе, подхватила тяжелую сумку и, как пчела в конце светового дня, потащила добычу домой.
        - Вы к кому? - остановил Нину охранник, когда она пыталась пройти в ворота собственного дома. «И этот не узнал», - подумала она и вынула из кармана пропуск.
        - Проходите! - Охранник удивленно смотрел Нине вслед.
        Через решетчатые ворота въезжали-выезжали дорогие машины, и Нине стало не по себе. «Что-то действительно я оделась как дурочка! - подумала она. - Но ведь кому какое дело, как я одета?! И меня все равно здесь никто не знает! Может, я чья-нибудь домработница!» Кое в чем она была права. Жители этого огромного высотного дома действительно не знали друг друга. Все были заняты сугубо своими делами, своей жизнью. Но кое в чем Нина и ошибалась. Домработницы, например, приходили убирать квартиры в цивильных костюмчиках, а вот хозяйки, как правило, выходили со двора, чтобы пробежаться по специальным дорожкам, проложенным для этой цели вокруг дома, в просторных спортивных штанах и новеньких кроссовках. Нина решила больше нигде в своих разношенных штанах не появляться и сразу же, как придет, выкинуть их в мусоропровод.
        Сумка с томатами больно оттягивала ей руку. Она грохнула ее на прекрасный плиточный пол в прихожей.
        «Ну вот, теперь полопаются! И зачем я вообще связалась с этими помидорами? Вот стадное чувство!» - обругала Нина себя и, с молниеносной быстротой скинув обувь, устремилась к холодильнику.
        - Р-раз! - упакованное в специальный пакет мясо переместилось из морозильной камеры в микроволновку.
        - Два! - луковая кожура полетела в мусорное ведро, а сама луковица легла на разделочную доску замечательными по ровности кружками.
        - Три! - кусок твердого сыра, пропущенный через терку быстрыми ручками Нины, превратился в груду аппетитной мелкой стружки.
        Трудно было сказать, что движет ею сильнее - желание сделать приятное мужу или страх, что он опять будет недоволен. Нина задала плите программу, уложила мясо ровными кусками в специальную форму, накидала по краям несколько мелких, аккуратно почищенных картофелин, забросала все луком, полила майонезом, посыпала сыром и, погрузив в плиту, нажала на кнопку. Таймер возвестил, что время пошло.
        - У-уф!
        У нее было еще несколько минут, чтобы выпить чашечку чая, а уж после этого заняться помидорами, но надо было торопиться. О том, чтобы поесть самой, не было и речи. Кирилл любил, чтобы к его приходу никаких остатков приготовления пищи, никаких картофельных очистков, никаких полуфабрикатов не было и в помине. Стол должен был быть уже красиво накрыт, и еда должна была дожидаться наготове.
        «Подумать только, как быстро человек привыкает к хорошему, - уже беззлобно, совершенно забыв накануне проведенный вечер, думала о нем Нина. - Я помню время, когда мой муж совершенно не считал для себя зазорным почистить картошку для супа, пока я мыла полы, - вспоминала она. - Но как же быстро прошло это время!»
        Горячий чай она, обжигаясь, проглотила на ходу. Надо было еще успеть перемыть помидоры и по крайней мере сложить их в тазик. Под ее руками гора пыльных оранжевых томатов быстро уменьшалась, в то время как с такой же скоростью возвышалось над краями яркого тазика количество подготовленных к обработке плодов.
        «В конце концов, в домашних заготовках тоже есть своя прелесть, - думала Нина. - Откроешь зимой такую ароматную баночку - и вспомнишь, как в теплый осенний день корпела над ними». И потом, не было еще человека среди ее знакомых, который не отдавал бы должное Нининым маринованным помидорам. Она знала рецепт, благодаря которому ни у какой другой хозяйки помидоры не были так вкусны. Механическая работа давала простор мыслям, но поскольку ничего более существенного, чем ее занятия в автошколе, сейчас в жизни Нины не происходило, думы ее естественным образом перекинулись на сегодняшний день. Неизвестно почему она ничего не рассказала Пульсатилле ни о происшествии на автодроме, ни о своем преподавателе. Может быть, потому, что твердо решила поставить на своих занятиях крест. Но, оставшись наедине с собой, она не могла не вспомнить тот ступор, в который впала впервые в жизни. Никогда раньше ничего подобного с ней не происходило.
«Я даже не смогла освоить игрушечную машинку! - думала она. - Я живу как тепличное растение! О чем я думала вчера? О том, что приготовить на ужин. А позавчера? Что купить на завтрак и обед. А позапозавчера? О том, что пора сделать генеральную уборку в квартире. И вот я жалуюсь, что ни на что не способна. При такой жизни это естественно. Я просто полезла не в свои сани. Логично смириться с тем положением вещей, какое есть. Разве смогла бы я выжить одна, как, например, Пульсатилла? А она ведь еще и двух девчонок тянет! - Нина рассердилась на себя. - Надо не рыпаться, а знать свое место в жизни, и в этом залог счастья!» Но как ни отгоняла она от себя воспоминания, которые привели ее к путешествию на автодром, они прокручивались у нее в голове снова и снова. Вот она утром бежит через парк, вот входит в ворота школы, вот видит собаку рядом с машиной, вот входит в здание, поворачивает на лестницу… «Стоп, а это кто?» Отчетливо в глубине сознания мелькнула фигура в темной одежде с длинным предметом в руке…
        Но позвольте, она заметила этого человека, а звон стекла раздался буквально через несколько мгновений. Как же так?! Значит, машину с очень большой долей вероятности мог разбить тот, кто вышел во двор с черного хода? Но получается, что это не посторонний в школе человек! Вероятно, это и имели в виду Роберт с Михалычем, когда побежали искать злоумышленника не за воротами школы, а внутри здания! Насколько она поняла, никого они не нашли. Значит, кроме нее, никто не видел этого человека. Нет, этого нельзя оставлять! Она должна пойти и рассказать то, что видела. Роберт, при всей его нелюбезности к ней, вытащил ее из машины, когда она застыла в этом проклятом ступоре на автодроме. Она тоже должна помочь. Кто знает, что может сделать этот неизвестный злодей завтра? Может, испортит тормоза?
        Нина взглянула на часы. До начала занятия оставалось двадцать минут и ровно столько же до прихода мужа. Она еще раз проверила таймер духовки - он выключит плиту сам, когда будет нужно. Конечно, Кирилл опять будет недоволен, что ее нет дома. Он ведь все время говорит, что жена для того и нужна работающему мужчине, чтобы налаживать семейный быт, и Нина в принципе с ним соглашалась. О ком ей было еще заботиться, кроме него? Он составлял даже не просто большую часть ее жизни, а все девяносто девять процентов. Она считала себя его второй сущностью. Но сейчас она не могла оставаться у раковины, чтобы как ни в чем не бывало заниматься помидорами. В конце концов, мясо из духовки Кирилл сможет достать и сам, а через час, ну максимум через час двадцать, она вернется. Она не останется на занятие, просто расскажет преподавателю о том, что видела, и уйдет! Вернется домой, заварит чай, сядет с Кириллом рядом, попросит его рассказать о дневных делах. Нина как-то забыла, что о дневных делах Кирилл давным-давно ей рассказывать перестал, а за ужином просто читал газету, уткнувшись в тарелку, или смотрел телевизор.
Но ей почему-то казалось, что, даже когда он молчит, какой-то тонкий поток информации, пусть даже и неосознанный, все равно по неким тайным каналам осуществляется между ними.
        Она не задержится!
        Нина влезла в черные брюки, черную водолазку и кожаный пиджак, сразу стала такой же, как все другие ученики; схватила сумку, в которой лежали деньги, и устремилась к выходу. Да, еще надо было оставить Кириллу сообщение, чтобы он понял, что ему следует открыть духовку. Но Нина не захотела ему звонить.
        «Сейчас он, наверное, в машине, не надо ему мешать во время движения», - подумала она. В спешке начертив несколько слов карандашиком для бровей на салфетке, она выскочила на улицу. Частника ей удалось поймать очень быстро.
        И вот она уже ехала по новому проспекту мимо выстроенных в ряд прекрасных домов-башен, в одном из которых она как раз и жила. Отключившись от всего, чтобы передохнуть хоть десять минут, она стала смотреть в окно. Вдруг машина, на которой она ехала, взвизгнула тормозами, а потом как-то странно вильнула в сторону. Водитель выругался.
        - Что это было? - спросила Нина, которая ничего не поняла.
        - Вон поехали! - Водитель ткнул пальцем куда-то в неопределенную даль. - На «Мерседесе». Хотели под меня подставиться, да я вовремя тормознул. Козлы! Все время тут маячат, ловят зевак. Рассказывали мне про них. Подставляются под машины, а потом требуют бабки за ремонт. Не слыхали про такое?
        - А что же ГАИ? - спросила Нина, но по тому, как водитель махнул рукой, она поняла, что задала глупый вопрос. «Да, наверное, хорошо, что я не буду учиться! - вздохнув, подумала она. - Действительно, так вот подставишься, или тебя подставят, а Кириллу придется платить…»
        Они свернули с нового проспекта на старую магистраль, проехали мимо бульвара с памятником поэту, и через минуту Нина была уже в школе.
        Почему-то ей представлялось, что школа и сейчас будет выглядеть такой же молчаливой и пустынной, какой она была утром, но это оказалось совсем не так. Когда тяжелая входная дверь снова захлопнулась за ней, Нину встретили облака голубого дыма, тянувшиеся из-под лестницы, и громкий гогот молодых людей, перемещавшихся с первого этажа на второй по направлению к учебной комнате. По всему этому Нина могла заключить, что занятие в их группе до сих пор еще не началось. Она бросила взгляд на часы. Опоздание составляло десять минут. «Ну и тем лучше, - подумала она. - Не придется преподавателя вызывать. Сейчас сразу найду его и расскажу то, что видела».
        Быстрым шагом она направилась к классу, заглянула внутрь. Ученики уже расселись по своим местам. Преподавателя все не было.
        «Да где же он?» Нина решила опять отправиться в учительскую. И в тот момент, когда она сделала шаг к двери, та открылась, и навстречу Нине с уже привычным ей растрепанным журналом в руках вошел Роберт.
        - Наконец-то явилась! - сказал он ей вместо приветствия и, быстро развернув, легонько подтолкнул к учебному столу. - Вовремя надо приходить! Из-за тебя занятие пришлось задержать!
        - Я не на занятие… - растерянно забормотала Нина. - Мне надо сказать что-то очень важное!
        - Марш на место!
        Ожидающие ученики с удивлением поглядели на них, и Нина почувствовала, что препираться сейчас неудобно. Ничего не оставалось делать, как сесть на свое место и ждать.
        И занятие началось.
        Роберт вел его в своей обычной занудливо-скучной манере, но Нина вдруг обнаружила, что сам предмет нынешнего занятия неожиданно захватил ее. Ей стало интересно слушать, отвечать на вопросы, и она опомнилась только тогда, когда Роберт объявил перерыв. И кроме того, ее поразило, что он не начинал занятие, потому что ждал ее. «Не может этого быть, - решила она. - Как глупо так думать, а вместе с тем - приятно!»
        Она снова посмотрела на часы. Кирилл должен был уже приехать домой и прочитать ее записку.
        Нина вышла в коридор. Роберт курил у окна, окруженный учениками. Ей надо было немного подождать, чтобы толпа рассосалась. Не подойдешь же к нему, не возьмешь за руку, не уведешь при всех в сторонку! Но вот момент ей показался удобным. Пятиминутный перерыв заканчивался, Роберт потушил сигарету в консервной банке, и парни, окружавшие его, потянулись в учебную комнату. Она сделала шаг ему навстречу. И тут у нее громко, настойчиво зазвонил телефон.
        По ее мобильному мог звонить только Кирилл, она не могла не ответить.
        - Не бросила еще свои глупости? - Его голос в волнах радиосвязи звучал, пожалуй, даже шутливо.
        - Ты дома? - шепотом спросила она.
        - Да. Приехать за тобой?
        - Если можешь! - Она обрадовалась такому вниманию с его стороны.
        Роберт был уже в дверях комнаты. Она выключила телефон и хотела наконец остановить преподавателя, но заметила, что буквально все, кто еще задержался в эту минуту в коридоре - и парни, и девушки, и Роберт, да и она сама, обратились в сторону лестницы. И увидели, что оттуда по направлению к ним движется прекрасное видение, фея фата-моргана, невиданная принцесса, королева красоты. Модельной походкой, небрежно придерживая очаровательными пальчиками полы светлого пальто, кутая шейку в чем-то необыкновенно пушистом - что, кажется, называется боа, - сделанном то ли из лебяжьего пуха, то ли из чьих-то перьев, глядя на мир наивно распахнутыми, аккуратно накрашенными глазами, эта фея приближалась к двери в их учебный класс.
        Все вокруг замерло.
        - Мне сказали, что надо подняться сюда! - проворковало небесное создание, забавно оттопыривая губки и немного проглатывая слова. - Я опоздала на первые занятия, но директор школы сказал, что я легко догоню! - Необыкновенное существо, по-детски приоткрыв ротик, посмотрело на Роберта, угадав преподавателя в нем.
        - Прошу в учебную комнату, мадам! - поперхнувшись и заклекотав, будто тетерев, со значением произнес Роберт и, слегка согнувшись в полупоклоне, показал в сторону двери.
        - Спасибо! - проворковала девушка, видимо, привыкшая к такой реакции на ее персону, и спокойно вошла в комнату. Роберт, вдруг заторопившись, чуть не побежал к своему месту. Нина и остальные ученики втянулись за ними. Девушка окинула взглядом их класс с пыльным двигателем посередине и разочарованно скривила мордочку. Преподаватель, казалось, испугался, что она сейчас развернется и уйдет. А Нина вдруг подумала с не присущим ей по природе злорадством: «Здесь не театр, здесь учиться надо!»
        Девушка подошла к соседнему с Ниной месту:
        - Не занято?
        Вот уж с кем бы рядом Нина не хотела сидеть! Она и забыла, что пришла на занятие в последний раз.
        - Не занято, не занято! - ответил за Нину преподаватель.
        Девушка, приветливо улыбнувшись, уселась с таким видом, будто она везде у себя дома, и Нина заметила, что она и не подумала достать ручку и тетрадь. Роберт, теперь в явно в приподнятом настроении, даже слегка зардевшись, взялся за указку, и Нине ничего не оставалось делать, как снова опуститься на свой стул.
        «Ну ладно! - с досадой подумала она. - Пока Кирилл приедет, как раз вторая половина занятия и закончится. Тогда уж я покончу со всем этим раз и навсегда и поеду домой!»
        Вторая половина занятия прошла почти незаметно. Роберт развивал тему куда более активно, чем раньше. Нина слушала его и думала, что вот она уже кое в чем может разобраться - она запоминала и усваивала материал очень хорошо. Краем глаза она иногда взглядывала и на соседку. Девушка к занятию интереса совершенно не проявляла, только с легкой улыбкой кивала преподавателю да осматривалась по сторонам.
        - На сегодня все, - объявил Роберт и закрыл журнал.
        Нина взяла сумку и хотела уже подойти к нему и выполнить наконец свою миссию, ту самую, зачем она, собственно, и приехала, как вдруг увидела, что преподаватель сам направляется к их столу. Отчего-то у нее сжалось сердце. Ее соседка смотрела на преподавателя свысока, горделиво подняв головку и сложив губки бантиком. И хотя девушка сидела неподвижно, Нине показалось, что она нарочно подманивает преподавателя своим изящным и одновременно вызывающим видом.
        «Вот это и есть сногсшибательная блондинка!» - вздохнула Нина. Она не могла не оценить белокурые волосы соседки, завитые так аккуратно, что ни один волосок просто так, без цели, не выбивался из классических волн прически, и ровный, естественный загар, который достигается не на халяву, какой-нибудь дешевой крем-пудрой, а приобретается при регулярном посещении дорогих курортов не наших широт. Не могла Нина не заметить и той равнодушной улыбчивости и воспитанности, которая отличает детей из «хороших семей», не знающих с младенчества ни тревог, ни забот и свободно пользующихся теми благами, которые можно приобрести за деньги. В иные моменты Нина только радовалась благополучной жизни других людей, но сейчас смотреть на эту девушку ей стало неприятно.
        - Мне нужно записать в журнал ваше имя! - низко склонился к соседке Роберт.
        - Лиза, - не смущаясь, улыбнулась девушка и томным шепотком стала диктовать Роберту сведения о себе.
        Нина прикрыла глаза и будто посмотрела на себя со стороны, глазами постороннего человека. Оценила свои весьма обыкновенные черные брюки, такой же пиджак, возможно, растрепавшуюся прическу, руки, которые выглядели как и подобает выглядеть рукам, пробывшим целый день на улице без крема, без перчаток, перемывшим груду овощей, приготовившим ужин и вот сейчас наконец застывшим в бездействии.
        Роберт, как показалось Нине, плотоядно улыбаясь, тем временем расспрашивал Лизу, училась ли она когда-нибудь водить автомобиль. Та отвечала кокетливо, он начал шутить… Положение Нины становилось неудобным. Она видела, что Роберт напрочь забыл о ее существовании, и она не знала, как ей выполнить свой долг. Как ни досадно ей было, но все-таки казалось неловким перебивать его во время в общем-то недалекого флирта. Она вздохнула. Роберта, казалось, пришили к Лизе невидимыми ниточками. «Но не ехать же мне сюда специально еще раз!»
        Парочка не обращала на нее никакого внимания. Нина представила, как Лиза будет сидеть рядом с Робертом в желтом автомобиле. Ей стало противно.
        «Какое, впрочем, мне дело до того, кого он будет учить, с кем будет ездить?» - рассердилась она, с шумом отодвинула свой стул и пошла из класса. Другие ученики тем временем уже разошлись, коридор опустел. И только на привычном уже для Нины месте, возле окна, небрежно развалясь и опираясь о подоконник, стояли двое мужчин. Одного из них она узнала сразу - это был Михалыч. Второго, помоложе, она мельком видела после первого занятия.
        «Я могу рассказать и Михалычу!» - решила она и направилась к окну. Двое друзей подобрались и посмотрели на нее с интересом.
        - Можно вас на минутку? - Она подошла к Михалычу сбоку и тихонько потянула его за рукав. - Давайте отойдем!
        - У нас секретов нет! - добродушно пробасил тот и показал пальцем на своего спутника. - Он вас не обидит!
        - Володя! - представился второй и забавно щелкнул каблуками.
        - Я думаю, что видела того человека, который утром мог разбить учебную машину! - выпалила Нина. Ей в принципе стало уже все равно, найдут или не найдут в конце концов злоумышленника. Решение бросить школу подкрепилось и неприятным впечатлением, которое произвел на нее Роберт, так активно начав ухаживать на ее глазах за молодой и красивой девушкой. Нина не ревновала, с чего было бы ей ревновать? Просто ей стало досадно, что она уже не так молода и даже в юности не была так эффектна, как эта девушка; и что у нее никогда не было такого сногсшибательного пальто и даже если бы оно у нее и было, все равно Нине не пришло бы в голову явиться на занятие в пыльный учебный класс, кутаясь в светлые опереточные меха. Но от природы Нина обладала чувством ответственности и долга, пониманием, что существует в мире некая высшая справедливость, во имя которой человек и должен совершать поступки. И движимая этим чувством, она не могла покинуть сейчас школу, никому ничего не сказав, хотя собственное упорство начинало казаться ей глупым.
        Михалыч очень серьезно посмотрел на нее:
        - Вы кого-то видели? Пожалуйста, вспомните все!
        Его спутник Володя тоже с большим интересом выслушал короткий Нинин рассказ. Собственно, весь рассказ состоял из трех предложений - о том, как она поднималась по лестнице, как увидела чью-то фигуру с предметом, похожим на палку, в руках, и о том, как услышала звук бьющегося стекла, только не придала этому в тот момент значения.
        Володя, когда она кончила говорить, заключил:
        - Ну вот, другого варианта и быть не могло! Конечно, это сделали свои! - И какая-то затаенная мысль мелькнула в его глубоко посаженных глазах. Михалыч протянул Нине свою огромную лапу и, пожимая ее тонкую руку с замерзшими пальцами, даже немного потряс ее:
        - Спасибо вам, Пат!
        Нина не расслышала точно, как он произнес ее имя, и из вежливости представилась:
        - Нина.
        - Да мы знаем, как вас зовут! - засмеялся Володя. - Только между собой называем вас Пат.
        - Почему? - Нина ничего не понимала. Это слово вызвало у нее ассоциацию с шахматной игрой. Пат - безысходная ситуация. «Неужели даже посторонним людям заметно, что это про меня?» - ужаснулась она.
        - Ваш преподаватель, Нина, большой любитель играть в игру под названием «Три товарища». Знаете такой роман Ремарка?
        Книжку Нина читала в далеком детстве. Роман этот, если честно, не захватил ее воображение. Нина, правда, знала, что шестидесятники сходили по этому роману с ума. Ей же история трех товарищей вспоминалась смутно. Девушка, погибшая в конце концов от туберкулеза, казалась ей нереальной применительно к нашей действительности, а больше она ничего и не запомнила. Она решила помолчать.
        - Все условно, конечно, - стал пояснять ей Володя. - Люди не всегда же зовут друг друга по фамилии…
        «Значит, Роберт рассказал им про «мадам»?» - мелькнуло у Нины.
        - …вас между собой мы прозвали Патриция, Пат. Не обижайтесь, - закончил Володя.
        - Зачем? - опять не поняла Нина.
        - Да просто так, чтобы пошутить! Без юмора на свете жить скучно, не правда ли?
        - Правда.
        Нина не знала, как ей относиться к его словам. Какой-то странный разговор у них получался.
        Сзади раздалось цоканье каблучков. Нина обернулась. Лиза, поправляя перья, покидала учебную комнату. Следом за ней, словно боясь отпустить ее взглядом, теряя листки из журнала и спотыкаясь, вышел Роберт.
        - Так, значит, послезавтра! Занятие ровно в одиннадцать! Машина будет готова! - почти кричал он ей вслед, но Лиза не слушала его больше. Она повернула на лестницу, и тут внимание ее было привлечено представительным, прекрасно одетым мужчиной, двигавшимся от лестницы ей навстречу. Его взгляд был устремлен вовсе не на нее, а куда-то в даль коридора.
        Лиза задела его плечом и привычно сложила бантиком губки.
        - Извините!
        Кирилл, а это, без сомнения, был он, сразу же посторонился, давая Лизе дорогу, и инстинктивно, с опытом мужчины, постоянно пребывающего в среде красивых женщин, зафиксировал ее полуулыбку-полуприглашение, кокетливо опущенные глазки, аромат духов.
        Потом, уже дома, Нина поняла, вспоминая эту встречу, что белокурая прическа Лизы, и яркий рисунок помады, и форма нарисованного рта, и изгиб искусно выщипанных бровей - все это было очень умелой стилизацией под внешность Мэрилин Монро, Кирилл же все это зафиксировал машинально, глазами отыскивая в коридоре жену, стоящую у окна с какими-то мужиками. Решительной, но вместе с тем и солидной походкой он подошел к ней и взял ее под руку. Нина обернулась и обрадовалась. Вот и Кирилл! Она почувствовала себя под защитой.
        - Как хорошо, что ты приехал! - сказала она, с любовью глядя в его глаза, и коротко попрощалась с Михалычем и Володей.
        Когда Нина и Кирилл скрылись на лестнице, к друзьям подошел Роберт.
        - О чем беседовали? - спросил он.
        - Да вот Пат рассказала, что она видела утром, как кто-то вышел во двор через внутреннюю дверь.
        - Пат не она, а вот эта! - Роберт показал, как он кутает шею в меха.
        - Запомни, мой юный друг! - ласково сказал ему Ленц. - Чтобы не попасть впросак, надо не только уметь смотреть на женщин, но и слышать, что они говорят.
        - Ну и что же она такого сказала? - небрежно кивнул Роберт в сторону исчезнувшей Нины.
        - В предположительной форме, заметь, предположительной, а не в базарно-утвердительной, каковой привержены большинство представителей рода человеческого, как женского пола, так, между прочим, и мужского, она донесла до нашего сведения, что видела того, кто мог разбить учебную машину. Из чего мы с Михалычем сделали два вывода: первый - что все-таки пора разобраться с нашими юными друзьями, а второй - что эта довольно скромная женщина, несомненно, Пат.
        - Если вы непременно хотите выбрать в нашу компанию Пат, то имейте в виду, что, по всей видимости, Нина Илларионовна замужем!
        Произнося теперь это имя, Роберт совершенно не чувствовал никакого волнения. Если бы он вспомнил, как два дня назад рылся в журнале, чтобы посмотреть, как зовут курсантку Воронину, он бы, пожалуй, очень удивился. Теперь его мысли были поглощены Лизой.
        - Уж если выбирать кого-то, то только ее! - Перед его глазами все еще мелькали стройные ножки в модных сапожках из змеиной кожи, глазки, и ручки, и светлые, воздушные перья у шейки.
        - Мы вовсе не призываем тебя разрушать здоровую семью, - сказал Михалыч.
        - Мы просто учим тебя разбираться в женщинах! - смешно выпятил губы Ленц.
        - Да идите вы! - отмахнулся Роберт и спросил Михалыча про машину: - Как думаешь, сумеем мы починить до послезавтра автомобиль?
        - Ты уже наметил срок, - засмеялся Михалыч, - значит, должны успеть.
        - Тогда пойдемте сейчас в гараж, где стоит моя хорошо известная всем сумка. Она наполнена, как всегда. Надо все-таки по-настоящему обсудить положение в школе! - предложил Роберт, и друзья монолитной группой отправились по лестнице вниз.
        Блестящая «БМВ» Кирилла проплывала по уже притихшему вечернему бульвару. Нина расслабилась на удобном сиденье и пребывала в состоянии счастья, как никогда. Ей бы хотелось, чтобы они ехали так с Кириллом как можно дольше. Кирилл думал о чем-то своем.
        - Через несколько дней прилетает Шарль Готье, - наконец сказал он Нине значительным тоном. - Мы должны пригласить его домой.
        - Кто такой Шарль Готье? - осторожно вернулась она в действительность.
        - Я тебе уже сто раз говорил! Это мой новый французский босс. - Кирилл недовольно поморщился. - Старого ушли, потому что руководству фирмы не нравилась его политика в области возможностей расширения торговли во всех странах СНГ. Им казалось, что он расширяет бизнес низкими темпами. Теперь Шарль Готье возьмет все дела в свои руки.
        Нина могла бы поклясться, что Кирилл в первый раз произнес это имя, но решила не спорить.
        - Я сделаю все, что нужно, можешь не беспокоиться, - ласково сказала она.
        Кириллу не понравился ее легкий тон.
        - Хотелось бы, чтобы ты отнеслась к этому серьезно. Я еще ни разу не видел этого Готье, но прекрасно понимаю, что от того, как я ему понравлюсь, будет зависеть моя дальнейшая карьера.
        - Для начала своди его в хороший ресторан, - предложила Нина.
        - Неужели я не знаю? - раздражился Кирилл. - Рестораны у нас будут каждый день, пока он здесь. Но настоящий контакт, я думаю, можно завести с ним только во время посиделок в домашней обстановке.
        - Да я не возражаю, сделаю все, как ты скажешь! - миролюбиво пообещала Нина и решилась спросить: - Ну а сейчас ты успел поужинать?
        - Где уж там успеть, если жена вечно занята, - тоном избалованного ребенка проворчал Кирилл, но когда они вернулись домой, Нина с облегчением увидела, что блюдо с мясом было все-таки вынуто из духовки и опустошено более чем наполовину.
        «Ну, слава богу, - подумала она. - А то с такими волнениями недолго и гастрит заработать…» Три раза сплюнув через плечо и отнеся мужу в гостиную поднос с чайным прибором, она решила закончить возню с помидорами. В голове у нее уже гудело, но все равно она со всем обычным присущим ей старанием продолжала закатывать помидоры. В двух банках они по неизвестной причине полопались. Их оранжевая кожица, как пергаментный свиток, закрутилась на круглых бочках. Нина чертыхнулась. «Ну уж как будет. Полопаются остальные - выброшу в помойку!» Она укутала готовые банки специально сохраняемым для этой цели старым одеялом и с полузакрытыми от усталости глазами вяло сполоснула лицо и отправилась спать. Кирилл уже давно храпел, разметавшись на широкой постели в их спальне.
        Почувствовав, что она осторожно легла рядом с ним, он призывно погладил ее бедро. Она возражать не стала. И хотя удовольствия все равно не получила, зато с умилением подумала, что нужна ему, что приносит пользу, что знает его привычки и что жизнь ее проходит не зря.
        «Но почему вдруг Пат? - неожиданно вспомнилось ей, когда она уже засыпала. - Надо будет посмотреть завтра книжку», - решила она, и эта окончательная перед сном мысль не была ей неприятна.
        Наутро она должна была идти на работу. Выйдя из дому на полчаса раньше, прямо перед занятиями она зашла в библиотеку своего училища.
        - Есть у нас «Три товарища»? - поздоровавшись, спросила она у пожилой библиотекарши.
        - Кажется, есть. Давно, правда, никто не брал, - ответила та, углубилась вдоль заставленных книгами полок в сумерки книжного хранилища и вскоре вернулась. В руках у нее был довольно потрепанный том. От него пахло пылью и сотнями чужих рук. Нине не захотелось к нему прикасаться.
        - Извините, я передумала, - сказала она и, чтобы не выглядеть странной, для отвода глаз попросила еще принести какой-то совсем ненужный ей учебник математики. Все время занятий ее снедало какое-то странное беспокойство, и, еле дождавшись, когда студенты разойдутся на перерыв, она быстро заперла класс и успела сбегать в ближайший книжный магазин, благо располагался он неподалеку. Ремарк стоял на полках в полном комплекте. Продавщица пробила ей чек, Нина открыла страницу наугад и прочитала первые попавшиеся на глаза строчки: «…когда мы возвращались домой, небо уже прояснилось. Оно было яблочно-зеленым и очень прозрачным. Улицы и магазины были освещены…»
        Нина подняла голову и посмотрела на небо. Обычной окраски, еще не самой плохой для, как правило, противной московской погоды, серо-голубой свод неба привычно возвышался над ней. И несмотря на то что ничего, казалось, не было романтичного ни в нем, ни в окружающем Нину пейзаже, составленном из серых коробок-домов, она почувствовала, что в ее в груди разливается нечто щемящее, сентиментальное. И она крепко прижала книжку к себе с доселе неведомым, но, как оказалось, необыкновенно приятным чувством причастности хотя бы к литературе.
        7
        Уборщица автошколы тетя Надя с утра была занята тем сногсшибательным действом, которое она называла генеральной уборкой. Сногсшибательным оно называлось в прямом смысле, потому что всех, кто попадался во время мытья полов на ее пути - и преподавателей, и учащихся, и старшего мастера Михалыча, и уж, конечно, Ленца, которого она терпеть не могла за его прическу, - тетя Надя сшибала с ног своей шваброй на добротной деревянной ручке. Делала она это не нарочно: просто такие размашистые у нее были движения. Но все равно в школе знали, в такие дни к ней было лучше не подходить. Извергаясь водопадом непочтительных и даже бранных слов, она давала понять абсолютно всем, что она, тетя Надя, - самый нужный и важный человек во всей школе, пожалуй, лишь за исключением директора. А в то утро маленькая, сухонькая пенсионерка тетя Надя вообще была подобна Зевсу-громовержцу. Поводом для метания молний явилось то, что кто-то залез в ее шкаф, где она хранила ведра, старые веники и другой разный хлам, который ей было жалко выбрасывать, и разломал ее любимую швабру. Поэтому она ходила взад-вперед по коридору и с
возмущением потрясала остатками этой швабры, а именно отломанной щеткой. Деревянная ручка швабры куда-то бесследно пропала. Кому она могла понадобиться, оставалось загадкой, но загадка эта нисколько не умалила тети Надиного гнева. Немного успокоилась она только тогда, когда Михалыч и Роберт, которым надоело слушать ее вопли и причитания, скинулись и дали ей денег на приобретение нового механического чуда - самоотжимающейся механической поломойки. Тетя Надя сейчас же сбегала в хозяйственный магазин и поломойку приобрела, но не переставала, правда, уже тише, причитать о потере любимого предмета. По ее словам, никакое современное чудо инженерной мысли не в состоянии было заменить ее любимую швабру. Роберт и Михалыч скрылись от нее подальше в гараже. Ветровое стекло они уже вставили, крышу выпрямили, салон почистили, в общем, машина была готова к эксплуатации.
        - Ну вот, вроде все, - Роберт вытер ветошью руки. - Пойду скажу секретарше, чтобы обзвонила тех, у кого завтра по плану занятие. Надеюсь, больше ничего не случится. Или выставлять надо возле машин круглосуточную охрану.
        - Иди, иди! Глаза-то у тебя горят! - Михалыч смешно надул щеки и своими огромными руками сделал жест, будто поправляет меха. Получилось похоже.
        - Да ладно тебе! - ухмыльнулся Роберт. - Учить надо всех! - Он подмигнул Михалычу и направился в светелку секретаря. Но когда он только еще собирался открыть дверь черного хода, она распахнулась сама, и навстречу ему вылетела уборщица тетя Надя, в распахнутом сером халате, со сползшей косынкой на растрепавшихся волосах. Она была похожа на маленькую сухонькую Бабу Ягу. Роберт оторопело отскочил от нее в сторону.
        - Ах вы, гады, сволочи! - увидев его, что было силы завопила уборщица и стала потрясать над его головой удлиненным предметом, в котором и Роберт, и услышавший крики Михалыч узнали обломок ручки ее старой швабры.
        - Где ты это нашла? - спросили они одновременно.
        - Где, где? В учительской за батареей! Рядом с твоим же столом! - Она опять сделала попытку замахнуться на Роберта. Михалыч решил, что необходимо предотвратить кровопролитие.
        - И-эх! - тяжело вздохнул он, присел на корточки, быстро обнял тетю Надю под коленки, легко приподнял в воздух и потащил. Через секунду она уже сидела на высокой груде шатающихся при каждом ее движении, сложенных одна на другую шин.
        - Ироды! Что себе позволяете! Да я ногу сломать могу! Снимите меня отсюда! - изо всех сил завопила Баба Яга.
        - Обязательно снимем, - пообещал самым серьезным тоном Роберт, - но только после того, как услышим членораздельный рассказ о том, где ты обнаружила эту палку.
        Михалыч подошел и встал сзади, незаметно поддерживая груду шин, чтобы бабка действительно случайно не свалилась.
        - Рассказывай, не тяни! - Голос Роберта был по-прежнему серьезен и сух, так что тетя Надя поняла, что чем быстрее она все расскажет, тем больше у нее шансов освободиться из плена.
        - Уж не знаю, кто из вас там безобразничает! - Сморщенным пальцем уборщица погрозила в сторону Роберта.
        - Поподробнее, пожалуйста, - пробасил сзади Михалыч.
        - Чего уж подробнее! Мыла я возле окон. Да новой палкой и задела по батарее, вишь, с непривычки. Уж больно эта новая швабра толстая да неповоротливая, не чета моей старой! - Тетя Надя, сожалея о своей утрате, даже всхлипнула, будто вытирая несуществующие слезы кончиком косынки. У Роберта от нетерпения чесались руки, чтобы потрясти несговорчивую старуху. Но он понимал, что этим не ускоришь процесс вытягивания из нее сути дела.
        - Ну дальше-то что? - не выдержав, все-таки спросил он,
        - А дальше ничего! - с достоинством ответила тетя Надя. - Я по батарее случайно стукнула, палка оттуда и вывалилась. Я ее подобрала. А еще подобрала вот что! - И она торжественно извлекла из рваного кармана своего серого халата кусок старой тряпки.
        Роберт и Михалыч стали рассматривать тряпку.
        - Смотри, стекло! - Роберт указал Михалычу на маленькие кусочки битого стекла, приставшие к материи.
        - Угу… Он тряпкой руку обмотал, чтобы не пораниться, - заметил Михалыч.
        Роберт пристально посмотрел на него:
        - Ну и что теперь? Все равно будем делать вид, будто ничего не знаем?
        - Поубивать их за это? - вопросом на вопрос ответил ему Михалыч.
        - Эй-эй! Меня-то снимите! - завопила тетя Надя, увидев, что друзья от нее отвернулись.
        Михалыч снял ее и поставил на землю.
        - Ну уж нет, дружок! Откудова взял, туда и верни!
        Старшему мастеру ничего не оставалось делать, как снова подхватить ее под коленки и доставить к двери черного хода. Сломанную ручку от швабры друзья оставили себе.
        - Пусть пока полежит в гараже вместе с тряпкой. - Роберт засунул эти предметы подальше. Он присел на старый канцелярский стул, в свое время списанный и по старости поселившийся в гараже, и задумался.
        - К секретарше-то не пойдешь, что ли? - спросил его Михалыч.
        - Перебилась охота. - Роберт вяло махнул рукой. - На завтра у меня на вождение всего двое учеников записаны. Лиза и эта - Воронина. Вечером они придут на занятие, я им сам и объявлю. Конечно, через секретаршу было бы солиднее, все-таки видно марку школы, но да уж ладно, переживут.
        Они еще постояли с Михалычем, помолчали.
        - Я все надеялся, знаешь, что это кто-то со стороны нахулиганил, - опять сказал Роберт, смотря куда-то вдаль. - Все думал, что мы ошибаемся насчет своих, не могут они нам такую подлость устроить! Ведь мы, когда надо было, им помогали. А они с нами вот теперь как. По волчьему закону. Это что же, Михалыч, значит, война?
        - Война, мой мальчик, была пятнадцать лет назад, когда я был офицером, ты - солдатом, а Володя - врачом в госпитале, - задумчиво сказал ему мастер. - А то, что происходит у нас в школе, - не война. Это глупость и крысиная возня. Снять бы штаны да отодрать ремешком того дурака, который разбил нам машину, но воспитание детей находится в ведении детских садов и школ. Но я настолько устал воевать, что нахожу удовольствие в том, чтобы их простить! И ты живи спокойно, не думай о дряни. Это все у них напускная романтика, игра в мафию. Посмотрим пока, что будет дальше!
        - То, что они сделали, не игрушки, а подлость. А подлость не должна оставаться без ответа.
        - Есть разница, дружок. Одно дело - когда надо ответить за жизнь товарища, и совсем другое - когда хочется заработать лишние бабки! - Михалыч подошел к Роберту и положил ему руку на плечо. - Возраст у нас уже не тот, чтобы по каждому поводу кулаками махать. Смотри, скоро пять часов. Иди открывай учебную комнату. Скоро придут твои ученики.
        - Да не хочу я идти! - вдруг взбрыкнул Роберт. - Надоели эти занятия, хочется настоящего дела! Михалыч, давай поищем еще какую-нибудь работу! Уйдем отсюда!
        - Какую же ты хочешь работу? Разве ты мог бы заделаться фирмачом, ходить важным начальником в пиджачной паре и галстуке? Сидеть за компьютером, разговаривать на других языках, работать в банке? Разве не хорошо нам здесь, в нашем мире? Среди моторов, машинного масла, бензина, в мире, который мы хорошо знаем? Разве мы здесь не принадлежим самим себе?
        - Но ведь ты же продаешь машины? Возьми меня с собой! Ведь это тоже мир свободных парней без офисов и без белых воротничков…
        - Я езжу за машинами редко, раз или два в год, когда уж очень сильно припрет насчет денег, - ответил Михалыч. - Перегонка - дело не безопасное.
        - Но тебя же пока Бог миловал?
        - Миловал. Но бесконечно милостей ждать нельзя ни от кого, тем более от Бога. Если бы не мои родные, которых надо кормить, одевать, учить, никогда не стал бы рисковать, мотаться за этими машинами. И тебе, Роберт, не советую. Попробуй поискать здесь то, что тебе по душе.
        - Да что искать? Частный извоз я попробовал. Тоже не так чтобы очень сладко - возить всяких придурков. Да и убивать слишком часто стали водителей из-за машин; я перестал этим заниматься.
        - Вот видишь! Держись за своих учеников. В каждой группе кто-то учится дополнительно - все-таки прибыль.
        - Не хочу больше! - Вид у Роберта был какой-то помятый, усталый. - Они все тупые, хотят только жать на педаль и крутить баранку. Устройство автомобиля знать не хотят. Крутить мозгами - не могут. Спрашивают - сервис на что? Тетки под пятьдесят стараются, но габариты у них… Как только сядут - салон перекашивает!
        - Да ладно тебе все выдумывать! - добродушно ответил Михалыч. - Не сгущай-ка ты краски. Вижу я, какие красавицы у тебя в группе, что Лиза твоя, что эта… Пат. Если уж ты будешь тут передо мной речи толкать, кто тогда народ учить будет? Те молодые обормоты, что ли, которые нам машину сломали? Иди, Роберт, народ тебя ждет! Вон, у беседки, все в сборе.
        Роберт потушил сигарету в банке с водой. Медленно встал, вздохнул.
        - Спокойный ты человек, Михалыч! Вот тебе бы надо преподавателем быть.
        - Каждый, Роберт, сидит на своем насесте. Я с машинами возиться люблю. Подкинешь учеников на езду - и спасибо! Опять же если с машиной что - я тебя всегда выручу! Новички и так всего боятся, - приговаривал он. - Пусть ездят спокойно, я сделаю так, чтобы машина в дороге не барахлила.
        У беседки действительно собралась большая группа учеников, но ни Лизы, ни Нины среди желающих обучиться вождению не было. Лиза не имела манеры вообще кого-либо предупреждать о своих поступках, но Нина сознательно выполняла свое решение не ходить больше в школу. И пока вся группа изучала в школе очередные подвохи дорожного движения, она, устроившись дома, на диване под бежевой лампой с коричневой каймой египетского рисунка, дочитывала последнюю главу романа «Три товарища». Вот она перевернула последнюю страницу и задумалась. Неизвестно почему, она ожидала большего. Говоря по совести, страницы, посвященные ремонтным работам в гараже и дракам, она читала не так уж внимательно. Ее интересовали те части, в которых говорилось о Пат.
        «Романтическое создание, нежный цветок, погибший в расцвете красоты… Что у меня с ней может быть общего? Почему они так назвали меня? - все не выходили у нее из головы слова Ленца. - Они меня не знают, да и я их тоже…» Она то открывала книжку, то закрывала ее, разглядывала обложку. Трое молодых парней и тоненькая девушка стояли на обочине шоссе возле старой машины.
        «Любовь красива именно тем, что недолговечна… Но если разобраться, чем так уж хороша Пат? Жить или умереть - от нее не зависело. Она была красива, но в мире полно красивых женщин… - Нина задумалась. - Значит, дело было не в Пат. Дело было в ее парне, который нашел свою женщину-мечту, а она умерла. И собственно, ее смертельная болезнь окрасила всю историю в романтические тона. Не было бы болезни, что представляла бы собой Пат? Свободная бездельница, пока позволял возраст, пока были деньги. Разве лестно быть похожей на нее, если вдуматься? - Нина проворачивала ситуацию так и сяк, но не могла найти ответа. - Значит, все дело в ее внешности? Хорошенькими женщинами любуются, их берегут, как предметы искусства, а остальные должны работать как лошади? Нет уж, если скачки - значит, для всех!» Эта мысль показалась ей справедливой.
        Пришел Кирилл, она покормила его ужином. Он что-то опять говорил о своих делах, о приезде Шарля Готье. Она была рассеянна, подала сначала второе, потом салат. Он даже рассердился:
        - Ты не слушаешь?
        - Слушаю!
        - Ну повтори, что я сказал?
        Она пожала плечами. Действительно, она слышала, что он что-то говорил, но мысли ее были в этот момент далеко. Да и говорил он все время одно и то же: про свою карьеру, приезд этого француза и о том, что хорошо было бы стать самому самым главным управляющим и вести все дела.
        «Конечно, это важно для него, - думала она. - Но неужели он не может спросить, как я провела этот день? Не было ли мне грустно, не болела ли у меня голова?»
        - То ты недовольна, что я не разговариваю с тобой, то не слушаешь, когда я говорю! - бурчал Кирилл.
        - А ты даже не спросишь, хожу ли я в школу? - вдруг неожиданно сказала Нина.
        Кирилл не сразу понял, о чем идет речь:
        - В какую школу?
        - В автошколу, - пожала Нина плечами.
        Он забавно выпятил нижнюю губу и сделал удивленную гримасу.
        - Действительно, я и забыл! А ты туда ходишь?
        - Нет.
        В голове у него пронеслось воспоминание о пыльном коридоре, каких-то невзрачных мужиках, стоящих у окна и разговаривающих с его женой, полутемная лестница и девушка в светлом пальто с прической Мэрилин Монро, встретившаяся ему по дороге.
        - Отчего же ты не ходишь? Ходи. - Наевшись, он отвалился от стола. Нина заваривала чай.
        - Ты же сам не хотел, чтобы я училась водить…
        - Учиться водить - еще не значит водить на самом деле! - сказал Кирилл. - Если хочешь учиться - учись, ты ведь свободный человек - делаешь что хочешь, не то что я, прикован цепями к своему рабочему месту, к тысяче проблем!
        Она сервировала чай на специальном подносе, подала ему.
        «Интересно, сознает ли он, что шутит, когда говорит мне это?» - подумала она.
        - Кстати, я завтра надену серый костюм и рубашку в полоску, - оторвавшись от чашки, поднял кверху указательный палец Кирилл. Этот жест означал: будь любезна проверить, в порядке ли брюки, лежит ли в кармане носовой платок, вычищен ли пиджак, хрустит ли от свежести рубашка. - Да, и галстук тоже приготовь! - Его палец повернулся и уперся в сторону Нины. - Я думаю, бордовый в крапинку хорошо подойдет.
        «Нет, не сознает! С чувством юмора у него как-то стало не очень», - подумала Нина и спросила:
        - Уже можно идти проверять?
        Что-то в ее голосе показалось Кириллу странным, потому что он приподнял голову от газеты, которую всегда просматривал за чаем, и, взглянув на жену, сказал:
        - Что ты спрашиваешь? Я выпью чай сам. Конечно, ты можешь идти! - Еще ему показалось, что, когда она вышла, за дверью послышался сдавленный то ли смешок, то ли плач, но он не стал обременять себя размышлениями на эту тему, дочитал какую-то пустую газетную статью до конца, прошел в ванную комнату, а через несколько минут оттуда в спальню. Мимоходом он отметил, что жена в гардеробном отсеке возится с гладильной доской и мокрой марлевой тряпкой.
        «Очень, кстати, удобно иметь в квартире такую вместительную гардеробную! Жена должна быть довольна! Раньше-то приходилось гладить посреди единственной комнаты, прямо перед телевизором, мешаясь у всех под ногами!»
        Он сладко вздохнул, чувствуя себя превосходным мужем, поерзал немного спиной по кровати, чтобы получше ощутить нежное прикосновение постельного белья, и через минуту, посапывая, как ребенок, заснул. Нина повесила на плечики выглаженный костюм, рубашку, носки в тон и галстук с платочком и решила постелить себе в дальней гостиной на диване. Она снова зажгла там лампу с египетским рисунком и опять взяла в руки ту же книжку. Не открывая ее, она поглядела со всех сторон на обложку, отложила книгу и выключила свет.
        - Как-то все это странно… - сказала она перед тем, как заснуть.
        На следующее утро Роберт возмущался, стоя у окна в предбаннике секретарши: - Что за безобразие! Подготовили машину, а ученики на занятия не пришли!
        Секретарша, молоденькая девушка с бледным лицом, ярко-красными волосами и зелеными глазами, строила из себя женщину-вамп. Но поскольку, как только она вставала со своего вертящегося креслица, оказывалось, что ростом она была только до подмышек любому, даже самому невысокому парню, образ «вамп» ей совершенно не подходил.
        - Что же вы от меня хотите? - Она томно растягивала слова и картинно разводила руками.
        - Звони по телефонам вот этим дамам. - Роберт выискал в своем потрепанном журнале необходимые сведения и положил перед ней на стол. - Чтобы они к одиннадцати часам были тут как тут! Вернее, чтобы к одиннадцати была Елизавета, а к часу дня - Воронина.
        - Почему они сами не ходят? Может, вы их напугали? - раскрыла зеленые глаза секретарша.
        - Чем я их могу напугать? - удивился Роберт. - Машина сломалась, вот они и не ходят. Но мы обязаны их собрать, деньги-то ты, наверное, уже оприходовала?
        - Разумеется!
        - Ну так звони, если разумеется! - Роберт был огорчен, что обе эти дамы по неизвестным причинам не пришли к нему на занятие накануне. Он боялся, что они откажутся посещать уроки. Кроме того, по Лизе он соскучился. Ему хотелось снова и как можно дольше созерцать ее тонкие дугообразные брови, губки бантиком и родинку, явно нарисованную коричневым карандашом. К Нине же у него был материальный интерес. Прозанимавшись с ней положенное количество часов, он планировал передать ее для частных уроков Михалычу.
        «А что? - думал он. - Ей без дополнительных уроков экзамен в ГАИ не сдать, да и Михалычу будет ощутимая польза!»
        С Лизой же он готов был заниматься сколько угодно бесплатно. Лишь бы она сидела рядом, тихонько посмеивалась грудным переливчатым хохотком, как это она делала на том единственном занятии, которое посетила, и слушала бы его рассуждения о жизни. А уж ездить он бы ее научил… Роберт вышел от секретарши и нервно курил в коридоре.
        Звонки из школы застали дома обеих учениц.
        Лиза рассеянным голосом сообщила, что она была занята, но сейчас уже в пути, а Нина сказала, что собирается зайти в школу затем, чтобы забрать деньги. Ей вдруг пришло в голову, что она вовсе не обязана оставлять там кругленькую сумму, если не собирается заниматься дальше.
        - Как это забрать деньги? Это невозможно! - закричала в телефонную трубку секретарша в ответ на Нинины слова.
        Она прекрасно знала, что, пока не начались уроки вождения, ученик вправе передумать, но она была сторонницей выполнения учебного плана, то есть была заинтересована в положенной ей премии.
        - Неужели вы раздумали заниматься? - что было силы кричала она, стараясь, чтобы ее слова долетали не только до Нины, но и до Роберта. Уж если строптивая курсантка все-таки придет забирать свои деньги, так надо, чтобы по крайней мере Роберт был в курсе, как она старается исполнять свои обязанности. - Преподаватель волнуется о вас, даже по телефону велел позвонить, узнать, почему вы не ходите, может, заболели или что… В других школах так не делают! - твердила Нине она так громко, что та даже отставила трубку подальше от уха. - Мы делаем все, чтобы обеспечить удобства учащимся! Где вы еще найдете такое обслуживание?
        Нина вспомнила свои приключения на автодроме, равнодушного служителя и благородный поступок Роберта. Она сознательно решила не ходить в школу, но вдруг представила себе, что вновь отремонтированная, настоящая, а не игрушечная машина опять стоит во дворе и ждет ее. Ей так захотелось попробовать! А вдруг получится?! И Кирилл ведь вчера сказал, что она свободная женщина, может делать что хочет. Она усмехнулась и спросила:
        - Так во сколько мне приходить?
        - К часу дня! - радостно заорала ей секретарша и, положив трубку, крикнула в сторону двери: - И что бы вы делали без меня?! Теперь встречайте ласковее!
        - С меня шоколадка! - мигнул ей Роберт и скрылся из глаз.
        Через минуту, устроившись у Михалыча на верстаке, он бормотал:
        - Что за дурацкая жизнь! Вчера тебе плакался, что на занятия идти не хочу - сегодня был в панике, что никто не пришел.
        - Ну уж никто! - засмеялся Михалыч. - Кроме двух волнующих тебя особ, учеников вчера был полный комплект!
        Роберт выглянул в дверь и присвистнул:
        - Михалыч, я пошел!
        К стоящей посреди школьного двора желтой машине уверенным шагом подходила Лиза в обтягивающем светло-голубом, с блестками, джинсовом костюме. Михалыч хмыкнул и занялся ремонтом очередной машины.
        - Ой, какое старье! - Лиза скривила мордочку, как только уселась на водительское место. Роберт, столько сил положивший на то, чтобы вместе с Михалычем придать машинам божеский вид, почувствовал неприятный укол.
        - Это всего лишь «Жигули», - парировал он.
        - А у тебя самого какая машина? - сразу перешла на «ты» Лиза.
        - «Девятка».
        Роберт не понял, что она хотела этим сказать. Лиза ничего уточнять не стала, сразу включила зажигание и дала газ. Роберт опомниться не успел, как в следующий момент машина дернулась, заскрежетала и тут же остановилась, и из ее будто живого чрева раздался натужный стук.
        - Ты что! Сцепление выжми! - заорал он в ужасе, представив, что красавица сломала коробку передач. Быстрым движением, пока девушка не натворила что-нибудь еще, он выключил двигатель.
        - Ой, я и забыла, что здесь не автоматическая коробка. - Лиза томно сложила губки и умильно посмотрела на Роберта. Тот даже побледнел.
        - Ты ничего не трогай, пока я не выясню, что ты вообще знаешь о машине.
        Лиза небрежно повела джинсовым плечиком.
        - Вот тормоз, вот газ! Я умею кататься! Я за правами пришла. Но училась я на импортной машине, а ты сам знаешь - после хорошей машины на нашу пересаживаться сложно!
        - На импортной и дурак сумеет проехать! - заметил ей Роберт. - Экзамен же на «Жигулях» придется сдавать. Да и вообще, кто хочет научиться водить как следует, тот начинать должен с нашей.
        - Вот об экзаменах я и хотела с тобой поговорить! - вкрадчивым голоском зашептала Лиза и горячим дыханием обожгла ему ухо. Она то и дело заглядывала ему в глаза и спрашивала: - Ты меня понимаешь?
        Что ж тут было не понимать… С такими просьбами к нему обращались постоянно. Многие считали, что если они умеют нажимать на тормоз и газ, то уже умеют ездить и им нечего тратить время на ненужные занятия. Эти люди просили его посодействовать со скорейшей сдачей экзамена. Такова была жизнь, Роберт им помогал, ибо отчетливо сознавал, что если он не возьмет за это деньги, то это сделает кто-то другой. Но только в таких случаях он часто пускался на хитрости. Он считал, что таким образом вносит свою небольшую лепту в дело обеспечения безопасности на дороге. Он пытался убедить обратившегося к нему человека посетить хотя бы полагающееся по плану число занятий. Некоторые отказывались наотрез, но многие, поразмыслив, соглашались. Тем более что все знали, что сдать экзамен в ГАИ после автошколы гораздо легче, чем лезть туда самому. Тогда Роберт занимался с ними. И, видит бог, заниматься с такими людьми ему было в тысячу раз тяжелее, чем с простыми учащимися, которые до занятий не знали и не умели ничего, но, раз попробовав, слушались его и хотели научиться.
        В случае с Лизой к чувству долга примешивалась и корысть - Роберту хотелось подольше побыть вместе с девушкой, завязать отношения. Хотя в ту минуту, когда она излагала ему свою просьбу, он ясно понял умом, но не сердцем, что для такой девушки, как Лиза, он может представлять лишь меркантильный интерес.
        «Кто я, кто она?» - мысленно взглянул он со стороны на себя и на Лизу.
        Да ладно, посмотрим, где наша не пропадала! Пообещав свести ее после полного курса занятий с нужным ей человеком, Роберт махнул вдаль рукой:
        - Говоришь, что умеешь ездить? Поехали! Лиза выжала сцепление, даванула на газ, двигатель взревел, и машина хоть и с резким толчком, но тронулась с места и принялась выписывать крендели по двору. Сделав два или три круга и выровняв автомобиль, Роберт, помогая Лизе рулем, придал машине нужное направление, и парочка выехала на пустынную улицу.
        Нина пришла в школу к часу. Секретарша позвонила ей в десять, а в двенадцать раздался еще один звонок. Это звонила свекровь. - Ниночка, - вкрадчивым голосом начала она, как обычно, - сегодня Киргоша оказал мне честь и заехал на ле-енч. - Это слово свекровь произносила манерно, с растяжкой.
        С тех пор как Кирилл стал работать в своей фирме, свекровь говорила о нем с преувеличенным уважением. Она была женщина свободная, еще моложавая и здоровая и с удовольствием пользовалась привилегиями, которые дают деньги. Естественно, что о сыне, источнике финансового благополучия, она отзывалась по меньшей мере как об особе королевских кровей.
        - Деточка, Кирилл снял перед ленчем пиджак, и я оказалась в шоке!
        - А что такое было под пиджаком? - Нина удивилась. Она прекрасно помнила, во что Кирилл был одет утром. Казалось, все должно было быть в порядке.
        - У него была ужасно мятая рубашка! - Свекровь сказала это таким голосом, будто кто-то из близких ей людей оказался в больнице. - Представь, как бы он выглядел, если бы разделся не у меня в квартире, а где-нибудь еще?
        - А где еще он мог раздеться? - Нине хоть и в не очень большой мере, но все-таки было присуще чувство юмора. Больше, во всяком случае, чем свекрови.
        Свекровь замялась:
        - Ну, у себя в офисе, например!
        Нина представила офис Кирилла. Просторное, светлое помещение, жалюзи на окнах, чтобы уличный мир не отвлекал от работы. Снующие молодые женщины, прекрасно разбирающиеся в компьютерах, продажах, покупках. Одетые в простенькие, но качественные костюмчики, в хорошие туфли, с тщательно уложенными волосами. Взмахнешь головой - волосы, постриженные умелой рукой, рассыплются вмиг и тут же опять лягут в прежнем порядке. Это были женщины не из Нининого мира. Причем она знала: многие из них завидуют ее официальному статусу, но жизни ее - простой, хлопотливой и скучной, не знают. Но Нина сама не хотела ни подать себя, ни организовать свою жизнь таким образом, чтобы перестать уже быть прежней Ниной, а стать кем-то сродни этим молодым женщинам. Если такое желание и возникало на миг, то исчезало так же быстро, как появлялось.
        «Зачем мне эта валютная парикмахерская? - думала она. - Туда надо заранее записываться, соответственно одеваться…» И из года в год Нина ходила в простенькое заведение, расположенное по соседству со своим старым домом, и ей было приятно сознавать, что именно в этой парикмахерской когда-то в молодости делала завивку-перманент ее мама.
        - Вчера вечером я дала ему совершенно свежую рубашку, - сказала Нина свекрови.
        Та выдержала паузу, а потом в ее голосе появились металлические нотки:
        - Деточка, я не сомневаюсь, что ты великолепная хозяйка, но его рубашка сегодня была просто ужасной!
        В какой-нибудь другой день Нина даже и не подумала бы сказать то, что сказала сейчас, но сейчас подвижка в сознании у нее уже произошла, поэтому она открыла рот и произнесла простую на первый взгляд фразу, которая повергла свекровь в неописуемое удивление.
        - Я надеюсь, пока он ел, вы погладили ему эту злополучную рубашку? - спросила Нина.
        - Но… - Свекровь не нашлась что сказать, и Нине стало понятно, что эта простая мысль, даже не пришла матери Кирилла в голову.
        - Что ж, если Кирилл снимет теперь пиджак не у себя в кабинете, то все увидят его таким, какой есть!
        Свекровь продолжала молчать, и Нина решила не перебарщивать.
        - Не беспокойтесь, завтра я дам ему другой костюм и все, что к нему полагается!
        - Целую тебя, детка! - ответила наконец свекровь, но по ее голосу Нина поняла, что она озадачена. Обе положили трубки.
        Нина взглянула на часы и стала собираться в школу.
        Свекровь же еще некоторое время смотрела на телефонный аппарат и соображала, что же все-таки в Нинином голосе ей показалось необычным. - А что-то здесь все равно не так! - сказала она в конце концов и отправилась на тренировку в бассейн.
        8
        Нина вошла во двор школы ровно в час. Вообще пунктуальность была ее отличительной чертой. Во дворе сначала не было никого, но через минуту со стороны улицы показался желтый автомобиль. Сторож поспешил пошире открыть ворота. Вскоре Нине стала понятна его торопливость. Автомобиль на каких-то участках пути выпрямлял ход движения, но преимущественно выписывал зигзаги.
        «О! Едет кто-то из новичков! - сразу сообразила Нина и отошла на всякий случай в сторонку. Ей даже в голову не пришло посмеяться. Наоборот, о новоиспеченном водителе она подумала с уважением. - Хоть так, но он все-таки едет! - думала она. - А я, может, вообще никак не смогу».
        Автомобиль взвизгнул, затормозив, и, как показалось Нине, даже ткнулся носом в асфальт. Ничего не было общего с тем, как он стоял здесь раньше: ровнехонько и относительно четырехугольника двора, и разметки фигур на асфальте, и мостика эстакады, и столбиков шин. Теперь же создавалось впечатление, что тот, кто поставил его под таким немыслимым углом, ужасно торопился, поэтому и бросил машину кое-как. Но на самом деле из машины вышла довольная собой, слегка раскрасневшаяся Лиза, и Нина, будучи женщиной объективной, не могла не отметить, что румянец очень идет к ее растрепавшимся кудрям. У Роберта же, оставшегося в машине, был довольно бледный вид.
        Нина робко постучала в его приоткрытое окно.
        - Только дверцей не хлопай! - с еле сдерживаемым раздражением вместо приветствия прошипел сдавленным голосом ее преподаватель, и пока Нина осторожно втягивалась в машину, он мученически закатил глаза в потолок.
        Но вот она села.
        - Пристегивайся!
        Что в их старых «Жигулях», что в новенькой «БМВ» ремень безопасности она тянула справа налево, как и полагается пассажиру. Она даже никогда не задумывалась над этим. Пряжка отработанным движением сразу вставала в гнездо. Сейчас же она беспомощно возила руками, пытаясь сообразить, с какой теперь стороны и куда надо тянуть этот ремень. Все это время Роберт сидел, не двигаясь, стиснув от напряжения зубы.
        - Все? - спросил он, когда ее возня с ремнем наконец окончилась.
        - Все, - тихо ответила она, как послушная ученица. Ей не было уже ни страшно, ни больно, она не испытывала никакого волнения, ей было все равно.
        - Тогда заводи!
        - А как?
        Он посмотрел на нее почти с ненавистью:
        - Что, не знаешь как?
        - Не знаю. Я никогда не заводила.
        - У тебя машины нет, что ли?
        - Машина у мужа, но он никогда не показывал мне, как это делается.
        - И ты никогда не просила его дать тебе поездить? - Насколько Роберт знал, все его ученики когда-нибудь, рано или поздно, проявляли любопытство в этом плане.
        - Я не просила, это бесполезно. Если учиться, то надо учиться как следует, начиная с азов, а за пару проб все равно не научишься ездить, я думаю. Я и не пробовала.
        Что-то вроде удивления промелькнуло в глазах Роберта.
        - Заводить надо так, - показал он. - Потом левой ногой давишь на сцепление, правой рукой передвигаешь рычаг на первую передачу, правой ногой газуешь, сцепление отпускаешь… Поехала! Ну, поехала же!
        Машина дернулась и остановилась. Мотор заглох.
        - Заводи еще раз!
        - Опять так же?
        - Мадам! Другого способа не придумали!
        - Я не мадам! - В ее голосе появилось отчаяние.
        Машина никак не желала трогаться с места. То Нина слишком быстро отпускала сцепление, то резко газовала и двигатель захлебывался от натуги; наконец в третий раз она даже не смогла завести машину. При каждом толчке автомобиля, при каждом неудачном запуске двигателя Роберт чувствовал себя так, будто его ударяли под ребра. Он любил машины, ценил их, разговаривал с ними, как с живыми людьми, знал особенности каждой модели, а уж те машины, которые разбирал и собирал сам, казались ему родными детьми. Он еле сдерживался, чтобы не заорать, не вытолкать эту Воронину прочь, не затопать на нее ногами. Но он молчал. А она прекратила все попытки поехать, опустила голову, положила беспомощно руки на руль.
        - Не получается… - тихо сказала она.
        Роберт вздохнул. Мысленно он сравнил Воронину с Лизой. Та была победно красивая, решительная, ничего не боящаяся, считающая, что все умеет. Раза три ему казалось, что они живыми в школу не вернутся. За два часа она издергала машину так, что в конце дня он должен был бы провести профилактический осмотр. А Воронина сидела перед ним беспомощная, бессильная и заторможенная, но за все время, что он работал здесь в школе, он вдруг впервые от нее услышал, что она хочет знать, как устроен автомобиль. Она единственная желала знать - и это само по себе было необычно. Ему опять стало ее жаль, как тогда, на автодроме.
        - Тебя в школе как звали? - Он всегда задавал ученикам этот вопрос, когда хотел разрядить обстановку.
        - Ворона. - Нине и в голову не пришло кокетничать в подобных обстоятельствах. А Роберт вдруг ясно увидел высокую девочку в школьной форме. Наверное, ей было неприятно это прозвище.
        - Ты обижалась?
        - На Ворону? Нет. Это же по фамилии.
        - Ну а на чем-нибудь, хоть на велосипеде, ты ездила?
        - Велосипеда у меня не было, негде его было ставить. И кататься на нем тоже было некогда. Я училась в математической школе, в МГУ хотела поступать.
        Она говорила это, уставившись прямо перед собой на руль, не поднимая головы и не глядя на Роберта. Голос ее звучал глухо.
        - Ну и поступила ты в МГУ?
        - Поступила.
        - И окончила?
        - Окончила, - сказала она просто, без всякой гордости, хотя, конечно, любой человек вправе был бы гордиться тем, что окончил МГУ.
        Роберт присвистнул.
        - Математический факультет?
        - Прикладной математики.
        - Ишь ты! Умная, значит? А ездить вот не умеешь!
        Нина вздохнула, потом, как будто приняв какое-то решение, с шумом выдохнула воздух, открыла дверцу и стала вылезать из машины.
        - Стой! Ты куда? - удивился он.
        - Если меня нельзя научить, я пойду.
        - Побежала сразу! Так я тебя и отпустил! - совершенно другим голосом, уже вполне миролюбиво сказал преподаватель. - Расписание составлено, деньги уплачены, машина - вот она… Давай, Нина, заводи еще раз!
        Она села, повернула ключ и завела сразу. И двигатель, послушный ее теперешнему движению, заурчал довольно и уютно. Он будто хотел сказать ей: «Вот так и надо заводить! Так делай и впредь!» И Нина выжала сцепление, и перевела передачу, и хотела дать газ… И тут в самый ответственный момент пошел невозможный, обильный, как из ведра, похожий на тропический ливень, но в общем-то такой родной, такой привычный московский дождь. В один момент он залил и машину, и двор, и крышу школы, и деревья на бульваре, и памятник молодому поэту.
        - Куда же теперь ехать? Не видно ничего! - Роберт выглянул из машины, посмотрел на небо. - Придется переждать. Скоро он кончится! Печку только включи, чтобы не замерзнуть.
        Нине было жарко, какой там замерзнуть, но, повинуясь какой-то странно быстро возникшей привычке, она спросила:
        - А как включить?
        - Вот так.
        Он показал, она нажала на кнопку. Раздался небольшой шум. Нина поняла, что печка заработала.
        «Какое все-таки замечательное устройство - машина!» - подумала она.
        Некоторое время они сидели молча. Двигатель урчал, по ногам разливалось приятное тепло, а сверху по крыше барабанил крупными каплями дождь. Роберт посмотрел на часы. От начала занятия прошел только час. Еще тридцать минут машина должна была быть в распоряжении этой женщины. И он тоже должен был быть с ней. Никуда было не деться. Надо было сидеть, не оставишь же ее одну в машине! Воронина молчала, и он не знал и не мог понять, о чем она думает. Надо же, окончила математический факультет МГУ - и такая неумеха!
        Молчание показалось ему тягостным. Вот с Лизой он знал бы о чем поболтать. Та всю дорогу так и сыпала забавными словечками, Он даже несколько раз просил ее:
        - Замолчи! А то сейчас куда-нибудь въедем!
        Но Лиза только заливисто смеялась и продолжала болтать.
        - До чего же ты трусливый! Как заяц! - хихикала она.
        - Где же работают математики? - спросил он, чтобы что-то сказать. А потом он всегда интересовался, где трудятся его ученики. Мало ли, пригодится на будущее!
        - Кто где. - Воронина легонько пожала плечами. - Я всего лишь преподаю в училище. По-новому оно называется колледжем, но сути это не меняет.
        - И для этого надо было оканчивать МГУ? - Он не мог скрыть удивления и разочарования. Такая будничная у нее профессия. Он-то представлял себе какой-нибудь крупный аналитический центр или, может быть, что-то вроде Центра подготовки космонавтов…
        - Для моей работы, конечно, не надо! - Она улыбнулась. - Я работаю только на полставки. Просто чтобы не сидеть постоянно дома.
        «Значит, прилично зарабатывает муж», - подумал Роберт. Он видел его мельком, через открытую дверь, когда разговаривал с Лизой. Конечно, он не успел разглядеть в деталях этого импозантного мужчину, но что-то в его памяти осталось: высокий рост, хорошее пальто.
        «А кольцо она почему-то не носит». Он посмотрел на Нинину правую руку, лежащую на руле.
        - Ты замужем? - Этот вопрос в другом месте и в другое время мог бы прозвучать фамильярно, но здесь, когда они сидели в закрытой машине и слушали звук дождя, все было позволительно. Кроме того, Роберт по опыту знал: между ним и учениками часто сами собой устанавливались такие отношения, какие бывают между тренером и спортсменами. Он не хотел этих отношений, тяготился рассказами учеников об их жизни, но ничего поделать с этим не мог. Солидные матроны во время поездок рассказывали ему о детях и внуках, мальчики о девочках, девочки о нарядах, женщины о мужьях, а мужья о любовницах, и единственное, чем можно было хоть на время прервать эти наскучившие теперь ему уже монологи, был его возглас: «Смотри на дорогу! Въедешь куда-нибудь, а права у нас одни на двоих!»
        При упоминании о правах учащиеся на какое-то время смолкали, но на следующем занятии все начиналось сначала.
        - Замужем. - Воронина сказала это просто, будто констатировала хорошо известный всем факт.
        - А почему без кольца?
        Нина взглянула на руку:
        - Не стала надевать. Побоялась, что кольцо будет цепляться и помешает мне ехать.
        Он вспомнил беленькие ручки Лизы, все унизанные кольцами. Пожалуй, с кольцами у нее был действительно перебор.
        - Помешает ехать! - Он усмехнулся, опять посмотрел на часы. - Занятие подходит к концу, а ты еще даже не тронулась с места!
        Нина промолчала, вздохнула. «Мол, да, виновата, не тронулась. Но что же теперь делать?»
        Преподаватель приоткрыл свою дверцу, выглянул наружу. Стекла машины запотели, изнутри ничего не было видно. Но по замедлению стука капель по крыше он понял, что дождь кончается. Он подвинулся к Нине, включил «дворники», изнутри протер тряпкой стекло. Нина встрепенулась, подняла голову.
        - Выжимай сцепление, поехали! - скомандовал Роберт.
        Без особой надежды на успех она повторила весь комплекс необходимых движений, и вдруг машина тронулась с места! Поехала плавно, без толчков, без лишнего рева двигателя, будто сама собой. Это было чудо! Никто - ни Роберт, ни сама Нина не ожидали такого результата. Машина двигалась, Нина держала руль, а Роберт вдруг заорал с подъемом, которого даже сам не ожидал:
        - Поехала! Молодец! Ну что я говорил! Ведь сама поехала!
        Он сразу же положил свою руку на руль и немного поправлял его, для того чтобы машина описывала по двору как можно большую окружность.
        - Теперь давай двигай рычаг на вторую передачу!
        - А как? - изумленно спросила Нина, потому что все ее силы были положены на то, чтобы только стронуться с места, и никто не объяснил ей, что делать дальше, когда машина уже поедет.
        - Снова выжимай сцепление! Надо делать вот так! - Он положил свою крепкую ладонь на кулачок Нины, вцепившийся в головку рычага, и плавно и сильно передвинул ее рукой рычаг в нужном направлении. Двигатель изменил тембр звука, автомобиль слегка дрогнул. - Прибавь газку!
        - Мы и так быстро едем! - В возгласе Нины слышались и испуг, и восторг.
        - Десять километров в час! Как на велосипеде!
        - Неужели? - Она с трудом смогла перевести взгляд с асфальта на спидометр. Роберт не обманывал ее. Стрелка колебалась именно в пределах 10 км в час.
        Теперь она сама чуть повернула руль, чтобы объехать стойку из старых шин, и с помощью Роберта выписала восьмерку. И ей вдруг настолько понравилось ощущение движения, всю грудь заполнило такое огромное чувство счастья, что она сказала в порыве любви и благодарности и к машине, и к человеку, сидевшему рядом с ней:
        - Я готова ездить так всю оставшуюся жизнь.
        Роберт не первый раз сталкивался с экзальтированными дамочками.
        - Сделаем перерыв на два дня. Занятие наше подошло к концу, мне пора на обед. Давай останавливайся. - Он не сомневался, что она спросит: «А как?»
        Она и спросила.
        - Нажимай на тормоз, да потихонечку. - Он прекрасно помнил, как давила по тормозам Лиза, да и почти все другие ученики - только визг стоял в ушах.
        Нина остановилась так, что он почти не почувствовал.
        - Класс!
        Дальше она аккуратно сделала то, о чем он тысячу раз говорил на теоретических занятиях: передачу перевела в нейтральное положение, ручной тормоз потянула вверх. Потом она отстегнула свой ремень безопасности и искоса на него посмотрела.
        «А она не безнадежна», - подумал он и достал свой растрепанный журнал.
        - Ну вот, первое занятие провели. Молодец. - Не поднимая головы, он поставил в конце строки свою закорючку. - На, тоже распишись! Следующее занятие послезавтра.
        Она все смотрела на него, затаив дыхание, и потом вдруг с шумом выдохнула. И тут он понял, насколько важно было для нее то, что она все-таки поехала.
        - Ты что, не дышала, что ли, все это время? - спросил он.
        - Не помню. Наверное, все-таки дышала, иначе как же? Задохнулась бы уже. - Она все сидела в машине, бледная, взволнованная, но до странности с одухотворенным лицом. И Роберту, как ни раздражала его раньше Воронина, тоже стало приятно, что вот она взяла и поехала.
        - Ну ладно, иди домой!
        Он опять вспомнил Лизу. У той выражение лица было победное, а у этой, Ворониной, будто удивленное. Словно за те полчаса, что она ездила здесь по кругу, мир для нее изменился.
        - Эй! - Он даже помахал перед ее носом пальцем, чтобы привлечь ее внимание. - Мне пора!
        - Да-да. - Она опомнилась и вылезла из машины, хотя ей ужасно не хотелось выходить, а хотелось ездить по этому двору бесконечно.
