Однолюбка Делла Спринг
        Инспекторская поездка в маленький провинциальный городок изменила жизнь Мэри Вигэм, да так круто, что долгожданному путешествию в Париж с известным скульптором Джошуа, которого, как ей казалось, она любит, девушка предпочла ранчо «Дикая лошадь» на краю пустыни.
        Делла Спринг
        Однолюбка
        1
        — Ну почему именно Санта-Хуанита?!  — простонала Мэри Вигэм. Хотя она, готовясь к экзаменам на педагогическом факультете университета штата Аризона, среди прочих предметов изучала также и местную географию, но факт существования этой дыры каким-то образом от нее ускользнул. С железнодорожным и автобусным сообщением до Санта-Хуаниты дело обстояло плачевно.
        В данный момент она еще сидела в отлично кондиционированном вагоне люкс экспресса компании «Амтрак», мчащегося из Феникса в Таксон. Но что ждет ее потом? Скорее всего, придется вспомнить о мытарствах, выпавших на долю ее предков, осваивавших Аризону. Жара, кактусы, скалы, пыль и затерявшаяся посреди всего этого Санта-Хуанита.
        Мэри Вигэм усмехнулась. Никто не мог бы упрекнуть ее в недостатке оптимизма. Но то, что под занавес карьеры на ниве просвещения — и практически перед самым прыжком в новую жизнь — Мэри заставили проводить дисциплинарное расследование проступка какой-то несчастной учительницы, выглядело так, как если бы человеку, собравшемуся лететь на Луну, накануне полета докучали информацией, что кролики сожрали всю капусту в его огороде.
        Сравнение явно хромало, и Мэри снова усмехнулась. Если учитель допустил нечто противоправное по отношению к детям — это в Соединенных Штатах дело нешуточное. В большинстве случаев жалобу подают родители, но в Санта-Хуаните произошло иначе.
        Мэри достала из чемоданчика папку, чтобы поосновательнее ознакомиться с делом, из-за которого она не сможет сегодня вечером показать свою квартиру следующему съемщику.
        В «карликовой школе» Санта-Хуаниты — всего два учителя и сорок три ученика — учительница дала пощечину маленькому Панчо. Конфликт произошел из-за драки, затеянной Панчито, когда другие дети обозвали его «ублюдком» и «метисом».
        К сожалению, это происшествие попало в прессу. Газета «Аризона дейли ньюс» подняла в длинной статье общую проблему компетентности современной педагогической подготовки, в результате которой учителя прибегают к таким примитивным методам. Кроме того, автор статьи счел событие в Санта-Хуаните настолько шокирующим, что им, по его мнению, просто обязана заинтересоваться «Лига борьбы за права дискриминированных слоев населения». Панчито был наполовину индейцем, наполовину мексиканцем, но слово «метис» вполне можно классифицировать как дискриминационное.
        В качестве ответа на поставленный в конце статьи вопрос, что же конкретно собираются предпринять в Фениксе органы управления образования, и последовавший затем телефонный звонок испуганного пресс-секретаря губернатора Мэри Вигэм и сидела сейчас в этом поезде.
        При просмотре пока еще тонкой папки она в первую очередь отметила, что Панчито никак нельзя было назвать незаконнорожденным «ублюдком». Его отец, индеец-навахо, был еще до рождения Панчито женат на его матери-мексиканке.
        Итак, Мэри сделала первую пометку.
        Вторая пометка касалась личности учительницы. Мисс Бритте Димэгон было тридцать четыре года, и она считалась очень уравновешенной, иначе управление образования не послало бы ее в «карликовую школу», ведь преподавание в такой школе — не сахар.
        За Бриттой Димэгон никогда ничего необычного не отмечалось — ни частых болезней, ни вспышек темперамента. Так почему же спокойная, опытная учительница влепила затрещину этому маленькому полуиндейцу или полумексиканцу?
        Мэри захлопнула папку. Она надеялась завтра утром узнать все подробности инцидента. Если ей удастся на обратном пути, в поезде, составить заключительный отчет, то уже завтра вечером она сможет свободно заняться подготовкой к путешествию в новый и, хотелось надеяться, прекрасный мир…
        — Огонька не одолжите?  — растягивая по-техасски слова, спросила женщина, сидящая по другую сторону прохода у окна. Мэри, передавая зажигалку, почувствовала, что леди явно переборщила с духами.
        Пока Мэри получала назад свою зажигалку, она успела дать оценку своей попутчице. Конечно, настоящей леди ее нельзя было назвать. На вид лет тридцать пять, в застиранных джинсах на размер меньше, чем требовалось,  — фунт или два нависали над ремнем. Украшенный рюшками вырез блузки в деревенском стиле тоже был низковат, непричесанные волосы на тон сильнее, чем надо, высветлены, а лицо слишком потрепанное жизнью для такой молодежной упаковки. «Леди» глубоко затянулась сигаретой и без всякого стеснения закинула ноги на второе сиденье так, что ступни оказались в проходе.
        — Благодарю!  — сказала она.
        Мэри ответила вежливой улыбкой, спрашивая себя, почему столь остро реагирует на эту безвкусно наряженную красотку. Ведь обычно она считала, что каждый волен веселиться на свой манер.
        Она еще раз украдкой взглянула на женщину. Должно быть, ее отпугнули складки вокруг рта, разочарование, застывшее в чертах лица.
        Мэри достала маленькое зеркальце и посмотрела на себя. Она увидела хорошенькое личико с улыбающимся ртом, вокруг которого не было и намека на угрюмые складки. Нет, она не хотела когда-нибудь походить на свою попутчицу.
        Может, это и было главной причиной, по которой она сейчас, в двадцать восемь лет, решительно порывает со своим надежным положением госслужащей, чтобы еще раз начать все сначала.
        Она посмотрела в окно на мелькающий плоский ландшафт, и сердце забилось от радости и волнения. Париж…
        Для близких друзей в Фениксе ее отъезд в Старый Свет вовсе не был неожиданностью. Мэри выросла в Седоне, столице художников в сердце Аризоны, в краю красных скал, где почти в каждом доме есть художественная галерея или бутик и каждый третий житель либо рисует, либо ваяет глиняные фигурки. Еще в школьные годы Мэри фиксировала родные пейзажи в милых картинках, которые ее тетка продавала в магазинчике, торгующем произведениями искусства, а также всяким «китчем». Но потом Мэри встретила индейского скульптора Санчо Хуареса и впервые в жизни почувствовала, что значит самозабвенная преданность искусству.
        В результате она начала учиться живописи, однако скоро вынуждена была признать, что с этого не проживешь, тем более если не хочешь идти на уступки. И, по здравому размышлению, перешла на отделение, готовящее специалистов по эстетическому воспитанию школьников, взяла в качестве дополнительного предмета английский язык и стала учительницей. Хотя работа и не доставляла ей полного удовлетворения, она считала, что педагог она хороший, да и теперь, работая в Управлении образования Феникса, неплохо справляется со своими служебными обязанностями.
        И все же в ней всегда дремала мысль, что ее истинным призванием должна была бы стать живопись.
        От дремы эта мысль очнулась тогда, когда в ее жизни появился Джошуа, молодой скульптор, следовавший своему внутреннему видению и предпочитавший голодать, нежели «лепить» симпатичные фигурки для туристов. Он хотел поехать в Европу, чтобы воочию увидеть великие шедевры искусства и почерпнуть в них вдохновение на монументальную скульптуру.
        Ну а пока он, стало быть, голодал. Однако внешне выглядел так фанатично и живописно, что Мэри немедленно в него влюбилась. Он был мужчиной ее мечты — во всех отношениях, поскольку рассуждал о вещах, которые ей раньше тоже не были безразличны.
        Что ж, в течение следующих трех лет Джошуа не пришлось больше голодать. Старый фабричный цех, в котором он жил и работал, превратился в студию. Об остальном — постель, еда и даже более-менее сносно поглаженные рубашки — заботилась Мэри. Она тоже возобновила регулярные занятия живописью. Но чувствовала, что это еще не искусство, а, в лучшем случае, ремесленничество. Ей также нужно было познать что-то новое, чтобы высвободить таящиеся способности.
        И что сейчас? Полгода назад Джошуа выиграл конкурс на статую перед ратушей в Спрингвилле. Десять тысяч долларов — ровно столько, сколько требовалось им обоим, чтобы поехать в Европу. Отъезд через четырнадцать дней, первая остановка — Париж…
        — Можно еще огонька?  — Те же духи, но женщина, которой она протянула зажигалку, смотрелась совершенно иначе.
        Мэри озадаченно уставилась на новое явление. На «леди» был сейчас черный приталенный костюм, белая блузка наглухо застегнута, волосы аккуратно причесаны, правда, макияж все еще слишком ярок, но в целом «леди» выглядела так, что кавычки можно было бы и убрать.
        Невероятно, подумала Мэри, зачарованно наблюдая, как та же самая женщина демонстрировала теперь совсем иные манеры. Она благопристойно скрестила ноги, и, если Мэри не ослышалась, техасский акцент тоже исчез.
        Остались только складки у рта. И еще то, что и этот костюм был на полразмера тесноват.
        Сейчас женщина прикалывала к лацкану красную гвоздику.
        Мэри одернула свой синий костюм и подумала, что одежда действительно «делает» человека. Она ведь тоже всегда одевалась очень консервативно, чтобы ее всерьез воспринимали в качестве представителя администрации. При рыжеватых волосах и, по большей части, слишком неформальной манере поведения просто необходим был именно такой строгий гардероб, иначе шестнадцатилетние старшеклассники сочли бы ее своей ровесницей.
        «Следующая остановка — Таксон»,  — раздалось в громкоговорителе. Мэри с тяжелым вздохом сняла с багажной полки небольшой «дипломат» и убрала в него бумаги. Поскольку она не собиралась пускать корни в Санта-Хуаните, багаж у нее был легчайший. Блузка, кое-что из белья, ночная рубашка и зубная щетка.
        Она увидела, что блондинка тоже собирает вещи, которых у нее, как ни странно, оказалось не больше, чем у Мэри.
        На выходе из вагона в лицо ей ударила сухая жара. «Аризона,  — страна солнца»,  — подумала она.
        Поездка на автобусе до Санта-Хуаниты оказалась сущим адом. Пыль, зной, мексиканцы и несколько индейцев, сделавших покупки на рынке или в супермаркете и перегрузивших автобус так, будто они собирались эмигрировать. Мэри обреченно пожала плечами. Кто из нормальных людей ездит в наше время по Америке на автобусе? Все летают или едут на машинах, но свой автомобиль она оставила Джошуа, который хотел попытаться продать перед отъездом еще что-нибудь из своих небольших скульптур.
        Блондинка снова сидела в том же ряду, что и Мэри, у другого окна, ее макияж поплыл. По ней было заметно, что она тоже движется к своей цели без восторга. «Дерьмовое место»,  — вслух выругалась она, сбросила туфли на высоких каблуках и задремала.
        Наконец впереди замаячила Санта-Хуанита, и Мэри с неприязнью выглянула в окно.
        Она знала, что в Аризоне есть тридцать два города-«призрака», самый известный из них — Джером. Тридцать третьим могла бы по праву числиться Санта-Хуанита! Когда Мэри вышла из автобуса, ей подумалось, что на Марсе было бы оживленнее. Возможно, все дело в полуденной жаре.
        Она решительно зажала под мышкой свой «дипломат» и направилась к отелю, который одновременно служил и салуном.
        И тут завертелась вращающаяся дверь и на улицу выбежал мужчина, черный костюм которого делал его необычно торжественным для этой местности. Но Мэри понравилось в нем другое — что-то лучистое, живое, самоуверенное, очень мужское. Должно быть, он только что удачно пошутил, и на лице сохранилось довольное, смешливое выражение.
        Следом за ним из вертящейся двери выскочил мальчуган лет семи с таким же смеющимся лицом.
        — Эй, папа,  — крикнул он.  — Подожди старика!
        Мальчик тоже был в черном костюме.
        Они промчались мимо Мэри, и на миг ее кольнула мысль, как, наверно, здорово, если тебя ждут вот такие мужчины. Она заметила веселый взгляд, который бросил на нее — вероятно, по привычке — старший, и приняла приветствие, даже чуть улыбнувшись в ответ. Но эти двое были уже далеко.
        Кого они встречают?  — подумала Мэри, с любопытством оглянувшись по сторонам.
        Блондинку, сонно вылезающую из автобуса.
        Мэри удивленно покачала головой. Какое отношение могла иметь эта женщина к столь роскошным экземплярам отца и сына?
        Поскольку зависть была Мэри в общем-то несвойственна, она постаралась подавить это чувство и направилась в салун. Хозяин наверняка знал, где здесь школа.
        Вдруг кто-то сзади схватил ее за руку.
        — Привет, мисс, извините, что мы вас беспокоим,  — скороговоркой зачастил мальчик в черном костюме.  — Но не найдете ли вы сегодня во второй половине дня для нас времени?
        — Кто? Я?  — Мэри уставилась на жизнерадостного малыша.  — Что значит «для нас»?
        — Для моего папы и для меня.
        Мэри снова оглянулась по сторонам. «Папа» как раз отсчитывал блондинке деньги, а та недовольно посматривала на мертвую центральную улицу Санта-Хуаниты.
        — У вас найдется время сегодня после обеда?  — не отставал мальчик.
        — Да… я… но зачем?  — Вообще-то она собиралась сегодня после обеда побеседовать с распустившей руки учительницей, но ведь это можно сделать и вечером. Адрес у Мэри был.
        — Меня зовут Ред Стоун,  — представился подошедший отец неожиданно глубоким мелодичным голосом,  — а это мой сын Пат.  — Он опустил ладонь на голову мальчика.  — Простите, что мы вот так запросто с вами заговорили.
        — Ваш сын уже извинился,  — холодно заметила Мэри и сама себе напомнила строгую бонну.
        Ред Стоун засмеялся.
        — Видите, какие мы оба воспитанные.  — Он посмотрел на наручные часы.  — Я не могу сейчас детально объяснять суть нашей проблемы. Но мы наняли в Фениксе актрису, которая сегодня во второй половине дня должна была сыграть определенную роль. Так вот, она нам понравилась гораздо меньше, чем вы.  — Он ухмыльнулся.  — Было бы у меня побольше времени, я бы смог увлечь вас идеей, но если коротко, то спектакль начинается через час, и я не знаю, понимаете ли вы, в каком мы затруднительном положении…
        — Я отлично вас понимаю,  — кивнула Мэри. Она довольно часто сама играла на сцене в любительских спектаклях и ставила их со своими учениками. И если кто-то выбывал в последний момент, это превращалось в катастрофу. Но способная к перевоплощениям блондинка была не так уж плоха.  — Я не знаю текста.
        — Мы введем вас в курс дела по дороге,  — заявил Ред Стоун с такой обаятельной и обезоруживающей улыбкой, что не оставалось сомнения, кто в этой пьесе играет роль первого любовника. К тому же он, кажется, был стопроцентно уверен в успехе как своей улыбки, так и всего дела.
        — Согласны?  — спросил он.
        Она кивнула.
        — Ура-а-а,  — закричал мальчик, подпрыгнул и сразу доверчиво взял Мэри под руку. Потом потащил ее за угол, где стоял огромный черный лимузин, отполированный до ослепительного блеска.
        Они уже выехали из Санта-Хуаниты, когда Мэри задалась вопросом, как она могла позволить усадить себя в эту машину.
        Она кашлянула.
        — Ну хорошо, так кого я играю?
        — Мать Пата,  — объяснил Ред Стоун, расслабленно откинулся на спинку сиденья и расстегнул пиджак.
        — Мою маму,  — почти синхронно прочирикал сзади Пат. Сияющая мордашка просунулась между передними сиденьями. Он тоже расстегнул пиджак, точно копируя отца.
        — Мне придется много говорить?  — Мэри достала из чемоданчика записную книжку и шариковую ручку.
        — Это будет зависеть от вас.  — Отец и сын обменялись в зеркале многозначительными взглядами.
        — Как это — от меня? Ведь есть, наверно, автор?  — возразила несколько сбитая с толку Мэри.
        — Это скорее театр импровизаций,  — пояснил Ред Стоун и сосредоточенно уставился в лобовое стекло, хотя за ним ничего, кроме прямой как стрела дороги, не было.
        — Каких еще импровизаций?
        — Ну, люди, сидящие вокруг вас, будут подавать вам реплики.
        — Что за чертовщина… о чем-то ведь должна идти речь в этой пьесе?  — вскипела Мэри.
        — О да.  — И снова взгляды отца и сына скрестились в зеркале заднего вида.
        Вдруг Мэри охватило очень нехорошее чувство. А что, если ее увезли два прилично одетых похитителя? Что, если в Санта-Хуаните практикуется торговля девушками? Тогда она просто сошла с ума. Сколько раз Мэри внушала школьницам, что нельзя садиться в машину к совершенно незнакомым людям! А сама что сделала?
        Мэри прижала руки к горлу.
        — Что вы от меня хотите?  — напряженно спросила она.
        — Все очень просто, в течение двух-трех часов вы должны играть роль матери Пата,  — разъяснил этот Ред Стоун.  — Я вас обманул, это не театральная постановка, а семейная встреча.
        Мэри схватилась за голову. Она — мать Пата? Уж не с сумасшедшими ли она связалась?
        — Семейная встреча?  — недоверчиво повторила она.  — И сколько там будет зрителей, перед которыми я должна разыгрывать спектакль?
        — О, я думаю — человек сто, а ты как считаешь, папа?  — вмешался сзади Пат.  — Весь клан Стоунов. И другие, кто придет на похороны.
        — На похороны?
        Ред Стоун поехал медленнее и на мгновение чуть склонился к ней.
        — Мы едем на похороны.
        Мэри попыталась было открыть дверь, но он крепко придержал ее руку.
        — Не советую,  — мягко сказал он.  — Назад, до Санта-Хуаниты, десять миль.
        2
        В машине воцарилось неловкое молчание. Мэри сцепила руки на коленях и упорно смотрела в ветровое стекло. Более или менее осознанно она заметила, что здесь было больше зелени,  — видимо, осуществлялась программа по орошению, о которой она так много слышала в школе и сама рассказывала ученикам и которая превращала эту пустыню в земли, пригодные для ведения фермерского хозяйства и скотоводства. Появились первые изгороди, она увидела стада и даже ковбоев.
        Да, фантастика, подумала она. Все походило на плохой фильм. Было бы действительно смешно ковылять по этой дороге в темном костюме, на высоких каблуках и с «дипломатом» под мышкой.
        — И что дальше?  — строгим тоном спросила она, и отец с сыном, кажется, облегченно вздохнули.
        — Изложи идею ты, Пат, в конце концов, это твоя гениальная затея,  — предложил Ред Стоун.
        Мэри разглядывала его руки, лежащие на руле. Крупные, с необычно длинными, худыми пальцами. Руки художника, определила она. Но загрубевшие кончики пальцев, небольшой шрам на тыльной стороне кисти и здоровый загар доказывали, что этими руками работают.
        Впрочем, мистер Стоун был на вид само спокойствие. Похитив сотрудника органов управления образования, он предоставил объясняться по этому поводу своему сыну.
        — Итак, мисс,  — начал за ее спиной Пат, и она почувствовала, как он наклонился.  — У меня нет матери… ну, потому что мама с папой не поладили. Мне это, собственно, нисколько не мешает, так как мы с папой отлично живем вдвоем. Вот только когда случаются большие семейные торжества, то… ну, эти трещотки-кузины вечно меня из-за этого дразнят. И тут недавно я увидел по телевизору историю про «мать напрокат» и подумал, что мы тоже могли бы так сделать…  — Он помолчал.  — Но та леди, что вышла из автобуса, мне не понравилась. Я считаю, что мать должна человеку нравиться. А вы как думаете?
        Мэри мельком взглянула на Реда Стоуна и увидела, что он усмехнулся.
        — А если я откажусь?  — спросила она.
        — Тогда вы будете вынуждены присутствовать при погребении нашей тети Леоноры,  — вступил глубокий и на удивление благозвучный голос Реда Стоуна.  — Вас хорошо покормят, а мы вас представим как свою старую знакомую.
        — Но ведь вы не поступите так, правда, мисс?  — взмолился Пат испуганным голоском.  — Я считаю, что вы просто потрясающе выглядите — и как мать, и вообще.
        — Никогда еще не слышала подобной ерунды,  — сердито возразила Мэри.  — У вас из этого ничего не выйдет. Я должна быть похожей на вашу жену и…
        — Я никогда не был женат,  — спокойно пояснил Ред Стоун.  — Пат…
        Этого еще не хватало! Мэри бросила на него гневный взгляд. Как он может говорить при мальчике о таких вещах! Ведь в наше время не имеет никакого значения, рожден ли ребенок в браке или вне брака.
        — И что в этом такого ужасного?
        Он ухмыльнулся.
        — Ничего. Но вы не знаете мое семейство. У нас господствуют, по крайней мере внешне, ветхозаветные представления о морали. В общем-то, уколы направлены против меня, и мне они были бы безразличны, если бы, к сожалению, не задевали Пата. После того как я отказался жениться только ради семейных сборищ, он придумал эту идею с приглашенной матерью.
        Он снова посмотрел на Мэри, и она невольно вспомнила, как сильно он ей понравился при первой встрече. Он и сейчас ни на йоту ей не разонравился, и это ее тревожило. После знакомства с Джошуа она потеряла чувствительность к шарму других мужчин. Что не должно измениться и не изменится на этой пыльной проселочной дороге.
        — Как вас, собственно, зовут?  — спросил Ред Стоун, сменив тон.
        Мэри поперхнулась. Ей показалось, что назвать свое имя — это вроде как дать согласие.
        — Мэри Вигэм.
        — А кто вы по профессии?
        — Это имеет отношение к делу?
        — Нет, конечно, нет.
        Она снова уставилась в окно. Должно быть, они приближались к большому ранчо, потому что она видела все больше коров и ковбоев. Взгляд на часы подсказал ей, что для принятия решения осталось совсем немного времени.
        Она повернулась к мальчику, который уже не выглядел веселым и уверенным в победе.
        — Пат, я еще не убеждена. Ты же знаешь, что у лжи короткие ноги. Так ли это все для тебя важно?
        — Очень важно, мисс. Они всегда обзывают меня ублюдком,  — выдавил он.
        Ублюдок! Ну и забавное же тут местечко! Панчито заработал затрещину, защищаясь от этого слова,  — а теперь вот и маленький Пат.
        — Ну ладно, сейчас я заучу свои реплики и, возможно, сыграю роль,  — сдалась Мэри.  — Я сказала «возможно», Пат,  — подчеркнула она, услышав сзади вздох облегчения.  — Кем я была по профессии и почему вы на мне не женились?  — спросила она его отца.
        Ред Стоун рассмеялся.
        — Сейчас нам предстоит взять следующий барьер, мисс Вигэм, и мы увидим, есть ли у вас чувство юмора.  — Он бросил на нее взгляд, и она заметила, что его серо-зеленые глаза кажутся искренними, но в их глубине мечутся насмешливые искорки.
        — А в чем дело?  — забеспокоилась она.  — Я доила коров?
        Он снова хохотнул.
        — Хуже, вы исполняли песни в стиле «кантри».
        Мэри бессильно опустила веки. Она еще способна была кое-как разобрать ноты, но чтобы спеть — об этом не могло быть и речи.
        — И как мне удалось довольно, гм, тесно с вами познакомиться?  — спросила она, попытавшись, насколько возможно, избежать сарказма. Все-таки сзади сидел Пат.
        — О-о, вы выглядели неотразимо и выступали на сцене в костюме апашей из белой замши.
        — И в ковбойских сапогах на блестящих каблуках?
        — О нет, вы были в золотых мокасинах, а в черных волосах торчало перо,  — уточнил он.
        Мэри схватилась за свои рыжеватые волосы.
        — Вот видите, это не годится.
        — О, годится!  — усмехнулся он.  — Тогда был парик.
        — А вообще-то у леди имелось хоть что-то натуральное?
        Снова тот же самоуверенный смешок.
        — Да, и даже очень многое… Она была очаровательной молодой женщиной.
        — Тогда почему же вы на мне не женились?  — поинтересовалась задетая на живое Мэри.
        — Но вы же все-таки не были насто-о-о-лько очаровательной.
        «Мерзавец!» — воскликнула про себя Мэри, понимая, что выраженное вслух возмущение его откровенным мужским шовинизмом ровным счетом ни к чему не приведет.
        — Как меня звали?
        — Апалача.
        — Это наверняка сценический псевдоним. Как меня звали в действительности?
        Он запнулся.
        — Вы не поверите, но я не помню.
        Вот теперь Мэри была по-настоящему оскорблена — за Апалачу, за маленького Пата и за всех женщин, которых забыл в своей жизни Ред Стоун.
        — А вы сидели внизу в первом ряду и с восхищением смотрели вверх на меня,  — съязвила она,  — поскольку там, наверху, я, в своем белом замшевом костюме и золотых мокасинах, выглядела так неотразимо…
        — Я не смотрел на вас снизу вверх с восхищением, мисс Вигэм. Вы стояли за мной.
        — Почему это?
        — Потому что я стоял впереди. Я был звездой шоу,  — ухмыльнулся он.
        — Что?!
        — Папа — это «Сын Аризоны»,  — гордо прочирикал у нее за спиной Пат.  — Вы же должны знать «Сына Аризоны»!
        Это было уже слишком! Мэри не очень увлекалась музыкой, а тем более — музыкой «кантри», но «Сына Аризоны» она, подростком, смотрела по телевизору, и он тогда покорил ее сердце. Как она могла его не узнать? Этот голос! Эти руки с загрубевшими кончиками пальцев, лицо! Этот рот! Она припомнила, что лет восемь назад он внезапно исчез с экрана, хотя его песни в музыкальных рейтингах карабкались все выше и выше.
        И вот она сидит рядом и едет с ним на похороны его тети. И должна сыграть роль его жены… нет, матери его сына. Разве в этот день был предел чудесам, которые с ней происходили?
        Одно ясно: ей надо выпутаться из этой истории еще быстрее, чем она в нее впуталась. Нет никакого смысла таять здесь от счастья и предаваться воспоминаниям о чувствах, испытанных в подростковом возрасте к этому мужчине. Париж — прекрасный город.
        Она незаметно отодвинулась от него.
