Популярна и влюблена Ребекка Серл
        Простая школьница и юная актриса Пейдж Таунсен в один прекрасный день прилетает на Гавайи, где ей предстоит сниматься в экранизации одной из самых популярных книг современности. Съемки, премьеры, красные дорожки, бесчисленные поклонники – калейдоскоп событий завораживает девушку! И когда у нее появляются чувства к партнеру по съемочной площадке Райнеру Дэвону (к слову, самому сексуальному актеру, по версии многочисленных таблоидов), Пейдж понимает, что ее жизнь никогда не будет прежней.
        Ребекка Серл
        Популярна и влюблена
        Посвящается ГБГ, первому человеку, сказавшему, что я могу, верившему, что это возможно, и не позволившему мне пройти этот путь в одиночку.
        «С мечты начинается ответственность».
        Делмор Шварц
        Пролог
        Послушай.
        Я расскажу тебе, каково это – быть с ним. Как он целует меня, касается моей щеки. Я расскажу, что он шепчет мне перед тем, как мы выходим навстречу восторженной толпе. Как он держит меня за мизинец, но только слегка, чтобы камеры не поймали наших прикосновений. Я расскажу о наших сигналах: одно подмигивание означает «всё в порядке, я здесь», два – «не отвечай на этот вопрос». Я все тебе расскажу, но пообещай ничего не записывать и никому не повторять. Пообещай, что это будет наш секрет.
        Иногда, во время очередного интервью, меня охватывает сильнейшее желание рассказать всю правду. Прямо посреди беседы о моей любимой марке джинсов или еще о чем-то таком мне хочется сползти со стула на пол, сесть по-турецки и выложить все как на духу. Такой у меня характер. Я с легкостью доверяюсь людям. В старшей школе я поведала Холли Андерсон о том, что моя сестра беременна, и к обеду уже весь класс был в курсе. Я не знала, почему решила, что та сохранит этот секрет, ведь мы даже не были подругами, но что-то словно заставляло меня говорить. Мне нравится делиться с другими. Теперь это единственное, чего я совершенно не могу делать, и это ужасно нелепо. Но сейчас я уже ответила на все вопросы. Журналистка с планшетом в руках переминается с ноги на ногу и непрерывно поглядывает на часы, будто хочет поторопить минутную стрелку.
        – Seven, – говорю я, потому что у нас с ними контракт. Последние полгода мне запрещено носить одежду других брендов.
        – Мне они тоже нравятся, – отвечает журналистка. Она подмигивает мне, словно мы соучастники, а я вдруг осознаю, что даже не помню ее имени. Не думаю, что я вообще пыталась его запомнить. Здесь только мое имя имеет значение.
        Мы выходим, я заворачиваю за угол и вижу, как он идет мне навстречу. И хотя он окружен людьми – рядом с ним Уайатт, Сэнди и еще две какие-то незнакомые девушки, он успевает заметить меня, и на несколько мгновений наши взгляды встречаются. Но я не могу до него дотронуться. Единственное, чего я хочу, – это подбежать к нему. Хочу, чтобы он обнял меня и увел туда, где будем только мы, а все прочее не будет иметь значения. Но это невозможно, потому что никто не знает правду. Ни Уайатт, ни Сэнди, ни даже Кассандра. Они думают, что мы просто друзья, что я принадлежу другому. Они не знают, что я допустила огромную ошибку: как и Август, я сделала неверный выбор.
        Глава 1
        – Ты знаменитость, Патрик!
        Джейк подмигивает мне, а я закатываю глаза. Мы так шутим с пятого класса, после школьной постановки «Трех балбесов». Я сыграла там маленького мальчика, и до конца года все называли меня Патриком. Это даже отдаленно не напоминает мое имя – Пэйдж, но уже не важно. В моем классе мало кто отличался фантазией.
        Я отвечаю так же, как и всегда:
        – Ну, я хоть чем-то да прославилась!
        На самом деле, я всегда отличалась от остальных. Как пуговица, попавшая не в ту петлю. Я уроженка Портленда, самая младшая в семье, страдаю осенней депрессией и… просто никуда не вписываюсь. Ни в свою семью, ни в родной город. Иногда мне трудно общаться даже с Джейком. Например, последние минут двадцать он читал мне лекцию о том, какой вред наносят здоровью молочные продукты. Только афиша моего последнего спектакля у входа в Powell’s[1 - Крупный книжный магазин в Портленде. – Здесь и далее прим. перев.] заставила его замолчать. Мы повесили ее в прошлом месяце. Удивительно, что она все еще там.
        Мы с Джейком друзья с самого детства, хотя и полная противоположность друг другу. Он тихий, очень умный, а еще – настоящий волшебник, который когда-нибудь изменит мир. А я болтушка и хотя учусь хорошо, ради этого мне приходится трудиться куда упорнее. У меня нет врожденных способностей Джейка к биологии или химии. Как, впрочем, и к любому другому предмету.
        Кроме театра.
        – Почему у тебя все еще нет нормальной фотографии? – спрашивает Кассандра. Она смотрит на меня, подняв бровь и теребя прядь волос. Кассандра небольшого роста, но у нее яркая индивидуальность – под стать огромной копне непослушных светлых кудрей. Удивительно, что в нашем энергичном трио актриса не она: я знаю ее с пяти лет, и Кэсс уже тогда была очень артистичной. Но она хочет быть морским биологом.
        – Джейк обещал сделать, – говорю я, не отводя взгляда от афиши. Рядом с моим именем нет фото, только пустота. «Пэйдж Кто?» Я просила Джейка сделать фотографии как минимум месяц назад, но каждые выходные он ходит на митинги.
        Джейк постоянно протестует. Против пластика, против строительства, против вырубки деревьев, против попкорна. Весь попкорн в кинотеатрах – генномодифицированный. Из-за этих кукурузных зерен наша жизнь укорачивается.
        Кассандра бросает на Джейка уничтожающий взгляд и поворачивается ко мне.
        – Если твоя карьера зависит от него, ты окажешься в отделе по переработке отходов. – Джейк пытается вставить слово, но Кассандра продолжает: – Это я к тому, что могу и сама сделать фотографию. – Она вытаскивает что-то из своей сумочки. – У меня новая камера.
        – Не может быть. – Джейк выхватывает камеру у нее из рук, и Кассандра вскрикивает. – Как тебе удалось купить ее?
        – Я работала няней, – гордо отвечает Кассандра.
        – Отлично! Надо поснимать на митинге на следующей неделе. Если будут хорошие снимки, можно отправить их в газету.
        – Снова митинг? – спрашиваю я. Я стараюсь, чтобы в голосе не прозвучало разочарование, но у меня не очень хорошо получается.
        Джейк смотрит на меня с привычным угрюмым выражением.
        – Они прекратятся, когда с загрязнением окружающей среды будет покончено. Когда люди начнут заботиться о животных. Когда возьмут на себя ответственность за себя и свою планету.
        – Извини, – бормочу я.
        Мне стыдно за то, что я не поддерживаю Джейка в его начинаниях. Я тоже хочу сделать мир лучше. Но иногда хочется просто сходить в кино.
        Кассандра обнимает меня за плечи и разворачивает обратно к стенду с афишами.
        – Может, в «Аладдине» в эти выходные будет что-нибудь интересное.
        Мы разглядываем афиши, но я все время отвлекаюсь. Мне больше нравится смотреть, как Джейк вертит в руках камеру Кассандры. Я не видела его в таком восторге с тех пор, как в «Старбаксе» начали использовать биоразлагаемые материалы.
        – О боже! – кричит Кассандра, и я тут же зажимаю уши, а Джейк едва не роняет камеру.
        – В чем дело? – спрашивает он.
        – Смотрите, смотрите, смотрите! – Она тычет пальцем в стенд. – Вы тоже это видите?
        Я смотрю туда, куда она указывает: на флаер с изображением книги «Запертые». Эта книга, вернее, трилогия – новая страсть Кассандры. Пока вышли только две части. Их написала некая Паркер Уиттер, и они невероятно популярны. Мировой бестселлер. Там рассказывается о девушке, которая после крушения самолета оказалась на волшебном необитаемом острове. Вместе с ней туда попадает лучший друг ее парня. Он обнаруживает в себе сверхъестественную связь с островом, а потом они с героиней влюбляются друг в друга. Но она все еще любит своего парня, которого считает погибшим, потому что они трое летели на одном самолете. Сама я еще не читала, но Кассандра только об этих книгах и говорит, так что я в конце концов их погуглила. Результаты оказались впечатляющими: сотни тысяч видео на Ютьюбе, сайты с обсуждениями и бесчисленное количество фанфиков. Судя по всему, Ной и Август теперь чуть ли не новые Ромео и Джульетта. Кассандра стояла в очереди в Barnes & Noble[2 - Крупная сеть книжных магазинов в США.] еще до его открытия в день начала продаж второй книги. Третья и последняя книга должна выйти в ноябре.
        – Прослушивание будет здесь! – верещит Кассандра и скачет вокруг нас.
        Я приглядываюсь к листовке.
        – Что еще за прослушивание? – спрашивает Джейк, возвращая Кассандре ее камеру.
        – Для участия в фильме.
        У меня внутри что-то екает, я поднимаю взгляд и вижу усмешку Кассандры.
        – Что, заманчиво?
        Несмотря на то, что Портленд собирает толпы творческих людей, здесь редко снимаются фильмы или проводятся кастинги. Все это обычно происходит в Лос-Анджелесе, где я даже ни разу не была.
        Я умоляла родителей отпустить меня в Калифорнию, но каждый раз они говорят, что это только отвлечет от учебы. На самом деле они считают, что самому младшему ребенку в семье непрактично покупать билет на самолет без уважительной причины вроде свадьбы или похорон.
        Это не значит, что я не хожу на прослушивания – но только на роли в любительских постановках. Моя афиша без фотографии как раз для одной из таких. Настоящий фильм? Такой возможности у меня пока не было.
        Когда мне выпадает шанс сыграть в театре, мне постоянно дают роль детей. Несмотря на то, что мне семнадцать. Такое чувство, что я уже лет десять играю одну и ту же роль. С ростом в пять футов[3 - Примерно 152 см.] я ниже шестиклассника. У меня длинные и слегка волнистые рыжие волосы, не прямые и не вьющиеся, лицо усыпано веснушками – да, все это не подобает ведущей актрисе. Но младшая сестренка? Это я умею. Интересно, есть ли в «Запертых» такой персонаж?
        – Где именно будет прослушивание? – спрашиваю я и опускаю взгляд, делая вид, что мне все равно. Но Джейка и Кассандру невозможно провести.
        – В «Аладдине» в субботу. – Джейк срывает флаер и вручает мне.
        – Может, кто-то еще хотел посмотреть!
        – Считай, что число твоих конкурентов только что уменьшилось. – Кассандра берет меня под руку. – Пообещай, что подумаешь об участии.
        Она уже знает, что я буду там, и улыбается мне. А еще она знает мое первое правило: никому не говорить, что собираешься идти на прослушивание.
        Я всегда готовлюсь к разочарованию. Возможно, это связано с тем, что я младшая в семье. В нашей семье есть негласный девиз: если ты ближе к земле, не так больно падать. Догадываюсь, что для родителей девиз работает. Оба они – учителя начальной школы, но, пусть это и замечательная профессия, они хотели другого. Мама мечтала быть актрисой. В молодости она участвовала в нескольких местных постановках, но бросила игру после рождения моего старшего брата. Она никогда не обсуждает это, но знаю, что она жалеет о своем решении. Однажды я искала ожерелье в ее шкатулке с драгоценностями и обнаружила конверт, полный билетов. Билетов на мюзиклы и спектакли, на которые она ходила. Там нашлись даже билеты из семидесятых, когда мои родители еще не были вместе. Вероятно, и на те самые постановки, в которых участвовала она сама. Разве стал бы кто-то хранить такое, если бы он не мечтал, чтобы жизнь сложилась иначе? Что касается меня, я не хочу, чтобы в итоге мне осталась лишь куча билетов в конвертике на дне шкатулки. Я хочу, чтобы на стене в рамках висели афиши с моим именем. Вот такие напоминания о прошлом я хочу
– то, что смогут увидеть все.
        Джейк кладет руку мне на плечо и произносит:
        – Из тебя выйдет замечательная Август.
        – Август? – Я изгибаю бровь.
        – Что? – отвечает он с печальной улыбкой. – Я предпочитаю быть в курсе того, что сейчас популярно.
        – Ты даже не представляешь, какие эти книги замечательные! – говорит Кассандра, наматывая прядь волос на палец. – Понятия не имею, как дождаться ноября, чтобы узнать, чем все закончится!
        Джейк кивает.
        – Серьезно? – восклицаю я. – Вам нужно основать фан-клуб.
        – Я уже состою в одном, – отвечает Кассандра. – Мы встречаемся по воскресеньям. Или по вторникам, если ломка становится особенно сильной.
        Джейк смеется. Я закатываю глаза.
        – Ты сошла с ума.
        – Но ты любишь меня, – воркует она, прижимаясь носом к моей щеке.
        – Вопреки этому.
        – Эй! – она отстраняется. – Эти книги – шедевр литературы.
        – Ты так же говорила про «Из рая», но в итоге книги оказались про похотливых ангелов.
        – Ангелов-хранителей, – поправляет Кассандра, перекидывая волосы через плечо. – Я не виновата, что ты не ценишь выдающиеся романы.
        – Выдающиеся ценю, – говорю я.
        – То, что ты читала «Стеклянный зверинец» семьдесят два раза, не делает его романом. Извини. – Кассандра морщит носик.
        – Да, но это все равно шедевр литературы! – огрызаюсь я.
        Не то чтобы я не читаю романы – просто не так, как пьесы или сценарии. Я люблю Джейн Остин, и я перечитывала «Над пропастью во ржи» раз семь с восьмого класса, но к сценариям я все равно питаю особую слабость. Я уже прочитала все те, что когда-либо были в Powell’s, то есть очень многие. У них есть всё, от «Ребенка Розмари» до «Идеального голоса». Мне нравится сидеть там в дождливые воскресенья и смотреть, какие новые сценарии к ним поступили. Некоторые я уже помню наизусть, и перелистывание их страниц сравнимо с чувством, которое испытываешь, когда слышишь первые ноты любимой песни по радио. Той, в которой знаешь каждое слово. В детстве я вставала перед зеркалом в своей спальне и повторяла строчки по памяти. Скарлетт О’Хара, Холли Голайтли. Я представляла себя Одри Хепберн или Мэрил Стрип в фильме, который увидит весь мир.
        Я до сих пор так делаю.
        – Итак, какие у вас планы на вечер? – спрашивает Кассандра.
        Я смотрю на часы – подарок Джейка на мой пятнадцатый день рождения. Их стрелки выглядят как руки Микки Мауса, а на циферблате изображена его мордочка. Джейк выгравировал на них: «Мышонку от кота». У нас каждый год были такие костюмы на Хеллоуин: он кот, а я – мышонок. Он гонялся за мной по улицам, когда мы ходили выпрашивать сладости. Иногда я представляю, как в будущем мы садимся рядом и наша игра принимает совсем другой смысл. Он говорит что-то вроде: «Я гонялся за тобой годами, и теперь ты наконец моя». Глупо, конечно, но это было бы неплохое начало для романтической истории.
        Для протокола: мы целовались дважды, но после первого года в старшей школе это больше не повторялось. Джейк остается первым и единственным парнем (за исключением одного мальчика в летнем лагере), который когда-либо меня целовал. Но мы никогда не были вместе и не готовы пожертвовать нашей дружбой ради отношений. Размышления о том, чтобы начать встречаться с Джейком, напоминает мне задачу, у которой нет решения.
        – У меня сегодня работа, – отвечаю я.
        Каждое лето с седьмого класса я работаю в «Пустяках и безделушках» – бутике, где продаются разные мелочи и где, как и во всем Портленде, пахнет пачулями. От меня всегда несет ладаном, когда я прихожу домой, но в целом там очень даже ничего. Посетителей немного, но при этом неплохо платят.
        – Не хочешь посмотреть какой-нибудь фильм? – Кассандра слегка подталкивает Джейка, и он убирает свою руку с моих плеч.
        – Только не тот документальный фильм про буддизм, который мы видели уже три раза.
        – Как скажешь. Но ведь это была твоя идея посмотреть его в третий раз.
        Она подмигивает мне, хотя ее подмигивание больше похоже на моргание. Кассандра так и не научилась закрывать один глаз, а второй оставлять открытым. Это одна из тех фишек, которые я в ней люблю.
        Я люблю многие ее фишки. Она не знает, как играть в «классики», и ее любимые цвета – те, которые она придумала сама: «медовая ягода», крикетно-зеленый, «клоунский нос». Мне нравится, что она может честно сказать, когда что-то застряло у меня в зубах. Она искренняя. У нас никогда не было и нет секретов.
        – Весело отдохнуть, детишки, – говорю я.
        Джейк отдает мне честь, Кассандра целует меня в щеку, а затем они оба направляются к выходу. Я смотрю на смятую листовку в руке, а затем запихиваю ее в карман. Я тоже выхожу на улицу и иду к «Пустякам и безделушкам». Мне не нужно запоминать детали прослушивания – я их уже запомнила. Я даже придумала, как буду отпрашиваться в субботу у своей начальницы Лори. Прослушивание начинается в три, но я уверена, что очередь соберется уже за несколько часов до начала.
        Я знаю, что у меня нет шансов. Знаю, что вероятность получить роль так же велика, как и вероятность досчитать до самого большого в мире числа, но перед любым кастингом я чувствую одно и тоже. Будто во мне живет надежда. Надежда на то, что в этот раз все изменится. Что в этот раз все пройдет по-другому.
        Глава 2
        Войдя домой, я сразу же слышу плач моей племянницы Аннабель. Я не знаю, что не так с этим ребенком, но она постоянно ревет. Упорство, с каким она добивается внимания, если честно, даже восхищает. Ей еще нет двух, но она, кажется, уже поняла – чтобы выжить в этом доме, нужно уметь заявить о себе, и пока у нее всё под контролем.
        – Кто-нибудь дома? – Я оставляю свой рюкзак на табурете в кухне.
        – Пэй! – кричит Аннабель.
        Моя сестра Джоанна спускается по лестнице, держа Аннабель под мышкой, как футбольный мяч.
        – Ты маму не видела? – спрашивает Джоанна. Ее лицо раскраснелось, а волосы, похоже, мокрые.
        – Нет, я только пришла. – Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Аннабель. – Приветик.
        Аннабель улыбается своей дурашливой улыбкой и протягивает мне крохотные пухлые ручки. Я забираю ее у Джоанны.
        Как только я забираю Аннабель, плечи моей сестры устало опускаются и все тело расслабляется.
        – Что случилось, Джо? Все хорошо?
        – Хорошо! – повторяет Аннабель.
        Старшие братья – их двое – живут отдельно, так что мы с Джоанной остались с родителями вдвоем. Идут разговоры о том, что Билл, парень моей сестры и отец Аннабель, собирается переехать к нам, но он только поступил в колледж, и ему ближе добираться туда из дома своих родителей. Его семья не позволяет Джоанне переехать к ним, так что пока он посещает ее и Аннабель только на выходных. Забавный факт: когда тебе девятнадцать и у тебя есть ребенок, но нет денег, родители контролируют тебя больше, чем тебе хотелось бы.
        Моя сестра игнорирует вопрос и осматривает меня с головы до ног.
        – Где ты была?
        С тех пор как она забеременела, она считает себя совсем взрослой. К ее выпускному у нее уже был огромный живот, но она не переставала обучать меня тому, как надо убирать в своей комнате и что нельзя приходить домой после комендантского часа. Можно подумать, что из-за материнства она считает себя и моей мамочкой.
        – На работе. – Я пожимаю плечами.
        – И что ты делала? – Джоанна разглядывает меня.
        – Продавала наркотики через черный ход.
        Она закатывает глаза и плюхается на диван.
        – Мама должна была прийти домой час назад.
        – Не знаю, что тебе на это сказать.
        Я глажу спинку Аннабель по кругу, но она пару раз моргает и снова начинает плакать. Джоанна поднимается с дивана и выхватывает Аннабель из моих рук.
        Она вздыхает.
        – Ладно, просто скажи маме, что я ушла.
        Джоанна вешает на руку сумку, поудобнее берет Аннабель и направляется к двери. Аннабель машет мне, складывая ладошку, словно утиный клювик, а по ее щеке скатывается слеза.
        После их ухода в доме наступает мертвая тишина. Я к такому не привыкла. Когда я была маленькой, наш дом был полон детей, и чем старше я становилась, тем больше народу меня окружало. К братьям всегда приходили друзья, а когда я была в пятом классе, Джоанна уже прикипела к Биллу.
        Я вешаю рюкзак на плечо и тащусь наверх. Как только оказываюсь в своей комнате, достаю из своего кармана флаер, разглаживаю его края на ковре и начинаю разглядывать.
        На переднем плане – черно-белый силуэт девушки, ее черты рассмотреть невозможно. В самом верху напечатаны слова: ПРОВОДИТСЯ КАСТИНГ НА РОЛИ В «ЗАПЕРТЫХ». У меня мурашки по коже. Так всегда происходит, когда я оказываюсь в зале театра или кинотеатра перед тем, как гаснет свет. Я ведь могла бы быть там, на сцене или экране. Люди могли бы знать мое имя, даже узнавать меня. Я бы уже не была маленькой Пэйдж, последней из Таунсенов. Я была бы единственной и неповторимой Пэйдж Таунсен. О, это предвкушение. Предвкушение того, что именно здесь и именно сейчас все может измениться.
        У меня практически нет шанса получить эту роль, я знаю, но ведь кто-то должен. Почему не я?
        Экран моего мобильника загорается. Кассандра. Она начинает говорить еще до того, как я успеваю сказать «алло».
        – Мне кажется, я заснула уже на середине.
        – Ты о фильме?
        Она фыркает, типа «ясен пень».
        – Что ты делаешь сегодня вечером?
        Я сворачиваю листовку в руке, стыдясь того, что вообще держу ее. Сегодня вечером я репетирую. Сегодня вечером я читаю книгу от корки до корки.
        – Я устала, – отвечаю я.
        – Лори заставила тебя расставлять товары?
        – Да. – Вранье. Все, что я сегодня делала, – это играла в войнушку своими пальцами за кассой. У нас сегодня были только два посетителя, и ни один из них ничего не купил.
        – Здесь Джейк, – говорит Кассандра. Я слышу шорох и шепот, а потом она продолжает в трубку: – Может, нам попозже к тебе заехать?
        Я представляю, как Джейк отказывается брать телефон. Он до жути боится облучения и не хочет носить с собой собственный мобильник, так что с ним сложно договориться о встрече. К счастью, он всегда с кем-то из нас.
        – Отличная идея, – отвечаю я.
        Джейк кричит «пока» – Кассандра, наверное, направила телефон на него – а затем разговор прекращается.
        Я слышу шум отцовского автомобиля на подъездной дорожке. Не нужно смотреть в окно, чтобы знать, что сейчас он откроет дверцу, обойдет машину, возьмет свой портфель, проверит зеркала заднего вида и шины, дважды нажмет на блокировку и затем пойдет в дом. Он повторяет одни и те же действия с тех пор, как начал водить. Я представляю, как он делал все это, даже когда привозил маму в больницу рожать моих братьев, сестру и меня. Интересно, она кричала на него? За все свои годы я ни разу не слышала, чтобы мама торопила его, когда он осматривал автомобиль.
        Я выхожу на лестницу и вижу, как он заходит домой. Папа каждый день носит галстук-бабочку. У него даже есть те твидовые пиджаки с заплатками на локтях.
        – Ты выглядишь прямо как учитель, – говорю я ему.
        Он поднимает голову и улыбается.
        – Забавно, что ты заметила. Я как раз пришел из школы.
        – Сейчас летние каникулы, – отвечаю я, спускаясь к нему. – Ты слышал о них?
        – Учебные планы не дадут отдохнуть.
        Папа – единственный, кто понимает меня в этой семье. И еще он самый тихий человек из всех, кого я знаю. Я даже не представляла, как рано он встает, до того, как в мой второй год в старшей школе записалась в команду по плаванью и начала вставать на тренировки чуть ли не на рассвете. Однажды я спустилась вниз в пять утра, а он уже сидел там и пил кофе. Он сидел так спокойно, что если бы воздух вокруг него был водой, на ней бы даже рябь не появилась.
        Когда я наконец оказываюсь внизу, он снова улыбается мне.
        – Где твоя сестра?
        Я пытаюсь вспомнить, куда, по ее словам, она собралась. Пожимаю плечами и иду за ним в кухню.
        – Не знаю.
        В отличие от остальных членов семьи, папа не препятствует моим актерским стремлениям. Сестра думает, что я слишком увлечена собой, а братья способны оценить только командный спорт. Мама думает, что актерство лучше оставить для мечтаний и любительских выступлений в городском театре, а не для «реальной жизни».
        Мой папа не такой. Он никогда не говорил мне прямо, что об этом думает, но я чувствую его поддержку. Он любит повторять, что быть родителем – это как строить: один родитель должен быть самим зданием, а другой – фундаментом. Папа не отличается высоким ростом, но он надежный и крепкий. Если ты фундамент и у тебя четверо детей – ты действительно неплохо забетонировался.
        Он кивает мне в ответ и направляется в спальню. Теперь он проведет вечер за починкой чего-нибудь сломанного. Папа всегда чинит все сам.
        Я вытягиваю шею и выглядываю в окно – не подъехала ли моя сестра, а затем подхожу к ее книжному шкафу и провожу рукой по корешкам книг, пока не натыкаюсь на «Запертых». Не знаю, почему я делаю это тайком, она в любом случае разрешила бы мне взять книгу. Просто мне кажется, что если она увидит меня с книгой, она каким-то образом все поймет. Она узнает про фильм, и когда я не получу роль, все убедятся в том, что мои мечты пусты и безнадежны. С меня хватит такого отношения. И все же…
        Чем ты пожертвуешь ради любви?
        Эта строчка на задней стороне обложки заставляет мое сердце биться чаще. Я забираю книгу к себе в комнату и закрываю дверь. Вытаскиваю флаер из-под кровати и держу его в руках вместе с книгой. Девушка на обложке стоит спиной к читателям, но мы видим, что у нее рыжие волосы, в отличие от девушки с листовки. Они падают ей на спину, и она словно бежит навстречу океанским волнам. Они окружают ее, собираясь поглотить.
        Я открываю книгу и начинаю читать.
        Глава 3
        Суббота проходит до абсурда медленно. В «Пустяках и безделушках» еще меньше посетителей, чем было в течение недели, и Лори решила провести семинар по ароматерапии в задней комнате. Хотелось бы мне знать, умирал ли кто-нибудь от передозировки аромата сандала?
        Я закончила первую книгу вчера утром, прочитала всю целиком за один присест. И если честно, я понимаю, почему Кассандра постоянно говорит про этот роман и почему весь мир никак не может отложить эти книги в сторону. Они необыкновенны! И любовная линия очень и очень хороша. Это же мечта в самом чистом виде. Героиня, Август, и Ной, ее давняя любовь и лучший друг ее парня, остаются одни после крушения самолета, в котором, кроме них, летели тот самый парень и ее младшая сестра. Они узнают, что Ной – потомок жителей этого острова, и это дает ему магические силы. Силы исцеления, которые помогают ему спасти Август, чуть не погибшую в катастрофе, и… Я не буду раскрывать всех секретов. Просто скажу, что любить нелегко, даже если вы единственные, кто выжил в авиакатастрофе, и вас друг к другу тянет.
        Я снова погружаюсь в чтение и дочитываю вторую книгу до половины, прежде чем спрашиваю Лори, можно ли мне уйти немного раньше. Она говорит: «Да, конечно». Точнее, она говорит:
        – Сегодня суббота. Никто не приходит по субботам.
        Я закрываю за собой дверь и вешаю ключи на крючок рядом с полкой с картами таро. Вытаскиваю свою сумку из-за витрины и, когда наклоняюсь, бросаю взгляд на свое отражение в зеркале. Мои волосы упали на лицо, щеки раскраснелись. На мгновение я не узнаю себя. Это может быть кто угодно. Даже Август.
        Когда я приезжаю на прослушивание, там уже бродят группки девушек. Это не удивительно, но все же впечатляет. У дверей «Аладдина», должно быть, собралось больше тысячи человек. Последний раз я видела столько людей в одном месте в тот день, когда брат взял меня на концерт Muse в девятом классе. Мы нечасто проводим время вместе. Я имею в виду, я и мои братья. Какое-то время Джоанна была близка с ними, но к моему появлению идея о младшей сестре уже была им неинтересна. Я помню, как удивилась приглашению Джеффа. Оказалось, он просто хотел, чтобы я следила за машиной, потому что найти бесплатную стоянку было нелегко. Он сказал мне:
        – Ты можешь сидеть здесь и слушать музыку.
        Я ничего не ответила, потому что боялась расплакаться, а когда мама спросила меня о том, как все прошло, сказала, что концерт был замечательным. Правда казалась мне слишком унизительной.
        Я прохожу в зону прослушивания и вижу две очереди – для тех, кто уже зарегистрировался, и для тех, кто этого не сделал. Вторая очередь гораздо короче. Большинство девушек, в отличие от меня, готовились к этому. Все остальные уже получили бланки и заполняют их на планшетах. Кто-то сидит на стульях, кто-то – на полу, кто-то прислонился к стене.
        Много кто пришли с мамами, и на секунду меня накрывает волна знакомой грусти. Моя мама сходила со мной ровно на два прослушивания. Первое было на роль в рекламе каши, когда мне было семь. Я помню, как увидела объявление в продуктовом и потом долго умоляла маму пойти туда со мной. Она не хотела, но потом папа убедил ее, что это не такая уж плохая идея и такая работа может впоследствии принести мне небольшие деньги. Я надела свое лучшее платье и туфли, которые мама подарила мне на то Рождество, и мы пошли туда, держась за руки.
        Но на само прослушивание мы не попали. Мама увидела остальных девочек и решила, что никакой «актерской игры» там не будет.
        – Это конкурс красоты, – сказала она. – Мы ни за что не будем в этом участвовать.
        После этого я всегда ходила одна, и ходила тайно. Она поддерживает все проекты, которые связаны со школой или с театром, потому что думает, что они каким-то образом «способствуют обучению», но она с самого начала была против всего, что связано с фильмами.
        Я подхожу к столу регистрации, где женщина с улыбкой, больше похожей на узкую полоску, протягивает мне лист бумаги. Я беру его, заполняю форму на краю стола и отдаю ей обратно, не забывая улыбаться. Взамен она дает мне номерок и отпускает меня. Сесть некуда, так что я прислоняюсь к стене и надеваю наушники.
        На мой день рождения этой весной Джейк записал все саундтреки из моих любимых фильмов. Он даже загрузил их в мой айпод. Я могу слушать песни из «Магазина „Империя“», пока еду на велосипеде из школы или иду на работу.
        Сегодня я решила послушать музыку из «Поющих под дождем». Этот фильм уже можно назвать старым, но я всегда любила классику. Фильмы без тонны компьютерной графики кажутся мне идеальным примером того, что называется кинематографом. Они более ценные. В этих фильмах работа актеров по-настоящему значима.
        Звук голоса Джина Келли поглощает меня, и я сажусь спиной к стене, прижимая колени к груди. Я думаю о том, каково было бы получить эту роль. Каково участвовать в настоящем фильме. Доказать моей семье, что это больше, чем подростковая фантазия.
        Я позволяю себе задуматься о том, каково было бы воплотить мечту в жизнь.
        И вдруг я становлюсь Дебби Рейнольдс. Мои глаза закрываются, и когда говорит Дебби, говорю и я. На сцене. В свете софитов. Я настолько захвачена, что спустя несколько часов, когда меня наконец-то вызывают и я отдаю свой номерок, мое сердце все еще поет. А потом я произношу свои слова так, как это сделала бы Дебби. И когда они зовут мне в помощь парня, высокого красивого блондина, я представляю, что он – Джин Келли. И когда они просят нас сыграть сцену вместе, мне кажется, что мы в фильме, что мы под дождем. Что на нас падают и падают мягкие капли.
        – Я Райнер. – Он протягивает мне руку, и я пожимаю ее. Он тянет меня к себе, и мы начинаем до того, как я успеваю представиться. Мы Август и Ной. И мне это кажется правильным. Нет, не просто правильным. Идеальным. Будто вся моя жизнь вела меня к этому моменту.
        Только выйдя на улицу после прослушивания, которое, как мне показалось, заняло несколько дней, я понимаю, что на самом деле идет дождь. Забавно, что впервые за всю свою жизнь в Портленде я забыла взять зонт.
        Через три месяца мы на съемочной площадке.
        Глава 4
        «Об Август и Ное говорят все, а скоро говорить будут и о Пэйдж Таунсен. Серия бестселлеров „Запертые“ в ближайшем будущем воплотится на большом экране, и у нас есть первые фотографии со съемочной площадки, где работа в самом разгаре. Таунсен сыграет Август, простую смертную девушку, пытающуюся сделать выбор между Эдом, своим парнем, таким же смертным, и Ноем, своим сверхъестественным возлюбленным. Райнер Девон, известный своей работой в „После тебя“, сыграет Ноя. Актер на роль Эда еще не выбран.
        Над сценарием работали Дэвид и Марк Хессы, режиссер – Уайатт Липпман».
        Райнер зачитывает статью из газеты, и я тянусь к нему, пытаясь ее забрать.
        – Следи за собой, Пи Джи, – говорит он, и я отнимаю у него газету.
        – Почему мы не можем просто посидеть пять минут без всего этого? – отвечаю я.
        Несмотря на то, что это наша третья неделя на съемках – и мы пробудем здесь еще несколько месяцев, – мне кажется, что мы провели вместе уже тысячу часов. Я плотно заворачиваюсь в свой халат и пью только что поставленный передо мной кофе. Сейчас дует приятный прохладный ветерок, и если сесть снаружи, как мы сидим у Райнера на балконе, можно видеть океан.
        Кстати, мы на Гавайях.
        После еще двух этапов прослушивания в Портленде я отправилась на студию в Лос-Анджелесе, где снова прослушивалась, но уже в присутствии сотни продюсеров. Нужно было нанять агента и адвоката и обсудить условия договоров. В итоге документов с моим именем набралось на целую библиотеку. Но я получила роль. В конце концов этот красавчик, мистер Джин Келли, и я приземлились на Мауи, чтобы сниматься в экранизации «Запертых». Эта история буквально захватила мир. И я играю главную роль. Это до сих пор кажется чем-то нереальным, несмотря на то, что меня со всех сторон окружают доказательства.
        События книги происходят на острове в северо-западной части Тихого океана, но Гавайи предлагали льготы, которые позволили нам начать съемки как можно скорее, и поэтому мы здесь. Пляжи, пальмы… Мы даже сделали из старого домика на плантации студию звукозаписи и сами построили нашу единственную декорацию – хижину, которую Ной и Август делят на острове. Всей съемочной группе и актерам сняли целый апарт-отель, где мы сейчас живем и где находятся все офисы, включая редакторский отдел, гримерную и реквизиторскую.
        Райнер прищелкивает языком.
        – Значит, переносим чтение таблоидов на время обеда? – Он смотрит на меня, подняв бровь.
        – Как смешно, – говорю я.
        – Очаровательно. – Он пожимает плечами. – Почти угадала.
        Мы с Райнером любим друг друга. То есть Ной и Август любят друг друга. Не мы. Мы просто друзья. Он первым получил роль. Это тот парень, что играл со мной на прослушивании в Портленде. Он сын продюсера и играет всю свою жизнь. Не в театре, как я, а на экране. В сериалах и фильмах. В большом кино. В прошлом году он снялся в фильме с той актрисой, Тейлор. Они играли соседей, чьи родители погибли в автокатастрофе, которая в итоге оказалась не просто несчастным случаем. Не думаю, что я кому-то испорчу просмотр, потому что вся планета уже посмотрела этот фильм как минимум дважды, но самый неожиданный сюжетный поворот в том, что родители персонажа Тейлор убили родителей персонажа Райнера. Но в конце концов они остались вместе. Он спас ее от ее родителей, и они уехали в Европу, забрав наследство, которое осталось после его родителей. Они сменили имена и купили виллу.
        Продюсеры не перестают повторять, что мы должны быть готовы к тому, что роли в этом фильме изменят нашу жизнь, но я не представляю, куда его жизни еще меняться. Он известен как золотой мальчик Голливуда, и я пообещала Кассандре, что если Райнер свободен, я привезу ее сюда, чтобы она стала его девушкой. Хотя не думаю, что он свободен. Как такое возможно? Он знаменит, прекрасен и у него милая ямочка на правой щеке. У него светлые непослушные локоны, красивые голубые глаза, а тело как у супергероя. Такие парни никогда не бывают свободны. Это факт. Может, даже научный.
        А еще загвоздка в том, что он старше. Ему двадцать два, в то время как Кассандре (и мне) семнадцать. И то, что он играет подростка, не значит, что он влюбится в подростка.
        Я отвожу взгляд. Мы стали хорошими друзьями, да, но я не разделяю его беспечного отношения к съемкам. Я чувствую себя не в своей тарелке и не только потому, что никогда не снималась в фильме. Это абсолютно другой уровень. Я должна сделать Август реальной, сделать так, чтобы ее полюбили зрители, и это давит на меня с утра и до поздней ночи. Райнер советует мне расслабиться, но ему-то легко говорить: он к этому привык.
        Серьезно, если вы поищете его в Гугле, тот предложит вам шестьдесят один миллион результатов даже без учета новостей, блогов и картинок. Если бы еще месяц назад вы искали в Гугле меня, вы бы нашли информацию о спортивном соревновании, в котором я участвовала, и заметку о постановке «Звуков музыки», в которой я играла. К тому же, если нажать на ссылку, выяснится, что срок ее действия истек.
        Первая книга «Запертых» сосредоточена на жизни Август и Ноя на острове, где кроме них никого нет. Пока они пытаются выяснить, почему там оказались и как теперь выжить, Август и Ной начинают влюбляться друг в друга. В фильме есть несколько небольших ролей, на которые уже нашли актеров, но мы отснимем их в самом конце. Актер на роль Эда, парня Август, которого она считает погибшим в авиакатастрофе, еще не найден. Мы встретимся с ним самое ранее только через несколько недель. Так что пока мы с Райнером на Гавайях одни. Одни, если не считать съемочной группы и иногда – автора, Паркер Уиттер. Я видела ее несколько раз, но если верить слухам, она затворница. Она не говорила с нами ни разу за все то время, что мы здесь провели.
        – Как спалось? – спрашивает Райнер, вытягивая шею.
        Он одет в гавайскую рубашку, которая на одних смотрелась бы глупо, на других – банально или, в лучшем случае, забавно, но на нем выглядит просто идеально. Вот еще одна особенность Райнера – он все делает идеально. Он выглядит на съемках совершенно естественно. Даже не скажешь, что он прикладывает к этому усилия.
        Я вру, но в моем тоне все равно слышен сарказм:
        – Замечательно.
        Райнер наклоняет голову набок.
        – Это из-за дурацкого океана, да? Очень шумно. Я попрошу Джессику что-нибудь сделать.
        Джессика – ассистент режиссера. Ей двадцать три, и она красотка. Из тех девушек, ради которых пересекают зал, только чтобы встать к ней поближе. Длинные светлые волосы, еще более длинные ноги. Она не потеет даже в тропическую жару, и у нее никогда нет мешков под глазами, даже после восьмичасовой ночной съемки. А еще Джессика – очень приятный человек, один из самых приятных, которых я когда-либо встречала. Когда я только прилетела на Гавайи, она купила мне козырек от солнца с надписью «Запертые» и датой съемок. В уголке изображен логотип фильма – ракушка каури, как в ожерелье, которое носит Август.
        – Где здесь можно взять эспрессо? – Сэнди, менеджер Райнера, появляется в дверях. Она, как обычно, безупречно одета, и, несмотря на ветер, из ее прически не выбился ни один волосок.
        Раз уж на то пошло, именно благодаря Сэнди я получила роль. Она убедила мою маму. Это далось нелегко, но Сэнди заверила ее, что будет присматривать здесь за мной. Моя мама хотела полететь со мной сама, но я знала, что она никогда не оставит свою работу и Аннабель.
        Сэнди была с нами в первые несколько дней на Гавайях, а потом вернулась в Лос-Анджелес. Я не видела ее больше двух недель. Думаю, Сэнди можно считать и моим менеджером. У всех в Лос-Анджелесе есть менеджер.
        За ее спиной появляется Уайатт, наш режиссер, и я замираю. Я все еще в халате, а Уайатт не тот человек, кому я могла бы спокойно показаться в таком виде.
        – Тебе надо позвонить на стойку администрации, – отвечает он. – То, что подают в столовой, отвратительно.
        На нем черные джинсы, черная футболка и кроссовки – в общем, костюм, который ясно дает понять, что поездка на Гавайи для него серьезное неудобство, а не развлечение. Не только его стиль явно противится тропикам. Даже прическа, его собственный вид афро, определенно настроена против теплой погоды.
        – В десять начинаем, – говорит Уайатт. – Невероятно, что ремонт освещения в одной комнате занимает шесть проклятых часов.
        – Хотите воды? – спрашивает Райнер. Райнер расслаблен, как всегда, но при виде Уайатта он встает и протягивает ему бутылку.
        – Нет, – отвечает Уайатт и поворачивается ко мне. – Разве ты не должна уже быть в гримерной? – Я чувствую, как мое лицо заливается румянцем, а руки потеют.
        Я открываю рот, чтобы ответить, но Райнер встревает:
        – Это я виноват, я не давал ей уйти. – Он искоса смотрит на меня и подмигивает. – Но да, иди подправь свое личико.
        – Спасибо. – Хоть я и отвечаю с сарказмом, я действительно ему благодарна. Мне не нужна еще одна лекция от Уайатта. Но могло быть и хуже. Он мог бы отчитать меня на площадке, перед всеми, как это обычно происходит.
        Несмотря на то, что снимаемся только мы с Райнером, на площадке с нами еще куча народу. Монтажеры, ассистенты видеорежиссера и линейные продюсеры. Осветители и постановщики трюков. Людей так много, что мне понадобилось бы десять тетрадей на спирали, чтобы записать всех. Я учусь, потихоньку. Меня будто бы из детского сада сразу перевели в колледж. К счастью, у меня есть Райнер в качестве наставника. Вся команда любит его, и он все время всех подкалывает. Он уже как минимум трижды натягивал прозрачную пленку на унитаз в студии звукозаписи.
        – Пойдем, Пи Джи. Я прогуляюсь с тобой, – говорит Райнер.
        После того как на пресс-релизе было объявлено, кто будет играть Август, СМИ прицепились к тому, что мое имя никому не известно. Крепко прицепились. С тех пор они зовут меня Пи Джи за мою «непорочность». В честь «детского» рейтинга фильмов[4 - В системе рейтингов Американской киноассоциации PG (Parental guidance suggested) означает «детям рекомендуется смотреть фильм с родителями». Имеются в виду дети неограниченно маленького возраста.]. Когда я говорила с Кассандрой по телефону, то подчеркнула, что я не настолько уж и непорочна. У меня просто пока не было возможности набраться дурного опыта, хоть это и прозвучало странно. В общем, Райнер теперь зовет меня Пи Джи, и меня бы это раздражало, не будь у него той ямочки на правой щеке. Из-за нее мне сложно всерьез на него злиться.
        Сэнди взмахивает рукой, заставляя свои «ролексы» застрять на предплечье.
        – Ага, – говорит она. – Лилианна уже внизу.
        – Я готов, – откликается Райнер. Он встает за моим стулом, готовясь его отодвинуть.
        Я отставляю свою чашку из-под кофе и вытираю губы тыльной стороной ладони. Бросаю взгляд на Уайатта, но он не обращает на нас никакого внимания. Он прислонился к перилам и смотрит то на облака, то на пляж внизу. Пытается предсказать сегодняшнюю погоду. Но я-то знаю, что он здесь только из-за Сэнди.
        Она поворачивает нас за плечи и ведет через всю комнату, холл, лифт и еще два пролета вниз в гримерную.
        – Садись, дорогая, – командует Лилианна. Мы с Райнером занимаем наши места, и Сэнди направляется к выходу.
        – Встретимся на площадке, – выкрикивает она через плечо.
        – А если ты нам понадобишься? – поддразнивает ее Райнер. – Где нам тебя найти?
        Сэнди останавливается и упирает руки в бока.
        – Дай мне немного покоя.
        – Где вы будете?
        – Ты же знаешь, где я буду. – Она закатывает глаза.
        – Просто скажи, – отвечает Райнер. Он подмигивает мне.
        – В «Старбаксе», – говорит Сэнди сквозь зубы.
        Райнер вскидывает кулак в триумфальном жесте.
        – И так каждый раз. Почему ты просто не скажешь кому-нибудь, что ненавидишь здешний кофе?
        Сэнди бросает взгляд на Лилианну, а потом вновь на Райнера.
        – Занимайся своим делом, а я займусь своим.
        Она уходит в вихре кремового шелка, и я поудобнее усаживаюсь в кресле. На часах только восемь утра.
        – У нас сегодня много тяжелой работы, дорогая, – произносит Лилианна, осматривая мою голову.
        Лилианна не просто занимается гримом и прическами, она еще и источник местных сплетен. Она родилась и выросла на Гавайях и работала над всем, что когда-либо здесь снималось, с подросткового возраста, то есть уже почти пятьдесят лет. В мой первый день здесь она рассказала мне о том, как однажды гуляла под луной с Кэри Грантом.
        – Я была ребенком, – говорила она. – Даже не поняла, что он, возможно, хотел меня поцеловать. – Я не стала говорить, что почти все считают, что он был геем.
        Она тянет меня за волосы, буквально набрасывается на них, но ее плавная речь и мягкое кресло начинают меня усыплять. В последнее время я мало сплю и иногда, хоть и неловко признаться, использую время в гримерной, чтобы подремать.
        Кажется, проходит одно мгновение, и вот я уже просыпаюсь и вытираю влажные от слюны уголки рта. Райнер ушел, но надо мной стоит Джессика. Она выглядит ярко и свежо в светло-розовой маечке и джинсовых шортах.
        – Как успехи? – спрашивает она. Я вижу, что на самом деле она хочет спросить: «Почему вы еще не закончили?»
        – Если бы твоя милая попка перестала мне мешать, мы бы не выбивались из графика, – говорит Лилианна.
        Джессика краснеет, а я прикусываю губу, как бы говоря «прости».
        – Поняла, – отвечает Джессика. Она уходит тем же путем, каким пришла, бормоча что-то в телефонную гарнитуру.
        Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Лилианну. Она вооружена лаком для волос и тюбиком искусственной грязи. Лилианна улыбается и протягивает ко мне свои занятые всем этим руки.
        – Готова испачкаться, милая?
        Я киваю.
        Знаете, как бывает, когда приходишь к зубному и гигиенист сперва просит открыть рот, вставляет туда кучу трубочек и начинает истязать ваши десны металлическими крючками, а потом расспрашивает вас о школе? Лилианна точно такая же.
        – Расскажи мне о мальчиках.
        – О каких мальчиках? – бормочу я. Рот у меня приоткрыт, пока она наносит грим на щеки.
        – О тех, что дома, и о тех, что здесь. – Она несколько раз щелкает языком и двигает своими широкими бедрами.
        – Я знаю здесь только одного.
        – Да-да, милая, и он очень даже неплох.
        Я смеюсь. Лилианна в семьдесят озабочена мальчиками больше, чем многие мои друзья в семнадцать. Не считая Кассандры. Лилианна только и делает, что говорит о том, что, будь она на пятьдесят лет моложе, она бы не выпустила Райнера из своего кресла.
        – Я уверена, что у него есть девушка, – отвечаю я. – Вы же видели его, правда?
        Райнер ведет себя так, словно он свободен. Мне кажется. Сложно понять. Я бы не сказала, что он флиртует, он просто дружелюбный, но он никогда не говорил со мной о своих романтических отношениях.
        Лилианна отмахивается:
        – Эта Бритни? Она ничто в сравнении с тобой.
        – Кто такая Бритни?
        Лилианна отступает назад и упирает руки в бока.
        – Ты журналы-то хоть читаешь?
        – На самом деле нет.
        – Бритни Дрейк. Поп-звезда, так ее называют. Подними голову.
        Я возвращаю голову в нужное положение.
        – Бритни, да? – Я слышала о ней. Мне хочется сказать, что она была девочкой с канала «Дисней», но я в этом не уверена.
        – Знал бы он, что для него лучше, побежал бы в другую сторону. Ходят слухи, что она изменяет ему с Джорданом Уайлдером, – говорит Лилианна. Она держит надо мной карандаш для бровей. – А дома есть мальчики?
        Я на секунду задумываюсь о Джейке.
        – Нет. Только друзья.
        – Только друг?
        Я пожимаю плечами.
        – Есть один парень. Мы целовались. Но мы знакомы уже целую вечность. Ничего такого.
        Понятия не имею, почему я ей это рассказала. Глупо. Я не умею держать рот на замке. Лилианна, конечно, не побежит в редакцию Star, но все равно не нужно никому ничего рассказывать. Сэнди особо это подчеркнула.
        Лилианна разглядывает меня.
        – И почему же ты никогда не говоришь с ним?
        – Он не очень дружен с телефонами, – отвечаю я.
        Лилианна приседает передо мной на корточки так, что наши глаза оказываются на одном уровне.
        – Никогда не слышала, чтобы молодой человек не хотел поговорить со своей любимой, если есть возможность. Похоже, он не стоит твоего времени. – Она встает, упирает руки в бока, осматривает меня и одобрительно кивает. – Ладно, милая, мы закончили.
        Знакомый ужас трепыхается у меня в груди, словно птица, взлетая, бьет по воде крыльями. Каждый день на съемках кажется еще одним прослушиванием, даже несмотря на то, что я уже получила роль. Знаю, я должна расслабиться – Райнер прав, – но понятия не имею как.
        – Спасибо, – говорю я.
        – Пожалуйста. Если тебе когда-нибудь понадобится вразумить этого мальчика, дай мне знать. Я могу достучаться до кого угодно. – Она поднимает бровь. Думаю, я ей верю.
        Когда я выхожу наружу, солнце уже сияет вовсю. Я иду на съемочную площадку, повторяя про себя слова, которыми каждый день пытаюсь себя убедить. Они выбрали тебя. Ты сможешь. Здесь твое место.
        Глава 5
        Спускаюсь на пляж и вижу, как Уайатт щурится на солнце, беседуя с Камденом, нашим кинооператором, об углах съемки. «Сниматься на пляже» – это звучит сексуально, и ты думаешь, что будешь обласкана солнцем и овеяна ветрами, но на самом деле тут полно технических нюансов, и у тебя все чешется. Это постоянная борьба за правильный угол, за нужное количество песка и грязи, за то, чтобы снять хороший дубль до того, как тебя собьет с ног волна или ветер.
        Райнер в этом мастер. Честное слово, все стихии подчиняются его прихотям. Я видела однажды, как ливень за секунду сменился палящим солнцем, едва Райнер ступил на пляж. У Ноя в «Запертых» есть власть над природой. С погодой происходят странные вещи, когда он поблизости. У Райнера с его персонажем много общего.
        Сегодня мы снимаем сцену, которую Уайатт окрестил «выброшенные на берег». Это та сцена, в которой Август и Ной оказываются на острове, и он исцеляет ее. Я вся покрыта фальшивой кровью и грязью и одета в то, что смело можно назвать тряпьем.
        Эта сцена почти в самом начале книги, но мы не снимаем по порядку. Уайатт говорит, что хотел бы снимать по хронологии событий, чтобы наши чувства менялись так же, как чувства персонажей в книге, но у нас сложный съемочный график. Мы делаем то, что от нас требуется.
        Райнер болтает с одной из ассистенток, которая сооружает гору из песка. Он пытается помочь ей, но она настаивает на том, чтобы он перестал. Я вижу, как она краснеет, и ее глаза улыбаются. Он не то чтобы флиртует. Просто понимает, какое воздействие на нее оказывает.
        – Поехали, ребята. Давайте до заката со всем разберемся. – Уайатт не смотрит на меня, но жестом велит нам подойти, и Райнер смахивает часть песка на ассистентку. Она отряхивает волосы и смеется. Во мне что-то вспыхивает, но я переключаюсь на свои переживания из-за работы над сценой. К нам подключают микрофоны, и как обычно один из звукооператоров оказывается слишком близко к моей груди (или тому месту, где она должна быть). А затем мы направляемся к кромке воды.
        Я глубоко вдыхаю и всматриваюсь в океан. Он удивительного бирюзового цвета. Кассандра назвала бы этот цвет каким-нибудь нелепым «черепахово-зеленым». Издалека вода красивая и яркая, но когда заходишь в нее, она абсолютно прозрачна. Можно увидеть песок у твоих ног.