        - Ну, счастливо. - Преподаватель кивнул и, закрыв на ключ дверцу машины, двинулся от нее довольно легкой походкой. А она смотрела ему вслед и все еще ощущала на своей руке его сильное прикосновение, даже толчок, с которым он помог ей переключить передачу. Когда он уже скрылся за дверью черного хода, она вдруг спохватилась, опустила правую руку в карман, будто не хотела потерять на воздухе ощущение этого прикосновения, и с любовью оглядела желтую машину, даже заглянула внутрь, чтобы еще раз окинуть взглядом свое водительское место. Наконец, просто захлебываясь от счастья, она перекинула через плечо сумку и быстрым шагом пошла со двора прочь. Ей захотелось как можно быстрее попасть домой, юркнуть в постель под одеяло, чтобы еще раз в тишине пережить все, что она испытала. Ей не хотелось никого видеть, не хотелось садиться в автобус или в какую-нибудь чужую машину постороннего частника, ибо своей машиной она уже стала считать этот желтый учебный автомобиль. Она пошла со двора, думая, что ее никто не видит. Но на самом деле за ней наблюдали четыре глаза, очень разные и вместе с тем очень        Одна пара глаз принадлежала тому самому рыжеватому псу, постоянно проживавшему в этом дворе и оценивающему всех учащихся - могут ли они принести что-нибудь вкусное специально для животного или не могут. С его точки зрения, эта женщина была для него не безнадежна, чего пес не мог сказать о другой, той, которая приходила заниматься первой. От нее исходил неприятный для пса парфюмерный запах. Он устроился в отдалении от машины и ждал. Но вот он увидел, что женщина удаляется в сторону ворот, так что он рисковал пропустить остатки обеда Михалыча и его товарищей. Пес хорошо знал Роберта и еще одного, приходящего, со смешной прической. Он полагал, что хвост на таком не приспособленном для этого месте, как голова, был совершенно не функционален, но был готов простить этому человеку его маленькую слабость, потому что именно он отдавал собаке очень привлекательные лакомства - свиные косточки от грудинки, колбасные шкурки, а иногда и вяленые рыбные головы или что-нибудь еще в таком же духе. Поэтому пес вздохнул, подобрал живот и направился выжидать подходящий момент к черному ходу.
        А из окон мастерской вслед Нине добродушно усмехалась еще одна пара глаз в сеточке мелких морщин. Это были глаза Михалыча. Но Нина ничего этого не заметила. Она направилась домой пешком, по бульвару, через парк.
        Человек с хвостом в это время удобно устроился на верстаке и развертывал промасленную бумагу с обворожительно пахнущей ветчиной. Михалыч нарезал огромными ломтями свежий хлеб, Роберт мыл руки. Когда он пришел, из знакомой всем сумки были извлечены две бутылки красного вина, три чистых пластмассовых стакана, кусок адыгейского сыра и небольшая желтая дынька. Возвращаясь в мастерскую, Роберт на всякий случай снова выглянул во двор, посмотреть, все ли в порядке с машиной. Воспользовавшись этим выгодным для него обстоятельством, рыжий пес тут же проскочил внутрь и юркнул до поры до времени под верстак. Выскочить на свет и закрутиться под ногами, напоминая о себе, он должен был только к окончанию трапезы, когда наевшиеся уже люди собирали остатки еды. А пока он свернулся в клубочек, предвкушая вкусный обед и не боясь нацеплять на бока пыль и стружку. Даже то обстоятельство, что прелестный запах копченой свиной шкурки перебивался отвратительным запахом дыни, который часто вызывал у него приступ чихания, не смутило пса. До поры до времени он устроился, зажмурив глаза, и держался вовсе не вызывающе, а
весьма скромно, готовый, однако, тут же напомнить о себе в первый же подходящий момент. Но вопреки всем его ожиданиям такой момент подвернулся не скоро. Едва были опустошены первые стаканы и съедены первые бутерброды, дверь в мастерскую открылась, и на пороге показались представители молодого поколения. Их было двое. Один из них был собственной персоной заводила вражеской группировки, второй - его ближайший помощник. - Завтракаете? Ну-ну! - Заводила обвел светлым нахальным взглядом помещение: стол, в который был превращен старый верстак, снедь на столе, бутылки с вином и трех товарищей со стаканами в руках.
        - Алкоголь в рабочее время не полагается! - Его помощник смешно надул губы. - Но мы никому не скажем об этом, если нам тоже кое-что перепадет с вашего стола. - Он протянул вперед руку, взял с верстака одну из бутылок, еще не начатую, и с деловым видом стал прятать ее во внутренний карман пиджака.
        - Алкоголь вредит молодому организму. Поставь назад! - с совершенно спокойным видом произнес Михалыч, но пес, приоткрывший один глаз, увидел, как напряженно подрагивает его нога. Почувствовав скрытую угрозу, пес приподнялся на лапах и легонько тявкнул.
        - Поставь назад, мы такую бурду не пьем, нам бы водочки к обеду. - Предводитель развалился на старом стуле прямо напротив верстака. - В мастерской, я вижу, посторонние. - Он, прищурившись, уставился на Ленца. - Что же удивляться потом, что у вас, как я слышал, случаются неприятности с машинами…
        - Может, с ремонтом помочь? - Его приятель делано участливо раскрыл глаза.
        Роберт и Михалыч выпрямились, поставили стаканы, посмотрели на молодых. Вид вражеских фигур выражал кротость, смирение и неистребимое желание принести пользу, но в глазах у обоих мелькала торжествующая издевательская усмешка.
        Ленц помолчал секунду, потом миролюбиво сказал, будто не замечая издевки:
        - Слушайте, ребята! Свозите-ка нас с Робертом в магазин запчастей! Тут недалеко, мимо бульвара, через проспект, не доезжая до церкви! Наша машина не на ходу, - пояснил он. У Роберта был тоже вполне невинный вид.
        «Неужели хотят увести подальше от мастерской, от меня, от глаз начальства?» - подумал Михалыч, но Ленц подал ему успокаивающий знак.
        - Поехали! - небрежно пожал плечами молодой. Ему море было по колено, но предводитель заколебался.
        - Только до «Запчастей» и обратно. Мы скоро! - кивнул Михалычу Роберт и быстро вышел из мастерской. Двое противников не понимали, в чем же все-таки дело, но Роберт и Ленц уже с безмятежными улыбками сидели в новенькой «девяточке» предводителя, поэтому двум молодым ничего не оставалось делать, как присоединиться к ним. Оказалось, что у ворот школы остались стоять еще двое прихлебателей. Очевидно, совместная поездка явилась неожиданностью и для них.
        - Поехали? - с самым простецким видом предложил Ленц, и автомобиль тронулся. Прихлебатели с растерянным видом открыли ворота, очевидно, они ожидали чего-то другого, а поведение Ленца смешало их планы. «Девятка» выехала со двора.
        «В одиночку те двое на Михалыча не нападут», - обдумывал ситуацию Роберт, пока Ленц, сидящий впереди, всю дорогу сыпал анекдотами. Неизвестно, о чем думали остальные, только за всю дорогу до магазина они не проронили ни слова.
        - Развернись вот тут, на пригорке у церкви, чтобы быстрее было потом выезжать! - посоветовал молодому водителю Роберт.
        Тот, несколько усыпленный благодушным поведением Ленца, не споря последовал его совету. С пригорка у церкви действительно было бы легче потом выезжать, тем более что в эту минуту дорога была практически пуста. Правда, в начале улицы виднелась целая кавалькада дорогих сияющих иномарок, но «девятке» она помешать не могла. Ленц на минутку задержался в машине, поправляя развязавшийся шнурок ботинка, и когда наконец он вышел, кавалькада уже размещалась на парковку около них, занимая все свободное пространство вокруг. Из передней машины вышла сияющая супружеская пара с младенцем в белоснежных дорогих кружевах. Несмотря на заигрывание папаши, на ласковые уговоры молодой матери, из одеяла-конверта доносился недовольный, беспокойный плач, и этот плач существенно портил благодушность окружающего пейзажа. Нарядная церковь на возвышении, сияющие машины с разряженными гостями, веселая музыка луна-парка с «русскими горками» и автодромом, яркое голубое небо после дождя, желтые листья на ветках и на асфальте - все это меркло и терялось в беспокойном крике младенца, перекрывающем все благолепие мира.
        Молодые парни, спутники Роберта и Ленца, сначала решившие было не вылезать из своего автомобиля, нехотя вышли наружу. Минуту назад еще пустая дорога теперь была запружена людьми и машинами. Блестящей очередью автомобили разместились по обе стороны на обочинах. Нарядная процессия остановилась у входа в церковь. Может, не подошло еще им назначенное время, а может, ждали еще кого-нибудь из гостей. Плач младенца просто надрывал уши.
        - Ну, мы в магазин, а вы тут пока развлекитесь! - подмигнул молодым Роберт и кивком показал в сторону парка.
        - Что ж, можем и развлечься! - Предводитель выплюнул на дорогу кусок жвачки и решительно зашагал в сторону «русских горок». Ленц, усмехнувшись, заметил, как рукой он поддерживал что-то тяжелое, лежащее в кармане брюк.
        - Мы быстро, ребята!
        Предводитель прищурился, и Роберт заметил, как недобро сверкнули его глаза.
        - Они будут нас ждать на поляне за аттракционом, но мы поступим другим образом, - шепнул ему Ленц, и товарищи для отвода глаз вошли в автомагазин.
        Через пару минут, купив там на всякий случай совершенно ненужную им для работы, но увесистую деталь, друзья вышли из магазина и, оглядевшись по сторонам, быстро подошли к «девятке» предводителя. Никто не смотрел в их сторону, никого они не интересовали. Молодые хищники приготовились к драке в кустах. Они ждали там Роберта и Ленца.
        Процессия с новорожденным младенцем всем своим шлейфом уже втянулась в ворота церкви, и залитый особенно ярким после дождя солнцем пригорок был практически свободен от людей. Только блестящие машины отражали вымытыми боками дорогу и купола, и желтые листья, и всю окружающую их красоту.
        - Даже жаль портить такую идиллию, но придется! - сказал своим обычным насмешливым голосом Ленц.
        Роберт понял, что он собирается сделать. Быстро оценив взглядом расстояние от новенькой «девятки» молодых нахалов до последней, стоящей в самом низу пригорка машины, Роберт потянул ручку дверцы на себя.
        - Так и есть, самоуверенный балбес не закрыл автомобиль! Понадеялся на сигнализацию от руля! - с удовлетворением сказал он. Быстро опустив ручной тормоз, упираясь ногами, он покатил машину вперед, придавая ей нужное направление. Ленц помогал ему, подталкивая сзади. Машина легко поддалась, потому что для движения ей достаточно было только чуть-чуть скользнуть колесами вниз с пригорка. Свой план друзья выполнили блестяще. Придав машине разбег и ускорение, добившись, чтобы она катилась не прямо, а наискосок, Роберт и Ленц легко отскочили в разные стороны и быстро удалились прочь. Никто на улице не заметил ни их манипуляций, ни свободно катящегося автомобиля. Из раскрытых дверей церкви доносилось хоровое пение, со стороны автодрома слышался рев детских машин, все было как всегда, но через несколько секунд друзья с удовлетворением услышали звон разбившегося стекла, характерный скрежет металла и звук сирены охранной сигнализации.
        - Ремонт такой иномарки потянет значительно дороже, чем ремонт нашей учебной машины! - заметил как бы между прочим Ленц и еле заметно подмигнул.
        - Интересно, «девятка» попала в «Тойоту» или в «Мерседес»? - как бы из праздного интереса поинтересовался Роберт и тут же добавил: - Я думаю, в «Тойоту». «Тойота Ленц Крузер» все-таки крупнее «Мерседеса», обидно было бы промахнуться.
        - Ее хозяин сейчас, наверное, уже выскочил из церкви и очень хочет посмотреть на владельца этой «девятки», из-за которой все и случилось… Ай-ай-ай, какая неприятность! - Ленц огорченно пощелкал языком.
        - Надо посмотреть, с каким накалом страстей произойдет их встреча! - добавил Роберт. - Может быть, мы сможем чем-то помочь нашим юным друзьям?
        - Эй-эй-эй! Вы где-е-е? - закричали вместе Роберт и Ленц в глубину парка. - Хватит гулять, пора ехать! - Со стороны все выглядело так, будто взрослые дяденьки хотят отвести по домам своих не в меру разгулявшихся детишек. Первым на этот зов отозвался предводитель, заподозрив в слишком ласковом тоне какой-то подвох. Поскольку ни Роберт, ни Ленц не сделали и шага дальше площадки аттракциона, двое молодых были вынуждены выйти им навстречу. Движение вагончиков по рельсам «горок» в этот момент прекратилось - одна немногочисленная партия страждущих усаживалась поудобнее, заменяя собой другую, и в относительной тишине отчетливо стали слышны вой сирены и страшная ругань. Предводитель вопросительно посмотрел на дорогу. С той точки, где он стоял, его разбитая машина была не видна, но зато уже хорошо просматривалось пустое место на пригорке, где он ее оставил.
        - А где моя машина? - со смутным подозрением посмотрел он на дорогу и в два прыжка оказался в пределах видимости. Его товарищ понял все произошедшее раньше его и потихоньку очень быстро слинял.
        - Как же это могло получиться? - Предводитель нервно облизнул внезапно пересохшие губы.
        - Ты, наверное, ручник не поставил и передачу не перевел, - вполне серьезно, с искренним порицанием во взгляде сказал ему Роберт и крепко, как бы пытаясь оказать поддержку, взял молодого под руку. Ленц тут же взял его под руку с другой стороны.
        Предводитель, будучи не в состоянии ничего вспомнить, растерянно смотрел то на свою машину, то на Роберта и Ленца.
        - Ничего, заплатишь, ты парень крутой! - пожали плечами его старшие коллеги и, как бы ненароком удерживая молодого под локотки, выдвинули его прямо под страшный мат возмущенного владельца «Лендкрузера». Тот уже тянул к молодому руки и, схватив его за грудки, стал трясти со страшной силой. Остальная публика тоже стала подтягиваться из церкви, громко выражая свои намерения.
        Молодой предводитель, моментально растеряв свою наглость, трясущимися губами стал объяснять хозяину иномарки, что он ни в чем не виноват, и, недоуменно рассматривая свою поврежденную машину, помятый бампер, крыло и разбитые фары «Тойоты», стал лихорадочно звонить кому-то по мобильному… Роберт хлопнул его по плечу и сказал:
        - Ну ладно, мы понимаем, что ты не сможешь отвезти нас сейчас назад, тебе не до того! Но мы не обидимся, сами доберемся как-нибудь! - И они с Ленцем, оставив молодого расхлебывать эту кашу, тихонько выбрались из толпы.
        - Что ж, мне понравилось, как он выглядел в последнем эпизоде, - заметил Ленц, а Роберт добавил:
        - Мне тоже. Поэтому придется отметить успех. Михалыч, мне кажется, возражать не будет!
        - Я думаю, не будет!
        Они уже собрались отправиться на поиски ближайшего гастронома, расположение которого, впрочем, было им хорошо известно, как что-то знакомое привлекло внимание Роберта.
        - Ну-ка, секунду постой! - обратился он к Ленцу и направился в сторону автодрома.
        Четыре разноцветные машинки с водителями младшего школьного возраста чинно раскатывали по кругу в одном направлении. Еще две стояли под разными углами, припаркованные к бордюру. А в седьмой машинке, кстати, ярко-желтого цвета, гордо восседала Нина Илларионовна Воронина. Служитель аттракциона не узнал ее. С ужасно деловым и даже где-то равнодушным видом она нажимала на педали, крутила руль и с видимым удовольствием подавала сигнал тем зазевавшимся салагам, которые в своих машинках оказывались у нее на пути. Пару раз она даже весьма удачно увернулась от одного не в меру развеселившегося пацана в пестрой шапочке и, проезжая мимо него, с самым серьезным видом посигналила ему два раза и еще погрозила в его сторону пальцем.
        Но вот служитель остановил аттракцион, и посетители вышли из машинок и направились по металлическому полу к выходу. Последней нехотя покинула свой автомобильчик Воронина. На лице ее ясно читалось разочарование, что такая прекрасная езда быстро закончилась. С горящими глазами она сбежала по ступенькам вниз и снова направилась к кассе аттракциона, чтобы купить еще один билет. Тут-то на дорожке ее и подловили Роберт и Ленц.
        - Нина! Что ты тут делаешь?
        - Езжу на машинке! - Трудно было представить, что истерзанная, в ступоре пребывающая женщина, стоящая здесь перед Робертом в прошлый раз, и нынешняя Нина - одно лицо.
        - Зачем?
        - Чтобы потренироваться. Мне очень понравилось ездить.
        - Это не тренировка, а баловство, - серьезно и недовольно сказал ей Роберт. - На следующем занятии поедем на улицу. А эти глупости ты оставь, поняла? Я же уже сказал тебе в прошлый раз, чтобы ты больше сюда не ходила. - На улицу? А я смогу? - Она не верила, что теперь все возможно!
        - Сможешь!
        - Ну, тогда ладно! - Она выдохнула это с какой-то даже обреченностью.
        «Она не такая, как все, - подумал Роберт, а вслух сказал: - Мы поедем с тобой на улицу. Обязательно. Ты мне веришь?»
        Она ответила буднично и просто, как послушный ребенок, не привыкший, чтобы его обманывали:
        - Верю. Вы мой гуру. Во всем, что касается вождения, я теперь доверяю вам безраздельно. До свидания!
        Она повернулась и пошла домой. Роберт нахмурился, повернулся к Ленцу:
        - Она сказала, что я гуру. На фиг мне это надо?
        Ленц пожал плечами, но долго еще не сходил с места, смотря Нине вслед. Когда она исчезла, они пошли в сторону выхода. Невдалеке еще раздавался шум продолжающейся автомобильной разборки. Из церкви опять раздалось хоровое пение, но теперь оно звучало не приподнято-торжественно, как при крещении, а печально, будто там отпевали искореженные машины. Но продолжалось это недолго, и новая процессия, теперь уже венчающихся, подъехала на других машинах, чем, кстати, окончательно запрудила дорогу. А над всем этим шумным и в общем-то бессмысленным скопищем людей и машин ярко светило, отдавая последнее тепло, прохладное московское солнце.
        9
        С начала первого занятия по вождению прошло десять дней. Шарль Готье пока еще не приехал в Москву, но его по-прежнему ожидали со дня на день, и поэтому в центральном офисе Кирилла все стояли на ушах. Кирилл очень нервничал, беспрерывно пил кофе и орал на всех больше обычного. Нина не любила заходить к нему в офис. Ее пугало обожание, с которым смотрели на Кирилла почти все без исключения женщины, кажущиеся ей самой прекрасными и умными. Его замечания она считала грубыми, манеру разговора - недопустимой. Несмотря на это, в ведении дел он практически всегда оказывался прав, чутье делового человека редко подводило его, но быть окруженным такими красавицами и умницами и вести себя с ними просто по-хамски казалось для Нины нонсенсом.
        «Никогда я не смогла бы работать с таким человеком!» - думала она.
        Иногда, правда, ей попадались статьи в журналах с воспоминаниями неких знаменитостей, из которых следовало, что режиссеры или кутюрье обращаются с женщинами, как обращался Карабас Барабас с куклами; что они бывают с ними злы, несправедливы, грубо кричат на них и доводят до слез. А женщины, несмотря на все это, остаются им благодарны, любят их, выходят за них замуж… в крайнем случае пишут о них благодарственные воспоминания. И Нина поняла, что если женщина, пройдя через многие унижения, все-таки делает карьеру, она считает большой жизненной удачей, что жизнь свела ее с этими невозможными тиранами.
        «Как странно, - думала Нина, - что мировые красавицы бывают так искренно преданны каким-нибудь хлюпикам, сморщенным монстрам, которые не только, бывает, не ценят их любовь и преданность, а еще и меняют их, как кукол на полке, женятся без разбору и дают поганые интервью о своей личной жизни журналистам. Как хорошо, что мне этого ничего не надо! Ни особенной красоты, ни славы, ни успеха! Ни журнальных обложек, ни лица во весь экран…»
        Нина прекрасно отдавала себе отчет, что многие женщины были бы не только не прочь занять ее место рядом с Кириллом, но и сочли бы это за большую жизненную удачу, потому что с виду казалось, что место его жены сулит и благополучие, и прекрасную, безбедную жизнь. И она действительно боялась того, что когда-нибудь ее муж захочет жениться на другой женщине и сменить хозяйку в доме. «Кто его знает, может быть, действительно он не считается со мной из-за моей слабохарактерности? А попадись ему другая женщина, к примеру, такая же, как его мать, и все может пойти по-другому. В доме рядом с новой женой появится домработница, а довольная и деловая супруга будет заниматься своими делами - бизнесом, или любовниками, или путешествиями… А я окончу свои дни в доме престарелых, потому что за все эти годы, проведенные рядом с ним, даже не заработала себе приличную пенсию». Так довольно часто думала Нина после посещения офиса Кирилла по какой-нибудь необходимости.
        Кстати, вопрос о домработнице занимал ее давно. Кирилл говорил, что теперь во всех уважающих себя семьях обязательно есть помощница по хозяйству, и Нина тоже могла бы через агентство пригласить кого-нибудь в дом. «Хозяйство возьмет на себя чужая женщина, а что тогда буду делать я? - думала Нина. - Она будет с деловым видом расхаживать по комнатам, разговаривать со мной, прикасаться к моим вещам…» Нину даже передергивало от этой мысли. Она представить не могла, что кто-то посторонний будет все время присутствовать в ее доме. «Мне придется тогда просто уходить из квартиры, а куда я пойду? Приличной работы мне уже не найти, кругом сидят молоденькие и умненькие мальчики и девочки, такие же, как в офисе Кирилла. Свое дело я завести не сумею, нечего даже и браться, да у меня и желания к этому нет. Денег каких-то больших мне не надо. По салонам и выставкам я ходить не хочу, врачей боюсь, массаж не люблю, спортом не занимаюсь… На что я способна? Пожалуй, мне нравится вести занятия в своем училище, но и только. Я и работаю не много, так, что работа не успевает надоесть. Я, в общем, счастливая женщина, -
думала она. - Так буду же наслаждаться своим счастьем, пока оно есть!»
        Но наслаждаться ей как-то не особенно удавалось. От треволнений и забот, связанных с приездом Шарля Готье, Кирилл заболел, точнее - схватил радикулит. Наверное, его где-нибудь просто продуло, но он придерживался того особенного мнения, ныне часто распространенного, что все болезни проистекают «от переутомления и от нервов», поэтому Нине трудно было убедить его в том, что нужно избегать сквозняков и регулярно делать зарядку. Во всяком случае, так или иначе, всю неделю Кирилл ходил согнувшись, потирал мягкое место, требовал, чтобы Нина каждые два часа натирала ему змеиным ядом спину, делала массаж и ставила уколы. Уколы назначила доктор, приехавшая на вызов из спецполиклиники. Кирилл причитал, охал и стонал, на всех ругался, на все раздражался, но все-таки ездил на работу, потому что не мог положиться, как он говорил, «ни на кого из этих дур, с ним работающих». И все время он ждал приезда Готье. Нина совсем измучилась за эту неделю.
        «Куда бы мне еще ребенка!» - думала она, разрываясь между разогреванием бульончиков, уборкой квартиры, покупкой продуктов, массажем, постановкой уколов и дачей лекарств. Он еще и капризничал, как ребенок: то вместо прекрасной груши он поздно вечером хотел вдруг яблоко, а яблок как назло не оказывалось в доме в этот момент, и она бежала за ними по темноте в ближайший круглосуточный магазин. То он говорил со слезами в голосе, что ей его нисколько не жалко и она делает ему уколы, нисколько не стараясь. То он с серьезным видом предъявлял ей претензии, что она халтурит во время массажа, и ей приходилось ставить перед ним часы, чтобы он мог наблюдать, что время массажа занимает каждый раз ровно сорок пять минут. В общем, у Нины не было ни одной свободной минутки. Поэтому на занятия по вождению она больше не ходила. Каждый раз перед началом она все смотрела на часы и думала: успеет, не успеет? Но Кирилл охал так, что ей совестно было оставлять его одного. Но на второй неделе его болезни по некоторым признакам она стала замечать, что он теперь хитрит, как ребенок, который требует к себе повышенного
внимания. Он забывался и все чаще ходил по комнатам и вставал и садился с совершенно нормальным видом, но когда вспоминал о своей болезни, кривил забавно-капризную рожицу и продолжал жаловаться на боли, потирал спину и даже немножко прихрамывал. Нина все так же его кормила бульонами, делала массаж, но уже наблюдала за ним со скрытой улыбкой. Она любила в нем детскость, прекрасно помнила, какой он был худощавый и гибкий, какая худенькая у него была шея с мальчишеским кадыком, какие тонкие руки и великое множество честолюбивых идей. С реализацией идей как раз и возникли в нем вальяжность и грубость, а что-то милое, забавное, что было в нем когда-то и так привлекало ее, безвозвратно ушло.
        «Все люди с годами меняются… Я тоже, наверное, изменилась…» - с какой-то философской обреченностью думала Нина, но все-таки она решила, что больше занятия пропускать не будет.
        С утра она предупредила Кирилла:
        - Если ты приедешь обедать раньше двух, разогрей суп в микроволновке сам. Я его налью в заранее приготовленную специальную посуду. Напишу на бумажке, какой поставить режим. А котлетки с картофельным пюре я заверну в старое одеяло, и они останутся горячими до твоего прихода! Чай или кофе сделаешь сам, а фрукты на десерт будут вымыты и поставлены в вазе на стол. Приятного аппетита!
        - А ты где будешь? - нахмурился Кирилл.
        - У меня сегодня занятие по вождению.
        Нина сказала это легким голосом, но душа ее замерла. Вид Кирилла не предвещал ничего хорошего.
        - Неужели нельзя отложить эти глупые занятия хотя бы на время болезни мужа? - Голос его был, словно он распекал нерадивую подчиненную.
        - Но ведь существует учебный план. И меня будет ругать за пропуски преподаватель… - Она сказала это наугад.
        - Да пошел он, твой преподаватель, знаешь куда?
        Нина слегка поморщилась от появившихся в его голосе визгливых ноток.
        - Разве такой уж большой труд вынуть из одеяла кастрюльку с котлетами и разогреть себе суп?
        Он был непреклонен:
        - Если ты не работаешь, ты должна сидеть дома и ждать меня!
        - Но я хоть немного, да работаю! А теперь еще и учусь…
        - Сегодня ты не на работе! Значит, должна помогать заболевшему мужу!
        - Ну, знаешь… - От возмущения у нее пересохло в горле.
        Как будто все это время она не находилась с ним рядом, не помогала ему? Неужели она его рабыня и не имеет права распоряжаться собой?
        Она озвучила эти мысли.
        - О каких, интересно, правах идет речь, когда ты находишься на полном моем иждивении? - ядовито поинтересовался Кирилл.
        Это был удар ниже пояса. Порядочный человек не должен говорить это жене, а он за последние годы высказывался в таком духе уже несколько раз. Ее это ужасно обижало.
        - А что тут обижаться? - удивлялся он. - Кто-то работает на заводе, кто-то в офисе, а кто-то дома.
        - Значит, я у тебя на зарплате? - как-то в шутку поинтересовалась у него Нина. - Почему же ты не выдаешь мне ее в конверте два раза в месяц, как в офисе?
        - Ты сама можешь купить себе все, что нужно! - парировал он. Это было правдой. Денег на хозяйство он не жалел. Но означало ли это, что она должна была какую-то сумму брать себе ежемесячно? Она действительно ни в чем не нуждалась. Когда ей нужно было купить что-то из одежды, они просто ехали в магазины и покупали. Так же было и с обувью, и с другими вещами. Причем Кирилл, такой чувствительный к собственной внешности и к внешности других людей, в последнее время совершенно не обращал внимания, что надето на его собственной жене. Он и видел-то ее большей частью только дома - в домашних брюках и кофточке. А она не носила ничего особенного, ни в чем особенном не нуждалась. Но где-то в глубине ее души как заноза сидела неприятная мысль о том, что она действительно находится на его полном обеспечении и без него пропадет.
        Однако сегодня она решила не отступать от своего решения. Хотя его эскапада и была несправедлива, переживать ей было особенно некогда. Ведь те самые котлетки, и суп, и картофельное пюре, о которых она ему говорила, ей предстояло еще только сделать, как и перемыть потом всю посуду, вытереть пыль, пропылесосить ковры, а времени было действительно в обрез. Не разводя больше дискуссий, она вытащила из шкафа кухонный комбайн.
        - Надеюсь, ты собираешься делать котлеты не из перемороженного мяса? - ядовито поинтересовался Кирилл, просовывая голову в петлю галстука.
        Она быстро взглянула на него и достала из холодильника мисочку с купленным вечером парным говяжьим филе, чтобы продемонстрировать ее мужу.
        - Вообще-то мясо следует покупать в день приготовления, - назидательно произнес он, но она не стала отвечать. Она уже чистила луковицу в этот момент, и глаза у нее страшно щипало. - Ну же, поправь галстук! Неужели не видишь?
        Он безуспешно пытался придать узлу, чуть скособочившемуся под воротник рубашки, необходимую ровность. Она все так же молча вымыла руки, подошла к нему, сняла с его шеи галстук, раздернула петлю, быстро накинула галстук на дверную ручку, завязала шелковую полоску в узел, надела на Кирилла снова. Теперь все выглядело как полагалось. Узел был в меру ровный, объемный, не большой и не маленький.
        - Фу, как от тебя луком пахнет! - сказал вместо благодарности Кирилл и двинулся к дверям, ожидая поцелуя на прощание. Она молча чмокнула его в щеку и заперла за ним дверь. Прислушавшись, как слегка шумит вызываемый им лифт, она подумала, что он будет недоволен, что дверь она закрыла слишком рано. Следовало подождать, пока двери кабины за ним окончательно закроются, но ей было страшно некогда. Она распределила в определенном порядке все, что надлежало ей сделать за оставшиеся два часа, но никакого душевного подъема, с которым она раньше легко справлялась с любой домашней работой, сейчас не было. Она была поглощена делами, но сердце грызла непонятная тоска.
        «Послушать бы музыку!» - подумала она. Музыкального центра и даже простого магнитофона у них не было. Кирилл слушал радио по дороге в машине, что, кстати, раздражало ее, когда она, хоть и не так уж часто, ездила с ним, а дома музыка была ему не нужна. Дома он ел, принимал ванну, иногда смотрел телевизор и спал. Огромный домашний кинотеатр располагался у них в гостиной, она включила его и попыталась найти какую-нибудь приятную музыкальную передачу. Но не так-то просто оказалось пробиться к музыке сквозь паутину всяческой бессмысленной говорильни, поэтому она стала тихонечко напевать сама, притопывая ногой в такт и, таким образом, под собственный аккомпанемент лепить котлетки.
        Если бы Кирилл мог слышать, что она напевала!
        «В белом платье с пояском я запомнил образ твой…» - так пели они в четвертом классе в пионерском лагере, и почему-то сейчас ей на ум пришла эта песня. Во всяком случае, так или иначе, под влиянием ли мелодии или по мере увеличения сделанных дел, настроение у нее стало улучшаться.
        Все-таки Лиза была необыкновенно прелестная девушка. И ей действительно очень шли все ее многочисленные цепочки, брелочки, сережки, колечки, всякие пряжечки и брошечки, которыми она себя украшала. Когда по случаю занятий она ездила с Робертом, все это богатство на ней звенело и переливалось, и она сама была такая же нарядная и звенящая, как все эти металлические предметы на ней, и казалась Роберту заморской принцессой, приехавшей сюда, в суровую действительность, из какой-то сказочной, волшебной страны. Интересно, что Лиза никогда не говорила того, что думала. В разговоре она обходилась или междометиями, или очень короткими предложениями. Несколько раз Роберт хотел навести ее на разговоры «о жизни», пытаясь узнать, кто она такая, из какой семьи, чем занимается. Ему это было действительно интересно, но на все его вопросы она отвечала односложно и нехотя, так что постепенно он понял: она не хочет говорить с ним ни о ее учебе, ни о семье, хотя, по всей видимости, у нее дома было все нормально. Она не говорила ни о фильмах, ни о книгах, ни о путешествиях, хотя успела уже побывать во многих странах. В
общем, Лиза была ему непонятна. Иногда ему казалось, что она что-то скрывает и не хочет проговориться. Но и молчаливой Лизу назвать было нельзя. И несмотря на то что разговор у них никак не клеился (а что надо еще русскому человеку, как не поговорить?), ему нравилось даже только смотреть на нее. Но если вечером он пытался вспомнить, о чем они говорили утром, то на память не приходило ничего, кроме яркой улыбки, маленьких, ровных жемчужных зубов и ясных блестящих глаз. Лиза любила мороженое и часто в хорошую погоду приходила на занятие с шоколадным рожком в руках. Прежде чем усесться за руль, она спокойно, ничуточки не торопясь, прекрасно сознавая, что он будет ждать ее столько, сколько она хочет, доедала остатки стаканчика с мороженым, и вафельные крошки прилипали к ее губам и к остренькому подбородку, и ему ужасно хотелось стереть их своим носовым платком. Для этой цели он даже гладил теперь платки с особенной тщательностью, но, впрочем, еще ни разу не воспользовался ими. И не потому, что стеснялся, просто ему не очень нравилось то, что Лиза делала дальше. Доев мороженое, она выкидывала блестящую
обертку прямо на тротуар под колеса машины и спокойно включала зажигание. Его это коробило, но сколько раз он ни намекал ей, что пачкать общественный двор нехорошо, она только смеялась, называла его «старым брюзгой» и на следующий день все делала точно так же. Но он не сердился всерьез. Возвращаясь после «катания», так она называла их занятия, он сам подбирал и выбрасывал в мусорное ведро эти обертки и чувствовал себя при этом чуть ли не счастливым, хотя само ее поведение и это дурацкое словечко «катание» в глубине души раздражали его. Однако он все прощал Лизе. Почему-то он надеялся, что их «катания» могут как-нибудь перейти в другую плоскость отношений, хотя сам пока не делал первого шага, что-то непонятное останавливало его. Она же только подшучивала над ним.
        И еще его беспокоило, что другая его ученица, Нина Воронина, пропустила уже целых два занятия.
        - Что за безобразие - то ходит, то не ходит! - ругался он. - Что с ней такое?! Она уже ездила по улице, и у нее неплохо получалось! Во всяком случае, не хуже, чем у Лизы.
        И вот эта Воронина опять не пришла. Ему самому было удивительно, что, пересмеиваясь с Лизой, и трогая ее за руку, и заглядывая ей в глаза, он все равно думал: придет в этот раз Воронина на занятие или не придет? Время ее так и оставалось прежнее - после занятия с Лизой. Если бы она не пришла и в этот раз, это могло оказаться бы даже кстати - тогда он смог бы, пожалуй, проводить Лизу. Это был бы очень удачный ход в развитии их отношений. Он этого желал. Но с другой стороны, ему все-таки было обидно, что Воронина опять пропустит занятие.
        Занятие с Лизой приближалось к концу. Как и полагалось по инструкции, он поехал с ней в школу, все внимание сосредоточил на том, чтобы она, при всей ее невнимательности, не въехала бы в школьные ворота. Почему-то ему представилось, что посередине двора их машину уже должна была ждать Воронина. Он будто видел, как она одиноко стоит во дворе, вся в траурно-черном, словно полководец, потерявший свою армию. Среди этих его мыслей Лиза вдруг вместо того, чтобы плавно нажать на тормоз, перепутала педали и даванула на газ. Машина взревела и, как показалось и ему, и ей, со всей силы понеслась на кирпичную стену гаража. Лиза завизжала и зажмурилась, бросив руль. Он на мгновение оторопел, но потом быстро нажал на запасной тормоз и быстро, но плавно сделал поворот. Тормоза завизжали, и машина остановилась. Лиза сидела, закрыв руками лицо.
        - Где у тебя оказались руки? - стараясь казаться спокойным, спросил он. - Ну, где у тебя руки? - Он заорал: - И ноги, и глаза? Куда ты смотрела? Почему перепутала педали? Зачем бросила руль?
        - Я ведь знала, что ты что-нибудь придумаешь! - уже успев сделать беззаботное лицо, улыбнулась Лиза.
        - Ну и девчонка! - Роберт успокоился почти мгновенно. - Хороши бы мы с тобой были, если бы влупились сейчас в эту кирпичную стену!
        - А где же были твои руки?! Ведь ты обязан меня страховать! - Лизу смутить было трудно.
        - На сердце! Чтобы инфаркт от твоей езды не хватил!
        - А я думала, на моей коленке! - с безмятежным видом, но в то же время глядя на него несколько свысока, сказала Лиза.
        Роберт покраснел. Он действительно всю дорогу боролся с желанием ощутить под своей рукой круглую коленку Лизы. Но он старался делать это незаметно. Но она какая плутовка! Казалось, машину вела, смотрела на улицу, а все замечала! Он, конечно, действовал еле заметно, чуть-чуть… Только слегка касался ее рукой под каким-нибудь предлогом. Сказать, что он держал свою руку на ее коленке… это, конечно, она переборщила. Но ведь все почувствовала, поняла…
        - Ну ладно, - произнес он сурово, чтобы скрыть смущение. - Занятие на сегодня окончено. Давай отвезу тебя домой!
        - Лучше до метро! - пожала нежным плечиком Лиза. - Мне сейчас в институт.
        - До метро так до метро! - согласился Роберт.
        В общем, ему было все равно, куда ехать. Воронина безнадежно опоздала, значит, у него было свободное время. Лиза хотела «рулить» до метро сама, но он, настойчиво пересадив ее из учебной машины в свою собственную, не пошел у нее на поводу.
        - Подожди, пока не научишься. Окончишь курс, тогда дам поездить! - пообещал он ей.
        - Я и так хорошо езжу, а ты придираешься! - заявила Лиза и надула губки.
        Они поехали вдоль бульвара. Солнца в этот день не было, но не было и дождя, желтые листья подсвечивали серый асфальт. Небо сквозь поредевшие ветки казалось светлее обычного, и Роберт, чтобы не молчать, высказался в том духе, что день сегодня выдался очень приятный. Лиза не стала поддерживать разговор о погоде. Она смотрела в окно. До метро ехать было пару минут, и он ехал медленно. Ему хотелось перед тем, как они расстанутся, договориться о свидании на вечер. Вдруг какая-то темная фигура, бегущая по аллее, привлекла его внимание.
        Это была Нина Воронина. Раскрасневшаяся, задыхающаяся, с растрепанной прической, в черном пиджаке, черном свитере и совсем не приспособленных для занятий спортом туфлях, она бежала по направлению к школе. Ему захотелось остановиться и закричать, чтобы она не бежала, что время у нее еще есть, но почему-то он не захотел останавливаться при Лизе.
        Та же внимательно разглядывала куколку-эскимоску, что была прикреплена перед ней на щитке.
        - Откуда у тебя эта куколка?
        - Подарили…
        Он прибавил скорость и на Лизины вопросы отвечал односложно.
        - А кто тебе подарил? Подруга? Жена?
        Он слышал эти вопросы неоднократно. Он и не ожидал ничего нового. Он привык к тому, что мысли женщин всегда вращаются по одному и тому же кругу, как, впрочем, и мысли большинства мужчин. Он и друзей-то своих ценил потому, что с ними он мог говорить о жизни , а не только о бабках, бабах и о том, как славно кто-нибудь из них оттянулся накануне. С остальными людьми из тех, кого он знал, всегда было все одинаково, все одно и то же, из года в год. И хотя в разговорах с Михалычем и Ленцем они тоже чаще всего шли по одному и тому же кругу, все-таки ему казалось, что их круг находился на более высоком витке спирали. И он не видел больше никого в своем окружении, кого бы он мог поднять на высоту их круга. Поэтому его совершенно не удивляли банальные вопросы Лизы.
        Они подъехали, он плавно затормозил, подведя автомобиль к тротуару. Лиза пыталась достать куколку из гнезда, в котором находился крепеж основания, но это ей не удавалось. Тогда она с силой дернула и оторвала куколку от щитка. Она и сама не ожидала этого, потому выронила эскимоску под сиденье.
        - Ой! - Она попыталась ногой нащупать игрушку.
        - Не шевелись! - Роберт нагнулся и протянул руку. Невольно теперь он снова навалился на теплые Лизины колени, хотя вовсе уже не думал об этом. Лиза засмеялась не без ехидства, но не отодвинулась. Он поднял куколку. Она была испачкана грязью и имела помятый и измученный вид. Расстроенный, он попытался отряхнуть ее пушистую шапочку. А Лизу вовсе не смутил такой пустяк, как испорченная игрушка.
        - Да она копеечная! Если хочешь, я тебе другую игрушку куплю! Котеночка или львенка! Они гораздо симпатичнее! - кокетливо сказала она и весело помахала рукой.
        Он что-то мрачно буркнул в ответ. Ему было очень жаль свою игрушку. «Вот она - настоящая женщина, - говорил Роберт про эту куколку, - терпит и молчит!»
        Он отнекивался от надоедавших вопросов сиюминутных женщин, но на самом деле сам прекрасно помнил, где, при каких обстоятельствах, на каком вокзале, в каком городе и даже в каком именно киоске - в угловом, самом последнем, на не по-нашему чистой привокзальной площади он купил эту куколку. Просто никому не хотел говорить об этом.
        Роберт посмотрел в сторону метро. Голубая спина Лизы уже смешалась с толпой, и только ее завитая головка еще секунду была видна среди других голов, пока окончательно не исчезла в темном прямоугольнике входа в подземелье.
        - Ну надо же! Вот чертовка! Взяла и выдернула куколку! - Роберт поморщился, потрогал пальцем сломанный штифт крепежа и прикинул, каким образом можно его починить. Аккуратно положив куколку в карман, он развернулся и поехал назад вдоль бульвара. По дороге он зорко всматривался в проходящих, думая, что сможет заметить Воронину, если она, не дождавшись, все-таки решит уйти. Ему не хотелось, чтобы она ушла. Зачем было пропадать еще одному занятию? Хотя по времени ему оставалось заниматься с ней вместо полутора часов только сорок пять минут, он все равно мог бы отъездить их и поставить в журнале напротив ее фамилии галочку, что занятие отработано.
        В ворота была видна только одиноко стоящая желтая машина, но, въехав во двор, он увидел Нину. Она не ушла, а стояла в глубине двора, поближе к стенке, и, присев на корточки, гладила собаку. Ему даже показалось, что он уже где-то видел похожую сцену, может быть, в каком-нибудь фильме: пустой серый двор, красная кирпичная стена и на ее фоне женщина, вся в черном, ласкает пса.
        Пес был все тот же самый. Нина внимательно разглядывала его мордочку.
        - Ах, ты принюхиваешься, - говорила она. - Я виновата перед тобой. Жарила котлеты перед занятием, а тебе не принесла! Безобразно мучить собаку запахом котлет! Я исправлюсь в следующий раз!
        Пес вслушивался в ее голос, терся крутым коричневым бобиком о Нинину руку и вилял хвостом.
        - Эй! Долго мы будем любезничать с собаками вместо того, чтобы заниматься! - крикнул Роберт из окна и пару раз дал сигнал.
        Нина выпрямилась, отряхнула руки. Теперь она уже была не красная, как тогда, когда бежала по бульвару, а скорее бледная, и черный воротник ее свитера оттенял уже привычную для Роберта матовость ее кожи и легкий рыжеватый оттенок волос. Видимо, она успела отдохнуть после своего бега и теперь дышала ровно, спокойно.
        - Извините, я сильно опоздала! - сказала Нина и не двинулась с места, не зная, согласится ли он провести с ней то недолгое, оставшееся от занятия время.
        - Лучше поздно, чем никогда! - буркнул он и перешел из своей машины в учебную, открыв по дороге дверцу с ее стороны, как бы приглашая занять место водителя.
        Она быстро села и ласково провела рукой по рулю.
        - А я уже думала - все, занятие не состоится!
        - Почему пропускаем уроки? - Он задал ей вопрос со всей строгостью, на которую был способен. Но то, что она так любовно погладила руль машины, на которой училась, странно растрогало его. Он вспомнил, что Лиза на первом занятии назвала эту же машину развалюхой.
        - Муж заболел, поэтому пропустила. - Нина не хотела вдаваться в подробности. - Я и сама соскучилась по учебе, но прийти на занятие никак не могла. Не было времени!
        Он удивился:
        - Что же случилось с мужем?
        - Радикулит. - Она аккуратно включила зажигание.
        Он ничего не сказал, но подумал: «Подумаешь, муж заболел! Ну и пусть бы болел. Лежал бы себе, поправлялся, принимал лекарства… а она-то при чем? Не при смерти же он был, что было невозможно от него отойти на два часа!» Он привычно сложил свой растрепанный учебный журнал на коленях.
        Она на удивление ловко обошлась с педалями, и машина совершенно спокойно поехала, в то время как другие ученики все еще беспомощно тыкались между сцеплением и газом.
        «Вот это да! - подумал он, но ничего не сказал. Он ощутил за нее гордость. - Но рано, рано радоваться!» - осадил он себя. Когда его ученики начинали прилично ездить, его всегда это радовало.
        - Давай на улицу! - сказал он, когда на следующем круге они стали приближаться к воротам.
        - Вы не боитесь? В прошлый раз, мне кажется, я вас здорово напугала своей ездой. Да и трудно было не испугаться, я ведь ехала тогда первый раз в жизни!
        - Напугала, конечно. А как же? - Он решил немного поважничать. - У меня работа такая.
        - Трудная работа.
        Да, ему определенно нравилось, как она разговаривает с ним. Без фамильярности, без снисходительности. А ведь, судя по всему, муж у нее был какой-то шишкой. Роберт не любил учить ездить жен «больших» людей. Обычно они относились к нему как к личному слуге, пока он не осаживал их. Часто это давалось с большим трудом. Иногда и не давалось. Тогда он просто махал на них рукой и старался поскорее закончить обучение. Но в Нинином случае не было видно никаких признаков пренебрежения с ее стороны. Более того, если бы он не видел однажды ее мужа, сказал бы, что более всего она походит на одинокую, неуверенную в себе разведенку. Она назвала его гуру. Сначала ему это совсем не понравилось, но потом, как-то случайно вспомнив об этом, он нашел, что все-таки считаться гуру очень даже приятно.
        Они благополучно выехали за ворота и медленно ехали вдоль бульвара. Господи, сколько раз за день ему приходилось совершать этот путь! Он вспомнил Лизу, как вместо тормоза она нажала на газ. Определенно девушка без башки! И куколку сломала! Но зато Лиза хорошенькая! Почему эта Воронина не такая?! Сердце у него защемило. Ему ужасно вдруг захотелось, чтобы вместо темноволосой сосредоточенной Нины рядом с ним вдруг каким-то чудом оказалась светленькая легкомысленная Лиза, но со всеми Ниниными внутренними качествами. Он вздохнул. Посмотрел на желтые листья, упавшие на газон.
        - Как тебе погода? - вяло поинтересовался он, вспомнив, что такой же вопрос задавал Лизе.
        - Прекрасная, светлая! - сказала Воронина, и он вдруг увидел, что на улице действительно стало светло из-за выглянувшего солнца. Он помог ей повернуть возле памятника поэту, не выезжая на широкий проспект, и они поехали назад. Он внимательно смотрел на дорогу, на обгоняющие их автомобили, поправлял, придавая нужное положение рулю, чтобы машина не елозила по дороге, а шла ровно, но сам вспоминал Лизу. Она будто стояла у него перед глазами, с ее улыбкой, с сережками, бусиками, браслетиками, звенящими колечками, металлическими кнопочками на джинсах.
        «А эта всегда теперь в черном, - с неудовольствием подумал он про Воронину. - К чему этот траур?»
        Он не привык скрывать свои мысли, особенно с учениками. К тому же они снова поехали по одному и тому же месту второй раз, и ему стало скучно. - А ты почему всегда в черном? Нечего надеть? - без обиняков спросил он. Ему было на это в общем-то наплевать, но не сидеть же было все время молча. Нина вела машину сосредоточенно, спокойно, не болтая. Конечно, он видел, она волновалась, и получалось у нее все очень неуверенно, медленно, но осторожно и аккуратно. Не то что у Лизы. Раз, раз! Вот скорость уже шестьдесят, а то и восемьдесят! Он только успевал крутить головой, чтобы они не врезались куда-нибудь! Воронина, конечно, была не такая. Вообще-то за рулем и надо быть сосредоточенным… но Лиза! За ее красоту он уже простил ей все-все, даже его испорченную эскимоску.
        Сквозь его мысли о Лизе до него с трудом дошли слова Ворониной. Как будто из снежного марева, в метель, откуда-то из глубины ночи, к нему пробился слабый свет фонаря. Она сказала:
        - Что плохого в черном цвете? Он не подавляет человека, как, к примеру, красный; и не делает его торжественным, как белый. Наоборот, из черного, как из рамки, всегда проступает истинное лицо, и тогда сразу видно, кто есть перед тобой.
        Он помолчал. Наверное, она была права. Сам он не любил черный цвет. Он носил свитера телесного оттенка и коричневые кожаные куртки. Во времена его детства у летчиков дальней авиации была такая казенная форма.
        - Но люди любят себя приукрашивать, - сказал он.
        - Зачем это делать? Все равно рано или поздно все станет на свои места. Обманывать же самого себя уж вовсе не имеет никакого смысла. - Она хотела опять повернуть и поехать по третьему разу, но он посмотрел на часы:
        - Время закончилось, давай гони во двор!
        Слово «гони» применительно к ее езде было таким забавным, что она не удержалась и улыбнулась. Проехав ворота, она затормозила очень плавно. Роберт вспомнил, как накануне, уже на пятом фактически занятии, спорил по этому поводу с Лизой. Она на его замечания внимания не обращала и тормозила так, что каждый раз он хватался за поручень, чтобы носом не ткнуться в ветровое стекло.
        - Что ты делаешь! - с возмущением кричал он. - Затормозишь вот так на дороге, и тот, кто едет сзади, даст тебе в зад!
        - Ну, он и будет виноват! - беспечно пожимала плечиком Лиза. - Всегда виноват тот, кто сзади!
        - Во-первых, не всегда! А во-вторых, тебя учат, как надо делать правильно!
        - Да хватит мне нотации читать! Со скуки сдохнуть можно! - отмахивалась от его слов Лиза. - Главное, что я умею ездить, а затормозить уж смогу как-нибудь. - Лиза очаровательно улыбалась, сверкая маленькими ровными зубами, и он замолкал. Наверное, он и вправду был невозможным занудой! Но Воронина тормозила правильно. И даже, подкатив к бордюру возле беседки, слегка выкрутила руль, чтобы было легче выезжать, хотя он сказал об этом только один раз, мельком, вскользь, и то не лично ей, а на одном из вечерних занятий по теории. Кстати, на теорию, кроме того единственного раза, Воронина вообще больше не ходила.
        Она остановилась, перевела передачу, подняла ручной тормоз. Все сделала правильно. Открыла свою дверцу, сказала: «Спасибо!»
        Вежливая какая.
        - Ты сейчас куда? - тоже из вежливости спросил он. Неужели он будет всех теперь возить до метро?
        - Домой пойду, пешком через парк. Полюбуюсь на осень, - сказала она. - Вот только зайду в школу, переоденусь…
        - Переоденешься? Зачем? - не понял он.
        - Вам-то это уже все привычно. - В ее голосе звучали спокойствие, уверенность безо всякой рисовки. - А я от напряжения мокрая как мышь! Простужусь, если не переоденусь!
        «Я тогда на занятия вообще должен памперсы надевать», - подумал он, вспомнив Лизу. Но Ворониной этого он не сказал.
        - Зачем ты пойдешь пешком, когда есть машина? - вдруг неожиданно для себя сказал он. - Давай я тебя подвезу!
        Смесь недоверия и восхищения была в ее взгляде.
        - Ну, только до грифонов, чтобы уж особенно вас не затруднять!
        Она снова хотела сесть на свое место.
        - Нет, поедем на моей!
        Он опять поменял машины.
        - До каких грифонов? - спросил он, не понимая, что она имеет в виду.
        - Вы не знаете? Но вы же были в том парке! Вы там меня еще из аттракциона вытаскивали.
        - Грифонов не видел,
        - Значит, вы просто не доходили до моста.
        Нет, он все-таки знал, что за парком протекала речка, а через нее был проложен мост, но действительно не был там давно и совершенно не помнил никаких грифонов.
        - Надо пройти чуть-чуть дальше и свернуть на пригорке за церковь. А вы, наверное, всегда ограничивались парком аттракционов и магазином запчастей, - сказала она.
        Он удивился, насколько ее замечание было верным. Дальше магазина запчастей ему было делать нечего. Он тронулся, как всегда, мягко и краем глаза увидел, что она оценила его умение. Они опять поехали вдоль того же самого бульвара. Уже, наверное, миллионный раз за этот день.
        - А уже после поворота с церковного пригорка, - продолжала она, - будет виден мост через речку, а за ним старый пруд с графским домом. Деревья там встречаются такие толстые, что невозможно руками обхватить. А в новом микрорайоне на той стороне я живу.
        - Так ты все время на занятия ходишь этой дорогой через парк? - удивился он. - Не страшно?
        - Нет. Там оживленная тропа. Ее многие знают, часто там ходят. Она удобная и красивая. Идти по ней приятнее, чем пользоваться транспортом.
        Они уже миновали и проспект, и магазин запчастей, и парк с аттракционом и остановились у церкви.
        Нина вышла из машины, осторожно закрыв за собой дверь. Ему это понравилось. Когда люди дверь машины закрывают не хлопая, они проявляют уважение к автомобилю.
        - Ну, где твои грифоны?
        - Вон они!
        Она с улыбкой вошла на мост. Положила руку на спину одного из них. Провела пальцами по его сильным лапам. Погладила по голове.
        Роберт ухмыльнулся, вспомнив, как перед занятием она гладила их школьного пса. Движения и выражение ее лица были точно такими же.
        - Жаль, что я тоже открыла этих грифонов не так давно. С тех пор только, как стала ходить в вашу школу… - Она помолчала. - Ну, спасибо вам! Мне пора!
        Он смотрел на нее и не понимал, что заставляет его разговаривать с ней. «Вот зачем-то повез ее сюда… Ничего в этой Нине он не видел особенного. Обычное лицо, мягкие волосы, худая фигура. Ну, только глаза, пожалуй, большие, блестящие. У других женщин какие-то тусклые, завистливые, злые, а у нее - восторженные. А у Лизы - насмешливые, - вспомнил он. И тут его осенило. Да ведь этот никчемный разговор с Ворониной был, по сути, беседой их круга! Вот почему никак не мог он отойти от нее. Это был разговор единомышленников по миру, в котором они очутились».
        Домой он ехал с раздражающим чувством смятения.
        Весь вечер он чинил крепеж, на котором держалась его куколка-эскимоска. Закончив работу почти ночью, он вышел во двор, открыл машину и прикрепил куколку на место. Белая вычищенная шапочка снова красовалась на ее изящной головке. Одинокий фонарь покачивался на деревянном столбе, и в его тусклом переменчивом свете азиатское лицо куколки было загадочно и прекрасно. Двор был пустынен, а высоко в небе над головой таинственно перемигивались звезды. Роберт постоял еще немного, потом, продрогнув, закрыл машину и пошел в дом. Он обивал от грязи ноги на решетке у подъезда, ежился от осеннего холода, и все это время чувствовал, как уже давно забытое чувство счастливого ожидания чуда потихоньку заполняет его душу. Во сне он увидел, будто за рулем в его машине сидит и снисходительно улыбается ему, и блестит глазами, и о чем-то ласково говорит с ним звенящая побрякушками Лиза. Проснулся он с двояким ощущением: и какого-то недовольства от этого сна, и одновременно радости, что настал новый день, а значит, он снова увидит и Лизу, и Нину, и своих товарищей, и жизнь будет продолжаться еще долго и долго.
        10
        Шарль Готье приехал в начале следующей недели, и домашний прием в его честь Кирилл решил устроить в субботу.
        - Надо пригласить официанта из ресторана, чтобы помогал во время обеда, - сказала Нина в процессе обсуждения с Кириллом подробностей проведения этого мероприятия. - Нехорошо, когда жена мечется с посудой от стола в кухню!
        - Конечно, - согласился Кирилл, - но есть одна загвоздка. Когда мы обедали в ресторане, Шарль намекнул, что много слышал о так называемых русских «посидьелках на кухнях за бутылкой водки и пьельменьями». У него даже, кажется, как он сказал, одна из многочисленных тетушек была знакома то ли с Галичем, то ли с Некрасовым. Тетушка в молодости вместе с ними на радио «Свобода» работала.
        - С Некрасовым? - усомнилась Нина.
        - Да не с тем, которого в школе изучают. С другим, диссидентом. И теперь у Готье такая причуда - он хотел бы побывать на «русских посидьелках».
        - Для него это такая же экзотика, как для нас то, что французы лягушек едят. Мне, во всяком случае, когда я училась в школе, тоже хотелось лягушек попробовать.
        - Тогда, может быть, действительно имеет смысл устроить этакие диссидентские посиделки на кухне? С пельменями под водочку? Чтобы ему угодить? - задумался Кирилл.
        - Пельменей я налеплю, это не проблема, - ответила Нина. - Только скажи, какие могут быть посиделки в нашей квартире с шелковыми диванами и с официантом в смокинге и в галстуке-бабочке? Какой смысл нам играть в эти диссидентские игры, если мы с тобой в университете учились уже при Горбачеве, когда никаким диссидентством в стране вовсе не пахло, а все только бегали по магазинам в поисках съестного и того, что можно надеть на себя? Может быть, так честно ему и сказать, что для нас это диссидентство уже такое же далекое прошлое, как и Великая Октябрьская революция?
        - Но мы же должны его чем-то заинтересовать? - Кирилл начал злиться. - Неужели ты не понимаешь, что от этой встречи может многое зависеть? Найду я с ним контакт или нет? А что я могу ему рассказать? Как я всю жизнь зарабатывал деньги, как покупал эту квартиру, как делал в ней ремонт?
        - Расскажи ему о своих поездках за границу…
        - Французу рассказывать о Париже?
        - Нет, конечно. - Нина расстроенно опустила глаза. - Вот как мы ниже пали… Придет человек в гости, а с ним не о чем поговорить!
        - Включим ему приемник, и пусть ловит «Голос Америки»! - съехидничал Кирилл.
        - А у нас и приемника нет! - Нина обвела глазами то разделенное аркой весьма элегантное тридцатиметровое пространство, оснащенное самой современной техникой, которое служило им и кухней, и столовой. - В этом шикарном помещении изображать антисоветские посиделки как-то глупо, ты не находишь? - сказала она. - Уж если знакомить его с нашим советским бытом, тогда надо вести его в пятиметровую кухню старой квартиры, там, кстати, есть и приемник тридцатилетней давности. «ВЭФ» называется.
        Вдруг некая мысль мелькнула в ее глазах.
        - Знаешь что? Давай еще пригласим Пульсатиллу. Она и твоего знакомого развлечь в состоянии, и пельмени заодно мне поможет лепить. Опять же две женщины с тарелками вокруг стола кажутся уже не такими навязчивыми, как одна.
        Кирилл поразмыслил немного, пожал плечами и согласился, правда, поворчав немного:
        - Ты думаешь, у него мало подруг по всему миру?
        Но Нина все равно преследовала свою цель. «Чем черт не шутит? - думала она. - Богатый француз, вдруг понравится Пульсатилле?» В том, что пушистая красота ее подруги обязательно должна прийтись по вкусу заморскому гостю, Нина не сомневалась. Другое дело, выйдет ли что-нибудь хорошее из этой симпатии…
        - Ты что-нибудь читала про французскую жизнь? - заканчивая разговор, спросил Кирилл.
        - Что именно?
        - Ну, что-нибудь…
        - «Три мушкетера», - подумав, ответила Нина.
        - С ума сошла?
        - «Красное и черное», «Мадам Бовари»…
        - Негусто.
        - Я читала «Фиесту» Хемингуэя! - вспомнила Нина.
        - Так он же американец.
        - Неважно. Он много писал о жизни во Франции, в Испании. Могу тебе дать! - Она пошла к книжным полкам. Кирилл уже ужасно хотел спать, но по дороге в спальню он все-таки взял у нее из рук новенький том.
        - А это у тебя что? - Он заметил под лампой раскрытую книгу и поднял ее, разглядывая обложку.
        - Ремарк. «Три товарища». Это о Германии. - Она чуть-чуть покраснела и хотела взять у него книгу.
        - Ладно, я эту тоже посмотрю. Германия, Франция - один черт! - Он небрежно зевнул и ушел. Она осталась сидеть у стола, составляя список необходимых для банкета продуктов. Когда она вошла в спальню, Хемингуэй, так и не раскрытый, лежал на тумбочке возле кровати, а на полу вверх обложкой валялся Ремарк. Нина его подняла, протерла ладонью и спрятала в бельевой шкаф. Почему она так сделала, она не могла объяснить.
        Следующие два дня она была занята генеральной уборкой и беготней по магазинам, потом еще день отняло посещение парикмахерской и косметического салона. Когда же с болью в руках и ногах, но с новой стрижкой и красным носом после так называемого очищения кожи она явилась на занятие по вождению и ее преподаватель, посмотрев на ее нос, сказал своим привычным занудливым тоном: «Ну, заводи!» - ей показалось, что для нее нет ничего на свете важнее этих уроков.
        Лиза опять попросила Роберта устроить ей экзамен в ГАИ пораньше, не дожидаясь основной группы, и он не смог ей отказать, хоть и знал, что экзамен ей сдавать рановато. Он высказал ей свое мнение. - Ты не понимаешь! - сложила она губки. - Отец хочет подарить мне машину на день рождения. Но выставил дурацкое условие, что у меня должны быть права! Если я не получу их в течение месяца, мне придется ждать потом целый год до следующего дня рождения. Отец - кремень, он требования своего не изменит! А я так хочу машину! Новенькую, блестящую, мощную! Чтобы уж как врезать по газам, так врезать!
        Он подумал, что о машине она говорит, как о кукле. Но его это даже умилило.
        «Да пусть она сдаст этот экзамен, если уж он ей так нужен, а я ее потом подучу еще сам!» - решил он. Они вместе съездили в ГАИ. И когда Роберт, в принципе получив согласие, довольный сбежал по ступенькам вниз, взял ее под руку и повел к машине, он с удовлетворением почувствовал на своей спине завистливый взгляд сержанта, стоящего на посту у входа. Лиза отблагодарила его нежным поцелуем в щечку. Он предложил ей встретиться вечером. Она улыбнулась и с обворожительной улыбкой сказала:
        - Возможно. Но не сегодня. Вечером у меня много занятий, я поздно вернусь.
        Ее слова хоть и вынудили его ждать, прозвучали многообещающе. В этом состоянии - предвкушении чего-то нового, чудесного - он и встретил Воронину, пришедшую на занятие.
        - Заводи, поехали! - сказал он.
        Нина завела. Косой луч солнца, появившийся между воротами и углом стены, скользнул по машине, по Нининым волосам и упал на приборную доску.
        Они выехали на улицу, шедшую параллельно проспекту. Навстречу двигались отдельные машины, впереди маячили белые «Жигули». Нина догнала их, выехала чуть вбок и притормозила в растерянности. «Жигули» ехали медленно, встречная машина тоже была еще достаточно далеко.
        - Ну что ты задергалась? Начала обгонять - обгоняй! - Роберт даже забыл, что еще две недели назад она могла ездить только по двору.
        - Я боюсь!
        - Назад посмотрела?
        - Посмотрела!
        - С боков посмотрела?
        - Посмотрела.
        - Сигнал покажи и обгоняй!
        - Да… обгоняй! Впереди ведь, оказывается, гаишник!
        - А ты что, не видела, что ли, что он гаишник?
        - Нет, я не заметила, что у него на крыше фонарь… Я лучше за ним поеду.
        - Ну, давай за ним.
        Он раздраженно замолчал. Лиза бы уже давно оставила гаишника позади. Квартал или два они ехали в полном молчании, тащась с черепашьей скоростью. Потом Нина вдруг, будто созрев, показала сигнал и прибавила скорость. Двигатель сердито взревел. Но теперь встречные машины следовали потоком одна за другой.
        - Ты куда?
        - На обгон. Что с того, что он гаишник? Я ведь не нарушаю?
        - Мотаешься туда-сюда! Видишь, встречные?
        - Я их пропущу!
        - Ну давай, теперь жми на газ! Обгоняй!
        Роберт всегда жалел, что под ногой у него имелись только второй тормоз и сцепление, а газа не было. Уж сколько было таких ситуаций, когда он был тоже нужен ему позарез!
        - Тогда надо вместо простого автомобиля делать катамаран на колесах! - шутил в ответ на его сетования Михалыч.
        - Руль подержите! - вдруг жалобно сказала Нина. - Я, наверное, не справлюсь!
        - Еще чего! Руль тебе держать! - Роберт почти заорал. - Идешь на обгон, так обгоняй! Гаишник сам тащится еле-еле! Держи полосу! Давай вперед!
        Гаишник вдруг включил поворот и свернул на заправку.
        - О господи! - выдохнула она. - Он потому и тащился еле-еле, что сворачивал!
        Роберт подумал полминутки и сказал:
        - Кстати, и нам пора на заправку. Давай на том светофоре разворачивайся назад!
        - Что же вы раньше не сказали, когда еще не надо было разворачиваться?
        - Специально не сказал!
        - Я не смогу развернуться!
        - Что за глупости?
        - Я боюсь! Там разворот запрещен!
        - С чего бы это?
        Она и правда очень боялась разворачиваться на том перекрестке, поэтому и сказала так в последней надежде, что, может, там висит запрещающий знак. Знак действительно висел. Но означал он совсем другое.
        - Ну-ка, смотри на знак! - Роберт терпеть не мог, когда его ученики путали знаки. - Поворот налево действительно запрещен. А запрещение поворота не означает…
        - Да-да, я поняла, извините. - Знаки она выучила давно. Просто как-то глупо сейчас сказала. Так, бывало, ее собственные ученики пытались подменить решения задач, если не могли с ними справиться.
        Этот перекресток редко когда бывал свободен. Машины здесь стояли, дрожа от нетерпения, готовые ринуться вперед по первому сигналу. Ей следовало занять крайнюю левую полосу, пропустить тех, кто ехал ей навстречу, и успеть развернуться, пока светофор еще не дал красный свет, Роберт знал: для новичка это было действительно трудно.
        - Нужны мне твои извинения! Правила надо учить!
        - Да я учу! Честное слово!
        Последние две машины из общего потока со свистом пронеслись мимо них. Сзади уже кто-то сигналил от нетерпения. Не обращая никакого внимания на задних, она аккуратно поехала, выкручивая руль. Для подстраховки он положил на руль и свою руку. Хрупкой женщине крутить руль было тяжеловато. Хотя, с другой стороны, «Жигули» все-таки не грузовик. Скоро Нина развернулась и заняла место в своей полосе.
        - Ну ладно! Вот видишь, все сделала правильно!
        - Так вы же сами мне руль крутить помогали!
        - Ну и что! У меня работа такая! - Он улыбнулся, и она увидела в зеркало, что улыбка у него была добрая. - Первый раз и надо помочь!
        Они аккуратно въехали на заправку. Он показал ей, как заправлять машину, как завинчивать колпачок. Потом она снова села на место водителя и приготовилась ехать.
        - Ну вот, на сегодня все. Держи на базу!
        Нина закусила губу, вырулила с обочины и поехала с самым серьезным видом. Ему было забавно и вместе с тем приятно наблюдать за ней. Она ездила уже гораздо лучше Лизы. Та постоянно забывала что-нибудь, а повороты вообще никогда не показывала.
        - И так же видно, что я поворачиваю! - говорила она. Он просто не знал, что ему делать - смеяться над ней или плакать. Во всяком случае, разворачиваться на перекрестке, как с Ворониной, он с Лизой пока бы не стал. Она запросто могла бы перекрутить с пылу руль и оказаться на встречной полосе. Воронина же к вождению относилась ответственно. Вероятно, здесь сказывалась ее любовь к математике. Ему нравилась ее мужская четкость. Уже без всякого волнения она проехала вдоль бульвара, поравнялась со школой, удачно миновала раскрытые только на одну створку ворота. (Михалыч рассказал, как парень из параллельной группы чуть-чуть не снес третьего дня одну из створок.) Нина описала во дворе полукруг и остановилась на своем постоянном месте.
        - Спасибо! - Она всегда его благодарила в конце занятия, отстегивая ремень. Кроме нее этого из группы никто не делал.
        Роберт посмотрел на нее, усмехнулся. Ему не хотелось сейчас оставаться одному. Хотелось поговорить. Лиза была занята, Михалыч работал у себя в мастерской, Ленц не приходил к ним в гараж уже три дня. В качестве собеседника оставалась одна только Нина.
        - Что ты все время то извиняешься, то благодаришь? Вроде не за что. Ничего я для тебя особенного не делаю. Учу, как всех.
        - Благодарить и извиняться нетрудно. - Нина, отстегивая ремень, оглядывалась по сторонам, будто кого-то искала. - Это не признак слабости - извиняться.
        - А признак чего?
        - Вежливости. - Она вышла из машины с таким видом, будто и у нее тоже было срочное дело. А он почему-то не хотел, чтобы она ушла, не договорив с ним.
        - Ты, что ли, вежливая?
        - Разве вежливость недостаток?
        - Да нет.
        - Сильному человеку нетрудно быть вежливым. Это слабому трудно. Ему все время кажется, что весь мир против него, и он, грубя, пытается защищаться.
        - Хочешь сказать, что ты сильная? - Он вспомнил в каком состоянии выковыривал ее из машинки детского автодрома.
        - Нет. Сильный ты или слабый, все равно приходится в жизни идти своим путем.
        Почему-то ему вдруг стало очень интересно узнать, что еще она думает по этому поводу, но вдали хлопнула входная дверь, и из мастерской вышел Михалыч. Следом за ним торопливо выбежала коричневая собачонка.
        - Рыжик, Рыжик, пойдем! - Она не знала, как его зовут, назвала, как пришлось. Но она вытащила из сумки сверток, а Рыжик, как все собаки, прекрасно понимал этот жест и с восторгом устремился за ней.
        Она поманила его за беседку. Там Рыжик в течение нескольких минут, урча, пировал, не в силах проглотить сразу всю вкусную еду, а Нина тем временем быстрым шагом удалилась со двора.
        - Таня! - звонила она по мобильнику домой Пульсатилле. - Я освободилась! Пойдем по магазинам за продуктами! Может быть, тебе придет в голову свежая идея!
        - Вспомни Булгакова! - назидательным тоном произнесла Пульсатилла. - Свежей должна быть осетрина, что касается идей, главная стара как мир: все должны нажраться от пуза! Сейчас выйду! - закончила она прозаически, и Нина улыбнулась и медленным шагом пошла вдоль бульвара.
        Михалыч же и Роберт все еще стояли возле учебной машины во дворе.
        - Сколько этому псу ни давай, он все равно выглядит так, будто умирает от голода, - заметил Роберт, наблюдая за дворовым питомцем, укрывшимся за деревянной беседкой. Когда пес с уже раздувшимся животом выбрался из своего укрытия, кое-что еще зарыв про запас, Михалыч открыл волновавшую его тему, из-за чего, собственно, и вышел из своей мастерской, завидев Роберта.
        - Володька что-то давно не являлся! - сказал он с озабоченным видом. - Я бы съездил к нему, да Галка заболела.
        - Подождем до понедельника, - заметил Роберт. Он наметил все-таки добиться у Лизы свидания в выходные. К тому же его холодильник давно требовал пополнения запасов. А уж если Лиза согласилась бы прийти к нему на чашку чая…
        Без мытья полов тоже обойтись было бы невозможно.
        - Давай до понедельника! - повторил он.
        - Ну, давай! - Михалыч почесал намечающуюся лысину своей годами уже не отмывавшейся от машинной смазки пятерней.
        Роберт задумался, посмотрел на Михалыча со скрытой тревогой:
        - Ты что, думаешь, у него опять?
        - Не знаю.
        - Но ведь это не повторялось уже года три-четыре!
        - Я сказал, не знаю! - Михалыч был серьезен, но в то же время характерная для него медвежья решительность, проявляющаяся в ответственные минуты, пока отсутствовала.
        - Может быть, у него время осенних посадок в огороде! Страда! Сельское хозяйство требует многих хлопот! - До понедельника! - И оба, стараясь больше не думать о том таинственном и непонятном, что однажды случилось с их другом, занялись обыденными делами.
        11
        Шарль Готье оказался моложе, чем Нина и Пульсатилла себе его представляли. Это был высокий стройный мужчина около тридцати пяти лет с очень черными, слегка курчавыми, аккуратно подстриженными волосами и пронзительными глазами. У него было приятное, но непривычное нашему взгляду узкое птичье лицо с выдающимся носом. Нину также поразили и его руки. Они были чрезвычайно гибкими, настолько гибкими, что казалось, что, по крайней мере в кистях, у него нет костей. Ногти у него были круглые, плоские и будто погруженные в мягкие кончики пальцев. Удобно развалившись в кресле, он так непринужденно сгибал и разгибал пальцы под разными углами, что Нина несколько раз ловила себя на том, что все время смотрит только на его руки. Было в этих движениях нечто притягательное и одновременно отталкивающее, вызывающее чувство сродни брезгливости. Так одновременно с ужасом и благоговением взирают люди в зоопарке на ядовитых змей или скорпионов.
        - Щупальца - будто у осьминога! - прокомментировала на кухне Пульсатилла.
        - Но все-таки определенный шарм в нем есть, - вздохнув, сказала Нина. Кирилл в сравнении с месье Готье казался вырубленным из куска дерева.
        Шарль смотрел на всех притягательными как магнит, пронзительно ласковыми глазами и, казалось, про себя подсмеивался над присутствующими.
        - Хитрый жук! - сказала шепотом Пульсатилла, относя на кухонный стол наполовину опустошенную фарфоровую супницу и блюдо с остатками слоеных пирожков.
        - Паузу перед пельменями можно заполнить осетриной с хреном! - Нина призывно посмотрела на мужа, тот взял в руки запотевший графин.
        - «Ой, полным-полна моя коробушка!» - на практически чистом русском языке исполнил француз и показал, что он с большим удовольствием выпьет минеральной воды.
        Кирилл, который до этого считал, что Шарль понимает по-русски очень плохо, опешил.
        - Где вы так превосходно выучились русскому? - не смог сдержать он удивления. Мысленно же он прокручивал про себя все крепкие слова и выражения, которые употреблял при Шарле.
        Нина со значением посмотрела на Пульсатиллу.
        - Где, где? В разведшколе, конечно, - шепотом ответила ей подруга.
        Обе они стояли над кастрюлей с пельменями и ждали, когда аппетитные белые комочки всплывут наверх.
        - Доставай! - скомандовала Пульсатилла.
        - Можно я посмотрю, как делают пельмени? - Шарль отодвинул модный итальянский стул и прошел в кухонный отсек, отделенный от столовой аркой.
        - О, конечно! - Нина слабо улыбнулась, помешивая в кастрюле шумовкой. - Сейчас они всплывут, и мы будем их доставать! - Нина сама не поняла, чего это она вдруг стала коверкать родной язык. Наверное, из желания сделать приятное Кириллу. Ей даже жалко было его в последнее время: так он старался угодить заморскому начальству. А Шарль все чего-то тянул и не говорил Кириллу, кто же наконец будет заведовать их косметическим раем на всем огромном постсоветском пространстве. Кирилл просто измучился от нетерпения. Нине даже казалось, что ему уже не столько хочется руководить, сколько надоело ждать. Тем не менее время шло своим чередом. Со дня приезда Шарля прошло уже больше недели, и вот наконец они собрались на этот дурацкий банкет.
        - Вы, дорогой товарищ, опоздали смотреть, как делают пельмени! - сказала вдруг Пульсатилла. - Чтобы посмотреть, как делают пельмени, надо встать в семь утра, сбегать на рынок за мясом трех сортов, потом замесить тесто, потом лепить сами пельмени…
        - И перепачкаться в муке? - добавил Шарль.