        — Вы явно не принадлежали к числу моих фанов,  — невозмутимо констатировал он. Потом кивнул на высокие арочные ворота, показавшиеся впереди.  — Это ранчо Стоунов, его владелец — мой несокрушимый дед. Вы будете держаться рядом со мной, и я представлю вас как Мэри. Во время похорон никто не станет задавать вопросов. Если пожелаете, я вас еще до застолья отвезу обратно в Санта-Хуаниту.  — Он обернулся к сыну: — Пат, ты должен признать, что я сделал все от меня зависящее.
        — Ладно,  — разочарованно буркнул мальчик. Он снова застегнул пиджак и выглядел замкнувшимся в себе.  — С дурой кузиной я и сам справлюсь.
        Ред Стоун протянул назад руку и, подбадривая и утешая, взъерошил мальчику волосы.
        Это был жест, впервые заставивший Мэри призадуматься.
        Что особенного, если она окажет Пату эту услугу? Завтра она все равно уедет в Феникс, зато с ним останется легенда о матери, которая сейчас живет в другом месте, но время от времени его навещает.

* * *
        Похоже, Стоуны не слишком предавались скорби по поводу кончины тети Леоноры, которая тихо умерла во сне в почтенном возрасте восьмидесяти девяти лет, выполнив все свои земные обязательства, как выразился пастор у гроба. А сейчас гигантское семейство собралось за длинными столами под аркадами, окружавшими красивый просторный внутренний двор ранчо Стоунов.
        Ранчо напоминало здания, возводимые в конце прошлого века,  — крупный комплекс из четырех флигелей, образующих внутренний двор. На плоских крышах построек возвышались зубчатые башенки, как если бы и сегодня существовала необходимость подниматься туда, чтобы оборонять ранчо от мексиканцев или индейцев. Во внутренний двор вели деревянные ворота, массивные, тяжелые, с железными засовами. Снаружи ранчо походило на маленькую крепость. Тем необычней и живописней оказалось оно внутри. Огромный мощеный двор украшали декоративные колодцы с журавлями, цветники, увитые зеленью полукруглые галереи, где можно было посидеть в тени, а верхний этаж — балконы и окна с чугунными решетками фигурного литья. Пока все еще стояли с бокалами в руках, приветствуя друг друга,  — Мэри представили просто под этим именем,  — Ред обратил ее внимание на верховного старейшину семейства. Кларк Стоун, чей возраст был для всех тайной за семью печатями, уже сидел на резном деревянном мексиканском кресле с высокой спинкой, стоящем во главе основного стола.
        — Мы все называем его «Старым коршуном»,  — шепнул ей Ред.
        Именно так Кларк Стоун и выглядел. Мэри не видела старика во время погребения и теперь украдкой разглядывала его. Бледная сероватая кожа, словно пергамент, натянутая на все еще интересное лицо, на котором четко выделялся крупный крючковатый нос. Старик был, казалось, совсем неподвижен. Человек, который еще живет, потому что дышит, с сожалением подумала Мэри. Однако от его глаз, похоже, ничто не могло укрыться.
        И глаза эти чаще всего останавливались на ней, Мэри, хотя вокруг мельтешило не то семьдесят, не то восемьдесят Стоунов, обменивающихся последними сплетнями. Если каждый из этих Стоунов имеет здесь хоть клочок земли, весь округ, должно быть, принадлежит семейству, с иронией подумала Мэри. Они и вели себя так, словно находились в некоем «Стоунленде». Все дамы, как одна, держались высокомерно, мужчины же, похоже, несли на себе отпечаток тягот жизни или какой-то деятельности. Четверо из них, помоложе Реда, все в щегольски загнутых ковбойских шляпах, являлись его братьями. Но им, кажется, нечего было ему сказать. Стоуны-мужчины казались на редкость скупыми на контакты, если дело касалось Реда.
        С дамами обстояло иначе. Мэри перехватывала взгляд за взглядом, предназначенные Реду и свидетельствующие о более тесных связях. Но он не обращал на них никакого внимания и мило болтал с Мэри о своих семейных отношениях. Возможно, подумалось ей, он забыл имена и этих дам.
        Ей вдруг показалось, что не мешало бы освежить макияж перед торжественным обедом. Стоуновские дамы выглядели в элегантных траурных одеяниях слишком нарядно, а сама она в последний раз смотрела в зеркало еще перед прибытием в Санта-Хуаниту.
        Служанка-мексиканка проводила ее в большую гардеробную, уставленную зеркалами, где висело множество пальто, поскольку в этих краях по вечерам, видимо, бывает прохладно.
        Так получилось, что Мэри, подкрашивая губы, невольно подслушала разговор, который шел в правом углу и, собственно, не был предназначен для ее ушей.
        — Откуда Ред раздобыл этот городской одуванчик?  — спросил низкий женский голос.  — Эта бледная дама выглядит такой замороженной, будто работает окружным судьей.
        — Кто-то мне шепнул, что это якобы мать Пата,  — ответил голос помоложе.
        Раздался отвратительный смешок.
        — Апалача? Та грязная баба? Я думала, что она как раз сейчас проходит курс лечения от алкоголизма.
        — Может, уже прошла, и это действительно Апалача?
        Женщина с низким голосом презрительно фыркнула.
        — Нет, это все фокусы Реда, чтобы снова втереться в доверие к Старому коршуну. При его грешном образе жизни…
        Колокольчиком зазвенел смех второй женщины.
        — Грешном? С каких пор ты стала моралисткой, Морин? Всего полгода назад ты помогала Реду вести грешную жизнь, не так ли? Но я не представляла себе, чтобы Ред мог связаться с такой пресной девицей, ведь обычно он предпочитает пылких секс-бомб…
        Голоса удалились. Мэри посмотрела в зеркало и увидела, что и в самом деле побледнела. Похоже, что «трещотки кузины» есть не только у Пата. Она бы многое отдала за то, чтобы иметь сейчас что-нибудь пошикарнее из одежды. Но что касается «пресности», тут кое-что можно изменить.
        Она достала из «дипломата» несессер с косметикой. Слава Богу, самое необходимое она все-таки туда сунула. Она до блеска расчесала щеткой рыжеватые волосы и слегка взбила их по бокам и на затылке.
        Лицо у Мэри было не то чтобы красивое, но интересное. По крайней мере, так утверждал Джошуа. И еще он говорил, что тот, кто ее увидит, никогда не забудет. «Ладно,  — решила Мэри,  — сейчас мы это интересное лицо немного подмалюем». Она нанесла чуточку зеленых теней на веки, чтобы подчеркнуть цвет глаз, слегка подкрасила длинные ресницы, добавила немного румян на скулы и обвела карандашом линию губ.
        Взгляд в зеркало подтвердил ей, что теперь можно потягаться и с кузинами и что Джошуа был, вероятно, не так уж неправ. Смешение разных народов в этих пограничных штатах из поколения в поколение передало Мэри миндалевидные зеленые ирландские глаза, красиво очерченный итальянский рот и очень тонкий английский нос, а волосам придало совершенно особенный оттенок: цвет меда с рыжеватым глянцем.
        Мэри неожиданно почувствовала себя гораздо увереннее и в первый раз за этот день улыбнулась. Пора было брать события под контроль, а не позволять им командовать собой.
        — Мэри?  — Она услышала, что ее зовут.
        — Иду!
        Она почувствовала удовлетворение, увидев одобрительную улыбку в глазах Реда.
        — Симпатично,  — всего лишь отметил он.  — Я хотел бы окончательно у вас выяснить: вы остаетесь или мы уезжаем?
        — Мы остаемся.
        — В качестве Апалачи?
        Она засмеялась.
        — Сначала в качестве Мэри Вигэм, очень голодной. Вы же не дали мне поесть в Санта-Хуаните.
        Он ухмыльнулся.
        — Вы от этого ничего не потеряли, так что совесть моя чиста.
        Ред повел ее обратно во внутренний двор, и по тому, как ему уступали дорогу, как на него смотрели, Мэри поняла, что в этом клане он занимает все-таки важное место. Или все дело в том, что она убрала с лица «пресность»?
        — Мамочка,  — возликовал Пат и радостно взял ее за руку.
        — Ну ладно, старый вымогатель,  — шепнула она ему.  — Ты постарайся сам не делать ошибок, тогда и я не ошибусь. На час-другой я буду твоей матерью. Я живу сейчас в Фениксе и время от времени тебя навещаю.
        Когда Ред подвел ее к главному столу и помог сесть, она спросила:
        — Как Апалачу звали по имени? Не пытайтесь мне внушить, что не помните.
        — Мэри,  — невозмутимо ответил он.
        — Это шутка?
        — Неужели похоже, что я могу шутить на похоронах?
        Поскольку Мэри уже сидела, ей пришлось повернуться, чтобы заглянуть ему в глаза. Она посмотрела вверх и сразу поняла, что не следовало этого делать. В темном костюме, явно не из лавки в Санта-Хуаните, он выглядел слишком хорошо. И эта самоуверенная улыбка, в которой не было ничего намеренно соблазняющего, но которая так волновала ее! Почему сердце вдруг подскочило к горлу? Ей же не шестнадцать!
        Катись к черту, ковбой!  — ожесточилась она.  — Я не предоставлю тебе возможности забыть мое имя. Вместо этого я так сыграю сейчас перед тобой Апалачу, прошедшую курс лечения, что ты пожалеешь, что не женился на оригинале.
        Перед тем как подали закуски — чего Мэри, честно говоря, ждала уже с нетерпением,  — сзади к ней подошел мексиканец в национальной одежде.
        — Сеньор Стоун хотел бы с вами поговорить, сеньора.
        Мэри неуверенно взглянула на Реда, и тот уже хотел было подняться.
        — Сеньор Стоун хотел бы поговорить с сеньорой наедине,  — пояснил мексиканец невозмутимо, но твердо.
        Она неохотно встала. Ей совсем не улыбалось лгать, но не хотелось подводить Пата и Реда.
        Ред, который все-таки поднялся, взял ее за руку.
        — Мэри, скажите просто правду. Все это было только шуткой. А я подарю Пату пневматическую винтовку, и это поможет ему забыть потерю матери.
        — А я не разрушу тем самым вашу карьеру великого афериста?  — попыталась она сострить.
        Он весело засмеялся.
        — Мою карьеру великого афериста? Что вы обо мне знаете, Мэри?
        — Ничего,  — согласилась она. Но его жест, когда он на миг подбадривающе положил руку ей на плечо, был ласковым, товарищеским и милым.
        — Я попробую проскочить,  — шепнула она и улыбнулась Пату.
        Кларк Стоун, Старый коршун, вблизи производил гораздо более сильное впечатление. То, что издали было похоже скорее на череп, в действительности оказалось абсолютно осмысленным и даже одухотворенным лицом. Тяжелые веки нависали над невероятно яркими голубыми глазами, мудрыми и уставшими от жизни, но в то же время такими зоркими, что, казалось, способны разглядеть любую фальшь. Ред рассказал ей, что этот человек безжалостно утверждал свою власть, будучи владельцем огромного куска земли в устье реки Вера-Круз. Сейчас он вызывал у нее уважение, потому что в нем не погас внутренний огонь, хотя Кларк Стоун совсем не двигался. Даже крупные руки, исхудавшие и перевитые синими венами, бессильно лежали на столе.
        Ей подумалось, что этот человек, видимо, полупарализован, но она прогнала прочь такие мысли. Если он хочет это скрыть, то она не имеет права рассуждать на эту тему.
        Она почувствовала на себе взгляд голубых глаз.
        — Вы Мэри?  — Голос был надтреснутым, но не без теплоты.
        — Да,  — ответила она, что, в конце концов, не было ложью.
        — Вы мне нравитесь, я не понимаю, почему Ред и вы…
        Мэри не знала ответа, поэтому только улыбнулась.
        — Я рад, что он вас нашел. Вы знали, что он много месяцев безуспешно вас искал?
        «Нет,  — подумала Мэри,  — этого я не знала».  — Она порадовалась за Апалачу.
        — Жаль, что он меня не нашел,  — пробормотала она.
        Кларк Стоун сердито наморщил лоб.
        — Жаль? Вы, кажется, забыли собственное прошлое, мэм! Зачем вы решили выйти замуж за этого идиота-гитариста?
        — Я?  — чуть было не спросила Мэри, но прикусила язык. Насколько иначе звучит история дамы, чье имя Ред якобы забыл, когда узнаешь правду. Или Ред солгал деду, чтобы закрыть тему «Апалача» в свою пользу?
        — Сейчас вы замужем?  — проскрипел старик.
        — Н-н… нет,  — удивленно ответила Мэри.
        — Ну тогда будьте на сей раз умнее,  — буркнул он.  — Я не потерплю двусмысленности в семейных отношениях среди Стоунов. Я хочу, чтобы Ред и вы стали наконец парой.
        Мэри засмеялась. Эта самоуверенная и диктаторская манера была, видимо, характерной чертой Стоунов. Ей захотелось немедленно рассказать старому господину, что через четырнадцать дней она будет в Париже.
        Мэри оглянулась по сторонам, и весь этот спектакль с персонажами в траурных костюмах вдруг показался ей таким же нереальным, какой и она, конечно, казалась им всем.
        — Это все ваши кровные родственники?  — спросила она.
        — Все,  — гордо заявил он.  — Мои отпрыски и отпрыски моих братьев.
        — И все они всегда плясали под вашу дудку?  — позволила она себе дерзость, ведь эта фантасмагория ее абсолютно не касалась.
        Его глаза неожиданно сверкнули.
        — Естественно. В больших семьях кто-то один должен быть главным…  — Он недобро усмехнулся.  — К тому же, все они чего-то от меня хотят.
        — И Ред тоже?
        — Нет,  — неохотно констатировал он.  — Все, кроме Реда. Он вам нравится?
        — Когда-то я о нем мечтала,  — призналась она.
        — «Мечтала»?  — Смех Старого коршуна больше походил на блеяние.  — Вот как теперь называют то, в результате чего в люльке пищит ребенок? В мое время мечтали в более невинном возрасте, а для того, что делают взрослые, существовало другое слово.
        Мэри покраснела.
        — Еда подана, дед,  — раздался за ее спиной голос Реда, и в нем не было ни малейшего следа подобострастной покорности перед патриархом.  — Ты ведь позволишь, дед,  — продолжил он, протягивая Мэри руку, чтобы помочь ей встать.  — Мэри только сегодня утром приехала из Феникса.
        — Я позволяю, Ред. Но ты не позволяй ей так же быстро уехать обратно. Я хочу, чтобы ты…
        — Я знаю, дед. Ты хочешь увидеть меня счастливым. Я очень постараюсь.
        3
        — Мы все очень постарались,  — пробормотал Ред на обратном пути, прокручивая в памяти прошедший день. На заднем сиденье посапывал счастливый, закутанный в одеяла Пат, а эта Мэри уютно прикорнула на его собственном плече.
        Он включил посильнее печку, чтобы его сурки не замерзли.
        День выдался длинным. После торжественного обеда все несколько расслабились, и Мэри классно себя проявила. Не унижаясь до вранья и нисколько не роняя достоинства, она, ради него и Пата, играла роль Апалачи для тех, кто принимал ее за Апалачу, а для остальных была просто коммуникабельной молодой женщиной. Она проявила необычную подкованность во многих областях. Излюбленной ее темой была живопись и индейская скульптура, но одновременно с этим она смогла сообщить его брату Фрэнку, намеревавшемуся заняться политикой, массу ценной информации относительно ситуации внутри демократической партии в Фениксе.
        «Это удивительно, милая мисс Вигэм»,  — подумал он, рассматривая в свете от приборной панели профиль спящей Мэри.
        У большинства женщин — даже красивых — профиль был скучным. Но только не у Мэри. Ее носик казался таким… любопытным. Словно у фенека — миниатюрной песчаной лисички, принюхивающейся к утреннему воздуху.
        Ред тихо засмеялся. «Лицо, которое не забудешь»,  — пришло ему в голову. Вот он и не забыл, ведь откуда-то он знал это лицо. Уже знал, хотя, казалось, впервые увидел ее выходящей из автобуса, и поэтому улыбнулся. Но откуда он его знал?
        «Ты фантазируешь»,  — сказал он себе. Эта женщина — не его типа. Слишком для него образованная, слишком самоуверенная, слишком белокожая, слишком «янки», слишком…
        Почему он, собственно, принялся перечислять все, что свидетельствовало против нее?
        Он знал почему и, действительно не желая об этом думать, включил радио, но очень тихо.
        «Мэри…» — снова повторил он в уме ее имя и задумался, отчего она не захотела ему сказать ни кем работает, ни что ей нужно в Санта-Хуаните. По своему кругозору она могла быть, например, библиотекаршей. Примет ли она от него хоть какую-нибудь малость в благодарность за свою услугу? Артистка получила двести долларов, а что могло бы доставить радость этой маленькой незнакомке? Может, статуэтка из его индейской или мексиканской коллекции?
        Ред чуть усилил громкость радио, услышав приятную мелодию. Он когда-то и сам исполнял эту песню, но новая интерпретация Льюиса Роллера нравилась ему больше.
        Это была история мужчины и женщины, в последний раз перед разлукой танцующих вместе на вечеринке. Стало быть, речь шла о прощании, однако в припеве оживала надежда. Ред почти машинально подпевал: «Улыбнись, не плачь, не знаю как, не знаю когда, но мы будем вместе».
        «Как сентиментально»,  — одернул он себя, и все же это было именно то чувство, которое охватывало его, когда он смотрел на эту Мэри. Даже если она завтра уедет, он знал, что они снова увидятся.
        «О нет, только не это!» — приказал он себе. Он жил насыщенной жизнью. Любил свой отель, своих лошадей, музыку. Ощущение семьи давал ему маленький Пат. А что касается остальных желаний, то повсюду полно чувственных и незакомплексованных женщин.
        Круг, который ему пришлось бы обогнуть вокруг этой маленькой песчаной лисички, был таким большим, что он никогда не смог бы его замкнуть.
        С Мэри не пройдут ни «где-нибудь», ни «когда-нибудь», и слез тоже не будет.
        Сейчас он уложит Пата в постель на ранчо «Дикая лошадь», а потом отвезет Мэри в Санта-Хуаниту, в отель «Эльдорадо».
        Но, когда он поднимался по освещенной подъездной дороге к своему отелю-ранчо, Мэри проснулась.
        — Где мы?  — сонно спросила она.
        — Перед моим отелем,  — ответил он, припарковался у ворот и открыл заднюю дверь, чтобы вынести спящего Пата.
        — Это ваш отель?  — Мэри уставилась на освещенный фасад с неоновой рекламой, изображающей ковбоя, закидывающего лассо.
        — Это ранчо для гостей, где туристы могут нанять лошадей, чтобы совершать отсюда выезды верхом на целый день,  — объяснил Ред, взяв на руки Пата.  — Оставайтесь в машине, я сейчас отвезу вас в Санта-Хуаниту.
        — А сколько туда ехать?
        — Около часа.
        — А нельзя мне остаться здесь?  — попросила она голосом уставшего ребенка. Ее лицо мало чем отличалось от лица спящего Пата, и он удивился, что еще несколько минут назад видел в этой женщине опасность.
        И все же он заколебался.
        — Ну ладно,  — все же согласился он.  — Я даже дам вам комнату с «джакуззи» для уставших наездников, сбивших за день в кровь свои задницы.
        Мэри тихонько хмыкнула.
        — Я хоть задницу и не отбила, но наверняка буду спать так крепко, будто пересекла пустыню Сонора за три дня.  — Она вылезла из машины.  — Кто-нибудь сможет меня отвезти завтра утром около семи в Санта-Хуаниту?
        — Да. Возьмите, пожалуйста, свой чемоданчик, машину поставит в гараж Педро.
        Мэри выудила свой «дипломат», и они вместе вошли в отель, вдоль фасада которого тянулась широкая деревянная веранда в старинном стиле. Внутри все выглядело еще более шикарно — массивные клубные кресла, бар, небольшая стойка администратора, за которой стоял мексиканец, каждую фразу заканчивающий словами «да, сеньор». Комната с «джакуззи» свободна, да, сеньор! Группа из Уинслоу прибыла, да, сеньор! Индеец Джек еще не оправился после падения с Вертуньи, и сеньор Стоун должен, к сожалению, выехать завтра рано утром с первой группой. Выезд в семь, да, сеньор.
        Мэри сонно подумала, что Пат, должно быть, очень тяжелый и как же силен Ред Стоун, если он в состоянии выслушать всю эту длинную речь, не спуская мальчика с рук. И почему это здесь профессиональный наездник падает с лошади по кличке «Вертунья». Слава Богу, что она не увлекается конным туризмом!
        — Спокойной ночи, Мэри,  — неожиданно сказал Ред Стоун и направился к лестнице, ведущей, вероятно, в личные апартаменты.  — Возможно, я еще позвоню вам, чтобы поблагодарить. Если вам что-то нужно, скажите Педро.
        Он улыбнулся, но как-то мимоходом, и это не было похоже на окончательное прощание.
        Мэри зачарованно смотрела вслед мужчине, чью бывшую подругу и будущую жену она усердно изображала сегодня вечером.
        Потом негромко рассмеялась. Ах, Ред, подумала она. При всей безупречной внешности и у него обнаружился недостаток. Она заметила, что ноги у него кривоваты.
        Ну да, ведь он ковбой. И ей даже не пришлось желать, чтобы он шел к черту, потому что он и так ушел.
        Из ее жизни.
        Жаль…
        Жаль? Нет, так лучше. Потому что ей внезапно почудилось, будто она побывала в пасти у льва.
        Мэри, получив номер с «джакуззи», не устояла против соблазна воспользоваться такой роскошью и вдобавок даже заказала у Педро стакан белого вина. Ред тоже успел принять душ и натянул привычные джинсы и свитер. Он взял гитару, не изменяя привычке заканчивать день музыкой. Обычно в течение дня он обязан был выслушивать всякую чушь, которую несли туристы, и ему нужны были эти минуты, чтобы прийти в себя перед сном.
        Инес тем временем хлопотала вокруг Пата. Мальчик даже не проснулся, когда мексиканка раздевала его.
        Взгляд Реда скользнул по коллекции мексиканских и индейских статуэток, стоявших на карнизе большого мансардного окна, смотревшего вниз на конюшни. Мэри очень восхищалась Санчо Хуаресом, поэтому лучше всего, наверно, вручить ей работу этого скульптора. Подарить, что ли, группу из трех женщин — индейской, мексиканской и англо-американской, как здесь называют потомков европейских поселенцев?
        Он встал и взял в руки небольшую композицию. Можно было бы написать еще и письмецо и передать подарок через Педро. «Милая Мэри, разрешите мне в благодарность за этот день…» Или что-то в этом роде.
        Нет, лучше позвонить.
        Поскольку ближе всего находилась спальня, он пошел к аппарату у кровати. Включил лампу на ночном столике и улыбнулся «Маленькой деве», терракотовой статуэтке, тоже изваянной Санчо Хуаресом. Ред любил эту фигурку. Она изображала девушку, формы которой еще сохранили некоторую угловатость подростка, но женщина в ней уже угадывалась. Самым пленительным была линия затылка, переходящая в длинную спину и заканчивающаяся прелестными округлостями. Санчо Хуарес ни за что не хотел расставаться с оригиналом и только под давлением Реда согласился сделать единственную копию.
        Ред поднял «Маленькую деву» и, как всегда, с любовью задумчиво погладил ее по спинке. Потом повернул лицом и улыбнулся своей миниатюрной подружке.
        Улыбка погасла. Этот нос! Как будто маленькая песчаная лисичка нюхает утренний воздух.
        Боже мой, что за совпадение! Это ее лицо!
        Он сам не понимал почему, но ему захотелось смеяться. Внезапно смешались и просветление, и скепсис, и странное ощущение счастья…
        В первую же очередь — безмерное удивление.
        Сколько лет он спал рядом с Мэри, поглаживал ее, думая о чем-то своем, ласкал глазами, разговаривая по телефону, потому что ему нравилась эта нежная невинность…
        Он неожиданно встал. Нужно побыстрее рассказать Мэри, она наверняка, как и он, найдет ситуацию забавной.
        Когда он постучал в дверь, Мэри крикнула: «Минутку!», вылезла из «джакуззи», установленного, подобно ваннам в Древнем Риме, посреди комнаты, неторопливо надела махровый халат, входивший в число услуг, предоставляемых этой конюшней класса люкс, и отвернулась от двери, глядя в окно.
        — Входите!
        Кто-то вошел, и так как она полагала, что это Педро с вином, то сказала только:
        — Спасибо. Поставьте на стол, пожалуйста.
        Она услышала, как что-то поставили на стол.
        — Есть еще пожелания, сеньора?  — спросил голос, который она успела хорошо запомнить и который принадлежал определенно не Педро.
        Она резко повернулась, еще плотнее запахнув халат. Перед ней стоял Ред, на сей раз по-домашнему, в джинсах и водолазке.
        — Нет,  — сдавленно сказала она.
        — Да,  — возразил он и внезапно понял, почему пришел. Конечно же, не из-за маленькой статуэтки.  — Да,  — повторил он, подошел, обнял и поцеловал.
        Руки его оказались точно такими сильными, как она себе представляла, поцелуй — таким требовательным и волнующим, как она того и боялась.
        «Джошуа»,  — напомнила она себе и оттолкнула его.
        Ред удивленно на нее взглянул и позволил ей снова отойти к окну.
        Она отвернулась от него. Если в нем есть хоть капля такта, он уйдет.
        Такта не оказалось.
        — Ты ведь тоже этого хочешь,  — услышала она голос, чья бархатистая глубина приводила ее тогда, еще подростка, в то состояние, в котором сейчас, став женщиной, она уже могла разобраться. Ред Стоун — или «Сын Аризоны» — страшнее черта, одного голоса достаточно… Этот мужчина был соблазном во плоти.
        «Джошуа,  — взмолилась она.  — Почему ты не можешь меня удержать?» Джошуа был человеком страстным, но страсть его распространялась на все — на жизнь, на искусство, время от времени — на других женщин, в какой-то мере — на нее, поскольку она была его соратницей. И к тому же сейчас она поняла, что Джошуа воздействовал на ее интеллект, Ред же — на ее тело, и оно ему, кажется, подчинялось. Как будто бурные страсти шестнадцатилетней девочки требовали реализации в теле женщины. Никогда еще Мэри не доводилось испытывать столь непреодолимое влечение.
        И как ей вообще удалось пережить этот день рядом с Редом? Вероятно, только благодаря массе интеллектуальной ерунды, которую она наболтала и передумала. Но сейчас она была не в состоянии воздвигнуть между ними преграду. Он смел все препятствия, неожиданно войдя в комнату и не дав ей времени вооружиться.
        Да, он был здесь. Но к ее жизни это не имело никакого отношения.