        С актерством точно так же: вблизи все абсолютно иначе. Когда ты смотришь фильм, он цельный. Одна сцена сменяется другой с изяществом, без каких-либо усилий. Но когда снимаешь день за днем, сцена за сценой, фильм разваливается на разрозненные кусочки. Положи руку сюда, подними подбородок вот так, выпрями плечи. Сделай упор на этом слове.
        Главная проблема в том, что я слишком тщательно все обдумываю, голова забита мыслями. Уайатт постоянно мне это говорит. Он кричит на меня: «Перестань думать!» Но у меня не получается. Я переживаю, что не смогу понять Август и разочарую десятки миллионов людей.
        Я играла сотни разных персонажей: персонажей Шекспира, персонажей Теннесси Уильямса и даже одну очень болтливую девочку, придуманную Стивом Глеком – восьмиклассником, который выиграл конкурс одноактных пьес в моей школе несколько лет назад. Но это другое. Август – персонаж, любимый всем миром. И моя работа – воплотить ее. У нее будет мое лицо, мой голос, мои волосы. Она будет мной. Что, если я ошибусь?
        Райнеру это дается легко. Он даже не старается. Он появляется на съемочной площадке, шутит, и, как только Уайатт кричит «мотор», он становится Ноем. Будто у него есть переключатель.
        И это поразительно, потому что Ной совсем не похож на Райнера. Райнер дружелюбен и общителен, а Ной сдержан и полон тайн. Тем не менее у них обоих светлые волосы и трагически-прекрасные голубые глаза. И его пресс. Его пресс просто… великолепен. Иначе и правда не скажешь.
        – Мы сегодня должны стать лучше! – кричит Уайатт. Я знаю, что он имеет в виду меня. Я сегодня должна стать лучше. И я стану. Я никогда не сдавалась, если мне бросали вызов. Едва ли стоит начинать сейчас.
        В этой сцене я лежу на песке, в руках Ноя. Я умираю, из моего тела в разные стороны торчат осколки самолета. К счастью, большую часть всего этого позже добавят на компьютере. Мы занимаем наши места на песке. Я ложусь, а потом рядом со мной оказывается и Райнер. Когда его руки находят мои плечи, я невольно делаю глубокий вдох. Это самая интимная сцена из всех, что мы сняли до сих пор.
        – Ты умираешь! – орет Уайатт. – Это чертовски больно! Мы можем, черт возьми, это почувствовать?
        – Ты справишься, – шепчет мне Райнер.
        Уайатт кричит «мотор», и я начинаю задыхаться. Ной наклоняется надо мной в панике. Я чувствую, как его пальцы скользят по моим бокам. Ощупывают ребра. Я сосредотачиваюсь на этих ощущениях. Боль. Смерть. Тьма.
        – Снято! – выкрикивает Уайатт.
        Я выдыхаю. Райнер откидывается назад.
        – Никуда не годится, – говорит Уайатт.
        Райнер щурится на него.
        – Мы можем попробовать сыграть в быстром темпе.
        Уайатт качает головой.
        – Я хочу это прочувствовать, – произносит он. – Я хочу почувствовать, что ты теряешь ее, а ты, – он указывает на меня, и кровь застывает в жилах, – ты практически без сознания. – Он опускается ко мне. – Все это должно идти отсюда. – Его рука падает мне на живот. – Из самой сердцевины.
        И он шагает прочь. Слышу, как он что-то бормочет, но не могу разобрать, что именно.
        Райнер касается моего плеча.
        – Не слушай его, – тихо говорит он. – У тебя получается.
        Но я знаю, что он неправ. У меня не получается. Я хочу, чтобы получалось, но пока безуспешно.
        Становится жарко, солнце поднимается выше и выше. Джейк знает, как определять время по солнцу. Однажды он пытался меня научить, но я так и не поняла, как это делается, ведь ты не можешь смотреть на само солнце.
        К тому моменту, как мы заканчиваем, уже стемнело, и я валюсь с ног. Мы, должно быть, отсняли сотню дублей этой сцены исцеления. И потом еще сотню – сцены крушения. Мы то заходили в воду, то выходили на берег, и, несмотря на жару, мои зубы стучат весь вечер. Райнер не переставал обхватывать меня сзади, пытаясь согреть в промежутках между дублями, и шептал слова воодушевления. С тех пор как мы сюда приехали, он все время защищает меня, и я ему благодарна. Не знаю, что бы я делала, не будь он на моей стороне.
        Мы должны закончить к восьми, и это сводит Уайатта с ума. Обычно наши съемки становятся дольше и дольше с течением недели. Формально мы не можем снимать больше двенадцати часов без семичасового перерыва, а мой график еще строже. Так как Райнер совершеннолетний, он может сниматься допоздна и оставаться на площадке столько, сколько нужно. В моем графике, наоборот, куча оговорок и условий – я могу сниматься только пять с половиной часов и должна тратить три часа в день на учебу. Иногда, в конце очередной съемки, у меня остается всего двадцать минут на учебу, и я отправляюсь в конференц-зал в фойе отеля со своим репетитором Рубиной. Уайатт отснимет несколько действий или диалогов, а потом придет мой дублер, чтобы снять все остальное. Странно осознавать, что довольно больш?ю часть фильма меня в нем вовсе нет.
        Даже несмотря на это, выспаться здесь сложно, учитывая прически и макияж (работа над ними может занять до трех часов).
        Я запрыгиваю в ожидающий нас фургон.
        Оглядываюсь, чтобы посмотреть, идет ли Райнер, но вижу, что он зачем-то прижал Уайатта к стенке, и мне меньше всего хочется им мешать. Мы выходим, и я плетусь обратно в отель, озадаченная. Я думала, что получить роль – это самое сложное. Что я показала себя с лучшей стороны, и поэтому они наняли меня. Тогда я еще не поняла, что получить роль – это только начало.
        Я уже подхожу к своей квартире, когда слышу шаги за спиной.
        – Эй, Пи Джи, подожди.
        Райнер подбегает к моей двери. Он стер свой грим в фургоне, и сейчас на нем серая футболка и джинсы.
        – Что ж, – говорит он. – Сегодня был тяжелый день. – Он склоняет голову набок, пытаясь разгадать мои чувства.
        – Все в порядке, – говорю я. – Все хорошо. Я сама виновата.
        Райнер едва заметно улыбается.
        – Хочешь, обсудим это? – спрашивает он. Он обходит меня, чтобы взять у меня ключи и открыть дверь в квартиру. Он так уверен в себе, так спокоен. Я знаю, что он старше, но дело не только в этом – у него есть опыт.
        Я пожимаю плечами, застигнутая врасплох его прикосновением.
        – Тут особо нечего обсуждать. Только то, что я отстой. – Проскальзываю внутрь, и Райнер следует за мной.
        – Абсурд.
        – Да ладно? Скажи это моей сердцевине. – Я дважды постукиваю по своему животу, как это делал Уайатт.
        Райнер качает головой.
        – Он просто болван. Я ему сказал…
        – Пожалуйста, – перебиваю я его. – Пожалуйста, скажи, что ты не велел ему быть со мной помягче.
        Райнер вздыхает.
        – Он не должен каждый день кричать на тебя.
        Я бросаю свою сумку на пол и прислоняюсь к стойке. В моей квартире две спальни и полностью оборудованная кухня. Тут так же просторно, как в нашем доме в Портленде, где одновременно жили шесть человек.
        – Мне бы хотелось, чтобы ты этого не делал, – говорю я.
        – Да брось, – отвечает он. – Я прикрываю тебя. Мы с тобой в одной лодке, детка.
        Я смотрю, как он небрежно прислонился к холодному мрамору, скрестив руки на груди. Он выглядит утонченно, благородно и самоуверенно. Будто мир никогда не давал ему ни одного повода сомневаться в своем успехе.
        – Спасибо, – говорю я. – Но не надо строить из себя перед Уайаттом моего старшего брата.
        – Старшего брата? – Райнер ухмыляется, и я краснею. – Эй, ты не хочешь поужинать? – спрашивает он, резко меняя тему.
        – Я не очень голодна.
        – Пойдем, тебе нужно поесть. Тебе хоть что-то сегодня удалось перехватить? – Он опускает руки, и светлые волосы падают ему на лоб. Это кажется знакомым, что странно, но потом я вспоминаю, что именно в этой позе он на постере в спальне у Кассандры.
        Моя жизнь полна странностей.
        – Ладно, дай мне переодеться.
        Я слышу, как в соседней комнате Райнер насвистывает мелодию. Я узнаю ее, но не могу вспомнить название. Кажется, это какая-то из песен Бритни. Песня о летней влюбленности, которая постоянно играла с апреля по август в прошлом году. Даже я знаю все слова на память. Может, они и правда встречаются.
        Я дергаю ящик комода, и фото, стоящее на нем, падает. Это фото, которое Джейк дал мне перед отъездом. На нем он сам, Кассандра и я прошлым летом. Мы стоим перед магазином мороженого Delmano. Мы глупо улыбаемся, лица измазаны шоколадом. Я поднимаю фото и кладу его в ящик. Меня охватывает чувство вины за то, что я не звоню чаще. За то, что я уехала. Я думаю, как они там учатся, как гуляют по центру города в выходные. Без меня.
        Выбираю белую маечку и юбку с цветочным узором, которая у меня с шестого класса. Я никогда ее не носила, но решила, что она подойдет для Гавайев.
        Я получила свой первый чек в прошлом месяце и только на той неделе добралась до банка, чтобы мне перевели эти деньги на счет. Если честно, я даже испугалась. В действительности эти цифры значат больше, чем просто денежная сумма. Они значат что-то еще, что я пока не до конца понимаю. Это куда большая сумма, чем всё, что когда-либо заработала моя семья, сложенное вместе и умноженное на десять. Я чувствую себя могущественной, но не в самом лучшем смысле. Этакая Годзилла, переросшая всех родственников. Как будто я больше не помещусь в свой собственный дом.
        Прежде чем уехать, я предложила деньги родителям, но они отказались. Папа на полном серьезе ушел из комнаты. А мама велела мне никогда больше об этом не заговаривать и сказала, что я заработала эти деньги и они должны оставаться моими.
        Но зачем мне столько?
        Пока я только оплатила адвокатов и все в таком роде. Я дала маме чек для женского приюта, в котором она работает волонтером. Чек она взяла. Но я не ходила по магазинам. Не купила себе сумочку. Или туфли. Или машину. На Мауи не так уж много мест, где можно заняться шопингом, только один небольшой центр за нашим отелем, и даже если бы они были, мне бы все равно понравилось то же, что и всегда, – джинсы и майки.
        Может быть, я оплачу Джейку и Кассандре полет на съемки. Думаю, им это понравится.
        – Ты отлично выглядишь, – говорит Райнер, когда я появляюсь перед ним. Он одаряет меня улыбкой.
        Я фыркаю, потому что, несмотря на выигрышное сочетание детской юбочки с песком в моих волосах, я уверена, что он шутит.
        – Куда мы пойдем? – спрашивает он.
        – В «Лонги»?
        На первом этаже торгового центра есть итальянский ресторан. Мы почти каждый день заказываем обед оттуда, у них отличная паста, и сам ресторан на открытом воздухе, так что можно слушать океан. Не то чтобы из моей гостиной не слышно океан, но это все равно приятно.
        – Звучит неплохо, – говорит Райнер.
        Когда мы оказываемся в «Лонги», Райнер улыбается администратору своей фирменной улыбкой, и она предлагает нам крайний столик, скрывающийся прямо под пальмой. Она похожа на тех девушек, которых обычно можно увидеть в рекламе бренда Roxy. Загорелая, высокая, стройная блондинка. Готова поспорить, по утрам она занимается серфингом, днем работает моделью, а по ночам обслуживает здешних посетителей. Если моя актерская карьера провалится, такой образ жизни – тоже неплохой вариант. Кроме работы моделью.
        – Я подумываю о том, чтобы не уезжать в эти выходные. – Райнер откидывается на стуле, и его рука вскользь касается моей. Мы сидим наискосок за столиком на четверых, но Райнер устроился так близко, что мы почти соприкасаемся. Неподалеку от нас ужинают две девочки с родителями и чуть ли не падают в обморок.
        Тяжело забыть, что Райнер знаменит.
        – Да? – говорю я, отламывая кусочек булочки.
        Райнер летает в Лос-Анджелес и обратно каждые выходные. Теперь я думаю, что, скорее всего, он виделся с Бритни, но я не спрашивала.
        Он берет стакан с водой и отпивает, не поднимая глаз.
        – Да. Я просто подумал, что мало свободного времени провожу здесь. Ради чего я постоянно сбегаю?
        – Бритни? – предполагаю я и сразу же жалею, что произнесла это вслух.
        Райнер хмурится.
        – Что ты имеешь в виду?
        Я представляю свой ответ: «Ты хочешь убедиться, что твоя девушка не встречается с плохим парнем из Голливуда, Джорданом Уайлдером, так?»
        А затем я говорю: «Таблоиды», хотя на самом деле хочу сказать: «Лилианна». Но я слышала о Джордане Уайлдере и от Кассандры тоже. Тяжелый случай.
        Райнера это забавляет.
        – Ты их читаешь?
        – Э-э… нет, не совсем. – Я чувствую, как мое лицо начинает краснеть.
        – Все в порядке. – Райнер кладет руку на мое обнаженное плечо. Она мягкая и теплая.
        – Я не читаю таблоиды. – Я выдыхаю. – Наверное, стоит, потому что тогда я буду знать хоть что-то о людях, но я не читаю. Моя лучшая подруга всегда мне обо всем рассказывала. – При нормальных обстоятельствах я бы уже сообщила Кассандре о комментарии Лилианны, но у меня не было времени. – Лилианна рассказала мне о некой Бритни. Хотя это не важно… – Я понимаю, что слишком много болтаю, но мне трудно остановиться. То, как он смотрит на меня – с интересом и в то же время смущенно, – заставляет меня нервничать.
        Райнер откашливается и убирает руку.
        – Мы не встречаемся. Уже нет.
        – О.
        Он улыбается.
        – А ты?
        – Бритни не в моем вкусе, – парирую я.
        Райнер смеется.
        – Забавно.
        – Стараюсь.
        Он наклоняется ко мне.
        – Дома есть кто-нибудь?
        Я думаю о Джейке, который, скорее всего, сейчас пикетирует какой-нибудь приют для животных или Barnes & Noble.
        – Нет.
        – Правда? У тебя?
        – Как это ни удивительно, да. Несмотря на все это, ко мне еще никто не прибежал. – Я прихватываю несколько тонких прядок волос, и песок сразу же сыпется мне на колени.
        – Ты кинозвезда, не заметила? – говорит он. Его голубые глаза сияют. Если за нашим столом и есть кинозвезда, это точно не я.
        – Я актриса, – поправляю я его.
        – В нашем положении, дорогая, это одно и то же.
        Я пытаюсь сопротивляться его воздействию, но то, как он произносит «дорогая», заставляет вибрировать каждый мой нерв.
        Райнер откидывается на спинку стула и улыбается.
        – Ну, что закажешь?
        Я замечаю, с каким спокойным очарованием он говорит с официантом; как он встает и поправляет мой стул, когда я возвращаюсь из уборной; как он улыбается и беседует с матерью и дочерью, которые подошли к нашему столику, чтобы попросить у Райнера автограф. Он чувствует себя комфортно. Даже больше: ему будто все это нравится.
        – Ты привыкнешь, – говорит он, нарезая лосося. – Иногда они немного навязчивы, но это даже льстит. Значит, они любят то, что ты делаешь.
        Мне не хватает духу сказать ему, что после сегодняшнего вряд ли кто-то полюбит то, что делаю я.
        – Все будет хорошо. – Он словно читает мои мысли. – Но ты не можешь позволить Уайатту тебя задеть.
        – Ты прав, – отвечаю я.
        Он кладет локти на стол и склоняется ближе.
        – Итак, ты устроишь для меня экскурсию в эти выходные или заставишь умолять об этом?
        Я сглатываю.
        – Разве у твоей семьи нет здесь дома?
        Райнер поднимает брови.
        – Ты точно читаешь таблоиды.
        Я качаю головой.
        – Ну уж нет, ты сам мне это сказал несколько недель назад.
        Он вздыхает.
        – Да, но мы обычно просто сидим у бассейна, проводим здесь только выходные. Я хочу посмотреть твои Гавайи. Ты из тех, кто постоянно заперт на острове. Думаю, хоть что-то ты уже видела. – Он наклоняется еще ближе, так близко, что я чувствую его запах. Он пахнет дорогим одеколоном, как целый универмаг. В сочетании со сладким ароматом растущей вокруг плюмерии это даже опьяняет.
        Мои Гавайи внутри здешней квартиры, за заучиванием слов.
        – Я мало куда выходила, – признаю я.
        Райнер смотрит на меня.
        – Значит, будем исследовать вместе.
        От этого предложения я точно не могу отказаться.
        – Ладно, – отвечаю я.
        – Отлично. – Он отодвигает свой стул. – Пойдем?
        – Разве не нужно заплатить? – Я поворачиваю голову в поисках официанта, но Райнер встает.
        – У меня есть счет здесь, – объясняет он. – Не волнуйся об этом.
        Когда я встаю, он касается моей талии, и я не могу удержаться от того, чтобы посмотреть на девушку через несколько столов от нас. Она ловит мой взгляд, и меня охватывает незнакомое ощущение. Гордость. На секунду я чувствую, что он мой. Хоть и не в реальном мире, но в моей фантазии это так.
        Я не из тех девушек, которые восторженно умиляются при виде невест – я лучше посмотрю триллер, чем романтическую комедию, – но в нем что-то есть. Он знает, чего я хочу еще до того, как я говорю об этом. Он спокоен и уверен в себе. И сейчас, провожая меня до двери в квартиру, он наклоняется ко мне, и я не могу поверить, что… Райнер Девон действительно собирается меня поцеловать? Но он только касается губами щеки.
        – Спасибо за ужин, – произносит он. – Увидимся завтра.
        Я прощаюсь с ним, он поворачивается и направляется в холл.
        Захожу к себе и сразу же берусь за мобильный. Я ищу номер Кассандры, но что-то останавливает меня. Я не могу позвонить ей, что я скажу? «Я запала на Райнера Девона?» Так ли это? Она наверняка укажет мне на очевидное – он кинозвезда и не заинтересован в отношениях с простыми смертными вроде меня. Мы коллеги. Он просто дружелюбен. Возьми себя в руки, Таунсен.
        Я засыпаю в своей юбке с цветочками и с телефоном на подушке. Когда я просыпаюсь, телефон все еще на месте, а имя Кассандры по-прежнему на экране.
        Глава 6
        На Гавайях у меня сложился свой ритуал. Каждые выходные, когда у меня нет съемок, я прихожу на пляж до восхода солнца и ныряю в океан. Кругом ни души, кроме ранних серферов, и даже если они тебе улыбнутся, до беседы все равно не дойдет. У нас тут принято, что каждый сам по себе. Но при этом мы не одиноки. Совсем наоборот. Для меня утренний океан – словно хороший друг. Друг, с которым можно сидеть в тишине часами.
        Никогда не видела здесь Райнера или Уайатта, но Уайатт постоянно работает, а Райнер обычно улетает на выходные. Я знаю, что сегодня он остается, но он больше похож на того, кто завтракает в отеле, чем на того, кто, просыпаясь на рассвете, бросается в ледяной океан.
        Я кладу полотенце на камень и направляюсь к линии прибоя. Я пробую воду и иду вперед, считаю до трех, а потом ныряю. Единственный возможный вариант! Если погружаться медленно, то это настоящая пытка.
        Вода ударяет по мне так резко, что перехватывает дыхание, и я выплываю на поверхность, глотая воздух ртом. Океан мне в новинку, но я всегда любила воду.
        До того как моя сестра забеременела, а братья съехали, родители каждое лето брали нас в поход. Сестра ненавидела эти выезды. Она все время сидела в палатке и жаловалась то на недостаток журналов, то на слишком холодный воздух, то на жесткую землю или вонючую еду. Но я каждый год ждала их с нетерпением.
        Мы разбивали лагерь у озера, которое выбирал папа, и впятером устанавливали палатки, пока мама выгружала кухонные принадлежности. Когда мы заканчивали, я отправлялась в воду. Мне было все равно, насколько она холодна – как только лагерь был обустроен, я оказывалась там. Мама говорит, что я родилась с рыбьим хвостом, и я думаю, так оно и есть. Когда я была маленькой, люди спрашивали меня, кем я хочу стать, когда вырасту. Я отвечала, что рыбой. Я не понимала, что для этого ничего нельзя сделать. Как ни трудись, мне никогда не отрастить жабры и хвост.
        Скрывшись под водой, я словно оказываюсь в раю. Здесь прохладно, бодрит и невероятно освежает, словно откусываешь первый летний кусочек арбуза. Холод заряжает меня энергией, щекоча руки и ноги. Я переворачиваюсь на спину, позволяя волнам качать меня. Только начало светать, и я вижу розовые, желтые и оранжевые лучи, прокалывающие небо. Будто бы наблюдаешь за созданием картины. Длинные, ленивые мазки, которые смягчают темноту до тех пор, пока наконец участки между ними не оказываются сплошь залиты солнцем.
        Я вытягиваю руки вперед и отталкиваюсь ногами, уходя под воду. Вода больше не жалит меня, она кажется гладкой и мягкой, как шелковый халат или бархатная пижама.
        Около пятнадцати минут я плаваю в толще океана и на поверхности, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть на щербетовое небо. Когда я в воде, мне кажется, что весь мир на одном уровне – пляж и небо параллельны, а не перпендикулярны. В Портленде все не так. Город весь состоит из закругленных углов и холмов. Гавайи кажутся ровными, будто события здесь происходят одновременно, все сразу.
        Я наконец позволяю волне вынести меня обратно. Зарываюсь ступнями в песок, прыгаю несколько раз на одной ножке, чтобы вода вытекла из ушей, и выжимаю волосы. Уже совсем светло, и если я встану лицом к нашему отелю, я могу увидеть всё вплоть до Халеакалы, дремлющего вулкана Мауи.
        Когда мы только приехали сюда, отец Райнера оплатил нам урок гавайской культуры. Пришла вся команда, но многие быстро ушли. Я была одной из тех, кто остался до самого конца. Нам сказали, что Гавайские острова на самом деле – цепь вулканов, и «горячая точка», очаг вулканической активности, движется от острова к острову. Именно поэтому в конкретное время активным может быть только один вулкан – сейчас это вулкан на острове Гавайи, Большом острове. Но самый интригующий факт – «горячая точка» движется прямо сейчас, создавая новый остров. Возможно, он окажется на поверхности где-нибудь через десять тысяч или сто тысяч лет. И имя у него тоже уже есть. Его назвали Лоихи.
        Я оборачиваю полотенце вокруг талии и иду наверх, к отелю. Я с нетерпением жду, когда смогу сегодня вырваться из Вайлеи, нашего пляжного городка. Джейк купил целую кучу путеводителей, и большинство из них сосредоточены на том, какие разновидности животных находятся под угрозой исчезновения и как понять, что океанская вода загрязнена. Но среди них есть и обычный путеводитель с приманками для туристов. Там рассказывается, где найти лучшие бургеры и где проложены прогулочные маршруты с водопадами. Сегодня я возьму его с собой.
        Женщина за стойкой администрации приветствует меня с улыбкой.
        – Для вас есть послание, мисс Таунсен.
        Она протягивает мне листок фирменной бумаги отеля, с четко и аккуратно выведенной на нем строчкой:
        «Одевайся и приходи позавтракать со мной. Р.»
        Мой пульс ускоряется, и я чувствую, как по телу разливается тепло. Никаких больше мурашек от утренней воды.
        – Что-то еще? – спрашиваю я администратора, пытаясь скрыть улыбку, которая медленно расцветает на моем лице. Мне нужно наконец научиться брать себя в руки. Он мой коллега, не какое-нибудь школьное увлечение.
        – Нет, – отвечает она. – Только эта записка.
        Киваю и направляюсь к себе, мои тапочки шлепают по мраморному полу.
        Когда я спускаюсь на завтрак, Райнер ждет меня в очередной гавайской рубашке и солнцезащитных очках Ray-Ban с большими стеклами. Рубашка светло-синяя, цвета волн. Он улыбается своей фирменной улыбкой с ямочкой на щеке и стучит указательным пальцем по часам у себя на руке.
        – Ты опоздала, – произносит он.
        Я показываю записку.
        – Ты не указал время.
        – Я предположил, что ты ее увидишь и сразу прибежишь.
        – Девушки обычно так и делают?
        Райнер пожимает плечами.
        – Да, чаще всего. – Он качает головой и улыбается. – Шучу, – говорит он. Он смотрит на меня, чтобы убедиться, что я услышала. – Садись. Ты знаешь, что я бы все равно прождал весь день.
        – Итак, чем мы сегодня займемся? – говорю я, стараясь сменить тему и держать себя в руках. Я спокойна и собранна.
        Официантка поставила перед нами апельсиновый сок и корзинку с выпечкой, и я отрываю верхушку маффина. Я вдруг понимаю, что умираю от голода. Это всё утренние заплывы. Плавание превращает меня в обжору.
        Райнер смотрит на меня с интересом.
        – Я думал, за это отвечаешь ты, Пи Джи. – Он наклоняется ко мне. – С меня машина, с тебя – план.
        Я достаю свой путеводитель и открываю его на странице о Паиа, городке на северном побережье, куда я хотела поехать. Там должен быть ресторан под названием «Фиш Маркет», где делают самые лучшие бургеры и сэндвичи на острове, и весь городок, судя по всему, забит яркими милыми магазинчиками и лавками. Вряд ли что-то может сравниться с «Пустяками и безделушками», но мечтать не вредно. Путеводитель говорит, что из Паиа можно отправиться на пляж Хо’окипа и понаблюдать за виндсерферами. Мне кажется, это звучит идеально.
        Я рассказываю все Райнеру, не забывая о яйцах и кофе.
        – Впечатляюще, – говорит он. – Все это ты вычитала в книжке? – Он выхватывает у меня путеводитель «Настоящий Мауи» и быстро пролистывает его.
        Я киваю и повторяю то, что мне говорил Джейк:
        – Этот путеводитель считается лучшим.
        Райнер улыбается, словно считает это забавным. А может, милым. Я мысленно съеживаюсь из-за того, как по-детски это звучит. Я глупая малолетка. Затем он отбирает у меня кофе, делает глоток и ставит на место.
        – Мы теряем время, Пи Джи. Пойдем.
        Райнер взял напрокат неоново-синий кабриолет, и когда мы забираем его у сотрудника гостиницы, я не могу сдержать смешок.
        – Ты шутишь, да?
        – Ой, да брось. Есть в тебе жажда приключений?
        – Может, чувство юмора?
        Он качает головой.
        – Ты невозможна.
        – Во мне есть жажда приключений. Просто эти приключения должны быть связаны с пешими прогулками, а не вождением автомобилей для туристов.
        – Ну, вести буду я. – Райнер поднимает очки и смотрит на меня. Я не могу не заметить, насколько голубые у него глаза даже в сравнении с машиной, которая теперь стоит рядом с нами.
        Он распахивает передо мной дверь, и я забираюсь внутрь.
        – Плюс, – говорит он, – мне идет голубой.
        В этой штуке нас будет легче заметить, но пока это не проблема. Люди все время жалуются на папарацци, но до сих пор я так и не поняла, что тут такого. И, если честно, не так уж и ужасно, когда тебя узнают, хотя бы изредка. Мысль о том, что кто-то хочет меня сфотографировать, мне в новинку. До сих пор мне приходилось расталкивать других локтями, чтобы попасть в кадр на рождественском фото.
        Уайатт не перестает вбивать нам в головы, чуть ли не проповеди читает, что все изменится, что каждый день приближает нас к сумасшедшей популярности. Ну, не знаю… Было много суматохи, когда я только получила роль – статьи в журналах; одно фото, снятое, когда я выходила из «Кофе Бин», но все улеглось, едва мы прилетели сюда. Никто меня не узнаёт. И как бы они узнали? Я еще ничего не сделала.
        Я достаю большую карту Мауи, которая была вложена в путеводитель. Мы едем на запад. Пляж оказывается слева от нас, а холмы, вырастающие в горы, – справа. Каждую секунду пейзаж выглядит как почтовая открытка. Я хочу разложить всю поездку на кадры. В книжке написано, что Гавайские острова считаются страной Бога и что если бы Бог решил жить на земле, он бы жил здесь. Я понимаю, о чем они. Это рай.
        – Чем ты занимаешься в Портленде? – спрашивает Райнер. Крыша автомобиля опущена, и ветер шумит в ушах. Волосы развеваются, разлетаясь во все стороны, и я пытаюсь как-то придержать их, так что мои руки сейчас прижаты к ушам, словно наушники.
        – Что? – кричу я.
        – Портленд!
        Забавно – Райнер кажется таким знакомым, но мы еще не говорили друг с другом о нашей жизни, какой она была до фильма.
        По правде, я знаю о нем многое. По крайней мере, то, что лежит на поверхности. Всё благодаря Кассандре. Например, его любимый цвет – оранжевый, у него есть пес по имени Скут, и когда Райнеру было двенадцать, на день рождения отец подарил ему ужин со Стивеном Спилбергом. Он вырос в Беверли-Хиллз, его родители все еще женаты, и он единственный ребенок, несмотря на редкие слухи, которые утверждают обратное.
        У его родителей есть дорожка для боулинга в подвале и теннисный корт во дворе. Он один из самых красивых людей в мире, по мнению журнала People, и его день рождения в июне… хотя, может быть, и в январе.
        До меня вдруг доходит, что единственное, о чем Кассандра не рассказывала, – это Бритни.
        Райнер смотрит на меня и улыбается. Мои глаза слезятся, а волосы выглядят, словно в клипе восьмидесятых. Сексуально.
        Он что-то говорит, я не понимаю ни слова и даже не делаю вид, что поняла. И мы едем до Паиа в тишине.
        Паиа выглядит точно так же, как и описывал путеводитель: маленький городок в стиле хиппи. Здесь больше ресторанов и своеобразия, чем на всей южной стороне острова. Как только мы останавливаемся, я сразу понимаю, что здесь остров настоящий; такой, каким его не увидишь на обычных пляжных каникулах. Жить в нашей части острова – это как застрять на круизном лайнере: красиво и полно хорошей еды, но нет чего-то подлинного.
        В Паиа две главные улицы. Одна из них – та, в которую переходит шоссе, а вторая лежит перпендикулярно ей. Свободных мест для парковки нет, и все рестораны – чаще встречаются уличные кафе, – судя по всему, набиты битком. Я уже думаю, что Райнер наймет служащего для парковки машины, но он заезжает на небольшую стоянку на въезде в городок и доказывает, что я ошибалась.
        – Похоже, ты выбрала самую горячую точку, – говорит он. Он паркуется, опускает крышу кабриолета и обходит его, чтобы открыть мою дверь. Я уже сама ее открыла, так что у нас случается курьезный момент, когда я выхожу, а он пытается мне помочь и оказывается зажат между соседней машиной и моей дверью. Это так мило, что даже немного обезоруживает.
        Забавный факт: даже Райнер Девон может выглядеть глупо, если он зажат между двумя припаркованными машинами.
        Мы выходим с парковки и отправляемся к «Фиш Маркету». Даже несмотря на сумасшедшую очередь, которая огибает ресторан снаружи, я настаиваю на том, чтобы мы остались и поели там. Нам ведь все равно не нужно никуда спешить.
        – Не сомневайся в печатном слове, – говорю я, и Райнер уступает.
        – Просто мы могли бы пройти вперед, – произносит Райнер, указывая на кассу, до которой еще двадцать человек.
        – То есть обойти очередь?
        – По их сведениям, нам нужно спешить обратно на площадку.
        – Но нам не нужно спешить обратно на площадку, – подчеркиваю я.
        Он скрещивает руки и смотрит на меня с прищуром.
        – Ты до сих пор ничего не поняла, да?
        – Не поняла что? – Кем он себя возомнил, Брэдом Питтом? Обошел бы Брэд Питт очередь? Наверное. Но только если бы ему нужно было идти спасать сирот или типа того. Все, что предстоит Райнеру, – это осмотреть пляж.
        – Твое простодушие, конечно, умиляет, Пи Джи, но ты теперь звезда. Пора начинать вести себя соответствующе.
        – Это не звездное поведение, – говорю я. – Это свинство.
        Он закатывает глаза и берет меня за руку. Я аж подпрыгиваю, но не сопротивляюсь. Он тащит меня в начало очереди, извиняясь перед мужчиной, который стоит перед кассой, и улыбается кассиру – девушке примерно моего возраста. Она смотрит на кассовый аппарат, а потом чуть ли не задыхается, увидев, что Райнер ее разглядывает.
        – Мы ведь можем сделать заказ, правда? – спрашивает Райнер, лучезарно ей улыбаясь. Он все еще держит мою руку и тянет меня к себе, демонстрируя меня девушке будто доказывая свою правоту.
        Девушка смотрит на меня, и ее глаза округляются. Кассандра смотрит так на меня, когда хочет сказать что-то важное, но не знает, как начать.
        – В-в-вы Август, – заикается она.
        Я мельком смотрю на Райнера, а потом обратно на девушку. Сначала мне хочется поправить ее. Я не Август. Я Пэйдж.
        Но вместо этого я улыбаюсь и медленно киваю. И все в ресторане затихают. В то время как минуту назад мне казалось, что я все еще кабриолете Райнера и мне нужно кричать, чтобы меня услышали, сейчас я только и хочу, чтобы кто-нибудь чихнул и заглушил звук моего дыхания.
        А дышу я часто. Мое сердце бьется с бешеной скоростью.
        – Я обожаю эти книги, – продолжает девушка. – Не могу дождаться фильма! Можно взять у вас автограф?
        Райнер смотрит на меня, подняв бровь, и его ухмылка словно шепчет: «Я же говорил». Роюсь в своей сумочке, пытаясь найти ручку. Нужно ли всегда держать при себе ручку, если ты знаменит? Это важно? Или люди обычно дают свои?
        Нахожу одну, зацепившуюся за футляр для очков на дне сумки, и достаю ее за колпачок.
        – Эм-м, конечно. Где мне расписаться?
        Девушка смотрит на меня, будто не понимает вопроса, и Райнер протягивает мне салфетку.
        – Это сойдет? – спрашивает он ее.
        Она выразительно кивает, я беру салфетку и прижимаю ее к прилавку. Сейчас у меня такое ощущение, что все до единого в ресторане повернулись, чтобы посмотреть на меня. Я чувствую себя, как один из тех манекенов в окнах универмагов, когда на них меняют костюмы: голой и у всех на виду. Только они вообще-то не живые.
        Я сглатываю и быстро пишу свое имя. Выглядит неаккуратно, в слове «Таунсен» едва можно разглядеть «Т». У меня нет собственной подписи. Думаю, мне ни разу не приходилось подписываться, пока несколько лет назад не понадобилось получить паспорт. Мы должны были ехать в Ванкувер, чтобы навестить брата моего отца, который переехал туда лет пять назад, чтобы начать собственный бизнес по заготовке древесины, но в итоге мы не поехали. Через несколько лет мы сделали еще одну попытку, но это было как раз в то время, когда Аннабель почтила нас своим появлением, и после этого поехать… Ну, это не подгузник сменить, так что мы остались.
        Я протягиваю салфетку девушке, и та сияет. Будто получила подарок на Рождество.
        – Большое спасибо! – говорит она. – Я приму ваш заказ. За счет заведения.
        – Это приятно, – говорит Райнер. Он протягивает ей стодолларовую купюру и несколько двадцаток и кивает в сторону очереди. – Угостите людей в очереди обедом за мой счет?
        Лицо девушки становится малиновым, и она кивает. Райнер смотрит на меня. Я чувствую, как мои глаза округляются.
        – Что? – говорит он. – Я же делаю доброе дело.
        Он оставляет заказ, люди снова начинают беседовать, и обед идет своим чередом. Мелькает фотовспышка, а какая-то девочка подходит к Райнеру за автографом. Он наклоняется, чтобы обнять ее. Ее крохотные щечки розовеют, как глазурь на печенье «Поп-Тартс». Девушке за кассой он тоже оставляет автограф.
        Мы получаем еду, и я запихиваю двадцатидолларовую купюру в банку для чаевых.
        Ресторан очень в стиле этого маленького городка. Длинные деревянные столы и скамейки по обеим сторонам от них. Райнер берет поднос, и мы направляемся к свободному месту на краю одного из столов в углу. Я сажусь. Меня только что узнал незнакомый человек. Ни разу в жизни меня не встречал, но знает, кто я такая.
        – Ты там как, в порядке? – Райнер наклоняется вперед, и я могу разглядеть веснушки у него на носу.
        – Да, отлично. – Но правда в том, что весь этот опыт нереален, словно сон. Я все жду, когда меня вернут к действительности.
        – Ты к этому привыкнешь, – говорит он. Легонько берет мою руку и на секунду переплетает свои пальцы с моими. – Я не хочу, чтобы ты переживала.
        – Ты никогда не думал, что это странно? – говорю я. Я сглатываю, пытаясь говорить ровным голосом.
        – Что? – спрашивает он, убирает руку, но в это время его большой палец скользит по моему запястью.
        – Что люди, которых ты никогда не встречал, знают твое имя?
        Райнер берет свой бургер.
        – Да, – начинает он. – Ну, я не уверен. – Он останавливается, откусывает кусочек и задумчиво жует. – Для меня так было всегда. Я же играл с самого детства. Наверное, просто не знаю другой жизни.
        Я киваю и откусываю от своего бургера. Восхитительно! «Настоящий Мауи» был прав: еда здесь невероятная. Хотя, возможно, все дело в том, что я несколько месяцев не ела гамбургеров. Джейк, естественно, веган, и постоянно пытается заставить меня съесть ту картонную гадость из тофу, которую покупает. Он даже уговорил моих родителей стать веганами, и это полнейший отстой, потому что моя мама теперь готовит нам соевые сосиски.
        Несколько минут мы едим в тишине, и это успокаивает. На нас все еще иногда поглядывают, но по большей части все вернулись к своему обеду.
        После обеда мы отправляемся на пляж для виндсерфинга. Я читала о местечке, откуда открывается хороший вид. Рядом с ним можно припарковаться и пройти туда, где скалы нависают над океаном. Когда ветрено, есть шанс, что появятся виндсерферы. А на Хо’окипа, судя по всему, ветрено всегда.
        Когда мы выходим из машины, ветер с воем набрасывается на нас. Но все еще тепло, и солнце ровно и неустанно светит в спину.
        Райнер щурится и бросает мне с заднего сидения бейсболку.
        – Береги свою кожу, Пи Джи. Август довольно бледная.
        Возвожу глаза к небу и напяливаю шапочку с эмблемой «Лос-Анджелес Лейкерс»[5 - Известный баскетбольный клуб.].
        – Очаровательно, – говорит он, одобрительно кивая.
        Спотыкаюсь, и в груди что-то тоже спотыкается.
        – Аккуратно, – предупреждает Райнер, кладя руку мне на спину. – Пойдем.
        Мы перебираемся через ограждение и спускаемся к скалам.
        Они образуют выступ вдоль обрыва, вроде сидений первого класса, будто знают, что туристы захотят понаблюдать отсюда шоу. Мы садимся, и как только я смотрю на воду, у меня перехватывает дыхание.
        Виндсерферы повсюду, но они не похожи на людей. Они выглядят как бабочки. Крохотные разноцветные бабочки, которые опускаются, покачиваются и летают вдоль океана.
        – Они такие красивые, – выдыхаю я.
        Райнер кивает за моей спиной.
        – Ага. Это еще и сложно.
        – Ты этим занимался? – спрашиваю я.
        – Один раз, – говорит он. – Это было частью съемки для «Диких штучек».
        Я помню «Дикие штучки». Кажется, фильм вышел, когда я была в шестом или седьмом классе. В фильме рассказывается про трех соревнующихся серферов. Райнер играл главную роль – парня, который получил травму за неделю до крупного соревнования. Все думали, что ему придется отсиживаться на берегу, но в последнюю минуту он изменил решение, бросился в воду и выиграл золото.
        – Ты занимаешься серфингом? – спрашиваю я.
        – Хотелось бы верить, что да, – говорит он. – Но на самом деле нет. – Он кладет руки на песок, ладонями вниз. – А ты?
        Я качаю головой.
        – Нет, но хочу. Все, что связано с океаном, меня очаровывает.
        Я бы занялась серфингом в самый первый день здесь, если бы в контракте не было всей этой ерунды о том, что мне нельзя получать травмы, и о «запрете контактных видов спорта» во время съемок. Я спрашивала продюсеров, что именно значит «контактные виды спорта», но так и не получила ответа.
        Ветер набирает силу, и я обхватываю себя руками. У меня вдруг появляются мурашки. Солнце спряталось за облаком, и температура будто упала градусов на двадцать.
        – Держи, – говорит Райнер. Он принес серую хлопковую фуфайку и накидывает ее мне на плечи. Его рука касается обнаженной кожи. Его пальцы на миг там задерживаются, или это говорит мое воображение?
        – Спасибо, – отвечаю я.
        Он прочищает горло.
        – Нет проблем.
        Райнер упирается локтями в колени и вглядывается в воду.
        – Здесь все кажется таким далеким, да? – произносит он.
        Я просовываю руки в рукава его фуфайки.
        – Ты о чем?
        Он продолжает смотреть на океан.
        – Перед этим ты спрашивала меня: странно ли, когда меня узнают? Странно, но не по той причине, о которой ты думаешь. А потому, что чувствуешь: такая жизнь постепенно становится для тебя нормой, и это… – Его голос прерывается. Когда Райнер снова говорит, голос мягче. – И это очень странная жизнь. – Он изучает меня. Его глаза изменились. Они каким-то образом кажутся темнее, мрачнее. В них больше глубины. – Я хочу, чтобы ты знала, что тебе не нужно проходить через все это в одиночестве. Не важно, что будет в дальнейшем; не важно, что может случиться – я всегда буду рядом. Обещаю.
        Я чувствую, как сердце стучит у меня в груди. Готова поспорить, он тоже это чувствует.
        – Спасибо, – говорю я.
        Он продолжает смотреть на меня, и я думаю, что он скажет что-то еще, например о том, каково это – быть там, куда я постепенно двигаюсь. Там, где мы оказались вместе. Мгновение растягивается, и воздух словно застыл вокруг нас. Даже ветер затихает.
        Но он ничего не говорит, и вскоре я следую за его взглядом и смотрю на воду. Один из виндсерферов особенно бросается мне в глаза. У него голубой парус, и он дальше, чем все остальные. Так далеко, что трудно понять, двигается ли он. Я определяю это лишь по тому, что он становится меньше и меньше. К тому времени как мы встаем и идем обратно к машине, голубой парус кажется просто рябью на поверхности воды.
        Глава 7
        Я не плавала этим утром и сейчас слоняюсь по номеру все еще в пижаме, думая, конечно, о Райнере. Слушайте, я сомневаюсь, что нравлюсь ему. Нравлюсь в этом смысле. Я осознаю, что он настоящая кинозвезда, а я новичок. Но что-то из событий вчерашнего дня заставляет меня думать, что моя влюбленность не такая уж безосновательная. Да поможет мне Бог. Я точно одержима Райнером Девоном.
        Громкий стук в дверь возвращает меня к реальности. Два удара костяшками пальцев. Когда я открываю дверь, за ней стоит Уайатт. Мой живот сразу втягивается, словно по нему кто-то ударил.
        – Пэйдж, – произносит он. – Нам надо поговорить. – На нем футболка с Sex Pistols и черные штаны, а волосы торчат в разные стороны. – Проклятый ветер, – говорит он, замечая мой взгляд.
        Он идет за мной на кухню, и я достаю несколько бутылок воды «Эвиан», которой люди, ответственные за наше питание, забили мой холодильник. Они спросили, что я ем, в мой первый день на съемках, и с тех пор в моем холодильнике и ящиках появляются капустный салат и крекеры с арахисовым маслом.
        – Что ж… – говорю я. Мои руки трясутся так сильно, что я не могу открыть бутылку. – В чем дело?
        Уайатт еще не был у меня, вообще ни разу. Иногда он ходит к Райнеру, но обычно только когда там Сэнди. Всё плохо. Я знаю.
        Уайатт пихает мне что-то. Это его айпад. И на нем – зернистые фото нас с Райнером, снятые вчера, а теперь красующиеся на сайте таблоида.
        Я вижу на снимках, как мы с Райнером едем с в кабриолете с откинутым верхом и держимся за руки в «Фиш Маркете». Как он накрывает меня фуфайкой на той смотровой площадке. Есть даже кадры, где мы так близко, что кажется, будто соприкасаемся лбами во время разговора. И в довершение всего – дурацкий заголовок: «ЗВЕЗДЫ „ЗАПЕРТЫХ“ УЖЕ НЕЖНИЧАЮТ».
        Я вдруг замечаю полумесяцы на своей пижаме.
        – Ой, – говорю я.
        Уайатт поворачивается ко мне. Довольным он не выглядит.
        – Вот именно. Ой. Не хочешь рассказать мне, что происходит?
        – Ничего, – отвечаю я. – Эти фото просто вырваны из контекста, клянусь. Мы только исследовали остров… – Но я замолкаю, когда замечаю выражение лица Уайатта. Похоже, любое мое объяснение для него лишь отговорка.
        – Плевать я хотел на то, что происходит в твоей личной жизни, – говорит он. – Но я не собираюсь смотреть, как мой фильм превращается в пепел, потому что вы не можете держать свои руки подальше друг от друга.
        – Эй, – откликаюсь я. Гнев вспыхивает в моей груди. – Ничего такого и не было! Это не повлияло… не повлияет… Мы даже не… Райнер… – На самом деле я хочу спросить, почему он не обсуждает это с Райнером. Почему это все моя вина.
        Уайатт поднимает руку.
        – Ты, возможно, думаешь, что это всего-навсего фэнтези для подростков, но ты хоть представляешь, сколько времени, труда и внимания вложено в этот проект? Сколько сотен миллионов долларов? Карьеры скольких людей от него зависят?
        – Я знаю… – начинаю я, но не могу продолжить. Грудь сдавило. Я боюсь, что разревусь.
        Уайатт скользит по мне взглядом.
        – Ты думаешь, я слишком строг к тебе, – говорит он. – Думаешь, я несправедлив. Задаешься вопросом, почему я пришел к тебе, а не к нему.
        Я не моргаю. Он продолжает.
        – Райнер такой, какой он есть, но ты только начинаешь. Ты многое не знаешь о том, как работает этот бизнес.
        – Что вы имеете в виду?
        – Я имею в виду, что, пусть он сын продюсера, зато у тебя есть реальный шанс стать актрисой. Сделай это правильно. Если не для себя, то уж точно для меня, потому что меня устроит только самое лучшее. Ты поняла?
        – Да.
        Уайатт снимает очки и наклоняет голову – так, как он делает, когда готовится к съемке сцены. Я знаю, что он сейчас представляет что-то, пытается найти лучший угол. Думает, как сделать сцену, которую пытается заснять, наиболее достоверной. Когда он снова говорит, его тон мягче – словно кусок пластика положили перед огнем, и он тает по краям.
        – Ты же понимаешь, что дальше будет только хуже, – говорит он.
        Я не отвечаю, лишь прячу руки в карманы своих пижамных штанов.
        Уайатт берет бутылку «Эвиан» и прикладывает ко лбу, затем открывает и бросает крышку на стол.
        – Я не думаю, что ты осознаёшь всю ответственность.
        – Осозна?, – возражаю я. Я сдерживаю слезы, потому что не хочу снова выслушивать это, только не сейчас.
        – Покажи мне.
        – Что? – Я изумленно смотрю на него.
        У него безжалостный взгляд, точно такой же, как на съемочной площадке. Он бросает мне вызов.
        – Покажи мне, что понимаешь.
        Я хочу спросить как, но я знаю, что так будет только хуже. Я должна знать как. Я должна так играть.
        – Покажу, – отвечаю я, уперев руки в бока.
        – Такова твоя жизнь, – произносит он. Тон так же резок, но черты лица смягчились. – Как только ты даешь что-то миру, ты не можешь это забрать. Ты понимаешь меня?
        – Да.
        Уайатт делает еще один глоток и ставит «Эвиан» обратно на стол. Молча идет к двери, а потом оборачивается.
        – Кажется, мы нашли нашего Эда, – говорит он. – Я приглашу его на пробы с тобой попозже на неделе.
        Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но ничего не выходит. Насколько я слышала, Эда не ждали на съемках вплоть до самого конца. С ним не так много сцен в первом фильме, и он не играет особой роли в первой книге, кроме как во флэшбеках. В основном появляется в начале и в самом конце.
        Уайатт разглядывает меня.
        – Посмотрим, как вы сойдетесь, но если не брать в расчет некие антипатии, – он бросает мимолетный взгляд на экран айпада, – Эд именно тот, кто нам нужен.
        – Кто он? – спрашиваю я. Вообще-то это не важно. Я все время путаюсь в именах знаменитостей, и наверняка на эту роль планируют выбрать еще одного новичка.
        Уайатт смотрит на меня, и, клянусь, я вижу огонек в его глазах. Это неожиданно и странно.
        – Джордан Уайлдер, – говорит он, прежде чем исчезнуть за дверью.
        Как только он уходит, я чувствую, что мои глаза начинает жечь. И еще меня тошнит. Он что, только что обвинил меня в попытке сорвать съемки фильма? Романом, которого у меня нет? Изнеможение последних нескольких недель – из-за всей моей неуверенности на съемках – всплывает на поверхность. В этот раз я без колебаний беру телефон и звоню Кассандре.
        – Не могу поверить, что ты мне не сказала!
        Голос Кассандры рвется из телефона – пронзительный крик переходит к басам – еще до того, как я успеваю поздороваться.
        Раздавленная, я сажусь на барный стул за стойкой в кухне. Я должна была сообразить, что она уже их увидела. Думаю, у нее стоит напоминание в Гугле, настроенное на мое имя.
        – Это неправда.
        – Ты сама видела эти снимки?
        – Да, – отвечаю я. – И это не то, что произошло на самом деле.
        Я не думала, что мне придется защищать себя перед Кассандрой так, как перед Уайаттом. Я вдруг испытываю сильное желание прервать разговор и забраться обратно в постель.
        – Фото не лгут, – заявляет Кассандра. В ее голосе звучит негодование, и я представляю, как она сидит со своим домашним телефоном (она теперь реже разговаривает по мобильному: в отличие от меня, она слушает то, что говорит Джейк) и наматывает провод на запястье. Так, как она обычно делает, когда нервничает или на чем-то сосредоточена.
        – И я тоже, – говорю я. Мои слова звучат резко, и я знаю, что она их слышит.
        – Я понимаю, – отвечает она. Ее голос смягчается. – Но как можно подделать такое?
        Я провожу рукой по лбу. Думаю о вчерашнем дне и пытаюсь объяснить то, что не смогла объяснить Уайатту.
        – Райнер взял меня за руку на секунду, чтобы оттащить с дороги, а потом я замерзла, и он дал мне свою фуфайку. Фотографии вырваны из контекста. Они только выглядят так, будто всё по-настоящему.
        Я слышу ее вздох и представляю, как провисает телефонный провод.
        – Прости, – говорит Кассандра. – Я ни в чем тебя не обвиняла.
        – Нет?
        Ее голос становится тише:
        – Такое ощущение, что я едва знаю, что происходит в твоей жизни…
        – Понимаю, – говорю я, прерывая ее. Я сглатываю. – Я просто была очень занята.
        – Судя по всему.
        Она смеется, и я тоже смеюсь. Скорее из-за облегчения, чем из-за чего-то еще.
        – Я скучаю по тебе, – говорит она.
        – Я тоже скучаю по тебе. Как дела? – На мгновение на линии наступает тишина. – Кэсс?
        – Да? – Ее голос звучит еле слышно.
        – Как дела дома?
        – Ох, все как обычно, – отвечает она. – Сидячие забастовки. Протесты. И я пока говорю только об уроках ораторского мастерства у миссис Хантингтон.
        Мы смеемся. И это так приятно. Знакомо.
        – Как Джейк? – спрашиваю я и кусаю губу. Кассандра знает, что я имею в виду – скучает ли он по мне, встречается ли он с кем-то? – но она не любит об этом говорить. В смысле, обо мне и Джейке. Я слышу, как Кассандра тихонько мычит. Представляю, как она медленно кивает, а волосы взлетают и опускаются ей на плечи.
        Когда мы были маленькими, у нас была клятва «Трех мушкетеров». Мы вставали треугольником – руки на плечи друг другу – и повторяли девиз: «Один за всех и все за одного». Либо все вместе, либо никто. На заднем дворе у Джейка был клуб, а Кассандра сделала книгу правил. Мы украсили ее блестками и листочками и назвали ее Бобом, но я, хоть убейте, не могу вспомнить почему.