        - Скажите, пожалуйста, - Пульсатилла осторожно вытерла рукавом своей кофты запотевший от пара нос, - вы это видели, что ли?
        - Видел, да, - кивнул Шарль. - У своей тети. А она научилась этому у русских эмигрантов. Я рассказывал Кириллу.
        - И что, ваша тетя часто делала пельмени? - удивилась Нина. Она уже вытряхнула последнюю порцию пельменей с шумовки на огромную расписную тарелку и теперь держала эту тарелку в руках. Аппетитный пар от пельменей поднимался и уходил к потолку.
        - Только однажды, - засмеялся Шарль. - Француженки не могут это делать часто. Они устают от такой сложной работы! Давайте я отнесу! - И он ловко подхватил гнущимися в разные стороны пальцами-щупальцами дымящееся блюдо. Кирилл, ожидая их, в одиночестве сидел за столом. И Нина, расставляя на специальном подносе сметану, уксус, перец и кетчуп, с сожалением отметила, что под глазами у Кирилла сгустились синеватые тени, а подбородок за последний год несколько обрюзг. «И как это французы сохраняют свою моложавость так долго?» - подумала она. Пульсатилла раскладывала пельмени по тарелкам.
        - Под пельмени полагается водка, но можно и красное вино, - обратился Кирилл к Готье.
        - А вы с чем едите? - посмотрел Шарль на женщин.
        - Я только с водкой, - ответила Пульсатилла, хотя Нина прекрасно знала, что Таня вовсе не любительница выпить.
        - Браво, браво! А вы? - Готье перевел взгляд на хозяйку.
        - Я вообще-то люблю с шампанским, - ответила та и тут же получила довольно сильный пинок от Кирилла в ногу.
        Взгляд мужа метал громы и молнии: «Не соображаешь, что говоришь? Из деревни приехала? Кто же в цивилизованном мире употребляет шампанское под пельмени!»
        - Да, да! Не удивляйтесь! - пояснила она, чуть смутившись, Шарлю Готье. - Я люблю пельмени с шампанским. Русские вообще любят шампанское. Конечно, я знаю, что шампанское подают на десерт, но я люблю именно так! - И она даже с некоторым вызовом посмотрела на Готье и на Кирилла.
        - И я люблю! Даже больше, чем с водкой! - заявила, поддерживая подругу, Пульсатилла.
        - А можно попробовать? - Шарль вопросительно посмотрел на отдельно стоящий столик с целой батареей бутылок.
        - Конечно! Если вам так хочется! - Пробка от шампанского выстрелила в потолок. - Настоящее крымское. Из Массандры, полусладкое, - пояснил Кирилл.
        Шампанское с пельменями прошло у публики на «ура», и только сам Кирилл, стараясь выглядеть цивилизованным человеком, а не каким-то там дикарем, старательно ел пельмени, запивая «красненьким». Причем «красненькое» из патриотических, видимо, соображений он выбрал французское. Пульсатилла хихикала, глядя на него, а Нина тихонечко злилась. Ведь сколько раз в студенческие времена они вместе с Кириллом, Пульсатиллой и ее мужем варили на маленькой кухоньке старого дома «Останкинские» пельмени из картонных пачек и, скинувшись, покупали шампанское «Цимлянское» или «Советское», было все равно. Красное шампанское она любила даже больше. Как это было вкусно! И вот сейчас Кирилл выставляется перед этим французом. И ей показались такими натянутыми слова, которыми обменивались за столом все участники этого банкета, и такими искусственными позы и лица, что захотелось встать, выйти из дома и пойти куда глаза глядят.
        Она улыбнулась, поймав себя на этой мысли. Разве это было бы возможно? Да и куда бы она пошла?
        Обед закончился. Шарль со словами благодарности поцеловал руки ей и Пульсатилле. Кирилл не сказал ни слова. Он был занят тем, что готовил сервировочный столик с десертом, чтобы укатить его в гостиную: сытый до невозможности гость не возражал сменить обстановку. Дамы тем временем удалились в спальню, чтобы переодеться.
        - Господи, сколько суеты из-за одного человека, - заметила Пульсатилла, извиваясь, как червяк, чтобы стащить через голову джемпер.
        - Это все Кирилл придумал, - ответила Нина. - Решил, что на «посиделках» надо быть в чем-нибудь попроще, ну а уж для десерта необходимо сменить наряды. Он хочет показать, что мы тоже не лыком шиты и длинные платья у нас имеются.
        - Взятые напрокат! - фыркнула Пульсатилла.
        - Согласись, глупо покупать платья на один вечер, - миролюбиво сказала Нина. - Но нет худа без добра! По крайней мере, под предлогом переодевания мы можем пять минут поваляться на постели! - Она с наслаждением сбросила туфли на высоких каблуках и упала на широкую кровать. Пульсатилла с воплем раскинула руки и последовала за ней. Пружины кровати отозвались в ответ. Пару минут они лежали, тихонько постанывая от удовольствия. Потом перевернулись на животы и согнули ноги в коленях, вращая ступнями.
        - Хорошо восстанавливает кровообращение, - сказала Пульсатилла.
        - Подожди, у меня есть крем, который можно размазывать по ступням прямо поверх колготок. Дает чудесное ощущение легкости! - вспомнила Нина.
        Порывшись в ящике комода, она извлекла из него тюбик; и обе дамы стали с энтузиазмом втирать крем в кожу лодыжек и подошв. За этим занятием их и застал Кирилл.
        - Вы что тут делаете? Надо идти в гостиную, а вы тут расселись, как в бане! - возмутился он.
        - Мы устали! - томным голосом проворковала Пульсатилла и запрокинула голову на манер кинодивы двадцатых годов.
        - Хватит ржать! - возмутился Кирилл. - Я там все темы уже исчерпал! О работе говорить у них вроде не принято, а о чем вообще можно с ним беседовать, я не знаю! И еще я должен тебе сказать, что неприлично было подавать к столу полопавшиеся помидоры!
        - Да только одна или две помидорки лопнули во всей трехлитровой банке, а сам маринад был - пальчики оближешь! - с обидой сказала Нина. - Твой Шарль этих помидоров слопал целых пять штук, я считала!
        - Нечего их было вообще подавать, если делать как следует не умеешь! - скривился в противной гримасе Кирилл.
        - Мы из деревни, откуда нам знать, что подавать, что не подавать… - протянула с иронией Пульсатилла.
        - Мы по заграницам не ездим, - в тон ей стала тоненько подвывать и Нина.
        - Ну, девушки, пойдемте, долго вас ждать? Хватит валять дурака! - взмолился Кирилл.
        - Сейчас идем, - уже обычным голосом ответила Нина и вздохнула. - Вот только платья наденем…
        - Да по мне, идите хоть так, только скорее! - Кирилл погрозил жене кулаком.
        - Зачем тогда в салоне парились, платья выбирали? - повела плечом Пульсатилла.
        - Некогда спорить! Он там один сидит! - Кирилл уже был готов лезть на стену от ярости. Нина тем временем встала, поморщившись от боли, воткнула ноги в туфли и стала снимать с плечиков свое платье.
        - Пока не скажешь «пожалуйста», не пойдем! - поставила условие Пульсатилла.
        Нина, усмехнувшись, взглянула на нее:
        - Дождешься от него «пожалуйста», как бы не так…
        Однако Пульсатилла смотрела на ее мужа с вызовом.
        Кирилл, вероятно, тоже понял, что с Пульсатиллой лучше не связываться. С ненавистью во взгляде он встал перед ней на колени.
        - Танечка, дорогая, прошу тебя, выручай! - кисло-сладким голосом пропел он.
        - Ну, так и быть… - снизошла до него Пульсатилла. Она встала на кровати, выпрямилась во весь рост, и дорогущий матрас чуть не до пола прогнулся под ней. Нина посмотрела на нее снизу вверх. Пульсатилла возвышалась над ними, как королева над слугами во время туалета перед торжественным выходом по случаю годовщины своего бракосочетания. На ней было только белоснежное утягивающее бюстье и чулки. Вид у Пульсатиллы был впечатляющий.
        «А может, действительно лучше бы так, без платья…» - одновременно подумали Нина и Кирилл. Но Таня царственным жестом протянула Кириллу руку для поцелуя, и он повиновался, видимо, подражая Шарлю Готье. Нина же сняла с плечиков второе платье.
        - Тебе черное, - сказала она.
        Это было логично. За обедом Пульсатилла пребывала в собственном красном джемпере и бежевых брюках. На Нине было скромное платьице-футляр бледно-фисташкового оттенка. Теперь же следовало одеться по-вечернему. В гостиной им предстояло поддерживать беседу, сидя в удобных креслах, а не метаться с тарелками от раковины к столу. Поэтому сейчас Пульсатилла облекла свое богатое тело в узкий черный панбархат до пят, а Нина выбрала для такого случая нечто струящееся шелковое ее любимого синего цвета. Украшения были подобраны также со вкусом.
        Когда они вошли в гостиную, мужчины встали.
        «О-о! Может, хоть чем-нибудь будет полезен этот визит! - потупив глаза, подумала Нина. - По крайней мере Кирилл вспомнит правила хорошего тона!»
        О чем подумала Таня, было доподлинно неизвестно, однако с самым непринужденным видом она опустилась в придвинутое ей кресло и, когда оперлась рукой на широкий подлокотник, мужчинам на миг показалось, что платье может лопнуть на ней. Конечно, ничего такого не произошло, но Нина заметила, что Шарль, улыбаясь, то и дело скользит взглядом по роскошной фигуре подруги.
        «Кажется, он клюнул!» - Нина была очень довольна.
        Беседа в полумраке гостиной между тем текла достаточно вяло, но паузы все-таки не затягивались слишком, чтобы показалось, что присутствующим не о чем говорить. Наконец Нина удалилась готовить чай. Кирилл, решив, что необходимо выпить что-нибудь еще для веселья, отъехал со своим столиком-тележкой к бару с напитками.
        - Может быть, вы хотите чего-нибудь особенного? У меня есть практически все! - горделиво сказал он.
        - Тогда принеси мне еще шампанского и осетрового балыка! - махнула ему рукой Таня со своего места.
        Кирилл сделал большие глаза, но ничего не сказал и ушел к Нине в кухню. Пульсатилла осталась сидеть рядом с Готье. Казалось, ему было очень приятно такое соседство.
        - Вы очаровательная женщина, - сказал он, смешно сплетая и расплетая свои необычайно подвижные пальцы рук. - Смотреть на вас - одно удовольствие!
        - Я знаю! - беспечно ответила она. - У меня очень хороший аппетит! Особенно на такие продукты. Русские ведь тоже не едят осетрину и икру каждый день. А я воспитываю одна дочек. - Она посмотрела на него вопросительно.
        - Я понимаю, - спокойно ответил ей Шарль.
        Она еще раз на него взглянула.
        - Я вас прекрасно понял, - повторил Шарль. - Я говорю, не считая родного, на четырех европейских языках. Мне это важно для работы, - пояснил он.
        Ничегошеньки ты не понял!
        Пульсатилла вздохнула и хотела еще что-то сказать, но в гостиную вернулся Кирилл с подносом и осетриной. Пульсатилла со смаком выдавила лимон на истекающий янтарным жиром кусок рыбы и с помощью серебряной вилочки отправила его в рот. На лице у нее сама собой расплылась блаженная улыбка.
        - А вы не хотите? - спохватилась она и протянула тарелку Шарлю.
        - Глядя на вас, очень хочу! Но физически не могу! - ответил он с прежним спокойным выражением лица, и Таня не поняла, серьезно он говорит или шутит.
        - Я приготовил «Дайкири»! - вмешался Кирилл. - Вопрос на засыпку, - обвел он глазами гостей. - Чей это был любимый коктейль?
        Нина в струящемся платье вошла пригласить всех к чаю. Кирилл и на нее посмотрел победно-вопросительно. «Вот какой я вам подсунул ребус, - можно было прочитать в его взгляде. - Чтобы не думали, что со мной даже не о чем разговаривать!»
        «Что он вертится перед этим французом, будто голубой?» - с неприятным чувством подумала Нина. Чей это был любимый коктейль, она понятия не имела. Шарль тоже игриво развел руками в стороны. Кирилл уже хотел с торжеством провозгласить ответ, как Пульсатилла вдруг сказала:
        - Хемингуэя, конечно. Только мне кажется, что великий Хэм пил «Дайкири» в качестве аперитива, а не десерта.
        Кирилл от досады закусил губу.
        - Откуда вы это знаете? - наклонился к Тане Готье.
        - Читала. - Пульсатилла все так же томно повела плечом.
        - Вы начитанная женщина! Не устаю вами восхищаться!
        - Будешь начитанной, если надо каждый день вставать рано утром и идти на работу преподавать литературу.
        - Куда идти?
        - В школу.
        - Они же преподавательницы, - пояснил Кирилл.
        - А что преподает ваша жена?
        - Сухую науку, математику, - отозвалась Нина.
        - Для таких ученых дам вы просто превосходно готовите! - Месье Готье был сама любезность.
        - И жнец, и… кто-то там, и на дудке игрец! - с довольным видом хохотнул Кирилл.
        Пульсатилла презрительно скривила губы, взглянув на него.
        - Чай готов, пожалуйста, к столу! - Нина стояла в дверях, привалившись плечом к косяку. В огромном зеркале с бронзовой рамой, установленном между двух оконных проемов гостиной, было видно ее отражение - тонкая фигура в блестящих шелках, высокая открытая шея, темные волосы локонами уложены в высокую прическу. Свет падал на Нину сверху и сзади, из коридора, поэтому плечи ее и голова были освещены лучше, чем темно-синий низ платья, как на старинных картинах. Но сама она свое отражение не видела, а все остальные были заняты друг другом. «Как скучно! - вдруг ни с того ни с сего подумала она. - Хлопотливо и глупо! Очень глупо!»
        - А чем занимается ваша жена? - Пульсатилла, покончив с осетриной, решила устроить допрос Шарлю Готье.
        - Антиквариатом. Скупает его, а потом перепродает.
        - У кого скупает? - не поняла Таня.
        - У частных коллекционеров и на аукционах. - Шарль опять сплел и расплел пальцы с таким видом, будто продажа антиквариата и поездки по всему миру на аукционы были для Пульсатиллы самым обыкновенным делом.
        - Кто же у вас на хозяйстве? Ведь жена с такой работой дома, наверное, редко бывает? - Семейные отношения были любимым коньком Пульсатиллы.
        - Да все идет как-то само собой. В наше время можно быстро передвигаться по миру, - улыбнулся Шарль. - Готовлю я сам - чай, кофе. Убирать в доме приходит женщина по найму.
        - Угу. - Пульсатилла вдруг съежилась в своем кресле, как-то потускнела.
        Нина оторвалась от двери и подошла к подруге. Наклонилась, обняла ее за талию.
        - Чайник, наверное, нужно поставить заново, уже остыл! - пояснила она и потянула Таню за рукав. Та медленно встала, и они обе прошли в кухонный отсек.
        В огромном зеркале на мгновение отразились две женские фигуры, а потом разом пропали, будто по волшебству опустела картина в роскошной раме.
        - Ты чего расстроилась? - спросила Нина, видя, как Таня рассеянно смотрит в стену, опершись о край стола,
        - Да ничего! - ответила та и вздохнула. - Я не завидую, но просто обидно. Поглядишь вокруг - у людей другой мир! Ездит по аукционам! - повторила она. - А тут всю жизнь варишь пельмени из пачек и растишь двух девок на одну зарплату… - Она опустила голову, хлюпнула носом.
        - Ну, не горюй! - Нине стало так жалко подругу, что она сама была готова заплакать. Она ведь понимала, что Таня сравнивает свою жизнь не только с жизнью Готье, но и с ее, Нининой, жизнью.
        - Ладно! Пошли чай пить! Плевать на все! Так жить легче! - Пульсатилла вздохнула, вытерла сухие, давно разучившиеся плакать глаза и храбро пошла в столовую. Нина взяла в руки вазочку с вишневым вареньем и шагнула за ней.
        Когда же наконец подошло к концу не только чаепитие, но и все это весьма утомительное вечернее времяпрепровождение и Шарль стал собираться к себе в гостиницу, Нина с Кириллом и Пульсатиллой поехали его провожать. Просторную служебную машину вел шофер. Кирилл хотел посадить рядом с ним Пульсатиллу, а сам усесться рядом с женой и с Готье в надежде, что, размягченный вином и вкусным обедом, Шарль поделится с ним видами на будущее руководство фирмой. Но Шарль сам пригласил на заднее сиденье дам. Нина с удовольствием села бы впереди, чтобы наблюдать за действиями шофера - с тех пор как она сама начала водить, для нее было очень интересно следить за тем, как это делают другие, самые разные люди. Однако, побоявшись, что Кирилл измучает Шарля своими разговорами и тот не сможет о чем-нибудь договориться с Таней, она решила тоже сесть сзади. Всю дорогу она скромно молчала, поглядывая в окно и подтверждая что-либо сказанное Пульсатиллой лишь короткими замечаниями, если они требовались. А так всю инициативу она передала в руки подруге. И это возымело успех. Казалось, Шарль был в восторге от познаний
Пульсатиллы в истории и архитектуре города.
        - Не согласитесь ли вы быть здесь, в Москве, моим гидом? - прощаясь у гостиницы, спросил он. Как краем глаза заметила Нина, Пульсатилла не без некоторой паузы согласилась.
        Нине Шарль поцеловал руку.
        - Теперь я понимаю, почему все в восторге от русских женщин, - галантно произнес он.
        Нина вложила в ответную улыбку максимум очарования, на которое только была способна. Обратно они ехали в полном молчании. Кирилл, как ей показалось, даже всхрапнул. Они же с Пульсатиллой не проронили ни слова. Только у самого ее дома, когда Таня уже взялась за ручку двери, Нина робко пробормотала:
        - Я принесу завтра твоим девочкам вкусной еды. У нас столько всего осталось!
        - Ладно, давай, - снисходительно ответила Пульсатилла и захлопнула за собой дверь. И Нина почувствовала себя предательницей, что бросает подругу, а сама едет в свое шикарное жилище.
        Но когда она повязала передник поверх своего уже обычного домашнего одеяния и окидывала взглядом загроможденную кухню, чтобы решить, с чего начинать уборку, Кирилл вошел к ней и спросил:
        - Ну, как ты думаешь, назначит он все-таки меня начальником или не назначит?
        А она ответила:
        - Не знаю.
        И он рассердился и стал кричать, что хотя бы для его успокоения она могла бы ему сказать что-нибудь хорошее, и ушел, громко хлопнув дверью, а она пожалела, что не может сейчас оказаться в своей старой квартирке на пятом этаже.
        А потом она еще вспомнила, как в рассказах и пьесах про старинную жизнь после ухода посторонних людей хозяйки пересчитывали серебряные ложки, а в романах Агаты Кристи многие служанки отнюдь не гнушались драгоценностями хозяек, да еще и баловались ядами. Эти воспоминания придали ей сил, она решительно взяла в руки веник, потом включила пылесос, и через полтора часа уборка во всех помещениях была закончена.
        «Как хорошо, что все-таки этот визит уже позади и завтра я опять пойду на занятие по вождению!» - подумала Нина, принимая напоследок душ. С этой мыслью она отправилась спать. Кирилл уже давно храпел на своей половине постели.
        Как раз в то самое воскресенье, когда Нина и Кирилл общались с их французским гостем, у Роберта состоялось свидание с Лизой. Он таки подловил ее в пятницу вечером, когда она выходила из метро, и добился согласия. В результате всю субботу он потратил на генеральную уборку квартиры. Он хотел бы встретиться с Лизой в воскресенье прямо с утра, но она спокойно сказала: «В пять часов», - и он, обрадованный уже самим положительным ответом, не решился настаивать на своем. Сначала они сходили в кино на какой-то боевик, а потом пили чай у Роберта дома. - Скучно не будет? - принимая приглашение зайти к нему, погрозила Лиза очаровательным пальчиком.
        Роберт не знал, что именно она подразумевает под словом «скучно», но на всякий случай решил положиться на ее инициативу, и за чаем со свежим печеньем и шоколадными конфетами они все больше молчали. Он хотел казаться гостеприимным, любезным и в результате разволновался, как мальчишка, накрывая на стол. Одна чашка даже выскользнула у него из рук, и, покраснев, он торопливо стал сметать веником осколки. Лиза с равнодушным видом оглядывалась по сторонам, обводя стены и потолок рассеянным взглядом блестящих выпуклых глаз.
        - А это что такое? - наконец спросила она, брезгливо указывая пальчиком на нечто металлическое и в смазке, лежащее на газетах в углу комнаты.
        - Двигатель. Снят с гоночного варианта «Жигулей», - с некоторой гордостью ответил Роберт.
        - Какая гадость! - удивилась Лиза.
        - В чем же гадость?! - в свою очередь, не понял Роберт. - Прекрасный двигатель. Поставлю его на свою машину, будет ездить, как «Мерседес».
        Лиза скорчила мордочку, фыркнула:
        - Лучше настоящий «Мерседес» купить!
        Его покоробили ее слова, хотя в них в общем-то содержалась сермяжная правда: кто бы стал спорить - конечно, настоящий «Мерседес» купить было бы лучше, но он все-таки ответил ей;
        - Ничего, и моя машина после переделки будет что надо!
        Лиза опять фыркнула, и он даже немного разозлился.
        - Уж ты-то, как учащаяся автошколы, должна знать, как выглядит двигатель! Не ходишь на теоретические занятия, вот и не знаешь!
        - Да ладно, - махнула рукой Лиза. - Ведь у нас уже с экзаменами все на мази?
        - На мази.
        Он готов был с радостью простить ей и ее дурацкое и не к месту упоминание об экзаменах, и замечание про «Мерседес», так ему хотелось поцеловать ее хотя бы в щечку, но что-то в ней в этот день было холодное и скучное, несмотря на весь внешний блеск, и это его остановило.
        «Неужели она согласилась прийти сюда только из-за экзамена? - с грустью подумал он. - Будь проклят этот экзамен! Такая девушка, и какой-то экзамен! Я и так помог бы ей его сдать! - Он исподволь смотрел на нее. Она откровенно скучала. - Зачем она тогда пошла ко мне?» - думал он. Ему вспомнилось, как по дороге из кино он пытался рассказать ей о своих друзьях - о Михалыче и Ленце, как все они познакомились на войне, но она слушала рассеянно, и он подумал тогда, что странно было бы ждать от молоденькой девочки внимания к его прошлой жизни. Да и разница в возрасте у них была все-таки почти пятнадцать лет.
        «Она из другого поколения!» - сказал себе он. Он пытался перевести разговор на музыку, стал расспрашивать ее, что она любит слушать, но она опять отвечала односложно, как на экзамене; называла такие имена, которые либо были ему неизвестны, либо оставляли равнодушным, либо вызывали отчетливую неприязнь. В конце концов он замолчал. Он вспомнил о Ленце, о том, что собирался к нему съездить в понедельник. О чем думала Лиза, было ему непонятно.
        Наконец она поставила на стол свою чашку, выразительно посмотрела на его старые настенные часы.
        - Ну, отвези меня домой, мне пора! - сказала она.
        Он молча подал ей ее пальто с пушистым воротником. Пока она красила губы в его крошечном коридоре у треснутого зеркала, он быстро надел свою летную куртку и, глядя на перья, ощутил разочарование и опустошение. А Лиза, даже не взглянув на него, быстро кинула в сумочку помаду и вышла. Он отвез ее домой и проводил до подъезда. За ней уже давно захлопнулась входная дверь, а он еще долго сидел в машине в ее дворе.
        «Почему все получается так нескладно?» - думал он и курил сигарету за сигаретой. Потом погладил по шапочке свою маленькую эскимоску, которую Лиза в этот раз даже не заметила, не спросила, починил он ее или нет, и поехал прочь.
«На фиг я вчера весь день пластался с этой уборкой!» Идти опять в пустую кухню, убирать там со стола, мыть грязные чашки показалось ему немыслимым. Он откинул с дивана плед, посидел немного, будто в раздумье, потом медленно стянул джинсы, коричневый джемпер и завалился под одеяло. И хотя на всякий случай к визиту Лизы он еще утром переменил на постели белье, ему почему-то нисколько не было обидно, что вот и сейчас он проводит эту ночь в одиночестве, как уже много других ночей.
        Часть вторая Подруги
        - Ты что, не выспалась?
        - Выспалась…
        - Тогда мало каши ела?
        - Я завтракала нормально.
        - А почему сидишь как неживая?
        - От страха.
        - Чего ты боишься?
        - Машины.
        - Машина тебе не враг, а друг. Расслабься, после светофора повернешь направо, добавишь газу и поедешь через мост на тот берег!
        - После моста поворот. Меня в прошлый раз там занесло.
        - Глаза боятся, а руки руль поворачивают! Вот мы уже и на мосту. Теперь тихонько сбрасывай скорость и входи в поворот!
        - Сбросила… вошла… Слава богу, проехали!
        - Да ладно тебе Бога-то благодарить! Сама себе королева, сама себе начальница. Ну и не забывай, я пока еще рядом с тобой!
        1
        Утро понедельника выдалось таким мрачным, будто хуже его никогда не было на земле. Ни дождя, ни снега, но небо нависало так низко, что, казалось, готово было удушить все живое своим темно-серым тюремным сводом. Мрак и тяжесть - вот были два ощущения, которые заполняли душу Роберта до краев.
        «Не могу идти на занятия…» - Эта мысль, и так постоянно присутствующая в его голове по утрам, теперь приняла характер навязчивого бреда.
        «Что, если вообще не ходить сегодня? - трещал в мозгу маленький колокольчик. - Позвонить и сказаться больным, а самому поехать за город к Ленцу. Купить по дороге несколько бутылок водки и остаться у него ночевать - вот было бы лучшее решение сегодняшнего дня». Роберт достал свой потрепанный журнал, с которым не расставался ни в школе, ни дома.
        - Нет, не самое лучшее, - пробормотал он, отыскав нужную строчку. - Сегодня с утра придет заниматься Воронина. Я не могу ее подвести.
        Со вздохом он отправился в ванную, но брился там достаточно долго и тщательно. Потом перебрал и перенюхал несколько флаконов с одеколоном, в них у него не было недостатка - учащиеся дарили - и выбрал совершенно новый, еще незнакомый ему аромат. После этого настроение у Роберта немного улучшилось, посуду он после вчерашнего чаепития вымыл уже без особого отвращения, а свежесваренный кофе показался ему даже приятным на вкус. В общем, когда через полтора часа после пробуждения он отправился в школу, ему показалось, что свод небес давил на него уже с меньшей силой.
        Воронина стояла на своем месте у кирпичной стены, по-прежнему во всем черном. Только на голову теперь нацепила синий шелковый шарф. Пока он открывал гараж и выводил из него учебную машину, она так неподвижно и стояла у стены, а потом прямо в шарфе села в машину.
        - Давай сегодня по проспекту налево, - скомандовал он, и она спокойно поехала сначала направо, потому что сразу налево ехать было нельзя, а он сказал ей нарочно, чтобы ее смутить, потом достигла разворота и, уже без его помощи, повернув на перекрестке, поехала куда надо. Через несколько минут они пересекли кольцевую автостраду и выехали за город.
        На улице внезапно распогодилось. Серое одеяло неба кое-где прервалось, и в возникших дырах голубели чистые куски. Солнце хоть и не показывалось еще, но все равно придавало пожухлой листве теплые коричневые оттенки. Трава же на тех участках, где еще не увяла, сохраняла по-весеннему веселый, зеленый цвет, и от нее в память вчерашнего достаточно теплого дня в воздухе полоской стелился туман. Нина вела их желтый автомобиль, заняв достаточно прочное положение на полосе среди других машин, и Роберт только время от времени чуть поправлял ей руль - как и все водители, еще не имеющие достаточно опыта, она слегка «виляла» на дороге.
        Ему опять захотелось поговорить. В отличие от вчерашнего тягостного вечера с Лизой сейчас он чувствовал себя спокойно и уверенно.
        - С тобой легко, - сказал он Ворониной первое, что пришло в голову, когда дорога впереди и сзади стала достаточно свободной. Они уже отъехали довольно далеко, и за окнами машины проносились маленькие поселки, перелески, площадки со стройматериалами для строительства дач. Нина внимательно смотрела на дорогу и молчала. На фоне темно-синего шарфа ее лицо казалось бледнее обычного. Концы она перекинула за плечи, и это стало придавать ей сходство с таинственной и молчаливой женщиной Востока.
        Нина продолжала молчать и так же сосредоточенно смотрела вперед и в зеркало заднего вида. Вообще-то она всегда была немногословной, но сегодня ее молчание показалось Роберту подозрительным.
        - Эй, ты чего молчишь? - спросил он.
        - Лиза позвонила мне утром и попросила передать, что прийти не сможет. У нее ведь сегодня по расписанию занятие после меня, верно? - Нина кинула быстрый взгляд в его сторону. - Еще она сказала, что вы измучили ее вчера своим занудством. - Голос у Нины был вполне невозмутим, но теперь Роберт понял, почему его насторожило ее предшествующее молчание. Нина сидела как каменная. И надетый на ее голову шарф был не просто предметом одежды или украшения. Он служил ей своеобразной защитой. Защитой от него? Роберт скорее почувствовал это, чем понял.
        «Нашла, когда звонить! - подумал он про Лизу. - То пропускает неделями просто так, без всяких звонков, а тут решила предупредить… Интересно, что она еще наболтала?» И внезапно к воспоминанию о Лизиной чудесной фигуре, звенящих украшениях, белокурых кудряшках опять примешалось не проходящее со вчерашнего вечера чувство досады.
        Нина и дальше ехала молча. Странное чувство обиды переполняло ее. С каким подъемом после вчерашнего банкета она собиралась на занятия! Как достойно не отвечала на мелкие выпады Кирилла, проснувшегося утром после банкета в отвратительном настроении. Она даже порылась в ящике и достала тушь для ресниц, которую закинула туда сразу после прошлого Нового года. Даже приезд заморского гостя не подвиг ее на этот поступок, а вот сегодня она решилась… И вдруг звонок Лизы! Конечно, Роберт постоянно просил учеников, чтобы они сообщали ему, если не смогут прийти на занятия, но Лиза раньше не обременяла ее подобными просьбами. И ведь из ее слов следовало, что Роберт встречается с ней и помимо занятий. Нине стало неприятно так, будто случайно она оказалась свидетельницей чего-либо неприличного. Ей совершенно не хотелось комментировать скрытый или явный смысл Лизиных слов.
        «Какое мне до этого дело? - сказала она себе. - Девушка просила меня передать информацию, я и передам. Я хожу в школу, чтобы научиться водить машину. И только. И больше меня не должно ничего волновать. - Она бросила тюбик с французской тушью в ящик комода. - Пусть он встречается с кем хочет, тем более что Лиза, - Нина на минутку задумалась, а потом решительно тряхнула головой, - моложе меня и очень хорошенькая. Сравнение не в мою пользу». И уже от самой двери Нина внезапно повернула обратно и подошла к комоду. Из нижнего ящика она извлекла тот самый синий шарф, в котором летом ездила в машине с Кириллом. «И почему это я втайне надеялась, что должна интересовать его больше, чем эта хорошенькая финтифлюшка? Да и вообще, почему вдруг мне в голову пришла абсурдная мысль, что я должна его интересовать? Хорошенькие и молоденькие девочки всегда пользуются большим успехом - это закон».
        Нина замотала голову шарфом и громко захлопнула за собой дверь. И вот теперь в молчании она ехала по дороге и внимательно следила за указателями, мелькающими по сторонам.
        - Эй! Ты посмотри, какая красота вокруг! - Роберт мягко потянул ее за рукав. - Внизу река, а монастырь вон там вдали! И все это в коричневой дымке. Держу пари, ты ведь здесь никогда не была!
        Она думала утром, что никогда уже больше не сможет сказать с ним ни слова, но в ответ на его прикосновение губы ее сами собой слегка разлепились, и она прошептала:
        - У нас программа сегодня такая - ездить за городом?
        - Программа, программа! - передразнил он. - Я ведь с другими так далеко не езжу и красоту эту всем не показываю. Специально поехал с тобой. А с другими - до ближайшей свалки и обратно. А ты говоришь - программа! Мне, может, с тобой приятно ездить!
        Она внутренне замерла от этих слов, но сказала:
        - То-то мы на прошлом занятии мимо восьми помоек проехали, я сосчитала! - У нее еще был ужасно сердитый вид, но сердце уже радостно билось. «Мало ли что Лиза наболтает! Да и Лиза - это Лиза, а со мной у него по-другому. Я ведь и не ищу любовных приключений. Просто он - мой гуру! А уж то, что ездит он, как бог, никто не может не признать!»
        - Вот это и была езда по пересеченной местности! - засмеялся он и тут же насторожился: - Смотри внимательнее на дорогу!
        На огромной скорости их догонял какой-то автомобиль. За какую-то долю минуты из маленького пятна на дороге он превратился в отчетливо различимую светлую «Волгу». Водитель ее сигналил им изо всех сил.
        - Что за дурак так несется? - удивился Роберт и обернулся, чтобы рассмотреть машину внимательнее. Вдруг цвет наклейки на ветровом стекле показался ему знакомым. - Да это же Михалыч! - сказал он Нине. - Ну-ка притормози.
        Нина сняла ногу с газа, послушно включила огни поворота и плавно подала вправо. «Волга» ответила тем же, и через минуту обе машины стояли друг за другом с открытыми дверцами.
        - Далеко забрались, еле догнал, - кивнул Нине Михалыч и сделал Роберту знак, чтобы тот отошел в сторонку.
        - Почему не позвонил, если срочно нужен? - удивился Роберт.
        - Что звонить, думал, догоню, все равно по одной дороге ехать, - ответил старший мастер и поглядел на Нину, которая вышла из машины и скромно стояла возле дверцы. Ветер трепал концы ее синего шарфа. - Ты еще долго будешь с ней заниматься?
        - А что? - Роберт напрягся.
        - Позвонила соседка Володьки. Сказала, что он не выходит из дома четыре дня. Двери и окна в доме открыты, а ведь уже давно не лето. Она через окно заглянула - входить побоялась. Он сидел на кровати и качался из стороны в сторону. Она решила на всякий случай сообщить.
        - Значит, опять… Надо ехать туда. - Брови у Роберта решительно сдвинулись.
        - Вот я и поехал. - Михалыч опять посмотрел на Нину. - Ты как с ней? В город ее отвезешь?
        - Пока туда-сюда, время уйдет. Мало ли что. Поедем с ней вместе.
        - Не надо бы ей это видеть, но решай сам, - заметил Михалыч, опять кивнул Нине и сел в свою машину. Вскоре от его «Волги» на дороге остался только легкий след.
        Роберт прикинул дорогу до Володькиной дачи. Михалыча было уже не догнать, но если он сразу поедет вдогонку, то и отстанет от него совсем не намного. Но вот поедет ли с ним Нина? Может, у нее какие-нибудь дела? Он любил своего друга, он торопился к нему, но и каким-то чутьем он вдруг ощутил, что женщина, которая сидит рядом с ним, не будет им помехой.
        - Нина, - сказал он серьезно, и она, удивленная каким-то новым оттенком в его голосе, внимательно на него посмотрела. Потом она поняла; пожалуй, первый раз он обратился к ней не как к ученице. Он сказал ей, будто товарищу: - Нина, наш друг Володька в плохом состоянии. Надо срочно поехать к нему. Это по этой же дороге. Ты поедешь?
        - Конечно, - сказала она, не раздумывая, и быстро вылезла из машины, чтобы поменяться с ним местами. Почему-то его растрогала ее немедленная готовность.
        - Тогда пристегнись! Нам надо успеть, - сказал он и подавил комок, подступивший к горлу.
        Дорога была хорошая. Двухполосная в одном направлении, сухая, она как на заказ была почти свободна. Машины двигались в этот день удивительно ровно, обгоняли одна другую без напряжения, без нервозности, и учебные «Жигули» мчались среди них на своей предельной скорости, словно выпущенные из ракеты.
        - О, придурки! - бормотал им вслед чуть не каждый второй водитель, которого они обгоняли.
        Нина сидела рядом с Робертом и внимательно смотрела вперед. Но удивительное дело - сейчас о дороге она совершенно не думала. Она понимала, что они едут по срочному и, может быть, неприятному делу, но удовольствие от бездумной езды захватило ее. Когда Кирилл мчался по шоссе таким же образом на своей устойчивой, мощной машине, она всегда просила его сбавить скорость - ей становилось не по себе, будто должно было случиться что-то плохое. Сейчас же ей было совершенно не страшно. На дребезжащих, гораздо менее устойчивых «Жигулях» она испытывала почти что восторг. Она тревожилась за Ленца - она поняла, что речь шла о нем, но путешествие опьяняло ее. Через чуть приоткрытое стекло в салон дул свежий ветер, он трепал концы ее шарфа. Она готова была ехать так вечность.
        Нечто похожее чувствовал и Роберт. Он знал, что Михалыч все равно приедет раньше их, в какой-то степени это его успокаивало. Ему хотелось сказать Нине что-то хорошее, выразить ей свою благодарность за то, что вот так сразу она поехала помогать ему в совершенно ненужных ей делах, но он не знал, как именно ей это сказать. Наконец он не нашел ничего лучшего, чем спросить:
        - Ты зачем шарф надела?
        Нина мгновенно вспомнила все, что предшествовало этой поездке - и утренний звонок Лизы, и испорченное настроение… но сейчас это все стало казаться несущественным. Она ехала неизвестно куда, эта поездка и человек, сидевший рядом с ней, были ей приятны. Ни о чем другом думать она не хотела.
        - Чтобы в уши не дуло, - ответила она. Вовсе ни к чему было посвящать Роберта в ее утренние переживания. - У меня в детстве уши болели, так теперь приходится их беречь. - Ей самой этот ответ показался глуповатым, но все равно в нем была большая доля правды. Уши в детстве у нее действительно болели. «Что ж, по крайней мере я не хочу казаться лучше, чем я есть», - подумала она. За окном их машины среди лугов проносились купы деревьев, старые церкви, новые магазинчики, и Нине казалось, что мчится она не на старую дачу к малознакомому человеку, а куда-то к неведомым приключениям на край света.
        Когда они осторожно вошли через незапертую дверь, Володя сидел голый до пояса, в обрезанных по колено джинсах, на краю незаправленной постели, спустив на немытый пол ноги. Его светлые волосы, обычно схваченные резинкой, сейчас были распущены и свисали космами по обе стороны лица. Он запустил в них руки и сидел так, покачиваясь, и весь вид его напоминал пьяного Тарзана. Он сидел в такой позе, видимо, уже давно и оставался сидеть и сейчас, хотя приехавший раньше Михалыч успел уже закрыть окна, растопить печь и поставить на плитку старый жестяной чайник. Теперь Михалыч занимался чем-то на крохотной кухоньке. Нина, предававшаяся всю дорогу приятным мечтаниям, ахнула про себя при виде Ленца и осталась стоять у двери, не решаясь продвинуться дальше в комнату. Она боялась помешать и смутить своим внезапным появлением хозяина. Ей было его очень жаль.
        Ее поразила аскетическая бедность жилища: из мебели в нем были только кровать и стол с двумя самодельно сбитыми лавками по краям, да еще у противоположной стены стоял старый шкаф с книгами. Не было ни занавесок на окнах, ни абажура под потолком. Не было даже телевизора - непременной принадлежности любого, сколь-нибудь обжитого жилья. Запыленный приемник «Рекорд» стоял в углу, да и тот использовался не по назначению - хозяин складывал на него, как на тумбочку, старые газеты. Только корзинка с яблоками на подоконнике немного украшала общую картину запустения.
        Роберт тоже замер на минуту у входа, но потом, быстро окинув взглядом дом, заметил и оценил и батарею пустых бутылок под столом, и остатки заветренной еды на мятой газете. Он почесал за ухом, вздохнул и пошел к Михалычу.
        - Чего делать надо?
        - Отпаивать. Для начала найди рассол.
        Роберт прошел в маленькую кухоньку, отделенную от комнаты занавеской, там под потолком сушились пучки душистых трав, и потянул за кольцо крышку в полу. Неожиданный контраст между убогостью верхнего помещения и чистотой и ухоженностью подпола, хотя он там бывал не однажды, всегда поражал Роберта. При всей общей неустроенности дома подвал напоминал кладовую рачительного гнома. В специально приспособленный старый ларь была ровненько уложена вымытая картошка, клубни ее были как на подбор все одинаковой величины и одного цвета. Поодаль в прохладном месте стояли наполненные и перевязанные веревочками мешки. Кочаны капусты грудой были сложены в большой ящик. Коробки с песком, стоящие на земляном полу, свидетельствовали, что в них на зиму были аккуратно припасены морковь, свекла и черная редька. Повыше стоял небольшой ящичек чеснока и висели связки лука.
        - Не хватает только змеиных голов и скорпионовых лапок, а так запасов - как у Кощея Бессмертного, - любуясь на все это богатство, произнес Роберт. - Но где же рассол? - На свежеструганных полках самодельного шкафчика он увидел аккуратно выстроенные разнокалиберные банки с соленьями. - Фью! - Он присвистнул. Чего только не было в них! Маринованные огурцы и помидоры, особым способом нарезанные патиссоны и кабачки, баклажаны, залитые специальной масляной заливкой, маленькие баночки со жгучим перцем и внизу здоровенная банка соленых грибов.
        У Роберта потекли слюнки.
        - Михалыч, да он просто кулак! - крикнул он вверх. - Спроси его, куда он заныкал бочонок с солеными огурцами.
        - Сам спроси, не видишь, мне некогда!
        Шкворчание масла на раскаленной сковородке и аппетитный запах поджаривающегося мяса действительно свидетельствовали о чрезвычайной занятости Михалыча. Нина и Ленц находились в прежних положениях. Она все так же безмолвно стояла у двери, а он все качался, не видя ее, и Нине казалось, что он сейчас завоет, как собака.
        - Вовка, где у тебя рассол? - Роберт вылез из погреба, присел рядом с Ленцем на кровати, положил ему руку на спину. Тот некоторое время сидел неподвижно, а потом вдруг внезапно развернулся всем телом и с необузданной яростью вцепился Роберту в плечи, затряс его:
        - Я все слышал! Ты сказал - я кулак? Почему ты так сказал? Почему ты смеешь так думать, скотина! Разве когда-нибудь я давал тебе повод думать так обо мне? Разве эти чертовы овощи, которые ты видел там внизу, в кладовой, не просто средство, чтобы не подохнуть зимой с голоду? Разве они не выращены здесь, на этом участке, моими собственными руками?
        Володины глаза налились кровью, руки перебрались на горло Роберта, и Нине показалось, что он сейчас задушит его. Она хотела кричать и не могла, порывалась разнять друзей, но не сделала и шагу. Чутьем она поняла, что не должна вмешиваться в происходящее. И вместе с тем она не пожалела, что приехала сюда, в этот странный, почти пустой дом, оказалась среди малознакомых мужчин в такой непростой ситуации. Почему-то она не чувствовала себя здесь чужой. Ей даже показалось, что когда-то она уже стояла вот так в этой самой комнате.
        - Ты говоришь, я - кулак?! - продолжал кричать Ленц и трясти Роберта, будто грушу. - Значит, ты заодно с ними?
        Михалыч, будто ничего не слыша, продолжал хозяйничать на кухне.
        - Я не заодно! Я пошутил, я не подумал! - Роберт вначале терпеливо ждал, пока Володька проорется и перестанет его трясти. Но поскольку ярость в глазах его друга не исчезала, он понял, что надо все-таки предпринимать кое-какие шаги и для собственного спасения.
        Он попытался отодрать руки Ленца от своего горла, но тот держал его крепко.
        - Михалыч, скажи ему! Он меня сейчас задушит! - Изо рта у него слышался только сдавленный хрип. Однако Михалыч ориентировался в происходящем и, как убедилась Нина, держал ситуацию под контролем.
        - Ну, хорошо хоть печать молчания спала, - с удовлетворением констатировал он, появившись в комнате с огромным ножом, с лезвия которого на пол капал розовый сок. - Перестаньте вести себя как придурки, даму напугаете, - спокойно сказал он и ушел назад.
        Ленц несколько ослабил хватку и с усилием оглядел комнату. Было видно, что он с трудом собирает воедино мысли, чтобы сообразить, какую именно даму Михалыч имел в виду.
        - Вот эту! - кивнул в сторону двери Роберт.
        Ленц медленно убрал руки с его шеи, развернулся на кровати и, не моргая, все таким же бычьим взглядом стал внимательно рассматривать Нину. А рассмотрев, но не поняв, каким это способом она неожиданно материализовалась в его дачном домике, он вдруг опять повернулся на постели и так же молча полез под одеяло. Роберта он, походя, столкнул на пол. К счастью, тот не успел упасть. Нина сделала шаг от двери, опустила руки и голосом, которым говорят ученицы, когда они входят в класс, опоздав на пол-урока, сказала:
        - Здравствуйте!
        Ленц, преодолевая страшную головную боль, не мог сообразить, не почудилось ли ему это видение. Потом он еще раз повернулся, посмотрел на Нину и икнул, после чего попытался укрыться с головой одеялом. Но тут к нему подошел Роберт, уже со стаканом, в который был налит чистейший рассол.
        - Пей, маньяк! - сказал он и аккуратно, будто больного, стал поднимать Владимира на подушки. Тот, как-то внезапно ослабев, сделал без сопротивления несколько глотков, сморщился, будто это была какая-то гадость, а потом, неожиданно совершенно изменившись, жалобно сказал, глядя на Роберта:
        - За что они меня так? За что?
        Нина сделала несколько шагов по направлению к его кровати и очень уважительно, будто перед ней был не запойный пьяница, а действительно тяжело больной человек, спросила:
        - Можно я присяду?
        В ответ с подушки раздалось какое-то клокотание.
        - Что он сказал? - не разобрав, спросила Нина у Роберта
        - Он приказал, чтобы я немедленно вытер для тебя пыль со скамейки. - Роберт хмыкнул и пошел на кухню разыскивать тряпку.
        В течение следующих сорока минут Нина тихо сидела у края стола и наблюдала, как для Володи была разведена какая-то лекарственная смесь, после принятия которой его серо-синюшное лицо приобрело более-менее здоровый цвет. У Ленца даже вновь появились веснушки на носу, а из глаз исчезли кровяные прожилки. Роберт помог другу встать и пойти умыться. Вернулся тот, хотя еще не крепко, но все же самостоятельно держась на ногах, и был облачен в сандалии и черный вязаный джемпер, надетый прямо на голое тело.
        - Сейчас придвинем стол к твоей постели и будем есть, - сказал Михалыч.
        Нина, по-прежнему безмолвная, как тень, встала и принялась помогать накрывать на стол. Разнокалиберные общепитовские тарелки, алюминиевые вилки создавали бы просто нищенскую картину, если бы не замечательно аппетитные на вид огурчики, помидорчики и квашеная капуста. Как апофеоз всему на столе появились бутылка красного вина, корзинка с черным хлебом и сковорода с золотистыми кусками пахнущего пряностями мяса.
        - Купил по дороге. Места здесь знаю, - приглашающе кивнул Нине Михалыч.
        Она в ответ только улыбнулась
        - Давай рубай. - Роберт наложил ей полную тарелку мяса и овощей, налил вина.
        Только сейчас Нина почувствовала, что очень проголодалась. Не испытывая неудобства, как будто давно уже была членом этой компании, она наклонилась над тарелкой и стала есть. Роберт и Михалыч с видимым аппетитом последовали ее примеру. Только Ленц жевал одни огурчики, один за другим, и снова запивал их рассолом.
        - Порежь даме мясо! - сказал Роберту Михалыч - У нас здесь только один нож, она к таким размерам, возможно, не привыкла.
        Действительно, нож был тот же самый, с которым Михалыч выходил из кухни. Он больше напоминал тесак для расщепления лучины.
        - Ничего, я сама. Очень вкусно! - Нина внимательно и спокойно посмотрела на Михалыча, как, бывает, смотрят друг на друга люди, давно занимающиеся одной и той же профессией.
        «Если спросит рецепт, будет все как с обычной бабой», - подумал Роберт, но она ничего не спросила. Только искренне поблагодарила, отложив в сторону вилку.
        Никаких разговоров не велось за этим деревянным столом. Михалыч и Роберт ели не торопясь, не шутя, украдкой поглядывая на третьего друга. Ленцу тоже налили немного вина, но он, понюхав спиртное, осторожно отдал стакан обратно, из чего Нина заключила, что такие периоды запоя для него, в общем, не характерны. В конце концов Володя съел вареную картофелину с ложкой квашеной капусты и попросил чаю.
        - К чаю - деликатес, - объявил Михалыч. Он насадил на шашлычный шампур квадратики нарезанного черного хлеба и, чуть-чуть подержав их в печке, ссыпал на тарелку.
        - Бери кусочек хлеба, чай и сахар вприкуску, - посоветовал ей Роберт. Действительно, такого оригинального десерта Нина никогда в жизни не ела.
        Чай все пили с кусковым сахаром, из тонких стаканов - единственной, можно сказать, роскоши, которая была в этом доме. А сахар Михалыч достал из специального мешочка с монограммой. Содержимого в нем осталось уже немного, и Роберт заметил Ленцу, что все, подходит к концу его военное наследство.
        - Неужели это с афганской войны? - удивилась Нина. Кто-то из учащихся в школе ей рассказал, что Роберт и Михалыч воевали в Афганистане. Самые разные сведения из жизни преподавателей удивительнейшим образом просачиваются среди учащихся.
        - Нет, это с Великой Отечественной. У Ленца дедушка воевал, - с какой-то даже гордостью произнес Роберт.
        - Дедушка действительно воевал, но сахар этот уже послевоенный. Конца пятидесятых годов, - подал с кровати голос Володя. - Дед не признавал пиленого рафинада. Говорил, что когда ест такой хлеб с сахаром вприкуску, ему кажется, что он чувствует дым Отечества.
        - Запах революции, - невозмутимо подал голос Михалыч.
        - А ты говорил, сахар с Курской дуги! - Роберт шутливо замахнулся на Ленца. - Сейчас сам тебя придушу за вранье!
        - Я краем уха слышал, что под Курском не до чая с сахаром было, но пайки с хлебом и тушенкой, возможно, раздавали, - спокойно опять заметил Михалыч, и Нине показалось удивительным, что он говорил о вещах, о которых Кирилл вообще не говорил никогда. Будто на земле никогда и нигде не было никаких войн, а все существование в целом свете сконцентрировалось на организации работы его косметической фирмы и выпуске кремов, помады и духов.
        Ей захотелось спросить, что давали в пайках на той, другой, войне, где были ее теперешние знакомые, но она не спросила. Ей и раньше казалось странным, что в то время как она и другие люди жили обычной, спокойной жизнью, где-то то на востоке, то на юге страны гремели войны, погибали солдаты, а все вокруг делали вид, что их это не касается. И только обрывки новостей сообщали о каких-то налетах, взрывах, спецоперациях так, будто пересказывали содержание новых боевиков, выдвигающихся на кинопремии. Но сейчас она подумала, что нехорошо и не к месту будет влезать со своими вопросами в ту серьезную жизнь, в которой все было по-другому и к которой она не имела никакого отношения.
        В печке потрескивали дрова, за окном стемнело. Нина понимала, что давно должна бы быть дома; что там остались непеределанными домашние дела и даже, что было самое страшное, не был приготовлен обед для Кирилла. Но то, что сейчас происходило в этой комнате - простая трапеза, само присутствие среди этих людей, - стало казаться почему-то более важным, чем вся ее жизнь там, в ее прекрасной квартире.
        На маленькой кухоньке в кастрюльке грелась вода. Михалыч встал и вместе с Робертом стал собирать посуду.
        - Я помогу!
        - Не надо. - Михалыч сказал это не из вежливости. По его спокойному, но значительному жесту Нина поняла, что ей действительно лучше не лезть в ту работу, к которой они все привыкли.
        - Тогда можно я еще посижу с вами? - Она улыбнулась Ленцу не как больному, а как человеку, который ввиду каких-то временных обстоятельств не может передвигаться. Например, подвернул в саду ногу и вынужден оставаться в постели. Ленц молча подвинулся к стене, освобождая ей место. Она присела.
        Когда они еще только подъехали к его дому, она заметила, в каком идеальном порядке находится небольшой сад при доме и довольно значительный огород. Это контрастировало с не заклеенными на зиму окнами, с трещинами, образовавшимися по низу печки.
        - Опасная вещь, - кивнула она на них Ленцу. - Неужели вы здесь будете зимовать?
        - Не первый год, перезимую. Привык к своей берлоге. - В его голосе слышалось равнодушие. - Зимой здесь не так уж холодно, сугробы наметает в уровень с крышей, они защищают от ветра. Дров я запас. На крайний случай есть два тулупа и валенки, можно спать в них.
        «Нет, он не рисуется, - подумала Нина. - Неужели действительно живет здесь не первый год?» Ей стало почему-то стыдно за свою квартиру, за то обжорство, которое у них было по случаю приезда заморского гостя, и даже за роскошное платье, которое она взяла напрокат. «За те деньги, наверное, можно было бы купить машину дров», - подумала она.
        - Вам негде жить? - Она понимала неприличность вопроса, понимала, что нехорошо лезть в чужие дела, но не могла удержаться, чтобы его не задать.
        - Мне больше нравится здесь. Возьмите яблоко! - ответил ей Ленц.
        - Возьмите яблоко и заткнитесь! - засмеялась она. - Не буду больше ничего спрашивать. И яблоко не хочу. Спасибо - сыта.
        Володя помолчал немного, потом вдруг высунул из постели голые до колен ноги, пошатываясь, но самостоятельно попытался подняться. Нина испуганно вскочила.
        - Не бойтесь, - сказал он. - Хочу вам кое-что показать.
        С трудом он добрался до шкафа и вытащил старинный том с золотым обрезом. Нина подошла к Ленцу. Это была книга по хирургии, издание конца девятнадцатого века.
        - Вы что, врач? - спросила она.
        - Не это главное. - Ленц вытащил пачку фотографий, запрятанную между страниц.
        - Садитесь и смотрите.
        Нина вернулась к столу, стала перебирать, раскладывать фотографии. Для целой жизни их было немного. Нина подумала, что и у нее самой едва ли наберется стопка больше, чем эта.
        Несколько фотографий из книжки были детские. Ленц и мальчишкой был страшно худ. В студенческие годы он носил прическу до плеч, а на тех снимках, где он был в белом халате, его хвост был аккуратно спрятан под шапочку. Потом он вдруг опять оказался коротко стриженным и уже не в московской клинике, а в форме лейтенанта медицинской службы где-то в горах, в компании Михалыча и совсем молодого Роберта.
        - Как же вы познакомились? - спросила Нина.
        - В госпитале. Михалыч, сам раненый, привез молодого бойца. Вон этого красавчика, который до сих пор не может запомнить, где лежит кухонное полотенце, хоть я говорил ему это сто раз. - Ленц указал пальцем куда-то вбок. Нина повернула голову и увидела, что Роберт с закатанными до локтя рукавами действительно ходит по комнате с вопросительным видом. Вода с его мокрых кистей крупными каплями падала на пол. - Сбоку за печкой висит на гвозде! - не отрываясь от фотографий, сказал в его сторону Ленц.
        Было несколько фотографий с изображением молодой женщины. Их Ленц отложил в сторону. Дальше в пачке лежали фотографии еще одного ребенка. Маленьким он был в вязаной кофточке и ползунках, потом у украшенной елки в костюме зайчика, потом со школьным рюкзачком.
        - Это ваш сын? - спросила Нина,
        - Сын. Насколько можно было судить, ребенок родился, когда Ленц учился еще в институте, во всяком случае, в те годы он держал мальчика на руках. Наконец, на последних снимках мальчик был уже юношей в футболке и джинсах, с длинными руками и ногами и лицом незнакомым, но неуловимо похожим на Ленца.
        - Сколько же ему лет?
        - На той неделе исполнилось двадцать.
        - Чем он занимается?
        - Учится.
        Нина аккуратно сложила фотографии назад в стопку, отдала хозяину. «На той неделе… - подумала она. - Неужели это как-то связано?..»
        Она посмотрела на Ленца.
        - Он приезжал ко мне несколько дней назад. Как я понял, за подарком. - Ленц горько усмехнулся. - К сожалению, в качестве подарка у меня были только яблоки и несколько мешков картошки. Я погрузил их в машину…
        - Твои «Жигули», значит, еще бегают? Мальчик не раздолбал их окончательно? - поинтересовался Роберт.
        - Машина в порядке, я там кое-что починил, кое-что заменил. Побегает еще лет пять.
        - Ну и что же мальчик? - спросил Михалыч, напоследок вытирая крошки со стола.
        - Уехал, не попрощавшись, - сказал Ленц, и Нине показалось, что по его лицу прошла судорога.
        - Хороший сын. Все-таки заехал к отцу в день своего рождения, - заметил Михалыч и кинул Ленцу джинсы и куртку. - Одевайся, поедешь ко мне на недельку. Галка будет рада.
        - Н-нет! - с усилием сказал Ленц.
        - Я старший товарищ, я знаю, - спокойно сказал Михалыч. - Одевайся, в противном случае придется нам с Робертом выволакивать тебя из этой хаты, как барана.
        - Я не буду больше пить! Я обещаю, что не буду! Да и во всем доме нет больше ни капли спиртного. Лучше я завтра сам приеду к вам в школу.
        - Ленц, не выделывайся, пошли! Нине тоже пора ехать! - Роберт кивнул головой в ее сторону. А та, услышав фамилию «Ленц», замерла.
        - Неужели у вас действительно фамилии и имена как в романе?
        Роберт довольно улыбнулся:
        - Не у всех, но совпадают!
        А Ленц вдруг взорвался в истерике:
        - Мне надоели твои придумки, осел! Мне надоели твои ненатуральные игры! Там, в Германии, у людей было настоящее горе и настоящая жизнь, там было все по-честному. А у нас все честное закончилось после дембеля, как только мы вернулись сюда.
        - Как ты не понимаешь! - тоже что было силы заорал на него Роберт. - Совпадение именно в том, что там тогда было все как у нас. Главное было на войне. А потом одни стали очень богаты, другие буквально умирали от голода и болезней. Там люди тоже жили одним днем, как и мы. Там тоже они не знали, что будут делать завтра и что будет с их страной. И им тоже было на это плевать!
        - Ты не понимаешь самого главного, - вдруг тихо, ясно сказал Володя. - Они действительно жили на самом краю, и им уже больше некуда было отступать.
        - А мы что, не на самом краю? - Рот Роберта искривился от ярости.
        - Какой же у нас с тобой край? - так же тихо сказал ему Ленц. - Человек, обремененный собственностью, на краю быть не может.
        «Собственностью! - подумала Нина. - Эту хибару он называет собственностью?»
        - У тебя есть квартира, машина, работа. У Михалыча есть семья, и он не живет в меблированных комнатах. Да, он говорит, что ему не хватает денег на то, чтобы прокормить детей и жену - так это не тот голод, который пришлось пережить нашим предкам в войнах, тюрьмах и революциях. Когда теперь мы говорим, что буквально голодаем, в большинстве случаев это означает, что у нас не хватает денег, чтобы покупать деликатесы каждый день.
        - Три товарища тоже не пухли от голода, - тихо вставила Нина. - Насколько я помню, они весьма сытно обедали в ресторанах.
        Роберт посмотрел на нее с одобрением.
        - Они обедали в ресторанах, но только не знали, смогут ли они поесть где-нибудь в следующий раз. И не знали, будут ли спать под крышей. У них ведь не было ничего по сути - ни домов, ни квартир, ни дач, никакой недвижимости, кроме машины, которая принадлежала лишь одному из них. Разве их можно сравнивать с нами, особенно с теми, кто живет здесь, в Москве? Не подумайте, что я осуждаю благополучие, - заметил Ленц. - Просто не люблю, когда черное называют белым и приводят всякие глупые сравнения. Мы сами измельчали. Мы с гоголевских времен, а может, и еще раньше все делаем шаляй-валяй, а если что-то не удается изменить, говорим, что плетью обуха не перешибешь. Мы любим от всего держаться подальше. Мы знаем, что бесполезно искать справедливости, но ее и не может быть в принципе, потому что за справедливость надо бороться, а никто не хочет потерять свой крохотный, нажитый с таким трудом маленький рай - уютные квартирки, набитые холодильнички, хорошенькие машинки. И мы все чаще благодарим Бога за то, что живем, едим, пьем и имеем эти уютные квартирки, холодильнички, машинки. И нам кажется, что мы
счастливы, потому что мы подменили понятие счастья понятием благополучного, в чем-то скотского проживания жизни.
        - Я вижу, что наконец-то прозрел и ты! - заметил Роберт.
        - Прозрел! - горько ухмыльнулся Ленц. - Я и не был слеп. Но я не вижу выхода.
        - Разве люди после всех мытарств, после войн, после болезней, после всяческих экономических пертурбаций не заслуживают покоя? - спросил из коридора уже надевший куртку Михалыч.
        - Мы все имеем право на ту жизнь, какую считаем счастливой. Каждый - на свою, - сказал ему Ленц. - Только не надо путать свою борьбу за бутерброды с икрой с чужой борьбой за простое выживание.
        - Ладно, ненавистник икры! Закрывай дом, и поехали! Галке вечером еще изложишь свою точку зрения. - Михалыч засунул кое-какие вещи Володи в просторную сумку, проверил, выключен ли свет, догорели ли угли в печке, и, несмотря на его уже, впрочем, вялые протесты, обнял за плечи и повел к своей машине.
        Роберт закрыл за ними дверь, аккуратно запер ворота и кинул ключи Михалычу в открытое окно.
        - Увидимся завтра!
        - Ужасно было бы думать, что он останется здесь один, после того как мы разъедемся по своим теплым квартирам, - сказала Нина, когда они вслед за Михалычем вырулили на широкую дорогу.
        Михалыч посигналил им на прощание и резво на своей «Волге» ушел вперед. Роберт же подрулил к обочине.
        - Вылезай, - сказал он. - Поедешь сама.
        - Но как же, темно… - неуверенно произнесла Нина.
        - Во-первых, я все-таки порядочно выпил, а во-вторых, езду за городом в темноте мы еще не проходили. - Роберт стоял и ждал, когда можно будет закрыть за Ниной дверцу.
        «На самом деле он выпил не много, - подумала она. - Наверное, действительно хочет, чтобы я поучилась водить». Ей стала приятна эта мысль, и, не мешкая больше, она поскорее села за руль.
        Что творилось у нее на кухне! Нине показалось, что ее не было дома не несколько часов, а минимум неделю. То есть постоянно и много работающие люди такой беспорядок считают маленьким, обычным неудобством, ликвидировать которое можно за час. Но для Нины, у которой все всегда лежало на своих местах и каждая кухонная вещица сияла чистотой, наблюдавшееся везде безобразие - обрывки бумаги и колбасной кожуры, какие-то крошки, разбросанные куски хлеба, лужица пролитого чая, вонючая и изгаженная сковорода, яичные скорлупки, грудой наваленные на столе (одно разбитое яйцо лежало на полу прямо посреди дороги, и Нина несколько секунд тупо смотрела на прозрачный белок, вытекший из скорлупы), - означало чуть ли не вселенскую катастрофу. «Что здесь было? - подумала Нина и, аккуратно переступив через яичную скорлупу, осмотрелась в поисках записки. Естественно, никакой записки нигде не наблюдалось - не в характере Кирилла было браться за ручку, чтобы предупредить жену. Его самого дома не было тоже. - Но где же он сам? - спросила она себя и машинально посмотрела на часы. Они показывали девять вечера. - Да… -
подумала она. - Пока я пилила на машине в темноте, прошло часа два с половиной, не меньше».
        Ее вдруг пронзила мелкая противная дрожь. «Вот так жена! - Возле виска забилась тонкая жилка. - Ушла на занятие к одиннадцати утра, а вернулась в девять вечера. Красота!»
        Зазвонил телефон. Она опять переступила через разбитое яйцо и взяла трубку.
        - Деточка! - раздался встревоженный голос свекрови. - Мы счастливы, что ты наконец нашлась! А то мой бедный сын не знал, что и думать!
        - Так получилось, я никого не успела предупредить, - вяло сказала Нина, вспомнив, что у нее до сих пор был отключен мобильник. - Я была на занятии в автошколе и заехала на машине слишком далеко. А потом заблудилась. - Ей не хотелось рассказывать о своем путешествии.
        - Как это заблудилась? - удивилась свекровь.
        - Ну, вот так. Глупо, конечно.
        - А мы уж тут думали бог знает что! - Нина будто увидела, как на том конце провода свекровь поджимает губы и поднимает брови. - Кирилл даже поехал искать тебя в эту школу… - Нина промолчала, и свекровь немного помолчала тоже. - Кстати, деточка, хотела тебя спросить, зачем ты туда ходишь? У тебя ведь, надеюсь, достаточно денег, чтобы, когда нужно, ездить на такси? Я, во всяком случае, всегда теперь езжу.
        - Кирилл ездил в школу? - переспросила Нина, чтобы сменить разговор.
        - Ну да. Представь, он пришел с работы, а тебя нет! Ни обеда нет, ни записки! Что он должен был думать? Он был очень недоволен. Ему пришлось самому жарить яичницу!
        - Раньше он жарил яичницу прекрасно, - устало сказала Нина. - Разве я обязана постоянно его ждать? Ведь есть же семьи, в которых работают оба супруга.
        - Ты что, хочешь, чтобы у него в такое ответственное для него время еще и желудок заболел? Он и так еле выкарабкался из радикулита! - В голосе свекрови послышалась тревога.
        - Нет, не хочу. И поэтому завтра сварю ему манную кашу на завтрак. Извините, я очень устала.
        Нина первая положила трубку и вернулась в кухню. Снова оглядела царивший там беспорядок, в третий раз переступила через разбитое яйцо и прошла в спальню.
        - Ничего не буду убирать! - медленно и раздельно сказала она себе. - Сам навалил, пусть сам и убирает!
        Она медленно разделась, от напряжения у нее болели руки, плечи и спина, рухнула в постель и с наслаждением вытянулась под одеялом, а перед глазами все мелькали, сменялись картины прожитого дня и не давали уснуть. То она видела трудные участки пути, то внезапно надвигавшиеся повороты, и тогда судорожно сжимала пальцами несуществующий руль, то вставали перед ней видения ставших хорошо знакомыми лиц мужчин за столом в бедной хибаре Ленца, и все это накатами освещал яркий свет машин, ослепляющих ее на обратной дороге.
        Через некоторое время она услышала хлопок входной двери. «Притворюсь, что уже сплю», - подумала она.
        Она ожидала возмущенного крика, того, что Кирилл войдет в спальню, станет с ней объясняться, расспрашивать, где была, но он не вошел. Ей даже показалось, что обычно громкие его шаги теперь звучат как-то приглушенно. Прислушавшись, она вытянула руку вперед и нащупала на тумбочке мобильник. Утянув его под одеяло, она включила подсветку и с удивлением увидела, что был первый час ночи.
        «Где же он был? - подумала она с беспокойством и уже хотела встать, чтобы спросить его об этом, но потом решила, что он просто заезжал в ресторан, чтобы как следует поужинать. - Ну и слава богу!» - облегченно вздохнула она. Напряжение наконец спало, и она смогла заснуть. Но сон ее был беспокойным - она снова переживала во сне то, что случилось с ней на дороге, когда вечером в темноте они с Робертом возвращались в город.
        Она видела, как они снова проезжают по тем прекрасным местам, что запомнились ей оттенками осени, колокольней церквушки с большим голубым куполом, который был заметен среди деревьев. Впереди вилась широкой лентой дорога. Ехать ей было легко и свободно, Роберт, сидя рядом, улыбался, рассказывал что-то, и ей было приятно видеть в зеркале его простое лицо, синие глаза в сеточке намечающихся мелких морщин.
        Местность была холмистая, дорога шла то в гору, то под уклон, и он часто помогал ей переключить передачу - клал поверх ее руки свою руку. Сердце ее замирало. В какой-то момент она набралась храбрости и, повернув голову, посмотрела на него прямо - что-то, ей показалось, он слишком часто стал помогать ей, не было в этом особенной необходимости. Он тут же заметил серьезным голосом:
        - На дорогу смотри! А то прибавишь газу - и полетим!
        - Ой! Джип пошел на тройной обгон! Нам навстречу! На повороте, да еще фары включил! - Вся романтика разом с нее соскочила.
        - Прячься за грузовик! - Он стал серьезным, положил на всякий случай руку на руль. - Включи поворот, покажи, что уходишь вправо!
        - Здесь два грузовика, друг за другом! Идут впритирку, ни один не пускает! Вот сволочи! Я иду вперед!
        - Нельзя! Тормози!
        - Грузовики меня притирают!
        Он побледнел, настолько реальной стала опасность. Она включила свет фар, изо всех сил надавила на звуковой сигнал.
        «Пропусти!» - сигналила она. Но грузовики шли как шли, а джип мчался навстречу.
        - Девочка, жми вперед! - закричал Роберт. Одна его нога машинально напряглась, будто он сам мог давить на газ. - Жми на полный! Давай!
        Этот ужас продолжался всего несколько секунд. Во сне Нина переживала его всю ночь. Как только она просыпалась, хватая ртом воздух, переворачиваясь беспокойно с одного бока на другой, все начиналось сначала: два грузовика, она рядом с ними и джип, летящий с горящими фарами ей навстречу. Вот когда хорошо было бы взлететь!
        Потом опасность отступила.
        - Мы проскочили!
        Джип на невероятной скорости пронесся мимо нее. Крутящееся колесо грузовика с другой стороны возвышалось над ней, словно дом.
        - Не тормози! Так и давай дальше, а то врежут нам в зад! Отрывайся от них, показывай вправо. Сбавляй теперь скорость, вот так! Молодец, сворачивай на обочину, осторожненько, чтобы не закрутило - обочина влажная после дождя. Медленно останавливайся. Вот и все. Мы приехали.
        Он замолчал. Грузовики, ехидно обдав соляркой, обошли их машину слева. Нина положила руки на колени. Роберт придвинулся к ней, легонько обнял. Она молчала.
        - Ты была умницей. - Он заглянул ей в лицо. - Не надо плакать.
        - Я не плачу. Я не успела как следует испугаться.
        - Ты молоток. Видела теперь, какие бывают гады на дороге?
        - Зачем они так? Почему не пустили встать между ними?
        - Решили, дурачье, попугать нас для смеха. Видят, машина учебная, за рулем девчонка.
        - Девчонка? - удивилась она.
        - Конечно, издалека же не видно, - подтвердил Роберт. - Вот они и решили, что инструктор на учебной машине едет крутить любовь на природе. Ты ведь стала их обгонять, еще пока этот джип не вылез. Они ехали восемьдесят, ты пошла больше ста, нарушила правила. Вот они и решили тебе показать, что ты не такая уж крутая.
        - Но ведь джип ехал прямо на нас! Они это видели! Не могли не видеть! И не пропустили.
        - Так и бывает. - Он закурил.
        - Но как же так можно! Они должны были дать нам возможность встать между ними! Разве так можно шутить?
        - Тебе только так кажется, что они должны. Запомни, на наших дорогах никто никому ничего не должен. Они большие, везут лес, или замороженных кур, или фрукты. Для них это работа, средство существования. Они неделями не бывают дома. Твоя учеба для них - баловство. Ну а кроме того, русский мужик часто надеется на авось. Понадеялись они и сейчас, что ничего не случится. Так в конце концов и произошло.
        Она посидела, помолчала. Роберт увидел, что теперь ее руки на коленях начали дрожать.
        - Надо ехать! - сказал он. - Давай потихонечку!
        Она тоже посмотрела на свои руки.
        - Можно я еще посижу две минуты?
        - Нельзя. Сейчас испугаешься задним числом и не сможешь ехать. Заводи!
        Она подумала, что из приоткрытого окна ей опять может надуть в ухо, и снова повязала голову шарфом, потом шумно вздохнула, выдохнула, как на уроке физкультуры, и завела двигатель. Он тоже посмотрел на этот кусок синего шелка на ее голове, но промолчал, усмехнувшись чему-то своему. А Нина вспомнила, что Кириллу тоже не нравится ее шарф, и немного нахмурилась.
        - Вы много курите! - сказала она, когда они уже заняли свое место на полосе, и голос у нее был сердитый.
        - Ты дыма не переносишь, что ли? - Он засмеялся миролюбиво и снова положил свою руку поверх ее на рычаге переключения передачи.
        - Отстаньте, - сказала она. - Не надо со мной кокетничать, я, кажется, вправду устала. Я вам лучше завтра мятные лепешечки принесу - а то, говорят, курить много вредно.
        Путешествие к Ленцу и происшествие с джипом как-то странно на нее повлияли. Ей стало казаться, что она знакома с Робертом много лет, и то, что он помогал ей переключать передачу таким способом, теперь как-то не вязалось с тем, что она пережила в этот день. И Роберт каким-то чутьем понял, что она чувствует, убрал свою руку и начал рассказывать:
        - Я курить начал в семнадцать лет, еще перед армией. - Нина молчала, но у него было чувство, что все, что он говорит, ей действительно интересно. - А уж когда познакомился с Михалычем и он меня первый раз на гонки взял, тут уж курить стал помногу. Михалыч сначала автодорожный институт окончил, а уж потом в армию пошел. Я был салагой. Отслужил, демобилизовался самым первым из нас троих, - рассказывать, что его ранили в Афганистане, он не стал, - и подался на поиски приключений в Прибалтику.
        - Почему в Прибалтику? - удивилась Нина.
        - Там тогда самая сильная сборная была в Союзе. Устроился сначала на побегушках, но потом выступал на гонках. А уж когда Михалыч снова сюда позвал, бросил там все и уехал.
        - Ты был женат?
        - Да. Там женился, но жена меня всерьез никогда не принимала. Называла русским Иванушкой. Это означало в ее устах - дурачок. - Роберт прикурил следующую сигарету и аккуратно размял окурок в пепельнице. Нина ничего не ответила, только подумала, что Кирилл обычно выбрасывает окурки прямо на дорогу. «Теперь так принято, - думала она. - Едешь, едешь, вдруг - бах! - прямо тебе в стекло летит коробка из-под сока или банановая кожура».
        - Я до сих пор прибалтийский акцент с трудом выношу, - вдруг, стиснув зубы, сказал Роберт. - Как начнет кто-нибудь по-ихнему тормозить, так меня сразу передергивать начинает.
        - Но почему? - удивилась Нина.
        - Слишком они рациональные. До тошноты, - ответил Роберт и замолчал. И Нина поняла, что больше его об этом расспрашивать не надо. И она спросила его о другом:
        - Ты начал пить?
        Он удивился:
        - Нет, не больше, чем другие.
        - А с Ленцем почему так получилось?
        Роберт помолчал, но потом решил, что раз уж она была полноправным членом их сегодняшней компании, она имеет право знать.
        - Он очень переживает из-за сына.