        — Я однолюбка, Ред,  — сказала она, не поворачиваясь.
        Он негромко рассмеялся.
        — Тогда не вижу проблем. Я в единственном числе. А где другой?
        — В Фениксе.
        — Собираешься за него замуж?  — продолжил он расспросы.
        — Я… я не знаю.
        — Ты меня хочешь?  — снова спросил он.
        Как для него все просто! Она медленно повернулась и увидела, что он успел сесть в кресло и разглядывал ее так, словно у него была уйма времени.
        — Ты же знаешь, что я не уйду, не так ли?  — констатировал он, поглаживая маленькую терракотовую фигурку.  — Мы можем, конечно, дискутировать всю ночь.
        Она улыбнулась.
        — Ты не привык, чтобы женщина колебалась, правда?
        Он ответил на ее улыбку — без всякой задней мысли, с типично мужским высокомерием.
        — Нет. Я, собственно, выхожу на сцену только тогда, когда уверен в успехе.
        — И ты уверен в успехе?
        — Да… Я чувствую, что ты так же думаешь и того же хочешь, что и я. Ты не замужем, и я ни с кем не связан. То, что произойдет этой ночью, касается лишь меня и тебя. Мы живем в двадцатом веке, мисс Мэри Вигэм, и ты эмансипированная женщина.
        Мэри подошла поближе и села в другое кресло.
        — Ну почему мужчины всегда говорят одну и ту же чушь, когда хотят соблазнить женщину?  — Она чувствовала себя свободнее, пока могла вести дискуссию. Это отвлекало ее от требований собственного тела.
        — Да,  — без всякого смущения согласился он.  — У большинства женщин таким образом можно добиться успеха…  — Он протянул ей маленькую фигурку.  — Ты ее знаешь?
        Мэри покраснела.
        — Откуда у тебя «Маленькая дева»?
        — Купил. Если он тебя видел, мне ты тоже можешь доставить такую радость.
        — Санчо Хуарес — художник!  — вскипела она.
        — А я кто?  — Он встал, схватил воображаемую гитару, упал на колено и пропел первые строки из «Прекрасной женщины».
        Ему даже микрофон не нужен, признала она, закрыв глаза. Невероятный голос!
        В ней нарастала злость. Самоуверенный хвастливый паяц, распускающий перья, как павлин, чтобы песнями заманивать в постель бесчисленных Апалач! Разве она, Мэри,  — из подпевающей группы, а он — «Сын Аризоны»?
        Она недобро усмехнулась и посмотрела ему в глаза. Но в его лице не было ничего мягкого или просящего. Оно казалось решительным и холодным, и только глаза горели.
        — Мэри, я хочу видеть эту спину — сейчас, когда ты стала взрослой женщиной! Если ты откажешь, я буду преследовать тебя по всей Аризоне… или по всем Штатам.
        — Ты знаешь, к чему это приведет?  — засомневалась она.
        — С Хуаресом ведь это ни к чему не привело, или я ошибаюсь?
        — Тогда мне было четырнадцать, я надевала гимнастическое трико, а Санчо не умел петь,  — попыталась она свести все к шутке.
        — Ты хочешь, чтобы я сорвал с тебя этот дурацкий халат?
        — Нет!  — крикнула она и вскочила с кресла. Она отошла на безопасное расстояние, за «джакуззи», и спустила халат с плеч. Мэри частенько позировала Джошуа и в принципе относилась к этому гораздо проще, чем предполагал ее ковбой.
        Ред молчал, и она не решалась обернуться. А когда обернулась, было уже поздно.
        Он стоял за ней, склонив голову к ее плечам. Целовал лопатки, маленькую впадинку у шеи, где бился пульс, затылок. Его рука, нет, только указательный палец, осторожно чертил линию вдоль позвоночника, невесомо и ласково, словно не решался до нее дотронуться, но одновременно и так, словно давным-давно знал ее тело.
        — Боже,  — пробормотал он и неожиданно прижал ее к себе. Она почувствовала, что его свитер кусается, а джинсы — неподходящая вещь, когда соблазняют обнаженную. Но с ее телом происходило нечто непостижимое. Она, постоянно рассуждающая, все планирующая, растворялась в сплошной чувственности. Каждая пора ее кожи словно раскрылась, снизу вверх поднималось тепло, и где-то глубоко, в самом сокровенном уголке, все кричало от тоски по нему.
        Мэри повернулась в его руках.
        — Наконец,  — сказал он и разжал ее пальцы, все еще стягивающие полы халата. Халат упал.
        Ред нежно провел ладонями снизу вверх, до сосков.
        — Костюм тебе ни к чему, Мэри,  — сказал он осевшим голосом.  — Ты прекрасна, моя маленькая дева!.. Мшу я остаться?
        Как легко было ей раньше говорить «нет». Почему же сейчас не получалось? То ли оттого, что он застиг ее врасплох, то ли весь этот день был таким безумным и необычным, но последнее «да» уже не имело никакого значения. Почему бы ей хоть раз в жизни не позволить себе приключение и не поддаться внезапному порыву?
        Он поцеловал ее ухо.
        — Я могу остаться?  — повторил он вопрос.
        — Да,  — выдохнула она.
        И тогда он одним рывком поднял ее и отнес в кровать с такой легкостью, словно это был Пат. Потом начал не спеша раздеваться.
        Да, обрадовалась она, как будто со стороны наблюдая собственное грехопадение. Ему тоже ни к чему ни траурный костюм, ни черный наряд «Сына Аризоны». Кожа, натянутая играющими мышцами, узкие бедра, стройные мускулистые ляжки. Она не понимала, почему художники вечно рассуждают только о прелести и грации женского тела. Тело мужчины прекрасно упругой, мощной красотой.
        Ред лег рядом, и она впервые ощутила его кожу.
        — Я буду с тобой так нежен, словно ты моя маленькая дева,  — пробормотал он.
        «О нет,  — подумала она,  — только без нежностей. Я не хочу впускать тебя в свое сердце. Я готова наделать массу глупостей, но пусть все останется игрой».
        Под названием «Сын Аризоны и его Апалача».

* * *
        Потом Ред склонился над ней и прикоснулся губами к ее губам. Осторожно, почти робко его чуть приоткрытый рот проследовал по контуру ее губ, будто проверяя, целовали ли ее когда-либо раньше. Ласка получилась такой трогательной, что у Мэри сжалось сердце. Это было не то, чего она хотела, это было слишком опасно. Он должен получить ее тело, но не душу.
        Она обхватила его за шею, потянула на себя и прикусила ему нижнюю губу.
        Он отпрянул от неожиданности. Но, когда она еще теснее прильнула к нему и ее грудь прижалась к его торсу, он, кажется, понял.
        — Не дева, а дикая кошка,  — пробормотал он.  — Можно и так.
        Он порывисто схватил ее за затылок, и поцелуй, который она теперь получила, не оставлял сомнений в его желании. Не было ни бережных прикосновений, ни взаимного познавания, была борьба. Его язык сразу добился доступа и захватил ее рот, а руки в лихорадочном возбуждении заскользили по телу. Он обхватил ее снизу, гладил округлости ягодиц, бедра, потом по спине двинулся выше, взялся за груди, сначала за одну, потом за другую… Он вел себя как захватчик, он завоевывал ее тело.
        Мэри окаменела от столь жесткого вторжения. Что она сделала неправильно? Она хотела Реда, но не так. Если уж ее все равно завтра с утра ждут угрызения совести по поводу собственной аморальности, она, по крайней мере, желала сохранить приятные воспоминания о совершенной измене. Ведь взрослые люди умеют заниматься в постели приятными, безобидными любовными играми, место которых где-то посередине между чрезмерной бережностью и этим неистовством.
        Она плотно сжала ноги, почувствовав, как его рука в торопливом поиске стремится проникнуть между ее бедрами.
        Он насторожился и замер. Потом, тяжело дыша, опустился на ее тело, приподнял голову и вопросительно посмотрел на нее.
        — Я тебя напугал?
        — Да,  — ответила она.  — Но тут есть и моя вина. Я не была с тобой откровенной.
        — Откровенной?
        Она подняла руку и убрала волосы с его лба.
        — Я хочу тебя, как не хотела раньше ни одного мужчину, Ред. И все же я не считаю это правильным. Я… Пойми меня! Я не могу по-другому, потому что все еще остаюсь однолюбкой.
        — Значит, все-таки «Маленькая дева»,  — произнес он почти нежно,  — целомудренная девственница.  — Он засмеялся, хотя и несколько вымученно.  — Если ты можешь принадлежать только одному мужчине, принадлежи мне!.. Сейчас!
        — Я так важна для тебя?
        Ред застонал. Потом освободил ее от тяжести своего тела и лег рядом. Облокотился и стал на нее смотреть.
        — Я еще не знаю.
        Она тоже оперлась о локоть, поражаясь, как близки они уже стали друг другу.
        — Тогда нам лучше, наверно, оставить всю эту затею.
        Он задумчиво провел ладонью по ее бедру, потом по руке до плеча, как будто не мог вдоволь насытиться осязанием ее кожи.
        — Да,  — сказал он.  — У меня такое чувство, что эта ночь могла бы не обойтись без последствий.  — Он усмехнулся.  — Что ты заказала у Педро?
        — Почему ты спрашиваешь?.. Белое вино.
        Он встал, натянул джинсы и внес в комнату поднос. На нем стояла бутылка с двумя бокалами.
        — Два бокала?  — удивилась она, глядя на то, как он открывает бутылку, это что же, Педро автоматически ставит под дверь два бокала, когда шеф приводит в отель даму?
        Он повернулся к кровати с двумя полными бокалами и присел на край. Протянул один бокал ей, поднял другой.
        — Салют, моя маленькая дева. Ты сыграла со мной злую шутку, и, будь я помоложе, тебе бы это с рук не сошло! Но ты сохранила мою мечту.  — Он взглянул на миниатюрную терракотовую фигурку.  — Сделаешь мне одно одолжение?
        Она пригубила вино.
        — Охотно. Какое?
        — Никогда не толстей.  — Он еще раз поднял свой бокал, чтобы чокнуться с ней.  — Если завтра я тебя не увижу, возьми на память фигурку, которую я поставлю перед твоей дверью. Может быть… может быть, мы когда-нибудь снова встретимся на автобусной остановке в Санта-Хуаните.
        — Может быть,  — ответила Мэри.  — Салют, «Сын Аризоны»!
        4
        Когда на следующее утро в семь часов Педро проводил Мэри из отеля до черного лимузина Реда, она могла бы и не удивляться, обнаружив на заднем сиденье троих ребятишек. Вполне вероятно, что в этой отдаленной местности не было школьного автобуса, и она наверняка и сама бы сообразила, если бы за завтраком голова ее не была занята одним Редом, которого она напрасно искала глазами. Педро вежливо открыл ей дверцу, а затем с невозмутимым лицом уселся за руль.
        Одним из детей был, естественно, Пат. Он явно радовался еще одной встрече с ней гораздо больше, чем его отец. Двое других — маленькие мексиканцы, одного из которых звали Панчито. Может, это тот самый мальчик, который?..
        Но Пат не позволил ей погрузиться в размышления.
        — Ты поедешь с нами в школу?  — спросил он, и, поскольку Мэри все равно не смогла бы сохранить инкогнито, если бы он потом там ее увидел, она сказала: «Да».
        — Ты что, учительница?  — скривил он мордашку.
        Мэри засмеялась.
        — Я работаю в Фениксе в Управлении образования.
        — А что ты будешь делать в нашей школе?
        Она помолчала. В «карликовой школе» трудно скрыть присутствие постороннего, и поэтому она снова сказала правду:
        — Я должна выяснить, почему ребенок получил пощечину.
        Панчито закатил глаза.
        — Пощечину? Вы приехали из Феникса из-за моей пощечины? Вот здорово.  — Он схватился за щеку.  — Но ведь это мое личное дело.
        Мэри вздохнула.
        — К сожалению, нет.
        — Здорово,  — подивился, в свою очередь, Педро.
        — Вы представляете себе, отчего мисс Димэгон пришла в такую ярость?  — поинтересовалась Мэри. Ей в любом случае предстояло опрашивать детей, так почему бы не начать это уже сейчас.
        — В последнее время она совсем сдурела,  — объяснил Пат.  — Как лошадь, которой под седло положили камешек.  — Он подпрыгнул на сиденье, вращая глазами и театрально фыркая.
        — А когда мы начали ссориться, она вдруг влезла,  — добавил Панчито.  — Я случайно стоял ближе всех. Бах, и пощечина. Мне даже не было больно.
        Теперь Мэри тщательно взвешивала слова.
        — Значит, это никак не связано с тем, что тебя обозвали метисом и незаконнорожденным?
        — Я — метис,  — гордо заявил Панчито.
        — А я — незаконнорожденный,  — спокойно дополнил Пат.  — Панчито просто хотел защитить меня.
        Мэри уставилась на друзей. Они выглядели достаточно шустрыми, чтобы постоять за себя. Выходит, никакой драмы не было бы, если бы мисс Димэгон не распустила руки. Или если бы писака из газеты «Аризона дейли ньюс» не раздул из этого целую историю.
        — Твой отец знает, что дети в школе тебя так называют?  — спросила она Пата, стараясь, чтобы в голосе не звучало сочувствие.
        Мальчик равнодушно пожал плечами.
        — Нет. Это его не касается. Я только не люблю, когда эти глупости говорят родственники, и поэтому у нас вчера была…  — Он подмигнул ей и беззвучно, одними губами, произнес слово «мама».
        Она улыбнулась. Пат производил впечатление более уверенного и разумного, чем городские дети его возраста. Ей нравился и он, и его друг Панчито. О другом маленьком мексиканце она не могла судить, тот был нем как рыба.
        Потом до нее дошло, что он, скорее всего, не говорит по-английски.
        Когда они подъехали к школе — это оказался барак, но приличный, выкрашенный белой краской,  — Мэри ждали дети, человек пятьдесят, и тощий учитель среднего возраста.
        — Мистер Вудс,  — успел шепнуть ей Пат и стрелой промчался мимо, чтобы смешаться с толпой.
        Худой как щепка, мистер Вудс находился в таком нервном возбуждении, что весь дрожал.
        — Мисс Вигэм,  — тяжело дыша, произнес он.  — Куда вы пропали? Я ждал вас еще вчера. Произошла катастрофа! Мисс Димэгон покинула школу, не оставив даже записки. Вы должны обязательно подключиться. Я один не могу со всем справиться.
        Мэри выпрямилась. Только без паники, сказала она себе, все утрясется. Она ни за что не останется в Санта-Хуаните.
        — Вчера я звонил в Феникс,  — нервно продолжал мистер Вудс.  — Вас временно освободили от других обязанностей, пока сюда не приедет новая учительница. Я думаю отдать вам младшие классы.
        «А если я откажусь?» — мелькнуло в голове у Мэри, но она заранее знала, что не сделает этого. Конечно, ей должно быть безразлично, с какой характеристикой она уволится из Управления, но не в ее натуре было поступаться долгом в угоду личному интересу.
        И разве это не ее личная проблема, если сейчас она, так сказать, «спасается бегством» от Реда Стоуна?
        И вот она уже ведет урок в трех младших классах — все дети собраны в одном помещении,  — не затрудняя особенно ни себя, ни ребятишек. Сначала она рассказала о жизни в таком большом городе, как Феникс, а потом попросила учеников поведать о себе. Она многое узнала о пустыне, лошадях, о том, что «Сын Аризоны» и сейчас участвует в родео, а сеньор Кларк Стоун, Старый коршун, в свое время вешал конокрадов. Деревенские дети, похоже, не так сильно увлекались телевизором, как городские. Прогулки верхом на первом собственном пони по пастбищам или по пустыне с ее фантастическими, до пятнадцати метров в высоту, кактусами «сагуаро», волновали куда сильнее, чем «Супермен» или «Рэмбо». В Аризоне сконцентрировано большинство резерваций, имеющихся в Соединенных Штатах, а резервация индейцев-папаго вообще находится всего в семидесяти милях от Санта-Хуаниты, поэтому дети здесь удивительно много знают о жизни индейцев. У Мэри создалось впечатление, что среди них нет никаких расовых проблем. И если Панчито обозвали «метисом», то тут и не пахло дискриминацией. Был бы он толстым, его дразнили бы «пончиком».
        Во время перемены Мэри обнаружила, что Пат питается попкорном и кока-колой, и она непременно сказала бы об этом Реду, но ведь теперь это ее не касалось. Она задала первоклассникам писать буквы, а остальным — небольшое сочинение на тему «Самое прекрасное событие в моей жизни», получив тем самым передышку и возможность поразмыслить о ситуации, в которую попала.
        Ред ни в коем случае не должен узнать, что она все еще в Санта-Хуаните. Нельзя продолжать игру с огнем.
        Но тогда вставал вопрос, где жить. Отель «Эльдорадо» исключался. Она, конечно, попросит Пата не выдавать отцу ее тайну. Но, если Ред все-таки узнает, он станет искать ее в первую очередь в этом отеле.
        Если вообще станет искать. Она не думала, что он начнет бегать за ней со скульптурной композицией из трех женщин под мышкой. По какой-то ей самой неясной причине она не смогла принять подарок, хотя каждая из трех дам и держала по розочке в руке. Бутоны роз, украшавших небольшой цветник перед отелем, она заметила этим утром.
        А может, ей спрятаться в квартире мисс Димэгон? Тогда, возможно, у нее появится шанс выяснить, почему эта леди в последнее время повела себя как лошадь с камнями под седлом.
        Что касается пополнения гардероба, то, проезжая по центральной улице Санта-Хуаниты, она видела нечто вроде бутика.
        — Мисс Вигэм.  — Пат поднял руку, и она подошла к нему.  — Как это пишется?  — спросил он, показывая на комбинацию букв, из которых, имея некоторую фантазию, можно было сложить слово «суперкласс». Она помогла ему расставить буквы по местам, и он прошептал: — Вы останетесь подольше?
        — Да. Но я хотела тебя попросить ничего не говорить об этом твоему отцу.
        — Жаль. Вы могли бы жить у нас.
        — Спасибо за приглашение, Пат. Но я должна выяснить, чего не хватало мисс Димэгон. И это вряд ли у меня получится, если я буду сидеть в отеле-ранчо.
        — Жаль,  — повторил мальчик и усердно, высунув от рвения язык, продолжил выполнять ее задание, описывая, как на родео «Праздник пастухов» в Таксоне «Сын Аризоны» уже через тридцать секунд был сброшен лошадью на землю.
        Вечером, около шести, Ред сидел в своем собственном «джакуззи» и тихо постанывал. Поездка на лошадях с туристами из Уинслоу не утомила его, но Вертунья!.. В любом случае останется здоровенный синяк.
        Он спрашивал себя, не слишком ли стал староват для родео и откуда в нем честолюбие, заставляющее участвовать в этих скачках. Но, в сущности, вопросы были чисто риторические. Лошади — его жизнь, а прогулки верхом с туристами — скучное занятие. Объездить такую строптивую лошадь, как Вертунья, удержаться в седле на родео — вот где упоение, вызов судьбе. Ему нужен был этот всплеск адреналина в крови, точно так же, как раньше «Сыну Аризоны» требовались ликующие вопли фанатов, чтобы войти в азарт на сцене.
        Тогда для счастья ему нужно было охрипнуть, сейчас, судя по всему,  — время от времени получать синяки.
        Счастье…
        Он вспомнил о Мэри и с удовлетворением отметил, что в течение дня почти о ней не думал. Еще больше его радовало, что прошлой ночью дело не дошло до более интимного знакомства. Иначе ему пришлось бы сегодня сделать какой-то галантный жест, например, примчаться в Санта-Хуаниту к отправлению последнего автобуса, чтобы с ней попрощаться.
        Он был мужчиной, который любил женщин и умел наслаждаться любовью. Но для него также важно было соблюсти форму. Ни одна женщина не должна была на следующий день почувствовать, что он ее уже забыл.
        Ред вылез из «джакуззи», вытерся и пошел в спальню. Может, позвонить Саре и поужинать с ней здесь, в отеле? Тот… гм… всплеск адреналина, который, безусловно, устроила ему Мэри, все еще давал о себе знать.
        Он сел к телефону и по привычке взял в руку «Маленькую деву». И, как обычно, погладил ее спинку.
        И вдруг что-то странно кольнуло в сердце, ему даже захотелось швырнуть фигуру о стену.
        На что ему эта холодная миниатюрная статуэтка, если он уже знал, какое ощущение возникает в пальцах, дотрагивающихся до живого, теплого оригинала!
        Вместо того чтобы позвонить Саре, Ред пошел в гостиную и мрачно уставился через мансардное окно на двор и конюшни.
        Тут он обратил внимание на то, что статуэтка с тремя женщинами снова стоит на своем месте.
        — Инес!  — рявкнул он.
        Испуганная непривычным тоном, на пороге появилась экономка.
        — Почему фигура снова здесь?  — недовольно спросил Ред.
        — Педро принес ее наверх.
        — А где цветы?
        — Какие цветы, сеньор Стоун? Тут только записочка в глиняном горшке у индейской женщины.
        Ред нагнулся и вытащил записку. Изящный женский почерк.
        «Улыбнись, не плачь.
        Не позволяй времени изменить тебя».
        Черт, это же слова из песни, которую он вспомнил вчера: «Улыбнись, не плачь. Не позволяй времени изменить тебя».
        Допустим, это был «хит», который он когда-то исполнял, и, возможно, она всего лишь хотела показать, что знает его песни. Или же она обладала шестым чувством и точно так же, как он, ощущала, что эта история не закончена?
        Где-то зазвонил телефон.
        — Мисс Сара Скотт хотела бы с вами поговорить, сеньор Стоун,  — сообщила Инес.
        Он наморщил лоб. Кто такая Сара Скотт? Кто такая Морин? Кто такая Стелла, пока Мэри еще находится где-то в пределах досягаемости?
        — Пусть Педро подгонит машину,  — крикнул он, кинулся в спальню, моментально надел чистую рубашку и пиджак, сунул статуэтку с тремя женщинами в пластиковый пакет и через пять минут — правда, слегка запыхавшись — стоял перед отелем.
        — Люди из Уинслоу приглашают вас потом выпить с ними, сеньор,  — сказал Педро.
        — Подсыпь им в бокалы яду,  — посоветовал Ред и забрал у него ключи. Люди из Уинслоу интересовали его в данный момент так же мало, как ежегодная норма осадков, выпадающих на Филиппинах. Если он поторопится, то успеет застать последний автобус в Таксон. На остановке в Санта-Хуаните.
        — Да, сеньор,  — ответил Педро, выкатив глаза от удивления.

* * *
        Вечером, около половины восьмого, Мэри сидела в бывших «апартаментах» мисс Димэгон и вспоминала, видела ли она когда-либо раньше подобную дыру. Даже фабричный цех Джошуа выглядел поуютнее.
        Она растерянно оглядела голые стены и прикинула, уж не перестроенный ли это гараж. Поразительно, подумала она, особенно, если знаешь, какую приличную зарплату получает учительница.
        Зато это соответствовало жизненным обстоятельствам мисс Димэгон, о которых ей тем временем удалось узнать. Хозяйка жилья — англичанка, которую лет тридцать назад невесть каким ветром занесло в Санта-Хуаниту,  — оказалась столь же болтливой, сколь и опустившейся. Мэри услышала, что мисс Димэгон жила в этих «апартаментах» только в рабочие дни, а на каждый уик-энд уезжала к своему отцу в Юму. Старый джентльмен лежал в больнице, что было не по средствам не только ему, но и его дочери. В последнее время дела у отца пошли совсем плохо, и бедная мисс Димэгон стала… ну да, довольно нервной.
        — Шесть дней тому назад,  — продолжила свой рассказ хозяйка, вручив Мэри постельное белье и полотенца, имевшие такой вид, словно их хорошенько прополоскали в мутных водах реки Джила после ежегодного ковбойского праздника,  — произошла та история с пощечиной. Я пыталась утешить бедняжку. Сколько, вы думаете, я сама надавала оплеух мексиканским сорванцам, шляющимся по моему двору… Но три дня назад кто-то сунул нам в почтовый ящик газету «Аризона дейли ньюс», где красным была отмечена статья о пощечине. Я сразу сказала, что это мог сделать только Колби!
        — Колби?
        — Этот подонок,  — завопила хозяйка.  — Бродяга, пусть даже раньше он и жил получше. Он из Лос-Анджелеса. Познакомился с мисс Димэгон на школьном базаре и с тех пор ее преследовал. Не знаю, может, она дала ему от ворот поворот. Но кто еще в Санта-Хуаните мог додуматься до такой подлости? Он здесь шатается из вечера в вечер. Мисс Димэгон очень радовалась, что на окне есть решетка.
        Рассказ не способствовал подъему духа. Как только хозяйка удалилась, Мэри задернула занавески у зарешеченного окна и лишь тогда разложила вещи.
        Сейчас, почти в восемь, она сидела в тупой праздности посреди этих «апартаментов» и не могла заставить себя сделать хоть что-то. Лично ей хватило бы одного этого жилища, чтобы свихнуться. Про мебель нельзя было даже сказать, что она знавала лучшие времена: какой-то безобразный разнобой из стола, стула, шкафа, дважды пробитого пулями — так ей, по крайней мере, показалось — а также скрипучей кровати, прикрытой мексиканской накидкой.
        Взгляд упал на стол, и она в первый раз улыбнулась. Мелкие розочки Реда хотя и поникли головками, но были единственной радостью в этом унылом сарае.
        Она заставила себя подумать над тем, что ей предпринять в отношении мисс Димэгон. Пощечина в сложившихся обстоятельствах определенно попадала в разряд «мотивированной человеческой слабости». И если завтра она узнает домашний адрес мисс Димэгон и съездит туда, чтобы уговорить учительницу вернуться, неприятный эпизод не испортит ее карьеру в школе. Но вот окажет ли она услугу молодой женщине, вернув ее в Санта-Хуаниту, это еще вопрос.
        Мэри пересилила себя и подошла к небольшому зеркалу. Тусклый свет лампочки над раковиной заставлял усомниться в том, подключена ли она вообще к электрической сети.
        В дверь постучали.
        Полагая, что никто, кроме хозяйки, не может прийти, она открыла, не спрашивая.
        Ред!
        Он выглядел недовольным, слегка раздосадованным и несколько запыхавшимся.
        — Отличное местечко, мисс Вигэм,  — сказал он.
        Она уставилась на него.
        — Как… как вы… как ты меня нашел?
        — Санта-Хуанита не Нью-Йорк. Можно войти?
