Честь виконта Жаклин Санд
        Уже в который раз ночь над Парижем, словно лезвия, вспарывают яркие языки пламени. Горят богатые дома, погибают главы известных фамилий, а газеты вовсю трубят о таинственном и безжалостном Парижском поджигателе. Остановить преступника может только виконт де Моро - аристократ, занимающийся расследованиями не по велению профессии, а по призванию. Вместе с ним в водоворот чудовищных событий оказывается втянута дама, и немудрено, что вскоре между ней и виконтом возникают особые отношения. Опасность приближается, и на этот раз речь идет не только о чести, но и о жизни.
        Литературная обработка О.Кольцовой.
        Жаклин Санд
        Честь виконта
        Запах пламени
        Анне,
        что неизменно
        вдохновляет меня
        Глава 1
        Очень странное знакомство
        1853 ГОД
        ПАРИЖ
        - Она так улыбается, но она ведь обманщица. Забавно, правда?
        Виконт де Моро отвел взгляд от неплохой копии картины да Винчи - знаменитой «Моны Лизы» - и, прищурившись, посмотрел на говорившую.
        - Отчего вы так решили?
        Она пожала плечами:
        - Вазари писал, что ее развлекали шуты в то время, пока Леонардо работал над портретом. Смешили ее, играли на лютне. И знаменитая улыбка - всего лишь ответ на их кривляния, на остроты, на звучащую музыку. Вовсе не отзвук ее внутренней красоты.
        - Я читал Вазари. Он приукрашивал. К тому же он не присутствовал при написании картины.
        - Ах, ну вы же понимаете. Мужчины который год делают с нею это - приукрашивают. Приписывают улыбке этой жены торговца загадочность, неповторимость, как будто она - Мадонна, а не живая женщина.
        - Мадонна была живой женщиной, если вы запамятовали.
        Но девушка продолжила, будто не слыша его:
        - Иногда мне кажется, что ей поклоняются, будто святой. Что вы в ней находите?
        - Я? - Сезар позволил себе короткую улыбку, ничуть не похожую на ту, что мягко сияла на холсте. - Я разглядывал удачную копию.
        - Копия действительно удачна. Подделка для поддельной женщины. Не так ли?
        Виконт де Моро улыбнулся снова и посмотрел на девушку внимательнее.
        Конечно, они были представлены друг другу, а как иначе? В салоне мадам де Жерве незнакомцев не случалось; здесь каждый, будучи приглашен, тут же знакомился и с завсегдатаями, и со случайными гостями - всеми, кого мадам желала видеть в тот вечер, единожды - или много вечеров подряд. Виконт де Моро принадлежал к постоянным гостям, хаживал сюда неоднократно, отдыхая душой среди неторопливых разговоров или же жарких споров, и радовался, встречая интересных людей. Скука, неизменный бич светского человека, была не чужда Сезару. Сегодняшний вечер определенно оказался скучноват - и разговоры не новы, и музыка приелась, - потому виконт неспешно прохаживался по галерее, рассматривая подлинники и редкие копии известных полотен. Он как раз остановился у «Моны Лизы», оценил качество картины, прикинул, что копии не меньше пятидесяти лет, а пожалуй, и все семьдесят, то есть революцию и еще ряд политических потрясений, включая недавнее провозглашение императора, она пережила, что само по себе неплохо, - и пытался рассмотреть неразборчивую подпись художника, когда возникла эта… спорщица.
        Ее виконту представляли, естественно, однако в тот момент она его ничуть не заинтересовала, а потому имя девушки мгновенно вылетело из головы. Сейчас Сезар уже не испытывал уверенности, что знакомство с нею оказалось бы скучным. Девушка была неплоха. Даже на искушенный взгляд виконта.
        Ей, наверное, лет двадцать пять; плавная линия плеч, по которым словно стекают рукава платья из немаркого серого бархата; в скромном вырезе - тонкая нить жемчужного ожерелья, лишь подчеркивающего удивительную красоту высокой шеи. Четко очерченная головка, как на камеях, виден каждый завиток аккуратной прически, каждый ажурный локон. Волосы глубокого каштанового цвета, и на них блики от газовых рожков, освещающих галерею. А вот лицо… лицо виконту не понравилось. Упрямо сжатые губы, глаза прищурены, так что какого они цвета - не разобрать, и тонкие брови надломлены под резким углом.
        Сразу видно: неприятная особа.
        Контраст между нежной статью и выражением лица девушки несколько озадачил виконта, а потому ответил он не сразу:
        - Если вы признаете, что подделка хороша, то признайте, что и женщина прекрасна.
        Она фыркнула:
        - Вот уж нет! Не подменяйте одно другим, виконт.
        Прекрасно - она-то помнит, кто он такой, а вот он ее имя напрочь позабыл. Дабы не поставить себя и даму в неловкую ситуацию, Сезар вынужден был продолжить спор:
        - Никакой подмены, сударыня. Разве мужское восхищение, взращиваемое веками, не говорит лучше всяких слов в пользу красоты этой - как вы сказали? - жены торговца? Да вспомните же, она знатного рода. Лиза ди Антонио Мариа ди Нольдо Герардини. Если вы читали записки Вазари, вы должны это знать.
        Она махнула узкой и словно бы серой рукой, отметая возражения.
        - Кто бы она ни была. Хоть герцогиня Миланская, хоть Салаи[1 - <%20.>Сала<%0.>и - ученик Леонардо да Винчи, один из его возлюбленных. По одной из версий, именно он, переодетый в женское платье, послужил моделью для «Моны Лизы». Версия позднее не подтвердилась.]. В ней нет внутренней красоты, одна лишь надменность.
        - Не вижу этого.
        - Вы мужчина, сударь, а мужчины словно слепнут перед этой картиной. Я женщина, и я знаю эти уловки.
        - Потому что сами ими пользуетесь? - не удержался виконт. По правде говоря, резкий тон девушки его удивил, а ее речи, более похожие на нападение, ему и вовсе были непонятны.
        - Если бы я была хоть капельку на нее похожа, мы бы с вами вряд ли сейчас беседовали так.
        Виконт позволил себе еще одну короткую улыбку.
        - Но нельзя сказать, чтобы в вас с нею совсем не было никакого сходства. Вы обе - женщины, свою-то природу вы не станете отрицать. И волосы у вас цветом похожи, и, пожалуй, нос. Утверждаю со знанием дела, ибо видел оригинал, а эта копия даже лучше, чем та, которую приписывают Филиппу Шампанскому. Вы наверняка умеете улыбаться, как Лиза Герардини, - и, как она, достойны восхищения.
        Сезар думал, что комплимент размягчит сердитую даму, однако она выглядела так, словно ей в молоко подлили горькой настойки.
        - Вы ничем не лучше остальных, - пробормотала девушка и скрестила руки на груди - жест мужской и, при всей стройности и аккуратности ее фигуры, смотревшийся удивительно неуместно. - Стоит вам увидеть эту улыбку, как теряете способность мыслить.
        Счастливая случайность избавила Сезара от необходимости отвечать, и вовремя, так как варианты ответов, что у него имелись, никак не годились для ушей дамы. В галерее появилась Люсиль де Жерве, как всегда, очаровательная. Темно-желтое платье чрезвычайно ей шло.
        - Ах, вот вы где, виконт! И вы, Ивейн.
        Память наконец сжалилась над Сезаром и любезно подбросила ему имя: графиня де Бриан. Представляя их друг другу, Люсиль что-то сказала о ней, однако виконт и этого не запомнил. Судя по тому, что мадам де Жерве обращается к гостье по имени, графиня не впервые посещает салон, Сезару всего лишь везло до сих пор с нею не сталкиваться. Наверное, она стала ездить сюда в мае или июне, когда виконт, внезапно испытавший приступ мизантропии, предпочитал оставаться дома.
        Сейчас, когда к концу шел июль, выдавшийся довольно жарким, Сезар вновь почувствовал желание покинуть хотя бы ненадолго стены особняка на улице Вожирар и приехал к Люсиль - и не жалел об этом ровно до появления графини в галерее.
        - Ну что же вы? - продолжила мадам де Жерве, качнув очаровательной головкой. - Мы говорим о последних событиях, и нам нужна ваша помощь, виконт! Это как раз в вашем вкусе. Ивейн, и вам это должно понравиться.
        - Если это снова газетные сплетни, то они не могут нравиться! - заявила та безапелляционно.
        Люсиль восприняла этот выпад на удивление мирно - похоже, уже привыкла.
        - Есть кое-что интересное, спрятанное в этих, как вы говорите, газетных сплетнях.
        Сезар приподнял брови, а затем с поклоном подал руку скандалистке.
        - Пойдемте, графиня. Как видите, без нашего с вами общества не обойтись.
        Она фыркнула и зашагала к гостиной самостоятельно - неслыханная дерзость, которая, впрочем, могла быть прощена, если дама рассержена. Люсиль проводила девушку взглядом и многозначительно улыбнулась, а виконт, пожав плечами, взял под руку мадам де Жерве.
        - Что ж, идемте, дорогая моя. Жара удручающе на некоторых действует, не находите?
        Люсиль рассмеялась, словно рассыпала колокольчики.
        В просторной гостиной, отделанной в желтых тонах (мадам де Жерве весьма уважала цвет солнца, и потому в комнатах ее дома было тепло и радостно), собралось не слишком большое нынче общество - человек пятнадцать. Многие аристократы, вхожие в салон, предпочли покинуть Париж на лето; они возвратятся в середине августа, когда осенний сезон уже будет на носу, и вот тогда в салоне станет не протолкнуться. А сейчас в городе оставались лишь те, кто не любил покидать Париж, или же не имел возможности это сделать, или же предавался меланхолии, как Сезар. Усадив мадам де Жерве, виконт подошел к камину, в котором огонь нынче не горел - куда уж жарче! - и потеребил шелковый шейный платок. Возможно, и следовало бы отправиться в деревню, просыпаться там с петухами, бродить по аллеям ухоженного сада и… смертельно скучать.
        Природа и виконт де Моро никогда не были наилучшими друзьями.
        - Ах, вот и вы! - воскликнула Беранжера де Фурнье, пожилая вдова и владелица одной из самых роскошных библиотек в городе. - Виконт, у нас возник спор, и, возможно, вы поможете в его разрешении.
        Сезар невольно поискал взглядом графиню де Бриан и обнаружил, что она укрылась в углу, сидит на стуле и зло щурится на всех, будто кошка, у которой пытаются отобрать карася.
        - Я к вашим услугам, мадам де Фурнье.
        - Вы читали в газетах об этой истории с пожарами?
        - Мадам, чтение прессы не способствует пищеварению, - не сдержал улыбки виконт, - а я в последнее время чрезвычайно о нем забочусь.
        По правде говоря, газеты ему надоели, так что неделю или две назад Сезар перестал их читать. Они лежали унылой кучкой в его кабинете.
        - Как-то не похоже на вас, Сезар! - заметила Люсиль.
        - Со всяким может случиться. Я весь внимание. Что же произошло в Париже такого, что вызвало столь пристальный ваш интерес?
        - Позвольте, я изложу вам события, - прогудел округлым басом барон де Брюне, известный в свете тем, что мог чрезвычайно долго рассуждать о лошадях. - Ибо дамы сопровождают свои рассказы излишними подробностями и душевными комментариями, и вы рискуете задержаться здесь до завтрашнего утра. - Он с улыбкой переждал возмущенные женские восклицания и продолжил: - В прошлое воскресенье, в ночь с семнадцатого на восемнадцатое, сгорел дом господина де Шартье. Вместе с хозяином, что весьма прискорбно.
        - Алексис де Шартье погиб? - удивился виконт. Он помнил этого худого невысокого человека, не одобрявшего политику Наполеона III. - Он же был сослан в Лион?
        - Он оттуда возвратился с месяц назад. Причем официально - никаким преследованиям он не подвергался. Государь простил его. Шартье тихо жил в своем доме, а неделю назад там вспыхнул пожар. Слуги проснулись и пытались вытащить хозяина, но им это не удалось. Некоторые погибли. Лишь чудом огонь не перекинулся на соседние дома.
        - Чудом да усилиями пожарной команды, - не выдержав, перебила неторопливого барона Люсиль. Виконт прислонился плечом к каминной полке и скрестил руки на груди.
        - В Париже постоянно что-нибудь горит, дорогая мадам! Чем же примечателен сей случай?
        - Ничем не примечателен был бы, но послушайте дальше. - Барон де Брюне решительно вернул себе главенство в беседе. - Ночью девятнадцатого снова вспыхнул богатый особняк - на сей раз здесь неподалеку. И принадлежит он семье де Ратте. Глава ее, Ален де Ратте, - знали ли вы его, виконт?
        - Не имел чести.
        - Прекрасный был человек. Радушный, привечал молодежь. Три дочери на выданье, красавица жена из Испании… Ах, о чем это я? И снова вспыхнуло около полуночи - как назло, в тот вечер никакого приема в особняке не было, так что никто не уследил, как пожар начался. Жена и дочери де Ратте отправились ко сну, а шевалье собрался поработать в кабинете. По всей видимости, он уронил подсвечник, а может, заснул, и свеча упала - кто знает теперь! Пожар начался там. Но у него слуги были расторопнее, запах дыма почуяли почти сразу, бросились, да где уж! Весь кабинет в пламени, и упавшим шкафом загородило дверь. Хозяина, конечно, не вытащили, половина особняка выгорела, жена и дочери рыдают…
        - Что за печальная история! - не выдержал кто-то из женщин.
        - И не говорите, мадемуазель! - воодушевленно воскликнул барон. - Но и это еще не все. Позавчера вот снова случай: Фредерик де Надо и его дом.
        - Как?! - огорчился Сезар. - Весельчак Фредерик? Вот уж поистине потеря!
        Пожалуй, его добровольное заточение и впрямь было показательным, раз никто не решился сообщить ему о смерти Фредерика. Не то чтобы виконт де Моро и граф де Надо были лучшими друзьями, однако пару раз охотились вместе, встречались в различных компаниях и имели схожие вкусы. Вполне возможно, правда, что кто-то и писал ему об этом, однако приходящую почту Сезар тоже не разбирал.
        - Увы, увы, большая потеря! Тут дело деликатное: вроде бы у Фредерика было назначено свидание с дамой. Поэтому он отпустил всех слуг, оставив лишь доверенного камердинера. Вместе с камердинером и погиб, увы…
        - А дама?
        - Никаких следов дамы. Пожар начался в гостиной, там же обнаружили тело графа де Надо. А камердинер был в гардеробной наверху и, видать, поддался панике: не решился прыгать из окна, споткнулся, ударился затылком и потерял сознание. Задохнулся от дыма, обгореть не успел.
        - Барон! - осуждающе воскликнула мадам де Жерве. - Прошу вас в этом обществе оставить такие подробности!
        - Не для того ли вы звали виконта де Моро, чтобы он именно подробности услышал? - возразил Брюне. - К тому же все это изложено в газетах.
        - Я понимаю, дела невеселые, однако всякое случается в столице, - пожал плечами Сезар. - К чему мое участие? Или же вы желали испортить мне настроение?
        - Ни в коей мере. - Глаза барона вспыхнули. Общество затаило дыхание. - Сегодня стало известно следующее: на Кэ д’Орфевр после каждого пожара получали письмо на имя начальника полиции. И поначалу в Сюртэ все восприняли как шутку. Но затем… затем пришлось поверить, что это серьезно. Есть версия, будто все это - дело рук одного и того же человека.
        - Так что же было в письмах?
        - Сие есть тайна, охраняемая бережно и свято. Стало лишь известно, что все письма подписаны инициалами I.P. Пресса уже окрестила преступника Парижским Поджигателем[2 - На французском - Incendiaire de Paris.].
        Барон откинулся на спинку кушетки, весьма собою довольный, и сжал полную руку восседавшей рядом мадам де Брюне.
        - В газетах пишут, будто это убийство, и убийство не последнее, - произнесла Люсиль. - Что же вы по этому поводу думаете?
        - Я? - вздохнул виконт. - Ничего.
        - А Видок? - подал голос тощий субъект - какой-то провинциальный художник, что ли. Сезар не помнил.
        - Вы желаете, чтобы я высказал мнение Видока по поводу истории, которой сам не знаю? - иронично осведомился виконт. - В любом случае я могу предположить, что звучать оно будет как: «Это меня не касается». Летом Видок занят, господа и дамы. У него цветут розы. Все остальное перестает его волновать.
        - Видок давно не в счет, - буркнул кто-то из мужчин. Сезар смолчал, не желая вступать в дискуссию.
        - Но вы, виконт? - нетерпеливо спросила Люсиль. - Скажите же что-нибудь!
        - А почему он? - раздался резкий голос из угла. - Он разве работает в Сюртэ?
        Графиня де Бриан, о которой Сезар успел позабыть, слушая барона, сидела, неестественно выпрямившись и вздернув подбородок. Виконт с любопытством ждал, что будет. Сам он не собирался отвечать на вопрос, заданный не ему, и хотел посмотреть, как выкрутится Люсиль.
        Та, однако, сегодня сохраняла поистине ангельское терпение. Повернувшись к скандальной девице, мадам де Жерве произнесла спокойно:
        - Вы еще не встречались до сего дня с нашим виконтом, дорогая мадемуазель де Бриан, а потому не знаете. Виконт де Моро - блестящий сыщик, хотя и не состоит в Сюртэ. Он раскрыл несколько поистине потрясающих дел! Я непременно расскажу вам на досуге.
        Графиня поджала губы. Сезар видел, что ей очень хочется высказаться еще, но остатки воспитания не позволяют. Возражать хозяйке салона сейчас было бы неслыханной дерзостью.
        Выпад графини тем не менее дал Сезару время поразмыслить и выбрать линию поведения. Не стоит браться серьезно за обсуждение вопроса, о котором он почти ничего не знает; да и не этого хочет от него общество. Чего он достигнет, если начнет выспрашивать подробности, уточнять, как лежали тела и отчего, по мнению пожарных, занялся огонь? Только всех утомит. Дамы заскучают, мужчины углубятся в занудные рассуждения… А потому виконт с легкой улыбкой заговорил:
        - В газетах, пожалуй, и не такое придумают. Даже если в Сюртэ получали письма и на них стоят какие-то инициалы, это совсем не значит, будто в городе появился безжалостный убийца, который к тому же предпочитает дело столь ненадежное, как пожар. Зачем ему убивать всех этих людей? Они не были дружны и, насколько мне известно, даже знакомы. Скорее всего, мы имеем дело с несчастными случаями. История с письмами вполне может быть сочинена прессой, или же вновь выискался в Париже какой-то сумасшедший… А инициалы могут значить что угодно. Например… - он выдержал паузу, - насекомое-философ.
        Гости расхохотались, и, как ожидал Сезар, это немного разрядило атмосферу. Стремясь закрепить это легкое настроение, виконт продолжил:
        - Что угодно! Прованский инкогнито. Перепуганный инфант.
        - Крестьянский идеал! - предположила смеющаяся мадам де Жерве.
        - Дырявая бесконечность, - философски протянул Мюрель, молодой и весьма одаренный поэт.
        - Поэтическая бедность! - бросил ему в ответ барон де Брюне.
        - Лысый идиот![3 - Гости салона произносят словосочетания, соответствующие инициалам I.P.: insecte-philosophe - насекомое-философ, incognito provenal - прованский инкогнито, infant paniqu - перепуганный инфант, idal paysan - крестьянский идеал, infinit perse - дырявая бесконечность, indigence potique - поэтическая бедность, idiot pel - лысый идиот.] - громко высказалась графиня де Бриан, чем вызвала очередной всплеск веселья. Это ее, кажется, не порадовало. Реплика явно предназначалась уже начинающему лысеть барону, однако тот хохотал вместе со всеми.
        - Как видите, эти буквы могут значить что угодно, - сказал виконт, - потому не стоит воспринимать все всерьез. Вы можете быть спокойны за свои жизни, пока вас бережет Сюртэ и пожарные команды Парижа.
        - О, благодарю вас, что успокоили, сударь! - воскликнула мадам де Жерве, все еще смеясь. - Значит, вы утверждаете, что эти ужасные происшествия не связаны между собою?
        - Боюсь, что так, дорогая Люсиль. В мире ежедневно случается столько ужасающего, что три пожара в Париже - всего лишь мелочь на этом фоне. - В последнее время Сезар был настроен весьма и весьма пессимистично. - А потому я склонен полагать, что всему виною разгулявшееся воображение журналистов. Увы! В наши времена, если не случается интересной истории, ее склонны выдумать.
        На том беседа о пожарах и завершилась. Кто-то заговорил об открытии театрального сезона, и общество охотно подхватило эту тему, гораздо более приятную и безопасную.
        Сезар незаметно ускользнул, поманив за собою Люсиль. Та вышла с ним в соседнюю комнату, где слуги уже накрывали стол к вечернему чаю.
        - Мой дорогой виконт, вы были просто великолепны.
        - Не стоит похвалы, я ведь, кажется, развенчал новенький миф… Ну да не о том я хотел спросить вас. Кто такая эта графиня де Бриан и отчего она столь враждебно ко мне настроена?
        Люсиль взяла его под руку и увлекла в уголок, дабы никто не услыхал разговора.
        - Ах, Сезар, не считайте себя исключением. Для графини большинство мужчин - объекты для нападок и упражнений в остроумии. Она, знаете ли, исповедует новейшие взгляды и считает себя дамой современной. Знаете, - она еще понизила голос, - графиня полагает, что для женщин мужчины вовсе не нужны!
        - Ах, вот оно что! - сообразил виконт. - Она из тех, кто борется за права женщин?
        - В яблочко. И делает это весьма резко, чем отпугнула от себя всех потенциальных женихов. А замуж ей пора бы, она уже не девочка, исполнилось двадцать пять. Ее отец сидит где-то в прованском имении, читает Вольтера и в ус не дует; старому графу все равно, чем занимается в столице его дочь. Увы, Ивейн рано лишилась матери, которая могла бы привить ей, скажем так, более мягкие взгляды. По-моему, у нее мало подруг.
        - Ну а вы?
        Люсиль скривилась.
        - Вы же не станете думать обо мне лучше, чем я есть? Она мне любопытна и весьма освежает беседу, особенно если речь идет о вопросах, ее волнующих. Однако друзей она себе здесь не отыщет. Графиня де Бриан держится особняком и пока забавна, но, боюсь, рано или поздно ей придется покинуть мой салон - мне не нравится, если досужие споры переходят в открытую битву.
        - Не лукавьте, дорогая Люсиль. Я помню, как вы любите, если ваши гости затевают горячий спор о налогообложении.
        - И всегда останавливаю их, пока они не взялись за политику. Нынче политические разговоры не в чести… А графиня, значит, успела на вас напасть? - В голосе Люсиль не слышалось ни малейшего сомнения в том, кто вышел из спора победителем. - Вы были не слишком с ней жестоки?
        - Я нежен с женщинами, вы же знаете.
        - Иногда даже слишком, - буркнула мадам де Жерве, мрачнея.
        Виконт махнул рукой: дескать, эту тему лучше оставить.
        - Пора собирать всех к чаю, - решительно сказала Люсиль.
        Несколько позже, после того как чай и десерт были съедены и часть гостей покинула салон, а кое-кто остался на ужин, виконт распрощался с хозяйкой и спустился по широкой изогнутой лестнице. Он неторопливо шел и остановился на площадке за один пролет до вестибюля, так как услыхал громкий голос графини де Бриан.
        Воительница за права женщин покидала салон вместе с четой де Брюне; со своего места виконт отлично их видел, а они его - нет. Мадам де Брюне прилаживала на волосах удивительной ширины шляпку, графиня же, нетерпеливо постукивая туфелькой по зеркальному полу, ждала завершения процесса. Барона не было, по всей видимости, он уже сидел в коляске, видневшейся за распахнутыми дверьми на улицу.
        - И все же мне кажется, вы не правы, дорогая, - говорила мадам де Брюне. - Зря вы столь резко обращались с виконтом де Моро. Он прекрасный человек, один из лучших представителей парижского общества. Весьма и весьма одаренный.
        - Боюсь даже предположить, в какой области лежат его таланты, - фыркнула графиня. - К чему мне быть вежливой с человеком, который даже не запомнил моего имени?
        Они вышли, продолжая переговариваться, но уже тише.
        Виконт усмехнулся.
        Глава 2
        О чем писали парижские газеты
        Сезар возвращался на улицу Вожирар в задумчивости. Сегодняшний вечер расшевелил разум, заставил проснуться любопытство. Оказывается, за пределами особняка по-прежнему продолжается жизнь, и весьма насыщенная. Возможно, хватит предаваться сплину, и пора возвратиться в мир людей.
        Плохое настроение виконта, владевшее им вот уже пару месяцев, было обусловлено как событиями, сотрясавшими страну, так и сугубо личными причинами. В декабре прошлого года Наполеон провозгласил себя императором, как и подозревали лучшие умы государства. Никакие протесты, никакие намеки на революцию, никакие заговоры не смогли этому помешать. Президент действовал жестко и расчетливо.
        Во время его путешествия по Франции осенью пятьдесят второго года было подстроено достаточное количество демонстраций в пользу восстановления империи; президент сам в своих речах многократно намекал на ее желательность. «Говорят, что империя поведет за собой войну. Нет! Империя - это мир!» - провозглашал он в Бордо, и люди подбрасывали в воздух шляпы, приветствуя того, кто руководил государством. Как же иначе? У президента имелась реальная власть. Он обещал мир и сытую жизнь. Демонстрации шли по всей Франции, и народ, умело увлекаемый пропагандой и прессой, славил будущего императора. Побуждаемый этими демонстрациями, сенат в ноябре высказался за обращение Франции в наследственную империю, а двадцать второго ноября соответственное изменение конституции было санкционировано плебисцитом, за него оказалось подано почти восемь миллионов голосов. И вот второго декабря президент был провозглашен императором французов под именем Наполеона III. Европейские державы немедленно признали новую империю; только Россия несколько промедлила, и Николай I отказал новому императору в обычном обращении монарха к
монарху «Monsieur mon frre»[4 - «Господин брат наш» (фр.).]. В январе этого года Наполеон III женился на Евгении де Монтихо, графине Теба. Императрица Евгения, одна из первых красавиц Европы, тут же стала законодательницей мод и уже собрала вокруг себя кружок преданных ей людей.
        Сказать, что Сезару не нравились подобные перемены, - значило выразиться предельно мягко. Он терпеть не мог политику, всю жизнь держался вдали от нее, однако не мог закрывать глаза на потрясения, что раз за разом испытывала бедная Франция. Будучи свидетелем кровавых переворотов, ссылки товарищей и неоднократной смены властей, виконт де Моро сокрушался, что его стране приходится все это переживать. Он не считал Наполеона III мудрым и дальновидным правителем, полагал, что царствование его не станет светлейшей эпохой в истории, однако избегал произносить эти слова вслух. Виконту нравилась столичная жизнь, нравились те занятия, коим он предавался, и он не собирался отправляться в ссылку лишь потому, что позволил себе неосторожные высказывания. Что толку сотрясать воздух? Что толку бороться за режим, который, возможно, будет не лучше, а хуже? Сезар не испытывал уверенности, что взгляды оппозиционеров полностью истинны, и не рассчитывал, что, если власть сменится, тут же настанет всеобщее процветание. Увы, увы! Все это не более чем утопия, а виконт был слишком практичен, дабы позволить себе увлечься
иллюзиями. Верный себе, он предпочитал оставаться в стороне.
        Личные же причины… Что ж, Сезар был некоторое время влюблен. Также - увы! Теперь с этим было покончено. Чувства к мадам де Виньоль, с которой судьба свела его прошлой осенью и которая оказалась замешана в весьма неприятном деле, но проявила себя как умная и отважная женщина, - так вот, чувства к ней понемногу рассеялись, и произошло это с полной взаимностью, что весьма огорчило Сезара. Некоторое время он надеялся, что влюбленность вернется и Флер де Виньоль, красавица, могущая оказаться столь прекрасной партией и разделявшая его взгляды на жизнь, все-таки станет его женой. Однако приключения завершились, опасность миновала, и встречи со временем превратились в обязанность, а затем - и в обузу… В мае госпожа де Виньоль с сожалением сообщила виконту, что не может ответить взаимностью на его любовь. К тому времени от любви оставались жалкие крохи, и Сезар испытал одновременно сожаление и облегчение. Они с Флер остались добрыми друзьями, но печаль по поводу их расставания полностью овладела виконтом. Он заперся в особняке, просиживал часами в библиотеке, листая один том за другим, и существенно
расширил свои знания русской и арабской поэзии, а вот душевного покоя так и не обрел.
        Было еще далеко до сумерек, и в доме номер семьдесят шесть на улице Вожирар пока не зажигали света. Сезар вошел, бросил шляпу и плащ на руки лакею, велел позвать камердинера и отправился в свой кабинет. Тот располагался на первом этаже, окнами выходил на улицу, что обычно помогало виконту работать - стук колес, окрики возниц, голоса прохожих и струившиеся в приоткрытое окно запахи словно соединяли его с Парижем. Однако сейчас в комнате стояла жара давно и наглухо запертого помещения. Сезар поморщился и прошел к столу, заваленному корреспонденцией и газетами. Однако стоило не заходить сюда пару недель, чтобы убедиться, что ты еще кому-то нужен. Хотя бы и бургундским арендаторам и счетоводам, шлющим ему деловые письма.
        - Флоран, - велел виконт появившемуся камердинеру, своему доверенному лицу и едва ли не главному среди слуг в доме, - распорядись, чтобы здесь проветрили. Я переоденусь и поужинаю, а после буду работать.
        Глаза камердинера загорелись: этот расторопный малый страсть как любил, когда хозяин не сидел без дела, и невыразимо тосковал, стоило Сезару предаться печали. Правда, обычно Флоран при всем этом сохранял прекрасную невозмутимость.
        - Конечно, ваша светлость. Что желаете на ужин? Осмелюсь предложить: повар обещал замариновать перепелку в красном вине.
        - Пусть будет перепелка. Шевелись.
        Через два часа, отужинав и приняв ванну, Сезар сидел в любимом старом кресле в кабинете, закутавшись в роскошный бордовый халат из плотного бархата, и перебирал письма.
        Счета, деловые записки - на все это можно ответить позже. Приглашения на пикники, охоту, крестины, дни рождения и свадьбы одно за другим отправлялись в мусорную корзину - на данном этапе жизни они Сезара не интересовали. В сторону он отложил лишь единственное послание: записку от Видока с приглашением заехать как-нибудь посмотреть, как цветет новый, выписанный с юга сорт кустовых роз. Старику хочется похвастаться садовничьими достижениями. Нужно будет и вправду к нему заглянуть. Видок - верный друг и наставник, к тому же его истории о прошлых делах и приключениях поистине восхитительны.
        Виконт де Моро познакомился с легендарным сыщиком Видоком, основателем Сюртэ, довольно давно, сдружился с ним крепко, а его советы принимал как непреложную истину. Обнаружив в молодом человеке страсть к авантюризму и способность к расследованиям запутанных дел - качества, присущие самому Видоку в полной мере, - старик взял Сезара под крыло и обучил множеству вещей, уже не раз выручавших виконта. Увлечение загадками и тайнами, которых вокруг так много, в последнее время, увы, отошло на второй план. Сезар оставил парижскую преступность в покое, чему на Кэ д’Орфевр небось куда как рады. Нынешний шеф Сюртэ самовольного виконта терпеть не мог. Погруженному в меланхолию Сезару в последнее время начало казаться, что возвратиться к своему опасному увлечению он уже никогда не сможет, однако вот же - поездка в салон мадам де Жерве, история с поджигателем… Интерес проснулся, словно медведь по весне.
        Покончив с корреспонденцией и написав Видоку короткое письмо, в котором заверял друга в своем скором визите, Сезар взялся за газеты. Их скопилось немало, так как виконт выписывал большинство крупных парижских изданий и обычно с удовольствием их читал. И хотя контроль над прессой со стороны правительства был велик, особенно после установления монархии, попадались там весьма и весьма любопытные вещи.
        Например, в «Ла Пресс», делавшей обзор других изданий и оттого весьма любимой виконтом, за 17 июля в статье «Ни война, ни мир» писали о конфликте между Россией и Турцией, про посла Меньшикова, который о чем-то пытался договариваться с Портой, и что русские собираются перейти Прут. Сезар покачал головой. Похоже, войны не избежать, и Франция окажется втянута… Потом он прочел про некоего месье Дюрана Сент-Амана, зачем-то сменившего одну префектуру на другую, и большую статью о всемирной выставке в Дублине. Английские газеты писали про беженцев с и на Корфу, беспорядках и убийстве одного подданного короны. В Лиссабоне продлили парламентскую сессию до 20 июля и продолжают обсуждать бюджет. Голландские епископы под руководством архиепископа собирались в Тильбурге. Телеграмма из Мадрида от 13 июля - тамошние корреспонденты наблюдают за перестановками в кабинете министров. Также имелся роман с продолжением, «Фернан Дюплесси, или Мемуары одного мужа». Написано, может, было и неплохо, но это была третья часть, так что виконт не стал читать.
        Он отложил эту газету и взял другую, за 20 июля. Телеграмма из Турина от 19-го числа - великий герцог Тосканский заменил наказание, назначенное Гверацци, на бессрочное изгнание. Что ж, этот бывший министр и адвокат легко отделался, хотя блестящая защита на процессе имела шансы увенчаться успехом. Возможно, это и есть успех: всего лишь уехать в Геную, а не сидеть в тюрьме Ливорно… Новости из Нью-Йорка от 5 июля: генерал Альмонте, посол Мексики, прибыл в Вашингтон. В голландском парламенте готовятся обсуждать проект закона о религии. Несколько выдержек из разных газет о ситуации в Константинополе (тут Сезар поморщился снова). Английское издание «Сан» пишет про заседание палаты лордов 18 июля. Большая статья о ситуации в Алжире. И культура не забыта: имелся обзор портретов работы разных художников. Коннелл, Рей, Жюль Лор, Жигу, Нантёй, Жиро, Девер…
        Газетные страницы приятно шуршали. 22-е. Декрет от 20 июля - ограничения на импорт пшеницы и муки из Великобритании в Европу. Военный министр отправился в Руан и Гавр. Многочисленные политические аресты в Лилле два дня назад - и здесь Сезар вновь поморщился, так как увидел пару знакомых имен. Повышение цен на зерно, таблица по регионам. Телеграмма из Вены от 21 июля - новости из Константинополя, нота Решид-Паши, министра иностранных дел. Снова выставка в Дублине, снова имена художников… Вздохнув, Сезар смирился с тем, что с ситуацией в мире за прошедшую неделю он теперь более-менее знаком, и перешел к интересовавшему его делу.
        «Фигаро» ситуацию с пожарами проигнорировала, удостоив лишь крохотной, плохо написанной заметки, зато «Ла Пресс» отыгралась вовсю. Статья в номере за понедельник, 18 июля, была не слишком велика - автора занимала скорее личность погибшего, чем обстоятельства его бесславной смерти. В причинах пожара не усматривалось ничего необычного. Однако статья за среду, 20 июля, была уже побольше: журналист смаковал подробности и намекал, что слишком уж часто стали гореть богатые особняки. А субботний номер так и вовсе посвятил пожарам целый лист. И немудрено: автору статьи «из достоверного источника стало известно, что полиция скрывает от общества обстоятельства дела».
        Сезар принялся читать внимательно. Судя по всему, «достоверным источником» являлся некий подкупленный чин в Сюртэ: обычно крупные газеты имели в полиции своих осведомителей и платили неплохо, так что бывало, сведения продавались, даже если грозило разжалование и увольнение с позором. А ведь это действительно весьма любопытная история, если автор не приврал. Эти письма - существуют ли они в самом деле? И что связывало троих людей, которые не являлись друзьями? Во всяком случае, Сезар об их дружбе ничего не знал. Да и слишком разными они были, чтобы иметь между собою нечто общее: хмурый революционер с жесткими убеждениями, счастливый отец семейства и светский весельчак. Пожалуй, пока что общими были лишь два факта: все трое - мужчины, и все трое погибли в огне.
        Париж - город большой, и пожары в нем случались довольно часто. Пожарные команды выезжали при первой возможности, и так как техническое их оснащение постоянно совершенствовалось, все чаще удавалось быстро потушить огонь и не дать ему перекинуться на соседние здания. В городе, где дома стоят, подпирая друг друга, может случиться грандиозный пожар, и разгребай потом пепелище.
        Поджигатель - не такое уж фантастическое предположение, как может показаться. И в былые времена в Париже появлялись личности, которым нравилось, как все вокруг может весело заполыхать. К сожалению для них, вокруг было множество людей, которых это совершенно не устраивало, а потому рано или поздно преступники отправлялись за решетку. В последней статье, где уже вовсю обсуждалась версия с Парижским Поджигателем, приводилась в пример история одного из пироманов прошлого. В 1776 году за серию поджогов шестнадцатилетнего Жана Батиста Мурона приговорили к каторге на срок в сто лет и один день. Сейчас, в 1853-м, он был еще жив и отбывал наказание. Журналист иронизировал, предполагая, будто пламенная натура Мурона могла не выдержать, и он силою мысли снова начал поджигать дома. Автор не поленился нанести визит в тюрьму, чтобы убедиться, что заключенный по-прежнему находится там. Он находился и клялся выйти, в чем журналист сильно сомневался[5 - Автор статьи ошибся. Мурон дожил до дня своего освобождения. В ноябре 1876 года тюрьму покинул глубокий старик. Полностью отбыв срок заключения, 116-летний Мурон
установил рекорд по длительности отбывания наказания за поджоги.].
        Сезар, конечно, посмеялся над подобными предположениями, однако сразу было ясно, что они не имеют под собою оснований и сочинены для красного словца. А потому он внимательно изучил все, что писали о нынешних пожарах, и пришел к выводу: если уж заинтересовался этим делом, нужно идти до конца.
        Имя журналиста было ему знакомо. В предыдущие годы пресса часто обращала внимание на приключения виконта де Моро, невероятно перевирая факты, даже если они были получены от самого виконта. С журналистами Сезар общался неохотно, зная, что публика это ненадежная и точно так же, как они покупают тебя сегодня, завтра они же тебя и продадут. Печатное слово могло в один день превозносить человека до небес, а на другой - смешивать с грязью. За эту особенность виконт не любил некоторых авторов, однако попадались и те, кто придерживался твердых принципов, хотя и приукрашивали иногда безбожно. Таковым был и знакомый ему автор статей в «Ла Пресс», Ксавье Трюшон.
        Глава 3
        Размышления воскресным вечером
        В то время как виконт де Моро изучал заметки в прессе касаемо деяний Парижского Поджигателя, который, вполне возможно, таковым не являлся, журналист, написавший их, сидел в кафе «Прокоп» на улице Ансьен-Комеди, что в Латинском квартале, и предавался печали.
        Ксавье Трюшону недавно исполнилось тридцать два, он был уже не совсем молод, но, с другой стороны, еще не стар; работал в одной из самых продаваемых парижских газет, писал бойкие материалы и, по всей видимости, должен был быть счастлив, однако со счастьем у господина Трюшона имелись свои счеты. Несколько лет назад он потерял любимую жену, умершую от сильнейшей простуды, и так и не смог толком оправиться от этой потери. Разве что стиль его стал лучше и приобрел ту глубину, которая свойственна текстам людей, кое-что на своем веку повидавшим. Иногда над особо душещипательными статьями Трюшона впечатлительные дамы обливались слезами, ну а уж если он писал о каком-то благотворительном мероприятии, пожертвования были обеспечены.
        Дело в том, что у господина Трюшона и виконта де Моро имелась одна общая черта: они оба терпеть не могли политику. Только виконт предпочитал о ней не говорить и не сталкиваться, а Ксавье - о ней не писать. Этот его принцип сослужил ему хорошую службу в последние годы, когда для журналистики снова настали не лучшие времена.
        Когда, несмотря на все усилия буржуазии, в феврале сорок восьмого в Париже произошла революция, свергнувшая июньскую монархию, было образовано временное правительство, о котором говорилось, что оно создалось в редакциях газет «Насьональ» и «Реформ». Присказка ходила не зря: первые шаги этого правительства были весьма либерального плана. Было отменено все законодательство о печати периода июльской монархии, существенно мешавшее даже таким политически неактивным авторам, как Ксавье Трюшон. Из тюрем выпустили журналистов, сидевших за преступления в области печати. Отменили залог и гербовый сбор. В связи с этим начался бурный рост численности газет разных политических направлений. В Париже открылось более двухсот изданий в течение нескольких недель. Продолжали выходить и прежние газеты, некоторые даже увеличили тираж. Это было золотое время, продолжавшееся, увы, недолго.
        Среди газет, порожденных февральской революцией, наиболее заметными были «Врэ Репюблик», «Репрезентан дю Пепль», «Амии дю Пепль». Наиболее часто в названиях новых изданий тогда встречалось слово «народ», однако бедняки так и не дождались от революции исполнения своих надежд. В июне Париж вновь оказался на баррикадах, но их защитники были расстреляны. Трюшон с трудом мог вспоминать то время. К власти пришел Кавеньяк, его кровавое правительство попыталось уничтожить все завоевания революции. Были распущены все политические клубы, запрещены стачки и кассы взаимопомощи. Даже мирные обыватели, которые не хотели иметь с политикой ничего общего, страдали. В июле сорок восьмого было объявлено осадное положение, в Париже закрылись одиннадцать газет. Одна из них вышла в последний раз в траурной рамке. В ней говорилось, что право голоса во Франции имеют только богачи.
        Ксавье не знал, куда делся журналист, написавший это.
        А в августе сорок восьмого появился новый закон о печати, который не только восстановил предварительный залог - ту сумму, что должны были выплачивать периодические издания за право публикации, - но и увеличил его настолько, что закрылось еще несколько газет. Приняли ряд законов, которые увеличивали гербовый сбор, расширили список наказуемых действий печати, ограничили распространение газет, облагали дополнительным налогом публикацию романов с продолжением.
        А потом произошел очередной переворот, результатом которого стала Вторая империя. У власти теперь стоял Наполеон III. Возродили закон о предварительном разрешении на право публиковать материалы о политике. Почти запретили писать о заседаниях правительства и парламента. Печать была передана в ведение Министерства внутренних дел, что сделало невозможным существование демократических изданий, чего так боялись ранее. Весьма умеренная оппозиция режиму была представлена лишь в «Журналь де Деба» да «Ассамблее Насьональ». На левом фланге некоторое время оставался «Сьёкль» в силу своей антиклерикальности. Другие газеты, мнившие себя оппозиционными, и в расчет принимать не следовало. И вот уже некоторое время широко практиковалась система предостережений со стороны министерства. Если газета двукратно получала предупреждение, она закрывалась на два месяца. Поэтому, как грибы после дождя, в Париже росли развлекательные и светские газеты, в которых никоим образом не освещалась политика, а если и освещалась, то в весьма позитивном ключе.
        Ксавье Трюшону, журналисту как раз развлекательному, умевшему из крохотного происшествия вроде перевернувшейся телеги с брюквой составить увлекательнейший рассказ, тем не менее было не по душе то, что происходило нынче во Франции. По правде говоря, господин Трюшон чувствовал себя неуютно и подумывал о том, чтобы на некоторое время уехать в другие края. Нынче везде неспокойно, однако, возможно, ландшафты Италии или суровость шотландских равнин скрасят жизнь и улучшат настроение? Средства у господина Трюшона имелись - спасибо отцу, основавшему предприятие по производству свечей, которое Ксавье, получив в наследство, незамедлительно и выгодно продал. Не такие уж большие средства, как у некоторых, однако хватало и на жизнь, и на кафе «Прокоп».