        Нина опять замолчала, предоставляя ему свободу - рассказывать или держать все в тайне. Он решил рассказать:
        - Ленц женился рано, еще когда учился в институте. Тогда же у него родился сын. Его жена не хотела, чтобы Володька уходил в армию, но… Зарплата у молодого врача была сама знаешь какая, а тут все-таки надбавка за звездочки. И он сам пошел в военкомат Ну а уж когда надел форму, его особенно не стали спрашивать, где он хочет остаться - в Красногорске или вообще в черте Садового кольца. Блата у него не было никакого, и отправили Ленца служить на два года в Таджикистан, а уж когда он туда прибыл, оказалось, что всех оттуда через три-четыре месяца переправляют через границу. Ленц не стал сопротивляться. Знаешь, когда туда попадешь, становится неважно, что о тебе подумает кто-нибудь, кроме тех, кто сейчас воюет рядом с тобой. Жена его расценила эту ситуацию по-другому. Она у него была неплохая женщина, но какая-то очень уж повернутая на своем маленьком мирке; она не могла сообразить, что на свете для мужчины, кроме пеленок и детской кухни, существуют еще другие важные вещи. Ей было трудно, конечно, одной с ребенком, но Володьке в Афгане было еще труднее. Она не стала его ждать. Через пару лет подвернулся
ей человек, и она переехала вместе с сыном к нему. Все у них было хорошо. Сыну объяснили, что папа по молодости лет бросил их и уехал искать приключений. Ленц, узнав об этом, остался в армии по контракту. Когда он вернулся, мальчика ему даже не показали. Володька так и остался один. А потом вдруг совершенно неожиданно тот человек, с которым жила его жена, умер. Брак их не был зарегистрирован, поэтому на смерть, как коршуны, слетелись родственники того человека, отсудили у Володькиной жены квартиру. А Ленц, когда демобилизовался, вернулся в свою пустую конуру. Вот тогда он купил себе этот участок, думал, может, что-то переменится, сын вырастет и будет приезжать к нему на дачу уже со своей семьей, а он, Вовка, будет для внуков клубнику выращивать. Когда его бывшую жену согнали с квартиры, ему ничего не оставалось делать, как отдать ей и мальчику ключи от своей конуры, а самому переехать в этот домишко. Мальчику тогда шел пятнадцатый, кажется, год, а может, и семнадцатый… Ему надо было готовиться в институт, и Ленц перевел на его имя всю свою пенсию, но что такое нынче военная пенсия, да еще за неполную
выслугу? Конечно, современному молодому человеку всего этого было мало, а мать его еще подзуживала: «Съезди к отцу, скажи ему, пусть устраивается на работу, а то у нас вечно нет денег, ну и так далее»,
        - А что Ленц? - спросила Нина, подавленная этой печальной историей.
        - А он не захотел больше работать врачом. Сразу после дембеля он было устроился в военную поликлинику на прием. Поработал несколько месяцев и ушел. Сказал, что его стало одолевать навязчивое желание прийти на работу с гранатометом.
        - Не может быть, чтобы все его пациенты были плохими, - убежденно сказала Нина.
        - Не знаю, - ответил Роберт. - Но первые годы, когда я приехал оттуда, мне тоже хотелось всех перебить. Может быть, поэтому я и уехал в Прибалтику. Там другая страна, там ко всему относишься по-другому. И жизнь там другая. Но и там я долго не выдержал. Они смотрели на меня как на идиота, и я на них так же.
        - Но вот что мне непонятно, - сказала Нина, - ведь все цивилизованные страны стремятся к тому, чтобы люди жили лучше, чтобы у всех были дома, машины, дачи… Чем лучше живут люди, тем лучше государство. Что же в этом плохого?
        - В этом есть одно неразрешимое противоречие, - ответил Роберт. - Я много думал об этом. К сожалению, получается как-то так, что чем богаче живут люди, тем больше заплывают у них мозги какой-то непробиваемой массой. И люди тупеют прямо на глазах.
        - Это неправда! - убежденно сказала Нина - В богатых европейских странах меньше преступности, меньше бессмысленной жестокости, меньше даже элементарного воровства!
        - Воровства, может, и меньше, потому что они там с голоду не пухнут, а самоубийств у них также много.
        - Это голословное утверждение. - В Нине проснулся математик. - Для того чтобы так говорить, нужно иметь статистику количества самоубийств на число населения.
        - Слышала про китов, которые сами выбрасываются на берег? - спросил ее Роберт, не обращая никакого внимания на ее слова о статистике.
        - Ну, слышала, при чем здесь это?
        - Никто ведь не знает, почему они выбрасываются. Океан, в котором они живут, велик, еды у них много, а они выбрасываются
        - Может быть, это связано с экологической обстановкой…
        - Этого никто не подтвердил. И я думаю, - с полной серьезностью заключил Роберт, - что они выбрасываются потому, что просто не хотят больше жить в таком мире. Одни не выдерживают испытания бедностью, другие - достатком, вот и все.
        Нина была не согласна, но не стала спорить. Во-первых, она была занята дорогой, а во-вторых, ей просто не хотелось возражать Роберту - они так тесно сидели в машине, так мирно разговаривали, как никогда в последние годы она не сидела и не разговаривала с Кириллом, и ей было все равно, кто в этом разговоре прав, а кто нет. И она спросила:
        - А потом что с Володей стало?
        - Ничего, он приноровился здесь жить. Начал приводить в порядок участок. Говорил, что, чем работать дворником, лучше возиться на земле. После войны даже такая наша неплодородная подмосковная земля казалась ему райским оазисом. Знаешь, что он посадил с самого начала, как только приехал?
        - Что?
        - Три березки. В память о том, что мы все вернулись оттуда живыми. И он, между прочим, еще в госпитале нам говорил, что цветки обычной картошки, сиреневые ли, бледно-желтые ли, выглядят необыкновенно, если к ним присмотреться внимательнее, и недаром их средневековые дамы в качестве украшения прикалывали себе на платья. Значит, уже тогда он подумывал о земле.
        - Вот теперь он картошку и выращивает? Как-то не по его это уму, - усмехнулась Нина.
        - Может быть, но я его понимаю. Что толку, например, в такой работе, как моя? Никакой радости.
        Нина взглянула на него, собираясь возразить, но промолчала, а он продолжал:
        - Вовка говорит, что от своей картошки он получает удовольствие. Что-то, конечно, и продает, чтобы были хоть какие-то деньги. Ну а сын думает, что отец окончательно сбрендил - работать не хочет, помогать им не хочет…
        - Но он же помогает! - слабо возразила Нина.
        - Тех денег, что он дает, конечно, мало, - рассудительно сказал Роберт. - Но Ленца очень обижает, что сын даже не хочет выслушать его и понять, почему так получилось. - Роберт помолчал, потом добавил: - Тому, кто не воевал, трудно понять. Ведь мы там почти не надеялись, хотя и разговаривали об этом, что когда-нибудь встретимся вместе, поедем на природу, пожарим шашлычок, выпьем вина и будем лежать на траве и слушать, как стрекочут кузнечики. И больше нам было ничего не надо. И нам повезло. Мы встретились, с Михалычем теперь работаем вместе. А у Ленца на даче не только кузнечики стрекочут, соловьи в начале лета поют! И вот самое ужасное в том, что этого всего оказалось все-таки мало! - Роберт посмотрел на Нину и уже совершенно другим тоном сказал: - Ну, что-то ты совсем загрустила, боишься, что дома за отлучку попадет? - Он дотронулся до ее руки.
        - Да нет, не боюсь! - ответила Нина. - А знаешь, почему кузнечиков и соловьев оказалось мало?
        - Почему?
        - Потому что все видят, что у людей менее достойных имеется всего куда больше…
        Остаток пути они молчали.
        - Давай домой тебя довезу! - предложил ей Роберт, когда она уже собиралась выйти возле бульвара.
        - Спасибо, мне хочется побыть немного одной, - сказала она и душой не покривила.
        Все, что случилось сегодня с ней - и это происшествие, и сама поездка за город, и, самое главное, ласковые прикосновения Роберта, - все это требовало дополнительного осмысления в одиночестве. Поэтому, чтобы не терять времени, она покинула его у памятника поэту.
        - Спасибо за прекрасный день.
        - Послушай… - Его голос как-то странно прозвучал ей вдогонку. Ей даже показалось, что в нем послышалось смущение. Она обернулась. - Ты совсем не ходишь на занятия по теории. - Роберт смотрел не на нее, а куда-то в сторону. - Приходи, а то без тебя скучно. Придешь?
        Ее сердце сделало небольшой скачок и забилось с удвоенной силой. Хорошо, что на улице было темно и никто не видел, как она покраснела. Его слова были неожиданными для нее.
        - Завтра приду. Потом, больше не оборачиваясь, она вскочила в удачно подошедший троллейбус, села опять у окна и стала рассеянно глядеть в чернеющую пустоту. И хоть на самом деле в окне троллейбуса вовсе не было видно никакой пустоты, а отражался освещенный салон, и чему-то смеющиеся молодые люди, и озабоченные мамаши, и даже один недовольный, сильно подвыпивший человек, Нине казалось, что она едет в пустом троллейбусе совершенно одна и смотрит в черноту ночи. Потом она вышла на своей остановке с некоторым даже разочарованием, а когда вернулась домой, то увидела тот самый беспорядок и уже могла сама догадаться, что вытекает из него. Единственное, что она точно пока еще не знала, так это где был Кирилл поздно вечером.
        2
        Утром Кирилл тоже ушел раньше обычного, не дожидаясь, пока она встанет. Беспорядок в кухне нисколько не изменился со вчерашнего вечера. Нина огляделась и поняла, что муж туда утром даже и не входил.
        «Ушел без завтрака? Не стал меня будить! - подумала она. - Что бы это значило? Ведь он самостоятельно даже не может налить себе стакан чаю. И заниматься уборкой не в его теперешних привычках». Она взялась за тряпку. Домашняя работа вовсе не была для нее проблемой, к тому же ей даже нравилось наводить чистоту в собственном доме. Вскоре грязная посуда была очищена и погружена в посудомоечную машину, все испачканные полотенца, скатерть и разные тряпочки отправлены в стирку, а пол, вымытый с порошком, снова заблестел. Нина заварила себе зеленый чай и уселась с любимой фарфоровой чашкой возле большого стола. Огляделась по сторонам, оценила и мебель, и посуду, и прекрасные кухонные машины-помощницы и вдруг ощутила такое страшное одиночество, что неожиданно заплакала. Кирилла не было рядом, да даже если бы он и был, с ним трудно было бы ей ощутить душевное единство, она это понимала. Идти ей было не к кому, на работу нужно было только на следующий день. Все, что проходили ее студенты, она давно и прочно знала наизусть - по сравнению с тем, что она изучала в университете, эта программа была для нее
неинтересна. Основные силы тратила на то, чтобы объяснять студентам материал как можно более доходчиво, чтобы в группе не оставалось ни одного человека, который что-либо не понял.
        Пульсатилла ей после того памятного вечера еще не звонила. И Нина ей не надоедала. Конечно, у подруги была ежедневная работа, хозяйство, девчонки, когда ей было трепаться по телефону? И Нина почувствовала, будто какая-то сила выманивает ее из-за стола и зовет поехать туда, где она побывала накануне, - в маленький домик Ленца. Ей так хотелось бы посидеть там у печки с этим длинноволосым чудаком, поговорить с ним «за жизнь». К Роберту у нее возникло другое чувство, она даже боялась думать о нем. С ним ей было не до разговоров - просто находиться рядом, в поле действия его ауры, и больше ничего. Она представляла себя сидящей с ним в учебной машине, словно в защитной скорлупе огромного яйца. Может быть, он опять положил бы свою руку на ее. Ложиться вместе и вместе просыпаться, смотреть одни и те же фильмы, ходить в одни и те же гости, разговаривать за ужином - теперь она уже не верила, что все это возможно и все это когда-то было у нее с Кириллом, а теперь больше этого нет, и она не думает, что счастье возможно с другим. Куда потом все это исчезает… Куда? Во всяком случае, пятнадцать лет назад, когда
Кирилл взял ее за руку и сказал, что хочет, чтобы она вышла за него замуж, у нее чуть не остановилось от счастья сердце. И она теперь не хотела больше думать о любви, о том, что она приходит и уходит, как все в этом мире. Она всегда была верна Кириллу. С Робертом же ей хотелось просто сидеть рядом.
        Чай остыл. Она встала и выплеснула его из чашки. Посмотрела на часы, рассчитала время, которое ей потребуется на приготовление полноценного обеда, уборку в комнатах и сборы на занятие. И та решимость, с которой она это рассчитала, поразила ее. Если бы вдруг оказалось, что что-то могло бы ей помешать пойти вечером на занятия в автошколу, она с непререкаемостью бульдозера смела бы со своей дороги это препятствие. Ее напугала эта решимость, но сделать с собой она уже ничего не могла. «Я иду туда для того, чтобы учиться! - сказала она себе. - Я должна сдать экзамен и поехать весной в Ярославль. Сама, на своей машине. Иначе я не буду себя уважать». И, произнеся вслух это заклинание, она вдруг почувствовала себя спокойной и, больше уже ни на что не отвлекаясь, начала работать как хороший автомат - с заданной частотой, ритмично и точно. И на занятие она явилась в назначенный час.
        Лиза, которая, так же как и Нина, пропускала вечерние пары с удивительной регулярностью, сейчас уже сидела на своем месте по соседству с ней и даже что-то переписывала в свою тоненькую тетрадочку.
        «Что бы это значило?» - подумала Нина и осторожно посмотрела на Роберта. Когда она вошла, он довольно сухо с ней поздоровался. Точно таким же голосом, как и с другими. Первая половина занятия прошла кое-как. Роберт, как всегда на теории, нудно бубнил, в классе шумели, и Нине, как преподавателю, было видно, что он и не хочет, и, очевидно, не умеет привлечь к своему материалу нужное внимание. Ей было это обидно, потому что она знала, что Роберт действительно может учить, но это его умение гораздо лучше проявлялось во время индивидуальных занятий в машине. В классе же он часто перескакивал с одного на другое, и иногда было непонятно, что же он хочет сказать. И еще она боялась наступления перерыва. Теперь она поняла, почему интуитивно старалась не ходить на теорию - она не могла забыть, какими глазами смотрел Роберт на Лизу. И она боялась, что снова увидит его влюбленный и заискивающий взгляд, устремленный не на нее, на другую. Когда объявили перерыв, она специально ушла подальше в коридор, чтобы не мешать, если он снова подойдет к Лизе и сядет напротив. Она в одиночестве стояла у окна и, прижавшись
лбом к прохладному стеклу, смотрела на улицу. Во дворе было темно, но она все-таки различила, как двор пересек Михалыч и скрылся в гараже. За тяжелой дверью осталась гореть полоса света. Вдруг маленькая собачка, пробегавшая мимо, тоже устремилась туда, и Нина видела, как она проскользнула в неширокую щель. Нина уже не первый раз подкармливала этого шустренького кобелька и не могла спутать его с какой-нибудь другой собачонкой. Потом по начавшему стихать шуму она поняла, что перерыв окончился, оторвалась от подоконника и пошла в класс.
        Лиза как сидела на своем месте, так и сидела с мечтательным выражением лица. Было не похоже, что она старается завладеть вниманием Роберта. Тот тоже был занят - отвечал на вопросы очередной ученицы, довольно пожилой тучной тетеньки, - она в группе была специалист по глупым вопросам. И Нина поняла, что никакой беседы во время перерыва между Лизой и Робертом не состоялось. Приободренная этим, Нина уселась на свое место. Но вот и вторая часть занятия прошла с таким же сомнительным успехом. Роберт иногда коротко поглядывал на нее, но что-то было тревожное в его взгляде, он не был распахнут, как накануне, когда они ехали от Володи, сидели рядом в машине и разговаривали, у Нины возникло впечатление, что Роберт не знает, как ему следует себя с ней вести. И из-за этого все занятие проходило еще хуже обычного - под конец учащиеся начали откровенно зевать.
        «Он ведь не изучал педагогику, - думала про Роберта Нина, ища ему оправдание. - Вовсе не обязательно даже самый хороший специалист может быть хорошим педагогом. Это талант, с ним надо родиться, но кое-чему можно и научиться. Может, ему помочь? Принести методички? Или книжки, какие у меня есть, - думала она. - Надо его об этом спросить, но все-таки неудобно навязываться!» Она была в растерянности. Ей хотелось помочь, но мучило неудобство. Она представила, что бы было с ней самой, если бы вдруг после урока к ней подошла какая-нибудь пигалица из училища и предложила бы ей ознакомиться с новой методичкой. «А скорее всего ничего бы со мной не было, прочитала бы и поблагодарила, вот и все», - размышляя, пожала плечами Нина.
        Наконец Роберт перестал бубнить и отпустил всех. Народ начал собирать сумки. Лиза, до этого два часа молчавшая, повернула голову к Нине.
        - Ты как будешь добираться домой? - Она задала свой вопрос с видимым безразличием.
        «Хочет напроситься ко мне в спутницы?» - подумала Нина. Это не входило в ее планы. Она надеялась, что Роберт после того, как все уйдут, скажет ей хоть несколько слов наедине, и тогда она осторожно спросит его, не надо ли ему какую-нибудь учебную литературу по педагогике. Так уже задумала Нина во время второй части занятия, поэтому постаралась ответить как можно уклончивее:
        - Не знаю. И мне еще надо кое-куда зайти… По делу.
        Лиза внимательно на нее посмотрела. И тоже что-то новое для Нины, какая-то скрытая мысль прорезалась в ее взгляде. Только Нина не могла еще ее понять. Она решила, что Лиза тоже хочет поговорить с Робертом. И в этот раз ей уже не захотелось бесспорно сдавать поле боя, как это было на первом занятии. Сама не осознавая еще своих побуждений, она решила выйти из комнаты и подождать Роберта в коридоре. Он, кстати, тоже медлил, собирая свои как всегда разбросанные на столе бумаги. Но оказалось, что у Лизы были совсем другие намерения. Небрежно закинув маленькую сумочку на плечо, она насмешливо поглядела на Нину, на возившегося у стола Роберта, чему-то усмехнулась и помахала Нине рукой:
        - Желаю успеха!
        Нина ответила сдержанным кивком и снова опустилась на свое место.
        Роберт, наклонившись, перебирал что-то в ящиках стола, и в полной тишине жужжание ламп противно давило на уши. Нина огляделась. Класс опустел, и только узлы и детали машин да обнаженный двигатель внутреннего сгорания равнодушно взирали на них с Робертом со своих мест. Но вот он перестал возиться с бумажками, выпрямился на своем месте. Их отделяли друг от друга два учебных стола и четыре стула, но Нине вдруг показалось, что они опять сидят с Робертом рядом в машине и в целом мире больше никого нет. И теперь он смотрел на нее по-другому, тепло, совсем не так, как по необходимости смотрел на всех остальных учеников на занятии. Он тоже испытывал к ней странные чувства. Во всяком случае, он знал, что может просидеть так напротив неизвестно сколько долго, и у него совершенно не возникала естественная для мужчины мысль, куда теперь он должен повести девушку и зачем. Во всяком случае, перед встречей с Лизой в воскресенье он был озабочен именно этим. Нина у него не вызывала подобных чувств, и он еще пока не дал себе труда понять, хорошо это или плохо. Но сейчас он должен был ей кое-что сказать, и это не
давало ему покоя на протяжении всего занятия.
        - Как ты вчера добралась домой? - начал он.
        - Нормально. - Она замолчала, не думая, что должна рассказывать ему о беспорядке в квартире и о прочих деталях ее семейной жизни.
        - Дома тебя потеряли… - не то задал вопрос, не то утвердительно проговорил он.
        - Потеряли, - подтвердила она коротко. Все ее мысли по поводу методических пособий улетучились куда-то сами собой.
        - А ты знаешь, - он сделал кивок в сторону свободного места с ее стороны, - ведь вечером Лиза приходила сюда, в школу.
        - Зачем?
        - Как она объяснила, для того, чтобы договориться о следующем занятии. - Роберт опустил голову и посмотрел на свои руки. - А сторож ей живописал, как мы с тобой уехали днем и не вернулись к вечеру.
        - И ты об этом жалеешь? - вдруг с некоторым даже вызовом спросила Нина.
        - Нет, не жалею.
        Его тревожило другое. Он думал: сказать Нине или не сказать? Он не знал еще, какое могут иметь значение для нее его слова, но чувствовал, что все-таки надо сказать ей то, что он считал нужным. А Нина не понимала, чего же он медлит. Ей было абсолютно все равно, где была Лиза, если он, Роберт, не жалеет, что она, Нина, с ним.
        - Твой муж тебя тоже здесь искал, - наконец произнес Роберт и опустил глаза. Ему неприятно было говорить с ней о ее муже. - Он справлялся о тебе у сторожа. Потом они уехали вместе с Лизой.
        - С Лизой?
        Ей мгновенно вспомнилось то, что Кирилл вернулся домой очень поздно, и то, что ушел сегодня необыкновенно для него рано. Ей также вспомнился и сегодняшний Лизин взгляд на нее в конце занятия. Если всего пятнадцать минут назад она не могла точно определить его сущность, то теперь смогла это сделать безошибочно - он был вызывающим. Она почувствовала смятение.
        - Откуда сторож знает, что мой муж уехал вместе с Лизой? - на всякий случай переспросила она.
        - Он видел, - пожал плечами Роберт.
        - Ну и что? - Нина выпрямилась и гордо подняла голову. Она ни за что на свете не могла бы сейчас кому-нибудь признаться, в том числе и самой себе, что, оказывается, не только Роберт, но теперь и ее собственный муж отдает предпочтение этой нахальной хорошенькой девчонке. «Этой пустышке!» - как она определила про себя. Она встала со своего места. - Он просто отвез ее домой! - сказала она и твердо посмотрела на Роберта.
        - Да, - ответил он, казалось бы, равнодушно.
        - На улице было уже темно, а мой муж как-никак джентльмен, не мог же он бросить девчонку посреди дороги! - все так же с гордо поднятой головой уточнила Нина.
        - Конечно, я в этом не сомневаюсь. - Роберт опять стал что-то перекладывать в ящике стола.
        - До свидания! - Нина взяла свою сумку и пошла из комнаты. Одно мгновение все изменило. Она теперь думала только о Кирилле. Дома он сейчас или нет? По всем срокам он уже должен был вернуться с работы.
        Роберт видел, как за Ниной захлопнулась дверь, Обдумывать больше было нечего, все сразу встало на свои места. «Она любит своего мужа!» - с внезапной ясностью открылось ему, и чувство появившейся утраты стало душить его.
        «Да на фиг она мне нужна! - пытался успокоить он себя, но тут же заметил, что, когда хотел зажечь сигарету, рука его противно задрожала, и это разозлило его еще больше. - Она вообще истеричка! Ты вспомни, как выковыривал ее из этого дурацкого автодрома!»
        «А ты вспомни, как она достойно вела себя вчера, когда попала в ножницы между джипом и грузовиками!» - кто-то изнутри возразил ему, и этого нельзя было опровергнуть.
        «Что ж, значит, я ее здорово научил; я хороший преподаватель, только и всего!» Он нашел ответ, но тут же само собой подоспело и возражение: «Почему же тогда ты не можешь научить Лизу?» - «Да хрен ее знает! - ответил он на это и встал из-за стола. - Сколько можно думать об этих двух бабах! - ругнул он себя. - У киосков и у вечерних магазинов можно найти девчонку не только на ночь, но и на более продолжительное время. Особенно приезжую. Да она тебе за внимание, да за ласку, да за то, что пристроил ее к себе, бесквартирную горемыку, будет благодарна по гроб жизни. А тут запутался в трех соснах!» Роберт потушил сигарету в своей личной пепельнице, закурил новую, запер дверь класса и пошел в гараж.
        «Она мне вчера обещала мятных лепешечек принести!» - вдруг пришла ему в голову совсем уж дурацкая мысль. Со злостью швырнул он только что раскуренную сигарету на землю и вдруг увидел, что в приотворенной двери гаража мечутся какие-то тени. Огромными прыжками помчался он туда и увидел Нину, всем весом навалившуюся на какого-то парня крысиного вида и удерживающую его возле кирпичной стены. Время от времени она хватала его за грудки и всей своей небольшой тяжестью шарахала головой об стену, и напор ее был такой яростный, что парень, который был уж если не сильнее, то наверняка опытнее ее в таких делах, хотя и был ниже ее ростом, ничего не мог с ней поделать. Все-таки Роберт заметил - парень шарил по стене и вокруг руками, чтобы найти что-нибудь тяжелое. Роберт в два прыжка очутился возле него и мгновенно вырубил его коротким ударом в челюсть.
        - Он тут на шухере стоял, - коротко пояснила Нина и устремилась внутрь гаража к Михалычу. На нем, как на медведе, висели трое парней. Михалыч периодически стряхивал с себя то одного, то другого, но все-таки отправить их в нокаут окончательно ему не удавалось. У одного из парней в руках было что-то вроде разводного ключа.
        - Отойди! - рявкнул Роберт Нине и ударил этого парня. Через секунду тяжелый предмет был уже в его собственных руках.
        Михалыч между тем расправился еще с одним нападающим и приготовился вырубить третьего.
        Роберт прыгнул на парня сзади, схватил его за волосы и вывернул ему голову.
        - Отвечай! А то сниму скальп! - голосом, не оставляющим сомнений в его решимости выполнить угрозу, произнес Роберт. - Отвечай, кто тебя послал сюда и зачем!
        Парень только стонал, не в силах перевести дух.
        - Ну, будешь говорить?! - подтолкнул его Роберт.
        Михалыч, морщась и отряхивая куртку, подошел ближе. Нина, тяжело дыша, тоже огляделась. Окружающая картина очень напомнила ей какой-то современный телевизионный фильм невысокого пошиба: тусклый свет, машины, железяки и валяющиеся на полу избитые тела. Потом она снова мысленно увидела себя, открывающую внутреннюю дверь школы, пустой темный двор, полоску света из-за двери гаража и трех парней, крадущихся на ее глазах сзади к ничего не подозревающему Михалычу. Она замерла и увидела, как пошире открыли они дверь гаража, чтобы войти, а четвертого, довольно щуплого, того самого, которого она молотила об стену, оставили сторожить на выходе.
        - Тю, совсем молодой, а лезет в бандитов играть! - сплюнул Михалыч кровавую слюну и, наклонившись, сказал негромко парню: - Давай колись, пока те отдыхают! - Он кивнул на подельников. - Потом им расскажешь, что тоже вырубленный лежал!
        Роберт еще чуть-чуть подвернул парню голову, и тот, заверещав от боли, начал колоться, временами переходя с визга на сиплый шепот. Он и рассказал, что послали сюда их друзья, один из которых работает здесь, в автошколе, затем, чтобы они переколотили все учебные машины, а вдобавок к ним еще и «Волгу» Михалыча и «Жигули» Роберта. И что они не ожидали, что встретят здесь кого-либо так поздно, а то взяли бы с собой на дело пистолет. И он лично очень жалеет, что пистолет они на самом деле не взяли,
        - Ишь чего, пистолет у них, оказывается, есть! - покрутил головой Михалыч. - Ну и дураки!
        Роберт опять таким же коротким ударом в челюсть отправил и этого парня отдыхать.
        Нина дрожала от возбуждения, от того, что впервые в жизни ей пришлось участвовать в такой истории. Стараясь успокоиться, она отошла в сторонку, вынула из сумочки щетку для волос и причесалась. Тут на пороге гаража со знаменитой сумкой Роберта в руке собственной персоной возник Ленц. Обведя глазами поле боя, он разочарованно присвистнул:
        - Трое против четверых, это не по-мушкетерски! Здесь должно бы лежать никак не меньше дюжины гвардейцев кардинала! Жаль, я опоздал и не участвовал в битве! Надеюсь, хотя бы остальных вы обратили в бегство?
        Роберт, до сих пор стоявший с совершенно серьезным лицом, вдруг подхватил его игру.
        - Результат на самом деле хуже, чем ты думаешь! - объявил он. - К нашему стыду, одного из этих, - он кивнул на нападающих, - замочила дама! - И он отвесил в сторону Нины глубокий поклон.
        - Я его только держала, пока помощь не пришла, - сумрачно сказала та и спрятала расческу. Она обрадовалась Ленцу, но неестественный блеск в его глазах ей не понравился.
        - И что нам теперь с ними делать? - спросил Михалыч. - Не в милицию же сдавать?
        - Почему не в милицию? - робко спросила Нина.
        - Вон они знают почему, горе-деятели! - ответил Михалыч. - Они тут Зорро изображали. Говорил я вам, что эти парни не оставят без внимания вашу проделку с их машиной у церкви! Раскрутит милиция ваши поездки по автомагазинам, заставит выплачивать пострадавшим за разбитые машины - мало не покажется! И с этими тоже - представят как превышение полномочий, выкручивайся потом.
        - Тогда вот что! - сказал Роберт. - Надо вывезти их за ворота гаража на улицу, а еще лучше - затащить в какой-нибудь подъезд, чтобы не замерзли, пусть там приходят в себя и расползаются по поликлиникам. И дальше быть настороже. Не ходить поодиночке.
        Михалыч открыл дверцу «Волги» и втащил одного из нападавших на заднее сиденье.
        - Вывезем на двух машинах, - сказал он. - Накроем сверху чем-нибудь, чтобы сторож не видел. Но ты, девочка, с нами не ходи! Не надо, чтобы ты была замешана в этом деле.
        «А куда я пойду? - подумала Нина. - Домой?»
        Она представила, как возвращается в свою квартиру, ждет там Кирилла. Ей стало противно до тошноты. Она попрощалась.
        - Я тебя все-таки отвезу, - посмотрел на нее Роберт.
        - Вам лучше не терять времени.
        - Вы молодчина, я всегда говорил это вон тому олуху! - объявил подошедший к ней Ленц.
        А Роберт никак не отреагировал на его слова. Он думал только о том, что сейчас эта женщина повернется и уйдет отсюда к своему мужу. И действительно, через мгновение она повернулась и ушла, а он остался выполнять с друзьями свою работу.
        Ноги сами привели Нину к ее старому дому, и она вошла во двор, в котором старые березы усеяли весь асфальт желтыми копеечками мокрых листьев. Сначала она хотела зайти к Пульсатилле, но, войдя в свой подъезд и поднимаясь по старым ступенькам, ощутила ногами знакомые выбоины и почувствовала себя снова школьницей, возвращающейся с занятий. И поняла, что больше всего на свете ей хочется оказаться в их старой квартире и побыть там совершенно одной. Ключи у нее всегда были с собой. И когда она взялась за знакомую ручку внутренней двери (наружную, металлическую, поставили от воров совсем недавно), у нее возникло странное ощущение, что она наконец вернулась домой из дальней командировки. В коридоре было много пыли, валялись обрывки веревки и кипа старых газет. Она прошла дальше в комнату, встала там посредине и ахнула: качающийся на столбе фонарь, о котором она позабыла, но который был верным другом ей в ее девические бессонные ночи, по-прежнему лил в окно призрачный свет, и в нем золотились ветки березы. Старая лампа на низком столе вдруг неожиданно ярко вспыхнула и засветилась под желто-коричневым
абажуром. Нина испуганно оглянулась по сторонам. Естественно, в комнате никого не было. Она посмотрела себе под ноги.
        «Какая я глупая! Случайно наступила на провод и нажала на выключатель!» - сказала она себе. В ней боролись сейчас противоречивые чувства. То ей казалось, что она совершает нечто преступное, потому что вот так, поздно вечером, никому не сказав, пришла сюда и не хочет уходить. То почему-то казалось, что нет ничего естественнее того, что она вернулась и хочет остаться.
        Она включила свет в обеих комнатах и в коридоре и прошла на кухню поставить чайник. Чайник здесь был еще старый, не электрический, а со свистком, и это тоже странно обрадовало и умилило ее.
        Словно в опьянении она вынула из старого встроенного в коридоре шкафа такой же старенький пылесос, налила ведро воды, намочила в нем тряпку и, закатав рукава, принялась за уборку. Через час промытые полы сияли влажным блеском, пыль со шкафов польской стенки была аккуратно стерта, ковер на полу радостно заиграл всеми красками восточного орнамента. Нина огляделась. Что ж, здесь вполне можно было жить.
        Она достала из стенки кое-какую убранную туда за ненадобностью посуду, порылась в холодильнике, что был в виде шкафчика под окном в кухне (такие холодильнички всегда раньше встраивали в стены в хрущевских домах) и извлекла на свет божий банку сгущенки и пачку сухарей каменистой твердости. Заварка имелась на кухне в шкафу, и хотя пахла уже только пылью, Нина решила, что в кипятке запах чая восстановится.
        «Ничего, до завтра продержусь!» - подумала она. А что будет завтра, представлялось ей в какой-то непонятной дымке.
        Перед тем как приступить к чаепитию, она все-таки вышла в коридор и набрала номер своего домашнего телефона, а затем мобильный номер Кирилла. Ни тот, ни другой не отвечали, она опустила трубку и отправилась пить чай. Она тянула из чашки горьковатую жидкость и думала о прошлом. Вспоминала и хорошие, и тяжелые времена. Грустно улыбалась тому, как непросто ей было учиться в математической школе, а потом в университете; пожимала мысленно плечами, когда не могла вспомнить, чем же именно пленил ее Кирилл в студенческие годы - ничего в нем особенного не было, кроме привлекательной мордашки и веселого характера. «Что ж, и это было немало», - думала она. И она не хотела признаться в том, что ждала его сейчас, надеялась, что он найдет ее и приедет за ней и, может быть, даже выкажет в его обычной манере недовольство, что она забралась в эту глушь и отвлекает его от дел.
        Потом пришли тяжелые мысли о том, как быстро истаяли последние годы ее родителей. Она извлекла из шкафа альбом со старыми фотографиями и с упоением принялась их рассматривать. За всем этим она просидела долго и не слышала шума машины, въехавшей в их двор.
        Ночью она решила позвонить домой снова. Телефоны по-прежнему не отвечали. В ответ она скривила презрительно губы, разделась и стала стелить постель. Вдруг совершенно неожиданно для нее раздалась оглушительная трель дверного звонка. Нина вздрогнула и одновременно обрадовалась: «Это Кирилл! Неужели он все-таки догадался, где я, и приехал? Значит, он любит меня!» Она заметалась в поисках халата, но, не найдя его, накинула на себя попавшееся под руку полотенце и побежала к двери:
        - Кто там?
        Глазка в двери не было.
        - Нина, это я! Открывай! - раздался с той стороны таинственный, напряженный шепот.
        Пульсатилла! - Нина вздохнула разочарованно и, уже не обращая внимания на полотенце, отперла дверь. Пульсатилла вошла с чрезвычайно заговорщицким видом.
        - Ты не одна? - сдавленным шепотом проговорила она.
        - Одна.
        - Почему тогда прячешься?
        - От кого? - Нина совершенно не понимала, в чем дело.
        - От Кирилла. Он сейчас сюда приезжал.
        - Приезжал? Не может быть! Никто не приходил!
        - Ну как я могла ошибиться, если у меня квартира расположена на первом этаже, окна выходят на улицу рядом с подъездом и самое крайнее окно - кухонное, а плита стоит прямо рядом с ним? Я как бесплатная ищейка вечно на страже!
        - Но ведь сейчас темно!
        - Ну и что! Что я, вашу машину не знаю?
        - Но Кирилл точно сюда не заходил!
        - А ты что здесь делаешь? - Пульсатилла тем временем осторожно вошла в комнату, будто боялась увидеть там гремучую змею.
        - Отдыхаю.
        Убедившись, что в комнате действительно никого нет, Пульсатилла в упор, не стесняясь, спросила:
        - Вы что, поссорились?
        - Кажется, нет.
        - Тогда я ничего не понимаю! - Пульсатилла прочно уселась на диван, отодвинув чистую простыню, и всем своим видом потребовала ответа. Нина прильнула к ее материнскому плечу.
        - Я и сама ничего не понимаю!
        - Давай рассказывай! Не тяни!
        - Жаль, выпить нечего! - Нина рассеянным взглядом обвела полупустые полки шкафов. - Всухую не рассказать.
        - Сейчас принесут! Готовь пока рюмки. - Пульсатилла быстро набрала свой домашний номер и строгим голосом отдала приказание. Через минуту в дверь позвонила ее младшая девочка, протянула пакет и исчезла. - Подношение родителей, - объяснила Пульсатилла и извлекла на свет пузатую бутылку ирландского сливочного ликера и коробку конфет. - Зарплата никакая, но без конфет не живу! - пояснила она,
        Ликер был разлит.
        - Кайф! - отпила из своей рюмочки Нина и блаженно откинулась на спинку дивана.
        - Давай не тяни! - погрозила ей пальцем подруга. - Что у тебя стряслось?
        - Сама еще точно не знаю, но, чувствую, что-то происходит, - начала рассказывать Нина и не стала таить ничего. Рассказала про все - и про то, что ездила с преподавателем к Ленцу, и про то, как стала симпатизировать ему (симпатизировать, но и только! - подчеркнула она, подняв кверху указательный палец), и про красавицу Лизу, и про странное поведение Кирилла. И про вечернюю драку, и про то, что ноги сами привели ее к старому дому.
        - Ну, дорогая, ты дура! Зачем ты сюда приперлась? Если Кирилл тебя бросит, винить будет некого! - сурово заключила, выслушав ее рассказ, Пульсатилла.
        - Неужели бросит? - Нина посмотрела на нее испуганно.
        - Еще как бросит! - торжественно подтвердила свои взгляды на Нинино будущее Пульсатилла. - Поживешь тогда, как я, на одну зарплату, будешь локти кусать, что мужа не сберегла!
        - Ты думаешь, это все действительно опасно? - Нина закусила губу и готова была заплакать. Четыре рюмки ликера сделали свое дело, Ей не нравилась ее нынешняя жизнь, но неизвестное будущее страшило еще больше.
        - А ты думаешь, нет? - Пульсатилла уже хотела изложить подруге в который раз свой собственный опыт, но вдруг охнула и округлила глаза, - Так вот оно что! А я-то сначала не поняла! - сказала она.
        - Что именно? - тревожно спросила Нина.
        - Так твой Кирилл сюда с девушкой приезжал! Вот в чем все дело! То-то мне показалось, что в машине у него кто-то был!
        Нина сидела молча, в голове у нее медленно проворачивались различные варианты происшедшего.
        - Если бы Кирилл приехал за мной, он бы поднялся?
        - Вот именно! Теперь и соображай! - Пульсатилла постучала кулачком Нине по лбу. - Он приехал сюда вместе со своей, как ее, Лизой!
        - С Лизой?
        - Ну, ты сама говорила, что ее зовут Лиза.
        Нина растерянно кивнула головой.
        - Он вышел из машины и увидел в окнах свет. Ты-то была уже в этот момент в квартире! Понимаешь? - объясняла ей Пульсатилла - Тогда он понял, что ловить ему здесь нечего, развернулся и уехал.
        - Куда?
        - Откуда я знаю куда? Наверное, к вам домой. Ваша квартира теперь оказалась свободной.
        - Ты хочешь сказать, что он сейчас находится у нас дома с Лизой?
        Пульсатилла только пожала плечами:
        - Ну, может быть, не у вас, может, еще где-то…
        - Этого не может быть! - уверенно заявила Нина.
        - Почему?
        - А если я сейчас пойду домой?
        - Ночью? Через парк?
        - Но он вообще не может так поступить! Ведь это же оскорбительно!
        - Ну ты даешь! - выдохнула Пульсатилла. - Для мужиков это все не имеет никакого значения. Они живут одним днем. Это мы, глупые бабы, перебираем открыточки, записочки, фотографии… А мужики не такие - для них существует только настоящий момент. Захотелось провести ночь с какой-нибудь красивой девчонкой - уложит хоть в супружескую постель, не поморщится. Я таких за свою жизнь насмотрелась… спасибо.
        Нина соскочила с дивана, снова побежала к телефону.
        - Никто не отвечает!
        - Что он, такой дурак, чтобы сейчас брать трубку?
        - Я все-таки оптимистка. - Нина примирительно обняла подругу за плечи. - Не верю, что он мне изменяет, да еще так пошло. Извини, ты могла ошибиться. - Она погладила пышные Пульсатиллины волосы. - Расскажи лучше про себя. Наш французский знакомый привлекает тебя в качестве гида?
        - Встречаемся, - пожала в ответ плечами подруга. - И вот что самое противное в бабском характере, в частности, в моем, - не могу я себя с мужиками правильно поставить! Проклятое сердце всюду лезет, куда не надо! Ну, казалось бы, заморский гость, фирмач с молодой женой, весь мир объездил - сегодня здесь, завтра там, ну какое мне до него может быть дело? Какие надежды? Нет, скажет пару комплиментов - я уже таю! Обнимет за плечи - я вся горю! Мне бы сразу четко оговорить с ним мой гонорар за услуги гида и переводчика - нет, я трачу на него время совершенно бесплатно! Я выворачиваюсь наизнанку, чтобы продемонстрировать ему себя и нашу столицу в самом лучшем виде! Да если бы он снял проститутку на улице, он бы ведь ей платил?! А я работаю с ним так, за любовь!
        - Что, уже и до этого дошло? - удивилась Нина. - Когда же ты успела? - Чего там успевать, он меня на следующий же вечер пригласил на съемную квартиру.
        - Он же в гостинице живет!
        - Когда в гостинице, а когда и в апартаментах. Между прочим, там не хуже, чем у тебя.
        - И ты ему что, там обед готовишь?
        - Когда как. Хочется ведь по доброте душевной познакомить французика с нашей кухней. Вот и изощряюсь - то плов, то борщ, то грибную солянку. Еще ему и не все нравится! Он к такой еде не привык, ему бы чашку бульона да кусок мяса. А вино он приносит. Французское.
        - Так, наверное, он считает, что у тебя заработок приличный!
        - Хрен его знает, что он считает! Мы все дуры, кто к нашему поколению принадлежит! Всех стараемся обогреть! Вон твоя Лиза - молодая, а уже поняла, за кого надо хвататься.
        Нина промолчала.
        - И ведь я знаю, что зря трачу на этого французика деньги и время! Отнимаю от себя и от девчонок! И ничего поделать с этим не могу!
        - Что, неужели полюбила? - испуганно спросила Нина.
        - Полюбила, не полюбила, кто разберет? Мне его жалко, черт знает почему! Он ходит по городу, ничего не боится, никого не остерегается, будто не знает, какая у нас тут жизнь! Да его в каждой подворотне могут пришить только за одну банковскую карточку! А уж когда он по вечерам солдатскую ушанку на себя напяливает и идет по Арбату прогуливаться, так каждая сволочь считает своим долгом впарить ему в качестве сувенира какую-нибудь дрянь!
        - Тебе-то какое дело?
        - Ну, в этом и фишка! Я прекрасно понимаю, что мне до него не должно быть никакого дела, а вот жалко его, как маленького, и все!
        - У него такие руки противные, как у осьминога, - вспомнила Нина. И тут же подумала про аккуратные руки Роберта и будто ощутила, как он кладет свою руку поверх ее руки при переключении рычага передачи. Она даже испугалась - ведь в этой ситуации она должна была, по логике вещей, вспомнить руки Кирилла, мужа, с которым прожила столько лет, а вот поди ж ты, вспомнила Роберта.
        - Противные… - протянула в ответ Пульсатилла. - Конечно, с первого раза противные, а теперь я уж и привыкла! И вовсе не такие противные, когда он обнимает.
        - Счастливая ты! - искренне сказала Нина. - Я бы тоже хотела всех любить и жалеть. Только не получается.
        - Меня только никто не жалеет! - усмехнулась Пульсатилла. - А тебе, подруга, надо выкинуть дурь из головы! Вот завтра вставай, иди на работу, потом в косметический салон на массаж, на ванны, на масочки для лица, на искусственный загар. Надо быть в форме! У Кирилла ничего не спрашивай, делай вид, будто ты ничего не знаешь, ничего не подозреваешь, и тапочки ему носи в зубах.
        - Мне завтра на работу не надо, - ответила Нина. - У меня завтра с утра занятие по вождению.
        - Ну, значит, на занятие, а потом опять по той же схеме - масочки, загар, ароматерапия. И аутотренинг не забудь.
        Зазвонил телефон.
        - Это Кирилл! - Нина испуганно посмотрела на подругу. - Взять трубку?
        - Это мои девчонки меня потеряли, - снисходительным голосом сказала Татьяна и объявила в телефон: - Сейчас иду! А вы уже давным-давно должны были спать!
        Нина закрыла дверь, забралась под одеяло на теплую, нагретую телами двух женщин постель и тут же уснула. Программа, намеченная Пульсатиллой, показалась ей весьма разумной.
        «Танька понимает толк в этих делах», - подумала Нина. То, что Пульсатилла понимает проблему скорее теоретически, Нину не смутило. Она уснула и спокойно спала до самого утра.
        Мучить телефон Нина больше не стала. Она быстро оделась, прополоскала рот, выпила вместо завтрака пыльного чаю с сухарем и быстро побежала на занятие. По дороге она сразу же зашла в недавно открывшийся косметический салон, записалась на все процедуры, которые рекомендовала ей Пульсатилла, и подумала, что пройти их все - уже само по себе немалое испытание и для души, и для тела. И если она выйдет из него с честью, то справиться должна и со всем остальным. «Времени для всего этого нужно столько же, сколько понадобилось бы, если б я каждый день ходила на работу. Что же, придется спрессовать время и все успеть!» - решила она. Учебная машина стояла посреди двора на своем месте, маленькая собачка вертелась возле нее, подняв переднюю лалу, и поскуливала. Машина была пуста, но открыта. Нина размотала с головы синий шарф, бросила его на заднее сиденье, привычно открыла переднюю дверцу, села на место водителя и пристегнулась. Роберта она увидела в зеркало заднего вида. Он в распахнутой кожаной куртке вышел из дверей черного хода школы и пошел к их машине. Нина, как только взглянула на него, сразу поняла,
что он чем-то сильно взволнован. В руке у него была какая-то скомканная бумага, похожая на письмо.
        «Что-то еще случилось», - подумала она, но спрашивать ничего не стала,
        - Заводи, - вместо приветствия буркнул ей Роберт, и она хоть и ничего не сказала в ответ, но тут же подумала, что никогда нашим мужикам еще не достигнуть уровня «трех товарищей», хотя бы во внешних проявлениях воспитанности. Она завела. Собака при звуках работающего двигателя, прихрамывая и припадая при каждом шаге, отодвинулась в сторону. Лапу она по-прежнему держала на весу.
        - Что с собакой? - Нина внимательно смотрела на страдающего пса.
        - Не знаю. Может, зашибли ненароком вчера во время потасовки. Ну, поехали, некогда! - Вид у Роберта был такой, словно Нина докучает ему с какими-то бабскими пустяками.
        - Нет, подожди. Так нельзя. Может, у нее лапа сломана, придется к ветеринару везти! - Нина решительно заглушила двигатель и вышла из машины. Умный пес с готовностью поковылял к ней навстречу.
        Нина присела на корточки и стала ощупывать лапу.
        - Потерпи, потерпи, маленький, - приговаривала она, - Давай вот в эту сторону лапку повернем, теперь вот в эту… Нет, вроде ничего не сломано. Вот, возьми бутерброд! - По дороге в школу она заглянула в булочную и в кафетерии выпила кофе и съела бутерброд с ветчиной. Второй бутерброд она предусмотрительно завернула в салфетку на всякий случай. Она теперь взяла за правило подкармливать собаку и замечала, что к началу занятий хитрый пес всегда вертелся около ее машины. Отвлек ее от этих дел хлопок двери со стороны пассажира.
        - Слушай, у нас занятие или что? - Роберт еле сдерживался, чтобы не закричать. - Или ты садишься в машину и мы наконец едем, или я тебя высаживаю и еду по другим делам!
        Нину возмутил его тон.
        - Чего это вы разорались? - выпрямилась она, - В конце концов, это занятие мной оплачено, как и все остальные, и я что хочу, то и делаю! Хочу - езжу с вами по одним и тем же улицам, хочу - собак кормлю!
        - Вот все вы такие, богатенькие! - медленно проговорил Роберт. - Думаете, если платите за занятия, так вам все можно? Высаживайся на хрен, никуда с тобой не поеду! - Он открыл дверцу заднего сиденья и выкинул прямо на асфальт ее сумку и синий шарф. Один его конец попал в лужу.
        - Ах вот вы как? - буквально рассвирепела Нина. - Еще будете мои вещи кидать! Да я и сама больше с вами заниматься не буду!
        Ее ужасно обидело, что вместо того, чтобы еще раз похвалить ее за вчерашнее, все-таки она первый раз в жизни участвовала в драке и действительно оказала Михалычу помощь, Роберт обращается с ней как… как… Она не могла подобрать слов от возмущения. Как со своей собственностью, которая все простит! А вот и нет! Она не позволит так с собой обращаться! Есть уже один, который считает ее своей рабыней!
        - Да я и сама больше к вам в машину не сяду! - закричала она. - Тоже мне преподаватель! Зануда вы, вот вы кто! И преподавать вы не умеете! В группе у вас вечно шум и кавардак, и мямлите вы так, что у вас никто никогда и ничего не может разобрать!
        Роберт, пока она кричала, стоял перед ней и только ошеломленно моргал ресницами.
        - Ну ты и гнида! - в конце ее тирады наконец произнес он. - То говорила «вы - мой гуру», а как подучилась немного, так у меня вечно шум и кавардак! Чтобы духу твоего больше на занятиях не было, и на экзамен не смей приходить! Иди сдавай куда хочешь! Можешь жаловаться на меня хоть самому президенту! До экзамена не допущу!
        - А вы бы и так не допустили! У меня, по вашей милости, до сих пор площадка не отработана! - повернувшись к нему, уже тише, но так же яростно сказала Нина. - Пока вы меня по улицам мотали, другие на площадке тренировались. Вон Михалыч своих учеников сначала все фигуры отработать заставил, а потом уже на улицу выпустил! А вы, наверное, сами ни одной сделать не можете! - Последнюю фразу она сказала, конечно, сгоряча, в запале и зря. Естественно, Роберт блестяще мог выполнить все фигуры, иначе какой же он был бы преподаватель? Но то, что ученики Михалыча, а все видели это, ползали по площадке, отрабатывая технику, а ученики Роберта начали обучение сразу с улицы, тревожило не одну ее. Учащимся площадка почти всегда давалась тяжелее, чем улица, и это обстоятельство порождало их беспокойство. Роберт же с Михалычем считали, что чем хуже условия, в которых ученики работают на площадке, тем легче им потом будет ездить самостоятельно. Камнем же преткновения для многих оказывалось упражнение, которое называлось «Эстакада». Заключалось оно в том, что ученик должен был самостоятельно въехать на довольно
значительное возвышение в виде крутого мостика, остановиться на нем прямо на середине подъема, на крутизне, не допуская отката назад, потом тронуться с места, завершить подъем и, осторожно скатившись с другой стороны, вывернуть на прямую. На мостике, покрытом снегом или коркой льда, выполнить это упражнение было невозможно. Нина волновалась именно из-за него. Несколько раз она задавала Роберту вопросы по этому поводу, но он или отмалчивался, или отшучивался, или говорил, что она успеет. На самом деле он действительно ждал первого снегопада, чтобы научить Нину выполнять это упражнение в трудных условиях. Во-первых, и экзамен ей, как и всем ученикам группы, пришлось бы сдавать уже зимой, а во-вторых, Роберт всегда придерживался теории, что если тяжело в учении, то легко в бою. Нинины слова задели его за живое.
        - Я не могу сделать фигуры на площадке?
        - Наверное, не можете, если не учите этому! - Нина возмущенно трясла головой, хотя гнев ее стал потихоньку улетучиваться. Она поняла, что сморозила глупость. Разъяренный Роберт уселся в машину и с силой захлопнул дверцу.
        - Ну, смотри! - И он поехал.
        Да, действительно, на автомобиль, передвигавшийся по площадке словно игрушечный, было любо-дорого посмотреть. Все фигуры Роберт исполнял тютелька в тютельку, не просто на «отлично», а на самую превосходную степень, какую только можно было вообразить. Апофеозом всему была «Эстакада». Он въехал на нее не передом, как это полагалось по правилам, а задом, остановился ровно посредине подъема, не откатившись вниз ни на сантиметр. Затем, чуть слышно газанув, он легко тронулся с места и так же легко достиг вершины моста. Задержавшись на мосту сколько нужно, будто покрасовавшись на нем, он так же задом съехал вниз, аккуратно и очень точно развернулся и тут уже газанул как следует, взял с места в карьер и быстро укатил за ворота, за пределы видимости Нининых глаз. Нина осталась во дворе одна, не считая собаки. Пес, который тоже следил за всеми передвижениями автомобиля, теперь отчетливо понял, что больше уже ни от кого ничего ожидать не приходится, потянулся, зевнул, встав вдруг как ни в чем не бывало на все четыре ноги, и деловито потрусил к беседке, очевидно, по каким-то своим, собачьим, делам. Нина
глянула ему вслед и возмущенно всплеснула руками:
        - Ах ты интриган! Бессовестный обманщик! Ты, оказывается, подачки выпрашивал, а я из-за тебя с преподавателем поругалась! Ну и что мне теперь делать?
        Действительно, как теперь ей следовало поступить, оставалось вопросом. - Из школы меня выгнали, и все занятия пропали! - сказала она громко. - А я-то, дура, за мятными конфетками в магазин бегала! - Она с сокрушенным видом поглядела на пакетик мятных лепешечек, завернутых в веселенькие цветные обертки, со вздохом опустила его в ближайшую урну и затем тоже двинулась со двора. Почти час она потратила на то, чтобы найти другую автошколу и договориться с тамошним преподавателем - пожилым маленьким мужичком о том, чтобы он научил ее ездить по площадке. Потом она поехала домой, чтобы отдохнуть, переодеться и идти в косметический салон.
        3
        Все было как всегда и одновременно как-то не так в их квартире. В пакете для мусора лежала пустая бутылка из-под хорошего белого вина. Когда Нина уходила из дома, ничего такого там не было.
        «Он что, пил вино прямо из горлышка?» Она огляделась. Нигде, ни в раковине, ни в посудомоечной машине, не было никаких следов грязной посуды - бокалов, чашек, тарелок, ничего, за что можно было бы зацепиться и представить, что же все-таки происходило в квартире за время ее отсутствия. Все вещи лежали на своих местах, тапочки стояли на полке. И только в ванной она увидела на своей расческе несколько светлых волосков. Внутри у нее все похолодело.
        «Не может быть, наверное, это мои собственные волосы! Просто освещение придает им такой странный блеск!» Нина осторожно сняла волоски, рассмотрела на свет, потом взяла карманное зеркальце, подошла к окну и там приложила их к своим волосам. Как ни хотелось ей себя обмануть, увы, сомнений не оставалось: волосы принадлежали яркой блондинке. Нина с чувством отвращения отбросила от себя расческу, будто испугалась неизвестной заразы, а потом побежала в спальню и стала там, как собака, обнюхивать подушки и одеяла, ворошить халаты, перетряхивать простыни. Постельное белье было переменено: она отчетливо помнила, что тот комплект, который был постелен ею самой, имел другой рисунок. Она ринулась в ванную - так и было: тот прежний комплект скомканный валялся в корзине. Да никогда в жизни Кирилл сам бы не стал менять постель! Это тоже улика! Сердце у нее бешено колотилось от возмущения и от страха: что же, что же все-таки происходило в квартире, пока она сидела и болтала с Пульсатиллой, а потом мирно спала? Вот была подушка Кирилла - она отчетливо ощущала его запах. А другая? Кто этой ночью спал на ней? Она
осторожно взяла подушку в руки, стала рассматривать ее так и эдак в поисках новых волосков, принюхиваться, но понять ничего не могла. Наконец с остервенением содрала она и это постельное белье и бросила его в стиральную машину. Слезы душили ее, но она еще могла говорить вслух:
        - Пульсатилла была права, когда говорила мне - доиграешься! Но я ведь и не играла! Я не кокетничала, не шантажировала его! Я была искренна в своем желании получить хоть немного свободы, расширить общение, научиться делать то, что до сих пор не умела. А он, значит, - она имела в виду мужа, - просто воспользовался моим отсутствием - привел эту Лизу (почему-то она не сомневалась, что это именно она) прямо в нашу квартиру. И эта ужасная нахалка не постеснялась! А если бы она, Нина, вернулась домой?!
        Нина на секунду задумалась, что тогда бы было… Вот, допустим, она бы вошла и увидела, что Лиза с Кириллом пьют вино в гостиной… Ну и что, она бы поздоровалась. А если бы они были не в гостиной, а в спальне?
        У Нины кольнуло сердце. Нет, представить этого она не могла. Пульсатилла оказалась права - Кирилл с Лизой, конечно, рассчитали, что раз она так поздно задержалась в старом доме, она должна была остаться там ночевать. На чем бы она стала добираться домой? А телефон они отключили!
        - Какая же я была дура! - сказала Нина себе и в бессилии легла на спину на непокрытый матрас. Шершавый гобелен холодил тело. Лесные нимфы с развевающимися волосами в коротких туниках танцевали по гобеленовой траве и смеялись над ней: «Дура, ты дура! Упустила мужа на старости лет!» - Ну и что мне теперь делать? - Нина с отвращением поглядела на нимф, поднялась с постели, присела к туалетному столику, согнув плечи, по-старушечьи сложив на коленях руки. Ничего не было общего между ней, теперешней, и той стройной и гордой женщиной в синем платье, мелькнувшей тогда, при гостях, в проеме двери, точно в раме картины. Но Нина и не подозревала, какой красивой она тогда была.
        «Значит, он не любит меня! - возникла в ее голове абсолютно ясная и новая мысль, обеспечивающая совершенно другой подход к проблеме. - Ведь если бы он меня действительно любил, он бы не воспользовался случаем, что меня не оказалось дома один-единственный раз за всю жизнь, а стал бы тревожиться, искать, захотел бы узнать, что случилось, почему я осталась в доме родителей ночевать. А он…»
        И вся ее нынешняя жизнь, все проявления его невнимания к ней вдруг встали воочию грозной неприятельской силой, ощетинились упреками, подколками, обвинениями во всех смертных грехах.
        «На что я потратила себя? - с непреложной очевидностью ответа спросила она и ответила: - На него. И теперь, когда моя жизнь уже на исходе и я стала старой (никто, никакая точная наука, никакой авторитет не смогли бы доказать в этот момент Нине, что ее тридцать шесть лет даже по сравнению с Лизиными двадцатью двумя еще вовсе не старость, далеко не старость), я должна отступить в сторону, словно никому не нужная, продырявленная калоша?»
        Очевидно, еще кто-то захотел помочь разобраться Нине в этом вопросе, так как раздался телефонный звонок. Машинально Нина подняла трубку и замерла от неожиданности. Это звонила Лиза! Вот уж чей голос Нина ожидала услышать менее всего!
        Однако Лиза начала разговор очень вежливо.
        - Уж вы извините, - сказала она Нине на «вы», хотя раньше обращалась к ней на «ты» совершенно спокойно. - Я не хотела сделать лично вам ничего плохого, но так уж получилось. Не воспользоваться таким поворотом событий было бы просто глупо с моей стороны. К тому же, как я поняла, вы и сами не прочь изменить свою жизнь…
        - О чем, собственно, вы говорите? - Нина тоже перешла вдруг на «вы».
        - Да о том, что пора немного потесниться. Ваш поезд ушел. Я официально ставлю вас в известность, что я любовница вашего мужа и собираюсь пока жить в его квартире, то есть там, где вы сейчас находитесь. А вам лучше съехать туда, где вы вчера ночевали.
        У Нины перехватило горло от неожиданности и от наглости Лизиных слов. Уж чего-чего, но такого она не ожидала. Она представляла себе, что неверные мужья и любовницы где-то прячутся, хотят избежать огласки, скандала, а тут прямо так, с места в карьер…
        - Милочка, - сказала она ошарашенным тоном, который не смогла скрыть, - и давно уже вы его любовница?
        - Пока недавно, всего два дня, - прежним спокойным голосом ответила Лиза. - Но это и хорошо, что недавно. Все отношения у нас пока свежи. И вас по крайней мере никто не обманывает!
        - А мой муж, - тут Нина немного запнулась, но решила оставить так, как сказала - «мой муж», - а мой муж знает о вашем звонке?
        - Пока еще нет, он, как вам известно, днем всегда на работе, но, как только мы с ним сегодня встретимся, я ему расскажу.
        - И вы уверены, - тут Нина вздохнула с некоторым облегчением, - что он одобрит ваш поступок?
        - Не сомневаюсь!
        - Значит, у вас небольшой опыт в таких делах! - нашла в себе силы улыбнуться Нина.
        - Насколько я поняла, у вас он еще меньше! - Лиза не собиралась отступать. Ничто не могло поколебать ее уверенности в себе. - Иначе вы не стали бы при всей группе учеников в двадцать пять человек смотреть на нашего преподавателя, как лисица на сыр! - довольно ехидно заметила она.
        - Как лисица на сыр! - Этого Нина не ожидала. Она опять почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног.
        Лиза воспользовалась паузой:
        - Так я вас предупредила о моих отношениях с вашим мужем. Желательно, чтобы сегодня вечером вас тоже не было дома. За свои вещи вы не беспокойтесь, мы сами вам их привезем!
        - А больше ты ничего не хочешь? - задохнувшись от возмущения и уже не считая нужным сдерживаться, заорала Нина.
        - Я вам сообщу дополнительно о тех следующих шагах, которые вам нужно будет сделать, - холодно отвечала ей трубка. - Не вздумайте только менять замки и заниматься еще какими-нибудь глупостями. В квартире вы не прописаны, это я знаю точно, персональных прав на нее у вас нет! А судиться в нашей стране можно нудно и долго. Если же вы быстро и по-деловому освободите ваше место, ваш бывший муж положит вам неплохое содержание, я сама позабочусь об этом. Вы мне в принципе нравитесь. Проигрывать тоже надо уметь! Подумайте об этом, вы женщина неглупая. До свидания!
        Нина не нашла ничего лучшего, как положить трубку. У нее просто не было слов.
        «Может быть, это все-таки розыгрыш? - не понимала она. - Может, он просто хочет таким образом меня проучить?»
        Она стала звонить Кириллу на работу, но его телефон все так же не отвечал. Тогда она догадалась позвонить в сервисную мобильную службу, и ей ответили, что абонент заблокировал сим-карту. Это показалось ей ужасным предзнаменованием, она запаниковала и стала звонить Пульсатилле. И здесь телефон слал безответные гудки - ни подруги, ни ее дочерей не было дома.
        «Все работают или учатся, дома не сидят!» - Эта простая мысль отрезвила Нину. Она подумала, что звонить еще кому-нибудь просто бесполезно. Она должна была сама оценить ситуацию и принять решение.
        «Что за глупости, что за абсурд? - думала она, рассеянно оглядывая квартиру. - Эта Лиза просто сумасшедшая, а я перепугалась! Во всяком случае, выезжать из собственного дома я не собираюсь! И наконец, надо объясниться с Кириллом… Он-то что думает по этому поводу?»
        Но, откровенно говоря, если бы в этот самый миг в квартире оказался Кирилл, она вовсе не обрадовалась бы ему. Ей хотелось еще самой поразмышлять над Лизиными словами, хотя они и показались ей сущим бредом. Потом, эти волосы на расческе… Все-таки ведь они были!
        Несколько раз Нина вздохнула, выдохнула по йоговской методике и надела свой самый приличный костюм, в котором посещала собрания педсовета.
        «Схожу-ка я пока все-таки на массаж, - решила она. - Не то действительно можно сойти с ума! Во всяком случае, война план покажет!»
        Она, будто играя в шпионы, из-за шторы выглянула в окно и даже разочаровалась, когда увидела, что с улицы, в свою очередь, не наблюдает за ней целая армия неприятелей. А может, она хотела увидеть там Лизу или Кирилла? Но окна ее квартиры были совсем не то, что окна Пульсатиллы на первом этаже с газовой плитой рядом с подоконником. С двадцать седьмого этажа огромного дома-пирамиды, словно с высоты птичьего полета, были хорошо видны лесопарк с мостиком с грифонами, через который она проходила, когда бежала на занятия в школу, широкая магистраль с мчащимися по ней машинами в каждую сторону по три ряда, детский сад, магазины, спортивный комплекс и даже кинотеатр. Далее через небольшой участок промзоны синел небольшой кусочек воды - изгиб Москвы-реки, а уже дальше в сероватом мареве проглядывали трудноразличимые глазом дома, дома, дома - уже с той стороны поймы. Для того же, чтобы увидеть собственный двор, Нине пришлось бы прислониться к самому стеклу и наклонить голову, словно курице, выискивающей зерно; и трудно было различить прохожих внизу - люди сновали, будто муравьи. Поэтому Нина оставила идею
увидеть кого-либо из окна и посмотрела вверх, исключительно чтобы решить, что надеть из верхней одежды, и вдруг с удивлением заметила, что впервые за всю нынешнюю долгую осень с неба начал падать снег.
        «Какое странное предзнаменование, - удивилась она. - Неужели зима?»
        Снег кружился, падал крупными хлопьями на фоне серого неба, и буквально в одну минуту из отдельных снежинок выросла небольшая метель. Причем там, внизу, у самого асфальта, снег не ложился покровом, он таял и оставлял влажные следы. А здесь; наверху, где стояла Нина, снег исполнял завораживающий танец, и Нина, оказавшись в центре этой пляшущей вьюги, не могла оторвать от нее глаз. «Вот было бы хорошо улететь на волшебных санях прямо в плен к Снежной королеве», - вдруг подумала она, и тут опять зазвонил телефон.
        «Это Кирилл! Лиза успела сказать ему, что я теперь все знаю, и он решил позвонить!» Нина колебалась, брать трубку или не брать? Потом все-таки сняла и приложила к уху в полном молчании.
        - Нина Илларионовна? - спросила трубка чьим-то чужим, но в то же время очень знакомым мужским голосом.
        - Да.
        Нина даже обрадовалась, что это был не Кирилл. Она по-прежнему не готова была бы с ним говорить.
        - Это Роберт.
        Еще не легче. И Роберт ей был сейчас не нужен.
        - Я никогда не стал бы звонить сам, - произнес он суховатым голосом, - но Ленц в больнице в тяжелом состоянии. И он сказал Михалычу, что хотел бы тебя видеть.
        - Что случилось?
        - Ты поедешь?
        Она поняла, что Роберт специально не отвечает на ее вопрос. Моментально ей вспомнился ненатуральный блеск Володиных глаз в последнюю их встречу в гараже после потасовки, его неестественно приподнятое настроение, и она поняла, что случилось с ним что-то из ряда вон выходящее.
        - Да, поеду.
        - Тогда скажи адрес, я буду ждать тебя у подъезда.
        - Во двор не проехать, жди у ворот, я сейчас выйду.
        Она назвала ему адрес. Хорошо, что она была уже практически собрана. Она перезвонила в массажный салон, чтобы отсрочить процедуры, надела дубленку и вышла из квартиры.
        «Обед опять не готов! - вспомнила она, когда уже закрывала ключами дверь, и почему-то теперь ей показалось это забавным. - Лизке на руку! - подумала она. - Вместо того чтобы, согласно совету Пульсатиллы, сидеть со смиренным видом дома и с мужа пылинки сдувать, я опять еду черт знает куда! Но не поехать к Володе я не могу!» - сказала она себе и вышла на улицу. Почему-то она ожидала увидеть у ворот свой учебный желтый автомобиль и, не найдя его взглядом, в растерянности остановилась. Легкие снежные хлопья, как в сказочном сне, продолжали падать с небес.
        - Нина! - раздался крик.
        В темной «девятке», припарковавшейся у бордюра, открылась дверца, и из нее высунулся Роберт. Он крикнул, чтобы она его заметила. Он ее ждал. Ей показалось странным: в то время как она оказалась совершенно не нужной собственному мужу, ее с нетерпением ждал чужой мужчина.
        - Я здесь.
        Она откинула с головы капюшон и с удовольствием ощутила на лбу влажные прикосновения первого снега. Роберт обошел машину и открыл ей дверцу.
        Она отметила это. От Кирилла бесполезно было ждать, чтобы он открыл перед ней любую дверь, хоть в подъезд, хоть в машину. Он еще взял моду приказывать ей, чтобы, наоборот, она выскакивала из машины и открывала перед ним ворота подземного гаража, а уж он тогда вальяжно заезжал в них! И все потому, что она дала понять, что создана для того, чтобы обеспечивать ему удобную жизнь, со злостью подумала Нина и решительно села вперед на место пассажира. Правда, в своих размышлениях она забыла отметить, что не так-то много мужчин, да еще с машинами, было в ее жизни… С кем ей было сравнивать?
        «И с этим не буду разговаривать, и спрашивать тоже ни о чем не буду. Надо будет, расскажет сам!» Она поджала губы, но в душе была рада, что Роберт хоть на время избавил ее от бесконечных размышлений о своей жизни и пребывания в собственной квартире, где она неминуемо должна была думать о Лизе и создавшейся ситуации. Конечно, она не могла не сознавать, что поступает как страус. Роберт молча тронулся с места. При всей своей злости она не могла не заметить, что, как всегда, он тронулся так нежно, что если бы она, к примеру, держала в руках стакан с водой, налитый почти до краев, то вряд ли бы вода расплескалась. Но потом он поехал быстро, как практически никогда при ней не ездил по улицам. Ее это насторожило. По тому, как он подался вперед и насколько плотно держал руль, она поняла, что положение у Ленца серьезное. В этом напряженном молчании они и ехали. Но если раньше образ мужа в Нинином сознании был непоколебим, словно скала, то теперь, сидя с Робертом, она невольно сравнивала мужа с другими мужчинами.
        С тех пор как она пошла учиться в автошколу, она обращала внимание, как ведут себя разные люди на дороге. И чем больше она наблюдала за этим, тем более странным ей казалось даже то, как по-разному мужчины держат руки на руле. После того как она сама стала ездить, она поняла, конечно, что положение рук зависит и от марки автомобиля, и от того, имеется ли у руля гидроусилитель, но в самой большой степени это зависело, конечно, от характера водителя. У нее самой после первых занятий езды на учебных «Жигулях» болели не только руки, но и плечи, и шея, и спина. Потом, после нескольких занятий, мышцы стали привыкать к нагрузке, и сильной боли она уже не чувствовала, но после больших нагрузок, как, например, поездка к Ленцу, тело ее болезненно ныло.
        Однажды, уже после начала занятий, она попросила Кирилла дать ей немного проехать на «БМВ». Нине было обидно, что он отказал ей даже после того, как она пообещала не выезжать на улицу, а поездить только на заброшенном пустыре. Он объяснил, что ему еще дорога его жизнь, как дорога и машина. Тогда, понурив голову, она попросила разрешения позволить ей хотя бы повернуть руль туда и обратно у стоящей на месте машины. Ее поразило раздраженное выражение его лица, с которым он сказал ей:
        - Ну поверни, но только два раза.
        В другой бы момент она скорее всего не стала бы вертеть из гордости, но в этот раз ее любопытство было сильнее, и она, закусив губу, повернула руль. Он послушался ее на удивление легко, хотя масса самой машины была намного больше ее учебных «Жигулей».
        - Другие же покупают своим женам машины… - только и сказала она, когда Кирилл почти тут же открыл дверцу и сделал движение рукой: мол, хватит, высаживайся!
        - И бриллианты покупают, и дома! - ответствовал Кирилл. - Тебе нужны бриллианты?
        - Если бы ты подарил мне бриллианты, я бы поменяла их на машину! - с намеком, но тихо произнесла она.
        - На какую же? На «Кадиллак»? - ехидно поинтересовался он.
        - Не обязательно. По моему мнению, у хорошей машины должны быть соблюдены три условия…
        - Фирма, форма и цвет, чтобы подходил к крышке пудреницы и оттенку туфель, - съехидничал он.
        - Да ладно тебе! - Нине так хотелось поговорить с ним о своих занятиях. - Машина должна иметь мощный двигатель, автоматическую коробку передач, чтобы в городе при частом торможении не уставала нога, выжимающая сцепление, и гидроусилитель руля! - Она хотела бы еще добавить про подушки безопасности и удобное сиденье, но он не захотел ее слушать.
        - Научили вас там, в вашей дурацкой школе, на мою голову, - сухо заметил он, показал ей рукой, чтобы она отошла в сторону, и укатил в неизвестном направлении. Он укатил, а она отправилась варить ему суп и жарить мясо.
        Так вот, теперь она обращала внимание на то, что Кирилл держит руль, по сути, только одной рукой, а другая у него просто лежит где-нибудь для вида или сжимает мобильный телефон. Многие мужчины в машине сидят, будто в бане, расслабленно, и руки у них болтаются на руле ниже пояса, на шести часах. Многие зевают, потягиваются, обнимают подруг и даже что-то читают во время остановок на светофорах. Ее поражала такая расхлябанность. По натуре Нина была очень дисциплинированным человеком, и если ей хотя бы однажды объяснили, что именно надо делать, как, зачем и почему, она бы все делала именно так, как объясняли. И замечала, что и другие женщины на месте водителя и сидят правильно, и руки держат, как следует по инструкции. Ей непонятно было, почему же в адрес представительниц прекрасного пола было сложено так много анекдотов! Ей казалось, что в этом должен быть какой-то секрет, который она никак не может разгадать. И только потом, наблюдая за Кириллом, за другими водителями, она поняла: а нет на самом деле никакого секрета - большинство мужчин на дороге и вправду гораздо более расхлябанны и неаккуратны,
чем женщины, как, впрочем, и вообще в жизни; они привыкли действовать нахрапом и наглостью, они по статистике и в аварии попадают чаще, а женщин критикуют просто из-за мужского шовинизма, потому что им не нравится, что женщины взяли в руки те же игрушки, что и они. Вернее, не так, констатировала она, то, что мужчины считают предметами престижа, для женщин - предмет обихода, необходимая деталь быта, с которой надо обращаться так же аккуратно и осторожно, как, скажем, с горячей сковородкой. Многим ли женщинам придет в голову устраивать между собой соревнование - чья сковородка лучше жарит пирожки? Они делают свое дело, и все. А мужчинам необходим дух игры. Но на дороге играть в их игры неприятно. Их легче пропустить вперед, чтобы не связываться с ними, не слушать их дурацкие комментарии и даже оскорбления, а они такое великодушие женщин воспринимают как слабость, как неумение ездить - вот как она это понимала.
        Тех, кто вылезает вперед на светофорах, блокируя потом движение, она терпеть не могла. Тех же, кто систематически превышал скорость, считая себя суперездоком, просто ненавидела.
        «Козел ты, а не ездок», - думала она. И ей, по натуре не злой, ужасно хотелось, чтобы такие суперездоки попали в какую-нибудь такую ситуацию, в которой их не могли бы спасти их деньги или связи.
        - Ничего, доездишься когда-нибудь, и тебе тоже достанется! - говорила она, чтобы успокоиться.
        Она не понимала, почему каждая хоть чуть-чуть выделившаяся среди других так называемая звезда, а вернее, звездулька, обязательно подчеркивает в своих интервью, что она обожает ездить на предельной скорости и нарушать правила движения и гордится тем, что гаишники ее за это не штрафуют, потому что узнают в лицо…
        - Я бы такого гаишника уволила к чертям собачьим, а у звездульки права отобрала на всю ее оставшуюся жизнь, чтобы пример плохой никому не подавала, - негодовала Нина.
