Шотландская любовь Карен Рэнни

        Несколько лет назад Шона Имри из ложной гордости отвергла предложение героя Наполеоновских войн Гордона Макдермонда, не поверив в его любовь. И уж тем более она не намерена верить чувствам Гордона теперь, когда оказалась в одиночестве и бедности, а он стал богатым баронетом. Однако настоящий шотландец прежде всего упрям. И Гордон, для которого она по-прежнему остается единственной женщиной в мире, не намерен отступаться: Шона, мечта всей его жизни, должна принадлежать ему душой и телом.
        КАРЕН РЭННИ
        ШОТЛАНДСКАЯ ЛЮБОВЬ

        OCR & SpellCheck : Margo
        Карен Рэнни «Шотландская любовь»:
        Оригинальное название: Karen Ranney, “A Scottish Love”, 2004


        ГЛАВА 1
        Осень 1859 год
        Инвернесс, Шотландия

        На пороге гостиной стоял Гордон Макдермонд собственной персоной. Стоял - и смотрел на нее так, словно она обязана пригласить его в дом и приветить, как дорогого гостя.
        Она бы с большим удовольствием принимала у себя сатану.
        Несколько мгновений Шона просто сидела и смотрела на Гордона. Все звуки стихли, да и самый воздух как будто застыл.
        Гордон вошел в гостиную и шагнул к Шоне, не сводя с нее глаз.
        Сердце у нее колотилось так отчаянно, что его стук отдавался даже в горле. И отчего так взмокли ладони? Это же просто Гордон.
        Посторонний человек, взглянув на него, увидел бы обычного высокого мужчину с правильными чертами лица - прямым носом, квадратной челюстью. Женщина подумала бы, что подбородок его выдает упрямство, и недалеко бы ушла от истины. Один уголок рта у Гордона был всегда чуть-чуть приподнят. В детстве это придавало ему вечно удивленный вид, теперь же - вид циничный. Слегка изогнутые брови, пристальный, почти пронзительный взгляд голубых глаз. Волосы подстрижены короче, чем того требовала нынешняя мода, но Гордон никогда ею особенно не интересовался. Такой красивый мужчина, как он, полагал, что вправе делать что угодно, даже бриться тогда, когда все другие отпускают бороду и усы.
        Однако выражение его глаз существенно отличалось от того, каким оно было у него в юности: мальчишескую восторженность, улыбку и живость сменила настороженность. Он слишком многое повидал на своем веку. Как, впрочем, и все они.
        Семь лет назад они были глупы, наивны и совсем не знали жизни. За это время им пришлось узнать чуть больше, чем хотелось бы, о том, что может приключиться с человеком вдали от дома.
        Ее брат говорил, что Гордон невредимым вернулся с крымской и индийских войн. Ему явно повезло больше, чем Фергусу.
        Шона медленно поднялась, но ничего не сказала. А что тут скажешь? «Выметайся из моего дома, Гордон Макдермонд»?
        - Графиня.
        Гордон поклонился, однако взгляд его был прикован к четырем дюжим парням, стоявшим в дальнем конце комнаты. Настороженность в его глазах сменилась мрачностью.
        Шона, удивленная такой реакцией и невероятно ею довольная, снова села и стала наблюдать за ним.
        В гостиной царил полумрак: шторы на единственном окне были плотно задернуты. Набитый конским волосом диван, на котором она сидела, стоял под прямым углом к небольшому камину. Рядом, на линялом бельгийском ковре, располагалось кресло с прямой спинкой. Над камином висел гравированный гербовый щит - ненужная роскошь, муж заказал его за год до смерти.
        Сколько раз она жалела о деньгах, потраченных на эту безделицу! Ее ведь даже продать нельзя.
        В дальнем углу в почтительном молчании стояли четверо мужчин.
        - Эти люди голые, - проговорил он.
        Она оскорбительно медленно обвела его взглядом снизу вверх: сначала до блеска начищенные башмаки, потом синие саржевые брюки, сюртук и жилет в тон. Посмотрев ему в глаза, Шона снова улыбнулась: хмурое лицо Гордона обрадовало ее безмерно.
        - Ну не совсем голые. Они просто сняли рубашки.
        - Для чего?
        А какое ему вообще дело? Однако она ответила - не потому, что он заслуживал ответа, а потому, что ответ мог его разозлить.
        - Это претенденты на место моего лакея.
        - И вам необходимо опрашивать их в таком виде?
        Если этот факт его и раздосадовал, он ничем не выдал своих чувств. На губах Гордона играла легкая улыбка, но Шона достаточно его изучила. Ему отнюдь не весело, глаза его не выражают ничего.
        - Ну конечно же, нет, - признала она.
        Хелен подошла и встала рядом с ней. Уже больше часа щеки ее пылали ярким румянцем. Ее компаньонка обладала всеми мыслимыми и немыслимыми девичьими добродетелями, хоть уже давно вышла из девического возраста.
        - Вы, значит, оцениваете их данные?
        Шона снова улыбнулась. Замечательно, у нее есть шанс потягаться с ним в умении владеть собой.
        - Возможно, я хочу убедиться, что кандидат не страдает от истощения.
        Или что у него достанет силы выполнять свои обязанности.
        Кстати сказать, все четверо кандидатов были великолепны. Предпоследний, правда, отличался некоторой худобой, но пресс имел более рельефный, чем остальные. Тот, что стоял ближе всего к ней, был шире всех в плечах. Следующий за ним поигрывал грудными мышцами, и со стороны казалось, что он мог бы по-кошачьи мурлыкать. Последний стоял, широко расставив ноги, очевидно, для его, так сказать, данных, требовалось немалое пространство.
        Пять лет она пробыла замужем за человеком на сорок лет старше ее и потому с огромным удовольствием разглядывала четверых полуголых парней, не чувствуя за собой никакой вины. Будь у нее деньги, она наняла бы всех четверых. Но к несчастью, ее средств не хватает даже на горничную - поэтому именно Хелен открыла Гордону дверь и проводила его в дом.
        Ее так и подмывало попросить Хелен, чтобы та немедленно проводила его обратно. Отдала ему шляпу и перчатки и отправила восвояси.
        Гордон Макдермонд нам тут не нужен.
        Но она знала, зачем он пришел, и потому молчала.
        - Можете одеваться, - улыбнулась она соискателям. - И пожалуйста, сообщите мисс Патерсон свои имена.
        Она кивнула на Хелен.
        Щекастый парень, одеваясь, подмигнул ей. Она едва удержалась, чтоб не подмигнуть ему в ответ.
        Гордону это, кажется, пришлось не по душе.
        Подумать только, какая жалость.
        Пока молодые люди одевались, в зале висела напряженная тишина. Соискатели один за одним покидали гостиную.
        Когда все ушли, Шона перевела взгляд на Гордона. Он глаз не отвел.
        «Уходи».
        - Сэр Гордон, примите поздравления с титулом баронета, - сказала Хелен, вернувшись в комнату.
        - Ах, вы его где-то выиграли? - уточнила Шона.
        - Нет, - процедил он сквозь зубы, - мне его пожаловали в награду.
        - Жаль, что они ничего не пожаловали Фергусу, - ответила она, с трудом растягивая губы в улыбке.
        - По-вашему, Крест Виктории - это ничего, графиня?
        - Титул баронета передается по наследству, сэр Гордон. А крестом можно разве что похвастаться перед знакомыми. Титул мог бы многое компенсировать.
        Он взглянул на нее, точно видел впервые. Как на незнакомку. «Нет, Гордон, я не чужая тебе. Но и не подруга, нет».
        - Фергус чудесный человек. Любая женщина это поймет.
        - О да, конечно же, вы правы, - она бросила на него взгляд, которым можно было бы отсечь оба уха, - если только эта женщина закроет глаза на его хромоту и постоянные боли.
        Он не ответил, отчего Шона разозлилась еще сильнее. Она сделала глубокий вдох и взяла себя в руки.
        - Вы были его командиром. Вы должны были его уберечь.
        - Это война, графиня.
        - Он пошел на войну из-за вас, - ответила она и сама подивилась своему хладнокровию. - Он не учился военной науке. А вы учились. Он ничего не знал об артиллерии. А вы знали. Он понятия не имел, что такое война. А вы, осмелюсь предположить, все это изучали в военном колледже. - Она улыбнулась, в очередной раз подавив вспышку гнева. - Он пошел воевать только потому, что вы пошли. И вы, будучи его лучшим другом, должны были его защитить.
        - Твой муж купил для Фергуса офицерский чин. Если уж тебе так не хотелось, чтобы он шел на войну, ты и сама могла это предотвратить.
        - Если желаешь повидаться с Фергусом, он в саду. - Она подала компаньонке знак. - Хелен вас проводит.
        Хелен придвинулась поближе.
        - Шона, с тобой все в порядке?
        Нет, Бог свидетель, с ней не все в порядке. У нее внутри кровоточит столько ран, даже странно, что она еще не в луже крови стоит…
        - Да, - спокойно ответила она, через силу улыбаясь. - Со мной все хорошо, Хелен, благодарю тебя.
        Она подождала, пока они выйдут из комнаты, и откинулась в кресле, закрыв глаза.
        Неужели прибытие Гордона - это ответ на ее молитвы? Она не могла оставить Фергуса здесь и допустить, чтобы его вышвырнули на улицу. Она должна позаботиться о его судьбе. Вчера она получила письмо. Ее торопят… От этого ее положение становится еще ужаснее.
        Согласится ли он, если она попросит его о помощи? Или откажет - лишь бы наказать ее?

        Она красива, как и всегда. Когда они виделись в последний раз, Шона только-только вступила в пору своего цветения и с наслаждением исследовала новоприобретенную власть женских чар. Он пал к ее ногам. Ради Шоны Имри он сделал бы что угодно. Он предложил ей свое сердце, свое состояние и будущее. Она же вышла за графа Мортона, человека с титулом и большим поместьем. В те времена у него самого не было ни титула, ни обширных владений. Единственное, чем он превосходил графа Мортона, это молодость.
        Но это не имело для Шоны никакого значения. Подумаешь!
        Годы лишь отшлифовали красоту Шоны, сделали ее еще более привлекательной. Черный траурный наряд оттенял кожу цвета слоновой кости и розовые губы, сочные, манящие. Ее глаза были бархатисто-серыми, и темное кольцо вокруг радужки только подчеркивало их дымчатый цвет. Он как-то сказал, что влюбленный мужчина может утонуть в ее глазах, они словно взывают об этом. Шона лишь рассмеялась и повела плечами. Тогда он притянул ее к себе и поцеловал. Он до сих пор ощущал вкус ее облачно-мягких губ. У нее был слегка курносый носик, очень аристократический, как он шутливо заявил одним дождливым днем.
        - И это очень тебе идет.
        - А во мне есть еще что-то аристократическое? - осведомилась Шона.
        Он расправил одеяло и оглядел ее пышную грудь, порозовевшую от недавней любовной игры.
        - У тебя очень благородная грудь, - ответил он. - Очень аристократическая. Ты только посмотри, как затвердели соски, они прямо-таки требуют моего внимания.
        Помнит ли она?
        Разве могла она забыть?
        Хелен что-то сказала ему, обернувшись через плечо. Гордон не подал вида, что не расслышал ее, что пребывает за много миль, за много лет отсюда. Он улыбнулся и спросил:
        - Вы давно знакомы с графиней?
        - Граф приходился мне троюродным братом, - ответила она. - Когда мой отец умер, граф взял меня к себе и сделал компаньонкой графини.
        У него в голове не укладывалось, что девушке, которую он некогда знал, требовалась компаньонка, но ведь когда-то он точно так же не представлял ее замужем за графом Мортоном. Этот образ он много лет гнал от себя. Ему захотелось расспросить, какой стала Шона. Неужели скандальной особой, которая постоянно предается занятиям из разряда тех, что ему только что пришлось наблюдать? Он сдержался и задал вопрос о Фергусе:
        - Ему нездоровится?
        Хелен кивнула:
        - Он до сих пор очень худ. Так и не оправился от своих ранений.
        Чудо, что Фергусу не ампутировали левую ногу после Лакхнау. Гордона пронзило чувство вины. Он полгода, с момента их возвращения из Индии, не навещал Фергуса.
        Следуя за Хелен, он спустился по лестнице в сад. Трава пружинила под ногами. Высокая живая изгородь, окружавшая узкий прямоугольный двор, отбрасывала густую тень. Яркий солнечный свет заливал центр газона, и на этом пятачке стояло кресло. В нем сидел, откинув голову назад и подставив лицо солнцу, человек.
        Гордон никогда не считал себя трусом, однако в эту минуту ему захотелось развернуться и уйти. Тот, кто сидел в кресле, казался слишком худым и немощным, чтобы быть другом его детства, самым лучшим другом. Они вместе росли, поверяя друг другу тайны и мечты, играли среди скал и валунов Бан-Ломонда. Возмужав, они делили невзгоды, что выпадают на долю солдат на войне. Даже перед лицом смерти они поддерживали друг друга.
        - Ты, значит, греешься тут на солнышке, как кот, - сказал он прежде, чем Хелен успела открыть рот.
        Фергус обернулся, и Гордона передернуло. На узком лице ввалились щеки, озорная улыбка, не сходившая с губ Фергуса даже в самые опасные моменты, бесследно исчезла. Лицо его друга приобрело землистый оттенок и несло на себе печать страдания.
        - Выходит, стоит человеку получить Крест Виктории, как он уже мнит, что ему больше ни дня не придется работать?
        Фергус вознамерился встать, но Гордон уже заметил костыль, прислоненный к креслу с другой стороны. Он подошел к Фергусу и положил руку ему на плечо:
        - Не надо, сиди.
        - Боже правый, ты до сих пор ведешь себя как мой командир, - ответил Фергус, не без усилия улыбаясь.
        Гордон присел на корточки рядом с креслом.
        - Несладко тебе пришлось.
        Фергус улыбнулся уже более естественно:
        - Ты явно наслушался рассказов Шоны.
        Гордон покачал головой.
        Фергус рассмеялся:
        - Что, неужели она с тобой не разговаривает? Или до сих пор занята с лакеями?
        - Тебе известно, что она заставила их снять рубашки?
        - Да, я сам делал пометки об их достоинствах. - В улыбке Фергуса появилось что-то мальчишеское, напоминавшее о прошлом. - Сестра заслужила немного веселья. - Его улыбка померкла. - Это ей несладко пришлось, Гордон.
        Он отбросил эту мысль, чтобы обдумать позже. В этот момент Гордона больше заботил Фергус, нежели его сестра.
        Ложь.
        - Я приехал узнать, как у тебя дела. Я только что вернулся.
        - Стало быть, лондонские девицы чахнут с тоски по тебе.
        - Лишь некоторые.
        - Ты, черт возьми, стал национальным героем.
        У Гордона потеплело на душе.
        - Ну, это вряд ли.
        - Ты ж теперь баронет.
        Фергус улыбнулся шире.
        - А другие что? - спросил он, чтобы сменить тему, и стал перечислять имена людей, служивших под его командованием сначала под Севастополем, потом в Лакхнау; людей, за которых он до сих пор чувствовал ответственность. Бойцы Девяносто третьего полка хайлендеров, сатерлендские горцы, парни, каких не сыскать.
        - Макферсон умер от ран, Дубоннер тоже. Маршал совсем плох, как я слышал. А другие все живы-здоровы.
        - Надо было мне вернуться раньше.
        - Когда военное министерство отдает приказ, Гордон, то ему не откажешь просто так, даже ты. Особенно если генерал настаивает на том же. Я понимаю, в Лондоне тебе было тошно - конечно, если тамошние девицы не искали твоего внимания, - добавил Фергус.
        - Таких было немного, - повторил он.
        Хелен где-то раздобыла стул и теперь тащила его через газон. Гордон подошел к ней, забрал стул и поблагодарил улыбкой.
        - Он умер, - объявил Гордон, поставив стул напротив Фергуса и усевшись.
        Всего два слова, сказанные на удивление равнодушно. Ни горя, ни злости, ни даже облегчения не слышалось в них.
        - Правда? А я-то думал, старик собирался жить вечно, - сказал Фергус, глядя вдаль.
        - Уверен, он всерьез это планировал, - сухо отозвался Гордон.
        - Как это случилось?
        - Во сне. Ему, наверное, это ох как не понравилось. Он испустил дух не в припадке бешенства, не в кураже бесчинства. Просто однажды утром не проснулся, и все.
        Они обменялись взглядами: они ничего не забыли. Сколько раз он сбегал от отца в Гэрлох? Сколько раз они с Фергусом предавались мальчишеским забавам и старались не думать о том, что Гордона дома непременно накажут? Генерал-лейтенант Йен Макдермонд проявлял свое неудовольствие любыми доступными способами, будь то крики, хлыст или палка.
        - Стоит ли мне принести свои соболезнования? - осведомился Фергус.
        - Разве что сатане, - улыбнулся Гордон. - Представляешь, как генерал будет командовать Вельзевулу: «Налево кру-угом!» Он в аду камня на камне не оставит.
        Помолчали.
        - Ты поэтому вернулся домой?
        - Потому что генерал больше не властен распоряжаться моей жизнью? Нет, я начал задумываться о том, чтобы уйти в отставку, когда он еще был жив. Кто знает? Может, его смерть послужила последним аргументом. Я решил взяться за фабрику.
        Фергус изогнул брови:
        - Выходит, ты решил покинуть армию насовсем?
        Гордон кивнул.
        - Для чего? Чтобы производить порох?
        - Пока да. Но у меня есть и другая идея, я давно ее вынашиваю.
        Откуда ни возьмись явилась Хелен с подносом в руках:
        - Сэр Гордон, я принесла вам глоточек виски, а вам, Фергус, чаю.
        - А почему это ему виски, а мне чай? - возмутился Фергус.
        Хелен только пощелкала языком, но ничего не сказала.
        Гордон взял у нее чашку и стакан. Поблагодарил, и как только Хелен скрылась в доме, отдал стакан Фергусу. Тот залпом опрокинул в себя виски - а Гордону осталась полная чашка травяного чаю. Завар пах цветами - или попросту сеном - и был таким слабым, что сквозь него легко просматривалось дно чашки.
        - Что это такое? - спросил он, осторожно пробуя напиток на вкус.
        - Что-то для улучшения моего кроветворения, я полагаю. Никогда не знаешь, что Шона или Хелен положили в свое варево на этот раз. Они круглые сутки только и делают, что хлопают крыльями вокруг меня. - Он покосился на дом. - Признаться, я удивлен, что никто не явился, чтобы спасти меня и уложить на дневной сон. Полагаю, за это мне стоит поблагодарить тебя.
        Гордону сейчас до ужаса не хотелось говорить о Шоне.
        - Так насчет твоего титула… - начал Фергус.
        - Отец постарался для этого гораздо больше меня, - перебил его Гордон.
        Фергус покосился на него:
        - А я-то слышал другую версию. Повторяю, ты, черт возьми, национальный герой. Достояние английского народа.
        Гордон пожал плечами.
        - Ты стал скромнее, - заметил Фергус. - Как это на тебя не похоже.
        Гордон улыбнулся, внезапно обрадовавшись, что пришел. Никто другой не посмеивался над ним, как Фергус. Возможно, ему этого и не хватало.
        Фергус поставил стакан на подлокотник кресла. Его рука задрожала от усилия - наглядное подтверждение того, насколько он ослабел.
        - Тебе что-нибудь нужно? Что я могу сделать?
        Он потрепал Фергуса по руке, ужасаясь тому, насколько она стала тонкой и хрупкой.
        - Навещай меня время от времени, - сказал Фергус. - Спаси меня от женской заботы.
        - Насчет этого даже не беспокойся - сделаю.
        - Даже если Шона тебе откажет.
        - Я не отступлюсь, - сказал он, поднимаясь. - Ты прекрасно меня знаешь.
        - Один раз уже отступился.
        Эти слова попали в него, как пуля в сердце.
        Он беззаботно улыбнулся, рассмешив Фергуса.