        Когда мы с Джейком поцеловались, я, конечно же, сказала Кассандре. Думала, она будет в восторге. Она всегда говорила, что я нравлюсь Джейку. Но она не обрадовалась. Ни капельки. Она сказала, что мы не понимаем наш девиз, что мы нарушили все правила. Но это просто случилось. Я о поцелуе. Это произошло в тот вечер, когда моя сестра сбежала. Она постоянно уходила из дома, чтобы поехать на выходные в Сиэтл, или крала деньги у родителей и исчезала на сорок восемь часов, и все в том же духе. Обычно она просто отправлялась к одному из наших братьев, но никогда не говорила, куда именно уходит и на сколько. Родители всегда паниковали. Каждый раз, когда сестра не возвращалась к ужину, они были уверены, что она умерла. Я никогда этого не понимала. Ведь она сделала то же самое и в прошлые выходные, а значит, высока вероятность, что она жива. Но они никогда не смотрели на это так, как я. Они всегда были напуганы. Словно в этот раз все будет иначе.
        Это было за несколько недель до того, как она забеременела, ну или до того, как мы узнали. Она ушла в какое-то временное пристанище, и мои родители были вне себя от страха. Они позвонили в полицию и ходили в гостиной из угла в угол. Оба моих брата уже отчитались, ни у одного из них ее не было. И в тот день я не видела ее в школе.
        Джейк пришел к нам домой, и мы с ним что-то учили. Наверное, геометрию – мне всегда нужна была помощь с геометрией.
        Мы с Джейком были в гостиной, когда моя сестра наконец пришла домой. Она была пьяна. По-настоящему пьяна, в стельку. Можно предположить, что мои родители разозлились. Они бы точно разозлились, будь на ее месте я. Но нет. Они испытали облегчение. Их маленькая Джоанна вернулась. Звезда футбола, их первая девочка после двух мальчиков. Золотой ребенок. Я знаю, звучит резко, но дело не в этом. Просто именно в тот момент я поняла, что жизнь несправедлива. Я не расстроилась, ничего такого. Я не думаю, что вообще что-то почувствовала. Скорее подумала об этом, осознала. Как дату из учебника истории или число в тесте по математике. Это был просто факт. Не важно, что я делала. Не важно, как много ролей на сцене я сыграла, как хорошо училась или как хорошо себя вела, они никогда не переживали за меня так, как за нее.
        Джейк еще немного покрутился рядом после того, как закончилась суматоха, и Джоанна, так и не наказанная, в слезах, отправилась в свою комнату, нагруженная водой и кофе. Я наблюдала за всем этим из гостиной и помню, что когда все закончилось, Джейк взял мою руку и плавно вытащил карандаш из пальцев. На указательном были красные вмятины.
        – Ты в порядке? – спросил он.
        Я не помню, что сказала и что он мне ответил, но помню, что когда он положил свою руку на мою щеку и накрыл мои губы своими, я позволила ему это. И мне было хорошо. Потому что я знала: Джейк на моей стороне. Какая бы эта сторона ни была, Джейк был там. Думаю, в этом и была проблема Кассандры: после этого у нас появилась сторона.
        Потом она целый месяц с нами не разговаривала, и мы больше никогда не называли себя тремя мушкетерами. Даже в шутку.
        Это было почти два года назад.
        – Он в порядке, – говорит Кассандра сейчас. – Занят. Мы оба заняты. – Кассандра на мгновение замолкает, и я подозреваю, что она нечасто видела Джейка с тех пор, как я уехала. Меня вдруг охватывает чувство вины – а что, если я была для них связующим звеном? – Ты говорила с ним? – спрашивает она.
        – Отправила несколько сообщений по электронной почте, – отвечаю я. – Ты же знаешь про Джейка и мобильники.
        Кассандра смеется.
        – Да уж, точно. И когда ты возвращаешься?
        Я поворачиваюсь на табурете. Меня приветствуют солнечный свет и океан.
        – Не лучше ли мне спросить, когда вы прилетите в гости? Ты ведь знаешь, что я на Гавайях, правда? Что здесь твоя любимая кинозвезда?
        Она смеется. Смех Кассандры напоминает мне о мерцающих огоньках в Рождество: яркий и мягкий, и чуть-чуть волшебный.
        – Райнер определенно интересуется тобой больше, чем мной.
        – Я имела в виду себя.
        Я практически могу слышать, как она улыбается.
        – Значит, теперь ты зовешь себя кинозвездой, да?
        – Только в разговоре с тобой, – говорю я и вдруг осознаю, как сильно я по ней скучаю. Будто это чувство – камень, который со всей силы кинули в пруд. Он тонет, но круги продолжают разбегаться. Хочу, чтобы Кэсс была здесь. Чтобы не давала покоя своим светлым кудряшкам, носила какой-нибудь безумный яркий наряд и заставляла нас танцевать в гостиной под песни Мадонны.
        – Приезжайте, – предлагаю я. – Ты и Джейк. В следующие выходные. Что скажешь?
        – Я не знаю, – отвечает она. – В школе много заданий. И я потратила всё, что получила за работу няней, на те новые DVD о тайнах подводного мира.
        – Я заплач?, – говорю я.
        – О.
        – Это не проблема, – произношу я скороговоркой, слова вырываются, налетая друг на друга. – Это будет очень много для меня значить. Вы увидите, как выглядит съемочная площадка, и мы сможем провести некоторое время вместе. Все трое.
        Голос Кассандры становится радостнее.
        – Ага, посмотрим, как ты уговоришь Джейка сесть в самолет.
        – Пожалуйста, – прошу я, потому что вдруг чувствую, как она необходима мне здесь. Они оба необходимы. Будто, если они приедут, если увидят все это, то я снова стану собой. Может, тогда все это станет реальным.
        – Ладно, – обещает она. – Я поговорю с ним об этом. А ты пока постарайся держать свои романы в тайне от международной прессы.
        Я смеюсь.
        – Это безумие, да?
        – Безумие, – подтверждает она. – Абсолютнейший бред. Но мне даже нравится.
        – Ну хоть кому-то из нас это нравится.
        Я слышу, как она вздыхает, потом чмокает трубку.
        – Ты привыкнешь, – говорит она. – Ты всегда привыкаешь.
        Кассандра нажимает отбой, и я продолжаю смотреть в огромные, от пола до потолка, окна. Единственное в этих апартаментах, что напоминает мне о доме. В моей спальне в Портленде окно выходит на задний двор. Я любила пододвигать к нему рабочее кресло и сидеть там с огромной чашкой горячего шоколада и хорошим сценарием. Но теперь в этой комнате живет сестра, и к окну приставлен детский манеж. Джоанна хотела стать массажисткой и какое-то время назад начала этому учиться. Мы все думали, что это отличная идея, потому что тогда у нее может быть свободный график и неплохая зарплата, но ничего не вышло. Она провалила учебу, сказала, что скучает по Аннабель, и теперь работает на складе ближайшего магазина Whole Foods. И проводит там куда больше времени, чем тратила на курсах.
        В этом вся моя семья: никто так и не воплотил свою мечту.
        Мама не стала актрисой, папа не стал архитектором. Мои братья вообще никем не стали, и я думаю, что и сестра не знает, кто она.
        Наша жизнь не трагична, совсем нет. С нами не случалось ничего ужасного. Думаю, в этом и проблема. Люди говорят, что маятник качается в обе стороны – величие и трагедия, – но моя семья, похоже, застряла в центре.
        Я думаю о Кассандре и Джейке. Джейк многого достигнет, и не потому, что это его предназначение, а потому, что он верен своим убеждениям и не боится тяжелой работы. В пять лет он был волонтером в приюте для животных и тогда же начал сажать свой сад. Сколько я его знаю, он всегда хочет помочь всем, чем может, и хоть иногда это сводит меня с ума (например, когда мы вырываем сорняки ночью в субботу), это значит и то, что он предан чему-то. А Кассандра? Она ко всему относится со страстью, но особенно к людям, которые ей важны. Она никогда не пропустила ни одной забастовки Джейка и никогда не отказывала мне в помощи с заданиями по биологии. Они оба выдающиеся личности, потому что им что-то важно. Важны мир и люди, которые их окружают. Важна я.
        Они должны приехать ко мне. Если они приедут, нынешний опыт станет для меня как раз таким, каким должен быть. Я знаю это наверняка.
        Глава 8
        – Не могу поверить. Ты уверена, что правильно его расслышала? – Райнер ходит из угла в угол по своей гостиной, его ладони сжаты в кулаки.
        Я сижу на диване, прижав колени к груди.
        – Это то, что он сказал. Джордан Уайлдер.
        – Зачем им нанимать Джордана? Я думал, им был нужен кто-то неизвестный.
        Райнер останавливается и смотрит на меня. Я пожимаю плечами.
        – Понятия не имею. Тебе лучше спросить своего отца. – Я вспоминаю слова Уайатта: «Он – сын продюсера».
        Глаза Райнера вспыхивают.
        – Ты думаешь, он знал об этом?
        – Ну, он же продюсер, правда? – Я подношу большой палец ко рту и грызу ноготь. Это одна из моих вредных привычек. Лилианна постоянно кричит на меня из-за этого. Я пыталась объяснить ей – раз Август на заброшенном острове и некое племя, возможно, хочет ее убить, она тоже будет грызть ногти, но Лилианна на это не повелась.
        – Он не стал бы со мной так поступать. Он знает о Джордане.
        – Что произошло? – спрашиваю я.
        Райнер раскрывается прямо у меня на глазах. Он попросил меня поужинать с ним, и я просто решила рассказать ему о своем утре и о визите Уайатта, когда у меня вырвалось имя Джордана.
        Я никогда не видела Райнера таким. Обычно он спокоен, невозмутим и собран. Но одно только упоминание имени этого парня сводит его с ума.
        Я знаю про слухи о Джордане и Бритни, но Райнер сам сказал, что он больше не с ней. И как бы то ни было, Райнер не похож на парня, который может потерять контроль над собой из-за слухов. Если, конечно, это только слухи.
        Он смотрит на меня так, как будто забыл, что я тоже здесь.
        – Ничего, – говорит он. – Мы вместе снимались в сериале. Это не важно.
        – Судя по тому, как ты расхаживаешь по гостиной, это все же важно.
        – Я не хочу, чтобы этот фильм пошел ко дну из-за его дури, только и всего.
        – Какой дури?
        Глаза Райнера вспыхивают, а затем гаснут, словно погашенный фитиль, и он плюхается на диван рядом со мной.
        – Прости, – говорит он. – Я просто терпеть его не могу.
        Он поднимает голову, и теперь на его губах легкая улыбка. Я вдруг осознаю, что я впервые увидела Райнера разгневанным. Это странное открытие. Будто он стал больше похож на обычного человека. Не такого идеального. Но это не отталкивает, а наоборот, привлекает. Мне нравится тот факт, что он открыл мне ту часть себя, которую другие не видят. Что и у него есть свои демоны. Видимо, Джордан Уайлдер – один из них.
        – Эй, – говорю я. Дотягиваюсь до его плеча и кладу на него руку. – Если это так для тебя важно, почему бы нам что-нибудь не предпринять?
        Он смотрит на меня. Его глаза сужаются.
        – Что ты имеешь в виду?
        Я прикусываю нижнюю губу. Мне не верится, что я собираюсь это предложить, но я думаю о том, что Райнер вчера сказал – мы в одной лодке. Сидя здесь, на этом диване, я думаю – понимаю – что готова сделать для него что угодно.
        – Я провалю наше совместное чтение, – говорю я.
        Райнер открывает рот, чтобы что-то сказать, но снова закрывает. Он смотрит на меня, и мгновение тянется так долго, что мне кажется – я сейчас закричу. Но он качает головой, губы растягиваются в улыбке.
        – Я не могу тебя об этом просить, – говорит он.
        – Ты и не просишь.
        Райнер издает какой-то звук, нечто среднее между смешком и выдохом.
        – Ты не сделаешь этого, – произносит он. – Я не могу тебе позволить. Особенно учитывая твои нынешние взаимоотношения с Уайаттом.
        Я думаю о нашем утреннем разговоре. Райнер кладет руку на мое плечо, а затем она скользит к предплечью. Готова поспорить, он чувствует мурашки, появляющиеся там, где он проводит пальцами. Вдруг я понимаю, как много мы касались друг друга на съемочной площадке и как мало – вне ее. Я ждала поцелуя Август и Ноя с тех пор, как мы здесь оказались, и я знаю, что он будет. Они доберутся до этого момента, даже если мы – нет.
        – Мне просто придется надеяться на то, что идиотизм Джордана скажет все сам за себя.
        – Ладно. – Я киваю. Затем продолжаю, просто чтобы сменить тему: – Думаю, в следующие выходные приедут мои друзья.
        – Джейк и Кассандра? – Райнер смотрит на меня, и я чувствую, как что-то просыпается у меня в груди. Я даже не помню, чтобы так часто о них говорила. – Это отлично.
        – Ты будешь здесь? – Я тереблю угол подушки.
        – Да, – тихо произносит он. – И я буду рад с ними познакомиться.
        Я смотрю на него. Он улыбается.
        – Я не прошу об этом, – говорю я.
        Он склоняет голову набок.
        – Но хочешь попросить.
        Я сержусь на себя. На то, что кровь бежит по жилам быстрее.
        – Они замечательные, – говорю я, потому что не знаю, что еще сказать. – Мы с Кассандрой были друзьями всю жизнь, а Джейк…
        Райнер замечает мою паузу.
        – Ты так и не объяснила, кто он. Бывший?
        – Нет, – поспешно отвечаю я. – Просто так странно быть вдали от них. До сих пор они знали обо мне всё.
        – Это тяжело, – замечает он. – В этом мире нелегко поддерживать отношения.
        – Да уж. И Кассандра просто… Она увидела эти дурацкие фото в таблоиде. – Я уже рассказала Райнеру о нашей с Уайаттом стычке, но упомянула Джордана до того, как смогла услышать его реакцию. Теперь я очень хочу узнать, что он думает об этих фотографиях. О том, что весь мир считает, что мы можем быть вместе.
        – Любая пресса – хорошая пресса, не правда ли?
        – Разве не так: «Вовсе не любая пресса – хорошая пресса?».
        Он пожимает плечами.
        – Не помню. Она что, расстроилась?
        Опускаю взгляд. Чувствую, как мои щеки заливает краска.
        – Она решила, что я ей не все рассказываю.
        Поднимаю глаза и вижу, что Райнер пристально на меня смотрит. Его улыбка немного увяла, и он кажется сосредоточенным.
        – И ты рассказала?
        – Ты знаешь, что те фото вырвали из контекста, – говорю я. – А Уайатт слишком серьезно их воспринял. Ты любезно предложил мне фуфайку, и то, что ты взял меня за руку, было просто…
        Он поднимает свою руку со спинки дивана и накрывает ею мою, лежащую на колене.
        – Ты мне нравишься, – произносит он.
        Я смотрю на его руку, а потом на него. Такое ощущение, что все волоски на моем теле разом поднялись. Когда я наконец открываю рот, мои слова звучат жалко, как фейерверк, который едва загорается и сразу тухнет.
        – Что ты имеешь в виду?
        – Ты милая, – говорит он. – Умная. И талантливая. Мне нравится твоя храбрость и твоя скромность. Мне нравится, как все это для тебя в новинку. Ты такая настоящая.
        В его тоне спокойствие и искренняя мягкость, которая заставляет меня думать, что он хочет как можно легче отделаться от меня. Что он догадался о моей неуместной влюбленности и пытается оставить это позади. Что он хочет дать мне понять, не говоря открыто, что мы должны быть просто друзьями. Уайатт был прав. Все, кроме меня, знают, что для нас быть вместе – плохая идея.
        – Спасибо, – отвечаю я, потому что понятия не имею, что еще сказать.
        Он посмеивается.
        – Что ж, не за что.
        Он убирает свою руку. Я моментально жалею, что он это сделал.
        – Давай останемся здесь, – говорит он. – Кажется, у меня есть суши в холодильнике. Хочешь есть?
        Я киваю.
        – Умираю с голоду.
        Мой голос звучит хрипло, во рту пересохло. Но в животе урчит при одной мысли о еде. Я пытаюсь подавить свое смущение, избавиться от него. В конце концов, я актриса.
        Райнер идет в кухню и возится с контейнерами. Поворачиваюсь на диване, чтобы посмотреть на него.
        – Может, у тебя там еще и пицца есть? – спрашиваю я.
        Райнер смеется.
        – Мне же завтра нужно быть в плавках. – Он стоит перед кухонным столом и приподнимает свою синюю футболку, открывая идеальный пресс, и дважды хлопает себя по животу, словно у него пивное брюшко, но я не вижу ничего, кроме мышц. Я моргаю и отворачиваюсь.
        – Нелегко быть тобой, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал шутливо и непринужденно.
        Он улыбается.
        – У меня хотя бы есть ты.
        Я усаживаюсь на диване по-турецки. Голова раскалывается от мыслей. Райнер. Джейк. Проблемы с Джорданом. И я все еще переживаю за завтрашний день. Визит Уайатта до сих пор не идет у меня из памяти и висит надо мной, словно облако дыма. Я должна стать лучше. Должна.
        Райнер возвращается с кучей роллов, соевыми бобами эдамаме и какой-то зеленой склизкой лапшой, которая, по его словам, зовется салатом из морских водорослей. Гадость. Слава богу, это единственная противная еда.
        – Эй, – говорю я, запихивая в рот яичный ролл. – Не хочешь отрепетировать пару реплик?
        – Сейчас?
        Я жую.
        – Ага.
        Он пожимает плечами.
        – Конечно, если ты хочешь. Не устала?
        – Устала, – отвечаю я. – Но Уайатт…
        Райнер берет палочками ролл с тунцом.
        – Что я говорил тебе о том, чтобы ты не позволяла Уайатту задевать себя, Пи Джи? Ты не можешь постоянно так поступать.
        – Знаю, – говорю я. – Но думаю, он прав. Со мной на съемках что-то не так. И я не понимаю, что именно.
        Райнер качает головой, все еще жуя.
        – Будь снисходительней к себе, – говорит он, когда проглатывает ролл. – Это твой первый фильм. Тебе многое нужно переварить.
        Райнер встает и подходит к окну. Останавливается и полностью раздвигает занавески. Я выхожу на веранду только по утрам, ночью – никогда. Сейчас снаружи темно. Я пропустила сегодняшний закат, а они здесь великолепны. Тысяча оттенков розового, красного и оранжевого озаряют небо. Намного ярче, чем на рассвете. Будто небо успело с утра приобрести фактуру и глубину. Все цвета вечером мощнее.
        – Вот, так лучше. – Райнер снова усаживается на диван рядом со мной и берет свои палочки. – Итак, что именно ты хочешь отрепетировать?
        – Что угодно? Всё.
        Райнер отставляет свои суши.
        – Знаешь, в чем твоя проблема?
        – Секущиеся волосы?
        Он качает головой.
        – Ты сама не веришь, что можешь справиться.
        Я на минуту умолкаю.
        – Ты ждешь, когда Уайатт погладит тебя по головке, но этого не случится, пока ты не начнешь думать, что сможешь все.
        – В общем, ты признаешь, что я ужасна, – говорю я.
        Он закатывает глаза.
        – Скорее, невыносима. Слушай, я думаю, ты отличная. Я думаю, ты делаешь замечательную работу. Но я хочу, чтобы тебе это нравилось. – Он смотрит на меня дольше, чем нужно. Я ощущаю, как сердце бьется у меня в горле. – Я хочу, чтобы ты была здесь счастлива.
        Мы ужинаем и репетируем. Райнер говорит свои слова, ест сашими во время пауз и ободряюще на меня смотрит, когда я выдаю ответные фразы.
        – Видишь? – произносит он, когда мы доигрываем сцену. – Никаких проблем.
        Я хочу сказать ему, что проблема есть. Очень даже большая проблема: я все равно боюсь кого-нибудь подвести.
        На кону слишком многое. Уайатт сказал мне об этом. Каждый таблоид говорит мне об этом, как и фан-сайт «Запертых». Райнер, похоже, этого не замечает. От того, как он подходит к этому фильму, к роли Ноя, создается впечатление, что это его вторая кожа. Что он все это делал уже миллион раз. Я понимаю, что так оно и есть.
        Мы проходимся по репликам снова и снова. До тех пор, пока не наступает два часа ночи; до тех пор, пока до моего визита к Лилианне и перевоплощения в Август почти не остается времени.
        Райнер провожает меня до двери. Мы оба почти засыпаем, у обоих затуманенный взгляд. И вдруг он делает то, что еще не делал. Он притягивает меня к себе и обнимает. Не быстрое и легкое объятие, а долгое, которое заставляет меня обхватить его шею и встать на мыски. Я вдыхаю его запах – Райнер пахнет и тепло, и сладко, и остро. Прячу лицо у него на груди и чувствую, что он обнимает меня еще крепче. И когда я уже думаю, что этого не случится, Райнер отпускает меня, я бреду к себе и оказываюсь в объятиях утра.
        Глава 9
        Сейчас утро четверга, и я сижу в кресле у Лилианны. Она набрасывается на мои волосы, безжалостно терзая их щеткой, и допрашивает, как проходит неделя. Но я не против. Во-первых, мой скальп, кажется, уже онемел после всех проведенных здесь часов, а во-вторых, мы говорим о Райнере.
        Эту неделю мы снимались без остановки, но между нами теперь все иначе. Ладно, хорошо, может быть, он хочет, чтобы мы были друзьями. Но я не могу перестать думать, что моя влюбленность не так уж и безнадежна. Он флиртовал со мной всю неделю. На площадке пользовался любым случаем, чтобы меня коснуться. Я вижу, что это беспокоит Уайатта, да и вообще за нами многие наблюдают, но так было и раньше. Впервые я хочу просто расслабиться и насладиться всем этим. Я не знаю точно, что между нами происходит, но сейчас это, наверное, и хорошо.
        Я думаю о вчерашнем дне, когда мы снимали сцену у водопада. Все, что на нас было, – крохотные клочки одежды, и мы промерзли до костей. Солнца мы так и не дождались. Ко второму часу съемок мои зубы начали стучать, и в перерывах между дублями Райнер обхватывал меня рукой и прижимал к груди, чтобы согреть.
        – Он милый, – говорю я, глядя на Лилианну.
        Она буравит меня взглядом.
        – Между вами что-то назревает.
        Я смеюсь. Но не говорю «нет». Я собираюсь рассказать ей о вчерашнем, когда раздается стук в дверь. Это Джессика.
        – Эй, Пэйдж, ты нужна нам.
        Я бросаю взгляд на Лилианну.
        – Я только что пришла сюда. – Поворачиваю часы циферблатом к себе. – До съемок еще полтора часа.
        Джессика улыбается.
        – Джордан Уайлдер пришел на площадку раньше, – говорит она. – У тебя скоро проверка на «химию» с ним, так что все сдвинулось. Мы и так выбились из графика.
        Я думаю о своем разговоре с Райнером в прошлые выходные. И как я сказала ему, что могу завалить прослушивание Джордана. Я знаю, что он отказался, но чем больше времени проходит, тем больше я уверена в том, что сделаю это для него. Сейчас нам на съемках комфортно, и мы не можем рисковать. Я не могу рисковать.
        Киваю Джессике.
        – Я скоро приду.
        Джессика прикусывает губу, и я вижу, что она опускает взгляд.
        – Прямо сейчас, – произносит она тихо и снова смотрит на меня. – Извини, просто Уайатт сказал, что нужно начинать сейчас.
        Я встаю и вижу, как Лилианна пожимает плечами.
        – Удачи, милая, – говорит она. – Будь всегда тверда с этим мальчиком. – Она делает паузу и оглядывает меня с головы до ног. – С ними обоими.
        Джордан Уайлдер ниже, чем я думала, намного ниже. Определенно ниже Райнера. Он стоит у кромки воды, и восходящее солнце образует вокруг него ореол. Он поворачивается не сразу, но я знаю, что это он. Я понимаю это по шраму на шее, который начинается под ухом и спускается к челюсти. Если верить журналу Hollywood Insider, Джордан получил его в прошлом году в драке. Его арестовали за нарушение общественного порядка. Из-за этого и из-за продолжающейся тяжбы с родителями его имя постоянно мелькает на страницах таблоидов.
        Хорошо, признаю, когда я впервые увидела реакцию Райнера на то, что Джордану могут дать роль, я решила побольше о нем узнать.
        И вот что я нашла: Райнер не единственный, кому Джордан перешел дорогу. Далеко не единственный. Он в Голливуде уже давно, у него были связи со множеством актрис. И ко всему прочему эта семейная драма. Он отказался от родительской опеки из-за денег. Сидел в тюрьме. Список можно продолжить.
        Наблюдая за ним, я даже издалека понимаю, что с ним будет много проблем. Я чувствую это.
        Я иду туда, где Уайатт что-то повторяет с Райнером. Я не знаю, успокаивает ли меня тот факт, что он тоже на площадке, или пугает.
        – Доброе утро, – говорю я. – Я не знала, что Джордан собирался прийти сегодня. – Мой голос дрожит. Я все еще не знаю, как мне держаться с Уайаттом.
        Он не поднимает взгляда от сценария.
        – Ваши пробы позже, – произносит Уайатт. – Сейчас мы снимаем.
        Камден подходит к Уайатту, и я хватаю Райнера за плечо. Он сразу же обхватывает мою талию рукой, и я сглатываю, прежде чем снова получается о чем-то подумать.
        – Он будет наблюдать? – спрашиваю я, слегка в панике.
        Райнер перемещает руку мне на спину.
        – Все в порядке, – произносит он, но выражение его лица, похоже, говорит о другом.
        Я все еще держусь за его плечо и тянусь губами к уху.
        – Ты говорил со своим отцом?
        Райнер пристально разглядывает меня.
        – Теперь ты беспокоишься?
        Пожимаю плечами.
        – Нет, но он выглядит…
        – Скандально?
        – Интригующе, – поправляю я.
        – Дипломатично. – Райнер подмигивает и проводит рукой по моей спине. Это заставляет меня резко вдохнуть. Уайатт отворачивается от Камдена. Он смотрит на меня с усталым выражением лица; таким, какое я уже часто видела на этой неделе. Выражение, которое говорит «У меня нет времени на твои проблемы».
        – А я все это время был уверен, что молодо выгляжу, – говорит Уайатт.
        Рука Райнера все еще на мне, а я наблюдаю за Джорданом. Он смотрит на побережье, его серая рубашка с закатанными рукавами пузырится на утреннем ветру.
        – Уайлдер, подойди на секунду, – зовет Уайатт. Я никогда не слышала, чтобы Уайатт звал кого-то по фамилии, и та фамильярность, которая под этим подразумевается, сбивает меня с толку. А затем Джордан медленно поворачивается.
        Он моментально привлекает мое внимание. У вас когда-нибудь бывало такое ощущение, что мгновение застыло? Будто ты часть стоп-кадра, а время остановилось? Мое тело вдруг деревенеет, будто вся кожа съежилась.
        Глаза Джордана впиваются в мои. Они угольно-черные, такого же цвета, как его волосы. Невозможно понять, где заканчиваются его зрачки.
        Он отводит взгляд, медленно разглядывая все вокруг. Я вижу, что он замечает руку Райнера на моей талии и мою руку на его плече. Быстро отстраняюсь.
        Джордан идет в нашу сторону. Он небрит, но я все равно вижу шрам, спускающийся от его челюсти к затылку, словно путешественник по горной тропе.
        – Пи Джи? – Райнер не отрываясь смотрит на меня. Такое чувство, что он уже не раз меня звал. Я рассеянно улыбаюсь ему, и в это время к нам подходит Джордан.
        – Джордан, Пэйдж. Пэйдж, Джордан. – Уайатт оглядывается на Джессику, которая машет ему. – Пока можете познакомиться друг с другом, – говорит он и уходит к палатке.
        Я сразу же подключаюсь:
        – Привет, – здороваюсь я. – Я Пэйдж. – Протягиваю ему руку, но Джордан ее игнорирует. Только слегка кивает мне и останавливает взгляд на Райнере.
        – Привет, – произносит он. – Давно не виделись. – Голос негромкий, но резкий. И вьется как дым.
        Райнер хмыкает.
        – Я так рад, что ты решил появиться здесь, – говорит он холодно и язвительно.
        Джордан скрещивает руки на груди. Его рубашка приподнимается, и из-под нее выглядывает край татуировки.
        – Я так понимаю, мало что изменилось.
        – А для тебя изменилось?
        Я делаю шаг назад. Что бы сейчас ни начиналось, я не хочу в этом участвовать. Руки Джордана резко опускаются, и я слышу, как шумит ветер. Или, может быть, это мой собственный выдох.
        – Как будто тебя это волнует, – говорит Джордан.
        Райнер качает головой.
        – Нет, – отвечает он. – На самом деле мне все равно. – Он проводит рукой по лбу. – А как ты представлял свое появление здесь?
        – Именно так.
        Райнер подходит ближе к Джордану, так близко, что Джордан должен бы отступить назад, но он этого не делает.
        – Ты сам навлекаешь на себя проблемы, ты это знаешь. Лишь вопрос времени, когда и она это поймет.
        Глаза Джордана сужаются, и я вижу, что его сдержанность ломается, словно тонкий лед: он хмурится, и, словно трещины, лоб рассекают морщины.
        – Тебе бы это понравилось, не правда ли?
        – Мне бы понравилось, если бы тебя здесь не было.
        Джордан ухмыляется, уголки его рта поднимаются, будто кто-то потянул их за ниточки.
        – Теперь мне только больше хочется остаться.
        Он оглядывает меня с головы до ног. Взгляд движется медленно, рывками, и по тому, как он скользит по моим плечам и вниз по телу, я понимаю, что все это – для большего эффекта.
        У Райнера такое выражение лица, будто он прилагает все силы, чтобы удержаться от того, чтобы преодолеть два фута, отделяющие его от Джордана, и врезать тому по лицу. Я бы не стала его осуждать.
        Я отхожу в сторону как раз в тот момент, когда Уайатт кричит:
        – Мы упускаем свет! Вы можете потерпеть со своей социальной жизнью до обеда? Уайлдер, будь поблизости.
        Джордан поднимает глаза.
        – С удовольствием.
        Он бросает на Райнера еще один взгляд, улыбается пугающе приторной улыбкой и спокойно идет к палатке. Усаживается возле нее в кресло продюсера и забрасывает ногу на ногу.
        Когда мы начинаем, Райнер не смотрит на меня, и я чувствую, как что-то застывает у меня в груди.
        Я знаю, что Эд появляется в начале и в конце первой книги и что Август разрывается между ним и Ноем. Она любит Эда, у их отношений своя история, но ее тянет к Ною. Она сходила по нему с ума целую вечность, и на острове, когда Эда нет рядом, ее чувства расцветают. Но ей придется выбрать, и я сама еще не знаю, кого она выберет. Вопреки популярному мнению и тому, что люди пишут в Тумблере и Твиттере, ни я, ни Райнер еще не читали последнюю книгу. Она пока под замком в издательстве. Правда, я подозреваю, что Уайатт знает. Думаю, автор сказала ему, как все заканчивается.
        Суть в том, что Джордан может стать частью нашей жизни на ближайшие два года или больше. Мы можем навсегда остаться трио. И поэтому очень-очень важно, чтобы он не получил эту роль.
        Я никогда не видела Райнера настолько выбитым из колеи.
        Сейчас он встряхивается. Иногда он делает так перед сценой, пытаясь стряхнуть себя самого и войти в роль. Но в этот раз он делает это еще более настойчиво, словно пытаясь избавиться не только от себя, но и от кого-то еще.
        От Джордана.
        А тот продолжает сидеть. Он спокоен, невозмутим, хладнокровен и напоминает мне минное поле. Ты его не замечаешь, а потом наступаешь на неприметный клочок земли и уже поздно – ты взлетел на воздух. Райнер провалил реплику и постоянно дергается, из-за чего его грим приходится поправлять между дублями раз шесть.
        К полудню мы так и не сняли то, что было запланировано. И Джордан все еще здесь. Руки сложены на груди, черные глаза следят за Райнером. Он как охотник, глядящий в прицел, готовясь к выстрелу.
        Когда Уайатт объявляет обеденный перерыв, Райнер направляется к фургонам, чтобы вернуться в отель. Прежде чем уйти, он проводит рукой по моим волосам, но не спрашивает, хочу ли я пойти с ним. Я отпускаю его.
        Перевожу дыхание и направляюсь к стулу Джордана. Я хочу что-нибудь сказать или даже попросить его уйти. Но как только я открываю рот, он поворачивается к Уайатту и начинает разговаривать с ним. Будто даже не видит меня, хотя я прямо перед ним. Он налепил на меня ярлык человека из команды Райнера и теперь не хочет иметь со мной никакого дела. Ладно, хорошо. Поиграем в эту игру.
        Я еду в отель в фургоне и вдруг понимаю, насколько проголодалась. Все – актеры и съемочная группа – обычно обедают вместе в палатке на улице. Когда я добираюсь до столовой, группа уже ест. Я замечаю Джессику и направляюсь к ней. На столе лежат сэндвичи в обертке, и по дороге я прихватываю сэндвич с индейкой и сыром.
        На голове у Джессики бейсболка, волосы собраны в хвост. Он качается, словно маятник, когда она поворачивается, чтобы посмотреть на меня.
        – Ты не видела Райнера? – интересуюсь я.
        Она качает головой.
        – Ты что-то хотела?
        – Нет, все в порядке. – Я сажусь рядом с ней, разворачиваю сэндвич и откусываю от него. По вкусу он похож на ароматизированный песок. Уж я-то знаю, я довольно часто ела песок во время сцен на пляже. Я бы отдала сейчас все что угодно за бургер из «Фиш Маркета».
        – Ну что, ты встретилась с Джорданом? – Джессика накалывает лист салата на вилку, не отводя глаз от тарелки. Она говорит непринужденно, но по движению ее бровей я понимаю, что она пытается разобраться в моих эмоциях.
        – Ага, – говорю я. – Райнеру, похоже, не нравится, что он здесь. Я так понимаю, между ними что-то произошло.
        Джессика таращится на меня.
        – Что-то произошло? Ты шутишь, да?
        – Бритни… – Я умолкаю. На самом деле, я не знаю, какие детали правдивы, а какие – нет. Райнер не рассказал мне, и я не хочу сама о них говорить.
        Джессика понижает голос.
        – Бритни Дрейк изменила Райнеру с Джорданом. – Она прочищает горло. – Они все еще вместе.
        – Райнер сказал, что он расстался с Бритни.
        – Правильно, – отвечает Джессика. – Потому что она с Джорданом. При тебе Райнер просто старается сохранить лицо. – Она морщится, будто только что съела лимон, и проводит рукой по лбу. – Извини, я не должна была этого говорить.
        – Все в порядке, – откликаюсь я. Я снова откусываю от сэндвича и осторожно жую. Значит, Уайатт не единственный, кто наблюдает за нами… Хотя что с того?
        – Эти двое теперь заклятые враги, – объясняет Джессика. – На церемонии вручения премии Teen Choice их пришлось сажать как можно дальше друг от друга. – Она накалывает помидорку черри на вилку. – Я понимаю, почему Джордан здесь – он отличный актер, но не представляю, что будет дальше.
        – Ну, надеюсь, он не получит роль, – отвечаю я, пытаясь улыбнуться.
        Джессика кивает.
        – Такое, безусловно, возможно, – произносит она. – Джордан в роли хорошего парня? Это тяжело представить.
        Я хочу спросить ее, что еще она знает. Например, правда ли, что он сидел в тюрьме? Но, кажется, опять придется спрашивать у Гугла, потому что в палатку заходит Уайатт с раскрасневшимся лицом и сценарием в руках.
        – Пи Джи, – рычит он. – Сейчас же.
        Джессика берет свой поднос, и я иду за ней к Уайатту.
        – Удачи, – шепчет она.
        Я не могу удержаться от мысли, что удача мне понадобится.
        Глава 10
        Джордан почти не смотрит на меня. Мы должны вместе зачитывать роли в студии звукозаписи, и когда я прихожу туда, я снова пытаюсь поздороваться, но он даже не поворачивается. Уайатт входит следом за мной, а за ним – Джессика. Наши продюсеры Дэвид Вайс и Джо Додж тоже здесь. Они обычно рядом, в отличие от нашего исполнительного продюсера (и отца Райнера) Грега Девона – тот появился только однажды в самом начале съемок. Очевидно, среди продюсеров пропадать без вести – распространенная практика. Обычно у фильма три продюсера или даже больше, чтобы можно было распределить обязанности, и им не нужно постоянно находиться на площадке. Некоторые из них совсем не появляются на съемках. Дэвид и Джо единственные, кто на Гавайях регулярно. Остальные остаются в Лос-Анджелесе, чтобы разбираться с денежными вопросами. По крайней мере, так мне сказал Уайатт во время двадцатиминутного инструктажа в первый день.
        – Ребята, вы можете просто начать с самого верха страницы? – говорит Уайатт. Он протягивает нам обоим сценарий на четыре листа. Это флэшбек: Эд и Август на каникулах перед катастрофой, и он вручает ей любовное письмо в качестве подарка на день рождения. Красивая сцена. Одна из моих любимых, потому что она показывает, какие у Эда и Август были отношения. Как сильно он любит ее. Это романтичная сцена, и мне сложно представить Джордана в ней. Как он вообще может играть нежного влюбленного. Да он же родился угрюмым!
        Джордан просматривает сценарий. Он все еще не говорит со мной, но я замечаю, что он подошел ближе. Теперь между нами только несколько футов, а не футбольное поле. Рукава его рубашки опущены, татуировка не видна, и во время обеда он побрился. Кожа теперь гладкая, и она светлее, чем я представляла. Он будто провел ластиком по нижней части лица.
        Он смотрит на меня, ловит мой взгляд и ухмыляется. Я отворачиваюсь. Нечто в его глазах заставляет меня чувствовать себя уязвимой.
        – Ты готова? – спрашивает он. Он говорит так тихо, что я думаю, правильно ли я расслышала. Возможно, я просто удивлена, что вообще слышу голос Джордана. Сейчас его голос глубже, чем он был утром при разговоре с Райнером. Мягче.
        – Да. – Я даже не взглянула на страницы. Слишком нервничаю.
        – Начинайте, как будете готовы, – выкрикивает Уайатт со своего стула. Уайатт этим вечером другой: на нем новая футболка, но я имею в виду не это. Когда он говорит с Джорданом, у него другой тон. Не такой жесткий. Может быть, это потому, что мы сейчас не на площадке. Это странно, когда рядом так мало людей и совсем нет камер. Обстановка очень отличается от той, в которой снимаемся мы с Райнером. Она напоминает мне об этапах прослушивания в Лос-Анджелесе, и меня вдруг охватывает парализующий страх.
        А затем Джордан начинает, и в эту самую минуту я чувствую, что мир остановился и потом – словно перемотали пленку. Больше нет страха и беспокойства. Все удивительно тихо и мирно, словно мы два путешественника, шагающие по безмолвному, неподвижному лесу. Одни-одинешеньки на множество миль вокруг.
        – Я всегда буду рядом, чтобы говорить с тобой.
        Я настраиваюсь на Август, и вдруг то пространство, которое разделяло нас, те неровные края, которые не сходились, исчезают без следов. Я на самом деле она. Та, кто разрывается между прошлой жизнью и новой. Я застряла на необитаемом острове с человеком, в которого влюбляюсь, и с человеком, которого любила. Я больше не могу видеть четко и не знаю, какой выбор – правильный.
        По ходу нашей сцены я вспоминаю кое-что, что однажды прочитала в одном из сценариев. Это была старая экранизация какой-то классики. Режиссер оставил на полях приписку. Она была адресована одному из актеров. Там было написано: «Фрэнк, убеди меня, что никто другой не смог бы этого сделать».
        Репетируя с Джорданом, я вдруг понимаю, что, вне всякого сомнения, никто другой не смог бы сыграть эту роль. Потому что сейчас происходит что-то поразительное. Он не становится Эдом – Эд становится им, и в то же самое время Август становится мной. Впервые с того момента, как я здесь очутилась, я полностью понимаю Август. Все эти напряженные недели растворяются. Я растворяюсь. Я теряюсь в ней. Вплоть до того, что когда Джордан останавливается, я моргаю, прежде чем вспомнить, где мы находимся. Будто перезагрузка глаз перезапустит время. Вернет нас сюда.
        В комнате все молчат. Даже Уайатт не произносит ни звука.
        А потом Дэвид начинает аплодировать, затем Камден, затем Джо и Джессика. Здесь только они четверо, так что я не могу сказать, что звук оглушает меня, но это лучший звук, который я когда-либо слышала. Даже лучше, чем голос Грега Девона, говорящий мне, что я получила роль. Потому что впервые за все время на съемках я думаю, что способна играть хорошо.
        Я поднимаю глаза на Джордана, и на мгновение наши взгляды встречаются. Я вижу в его глазах нечто. Нечто, чего там не было этим утром. Мерцающий во тьме свет.
        – Спасибо, Джордан, – говорит Уайатт. Он поднимается со своего стула, подходит к нам и кладет руку мне плечо. Я аж подпрыгиваю. Он никогда не делал такого дружелюбного жеста. Даже отдаленно. А затем он говорит: – Это было, в общем, блестяще.
        – Великолепно! – подает голос Джессика. Она морщится и смотрит на Дэвида и Джо, но они улыбаются.
        – Подойди сюда. – Уайатт обращается ко мне. – Джордан, дай нам минутку.
        Джордан кивает и наконец отводит от меня взгляд. Мне кажется, что я только что участвовала в гонках. Я сияю – это из-за усталости и нахлынувшего адреналина. Плоды моих трудов вдруг кажутся видимыми. Словно картина или стихи. Я чувствую, что могу их коснуться, если попытаюсь.
        Но когда я поворачиваюсь к Джордану, чтобы снова взглянуть на него, он уже скрывается в дверях.
        – Что ты думаешь? – спрашивает Уайатт. Он стучит ручкой по своему планшету, как обычно делает, когда пытается поторопить съемки, чтобы войти в график.
        Я думаю о Райнере, о том, как он был расстроен. О том, как он беспокоился обо мне, как многим я уже ему обязана. Я думаю о том, что тоже по-настоящему беспокоюсь о нем, даже если я пока не знаю, что это значит. И знаю, как я должна поступить ради него. Даже несмотря на то, что он просил меня этого не делать, я должна убрать Джордана из этого фильма, и как можно дальше.
        Я глубоко вздыхаю и уже готовлюсь сказать Уайатту, что не уверена в Джордане, что мы можем найти кого-то получше, когда я ловлю его взгляд. Сейчас он смотрит на меня так, как иногда смотрит между дублями. Это суровый взгляд, который он использует, чтобы внушить страх, но это еще и вызов. Этот взгляд говорит: «Ну, чего ты добилась?» И я не могу лгать. Даже ради Райнера. Слова вырываются, прежде чем я могу их остановить.
        – Он идеален, – говорю я.
        Уайатт резко кивает. Он торжествует.
        – Вы двое, вместе. – Он прекращает стучать ручкой и глядит на меня. – Я увидел сегодня то, чего никогда не видел раньше, – произносит он. – Я увидел, что ты перестала так чертовски упорно стараться.
        Я не знаю, что сказать, поэтому просто молчу.
        Уайатт смотрит на Джо, Дэвида, Джессику и Камдена, у которых на лице такое же выражение, какое было у Кассандры, когда я сказала ей, что получила роль. Как будто они вот-вот закричат: «ДА!»
        Так что я говорю это первой. И затем они вторят мне, а Уайатт теряет свою невозмутимость и расхаживает по студии, не закрывая рта и не переставая размахивать руками. Он подходит к Дэвиду и Джо, и они собираются кучкой, как обычно делали мои братья и их друзья, когда по субботам играли в футбол на нашем заднем дворе. Я вижу, как они кивают, слышу несколько приглушенных слов, и затем они зовут Джордана обратно. И я просто стою там, пока Уайатт говорит ему, что он получил роль. Камден, Джо и Дэвид подходят и поздравляют его.
        Джордана все еще сложно понять. Он слегка улыбается, но единственное, с чем я могу сравнить этот момент, это то, когда я сама получила роль, и я была, ну, менее собранной. На ум приходит слово «истерика». А Джордан едва обращает внимание на эту новость. Он просто вежливо говорит «спасибо», словно Уайатт убрал его тарелку после ужина.
        А затем он смотрит на меня. Наши взгляды встречаются всего на мгновение, но этого достаточно, чтобы заставить меня почувствовать воздействие. Физическое. Словно он кинул бейсбольный мяч прямо мне в грудь. Покачнувшись, я делаю шаг назад. В нем есть что-то особенное. Что-то, из-за чего мне кажется, что Джордан может изменить меня. Что он меня изменит.
        – Позвони Эндрю, – говорит Уайатт. – Обсуди с ним все. Но мы считаем, что роль твоя.
        Позже я узнаю, что Эндрю – агент Джордана и что Джордан прилетел на прослушивание накануне ночью. Что продюсеры намеревались взять на роль кого-то другого, пока Уайатт не потребовал, чтобы они прослушали Джордана. Лично. Что тот с самого начала был его выбором.
        – Поздравляю, – говорю я.
        Он не отвечает. По крайней мере, не отвечает словами. Но я знаю, что он слышал меня. Я вижу движение его глаз – он один раз быстро моргает – словно светлячок промелькнул в темноте.
        Вот так это и произошло – Джордан Уайлдер получил роль.
        Люди всегда говорят, что существует миллион способов решения любой проблемы, что ни на один вопрос нельзя ответить, выбирая только между черным и белым. Это неправда. В любой ситуации можно двигаться лишь в двух возможных направлениях. Одно ведет тебя к чему-то – славе, любви, катастрофе, – а другое уводит прочь. И каждое мгновение ты должен изо всех сил стараться отличить одно от другого.
        Джордан получает роль.
        И теперь мы не просто движемся к чему-то. Мы несемся со скоростью света.
        Глава 11
        Джордан исчезает, уезжает обратно в Лос-Анджелес как раз перед приездом Кассандры и Джейка. В безумной круговерти этой недели я почти забываю, что в эту субботу я должна встретить их в аэропорту.
        Я уговариваю Райнера одолжить мне неоново-голубую машину.
        – Я думал, ты не хотела, чтобы тебя замечали? – дразнит он меня.
        Он удивительно хорошо справляется с тем фактом, что Джордан получил роль. И я на самом деле не удивлена. Если бы у Райнера был девиз, он бы звучал: «Сохраняй спокойствие и оставайся сексуальным».
        – Мне нужно встретить Кассандру и Джейка.
        – Если ты хочешь, чтобы я поехал с тобой, тебе нужно только попросить.
        Мы в дверях квартиры Райнера. На нем нет рубашки, одни лишь приспущенные пижамные штаны, и я очень стараюсь не пялиться на пресс и на выступающие тазовые косточки. Его волосы взлохмачены после сна. Еще только шесть утра.
        К сожалению, у нас обоих сегодня работа. Райнеру уже нужно быть на площадке, но у меня не должно быть съемок в первой половине дня, а самолет Кассандры и Джейка приземляется через час.
        – Ты не можешь, – говорю я. – Тебе нужно сниматься.
        Он прислоняется к дверному косяку и смотрит на меня сквозь ресницы. Его лицо спросонья открыто и доброжелательно.
        – Следишь за мной, да?
        – В извещении о вызове на съемку твое имя стоит вторым, – говорю я в ответ. – Тебя сложно пропустить.
        Он зевает, и я стараюсь не замечать, как двигаются мышцы его челюсти. Я думаю об этой неделе. Обо всех наших мгновениях вместе. Наверное, у меня в голове слишком много историй о том, как звезды, играющие в одном фильме, влюбляются друг в друга. И эти истории там, конечно же, благодаря Кассандре.
        Я встряхиваю волосами.
        – Так я могу взять машину или как?
        Райнер ухмыляется.
        – Да, – произносит он. – Если позволишь пригласить твоих друзей на ужин сегодня вечером.
        Он смотрит на меня в упор, и я чувствую, как мои щеки начинают краснеть.
        – Если это все, что от меня требуется, – говорю я. Сердце трепещет у меня в горле.
        – Увидимся на площадке, – говорит Райнер, прежде чем разжать ладонь и отдать ключи.
        Прошло много времени с тех пор, как я последний раз сидела за рулем, и как только я оказываюсь в этой нелепой неоновой машине, я понимаю, что сильно скучала по вождению. Папа обычно по выходным где-то рядом с домом, и он всегда готов одолжить мне свою машину. Зачастую даже тогда, когда она нужна Джоанне. Я заезжала за Кассандрой и Джейком, и мы включали музыку на полную громкость. Иногда мы просто катались, если мне не нужно было быть на работе или Кассандра не должна была сидеть с детьми. Джейк иногда протестовал из-за вреда выхлопных газов, но не всегда. Я думаю, ему тоже это нравилось. Иногда я удивлялась, почему он хочет проводить время с нами двумя. У него были другие друзья. Среди парней. Кассандра говорила, что он просто хотел побыть со мной, но я сомневаюсь, что это действительно так.
        Мне не терпится их увидеть. Мне нужно рассказать Кассандре про Райнера, про то, что здесь происходило, про роль Джордана во всем этом. Слишком много всего, чем нужно поделиться, и мне совершенно точно необходим ее совет, потому что я до сих пор не знаю, что происходит между мной и Райнером. Уже до того, как они оказываются здесь, я начинаю грустить, что они прилетают только на два дня.
        Я попросила одну из женщин за стойкой администрации оставить для меня леи[6 - Традиционные гавайские цветочные гирлянды.] и наматываю их на руку после того, как паркуюсь в аэропорту. Они из плюмерии, и я сразу словно возвращаюсь назад к тому ужину с Райнером. Я прогоняю эту мысль. Эти выходные только наши – мои, Кассандры и Джейка.
        Я жду их внизу, возле выдачи багажа. Аэропорт на Мауи очень маленький, и всем приходится спускаться по одной лестнице.
        Первой я вижу Кассандру. Красные лакированные балетки, потом джинсовые шорты, топ с длинными рукавами и цветочным узором и, наконец, светлые кудряшки, как у херувима.
        – Пэйдж! – зовет она. Она как безумная размахивает руками и пихает идущего рядом Джейка, он поворачивается и улыбается.
        Она бежит вниз по лестнице, прямо в мои объятья. Я ловлю ее и стискиваю изо всех сил.
        – Ты выглядишь слишком худой, – говорит она мне в ухо.
        – Здесь все едят суши, – отвечаю я.
        Я отстраняюсь как раз тогда, когда к нам подходит Джейк, и в первое мгновение мы не знаем, что делать дальше, но затем Кассандра закатывает глаза и притягивает его к нам – и вот мы стоим втроем, соприкасаясь лбами и обхватив друг друга руками. Так же, как и всегда.
        – Ты смеешься надо мной, – говорит Кассандра, сбрасывая обувь в моей прихожей. – Это все твое?
        Джейк позади нас мучается с чемоданами. Кассандра призналась в машине, что ей пришлось уговаривать его согласиться на этот полет, но она напомнила ему, что самолет полетит вне зависимости от того, будет Джейк в нем или нет, и он уступил.
        – Это невероятно, – произносит Джейк. Он оставляет чемоданы и идет за Кассандрой в гостиную. Кэсс дергает стеклянную раздвижную дверь и, вальсируя, выскальзывает на веранду.
        – Ага, – откликаюсь я. – Тут круто.
        – Одну «пина-коладу», пожалуйста! – кричит Кассандра. Я вижу, как она перегибается через ограждение, вдыхая океанский бриз.
        Я смеюсь, и Джейк поворачивается ко мне.
        – Я так рад тебя видеть, – говорит он.
        Я смотрю на него. Он такой знакомый, в своей синей футболке и джинсах. Я смотрю на него сейчас, но кажется, что я вижу его маленьким мальчиком. Вижу все наше общее прошлое. Я бросаюсь к нему на шею. Он тоже обхватывает меня руками. Джейк намного ниже, чем Райнер, и моя голова удобно ложится на его плечо.
        – Я тоже скучал по тебе, – произносит он.
        Я отстраняюсь и вижу что-то не то на его лице. Может быть, неуверенность.
        – Все в порядке?
        Джейк кивает.
        – Да, послушай, я хотел поговорить с тобой кое о чем. – Он бросает взгляд на балкон, где Кассандра купается в солнечных лучах, запрокинув голову.
        – В чем дело? – спрашиваю я. Залезаю на барный стул у стойки и жестом предлагаю ему сделать то же самое, но он все еще стоит, держа руки в карманах.
        – С тех пор как ты уехала… – Он смотрит на меня, и я вижу, как дергается его правый глаз. Так всегда бывает, когда он нервничает.
        – Эй, это же я, – напоминаю ему. – Джейк, ты можешь рассказать мне что угодно. – У меня такое ощущение, что он собирается рассказать мне то, о чем я уже думала – что с тех пор, как я уехала, они нечасто виделись с Кассандрой. Что всё не так, как было раньше, и на сердце наваливается тяжесть вины.
        Он кивает:
        – Я знаю. Я просто…
        Раздается звонок в дверь. Я выдыхаю.