        И вообще она, с тех пор как стала ходить в автошколу, стала более активной участницей жизни - ее уже гораздо больше волновало то, что происходит в городе, например, закрутят или не закрутят в какую-нибудь сторону Садовое кольцо; как правильно должны работать светофоры; почему гаишники часто бывают правы и в то же время их не любит большинство населения… В общем, ей ужасно хотелось обо всем этом с кем-нибудь серьезно поговорить, а поговорить было не с кем. Кирилл же демонстративно избегал ее вопросов, и единственный человек, с которым она могла бы свободно обсуждать все это, был ее преподаватель, но она виделась с ним только на занятиях, где особенно было не поговорить… А теперь и вообще она с ним разругалась.
        Опомнилась она от воспоминаний, уже только когда они въехали во двор больницы.
        - Нам в реанимацию.
        Она мгновенно все вспомнила.
        - Разве Ленцу так плохо?
        - Было плохо.
        - Но ведь туда не пускают?
        - Михалыч должен был договориться. Если Ленц в сознании - нас пустят.
        В гардеробе Роберт предъявил какой-то кусочек картона, и им дали халаты и полиэтиленовые пакеты на ноги. Нина разволновалась. Роберт, заметив это, молча взял ее под руку. Ее дрожь передалась и ему. Они поднялись на второй этаж. Нина редко болела и в больнице давно не была.
        Слово «реанимация», выведенное красной краской на затененном стекле, напугало ее еще больше, но она постаралась взять себя в руки.
        «Если я могу принести какую-то пользу, я должна это сделать, - подумала она. - Но что же в самом деле произошло?»
        Они пошли по холодному, пустому коридору, вдоль стен которого стояли пустые каталки, и увидели Михалыча. Он стоял в коридоре возле одного из окон. Казалось, что он даже немного уменьшился в размерах.
        - Что? - спросил его Роберт.
        - У него сейчас жена, - коротко сказал Михалыч, - хочет пригласить к нему батюшку.
        - Какого батюшку? Разве отец Ленца не умер?
        - Да не отца-батюшку, а попа!
        - Ах попа! - Роберт нахмурился. - В Афгане он никогда не прибегал к помощи никаких батюшек! Я не позволю, чтобы она что-то сделала вопреки его желанию!
        - В его положении люди могут иметь такие желания, о которых вряд ли думали раньше… - дипломатично сказал Михалыч. - От батюшки, наверное, не будет особого вреда?
        - Она сама сначала его довела до всего этого, а теперь батюшку захотела? - У Роберта сжались кулаки.
        - Он отравился? - спросила Нина.
        Роберт молча протянул ей скомканный листок, в котором Нина узнала ту бумажку, с которой утром он шел к ней на занятия.
        «Так вот из-за чего он был такой расстроенный утром, а я на него наорала», - подумала она и стала читать.
        «Ребята, - на удивление четким почерком было написано на бумажке, - свой пост я не бросил. Ночью никто не приходил. Оставляю машины в порядке. Будьте счастливы, я не хочу никому мешать».
        Ниже стояла дата. Сегодняшнее число и время - семь тридцать утра.
        - Он повесился в гараже, - пояснил Михалыч. - Я нашел его уже в восемь, когда пришел на работу. Не знаю, сколько прошло времени, пока он был в петле. «Скорая» приехала на удивление быстро.
        - Ты видел его жену? - спросил Роберт. - Что она говорит?
        - Что она никак не ожидала, что вместо того, чтобы помочь ей, он вдруг поступит таким неожиданным образом.
        - А в чем помочь?
        - Мальчик его всему был причиной - маленький подлец. Молодая кровь бурлит, а разума нет - то ли проиграл крупную сумму в карты, то ли проворовался где-то, в общем, неприятная история. Мать залезла в долги, а отдавать нечем. Вот она вчера утром и приехала с предложением, чтобы Ленц свой участок вместе с домом продал.
        - А где бы он стал жить?
        - В этом и вопрос. Галка слышала их разговор. Когда жена Ленца пришла, Володька у нас в кухне пил чай; меня уже не было, дети тоже ушли. Галка стала собираться на работу, оставила их вдвоем, но жена Ленца так кричала, что Галка слышала суть ее требований.
        - Так она что, предложила Ленцу жить вместе с ними?
        Нине показалось, что это могло бы быть вовсе не так уж плохо для всех: сын, может быть, в присутствии родного отца поутих бы, жена снова обрела бы мужа, а Ленц - родной дом, которого ему не хватало…
        - Ты хорошо обо всем этом думаешь, - заметил Михалыч. - Нет, она вовсе не предложила Володьке жить вместе с ними. «У нас места мало, - сказала она. - Ты ведь оставил нам не бог весть какие хоромы. В одной комнате я, в другой - сын», - сказала она.
        - В таком случае они с сыном могли бы поместиться и в однокомнатной или Москву сменять на область за доплату, - высказалась Нина. - Ленц ведь не виноват, что сын поступил по-свински.
        Внезапно открылась дверь, и в коридор из больничной палаты быстрыми шагами вышла невысокая женщина с сердитым и одновременно недоуменным выражением лица. Она нервно комкала в руке носовой платок. Даже не взглянув на Михалыча и на всех остальных, она решительно пошла к выходу.
        - Подлец! Какой подлец! - прошептала она и уже приготовилась громко хлопнуть отделенческой дверью, но вдруг остановилась на выходе и стала лихорадочно искать что-то в сумке.
        Роберт и Нина, не обращая больше на нее внимания, заглянули в палату. Дежурный врач поманил их рукой.
        - Заходите! - Он сделал укол человеку, лежащему на необычно высокой кровати, и деликатно отошел в сторону. И только тогда в лежащем больном Нина узнала Ленца, до того теперь было некрасиво - отечно, одутловато - его лицо, все в мелких кровоизлияниях. И если бы не длинные русые волосы, зачесанные назад и разбросанные по подушке, возможно, она бы его и совсем не узнала. Видно было, что Михалыч и Роберт тоже оторопели при виде больного.
        - Ты чего это? Из-за бабы? На тебя не похоже! - бормотал, взяв Ленца за руку, Роберт. Михалыч же просто сопел и стоял молча.
        - Не из-за бабы, - просипел с натугой Ленц, при этом поверхностные вены у него на лбу и на висках напружинились. - Из-за денег. Я не жмот, просто я не хочу делать так, как они хотят, это несправедливо. Пусть они не думают, что могут вытирать об меня ноги, я не резиновый коврик.
        - Не разговаривать! Разговаривать больному нельзя! - заметил доктор от своего столика.
        - А справедливо оставить сына без помощи, сказав, пусть теперь сам выкручивается как знает? - вдруг неожиданно у дверей раздался чей-то пронзительный голос.
        Все разом, вместе с доктором, обернулись и увидели, что жена Ленца вернулась.
        - Друзья-товарищи, такие же забулдыги! - скривилась она, мельком взглянув, кто же это пришел к ее мужу, и направилась в угол, к врачу. - Подпишите, пожалуйста. - Она протянула доктору какую-то бумагу. Он посмотрел, пожал плечами и подписал.
        Женщина спрятала документ в сумку и, не взглянув больше на Ленца, снова направилась к двери. Ее лицо было перекошено гневом.
        - Работать мы не любим, семье помогать не хотим! Мы будем на природе жить, шашлыки жарить, водку жрать, а с дитем родным пусть мать как хочет, так и управляется! - В голосе ее явно слышалась ненависть.
        Нина вспомнила Пульсатиллу.
        Как странно устроен мир! Как много зависит от личных симпатий! В одном случае ей было жаль подругу, почти в похожем - ее сочувствие принадлежало Ленцу.
        - Ну а где, вы предполагали, он должен был бы жить? - спросил Михалыч, преграждая женщине дорогу.
        - Ну, ну! - недовольно поморщился врач.
        - Работать надо, мой дорогой, работать! А не сидеть сложа руки! Какое мне дело, где он собирается жить, он должен семье помогать! - в лицо Михалычу крикнула женщина.
        «Кто прав в этом мире?» - подумала Нина.
        - А то, что у каждого человека есть право на свою собственную жизнь, вы не допускаете? - включился в дискуссию Роберт.
        - Нечего было детей рожать! - выкрикнула жена. - Народят и в кусты!
        - Да ты же первая, зараза, сбежала в кусты! - захрипел со своей постели в ярости Ленц, и Нина не нашла ничего лучшего, как наклониться к его уху и зашептать:
        - Тише, тише, миленький! Вам нельзя волноваться!
        Ей самой показалась невообразимо тягостной эта сцена, и она, никогда не понимающая и не одобряющая самоубийц, вдруг почувствовала, что противостоять этой ситуации может только уход - все равно куда, лишь бы подальше. «Да, кто умнее, тот и уступает место», - подумала она.
        - Зачем она возвращалась? - спросил у врача Михалыч.
        - Справку на работу взяла, что больному нужен уход, - равнодушным голосом произнес врач, и было видно, что всеми силами души он хочет уберечь себя от участия в этой трагедии, помогая профессионально настолько, насколько призывал его к этому долг.
        - Я так и не понял, зачем ты повесился? - спросил вдруг без всяких обиняков Роберт. - Чтобы без всякого сопротивления этой стервозе участок отдать?
        - Деньги же все равно нужны, - прохрипел Ленц, - но лично я ей их на блюдечке нести не хочу. Умер бы я - пусть брала бы сама в виде наследства.
        - А много денег надо? - по-деловому опять спросил Роберт.
        - Тысяч восемь баксов, - ответил Ленц. - Но у меня есть только три, остальные взять негде!
        - Нашел из-за чего вешаться! Из-за пяти тысяч? - Михалыч с Робертом переглянулись. Показали друг другу что-то на пальцах, прикинули. - По две тысячи скинемся, не помрем. Ну а тысячу надо будет занять, отдадим потихоньку.
        - Я не смогу вам отдать! - прохрипел Володя.
        - Да ладно тебе, вешаться из-за этого! Деньги мы сами твоей жене передадим!
        - Все беды из-за денег! - вмешался вдруг врач. - На прошлой неделе тоже вот одного схоронили. Застрелился после посещения казино. Правда, неудачно. Пять дней потом еще мучился. Надо было в голову стрелять, а он стрелял в сердце. Оперировали, конечно. Он после операции умер на пятые сутки! - Доктор очень воодушевился этой историей, хотел было рассказать все в деталях, но потом спохватился, почесал в затылке, снова сделал Ленцу укол и, окончательно смутившись, что его могут неправильно понять, ушел к себе в угол.
        Нина стояла и грустно смотрела на Володю.
        - Я именно вас хотел повидать, не подумайте чего-нибудь лишнего. Не подумайте, что я был малодушен. Просто жизнь не всегда имеет смысл.
        Нина его поняла.
        - Я хочу, чтобы вы скорее поправились, и мы опять как-нибудь приехали в ваш милый дом в гости.
        - Кругом такие крокодилы, - сказал Ленц, - а вы - настоящая! Это сразу видно.
        Он закрыл глаза, доктор подошел к нему, проверил пульс.
        - Вам надо идти! - повернулся он к посетителям.
        - Вроде жена его, - Михалыч кивнул на дверь, - священника хотела пригласить. Вы как, не против?
        Роберт тоже внимательно посмотрел на врача.
        - Не тот это случай, - отчетливо сказал доктор. - Он выкарабкается. Я надеюсь, во всяком случае.
        Михалыч пожал ему руку, потом пожал руку Ленца. Роберт улыбался им всем с весьма глуповатым видом. Нина решилась только на то, чтобы робко дотронуться до края простыни, которой был накрыт Ленц, и, переглянувшись, все трое вышли на цыпочках из палаты.
        В больничном дворе они опять разделились. Михалыч, кивнув им на прощание, сел в свою «Волгу» и уехал. Нина с Робертом вернулись к «девятке». Казалось невозможным произнести вслух какие-то слова, касающиеся Ленца, и делать вид, что думают они о чем-то постороннем, тоже было глупо. Снег, начавший идти в то время, когда Нина только выходила из дома, теперь превратился в мелкий противный дождь, устроивший на асфальте рыжую кашу из грязи, и Нину от всего, что она увидела в больнице, от этой погоды и от того, что она опять вспомнила о своих домашних делах, начало знобить. Она больше не смотрела на дорогу, не следила за маршрутом, который выбирал Роберт, не замечала, куда они едут, людей вокруг и машины.
        «Почему так странно получается в жизни? - думала она, рассеянно глядя себе в колени. - Почему все, что кажется разумным, полезным, добрым и справедливым, встречает у близких тебе людей непонимание? И нет на свете людей полностью правых и определенно виноватых. Разве Ленц, когда женился на этой женщине, думал о том, что она с такой ненавистью будет выплевывать ему в лицо злые слова, а он в это время будет беспомощно лежать на больничной койке? Разве мог он предполагать, когда держал на плечах своего ребенка, что маленький ангелочек со временем превратится в отъявленного эгоиста, заботящегося только о том, как получить избавление от собственной скуки? И разве я сама, - мысли ее непроизвольно перескочили на себя, - могла пятнадцать лет назад предположить, что какая-то девчонка будет выгонять меня из собственного дома? Стыдно сейчас думать об этом, - остановила себя Нина. - По сравнению с жизнью и смертью дурацкие Лизины звонки представляются просто розыгрышем. Так не бывает на самом деле, чтобы муж жил с женой много лет и вдруг появилась какая-то девчонка и поменяла все в одночасье…» Нина заставила
себя поднять голову, и взгляд ее упал на куколку в меховой шубке с гладким лицом, прикрепленную к передней панели.
        - Какая прелестная! - сказала она и уже хотела протянуть руку, чтобы погладить, а если получится, то и снять куколку с пьедестала, чтобы лучше рассмотреть, но внезапно остановила себя. «Куколка в машине мужчины не может стоять просто так, - сообразила она. - Наверное, она чем-то особенно дорога хозяину или что-то символизирует для него. Нехорошо об этом спрашивать».
        Роберт заметил и ее желание, и ее жест. Он усмехнулся. «Настоящая женщина», - сказал про нее Ленц. Все эти «настоящие женщины» прекрасны только в первые месяцы знакомства. Пока не женишься на них, пока они не поймут, что мужчина принадлежит им со всеми его потрохами, что они могут требовать от него не только деньги, как жена Ленца, но и тело, и душу. Главное - бессмертную душу!
        Он смотрел на дорогу, прекрасно видел, кто движется впереди него, а кто сигналит сзади, но мысли его были далеко. Ему вспоминалась очень чистая, а следовательно, не российская привокзальная площадь, группы неспешных людей вокруг, разговаривающих на чужом языке. Аккуратные носильщики, не торопясь, везли нетяжелую кладь к фирменному московскому поезду, и он сам со старой спортивной сумкой на плече, в которой они теперь носили бутылки. Перед ним предстали злое лицо женщины, похожее на нынешнее лицо жены Ленца - все злые лица чем-то неуловимо похожи друг на друга, - и ее такие же несправедливые слова, только звучащие на чужом языке. Он не стал тогда собирать свои вещи (разве дело было в вещах?), повернулся и ушел. И, купив билет в обратную сторону на том же чистом вокзале, он подошел к киоску, в котором продавались газеты, чтобы найти себе в дорогу что-нибудь легкое почитать. Русоволосая продавщица, он отчетливо это помнил, сделала непроницаемое лицо, услышав, что он попросил «Комсомольскую правду». Из какой-то непонятной гордости ему ужасно захотелось, чтобы эта надменная прибалтийка все-таки
снизошла до него, проявила хотя бы малую толику внимания. И он, особенно даже не всматриваясь в то, что было выставлено в витрине, наугад ткнул пальцем в крошечную куколку-эскимоску, которую продавщица с небрежным равнодушием, верная себе и своему характеру, долго упаковывала в целлофановую бумагу. И только ночью, когда соседи по купе уже спали, он включил ночник под потолком своей верхней полки и наконец рассмотрел, что же он все-таки купил. И ему показались отчаянно прелестными выточенная головка в круглой меховой шапочке и крохотные ручки. И до странности ясно он понял тогда, что видит в этой северной девочке самого себя, заброшенного капризом судьбы в чужую землю и там покинутого. «Ничего, - сказал он себе той ночью, аккуратно запаковав эскимоску обратно в пакет. - Мы еще будем счастливы!» И теперь в машине он с горечью подумал о том, что живет так уже без малого восемь лет.
        - У меня есть деньги, - вдруг сказала Нина, доставая из потайного кармашка сумки жалкий, помятый пакетик. - Здесь тысяча долларов, ровно. Я хочу передать их для Ленца. - Она протянула Роберту деньги.
        - Не надо! - Он отрицательно помотал головой. - Еще не хватало! Я не возьму!
        - Это мои личные деньги! Не мужа, от родителей остались, - стала она пояснять, как если бы это имело для него какое-то значение,
        - Я не возьму! - Он был упорен в своем нежелании.
        - Какое право ты имеешь решать за меня? - возмутилась она. - Если я хочу перевести деньги на счет детского дома, или министерства финансов, или Ленца - какое право ты имеешь мне мешать? Ты служишь только передаточным звеном.
        Он задумался: действительно, вряд ли он имел такое право, но все-таки были и возражения.
        - Я не могу решать за Ленца. С какой стати он должен брать деньги от тебя?
        - Он же захотел меня видеть?
        - Хорошо, - сказал Роберт после некоторого молчания. - Я спрошу у Михалыча. Если он скажет, что это нормально, значит, возьмем. Если же нет, заберешь деньги обратно.
        Он положил ее пакетик во внутренний карман летной куртки. Она отвернулась и стала смотреть в окно. И вдруг он подумал: «Какой я глупец! Она отдала, может быть, последние свои деньги, а я даже не поблагодарил ее за это. Я идиот, невежа и болван. С другой стороны, у нее состоятельный муж… еще не хватало впутывать сюда мужа». Он был растерян, не знал, что сказать. Она же по-прежнему сидела, аккуратно сложив руки на коленях. И ему почему-то вдруг стало жалко ее, и показалась такой глупой и несущественной их утренняя ссора.
        - Послушай, хочешь выпить? - спросил он, и этот вопрос прозвучал не как предложение женщине, которую хотят пригласить в ресторан, чтобы насладиться ее обществом, а как вопрос к знакомому мужику, с которым выпивают за компанию, чтобы спастись от безнадежности, от тоски.
        - Хочу. - Она поняла, что действительно хочет. И хочет даже не просто выпить, а напиться вдрызг, до бабских слез, до соплей, чтобы хоть на время забыть тот кошмар, что творится у нее дома. Она вздохнула. Напиться сейчас было бы невозможной роскошью. Нельзя идти на поводу у судьбы, надо пытаться все-таки держать ее в руках. Она повторила: - Хочу, но не могу. Нельзя расслабляться. К тому же ты за рулем, а в одиночку я не привыкла. Только с подругой.
        - А с мужем? - вдруг спросил он и удивился, когда от его невинного, казалось бы, вопроса ее лицо вдруг как-то по-детски капризно скривилось, голос прервался, но она все-таки ответила громко и глуповато, удивляясь самой себе:
        - Муж у меня объелся груш!
        Роберт внимательно взглянул на нее и свернул куда-то в боковую улочку. Взяв с сиденья свою куртку, он вышел из машины, обошел ее спереди, открыл Нинину дверцу и тогда уже сказал:
        - Вылезай!
        Нина вышла из машины, шмыгнула носом, вытерла ладошкой предательски выкатившуюся слезу, огляделась по сторонам и увидела, что остановились они у высокого здания, перед входом в которое красовалась синяя неоновая вывеска: «Бар «Три медведя».
        - Лучше бы «Мишка на Севере», - опять очень глупо сказала она и беспомощно посмотрела на Роберта: мол, ты извини, я ничего не могу поделать - какая-то ерунда сама из меня лезет! Тот ничего не ответил, только вздохнул, мол, ничего не поделаешь, если у девушки с головой не в порядке. Он взял ее за руку, как маленькую, и повел внутрь. И от прикосновения его прохладной руки у Нины опять сладко заныло сердце.
        4
        Косметический салон, как было указано в рекламе, и вправду оказался розово-белым оазисом света, тонких ароматов и женщин с необыкновенно ухоженной кожей посреди скоропалительно начавшейся московской зимы.
        Администраторша вежливо приподняла брови, когда увидела, в каком, собственно, виде Нина заявилась в их роскошное заведение. Но после того как Нина не моргнув глазом оплатила все процедуры сразу, спросила:
        - Может быть, даме еще что-нибудь угодно?
        - Угодно, - сказала Нина и надменно огляделась по сторонам. - Ванну, массаж, загар. Комплекс процедур не только для лица, но и для тела!
        - Будет все самое лучшее, - заверила администратор и, предложив кофе или чай, вежливо усадила Нину в мягкое кресло. Нина плюхнулась в роскошные объятия казенной мебели и закрыла глаза. Безумно она устала за этот день, но рада была этой усталости человека, истратившего себя. Уже много лет ей была присуща механическая усталость робота, выполняющего однообразную и неинтересную работу: для нее это было приготовление еды, уборка квартиры и постоянный уход за мужем. Причем она прекрасно сознавала, что есть на свете профессии домоправительниц, экономок и просто домашней прислуги, и она в принципе могла бы гордиться, что в своем лице совмещала их все, и прекрасно совмещала, но таков уж был у нее характер - профессии эти по своей воле она бы не выбрала. Свой дом она вела добровольно, если уместно было так выразиться, на общественных началах. Сейчас же она чувствовала себя эмоционально выжатой как лимон и мечтала о горячей ванне с каким-нибудь экзотическим ароматом. И такая ванна очень скоро была ей предоставлена. Служительница бальнеологического отделения в шелковом форменном халатике тоже была несколько
удивлена, увидев новую клиентку в старомодном трикотажном костюме, местами заляпанном грязью (Нина умудрилась запачкать подол, когда входила и выходила из машины), и с каким-то странным лицом - одновременно и очень усталым, и вместе с тем возбужденным. Но когда через некоторое время она вновь увидела Нину, сначала погруженную по плечи в цветную пену, а потом поднимающуюся из потоков воды и ступающую на плиточный пол, служительница поняла, что эта женщина мало себя ценит. «Очень красивая фигура, - подумала служительница, - большая редкость, что не к чему придраться!»
        Она сама приняла ее из ванны и помогла завернуться в розовый пушистый халат. Интересно, естественным образом фигура у нее такая или с помощью шейпинга? Служительница окутала мокрые волосы Нины таким же розовым, как халат, полотенцем и проводила ее в следующий зал. Там, разогретая косметической грязью, Нина уснула, а когда проснулась, почувствовала себя на удивление свежей и молодой, готовой к борьбе. С кем же она собиралась бороться? Ни с кем. Она просто хотела показать всему миру, и в первую очередь своему мужу, этой глупой девчонке Лизе и даже своему преподавателю Роберту, что она не просто бесцветная пылинка на этом свете, взявшаяся из созвездия четвертой величины. Что на самом деле и она что-то значит, уж если не для них, то хотя бы для себя; что и у нее есть собственные мысли и мнения; что и у нее есть вопросы, которые иногда ценны больше, чем ответы на них, и не стоит ее, будто несущественную деталь, так легко сбрасывать со счетов.
        Служительница повела Нину на массаж, а после него в комнату отдыха, где ее напоили зеленым чаем, а потом оставили полежать в отсеке, напоминающем перламутровую раковину, отделенную от остальной части пространства драпированными занавесками. Но в этой комнате Нина была уже не одна. Откуда-то издалека плыли негромкие голоса, звучала музыка. Разговаривали дамы. Нина полежала немного, прислушалась. Разговор заинтересовал ее. Он был живым и достаточно откровенным, как всегда бывает в банях, вагонах, а теперь, по-видимому, еще и массажных салонах. Нине захотелось видеть лица тех, кто говорил между собой. Она спустилась со своей удобной лежанки и осторожно выглянула за пределы драпированных штор. Комната была круглой. Потолок возвышался над ней небольшим куполом, из центра которого лился неяркий свет и звучала музыка. По кругу, как в цирке на арене располагаются клетки, здесь были расположены кабинки, задрапированные шторами, будто детские люльки-колыбельки. В щель между кусками ткани одной из них Нина увидела женскую полную ногу - ступню и голень. Остальное скрывалось внутри. Нина вздохнула и легла
обратно. Как ни хотелось ей включиться в животрепещущий разговор, ничего не оставалось делать, как молча слушать или надеть наушники, лежащие у изголовья, и отключиться. Нина решила стать молчаливой участницей разговора.
        Он велся, как часто бывает в женских коллективах, о мужьях. Причем сначала расписывались все достоинства мужа, включая его заработок и черты характера - необыкновенную доброту, щедрость, постоянное желание послать жену куда-нибудь отдохнуть, его внимательность, чуткость, умение готовить, и далее перечислялись все мыслимые и немыслимые достоинства. Потом, обычно это произносилось с легким вздохом, отмечалось, что, к сожалению, из-за занятости муж сейчас мало времени уделяет дому, а после некоторой томительной паузы вдруг открывалось, что некоторое время назад, не сейчас, конечно, у него (о ужас!) наблюдалась любовница. И при этих словах большинство слушающих понимающе охали, кое-кто прятал ироническую улыбку, но все сходились в одном - изменника и беглеца необходимо было любыми усилиями вернуть на законное место! Такой обычно выносился общий приговор. Как поняла Нина, и сейчас разговор за шторками шел о том же самом. Она решила, что настал ее черед воспользоваться чужим опытом.
        В общем плане разговор сводился к тому, что все мужики - бабники, но для тех из них, кто добился в жизни успеха, это простительно, так как женам они изменяют без материального ущерба для последних, по принципу - тот, кто платит, по праву заказывает музыку. Такое положение вещей изменить вряд ли возможно, и поэтому умным женщинам приходится с этим мириться, ибо чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. И те женщины, которые устраивают из-за неверности мужей скандалы и провоцируют их на развод, круглые дуры. Из всего вышесказанного следовало, что развод, инициированный женой, или, что еще хуже, доведение мужа до такого состояния, что он сам уходит из семьи, - результат природной тупости и как следствие неверной тактики в построении семейных отношений.
        Голоса, раздававшиеся из-за шторок, принадлежали двум женщинам, не видимым Ниной. Первый - густое повелительное контральто, принадлежал, как казалось, женщине крупной, солидной и в возрасте, весьма искушенной в семейных делах. Хозяйка же второго, звучавшего намного слабее и тоньше, но всегда выражавшего полную солидарность с первым голосом, как показалось Нине, должна была быть женщиной более хрупкого телосложения и менее уверенной в себе. Нине тоже захотелось принять участие в дискуссии.
        - А что же любовь? - осмелилась она сказать из-за занавески. - Неужели она ничего не значит в семейной жизни?
        Длительная пауза - немое изумление от того, что кто-то посторонний решился вмешаться в беседу, да еще и возражать, - была ей ответом. Через некоторое же время контральто, уже до краев наполненное ядовитой иронией, прозвучало снова:
        - Вы, милочка, по-видимому, выступаете с точки зрения любовницы? Только эти поганые твари обожают эксплуатировать тему любви и спекулировать высокими чувствами для достижения личных интересов.
        Нина горько усмехнулась:
        - Нет, я-то как раз не любовница, я - обманутая жена. - Она сама удивилась, как легко смогла произнести такие странные, такие невозможные еще буквально пару недель назад слова.
        За шторками опять помолчали.
        - Ну а если вы жена, особенно со стажем, - наконец назидательно высказалось из своей раковины контральто, - то я удивляюсь, что такие слова, как «любовь», «верность» и «преданность», еще для вас не пустой звук!
        - Нет, не пустой! - призналась с удивлением Нина.
        - Какой у вас стаж семейной жизни? - поинтересовался тоненький голосок.
        - Почти пятнадцать лет, - ответила Нина.
        За шторками опять помолчали.
        - В таком случае позвольте поинтересоваться, - задала новый вопрос тоненькая женщина, - почему, по вашему мнению, ваш муж должен непременно вас любить?
        - Как почему? - еще больше удивилась Нина такой постановке вопроса. - За то, что я - это я, со всеми своими достоинствами и недостатками; за то, что я провела с ним всю его сознательную жизнь; за то, что я помогала ему в его работе; за то, что я всегда могу его выслушать и дать совет, и, наконец, за то, что однажды он выбрал именно меня среди многих!
        - Ха! Ха! Ха! - громко и раздельно ответило контральто на ее тираду.
        А тоненький голос согласно вторил:
        - Хи-хи-хи!
        - Почему это «ха-ха-ха» и «хи-хи-хи»? - обиделась Нина.
        - Да потому, что вы неопытная женщина! - ответили ей из-за шторок сразу два голоса. - Вот сейчас мы разберем ваши заслуги по косточкам, и вы сами увидите, что они ничего не стоят! Только без обид и соплей - согласны?
        - Да! - решительно сказала Нина, но, несмотря на то что себе самой она казалась незыблемо правой, после этого предложения ей стало немного страшно.
        - Клеопатра Михайловна - большой психолог! Слушайте ее! - пригласила маленькая женщина, и в Нининых ушах вновь зазвучало страстное контральто. Тон его был уже не ядовит, но все равно весьма уверен.
        - Во-первых, вы утверждаете, - сказала та, которую назвали Клеопатрой Михайловной («Весьма соответствующее голосу имя», - подумала Нина), - что вы - это вы, единственная и неповторимая ценность. Но на свете очень много единственных и неповторимых, все они чем-нибудь да ценны, и если быть объективными, то среди них найдутся гораздо более молодые и привлекательные, чем вы, особенно теперь, после стольких лет супружеской жизни. У вашего мужа есть глаза, он может сравнивать. Он ведь не слепой?
        - Нет, не слепой…
        - К тому же вы за столько лет сумели ему уже порядочно поднадоесть со своей неповторимостью - со своими одними и теми же мыслями, разговорами и внешностью, какой бы даже симпатичной она ни была. Ведь так?
        Нина промолчала.
        - Так! На самом деле так. Не надо только заниматься самообманом, это вреднее всего, - не оставляя никакой надежды на хороший исход, будто вбивала гвозди в Нинину голову Клеопатра Михайловна. - И поскольку ваш муж не слепой и не глухой, он может разнообразить свой досуг общением и с другими такими же самоценными женщинами. Остальное уже дело техники. Поиграть на чувствах мужчины, заинтересовать его - не так уж сложно для новой красавицы, появившейся на горизонте. Вас ему уже надоело слушать, а ее еще нет. Да скорее всего мужчины их и не слушают вначале, а просто рассматривают с точки зрения соответствия красавицы их вкусу и кошельку. Это раньше мужик, принося домой всю зарплату до копеечки, мог позволить себе только кружку пива с друзьями в день получки, на баб у него денег уже не оставалось!
        - Тем не менее романы случались и тогда достаточно часто! Вот у моей подруги, например… - стала возражать Нина.
        - Романы! Какие это были романы? Смех, да и только! - включилась в разговор другая женщина. - Встречи украдкой в подворотне да побеги в кино на дневной сеанс! Романы! А уйдет такой дурак от жены к своей пассии - и опять начнется одно и то же: нехватка денег от получки и до получки, ссоры из-за того, кому мыть посуду, я уж не говорю про ремонт в квартире! Ремонт всегда был отдельной песней!
        Нина вспомнила их последний с Кириллом банкет по случаю приезда французского гостя. Да, много крови попортил ей тогда Кирилл. Все, что она предлагала, казалось ему или глупым, или неправильным. А как отругал он ее за те несчастные лопнувшие пару-тройку помидоров!
        - Вот теперь романы так романы! - Голос маленькой женщины звучал мечтательно. - Поездки с любовницей за границу, дорогие подарки, рестораны, машины - женщину при желании всегда можно купить!
        - Неправда! Мои родители прожили всю жизнь в любви и согласии без машины, заграницы и дорогих подарков!
        - Это потому, что ваших родителей никто и не искушал, - заметила Клеопатра Михайловна. - Появись у вашей мамы богатый доброжелатель, который показал бы ей другую жизнь, неизвестно, как бы все получилось.
        - Никогда ничего нельзя знать заранее, пока не попробуешь! - повторила вслед за Клеопатрой маленькая дама. Она, по-видимому, тоже была склонна к философии.
        - Во-вторых, - неумолимо продолжало свою речь контральто, - вы утверждаете, что помогали мужу на первых порах. Так вот, моя милочка, это было давно. У людей короткая память. Теперь ваш муж уже и не помнит, как самоотверженно вы мыли полы в то время, когда он сдавал кандидатский минимум! Кроме того, у вас был и корыстный интерес. Вы ведь тоже были заинтересованы в том, чтобы он сделал карьеру!
        - Откуда вы знаете про минимум? Вы знаете меня или моего мужа? - спросила пораженная Нина.
        - Не имею удовольствия, как, впрочем, и желания познакомиться, - холодно отвечала Клеопатра. - Жизненный опыт мне подсказывает, что муж женщины, задающей глупые вопросы про любовь, непременно должен был чего-нибудь сдавать - кандидатский минимум или пустые бутылки.
        Шторка, за которой скрывалась маленькая любительница философии, заколебалась от смеха.
        - Ну и, наконец, вы должны понимать, что умение выслушать вашего мужа на кухне вечером вовсе не является такой уж заслугой - его с большим удовольствием может выслушать и любая другая женщина, или даже сделать вид, что слушает, а на самом деле будет озабочена тем, как его получше раскрутить на какой-нибудь не хилый подарок!
        - Но я-то буду слушать его искренне! Без мыслей о подарке! - попробовала все-таки возразить Нина.
        - А какая, в принципе, разница? Он-то ведь этого не знает! Ему кажется, что его обожают все женщины мира, а вы наивно полагаете, что он должен любить вас только за то, что вы есть, вот такая, на этом свете! - сказала ей из-за шторки тоном, будто разговаривает с непроходимой дурочкой, Клеопатра Михайловна. - Для него главное - кого ему приятнее видеть, с кем разговаривать, а сам подарок для богатого мужика не проблема!
        - Не проблема… - эхом повторила Нина. Мысли такого плана были озвучены для нее впервые.
        - Вот и выходит, милочка, что ваша ценность для богатенького теперь мужа вовсе не непреложная величина. Ведь так?
        - Не знаю, - сказала Нина. - Вы говорили убедительно, но я все-таки надеюсь, что он меня любит.
        - Любит… - вдруг совершенно другим тоном, без всякого сарказма протянула Клеопатра Михайловна, и та, вторая, женщина за шторкой тоже напряженно примолкла.
        - А что вы понимаете под словом «любовь»? - Контральто наполнилось не только грустью, но даже и мировой скорбью.
        - Привязанность, которую невозможно объяснить словами, - сказала Нина. - В каждый момент она либо есть, либо нет. Ее нельзя купить, но она может возникнуть сама по себе, сразу, непонятно откуда, но и постепенно, в результате напряженных и длительных усилий с какой-либо стороны.
        - Это каких же усилий? - спросила Клеопатра Михайловна.
        - Если человек, который хочет, чтобы его полюбили, работает над этим в течение длительного времени - нескольких лет, например, или даже, бывает, десятков лет, - доказывает делом, что он лучше, умнее, что он преданнее, чем другие, со временем его могут оценить и полюбить. Причем чувство возникнет само собой, его вовсе не придется оплачивать какими-то материальными благами.
        Клеопатра Михайловна помолчала. Маленькая женщина тоже ждала, что она ответит.
        - Да, такие истории случаются как исключение из общего правила, - наконец произнесла Клеопатра, - но чрезвычайно редко. А у большинства людей, создающих семьи, любви на самом деле никакой и не бывает, бывает одна ее видимость, или расчет, или просто люди соединяются от безысходности - на безрыбье и рак рыба.
        Из-за второй занавески раздался тяжелый вздох.
        - Вы, милочка, так ли уж уверены, что любите по-настоящему своего мужа?
        - Уверена ли? - Нина помолчала. Она вспомнила надменный вид Кирилла, вспомнила его брюзжание по вечерам, вспомнила его фигуру, которая не вызывала у нее уже никакого желания… и сказала с вызовом: - Все равно я его люблю!
        - Не обманывайте себя! - вдруг тоненьким голоском пропищала из-за шторки любительница философии.
        «Не обманывайте себя… - как эхо за ней повторила Нина и быстро в уме переделала фразу наоборот: - Обманывайте себя!»
        - Да, я себя обманываю! - прошептала она, но тут же засомневалась: - А если нет? Мне кажется, что, несмотря на все его поведение, на отсутствие желания близости, я все еще его люблю! Как это проверить? Я совсем запуталась, я ничего не знаю… - И вдруг она закричала громко, на всю большую комнату-раковину с отсеками-шторками: - Но если я уже не люблю его, так что же тогда делать?
        - Жить, как живут все, и радоваться такой жизни! - ответила спокойно и по-деловому Клеопатра Михайловна.
        - Если он меня не любит и я его больше не люблю, в чем же тогда смысл такой жизни?
        - Жизнь - такая же ваша собственность, как и все другое на свете, - важно ответила Клеопатра. - Она вам дана, она принадлежит только вам, и больше никому. Вы потратили годы своей жизни на конкретного человека, представьте, что теперь его хотят у вас отобрать. Разве с этим можно смириться? Это все равно что отобрать у вас кусок бытия.
        - Иногда даже старое пальто, которое прослужило много лет и обтерлось по рукавам и подолу, и то бывает нелегко отнести на помойку! - заметила тоненьким голоском любительница философии.
        - Смысл вашей жизни - в борьбе! В умной политике, в стойкости духа, в хорошем настроении и внешнем виде, чтобы никто из более молодых и интересных особей не смог отобрать ваше сокровище, вашу половинку!
        - Бороться за человека, которого, может быть, уже и не любишь? Разве это интересно? Разве не обидно, уже посвятив ему громадную часть жизни, посвятить еще и остаток? И может оказаться в конце концов, что еще несколько лет пройдут в бесплодной борьбе, а результат все равно окажется плачевным.
        - Дурой не надо быть! - прогремело контральто из-за занавески. - Ты вкладывала в мужа жизнь, а жизнь - это деньги, так подари ее просто так кому-нибудь другому! И вовсе не факт, что более достойному!
        - Жизнь - это деньги? - засомневалась Нина.
        Любительница философии тоже настороженно замолчала, видимо, не знала, так это или не так.
        - Почему же нет? - усмехнулась Клеопатра Михайловна. - Платят же деньги за здоровье, за пересадку органов? А тут не какая-нибудь тебе почка или даже сердце, тут - целая жизнь!
        - Жизнь и деньги - как-то не вяжется… - Все-таки Нина была не согласна с таким постулатом.
        - Вам неинтересно быть женой богатого, пусть уже и не любящего вас мужа? - наконец подала голос любительница философии. - Но если его у вас отнимут или он уйдет сам, вам будет интересно подметать тротуары или лечить зубы, или учить оболтусов в школе, или работать нянечкой в детском садике, в лучшем случае - торговать на рынке? Ведь годы-то ваши уже потрачены на него? Какая теперь разница, кто кого любит, а кто кого нет?
        Но ответа Нина не дождалась.
        - Клеопатра Михайловна, пойдемте личико делать! - В розовую комнату вошла девушка в шелковом халате, и через секунду раздались скрип функционального ложа, шум раздвигающихся занавесок, покряхтывание и звук, напоминающий звук колес. Следом за Клеопатрой ушла куда-то и вторая посетительница - с тоненьким голоском. Нине ужасно хотелось подсмотреть в щелку, как выглядят ее таинственные собеседницы, но было неудобно подглядывать. Так Нина осталась в своей раковине одна. Она снова легла, укрылась махровой простыней и закрыла глаза. Кожа после процедур была приятно возбуждена, но в мышцах все-таки чувствовалась усталость.
        «Какие смешные женщины! - подумала Нина, устало вздыхая. - Имеют ответы буквально на все вопросы… Но разве они не правы?» Ей казалось, что во сне она должна получить самый главный ответ на главный вопрос: все-таки любит она или уже не любит своего мужа? Но приснилось ей за несколько минут расслабленной дремы совершенно другое. Она снова была с Робертом в баре «Три медведя». И сон ее хоть и продолжался не более пяти минут, но был так сладостен, что после того, как она проснулась, ей показались несущественными все вопросы, которые она задавала себе и другим, а хотелось только одного - чтобы Роберт снова обнимал ее, буквально обволакивая теплотой участия в ее жизни.
        «Ерунда, ведь этого не было на самом деле! Не было! - сказала она себе. - Сон - всего лишь продукт биохимических реакций возбужденных участков мозга. Надо выкинуть из головы эти дурацкие сны!» Но в то же время единственным ее желанием было снова закрыть глаза и снова очутиться в объятиях ласковых рук и слушать чудесный голос, которым он спрашивал ее, отчего ей так плохо…
        Спасением оказалась все та же девушка в халатике, пришедшая и за ней.
        - И вам пора делать личико! - профессионально ласково сказала она Нине и повела ее в специальный зал. И пока там на лицо Нине накладывали разные виды глины, потом кашу из водорослей, потом какой-то крем и, наконец, делали легкий макияж, она уже не думала ни о чем. И только однажды ей пришлось вздрогнуть: из холла донеслось знакомое властное контральто. Нина всмотрелась в зеркало: в приоткрытом проеме двери была видна дама. Она очень важно, с королевским видом, очень прямо восседала в инвалидной коляске, и плечи ее были закутаны в невиданной красоты пушистые меха, на голове красовалась элегантная фетровая шляпка с вуалеткой и сизым пером. Под пером виднелась прическа цвета спелой пшеницы, а под вуалеткой - яркие, сочные губы: видимо, помады для Клеопатры Михайловны девушки не пожалели.
        - Ну, девочки, до следующего раза! - взмахнула Клеопатра властной рукой, затянутой в тонкую перчатку, а ее компаньонка - худощавая, маленькая дама, следуя за ней, сделала кому-то условный знак: двое здоровенных парней покатили коляску к выходу, а потом подняли ее (тут Нина даже приподнялась в своем кресле, чтобы лучше видеть) и на руках понесли к огромной черной машине. Нине хотелось постоять подольше, наблюдая, с каким шиком отъедет эта, безусловно, необыкновенная Клеопатра Михайловна, но мастер-косметолог молча усадила Нину на место и попросила закрыть глаза. Она наносила ей на веки блестящие тени телесного оттенка. Потом очередь дошла до румян и помады. Когда же все процедуры были закончены и Нина в гардеробной, где в закрытом розовом шкафчике аккуратно на плечиках висели ее вещи, опять облачилась в свой старый, хоть и добротный костюм и посмотрела на себя в зеркало, она не заметила в нем особенной перемены. Она даже удивилась: зачем тогда было потрачено столько денег и сил персонала? Устало присела она на бархатный пуфик, стоящий тут же, посредине гардеробной.
        - Что-нибудь не так? - заботливо спросила ее вездесущая администраторша.
        - Все так, только результата не видно, - вздохнула Нина.
        - Это кажется! - заверила ее администратор, прижимая руку к сердцу в знак правдивости своих слов.
        Нина машинально примерила на себя ее роль. «А ведь, пожалуй, меня уже и не возьмут на такую работу, - подумала она. - Во-первых, эта женщина меня моложе, а во-вторых, мне никогда не научиться врать клиенткам так с ходу, не моргнув глазом. Хотя я ее нисколько не осуждаю - работа есть работа».
        - Я вам еще позвоню, - сказала Нина администраторше, и та, сообразив, что странная клиентка вряд ли у них появится вновь, а значит, не стоит больше тратить на нее время, быстро ускакала по своим делам.
        «Куда же мне теперь идти?» - подумала Нина и с тоской опять посмотрела на себя в зеркало. В ответ она увидела вымученное изображение собственного лица. Нина растянула рот в улыбке. Сказала: «Сы-ы-ыр!» Дорогая помада блестела на ее губах, веки переливались, будто на карнавале, румяна на щеках создавали видимость здорового румянца. Даже лоб, подбородок и шея и те отдавали модным теперь загаром. Нина вытащила из кармана носовой платок, медленно провела им по лицу, по векам, по шее. На платке остались небольшие следы - косметика была действительно хорошей. Раздались еще чьи-то шаги, дверь в гардеробную открылась, вошедшая женщина с удивлением уставилась на Нину, на ее платок.
        - Соринка в глаз попала, - объяснила Нина, торопливо взяла в руки сумку и вышла в холл. За огромными окнами было уже темно.
        «Однако я здорово задержалась», - подумала Нина, надела свою уже видавшую виды дубленку и вышла на улицу. Администраторша даже не посмотрела ей вслед.
        - А Клеопатру Михайловну она провожала на цыпочках! - усмехнулась Нина. - Наверное, я в самом деле делаю что-то не так!
        И дождь, и снег уже перестали идти, под ногами блестел мокрый асфальт. Влажное небо, ветки деревьев с каплями на концах темнели над Нининой головой.
        «Куда мне идти?» Она засунула руку в карман, достала оттуда остатки денег - мятые бумажки, пошарила еще - вытащила две связки ключей. Одну тяжелую - от нового жилья и два ключика на простом колечке отдельно.
        - Что ж, пойду пока домой, - решила она, имея в виду их с Кириллом квартиру.
        По дороге Нина зашла в магазин и накупила полный пакет полуфабрикатов - пельменей и блинчиков, рыбные котлеты, пластмассовые баночки разных салатов, именно то, к чему раньше относилась с недоверием и брезгливостью, - кто его знает, из чего приготовлены эти продукты? Раньше она готовила Кириллу все натуральное.
        - Ничего, захочет есть, съест и такое! Пусть приучается! - сказала она себе и потащила пакет домой. Проезжая бульвар, она посмотрела в сторону памятника поэту - там вдали за березами располагалось здание автошколы. Из троллейбуса его не было видно, но Нина знала, что окна школы освещены. В одном из них, она прекрасно представляла себе, был виден медленно и скучно шевелящий губами Роберт, за столами сидели шепчущиеся ученики. Интересно, пришла ли сегодня на занятие Лиза? Сердце Нины казалось совершенно пусто, и ее не тянуло больше в класс, не то что несколько дней назад, когда она думала, что ничто - ни ураган, ни Кирилл, ни свекровь - не может помешать ей посещать занятия. Она не хотела даже допустить мысль о том, что села бы сейчас с Лизой рядом. И никакой Роберт не в силах тут был бы помочь. Она и не поняла, с чего это вдруг увидела во сне там, в комнате отдыха в косметической раковине, будто он ласково обнимает ее, принимает участие в ее делах. Ничего этого на самом деле не было и в помине. Да, они действительно сидели в баре рядом, но сидели, как двое старых знакомых, таких уже далеких, что
вот сейчас встанут и разойдутся, обменявшись на прощание новыми телефонами, и не будут испытывать никакого желания встретиться снова еще тысячу лет. То ли следы ссоры, то ли еще что-то непонятное, злое витало между ними. Роберт подливал ей коньяк, сам он пил минеральную воду, иногда задавал ей вопросы, она отвечала, а он больше молчал. Но она все-таки рассказала ему о муже, о Лизе и ее звонке, о дурацком предложении освободить ей место. Роберт ничего не говорил, никак не комментировал происходящее, только слушал, да и то, казалось, не очень внимательно. И чем дольше он ее слушал, тем с более скованным видом они сидели. Ей было непонятно, о чем он думает: то ли о Ленце, то ли о Михалыче. Но уж во всяком случае, ей казалось, что не о ней и ее проблемах.
        Допив коньяк, она встала.
        - Тебе куда? - равнодушно-вежливо спросил он.
        Она назвала адрес косметического салона.
        - А, знаю, - спокойно ответил он, и в его глазах она прочитала: почему же и не сходить девушке на процедуры после унылого посещения больницы? Конечно, необходимо поправить нервишки, они расшатались: общество повесившегося от бездарности прожитой жизни товарища - зрелище не для слабонервных дамочек.
        «Да черт с тобой, думай что хочешь», - решила она и, когда они подъехали к салону, вышла из машины, сухо кивнув в знак прощания. «Только бы деньги Ленцу он передал, а остальное его не касается! - И она подумала, что очень некстати рассказала ему правду о домашних делах. - Черт меня дернул откровенничать с ним! - думала она. - Кто он мне такой? Подумаешь, преподаватель! Гуру! У него таких дур, как я, по десятку в каждой группе! Какой он мне товарищ? Еще романы какие-то стала читать!» Сердце же ее независимо от ума все-таки вело какую-то свою, странную, жизнь, храня воспоминание о прикосновении рук этого человека. И, войдя в квартиру, она первым делом спустила в мусоропровод совершенно неповинный, в сущности, в ее бедах роман Ремарка «Три товарища».
        Роберт действительно в это время сидел за столом в своем классе, тупо смотрел в учебный журнал и ждал, пока его ученики напишут и сдадут экзаменационные тренировочные тесты. Время от времени он переводил взгляд от журнала вверх на стену, где на специальной таблице была изображена в разрезе коробка передач, а потом опускал его на склоненные над листами головы учащихся. Нинино место прямо перед ним пустовало. Лиза сидела одна и с равнодушным видом помечала крестиками определенные клеточки. Ее светлые кудри по-прежнему были уложены в роскошную прическу, только вот множество безделушек - брелочки, сережки, перстни куда-то исчезли. Теперь на правом указательном пальце ее прелестной ручки красовалось одно-единственное кольцо со светло-голубым камнем дивной красоты. «Как она домой-то пойдет с таким бриллиантом? - вяло подумал Роберт, мельком взглянув на ее кольцо. - Треснут еще по башке в темном переулке!» И вдруг его будто что-то зацепило: «А уж не Нинин ли муж так облагодетельствовал девочку?!» Роберт ничего не понимал в драгоценных камнях, но стоимость украшения бросалась в глаза - кольцо было
действительно дорогое, не бижутерия. Он вспомнил рассказ Нины о ее злоключениях с мужем и Лизой. Сначала ему показалось, что Нина для красного словца что-то выдумывает или преувеличивает, уж очень нестандартной выглядела история. Ему и раньше попадались дамочки из числа учащихся, как правило, бальзаковского возраста, желающие выдать себя за героинь необыкновенных романов, преподносящих себя как натур на редкость чувствительных или, наоборот, стервозных. «Женщины - странные существа, - думал Роберт. - Головы их забиты какой-то несущественной дрянью - поисками тряпок, желанием нравиться, желанием приукрасить себя. Вообще-то это легко объяснить - они не могут жить без мужчин - без мужей, без любовников». Сам Роберт считал, впрочем, как многие другие, что любой женщине, если ее не любит никто из мужчин, просто нечем заняться на белом свете. (Необходимо отметить, что мой дорогой герой Роберт не так уж был и виноват в своих мыслях. В противовес Советской власти, приучившей мужчин к тому, что женщина в оранжевой дорожной куртке с кувалдой в руках есть явление в мире весьма распространенное, он полагал, что
смысл существования женщины заключается в наличии у нее мужчины, то есть его самого, как представителя сильного пола, то теперь этой точки зрения на женщину учат нас не пионерские диспуты на тему «Может ли девочка быть другом?», а общественное мнение - многочисленные ток-шоу, иллюстрированные журналы и базарные разговоры. И то, что женщины еще с середины девятнадцатого века более или менее успешно боролись против неравноправия и с огромными трудностями поступали в университеты, уходили из своих домов и от мужей и даже вступали в революционную борьбу, чтобы хоть как-то и где-то проявить ум и волю, теперь, как говорится, никого не колышет. Сто пятьдесят лет назад в России вызывал активные дискуссии женский вопрос, и лучшие представители сильного пола, а среди них, например, и некто Герцен из далекого Лондона, пытались привлечь к его разрешению самые блестящие умы, а теперь у нас женского вопроса нет. Интересно, что некоторые российские мужчины, как и тогда, тоже живут в Англии, но головы их заняты не тем, чем у Герцена, и вопросов к ним мы поэтому не имеем.)
        Учебное время закончилось, учащиеся стали сдавать Роберту работы. Небрежным жестом и Лиза протянула ему свой листок.
        - Останься! - тихонько сказал он ей, когда она уже поворачивалась к нему спиной.
        - А что? Я тороплюсь, меня ждут!
        - На минутку.
        - На две секунды, не больше! - Лиза делано вздохнула и уселась прямо перед его носом на первую парту. Он сам удивился, заметив, что куда-то улетучился его просящий тон в обращении с Лизой. Раньше он не мог смотреть на нее прямо - так она его ослепляла. Теперь же он совершенно спокойно смотрел на ее лицо и ясно видел те недостатки, которые абсолютно не замечал раньше. Так, например, он отчетливо понимал, что на самом деле черты лица Лизы совершенно не похожи на черты американской кинозвезды, а просто искусно нарисованы под нее, и родинка над губой тоже не настоящая, а нарисованная. Он подумал, что, наверное, должен был видеть все это и раньше, просто ум его, сверх меры заинтересованный, отказывался осознавать эти детали.
        «Интересно, как бы она выглядела сразу после бани с парилкой?» - подумал Роберт, но тут за последним учеником затворилась дверь.
        - Есть что-нибудь новенькое насчет сдачи экзаменов? - нетерпеливо спросила Лиза.
        Роберт закрыл учебный журнал и аккуратно положил рядом простенькую шариковую ручку.
        - Ты на кого все-таки учишься в институте, моя красавица? - вкрадчивым тоном начал он. Он и сам еще точно не знал, зачем попросил остаться здесь эту девушку, которая очень нравилась ему всего несколько недель назад. Так нравилась, что он, повидавший за годы работы в школе столько женщин, робел перед ней. Но почему-то не мог он после Нининого рассказа отпустить Лизу с занятия просто так. Он должен был поговорить с ней. Но не спросишь же ее сразу, прямо в лоб, знает ли она, что разрушать чужие семьи очень нехорошо? Какое, собственно, ему до этого дело? Лиза капризно надула губки, завела глаза в потолок.
        - На психолога. Еще вопросы будут?
        - Интересная специальность… - протянул задумчиво Роберт, не моргнув глазом в ответ на ее явное нетерпение. - Чему же вас там учат? Психологии предпринимательства, как теперь говорят, менеджмента и маркетинга, или психологии воспитания детей, или психологии любви?
        Лиза перевела взгляд куда-то в область его подбородка, очевидно, почувствовав подвох. Роберт замечал в ней и раньше, что прямо в лицо собеседнику она никогда не смотрела, взгляд у нее был блуждающий, и из-за этого было трудно понять, о чем же она на самом деле думает. Но если некоторое время назад Роберт полагал, что такой взгляд придает Лизе заманчивую таинственность, которая якобы должна присутствовать в каждой женщине, то теперь ему казалось, что она все время что-то недоговаривает или просто врет и пытается это скрыть.
        - Психологию общества! - с вызовом заявила Лиза. - И психологию жизни! Как суметь выжить в такое время, как наше! Но тебе-то до этого что?
        - А-а-а, - понятливо закивал Роберт. - Изучаете психологию хищника?
        - В том числе. И хищника, и жертвы.
        - Угу! По принципу: мир есть борьба! Сначала изучаете, как правильно заманить и загнать жертву, потом - как не выпустить ее из цепких когтей и с пользой для себя попить кровушки?
        - Ничего подобного! - Лиза сидела с непроницаемым лицом. - Учимся принимать осознанные решения, выпутываться из сложных ситуаций, словом, сами формируем свою жизнь. Но я же сказала, что тороплюсь!
        - Значит, то, что ты каждый раз бросаешь бумажки от мороженого прямо под машину, - это не неосознанное проявление милой неряшливости, а сознательное поведение? А то, что ты до сих пор не выучила «Правила дорожного движения» и ездишь как попало, и тест ни один, кстати, на положительную оценку не написала, - это тоже проявление сознательного выбора?
        - Если хочешь, то да! - с вызовом сказала Лиза. - В школе у вас есть дворник, и за то, что он подметает двор, ему платят деньги. Мне же пачкать остатками мороженого собственный карман совершенно не хочется. «Правила» я не учу, потому что ты пообещал мне, что поможешь получить права, так зачем я буду тратить на них время? А езжу я неаккуратно потому, что беречь казенную машину мне ни к чему, Я заплатила за обучение деньги - из них какую-то часть взяли на амортизацию машины. Все по закону.
        - А то, что я эту машину постоянно сам ремонтирую, тебе все равно?
        - В конце концов, ты тоже получаешь за это деньги, - пожала плечами Лиза. - Так что, собственно, ты хотел мне сказать? - Она нетерпеливо встала.
        - Лиза! - начал он и остановился.
        Сначала он хотел ей сказать, что их обучают психологии людоедов, но понял, что в этом случае она над ним просто посмеется. Потом - что он ни за что не будет помогать ей получить права, потому что ездить с такой психологией просто опасно для жизни, но подумал, что она может расценить это как месть с его стороны. И его в глубине души все-таки волновал еще один вопрос…
        - Лиза, - повторил он. - Скажи, а зачем ты приходила ко мне в гости? Ведь тебе же было со мной скучно?
        - Я за тобой наблюдала, - сказала она. - Будешь ты или нет пользоваться служебным положением.
        - То есть? - не понял он.
        - Ну, будешь или нет склонять меня переспать с тобой в обмен на помощь в получении прав.
        - И ты бы согласилась? - Сердце его пронзила острая боль.
        - За права - нет. Это слишком незначительная услуга. Я предложила бы тебе деньги. Но ты был настолько же нерешителен, насколько и скучен, и я просто уже не знала, куда деться от тоски. В твоем поведении главное - нерешительность. Ты маленький человек - простой и скучный. С тобой неинтересно.
        Он уже едва мог вздохнуть от боли.
        - Ладно, Лиза, иди!
        - Я думаю, ты также собирался сказать мне, что не будешь помогать мне получить права из-за обиды за свою подружку.
        Боль отпустила так же внезапно, как и появилась.
        - За какую подружку?
        - Не притворяйся, мужчинам это не идет. За Нину. Как там ее отчество? Илларионовна? Вот она-то, не сомневаюсь, все тесты пишет на одни пятерки! Такие, как она, всегда растрачивают свою жизнь и ум на всякие пустяки. В общем, как я заметила, она тебе действительно подходит. Поверь мне, как будущему психологу. Вот только сегодня почему-то она не пришла! - В словах Лизы слышалась явная издевка.
        - Слушай, а ты, оказывается, стерва! Никогда бы не подумал с первого раза… - задумчиво протянул Роберт.
        - Мужчины любят, когда женщины притворяются дурочками! - сказала Лиза и направилась к выходу. - Кстати, мне и не нужна больше твоя помощь! - добавила она уже от двери, обернувшись. - Я и на занятия больше не буду ходить!
        - Что, отец решил не покупать тебе машину? И правильно сделал, жму ему руку!
        - Господи! - Лиза с сожалением посмотрела на него. - Какие вы все в вашем поколении… - она помолчала, подыскивая нужное слово, - пугливые! Мелкие! Сначала делаете шаг вперед, а потом сразу, будто пугаетесь, два шага назад!
        Роберт молчал, понимая, что возражать бесполезно.
        - Ведь если бы ты не был таким скованным, таким… - она опять не могла сразу отыскать сравнение, - закомплексованным, я, конечно, была бы твоей в тот вечер! Стопроцентно! Так что, считай, ты сам виноват, что упустил такую возможность!
        - Дурочка! - наконец сказал Роберт устало. - Ты так мне нравилась тогда, что я не хотел с тобой спать, можешь поверить! Я хотел просто дотронуться до тебя, может быть, один раз поцеловать, вот и все! Но ты и все вы, новоявленные психологи, - тут губы его горестно искривились, - в ваш переполненный психологией век этого не понимаете. Да и немудрено. Головы ваши забиты черт знает чем, а души - неразвиты.
        - Ах, ах, ах! - скривила губки Лиза. - Вот то-то вы с вашей развитой душой и живете в халупах вместе с запчастями, как бомжи, ничего в этой жизни не сумев добиться!
        - Иди отсюда! - махнул на нее рукой Роберт, будто бросил безуспешную затею объяснить дорогу глухонемому. - Тебе меня не понять!
        И когда за ней закрылась дверь, он почувствовал что-то вроде огромного облегчения. Но вдруг, вспомнив что-то еще, очень существенное, он вскочил и бросился за ней. Она уже спускалась по лестнице.
        - Лиза! - крикнул он вниз.
        - Ну что еще? - Где-то в проеме между лестничных маршей блеснуло ее светлое пальто.
        - Зачем ты сказала Нине, что была у меня в гостях?
        - Чтобы отомстить! - донесся снизу звонкий смешок. - Ты же оскорбил меня! Не могла же я оставить это просто так, это было бы вредно для моего здоровья.
        - Я тебя оскорбил?
        - Мне в то воскресенье целый день было скучно, и я, собираясь к тебе в гости, хотела хоть маленького, да приключения! А ты все испортил! Сам виноват!
        Он тоже засмеялся в лестничный проем. Настроение у него вдруг отчего-то стало прекрасным. Он совершенно не злился на нее.
        - Прощай, Лиза! Будь счастлива, хоть ты и не права! - громко закричал он, и его слова гулко разнеслись по всем этажам.
        Ответом ему был громкий хлопок наружной двери. Он быстро вернулся в учебную комнату, собрал свои нехитрые пожитки, не забыв взять учебный журнал и контрольные работы, спустился, завел машину и поехал, насвистывая, домой.
        5
        Нина в одиночестве сидела за огромным столом в гостиной, вяло наблюдала за передачей по телевизору и ковыряла вилкой в пластмассовой коробочке с винегретом.
        «Завести, что ли, кошку?» - спросила она себя и посмотрела, как бы ожидая ответа на этот вопрос, на двух элегантных дам, оживленно щебетавших в телевизионной студии.
        «Они учат нас, как правильно жить!» Нина вслушалась внимательнее. Дамы с экрана внушали: да, жить ужасно трудно - женщины вынуждены много работать, много заниматься хозяйством, воспитывать детей. Но чтобы этот груз не казался непосильным, надо любить то, что ты делаешь, и тех, ради кого ты это делаешь. Нина задумалась: при кажущейся непоколебимой правоте этих утверждений ее математический ум выявил скрытый дефект в постулате. Она спросила себя: «Разве правильно любить узаконенное рабство? Любить мужа, если он выступает в роли тормоза и угнетателя? Любить доброго барина за то, что он кормит и не бьет, пока находится в хорошем настроении? Так ли уж обязательно нужно любить крест, который сама волочишь на свою же Голгофу? И разве такая политика - по сути, политика приспособленчества - может принести женщине счастье? Ведь вместо того чтобы попробовать изменить свою жизнь, она так и будет тащить свой крест, пока не протянет ноги!»
        Нина вспомнила молодых женщин, работающих в фирме Кирилла. Некоторых из них она немного знала. Все они, как правило, были одиноки или с одним ребенком, но без мужей. Причем, насколько понимала Нина, одиночество их было добровольным. Они все имели хорошее образование, отлично выглядели, много работали, хорошо зарабатывали, ездили отдыхать, до мелочей отладили и облегчили себе быт. И все они были самодостаточны, чтобы не обращать внимания на не вытертую вовремя пыль, несваренный борщ или два килограмма принесенной с рынка картошки, которую они однажды в выходной день неосторожно попросили почистить своего друга. И все они мечтали о принце! О том, что вот возьмется в один прекрасный день откуда ни возьмись достойный претендент на их руку и сердце, и тогда они с радостью распрощаются со своей свободой.
        В этом месте Нининых размышлений очаровательные дамы из телепередачи удалились с экрана, чтобы освободить место рекламе пива, колбасы и памперсов, и Нина вместо всего этого будто увидела перед собой пушистую голову Пульсатиллы. Подруга всегда возникала перед ней оппоненткой в споре.
        - Почистить два килограмма картошки - тьфу! - не о чем разговаривать! - явственно послышался Нине ее четкий, преподавательский голос. - Пятнадцать минут работы, и хочешь - жарь, хочешь - вари! Было бы на что купить эту картошку! Не все же работают в престижных фирмах! А если не можешь заработать сам да еще имеешь детей, поневоле приходится полагаться на мужчину!
        Нина вздохнула. «Полагаться на мужчину!» Ну, вот она положилась. Добровольно, без задних мыслей, думая, что в семье все должно быть соразмерно - муж работает, жена обеспечивает быт… Что из этого вышло? Неизвестно, было ли хорошо Кириллу, но она сама при относительно удачном раскладе - ведь Кирилл все-таки оправдал надежды, выбился на вершину, стал прекрасно зарабатывать - чувствовала себя определенно несчастливой. Ну что она имеет, в конце концов? Чувство защищенности? Нет. Вечно Кирилл ее шугает по пустякам, вечно он недоволен. Теперь еще и Лиза дала понять, что жена не единственная женщина в жизни мужчины. Нина обвела взглядом обстановку гостиной. И квартира эта, по сути, ей не принадлежит, хотя сколько труда она в нее вложила, сколько стараний! Любовь? Об этом она думала сегодня в косметическом салоне и не могла прийти к определенному выводу. Деньги? А можно ли сказать, что у нее есть деньги? Она расходовала то, что зарабатывал Кирилл, но расходовала по необходимости для ведения хозяйства, учитывала его желания, вкусы. Но означало ли это, что она имела деньги? Нет. Нина встала, прошла в
спальню, не зажигая света, в комнате не было совсем темно, - достала из ящика комода старую сумку, высыпала ее содержимое на кровать. Вяло и равнодушно стала перебирать пальцами рассыпавшиеся денежные ассигнации, рубли и валюту, банковские карточки. Вздохнула. Нет, конечно, денег у нее не было! Банковский счет у Кирилла был открыт только на его имя, то, что лежало в наличности здесь в сумке, было сравнительно небольшой суммой. Каких-то особенных украшений у нее тоже не было - Нина их не носила. Ну, были две пары сережек да обручальное кольцо… Она прибавила к деньгам содержимое своей шкатулки со всякими мелочами, усмехнулась. Оказывается, родители в свое время подарили ей безделушек побольше, чем она купила в замужней жизни. Она сгребла колечки, цепочки назад. Какая ерунда! Что она, светская дама, чтобы покупать бриллианты? Нина задумалась. Почему бы нет? Может быть, ее вина в том, что она не просила, не стимулировала к этому мужа? А он не обращал на нее внимания, привык, что она не нуждается ни в чем, кроме самого простого. Вдруг она заплакала. По-детски заплакала, от обиды. Она так старалась! Она
жила для него! Она была настоящим другом, а он? Подушка вымокла от слез. Щекам стало холодно от прикосновения влажной ткани. Нина перевернулась на спину, вытерла лицо. Часы на стене показали одиннадцать. Сквозь шторы в проеме окна было видно серо-красное небо. Нина терпеть не могла этот алчный, отраженный множеством огней ночного города цвет. Такое небо бывает при пожаре или после атомной войны. А что? Все соответствует. В душе ее сейчас была именно атомная война - непонятно, кто выжил, и непонятно, как дальше жить.
        Она медленно встала с постели. Все так же, не зажигая света, затолкала обратно в сумку все документы, карточки, деньги… Подошла к комоду, хотела положить сумку в ящик, но мельком взглянула на свое отражение. Косметические процедуры все-таки не прошли даром. В полумраке комнаты в зеркале отразилось совсем молодое лицо. Не видны были появившиеся недавно мелкие морщинки у глаз, подтянулась кожа на щеках, подбородке… Нина задумалась. Если женщина все время берет на себя самую грязную работу и считает, что ей по силам все это, кто в этом виноват? И во что такая женщина превращается к пятидесяти годам? И кто ее после этого уважает?
        Она почему-то вспомнила Клеопатру Михайловну. Интересно, сколько той было лет? По голосу - лет шестьдесят, а по краешку лица, видневшемуся из-под шляпки, не дашь больше сорока… Нина равнодушно оглядела в зеркале свою фигуру, особенно ноги. Когда-то это были лучшие ноги их курса - длинные и стройные. Она смотрела то с одной стороны, то с другой. Ноги, в общем, не изменились. Что ж, может быть, и не так уж правильно прятать их под вечными брюками! Нина вложила сумку с деньгами назад в ящик, и как только она сделала это, в коридоре раздался звук открываемой ключом двери.
        Она сразу сжалась и замерла, будто раненая птица, которую настигла собака. Закрыла глаза и прислушалась - один пришел Кирилл или нет? В холле слышались только его шаги. Собрав всю волю в кулак, но совершенно не зная, что она скажет, что сделает в следующую минуту - пригласит ли к столу или набросится с кулаками, - Нина осторожно, почти неслышно, вышла в коридор. Сейчас все зависело от Кирилла - как поведет он себя, так она ему и ответит.
        Он снимал ботинки, сидя на диванчике в коридоре, когда в проеме стены внезапно появилась перед ним фигура жены. Боковым зрением он увидел ее, поднял голову, вздрогнул.
        «Надеялся, что меня нет дома, - подумала Нина. - Нет жены - нет проблемы. А я вот оказалась на месте». Она еще не знала, что будет дальше, поэтому внимательно всмотрелась в его лицо. Если бы она могла найти в нем хотя бы след раскаяния… Она бы простила все сразу, безоговорочно и никогда не вспомнила бы об этой глупой Лизе, об этом инциденте вообще! Он был бы раз и навсегда исчерпан! Но в лице Кирилла были только усталость и равнодушие. Она поняла: ему все равно, что она обо всем этом думает. Он знает сам, что ему следует делать дальше, ведь он же здесь главный, господин, он же мужчина!
        Она решила не откладывать разговор.
        - Сегодня утром мне звонила некая девушка… Лиза… - сказала она.
        Он сразу взорвался:
        - Что за манера всему придавать таинственный тон! «Некая девушка!», «Лиза!». Как будто ты ее не знаешь! Как будто ты не сидишь с ней на своих дурацких занятиях за одним столом! Почему женщины так глупеют от безделья! Выражайся конкретнее!
        Нина почувствовала, что ее тошнит от ужаса. Он опять начал орать на нее! Но ведь не она, а он виноват во всей этой ситуации! Как может он переворачивать все с ног на голову, это же просто несправедливо! Боже, неужели он уже нисколько ее не любит?
        Во рту накопился вязкий комок слюны. Она с трудом проглотила его. Все-таки у нее еще были силы, чтобы не повышать голос.
        - Пойдем на кухню, сядем, поговорим, - сказала она.
        Он демонстративно, в пальто, которое еще не успел снять, и в одних носках, что выглядело весьма комично, прошел вперед, но не в кухню, как она поняла - в пику ей, а в гостиную и уселся боком к столу, за которым она ела винегрет. Брезгливо он оттолкнул локтем коробочку с остатками свеклы и заворчал:
        - Никогда в этом доме не будет порядка!
        Она оставила это замечание без внимания, но чувствовала, что сдерживаться бесконечно не сможет. Он же, взяв в руки пульт телевизора, стал нажимать на все кнопки подряд.
        Нина разозлилась. «Жаль, нет под руками скалки, - подумала она. - Как бы дать по башке!» Но на самом деле она все равно так бы никогда не сделала, это все были пустые мечты, потеха для попранного самолюбия. Скалку ведь тоже надо применять умеючи! Нина не умела. Поэтому, отбросив заманчивую мысль, она сказала громко, стараясь перекричать телевизор:
        - Мне сегодня утром звонила Лиза!
        - И что? - Шел ночной выпуск новостей, и Кирилл сосредоточил на нем все внимание.
        - Ты знаешь об этом?
        - Допустим…
        Диктор в это время рассказывал об американском марсоходе, на экране мелькали соответствующие картинки, и Кирилл усердно изображал на лице смесь восхищения и удивления.
        - Не будь идиотом! - сказала Нина, хотя раньше старалась не допускать подобных выражений. - О том, что на Марсе имеются следы воды, мы знали, еще учась в университете. Особенно знал это ты, будучи студентом биофака, вам это преподавали. Поэтому выключи телевизор, сними пальто и давай поговорим!
        Кирилл шумно вздохнул, показывая, как сильно ему это все надоело, телевизор выключил, но пальто снимать не стал.
        «Черт с ним, с пальто, - подумала Нина. - Пусть сидит так, пока не вспотеет, потом снимет сам», - а вслух сказала:
        - Объясни мне, что значит этот звонок, и действительно ли правда все то, что она мне наговорила, и почему ты отключил свой телефон?
        - Правда, - подтвердил кивком головы Кирилл.
        Нина не могла не поразиться:
        - Ты что, был рядом с ней, когда она мне звонила?
        - Я был на работе, - скривил губы Кирилл.
        - Тогда почему ты говоришь: «Правда»?! Может, Лиза мне сказала, что взрывы в Нью-Йорке 11 сентября - твоих рук дело и сам ты не кто иной, как Усама бен Ладен?
        - Сама не будь идиоткой! - поморщился Кирилл. - Прекрасно я знаю, что Лиза могла тебе сказать.
        «Лиза могла сказать…» Он говорил о ней так, будто Лиза была его подругой с детства или по крайней мере его старой знакомой. На самом деле не пошла бы она, Нина, учиться в автошколу, никакой Лизы не было бы и в помине!
        «Не было бы Лизы, была бы Маша. Или Катя!» - вдруг само собой прозвучало в Нининых ушах назидательное контральто Клеопатры Михайловны.
        - Значит, ты согласен с тем, что она предложила мне освободить место для нее в этой квартире, а самой убираться подальше?
        - Я говорю, что знаю, что могла сказать Лиза, - так же важно, как раньше, процедил Кирилл, - но вовсе не произносил слово «убираться».
        - А «освободить место»?
        Сейчас он напоминал Нине китайского императора, настолько важно-неподвижной, олицетворяющей власть казалась его поза.
        - Этого я тоже не говорил.
        - Не говорил? Значит, ты так не считаешь? Значит, я тебе нужна? - Несмотря на всю его спесь, Нина была готова кинуться к нему с поцелуями. - Конечно, эта противная девчонка выдумала все сама! - У Нины по щекам потекли слезы. - Я и раньше замечала, что она способна выдумывать…
        Нина как-то совершенно некстати для теперешнего случая вспомнила, что Лиза рассказала ей, что однажды была у Роберта в гостях, и тем самым испортила ей настроение. Странная девчонка!
        - Но ты не думай, я не сержусь на нее! - поспешила она сказать Кириллу. - Бог с ней, если ты хочешь, чтобы у нас все было по-прежнему! У девочек, сам знаешь, ветер в голове, какие-то придумки…
        - Что значит ветер в голове? У Лизы?
        Презрительно-насмешливый тон Роберта мгновенно отрезвил Нину. Она почувствовала лед в его словах и поняла, что он не на ее стороне. Слезы радости моментально высохли на ее щеках, а сердце упало снова.
        - Вот уж если кто совершенно не склонен к сентиментальности и точно знает, что хочет, так это Лиза, к твоему сведению, - назидательно заметил он. - И к ее чести надо сказать, что идет она к своей намеченной цели прямо, без всяких пошлых глупостей и ухищрений, на которые так падки другие женщины.
        - И что же, я должна уважать ее цель выжить меня из моего дома и позволить ей стать твоей молодой женой? - спросила Нина.
        - Так вопрос пока не стоит.
        - «Пока»! Спасибо хоть за это! - Горькая улыбка тронула Нинины губы. Все происходящее казалось ей просто каким-то бредом, кошмарным сном. Вот сейчас она проснется, и все окажется на своих местах…
        «А что, собственно, окажется? - вдруг с внезапной ясностью подумала она. - Я опять рано утром побегу на кухню готовить мужу завтрак, буду выслушивать его жалобы, начиная с того, что яичница недосолена, а хлеб пережарен, хотя все выполнено идеально, и кончая тем, что его гениальных идей не понимает начальство и поэтому не дает ему руководить полноценно? А может, и к лучшему, что так получилось с этой Лизой? Нет, что это я? - испугалась она сама этим мыслям. - Как это к лучшему? Что же я буду делать без Кирилла? Кого я буду любить?»