        Вспомнив о том, где он находится, господин Трюшон с рассеянной улыбкой обвел взглядом зал. Было за полночь, однако народ в «Прокопе» и не думал расходиться. Ксавье нравилось это кафе чрезвычайно, не в последнюю очередь потому, что, не будучи аристократом, здесь он мог почувствовать себя таковым. Одевался господин Трюшон хорошо, деньги в его кармане водились, а значит, он всегда мог рассчитывать на приятный прием в «Прокопе». Случалось сиживать рядом с особами весьма знатными, а также власть имущими, которым не было чуждо ничто человеческое. Временами эти люди захаживали в кафе и, смакуя превосходный кофе, а также десерт с мороженым, велеречиво рассуждали о судьбах мира. Иногда из таких разговоров можно было выловить нечто полезное, как рыбку из реки.
        «Прокоп» был старейшим рестораном не только в Латинском квартале, но и во всем Париже. Основанный в конце семнадцатого века предприимчивым сицилийцем, «Прокоп» быстро сделался заведением престижным и привлекавшим разнообразную публику - разумеется, ту, у которой водились деньги. И вместе с тем ресторан слыл местом культурным, одним из первых литературных кафе, где можно было встретить писателей, поэтов, драматургов, художников, не говоря уж о журналистах. Здесь сиживали Дидро и Даламбер, знаменитая «Энциклопедия» возникла во время одного из их споров в кафе. Завсегдатаями «Прокопа» были Вольтер, Дантон и Марат. Здесь в вечер 27 апреля 1784 года в ожидании бессмертия или провала сидел Бомарше во время премьеры «Женитьбы Фигаро». Словом, место было легендарное, и, приходя сюда, господин Трюшон непременно чувствовал себя лучше. Да и жил он сам неподалеку - в двух шагах от «Комеди Франсез».
        Сейчас к парижским ресторанам стала возвращаться та свобода, которой они в большой степени обладали до Великой французской революции; тогда, насколько знал Ксавье из рассказов отца, времена для чревоугодия наступили не лучшие. Революция все изменила и все погубила. С самых первых ее дней места публичных собраний сделались подлинными аренами сражений; здесь стало опасно высказывать свое мнение о чем бы то ни было, ибо все немедленно сводилось к политике. Поскольку все порядочные люди чувствовали себя более или менее оскорбленными новым порядком вещей, всякая вырвавшаяся у них жалоба тотчас превращалась в преступление против революции и в предмет политических доносов, которые с жадностью принимал тысяча и один революционный комитет. Итак, тому, кто не хотел стать жертвой доноса, приходилось обедать молча и поглощать оскорбления патриотов, которые задавали тон в публичных местах. Скоро каждая трапеза напоминала грабеж. Но шли годы, все снова менялось, и вновь стало возможным сидеть в ресторанах, беседуя о жизни, - хотя и по-прежнему с оглядкой, ведь политическое преследование велось во все времена.
        Нынче вечером, или, правильнее сказать, уже ночью, смакуя превосходное красное вино и доедая свиные медальоны с соусом из белых грибов, предвкушая уже кофе и ванильное мороженое, которое очень любил, Ксавье подумал, что, едва закончится это дело с пожарами (вызывавшее, надо сказать, его немалый интерес), нужно будет осуществить давнюю мечту и на какое-то время покинуть Францию. Только ехать на юг сейчас нет смысла, ибо намечающаяся война сведет на нет все попытки оказаться подальше от политических распрей. Что может быть более утомительным, чем война! Пожалуй, только конец всего сущего да Страшный суд, когда мертвецы восстанут из могил и начнется светопреставление. А пока война успешно выполняет роль ада на земле, и никакое тепло летнего солнца этого не искупит. Так что можно отправиться в земли дикие и потому относительно спокойные. Только вот завершится каким-либо образом это дело с поджогами, и можно с чистой совестью взять у редактора отпуск.
        Господин Трюшон как раз покончил с медальонами и наслаждался кофе, в несчетный раз оглядываясь и отмечая все: и приглушенный блеск хрустальных люстр, превращавших отделанный в бордово-золотых тонах зал в сокровищницу эмира, и портреты, украшавшие простенки, и белоснежные скатерти, и мягкую поступь официантов, - когда заметил, что к нему направляется один из них.
        - Сударь, - произнес официант, почтительно склонив голову, - вам только что доставили вот это послание. Человек, его принесший, ожидает ответа.
        И верно, на небольшом серебряном подносе в руках официанта лежало запечатанное письмо.
        - Мне? - несколько удивился Ксавье, который никого не ставил в известность о том, куда направился, хотя и не делал из этого секрета. Впрочем, делиться было не с кем: господин Трюшон снимал квартиру, столовался по утрам у хозяйки, и порядок в его комнатах наводила тоже она. - Что ж, благодарствую. Принесите заодно уж чернила, перо и бумагу.
        Ксавье взял письмо с подноса, а официант поспешно удалился, чтобы исполнить просьбу. В это время журналист распечатал послание, разглядев между тем незнакомый ему герб на сургуче, и погрузился в чтение.
        «Уважаемый господин Трюшон!
        Если Вы читаете это послание, значит, мой слуга в очередной раз оправдал возложенные на него надежды и отыскал Вас в парижской круговерти. Мы с Вами не имеем чести быть знакомыми близко, однако нам уже доводилось встречаться. Весьма заинтересовавшись нынешними Вашими статьями, я приглашаю Вас позавтракать со мною в моем особняке на улице Вожирар, 76, завтра, не позднее одиннадцати. Лелею надежду, что для Вас это будет любопытно; что же касается меня, то я имею в этом деле свой интерес.
        С уважением,
        Сезар Мишель Бретинье, виконт де Моро».
        Ксавье улыбнулся.
        С виконтом судьба его действительно сталкивала лишь однажды - когда тот в очередной раз перешел дорогу Сюртэ, а господину Трюшону поручили написать об этом деле хороший очерк. И Ксавье постарался, не поленившись встретиться в кафе «Тортони» с виконтом де Моро и задать ему несколько вопросов. Не то чтобы его светлость был в восторге от такой идеи, однако и не прогнал назойливого журналиста, чем заслужил его невольное уважение. Будучи представителем весьма опасной профессии, Ксавье привык к тому, что зачастую люди его игнорируют, выказывают свою неприязнь, а то и вовсе осыпают отборной бранью. Хотя некоторые охотно вступали с журналистом в диалог, желая увидеть свое имя в газете.
        Виконт не выказал неприязни, однако славы тоже не искал. И хотя отвечал тогда сдержанно, запомнился Ксавье своими приятными манерами и незаурядным умом.
        Официант принес бумагу, перо и чернила, и господин Трюшон, недолго думая, написал:
        «Ваша светлость,
        с удовольствием принимаю Ваше приглашение. Буду у Вас ровно в одиннадцать.
        С уважением,
        Ксавье Трюшон».
        После чего он отдал запечатанное письмо официанту и, расплатившись, через некоторое время вышел из кафе. Насвистывая, господин Трюшон направился домой, чувствуя, как жизнь вновь становится интереснее.
        В тот же воскресный вечер (весьма и весьма, надо признать, насыщенный событиями) графиня де Бриан, возвратившись домой, отужинав и переодевшись ко сну, долго сидела за столиком в своей спальне, читая при свете свечей книгу.
        Книга была интересной, и вещи в ней писали недурные, однако мысли Ивейн то и дело ускользали далеко от текста, набранного крупным шрифтом. В задумчивости графиня переворачивала страницы, но после возвращалась, перечитывала и вновь задумывалась.
        Размышления графини касались непосредственно того человека, которого она впервые увидела сегодня в салоне у мадам де Жерве, а именно - виконта Сезара де Моро.
        Когда их представляли друг другу, от Ивейн не укрылось, что она совершенно виконту безразлична. Такое случилось с нею впервые. От природы Ивейн была наделена красотой и грацией, только предпочитала ими не пользоваться, считая, что достаточно выглядеть просто хорошо. Она не практиковала искусство обольщения, презирала женщин, которые живут лишь этим. Только вот сегодня выяснилось, что графиня де Бриан привыкла видеть, как мужчины реагируют на ее появление, привыкла встречать их взгляды - заинтересованные, удивленные, восхищенные, скептические, - но ни разу ни одного равнодушного! А взгляд виконта скользнул по ней, будто она - опавший лист под ногами или статуя в саду, закутанная в мраморное покрывало, так что даже наготой ее втайне не полюбуешься.
        Ивейн говорила себе, что такие мысли недостойны ее. Они были мелкими, а графиня мелких мыслей не терпела, тщеславием, как ей казалось, не болела и не стремилась привлекать к себе мужское внимание как к женщине. У нее в жизни имелись более благородные цели. Однако равнодушный взгляд виконта де Моро пробудил тщательно спрятанную неудовлетворенность, природы которой Ивейн не могла постичь. Она ощущала, что ей обидно, но отчего? Ведь она не стремилась покорять всех вокруг, вовсе нет. И внимание виконта ей не было нужно.
        Тем не менее, повинуясь порыву, позже Ивейн вышла следом за ним в галерею, и вот уж там она взяла верх! Графиня склонна была считать, что выиграла в споре. Виконт отделывался обычными мужскими фразами, и Ивейн успокоилась: он такой же, как все остальные, и ничего особенного собою не представляет.
        Но вот после, когда общество привлекло его для обсуждения темы с пожарами (что Ивейн посчитала несусветной глупостью), Сезар держался очень хорошо; и, пожалуй, его шутки, его легкое обращение с теми, кто был в салоне, больше понравились Ивейн, чем нет. Именно это ее раздражало. Это - и ощущение, что виконт лишь забавляется, считая своих собеседников если не глупцами, то по меньшей мере людьми недалекими. Вся его поза, весь его тон об этом свидетельствовали.
        Ивейн считала, что хорошо разгадывает людей, а также - что первое впечатление не обманывает. Виконт даже не удосужился запомнить ее имя, она видела это по его чуть рассеянному взгляду, когда заговорила с ним в галерее. Графине было неприятно. И вместе с тем - инстинкты подсказывали ей держаться от виконта де Моро подальше.
        Графиня де Бриан привыкла сама распоряжаться своею жизнью. Отец давно не имел на нее влияния, и Ивейн все решала сама, шагая вперед неутомимо, влекомая ясными целями, уверенная в своей правоте. А сегодня, когда ее столь отчетливо проигнорировали, мир отчего-то пошатнулся, хотя казалось бы - мелочь, пустяк, мимолетное знакомство! Но нет, Ивейн снова и снова возвращалась мыслями к нему. И видела перед собою в воображении виконта так отчетливо, как будто он стоял сейчас перед нею: высокого, с темными глазами необычного разреза, крепко сжатыми губами, холеными усиками и скупыми движениями. Опасный человек, Ивейн сразу поняла. Мадам де Жерве даже не нужно было ничего о нем говорить, чтобы это стало ясно.
        Графиня в раздражении захлопнула книгу, погасила свечи и забралась в постель. И все же долго не могла заснуть, раз за разом воскрешая в уме прошедший вечер.
        В тот же поздний, уже очень поздний час один человек, сидя в своей комнате, поставил точку и еще раз перечитал написанное. Оно ему понравилось. Очень. Всегда нравилось. Он сложил письмо, капнул горячим сургучом, запечатал и привычно начертал под сургучной кляксой инициалы: I.P.
        Глава 4
        Завтрак у виконта
        Сезар проснулся рано, чего за последние недели с ним не случалось, и ощутил, что бодр и готов к свершениям.
        «Вот уж причуды сознания! - усмехаясь, сказал он сам себе. - Стоило появиться интересному дельцу, как я вновь готов, словно гончая собака, бежать по следу! А ведь оно совсем меня не касается и может оказаться газетной уткой. Но это мы скоро выясним, а пока…»
        Флоран, вчера успешно исполнивший поручение и отыскавший журналиста Ксавье Трюшона в одном из парижских ресторанов (что было вовсе нетрудно), помог хозяину одеться. Для сегодняшнего утра Сезар выбрал темно-синий костюм, который чрезвычайно ему нравился, и, взглянув на себя в зеркало и поправив белоснежный шейный платок, виконт остался доволен своим видом.
        «Пожалуй, можно и выехать сегодня вечером! - размышлял он, сидя в кабинете и перебирая карточки с приглашениями, предусмотрительно извлеченные камердинером из мусорного ведра. Флоран знал о смене настроений своего господина и о том, что утром Сезар может пожалеть, что так легко все выбросил. - Если, конечно, этот господин Трюшон не окажется мне полезен. Стоит хотя бы немного развлечься после долгого перерыва. Парижские преступники небось уже и забыли, как я выгляжу. Что уж говорить о работниках Сюртэ! Они небось танцуют от радости. Это они зря, меня рано списывать со счетов».
        За этими приятными размышлениями, чтением свежих газет (о пожарах ничего нового не писали) и составлением письма мадам де Жерве, в котором виконт всячески благодарил достойную даму за приятный вчерашний вечер, время пролетело незаметно. Ровно в одиннадцать явился Флоран и доложил, что господин журналист прибыл и ожидает виконта.
        - Хорошо, хорошо! - воскликнул Сезар. - Проводи его в столовую, я сейчас спущусь.
        Столовая в особняке на улице Вожирар представляла собою небольшое произведение искусства. Комнату нельзя было назвать огромной - что и неудивительно, учитывая размеры парижских домов, - однако и тесной она тоже не была. Средних размеров, отделанная резными ясеневыми панелями, закрывавшими не только стены, но и потолок, столовая являлась одним из самых уютных помещений в доме. По утрам здесь бывало солнце, заставлявшее старое дерево словно бы светиться. Немногочисленные картины, висевшие в простенках, не взирали на вкушающих пищу недовольными глазами предков, а радовали яркими красками: в основном тут были натюрморты и итальянские пейзажи. Тяжелая люстра, доставшаяся нынешнему наследнику незнамо с каких времен, представляла собою железный обод, утыканный свечами; зажигали ее редко, предпочитая газовое освещение и канделябры во время ужинов. Стол вмещал сорок человек, стулья с высокими спинками стояли вокруг него навытяжку, как стражи. Для более многочисленных приемов обычно накрывали столы в гостиных, смежных с бальной залой. Эта же семейная столовая нравилась виконту гораздо больше помпезных
комнат, в которых он иногда принимал гостей. Сезар охотно выезжал сам, однако приемы давал редко.
        Слуги, знакомые со вкусами и привычками виконта, не стали накрывать завтрак на двух противоположных концах длинного стола; во главе стоял прибор для Сезара, а рядом, по левую руку, - для гостя. Журналист прохаживался по столовой, с любопытством разглядывая картины, резьбу на стенах и задирая голову, чтобы как следует рассмотреть массивную люстру.
        Заметив хозяина, гость поздоровался первым; виконт также приветствовал его:
        - Добро пожаловать в мой дом, господин Трюшон! Рад, что вы отыскали возможность посетить меня, хотя и получили приглашение в столь поздний час.
        - Признаться, я заинтригован, ваша светлость, - заметил журналист. - Обычно люди вашего круга не слишком-то любят якшаться с нами, скромными тружениками пера. В прошлый раз, когда мы имели честь познакомиться, вы, конечно, отвечали на мои вопросы, но - признайтесь - неохотно.
        Сезару понравилась открытая манера этого человека говорить то, что думает.
        - Я объясню вам, господин Трюшон, или, вернее, вы мне объясните. А пока прошу к столу.
        Мужчины уселись, и виконт заметил:
        - Вы читали гастрономический календарь Гримо де ля Реньера? Нынче июль, а про июль он писал: «В этом месяце для гурманов наступает время испытаний и наказанья; их мало радуют огороды, полные овощей, и фруктовые сады, все богатство которых воспринимается лишь как средство для утоления голода, как возможность положить что-либо «на зуб». Единственное, что поддерживает любителей обильной трапезы, - это вид подрастающих крольчат, молодых куропаток, зайчат и другой мясистой дичи. Не оставляет их равнодушными и удивительная нежность телят из Понтуаза, а перепела и перепелята порой могут напомнить о радости иных сезонов». Тем не менее, несмотря на скептицизм критика и вашего коллеги, угощение в моем доме достойное.
        - Ни в коей мере в этом не сомневаюсь, - сказал Трюшон, - и восхищен вашей памятью, ваша светлость.
        - В детстве я очень любил этот календарь, - объяснил виконт.
        - Что ж, в таком случае, что пишут там про август? Июль скоро закончится.
        - Охотно. Вот что написано про август: «Все тоскуют по хорошему столу; изобилие на полях, столики Парижа перевернуты, а тараканы на диете. Но любители вкусно поесть уже могут поживиться и в этом месяце: отведать паштет из крольчонка с арманьяком, молодую зайчатину по-швейцарски, по-царски и так далее, маленьких куропаток в пироге, а также молодых диких голубей. Это советы гурманов, но я протестую против такой поспешности, я осуждаю это детоубийство и предпочитаю другие блюда».
        Господин Трюшон засмеялся.
        - Право слово, и мне стоит выучить это наизусть, дабы цитировать особо привередливым дамам! Некоторые морщат носы, стоит им завидеть блюдо, украшенное укропом, и ахают при виде голубей.
        - В моем доме с голубями не сложилось; они лишь воркуют на подоконниках, да и только.
        Слуги подали завтрак, оказавшийся выше всяких похвал. Тут была и холодная оленина, и омлет с грибами, и душистые груши, что привезли с юга; а еще - вино с собственных виноградников виконта, процветавших в Бургундии.
        Некоторое время все внимание мужчин было сосредоточено на трапезе, однако затем Сезар все-таки заговорил о деле.
        - Что ж, вы, наверное, поняли, Трюшон, что я пригласил вас сюда из-за интереса к статьям о пожарах.
        - Конечно, ваша светлость, - усмехнулся журналист. Его умное вытянутое лицо преображалось, когда он улыбался, и становилось совсем мальчишеским. Но за юношу его принять было нельзя: глубокие складки у носа и на лбу свидетельствовали, что этот человек уже многое повидал на своем веку. - Кроме этих статей, ничего интересного нынче не выходило из-под моего пера.
        - Тогда вы понимаете, конечно же, что я спрошу: все ли, написанное в них, правда?
        Журналист прищурился и, откинувшись на спинку стула, принялся вертеть в руках бокал, явно размышляя, как ответить. Виконт его не торопил.
        Наконец господин Трюшон промолвил:
        - Каков ваш интерес в этом деле? Я осведомлен о вашей тяге к раскрытию тайн, ваша светлость, однако здесь тайна если и имеется, то скорее трагичная, чем великая. Какой-то человек возомнил себя, по всей видимости, вершителем судеб, поджигает дома знатных людей и присылает в Сюртэ письма - вот и все. Рано или поздно его поймают, либо он сам исчезнет, опасаясь преследования, и на том дело завершится.
        - Мне не хочется, чтобы мой дом также предали огню, - сказал виконт, - но, пожалуй, это не главная причина. Некоторое время я не следил за событиями в столице, полагая, что никогда более не заинтересуюсь окружающими меня тайнами, однако это дело неожиданно пробудило мой интерес. Пускай оно будет простым, мне хочется узнать, кто же стоит за всем этим - и трагическая ли это случайность или же чей-то розыгрыш.
        - Кто-то из погибших был вашим другом? - цепко глядя на него, спросил журналист.
        - Пожалуй, лишь Фредерика де Надо можно было назвать моим приятелем. Это не личная месть, если вы о том хотели спросить.
        Господин Трюшон хмыкнул:
        - Коли уж вам так нравится, чтоб все говорилось напрямую, так я и скажу. Все написано в моих статьях - чего же вы хотите больше?
        - Значит, письма вправду были?
        - Конечно были. - Кажется, журналист оскорбился. - Я не лгу читателям «Ла Пресс». Да за такое меня бы и выгнать могли! Письма имеются, спрятаны в секретном шкафчике шефа Сюртэ, подписаны инициалами I.P. - все, как сказано в газете.
        - И есть ли у полиции предположения, кто бы это мог быть?
        - Покамест они никого не арестовали и теряются в догадках.
        - А что же написано в этих письмах?
        - Увы, увы. Этого мой информатор не сказал. Текст известен лишь шефу Сюртэ, а я знаю только об инициалах.
        - Но вы же начали расследование, не так ли?
        Господин Трюшон скривился:
        - Ваша светлость, поиски одного небогатого журналиста - не та дорожка, которая всегда приводит к истине. Будь погибшие лавочниками или сапожниками, я бы все узнал, всех соседей расспросил. Но они - аристократы по праву рождения, а в вашей среде не все любят нашу братию. По правде говоря, вовсе не любят.
        Сказал это он, впрочем, бодро: непохоже, будто сей факт сильно огорчал господина журналиста.
        - Что ж, возможно, в этом деле я смог бы вам помочь, - задумчиво произнес виконт. Эту идею он взвешивал уже некоторое время, и она ему все больше и больше нравилась. - Вижу, что человек вы честный, да и то, что я успел узнать о вас, говорит в вашу пользу. Как насчет небольшого партнерства, Трюшон?
        - Хм! - Глаза журналиста вспыхнули интересом. - И что же вы можете предложить, ваша светлость?
        Виконт поднялся и прошелся по столовой, заложив руки за спину. Можно было бы перейти в кабинет, однако Сезар не желал упускать нить столь хорошо завязавшегося разговора.
        - Для меня гораздо проще узнать кое-что об этих людях, жертвах Парижского Поджигателя - будем называть его так, коль скоро это имя нынче на слуху у всех. Кстати, вы ли его придумали?
        - Я, - гордо сказал Трюшон, - мне первому пришла в голову эта идея, и редактору она понравилась.
        - С вашей легкой руки теперь весь Париж об этом болтает. Что ж, хорошо. Если мы имеем дело с сумасшедшим, ему должна либо льстить подобная слава, либо ужасно раздражать. Скорее, первое, учитывая письма… Итак, о чем бишь я? Я могу разузнать, что связывало этих троих погорельцев. А вы в свою очередь должны выяснить содержание писем Поджигателя. Если вам понадобятся деньги для этого, не стесняйтесь, скажите.
        - Ха! - весело воскликнул журналист. - Вы даже денег готовы предложить? Однако! Что ж, воспользуюсь вашей добротой и возьму некоторую сумму, но, чтобы вы были спокойны, поклянусь тратить ее только на информаторов. Мой человек в Сюртэ, признаться, стоит дороговато, хотя в итоге все себя оправдывает. Чем сенсационнее тема, тем больше мой гонорар в «Ла Пресс». Ну а потом?
        - А потом, когда эта история завершится, вы сможете написать о ней. Скоро спохватятся люди из «Фигаро», я ведь знаю, у вас конкуренция. Да и остальные не станут дремать. В ваших интересах выяснить все побыстрее, а эксклюзивная информация, пожалуй, сподвигнет вашего редактора заплатить вам баснословные деньги. Да и я в долгу не останусь.
        - Неужто вы меня покупаете? - вскричал журналист, веселясь. Сезару понравилось, как он это сказал, и ответил виконт в том же шутливом тоне:
        - Конечно, милейший! В наши неспокойные времена просто неприлично не иметь своего человека в прессе. Особенно в «Ла Пресс». А вы подходите как нельзя лучше. Ну что ж, по рукам?
        - По рукам! - воскликнул господин Трюшон, вскочил, подошел к Сезару, и они пожали друг другу руки.
        - В таком случае, предлагаю перейти в кабинет и немного посплетничать.
        Через полчаса, расставшись с журналистом, сообщившим лишь в общих чертах то, что виконт уже и так знал, Сезар в задумчивости сидел в своем кабинете. Любопытство проснулось в полной мере, и как лекарство от скуки эта история оказалась вполне достойной. Трюшон повторил то, что уже и так упоминалось в статьях, включая некоторые подробности. И вот Сезар перебирал в уме имеющиеся в его распоряжении сведения, прикидывая, как бы лучше ими распорядиться.
        Все идет от человека - а значит, нужно понять, что в жертвах привлекло Поджигателя. Вот привязчивые газетные образы! Мысленно Сезар уже и сам называл так же этого неизвестного ему пока человека. Еще рано судить о его личности, делать предположения о его мотивах и желаниях и, к сожалению, предсказывать, как он поступит дальше. Однако виконт почти не сомневался в своей правоте: если история, так удачно поданная Трюшоном, верна, если действительно существует человек, называющий себя Парижским Поджигателем или прячущий за этими инициалами нечто иное, - он весьма целеустремлен и изобретателен. И, возможно, безумен. Пламя - не самый простой, хотя очень эффектный способ убийства.
        Если это убийства, а не цепочка несчастных случаев, по прихоти судьбы связанных между собою одной лишь людской фантазией.
        Итак, трое. Разочаровавшийся политик, отец семейства и прожигатель жизни. Что о них известно?
        Алексис де Шартье имел некоторую скандальную известность из-за своей безапелляционности и неприятия нового режима. Не принимать-то он его не принимал, однако и безумцем, готовым голову сложить на баррикадах, не являлся. Нет, насколько Сезар знал, де Шартье был человек умный и, пожалуй, скорее опечаленный судьбою Франции, чем стремящийся вновь залить страну кровью, невзирая ни на что. Пожалуй, даже во времена Великой революции он не был бы столь пламенным и яростным, как многие. Будучи человеком незаурядного ума, господин де Шартье принимал участие в тех кружках, что предлагали другие решения политических проблем, кроме устранения диктатуры. Он был осторожен и при этом не скрывался, а потому, после того как неизбежное произошло и во Франции вновь появился император, де Шартье отправился в ссылку в Лион. А некоторое время назад, по сведениям, имевшимся у Трюшона (сам Сезар за судьбою господина де Шартье не следил, не будучи его знакомым), возвратился в Париж, однако вел себя тихо и в порочащих связях всех мастей замечен не был. Кому понадобилось убивать разочарованного оппозиционера?
        С Аленом де Ратте тоже выходило странно. Добропорядочный отец семейства, озабоченный при любом режиме в основном тем, как сохранить состояние и удачно выдать дочерей замуж (прошедший век наглядно показал, что времена меняются, а проблема замужества остается). Трюшон сказал, что старшая уже вступила в брачный возраст и начала посещать балы и салоны, пользовалась успехом и, по слухам, имела перспективных ухажеров. Младшие готовились дебютировать в следующем году. И если в случае с Шартье еще можно было предполагать политические причины убийства, то Ален де Ратте вряд ли был настолько глуп, чтобы ввязаться во что-то предосудительное. Хотя нельзя так просто судить о незнакомых людях.
        А с Фредериком де Надо и вовсе загадка! Меньше всего мог его представить Сезар замешанным в какой-то сомнительной истории, если это не история любовного толка. Граф де Надо слыл знатным сердцеедом. Виконт, тоже имевший заслуженную славу ловеласа, все же не был столь знаменит в этом плане, как Фредерик. Тот ни одной юбки не пропускал, предпочитая хорошеньких брюнеток и не разбираясь, замужем дама или нет. И говорят, что в ночь своей гибели Фредерик устраивал с кем-то свидание. Оно вполне могло быть тайным, чтобы не скомпрометировать очередную даму сердца. О подвигах графа де Надо ходили легенды. Впрочем, как и о подвигах двух десятков других светских людей…
        И вот эти три совершенно разных человека, которые, кажется, даже не были знакомы (во всяком случае, ни первый, ни второй точно не состояли в друзьях у Фредерика - это Сезар знал), которые не имели славы людей порочных - в плохом смысле порочных, оказались сожжены с разницей в несколько дней. Впрочем… Люди редко выставляют напоказ недостатки - большинство старается прикрыть их привлекательной оболочкой. Что же скрывали эти трое? И скрывали ли? Или все это - чья-то больная фантазия? Совпадения?
        И повторится ли это вновь?
        Сезар понимал, что, пока у него недостаточно сведений, он так и будет находиться в тупике. Он перетасовал приглашения на столе и выбрал пару подходящих, а потом позвонил, вызывая Флорана, чтобы тот помог ему одеться для выезда.
        В конце концов, делать то, что доставляет удовольствие, - значит быть свободным.
        Глава 5
        Пикник в Булонском лесу
        Прошли те времена, когда под сенью могучих деревьев прятались разбойники и воры. Конечно, нынче в Булонском лесу, слегка подзаброшенном в эпоху всеобщих перемен, тоже можно было после наступления темноты встретить неприятных личностей, однако гораздо реже, чем во времена Столетней войны. Тогда вас могли ограбить среди бела дня, а то и совершить насилие. Или предложить себя - тут всегда было полно проституток, от которых не избавиться до конца никакими средствами. Сейчас же, когда отгремел очередной переворот и знать постепенно возвращалась к относительно спокойной жизни, Булонский лес, который был объявлен парком еще при Людовике XIV, снова стал излюбленным местом прогулок и пикников. На один из них и направлялся Сезар.
        Он велел кучеру остановить карету у одной из аллей, ведущих в глубь леса, вышел и глубоко вдохнул пахнущий листвой воздух. Несмотря на то что город был совсем близко, здесь его дыхание ощущалось меньше, чем на улице Вожирар, и сейчас это казалось виконту даже приятным. Он медленно пошел по дорожке, наслаждаясь прекрасной летней погодой. Природа в небольших дозах все же способна доставлять приятные минуты.
        Узкая дорожка вилась среди небрежно подстриженных кустов, за которыми вставали клены, сосны и вязы; иногда встречались тутовые деревья Генриха Наваррского - конечно, не те самые, а их потомки[6 - Генрих Наваррский посадил в Булонском лесу пятнадцать тысяч тутовых деревьев с идеей основать местную шелковую мануфактуру.]. Цвели какие-то желтые цветы, названий которых виконт не знал; он разбирался только в розах, да и то благодаря Видоку. На аллеях, проложенных не так давно, менее сорока лет назад, встречались прогуливающиеся парижане; публики тут хватало всякой, а потому виконт вел себя осторожно. Впрочем, лес был огромен, оброс не только кустами, но и легендами. Неторопливо шагая по дорожке, Сезар припомнил одну. Рассказывают, король Филипп Красивый был большим любителем романсов и вызвал к себе из провинции лучшего трубадура Арнольда Кателана. Трубадур вез с собой ларец с подарками. Чтобы оградить его от нападения разбойников, король выслал капитана своей гвардии. Филипп особенно подчеркнул ответственность миссии капитана, потому что тот будет охранять нечто ценное. Но капитан сделал свои выводы
из приказа и, вместо того чтобы защищать бедного трубадура, убил его, полагая, что ларец содержит золото. Увы, там были только любимые королевские духи. Злодеяние осталось бы нераскрытым, если бы капитан не решил воспользоваться добычей. Король немедленно узнал запах. На следствии капитан сознался в убийстве и был сожжен заживо. В назидание и память об этом злодеянии в Булонском лесу был воздвигнут монумент - каменная пирамида. Видимо, как символ иерархии и порядка, который никому не позволено нарушать…
        Эта история припомнилась Сезару не зря, ибо речь в ней шла о вещах, волнующих его нынче: предательстве, убийстве и сожжении. Вряд ли стоит рассчитывать на глупость Поджигателя и на то, что он надушится любимыми духами Фредерика де Надо. Сезар посмеялся над этим и свернул мимо группки тихо погибающих дубов к Нижнему озеру.
        Озер в Булонском лесу было два - Верхнее и, соответственно, Нижнее. Оба - для любителей созерцать водную гладь, а желающие могли еще и прокатиться на лодочке. Сейчас тут было оживленно, хотя по понедельникам обычно приходило меньше людей, чем в середине недели. Несколько лодок скользили по озеру, гладкому, как клинок. Сезар же издалека увидел группу, расположившуюся под сенью высоких сосен, и направился туда. Пикник, насколько он мог видеть, проходил с удобствами: под деревьями были расставлены стулья и столы, на которых сервировали легкую закуску. Среди приглашенных бесшумно скользили вышколенные слуги, которых, казалось, совсем не волновало то, что напитки и еду они должны разносить в лесу, а не в обеденном зале.
        Это было совсем не то общество, что Сезар привык видеть в салоне мадам де Жерве; Люсиль старалась привечать в первую очередь людей интересных, а для остальных доступ в ее дом был закрыт. Поэтому можно было расслабиться в тамошнем обществе. Здесь же… Высший свет Парижа во всей красе. Холодный, ослепительно голубой свет - таким бы он был, если бы буквально являлся светом.
        Тут встречались и дамы из свиты императрицы Евгении, и пара советников его величества, парламентарии и светские львы; всем им, не покинувшим столицу ради жизни в провинциальном имении, не чужды были человеческие радости. Устроителем встречи являлся Бертран Альбер Бодуан, маркиз де Ларивьер, известный любитель азартных игр, скачек и охоты. Он был еще молод, сказочно богат и по прихоти судьбы лишен близких родственников, что делало его одним из самых завидных женихов Франции. Однако сердце маркиза по-прежнему оставалось свободно, и он никуда не торопился. Большинство его родственников погибло во время Великой революции, а остальных жизнь доконала различными, подчас весьма любопытными способами. Кто-то кого-то прирезал, насколько помнил Сезар, как раз из-за этого маркизова наследства. Но сам Ларивьер никого не резал, так как являлся от природы человеком незлым, однако ужасающе воспитанным. Он полагал, что право рождения - это все, а потому его высокомерие достигало иногда анекдотических высот.
        Увидеть виконта, который получал приглашения только потому, что был весьма знатен, а следовательно, не уведомить его о приеме значило оскорбить, - маркиз никак не ожидал. Дело в том, что Сезар увлекался светской жизнью только от скуки чрезвычайной, предпочитая салон мадам де Жерве, и все об этом знали, и все к этому привыкли.
        - Неужели это вы, Моро? - вскричал маркиз, поднимаясь со стула и оставляя ради нового гостя общество незнакомой виконту дамы, пухленькой и донельзя очаровательной - даже крупная родинка над верхней губой ее не портила. - Бог мой! Париж накрыла пелена скуки, коль скоро вы появились здесь!
        - И вы правы, Ларивьер, чертовски правы! - ответил Сезар, пожимая протянутую руку. - Совершенно нечем заняться в городе. Я лишь сегодня увидел ваше приглашение и не смог устоять перед искушением. Признайтесь, - он оглядел и общество, и столы, сверкавшие серебром, и россыпи винограда, и безутешно торчавшие из блюд ножки жареных перепелок, - вы ведь сами смертельно скучаете, но не настолько любите сельскую жизнь, чтобы уехать отсюда.
        - Верно! - рассмеялся маркиз. - Булонский лес - компромисс. Ну что ж, присоединяйтесь к нашему обществу.
        - С удовольствием. Пока в этом обществе еще возможно погулять в нашем парке. - Сезар махнул рукой. - Вы слышали о том, что его величество собирается вновь его благоустроить? Поговаривают, что он отдает лес городу.
        - Слышал, - вздохнул де Ларивьер, - также говорят, для реформ привлекут Альфана и Барие-Дешама, если вам что-то говорят этим имена. Обещают расширить аллеи, вырубить под корень дубы и то ли построить водопад, то ли вырыть еще одно озеро. Будут тут каштаны и акации.
        - Зато можно не опасаться, что здесь снова все вытопчет армия союзников, - рассудительно заметил виконт.
        - Вы правы, Моро! Что ж, наслаждайтесь этим днем и садитесь, выпьете со мной.
        Отказываться от такого предложения не следовало, к тому же маркиз мог позже оказаться полезен, поэтому виконт согласился, был представлен дамам за столом и провел четверть часа за досужей болтовней о цветах и птицах.
        После этого стало возможным временно откланяться и отправиться бродить между столиками, вступая в разговоры со знакомыми. Большинство их, как и маркиз, не ожидали увидеть виконта, а потому приветствовали его с интересом и изрядной долей удивления.
        Сезар рассчитывал поговорить с определенными людьми и одного уже даже видел в пределах досягаемости; однако ему требовалась приватная беседа, а нужный человек был занят спором с двумя своими пожилыми приятелями. Судя по долетавшим до слуха фразам, спор только-только вошел в стадию «горячо», и это лишь начало. Пытаться отвлечь кого-то из собеседников - невозможное дело. Сезар смирился с этим и тут заметил кое-кого, о ком со вчерашнего дня начисто позабыл, несмотря на произведенное впечатление.
        Графиня де Бриан.
        Еще вчера виконт отметил, что она одевается как гувернантка: платья тусклых тонов, волосы уложены аккуратно, но совершенно неинтересно. Вчера на ней было что-то серое, сегодня - темно-зеленое, такого удивительного оттенка, что, покрась в этот цвет стены в комнате больного, и он бы немедля скончался от тоски. Зеленый, а уж тем более такой, идет далеко не всем, поэтому вся природная красота и грация графини словно бы спрятались за этим щитом, растворились, и она казалась частью окружающего пейзажа. Да и сидела она отдельно от всех: у самого берега, на стуле у крохотного столика, куда невозможно было подсесть, так как второго стула не наблюдалось. Любопытно. Что она здесь делает, если так не хочет общества? В подобном случае проще не прийти, написав вежливое письмо с отказом.
        Любопытство оказалось сильнее осторожности. Убедившись, что нужный ему человек по-прежнему занят и спор набирает обороты, Сезар направился к графине. Она изучала водную гладь осуждающим взглядом, а потому приближение виконта заметила не сразу. А когда увидела его рядом с собою, нахмурилась.
        - Добрый день, мадемуазель, - учтиво поклонился Сезар. - Надеюсь, я не помешал вашим размышлениям?
        Он так и видел, что ей хочется ответить: «Помешали!» - однако она сдержалась.
        - Добрый день, виконт де Моро, - ответила графиня весьма равнодушным тоном. - По правде говоря, я как раз размышляла, не пора ли мне покинуть это достойное общество.
        - Оно, без сомнения, достойно, но не вас, - кивнул Сезар, - а также не меня. Не окажете ли мне честь прогуляться по аллее, графиня?
        Она не ожидала от него такого предложения и приоткрыла рот, словно намереваясь что-то сказать, затем закрыла и молча покачала головой. Губы у нее при ближайшем рассмотрении оказались пухлые и темные, без следа помады. Если бы графиня все время не поджимала их, то лицо ее показалось бы, пожалуй, милым.
        - Не отказывайтесь столь поспешно, - произнес виконт. - Я не собираюсь нападать на вас. Но вчерашний наш спор зашел в тупик, а я не люблю, когда слова остаются невысказанными. Вы позволите? - И он протянул даме руку.
        Сезар и сам не знал, что на него нашло. Иметь дело с этой скандалисткой, вчера столь отчетливо продемонстрировавшей ему свое пренебрежение, не слишком-то приятно. Однако виконт тут же понял, в чем дело: в душе его шевельнулась жалость, когда он увидел графиню, одиноко сидящую на берегу. Возможно, это не она отвернулась от всех, а все отвернулись от нее. Если так, почему бы не развеселить ее немного? Склонность к странным поступкам у Сезара в крови, и даже если эта женщина настроена недружелюбно, свою совесть потом легко успокоить: он сделал все, что мог.
        Поколебавшись, графиня де Бриан все-таки встала и оперлась на руку виконта. Так они и направились вместе прочь от шумного общества, даже не заметившего их отсутствия: помахивающий толстой тростью Сезар и недовольно поджавшая губы Ивейн.
        - Ивейн - это ведь бретонское имя? - спросил виконт. Обычно не принято так вот в лоб начинать разговоры, однако с этой женщиной условности теряли свою значимость.
        - Да. Бретонское.
        - У вашей семьи владения в Бретани?
        - И в Провансе.
        - Значит, вы девушка с юга. Ах да, Люсиль говорила.
        - Так и есть.
        Беседу нельзя было назвать многообещающей; впрочем, Сезар и сам не знал, чего от нее ждать. Он вывел графиню на аллею, и молодая женщина немедля убрала руку, как будто ей неприятно касаться виконта. Она предпочла идти рядом, однако на некотором расстоянии.
        - Люсиль сказала мне, что вы боретесь за права женщин, - обронил виконт, припомнив вчерашний разговор с мадам де Жерве, и бросил косой взгляд на свою спутницу: губы, конечно, сжаты, брови нахмурены, пальцы сцеплены.
        - Да.
        - И как проходит борьба? - Против воли в его голосе все-таки прозвучала ирония. Графиня де Бриан казалась Сезару довольно забавной. Что вчера, что сегодня. Не то чтобы она его развлекала и интриговала, но он не понимал, как можно быть обиженной на весь свет, когда свет этот не совсем уж плох. Да, обстановка в стране неспокойная, да, новая империя не всем нравится, да, многие семьи потеряли все и до сих пор не оправились от потрясений. Только переживать все это каждую секунду - значило загубить свою жизнь, единственную и неповторимую. Политика будет всегда. Всегда будут войны. До обещанного рая на земле еще далеко, и он точно не наступит при жизни нынешнего поколения. Так что толку обижаться на целый свет? Ему все равно.
        Графиня обиделась, но в данном случае не на свет, а на одного конкретного виконта. Она резко остановилась, так что Сезар тоже был вынужден встать и повернуться к ней, и, скрестив руки на груди, отчетливо произнесла:
        - Если вы позвали меня прогуляться, чтобы свободно поиздеваться надо мной, виконт, то на этом прогулка закончена.
        - Я не имел в виду ничего плохого, - примиряющее произнес Сезар, которому вовсе не хотелось ссориться. - И если мои слова прозвучали для вас обидно, прошу, извините меня.
        Она фыркнула, но руки опустила.
        - Хорошо. Вы спросили - борюсь ли я за права женщин. Да, так и есть. Потому что у женщин так мало прав, что, можно сказать, их и нет вовсе!
        Сезар не был с этим согласен, однако до поры до времени решил молчать. Он только сделал приглашающий жест, предлагая графине идти дальше, и она пошла, хотя по-прежнему с видимой неохотой. Сезар удивлялся себе: что заставляет его таскать по аллеям Булонского леса женщину, которая так явно этого не желает?..
        Или желает? Не хотела бы, точно бы не пошла.
        - Вовсе нет, - произнес он вслух, - но какие-то есть?
        - Ах, не смешите меня! - воскликнула графиня де Бриан. - Ученые и философы до сих пор спорят, есть ли у женщины душа! Если душа все-таки есть, то она человеческая или звериная? Если все же предположить у женщины наличие человеческой души, то ее социальное положение по отношению к мужчине является рабским или несколько выше?! Даже в те короткие периоды, когда женщина занимала относительно высокое социальное положение, будь то в Греции или Римской империи, это вовсе не было достижением женщин как части населения в целом, а касалось лишь ограниченного числа женщин, выступавших в роли столичных красавиц, украшавших собой любое общество и являвшихся непременным атрибутом роскошной жизни богатых людей. Так же, как теперь. - Она скривилась. - Однако при этом женщина абсолютно не пользовалась истинным уважением, как живое человеческое существо, обладающее чувством собственного достоинства. Кроме того, женщина трудилась по дому, занималась примитивным ремеслом по переработке того, что давала деревня, и, таким образом, «окупала» расходы на свое содержание. Промышленная революция, слава богу, резко изменила
всю ситуацию как в деревне, так и в городе. Были подорваны основы семьи, нарушились внутрисемейные связи, так как женщины и дети оказались вынуждены пойти работать на промышленные предприятия. Рабочий день был слишком велик, а заработная плата у женщины - меньше, чем у мужчины, который делал то же самое и на том же предприятии. Ах, я не говорю сейчас о нас, об аристократии. Однако легче ли нам? Ничуть. Мы по-прежнему почти бездушны и достойны лишь украшать дом да танцевать на балах, но не участвовать в жизни так, как это делают мужчины.