        Брат давно уже не смеялся. Возможно, за одно только это ей стоило бы простить Гордона.
        Было время, когда она могла простить ему что угодно.
        Воспоминания пронзили ее сердце как стрела.
        - У него блестящее будущее, Шона, - сказал генерал Макдермонд, стоя в Акантовой гостиной в Гэрлохе - особенно отвратительной комнате, отделанной в оливково-зеленом цвете, с лепниной в форме листьев аканта на потолке. Подумать только, кому-то из ее предков этот кошмар радовал глаз. - И ты наверняка понимаешь, что, если он останется здесь, на этом будущем можно сразу поставить крест.
        - У него есть фабрика, - сказала она, зная, что от деда по материнской линии Гордон унаследовал три цеха, в которых изготавливали вооружение.
        Отец Гордона улыбнулся одними губами.
        - Если он на тебе женится, Шона, - ласково проговорил он, хоть никогда прежде не бывал с ней ласков, - то только из жалости. Или потому, что ты сестра Фергуса. Сомневаюсь, что тебе захочется стать для него такой обузой.
        Они с Фергусом оказались в таком ужасном положении, что Шона понимала: необходимо найти выход, пусть даже ей придется выйти за первого богатого человека, который к ней посватается. За кого-нибудь, кто женится на ней не из жалости.
        Но свадьба с Брюсом не принесла ей счастья.
        Прошло семь лет, а ее нынешнее положение гораздо хуже. Она должна позаботиться о Фергусе, и кроме того, от нее полностью зависит Хелен. На этот раз брак делу не поможет.
        Равно как и воспоминания о прошлом.
        У нее есть план, и к несчастью, Гордону Макдермонду придется сыграть в нем свою роль.

        - Обещаю, я вернусь, - сказал Гордон. - Даже если мне придется в прямом смысле потеснить Шону с дороги, чтобы повидаться с тобой.
        Фергус рассмеялся, словно мысль о подобной сцене его повеселила.
        Гордон простился с ним и вернулся к крыльцу. Он не ожидал, что Шона будет стоять у черного входа и наблюдать за ним. И тем более не ожидал услышать от нее то, что услышал.
        - Ты его побеспокоил? - спросила она и махнула в сторону сада листом бумаги.
        - Побеспокоил?
        - Досадил ему, расстроил, разволновал. Задавал ему вопросы, которые заставили его вспомнить произошедшее. Что-то в этом роде.
        Гордон вгляделся в ее лицо. Тонкие морщинки расходились лучиками от внешних уголков глаз. Годы оставили след на ее лице, но почти незаметный.
        - Он не покойник, Шона. И не ребенок. Он мужчина. И он станет вспоминать прошлое вне зависимости от того, буду я с ним об этом разговаривать или нет. И будет чувствовать то, что чувствует, несмотря на то что ты укрываешь его своей заботой, как одеялом.
        Она отвернулась, сжав губы так, что те побелели, - видимо, ей стоило немалых усилий удержать рвущиеся с языка слова.
        Другой мужчина на его месте сказал бы что-нибудь, чтобы ободрить и утешить ее. Будь это в другое время, она могла бы позволить ему это сделать. Но здесь и сейчас был он.
        - Как он, по-твоему? - спросила Шона, продолжая смотреть в окно.
        - Очень слаб. - Страшная правда прозвучала дико, в первую очередь для него самого. - И подавлен. Какого черта ты не сообщила мне раньше?
        - А ты что, приехал бы? - спросила она, не глядя на него.
        - Ты сама знаешь. Приехал бы.
        Она кивнула: к чему отрицать очевидное.
        - Если ему что-то понадобится, дай мне знать.
        Она перевела взгляд на листок бумаги, который держала в руке.
        - Ему нужен приют, - ошарашила она его. - Вскоре племянник моего мужа вступит во владение вот этим домом. Фергусу нужно где-то жить. - Она сложила письмо, не глядя на него. - Мой новый дом будет готов через несколько недель, - добавила она. - Но пока для Фергуса там нет условий.
        - Он может жить вместе со мной, если захочет.
        - Значит, ты вернулся в Инвернесс.
        - Да, - ответил Гордон, не открывая ей полной правды.
        Взамен он сообщил ей нечто другое, то, что при других условиях не рассказал бы. Неужели перемирие?
        - Я оставил службу.
        - Значит, ты больше не воюешь?
        - Не воюю, - улыбнулся Гордон.
        Шона посмотрела на него. Выражение глаз никак не сочеталось со слабой улыбкой на губах.
        Он слишком хорошо успел изучить Шону Имри. Шону Имри Донегол.
        Он ее опечалил.
        - Империя в опасности. Вдруг она рухнет, если ты не будешь за нее сражаться?
        Она не разучилась оттенять слова насмешкой.
        - И то верно, - сказал Гордон, удерживая на лице дружелюбную улыбку.
        Шона отвернулась и двинулась прочь, не оставляя ему другого выбора, кроме как последовать за ней. По пути к двери она обернулась через плечо:
        - Почему ты ни разу не написал Фергусу? Если ты и впрямь так беспокоился о нем, то почему не написал ни строчки?
        Если он думает, что она так легко сдалась, он ошибается.
        - Разве мои письма не доходили?
        Шона остановилась, расправила плечи, но не ответила. Распахнув дверь, она отступила в сторону, пропуская его. Он взял со стола шляпу и перчатки.
        - Когда племянник твоего мужа вступает во владение домом?
        Шона ответила вопросом на вопрос:
        - А когда Фергус может к тебе переехать?
        Должно быть, она в полном отчаянии, раз позволила тревоге просочиться в голос.
        - Дай мне два дня, чтобы все организовать.
        Она кивнула:
        - Идет.
        Когда он уходил, Шона стояла в дверях, гордая, как королева, держась рукой за косяк и улыбаясь застывшей фальшивой улыбкой.
        Неужели она только что допустила самую большую в своей жизни ошибку?
        Она смотрела вслед Гордону, который, не оглядываясь, шел к экипажу. Единожды приняв решение и выбрав курс, Гордон Макдермонд становился непоколебим, как Бан-Невис.
        Он шагал так уверенно, словно все препятствия этого мира обязаны были расступиться перед ним. Ну конечно, ведь он не кто иной, как полковник сэр Гордон Макдермонд. Сын генерал-лейтенанта Йена Макдермонда, национального героя, сам герой. И отец, и сын прославились своей доблестью на поле брани и мужеством перед лицом труднейших испытаний. Каждый из них доказал, что он современный образчик горца.
        В воздухе висела влага. Ветерок, налетевший с реки, ласково коснулся щек. Шона тыльной стороной ладони убрала выбившийся из прически локон, упавший на лицо, и проводила Гордона взглядом до кареты. Он принес с собой прошлое, а прошлое ей не друг.
        Разбить проблему на части и разобраться с каждой частью по отдельности. Так ей удалось пережить болезнь Брюса. Сейчас же ей первым делом надо решить вопрос с деньгами.
        Шона медленно закрыла дверь и снова развернула письмо. Добрые вести - в некотором роде. Однако если дать волю сентиментальности - новости хуже некуда. Но сентиментальность - удел дураков и тех, кому без надобности богатые американцы.
        Боже правый, ей сгодился бы кто угодно, у кого водятся деньги.
        Некогда ее гардеробная была доверху набита платьями и изысканным кружевным бельем. Она носила драгоценности, мерцавшие в свете свечей. Она жила в особняке, который вписывался в пейзаж гармонично, как на картинах Джона Констебля.
        Однако времена меняются. В последние два года она знала об этом не понаслышке.
        Какое же потрясение довелось ей пережить, когда она узнала, что у нее нет ни гроша!
        Она знала, что поместье Брюса после его смерти должно перейти по правилу майората его внучатому племяннику, Раналду Донеголу, но наивно полагала, что у нее будет какой-никакой собственный доход. Однако ни ей, ни Раналду ничего не досталось. Брюс умер банкротом.
        Он ни разу словом не обмолвился о своем затруднительном положении, равно как и не предупредил ее, что его внучатый племянник - на редкость неприятный тип. Раналд был на двадцать лет старше ее, однако ни то, что они были родственниками, ни то, что он сам состоял в законном браке и прижил семерых детишек, не мешало ему лапать ее при каждом удобном случае. Она поспешно освободила дом, где они с Брюсом жили, и сбежала сюда, в Инвернесс, чтобы тут доносить траур. Две недели назад он официально подошел к концу.
        Две недели назад ей стало известно, что Раналд едет сюда, в Инвернесс, чтобы поселиться в доме, который два года служил ей убежищем.
        С каждой минутой шансов у нее становится все меньше и меньше.
        Стоит ли ей остаться здесь и попробовать договориться с Раналдом? Позволит ли он жить здесь Фергусу? Она не наивна. Жизненного опыта у нее предостаточно. Рано или поздно такая ситуация приведет к тому, что она станет либо служанкой без содержания, либо его любовницей и будет вынуждена делить с ним ложе, живя под одной крышей с его женой и ее братом. Она сомневалась, что Фергус согласится на такой расклад, даже если она сама позволит чему-то подобному произойти.
        Или же ей стоит искать другое жилье - не имея средств, даже намека на средства, и никакой возможности изыскать эти средства в ближайшем будущем?
        Драгоценности, которые дарил ей Брюс, были распроданы еще в первый год - чтобы на столе была еда, а в камине уголь. За последующие семь месяцев она продала все - все! - что имело хоть какую-нибудь ценность.
        Шона тяжело вздохнула и еще раз перечитала письмо.
        Ее адвокат наконец-таки сделал то, о чем она умоляла его еще год назад. Он нашел решение ее финансовых проблем - решение, которое подразумевало продажу Гэрлоха, замка, принадлежавшего клану Имри.
        Так случилось, что она несет ответственность не только за себя, но и еще за двоих людей. А значит, ей придется принимать решения быстро.
        Вошла Хелен, и Шона, сложив письмо, сунула его в карман платья.
        - Нам предстоит настоящее приключение, Хелен, - улыбнулась она.
        Хелен кивнула и осторожно спросила:
        - А что за приключение?
        - Мы едем в Гэрлох.
        Она устроит Фергуса, а потом вернется домой, к своему прошлому, в последний раз.

        В голове Гордона роились сотни вопросов, и все они так или иначе касались графини Мортон. И вряд ли он в ближайшее время получит ответ хотя бы на один из них.
        Тем не менее кое-что он должен был увидеть, узнать или выспросить прежде, чем позволит ей выпроводить его из дома. Этого нельзя отрицать.
        Приступ ностальгии, охватившей его, - чистый идиотизм. Равно как и ярость, которую он испытал, увидев, что она принимает в гостиной полуголых мужчин.
        Девчонка, которую он некогда знал, была упряма, горда и бесшабашна, она волновала сердце и ум. Рядом с ней он чувствовал себя живым. Благодаря ей он перестал избегать отца и стал открыто бросать ему вызов. Она была такой дерзкой, такой отчаянно смелой - он просто не мог ей в этом уступить. Он смеялся, когда смеялась она, утешал ее, когда она плакала. Вместе они исследовали тайны долины Инвергэр и собственных тел.
        Она была его первой любовью.
        А потом она стала графиней Мортон и сделалась очень осмотрительной. О ней не ходило слухов, ни одной сплетни не долетело из Инвернесса в Лондон. Она либо повзрослела, либо научилась более искусно скрываться, чтобы соответствовать новому почетному статусу.
        За эти годы он видел ее только дважды, оба раза издалека. Он ушел на войну и нашел в этом даже какое-то облегчение: так у него не было возможности ее повстречать, увидеть вместе с мужем.
        Надо было рассказать ей, что он задумал, но он привык держать язык за зубами, по крайней мере рядом с Шоной.
        Возможно, когда-то он и любил ее - но не доверял ни на йоту.