        – Извини, – говорю я ему. – Секунду.
        Я иду к двери и обнаруживаю за ней Джессику. У нее безумный вид. Она начинает говорить еще до того, как я открываю дверь до конца.
        – Ты опоздала! – выпаливает она.
        Я смотрю на часы. Одиннадцать.
        – Меня не должно быть на площадке до двух, – отвечаю я.
        Джессика сует мне в лицо лист бумаги.
        – Расписание поменялось. Похоже, ты это упустила. Ты должна идти. Сейчас же.
        Я никогда не опаздывала. Никогда. Мне становится дурно, когда я думаю о реакции Уайатта.
        Оглядываюсь.
        – У меня друзья, – говорю я. – Можешь…
        – Да, – отвечает Джессика, проталкиваясь мимо меня. – Только спускайся к Лилианне.
        Она пихает мне сценарий в руку и выталкивает за дверь.
        – Пусть они приходят, – говорю я, но она уже закрывает за мной.
        Лилианна суетится и много ругается, и уже через сорок пять минут я на площадке. Мы снимаем в студии звукозаписи, и я украдкой подхожу к Уайатту, который, вполне предсказуемо, уже кипит.
        – Мы не помешали твоему отпуску? – рычит он, поворачиваясь ко мне. – Ты опоздала на час. Ты хоть представляешь, сколько стоит один час?
        Меня трясет. Я открываю рот, чтобы извиниться, объяснить, когда вступает Райнер.
        – Приехали ее друзья, – говорит он. – Она работала по старому графику. Она не знала. – Он смотрит на меня, и я настолько благодарна, что прямо здесь и сейчас обняла бы его. Но не делаю этого. Мои ноги прилипли к полу.
        – Вижу, наша беседа и правда пошла тебе на пользу, – говорит Уайатт. Он игнорирует Райнера. – Может, займемся работой? Или мы помешаем сеансу массажа?
        – Нет. – Собственный голос кажется мне ничтожным и слабым.
        – Хорошо.
        Пока к нам подключают микрофоны, Райнер смотрит на меня. «Мне жаль», – произносит он одними губами. Я качаю головой. Сегодня мы снимаем сцену, в которой Август просыпается в постели, и Ной объясняет ей, где они находятся.
        Я должна быть голой под покрывалом. На мне надет телесного цвета лифчик без бретелек и спортивные шорты в обтяжку. Я забираюсь в кровать. На самом деле это всего лишь несколько кусков фанеры, накрытые старыми тонкими одеялами. Они хлопковые, мягкие, так что мне все равно приятно залезать под них.
        Мы репетируем. Ной подходит и опускается на колени на покрывало. Мы произносим наш диалог. Он говорит Август, что они на острове. Что никто не знает, где они, потому что остров магически защищен от чужого вмешательства. Он изолирован. Мы пытаемся сыграть сцену по-разному. В одном из вариантов Август колеблется, она злится на Ноя и немного испугана. В другом она словно его умоляет. Я обхватываю лицо Райнера руками. Он смотрит мне в глаза. Август так сильно влюблена в Ноя. Безумно, мучительно. Она верна его лучшему другу, который, вероятно, погиб, и все же она ничего не хочет больше, чем быть с Ноем. Но знает, что не может. Они оба знают.
        Мы начинаем снимать. Я глубоко вдыхаю и сосредоточиваюсь. Я компенсирую потерянное время. Я со всем справлюсь.
        – Почему бы нам не перенести всю чертову съемку на то время, когда тебе будет удобно играть? – кричит Уайатт.
        Я закусываю нижнюю губу. Так сильно, что чувствую вкус крови. Я знаю, что Кассандра и Джейк где-то здесь, и меня переполняет чувство унижения. Оно заставляет мою кровь кипеть. Я хочу крикнуть Уайатту, чтобы он заткнулся, но я не должна этого делать. Райнер делает это за меня.
        – Почему бы не быть с ней помягче? – Голос звучит ровно, но твердо. – Делайте ей хоть иногда поблажку.
        Глаза Уайатта вспыхивают. Я чувствую, что вся съемочная группа вокруг нас съежилась.
        – Ты этого хочешь? – спрашивает он ледяным голосом. – Чтобы я сделал жизнь твоей девушки проще? Может, мне просто оставить вас, и вы вернетесь к тому, чем занимались?
        Руки Райнера сжимаются в кулаки, потом расслабляются. Я вижу, что его лицо наливается кровью, обычно спокойные черты искажаются.
        – Не обязательно вести себя как урод, только и всего.
        Уайатт просто стоит, уставившись на него. Я вижу, как что-то мелькает между ними, какое-то немое согласие, словно они сейчас прокручивают в голове одно и то же воспоминание. Но затем Уайатт отворачивается, ругаясь себе под нос, и велит всем продолжать.
        Райнер сжимает мою руку под покрывалом.
        – Ты в порядке? – шепчет он.
        Краем глаза я замечаю Кассандру и Джейка, притулившихся друг к другу и прихлебывающих кофе.
        Я не отвечаю. Заталкиваю эмоции глубоко внутрь. Я хочу быть лучше. Я хочу, чтобы Кассандра и Джейк увидели, что я уехала не просто так. Что я избранная. Что мое место здесь.
        Уайатт успокаивается, и мы снимаем эту сцену, потом еще одну. Мы работаем быстро и эффективно. Уайатт не кричит. Я не могу понять почему: либо из-за того, что я так сосредоточена, либо из-за его перепалки с Райнером – возможно, из-за того и другого вместе. Мне все равно. Мне важно, что мы продвигаемся. Важно, что Кассандра и Джейк видят мою работу.
        Несмотря на мою заминку с расписанием, мы заканчиваем почти вовремя. Уайатт уходит с Камденом, и мы с Райнером подходим туда, где сидят Джейк и Кассандра. Видя, что мы приближаемся, Кассандра хватает Джейка за локоть, и я знаю, что она волнуется перед встречей с Райнером. Я почти не чувствую унижения из-за слов Уайатта. Зато я могу подарить Кассандре такую возможность.
        – Кэсс, это Райнер. Райнер, Кассандра.
        Райнер улыбается головокружительной улыбкой и протягивает руку.
        – Приятно познакомиться, – говорит он. – У меня такое ощущение, что я вас уже знаю. – Он поворачивается к Джейку, и на секунду сердце подпрыгивает у меня в груди – как они будут общаться? – но Джейк выглядит так, будто рад видеть Райнера не меньше Кассандры.
        – Рад знакомству, – произносит Джейк.
        – Я слышал, ты выдающийся активист, – говорит Райнер. – Мы должны поговорить об этом за ужином. Мой отец основал фонд «Природа не ждет».
        Лицо Джейка сияет.
        – Ого, – произносит он. – Он занимается поразительными вещами.
        Райнер одаряет меня легкой улыбкой, как бы говоря: «Видишь, никаких проблем».
        – Нет, этим занимается совет директоров, – отвечает он. – Ладно, пойдемте поедим.
        Мы возвращаемся домой и переодеваемся. На мне открытое шелковое платье, которое я купила в местном магазине, и когда Райнер встречает нас у моей двери, я ощущаю на себе его взгляд.
        – Вы готовы, ребята? – спрашивает он, а его глаза изучают мои обнаженные плечи.
        Несмотря на теплый вечер, я дрожу.
        – Ага, – отвечаю я. – Почти.
        Джейк появляется в дверях.
        – Во сколько здесь закат?
        Райнер смотрит на часы.
        – Как раз когда девушки выходят на улицу.
        Джейк идет обратно в квартиру и возвращается с босой Кассандрой, которая кричит:
        – Я не гото…
        Но Джейк выпихивает ее за дверь.
        Она хихикает, и это странно. Обычно Кассандре не нравится, когда кто-то мешает ее сборам.
        – Вот туфли, – говорит Джейк и ставит перед ней мои шлепанцы.
        Кассандра надевает их, и мы вчетвером уходим.
        Райнер везет нас есть суши. Мы не часто уезжали из Вайлеи, и я рада, что снова сижу в машине. Верх опущен, и солнце садится, пока мы едем в город.
        Я уступаю Джейку переднее сидение, и мы с Кассандрой садимся сзади. Она хватает мое колено и сжимает так сильно, что остаются отпечатки. Я знаю, что это значит. Это значит – Кэсс не может поверить, что она в одной машине с Райнером Девоном. Я сжимаю ее колено в ответ и надеюсь, что это передает мои мысли, которые я сейчас не в состоянии выразить: «Мне так много нужно тебе рассказать».
        Райнер открывает перед нами дверь, а когда мы выходим, предлагает мне руку. Я опираюсь на нее. Потом он внезапно наклоняется ко мне и говорит:
        – Ты прекрасно выглядишь. На случай, если вдруг это не очевидно.
        Он говорит очень тихо, практически мне в ухо, но я знаю, что Кассандра все слышит. Знаю потому, что когда Райнер выходит вперед с Джейком, она хватает меня за локоть и разворачивает к себе.
        – Чушь собачья, – говорит она. – Это чушь собачья, что между вами ничего нет.
        – Кэсс, – произношу я, но мое лицо меня выдает. Оно пылает. – Между нами ничего нет, – говорю я. – Пока еще.
        Ее глаза округляются.
        – Да, знаю. Ты можешь держать себя в руках?
        Она смеется.
        – Мне кажется, вопрос не в этом. Вопрос в том, способна ли на это ты сама?
        За ужином Райнер – само очарование и непринужденность. Он позволяет Джейку допрашивать его о фондах его отца и отвечает на бесконечный поток вопросов Кассандры о молодых звездах Голливуда.
        – Кто твой самый любимый актер из всех, с кем тебе приходилось работать? – спрашивает Кассандра. Она положила локти на стол и в упор смотрит на Райнера, словно он какое-то уравнение, которое она пытается решить.
        Рука Джейка лежит на спинке ее стула, и он смеется.
        – Очевидно, это цена нашего согласия на поездку, – произносит он.
        Мне бы хотелось, чтобы Кассандра хоть чуть-чуть успокоилась, но даже если Райнера раздражают ее вопросы, он не выглядит рассерженным. Он поворачивается и смотрит на меня.
        – Ты, – говорит он.
        Я вижу, как Кассандра переводит взгляд с меня на Райнера и обратно.
        – Я уверена, ты говоришь то же самое всем, с кем играешь, – шучу я, надеясь, что это не так; что он говорит искренне.
        Джейк убирает руку со стула Кассандры.
        – Я всегда знал, что у тебя талант, – говорит он мне. Я смотрю через стол на Джейка. Милый, надежный Джейк. Что-то екает у меня внутри. Не совсем из-за него, но из-за дома. Из-за того, кем я была там, с ними. Вдруг мне кажется, что пространство стола – это целый океан. Наверное, так и есть.
        Мы прощаемся с Райнером в холле отеля. Я вижу на его лице накопившуюся за неделю усталость. Я и сама ее чувствую. Это тяжело. Она на меня давит.
        Джейк занимает вторую спальню, а Кассандра забирается в постель со мной. Она на взводе и хочет поговорить. Я тоже хочу, но сейчас, когда ужин окончен, я чувствую цепкую хватку сна. Следствие этого длинного дня. Я долго не продержусь. Поворачиваюсь набок и смотрю Кассандре в лицо, мои глаза полузакрыты.
        – Мне нужно кое-что тебе сказать, – шепчет она мне. Я чувствую на лице ее теплое дыхание.
        – Да?
        – Ты не рассказала мне о Райнере, – начинает она, но это ни капельки не обвинение.
        – Я объяснила тебе, – говорю я в ответ. – Ничего не было. Может, и не будет.
        – Но он тебе нравится.
        Я смотрю на нее. Я не могу лгать Кассандре. По крайней мере, сейчас. И, несмотря на мою усталость, все, что я держала в себе, все, в чем я пыталась разубедить себя, всплывает на поверхность и выливается наружу.
        – Да, – говорю я. – В смысле, я думаю, да. У меня, конечно, нет особого опыта в этом, и все так запутанно. Иногда я думаю, что между нами точно… ну не знаю, будет что-то, а иногда кажется, что я всего лишь друг. Его так сложно понять, и потом я думаю – может быть, проблема во мне. Может быть, это я не вижу, что происходит на самом деле. Все сложно. Весь этот фильм… – Я качаю головой, подавляя зевок. – Извини, я тараторю.
        – Я знаю, – отвечает Кассандра. – И я скучала по этому.
        Я закатываю глаза.
        – Ты хотела мне что-то сказать.
        Кассандра улыбается.
        – Это может подождать.
        Я целую ее в щеку. Лежащая на подушке непослушная грива щекочет мне нос.
        – Я так счастлива, что вы здесь, – говорю я. – Правда, счастлива.
        – Я тоже, – отвечает она.
        Когда я просыпаюсь, снаружи светло. Я несколько недель не вставала после рассвета, и солнечный свет на секунду вселяет тревогу. Я потягиваюсь, но руки и ноги ни до кого не дотрагиваются. Поворачиваюсь и понимаю, что Кассандры в постели нет.
        Спускаю ноги на пол, хватаю со стула халат и направляюсь в гостиную. Я не думала о том, чем займусь сегодня с Кассандрой и Джейком. Может, мы снова поедем в Паиа. Или пойдем на пляж. Или можем пообедать в городе. Возможности вертятся в голове, создавая в теплых солнечных лучах запутанные узоры.
        Я все еще протираю глаза, прогоняя сон, так что замечаю их не сразу. На самом деле я не замечаю их, пока практически не падаю на диван.
        Кассандра сидит там с Джейком, непринужденно расположившись у него на коленях. Руки вцепились в его плечи, пальцы двигаются так, словно она пытается что-то нащупать.
        А ее губы? Что ж, они именно там, где и его.
        Я стою и пялюсь на них, не имея понятия, что делать, потому что моя первая реакция – не та, какую я бы от себя ожидала. Это не злость, смущение или даже неожиданная грусть. Моя первая мысль – они хорошо смотрятся вместе. То, как он касается ее щеки, нежно убирая волосы. То, как он смотрит в ее глаза, пока не отстраняется при виде меня. Этот взгляд заставляет мое сердце сжаться, как сжимается кулак. Потому что он смотрит на нее так, как никогда не смотрел при мне раньше. Я думала, что знаю о них все. Но этого я не замечала. Судя по всему, я просто не пыталась разглядеть их по-настоящему.
        – Пэйдж?
        Первой заговаривает Кассандра. Она спускается на диван с колен Джейка, резко, словно ноги у нее на пружинах.
        – Мы не знали, что ты уже проснулась, – говорит она, будто это что-то объясняет.
        Джейк смотрит на меня. Он встает.
        – Я сварил кофе, – произносит он. – Налить тебе чашку?
        Он показывает в сторону кухни, но я качаю головой.
        – Ребят, что здесь происходит? – спрашиваю я.
        Кассандра кусает губу.
        – Мы пытались тебе рассказать. – Она бросает взгляд на Джейка, на ее лице тревога.
        Я думаю о том, как Джейк хотел мне что-то сказать, о настойчивом шепоте Кассандры этой ночью. И чувствую себя невероятно глупой. Я-то думала, что без меня они потеряли связь друг с другом, но на самом деле они пошли дальше.
        Как бы мне хотелось, чтобы в первую очередь я сказала что-то другое, чтобы не казалась капризным ребенком, – но из моего рта вырываются именно эти пропитанные сарказмом слова:
        – Да уж, пытались прямо изо всех сил.
        Кассандра смотрит на меня, ее глаза широко распахнуты. Они тут же наполняются слезами.
        – Прости, – говорит она. Ее голос дрожит.
        Я не знаю, что сказать. Я даже не знаю, что я чувствую. Должна ли я злиться? Лучше бы я ничего этого не видела. Лучше бы мы просто устроили телевизионный марафон. Вместо этих их поцелуев.
        Какое-то время все молчат, а потом Джейк начинает:
        – Пэйдж. Мы хотели сказать тебе. Просто… – Он подходит ко мне так близко, что я чувствую его запах. Он пахнет так знакомо – моющим средством без ароматизатора. Это его запах. Он всегда присутствует фоном.
        Я хочу обвить его руками. Хочу, чтобы Кассандра подошла, и мы обнялись, как в аэропорту; как делали всегда. Но теперь что-то изменилось.
        – Почему вы не сказали? – спрашиваю я. – Почему ни слова не сказали за все это время после моего отъезда?
        Кассандра смотрит на Джейка.
        – Мы не знали, как ты отреагируешь. Разозлишься ли ты.
        – С чего мне злиться? – Я скрещиваю руки на груди.
        Мы просто стоим. Между мной и Джейком не больше двух футов, Кассандра с другой стороны дивана. Внезапно я понимаю, что не хочу ничего знать. Я предпочла бы отмотать все назад, чтобы они вообще не приезжали. Чтобы я могла притворяться, будто хотя бы это не изменилось.
        – Прости, – говорит Джейк.
        Я киваю, теребя кожу на локте.
        – Как долго вы двое…
        Джейк пожимает плечами.
        – Месяц.
        Меня не было шесть недель. Они не теряли времени зря.
        – Я не была уверена в том, что нам нужно приезжать… – Кассандра замолкает, обхватывая себя руками.
        – Нет. Все в порядке… – Но я не знаю, как закончить фразу. Я прочищаю горло. Когда я снова открываю рот, я на них не смотрю. – Я должна показаться на площадке, – говорю я. Это ложь: сегодня воскресенье. Может, они знают это. Судя по их лицам, и правда знают.
        – Пэйдж… – начинает Джейк, но я качаю головой.
        – Все хорошо. Вам лучше спуститься на завтрак. Закажите там, что хотите. Я присоединюсь к вам попозже.
        Когда я направляюсь к двери, Джейк кусает губы.
        – Ты уехала в эту сказочную жизнь, – говорит он. – Тебя не было. Кассандра хотела тебе сказать. Мы… ну, как это… – Он замолкает, но продолжает смотреть на меня.
        – Я знаю, – отвечаю я, потому что это правда. Между ними есть искра. Не понимаю, почему мне потребовалось столько времени, чтобы это понять.
        Я вдруг вспоминаю, как Кассандра расстроилась из-за того, что Джейк поцеловал меня. Она совсем не была рада, что мы с ним вместе. Вспоминаю, как она сказала – мы с ним не понимаем, что нас больше не трое.
        Впервые я разделяю те ее чувства.
        Кассандра обходит диван и дотрагивается до моей руки.
        – Прости, – говорит она. – Тебя просто не было.
        Я качаю головой и отворачиваюсь. Вместо ответа я произношу:
        – Вы можете позвонить на стойку администрации, если хотите что-то заказать.
        – Хочешь потом на пляж? – спрашивает Кассандра. Я слышу надежду в ее голосе. Кажется, что он прорезает меня насквозь.
        – Смотря как пойдет работа.
        Я знаю, что несправедлива. Я это чувствую. Гордость поет в моих жилах, гоняя по моей крови яд. Я хочу избавиться от этого чувства. Хочу подбежать к Кассандре и сказать, что мне все равно, но я не могу. Что-то останавливает меня. Я распахиваю дверь, но прежде чем успеваю выйти, она подходит, чтобы обнять меня. Я отшатываюсь от Кэсс, и ее рука лишь задевает мое плечо. Я вижу печаль у нее в глазах. Но она так отличается от той, что я видела вчера. Это не та дружба, которая осталась в Портленде шесть недель назад, и мы обе это знаем.
        – Увидимся позже, – говорит Кассандра.
        Я заставляю себя улыбнуться.
        – Да, – говорю я. – Увидимся.
        – Пэйдж, – произносит Джейк. Я смотрю на них, а они стоят, опустив руки.
        – Ты наш лучший друг, – говорит Кассандра.
        Три мушкетера. Не считая того, что мы уже давно не они. Потому что мы долго не были вместе. Еще до Гавайев были лишь они двое. Может быть, они были вдвоем всегда.
        Я улыбаюсь, а затем отворачиваюсь и выхожу. Я не знаю, куда мне идти. На пляж? Но еще до того, как я оказываюсь там, я уже знаю, куда направляюсь. И когда я появляюсь у его двери, он не кажется удивленным.
        – Привет, – говорит он. Я вижу отпечатки подушки на его лице – следы недавнего сна. На нем нет футболки, и в солнечных лучах кожа отливает бронзой.
        – Можно войти?
        Райнер придерживает для меня дверь, и прежде чем я успеваю остановиться, я обхватываю его шею руками. Он на секунду замирает, покачиваясь на месте, но затем его руки обвиваются вокруг меня, теплые и сильные.
        – Конечно, – шепчет он мне на ухо. – Заходи.
        Глава 12
        Мы с Райнером обедаем и ужинаем вместе с Кассандрой и Джейком. Ужин проходит неловко, но, кажется, они этого не замечают. Видно, как они счастливы вместе. Теперь, в открытую. Просто влюбленная парочка отдыхает на прекрасных Гавайях. И я заплатила за этот отдых.
        – Даже не верится, что нам завтра в школу, – говорит Кассандра с тоской во время ужина.
        Школа кажется такой далекой, словно эта жизнь принадлежала кому-то другому. Так же, как и мысли о классах, уроках истории, подготовке к получению аттестатов…
        Мне просто нужно получить аттестат об основном образовании. Формально мне не нужно осваивать всю учебную программу, как я бы сделала, будь я в школе, так что репетитор просто занимается со мной основными предметами: математикой, английским и всем, что мне нужно для теста.
        – А ты остаешься здесь, – говорит Кассандра, слова вылетают у нее всё быстрее. – Все с ума сходят из-за того, что мы приехали на съемочную площадку.
        Мы с Джейком переглядываемся. У меня краснеют щеки. Я вдруг смущаюсь. Из-за Кассандры? Мне не нравится это чувство.
        – Разве не забавно? – говорит она, когда мы идем к машине. Придерживая, она тянет меня за локоть. – Мы как будто в круизе для влюбленных парочек.
        Но это не круиз. Это работа, и Райнер не мой парень.
        Но Кассандра не видит этого, не понимает, что это не какая-нибудь фантазия, и на сердце становится тяжело. Потому что это значит, что она не понимает меня. И когда я высаживаю их у аэропорта позже тем же вечером, и мы прощаемся на обочине, всё не так, как должно было быть.
        – Когда ты вернешься? – спрашивает Кассандра. Мы стоим около машины, а Джейк вытаскивает чемоданы из багажника.
        – Не могу сказать, – отвечаю я. – Думаю, после съемок.
        Она вешает свой рюкзак на плечо и кивает.
        – Спасибо, что пригласила нас, – произносит Кэсс.
        – Не за что. – Я замолкаю и смотрю на свои ноги. – Было весело.
        Поднимаю взгляд и встречаюсь с ней глазами. Я вижу, что она уже готова сломаться, слова вот-вот вырвутся наружу: признание, что что-то пошло не так, что она любит меня и ничего не изменилось, что наша дружба навсегда – разве я не знаю? Но она сдерживается. И берет Джейка за руку, когда тот встает рядом.
        – Хорошего полета, – говорю я.
        Я быстро обнимаю их обоих, и вот я снова за рулем. Я не останавливаюсь, чтобы посмотреть, как они заходят внутрь. Я не хочу знать, оглянутся ли они.
        Когда я возвращаюсь в отель, под дверью меня ждет новый листок с указанием, когда мне следует появиться на площадке. Завтра в пять утра я должна быть в гримерной. Но на этот раз не из-за фильма. У нас первая фотосессия. Мы снимаемся для журнала Scene. Я завариваю себе чашку чая и засыпаю прежде, чем заходит солнце.
        Несколько часов спустя я сижу на полу своей спальни, ковер завален журналами. Я подписалась на всё: People, Us Weekly, Glamour, InTouch, Cosmopolitan. Даже на эти дурацкие таблоиды. Они все здесь.
        За ночь я не превратилась в Кассандру, нет, мне просто нужны некоторые ответы, и я решила, что этот способ получить их не хуже любого другого. Мне нужно за два часа узнать, как давать интервью, но пока у меня нет ни малейшего понятия, что сказать. Пора устроить самой себе медиа-тренинг.
        Джордан вернется этим утром, и я надеюсь, что Райнер останется таким же бесстрастным. Но почему-то думаю, что, когда они встретятся лицом к лицу, все может измениться.
        Я смотрю на часы, стоящие на тумбочке у кровати. 4:30 утра. Поднимаю с пола номер Scene. Какая-то белозубая гламурная девица, которую я не узнаю, улыбается мне с обложки и оттягивает футболку, так что видно верх ее лифчика. Он розовый, такой же, как маркер, которым я делаю пометки в учебнике истории, занимаясь с Рубиной.
        Я открываю журнал на странице с фотосессией этой девушки. Она сосет леденец на палочке посреди поля, и на ней платье с вишнями. «Дом Хэйли», – гласит заголовок. «Я счастлива быть такой, как есть. Я наконец чувствую себя комфортно сама с собой». Я захлопываю журнал и отфутболиваю его ногой в дальний угол комнаты.
        Я раньше думала, что все эти идеальные фотографии – всего лишь фальшивки. Но сейчас я сама готовлюсь предстать на них. Я не знаю, волноваться мне из-за этого или стыдиться. Наверное, и то, и другое.
        Я натягиваю худи поверх майки и джинсовых шорт, а у двери сую ноги в шлепки. На улице прохладно, и по дороге на площадку я накидываю капюшон. Несмотря на то, что сейчас темно, я все равно вижу очертания океана и первые намеки на солнце, которое готовится выглянуть из-за накатывающих волн. Надеюсь, завтра я смогу устроить утренний заплыв. Из-за того, что мы сегодня снимаемся для журнала, завтра наверняка придется прийти на площадку так же рано. Весь фильм разбит на минуты. Если ты потерял тридцать секунд на то, чтобы чихнуть, ты должен их как-то отработать, но это должно быть согласовано со всеми остальными.
        Когда я добираюсь до нашего лагеря, Райнер уже там, бродит рядом с подготовленным для нас столом с едой. Его волосы взъерошены, на щеке красная вмятина после сна. Я не могу удержаться от мысли, как мило он выглядит в своей выцветшей голубой футболке и пляжных шортах.
        – Привет, – говорю я.
        Он поворачивается и трет глаза.
        – Эй, привет. Хорошо спалось?
        Я киваю, хотя это и неправда. Да, я вырубилась на несколько часов, но в основном мне снилось странное, пронизанное отстраненностью время, проведенное с Кассандрой и Джейком. А потом я сидела на полу, разглядывая фото идеальных знаменитостей и пытаясь выяснить: (1) что люди говорят во время интервью, (2) что я делаю в этом бизнесе и (3) как держать себя в руках и не рассказать Scene о том, что я во втором классе пролила на свои джинсы горячий шоколад, а потом до конца года все звали меня Пэйдж Мокрые Штанишки.
        Джейк однажды сказал мне, что в полнолуние плохо спится, и я делаю мысленную заметку, что нужно сегодня ночью посмотреть на небо. Буду только рада списать свою неуверенность на фазу луны.
        Протягиваю руку, чтобы взять чашку кофе, и вдруг чувствую на своей талии чью-то ладонь. Она так меня пугает, что я поворачиваюсь, и тут Райнер тянет меня к себе. Он кладет другую руку на мою спину и сплетает пальцы так, что теперь он меня держит, и мы стоим почти вплотную друг к другу. В мои жилы будто закачали эспрессо, в котором в пять раз больше кофеина, чем нужно. Все тело просыпается. Его руки теплые, а футболка такая мягкая. Этого почти достаточно, чтобы я не заметила причину, по которой мы так сплелись друг с другом.
        Но потом я вижу в дверях Джордана. Вокруг него ореол из первых солнечных лучей – Камден и Уайатт убили бы за такую подсветку на съемках, – и он смотрит прямо на нас.
        Мне меньше всего хочется, чтобы Джордан неправильно все понял. Он уже меня ненавидит, и я знаю, что он знает – я предана Райнеру, но я все равно не хочу, чтобы у нас были лишние проблемы уже до начала совместной съемки. Мы профессионалы. Это работа.
        К счастью, Райнер опускает руки, но, прежде чем отпустить, целует меня в щеку.
        Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на дверь, но Джордана там уже нет. Пока мы еще не обсуждали назначение Джордана на роль, но я знаю, что Райнер смирится с этим. Он должен.
        К нам направляется Уайатт. Он смотрит на меня, и мне знаком этот взгляд. «Оставляйте всю эту личную фигню у себя в апартаментах».
        Я отступаю на шаг от Райнера, и Уайатт сворачивает к столу с кофе, как раз тогда, когда к нам подплывает Сэнди. Это явление можно описать только как «подплывает», потому что на ней шелковые штаны цвета слоновой кости, такая же блузка, и из-за них создается ощущение, что Сэнди плывет по воздуху. Еще нет шести утра. Я морщусь, думая о крысином гнезде на своей голове. Я еще не сняла свой капюшон.
        – Не знал, что вы собирались приехать, – говорит Райнер. Они обнимаются, и у него на лице появляется широкая улыбка.
        Последние пару недель Сэнди провела в Лос-Анджелесе.
        – Давайте внесем ясность: я здесь ради солнца.
        Райнер качает головой, и Сэнди подмигивает мне.
        – Как дела на съемках, Пи Джи?
        – Очень неплохо, – говорю я. – Многому учусь.
        – Преуменьшение года. – Она поворачивается к Райнеру. – Ты похудел, парень. Ты вообще что-то здесь ешь?
        – Он отлично выглядит без футболки, – говорит Уайатт, протягивая Сэнди чашку кофе.
        Он улыбается ей, улыбка – редкий гость у него на лице, и Сэнди смеется.
        – Ты знаешь, что я это не пью.
        Она морщит нос, и это вдруг напоминает мне о Кассандре. Интересно, что она сейчас делает? В Портленде восемь тридцать. Они прилетели, кажется, в четыре утра. Наверное, она в школе, на первом уроке.
        В прошлом году у нас с Кассандрой был общий урок искусства. В начале семестра мы убедили миссис Дилэнси, что работаем над инсталляцией для нашего итогового проекта. Мы брали большие холсты, тащили в низину и просто лежали на них, глядя в небо. Небо всегда было затянуто облаками, дождь в те дни лил часто, но мы не обращали на это внимание. Мы просто лежали там, иногда болтая, а иногда просто так, пока не звенел звонок. К концу семестра холсты были в сырых пятнах, измазаны травой и грязью. Я была уверена, что мы провалимся, но Кассандра уговорила меня показать их. В итоге мы получили А[7 - Оценка, аналогичная «5».] с минусом. Миссис Дилэнси сказала, что наша работа «новаторская и заставляет задуматься».
        Уайатт показывает плечом на дверь.
        – Где Джордан?
        Райнер фыркает так громко, что я думаю – это он не намеренно, а затем вижу, как Сэнди прищуривается, глядя на него. Ее взгляд, похоже, говорит: «Следи за собой».
        Уайатт игнорирует его и говорит Сэнди:
        – Пойдем прогуляемся, надо кое-что обсудить.
        Сэнди кивает, и Уайатт вынимает свой планшет. У него всегда с собой записная книжка. Монтажные листы, списки сцен, списки с порядком вызова актеров и так далее.
        – Вы должны закончить со всеми этими делами для Scene до полудня, – говорит он, размахивая планшетом. – А потом мы снимаем.
        – Успех не сделал тебя мягче, да? – говорит Сэнди. Она улыбается, и я вижу морщинки в уголках глаз, словно карандашные пометки на странице. Я задумываюсь о том, как давно они знают друг друга и как познакомились. У них, похоже, своя история.
        – Пока нет. – Уайатт смотрит на нее, и я впервые понимаю, как мало я о нем знаю. Я знаю, что он не женат и у него нет детей, но есть ли у него девушка? Живет ли он в Лос-Анджелесе, когда не работает? Какой была его жизнь до всего этого? Я знаю, всегда знала, что он известен как жесткий человек. Но всегда ли он был таким? Другим его сложно представить, но я видела что-то на наших с Джорданом пробах. Я видела, насколько Уайатт любит кино. Как он готов на все, чтобы добиться нужного результата.
        В углу палатки собралась компания незнакомых мне людей. Команда Scene. Я слышала, что они хотели посмотреть, каковы мы за кадром, прежде чем устраивать фотосессию. Джордан стоит с ними. Он что-то говорит, и одна из женщин сосредоточенно кивает. Ее пальцы на миг оказываются у него на предплечье.
        Уайатт и Сэнди исчезли, и Райнер разговаривает с Джессикой, которая только что приехала. У нее в руках апельсиновый сок.
        – В Urth Caffe[8 - Шикарное кафе в Беверли-Хиллз, популярное среди кинозвезд.] есть доставка? – спрашивает он ее.
        Она смеется, и Райнер посылает ей воздушный поцелуй. Боже, он такой милый.
        Затем появляется Лилианна. Она меряет меня взглядом и громко провозглашает:
        – О, милая. Если бы я застала тебя в таком виде, я бы не поместила тебя даже на банку супа.
        Я никогда не признаю этого публично, но мой любимый фильм не «Касабланка». И не «Заводной апельсин». На самом деле мой любимый фильм – «Это всё она». Тот, в котором Принц-младший влюбляется в девушку, главную зубрилку школы. Хоть это и не Хичкок, но я все равно его люблю. Моя любимая сцена – та, в которой главный герой ждет ее перед школьным балом, и она спускается по лестнице полностью преображенная. Она внезапно стала красавицей.
        Я вхожу в двери студии уже после восьми, и мне кажется, что я в фильме. Не играю в фильме, а на самом деле в фильме. Когда я появляюсь, все головы поворачиваются ко мне. И Райнер с Джорданом смотрят так, будто ни разу не видели меня раньше.
        Райнер поворачивается первым, и я вижу его широкую улыбку – в этот момент он смеялся. Его рот так и не закрывается. Он смотрит на меня в изумлении. Мне кажется, я парю. Это прекрасное ощущение, когда на тебя так смотрят и, возможно, даже желают. Я чувствую на себе его взгляд. Он не отрывается от меня, твердый, уверенный. Он скользит по моим плечам, оттуда – к глазам, словно что-то ищет. Будто у меня есть что-то, ему необходимое. Затем Райнер присвистывает, и Джордан тоже поворачивается.
        Иногда бывает, что ты хочешь сделать фото, но затвор камеры тормозит, и вся картинка зависает. Изображение Джордана будто висит в моем видоискателе. Я вижу, как он сглатывает, и его кадык опускается. Я смотрю на его опущенные руки. Он сжимает и разжимает кулаки. А затем его глаза смотрят прямо в мои, и я узнаю то же самое выражение, которое видела у него на лице там, на пляже. Черные глаза выглядят так, словно их выдули из стекла. Такое чувство, что если он будет смотреть достаточно долго, стекло может прорезать меня насквозь.
        – Здесь жарко, – бормочу я.
        Меня никто не слышит.
        Обычно знаменитости приводят на такие фотосессии свою собственную команду визажистов, но так как я новенькая в этой игре и мы на съемочной площадке, за работу принимается Лилианна. И мои прическа и макияж далеки от фирменных мягких кудряшек и нежно-розового макияжа Август, насколько это вообще возможно. Сейчас мои глаза дымчатые, они выделены черной подводкой, и от век к щекам тянется светло-золотая тень, словно след звездной пыли. Лилианна каким-то образом смогла нормально закрутить мои волосы. У меня на голове теперь локоны, которые подпрыгивают, когда я хожу. Будто танцуют под музыку.
        На мне черное платье. Оно кружевное, на бретельках и с лентой вокруг талии. Такое тесное и короткое, что я боюсь пошевелить руками.
        На мне туфли на четырехдюймовой платформе.
        У меня красная помада.
        Я ощущаю себя… красивой. Даже сексуальной. Такой, как, я всегда думала, чувствуют себя чирлидерши-старшеклассницы в Портленде, когда открывают футбольные матчи. Словно они достойны того, чтобы их видели. Достойны того, чтобы их видели Райнер Девон и Джордан Уайлдер.
        – Черт возьми! – восклицает Райнер. Я подхожу туда, где он стоит – команда Scene отделяет его от Джордана. За то время, что я готовилась, внутри установили огромную платформу. Всё вокруг в большой черный горошек – и пол, и стены. Красные пластиковые шары покачиваются вокруг винтажных автоматов для игры в пинбол, а в больших розовых бочках лежат огромные конфеты «Твизлерс». Мне кажется, что я очутилась на шоколадной фабрике Вилли Вонки. Приходится признать – это грандиозно.
        – Их можно есть? – спрашиваю я Сэнди, показывая на «Твизлерс».
        – Типа того, – говорит она. – Но я бы не стала.
        Райнер снова кладет свою руку мне на спину. Я смотрю на него.
        – Серьезно, – шепчет он. – Ты выглядишь до нелепости сексуально. – Он склоняется к моему уху. – Ты слегка сводишь меня с ума.
        – Да? – говорю я. Кончики пальцев покалывает, и в то же время они немеют. Я не понимаю, что между нами происходит, но я знаю, что мы флиртуем. Я знаю, что это не по-дружески. И не профессионально. Теперь уже нет.
        – Да, – говорит он. – Он наклоняет ко мне голову. – Ты восхитительна.
        Я не знаю, из-за макияжа ли это, или из-за прически, или из-за того, что я действительно чувствую себя как кинозвезда на съемках того фильма, про который журнал People сказал: «самое жаркое событие после лета», но я хочу крепко обнять его за шею. Хочу поцеловать его прямо здесь.
        На Райнере красно-белая клетчатая рубашка, не застегнутая до конца, и темные джинсы. Он выглядит элегантно, и, отступая назад, я пользуюсь случаем, чтобы оценить, как же он хорош, прямо до абсурда.
        Он улыбается мне.
        – Как ты себя чувствуешь?
        – Хорошо, – говорю я, кивая. И это правда.
        – Первая официальная съемка для журнала, – замечает он.
        – Не для тебя.
        Мои пальцы оказываются возле его воротника. Притворяюсь, что снимаю с него ниточку, но на самом деле там ничего нет. Я просто хочу быть рядом с ним.
        Райнер накрывает мою руку своей. Она теплая. Из-за этого вся студия расплывается у меня перед глазами.
        – Мы все здесь просто для того, чтобы заполнить помещение. Это только для тебя.
        Я открываю рот, но не могу ничего выговорить. Он смотрит на меня с таким выражением, которое и пугает, и приводит в восторг. Заставляет чувствовать его заботу. Словно он никогда не позволит случиться со мной ничему плохому. На этой фотосессии, на этой площадке и где угодно еще.
        Команда Scene расступается, и Джордан теперь рядом с нами. На нем черные брюки, черная рубашка с развязанным фиолетовым галстуком. На лице – легкая щетина.
        Мое сердце сбивается с ритма, словно пропустило удар, снова накатывает знакомая нервозность. Я заставляю себя не фокусироваться на Джордане. Потому что каждый раз, когда я это делаю, все внутри переворачивается. Из-за Джордана я чувствую себя неуверенно. Это всего лишь второй раз, когда мы видимся, но его присутствие мне уже мешает. И я не хочу, чтобы меня сейчас что-то отвлекало. Я хочу оставаться рядом с Райнером. Я хочу, чтобы он продолжал мне говорить о том, какой он меня видит.
        Вытянув губы трубочкой, я сдуваю мысли о Джордане. Его проблемы не испортят мой день. Я здесь, в эту самую минуту, проживаю невероятнейшую фантазию, которая только могла прийти мне на ум. И самое лучшее, что это даже не фантазия. Я снимаюсь в экранизации популярной книги и собираюсь участвовать в фотосессии для журнала. Я буду чувствовать радостное возбуждение и даже восторг, потому что иные чувства кажутся предательством по отношению к мечте. Я не дам Джордану отравить это мгновение.
        Кто-то включает музыку, и вся наша студия, все три тысячи квадратных метров, наполняются игрой группы The Smiths, затем песнями Канье и Кэти. Плейлист продолжает греметь, даже когда мы начинаем сниматься. Я на плечах Райнера, Джордан наблюдает за нами. Райнер обнимает меня, Джордан стоит в стороне. Нам что-то кричат, и все это вдруг начинает… работать. Все встает на свои места. Это первое, что мы делаем втроем, и я чувствую нашу химию. Не просто – у меня с Райнером или у меня с Джорданом, а у нас троих. Я чувствую ее так же, как чувствовала с Райнером в Портленде и с Джорданом на его прослушивании здесь. Но только сейчас мы все вместе.
        Этого достаточно, чтобы заставить меня моментально забыть, что Райнер и Джордан не выносят друг друга. Райнер берет большой «Твизлерс» и разрывает упаковку зубами. Он бросает его Джордану, и они понарошку сражаются, фехтуя конфетами.
        Я беру один из красных шаров и подбрасываю его вверх, и когда камера щелкает как раз перед его приземлением, я понимаю, что мне весело. По-настоящему весело. В этот момент я ничего не стесняюсь. Я не переживаю, что недостаточно хорошо работаю или что я должна быть такой-то и вести себя так-то. Я просто наслаждаюсь собой, здесь и сейчас. Этот мир безумный, чужой, но он захватывает по-настоящему. И я вижу, что Райнер и Джордан чувствуют то же самое. Потому что они не бросают друг на друга мрачные взгляды и не пытаются разорвать друг друга на части. Неожиданно прошлое и все, что осталось в нем – Кассандра, Джейк и даже Бритни, чтобы она ни значила для этих парней, – оказывается от нас в миллионе миль. Будто нас разделяет не только океан, но и что-то другое. Что-то нерушимое.
        Песня меняется, и Райнер поднимает меня. Он кружит меня, очень быстро, и пока вся студия вращается, я сосредоточиваюсь на его лице. Он улыбается и что-то говорит, но из-за музыки и быстрых движений я его не слышу. Он ставит меня на пол и продолжает говорить, но я все равно не слышу его. Я вся взбудоражена: это адреналин и песни Мадонны. Краем глаза я вижу Джордана, прислонившегося к стене. Подперев подбородок рукой, он смотрит в камеру. Кто-то кружит возле него с расческой.
        Райнер подходит ближе, и когда музыка затихает перед сменой песни, он опять что-то говорит мне.
        – Я хочу тебя поцеловать.
        Теперь я его слышу.
        Плохие новости: все остальные тоже услышали.
        В команде Scene все переглядываются, будто не знают, что им делать, и Сэнди с Уайаттом пытаются развеять обстановку. Они пересматривают видеозапись, пытаясь удостовериться, что слова Райнера невозможно расслышать.
        – Продюсерам это понравится, – произносит Сэнди.
        – А мне – нет. – Говоря это, Уайатт смотрит на меня, и я снова вспоминаю о нашем разговоре у меня в номере. Как он злился из-за того, что мы с Райнером сближаемся. Но сейчас я думаю, что он, возможно, был неправ. Я вдруг впадаю в дикое раздражение из-за того, что это так важно. Потому что то, чем я занимаюсь вне съемок, мое личное дело. Райнер и я – не Ной и Август, и если мы нравимся друг другу, что с того? Мы же не перестанем делать нашу работу. Я снова смотрю на Райнера, который стоит передо мной в ожидании хоть какого-то ответа. Ему наплевать. Он не переживает из-за Сэнди, которая суетится вокруг нас, или недовольных комментариев Уайатта, или людей из Scene, которые замерли наготове и пытаются понять, что дальше. Потому что это не их дело. Это наше дело. Я жажду сказать ему, что я тоже хотела бы этого. Я хочу, чтобы он поцеловал меня, больше, чем когда-либо чего-то желала. Хочу, чтобы он обнял меня и сделал так, чтобы это мгновение длилось вечно – запечатлел бы его, вместе с камерой.
        Но меня что-то останавливает. И это не Сэнди и не Уайатт. Моя спина словно горит, и я понимаю, что Джордан тоже слышал. Я ощущаю его взгляд. И не могу объяснить, почему чувствую себя виноватой.
        Я ничего не скрываю. Уайатт и Сэнди жмутся друг к другу, а команда Scene готовится к очередному снимку. В конце концов они притворились, что не слушают. Я понижаю голос, пододвигаясь ближе к Райнеру.
        – Ты не можешь этого сделать, – шепчу я.
        – Что? – говорит он. Он разглядывает мое лицо. Я закусываю губу.
        – Ты не можешь говорить такое на работе. – Поднимаю на него взгляд. Я хочу сказать: «Не сейчас».
        Лицо Райнера озаряет широкая улыбка.
        – Рядом с тобой мне сложно себя контролировать, – говорит он. Он берет меня за локоть и проводит большим пальцем по сгибу. Рукам становится горячо, все внутри тоже пылает. – Но если ты этого хочешь, я могу попытаться.
        С души падает камень, зато виски гудят. Делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить свой взбунтовавшийся пульс.
        – Огромная часть нашей жизни уже стала всеобщим достоянием. – Я машу рукой куда-то в сторону океана или что там сейчас находится.
        – Все будет хорошо, – произносит он. Сжимает мои руки. Они кажутся такими надежными – будто только они удерживают меня на месте. Хмурится и говорит: – Обещаю.
        – Больше никакого дурачества на площадке, – говорю я.
        Он смеется.
        – Мэм, вы меня оскорбляете. – Он убирает руки и в притворном ужасе прикладывает ладонь к груди.
        – Я так и сделаю, если ты оскорбишь меня.
        Райнер улыбается, и его лицо смягчается. Складки разглаживаются, вновь придавая ему дружелюбное выражение.
        – Хорошо, – шепчет он.
        Снова включается музыка, и Райнер подходит к Лилианне, чтобы поправить макияж. Я оглядываюсь и замечаю, что Джордан следит за мной. Он сразу же отворачивается. У меня такое чувство, что я потеряла все шансы на нормальные рабочие отношения с ним, которые могли бы у нас сложиться еще до того, как эти отношения начались. Моя мама говорила мне, что нельзя обладать всем на свете. Мир устроен по-другому. Похоже, она была права.
        Ко мне подходит редактор журнала, женщина возраста моих родителей.
        – Нам нужно сделать несколько снимков с тобой.
        – Ладно. – Я бросаю взгляд на Райнера, он наливает себе кофе. – Позвать?..
        – Никаких парней, – говорит она. – Только ты. – Она улыбается так, как обычно улыбаются люди из дорожной полиции. Улыбкой, которая говорит: «Я сказала вам все, что могла. Теперь, пожалуйста, заполните форму и перестаньте задавать вопросы».
        Я киваю и усаживаюсь на огромную подушку в виде кекса. Она велит мне согнуть ноги и сдвинуть колени. Заставляет меня изогнуть спину, перекидывает мои волосы вперед, затем назад, и смотрит на меня с прищуром, словно я картина, а она не уверена, что я вишу прямо. Потом она сует мне в лицо ветродув.
        – Можешь чуть-чуть наклонить голову влево? – спрашивает она. – Только голову, но не глаза.
        Я пытаюсь понять, что это вообще значит, но к тому времени, как до меня доходит, камера приближается и щелкает не переставая. Мои глаза слезятся от ветра, и я всё время вытираю щеки и извиняюсь.
        – Просто развлекайся! – говорит она.
        Развлекаться. Точно. Я стараюсь. Улыбаюсь, смеюсь. Я пытаюсь дотянуться до этого чувства восторга и силы, которое ощущала всего лишь несколько минут назад. Широко распахиваю глаза и изгибаю губы идеальным полукругом. Но это не так просто, как тогда, когда мы снимались вместе. Все смотрят на меня, и я чувствую себя уязвимой, как будто это крошечное платье и вовсе исчезло под их взглядами, и я вдруг оказалась перед съемочной группой и коллегами совершенно голая. Я чувствую, как те двое смотрят на меня, взгляды словно соревнуются. Это их совместное воздействие слишком тяжело вынести.
        Слава богу, в конце концов камера останавливается, и Райнера с Джорданом зовут обратно. Теперь мы позируем. Сначала я сижу, а они стоят по обеим сторонам от меня. Мы расположились близко друг к другу, все трое, фоном тихо мурлычет музыка.
        Райнер приобнимает меня, и я склоняюсь к его груди. Потом мы повторяем то же самое стоя. Затем режиссер съемки жестом просит Джордана подойти поближе.
        – Обхвати ее, – велит она. Я не отвожу глаз от камеры.
        Джордан поворачивается.
        – Привет, – говорю я. Мне кажется, это первое, что я ему сказала.
        – Привет, – отвечает он. Его лицо в нескольких дюймах от моего.
        Затем он тянет меня к себе. Быстро. Он пахнет мылом, душем, Dove. Запах такой специфический, что мне кажется – я снова в нашей общей ванной в Портленде. Той самой, в которой стоят резиновые уточки Аннабель и шампунь-антифриз моей сестры и в которой плохо работает слив даже после всех попыток отца его прочистить. Именно это заставляет меня растаять в его руках. Он кладет мою голову себе на грудь и крепко обнимает меня. Я не могу объяснить это, но в ту же секунду мне кажется, что я пластилин. Пластилин в чьих-то руках. Мягкий и податливый. Что из меня можно слепить что угодно. Кого угодно. Даже Август.
        Глава 13
        К концу сегодняшнего дня счет поцелуев будет таким:
        Август и Ной: 1
        Пэйдж и Райнер: 0
        Сегодня мы наконец снимаем их первый поцелуй, он случился в хижине во время ливня. Очень романтично. И ужасно нервно. Ну конечно же, на реальном гавайском острове сейчас светит солнце, так что мы какое-то время отрабатываем сцену в студии.
        Ситуация такая: Ной и Август пытались подавить свои чувства, с тех пор как оказались на острове. Август, в конце концов, девушка его лучшего друга. Но проходят дни, недели, они осознают, что, возможно, их никогда не спасут, и они уступают своим чувствам. Cosmo назвал эту нашу сцену «самым ожидаемым поцелуем года». От нас многого ждут, и это можно понять. В книге этот поцелуй очень сексуальный. Я хочу все сделать правильно. Но я настолько же боюсь этого момента, насколько жду его с нетерпением, и мне даже не верится, что он наступил.
        Ной и Август на верном пути. И кажется, мы с Райнером тоже. Вчера мы ужинали вместе. Мы пошли в «Лонги», и несколько девушек примерно моих лет узнали Райнера и попросили у него автограф. Этот ужин отличался от тех, что были у нас раньше. Больше похож на настоящее свидание. Мы делили один десерт. Наши ложки звенели, задевая друг друга, и Райнер касался под столом моего колена. Я чувствовала, что его поклонницы смотрели на нас, смотрели на меня. На девушку, у которой свидание с Райнером Девоном. И мне это нравилось.
        После ужина он проводил меня до двери апартаментов и взял за руку. Он поднес ее к своей щеке. Он был мучительно прекрасен. Мне просто захотелось обнять его за шею и притянуть к себе. Я знаю, что он тоже этого хотел. Прошедшие недели сгустились между нами, как электрическое поле.
        Но когда он приблизился к моим губам, я не смогла этого сделать. Мне вдруг стало страшно. Будто в нашу историю и так вложено слишком многое. Будто, едва мы поцелуемся, все изменится. И я хочу подготовиться к этому, но пока не готова. Он нужен мне. Сейчас в моей жизни он – единственный человек, кто меня понимает. Кто словно вел меня за руку через все это. Что, если мы будем вместе, а потом все закончится, и я потеряю его? Готова ли я пойти на этот риск?
        – Прости, – сказала я и провела пальцем по его затылку. Я почувствовала, что моя грудь прижимается к его телу, а сердце будто старается проникнуть в его грудную клетку. – Просто… просто, если мы поцелуемся, это будет больше, чем поцелуй. Ты понимаешь меня?
        – Мне так говорят все дамы, – сказал он.
        Я пихнула его.
        – Боже, ты когда-нибудь бываешь серьезен?
        – Эй. – Райнер прижался своим лбом к моему. – У нас полно времени. – Он положил ладонь мне на щеку. Подержал ее там. – У нас еще целых три фильма впереди.
        Я рассмеялась, и он тоже. Затем поцеловал меня в лоб и исчез в коридоре.
        И вот сейчас мы готовы снимать поцелуй. По крайней мере, по графику. Мы не можем начать, потому что сегодня, в отличие от вчерашнего дня, нет дождя.
        У Джессики есть кусок бамбукового ствола, заполненный песком и разукрашенный безумными африканскими письменами. Это ее «дождевая палка», и она носит ее с собой почти каждый день, пытаясь вызвать дождь или остановить его. Из-за непредсказуемой погоды мы начали заранее готовиться еще к пяти или шести сценам, на случай, если не сможем снять запланированные. Мы построили декорации в старом заброшенном сарае рядом с пляжем и даже в апартаментах Уайатта. Мы снимали везде, где только была физическая возможность для съемок.
        Уайатт считает, что это безумие, и постоянно орет, чтобы Джессика «убрала эту чертову штуковину», но я думаю, втайне он верит, что это работает. Потому что в большинстве случаев так оно и есть.