        Выслушав все это, виконт подумал, что эту пламенную речь графиня репетировала, и не раз. Неудивительно, что ее сторонятся, если она вываливает это едва знакомому человеку, не опасаясь ни последствий, которые могут иметь ее слова, ни того, что окружающим эти темы могут быть неинтересны.
        - И потому мне, жительнице Европы, так странно, что те, кого мы называем язычниками, давно поняли вещи, о которых не задумываются наши мужчины. - Взгляд графини красноречиво свидетельствовал, кого она в данный момент имеет в виду. - Я иногда подумываю… Ах, впрочем, лишнее. Об этом можно лишь мечтать. Женщина в исламе занимает важное место, гораздо важнее, чем я - в своем обществе. Она рассматривается как драгоценность, требующая заботы и бережного отношения. С этой целью у мусульман имеются некоторые предписания, направленные на сохранение ее чести, достоинства, красоты. Однако как мужчина, так и женщина обладают полным равенством, что дает им все соответствующие права - это защита жизни, чести, имущества и достоинства. Эти права неприкосновенны, не ущемляются и не оспариваются. Соблюдается также неприкосновенность личности и жилища. Все предписания и законы распространяются на всех без исключения. - Она перевела дух и продолжила с еще большей страстностью: - Ислам установил определенные различия в некоторых правах и обязанностях между мужчиной и женщиной вследствие особенностей организма мужчины
и женщины, а также возложенной на них роли в обществе. Но… Есть такая легенда. Однажды, путешествуя, пророк Мухаммед увидел нескольких женщин, ехавших на верблюде. Погонщик гнал животных слишком быстро, забыв, что такая езда причиняла женщинам большие неудобства. Тогда пророк сказал ему: «Ты везешь хрустальные шкатулки, будь с ними поосторожнее». И это показательно. Бесспорно и непреложно в исламе то, что согласно исламскому праву женщина является живым человеческим существом, имеющим точно такую же душу, как и мужчина. Коран дает четкое доказательство тому, что женщина полностью равна с мужчиной перед Аллахом по своим правам и обязанностям. Каждый человек, будь то мужчина или женщина, несет ответственность за совершенные поступки. При оценке поступков мера наказания и вознаграждения будет зависеть только от соответствия деяний добру или злу на чаше весов. В исполнении религиозных обрядов, таких как ежедневные молитвы, пост, обязательные пожертвования в пользу бедных и паломничество, обязанности женщины не отличаются от обязанностей мужчины. А в некоторых случаях женщина имеет некоторые привилегии по
сравнению с мужчинами. Мы же все грешницы, потомки Евы. Мы должны вечно каяться, опускать глаза долу. То яблоко нам не забудут никогда.
        Она умолкла, грудь ее бурно вздымалась. Что за прелестное зрелище, невольно отметил виконт. Когда графиня де Бриан говорила так, говорила о вещах, которые ее волнуют, она походила на валькирию. Один из знакомых Сезара водил близкую дружбу с Рихардом Вагнером и недавно писал виконту из Цюриха, что композитор создал удивительную вещь, цикл из четырех опер, «Кольцо нибелунга». И одна часть цикла называется «Валькирия». Знакомый уверял, будто это нечто немыслимое. Сезар подумал, что если бы Вагнер знал графиню де Бриан, она его определенно вдохновила бы.
        - Мадемуазель, - ответил виконт по возможности мягко, а на трость оперся посильнее, чтобы скрыть некоторое недовольство, - все это отчасти верно, однако славить Аллаха, мне кажется, уже слишком. За такие речи вы можете серьезно пострадать. Церковь уже не та, что в былые времена, и вряд ли вас потащат на костер, однако неприятности вам могут быть обеспечены - если кто-то менее щепетильный, чем я, проговорится.
        Графиня вздернула подбородок.
        - В таком случае я всего лишь пострадаю за свои убеждения!
        - А вы этого хотите? - усмехнулся виконт, шагая все так же ровно.
        Вдалеке уже виднелся дворец Багатель. В 1775 году граф д’Артуа, брат Людовика XVI, купил здесь земельный участок и при этом заключил пари с Марией-Антуанеттой, что за два месяца построит дворец для приемов французской знати и в первую очередь королевы. Руководил строительством архитектор Беланже, дворец был построен за шестьдесят четыре дня, и в переводе его название значило «безделушка». Как хорошо было бы прогуляться у его стен с милой дамой, разговаривая об искусстве. Но нет.
        - Чего? - в замешательстве переспросила графиня.
        - Пострадать за свои убеждения так, как я вам это предрекаю.
        - Если моя судьба такова… - начала графиня, но Сезар прервал ее:
        - Остановитесь! Вы не понимаете, о чем говорите. Видели ли вы когда-нибудь настоящую бойню, настоящую казнь или только слышали о них?
        Судя по тому, как графиня покраснела, она, скорее всего, ни о чем таком не задумывалась. Пострадать за свои убеждения означало для нее быть преданной общественному порицанию, но и только. А так как наверняка из-за своей резкой манеры Ивейн уже сталкивалась с подобным, это не казалось ей страшным. Наверное, она и сама этого не осознавала, будучи уверенной в том, что в случае чего умрет красиво.
        Но она ничего не знала ни о смерти, ни о настоящем горе. Как странно! Журналист Ксавье Трюшон знает, Сезар видел это в его глазах, читал в его текстах. А женщина, чья резкая манера общения в чем-то даже импонирует мужчине, уставшему от светского щебета, так бессовестно лжет себе и другим. Сезар удивился, как его самого это рассердило.
        Может быть, потому, что она все-таки женщина, что бы она о себе ни думала. А долг мужчины - женщину уберечь.
        А потому виконт, полагая, что увидит графиню де Бриан теперь нескоро, взял на себя смелость высказаться. Он остановился и повернулся к ней, сильно опираясь на трость, так, что ее кончик глубоко ушел в песок на дорожке.
        - Послушайте, графиня! Вы чрезвычайно занимательны, если слушать вас в салоне и говорить о копии «Моны Лизы». И даже когда вы атакуете собеседника своими убеждениями, это тоже можно счесть милым. - Сезар поднял ладонь, пресекая попытку молодой женщины что-то сказать. - Погодите. Вы меня можете после этого возненавидеть, но молчать я не могу. Вы прелестны от природы, однако все это принесено в жертву… чему? Жестким принципам? Вы боретесь за права женщин, однако сами не умеете быть женщиной!
        Графиня раскрыла рот, словно выброшенная на берег рыба, но, задыхаясь от возмущения, не смогла произнести ни звука, на что Сезар и рассчитывал. Он продолжил говорить:
        - Как долго это сможет продолжаться? Конечно, в силу ваших убеждений вы к браку не стремитесь, и это ваше личное дело. Однако как вы можете уговорить кого-то разделить ваши взгляды, заставить поверить другую женщину, что быть женщиной хорошо, когда сами выглядите хуже, чем любая из присутствующих здесь? О, не смотрите на меня так гневно, я знаю, что говорю оскорбительные вещи, только вот, похоже, вам никто их не говорил, а следовало бы. Вы неубедительны только с этими пламенными речами на устах. Вы хороши собою, но делаете из себя существо безликое, тогда как исповедуете принципы совершенно иные, говоря, будто женщина - личность! Как вам верить, когда на вас это платье? Как с вами соглашаться, когда весь вид ваш говорит об обратном тому, что вы произносите? Вы сами себя делаете непривлекательной, но желаете, чтобы женщины были похожи на вас! Много ли у вас последователей, вернее, последовательниц? Боюсь, что не очень. Если вы так говорите о страданиях, которые готовы претерпеть, начните с малого, высидите полчаса, пока горничная будет укладывать вам волосы!
        Ни слова не сказав, графиня де Бриан развернулась и быстрым шагом пошла прочь, обратно к озеру. Даже спина ее излучала возмущение и обиду. Виконт стоял, легко улыбаясь и глядя ей вслед. Возможно, он был груб, непочтителен, но он точно был прав.
        Глава 6
        Непостижимый де Шартье
        Когда Сезар возвратился к обществу, графини нигде не было видно; исчез и одинокий столик у озера. Похоже, обиженная женщина покинула пикник. Что ж, так оно к лучшему. Виконт подозревал, что сильно обидел графиню, однако по-прежнему полагал, что от этой обиды больше пользы, чем вреда. Она ведь и правда могла блистать. Если бы она выглядела прелестно и говорила о своих убеждениях не так, как будто обвиняла собеседника, что он их не разделяет, а увлеченно и страстно, возможно, виконт бы даже заинтересовался. И убеждениями, и ею.
        Ему нравились сильные женщины. Все его возлюбленные, случайные и неслучайные, были неординарными личностями. Та же Флер (при мысли о которой Сезар слегка помрачнел) выделялась на фоне других, несмотря на то что была приехавшей в Париж провинциалкой. И графиня де Бриан могла бы стать такой же яркой звездой на небосклоне, если бы дала себе труд задуматься. Однако сейчас Сезару было не до размышлений о причинах, побуждавших графиню к подобному поведению. Возвратившись к участникам пикника, он увидел, что нужный ему человек завершил свой спор и находится в одиночестве.
        Человеком этим был Марк-Антуан Лефевр, происхождения не слишком знатного, однако принятый в обществе из-за его политических связей. Еще отец его состоял в советниках при Наполеоне Бонапарте, а когда император столь бесславно завершил свой путь, старик, ввиду невозможности последовать за своим кумиром в изгнание на остров Святой Елены, совершил самоубийство. Тогда это была громкая история, прославившая небогатое семейство Лефевров и сделавшая их на несколько месяцев героями парижских газет. Наследник политической славы, Марк-Антуан, естественно, пошел по стопам отца и вот уже четверть века умудрялся выживать при смене политических режимов, оставаясь на плаву и безропотно проглатывая все едкие комментарии, которыми награждала его пресса. Сейчас он занимал какую-то должность при Наполеоне III; Сезар, к своему стыду, запамятовал, какую именно. Однако это не слишком важно. Важным было то, что Лефевр был хорошим знакомым Алексиса де Шартье и мог сообщить нечто интересное.
        Заговорить с ним не составило труда. Виконт по дуге обогнул стайку разряженных дам, строивших ему глазки, и, испросив разрешения, подсел за стол Лефевра. Пока его собеседники, такие же пожилые политики, как сам Марк-Антуан, оставили его в покое, Сезар намеревался выудить все сведения, которые только можно наловить в этом пруду.
        - А, молодой Моро! - воскликнул Лефевр. Он был невысок и тучен, и лицо его напоминало примятый блин, а улыбка обнажала крупные, желтоватые от курения зубы. Он и сейчас курил трубку, распространяя вокруг запах дорогого табака. - Что ж, рад видеть, что вы находитесь в здравии.
        Марк-Антуан знавал еще отца виконта и потому мог позволить себе некоторую фамильярность в обращении.
        - И я рад вас видеть, господин Лефевр, - искренне произнес Сезар. Несмотря на свою ненависть к политике, он умел отделять деятельность от человека и считал Лефевра весьма приятным собеседником. - Надеюсь, ваша семья здравствует?
        - Все хорошо, все хорошо. Ну а вы не женились еще? Ходили какие-то слухи…
        Сезар махнул рукой: историю с госпожой де Виньоль ему будут вспоминать еще долго.
        - Помолвка расстроилась по обоюдному согласию.
        - Значит, вы в новом поиске, я смотрю. Водили на прогулку графиню де Бриан.
        - Вы все замечаете!
        - Да об этом сразу заговорили, как только вы двое ушли. Она странная женщина. Вы уверены, что хотите обратить на нее свое внимание? Она, конечно, не бедна, однако способна доставить массу проблем.
        - Я всего лишь слушал размышления графини о жизни, и только.
        - В таком случае, я спокоен, мальчик мой.
        - Что ж, я немного развею ваше спокойствие. Вы ведь знали Алексиса де Шартье?
        Лефевр, старый волк, конечно же, сразу понял, о чем Сезар на самом деле спрашивает. Ухмыльнувшись, Марк-Антуан огляделся, убедился, что никто не проявляет интереса к их беседе, и спросил, понизив голос:
        - Заинтересовались этим делом, а?
        - Не без того, - сознался виконт.
        - Вы пронырливы, мальчик мой, и можете докопаться до истины. Только вот понравится ли она вам?
        - Вы что-то знаете о делах Шартье? - ухватился за ниточку Сезар.
        Марк-Антуан пожал плечами:
        - Все о делах другого человека ведать бессмысленно, а зачастую и не нужно. Что вы хотите знать, Моро?
        - Все, что вы сможете мне рассказать, Лефевр, - ответил Сезар ему в тон.
        - Ну, о его семье вы можете узнать и не от меня. Ничего особенного. Он первый, кто стал активно выступать против власти, остальные прячутся в провинции, поджав хвосты. И Алексис не был обделен ни талантом, ни умом. Однако подчас у него возникали весьма странные идеи. К примеру, он какое-то время назад, года четыре или около того, готовил покушение на президента. К счастью, его отговорили друзья.
        - Он ведь был сослан?
        - Сослали его за нелицеприятные высказывания в адрес его величества. Алексис кое-что наболтал корреспонденту «Фигаро», ну и наговорил лишнего, а парень не постеснялся нарисовать образ господина де Шартье черными красками. - Марк-Антуан перебросил трубку из одного угла рта в другой. - Если же вы хотите знать, чем он занимался, когда вернулся из Лиона, я не следил. В Лион Алексис уезжал полностью сломленный. Ему казалось, что жизнь его пошла прахом.
        - Вы встречались с ним?
        - Да, столкнулся у кого-то на приеме. Я приехал, он уходил. Он уже получил распоряжение покинуть столицу, и на Алексисе лица не было. Я посочувствовал ему, однако он, кажется, мало что услышал из моих речей. Он был слишком опрометчив, - усмехнулся Лефевр, - чтобы понять: когда ветер меняется, можно повернуться, как флюгер или же - если ветер силен - умереть. Сквозняков не боятся, однако нынче у нас не сквозняк. Грубые проявления прогресса называются революциями. Когда они кончаются, можно заметить, что человечество получило хорошую встряску, но зато подвинулось вперед. Многие отказываются это принимать. Таков был и Шартье. К тому же не могу утверждать, что хорошо знал его: он всегда был человеком скрытным.
        - У каждого человека три характера, - пробормотал виконт, - тот, который ему приписывают, тот, который он сам себе приписывает, и, наконец, тот, который есть в действительности… Благодарю вас, Лефевр.
        - Не за что благодарить, мальчик мой. Пользы от меня, как видите, немного.
        - А вы не знаете, что могло связывать Алексиса де Шартье с двумя другими погибшими - с Ратте и Надо?
        - Увы, я сам терялся в догадках, когда читал статьи в «Ла Пресс». Не уверен, что здесь вообще существует какая-то связь. Однако не удивлюсь, если она была. Люди - существа непредсказуемые и свои убеждения не вывешивают на стенку. Те, кто громче всех кричит, обычно менее опасны, чем те, кто прячет истинные намерения под рассеянной улыбкой. Хотя я эту связь на первый взгляд определить не могу и уж тем более не могу представить, что могло связать Ратте, которого я также знал, с Шартье, - я не следил за ними денно и нощно.
        - Благодарю, - снова произнес виконт, и они с Лефевром распрощались.
        Домой Сезар возвращался в большой задумчивости и некотором разочаровании.
        Если не считать забавного эпизода с графиней де Бриан, день прошел из рук вон плохо. Виконт рассчитывал многое узнать от Лефевра, однако тот то ли действительно не знал, о чем идет речь, то ли не захотел говорить. Никакой фальши в его словах Сезар не усмотрел, ну так Лефевр - политик, он привык маскировать правду за неторопливыми речами. По сути дела, он лишь повторил то, что виконту уже было известно: Алексис де Шартье был замкнут, и о его делах мало кто знал. Возможно, придется заплатить журналисту, чтобы он нашел все газеты, где писали о Шартье. Нелегкая задача, однако, возможно, это что-то даст.
        Но пока это можно оставить про запас и немного поработать самому, так как имеется много других путей, которыми надлежит следовать.
        Сезар ненадолго заехал на улицу Вожирар, чтобы выслушать одного из своих слуг, еще утром посланного на разведку, и переодеться. Когда он покинул особняк, никто не мог бы узнать в виконте того утонченного человека, каким он обычно представал в светском обществе. Теперь его можно было принять за приказчика или же небогатого торговца: простого покроя коричневый сюртук, бесформенная шляпа, разношенные сапоги. И шел Сезар по-другому - не держа прямую выправку и небрежно помахивая любимой тростью, а неторопливо, засунув руки в карманы и чуть приволакивая левую ногу, что делало походку разгильдяйской. Сразу видно - человек простой.
        Виконт смешался с толпой и двинулся к Латинскому кварталу; его интересовал один дом недалеко от Сорбонны. Тут жили по преимуществу студенты и бедные преподаватели университета, а потому атмосфера царила весьма непринужденная. У студиозусов нынче был какой-то праздник, и они собирались шумными компаниями, выкрикивали малопонятные лозунги и распивали дешевое вино. Сезар равнодушно обходил эти группки. Студенты его не интересовали. Кроме одного.
        Сорбонна, или ныне Университет города Парижа, ставшая таковым в 1808 году при Наполеоне I, раскинула свои корпуса по Латинскому кварталу, как осьминог раскидывает щупальца. Обойдя одно из зданий, Сезар оказался как раз перед тем домом, который был ему нужен: узкий и темный, втиснутый между другими домами, он смотрел на мир распахнутыми по случаю жары окнами. Пахло тут, конечно, вовсе не розами, в воздухе смешивались запахи отбросов, жарящейся пищи, старых тряпок и человеческих тел. Сезар вынул из кармана надушенный платок, глубоко вдохнул через него несколько раз, затем спрятал батистовый лоскут и решительно вошел в подъезд.
        Узкая лестница привела виконта на самый верх, туда, где под крышей ютилась небольшая дверка. Сезар снова подышал через платок, а потом постучал.
        Ему открыли не сразу. Наконец дверь распахнулась, и стоявший на пороге молодой человек близоруко прищурился, пытаясь разглядеть, кто это к нему пожаловал. Несмотря на то что еще не стемнело, на лестнице уже вовсю властвовали сумерки.
        - Добрый день, уважаемый, - произнес виконт, с легкостью перейдя на простонародный выговор, - а где я могу отыскать господина Родольфа Андре?
        - Это я, - отвечал молодой человек. Он был высокий и тощий, с широкими бровями и большим лягушачьим ртом. Не слишком симпатичен, но приятен.
        - Вот и хорошо, что вы. А дома ли супруга ваша, Батистина? Да вы позволите мне войти?
        - Кто вы? - поинтересовался господин Андре, пропуская гостя внутрь.
        - Я, сударь, лавочник. Как есть у меня лавка писчих принадлежностей, а еще свечами приторговываю; ну, свечи - это не основной доход. А вы, я так понимаю, студент?
        - Посещаю юридический факультет Сорбонны, - с гордостью ответствовал молодой человек.
        Сезар покивал, оглядываясь. Комнатка была маленькой, бедной, но очень чистой. Очаг, на котором готовили еду, сверкал вымытой посудой и радовал практически полным отсутствием копоти: видно было, что его часто и тщательно отскребали. Простой, грубо сколоченный стол стоял у окна так, чтобы весь свет, который лился в крохотное окошко, освещал его - видимо, за этим столом не только обедали, но и работал господин студент, а он экономил свечи. За занавеской пряталась кровать, у стола стояли два стула преклонного возраста… Зато здесь было много книг. Они лежали на столе, на старом сундуке и даже на полу.
        Зная, что книги - основная расходная статья для студентов, Сезар важно покивал.
        - Смотрю, и вправду вы много учитесь, молодой человек!
        - Я и подрабатываю. Мало, правда. - Родольф Андре улыбнулся, и от этого его лицо преобразилось. - Пока мне еще не поручают важных дел… Сударь, а как зовут вас и зачем вам жена моя, Батистина? Ее нет сейчас, она отправилась на рынок за свежей зеленью, однако скоро вернется. Да вы садитесь, садитесь. - Хозяин придвинул к гостю один из стульев. Сезар сел, снял шляпу, положил ее на колени и принялся разглаживать поля.
        - Мое имя Бенуа Тома, а дело у меня вот какое. Правда ли, что жена ваша служила в горничных у господина де Шартье?
        Родольф скривился и сел напротив.
        - Истинная правда! Господь знает, как я испугался, когда она прибежала среди ночи домой, вся растрепанная и испачканная! Вы ведь знаете, что дом шевалье де Шартье сгорел?
        - Да, к прискорбию моему.
        - Все так хорошо шло. Батистина туда устроилась два года назад, и хотя я ее почти не видел, мы договорились, что так будет лучше: ведь нам очень нужны деньги. Видите ли, моя учеба в Университете отнимает много времени, средств и сил, но когда я встану на ноги, то смогу полностью обеспечить семью. - В голосе господина Андре слышалась отчетливая решимость, и Сезар порадовался, что имеет дело с таким человеком. - Пока же нам обоим приходится зарабатывать. Мы поженились несколько лет назад, по любви, и у нас все прекрасно, только вы же понимаете, как бывает с деньгами… Вот Батистина и устроилась горничной. Платили ей хорошо, только требовалось жить в доме постоянно. Дом-то хорош, и работы много, а моя Батистина - прекрасная служанка, она все чисто моет, ни пылинки потом.
        - Да я вижу, - сказал виконт, обводя взглядом комнату. Господин Андре кивнул, светясь от гордости.
        - Вот она там и служила, у нее был один выходной в неделю. Но не в воскресенье, так как по воскресеньям господин де Шартье принимал гостей.
        - И в тот вечер тоже?
        - Сударь, а вам-то какой интерес? - проявил бдительность студент.
        Сезар вздохнул как можно жалостливее.
        - Видите ли, я такая же жертва этого пожара, как, похоже, и ваша дорогая супруга. Господин де Шартье покупал у меня писчие принадлежности, платил всегда исправно, а за неделю до несчастья приобрел и вовсе много - как будто собрался с группой друзей роман сочинять. - Чистой воды вымысел, но проверить господин Андре это все равно не сможет. - И, вот странность, не заплатил мне, а дал расписку, обещая, что расплатится на следующей неделе. Обычно все хорошо шло, я ему и поверил. Однако вот случилось несчастье, а поверенный его теперь говорит, что никаких бумаг не было, расписка моя никуда не годится и денежек с покойника взыскать не получится. Но вы же понимаете, я человек небогатый. И сумма уж больно велика для меня, чтобы дело так оставить. Вот я и расспрашиваю слуг, может, видел кто мои бумаги, так я смогу поверенному подтвердить, что они взаправду были.
        - Что ж, на этот вопрос вам может ответить только Батистина. Она вот-вот вернется. А пока не выпьете ли вина?
        Понимая, что студент хочет угостить визитера из своих скудных запасов, Сезар степенно отказался, затем, чтобы скоротать время, спросил студента о его учебе и дальше слушал увлеченный монолог о том, как господину Андре нравится в Сорбонне и какие там преподаватели. К счастью, молодой человек об увлекавшем его предмете мог говорить долго, а потому время до возвращения его жены пролетело незаметно.
        Батистина оказалась девушкой хрупкого сложения, с живыми карими глазами и кудряшками, выбивающимися из-под аккуратного белого чепца. Муж встретил ее сладким поцелуем и тут же смущенно оглянулся на гостя, но Сезар сделал вид, будто не заметил. Ему было приятно смотреть на молодую влюбленную пару, и в то же время проснулась какая-то тоска. Любовь - это удивительный фальшивомонетчик, постоянно превращающий не только медяки в золото, но нередко и золото в медяки. Впрочем, этой пары сие утверждение не касалось. В духовной жизни, так же как и в жизни физической, существует вдыхание и выдыхание, душе необходимо поглощать чувства другой души, усваивать их себе, чтобы ей же вернуть их обогащенными. Без этого прекрасного явления нет жизни для человеческого сердца, ему тогда не хватает воздуха, оно страдает и чахнет.
        Пока господин Андре, отобрав у жены корзину с зеленью, занялся домашними хлопотами, Батистина присела напротив гостя, выслушала его историю снова и покачала головой.
        - Боюсь, ваши бумаги не сохранились…
        - Да кто же говорит о сохранности, когда там все сгорело! - воскликнул виконт. - Конечно же нет! Но, возможно, вы видели в кабинете хозяйском тючки такие, перевязанные веревкой? Это бумаги, с большим запасом.
        - Нет, не видала, - покачала головой Батистина.
        - Вот какая печаль, - промолвил виконт. - И надо ж было случиться этому пожару!
        - Ох, да, это был такой ужас! - Рыбка заглотила наживку. - Мы мирно спали, и вдруг меня будит Эрмина, это наша экономка. Будит и кричит, что огонь и надо спасаться. Мы выскочили в коридор, там было полно дыма. Все так испугались! Кто-то пытался спасти хозяина, но сам погиб. И еще лакей, Жерар, и повар, Луиджи. У его милости был итальянский повар… Они не смогли выбраться.
        - А где вспыхнуло?
        - Возле хозяйской спальни, так потом полицейские и пожарные говорили. - Батистина передернула плечами. - Я уж и не знаю, что там могло загореться. Хозяин обычно был аккуратен и свечи непогашенными не оставлял.
        - Может, засиделся с кем-нибудь из гостей? - словно бы невзначай спросил виконт.
        - Гостей? - удивилась Батистина. - Но в тот день не было гостей!
        - Как? Вот ваш супруг сказал, что обязательно по воскресеньям гости были!
        - Это до того, как хозяин уезжал в Лион, - объяснила девушка. - Его не было четыре месяца, и до этого, правда, по воскресеньям всегда собирались гости. А потом, как он возвратился, стал очень замкнутым и почти никого к себе не приглашал. Зато сам уезжал по вечерам в субботу.
        - И в ту субботу тоже уезжал?
        - Ну да. А в воскресенье никого из посторонних в доме не было. Я знаю, я поздно ложусь.
        Девушка глубоко вздохнула, на глаза ее навернулись слезы при воспоминаниях. Встревоженный муж подошел к ней и положил ладони ей на плечи.
        - Я спрашивал уже и остальных про мои бумаги, но они ничего не знают, - вздохнул Сезар. - Но, возможно, вы вспомните, что за люди приезжали к хозяину? Может, они-то и исписали мои листочки!
        - Вряд ли они захотят с вами разговаривать, - рассудительно заметила Батистина, - это ведь все знатные господа, им наши беды не важны. Да я и имен их не знаю. Впрочем, раньше в доме было много гостей. Только после ссылки хозяин стал совсем мрачен. Или опасался чего-то.
        - Почему вы думаете, что опасался?
        - Он часто какие-то бумаги жег, - объяснила Батистина. - Я чистила камин в кабинете и выгребала пепел. От дров остаются угли, а от бумаг - такой пепел, летучий, его очень трудно сгребать, и я долго возилась.
        Чету Андре виконт покинул в еще большей задумчивости. Но кое-что все-таки прояснилось: господин де Шартье где-то пропадал субботними вечерам. Интересно, где это он бывал? Если в обществе - то в каком? Пожалуй, следует поговорить с еще какими-нибудь его знакомцами.
        На улице Вожирар никаких вестей от журналиста не было, и Сезар решил отправляться спать. Около десяти чесов вечера он ушел в спальню, некоторое время читал, а затем, утомленный, уснул.
        И был разбужен чуть позже полуночи. Верный камердинер Флоран осторожно тряс хозяина за плечо, приговаривая:
        - Ваша светлость, ваша светлость! Пожар, тут, неподалеку!
        Глава 7
        Пламя
        С помощью Флорана виконт оделся за несколько минут. Камердинер рассказывал:
        - Жак шел домой из кабака, вы же знаете, что у половины наших слуг выходной сегодня. И он увидел. Тут, неподалеку, вон и зарево из окон видать, и пожарная команда проехала несколько минут как. На улице Вожирар и горит. Может быть, это с тем делом связано?
        - Может быть. Проверить не мешает, - пробормотал виконт.
        Рывком затянув шейный платок, он схватил трость и поспешил к выходу. Камердинер несся следом, с забытым цилиндром в руках. У крыльца уже стояла коляска, лошади нервничали, вороной бил копытом по мостовой, высекая яркие искры. Сезар взял у Флорана шляпу, запрыгнул в коляску и велел кучеру:
        - Трогай!
        Лошади с места пошли рысью, колеса загрохотали по камням.
        Ночь накрыла Париж душным покрывалом. Флоран прав, зарево было видно издалека: розово-желтое, как клюв у старой курицы, оно казалось расстеленной на ночном небе салфеткой с оборванными краями. Издалека слышались громкие крики, и чем ближе коляска подъезжала к горящему дому, тем слышнее они становились, полные боли и отчаяния.
        Сезар втайне надеялся, что горит какая-нибудь лавка, где неосторожно опрокинули свечу или выскочил из камина уголек, и Парижский Поджигатель тут ни при чем; но нет, при чем он или ни при чем, горел все-таки особняк. Виконт знал его: дом семьи де Буавер, глава которой, Жюльен де Буавер, был полковником действующей армии. Сезар не раз встречался с ним на светских раутах.
        Коляска остановилась, и виконт, выпрыгнув из нее, увидел, что у дома творится ад кромешный.
        Метались, словно черти в преисподней, люди; по цепочке передавали ведра с водой, однако сейчас это было как мертвому припарка. Весь нижний этаж особняка был охвачен пламенем, и красные отсветы плясали в окнах второго и третьего этажей. На улице толпились сбившиеся в кучку полуодетые люди - похоже, слуги, все перепуганные до смерти. Сезар живо двинулся ближе к дому, в лицо пахнуло дымом и жаром, и пришлось зажать платком нос и рот. Пожарные действовали в этой суматохе слаженно и спокойно, поливая из гибких рукавов не только горящий особняк, но и соседние дома. Вот один из пожарных выбежал из подъезда, неся на руках бесчувственную женщину в испачканной ночной рубашке; голые ноги безжизненно качались. Передав пострадавшую одному из мужчин, пожарный вновь кинулся в пламя.
        Виконт огляделся, бегом вернулся к коляске, сбросил не пригодившуюся шляпу и сюртук, закатал рукава рубашки и решительным шагом направился к дому. Однако ближе его не подпустили: пожарный почти двухметрового роста загородил дорогу.
        - Туда нельзя, сударь.
        - Я хочу помочь.
        - Вы поможете, если останетесь здесь и успокоите людей. Мы знаем свое дело.
        - Да, конечно. - Виконт де Моро отступил. Пожарный прав: не стоит лезть в огонь без острой необходимости. Он понаблюдал несколько мгновений, как пламя ползет по стенам, заставляя желтую краску становиться черной, а затем направился к группе полуодетых людей.
        Тут были горничные, и лакеи, и еще кто-то - слуг Буаверы держали много, да и дом ведь велик. Отдельно стояли трое: юноша, сжимавший и разжимавший кулаки и с ненавистью глядящий на пожираемый огнем особняк, девушка в халате, едва прикрывавшем грудь, и заплаканная женщина средних лет. Она сидела на земле, обхватив себя руками, и девушка склонилась над нею, отводя спутанные волосы с лица. Сезар с трудом узнал в сидящей всегда элегантную баронессу Мари де Буавер. Обычно эта дама постоянно держалась холодно и чуть отстраненно. Девушка была ее дочерью, Жюстиной, а молодой человек - сыном, и кажется, звали его Патрик.
        Виконт подошел к ним и встретился взглядом с юношей. Лицо того казалось сделанным из камня, и Сезар понял: это потому, что Патрик изо всех сил стиснул зубы. И все же виконт рискнул спросить:
        - Ваш отец - он остался там?
        - Да. - Патрик, по всей видимости, узнал виконта. - Он был в кабинете. Я не смог туда пробиться.
        «И теперь до конца жизни будешь корить себя за это».
        - Вы сделали что могли. - Сезар положил руку юноше на плечо. - Прошу вас, не терзайтесь. Вашей матери и сестре нужна помощь.
        - Да. - Патрик словно очнулся.
        - Я могу предоставить комнаты в своем доме. Это здесь же, на улице Вожирар…
        - Я не могу уйти отсюда! Не могу, пока… - Он умолк, но Сезар знал, что он хотел сказать. Пока пожарные не вытащат из дома отца - или его тело.
        - Да, рано или поздно это случится, - понизив голос, произнес Сезар, - и ваше право оставаться здесь. Однако вашей сестре и матери вовсе незачем смотреть на это. Моя коляска тут неподалеку. Помогите мне проводить их туда.
        - Я не забуду этой услуги, виконт.
        - Это не услуга.
        Но, прежде чем мужчины повернулись к рыдающим женщинам, раздался громкий крик:
        - Мари! Мари!
        Весьма запыхавшаяся и растрепанная дама подбежала к плачущей госпоже де Буавер и упала рядом с нею на колени.
        - О Мари! Твой слуга примчался ко мне. Я с тобой. Не бойся.
        Виконт с изумлением взирал на эту сцену сверху вниз, так как в растрепанной женщине без труда опознал графиню де Бриан. Она тоже заметила его, хотя не сразу, и глаза ее расширились. Госпожа де Буавер, рыдая, обнимала Ивейн. Жюстина стояла рядом, заломив руки. Брат привлек ее к себе, утешая.
        - Мадемуазель, - виконт слегка поклонился. - Не ожидал увидеть вас здесь.
        - Я вас тоже, - ответила она зло, не отводя взгляда. - Что вы тут делаете?
        - Мой дом неподалеку. А вы, позвольте спросить?
        - Мари - моя кузина. Один из ее слуг кинулся ко мне, когда дом загорелся. Я приехала тут же.
        И верно - теперь Сезар разглядел, что за пожарным обозом стоит карета.
        - Я предложил семье де Буавер свое гостеприимство.
        - Об этом и речи не может быть! - Глаза ее сверкали, и какой же хорошенькой была сейчас графиня! - Они отправятся в мой дом.
        Виконт вновь поклонился.
        - Не смею вам мешать.
        Этот светский разговор следовало прервать, и Сезар, недолго думая, склонился, практически вырвал мадам де Буавер из железных объятий кузины и взял ее на руки: женщина явно была неспособна идти сама. Не обращая внимания на возмущенные возгласы графини, виконт понес прижавшуюся к нему дрожащую женщину к карете. Мари де Буавер обхватила его шею руками и всхлипывала, ее мягкие волосы струились по обнаженной руке виконта, вызывая безумный диссонанс с творящимся вокруг - словно чистая нота в какофонии.
        - Мадам, все будет хорошо, - повторял Сезар тихо, не надеясь, впрочем, что она его слышит; однако, возможно, рано или поздно слова эти найдут путь в ее сознание. - Все будет хорошо, мадам.
        Она лишь всхлипывала.
        Виконт устроил госпожу де Буавер на сиденье и отступил, Патрик следом же усадил плачущую Жюстину и дернулся назад, но затем в сомнении посмотрел на женщин. Виконт догадался, о чем думает юный наследник рода: можно ли оставить мать и сестру, когда им так плохо.
        - Графиня позаботится о них, - тихо сказал он Патрику, - им нужно горячее питье и теплая постель. Они уснут, когда о них позаботятся. А вы не сможете.
        Если сейчас мальчишка уедет, он потом всю жизнь будет себя казнить за то, что не остался до конца и не помог. А вдруг, станет думать он, был какой-то шанс? Шанс для него, Патрика де Буавера. Спасти отца, броситься в геенну огненную, как-то все изменить. Пусть он останется и узнает, что сделал все, что мог.
        Патрик кивнул, сжал губы и зашагал обратно к дому.
        Графиня стояла у подножки и смотрела на виконта непонятным взглядом.
        - Мы сталкиваемся с вами который раз за сутки, - сказала она немного растерянно. - Почему?
        - Ответ известен Господу. Мне - нет.
        Она вздохнула, однако не стала более медлить и забралась в карету. Хлопнула дверца, и экипаж покатил по улице, увозя людей с их горем и неразрешенными вопросами.
        Виконт отыскал Патрика и был рядом с ним до тех пор, пока пожарным не удалось справиться с пламенем. Только вот результат, увы, был печален. Дом сгорел почти полностью, руины дымились, от них несло жаром. И все равно Патрик рвался пойти туда.
        - Там мой отец!
        - Вы можете пропустить нас? - спросил Сезар у того самого высокого пожарного.
        Тот пожал плечами, глядя, как его коллеги сворачивают длинные рукава, из которых поливали пепелище.
        - Только закройте чем-нибудь нос и рот. Там по-прежнему все в дыму.
        Сезар, недолго думая, разорвал надвое шейный платок.
        Войти в дом оказалось страшнее, чем он ожидал. Дым стлался поверху, таился под потолком, и дымка висела в воздухе - но уже можно было разглядеть что-то вокруг. Тьма кромешная, и вместе с тем - не тьма, ибо ярко светились фонари, с которыми пожарные обыскивали дом, и кое-где еще догорали полки, стулья, кушетки… Упавшие балки казались окровавленными. Особняк устоял, однако выгорел практически полностью: теперь это был черный остов, глядящий на мир провалами окон. Под сапогами хрустело битое стекло. Сезар старался дышать реже, и все равно от дыма кружилась голова.
        - Где был кабинет? - прокричал он, так как через тряпку голос проникал плохо, и Патрик мог его не услышать.
        - На втором этаже!
        На второй этаж им подняться не дали, пожарные загородили путь.
        - Там наши люди, - сказал один из них, - и они приведут домочадцев, если они уцелели. А если нет, принесут.
        И снова ожидание, но короткое, потому что сверху спустилась целая группа, и Сезар рад был бы не видеть, что они несли, однако смотрел внимательно. Если это дело рук Парижского Поджигателя, ничего нельзя упускать.
        Патрик пошатнулся и ухватился за плечо виконта; тот и сам уже узнал в покойнике Жюльена де Буавера. Тело не настолько сильно обгорело, чтобы его нельзя было опознать. И Сезар внимательно смотрел на скрюченные руки, почерневшее лицо, выгнутую спину.
        Патрик бросился прочь, на ходу срывая повязку с лица; виконт решил, что с него тоже хватит, и торопливо направился к выходу. Молодой де Буавер, согнувшись пополам, стоял неподалеку от руин, в которые превратился подъезд. Юношу тошнило.
        Сезар подождал, пока он выпрямится, и произнес:
        - А теперь вы отправитесь со мной, и не спорьте. Ваша мать и сестра в безопасности. О слугах позаботятся, их еще должна опросить полиция. - Сезар уже видел полицейских рядом с пожарным обозом - что ж, возможно, тут есть кто-то из Сюртэ, а не только обычные стражи порядка. Не стоило привлекать их излишнее внимание. - Моя коляска стоит вон там. Идите, я догоню вас сейчас.
        Совершенно обмякший от ужаса юноша побрел в указанном направлении, словно сомнамбула. Сезар же задержался, чтобы поговорить с пожарными, как раз выносившими из дома тело. Отведя в сторону одного из них, виконт спросил:
        - Он был в кабинете?
        - Да, там, сударь. - Видимо, пожарный принимал его за родственника Буаверов.
        - Но ведь кабинет на втором этаже, а занялось на первом… Почему же он не пытался выбраться?
        - Не знаю, сударь. Это загадка. Но нашли мы его там. Дверь пришлось ломать, она была закрыта.
        - Снаружи?
        - Изнутри.
        Уже под утро, когда измученный Патрик, выпив немного виски, заснул прямо в кресле, виконт сидел напротив него и думал. Сон сбежал, да и как уснешь после такого зрелища! Даже превосходный бренди не помог. Патрику вот помог, а Сезару - нет.
        Ну что ж, любое время нужно использовать.
        Виконт сидел у окна, смотрел, как вздрагивают под легким ветерком из окна занавески, а мысли крутились в голове, неотвязные, как вороны над падалью.
        Сезар любил разбираться в том, что происходит вокруг него в мире - возможно, не на таком высоком уровне, чтобы полюбить политику и всерьез заинтересоваться ею; нет, виконта привлекал уровень экономическо-хозяйственный, ибо он и сам являлся землевладельцем, включенным в обойму государственной машины. А потому Сезар любопытствовал по поводу того, как нынче оснащены пожарные команды. Хотелось знать, как скоро они явятся, если вдруг вспыхнет дом (а от этого никто не застрахован!), и насколько окажутся эффективны.
        В 1851 году на Всемирной выставке в Лондоне уже был представлен целый ряд центробежных насосов, прошедших испытания. Сезар, живо интересовавшийся всеми техническими новинками, побывал на этой выставке и нашел насосы весьма занимательными. Однако возможности и этих насосов были ограничены, не говоря уже о заливных пожарных трубах. Спасением для всех стало усовершенствование паровых двигателей. Оснащенный ими обоз мог не только вести прицельный водный обстрел по горящему дому, но и нести на себе пожарных и брандспойты.
        Однако сейчас паровые двигатели только входили в обиход, и часть парижских пожарных обозов по-прежнему использовала «русский насос», как называли его в шутку; такой Сезар видел и сегодня. Пожарным удалось потушить дом, однако лишь потому, что они прибыли на место вовремя - буквально через несколько минут после того, как была поднята тревога. И при этом нижний этаж особняка де Буаверов уже был объят огнем.
        Был ли то злой умысел? Имеет ли к этому отношение Парижский Поджигатель? Сезар сильно рассчитывал на то, что господину Трюшону удастся кое-что раскопать. Если Поджигатель прислал письмо, об этом станет известно, журналист не упустит сей факт. Ведь в журналистике как - волка ноги кормят. Если раскопал интересный факт, неси в зубах издателю. Виконт рассчитывал лишь, что благоразумия Трюшона хватит не публиковать содержание писем Поджигателя в следующей статье - если, разумеется, ему удастся их добыть, в чем Сезар немного сомневался. Коль уж сам шеф Сюртэ запер их в несгораемый шкаф…
        Впрочем, нет таких замков, которые способны удержать любопытство.
        Вздохнув, Сезар решил, что все это немного слишком для его утомленного ума, и позвонил, вызывая Флорана, - следовало отправить Патрика в комнату для гостей и дать новому главе семьи немного выспаться, да и самому подремать хотя бы несколько часов.
        Глава 8
        Просьба графини де Бриан
        Между тем Ивейн, доставив в свой дом госпожу де Буавер и ее дочь, выслушав все горькие фразы, все упреки судьбе и утерев все слезы, наконец убедилась, что несчастные женщины заснули, и отправилась в свою спальню.
        Сна не было ни в одном глазу. Скоро должен наступить рассвет, небо над крышами на востоке уже посветлело, однако графине не хотелось ложиться. Ее горничная давно спала, а потому Ивейн сама освободилась от платья, закуталась в теплый халат и спустилась в гостиную, где горел камин. Забравшись с ногами в большое кресло, Ивейн стала смотреть на умирающее пламя. Сегодня вид его не радовал, как обычно, - сразу вспоминался тот огонь, что полыхал на улице Вожирар. Та сметающая все на пути стихия - и слабые люди, противостоящие ей. Бедная Мари, бедная Жюстина и бедный Патрик! Потерять отца при столь ужасающих обстоятельствах!