        Мэри посторонилась, смутившись — из-за комнаты и из-за розочек на столе.
        — Эта мебель выпала из фургона старателей в самом начале «золотой лихорадки»?  — сострил он, ухмыльнувшись.
        — Чего ты хочешь?  — неприязненно спросила она.
        — Пригласить тебя как цивилизованного человека на ужин. В этих шикарных апартаментах явно нет никакой возможности приготовить еду, а то, что ты сегодня вечером еще не ужинала, мне уже известно.
        Он огляделся по сторонам, увидел небольшой новый чемодан на шкафу и снял его.
        — А вообще ты можешь сразу упаковать вещи, я забираю тебя с собой.
        — Ты этого не сделаешь!
        — Очень даже сделаю! Там на улице шныряет довольно мрачный тип, он как раз интересовался твоим окном, когда я подъехал.
        Колби!  — подумала Мэри, почувствовав себя в ловушке. Она боялась здесь оставаться, но с Редом тоже не хотела ехать.
        Мэри села на взвизгнувшую при этом кровать, покрытую мексиканским одеялом, и уставилась на свои руки. Сейчас ей нужно было подумать. Отель «Эльдорадо»!
        Но стоило ей поднять глаза, и одного взгляда Реда хватило, чтобы снова возникла эта сила притяжения, это ощущение, будто воздух между ними насыщен магнитными волнами. У нее мелькнула мысль, что, если бы сейчас они оказались в невесомости, ее тело вихрем притянуло бы к нему. Да что там, по сути и невесомости не требовалось.
        — Чего ты от меня хочешь?  — повторила она вопрос.
        — Я действительно должен тебе объяснить?
        — Нет.
        — Тогда не упрямься. Уложи свои новые джинсы, блузку, новый лак для волос и теплую пижаму, которую ты купила, потому что ночи здесь холодные, в этот симпатичный новый чемодан, и пошли.
        Мэри не могла не улыбнуться. Ей льстило, что он, по-видимому, проследил каждый ее шаг. Она послушно побросала в чемодан одежду, достала из портмоне больше денег, чем полагалось хозяйке за неделю, и взяла со стола три розочки.
        — Я готова,  — сказала она.
        Ред взял чемодан, и она только сейчас заметила, что он поставил у двери пластиковый пакет.
        — Что это?
        — Это, любовь моя, прощальный подарок. Я буду бегать за тобой до тех пор, пока ты его не примешь.
        Она вдруг весело — или чуть истерично — захохотала.
        — Ты сумасшедший, Ред Стоун. Ты всегда добиваешься своего?
        — Всегда,  — с полной уверенностью подтвердил он, захлопнул дверь, запер ее на замок, бросил ключ от комнаты в почтовый ящик и повел Мэри к машине.
        5
        Назад в цивилизацию, подумала Мэри и прямо-таки с любовью оглядела «свою» комнату с «джакуззи». Всего два часа назад она подавленно сидела в жуткой дыре, и теперь отель-ранчо «Дикая лошадь» казался ей раем.
        Ред угостил ее внизу, в ресторане отеля, жареным мясом на косточках и красным вином — разговор осторожно затрагивал лишь общие темы, потом проводил до комнаты, ни малейшим образом не пытаясь нарушить дистанцию.
        Потом он ушел.
        Что будет дальше?  — спрашивала она, прислушиваясь к себе.
        Да, она надеялась, что он придет. Нет, она хотела, чтобы он пришел.
        Собственно, решение выкристаллизовалось само собой, когда она сегодня вечером в пятый и последний раз попыталась дозвониться до Джошуа. Она предложила судьбе договор: если Джошуа сейчас подойдет к телефону, все будет хорошо.
        Но его не было дома.
        Плохо для Джошуа, хорошо для Реда, решила Мэри.
        Она разделась и в полном душевном равновесии, с огромным удовольствием забралась в «джакуззи». Ей стало смешно, потому что припомнились сцены из арабских и индийских сказок, где обитательницы гаремов прихорашивались к ночи. Жаль, что она не захватила с собой духи и соответствующую ночную сорочку.
        Она больше не боялась Реда. Не боялась последствий, которые неминуемы, если женщина, способная любить только одного мужчину, впускает в свою жизнь второго.
        В дверь постучали.
        — Вино, сеньора,  — крикнул Педро.  — Я оставлю его здесь, в коридоре.
        Мэри усмехнулась. Интересно, там опять два бокала?
        Через пять минут, вытершись и надев свежий махровый халат, она это выяснила. Да, два бокала.
        Она негромко рассмеялась. Наверно, это вовсе не комната для утомившихся всадников, а гнездышко для бодрых любовников?
        Мэри налила себе вина и, задумавшись, подошла к окну. На сей раз все было совсем иначе. Она чувствовала себя спокойной, счастливой и влюбленной. Первое ее любовное приключение состоялось в колледже, и она, по сути, пустилась в него лишь ради того, чтобы не отстать от других. А Джошуа? Тут она, можно сказать, была застигнута врасплох. Она устраивала вечеринку, а он отказался взять у нее деньги на такси, вот она и предложила ему остаться. Вероятно, он неправильно ее понял. Ну и что, ей нисколько не повредило, что она стала его любовницей, это было интересное время.
        Было? Уже в прошлом? Мэри испугалась.
        Этот роман с ковбоем еще не повод, чтобы думать о Джошуа в прошедшем времени!
        Но Ред!.. Ей было любопытно, как опытный соблазнитель в стиле «Сына Аризоны» поведет себя сейчас. Придет с гитарой? Опустится перед ней на колено? Будет уверять, что она прекрасная и единственная и что он пропадает от тоски по ней?
        Когда в дверь постучали, она медленно повернулась. Спокойный равномерный пульс вдруг бешено зачастил, горло словно сдавило, колени ослабли. И снова где-то внутри вспыхнуло пламя.
        — Входите,  — сказала она чужим голосом.
        И вот он уже в комнате — без гитары, только на редкость чисто выбрит и основательно промыт. И в таком бессовестно веселом настроении, такой уверенный в победе и счастливый, как будто… да, как будто сейчас Рождество, а она подарок, которому он больше всего рад.
        Он не упал на колени и не раскрыл объятий. Он просто ей улыбнулся.
        Она собиралась неторопливо подойти к нему, но вместо этого бросилась ему на шею.
        — Моя маленькая дева,  — пробормотал он.  — Я соскучился по тебе.
        Вот так, просто: «Я соскучился по тебе!»
        Зато честно.
        — Я тоже,  — призналась она.
        — Тогда поцелуй меня,  — потребовал он.
        Как замечательно, что ей не нужно больше бороться с собой. Его рот приблизился к ее губам. Сначала это было скорее легкое прикосновение, осязание губами, потом, тихо вздохнув, он притянул ее ближе. Ее губы расслабились, приоткрылись, впустив его язык. Она подумала, что каждый мужчина по-своему целуется, по-своему пахнет и имеет свой неповторимый вкус, и нежно приняла игру его языка. Она чувствовала, как крепко держат его руки ее талию, ощущала его грудную клетку, его возбуждение.
        Пламя внутри разгоралось! Она подняла руки, чтобы коснуться его волос, о чем мечтала еще подростком. Но не смогла их погладить. Она ухватилась за них, чтобы опустить пониже его голову. «Сын Аризоны» оказался еще выше оттого, что она стояла босиком, да к тому же она и сегодня не была настроена на кроткую самоотдачу. Ей хотелось…
        — Не кусаться,  — предостерегающе пробормотал он и рывком поднял ее, чтобы положить на кровать.
        Потом он встал над ней на колени, как будто боялся, что она и сейчас сможет от него убежать. Он развязал пояс на ее халате с таким выражением на лице, которое заставило Мэри снова вспомнить о рождественском подарке. Он распахнул халат, лег рядом с ней и стал пристально разглядывать ее тело. Как и накануне, он провел указательным пальцем снизу, от живота и бедер, до груди. Так осторожно, так нежно, словно она была из хрупкого фарфора.
        — Не знаю, чего мне больше хочется — смотреть на тебя или обладать тобой,  — негромко сказал он.
        Это что — его обычное поклонение перед любой из своих женщин? Странно расширенные зрачки придавали взгляду необычную серьезность. Он ничего особенного не делал, только все поглаживал и поглаживал ее пальцем, добрался до золотистого треугольника, и у нее начала кружиться голова, словно ее катали на карусели.
        Потом он спустил халат с ее плеч и, мягко подтолкнув, перевернул на живот. Она чувствовала его взгляд и прикосновения кончиков пальцев, скользящих вдоль позвоночника.
        «Мне бы тоже хотелось когда-нибудь проделать такое,  — подумала она.  — Покрутить, повертеть мужчину, чтобы посмотреть, какая сторона мне больше нравится!»
        Ей уже надоело это немое поклонение ее телу. В конце концов, она его слишком хорошо знала. Оно во всех вариантах и размерах было повсюду развешано и в студии, и в квартире — большей частью в несколько абстрактной форме, ведь Джошуа был художником-модернистом. Пусть Ред таким образом ласкает свою «Маленькую деву» из глины. А она — живая, даже очень живая.
        Она решительно перевернулась.
        — Ты рассматриваешь меня с таким удивлением, словно я первая женщина в твоей постели,  — нетерпеливо сказала она.
        Он негромко засмеялся.
        — Может, так оно и есть. Я еще никогда не воспринимал женщину так осознанно, как тебя. Я знаю тебя много лет, но лишь сегодня ты принадлежишь мне.
        Принадлежать? Воспринимать? Обладать? Шовинист! Именно эти слова вызвали бы самую бурную реакцию у борцов за эмансипацию женщин. Прежде чем страстное желание успело парализовать ее, как ядовитая стрела индейцев Амазонки, Мэри вскочила и стала торопливо расстегивать его рубашку.
        — Ты можешь обращаться так со своей статуэткой, но не со мной.
        Он, хохоча, попытался схватить ее за руки. Но она увернулась и продолжила свое дело. Добралась до ремня и обнажила его торс. Потом просунула руки под рубашку, обхватила спину. Ее ладони заскользили к затылку, по лопаткам, к пояснице. Сознательно бросая вызов, она прижалась грудью к его груди. Поцелуй, которым все это сопровождалось, заставил его задохнуться от желания.
        — Не подросток, не статуэтка, не дева!  — простонал он.
        — Но ты все еще в одежде.
        — Ненадолго, дорогая.
        Но даже пока он судорожно раздевался, она не могла не дотрагиваться до него. Она вдруг поняла его. Ей тоже захотелось сначала почувствовать чудо этого тела, касаться его, осязать и лишь потом…
        А он уже лежал сверху. Дрожь желания пробежала по ее телу, когда она ощутила на себе его тяжесть. Он приподнялся на локти и посмотрел на нее.
        — Маленькая песчаная лисичка, я… ты…
        Она прикрыла правой ладонью его рот.
        — Не надо клятв, просто люби меня,  — попросила она.
        Он вошел в нее одновременно с поцелуем. Почувствовал ее тепло, оно звало его, и он любил ее — наконец-то… наконец-то… Неторопливо… Ей чудилось, что ее качает морской прибой. Это оказалось так мощно, так прекрасно. Страсть разгладила черты его лица.
        Потом она закрыла глаза, отдавшись собственным ощущениям. С ней сейчас происходило нечто столь необычное, столь бесподобное и неповторимое, что она забыла все, что было раньше. Вот оно — тело, по которому она тосковала, тело, созданное в этом мире специально для нее.
        О Боже, взмолилась она, я этого не хотела…
        По его дыханию она поняла, что он близок к вершине. Ей хотелось кричать от радости. В подсознании рождались видения: водопады, низвергающиеся из узкой расщелины в скале, какие-то парящие крылатые существа, деревья, пускающие корни.
        Предчувствие рая?
        Она услышала собственный голос — или крик?  — «Да… да!» и скорее почувствовала, чем увидела, как выгнулся Ред.
        — Моя,  — выдохнул он.  — Моя!  — Потом медленно опустился на нее.
        — Эй,  — робко позвала она.
        Он засмеялся.
        — Ага, начинается большой женский допрос.
        Мэри положила голову ему на грудь и взъерошила волоски.
        — Что ты имеешь в виду?
        — После любви мужчине хочется спать, а женщине — все выяснить.
        — Что, например?
        — Ну, например, насколько она оказалась неповторимой… или лучше других. О-о-о…  — Он схватил ее руку, и она перестала его щипать.  — Так что же ты хочешь узнать, ты, лучшая из всех подруг?
        Она подняла голову.
        — Я бы хотела поговорить с тобой об Апалаче.
        — С какой стати?  — Он коснулся ладонью ее спины, стал поглаживать.  — В качестве возлюбленной ты…
        — Я спрашиваю в качестве учительницы,  — перебила она.
        — О, мисс Вигэм! Разве Пат не лучший ученик в классе?
        — Твой Пат — лучший, насколько я могу судить. Но я считаю психологически неправильным то, что ты в присутствии ребенка так… так пренебрежительно высказываешься о его матери. Итак, что с ней?
        Его рука остановилась, перестала ее гладить. Он, кажется, задумался.
        — В отношении Пата ты ошибаешься, но я, тем не менее, могу рассказать тебе эту историю. Апалача была певицей из сопровождения, то есть одной из девушек, которые у меня за спиной выводили «ля-ля-ля». Если точнее — там было три девушки, и они называли себя «Апалачами»… Ты, в своем благопристойном педагогическом коллективе или в Управлении образования, конечно, и вообразить себе не можешь, что значит ездить по гастролям. В течение месяцев живешь бок о бок с остальными. По вечерам играешь и поешь, потом расслабляешься, а ночью и на следующий день едешь караваном в очередной город. Это ненормальная жизнь. Она вызывает стрессы, а также… ну, назовем это эмоциями. Тебе трудно представить, но приходится из вечера в вечер подхлестывать себя, чтобы каждый раз выдавать неповторимое «шоу», и это состояние требует разрядки. Там, наверху, ты великолепен, тысячи тинейджеров встречают тебя ликованием, но когда ты потом торчишь один в своем, пусть и роскошном, вагончике, еще раз прослушиваешь в одиночестве концерт и пьешь виски… в общем, лучше уж это проделывать вдвоем.  — Он замолчал.
        — Апалача,  — мягко напомнила она.
        Он глотнул воздуха.
        — Да, Апалача. Она, во всяком случае, была самой хорошенькой среди трех псевдоиндейских девушек, и мы очень мило проводили вместе время. Пока она мне не сообщила, что ждет ребенка.
        — А ты, конечно, ничего не хотел об этом знать,  — предположила Мэри.
        — С чего это ты решила? Естественно, сначала я удивился. В этих кругах считается, что женщина знает о существовании аптек. Я абсолютно ничего не имел против ребенка, но кое-что — против того, чтобы жениться на Апалаче. Да, она была очаровашка, но не та женщина, с которой я хотел бы прожить свою жизнь.
        Он помолчал, снова задумавшись.
        — Женщина, с которой я хотел бы прожить свою жизнь,  — чуть слышно повторил он.
        Мэри дернула его за волосок на груди.
        — Апалача.
        — Ну да, Апалача. Она бушевала, она округлилась так, что нам пришлось нарядить всю группу в широкие индейские одежды, потом мы нашли ей замену, но по-прежнему брали с собой в турне. Пат родился в Цинциннати. Он был, разумеется, таким же неприглядным, как все новорожденные, но мне все равно казался замечательным, и я очень им гордился. Мне доставляло радость наблюдать, как Апалача по вечерам кормит его грудью. Но жениться на ней я по-прежнему не хотел. Тогда она завела флирт со вторым гитаристом, чтобы вызвать у меня ревность. За него она, кстати, вскоре после этого и вышла замуж.
        — Почему она не забрала Пата?
        — Вероятно, из мести. Прихожу я в Мемфисе после выступления в свой вагончик, а там на моей кровати лежит орущий Пат. Рядом — пакет памперсов и бутылочка. Апалача и гитарист исчезли.
        — А потом?  — спросила она.
        — Потом…  — Она почувствовала, как его пальцы начали играть с ее волосами.  — Тут уж для меня настал час истины. Я не хотел, чтобы Пат жил этой сумасшедшей жизнью. Не хотел, чтобы вторая или третья «Апалача» заменяла ему мать. Хотел, чтобы у него был дом. Если честно, то мне и самому уже поднадоела погоня за успехом, необходимость всегда быть лучшим. Я думаю, что легче подниматься вверх, чем удерживаться там.  — Он продолжал ее ласкать.  — Я скор на решения. И как только решение пришло, все остальное было лишь логическим следствием. Тетя Леонора, которую ты хоронила вместе с нами, дала мне землю под ранчо для гостей, а капитал принесли мои пластинки. И здесь ты видишь результат семи лет тяжелого труда… Сейчас я счастливый человек, у которого ничего не болит, если не считать, что его время от времени сбрасывает с седла лошадь.
        — Звучит красиво, мистер Стоун,  — сказала Мэри.  — Но зачем ты тогда несешь при своем сыне всякую чушь насчет того, что не можешь вспомнить имени его матери?
        — Мэри Вигэм, самая хорошенькая из учительниц, которых я знаю, ты ничего не понимаешь в отношениях между отцом и сыном и шутках, которые при этом допустимы. У Пата в комнате есть чудесная большая фотография Апалачи, и он знает, что я ее искал, но она, к сожалению, уже вышла замуж. Еще вопросы?
        — Нет.  — Она находилась под впечатлением от услышанного. Какой стороной этого Реда Стоуна ни поворачивай, но в результате можно установить только одно: порядочный человек. Этот факт, вместо того чтобы порадовать, только обеспокоил ее. Ведь таким совершенно идеальным не может быть никто, разве не так?
        — А вы, любовь моя?
        — Я?  — Она с удивлением взглянула на него.
        — Мужчина в Фениксе.
        Она попыталась уклониться.
        — В каком смысле ты спрашиваешь? Могу тебя заверить, что ты — лучший любов…
        Он прикрыл ей рот.
        — Каков он в постели, это твое дело. Я хочу знать, чего ему от тебя надо.
        Теперь уже настала очередь Мэри перевести дыхание, чтобы сообразить, что ответить. Правду, конечно. Он должен знать, на что рассчитывать.
        — Мы едем через четырнадцать дней в Париж.
        Его брови взлетели.
        — В отпуск?
        — Нет, на годы, может, навсегда, потому что я хочу рисовать.
        Ред затих. Если бы она не слышала, как громко и учащенно бьется его сердце, то подумала бы, что он уснул.
        — Ты, разумеется, не поедешь,  — произнес он через какое-то время.
        — Что?!  — Она подняла голову и недоверчиво уставилась на него.
        — Ты, разумеется, не поедешь,  — повторил он.
        — Нет,  — съязвила она, поняв, что он говорит всерьез.  — Я не поеду. Я останусь здесь изображать Апалачу Тринадцатую, буду иногда гладить по головке Пата, плескаться по вечерам в этом «джакуззи», поджидая тебя — хотя бы ради того, чтобы растереть твою задницу, если ты снова свалишься с лошади.
        Он ухмыльнулся.
        — Звучит неплохо, правда? Чего еще тебе надо от жизни?
        Мэри села, выпрямилась и смерила его негодующим взглядом.
        — И об этом меня спрашивает «Сын Аризоны», годами шатавшийся по Соединенным Штатам, потому что хотел петь? А я хочу рисовать и должна еще очень многому научиться! Поэтому я еду в Париж. Ри-со-вать. Понял, или тебе надо продиктовать это слово по буквам?
        — Ри-со-вать ты можешь и здесь.
        — Тебе нравится петь «кантри» — деревенские песни, а я не хочу стать деревенской художницей! Я хочу видеть что-то новое, хочу познакомиться с настоящими произведениями искусства, а не с их скверными копиями в альбомах.  — Она подняла руки и раскинула их в стороны.  — Я хочу расширить свой кругозор.
        Он насмешливо улыбнулся.
        — Черт побери, что ты себе позволяешь!  — вскипела она.
        — Я еще никогда не спорил с женщиной в постели. Забавно, но тебе идет.
        Он привлек Мэри к себе, лег сверху и заглянул ей в глаза.
        — Не думай, что я тебя не понимаю. И все же, Мэри, здесь твоя конечная станция. Ты приехала. Твой поезд не пойдет в Париж. Ты останешься здесь.
        — И когда тебе пришла в голову эта нелепая мысль?
        — Только что, когда я говорил про женщину, с которой хотел бы прожить свою жизнь.
        — Ковбой, ты рехнулся.
        — Прелесть моя,  — сказал он, наклонив голову, чтобы коснуться губами ее груди.
        — Перестань! Тебе нечего делать в моей жизни,  — пролепетала она.
        — А ты вообще-то знаешь французский?
        — Конечно. Я хорошо ко всему подготовилась.
        — Ко всему? И к этому тоже?
        Она почувствовала его желание и те же провалы в сознании, те же взлеты и падения, которыми ее тело реагировало на него.
        Нет, к этому она не подготовилась.
        — Катись к черту, ковбой,  — прошептала она.
        — Вместе с тобой — с превеликим удовольствием.
        «Любовь — нежная ловушка»,  — в отчаянии вспомнила она. Слова тоже были из его песни.
        6
        — Хэлло, Мэри,  — радостно приветствовал ее на следующее утро Пат, когда они встретились в шикарном «школьном автобусе» Реда.  — Мне все еще нельзя говорить папе, что ты моя учительница?  — Он хитро подмигнул.
        Она засмеялась.
        — Он знает. Вчера вечером он вытащил меня из жуткой дыры, и «Дикая лошадь» кажется мне теперь раем.
        — Это и есть рай,  — убежденно подтвердил Пат.  — Чем ты будешь нас сегодня мучить в школе? Самым ужасным событием в нашей жизни?
        Почему бы и нет, подумала Мэри. Лучший способ проверить и развить речь детей — это задать сочинение и разрешить при этом свободно фантазировать.
        Она смотрела в окно и видела, что по обе стороны дороги тянется кактусовая пустыня. Ред рассказал ей, что у него там есть конюшня, откуда он совершает двух-трехдневные конные походы в пустыню, нечто вроде тренировок на выживание для туристов. Это «выживание в пустыне» было гвоздем программы в отеле-ранчо «Дикая лошадь», потому что давало возможность кое-что испытать и сбросить пару фунтов лишнего веса.
        Мэри глядела на кактусы, на пыльный песок и думала, что это не для нее.
        Ред… размышляла она. Правда ли, что окружающая природа формирует человека? Чеканит отъявленных негодяев и благородных героев? Прямолинейная жизненная позиция Реда, во всяком случае, резко отличалась от неуверенности городских жителей. То, как он упрощал вещи, озадачивало: женщины существуют для любви; если уж зачал сына, значит, тому нужен дом, и он его получает; если вдруг втемяшится в голову, что женщина подходит, ей просто заявляют: «Все, ты приехала, здесь твоя конечная станция!» Джошуа был совсем другим. Он мог разочароваться в своем искусстве, впасть в черную меланхолию, в отчаяние, отравляя женщине жизнь.
        Мэри недовольно покачала головой. Пора прекратить сравнения обоих мужчин, в которых Джошуа всякий раз проигрывает… Она ведь прекрасно понимала, что новое всегда сильнее возбуждает и привлекает.
        — Ты сейчас вспомнила о самом ужасном событии в своей жизни?  — поинтересовался Пат.
        Мэри рассмеялась.
        — Нет, лучше скажи, вы любите мисс Димэгон?
        — Нам больше нравятся веселые учительницы,  — пропел Пат.
        Да, подумала она, жизнь несправедлива. Случись у самой учительницы несчастье, она не найдет поддержки в детях — наоборот. В этом и состоял заколдованный круг, заставлявший учителей, попавших в кризисную ситуацию, разувериваться в своей профессии.
        Что же все-таки произошло с мисс Димэгон? Сегодня ночью Мэри, хоть и лежала, удовлетворенная, в объятиях Реда, но размышляла не только о его неотразимом мужском обаянии. Она решила, что мисс Димэгон не должна возвращаться в Санта-Хуаниту. Здесь ошивался этот Колби, в «карликовой школе» ее ждали сплошные перегрузки, да и дети уже были настроены против нее. Неудачное сочетание, особенно если добавить болезнь отца и финансовые трудности.
        Мэри снова посмотрела в окно. Лучше всего поскорее разыскать мисс Димэгон в Юме, успокоить молодую женщину, а в Фениксе, в Управлении образования, настоять на том, чтобы ее перевели в другую школу.
        Через два часа Мэри уже ехала в Юму. Мистер Вудс проявил необычное понимание ее желания лично позаботиться о мисс Димэгон и взял на один день все классы. Более того, он даже предоставил в ее пользование свой автомобиль.
        Пат, Панчито и тот молчаливый маленький мексиканец с тоской посмотрели ей вслед, и она не могла не признаться, что после двух лет административной работы преподавание доставило ей настоящее удовольствие. Ей нравились эти маленькие шалуны. Ей вообще нравились дети. Дети?  — вдруг подумала она. Сейчас ей двадцать восемь. Интересно, спросит ли когда-нибудь Джошуа, хочет ли она стать его женой? Будут ли у нее самой когда-нибудь дети?
        Что за нелепая мысль, одернула она себя. Такое может взбрести в голову, лишь когда долго ползешь, никуда не сворачивая, по американскому «хайвэю» с ограничением скорости в пятьдесят пять миль. Только кретин не начнет заниматься самокопанием.
        Она включила радио и взглянула в зеркальце заднего вида. Странно, зеленый «форд» все еще ехал за ней. Конечно, это могло быть случайностью, да и при таком черепашьем темпе никто никого не обгоняет, но удивляло то, что она уже видела эту машину раньше, на федеральном шоссе номер восемьдесят два.
        Мэри посмотрела на стрелку бензина. Старая колымага мистера Вудса поглощала горючее, как верблюд воду. Один раз она уже заправилась и считала, что этого ей хватит до Юмы.
        Она подъехала к станции самообслуживания, залила бензин и решила, что заработала передышку. Припарковав машину в сторонке, она вошла в маленькую забегаловку. Когда она оттуда еще раз посмотрела на улицу, то увидела, что зеленый автомобиль тоже здесь. Неужели у нее появился тайный воздыхатель?
        У мужчины, вылезшего из машины, были темные волосы. Даже на расстоянии он казался неопрятным. Возможно, из-за щетины на подбородке или вылинявшей до неузнаваемого цвета, засаленной клетчатой рубашки.
        Мужчина нахлобучил «стетсон» — ковбойскую шляпу и тоже двинулся к заведению.