        Сегодня утром Райнер бегает по съемочной площадке с «дождевой палкой» и распевает песню о дожде в Африке. Вторая половина нашей съемочной группы ушла, чтобы снять несколько дополнительных кадров. Уайатт и Камден пытаются выяснить, смогут ли они снимать здесь и устроить фальшивый дождь, и как. А Джессика разговаривает с реквизиторами, пытаясь выяснить, что произошло с фальшивой грязью. Я до сих пор не понимаю, почему грязь должна быть ненастоящей. Это же не кровь, и ты не причиняешь никому боль, используя настоящую. Хотя Джейк, наверное, решил бы иначе.
        – Спой со мной, Пи Джи, – говорит Райнер, держа палку передо мной как микрофон.
        – Ты в хорошем настроении, – замечаю я.
        Он смотрит на меня и поднимает брови.
        – Я поцелую тебя сегодня, – отвечает он. – Чем не причина?
        Кажется, мое лицо становится малиновым. Я отворачиваюсь и гляжу на Джессику: она бежит с каким-то реквизитом, который мне не видно.
        Мы на грани чего-то. Словно тяжелая влажная жара висит в воздухе прямо перед началом ливня. Когда наши персонажи поцелуются, изменится ли что-то для нас? Актеры все время говорят о том, какие любовные сцены неромантичные, что в комнате обычно находится еще миллион людей, что все распланировано. Но губы все равно мои. Губы все равно Райнера. Я знаю, что это другое, отдельное, но я чувствую себя так же, как он. Раз мы не можем совершить этот прыжок, наши персонажи делают это за нас.
        Уайатт объявляет – мы будем снимать в помещении. Реквизиторы тут же отправляются сооружать декорации, похожие на те, в которых мы уже снимали снаружи. Они используют зеленый экран, чтобы потом спроектировать подходящий фон и склеить всё в монтажной.
        Уайатт потребовал, чтобы эта съемка была закрытой, то есть там будет только Райнер, самые необходимые члены съемочной группы и я. Ни Сэнди, ни лишних людей. Ни Джордана.
        Напоминаю себе об этом, когда мысленно повторяю реплики. То, что Джордана не будет, что там будем только мы с Райнером, явно мне помогает.
        Я смотрю с боковой сцены на то, как Райнер танцует с дождевой палкой. На его улыбку и естественное очарование. Он тычет палкой в Джессику, и даже несмотря на то, что у нее миллион дел, она не злится. Райнер старше меня и Джордана на несколько лет, но есть в нем какая-то детская непосредственность. Он просто счастлив, как маленький ребенок в рождественское утро. И заставляет улыбаться других. Я думала, что это всё хорошо просчитано – его звездное очарование – но теперь знаю, что это не так. Оно настоящее.
        Райнер так отличается от Ноя с его задумчивостью, сложным прошлым и атмосферой таинственности. Но они оба невероятно преданные. Они готовы поддержать и помочь. И, судя по всему, они оба хотят меня поцеловать. От этой мысли кровь бурлит в жилах, и я снова должна выровнять пульс.
        – Ты выглядишь озабоченной, Пи Джи. – Райнер опускает палку и подходит ко мне. Кладет руки мне на плечи, а затем ладони скользят вниз. Я выдыхаю. Мне нравится, когда он так близко. Это успокаивает.
        – Я не озабочена, – говорю я.
        Он наклоняет голову.
        – Уверена?
        Я пожимаю плечами.
        – Может, чуть-чуть нервничаю.
        – Ладно. – Он разворачивает меня, ведет к ящику на другой стороне студии и велит сесть. Я подтыкаю под себя края своего одеяния – белой ночной рубашки – и складываю руки на груди.
        Райнер осторожно кладет ладони мне на колени и опускается передо мной так, чтобы наши глаза были на одном уровне.
        – Эй, – говорит он. – Все будет хорошо. Это всего лишь ты и я. – Он улыбается теплой, дружелюбной улыбкой, мягкой как мороженое, и мои нервы начинают расслабляться.
        – Людям это важно, – произношу я. – Без конца говорят о том, как важен этот поцелуй. – Я закрываю лицо руками.
        Райнер сжимает мое колено.
        – Не думай о них. Сейчас здесь только мы. Эй. – Он отводит мои пальцы от лица. – Мы будем стараться. Это все, что мы можем сделать.
        – Что, если моих стараний недостаточно?
        Он улыбается мне. Его глаза смотрят прямо в мои.
        – Достаточно. У нас отличная химия. – Он касается моего плеча. – Правда?
        Я сглатываю. Киваю.
        – Ребята, вы готовы? – подходит Уайатт, следом – Джессика. На нем футболка с группой Ramones, а значит – сегодня серьезный день. Это его «счастливая» футболка, и по ней можно определить, насколько сцена важна.
        – Готовы, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
        Райнер кладет руки мне на предплечья и слегка подталкивает вперед. Мы следуем за Уайаттом туда, где за считанные минуты были установлены временные декорации. Иногда здесь происходят волшебные вещи. Будто среди пальм прячутся эльфы.
        Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Вдыхаю и выдыхаю. Я пытаюсь представить, что сейчас чувствует Август. Она больше всего на свете хочет быть с этим человеком, и он наконец целует ее. Он позволяет им зайти так далеко. Они отринули все – прошлое, будущее. Ради одного мгновения. Не думать. Только играть.
        Первый дубль выходит неловким. Я слишком резко тянусь к Райнеру, и наши носы сталкиваются. Меня трясет. Из-за этого нам тяжело вступать в нормальный контакт.
        Второй дубль еще хуже. Я начала икать – старая нервная привычка, – и когда Райнер наклоняется ко мне, и я дергаюсь, отшатываясь от него.
        – Снято! – кричит Уайатт и проводит рукой по лбу. – Слушай, – говорит он мне. – Что от вас сейчас требуется?
        – Простите, – отвечаю я. Мое тело содрогается в очередном приступе икоты.
        – Я не знаю, что с вами двумя происходит, но просто представьте на минутку, что вы совсем другие люди.
        – Я и есть другой человек, – говорю я. – Я – Август. – Это все начинает напоминать мне «Актерское мастерство для чайников».
        Уайатт качает головой.
        – Перестань быть и ею тоже.
        Как я могу объяснить Уайатту, что если я поцелую Райнера как Август, мне будет казаться, что я целую его и как Пэйдж? Весь этот флирт. Все эти взгляды и мгновения. Они вели нас к этой точке, и я не могу отделить себя от них.
        – Тогда кем? – спрашиваю я.
        – Моделью? – предлагает Райнер. – Желательно, француженкой. Спасибо. – Он улыбается мне, пожимая плечами.
        – Ты должна выбраться за пределы своей личности, – говорит мне Уайатт. Он хмурится, и я боюсь, что он начнет кричать, но вместо этого он говорит: – Иногда нужно становиться кем-то другим. Кем-то, кто схватит Ноя и будет делать с ним что хочет. Кто это может быть?
        Бритни?
        – Я не знаю, – отвечаю я.
        Уайатт отмахивается от меня и продолжает говорить.
        – Не стой у себя самой на пути. Превратись в человека, который все это провернет. – Он смотрит на меня. Снова его фирменный пронзительный взгляд. – Просто сделай это, черт возьми.
        – Хорошо, – говорю я. Но продолжаю думать, что проблема не в том, что я буду другим человеком, а в том, что другим человеком будет Райнер. Я нервничаю из-за поцелуя, потому что для нас и наших отношений он будет значить ужасно много. Но сейчас мы – Август и Ной. Потерянная девочка и мальчик.
        Я делаю первый шаг. Фактически еще до того, как включается камера, я набрасываюсь на Райнера, обхватываю его лицо его лицо и притягиваю к своему. Это не очень сексуально, но, эй, это хоть какой-то контакт. Нужно просто пройти через это. Райнера это, похоже, забавляет, и он начинает ржать. Уайатт, естественно, кричит: «Снято!»
        Четвертый дубль. Райнер кладет руку на мой локоть. Привлекает меня ближе, проводит пальцем по подбородку. Я закрываю глаза. Склоняюсь к нему. Ощущаю, что Райнер прямо надо мной. Снято.
        Стойте, почему? Я смотрю на Уайатта.
        – Больше сосредоточенности! – кричит он.
        Пятый дубль. Я подаюсь вперед, Райнер тоже, и наши губы встречаются. Сработало! Даже больше чем сработало. Я обнимаю его за шею, и он притягивает меня еще ближе. Руки крепко удерживают меня, губы плотно прижаты к моим, настолько плотно, что я почти не могу дышать. И я не хочу. Я хочу, чтобы он продолжал целовать меня так, будто нас на этом острове только двое. Его рука скользит по моей спине, и я запускаю пальцы в его волосы. Мое тело охвачено огнем, и на мгновенье все вокруг растворяется. Мы не на съемочной площадке. Мы на острове. Больше ничто не имеет значения. Ничто, кроме этого.
        Но затем Райнер отстраняется. Я чувствую, как его губы расстаются с моими, и пытаюсь найти их снова, я не готова разорвать нашу связь. Мои глаза все еще закрыты. Я слышу, что он говорит:
        – Тебя здесь быть не должно.
        Это Джордан. Я поняла еще до того, как посмотрела на него. Выцветшая серая футболка, руки скрещены на груди.
        – Там дождь, – говорит он, словно это что-то объясняет.
        – Черт. – Уайатт смотрит на него, затем снова на нас. – Это закрытая съемка, Джордан.
        Джордан засовывает руки в карманы.
        – Ладно, – говорит он. – Я уйду.
        Рука Райнера все еще на моей талии, и я чувствую, как он привлекает меня ближе.
        – Оставайся, – говорит он Джордану. Я наблюдаю за тем, как они смотрят друг на друга, как взгляд Джордана падает на мою руку, лежащую на плече Райнера. Это вызов, и на мгновение я испытываю гнев из-за того, что Райнер заявляет о своих правах на меня прямо сейчас, перед Джорданом.
        – Тогда сядь наконец! – кричит Уайатт. Он наклоняется к Камдену, и они обсуждают, не должны ли мы выбраться наружу, раз уж там настоящий дождь.
        В это время Джордан усаживается в режиссерское кресло. Он болтает в воздухе грязными кроссовками, положив руки на подлокотники. Я вижу, как дождевые капли блестят у него на руках, скатываются по шее.
        – Твое сердце бьется как ненормальное, – говорит мне Райнер. Он устраивает мою голову у себя под подбородком. Я чувствую, как сильно и размеренно опускается и поднимается его грудь.
        Но я все еще не могу избавиться от ощущения, что Джордан наблюдает за мной. Я хочу спросить Райнера, зачем он разрешил Джордану остаться, но ко мне подключен микрофон, так что я не могу. Даже если я знаю ответ, я хочу его услышать.
        Мы снова беремся за дело. Райнер наклоняет голову, и я притягиваю его ближе. Его теплый рот накрывает мой, волосы такие мягкие. Я пытаюсь сосредоточиться. Не потеряться в нем. Я не хочу доставить Джордану удовольствие такое увидеть. И чувствую, как сердце Райнера стучит рядом с моим.
        – Снято! – кричит Уайатт. Он оглядывает нас, затем оборачивается к Джордану. – Ладно, – говорит он и смотрит на часы. – Давайте сделаем перерыв на обед.
        «Обед» наступает в любое время, когда мы уже отсняли половину тех сцен, которые нужно успеть за день. Обычно он у нас ближе к ужину, и это значит, что в то время как у меня осталось всего несколько часов, парни готовятся к целой ночи съемок.
        Я оборачиваюсь посмотреть, здесь ли Джордан. Он здесь. Сидит и наблюдает за нами, но когда я оборачиваюсь, резко поворачивает голову и начинает говорить с Камденом. Я хочу хотя бы попытаться. Хочу, чтобы на площадке все было хорошо. Но меня уже тошнит от его поведения.
        Звукооператор подходит и снимает с нас микрофоны. Я рада, что хоть какое-то время меня нельзя будет услышать.
        – Эй, Пи Джи, – говорит Райнер. Он все еще рядом со мной, и его рука лежит у меня на боку, как раз на изгибе талии. – Прогуляешься со мной?
        Я киваю.
        Он берет меня за руку. Я поворачиваюсь посмотреть, наблюдает ли Джордан, как мы уходим, но не встречаюсь с ним взглядами, и Райнер уже на полпути к двери. Мы на улице, и сейчас я вижу, какой сильный идет дождь. Мы съеживаемся у наружной стены студии, там есть небольшой навес, но его явно недостаточно, чтобы помешать нам намокнуть. Прошло всего секунд двадцать, а мое платье промокло почти насквозь. Райнер кладет одну руку мне на талию, туда, где она совсем недавно лежала, и подталкивает меня ближе.
        – Иди сюда, – говорит он. У него такой взгляд, словно он хочет сказать что-то. Я задерживаю дыхание. Но он ничего не говорит. Он целует меня.
        Его губы опускаются на мои, у меня перехватывает дыхание, а потом в груди становится тесно. Руки скользят вверх по его рукам, я хочу обнять его за плечи. Он прижимает меня к себе, и между нами не остается свободного пространства. Он целует меня так настойчиво. Поцелуй одновременно и нежный, и мягкий, и сильный, и сладкий. Это все, чего я хотела. Я чувствую, что мы совсем вымокли, чувствую дождь на наших лицах, но мне плевать. Вот мы и добрались…
        Глава 14
        Райнер должен остаться на площадке, чтобы закончить съемку, а я бегу обратно в отель, мокрая насквозь. Я дрожу от холода, но чувствую необыкновенный подъем. Будто я в начале чего-то важного. И я не могу ничего с собой поделать – радостное волнение берет верх над страхом. Я хочу этого. Хочу быть с ним. С ним я чувствую себя уютно, уверенно и защищенно. В безопасности в этой новой жизни. Понимаю, что проблема не в моих чувствах к Райнеру. Я знаю, что чувствую к Райнеру. Проблема в том, что я чувствую к Джордану.
        Он каким-то образом пробрался ко мне в голову. Я знаю, что из-за того, что сейчас произошло между мной и Райнером, нам с Джорданом будет сложнее сойтись. Не похоже, чтобы он хоть как-то этого желал. Он даже не пытался поговорить со мной. Все ограничивается колкими взглядами и резкими приветствиями. Это невероятно глупо. Нужно просто следовать примеру Райнера. Нужно обходиться с Джорданом так же, как он обходится со мной. Но в нем что-то есть. Я как будто одновременно хочу оказаться от него как можно дальше и сблизиться с ним, чтобы выяснить, кто он такой. Что делает его таким? Семья? Его история с Бритни? Интересно, она знает секреты Джордана? Интересно, что он говорит тем, кто ему важен.
        Я не могу заснуть. Я думаю о Райнере, от которого меня отделяет лишь коридор.
        Наконец в 4:30 утра я отрываю себя от кровати и натягиваю купальник, чтобы сделать утренний заплыв. Нужно освежить голову. К тому же с последнего раза, когда я забиралась в воду утром рабочего дня, прошло уже много времени. Всю неделю нас рано звали на съемку.
        Надеваю шлепанцы и вешаю полотенце на плечо. Когда я спускаюсь к пляжу, еще темно. Я вижу силуэты серферов на воде, их серебристые тела освещены предрассветным сиянием. Они похожи на летучих рыб, о которых я читала в книге про озера, лежавшей дома в гостиной на журнальном столике. Я никогда не видела их вживую, но знаю, что, когда их крохотные тела вылетают из воды, они выглядят как серебристые дуги, отблески лунного света, отражения падающих звезд.
        Я оставляю свое полотенце на камне и скидываю обувь. Песок под босыми ступнями такой прохладный, будто из морозильника, и на секунду я сомневаюсь, что смогу зайти в воду. Но я отгоняю эту мысль, делаю глубокий вдох и бросаюсь головой вперед в океан.
        Резкий удар, когда я проникаю в ледяную толщу – и я начинаю грести. Длинными плавными движениями. Не поднимаю головы, пока не делаю десять гребков. Когда я всплываю, отплевываясь и хватая ртом воздух, от берега меня отделяет уже несколько ярдов. Поворачиваюсь на спину и позволяю течению отнести меня чуть дальше. Небо меняется – синий превращается в серый, серый сменяется бледным оттенком лилового. Скоро появится солнце, словно одинокий танцор на сцене, и начнет вращаться, посылая лучи налево, направо, вперед…
        Все еще очень рано, и я плыву дальше, туда, где на своих досках собираются серферы в ожидании волн. Сейчас я думаю, что Уайатт убил бы меня, если бы знал, что я здесь, и почему-то это заставляет меня плыть быстрее и дальше. Мимо серферов и, вздымающихся над водой скал. Теперь я так далеко, что, когда я смотрю назад, дома кажутся кусочками сахара: маленькие и белые, они готовы раствориться в водяной толще.
        Я заплываю еще немного дальше. Здесь так спокойно, вокруг мирный простор – совсем не похоже на то, что меня ждет на острове.
        Еще одна особенность Гавайев: здесь нет спасателей. Я помню, нам сказали об этом во время инструктажа на острове. Когда рассказывали о цепи вулканов. Здесь нет спасателей, потому что течение очень сильное, и ты плаваешь на свой страх и риск.
        Много туристов погибает в воде. И не из-за акул, хотя я по глупости предположила это во время инструктажа, а из-за течения. Их уносит так далеко в море, что они не могут вернуться, а потом приходит волна, и они тонут. Я подумала, что это нелепо. Нужно знать пределы своих возможностей. Я подумала, что справлюсь с водой. Я хороший пловец. И всегда им была.
        Поэтому то, что происходит дальше, – абсурд.
        Я знаю, что когда появляются волны, нужно опускаться под них. Если пришла большая волна, ты ныряешь к ее подошве, потому что, если ты не сможешь справиться с ней на поверхности, ее мощь собьет тебя и утащит вниз. Но уже поздно. Я не вижу ее, пока она не возвышается уже прямо надо мной. У меня нет времени нырнуть. Я застываю, будто парализованная, и за долю секунды решение уже принято за меня.
        Волна обрушивается на меня, давя со всех сторон, и в конце концов я чувствую, что меня прибивает ко дну. Но здесь слишком глубоко для того, чтобы удариться об океанское ложе, и меня толкает все дальше и дальше вниз. Я знаю, что все, что меня там ждет, – еще больше воды. Больше этой душащей тьмы.
        Она на самом деле душит меня. Мои легкие будто горят, и я не могу удержаться – представляю, что мой рот разинут в немом крике. Воображаемый водный поток затапливает легкие, заполняет трахею настолько, что она лопается, как те шарики с водой, которые мы с Кассандрой когда-то бросали летом из окон на бетонную дорогу: десять очков, если попадаешь в кого-то. Три очка, если прохожего просто обрызгает водой.
        Мои мысли начинают расплываться. Я представляю Кассандру, родителей, братьев, Джейка в моей гостиной, представляю, как мы трое откалываем разные шутки… А еще – «Пустяки и безделушки». Я представляю оранжево-красный закат, такой яркий, что он похож на фейерверки в центре Портленда на Четвертое июля.
        Я вижу пляж, и студию звукозаписи, и сердитого Уайатта. Только вот изображение неправильное, зернистое и слишком светлое, как фотография, которая выцвела на солнце. Картинка гаснет, а затем я вижу что-то другое. Кого-то другого. Того, кого представляла задолго до этих видений. Он здесь. Настоящий. Живой, в отличие от меня. Я знаю, что умираю, как знала бы, что нужно принять душ или что мне устроят выговор, если не вынесу мусор. Это практическое знание, и я даже не пытаюсь сопротивляться. Я просто закрываю глаза и прошу, чтобы все случилось быстро. Чтобы я перестала думать. Потому что когда я думаю о нем, я не хочу уходить.
        Я слышу, как он зовет меня, сначала тихо, потом громче. Я удивлена, потому что думала, что мои органы чувств будут понемногу слабеть. Я думала, что, чем ближе я буду к смерти, тем тише будет вокруг. Но это не так. Все наполнено шумом. Звуками моего имени, всплесками воды и кое-чем еще. Так я убеждаюсь, что уже ушла: его лицо, так близко, что я чувствую его дыхание.
        – Пэйдж. – Он произносит мое имя строго, и на секунду я вспоминаю своего учителя математики в восьмом классе, мистера Стилера. Не знаю, почему я думаю о нем сейчас, в момент смерти, но именно так и есть.
        Я снова слышу:
        – Пэйдж.
        Открываю рот, чтобы ответить, но вспоминаю, что я под водой. Я жду напора воды, вкуса соли, но до этого не доходит. Вместо этого я начинаю кашлять и отплевываться, так же, как делала, когда только вошла утром в океан. Я открываю глаза.
        Первое, что я замечаю, это то, что я на чем-то лежу. Пытаюсь подняться, чтобы посмотреть, но чья-то рука мягко опускает меня обратно. Я все еще слышу, как вокруг шумит вода, но теперь звук мягкий, менее зловещий. Она не грохочет, а просто плещется, и это тихое «плюх-плюх» напоминает колыбельную.
        – Пэйдж?
        Я поворачиваю голову и вижу, как он покачивается в океане рядом со мной – одна рука у меня на животе, другая гребет. Я лежу на доске для серфинга, и Джордан Уайлдер толкает меня к берегу.
        Он хмурится, морщинки на лбу собираются вместе, словно нити марионетки.
        – Джор… – умудряюсь выговорить я, а затем снова начинаю кашлять. Он касается моего плеча, затем убирает волосы со лба. Я снова закрываю глаза. Вполне возможно, что на самом деле я мертва. Вероятность, что все это – реальность, очень мала.
        – Держись, – говорит он. – Мы почти вернулись.
        Я вижу, как он работает ногами, толкая доску вперед, руками удерживая меня на ней. Приподнимаю голову и замечаю наш длинный пляж – лучшее, что я когда-либо видела. Берег выглядит надежным и твердым.
        – Как ты себя чувствуешь? – раздается рядом со мной голос Джордана.
        – Хорошо, – говорю я. Я кашляю, а затем беру себя в руки. – Как ты…
        Я смотрю на него, и он качает головой.
        – Ты очень далеко заплыла, – произносит он. – Так нельзя на Гавайях, если хорошо не знаешь океан. А ты точно не знаешь.
        – Ты что, следил за мной? – Мы достаточно близко к берегу, чтобы Джордан мог стоять. Я перекидываю ноги на противоположную сторону и тоже встаю. Но они подкашиваются, не держат меня, и я кладу ладони на доску.
        – Я должен был, – отвечает он.
        – Нет, не должен.
        Он поднимает бровь.
        – Ты в этом уверена?
        – Нет, – говорю я.
        – Правильно. – Он кладет ладонь мне на спину. Я удивляюсь, какая она теплая. Сама я замерзаю.
        – Спасибо, – произношу я.
        – За что? – говорит он легкомысленным, даже игривым тоном. До сих пор я от него такого не слышала.
        – За то, что спас меня, – бормочу я.
        – Что, прости? – спрашивает он. Он дразнит меня.
        Я поднимаю голову и сердито смотрю на него. Даже вытащив меня из объятий смерти, Джордан Уайлдер все равно несносен.
        – Пожалуйста, – говорит он.
        Я помогаю ему опустить доску на песок, а затем падаю. Солнце начинает нагревать пляж, и я чувствую спиной его лучи. Приподнявшись на руках, делаю несколько вздохов.
        – Ты часто сюда приходишь? – интересуюсь я.
        Он кивает и садится рядом со мной.
        – Каждое утро.
        Я поворачиваюсь, чтобы бросить на него взгляд.
        – Правда? Почему я никогда тебя не видела?
        Он глядит на меня, на его ресницах капли воды.
        – Мне кажется, ты просто не смотрела.
        – А ты меня видел?
        Он открывает рот, чтобы ответить, но из меня снова вырывается кашель – хрип пополам с водой. Я чувствую руки Джордана на плечах, а затем одна из них начинает растирать мне спину. Несмотря на солнце, от этого каждый дюйм моей кожи покрывается мурашками.
        – Спасибо, – говорю я.
        – Может, тебе лучше пойти в отель, – произносит он.
        – Нет. – Я не хочу идти в отель. Я никуда не хочу идти. Я жажду остаться, побыть с ним на пляже как можно дольше.
        – Тебе нужно выпить чего-нибудь горячего. И, возможно, взять полотенце. – Его голос звучит решительно, и я показываю на камни, где я бросила свои шлепанцы и полотенце с ананасом.
        – У меня есть, – говорю я ему.
        Он встает, вытирает руки о пляжные шорты и бежит к камням. Когда он перекидывает полотенце через плечо, я смотрю на его загорелое тело, любуясь мужественным силуэтом, Он так к месту здесь, в воде и на пляже. Похож на серферов, которые буквально живут тут. Будто здесь его дом.
        Джордан возвращается с полотенцем, разворачивает его и накрывает мои плечи, словно плащом.
        – О, спасибо, – произношу я. – Не обязательно было это делать.
        Он снова садится на песок.
        – Ты здесь считаешься очень большой ценностью, – говорит он, отряхивая руки. Я смотрю, как с них сыплется песок. – Звезда фильма. Мне бы, наверное, пришлось оплачивать твою замену, если бы ты переохладилась и простыла. – Он смотрит на меня. – Не думаю, что могу себе это позволить.
        – Это Гавайи. Переохлаждение маловероятно. – Я быстро отвожу взгляд, потому что боюсь – взглянув на меня, он поймет, что происходит у меня внутри. Что мое сердце сейчас, когда он рядом со мной, бьется быстрее, чем билось, когда я думала, что тону.
        Джордан смотрит на меня, и в его глазах что-то новое. Не просто золотой отблеск – звездочка в ночном небе. И его глаза выглядят мягче. Больше карие, чем черные.
        – Нам пока не выпадал шанс побеседовать, – говорю я.
        Он фыркает.
        – Что?
        – Ничего.
        – Скажи, что ты хотел.
        Он откидывается на локти и вытягивает ноги.
        – Ты просто занята, я имел в виду это.
        – Занята?
        Он качает головой.
        – Да брось, не надо так делать. Не надо притворяться, что не понимаешь, о чем я.
        Я думаю о руке Райнера, обнимавшей меня в тот день, когда Джордан появился на площадке. И потом еще на фотосессии.
        – Райнер, – говорю я.
        Он поднимает брови.
        – Между вами что-то есть, правда?
        Я сильнее кутаюсь в полотенце.
        – Я не знаю. – Это самый правдивый ответ, какой я могу сейчас дать. Плюс… – Я не вижу, как это связано с нашей дружбой.
        Он поднимает руки, будто я держу его под прицелом.
        – Эй, это твоя карьера, не моя.
        – Что это должно значить?
        Он вздыхает.
        – Райнеру нравится быть в центре внимания. – Он говорит медленно, будто объясняет что-то второкласснику. – И ты гораздо чаще оказываешься в центре внимания, если встречаешься с актрисой.
        – Дело не в этом, – возражаю я. – Меня же никто не знает.
        Он пристально на меня смотрит.
        – Но узн?ют.
        – Возможно, – отвечаю я. – Но с кем ему еще встречаться? Он актер. Ты разве не поступаешь так же?
        Он сужает глаза.
        – Я не встречаюсь с актрисами.
        – Только с поп-звездами.
        – Прошу прощения? – Он расправляет плечи и смотрит мне в лицо. – Что ты имеешь в виду?
        – Как насчет Бритни?
        Он шумно выдыхает, зачерпывает горсть песка и просеивает через пальцы.
        – Бритни не моя девушка и никогда не была ею.
        Я не могу сдержаться, у меня вырывается давно мучившая меня мысль:
        – Значит, ты просто переспал с ней за спиной Райнера?
        От его взгляда сердце уходит в пятки. Его взгляд снова смягчился. Но не потому, что он чем-то озабочен. Я задела его.
        – Ты действительно так думаешь?
        Я качаю головой.
        – Нет, – говорю я. – Не знаю. Я перегнула палку. Прости.
        – Послушай, если ты собираешься стать частью этого бизнеса, ты должна понять, что есть вещи, которыми нельзя делиться. Их нельзя обсуждать, потому что они для тебя святы. Люди попытаются докопаться до последней мелочи. Они готовы разорять могилы ради слухов. И если они их не найдут, они их выдумают.
        Затем он встает, словно все сказано.
        – Пойдем, – говорит он. – Вернемся в отель.
        Он протягивает мне руку, и я берусь за нее. Она сильная и мозолистая. Надежная. Из тех рук, что держат крепко.
        Мы идем молча, и тишина наполнена миллионом вопросов, которые мне хотелось бы задать, но я не говорю ни слова. Мне кажется, что он не хочет болтать, и после того, как он спас мою жизнь, заткнуться – это меньшее, что я могу сделать.
        – Спасибо, – говорю я, когда он доводит меня до двери.
        Он пожимает плечами.
        – Повезло, – произносит он. – Я рад, что там оказался. – Его глаза встречаются с моими, и мы смотрим друг на друга вот так, даже не моргая. Я гадаю, чувствует ли он то же самое. Я гадаю, гадает ли он.
        – Я тоже, – тихо говорю я.
        Затем он опускает голову, складывает руки на груди и поворачивается, чтобы уйти. Я смотрю, как он идет по коридору, пока не исчезает за углом. И после этого мне требуется еще несколько секунд, чтобы достать электронный ключ и перестать наконец смотреть на то место, где он только что был.
        Глава 15
        Я читаю сценарии, которые прислал мой агент. Сама мысль об участии в еще одном проекте очень меня взволновала. Как напоминание о том, что Август – лишь эпизод моей жизни, хоть и очень важный. Есть еще много персонажей, которых я могу сыграть. Вот сценарий о «плохой девчонке», которая забеременела, сценарий о русалке, который тоже основан на серии бестселлеров, и сценарий исторического фильма, где я могу сыграть дочь главного героя. Его снимают в Сиэтле, так что я работала бы недалеко от дома, хотя по поводу этого у меня смешанные чувства. Я уже почти дочитала этот сценарий, и он гениален.
        Я кладу листы рядом с собой и подавляю зевок. На улице прохладно, прохладнее, чем было в ту ночь, когда мы впервые здесь оказались, и я поджимаю ноги, усаживаясь поудобнее в своем кресле на веранде. Закрывая глаза, я оказываюсь в зимнем Портленде. Я представляю нас с Кассандрой, в проливной дождь шлепающих под зонтиками на субботний рынок. Или вспоминаю, как мы пили горячий шоколад у Джейка, а его мама закатывала глаза, пока он читал нам лекции о последствиях сжигания тростникового сахара или вреде бактерий, распространяемых чайками.
        Кассандра. Джейк. Они как негативы фотографий.
        Со мной происходит нечто, чего я совсем не ожидала. Я забываю, кем была. Для меня уже привычно находиться на площадке, крутиться рядом со съемочной группой, есть то, что готовит для меня кто-то другой, и обнаруживать любимые закуски в холодильнике без записки от мамы. Я даже не задумываюсь о том, что у меня всегда аккуратная прическа и макияж, и моя почта – электронная и голосовая – постоянно забита сообщениями от кураторов. У меня висит миллион сообщений от моего агента обо всем на свете. Я думала, актерство заключается только в актерстве, но я ошибалась. Это что-то гораздо большее – в нем так много сторон, которые мне не охватить.
        Я не могу отделаться от того, что сказал Джордан: что некоторыми вещами нельзя ни с кем делиться. Я понятия не имею, что я должна скрывать. Что для меня священно? Я думала, священна дружба, но я не говорила с Кассандрой и Джейком с тех пор, как они уехали. А моя семья даже не понимает, чем я занимаюсь и в чем состоит моя новая жизнь. Возможно, священна моя мечта – этот фильм. Но разве люди не захотят разобрать все по винтикам, чтобы узнать, как я пришла к успеху? И как мне узнать, священно ли мое чувство к Райнеру, если все, что я слышу, – споры о нас, которые я прокручиваю у себя в голове?
        – Тук-тук.
        Я поднимаю взгляд и вижу Райнера, прислонившегося к косяку двери, ведущей на веранду. У него за ухом цветок плюмерии, а гавайская рубашка развевается на ночном ветерке. Его появление заставляет меня подпрыгнуть. Так странно, что он появился именно тогда, когда я думала о нем. Да и после того, как я чуть не погибла утром, я немного не в себе.
        – Ты так представляешь себе стук? – спрашиваю я.
        Он медленно кивает.
        – Да.
        – Как ты вообще открыл мою входную дверь?
        Он улыбается.
        – Я хотел увидеть тебя.
        Мое сердце бьется быстрее.
        – Это не ответ на вопрос.
        Он направляется в мою сторону и садится в соседнее кресло.
        – У меня есть друзья в высоких кругах. А именно – за стойкой администратора.
        Я смеюсь.
        – Теперь ты флиртуешь с администраторами?
        – Все ради тебя, Пи Джи, – говорит он.
        Я не буду говорить Райнеру о сегодняшнем утре. Точно не знаю почему. Наверное, только потому, что оно связано с Джорданом. Райнеру наверняка не понравится, что мы провели время вместе. Пусть даже большая часть этого времени была посвящена моему спасению. Разговор о Джордане кажется слишком тяжелым для этого вечера.
        – Как прошел день? – спрашивает Райнер.
        Я обнимаю колени и утыкаюсь в них.
        – Хорошо, – отвечаю я.
        – Почему тогда ты прячешься?
        – Не прячусь, – говорю я, поворачивая голову набок. – Просто устала.
        У Райнера и Джордана сегодня был выходной. Мы просто сняли несколько сцен, где Август одна на острове. Только я, Уайатт и съемочная группа, и сейчас у меня слипаются глаза.
        – Иди сюда, – говорит Райнер. Он обхватывает меня, и я чувствую, что он поднимает меня со стула, берет на руки. Мне так хорошо у него на руках. Часть сегодняшнего напряжения начинает уходить.
        Он усаживает меня к себе на колени и кладет ладонь на мою щеку. Затем он склоняется ко мне, и я жду поцелуя, но вместо этого он вытаскивает из-за уха цветок. И протягивает его мне.
        – Для тебя.
        – Спасибо. – Я беру его и провожу по стебельку большим и указательным пальцами. Подношу лепестки к носу и вдыхаю. Пахнет сладко и пряно, как настоящая ваниль.
        – Что происходит? – осторожно спрашиваю я, не отрывая взгляда от лепестков плюмерии.
        Он пожимает плечами.
        – Посмотрел телевизор, перехватил сэндвич. Хоть немного отдохнул от работы. – Я чувствую на спине его руку, она скользит вдоль позвоночника. Я сдерживаю дрожь.
        Откладываю цветок.
        – Я не это имела в виду, – говорю я.
        Он склоняет голову набок.
        – Тогда о чем ты? – спрашивает он нараспев, явно флиртуя.
        Я слегка хлопаю по его плечу.
        – О нас.
        Уголки его рта поднимаются в улыбке.
        – Нас?
        Я чувствую себя неловко. Я сижу у него на коленях, его руки обнимают меня, но я не понимаю, что это значит.
        – Ага. Ты, эм-м, поцеловал меня.
        – Я в курсе, – говорит он, слегка улыбаясь. – По-твоему, почему я здесь?
        Легкий трепет в моей груди сменяется взмахами орлиных крыльев. Он склоняется ко мне, но теперь не протягивает мне цветок и не отстраняется.
        – Я здесь, потому что ты умная. – Он наклоняется ближе. Я чувствую, как его ресницы касаются моей щеки. – И веселая. – Еще ближе. Его нос задевает мой подбородок. – И красивая. – Его губы возле моих губ. – И мне нравится целовать тебя.
        Мое сердце бьется с бешеной скоростью. Такое чувство, будто оно может убежать от меня.
        – Хорошо, но…
        – Что еще? – шепчет он.
        Я делаю вдох и изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно. Я борюсь за каждое слово.
        – Чего ты хочешь?
        Он вздыхает и кладет руку на мое колено, поверх моей руки. Она мягкая и теплая.
        – Я думал, это очевидно, – произносит он, проводя большим пальцем по моему. – Я хочу тебя.
        – Райнер…
        Он поднимает мою руку и, держа ее в своей, прикладывает к сердцу. Я чувствую, как оно бьется – сильно и ровно.
        – Просто расслабься, – предлагает он.
        Я прикусываю нижнюю губу.
        – Ладно, – соглашаюсь я.
        – Хорошо. – Он берет мое лицо в ладони и тянет к себе. Целует мой нос, лоб, затем складочки в уголках глаз. Отстраняясь, он тяжело дышит.
        – Ты великолепна, – говорит он.
        – Ты шутишь, – выдыхаю я.
        – Не шучу. – Он целует мою шею, прямо под ухом. Ясно мыслить почти невозможно.
        Спрашиваю:
        – Почему я? – Прочищаю горло. И отталкиваю его. Я думаю о словах Джордана о том, что Райнеру нравится быть в центре внимания и поэтому он встречается с актрисами. Как это может быть правдой? Я все еще никто. – Ну, не считая того, что я единственная знакомая тебе девушка на острове.
        – Неправда, – говорит он. Он переплетает свои пальцы с моими. Я опускаю на них взгляд. – Ты забываешь про девушку-администратора.
        – И про Джессику, – говорю я, не поднимая глаз.
        Райнер кивает.
        – И про Джессику.
        – И? – Я распутываю наши руки и кладу свои себе на колени. Мне приходится стиснуть их, чтобы удержаться и не начать грызть ноготь.
        – Почему ты? – спрашивает Райнер. – Это то, что ты хочешь знать?
        – Да. – Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом.
        Он качает головой, будто я единственная, кто этого не понимает.
        – Из-за этого, – говорит он. – Ты не представляешь, какой тебя видят другие. Ты невероятна.
        И он целует меня. По-настоящему, в губы. Я хочу что-то сказать, но слова теряются в нашем поцелуе. Путаются в его волосах, и кончиках пальцев, и между ударами сердца. «Ты невероятна». Когда его губы накрывают мои, а рука лежит у меня на талии, эти слова – единственное, что имеет значение. Это то, как он видит меня. Это то, что он ко мне чувствует.
        Его руки повсюду: у меня на спине, на талии. Он прижимает меня к себе. Я тянусь к нему и вжимаю руки в его плечи, стискиваю мышцы. Чувствую, как он дышит мне в рот, но не разрывает поцелуй. Он продолжает целовать меня, и потихоньку я тоже начинаю чувствовать это. Что он, возможно, прав.
        Глава 16
        – Ты правда с этим мальчиком? – Голос моей матери прорывается сквозь помехи. Она всегда звонит мне по мобильному, потому что у нас дома нет тарифа для междугородных звонков, но сотовый сигнал часто плохой.
        – С каких пор ты читаешь таблоиды? – спрашиваю я. Я стою у себя на кухне и смотрю на статью с заголовком «Райнер Девон и Пэйдж Таунсен заперты на Гавайях со своей любовью». Они снова напечатали то фото из «Фиш Маркета», где мы с Райнером прижимаемся друг к другу лбами. Разве они не публиковали то же самое пару недель назад? Почему это все еще актуально?
        – С тех пор, как моя дочь попала на их страницы, – говорит она. Даже при такой скверной связи я слышу в ее голосе резкость.
        – Ты правда всему этому веришь? – спрашиваю я. Я не задумываюсь о том, что на самом деле изменилось с тех пор. Например, мы с Райнером поцеловались. Несколько раз.
        – Не знаю, милая, – говорит она.
        Я кладу журнал.
        – Ты что, действительно подписалась на Star?
        Я все еще не верю ей. Моя мать не нашла бы таблоид, даже если он был единственной книгой в школьной библиотеке. А их, естественно, там нет. Она делает покупки в местном фермерском магазине, не в супермаркете, и из прессы там есть только Yoga Journal и куча брошюр по астрологии.
        У меня другая теория.
        – Тебе звонила Кассандра, – говорю я.
        Мама вздыхает. Ее вздох переходит в треск.
        – Пожалуйста, ответь на вопрос, Пэйдж.
        – Она звонила, правда?
        Воцаряется подозрительная тишина. Затем мама говорит:
        – Она переживает за тебя.
        Переживает за меня. Точно. Вот почему она не нашла времени позвонить мне с тех пор, как они с Джейком приезжали на съемки.
        – Ей просто нужна информация, – поправляю я ее.
        – Милая, мне кажется, если бы ей нужна была информация, она позвонила бы тебе. Сомневаться в Кассандре – это так непохоже на тебя. В чем дело?
        Я представляю, как мама стоит в нашей кухне, где она обычно говорит по телефону. Облокотилась на столешницу или роется в холодильнике. И думаю о том, сколько времени прошло с тех пор, как мы виделись. Я не разлучалась с ней так надолго с самого рождения. Я должна сказать ей что-то важное. Что я люблю ее. Вместо этого я говорю:
        – Я не хочу выносить это на публику.
        – Это Кассандра и твоя мать, – говорит она. – Кто именно из нас «публика»?
        – Она встречается с Джейком, – выпаливаю я.
        Я не слышу ни вздоха, ни оханья, ни даже той тишины, когда человек теряет дар речи от удивления.
        – Я знаю. Я видела их, – говорит мама будничным тоном, будто я сказала ей, что съела на обед сэндвич с джемом и арахисовым маслом.
        – Так ты знала?
        Я представляю, как она замирает перед холодильником, ставит молоко на место и упирает руку в бедро.
        – Милая, вы очень долго были друзьями. Все меняется.
        – Она встречается с Джейком, – медленно говорю я. Словно слова обретут для нее смысл, если я буду произносить их по отдельности.
        – Разве у них нет права тоже быть счастливыми?
        Я делаю глубокий вдох.
        – Конечно. Просто… – Моя мама не знает о том, что мы с Джейком целовались и о том, как после этого разозлилась Кассандра. – Кассандра всегда говорила, что, если двое из нас будут вместе, это разрушит нашу дружбу.
        – А ты что думаешь?
        – Я не знаю, – говорю я, проводя рукой по холодному мрамору столешницы. – Это было странно и дико: видеть их вот так, здесь. Я вышла из себя. – Я сажусь на высокий стул и поворачиваюсь к окну. Обычно я не говорю с мамой о таких вещах, но слова вылетают одно за другим. О том, как я увидела Кассандру и Джейка на диване. Об ужине с Райнером. О том, каким неловким было наше прощание.
        Когда я заканчиваю, она отвечает не сразу.
        – Мам?
        Я слышу ее вдох и медленный выдох.
        – Я понимаю, милая, – говорит она. – Но мне кажется, ты должна быть к ним снисходительней. Я не думаю, что ты расстроена из-за того, что они вместе; я думаю, ты расстроена потому, что они тоже изменились. Все меняется.
        – Я не думала, что мы изменимся, – говорю я. В горле непонятно откуда взявшийся ком.
        – Ты не можешь винить их за то, что они продолжают жить без тебя.
        – Но им правда обязательно делать это вместе?
        Я слышу, как вдалеке звенит ее смех.
        – Ну, – говорит она, – лучше было бы спросить: «Стоит ли из-за этого терять друзей?» – Она меняет тему, рассказывая про мою сестру и Аннабель, а затем говорит: – Мне пора. Я люблю тебя. – И отключается.
        Я кладу телефон на стол. Она, конечно, права. И я скучаю по ним. Я скучаю по ним обоим. Я хочу позвонить Джейку и рассказать ему о проекте Уайатта по очистке океана. Тот придумал его, чтобы возместить ущерб, который фильм мог нанести окружающей среде. Я хочу позвонить Кассандре, сказать ей, что Райнер наконец поцеловал меня и услышать ее визг и расспросы о том, каково это, мягкие ли у него волосы и что он говорит мне, когда мы одни.
        Но мне пора на репетицию, а еще этим утром нужно зайти в монтажную и посмотреть отснятые вчера материалы. Вчера мы переснимали первую сцену фильма, где Август выносит на берег, окровавленную и разбитую. В этот раз вышло лучше, и я думаю, Уайатт с этим согласился. Он даже попросил меня посмотреть запись. Он никогда не просил меня внести свою лепту, и я должна прийти вовремя. Через двадцать минут нужно быть в гримерной.
        Монтажная располагается на первом этаже в зале заседания. Темные шторы всегда задернуты, и мне жалко монтажеров. Приехав на Гавайи, они целыми днями торчат здесь, глядя на экраны. Мы хотя бы регулярно работаем на улице.
        Когда я вхожу, меня приветствует Гиллиан, главная по спецэффектам. Она невероятно высокая, у нее рыжие от хны волосы, и она носит очки в разноцветной проволочной оправе. Я никогда ей этого не говорила – потому что не знаю ее достаточно хорошо, – но она немного напоминает мне о доме.
        – Привет, – здоровается она и кладет твердую руку мне на плечо. – У нас уже все для тебя готово. В моем кабинете. – Она захлопывает дверь ногой и ведет меня в комнату с серыми стенами и большим пластиковым столом, на котором четыре компьютера и три клавиатуры. На экране стоп-кадр пляжа.
        – Садись. – Гиллиан пододвигает ко мне рабочее кресло, и я плюхаюсь в него. Она наклоняется и начинает стучать по клавишам. – Я рада, что ты здесь, – говорит она. – Райнер присоединится?
        – Нет, – отвечаю я и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на дверь. – По крайней мере, я так не думаю.
        Гиллиан разворачивает соседнее кресло и садится, грудью к спинке.
        – Готова?
        Я улыбаюсь в знак согласия. Показываю ей большой палец.
        Мы просматриваем дубли. Странно видеть себя на экране вот так. Я уже видела записи со своим участием раньше – рекламу, некоторые постановки городских театров, которые были сняты на камеру, но это совсем другое. Спецэффекты еще не добавлены, но нет никакого притворства, как на сцене или площадке. Это просто мы, и мне кажется, что я смотрю домашнее видео со своим участием, только там не совсем я.
        – Материал еще не обработан, – говорит Гиллиан. – Но все равно неплохо, да?
        – Очень, – киваю я.
        Она подмигивает мне и кликает на другой дубль. Уайатт всегда говорит о совпадении кадров, о том, что моя рука должна быть в определенной позиции, когда я говорю определенное слово, чтобы потом, когда они будут собирать фильм вместе, у них все сошлось. Я поняла это в теории, но сейчас все приобретает смысл. Фильм – это один огромный пазл, части которого разбросаны по полу гостиной. Только потом, когда все части вместе, ты понимаешь, что он образует одну историю.
        У Гиллиан звонит телефон. Играет песня Dancing Queen группы ABBA.
        – Любимая песня семидесятых, – говорит она. – Вот такая я старая. Только никому не говори. – Гиллиан отвечает на звонок. Она кивает несколько раз, затем прикрывает микрофон рукой. – Я пойду, заберу часть снятого материала с площадки, – говорит она. – Подождешь пять минут?
        – Конечно. – Наверное, мне нужно идти, но я хочу остаться. С Гиллиан весело проводить время. Она напоминает мне о крутой тете, персонаже из фильмов. Ну, той, которая позволяет тебе пить вино за ужином и помогает «позаимствовать» машину родителей, чтобы сбежать на выходные. Мои мама и папа оба – единственные дети в семье, так что у меня никогда такой тети не было. Однажды один из братьев предложил купить нам с Кассандрой водку для нашей вечеринки с ночевкой. Мы согласились, – по большей части потому, что хотели выглядеть крутыми, – но он так и не довел дело до конца. В итоге, когда я спросила его об этом, меня услышали родители, и мы оба с ним попали на неделю под домашний арест.
        Я не говорю, что Гиллиан одобрила бы распитие алкоголя несовершеннолетними, но бывают взрослые, которые не настолько почитают правила. Обычно это те, у кого нет детей.
        Она уходит, раздавая по телефону какие-то указания, а я остаюсь один на один со своим изображением на экране. Мой снимок крупным планом все еще на паузе. Я лежу на пляже, вся в крови, и мои волосы раскинулись спутанной паутиной. Мне кажется, я – или она – умираю от потери крови, и это нелепо, потому что (1) Август не умирает, и (2) это даже не кровь. В моем присутствии гель для волос смешали с шоколадным сиропом и пищевым красителем, велели мне лечь, нарисовали крестик на моем животе и начали лить сверху эту смесь.
        Не важно.
        Это зрелище напоминает мне о смерти. Я гляжу на свое тело: ноги распластаны, ладони раскрыты, а пальцы к чему-то тянутся… Вот так она происходит. Ты выплываешь из своего тела и смотришь на себя со стороны, будто ты в каком-то фильме.
        – Странно, да?
        Я не слышала, как он подошел, но теперь голос Джордана звучит прямо у меня над ухом. Это пугает меня в два раза сильнее, чем то, что я вижу на экране.
        Я откидываю волосы со лба и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.
        – Немного, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.
        Джордан кивает. Он смотрит на экран, взгляд перемещается слева направо. Я вдруг особенно четко осознаю, что это я лежу там, что это на мое полуголое тело он смотрит. Я хочу накинуть одеяло на девушку на пляже, и на себя заодно. Потому что я не могу разделить нас. Такое ощущение, что он смотрит не на экран, а на меня. Его взгляд пробегает по ее животу, и я резко вдыхаю; он сморит на ее замершее лицо, и мои щеки заливаются краской; когда он вытягивает руку и осторожно касается экрана, я чувствую его руку на моем плече, будто меня ударило током.
        – Как получилось, что ты не на репетиции? – спрашиваю я. Выходит хрипло, и я откашливаюсь.
        – Сегодня там должны быть только вы с Райнером, – говорит он и отворачивается от экрана, чтобы посмотреть на меня. А я думаю, видел ли и он те дурацкие журналы. Чувствую острое желание сказать ему, что это неправда. Солгать ему.
        – Понятно, – отвечаю я. – А что ты здесь делаешь?
        Джордан разворачивает кресло Гиллиан и садится.
        – Мне нравится приходить сюда и смотреть, над чем тут работают. – Он показывает на монитор. – А ты?
        – Уайатт хотел, чтобы я посмотрела последние дубли, – говорю я. – Я никогда раньше не видела отснятый материал. – Мне стыдно. Я должна была приходить сюда. Я должна пользоваться любой возможностью узнать что-то новое о создании кино.
        Джордан по-прежнему смотрит на экран.
        – Знаешь, наблюдать сам процесс – это интересно. В него так много вложено.
        Он поворачивает голову ко мне.
        – Мне всегда нравилось наблюдать за тем, как все собирается в единое целое. Наверное, это то, что мне больше всего нравится в актерстве. Оно объединяет людей.
        – Наверное, – говорю я. – Но сама игра не особенно объединяет.
        Он изучает мое лицо.
        – Конечно, объединяет.
        – Не знаю. Я этого не чувствую. – Я понятия не имею, почему мне так хочется возражать. Я ведь жаждала, чтобы он поговорил со мной, а не бегал от меня как от прокаженной. А теперь, когда это на самом деле происходит, я отталкиваю его.
        – Вот в чем я не понимаю актеров, – говорит Джордан. – Как они не видят, что то, что они делают, невозможно без помощи десятков людей. Искусство не рождается в вакууме.
        – Но когда ты играешь, разве ты не делаешь это для себя? Я имею в виду, почему так важно, кто смотрит твой спектакль, фильм, да что угодно? Разве ты не делаешь это просто потому, что любишь?
        Джордан откидывается в кресле и заводит руки за голову.
        – Нет, – говорит он. – В своем лучшем проявлении искусство – это диалог. Ты делаешь это, чтобы другие увидели твою игру, насладились зрелищем и сами поучаствовали в процессе. Искусство создается для других.
        Я вижу по тому, как он говорит – тщательно подбирая слова и в то же время легко и плавно, – что он не впервые об этом задумывается. Это взгляды, сформировавшиеся в течение нескольких лет размышлений. Что-то сжимается у меня внутри: я одновременно испытываю восторг перед его преданностью делу и разочарование из-за отсутствия того же у меня.
        – Ты много думал об этом.
        Он смотрит на меня и щурится, словно не понимает вопроса.
        – Это моя жизнь, – произносит он. – Естественно, я об этом думал.
        Он так легко лишает меня равновесия. И все, что я думала о мире, все, во что я верила и что знала, кажется просто дымовой завесой перед чем-то другим, более масштабным. Беседа с ним заставляет меня чувствовать себя так, будто я отодвигаю штору, не зная, что за ней.
        Я пытаюсь решить, что ответить, когда Гиллиан врывается обратно.
        – Привет, Джей, – здоровается она.
        Джордан улыбается ей. Я впервые вижу у него на лице улыбку, и она полностью меняет его. Глаза будто превратились из черных в карие – улыбка делает его мягче.
        – Я украл ваше кресло.
        Он встает, но она отмахивается:
        – Сядь. Кое-кому все равно нужно идти.
        – Мне? – спрашиваю я.
        – Уайатт ждет, детка. Мы закончим позже.
        Недовольно бурчу себе под нос и встаю. Я не хочу уходить.
        – Ладно, спасибо, – говорю я. – Я еще вернусь.
        – Они всегда возвращаются, – говорит Гиллиан и подмигивает Джордану. Она садится в мое кресло и скрещивает на груди руки. Джордан берется за клавиатуру. Изображение на экране начинает двигаться, мое тело возвращается к жизни. Он листает кадры, как это делала Гиллиан.
        – Пока, – говорю я, ожидая, что он не поднимет головы, проигнорирует мое прощание, но вместо этого он смотрит прямо на меня.