        Сердце Ивейн, вопреки внешнему впечатлению о ней, не было каменным. Она умела и любить, и сопереживать; ее собственный отец, неприспособленный к жизни, слишком мягкий для того, чтобы его существование стало ярким, вызывал у нее щемящее и глубокое чувство. Потому Ивейн без сожалений оставила его в их замке в Провансе, стоящем на скале высоко над лавандовой долиной; там отцу хорошо, там его жизнь скрашивают любимые книги и непритязательные соседи, да и с сельским священником он водит дружбу, а потому вполне счастлив. Для Ивейн же красота полей, синяя чистота горных речушек и облачная белизна ни в коей мере не могли компенсировать возможность что-то сделать на своем жизненном пути. А свершить что-то хорошее (графиня не рисковала говорить «великое») можно в первую очередь в Париже - и потому она жила здесь.
        Сейчас, сидя у камина и обхватив плечи руками, глядя, как языки пламени пританцовывают на обуглившемся полене, Ивейн думала о человеке, которого сегодня встретила снова. О виконте де Моро.
        Когда он возник перед нею, словно ангел ада, - запаянный в узкий жилет, будто в футляр, с закатанными рукавами рубашки, открывавшими сильные руки, и без своей щегольской трости, - он показался Ивейн совсем не таким, как на пикнике в Булонском лесу. Ах, как же он был насмешлив тогда и холоден! Поддавшись любопытству, надеясь выиграть партию, Ивейн пошла с ним прогуляться - а он оскорбил ее и унизил, хотя обещал этого не делать. Хорошо хоть, свидетелей не было, никто не слышал, как виконт де Моро отчитывает графиню де Бриан, словно ребенка. Сначала она взбесилась, а потом… обида была настолько жгучей, что, уходя, Ивейн еле сдерживала слезы. Она быстро велела слуге собираться и покинула общество, не обратившее внимания на это. И только в карете Ивейн позволила себе разрыдаться. К счастью, путь до дома был неблизок, поэтому она успела немного прийти в себя. Но потом, запершись в своей спальне, вновь плакала.
        Почему он так поступил с нею? Незнакомый человек, который так нравился мадам де Жерве. Люсиль де Жерве - типичная представительница общества: кокетничает с мужчинами, как будто без их внимания и прожить невозможно. И этот заносчивый виконт… ох, как Ивейн вчера его ненавидела!
        Она на мгновение поверила, что он способен ее выслушать. Остальные просто отворачивались, когда Ивейн начинала говорить о том, что ее волнует, что для нее важно. Как будто беседы о тканях и шляпках значимее, чем само существование женщин в этом мире, их повседневная жизнь! Но нет, последователей графиня не находила. А мужчины смотрели на нее снисходительно, и потому Ивейн почти отказалась от идеи донести до них истину. Виконт на несколько минут показался хорошим слушателем. А потом сказал ей такое… такое…
        При воспоминании о его резкой отповеди слезы снова навернулись на глаза. Ивейн ни на мгновение не допускала, что виконт прав; но, похоже, он действительно так думал - Люсиль отзывалась о нем как о человеке прямолинейном. Однако он поторопился. Как он может судить ее, совсем не зная? Как может делать такие выводы, и дня не будучи знакомым с нею? Ивейн перебрала уже тысячи способов доказать виконту свою правоту - все-таки он сильно ее задел! - и не придумала ничего лучше, как в дальнейшем держаться от него подальше.
        И тут он возникает среди ночи, несет Мари к карете на руках и вообще ведет себя как нормальный человек. Как мужчина, которого еще хоть как-то можно переносить.
        От недосыпа глаза немного жгло, и Ивейн поморгала. Хватит думать о виконте де Моро, нужно поразмыслить, что же делать теперь. Мари и Жюстина, конечно же, останутся у нее, равно как и Патрик; дом велик, места на всех хватит. Мари была кузиной Ивейн со стороны матери, и хотя молодые женщины были не очень близки (мадам де Буавер не разделяла прогрессивных взглядов графини де Бриан), все же родственные узы многое значат. Скорее всего, потом Мари уедет вместе с сыном и дочерью из Парижа, чтобы справиться с чувствами и выдержать положенный траур. А пока Ивейн позаботится о них.
        Ей не давало покоя то, что все время всплывала в памяти эта история с Парижским Поджигателем; насмешливый голос виконта, уверявшего, что это всего лишь розыгрыш, чья-то шутка. Случился ли пожар потому, что кто-то забыл на столе свечу, или потому, что это - злая воля неизвестного человека, решившего за что-то наказать семью де Буавер? Это сумасшествие или рок? Ивейн не знала ответа.
        В конце концов она заснула прямо в кресле.
        Патрик приехал рано утром, около восьми. Служанка разбудила Ивейн, и та вышла навстречу юноше. Он выглядел очень бледным, но успел переодеться в чистую одежду, которая казалась ему слегка великовата.
        - Тетя Ивейн, - он так называл ее, - неужели вы не спали? - Он спрашивал об этом, но отстраненно, словно мысли его блуждали далеко.
        - Я ждала вас. Вы были все время там, у особняка?
        - Нет. Виконт де Моро любезно предоставил мне кров и постель и даже ссудил одеждой. - Патрик невесело усмехнулся. - Но я не мог спать долго.
        - Что случилось, когда мы уехали? - осторожно спросила Ивейн.
        - Мы нашли отца. - Он закусил губу и отвернулся.
        Графиня не привыкла раздаривать нежности направо и налево, однако тут не удержалась и обняла Патрика.
        - О боже! Мне очень жаль.
        - Да. Я хотел бы увидеть маму.
        - Слуга проводит вас.
        Ей самой следовало одеться и позавтракать. Кусок в горло не лез, однако Ивейн все-таки одолела яблоко и ломтик хлеба, а после кликнула горничную.
        - Мне нужно одеться для выезда. Живо.
        - Какое платье, мадемуазель?
        Ивейн задумалась.
        - Зеленое, - сказала она наконец, - то, с белым кружевом.
        - Мадемуазель. - Горничная присела в реверансе, хотя было видно, что она удивлена.
        С зеленым платьем у Ивейн были странные отношения: оно казалось ей таким… светским. Разумеется, у нее имелся большой гардероб, как у всякой приличной наследницы рода, однако графиня не уделяла ему должного внимания. Время от времени горничная напоминала ей, что хорошо бы заказать несколько новых платьев; тогда на дом вызывалась модистка, снимавшая мерки, и через некоторое время появлялось несколько очередных ворохов шелка, лент и кружев, которые прятались затем в сундуки и шкафы, так как надевала их Ивейн крайне редко. Разве что туда, где немыслимо появиться без настоящего бального платья.
        Зеленое же платье было не бальным, но все же очень элегантным и делало Ивейн похожей на одну из тех женщин, которых она терпеть не могла, - самодовольных красоток, бабочек-однодневок. Чтобы подчеркнуть свою непохожесть на них, обычно графиня носила другую одежду - строгую и неярких тонов, что выделяло ее среди молодежи и любительниц увеселений. Ее жизненная цель - не бесконечное кружение на балах, а просвещение. Если на тебе небесно-голубое, или сиреневое, или желтое платье, никто не воспримет тебя всерьез, тебя посчитают легкомысленной, тебе предложат танец, а не разговор. Этого виконт де Моро не понимал. В этом он был неправ.
        Однако, так как сейчас Ивейн направлялась именно к виконту де Моро, следовало привлечь его внимание. Он охотнее разговаривает с женщинами вроде Люсиль де Жерве? Что ж! Графиня была готова на все, чтобы привлечь внимание этого мужчины и заставить его сделать то, что ей нужно.
        Было около одиннадцати часов утра, вторник, 26 июля, когда Ивейн вышла из кареты у особняка на улице Вожирар, семьдесят шесть. Предупредительный слуга, дежуривший у дверей, открыл ей, стоило графине подняться на крыльцо, и застыл в вопросительном поклоне.
        - Я хотела бы видеть виконта де Моро, если он дома, - обронила Ивейн, стягивая перчатки.
        Слуга спросил ее имя и сказал, что нужно будет подождать, а сам скрылся в глубине дома.
        Ивейн стояла в прихожей, оглядываясь. Особняк был невелик, но немолод, пах старым деревом и еще чем-то уютным и домашним, от таких ароматов люди становятся похожими на ласковых кошек. Кошки тут тоже водились: одна спала прямо на скамье у входа, обернув пушистое тельце хвостом и подергивая высунувшейся из-под него задней лапой. Кошке снились немудреные звериные сны. Кованая люстра парила над головой, на второй этаж взбегала каменная лестница, застеленная мягким ковром. И еще - Ивейн хорошо чувствовала запахи - это совершенно точно было обиталище мужчины: витал то ли запах одеколона виконта, то ли трубочный дым, - словом, непонятное, но отчетливое. Мужское жилище. Дома, в которых обитают семьи с детьми, пахнут совсем по-другому.
        Возвратился слуга и пригласил следовать за ним.
        Они прошли длинным коридором, начинавшимся за лестницей, и слуга толкнул высокую дверь с причудливой резьбой на ней, открывая вход в залитую солнцем гостиную. Ивейн сразу же понравилась эта комната, хотя графиня полагала, что в доме виконта ей ничего не понравится - как и сам виконт. Но нет, гостиная была очаровательная. Заставленная темно-красной мебелью прошлого века, с обоями неяркими, но словно светящимися золотыми узорами, эта комната так и манила остаться в ней подольше.
        Виконт сидел в кресле с высокой спинкой, на столике перед ним скучали два бокала. Судя по всему, у хозяина дома был гость, когда приехала Ивейн, и гостя куда-то отослали. А может, он просто любит пить сам с собой, за неимением других собутыльников.
        Виконт встал ей навстречу.
        - Сударыня. - Его губы на миг коснулись шелковой ткани перчатки Ивейн. Отступив назад, виконт оглядел ее с головы до ног и отчетливо хмыкнул, после чего, еле заметно улыбнувшись, предложил садиться. - Вы желаете чего-нибудь? Кофе?
        - Да, пожалуй. - Почти бессонная ночь сказывалась, а Ивейн требовалась вся сообразительность, чтобы добиться от виконта того, что ей нужно.
        Пока слуги сновали вокруг, пока расставляли на столике сервиз и легкие закуски, ни хозяин, ни гостья не произнесли ни слова. Они наблюдали друг за другом: Ивейн пристально, а виконт - спокойно, и потому ей казалось, что она смотрится в лесное озеро в безветренный день. Моро сохранял на лице маску, за которой могло прятаться все что угодно.
        У него было странное лицо - умное, довольно красивое, однако словно бы отрешенное, как будто дела земные Сезара не волновали - или, по крайней мере, не волновали этим утром. Ивейн заметила, что он явно не успел побриться сегодня, на щеках выступила темная щетина, и от этого вид у виконта сделался не элегантный, а самый что ни на есть бандитский. А еще его глаза ее гипнотизировали - темные, почти черные, с уголками, чуть приподнятыми к вискам. Глаза алхимика.
        «Он очень опасен», - подумала Ивейн.
        Его руки с узкими ладонями расслабленно лежали на подлокотниках кресла, однако графиня помнила, что вчера виконт без усилий подхватил и понес в коляску далеко не тощую Мари. Весь этот человек - сплошной обман, но без него она не справится.
        Слуги вышли, и в комнате остались лишь хозяин и гостья. Громко тикали напольные часы орехового дерева. Наконец виконт произнес:
        - Признаться, ваш визит меня удивил, сударыня. Я полагал, что после вчерашней нашей встречи вы и близко ко мне не подойдете.
        - Я не хочу говорить о том, что было вчера в Булонском лесу, - стальным голосом сказала Ивейн.
        - Так о чем же?
        - О пожаре.
        - Конечно, - буркнул виконт, - все жаждут говорить со мною о пожарах. И что?
        - Это дело рук Парижского Поджигателя? - выпалила Ивейн.
        Брови виконта чуть дернулись, словно в удивлении.
        - Почему вы так решили?
        - Я не знаю. - Она стиснула пальцы, однако усилием воли тут же расцепила их. - Все эти разговоры о поджогах… Это мог быть он, верно?
        Виконт поднял руку и в задумчивости провел пальцем по щеке.
        - Мог быть, а мог и не быть. Все равно не вижу смысла вашего приезда, сударыня. Или вы думаете, что я и есть Поджигатель, и приехали меня убить?
        - Что за чушь вы несете! - рассердилась Ивейн; этот человек ее раздражал. - Ничего такого я не думаю. Но вы ведь умеете расследовать такие дела, верно? Люсиль говорила мне.
        - Мадемуазель, если вы желаете расследования, то вам следует обратиться в полицию. Уверяю вас, там уже занимаются этим прискорбным случаем.
        - И предыдущие прискорбные случаи тоже в их ведении. Конечно.
        - Чего вам наговорила обо мне Люсиль? Сознавайтесь.
        - О, много всякого. В основном превозносила вас до небес.
        - И вы поэтому приехали?
        - Виконт, мне нет никакого дела до вас лично. И мне все равно, что вы обо мне думаете. Я бы сама ни в коем случае не стала иметь дело с человеком, способным оскорбить женщину. Но я здесь потому, что не могу оставить это безнаказанным. Если Поджигатель виновен в несчастье, что произошло с семьей моей кузины, я готова лично намотать его потроха на вашу кованую люстру.
        Глаза виконта вспыхнули, и Ивейн поняла, что ей удалось его заинтересовать. Может, и дальше следует выражаться, словно торговка?..
        - Ба, сударыня! Что за речи я слышу. Просто услада после той лекции, что вы мне прочли вчера… - И, видя, что Ивейн сейчас сорвется, он поднял ладони. - Я пошутил. Временами у меня резкое чувство юмора.
        - Временами? Я бы сказала - всегда.
        - Дело в том, что обычно я вовсе не шучу. Ну ладно. Зачем я все-таки потребовался вам?
        - Люсиль говорила, что вы лучше всех, работающих в Сюртэ, вместе взятых.
        - И вы хотите меня нанять? - Вот теперь он точно веселился.
        - Я хотела вас просить заняться этим делом. Просить как человека благородного, которому небезразлична судьба ближних. Конечно, Буаверы вам вовсе не родственники, как мне. Наша семья всегда защищала своих, и я хочу защитить Мари, Жюстину и Патрика. Что, если этот человек, кем бы он ни был, убийцей или фанатиком, продолжит свое дело? Что, если еще кто-то из моих родных погибнет? Я знаю, вас не слишком-то это интересует, позавчера у Люсиль вы просто смеялись над всеми. Но я сама не умею заниматься такими вещами. Потому я пришла просить вашей помощи.
        Сейчас это уже не казалось Ивейн такой хорошей идеей. Утром - да, а теперь, когда виконт сидит напротив и сверлит ее насмешливым взглядом, впору плюнуть на все и удалиться, не оглядываясь. Какого черта она вообще сюда пришла?! Та слабая надежда, что Ивейн испытывала, размышляя, как ночью виконт помог семье де Буавер, теперь развеялась, словно дым. Виконт де Моро был всего лишь вежлив. Он не станет помогать. А значит, никто не сможет чувствовать себя в безопасности. В полицию Ивейн не очень-то верила.
        - А если это не Поджигатель? - сказал виконт. - Если всего лишь чья-то небрежность?
        - Тогда я успокоюсь и смогу успокоить Мари и детей.
        - Странно, - пробормотал виконт, - а мне сначала показалось, будто у вас нет сердца - сплошной разум.
        И, не дожидаясь, пока графиня что-либо ответит на сие возмутительное заявление, хозяин дома поднялся, прошел по гостиной и распахнул дверь в соседнюю комнату.
        - Вы можете возвратиться, друг мой. Идите, я вас представлю.
        Ивейн вытянула шею, пытаясь понять, кого виконт зовет.
        Вошел человек не слишком примечательный и, сразу видно, происхождения не знатного: одет довольно просто, руки грубые, лицо обветренное. Но улыбался он приятно.
        - Графиня, позвольте вам представить моего соратника, господина Трюшона, журналиста из «Ла Пресс». Трюшон, это графиня де Бриан, моя гостья. Она - кузина Мари де Буавер.
        Журналист поклонился.
        - Сударыня. Рад встрече.
        Все расселись, и Трюшон потянулся за бокалом. Так вот кто гостил у виконта, когда Ивейн приехала!
        - Господин Трюшон - тот самый автор, что пишет в «Ла Пресс» статьи про Парижского Поджигателя. - Виконт помолчал и закончил: - Полагаю, наше общее знакомство будет интересным, так как сегодня в Сюртэ получили очередное письмо.
        Глава 9
        Почерк Поджигателя
        - О нет! - вскричала графиня, сразу сообразившая, что это означает.
        - О да, - подтвердил Трюшон. - Оно пришло как раз к моменту явления высших чинов на Кэ д’Орфевр и произвело, скажем так, большое впечатление. Теперь Сюртэ намеревается вплотную заняться поисками этого человека, кто бы он ни был. Если тут, разумеется, действует один человек, а не целая шайка. Я уже написал статью в дневной номер «Ла Пресс», а потом сразу же пришел сюда.
        - Значит, вы уже занимаетесь этим делом, виконт? - спросила графиня. Сезар молчал, в задумчивости на нее глядя.
        Когда ему доложили о ее приезде, он, признаться, удивился, однако впустил ее - все-таки негоже давать даме от ворот поворот. Когда же графиня де Бриан вошла, виконта, несмотря на все его скептическое настроение, поразила произошедшая в ней перемена. Все-таки от одежды сильно зависит облик людей. И это нечто зелененькое и воздушное (в описании женских нарядов Сезар был не силен, а потому оценил лишь общее впечатление) делало Ивейн похожей на лесную фею.
        Ивейн. Он впервые подумал, как приятно звучит ее имя.
        Конечно, она беспокоится за своих родственников-погорельцев, да еще и за себя. Теперь никто в Париже не будет чувствовать себя в безопасности. К тому же у виконта появился план, как можно использовать графиню в этом деле - коль скоро она рвется помогать. Ее визит был необычен, но объясним, а раз уж эта женщина решила встать на тропу войны, Поджигателю действительно стоит бояться.
        Развеселившись, виконт ответил:
        - Сударыня, я заинтересовался им позавчера, как раз после салонного разговора. Я не люблю, когда кто-либо в Париже пакостит по-крупному. Мне нравится этот город.
        - Мне все равно, что станет с городом, но я не позволяю никому обижать близких мне людей! - отрезала графиня де Бриан. - Люсиль говорила, что вы раскрываете сложные дела и что в друзьях у вас сам Видок. Это правда?
        Сезар скривился.
        - Ну, Видока-то незачем сюда приплетать, - сказал он с досадой, - давно следует оставить старика в покое.
        - Как! - воскликнул Трюшон, которого сия перспектива явно не обрадовала. - Не нынешней ли зимою он вместе с вами по уши увяз в одном дельце с похищением ожерелья?..
        Виконт вздохнул:
        - Некоторых людей исправит только могила. Вы правы. Но сейчас я предпочел бы не вмешивать Видока. Все-таки он уже немолод, а здесь нам придется много поработать ногами. К тому же у него розы.
        - Розы? - непонимающе нахмурилась Ивейн.
        - Знаменитый сыщик прошлого, - объяснил ей Трюшон, - на досуге выращивает розы. Над ним пробовали было потешаться, но это бесполезно. Если этот человек что-то делает, то делает это столь увлеченно, с такой страстью, что смех просто растворяется в окружающем его пространстве. Да и встречают Видока теперь немногие. Он стал домоседом.
        - Понятно. - Графиня поджала губы.
        Сезара забавляло ее недовольство. Видно было, что ей смертельно хочется расспросить подробнее, однако она делала вид, что мужские дела неинтересны. И все-таки сидела здесь, сложив руки на коленях, словно благовоспитанная девица. Любопытно, имеются ли у графини де Бриан скелеты в шкафу? Возможно, тайные связи? Не повредит узнать о ней побольше, коль уж она так жаждет быть причастной к огненным тайнам. Сезар подумал было, что не стоит вмешивать в это женщину, и тут же отринул эту мысль. Графиня могла проделать кое-какую работу, которая виконту далась бы с трудом. А потому, окончательно отбросив сомнения, Сезар приступил к делу:
        - Итак, оставим Видоковы розы и поговорим о Поджигателе. Графиня, вы уверены, что хотите иметь с этим разбирательством нечто общее?
        - А что? - Она вскинула голову. - Это опасно? Я не боюсь опасностей.
        - Я понятия не имею, опасно это или нет, - сказал виконт, - однако это может оказаться попросту скучно. Никаких приключений, бесконечные вопросы, а в конце - банальный ответ.
        Ивейн глубоко вздохнула - Сезар с интересом посмотрел, как приподнялась ее грудь под пышными кружевами, - и заговорила в той же манере, что и вчера на прогулке, пока виконт ее не остановил:
        - Сударь! Если вы полагаете, что я сижу здесь и смиряю свою гордость только потому, что мне захотелось приключений, - вы ошибаетесь, и ошибаетесь жестоко! Нет ничего печальнее того, что вы называете приключениями, ибо цена их - человеческие жизни или по меньшей мере достоинство! Как вы могли такое себе вообразить? Неужели я похожа на авантюристку? Единственная моя цель - это чтобы преступник, столь жестоко обошедшийся с моей семьей, был наказан! Я сама готова его уничтожить. Он не стоит ни единой женской слезы. А моя кузина и ее дочь пролили сегодня ночью очень много слез. И если вы считаете, что я слабая женщина и не могу сравняться с вами, мужчинами, в ловкости и уме, так и скажите. Это привычно, многие считают так. Но ваше мнение меня не остановит!
        Виконт поднял руки, сдаваясь.
        - Милая графиня, я и не думал нападать на вас! Единственное мое беспокойство - о вас же, так как, даже если вы отвергаете мужчин и не считаете нас властителями мира, я не перестану заботиться о женщинах. Женщины - прекрасные создания Господа, и, возможно, вы сильнее многих, но я, как мужчина, не могу допустить, чтобы вам был причинен вред, и сделаю все, что в моих силах, дабы этого не произошло. Надеюсь, мы поняли друг друга?
        Трюшон слушал эту перепалку с видимым удовольствием.
        Графиня помолчала, затем кивнула.
        - Что ж, в таком случае перейдем к Поджигателю. - Сезар встал и принялся ходить по комнате, заложив руки за спину. - Во-первых, нужно принять как данность, что он действительно существует. Вам удалось узнать содержание писем, Трюшон?
        Журналист развел руками.
        - Увы, пока нет. Но это дело нескольких часов. Мой информатор встретится со мной сегодня вечером. Думаю, у него будут для меня хорошие новости. Вчера я сунул ему задаток, и он честно его отрабатывает: пригнал ко мне посыльного, едва стало известно, что пожар на улице Вожирар - дело рук Поджигателя.
        - Надеюсь, вы не упоминали в своей статье меня?
        - Вас? О нет, ваша светлость, все, как мы договорились. Карты будут раскрыты лишь по окончании дела. Но я должен кормить читателей «Ла Пресс» кое-какими сведениями, поэтому вы скажете мне, что я могу обнародовать, а что - нет.
        - Это в значительной степени зависит от того, с кем мы имеем дело, действует ли один человек или целая шайка, - заметил Сезар. - Пока мне неясны мотивы, но уже отчетливо виден почерк.
        - Почерк? - переспросила графиня де Бриан.
        Виконт, остановившись, повернулся к ней:
        - Так называют стиль преступника, сударыня. Обычно злоумышленники такого порядка - не слишком здоровые люди, и они либо избирают один способ убийства, либо обставляют его как-то по-особенному. Здесь ясно, что способ один - огонь; однако не могу не отметить избирательность нашего Поджигателя. Все пострадавшие дома принадлежат знатным людям, и каждый раз гибнет глава семьи.
        Графиня побледнела, и Сезар внутренне порадовался, что она не видела того, что осталось от Жюльена де Буавера. Достаточно, что это видел Патрик, а мальчик никому не скажет и не станет описывать это сестре, матери и тетке. Как бы ни кичилась графиня своей независимостью, есть вещи, не предназначенные для женских глаз.
        - Также можно утверждать, что следующая жертва будет принесена и случится это скоро. Но меня не оставляет надежда: преступника можно найти. Видите ли, обычно такие люди руководствуются извращенной логикой, которая тем не менее не перестает оставаться старой доброй логикой. Собственно говоря, они выбирают жертвы по какому-то принципу. Так что если мы выясним, что именно связывало погибших, - а связь должна быть непременно! - то сможем не только поймать преступника, но и предотвратить следующее убийство.
        - Теоретически звучит неплохо, - согласилась Ивейн, - а вот что с практикой?
        - Вот тут-то ваша помощь пригодится, сударыня.
        Она подалась вперед:
        - Я хочу помочь.
        - В таком случае расспросите свою кузину. Мне нужно знать, как вел себя ее супруг в последнее время. И еще задайте ей такой вопрос: не уезжал ли он неведомо куда субботними вечерами? А если уезжал, не знает ли она, куда именно?
        Трюшон заинтересовался:
        - Вы что-то узнали?
        - Боюсь, немного. Я проводил расследование насчет Алексиса де Шартье, но это очень скользкий тип, если так можно выразиться о покойнике. О нем то ли многого не знают, то ли не хотят говорить. Сегодня я собирался нанести визит родственникам Алена де Ратте. И, я думаю, нам всем следует поторопиться. Поджигатель совершает свои преступления в среднем раз в два-три дня. И не думаю, что его интересуют текстильные фабрики.
        Графиня непонимающе нахмурилась, Сезар тут же объяснил:
        - Сегодня ночью в Париже горела также старая текстильная фабрика. Но вряд ли это было целью поджигателя. К тому же там никто не погиб, даже ночной сторож.
        - Лучше бы он перешел на поджоги фабрик, - пробормотала Ивейн.
        - Конечно, лучше, сударыня. Но, боюсь, он не остановится и продолжит уничтожать особняки знати.
        - Или она, или они, - подсказал Трюшон. - Не забывайте, что преступник может оказаться любым человеком и даже группой лиц. Женщин исключать не следует. Помнится, в позапрошлом году была милая история с одной нантской красоткой, которая на обеде отравила мужа и человек пятнадцать его гостей. Когда судья спросил у нее, зачем она это сделала, то она с непринужденной искренностью созналась, что, дескать, смертельно надоело слушать их умные разговоры… А уж шайка - вообще обычное дело.
        - Конечно, - кивнул Сезар, - и хотя интуиция подсказывает мне, что здесь действует один персонаж, не следует полностью на нее полагаться. Это может быть целая группировка, которая за что-то мстит некоторым из дворян. Либо же просто не любит нас.
        - За что мстить Жюльену? - вскричала Ивейн. - Он был сама доброта.
        - Люди полны сюрпризов, иногда и не знаешь, что скрывается за фасадом. К тому же причина «сама доброта» не оправдала революционеров, положивших на плаху множество народу… Вы сможете выполнить мою просьбу, сударыня, и расспросить вдову?
        - Да, - кивнула графиня, - я смогу.
        - В таком случае предлагаю собраться сегодня же вечером. Однако не здесь. Будет лучше, если мы не станем привлекать внимание к моему особняку. Официально сегодня утром вы нанесли мне визит, чтобы поблагодарить за помощь, сударыня.
        - Я понимаю, - медленно произнесла она.
        - Вечером я нанесу ответный визит, чтобы справиться о состоянии семьи де Буавер. А господин Трюшон заглянет на огонек.
        - Непременно загляну, - пообещал журналист, - только скажите адрес.
        Глава 10
        Разговоры у камина
        Когда вечером того же дня виконт вышел из коляски у особняка графини де Бриан, уже сгущались сумерки. Сегодня они походили на золотистую дымку, окутавшую Париж от фундаментов до крыш - так шелка укутывают восточную красавицу. В воздухе висел перезвон колоколов, и Сезар задержался ненадолго, чтобы его послушать. В их торжественном пении было нечто успокаивающее, словно бы говорящее: Бог все видит и все знает, Бог не позволит свершиться злу. Но зло уже здесь, дьявол не дремлет. Покачав головой (хороший способ изгнать философские размышления, порою непомерно виконта одолевавшие), Сезар вошел в дом.
        Графиня де Бриан жила на улице Берже, неподалеку от Фонтана Невинных, и занимала премилый особнячок. Виконт понял, почему она так быстро добралась до особняка де Буаверов ночью: отсюда ехать было не очень далеко.
        Сезара проводили в гостиную и попросили ждать. Виконт прошелся по комнате, оглядываясь. Первое слово, которое приходило на ум при виде этой гостиной, - простота. Тут не было ни вычурности, присущей обычно домам излишне богатым, ни показного благополучия, что, бывает, проскальзывает в семьях, изо всех сил старающихся скрыть финансовые затруднения. Нет, гостиная казалась простой и уютной: кресла у камина, ореховые столики, всё в приглушенных зеленых тонах - не образец утонченности и элегантности, но неплохая комната. В простенках висели портреты, и виконт из любопытства рассмотрел их все. Перед последним, изображавшим женщину с круглым лицом и сурово сжатыми губами, он задержался подольше. Было что-то необычное в этом портрете, и затем Сезар понял - он совсем новый, не то что остальные. Тем век или около того, а этот написан по крайней мере несколько лет назад.
        - Ваш интерес к живописи - это что-то невообразимое, виконт, - сухо сказали от дверей.
        На графине де Бриан было то же самое платье, что утром, но на шее теперь молочно светилась нитка жемчуга. Ивейн подошла и встала рядом с Сезаром, на расстоянии вытянутой руки.
        - Кто-то из ваших родственников? - спросил виконт.
        - Нет. Это Луиза Отто-Петерс. - И так как он не показал ни тени понимания, Ивейн фыркнула и объяснила: - Хоть чего-то вы не знаете! Одна из самых прогрессивных европейских женщин.
        - Вот как.
        - Именно, вот как! Она дочь успешного юриста, прекрасно образована, однако ее родители умерли, когда она была еще слишком молода. Пришлось думать, как самой заработать себе на жизнь. И вот около двенадцати лет назад она стала писать короткие стихи, истории, а также политические статьи для журналов. У нее блестящий ум. - Графиня все больше воодушевлялась. - И она действительно прекрасно пишет, хотя и часто использует для своих статей псевдоним - Отто Штерн. Ее интересует то, что происходит в мире и в ее стране - индустриальная революция, социальные и экономические реформы… Она дружила с Робертом Блумом, про него-то хоть вы слышали?
        - Немецкий политик, по совместительству ремесленник и театральный секретарь? Кажется, его имя связано с Мартовской революцией сорок восьмого года? Вроде бы выступал за немецкое национальное государство с республиканской конституцией.
        О том, что после революции Блума расстреляли, виконт решил не вспоминать. На сегодня еще хватит разговоров о смерти.
        - Верно. - Ивейн явно не одобрила, что виконт смог ответить на ее вопрос. Судя по всему, графиня предпочла бы, чтобы он провалился. - Выдающийся человек, пример того, чего можно достигнуть, даже если ты родился незнатным. Все это теряет значение… - Она махнула рукой и снова взглянула на портрет. - А Луиза Отто-Петерс основала «Фрауэн Цайтунг», еженедельную газету, где писалось о правах женщин. К сожалению, в прошлом году газету закрыли из-за политических преследований и цензуры.
        Сезар кивнул. Цензура заела всех, включая французскую прессу. Утром, после того как графиня покинула особняк виконта, журналист долго разглагольствовал на эту тему. Его было весьма интересно послушать.
        - И еще у нее есть два чудесных произведения: «Замок и фабрика» и «Речь немецкой девушки». Я перечитывала их по многу раз!
        - Не сомневаюсь, - сказал виконт, улыбаясь в своей манере - еле заметно. К счастью, увлеченная графиня этого не замечала.
        - «Dem Reich der Freiheit werb ich Brgerinnen![7 - Я призываю женщин-гражданок на двор свободы! (нем.)]» - процитировала Ивейн. - Она пишет о роли женщины в политике, о том, как организовать труд женщин, о ценности политической поэзии. И я думаю, то, что газету закрыли, не остановит Отто-Петерс. Ведь она говорит о том, что волнует всех нас, знатны мы или нет. Женщины притеснены, нельзя это отрицать. Я не говорю о политике, но дискриминация в области образования!.. В конце прошлого века в ряде городов открылись женские средние учебные заведения, но их было мало, и они не давали права поступления в университеты, куда и сейчас пробиться женщине крайне сложно. А Луиза - одна из основательниц «Всеобщего германского женского союза», и она не одна, у нее множество сторонниц. В своих выступлениях они требуют для женщин политических свобод, права на образование и работу, экономической независимости, права голосовать. Луиза добилась разрешения посещать девушкам неполные женские школы с последующим обучением в частных школах и пансионатах семейного типа. Три года назад в Гамбурге были открыты воскресные
школы. Возможно, когда-нибудь женщинам разрешат присутствовать на лекциях в университетах… И это будет победой!
        Виконт не выдержал и широко улыбнулся, и эта улыбка послужила словно ушатом холодной воды: графиня остановилась, скрестила руки на груди и молча отошла к камину, где уселась в одно из кресел.
        - Мадемуазель, - мягко произнес Сезар, обращаясь к ее боку, видному с того места, где виконт стоял, - я и в мыслях не имел над вами смеяться. Меня лишь порадовала та страстность, с которой вы говорите о силе женщин. Почему бы вам не основать такое же движение здесь, во Франции?
        Графиня передернула плечами.
        - Ах, ну разве вы не понимаете? - сказала она глухо, не поворачиваясь. - Все те события, что потрясают нашу страну, заставили людей бояться. Никто не хочет высказываться открыто, и особенно это касается женщин. Это бывает больно, вы знаете? Конечно нет! Вы понятия об этом не имеете.
        Сезар подошел и остановился рядом с нею, глядя на нее сверху вниз; графиня не подняла взгляда, он смотрела на огонь.
        - Послушайте, - мягко произнес виконт, - я не вправе судить вас и не вправе давать вам советы, но спросить я могу. Почему вы выбрали для себя этот путь? Что вас на него привело?
        - Сядьте, - буркнула Ивейн.
        Сезар медленно опустился в кресло, и оно сжало его в мягких объятиях.
        - Разве я должна откровенничать с вами? - холодно спросила графиня. - Особенно после того, что вы мне наговорили вчера?
        - Сударыня, - ответствовал виконт, - я ни к чему вас не принуждаю. Я здесь по вашей просьбе и из-за собственного любопытства и тяги к справедливости. Поверьте, с гораздо большим удовольствием я сидел бы дома в библиотеке и читал очередное произведение какого-нибудь русского поэта. Но все складывается так, как складывается; и если вы пришли ко мне сегодня, несмотря на то что я сказал вам в Булонском лесу, значит, я вам нужен. А я хочу знать, почему вы так отвергаете мир, который сами же хотите покорить.
        Ее глаза удивленно расширились.
        - Я? - переспросила Ивейн. - Я отвергаю?
        - Конечно. Вы резки со всеми без исключения.
        - Они не хотят меня слушать.
        - И не послушают, если будете продолжать в том же духе.
        - Я не могу поступаться собственной натурой и собственной душой, чтобы кому-то угождать.
        - Разве в угождении дело? Дело в том, что вы хотите донести до людей какие-то мысли и идеи. Не будем сейчас их касаться, неважно какие. И вместо того чтобы объяснить их людям, вы словно обвиняете окружающих в том, что они не разделяют ваши взгляды. Как будто неприятие каждого - личная обида вам. Потому вы нападаете сразу, пока не напали на вас. Вы накинулись на меня ни с того ни с сего в салоне мадам де Жерве; я всего лишь вам ответил.
        Воцарилось долгое молчание. Ивейн отвела взгляд и смотрела куда-то в угол. А Сезар не мешал ей. Когда пауза стала затягиваться, виконт произнес:
        - Я не призываю вас немедля всех возлюбить. На такое способен разве что Христос. Мы все слабы и имеем свои недостатки и достоинства; но вот со способностью превратить достоинства в недостатки я сталкиваюсь впервые. Не хочу с вами ссориться, сударыня, терпеть не могу ссоры с женщинами. И как бы вы ни стремились уравнять нас в правах, это произойдет еще не скоро. А желание мужчины, настоящего мужчины, оберегать женщину, ухаживать за ней - это останется всегда, я надеюсь. А если изменится, не хочу дожить до тех времен.
        - Может быть, вы и правы, - негромко произнесла Ивейн, - и я не хочу убеждать вас, что это не так.
        - Послушайте, лучше расскажите мне, почему вы все-таки выбрали эту стезю?
        Графиня долго молчала, и Сезар уже начал думать, что она не ответит, когда она заговорила:
        - Не знаю. Наверное, после того, как мама умерла. Мне было семь, и я хорошо ее помню. Отец… он у меня романтик и мечтатель, очень тихий человек. А мне после смерти мамы было тесно в нашем доме. Все казалось, что нужно куда-то убежать… Я упросила отца отослать меня в монастырскую школу. Там меня учили в основном смирению, но у них была хорошая библиотека, да и домой я ездила часто. Отец выписывал газеты из Парижа, кое-что печатали и у нас - вот я и начала интересоваться всем этим. И поняла, что женщине как таковой в активной жизни нет места. - Она усмехнулась, но скорее печально, чем воинственно. - Мы и нужны-то для продолжения рода, для того, чтобы украшать дома, чтобы наши мужья имели всегда теплый ужин и теплую постель. - Она с вызовом взглянула на виконта, но тот не дрогнул. - Если женщина высказывает нечто умное, ею восхищаются, как собачкой, сделавшей удивительный трюк.
        - Мадемуазель, вы не правы, и история с вами не согласна. Вернее, не совсем правы. Вспомните многих прекрасных женщин, которые оставили след в истории.
        - Их меньше, чем мужчин.
        - Вы желаете уравнять их с точностью до одного человека?
        - Я хочу, чтобы у меня была возможность говорить о своих мыслях и идеях, не опасаясь ежеминутно, что надо мною посмеются только на том основании, что я женщина! - вскричала Ивейн. - Сколько раз я видела эти снисходительные взгляды, эти улыбки! Я все-таки не собачка, я не обучалась трюкам у площадного фокусника, и я желаю быть услышанной, но уши моих собеседников словно забиты корпией да еще сверху перевязаны бинтом - ни звука не проникает. Думаете, я не знаю, что меня считают не скандальной, а забавной? Хотя кое-кто говорит, что я скандалистка. Но я не хотела бы стать мужчиной, даже если бы ко мне явился ангел Господень и это предложил.
        - Скорее уж, дьявол.
        - Неважно кто. Никогда не хотела бы быть мужчиной, - повторила графиня, - так как если уж я родилась женщиной и осознала свою миссию, так тому и быть. И я готова к трудностям и переношу их. Но, - добавила она тише, - это очень утомительно иногда.
        И, словно поняв, что сказала лишнее, Ивейн расцепила скрещенные руки и проговорила сварливо:
        - Где же этот ваш журналист? Его нет слишком долго.
        - Надеюсь, его задержали хорошие новости, а не плохие, - кивнул виконт, принимая избранную дамой перемену темы. - И нам не придется спешить ему на помощь.
        - А вы не любите приходить на помощь?
        - О, ну конечно люблю. Но предпочитаю, чтобы опасность никому не угрожала.
        - Немного странно при вашем увлечении. Я читала сегодня о вас.
        Сезар цепко взглянул на нее:
        - Вот как? Обо мне уже написали многотомный труд, занимающий почетное место в семейной библиотеке?
        - Не надейтесь, - фыркнула Ивейн. Ему нравилось, как она это делает, такой уморительный звук и совсем не грозный. - У меня хранятся старые газеты, и я полистала их. Иногда можно встретить ваше имя. Вы авантюрист, виконт.
        - Да, мне многие говорят об этом, - согласился Сезар безмятежно.
        - Это правда, что Видок - ваш напарник?
        - Господи, нет! Кто написал такую глупость? Видок - уважаемый человек, который был столь любезен, что многому научил меня.
        - Вы спросили меня, как я встала на свою стезю; ну а вы как на свою встали? - В голосе Ивейн сейчас не было обвинения - только тщательно скрываемое любопытство.
        - Я тоже был молод. И меня всегда манили тайны. И в какой-то миг я просто стал их разгадывать. До тех пор, пока меня не взял под крыло Видок и не показал, как делают это люди умные. С тех пор я никак не могу отказаться от этого соблазна - узнавать то, что сокрыто.
        - А вы считаете себя очень умным, виконт? - Теперь яда в интонациях хватило бы на десяток змей.
        - Считаю умным. А очень или нет - всегда зависит от ситуации.
        Неизвестно, куда зашел бы разговор и какие новые колкости придумала бы графиня де Бриан, однако в гостиную заглянул слуга, возвестивший о появлении журналиста.
        Глава 11
        Проблеск тайны
        Трюшон был мрачен.
        - У меня не очень хорошие новости, - заявил он с порога, - мой информатор не смог узнать содержание писем Поджигателя. В конторе все время кто-то крутится, и скопировать текст не так легко. Однако он клялся мне, что добудет письма самое большее послезавтра к вечеру. Придется подождать еще больше суток.
        - Что ж, похоже, сегодня такой день, когда нам не везет, - заметил Сезар, когда все перешли от камина к круглому столу, уставленному сладостями и сверкавшему чайным сервизом - Ивейн решила все-таки позаботиться о гостях. - Я нанес визит вдове де Ратте, она отказалась меня принять. И совершенно правильно: я не являюсь их знакомым, не состою в родстве, а семья пребывает в трауре и отказывает в нежелательных визитах. Боюсь, даже просить вас, графиня, заглянуть к ним - бесполезно. Однако вы должны были расспросить вашу кузину. Вам удалось что-нибудь узнать?
        Ивейн заправила за ухо длинный блестящий локон и кивнула.
        - Мне потребовалось много времени, так как при упоминании имени погибшего мужа Мари начинает безудержно рыдать, однако кое-что из нее я все-таки вытянула. Например, ответ на вопрос, уезжал ли ее муж вечером по субботам. Так вот, он уезжал.
        Сезар подался вперед, словно почуявший дичь пойнтер.
        - Она знает - куда?
        - Если и знает, то не сказала мне; но, похоже, она действительно не в курсе. Мари не слишком-то вникала в дела Жюльена. Он уезжал по субботам поздно вечером и не возражал, если жена отправлялась без него на какой-нибудь прием. Она не помнит, как долго это продолжалось. Точно дольше месяца.
        - Любопытно, - пробормотал Сезар.
        - Ключ ко всему может быть в письмах Поджигателя, - уныло произнес Ксавье Трюшон, - и я чувствую себя виноватым, потому что не добыл их.
        - Ну, не стоит, - утешил его виконт, - это непростая задача.
        - А вы не могли бы воспользоваться своими связями в Сюртэ и попросить встречи с их шефом? - спросила у него графиня.
        Сезар развеселился.
        - Сударыня! Явно вы читали бездарные статьи обо мне. Мы с Сюртэ терпеть друг друга не можем. Я считаю, что на одного талантливого инспектора там приходится десяток бездарностей, а они полагают меня выскочкой, да и знакомство с Видоком не делает мне чести. Кстати, Трюшон, а вы не знаете случаем, кто ведет дело Поджигателя?
        - Как же, знаю. Инспектор Кавье; говорит вам о чем-нибудь это имя?
        Виконт усмехнулся.
        - Разумеется, говорит. Мы с инспектором давние хорошие знакомцы.
        - Вы так это сказали, что я ни единому вашему слову не верю, - заметила Ивейн, разливая чай. Горячий ароматный напиток плескался в чашке, исходя паром.