        Ну, от такого воздыхателя лучше держаться подальше, подумала Мэри и села в самый дальний угол за стойку. Хорошо бы сейчас подошел кто-то из обслуживающего персонала, ей не хотелось оставаться наедине с этим господином.
        Дверь заскрипела, и она услышала стук ковбойских сапог о деревянные половицы.
        Мэри нарочно опустила глаза вниз, чтобы выглядеть как можно более неприступной. Вдруг прямо в поле ее зрения появились ковбойские сапоги. Да, фамилия этого типа была явно не Рокфеллер. Кожа на сапогах растрескалась, на правом носке — заплата.
        — Мисс Вигэм,  — обратился он к ней.
        Мэри подняла глаза. Она не была трусихой. Санчо Хуарес, бравший в модели разных необычных людей, в том числе и бродяг, учил ее не обращать внимания на «фасад». Поэтому она судила не по внешнему виду, но этот человек был ей глубоко антипатичен. Глаза наглые, но держится как-то пришибленно. Словно пес, ожидающий побоев, мелькнуло в голове сравнение. Он зарос щетиной, и если судить по вони, то рубашка была не самым грязным предметом.
        — Да?  — Она постаралась вложить в это слово максимум неприязни.
        — Вы едете к мисс Димэгон, не так ли?  — спросил он развязно-дерзким тоном.  — Если вы дадите мне адрес дамы, я избавлюсь от необходимости следовать за вами.
        — Простите?
        — Я хотел бы лично нанести мисс Димэгон… визит. Я знаю ее по Санта-Хуаните, мы старые друзья.
        Визит? В этом костюме? Да он сумасшедший! И тут она поняла, что иногда туго соображает. Это, должно быть, тот самый Колби.
        — С чего вы взяли, что я еду к мисс Димэгон?
        — Леди, не держите меня за идиота. Я порасспросил детей. И если вы сейчас не дадите мне адрес, я просто снова поеду за вами.
        — Разумеется, я не дам вам адреса.  — Мэри прикидывала, что ей теперь делать. Она не была специалистом по гонкам с преследованием. А здесь нельзя даже повысить скорость, чтобы не вступить к конфликт с дорожным патрулем. Что она скажет полицейским? Мол, этот человек преследует меня, пристает ко мне, арестуйте его! Не будет ли это пустой тратой времени? Колби могут задержать и передать местному судье, слушание дела состоится, вероятно, лишь через несколько дней, и она как свидетельница лишится права покинуть страну! Париж… вспомнила она.
        Оставался только один выход. Ее двоюродный брат жил в Уэлтоне, расположенном перед Юмой. В этом маленьком городке она знала все окольные пути, так как подростком участвовала в вечеринках, на которых нарушалась граница допустимого потребления алкоголя за рулем.
        — Что ж, удачной погони,  — ехидно пожелала ему Мэри и соскочила с табурета. Она гневно сверкнула на Колби глазами, когда он попытался загородить ей дорогу.
        — Если вы попробуете меня обмануть, то пожалеете об этом,  — буркнул он и освободил ей путь.
        Около двух часов Мэри подъехала к дому Бритты Димэгон — без Колби.
        Чтобы лучше оценить положение учительницы, она сначала окинула взглядом дом. Домик маленький, примитивной постройки. Лишь заборчик вокруг палисадника свидетельствовал о том, что здесь кто-то когда-то любил цветы.
        Дверь стояла открытой. Мэри позвонила, и голос сверху крикнул: «Положите цветы на комод! Я сейчас спущусь, только найду кошелек».
        Голос был молодой, приятный. Мэри вошла и остановилась в прихожей.
        Раздались торопливые шаги по лестнице.
        Бритта Димэгон оказалась совсем не «старой девой», как обычно говорят о незамужних учительницах. Однако о ее внешности или личности нельзя было сказать ничего, кроме того, что она очень устала и измотана. Под глазами лежали тени, кожа казалась почти прозрачной, русые волосы небрежно заколоты на затылке. Скучное домашнее платье в серую крапинку.
        На предпоследней ступеньке Бритта Димэгон остановилась.
        — Кто вы?
        — Мэри Вигэм… из Управления образования Феникса.
        — Боже…  — Учительница бессильно опустилась на самую нижнюю ступеньку и посмотрела на Мэри взглядом человека, у которого за спиной полыхает пожар, а впереди неожиданно разверзлась пропасть.  — Чего вы хотите?  — вяло спросила она.
        — Для начала — чашку кофе,  — пошутила Мэри, подбадривающе улыбнувшись. Ей никогда не нравилась роль начальницы, а кофе мог как-то разрядить обстановку.
        — Кто вам дал мой адрес?
        — Мистер Вудс.
        Лицо вдруг стало мягче, моложе.
        — Ах так.
        Бритта Димэгон повела Мэри на кухню, которая когда-то, видимо, оборудовалась с любовью, но сейчас в ней царил дикий хаос.
        Учительница включила кофеварку и виноватым жестом показала на беспорядок.
        — Если вы говорили с Чарли… то есть с мистером Вудсом, то должны знать, что мой отец…
        Мэри села за стол.
        — Я знаю. И я, собственно, приехала сюда, чтобы вам помочь. История с пощечиной совершенно на вас не отразится. Я напишу в отчете, какие у вас в тот момент были заботы.
        — О каких моих заботах вы знаете?  — Голос Бритты Димэгон звучал почти враждебно. Она убрала с лица прядь волос.
        — Болезнь отца, финансовые трудности…  — Мэри помедлила.  — Вообще-то я собиралась поговорить с вами об этом после кофе, но почему бы и не сейчас? Как бы вы отнеслись к тому, чтобы я предложила в Фениксе перевести вас в другую школу? Санта-Хуанита представляется мне неподходящим для вас местом.
        — Перевести?
        — Ну да, мне бы не хотелось вмешиваться в вашу личную жизнь, но этот Колби, который…
        Бритта Димэгон еще сильнее побледнела.
        — Мистер Колби? Что вам известно о мистере Колби?
        Много чего, подумала Мэри, но сочла неуместным сообщать в данный момент этой испуганной женщине, что Колби ищет ее.
        — Я провела одну ночь в вашей квартире, и хозяйка рассказала мне о Колби.
        Бритта Димэгон словно приросла к кофеварке, уставясь на воду, капающую в фильтр, и Мэри пришлось подняться, самой достать чашки, блюдца, сахар и поставить все на стол.
        Потом она опять села и постаралась придать лицу веселое выражение.
        — Если бы вас, например, перевели сюда, в Юму, ваш отец порадовался бы…
        — Мой отец?  — И снова этот безвольный жест, попытка поправить волосы, которые никак не слушались.  — Он умер. Завтра похороны.
        О Боже! Мэри застыла, беспомощно глядя на свои руки. Да-а, она явилась сюда в самый неподходящий момент. Мэри не умела утешать людей, на долю которых выпадали настоящие удары судьбы. В такие минуты она сама себе представлялась мелкой и недостойной, а слова, которые она произносила, казались пустыми и банальными.
        — Мне очень жаль… я… я думаю, что мне лучше уйти.
        Она встала и подошла к Бритте Димэгон. Хотела пожать ей руку и пробормотать что-то сочувственное, но вместо этого неожиданно для себя обняла эту, в сущности незнакомую ей, женщину. Бритта Димэгон сначала окаменела, а потом прижалась к Мэри и безудержно зарыдала.
        Мало мне своих проблем, невесело усмехнулась Мэри, понимая, впрочем, что поступила правильно.
        Если эта Бритта нуждается сейчас в ней и здесь у нее нет больше друзей, она поможет ей пережить несколько ближайший часов. Даже если это помешает ей вернуться сегодня на ранчо Реда.
        А может, так и лучше.
        Было семь часов вечера, и Мэри стало ясно, что сегодня она уже не сможет поехать назад. Ей в любом случае пришлось бы дважды заправляться, а перспектива встречи не бензоколонке с тем небритым типом ее не вдохновляла.
        Поэтому она позвонила Реду в отель.
        — Ред?  — спросила она, и удивительно, но ей показалось, будто существует прямой провод, связывающий ее пульс с этим человеком.
        — Маленькая дева, где ты шатаешься? Инес уже готовит для тебя здесь наверху потрясающий мексиканский ужин, а я как раз бреюсь.
        — Для кого?
        — Для женщины, с которой я сегодня вечером ужинаю.
        Мэри засмеялась.
        — Тогда побыстрее доставай свою черную записную книжечку и выбирай живущую поблизости сеньориту…
        — Как это понимать? Где ты?
        — В Юме,  — сказала она.
        Он вздохнул с облегчением.
        — Слава Богу, я уж подумал, что ты в Фениксе. А что ты делаешь в Юме?
        Она рассказала ему всю историю и опять вынуждена была зачесть очко в его пользу. Вместо того чтобы сетовать, что ему придется теперь съесть два стейка, он нашел правильным ее решение остаться у мисс Димэгон. Вероятно, в нем проявлялось чувство локтя — прославленная взаимопомощь ковбоев.
        — Что ты делал весь день?  — Ей самой свой голос показался чересчур ласковым.
        — Скучал, выгуливал туристов. К сожалению, завтра по программе двухдневный выезд в пустыню. Ты понимаешь, что это означает?
        — Что все маленькие песчаные лисички должны тебя остерегаться.
        Ред захохотал.
        — Нет! Что завтра ночью я не смогу целовать твой носик.
        — Мой носик?  — поддразнила она.
        — Ладно, возможно, я обнаружу и еще какие-нибудь интересные места на этом прелестном теле…
        — А ты когда-нибудь бываешь серьезным?
        — Ну конечно, я тут листал книгу о женской психологии.
        — Ты даже умеешь читать?  — хихикнула она.
        — Не перебивай! Там написано, что женщина-однолюбка — это феномен из девятнадцатого века и что такой женщине лучше всего сразу выходить замуж, в противном случае у нее начинается раздвоение личности. У тебя уже началось раздвоение личности?
        — У меня ужасное раздвоение личности. Я не знаю, как довести до сознания самого упрямого ковбоя Аризоны, что любила его только по недоразумению.
        — Я вижу, что расстояние делает тебя дерзкой. Погоди, вот вернусь изголодавшимся из пустыни… Я тебе покажу, что бывает с теми, кто любит меня только по недоразумению.
        Кстати, прошлой ночью я предложил тебе выйти за меня замуж?
        — Нет.
        Он застонал.
        — Видишь, какой я забывчивый! Так что возвращайся! А я тебе уже рассказывал, что собираюсь записаться на вечерние курсы живописи?
        — Зачем это?  — искренне удивилась она.
        — Чтобы быть лучше подкованным для бесед со своей образованной женой.
        — Ред… пожалуйста, скажи хоть что-то разумное!
        — По-моему, я люблю тебя…  — На сей раз его голос звучал вполне серьезно.  — Странно, правда? Ладно, на сегодня хватит! Как ты думаешь, этих слов достаточно, чтобы поддержать твое настроение до похорон?
        — Да.  — Она вдруг так растрогалась, что на глазах выступили слезы.  — Спокойной ночи, ковбой.
        — Спокойной ночи, Мэри. Не сдавайся!
        — Вы попросили мистера Стоуна сказать мистеру Вудсу, что мой отец умер?  — спросила у нее за спиной Бритта Димэгон.
        — Нет.  — Мэри сожалеюще пожала плечами.  — Нет. Я… Мы просто болтали о пустяках.  — Она покраснела.
        Бритта Димэгон, кажется, поняла. Она пошла с Мэри в маленькую гостиную, выглядевшую сейчас гораздо более прибранной. Домик вообще похорошел. Мэри решила, что лучшее средство отвлечь Бритту — это вместе с ней приняться за уборку. Потом Мэри купила продукты и кое-что приготовила, а Бритта помыла волосы, привела себя в порядок и надела красивое темно-синее платье.
        Сейчас она благодарно улыбнулась Мэри.
        — Я уже лучше себя чувствую. Даже заварила для нас чай.
        — Вам нравится мистер Стоун?  — спросила Бритта Димэгон, наливая чай, и Мэри удивилась, до чего у нее приятная улыбка, совершенно преобразившая удрученное горем лицо.  — Он самый лучший из родителей.
        — Значит, он часто появляется в школе?  — поинтересовалась Мэри.
        — Иногда он привозит в школу Пата и других детей.
        Мэри взглянула на учительницу. Ты покраснела.
        — Нет. В него легко влюбиться, но я не так глупа.
        — Что вы будете теперь делать, Бритта?  — спросила Мэри.  — Остаетесь в Юме или поедете в Санта-Хуаниту?
        Одно упоминание этого места вызвало у Бритты Димэгон такую панику, что Мэри решила наконец по-настоящему разобраться в этом деле.
        — Вы боитесь Санта-Хуаниту. Скажите мне почему?
        Бритта вскочила, слово в поисках выхода, в глазах заметался страх, руки задрожали.
        — Ладно…  — Она снова села.  — Я боюсь Эндрю Колби!
        — Но такого не бывает!  — Мэри покачала головой. Кто в двадцатом веке кого-то боится? Существует полиция, в Санта-Хуаните есть шериф. И все же ей и самой этот Колби внушил страх.
        — Нет, бывает,  — с горечью возразила учительница.  — Он сумасшедший. Я познакомилась с ним на школьном благотворительном базаре и отнеслась к нему по-дружески, потому что он выглядел таким… несчастным, таким затюканным. С тех пор он начал меня преследовать. Я не решалась выйти на улицу. А потом… потом он стал угрожать, что «сыграет небольшую шутку» с мистером Вудсом, если я его не…  — Похоже было, что Бритта Димэгон готова расплакаться, но она взяла себя в руки.
        — И вы не обратились к шерифу?
        — Что это могло дать? Колби отрицал бы все и остался бы на свободе, чтобы отомстить Чарли… я имею в виду мистера Вудса… Я совершенно не представляю, что Колби подразумевал под «небольшой шуткой». Если он хотел побить Чарли, одного удара хватило бы. Ведь мистер Вудс состоит только из кожи и костей. Поэтому я ему даже ничего не рассказывала.
        Что за подлая запутанная история, подумала Мэри.
        — Но проблема решится, если вы исчезнете из Санта-Хуаниты, не так ли?  — энергично предположила Мэри.
        Выражение лица Бритты Димэгон стало еще более удрученным.
        — А кто тогда позаботится о мистере Вудсе?
        Ах вот оно что, поняла Мэри. Но если эта пара сойдется, мисс Димэгон придется первым делом научиться готовить. Она улыбнулась.
        — Я сделаю все, что от меня зависит, Бритта. Может быть, мне удастся перевести вас обоих.  — Она вопросительно посмотрела на учительницу.  — С этим, конечно, не было бы никаких проблем, если бы вы поженились.
        — Это… это сложнее. Мистер Вудс еще не объяснился.
        Мэри не удержалась от смеха.
        — Сколько времени вы уже работаете вместе?
        — Семь лет,  — чуть слышно раздалось в ответ.
        — А сколько времени продолжается ваша взаимная симпатия?
        — Пять лет.
        На сей раз Мэри заставила себя подавить смех. Боже мой, подумала она. Двое образованных, но нерешительных людей живут бок о бок пять лет и не могут вымолвить главное слово, а Ред управился с этим за одну ночь. Кто заслужил первый приз за глупость?
        И что правильнее?
        Мэри встала.
        — Я еще раз позвоню мистеру Стоуну, чтобы он передал привет от вас мистеру Вудсу.
        Она закрыла за собой дверь и набрала номер ранчо «Дикая лошадь».
        Ей нужно было еще кое-что рассказать Реду, например, что похороны состоятся в два часа. Когда мистер Вудс узнает о смерти отца мисс Димэгон, он, возможно, оставит на некоторое время свою школу, чтобы поддержать Бритту в тяжелую минуту.
        И, может быть, выбравшись из этой кошмарной дыры, он найдет в себе наконец мужество сказать нужные слова.
        7
        При возвращении в Санта-Хуаниту во второй половине следующего дня Мэри понадобилось заправиться только один раз. Теперь она ехала на машине, которую взял напрокат мистер Вудс, а он со своей собственной колымагой еще остался в Юме.
        Мэри улыбнулась и включила радио. Она чувствовала себя на редкость жизнерадостной для человека, который в течение трех дней побывал на двух похоронах. Но свет в лице женщины, вспыхнувший, когда в дверях неожиданно появился Чарльз Вудс, с лихвой вознаграждал за то, что ей пришлось вмешаться в жизнь этой пары. Если бы она уже научилась так хорошо рисовать, как ей мечталось, и сумела перенести на холст выражение лица Бритты Димэгон, это стало бы ее лучшей картиной.
        Ей вдруг подумалось, что простые человеческие взаимоотношения тоже очень важны, возможно, даже важнее шедевров искусства. Что более прекрасно и умиротворяюще — вызвать на лице человека улыбку… или запечатлеть ее в живописи?
        Она заметила деревянную табличку, указывающую путь к находящейся на границе ранчо «Дикая лошадь» стоянке, откуда Ред отправился со своими туристами в двухдневный конный поход «на выживание в пустыне».
        Ей захотелось свернуть, чтобы посмотреть на это место. Она спросила себя, почему ни разу не села на лошадь, раз уж стала гостем отеля-конюшни. Недостаток мастерства можно было бы компенсировать элегантностью костюма. Она уже присмотрела в магазине Санта-Хуаниты очень миленькое снаряжение.
        Сердце ее заколотилось при мысли о том, что Ред находится где-то там, далеко.
        Хотела она того или нет — она по нем скучала.
        Чтобы прогнать эту тоску, она возьмет сегодня вечером у Пата принадлежности для рисования и попытается все-таки удержать на листе в альбоме сияющую улыбку Бритты Димэгон.
        Среди ночи Мэри разбудил какой-то шорох. Она заморгала со сна. На подоконнике горела тусклая лампа, спиной к ней стоял обнаженный мужчина. Он рассматривал четыре прикрепленных к стене наброска углем, на которых она вчера изобразила Бритту Димэгон. Рисунки, кажется, ему понравились, он склонил голову набок и кивнул. Ты прекрасен, друг мой, подумала она, впервые взглянув на него глазами художницы. Полотно под названием: «Обнаженный мужчина, рассматривающий картину».
        На полу перед «джакуззи» громоздилась бесформенная куча одежды. Поблескивали шпоры, сверху красовался широкополый «стетсон». Интересно, седло он тоже притащил?
        Мэри тихонько засмеялась.
        — Ты откуда, ковбой?
        Ред повернулся и подошел к ней.
        — Из пустыни. Я заскучал по тебе и не хотел выть на звезды, как степной волк. Поэтому оставил своих туристов на попечение пастухов.
        — Забывший о своих обязанностях гид,  — пробормотала она и села в кровати. Она не могла иначе — ей необходимо было дотронуться до этой грудной клетки.  — Сколько часов ты проскакал?
        — Три. Через два часа я должен возвращаться.
        — Лестное отношение к женщине, которая от тебя совсем ничего не хочет.
        — Ах так? Подвинься. Уставшим ковбоям нужна кровать.
        Она подвинулась и повернулась к нему спиной. Как ему объяснить, что ее вечернее занятие рисованием подействовало не в его пользу? Она опять поняла, что ее искусство подошло к рубежу, перешагнуть который с помощью одних интенсивных занятий никак не удастся.
        Необходимо побывать в Париже, или во Флоренции, или Бог весть еще где.
        — Это твоя теплая пижама?  — спросил Ред.
        — Да.
        — Снимай,  — потребовал он.
        — Нет!
        — Хочешь, чтобы я снял?
        — Нет!  — Лучше она сделает это сама. И, да простит мне Джошуа или высокое искусство живописи, подумала она,  — но как прекрасно ощущать его тело, его кожу.
        — Должно быть, Юма — мерзкий городишко, раз ты вернулась оттуда такая зажатая, моя маленькая дева… Я так и думал. Лежал там, в пустыне, чувствовал, что ты совсем далеко от меня, и вдруг ощутил страх тебя потерять.  — Он обнял ее сзади и положил ладони на ее груди.  — Теперь я буду тебя любить, дева!.. И знаешь почему?
        — Потому что ты ненасытный,  — попыталась она пошутить.  — Или потому, что у тебя закончились адреса твоих «Апалач». Или потому, что «Сыну Аризоны» это требуется вместо снотворного, когда он вымотается в пустыне…
        Он засмеялся.
        — Ничего подобного. Я мог бы неделями лежать рядом с тобой и не трогать тебя, если ты этого не хочешь. Причина в другом. Пока что у меня есть власть над тобой, Мэри Вигэм, только в постели, вдобавок мне уже известно, что у меня два соперника — мужчина в Фениксе и твое рисование.
        Вот тебе и уставший ковбой, усмехнулась она, почувствовав поцелуй в затылок, а также интерес к другим частям своего тела. Ей захотелось сбежать, но куда?
        — Я уже так привык к тебе,  — прошептал он и повернул ее лицом к себе. В слабом свете его зрачки казались расширенными, глубокими и все же сияющими.
        — И Ева надкусила яблоко,  — прошептала она.
        — Ты о чем?
        — О библейском грехопадении,  — ответила она.
        — Во-первых, сначала надкусил Адам, а во-вторых, он сделал это с удовольствием. Что за жизнь без любви?  — пробормотал он, касаясь губами ее груди.
        Странное сладостное безволие парализовало ее тело. Сердце стучало, она вдыхала запах костра, пропитавший его волосы.
        Может быть, Джошуа поймет, как все это произошло? Он-то может понять, но сама она не понимала. Почему тело Реда ей лучше знакомо, чем тело Джошуа? Почему эта новая любовь — хотя она воспринимала ее всего лишь как приключение — гораздо естественнее, вернее и красивее? Почему она уже сейчас знает, что всю оставшуюся жизнь будет тосковать по Реду, если оставит его?
        А Ред тем временем увлекся восхищенным исследованием ее тела. Вчера он ласкал ее пальцами, сегодня — губами.
        Сладкое бессилие исчезло, когда он перешел от груди к затылку. Мэри почувствовала, как реагирует на его прикосновения ее тело. Она страстно обхватила его за плечи, погладила их, запустила пальцы в его волосы и издала короткий сладострастный звук.
        Он рассмеялся, негромко и слегка самодовольно.
        — Я беспокоюсь,  — с упреком сказала она.
        — Из-за чего?
        — Из-за того, что ты не успеешь поспать. Ты свалишься утром с лошади, если сейчас будешь упорно настаивать на том, чтобы перецеловать пальцы у меня на ногах,  — заметила она.
        Он поднял голову.
        — У такой талантливой художницы, как ты, есть какое-то особое желание?
        — О да.  — Она попробовала подтянуть его к себе повыше.  — Лучше поцелуй меня в губы.
        — К вашим услугам, сеньора.
        Он поцеловал ее, и она снова почувствовала дым лагерного костра и еще его собственный, уже ставший ей родным запах. И этот рот, который ей хотелось осязать и ласкать без конца. Удовлетворенно отметила, что сердце его забилось сильнее, движения рук стали торопливее, услышала участившееся дыхание и вырвавшийся стон.
        — Маленькая песчаная лисичка,  — шепнул он прямо ей в губы.  — Обещай, что ты не уедешь, пока я не перецелую все пальчики у тебя на ногах.
        — Обещаю,  — пролепетала она.  — Иди ко мне, позвала она без слов, смысл моей жизни только в соединении с тобой.
        Мысль ее испугала. Но это была правда.
        Ред пришел, они прильнули друг к другу. Мысли, чувства — все слилось, как и их тела. Мэри обняла его, он легонько приподнял ее. Она поглаживала его спину мягкими круговыми движениями и ощущала внутри себя эту чудесную мужскую силу, которая приходила и уходила, приходила и уходила. Над собой она видела его мягкий рот и понимала, что теперь отдала ему и свою душу тоже.

* * *
        — Так, чем мы займемся сегодня?  — несколько беспомощно спросила Мэри и посмотрела на все собранные вместе классы «карликовой школы». Мистер Вудс еще не вернулся из Юмы, и ей оставалось лишь надеяться, что он использует это время с пользой.  — Я обещаю вам, что со следующей недели все снова войдет в свою колею, так как из Феникса приедет новый учитель…
        — О-о-о,  — прокатилось по огромному классу.
        Мэри улыбнулась.
        — Так что вы делали вчера?  — Правда, она уже знала от Пата, что вчера, чтобы отпустить мистера Вудса на похороны, занятия взялся провести помощник шерифа, который сразу отправил по домам всех детей, живущих в Санта-Хуаните, а тем, кто жил далеко, опять пришлось писать сочинение.
        — Сочинение о пустыне Сонора,  — сообщил долговязый паренек из старшего класса.  — Тетради лежат там, на столе.
        — Это очень интересно,  — сказала Мэри вполне искренне. Сегодня после обеда она собиралась выехать на лошади навстречу Реду и его выжившим в испытаниях туристам, и ей совсем не повредит, если она сможет отличить один кактус от другого. Самой ей скорее подошло бы название «дитя гор». Она выросла недалеко от сказочного каньона Шелли, который многие считают более красивой природной достопримечательностью, чем «Большой каньон».  — Итак, что мы будем делать?
        — Проведем конкурс шуток,  — предложил Панчито, и все школьники сразу с восторгом согласились.  — Мексиканские шутки против американских. А в конце выберем «короля шуток».
        — Согласна.  — Мэри кивнула. Идея была хороша, но при осуществлении грозила вылиться в неуправляемый гвалт.  — А что, если мы сначала запишем шутки, а потом премируем лучшую?  — предложила она и, как ни странно, не встретила сопротивления.
        Она сама дивилась своим педагогическим способностям. Почти сразу в классе установилась относительная тишина. Время от времени кто-то толкал в бок соседа и что-то шептал, но ведь это была не церковь, а «карликовая школа», да к тому же в состоянии длительного кризиса.
        Она пролистала сочинения, поражаясь, сколько всего знали дети. Пустыня Сонора здесь, на юге Аризоны, простиралась далеко, переходя в Мексику. Она принадлежала к так называемым «мертвым» пустыням. В ней нельзя было выжить более двух дней, не имея запаса воды. Были в ней даже такие места, как пользующаяся зловещей славой «Дорога дьявола», которые и сейчас собирали страшную жертвенную дань. Например, пять человек — целую семью, прибывшую из Феникса и отправившуюся в пустыню в шортах, майках, с бутербродами с ветчиной и кока-колой. Они заблудились, а потом еще и разбежались в разные стороны. Всех пятерых поисковые группы нашли через два дня мертвыми.
        Впрочем, у нее не было намерения бегать по пустыне в кроссовках. Она хотела поскакать навстречу Реду в элегантном костюме наездницы.