        ГЛАВА 2
        - Решительно не понимаю, - заявил Фергус, - почему это мне нельзя поехать с тобой.
        - Потому что дорога будет слишком утомительна для тебя, - пояснила она, укутывая его колени одеялом. Она изо всех сил старалась не потревожить бедро в том месте, где его поразил заряд картечи. - А я хочу быть уверена, что с тобой все хорошо.
        Фергус прищурился - он всегда так делал, когда не верил ее словам.
        Он был старше ее на три года. Когда он вернулся из Индии, она взяла на себя заботу о нем, а он постоянно твердил, что с такой сиделкой ему приходится туго.
        - Быть твоей младшей сестрой тоже непросто, Фергус, - отвечала она, заставляя его умолкнуть на какое-то время.
        Впрочем, в данный момент у нее не осталось времени на ласковые увещевания.
        - Фергус, прошу тебя. Мне необходимо ехать, а ты не в том состоянии, чтобы предпринимать длительные путешествия.
        - Я не хочу, чтобы ты продавала замок.
        Шона с самого начала не скрывала от него своих планов. Неужели он думал, что до этого попросту дело не дойдет? Или что не найдется человека, у которого хватит денег на покупку замка?
        Она могла бы рассказать ему, что у них совсем нет средств к существованию, но тогда он взял бы на себя ответственность за их благополучие - а сейчас у него нет возможности нести такую ношу.
        Он уже достаточно настрадался. Уже доказал свою смелость. Хватит с него тревог, тем более сейчас, когда он еще не оправился от ран.
        - Если ты не хочешь ехать к Гордону, только скажи, - проговорила она, тщательно скрывая панику в голосе. - Я договорюсь с другими людьми. Он будет здесь с минуты на минуту. Чего ты хочешь?
        Он внимательно смотрел на нее - глазами того же оттенка серого, что и у нее. Он улавливал каждое ее движение. В прошлом он частенько дразнил ее, но после возвращения с войны делал это все реже и реже.
        - Я поеду к Гордону. Но я не хочу, чтобы ты продавала Гэрлох.
        Стук в дверь избавил Шону от необходимости продолжать тягостный разговор.
        Хелен открыла. Вошел Гордон, одетый на этот раз в черное шерстяное пальто, подчеркивавшее его рост и стать. С ним был еще один человек, такой же высокий. Под одеждой незнакомца бугрились мускулы.
        - Ну, ты готов? - спросил Гордон Фергуса, не удостоив Шону даже взглядом.
        Фергус кивнул.
        - Это твои вещи? - спросил Гордон, указывая на пару чемоданов в углу.
        Фергус кивнул.
        Гордон подал знак своему спутнику, и тот без всяких видимых усилий подхватил чемоданы, как будто они ничего не весили, и исчез за дверью.
        - Помочь тебе? - спросил Гордон.
        Фергус широко улыбнулся - впервые за день.
        - Подняться помоги, а дальше уж я сам.
        Гордон взял Фергуса под локоть и поставил на ноги. Он явно ловил каждое движение друга.
        Они шли к двери, а Шона стояла не шелохнувшись и сжимала руки перед собой.
        - До скорой встречи, - сказала она, но Фергус не обернулся, только кивнул, очевидно, все еще сердитый на нее.
        А вот Гордон посмотрел на нее, и, судя по выражению его лица, он понимал, как ей сейчас больно. Как будто он знал, до чего ей претит полагаться на его милость. Или о том, с каким трудом она сейчас удерживается от слез.
        Ну уж нет. Рыдать у него на глазах она не станет.
        Молчание далось ей нелегко, однако она справилась с собой. Фергуса усадили в карету Гордона. Гордон стоял рядом с ней на крыльце. Он оказался выше, чем она помнила, и шире в плечах. От него пахло каким-то мужским парфюмом - а может быть, это был его собственный запах.
        Ей хотелось придвинуться ближе к нему. Вместо этого она обхватила себя за талию и терпеливо ждала с безмятежной улыбкой на губах.
        Гордон вытащил из кармана жилета карточку и протянул ей. Шона взяла ее, ощутив пальцами отголосок тепла его тела, и уставилась на строчки, написанные его незабываемым почерком.
        «Давай сегодня встретимся. Думаю о тебе. Скучаю».Сколько лет они обменивались подобными записками…
        - Это мой адрес, - сказал он.
        - Да.
        Он, кажется, хотел добавить что-то еще, но передумал и вместо этого сказал:
        - Сегодня холодно.
        Сколько раз ей говорили, что, если сказать нечего, говори о погоде - не ошибешься!
        Гордон окинул ее взглядом с головы до ног - того же рода взглядом она наградила его всего несколько дней назад. Шона надеялась, что ей удалось раздосадовать его хотя бы вполовину так сильно.
        - Я совсем не замерзла.
        Она не хотела, чтобы он демонстрировал какую-то заботу, или вел себя по-джентльменски, или - упаси, Господи! - напоминал ей, каким добрым он может быть, когда захочет.
        «Просто уезжай. Забери с собой Фергуса и помни, что когда-то называл его лучшим другом».
        Гордон сел в карету. Хелен тепло простилась с Фергусом, а Шона отступила назад и помахала рукой. Она заняла выигрышную позицию, учитывая, что с такого расстояния никто не мог разглядеть слез в ее глазах.

        Гордон откинулся на сиденье. В последний раз они ехали вместе с Фергусом из Индии, и тот все путешествие провел в лихорадочном бреду.
        Даже сейчас, спустя полгода, Фергус был слишком бледен и худ, но Гордона гораздо больше беспокоило даже не физическое состояние друга, не его вид, а то, что воодушевление и азарт, всегда сиявшие во взгляде Фергуса, куда-то исчезли. В Севастополе он в любой ситуации первый находил, над чем посмеяться. Даже в Индии он то и дело отпускал такие шуточки и комментарии, что все вокруг разражались дружным хохотом. Острый язык не давал Фергусу продвинуться по службе. Сколько раз он высмеивал глупость генералов, их приказов, кампаний в целом! Сколько раз Гордон страстно желал, чтобы Фергус просто заткнулся!
        Однако теперь он с радостью предпочел бы видеть рядом с собой Фергуса времен Севастополя или осады Лакхнау, а не этого холодного, вежливого незнакомца.
        - Я солгал твоей сестре. И тебе, - отрывисто сказал Гордон.
        Фергус повернул голову и посмотрел на него без тени улыбки на лице.
        - У меня есть дом в городе, но я намерен побывать в родных краях. Давненько я там не был и изрядно соскучился по Инвергэр-Глен.
        Он посмотрел на Фергуса и удивился - тот улыбался.
        - У тебя есть выбор, - продолжал Гордон. - Можешь отправиться в мой дом, слуги предупреждены о твоем приезде. А можешь поехать со мной.
        - На родину? В Инвергэр-Глен?
        Гордон кивнул.
        - Конечно, я выбираю родные края. Счастье-то какое, что снова туда поеду! - добавил Фергус.
        Улыбка на лице Фергуса делалась все шире и шире. У Гордона создалось впечатление, будто его друг смеется над какой-то шуткой, понятной ему одному.

        Карету наняли - у Шоны не хватало денег содержать собственный выезд. И теперь они с Хелен сидели внутри. В ногах стояла маленькая корзинка с едой. Кожа на сиденьях растрескалась, пахло плесенью, обивку покрывали пятна. Шона искренне надеялась, что образовались они от того, что в карете протекала крыша, а не от чего-либо другого. Доставив их в Гэрлох, кучер отправится обратно в Инвернесс, а через две недели вернется и заберет их. Чтобы заплатить ему, Шона продала две шляпки и несколько нарядных платьев.
        Боже правый, если так и дальше пойдет, то вскоре ей придется торговать своим исподним!
        Интересно, как воспринимает это путешествие Хелен? Хелен почти никогда не жалуется, что делает ее идеальной компаньонкой, однако она так же редко задает вопросы, и временами эта ее покладистость действует на нервы.
        Странное дело, но сегодняшний день напоминал ей о дне прибытия в Инвернесс, - скорее контрастами, чем похожестью. Тогда она искренне оплакивала Брюса - он был славным человеком, добрым и заботливым мужем. Да, в ее браке не было ни капельки страсти, один день вяло перетекал в другой, точь-в-точь похожий на предыдущий, и она иногда буквально умирала со скуки - но другого она и не ждала. Брюс, в конце концов, был намного старше ее, и их быт соответствовал его возрасту. Как-то раз она услышала слова одной старой сплетницы: та шептала, что Брюс годится ей в дедушки, - Шона старалась не думать об этом в те редкие ночи, когда он посещал ее спальню.
        Тогда ее окутывала темнота, охватывала туго, так туго, что казалось, уже нечем дышать.
        Хотя ее траур официально закончился, денег на новые наряды ей не хватало, поэтому она надела обычное черное платье, освежив его белым воротничком и манжетами. Будь они с Хелен одинаковой комплекции, она могла бы одолжить у нее пару платьев. Но компаньонка была значительно меньше ее ростом, и природа не наделила ее таким пышным бюстом, как Шону, так что в платье Хелен она смотрелась бы нелепо, как откормленная куропатка.
        - Разве мы не проведаем Фергуса перед отъездом? - спросила Хелен.
        Шона покачала головой:
        - Он еще не успел устроиться. Всего два дня прошло.
        Шона отвернулась, желая, чтобы Хелен сменила тему.
        - Ты не хочешь, чтобы он знал.
        - Он уже знает, - быстро ответила она. - Просто не хочет продавать Гэрлох.
        - Тогда почему ты не хочешь повидаться с ним перед поездкой?
        Перчатки опять порвались, нужно заштопать. Она ненавидела чинить перчатки, но если этого не делать, швы расползаются, и она выглядит как нищенка. Да, а ведь бывали времена, когда она просто выбрасывала износившуюся пару, да еще и выказывала свое неудовольствие модистке.
        Когда она купила эту пару? Года три назад, не меньше…
        - Или ты не хочешь видеть полковника сэра Гордона?
        С чего это Хелен вдруг стала такой любопытной?
        - Не знаю никакого полковника сэра Гордона, - едко ответила Шона. - Для меня он просто Гордон. Мы с ним с детства знакомы.
        - Как по-твоему, он очень изменился?
        Такой невинный вопрос - из уст человека, который обычно вопросов вообще не задает. Неужели Хелен вдруг сделалась проницательной? Досадно, если так.
        Ей чрезвычайно не хотелось думать о Гордоне - как о герое войны, как о полковнике сэре Гордоне, как о первом баронете Инвергэре, как о наследнике инвергэрских оружейных мастерских. Тем более - как о Гордоне, своей первой любви и первом любовнике.
        - Да, - уверенно ответила она. - Я нахожу, что он разительно изменился. Я едва его узнала.
        Шона откинула голову назад и закрыла глаза. Подумать только, с какой легкостью она лжет - постыдилась бы…
        Пришло время жить своей собственной жизнью, какой бы она ни была. Брюс теперь - тень из прошлого. А Гордон - тень из далекого прошлого.

        ГЛАВА 3
        Более трехсот лет назад Англия вывела из Шотландии остатки разгромленной и изможденной армии. Генрих VIII так долго и грубо добивался Шотландии, что до крайности истощил свою собственную страну.
        Мария, королева Шотландская, пятнадцати лет от роду, должна была вот-вот повенчаться в Париже с дофином Франции. В Эдинбурге были этим очень обеспокоены. Если она произведет на свет дитя, короны Шотландии и Франции объединятся. Если же она окажется бесплодной, корона Шотландии отойдет к французам.
        Джон Нокс начал проповедовать доктрину, призванную реформировать церковь в Шотландии.
        А в Инвергэр-Глен, на берегу Лох-Мора, неподалеку от Мори-Ферт, клан Имри начал строительство Гэрлоха.
        Они высекли фундамент в основании Бан-Ломонда. Имри воспользовались тем, что им даровал Господь, и с одной стороны, создавали природный фундамент для своего замка, а с другой - добывали желто-белый камень для последующего строительства. Через три года была возведена крыша первой укрепленной постройки, и кое-кто из членов клана поселился в Гэрлохе. В последующие двадцать лет они продолжали строительство - когда не воевали за свои земли и свою страну.
        В 1592 году строительство завершилось. Наступила эра герцога Леннокса и его людей: декретом шотландского парламента им было предписано искоренить горцев. Любыми методами, включая самые кровопролитные.
        Клан Имри рассчитывал на свои укрепления. Они добавили к Гэрлоху еще два крыла и три башни. Дорогу тоже проложили другую, извилистую, длинную, чтобы гости не застали членов клана врасплох.
        Никто, по крайней мере из членов клана, никогда не называл это массивное сооружение замком, нет - только Гэрлохом и никак иначе, так повелось с момента закладки первого камня.
        Когда последний камень был уложен на место, волынки запели в честь тех, кто погиб во время строительства Гэрлоха и кому еще предстояло погибнуть ради выживания клана. И они гибли. Поколения сменяли друг друга, и каждое проливало кровь за Шотландию, за Нагорье, за ту самую землю, на которой стоял Гэрлох. Казалось, она, эта земля, требовала крови, и отважный шотландский народ с непоколебимой твердостью и огромным почтением отправлял мужей, сыновей и братьев на межклановые войны и бесчисленные битвы с англичанами.
        Сто лет назад состоялась последняя битва, и вздох облегчения пронесся над Шотландией и Инвергэр-Глен. Пришло время залечивать раны, взращивать сыновей в осиротевших кланах и строить планы на будущее.
        Гэрлох прекрасно выдержал натиск времени. Люди за много миль видели его и смотрели на него как на чудо. Темно-зеленые шотландские сосны расступались, открывая взору огромное строение желтого камня, за которым возвышался Бан-Ломонд.
        Гэрлох издали излучал гордость - как будто знал и помнил свою историю.
        О жестоких и беспощадных лэрдах, охранявших Гэрлох поколение за поколением, ходили легенды - здесь, в Нагорье, клан Имри снискал себе громкую славу.
        А теперь у Гэрлоха осталось всего двое наследников - Фергус и его сестра, Шона.