        - Ну да. Инспектор Кавье, возможно, относится ко мне чуть лучше, чем все остальные, однако не будет рад, если я вновь влезу в его дело.
        - А вы и раньше влезали в его дела?
        - Да, прошлой осенью была у нас целая история.
        Журналист навострил уши, но Сезар не собирался оправдывать его надежд. То происшествие с Анри Жиффаром и мадам де Виньоль благополучно похоронили в архивах, и в прессу почти ничего не просочилось. Так незачем рассказывать об этом сейчас.
        - Я и смотрю, в Сюртэ вас куда как любят, - весело заметил Трюшон, так и не дождавшись подробностей, но ничуть по этому поводу не расстроившись. - Думаю, это даже к лучшему. В очередной раз сможете доказать, что криминальная полиция в подметки не годится - как они это называют? - дилетанту.
        Виконт поморщился.
        - Трюшон, я вовсе не жажду что-то доказывать и вам не советую. Это некрасиво. Криминальная полиция работает, может, и не блестяще, но делает то, что в ее возможностях. И при всех талантах я не могу и не хочу собою ее заменять. Право слово, не делайте из меня второго Видока. Я не он и не буду как он, у меня меньше талантов, и я в каком-то смысле дилетант. И частенько лезу не в свое дело, коли уж посчитал его своим. Разве меня касается это дело с Поджигателем? Нет, по большому счету. Всему виною любопытство.
        - То есть вам все равно, что будет с людьми? И что Поджигатель может убить еще? Вам просто… любопытно? Это что же, спорт такой?
        Голос графини де Бриан звенел от напряжения. Виконт помолчал, рассматривая ее лицо, - сейчас, при свете свечей, оно казалось красивым. И этот выбившийся локон, который она заправляет за ухо, где он никак не желает находиться, и высокая шея, и маленькие уши, и грудь, видная в вырезе платья… А графиня - весьма и весьма привлекательная женщина. Сезар наконец ответил:
        - Нет. Мое любопытство основано в том числе и на человеколюбии. Я не люблю жестокости, не люблю бессмысленных жертв.
        - Разве бывают осмысленные жертвы?
        - Да. В эпоху войн и революций бывает все. И что вы скажете о матери, жертвующей собой ради своего ребенка? Не желаю вам когда-нибудь встать перед таким выбором - и вспомнить, о чем мы говорили.
        Журналист с большим интересом наблюдал за спорщиками, усмехаясь.
        - Как бы там ни было, - продолжил Сезар, - пока мы не слишком продвинулись вперед. И, честно говоря, направлений не слишком много. Мы выяснили только, что Жюльен де Буавер уезжал субботними вечерами так же, как и Алексис де Шартье; возможно, это и есть та самая ниточка, связь, которую мы ищем. Но для более полного расследования нам не хватает данных. В Париже полно мест, куда они могли отправиться в одиночестве вечером в субботу.
        - Бордель, например, - высказался Трюшон. Графиня, казалось, была несколько шокирована такой откровенностью, но Сезар не стал делать журналисту замечание.
        - Возможно. Или тайные свидания. Или же закрытый клуб. Или же - они ездили в разные места и совсем не были знакомы. Кстати, мадам де Буавер ничего по этому поводу не сказала?
        Ивейн покачала головой:
        - У ее мужа было множество знакомых, включая полковых товарищей. Она не вспомнила ни одного из тех, кто погиб ранее.
        - Жаль, жаль. Так что мы с вами по-прежнему продвинулись недалеко. А между тем у нас имеется целый ворох разрозненных фактов, которые должны уложиться в общую картину. Почему Поджигатель выбрал этих людей? Почему дверь Буавера была заперта изнутри - неужели он не пытался выбраться? Как погиб камердинер графа де Надо - действительно ли он ударился головой и потерял сознание в дыму или же ему помогли это сделать? Почему Алексис де Шартье перестал принимать гостей? Что с семьей Алена де Ратте, мне вообще не ясно. И так далее, и так далее. Признаюсь, я в некоторой растерянности.
        - После того как мы прочтем письма Поджигателя, наверняка забрезжит свет истины, - заметил Трюшон.
        - Надеюсь на это, друг мой. Возлагаем на вас наши чаяния. И встретимся послезавтра - если графиня не возражает, то здесь же.
        Ивейн молча кивнула.
        Возвращаясь домой, виконт размышлял не только о множестве фактов, роящихся в этом деле, словно пчелы над медом, но и о том, какой предстала перед ним графиня де Бриан сегодня.
        В этой женщине полно противоречий - еще больше, чем в деле о Поджигателе. После того как она рассказала о смерти матери, Сезар начал кое-что понимать. Конечно, жить при любящем, но не умеющем тебя воспитать отце, без женской руки, развиваться при бесполых монашках, читать прессу и не иметь друзей и поклонников, разделяющих взгляды, - тут можно дойти не только до борьбы за права женщин, но, пожалуй, и до человеконенавистничества. Виконт не знал, откуда графиня набралась резкости в выражениях, врожденное это или благоприобретенное, однако следует признать, что образ суровой революционерки ей очень не идет. С ее изяществом, которое нет-нет да и проглядывает за неприметными платьями и скучными прическами, она могла бы покорять и кружить голову так, что мужчины и не замечали бы, как во всем с ней соглашаются; а прояви она некоторую хитрость, как мадам де Жерве, то покорила бы и женщин. В Ивейн де Бриан ощущалась огромная сила, холодный искристый свет, способный воссиять каждому, кто припадет к источнику. И этого света хватит на многих. Да, пожалуй, она действительно способна увлечь за собой людей -
только не на том пути, которым идет сейчас.
        Ивейн. Это имя подошло бы русалке, а не холодной язвительной женщине. Хотя русалка тоже наверняка не очень тепленькая.
        Эта мысль заставила виконта рассмеяться.
        …Еще позже, сидя у камина в уютном кресле и потягивая из бокала белое вино, Сезар никак не мог отделаться от образа графини де Бриан. Он уже прочитал газеты, причем дважды, чтобы не упустить ничего важного; разобрал со словарем страничку из сборника стихотворений русского поэта Пушкина, чьим поклонником давно являлся; и все же воспоминание о взгляде серых глаз Ивейн не покидало его.
        Если бы она была другой, может, он бы и рискнул предложить ей ухаживания… Но сейчас это небезопасно. Совсем небезопасно. В первую очередь для нее.
        Бедная графиня! Единственный мужчина, который заинтересовался ею хотя бы из любопытства, думает о том, что приближаться к ней не стоит; а еще размышляет о фасоне ее платья и его цвете.
        Женская мода всегда казалась Сезару непостижимой причудой природы. Сколько он себя помнил, она менялась; мужская тоже претерпевала изменения, однако не такие резкие, обошлось без потрясений. В начале века в эпоху ампир в моде были естественность и простота. Даже косметического эффекта дамы пытались достичь естественными способами: если требовалась бледность - пили уксус, если румянец - ели землянику. От земляники вреда не бывало, а вот уксус преподносил красоткам неприятные сюрпризы. На некоторое время из моды тогда вышли даже ювелирные украшения. Считалось, что, чем красивее женщина, тем меньше она нуждается в драгоценных камнях и золоте. Белизна и нежность рук во времена ампира так ценились, что даже на ночь надевали перчатки.
        Так как платья в ту эпоху, склонную к подражательству античным временам, делались в основном из тонкого полупрозрачного муслина, модницы рисковали подхватить простуду в особо холодные дни. «Журнал де Мод» в 1802 году даже рекомендовал своим читательницам посетить Монмартрское кладбище, чтобы посмотреть, сколько юных девушек стали жертвами «нагой» моды. Парижские газеты пестрели траурными хрониками: «Госпожа де Ноэль умерла после бала, в девятнадцать лет, мадемуазель де Жюинье - в восемнадцать, мадемуазель Шапталь - в шестнадцать!» За несколько лет господства этой экстравагантной моды умерло женщин больше, чем за предшествовавшие четыре десятилетия. Мать рассказывала об этом Сезару. Даже кровавая революция не смогла переплюнуть простую моду. И только благодаря египетскому походу Наполеона в моду вошли кашемировые шали, которые широко популяризировала супруга императора - Жозефина.
        В двадцатых годах фигура женщины напоминала песочные часы: округлые «вздутые» рукава, осиная талия, широкая юбка. Это виконт помнил: такие платья носила его мать, слывшая большой модницей. В моду тогда вошел корсет. Талия должна была быть неестественной по объему - около пятидесяти пяти сантиметров. Настоящее испытание для тех женщин, кого природа наградила пышной фигурой. Ради красоты дамы готовы были терпеть разные неудобства: широкие поля дамских шляпок, которые свисали на глаза, и передвигаться приходилось едва ли не на ощупь, длинные и тяжелые подолы платьев… Сезар помнил ехидные замечания матери, в разговорах с отцом прохаживавшейся насчет причуд моды; сама она, будучи женщиной не слишком хрупкой, но состоящей в счастливом браке, могла позволить себе наплевать на осиную талию. А вот другие - нет. В авторитетном британском журнале «Ланцет» в двадцатые годы было высказано мнение, что в мышечной слабости, заболеваниях нервной системы и других недугах женщинам стоит винить вес своих платьев, составлявший около двадцати килограммов. Нередко дамы путались в собственных юбках и вывихивали лодыжки,
наступая на подол. Но все это делалось ради одного - красоты.
        А для графини де Бриан моды словно не существовало. То есть она была: Ивейн носила корсет, да и платья явно не достались по наследству от матери. Они шились у современных парижских портных. И все же Сезару казалось, будто графине все равно, что на ней надето. И ему почему-то это не нравилось, он не мог объяснить - почему. Может быть, из-за собственного стремления к элегантности и совершенству, а в этих тусклых платьях Ивейн была какой угодно, но не совершенной.
        Глава 12
        Снова пламя
        Следующий день, среда, двадцать седьмое июля, прошел лениво и, как и предыдущий, практически бесплодно. Сезар нанес несколько визитов людям, которые знали Алексиса де Шартье, однако не узнал от них совершенно ничего нового. Большинство его старых друзей находились в ссылке или же были казнены, а не слишком близкие знакомые ничего особенного не могли о нем сказать. То же самое с Фредериком: поверхностный человек, весельчак, тративший доставшиеся от отца деньги с расточительностью, присущей людям, всю жизнь прожившим в роскоши. Все недоумевали из-за смерти жертв Поджигателя, однако никто не сообщил Сезару ничего такого, из чего можно было бы выстроить теорию. Четверг, двадцать восьмое июля, также не принес сюрпризов. Зато вечером, если верить журналисту, ожидались новости, и виконту не терпелось их услышать, чтобы сдвинуться наконец с мертвой точки.
        И чем ближе, словно громадный дымчатый кот, подкрадывался вечер, тем сильнее хотелось, чтобы он наступил: неторопливые разговоры за чаем в простой гостиной, лицо графини де Бриан, освещенное светом свечей, и шутки Ксавье Трюшона. Казалось бы, всего четыре дня прошло с того момента, как Сезар заинтересовался этим делом; но эти дни вместили в себя так много, что казались четырьмя неделями. Одного виконт опасался, что Поджигатель нанесет следующий удар, и снова невозможно будет его вычислить, снова невозможно узнать, что за человек, так ненавидящий людей, стоит за всем этим.
        К дому графини коляска Сезара подкатила в сумерках; виконт вышел и огляделся, надеясь, что журналист тоже спешит сюда, однако Трюшона не наблюдалось.
        Ивейн ждала виконта за уже накрытым столиком, и Сезар, благодарно улыбнувшись, сел на стул с овальной спинкой, обтянутый атласом в неброский цветочек.
        Они с графиней обменялись новостями - вернее, отсутствием оных, - и разговор потек на иные темы, которые, казалось, возникали сами собой. Этот вечер совсем не был похож на предыдущий проведенный вместе, и виконт не ощущал никакой враждебности со стороны Ивейн. Возможно, за прошедшие дни она смирилась с тем, что этот мужчина, которого она считает весьма нахальным, будет присутствовать в ее жизни какое-то время; возможно, что-то из слов Сезара дошло до нее, так как сегодня платье на графине было голубым, в еле заметную полоску, - просто, но уже более элегантно, чем раньше. И еще виконт порадовался, что графиня не следует моде и не затягивает себя в корсет, доводя до самоубийства, да и изысканная бледность ей несвойственна. На щеках Ивейн цвел здоровый румянец сельской жительницы, который не смогли уничтожить даже годы в Париже. Впрочем, постоянно графиня в столице не находилась, на время, когда в городе невозможно было оставаться из-за волнений, уезжала к отцу в Прованс.
        Сезар упомянул какую-то статью, недавно прочитанную в «Журналь де Деба», утренней газете консервативного толка, сейчас становившейся проправительственным изданием; затем заговорили о свите императрицы Евгении, о благоустройстве Булонского и Венсенского лесов, об урожае нынешнего года. И все эти темы не предполагали яростных стычек, войны взглядов, а может, оба собеседника успешно избегали подводных камней, и поток разговора нес их, словно опавшие листья. Часы в углу громко тикали, Сезар поглядывал на циферблат, а журналиста все не было, и в какой-то миг виконт начал беспокоиться.
        - Вас тоже волнует, куда подевался наш осведомитель? - спросила Ивейн, заметив задумчивость собеседника.
        - Пожалуй; и, пожалуй, мне не нравится, что он так задерживается вот уже второй раз.
        - Не случилось ли чего?
        - Если его арестовали и посадили в тюрьму, он даст нам знать. Я надеюсь.
        - Но вы думаете о другом?
        - Надейся на лучшее, готовься к худшему. Я не могу сказать, кто является Поджигателем, однако статьи господина Трюшона привлекают много внимания публики. И если Поджигателю не понравится, что о нем пишут… боюсь, он способен на решительные действия.
        - Возможно, вам стоит укрыть журналиста у себя?
        Сезар пожал плечами:
        - До сих пор опасности не было. Во всяком случае, никто из нас ее не чуял. И мне не хотелось бы, чтобы мои подозрения сделались правдой.
        Стукнула дверь, и виконт с графиней одновременно обернулись, однако это оказался слуга Ивейн, за которым маячил Флоран. Камердинер был чем-то взволнован.
        - Входи же, входи! - нетерпеливо окликнул его виконт. - Ты по поводу журналиста?
        - Журналиста? Нет, я ничего не знаю о господине Трюшоне. Однако я знаю о пожаре. Больше часа назад загорелся дом Коралины де Менар.
        Сезар вскочил, графиня тоже стремительно поднялась.
        - Едем, - бросил виконт, - моя коляска у входа.
        Особняк известной светской львицы, шестидесятилетней вдовы Коралины де Менар располагался в Берси, неподалеку от строящегося нового вокзала, который должен был обеспечить движение поездов в южном направлении. В старину эти места славились своими винокурнями, да и поныне там находились многие предприятия, производящие, к примеру, бренди. Однако сейчас виконту и его спутнице было не до истории виноделия в Берси и не до близости Венсенского леса, который они недавно обсуждали.
        Зарево было видно издалека. Когда коляска подкатила к особняку, виконт, выпрыгнув на мостовую, обнаружил себя внутри уже знакомой адской картинки - пламя до небес, черные тени словно танцуют дьявольскую пляску, вздыхает насос, подавая в рукава воду, которой пожарные поливают фасад горящего здания… Внушительный особняк был у Коралины де Менар, с коринфскими колоннами по фасаду, с помпезным подъездом - двери в два человеческих роста теперь стояли открытыми, и из темноты, как из жерла вулкана, валил черный дым. Горел второй этаж и, похоже, третий. Сезар обернулся и помог Ивейн выйти.
        - Не отходите далеко от коляски, - велел он.
        - Но почему… - начала она.
        - Сударыня, дело у нас опасное. Я не желаю, чтобы вы пострадали. И не спорьте со мною сейчас, прошу.
        - Хорошо. - Видимо, было в его интонациях что-то такое, что строптивая графиня подчинилась.
        Сезар сбросил сюртук и шляпу, снова, как и в понедельник. Закатал рукава рубашки и бросился к цепочке людей, передававших ведра. Один из мужчин, одетый в ливрею слуги дома де Менар, перехватил его. Это был высокий человек, с лицом, покрытым пятнами сажи, и, кажется, с ожогами на скуле - в темноте было тяжело рассмотреть.
        - Месье! Месье! Пожарные не справляются. Вы виконт де Моро, я узнал вас. Помогите. Слуги не могут выйти из кухни, боятся. А там дым. Я вывел троих, но остались еще две девушки.
        - Идем. - Сезар повязал на лицо шейный платок и следом за своим спутником нырнул в разверстую пасть дома.
        Дым был плотный и не давал дышать; виконт постарался вдыхать пореже, чувствуя, как над головою пульсирует жар - не дай бог, обвалится потолок, и тогда спасателей завалит. Он шел, держась за пояс своего спутника, прекрасно ориентировавшегося в дыму, и наконец они оба ввалились в кухню, кашляя и спотыкаясь. Здесь было чуть менее дымно, в громадном очаге ревел огонь - как будто было мало его вокруг! Две девушки, служанки, забились в угол, плакали и кашляли, но не двигались с места.
        - Они не пойдут добровольно! - крикнул слуга. - Я уже пробовал!
        Недолго думая, Сезар схватил одну из девушек, перебросил через плечо; она завизжала, потом втянула воздух и сразу же закашляла, наглотавшись дыма. Не оглядываясь больше, виконт бросился к выходу, он прекрасно запомнил дорогу даже в таком дыму. Шаг, еще шаг, в легких пульсирует боль, и так хочется сладкого глотка воздуха… Рядом раздался грохот, вдоль стены обрушилась балка, державшая занавесь над декоративной нишей, во все стороны полетели искры. Глаза словно обожгло. Сезар заморгал, почувствовал, что девушка обмякла - по всей видимости, потеряла сознание, - и поторопился дальше. Вот он, выход. Кто-то из стоявших у дверей подхватил служанку, остальные помогли Сезару выйти. Он сорвал платок с лица и согнулся, упершись ладонями в колени и кашляя. Через некоторое время в глазах прояснилось, легкие тоже перестали бунтовать, и, обернувшись и выпрямившись, виконт увидел своего спутника, благополучно вынесшего вторую девушку. Сезар схватил его за грязный рукав.
        - Кто-то есть еще в доме?
        - Баронесса! Она в своей спальне, на втором этаже. Но этим занимаются пожарные. Нам туда не подняться.
        И снова - путь к хозяину дома, в данном случае, хозяйке, преграждает огонь. Сезар бессильно скрипнул зубами. Он хребтом чуял, что тут не обошлось без Поджигателя, и холодная злость поднялась в душе виконта. Как он смеет, этот неизвестный человек, столь жестоко поступать? Какое он право себе измыслил, кем себя возомнил? Его следует отыскать, и как можно скорее.
        - Виконт! - окликнул его кто-то, и, повернувшись, Сезар увидел бегущего к нему Трюшона, на ходу снимающего сюртук. - Нужна ли помощь?
        - Где вы были? - недовольно спросил у него Сезар.
        - Задержался. Но зато у меня есть письма, - ухмыльнулся Трюшон. - Я покажу вам их позже. А пока - нужна ли помощь?
        - Найдите главного пожарного или хоть кого-то из них спросите. Я сейчас приду.
        Сезара волновало, где находится графиня де Бриан и не кинулась ли она очертя голову кому-либо помогать. Но нет, Ивейн не отошла от коляски. Рядом с нею высилась черная фигура, показавшаяся Сезару немного странной, и, подойдя ближе, он понял, в чем дело: на человеке была сутана. Священник, довольно немолодой; разглядеть его подробнее не было ни времени, ни возможности.
        - Ивейн, - сказал виконт, сам не заметив, что назвал графиню по имени, - будьте так любезны сесть в коляску.
        - Сын мой, - обратился к Сезару священник, - ваша спутница сказала, что вы достаточно компетентны. Я настоятель церкви Святой Кристины из Больсена, она тут неподалеку. Возможно, требуется помощь или утешение?
        - Вполне возможно, что потребуется, святой отец. Вон там, я видел, слуги из дома. Им надо бы успокоиться.
        - Я понял. - Священник кивнул и зашагал в указанном направлении.
        - Вы слишком много распоряжаетесь, - сухо сказала графиня. - Вы тут не командуете. Командуют пожарные и полицейские.
        - Сядьте в коляску, - велел виконт, - и не высовывайтесь. Трюшон добыл письма. Думаю, Поджигателю это может не понравиться. А пока мы не знаем, на что еще он способен, кроме как талантливо разводить огонь. Прошу вас, Ивейн.
        Она почему-то не возразила снова и послушалась, а Сезар вновь повернулся к горящему дому.
        Следующий час смутно запомнился виконту. Он помогал пожарным, которые не справлялись с бушевавшим пламенем - слишком велик был особняк, и хорошо, что стоял далеко от других домов, иначе не миновать бы беды. Трюшон, измазанный и веселый, как чертик из табакерки, заметил, что на месте пожарных он дал бы особняку окончательно прогореть - все равно толку никакого. Как ни смешно, журналист оказался прав. Пламя охватило дом полностью, и через некоторое время стало ясно, что нет смысла пытаться его затушить. Пожарные продолжили поливать дом водой, а уставшие Сезар и Ксавье возвратились к коляске.
        Графиня была не одна, а в обществе давешнего священника; тот взглянул на виконта несколько смущенно.
        - Вы не приглашали меня в коляску, сударь, но…
        - Какие могут быть церемонии, - буркнул Сезар. Он устал, пропах дымом, был грязен и желал поскорее завершить сегодняшние дела, чтобы с чистой совестью отправиться домой.
        - Ба! - воскликнул Трюшон. - Священник! Вот это удача!
        - Только не говорите, что вы хотите немедля жениться или исповедоваться! - не удержался виконт.
        - Отнюдь, отнюдь. Святой отец, как ваше имя?
        - Элуа Демаре, - с достоинством отвечал тот, - из церкви Святой Кристины из Больсена.
        - Она далеко? Или в Больсене? Это ведь в Италии, кажется.
        - Нет, совсем близко. Я оттого и пришел сюда, увидел зарево.
        - Это очень удачно, - кивнул журналист, забираясь в коляску, - и если вы не против, святой отец, мы посетим вашу церковь прямо сейчас!
        - Не слишком ли поздно для религиозного рвения? - ядовито осведомилась графиня де Бриан.
        - Для него никогда не поздно. Нам нужно место, чтобы побеседовать, и священник. Возможно, вы, отец Демаре, поможете нам понять несколько писем. Потому что я сам в них ни черта не понимаю!
        Глава 13
        Обитель отца Демаре
        После яркого пламени округа казалась Сезару очень темной, так что церквушку, прятавшуюся среди купы деревьев, он едва разглядел. Едва коляска подкатила к ней, священник заметил:
        - Возможно, вам будет удобнее не в доме Божьем, а в доме человеческом? У меня есть вино и, пожалуй, немного сыра. Да и огонь я разведу быстро.
        - Мы уже согрелись, - пробормотал виконт, пребывавший в плохом настроении.
        - Но, возможно, даме это понравится.
        - Вы очень любезны, святой отец, - сказала графиня, пресекая тем самым дальнейшие дискуссии.
        Священник показал кучеру, куда ехать; коляска обогнула церковь и остановилась у дверей одноэтажного домика, небольшого, каменного, похожего на спящего дракончика.
        Внутри оказалось бедно и не слишком просторно, но чисто. Отец Демаре провел гостей в самую большую комнату, служившую, по всей видимости, одновременно библиотекой, кабинетом и столовой. Он быстро развел огонь в небольшом камине, погромыхал кочергой, затем сходил на кухню и вернулся с подносом, на котором гордой вершиной торчала бутылка вина. Увидев эту бутылку, Сезар ощутил сильнейшую жажду. Святой отец затем принес и таз, чтобы мужчины смогли ополоснуть руки, изрядно испачканные на пожаре.
        Все расселись вокруг стола, вино полилось в стаканы, и виконт наконец ощутил, как отпускает его напряжение. Откинувшись на спинку деревянного стула, он смотрел на Ивейн, сидевшую напротив, и пытался понять, как давно он познакомился с этой женщиной. Почему-то выходило, что очень давно.
        Виконт стряхнул подступающую дрему и обратился к журналисту:
        - Так что вы нашли, Трюшон? Карты на стол! И зачем нам понадобилось тревожить покой отца Демаре, и так нынче ночью встревоженного?
        - Охотно все вам расскажу, и, если вы с ходу расщелкаете этот орешек, я спою вам в газете такие дифирамбы, виконт, что вы в жизни не отмоетесь.
        И действительно, журналист, словно козыри, выложил на стол один за другим несколько листков; они легли перед Сезаром таинственным полукругом.
        - Это письма, которые получили в Сюртэ до сего дня, - объяснил Трюшон. - Конечно, не они сами, а их копии. Мой информатор не пожалел бумагу и переписал их так, как они были написаны, только вот почерк не воспроизвел. Говорит, гадкий больно. Это первое, - журналист ткнул в листок, - полученное в Сюртэ восемнадцатого июля, на следующий день после пожара в доме Шартье. Уцелело лишь чудом. Шеф счел его чьей-то шуткой и приказал уничтожить, а секретарь забыл. Потом отыскал на столе.
        - Жаль, что у нас нет возможности увидеть оригиналы, - произнес Сезар, - почерк, даже самый гадкий, может рассказать о многом. Ну что ж…
        Письмо было коротким. Очень коротким. Две строчки в левом верхнем углу листка, а в правом нижнем - знакомые инициалы I.P. Сезар прочистил горло (в нем до сих пор першило от дыма) и прочел вслух:
        - «Вот, все вы, которые возжигаете огонь, вооруженные зажигательными стрелами, - идите в пламень огня вашего и стрел, раскаленных вами! Это будет вам от руки Моей; в мучении умрете». Потрясающий слог. Это цитата из Библии?
        - Исаия, - негромко произнес священник. Журналист поднял палец - вот, мол, для чего тут нужно духовное лицо! - и передал Сезару следующий листок.
        - Это второе. Его получили после смерти Алена де Ратте.
        - «Если появится огонь и охватит терн, и выжжет копны, или жатву, или поле, то должен заплатить, кто произвел сей пожар…» - Сезар помолчал. - Так. Следующее. - Он уже догадывался, что там увидит.
        Журналист протянул листок.
        - А это пришло двадцать третьего.
        - «Перед ним пожирает огонь, а за ним палит пламя; перед ним земля как сад Едемский, а позади него будет опустошенная степь, и никому не будет спасения от него». Эпитафия Фредерику. М-да.
        - И самое свежее.
        - После Буаверов. «Не уйдет от тьмы; отрасли его иссушит пламя и дуновением уст своих увлечет его». Хм.
        Сезар потер лоб. Такого виконт не ожидал; он думал, что в письмах содержатся угрозы, обещания выжечь весь Париж к чертям собачьим или еще нечто возвышенное, что может рассказать о личности Поджигателя. Но пока о личности можно было сказать, что преступник хитер. Цитаты из Библии ни на что не укажут, любой может взять их, абсолютно любой, и это даже не означает, что Поджигатель излишне религиозен. Наоборот, он может оказаться яростным безбожником. Многие действуют от противного.
        Трюшон тем временем протянул листки священнику.
        - А что вы можете сказать?
        Тот взял письма, перебрал их, медленно вчитываясь; и, пока он занимался этим, Сезар впервые как следует рассмотрел святого отца.
        Ему было шестьдесят или около того; лицо крупное, без следа аристократической породы, но умное и красивое, с высоким лбом и резкими скулами. Длинные седые волосы собраны в аккуратный хвост, пальцы короткие, однако ловкие; а глаза, когда священник поднял голову, оказались зелеными и спокойными. Так, наверное, могут смотреть деревья в тихую погоду: безмятежность и лиственная свежесть, ни следа беспокойства, как будто на свете нет ветра.
        - Что ж… - медленно проговорил отец Демаре. - Первое - это из Исаии, как я уже сказал. Второе - это Исход, третье - Иоиль. Насчет четвертого я не уверен, но, похоже, это из Иова.
        - И что все это значит? - спросила графиня де Бриан. Журналист выразительно покачал головой и указал на виконта - дескать, он тут главный, пусть он и решает.
        - Это значит пока лишь то, что Поджигатель использовал библейские цитаты, чтобы подразнить Сюртэ. - Сезар протянул руку, и отец Демаре отдал ему листки. - Ничего более. Но в них кроется что-то, ведь не зря же он выбрал именно эти отрывки.
        - Во всех них речь идет о пламени, - тихо сказала графиня.
        - Пламя. Да. Священный огонь Господа, уничтожающий грешников. Геенна огненная для них. - Сезар потер ладонью лоб и с неудовольствием посмотрел на руку - там снова была копоть. - Мне нужно поразмыслить над этим. Боюсь, что сейчас я не смогу дать ответ.
        - Не бывать вам героем хроники, - резюмировал Трюшон. Сезару не нравилось его слишком уж веселое настроение.
        - Может, и бывать, если я догадаюсь утром.
        - Простите, что вмешиваюсь, - кротко произнес священник, - однако правильно ли я понял, что речь идет о письмах Парижского Поджигателя, о котором в последнее время судачат в газетах?
        Три пары глаз воззрились на святого отца, и только тут Сезар сообразил, что они все толком не представились - столь стремительными оказались события. Разве что с графиней де Бриан отец Демаре успел познакомиться, и то неизвестно…
        - Прошу прощения, что мы так невежливы. Я Сезар Мишель Бретинье, виконт де Моро, а это - Ксавье Трюшон, журналист, автор статей про Поджигателя из «Ла Пресс», и наша добрая знакомая графиня де Бриан. Мы воспользовались вашим гостеприимством, ничего не объясняя…
        - Да что вы лишнее говорите, виконт! - прервал его священник. - Там, на пожаре, вы геройски себя вели. Разве мог я не пригласить вас?
        - Мне казалось, это мы себя к вам пригласили, - засмеялся Трюшон.
        - Да хоть бы и так. Вы говорите о Поджигателе. Неужели он существует на самом деле?
        - О да, - вздохнул виконт, - он существует. К сожалению.
        - И это его письма?
        - Да, верно.
        Священник откинулся на спинку стула и потеребил жесткими пальцами нижнюю губу.
        - А я ведь и о вас читал, виконт.
        - Все-таки знаменитая вы личность! - не удержалась от комментария графиня де Бриан; святой отец не обратил на это замечание ровным счетом никакого внимания.
        - Да, да, слышал о вас. И, наблюдая у себя в гостях в столь поздний час столь странную компанию, прихожу к неизбежному выводу, что вы расследуете это дело, виконт.
        Сезар начал подозревать, что священник не лишен чувства юмора, но был слишком усталым, чтобы это оценить.
        - Так и есть. - Запираться не имело смысла, к тому же слухи все равно скоро поползут. - Надеюсь, вы не выдадите нашего доброго Ксавье, который добыл эти письма не совсем законным способом?
        Трюшон изобразил на лице испуг, но так неубедительно, что Ивейн фыркнула.
        - Ни в коем случае, - заверил Сезара отец Демаре, - кроме того, если вам понадобится моя помощь, я к вашим услугам. Баронесса де Менар была моей прихожанкой, и я глубоко скорблю о ее кончине.
        Виконт мрачно кивнул, напоминание о еще одной жертве Поджигателя не добавляло радости. Сколько их будет еще? Остановится ли этот человек, кто бы он ни был? Или он станет уничтожать аристократов одного за другим? Возможно, Сезар не прав, и связи между убийствами нет, кроме всепоглощающей жажды уничтожения. Мысли были вязкими и не очень-то умными, и виконт принял решение.
        - Мы оставим вас, отец Демаре. Час поздний, и дама устала.
        - Я вовсе не устала! - запротестовала графиня.
        - Ну а я устал. - И Сезар поднялся. - Возможно, мне еще нужно будет с вами поговорить, святой отец, коль скоро судьба нас свела. Вы не будете против, если я нанесу визит?
        - О чем вы говорите, виконт! Конечно, я всегда рад видеть вас.
        Весьма опрометчивое заявление для случайного знакомства, однако священники - люди особенные, им сам Господь велел быть гостеприимными. Распрощавшись с отцом Демаре, вся троица покинула домик. Сезар помог графине забраться в коляску и сам сел рядом с Ивейн, а журналист устроился напротив, спиной к кучеру.
        - Ну что же, - сказал Трюшон, когда коляска покатила по дороге, оставляя позади маленький каменный домик, - это был весьма насыщенный вечер.
        - Он поджигает каждые три дня, - негромко произнесла Ивейн. Она сидела, сложив руки на коленях и глядя мимо всех, в проносящуюся ночную тьму. Поднявшийся ветерок трепал ее волосы, выбившиеся из-под шляпки. - Лишь сначала было не так. А потом стало так. Граф де Надо сгорел в ночь на субботу, муж моей кузины - в ночь с понедельника на вторник. А сегодня был четверг, и снова поджог. Если он руководствуется своей логикой, если он ее придерживается, следующий должен быть…
        - В воскресенье, тридцать первого июля, - закончил Трюшон.
        - Что бы это ни значило, так есть.
        - Придумать бы еще, что с этим делать, - мрачно заметил Сезар.
        Графиня помолчала, а потом положила ему на локоть свою ладонь в тонкой перчатке.
        - Но вы ведь придумаете, виконт? - требовательно сказала Ивейн. - Придумаете?
        Сезар долго молчал. Ветер шумел в деревьях, вот коляска свернула на очередную улицу, покатила мимо темных домов… Наконец виконт накрыл своей ладонью ладонь графини и просто сказал:
        - Да.
        Глава 14
        Церковь Святой Кристины
        Утром Сезар пребывал уже в более оптимистичном настроении, чем ночью; возможно, способствовало этому то, что он как следует выспался, или же плотный завтрак, или же новый темно-синий сюртук. Как бы там ни было, уже в десять часов виконт приказал подать оседланного коня к входу. Сегодня ему не хотелось трястись в коляске, хотелось почувствовать размеренную рысь вышколенного жеребца, да и прогулка намечалась в приятный район. Возможно, после того как удастся поговорить со священником, Сезар проедется по Венсенскому лесу. Интересно, его уже начали перекапывать вдоль и поперек или же рощица пока уцелела?
        Направив серого коня по улице Вожирар, виконт воспользовался возможностью поразмыслить, если так можно выразиться, на ходу.
        Итак, Поджигатель избрал для своих писем религиозный тон, что бы это ни означало, и во всех них говорится о пламени. В общем-то, логично: он хочет сжигать, и он сжигает. Но что означают эти фразы? Не просто так они взяты, или же Поджигатель элементарно использовал те куски библейского текста, где упоминается огонь? Сезар понимал, что логика должна быть. Для человека (а он почему-то продолжал думать, что действует один человек, непохоже все-таки на шайку) столь целеустремленного должен быть резон поступать именно так и тщательно продумывать свои действия. Если удар ножом может быть мгновенным, то пожар как способ убийства громоздок и требует подготовки. И если Поджигатель решил действовать к тому же стильно, что подтверждается письмами, - тому должна быть причина, и кроется она среди причин, почему преступник это делает.
        Он считает, что несет возмездие? Это первым приходит в голову. Но за что? И возмездие ли это? Или личная месть? Слишком много у него знакомых, которые не знакомы друг с другом. Слишком они разные. Что их связывает, кроме Поджигателя и призрака субботних встреч (который, того и гляди, развеется туманом)? Или он просто бросает игральные кости на карту Парижа и выбирает ближайший особняк…
        Возможно, разговор с отцом Демаре что-то прояснит.
        Сезар добрался до церкви Святой Кристины без приключений; теперь, в ярком свете теплого июльского дня, он имел возможность как следует разглядеть строение, вчера ночью укрытое тьмой. Церковь стояла на небольшом холме, была окружена деревьями, от которых здесь лежала прохлада и тень, и казалась детской игрушкой. Шпиль протыкал ветви и устремлялся ввысь, к синему небу, по которому сегодня плыли обрывки облаков; серые стены, казалось, светятся, несмотря на то что сложены из грубого, плохо обтесанного камня. В зазорах между камнями виднелась кладка и рос мох. Словом, удивительная церквушка, больше похожая на сельскую - и тем не менее находящаяся в пригороде Парижа.
        Сезар спешился, оставил серого у коновязи и неторопливым шагом направился к дверям церкви. Они были распахнуты. С барельефа над входом взирал печальный ангел, застывший в невесомом рывке над коленопреклоненной святой. Виконт вошел в церковь, и прохлада обняла его со всех сторон.
        Потрескивали свечи у алтаря, веселые огоньки плясали над лампадами; пахло ладаном и еще - свежим сеном и опилками: судя по всему, с ними подметали пол. На каменных плитах, плотно пригнанных одна к другой, временами встречались полустертые письмена. Ряды грубых скамей, статуи, тоскующие в нишах, окно-роза над главным алтарем - ярко-синие, золотые и алые стекла пропускали пучки солнечных лучей, и на полу лежала разноцветная клякса. Сезар медленно пошел к алтарю, шаги гулко отдавались под невысоким сводом и улетали в полутьму за колоннами, и еще витал тут легкий запах цветов. Как оказалось, букет лилий стоял у иконы с изображением Девы Марии, висевшей в углу.
        Сезар остановился перед алтарем, рассматривая его; небогато, но очень тепло сделано - тончайшая резьба, глаза святых блестят тусклым янтарем. Святая Кристина, Иисус, парящий на кресте, и еле различимый деревянный голубь, с которого облезла краска.
        - Сын мой, - раздался голос отца Демаре, - я рад, что вы приехали.
        Священник вышел из маленькой дверки в боковой стене (по всей видимости, там располагались помещения, где хранились немудреные местные сокровища) и стоял, сцепив пальцы и глядя на виконта. Сезар еле заметно улыбнулся и шагнул навстречу.
        - Доброе утро, отец Демаре. Как и обещал, я приехал поговорить с вами.
        - Охотно. Но сначала не хотите ли осмотреть церковь?
        Отказываться было невежливо. Виконт кивнул.
        - Разумеется.
        Священник оживился: судя по всему, сюда мало кто захаживал, церквушка-то на отшибе, - а потому каждый гость был драгоценным.
        - Вы знаете что-нибудь о святой Кристине из Больсена?
        Сезар пожал плечами:
        - Боюсь, что немного.
        - Пойдемте. - Священник увлек его в боковой придел, где стояла статуя, весьма и весьма заинтересовавшая виконта. Женщина, молитвенно сложившая руки, стояла на невысоком постаменте, заведя к небу непрозрачные глаза. Но - из рук ее струились каменные змеи, они же извилистыми лентами ползли у ног, а еще там был нож, и две стрелы, и жернов, и щипцы.
        Сезар молча смотрел на статую. Сработал ее мастер.
        - Она была замучена при Диоклетиане около триста четвертого года в Больсене, что на северо-запад от Рима. Легендарное греческое «Житие» с его латинскими переводами, а также литургические испанские книги седьмого века упоминают тем же днем святую Кристину из Тироса, но, похоже, это были два разных лица. Недавно в нашей церкви был праздник, ибо День святой Кристины отмечается двадцать четвертого июля.
        Виконт кивнул.
        - Святая Кристина - источник чудес. Один священник из Богемии, совершая паломничество в Рим, остановился в Больсене, где собрался совершить Святую мессу. Он, однако, имея сомнения в реальном присутствии Христа в Святой Евхаристии, попросил Господа о знаке. Чудесным образом во время мессы из гостии пошла кровь, омочив корпорал. В память о больсенском чуде в городе Орвието, недалеко от которого располагается Больсен, пятнадцатого ноября тысяча двести девяностого года был заложен собор для хранения святых реликвий, строительство которого было завершено лишь в конце четырнадцатого века. И через чудо в Больсене Бог показывает, сколь мнимо возникшее в некоторых умах противоречие, связанное с неприятием практики преподания в церкви причастия под одним видом как «неполного». - Священник скупо улыбнулся. - В каждой частичке хлеба - весь Христос. Так, во время чуда из хлеба была явлена и кровь. Что говорит: нам не нужно сомневаться.
        - Благодарю вас, святой отец, за сказанное. Это действительно очень интересно. И статуя впечатляет.
        - Ее сработал неизвестный мастер более ста лет назад. Она пережила все революции и перевороты, да так и стоит тут и радует прихожан… Что ж, вы выслушали меня, сын мой, со всем терпением, с которым юность слушает старость. Теперь спрашивайте, что вам хочется знать… Хотя не здесь. Пойдемте.
        Следом за отцом Демаре виконт прошел сквозь ту самую боковую дверь в коридор, который заканчивался выходом на улицу. Солнечный свет после полутьмы церкви показался очень ярким. Простиравшаяся перед Сезаром лужайка обрывалась у лучистой ограды маленького кладбища, за которым жимолость и сирень переплетались над покосившимися крестами с оранжевыми пятнами лишайника, над утопленными в земле могильными плитами, чей покой хранят колокольчики и лебеда. У ограды стояла каменная скамья, чуть осевшая, словно мул под непосильной поклажей; летние ручейки после веселых июльских гроз вымыли у ее ножек переплетающиеся земляные полосы. Священник сел, и виконт уселся тоже, ощущая несвойственное ему умиротворение. Обычно церкви заставляли Сезара скучать; там было слишком много слов о Боге, столько, что иногда за ними терялся сам Бог. Но тут - тут очень мило и очень спокойно.
        - Я слушаю вас, сын мой.
        Виконт помолчал, а потом изложил священнику вкратце то, что происходило в последнюю неделю, начиная - вот забавный, ничего не значащий факт! - с двадцать четвертого июля, дня памяти святой Кристины, когда Сезар и заинтересовался этим делом. Рассказал о первых деяниях Поджигателя, о погибших, о том, что, по его мнению, между ними существует неуловимая связь - во всяком случае, Поджигатель ее видит. Отец Демаре слушал молча, изредка кивал, и его большая гордая голова медленно опускалась, а натруженные руки неподвижно лежали на коленях, обтянутых сукном сутаны.
        - И я хотел расспросить вас, - закончил виконт, - о вашей прихожанке, баронессе де Менар. Возможно, то, что вы скажете, наконец прольет свет истины на эту историю.
        Священник ответил не сразу, а когда заговорил, голос его звучал неохотно:
        - Видите ли, сын мой, баронесса ходила ко мне исповедоваться, однако я даже после ее смерти не могу разглашать то, что она мне сказала. Это навсегда между ней, мною и Богом, и я унесу это с собою в могилу.
        - Но ведь это может помочь поймать убийцу. - Бог никогда не был для Сезара достаточно весомым аргументом. - И предотвратить гибель других людей.
        - И тем не менее сын мой… Баронесса не была совсем уж праведной женщиной; да и кто из нас безгрешен? Но разглашать ее дела я не стану.
        - Очень жаль, - произнес виконт, - однако вы хотя бы можете мне сказать, было ли в ее делах хоть что-то, за что я мог бы зацепиться? Сейчас, когда вы знаете эту историю, - я все пытаюсь уловить связь.
        Отец Демаре качнул головой.
        - Я боюсь, что ничего такого, виконт, и даже не намекну вам, потому что намекать не о чем. Разве что… Вы все равно можете узнать это от слуг, так что я скажу вам, что по субботам баронесса тоже уезжала. Однажды я пришел к ней в неурочное время, ибо на следующий день должен был отправиться на собрание в Лион, но ее не оказалось дома, а затем она отчитала меня и сказала, что я не найду ее в особняке по субботам. Я всегда забавлялся, когда мне отчитывали женщины, - улыбнулся он, - к тому же исповедью это не было, оттого рассказываю вам.