        Дальше Мэри вычитала, что жизнь в пустыне начинается только под вечер, когда кактусы отбрасывают длинные тени и солнце медленно опускается за горы. Тогда по песку шныряют ящерицы, и «монстр Джилы», особый их вид, выслеживает мышей и насекомых. Кстати, укус этого монстра может быть, в зависимости от обстоятельств, смертельным для человека.
        Она просмотрела работы, и ей стало не по себе. Истории о скорпионах, обожающих прятаться в сапогах, и о дюжине разновидностей гремучих змей слегка действовали Мэри на нервы. А кому бы не подействовали? Даже знаменитая «черная вдова» чувствовала себя здесь как дома.
        Наверно, нужно брать с собой в пустыню своего врача, подбодрила она себя шуткой и подняла глаза.
        Мистер Вудс вошел в классную комнату и, казалось, был совершенно поражен царящей в ней тишиной.
        Он прокрался на цыпочках к учительскому столу, словно опасался разбудить спящее чудовище. Но дети только мельком взглянули на него и усердно продолжали писать.
        Мэри пристально вгляделась в мистера Вудса. Действительно ли его лицо выражало затаенную радость или ей просто хотелось ее увидеть?
        — Что это вы тут делаете?  — шепотом спросил он.
        — Мы записываем лучшие шутки,  — также шепотом ответила Мэри.
        — Мисс Вигэм, вы просто спасение, для детей и…  — Он протянул было ей руку, но тут же отдернул и скрестил обе руки за спиной.  — Заменить вас?
        — Почему бы и нет. Я хотела сделать кое-какие покупки и заодно, может быть, куплю какую-нибудь мелочь для «короля шуток».
        — Сделайте это.  — Мистер Вудс сел на стул, смущенно откашлявшись. Бритта Димэгон была права, этот человек нелегко шел на контакт. Возможно, по отношению к ученикам он вел себя иначе.  — Я… мы… Бритта… большое спасибо.  — В глазах вдруг зажегся огонек, который сразу сделал лицо красивым. Он даже показался ей не таким уж худым и изможденным.
        — Ладно, начнем!  — сказал он, выдвинул подбородок, достал ручку из кармана пиджака и начал педантично прочесывать сочинения на предмет содержащихся в них грамматических ошибок.
        Мэри были рада, что в ее распоряжении еще осталась взятая напрокат машина. На ней, не спрашивая Педро, она могла после обеда поехать на пограничную с пустыней стоянку.
        Она посмотрелась в зеркало заднего вида. Модная ковбойская девушка! Мэри даже надела на голову «стетсон», к нему — клетчатую рубашку, джинсовую куртку, соответствующие брюки и очень миленькие ковбойские сапожки. Что она во всем этом прикиде будет потом делать в Париже на Елисейских полях, оставалось вопросом.
        Говорить по-техасски, усмехнулась она, чувствуя себя, впрочем, вполне счастливой.
        После звонка в Феникс, когда она наконец застала Джошуа, у нее исчезли последние угрызения совести. Джошуа купался в море радости. Квартира сдана, три скульптуры проданы, хотя и по сниженной цене, на четвертую уже есть заказ, и вообще он не знает, как спастись от прощальных вечеринок. Нет, по ней не скучает. Наоборот.
        Поэтому у Мэри не возникло никакой потребности исповедоваться перед ним. Если Джошуа не чувствует себя связанным с ней какими-либо обязательствами, она тоже может с полным правом считать себя свободной.
        Она свернула по маленькому фанерному указателю и через двадцать минут езды по пыльной дороге подъехала к небольшому ранчо, окруженному дощатым забором. Постройки состояли из просторной конюшни, бревенчатого домика с типичной для этих мест верандой и еще одного крохотного барака, в котором, вероятно, спали ковбои. Вода из цистерны капала в древнее деревянное корыто. Дикий Запад, год тысяча восемьсот девяносто первый, подумала она, припарковалась между другими машинами, стоящими перед забором, и вышла.
        Вход в бревенчатый домик представлял собой крутящуюся дверь в стиле салуна, и, когда Мэри вошла, она и оказалась в настоящем миниатюрном салуне. Трудно поверить, но у стены даже стояло старое пианино, рядом прислонилась гитара, и везде развешаны для украшения фотографии «Сына Аризоны». Дама в костюме из белой замши была, видимо, Апалача.
        Так вот где утоляют первую жажду, догадалась Мэри.
        Никто не появился, и она снова вышла во двор и направилась в конюшню. Она увидела стойла для двадцати лошадей, наверху — сеновал классического образца — на таких в фильмах всегда прячутся подстреленные негодяи, потом — полки для седел.
        В самой глубине еще находились в стойлах три лошади, одну из них как раз чистил скребницей какой-то мексиканец.
        — Хэлло!
        Мексиканец, вздрогнув от неожиданности, посмотрел через загородку.
        — Я хотела бы выехать навстречу сеньору Стоуну,  — с ходу безапелляционно заявила Мэри.  — Можно мне взять лошадь?
        Мексиканец сразу вышел из стойла и вытер руки о рубашку.
        — Сеньора, это нельзя. Никому не разрешается выезжать в пустыню без сопровождения.
        — Когда возвращается мистер Стоун?
        — Около шести.
        Мэри взглянула на часы.
        — Значит, я буду скакать навстречу ему в течение примерно часа,  — сказала она еще более непререкаемо.  — Наверняка ведь существует только один главный путь.
        — Да, сеньора, есть один путь напрямик, но…
        — Как вас зовут?
        — Леон, сеньора.
        — Так послушайте, Леон, я учительница из Санта-Хуаниты и прекрасно могу сама о себе позаботиться. Оседлайте мне лошадь. Сеньор Стоун ждет меня.  — Пришлось чуть-чуть солгать, но если Ред настроил свою антенну на ее приемник, как вчера ночью, когда он, находясь в пустыне, почувствовал, что она из-за рисования духовно отдалилась от него, то, возможно, он и в самом деле ее ждет.
        Мексиканец безропотно пожал плечами, вошел в другое стойло и привел Мэри небольшую кобылку. Он оседлал лошадь, закрепил сзади одеяло и снял флягу для воды, висевшую у седла.
        — Минутку, сеньора, я наполню ее.
        — Не нужно,  — отказалась Мэри и взяла кобылку за повод.
        Леон перехватил поводья.
        — Очень даже нужно, сеньора.
        Мэри заколебалась.
        — Ладно, я подожду.  — Ей и без того было неловко за свои надменные манеры, но больше всего она боялась, как бы Леон не запретил ей выезд.
        Мексиканец вернулся и вручил ей флягу и сигнальный свисток.
        — Пожалуйста, повесьте его себе на шею, сеньора. Пустыня поглощает крик человека.
        — А я и не намерена кричать,  — возразила Мэри. Получилось опять свысока. Но, в конце концов, она же собиралась не на «выживание в пустыне», а на короткую конную прогулку. Мэри прикрепила флягу к седлу, небрежно сунула свисток в карман брюк и вскочила в седло.
        Потом кивнула бедному Леону, с испуганным выражением на лице открывшему ей решетчатые ворота, и галопом проскакала мимо него.
        Леон озабоченно глядел вслед наезднице. Потом почувствовал чью-то руку в своей руке.
        — Не волнуйся, отец,  — успокоил его маленький сын.  — Я знаю сеньориту. Это моя учительница. Она очень энергичная и знает, чего хочет.
        Леон посмотрел вниз на Кристобаля.
        — Мы могли бы дать ей в сопровождение того «гринго», которого сеньор Стоун нанял несколько дней назад.
        — Мне не нравится этот «гринго».
        — Мне тоже,  — согласился Леон. Этот Колби ни в коей мере не заменял индейца-навахо, три дня назад сломавшего ключицу из-за Вертуньи.
        — Ну ладно, будем надеяться на лучшее,  — буркнул Леон и снова уставился вслед облаку пыли. Неужели никто не говорил этой учительнице, что в пустыне нельзя выкладываться, иначе слишком сильно вспотеешь?
        8
        Но Мэри в таком бодром темпе проскакала лишь первый километр, ей хотелось прочувствовать радость движения. Потом она перевела лошадь на медленную рысь и стала с интересом смотреть по сторонам. Вот и знаменитые кактусы «сагуаро», которые достигали пятнадцати метров в высоту и давали красные плоды, употребляемые индейцами в пищу. А эти напоминающие бочки кактусы, все направленные в одну сторону, должно быть, те самые, которые якобы спасли жизнь не одному заплутавшемуся путнику, так как всегда указывают на юг.
        В типичном для пустыни мескитном кустарнике Мэри не нашла ничего привлекательного, путаница сучьев и заросли жестких колючих метелок вместо листьев показались ей зловещими. К тому же сегодня она прочитала в одном сочинении, что именно эти кусты представляли собой настоящий феномен. Их корни вроде бы проникали вглубь на тридцать метров, и жизнь в пустыне концентрировалась именно под этими кустами. Разветвленные сучья создавали из пригнанного ветром песка подобие крепостных валов, за которыми жили кенгуровые крысы, бурундуки, ящерицы, муравьи, а порой и гремучие змеи. Это, в свою очередь, привлекало ястребов и койотов. Пустыня сама заботилась о собственном равновесии.
        «Чудеса,  — подумала Мэри, шагом двигаясь дальше.  — Здесь, где я, горожанка, ничего не вижу, кроме пыли, колючек и кактусов, есть все, что составляет круговорот жизни».
        А что есть жизнь? Тропические джунгли, где все пышно цветет, все кричит красками, все пышет изобилием, или эта пустыня, где вопреки всему что-то урождается? В чем жизнь? В большом или в малом?
        Мэри придержала кобылку, спрыгнула с седла и привязала лошадь к кусту. Справа от тропы тянулась широкая впадина, переходящая затем в невысокое скалистое плато. Наверно, оттуда ей откроется прекрасная перспектива. Мэри сняла с седла одеяло, так как читала о муравьях, укусы которых болят и зудят неделями.
        Она сползла по впадине вниз, а потом вскарабкалась на свою маленькую скалу. Закат солнца! Раскаленный красный шар опускался за низко плывущие тучи, создавая зрелище призрачной красоты. Ничего, кроме гигантских кактусов, колючих кустов и песка. Ни единого звука. Казалось, будто находишься в абсолютном одиночестве на чужой, необжитой планете.
        Тишина заставляла Мэри нервничать. Она попробовала расслышать хоть какой-то шорох в якобы живой пустыне и действительно услышала приглушенный стук копыт. А что, если Ред как раз сейчас, пока она сидела на скале, стараясь хоть немного понять эту местность, проехал мимо со своими туристами?
        Мэри торопливо полезла вниз, окончательно убедившись в справедливости своей неприязни к мескитным кустам. Когда спешишь, их еще больше попадается на пути. Она с досадой попыталась отцепить от колючек свою шикарную джинсовую куртку.
        Подняв глаза, Мэри увидела перед собой на дороге черного всадника на фоне вечернего неба. Он выглядел угрожающе, она поначалу даже не поняла почему. Потом различила, что у этого человека не только глубоко надвинута на лицо ковбойская шляпа, но и шейный платок закрывает рот и нос.
        Но это же смешно, подбодрила себя Мэри и все же почувствовала, как заколотилось сердце. Кто-то возвращается с маскарада? Или Леон послал ей вдогонку этого шута?
        Мужчина стал спускаться по впадине, она услышала, как царапают шпоры каменистое дно, и посмотрела на его сапоги.
        Никто не возвращался с маскарада. Это был Колби! Она узнала заплатку на сапоге.
        Мэри испуганно развернулась и бросилась сквозь мескитные заросли и кактусы. Что ему от нее надо? Бритта Димэгон сказала, что он сумасшедший. Страшно представить, какие «небольшие шутки» может учинить подобный тип над женщиной…
        Страх и отвращение погнали Мэри вперед, оборачиваться она не решалась. Собственное прерывистое дыхание заглушало мерзкий звук, который время от времени выбивали о камень шпоры.
        И все же ей необходимо было когда-то остановиться: она задыхалась и не могла двигаться дальше. Мэри упала в песок, закрыла голову руками и застыла, как напуганный ребенок.
        Через какое-то время все звуки стихли, и она подняла голову. К своему огромному облегчению, она установила, что черный ковбой прекратил преследование. При первой встрече Колби произвел на нее впечатление совершеннейшей развалины, вероятно, она находилась сегодня в лучшей спортивной форме.
        Но потом она снова испугалась. В последнем отсвете сумерек Мэри увидела, что Колби отвязал ее кобылу и поскакал с ней прочь — прямо сквозь заросли, в противоположном направлении.
        Уже через минуту Мэри сидела в полной темноте. Ночь, видимо, наступала здесь быстро, просто раньше она этого не замечала.
        «Надо надеяться, надо надеяться, скоро выглянут звезды»,  — уговаривала она себя. Ей нужно снова найти дорогу, пока Ред не проехал со своими людьми.
        На обратном пути Ред повел свою группу к пограничному ранчо другой, более короткой дорогой, и сейчас они уже «обмывали» успешное возвращение. Поскольку участники программы «выживания» должны были, как настоящие ковбои, первым делом позаботиться о своих лошадях, на дворе успела наступить ночь. Теперь все чокались с ним, благодарили за незабываемые впечатления и утоляли жажду алкоголем.
        Ред улыбнулся, подумав о Мэри. И вдруг понял: что-то не в порядке. Он вышел во двор и потянул носом воздух, словно мог таким образом определить опасность.
        Леон стоял у внешних ворот, хмуро уставившись в темноту пустыни. Мексиканец выглядел встревоженным.
        — Что-то случилось, Леон?  — спросил Ред.
        — Нет, нет, сеньор. Только новый ковбой недавно уехал, но наверняка сейчас вернется.  — «Надеюсь, что вместе в сеньоритой,  — подумал Леон.  — Иначе зачем было бы «гринго» вообще скакать в пустыню?»
        Леон колебался. Он боялся сеньора Стоуна, так как нарушил его указание. Но сеньор Стоун тоже совершил промашку, вернувшись по другой дороге. Боже, почему сегодня все вдет наперекосяк?
        Мексиканец побрел в конюшню, а Ред остался на веранде. На небе постепенно появлялись звезды. Несмотря на это, он предполагал, что сегодня не обойдется без бури, ему не нравились тучи. Поэтому он и сократил для группы обратный путь. Но с каких это пор он так беспокоился из-за какой-то бури?
        — Сеньор?  — Сынишка Леона, обычно очень молчаливый, дернул его за рукав.
        — Да, Кристобаль, что такое?
        — Сеньорита все еще там, в пустыне.
        — Какая сеньорита?  — встревоженно спросил Ред.
        — Та мисс, моя учительница. И учительница Пата. Та, которая по утрам всегда сидит в машине.
        — Что… что она там делает?
        — Она хотела встретить вас. Мой отец дал ей лошадь.
        — Что?  — заорал Ред. И еще громче: — Леон!
        Мексиканец подошел, укоризненно и в то же время с облегчением посмотрел на сына и вытянулся перед Редом.
        — Да, сеньор.
        — Почему сеньорита оказалась в пустыне без сопровождения?
        — Сеньорита настояла на этом. Она сказала, будто вы знаете, что она приедет.
        — Сколько прошло времени?
        — Два с половиной часа. Я думал, вы вернетесь по главному пути,  — сделал попытку оправдаться Леон.
        Ред сглотнул. Бессмысленно упрекать Леона, он сам нарушил железное правило.
        Что теперь делать? Туристов он взять с собой на поиски не мог. Леон должен ехать на ранчо и поднять всех ковбоев. Оставалось только надеяться, что Мэри не сбилась с дороги.
        — Вода у сеньориты есть?
        — Да, сеньор.
        — Одеяло?
        — Да. И свисток,  — добавил Леон.
        Хорошо, решил Ред. Пока прибудут ковбои, пройдет больше часа. А он сам немедленно выедет на поиски Мэри, как если бы речь шла о его собственной жизни.
        Речь и шла о его собственной жизни.
        Мэри, не впадая в панику, дождалась, когда показались звезды, и отправилась искать свое одеяло. За это время до нее дошло, что свидания с Редом не получилось и что одеяло ей очень пригодится, пока он не заберет ее отсюда. Стало значительно холоднее, а она подбирала свой гардероб без расчета на понижение температуры.
        Только вот незадача — ночью все кактусы и нагромождения камней выглядели совершенно одинаково, а звезды сияли не так ярко, как в сочинениях школьников. К тому же она не знала, в каком направлении метнулась, убегая от Колби. Она передвигалась зигзагом, огибая мескитные заросли и кактусы.
        В надежде, что змеи и скорпионы по ночам спят, Мэри ощупала несколько каменистых выступов и нашла наконец свое одеяло. Оно соскользнуло в расселину скалы.
        Мэри завернулась в одеяло, как это делают индейские женщины, и подумала, что теперь ей осталось только снова найти тропу и сесть там. Ред наверняка обнаружит ее до восхода солнца, по крайней мере, это было бы желательно, ведь она осталась без воды. Без воды, без лошади. Единственное, что она имела,  — одеяло и маленький сигнальный свисток.
        Она заочно попросила прощения у Леона. Без его детской игрушки она бы, наверно, совсем потерялась. Пустыня действительно поглощала все звуки, иначе она бы заранее услышала, как подъехал Колби.
        Колби! Теперь ей стало ясно, что этот человек опасен для окружающих и безответственно оставлять его на свободе. Но — и об этом она уже думала раньше — если она заявит на него в полицию, ее саму определенно задержат в Санта-Хуаните или в Фениксе для очной ставки, а ей хотелось в Париж.
        Мэри невесело усмехнулась. Париж! Прежде чем попасть туда, надо сначала выбраться отсюда. И первым делом найти тропу. Она огляделась по сторонам и заметила перемены. Стало намного темнее, и по пустыне проносился тихий шелест. Она почувствовала на щеке холодный ветер. Одеяло, накинутое на плечи, вдруг плотно прижалось к телу. На небе не было больше видно ни одной звезды.
        Мэри схватилась за горло. Дождь выпадал здесь всего раз в два года, так что буря в этих местах могла быть только песчаной. Песок занесет тропу, которую она сегодня находила, в сущности, лишь по конским следам. Как она выберется, если Ред не станет ее искать? А вдруг Леон побоится признаться, что позволил ей в одиночку выехать в пустыню? Нет, Леон так не поступит.
        Первые тысячи песчинок ударили по одеялу. Ей не верилось, что в этой кромешной тьме она найдет дорогу. Не лучше ли укрыться за какой-нибудь скалой? Но как в таком случае Ред обнаружит ее?
        Мэри обошла на ощупь скалу и нашла место, где могла спрятаться. Натянула на голову одеяло. Теперь ветер завывал над ней.
        Зубы стучали от страха, по щекам текли слезы. Все вышло слишком абсурдно. Она, Мэри Вигэм, сидела скорчившись в пустыне и дрожала за свою жизнь! Всего неделю назад она восседала в самом модном французском ресторане Феникса, вкусно ела, пила шампанское и чокалась с Джошуа и друзьями за свое захватывающее будущее.
        А что, если это и впрямь конец? Не сейчас, из-за бури, а завтра, поскольку у нее нет воды? Семья из пяти человек, приехавшая из Феникса, тоже ведь наверняка не готовилась к смерти.
        «Нет,  — ужаснулась она.  — Еще нет, о Господи. Я еще не жила. Я только собиралась жить.
        Я еще не жила,  — в отчаянии повторила она.  — Я еще не любила, я еще никогда не страдала из-за любви. И у меня еще нет детей…»
        Вот как просто, оказывается, выглядит жизнь, когда молишь о ее продлении, подумала она с оттенком самоиронии. Стоит чуть припугнуть так называемого цивилизованного человека, и вот он уже перед вами голенький и тоскует лишь по двум главным вещам, по основе основ — любви и продолжению рода.
        Если ты хочешь стать матерью, то я бы на твоем месте что-нибудь предприняла, упрекнула себя Мэри и попыталась подавить примитивный страх.
        Если тропа там, где она предполагала, то она находится точно по направлению ветра. В случае, если появится Ред, она может дать о себе знать только при помощи свистка, ветер донесет до него сигнал. Следовательно, ей необходимо время от времени вставать спиной к ветру и свистеть.
        Будь на то воля Божья — Ред меня услышит! Будь на то воля Божья!
        Ред тем временем давно проскакал мимо того места, где съежилась за скалой Мэри. Он погасил смоляной факел, но продолжал бороться с бурей. Дело казалось безнадежным. Пусть даже Мэри забилась куда-то в одеяле, но лошадь-то он должен был найти! Ред звал, кричал, но все напрасно. Ветер срывал крик с его губ и уносил с собой.
        Когда он осознал, что так далеко она не могла заехать и он сам рискует заблудиться, то повернул назад. Бессмысленно даже высылать сейчас поисковую команду. Им всем придется ждать утра. Во фляге достаточно воды, чтобы выдержать не один день, если только Мэри не ударится в панику и не станет без нужды метаться и кричать.
        Какого черта он столько распинался о любви, вместо того чтобы научить ее самым элементарным приемам выживания в пустыне? Многое бы он отдал за то, чтобы сейчас получить обратно пять минут из того времени, которое провел с ней.
        Что за сумасбродка! Ни одной его подруге из местных не пришла бы в голову идея просто поскакать навстречу ему в пустыню.
        Он надерет ей задницу.
        И больше ни на секунду не спустит с нее глаз, если найдет.
        Если найдет! Он-то лучше нее знал, в какой она опасности.
        Мэри…
        Хотя главной заповедью в пустыне было сохранение спокойствия, он почувствовал, как сдавило ему горло.
        Возьми себя в руки, Ред!  — предостерег он. Мэри всегда производила на него впечатление разумной и уверенной в себе женщины. Значит, она попытается подать знак.
        Но как? При помощи одеяла? Нет. При помощи лошади? Но никакой лошади он не нашел.
        Сигнальный свисток.
        Ред придержал лошадь и вслушался в завывание ветра.
        Его жгло нетерпение.
        И тут он услышал где-то далеко впереди прерывистый звук сигнального свистка.
        Мэри хотела было выпрямиться, чтобы снова свистнуть с интервалом примерно в минуту, но в этот момент кто-то схватил ее сзади. Человек повернул ее к себе. Мэри обуял ужас, когда она, несмотря на темень, увидела шейный платок, закрывавший рот и нос.
        Потом она узнала Реда.
        — Господи,  — пролепетала она и упала в его объятия.
        Ред медленно опустился вместе с ней на корточки за скалой. Он ничего не говорил, впрочем, при такой буре он мог бы только кричать. Спрятал голову у нее на груди, и она скорее осязала, чем слышала, успокаивающий стук его сердца.
        Пустыня вокруг нее оставалась не менее страшной, чем раньше, но Мэри чувствовала себя в полной безопасности.
        «Ты прав, Ред,  — подумала она.  — Санта-Хуанита — моя конечная станция. Я люблю тебя! Сколько детей ты хочешь? Какой ты религии? Понравится ли мне твоя квартира в отеле-ранчо «Дикая лошадь» или нам лучше обзавестись отдельным домом?
        Ты…  — продолжала молча говорить она.  — Я буду вечно благодарна тебе за это спасение. Потому что только сейчас узнала, что мужчина способен дать женщине надежность и защиту. В тебе, наверно, немало недостатков, но я уверена, что могу на тебя положиться.
        Недостатки? Допустим, слабость к женщинам. Тут бы я советовала вам поостеречься, мистер Стоун. Ты — не Джошуа, тебя я буду ревновать. Ты не догадываешься, что приобрел себе очень темпераментную жену?»
        Он, по-видимому, не догадывался. Приподнял ее голову и снова поцеловал осторожно, будто она сделана из фарфора. Мэри ответила на поцелуй, похожий на обет.
        Получился не столько поцелуй, сколько робкое, трепетное прикосновение, словно каждый из них радовался, что другой еще жив, и оно длилось, пока многоголосый крик «Сеньор Сто-у-у-н!» не нарушил их уединения.
        Ред вскочил.
        — Вы нас нашли! Мы здесь!  — заорал он в ответ и попросил: — Дай мне сигнальный свисток.
        Он засвистел, ему ответили.
        — Они нашли мою лошадь,  — сказал Ред и помог Мэри подняться.  — А где же твоя?
        Она ответила не сразу.
        — Ускакала. Вон туда вперед и налево в кусты.
        — Тогда она должна скоро оказаться в Мексике.  — Голос Реда звучал равнодушно. Мэри не обязательно знать, что там находится не только Мексика, но и зловещая «Дорога дьявола».
        Мексика, подумала Мэри. Стало быть, Колби очутился вне юрисдикции Соединенных Штатов. Будем надеяться, что страх перед ее свидетельскими показаниями окажется достаточно сильным, чтобы он никогда больше не появился в Санта-Хуаните.
        Так зачем зря беспокоить Реда этой историей?
        9
        Ред настоял на том, чтобы театрально внести Мэри в отель, и ей показалось это нелепым. Но когда она посмотрелась в зеркало в фойе, озабоченность Реда стала понятной. Взлохмаченные, серо-желтые от песка и пыли волосы, многочисленные царапины на щеке, рукав джинсовой куртки разорван, и даже на модных и таких прочных на вид брюках — дыра, сквозь которую просвечивало ободранное колено. Бегство от Колби отделало ее хуже, чем она полагала.
        Педро бросился к ней, вознося хвалу всем своим святым и крестясь от радости, что она спаслась.
        Ред, как само собой разумеющееся, понес ее по лестнице, ведущей в его апартаменты. Наверху на лестничной площадке примостились три малыша — Пат, Панчито и маленький Кристобаль. Они вскочили и уставились на нее круглыми глазами. Вся троица выглядела так, словно ей давно было пора в постель.
        — Ну, сиротки,  — добродушно пошутил Ред,  — мы получили обратно вашу учительницу. Пат, ты можешь спуститься с Панчито вниз и сказать Инес, что я справлюсь со всем сам.  — Он распахнул дверь и показал кивком на Кристобаля.  — Мэри, вот, кстати, тот молодой человек, которому ты должна быть благодарна за скорое спасение,  — пояснил он.  — Он сообщил мне, что ты еще в пустыне.
        Мэри пришлось сверху вниз улыбнуться своему маленькому спасителю.
        — Спасибо, Кристобаль.
        — Не за что, сеньора. Рад был вам помочь,  — ответил малыш по-испански и при этом так галантно, по-рыцарски поклонился, что Мэри в который раз поклялась никогда не судить о детях по первому впечатлению. Тут она подумала, какое же впечатление сама произведет на своих учеников, если у них на глазах Ред потащил ее в квартиру, и попыталась освободиться.