        - Но я должен тебе сказать, - продолжал Кирилл, - что оставляю за собой право считаться отныне свободным человеком и делать что хочу!
        - То есть встречаться с Лизой?
        - С Лизой или не с Лизой, тебя не должно волновать, если ты хочешь остаться моей женой.
        Нине снова пришла на ум Клеопатра Михайловна.
        - А тебе не кажется, - спросила она, - что было бы гуманнее, если бы ты встречался с Лизой так, чтобы я по крайней мере ничего об этом не знала?
        - Под каким предлогом я бы тогда не приходил домой ночевать?
        - Ну, ездил бы в командировки…
        Он задумался, изогнув одну бровь. Лицо его в это время уже перестало быть злым и важным, он всерьез задумался, почему мысль ездить в командировки не пришла в голову ему самому. А Нине в это время он напомнил себя самого, прежнего, молодого. Именно так он всегда изгибал бровь, когда они вместе решали какую-нибудь семейную проблему - у кого занять денег до стипендии или куда лучше пойти в кино… И именно в этот момент он показался ей так дорог!
        - Это просто Лиза тебя подучила! - сказала она таким тоном, будто добрая мать объясняет сыну-подростку, как нехорошо в какой-то момент поступили с ним товарищи.
        - Ничего подобного! - снова важно вскинул голову Кирилл. - Я и сам всегда думал, что в таких делах лучше не врать! Все равно засыплешься!
        «Означает ли это, что до Лизы у него не было любовниц? - подумала Нина и обрадовалась: - Конечно же, означает! Он просто неопытен в этих делах! Да и когда ему было заводить подруг? Он ведь все время был у меня на глазах!»
        - Но ведь ты не хочешь разводиться со мной? - спросила она. Он устало отодвинулся на стуле, расстегнул до конца пуговицы пальто, стянул его с плеч, но окончательно снимать не стал. И в первый раз за несколько последних дней посмотрел ей прямо в лицо:
        - Неужели ты сама не чувствуешь, что у нас все идет не так?
        - Чувствую, - сказала она. - Но ведь дело не только во мне.
        - А в ком?
        Она хотела ответить прямо: «В тебе. В твоем невнимании, в том, что ты потерял всякий интерес ко мне как к личности, к моим делам». Но поостереглась произнести это вслух.
        - Возможно, в твоей работе. В том, что ты сильно устаешь, много нервничаешь. Да даже и в том, что у нас теперь слишком много денег. Раньше нас объединяли поиски средств для выживания, теперь этого нет.
        Он вздохнул:
        - Как у тебя все просто. Откуда возьмется внимание, если ты мне больше неинтересна? Если я тебя знаю до мелочей? Знаю, что и когда в какой отрезок времени ты скажешь!
        - Но ведь и я тебя знаю, - ответила она. - И не вижу в этом ничего плохого. Наоборот, мне даже легче с человеком, которого я знаю. Это называется - родные люди!
        - Родные люди! - Он скривил губы и издевательски засмеялся. - Вот так родные люди и убивают друг друга! От чрезмерной любви и родства! Извини, конечно, - сказал он уже совсем другим, даже печальным тоном, - но мне кажется, нам вместе больше уже незачем жить!
        Ее полоснули эти слова, будто нож по сердцу!
        - А с Лизой, этой фитюлькой, тебе, значит, есть зачем жить?
        Он только пожал плечами. Помолчал, потом вдруг сказал, не понимая, что делает ей еще больнее:
        - Ну, на самом деле Лиза не фитюлька, просто такой кажется. Это у нее свой метод игры.
        - Вот она поиграет с тобой и бросит! - тихо сказала Нина. - Думаешь, она будет тебе каждый день кашку варить?
        - Во-первых, кашку варить мне не обязательно, а во-вторых, я еще ничего не решил. Оставайся здесь, я буду с ней пока просто встречаться.
        - У вас обоих нет сердца! - вдруг каким-то тоненьким, пронзительным голоском сказала Нина. - Одна звонит, выгоняет меня из дома, второй говорит - нет, ты живи, я буду просто спать с любовницей! Вы хоть понимаете, что творите? Да если я укокошу вас обоих, меня любой суд оправдает!
        - Я не боюсь! Ты нас не укокошишь, ты слишком интеллигентна для этого, - сказал Кирилл. - Что касается меня, то, может быть, я был бы и не против, чтобы меня кто-нибудь укокошил. Я очень устал в последнее время!
        - Так тебе не романы тогда крутить нужно, а ехать в санаторий здоровье поправлять! - по привычке, тут же озаботясь его здоровьем, сказала Нина.
        - Знаешь, если честно, - вдруг опять посмотрел на нее Кирилл, - мне и не нужен был никакой адюльтер. Мне хватало работы. Но вот я познакомился с этой девочкой и чувствую - это что-то новое, очень чистое, очень ясное! Я хочу смотреть и слушать только ее. Я хочу все время быть с ней. Я даже на работу ходить не хочу! Мне стало плевать, кого там назначат в начальники! Я готов вообще уйти из этой фирмы, понимаешь?
        - А ведь я из-за тебя даже ребенка не родила, - раздумчиво, будто про себя, сказала Нина. Ей было действительно так жалко себя, так жалко… Он хочет смотреть теперь на другую. Слушать, что говорит другая. А что делать ей, Нине? Удавиться? И как он не понимает такой простой вещи - она отдала ему всю жизнь! Были бы дети - он был бы озабочен тем, как их прокормить, выучить… В конце концов, ушел бы - ей не было бы так одиноко… А сейчас ему на нее плевать, а детей нет.
        Нина почему-то забыла о печальной судьбе Пульсатиллы. Она села, бессильно уронила руки в колени.
        - Ведь если бы я знала, что так получится, - сказала она, все еще с надеждой глядя на Кирилла, - я бы стала ходить по врачам, бить во все колокола, сдавать анализы… Но ведь я думала, и ты сам мне это всегда говорил, что ты единственный мой ребенок! А теперь ты влюблен, а что делать мне? У нас даже кошки нет в доме, оттого что ты боялся, что кошка будет гадить в неподходящих местах…
        Воспоминание о несуществующей кошке еще больше расстроило ее, и слезы заструились по щекам ручьями. Она плакала без истерики, без всхлипываний и вздрызгов, без трясущихся плеч - слезы просто текли и текли сами собой, и некому было их остановить.
        - Ну, я уж не виноват, что так получилось, я ведь не говорил, что не хочу детей принципиально. - Он с раздражением опять включил телевизор.
        - Но что я буду делать без тебя? - вдруг спросила она у воздуха, у мебели в комнате, у пустой грязной коробки из-под винегрета, что стояла на столе. У Кирилла спрашивать было бесполезно, Она обвела глазами пространство: - Как я буду жить? - Она опять посмотрела на мужа. Лицо его было раздраженным и злым. - Я знаю тебя всего до малейших мелочей… - В ее голосе слышалась мольба. - Я знаю твой запах… - Она закричала: - Я умру без тебя!
        Он пожал плечами и встал. На телеэкране кривлялись три девушки - беленькая, черненькая и рыженькая.
        - Ну! Не надо превращать все в плохую мелодраму! - Лицо его сморщилось от досады. - И потом, почему ты говоришь «без тебя»? Я пока не собираюсь никуда уходить из нашего дома. Вот я, здесь! Можешь меня потрогать! - Он подошел к ней и протянул руку.
        Она сидела, заливаясь слезами, опустив голову, и не видела, что на лице его выражение жалости мешалось с брезгливостью. Она обрадовалась его словам, как ребенок, заливающийся плачем, радуется, когда его берут на руки и гладят. Она согласно закивала, целуя его руку:
        - Да-да-да, конечно! Какая же я глупая! Я все понимаю! На самом деле у мужчин это бывает, я знаю! Говорят же: «Седина в бороду, бес в ребро!»
        - Ну, у меня еще нет пока седины! - сказал он и с улыбкой довольства погладил себя по лысеющей голове.
        - Конечно, нет! - Она суетливо замахала руками. И одновременно то вытирала слезы, то порывалась его обнять. Он отстранялся. - Я понимаю, все понимаю, это действительно нелегко! - бормотала она. - Конечно, ты устал на своей работе, ты столько пережил! Я виновата, виновата! - Вдруг, мешая слезы и вымученную улыбку, она ринулась в кухню. - Ты устал, ты, наверное, хочешь есть! Давай я поджарю тебе картошку, как раньше, на копченом сале? Так, как ты любишь и всегда любил! А я, глупая, говорила, что эта еда очень вредная!
        - Давай! - Он пожал плечами: можно было считать, что пока все закончилось относительно благополучно, к тому же он действительно хотел есть.
        Она заглянула в холодильник и обескуражено всплеснула руками:
        - Пообещала! А сала-то копченого у меня давно нет! Теперь ведь все ведут здоровый образ жизни. Пожарю на масле?
        - Пожарь!
        Она счастливая, что он согласился принять ее простую домашнюю услугу - еду, которая когда-то очень сближала их раньше, кинулась к раковине чистить картошку. И тут зазвонил его телефон.
        Напряженная, как пограничный столбик, она перестала двигать ножом и застыла, прислушиваясь. Чтобы ей не было слышно, он вместе с телефоном перешел в другую комнату, закрыл за собой дверь. Она, задыхаясь, присела на круглый стул к барной стойке. Сил у нее больше не было. Они покинули ее за те секунды, что слышалась телефонная трель. Руки не в силах были возобновить работу. Через минуту он появился из комнаты с решительным выражением лица.
        - Мне нужно ехать.
        Спорить было бесполезно.
        - А картошка? - упавшим голосом спросила она.
        - Я поем в ресторане. - Без лишних слов, чтобы снова не начинать скандала, он натянул пальто, надел ботинки и вышел из квартиры. У нее не повернулся язык спросить, останется ли он ночевать с Лизой или вернется домой.
        - Вот и все. Меня бросили, - глухим страшным голосом сказала она кому-то невидимому, кто вился вокруг нее в пространстве квартиры, и так и осталась сидеть в неподвижной позе, не думая, ни за что больше не отвечая и ни о чем не волнуясь. Сколько же она просидела так, она потом никогда и не узнала. Только когда на улице смолкло уже совершенно всякое движение, из глубины квартиры будто послышался ей чей-то теперь очень хорошо знакомый голос. «Не ты одна на этом свете в таком положении, - задумчиво произнесло густое контральто. - Думай, экспериментируй, борись! На то женщине и дана голова! А не для того, чтобы изучать какую-то там математику! Если твой муж поехал действительно к Лизе, эта девчонка не выдержит, позвонит тебе сама, поставит в известность. Она, видимо, надумала решить все одним махом. Хочет ковать железо, пока горячо! Думает, что у тебя не выдержат нервы. Посмотрим! Сдаться-то никогда не поздно, держись!»
        «Держись… Легко сказать…» Нина закинула всю картошку, как почищенную, так и нечищеную, в мусорный пакет, отнесла его в мусоропровод, вымыла руки, намазала их кремом, проглотила две таблетки снотворного, глубоко вздохнула и отправилась спать. Дверь за собой она плотно закрыла, чтобы никакие звуки в квартире не могли ее разбудить.
        «Хоть пусть явится целый полк - я должна выспаться, - подумала она. - Для того чтобы бороться, нужно очень много энергии, хладнокровия и денег!» Она подошла к комоду и снова достала из ящика заветную сумку. Теперь уже по-деловому она пересчитала всю имеющуюся наличность.
        - Вот это на процедуры. - Она отложила в сторону деньги, равноценные стоимости пятнадцати посещений ее косметического салона. - Вот это на новую одежду: придется купить себе шубку и модный костюмчик. Возвращать мужчину в семью в старой дубленке и брюках - пустая трата времени!
        Она так и эдак сортировала деньги по кучкам - на все сразу их не хватало. Потом, махнув рукой на деньги - снотворное подействовало, и ее стало сильно клонить в сон, - она небрежно кинула сумку на место, а деньги смешала и засунула их в первый попавшийся под руки конверт, а конверт спрятала в место, показавшееся ей самым надежным, - в карман собственного халата, брошенного у зеркала на стул.
        «Завтра же схожу в магазин и куплю обновки! Истрачу все до рубля! - решила она. - А на хозяйство пусть Кирилл раскошеливается с банковских карточек. Хочет содержать двух женщин сразу - пусть платит!» С этими мыслями в голове она плюхнулась с размаху на свежее, утром постеленное белье и тут же уснула без сновидений.
        Следующий день был насыщенным до предела: посещение парикмахерской - стрижка, укладка - заняло два часа. Меховой магазин отнял больше - она перемерила все, что там было: шубки из норки, лисы и енота. Наконец заведующая, убедившись, что у покупательницы серьезные намерения, сходила в подсобку и раскрыла там новый ящик с товаром. В нем оказались только что привезенные четыре шубки из светлого хорька. Одну из них, подходящую по размеру, она и вынесла в зал. - Примерьте ее - вам подойдет! - сказала она Нине.
        Усталая от примерок Нина без особой надежды приложила к себе новый мех. Потом вдела шубку в рукава, потом застегнула застежки и два раза прокрутилась перед зеркалом. Заведующая не ошиблась - вещь была будто специально изготовлена для Нины. Чередование бежевых и светло-коричневых полос пушистого меха очень подходило к ее матовой коже, к стриженным теперь каштановым волосам. Новая прическа, как часто это бывает, молодила ее, и в зеркале отражалась не строгая учительница математики, а яркая молодая женщина с глазами, блестящими от возбуждения, светящимися какой-то внутренней силой.
        Старую дубленку завернули в пакет, и хотя шубка съела все деньги - ни на костюм, ни на косметику, ни на еду ничего не осталось, - Нина вышла из магазина окрыленная. Новая шубка сидела на ней, будто вторая кожа, а ощущение от расклешенных фалд на спине было такое, будто она с каждым шагом немножко взлетает над землей. Ах, меха, меха! Пока на свете существуют женщины, усилия борцов за права животных обречены на провал. В какой-то момент Нина вспомнила об отданных Ленцу собственных деньгах - вот их-то как раз и не хватало; но тут же она отогнала от себя это воспоминание: ей стало стыдно даже не за то, что она пожалела об этих деньгах - на самом деле она ни капельки о них не пожалела, - а за то, что она просто вспомнила об их возможном применении для себя.
        Следующим по плану было посещение того старого преподавателя, который согласился дать ей несколько уроков езды по площадке. Она подошла к его машине - это тоже были «Жигули» с буквой «У» на крыше, но не желтого, как у Роберта, а какого-то грязно-малинового оттенка. И сама машина вовсе не имела того нарядного, веселого вида, какой с большим старанием придавали своим автомобилям Роберт с Михалычем. Стояли эти «Жигули» где-то с краю, давно не мытые, одна фара впереди была разбита, а стекла хотелось протереть еще до выезда на улицу.
        Старый преподаватель не узнал в Нине прежнюю дамочку, которая приходила к нему договариваться о занятиях. Увидев Нину в шубке, он сначала подслеповато прищурился, но потом расплылся в улыбке.
        - Богатой будешь! - сказал он.
        Нина ласково прикоснулась к его плечу, останавливая запоздалый порыв.
        - Ну и хорошо, что вы меня не узнали, - сказала она. - Я ведь пришла не заниматься, а предупредить, что приходить не буду. Уж извините меня.
        - Почему не будешь приходить? - На лице старика появилось искреннее огорчение. Нина не стала врать, хотя пару дней назад, возможно, и выдумала бы что-нибудь правдоподобное для приличия. Сейчас же она чувствовала себя необычно свободной, раскованной.
        - Денег нет! - доверительно произнесла она, наклонившись поближе к старику.
        - А когда договаривались - были? - Преподаватель хитро блеснул на нее старческими глазками.
        - Тогда были, - подтвердила Нина.
        - А сейчас чего же? Ограбили тебя, что ли? - поинтересовался старик.
        - Шубку вот купила. Дорогая, - созналась Нина.
        - Шубка - святое дело! - Старик со знающим видом оглядел сверху донизу Нину, заставил ее повернуться. - Внучке моей тоже бы такая пошла! Ну что ж, раз денег нет - значит, нет! Ничего не поделаешь. - Он с сожалением посмотрел на Нину.
        - Ну, извините за беспокойство, всего вам хорошего! - сказала она и пошла со двора прочь.
        - Эй, погоди! - остановил ее вдруг старик. - А тебе когда экзамен-то сдавать?
        - Скоро, - ответила Нина. - Но я теперь не пойду. Раз мне не сдать площадку, зачем позориться? Как-нибудь в другой раз!
        - Э-эх, садись! - показал ей рукой на сиденье старик. - Посмотрю, как ты ездишь, может, и поучу часок!
        - Так денег же нет?! - удивилась Нина.
        - Нет, так будут! Дело наживное! Разбогатеешь или заработаешь - не забудь про старика. Что же так уходить - и у тебя все дело провалится, и я без работы. А так все-таки нам обоим польза, садись!
        И Нина не стала упрямиться. Сняв свою шубку, она аккуратно, как ребенка, положила ее на заднее сиденье, а сама осталась в привычном черном свитере и брюках. После того как Нина сделала несколько пробных кругов по площадке и они выехали на улицу, он довольно крякнул:
        - Ты, девонька, уже готовый водила, как я посмотрю! Где училась?
        Не без гордости Нина сказала адрес своей автошколы.
        - А площадку чего же там не освоила? - удивился преподаватель.
        - С инструктором поругалась, - не стала Нина скрывать.
        - Инструктор, наверное, молодой был? - продолжал расспрашивать старик.
        - Одного мы с ним возраста. - Значит, молодой! У молодых жизнь поинтереснее, чем у нас, - глубокомысленно заметил он и добавил: - Я полагаю, любовь у вас на занятиях вышла!
        - Нет-нет! - пыталась возразить ему Нина.
        - Я знаю, что говорю, - продолжал преподаватель, показав ей знаком, что пора поворачивать назад, на площадку. - Этого стыдиться не надо. Если между людьми любви нет, дохлое это дело! Все равно свет не будет мил, уж я, старый человек, это знаю!
        - Но ведь, говорят, любовь проходит?
        - Что ж, что говорят! Если любовь настоящая, так она никуда не девается, хоть сто лет на свете живи!
        Ей стало неприятно, что чужой человек говорит о том, что ее волновало, как о давно решенном деле, и она не стала больше поддерживать разговор. Но всю эту поездку она не могла отделаться от ощущения, что стоит ей повернуть голову, и она увидит рядом знакомое лицо Роберта. Однако каждый раз, когда она мельком взглядывала вбок, оказывалось, что сидит рядом с ней пусть и добрый, но совершенно чужой, непривычный человек.
        Она остановилась так, как учил ее Роберт: плавно, спокойно, механически посмотрев в зеркало заднего вида. Все это не укрылось от нового преподавателя.
        - Ну, девонька, будешь слушаться - я тебя быстро площадке обучу. Поехали! - И он указал ей на разметку того упражнения, которое называлось «ласточкин хвост». Потом они попробовали выполнить заезд «задом в бокс», причем если роль бокса в школе у Роберта выполняли здоровенные и хорошо видимые издалека шины, поставленные в столбы, то здесь вместо шин использовались тонкие металлические стойки, которые было видно гораздо хуже. Нина быстро поняла, что многое зависит от того, с какой скоростью она будет заезжать задом между этими стойками, и, научившись держать минимальную скорость, такую, чтобы только не заглох двигатель, она справилась с заданием. Дедушка-инструктор остался доволен. Оставалось отработать эстакаду.
        - Что ты волнуешься, сделаем и ее! - заверил старик.
        Нина сидела вся красная, разгоряченная и не знала, радоваться ей или печалиться. Она уже чувствовала, что быстро сможет научиться всему, но принесет ли ей это пользу? На занятия в свою прежнюю школу она идти не хотела из-за Лизы и частично из-за Роберта, из-за ее ссоры с ним, хотя она чувствовала - приди она, он ни словом не помянет о ссоре. Сдавать экзамены самостоятельно, по собственной инициативе, без всякой поддержки в ГАИ было ей страшновато. Пускаться на ухищрения, предлагать кому-то деньги ей не хотелось: во-первых, это было не в ее правилах; во-вторых, у нее уже не было денег.
        - Дело в том, - набралась она смелости сказать старику, - что я бы хотела освоить эстакаду, не только въезжая на нее передом, но и задом.
        - Как это задом? - удивился старик.
        - Все упражнение выполнять точно так же, как и передом, только задом наперед.
        - Это зачем же тебе? - нахмурился старик,
        - Из принципа. Хочу доказать, что это возможно не только избранным, но и мне, грешной.
        - А ему-то нужны эти доказательства? - усмехнувшись, спросил старик.
        - Ему-то не знаю, а вот мне - нужны, - тихо ответила Нина. - Если уж заниматься, то только для этого.
        - У-у! Вот она, любовь, до каких глупостей-то доводит… - задумчиво протянул старик. - Машину разобьешь, кто за нее отвечать будет? О таком ведь у нас уговору не было?
        - Не было, - покорно согласилась Нина.
        - Ну вот, а ты теперь новые условия выставляешь!
        - Я не выставляю, я прошу! - Нина внимательно посмотрела старику прямо в глаза. Глаза у него были, как у всех людей в возрасте, уже мутноватые, слезящиеся, но вдруг в какой-то момент Нина увидела блеснувший в них молодой задор.
        - Вот что, девушка! - постановил, минуту подумав, инструктор. - Иди-ка ты сейчас восвояси да приходи завтра. Завтра я тебе все и скажу! А пока сам попробую на эстакаду задом въехать! А то еще свалюсь с нее, а тебя учить возьмусь!
        - Спасибо вам за вашу доброту! - Нина звонко чмокнула старика в морщинистую щеку, схватила свою шубку и выскочила из машины. - Я завтра в это же время приду! Я верю, у нас все получится! - Она помахала старому водителю рукой и побежала со двора, пока он не передумал. Следующим пунктом ее остановки был овощной магазин. Два килограмма картошки, замурованной в целлофановый пакет, показались ей перышком после усилий, прикладываемых на площадке к рулю отечественных «Жигулей».
        Дальше Нина отправилась на небольшой стихийный рыночек за украинским копченым салом. Самостийные представители желто-голубого флага, завидев Нинину обновку, запросили за сало неимоверную цену. Нина уже и забыла, когда в последний раз ей приходилось торговаться. Это обстоятельство даже рассмешило ее. И вот наконец небольшой шматок искомого товара уютно лег в ее пакет рядом с картошкой. Вдруг Нина почувствовала себя полезной как никогда.
        «Я все-таки приготовлю сегодня его любимое блюдо! - подумала она. - Только вот как бы совместить, чтобы и картошка к его приходу была горячая и чтобы я показалась перед ним в новой шубке?» Это действительно была непростая задача, ведь Нина даже не знала точно, когда ее муж придет домой.
        «Что ж, картошка в первую очередь, шубка во вторую!» - подумала она и хотела привычно поднять руку, чтобы остановить частника, но тут сообразила, что у нее совершенно не осталось денег. Предприимчивые украинцы забрали за сало всю имеющуюся в кошельке наличность. Не было денег даже на троллейбус.
        «Придется идти пешком через парк», - подумала Нина и усмехнулась: давненько она там уже не ходила. Время приближалось к шести, спускались сумерки, она прибавила шаг. В новой шубке, несмотря на минусовую температуру, ей вскоре стало жарко. До широкого проспекта она добралась сравнительно легко, лестницы подземных переходов преодолела еще шутя, а вот подъем к освещенной огнями церкви, что стояла на взгорке у входа в парк, ей дался значительно тяжелее. У ларька, в котором осенью продавали чебуреки и гамбургеры, а теперь заколоченного, она перешла дорогу и, к своему ужасу, чуть не наткнулась на желтый учебный автомобиль с буквой «У», стоящий почти у самого мостика с грифонами. Нина посмотрела на номер - это была машина Роберта. Осторожно наклонив голову, она заглянула внутрь - машина была пуста.
        «Приехал в автомагазин за запчастями», - подумала она с облегчением и прибавила шагу. Мысль о том, что он сейчас увидит ее хоть и в новой шубке и с новой прической, но довольно уже растрепанную, красную, с двумя объемистыми пакетами в руках, не придала ей энтузиазма. Бежать было некуда. Она вступила на мост и увидела Роберта. Он стоял к ней спиной возле того самого грифона, где они когда-то были с ним вместе, положив руки на отполированную до блеска множеством чужих прикосновений металлическую когтистую лапу. Она не стала подходить к Роберту, а втянув голову в высокий пушистый воротник, торопливо перешла на другую сторону. Было темно, и вряд ли он бы узнал ее в этой шубе. К тому же ей показалось, что он смотрит немного в другую сторону - на ту аллею, по которой ей ближе всего было до дома. Нине же, чтобы не попасться ему на глаза, пришлось сейчас сделать небольшой крюк.
        «Что он здесь делал? - размышляла она, когда уже отошла достаточно далеко и скрылась от него за деревьями. - Скоро должно начаться вечернее занятие, он может и опоздать! А… вдруг он ждал меня, думая, что я все-таки пойду на занятие? - Но Нина тут же перебила себя. - С чего бы это ему меня ждать? Что за глупости вечно лезут мне в голову, - сердито сказала она. - На сегодняшний вечер у меня совершенно другая цель - предстать перед собственным мужем обновленной и ласковой, с жареной картошкой наготове. Остальное все - в сторону! Дела мне больше ни до кого нет!» Нина была цельным человеком: поставив себе цель, она от нее не отступала. Она поспешила вернуться домой. Когда она уже в квартире, бросив пакеты и сумку, в новой шубке смотрела на себя в зеркало, зазвонил телефон.
        - Алло? - сказала она певучим голосом, вовсе не свойственным ей ранее.
        - Это Роберт, - после недолгого молчания кашлянула трубка. - Звоню из школы. Ты не пришла на занятие и не проходила по парку. А я тебя ждал, думал - если все-таки пойдешь на учебу, мог бы подвезти.
        Она молчала, не зная, что сказать: сознаться или не сознаться, что видела его.
        Он кашлянул снова.
        - Звоню я затем, чтобы сказать: Ленц благодарит тебя за деньги! Он говорит, что отдаст тебе долг в первую очередь. Как только выпишется из больницы, будет искать работу, чтобы расплатиться.
        - Я не тороплю. Передавай ему привет и пожелай скорейшего выздоровления, - сказала она.
        - Ты вот что… - сказал он спустя еще несколько секунд, опять помолчав. - Ты имей в виду, если захочешь приходить по вечерам заниматься, я буду тебя там ждать на мосту, возле грифонов…
        - Зачем? - спросила она.
        - Ну, чтоб тебе ноги зря не бить, - сказал он. - Скоро окончательно выпадет снег, ходить будет скользко.
        - Извини, но я не буду больше ходить на занятия, - сказала она. - Это я решила совершенно точно.
        - Как не будешь ходить?
        Она не захотела уточнять и повесила трубку. Когда же в квартире был наведен порядок и картошка, изжаренная на копченом сале, радуя глаз, золотилась на французской сковородке, а маринованные огурчики аппетитной горкой возвышались в прозрачной вазочке с металлическим ободком, холодное пиво отпотевало на стенках чешского графина и две такого же образца кружки уже стояли наготове на столе возле сияющих тарелок, Нина услышала, как снова повернулся ключ в замке входной двери. На этот звук она вышла в холл и чуть не села там на диванчик от удивления: в просвете открывшейся двери появилась стройная женская фигура. Вместо ожидаемого Ниной Кирилла в квартиру самостоятельно, без всякого сопровождения, как к себе домой, нисколько не смущаясь, беззвучно вошла Лиза.
        6
        Лиза аккуратно закрыла за собой дверь. Постояла немного, глядя на Нину, помолчала. Потом сказала:
        - Ну, здравствуй, подруга! - и аккуратно начала снимать свое блестящее пальто со светлым воротником.
        «А у меня-то шубка получше будет!» - машинально отметила Нина, наблюдая, как по-хозяйски Лиза вешает свое пальто на плечики и убирает в шкаф.
        - Погоди! - Нина бросилась к двери, растворила ее во всю ширь. Ей почему-то показалось, что Кирилл должен стоять там, за дверью, и ожидать, чем закончится этот визит, но лестничная площадка оказалась пуста. - Кирилл! - громко крикнула Нина, и ее голос разнесся по всем лестничным маршам. - Если ты прячешься, то это ни к чему! Иди домой!
        - Никого там нет! - раздался за ее спиной глуховатый голос Лизы.
        - Зачем ты пришла? - спросила Нина. Сначала она хотела употребить более изысканный оборот: «Чему я обязана вашим визитом?» - но решила не выпендриваться и не тянуть кота за хвост. Лиза сидела на диванчике в прихожей и спокойно стягивала с ног сапоги на высоченных каблуках.
        - Поговорить надо, я думаю. - Лиза потерла слегка отекшую щиколотку. - Ты не против?
        - А где Кирилл?
        - Я сказала ему, чтобы он задержался на работе, - ответила Лиза. - Мужики никогда ничего не могут сами решить в таких делах, правда? - добавила она.
        - Пока ты не появилась на горизонте, никаких «таких» дел у нас не было!
        Лиза поставила сапоги рядышком возле скамейки и с интересом посмотрела на Нину.
        - Ты хочешь сказать, что до моего появления у вас с Кириллом была образцовая семья?
        - Именно так, - холодно ответила Нина.
        - Ну, что держать за образчик…
        Нина смотрела на красивое лицо, на подведенные серым карандашом брови и яркие глаза Лизы, на безукоризненную прическу, на ало накрашенный рот и думала о том, как некстати она в Лизе ошиблась. Как недальновидно судила о ней, видела в этой девушке только красивую куколку, не замечая ни холодного рассудка, ни проницательности.
        «Лиза - санитар семейных отношений! - ухмыльнулась Нина. - Как волки уничтожают в лесу больных животных, так девушки, подобные Лизе, очищают общество от погибающих семей! Впрочем, не начнут ли потом волки грызть и себе подобных?»
        - Кирилл все рассказал мне о вашей семье.
        «А что, собственно, мог рассказать самовлюбленный Кирилл о своей семье? - подумала Нина. - Что он знал, в конце концов, обо мне, о моей жизни в последние годы?» Замечал ли он, что все последнее время, даже тогда, когда они строили и обставляли эту их квартиру, покупали все новое, все самое дорогое, ценное, модное и престижное, в ней сидела безотчетная и неусыпная тоска, которая не позволяла ей от чистого сердца радоваться всем этим приобретениям, и она только делала вид, что была рада? На самом же деле ей ничего, кроме уважения и понимания, и нужно-то не было! Может быть, оттого и чувствовала она себя по-настоящему хорошо только в прежней их старой квартирке под самой крышей, где не было ничего нового и дорогого, но где еще жил сам старый дух их прежних отношений, дух ее семьи…
        Лиза принюхалась.
        - Как вкусно у тебя пахнет! Я сразу после института, не угостишь?
        Нина подумала: «Ну и нахальная нынешняя молодежь! Если бы у меня был сын, он вполне мог бы привести домой такую невестку…» Нина даже с облегчением вздохнула, вспомнив, что никакого сына на самом деле у нее нет. Впрочем, что ей, картошки жалко, что ли? Все равно Кирилл, видимо, сегодня уже не придет, а если и придет, то картошка остынет, а разогревать ее - последнее дело…
        - Мой руки, садись! - пригласила она.
        Лиза не стала ждать повторения, а быстро прошла в ванную.
        «Ориентируется в квартире!» - заметила про себя Нина.
        Картошка исчезала с Лизиной тарелки с удивительной быстротой. Подложив добавки, Нина порезала еще и колбасу. Аппетитному хрусту огурчиков на Лизиных зубах мог бы позавидовать каждый.
        «Она не худенькая! - думала Нина, наблюдая за тем, как Лиза ест. У нее самой от усталости и от напряжения просто не смог бы пролезть кусок в горло. - Эдак она к тридцати годам превратится в кубышку! И что интересно - ни стеснения, ни волнения, ни страха! Учат их, что ли, теперь такому пофигизму? Или у нее такая сила воли?»
        - Пива налейте, пожалуйста! - вежливо попросила Лиза с набитым ртом.
        - Пожалуйста, пожалуйста! - Нине стало интересно наблюдать за Лизой уже и с профессиональной точки зрения. Девочки, которым она преподавала математику, были чуть-чуть моложе. Она заставляла их учить формулы и теоремы, но ей никогда не приходило в голову, что за их симпатичными, почти детскими мордашками могут скрываться такие же монстры. «Интересно, Лиза - это уникум или продукт всеобщего перерождения?» - думала Нина. Лиза между тем с довольным видом сделала последний глоток и сыто приложила салфетку к губам. Нина отметила, что помада у нее на губах почти не пострадала. Она вспомнила, что сама каждый раз после еды заново проводит по своему рту кисточкой с блеском, и подумала, что, наверное, все-таки безнадежно отстала от жизни.
        «А может, с другой стороны, это и вредно все время ходить с краской во рту?» - размышляла Нина. Лиза тут же уловила перемену в ее мыслях.
        - Спасибо большое, но мы отвлеклись от нашей беседы! - сказала она с видом заправского преподавателя, и Нина подумала, что, возможно, при других обстоятельствах они с этой девочкой могли бы быть и подругами. - Так вот, - начала Лиза снова, посматривая, не собирается ли Нина по доброте душевной поставить еще и чайник.
        Но Нина не собиралась. Она почувствовала странное, холодное спокойствие, которое обычно приходило к ней, когда она должна была объяснить непонимающему или глубоко отстающему ученику сложную задачу. Она никогда при этом не раздражалась, она просто соображала, с какого уровня следует ей начать, чтобы ученик был в состоянии воспринять ее объяснения. И сейчас она почувствовала что-то вроде этого ее состояния готовности к работе и прилив новых сил. Во всяком случае, сейчас Лизе никак не удалось бы ее деморализовать.
        - Так вот, - повторила Лиза, - возвращаясь к нашим баранам, то есть к разговорам о вашей замечательной семье. «Замечательной» в кавычках, конечно! - Она с вызовом взглянула на Нину.
        Та молчала, ожидая продолжения.
        - Не попадись именно я на вашем пути, через какое-то самое, быть может, непродолжительное время Кириллу встретилась бы какая-нибудь другая девушка, и я вовсе не уверена, что она была бы лучше, умнее и достойнее меня! Ведь дело вовсе не во мне, а в нем самом и в вашем исчерпавшем себя браке.
        Нине пока было нечего возразить.
        - Вы, наверное, думаете, - снова начала с усиленным энтузиазмом Лиза, - что те мужики, которые бросают своих сорокалетних или пятидесятилетних жен и уходят к молоденьким девушкам, просто похотливые козлы? Это неверно! И я сейчас это докажу!
        Нина заметила этот непроизвольный переход с «ты» на «вы», который и раньше был присущ Лизе, и подумала, что Лиза сейчас, вероятно, воображает себя стоящей перед большой аудиторией.
        - Деточка, а ты что собираешься преподавать? - спросила она и вспомнила свекровь. Нина терпеть не могла, когда та называла ее «деточкой».
        - Психологию, - ответила Лиза мимоходом, чтобы не сбиться с мысли, и Нина чуть не засмеялась, довольная своим предположением: и у нее самой, когда она готовилась объяснять классу новую теорему, появлялось точно такое же воодушевление в лице и в глазах.
        - Я так и думала, - подтвердила она, хотя Лиза совершенно не нуждалась ни в каких подтверждениях. Наоборот, ей начинало не нравиться, что Нина взяла тон, будто старший товарищ разговаривает с младшим. - Будь добра, подожди минутку, я сейчас вернусь, - между тем сказала Нина и быстро выскользнула в спальню, плотно закрыв за собой дверь. Там она быстро вытащила из сумки мобильник и набрала знакомый номер.
        «Только бы она была дома!» - внутренне молилась она. И номер ей ответил.
        - Але-е! - томным голосом произнесла Пульсатилла.
        - Танька, пожалуйста, срочно приди ко мне! У меня дома сейчас сидит одна девушка! Что-то вроде той, которая увела от тебя твоего мужа, только помоложе! Мне одной с ней не справиться, уж больно нахальная! Приходи, Танечка, очень прошу, решается моя жизнь!
        Голос подруги тут же утратил всю томность.
        - Нинка, я бы пришла, но у меня у самой сейчас сидит дома девушка! Тоже еще тот экземпляр! Вырастила, что называется, дочерей на свою голову! В проститутки она собралась идти! Я тебе покажу проститутку! - вдруг истошно завопила куда-то вдаль Пульсатилла, и Нина поняла, что помощи ждать не приходится и она должна справиться с Лизой сама. Она вздохнула и нажала на кнопку отбоя. Когда она обернулась, Лиза, улыбаясь, стояла в двери спальни, упершись локтем в косяк. Нина заметила, с каким интересом она оглядывает эту комнату.
        - Что? - спросила она.
        - Да ничего, - пожала плечами Лиза. - Первое, что я сделаю после переезда сюда, поменяю здесь мебель. Эта уж больно монументальная, мне не нравится!
        У Нины в груди от этих слов образовался густой, непроходимый комок воздуха. Больше всего ей захотелось немедленно схватить Лизу за ее шикарную прическу и вытащить с воплями из квартиры на улицу, но, к счастью, она понимала, что это ничего не даст. Кирилл ведь на Лизиной стороне.
        - Я, пожалуй, оставлю так, как есть! - собрав в кулак волю, сказала она про обстановку в спальне и жестом настойчиво, но вежливо, вернула Лизу в кухню.
        - Что, не дозвонилась Кириллу? - спросила ее Лиза, снова усаживаясь за стол.
        - Не дозвонилась. - Нина вовсе не собиралась вдаваться в подробности. Она тоже села за стол по другую сторону и приготовилась слушать.
        - Так вот! - в третий раз начала Лиза, и Нина не стала ее перебивать. - К сожалению, в советский период в нищем обществе сформировалось убеждение, что люди должны вступать в брак непременно по любви и с партнерами, хотя бы приблизительно подходящими друг другу по возрасту. Возможно, тогда это могло казаться проявлением свободы выбора, равенства, справедливости, черт знает чего еще. Но как только в обществе стали происходить перемены к лучшему, то есть люди, и мужчины и женщины, стали наживать состояния, деньги и имущество, сразу оказалось, что такая модель брака себя изжила.
        Нина, подыгрывая, изобразила на лице вопрос.
        - Да, да! - с воодушевлением продолжила Лиза. - Как только оказалось, что мужчина вместо надоевшей старой жены может легко обольстить новую женщину, как равно и имеющая положение и деньги женщина может завести себе нового мужчину, старые браки, заключенные в юности на небесах, стали быстро разваливаться. И мы находим этому все больше и больше примеров в среде высоких чиновников, среди бомонда и олигархов…
        - Я помню также и картину в Третьяковке, - сказала Нина. - Кажется, она называется «Неравный брак».
        - Ты напрасно иронизируешь, - со значением посмотрела Лиза на Нину. - Я предлагаю тебе модель, которая уже давно успешно функционирует во всем цивилизованном мире. Мужчина, оставляя женщину, выплачивает ей отступные. И не маленькие, если женщина умна и ведет себя правильно.
        - Во-первых, я не хочу, чтобы мой мужчина меня оставлял, - ответила Нина. - Во-вторых, во всем цивилизованном мире уходящая сторона платит контрибуцию по решению суда. А если бы суды у них работали, как у нас, так шиш бы что-нибудь оставленная сторона получила! Но я даже не хочу рассматривать вопрос денег. Мне интересно, почему ты думаешь, что моя семья себя изжила, а вот твоя будет долгие годы прочной и счастливой? Могу тебе сказать по секрету, что если я и действительно не очень счастлива в браке, то все равно разрушать ничего не хочу! А может, у меня все еще переменится?
        - Только к худшему! - авторитетно заявила Лиза. - Разбитую чашку не склеить! Если сейчас у вас с мужем отношения скрытого недовольства, то через несколько лет вы будете ненавидеть друг друга явно! Зачем объяснять, как далеко могут зайти такие отношения? Ты погубишь и свою, и его жизнь!
        - Почему это я погублю? - удивилась Нина. - Это не я ему изменяла!
        - Потому что именно женщина должна принимать решения по всем жизненно важным вопросам. Мужчина способен лишь зарабатывать деньги!
        - Ну, женщины тоже способны зарабатывать деньги! - пожала плечами Нина. - Вот ты, например, вполне могла бы открыть частное бюро по вопросам семьи и брака и давать людям дорогостоящие консультации! - Она едва заметно улыбнулась.
        - А я и открою! - пообещала ей Лиза. - Можешь не беспокоиться! Неужели ты думаешь, что я буду сидеть тут, на твоем месте, и заниматься только уборкой и приготовлением обеда? Пусть этим занимается тот, кому не удалось получить образование и у кого нет ума!
        - О-о-о! - действительно удивилась Нина. - А я думала, что тебе нужен богатенький муж, чтобы не учиться и не работать!
        - Еще чего! - фыркнула Лиза. - Чтобы не учиться и не работать, у меня есть отец! Но папа - это папа, а муж - это муж!
        - Но почему бы тебе тогда не выйти замуж за сверстника? - предложила Нина. - Если отец стал бы вам помогать, вам было бы гораздо легче пробиться в жизни, чем было, к примеру, нам с Кириллом.
        - Где найти этого сверстника? Сверстники все такие козлы! Со сверстником надо возиться! Надо, чтобы он еще захотел пробиваться, чтобы не спился, не обкурился наркотиков, не погрузился в компьютерные игры… Пока еще он себя найдет! И в постели сверстники такие глупые! Им главное количество, а не качество, - подняла кверху указательный пальчик Лиза. - Сколько сил может уйти на этого сверстника! Как на большого ребенка! И даже если получится результат, с годами со сверстником будет все то же самое, что у вас с Кириллом, - привычка друг к другу, взаимное раздражение и неприязнь. А потом сверстник найдет себе молоденькую женщину и все повторится! Нет, я хочу этого избежать.
        - Но при твоем раскладе, - сказала Нина, - через несколько лет брака с человеком, равным по возрасту твоему отцу, ты получишь вместо молодого мужа стареющего мужчину с кучей болячек и жизненных разочарований. К тому же и у них тоже часто случаются нарушения потенции - у мужчин это начинается с сорока лет, а у некоторых и раньше. И как следствие - ревность, брюзгливость, раздражительность, храп по ночам… Тебя это не пугает?
        - Не пугает! Я ведь, в конце концов, тоже смогу тогда найти себе молодого любовника!
        - Это ложный путь, - задумчиво произнесла Нина. - И я, собственно, не понимаю, чем мой Кирилл так уж пленил тебя? Да, на первый взгляд действительно кажется, что он обладает импозантной внешностью, но если приглядеться, то можно заметить и намечающуюся лысину, и достаточно дряблый животик, и некрасивую посадку головы - чуть набок, как у дятла… Мужчины ведь вопреки тому, что они думают о себе, после тридцати пяти в большинстве своем выглядят намного хуже женщин…
        - Да знаю я, какая у него голова, какой животик! - небрежно перебила Лиза. - Ты не можешь заставить его ходить в тренажерный зал, а со мной он стал бы заниматься! Тренажерный зал, бассейн - хоть пару раз в неделю! Но впрочем, и это не главное!
        - Главное, что Кирилл не мыслит себя без своей карьеры, - терпеливо пояснила Нина. - Он не хочет ходить в тренажерный зал, это отнимет у него слишком много времени…
        - Главное то, что Кирилл умный! - перебила ее Лиза. - Слушать его - одно удовольствие! Он так интересно рассказывает обо всем - и о своей работе, и об учебе в университете…
        - Учился он на тройки… - вставила Нина.
        - Неважно! Он рассказывал мне о биологии, которой занимался раньше, и даже об освоении Марса!
        - Про Марс он тебе сегодня рассказывал? - поинтересовалась Нина.
        - Неважно! - отрубила Лиза.
        «Он всегда умудрялся, нахватавшись верхушек, производить впечатление своей трепотней», - подумала Нина, но вслух произнесла:
        - Рассказы Кирилла не бесконечны, скоро он начнет повторяться, и они надоедят тебе хуже горькой редьки. Я лично давно знаю все его рассказы наизусть. Я слышала их сотни раз. К тому же тебе наверняка не нравится разговаривать подолгу со своим отцом, а он ведь принадлежит к одному поколению с Кириллом.
        - При чем тут отец! - возмутилась Лиза. - Если хочешь знать, отец вообще не разговаривает ни с матерью, ни со мной! Он только и знает, придя с работы, читать газеты, смотреть телевизор и делать замечания: это не так, это не эдак!
        - И Кирилл делает точно так же, - вставила Нина.
        - Машину пообещал мне подарить ко дню рождения, так и не подарил! - с обидой сказала Лиза.
        - Почему не подарил?
        - Потому что, говорит, водить не умею! И прав у меня нет! А этот придурок твой, как его… Роберт, пообещал сделать мне права - и не сделал! А вот Кирилл сказал, что подарит мне кольцо на день рождения - и подарил! - Лиза повертела своим перстнем с огромным камнем перед носом у Нины. - И машину он мне подарит!
        Упоминание о машине больно задело Нину. Ей стало обидно. Ей-то, Нине, он даже на месте руль крутить не давал! Но она не позволила себе распуститься.
        - Твой отец тебя любит! Бережет тебя, а ты черт знает куда лезешь! Зачем-то к тому же Роберту в гости ходила…
        - Проверяла и его на всхожесть! Оказалось, дерьмо! Что ни слово - то глупость! Нашел о чем меня спрашивать: какую я музыку больше люблю? Да я никакую не люблю! Зачем мне музыка, если в жизни надо толкаться локтями! Мужику скоро сорок лет, а он сидит в полном дерьме и слушает музыку! Маразм!
        - В полном дерьме?
        - Естественно! Ты была у него в квартире?
        - Нет.
        - Ну так напросись в гости! Посмотри, в каком он сарае живет! Не отличишь, что это такое - квартира или гараж!
        - Значит, мужчина, не добившийся материального благополучия, для тебя не представляет интереса?
        - Если он ничего не добился для себя, что он может сделать для женщины? - искренне изумилась Лиза.
        - Значит, если бы Кирилл, к примеру, не сидел в офисе, а торговал бы на рынке штанами, ты бы сюда не пришла?
        Лиза только пожала плечами в ответ.
        Нина задумалась. «Может быть, эта девчонка и права». Она вспомнила Ленца, вспомнила Михалыча, Роберта… Вспомнила своего отца, никогда и не стремившегося добиться никакого особенного материального благополучия, вспомнила маму, никогда не ставившую отцу никаких условий… «Очевидно, мы действительно люди другого склада. Сейчас огромными шагами набирает ход новая жизнь, а мы остались позади. Ничего нам особенного в жизни не нужно. Мы чувствуем себя лучше всего тогда, когда забиваемся в свои норки. - Она вспомнила маленький домик Ленца и небольшую квартиру, принадлежавшую ее родителям. - Забиваемся в норки поглубже, чтобы никто не мешал, никто не смог бы нас вытянуть оттуда за наши клешни. И сидим там и спорим о каких-то своих, часто никому уже, кроме нас, не интересных вещах; и слушаем музыку, которая уже давно устарела; и любим песни, которые уже никто не понимает…»
        - Что же, собственно, ты от меня хочешь? - посмотрела она на Лизу.
        - Освободи мне дорогу, так будет лучше для всех! - тихо, но уверенно произнесла Лиза и так же прямо посмотрела на Нину.
        - Если бы я была уверена, что ты действительно права… - ответила Нина.
        - Кто может нас рассудить? - с молодым задором спросила Лиза.
        И тут раздался звонок в дверь. Обе женщины машинально взглянули на часы.
        «Неужели это Кирилл? - подумала Нина. - Он встанет на сторону Лизы, и мне будет тогда очень трудно им противостоять…»
        «Неужели это Кирилл? - подумала и Лиза. - Я ведь просила его задержаться на работе. Возможно, он будет недоволен, что я настаиваю на своем…» Обе женщины одновременно закусили губы, Лиза осталась на своем месте, а Нина пошла открывать.
        - Я не опоздала? - раздался из коридора чей-то громовой голос.
        - Нет-нет, дорогая!
        Лиза встрепенулась. Вместо ожидаемого Кирилла в коридоре стояла незнакомая женщина-фурия: здоровая, плотная тетка с развевающимися светлыми волосами и глазами, горящими праведным гневом. Лизе стало неуютно. Эта тетка уже была совсем не то, что интеллигентная Нина, чей психологический тип был хорошо известен Лизе. Ходить по улицам с фингалом под глазом Лизе не улыбалось. Она встала из-за стола и отошла подальше к окну.
        «Если будут махать кулаками, то попасть в стекло все-таки побоятся», - подумала она.
        - Ну-с, и что мы хотим? - угрожающим тоном сказала Пульсатилла, а это была именно она, и стала приближаться к Лизе.
        - Мы уже в общих чертах поговорили. - Лиза сложила накрашенные губы бантиком.
        - О чем договорились? - Пульсатилла повернула голову в сторону Нины, а сама как скала нависла над Лизой.
        - Да вот, - не могла не получить удовольствия от этой сцены Нина (сколько же, в самом деле, можно было терпеть унижения от девчонки?), - мне предлагают на добровольных началах освободить законное место жены и хозяйки дома.
        - А это ты видела? - Пульсатилла сложила в фигу крепкий кулак. - Если еще разок повстречаю тебя, не только здесь, в квартире, а вообще рядом с Кириллом - ноги переломаю, так и знай! И чтоб потом не жаловалась!
        - Мне повторить вашей знакомой то, что я уже говорила? - Лиза старалась сохранить выдержку, недаром училась на психолога, Нина это отметила. Лиза пыталась выйти из схватки если не победительницей, то по крайней мере не проигравшей. Она пыталась сохранить лицо в прямом и переносном смысле.
        - Я и так знаю все ваши аргументы! - грохотала над ней Пульсатилла. - Забираетесь в чужие семьи, как в свой карман! И любую подлость оправдываете вашей молодостью да красотой! Мол, я такая, блин, растакая, меня он любит, а жену нет! Значит, мавр сделал свое дело, мавр может уходить?! Так ты тут говорила? Слышала я уже однажды такие слова. - Пульсатилла приблизилась к Лизе вплотную и занесла над ней руку, привыкшую таскать тяжелые сумки. Нина действительно испугалась, что подруга может выместить на этой девчонке всю накопившуюся за многие годы злость на разлучницу-соперницу.
        - Таня, не надо! - Она дернула Пульсатиллу за рукав, отзывая назад.
        - Дай я ей врежу хоть разок! - хриплым голосом кричала Пульсатилла, отмахиваясь от Нины.
        - Ты ведь разок не умеешь! - решила подыграть ей Нина. - Милицию придется вызывать, «Скорую помощь»…
        У Лизы расширились глаза. Пульсатилла довольно хмыкнула, уловив Нинину игру. Запал у нее стал проходить, чувство юмора победило злость.
        - Ты поняла про ноги? - все-таки спросила она у Лизы напоследок.
        Та промолчала, поджав губы. «Все расскажу Кириллу. Еще и прибавлю! - подумала она. - Пусть проводит профилактическую работу со своим бабьем!»
        - Ну, теперь слушай! Я тебе скажу свою речь! - Пульсатилла схватила Лизу за руку и почти кинула на стул. - Ты наверняка не читала, но, может быть, слышала, что был такой русский писатель - Иван Бунин. Слышала, мерзавка, про такого, отвечай?
        Лиза лишь с презрением смотрела на нее. Глаза у нее злобно сузились, а прическа перекосилась. В общем, от сияющей красавицы осталось не много. Больше всего она походила на загнанного в угол хорька.
        «Жаль, что в таком обличье ее не видит Кирилл», - подумала Нина. Она с приходом Пульсатиллы расслабилась, почувствовала себя под защитой. И хоть защита в лице подруги оставалась чисто виртуальной - ведь поведение Кирилла не зависело от мнения Тани, - все равно даже такая поддержка играла для Нины большую роль.
        - При чем тут Бунин? - Лиза вздернула голову.
        - При том, что в жизни его жены, Веры Николаевны, была такая же мерзавка, как ты. Она испоганила жене великого писателя пятнадцать лет жизни! Она хотела выжить ее из дома. Она втиралась в доверие к Бунину, она интриговала и пользовалась его маразматической старческой любовью. И все-таки осталась ни с чем! Имей это в виду! - Палец Пульсатиллы уткнулся Лизе в грудь, словно курок.
        - Говорить о Бунине с таким выражением лица, как у вас, - произнесла Лиза, - осквернять его память. Я в этом участвовать не хочу! - Лиза ловко вывернулась из-под руки Пульсатиллы и осторожно, как кошка, пошла к выходу. Сняла с плечиков свое пальто. Нина и Таня вышли в коридор и смотрели, как она собирается. - И кроме того, не могу не заметить, - произнесла Лиза, застегивая сапоги, - что Бунин держался молодцом до тех пор, пока эта, как вы выразились, мерзавка жила в его доме. Как только она уехала, он сразу быстро постарел, сдал и через некоторое время умер. Так что победа вашей Веры Николаевны была пирровой! - Лиза с вызовом посмотрела на Пульсатиллу.
        - Неужели читала «Грасский дневник»? - удивилась та.
        По лицу Лизы мелькнула тень. Она соображала, как правильнее ответить на этот вопрос, и решила сказать правду:
        - Нет, не читала. Смотрела фильм.
        - По телевизору шел, - заметила Нина. - Помнишь, я тебе говорила?
        - Помню, - вздохнула Татьяна. - Но я так и не посмотрела его тогда. Надо было что-то у девчонок проверять: то ли русский, то ли алгебру…
        - Вот и воспитывайте своих детей, а в чужих делах пусть разбираются профессионалы! - заметила Лиза и взялась за ручку двери.
        - Это ты о себе, что ли? - Таня ловко сдернула с ноги тапочку и замахнулась ею. В мгновение ока Лиза была уже на площадке.
        - Прощайте, дамы! - пропела она. Тапочка с пампушкой пролетела мимо дверей лифта, а Лиза успела успешно впрыгнуть внутрь. Двери за ней сдвинулись, лифт поехал. Нина и Таня остались в квартире.
        - Ну? Какова? - спросила Нина.
        - Да, это экземпляр! - озабоченно кивнула Пульсатилла и пошла за тапочкой. - Но надо бороться; либо ты ее, либо она тебя.
        - Легко сказать! - вздохнула Нина. В присутствии подруги она чувствовала себя уже чуть ли не весело. - Пошли-ка чего-нибудь выпьем! Я эту Лизу покормить покормила, а вот сама вместе с ней ни есть, ни пить не могла. Но с тобой с удовольствием! Выбирай, дорогая! - Она широко распахнула перед Татьяной дверцы потайного бара, в котором Кирилл хранил эксклюзивные напитки.
        Пульсатилла наугад выбрала пузатую бутылку, и подруги сначала достали рюмки, а потом переменили их на бокалы. Нина порезала лимончик, достала из заначки сырокопченой колбаски… в общем, посиделки приняли очень приятный характер. Буквально через сорок минут и она, и Таня были, что называется, тепленькими. Сказалось напряжение последних минут волнующего поединка с Лизой. И когда, подперев щеки руками (Нина - левую, а Пульсатилла соответственно правую), нестройными голосами они затянули: «Я не забуду тебя НИ-КОГ-ДА-А! Твою любовь, твою печаль, улыбки, слезы…» - входная дверь отворилась и в квартиру ворвался разъяренный Кирилл.
        - Празднуете победу? - спросил он вначале тихо и зловеще.
        Потом, подойдя ближе к столу, он увидел коллекционный коньяк, поглощаемый бокалами. Тут он просто позеленел.
        - Назло делаешь, да? - спросил он Нину.
        - Почему назло? - удивилась та, у них с Пульсатиллой и в мыслях не было делать что-либо ему назло. Они просто обсуждали бабскую долю.
        - А в милицию не хочешь? - спросил он с угрозой в голосе.
        - А за что это в милицию?! - поднялась со своего места Пульсатилла.
        - Замолчи, я не с тобой разговариваю! - Он отмахнулся от Тани, Нину же больно схватил за руку.
        - Ты что, с ума сошел? Больно! - закричала она.
        - А девушек избивать не больно? - злобно прошипел он ей в лицо и со всего маху залепил Нине пощечину. Нина ахнула. Пощечина будто освободила всю давно копившуюся злость Кирилла, позволила ей вырваться наружу. - Сука! - больше не сдерживаясь, заорал он.
        Нина отлетела в сторону и от боли и унижения ничего не могла сказать. Она с трудом удерживалась на ногах и стояла, схватившись рукой за лицо, с ужасом глядя на Кирилла. Он опять надвинулся на нее, он изрыгал проклятия, он собирался ее задушить или проломить ей голову. Лицо его исказилось, черты были до неузнаваемости страшны, и он снова занес над ней руку!
        Никогда раньше Нина не видела его таким. Она закричала от страха.
        И вдруг казавшаяся ей огромной нелепая фигура мужа с поднятой на нее рукой внезапно покачнулась и рухнула на пол, а на голове Кирилла, на его галстуке, рубашке и прекрасном темно-сером костюме появились странные коричневые потеки. В ужасе, смешанном с удивлением, Нина перевела глаза на подругу и увидела, что Пульсатилла стоит над Кириллом с перевернутой бутылкой коньяка в руках и растерянно принюхивается к своим пальцам.
        - Кажется, я его… того! - шепотом сказала она. Глаза у нее стали размером с блюдца. В квартире повисла давящая тишина. Потом с пола донесся тихий стон. Нина наклонилась, посмотрела на мужа, потом на подругу.
        - Не бойся, Танька! Ты помнишь, какое отчество было у Бунина? - вдруг спросила она.
        - Алексеевич. - Татьяна сглотнула слюну.
        - Вот если бы Иван Алексеевич привел свою любовницу не к Вере Николаевне, а ко мне и жил бы с ней в моем доме пятнадцать лет, то я бы точно его убила! - сказала Нина и стала поднимать мужа за плечи. Волосы на голове у Кирилла потемнели от крови. Он опять застонал.
        - Надо подушку, - сказала Татьяна.
        Нина оставила мужа и сбегала за подушкой, и, приподняв голову Кирилла, они подложили под нее подушку.
        - Сволочи вы! Этот коньяк стоил четыреста долларов, - вдруг донеслось с пола, Кирилл чуть открыл глаза и с ненавистью посмотрел на подруг. - Что вы со мной сделали, идиотки! Как я завтра на работу пойду? У меня же там этот француз!
        Нина предложила, осторожно склонившись над его головой:
        - Можно заклеить пластырем. Рана неглубокая. Кровотечение уже остановилось.
        - Что же я, с пластырем буду ходить?
        - Шапку наденешь! - холодно сказала Татьяна. - Нечего было руки распускать! И обзываться!
        - Помогите мне сесть на стул, дуры!
        - Проси прощения, тогда поможем! - сказала Татьяна, но Нина уже, испытывая некоторое раскаяние, подхватила мужа под руку, приговаривая: «Ну, вставай, Кирюша, потихонечку! Вставай!» Таня же не тронулась с места.
        - Только посмейте притронуться к Лизе! - Кирилл со злостью стал отталкивать Нинину руку.
        - Да никто не трогал твою Лизу! - возмутилась Нина и сама отпустила руку Кирилла. Тот опять со стоном плюхнулся на пол. - Врушка она, твоя Лиза! Я тебе вчера еще это говорила!
        - Ох, идиотки! - Он схватился за голову. Видно, Пульсатилла здорово его приложила. У Нины щека покраснела и сильно распухла.
        - Ты негодяй! - сказала она. - Из-за какой-то девчонки меня избил! Мало тебе Танька заехала! Я сейчас сама еще и со второй стороны приложу! У меня, между прочим, тоже завтра уроки! Как я к ученикам в класс войду в таком виде?
        - Ну-ка покажи! - деловито сказала Татьяна. - Синяк есть? Если есть, очень хорошо. Сейчас мы его самого в милицию сдадим!
        Нина покрутила головой перед зеркалом. С сожалением сказала:
        - Нет, синяка пока нет. Может, завтра проявится!
        - Вот завтра заявление и напишем! - угрожающе пообещала Пульсатилла.
        Кирилл, лежа на полу, только иронически хмыкнул, покрутив пальцем у виска:
        - Испугали вы кого-то вашим заявлением! Я менту денег дам, и никто у вас заявление принимать не станет!
        - Нина, собирайся! Пошли отсюда! Нечего с таким козлом оставаться! - сказала ему в ответ Пульсатилла. - Но завтра мы вернемся. Не думай, квартиру тебе не оставим!
        При этих словах Кирилл снова попытался сесть и замахнуться теперь уже на Пульсатиллу. Замах получился слабый, Пульсатилла с усмешкой ткнула ему в живот пальцем, но Нина закричала:
        - Не трогай его больше! - Поскорее подставила ему сзади стул, и Кирилл с размаху, опять застонав, плюхнулся на него.
        - Да он у тебя просто идиот, - продолжала Татьяна, - если не соображает сам, что сделала для него жена и что сделает с ним буквально через пару месяцев эта мерзавка! Наглая интриганка, которую пальцем никто не трогал! И жаль, что не трогал!
        Нина развела в стороны руками, мол, да, ничего не поделаешь, вот так и приходится жить!
        Пульсатилла обняла подругу за талию.
        - Ничего с ним не сделается, пусть полежит да подумает обо всем!
        «Вот тебе и повод показаться перед ним в новой шубке! - подумала Нина. - В новой шубке и с заплывшим глазом».
        Щека у нее саднила, но так уж повелось, что русские женщины быстро забывают обиды. В сознании Нины Кирилл оказался пострадавшим в большей степени, чем она, ибо рана, нанесенная Пульсатиллой, все-таки кровоточила, а ее собственный глаз хоть и заплыл, но немного.
        Торопливо она бросила в сумку ночную рубашку и тональный крем, чтобы в случае чего замаскировать им щеку, зубную щетку и расческу. Достала из гардероба шубку. Горделиво надела ее.
        - Ух ты! - восхитилась Татьяна. - Какая красота! - Нина нарочно повернулась перед Кириллом на каблуках, чтобы он смог оценить, как лежит мех в расклешенных фалдах спинки.
        - Жена у тебя - красавица! А ты - дурак! - искренне сказала ему Пульсатилла. И Нина тоже заметила какое-то странное выражение в его глазах.
        «Нет, это не восхищение! Тут что-то другое», - подумала она с проницательностью, свойственной обманутым женам.
        И, как это было ни печально, она оказалась права. По заслугам оценив достоинства шубки, Кирилл думал вовсе не о том, как прекрасно эти меха сидят на его жене. Он соображал, пойдет ли она Лизе.
        «Наверное, нет! - решил он. - У Лизы голубые глаза, очень светлая кожа. Ей должна подходить голубая норка. Шубка - прекрасная компенсация за унижение, которое ей доставили эти бабы!» Бабами он определил свою жену и ее подругу, а про унижение и побои рассказала ему сама Лиза, со слезами встретив его возле дома.
        - Я хотела мира! - всхлипнула она. - А получила пощечину! - И она осторожно потрогала пальцами якобы больное место.
        - Подожди меня здесь! - закричал Кирилл.
        - Нет уж, разбирайся со своими мегерами сам! - снова всхлипнула Лиза и, подняв прелестную ручку, тут же остановила частника. Увидев, что от его возлюбленной остался только след выхлопной трубы, Кирилл, как лев, устремился наверх. А наверху Нина с Таней, как это уже известно, хором исполняли шлягер про любовь.
        Когда они, уже почти ночью, держа друг друга под руки, чуть не бегом бежали через парк домой к Пульсатилле, Нина, выскочив на мостик с грифонами, машинально опять подняла повыше воротник.
        Конечно, никого уже не было ни у мостика, ни на пригорке, и только красиво освещенная со всех сторон церковь взирала на них равнодушно, как всякое произведение искусства.
        «А все-таки Роберт меня ждал!» - с затаенной радостью вспомнила Нина и вздохнула украдкой, чтобы подруга ничего не заметила: само ожидание счастья казалось ей в таких обстоятельствах неприличным.
        7
        Роберт же в это время пребывал совсем в другом месте. Они с Михалычем снова собрались проведать Володю и, закончив все дела в школе, поехали в больницу на его машине. Еще у школьного тупика Роберту показалось немного странным, что, как только они выехали за ворота, следом за ними двинулась какая-то темная иномарка, по виду дорогой джип.
        «Ну мало ли, кто здесь стоял, - подумал он и спокойно поехал вдоль бульвара. - Надо будет, объедет!»
        Роберт показал сигнал «вправо», выруливая на проспект. Джип медленно ехал за ним, будто сомневался, стоит ли обходить его на повороте.
        Когда Роберт выехал на проспект, джип вырулил за ним. Но как только Роберт набрал приличную скорость, джип резко обогнал их машину и подрезал, одновременно вдарив по тормозам. Роберт был начеку и тоже затормозил, но все-таки не успел остановиться, не коснувшись джипа. Удар «Жигулей» был вовсе не сильным, но мощный с виду джип буквально развалился перед ними на части.
        - Нас подставили!
        - Ну, теперь держись! - сказали друг другу они.
        Из джипа вылезли четверо парней. Трое были незнакомы - ростом и весом, как на подбор, словно десантники; а вот четвертого и Михалыч, и Роберт хорошо знали - этим четвертым оказался не кто иной, как предводитель их противников по школе, хитрый и юркий парень, заводила, тот самый, которого они наказали у церкви на пригорке.
        - Ну что, ребята! Вы попали на бабки! - сказал один из «десантников», первым вразвалочку подходя к машине. За ним подтянулись и остальные. Заводила скромно оставался в тени мощных фигур, украдкой поплевывая в кулак.
        - Вызываем ГАИ! - с виду спокойно сказал Михалыч через закрытое стекло, не делая никаких попыток вылезти из машины.
        Вокруг них стала образовываться пробка. Машины, напирающие сзади, немилосердно сигналили, разрывая звуками нервы. На тротуаре собрались несколько человек, но потом, увидев, что ничего из ряда вон выходящего не произошло, стали быстро расходиться.
        - Свидетелей не найдем, - философски заметил Михалыч.
        - Ты забыл, где мы живем? - отозвался Роберт. - Я думаю, где теперь взять бабки. Все, что у меня было, я отдал Ленцу.
        - Подожди паниковать, посмотрим, кто сейчас приедет из ГАИ.
        - Зачем нам ГАИ, когда и так все ясно! - басили «десантники». - Мы ехали, никого не трогали. Вы со всей своей дури дали нам в зад, так что наша новенькая машинка рассыпалась, как игрушечная, в хлам. Будете платить!
        «Десантники» только и ждали, что кто-нибудь, или Роберт, или Михалыч, чуть-чуть приоткроет дверцу, чтобы выйти посмотреть, что же случилось с обеими машинами. Вот тогда бы они уже по-настоящему взяли их в оборот, вытрясли бы документы и могли давить на них по-настоящему. Но Роберт и Михалыч твердо знали, что выходить из машины в таких случаях ни за что нельзя.
        - Спокойно, ребята, спокойно! - нарочито флегматично бубнил Михалыч. - Будем ждать ГАИ.
        Один из «десантников» возбужденно орал в мобильный телефон. Роберт с Михалычем ждали. Автомобильная пробка вокруг них разрослась до неимоверных пределов, и многие машины уже стали заворачивать как попало, чтобы только как-нибудь, хоть по встречной полосе, хоть по газону, выбраться на свободу. Крики и шум достигли апогея. ГАИ не ехала как назло.
        - Подремать пока, что ли? - сказал Михалыч, но Роберт видел, что на самом деле он тоже сидел в огромном напряжении.
        - Гаишники специально не едут. Думают, что мы тут сами разберемся! - предположил он.
        - Если они хорошо знакомы с этими ребятами, то может, и так! - согласился Михалыч.
        Гаишники приехали через полтора часа. Их маленький по сравнению с джипом бело-голубой «жигуленок» примчался по встречной полосе, как конек-горбунок, расталкивая замешкавшиеся автомобили и распугивая прохожих. Капитан ГАИ был знаком и Роберту, и Михалычу. Он долго оформлял протокол происшествия, составлял план, разговаривал с «потерпевшими». Трое амбалов со скорбными лицами дружно рассказывали, как они хорошо и спокойно ехали и вдруг услышали сзади жуткий удар. Потом капитан сел в машину Роберта. Они пожали друг другу руки. Капитан был тот самый, который иногда помогал Роберту утрясать дела учеников.
        - Ты же понимаешь, они нам подставились! - сказал капитану Михалыч. Он тоже был знаком с ним.
        - Я все понимаю, ребята, - задумчиво сказал капитан, - но вы были сзади, значит, это ваша вина!
        - Но повреждения на нашей машине не такие, чтобы от удара развалился целый джип. У них все специально было навешено на соплях, чтобы при малейшем столкновении посыпаться, как игрушки.
        - Это разбирать надо экспертам, а не мне, - произнес капитан. - Экспертиза, повестки, то да се, суд еще неизвестно как решит, а у этих орангутангов будут, между прочим, ваши адреса. Роберт-то, насколько я знаю, один живет, - капитан со значением взглянул на Михалыча, - а у тебя - семья: жена, дети!
        Михалыч при этих словах шумно глотнул воздух.
        - Единственное, чем могу помочь - посодействовать, чтобы вы договорились полюбовно на более-менее приемлемых условиях, - продолжал капитан. - Я ведь тоже знаю этих волков, но упечь куда подальше их не могу. Кусаются сильно.
        - Они нас специально выслеживали, - сказал Роберт. - Четвертый, самый маленький ростом из всех, работает в нашей школе.
        - Угу! - глубокомысленно произнес капитан. - Этот маленький - брат одного из больших. Тогда, ребята, считайте, вы сами у себя чего-то не поделили! Тем более тогда не советую огрызаться. Они могут спалить всю вашу школу.
        Он вышел из машины и подошел к джипу.
        - Сколько? - спросил он у самого здорового. Тот показал на пальцах внушительную цифру, а потом еще одну, гораздо меньшую.
        - Это тебе, - пояснил он.
        - Нет уж, - сказал капитан. - Передать - передам, а участвовать не буду. Мои знакомые. Комиссионные убирай и сбавляй цену.
        - Ну, тогда… - Здоровый стал соображать.
        - Ну чего ты, чего… - вертелся вокруг него маленький заводила. - Их давно пора наказать!
        - Отстань! - Здоровый пихнул его локтем, и маленький отлетел, как пушинка. - Ну, если ты не участвуешь, тогда вот так! - Здоровый выкинул на пальцах новую комбинацию цифр.
        - Они не потянут! - уверенно сказал капитан. - Кроме того, они тоже крутые мужики. Не надо их совсем обижать.
        - Ну вот так! Это последнее слово! - Амбал показал еще одно число, и капитан пошел назад к машине Роберта.
        - Вот столько, и это их крайняя цена, - сказал он и повторил перед Михалычем и Робертом комбинацию амбала. Те сидели молча, с трудом осознавая величину контрибуции. - Разъезжаемся, ребята, а то пробка до Кремля скоро дойдет, - скомандовал капитан и пересел в своего бело-голубого горбунка. Сержант, приехавший в машине вместе с капитаном и все это время специально не выходивший на улицу, теперь с деловым видом появился на мостовой и начал с энтузиазмом руководить жезлом, регулируя потоки транспорта.
        Амбал подошел к машине Роберта.
        - Срок тебе даем пять дней. За деньгами подъедем в школу, - сказал он через стекло, и вскоре темный джип укатил восвояси. Тронулись и Роберт с Михалычем.
        - В больницу ехать уже поздно, - сказал Роберт.
        - Давай по домам, - отозвался Михалыч, - Галка уже волнуется, наверное!
        - Ленцу не говори! - предупредил Роберт. - И поспрашивай у знакомых, может, кому нужны мои «Жигули»? Ты же знаешь, старушка, несмотря на возраст, еще достаточно хороша. И двигатель у меня к ней есть новый, идеально отлаженный.
        - Ты за нее много не выручишь. - Михалыч задумчиво разглядывал свои ногти, в которые навсегда въелись машинное масло и смазка.
        - Недостающее попытаюсь занять.
        - На всю оставшуюся жизнь?
        - Посмотрим. Тебя домой?
        - Поедем в школу, в гараж, - отозвался Михалыч. - Времени у нас не так много. Машины, чтобы их хорошо продать, должны быть в идеальном состоянии. Сначала займемся «Жигулями», а потом моей «Волгой».
        У Роберта, когда до него дошел смысл сказанного Михалычем, вдруг что-то защипало в носу.
        - А как же Галка? - спросил он и изо всех сил стал тереть переносицу.
        - Мы ей позвоним, - тихо ответил Михалыч. И перемигнувшийся огнями огромный ночной город подтвердил его правоту.
        Несколько часов они трудились молча, понимая друг друга и без слов, но уже почти в три часа ночи, когда они заканчивали работу и вытирали ветошью руки, Роберт вдруг высоко поднял голову и спросил с обидой, обращенной неизвестно к кому:
        - Но все-таки, Михалыч, ты такой мудрый, знающий… объясни тогда мне, малолетке, что творится на свете? Мы с тобой, Ленц и другие… За что воевали? На что клали жизни? Чтобы вот эта сволота нас сейчас имела вдоль и поперек?
        - Мы воевали, потому что так, а не иначе сложилась наша жизнь. У каждого она складывается по-своему, - ответил Михалыч. - Что же касается конкретного сегодняшнего случая - нечего было тогда у церкви их машину под откос пускать. Тоже партизаны хреновы! Неуловимые мстители! Что вы думали, они не поймут, чьих рук это дело?
        - А им, значит, нашу машину бить было можно?! - в запале закричал ему в лицо Роберт.
        - Тоже нельзя, - пожал плечами Михалыч.
        - Так где тогда выход и в чем?
        - Откуда я знаю, где выход. Главное, что мы попали во вход. И теперь живем. А другие не дожили. - Михалыч помолчал, бросил в угол тряпку. - Поехали домой, давно пора спать. - Он завел свою «Волгу». - Отвозить мне тебя некогда - будешь ночевать у меня!
        Нина и Пульсатилла в маленькой кухоньке на первом этаже старого хрущевского дома пили чай с мятой и вишневым вареньем. В квартире уже было темно. В крошечной спальне дружно сопели во сне Танины дочки: у старшей нос был забит невыплаканными слезами, у младшей же насморк после простуды не проходил с самого сентября. В большой комнате царила полная тишина, и только валявшиеся в совершенно для этого не подходящих местах одежда, учебники и косметика свидетельствовали, что перед сном в квартире бушевали нешуточные страсти. Лишь на кухне горела неяркая уютная лампа, а в кастрюльке варился на завтра бульон - Таня еще умудрялась перед закрытием рынка разжиться косточками по дешевке. - Вот такие дела! - вздохнула, поставив пустую чашку на стол, Нина. - Спасибо, что ты все-таки пришла ко мне. Я вижу, что и у тебя проблем - выше крыши. Чего это девчонки твои сбесились? Всегда такие послушные были…
        - Были… когда спали, - заметила Пульсатилла. - Возраст такой! Ищут себя, не всегда находят. А тут еще им этот Шарль Готье поперек горла встал.
        - Шарль? - Нина уже и забыла о его существовании, а он, оказывается, не только существовал, но и был причиной раздора для девочек и Пульсатиллы.