        - Значит, я прав, и эта связь все-таки есть! - пробормотал Сезар.
        - Возможно, возможно. Однако что, если вы ошибаетесь? Многие любят наносить дружеские визиты именно субботним вечером. Пока вы не узнаете, где она бывала и где бывали все остальные, связь эта для вас бесполезна.
        Виконт пристально взглянул на него:
        - А у вас острый ум, святой отец.
        - Я не жалуюсь, - отвечал священник с достоинством, - и желаю хоть чем-то вам помочь. Я думал о тех цитатах, что пишет Поджигатель в своих письмах.
        - Да. - Сезар полез в карман за листками, однако отец Демаре жестом остановил его.
        - Не трудитесь, я их запомнил… Итак, что же они говорят нам? «Вот, все вы, которые возжигаете огонь, вооруженные зажигательными стрелами, - идите в пламень огня вашего и стрел, раскаленных вами! Это будет вам от руки Моей; в мучении умрете». Это самая первая, и она была предназначена для господина де Шартье, если я не ошибаюсь.
        - Вы не ошибаетесь, - подтвердил Сезар, не уставая удивляться прекрасной памяти старого священника.
        - О чем здесь говорится? Думали ли вы?
        - О возмездии.
        - Не только. Обратите внимание: гнев Господень падет на тех, кто возжигает огонь. Это значит - обвинение в том, что человек пошел против Господа, против Его воли или же законов. Тот, кто возжег какой-то огонь, сошелся с дьяволом или совершил какую-то мерзость. Здесь подчеркнуто, что это воздаяние, и мучение - достойная кара для преступивших.
        - Преступивших, - сказал Сезар, подавшись вперед, - здесь говорится о грешниках во множественном числе, хотя главный погибший - Шартье!
        - Вот именно. Возможно, это было обещанием того, что убийства продолжатся? Что ж, давайте дальше.
        - Ален де Ратте, и после его гибели…
        - Да. «Если появится огонь и охватит терн, и выжжет копны, или жатву, или поле, то должен заплатить, кто произвел сей пожар». И это снова обвинение. Утверждение того, что грешник сам навлек на себя кару, сам вызвал огонь. - Отец Демаре говорил с большим воодушевлением - похоже, он и вправду со вчерашней ночи обо всем этом размышлял. Сезар был очень рад, что судьба свела его с этим человеком: священник гораздо лучше толкует Библию. - Но почему все это перечисляется в связи с господином де Ратте? Что это означает? Я не знаю.
        - Я, пожалуй, тоже, однако обдумаю это на досуге.
        - Тогда следующее. «Перед ним пожирает огонь, а за ним палит пламя; перед ним земля как сад Едемский, а позади него будет опустошенная степь, и никому не будет спасения от него».
        - Это было после смерти Фредерика де Надо. Я знал его немного. - Сезар в задумчивости едва не откинулся по привычке на спинку скамьи, да вовремя сообразил, что спинки-то нет. - Первая часть понятна: огонь уже был перед ним, и после него тоже погибнут грешники; что же касается Эдема… Для Фредерика вся жизнь была развлечением. Он действительно считал, что живет в раю, и был счастливым и легким человеком. Кто-то, оказывается, хорошо его знал…
        - Кто-то неплохо знал их всех, если уж усматривать связь, - сказал отец Демаре. - В таком случае последнее из известных мне, коль скоро это вам понятно. «Не уйдет от тьмы; отрасли его иссушит пламя и дуновением уст своих увлечет его». Я проверил, это действительно из книги Иова. Тут пламя увлекает одним дуновением, и мне видится в том некоторая странность. В Библии много говорится об огне, и есть еще цитаты вроде тех, что были раньше. О том, как огонь пожрет грешника. Но тут говорится о дуновении, не о казни, о том, что пламя увлечет…
        - Увлечет, и грешник пойдет сам, - словно камень, уронил Сезар.
        Внезапно кое-что встало на свои места, а жаркий день повеял осенней прохладой. Пожарные сказали, что дверь кабинета Жюльена де Буавера была заперта изнутри; виконт еще тогда подумал - неужели он не хотел выйти, не желал спастись? А что, если и вправду не хотел? Если заперся там, повинуясь некоему порыву или же - внушению…
        Что же стоит за всеми этими поджогами? Внезапно виконту показалось, что он тронул одуванчик - а это оказался кончик хвоста спрятавшегося в зелени тигра…
        - Вы о чем-то догадались, сын мой?
        - Возможно. - Он решил не делиться с отцом Демаре этой догадкой: чем меньше случайный знакомый будет знать, тем лучше для него же. - Я не уверен, и мне нужно проверить это.
        - А после вчерашнего пожара еще не было письма?
        Сезар скривился.
        - Ну, если и было, Сюртэ так просто со мною им не поделится. А журналисту потребуется время, чтобы его добыть. Так что тут на скорость рассчитывать не стоит. И все же… меня не оставляет странное чувство, святой отец. Как будто со мной играют.
        - Возможно, играют вовсе не с вами? - заметил отец Демаре.
        Сезар внимательно посмотрел на него. В золотисто-зеленом утреннем свете священник казался похожим на статую из придела своего же храма - безмятежен, почти неподвижен, и лишь острый взгляд выдавал то, что за маской доброго святого отца скрывается ум и проницательность. Во всяком случае, впечатление у виконта было именно таковым.
        - Что вы имеете в виду?
        - Откуда бы Поджигателю знать, что вы ввяжетесь в эту игру? Он ничего о вас не ведал, полагаю. А если ведал, не мог же он и вправду рассчитывать, что эта история привлечет ваше внимание.
        - Да. Я провел в затворничестве последние недели.
        - Вот именно. Следовательно, Поджигатель играет, но не с вами. О, я читал газеты. Однако ему может не понравиться, что вы включились в его игру. Зачем ему лишние игроки! Он прекрасно водит за нос пожарных, Сюртэ и своих жертв, и интрига плетется помимо вас, вы в ней никак не замешаны. Но вы с упорством идете вперед, а упорство, сын мой, - залог не только успеха, но и великих испытаний. Так что будьте осторожны, прошу вас. Если ваши догадки верны, вы имеете дело с очень опасным человеком и даже не представляете, кто бы это мог быть. Невозможно очертить круг, ибо непонятно, что связывало Поджигателя с его жертвами. Как он выбрал их. Вы ведь уже сами думали об этом, не так ли?
        - Да, я думал и пришел к тем же выводам, что подтверждает их правильность. - Сезар поднялся. - Благодарю, святой отец, вы дали мне превосходную пищу для размышлений. Может быть, я и разгадаю эту головоломку. А это совершенно очевидно головоломка. Ее предложили Сюртэ, но Сюртэ, по всей видимости, далека от разгадки.
        - Удачи вам, сын мой. И будьте осторожны.
        Глава 15
        Тайны слов
        В тот момент, когда доложили о приходе виконта де Моро, Ивейн писала письмо.
        Вчера ночью, возвратившись домой, она долго не могла уснуть. Рассвет уже тронул крыши, по улице пронесся первый утренний ветерок, а графиня ходила туда-сюда по своей спальне, радуясь, что под нею гостиная и никого она своими расхаживаниями не потревожит. Спать не хотелось, и мысли, волновавшие Ивейн, вовсе не способствовали визиту тихой дремы.
        Она думала о Поджигателе, о сегодняшнем пожаре и, конечно, о виконте де Моро.
        Когда он бросился в пламя, у Ивейн словно оборвалось сердце; она не думала, не полагала, что мужчина может ради незнакомых людей так рисковать - ведь это не его дело. Понятно, что там были пожарные и слуги, да и полиция отиралась поблизости, а виконту совсем необязательно лезть в огонь. Но Сезар пошел туда - не колеблясь, не сомневаясь ни мгновения. Когда он вернулся потом к коляске, усталый, весь измазанный сажей, Ивейн смотрела на него во все глаза - и не могла насмотреться. А еще он называл ее по имени, явно того не осознавая. Что бы это могло значить?
        С ней никогда раньше не случалось такого. Ни один мужчина не владел ее мыслями. Все они были для этого слишком мужчинами в том наихудшем смысле, которым она их наделяла: высокомерными, самоуверенными, считающими себя умнейшими существами на свете. И виконт де Моро вначале показался Ивейн таким. О, как он ее раздражал в тот воскресный вечер у Люсиль! Как ей хотелось убить его прямо в Булонском лесу на следующий день! И что? К четвергу мысли Ивейн на счет виконта окончательно изменили направление. Теперь он казался ей не просто знакомым, который согласился помочь найти убийцу, но человеком, к которому следовало прислушаться.
        Почему так произошло? И почему каждый раз, когда виконт обращал к ней взгляд, внутри у Ивейн словно замирало все, а в голове разливался блаженный звон? Она не хотела этого для себя, ни за что не хотела. Она и думать не желала, что над нею берет верх не просто симпатия - влюбленность. Графиня де Бриан много читала, и в половине романов, которые так уважало высшее общество, все завершалось плохо. Влюбленные не могли воссоединиться. А ей - воссоединиться с виконтом де Моро? Смешно.
        На самом деле Ивейн и вправду считала для себя замужество полнейшим бредом. Она не собиралась выходить замуж, по крайней мере, до тех пор, пока не достигнет поставленных целей. А цели у нее были определены: она хотела создать движение за права женщин во Франции, виконт верно угадал. Но как сделать это? Как противиться режиму, который, стоит тебе трепыхнуться, возьмет за глотку? Ивейн видела, как власть подминает под себя умных и одаренных людей, и некоторое время недоумевала, почему Сезара не уничтожила правительственная машина; однако сегодня в вечернем разговоре он обмолвился, что не занимается политикой.
        И что может противопоставить одна женщина этому аппарату, который не разбирает, что лучше, а что хуже, и просто давит все проявления свободомыслия? Журналист Трюшон тоже весьма печально высказывался о цензуре, которой теперь подчинены газеты. И для Ивейн, которая не видела осуществление своих целей без большой кампании в прессе, это было практически катастрофой. Графиня собиралась после окончания дела побеседовать с новым знакомцем - господином Трюшоном: возможно, он что-то сможет посоветовать?
        Мысли о том, каким станет ее будущее, переплетались с мыслями о виконте, которому удалось реализовать свою страсть, и уже к самому утру Ивейн настигла идея. Графиня с ее идеями одна, но только во Франции. Однако в других странах ведь есть единомышленницы? После завтрака она найдет те газеты, что бережно хранятся у нее, - газеты на немецком языке со статьями Луизы Отто-Петерс. Возможно, если написать в редакцию, там передадут письмо самой Луизе? И вдруг она снизойдет до ответа? Она не может оставить такой вопрос без внимания. Когда Ивейн пару лет назад заказывала одному художнику с Монмартра написать портрет Луизы, используя рисунок в газете, графине и в голову не приходило, что этой женщине, служившей ей авторитетом, можно отослать письмо.
        Только тогда Ивейн смогла заснуть, однако во сне ее преследовал образ виконта, а потому графиня не выспалась. Впрочем, ее это не слишком расстроило. Встав, Ивейн, к удивлению горничной, выбрала для себя утреннее платье изумительного бежевого оттенка и наведалась к вдове де Буавер. Мари лежала в постели, но плакать уже перестала. Жюстина, вся в черном, сидела на краю кровати.
        - Вам что-нибудь нужно? - спросила Ивейн, после того как были высказаны обычные вопросы и слова сочувствия и утешения.
        Мари покачала головой:
        - Нет, дорогая. Ты и так заботишься о нас. Я должна быть сильной, чтобы похоронить моего дорогого Жюльена.
        Похоронами занимался Патрик, и они должны были состояться утром в субботу.
        - Если что-то понадобится, сразу присылайте за мной, - велела графиня и направилась в кабинет, чтобы, запершись там, без помех приступить к сочинению письма.
        Дело оказалось непростым. Ивейн извела едва ли не стопку бумаги, пока нужные формулировки не начали ложиться на лист; но, как только верный путь был нащупан, слова посыпались словно из рога изобилия, да все правильные, истинные. Ивейн писала, сажая кляксы и нещадно скрипя пером, и почти закончила, когда постучался слуга и доложил, что виконт де Моро ждет в гостиной.
        Графиня удивилась: она вовсе его не ждала. Сезар обещал прислать записку, если выяснится что-то новое, и никак не собирался приезжать сам. Посмотрев на письмо и решив, что небольшой перерыв пойдет на пользу, а переписать его можно и немного попозже (час-другой роли не играют), Ивейн спустилась в гостиную, на ходу натягивая тончайшие перчатки на заляпанные чернилами руки.
        Сезар действительно был там. Он повернулся графине навстречу - сегодня безупречно выбритый, элегантный, но одетый не для торжественного визита, а для верховой езды: высокие сапоги, суконные брюки, темно-синий узкий сюртук и жилет с серебряными пуговицами. Все просто и вместе с тем производит впечатление.
        - Доброе утро, виконт. - Ивейн постаралась, чтобы улыбка выглядела обычной, хотя при виде него сердце так и заколотилось в груди. - Вы меня удивили.
        - Доброе утро, мадемуазель, и извините за вторжение без предупреждения. - Его четкая речь звучала дружелюбно и ничуть не насмешливо. - Не откажете ли вы мне в просьбе?
        - Смотря что это за просьба.
        - Проехаться со мной до кафе «Тортони». Я угощу вас кофе или шоколадом, и еще мы можем заказать сколько угодно пирожных.
        Ивейн чуть в обморок не упала, услышав такое предложение, хотя вообще-то склонна к обморокам не была и бледных страдалиц - презирала.
        - Виконт, мы с вами договорились вместе разобраться в этом деле, но не пить кофе в общественных местах! - произнесла она как можно холоднее. Сезар же, будто не слыша Ивейн, приблизился, оказавшись в полушаге и мгновенно заполнив собою все пространство - во всяком случае, так графине помстилось. Протянув руку, виконт заправил Ивейн за ухо вечно выбивающийся непокорный локон и, совершив сие вопиюще неприличное действо, заметил:
        - А я не договаривался! Если уж вы настаиваете на товарно-денежных отношениях, то пусть это будет платой за мои услуги сыщика.
        Ивейн едва не задохнулась от возмущения.
        - Вы… да как вы смеете! - Она не понимала, что ее злит больше: его близость или его возмутительные слова. Графиня шагнула назад, чтобы смотреть не совсем уж снизу вверх.
        - Сударыня, - произнес виконт, сделав лицо несчастное, отчего ей немедля стало смешно, однако Ивейн смех сдержала, - прошу вас, не заставляйте меня вас уговаривать! Я прошу с одною лишь целью: мне лучше думается, когда я излагаю свои мысли кому-то. Конечно, я мог бы изложить их Флорану, своему камердинеру, однако он лишь слушает меня вежливо, кивает и повторяет: «Да, ваша светлость, нет, ваша светлость, вполне возможно, ваша светлость», - и, поверьте, это так утомительно! Беспокоить Видока я не хочу, а журналиста тем более - он все мои размышления спокойно, не мучаясь совестью, растащит на цитаты и получит очередной гонорар. Остаетесь вы, с вами-то я могу побеседовать об этом деле. Вы - лицо заинтересованное, к тому же не лишенное ума. А мне есть что обдумать. Ну, соглашайтесь же!
        К концу этой тирады Ивейн окончательно смягчилась.
        - Ну, хорошо, - пробормотала она, - я только возьму шляпку. И верхом я не поеду!
        - Так прикажите заложить коляску, - с убийственной иронией посоветовал довольный виконт де Моро.
        Кафе «Тортони» располагалось на углу Итальянского бульвара и улицы Тэбу. В этот час тут было не слишком много народу - завтрак завершился, а обедать публика еще не захотела, - потому для виконта и его спутницы без труда отыскался прекрасный столик под сенью каштанов. Сделав заказ, Сезар заметил:
        - Одно из моих любимых кафе в Париже.
        - Я тоже бывала здесь несколько раз. Приходила, садилась, читала газеты…
        - Вы словно старый счетовод, сударыня, - поддразнил ее виконт, но Ивейн на шутку не поддалась.
        - Так что с вашими размышлениями? Рассказывайте же.
        - Подождем, пока нам все принесут.
        Когда на столе, покрытом белоснежной скатертью, утвердились фарфоровые чашки, серебряный кофейник и блюда со сладостями, Ивейн спросила снова:
        - Так что?
        - Я был у отца Демаре, нашего вчерашнего знакомого. Он заставил меня задуматься о том, что эти цитаты из Библии - не просто цитаты, но ключи к каким-то отношениям. - И Сезар коротко пересказал свой разговор со священником. - Теперь я хожу, отягощенный сиими думами, но никак не могу ухватить ниточку истины.
        - А вы думаете, это действительно ключи?
        - О, несомненно. Но не в том смысле, что это ключи к следующему убийству, нет, иначе Поджигатель присылал бы их до совершения злодейства, установив правила игры, - а они всегда приходят после. Это как бы поставленная точка, означающая: дело сделано. Мне кажется, он воспринимает это именно так.
        - А мне кажется, вы слишком много угадываете о человеке, которого не знаете.
        - Полагаете? - Виконт сидел в своей любимой позе - вольготно откинувшись на спинку стула - и помешивал кофе тонкой ложечкой. - Но ведь в этом и состоит моя задача. Разгадать его. Составить портрет его личности. Найти. И остановить. Разве вы не этого хотите?
        - Я хочу, чтобы он болтался на виселице, - выдохнула Ивейн, - или чтобы его голова скатилась в корзину с соломой. Меня устроят оба этих варианта и еще с десяток менее христианских.
        - Вот видите. А я желаю, чтобы справедливость восторжествовала. И мне не дают покоя эти отрывки, как будто в них сказано что-то важное, чего я не могу понять. А может быть, они прямо указывают на человека, который стоит за ними?
        - Если бы я была Поджигателем, - заметила Ивейн, - и мне хотелось бы после убийства поставить финальную точку, я избрала бы не строки о пламени, а что-то о вселенской справедливости, Божьем возмездии и так далее. Он же… такое чувство, будто он наслаждается самим словом «огонь».
        Виконт смотрел на нее в задумчивости.
        - Вы правы, - медленно произнес он, - и в его наслаждении скрывается тайна. Он не просто мстит - он получает удовольствие… Он обрамляет этими письмами свои деяния, словно вставляет картину в раму. И каждое слово для него значимо.
        Сезар вытащил из кармана листки и разложил перед собою.
        - «Вот, все вы, которые возжигаете огонь, вооруженные зажигательными стрелами, - идите в пламень огня вашего и стрел, раскаленных вами! Это будет вам от руки Моей; в мучении умрете». Святой отец полагает, что тут говорится о возмездии, которое настигает грешников, балующихся с огнем. Но что именно они сделали? Что это за зажигательные стрелы?
        - Какие-то дела? - предположила Ивейн. Разгадывание головоломки увлекло ее. Здесь, в красивом кафе «Тортони», рядом с Сезаром, это казалось занимательной игрой, а не реальным делом - делом об убийствах.
        - Да, дела, но вот какие именно? Что за дела у Алексиса де Шартье были с этими господами и одной дамой, вечная всем им память? Пять трупов, не считая слуг, и никакой зацепки, но… Я убежден, их что-то связывало. И если связывает еще кого-то, почему этот кто-то не бежит?
        - Откуда вы знаете? Может, они уже сбежали.
        - Может, да, а может, нет. Баронесса де Менар осталась в городе, да и муж вашей кузины никуда не собирался. Кстати, о нем… Нет, это позже. - Виконт потер подбородок, провел кончиком мизинца по тонким усам. - Итак, Шартье погиб первым, и первым из тех, кто «вооружен зажигательными стрелами». Что может быть такого опасного в зажигательных стрелах, когда в этом замешана группа людей, казалось бы, между собою не знакомых?
        Ивейн пожала плечами, но Сезару и не требовался ее ответ, он ответил сам:
        - Сговор. Какой-то тайный сговор, какой-то план, который обсуждается субботними вечерами. Трое из них уезжали, и если бы мы знали точно о Фредерике и об Алене де Ратте, наверняка выяснили бы то же.
        - Или закрытый клуб, - заметила Ивейн, - почему же обязательно сговор?
        - Потому что в закрытом клубе все проводят время, но и только. Они не пускают стрелы, если можно так выразиться.
        - Ваши аргументы не выдерживают критики, виконт. Кто знает, что родилось в больном мозгу Поджигателя, какое сравнение? Может, в этот клуб заказывали молоденьких проституток и всячески их истязали. Откуда вы знаете?
        - А вы откуда знаете о таких вещах?
        Графиня фыркнула:
        - Да бросьте! То, что об этом не говорят в салоне мадам де Жерве, не означает, будто такого не случается.
        - Хорошо, хорошо, вы правы. Сговор или клуб. - Он выглядел таким оживленным и таким настоящим, что Ивейн в мгновенной вспышке прозрения осознала: так вот он какой, настоящий виконт де Моро. - Если клуб, то это дела удовольствий, которые кого-то задели. Если же сговор, какая-то тайная организация, она должна иметь целью не только веселое времяпрепровождение.
        - И какие же цели вы предполагаете?
        - О, тут вариантов масса, но, учитывая личность Шартье, с которого все началось, я рискнул бы предположить политику.
        - По вашим словам, он был весьма скрытен. Почему бы ему не состоять в тайном клубе любителей воздухоплавания, где озаботились постройкой дирижабля века?
        Сезар расхохотался, и Ивейн, не сдержавшись, тоже улыбнулась - таким приятным был смех виконта.
        - Поверьте, я знаю парижских воздухоплавателей. Там негде городить тайные клубы, все можно сделать совершенно открыто. Тайну хранят в том случае, когда цель может кому-то помешать или же противозаконна. Если они замышляли нечто противозаконное - это многое объясняет.
        - Это ничего не объясняет, так как четких доказательств у вас нет. - Ивейн поджала губы. Ей не хотелось критиковать виконта, она бы с удовольствием кивала, словно Флоран, однако понимала, что именно критики Сезар от нее и ждет. В спорах рождается истина. Кто это сказал?.. Ах, неважно.
        - Да, действительно. Но это весьма вероятно. Хорошо, оставим эту версию и перейдем к Алену де Ратте. Это моя темная лошадка. - Виконт взял следующий листок. - Если Фредерика де Надо, следующую жертву, я немного знал, то с Ратте не общался вовсе, а сейчас его семья никого не принимает. И отзываются о нем обычно: семьянин, жена из Испании, красавица, говорят.
        - Она действительно красива, - подтвердила Ивейн, - я видела ее на нескольких приемах. И имя у нее красивое - Эухения Сируэла Мендоса в девичестве. Я запомнила, потому что одна пожилая бодрящаяся красотка говорила рядом со мной и все повторяла: ах, Эухения, она же не может затмить нашу императрицу Евгению… Что?
        Виконт сидел с очень странным выражением лица.
        - Повторите ее полное имя, прошу вас.
        - Эухения Сируэла Мендоса, - произнесла Ивейн, не понимая, что его так озадачило.
        - «Если появится огонь и охватит терн, - пробормотал виконт, - и выжжет копны, или жатву, или поле, то должен заплатить, кто произвел сей пожар…» Сируэла. По-испански это значит «слива». А терн - это дикая слива. Черт!
        - Не может быть! - Ивейн выхватила у него листок и пробежала строчки глазами.
        - Это непохоже на эпитафию. Это предупреждение, - твердо сказал виконт. - Алена де Ратте предупреждают, что он заплатит, и заплатит его жена - пламя охватит терн, и дочери - пламя выжжет копны, и поле сгорит - это его дом… Это аллегория, Ивейн. - Он снова назвал ее по имени и снова не заметил. - Но очень странная аллегория. Почему это получили в Сюртэ только после смерти?
        - Но откуда нам знать, - медленно произнесла графиня, пораженная внезапной догадкой, - что Ален де Ратте не получал такое письмо?
        Некоторое время собеседники молча смотрели друг на друга. Локон-предатель снова защекотал ухо Ивейн, однако сейчас ей было не до прически.
        - Вы полагаете, что он сначала рассылает письма жертвам?
        - Да. А вам так не кажется?
        - По-моему, это гениальная мысль.
        Виконт сказал это столь серьезно, что Ивейн и не подумала усомниться в его словах - он явно думал то, что говорил. Однако Сезар тут же продолжил:
        - Тогда еще более непонятно, отчего они не сбегали? Почему оказывались в тот вечер дома и… я идиот! - он хлопнул себя по лбу. - Мы ведь ничего не знаем именно о тех вечерах - как вели себя жертвы, что они говорили? Предположим, Фредерика де Надо никто не видел, только его камердинер, а он погиб. Алексис де Шартье был первой жертвой и, даже если получил письмо, мог бы счесть его шуткой. А вот Ален де Ратте… Все очень странно. Уверялось, что слуги не смогли вытащить хозяина из кабинета, потому что дверь изнутри завалило упавшим шкафом. Но ведь до того, как шкаф упал, охваченный пламенем - а это надо было еще сильно шкафу постараться! - господин де Ратте должен был что-то делать! Почему он не попытался выбраться из окна, ведь это не так сложно? Почему не звал на помощь? Что с ним случилось? И это возвращает нас к вашему кузену - позвольте, я буду называть его так - Жюльену де Буаверу. Он тоже сгорел в кабинете. Пожарные сказали, его дверь была заперта на засов изнутри. И я решительно не верю, что все это совпадения!
        Ивейн похолодела.
        - Вы хотите сказать, - медленно произнесла она, - что Жюльен намеренно оттуда не вышел?
        - Я не знаю. Но это первое, что напрашивается. Это… похоже на самоубийство, Ивейн.
        - Какое самоубийство?! - вскрикнула она и тут же понизила голос, так как к ним удивленно обернулся официант. - О каком самоубийстве идет речь, Сезар?! Жюльен обожал Мари и своих детей. Он не был ни в чем таком замешан. Он был обычным человеком, вы слышите!
        - Я слышу. - Он накрыл ее судорожно стиснутый кулак своей ладонью. - Пожалуйста, не волнуйтесь. Я всего лишь хочу, чтобы вы расспросили Мари о том вечере - как вел себя ее муж, что он говорил, не выглядел ли необычно. Все факты, даже самые мелкие, нам помогут. Потому что если я прав, то заговор имеет не одну ступеньку.
        - Вы снова о заговоре, - уныло бросила Ивейн. Рука виконта согревала ее руку, и графиня не спешила ее отнять.
        - Ну простите, если эта тема вам неприятна, однако вы же были готовы ко всему, чтобы уничтожить Поджигателя.
        - Да, так и есть.
        - Я не обещал, что не всплывут факты, которые покажутся вам странными. Однако, если мне будет позволено сказать, графиня, я постараюсь сделать все, чтобы это не затронуло честь вашей семьи.
        - Почему? - спросила Ивейн внезапно охрипшим голосом. - Почему вы так поступите?
        Сезар убрал руку, что вызывало некоторое разочарование, но улыбнулся - это давало надежду. Его темные глаза блестели.
        - Быть с вами откровенным? Вы мне нравитесь, Ивейн. Вот, я уже называю вас по имени без разрешения… Но оно вам так идет, сударыня. Признаться, сначала вы меня совсем не впечатлили, и да, вы правы, я забыл ваше имя после того, как нас представили.
        Ивейн вспыхнула. Значит, он слышал тот разговор в вестибюле! Вот и отлично. Недосказанного между ними не осталось.
        - А теперь я вижу, что вы умная, храбрая и очень красивая женщина. Вы ведь не бросите в меня за это кофейной чашкой? Я встал на вашу сторону не только из-за своей обостренной тяги к справедливости и расследованиям, но и из-за вас лично. Когда утром во вторник вы приехали просить меня найти Поджигателя, то… покорили, пожалуй.
        - Покорила? - прошептала Ивейн. - Я покорила вас?
        Виконт осторожно взял ее руку, коснулся губами пальцев (ах, как сейчас графиня жалела, что между ее кожей и губами Сезара - перчаточный шелк!) и задержал в своих ладонях.
        - Простите мне маленькую вольность. Вы чудесно выглядите, Ивейн, вы совсем другая, и я понимаю, что вы такой всегда и были - просто защищались от меня. А может, от себя самой. - И, глядя в ее потрясенное лицо, добавил: - Для вас это откровение? То, что вы нравитесь мужчинам?
        - Нет, - сказала графиня, быстро с собою справившись, - это как раз дело привычное.
        Сезар вновь улыбнулся и выпустил ее руку, а то совсем уж нарушал правила приличия.
        - В таком случае, не удивляйтесь. И давайте вернемся к нашим идеям. - Он так и сказал - нашим. - Я постараюсь оградить вас, если всплывет нечто… неожиданное. Пока же мы имеем лишь факты, которые наводят на определенные умозаключения. Мой помощник поговорил сегодня утром с парой слуг, что работали в доме баронессы. Конечно же, занялось то ли у нее в спальне, то ли рядом, и госпожу де Менар просто невозможно было спасти. Говорят, там все завалило, и пожарные добрались туда лишь к утру.
        - А наш друг журналист еще не выяснил, что написал Поджигатель на этот раз?
        - Увы, нет. И нам с вами остается ждать. - Он обернулся и махнул рукой, подзывая официанта. - И раз уж так складывается - не хотите ли проехаться до Булонского леса и исправить впечатление, что там сложилось в понедельник?..
        Глава 16
        Выстрел
        К удивлению Сезара, которому показалось было, что он графине изрядно надоел, она согласилась, и в ее коляске (серый конь остался на улице Берже) парочка отправилась в Булонский лес. Сначала Ивейн держалась несколько скованно, однако потом вновь разговорилась и улыбалась, глаза ее сияли, и она была вовсе не похожа на ту жесткую, непримиримую женщину, с которой виконт познакомился у Люсиль де Жерве.
        Право слово, в такую женщину можно даже… влюбиться.
        Он не хотел думать об этом. Сердце до сих пор тупо ныло при мысли о предыдущей любовной связи, и Сезар ни в коей мере не желал причинить зло очередной девушке. Но графиня ему нравилась теперь - этого не отнять. И с ней было легко и хорошо говорить. Она была начитанна и очень многое знала, а о вещах судила непредвзято, и даже речи о правах женщин теперь не смущали виконта - наоборот, он стал слушать их внимательнее, признав, что в них есть рациональное зерно. Особенно когда говорилось об образовании.
        Через некоторое время он мягко вернулся к разговору о Поджигателе.
        - И все же последнее письмо не дает мне покоя. «Не уйдет от тьмы; отрасли его иссушит пламя и дуновением уст своих увлечет его». Здесь говорится о человеке в единственном числе. Если предположения верны и Поджигатель предупреждает своих жертв, то где же тут предупреждение?
        - Я не знаю, - покачала головой Ивейн.
        - Или же тут спрятано нечто иное? Это самое мягкое послание из всех. В остальных угроза звучит неприкрыто, но тут…
        - Мы можем гадать очень долго.
        - А вдруг да угадаем?
        - У вас мало данных, Сезар.
        - Но догадался же я про терн, Ивейн!
        - Это потому, что я вам подсказала.
        Она дразнила его, она смешила его, и более всего теперь виконт де Моро не желал, чтобы он оказался действительно прав - и Жюльен де Буавер был бы замешан в чем-то непристойном. Как бы так оградить от этого знания Трюшона? Сезар не сомневался, что, когда закончится срок договоренности, журналист не постесняется обнародовать в газете все факты. Трюшон взял деньги на информатора, но взятку ему предлагать бесполезно. Да и договор строился на том, что виконт не будет против публикации.
        Они долго гуляли по лесу, затем, проголодавшись, поехали в «Прокопа» и уже оттуда, после сытного и умиротворяющего обеда, отправились на улицу Берже.
        - Как поздно, - заметила Ивейн, когда коляска остановилась у ее особняка. - Уже почти темно. Хотите, дам вам моего кучера вместе с этим экипажем? Он домчит вас домой в мгновение ока, а лошадь вы привяжете сзади.
        - Благодарю, но я прекрасно доберусь верхом, - отказался Сезар, которому не терпелось поразмяться. - Да и моему серому это полезно.
        - Что ж, в таком случае, благодарю вас за приятный день, виконт. Я чувствую себя ужасно аморальной, - созналась она, - ведь моя кузина и ее семья в трауре, а я езжу на прогулки с мужчинами. Но я никогда не поддерживала траур, терпеть его не могу. И я не слишком хорошо знала Жюльена, так что…
        - Не оправдывайте себя - вы оправданы. Вы ведь заняты делом, вместе со мной расследуете преступления Поджигателя. И Трюшон вас не забудет. Может, это поможет вам.
        Ивейн удивленно на него взглянула.
        - О да.
        - И еще… я весь день хотел сказать вам, - негромко произнес Сезар, и графиня, уже собиравшаяся покинуть коляску, остановилась. - Вы очень уверены в своей жизненной стезе, оставайтесь такой и далее. Однако подумайте об одной вещи: то, что вы боретесь за права женщин, не значит, что вы должны отказать себе в любви.
        Он хотел сказать еще многое. То, что Ивейн, скорее всего, отвергает любовь и боится ее, чтобы вновь не испытывать чувство потери. Она загораживается от чувств, которые когда-то причинили ей боль, - наверное, это была смерть матери, которую девочка очень любила. Сезар не знал точно, но предполагал так. Он не хотел лезть к Ивейн в душу. Он и так довольно много себе позволил; а потому ограничился тем, что прозвучало.
        Больше они не сказали друг другу ни слова. Виконт проводил Ивейн до крыльца, и она исчезла в доме, словно видение; а сам он принял из рук слуги поводья серого и сел верхом.
        - Доброго вечера, ваша светлость, - сказал конюх. Сезар кивнул и повернул коня в нужном направлении.
        Он ехал шагом, перебирая в уме события прошедшего дня. Что ж, можно сказать, некий сдвиг произошел; и как бы графиня ни отрицала самоубийство кузена, виконт был уверен, что это именно самоубийство или, во всяком случае, непротивление опасности. Два здоровенных мужика оказались запертыми в собственных кабинетах, изнутри, и умерли, даже не попытавшись выбраться. Ах, если бы знать, что сказал эксперт из Сюртэ, осматривавший трупы! Хоть отправляйся на поклон к Иву Кавье. Инспектор не очень-то любит пронырливого виконта и будет куда как опечален, что Сезар вновь влез в громкое дело. Пожалуй, не стоит пока уведомлять об этом Кэ д’Орфевр.
        Виконт никуда не торопился и так погрузился в размышления, что не особо обращал внимание на творящееся вокруг. И очень зря: район тут был нехороший. Здесь водилось много клошаров, воров и прочих сомнительных личностей, ютившихся в старых зданиях, у рынка, у открытых допоздна кабаков. Вряд ли бы эти люди рискнули напасть на всадника, ведь ни один мужчина не поедет вечером по Парижу, не будучи вооружен, а хороший конь - гарантия того, что удастся быстро и без потерь уйти. Потому виконт особо не переживал и слежки не чуял.
        А совершенно зря, так как она была. Темная фигура скользила за ним практически по пятам, ибо угнаться за идущей шагом лошадью - невелика наука. Виконт не слышал шагов до тех пор, пока преследователь не приблизился настолько, чтобы взвести курок. Вот щелчок-то Сезар и услыхал.
        Он немедля рванул поводья, заставляя серого развернуться, но поздно: преследователь нажал на курок, и выстрел прозвучал. Что-то мягко толкнуло виконта в левое плечо, однако не остановило. Не чувствуя боли, Сезар направил коня прямо на убийцу - а в том, что перед ним убийца, виконт не сомневался. Ночной ли грабитель или же человек, имеющий касательство к делу Поджигателя, он не знал, однако следовало с ним разобраться. Но земля покачнулась, тень растворилась в темноте, и вовремя - из ближайшего трактира вывалилась пьяная компания, оглашая окрестности хохотом. Легкие шаги убийцы замерли вдалеке.
        Виконт изо всех сил вцепился в гриву коня; сразу сильно закружилась голова. Сезар понимал, что просить помощи у пьяных или, того хуже, в трактире смысла нет - в столь сомнительном районе его скорее ограбят и бросят умирать в канаве, чем предложат помощь. А виконт в канаву не желал. Дом слишком далеко, чтобы успешно туда добраться, значит, придется возвращаться к графине. Если он доедет.
        Пьяные уже посматривали на всадника подозрительно; сделав над собой усилие, виконт повернул серого.
        Оставалась одна рука, чтобы управлять конем, и Сезар не мог даже зажать ладонью рану. Теплые струйки крови бежали по руке, манжет стал теплым, а потом холодным - кровь быстро остывала. Улица, еще улица, поворот… Мир качался в туманной дымке, мысли плыли медлительными карасями в этой молочной воде, и виконту начало казаться, будто он путешествует во сне. Он понимал, что теряет сознание, и изо всех сил щипал себя, чтобы не отключиться раньше времени.
        Вот и дом графини де Бриан, окна сияют яростным желтым светом. Серый остановился у крыльца, Сезар сполз на землю, сделал несколько шагов к двери и упал, не успев постучать.
        Ивейн поставила точку и полюбовалась на творение рук своих. Ну, вот и письмо к Луизе Отто-Петерс - написанное изящным почерком, выдержанное, не слишком длинное, и сказано в нем ровно то, что графиня хотела сказать. Она посыпала листки песком, чтобы чернила скорее высохли, стряхнула его и аккуратно отложила послание. Позже она его запечатает, а завтра отошлет. И будет молиться за удачу. Хотя молитвы иногда не помогают, а вот направленная в нужное русло воля - да.
        Сезар ее отвлек сегодня от написания, однако время, проведенное с ним, сказалось наилучшим образом. Его слова еще звучали у Ивейн в ушах. «Не значит, что вы должны отказать себе в любви…» О ком он говорил? Неужели о себе?
        Нет, Ивейн не хотелось сейчас думать об этом, ибо это поставило бы ее перед мучительным выбором, перед невозможностью пойти Сезару навстречу - и крушением ее собственных ценностей. Она должна хоть чего-то добиться, должна следовать своей дорогой, иначе перестанет себя уважать. Пускай виконт полагает, что Ивейн не должна отказывать себе в любви, - но она просто не может впустить любовь на порог. Для нее еще не настало время. Когда-нибудь, может быть, когда она найдет себя окончательно и сможет доказать всем, что ее идеалы не так уж смешны, как многим кажется.
        За дверью послышались торопливые шаги, и слуга ворвался практически без стука.
        - Что такое, Луи? - недовольно спросила графиня.
        - Там… там внизу виконт де Моро, - выпалил слуга, и по его лицу сразу стало понятно: с виконтом что-то не так.
        Ивейн сорвалась в места, обежала стол, смахнув юбками ворох бумаг, разлетевшихся по полу, и поспешила за Луи, холодея от ужаса.
        И было отчего похолодеть. Слуги внесли Сезара в дом и положили на пол, чтобы не испачкать кровью мебель; а крови оказалось много - она уже растеклась лужицей, и эта лужица продолжала набухать. Сезар был без сознания, неподвижный и бледный, тонкие усы казались словно ненастоящими на восковом лице. Но он дышал - Ивейн поняла это, прикоснувшись к его груди. И тут же начала командовать:
        - Пошлите за лекарем, срочно! За ближайшим, мэтром Штраубом, что живет на улице Сен-Дени. Перенесите виконта в спальню для гостей, здесь, на первом этаже. И мне понадобится Жизель, а также таз, бинты и корпия. Ну, бегом!
        Слуги у Ивейн были вышколенные, привычные быстро исполнять приказы - дураки в доме ей не нужны, так что отбирала прислугу она тщательно, а потому могла на нее положиться. Не прошло и нескольких минут, как Сезар лежал на широкой кровати в гостевой комнате, прибежала Жизель, одна из старших горничных, смыслившая немного в медицине, а Луи доложил, как все произошло: он услышал шум на крыльце, выглянул и обнаружил виконта.
        - В него стреляли, ваша милость, - сказала Жизель, склонившись над неподвижным Сезаром и осторожно ощупывая его. - Попали в плечо. Нам нужно снять с него сюртук и рубашку, чтобы остановить кровь.
        - Режьте. - Ивейн протянула ей принесенный Луи острый нож. - Нет времени делать это деликатно.
        Жизель согласно кивнула и взрезала рукав синего сюртука, что утром так понравился Ивейн. Затем настала очередь жилета и, наконец, рубашки, половина которой была не белой, а жутко алой. Графиня сглотнула. Она стойко переносила вид крови, однако рана на плече Сезара показалась ей ужасной.
        Горничная принялась обтирать кровь, а Ивейн подавала тряпки. Вода в тазике мгновенно покраснела, однако, кажется, крови стало меньше - или она просто в виконте заканчивалась? Однако Жизель сказала ободряюще:
        - Мне кажется, ничего страшного. Пуля застряла, но доктор ее извлечет.
        - Скорее бы он приехал. - Ивейн кусала губы.
        - Не беспокойтесь, ваша милость. С его светлостью все будет хорошо.
        - Я надеюсь, - сказала Ивейн тоном, который предполагал: если Сезару будет плохо, претензии она выдвинет самому Господу Богу.
        Прошло еще несколько минут. Жизель обтерла кровь и наложила временную повязку. В коридоре послышались быстрые шаги, и вошел невысокий и плотный лысеющий человек - известный на улицах Сен-Дени и Берже лекарь, мэтр Леннарт Штрауб. По происхождению был он немцем, однако родной Берлин отчего-то не любил и прочно обосновался в Париже, имел здесь обширную практику и зарекомендовал себя с наилучшей стороны.
        - Guten Abend, meine Damen[8 - Добрый вечер, дамы (нем.).]. Ну-ка, посмотрим, ради чего меня оторвали от вечерней рюмочки хереса, - сказал мэтр Штрауб; несмотря на долгие годы жизни во французской столице, акцент еще не окончательно покинул речь почтенного врача, и звучала она отрывисто, с чисто немецким лязганьем. - Какой превосходный пациент! Кто это, мадемуазель?
        - Виконт Сезар де Моро. Доктор, умоляю, помогите ему.
        - Умоляете? - Круглые очочки врача сверкнули в свете газовых рожков. - С каких это пор вы умоляете, сударыня? Обычно вы требуете!
        - Тогда я требую! - невольно улыбнулась Ивейн.
        - Так-то лучше. Ну-ка, отойдите, юные дамы. Мне нужно его осмотреть.
        Мэтр Штрауб вымыл руки, склонился над виконтом и снял временную повязку.
        - Очень хорошо, очень хорошо! - воскликнул он с энтузиазмом. - Прекрасная рана. А пуля, - тут он приподнял Сезара и заглянул назад, - пуля у нас внутри. Какая радость.
        Манера такая могла бы раздражать, но Ивейн, наоборот, вдохновлял стиль доктора - тот словно бы показывал, что ничего страшного не произошло, и таким образом успокаивал и пациентов, и их знакомых и родственников. Достав из саквояжа инструменты, врач аккуратно разложил их на чистом отрезе льняного полотна. Затем попросил принести еще пару подсвечников, чтобы как следует осветить окружающее виконта пространство, а также потребовал, чтобы дамы вышли. Жизель подчинилась, но Ивейн сказала, что останется. Мэтр пожал плечами, однако не возражал.
        Сама операция заняла меньше минуты. Длинными щипцами доктор извлек пулю, кинул ее в таз, где она уныло зазвенела, и тут же ловко наложил повязку - теперь уже по всем медицинским правилам. Затем, снова вымыв руки, он покопался в саквояже и извлек на свет пузырек с нюхательной солью.