        – Пока, Пэйдж, – отвечает он. – Приятно было пообщаться. – Я пытаюсь найти в его тоне намек на сарказм, но у меня не выходит. Возможно, он говорит это искренне.
        – Ты опоздала, крошка. – Райнер приветствует меня, когда я вхожу в трейлер-гримерную. Он одет как Ной и выглядит замечательно. На нем нет рубашки, загорелый торс идеален. Так я представляю себе греческих богов во плоти.
        – Не бойся, милая, – говорит Лилианна. – Мы все наверстаем.
        Но я и не боюсь. У меня нет ощущения, что я должна сегодня трястись. В конце концов, Уайатт сам хотел, чтобы я провела время с Гиллиан.
        – Я не должен допоздна мешать тебе спать, – говорит Райнер, и мое лицо тут же обдает жаром из-за воспоминаний о вчерашней ночи. О нас на веранде. Обо мне у него на коленях.
        – Я была в монтажной, – объясняю я ему.
        – Монтажной? – Он смотрит в зеркало, поправляя волосы. – Что ты там делала?
        – Уайатт просил. А еще это интересно. Быть частью процесса… Актерство – это не вакуум. – Звучит неуклюже.
        Райнер смотрит так, будто его это веселит.
        – Я верю тебе, – произносит он.
        – Мне просто нравится узнавать что-то новое, – говорю я.
        – Круто.
        Я падаю рядом с ним в кресло. Он проводит ладонью по моему колену.
        – Эй, – говорит он.
        Я пододвигаю колено навстречу его пальцам. Он склоняется ко мне для поцелуя, но я отворачиваюсь, виновато улыбаясь Лилианне.
        – Бывало и хуже, милая, – говорит она. Она гладит меня по голове. – Вы славная пара.
        – Так оно и есть, правда? – говорит Райнер. Он отпускает мою ногу и встает со своего кресла. – Я попробую заставить Уайатта на время от тебя отвязаться. Встретимся там?
        Он снова наклоняется, и на этот раз я позволяю ему коснуться моих губ.
        – Увидимся, красотка.
        Глава 17
        На следующей неделе Райнера вызывают в Лос-Анджелес на пресс-конференцию по поводу фильма, в котором он снимался в прошлом году. Это ужасно. Я не хочу, чтобы он уезжал, и он сам этого не хочет. Но вне зависимости от этого, сегодня ночью он окажется в самолете, летящем на восток. Его не будет восемь дней. Он побывает в Лос-Анджелесе, затем в Нью-Йорке и Лондоне, прежде чем вернется сюда.
        – Я так хочу, чтобы ты была со мной, – говорит он. – Это невероятное ощущение: все эти люди, вся эта энергия. Я не могу дождаться, когда у тебя будет шанс самой все это испытать. Это как самое широкое в мире объятие.
        – Совсем скоро, – говорю я. Мы стоим в холле и ждем его машину.
        – Чем будешь заниматься на этой неделе? – спрашивает он. Голос звучит буднично, но я знаю, что он имеет в виду. Джордан. Райнер никогда этого не признает, но я вижу, что его волнует то, что я постоянно хожу к Гиллиан, а Джордан каждый день смотрит там отснятые материалы.
        – Тебе не о чем беспокоиться, – говорю я и дотрагиваюсь до его плеча.
        – Я знаю, – отвечает он.
        – Эй. – Я притягиваю его голову к себе. – Мы все застряли в этом отеле. Я просто стараюсь быть дружелюбной, вот и все.
        – Так и надо, – говорит он. В выражении его лица что-то проскальзывает, а затем моментально исчезает. – Ты должна быть дружелюбной. Прости. – Он качает головой. – Я просто ревную тебя к любому, кто проводит с тобой время, когда меня нет.
        – Ревнуешь?
        Райнер обнимает меня за талию.
        – Ты удивлена? – спрашивает он.
        – Возможно.
        Он качает головой.
        – Пэйдж Таунсен, ты так и не поняла.
        – Что?
        – Ты мне нравишься. Очень. – А затем он кричит: – Эй, вы все! Мне нравится Пэйдж!
        Я качаю головой и чувствую, что его губы зарылись в мои волосы.
        – Перестань, – говорю я. – Ты меня смущаешь. – Но на самом деле на сердце у меня легко-легко.
        Его машина подъезжает как раз тогда, когда из-за угла появляется Джордан. Остановившись, он прислоняется к колонне. Я ощущаю на себе его взгляд. Райнер тоже это замечает. Я чувствую, как он стискивает зубы. Я выпутываюсь из объятий, но не убираю руку.
        – Счастливого пути, – говорю я.
        Джордан отклеивается от стены.
        – Куда ты направляешься? – спрашивает он. Голос звучит ровно, но взгляд перемещается на мою руку, лежащую у Райнера на плече.
        – Пресс-конференция, – цедит Райнер сквозь зубы. Я чувствую, как его мышцы напрягаются у меня под пальцами.
        Джордан кивает. Я отчасти ожидаю, что он скажет что-нибудь типа: «Похоже, ты застряла тут со мной», но вместо этого он говорит:
        – Я пойду к Гиллиан. Приходи потом, если хочешь.
        Я смотрю на Райнера. Он протягивает свою сумку водителю.
        – Ага, – говорю я. – Ладно.
        Джордан уходит, и Райнер снова целует меня, ероша пальцами волосы. Водитель рядом с нами откашливается.
        – Мистер Девон, – говорит он. – Нам нужно ехать, сэр.
        Райнер кивает. Он прижимается лбом к моему.
        – Будь молодцом, – произносит он. – Береги себя.
        Я подаюсь к нему. Обнимаю за шею. Здесь его дом. Но водитель стоит в пяти футах, и я отстраняюсь.
        – Конечно, – говорю я. – Возвращайся скорее.
        – Всегда. – Он целует меня в нос. Я смеюсь, пока он залезает в ожидающую машину. А потом он уезжает.
        Его машина отъезжает, и я направляюсь в монтажную. Когда я прихожу туда, Джордан сидит за столом Гиллиан. Он поворачивается ко мне.
        – Привет, – говорит он. – Отъезд прошел хорошо?
        Я пытаюсь понять по его лицу, что он чувствует, но он выглядит безразличным.
        – Перестань, – говорю я. – Не делай этого.
        – Чего? – спрашивает он. Выражение лица все еще невозможно прочитать.
        – Не притворяйся, что тебе не все равно.
        Он пожимает плечами и пододвигает ко мне кресло.
        – Садись, – говорит он.
        Усаживаюсь и бросаю взгляд на дверь.
        – Где Гиллиан?
        – Она не придет, – говорит Джордан, принимаясь просматривать запись.
        – Но ты только что…
        Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Глаза у него темные. Яростные.
        – Я знаю, что сказал. Я подумал, твоему парню будет спокойнее, если у нас будет дуэнья.
        – Но у нас нет дуэньи.
        Он продолжает смотреть на меня. Мою грудь словно стискивает обруч, и я едва могу дышать.
        – А она нам нужна?
        Отрываю от него взгляд и снова смотрю на экран.
        – Он не мой парень, – говорю я, будто это что-то объясняет. Но мой голос звучит слишком тихо. Чуть громче шепота. Это правда – мы с Райнером пока не объяснились, но сейчас это совершенно не важно. И Джордан прекрасно это понимает.
        – Ты можешь называть его как хочешь, – говорит он. – Для меня нет никакой разницы.
        Внутри у меня что-то обрывается, но я стараюсь не обращать внимания. Вместо этого я пытаюсь сосредоточиться на экране. Там сцены, в которых мы с Райнером снимались на прошлой неделе. Несколько моментов на пляже и эпизоды с жителями острова, ради которых сюда на пару дней приезжали другие актеры.
        – Можешь показать мне, как это работает? – спрашиваю я.
        Джордан поворачивается ко мне. Его взгляд быстро скользит по моему лицу.
        – Да, – говорит он. – Конечно.
        Он встает, уступая мне свое место. Затем наклоняется надо мной и кладет руку на пульт.
        – Вот так ты переходишь к следующему кадру, – говорит он. Его дыхание касается моего уха. Я чувствую позади себя его тело, горячее, будто печка. – Вот так ты разделяешь экран на две части. – Он откашливается. – Я знаю только самое основное. – Его голос так близко, что я чувствую, как слова касаются моей шеи.
        – Спасибо, – говорю я.
        Он садится рядом со мной, и я шумно выдыхаю.
        – Ты можешь просто приходить сюда и развлекаться со всем этим, – говорит он.
        – И Гиллиан не против?
        Черные пронзительные глаза встречаются с моими.
        – Если ты здесь со мной. – Я отворачиваюсь, но все еще чувствую на себе его взгляд. – Слушай, я хотел сказать тебе…
        Я сглатываю.
        – Да?
        – Мне жаль, что у нас не заладились отношения.
        Я качаю головой.
        – Ты спас мне жизнь, – говорю я. – Думаю, все остальное можно простить.
        – Пожалуй, ты права. – Он разворачивает свое кресло, чтобы видеть меня. И вдруг становится серьезным. Хмурит брови. – Но эти разборки с Райнером… Это не твоя проблема.
        – Знаю, – говорю я и поворачиваюсь к нему. Наши колени всего в нескольких дюймах друг от друга. – Но у меня такое чувство, что моя.
        Джордан качает головой. Затем поднимает взгляд. Его лицо спокойно, невозмутимо.
        – Ты его девушка, – говорит он.
        Горло у меня сжимается. Я ощущаю эти дюймы, словно воздух между нами горит.
        – Я не… – Но я не знаю, что сказать. Он прав. Я его девушка.
        – Это так, – говорит он. – Но это не значит, что я должен чувствовать к тебе то же, что и к нему.
        Мы смотрим друг на друга, и я клянусь, тишина течет между нами как вода. У нее есть вес и глубина. Я чувствую, как она плывет от моей груди к его.
        Джордан отводит взгляд первым.
        – Нам пора идти, – говорит он. – Завтра нужно быть на съемках в пять утра.
        Я выдыхаю. Кажется, что я задержала дыхание на несколько часов.
        – Похоже, времени на утренний океан не хватит. Жаль.
        Он смотрит на меня. Наклоняется вперед.
        – Всегда можно найти время, – произносит он. – Если ты хочешь.
        – Ты бы проснулся в три часа утра ради серфинга?
        Он поворачивается к пульту управления, его лицо снова спокойно.
        – Для меня это не впервые.
        На следующее утро на площадке только я и Джордан. Мы еще не снимали ничего, где были бы только я и он, и, когда он рядом, я все еще нервничаю. Но рядом с ним я лучше как актриса. Лучше (хотя я никогда не признаю этого вслух), чем когда играю с Райнером. Его присутствие на площадке будто бросает мне вызов и заставляет работать больше и упорнее. Играть на его уровне.
        Сегодня мы снимаем на пляже. Это сцена, где Эд оказывается на острове, и Август видит его здесь впервые. И они целуются.
        – Это человек, который тебе действительно важен, – объясняет мне Уайатт. – Ты любишь Ноя. Но и Эда тоже любишь. И ты скучала по нему.
        На Уайатте сегодня черные джинсы и обычная серая футболка. На ней нет логотипов музыкальных групп, и я не знаю, как это понимать. Я не единственная, кто меняется рядом с Джорданом. Уайатт тоже другой. Он такой же взвинченный, но кричит меньше. Возможно, дело в том, что я играю лучше, и ему нечего поправлять. Я точно не знаю.
        Август бежит в раскрытые объятия Эда, он поднимает и кружит ее. Они целуются, но быстро разрывают поцелуй. Этот поцелуй не так значим, как тот, с Ноем в хижине, который мы снимали пару недель назад. Он мягче. Не такой напряженный.
        – Этот поцелуй не такой страстный, как та сцена с Ноем, – объясняет нам Уайатт. – Он привычный.
        Привычный. Точно. Поцелуй с Джорданом. Мой самый обычный день.
        Джордан улыбается по-настоящему, когда приходит на площадку.
        – Эй, Пэйдж, – говорит он. – С добрым утром. – Его небрежный тон и расслабленное поведение удивляют меня. Это другой человек. Он шутит с Камденом, игриво выхватывает у Джессики из рук график вызовов. Всё потому, что нет Райнера?
        – Пойдемте, – говорит Уайатт. – Потренируетесь пару раз.
        Уайатт ставит нас в нужные позиции. Джордан поднимает меня, и мы целуемся в воздухе. Это поцелуй воссоединения.
        – Мило, – повторяет Уайатт. – Но для Август этот поцелуй должен быть печальным. В это мгновение она отпускает Ноя.
        Обычно Райнер что-то шепчет мне, когда мы снимаемся вместе. Он шутит между дублями, стараясь вызвать у меня смех, или еще что-нибудь в этом роде. Но Джордан не такой. Как только он попадает в поле зрения камеры, он становится Эдом. И сегодняшний день – не исключение.
        Джордан не медлит, он с легкостью поднимает меня. Обхватывает руками талию и поднимает меня к груди. Я чувствую, как бьется его сердце. Я ждала, что этот звук будет похож на его взгляд - спокойный и твердый – но бьется оно неровно. Его сердце стучит как мое, словно спешит к чему-то приблизиться. От этого звука все вокруг растворяется. Даже когда камера подъезжает к моему лицу, я едва ее замечаю. Я чувствую, что между нами – минувший вечер. Чувствую, как дает ростки наша дружба, и ощущаю что-то еще. Что-то, что в чем я не могу признаться даже наедине с собой.
        Джордан опускает меня, а затем, без предупреждения или каких-то указаний, прижимает к себе. Его губы как шелковые ленты, которыми обвязывают подарки, и он целует меня так нежно, что я почти не чувствую их. Это легчайшее прикосновение заставляет меня податься вперед, чтобы быть к нему ближе. Он делает то же самое.
        Мои руки начинают двигаться сами по себе. Сначала чтобы ухватиться за его плечи, затем оказываются у него на шее и, в конце концов, в волосах. Я даже не слышу, как Уайатт кричит «снято». Я не слышу ничего, кроме шума волн за спиной и его дыхания, такого же неровного, как и мое.
        Даже разорвав поцелуй, Джордан все еще прижимает меня к груди. Чувствую, как его губы слегка касаются моего лба.
        Уайатт стоит рядом с нами, у него потрясенное лицо.
        – Неплохо, но давайте теперь попробуем покороче, ладно?
        Джордан еще меня не отпустил, и когда я смотрю на него, его взгляд прикован ко мне. Его глаза снова смягчились, будто лед, что тает на озере весной, и на секунду мне кажется, что я проваливаюсь туда.
        Уайатт возвращается к Камдену, и Джордан слегка расслабляет руки. Я слышу, как Камден говорит:
        – Ты уверен, что не эти двое встречаются?
        Я знаю, что должна поправить его. Я должна выпутаться из объятий Джордана и объяснить, что между нами нет никаких чувств. Просто очень хорошая игра. Я с Райнером! Но я не могу ничего сказать, потому что, когда Джордан в следующую секунду отпускает меня, я обнаруживаю, что лишилась дара речи.
        – Давайте заново, – произносит Уайатт.
        Я откашливаюсь.
        – Хорошая работа, – говорю я Джордану, и это, возможно, самая глупая фраза, которую можно сказать парню, чей язык только что побывал у тебя во рту. Даже если это была игра.
        Неудивительно, что он не отвечает.
        Мы снимаем снова. И снова. И снова. Каждый раз, когда его губы касаются моих, я чувствую, что всё ближе к чему-то значимому, чему-то, чего я хотела достичь все это время здесь на острове и, может быть, даже раньше. Будто его поцелуи все объясняют. Почему я здесь, почему я получила эту роль. Может быть, все, что произошло за последние шесть месяцев, было лишь ради этого момента.
        Я помню, что сказал мне Уайатт, когда мы снимали поцелуй с Ноем. Что он упомянул, когда пытался заставить меня уразуметь, что происходит в голове у Август.
        – Она, наконец, понимает, каково это – забыться с кем-то, – сказал он. – Это такая любовь, когда ты полностью поглощен этим человеком.
        На следующий день у нас выходной и на улице ливень. С помощью африканских плясок мы так и не смогли заставить дождь пойти, но в ту самую секунду, когда мы заканчиваем снимать, небеса разверзаются.
        Я провожу утро у себя в гостиной, просматривая многочисленные стопки журналов, которые продолжают приходить по почте благодаря подписке. Потом я стараюсь упорядочить свою коллекцию DVD, сложить одежду в ящики. Я непреклонна в своем решении не выходить сегодня на улицу. Меня пугает не столько дождь, сколько тот, кто может гулять под ним. Я избегаю Джордана. Не потому, что я не хочу его видеть – каждой клеточкой тела я жажду выбежать в коридор, чтобы его найти, – но я не знаю, что я скажу. Или знаю.
        Это не важно. Есть Райнер: милый, сексуальный, прекрасный… и по какой-то невероятной причине он и вправду хочет быть со мной. Кроме того, магнетическое притяжение Джордана наверняка действует даже на дверные ручки. Естественно, мы только играли, но я не могу не думать о том, что мы были совсем рядом. Так вот из-за чего актеры постоянно расстаются и изменяют друг другу? Из-за такой близости? Близость ли это в полном смысле слова? Я не могу представить, что Джордан не почувствовал то же самое, но, может быть, после того, как ты проделал это столько раз, ты учишься отделять себя от этих эмоций. Может, я все не так понимаю. Может, это и правда притворство.
        Я хочу, чтобы Райнер был здесь. Я уверена, что это все происходит потому, что его нет. С ним я бы себя так не чувствовала. Я бы так сильно не хотела увидеть Джордана. Мне бы не пришлось сажать себя под домашний арест.
        К двум я уже схожу с ума, и единственное, что осталось у меня из запасов, – это бутылочка с горчицей и банка маринованных огурцов. Я попросила, чтобы отменили эту магическую доставку в мой холодильник. Мне было жаль, что большая часть еды пропадала, но сейчас я жалею, что отказалась. К несчастью, сейчас мне пора покидать свою территорию. Чтобы противостоять стихии, я вооружаюсь резиновыми шлепанцами и дождевиком. Затем открываю дверь и спускаюсь вниз.
        Я заглатываю магазинный сэндвич, а затем застегиваю дождевик, тот прочный дождевик из Орегона, который я почти случайно захватила сюда. Внутри довольно душно, и вместо того, чтобы вернуться наверх, я решаю рискнуть и прогуляться по пляжу. Мне нужно проветрить голову, и если я не видела Джордана в холле и в магазине, он наверняка у себя в комнате.
        Мне нравится солнечный свет, но когда идет дождь, я чувствую себя почти как дома. Все дело в запахе. Даже здесь, где соленая вода проникает повсюду, дождь все равно пахнет так же. У него запах прохладного мха, насыщенный запах сосны или головокружительный аромат лаванды. Появляются тучи, я расслабляюсь, и все вокруг становится тихим, менее резким. Мир словно смягчается.
        На пляже пусто. Я оставляю свои шлепанцы у камней и зарываюсь пальцами в песок. Дождь оставляет маленькие точки, жаля мои ноги, словно насекомые. Я направляюсь на запад, туда, где пляж заворачивает и тянется дальше. На улице туманно, и дождь усиливается, падая наискосок длинными каплями. Я иду, опустив голову и глубже спрятав руки в карманы.
        – Эй! – слышу я голос позади меня и, повернувшись, вижу Джордана, бегущего за мной в промокшей насквозь, натянутой на голову синей фуфайке. При виде него все внутри переворачивается. Мои вены – как электрические провода.
        – Боже, я зову тебя уже пять минут, – еле выговаривает он, задыхаясь.
        – Я не слышала.
        Он подходит ближе. Я вижу, как он дышит. Как его грудь поднимается и опускается. Вижу капли, повисшие на лбу и невероятно длинных ресницах.
        – Я заметил, что ты спустилась, – говорит он.
        – Ты весь вымок, – отвечаю я.
        Он смотрит на свою фуфайку, а потом оглядывает заброшенный пляж.
        – Пойдем. – Он хватает меня за руку и тащит по пляжу. Ладонь, обхватившая мою, ледяную, теплая на ощупь. Но пальцы холодные. Они находят мои и переплетаются с ними. Через дождевую завесу мне даже не видно, куда мы идем.
        Я поднимаю взгляд и вижу шеренгу матерчатых тентов, по их крышам стучит дождь. Вход перегораживает веревка. Джордан отвязывает веревку и откидывает полог.
        – Это собственность отеля, – нерешительно произношу я.
        Он смотрит на меня, словно говоря, что это чушь и что если я хочу мокнуть под ливнем, это, конечно, круто, но он не собирается. Я ныряю внутрь. Джордан следует за мной. Когда мы оказываемся внутри, он фиксирует ткань веревкой. Мы будто в палатке, и здесь есть два шезлонга, стоящие бок о бок. Они накрыты влажными полотенцами, и Джордан протягивает мне одно, а сам вытирается другим. Он расстегивает молнию на своей фуфайке и вешает ее на спинку, затем промокает лицо и волосы. Замечаю, как футболка облепила его торс, подчеркнув мускулатуру груди, очертания рук. Тех самых рук, которые вчера так крепко меня обнимали. «На съемочной площадке, – напоминаю я себе. – В выдуманном мире».
        Он смотрит на меня.
        – Ты в порядке?
        Я понимаю, что все еще сижу в дождевике, держу полотенце и пялюсь на него.
        – Ага. – Я снимаю дождевик и складываю его. Мне очень холодно, и влага, похоже, пропитала меня до самых костей.
        – Держи. – Он берет сложенное полотенце, лежащее в ногах на его шезлонге, разворачивает его и тянется, чтобы накрыть им мои плечи. Его рука касается моей, и я чувствую его влажную кожу, следы дождя. И от этого еще больше покрываюсь мурашками.
        – Спасибо, – говорю я. Накрываюсь вторым полотенцем, подтыкаю его под ноги и натягиваю под подбородок.
        Джордан смотрит на меня.
        – Спряталась, как жучок в башмачок. – Он ложится рядом со мной, бок о бок, и делает то же самое.
        Я смеюсь.
        – Ты что, правда сейчас это сказал?
        – У меня есть младшая сестра, – говорит он как ни в чем не бывало.
        После этого мы замолкаем, и я слушаю стук дождя по ткани. Тихая, мелодичная дробь.
        – Мне нравится приходить в монтажную, – начинаю я. – Нравится, что ты мне все там показываешь. – Джордан ничего не говорит, но я слышу, как он вздыхает рядом. – Я много думала о том, что ты сказал. О том, что искусство – это не вакуум.
        – Даже так?
        – Да. – Я перекатываюсь на бок, чтобы видеть его лицо. Джордан поворачивает голову, его глаза встречаются с моими. Я вдруг невероятно остро осознаю, как близко сейчас наши лица. Не больше, чем в паре дюймов друг от друга. Я думаю о том, каким был вчера наш поцелуй. Какие мягкие у него губы. Какие сильные руки.
        – Это интересно, – говорю я. – Благодаря этому я хочу больше узнать обо всем съемочном процессе.
        – Так и поступи, – отвечает Джордан, все еще глядя на меня – Это самое лучшее в нашем виде искусства. Оно объединяет людей. Каждый полагается на другого. Ты становишься членом некой общности.
        – Мне это нравится, – шепчу я.
        – Я рад. – Джордан поворачивает голову, чтобы посмотреть на нашу ненадежную крышу. – Я много думаю о том, почему я здесь. Почему из всех выбрали именно меня. Ты меня понимаешь?
        – Да, – говорю я. Мне не хватает духу сказать ему, что меня саму постоянно мучает страх: они вдруг поймут, что сделали неправильный выбор. Что это не моя роль. Что в итоге я совсем не их Август.
        – Я думал раньше, что мне не место в Голливуде, – говорит он, словно читает мои мысли. – Но сейчас я чувствую невероятную благодарность.
        – Ты не принимаешь это как должное, правда? – говорю я.
        Джордан поворачивается и смотрит на меня так, будто не может поверить в то, что слышит.
        – Никогда не принимал. Я знаю, каково это – не иметь ничего. Я никогда этого не забуду. Приходится постоянно напоминать себе о настоящих вещах, – говорит он. – О том, кто ты на самом деле; о людях, которых ты любишь, о семье.
        – Семье? – Я вспоминаю, что он вроде как жадный до денег плохой мальчик, который судится с родителями. Что он полностью выкинул их из своей жизни. Когда я лежу рядом с ним и на его ресницах капли дождя, мне трудно в это поверить.
        – Ты что-то хочешь спросить? – произносит Джордан, все еще глядя на меня.
        Я закусываю губу.
        – Твоя семья, – отвечаю я. Я продолжаю скороговоркой, отодвинув в сторону то, с чего начала: – Мои родители бестолковые. А братья просто сумасшедшие. Да и вся моя семья – это полный провал. И… я слишком много болтаю.
        – Все в порядке. Я не читаю таблоиды, но знаю, что люди обо мне говорят.
        – Прости, – выпаливаю я и подтягиваю полотенце к подбородку. – Ты не должен ничего мне объяснять.
        Джордан изучает мое лицо.
        – Я подал в суд не из-за денег. Деньги – это неплохо, но я занимаюсь этим не из-за них.
        – А что случилось?
        Его взгляд останавливается на мне.
        – Мой отец не очень хороший человек. Он хотел все забрать, а когда я не отдал, он накинулся на мою мать.
        Мне на грудь словно положили камень. Я хочу прижать ладонь к его щеке и не убирать.
        – Что ты сделал потом?
        – Я должен был увезти ее от него. На самом деле, я должен был увезти от него всю семью, и единственный способ это сделать состоял в том, чтобы убедиться: я могу их поддержать. – Джордан вдыхает. – Мою сестру и маму. Я сделал то, что должен был сделать.
        Мои глаза исследуют его лицо и останавливаются на шраме. Не думая, я протягиваю руку и касаюсь его. Провожу по серебристой линии от челюсти вниз, к затылку. Джордан закрывает глаза.
        – Это он тебя так? – спрашиваю я.
        Он кивает, его глаза все еще закрыты.
        Во мне вдруг вспыхивает огненная молния. Гнев. Я хочу найти его отца и убить его за то, что он сделал с Джорданом. С его матерью и сестрой, которых я ни разу не встречала.
        – Почему ты ничего не рассказал? – Я понимаю, как жалко звучит мой голос. Или каким глупым и незначительным кажется сейчас мой вопрос.
        Он открывает глаза.
        – Прессе? Я бы никогда не поступил так с матерью.
        – Но она…
        – У нее еще есть гордость, – говорит он, словно здесь нечего больше обсуждать.
        – Должно быть, это тяжело, – говорю я. – Разве ты никогда не хотел сказать людям правду?
        Он передвигает руку так, что она занимает пустое пространство между нами.
        – Как бы я ни хотел отомстить отцу за боль, дело того не стоит. И люди, которые мне важны, знают всё. – Он снова рассматривает мое лицо, словно разыскивает в нем что-то. – Этого для меня достаточно.
        Чувствую удар под дых, словно нырнула в ледяную воду.
        – Почему же ты говоришь это мне? – спрашиваю я. – Я ведь могу всем раззвонить.
        Он смотрит на меня и моргает, капля дождя скатывается по его щеке, словно слеза.
        – Могла бы, – говорит он. – Но не думаю, что ты будешь это делать.
        Не успев подумать, пододвигаюсь ближе к нему. Мое тело действует само по себе. Так бывает холодной зимой, когда идешь прямо к батарее. Словно он единственный источник тепла на этом дождливом, холодном пляже. И это на самом деле так.
        – Почему?
        Он смотрит на меня так, что весь мир замирает. Как если бы какая-то высшая сила нажала кнопку «пауза», и на секунду мне кажется, что он собирается что-то сказать. Что-то, что я очень хочу услышать. Но он молчит. Вместо этого он берет мое лицо в ладони. Рука обхватывает мой подбородок, губы нежно приближаются к моим. Все вокруг исчезает: звук дождя, холод, мурашки, покрывшие мои руки и ноги. Единственное, что я сейчас чувствую, – каково быть рядом с ним. Его губы скользят по моим. Они даже приятнее, чем вчера. Намного приятнее, потому что сейчас это только мы. Мы не должны притворяться, что мы Эд и Август. Никто на нас не смотрит.
        Его губы расстаются с моими и спускаются к шее. Он целует мою ключицу, и я резко выдыхаю, впиваясь в его плечи ногтями:
        – Джордан.
        Но его губы вновь накрывают мои, поглощая слова. Он поворачивает меня к себе, и я оказываюсь на нем в его шезлонге. Я чувствую, как его руки гладят меня. Они сжимают плечи, а затем спускаются по спине, прижимают меня к нему. Я чувствую все. Его бедра, твердые мышцы его пресса. Одну руку он кладет мне на талию, другой убирает волосы у меня с лица. Я продолжаю целовать его. Я хочу закупорить это чувство в бутылку. Сохранить его навечно.
        Затем он нежно отстраняется, прикладывает руку к моей щеке и заправляет волосы мне за уши. Опускает взгляд и отводит руку.
        – Мы не должны этого делать, – говорит он. Он тяжело дышит, и я чувствую, как его сердце бешено бьется несколькими дюймами ниже моего.
        – Нет, – говорю я. Это первое, что приходит мне в голову. Я говорю это автоматически. На самом деле, когда что-то кажется таким правильным, сложно вспомнить, почему все должно быть иначе. По какой причине мы не должны быть здесь, сейчас, вместе?
        Но я знаю, мы оба знаем. Райнер. Он этого не заслуживает. От одной мысли об этом – о том, что он может узнать, о том, что это с ним сделает, – мне кажется, что меня вот-вот стошнит прямо здесь, на песок.
        Джордан выпрямляется, и я тоже. Мы выпутываемся из объятий и просто сидим бок о бок, не касаясь друг друга. Мое тело жаждет его. Такое ощущение, что я потеряла что-то. Конечность, а может, орган.
        – Почему ты не мог приехать раньше? – спрашиваю я.
        Джордан улыбается.
        – Я не знаю, – мягко отвечает он.
        – Джордан…
        Он качает головой.
        – Не имеет значения, – говорит он. – Я не могу снова проходить с ним через это.
        – Но ты говорил, что не встречался с Бритни.
        – Не встречался, – отвечает Джордан. – Но он не верит мне.
        Я откашливаюсь.
        – Я хочу…
        Но он сжимает мою руку, прежде чем я успеваю закончить. Я хочу его. Я хочу, чтобы ситуация стала другой. Я хочу вернуться назад и все изменить. Сделать так, чтобы у этого чувства было будущее, а не одно лишь мгновение.
        – Пэйдж, не надо, – говорит он. Он отпускает мою руку. Мое сердце падает и словно тонет в ледяной воде. Я не знаю, как можно так быстро перейти из состояния полного восторга к состоянию опустошенности.
        Он садится и отодвигает тент.
        – Похоже, дождь закончился, – произносит он.
        К нам врывается свет, яркий и нежеланный, и я знаю, что нам пора уходить.
        Джордан сворачивает свое полотенце и аккуратно кладет на край шезлонга, затем он стягивает с меня другое, задевая рукой мое плечо.
        – Спасибо, – говорю я. Я стараюсь скрыть свое разочарование, но знаю, что оно все равно слышится в моем голосе. Я понимаю это по тому, как он на меня смотрит. Его глаза словно говорят за нас обоих: «Я хочу, чтобы все было иначе».
        Он складывает мое полотенце и встает, протягивая мне руку. Я вкладываю свою ладонь в его, и когда мы касаемся друг друга, я снова это чувствую: последний кусочек пазла встал на место.
        Но это не имеет значения. Это как достать зонт в самом разгаре ливня, после того, как ты уже промок. То, что нужно, но слишком поздно.
        Глава 18
        Последняя книга трилогии выходит сегодня в полночь, и нас с Джорданом пригласили в книжный Barnes & Noble, чтобы сделать сюрприз фанатам. Райнер на последнем этапе своего пресс-тура и не вернется до завтрашнего вечера.
        С того дня на пляже я только раз видела Джордана вне съемочной площадки. Столкнулась с ним в коридоре и неловко спросила, не хотел бы он поужинать, но он сказал, что собирается уходить. Он ничего не объяснил, только посмотрел на часы и направился в сторону холла.
        Он вел себя отстраненно и на площадке и едва удостаивал меня взгляда, когда мы встречались вне ее. Мы вообще не говорили о том, что произошло на пляже. Я даже не и чувствую, будто между нами нечто произошло, и мне кажется, он того и хочет – притвориться, что ничего не было.
        Может быть, это к лучшему. Я скучаю по Райнеру. По тому, что с ним я чувствую себя здесь как дома. Я скучаю по нашим киносеансам у него в квартире, по нашим совместным ужинам. Я скучаю по тому, как он заставляет меня смеяться на площадке, по глупостям, которые он шепчет мне, и по тому, как мне уютно рядом с ним. Иногда я сплю в его апартаментах, только чтобы почувствовать себя к нему ближе. Благодаря Райнеру я забываю, как много поставлено на карту. Он успокаивает меня. Когда его нет, все кажется слишком важным, слишком серьезным: Джордан, этот фильм, выход книги. Будто мы все на краю обрыва, а Райнер – надежный барьер, который не позволяет нам упасть вниз.
        Мы должны были поехать в Лос-Анджелес ради этого книжного мероприятия, но потом всё отменили из-за графика съемок. На самом деле, для меня это облегчение, потому что зачем это нужно? Книга и фильм, конечно, связаны друг с другом, но это роман завоевал сердца людей, а не мы. У Райнера и Джордана есть толпы фанатов, а меня еще никто особо не узнавал, кроме той девушки в «Фиш Маркете» и нескольких любопытных туристов. Я в курсе, что мы регулярно появляемся на первых страницах таблоидов – «Пэйдж и Райнер: разделены расстоянием. Август тоскует по своему Ною» – но здесь это кажется таким далеким. Легко забыть об изнанке нашей жизни.
        Сегодня я хочу быть обычной поклонницей, и больше никем. Я не могу дождаться мгновения, когда книга окажется у меня в руках, и я узнаю, что будет с Август. Кого она выберет – Ноя или Эда? Когда мы начали снимать первый фильм, я подумала, что мне дали роль во всех трех, если, конечно, они будут. Но теперь, когда я услышала все эти закадровые слухи, шепоток продюсеров, крутящихся вокруг площадки, я понимаю, что этот вопрос еще далеко не решен. Будет ли у нас шанс довести этот проект до конца?
        В первой книге мы узнали, что у Ноя на острове особое положение – он потомок людей, которые жили здесь раньше. Естественно, потом все запутывается, и даже прочитав первые две книги серии, я еще не знаю, кому принадлежит сердце Август. В первой книге ты думаешь, что это Ной. Что может сравниться с их грандиозной историей любви? Но затем возвращается Эд, и Август начинает вспоминать, каково ей было с ним. Что он – ее семья. И я так же озадачена, как и она.
        Нам должны доставить наши экземпляры книги сегодня вечером, и я собираюсь прочитать как можно больше, перед тем, как мы поедем на встречу в книжный. Сегодня суббота, поэтому времени у меня много. В шесть утра я вытаскиваю себя из постели и иду плавать. Я могла бы пойти позже, учитывая, что сегодня нет съемок. Я говорю себе, что направляюсь на пляж не из-за того, что хочу увидеть Джордана, но я знаю, что именно из-за этого. Не важно, как упорно я стараюсь, как много я думаю о Райнере и скучаю по нему, я все равно не могу выкинуть Джордана из головы.
        Когда я просыпаюсь, он здесь, словно сон, который я не могу забыть. Я продолжаю думать о нас с ним в беседке, о том, как мои пальцы касались его лица и серебристой линии его шрама. Знаю, я должна сосредоточиться на Райнере, на его завтрашнем возвращении и на наших планах поехать на другой конец острова в следующие выходные. Я была так счастлива услышать его голос, когда он позвонил из Лондона.
        – Я скучаю по тебе, – сказал он. – Я рад, что в следующий раз мы отправимся в пресс-тур вместе.
        Наверное, это хорошо, что Джордана сегодня утром нет на пляже. Я разочарована – это чувство я ощущаю буквально физически – но так будет лучше. Когда я вижу его, я чаще задаюсь вопросом: «Что, если?..». Но такие вопросы никак не помогают. Имеет значение только то, что происходит в реальности.
        Я провожу некоторое время в воде, лежа на спине и краем глаза наблюдая за рассветом. Когда я наконец вытаскиваю себя на берег, на часах почти восемь, моя кожа сморщилась, кончики пальцев покалывает.
        Я отжимаю волосы и обвязываю полотенце вокруг талии, затем иду к себе. Дома я обнаруживаю на столе упаковку. Наверняка это книга, которую привезли раньше срока, но я удивлена тем, что конверт такой длинный. Я разрываю его – не терпится увидеть обложку – но когда я заглядываю внутрь, понимаю, что ошиблась. Это совсем не книга, а экземпляр Scene с фотосессией, для которой мы снимались в прошлом месяце. Я убираю оберточную бумагу и открываю страницу с закладкой, но на ней не то фото, которое я ожидала увидеть, – не то, где мы втроем. Вместо этого на фотографии я одна. Сижу на одном из огромных стульев в горошек, часть волос перекинута вперед, часть – за спиной, и на мне маленькое черное платье. Но я не узнаю выражение, застывшее на моем лице. Жесткое, холодное. Я не улыбаюсь. Лицо пустое. С завитыми и уложенными волосами я выгляжу старше. Да, я здесь хорошенькая, но трудно уловить, в чем именно мой шарм. Если бы я проходила мимо киоска или листала журнал, я бы подумала, что уже видела эту девушку с разворота. Что она кажется смутно знакомой. Но я никогда в жизни не подумала бы, что это я.
        «Пэйдж Таунсен в „Запертых“. Становление кинозвезды и те самые слухи о Райнере».
        Я быстро пролистываю статью. Она кажется довольно безобидной. Я помню, о чем меня спрашивали: как я получила роль, каково работать с Уайаттом Липпманом и нравится ли мне жить на Гавайях. Потом они спросили меня про Райнера.
        SCENE: Каково работать с любимцем Голливуда Райнером Девоном?
        ПТ: Замечательно. Он мне так помог! С ним мне было легче привыкнуть к съемкам и понять этот бизнес. Мы очень хорошие друзья.
        Журналисты Scene брали интервью и у Райнера, и у Джордана. Джордан краток и профессионален. Он говорит о фильме и своем уважении к книгам. Он отказывается комментировать свою «семейную драму» и слухи о Бритни. Его скрытность впечатляет. Он ни на что не намекает, ни капельки. Ответы лаконичные, четкие, не допускающие толкований.
        Ответы Райнера примерно такие же, не считая последнего.
        SCENE: Кого из звезд вы обожаете?
        РД: Пэйдж Таунсен.
        Здесь я должна бы улыбнуться. Парень, которому ты нравишься, говорит в популярном журнале, что ты его кумир – думаю, из-за этого можно потерять голову. Но я не чувствую слабости в коленях. Скорее, это раздражает меня. Вся съемочная группа уже знает о нас, но разве я многого хочу, когда прошу не втягивать в это весь мир?
        Любая девушка убила бы за то, чтобы быть с ним. А ты на самом деле с ним. В чем проблема?
        Джордан. Джордан и есть проблема. Такое ощущение, что с этого интервью, этой фотосессии прошло несколько лет. Я помню ощущение от их взглядов – их обоих. Райнер и я были на грани чего-то серьезного, но тогда мы еще не пересекли ее. Со времени той фотосессии столько всего произошло, что кажется, на этих снимках кто-то другой. Я уже не та девушка, что отвечала на эти вопросы, потому что Райнер теперь не просто друг. Может, и Джордан тоже.
        Я оставляю журнал на диване и иду в спальню. Сейчас только девять утра, и книгу не привезут еще, наверное, несколько часов. Я открываю первый том, самую первую страницу. Когда я ее читала в прошлый раз, я еще не была Август. Я была просто девчонкой из Портленда, собиравшейся на очередное прослушивание. Теперь все изменилось: я целовалась с двумя кинозвездами, и Райнер Девон сказал в интервью известному во всем мире журналу, что обожает меня.
        Я начинаю читать. Это странно, что теперь я с легкостью могу мысленно увидеть все сцены. Те, что мы отсняли. Те, что выбросили. И те, что нам еще предстоит отснять. Такое чувство, что я попала в собственный дневник, и пока я читаю, обнаруживаю, что за последние несколько месяцев кое-что произошло: эта книга стала для меня личной. В этой книге – ключ к моему будущему. Том, который оставят у меня на пороге через несколько часов, скорее всего, определит, как я проведу следующие два года своей жизни. Словно рука судьбы, какая-то великая и высшая сила, решит, куда двинется моя жизнь. Словно ее дальнейшее течение было описано уже давно.
        Я читаю до тех пор, пока не раздается стук в дверь. За дверью обнаруживаю Джессика, к груди она прижимает новенький сверток.
        – Ты готова? – говорит она и протягивает его мне.
        Взяв пакет, я замечаю, что мои руки трясутся. Я вдруг не хочу, чтобы Джессика уходила.
        – Мы по-прежнему должны сегодня идти? – спрашиваю я, стараясь продлить разговор.
        Она кивает.
        – Будь готова к одиннадцати, – говорит она. – Мы планируем приехать туда к полуночи и остаться на час. Ты подпишешь книги. Ты же не против?
        – Конечно, нет. – Я держу упаковку под мышкой и накручиваю волосы на палец.
        – Я видела Scene, – говорит Джессика, меняя тему. – Отличное интервью. Журнал сметут с прилавков. – Она улыбается мне теплой, светлой, открытой улыбкой, и у меня вдруг возникает желание затащить ее внутрь, усадить на диван и умолять, чтобы она рассказала мне, что подумала об ответах Райнера и будут ли люди устраивать из этого шумиху. Возникает желание стать ее близким другом.
        Секунду она щурится, глядя на меня, и я думаю, что, наверное, произнесла что-то из этого вслух. А затем поворачивается, чтобы уйти.
        – Наслаждайся! – кричит она мне через плечо. – А я, пожалуй, попробую добраться до пляжа.
        Я закрываю дверь и бросаю пакет на стол. Наливаю воды в стакан и просто смотрю на него. Потом ставлю стакан на место и беру сверток в руки. Я переворачиваю его и провожу пальцем вдоль шва. Это напоминает мне о маме в Рождество. Как она всегда открывает свои подарки снизу, аккуратно отрывая клейкую ленту, и никогда не разрывает упаковочную бумагу.
        – Мы можем потом снова ее использовать, – говорит она, когда мы жалуемся, что она тянет время.
        Но сейчас и я хочу растянуть этот процесс. Я не знаю, что найду там внутри, но не уверена, что хочу знать. Что случится с Август – случится и со мной.
        Открыв пакет, я изучаю обложку. На ней лес – высокие дубы и сосны, – а посередине группа из нескольких человек. Одна из них – точно Август. Я тут же замечаю, что она похожа на меня больше, чем девушка с обложки первой книги. Ее волосы более рыжие, лоб – выше. Эд и Ной, которые поразительно напоминают Джордана и Райнера, стоят по обеим сторонам от нее. На заднем плане я вижу еще трех человек, которых не узнаю: женщина, мужчина и девушка моего возраста.
        Я открываю книгу и читаю самую первую строчку: «Если мы прощаем благодаря тому, что забываем, мы возвращаемся к былому только благодаря неведению, а не любви».
        Я беру ручку и пишу на форзаце две строчки. Знаю, что должна сказать их вслух, но как?
        «Прости меня. Я тебя люблю».
        Затем я закрываю книгу и убираю обратно. Я рада, что осторожно открыла упаковку – книга идеально ложится внутрь.
        Пишу знакомый адрес; номер того дома, где я провела почти все вечера с тех пор, как мне исполнилось пять. Адрес, который знаю на память.
        После этого я заклеиваю края, беру упаковку под мышку, выхожу за дверь и направляюсь на поиски почты. Она первая полюбила эту серию книг – первая и должна прочитать ее окончание. Если бы не Кассандра, меня бы здесь не было.
        Джордан сидит рядом со мной на заднем сидении машины. За рулем – его менеджер Скотти. Скотти лет шестьдесят пять, и он выглядит так, будто только что уволился из инвестиционного банка. Он строг, лаконичен и совсем не разговорчив… что, я полагаю, идеально подходит Джордану. Похоже, он вообще не хочет ни с кем говорить, со мной в особенности.
        В отличие от Сэнди, Скотти не ездил туда-сюда, и это можно понять. Джордан не тот парень, которому нужна была бы нянька. Но сегодня Скотти объявился в честь выхода книги.
        За нами следуют два лимузина. В них Уайатт, Джессика, пара женщин, отвечающих за связи с общественностью – я их никогда не видела – и два телохранителя. Я не думаю, что необходимо такое сопровождение против группки девочек-подростков, но я не вмешиваюсь и молчу. Мы с Джорданом сидим так близко, что я чувствую напряжение между нами. Мы до сих пор не поговорили. С каждым днем он все больше и больше отдаляется от меня.
        Я откашливаюсь. Прошло шестнадцать минут, кто-то должен хоть что-то сказать.
        – Ты получил книгу? – интересуюсь я.
        Он делает вдох.
        – Да.
        – Начал читать? – Я поворачиваюсь к нему. Он все еще смотрит вперед.
        – Ага. – Он не смотрит на меня, но я вижу едва заметное движение глаз, золотые искры плывут влево.
        – Понятно. – Я отклоняюсь на спинку сиденья и смотрю в окно, отвернувшись от Джордана. Чувствую, что он немного подвинулся. – Как думаешь, сегодня там будет много народу? – продолжаю я.
        Он прочищает горло.
        – Скорее всего.
        Мы сидим в тишине еще несколько минут. В голове у меня один за другим всплывают вопросы, словно пузыри на воде, готовые взорваться. «Почему все должно быть так? Почему ты не говоришь со мной?»
        Но в итоге у меня вырывается:
        – Я скучаю по тебе.
        Это звучит так глупо. Как я могу скучать по нему? Я едва знакома с ним. И все же я скучаю.
        Он выдыхает.
        – Пэйдж…
        – Пожалуйста, – произношу я, повернувшись к нему всем телом. Мой ремень безопасности перекрутился. – Просто поговори со мной.
        Он поворачивается ко мне, лицо у него серьезное и мрачное. Оно застыло, словно кусок обожженной глины.
        – Чего ты хочешь?
        – Я не хочу притворяться, что того, что произошло на пляже, не было.
        – И чем это поможет? – говорит он холодно и резко. Кажется, что его слова вонзаются в меня, как сосульки.
        – Мне тебе напомнить, что это ты поцеловал меня? – Я прикусываю губу и чувствую вкус крови. Не важно, кто кого поцеловал, и я понимаю по его лицу, что он тоже это знает.
        Он удивляет меня, когда говорит:
        – Я знаю. И сожалею об этом.
        – А я – нет. – Я чувствую, как что-то вспыхивает у меня груди – взрыв упрямства.
        Джордан качает головой.
        – Ты должна успокоиться. Это было ошибкой. Вот и все.
        И так же быстро огонек в моем сердце затухает.
        – Джордан, пожалуйста. Не отталкивай меня.
        Он смотрит на меня, и это крошечное мгновение тянется так долго, что мне кажется, на радио уже отыграла целая песня. Потом говорит:
        – Тебе одиноко. Твой парень уехал. Я уверен, что когда Райнер вернется, все будет как прежде.
        – Как ты можешь это говорить?
        – Поверь мне, так проще.
        – Проще кому? – спрашиваю я. – Мне не проще. Мне плохо. – Я умоляю его срывающимся голосом. Я отчетливо осознаю, что перед нами сидит Скотти, но не могу взять себя в руки. Из-за Джордана я каким-то образом теряю способность действовать как адекватный, рациональный человек. Не самое лучшее влияние, когда примерно через пять минут ты должна быть на публичном мероприятии.
        – Я уже говорил тебе, я не собираюсь вставать у него на пути.
        – Но мы можем попробовать, – говорю я. – Мы можем, в конце концов, попытаться быть друзьями.
        Его черные глаза вспыхивают.
        – Мы никогда не были просто друзьями, я прав?
        Я открываю и закрываю рот.
        – Не были.
        На секунду взгляд Джордана смягчается.
        – Все и без этого сложно. Ты знаешь, как Райнер ненавидит меня… и что он думает о Бритни, – шепчет он. – Мы не можем сблизиться. Так и должно остаться.
        – Что произошло между вами двумя? – спрашиваю я.
        – Не важно.
        – Важно, – говорю я. Я слышу резкость в собственном голосе. И мольбу. Но мне все равно. – Это важно для меня. Почему вы двое так ненавидите друг друга? Неужели дело только в ней? Я не буду принимать ничью сторону. Просто хочу знать.
        Вдруг замечаю, что подвинулась ближе к нему; так близко, что наши лица разделяет лишь пара дюймов.
        – Что произошло? – повторяю я. Мои руки словно отделяются от тела или разума, и я обнаруживаю, что провожу кончиками пальцев по его шраму, как тогда на пляже. Они скользят от уха вниз, по шее.
        – Перестань, – говорит он тихо, словно у него перехватило дыхание. Я вижу, что это слово ничего не значит даже для него самого.
        – Пожалуйста, – снова говорю я.
        Он смотрит на меня тем же взглядом, каким смотрел тогда в беседке на пляже. Взглядом, из-за которого мне хочется взять его ладонь в свои и прижать к сердцу прямо здесь, на заднем сидении машины.
        – Нет, – шепчет он. Он подносит ладонь к моей щеке. Мои веки сами собой опускаются.
        – Почему? – шепчу я в ответ.
        Я открываю глаза, и вижу, что его глаза сияют. Они золотые у самого зрачка и яркие, словно вспышка камеры.
        – Просто доверься мне, – отвечает он.
        Мы уже почти у Barnes & Noble. Я вижу очередь вокруг торгового центра, она – словно длинная спящая змея, готовая в любой момент проснуться и проглотить всех нас.
        Джордан отстегивает ремень безопасности и отодвигается от меня. Я открываю рот, чтобы возмутиться, но Скотти поворачивается и серьезно смотрит на нас.
        – Вы двое готовы?
        Джордан не отвечает, он просто открывает дверь. Один из телохранителей встречает его снаружи.
        – Сюда, мистер Уайлдер.
        Тогда я и слышу его – крик. Сначала резкий – только несколько голосов, – а затем становится громче, мощнее, как стереосистема, включенная на максимум. Но он не мелодичный. Он маниакальный. Оглушающий и пронзительный, высокий и яростный. У меня вдруг появляется желание спрятаться под сидение и попросить Скотти развернуть машину. Но он уже на улице, и прежде чем я могла бы перелезть в багажник, моя дверь распахивается.
        Однажды я ездила с мамой в Нью-Йорк – первое и единственное прослушивание вдалеке от дома, на котором мы были вместе. Это были пробы на роль в мыльной опере, и после долгих уговоров она согласилась поехать. Я копила все лето, работала даже на зимних каникулах, чтобы оплатить поездку. Мы поехали в феврале. До этого я ни разу не испытывала такого сильного холода. Я помню, как выходила из отеля, а ветер буквально сносил меня и выбивал воздух из легких. Именно так я себя сейчас чувствую. Когда я выхожу из машины, я не могу дышать.
        Первая мысль: нужно оглядеться и посмотреть, из-за чего вся суматоха. Это глупо. Я знаю, из-за чего суматоха – из-за нас, но я все равно оглядываюсь, чтобы посмотреть, вдруг это Джон Леннон воскрес из мертвых. Но «битла» там нет. Группы One Direction тоже. Здесь фанаты «Запертых». Наши фанаты.
        Кажется, они повсюду, и тут они замечают Джордана и меня. И, словно по волшебству, их становится еще больше. Я вспоминаю сцены из фильмов, где муравьи, пауки или тараканы выбираются из стен и покрывают персонажей колючей удушающей массой. Другой охранник ведет меня к очереди: фанаты ждут, когда смогут войти в магазин. Они выкрикивают наши имена как боевой клич.
        – Мы вас любим! – кричат они.
        Как это может быть правдой? Они меня не знают.
        Какая-то девушка протягивает мне фотографию. На снимке я. Это какое-то промофото, которое я не узнаю. Видимо, во время съемок нас фотографировали, а затем публиковали кадры. Я просто стою и держу фотографию. И чувствую себя полной идиоткой. Я должна подписать ее. Должна сделать хоть что-то. Ручка появляется словно из воздуха, и я машинально подписываю снимок и протягиваю обратно. Девушка прижимает его к груди, и я мимоходом надеюсь, что в ручке не сверхстойкие чернила. Надеюсь, мои слова не останутся у нее на футболке, смазанные и нечитаемые.
        Если бы Райнер был здесь, он бы знал, что делать. Он бы прошептал что-то забавное мне в ухо, пошутил бы с толпой. Он бы подмигнул мне или взял меня за руку, и я бы почувствовала себя не такой растерянной и одинокой.
        Пусть даже Джордан спас меня на пляже, сейчас, в этом цунами, он спокойно может позволить мне утонуть. Отсюда я его не вижу, но знаю, что он где-то впереди, прорывается через толпу.