        - Я ведь умудрилась в него влюбиться. - Пульсатилла рассказывала об этом так, будто удивлялась самой себе - вот она еще, оказывается, на что способна!
        - Что в нем такого особенного? - поразилась Нина и вспомнила вертлявую фигуру Шарля, узкое лицо и невероятно гибкие пальцы без костей, как у скульптур Шемякина.
        - Кто знает, почему мы в одного влюбляемся, а в другого нет?! Влюбилась, и все! И была очень этому рада, потому что чувствовала новый прилив сил, желание нравиться, казаться лучше, чем, может быть, есть на самом деле… - Таня будто оправдывалась перед подругой.
        - Ну, влюбилась - и прекрасно! - Нина не понимала Таниного надрыва. - А он-то что? И девочки почему возражают? Может, он бы еще тебя вместе с ними в Париж пригласил? Как в кино, которое недавно показывали…
        - Ой, не могу! В Париж! - горько захохотала Пульсатилла. - Нужны мы кому-то, русские дуры, чтобы нас в Париж приглашать. Он со мной и здесь-то в ресторан стеснялся ходить. Все норовил или дома отсидеться, или пригласить туда, где попроще! Мордой, я поняла, мы для Парижа не вышли!
        - Нормальное у тебя лицо! - обиделась за подругу Нина. - Тут дело не в этом. Ну-ка, давай расскажи!
        - Что рассказывать, только душу травить! - Таня горестно подперла щеку рукой. - Завязала я с ним. Вчера объяснились. - Лицо у Пульсатиллы задрожало от пережитой обиды. Она вздохнула, вытерла губы рукой. - Он сказал, что жена к нему приезжает, и за услуги поблагодарил. На словах.
        Нина внимательно на нее посмотрела.
        - Да не в благодарности дело! Мне от него и евро их поганого не нужно. Я ведь хотела любви!
        - Почему это, когда с нами поступают бесчеловечно, мы виним в этом не своих угнетателей, а себя?! - удивилась Нина.
        - Угнетателей! - всхлипнула Пульсатилла. - Да я этому угнетателю руки его паршивые была готова целовать! - Она вытерла слезы, - Учись на моих ошибках, пока я жива! - сказала она подруге. - Мы ведь как думаем: если уж мужик нас отметил, нашел и выделил из толпы, так мы ему все отдадим! И душу, и сердце, и котлеты на сковородке, и деньги… Ешь, пей, живи, наслаждайся, только не забывай хотя бы изредка приголубить, поцеловать да ласковое словечко сказать. Это у нас, у нашего с тобой поколения, в крови. Мы средневековые женщины. Мужчина для нас объект поклонения и привязанности в одном лице - и господин, и хозяин, и ребенок, и даже комнатная собачка! Это у молодых уже не так, а на Западе давно не так.
        - Неужели там объект поклонения женщина? - удивилась Нина.
        - На словах, - жестко сказала Пульсатилла. - А на самом деле никто никому не поклоняется, все живут сами по себе, по установленным приличиями законам, сами получают для себя удовольствия, сами для себя работают, сами для себя отдыхают.
        Если что-то или кто-то будет активно этому мешать, вмешиваясь в индивидуальную жизнь, - хоть мужья, хоть дети, хоть жены, значит, человек будет искать средства, чтобы избежать неблагоприятных условий, изменить жизнь так, как ему лично удобнее. Вот и все! Жизнь для удобства без всякой жертвенности!
        - Не очень я это понимаю, - вздохнула Нина. - Ведь это значит быть очень одинокими.
        - Их это не пугает! А что, лучше, что ты просидела пятнадцать лет за своим Кириллом, а теперь он нашел молодую мерзавку? Они считают - раз сидела, значит, тебе было так нужно, так удобно. А если тебе это было и не нужно, и не удобно, зачем ты сидела?
        - Я ведь хотела, чтобы было лучше ему…
        - А нечего лезть, куда не просят! - зло объявила Пульсатилла.
        - Почему «не просят»? У нас и сам Кирилл, и свекровь - все были «за», чтобы я не работала, занималась хозяйством…
        - Свекровь-то понятно - ей меньше хлопот… - усмехнулась Татьяна. - А мужики… да разве можно их слушать? Я убедилась, что нельзя! Надо жить так, как хочется! И чтобы никому не позволять наступать себе на мозоли!
        - Ты это давно ли поняла? - Нина налила себе еще чаю. - Помню я, как ты колбасилась со своими сетками, авоськами, кастрюлями; в шесть утра уже вывешивала постиранное белье, в семь кормила завтраком мужа, в восемь тащила в детский садик детей, в половине девятого бежала ко второму уроку сама и плакала, когда в расписание ставили литературу первой! Ты сама-то это помнишь?
        - Вот потому я такая и злая, что помню! - сощурила светлые глаза Пульсатилла. - И приезжает тут эта… его жена… «Ах, я давно хотела побывать в вашей столице!»
        Нина внимательно посмотрела на подругу. У той слезы стояли в глазах, нос покраснел, волосы распушились вокруг головы одуванчиковым ореолом.
        - Ну, поехали мы ее встречать. Он сам попросил. Ему со мной удобно - не заблудишься. Привозит, знакомит. Ведь только два часа назад лежал со мной в постели! «Таня, познакомьтесь, это моя жена!» Протягивает она мне ручонку. У моей младшей девочки толще. Сама ростом метр с кепкой, в беленькой курточке; худенькая, как мальчик; шейка - двумя пальцами можно пережать. Стрижечка, правда, хорошенькая, модненькая, «под горшок» когда-то у нас называлась. Поверь, смотреть больше не на что! А Шарль улыбается, за плечи ее обнял, поцеловал. «Как дела, дорогая?» - спрашивает… А она ему в ответ тоже с улыбочкой: «Дорогой, у меня так мало времени! Я сейчас хочу поехать в Третьяковскую галерею, а на вечер ты купи билеты в Большой театр! Пока же можешь свободно заниматься своими делами!» И ручонкой стала махать: «Такси, такси!» Будто здесь Париж.
        Нина фыркнула.
        - Представляешь, твой бы Кирилл приехал из командировки, а ты бы его погнала в Большой театр?
        - Он бы подумал, что я сумасшедшая…
        Таня вздохнула:
        - Вот то-то и оно. Но слушай дальше. Мне мой и говорит…
        - Какой же он твой? Он же французский, - удивилась Нина.
        - В том и беда, что у нас все мужики через два дня становятся «наши». А иногда и сразу, как с ними переспим. И начинается: «Ты поел?», «Ты поспал?», «Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? Выпей таблеточку!»
        Подруги помолчали.
        - И попробуй потом оторви от сердца этого человека, если заботился о нем больше, чем о себе. Тут собаку бродячую два дня покормишь - и все! Считай - твоя!
        Нина вспомнила о коричневой собачонке, живущей во дворе автошколы, и о том, что она не кормила ее уже несколько дней.
        - Про собаку ты точно подметила.
        - Ну вот, француженка испарилась, а Шарль мне и говорит с таким видом, будто он по меньшей мере хочет устроить заговор: «Таня, пока моя жена будет в музее, вы не поможете мне в одном секретном деле?» Я улыбаюсь, говорю: «Охотно!» - а сама думаю, что он для того, чтобы исправить неприятное впечатление, произведенное приездом жены, хочет пригласить меня куда-нибудь: или перекусить, или, быть может, даже на его конспиративную квартиру… Судя по всему, жене он забронировал номер в гостинице. Ну а мне ведь только ласковое слово и нужно: скажи он мне, что жена - это так, для проформы, но что на самом деле он любит меня, так мне этого бы и хватило, чтобы ждать его всю оставшуюся жизнь. Не тут-то было! Он пригласил меня в магазин: помочь выбрать для супруги подарок. Так сказать, сюрприз! Ладно. Едем мы в магазин, я ему даю деловые советы, будто я секретарша на зарплате, а сама думаю: «Ну хоть мне-то какой-нибудь пустячок на память обломится?» - Обломился? - спросила Нина, хотя уже подозревала развязку.
        - Как бы не так! У них, у французов, все добровольно, полная свобода! Хочешь - спи с ним, хочешь - не спи, а подарки никто не принуждает делать.
        - Слушай, - сказала Нина, - мне непонятно, за что же ты ополчилась сегодня на Лизу? Ведь если разобраться, ты - любовница женатого Шарля, она - любовница моего мужа Кирилла… Какая между вами разница?
        - Очень большая! - покачала своей царственной головой Пульсатилла. - Я на семейные устои не покушаюсь! Мне достаточно только знать, что меня кто-то любит, ну и немножко мне помогает материально, не в ущерб семье. Вот и все! А Лиза хочет захапать то, что ей не принадлежит! Она действует как захватчица, а я сама оказалась жертвой…
        - Ну и выбрали вы подарок?
        - А как же! Шкатулку из яшмы, инкрустированную золотом и бирюзой. С зеркальцем внутри. Очень красивую. Отдали кучу денег. Выходит его француженка из музея с целой грудой альбомов и уже в кроличьей шапке на стриженой башке, видимо, там внутри умудрилась купить, а муж ей подарочек преподносит. Она развернула, посмотрела, ручками захлопала… Кричит: «Фото! Фото!» Улыбается, довольная. А я внимательно на нее посмотрела: да ведь она просто маленькая обезьянка! Сморщенная, как печеная картошка, и на самом деле уже не очень молодая, просто одевается как девчонка. И он эту обезьянку, значит, любит. А меня, блин, такую раскрасавицу - нет! Ну и сказать мне больше стало нечего…
        Нина представила себе московские снега, метель с поземкой, скребущую по плитам тротуара, иностранного вида пару, стоящую на фоне красных стен Третьяковки с кучей сувениров в руках, а напротив - фотографирующую их Пульсатиллу. Высокую, статную, с кипой кудрявых волос, в серо-голубой норковой шапке кокошником, справленной летом на Лужниковском рынке ценой огромных колебаний - стоимость шапки перекрывала расходы на одежду девчонкам в два раза… И ее охватила какая-то дикая, безудержная тоска из-за несправедливости мира, несбыточности счастья, разрушенных надежд. Нина вспомнила себя рядом с Кириллом и представила на своем месте Лизу - молодую и яркую. Ну почему Шарль любит свою жену-обезьянку, а Кирилл ее, Нину, не любит? И Таньку никто не любит. Почему они такие нелюбимые? Она всхлипнула и обняла подругу, прижалась головой к ее широкому плечу, заглянула в глаза:
        - А что было дальше?
        - Да ничего не было. Они, обнявшись, поехали в театр на такси, а я потопала к метро. Приехала домой - тут ко мне старшенькая со своим сюрпризом. Правда, не со шкатулкой. Она-то мне и поведала, что, чем так жить, лучше идти работать проституткой. И стала демонстративно раскрашивать лицо. Ну, я ей и помогла его раскрасить. А заодно раскрасила и еще одно место. Тут ты позвонила. В общем, как видишь, все счастливы, все довольны. Такова наша жизнь.
        - Как же теперь будет с Шарлем?
        - Никак. Он мне уже успел позвонить в антракте. Попросил, чтобы я завтра свозила его жену в Коломенское, а то он очень занят.
        - А ты?
        - Отказалась. Сказала, что больше не буду оказывать ему никаких услуг. Совершенно никаких.
        - А он что?
        - Спросил: «Почему?» И я ответила, что не хочу, чтобы он думал, что я его служанка, рабыня. Тогда он помолчал и сказал, что ему казалось, что я и в самом деле его «служанка и рабыня» и что мне самой это очень нравилось. Он сказал, что я смотрю на мужчину глазами потерянного животного, которое ищет хозяина, и что он всегда чувствовал себя со мной неловко оттого, что я постоянно пыталась ему угодить. Ну, я и сказала, что больше не буду пытаться. Он пожелал мне удачи.
        - Но ты же говорила, что его любишь?
        - Люблю еще, наверное. Но я сильная женщина - не он первый, не он последний… - вздохнула Таня. - На самом-то деле я думаю, что просто все эти годы пыталась найти замену одному-единственному мужчине - ушедшему мужу. Да только это не удалось. Но больше и пытаться не буду. На Западе женщина пользуется любовью мужчины во всех смыслах, главным образом в материальном. А мы здесь, такие героини, хотим видеть в мужчине по меньшей мере друга и верой и правдой служить ему. Правда что как собаки. И самое главное, что наших мужиков мы к этому приучили! Сравни героинь Теккерея и Пушкина, Бальзака и Тургенева, Стендаля и Некрасова… - продолжала Пульсатилла. - Все они жили в одно и то же время, но какая колоссальная между ними разница! Сравни, наконец, героинь Хемингуэя и Фадеева, Шолохова и того же Ремарка… Сопоставь характеры американок, француженок, шляющихся за мужчинами по всей Европе - из Парижа в Мадрид, из Цюриха в Рим, да наших бабонек того же периода - Аксинью, Ульяну Громову, - и все тебе станет ясно. Эти женщины с разных планет, из разных цивилизаций. Подумай об обитательницах дворянских гнезд -
подавляющее большинство не только варили варенье в медных тазиках. Шпалы, конечно, тоже не клали, но заняты были с утра до ночи, пока мужья охотились, пили, гуляли и проигрывали в карты целые состояния… Я уж не говорю о крестьянках… Тяжела бабья доля и в наш век.
        И тут Нина спросила подругу как о чем-то очень для нее важном:
        - А что ты думаешь о Пат из «Трех товарищей»?
        - Ничего не думаю. Романтический образ, блестящая комета, проплывающая по страницам романа, приманка и оправдание для мужиков. Почему, мол, мы все не такие, как Пат? Грубые, приземленные! А ты роди в обычном роддоме парочку детишек да поживи в одной комнате с ними и со свекровью несколько лет, посмотрю я на тебя, каким ты будешь романтическим рыцарем. Подумаешь, Пат! Девушка из хорошей, когда-то зажиточной буржуазной семьи, проживающая остатки денег, доставшихся ей в наследство. Что эта Пат делала? Гуляла, читала, ездила в оперу… В общем, по нашим понятиям, ничего не делала. Об этом сейчас мечтает наше новое поколение вроде твоей Лизы. Поколение тех, кто гонится за безбедной жизнью за мужниной спиной. Но мы в нашей истории и такое уже проходили. Разве у нас не было скучающих героинь? Та же Елена Серебрякова из «Дяди Вани». Я долблю своим ученицам, что такая жизнь кончается неврозами.
        - А женские журналы учат, что неврозами страдают от очередей, отсутствия денег и неудовлетворенной сексуальной жизни. Тебе приходится противостоять всем массмедиа сразу! - засмеялась Нина. - К тому же у Пат не было невроза, она умерла в туберкулезном санатории…
        - Это ее и спасло. От невроза, во всяком случае. Ну что было бы с ней, если бы она не заболела? Ну год, ну два поездила бы она за главным героем по пятам, а потом соскучилась бы сама, наскучила бы ему, и он, боже упаси, может быть, стал бы даже ее сравнивать с другими женщинами. Вот ведь каким неприятным мог бы быть конец этой романтической истории. Не веришь?
        - Верю, - сказала Нина. - Но согласись, сидеть в серебристом платье в консерватории куда приятнее, чем долбить кувалдой промерзлую землю. Так, может, лучше пожить, наслаждаясь, год, а потом умереть, чем всю жизнь мучиться?
        Пульсатилла подумала, а потом сказала:
        - Мучиться-то не просто так, а во имя чего-то. Детей надо вырастить, а если их нет - чужих научить, вылечить, накормить. Мало ли доброго можно сделать на земле? Но сейчас нам с тобой, - она улыбнулась, - давно пора спать. А то проспим на работу. Опоздаем учить вечному новые поколения. Ты - математике, я - литературе.
        Нина встала из-за стола, отнесла в раковину чашки.
        - Но все-таки что же мне делать с Кириллом, Таня? - жалобно спросила она.
        - Ждать и жить! - ответила Пульсатилла и включила воду. И в рокоте воды, текущей ночью с приличным напором, Нине показалось, что она в словах Пульсатиллы услышала раскатистое контральто Клеопатры Михайловны.
        «Чего уж я так переживаю? - подумала она. - Танька вон еще с девчонками мучается, а я сама лишь за себя отвечаю. Неужели без него пропаду? Как Бог даст - так и будет, а война покажет мне план». - И, накинув на уставшее тело ночную рубашку, она с наслаждением улеглась на предложенную ей Татьяной постель - раскладной диванчик, за неимением другого места помещавшийся в кухне. Утром на работу она опять шла пешком и в перерыве не могла перехватить в буфете даже маленький ученический коржик. У нее чуть не впервые в жизни совершенно не оказалось денег. Она как-то незаметно отвыкла думать о деньгах, и теперь это было для нее по меньшей мере странным. Утром Пульсатилла накормила ее завтраком, и ей, к счастью, пока и не хотелось есть. Так Нина давала свои положенные уроки, а в перерывах просто сидела за своим столом, и в голове у нее прокручивались картинки вчерашнего дня: вот она у себя дома с Лизой, вот Пульсатилла стоит на площади перед Третьяковкой с Шарлем и его женой, вот они на кухне с подругой обсуждают Ремарка. И лишь где-то глубоко в тайниках ее мозга стояла неподвижная заставка, как на экране
выключенного телевизора, - это была поднятая на нее рука Кирилла, желавшего отомстить за любовницу. А потом словно сама собой вдруг всплыла в ее памяти рука Роберта, осторожно ласкавшая ее пальцы в тот вечер, когда по дороге от Ленца она переключала рычаг коробки передач.
        «Собаки тоже, наверное, запоминают в первую очередь руки людей - дающие пищу или замахивающиеся в ударе», - подумала она. И от этого сравнения на душе стало невообразимо печально. Когда же занятия закончились, Нина нарочно прошлась пешком мимо церкви, но возле моста никого не было, и она, тряхнув головой, отгоняя и мысли, и воспоминания, медленно побрела домой. И даже нарядная шубка - предмет обсуждения всего педагогического коллектива училища, - казалось, уже не летела ей вслед пушистыми фалдами.
        Она открыла дверь их когда-то общего с Кириллом дома. В квартире никого не было. В комнатах стояла успевшая запылиться мебель, в кухне валялась на полу пустая бутылка из-под коньяка, немытые бокалы были составлены в раковину. И Нине показалось, что она случайно зашла в обиталище каких-то чужих людей, и все вокруг нее было враждебно и чуждо. Она вернулась назад в холл, медленно разделась, вымыла руки и лицо и, не думая больше ни о чем, не зажигая света, добрела до спальни и завалилась там на кровать.
        Поднял ее телефонный звонок.
        - Где Кирилл? - не поздоровавшись, не назвав Нину, как обычно, «деточкой», закричала в трубку свекровь. - Что с ним случилось? У него на голове страшная рана!
        - У нас был скандал, он меня ударил, и моя подруга стукнула его бутылкой по башке, - равнодушным голосом объяснила Нина. - Я думаю, что Кирилл сейчас у своей любовницы. Где именно, я не знаю.
        От такого наплыва информации свекровь некоторое время молчала.
        - Хороши дела! - через несколько секунд сказала она весьма ядовито. - У Кирилла любовница, ты устраиваешь потасовки, как какая-то пьяная забулдыжка, и молчишь! Почему я об этом ничего не знаю?
        - Зачем говорить? - не поняла Нина.
        - Ты не понимаешь, потому что ты не мать! - завопила свекровь. - Я же должна знать, что ты вытворяешь с моим сыном?
        - Я ничего не вытворяю, - пожала плечами Нина. - Кирилл бывает у вас каждый день. Пусть сам и рассказывает, если хочет.
        - Давно у него любовница?
        - Не знаю.
        - Не скрывай! Как можно этого не знать? Умная жена всегда заметит разницу в поведении мужа!
        - Ну, если судить по поведению, значит, уже как минимум лет пять, - улыбнулась Нина. - Примерно столько времени он ко мне неважно относится.
        - И ты говоришь об этом спокойно! Что же ты ничего не предпринимала?
        - А что я должна была делать?
        - Ну, повысить к нему внимание, угождать ему во всем!
        - Угождать… - горько усмехнулась Нина.
        - А ты вместо этого не нашла ничего лучшего, как записаться в какую-то дурацкую автошколу! - продолжала, не слушая ее, свекровь. - Неудивительно теперь, что он тебя бросил!
        - Во-первых, еще и не бросил! - рассердилась Нина. - А во-вторых, я, по-вашему, человек или машина, существующая для того, чтобы угождать вашему сыну?
        - Видно, как ты угождаешь! - злобно заорала свекровь. - Он у тебя вечно в мятых рубашках ходит! А вчера вообще бросила бедного мальчика на произвол судьбы с раной на голове, а если бы у него был перелом черепа?
        - А если бы он мне выбил глаз или сломал нос, вас бы это тронуло?
        - Ты сама во всем виновата! - заявила свекровь. - Не умеешь вести себя с мужем - не на кого жаловаться! Вот когда мой покойный муж возвращался домой не в духе или подвыпивши, а это частенько бывало, характер-то у покойного мужа был с моим мальчиком не сравнить, - так я к нему и так подольщусь, и так подлезу - и все равно любыми способами добьюсь того, чтобы умаслить! Я только аборты одиннадцать раз делала! Зато и жили мы с его отцом душа в душу!
        Нина не нашлась что на это сказать.
        - А где сейчас Кирилл? - настаивала свекровь.
        - Откуда я знаю? Я за ним не шпионю!
        - Вот и вижу я, что ты, деточка, зажралась!
        «Наконец-то я снова стала деточкой», - подумала Нина, а свекровь не унималась:
        - Вот и относишься ты к моему мальчику, будто он тебе что-то должен! Другая бы на твоем месте уже все ноги разбила бы в кровь, бегая за ним да узнавая: где он, с кем, что он делает в настоящий момент и куда пойдет в следующий?
        - Ну уж от этого вы меня увольте! - твердо сказала Нина.
        - И зря! - выпалила свекровь.
        - У каждого своя жизнь, - произнесла Нина медленно. - У меня такая, какая есть! - И чтобы не слышать больше ничего в ответ, положила трубку.
        В квартире совсем стемнело, не было никаких признаков, что в то время, пока она спала, кто-нибудь приходил. Нина вспомнила, что с утра ничего не ела. Но есть и не хотелось. Равнодушно она открыла дверцу холодильника, посмотрела на продукты, лежащие там, и поняла, что, если прикоснется к чему-либо из еды, ее стошнит.
        «А если у него правда сотрясение мозга? - вдруг пришла ей в голову неожиданная мысль. - И он попал на машине в аварию или валяется сейчас неопознанный где-нибудь на улице?» Такие случаи, она слышала, с кем-то бывали. Нина покрылась холодным потом и, не думая больше ни о каком самолюбии, ни о Лизе, ни о Пульсатилле, стала лихорадочно набирать номер телефона Кирилла.
        Он ответил неожиданно быстро, спокойным и деловым тоном, назвал фамилию и сказал:
        - Слушаю!
        Нина даже растерялась - настолько безумные картины проносились в ее голове, что она совершенно не придумала, что сказать, если Кирилл ответит.
        - Это я, - сказала она нерешительно. - С тобой все в порядке?
        - Вполне, - ответил он. - Что еще ты хотела узнать?
        Сначала она подумала, что должна сказать «ничего» и повесить трубку, но потом вдруг почему-то выдавила из себя совсем другое.
        - Знаешь, - сказала она, - в доме совершенно нет денег, и я не купила никакой еды. Ты не смог бы съездить со мной в супермаркет?
        Он согласился после небольшого раздумья, но все-таки спросил:
        - Неужели все деньги, какие были в сумке, ты уже потратила?
        - Я купила шубу, - напомнила она.
        - Сколько же она стоит? - удивился он.
        Она назвала цифру.
        - Неплохо ты начинаешь, - присвистнул он. - Пора остановить твои аппетиты. Отныне деньги в сумочке будут лежать только на еду.
        Она моментально поделила стоимость шубки на количество прожитых с Кириллом лет и месяцев, недаром же все-таки была математиком.
        - Ты никогда мне ничего подобного не дарил, - сказала она. - Поэтому я решила сама сделать себе подарок от твоего имени. - Она снова назвала некую цифру. - Такая сумма получается ежемесячной в пересчете на все то время, которое мы провели с тобой вместе. Эквивалентна стоимости среднего качества губной помады или приличного букета цветов. Не много, не правда ли? Я думаю, эта сумма меньше, чем та, которая получится, если поделить стоимость Лизиного кольца на количество дней и ночей, которые ты провел с ней. Так что покупка шубки - справедливый поступок!
        Нина произнесла это таким уверенным тоном, что Кирилл не стал возражать. Он только назвал время, когда приедет, и сказал, чтобы она уже была готова.
        - Не выбежать ли мне к проходной двора, чтобы ты не терял ни минуты своего драгоценного времени, как бывало раньше? - стараясь скрыть иронию в голосе, спросила она, но он ответил четко и безапелляционно:
        - Да, можешь выйти! - И на этом закончил разговор.
        «Что же это он не с Лизой? Неужели поругались? - подумала Нина и стала тщательнее обычного красить лицо. К ней даже вернулось хорошее настроение. - Мы еще посмотрим!» - сказала она себе и надела шубку - свое меховое оружие.
        В назначенный час она была там, где ей полагалось, на улице. Кирилл опоздал на сорок пять минут и даже не извинился. Раны на его голове видно не было, должно быть, он скрыл ее волосами.
        - Что, пробки? - спросила Нина, с трудом разлепляя губы - так она окоченела: к шубке ведь всегда трудно подобрать головной убор, да и ноги ее в сапожках на высоких каблуках и на тонкой подошве почти ничего не чувствовали от холода.
        - Дела, - буркнул Кирилл недовольным тоном, даже не взглянув на нее, и тут же включил погромче приемник. Впечатление было такое, что он не расположен с ней разговаривать, но Нина знала, Кирилл включает приемник всегда, как только садится в машину, и слушает, слушает, слушает, переключая каналы, всякую дребедень - рекламу, музыку, комментарии, диалоги со звездами и звездульками, то есть все то, что Нина терпеть не могла и называла шелухой. Они поехали. Нина заглянула в карман дверцы - там должен был лежать ее синий шарф. Он был на месте. Она повязала им голову, и, хоть тепла от шелка было не много, она как-то сразу почувствовала себя защищенной. Кирилл по-прежнему не обращал на нее никакого внимания, но скоро она согрелась в теплой машине и, посмотрев на себя в зеркальце, убедилась, что к ней вернулись не только самообладание, но и хороший цвет лица. В универсам она уже не вошла, а впорхнула.
        Дальше все было как обычно: Кирилл вез тележку, она доставала с полок и складывала туда продукты, которые были нужны или казались нужными. Иногда Кирилл, глядя на ее выбор, морщился, но ни слова не говорил. У касс он расплатился, и, выкатив тележку, они стали так же молча упаковывать продукты в пакеты. Нина поглядывала на мужа, пытаясь угадать, что он думает или что он, может быть, захочет сделать в следующий момент. Ничего не получалось, лицо Кирилла так и оставалось непроницаемым. Нине даже показалось, что маска недовольства и злости уже навсегда застыла на этом ранее милом ей лице. Она печально опустила голову.
        Он покатил тележку к выходу. На минуту она задержалась у стойки с разного вида мороженым. Когда они раньше приезжали сюда, она покупала себе фисташковое. Ей очень нравился хруст печенья и вафель, которыми миловидная продавщица щедро посыпала мороженое. Нине доставляло удовольствие после суеты торгового зала, не торопясь усесться на высокий табурет перед стойкой, слизывать мороженое с ложечки и наблюдать за другими покупателями, отражавшимися в огромном зеркале противоположной стены. Как было бы приятно полакомиться мороженым и сейчас! Продавщица призывно ей улыбнулась. Нина вопросительно посмотрела на Кирилла.
        - Ну что ты там возишься? - громко сказал он.
        Продавщица деликатно сделала вид, что смотрела совсем в другую сторону. Нина отвернулась от мороженого и медленно пошла за тележкой.
        «Может быть, он куда-то торопится, а я его задерживаю?» - подумала она. Но где-то в глубине ее души загорелся маленький огонек недовольства и стал хоть и потихоньку, но тлеть, постепенно разгораясь, и к тому времени, когда они опять в молчании перегрузили все пакеты в машину, уселись и стали разворачиваться на стоянке, у Нины в груди уже пылал целый костер.
        На улице была ночь, и Нина видела, что машин на дороге мало. Ей так захотелось хоть немного повести их машину!
        - Дай я поведу до дома, - попросила мужа она. - Здесь дорога простая! Один поворот направо, и все.
        - Нет, - ответил он. - Не справишься.
        Она не стала настаивать, опустила голову. Он взглянул на нее в зеркало, будто впервые увидел, и зло сказал:
        - Только не надо рыдать!
        Она и не плакала. Просто посмотрела на него и ничего не сказала. Она даже не знала, что могла бы сказать. Такой абсурдной теперь показались ей эта поездка за продуктами и вся ее жизнь в последнее время. Его же, по-видимому, ее молчание просто взбесило.
        - Ты опять напялила на себя этот шарф! Ты в нем просто дохлая курица! - заорал он.
        Нина вспомнила, как несколько месяцев назад возвращалась с ним из Ярославля. И тогда тоже он довел ее до того, что ей хотелось выйти из машины. И тогда тоже, как и сейчас, у нее совершенно не было с собой денег. Костер, что горел у нее внутри, вдруг превратился в сияющий сноп огня, какой, бывает, выплескивается из шляп фокусников на представлениях в цирке. Только огонь, что горел внутри ее, не был бутафорским - он ее сжигал, он уничтожал всю ее прежнюю сущность до оболочки.
        «И я должна терпеть, чтобы сохранить этот брак во что бы то ни стало? - думала она. - Сколько же это будет продолжаться? Год? Пять лет? Десять? Я не выдержу!» - сказала она себе. В груди продолжало жечь и полыхать. Ей стало душно. Захотелось вырваться из машины, броситься в снег и кататься по нему, как делают чудом выбравшиеся из огня люди. Из приемника раздавался очень навязчивый, бессмысленно птичий диалог ведущей молодежного канала и очередного интервьюируемого. Потом этот разговор сменился такой же птичьей песней, в которой бесконечно повторялись четыре глупые, плохо зарифмованные фразы под однообразный стучащий аккомпанемент. Зазвонил его телефон. Он стал говорить с кем-то просящим тоном. Она не стала прислушиваться, протянула руку и сменила радиостанцию, чего раньше никогда не делала. Похоже, на том конце связи бросили трубку. Сквозь вой и вопли, треск рекламы и быстрое перечисление новостей до нее донесся голос уже не очень молодого, но все еще кудрявого барда. Он обещал ей, как и тогда, в тот вечер на кухне с Лизой и Пульсатиллой, вечную память:
        Я не забуду тебя ни-ког-да-а-а…
        Твою любовь, твою печаль, улыбки, слезы…
        А за окном все так же стонут провода,
        И поезд мчит меня…
        Ей показалось забавным это совпадение, Но она так до конца и не узнала, куда и кого мчит поезд, потому что Кирилл с раздражением снова переключил приемник.
        - Дай дослушать! - попросила она.
        Но он сказал:
        - Нечего тоску наводить! - и остановил свой выбор на песенке про бананы, кокосы и апельсиновый рай…
        Сноп огня внутри ее заполыхал с какой-то неистовой силой. Она сидела молча, смотрела на дорогу и просто ждала, чем все кончится. Она бы не удивилась, если бы вдруг ей сказали, что она может его убить. «Подсыпать в чай цианистый калий, а Лизу задушить и потом застрелиться самой? - хмыкнула она. - Было бы здорово! Замечательно. Как в английских детективах. Вот только нет под рукой ни отравы, ни пистолета».
        Тем временем они подъехали к дому, спустились в подземный гараж. Она сидела не шевелясь, будто заснула. Костер, пылающий внутри, догорел и потух. Больше не было ни огромного снопа огня, ни искр в темноте, ни треска, ни жара… От нее осталась одна оболочка. Все, что наполняло ее дни и годы - любовь, ненависть, тревога, сожаление, - все сгорело в адском огне, все исчезло. Больше не было ничего.
        - Выходи! - Он выключил двигатель. Дурацкое радио наконец-то замолкло. Он стал выгружать пакеты. Нина стояла рядом, даже не думая ему помогать. Ей было любопытно, как теперь она будет ощущать себя - совершенно пустая. Она взглянула на Кирилла, как посмотрела бы на совершенно постороннего человека. Он ей не понравился. Она подумала, что больше у нее ничего не может с ним быть. Он протянул ей сумки, мельком взглянул на нее, поймал ее взгляд, но, естественно, ничего не понял. Он был настроен на другую волну.
        - Пойдешь наверх? - спросила она его. - Или, быть может, поедешь к Лизе?
        - Пойду домой! - ответил он с вызовом.
        Она убрала в холодильник продукты, приготовила ужин, но есть вместе с ним не стала. Сказала, что у нее болит голова, и ушла спать. На следующее утро, еле дождавшись, пока муж уйдет на работу, она аккуратно собрала свою сумку. Прощаясь, Нина обошла всю квартиру. Без сожаления смотрела она на дорогие, престижные вещи и думала, что бы ей взять на память? Но как-то ничего, что было в этой квартире, не казалось ей нужным. Она даже удивилась: как мало здесь оказалось вещей, принадлежавших ей лично. В столовой она повертела в руках чашку из когда-то очень нравившегося ей старинного японского сервиза. И равнодушно убрала ее обратно в шкаф. Заглянула в холодильник, закрыла его. Достала из бара бутылку коньяка, взвесила ее на ладони, показалось, тяжело тащить. Она поставила коньяк на место.
        «Удивительно, как человеку мало надо для жизни», - подумала она. Потом, улыбнувшись, она достала две банки с чуть-чуть полопавшимися помидорами собственного изготовления, уложила их в пакет, надела свою новую шубку и, бросив на стол в гостиной ключи от квартиры, вышла, захлопнув за собой дверь.
        8
        И потекла ее новая жизнь. Пульсатилла нашла Нине учеников - пару-тройку неуспевающих по математике из седьмого класса. «Не думай, что будут платить тебе в долларах, но на маленький кусочек хлеба с маслом тебе одной хватит!»
        В училище Нина не стала объявлять об изменении своего семейного положения, но неожиданно для заведующей по учебной работе вызвалась взять часы двух заболевших педагогов. Денег все равно было мало, но первое, на что решила Нина потратить заработанное, - отдать долг старику преподавателю из автошколы и продолжить с ним заниматься.
        «Посижу на кефире, но докажу по крайней мере себе, что я не фуфло! - решила она. - И придется мне самостоятельно сдавать экзамен в ГАИ. Все-таки умение ездить всегда может пригодиться в жизни, да и старая машина зря простаивает!» Она решила, что, как только получит права, возьмет у Кирилла доверенность и ключи от «пятерочки».
        Неожиданно кефир и картошка, а может быть, новая полуголодная жизнь оказали благоприятное действие на внешность Нины. В глазах ее появилось выражение, которое Пульсатилла назвала «ищущим», а сама Нина определила как «блеск возвращенного интереса к жизни».
        Старик преподаватель встретил ее с нескрываемым энтузиазмом.
        - Чего не приходила, девонька? - ласково спросил он. - Сама меня, старика, завела, закрутила на интерес и исчезла! А я-то как дурак две недели тренировался - вперед-назад всю горку изъездил, чтобы тебя научить! Смотри, покажу! - И он повторил трюк Роберта.
        - Браво, браво! - захлопала Нина в ладоши. - А я вам деньги принесла, так что, если не раздумали, поучите и меня!
        - Все дело заключается в том, - начал старик, - чтобы ровнехонько поставить колеса, а потом уж начинать подниматься на эстакаду. Без этого сама свалишься и меня посадят! - В глазах его за сильными увеличительными стеклами загорелся безумный огонек настоящего энтузиаста, и они с Ниной начали первый подъем. Что и говорить, за те несколько секунд, которые понадобились ей, чтобы достигнуть середины эстакады, Нина взмокла как мышь. Да и старик тоже был не в лучшем состоянии. Но, так или иначе, первые шаги были сделаны, и Нина вернулась с занятия окрыленная. «Неужели я опять чего-то стою?!» Она мельком оглядывала свое отражение в витрине, в случайных зеркалах, попадавшихся ей по дороге, и оставалась довольна. Ей казалось - она даже помолодела. И только одно чувство - глубоко скрытой обиды - не давало ей покоя по ночам и заставляло просыпаться. Кирилл, ее бывший муж, как она его теперь называла в мыслях, совершенно не интересовался ее судьбой. Он просто исчез - не звонил, не искал, не подавал никаких признаков жизни. Будто ее и не было никогда на свете и они не провели вместе около пятнадцати лет. Тяжело
было это сознавать.
        - И у меня было точно так же в первые два года после развода, - говорила ей Пульсатилла. - Пока мужики упиваются новым счастьем, старые жены им не нужны. Вот когда начнутся первые разлады, да недовольство, да недомолвки, вот тогда и возникает потребность пообщаться со старой женой. Получить, так сказать, ценный совет! Но не надо этим обольщаться - кроме советов, им, как правило, ничего уже больше от нас не нужно…
        Пульсатилла не оставляла подругу.
        - Ты сейчас как новорожденная, - объясняла она. - Ты должна перечеркнуть все старое, все, что было, и начать жить сначала. Чем быстрее забудешь прошлое, тем будет легче!
        - Да, вот только к новым условиям привыкнуть трудно, - грустно улыбалась ей в ответ Нина. - Ты не поверишь, я совсем разучилась расходовать деньги! Я не понимаю, как мы раньше жили на стипендию?
        - Бедно жили! - заметила Пульсатилла. - И в долг часто брали, и соблазнов, надо сказать, было меньше! Я вон со своими учениками пашу, пашу, а пошла в магазин - и то девчонкам надо купить, и это, - одно разорение! Знаешь что, по моему мнению, можно считать обеспеченной жизнью? - засмеялась она.
        - Что?
        - Когда можно надевать колготки, не думая, не лучше ли вместо них из экономии надеть брюки!
        Нина и Пульсатилла захохотали. Потом Нина выдавила сквозь смех:
        - А я и в замужестве всегда предпочитала брюки, как ты думаешь, почему?
        - Потому что ноги не привыкла показывать! - заявила Пульсатилла. - Некому было показывать! Кирилл к тебе в то время уже привык, а любовников у тебя не было. Ведь не было?
        - Не было! - подтвердила Нина. - Да они мне были и не нужны. Все мое сердце занимал Кирилл.
        - А теперь? - пытливо взглянула на нее Пульсатилла.
        - Теперь нет, - ответила Нина и проверила себя: действительно ли правду сказала? И ничего не колыхнулось внутри. - Нет! - подтвердила она.
        - Но без любви жить нельзя! - безапелляционно заявила Пульсатилла.
        - Можно, - сказала Нина и вздохнула: - Есть один человек, но боюсь опять начинать сначала. Как ты говоришь, прикипишь к нему сердцем, а потом опять расставаться… То мне кажется, я нравлюсь ему, то он исчезает куда-то…
        - Так надо ему напомнить о себе! Ты теперь свободная женщина! - всколыхнулась Пульсатилла.
        - Нет, Таня, я больше в петлю не полезу, - твердо сказала Нина. - Я лучше сама как-нибудь потихонечку… Вот на права сдам, старую машину у Кирилла заберу, и летом мы с тобой и с девчонками съездим в Ярославль… Погуляем там, посмотрим на Волгу, на церкви, по дороге искупаемся… От души отдохнем!
        - Ловлю на слове, - засмеялась Пульсатилла. - А то ведь я в погоне за заработком никуда из Москвы не выезжала лет семь! Весной - выпускные экзамены, летом - вступительные…
        А Нина, вспомнив о Роберте, пригорюнилась. Было между ними что-то или не было, она уже и сама теперь не могла понять: так наслоились за это время все неприятности с Кириллом, что вспомнить она могла только поездку к Ленцу, странноватые разговоры во время их занятий да еще прикосновение его руки.
        «Ничего и не было! Все я насочиняла себе, все придумала!» - решила она. Но почему-то вдруг так захотелось ей повидать и Роберта, и доброго Михалыча, и Володю (она надеялась, что он уже выписался из больницы), что она еле сдержалась, чтобы не зайти в школу. Но все-таки, когда возвращалась с очередного занятия со стариком, нарочно сделала крюк и прошла через парк. Не то чтобы в надежде увидеть Роберта, а просто посмотреть на мостик с грифонами, дотронуться до того отполированного места на лапе, где когда-то лежала его рука. Со странным чувством посмотрела она и на не работающий зимой аттракцион - детский автодром, где когда-то сидела в машинке растерзанная и оглушенная. Как много воды утекло с тех пор!
        На мостике фотографировалась веселая компания, приехавшая венчаться в церковь, и невеста в тюлевом платье смотрелась диковато среди снега и шуб. И, только зайдя уже достаточно далеко в парк, Нина обнаружила, что по привычке идет дорогой к своему теперь уже бывшему дому - к квартире Кирилла. Она не столько удивилась, сколько огорчилась этому обстоятельству.
        «Как, значит, глубоко сидит во мне все, что связано с ним, - думала она. - А ему все равно, живу ли я еще на белом свете…» Она повернула обратно и пошла к себе домой.
        Еще через неделю старик преподаватель собрал полный двор зрителей.
        - Одно дело - выполнять упражнение в одиночку, другое дело - при людях, - заявил он. - Садись, поехали!
        И действительно, Нина разволновалась и долго не могла дать колесам правильное направление. Старик помогал ей рулем. С горем пополам вдвоем они справились с «эстакадой». Нина сидела красная от стыда. Преподаватель прекрасно понимал ее состояние.
        - Ну, теперь, чтобы реабилитироваться, пока зрители не разошлись, заезжай на эстакаду, как полагается, передом! - скомандовал он.
        Нина развернулась и въехала, выполнив упражнение так аккуратно, что даже самому придирчивому зрителю не к чему было придраться.
        - Разворот «ласточкин хвост»? - предложил старик следующее упражнение.
        Этот трюк всегда давался ей легко.
        - Теперь заезжай задом в бокс! - скомандовал преподаватель.
        После «эстакады» проехать между вешками на ровном месте показалось Нине плевым делом. Ну а разгон с места в течение тридцати секунд уже давно не представлял для нее никакой трудности.
        - Тебе бы, девонька, в цирке выступать! - одобрительно заметил старик, когда она плавно остановилась в заданном месте, в точности так, как когда-то учил ее Роберт. - Мне за тебя стыдно не будет! - напутствовал ее старик, и Нина, обняв преподавателя, пошла за ворота, вытирая вспотевшее лицо концом своего синего шарфа. Вдруг что-то кольнуло ей сердце: по дороге мимо нее проезжал желтый автомобиль с буквой «У», закрепленной на крыше. Она быстро взглянула на номер. Он был так ей знаком! Это был номер автомобиля, на котором она ездила с Робертом. Машина ехала не очень быстро, петляла - за рулем была молодая девушка, возможно, совсем еще новичок, а рядом с ней в его привычной, чуть настороженной позе сидел Роберт. Он что-то показывал девушке впереди на дороге. Нина остановилась, безотчетно смотря им вслед. У нее было чувство, что ей снова изменили самым подлым образом.
        - Я никому не нужна! - сказала она.
        И вдруг автомобиль затормозил, и на обочину в грязный снег ступил Роберт. В ботинках на тонкой подошве ему было не перескочить через влажный сугроб, и он стоял, глядя на Нину, и ждал, пока она подойдет.
        - Маскируешься? Только по синему шарфу случайно и различил, что это ты, - сказал ей Роберт. Его лицо было усталым, она заметила резче обозначившиеся морщинки в углах глаз, появившуюся новую складочку возле рта. И вместе с тем ей показалось, что она уже очень давно знает этого человека. Он смотрел на нее, и казалось, что он ласкал ее взглядом.
        - Как Володя? - спросила она.
        - Выписали, - ответил ей Роберт. - Сейчас живет у себя в домике. Жена его получила деньги и отстала от него. Должно быть, на время. - Роберт пожал плечами. - Хорошо, что я тебя встретил, а то не мог дозвониться… - Он не сказал Нине, что телефон ее отвечал голоском Лизы. - Завтра твоя группа сдает экзамен. Если ты еще не все окончательно забыла, приходи! Пропуски твои я в журнале закрыл, сдавай хотя бы теорию. С группой сдавать всегда легче.
        - Ты меня ждал там, у моста, где обещал? - вдруг спросила Нина.
        - Нет, не ждал. - Роберт вытащил сигарету, закурил. - Извини, навалились дела, не мог их бросить. А ты приходила?
        - Нет, не приходила, - ответила Нина. - На меня тоже навалилось все самое разное.
        - Тогда приходи завтра! - Роберт взял ее за руку. - Придешь? Я завтра буду тебя ждать. Утром, в девять часов, в ГАИ.
        - Да, - чуть слышно сказала Нина.
        Он повернулся и, смешно скакнув, сел в машину.
        - Заводи, - услышала она слова, обращенные к сидевшей в машине девушке, но сердце ее билось так часто, так остро, что никакая девушка на свете уже не могла помешать ей чувствовать себя почти счастливой.
        И настало утро экзамена. Иногда среди тусклой московской зимы выдаются сказочные деньки. Сквозь ветви просвечивает сиреневое небо, снежок покрывает асфальт, и кажется, что сердце будет биться вечно и не остановится никогда. Лиза приехала в ГАИ на новенькой серебристой машине. Аккуратно закрыла дверцу, расправила жакет из голубой норки, подошла к группе учеников.
        - Это твоя машина? Ты сама уже ездишь? Без прав? - засыпали ее вопросами знакомые курсантки.
        - Машину мне друг подарил! - с безмятежной улыбкой ворковала Лиза.
        - А зачем ты приехала?
        - Ну надо же засветиться на экзамене, чтобы не создавать лишних проблем…
        Девчонки смотрели на Лизу с завистью. Такая красивая! Такая смелая! И говорит с ними откровенно, нисколько не чинясь!
        Нина пришла на экзамен пешком. Она была в своем синем шарфе и осенней куртке - шубку она не надела: ездить в ней было жарко, а хлопот много - расстегивать, свертывать, класть на сиденье в присутствии капитана ГАИ, общественного наблюдателя да двоих курсантов, которые обычно ждали своей очереди. «В куртке удобнее», - решила она.
        Ей был, конечно, неприятен сияющий Лизин вид, ее новая машина, ее новые меха. Все это, как она поняла, купил Кирилл, но вместе с тем она наблюдала за Лизой уже как бы со стороны, не считая себя участницей событий. Во всяком случае, тот вечер, когда они вдвоем с Пульсатиллой разговаривали с Лизой на кухне, казался ей далеким прошлым, имеющим к ней весьма смутное отношение. И она была рада, что выбрала этот путь. Не стала вести с Лизой борьбу за Кирилла. Неизвестно, правда, как бы она поступила, если бы ее семейная жизнь с Кириллом была безоблачной, но в последнее время она отнюдь таковой не была… Нина не хотела себя обманывать. И поэтому сейчас старалась не обращать на Лизу внимания. Костер догорел, и разжигать его снова она не собиралась. «Жизнь рассудит, кто из нас прав», - решила она и не дала обиде разрастись настолько, чтобы заслонить собой белый свет.
        Роберт, закончив цикл занятий с этой своей группой, уже не мог влиять на ход сдачи экзамена. Он набрал новых учеников и скорее всего не приехал бы вообще, если бы не должен был встретиться с Ниной. Та трещина, которая появилась между ними в их последнюю встречу, постепенно заросла, покрылась нежными рубчиками воспоминаний. И хотя Роберт тоже думал, что, наверное, выдумал или ошибочно придал Нине черты, которых на самом деле у нее не было, теперь, обучая совсем других учениц, понял, что она действительно отличается от большинства известных ему женщин. Что она обладает и умом, и характером. Что же касается внешности - теперь Нина казалась ему красивой. И когда Нина скромно стояла в толпе других учеников и заглядывала в тетрадку, он внезапно почувствовал, что она ему гораздо ближе, дороже, чем все великолепные красавицы на свете, чем все потенциальные прелестницы, которые гипотетически могут когда-либо стать его ученицами. И поэтому он, выйдя из машины, протиснулся к Нине через толпу, взял ее за руку:
        - Не волнуйся, ты все знаешь, и ты экзамен сдашь! - Это были очень простые слова, но те, кто слышал их, что-то почувствовали в его голосе - то ли зов плоти, то ли уверенность зверя, оберегающего свою подругу, и каким-то образом толпа, в центре которой они пребывали, как-то очень быстро улетучилась, рассосалась, и Нина с Робертом оказались одни. Лишь издалека с таинственной улыбкой на красивых губах на них посматривала Лиза. Кстати, Лиза неизвестно каким образом, но эту часть экзамена тоже сдала.
        Впереди еще была практика.
        Ученикам теперь следовало вернуться назад в школу, а далее согласно списку уже на машине капитана ГАИ выполнить все, что полагалось. Обычно учащиеся сначала сдавали площадку, потом ехали на улицу, демонстрируя там свое умение, но когда капитану надоедало кружиться по одному и тому же месту, он менял очередность заданий. Капитан был тот самый, что принимал участие в разборке Роберта и Михалыча с амбалами из джипа. Сейчас он делал вид, что никакого отношения ни к чему, кроме экзамена, не имеет, и с Робертом не разговаривал.
        Лиза набила в свою машину с десяток желающих и укатила с ними. Роберт повел Нину к желтой учебной машине.
        - А где твоя «девятка»?
        - Потренируйся напоследок! - предложил он ей, оставив без внимания вопрос, но она отказалась:
        - Не хочу использовать твое служебное положение!
        Он тоже усмехнулся, но как-то невесело.
        «Что-то случилось еще за это время», - подумала она, а когда увидела на щитке куколку-эскимоску, которая раньше украшала его личную машину, уверилась в своих предположениях.
        В списке Нина стояла третьей. Первые двое учеников почему-то из рук вон плохо выполнили площадку, и капитан ГАИ быстро высадил их, не приняв экзамен. Нина видела, как помрачнело лицо Роберта. И хотя он знал и говорил им не раз на занятиях, что число сдавших экзамен с первого раза редко когда бывает больше сорока процентов, Нина видела, что ему все равно очень неприятно такое начало.
        «Я въеду на эстакаду задом! - решила она. - Пусть этот важный капитан увидит, что Роберт не зря работал, что есть среди его учеников и те, кто умеет ездить!»
        - Воронина! - выкликнул фамилию в толпу капитан и, увидев решительно подходящую к нему Нину, скомандовал: - Поехали сначала на улицу!
        Нина поехала за ворота, а Роберт вооружился лопатой и почистил от снега площадку.
        - Зачтено! - одобрительно кивнул капитан, когда Нина остановилась.
        Общественный представитель, вероятно, из числа бывших работников, а теперь пенсионер, тоже подобострастно подтвердил его мнение.
        - Ну, теперь маневры, - скомандовал капитан. - Пока снегом не занесло, давай на эстакаду!
        Нина выехала на заданную прямую, быстро сделала разворот и приготовилась подниматься задом. Капитан сначала даже не понял, что она хочет сделать. Он решил, что она не расслышала и маневрирует таким неожиданным образом для того, чтобы перестроиться для другого упражнения.
        - На эстакаду! - с удивлением повторил он.
        - Я и еду на эстакаду! - Нина посмотрела, ровно ли она встала задними колесами, и чуть дала газ. К ней пришло необыкновенное спокойствие, уверенность в своих силах, словно она объясняла у доски тысячу раз решенную задачу.
        - Ты что, с ума сошла?! - обалдел капитан, увидев, что они таким необыкновенным способом медленно, но верно поднимаются вверх. Он хотел было нажать на свой дополнительный тормоз, но нога его автоматически остановилась в нерешительности: на тормоз-то он нажать мог и даже мог применить еще и ручной тормоз, но выходить из машины на самом подъеме узкой скользкой эстакады, чтобы пересадить Нину с водительского места, он не решился.
        «Если забуксуем, можем свалиться! Ей самой не выскочить!» - подумал он.
        Нина тем временем, довольная произведенным эффектом, остановилась точнехонько на середине подъема и через секунду снова включила двигатель. Не скатившись ни на дюйм, медленно и аккуратно она ползла вверх. Через середину моста она проехала задом совершенно спокойно при полном молчании сидящих в машине. Капитан затаил дыхание и не решался вздохнуть, а представитель общественности боялся пошевелиться, чтобы случайно не изменить в кабине состояние равновесия. Между тем Нина поставила машину на мосту точно посередине.
        «Скатываемся!» - сказала Нина себе и аккуратно стала сдавать дальше назад. Она ничего не видела, кроме относительно узкой ленты эстакады и того участка, по которому ей предстояло съехать. Она ровняла машину по нему и по тем ориентирам, которые запомнила еще по поездкам с Робертом. Внутренним чутьем она чувствовала положение колес, интуитивно знала, как нужно выровнять машину, чтобы составить одно целое с направлением участка пути. Она не замечала стоящих по сторонам учащихся, не знала, что Роберт с ужасом и восхищением во взгляде выскочил из машины и подбежал к эстакаде.
        Представитель общественности силой тяжести был откинут на спинку сиденья назад и от страха закрыл глаза. Капитан ГАИ крепко сжал зубы. Все это продолжалось несколько секунд. Но вот Нина благополучно скатилась, повернула и снова перестроилась на подъем.
        - А теперь - передом! - весело сказала она.
        Представитель общественности с шумом выдохнул и взялся за сердце. Капитан заорал, и его крик напомнил ей рычание тигра в зоопарке.
        - Идиотка! Дура недоделанная! Ну-ка выходи из машины! Никогда не получишь права!
        Нина сидела и не понимала, чем недоволен этот сердитый человек - ведь она выполнила не только то, что требовалось по нормативу, она сделала сверх того - показала фигуру высшего пилотажа.
        - Иди отсюда! - заорал ей прямо в лицо капитан.
        - Почему? - посмотрела она ему в глаза,
        - Потому что такие идиотки, как ты, и машину угробить могут, и людей покалечить!
        - Да, да! Меня чуть инфаркт не хватил! - подобострастно закивал сзади представитель общественности. - Уходите быстрее, пока вам не сделали хуже!
        Нина при полном молчании уже собравшихся возле автомобиля учеников вышла и хлопнула дверью.
        - Нет в мире совершенства! - с досадой сказала она. - Хочется сделать как лучше, но получается как всегда! - Она открыла дверь заднего сиденья, взяла с него свою сумку и перекинула через плечо.
        - За правами даже не приходи! - крикнул ей вслед багровый от гнева капитан. Но Нина его уже не слышала. Она смотрела на Роберта. Лицо у него было как у папаши, с умилением взирающего на своего отпрыска в момент, когда тому на выпускном вечере вручают золотую медаль.
        - Простудишься, оденься! - сказала она.
        Он обнял ее за плечи и посадил в машину.
        - Я тобой горжусь! - сказал он. - По-настоящему!
        - Я тобой тоже горжусь. - Она улыбнулась, - Ведь это ты впервые показал мне, как это делается!
        Он включил зажигание, и они поехали со двора, обоим казалось, что они двигаются куда-то очень далеко, куда - они еще сами не знают.
        - Вот так бы ехать с тобой до Владивостока! - сказал ей Роберт.
        - А куда потом? Придется ведь возвращаться! И все равно окажемся в той же самой точке, откуда уехали, - задумчиво сказала она.
        - Ты права. - Он подумал, что рад видеть ее рядом, опять слышать ее голос, ее отстраненные высказывания.
        «С ней никогда не будет скучно», - подумал он. Неожиданно она показала рукой на новый, неизвестный ему ранее въезд во дворы:
        - Мне теперь сюда.
        Он увидел старый хрущевский дом, березы, достигающие уровня пятого этажа, сломанную детскую песочницу.
        «Вот они с ней как обошлись», - подумал он про Лизу и Кирилла, и в сердце его одновременно поместились и жалость к Нине, и тревога за нее, и даже радость потому, что он понял, что она теперь свободна.
        - Собирались во Владивосток, а приехали так быстро, - сказал он.
        - А все-таки я дурочка, - неожиданно произнесла Нина. - Я столько готовилась, мучилась, боялась, переживала, морочила голову себе и людям, и вот теперь из-за глупости и хвастовства мне, наверное, никогда не дадут права!
        Роберт остолбенел. Его переполняли возвышенные чувства, а она заговорила о правах!
        - Единственное - я все-таки доказала, что я не фуфло!
        - Кому доказала?
        - Тебе! Больше ничье мнение меня не интересует! - Она расхрабрилась, привалилась к его плечу головой. Он осторожно взял в ладони ее лицо, заглянул в глаза и с самым серьезным видом сказал:
        - Я уже очень давно думаю, что ты не фуфло! Веришь?
        - Верю! - И она засмеялась, будто услышала самый изысканный, самый обворожительный комплимент.
        Ему ужасно не хотелось уходить, но дело, которое он задумал, не должно было сорваться, и, взяв у Нины новый номер ее телефона, он развернулся и снова поехал в школу. Экзамен продолжал идти своим чередом. Немного успокоившийся капитан ГАИ был уже более благосклонен к оставшимся ученикам, но, по правде говоря, никто из них больше и не выпендривался, как Нина. Роберт сразу заметил, что Лиза, хотя ее очередь уже давно прошла, как сидела в своей серебристой машине, так и продолжала сидеть, не выходя во двор, и он догадался почему - она хотела подойти к капитану, когда все остальные уже уйдут. Без сомнения, капитан был предупрежден, экзамен Лиза сдавала для проформы.
        «Что ж, пусть делают, как хотят, - подумал Роберт, - во всяком случае, моя совесть спокойна - я ко всему этому руки своей не приложил».
        Капитан нужен был ему для решения вопроса с Ниной. Роберт терпеливо засел в своей учебной машине по другую сторону двора, положив рядом с собой маленький фотоаппарат, и с вялым интересом ждал, когда закончится экзамен. Вот последний ученик, более-менее сносно преодолев все барьеры, с радостным видом выскочил из машины капитана и побежал на улицу.
        «Сдал, наверное», - улыбнулся Роберт ему вслед. Парень был неплохой, Роберт искренне был за него рад. Капитан в машине подводил итоги. В это время во двор въехала еще одна машина - сияющая черная «БМВ», и Роберт увидел, как Лиза оживилась, приоткрыла свою дверцу и высунула наружу ножку в высоком сапоге. Из «БМВ» вышел господин в черном пальто и достал из-за пазухи внушительного вида бумажник. Роберт мысленно поставил рядом с этим господином не Лизу, а Нину, и его передернуло. Он взял с сиденья фотоаппарат, сделал несколько кадров. Тем временем господин подошел к машине ГАИ и неловко сел в нее. Она явно была мала для такого представительного субъекта. Разговор внутри был коротким. Через несколько минут капитан вышел из машины и направился в сторону Лизы. Роберт опять защелкал фотоаппаратом. Лиза с видом герцогини, случайно оставшейся без шофера и горничной, оперлась на высунутую ножку и вышла из своего автомобиля. Капитан исподтишка окинул ее оценивающим взглядом и протянул ей фирменные корочки. Лиза небрежно взяла их двумя пальчиками. Застегивая бумажник, солидный господин поздравил Лизу,
поцеловав ее в щечку. Лиза снова изящно села в свое авто и теперь уже с полными на то правами лихо вырулила со двора. Черная «БМВ» устремилась за ней. Капитан повертел в руках несколько зеленых бумажек, потом отогнул одну из них, зажал в кулаке, остальные спрятал в карман и отправился назад к своей машине, в которой уже напряженно ждал представитель общественности.
        «Пора», - подумал Роберт и выехал наперерез.
        Капитан остановился, вопросительно посмотрев на него.
        - Поговорить надо! - Роберт сделал приглашающий знак рукой.
        Капитан нехотя пересел в его машину.
        - Ты ведь меня знаешь?
        - Ну, знаю, - пожал плечами капитан.
        - Для того чтобы утрясти тот уличный инцидент, я продал свою машину, а Михалыч свою.
        Капитан пока не понимал, куда Роберт клонит.
        - То есть ты в курсе, что мы понимаем, по каким правилам ведется игра. - Голос Роберта становился все более решительным. - Но при всем при этом какая-то хоть маленькая справедливость в мире должна существовать!
        - Допустим… - уклончиво ответил капитан.
        - Так вот справедливость требует, чтобы ты зачел экзамен этой женщине - Ворониной! - выпалил Роберт.
        - Этой идиотке? Которая задом полезла на эстакаду? И не проси, и не уговаривай! Ее надо проучить!
        - Она водит машину лучше всех в этой группе, - невозмутимо продолжал Роберт. - И если уж ты выдал сейчас на моих глазах права этой дурочке Лизе, то Нине получить права велел просто сам бог.
        - Кто это видел, что Лиза получила права от меня? - с интересом спросил капитан.
        Роберт кивнул на фотоаппарат.
        - Вот пленка, она не продается, но ее можно обменять на права, - с достоинством произнес Роберт. - И для этого тебе не придется продавать свою машину!
        - Ну я и с твоей ничего не поимел, чтоб ты знал! - посмотрел на Роберта капитан.
        - Поэтому и я к тебе с приемлемым предложением: пленка - против прав, - заявил Роберт. - По-деловому и по-божески!
        - Ладно, черт с тобой, все-таки мы давно знакомы! - смирился капитан. - Давай пленку!
        - Давай записку в ГАИ!
        Бумажный листок и засвеченная пленка перекочевали из рук в руки, как в шпионском боевике, и капитан вышел из учебной машины.
        - Ну и денек сегодня! - сказал он, потянувшись, и закурил.
        - Хороший денек! - ответил ему Роберт и захлопнул свою дверцу. Он опять поехал к Нине.
        Вместе с ней они быстро съездили в ГАИ, где незнакомая девушка попросила Нину расписаться в трех местах и выдала ей в окошечко новенькое водительское удостоверение. Нина взяла его дрожащими от волнения пальцами, отошла от окошка и посмотрела на Роберта.
        - Смешно, - сказала она.
        Роберт сидел в углу на скамейке и наблюдал за ней.
        - Права теперь у меня есть, а машины нет…
        - Будет! Все еще будет! - обнял он ее за плечи. - А пока поездим на моей!
        Обнявшись, они вышли из помещения ГАИ и снова сели в желтую машину. Через несколько минут они уже опять были в ее дворе. Но теперь они были уже другими, совсем не теми мужчиной и женщиной, что, как два зверька, настороженно присматриваются друг к другу, случайно встретившись в лесной чаще. Руки их соединились, взгляды словно прилипли друг к другу, губы слабо шевелились, но они молчали, боясь спугнуть то необыкновенное, что происходило между ними. Но молчать бесконечно было все-таки невозможно, и Нина первая решилась произнести:
        - В таких случаях принято приглашать на чашечку кофе…
        Он уловил чуть заметное замешательство в ее словах.
        - Я бы не отказался… от кофе, - пересохшими губами произнес он.
        Она опустила голову.
        - Что-то мешает? Ты не хочешь меня приглашать?
        - И да, и нет… - пробормотала она.
        - Пригласи меня! - Он крепче сжал ее руку. - Неужели ты думаешь, что я не смогу остановиться, если ты не захочешь…
        - А ты сможешь остановиться? - Она посмотрела ему прямо в глаза.
        - Я ничего и никогда не буду делать против твоего желания, - твердо сказал он.
        - Тогда пойдем пить кофе! - Она сразу повеселела, защебетала, как птичка. И когда они, даже и не подумав варить кофе, плотно задернув шторы, с неизбывной нежностью ласкали друг друга на ее старом диване, она продолжала шептать какие-то глупые слова и словечки, награждала его всевозможными ласковыми прозвищами, и он впервые за много дней, а может быть, и лет перестал чувствовать себя одиноким. Когда же, утомившись ласками, он стал засыпать, и она тоже сонно привалилась к его теплому боку, он подумал, что не хочет проводить без нее больше ни одну ночь. А она подумала, что когда-то, много лет назад, на этом самом диване была вполне счастлива с Кириллом. Подумала и совершенно спокойно заснула. Проснулись они уже почти ночью.
        - Я должен вернуть машину в гараж, - сказал он. - Так полагается.
        - Я поеду с тобой, можно?
        Вместо ответа он только поцеловал ее. И когда в своей новой шубке, утомленная, немного осунувшаяся, но вместе с тем и помолодевшая, радостная Нина снова болтала какие-то милые пустяки, рассказывала о своих переживаниях, он ощущал, что эта женщина должна быть с ним надолго, навечно, в общем, на всю его жизнь.
        Она нежно гладила круглое личико его куколки на полочке щитка, и он рассказал ей всю свою жизнь в нескольких простых предложениях, не утаив и грустную историю своей женитьбы, и то, как появилась в его машине эта куколка.
        Обратно они возвращались пешком через парк, дурачась, кидаясь снежками. Утомившись, на минутку остановились возле грифонов. Нина сняла перчатку, погладила холодную, натруженную когтистую лапу самого крайнего, так знакомого ей. Чудесно была подсвечена прожекторами классическая церковь, таинственно смотрел на них высокими окнами темный дворец за резными воротами, причудливо изгибался узенький мостик - жизнь вокруг была удивительно хороша. Они сделали крюк ради прогулки, поэтому возвращаться пришлось по тропинке сквозь заснеженные кусты. Они целовались. Потом вошли в темный подъезд, поднялись в свою квартиру и опять торопливо прильнули друг к другу. Глубокой ночью, не вылезая из постели, съели по бутерброду, выпили чаю и замерли, обнявшись, до утра.
        - Надеюсь, у тебя нет сегодня занятий? - спросил Роберт, как только открыл глаза. - К счастью, нет, - ответила Нина. Прямо над ней возвышался знакомый до мелочей потолок ее родной комнаты. Она смотрела на него и не узнавала. Так ново, так прекрасно было ощущение того, что рядом с ней, совсем близко, вплотную, находится человек, которому она нужна, который ей нужен.
        - И у меня нет, - сказал Роберт. - И прямо сейчас мы снова сходим за учебной машиной и поедем на ней к Ленцу. Михалыч будет нас ждать.
        - По какому случаю?
        - По случаю выздоровления Ленца и твоей успешной сдачи экзамена.
        Нина потерлась лбом о его плечо.
        - Лучшего предложения на сегодняшний день не может быть, - сказала она. - Но где же все-таки твоя собственная машина? В ремонте?
        - Почти, - пробормотал Роберт и встал. - Только придется тебе ехать с небритым мужчиной! Не побоишься?
        - Обожаю небритых! - Нина нежно прикоснулась пальцами к его щеке.
        - А мы будем завтракать? - спросил он.
        Она улыбнулась и пошла в кухню. И пока в ванной с шумом плескалась вода, она резала хлеб и делала бутерброды привычными, точными движениями, как выполняла то же самое с Кириллом в течение почти пятнадцати лет.
        «…Мужчины бреются, женщины готовят завтрак. Неужели никогда не будет ничего нового? Одному, другому, третьему… Неужели это и есть любовь? Неужели это и есть ее место в жизни?» Она ужаснулась. Потом глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и сказала себе: «Миллионы женщин считают это за счастье».
        Во время еды он говорил о пустяках, а она улыбалась. Потом она сложила грязную посуду в раковину, и они стали собираться.
        - Что мы должны взять с собой?
        - Ничего. Михалыч все заготовит. Пошли!
        - Погоди! У меня есть кое-что, что подойдет к любому угощению! - Нина полезла в старенький холодильник и извлекла из его недр одну из банок с маринованными помидорами. Тех самых, что когда-то осенью сделала под влиянием Пульсатиллы и которые зачем-то забрала, уходя из их общего с Кириллом дома.
        - Ты сама это делала? - засмеялся Роберт. - Проверим на вкус! Но кое-что видно уже сейчас: перчик, чеснок, смородинка - все по правилам! Ну а вот эти помидорины на дне, - он сосчитал, указывая пальцем, - четыре штуки полопались! Ты, видимо, не протыкала их спичкой?
        Нина закрыла глаза. Ничего особенного сказано не было, но вместо улыбающегося Роберта перед ней словно появился Кирилл с его недовольной, намертво приклеенной к лицу гримасой, с презрительным изгибом губ.
        Ей показалось, она сейчас упадет. Сознательно она разжала пальцы. Раздался звон стекла, по полу растеклась желтоватая лужа.
        - Ты что? Тебе плохо? - Роберт бросился к ней, схватил ее за плечи.
        - Голова закружилась…
        - Сейчас, сейчас! - Он поднял ее на руки, бережно уложил на диван. - У тебя есть какие-нибудь капли?
        - Уже прошло.
        - Правда? - Он заглянул ей в глаза. - Ну, ты пока полежи! - Он посидел немного рядом с ней, потом вышел в коридор, стал, отвернувшись, разговаривать с кем-то по мобильнику. - Чтобы тебя не тревожить. Лежи! - объяснил он. - Михалыч будет нас ждать в гараже.
        - Отлично.
        Она встала и веником стала собирать осколки. Роберт спросил:
        - У тебя есть ключ? Дай я пока схожу за газетой.
        И пока она влажной тряпкой вытирала пол, он комментировал ей новости с первой полосы. Нина выжала тряпку, оделась, и они молча вышли из дома.
        - Эй, ничего не случилось? - спросил он по дороге к автобусной остановке.
        - Ничего, - ответила она и остановила маршрутку.
        - Я думал, мы пройдемся пешком? - вопросительно посмотрел он на нее.
        - Нехорошо заставлять друзей ждать.
        Свободные места в маршрутке были не рядом. Доехали они очень быстро, но разговаривать им не пришлось.
        Михалыч их уже ждал. Рядом с их желтой учебной машиной стоял огромный бумажный пакет, а рядом крутился коричневый пес и жадно собирал какие-то светлые комочки со снега.
        - Что он ест? - после приветствия спросила у Михалыча Нина, снова почувствовав угрызения совести, что не подумала про голодную собаку.
        - Пельмени. Самого лучшего качества! - даже с какой-то гордостью указал на кулек Михалыч. - Покупаю прямо на фабрике. У меня там знакомые работают. Пельмени - высший сорт. В этой партии - только для своих. Галка говорит, что лучше домашних!
        Нина села на заднее сиденье. Роберт посмотрел на нее, выбирая, где ему сесть. В этот момент Михалыч что-то спросил у него, и Нина услышала хлопок двери. Роберт сел с Михалычем впереди.
        «Вот они, мужчины, - подумала она. - Он уже не боится оставить меня одну».
        Она повязала на голову синий шарф. Они поехали. По дороге Роберт заходил в какой-то магазин, затаривался вином, сыром, зеленью. В машине было тепло, она задремала, и ей привиделось, как они с Кириллом летом возвращались из Ярославля. Она тоже тогда спала на заднем сиденье в своем синем шарфе, только машина была шире и на сиденье вполне помещались ее согнутые ноги. Здесь же, в «Жигулях», ей сдавило колени так, что при всем желании она просто не могла бы улечься.
        Володю было не узнать. Он выглядел хорошо, и пушистый хвост из волос весело болтался у него за спиной в такт его быстрым движениям. В небольшом домике было чисто прибрано - вытерта пыль, вымыты полы. К приезду гостей на лампочку под потолком была надета новая плетеная люстра. Михалыч тут же стал возиться с водой для пельменей на кухне, Ленц накрывал на стол, Роберт сновал с мелкими поручениями от одного из них к другому, Нина сидела на старом диване и смотрела в окно. Двор был плотно занесен снегом, но дорожки аккуратно разметены, между двух столбов на веревке, как праздничные флажки, плескались на ветру разноцветные полотенца. Напротив окна красовалась невысокая елка. Фруктовые деревья стояли рядами поодаль, три березки, растущие кучкой, по сравнению с веселой зеленью елки казались слишком тонкими.
        «Что-то я не помню, росла ли она здесь и в прошлый раз? - подумала Нина. - Или кто-то просто воткнул сюда срубленное деревце к Новому году?»
        Вот Роберт спустился в подвал и достал оттуда несколько банок солений. Подмигнув весело Нине, он щелкнул ногтем по одной из них, в которой рдели небольшие овальные помидоры. Они выглядели как мячи для бейсбола - тугие, полные, с натянутой кожурой. Нина подняла кверху большой палец в знак восхищения, Роберт улыбнулся ей широко, побежал с соленьями к столу, не заметив ее настроения.
        «Ну почему, почему все зависит от каких-то пустяков, мелочей? Ну дались ему эти помидоры! Ну кто тянул меня за язык их предлагать? Несущественные детали способны испортить праздник! Немедленно надо перестать думать об этом!» Но она не могла перестать думать.
        Может, наоборот, в мелочах проявляются отношения между людьми? В данном случае его замечание означало - женщина должна безупречно справляться с хозяйством. То есть пусть она будет умница и красавица, владеет пятью иностранными языками или математическими формулами, которые ему и не снились, пусть она пишет стихи или рисует картины, на все плевать - помидоры у нее должны быть безупречны! Так думал Кирилл, и так думает Роберт. И никакое соотношение звезд на небе не может изменить положение вещей.
        Ей захотелось встать и уйти. Но, как уже было много раз в ее жизни, она осталась на месте, потому что была не самостоятельна в своих поступках - то не было машины, то не было денег, то еще чего-нибудь не было.
        Большой котел тем временем закипел. Михалыч священнодействовал над ним с дуршлагом и лавровым листом. Роберт приплясывал от нетерпения и веселился в ожидании угощения. Ленц в последний раз прохаживался тряпкой по разнокалиберным стульям, проверяя, не осталось ли где случайной пылинки. С одного из них, Нина заметила, он убрал высокую стопку толстенных книг - об истории мирового революционного движения, об истоках либерализма в России. «Вот куда его потянуло!» - подумала Нина. Время от времени он пристально взглядывал на нее, пытаясь понять, отчего она сидит на диване отчужденная и холодная, будто покрытая льдом. Но Нина неизменно ему улыбалась, показывая, что с ней все в порядке и она не требует ни от кого никакой дополнительной заботы. Улучив момент, Ленц все-таки подсел рядом с ней и протянул небольшой бумажный пакетик.
        - Я устроился на денежную работу, - сказал он. - Здесь половина суммы, которую вы мне так любезно ссудили. Только, прошу, не отдавайте ее вон тому неудачнику и забулдыге, облизывающемуся около кастрюли. - Он показал на Роберта.
        Роберт с огромным блюдом дымящихся пельменей появился перед ними. За ним шел довольный Михалыч, снимая на ходу полосатый фартук.
        «А ведь Михалыч женат, - подумала Нина. - И очень любит по каждому поводу цитировать свою Галку. Но вместе с тем, пока он развлекается с друзьями, она работает, ведет хозяйство, опекает детей…»
        Пригласили к столу. Пельмени были действительно очень вкусны, но у Нины не было аппетита. Она старалась выглядеть веселой, но больше всего ей хотелось остаться одной, лечь в постель, зарыться головой в подушку. Все-все было теперь здесь совсем не так, как в прошлый раз. Мужчины ели и выпивали, нахваливали еду и новую работу Ленца. Провозгласили тост и в честь нее, Нины, и Роберт сильно прижал ее к себе, но она только вежливо улыбнулась в ответ. Потом Роберт фотографировал всех своим крошечным фотоаппаратом и в доме, и во дворе возле желтой машины, потом мужчины ушли готовить чай, а она ждала. Ждала с огромным нетерпением, когда же закончится этот день и она снова окажется у себя, в своей собственной квартире,
        Наконец решили разъезжаться. Ленц в меховой безрукавке с развевающимися на ветру светлыми волосами провожал их с крыльца. Нина опять села на заднее сиденье, Роберт и Михалыч впереди. Сначала подвезли Михалыча к его дому. Потом оказались во дворе у Нины.