        - То, что помогает дамам, слишком туго затягивающим корсеты, поможет и бравому юноше! - провозгласил мэтр и сунул пузырек Сезару под нос.
        Прошло несколько мгновений, и веки виконта дрогнули, взгляд сфокусировался и остановился на Ивейн.
        - А! - только и сказал Сезар хрипло. - Хорошо.
        - Sehr gut. Wie freundlich und charmant[9 - Очень хорошо. Как дружелюбно и очаровательно (нем.).]. Ну вот видите, все прекрасно, как я и обещал, - подвел итог мэтр Штрауб. - Дальше пациент справится сам, во всяком случае, до завтра. Пить ему давайте немного, а с утра, пожалуй, можно влить в него куриный бульон. Не переусердствуйте. Он встанет на ноги через несколько дней.
        Ивейн молча кивнула; объяснять доброму доктору, что счет в деле с Поджигателем идет на часы, а не на дни, пожалуй, не стоит. Значит, такова судьба, указавшая самозваным сыщикам их место; судьбу не перехитрить, она все расставляет по своим местам. И ее дыхание холодит волосы на затылке.
        - И если сообщите полиции, можете ссылаться на меня.
        Полиция. О ней Ивейн совсем не подумала, но кивнула снова.
        Мэтр Штрауб удалился, что-то насвистывая, а графиня подошла к кровати. Вернулась Жизель, однако Ивейн было не до этого; виконт смотрел на нее вполне осмысленно.
        - Я отошлю слугу в ваш дом, - тихо сказала графиня, - чтобы там предупредили: вы останетесь пока здесь. Не думаю, что вам полезно вставать, по меньшей мере, нынче ночью.
        Сезар промолчал, его голова дернулась еле заметно, что могло означать согласие.
        - Вы меня изрядно напугали, - продолжила Ивейн, - сейчас же вам нужно спать. Мне вызвать полицию?
        Вот теперь он отчетливо покачал головой и выдавил:
        - Нет.
        - Я вернусь. - Ивейн дотронулась до его безвольно лежавшей руки, а затем вышла и кликнула Луи.
        Тот прибежал почти сразу.
        - Нужно раздеть виконта и укрыть его, пойди помоги Жизель, она не справится.
        - Да, ваша милость. Мадам де Буавер услышала шум и спрашивала, что происходит; я взял на себя смелость кое-что ей рассказать. Она сказала, что если уж все равно не спит, то, коли нужно, спустится и поможет.
        - Спасибо, Луи. Я сама сейчас поднимусь к ней.
        Она медленно пошла к лестнице. Рука скользнула по ореховым перилам, таким теплым и привычным; Ивейн не торопилась. Облегчение было таким сильным, что лишь сейчас она заметила, как дрожат колени, как трясутся руки. Сезар не погиб, он выздоровеет, но ведь он мог погибнуть. Расспрашивать его сейчас бесполезно, однако поутру он все ей расскажет.
        Мари открыла дверь быстро; на вдове был теплый халат, волосы рассыпались по плечам.
        - Луи сказал мне, что ранили виконта де Моро… Как он?
        - Вне опасности. - Ивейн зашла и закрыла за собой дверь. - Позже я снова пойду к нему. А ты почему не спишь?
        - Я не могу. - Кузина остановилась у окна, бессмысленно глядя в ночную тьму. - Завтра похороны… До сих пор не могу поверить, что Жюльена нет.
        - Мари, - осторожно начала Ивейн, - я хотела спросить тебя о Жюльене…
        - Конечно. Спрашивай.
        - В тот вечер, когда произошел пожар… Жюльен вел себя как обычно?
        Кузина взглянула не нее удивленно и откинула волосы с лица.
        - Как обычно? Что ты имеешь в виду?
        - Он нервничал или, может быть, казался беспокойным?
        - О нет. Ничего подобного. Мы чудесно провели вечер. Играли в карты с Патриком и Жюстиной, смеялись, рассказывали друг другу забавные истории. Мы даже… - Она пересилила условности - даже между близкими родственниками или друзьями не было принято о таком говорить, но Мари все-таки произнесла: - Мы поднялись в спальню, и только потом он сказал, что ему нужно немного поработать. Но никакого беспокойства, нет. Все было… чудесно. Он был очень нежен. Как будто знал…
        «Он знал», - подумала Ивейн.
        Теперь, после слов Мари, уверенность, что Сезар прав в своих предположениях, только окрепла. Жюльен умер, не просто уронив свечу на ковер и не заметив этого, Жюльен не заснул над газетами или деловыми письмами. Он знал, что уйдет в кабинет и оттуда не вернется. Почему? Что его заставило? Что такого таил в себе тот огонь, который Жюльен, отец семейства и счастливый супруг, добровольно принял на себя? О Господи, что же это за манящая геенна огненная - отчего от нее не могут отказаться?
        Ивейн подошла к кузине и крепко обняла ее; Мари вцепилась ей в рукава, но не плакала, а только тихо прерывисто дышала.
        - Все будет хорошо, - прошептала графиня де Бриан, не любившая нежностей, не привыкшая утешать, не признававшая большой любви, - все будет хорошо, Мари. Он сейчас на небесах.
        - Да, - прошептала вдова де Буавер, - я знаю.
        Глава 17
        Упрямство виконта де Моро
        - Мадемуазель! Мадемуазель!
        Ивейн разлепила веки. Она просидела у постели спящего виконта до шести утра, а затем отправилась спать. И проспала не больше двух часов, как ее снова разбудили. Вторая почти бессонная ночь подряд - это утомляло.
        - Да, Жизель?
        - Наш гость собирается уезжать!
        Ивейн мгновенно проснулась:
        - Помоги мне одеться.
        Платье застегнулось в рекордные сроки, и несколько минут спустя графиня уже спешила вниз. Волосы не уложены, но это ерунда и глупость; здесь все свои, а виконт почти что свой.
        Почти что свой виконт сидел на краю кровати и выглядел очень бледным, но вполне живым; одет он был в рубашку, рукава которой оказались ему коротковаты, и жилет, а сюртук валялся рядом. Откуда взялась эта одежда, гадать не приходилось: тут же в комнате находился Патрик де Буавер. Господа обменялись одеждой: Сезар помог Патрику после пожара, а тот теперь отдарился. Как мило.
        - Что за глупости? - с порога начала Ивейн. - Куда это вы собрались?
        - Вы похожи на фурию, - сказал Сезар, щурясь. - Не так ли?
        - Что за черт, виконт! Какая разница, на кого я похожа! Вам нужно лежать!
        - Мне нужно добраться домой, - возразил он, - и я это сделаю. А дальше посмотрим.
        - Мэтр Штрауб сказал…
        - …что ничего серьезного не случилось. Я слышал часть вашей ночной беседы. Патрик, помогите мне.
        Молодой де Буавер немедля поспешил на выручку; Ивейн только зубами скрипнула. Как, как можно после этого считать мужчин разумными существами, призванными нести миру радость и процветание? Да у них мозгов, как у новорожденного ягненка, и тот умнее - не пойдет из загона, так как ножки подгибаются. Мужчины хуже. Хуже ягнят, хуже букашек и змей, хуже всего на свете. Венец творения - женщина, что бы там себе ни думала мужская часть человечества.
        Графиня де Бриан подавила желание высказать все это двум идиотам и просто загородила дверь.
        - Вы обещаете мне? - Ее голос зазвенел. - Обещаете, что не станете делать глупостей?
        - Сударыня, каждый из нас может ошибаться, - философски протянул виконт; у Ивейн появилось чувство, будто он над ней издевается. Однако он стоял на ногах, пускай и при помощи Патрика, и графиня понимала: Сезара ей не остановить. В глазах его горел мрачный огонь, а на пути таких огненноглазых лучше не вставать, будь ты хоть самая умная женщина в мире. Самые умные в таких случаях отходят в сторонку. Ивейн вздохнула и уступила дорогу.
        У крыльца стояла коляска виконта - надо же, как успел все провернуть, наверняка кто-то из слуг в доме ни свет ни заря сбегал на улицу Вожирар. В коляске поджидал верный Флоран, и с его помощью и помощью Патрика раненый устроился-таки на сиденье. Ивейн не нравилась бледность виконта, однако он и обычно ярким цветом лица не щеголял. Может, и правда все обойдется?
        - Я отошлю Трюшону записку, - сказал Сезар, - и встретимся сегодня у меня. В семь вас устроит?
        - Меня устроит, чтобы вы весь день пролежали в постели, - буркнула Ивейн, - а к семи я приеду.
        - Отлично. И спасибо вам за все. - Он слабо кивнул, Флоран окликнул кучера, и коляска покатила прочь. Графиня проводила ее глазами, а затем перевела взгляд на Патрика и только тут поняла, что он одет торжественно, хотя и во все черное.
        Ах да. Похороны. Еще одна обязанность, которую сегодня предстоит пережить.
        - Патрик, - повинуясь интуиции, спросила Ивейн, - ты что-нибудь знаешь о делах отца?
        Молодой де Буавер нахмурился.
        - В смысле?
        - Он посвящал тебя в какие-либо дела?
        - Конечно. Дела поместья, наши финансовые процессы. Ведь я наследник.
        - Было ли еще что-то, из-за чего его могли… преследовать?
        Она не знала, как спросить, и спросила так. Патрик подумал, покачал головой.
        - Я ничего такого не помню. - И, отвернувшись, добавил: - Я очень любил отца, хотя, возможно, и не оправдывал его надежд.
        - Что ты такое говоришь? Да Жюльен в тебе души не чаял. Мари постоянно твердила, как он любит вас с Жюстиной.
        - Да, так и было, - подтвердил Патрик, - но были еще… отцовские чаяния. И я знаю, что не во всем был хорош. - Он помолчал и закончил: - Однако он понимал, что я такой, какой есть. И я любил его. Правда, любил.
        Оказавшись у себя в особняке, Сезар полностью отдался на волю Флорана, который уже не в первый раз получал своего господина, если можно так выразиться, в нездоровом состоянии, а потому прекрасно знал, что делать. Виконта отвели в спальню, помыли, переодели, и он позволил себе на пару часов уснуть - чтобы проснуться через некоторое время, так как дела не могли ждать.
        Вчерашнее происшествие казалось сном, но раненое плечо напоминало о себе отчетливо. Нет, это не сон, это вполне очевидная попытка покончить с Сезаром; только вот кто ее осуществил - случайный грабитель или же человек Поджигателя? А может, это был сам Поджигатель? Против версии с грабителем работало то соображение, что обычно эти ребята требуют сначала кошелек или жизнь, а потом уже жмут на курок, если жертва оказалась несговорчивой. Представители парижского дна не любят в большинстве своем отягощать себя лишними убийствами, если только убийства - не их основная профессия. В целом виконт чувствовал себя отвратительно, потому что поддался, слишком расслабился, не думал, что его будут преследовать. Чертова самоуверенность! Если это действительно Поджигатель, предупреждение однозначное - и как далеко он зайдет?
        Сезар решил, что будет исходить из сценария, что все это не случайность. Случайность в виде грабителя ничем ему не грозила: ночной разбойник давно растворился во мраке, найдя себе более доступную жертву. А вот если замешан Поджигатель, тогда опасность превращается в нешуточную. И не только для Сезара, так как он теперь будет начеку. Графиня де Бриан тоже под угрозой.
        Подумав об этом, виконт похолодел. Если все не случайно, значит, за ним следили. Человек шел за ним от дома графини де Бриан на улице Берже - это ясно - и ждал удобного случая, чтобы выстрелить. А раз так, он знает, что делал виконт днем. Как же он не почуял слежки? Или она появилась позже?
        И что, если сейчас неизвестный точно так же не спускает глаз с Ивейн?
        Предположим, днем он ни на что не решится, к тому же день у графини намечается многолюдный. Грядущие похороны кого хочешь отвадят; слишком много свидетелей в случае чего, а свежий покойник на похоронах никого не развлечет, только разозлит. Нет, если тут Поджигатель, он будет действовать по-другому. Если это он, значит, Сезар подошел к нему близко. Но как? Он его знать не знает.
        Может быть, и не знает. Может быть, Поджигателю просто не понравилось, что некто сует свой длинный нос в его благородные дела. Он-то играет в кошки-мышки с Сюртэ, забавляется, глядя, как пыжится инспектор Кавье, пытаясь отыскать злоумышленника, подкидывает парижской пожарной службе задачку за задачкой и вообще, как выяснилось, занимается великим и благородным делом. Пусть Сезару неясен до конца мотив, он есть там, и жесткий. И другие игроки в этой схеме не предусматривались. Виконт де Моро не выбирался Поджигателем в качестве противника, иначе игра велась бы совсем по-другому; но он им стал. А вместе с ним - и его помощники, графиня де Бриан и Ксавье Трюшон.
        Журналист давно в зоне риска; впрочем, нельзя исключать вариант, что прессу-то Поджигатель как раз посчитал и что отсылка писем в Сюртэ имела целью не только игру в прятки с криминальной полицией, но и общественный резонанс. Черт возьми, какая каша в мозгах у этого преступника, если Сезар не может разобраться в его мотивах без головной боли! Слишком много целей. И вместе с тем…
        Вместе с тем он чуял, что прав; что за кажущейся неразберихой, мешаниной фактов и событий стоит жесткий расчет, целенаправленная злая воля. О нет, Поджигатель не глуп, возможно, безумен, но не глуп. Если он дилетант, то исключительно одаренный. И сейчас он во все глаза следит за своими неожиданными противниками, которые топчутся по-слоновьи в его тщательно взлелеянном райском садике.
        Виконт кликнул Флорана и велел отправить одного из людей, чтобы тот глаз не спускал с графини де Бриан; пусть это будет излишней предосторожностью, рисковать Сезар не хотел. Когда это приказание было выполнено, он потребовал перо, бумагу и чернила и, радуясь, что задетым оказалось левое плечо, а не правое, быстро набросал записку Ксавье Трюшону и велел немедля отнести ее на квартиру неподалеку от «Комеди Франсез», а если там журналиста не обнаружится - отыскать его в «Прокопе», где он может завтракать, или в редакции, где он строчит очередную заметку. Короче, во что бы то ни стало отыскать.
        Тут усталость снова взяла над виконтом верх, и он внял уговорам Флорана и отправился в постель, понимая, что сейчас все равно больше не сможет ничего предпринять. Нападение не разрешило загадки, а лишь умножило их.
        Виконт де Моро всегда был человеком очень упрямым, и некоторые в сердцах сравнивали его с ослом или мулом, что Сезар пропускал мимо ушей. Проснувшись несколько часов спустя, он обнаружил, что давно перевалило за полдень, за окном накрапывает легкий дождик, Флоран готов подать простой, но полезный обед, годный для раненого, а ответную записку от Трюшона только-только принесли. Сезар решил прочесть ее за едой и спустился в столовую, ощущая, что часть сил к нему возвратилась. Нужно выпить красного вина, и дело пойдет на лад. Слабость он ощущал в основном от потери крови, нежели от серьезности раны, и благодарил небеса, что слуги графини де Бриан обладают совиным слухом. Если бы они не услышали шум на крыльце, виконт мог истечь кровью прямо там.
        Пригубив вино и с большим интересом посматривая на куриную ногу на блюде, Сезар распечатал послание Трюшона. Журналист писал:
        «Дражайший виконт!
        Расторопность и сообразительность Ваших подчиненных не устает меня поражать; не согласитесь ли одолжить мне парочку по окончании нашего общего дела, чтобы уладить кое-какие формальности и отыскать должников, что давно позабыли все сроки и прячутся от меня, словно трусливые шакалы? Ну да ладно, это можно решить после, а пока спешу обрадовать Вас. Во-первых, я сочувствую вашей ране, однако со свойственным мне цинизмом и тягой к событиям разнообразным полагаю, что это делает нашу историю еще интересней, а Вас - прекрасным героем, достойным хроник. Во-вторых, я непременно буду к семи часам на улице Вожирар, и на сей раз меня ничто не задержит, так как свои обязанности шпиона я выполнил. И тут мы подходим к «в-третьих»: к моей записке прилагается очередная копия письма Поджигателя, любезно доставленная мне утром прямо на квартиру. Человек, что столь самоотверженно, хотя и вовсе не бескорыстно, нам помогает, смог улизнуть из Сюртэ и принес мне сей опус, чтобы получить очередную часть вознаграждения. Возблагодарим же алчущих! Если Вы еще не разгадали письма, может, это Вам поможет, хотя, на мой взгляд,
оно такое же непонятное, как и все остальные. Но Ваш ум не зря ценится почитателями, так что размышляйте, а я уверую.
        До встречи.
        Исполненный почтения и не чурающийся рекомендуемой Вами осторожности,
        Ксавье Трюшон».
        Усмехаясь, ибо стиль журналиста не претерпевал изменений, а наоборот, лишь блистал в своем развитии, Сезар взял второй листок. На нем снова была одна фраза, на сей раз очень короткая: «Огнем будет испытано дело каждого, каково оно». И больше ничего, кроме все тех же инициалов.
        М-да, что-то Поджигатель становится лаконичен. Сезар молча трапезничал, размышляя над новыми фактами. Сегодня суббота; если расчеты верны и перерыв в три дня действительно стал иметь сакральное значение, как предполагает графиня де Бриан, то завтра Поджигатель снова себя проявит. А кто следующая жертва, виконт так и не мог предположить.
        Ему мучительно не хватало фактов. Все эти библейские отрывки, даже расшифрованные, не помогают; понятно, что предназначались они конкретным людям, и наверняка конкретные люди видели в них особый смысл, как, например, несчастная баронесса де Менар, получив сию записку, наверняка знала, о каком деле идет речь; но для Сезара это по-прежнему было словно написано по-японски. Все его предположения о том, что жертвы имели общее дело, и дело опасное, - не более чем цепочка шатких умозаключений. И все-таки куда-то он по этой цепочке пришел, коль скоро в него стреляли.
        Когда виконт уже заканчивал трапезу, доложили о приходе неожиданного гостя - отца Демаре; Сезар, уже некоторое время размышлявший, что хорошо бы повидаться со священником и спросить его об этой новой фразе Поджигателя, порадовался, что провидение ему благоволит. Он перешел в гостиную, и визитера проводили туда.
        Священник вошел и остановился у порога. Казалось, он немного смущался в хозяйских покоях, однако с чего бы: он ведь бывал у баронессы де Менар, а ее особняк был гораздо пышнее. Однако сразу выяснилось, что смущен святой отец оттого, что нанес визит без предупреждения. Виконт заверил его, что все в порядке, и отец Демаре уселся в кресло напротив.
        - Вы излишне бледны, ваша светлость, - заметил он, вглядываясь в лицо Сезара. - Все ли с вами в порядке?
        - Небольшой ночной инцидент, ничего, что могло бы остановить меня, - усмехнулся виконт. - Я, признаться, удивлен вашей проницательностью, святой отец.
        - Не проницательность, а обычное беспокойство, сын мой, - отмахнулся священник. - Вчера вы сказали мне адрес и просили дать знать, если я что-то выясню; но, несмотря на то что ничего я нового не выяснил, я решился заглянуть к вам без уведомления. Видите ли, я предполагал, что вы достанете новое письмо, и так как мне небезразлична была баронесса…
        - Вы совершенно правы. Вот оно. - Виконт протянул ему листок. - На сей раз - коротко.
        - Это из Первого послания коринфянам, - сказал священник, едва взглянув на строку, - и на сей раз все предельно ясно, верно? Здесь говорится о деле и об испытании. Интересно, прошла его моя прихожанка или нет?
        - Судя по тому, что останки ее так обгорели, что пожарные еле их отыскали, - вряд ли.
        - Кто знает. Может, для человека этого именно смерть их является очищением и победой. - Отец Демаре помолчал. - Не забывайте, тут ведь дело идет о великом, о возвышенном. Ни в коем случае не о личной мести, но о деснице Господней, Его гневе, Его возмездии.
        - Да, пожалуй, - вздохнул Сезар, - и вы, конечно, не знаете, что за дело имеется в виду?
        - Увы. Как я уже и говорил вам. Если и было что в ее исповеди, похоронено это навеки, но и так могу сказать вам: ничего там особенного не имелось. Ничего, что могло бы послужить поводом для этого.
        - Жаль, жаль. - Виконт был разочарован. - В таком случае, могу предложить вам кофе и приятную беседу, и раз мы встретились, не стоит так вот сразу расставаться.
        В глубине души он надеялся, что старый священник что-то вспомнит или же проговорится о чем-то невольно; отец Демаре был умен, но, на взгляд виконта, несколько рассеян. Он мог невольно высказать то, что сам не считал существенным, но что помогло бы Сезару. Поэтому застольная беседа нет-нет да и возвращалась к покойной баронессе де Менар, однако, к величайшему сожалению виконта, ничего нового так и не всплыло. И хотя отец Демаре оказался приятным собеседником, через полчаса Сезар с ним распрощался.
        Уходя, священник заметил:
        - Если вы все-таки решите, что я должен что-то знать или в чем-то могу помочь, то вы найдете меня в церкви или же в доме; я никуда не собираюсь в ближайшие дни.
        - Благодарю вас, святой отец. Я непременно дам вам знать, как бы дело ни повернулось.
        Демаре кивнул и ушел, а виконт решил, что, если уж сдвигов в деле не наблюдается, нужно воспользоваться моментом и как следует отдохнуть. До семи оставалось много времени, и, возможно, в дреме отпущенный на волю разум найдет недостающие звенья логической цепочки.
        Глава 18
        Пропажа
        День выдался для Ивейн утомительным донельзя - сначала приготовления к похоронам, а затем и сами похороны на кладбище Батиньоль, что располагалось в округе Батиньоль, не так уж далеко от Булонского леса. Все-то маячит рядом этот лес. Ивейн пребывала в настроении мрачном (а кого обрадуют похороны?), но старалась сдерживать себя ради кузины и ее детей.
        Пришлось облачиться в черное, чего Ивейн терпеть не могла, и слушать траурные речи, нежную латинскую скороговорку священника и отходные молитвы. С недавних пор графиня де Бриан с подозрением относилась к библейским текстам, так что испытала истинное облегчение, когда служба завершилась.
        Кладбище Батиньоль было относительно новым - оно открылось только в тридцать третьем году, так что места здесь пока хватало. У семьи де Буавер имелся тут склеп, где уже покоился старший брат Жюльена, Максим де Буавер, умерший восемь лет назад от лихорадки и не оставивший ни жены, ни наследников. Узкое каменное строение наводило на Ивейн тоску, однако она стойко продержалась до конца. Хоронили Жюльена в закрытом гробу, и это радовало: не стоило вдове и детям смотреть на его останки. Патрик и так это видел и до сих пор не пришел в себя.
        Юноша выглядел достойно, поддерживал мать и сестру и даже произнес трогательную речь над гробом отца. Мари плакала. Через несколько дней она вместе с Жюстиной собиралась покинуть Париж, чтобы провести несколько месяцев в провинции, пока хоть немного не уляжется боль. Патрик оставался в столице улаживать отцовские дела и принимать на себя бремя наследника.
        Когда церемония все-таки подошла к концу, Ивейн предложила всем отправиться домой и отдохнуть. И пообедать, разумеется, однако от еды и Мари, и ее дети отказались. Совершенно зря, так как силы им понадобятся. Но настаивать Ивейн не стала. Она поела в привычном одиночестве и подумала, что хотелось бы переодеться в нечто более красивое, учитывая вечерний визит к виконту, однако это будет выглядеть вовсе неприлично. Ради Мари и детей нужно хотя бы сегодня носить траур. Вскорости эта необходимость отпадет.
        Время тянулось медленно, с ленцой. Ивейн боролась с желанием отправиться к виконту де Моро прямо сейчас, и только мысли о том, что это неприлично уже со всех точек зрения, останавливали ее. К тому же она не желала навязываться. Просто беспокойство за него пересиливало доводы разума.
        Ей казалось, что стрелки часов застыли, но они все-таки двигались. Ивейн пробовала читать, однако через полстраницы бросала, принималась ходить туда-сюда по библиотеке и вновь бралась за книгу. Что там с виконтом? Его упрямство ее разозлило, но, чего уж там, и восхитило. Графиня ругала себя за это: как можно попадаться в столь примитивную ловушку? И лишь мысль о том, что Сезар ничего не изображал, что он на самом деле таков - не остановится, пока своего не добьется! - усмиряла гнев и раздражение.
        Только бы с ним все было хорошо. Ивейн не боялась Поджигателя, и все-таки мысли о том, кто ранил виконта, ее занимали. Если Сезар выяснит это, то обязательно расскажет, и скорей бы уже завершилась вся эта история - неприятно ощущать, как над твоей головой нависает что-то, словно черная туча.
        Наконец вечер приблизился, и графиня де Бриан велела подавать экипаж. Моросил дождь, отравивший ей все утро вместе с похоронами, так что путь на улицу Вожирар следовало проделать в теплой и сухой карете. Когда кучер свистнул и хлестнул лошадей, а колеса застучали по камням, Ивейн впервые за день испытала облегчение. Она едет к Сезару; что бы там ни случилось дальше, скоро она увидит его.
        На улице Вожирар, семьдесят шесть, ее ждали и немедля проводили в гостиную, к виконту. Сезар сидел в том самом кресле, что и несколько дней назад, когда Ивейн пришла сюда просить о помощи; при виде гостьи он сделал попытку подняться, однако графиня остановила его легким взмахом руки.
        - Сидите, прошу вас! Какие церемонии между нами. - Слова вылетели легко, и лишь потом Ивейн задумалась, как они прозвучали. Но она не привыкла стесняться, не привыкла скрывать свои мысли; и сейчас, присев в кресло рядом с виконтом, заботливо спросила: - Как вы себя чувствуете?
        - Превосходно, коль это возможно в таких условиях. Ну, расскажите, как прошел ваш день? Вы приехали чуть раньше, а Трюшон, по своей привычке, задержится, хотя и обещал не опаздывать.
        Ивейн рассказала о похоронах; виконт внимательно кивал, ее слушая. Сейчас он уже не казался таким бледным, как утром, и выглядел намного лучше; что ж, он был прав, что отправился домой. В своем доме и стены помогают.
        - Значит, беднягу Жюльена закопали, - сказал Сезар, когда графиня окончила свой рассказ. - Но я не успел спросить вас вчера. Выяснили ли вы что-нибудь у Мари о том вечере?
        - О да, - вздохнула Ивейн, - и начинаю склоняться к мысли о том, что вы были правы. Вернее, начинаю привыкать к ней.
        - О! - виконт оживился.
        - Похоже, в последний вечер Жюльен был неизмеримо добр и ласков. С чего бы? Обычно он весьма сдержанно выражал свои чувства, не в его это было характере, хотя семью свою он обожал - этого не отнимешь. А тут… Когда Мари рассказывала мне, я заподозрила, что тут что-то не так. Он как будто попрощался с ними. Оставил о себе хорошую память. Даже нашел время побыть с женой в спальне.
        - Вот как. - Виконт кивнул. - Да, похоже, моя теория имеет под собой основания. Что, к сожалению, только добавляет нам загадок…
        - К черту загадки, - отрезала Ивейн. - Вы знаете, кто в вас стрелял?
        Он покачал головой, и графиня понимала, что он не врет.
        - Увы, увы. Я даже не разглядел его. Было темно. Просто выстрел из мрака, вот и все. Он целился мне в спину, не церемонясь, но я успел повернуть коня. И в этом все мое счастье, вся моя удача. А еще в том, что на улицу вышли люди, и на второй выстрел убийца не решился.
        - Я благодарю провидение, что так случилось.
        - Я сам его благодарю; а также ваших слуг и вас, что помогли мне. Спасибо, Ивейн. Что бы я без вас делал?
        Он все-таки встал, и она невольно поднялась вслед за ним, беспокоясь: вдруг он пошатнется и упадет, вдруг его нужно будет подхватить, поддержать… Но Сезар, кажется, твердо стоял на ногах. Он сделал шаг вперед, почти не оставив между собою и графиней пространства, и отступать на сей раз было некуда - позади кресло. Но Ивейн и не хотела отступать.
        - Мадемуазель, - негромко проговорил виконт; глаза его казались провалами в черноту, отблеск каминного огня лежал на скулах, - вы столь прекрасны даже в этом траурном платье, столь решительны, столь самоотверженны, что я не могу не выразить вам свое восхищение. Но дело не только в этом. Возможно, сейчас я сотворю глупость, однако, если не сделаю этого, до конца жизни буду жалеть.
        И, прежде чем Ивейн успела понять, что он собирается делать, Сезар нежно взял ее пальцами за подбородок, склонился и поцеловал.
        Это был первый в ее жизни настоящий поцелуй - теплый, нежный и настойчивый, разом уничтоживший все сомнения, всю бунтующую девичью честь - вообще все. Осталось золотистое сияние под веками (глаза закрылись будто бы сами собой), вкус губ виконта на ее губах, его обжигающее прикосновение. Повинуясь инстинкту, Ивейн подалась вперед и прильнула к нему, ощущая сквозь ткань своего платья и ткань его рубашки и жилета огненное его тело; и казалось, мир задрожал, словно капли росы на случайно задетом листке.
        Не было ничего, кроме этого головокружительного ощущения счастья, и Ивейн потеряла себя в пространстве - а потом нашла. Словно то, о чем она думала долгими вечерами, вдруг исчезло, а затем снова проявилось, но теперь уже осознанное и дополненное. Шла ли здесь речь о любви? Графиня не знала. Но речь определенно шла о влечении, а его она никогда не думала для себя отрицать. Просто… опасалась, что это будет неискренне.
        Но в чем виконта нельзя было упрекнуть, так это в неискренности.
        Наконец он отстранился, и Ивейн открыла глаза, чувствуя, как все тело звенит, словно натянутая струна.
        - Надеюсь, я не оскорбил вас этим поцелуем, - прошептал Сезар, - но не думаю. Настоящий поцелуй не может оскорбить.
        - И вы совершенно правы, - шепнула Ивейн в ответ.
        К величайшему ее сожалению, раздался стук в дверь; скорее всего, это явились доложить о прибытии журналиста. Ивейн села, виконт тоже возвратился в кресло, и вовремя - вошел Флоран, однако в одиночестве.
        - Что? - спросил Сезар и взглянул на часы - они показывали пять минут восьмого. - Трюшона нет?
        - Нет, ваша светлость. Подать еще чаю?
        - Подай, Флоран, непременно подай. - И, повернувшись к Ивейн, виконт продолжил: - Что за беда с этим журналистом! Удивительно непунктуальный человек. Один лишь раз пришел вовремя - в то утро, когда мы с ним обсудили наше партнерство. А затем опаздывал, как только мог.
        - Думаю, он скоро объявится, - вздохнула Ивейн, жалея, что поцелуй прервался и что заполучить следующий вряд ли пока удастся - в любой момент в гостиную могут войти, а Трюшон - тот и вообще ворваться без стука.
        - Что ж, подождем.
        Они выпили чаю, в который раз обсудили письма, пытаясь отыскать в них нечто новое, и, разумеется, не нашли; стрелки медленно ползли по кругу, часы отбивали четверти. Виконт хмурился, и Ивейн понимала его взволнованность. Самой графине все это тоже не нравилось.
        Когда стрелки часов показали восемь, виконт сказал:
        - Я начинаю беспокоиться.
        - Мы можем что-нибудь сделать?
        - Можем. - Сезар дотянулся до колокольчика и позвонил, а затем сказал появившемуся Флорану: - Пусть Жюль возьмет лошадь и немедля поедет на квартиру господина Трюшона; коль скоро его там нет, пусть поищет в «Прокопе». В редакцию ехать бесполезно, по словам Трюшона, туда он заходил, только чтобы отдать написанную статью.
        - Да, ваша светлость.
        - Не думаете ли вы, что с ним что-то случилось?
        - Это отличная от нуля вероятность. Что-то из-за ранения я стал плохо соображать. Уж извините, приставил человека приглядывать за вами, а вот о журналисте не позаботился. Глупо. Хотя он сам обещал быть осторожным.
        Ивейн захлопала глазами: за весь день она ни разу не ощутила слежки.
        - За мной ходил ваш человек?
        - Ну да, - кивнул виконт, - тот самый Жюль, что сейчас отправился разыскивать Трюшона. Он один из лучших моих шпионов, этот Жюль, бывший каторжник.
        Графиня ахнула:
        - И такого человека вы держите в доме?!
        - Я полностью доверяю ему, а он служит мне не первый год. Я спас его от участи худшей, чем смерть, и даже вам, хотя доверяю, не расскажу; все-таки есть вещи, о которых женщинам лучше не слушать, несмотря на вашу тягу уравнять всех в правах. Уж извините меня, в таких вопросах я безбожно старомоден.
        - Подробности биографии вашего Жюля меня не интересуют. Но он ходил за мной!
        - Ходил и никого другого не заметил; это хорошо. А сейчас, если он сможет найти Трюшона, то найдет. Не возмущайтесь так, графиня. В моих интересах, чтобы мы все вышли из этой истории живыми. И я это обеспечу.
        Говорил он твердо, однако беспокойство за его словами стояло нешуточное; и еще Ивейн заметила, что у виконта слишком сильно блестят глаза, а на скулах появились красные пятна: к вечеру поднялся жар.
        - Вам нужно лечь в постель.
        - Я лягу, - отмахнулся он, - только вот дождусь либо Трюшона, либо новостей о нем. Сейчас мы не можем вычислить Поджигателя никаким образом, ибо найти того, кого он избрал следующей жертвой, невозможно. Значит, остается ждать. Если он решит выйти на охоту нынче ночью, я буду во всеоружии.
        - О каком всеоружии вы говорите? Вы ранены! Вам нужно оставаться дома!
        - Я останусь. Если ничего не произойдет.
        Спор продолжился еще некоторое время, но даже Ивейн осознавала, что спорят они оба скорее по инерции, чтобы чем-то занять томительные минуты ожидания. Прошел почти час, прежде чем появился Жюль - коренастый малый с большой головой и короткими пепельными волосами, торчавшими во все стороны.
        - Нигде не смог найти его, ваша светлость, - сказал бывший каторжник с немалым сожалением. - В «Прокопе» его нет, а квартирная хозяйка говорит, что господина Трюшона с утра не видела. Он ушел в редакцию и не возвращался. Мне поискать еще?
        - Нет, иди ужинай, Жюль.
        Он поклонился и ушел, а графиня и виконт переглянулись.
        - Не думаете ли вы… - начала она.
        - Да, - произнес Сезар. - Похоже, наш приятель журналист исчез. Вот черт.
        Глава 19
        Письма
        Они прождали еще полчаса, однако стало уже ясно, что Трюшон не появится. Он обещал не опаздывать, и действительно, не могло быть таких дел, что задержали бы его; дело Поджигателя - вот что нынче занимало бравого журналиста. И, что бы с ним ни произошло, выяснить это сейчас не представлялось возможным.
        Сезар отослал графиню домой, взяв с нее обещание, что она не будет покидать особняк. Дело приобретало нешуточный оборот, и виконт не мог рисковать Ивейн. Ставки повысились. Что бы Поджигатель ни сделал с Трюшоном, вряд ли это можно будет назвать проявлением доброго отношения к людям. Сезар опасался, что журналист стал жертвой того же вчерашнего убийцы и уже лежит где-нибудь под забором, истекая кровью, а то и вовсе мертвый.
        Виконта бесила собственная беспомощность; это оказалось одно из самых трудных дел, в которые он когда-либо встревал. Он не понимал ни мотивов, ни следствий; не мог просчитать следующий шаг убийцы; не мог его понять. Даже о жертвах он почти ничего не понимал, кроме того, что по меньшей мере двое из них пошли на это добровольно. Возможно, речь идет о тайном религиозном обществе, которое по какой-то причине распалось, - или, может, это у них божественные ритуалы такие? Сезар медленно, но верно приходил в бешенство. Только новых жертв ему и не хватало для полного счастья.
        Он все-таки смог уснуть, но проснулся на рассвете, получил записку от Ивейн, уведомлявшей, что все в порядке и она никуда не уйдет из дома (удивительная покладистость, но, кажется, эта женщина стала гораздо больше доверять ему), и сделалось немного спокойнее. Сезару вообще становилось легче, когда он думал о графине де Бриан.
        Ее губы оказались такими сладкими… Виконт опасался только, что все-таки дал молодой женщине необоснованную надежду на что-то, однако надеялся, что она все поймет. Он не собирался заходить дальше, во всяком случае, сейчас. И ему, и Ивейн требуется время, чтобы найти мир в собственном сердце. Возможно, когда-нибудь они и смогут быть вместе, но определенно не теперь.
        И Сезар расхаживал туда-сюда по кабинету, думая, думая, думая. Пришел Флоран, принес кофе, молча ушел; слуги привыкли, что когда хозяин размышляет, к нему лучше не подступаться.
        День сегодня проходил быстрее, чем вчера. Погода не исправилась, за окном по-прежнему моросил мелкий дождь, и низкие подбрюшья туч висели над городом. Колокола церквей пели и звали к воскресной мессе.
        Где-то в этом городе, думал Сезар, таится недобрый человек, одержимый огненной жаждой. Он убил один раз, потом второй, а затем решил, что убивать легко, и его никто не остановит, и он останется безнаказанным. Возможно, он воспринимает свою жажду убийства как священную миссию, возможно - как акт проявления дьявола, но, как бы там ни было, сейчас он готовит новый удар. Часы тикали, стрелки медленно двигались, отмеряя минуты и часы.
        Кто будет следующей жертвой? Кто?
        День пролетел почти незаметно. Ивейн почти весь его провела с Мари и Жюстиной; она мало им уделяла внимания раньше, полностью занятая расследованием на пару с виконтом де Моро, однако теперь ничто не мешало побыть с ближайшими родственницами. Патрик уехал с самого утра, а три женщины устроились в гостиной и за чаем наконец-то смогли поговорить. Мари справилась с собою. Скорбь ее была велика, однако вдова нашла в себе силы жить дальше - ведь следовало позаботиться о детях. И пускай Патрик теперь глава семьи и уже не мальчишка, а юная Жюстина готова к своему первому сезону, для Мари они остаются ее детьми, нуждающимися в опеке. Сезон в этом году для Жюстины откладывался, однако Ивейн не сомневалась, что весной девушка будет блистать. Ее огромные ореховые глаза и гладкие блестящие волосы, точеная фигурка и осиная талия произведут фурор.
        За разговорами время летело быстро, перевалило за полдень, подошло к вечеру. Ужин подали в семь, и Мари с Жюстиной впервые за эти дни поели с аппетитом. Словно бы похороны освободили всех от вуали острого горя, сдернули ее и сожгли; но при мысли об огне Ивейн стало нехорошо. Поджигатель должен сегодня вновь проявить себя. Он действует, когда сгущаются сумерки; наверное, ему кажется, что пламя красивее в темноте. Кто знает, что ему там кажется, этому сумасшедшему. Графиня надеялась лишь, что Сезар за день успел продвинуться в своем расследовании или пришел к каким-то умозаключениям, но не собиралась отправляться и это выяснять. Он сам ее позовет. Он обещал, если что-то случится…
        И он позвал.
        После ужина и еще одного долгого разговора Ивейн отправилась к себе в кабинет и только взялась за письма из Прованса, как Луи на серебряном подносе принес записку. Распечатав ее, графиня быстро прочла:
        «Похоже, мне удалось кое-что разузнать. Но мне требуется Ваша помощь. Приезжайте немедля к церкви Святой Кристины, где мы были вместе с Вами; только покиньте дом незаметно. Ни одна живая душа не должна знать, что Вы ушли. У черного хода Вас будет ждать карета с преданным мне кучером, и он доставит Вас на место. Прошу Вас, поторопитесь. Записку эту сожгите.
        Сезар де Моро».
        Ивейн охватила радость. Он что-то вызнал, и он зовет ее! Она бросила записку в огонь.
        К счастью, горничная ушла вниз, так что никто не мог помешать графине. Она прошла в спальню, не без труда избавилась от траурного платья и надела другое, серое, более удобное и с менее пышной юбкой; а еще шнуровалось оно спереди, что существенно облегчало процесс одевания. Захватив плащ и переобувшись в мягкие туфли, Ивейн выскользнула из комнаты и прислушалась: все слуги сейчас собрались на кухне, ужинают и сплетничают, а значит, путь к черному ходу свободен. Она не стала терять времени, быстро спустилась, прошла длинным коридором и отомкнула засов на двери, выводящей на боковую улочку.
        Виконт не обманул: карета стояла неподалеку, шкуры лошадей блестели от мелко сыпавшего дождя. Набросив капюшон на голову, Ивейн подошла к экипажу. Кучер в надвинутой на лоб шляпе и широком плаще скучал на козлах.
        - Вас прислал виконт де Моро? - спросила графиня.
        Кучер кивнул, и она забралась в карету. Экипаж тронулся с места и быстро покатил в сторону Венсенского леса.
        Сумерки сгущались. Сегодня они наступили раньше - из-за дождя, и Сезару это не нравилось. Унылая погода навевала тоску. Решится ли Поджигатель на следующий шаг? И будет ли он, этот шаг, - или же уничтожены уже все, кого хотел уничтожить убийца, и сейчас он едет в дорожном дилижансе на юг, довольный исполненной миссией?
        Если так, то рано или поздно виконт найдет его и позаботится, чтобы правосудие его тоже настигло.
        Минуты текли сквозь пальцы. Виконт сидел в кабинете, устав ходить туда-сюда, и, глядя в одну точку, старался призвать озарение, которое одним махом выведет его к свету истины.
        Он не мог отделаться от ощущения, что упустил нечто; и это было связано с нападением. Сезар не сомневался уже, что стрелял в него Поджигатель или нанятый им человек, и, если так, он следил за виконтом. Да, но днем Сезар был с графиней де Бриан и не заметил слежки. Они побывали в кафе «Тортони», затем в Булонском лесу, затем в «Прокопе»…
        Стоп.
        Ресторан «Прокоп» - любимое местечко журналиста Ксавье Трюшона; хотя ему, наверное, несколько не по средствам каждый день там обедать, все же он часто туда захаживает. Тот, кто следил за пропавшим Ксавье, мог быть в «Прокопе», когда туда заявились Сезар под ручку с Ивейн; они ведь не скрывались, провели в ресторане больше двух часов и все время были на виду - их несложно не заметить. Если Поджигатель следил за Трюшоном, но увидел более привлекательную цель, это объясняет, почему журналист дожил до утра. Или же…
        Озарение, которого так долго ждал Сезар, обрушилось на него, как обычно, - подобно потоку кристально чистой воды, смывающей весь ненужный песок и оставляющей лишь золото.
        Или же это мог быть сам Трюшон.
        Виконт вскочил и начал вышагивать по кабинету, не обращая внимания на боль в плече. Мог ли это быть журналист? Что он, Сезар, знает о Ксавье Трюшоне? Не так уж много, если подумать. Он читал его статьи в «Ла Пресс», и они казались неплохими, стиль у Ксавье имелся, однако все они были не такими громкими, как дело с Поджигателем. А дело это сейчас приносит Трюшону славу и большие гонорары.
        Если это Трюшон, многое становится ясным. Пока непонятно, по какому принципу он выбрал людей, которых убивал; может, и вправду бросал жребий, тыкал пальцем в карту и выбирал жертву, а может, чем-то прижал их к стене. Будучи журналистом, он умел добывать информацию, а какому человеку нечего скрывать? Возможно, Трюшон шантажировал погибших, чтобы они сделали то, что ему нужно. Возможно, жертвы и не знакомы между собой, и субботние отлучки некоторых - не более чем совпадение. Все это можно выяснить потом. Сейчас главное - продумать все тщательно и понять, не ошибается ли Сезар.