        Хелен открыла рот от удивления.
        - В Гэрлохе будем не раньше чем через час, - сказала Шона. - Знаю, кажется, что он ближе, но это из-за размеров.
        - А ты не говорила, что он такой огромный, - благоговейно протянула Хелен.
        Гэрлох со своими пятью башнями издали казался массивным круглым строением, но на деле вокруг первой квадратной башни были выстроены четыре крыла. Замок представлял собой лабиринт залов и коридоров, в которых гость мог блуждать очень и очень долго.
        В детстве Шона задавалась вопросом: а не специально ли Гэрлох выстроили таким запутанным? Отец подтвердил ее догадку: «Клан Имри хотел обезопасить себя на случай вторжения чужаков».
        - В нем, наверное, можно заблудиться, - заметила Хелен.
        Шона улыбнулась:
        - Однажды в детстве я заблудилась. Мы с Фергусом очень быстро зарубили себе на носу, что лучше держаться в общих залах. В Гэрлохе по большей части так холодно, что отходить от камина совсем не хочется.
        В отдалении переливались и сверкали, отражая солнечные лучи, воды Лох-Мора. Холмы Инвергэр-Глен казались пурпурными от цветущего вереска. Все это согревало Шоне душу и в то же время напоминало о том, как давно она не была дома - целых семь лет прошло с того момента, как она вышла замуж и уехала. Но здесь все выглядело по-прежнему.
        - А это что?
        Она и не глядя знала, о чем спрашивает Хелен. На противоположной стороне лощины стоял другой дом, конечно, не такой огромный и величественный, но тоже по-своему гордый. Его выстроили около сотни лет назад из такого же желтого камня, что и Гэрлох, и он выглядел как его младший брат.
        - Там живет полковник сэр Гордон Макдермонд. Генерал, его отец, назвал этот дом Ратмором. - Шона улыбнулась, вспомнив, с какой плохо прикрытой насмешкой отреагировали на это пышное название жители деревни, когда на воротах вывесили соответствующую табличку. - Ему нравилось гордое звучание этого имени. - Она посмотрела на дом Гордона. - История гласит, что после сорок пятого[1 - ИМЕЕТСЯ В ВИДУ ПОДАВЛЕННОЕ АНГЛИЕЙ ЯКОБИТСКОЕ ВОССТАНИЕ (1745-1746) - ПОСЛЕДНЯЯ ПРОВАЛИВШАЯСЯ ПОПЫТКА ВОССТАНОВИТЬ НА ПРЕСТОЛЕ ДИНАСТИЮ СТЮАРТОВ.] лэрд Гэрлох подружился с южанином по имени Макдермонд. Он предложил другу переехать на север и поселиться в тени Гэрлоха. Макдермонд был волынщиком и очень образованным человеком. - Эту же сказку она рассказывала американцам. - И Макдермонд вместе с семьей и остатками клана перебрался на север и поселился в Инвергэр-Глен.
        - Эта история плохо заканчивается, да?
        Шона покачала головой:
        - Волынщик влюбился в Инвергэр-Глен и построил здесь дом. Но также он влюбился и в жену лэрда.
        Давным-давно, в крохотной хижине, которую они с Гордоном облюбовали для встреч, они гадали, правдива ли эта легенда. Возможно, сама судьба привела Макдермондов на земли клана Имри именно для того, чтобы Шона Имри и Гордон Макдермонд полюбили друг друга. В те времена так легко верилось в сказки…
        - И что с ними стало?
        Шона повернулась к Хелен:
        - Они исчезли.
        Хелен ничего не ответила, и Шона продолжила:
        - Лэрд объявил, что жена его нарушила обет верности, и запретил кому бы то ни было упоминать о ней до скончания его дней.
        - Может, он умер от того, что ему разбили сердце? Умирают ли от разбитого сердца?
        Нет, не умирают. Просто сердце долго-долго болит. Годами. Она, однако, не собиралась говорить этого вслух.
        - Насчет заблудиться - не бойся, - заверила компаньонку Шона. - Восточное и западное крыло давно не используются. Мы с Фергусом закрыли большую часть Гэрлоха и жили буквально в нескольких комнатах. Кроме того, у нас есть смотритель, который знает Гэрлох лучше всех.
        Старый Нед предложил себя на эту роль, когда Фергус уходил на войну, и на протяжении нескольких лет исправно нес службу.
        Что же делать со стариком Недом?
        - И американец хочет купить такой огромный замок?
        - Очевидно, он очень богатый человек, - ответила Шона, вспомнив письмо от юриста. - Он сколотил огромное состояние, занимаясь самыми разными делами, а теперь вот затосковал по земле предков. - Слова ее звучали горько, и она умерила пыл. - Его бабушка была урожденной шотландкой, а теперь он хочет купить замок для своей маленькой дочки.
        - Жалко, что в Гэрлохе не водятся призраки, а то бы это добавило ему колорита, - заметила Хелен.
        Она ошибалась, в Гэрлохе призраки жили - и тени усопших, и тени воспоминаний. Но Шоне хотелось, чтобы Хелен сначала прониклась любовью к Гэрлоху, а потом уж узнала все его секреты.
        - У нас едва хватит времени, чтобы немного убраться и привести Гэрлох в порядок к их прибытию, - сказала Шона, взглянув на Хелен. - Жаль, что приходится тебя просить о помощи в этом деле: я знаю, что уборка не входит в число обязанностей компаньонки.
        - Я люблю разнообразие в делах, - невозмутимо ответила Хелен, расправляя плечи и одергивая корсаж. - Ничего не имею против того, чтобы поработать уборщицей в замке шотландских горцев.
        Шона почувствовала необычайное тепло к Хелен и сильнейшее желание отблагодарить ее за готовность помочь.
        Четыре года назад Хелен объявилась на пороге их с Брюсом дома. Она не плакала, но сообщила троюродному брату, что идти ей больше некуда.
        - Мне больше некуда податься, Брюс, - спокойно объявила Хелен.
        Ее отец умер, не оставив ей средств к существованию, а собственные деньги ее закончились. Она оказалась полностью зависима от своих, как она говорила, преуспевших родственников.
        Брюс беспомощно посмотрел на Шону.
        - А мне как раз нужна компаньонка, - сказала она и вышла вперед, чтобы поприветствовать Хелен.
        С того дня она ни разу не пожалела о своем решении. Интересно, не жалела ли о нем сама Хелен?
        Досадно, что у нее самой нет парочки родственников, к которым можно было бы обратиться за поддержкой. А ничего получилось бы зрелище: она, Фергус и Хелен на крылечке какого-нибудь дядюшки выпрашивают кров и пропитание.
        Она тряхнула головой, чтобы отогнать эту неприятную мысль.
        Хелен никогда не была замужем - и, как она однажды заявила, ни разу не испытывала подобного желания.
        - Я не думаю, что они глупы, - как-то сказала она. - Но они почти не слышат того, что им говорят, а то, что слышат, нарочно истолковывают как-то иначе.
        Шона все хотела спросить, что так настроило Хелен против мужчин: несчастная любовь, однажды пережитая, или же то, что за ней никто никогда не ухаживал.
        Лицо у Хелен было молодое, каштановые волосы - густые и блестящие, ни одна морщинка, ни одна седая прядка не выдавали ее возраста. Однако волосы неизменно выбивались из аккуратной прически, которую она сооружала каждое утро, и вились вокруг лица, словно желая смягчить заостренные черты и длинный нос. От природы ей достались непростительно кривые зубы, резцы, кроме того, были длиннее остальных. Она, очевидно, очень этого стеснялась, потому что улыбалась только с плотно сомкнутыми губами. И хотя она выглядела сухой и строгой, глаза ее, казалось, всегда светились мягким светом.
        Хелен обладала щедрой натурой и добрым сердцем. Как бы Шона выдержала все эти испытания без Хелен? Когда ей хотелось выговориться, Хелен слушала ее, не осуждая ни словом, ни взглядом. А в те редкие моменты, когда она давала ей какие-то советы, Шона удивлялась ее практичности, рассудительности и умению ненавязчиво сопереживать.
        Карета, сильно раскачиваясь, грохотала по подъездной дороге, ведущей к Гэрлоху, - явно дорожку давно не выравнивали граблями и не освежали гравий. Внезапно экипаж накренился, и Шона инстинктивно схватилась за планку над окном. Солнечный свет просачивался сквозь темные тучи, как будто ясный сентябрьский день сражался с грядущей бурей. На мгновение ей показалось, что ненастье победит, но ветер быстро отнес облака к западу. Они подъехали к Гэрлоху.
        Грудь Шоны часто вздымалась. Она словно задержала дыхание на семь лет, а теперь хотела надышаться воздухом Нагорья. Фергус несколько раз наведывался в Гэрлох, а вот она не бывала здесь ни разу с тех пор, как вышла замуж.
        Теперь она вернулась. Снова дома.
        - Шона, - Хелен буквально прижалась носом к стеклу, - а там впереди случайно не карета полковника сэра Гордона?
        - Что?! - Шона приникла к окну. Да, экипаж и впрямь похож на карету Гордона. - Это невозможно. Он должен быть в Инвернессе.
        Хелен не проронила ни слова.
        - Он не может быть здесь.
        Хелен продолжала молчать.
        Господи, ну пожалуйста, пусть это будет не он!
        Однако Шона подозревала, что Бог по натуре шотландец, и милости от него в этом вопросе ждать не приходится. И потому была абсолютно уверена, что сейчас впереди них именно Гордон Макдермонд, полковник сэр Гордон.
        Хуже и быть не может.

        Путь, который при обычных обстоятельствах занимал день, они проделали за два - а все из-за ноги Фергуса. Они периодически останавливались, чтобы он мог размяться, потому что иначе, в неподвижном положении, боль в ноге нарастала и становилась нестерпимой.
        - Неужели ничего нельзя сделать? - спросил Гордон в первый же день, помогая Фергусу сесть в карету.
        - Говорят, что мне вообще повезло, что я остался с ногой. Хотя иногда я и подумываю о том, чтобы отпилить ее к чертовой матери.
        Фергусу дорога давалась нелегко, но он не жаловался и стоически сносил все тяготы путешествия. Казалось, за последние полгода он постарел на несколько десятков лет.
        Гордон изнывал от бессилия. Макдермонды всегда добивались своего - так говаривал старый генерал. А тут…
        Гордон не видел дома уже три года. Ратмор стоял на прежнем месте. Он уступал Гэрлоху в размерах и не производил такого сильного впечатления, как «старший брат». Оно и понятно: этот дом предок Гордона выстроил какую-нибудь сотню лет назад. И по коридорам его еще не бродили призраки - разве что тень маленького Гордона, худого, изможденного и до полусмерти запуганного отцом.
        Он был единственным ребенком в семье. Его мать умерла, рожая генералу второго сына, - младенец умер вместе с ней. Возможно, настанет день, когда он сможет думать об отце спокойно, и призраки прошлого не будут туманить ему взор. Возможно, настанет день, когда он сумеет подумать о Шоне как о женщине, которую некогда любил, не более того. Возможно.
        Он возвращается домой, домой в Инвергэр-Глен. В дом своего детства, своих горестей, своего самого большого разочарования. Однако странным и непостижимым образом Инвергэр-Глен таил в себе бесконечную привлекательность и даже некое волшебство.
        На склонах Бан-Ломонда он играл, воображая себя героем. Бросая вместе с Фергусом камешки в воды Лох-Мора, он открывал в себе дух соревнования. Из Инвергэр-Глен он ушел на войну, ушел заученно смелой походкой солдата, не зная, увидит ли еще когда-нибудь Гэрлох и Шону.
        Он выжил - вопреки всему. Целым и невредимым прошел крымскую войну и сражения в Индии. От несущественных ран остались, как напоминания, мелкие шрамы, однако он мог ходить без посторонней помощи и не мучился болями.
        Гэрлох приветствовал их. Он величественно возвышался над лощиной, с гордостью сообщая каждому, кто приближался, о своем вековом присутствии.
        Они съехали с главной дороги и двинулись в направлении Ратмора - и тут Фергус захохотал.
        Гордон не успел осведомиться о причинах его внезапного веселья - он и сам увидел приближающийся экипаж.
        - Ты их знаешь? - спросил он.
        Едва эти слова слетели с его губ, он увидел в окне незнакомой кареты лицо Шоны.
        - Ты знал, что так будет, да? - поинтересовался он, когда карета начала их обгонять.
        Фергус не ответил - он махал рукой проезжающей мимо сестре.
        Гордон постучал по потолку кареты, привлекая внимание кучера. Как только тот остановил лошадей, Гордон велел ему ехать в Гэрлох.
        Первый двор, именуемый также Верхним, был очень узким - он служил своеобразной ловушкой для врагов клана Имри. Путь в Нижний двор лежал через железные ворота в задней стене, и, проезжая сквозь них, Гордон приготовился к бою.
        Они въехали во двор. Шона стояла на верху лестницы.
        Прохладное прикосновение ветра - предвестник бури, что зреет на горизонте. Подходящее сопровождение для возвращения домой. Впрочем, это не его дом, и не важно, сколько времени он провел, глядя на Гэрлох и мечтая о его прекрасной обитательнице.
        За спиной Шоны стояла, поджав губы, мисс Патерсон. Интересно, чьи именно действия она не одобряет, его или Шоны?
        - Что ты здесь делаешь? - спросила Шона, когда Гордон вышел из кареты.
        Он хотел помочь Фергусу, но тот только отмахнулся. На лице его играла улыбка предвкушения, и от этого он так напоминал себя в юности.
        Гордон начал подниматься по ступенькам, но остановился, преодолев половину пути. Он не станет нападать на могучего противника, не дождавшись подкрепления.
        - Что ты здесь делаешь? Я думал, ты в Инвернессе, привечаешь племянника.
        - Приезжает внучатый племянник моего мужа. Но я не говорила, что собираюсь оставаться в городе.
        - Того, что едешь домой, ты тоже не говорила.
        - Как и ты, Гордон Макдермонд.
        Мисс Патерсон что-то прошептала ей на ухо, возможно, напомнила о его титуле, но Шона только отмахнулась. Как будто ей есть дело до его титула! Ха!
        - Я привез Фергуса домой.
        Она изменилась в лице - оно будто превратилось в холодную фарфоровую маску.
        - Гордон, ты не мог выполнить даже одну-единственную мою просьбу?
        - Очевидно, не мог, - огрызнулся он, раздосадованный.
        Он рассчитывал, что Шона будет поддерживать видимость светской любезности, но она обрушилась на него как ураган.
        - По-моему, он рад снова быть здесь, - добавил Гордон, но его замечание ничуть ее не смягчило.
        Она взглянула на карету.
        - Фергус недостаточно здоров для подобных путешествий.
        И где она научилась такому ледяному тону? С ним говорила графиня Мортон, это чувствовалось во всем: в голосе, во взгляде, в позе.
        Он сделал еще шаг к ней. Гордон очень злился - на себя, на нее, на саму эту ситуацию.
        - Он прекрасно перенес дорогу, - солгал Гордон. - Он не ребенок, Шона.
        Ее лицо окаменело.
        - А ты где был в последние полгода, когда он каждый день и час страдал от ран? Развлекался в Лондоне, танцевал на балах?
        - Да.
        Изумление на ее лице вызвало у него улыбку.
        - У меня это славно получается. Мне говорили, что я наделен немалым обаянием и умею влиять на людей.
        Она покачала головой и оглянулась на мисс Патерсон. Неужели ее присутствие заставило Шону прикусить язык?
        - Шона, я не хочу продавать дом, - проговорил Фергус за его спиной.
        - Фергус, дорогой, зачем ты приехал?
        - Чтобы остановить тебя. - Он улыбнулся уголками губ. - Ты скверно поступаешь, Шона.
        Она опустила голову, словно разглядывая ступеньки, тяжело вздохнула и подняла глаза. Выражение жалости на ее лице взбесило Гордона. Черт возьми, нельзя же обращаться с Фергусом так, словно он совершенно беспомощен. Да, он получил ранение, но ведь он жив. Понятное дело, ему едва не оторвало ногу пушечным ядром, но он ведь выжил, и ногу сохранил. Да, возможно, он до конца своих дней будет хромать, но Фергус от природы такой упертый, что хромота его не остановит, не помешает осуществить задуманное.
        Он, в конце концов, получил Крест Виктории. За одно только это с ним можно обращаться уважительно.
        Она направилась к брату, но Гордон заступил ей дорогу.
        - Фергус не малое дитя, - прошептал он. - Дай ему самому подняться.
        Шона взглянула на него так, будто его слова разожгли в ней пламя гнева. Серые глаза заволокло дымом от бушующего внутри пожара.
        Путь вверх по лестнице давался Фергусу нелегко. Он справлялся сам, но было неясно, насколько его хватит.
        Шона просто развернулась и скрылась за дверью, оставив их на крыльце.
        Гордон не был уверен, что выиграл эту битву, а уж война не закончена и подавно.