        Я была полной дурой. Не знаю, что я думала. Это классическая тяга к плохому парню. Именно из-за этого у моей сестры теперь проблемы. Но я – не она. Я не готова отказаться от того, что люблю, ради чего-то еще. Эта работа важна для меня. Это новые возможности, кричащие фанаты и всё в таком духе. И Райнер – именно тот, кто поможет мне сориентироваться в сложные моменты. Тот, кто возьмет меня за руку и будет рядом. А не тот, кто подвергает меня опасности потерять все, что у меня есть.
        Глава 19
        – Закрой глаза.
        Мы с Райнером сидим на полу у него в гостиной. Мне удалось избегать Джордана почти весь вчерашний вечер. Мы зашли в книжный магазин, сфотографировались с фанатами, целый час подписывали книги, а затем нас увезли домой, но в разных машинах. Теперь Райнер здесь, и всё так, как и должно быть. Я рассказала ему о вчерашнем, и он обещал, что в следующий раз будет рядом со мной.
        – Просто отдай мне.
        Он качает головой, золотистые волосы падают на глаза.
        – Не-а. Закрой.
        – Ладно. – Я закрываю глаза, и он берет мою руку. Держит ее пару секунд, а затем разгибает мои пальцы по одному. И потом я чувствую его – холодный кусочек металла. Словно капля дождя на ладони.
        – Теперь открывай.
        Я смотрю вниз. На моей ладони кулон в виде ракушки каури. Она почти такая же, как та, которую мы используем в фильме. Как та, которую Август носит на шее. Как та, которую ей дал Ной.
        – Она прекрасна, – бормочу я.
        – Как и ты. – Райнер раскрывает свою ладонь, чтобы показать тонкую золотую цепочку. – Хочешь, чтобы я надел его на тебя?
        Я киваю, и Райнер забирает кулон у меня из рук и вешает на цепочку. Тот скользит вниз, а затем повисает прямо по центру.
        – Вот так. – Райнер убирает мои волосы и вешает цепочку мне на шею. Он возится с застежкой, пока она наконец не защелкивается, и я чувствую на груди холодную золотую ракушку.
        – Хорошо смотрится, – говорит он, касаясь кончиками пальцев моей шеи.
        – Спасибо.
        Он улыбается, убирая мне волосы за ухо.
        – Ее сделали на заказ. Я рад, что она пришла вовремя.
        – Вовремя для чего?
        Райнер хмурится. На его лице проступает что-то непонятное, но пока я пытаюсь разобраться, это выражение исчезает.
        – Как раз вовремя для этого.
        Он нежно целует меня, проводя кончиками пальцев по моим плечам.
        – Ладно, – произношу я, когда он отстраняется.
        – Я не могу поверить, что мы почти закончили, – говорит он, тянет меня к себе и проводит ладонью по моим волосам. Я прижимаюсь к нему.
        – Я знаю. Осталось лишь несколько дней. Это странно.
        – Мне кажется, большого перерыва между фильмами не будет. Готов поспорить, нам дадут отдохнуть максимум четыре месяца.
        Я обнимаю его за шею.
        – Но еще нет никакой гарантии, что второй фильм снимут.
        Райнер смотрит на меня и улыбается.
        – Тебе правда нужно чаще звонить своему агенту, – говорит он.
        Я пихаю его.
        – Я звоню ей, – отвечаю я. Просто каждый раз, когда мы разговариваем, она хочет, чтобы я наняла менеджера, и я еще не знаю, что думаю по этому поводу. Я понимаю, что Сэнди не может постоянно заниматься всем одна, но я не думаю, что готова связать себя с кем-то еще. Я не знаю, кому доверять.
        И мои родители тоже не понимают этот бизнес. Мама все еще думает, что этот фильм – хобби или какой-нибудь флаер, которую она может сложить и засунуть в ее шкатулку. Она планирует, что я после съемки вернусь в Портленд и нормально закончу школу.
        При мысли о Портленде я чувствую знакомое покалывание в животе. Интересно, получила ли Кассандра книгу?
        – Итак, – произносит Райнер. – Ты уезжаешь домой на следующей неделе? – Он притягивает меня ближе и трогает цепочку у меня на шее. Его пальцы задерживаются там на некоторое время, а потом спускаются к ключице.
        – Ага. – Я сглатываю.
        Он наклоняется ко мне, его губы касаются моих губ.
        – Я скучал по тебе, – говорит он, притягивает меня к себе, и я сразу прижимаюсь к его груди. Он проводит по моей щеке тыльной стороной ладони. Теперь я у него на коленях, рука тянется к его волосам. Я стараюсь не думать о Джордане и о вине, которую я чувствую из-за поцелуя с ним. Из-за предательства.
        – Я тоже по тебе скучала. – Глядя на Райнера, я еще отчетливее понимаю, насколько сильно.
        Райнер поднимает брови.
        – Правда?
        – Ты о чем?
        Он изучает мое лицо.
        – Ничего. Мне просто показалось…
        – Что?
        – Что, возможно, это не то, чего ты хочешь. – Его глаза пристально смотрят в мои. Руки перестали ласкать мою спину.
        Чувствую себя, как в те минуты, когда я кралась домой поздно ночью по пятницам. Пульс стучал у меня в ушах, пока я не оказывалась у себя в комнате, в безопасности.
        – Ты Райнер Девон, – говорю я, стараясь разрядить обстановку. – Все девушки влюблены в тебя.
        Райнер качает головой. Он не язвит в ответ.
        – Мы не говорим обо всех. Мы говорим о тебе.
        Его лицо спокойно, и я вдруг вспоминаю, что он старше. Сейчас, в этот самый момент, он не ведет себя, как мальчик. Он ведет себя как мужчина.
        Вдох застревает у меня в горле. Словно вынуждает меня замолчать, успокоиться и сказать правду.
        – Я знаю, – говорю я. – Просто сразу столько всего навалилось.
        Райнер кивает.
        – Понимаю. Это я и имею в виду.
        Все внутри переворачивается. А он продолжает говорить:
        – В какой-то момент тебе придется выбрать.
        – Выбрать? – Я слышу свой собственный неожиданно писклявый голос. Откуда он знает? И непохоже, что у меня есть выбор, с тех пор, как Джордан полностью исключил себя из уравнения. Но Райнер ничего не знает об этом. Я начинаю паниковать и чувствую, как мышцы деревенеют от напряжения.
        – Да, – говорит он. – Ты должна будешь решить, хочешь ли ты быть со мной или нет.
        С шумом выдыхаю. На меня наваливается огромное облегчение.
        – Я думала, мы уже. Уже вместе, я имею в виду.
        Мои щеки заливает румянец.
        Райнер замечает и кладет руку мне на затылок. Ладонь мягкая и нежная.
        – В основном, это была моя инициатива, а не твоя. Не хочу, чтобы ты думала, что я давлю на тебя.
        – Хорошо, – осторожно говорю я.
        Райнер продолжает.
        – Дело не только в нас, – произносит он. – Быть вместе значит гораздо большее.
        Я ничего не отвечаю, только жду, что он скажет дальше.
        – Больше прессы. И меньше секретности. Но лично для меня дело того стоит. – Ладонь скользит к щеке. – Быть с тобой – стоит того.
        Я думаю о словах Джордана, что Райнер встречается с актрисами только ради прессы. О том, как тот был неправ.
        Большой палец Райнера кружит по моей щеке.
        – Я хочу сказать, что не буду принимать решение за тебя. Но за время разлуки я понял, как сильно я хочу быть с тобой. Хочу заботиться о том, чтобы с тобой ничего не случилось. Я хочу быть для тебя таким человеком. – Он аккуратно снимает меня со своих колен и берет за руку. – Скажи что-нибудь, – говорит он, зеленые глаза широко раскрыты. – А то я сейчас умру.
        – Я не знаю, что сказать. – Миллион мыслей борется у меня голове. Одна хочет прорваться вперед, но я заталкиваю ее обратно.
        – Может, подумаешь еще немного? – Вижу в его глазах боль. Я знаю, чего ему стоило это предложить, и мое сердце переполняется чувствами настолько, что мне кажется, оно вот-вот лопнет. Я снова хочу кинуться в его объятья и не покидать их.
        Но он прав. Быть вместе означает что-то серьезное. Мы не просто пара. Если мы решимся на это, все будет по-настоящему.
        – Ладно, – говорю я.
        Он улыбается.
        – Ладно.
        – Сколько я могу подумать? – спрашиваю я.
        Он смеется, и я тоже. Это приятно. Смех словно снимает напряжение.
        – Ты ведь уезжаешь домой, – отвечает он. – Повидайся с семьей. Подумай об этом в спокойной обстановке. Я все равно буду некоторое время сниматься в Европе. Ты можешь дать мне ответ на премьере.
        Я вспоминаю, что в ожидании выхода «Запертых» он будет сниматься в Праге, и тут же думаю о сценариях, стопками лежащих у меня в спальне. О словах моего агента, что я должна выбрать новый проект.
        – Все это кажется сейчас таким далеким, – говорю я. – Еще долгие месяцы.
        Он смотрит на меня и кивает.
        – Так и есть. Не стесняйся сразу перейти к делу и сказать мне, что готова. Но мне кажется, тебе нужно время.
        Я опускаю взгляд и смотрю на руки.
        – Я знаю.
        Он собирается встать, а затем решает этого не делать, потому что в следующую секунду он рядом со мной, и его ладони обнимают мое лицо. Он целует меня, раскрывая мои губы своими. Я пропускаю его волосы сквозь пальцы. Вдыхаю его запах – запах плюмерии, и ванили, и тепла, и чего-то еще. Уюта. Дома.
        – Чтобы тебе было над чем задуматься, – говорит он. Затем протягивает мне руку и помогает встать.
        Окончание съемок наступает слишком быстро, словно порыв ледяного ветра, когда листья еще даже не поменяли цвет. Уайатт в последний раз кричит «стоп, снято», и мне кажется, что все подошло к концу, а не только этот фильм. Я не могу отделаться от чувства, что, может быть, это все случайность, сбой в системе, и на следующей неделе я улечу в Портленд навсегда.
        Но это не совсем так. Да, я вернусь в Портленд, но не навсегда. Я сыграю небольшую роль дочери героя в том независимом кино, сценарий которого я прочитала несколько недель назад. Его снимают в Сиэтле, так что я буду рядом с домом, и это займет только два месяца. Так я буду при деле, пока Райнер в Европе.
        – Я горжусь тобой, – говорит мне Райнер на банкете в честь окончания съемок. Актеры и съемочная группа развели костер на «нашем» пляже и установили проектор прямо под звездами.
        – Чтобы смотреть приколы со съемок, – объясняет мне Джессика. Сегодня на ней белое платье, в ушах длинные золотые сережки, а волосы аккуратно уложены, за исключением нескольких прядок, которые спадают, касаясь ее щек, словно крылья ангела. Она красавица. Абсолютно сногсшибательна. Даже Райнер смотрит на нее потрясенно. Я не виню его.
        – Это самая лучшая часть, – говорит он. – Мы так делали после съемок каждого сезона «Умывальника».
        Я помню, как смотрела «Умывальник», сериал на канале «Дисней». Там снималась Бритни и несколько других юных актеров, выросших в звезд именно благодаря этим сериалам, которыми так одержима Кассандра.
        – Так оно и есть, – говорит Джессика. – Это традиция любой прощальной вечеринки.
        На пляже поставили скамейки – длинные бревна – и мы с Райнером садимся вместе, прямо напротив экрана проектора. Сэнди подплывает к нам в туалете из шелкового крепа, сжимает плечо Райнера и садится рядом. Один из ассистентов Гиллиан возится с видеооборудованием, остальная часть команды тоже направляется к скамейкам. Я смотрю перед собой, расправив плечи. Не оборачивайся.
        Все равно Джордана здесь наверняка нет. Он не из тех людей, кому такое интересно. Я не уверена, что ему вообще хочется находиться в одном часовом поясе со мной или Райнером. Но, несмотря на все рациональные мысли, которыми я пытаюсь обуздать свой разум, некое чувство все равно проскальзывает внутрь, будто туман сквозь щели в ограждении. Я чувствую его. Так бывало, когда он приходил на площадку как раз посреди съемки моей сцены.
        «Не оборачивайся», – повторяю я себе.
        Райнер сидит рядом со мной, и чувствую, как вина растекается по моим жилам, словно капля красителя в воде. Она окрашивает все в красный.
        – Я надеюсь, они поймали тот момент, где ты выплевываешь соленую воду, – говорит Райнер.
        Я пихаю его локтем в ребро, и он смеется. Он сел на свои ладони и смотрит на меня с улыбкой. Он так кроток со мной после того разговора пару недель назад. Он не целует меня и не говорит об отношениях. Он ведет себя просто как друг. Но когда я сижу здесь и смотрю на его невероятно красивое лицо, я чувствую, что мне не нужно ждать до премьеры. Я хочу сказать ему прямо сейчас, что он тот, кто мне нужен. Мне плевать, что будет потом. Я готова. Я уже собираюсь открыть рот, но тут перед экраном появляется Гиллиан.
        – Итак, мы начинаем. Дэн вон там, – она показывает на ассистента, который машет нам рукой, – подготовил для нас кое-что забавное, и мне лично не терпится это увидеть. – Гиллиан щурится и приставляет ладонь козырьком ко лбу. – Я ничего не вижу, так что не знаю, где вы. Где Уайатт?
        Я вижу, как он стоит в стороне и качает головой. Когда Гиллиан зовет его, он закатывает глаза.
        – Уайатт, – говорит она, – ты не самый простой начальник. – Райнер бормочет что-то себе под нос. Это звучит как «мягко сказано». – Но ты, – продолжает Гиллиан, – потрясающий режиссер. Для меня было удовольствием работать с тобой над этим фильмом.
        Я смотрю на Уайатта. Он кивает, а потом глядит на меня, и на секунду меня охватывает чувство огромной привязанности к нему. То, что кипело во мне первые месяцы, уже испарилось. Он был суровым и строгим учителем, иногда совсем не тактичным, но он сделал меня лучше. Я больше не чувствую себя на площадке так, как раньше. Собираясь на съемки в Сиэтл, я не испытываю страха.
        Гиллиан что-то говорит, Райнер свистит и поднимает руки над головой.
        – Замечательно, – говорит Гиллиан. – Вы двое. – Я чувствую, как краснеет мое лицо, и стискиваю руки. – Вы дали нам кое-какой замечательный материал – и умышленно, и неумышленно. – Все смеются, включая Райнера. – За вашей работой было действительно приятно наблюдать.
        Райнер посылает воздушный поцелуй, и Гиллиан улыбается.
        – Где Уайлдер? – спрашивает она. Мое сердце подкатывает к горлу так быстро, что, честное слово, Райнер мог бы это заметить.
        Улыбка Гиллиан смягчается, и она жестом велит Джордану выйти вперед. Я поворачиваюсь. Он идет в нашу сторону, руки сложены на груди, футболка туго натянута на плечах. Он кивает Гиллиан и нервно оглядывается. Словно не уверен, что он здесь на месте. Он садится на скамейку напротив нашей и опускает голову.
        – Джордан, ты уже знаешь, какие чувства я к тебе испытываю, – произносит Гиллиан. – Ты парень, которого нельзя не заметить. Люблю тебя. – Она переводит взгляд на публику. – Спасибо всей нашей команде. Камдену, Джессике, Андре. Каждому. Вы все замечательные. Давайте начнем.
        Все кричат и хлопают, а затем Гиллиан нажимает кнопку и садится рядом с Джорданом. Я вижу, как она кладет руку ему на плечо, а он обнимает ее.
        На экране начинается отсчет: 10, 9, 8… – и появляется запись с нашего прослушивания. Сначала на экране появляюсь я в джинсах и в рубашке без рукавов в «Аладдине» в Портленде. Я выгляжу нервной и неумелой. Боже, кажется, что прошло столько времени. Я хочу выключить запись или хотя бы не дать Джордану увидеть ее. Райнер обнимает меня и прижимает к себе.
        Он отпускает меня, когда сцена сменяется – теперь там мы, репетируем сцену с поцелуем. В толпе раздаются радостные вопли, а Лилианна кричит:
        – Чертовски жарко!
        На сцену наложена поп-музыка восьмидесятых, получается даже забавно. Мы выглядим нелепо.
        Дальше – Уайатт, он кричит. Запись смонтирована так, что его крик сменяется обращенной к Райнеру гневной тирадой о том, что Mumford & Sons – самая переоцененная группа со времен Coldplay. Райнер так смеется, что по его лицу текут слезы.
        Дальше идут несколько неудачных дублей из сессии для Scene. К счастью, эпизод, где Райнер сказал, что хочет поцеловать меня перед всей командой, не засняли или не включили в подборку. Звучит песня Бейонсе, и мы с Райнером и Джорданом смеемся на фоне декораций в горошек. За все время съемки фильма это единственный раз, когда мы трое нашли общий язык.
        Здесь есть съемка момента, когда у Джессики все валится из рук. Я бросаю взгляд на нее: она стоит рядом с Уайаттом и смотрит, прикрыв глаза рукой, а тот обнимает ее за плечи.
        Потом мы переходим к ролику, в котором Райнер устраивает для второго отделения нашей съемочной группы экскурсию по своим апартаментам.
        – Мне правда нравятся ананасы, – объявляет он, прижимая к груди декоративную подушку. Все вокруг смеются, и Райнер встает и кланяется.
        Дальше идет подборка моментов со съемок. Кадр, где видно, что я ношусь по пляжу как угорелая, когда соленая вода попала мне в нос. Все снова смеются, даже Джордан.
        Здесь есть запись с нашими ассистентами и звукооператором Тайлером, который, я почти уверена, переспал со всеми девушками-администраторами. Он очень сексуальный.
        И потом появляется запись со съемок сцены, в которой Август и Эд целуются. Как только она вспыхивает на экране, я съеживаюсь. Джордан обнимает меня, наши губы соприкасаются. Я чувствую, как напрягся Райнер, слышу его долгий выдох. «Пожалуйста, переключите, – мысленно молю я. – Пожалуйста».
        Но камера только приближается. Нет никаких радостных воплей, сопровождавших наш поцелуй с Райнером. Только мертвая тишина. Я даже слышу гудение проектора.
        Руки Джордана-в-роли-Эда перемещаются с моего лица на волосы и вниз по спине. Крепче обхватываю себя руками. Я чувствую себя как тогда, в офисе Гиллиан. Как будто я на экране и я в реальности как-то связаны, сплавлены друг с другом. Когда Джордан отстраняется и смотрит на меня, я ожидаю, что Джордан здесь сделает то же самое.
        Камера задерживается на нас после поцелуя. Можно услышать, как Уайатт кричит «снято», а мы продолжаем глупо стоять. Я вдруг начинаю злиться. Почему ассистент Гиллиан подумал, что это забавно? Это не забавно, это подло.
        Кажется, проходят годы, прежде чем изображение сменяется: на экране Сэнди, она разговаривает по телефону. Появляется подборка кадров с ней в развевающихся шелках и телефоном в руке. Я слышу нервный смех, но к тому времени, как включается оперная музыка и появляются крупные планы ее лица с телефоном, словно они – двое возлюбленных, все уже шумно аплодируют.
        Кроме Райнера. Он не смеется. Я закусываю губу и поворачиваюсь к нему.
        – Классно же, да? – смеюсь я.
        Он не смотрит на меня. Его взгляд сосредоточен на экране. Я продолжаю, словно моя болтовня каким-то образом сотрет из памяти то, что он увидел:
        – Интересно, Гиллиан сама все это нарезала? Она очень талантлива. Та сцена на пляже был уморительной. Я совсем забыла, как вода попала мне в…
        Райнер перебивает.
        – Что происходит? – спрашивает он. Голос у него ледяной. Не сердитый, просто холодный как сталь.
        – Ничего, – говорю я. Я стараюсь скрыть дрожь в голосе, но знаю, что он ее слышит. Просмотр забавных моментов закончился снимком, на котором нас трое: тем самым, сделанным недели назад, – мои руки лежат на плечах у Райнера и Джордана. Экран гаснет, и все начинают хлопать.
        – Я был таким дураком. Я даже не заметил. – Райнер трясет головой. – Ты встречалась с ним, пока меня не было?
        Нет-нет-нет-нет.
        – О чем ты? – Я тянусь к нему, но он отодвигается.
        – Я о тебе и Джордане, – говорит он. – Я не слепой, Пэйдж. Я видел этот поцелуй.
        – Где? На видео? Это актерская игра, Райнер. – Я стараюсь говорить тише, но люди начинают оглядываться на нас.
        Он открывает рот и замолкает. Затем говорит:
        – Никто не сможет сыграть такое.
        Он встает. Я тоже.
        – Ты имеешь в виду, я не настолько хорошая актриса?
        Он резко выдыхает. Подходит ближе и тихо произносит:
        – Тогда соглашайся.
        – Что?
        – Скажи мне, что ты хочешь быть со мной. Что ты полностью готова. Прямо сейчас.
        – Я…
        Райнер качает головой.
        – Ты не можешь. А можешь ли ты мне честно сказать, что между вами ничего нет?
        Люди начинают вставать. Я представляю, как Джордан вместе с Гиллиан проходит за нашей спиной к костру, пьет «май тай»[9 - Коктейль на основе рома.] и садится рядом с Уайаттом. Расстроило ли его видео с поцелуем? Заметил ли он вообще этот ролик? Я не знаю, почему я продолжаю думать, что ему не все равно.
        Потому что не все равно мне.
        – Нет, – говорю я Райнеру. – Не могу.
        Если это и удивляет его, он этого не показывает, только поднимает руки.
        – С меня довольно, – говорит он, разворачивается и направляется в сторону отеля.
        Я провожаю его взглядом. Луна – серебряное, сверкающее пятно на воде, словно тень незнакомца, – и на мгновение я чувствую себя более одинокой, чем когда-либо в жизни. Я привыкла к одиночеству в толпе. Так я росла – вокруг миллион людей, но рядом со мной никого нет, и сегодняшний вечер напоминает мне о том, что я знала всегда: на самом деле я одна. Ни Джейка, ни Кассандры. Ни Джордана. Ни даже Райнера.
        Кино – моя мечта. Единственное, чем я всегда хотела заниматься. Когда мне было четыре, я сказала маме, что буду актрисой. Она даже сняла тогда меня за ужином. Мои губы намазаны ее красной помадой, и я провозглашаю в камеру:
        – Однажды я, Пэйдж Таунсен, буду звездой.
        Это то, чего я хотела. Я играю. У меня есть контракт на съемки в фильме. Мое имя скоро станет всем известно. Я воплощаю свою мечту. Но сейчас я думаю только о том, что мое сердце куда-то проваливается, все ниже и ниже.
        И затем я слышу шаги за моей спиной, и позади меня раздается знакомый голос:
        – Эй, мы можем поговорить?
        Я знаю, что это Джордан. Я узнаю его дыхание, его интонацию, но не поворачиваюсь. Я не хочу разговаривать, не хочу, чтобы мне еще раз напоминали обо всем, что пошло не так.
        – Пэйдж. – Его голос звучит так же, как в машине – тихо и умоляюще.
        – Прости, – говорю я и направляюсь к отелю.
        В этом отличительная черта успеха: он меняет многое, но не все. У тебя так же бывают дни, когда все идет под откос. Развалившаяся дружба волшебным образом не чинится. И люди, которым ты не нравилась, не станут вдруг твоими обожателями. Потому что, какого бы уровня ты не достигла, успех не меняет то, что уже случилось.
        Глава 20
        Я просыпаюсь в три тридцать. Иду на кухню за водой и вижу записку, подсунутую под дверь.
        «Ты мне небезразлична, но ты должна решить, чего хочешь. Я не могу сделать это за тебя. Удачи с фильмом. Увидимся в Лос-Анджелесе. Р.»
        Я оставляю записку на столешнице. Занавески в гостиной отдернуты, и я вижу лунную дорожку на воде. Райнера нет, но где-то на этом острове все еще есть Джордан.
        Я знаю, что не смогу заснуть, так что я выбираю второй из наилучших вариантов – поплавать. Надеваю купальник, беру полотенце и шагаю по такому теперь привычному для меня маршруту. По плану я не должна уезжать до завтрашней ночи, и это значит, что у меня будет целый день, чтобы полежать на пляже, пообедать в «Лонги» или даже пройтись по магазинам. Насладиться Гавайями и на двенадцать часов забыть, что ждет меня после этого.
        Я удивлена, что на берегу меня встречает другое ощущение – ощущение открывшихся возможностей. Весь мир словно раскрыли посередине, будто расстегнули молнию и распахнули полы, и теперь можно увидеть что-то доселе спрятанное, что-то новое. Как и обжигающе ледяная вода, в которую я тут же бросаюсь, это чувство заряжает меня энергией и заставляет забыть о записке на столе.
        Я разрезаю воду длинными мощными гребками. Трудно поверить, что завтра в это время уже я буду в самолете на пути в Портленд. Мне кажется, что я только очутилась здесь, и в то же время – что я была здесь вечно. Словно у меня не было никакой жизни до встречи с Райнером, Уайаттом и Джорданом. Словно я всегда была актрисой.
        Моим самым первым спектаклем была домашняя постановка «Звуков музыки». Я играла Гретель, и сцену нам заменяло заднее крыльцо нашего соседа. Мне, наверное, было не больше пяти или шести, но я помню, что расстроилась из-за того, что не было занавеса. Гости придут и сразу увидят декорации. Никто не затаит дыхание, пока занавес будет подниматься. Ничто не будет скрыто за ним. Мне всегда нужен был такой момент. Та самая секунда, когда сердце проваливается в пятки, а время растягивается и замедляется настолько, что кажется – его можно увидеть.
        Я ухожу с головой под воду, затем выныриваю и поворачиваю к берегу. После того как я едва не утонула, глубина не привлекает меня, как раньше. Плюс, сейчас еще кромешная тьма. Не самое лучшее время для заплыва на далекое расстояние.
        Я протираю глаза, в которые попала вода, и трясу головой, а затем делаю резкий вдох – на берегу видна чья-то фигура. Я пугаюсь, но ненадолго. Через мгновение я понимаю, что это Джордан. Он сидит на песке, скрестив ноги, подавшись вперед, будто молится.
        Выплевываю воду и все быстрее плыву вперед. Проходит не больше минуты. Я достигаю линии прибоя, меня выносит на берег вместе с одной из волн.
        Я встаю и вытряхиваю воду из ушей.
        – Доброе утро.
        Он испуганно поднимает взгляд.
        – Что ты здесь делаешь?
        – Могу спросить у тебя то же самое.
        Он пожимает плечами и снова опускает голову.
        – Мне не спалось. – На нем пляжные шорты и обтягивающая футболка. Тонкая ткань обрисовывает мышцы.
        – Мне тоже. – Я думаю о том, как Джордан подошел ко мне вчера и как я отвернулась от него. – Можно сесть? – спрашиваю я.
        Он на мгновение опускает взгляд, и я вдруг осознаю, что в своем крошечном нейлоновом бикини выгляжу почти обнаженной. Он видел меня такой и раньше, но после вчерашнего вечера я чувствую себя более уязвимой. Мне вдруг хочется, чтобы темнота стала плотной. Непроницаемой.
        Он дает мне свое полотенце.
        – Держи.
        – Спасибо. – Я разворачиваю его и вытираю плечи, затем оборачиваю вокруг талии и сажусь рядом с Джорданом.
        – Сейчас не утро, – произносит он, глядя на темный горизонт.
        – Что?
        – Ты сказала «доброе утро». Сейчас не утро.
        – А.
        Я наматываю волосы на палец и тяну. Струйка воды стекает по плечу на песок.
        – Прости за вчерашний вечер, – начинаю я. – Он просто застал меня врасплох, этот ролик. Я не ожидала…
        Он поворачивается ко мне.
        – Хочешь куда-нибудь сходить?
        Мой рот все еще открыт, я собиралась закончить фразу.
        – Сейчас?
        – Да.
        – Но сейчас вроде как четыре утра.
        – Я знаю, – говорит он. – Идеальное время.
        – Для чего? Для убийства?
        Он щурится.
        – Я не собираюсь прикончить твоего парня, если ты об этом.
        – Я… – Я выдыхаю. Нет никакого смысла вдаваться в подробности, кто для меня Райнер. Я уже устала. Вместо этого я говорю: – Куда ты хочешь пойти?
        Он встает и протягивает мне руку. Я берусь за нее. Когда наши пальцы соприкасаются, я чувствую, как мою руку охватывает жар. Ладонь у него грубая, но мне это уже хорошо знакомо.
        – Я хочу кое-что тебе показать, – говорит он.
        Через десять минут мы сидим в пикапе Джордана, ветер завывает в окнах. Я все еще в мокром купальнике, хотя сверху кофта, которую мне дал Джордан. Я кутаюсь в нее поплотнее и вдыхаю ее запах. Она пахнет Джорданом. Деревом и огнем. Будто первородными элементами, чистыми и необходимыми.
        – Куда мы едем? – снова спрашиваю я.
        Он качает головой.
        – Разве ты не хочешь, чтобы это был сюрприз?
        – Но не в том случае, если ты меня похищаешь.
        Джордан смотрит на меня и поднимает брови. Сердце стучит в груди, словно узник, стремящийся сбежать. Я скрещиваю руки.
        – Похищаю?
        – Разве ты уже не сидел в тюрьме?
        Он издает звук, нечто среднее между чиханием и вздохом.
        – Ты правда веришь всему, что читаешь?
        – Нет. – Полотенце Джордана все еще повязано вокруг моей талии, я подтягиваю его повыше. – Но ведь это правда?
        Он поворачивает голову ко мне. И смотрит на меня слишком долго для человека за рулем.
        – Нет, неправда.
        – Ты никогда не был в тюрьме?
        – Я там был. – Джордан пожимает плечами и переводит взгляд на дорогу.
        – Видишь?
        – Чтобы помочь с программой по повышению грамотности среди заключенных, которую сам и предложил. – Он убирает одну руку с руля и подносит к шее. Поворачивает голову из стороны в сторону, и капелька воды скатывается вниз по шраму и устраивается в ямочке рядом с ключицей. – Некоторые вещи не то, чем кажутся.
        Я отвожу от него взгляд.
        – Я знаю. Ну просто когда ты рассказал мне о семье…
        – Ты думала, что, должно быть, я сидел в тюрьме?
        – Нет, я не это хотела сказать. – Я закрываю окно. В машине сразу становится тише, и я осознаю свои слова так отчетливо, как никогда. – Я имею в виду, ты произвел на меня впечатление человека, который сделает все что угодно, чтобы защитить тех, кого любит.
        Чувствую на себе его взгляд и не поднимаю свой. Я рада, что мы в машине, которая несется по дороге. Что мы не сидим друг напротив друга. Он не видит, как кровь бурлит в моих жилах – так, что я почти ничего не слышу.
        Он ничего не говорит, и я тоже. Солнце еще не нагнало нас, и мы продолжаем ехать в темноте. Что-либо разглядеть трудно, но Джордан, кажется, знает, куда он едет. Он не сверяется с картой и не щурится, чтобы прочитать указатели. Он просто едет, так, будто у него есть некий внутренний магнит, который тянет машину и нас к месту назначения.
        Мы съезжаем на боковую дорогу, поворачиваем направо, а затем начинаем забираться всё выше и выше, будто солнце на пляже по утрам, и вдруг я понимаю, куда мы едем.
        – Ты везешь меня на Халеакалу?
        Джордан улыбается.
        – Да.
        – Правда? – На моем лице появляется улыбка шириной с разлом Сан-Андреас[10 - Знаменитый разлом в Калифорнии.]. – Я мечтала поехать туда с тех пор, как оказалась здесь.
        – Тогда почему не съездила? – Он чуть-чуть приоткрывает окно. Воздух здесь холоднее, плотнее. Почти как океан сегодня утром.
        Я пожимаю плечами и накидываю на себя капюшон его кофты.
        – Просто была занята.
        – Райнер не ранняя пташка? – Он улыбается. Он шутит. Я выдыхаю. Возможно, мы сможем об этом шутить. Все еще может быть по-другому. Но потом я вспоминаю о нас на пляже, о его руках, приподнимающих меня над ним, о его ладонях на моих щеках.
        – Можно попросить тебя об одолжении? – произношу я.
        – Конечно.
        – Давай не будем говорить сегодня о Райнере?
        Он кивает.
        – Хорошо, если ты так хочешь.
        Какое-то время мы едем в тишине, ветер свистит в открытое окно, шины шуршат по асфальту. Мы продолжаем ехать вверх, дорога извивается вдоль склона вулкана. Я слышала, что во время поездки открываются восхитительные виды, но сейчас, в темноте, мало что могу разглядеть. Только зловещий горный склон и покатые холмы, спускающиеся во все еще чернеющее море.
        Наконец мы достигаем вершины. Здесь на удивление много машин, но смотреть рассвет с Халеакалы – популярное занятие среди туристов, так что это логично. Джордан паркуется, и мы выходим. На улице холодно, свирепствует ветер. Он свистит, ревет и воет, словно кто-то оплакивает потерянную любовь. Может быть, любовь и правда была здесь потеряна, поглощена временем, пространством и звездным небом.
        – Иди сюда. – Джордан берет мою руку и проходит мимо туристов, толпящихся у машин. В руках у них термосы с горячим шоколадом и кофе. Я потуже затягиваю полотенце у себя на талии и плотнее запахиваю кофту.
        Когда мы заворачиваем за угол, я так резко сжимаю руку Джордана, что он вздрагивает. Я никогда не видела ничего подобного, даже в фильмах. Перед нами распахивается гигантский кратер: странный, неземной ландшафт в красных, оранжевых, темно-коричневых тонах протянулся так далеко, что невозможно представить себе, что это все находится на том же острове.
        – Красиво, правда? – Джордан кивком показывает на два больших камня, и мы садимся. Сейчас еще темно, но первые лучи солнца начинают пробиваться сквозь тьму. Это совсем не похоже на рассвет на пляже. Здесь он кажется грандиознее, масштабнее. Ближе. Такое ощущение, что мы находимся в центре мира.
        – Восхитительно.
        В нашем укромном закутке мы защищены от ветра, и из-за его отсутствия здесь висит туман. Мы на самом деле в облаках.
        – Спасибо, что привез меня сюда. – Я просовываю руки в рукава кофты и стискиваю их коленями.
        – Пожалуйста. – Он откашливается, и снова наступает тишина. Но теперь она не спокойная, а напряженная. Наполненная тем, о чем мы не говорим.
        Он поднимает камень. Я смотрю на его ладони – мозолистые и грубые. Несмотря на то, что здесь очень холодно, мгновение назад они были теплыми.
        – Мне очень жаль, что так получилось с этим видео, – говорит он.
        – Это не твоя вина.
        Он кивает и переворачивает камень.
        – Даже если так, мне все равно жаль. Готов поспорить, Райнер не был в восторге.
        – Я думала, мы не будем говорить о Райнере, – отвечаю я, легонько толкнув его в бок.
        Он переводит взгляд с камня на меня, а затем опускает обратно. Я понимаю, что он не шутит, и умолкаю. Даже кровь в моих жилах, кажется, застыла.
        – Я не хочу усложнять твою жизнь.
        – Ты ничего не усложняешь, – тихо говорю я. – А тебе кажется, что да?
        Он внимательно изучает камень, как если бы на нем был написан ответ.
        – Да, – отвечает он. – Мне так кажется.
        – Объясни, почему вы с Райнером ненавидите друг друга, – говорю я. – Мне нужно знать.
        Джордан вздыхает. Я смотрю, как поднимается и опускается его грудь.
        – Это не так, я никогда его не ненавидел. Все просто стало очень сложно.
        – Насколько сложно?
        Он смотрит на меня, его глаза черны как уголь.
        – Ты правда хочешь знать?
        Я сглатываю. Киваю.
        – Да. Я правда хочу знать.
        Он роняет камень и вытирает руки о шорты. На секунду я чувствую страх – я боюсь того, что услышу. Что этот разлад навсегда. Что его не исправить.
        – Помнишь, я сказал тебе, что мой отец не очень хороший человек? – Взгляд у него серьезный, но добрый. Я вижу, что он хочет защитить меня, что бы мне ни грозило. – Что ж, отец Райнера такой же.
        – Грег?
        Джордан кивает.
        – Именно. Он был продюсером сериала, где мы снимались – я, Райнер и Бритни.
        Я киваю, поспевая за ходом его мысли.
        – «Умывальник»?
        Джордан хмурится.
        – Ты его знаешь?
        – Нет. То есть да. Смотрела пару раз. И при чем тут он? – Я опускаю капюшон и убираю выбившиеся волоски обратно за уши. Холод заставляет меня подвинуться ближе к Джордану.
        – Это был наш самый первый проект. Там мы познакомились. Мы были друзьями. – Он трет ладони, пытаясь согреться. Я вижу, как работают мышцы его рук.
        – Все трое?
        Он выдыхает, и на его губах играет легкая улыбка, словно он вспоминает что-то.
        – Да. Все трое.
        Я думаю о Джейке и Кассандре. О нашем домике на дереве, книге правил и секретных клятвах. Обо всем том, что сделало нас друзьями, что связало нас вместе.
        – После сериала каждый из нас пошел своим путем. Хотя мы все равно дружили. Раз в месяц ужинали вместе и все такое.
        – При чем тут отец Райнера? – спрашиваю я.
        Джордан поднимает глаза, и я замечаю, какой грустный и сдержанный у него взгляд. Будто он не хочет говорить мне, что было дальше.
        – Райнер и Бритни начали встречаться. Это было через несколько лет после того, как мы закончили съемки. – Я вижу, как бьется пульс у него на шее. И жду, когда он продолжит. – Я отнесся к этому нормально. Давно ожидал, что между ними что-то начнется, и у меня не было чувств к ней. По крайней мере, таких чувств. – Он искоса смотрит на меня, и я опускаю взгляд. Я чувствую, как в груди завязывается узел, будто мое сердце сжимает рука.
        – Она стала проводить у него много времени. И однажды ночью… – Джордан умолкает. – Райнера не было дома, и она пришла раньше и хотела дождаться его. Там был Грег.
        Меня начинает тошнить. Кажется, я знаю, что будет дальше.
        – О боже.
        Он делает глубокий вдох.
        – Бритни удалось сбежать до того, как он смог… ты поняла. Она пришла ко мне домой. Ей было очень плохо, хотя обычно Бритни трудно довести до слез. – Джордан улыбается, и я вижу, как при воспоминании об этой дружбе, об этой привязанности на его лице выступает румянец. – Бритни сильная, но тогда она такой не была. – Его лицо снова омрачается, взгляд встречается с моим. Глаза черные. Непроницаемые. Как шарики из блестящего твердого камня. – Она повторяла, что он предупредил ее: если она кому-нибудь расскажет об этом, ее карьера будет окончена.
        Мои руки трясутся. Я сцепляю их и прижимаю к бешено стучащему сердцу.
        – А как насчет его карьеры – она ведь тоже закончилась бы? – спрашиваю я.
        Джордан выдыхает.
        – Хотелось бы мне, чтобы это было так. Но она была тогда еще никому неизвестна. Просто девчонка из сериала для подростков. Ее музыкальная карьера еще не началась. Люди подумали бы, что она хочет привлечь к себе внимание. Но она… – Джордан смотрит на свои руки. – Она непредсказуема. И всегда была такой.
        – И она сказала Райнеру, – догадываюсь я, собирая историю по кусочкам.
        – Все запутанно, – отвечает он. Его голос звучит очень тихо. Из-за ветра его почти невозможно услышать. – Но да, сказала, и Райн решил, что она все выдумала.
        Я никогда не слышала, чтобы он называл Райнера прозвищем, и это застает меня врасплох. То, насколько она личная – эта история, к которой я не имею отношения.
        – Зачем ей это придумывать? – спрашиваю я. – Почему Райнер не поверил ей? – Это совсем не похоже на парня, которого я знаю. Того, который так поддерживал меня здесь.
        – Он решил, что она выдумала это, потому что была в отчаянии. – Он выдыхает и проводит рукой по лицу. – Потому что он застал ее со мной.
        Мы оба замолкаем. Он обхватывает голову руками. Я осторожно касаюсь его плеча и чувствую, как он сначала вздрагивает, а потом его мышцы расслабляются под моими пальцами.
        – После того, что произошло с Грегом, – я вижу, как двигаются его желваки, когда он произносит имя отца Райнера, – Райнер пришел ко мне домой. Она была в моих объятиях. И поцеловала меня, – говорит он. Я чувствую, как температура его тела поднимается, кожа у него на спине становится горячей, будто одно только воспоминание разжигает огонь. – Она была расстроена. Это просто случилось. Но Райнер увидел и подумал… И Бритни начала выкладывать всю эту безумную историю про его отца. – Он прерывается, и я убираю руку. Она теплая. Нагрелась о его кожу. – Он не простил меня, – заканчивает Джордан. – Как я могу винить его? – Он улыбается слабой, грустной улыбкой, и я вдруг понимаю кое-что еще: он скучает по нему. Как я по Кассандре. Они были друзьями, а теперь – нет. Кто-то сказал, что не бывает ненависти без любви…
        – Так что теперь ты видишь, почему всё это. – Он медленно показывает на себя и на меня, соединяя жестом наши сердца, – не очень хорошая идея. Он до сих пор думает, что я пытался отобрать у него дорогого ему человека.
        Солнце начало подниматься из-за горы, как путник, целеустремленно карабкающийся к безопасному убежищу. С каждой секундой он все больше уверен, что выживет.
        – Но как насчет того, чего хочу я? – Как только эти слова вырываются у меня, я вздрагиваю. Но уже поздно, я не могу взять их назад.
        – Чего ты хочешь? – Джордан дышит прерывисто, и на мгновенье мне кажется, что он так же нервничает, как и я.
        – Я хочу узнать тебя, – говорю я. Это могло бы прозвучать как предательство по отношению к Райнеру, но это не предательство, а правда. Я пододвигаюсь ближе к Джордану. Не задумываясь, беру одну из его испачканных рук в свою.
        Он улыбается.
        – Я бы тоже этого хотел.
        Мы сидим в тишине по меньшей мере минут десять, наши пальцы сплелись, мы наблюдаем за рассветом: лучи таких оттенков, о которых я никогда не подозревала, пронзают небо, словно падающие звезды. Кажется, что именно здесь мир начинает просыпаться. Что самый первый в мире луч был создан на этом вулкане.
        Когда уже пора уходить, Джордан встает и протягивает мне руку, его лицо озарено утренним светом.
        – Еще минутку, – говорю я. Я смотрю на залитый солнцем кратер. И мне кажется, что если я выкрикну что-то, то не эхо услышу, а получу ответ. Я хочу спросить, что мне делать, какой выбор будет правильным, но боюсь собственного голоса. Или слов, которые у меня вырвутся. Если бы я только знала, когда у меня снова появится такой шанс.
        – Мы вернемся, – говорит он, будто читая мои мысли. И широко раскидывает руки, словно пытается дотянуться до обоих краев Халеакалы сразу.
        – Может быть, – говорю я. – Мы даже не знаем, будут ли вообще снимать следующий фильм. Может, мы просто вернемся к обычной жизни. Забудем об этом.
        Джордан качает головой, будто я чего-то не понимаю. Затем опускает руки и нежно кладет ладонь на мою щеку.
        Его рука настолько на своем месте, будто я узнала знакомый дорожный знак после нескольких часов блужданий. Я чувствую облегчение. Наслаждение. Словно я вернулась домой.
        – Разве ты не слышала о вере?
        Ветер утих, и слова Джордана замирают между нами. Они напоминают мне послушных детей, смирно сидящих за партой в первый школьный день. Огромный потенциал и бесконечные возможности. Даже надежда.
        – Слышала, – отвечаю я. Он медленно наклоняется ко мне, и на мгновенье мне кажется, что он собирается меня поцеловать – настолько Джордан близко, – но он этого не делает. А вместо этого касается губами моих волос.
        Я хочу сказать ему, что я точно верю в него, что я никогда в жизни не была настолько в чем-то уверена. Что когда мы вместе, я чувствую себя так же, как на площадке или на сцене: все вокруг исчезает, и я абсолютно, полностью, совершенно точно знаю, что я на своем месте. Но снова поднимается ветер, угрожая унести мои слова прочь, на восток, и в итоге я говорю:
        – Нам пора возвращаться.
        Потому что это действительно так, нам пора. Я вспоминаю нашу ссору с Уайаттом месяц назад и впервые понимаю, что он имел в виду. Он пытался сказать мне, что я должна брать на себя ответственность. Что от моего выбора зависит, как все повернется. Что надо мной не властны эти мгновения, чувство, судьба. Возможно, есть что-то, с чем я не справлюсь, но не это. Я должна все исправить. Я должна поговорить с Райнером. Я не могу убежать просто потому, что впереди меня ждут сложности. Как сказал бы Джейк: «Ты должна осознать влияние, которое ты оказываешь на этот мир».
        На пути к подножию мы с Джорданом слушаем бормотание радио. К нам подкрался день и теперь составляет нам компанию. Напряженная тишина исчезла. Сейчас все спокойно и мирно, даже уютно. Словно сам день вздохнул с облегчением, когда взошло солнце.
        Я дремлю, и, когда просыпаюсь, вижу руку Джордана на моем предплечье, он будит меня. Мы вернулись в отель.
        – Пойдем, – говорит он. – Я провожу тебя.
        Мы проходим через холл, его рука лежит на моей талии. Когда мы добираемся до моей двери, он аккуратно забирает у меня электронный ключ и открывает замок. Затем он заходит со мной внутрь. Я падаю на кровать, стряхиваю туфли и ползу к подушкам.
        – Спасибо, – бормочу я.
        Я ощущаю спиной что-то мягкое: одеяло, оставленное мной на краю кровати – то, которое я привезла из дома и которое у меня с рождения. Джордан берет и натягивает его на меня, снизу вверх, и когда добирается до плеч, касается моей кожи. Инстинктивно я тянусь к нему и прихватываю его пальцы своими.
        – Останься, – говорю я. – Просто поспи.
        Мои глаза закрыты, и я чувствую, что падаю прямо в соблазнительные объятия сна. Прежде чем я полностью им отдаться, я чувствую, как Джордан ложится рядом со мной. Прижимает меня к груди и крепко обхватывает руками. Он целует меня в щеку, я чувствую на лице его дыхание, чувствую, как его сердце бьется прямо у меня за спиной. Бьется рядом и во мне, так же, как и мое собственное.
        Глава 21
        Уезжать последней не очень-то круто. Не важно, как обстоят дела на самом деле, все равно кажется, что тебя бросили. Когда просыпаюсь, уже вечер, и я снова одна. Мой самолет улетает в полночь, а я еще не собрала чемоданы. Я беру сэндвич и неспешно спускаюсь в холл. Я знаю, что Джордана там не будет, но я все равно решаю сделать попытку. Даже несмотря на то, что отель абсолютно такой же – мебель, подушки, лампы и даже этот прекрасный панорамный вид на океан, – все теперь кажется пустым. Будто бы, уезжая, он забрал все материальное с собой.
        Я скучаю по ним обоим. Я все еще чувствую руки Джордана на своем теле, его нос, прижимающийся к изгибу моей шеи. И я скучаю по Райнеру. Я скучаю по его смеху, прекрасным голубым глазам и легкому очарованию. До семнадцати лет, у меня не было парня, даже детской влюбленности, а теперь я влюблена сразу в двоих. Настолько разных, что создается впечатление – они принадлежат к совершенно разным видам, и чувства во мне пробуждают совершенно разные… Я никогда не думала, что можно так привязываться к двум людям сразу. Это казалось мне смешным. Кассандра то и дело влюбляется, и я все время называла ее непостоянной. Но теперь Джордан и Райнер словно сражаются в моем сердце. И я не знаю, на чьей я стороне, потому что мысль об одном из них заставляет меня чувствовать себя предательницей по отношению к другому.
        Я прокручиваю в голове события последних месяцев, как нарезку кадров. Ужин с Райнером в «Лонги», поцелуй Джордана под тентом на пляже. Монтажная. «Фиш Маркет». Мы на площадке. Вдруг я понимаю, где мне нужно сейчас оказаться.
        Я бегу через весь этаж и, задыхаясь, добираюсь до его комнаты. Дважды стучу. «Пожалуйста, будьте там. Пожалуйста».
        Я слышу шаги, а затем дверь открывается, и в дверях, как яблоко в корзинке, появляется копна кудрявых волос. Уайатт.
        При виде него я начинаю нервничать. Безумно нервничать. Это Уайатт, в конце-то концов. Мы были не в самых лучших отношениях. Но я должна сказать ему. Даже если он захлопнет дверь перед моим носом, что он может сделать.
        – Я не сказала спасибо, – начинаю я. – Я думала, что вы уже уехали, а я так и не сказала вам, что это для меня значило и как…
        И тут Уайатт делает нечто поразительное. Это совсем на него не похоже, но одновременно кажется таким ожидаемым и таким правильным. Он обнимает меня.
        Он притягивает меня к себе. Я так удивлена, что не могу ничего сказать, я кажусь себе деревянной, как кусок фанеры. Но, очутившись в его руках, я расслабляюсь. В этом объятии есть что-то знакомое, теплое. Оно напоминает мне о том, как братья боролись со мной на полу в нашей гостиной, а потом помогали мне встать. И тогда я понимала, что они заботятся обо мне. Что, возможно, они даже любят меня.
        – Ладно, хватит, малявка, – говорит Уайатт. Он отпускает меня и держит на расстоянии вытянутой руки, положив ладони мне на плечи. Он осматривает меня, как художник, восхищенный едва законченной работой. – Я горжусь тобой, – произносит он. – Но не жди, что я буду это повторять.
        Я киваю. Понятно.
        – Ты здесь одна? Разве охрана не должна за тобой присматривать? – Он выглядывает в коридор – и действительно, один из охранников стоит там. Он что, следил за мной? Как долго?
        – Райнер уехал вчера, – говорю я.
        Уайатт убирает руки с моих плеч и скрещивает их на груди. Он поднимает брови, словно спрашивает меня о чем-то, и слова вдруг вырываются из меня, как признание:
        – Джордан уехал сегодня.
        Уайатт откашливается.
        – Вы сблизились.
        Я вцепилась в свои локти. Мой голос звучит так тихо, что даже я слышу его с трудом.
        – Он совсем не такой, каким его все считают.
        Уайатт не отрывает от меня взгляд.
        – Согласен.
        – Жаль, что Райнер не может этого увидеть, – говорю я.
        Он прислоняется к косяку.
        – У них своя история, – отвечает Уайатт, и на секунду я задумываюсь обо всем том, чего я о нем не знаю. Какая история у него самого.
        – Я знаю.
        – Но я думаю, они помирятся. До тех пор, пока кто-то еще не замутит воду. – И он пристально смотрит на меня.
        – Я знаю, – повторяю я еще тише. Я едва слышу эти слова.
        Мы стоим в дверях еще секунду. А затем он улыбается.
        – Теперь изволь освободить мой номер. Мне еще нужно собираться.
        Когда самолет взлетает, за окном так темно, что я не вижу ни океана, ни зелени пейзажа, но знаю, что они на месте. Почему-то это успокаивает меня, как фильм, который ты уже смотрел так часто, что можешь поставить его фоном и по одной мельком услышанной фразе понять, что происходит.
        Я закрываю глаза и вижу гладкие склоны холмов и пляж Хо’окипа с виндсерферами, которые не выйдут в океан еще несколько часов. Я вижу «Лонги», наш отель, пляж с чистым белым песком и галькой, тенты с тряпичными крышами, туго натянутыми, чтобы защитить шезлонги от ночного дождя. Я думаю о вчерашней ночи и утре, перебирая воспоминания как сокровища.
        Я представляю себя на кровати с Джорданом, в его руках. Его растрепанные волосы на моей щеке, теплое дыхание на моей шее. Я хочу протянуть руку и коснуться его ладони, плеч, шеи, лица. Прижаться к его носу своим и никогда не отпускать. Но что-то останавливает меня.
        Кто-то постукивает меня по плечу.
        – Простите, пожалуйста.
        Я моргаю. Надо мной склоняется девочка лет тринадцати-четырнадцати, и веснушек у нее больше, чем я видела в жизни на чьем-то лице. Щеки у нее слегка загорелые, хотя они наверняка такие же у большинства людей в этом самолете.
        – Вы Пэйдж Таунсен, да?
        Я киваю. У меня такое чувство, что меня поймали на лжи. С рукой в банке с печеньем. В этом нет никакого смысла. Ведь она права, я и есть Пэйдж Таунсен.
        – Ух ты. – Ее глаза широко распахиваются, и она моргает, вспоминая что-то. Наклоняется, роется в сумке, вытаскивает книгу и с гордостью протягивает ее мне, будто кошка, которая принесла хозяину мышь в зубах.