        — Отпусти меня,  — попросила она.  — Мы с мальчиками уже знаем, что ты сильный.
        Но он все равно перенес ее через порог и ногой закрыл за собой дверь.
        — Дело не в силе, а в обычае, по которому жених…  — Он провокационно позволил ей медленно сползти по себе вниз, потом опять обнял и поцеловал.  — Добро пожаловать домой.
        Затем отодвинул ее от себя и еще раз посмотрел на нее.
        — Наверно, ты выглядела неплохо, пока не затеяла игру с пустыней. Особенно хороши сапожки. В самый раз для длительных пеших походов…
        Мэри засмеялась. Когда она разденется и освежится, ему безусловно снова понравится ее костюм.
        — Есть в этой холостяцкой берлоге ванная?
        Он кивнул и открыл дверь.
        — Приводи себя в порядок, дорогая. А я велю Педро принести нам наверх чего-нибудь поесть и выпить.
        Мэри приняла душ, вымыла волосы и как раз вытирала их, когда услышала, что Ред опять говорит по телефону. Разговор шел на испанском. Ред спросил у Инес, не может ли Пат переночевать сегодня с Панчито.
        Она приоткрыла дверь.
        — Это тоже входит в программу выживания?  — крикнула она.  — Выселять бедных деток ради дополнительных занятий с дамами?
        — Откуда ты знаешь, какие у меня в отношении тебя намерения?  — смеясь, крикнул он в ответ. Она слышала, как он ходит туда-сюда по комнате. Он что, сам накрывает на стол?
        Мэри открыла аптечку и нашла йод для своего колена. Нет, сразу передумала она. Ей хотелось быть красивой.
        — Как ты думаешь, что я сделаю с тобой в первую очередь?  — откуда-то громко спросил Ред.
        — Сначала ты меня покормишь, потом надерешь мне задницу,  — засмеялась она.  — Так… или?
        — Умница. А потом?
        — Потом поглядишь на эту прелестную задницу и ужасно пожалеешь. Тебе станет стыдно.
        — Так-так.
        — Потом последует лекция об опасностях пустыни.
        — Угадала!  — раздалось в ответ.
        — Потом правила поведения в будущем…
        — А потом?  — Она услышала, как он зажег спичку. Запахло свечами.
        Мэри улыбнулась и призналась, что не знает всех его намерений. В конце концов, это была вторая ночь, в которую она вынуждала его бодрствовать. Что же касалось ее самой, то у нее было одно желание — прильнуть к нему и сознательно насладиться чудом — возможностью снова дотронуться до его кожи.
        О нет, она не забыла того, что поняла там, в пустыне.
        Она посмотрела на свое лицо в зеркале и сказала:
        — А потом я тебе сообщу, что люблю тебя.
        Он помолчал, затем счастливо засмеялся.
        — Чтобы это услышать, мне пришлось сегодня вечером проглотить немало песка.
        Кто-то, вероятно Педро, постучался в дверь квартиры, и Ред принял еду.
        — Готово,  — громко позвал он, и Мэри потянулась за белым махровым халатом, висевшим на крючке.
        Ред постучал по неплотно прикрытой двери в ванную и вошел. В ярком неоновом свете было видно, до чего он устал. Глаза глубоко запали, и она увидела на его лице морщины, которых раньше не замечала. Двухдневная щетина на подбородке и щеках, волосы посерели от пыли. Похоже, он переволновался за нее сильнее, чем она сама.
        Мэри обняла его за шею. Наверно, это был самый запыленный и небритый любовник, какого можно себе представить. Но он ей нравился даже больше, чем в обычном своем безупречном виде. Сейчас можно было представить, как он будет выглядеть в будущем — на склоне лет, вероятно, как Старый коршун.
        Он взглянул над ее головой в зеркало и поскреб по щеке, неодобрительно цокнув языком.
        — Неужели я действительно решился спасать тебя в таком непотребном виде?
        Она подняла голову и поцеловала его так бурно, что у него ослабли колени. Он откашлялся.
        — Мне только хотелось бы знать, о чем ты думала в пустыне.
        — Если ты поторопишься, то узнаешь еще до рассвета,  — поддразнила она его и выскользнула из ванной.
        Она вошла в гостиную Реда и ахнула. Это была просторная комната с деревянным полом, мексиканскими коврами и массивной мягкой мебелью из светло-коричневой кожи такой уютной старинной формы, словно на ней сидело не одно поколение Стоунов. Помещение было необычно высоким, и Мэри сообразила, что это мансарда. Сам фронтон отличался архитектурным своеобразием. Поскольку в этом жарком краю приходилось беречься от избытка света и солнца, то окна были утоплены в балки, будто картины в тяжелые рамы. Повсюду на выступающих поверхностях балок стояли маленькие скульптуры.
        Любопытно, мистер Стоун, подумала она и оглянулась в поисках коллекции пластинок «Сына Аризоны». Из прежних репортажей о нем она знала, что жилая комната в трейлере, на котором он разъезжал во время гастролей, вся была увешана этими «хитами под стеклом». Здесь она не обнаружила не только ни одной пластинки, но даже знаменитой покрытой черным лаком электрогитары", изображенной в правом углу фирменного знака «Сына Аризоны»: сверкающий ковбой на лошади, забрасывающий лассо. Кажется, из этой комнаты «Сын Аризоны» был бесповоротно изгнан.
        Мэри пошла дальше, в столовую, обставленную темной испанской мебелью. Стол, накрытый на двоих, горящие свечи. Никаких «хотдогов», только множество легких лакомств. Мэри удовлетворенно кивнула, заметив ведерко со льдом, а в нем шампанское. Она открыла бутылку и наполнила два бокала. Один из них прихватила с собой и отправилась обследовать остальные помещения. Нашла рабочий кабинет Реда, комнату Пата, кухню, но все это в данный момент мало ее интересовало.
        В спальне уже горел свет. «Маленькая дева» стояла на ночном столике — исконном своем месте. К горлу подступил смех, когда она рассмотрела кровать. Французскую кровать «Сына Аризоны» под черным бархатным покрывалом, в центре которого переплетались вышитые золотом буквы «А» и «С».
        Старый греховодник, подумала она.
        Но, с другой стороны, светлокожим женщинам черный бархат особенно идет.
        Мэри отпила глоток, сняла халат, легла на бархат и почувствовала в себе такой прилив жизнерадостности, словно кровь ее состояла сплошь из шампанского, а фантазия — из веселых, ярких мыльных пузырей.
        — Ты где?  — крикнул Ред, выходя из ванной.
        Он поискал ее в гостиной, в столовой, в кухне…
        — Теперь мне понятно, почему ты так долго не мог найти меня в пустыне,  — пошутила она, когда он наконец попал туда, куда надо. Он завязал полотенце вокруг бедер и выглядел уже похожим на самого себя.
        — Ты ведь хотел узнать, о чем я думала в пустыне.  — Она протянула руки ему навстречу.
        Как хороша жизнь, мелькнуло у нее в голове. Ведь сейчас он просто позволит полотенцу соскользнуть на пол, ляжет к ней, погладит и поцелует, потом снова поцелует те места, которые гладил. Жизнь — вот этот рот, этот язык, это дыхание, эти руки… Жизнь — это его волосы, его запах, его затылок, его шея, его пульс, его плечи, его грудь, его бедра, его мужская сущность.
        Когда он пришел к ней и стал любить ее, ей показалось, что она открыла для себя все взаимосвязи, суть бытия. Теперь она знала, зачем родилась. Почему на небе могут сиять звезды, но человек при этом не чувствует себя ничтожной пылинкой? Потому что мужчина и женщина, соединяясь, создают собственную веселенную.
        Мэри проснулась и в первый момент растерялась. Ах да, она в спальне Реда. Первая женщина, которая удостоилась чести сюда войти, как заверил он ее вчера вечером. Ну, насчет комнаты она ему почему-то сразу поверила, но зато уж кровать наверняка имела куда более интересное прошлое.
        На ночном столике все еще стояла «Маленькая дева», теперь в качестве пресс-папье.
        Мэри извлекла из-под нее короткое послание.
        «Хорошенькие женщины, выбравшиеся из пустыни, освобождаются на следующий день от занятий в школе. Я поставил в известность мистера Вудса. Инес приготовит тебе завтрак. Меня вызвали на ранчо Стоунов к Старому коршуну, но к обеду я вернусь. Поскольку чувства мои к тебе не изменились, выспись как следует! Я хочу сегодня перецеловать все пальчики на твоих ногах! Р.»
        Мэри встала и пошла на кухню, чтобы заказать у Инес завтрак. Потом вернулась в ванную. За зеркало над раковиной был небрежно засунут толстый конверт, будто кто-то хотел напомнить себе, что его обязательно надо взять с собой. Неподходящее место, решила Мэри. Если она станет сейчас принимать душ, пар непременно повредит бумагу.
        Она резко вытащила пухлый манускрипт из-за зеркала, и листы разлетелись по полу. Мэри наклонилась и посмотрела на номера страниц, чтобы сложить их по порядку.
        Потом расхохоталась. Если это обычная манера Реда обращаться с важной почтой, то перед ней открывается блестящая карьера уборщицы и ищейки. Это был документ. Копия завещания Кларка Стоуна.
        Мэри направилась с бумагами в кабинет Реда и по пути заметила, что к завещанию приложено письмо, датированное тем днем, когда она прибыла в Санта-Хуаниту. Несмотря на то что ей бросились в глаза слова «жениться на этой Мэри», она, не читая, положила завещание на письменный стол. Если что-то касается ее лично, Ред, конечно же, скажет ей.
        После этого она позавтракала в столовой и задумалась над проблемой, что на себя надеть. Ее ковбойский наряд годился теперь разве что для бала бродяг, а в махровом халате Реда вряд ли было прилично продефилировать через фойе в свою комнату.
        Инес предложила свою помощь. Мексиканка вообще большую часть времени простояла с улыбкой возле Мэри. Инес рассказала, что она мать Панчито и давно собиралась поблагодарить сеньориту, потому что Панчито стал очень охотно ходить в школу. Вчера он даже получил за сочинение первый приз!
        — Что это было за сочинение?  — поинтересовалась Мэри.
        — Вы ведь сами дали тему, сеньорита,  — удивленно напомнила Инес.
        Мэри подавила улыбку. Вероятно, Панчито выиграл конкурс шуток.
        И все же ее обрадовало, что Инес неожиданно обрела уверенность в способностях своего сына. И то, что дети приняли ее как учительницу.
        А будет ли доволен Пат, если она останется?
        Когда Мэри, в скучном платье, купленном в местном магазине, спустилась по лестнице в фойе, она остановилась как вкопанная. О стойку администратора облокотился Джошуа. Мэри захотелось развернуться и убежать. Она еще не созрела для выяснения отношений.
        Но Джошуа быстро положил конец ее секундному испугу. Он узнал ее и, сияя, направился к ней.
        — Ты выглядишь не так плачевно, как я ожидал,  — заявил он и на глазах у изумленного Педро обнял ее.  — И все-таки готов спорить, что ты здесь скучала.  — Он оценил взглядом платье.  — И сама ты смотришься довольно скучно. Поэтому я приехал, чтобы забрать тебя. Найдется тут чашка кофе?
        — Да, Педро тебе приготовит…  — Мэри пошла к самым дальним креслам.  — Давай сначала сядем.
        Она неуверенно посмотрела на Джошуа. За прошедшую неделю он не изменился. Мужчина тридцати одного года, долговязый, не очень складный, лицо интересное. Мужчина, который постоянно курил, зажав большим и указательным пальцами направленную вниз сигарету, и глаза которого щурились, когда в них попадал дым. Мужчина, которого она любила, потому что у них были общие мечты и цели. Почему же она больше не любит его? Из-за Реда? Или из-за того, что цели их тоже стали разными?
        — Ты необычно молчалива,  — констатировал Джошуа, улыбнувшись Педро, принесшему кофе. Мексиканец попытался улыбнуться в ответ, но все время озабоченно поглядывал на входную дверь. Мэри знала, кого он ждет.
        — Пей, Джошуа,  — поторопила она,  — и пойдем ко мне в комнату. Мне надо тебе кое-что объяснить.
        Он кивнул, и в последующем разговоре она постаралась намеренно ограничиться обменом информацией: отъезд через восемь дней, авиабилеты подтверждены, машина будет продана в последний день. То есть все идет как по маслу, кроме…
        — Кроме чего?  — переспросила она с надеждой. А вдруг Джошуа, празднуя отъезд, познакомился с другой женщиной?
        — Ты мне нужна,  — вместо этого сказал он.  — Ты мне срочно нужна, и поэтому я немедленно забираю тебя с собой.
        — Что?
        — Ты должна мне позировать, я получил еще один заказ. И я даже впервые могу позволить себе халтуру…  — Джошуа прикурил следующую сигарету и посмотрел вслед дыму.  — Я сказал парню, что за такое короткое время шедевра не создашь, но ему все равно…  — Он улыбнулся Мэри.  — Люди, знаешь ли, меняются.
        — Я знаю.
        — Значит, запаковывай чемоданы!
        Мэри заколебалась, взяла со стола сахарницу и нерешительно повертела ее.
        — Джошуа, я никуда немедленно с тобой не поеду. Пойми: в «карликовой школе» выбыла из строя учительница, ты в курсе, та самая, с пощечиной, из-за которой я сюда приехала. А потом еще умер ее отец… и мистер Вудс… нет, я никак не смогу.
        Он лишь коротко взглянул на нее.
        — Прекрати беспомощный лепет, Мэри. Я тебя знаю. Итак — что случилось? Или точнее — кто он?
        — Что… что, извини?
        — Кто он?
        — И как это пришло тебе в голову?  — спряталась она за встречный вопрос и опять завертела сахарницу. Ну почему она не могла рассказать ему всю эту историю по-своему — спокойно, в комнате, где никто не мешает, не опасаясь, что сзади подкрадется Ред?
        — Не учи меня читать по лицу, Мэри! Кто он?  — Джошуа крепко схватил ее руку вместе с сахарницей.
        Мэри подняла глаза.
        — Ладно. Его зовут Ред Стоун, он хозяин этого отеля, и я в него влюбилась.  — Так, передохнула она, вот и первая часть истории.  — Я не поеду с тобой в Париж,  — добавила она.
        Джошуа озадаченно притих. Он задумчиво курил сигарету, пуская кольца дыма. Потом насмешливо вздернул брови.
        — Санта-Хуанита вместо Парижа! Достойная альтернатива! Меняем аромат большого света на аромат коровника. Ты не повредила за эти дни свою очаровательную головку?  — Он привычным движением провел по маленькой царапине на щеке.
        Мэри отпрянула, и это, похоже, убедило его больше всяких слов.
        — Пойдем в твою комнату,  — коротко сказал он.
        — Зачем?  — Теперь, когда он знал правду, ей не нужно было больше ни к чему осторожно его готовить.  — Что тебе от меня надо?
        — Ты должна мне попозировать. Надеюсь, что ты еще не лишила меня и этой роли в своей жизни.  — Он встал и потянул ее за собой.  — Про Париж и про твою новоявленную любовь мы сможем побеседовать, пока я делаю эскизы.
        Педро испуганно смотрел им вслед, когда они поднимались на второй этаж.
        Когда Ред Стоун незадолго до полудня вошел в отель, Педро, как назло, находился на кухне.
        Поэтому Ред не был предупрежден.
        Переполненный радостью, он поспешил в свою квартиру, но, не обнаружив там Мэри, вернулся в фойе.
        Он был в отличном настроении. Мэри здорово повеселится, узнав о том, что ему посулили в наследство все огромное ранчо Стоунов, если он женится на «этой Мэри». По сути в этом не было ничего странного, потому что он, Ред, являлся единственным из всех претендентов, кто хоть что-то понимал в животноводстве и лошадях, но, поскольку Кларк Стоун зациклился на морали, этот брак имел для Старого коршуна решающее значение.
        Ред улыбнулся, остановившись у двери в комнату Мэри. Неплохо будет поселиться с ней и с Патом в старом доме на ранчо.
        Он постучал так коротко, что никто не успел бы сказать «Войдите!», и вбежал в комнату.
        Но тут же остановился, как громом пораженный.
        Мэри стояла лицом к окну, полностью обнаженная. Какой-то мужчина склонился над ее плечом и держал ее руку. То ли целовал, то ли просто касался?
        Оба недоуменно обернулись.
        — Я, кажется, не вовремя?  — ледяным тоном спросил Ред и стиснул кулаки, чтобы не стереть этого парня в порошок.
        — Разумеется,  — сухо ответил мужчина.  — Приходите через полчаса, мы уже закончим.
        Мэри то краснела, то бледнела.
        — Ред,  — пролепетала она.  — Я могу тебе все объя…
        — Полагаю, тут нечего объяснять.  — Ред сам удивился холодности своих слов, а внутри в нем нарастала лютая, абсолютно неконтролируемая ненависть.
        Женщины!  — подытожил он, давясь комком в горле.
        Все они одинаковы!
        Он вышел из комнаты и хлопнул дверью, злясь на себя за то, что был таким ослом.
        — Это твой обожатель?  — невозмутимо поинтересовался Джошуа и снова перевел руку Мэри в положение, которого добивался. Он отступил назад и склонил голову набок, чтобы проверить ее позу.
        — Не опускай руку,  — напустился он на нее.
        Мэри послушно подняла руку.
        — Я хочу к Реду,  — запричитала она.
        — Сделаешь это позже,  — безапелляционно отрезал он.  — Через полчаса я закончу, и ты сможешь с ним помириться. А нет, так Париж все еще ждет тебя.
        Мэри безропотно сдалась. Она знала, что бессмысленно спорить с Джошуа, если дело касается его скульптур. И, возможно, он по-своему прав. Пока она оденется, пройдет еще какое-то время, и не исключается, что за эти полчаса Ред слегка поостынет.
        Хотя в это не очень верилось. Ну почему она сразу не сказала ему, что это Джошуа.
        — Не шевелись, сокровище мое,  — пробормотал Джошуа, и она услышала, как он у нее за спиной делает энергичными штрихами наброски.  — Если он закатит тебе сцену из-за подобной ерунды, то гони его к черту. Художникам нужны партнеры, обладающие терпимостью. И не потому, что речь идет о верности или измене, а потому, что нужно уважать свободу другого человека.
        Мэри очень захотелось повернуться к нему.
        — А что бы ты сказал, если бы пришел домой и застал меня в объятиях другого мужчины?  — Для Реда эта сцена выглядела именно так.
        — Я бы не застал тебя в объятиях другого мужчины, потому что ты никогда не стала бы меня обманывать. Это не в твоем духе.
        — Но я тебя обманула!
        Сначала она слышала лишь размеренный звук штриховочного карандаша.
        — Очевидно, наше время закончилось…  — произнес он затем почти равнодушно. Но Мэри хорошо знала Джошуа. Она знала, что это равнодушие — чисто внешнее, из-за того, что в данный момент он целиком поглощен рисованием, да и сигарета в углу рта мешает выражаться более темпераментно.
        — Джошуа?
        — Да?
        — Ты бы на мне когда-нибудь женился?
        — Когда-нибудь… возможно,  — пробурчал он.
        — У нас были бы дети?
        — Когда-нибудь… возможно… Пожалуйста, не шевелись!
        Она не шевелилась. Самым лучшим в Джошуа было то, что он ей никогда не лгал.
        — Так, готово,  — воскликнул он, к ее удивлению.  — Раз это все равно халтура, я не буду тебя больше мучить. Выпускаю тебя на арену. Убери все красные тряпки, этот тип был в ярости.
        Мэри опустила руки и повернулась. Она без тени смущения прошла мимо него обнаженной и надела платье. Этот непритязательный наряд не совсем подходил, по ее мнению, для ссоры, но ей не хотелось терять время.
        Джошуа захлопнул папку с эскизами и завязал тесемки.
        — Ты знаешь номер моего телефона, на случай если у парня неважно с юмором.  — Он взглянул на нее с улыбкой, в которой смешались грусть и ободрение.  — Три года — долгий срок, Мэри,  — сказал он, помолчав.  — Мне будет тебя не хватать.
        Мэри подошла и обняла его.
        — Пока, Джошуа.
        — Пока, Мэри. Будь здорова. Может, пришлю тебе открытку с Эйфелевой башни.
        10
        Ред Стоун сидел за своим письменным столом и рвал завещание Старого коршуна на тысячи клочков — так, по крайней мере, ей показалось. Бумажки разлетались по всему ковру. Ред, похоже, не знал, для чего используется специальная корзина.
        С лица стерся даже намек на теплоту. Он выглядел холодным, непримиримым, властным, требующим беспрекословного подчинения и вообще вгоняющим в трепет.
        Но Мэри была не из робких. Чтобы не наступать в обуви на завещание, она подняла по пути к креслу для посетителей несколько обрывков.
        — Оставь,  — прикрикнул он на нее.  — Чего тебе здесь надо?
        — Ты же хотел до моего отъезда перецеловать пальцы у меня на ногах,  — попыталась сострить она и села.
        — А парень у тебя в комнате об этом не позаботился?
        — Нет.  — Она положила ногу на ногу.  — Я хотела бы тебе сейчас объяснить, кто это был. Джошуа, тот человек из Феникса.
        — Я примерно так и подумал. И что же, я угодил на праздник примирения, да?  — съязвил он.  — А теперь я изложу свою точку зрения по этому вопросу: я по горло сыт бабами, которые обжимаются то с одним, то с другим. Я тебя больше не хочу, Мэри Вигэм!
        Мэри не верила своим ушам.
        — Почему ты даже не спрашиваешь, что Джошуа делал в моей комнате?
        На виске у него проступила жила.
        — Не спрашиваю,  — прошипел он,  — потому что это меня не интересует!
        — Но это не может тебя не интересовать!  — возмутилась она.
        Он грохнул кулаком по столу.
        — Я не желаю ничего об этом слышать!
        — Что ж, отлично, мистер Стоун! Ты не желаешь объяснений и не хочешь больше ничего обо мне знать только потому, что другой мужчина положил руку на мое плечо…
        — …на твое голое плечо, холодно поправил он.  — И все остальное тоже было вполне голым.
        — Но это же приезжал Джошуа, и он хотел сделать эски…
        — Ну и что? Даже если это был Джошуа? Джошуа существовал до меня, но теперь ты принадлежишь мне, и я больше не потерплю…
        Сейчас уже Мэри задохнулась от гнева.
        — Чего ты больше не потерпишь? Скольких женщин в своей жизни ты целовал в голое плечо?
        — Достаточно! Но это было до тебя!  — отрезал он.
        — И ты никогда в будущем не станешь этого делать?  — зло засмеялась она.
        — Еще как стану, пачками!  — Он равнодушно усмехнулся.  — Потому что сейчас понял, что женщины, которую я ищу, не существует.
        — А какую же женщину ты идешь?
        — Такую, с которой я был бы уверен, что являюсь отцом ее детей.
        Ну что за чушь?  — мелькнуло в голове у Мэри, но времени на размышления не было. Точно так же, как вчера в пустыне, ее охватило предчувствие, что вот-вот может кончиться что-то самое важное для нее: ее любовь к Реду, которую она осознала, пожалуй, слишком поздно.
        Она взглянула не него без всякой агрессивности.
        — Неужели и правда должно кончиться все, что между нами было, Ред?
        — А что между нами было, Мэри Вигэм? Банальщина,  — цинично сказал он.  — Я с тобой познакомился и в первую ночь — почти, а во вторую — полностью поимел тебя. В этом ты ничем не отличилась от других женщин.
        Это было слишком! А кто стоял на коленях и обольщал, и говорил о женщине, которая ему подходит? Она почувствовала, что на глазах выступили слезы, и прикусила губу. Подлец, подлец. Так вот какова оборотная сторона медали «настоящего мужчины»! Он нетерпим, упрям, не допускает никаких возражений; все, что он ни делает, правильно, а женщины, поддавшиеся его обаянию, ничего не стоят. Козел!
        — Ты хоть раз спросил, кто Джошуа по профессии, если мы собирались вместе ехать в Париж?
        — Нет. Он массажист?
        Мэри покачала головой.
        — Сейчас ты, наконец, меня выслушаешь?
        — Не вижу смысла. Зато помню, что видел своими глазами!
        Тупик.
        — Ты знаешь мой адрес в Фениксе,  — тихо промолвила она.
        — Не знаю,  — возразил он.  — И не думаю, что хотел бы узнать.
        — Я не буду его тебе навязывать.  — Мэри встала и пошла к двери. Обернулась и еще раз посмотрела на него. Он был так сбит с толку, что словно окаменел. Мэри вдруг пожалела его. Кажется, он переживает сильнее, чем она. Она всего лишь обозлилась.
        Пусть тебя забальзамируют, «Сын Аризоны», пожелала она про себя, и выставят в пустыне как памятник самому тупому аризонцу.
        Вернувшись в свою комнату, Мэри не позволила себе роскоши разрыдаться. Это она сделает потом, в Фениксе.
        Она позвонила вниз Педро и выяснила, что Джошуа уже давно уехал.
        Ничего страшного, ведь у нее еще оставался арендованный автомобиль, и она в любом случае успеет на последний автобус в Таксон. Она даже сможет снова поговорить с мистером Вудсом. Слава Богу, наступал уик-энд, и Бритта Димэгон, возможно, вернется на работу, раз Колби теперь за границей.
        Итак, Мэри для начала собрала вещи, и справилась с этим быстро. Она сняла со стены четыре наброска углем, изображающих улыбающееся лицо Бритты Димэгон, и стала внимательно их рассматривать. И внезапно поняла Джошуа. Она тоже могла сейчас разглядывать эти рисунки и размышлять над тем, что в них нужно подправить, вместо того чтобы оплакивать свою разбитую любовь. Искусство отвлекает, признала она.
        Мэри опять взялась за телефон, чтобы попросить Педро подготовить счет. Мексиканец тяжело задышал от удивления.
        — Неужели, сеньорита?  — спросил он с таким сожалением, что Мэри снова была тронута. Ее здесь явно все полюбили — кроме Реда.
        В два часа она окончательно потеряла надежду, что он все-таки даст о себе знать.
        Она встала, окинула последним грустным взглядом комнату с «джакуззи», и в этот момент дверь распахнулась и ворвался Пат.
        — Это правда, что ты уезжаешь?  — запыхавшись, спросил он и озадаченно показал на чемодан.
        — Да, Пат.
        — Почему?