        ГЛАВА 4
        - Неужели он голодает?
        Шона, не веря собственным глазам, оглядывала почти пустую буфетную. Что Старый Нед ест? Судя по пустым полкам для мяса в кладовой, питается он все больше святым духом.
        Ей сделалось ужасно стыдно.
        - Может, у него в деревне есть друзья, - сказала Хелен, аккуратно заложив пальцем страницу в гроссбухе, которую проверяла. Она повернулась к Шоне. - Вдруг он и сейчас там?
        Когда они въехали в Гэрлох, в сторожке у ворот Старого Неда не было. Они пробовали его позвать, но тщетно.
        - Только бы он не умер с голоду, - сказала Шона.
        - Он ведь взрослый мужчина, разве нет?
        - Он член моего клана. - Она бросила взгляд на Хелен. - Мне следовало бы раньше о нем подумать, но я этого не сделала.
        - Наверняка он и сам в состоянии о себе позаботиться.
        Верно, однако она все равно чувствовала ответственность за этого человека.
        Кладовая располагалась по соседству с гигантской, похожей на пещеру, кухней. Три стены были заняты множеством деревянных полок, и лишь на одной-единственной из них, в уголке, имелась хоть какая-то провизия. Кладовая для мяса также пустовала.
        - Что ж, очевидно, нам нужно раздобыть еды, - провозгласила Хелен, и в ее голосе послышались нотки решимости.
        Да, она права, но на какие деньги? Шона сглупила и совсем не подумала о том, что в Гэрлохе им тоже нужно чем-то питаться. Однако теперь стало очевидно, что необходимо действовать, и действовать быстро. Они с Хелен - и Фергусом - вряд ли долго протянут на мешке овса.
        У нее осталась брошь с гербом клана, фамильная драгоценность, отделанная бриллиантами и изумрудами. Она решилась бы продать ее, только впав в полнейшее отчаяние. Сейчас, похоже, она близка к нему как никогда.
        - Кажется, чая у нас тоже нет.
        Шона покачала головой.
        Перед ней стояли три огромных стола с изрезанными столешницами: еще бы, сколько десятков лет они служили верой и правдой! Она помнила, как кухарка замешивала тесто для хлеба на столе, который стоит посередине, как под ее большими ладонями непонятная мучнистая масса превращалась в нечто волшебное, дышащее пузырьками. Над головой Шоны висели котлы и сковородки, рассчитанные на то, чтобы в них готовили еду на сотню человек. Теперь их покрывала паутина. В дальнем конце кухни они с Хелен открыли окно, чтобы выветрился застарелый запах плесени и пыли.
        - Надо было взять с собой побольше провизии, - сказала она.
        Впрочем, в Инвернессе их кладовые также были почти пусты.
        - Ты можешь занять продуктов у кого-нибудь из соседей?
        - У нас нет соседей, кроме Макдермондов. Но у него мы ничего просить не будем.
        Шона изобразила улыбку, чтобы Хелен не заподозрила, как сильно она расстроена, и вышла из кухни.
        Гэрлох отчаянно нуждался в заботливых руках. По углам фестонами свисала паутина, в замке царил общий дух разорения и заброшенности. В каждой комнате по-своему пахло плесенью. Полы были пыльные, давно не метенные.
        Замок был выстроен для защиты, а не для комфорта обитателей. В главной башне посему вообще не имелось окон, только бойницы, которые позже, когда достраивали Гэрлох, попросту заложили камнями. Кухня располагалась в задней части замка, наиболее удаленной, ее соединял с основным зданием длинный узкий коридор - благодаря этому запахи с кухни никогда не оскверняли воздух в столовой, однако из-за этого же большая часть блюд попадала на стол холодной.
        Винтовая лестница занимала центральную часть главной башни. Впоследствии к ней добавили перила, однако ступеньки так и остались скошенными - понятное дело, здесь все было предназначено для того, чтобы воину-правше с мечом в руке легче было оборонять свой дом от врагов. Подниматься по черной лестнице в задней части замка было куда легче, о чем Шона и напомнила Фергусу.
        Она обращается с ним не как с младенцем. Какое Гордон Макдермонд имеет право так говорить?
        Семь лет назад на них обрушилось бремя огромных долгов. Брюс выбрал наилучший момент, чтобы посвататься к ней. А Фергус… ненавидел ли он ее за это? Винил ли в том, что она переступила через его гордость, чтобы спасти их в той безнадежной ситуации?
        Она никогда его об этом не спрашивала.
        Чего он ждал от нее? Что она позволит им умереть с голоду в Гэрлохе? Подчинится ему лишь потому, что он мужчина?
        По крайней мере, выйдя за Брюса, она смогла купить Фергусу офицерский чин. Об этом они тоже никогда не заговаривали. Сказал ли он по крайней мере Брюсу спасибо за это?
        Справа от нее находился пиршественный зал. Потолок устремлялся высоко вверх, напоминая высотой и формой собор. Здесь странно звучала речь. Если лэрд, сидя в похожем на трон кресле в углу, произносил хоть слово тихим шепотом, оно тут же разносилось по гигантскому залу.
        В следующие четверть часа Шона и Хелен выяснили, что постельное белье по большей части не пострадало от времени, а вот перины слежались, и их нужно было хорошенько взбить. Однако ее по-прежнему мучили два вопроса: где Старый Нед и что они будут есть?
        Они поднимались по узким ступенькам. Гэрлох молчал, словно тоскуя по шумным толпам, веселым застольям и извечной суматохе клана.
        Если бы слезы могли помочь, она бы всплакнула, но когда и кому помогали слезы? Если она станет плакать, ничего не изменится, и уж точно печенье и чай не появятся из ниоткуда. Равно как и деньги. Да, если бы слезы помогали, она уже давно разбогатела бы.
        На площадке второго этажа Шона подождала Хелен, и они вместе поднялись на третий. Этот пролет достраивали позже, потому и подниматься по ступенькам было намного легче.
        - Какой огромный замок, - заметила Хелен.
        - Некоторые комнаты такие маленькие, что их и комнатами-то не назовешь.
        - Это пока речь не зайдет об уборке.
        - Точно, - согласилась Шона, печально улыбнувшись.
        Как же все успеть? Американцы ведь захотят увидеть каждый уголок, раз уж они намерены купить Гэрлох.
        Ей почудилось, что Гэрлох вздохнул, будто прочтя ее мысли.
        На третьем этаже Шона остановилась.
        - Понятия не имею, какую комнату мог облюбовать Старый Нед. - Она улыбнулась Хелен. - Выбирай, с какой стороны начнем, и пойдем искать.
        Хелен указала направо, и они пошли в сторону южного крыла. Они начали поиски с противоположных концов коридора: стали стучать во все двери подряд и открывать их.
        - А сколько у вас было слуг? - спросила Хелен с противоположного конца коридора.
        - Когда я была маленькой - больше сорока.
        Дни изобилия, когда никто не заговаривал о нищете. Дни богатства, когда лэрд заказал для своей леди ту самую брошь как красивую безделушку, когда люди со всей округи сходились на празднества в Гэрлохе.
        Шона отогнала мысли о прошлом.
        Пройдя весь коридор и никого не обнаружив, они переглянулись.
        - В северном крыле расположены хозяйские покои, - заметила она. - Может, Нед там.
        - Думаешь, он умер? - неуверенно спросила Хелен.
        - Надеюсь, что нет.
        Его смерть тяжким бременем легла бы на ее совесть. Надо было ему написать. Поинтересоваться его здоровьем, спросить, как ему живется.
        Ну почему она этого не сделала?
        Потому что слишком была озабочена своим собственным выживанием.
        Кроме того, что бы она стала делать, если бы Старый Нед попросил денег? Как объяснила бы, что не может помочь, если бы он написал, что необходим ремонт? Всегда ведь нужно что-то подправить, обновить, заменить. Замок так велик, что если начать ремонт с одной стороны, то пока они дойдут до другой, нужно будет снова что-то ремонтировать там, откуда начали.
        - Что это? - Хелен вздрогнула и обернулась.
        - Что?
        - Какой-то шум. Как будто кто-то плачет.
        Сейчас, пожалуй, не лучшее время, чтобы обсуждать призраков Гэрлоха, Шона только покачала головой:
        - Наверное, от сквозняка где-то окно открылось, и это завывает ветер.
        Хелен взглянула на Шону:
        - Что-то не похоже на ветер.
        - В Гэрлохе всегда сквозняки и ветер. Это потому, что он стоит на утесе над озером.
        Хелен, кажется, не поверила ни единому ее слову.
        Они нашли Старого Неда в покоях лэрда, в господской постели, крепко спящим. В этой комнате спали ее родители, эту комнату она собиралась приготовить для американцев.
        Нед не только развалился на постели одетым - правда, поверх покрывала, за что Шона немедленно возблагодарила Господа, - он еще и был мертвецки пьян. Рядом с ним валялась полупустая бутылка виски. Комнату наполнял запах перегара и лука. Старый Нед громко храпел и явно не подозревал об их прибытии.
        Темные пятна покрывали его коричневые штаны, на башмаках засохла грязь. Белая рубашка явно служила ему не один десяток лет, более того, Шона не взялась бы сказать, когда ее в последний раз стирали.
        - Он что, пьяница? - шепотом спросила Хелен.
        Шона покачала головой:
        - Никогда за ним такого греха не знала. В жизни не видела его в подобном состоянии.
        По крайней мере ноги его свисали с кровати, и покрывало уцелело - его когда-то привезли из Франции, оно было редчайшего оттенка голубого. Мама называла его «цвет озера Гэрлох».
        - Нед! - позвала Шона громко.
        Одна рука Старого Неда поднялась, словно готовая приветствовать ее, а потом снова упала на постель. Сторож громко всхрапнул.
        Шона взяла старика за штанину и сильно потрясла.
        - Нед! - крикнула она. - Нед, проснись!
        Нед восстал, как Лазарь, вытаращив глаза. В следующую секунду он разинул рот и завопил, как банши.

        В малой гостиной Гордон обратился к Фергусу:
        - Что это такое?
        Тот только покачал головой. Они оба посмотрели наверх.
        Гордон поставил стакан на стол - старое доброе виски Имри - и встал.
        Фергус махнул рукой:
        - Сходи посмотри, что там стряслось. И постарайся не задушить мою сестру.
        Гордон не стал ничего обещать и просто пошел на звук, взяв курс на семейные покои. Один раз он бывал там - навещал Фергуса, когда тот болел. Он ни разу в жизни не заходил в комнату Шоны, но точно знал, где она расположена. Второй этаж, третье слева окно, выходящее на Ратмор.
        - Шона?
        Из-за тяжелой, покрытой резьбой двери в конце коридора выглянула мисс Патерсон.
        - Полковник сэр Гордон! Что вы тут делаете?
        - Я услышал крик. Что случилось?
        - Это все сторож.
        Хелен отступила в сторону - почти что приглашающий жест. Гордон вошел в комнату. Нед сидел на краю кровати, возвышавшейся в центре комнаты, а Шона стояла рядом с ним и гладила его по плечу.
        - Простите меня, мисс Шона, - лепетал он. - Я принял вас за привидение. - Он посмотрел на нее слезящимися глазами. - Я стараюсь спать днем, чтобы по ночам караулить призраков. Я тут не живу, правда. Нет, я бы никогда не осмелился занять комнаты лэрда.
        - Все в порядке, Нед.
        Он скорбно покачал головой:
        - Это чтобы сбить призраков с толку. Чтобы они не знали, где я сплю.
        Шона посмотрела на Гордона:
        - Я думала, ты уже уехал.
        Такого ледяного тона ему прежде слышать не доводилось.
        Шона сошла с помоста, но не приблизилась к нему.
        - Нужно помочь Фергусу устроиться тут, - сказал Гордон, сдерживая раздражение.
        Не время сейчас цапаться с Шоной.
        - Еще ничего не готово.
        - А что нужно сделать?
        - Проветрить тюфяки, простыни, вытереть пыль, снять паутину, вымести полы.
        - Это все?
        - Да, - ответила Шона.
        Ее лицо было жестким. Она выглядела как будто пережила сотни разочарований, в ее глазах не было ни искорки юмора, веселья.
        Гордон внезапно осознал, как скучает по той девчонке, которой она некогда была, по своей верной подруге в грехе и познании.
        - Тогда я отвезу его в Ратмор, - сказал Гордон.
        Шона сжала в кулаке ткань платья. Девушка, которую он знал, никогда не отличалась сдержанностью. Прежняя Шона высказала бы все, она бы дала волю раздражению, которое он теперь читал в ее глазах.
        - Нед, выбери себе комнату на третьем этаже и живи там.
        Старый Нед выпрямился и посмотрел на нее. Он явно не брился несколько дней, а одежду не менял и того дольше. Он медленно кивнул.
        Неужели Шона настолько глупа, что верит, будто Нед ее послушается?
        Она молча подошла к кровати и подняла бутылку виски. Взгляд, которым она одарила Неда, обещал ему продолжительную беседу о вреде пьянства - в другой раз.
        - Мы с Хелен пойдем приготовим Фергусу комнату, - сказала она. - Тебе незачем беспокоиться о моем брате.
        Она кивнула Хелен - и обе они направились к двери.
        - Чем я могу помочь?
        - Уезжай. Отправляйся домой. Нам и без тебя хлопот хватит.
        - Шона.
        Хелен перевела взгляд с него на свою нанимательницу.
        Шона покачала головой, словно веля компаньонке умолкнуть.
        - Спасибо, что привез Фергуса домой, - проговорила она, но во взгляде ее не было ни капельки благодарности.
        Она злится, но не дает воли словам. И где это она научилась держать в узде свой норов?
        Возможно, он знает ее не настолько хорошо, насколько привык считать. Однако ему хотелось ее узнать - и это осознание на секунду выбило воздух из легких. Эта женщина со сверкающими в гневе глазами и нежной улыбкой - воплощенное противоречие. А с Шоной Имри нужно держать ухо востро, неведение в данном случае опасно.
        - Фергус не желает продавать Гэрлох, - сказал он, прекрасно понимая, что его друг не нуждается, чтобы кто-то говорил за него. Однако Гордон хотел уязвить Шону, нащупать границы ее терпения. - Зачем ты это делаешь?
        Она спокойно скрестила руки на груди, остановилась в дверях и оглянулась на него.
        - Когда-то вы имели право задавать мне вопросы, полковник сэр Гордон. Это время прошло.
        - Неужели?
        Вот, еще одна вспышка осветила ее глаза на мгновение - как молния освещает небо в летнюю грозу.
        - Полковник сэр Гордон, есть ли у вас провизия? Продукты, которые мы могли бы взять в долг?
        Компаньонка сделала шаг ему навстречу.
        Он удивленно посмотрел на Хелен, потом на Шону. Судя по взгляду, которым та ее одарила, терпение ее было на исходе, и гнев вот-вот мог выплеснуться наружу.
        - Мы взяли недостаточно припасов. - Хелен на всякий случай отступила в сторону. - Теперь, когда Фергус с нами…
        Она умолкла, встретившись взглядом с Шоной.
        - Разумеется. Я пришлю вам телегу с провиантом.
        - В этом нет необходимости.
        Шона улыбнулась ему блистательной улыбкой графини, как будто он ее слуга, нет, пожалуй, даже не слуга, а нищий у ворот, который предлагает разделить с ним скудную трапезу.
        Черт подери.
        - Не будь дурой, Шона. Ты из-за своей проклятой гордости будешь голодать? - Он прошел к двери. Шона быстро отошла в сторону, но он остановился перед ней. - Почему?
        - Что почему?
        Она посмотрела ему в глаза, потом отвела взгляд.
        - Почему ты так хочешь продать Гэрлох?
        Воспоминания внезапно ожили и причинили такую боль, которую, как он считал, уже причинить не могли. Он до сих пор ощущал на языке горечь ее предательства.
        - Я не обязана перед тобой отчитываться.
        - Когда ты вообще перед кем-то отчитывалась, Шона?
        Она посмотрела на него снизу вверх.
        - Когда-то я находил твое упрямство очаровательным. Думал, оно отличает девчонку с головой на плечах. Неужто теперь ты не думаешь ни о ком, кроме себя? Великая графиня Мортон…
        Шона сжала губы и ничего не сказала.
        - Фергус не хочет продавать замок, - тихо повторил Гордон. - Почему же тебе так не терпится это сделать?
        - Не твое дело.
        Ее глаза сияли прозрачно-серым - цвет облаков, что собираются над Нагорьем перед грозой. Улыбка истаяла, на щеках проступили розовые пятна. Она сейчас гораздо больше походила на девушку, которую он когда-то знал, - шумную, бойкую, готовую спорить по любому поводу, лишь бы победить. Он с легкостью поддерживал эту игру, противопоставляя ее эмоциональности логику и здравый смысл. Они спорили, ругались, перекрикивая друг друга. Спорили о мелочах, но он помнил каждую такую стычку.
        - Значит, не мое дело? Что ж, очень хорошо, - ответил он негромко, не забывая о том, что на них смотрят Хелен и Нед.
        С улыбкой он вышел из комнаты - прежде, чем мог бы сказать ей что-нибудь такое, о чем потом пожалел бы.
        И прежде, чем она могла каким-нибудь словом ранить его еще сильнее.