        Он припомнил события. Три убийства до того, как он ввязался в это дело, и два после. За Трюшоном он послал сам, и Поджигатель, выдумавший себе этот громкий титул, наверное, заинтересовался. Если журналист так хитер, он мог включить виконта в свою игру; наверное, это его забавляло. Он приехал, выслушал Сезара, ему понравилось. Трюшон предложил добыть письма Поджигателя; конечно, для него это не составило труда, ведь он сам их писал. Где он был в понедельник, когда вспыхнул пожар на улице Вожирар? Неизвестно. А в четверг, когда загорелся особняк баронессы де Менар, Трюшон должен был прийти на встречу к графине де Бриан и не явился вовремя. Зато потом вдруг обнаружился у горящего дома. Как он туда попал? Почему задержался? Он сказал, что встречался с информатором, - и лгал. Он был тем, кто поджег особняк, он оставался поблизости и наблюдал, а затем, когда увидел коляску виконта, просто включился в игру.
        И вчера он не объявился, потому что покинул город. Вот дьявол! Ну что ж, теперь хотя бы понятно, кого искать. Не впервой виконту догонять убегающего преступника. Он займется этим сейчас же. Головоломка сложилась; в ней оставалось еще много темных деталей, в основном касающихся жертв, однако обо всем этом поведает Трюшон, когда Сезар его настигнет.
        И поведение журналиста, его весьма веселое настроение становились понятны. Поджигателя забавляло, как виконт и его добровольная помощница пытаются его вычислить - а он все время находился рядом с ними, опережая их на несколько шагов.
        Если он сбежал - а похоже, так и есть, - его можно отыскать. Даже если Трюшон решил уплыть в Америку, Сезар до него доберется. И тогда, как там сказала Ивейн? - можно будет намотать его кишки на люстру.
        Кровожадно, но как заманчиво.
        Послышался негромкий стук в дверь, и Сезар рявкнул:
        - Да!
        Вошел Флоран, держа в руке письмо.
        - Ваша светлость, это только что доставили. Принес какой-то мальчишка.
        Наверное, это от Ивейн, она беспокоится. Поблагодарив верного слугу, Сезар отослал его и распечатал послание, - а увидев, что там было, оперся рукой о стол, чтобы не упасть.
        Нет, Трюшон не сбежал.
        Желтоватая бумага, почти неразборчивый почерк, но каракули складываются в слова:
        «И возгорелся огонь в скопище их, пламень попалил нечестивых»[10 - Псалтирь 105: 18.].
        В правом нижнем углу - мелкие инициалы I.P., словно горящее клеймо на коже. А на обороте - Сезар перевернул листок - приписка:
        «Приезжайте к мученице немедленно, иначе оба они умрут».
        Холод объял разум, но это был холод логики, и озарения приходили теперь, словно вспышки.
        Мученица. Святая Кристина из Больсена. Ее церковь.
        Они оба, те, кто знает Поджигателя, - священник, отец Демаре. И… Ивейн?..
        Глава 20
        Парижский Поджигатель
        Когда Сезар подъехал к церкви Святой Кристины, стемнело окончательно. Дождь усилился, превращая немощеные дороги в кашу, а мощеные делая скользкими, как лед. Каштаны у церкви шумели обиженно и сурово. Сезар спешился и вполголоса велел следовавшему за ним Флорану:
        - Жди здесь. И если кто-нибудь появится - ты знаешь, что делать.
        Слуга только молча кивнул.
        Виконт, не скрываясь, пошел по дорожке к дверям церкви, дернул за массивное кольцо, однако дверь оказалась заперта. Что за черт? Но тут Сезар вспомнил, что есть и второй вход - около кладбища. Судя по всему, Поджигатель тоже знал о нем. Если он готовился, то просчитал все пути.
        Сезар обошел церковь, стараясь ни на что не налететь в темноте. Деревья сердито сыпали на него каплями, негодуя, что он вторгся на их территорию. Как он и ожидал, дверца оказалась приглашающе распахнута, черный провал коридора смотрелся проходом в ад. Адское пламя еще не зажглось. Возможно ли сделать так, чтобы оно не возгорелось?
        Ах, если бы он понимал мотивы Поджигателя… Но тот по-прежнему оставался загадкой.
        Очень тихо, стараясь не делать лишних движений и не плодить лишних звуков, Сезар вынул нож; обычно виконт предпочитал саблю, однако здесь, в маленькой церкви, она оказалась бы практически бесполезна. Ступая осторожно, как будто под ногами в любой миг могла разверзнуться пропасть, Сезар пошел по темному коридору. Дверь в конце его тоже была открыта, и оттуда тянуло ароматом свечей и ладана, церковной духотой.
        Внутри оказалось тихо. Очень тихо. Ни движения, ни дыхания, ничего. Даже огоньки свечей у алтаря стояли неподвижно, словно не чувствуя сквозняка из распахнутой двери. Сезар осторожно сделал несколько шагов, прошел между скамьями, оглядываясь.
        «Приезжайте к мученице». Может, Поджигатель имел в виду статую Святой Кристины?
        Виконт повернул за колонну, и на голову ему тут же обрушился удар.
        Сезар не потерял сознание полностью и как в бреду чувствовал движение около себя, но не ощущал собственного тела. Прошло, наверное, несколько минут, и чувствительность начала возвращаться. Щеку что-то холодило. Виконт открыл глаза, но перед ними все плыло. Миновала еще минута или две, прежде чем он понял, что видит перед собою полустертые латинские буквы.
        Он лежал на каменном полу церкви неподалеку от алтаря; руки его были связаны. В церкви что-то изменилось, и, с трудом повернув голову, Сезар понял, что теперь он здесь не один. Краем глаза он видел кружево на нижней юбке и осознал, что неподалеку лежит Ивейн, только полностью видеть он ее не может. И еще на полу застыл мужчина в сутане; головы его виконт не мог разглядеть, но согнутые ноги и веревку на связанных сзади руках - вполне. И еще… Ножа у виконта больше не было, из-за пояса исчез пистолет.
        Сезар оказался прав. Поджигатель напоследок решил уничтожить оставшихся свидетелей.
        И он был здесь.
        Расплывчатая фигура двигалась где-то неподалеку; Поджигатель деловито ходил между скамьями, затем обошел лежащего виконта и что-то сделал у алтаря. И только тут Сезар сообразил, чем еще теперь пахнет в церкви.
        Маслом. Маслом для лампад, для светильников.
        И пахнет им его собственная одежда.
        Он дернулся; ему почему-то не завязали рот, и Сезар хотел заговорить, однако из горла вырвался только хрип. Это заинтересовало Поджигателя. Ноги, обутые в дорожные сапоги из хорошей кожи, прошагали мимо лица виконта, и Сезар услышал насмешливый голос:
        - Быстро же вы пришли в себя. Как вам оказаться в роли жертвы, а?
        Что-то было не так с этим голосом, с этими сапогами… Но виконт не успел сам сообразить, что именно. Поджигатель склонился и перевернул его на спину, а потом снова выпрямился, глядя на него с ласковой улыбкой, словно любуясь на дело рук своих.
        Сезар тоже смотрел на него, не отрываясь, потрясенный.
        Перед ним стоял не Ксавье Трюшон.
        Это был отец Демаре.
        Одетый в добротный дорожный костюм, священник теперь вовсе не походил на Господня служителя. И лицо его утратило всю благостность, а та напускная улыбка, что цвела сейчас на нем, смотрелась, по правде говоря, жутко.
        - Вы? - прохрипел Сезар. - Вы?
        - Конечно я, сын мой. Вы же догадались, когда ехали сюда. Мне уже почти незачем было от вас таиться, а сейчас и вовсе незачем. Не позже чем через четверть часа вы умрете, и я бы не хотел, чтобы ваши последние минуты были омрачены незнанием.
        Голова у Сезара кружилась - то ли от удара, то ли от неожиданности. Пожалуй, не следует говорить преступнику, что Сезар ошибся и принимал за Поджигателя другого. Скорее всего, того, кто лежит сейчас неподалеку, облаченный в сутану.
        - Значит, Поджигатель - это вы, - произнес виконт, которому удалось наконец совладать с голосом.
        Отец Демаре откинул голову и расхохотался; странно было слышать этот смех.
        - Поджигатель! Неужели вы думаете, что придуманное вашим другом журналистом и есть единственно верное? «Вмешательство провидения» - вот что означали те буквы![11 - Ingrence de providence (фр.).] А не пошлое прозвище, которым награждают таинственных героев газетных статей. Неужели вы полагаете, что я опустился бы до такого? Слишком серьезно дело. Но если вы хотите называть меня Поджигателем, пускай. Я могу доставить вам напоследок эту маленькую радость.
        Он склонился над виконтом, тот близко видел его горящие, как угли, зеленые глаза.
        - Ну, давайте я вас усажу, вот так будет удобнее. Не все ли равно, как умереть. Сидя даже приятнее.
        Поджигатель взял его за плечи и рывком усадил; резное лицо святой Кристины на алтаре уперлось виконту в ребра. Головокружение начало проходить, и теперь Сезар видел все гораздо отчетливее. Лежащий на полу мужчина, судя по шевелюре, действительно был Ксавье Трюшоном; и горечь охватила виконта при виде неподвижного лица Ивейн.
        - Что вы с ними сделали?
        - Ничего страшного. Они скоро очнутся. Я не могу поступить с ними так подло и не дать им увидеть собственную смерть. Очищение должно быть полным. Вы пройдете через страдание, но души ваши возвысятся, и Господь примет вас под свое крыло.
        Он говорил убежденно и весело, и оттого становилось еще жутче; обойдя Сезара, отец Демаре взял что-то с алтаря и пошел к скамьям. Оказалось - для того, чтобы полить их чем-то из бутылки, и виконт снова почувствовал резкий запах масла.
        Все понятно.
        Ему нужно потянуть время. Веревка на запястьях была затянута туго, однако то, что Поджигатель по доброте душевной усадил его, оказалось Сезару только на руку. Медленно, стараясь не привлекать к себе внимания, он согнул ногу так, чтобы можно было дотянуться до нее кончиками пальцев. Маленький стилет, прятавшийся в секретных ножнах в сапоге, скользнул в ладонь.
        - Почему вы это сделали, отец Демаре? Раз уж нам суждено умереть, расскажите. Наши души очистятся, и на небесах нам будет не до того. Потешьте же меня, пока мы на земле.
        - Вы понимаете логику, виконт, и оттого мне понравились. - Священник закончил со скамьями по левой стороне прохода и перешел к правой. Голоса разносились в маленькой церкви, как удары колокола, увеличивая и округляя каждое слово. - Вы просите рассказать вам. Что же, у меня есть несколько минут, и этот подарок я вам сделаю. Во мне нет зла, только всепрощение, только жажда Господней справедливости.
        Он был убежден в этом - вот что страшно! Виконту и раньше встречались безумцы, однако пока не попадался ни один, так искренне, так легко считающий себя просветленным.
        - Сделайте милость.
        - Вы говорили мне, что не знаете, что связывало погибших, - сказал отец Демаре, вытряхнул последние капли масла на переднюю скамью и поставил на нее опустевшую бутылку. - Ну а я это знал. И знание это пришло ко мне неожиданно, в виде исповеди баронессы де Менар. Она рассказала мне о том, что участвует в тайных собраниях, а затем поведала, что ей и ее друзьям нужно надежное место, где собираться.
        - Я догадался о собраниях. Но что было их целью?
        - Не торопите меня, я все расскажу. - Его голос, голос умелого исповедника, казался мягким и успокаивающим. - Всему виною Алексис де Шартье. Этот человек был просто одержим Наполеоном III, к сожалению, в плохом смысле. Он ненавидел нашего нового императора. Мечтал свергнуть его. Все началось задолго до ссылки в Лион - господин де Шартье придумал заговор, но ему требовались деньги и сообщники. В первый раз, четыре года назад, у него не получилось. И нынче то и другое он уже не мог получить законным путем: друзья от него отвернулись, как от прокаженного, никто не желал ссудить его деньгами, а для того чтобы дело имело успех, деньги необходимы. И он придумал, где добыть и золото, и верных союзников, которые не посмеют шагу ступить без его разрешения. За свою революционную деятельность и жизнь в обществе Шартье узнал многое о разных людях, но до поры до времени хранил эти знания в секрете. А когда они ему понадобились, извлек их на свет. И призвал к ответу грешников.
        - Он их шантажировал. Так ведь?
        - Верно, сын мой. - Казалось, отцу Демаре нравится, что виконт все так хорошо понимает.
        - Но я не знаю чем.
        - О, у каждого есть за душою грех или слабость. Моя прихожанка, баронесса де Менар, имела незаконнорожденную дочь. Девушка живет в монастыре и ничего не знает о своих родителях, однако Коралина покровительствовала монастырю и часто наезжала туда. Шартье удалось узнать эту тайну. Он угрозами заставил баронессу действовать на его стороне, иначе - он предал бы сведения огласке. Кто желает такого? - В голосе священника слышалось подлинное сочувствие. - Ален де Ратте переписывался с врагами Наполеона, родственниками своей жены-испанки. Это Шартье узнал с помощью своих революционных связей и сумел раздобыть несколько писем. Если бы император увидел хотя бы одно из них - немедля отправил бы добрейшего Ратте на плаху. И так Алексис заполучил второго. Затем был родственник вашей графини, Жюльен де Буавер. Сам он не совершил ничего плохого, однако сын его склонен к мужеложеству, что тщательно скрывалось.
        - Патрик… - пробормотал Сезар. - О боже.
        - Ну и, наконец, граф де Надо, заходивший в своих развлечениях дальше допустимого. Он был повинен в смерти проститутки - не просите меня рассказывать вам эту историю, но, поверьте, она поистине грязна.
        Значит, без проституток тоже не обошлось. Ивейн была права.
        - Все эти люди были богаты, все имели доступ в высший свет, кроме самого Шартье, с недавнего времени ставшего там парией. Баронесса де Менар пришла ко мне, чтобы я помог им с местом для встреч. Дело в том, милейший виконт, что под этой церковью расположен обширный подвал; говорят, когда-то отсюда вел ход прямо в катакомбы, но здесь я ничем помочь не мог - если он и имелся, то давно завален. Баронесса умоляла позволить им собираться в подвале, и я согласился.
        - Почему вы это сделали?
        Отец Демаре усмехнулся:
        - Я подумал, что, если они хотят устроить заговор против нашего любимого императора, пускай лучше делают это под моим присмотром. Я всего лишь скромный священник, я не ношу титул, но Господь наградил меня разумом и тягой к справедливости. Господь говорил со мной. Я долго молился, пока не услышал ответ, и ответ пришел - в виде пламени, и тогда я понял, что нужно делать.
        Он нервно облизнул языком губы.
        - Сначала я полагал, что мне следует сдать их властям, но потом призадумался. Заговорщики не таились от меня, они не воспринимали меня всерьез. Кто я? Просто старый смиренный священник. И я слышал все, что они говорили. Они жаждали крови, Алексис де Шартье заставил их этого хотеть. Они горели ненавистью. Или талантливо притворялись, что еще хуже. И я понял: если они горят, то пламя заберет их. Что правосудие человеческое? Толку от того не будет. К тому же их могут и отпустить, ведь пока они ничего не совершили, только говорили об этом, только говорили. Баронесса созналась мне во всем на исповеди, и я хранил тайну. Но нет тайн между человеком и Богом, нет пределов для правосудия Его. Вот, имя Господа идет издали, горит гнев Его, и пламя его сильно, уста Его исполнены негодования, и язык Его, как огонь поедающий. Пред негодованием Его кто устоит? И кто стерпит пламя гнева Его? Гнев Его разливается как огонь; скалы распадаются пред Ним. - Поджигатель перевел дух; казалось, отцом Демаре с каждой секундой все больше овладевает какая-то сила, коей он не имеет ни возможности, ни желания сопротивляться.
        Глава 21
        И возгорится пламя
        Виконт еще и еще раз провел стилетом по туго натянутым веревкам. Они поддавались, но медленно.
        - Все они были грешниками! - выкрикнул священник. - Страшными грешниками! Убийцы, предатели; среди них - мать, бросившая ребенка, отец, покрывающий мужеложца, преступник, не любящий свою страну… Кто мог покарать их, кроме Господа? Ну а я стал десницей Его.
        - Как вы это делали? - негромко спросил виконт.
        - О, я приходил к ним. Назначал им встречу. И первым я пришел к господину де Шартье. Он был их предводителем. «Вот, все вы, которые возжигаете огонь, вооруженные зажигательными стрелами, - идите в пламень огня вашего и стрел, раскаленных вами! Это будет вам от руки Моей; в мучении умрете». Они зажгли огонь, хотели поразить Божьего помазанника отравленными стрелами своей ненависти. И первым умер тот, кто затеял все это. Он получил мое послание, но посмеялся над ним. Я пришел к нему. Я дал ему выпить лекарство, что обеспечивает неподвижность. Он видел огонь, но не мог уйти, не мог даже крикнуть.
        - Так. А дальше?
        - Ален де Ратте понял меня сразу. В присланном письме я намекнул ему, что, если он не согласится принять Господне возмездие, погибнут его жена и дочери; нет, этого он не захотел. И он сам закрыл двери, и загородил их шкафом, и принял яд, а я вознес очищающее пламя, и Господь возрадовался.
        - Матерь Божья, - пробормотал Сезар.
        - Мадонна тоже одобряла меня, - истово произнес священник, - и святая Кристина словно все время была со мной. Они поддерживали меня, будто два крыла. Ну, а затем я написал Фредерику де Надо. Он уже понял, что творится нечто неладное. Он ездил к баронессе де Менар, но она в тот миг еще списывала все на злой рок, на случайность. А потом я прислал ему письмо о саде Едемском. И он явился сюда и швырнул мне послание в лицо. Он кричал, что я не смею пугать его, что в жизни ничего не докажу, что мне все известно лишь с чужих слов - а подтверждений у меня не руках нет. Это так; но у меня была вера. Граф де Надо ушел, потребовав, чтобы я не смел больше приходить к нему. Но я последовал за ним. У него было назначено свидание в тот вечер, но дама не пришла, и я воспользовался тем, что в доме почти никого не осталось. Проскользнул через кухню. Граф недолго сопротивлялся. К сожалению, пришлось избавиться и от камердинера, он меня видел. Однако это была необходимая жертва, угодная Господу.
        Безумец, подумал Сезар, это ведь настоящий безумец. Внутри у него самого кипело пламя - как только не сжигало священника изнутри?
        - И огонь охватил его дом. Господь был доволен. Но баронесса пришла ко мне, умоляя, упала в ноги. Я сказал ей, что Бог помилует ее. Она пришла ко мне первой - она должна была очиститься последней. Жюльен де Буавер тоже сам все понял. Он лишь не знал, кто убивает их, но знал, что он - следующий. Самый достойный человек из всех, и если бы не его сын-мужеложец, возможно, я и оставил бы его живым. Однако Господь вел меня, и я прислал Буаверу письмо. «Не уйдет от тьмы; отрасли его иссушит пламя и дуновением уст своих увлечет его». Он принял это со смирением. Он понимал, что если о его сыне станет известно, семья будет изгнана из высшего света. Он желал спокойствия. В ту ночь я пришел, и он впустил меня, он помолился вместе со мной, он взял яд из моих рук и закрыл дверь кабинета. А я выпустил пламя.
        Бедный Жюльен. Он и вправду любил свою семью - любил так самозабвенно, что пошел на поводу у безумца, побоявшись за их спокойствие. Ради сына, ради жены, ради дочери. Как же ему, наверное, было страшно.
        - Но как вам удавалось приходить и уходить?
        - О, у меня имелся помощник. Я нанял его, чтобы он был у меня на побегушках. Падшая душа, конечно же. Ему незачем было знать, зачем все происходит, да он и не жаждал, просто любит деньги. Он носил письма моим заговорщикам и в Сюртэ, он помогал мне открывать двери и возжигать пламя. Мы выпускали огонь и уходили, обычно через черный ход. А потом никто не вспоминал, что дверь была открыта.
        Конечно. Когда пытаешься спастись от огня, когда мечешься в дыму и кашляешь, не понимая, где выход, открытая дверь на улицу - это благо, а не преступление. Хотя, возможно, пожарные выяснили эту деталь, потому и заговорили о поджогах.
        - И вот оставалась баронесса. Я обещал быть милостивым к ней. Она даже не пыталась мне угрожать - ведь всем им я говорил, что в случае моей смерти все доказательства отправятся прямиком в газеты. Я выждал еще три дня, угодный Господу срок. В это время я следил за вами, уже следил, виконт, вы привлекли мое внимание, прохаживаясь повсюду и расспрашивая. Мне показалось это приятным, и я позволил вам резвиться, сколько захотите. А затем настала очередь баронессы, ее прекрасная и очищающая ночь. О, это было чудесно, похоже на крещение. Я пришел к ней, и мы вместе помолились, и я сказал, что она умрет, зато ее дочь будет счастлива. Конечно, баронесса плакала, но я ее утешил. И тоже дал ей яд, но не тот, что совсем убивает, а лишь тот, что обездвиживает. Потому что каждый из избранных Господом должен прочувствовать смерть в пламени, ощутить, как оно проникает внутрь. Каждый. И вы ощутите.
        - Я понимаю, - сказал виконт.
        - Я познакомился с вами там, на пожаре. Вы оказались шустрым. И этот журналист, который мне тоже примелькался (признаться, меня весьма веселили его статьи, да и прозвище Парижский Поджигатель было звонким и забавным), - так вот, он добыл мои письма. Этого я не ожидал. Мне стало еще интереснее. И тут уже я не спускал с вас глаз. Но миссия моя была завершена, Господь больше не говорил со мною, и я подумал, что теперь смогу уехать. Только вы беспокоили меня. Вы поклялись, что не остановитесь. Это мне не понравилось. Я решил, что проще всего будет убить вас, ведь вы самый умный в этой компании, и без вас никто ни о чем не догадается. Мой помощник подстерег вас на улице и, к сожалению, промахнулся. Затем я нанес вам визит - но вы даже и не думали останавливаться, о чем прямо мне и заявили. Возвратившись в церковь, я стал думать: чего же Господь желает от меня, если не хочет, чтобы вы погибли? И тут я понял. Эта церковь. Я провел здесь долгие годы. Господь хочет забрать ее, а вместе с нею последнюю жертву. Эта жертва очистит меня самого, ведь все-таки я немного грешен.
        - Последняя? А как же ваш помощник? Он знает вас.
        - Тут ничего сложного. Он ждет меня неподалеку в карете, чтоб вывезти из Парижа и получить остатки своих денег. Мы покинем город, а дальше я отпущу этого человека. Пламени он не заслужил, поэтому все будет быстро. Падшая душа заслужила прощение; он возжигал со мною, и он спасется.
        Виконт кивнул и задал последний интересовавший его вопрос:
        - Зачем вы отсылали письма в Сюртэ?
        - О, - сказал отец Демаре, - но должен же я был уведомить полицию.
        Очередной выверт больного разума.
        Теперь все встало на свои места. Хорошо, что Ивейн этого не слышала; как уже говорил ей Сезар, есть истории, для женских ушей не предназначенные. А вот журналист внезапно застонал и пошевелился, и это словно вернуло отца Демаре в реальность.
        - Вот я и очистил свою душу перед вами. Теперь остался финальный акт. Я сейчас уйду, только разбужу вашу прелестную спутницу, иначе выйдет плохо - она не поймет, что такое пламя. Как хорошо получается. Церковь заперта. Здесь найдут три тела, и одно из них примут за мое; я подарил господину Трюшону свой крест, мне он теперь не нужен. Бог отпускает меня. - На лице его была написана такая сияющая безмятежность, такое счастье, что Сезара передернуло. - Я отправлюсь в какую-нибудь далекую страну и там буду вести образ жизни тихий и праведный. Моя земная миссия почти завершилась.
        - Почти, - согласился Сезар и бросился на него.
        Перерезанные веревки упали. Священник не ожидал нападения и потому растерялся, но лишь на миг. Он был очень силен, несмотря на возраст, и ловок. Сезар сбил его с ног, противники покатились по полу, однако отец Демаре сопротивлялся отчаянно. Виконт был ранен, и священник знал об этом; он сильно ударил его в больное плечо, и Сезар едва не ослеп от вспышки боли. Но жертву свою он не выпустил. Ему нужно было помешать отцу Демаре высечь хотя бы искорку. Виконт заметил, что лицо у Трюшона блестит от масла, что безобразными пятнами покрыты юбки Ивейн. Люди вспыхнут, как сухие листья, и сгорят в одно мгновение. И он сам - тоже.
        Руки священника стиснули горло Сезара, и попытка сбросить их не удалась; в глазах потемнело. И в тот миг, когда виконт подумал, что это уже все, до его ушей долетел благословенный окрик:
        - Стоять! Полиция!
        Милый Жюль, подумал Сезар. Навыков взломщика он не утратил.
        Давление на шею исчезло, и виконт сел, кашляя и держась за горло. И тут же увидел то, чего не хотел бы видеть: отец Демаре, схватив горящую лампаду, стоял неподалеку, подняв ее над головою, словно фонарь, которым приманивают корабли в тумане.
        - Ни с места! - крикнул он громко. - Иначе все тут сгорит!
        - Оставьте это и сдавайтесь, - прозвучал из полумрака знакомый голос. - Вам все равно не уйти.
        Сезар был близко и потому видел, каким безумием горят глаза священника, какой яростью дышит его лицо.
        - Очищение… - пробормотал он, и взгляд его блуждал, а затем прояснился. - Очищение! Мое! Так вот чего Бог хочет от меня!
        И, не сомневаясь более ни секунды, он швырнул лампаду себе под ноги.
        Пламя взревело сразу, Сезар еле успел откатиться. Огонь побежал по масляным ручейкам, и виконт вскочил, зашатался, но устоял. Он услыхал выстрел - кто-то из полицейских не выдержал и спустил курок - но это было уже неважно, важным оставалось другое. Ивейн. Он добежал, подхватил ее с пола, чьи-то дружественные руки уже тащили Трюшона, а в церкви вдруг стало очень ярко и весьма жарко. Если хоть одна искра попадет на него или Ивейн, пиши пропало. Сезар со всех ног бросился прочь, к открытому боковому выходу.
        Дождь прекратился. Ночь вокруг церкви больше не была темной и безлюдной; тут собралось немало народу, в основном - в полицейской форме, а также стоял пожарный обоз. Сезар зашатался и упал бы, однако верный Флоран, оказавшийся рядом, взял у виконта графиню де Бриан и аккуратно опустил ее на траву, после чего перерезал путы, стягивавшие руки девушки. Полицейские спешно покидали горящую церковь. Виконт подумал и сел рядышком с Ивейн, прямо на землю. Тут же каким-то образом очутился и Трюшон, он был уже освобожден от веревок и сидел, стеная и покачиваясь. Затем принялся ощупывать лицо.
        - Моро! Черт вас побери! Что это за дрянь?
        - Это масло, - лаконично объяснил Сезар и, услышав звон, обернулся. От жара лопнуло окно-роза, и осколки заскользили по стене, усеяв лужайку разноцветным стеклянным сверканием.
        - Быстро горит, - философски заметил Флоран.
        Сезар усмехнулся:
        - Господне возмездие вершится быстро.
        Ивейн застонала, и он немедля повернулся к ней; она заморгала, попыталась сесть, и виконт уважил это желание, заключив девушку в объятия. Графиня пробурчала ему в плечо:
        - Сезар! Вы так меня задушите. Что произошло?
        - А что вы помните последним? - Он отстранился, чтобы заглянуть ей в лицо.
        - Я не уверена… Я приехала сюда, ваш кучер меня привез. Вошла в церковь, окликнула вас, но никого не было. А потом - темнота… - Она поморщилась и прикоснулась к затылку. - Голова болит…
        - Он вас ударил. И, кстати, я не присылал за вами кучера, Ивейн.
        Она поморгала:
        - О! И записка, значит, не ваша?
        Нет, все-таки отец Демаре не причинил ей особого вреда. Соображала она по-прежнему быстро.
        - Не моя. Это было, как я понимаю, способом завлечь вас в ловушку.
        - Ясно. А я не знаю вашего почерка, вот и решила, что она от вас… А где Поджигатель? Если мы все здесь и тут полно полиции, и… а, церковь горит!
        - Поджигатель там, - объяснил виконт, - поджег себя и нас хотел. Однако сначала планировал только нас. А в итоге, видите, как получилось.
        - Так кто же он?
        - Отец Демаре.
        Ивейн ахнула:
        - Не может быть!
        - Может, и еще как. Я все расскажу вам позже. И вам. - Он повернулся к журналисту, брезгливо вытиравшему руки платком, который подал ему невозмутимый Флоран.
        - Уж хотелось бы! - пробурчал Ксавье, яростно оттирая пальцы. - Вы обещали мне сногсшибательный материал для статей, помните? Ну так это поистине сногсшибательно, в прямом смысле, и хорошо бы статья попала в номер прежде, чем главный редактор придумает занять первую страницу чем-то другим. Уж такой шанс я не собираюсь упускать, ха!
        - Кстати, Трюшон! Я должен перед вами извиниться.
        - Да? За что же это?
        - Я искренне полагал, что Парижский Поджигатель - это вы. Придумали себе красивую легенду и издеваетесь над нами всеми, строча статьи в «Ла Пресс». Так что я ехал сюда с твердым намерением призвать вас, мерзавца, к ответу.
        Несколько мгновений журналист смотрел на виконта, будто не понимая, а потом откинул голову назад и захохотал. Ивейн тоже не удержалась и фыркнула, но тут же поморщилась - видимо, голова у нее все-таки болела нешуточно. Даже Флоран улыбнулся.
        Отсмеявшись, Трюшон сказал:
        - Ну, вы из меня какое-то чудовище сделали, Моро. Вот потеха! Все было гораздо прозаичнее. Вчера я только вышел из дома, чтобы направиться к вам, а меня взяли и огрели по темечку! Средь бела дня, практически у «Комеди Франсез»! Не знаю, как он это провернул, но провернул же. Очнулся я в подвале, а потом явился этот тип, которого я ошибочно полагал святым отцом. Какой там святой! Сущий дьявол. Поставил напротив стул, сидел и вещал о воле Господней и об очищении. Я ни черта из этого не понял, может, он мне просто Библию цитировал, страницу за страницей, или собственный бред. Я там валялся, он давал мне только пить, и то редко, так что, признаться, голоден я зверски. А потом пришел и снова огрел меня по голове. Очнулся я уже тут, на травке.
        - Отец Демаре был безумцем, - негромко произнес виконт и оглянулся - из окна-розы вырывалось весело гудевшее пламя. Пожарные, которых тут было в достатке, занимались привычным делом - поливали водой стены. - Посчитал, что это Господь его направил убивать… А еще, вот ирония! Он верил в помощь святой Кристины. А ведь можно сказать, это она привела меня за ним. В день ее памяти, двадцать четвертого июля, я заинтересовался этим делом.
        - Ну вот только вы не начинайте пороть эту религиозную чушь, - сказал журналист с отвращением. - Святая Кристина, ангелы Господни, херувимы, серафимы… С меня хватило лекции в подвале. Наверное, на мессу я теперь года два не пойду.
        - Откуда здесь все эти люди? - спросила Ивейн.
        - Не мог же я отправиться за вами без подкрепления, - объяснил Сезар. - Конечно же, получив письмо от Поджигателя, я сразу отослал Жюля в Сюртэ, прямиком к инспектору Кавье. А вот, кстати, и он. Легок на помине.
        Инспектор Ив Кавье, невысокий рыжеусый тип, подошел и остановился рядом с расположившимися на траве участниками драмы, оглядев их с таким отвращением, будто они были не пострадавшими, а праздными зеваками, с удобствами любующимися на пожар.
        - Виконт де Моро, - кисло обратился он к Сезару, - честно говоря, понятия не имел, что вы влезли в это дело. Благодарите за это Бога. Иначе у вас могли бы возникнуть неприятности.
        - Неприятности? - удивился Сезар. - Да что вы?
        - Не отрицайте, что вы обманным путем заполучили письма Поджигателя!
        - Моего информатора поймали? - оживленно поинтересовался журналист, к которому возвращалось хорошее настроение. - Ба, вот печаль!
        - Это, конечно, чудесная новость, инспектор, ряды доблестной полиции нужно чистить; однако прежде, чем вы переловите всех журналистских информаторов в Сюртэ, используйте их для ловли преступников. Одного хорошо бы поймать. На какой-то из соседних улиц должна стоять карета, а в ней ждет своего сообщника помощник нашего Поджигателя. Пожар его не спугнет, это ожидаемо. Если поторопитесь, загребете себе всю славу, а заодно получите показания.
        Журналист весьма оживился (Сезар не имел ни малейших сомнений, что любопытный Трюшон найдет способ выудить у полиции то, что расскажет сообщник Демаре, однако так как Поджигатель не делился с ним подробностями, за честь семей погибших можно не опасаться), а Кавье, выслушав виконта, сказал:
        - Это не отменяет того, что вы натворили! Когда вы уже перестанете мешать Сюртэ?
        - Инспектор Кавье, - мелодичным тоном, о наличии которого Сезар у нее и не подозревал, произнесла вдруг Ивейн, - однако вы же не станете отрицать, что личность Поджигателя была установлена только благодаря виконту! Если бы он не предупредил вас, вам оставалось бы еще долго ловить рыбку в мутном пруду. А если бы злодейский план Поджигателя удался, мы все были бы мертвы, а преступник находился бы уже далеко отсюда.
        - Не вставайте больше у меня на пути, - неприязненно сказал инспектор, ничего не ответив на тираду графини, и отошел. Ивейн проводила его взглядом и повернулась к Сезару.
        - А что бы вы стали делать, если бы полицейские вам не поверили?
        - Ну, так для того здесь Флоран, Жюль и еще несколько моих проверенных людей. Уверяю вас, они справились бы не хуже, чем полиция.
        - Вы, я смотрю, все просчитали.
        - Не все. Вот голословно обвинил Трюшона.
        - Я вам теперь долго это буду вспоминать, - с удовольствием заметил журналист. Сезар поморщился и встал; Флоран помог ему и графине де Бриан.
        - Вы что-то там говорили об ужине? Пожалуй, нам всем не помешает поесть и привести себя в порядок, так что приглашаю вас на улицу Вожирар. Да и обсудить нужно многое, коль скоро вы хотите, чтобы ваша статья попала в утренний выпуск.
        - Еще и полуночи, похоже, нет. Я успею.
        - В таком случае моя карета ждет вон там.
        Ивейн оперлась на руку виконта и оглянулась.
        - А полицейские? Они так просто отпустят нас?
        - Инспектор Кавье прекрасно знает, где я живу. И не сомневайтесь, уже завтра утром он будет околачиваться у моего порога, чтобы убедить дать в Сюртэ свидетельские показания. У нас с инспектором своеобразный спорт: он делает вид, что терпеть меня не может, а я время от времени угощаю его завтраками.
        Журналист, шагавший по левую руку от виконта, усмехнулся, явно оценив скрытый смысл этой маленькой речи.
        Люди Сезара приветствовали его радостными возгласами. Жюль подал руку графине и помог ей сесть в карету; судя по всему, за время слежки он проникся добрыми чувствами к Ивейн.
        - Кстати, Жюль, - сказал ему виконт, - спасибо, что так хорошо и тихо вскрыл замки.
        - А, да не за что, ваша светлость. Мне это доставило удовольствие. Полицейские меня даже не арестовали. Так необычно.
        - Какие замки? - профессионально прищурился журналист.
        - Боковой вход в церковь закрывается на ключ, а не на засов, - объяснил Сезар. - Я заметил это, когда приехал туда поговорить с отцом Демаре, и решил, что этим можно воспользоваться, даже если центральная дверь будет открыта. А наш Жюль - бывший профессиональный взломщик. Раскаявшийся.
        - Почти, - донеслось ехидное словцо из кареты.
        - Мы поедем или нет? - Трюшон тоже полез внутрь, не дожидаясь приглашения. Виконт поставил ногу на подножку и, помедлив, снова повернулся к слуге.
        - Еще один вопрос, Жюль. Что сказал инспектор Кавье, когда ты явился к нему с моей просьбой?
        На широком простецком лице бывшего каторжника появилась великолепная ухмылка.
        - Дословно, ваша светлость?
        - Давай дословно.
        - Он сказал: «Когда-нибудь я задушу его собственными руками». А затем поднял на уши всю Сюртэ.
        Эпилог
        Париж, сентябрь 1853 года
        Виконт сложил газету, бросил ее на стол и, поднявшись, подошел к окну. За ним кипело ласковое сентябрьское солнце, происходила обычная парижская суета. Сегодня вечером ожидается грандиозный прием у императрицы Евгении. Приглашение лежало на столе виконта - богатое, с золотой каймой. Пожалуй, это приглашение он примет. Поставит точку.
        Стукнула дверь, и, даже не оборачиваясь, Сезар понял, что это Флоран.
        - Ваша светлость, приехала графиня де Бриан.
        - Проводи ее сюда.
        - Не в гостиную?
        - Сюда.
        Обычно Сезар редко пускал женщин в свой кабинет. Это было его царство, куда даже самым прелестным гостьям вход воспрещался. Но в последнее время правила нарушаются, как будто так и должно быть. А может, он просто устал от правил и своих неизменных парижских привычек.
        Прошуршали шелка, и Сезар, улыбаясь, повернулся навстречу Ивейн.
        - Здравствуй.
        - Здравствуй. - Она подошла к нему, вся в чем-то голубовато-серебристом, очень воздушном, и ответила на короткий поцелуй. - Ты снова скучаешь?
        - Я размышлял.
        - Слишком много думаете, ваша светлость.
        - Таким уродился. - Он указал на кресло, предлагая присесть, но Ивейн покачала головой.
        - Мне нужно поговорить с тобой, Сезар. У меня новости.
        - Приятные или не очень?
        - Это зависит от многого. Еще летом я написала Луизе Отто-Петерс, и она наконец ответила мне. Приглашает приехать к ней в Лейпциг. Это очень важно для меня. Ты не хотел бы… поехать со мной?
        Виконт молчал.
        Их с Ивейн отношения были странными - иначе и не скажешь. После нашумевшей истории, сделавшей их обоих героями прессы, а графиню де Бриан вознесшей на высоту, откуда открывались нужные ей виды, - они встречались вполне регулярно, два раза в неделю или чаще. Они ездили на пикники, прогуливались в парках, посещали приемы и салон мадам де Жерве. Официально считалось, что виконт де Моро ухаживает за графиней де Бриан. Но ни он, ни она не знали на самом деле, ухаживает он или нет.
        Она пыталась понять, куда ей двигаться дальше. Он - тоже.
        Вполне возможно, они оба еще не были готовы к любви.
        Глядя во встревоженное лицо Ивейн, ожидавшей ответа, Сезар наконец произнес:
        - Хорошо, что ты пришла, так как у меня тоже новости.
        - Приятные или не очень? - передразнила она его, но глаза выдавали беспокойство.
        - Не очень. Я тоже хочу уехать из Парижа.
        - И хочешь, чтобы я поехала с тобой?
        - Нет, Ивейн. Туда, куда я отправлюсь, я никогда тебя с собой не возьму.
        Графиня схватила его за рукав:
        - Сезар! Что ты имеешь в виду?!
        - Я еду на войну.
        Ивейн побледнела, даже побелела, как полотно.
        - Какую войну?!
        - Ты читаешь газеты. Война России с Турцией неизбежна. - Он кивнул на стол, где лежала стопка свежей прессы. - И Франция будет втянута во все это. Я хочу отправиться туда, предложить свои услуги союзному командованию. Я неплохо стреляю, фехтовальщик тоже хороший; возможно, и пригожусь.
        - Но зачем? - прошептала она. - Что тебе там нужно?
        Виконт пожал плечами:
        - Я сам не знаю, но меня влечет туда, как будто именно там лежит мой путь. Я устал от Парижа, Ивейн, устал от бесконечных приемов, от пустых разговоров, от незначительных людей. И даже тайны меня не так влекут, как раньше. Мне необходимо уехать, однако мирная жизнь не даст мне того, что я ищу. Я поеду на войну, потому что не могу иначе. - И добавил тихо: - Извини.
        Она медленно покачала головой:
        - Нет… я понимаю тебя. Это как всепоглощающая жажда, невозможность усидеть на месте. Я чувствую то же, когда думаю о Лейпциге и о том, что меня ждет. И потому я тебя понимаю. Просто безумно за тебя боюсь.
        - Я отправлюсь не один. Возьму с собой Флорана, разумеется. И еще Ксавье поедет.
        - Ксавье?.. Ах, Трюшон! Он-то что там забыл?
        - Заскучал среди парижского общества и надеется, что война его развеселит.
        Ивейн не заплакала, как он опасался, но, конечно, была очень огорчена. Сезар привлек ее к себе, и она положила голову ему на плечо.
        - Нам нужно это время, - сказал виконт, - для нас самих. Ты ведь это чувствуешь и понимаешь.
        - Да. Я знаю. Потому не стану пытаться тебя остановить.
        - Спасибо.
        После паузы он спросил уже более веселым тоном:
        - Но ты ведь поедешь со мною сегодня на прием к императрице Евгении? Я хочу покрасоваться с тобою перед высшим обществом, пощеголять белым фраком и заставить всех людей в зале завидовать нам.
        - Осторожно, если тебе позавидует сам император! - предупредила Ивейн. - Это обычно плохо заканчивается.
        - Мы утрем ему нос и покинем Париж прежде, чем Наполеон на нас рассердится.
        Они еще помолчали, и Сезар спросил:
        - Ты будешь мне писать?
        - Да, - сказала она, - и ждать тебя буду, если надо.
        - Надо.
        Ивейн кивнула молча, не отрывая головы от его плеча.
        И Сезар знал: она дождется.
        notes
        Примечания
        1
        <%20.>Сала<%0.>и - ученик Леонардо да Винчи, один из его возлюбленных. По одной из версий, именно он, переодетый в женское платье, послужил моделью для «Моны Лизы». Версия позднее не подтвердилась.
        2
        На французском - Incendiaire de Paris.
        3
        Гости салона произносят словосочетания, соответствующие инициалам I.P.: insecte-philosophe - насекомое-философ, incognito provenal - прованский инкогнито, infant paniqu - перепуганный инфант, idal paysan - крестьянский идеал, infinit perse - дырявая бесконечность, indigence potique - поэтическая бедность, idiot pel - лысый идиот.
        4
        «Господин брат наш» (фр.).
        5
        Автор статьи ошибся. Мурон дожил до дня своего освобождения. В ноябре 1876 года тюрьму покинул глубокий старик. Полностью отбыв срок заключения, 116-летний Мурон установил рекорд по длительности отбывания наказания за поджоги.
        6
        Генрих Наваррский посадил в Булонском лесу пятнадцать тысяч тутовых деревьев с идеей основать местную шелковую мануфактуру.
        7
        Я призываю женщин-гражданок на двор свободы! (нем.)
        8
        Добрый вечер, дамы (нем.).
        9
        Очень хорошо. Как дружелюбно и очаровательно (нем.).
        10
        Псалтирь 105: 18.
        11
        Ingrence de providence (фр.).