        - Сейчас отгоню машину в школу и приеду к тебе на троллейбусе! - весело улыбнулся ей Роберт.
        - Я очень устала, - нерешительно сказала она.
        - Что-нибудь не так?
        Она увидела, что бесшабашное веселье в его глазах сменяется сначала недоумением, а потом тусклым сероватым спокойствием. Ей стало ужасно жаль и его, и себя, и их вчерашний вечер, и ночь, и то, что она сдала этот дурацкий экзамен, и то, что так безрадостно для нее прошел сегодняшний день, хотя мог бы принести ей и удовольствие, и веселье, но она знала, что что-то непоправимое уже случилось.
        «Не смеши! - раздался где-то внутри ее знакомый голос, темно-густое контральто. - Ты уже сделала одну непоправимую ошибку - ушла от мужа. Теперь можешь потерять любовника».
        «Да идите вы к черту, Клеопатра Михайловна!» - подумала Нина, а вслух спросила у Роберта:
        - Скажи мне, только честно, что ты от меня хочешь?
        - Сейчас, в настоящий момент, или глобально? - Он попытался перевести объяснение в шутку.
        - Ну, хотя бы сейчас. - Она по-прежнему была серьезна.
        - Я хочу… - Он задумался на мгновение, потом его лицо просияло. - Я хочу, я очень хочу, чтобы к моему приходу ты испекла домашний пирог!
        Он увидел, что брови ее безудержно полезли вверх.
        - Я очень устала, - сказала она.
        - Он без начинки, готовится очень легко! Не знаю, как называется, но такой всегда на скорую руку делает Галка, когда я прихожу в гости к Михалычу!
        - Мне завтра к первому уроку, я хотела еще принять ванну. Разве ты голоден? - Нина вспомнила книжную Пат, которую по ее малейшему желанию укладывали в постель. «Очевидно, необходимо заболеть смертельной болезнью, чтобы вызвать сочувствие у наших мужчин», - подумала она.
        - Ты не понимаешь, - упорно гнул свое Роберт. - Когда заходишь в квартиру, а там печется пирог и пахнет ванилью, корицей или чем-нибудь еще, ароматным и сладким, у мужчины сразу делается другое настроение! Ему кажется, вот наконец он и вернулся в детство! Туда, где его ждут и любят!
        - А нельзя в виде исключения сегодня купить готовый торт, а пирог я испеку завтра?
        - Можно, конечно, - вдруг совершенно другим, отчужденным, тоном произнес Роберт. - Я зайду и куплю. Какой ты любишь?
        - Мне все равно. - Она слабо улыбнулась. - Я буду в ванной, возьми ключи от квартиры, чтобы не звонить.
        Он сунул ключи от ее квартиры в карман, сел в машину и уехал, а она поднялась домой. Когда она вышла из ванной, Роберта еще не было.
        «Конечно, - сказала она себе, - ведь он хотел зайти в магазин. Без машины вечером, когда неважно ходит общественный транспорт, это не так-то быстро! - Горячая вода взбодрила ее, и она почувствовала себя отдохнувшей. - Испечь ему, что ли, этот дурацкий пирог?»
        Мастерством домашней выпечки они с Пульсатиллой владели еще с уроков домоводства в восьмом классе. Она стала доставать из холодильника продукты.
        - Конечно, ночь была восхитительной, - разговаривала она сама с собой, - но для того, чтобы привыкнуть друг к другу, необходимо время. Опять будут ссоры, обиды, непонимание узнавания. Разве будни жены Михалыча прельщают меня теперь, когда я уже так много пережила с Кириллом? И что такое ее жизнь? Такая же точно, как была у меня - вечное ожидание, угождение, вечные хлопоты. Может быть, кто-нибудь и видит в этом залог счастья, но я уже все это прошла. Зачем повторяться? Я не хочу.
        Она говорила подобным образом, будто увещевала себя, словно мать говорила с дочкой, а руки ее между тем сами собой взбили четыре яйца, добавили в них масло, сахар, муку и сметану. Ванили или корицы у Нины не оказалось, поэтому она вытряхнула в кастрюльку треть пачки какао, и жидкое тесто приобрело приятный коричневый цвет и специфический аромат. Через двадцать минут пирог был гостов. Сверху она еще посыпала его сахарной пудрой и посмотрела на часы; они показывали первый час ночи. И тут она ясно поняла, будто вдруг прозрела: «А ведь он не придет!» И без слез, без раздражения, без досады, как будто она была уже не живая, а просто ходячий механизм, легла спать. И во сне ей опять привиделся ее путь с Кириллом из Ярославля, плеск воды и отвратительное кишащее месиво в сетке, следующее на погребальный костер.
        «Раки! - В середине ночи она проснулась. - Они тихо шевелятся и всегда молчат, даже когда их отправляют на казнь. Они существуют для удовольствия других и не слагают ни песен любви, ни гимнов побед. Они не гримасничают и не славословят, они принимают жизнь так, как должно, - молча и без сопротивления. Но кто сказал, что и мне уготована такая судьба?»
        Как не похожа была эта ее одинокая ночь на предыдущую, когда рядом с собой она чувствовала тепло Роберта.
        «Не надо обманываться, - сказала она себе. - Когда мужчины рядом, женщины думают - навечно. Стоит им сказать ласковое слово - женщины верят, что такими приятными мужчины будут всегда».
        Несмотря на неспокойный сон, утром она проснулась вполне выспавшейся и энергичной. Никаких признаков, что кто-то приходил в квартиру ночью, не было и в помине. Повинуясь внезапному чутью, прямо в шлепанцах и в халате она спустилась вниз к почтовому ящику. В нем, как она и ожидала, лежали ее ключи от квартиры. Без всяких эмоций она достала их и поднялась назад. Умылась, причесалась, прошла в кухню. Посыпанный сахарной пудрой пирог за ночь немного осел, но все еще источал приятный запах. Совершенно спокойно, не суетясь, без истерики она отправила в помойку и его, как выкинула когда-то роман Ремарка и гору картошки.
        «Все эти радости у меня уже были! - сказала она себе. - Пироги, грязная посуда, мытье полов, вечная готовка обеда».
        С ожесточением она вымыла свою чашку с темными разводами заварки по краям.
        - Мне ничего этого не надо! - еще раз громко сказала она себе, будто хотела снова подтвердить непреложный факт. - Сначала романтические бредни, а потом бессонные ночи в ожидании, пока они нагостятся у Ленца, и стирка рубашек. И все это я должна буду считать за счастье!
        Она спокойно оделась, собрала учебные пособия и ушла на работу. Ученики на занятиях в этот день были на редкость внимательны и послушны, а одна девочка даже задала очень умный вопрос. В перерыве Нина дозвонилась до Кирилла и вынудила его написать ей доверенность на управление «пятеркой». Одним из ее аргументов было то, что Лиза теперь ездит на новенькой иномарке. Нина спокойно высказала ему, что нехорошо покупать любовнице дорогие иностранные машины, а бывшей жене отказать в пользовании отечественной рухлядью.
        За те деньги, что передал ей в пакетике Ленц, бравые ребята из ближайшего автосервиса увезли к себе «пятерку» на тросе, сделали ей приличный ремонт, почистили сиденья, навели внешний лоск, и бежевое чудо советской автопромышленности опять стало готово к поездкам.
        - Будете аккуратно ездить - послужит еще! - напутствовали Нину мастера и презентовали ей наклейку на заднее стекло - очаровательную туфельку в голубой рамке. - Чтобы все видели - за рулем дама! - добродушно хохотнули они.
        Нина туфельку оставила и осторожно выехала из автосервиса, впервые самостоятельно и с восторгом,
        И потихоньку она начала ездить. С работы на работу, в магазины по всяким пустякам, в дождь и в распутицу. Скоро она совсем освоилась на дороге и уже не боялась ни рассказов о страшных происшествиях со смертельным исходом, ни наездов крутых ребят.
        «Машина у меня старая, что с меня взять? Кому я нужна?» - думала она и ездила так, как научил ее Роберт, - спокойно и без страха; решительно, но без лихачества.
        9
        Зима не принесла особенных перемен в ее жизни. Настроение у Нины было спокойное, рабочее. В один из дней в конце марта, когда что-то щемящее все-таки тянет неизвестно куда романтические души, она случайно поравнялась с Робертом на светофоре. Он по-прежнему был в своей учебной машине, но сидел в салоне один, видимо, ездил куда-то без учениц, по своим делам. Ей не хотелось с ним разговаривать, хотя она вспоминала его и была ему благодарна и за ту науку, в которую он ее посвятил, и за волшебное ощущение влюбленности, и даже за то, что он не приехал тогда к ней, как обещал, с тортом.
        Их машины стояли рядом. На светофоре зажегся зеленый свет, они тронулись. Роберт, как она и думала, не обратил внимания на ее машину. На голове у нее, как всегда теперь, когда она ездила, был надет ее прежний шелковый шарф, но Роберт и понятия не имел, как и на чем она ездит.
        Впереди Нины аккуратно ехала новенькая «восьмерка». Мужчина, что был за рулем, внимательно относился к своему автомобилю: ни пятнышка ржавчины, чистые стекла, протертый, номерной знак - все свидетельствовало об аккуратности хозяина. Так он и ехал - заранее тормозил, умеренно быстро набирал скорость. Впереди Роберта двигался не новый уже «Мерседес». Он ехал быстрее «восьмерки», и Нина надеялась, что Роберт по своей полосе уйдет вслед за ним, ее не заметив. Вдруг «Мерседес» неожиданно резко выскочил вперед и подрезал «восьмерку». Тут же раздался стук металла и звон посыпавшегося стекла. Нина едва успела затормозить, чтобы не вмазаться «восьмерке» в зад.
        - Вот козел! Нарочно подставился! - громко сказала она, но услышать ее было некому. Они двигались в ее прежнем микрорайоне по широкой дороге из четырех полос. Кругом стояли огромные современные дома. По тротуарам ходили люди, и кое-кто из них с любопытством поглядывал на происшедшее, но подходить никто не спешил. Машины, шедшие сзади, тоже остановились. Кое-кто, отчаянно сигналя, стал объезжать опасное место. Нина видела: из остановившегося «Мерседеса» вылезли двое парней - один высокий, в защитной форме, похожий на десантника, а другой маленький, с юркой крысиной мордочкой. Они подошли к обомлевшему мужику, растерянно вылезавшему из «восьмерки». Лицо маленького показалось Нине знакомым.
        - Но это же несправедливо! - опять громко сказала она, и опять ее никто не услышал. Между ней и Робертом вклинился мужик на «Тойоте», следом за ним и друг за другом, впритирку, лезли «Хонда» и «девятые» «Жигули», другие машины, торопясь и проминая друг друга, а больше всего тех, кто раскорячился впереди, включая и Нину, не могли проехать. Нине объехать стоящие впереди машины никак было нельзя. Она открыла дверцу и вышла на дорогу. Минуту назад перед ней ехала чистенькая и новенькая машина. Теперь же она стояла, развернувшись боком, оскверненная и поруганная, с разбитыми фарами, помятым капотом, вылетевшим лобовым стеклом. Вокруг «Мерседеса» валялись слетевшие детали, включая задний бампер. Вмятина на нем была небольшая. Сбоку в своей желтой учебной машине, не думая выходить, с нарочито безразличным видом сидел Роберт. Он делал вид, что его происшедшее не касается ни в малейшей степени, и просто ждал, пока дорога перед ним немного освободится. Сзади сигналили уже около десятка машин. Как растревоженные насекомые, они хотели только одного - расползтись по щелям, где бы их никто не тронул. Нина не
знала, что делать. Тот мужик впереди нее был ни в чем не виноват, а эти двое уже зажали его на переднем сиденье и вытряхивали из него документы.
        - Люди! - Нина встала впереди своей машины и замахала сорванным с головы синим шарфом, как флагом. - Это мафия! Они специально подрезают новенькие автомобили! Не дайте им уйти!
        Несколько водителей, увидев ее, открыли пошире окна. Кто-то высунулся в дверцу и закрутил возле своего виска пальцем.
        - Мужики! - продолжала махать шарфом и кричать Нина. - Не разъезжайтесь до приезда ГАИ! Иначе конца этому не будет!
        Один водитель стал быстро нажимать кнопки своего мобильного телефона, но большинство все равно постарались развернуться и скрыться, как только им представилась такая возможность. Но кое-кто все-таки остался. Те, что стояли непосредственно сзади нее, просто не могли пока вывернуть из-за стоящих впереди машин, она увидела, что и желтая учебная машина тоже не уезжала.
        Здоровый парень из бандюков, оставив на минутку мужика из пострадавшей «восьмерки», вразвалочку направился к ней. Нина старалась не смотреть на него и все кричала как заведенная одни и те же слова
        - Сука, чего орешь? - негромко спросил ее подошедший и, железными руками схватив ее за плечо и за горло, стал запихивать в ее же машину. Она отталкивала его неумело, двумя руками, едва не теряя сознание. - А ключики-то от машины, вот они! - каким-то необыкновенно противным, но в то же время почти ласковым голосом проговорил нападающий, ловко выхватив из замка ключи от ее машины, и толкнул Нину на заднее сиденье. Его отвратительные волосатые руки держали ее за горло и не давали вдохнуть. Его запах был омерзителен и вызывал дурноту. Она подумала, что сейчас умрет. И вдруг хватка этих ужасных рук ослабела. Перед Ниной открылся просвет, пахнуло свежим воздухом. Огромная туша сползла куда-то вниз, на дорогу, почти под колеса. Зрение и сознание снова вернулись к ней, и она увидела Роберта, стоящего возле этого громилы с монтировкой в руках. Какие-то посторонние мужчины бросились к туше и стали ее пинать. Еще она увидела, как из впереди стоящей машины выскочил и побежал прочь, будто испуганный хорек, чуть не угодивший в западню, худой парень.
        - Ты можешь ехать? - тронул ее за руку Роберт.
        Она только кивнула.
        - Тогда давай ходу!
        Он пересадил ее вперед, на место водителя, захлопнул за ней ее дверцу, а сам побежал к своей машине. Пострадавший на «восьмерке», еще не верящий в свое счастье, тоже лихорадочно пытался покинуть место сражения. Раскоряченный «Мерседес» с раскрытыми дверцами стоял совершенно пустой. Остальные машины разъезжались с быстротой, свидетельствовавшей о безверии в правосудие. Роберт вывернул перед Ниной первым. Она поняла его маневр и тронулась за ним. В зеркало заднего вида она еще смогла рассмотреть, как, бросив на дороге неподвижную тушу «десантника», незнакомые мужики тоже устремились к своим машинам. А где-то далеко впереди уже слышалась тревожная, нарастающая сирена. Роберт свернул в первую же боковую улочку. Она повернула за ним, остановилась, открыла дверь, но выходить не стала.
        Уже была ранняя весна, стаявший снег превратился в серую вязкую пыль, но запах распускающихся почек и голубое небо придавали дню особенное очарование, заставляли забыть о дорожной грязи. Она вспомнила, что в пылу всех событий где-то потеряла свой синий шарф.
        - Давно не виделись, - произнес он и ласково провел пальцами по ее щеке.
        Она отстранилась.
        - У тебя на щеке грязь, - пояснил Роберт свой жест и достал из кармана носовой платок.
        Удивительно, но больше ее не волновало прикосновение его пальцев.
        - Я дома умоюсь, - сказала она, отворачиваясь.
        Он стоял и молча смотрел на нее.
        - Как Ленц поживает? - спросила она.
        - В порядке. - Роберт усмехнулся, - Ленц стал теперь заниматься политикой. Сказал, что если уж мир не оставляет его в покое, то он приложит все силы, чтобы его переделать. Интересно, что, как только он стал получать приличные деньги, жена и сын его очень зауважали…
        - Он передал мне через каких-то людей остаток долга. Странно выглядели эти люди, - заметила Нина. - В куртках-косухах, в ковбойских сапогах…
        - Он немного отдалился от нас, - сказал Роберт, - но политика пошла ему на пользу.
        Они постояли еще немного. Роберт, не зная, что сказать, окинул взглядом ее машину. Странное чувство щемило ему сердце. «Прав ли я был, что не пришел к ней с дурацким тортом?» Он ведь действительно заехал тогда в магазин. Но его шокировало, что она не только не расплылась в улыбке на его предложение испечь пирог, не пообещала тут же выполнить его желание, а нашла предлог, чтобы не делать того, что он просил. Ему это очень не понравилось. Сейчас смутное чувство неправоты тревожило сердце, но в то же время и чувство обиды до сих пор было достаточно сильно: у них была такая прекрасная ночь, он так старался сделать ей приятное, повез ее к Ленцу, а она не оценила его стараний… Взгляд его упал на заднее стекло ее машины.
        - Зачем ты налепила эту дрянь? - спросил он, указывая на туфельку, налепленную на заднее стекло. Сейчас он чувствовал себя снова ее преподавателем.
        - Многие женщины так делают…
        - Так делают глупые женщины! Убери, я не хочу, чтобы мне было за тебя стыдно!
        - Но почему? - Она правда не понимала, чем ему не нравится такой очаровательный знак.
        - Я не хочу, чтобы ты выставляла себя на посмешище!
        Она его опять не поняла. Он увидел это и усмехнулся:
        - Какие вы, женщины, все-таки странные! Боретесь за свои права, а на самом-то деле во всем хотите подчеркнуть свою женскую сущность. Ведь эта дурацкая туфелька - знак половой принадлежности, - продолжал он. - И вам, женщинам, кажется, что вот вы нацепили ее, и теперь вас, как на балу или на званом обеде, должны пропускать вперед, уступать вам дорогу… Ведь так? - Он внимательно посмотрел на Нину.
        - Возможно, - неуверенно сказала она.
        - Но дорога - не бал в дворянском собрании, здесь все на равных, здесь все в одинаковой опасности, и все должны соблюдать одни и те же правила, так к чему тогда твой дурацкий знак?
        Нет, не об этом, совсем не об этом хотел он поговорить с Ниной на прощание.
        - Спасибо за консультацию! Вот ты и опять учишь меня! - Она улыбнулась.
        Роберт сделал движение ей навстречу, но она жестом остановила его:
        - Я все помню! Не надо! Не приближайся. Ты сделал из меня человека. Но большего мне не надо. Я должна ехать, у меня дела, извини.
        - Да, любишь ты извиняться… сильная, значит. - Он вспомнил их первые занятия и не мог отойти от ее машины и все не закрывал за ней дверцу.
        - Куда же это я задевала свой синий шарф? - Она машинально огляделась. В висках сильно стучало.
        - Не ищи его, - сказал Роберт. - Если честно, он тебе не очень идет.
        Она сначала вздрогнула, ведь то же самое ей говорил Кирилл, а потом вдруг ей показались ужасно забавными его слова.
        - Я знаю! - Неожиданные искорки опять заиграли в ее глазах. - Я в нем похожа на курицу!
        - Я так не думаю. - Роберт смутился.
        - Но я тебе обещаю, - она улыбнулась ему по-доброму, очень широко, - что, как только подвернется подходящий случай, я обязательно куплю себе точно такой же!
        - Зачем? - не понял он.
        - Потому что этот шарф нравится мне . Я обожаю синий цвет! - Она сказала это победно. Синий шарф, ее верный друг и помощник, опять ей помогает - она поняла, что права. Невозможно жить на свете, пользуясь чужими взглядами, вкусами, убеждениями. - Спасибо тебе за помощь! Пока! - Она махнула рукой и закрыла дверцу машины. Он помедлил еще немного, потом пожал плечами и поехал в свой школьный гараж. Там с Михалычем у него была назначена встреча. Они наметили провернуть одно дело. Старый друг должен был взять его с собой в вояж по перегонке иностранных машин. Это был для них единственный способ расплатиться с бандитами и снова купить себе средства передвижения.
        Когда же весна пришла окончательно и околдовала всех влажной сиренью, притворно сердитыми грозами и букетиками ландышей в руках чернявых женщин, к Нине весьма неожиданно снова приехала Лиза. Она позвонила по мобильнику прямо из Нининого двора. Нина узнала Лизу по голосу, выглянула в окно. У подъезда стояла ее красивая серебристая машина.
        - Входи. - Маленький червячок любопытства все-таки шевельнулся внутри: что же еще понадобилось от нее этой пронырливой девушке?
        Нина открыла дверь. Молодую женщину, шагнувшую в ее маленький коридор, она не узнала. Даже выглянула на лестничную площадку, думая, что Лиза скрывается где-то там, за дверью, и войдет последней. Но на площадке никого не было.
        - Привет! - улыбнулась ей вошедшая, и тут до Нины наконец дошло, что это и есть Лиза.
        - Не пугайся, со мной все в порядке! - весело сказала ей Лиза и первая прошла в комнату. Была она теперь вовсе не на огромных каблуках, как раньше, а в свободных кроссовках, и остальной наряд на ней был совсем другой - гораздо скромнее и проще. Серо-голубая кофточка свободно свисала с похудевших плеч, а бежевые бриджи открывали бледные, не загорелые еще по весне ноги. И лицо у Лизы было совсем другое!
        Куда-то исчезли крутые блондинистые кудри; на Нину смотрели ненакрашенные глаза, расплылся в улыбке абсолютно лишенный помады и довольно невзрачный рот.
        Нина смотрела на Лизу и не знала, что сказать.
        - Ты беременна! - наконец догадалась она.
        - Да! - с гордостью и торжеством выпалила Лиза и тут же, лукаво посмотрев на бывшую соперницу, интимным шепотом добавила, наклонившись к ней: - Но вовсе не от твоего бывшего мужа!
        «Что же, оказывается, не я была виновата в том, что у нас с Кириллом не было детей?» - мелькнуло в голове у Нины, но сам этот, возможно, и спорный факт ее не особенно уже взволновал. Только в глубине души ей стало немного приятно, что вот и он, человек, про которого она вспоминала теперь достаточно редко, тоже не будет счастливым отцом, возящимся с крошечным первенцем под умилительные улыбки всей родни и знакомых, а, наоборот, станет всего лишь банальным рогоносцем. Но она прогнала поскорее эти мысли.
        - При чем тут я? - Нина никак не могла взять в толк, зачем все-таки Лиза к ней заявилась. - Благородство - наша вечная беда! - Лиза не переставала сидеть с таким довольным видом, будто одна закадычная подруга явилась к другой и пересказывает ей новости про общих друзей. - Хочу все-таки сделать для тебя доброе дело! Сказать, в каком направлении ты должна сейчас поработать! А то я все это время чувствовала себя не в своей тарелке - не выполнила свое обещание: не смогла убедить Кирилла, чтобы он дал тебе приличное содержание. Так теперь представился шанс, надо его не упустить!
        - Я совершенно не считаю возможным, чтобы ты и дальше вмешивалась в мою жизнь! - твердо сказала Нина. Разговор начал ее раздражать.
        - Послушай… - Лиза зашептала ей прямо в лицо, будто боялась, что в квартире, кроме них двоих, есть кто-то еще. - Я от Кирилла ухожу, а ты должна к нему вернуться! В противном случае он пойдет по рукам и достанется вовсе неизвестно кому!
        - А что, у него так плохо идут дела, что ты уже не можешь извлечь из него материальную выгоду? - спросила Нина.
        - Дела? - Вид у Лизы был все еще вполне беспечный. - Дела не так плохи, на жизнь хватает! Хотя из косметической фирмы его уволили. Француз этот, ты должна его знать, заявил, что на руководящем посту не может находиться морально неустойчивый человек. Я думаю, что ему не понравилась я, когда мы ходили вместе с ним и с Кириллом в ресторан, но мне на это плевать!
        - Где же Кирилл сейчас работает? - осторожно поинтересовалась Нина.
        - Торгует лекарствами в какой-то фармацевтической фирме. Разница небольшая, принципы продаж одни и те же - что косметика, что лекарства. Я же тебе говорю, на жизнь хватает. Дело не в этом.
        - А в чем?
        - Я полюбила другого человека!
        Сказано это было с такой откровенной гордостью, с таким торжеством, что Нина не стала сомневаться - Лиза действительно полюбила настолько, насколько она могла полюбить.
        - И мы с моим любимым отсюда уезжаем! Поэтому твое место свободно, надо его обратно занять!
        «Господи, что за время счастливое - молодость! - подумала Нина. - Как у них все просто: туда-сюда, отнять - занять, вперед - назад, как при игре в куклы. И ей даже не приходит в голову, что вернуть все гораздо труднее, чем завоевать что-либо вновь».
        - Куда же ты едешь? В Америку или в Европу? - спросила она, чтобы что-то спросить. Сидеть молча было бы, наверное, смешно.
        - В Забайкальский военный округ! - все так же смеясь, ответила Лиза. - Думаю, на три года!
        Нина опешила.
        - Он что же, военный?
        - Со вчерашнего дня - старший лейтенант! Вчера был выпуск в училище!
        - И ты полюбила военного? С маленькой зарплатой, без квартиры, без угла? И, беременная, поедешь с ним по его распределению? - Нина не верила своим ушам.
        - Хоть на Луну! Я его люблю! Даже представить себе не могу, что должна с ним расстаться! - Лиза сияла.
        Вот теперь уж Нина действительно не знала, что сказать.
        - А Кирилл знает об этом? - наконец спросила она.
        - Знает, да мне что за дело! К тому же он не очень-то и переживает. У нас с ним не сложилось. Он действительно оказался довольно скучным и занудным человеком. Ты оказалась права. Он мне нравился, но я его не любила.
        Нине стало немного обидно за бывшего мужа. Она-то с ним провела столько лет и знала, что не так уж Кирилл и плох. «Любовь вытворяет с людьми такие штуки! - думала она. - Я сама готова была по молодости лет ехать за Кириллом хоть на край света! Ах, любовь, - горько усмехнулась она, - куда девалась расчетливая нарядная девушка, сидевшая передо мной полгода назад? Только молодости все по колено - и встречи, и расставания». Ей и в голову не пришло спросить Лизу, зачем же с таким упорством, с такой настойчивостью, достойной лучшего применения, разрушила она ее, Нинину, семью. Ответ ясно был виден в до крайности счастливом Лизином облике: Лиза была хозяйка своей жизни - могла повернуть ее то так, то эдак, не считаясь ни с чужим мнением, ни с чужим счастьем. И несмотря на это, Нина почувствовала к этой девчонке, сидевшей перед ней, но не к той, прежней Лизе, какую-то почти материнскую доброту.
        - Где же твои прекрасные волосы? Беременность съела? Значит, у тебя будет девочка! Говорят, дочери изводят материнскую красоту! - Нина кивком сочувственно указала на более чем скромный теперешний хвостик Лизы.
        - Это ведь был парик! Я работала под Мэрилин Монро. Мужчины обожают дурочек!
        - А что, новый муж любит умненьких? Или ему не нравится Мэрилин Монро?
        Лиза захохотала:
        - Мы с ним в бассейне познакомились! Прямо в воде! Не в парике же плавать! Вот и не пришлось притворяться, и краситься не понадобилось! - Лиза и теперь была само очарование. Любовь скинула с нее маску деловитости и напускной налет лживой светскости, и, став обычной московской девчонкой, Лиза по-прежнему была привлекательной.
        - Ну, будь счастлива! Я не сержусь на тебя! - сказала Нина и вышла в коридор, давая знак, что визит окончен.
        - Ты все-таки послушай! В соседнюю квартиру на вашем этаже переехала настоящая мегера! Одинокая! - горячо зашептала ей поднявшаяся с дивана Лиза. - Если ты не вернешься домой сейчас, считай, что Кирилл будет у нее под каблуком. Я видела, она при встрече уже пожирала его глазами так, будто хотела слопать! Мне, - Лиза постучала по груди кулачком, - даже мне, заметь, до той профуры шагать далеко. Если ты не пошевелишься сейчас, потом пожалеешь! Вот тогда точно уж все от тебя уплывет! И квартира, и все, что в ней находится, и остатки денег!
        - Пусть это тебя не волнует! Думай о будущем ребенке, о муже! Я уж как-нибудь сама распоряжусь собой! - Нина открыла перед Лизой дверь.
        - Смотри, если что, я не виновата! Честно тебя предупредила!
        Видно было, что Лизе самой нравилось ее благородство, и, выходя, она пристально и со значением поглядела на Нину, мол, видишь, когда жизнь повернулась по-другому, и я сделала для тебя хорошее дело! Но Нина опустила глаза, и Лиза, расценив, что сделала для бывшей соперницы все, что могла, быстро поскакала вниз по лестнице в своих мягких кроссовках.
        - Осторожнее! - только и успела крикнуть Нина ей вслед. Через несколько мгновений серебристая машина Лизы быстро унеслась со двора.
        А с наступлением первых дней лета Нина решила осуществить свою мечту: в бежевую «пятерку» уселись Пульсатилла и обе девочки, были погружены корзинка с едой и бутылки минеральной воды. Вся компания поехала на экскурсию в Ярославль. И все состоялось так, как хотела Нина. С экскурсоводом они осматривали древний кремль, любовались Волгой, обедали на природе, ели мороженое в кафе, ночевали в гостинице, в общем, выполнили весь комплекс немудреных, но таких желанных, когда их мало, развлечений. На следующий же день по утреннему холодку они отправились обратно в Москву. Девчонки, не выспавшиеся за ночь, дремали, привалившись друг к другу, на заднем сиденье, Нина же с Пульсатиллой вели нескончаемые разговоры. За окном проносились луга, рощи, поля. Опять цвели колокольчики и иван-чай, и Нине казалось, что с тех пор как она ехала этой же дорогой с Кириллом, прошло уже очень много лет. Неспешная беседа текла в деловом направлении. И Пульсатилла, и Нина давали теперь много частных уроков, а впереди были экзамены в институты и техникумы. Пульсатилла, как более опытный человек на ниве просвещения, делилась с
Ниной некоторыми профессиональными тайнами, приводила смешные примеры из своей педагогической практики.
        - А вообще, конечно, хочется отдохнуть! Ужасно устала за столько-то лет! - вздохнула Татьяна. - А сколько еще впереди! Иногда хочется закрыть глаза и ничего не видеть: ни тетрадей, ни учеников. Не думать о деньгах, о воспитательных приемах, о том, что готовить на обед! А представляешь, старшенькая-то, - Пульсатилла кивнула на заднее сиденье, где спали девчонки, - на будущий год решила поступать в педагогический! Значит, и у нее всю жизнь будет то же самое, что и у меня, - Чацкий, Болконский, зарплата, которая кончается через три дня после очередной получки… Кошмар!
        - Но ты ведь почему-то не сменила профессию, когда еще можно было и возраст позволял?
        - Да, не сменила… - задумалась Пульсатилла. - А знаешь почему?
        - Почему?
        Таня горько и мечтательно улыбнулась:
        - Потому что настоящая жизнь на самом деле такое дерьмо, что лучше пребывать в виртуальном мире. Вот сижу я перед занятием у себя в классе - брошенная жена, суетливая мать, особенно после очередного скандала с девчонками, денег нет, колготки под брюками рваные, фруктов хочется так, что челюсти сводит… Повеситься - только и остается. И тут вбегает в класс целая орава - рассаживаются, половина из них учиться не хотят… И начинаешь им рассказывать, с ними рассуждать, почему бросилась под поезд Анна Каренина да правильно ли поступал Емельян Пугачев, и сама оживаешь, переносишься в другую действительность, в другой мир. Иногда гораздо более страшный, чем наш, иногда упоительно красивый, но все равно другой, и часы летят незаметно, и отвлекаешься от своих собственных бед и живешь среди выдуманных персонажей, гораздо более близких и родных, чем иногда бывают кровные родственники. Тот мир придуман гениями. Там лучше, чище, умнее, даже если герои и страдают, и безумно любят, и умирают. В нашем мире этого нет. И я всего лишь за деньги этот мир не отдам.
        Закончив свою пафосную речь под улыбку Нины, Пульсатилла замолчала и даже вытерла платочком повлажневшие глаза.
        - Ну дура я, дура! Что теперь сделаешь? - Она беспомощно и сердито смотрела на Нину.
        - Ты замечательная, - сказала та и поцеловала подругу. - Остановимся искупаться?
        Они свернули к речушке на тот самый проселок, куда в прошлом году заезжал Кирилл. Даже мальчишки, продававшие раков в тени деревьев, как показалось Нине, были те же самые. Утренний улов уже дымился в их прежнем закопченном котле. Нина спокойно посмотрела на них, и уже никакие тревожащие душу мысли про созвездия четвертой величины ее не стали беспокоить.
        Разбуженные девчонки, натянув купальники, полезли в прохладную еще воду. Нина и Пульсатилла решили позагорать на берегу. Как приятно после долгой зимы было разлечься на солнышке, постелив на траву старое гобеленовое покрывало! Несколько минут они валялись молча, определяя телами наиболее ровные участки земли, устраивались поудобнее. Потом лежали, подставляя солнышку то белые животы, то спины, а лица закрывали газетами, чтобы не обгорели носы. Девчонки, фыркая и вытираясь, выбрались на скользкий берег, а потом стали беситься в траве, гоняясь друг за другом, чтобы согреться.
        - Скажи, - спросила Нина после молчания, - меня давно мучает один вопрос. В последние годы, когда я жила с Кириллом и мы были состоятельными людьми, ты меня недолюбливала?
        - Ты-то как раз состоятельным человеком и не была, - усмехнулась из-под газеты подруга. - Кирилл - да. Тот, по всей видимости, заколачивал неплохие бабки, но ты не была их владелицей, не сердись.
        - Я и не сержусь, это правда, - улыбнулась Нина.
        - А вообще знаешь, что сказала по этому поводу Марина Цветаева? «Я обожаю богатых. Они добры, так как им это ничего не стоит, и красивы, так как имеют возможность хорошо одеваться. Если нельзя быть ни человеком, ни красавцем, надо быть богатым…»
        - Ты с ней согласна? - спросила Нина.
        Пульсатилла подумала немного.
        - Пожалуй, нет. Хотя во времена молодости Цветаевой богатство, особенно врожденное, наследуемое, или врожденная и наследуемая бедность были такой же частью человека, входящего в мир, как наследуемый цвет глаз. Я же родилась уже тогда, когда большинство людей были равны и богатство либо скрывалось, либо не имело большого значения. Поэтому я не люблю богатых. Человечность проверяется бедностью. Нетрудно быть добродетельным и красивым, когда тебе не надо пахать с утра до ночи, когда тебя никто не унижает, когда дело твое уже приносит хороший доход и ты легко можешь позволить себе купить не только еду и одежду, но и красивый дом, образование, здоровье, путешествия по миру… И, что очень важно, можешь предоставить эти блага не только себе, но и всем, кому захочешь, за кого переживаешь и кем дорожишь больше всего на свете. А вот когда барахтаешься в этой жизни, как лягушка, попавшая в кувшин и пытающаяся взбить лапками сливки, а они все не взбиваются, потому что в кувшине, оказывается, налито не молоко, а вода и, как ее ни тряси, все равно она тверже не станет, а силы у тебя уже на исходе, и ты
чувствуешь, что жизнь израсходована напрасно и скоро наступит ее конец, - вот тогда попробуй-ка быть добрым и красивым! Я могу только задать один вечный вопрос из области софистики - почему одним больше везет в жизни, а другим совсем не везет? Только не надо отвечать расхожими фразами, что моя бедная жизнь с моими девчонками и есть настоящее счастье… - Таня усмехнулась. - Я не злая, просто обидно! - добавила она, задрав голову и глядя в высокое голубое небо. - Легко говорить; будьте счастливы тем, что имеете. Но если ты просто уверена, что твои дети ничем не хуже, а может быть, во много раз лучше тех, кому все достается без усилий, а твоим детям за все приходится платить огромную цену, поневоле задумаешься, не сошел ли уж окончательно с ума тот, кто там сидит, - Таня ткнула пальцем в небо, - и распределяет жизненные блага так несправедливо, так неравномерно?!
        - Не раздражай его, - суеверно одернула ее за руку Нина и сплюнула три раза через плечо. - Где-нибудь в Иванове или в Африке живут еще хуже!
        - Что говорить, - вздохнула Пульсатилла. - Мы маленькие люди, и нам по силам лишь такое же маленькое счастье. Богатые говорят, что во всем виноваты мы сами. Но это неправда! Я делала все, что могла, все, что было в моих силах! Я приносила пользу! Я терпела, и работала, и радовалась в надежде увидеть небо в алмазах. И когда вдруг я слышу, что я сама виновата в своей бедности, мне хочется не просто махнуть рукой на того, кто так говорит, мне хочется его растерзать! Естественно, он скажет, что, разумеется, я должна была расстаться с литературой и заняться продажей каких-нибудь шмоток. Но как бы я тогда смогла сохранить себя?
        - В чем же выход? - задумчиво спросила Нина.
        - В любви, наверное, - ответила Пульсатилла. - Любовь доступна всем - и богатым, и бедным. Но если богатые могут выбирать, любить или не любить, то бедные хватаются за свой шанс как за соломинку, ибо только любовь обещает им и восторг, и удачу, и счастье… Только она дарит им эмоции невероятной силы, потому что больше положительных эмоций им негде взять. Бедные тяжело работают, плохо питаются, одеваются безобразно. И если их любовь потерпит крах, то им только и остается - либо в омут, либо в проститутки. А богатенькие поедут путешествовать в Италию или пойдут в ювелирный магазин и наденут алмазы с небес на себя.
        - Думаешь, от этого можно стать счастливее?
        - Теоретически нельзя, но практически лучше от несчастной любви развлечься в Италии, чем вернуться к мытью полов в грязном подъезде.
        - Бывает, что ничего человеку в жизни не надо, кроме любви, - ни алмазов, ни нарядов…
        - Очень хорошо! - ответила на это Пульсатилла. - Пусть тогда этот человек, которому уже ничего без любви не надо, подчистую отдаст все свои алмазы, дворцы и наряды другим, кому они нужны! И сам, поголодав пару дней, отправится выполнять грязную работу. Тогда я буду его уважать, тогда я поверю ему, что не в деньгах счастье. А то ведь поговорят-поговорят, потом в лучшем случае отстегнут пару тысяч в какой-нибудь благотворительный фонд, а себе миллиардик все-таки оставят на черный день и плачут потом, так уж плачут о своем несчастье… что про них даже сериалы снимают!
        Пульсатилла горько засмеялась, а потом, закинув руки за голову, потянулась в траве и сказала:
        - Да ладно, не пропадем! Какие наши годы! Но так хочется очередной порции любовного адреналина в кровь! Просто влюбиться не в кого. - Она перевернулась на живот и заглянула в глаза Нине: - Как ты думаешь, будет у нас в жизни еще настоящая любовь или все, приехали?
        - У тебя-то точно будет! - засмеялась Нина. - К внукам! А вот будет ли у меня что-нибудь, не знаю. Пожалуй, я лучше попробую как-нибудь заработать деньги. Хочу попутешествовать. Я вновь любить пока не готова.
        - А я готова… - пробормотала про себя Пульсатилла. - Я всегда готова! Но если бы вернулся ко мне мой мужик… или бы уж, на худой конец, хоть этот французик, Шарль Готье, все равно ведь больше никого нет! Но Нина уже не слышала ее слов, она крепко спала, разморенная запахом травы, теплым солнышком и колокольчиками, колокольчиками… А рядом с ней, вытирая слезы умиления таким замечательным летним днем, задремала и Пульсатилла. Разбудили их девочки, свежие, веселые, полные надежд, с венками на прелестных русых головах, как лучшее олицетворение самой молодости и этого прекрасного июньского дня.
        10
        Роберт и Михалыч поехали в вояж за машинами еще с двумя знакомыми мужиками. Но в целом коллектив не был спаянным - из тех двоих каждый выступал за себя, а Ленц не смог поехать по каким-то партийным делам. Впереди надвигались выборы или еще что-то в том же духе. То ли Ленц выступал за анархистов, то ли за «зеленых», понять было невозможно.
        - Каждый человек должен ощущать себя свободным! - торжественно, с безумным блеском в глазах провозглашал теперь он, и Михалыч с Робертом чесали в затылках и думали, не повлияло ли на их друга затяжное пребывание в петле. Но сам Ленц, видимо, более чем всегда ощущая себя свободным, ходил постоянно в приподнятом настроении, заговорщицки улыбался, подмигивал, угощал друзей иноземными напитками, а вот обещанную петрушку и редиску на своем огороде больше не сажал.
        - У нас теперь скоро будет другая жизнь! - пафосно провозглашал он и раз за разом исчезал на каком-нибудь очередном заседании. Найти его теперь становилось все труднее, поэтому Роберт с Михалычем поехали без него.
        В общей сложности они пересекли восемь границ, уплатили сумку денег в счет разных официальных и неофициальных поборов и теперь, небритые и усталые, возвращались домой. Вояж заканчивался удачно, они уже въехали в пределы Московской области. Двигались кортежем, Роберт замыкал. Михалыч ехал впереди него. Те двое возглавляли маленькую колонну. Водители спокойно, сосредоточенно смотрели на дорогу. Решено было на последнем участке пути нигде не останавливаться. Поворот следовал за поворотом, подъемы чередовались со спусками, пейзаж был однообразен, движения автоматизированы. Каждый из четырех мужчин ехал в одиночку, но у всех в конечном счете мысли сводились к одному - к скорому отдыху, горячей еде, душу и сну и к тому, на что они потратят вырученные деньги. Роберту и Михалычу позарез нужны были машины.
        Дорога к Москве под вечер была не слишком оживленна. Машин на этом отрезке, достаточно удаленном от столицы, было не очень много. Они ехали со скоростью около ста тридцати километров в час. По такой дороге это было нормально. Чем ближе к Москве, тем скорость их становилась меньше. Но каждому хотелось быстрее попасть домой.
        По пути находился большой подмосковный город. Можно было проехать через него, а можно и в объезд - длиннее, но в конечном счете свободнее, значит, быстрее. Они выбрали второй вариант. И тут на дороге попался знак - ремонт и еще один объезд. Уже по плохой и узкой двухполосной дороге через густой лес. Михалыч чертыхнулся - ничего подобного, когда они ехали туда, он не видел. Значит, расковыряли дорожное покрытие за те несколько дней, что их не было. Это было очень некстати, но возвращаться назад и ехать через город никому не хотелось - они отъехали уже достаточно далеко. Головная машина устремилась в лесные сумерки.
        Во времена всех российских войн на севере и на западе в таких лесах прятались партизаны. Теперь лес тоже не пустовал. То и дело он прерывался дачными поселками, выглядывавшими в просветы между деревьями. Среди их веселого благолепия стояли и старые деревни с покосившимися серыми домами, видны были и заросшие травой поля. Участок же, по которому сейчас шли машины, больше напоминал суровую тайгу - высокие ели заслоняли садившееся за горизонт солнце, по бокам поднимался туман, казалось, сейчас между стволами покажется дикий зверь. Не часто встречаются такие запущенные места менее чем в ста километрах от столицы.
        Покосившийся указатель обозначал, что вскоре за поворотом должна быть проселочная дорога. На самом же деле сквозь едва расступившийся лес еле проглянула узкая просека. «Не дай бог оказаться здесь в тот момент, когда с нее выворачивает груженный лесом трактор с прицепом», - подумал Михалыч. С другой стороны дороги, как будто для того, чтобы было больше места для разъезда, лес немного отступил, обочина расширилась. И вдруг, как только процессия из четырех машин проскочила проселок, следом за ними, как из засады, с обеих сторон с визгом выскочили три не оставляющие никаких сомнений в их намерениях мощные машины.
        Погоня! Надо было этого ожидать. Как будто нарочно был подстроен этот объезд через лес в тишине мрачных сумерек, как будто нарочно утомленные дорогой люди решили рискнуть и не поворачивать назад.
        Погоня похожа на гонки, потому что в активе тоже присутствует смерть, но все равно суть и результат не однозначны. Гонщик добровольно отдает этому делу свою жизнь. И на гонках тоже могут твориться черные дела, но автомобильный грабеж - совсем другое дело. Чувство несправедливости, что тебя загоняют в рамки, в которых ты вовсе не хочешь пребывать, придает совершенно другой оттенок этому полету.
        Обо всем этом некогда было думать тем четверым, изо всех лошадиных сил погнавшим вперед, насколько позволяла дорога. Тем более не размышляли ни о чем и преследующие: для них существовала только одна задача. Они были злы, сильны и, как стая волков, стремились отрезать, отбить хотя бы последние две машины. Даже одну. Завалить всю четверку шансы были ничтожно малы. Последней шла машина Роберта. Ее почти новый немецкий двигатель свободно мог выдержать гонку. Но оставался большой вопрос, смог бы выдержать гонку шедший перед Робертом домашний, добродушный Михалыч?
        Останавливаться было нельзя. Без сомнения, бандиты были вооружены. Но по товарным машинам они не будут стрелять. Стрелять - означает испортить колесное чудо. Поэтому основным тут работал закон волчьей стаи - догнать, зажать с боков, заставить остановиться приглянувшуюся машину. Затем уничтожить и перебить промышленные номера, замазать следы на таможне, зарегистрироваться в ГАИ и пустить машину-красавицу в дело. Деньги, которые станут прибылью от ее продажи, покроют расходы с лихвой. Роберт понял, что отбивать будут или его машину, или Михалыча. Дорога была узкая, скорость большая - какая только возможна по такой дороге. Хищники уже дышали злобным пламенем ему в хвост, но из-за небольшой ширины дороги они пока не могли зажать его в клинч. Чтобы отбить две машины, они должны были сначала обогнать его, Роберта. Он решил не дать им этого сделать. Стал кидаться из стороны в сторону. Первым за ним шел приземистый длинный «Форд». Роберт понял, что в нем сидят главные силы и эту машину преследователям жалко меньше всего.
        Передние, оценив ситуацию, стали уходить. Видимо, мужики поняли всю игру и решили сберечь хотя бы свои машины. Михалыч не отрывался от Роберта. Он решил держаться рядом, чего бы это ему ни стоило.
        - Жми, Михалыч, вперед! - сигналил ему фарами Роберт. - Освободи для маневра место, уходи сам!
        Те, что преследовали их, четко знали, какой надо выбирать участок для нападения. Они проехали уже несколько километров, а лес впереди все сгущался, поворот следовал за поворотом. Очевидно, они ждали хоть небольшого расширения дороги, чтобы осуществить свой захват, а пока действовали на нервы, следуя по пятам. Визг тормозов и рев двигателей семи мощных машин создавали эффект схватки фантастических хищников. Но те, кто был сейчас за рулем, не слышали ничего. Задача передних была уйти, задача задних - догнать. Машины мчались, двигатели ревели, тормоза визжали на поворотах. Впереди показался прямой участок дороги.
        «Сейчас начнется, пора!» - решил Роберт. Мигнул Михалычу фарами. Тот понял, немного прибавил скорость. Головной «Форд» приблизился, стал заходить сбоку. Роберт резко взял влево, потом вправо, подрезал противника. «Форд» тормознул. Он не хотел пока нападать, боясь помять машину Роберта. Он ждал, пока у того сдадут нервы. Но Роберт уже не думал о целости своей машины. Его задача была уйти, но, если это было невозможно, ничего не оставалось делать, как жертвовать машиной. Ему было жалко до слез эту металлическую красавицу, но на кону стояла жизнь его и Михалыча.
        Он тормозил резко, внезапно, работая при этом рулем. «Форд» уворачивался как мог, но ярость нападающих возрастала, и после того как Роберт несколько раз чиркнул своим бортом по их хищной машине, они поняли, что он свою машину беречь не будет. Это тоже развязало им руки. «Форд» пошел на обгон с одной стороны, а с другой из-за него выдвинулась следующая машина.
        «Хрен вам удастся меня обойти!» - сплюнул Роберт. От резкой езды, от ударов головой о стойку со лба у него сочилась кровь, но он этого не замечал.
        - Не возьмете в тиски! Буду лупить по бокам! - сказал он и нанес очередной боковой удар.
        Машины шли почти вровень, и со странной ясностью, повернувшись лицом к «Форду», он увидел, что на месте водителя сидит второй амбал из тех самых, что подставились под его машину, когда они с Михалычем ехали в больницу к Ленцу. А за амбалом на соседнем сиденье маячила маленькая хорьковая голова предводителя в автошколе.
        - Ну вот мы и встретились! - пробормотал Роберт, и больше сомнений в том, что ему следует делать, у него не осталось.
        Жаль, что Михалыч с самого начала по своей доброте не понял, что все происходившее в их автошколе было войной. Он бортанул с правого борта «Форд» так, что между боками посыпались искры. «Форд» мотануло в сторону, и Роберт ушел вперед. Непонятная легкость овладела им. Он будто снова выигрывал гонки, только теперь это были гонки со смертью, соревнования, в которых все было серьезно и на кону стоял не жалкий выигрыш - кубок, на кону было то, что для Роберта теперь означало больше жизни - на кону стоял принцип.
        «Я урою вас, гадов, чего бы мне это ни стоило!» - решил он.
        Он видел дорогу, будто с вышки телеоператора. Видел отчетливо две передние машины, которым нужно было спасти себя. За ними видел машину Михалыча, потом свою машину, уже изувеченную, но еще вполне готовую к борьбе. Сзади - в виде противных темных жуков - черные машины преследователей. Каким-то чутьем, вдруг для конечной борьбы свыше данным им зрением, он угадал впереди лежащие участки дороги, увидел все ее изгибы.
        Впереди опять был крутой поворот. Он его почувствовал, как увидел, и приготовился к нему. Это был его шанс. Сначала Роберт притормозил, подпустил «Форд» поближе, а уже войдя в поворот, еще больше повернул руль и толкнул «Форд» в кювет. Тут же он выровнялся и, удаляясь, с удовлетворением увидел, как «Форд», сломав несколько тонких берез, перевернулся несколько раз и затих. Через мгновение Роберт, ушедший уже из пределов видимости, услышал взрыв.
        «Теперь они должны начать стрелять, - подумал он. - Не могут же они отпустить меня просто так!»
        Своим внезапно открывшимся интуитивным зрением он видел, что лес скоро окончится. На расстоянии нескольких километров впереди маячил населенный пункт. Значит, развязка этой смертельной игры должна была произойти именно здесь, на этом участке, пока машины не вырвались из леса.
        Нервы у водителя второй машины, следовавшей за ним, сдали, и он приотстал.
        «Еще немного, еще чуть-чуть, - сказал себе Роберт. - Не может быть, чтобы они пошли на убийство!» А сам сигналил Михалычу, чтобы тот уходил. Уходил как можно скорее вперед.
        «А счастлив я все-таки по-настоящему так и не был», - подумал он в последнюю секунду и тут же услышал звук выстрела.
        Он понял, что пули пробили левый борт, но двигатель каким-то чудом еще держался. «Ну, гады! Все! Дорого я вам теперь дамся!» Одна из пуль пробила ему левую ногу. Впереди стал виден последний поворот.
        Следующий выстрел пробил заднее стекло и попал ему в спину.
        - Ну, ближе подходите, сволочи! Сейчас и вам будет конец! - Роберт до последнего выжал педаль газа, потом вильнул рулем и вдавил тормоз в пол. Он отлично знал, что этим закрутит машину в окончательном смертельном вращении. Тогда тело его упадет на сиденье вбок и не будет раздавлено. Все вышло так, как он себе представлял, и, падая на сиденье в водовороте центростремительной силы, он случайно задел рукой дверцу бардачка. Она открылась, и оттуда ему на лицо выпал его талисман, который он взял с собой, - его маленькая куколка-эскимоска, его единственная женщина, как он про нее говорил. Но он не мог уже разглядеть ее лицо, потому что глаза его остановились, хотя слух еще различил, как последний привет из этого мира, звон лопающихся стекол, падающих осколков, скрежет металла и вой автомобильной сирены, которую включил один из преследующих своей уже тоже мертвой, упавшей на руль головой.
        И вот все остановилось, замолкло, и к месту последнего побоища смогли приблизиться те, кто не участвовал в этой драке.
        Михалыч стал вырывать дверцу, чтобы вытащить Роберта на траву,
        - Надо ждать ГАИ, - сказал тот, что ехал в их колонне самым первым.
        - Помоги! - рявкнул Михалыч с ужасным, сразу посеревшим лицом, и все решили, что лучше сейчас с ним не спорить. Без автогена они сумели освободить дверцу, и Роберта вытащили на обочину.
        - Бизнес есть бизнес, - неуверенно сказал водитель второй машины, и, отойдя в сторону, они вдвоем с головным стали обсуждать, что лучше сказать, когда приедет милиция. А Михалыч сидел на траве, и плакал над своим другом, и вытирал его окровавленное лицо, не стесняясь слез.
        Из оставшихся на дороге двух черных, разбитых, преследовавших колонну машин наружу никто не вышел.
        11
        Нина долго ничего не знала о смерти Роберта, пока одна случайно встретившаяся соученица из группы не рассказала то, что услышала через третьих лиц. Нина почти ничего не поняла из ее рассказа - ни про мафию, которая, оказывается (о ужас!), властвовала в их школе, ни про перегон машин. Она запомнила только одно - Роберта больше нет. Она этому не поверила.
        - Вранье! Не может быть! Какая-то ерунда! - вот были первые слова, которые она сказала этой соученице. Та посмотрела на нее со странным выражением, пожала плечами и поспешила отойти подальше.
        «Нет-нет! Я не могу верить глупым разговорам», - твердила Нина весь остаток дня и всю ночь. Как только рассвело, она поехала в школу. «Я все узнаю от Михалыча!» - подумала она.
        С надеждой вошла она в знакомые ворота. Двор был абсолютно пуст, двери гаража закрыты. Она прошла вперед, подергала ручки. Металл навесного замка обжег, будто холодом, ее пальцы. Теперь перед дверью стояла не прежняя Нина - обиженная, разочарованная женщина. Теперь она была вся огонь, один сплошной порыв страсти. Она даже подумала, что если вдруг сейчас случайно увидит Роберта, живого и невредимого, то кинется к нему на шею, невзирая ни на какие приличия, ни на какие обстоятельства.
        - Тебе кого? - услышала она за спиной незнакомый голос. Она обернулась. Маленького роста невзрачненький человек в испачканной куртке стоял перед ней. Он покачивался, и Нина поняла, что человек этот уже с утра пьян. Она узнала в нем сторожа.
        - Мне бы Михалыча. Или Роберта! - Голос ее дрогнул.
        Человек стянул с головы рваную бейсболку с надписью «Chesterfield» и присвистнул:
        - Ишь чего захотела! Михалыч здесь больше не работает, а Роберт… того! Царствие небесное!
        - Как? - Она стала трясти его за грудки. - Как? Ради всего святого, каким образом это случилось?!
        - Ну, больно много ты собираешься знать… - Сторож скроил нарочито умильную физиономию, и Нина поняла, что он хочет денег. Торопливо достала она кошелек и стала совать ему в руки разноцветные бумажки. - Ну, слушай, коли так.
        Сторож торопливо спрятал деньги в карман и приподнялся на цыпочках к самому Нининому уху. Она даже не поморщилась от запаха перегара.
        - Официальная версия - автокатастрофа! - со значением сказал он. - А на самом деле, - забулдыга понизил голос до минимального шепота, - убили его! Мне сторож из морга четко сказал, как коллега коллеге. - Старик сделал значительное лицо. - Продырявили нашего Роберта. Из огнестрельного оружия. Судмедэксперты все раскопали - дырочки нашли. Одну в ноге и две сбоку. Аккурат там, где сердце. А в гроб его укладывать я помогал, честь по чести! - Сторож стал перечислять Нине и другие свои заслуги в надежде выманить у нее еще денег, но она уже больше не могла его слушать. Руки ее разжались сами собой, голова опустилась.
        «Значит, это правда!» - крутилась у нее единственная мысль. Его больше нет. Человека, которого она почти что любила.
        И эта несостоявшаяся любовь вдруг вспыхнула в ней со страшной силой, будто пришла на смену тому костру, который прогорел и погас в сумрачный зимний день окончания ее жизни с Кириллом.
        «Что же теперь делать? Как жить? - спросила она себя и нашла ответ. - Михалыч! Вот спасение! Надо пойти к нему!»
        Сторож все еще вертелся возле нее. Она порылась в кармане и выгребла оттуда кое-какую мелочь.
        - Где Михалыч? - спросила она.
        - Да кто ж его знает! - уже веселым голосом проговорил тот. - Уволился из школы. Даже с фатеры, говорят, снялся. Уехал! А как же? У тех, кто Роберта того… у них ведь народу много. Что с того, что в катастрофе полегло, говорят, шесть человек, у мафии длинные руки. Я вот тоже думаю какое другое место найти, а то спалят ведь к чертовой матери меня вместе с этой школой! - Он озабоченно почесал грязную шею.
        - Значит, не знаете, где он? - сокрушенно покачала головой Нина.
        - Собачонка и та отсюда сбежала! Место такое тут гиблое! Звери, они все чувствуют, их не обмануть! - Сторож счел разговор законченным и стал удаляться по направлению к своей сторожке.
        Тогда Нина как во сне поехала к Ленцу.
        Снова проплывал за окном машины хорошо знакомый ей пейзаж - те же церкви и те же рощицы и поля, но только казалось теперь, что она далекая странница, когда-то уехавшая из родной земли и вернувшаяся для того, чтобы отыскать кого-нибудь из родных. Участок Ленца она нашла сразу же, но не сразу узнала. Старый дом был снесен, на его месте велось грандиозное строительство каменного коттеджа, от грядок, фруктового сада и елочки с березками не осталось и следа. Бригадой рабочих руководила энергичная женщина, в которой Нина узнала бывшую жену Володи. Ей помогал молодецкого вида длинноногий и длиннорукий парень - по всем признакам, их теперь остепенившийся сын. Ленца не было видно. Нина не стала заходить на участок, решила справиться у соседки.
        - И-и-и, голубушка! - приветливо встретила ее словоохотливая женщина. - Он теперь бывает здесь редко. Важным человеком он стал. За что-то борется, за какие-то права, за свободы! А когда приезжает, то сначала из его машины выходит охранник, проверяет дорогу, а потом уж Владимир Петрович собственной персоной шагает. И тогда еще с двух сторон его люди в форме охраняют! Вот как! Будто в тюрьму ведут! - доверительно шепнула Нине на ухо старушка. - А Михалыч ваш сюда больше не ездит. Зимой вот видела вас вместе последний разок, ну и все! Правда, Роберт тоже раз в начале весны заезжал. Просил фотографии Володеньке передать. Да я не передала. Одного его теперь не застанешь, а идти туда, когда людей полон двор… Бог с ними, я не хожу!
        - Можно на фотографии взглянуть? - спросила Нина.
        - Отчего нельзя? Вот они. - Старушка достала из комода пакет. В нем лежали только два снимка. Нина достала их, внимательно посмотрела. Они были сделаны в тот день, когда Роберт, она и Михалыч приезжали после ее экзамена есть пельмени. На одной фотографии они были изображены втроем - Ленц, Михалыч и она, Нина; на второй только вдвоем - она и Володя были схвачены за беседой. Она и не помнила, когда это Роберт умудрился их сфотографировать. Самого Роберта на фотографиях не было - фотографы редко оставляют на пленке следы собственной внешности. Она положила фотографии в пакет и молча отдала старушке. Домой она возвратилась на автопилоте.
        И с той поры началось ее долгое паломничество по «святым местам». Она изъездила все маршруты, на которых училась с Робертом водить машину, по нескольку раз кружилась на одних и тех же перекрестках, обманывая себя. Все ей казалось, что вот сейчас еще немного она проедет вперед и рядом с ней окажется их учебная желтая машина с таким знакомым ей номером и человеком, сидящим впереди с растрепанным журналом на коленях. А уж сколько часов она провела на мостике с грифонами, было просто не счесть! Бессчетное количество раз она гладила блестящую, стершуюся лапу, как верующий прикладывается к иконе, вымаливая прощение; изучила каждое перышко на птичьей голове. Она сама не знала, что хотела найти в своих поездках, чего ждала от них, но, повторяя их, она будто отдавала кому-то некую дань, и на время ей становилось легче. Недаром же ритуалы, принятые у народов разных религий, а не мрачное бездействие атеистов, помогают людям легче справляться со свалившимся на них горем.
        Пульсатилла никак не могла на нее повлиять - Нина от нее убегала. Как только подруга приближалась к ней на расстояние слышимости, Нина бормотала «прости» и разворачивалась в противоположном направлении. Она очень похудела и отказывалась от еды. Собственно, никто ее насильно и не кормил. Сама себе Нина придумывала разные отговорки; то еда казалась ей несвежей, невкусной, то вдруг она говорила себе, что должна экономить…
        Еще она совершенно не могла спать. Все время ей снился почти одинаковый сон: ей казалось, что в той страшной поездке она сидит в машине вместе с Робертом и, когда преследователи уже настигают их автомобиль, она нажимает на какую-то дополнительную педаль, их машина отрывается от земли, поднимается в небо и оставляет бандитов далеко внизу. «Если бы я не отвергла его в тот последний вечер, - думала Нина, вспоминая эпизод с тортом, - может быть, он не поехал бы в свое опасное путешествие. Или поехал бы в другое время… И тогда все могло бы сложиться совсем по-другому».
        От этих изматывающих снов и размышлений она была почти на краю опасной и страшной болезни, как вдруг на нее повлияло одно очень странное, на ее взгляд, обстоятельство.
        В середине августа, когда листья московских деревьев и кустарников покрываются некрасивым пыльным налетом, а в уличных киосках начинается настоящий разгул овощей, арбузов и дынь, Нина, совершенно истощенная голодом и бессонницей, стояла на своем привычном месте возле крайнего грифона и в тысячный раз прокручивала в голове уже полузабытые подробности их с Робертом недолгой связи. Вид у нее при этом был такой необыкновенный, что одна невысокая женщина, прогуливавшаяся неподалеку, обратила на нее внимание и уже собралась поднести Нине милостыню, но остановилась, встретив непонимающий взгляд.
        - Не обижайтесь, - сказала ей женщина, поняв свою ошибку. - Сегодня здесь, в церкви, отпевание. Я поэтому тоже не в себе.
        Вид женщины, а еще более ее голос привлекли внимание Нины. Она вернулась из своих воспоминаний в действительность. Ей было в общем-то все равно, но что-то заставило ее задать вопрос:
        - Вы были знакомы с человеком, которого сегодня хоронят?
        Женщина приложила платочек к глазам. По всей видимости, ей было необходимо выговориться.
        - Я очень хорошо ее знала. Это была моя подруга.
        - Почему же вы сейчас не там? - удивилась Нина.
        - Посторонних не пускают. Отпевание и похороны будут только для самых близких. Так постановил ее муж.
        - А-а… - Нину уже перестала интересовать эта история.
        - Но вы знаете, - горячо зашептала женщина Нине прямо в лицо, - я уверена и могу поклясться, чем хотите, что сам муж мою подругу и убил! Он ее ненавидел! Он мечтал, чтобы она умерла! А теперь строит из себя безутешного вдовца! Если бы вы только видели, какой он заказал гроб! Будто для Рузвельта!
        - При чем здесь Рузвельт? - удивилась Нина такому странному сравнению.
        - Так ведь Рузвельт был инвалидом, и моя подруга в коляске провела почти двадцать лет!
        - Что, инвалидность с детства? - спросила Нина, а странная догадка уже возникла в ее истощенной памяти и стала там крепнуть.
        - Как бы не так!
        Нина вспомнила косметический салон, роскошные меха и маленькую шляпку, открывающую только край щеки молодящейся женщины. Тут же в памяти всплыли повелительный голос и двое молодцов, заносивших в машину эту удивительную даму в инвалидной коляске.
        - Он ее на машине разбил! - продолжала рассказывать женщина, в которой Нина узнала спутницу Клеопатры Михайловны в косметическом салоне. - Врезался в дерево, самому хоть бы что, а у нее - перелом позвоночника! Двадцать лет в инвалидной коляске, и не потеряла себя! Удивительной силы воли и ума была эта женщина!
        - А муж что? Заботился о ней?
        - Заботился… - Женщина задумалась. - Легко заботиться, когда у тебя денег куры не клюют! Это она сделала его миллионером. А он только и думал, как бы с ней развестись! И всегда эта женщина находила какой-нибудь ловкий предлог, и развод оказывался невозможным!
        - Зачем же она держалась за него, если он ее ненавидел? - спросила Нина.
        - Из принципа, - не поняла ее удивления женщина. - Что бы ей осталось в жизни, если бы он от нее ушел? Она ведь была фактически без ног, совершенно беспомощна.
        Траурная процессия приблизилась к церкви. Нина и женщина молча наблюдали, как достали и внесли внутрь роскошный закрытый гроб, как пронесли необыкновенной красоты цветы в венках и в вазах, как несколько мужчин в строгих костюмах прошли небольшой группой в церковь. Через некоторое время Нина увидела, как заметался в верхних этажах отраженный сотнями свечей свет, и раздалось торжественное пение.
        - Вы не пойдете? - спросила Нина.
        - Обойдутся там без меня, - ответила женщина. - Я была нужна ей при жизни.
        - Как ее звали, вашу подругу? - Нина почему-то боялась ошибиться.
        - Как великую царицу, - ответила женщина.
        - Екатериной?
        - Клеопатрой! - подняла вверх тонкий бесцветный палец ее собеседница и, не попрощавшись, пошла по запруженной машинами улице вниз. Нина осталась на мосту. И вместе с осознанием такого ужасного конца Клеопатры Михайловны на нее снизошла удивительная легкость. «Недаром мне всегда казалось, что она не так уж права! - подумала Нина. - Лучше расстаться еще до того, как вызовешь к себе непреодолимую ненависть». Потом ее мысли перескочили на светловолосую женщину. «Она теперь лишилась не только учителя - жизненного стержня. Ведь Клеопатра, судя по всему, была для нее примером воли и стойкости. Как жаль, что столько сил было потрачено впустую. Теперь ей предстоит найти в жизни собственный путь. - Нина ахнула, перенеся ситуацию на себя. - Она потеряла подругу, а я - друга. Другом был для меня. Роберт».
        Слово было найдено, сердце Нины отпущено на свободу. «Неправильно я сожалела столько месяцев о несбывшейся любви, - думала она. - В том положении, в котором я пребывала, она все равно не могла бы закончиться хорошо для нас обоих. Ну а та небольшая влюбленность, которая сопутствовала моему отношению к Роберту, являлась лишь следствием взаимной симпатии и сходства характеров. Я верю, что наша встреча была не случайной - одна звезда притянулась к другой, и хоть это были звездочки малой величины, все-таки они оставили на земле свой след».
        Нина вернулась домой и впервые за много дней нормально поела. И ночью спала абсолютно спокойно. С этого дня она быстро и неуклонно пошла на поправку.
        О Лизе Нина больше ничего никогда не слышала, да и нужно сказать, что эта девушка совершенно перестала ее интересовать. В училище снова начались занятия, там никто ничего не знал. Только одна ее коллега-преподавательница, помешанная на своем весе и поэтому замечавшая малейшие перемены в фигурах других, заинтересованно поинтересовалась, на какой диете Нина сидела.
        С Пульсатиллой дружба у Нины тоже восстановилась.
        А уже вновь наступившей зимой, также на светофоре, как когда-то встретила она Роберта, Нина увидела Кирилла. Он стоял сбоку от нее в левой полосе. Она была в своей хорьковой шубке, и на голове у нее красовался шелковый шарф. Только был он теперь не синего цвета, а оттенка морской волны. Нина решила, что такой шарф больше подойдет к ее лицу и каштановым волосам. Она не ошиблась; во всяком случае, когда она смотрела на себя в зеркало, ей самой нравился ее вид.
        Кирилл вначале узнал бежевую «пятерку». Она же в первую очередь заметила странную посадку его головы - несколько набок, словно у дятла, и то, что руль он по-прежнему держал одной рукой. Только теперь голова у него была еще больше повернута и несколько втянута в плечи.
        «Не больно-то хорошо он выглядит без моего присмотра», - отметила Нина. И их когда-то новая сияющая «БМВ» тоже сильно потрепалась всего за один год. На ее боках Нина увидела несколько небольших вмятин. «Лиза постаралась, что ли? А может, еще кто-то?» - подумала она. И вся машина была уже какая-то замызганная, если не сказать очень грязная, что производило впечатление, что хозяину теперь не очень-то много до нее дела. Катится - ну и ладно, не до красоты! - словно прочитала на ней Нина его теперешний девиз. Ей стало грустно.
        Светофор сменил цвет. Кирилл, который сначала внимательно оглядел ее хорошо вымытую машину, а потом вдруг зарделся радостью узнавания, перестроился впереди нее вправо и стал показывать фарами, чтобы она подрулила к обочине. Нине не очень хотелось с ним разговаривать, но она повторила его маневр.
        - Ну, как ты живешь? Как дела? - Он произносил слова торопливо, проглатывая окончания. В его облике от прежней вальяжности мало что осталось, но сам он этого пока не замечал. Нина поразилась произошедшей в нем перемене.
        - Тебя что, отовсюду выгнали? - спросила она.
        - Кругом такие подлецы, - начал он, - но справиться со мной не так просто! На моем уровне людей не выгоняют, их просто пересаживают из одного кресла в другое! - В его голосе послышалось желание пустить пыль в глаза. - В моей новой фирме…
        - Ты что-то еще хотел мне сказать? - спросила Нина, собираясь сесть назад в свою машину. Разговорами на производственную тему она была сыта по горло.
        - Я? Нет. - В апломбе ему по-прежнему нельзя было отказать.
        - Тогда желаю удачи! - Она приготовилась закрыть свою дверцу.
        - Постой! - Он помолчал, собираясь с мыслями. - Ты зря тогда ушла из нашего дома. Сама освободила место. В бизнесе так не поступают. А я ведь тогда действительно еще ничего не решил!
        - Я ведь не в фирме у тебя работала… - сказала Нина.
        Очевидно, такая же мысль пришла в голову и ему, потому что он сказал:
        - Нет, ты не думай, что я злой человек, просто так не делают! Мы жили с тобой столько лет…
        - Пока ты не привел любовницу, - заметила Нина. - Неужели ты действительно не ожидал, что я способна сделать самостоятельный шаг?
        Он, замявшись, неуверенно пожал плечами:
        - Надо было продать ту, родительскую, квартиру, тогда тебе некуда было бы идти.
        - Тогда еще разумнее приковывать жен цепями, - заметила Нина. - И собственность останется целой, и женщина не убежит!
        - Да уж, не убежите вы… - Он горько ухмыльнулся. - Все разбежались! Ты ушла, Лиза замуж вышла…
        Ей показалось, что сейчас в нем проглянуло что-то от того студента биофака, с которым она была знакома много лет назад. Ей даже стало немного жаль его.
        - Но ты ведь, надеюсь, живешь не один?
        - В квартире живет одна женщина, - уклончиво ответил он, - моя новая соседка. Ласковая, хорошая, но, знаешь… я бы все-таки предпочел, чтобы она больше времени находилась на своей половине. Впрочем, я ведь много работаю. Дома бываю редко. Вот к тебе в гости как-нибудь собирался заехать…
        - Так вы что, объединили квартиры? - ахнула Нина.
        - Пока еще нет, но она этого очень хочет.
        «Ну ты попал! - хотела сказать ему Нина, но не стала вмешиваться. - Еще подумает, что у меня своя корысть».
        У нее было к нему странное чувство. Конечно, они с ним жили неважно, и он поступил с ней из рук вон плохо, но все-таки в сундуке ее памяти хранилось непреложное инстинктивное знание, что он ей не чужой человек. Она столько в него вложила! Она помнила его запах, прикосновение его рук. Но тут же она вспомнила и его замах, и тот удар, которым он наградил ее так несправедливо.
        - Мне жаль, - сказала она. - Действительно жаль, что так получилось.
        - Ты не понимаешь! - вдруг горячо заговорил он. Видно, решил высказать ей все, что у него наболело. - Ты думаешь, я негодяй, я связался с любовницей, а ты ни в чем не повинная жертва! Но ведь это неправда. То есть не совсем правда. Женщины любят представлять себя страдающей стороной, а ты разбери жизнь мужчины! Возьми мою: я много лет карабкался вверх, я посвятил своей карьере годы, я думал только об одном - как мне пробиться в этой жизни. И когда я достиг многого, оказалось, что жизнь как-то сама собой уже проскочила мимо. Я стал лысеть и толстеть, я стал уставать, и даже секс уже не приносил мне того удовольствия и отдохновения, что раньше. И я понял, что в погоне за карьерой я незаметно потерял что-то важное, ради чего тоже стоит жить! И я очнулся, огляделся вокруг. Ты постарела и изменилась, я тебе надоел. Тогда для меня оставался только один путь - еще упорнее делать карьеру, еще выше лезть вверх, чтобы добиться уже совсем непререкаемого авторитета везде и во всем, прежде всего в собственных глазах. Но тебе это было не нужно. Ты жила в каком-то своем мирке, замкнутом и неглубоком, встречалась
только со своей Пульсатиллой и пела под ее дудку. И с тобой не о чем стало поговорить! И так ли уж ты можешь осуждать меня за то, что, встретив молодую и красивую слушательницу, я ею увлекся! Я подумал, вот она - новая женщина, которой я еще не приелся, которой я могу передать свой опыт, свои взгляды на жизнь…
        - А много у тебя взяли опыта, кроме норкового жакета, кольца и машины? - вдруг неожиданно поинтересовалась Нина. Она не могла отказать себе в удовольствии его подразнить. Уж очень нелегко достались ей годы жизни с ним. Одна поездка в Ярославль стоила этой фразы!
        - Д-да… Ты стала злой, но это тебя не портит. - Он посмотрел ей в глаза, потом перевел взгляд на ее новый шарф. Она спокойно выдержала его взгляд. - Заботишься об имидже? - произнес он. - Не изменяешь своим привычкам? Что ж, пожалуй, это я в тебе даже уважаю. Хоть он тебе и не очень идет, но делает тебя выделяющейся в толпе.
        - Шарф я ношу потому, что боюсь простудить уши, ты знаешь об этом, - ответила она. - Что касается имиджа… Что ж, не скрою, мне почему-то действительно нравится, что у меня на голове повязан кусок ткани.
        - Раньше меня это раздражало, - сказал он. - Все казалось, что ты хотела в нем спрятаться, как в гнезде, чтобы тебя лишний раз не задевали. А теперь этого ощущения нет.
        - Я рада.
        - Может, сходим как-нибудь поужинать? - нерешительно пригласил он. - Смешно, но я теперь все чаще готовлю дома.
        Она с удивлением посмотрела на него.
        - Цены в ресторанах здорово возросли, а кушать хочется.
        - Я могу тебя как-нибудь пригласить к себе, - сказала она. - Не сейчас, возможно, когда-нибудь позже. Только имей в виду, на ужин у меня часто пельмени фабричного производства.
        - Я бы принес бутылку «Цимлянского», которое ты так любишь! - с готовностью произнес он.
        Она внимательно на него посмотрела:
        - Тогда и Пульсатиллу обязательно пригласим!
        Он поморщился, но ничего не ответил.
        - Я тебе сама как-нибудь позвоню, - сказала она и села в свою машину.
        - Ты стала здорово водить, я видел, - выдавил он из себя.
        Она засмеялась, завела двигатель и поехала. - Будь осторожнее! - закричал он вслед и еще долго со странным выражением смотрел на выхлопной дымок ее старой «пятерочки».
        Август 2003 г. - май 2004 г.