        ГЛАВА 5
        Ратмор был намного меньше Гэрлоха и, конечно, производил не столь величественное впечатление, как замок клана Имри. Квадратный дом строгого вида представлял собой лабиринт из залов и коридоров, которые Гордон изучил, едва научившись ходить. В Ратморе он никогда не мерз так, как в Гэрлохе, но и никогда не бывал так счастлив. Здесь, дома, было тепло, но маленькому Гордону жилось ох как не сладко.
        Он еще не бывал дома после смерти генерала и потому помедлил у ворот. Отец всегда очень щепетильно относился к охране своей собственности и даже в этой мирной долине возвел вокруг дома каменный забор с тяжелыми железными воротами: мол, пусть все знают, что это - Ратмор. На одной из колонн красовалось имя замка, на другой - единственное латинское слово: «Prodeo». «Вперед!» - девиз Макдермондов. Взять в качестве девиза не гэльское слово, а латинское - весьма в их духе, южане как будто желали показать этим твердолобым горцам, что в чем-то лучше их. И - да, они шли вперед: на битву, на войну, вступали в любое состязание, какое только мог предложить им цивилизованный мир. И они себя показали, и отец, и сын, а вот теперь он возвращался домой - один.
        Он заранее написал экономке и предупредил о своем приезде. Миссис Маккензи наверняка подняла по тревоге всех слуг и подготовила дом к смотрам. И это еще одно неофициальное подтверждение того, что именно он хозяин этого дома, он, а не покойный генерал.
        Ранние его воспоминания о Ратморе наполняли его ужасом. Единственный ребенок в семье, он обречен был нести на своих худеньких плечиках непомерную тяжесть надежд и чаяний генерала. Всю жизнь он напряженно трудился и наконец-то стал тем человеком, которого генерал мечтал видеть.
        Генерал воевал, и он воевал. Генерал одерживал блистательные победы - и Гордон тоже побеждал. Генерал стал национальным героем - и Гордон тоже. Генерал был очень одинок - но Гордон, черт подери, не собирался и в этом пойти по стопам отца.
        Макдермонд-старший, несмотря на свои боевые заслуги, не был удостоен титула, а вот Гордон получил баронета. И то, что сын опередил, превзошел его, вызывало у старика и гордость, и досаду. Гордон прекрасно знал о чувствах отца и испытывал неимоверное удовольствие, когда к нему обращались «полковник сэр Гордон» в присутствии Макдермонд-старшего.
        Вперед, Гордон, вперед в логово льва! Старый лев Макдермонд уже мертв.
        Его отец велел посыпать гравием дорогу от ворот до крыльца дома, благодаря чему карета шла мягко и почти бесшумно.
        У крыльца стояла миссис Маккензи, слуги выстроились полукругом перед домом.
        Он вышел из кареты, старательно удерживая на лице улыбку. Устраивая смотр своим подчиненным, он всегда был решителен и собран. Здесь, дома, он мог позволить себе немного расслабить спину, тем более что не было поблизости генерала, который бы раскритиковал его осанку и внешний вид.
        Чувствуют ли слуги то же облегчение, что и он сам?
        Миссис Маккензи, пухленькая, невысокого роста, умела искренне улыбаться в самые напряженные моменты. Даже с высокой прической - седые волосы пышной короной были уложены на голове - она не доставала ему до плеча. Сколько раз он жалел, что она не служила у них, когда он рос. Она могла бы стать его спасением, тихой гаванью, где он укрывался бы, когда ему было так страшно - и когда он изо всех сил притворялся, что никакого страха не чувствует. Он наклонился и поцеловал ее в щеку, немало удивив таким необычным жестом, - никогда прежде Гордон себе такого не позволял.
        Возможно, это намек на грядущие перемены.
        - Полковник сэр Гордон, - тихо сказала она, прижимая ладонь к тому месту на щеке, где он запечатлел поцелуй. - Добро пожаловать домой.
        Он отступил на шаг и окинул взглядом каменное сооружение. Как и каждый раз после продолжительного отсутствия, его снова поразило сходство Ратмора с типичной английской крепостью. Приземистое квадратное здание расположилось в долине Инвергэр и ревниво охраняло свою территорию, будто остерегаясь наступления Имри.
        - Ваши слуги, сэр.
        Миссис Маккензи обвела рукой два десятка человек, терпеливо ожидавших в сторонке.
        Он вытянулся по стойке «смирно», потом осознал, что делает, и заставил себя расслабиться.
        - Вы выставили на башне дозорного, - улыбнулся он.
        Она кивнула и едва заметно порозовела.
        - Как и должно было, сэр, учитывая, что мы вас ждали.
        Конической формы башня являлась единственной «неанглийской» частью Ратмора. Она возвышалась над зданием, как шутовской колпак - или же как завистливый кузен шпилей и башен Гэрлоха.
        Когда-то он частенько забирался туда: сначала чтобы подать знак Фергусу, потом - Шоне. В какой же момент раздражение из-за ее постоянного присутствия сменилось интересом? Когда он впервые излил ей душу, когда она в первый раз обняла его? Когда он в самый первый раз прижался щекой к ее волосам и ощутил нечто доселе неведомое?
        Впервые он познал вожделение, думая о Шоне. Неужели желание и ее образ так и останутся в его сознании связанными навсегда?
        - Все выглядят хорошо, - сказал он, отгоняя мысли о графине Мортон, и положился на свою природную способность запоминать имена и события.
        Кухарка, женщина среднего возраста, служила у них лет десять или около того и любила французскую кухню, отчего к ней и благоволил его отец. Сам Гордон имел вкусы, так сказать, более шотландские. Конечно, он не просидел бы долго на телячьем рубце с потрохами, но кедгери, национальное блюдо из рыбы, крупы и яиц, равно как и лососина в любом виде вполне бы его устроили.
        Двух молоденьких служанок он помнил: они уже были здесь, когда он приезжал на побывку перед отправлением в Россию. А вот трех других девушек видел в первый раз.
        - Здравствуй, Мейси. - Он остановился перед одной из горничных. - Вы с Робби все еще встречаетесь?
        Она присела в неуклюжем реверансе и вся зарделась.
        - Нет, мы поженились.
        Он улыбнулся и двинулся дальше. Гордон поприветствовал конюха и троих его помощников. С ума сойти, сколько нужно людей, чтобы обсуживать одного-единственного человека!
        Поздоровавшись со всеми, он вернулся к миссис Маккензи.
        - Миссис Маккензи, достаточно ли у нас припасов?
        Кажется, вопрос ее удивил, но ответила она быстро:
        - Да, сэр, у нас несколько говяжьих туш, оленина и баранина, если вам будет угодно.
        - Пошлите половину в Гэрлох.
        - В Гэрлох, сэр?
        Вежливое выражение ее лица в мгновение ока сменилось неприятно удивленным.
        - У вас есть какие-то возражения, миссис Маккензи?
        - Этот Нед - никчемный человек, сэр. Палец о палец не ударит. Все время что-то бормочет про призраков - и это вместо того, чтобы честно работать. К тому же он пьяница, а вы знаете, как я к ним отношусь.
        Гордон знал: виски в Ратморе водится только потому, что дом не принадлежит миссис Маккензи целиком и полностью.
        - Лэрд с сестрой вернулись, - ответил Гордон в надежде, что миссис Маккензи не станет расспрашивать дальше.
        Но она сделала кое-что похуже. Глаза ее расширились, лицо побледнело - и она расплакалась. Слезы беззвучно покатились по щекам.
        - О, сэр, неужели это правда?
        Он погладил ее по плечу.
        - Почему бы вам не отпустить слуг, - спросил он, помня о заинтересованной аудитории.
        - Да, конечно, сэр. И я отправлю Имри еду. Подумать только, после стольких лет они вернулись! Подумать только!
        - Я и не знал, что вы так любите Имри, миссис Маккензи.
        Она обернулась и хлопнула в ладоши. Очевидно, это был сигнал расходиться для слуг, потому что они все незамедлительно испарились. Она снова повернулась к нему:
        - Инвергэр-Глен не тот без клана Имри.
        - Вы говорите так, словно вы из деревни.
        Она кивнула:
        - Так и есть, сэр. В деревне у меня семья, но я сама вернулась домой, в эти края, только после смерти Альфреда. Он служил в армии, сэр. Был одним из ваших людей.
        Ошеломленный, Гордон принялся перебирать в уме списки своих солдат.
        - Ну, то есть не совсем ваших. Он числился в Девяносто третьем полку хайлендеров. - Она посмотрела на него и продолжила: - В Крым он не попал, но в Галифаксе понюхал пороху.
        Она неторопливо двинулась к дому, и Гордон последовал за ней. Забавно, но входить в Ратмор как-то не хотелось.
        - Я не знал, миссис Маккензи.
        Понятное дело, его отец охотно нанял вдову солдата.
        - А откуда вам было знать, полковник сэр Гордон? - Она истинно материнским жестом потрепала его по плечу. - На моей памяти вы почти не появлялись в Ратморе. Вы воевали, вы и ваш полк. Я горжусь тем, что служу у вас, сэр, и я точно знаю, что если бы мой Альфред был жив, он чувствовал бы то же самое.
        - Я больше не на службе, миссис Маккензи. И теперь никак не связан с Девяносто третьим полком хайлендеров.
        Она остановилась и озадаченно взглянула на него:
        - Вы вышли в отставку, сэр?
        Гордон кивнул. Военное министерство больше не заставит его слать на убой людей, которые готовы жертвовать жизнью во славу империи. Война - удел молодых оптимистов. Да, он еще молод, но оптимизма у него гораздо меньше, чем того хотелось бы военному министерству. Из оптимиста он превратился в реалиста.
        «Ты просто паршивый трус!» - сказал ему как-то отец. Может, старик умер только для того, чтобы досадить ему? Или от злости…
        На похороны мало кто пришел. Лишь став взрослым, Гордон полностью осознал то, о чем догадывался еще в детстве: генерала Макдермонда никто не любит. Его могли уважать за почти безрассудную смелость и умение выработать сложную стратегию в битве - однако по окончании боя люди его избегали.
        К сожалению, у Гордона такой возможности не было.
        Они с миссис Маккензи помедлили у дверей. Как будто тут чего-то не хватает, какой-нибудь надписи… «Остерегись, входящий, здесь ты теплого приема не найдешь».
        Да простит его Господь, но как же он рад, что старик наконец-то отправился на тот свет!

        - Ты на меня злишься.
        Шона не ответила.
        Хелен тяжело вздохнула. Шона покосилась на нее.
        - Не надо было ничего ему говорить, - проговорила она.
        - Почему? Надо было голодать? - спросила Хелен.
        Шона остановилась посреди коридора, тяжело вздохнула и заставила себя посмотреть на Хелен.
        - Ты меня удивила. Впервые тебя увидев, я решила, что ты очень робкая и страшно боишься обидеть других. Однако я подозреваю, что на самом деле ты вовсе не такая.
        Хелен несколько раз моргнула, но не стала защищаться.
        - Когда тебе нужно, ты можешь быть очень жесткой и непреклонной.
        - Мне не нравится сидеть голодной, - ответила Хелен. - И демонстрировать гордость в ущерб себе, - добавила она шепотом, но Шона все равно услышала.
        - Возможно, ты права, - отозвалась она, помолчав. - Спасибо тебе. У нас ведь не было иного выхода, правда?
        - Ну, если тебя не прельщает мысль напиться до отупения, как делает это Старый Нед. Я так полагаю, в виски недостатка нет?
        - Мы же в Шотландии, - улыбнулась Шона. - Тут нигде нет недостатка в виски.
        - К тому же разве соседям не полагается выручать друг друга? - добавила Хелен. - В конце концов, мы в шотландском нагорье совсем одни, если не считать Ратмора.
        - Нет, что ты, деревня стоит прямо за холмом. Фергус говорит, она в последние годы стала очень зажиточной.
        Если бы у них были хоть какие-то деньги, Шона бы закупилась там. Но к несчастью, все, что у них осталось, - это несколько монет в ее ридикюле. Смешно, учитывая, что она живет в самом большом замке в этой части Шотландии.
        Если им поспособствует удача - ох, как же мало удачи выпадало им в последнее время! - то Гэрлох их спасет.
        - Надеюсь, полковник сэр Гордон поспешит.
        - У нас есть варенье и черный хлеб в корзине.
        - А чая нет, - печально протянула Хелен.
        - В погребе наверняка найдется пара бутылочек вина. Мы могли бы изобрести новый вид трапезы - бутерброды с вином.
        - А вдруг мы захмелеем?
        О, как бы ей хотелось захмелеть! Несколько глотков вина - и отступили бы боль и абсолютное отчаяние, которые она чувствовала. Но нет, тогда она стала бы ничем не лучше Старого Неда, который выбрал пьянство как спасение от призраков Гэрлоха. У нее же - свои призраки, и один из них жив и находится неподалеку.
        Прошлое давило на нее с немыслимой силой, все причиняло боль. Она уже не маленькая, ей не удастся сбежать в свою комнату и выплакаться в подушку. Однако горечь, которую она ощутила, оказалась такой неожиданной, что это выбило ее из колеи. Шона растерялась и чувствовала себя странно одинокой, несмотря на то что Хелен была рядом.
        Они вошли в комнату Фергуса. Пахнуло плесенью. Неужели весь Гэрлох пребывает в таком запустении?
        Шона решительно подошла к окну, отдернула тяжелые занавеси и подняла раму. Вокруг Гэрлоха всегда бесновался ветер, как будто природа, подобно воину, жаждала сразиться с древним замком.
        - Чтобы проветрить все комнаты, потребуется день или два, - объявила она. - Но начать необходимо с этой. Ах, зря он приехал.
        - Фергус такой же упрямый, как ты, - сказала Хелен. - Да-да, так и есть, и не надо на меня смотреть так, словно я внезапно пожелтела, Шона Донегол. Это правда, ты и сама прекрасно знаешь.
        - Знаю, - согласилась Шона. - Просто я не думала, что ты тоже это знаешь.
        - Вы очень красивые люди, - добавила Хелен. - Обворожительная улыбка может скрыть множество изъянов, но она не скрывает того, что вы оба одержимы идеей устроить все по-своему.
        Шона стояла у окна и смотрела на озеро.
        - Когда я была моложе, я верила, что если чего-то очень сильно и долго хотеть, то непременно это получишь. Оказалось, в жизни все не так.
        - Но ты стала женой графа, - заметила Хелен.
        Шона кивнула:
        - Да.
        - И мой троюродный брат был весьма богат. При жизни.
        - Тоже верно.
        - Разве не этого ты хотела?
        Не время сейчас для этого разговора. Слезы вот-вот хлынут из глаз.
        - Ты всегда можешь снова выйти замуж.
        Эта мысль уже приходила ей в голову. Брак - извечное спасение для женщин. Замужество ее отнюдь не было ужасным. Да, она не любила мужа, но чувствовала некое участие к нему и определенную привязанность. Он был добр к Фергусу и очень щедр.
        Возможно, еще один муж, в возрасте, предпочтительно богатый - это и есть ответ на ее молитвы.
        Если, конечно, она сумеет это вынести.
        В конце концов, можно обойтись и без любви.
        Но даже брак не дает никаких финансовых гарантий. Сейчас она так же бедна, как и после смерти родителей. Если уж она повторно выйдет замуж, то заранее позаботится о том, чтобы не остаться без гроша в кармане после смерти мужа.
        Как же она устала от нищеты!
        - Прямо сейчас я хочу привести в порядок комнату Фергуса! - провозгласила Шона, уверенно улыбнувшись Хелен.
        Она взялась за покрывало, и Хелен поспешила на помощь. Вместе они разобрали постель и взбили перину. Потом Хелен пошла раздобыть простыни, которые отсырели чуть меньше остальных, а Шона отправилась в чулан за метлой и ветошью. Немного работы - это то, что нужно. Физический труд избавит от мрачных мыслей и тягостных чувств.
        В следующие полчаса они навели порядок в комнате Фергуса, заправили маслом лампы, поставили на туалетный столик кувшин свежей воды, в изголовье кровати - букетик поздно цветущего вереска. Пурпурные цветы знаменовали собой приход сентября - и их возвращение домой.
        Шона радовалась, что дни до сих пор стояли теплые. Однако вечером и утром уже прохладно. А пройдет еще несколько недель, и холод станет пронизывающим. Но к этому времени здесь уже обоснуются американцы.
        Хотя вряд ли американцы проведут зиму в Нагорье. Впрочем, им хватит денег на то, чтобы закупить угля и топить в каждой комнате, которой они захотят пользоваться. Что же до пиршественного зала и малой гостиной, то они такие огромные, что даже по два гигантских камина в них от холода не спасут. Стоит отойти на десять футов от ревущего пламени - и нос мерзнет так, будто вот-вот отвалится.
        - Я не собираюсь скучать по местным зимам, - сказала она и захлопнула окно.
        Хелен вслух ничего не сказала, но на лице ее отразилось сомнение.
        - А я думаю, тут очень красиво, повсюду снег и лед. А озеро замерзает?
        Шона покачала головой:
        - По-моему, оно для этого слишком глубокое.
        - Я всегда любила зиму, пока не осталась одна, - проговорила Хелен. - Для одинокого человека это ужасное время, как ты думаешь?
        Шона не знала, что ответить на такое замечание. По счастью, Хелен, очевидно, и не ждала ответа.
        - Жаль, что я не вышла замуж в молодости. Теперь уже поздно.
        И снова у Шоны не нашлось ответа. А что тут скажешь? Что брак - это счастье, благословение? Что он даровал ей утешение?
        Но это не так. Он просто был - эдакое их с Брюсом сотрудничество. Она старалась быть ему хорошей женой, такой, какую он хотел видеть, а он был очень добр к ней и щедр.
        А вообще… Решилась бы она на такое снова?
        Вряд ли. Лучше уж умирать с тоски одной, чем вместе с кем-то.
        Они снова направились в покои лэрда. Старый Нед куда-то делся, но его место на постели занял Фергус.
        У Шоны сердце екнуло, когда она увидела, как он бледен. Страх мгновенно сменился гневом. Ну почему Гордон не сдержал слова? Почему не остался в Инвернессе? Зачем притащил сюда Фергуса?
        Шона подошла и положила руку на влажный лоб брата.
        - Шона, не виси над душой, - сказал он, не открывая глаз.
        - Я не вишу.
        Он приоткрыл глаза.
        - Я просто отдыхаю.
        - Ты себя измучил.
        - Я себя измучил, - признал он и криво улыбнулся. - Я хотел всем доказать, что не инвалид, но эти лестницы - сущее проклятие.
        Шона перевела встревоженный взгляд на его ногу.
        - Тебе хуже?
        - Нет. - Он сел. - Просто рана болит, словно на ней вверх-вниз скачет дьявол.
        Шона оглянулась на Хелен, которая выглядела такой же обеспокоенной, как она.
        - Хелен говорит, что мы с тобой упрямые. Ты только что доказал ее правоту, Фергус.
        Но как бы она ни досадовала, она не могла оставаться равнодушной, когда Фергус улыбался вот так, уголком рта, без тени раскаяния в глазах.
        - Зачем ты приехал? - спросила она, помогая ему сесть на краю постели.
        - Тем более когда ты строго-настрого запретила мне это делать?
        - Я не запрещала. - Нет, по правде сказать, запрещала. - Ладно. Я просто хотела сама договориться с американцами.
        - А я вообще не хочу с ними ни о чем договариваться.
        Шона посмотрела на Хелен - ее компаньонка оказалась полностью права. Они оба большие упрямцы, может быть, самые большие во всей Шотландии.
        Что-то ей подсказывало, что понадобится все ее самообладание, чтобы завершить продажу Гэрлоха - прежде, чем она окончательно оставит прошлое позади.