        – Вы не могли бы это подписать? – спрашивает она. – Это будет много для меня значить. Эта книга, – она прижимает ее к груди, как валентинку, – моя жизнь. Я читала ее четыре раза. – Она останавливается, делает короткий вдох. – Понимаете, у меня нет братьев или сестер. – Она указывает на женщину в шелковой маске для сна через проход от меня, ее рот слегка приоткрыт. – Мы с мамой много путешествуем вместе. Она спит, а я читаю.
        Я вспоминаю, каково быть такой девочкой. Открывать свое сердце перед незнакомцами. Когда кажется, что если продолжишь говорить, твоя жизнь станет лучше и ты найдешь нужные ответы. И вдруг я осознаю, разглядывая ее веснушчатое лицо, что сама я больше этого не чувствую, и на секунду это понимание расстраивает меня. Я не могу взять телефон и позвонить Кассандре – очевидно, что она не хочет говорить со мной. Я не могу поговорить с Райнером, потому что я не знаю, что мне сказать и что я на самом деле чувствую.
        Я улыбаюсь и беру ручку, которую она протягивает.
        – Для кого мне ее подписать?
        – Для Джейн, – говорит она, прикладывая руку к груди. – Джейн Спэрроу.
        Я пишу ее имя на титульном листе и затем добавляю: «Самому большому поклоннику „Запертых“ от Пэйдж Таунсен».
        Это странно – видеть свое имя вот так. Будто я пишу его на обороте листа с рисунком в начальной школе или сверху на работе по английскому. Единственная разница в том, что теперь я оставила подпись не на собственном творении. Это вещь, которая принадлежит другому человеку. Я вдруг снова ощущаю ответственность, но теперь это не так страшно, не так непреодолимо. Я ощущаю ее не так, как в самом начале, когда только получила эту работу, или как иногда ощущала ее на площадке – словно она причиняет мне боль. Теперь ответственность кажется даже приятной. Правильной.
        Моя мама раньше читала моей сестре нотации об ответственности. О том, что все теперь больше не крутится вокруг нее одной, что она должна думать об Аннабель. Об Аннабель, чье счастье теперь важнее ее собственного. Мне кажется, когда я смотрю на Джейн Спэрроу, я чувствую ответственность перед ней. Я ответственна за ее счастье. Я должна хоть как-то оправдать тот смысл, что она вкладывает в эту книгу и в мою роль.
        Мы болтаем до конца полета. Она живет в Сан-Франциско, но ее папа только что переехал в Портленд, и мама собирается отвезти ее к нему. Я даю ей свой номер телефона (громкое «нет» Сэнди) и говорю ей, что она может зайти в «Пустяки и безделушки». Ее глаза округляются.
        – Ты будешь там? – спрашивает она. – В обычном магазине?
        – Конечно, – отвечаю я. – Почему бы и нет?
        Она смотрит на меня, нахмурив брови.
        – Ты кинозвезда. Я не думаю, что ты можешь работать в магазине. – Она морщится, как будто понимает, что сказала лишнее. – Прости, – произносит она. – Давай поговорим о чем-нибудь другом. О Райнере Девоне? – Она прикусывает нижнюю губу, но я знаю, что она не сможет удержаться. – Эти слухи – правда? Ты правда с ним? Он такой милый. – Она продолжает говорить о его фильмах и о том, что, как она думает, я «гораздо лучше Бритни». Она замолкает, чтобы глотнуть немного воздуха, только когда капитан объявляет, что мы садимся.
        Я смеюсь, когда абсурдность ситуации становится такой же реальностью, как приземление нашего самолета. Девочка, которую я никогда не видела, хочет знать, с кем я встречаюсь.
        – Это сложно, – говорю я.
        Она кивает, но ничего не отвечает. Ее мама напротив всхрапывает и просыпается, и мы обе хихикаем. Я вдруг чувствую, как сильно скучаю по Кассандре. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я хихикала с другой девочкой.
        – Мне кажется, ты должна следовать зову сердца, – говорит она. – Не думаю, что любовь такая уж сложная штука.
        Я собираюсь ответить: «Я бы хотела, чтобы она была проще», но, может быть, она права. Может, любовь всегда была простой. Я думаю о ладонях Райнера, касающихся моих щек, его записке, его обещании защищать меня. Я думаю о Джордане, о том, каково быть с ним и как он пробуждает во мне что-то, о существовании чего я и не догадывалась. Я хочу суметь дать Райнеру ответ. Я хочу суметь сказать ему «да». Но если я скажу, если я посвящу себя ему перед всем миром, больше не останется никакой возможности быть с Джорданом. И это навсегда.
        Она улыбается, я тоже.
        – Не могу дождаться, когда смогу рассказать всем, что встретила Пэйдж Таунсен.
        – Не забудь упомянуть мои идеально гладкие волосы, – говорю я, дергая за спутанную прядку.
        – Не забуду, – смеется она. – Обещаю.
        Когда мы добираемся до выдачи багажа, я вижу отца Джейн. Он стоит рядом с тележкой, нагруженной чемоданами, и выглядит нервным. Он обнимает ее, когда она подходит к нему, и целует в голову, на мгновение закрывая глаза.
        Интересно, задумывается ли он о своей ответственности. О том, что должен оберегать ее и делать счастливой, любить ее. Я надеюсь.
        Я поворачиваюсь, когда замечаю собственного отца. Он стоит слева от двойных дверей. Улыбается и поднимает руку, чтобы помахать мне. И я делаю кое-что, чего никогда в жизни не делала. Я подбегаю к нему и обнимаю его за шею. Он замирает и покачивается, явно удивленный моим наскоком. Но затем он тоже обхватывает меня и разглаживает рукой мои волосы.
        – Добро пожаловать домой, малышка, – произносит он. – Я скучал по тебе.
        Глава 22
        – Бизнес просто процветает! – говорит Лори. В качестве доказательства она держит в руках пустую хрустальную корзинку. – Мы – единственный магазин, где работает звезда. Людям это нравится.
        – Откуда они знают? – спрашиваю я. – У вас вроде нет постера на окне. О боже, он есть?
        Лори отмахивается от меня и подходит к двери. Она протягивает мне деревянную табличку: «Бывшая работа Пэйдж „Пи Джи“ Таунсен».
        – Супер, – говорю я.
        – Милая, это наш золотой запас. – Она хмурится. – Ты не расстроилась, правда?
        – Нет.
        – Хорошо. Потому что я говорю всем, что скраб для тела с листьями пачулей – твой любимый. Мы не успеваем его производить!
        Сейчас девять утра, и магазин не открывается раньше десяти, но я уже видела нескольких туристов на входе.
        – Иногда выстраивается очередь, – говорит мне Лори. – Представь, что было бы, если бы они тебя увидели!
        – О, не нужно, – говорю я быстро, прежде чем у нее появятся какие-то идеи. – Я просто зашла поздороваться. Мне еще надо кое-что сегодня сделать.
        Я протягиваю обратно табличку, и она забирает ее.
        – Ой, чуть не забыла! У меня кое-что для тебя есть.
        Она заходит в заднюю комнату, и я провожу пальцами по прилавку. В углу шумит тот же древний компьютер. Я думаю о том, сколько дней я провела за ним, мечтая оказаться по ту сторону экрана.
        Я вижу корзинку с «Запертыми медальонами» и маленькую коробочку, наполненную «Августовским янтарем». И представляю, как Лори придумывала эти названия. Она, должно быть, ходила в библиотеку, чтобы загуглить книгу. Она не читает, а этот древний компьютер за кассой ни за что не смог бы выполнить интернет-запрос.
        Лори появляется из облака запахов базилика и апельсина.
        – Держи, – говорит она.
        Я беру сверток в нарядной фиолетовой бумаге. Внутри маленькая коробочка для благовоний.
        – Переверни ее.
        Переворачиваю коробочку и вижу две даты, разделенные четырьмя годами.
        – Это время твоей работы здесь, – произносит она, заканчивая мою мысль.
        У меня сжимается горло.
        – Значит, у меня нет шанса получить здесь работу на полставки летом? – спрашиваю я.
        Она улыбается, и морщины вокруг ее глаз смягчаются.
        – Тебе больше не место за этим компьютером, дорогая.
        – Да и никому не место, – говорю я. – Эта штука давно умерла.
        Она смеется.
        – Просто не веди себя как чужая, ладно? Я могу смириться с тем, что ты стала звездой, но только если ты останешься такой же свойской.
        – Обязательно.
        – И передай своему Джейку, что он может оставлять здесь листовки, – говорит она.
        Мне не хватает мужества рассказать ей о Джейке или Кассандре, которых я еще не видела, хотя вернулась из Сиэтла почти месяц назад. Я просто отсиживалась дома, и на самом деле на съемках нового фильма я делала то же самое. Отсиживалась. Была в спячке. Этот фильм так сильно отличался от «Запертых»: там было больше актеров, хотя я была самой младшей, и все очень сдружились. Там было уютно, тепло и светло – долгожданная передышка от давления «Запертых». И это давление теперь продолжается здесь. Меня узнают на улицах. Пора готовиться ко всей этой ерунде, связанной с продвижением нашего блокбастера, которое начинается в Лос-Анджелесе через две недели. Я должна лететь туда уже в конце следующей.
        Райнер, Джордан и я после Гавайев виделись три раза. Райнер снимался в кино в Лондоне, а Джордан залег на дно в Лос-Анджелесе, хотя я узнала это только потому, что иногда следила за ним онлайн. Ладно, часто следила за ним онлайн. Я не говорила с ним, суть в этом. Даже несмотря на то, что я видела его, мне кажется, что мы закончили наши отношения на той горе. Держась за руки и сплетя наши пальцы. Даже Райнер был каким-то отстраненным. Наши поездки в Лос-Анджелес были настолько загруженными, что у нас не оставалось свободного времени. Фотосессия за фотосессией, интервью за интервью. Я не смогла побыть с ним наедине даже на полминуты, не говоря уже о времени, которое потребовалось бы нам для серьезного разговора. Мы переписывались по электронной почте, но он по большей части сообщал мне о съемках, о семейной поездке в Италию и о том, как хорош кофе в Лондоне. Он не пишет о том, что будет с нами, и я знаю, что он и не станет. Я все время думала о том, что для него, возможно, наша история закончилась, что он уже влюбился в кого-то другого. От этой мысли я впадала в панику, хотя понимала, что все
логично. Он – Райнер, и он путешествует по всему миру, без меня. Но потом он прислал мне электронное письмо: «Я скучаю по тебе. Без тебя все не такое, как раньше». Я почувствовала дикое, огромное облегчение. И это неправильно. Я не должна чувствовать облегчения. По крайней мере, сейчас, когда впереди еще столько всего.
        Но я все же не сняла его кулон. Ни разу, за исключением моментов, когда я должна была играть. И даже тогда я хранила его у себя в кармане, как напоминание о чем-то, что я только начинаю понимать.
        Я смотрю на Лори.
        – Спасибо. Я передам.
        Она обнимает меня. Я помню, как раньше я отшатывалась от ее объятий. Не потому, что мне не нравилась Лори, она мне нравилась, а потому, что запах от нее настолько насыщенный, что, даже просто дыша с ней одним воздухом, ты можешь покрыться сыпью. Но на этот раз я позволяю ей обнять меня. Я даже не задерживаю дыхание. Что-то в этом ярком запахе розовой воды, ладана и чего-то еще – имбиря? – как ни странно, кажется мне успокаивающим. Словно ничего не изменилось, хотя это совсем не так. Забавно, что всю свою жизнь я ждала перемен, но теперь, когда перемены случились, я скучаю по тому, как все было раньше.
        Оборачиваясь, я машу ей, а когда открываю дверь, слышу знакомый звон колокольчиков.
        Сегодня четверг, а это значит, что все в школе. Я решаю не гулять рядом со своей старой школой – слишком угнетает, – и вместо этого иду туда, где точно смогу забиться в уголок и исчезнуть.
        Я толкаю двойные двери Powell’s и поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Сценарии у них слева, в конце зала. Они разложены стопками в алфавитном порядке по названиям фильмов, я провожу рукой вдоль рядов и останавливаюсь на букве «П». У них здесь есть оригинальный сценарий «Поющих под дождем». Я читала его раз десять, но всё до отъезда. И последний раз, когда я слушала песни, был перед моими пробами. Я беру сценарий с полки и сажусь спиной к стопкам, прижав колени к груди.
        Некоторое время я просто сижу и читаю. Мне так приятно снова оказаться здесь. Сколько вечеров я провела в этом магазине за чтением? Единственная разница в том, что сейчас здесь не появятся Кассандра и Джейк и что я не погружена в домашнюю работу по математике. Вместо этого у меня в голове крутится один и тот же вопрос. Он словно признание, оставленное самолетом в небе. «Ты готова? – вот как он звучит. – Это то, чего ты хочешь?»
        И мне кажется, я знаю ответ. Все это время знала. Просто боялась потерять что-то, сделав выбор. Мы скоро встретимся, и я должна буду сказать Райнеру, что не могу на это пойти. Возможно, если бы мы не были кинозвездами, если бы мы не должны были демонстрировать себя всему миру, все было бы иначе. Но я пока не думаю, что могу сделать этот выбор. Я не думаю, что готова отказаться от одного в пользу другого.
        Когда я прихожу домой, Аннабель и моей сестры нет, но машина мамы припаркована во дворе. Странно. Она никогда не берет отгул в школе и даже не уходит раньше. Мне кажется, она пропустила только два дня за всю свою карьеру. Первый – когда мы четверо заболели ветрянкой. Я тогда была еще ребенком. Этот день вошел в историю нашей семьи. Второй – когда родилась Аннабель.
        – Мам? – Я кладу сумку на стол и поднимаюсь наверх, перепрыгивая через ступеньки.
        Я обнаруживаю маму в ее комнате, она сидит на краю кровати со свитером в руках.
        – Мам?
        – Привет, милая. – Она смотрит на меня так, будто совсем не удивлена моему приходу, а возможно, даже ждала меня.
        – Э-э, привет. А как же школа?
        Она пожимает плечами.
        – Я отпросилась с работы. Подумала, может, мы проведем время вместе.
        – Прости, – говорю я. Я смотрю на свой свитер. – Я не знала.
        Она кивает.
        – Иди сюда, – произносит она.
        Я медленно подхожу к кровати и сажусь рядом с ней.
        – Мы давно не разговаривали наедине. – Она вздыхает и качает головой. – На самом деле, я не уверена, что вообще когда-то разговаривали.
        – О чем ты?
        Она смотрит на меня. Глаза у нее грустные. Усталые.
        – К тому времени, как ты появилась, у нас уже была большая семья. Я всегда думала, что эта фишка с актерством была моей виной, и причина в том, что мы не уделяли тебе достаточно внимания.
        Я чувствую, как мой пульс учащается. Просыпается злость.
        – Это не фишка, – говорю я. – Это теперь моя жизнь.
        – Я знаю, милая, – отвечает она. – Это то, что я и пытаюсь тебе сказать. Эта мечта…
        – Это не просто эпизод моей жизни, – говорю я. – Я не собираюсь променять это на что-то другое, как сделала ты.
        Моя мама смотрит на меня с болью в глазах.
        – Ты действительно так думаешь?
        – Я видела стопку твоих билетов и программок, – говорю я ей. – Я знаю, чего ты желала.
        Она смотрит на меня искоса, а затем встает. Подходит к шкатулке и открывает крышку. Она вытаскивает конверт, тот, которого я касалась уже десятки раз. Пожелтевший сверху и обтрепавшийся сбоку.
        Она возвращается, садится рядом со мной на кровати и открывает его. Достает билет на «Волосы» и протягивает мне.
        – Самый первый спектакль, на котором я побывала, – говорит мама. – Мы с подругами пробрались в конец зала и простояли все выступление. Билет я нашла на полу и сохранила его.
        Она достает второй билет. «Вестсайдская история». Она улыбается.
        – Первое представление, на которое меня сводил твой отец. Это было наше третье свидание. И тогда мы впервые поцеловались.
        Третий.
        – На этой постановке я была в ту ночь, когда родился Том. Когда у меня отошли воды, твой отец хотел уйти, не дождавшись второго акта, но я настояла на том, что ребенок подождет.
        Она протягивает мне билет за билетом: дни рождения и годовщины, а один раз – обычный летний вечер.
        – Я пригласила няню и пошла в театр, – говорит она, в ее глазах сияет озорная искорка.
        Отдав мне последний билет, она смотрит на меня.
        – Теперь ты понимаешь?
        Я ничего не отвечаю. Я не уверена, смогу ли что-то сказать из-за кома в горле.
        – Я не храню все это, чтобы напоминать себе о том, чего у меня нет. Я храню это как напоминание о том, что у меня есть.
        Я сглатываю. Чувствую, как слезы подступают к глазам. Слезы стыда, грусти, вины. И любви.
        – Я не была такой, как ты, – продолжает она. – У меня не было такого таланта. И однажды я поняла, что у меня есть дети, которым я должна отдать свою любовь. Я хотела быть рядом, когда я нужна. И я не могу сделать этого, находясь на сцене. Школьный кабинет – вот где мое место. Иногда ты отказываешься от чего-то, потому что так правильно. И делать то, что правильно – приятно. Это приятнее, чем исполнение мечты. Потому что мечты нереальны.
        – Как думаешь, моя мечта реальна?
        Она вздыхает.
        – Иногда я переживаю за тебя. Это тяжелый бизнес, и я стараюсь не слишком сосредоточиваться на этом и не говорить об этом, потому что больше всего на свете я хочу, чтобы ты поняла, что это не всё. Что есть вещи, которые намного важнее успеха.
        – Например?
        Она смотрит на меня и улыбается, почти смеется.
        – Ты слишком умна для такого вопроса.
        Я фыркаю.
        – Иногда создается ощущение, что тебе все равно. Скоро выходит блокбастер с моим участием, а ты ведешь себя так, словно это школьный спектакль.
        Она гладит меня по спине, затем поправляет мои волосы.
        – Я, возможно, не понимаю мир кино и эгоистично мечтаю, чтобы ты жила дома, но я никогда не хотела, чтобы ты хоть минуту сомневалась в том, как я горжусь тобой. Ты всегда была другой, – говорит она срывающимся голосом. – Наверное, я игнорировала это, потому что надеялась, что тогда ты останешься здесь и будешь моей дочерью.
        – Я и так твоя дочь, – говорю я.
        – Моя дочь-кинозвезда. – Она улыбается и выпрямляет спину. – Как насчет того, чтобы сводить свою маму поужинать, а? Только мы двое.
        – С удовольствием, – Я протягиваю руку, чтобы вернуть ей билеты, но она качает головой.
        – Оставь их себе, – говорит она.
        – Но, мам…
        Она накрывает мою руку своей.
        – Я хочу, чтобы они были у тебя. Может, они напомнят тебе о том, что действительно важно.
        Она дотрагивается указательным пальцем до моего носа.
        – А теперь дай своей матери переодеться. Мы собираемся в приличное место.
        Я встаю, билеты зажаты у меня в руке.
        – Я позабочусь о них, – говорю я.
        Может, у моей матери нет особых драгоценностей, но эти кусочки бумаги – ее реликвии. Потому что в моей руке сейчас нечто, что нельзя купить. Что-то священное.
        Глава 23
        Мы все собрались за нашим обеденным столом на воскресный завтрак. Все, кроме Аннабель, которая дремлет в своем манеже в нескольких футах от нас, и моего брата Тома, который навещает сегодня семью своей жены. Даже Билл здесь, сидит рядом с моей сестрой.
        – Последнее время он хорошо себя вел, – шепчет мама мне на ухо.
        – У кого какие планы на сегодня? – спрашивает папа.
        Билл и Джоанна хихикают, и мама поднимает брови.
        – Вы хотите чем-то поделиться с остальными?
        Сестра откашливается.
        – Вообще-то у нас есть объявление.
        Мое сердце останавливается. Я уверена, что и мамино тоже. Я слышу, как ее вилка со звоном падает на пол. «Пожалуйста, только не беременность» – молюсь я. Аннабель, конечно, замечательная и все такое, но это может случиться лишь один раз. По крайней мере, в ближайший десяток лет.
        – Билл? – Джоанна смотрит на своего парня.
        – Давай ты.
        – Что ж… – Она делает паузу и окидывает нас всех взглядом.
        – Выкладывай! – выкрикивает мой брат Джефф.
        – Мы обручены! – говорит она.
        – Мы собираемся пожениться! – заявляет Билл.
        Джоанна надевает что-то на палец – золотое кольцо с аметистом. Оно милое и к тому же дорогое. Работа в «Пустяках и безделушках» сделала меня экспертом по части драгоценностей.
        Я бросаю взгляд на маму. Она как-то странно бледнеет, и я боюсь, что она плохо это воспримет, но затем на ее лице появляется улыбка и она подскакивает и крепко сжимает мою сестру и Билла в объятьях.
        – Фантастические новости! – восклицает она. – Совершенно изумительные. Нам нужно это отметить!
        – Замечательно, – говорит мой брат, возвращаясь к своему завтраку.
        – Сегодня же, – произносит отец. – Пэйдж завтра уезжает.
        Мама его не слушает. Она уже в кухне, распутывает телефонный провод. Я слышу, как она болтает с друзьями, со всеми по очереди, пока папа подливает Биллу апельсинового сока, а мой брат спрашивает, не залетела ли Джоанна снова.
        Никаких детей. Только любовь.
        – У нас будет вечеринка! – кричит мама.
        – Когда? – спрашивает Джоанна. Я слышу ликование в ее голосе, вижу радость на лице. Вижу, как она сияет, глядя на Билла. Она мила даже со мной.
        – Сегодня вечером, – отвечает мама. – Ваш отец прав. Пэйдж должна при этом присутствовать. – Она жестикулирует, идя к выходу. – Я пойду за продуктами. Ты, – она щелкает пальцами, показывая на брата, – приберись здесь. – Она обводит рукой стол, затем вешает на плечо сумку. Через секунду дверь захлопывается.
        Аннабель с криком просыпается.
        – Я подойду, – говорю я.
        Я иду к манежу, и она стоит там, маленькие ручки тянутся к потолку.
        – Пэйдж! – кричит она своим милым сонным голоском, шмыгая носом.
        – Эй, Аннабель Ли. – Я усаживаю ее к себе на бедро. Она кладет головку мне на плечо, и мне на грудь падает слеза.
        – Знаешь, что? – мягко говорю я ей. – Твои мама и папа собираются пожениться. Веришь?
        – Мэри! – вторит она, икая.
        Я сажусь на пол, скрещиваю ноги и усаживаю на них Аннабель. Слышу, как в другой комнате моя сестра говорит о свадьбе – что они хотят пожениться следующей весной и, возможно, у нас дома. Мой брат комментирует, Джоанна повышает голос, вмешивается отец. Становится шумно, потом тихо, потом опять шумно, и все это время мы с Аннабель играем на ковре.
        Я раньше думала о том, насколько другой была бы жизнь сестры, если бы она не родила Аннабель. Она бы пошла в хороший колледж, может быть, стала бы, кем хотела, например дизайнером или архитектором. Когда мы были младше, она всегда что-то чертила. Теперь я редко думаю об этом. Когда Аннабель рядом, сложно представить, что раньше ее не было.
        Такова жизнь. Она просто случается, и кое-что ты уже не можешь отменить и исправить. Но замечательно, что часто вещи, которые бросают тебе вызов и требуют отдаться им целиком, полностью того стоят.
        – Пэйдж, – воркует Аннабель. – Книга. – Она показывает на «Уток за рулем», свою любимую книжку. Мне кажется, это безумие – куча маленьких утят, у которых есть машины, – но ей нравится. Она смеется и визжит, когда рассматривает картинки, словно она никогда не видела ничего столь прекрасного.
        Мы читаем вместе до тех пор, пока не заходит моя сестра.
        – Эй, – говорит она. – Чем занимаетесь? – Она садится на корточки рядом с нами, и Аннабель протягивает к ней ручки. Моя сестра берет ее в охапку. – Привет, малышка. Развлекаешься с тетей Пэйдж?
        – Поздравляю, – говорю я ей.
        Моя сестра выглядит удивленной, будто она не расслышала.
        – Я правда очень рада за тебя, – продолжаю я.
        Она улыбается.
        – Это не фильм. Но тоже кое-что.
        – Да, – говорю я. – Это кое-что.
        Мне кажется, в нашем доме никогда не собиралось столько людей, и это считая тот раз, когда мой брат выиграл соревнование по баскетболу в старшей школе и к нам пришли три команды вместе с друзьями. Думаю, я просто никогда не понимала, сколько друзей у моей сестры. Пришли ее бывшие одноклассники из средней и старшей школы и ребята, которые дразнили меня на заднем дворе, когда я была ребенком. Люди, которых она знает целую вечность.
        Друзья Джоанны при виде нее начинают вопить. Мамины друзья склоняются над кольцом.
        И затем я вижу ее. Ее беспорядочные кудряшки приветствуют меня первыми, бордовый свитер в горошек – вторым. Только один человек может носить такое с джинсами в красно-синюю полоску. Кассандра.
        Подходя ко мне, она прячет руки в карманы.
        – Привет, – говорит она.
        – Привет, – отвечаю я. Мое сердце бешено бьется.
        – Как ты?.
        – Хорошо. – Мы будто ступаем по льду и боимся, что он расколется. Но я хочу расколоть его. Я хочу, чтобы все было по-настоящему, а не так, как сейчас, когда мы почти не соприкасаемся, будто нас здесь на самом деле нет.
        Я думаю о том, когда видела ее в последний раз – несколько месяцев назад, в аэропорту. О том, как я умчалась, не оглянувшись.
        – Я рада, что ты сегодня пришла, – говорю я.
        Я вижу, как на ее лице появляется улыбка, и на меня накатывает облегчение.
        – Да? – спрашивает она. – Я сомневалась. Сомневалась, что ты захочешь меня видеть. Я даже не знала, что ты дома. – Она смотрит на свои туфли. – Твоя мама позвонила.
        У меня в груди что-то шевелится, словно великан пробуждается после сна. Я чувствую, как лицо краснеет от стыда. Я вдруг ощущаю себя такой глупой. Как человек, чьи убеждения вдруг оказались нелепой выдумкой. Здесь не о чем спорить. Не от чего обороняться, я просто была неправа. Я не позвонила. Я не сообщила ей. Это моя вина, что мы не общались, не ее.
        – Я решила, что ты не хочешь говорить со мной, – произносит она тихим голосом.
        Я качаю головой. Мои глаза наполняются слезами.
        – Мне так жаль, – говорю я. – Ты была права. Я не делала никаких усилий, чтобы сохранить нашу дружбу, после того как уехала отсюда. Я должна была звонить чаще. Я должна была сказать вам обоим, как много вы для меня значите. – Я чувствую ком в горле. Он взмывает вверх и повисает, словно чье-то тело в трюке фокусника.
        – Прости, что не рассказала о нас с Джейком раньше.
        – Нет, вы хорошо смотритесь вместе. Именно вы должны были быть вместе, с самого начала.
        Кассандра смотрит на меня, ее голубые глаза наполнены слезами.
        – Я скучала по тебе, – говорит она.
        – Я тоже.
        Она привлекает меня к себе и крепко сжимает в объятиях. Я чувствую запах парфюма из Lush, каким она пахла всегда, и закрываю глаза, стараясь запомнить это мгновение.
        Когда она отпускает меня, у нас обеих в глазах слезы.
        – Как Джейк? – спрашиваю я, вытирая щеки тыльной стороной руки.
        Она берет меня за руку и ведет к буфетной стойке.
        – Такой же. Сумасшедший. В прошлые выходные он заставил меня пикетировать свиноферму. Когда мы вернулись, мне пришлось принять душ, наверное, дюжину раз. А потом он жаловался на то, как много воды я потратила. – Она вздыхает и смотрит на меня. – У него все хорошо.
        Мы проводим остаток ночи у меня в комнате с тарелкой закусок на кровати. Она рассказывает мне о том, что Дениз Альберт сделала пластику носа. О том, что Эвелин Мембэйн исключили за курение травки в мужском туалете после уроков.
        – Ну серьезно, это же было после уроков, – говорит Кассандра раздраженно. – Почему нельзя просто пойти домой?
        Я хочу рассказать ей о Райнере и Джордане, но детали займут у нас слишком много времени. Я не хочу, чтобы все крутилось вокруг них. Этот разговор только наш. Честно говоря, мне нравится не говорить о них, очень. Здесь только мы с Кассандрой, в Портленде, как всегда это было. Когда на часах одиннадцать, и внизу все затихает, Кассандра потягивается и говорит, что ей нужно идти.
        – Завтра в школу, – напоминает она мне. – Кому-то из нас еще нужно поднапрячься, прежде чем стать звездой. – Она улыбается. – Ой, чуть не забыла. – Она открывает сумку и достает книгу. Последняя часть трилогии «Запертые». Та, которую прислала я. – Вот. – Она протягивает ее мне и трясет ею в воздухе, как бы говоря: «Возьми ее».
        – Я уже подумала, что ты ее не получила, – говорю я.
        – О, я получила ее. Прочитала за один присест.
        – И?
        – И мне понравилось. – Уголки ее губ растягиваются в озорной улыбке.
        – Ты скажешь мне, чем все заканчивается? – Я складываю руки на груди и поднимаю брови. – Это мой единственный экземпляр.
        Она хмурится.
        – Ты хочешь сказать, что все еще не прочитала эту книгу? Что с тобой не так?
        Я закатываю глаза. Так приятно опять смеяться друг над другом. Это значит, что мы снова друг в друге уверены.
        – Я хотела, чтобы ты сказала мне, что будет дальше, – говорю я. – Так же, как в прошлый раз.
        – Пэйдж, – произносит она. – Ты знаешь, что я люблю тебя. Я готова ради тебя на все.
        – Да, знаю.
        – Но, – она вкладывает книгу мне в руки, – Есть некоторые вещи, которые тебе нужно узнать самой. – Затем она снова обнимает меня, и книга оказывается зажатой между нами. – Ты моя лучшая подруга, – говорит она, и ее голос немного дрожит.
        – Лучшая из лучших, – отвечаю я.
        Она отпускает меня, ее волосы торчат во все стороны.
        – Ой, кстати, – говорю я. – У меня тоже есть кое-что для тебя.
        Я подхожу к тумбочке и беру конверт с билетами. Но это не конверт моей мамы. Никаких напоминаний о прошлом. Только грядущее. Я вытаскиваю два билета.
        – Я была бы счастлива, если бы вы приехали, – говорю я. – Могу купить вам билеты на самолет, если хотите.
        Она смотрит на билеты у меня в руках.
        – Мы там будем, – произносит она. – Я бы не пропустила этот момент ни за что на свете.
        Когда она идет к выходу, я кое-что вспоминаю. То, о чем я хотела спросить ее с тех пор, как приземлилась на Мауи.
        – Кэсс, – говорю я, останавливая ее. – Когда ты раньше рассказывала мне о Райнере, почему ты ни разу не упомянула Бритни?
        Она улыбается, и в уголках ее глаз появляются маленькие озорные морщинки.
        – Я остаюсь при своем мнении, – отвечает она. – Есть вещи, которые ты должна узнать сама. – С этими словами она подходит ко мне и целует в щеку. – До скорого, Голливуд, – говорит она, исчезая за дверью.
        – Увидимся через несколько дней, – говорит мама, когда они с папой высаживают меня в аэропорту. Мы быстро обнимаемся, и когда она выпускает меня, папа протягивает мне чемодан.
        – Кассандра и Джейк тоже приедут, – говорю я.
        – Превосходно. Это будет настоящая семейная вечеринка.
        Я обнимаю папу и направляюсь к стойке регистрации. Несколько человек оборачиваются и показывают на меня. Я не снимаю солнцезащитные очки. Какое странное ощущение. Мне так и хочется проверить, не наизнанку ли рубашка и не приклеилась ли к подошве туфель туалетная бумага.
        В самолете все не так страшно. Я спокойно усаживаюсь на свое место у окна и достаю последнюю книгу. Открываю ее и начинаю читать. И не останавливаюсь до тех пор, пока мы не оказываемся в Лос-Анджелесе.
        Меня встречают в аэропорту, ведут к лимузину, и мы направляемся прямо в отель. Уже поздно. Воздух пахнет свежестью, чистотой и простором. Я знаю, это невозможно – аэропорт Лос-Анджелеса слишком далеко от океана – но воздух кажется почти морским. Но я едва обращаю на это внимание – я продолжаю читать.
        Я регистрируюсь в отеле, не отрываясь от книги. Мы останавливаемся в отеле Beverly Wilshire в самом сердце Беверли-Хиллз. Я помню, как мой агент сказала мне, что отель удобно расположен, что как раз там будут проходить все пресс-конференции.
        – Так тебе не нужно будет никуда ездить, – объяснила она.
        К тому времени, как я закрываю книгу, на часах уже три ночи, и я вся трясусь. Такого я не ожидала. Я специально не заходила в интернет, чтобы случайно не прочитать спойлеры. Хотя я бы все равно в такое не поверила.
        Ясно одно: Август сделала свой выбор.
        Глава 24
        Следующие несколько дней меня обучают общению с прессой. Мой агент нанял инструктора, Тони Бэнкс, которая врывается в мой номер как ураган. В течение четырех дней мы только и делаем, что повторяем, как надо говорить в микрофон, как отвечать на вопросы, что делать с волосами, как говорить об Уайатте, Райнере, Джордане. Она даже не спрашивает меня, есть ли что-то между мной и Райнером. Просто повторяет то, что я ей сказала: «Он отличный парень. Люблю с ним работать. И бла-бла-бла».
        Не открывай рот слишком широко, не зевай, не закатывай глаза. Если ты не понимаешь вопрос, попроси, чтобы его повторили. Никогда не осуждай коллег. Никогда ни о ком не отзывайся отрицательно. Никогда не хвали себя.
        К тому времени, как наступает вечер премьеры, моя голова идет кругом.
        Я до сих пор не видела ни Райнера, ни Джордана. Райнер отсиживается у своего отца. Судя по всему, Грег хочет вызвать шумиху вокруг нашего воссоединения в ночь премьеры и боится, что кто-то увидит Райнера вместе со мной. Мы несколько раз говорили по телефону, но не обсуждали ничего важного. Он сказал, что он в нетерпении, и все. Мы оба знаем, что нас ждет при встрече. Нам не нужно напоминать об этом друг другу.
        Джордан тоже в Лос-Анджелесе, дома, но с ним я так и не говорила. Мысль о том, что он рядом, сводит меня с ума. Я хочу позвонить ему, но я постоянно окружена людьми. Я не смогла бы сбежать, даже если бы попыталась.
        В шесть утра в день премьеры в мою дверь раздается стук. Полусонная, я открываю дверь, ожидая увидеть крепкую и худощавую фигуру Тони, но вместо этого вижу знакомые округлые формы. Приехала Лилианна, чтобы сделать мне прическу и макияж. При виде нее я чувствую такое облегчение, что чуть не бросаюсь со слезами ей на грудь.
        – Привет, милочка, – говорит она. – Помнишь меня?
        Она усаживает меня в кресло, а затем появляется Тони с планшетом в руках, но Лилианна как-то умудряется выдворить ее из комнаты.
        – Сегодня здесь только я и ты, – произносит она. – Так что скажи мне, что происходит с теми мальчиками?
        К трем часам мы готовы отправиться в Китайский театр TCL[11 - Кинотеатр на бульваре Голливуд в Лос-Анжелесе, перед ним расположена Аллея славы Голливуда.]. Я миновала первый этап сольных интервью, и они прошли довольно хорошо. У меня получилось не выложить никому ничего личного. Пока всё в порядке.
        На мне черное платье с открытой спиной и бежевые туфли на каблуках с маленькими оранжевыми пряжками. Мои волосы выпрямлены, а макияж в коричневых тонах – нейтральный, но все же взрослый. Я чувствую себя утонченной и изысканной. По крайней мере, снаружи.
        Тони ведет меня в холл, по коридору и в лифт. Мы едем на первый этаж, и я следую за ней в конференц-зал.
        Сердце бьется в одном ритме со стуком моих каблуков по мраморному полу: тук-тук, тук-тук.
        Актерство – это одно, но необходимость отвечать на все эти вопросы перед сотнями людей заставляет меня цепенеть. Думаю, лицо у меня зеленого цвета. Я за целый день не смогла съесть ничего, кроме яблока, и мой желудок одновременно завязывается в узел и бурчит. Не самое лучшее сочетание, но теперь я хотя бы знаю, как голливудские звезды остаются такими тощими. Благодаря не диетам, а страху.
        Райнер стоит у двойных дверей шикарного номера. На нем черные брюки и накрахмаленная рубашка, и его волосы короче, чем когда мы виделись в последний раз. Они стильно выбриты по бокам. При виде меня он улыбается, и его ямочка словно подмигивает.
        – Привет, красотка, – говорит он. Мое сердце отчаянно колотится. Я не могу понять, из-за восторга ли это или ужаса перед тем, что мне предстоит, и на секунду я спрашиваю себя, сделала ли я правильный выбор. Я хочу раствориться в его широкой улыбке и жарких объятиях.
        Подхожу к нему и обнимаю. Он пахнет так знакомо, и я закрываю глаза, прижимаясь к нему. Он теплый. Надежный. Делаю глубокий вдох. И заставляю себя сосредоточиться на том, что должна сделать.
        Тони нетерпеливо прищелкивает языком.
        – Райнер, – говорит Райнер и протягивает Тони руку, другая рука остается у меня на талии. – Вы не могли бы принести мне газировки?
        Она хмурится и поджимает губы, но все-таки направляется прочь по коридору, оставляя нас более-менее в одиночестве. Он улыбается мне.
        – Наконец-то мы одни, – говорит он, но на флирт это не похоже. Возможно, он нервничает так же, как и я.
        – Привет, – произношу я, немного отстраняюсь, и теперь мы стоим друг напротив друга.
        – Как ты? – спрашивает он.
        – Хорошо, – отвечаю я. – Кажется. А ты?
        Райнер улыбается.
        – Примерно так же. Как дела дома?
        Я киваю.
        – Дома все очень хорошо. Моя сестра выходит замуж.
        На лице у него появляется широкая, доброжелательная улыбка. Ямочки на щеках танцуют.
        – Правда? – говорит он. – Это замечательно.
        – Ага.
        Секунду он смотрит на меня. Ни один из нас не моргает, и вдруг вопрос повисает прямо между нами.
        – Я скучал по тебе, – произносит Райнер.
        – Знаю, – говорю я, прикусывая губу. – Я тоже скучала по тебе. – Это правда. Очень скучала. Скучала по тому чувству, которое испытываю только с ним – что все будет хорошо. Что, пока он здесь, я могу это сделать. Я могу со всем справиться.
        Он кладет палец мне на подбородок и приподнимает мое лицо. Его глаза изучают мои. Они яркие, в них столько надежды, что у меня сжимается сердце.
        – Ты хочешь этого? – спрашивает он.
        Я не успеваю ответить, потому что в этот момент за дверью рядом с нами раздаются голоса. Настолько громкие, что они заставляют нас обоих отпрыгнуть.
        – Не смейте втягивать ее в это! – кричит один голос, Джордана.
        – Веди себя тише. Это бизнес.
        – Чушь собачья! – говорит Джордан.
        Мы с Райнером переглядываемся. По тому, как он бросает взгляд на дверь, а потом его глаза расширяются, я понимаю, что права. Второй человек в этой комнате – его отец, Грег Девон.
        – Это тебя не касается!
        – Все, что касается ее, касается меня, – говорит Джордан.
        – О, это я знаю.
        О ком они? О Бритни? Но потом я слышу. Мы оба слышим голос Грега:
        – Это дело Райнера, с кем ему встречаться. Я бы на этот раз не вмешивался.
        Я вижу, как кулаки Райнера сжимаются. Он направляется к двери, и я хватаю его за руку.
        – Как вы сделали тогда? Как поступаете сейчас? Не надо говорить мне, что вы не были бы в восторге, если бы они держались за руки на обложке каждого журнала. Вы отвратительны.
        Я слышу смех Грега. Он заставляет каждый мой позвонок превратиться в кубик льда.
        – О, мы снова к этому вернулись. Ты всегда думаешь, что у меня есть какие-то скрытые мотивы.
        – Я это знаю.
        – А у тебя их нет? Ты сам согласился на эту роль, Джордан. Никто тебя не заставлял. Ты знал, что произошло с Бритни, ненавидишь меня за это, но все равно согласился работать на меня. – Тишина. Затем: – Мы все играем в одну и ту же игру, Уайлдер.
        Я слышу шаги, затем кто-то выдвигает и задвигает ящик. Я смотрю на лицо Райнера, на нем одновременно выражение злости и замешательства.
        – Значит, в этом дело? Вы дали мне эту роль, чтобы заткнуть мне рот?
        – Ты хороший актер, – отвечает Грег. – Ты бы поступил умно, перестав задавать столько вопросов.
        Я чувствую, что тело Райнера обмякло, и в следующую секунду дверь открывается. Появляется Грег, он выглядит спокойно и собранно. До тех пор пока не видит Райнера. И его лицо вытягивается от удивления.
        – Что вы здесь делаете? – спрашивает он. – Вы двое должны готовиться к интервью.
        Райнер делает вдох.
        – Что ты имел в виду, говоря о Бритни, – произносит он. Но это не вопрос. Далеко не вопрос.
        Грег смеется.
        – О чем ты?
        – Она не соврала тогда, да? – Голос Райнера звучит громко, сердито. – Она была права.
        Джордан появляется в дверях. Я стараюсь не отводить глаз от Райнера. Я не могу смотреть на Джордана, сейчас не могу. Я слишком боюсь того, что могу сделать.
        Щека Грега дрожит, и я замечаю, что его глаз подергивается.
        – Давай поговорим об этом наедине, – отвечает он.
        Краем глаза я замечаю отбившегося от группы репортера. Райнер тоже заметил его, но не дрогнул. Он продолжает:
        – Нет, папа. Я хочу поговорить об этом сейчас. Ты сказал мне, что она чокнутая. – Голос сухой и хриплый. – Я поверил тебе. Я поверил всему, что ты сказал, и все это было ложью.
        Я чувствую на себе взгляд Джордана, а затем – что он переводит взгляд на Райнера. Райнер смотрит на Джордана.
        – Скажи это, – говорит он ему. Его глаза широко раскрыты. Они какие-то дикие, звериные. – Скажи, что мой отец пытался переспать с Бритни, моей восемнадцатилетней девушкой.
        Джордан медленно кивает.
        – Это правда, – произносит он.
        Репортер начинает что-то быстро записывать. Взгляд Грега пылает, словно он готов поджечь здесь все.
        Я уверена, что Райнер сейчас сорвется. Что он начнет орать на своего отца. Но вместо этого он берет меня за руку.
        – Нам нужно идти, – говорит он мне.
        Он ведет меня вперед, подальше от них, в конференц-зал. Я оглядываюсь на Джордана.
        Мы встречаемся взглядами, только на секунду, но этого достаточно. Достаточно, чтобы понять: то, что происходит у меня в душе, происходит и с ним. Что каждый из нас именно там, где и другой. Я думаю о предупреждении Уайатта по поводу тех фото с Райнером. О словах Джордана: «…Если бы они держались за руки на обложке каждого журнала». Затем появляется Сэнди, и нас всех подталкивают в одном направлении – в зал на пресс-конференцию, навстречу журналистам, готовым услышать наши ответы. Райнер все еще сжимает мою руку, когда дверь открывается, выходит Тони и разделяет нас как раз перед тем, как мы заходим в зал.
        – Не делайте так, если это не всерьез, – предупреждает она.
        Нас приветствует океан лиц, он раскинулся до самого конца зала, до дверей, ведущих в фойе, как горизонт.
        Мы занимаем места. Райнер с одной стороны от меня, Джордан с другой. Слишком близко – мои руки трясутся.
        Начинаются вопросы. О фильме и о работе с Уайаттом.
        Джордан отвечает, что Уайатт лучший в этом деле, и мы все гордимся фильмом, потому что именно он был у штурвала.
        И наконец кто-то задает тот самый вопрос. Вопрос, которого мы все ждали. Его задают мне, и я рада, что могу покончить с этим раз и навсегда.
        – Было множество слухов о возможном романе между вами и Райнером. Кто-то даже говорит, что он начал преследовать вас, как только вы оказались на Гавайях. – В зале раздается смех. Внутри меня все немеет. – Вы можете подтвердить, что вы вместе?
        Я делаю глубокий вдох, готовясь ответить. Готовясь наконец сказать, что у меня на сердце, и тут я бросаю взгляд на Райнера. Его глаза широко открыты и полны надежды. Он смотрит на меня как Аннабель, когда просыпается. Как будто его жизнь, его существование зависят от того, что я сделаю дальше.
        А затем я снова думаю о них. О словах Джордана в тот день, когда он спас меня на пляже: «Есть вещи, которые священны». Защитить любовь, например, священный долг. Но не только это.
        Священно наше слово. Райнер сказал мне тогда на скалах Паиа, что не важно, что ждет нас, не важно, что может с нами случиться, он всегда будет со мной. Он был искренен. Это не было связано с Грегом Девоном. Это было лишь между нами, им и мной. И теперь моя очередь.
        Я знаю, что я должна сделать. Я нужна Райнеру, и я хочу быть рядом. Хочу быть вместе с ним. Его мир только что разбился вдребезги. Его отец оказался не тем, кем Райнер его считал. Тот журналист напишет статью, и вся правда выплывет наружу. Репутация его семьи будет разрушена. Я знаю, каково это. Я помню историю со своей сестрой, как люди шептались о нас. Как они показывали на нас в магазине или на почте. Я не знаю, что бы я делала без Джейка, как бы я справилась с этим, если бы он не взял мое лицо в ладони и не поцеловал меня той ночью. Если бы он не сказал, что будет рядом.
        Но знание не делает выбор проще. Это все равно выбор. И когда ты выбираешь одно, ты отпускаешь другое.
        Я касаюсь маленького золотого кулона на моей шее. Делаю глубокий вдох. Произнести эти три слова проще, чем я думала.
        – Да, это правда.
        И затем они начинаются – искрящиеся, ослепляющие вспышки, настолько яркие, что на секунду мне кажется, что звезды упали с неба прямо сквозь потолок. Они продолжаются, когда Райнер прижимает меня к себе и целует прямо перед сотнями журналистов, камер, телевизионных экранов, связывая нас навечно. Но я ничего не чувствую. Ни его губ на моих губах. Ни его рук на моей талии. Ничего. Когда он отстраняется, он смотрит на меня.
        – Спасибо, – произносит он одними губами.
        Кто-то задает еще один вопрос, и Райнер рассказывает, как мы влюбились друг в друга на площадке. Я откидываюсь в своем кресле – нацепив улыбку, как учила Тони.
        Я чувствую его рядом со мной. Джордана. Но когда я смотрю на него, он не выглядит грустным или сердитым. Его глаза сияют, как направленные на нас лампы. И вдруг я понимаю почему. Я ошибалась. Во всем. Потому что я не понимала одну вещь – самую главную вещь, которая делает любовь достойной книг и фильмов: великая любовь не заключается в том, чтобы кем-то обладать. Любовь заключается в том, чтобы отпустить любимого. Любовь – это жертва. Это мамины билеты, засунутые на дно шкатулки. Это Ной и Август. Это моя сестра и Аннабель. Это Джордан и его мать, и правда, которую он хранит в тайне, чтобы защитить близких. И это та самая вещь, которую я не понимала. Которую никто тебе не скажет. Что если ты нашел любовь, это не значит, что ты можешь ее удержать. Любовь никогда не принадлежит тебе. Она принадлежит вселенной. Тому ветру, который гонит серферов по волнам, и тому течению, которое выносит тебя на берег. Ты не можешь уцепиться за нее, потому что она так огромна, что ее нельзя ухватить голыми руками. Больше чем я, или Райнер, или Джордан. Больше всего на свете.
        И тут в зале озвучивают новость: студия решила дать зеленый свет следующим двум фильмам. Получены результаты предпремьерных просмотров, и зрителям понравились «Запертые». Студия в восторге от фильма, они хотят снять еще два с тем же актерским составом.
        Райнер говорит, что мы, конечно, должны обсудить это со своими агентами, но нам всем хорошо работается вместе, и он не солжет, если скажет, что мы с удовольствием продолжим играть наши роли.
        – Эти роли теперь – часть нас, – говорит он.
        А что насчет вашей вражды с Джорданом Уайлдером?
        – Я ошибался, – говорит Райнер, глядя прямо перед собой. – На самом деле Джордан все это время был мне хорошим и надежным другом. Для меня будет честью работать с ним.
        После этого нас по отдельности провожают в наши машины. Тони сидит рядом со мной, болтая о том, как эти отношения с Райнером хороши для прессы, как умно с моей стороны было оставить это объявление до нашей первой официальной пресс-конференции. Почему же я не сказала ей! Я думаю о том, сколько конференций у нас впереди. Сколько раз он поцелует меня перед толпой людей, на глазах у Джордана. Сколько вопросов еще зададут о том, как мы влюбились друг в друга. Бесконечное множество, чуть больше, чем можно вынести.
        А потом мы оказываемся там. На премьере. Мы трое приезжаем в одно и то же время, и когда мы ступаем на ковровую дорожку, толпа сходит с ума. Они кричат, скандируют. В руках плакаты, фотографии и постеры. И на всем этом наши лица. Наши имена.
        Прежде чем мы встаем, чтобы позировать для первой фотографии, я чувствую, как мизинец Джордана переплетается с моим. Я цепляюсь за него, и мы стоим так какое-то мгновение, которое кажется невероятно долгим и в то же время печально коротким, словно рассвет – одновременно конец и начало. Затем я поворачиваюсь к толпе, к Райнеру, и позволяю увлечь себя в море света. Его рука на моей талии.
        Я не оглядываюсь.
        Благодарности
        Огромное спасибо…
        Фэррин Джейкобс, моему безумно талантливому и блестящему редактору. Я всегда буду невероятно счастлива (и более чем признательна), что вы выбрали меня. Спасибо за то, что меня стимулировали, за то, что вы гораздо умнее меня и за то, что никогда не говорили мне комплименты, которых я не заслуживаю. Я обещаю и дальше делать все возможное, чтобы заставить вас гордиться мною.
        Моему энергичному агенту, Молли Глик, которая больше двух лет терпеливо слушала мою болтовню об одном и том же, когда единственное, что я могла спросить, было: «Еще не пора?» Спасибо, что решились на это. И спасибо, что были моим партнером каждый день, с каждой из книг.
        Дэну Фара, моему менеджеру, чьи глаза зажглись в тот самый момент, когда я сказала ему, что все готово. Спасибо, что полюбили этот мир и боролись за него во всех его формах и воплощениях.
        Лэйле Сэйлс, которая слушала радио Lilith Fair Pandora целый год, пока я писала, что не хочу больше ждать. Я рада, что ждать нам больше не нужно.
        Моему замечательному британскому редактору, Рэйчел Петти, за ее невероятный энтузиазм и поразительное видение текста.
        Пэм Гарфинкел за ее замечательные и глубокие заметки и Лиз Кэйзел за лучшую в мире обложку книги для подростков.
        Джесс Ригел, моему зарубежному агенту, за то, что отправила Пэйдж, Райнера и Джордана в широкий, огромный мир и поддержала их.
        Венди Допкин, экстраординарному литературному редактору, которая заставила меня очень, очень серьезно задуматься о фразе «оставить, как было» (и которая знала о моем родном Мауи больше, чем я сама).
        Моим девочкам, которые не всегда понимают детали того, что я делаю, но все равно безгранично гордятся мной. Вы наполняете все радостью мои миры, вымышленные и прочие.
        Кэти Хэнсон за слова «Эй, тебе нужно написать эту книгу».
        Лексе Хилльер за то, что продолжает подбадривать меня с величайшей добротой.
        Брэду, Ифат, Гаю, Индии и Фокси Генделл за их бесконечную поддержку и любовь.
        Карине Маккензи за то, что сказала мне, что я не слишком безумна и непременно – за вампиров.
        Каждому в Твиттере за то, что вы, как и я, одержимы тем, что происходит за кадром с молодым поколением Голливуда.
        Моим родителям за напоминание, что одна только радость, помимо достижений и наград, имеет огромную ценность.
        И наконец, Кэти и Джошу за их любовь много лет назад, именно она впервые заставила меня размышлять.
        notes
        1
        Крупный книжный магазин в Портленде. – Здесь и далее прим. перев.
        2
        Крупная сеть книжных магазинов в США.
        3
        Примерно 152 см.
        4
        В системе рейтингов Американской киноассоциации PG (Parental guidance suggested) означает «детям рекомендуется смотреть фильм с родителями». Имеются в виду дети неограниченно маленького возраста.
        5
        Известный баскетбольный клуб.
        6
        Традиционные гавайские цветочные гирлянды.
        7
        Оценка, аналогичная «5».
        8
        Шикарное кафе в Беверли-Хиллз, популярное среди кинозвезд.
        9
        Коктейль на основе рома.
        10
        Знаменитый разлом в Калифорнии.
        11
        Кинотеатр на бульваре Голливуд в Лос-Анжелесе, перед ним расположена Аллея славы Голливуда.