        Мэри соображала, что ей сказать. Преподнести ребенку какое-нибудь вранье насчет служебных обязанностей в Фениксе? Он же заметил, что она и Ред…
        — Мы с твоим отцом немножко поссорились.
        Лицо Пата помрачнело. Он подошел к маленькому креслу и сел.
        — Точно так же, как с моей матерью, да? Наверняка из-за меня… Выходит, я и впрямь никому не нужен?
        Мэри ошеломленно посмотрела на него. Как это понять?
        — Какое отношение это к тебе имеет?  — пробормотала она и опустилась в соседнее креслице. Не может же такого быть, чтобы Пат чувствовал себя нелюбимым и зависел от настроения соблазненных, а затем отвергнутых Редом дам. Ведь его отец делал для него все.  — Ты не можешь объяснить мне это поподробнее?
        — Нет,  — замкнуто ответил он.
        — Пат! Когда ты в Санта-Хуаните кое о чем меня попросил, я не сказала «нет». Ты не считаешь, что должен дать мне теперь объяснение? Что означает фраза «Я и впрямь никому не нужен»?
        — Ничего.
        Мэри встала.
        — Хорошо, я пошла.
        Но Пат удержал ее.
        — Останься,  — попросил он, в нерешительности водя носком ботинка по полу.  — Хорошо,  — проговорил он наконец.  — Однажды я слышал, как тетя Морин сказала: «Кому нужен мужчина с маленьким мальчиком… да еще мальчиком сомнительного происхождения?  — Пат с несчастным видом взглянул на Мэри.  — И при этом тетя Морин размахивала газетой и говорила: Эта Апалача снова выступает и хвастается тем, что была партнершей «Сына Аризоны»… Грязная баба на потребу мужикам. Меня бы не удивило, если бы Ред все это время воспитывал чужого ублюдка…  — Пат наморщил лоб.  — На потребу мужикам? Чужой ублюдок? Ты это понимаешь?
        — Нет,  — ответила Мэри, хотя все прекрасно поняла. Может быть, гитарист уже раньше принимал участие в игре, и Ред не хотел жениться на легкомысленной женщине? Он допускал такой вариант и тем не менее создал для мальчика домашний очаг? А теперь испугался, что и с ней, с Мэри, у него повторится старая история? Отсюда его установка: «Я должен знать, что я отец своих детей!»
        — А ты так хорошо поладила с папой,  — с надеждой продолжил Пат.  — Знаешь, эти слова насчет Апалачи… «грязная баба»… Поэтому я и попросил папу нанять на ее роль артистку. А потом вышла та женщина из автобуса. Нет, такую я не хотел. Но ты… разве ты не можешь остаться и быть моей…
        — Пат,  — прервала его Мэри.  — Дело не во мне. Мне очень, очень нравится твой отец. Но сегодня случилось одно недоразумение. У меня к тебе предложение. Ты пойдешь к Педро и попросишь его прислать мне в комнату стейк, я проголодалась. А потом я еще подумаю. Возможно, твой отец тоже кое о чем поразмыслит, и все будет хорошо.
        — Я могу поесть с тобой здесь, наверху?
        Мэри провела рукой по его волосам.
        — Если хочешь… пожалуйста.
        Мэри беспокойно мерила комнату шагами и думала, что ей теперь делать. В любом случае Ред должен знать, какая ужасная мысль засела в голове у его сына. Ребенок, чувствующий себя нежеланным и заказывающий матерей в театральном агентстве, может приобрести на всю жизнь комплекс неполноценности.
        Но если она пойдет к Реду, он непременно решит, что она придумала очередную уловку, чтобы еще раз с ним поговорить,  — а этого ей не хотелось.
        Написать ему? А он порвет письмо на тысячи клочков — как завещание Кларка Стоуна?
        В дверь постучали, и вошел сияющий Педро с большим подносом. Под мышкой он принес наклеенное на фанерную доску объявление, издали напоминающее те, что вывешиваются полицией с приметами скрывшегося преступника.
        — Приятного аппетита, сеньора.  — Он накрыл маленький столик.  — Пат сейчас придет. Вы разрешите мне пока повесить это в вашей комнате?
        — А что это?
        — Инструкция, как вести себя в пустыне. Сеньор Стоун распорядился, чтобы отныне эти доски висели во всех комнатах.
        Мэри с улыбкой проследила, как Педро прикрепляет доску, и подошла поближе. Все-таки ее это интересовало. Если бы такая доска висела здесь вчера, она бы, возможно, кое-что сделала иначе.
        — Вот здесь вас нашли,  — гордо заявил Педро и показал на плане место, расположенное рядом с каким-то ответвлением от основного пути.
        — А куда это ведет?  — Мэри показала направление, в котором скрылась ее маленькая кобылка.
        — О, сеньора!  — Педро театрально содрогнулся.  — Прямиком в ад. Там Мексика и «Дорога дьявола».
        Мэри испуганно уставилась на него.
        Колби! Колби на пути к «Дороге дьявола»!
        — Почему вы так побледнели, сеньора? Вам ведь хватило ума не пойти в этом направлении…
        — Педро, если у человека две фляги воды, как далеко он может добраться?
        — Умный — далеко. Неумный — недалеко,  — лаконично объяснил мексиканец.
        — До Мексики можно добраться?
        Педро воздел ладони к небу и фатально пожал плечами.
        — Может, да. А может, нет.
        Мэри потерла виски, как будто от этого ей лучше думалось.
        — Педро, что представляет собой человек, который в пустыне отбирает у другого воду?
        — Это… это убийца, сеньора.
        Точно, согласилась Мэри. Колби — убийца. Но она еще слишком отчетливо помнила те секунды ужаса, когда представила себе, как будет умирать от жажды. Только представила! А Колби, хотя и убийца, но все же человек. Человек в беде.
        Она никогда больше не сможет радоваться жизни, если сейчас бросит его на произвол судьбы.
        Ред по-прежнему сидел за своим письменным столом, словно прирос к нему. Обрывки бумаги так же валялись вокруг него. Единственное, что он делал,  — постукивал карандашом по столешнице: то очиненным концом, то тупым.
        — Пожалуйста, присядь, Мэри,  — сказал он уже гораздо более учтиво.  — Я рад, что ты пришла. Я думаю, что вел себя…
        — Ах, оставь сейчас в покое нашу запутанную любовную историю, Ред,  — поспешила она его прервать.  — Ты должен немедленно отправить поисковую группу на «Дорогу дьявола».
        — С какой стати?
        — Потому что Колби вчера отправился в ту сторону.
        — Нанятый на временную работу ковбой? Откуда ты знаешь?  — Брови его взлетели.
        — Он меня преследовал,  — нетерпеливо пояснила она.
        — Тебя преследовал?  — Ред передернулся, словно проснувшись от дурного сна.  — Я сегодня туго соображаю.
        Ей очень захотелось сказать «да», но речь шла не о ней, а о Колби.
        — Ред, выслушай и действуй. Колби — это тот человек, который приставал к мисс Димэгон и тогда в Санта-Хуаните заглядывал в мою комнату, помнишь? Колби выследил меня по дороге в Юму и хотел получить адрес мисс Димэгон. Адреса я ему не дала, и за это вчера вечером в пустыне он увел у меня лошадь вместе с флягой воды, а перед этим слегка напугал.
        — Что?  — Ред вскочил.  — Отобрать у женщины в пустыне воду? Наверно, это самое большое зло, которое можно совершить на этом свете. Почему я ничего об этом не знал?
        — Я не хотела тебя волновать.
        — Как он к тебе приставал?  — В глазах Реда вспыхнула яростная ревность.
        — Он только немножко погонял меня по пустыне, больше ничего. Поэтому я вынуждена была несколько удалиться от твоей драгоценной тропы.
        Глаза Реда опасно сузились.
        — Неужели ты думаешь, что я буду рисковать своими людьми ради такого подонка? «Дорога дьявола» — самое подходящее место для этой крысы!
        — Ред, я хотела бы, чтобы ты его нашел или велел найти. Я чувствую себя виноватой. Если бы я еще вчера рассказала тебе об этом, сразу бы послали кого-то на поиски. Но мне хотелось провести с тобой прекрасную ночь. Я считала, что Колби доберется до Мексики.
        Ред глубоко втянул воздух и как-то по-особому посмотрел на нее.
        — И все-таки я не понимаю, Мэри. Какая же ты выдержанная женщина, просто на редкость. Любая другая на твоем месте ударилась бы в истерику. Я думаю, что ты очень отважная, Мэри Вигэм.
        Она пожала плечами.
        — Над этим тебе больше не стоит ломать голову.
        — Мне кажется, я наговорил тут много ерунды.
        — Да уж, наговорил. Но сейчас, пожалуйста, предприми что-нибудь в отношении Колби. У него всего две фляги с водой.
        — То есть на две больше, чем было у тебя.  — Впервые за сегодняшний день он сделал попытку ей улыбнуться.  — Если ты уедешь, оставишь мне адрес?
        — Я подумаю.
        — Думай быстрее, твой душка Колби хочет пить.
        Похоже, Ред снова в форме, констатировала Мэри, и ей очень захотелось улыбнуться ему.
        Но она не улыбнулась. Пусть лучше немножко попотеет в своей пустыне и поразмыслит над той самоуверенной мужской глупостью, которую проявил.
        — Я дам адрес Пату,  — уступила она.
        — Отлично.  — Ред вдруг снова стал деятельным человеком. Он кивнул ей и энергично направился к двери. Там еще раз обернулся.  — Позаботься, пожалуйста, о том, чтобы Инес не засосала в пылесос этот ценный документ, хорошо? Он еще может мне понадобиться.
        — Пока,  — добавил он.
        Она ответила: «Пока!» и все-таки улыбнулась.
        Теперь у нее было двое мужчин, которые сказали ей сегодня «пока», подразумевая, что она все же останется.
        Это льстило, но, в сущности, нисколько не облегчало решения проблемы.
        Ред попросил ее позаботиться о своем ценном документе, поэтому Мэри собрала обрывки. Она сложила клочки в конверт и написала на нем: «Шестьдесят четыре детали. Желаю приятного склеивания. Мэри», но тут ей пришла в голову идея, что она и сама могла бы это сделать. Ред не производил впечатление человека, к чьим достоинствам относилось терпение, а она все равно не хотела уезжать прямо сейчас, когда во дворе наверняка кипит лихорадочная деятельность в связи с предстоящими поисковыми работами. Некоторые ковбои участвовали в ее собственном спасении и, вероятно, немало бы подивились, если бы она пронеслась с чемоданом мимо Реда.
        Поэтому она взяла со стола Реда несколько листов бумаги для писем и тюбик клея и постаралась как можно более незаметно проскользнуть через холл отеля. Ковбои, пастухи и любопытные постояльцы толпились повсюду и подкреплялись спиртным в баре. Мэри бросилось в глаза, что мужчины были обуты не в ковбойские сапоги, а высокие армейские ботинки на шнурках, и во дворе перед отелем стояли не лошади, а два джипа повышенной проходимости. Она заметила рюкзаки, фляги с водой, ножи-мачете и лопату. Они что, хотят сразу похоронить Колби?
        Ред облокотился о стойку администратора и говорил по-испански по телефону, кажется, с мексиканскими пограничниками. Мэри разобрала слово «геликоптер» и предположение Реда, что Колби не даст себя сразу найти, так как украл в пустыне у одной сеньориты лошадь и воду.
        — Пусть сам себя ищет,  — буркнул один из ковбоев, вежливо посторонившись, чтобы пропустить Мэри.  — Я не собираюсь перенапрягаться, чтобы найти этого койота.
        Мэри поспешила в свою комнату. У нее не было сил выслушивать все это и потом произносить пламенные речи в защиту права человека на жизнь. Так бывает только в кино. Она лишь надеялась, что Ред держит своих людей в руках и умеет убеждать.
        В качестве благодарности она могла только с особым старанием заняться склеиванием. Складывая обрывки, она волей-неволей вынуждена была читать текст. Видимо, Кларк Стоун оставался одним из последних крупных землевладельцев Аризоны. Его земли по величине приближались к индейским резервациям, скота было немерено, коневодство приносило прибыль, на ряде участков располагались медные рудники…
        Маленькое королевство, подумала Мэри.
        Самым важным было, конечно, письмо, которое она склеила лишь под конец. Кларк Стоун предлагал все это своему внуку Реду при условии, что тот наконец «приведет в порядок свои семейные отношения» и «женится на этой Мэри».
        Не веря своим глазам, она покачала головой. Не могла же она за пять минут произвести на старика такое сильное впечатление! Вероятно, он принял ее за Апалачу, осознавшую свои материнские обязанности.
        На секунду ее кольнула мысль, что Ред знал о перемене настроения старого господина и намеренно соблазнил ее, чтобы привязать к себе. Просто было бы очень привлекательно приписать Реду после этой отвратительной ссоры какую-нибудь подлость. Но она снова покачала головой. Скорее в духе Реда было разорвать в клочья важный документ, считая, что задета его мужская честь.
        Может, передать ему вместе с этим склеенным письмом информацию о том, что Джошуа — скульптор?
        Нет. Ред должен доверять своим и ее чувствам! Нельзя же так много говорить прошлой ночью о любви и совместной жизни, а через двенадцать часов люто возненавидеть.
        Если он не приложит усилий, чтобы разобраться в их взаимоотношениях, ей действительно будет лучше в Париже. Возможно, она станет знаменитой художницей. И тогда, лет через десять, она еще поглядит на этого стареющего ковбоя!
        Мэри закрыла конверт, не вложив никакой приписки. В этот момент в комнату снова влетел Пат.
        — Извини, Мэри, у меня больше нет времени,  — взволнованно крикнул он.  — Панчито, Кристобалю и мне разрешили доехать на джипе до пограничного поста. Ты понимаешь, это страшно интересно… этот Колби…
        Он с досадой скользнул взглядом по ее чемодану.
        — Ты помирилась с папой?
        — Еще не совсем, но немножко.
        — Здорово.  — Он послал ей воздушный поцелуй.
        — Пат, ты ведь хотел мой адрес.
        — Запиши его где-нибудь для меня, Мэри. Я ужасно спешу, а то они меня не возьмут. Пока, Мэри.
        Вот я и получила еще одно «пока», усмехнулась Мэри и теперь уж совсем перестала понимать, что же ей делать. Она не сердилась на Пата за то, что для него мертвый Колби в пустыне оказался интереснее, чем живая Мэри, но все-таки раньше мальчик просил ее остаться.
        А сейчас позволял ей уехать, даже не желая узнать адрес.
        Отец и сын, подумала она.
        С нее хватит.
        Если Реду чего-то от нее нужно — пусть даже только ради получения лакомого куска, ранчо Стоунов — он, без сомнения, найдет способ разузнать ее адрес.
        Двумя днями позже Ред без особого комфорта лежал в спальном мешке на жесткой земле и почесывал щетину на подбородке. Колби они еще не нашли, и он уже не верил, что поиски завершатся успехом.
        Сначала они следовали по старому руслу давно не существовавшей реки, которое вело к «Дороге дьявола», потому что бессмысленно было искать на лошадях занесенные песком следы Колби. Тропа, использовавшаяся не каждый год, приготовила достаточно сюрпризов. Обломки породы, намытые когда-то ливнем, перегораживали русло, все заполонили колючие заросли. Поисковой группе пришлось проделать тяжелую, изнурительную работу — с помощью лопат и мачете расчистить путь, чтобы пробиться туда, где они сейчас находились.
        Первым и единственным результатом было то, что они нашли маленькую кобылу, слава Богу еще живую. Колби оставил ее и даже проявил милосердие, не пристрелив.
        Но, возможно, милосердие было тут ни при чем, и он просто не хотел выдать свое местонахождение.
        Ред снова провел ладонью по заросшему подбородку. Он не любил себя небритым. Но сейчас он вспомнил, как два дня назад стоял перед зеркалом с такой вот щетиной, а Мэри…
        Это была самая прекрасная ночь в его жизни. Что-то происходило не так, как обычно. Он обладал поразительно хорошей памятью на все, что касалось его амурных похождений и считал физическую любовь самым большим удовольствием на свете — но то, что случилось той ночью, приоткрыло в нем дверь к новому пониманию, где любовь оказывалась не только возбуждающим средством, но чем-то гораздо большим, всеобъемлющим.
        Не чувственностью, а чувством, обещавшим защиту и заботу друг о друге, дарящим доверие и ждущим доверия в ответ. Эта любовь будила в нем желание понять смех и слезы Мэри, смеяться и плакать вместе с ней — на все времена.
        Это было непостижимо и прекрасно.
        Ред смотрел на звезды и не хотел вспоминать безобразную ссору и измену Мэри. Гораздо более важным было для него сейчас понять, почему он воспринимал Мэри совсем иначе, чем других женщин.
        Вначале, скорее всего, сыграло свою роль ее сходство с «Маленькой девой», и он как мужчина, естественно, захотел непременно овладеть своей игрушкой.
        Но Мэри заколебалась — и это только подогрело его. Она заявила ему, что может принадлежать только одному мужчине, и тут он захотел обладать ею всегда.
        Однолюбка…
        Было холодно, но Реда вдруг бросило в пот, когда до него дошло значение этого понятия, а также его последствия: Мэри — не Апалача, которая запросто могла с двумя… Если Мэри разрешила своему Джошуа поцеловать ее плечо, это означало, что она приняла решение в пользу Джошуа и Парижа!
        С другой стороны — почему Джошуа уехал, а она осталась?
        «Я хочу эту женщину»,  — произнес он в отчаянии и прикусил губу. На протяжении этих сумасшедших дней — а обо всем, что происходило, он узнал лишь вчера — Мэри всегда вела себя осмотрительно, честно и смело. Он же совершил ошибку, заставив ее расплачиваться за то, что после «Апалачи» не доверял больше ни одной женщине! Разве он позволил Мэри сказать хоть слово?
        Так что же на самом деле происходило в той комнате и почему профессия Джошуа имела какое-то значение?
        Ред попробовал восстановить в памяти картину, которая перед ним открылась. Мужчина с вытянутой рукой, стоявший за спиной у Мэри, словно приглашая ее на танец, обнаженная Мэри.
        Ладно, для танцев раздеваться необязательно. Насчет массажиста он ляпнул со злости. Почему она вообще стояла так далеко, у окна? Точно так же, как во время их первой встречи, когда он ее попросил показать ему спину. И ведь сначала смотрел на нее не как на любовницу, а как на обнаженную натуру.
        Натурщица?
        Натурщица!
        А Джошуа — скульптор, как и Санчо Хуарес, которого Мэри так почитала?
        Теперь, докопавшись до истины, он почувствовал себя еще несчастнее. Он несправедливо оскорбил Мэри и не может ничего исправить, поскольку разыгрывает здесь, в пустыне, филантропа!
        Ред закрыл глаза. Иногда — например, той ночью, когда он ее искал,  — ему казалось, что между ними существует мысленная связь. Неужели никто не поможет ему послать ей сейчас сообщение, что он все понял — и любит ее?
        Сообщение поступило по радио. Радиослушатель выбрал именно эту минуту, чтобы во время музыкальной передачи попросить старую песню «Улыбнись, не плачь» в исполнении «Сына Аризоны».
        — Кончай реветь,  — велел Джошуа.
        — А зачем ты включил эту сентиментальную музыку?  — попыталась оправдаться Мэри.
        — Потому что именно этой пошлятины и ковбойских завываний мы не услышим в Европе. Та знаешь этого «Сына Аризоны»?
        О да, подтвердила про себя Мэри и полезла за носовым платком. Посмотрела на Джошуа. Он выглядел переутомленным. Неудивительно, ведь он без передышки работал над последней скульптурой, даже спал в своем фабричном цеху — за что она была ему крайне благодарна — и появлялся, только чтобы поесть. Джошуа оказался очень тактичным, он давал ей время принять решение.
        — Я предполагаю, что эта песня как-то связана с твоим романом в Санта-Хуаните?
        — Да,  — призналась она.
        Он чуть насмешливо поднял брови.
        — Ты когда-нибудь плакала из-за меня?
        Мэри засмеялась сквозь слезы.
        — Иногда, мистер. Твой интерес к другим дамам не проходил для меня незамеченным.
        Он изумленно взглянул на нее.
        — А почему ты ничего не говорила?
        — Ты достаточно часто читал мне лекции насчет терпимости в отношениях между художниками. Склонным к нормальной жизни женщинам приходится на собственной шкуре испытать эту «терпимость», и тут без пары слезинок не обойдешься.
        — А что ты сделаешь с тем мистером из Санта-Хуаниты, если он…
        — Я его удавлю,  — без запинки вылетело у Мэри.
        Джошуа наблюдал за ней, склонив голову набок.
        — Значит, ты любишь его больше, чем меня?
        Мэри с несчастным видом пожала плечами.
        — Это другой вид любви. Я знаю только, что я каким-то образом принадлежу ему и…
        — Тогда почему ты сидишь здесь и дуешься на весь свет?
        — Потому что…  — Мэри и сама чувствовала, что выглядит именно так,  — потому что я считаю, что это он должен меня искать, после того как без всяких оснований грязно обвинил…
        — Кого это он должен искать? Ты знаешь, насколько похудела за два дня? Если подождешь его еще пару деньков, не будешь нужна ни мне в качестве модели, ни ему в качестве жены.
        Мэри обиженно пощупала ребра.
        — Ты преувеличиваешь.
        Джошуа ухмыльнулся.
        — Не говоря уж про убитое горем лицо.
        — Хочешь от меня избавиться?
        Он сначала усмехнулся, но сразу посерьезнел.
        — Да. Я хотел бы, чтобы ты взяла себя в руки и определила, что тебе нужно. Ты мне нравишься, Мэри, возможно, я тебя даже люблю, но я не хочу, чтобы ты поехала со мной в Париж лишь потому, что парень из Санта-Хуаниты не дает о себе знать. Поскольку, если ты прождешь здесь еще шесть дней, в самолет в конце концов сядет исхудавшая кляча, чья линия спины сгодится разве что в качестве модели гладильной доски.
        Джошуа увернулся от брошенной в него единственной диванной подушки, которая еще оставалась у Мэри, после того как он, переехав к ней, быстро разделался с ее мелкими безделушками.
        — Я что, переходящий кубок?  — возмутилась Мэри, но расхохоталась, поймав вернувшуюся бумерангом подушку.
        Да, завтра она поедет назад, в Санта-Хуаниту.
        Спустя еще два дня совершенно измученный Ред вошел в холл отеля-ранчо «Дикая лошадь». Сообщение о том, что поисковая группа нашла Колби, наверняка прибыло раньше него. Вертолет сразу доставил Колби в близлежащий госпиталь. Колби был еще жив, но Ред сомневался, что он перенесет испытание. Не исключалось, что обезвоживание и связанное с ним обессоливание зашли так далеко, что в организме мог нарушиться водно-солевой обмен, а это обычно приводило к остановке сердца.
        Как бы там ни было, Колби все же узнал своих спасителей и получил воду. Порадует ли это Мэри?
        Ред поднимался по лестнице по возможности тихо, так как не видел причину будить Педро, спавшего за стойкой. Войдя в квартиру, он обрадовался, что Инес в качестве приветствия оставила в гостиной приглушенный свет.
        Он заглянул в комнату Пата и не удивился отсутствию мальчика. Пат часто ночевал у Панчито, когда отец был в отъезде.
        В столовой был накрыт стол, но это Реда не интересовало. Он снял сапоги и прямиком направился к небольшой тележке со спиртным в углу гостиной, щедро плеснул себе виски, еще щедрее — воды, повернулся и со вздохом облегчения опустился на большой диван, который привез из родительской квартиры на ранчо Стоунов.
        И только сейчас заметил, что напротив, в глубоком кресле с подголовником, свернулась клубочком и крепко спала молодая женщина.
        Во сне ее лицо не слишком отличалось от лица спящего Пата, если не считать, конечно, очаровательного дерзкого носика. Черная ночная сорочка, конечно, не годилась для здешних холодных ночей, и поэтому ей пришлось закутаться в клетчатый плед.
        Из-под него выглядывала прелестная ножка с ярко-красными ноготками.
        Ах да, он ведь забыл, что должен их перецеловать.
        Ощущение счастья, нет, блаженства пронзило его и разлилось по всему телу.
        Он откинулся назад, разглядывая свою несколько побледневшую любимую, и сделал глоток.
        Словно почувствовав его присутствие, Мэри открыла глаза.
        Улыбка, засветившаяся на ее лице, не имела ничего общего с шармом или сексуальностью, она выражала радость и благодарность за то, что он здесь. В ней читалось, что все в порядке и что все недоразумения остались в прошлом. Да, и еще эта улыбка говорила, что Мэри любит его и принадлежит ему.
        Ред не двинулся с места, он только ответил улыбкой на улыбку.
        Безмолвное объяснение в любви.
        Потом он протянул руку. Мэри встала и уютно пристроилась рядом с ним на огромном диване. Провела ладонью по четырехдневной щетине.
        — Конечная станция, мистер Стоун,  — пробормотала она.
        — Конечная станция,  — подтвердил он и нежно ее обнял.
        ВНИМАНИЕ!
        ТЕКСТ ПРЕДНАЗНАЧЕН ТОЛЬКО ДЛЯ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ЧТЕНИЯ.
        ПОСЛЕ ОЗНАКОМЛЕНИЯ С СОДЕРЖАНИЕМ ДАННОЙ КНИГИ ВАМ СЛЕДУЕТ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ЕЕ УДАЛИТЬ. СОХРАНЯЯ ДАННЫЙ ТЕКСТ ВЫ НЕСЕТЕ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ В СООТВЕТСТВИИ С ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ. ЛЮБОЕ КОММЕРЧЕСКОЕ И ИНОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ КРОМЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ОЗНАКОМЛЕНИЯ ЗАПРЕЩЕНО. ПУБЛИКАЦИЯ ДАННЫХ МАТЕРИАЛОВ НЕ ПРЕСЛЕДУЕТ ЗА СОБОЙ НИКАКОЙ КОММЕРЧЕСКОЙ ВЫГОДЫ. ЭТА КНИГА СПОСОБСТВУЕТ ПРОФЕССИОНАЛЬНОМУ РОСТУ ЧИТАТЕЛЕЙ И ЯВЛЯЕТСЯ РЕКЛАМОЙ БУМАЖНЫХ ИЗДАНИЙ.
        ВСЕ ПРАВА НА ИСХОДНЫЕ МАТЕРИАЛЫ ПРИНАДЛЕЖАТ СООТВЕТСТВУЮЩИМ ОРГАНИЗАЦИЯМ И ЧАСТНЫМ ЛИЦАМ.