        ГЛАВА 6
        Шона проснулась на рассвете и зажгла в комнате масляную лампу. При мысли о том, что она снова будет спать в своей просторной спальне, ей становилось не по себе. Окна спальни выходили на Ратмор, и Шона боялась, что всю ночь простоит, прижав пальцы к стеклу, отчаянно желая быть на семь лет моложе, когда была по уши влюблена в Гордона.
        Но любовь умерла.
        Если цветок не поливать, он засохнет. Погибнет без заботы. Даже такое живучее растение, как вереск, можно убить.
        Так и любовь без пищи умирает.
        На эту ночь они с Хелен заняли одну из гостевых спален. Окна ее выходили на витую подъездную дорогу к Гэрлоху. В последний раз здесь спал кто-то из гостей, приехавших на похороны ее родителей, и было это около десяти лет назад.
        В окно пробивался скудный свет нового дня.
        Комната пахла пылью и плесенью. Неужели в этой части здания окна не открываются? Или же Старый Нед попросту оставил их открытыми настежь во время дождя? Запах действовал на Шону как немой укор - равно как и слой пыли на всех поверхностях.
        Они с Фергусом плохо ухаживали за наследием предков. Гэрлох символизировал собой честь и гордость ее клана, он хранил столько напоминаний о прошлом, что оно затопило бы ее, если бы Шона ему позволила. Каждая комната воскрешала в памяти то рокочущий голос отца, то улыбку матери, то звук бегущих шагов Фергуса.
        Теперь она молилась, чтобы Господь ниспослал ей мужество проститься со всем этим.
        У нее имелся только один выход - продать замок. И стоило, наверное, подумать о хороших сторонах этого предприятия: когда она продаст Гэрлох, ей больше не придется смотреть на дом Гордона, вспоминать уютную хижину, затерянную в лесу, тропинку к озеру и обрывистый берег, где они много лет назад устраивали пикники.
        Если продать Гэрлох, то денег хватит на то, чтобы переехать в какие-нибудь теплые края, где пронзительный ветер не напоминает летом о зиме и где Фергус сможет нежиться на солнышке и загорать.
        Однако Фергус не спешит ей помочь.
        А прямо сейчас нужно протереть мебель от пыли, помыть полы, оттереть каминные решетки, подмести в коридорах и снять паутину. Возможно, в самых темных уголках придется петь, чтобы прогнать призраков в неиспользуемые части замка.
        У нее заурчало в животе - это напомнило о том, как скуден был их вчерашний ужин. Он состоял из ржаного хлеба, варенья, остатков говяжьего бульона и жаркого в горшочке. По негласной договоренности они с Хелен заставили Фергуса съесть жаркое и выпить бульон. Старый Нед раздобыл в погребе бутылку вина, и Фергус воздал ей должное. Она опустела еще до того, как успели доесть хлеб с вареньем. Так как у них не было ни настойки опия, ни другого обезболивающего, Шона промолчала.
        - И это все? - удивился Фергус, осматривая стол перед началом трапезы.
        - Овес мы оставили на завтрак, - ответила она гораздо веселее, чем было у нее на душе.
        Они обменялись взглядами.
        - Я просто плохо спланировала поездку, - солгала она, не желая открывать ему всю глубину их нищеты. - Надо было запастись провизией в Инвергэр-Виллидж.
        - Надеюсь, ты сделаешь это завтра, - отозвался он, наливая себе очередной стакан вина.
        Она прикусила язык и не сказала того, что могла бы: «Брат, у нас совсем нет денег, и уже давно. Единственное, что может нас спасти, - это продажа Гэрлоха».
        Он никогда не спрашивал ее, сколько она унаследовала от Брюса и сколько стоит содержание их дома в Инвернессе. Возможно, он точно так же не станет интересоваться деньгами, которые нужны, чтобы подготовить Гэрлох к приезду американцев. На этот вопрос ответ очевиден: денег нет. Придется ей развлекать гостей выдумками и, что называется, ловкостью рук.
        Молитвы, кстати, тоже не повредят.
        У Фергуса, однако, есть оправдание: у него полно других забот, как, например, пережить тяжелейшее ранение.
        Ее желудок снова заявил о себе во всеуслышание. Мысль о завтраке не покидала ее, а становилась только все более и более привлекательной, и не важно, что у них на завтрак будет одна овсянка.
        Хелен, которая прежде лежала, уткнувшись лицом в подушку, повернула голову и несколько раз моргнула. Волосы пушились вокруг ее головы как нимб, на лице отпечатались складки наволочки. Шону этот вид поразил: обычно Хелен являла собой образчик опрятности.
        - Как думаешь, сегодня он пришлет какую-нибудь еду?
        Оказывается, они думали об одном и том же.
        Шона улыбнулась:
        - Если нет, придется вернуться в Инвернесс и продать брошь.
        - Ты и вправду готова с ней расстаться? Это же единственная вещь, которая осталась тебе от матери.
        Ну зачем она в минуту слабости рассказала об этом Хелен?
        - Воспоминания не продашь.
        - В пиршественном зале полным-полно оружия, - заметила Хелен.
        Шона только кивнула.
        Фергус, будучи лэрдом, и слышать не захочет о том, чтобы продать что-то из этих артефактов. Каждый меч, прошедший многие битвы, бережно отполированный, любовно заточенный, священен для него, равно как и щиты с вмятинами и пятнами крови. Каждый меч, каждый щит - это знак победы или смерти членов клана. В малой гостиной висят волынки, и на многих из них не играли со дня основания Гэрлоха. Трубы забиты пылью. А мехи превратились в лохмотья, но за них можно выручить несколько пенни.
        Конечно, если Фергус не станет возражать. Он-то считает, что уж лучше пусть они умрут голодной смертью, но Гэрлох должен остаться неприкосновенным.
        Хелен отбросила покрывало со своей половины постели. Вчера вечером у них не хватило времени, чтобы подготовить две спальни, и потому графиня и ее компаньонка делили этой ночью комковатый тюфяк в отсыревшей комнате. Хелен смотрела в пол, словно это помогало ей осознать реальность. Она заплела волосы в толстую косу и стала выглядеть намного моложе, чем обычно, - когда была причесана по всем правилам приличия.
        - Что ж, соберем какой-никакой завтрак, - улыбнулась Шона, - а потом начнем убираться.
        Хелен кивнула:
        - Это поможет отвлечься от мыслей о еде.
        Шона помедлила у ширмы и обернулась к Хелен:
        - Спасибо тебе.
        - За что?
        - Что не жалуешься. Я знаю, ты не нанималась поденщицей для черной работы.
        Хелен пожала плечами:
        - Раз надо, значит надо. - На ее губах задрожала улыбка. - Ты графиня, однако я готова биться об заклад, что сегодня ты будешь работать засучив рукава.
        - Другого выбора нет. От Старого Неда толку мало, Фергус захочет помочь, но ему нельзя напрягаться.
        Хелен встала.
        - Значит, придется нам справляться своими силами.
        Одевшись и позавтракав чем Бог послал, они приступили к уборке, и начали с пиршественного зала.
        Помещение было огромным, оно занимало всю центральную часть Гэрлоха, зеркальным отражением его была малая гостиная, в которую вели высокие арочные двери в дальней стене. А здесь, в зале, члены клана собирались, чтобы урегулировать споры, заплатить годичную ренту или обсудить предстоящую битву.
        Обстановка соответствовала прямому назначению помещения и не подразумевала излишнего комфорта. В углу, на небольшом, не выше фута, возвышении, стоял трон лэрда, вырезанный из дерева, некогда покрашенного, теперь краска облезла, а дерево потемнело от времени. У трона были широкие подлокотники, а на спинке красовался герб клана: пять поднятых копий, собранных лентой, с надписью на гэльском: «Ничего не бойся». Таков древний девиз клана Имри.
        Шона на секунду задержала на нем взгляд. Интересно, сталкивался ли кто-нибудь из лэрдов прошлого с теми трудностями, что стояли перед ней сейчас? Случалось ли кому-нибудь из них оказаться в такой нищете, когда даже есть нечего?
        В противоположных концах комнат стояли два больших круглых стола со стульями, к стенам примыкали скамьи - вот и вся мебель. Удобные кресла, диваны и лампы нужно было искать в малой гостиной.
        Казалось, в этом зале задержалось эхо войны. Шона всегда считала странным, что никто не видел в пиршественном зале призраков Гэрлоха.
        - Думаю, лучше будет начать сверху, - сказала она, оглядывая комнату. - Опустим люстру, почистим ее, потом протрем пыль, а после подметем и вымоем полы.
        - Великолепная тактика, мой генерал, - раздался в дверях голос Фергуса.
        Шона обернулась и окинула взглядом брата с головы до ног. Одежда помята. Но чего еще она ожидала? Впрочем, он был причесан и побрит. Ни Фергус, ни Гордон не носили бороды, и это настолько шло вразрез с модой, что навевало мысли об их маленьком личном бунте.
        Глаза у него, однако, были ясными и блестящими, а если он и опирался слишком сильно на свою трость, то Шона сделала вид, что этого не заметила.
        - Ты спустился по черной лестнице? - спросила она, расставляя ведра и щетки, как будто они интересовали ее куда больше, нежели здоровье родного брата.
        - Я почти съехал по ней, - ответил Фергус.
        Шона быстро подняла глаза и увидела, как брат и Хелен обменялись улыбками.
        - Я о тебе забочусь, - заявила она. - Иначе не спрашивала бы.
        - Ты слишком сильно заботишься, Шона, - ответил Фергус. - Можно подумать, ты моя мамочка, а не младшая сестра.
        Он смотрел на нее твердо, и на этот раз она отвела глаза первой.
        - Мы оставили тебе тост, - сказала Хелен.
        - Я его уже нашел, съел и поискал еще. Может, лучше сначала решить проблему с провиантом, а потом уже убираться?
        - Я с этим разберусь, - ответила Шона, протягивая Хелен ведро и тряпку.
        В ведре была зола для чистки ковра в малой гостиной. Как только они справятся с почти непосильной задачей и вычистят пиршественный зал, то перейдут к малой гостиной.
        - Мы можем жить здесь, - предложил Фергус. - Дрова можно запасать в лесу, там же полным-полно дичи. Ты могла бы заняться огородом. И кому какое дело, что нас тут только трое, да еще Старый Нед?
        Он еле ходит. Как, интересно, он собирается охотиться или рубить дрова?
        Шона сдержалась. Она помолчала несколько секунд, словно обдумывая его предложение. Он и понятия не имел, сколько бессонных ночей она провела, пытаясь решить эту дилемму. Однако прискорбный факт налицо: они трое не в состоянии прокормиться и выжить даже в Гэрлохе.
        - Ты пришел помочь? - спросила она.
        Фергус кивнул. Она улыбнулась: у нее было припасено задание, которое позволит ему сохранить достоинство и при этом не утомит сверх меры.
        Она подошла к двери и указала на толстую веревку, обвитую вокруг двух вбитых в стену штырей.
        - Пожалуйста, опусти люстру, а мы с Хелен ее почистим.
        Она отошла, намеренно не оглядываясь. Люстра была тяжелая, и даже с системой блоков опустить ее в одиночку - задача не из легких. Но брату придется работать руками, а не раненой ногой, и потребуется достаточно много усилий, так что он уже не сможет сказать, что она нянчится с ним, как с маленьким ребенком.
        Какого все-таки чуткого обращения требует эта мужская гордость.
        Шона взяла свое ведро и отошла в противоположный угол зала. Фергус выругался и поспешно извинился. Ни она, ни Хелен даже не взглянули в его сторону. Ему нужно сделать это самому. Если же ему потребуется помощь, она в мгновение ока будет рядом с ним. Но пока, судя по скрипу ворота, он справляется неплохо.
        - Чертовски тяжелая штука, Шона, - процедил он сквозь зубы и снова извинился за свою несдержанность.
        Она посмотрела на опускающуюся люстру.
        В течение многих месяцев единственным чувством, заполнявшим каждый миг ее жизни, была тревога, но на несколько минут тревогу затмило сожаление - и возможно, печаль. Шона смотрела на паутину, которая опутала люстру, свисала со щитов, палашей и кинжалов. Прошлое умерло, пыль стала его саваном, а трудолюбивые пауки, как могли, украсили траурный покров.
        У Хелен заурчало в животе - в полной тишине этот звук получился неприлично громким. Хелен извинилась и ушла за водой, а Шона обратилась к брату.
        - Сегодня же днем у нас будет еда, - заявила она. - Я об этом позабочусь.
        Жители деревни Инвергэр будут счастливы помочь им - они же из клана Имри. Но ей совсем не улыбалось бродить от двери к двери, объясняя, как они оказались в таком затруднительном положении. Одна только мысль об этом вызывала жгучий стыд.
        «Мы бедные. Нет, мы даже не бедные, мы нищие, и у нас ничего не осталось, кроме Гэрлоха».
        Вряд ли она сумеет произнести это вслух.
        Когда-то ее родители водили дружбу с министром. Он мало того что официально посетил их похороны, так еще и женился на ней в церкви Инвергэра. А сегодня днем она отправится в Инвергэр и станет просить милостыню, потому что больше ей ничего не остается. Зря Хелен обратилась к Гордону за помощью. Он мог бы как-то поддержать Фергуса, но она даже в этом не чувствовала уверенности: в конце концов, за полгода, что прошло после их возвращения из Индии, он не написал старому другу ни одного письма.
        «Зачем ты возвращала мои письма?»
        Она не могла такого сделать. Но тоненький голосок пропищал, что нет, могла, еще как могла. Когда дело касалось Гордона, она напрочь теряла здравый смысл.
        Сегодня она надела одно из самых старых черных платьев и не заботилась о его сохранности. Шона оторвала от одной из тряпок полосу ткани и повязала волосы. Хелен, вернувшись с полными ведрами воды, сделала то же самое.
        На люстре, которая являла собой прихотливый узор из соединенных колец, имелись гнезда для двух дюжин толстых свечей. В прошлом веке к гнездам приделали стеклянные колпачки, чтобы уберечь незадачливых посетителей от капели расплавленного воска.
        Шона предусмотрительно захватила с кухни нож, и первым делом принялась счищать с люстры налипший воск.
        - Есть ли в кладовой еще свечи?
        Она повернулась к Фергусу.
        - Это мое новое задание? - спросил он.
        - Да, и еще растопи на кухне печь, пожалуйста, - улыбнулась она.
        Он кивнул и вышел из зала, оставив их с Хелен наедине с тяжелой работой.
        Когда Фергус вернулся, они уже закончили с люстрой. Железный остов ее, тусклый и серый, уже ничто не сделает краше, но стеклянные колпачки сверкали.
        - У нас всего три свечи, - констатировал Фергус.
        Ага, и тут осталось еще пять, следовательно, хоть какое-то освещение будет. Возможно, американцы сочтут, что полумрак в пиршественном зале вписывается в атмосферу подлинно шотландского замка, а тени несут отголоски далекого прошлого.
        Поднять люстру оказалось куда труднее, но Шона вновь отказалась от мысли помочь Фергусу. Сам он о помощи не просил. Шона и Хелен быстро протерли от пыли мебель и оружие, до которого сумели дотянуться.
        Господи, пожалуйста, путь американцы купят Гэрлох.
        Последнее, что им оставалось сделать в пиршественном зале, - это подмести и вымыть полы. Хелен начала мести, а Шона отправилась на кухню. В углу имелся колодец, окруженный кирпичной кладкой в фут высотой. Шона опустилась на колени, наполнила ведра и подогрела воды в одном из котлов, висевших над столом. Потом по очереди отнесла ведра с горячей водой в зал.
        Каменный пол был таким грязным, что тяжелая работа полностью вытеснила из головы все мысли. Хелен трудилась рядом с ней, Фергус периодически менял им воду. Дойдя до стены, Шона пошла помогать Хелен.
        - Вот это зрелище. Графиня Мортон драит пол.
        Она замерла, будто приросла к месту, - да, на четвереньках, со щеткой в руках.
        Разумеется, это Гордон. Полковник сэр Гордон - какой глупый титул! Разумеется, он заявился именно сейчас, когда у нее пот катится со лба, а вымокшие рукава платья противно липнут к рукам.
        И разумеется, она очень испачкалась.
        Шона не подняла глаз и ничего не ответила. Пусть болтает что хочет: если она вступит с ним в перепалку, пол чище не станет. Он что-то сказал Фергусу - она не расслышала что, - но оба засмеялись. Шона стиснула зубы.
        Какой отвратительный человек.
        Она посмотрела на Хелен. Печально, если она выглядит так же плохо, как ее компаньонка. Больше разговоров слышно не было, и Шона рискнула посмотреть на дверь: Фергус и Гордон куда-то исчезли.
        - Как думаешь, он привез еды? - шепотом спросила Хелен, и на лице ее отразилась надежда, которая тут же вспыхнула в душе самой Шоны.
        - Если так, то пусть говорит обо мне, что ему вздумается, - сказала Шона и встала.
        Она оглядела свое платье: мало того что на нем темнели пятна от воды, оно еще и было очень грязным - словно им оттирали полы. Под ногтями появилась траурная кайма, лицо горело. Возможно, на щеках и лбу грязные разводы. А в том, что волосы в полнейшем беспорядке, Шона даже не сомневалась: несколько прядей уже выбились из-под импровизированной ленты, которой она повязала голову.
        Шона расправила плечи и осмотрела комнату.
        - Здесь мы сделали все, что было в наших силах, - провозгласила она, когда Хелен закончила со своей частью работы и встала.
        - Может, перекусим немножко? - с робкой надеждой осведомилась Хелен.
        В животе у Шоны тоже заурчало.
        Она кивнула и повела Хелен в Нижний двор, моля Бога, чтобы Гордон и впрямь привез им продукты.
        Продукты?
        Он, кажется, притащил с собой всю северо-восточную Шотландию.
        В этот момент они с Фергусом и Старым Недом как раз разгружали телегу, в которой уместилось столько корзин, кувшинов и горшков с припасами, сколько им не съесть и за месяц. Более того, там же лежали два говяжьих бока.
        Он что, решил, что они тут голодают?
        Первое облегчение сменилось тревогой: да, он знал, доподлинно знал, с какими именно трудностями они столкнулись.
        Стыд обжигающей волной начал подниматься от кончиков пальцев на ногах, охватил все тело и расцвел ярким румянцем на щеках.
        Надо бы отказаться от его щедрого дара и выгнать взашей, объяснив в двух словах, что она не нуждается в жалости.
        Однако следовало подумать и об остальных. О Фергусе, который еще не полностью оправился от ран. О Хелен, которая некогда чудесным образом спаслась от нищеты, а теперь снова с ней повстречалась. Она уже несколько месяцев не могла платить Хелен жалованье компаньонки. А та лишь отвечала, что ей вполне достаточно крыши над головой и куска хлеба.
        Настал момент, когда она не может обеспечить ее даже пресловутым куском хлеба.
        Гордон поднялся по ступенькам. На плечах он нес говяжью ногу. Шона посторонилась. Все, что она хотела, жаждала высказать ему, поблекло рядом с его щедростью.
        Придется поблагодарить его. Сама эта мысль причиняла ей боль, однако придется не только додумать ее до конца, но и сделать что полагается.
        Смогут ли ее губы произнести подобающие слова в его присутствии?
        Семь лет назад она тоже зависела от его милости. Тогда ей это обстоятельство нравилось не больше, чем сейчас.
        Шона закрыла глаза и попросила у Господа терпения и силы, однако ни того ни другого не ощутила. Рядом возникла Хелен.
        - Шона, ты только посмотри, вон там, похоже, коробка шоколада! - с благоговением прошептала она. - Как же давно мы не ели шоколад!
        - По меньшей мере года два, - отозвалась Шона, открывая глаза.
        Действительно, на бочонке, который Старый Нед вытаскивал из телеги, виднелось нечто похожее на коробку шоколадных конфет.
        Старый Нед, очевидно, хорошо спал прошлой ночью и даже не прибегал к помощи бутылки, чтобы отогнать призраков. Приободрил ли его их приезд? Или же просто Фергус забрал у него виски?
        Жить в Инвернессе гораздо проще. Не лучше - проще.
        Шона ушла в малую гостиную, Хелен как тень последовала за ней.
        - Надо приниматься за дело здесь, - объявила Шона, искренне надеясь, что Хелен не станет сейчас напоминать о еде.
        Очевидно, Хелен услышала абсолютную решимость в ее голосе - а вовсе не непролитые слезы: не говоря ни слова, она покорно обошла мокрые пятна на полу, взяла ведро и потопала вслед за Шоной в гостиную.
        Малая гостиная была обставлена с чуть большим комфортом, нежели пиршественный зал, однако даже это не делало ее уютной. Два дивана, стол перед одним из массивных каминов, несколько кресел и столиков разбросаны тут и там. Масляными лампами тут не пользовались как минимум лет семь. Есть ли у них запасные фитили?
        Большую часть темного дощатого пола покрывал ковер - еще одно приобретение матери. На темно-красном фоне красовался прихотливый узор из лавровых листьев, - лавр издревле считался оберегом клана Имри.
        С этой комнатой у Шоны было связано еще больше воспоминаний, но она решительно отогнала их прочь. Она не позволяла себе углубиться в прошлое - из страха, что там встретится с молодым Гордоном.
        - Начнем с люстр? - спросила Хелен.
        Шона подняла глаза к потолку. Часть комнаты освещали четыре медные люстры под гипсовыми розетками. Медь потускнела, однако у них не было времени ни натирать ее до блеска, ни смывать копоть с потолка.
        Ни пиршественный зал, ни малая гостиная не могли похвастаться наличием окон, ибо строили их в то время, когда защищенность ценилась превыше красоты. Шона порадовалась, что не придется возиться с огромными пыльными портьерами, как, например, в спальнях.
        Сама мысль о том, сколько работы еще предстоит, повергала ее в уныние.
        У Шоны снова заурчало в животе. Хелен посмотрела на нее, но ничего не сказала. Шона швырнула тряпку в пустое ведро и тяжело вздохнула.
        - Пойдем поедим? - предложила Шона, стараясь не выдать своего энтузиазма по этому поводу.
        Хелен кивнула.
        Трое мужчин до сих пор разгружали телегу.
        Правда, нужно его поблагодарить. Она должна это сделать. Она как-никак хорошо воспитана, даже если в присутствии полковника сэра Гордона ее манеры дают сбой. Значит, сейчас она будет сама любезность.
        Он будет в шоке. Он, может быть, остолбенеет от удивления.
        Старый Нед, пошатываясь, втащил в кухню очередной бочонок.
        - Еще две кадки сливочного масла, Шона, и все, - объявил Старый Нед.
        Что, скажите на милость, им делать с двумя кадками сливочного масла?
        Шона оглядывала волшебным образом заполненные полки в кладовой, и тут ей в голову пришла еще одна страшная мысль.
        А кто будет готовить?
        В Инвернессе этим занималась служанка, но их меню было весьма скромным. У них не было ни говядины, чтобы ее жарить, ни клетки с жирными курами.
        Да, жить в Инвернессе определенно, бесспорно проще.
        - Я даже не надеюсь, что ты умеешь готовить, - покосилась она на Хелен.
        Господи, ну пожалуйста, пусть у нее обнаружится талант к кулинарии, неодолимая тяга к выпечке и жарке или что там требуется, чтобы превратить все это изобилие в полноценную пищу.
        Хелен только покачала головой.
        - Туго будет нам без Мэг, - заявил Фергус, входя в кухню с первой кадкой сливочного масла в руках.
        Он передал ее Гордону, чтобы тот определил ее в кладовую для мяса, где всегда было прохладнее.
        Шона посмотрела на брата и улыбнулась тем воспоминаниям, которые пробудило его замечание.
        - Мэг служила у нас кухаркой и рассказывала бесчисленное множество историй о Гэрлохе.
        Шона бросила на Фергуса быстрый взгляд и удостоверилась, что он пока не собирается упоминать призраков.
        Пусть пройдет еще несколько дней, прежде чем семейные тайны откроются полностью.
        - Она отменно готовила. До сих пор помню ее пирожные, - добавил, входя в комнату, Гордон.
        Улыбка Шоны сделалась чуть более натянутой.
        Сколько раз она таскала для Гордона сладости, когда они договаривались о встрече! Сколько раз они кормили друг друга ими, и шоколадный или апельсиновый вкус оттенял их занятия любовью!
        - Я умею готовить жаркое, - объявила она, в очередной раз оглядывая полки кладовой. - И печь лепешки. У меня получаются очень вкусные лепешки.
        Лепешки она тоже носила ему тысячи раз.
        У нее перестало урчать в животе, но появилась боль, такая острая, что Шона испугалась, что заболела.
        Уходи. Уходи. Уходи.
        - Но сейчас вы можете отобедать тем, что прислала миссис Маккензи. - Гордон показал на большую керамическую миску. - Здесь рис с рыбой - ее коронное блюдо.
        Шона посмотрела на него: неужели не существует пределов его доброте, черт побери!
        Хелен с улыбкой потянулась к миске. Продолжения разговора Шона не слышала просто потому, что сбежала из кухни. Она не пошла по черной лестнице, а намеренно двинулась в обход к парадной лестнице и, поднимаясь, изо всех сил старалась сконцентрироваться на каждой скошенной ступеньке. Лучше думать о чем угодно, чем о полковнике сэре Гордоне Макдермонде.
        Этого человека она когда-то любила, обожала телом и душой, разумом и сердцем. Он делил с ней веселье и радость - и утешал, когда она плакала. С ним она не знала ни стыда, ни напряжения.
        Этот человек тысячу раз умер в ее воспоминаниях, он не может вот так взять и воскреснуть. Она сама этого не позволит.
        - Шона, с тобой все в порядке?
        У подножия лестницы стояла Хелен, лицо ее выражало тревогу.
        - Да, спасибо, - осторожно ответила Шона.
        «Я хочу немного побыть одна». Нет, кажется, так слишком грубо.
        - Мне нужно немного умыться.
        И не важно, что у нее нет кувшина с чистой водой. В Инвернессе у них был котел для нагревания воды, но здесь, в Гэрлохе, все делалось по старинке, как и сто лет назад.
        - О, прекрасная мысль. Принести тебе горячей воды? - спросила Хелен.
        Шона улыбнулась. Интересно, Хелен заметила, что у нее губы дрожат? Она надеялась, что нет. Если ее компаньонка увидит брешь в ее самообладании, ей придется еще битый час доказывать, что с ней и вправду все нормально.
        - Спасибо, это было бы чудесно.
        Хелен ушла, и Шона закончила свое восхождение. Она прошла по коридору и остановилась у третьей двери. Эта дверь вела вовсе не в ту комнату, где они с Хелен спали.
        Шона прижалась пылающим лбом к прохладному дереву, закрыла глаза и представила, что последних десяти лет в ее жизни не было, что ей семнадцать, ее родители живы и здоровы и никакие зловещие перемены еще не произошли в Гэрлохе. В те дни смех был ее постоянным спутником.
        Она вошла в комнату и направилась прямо к окну. В Гэрлохе по большей части в окнах стояли такие толстые и неровные стекла, что сквозь них ничегошеньки не было видно, однако в спальнях стекла заменили лет пятьдесят назад, и они позволяли любоваться видом без какого-либо искажения. Внизу, прямо перед собой, Шона видела край газона, разбитого в те дни, когда клан закончил воевать. За газоном начинался лес, простиравшийся к северу, к озеру. Справа от нее виднелся Ратмор. Маленькая башенка на нем смотрелась так же глупо, как и десять лет назад. Будь ей семнадцать, она бы сейчас ждала сигнала: солнечного зайчика, взмаха яркой ткани. Она бы улыбнулась, засмеялась - и убежала бы из Гэрлоха к Гордону.
        Зимой и летом, весной и осенью она находила способ быть с ним. Мэг научила ее, как предохраниться от беременности, показала, где растут нужные травы, объяснила, как их заваривать. Когда Мэг умерла, Шона чувствовала себя так, словно во второй раз потеряла мать.
        Она прижала пальцы к стеклу, закрывая Ратмор от глаз, склонила голову и прислушалась. Осенью ветер напоминал дыхание хвастливого гиганта, который обдувает Гэрлох со всех сторон, демонстрируя свою силу и удаль, но зимой его дыхание замирало, как будто пронзительный холод не давал прежде бойкому хвастуну даже вздохнуть.
        В этот момент Шона чувствовала холод такой силы, что не могла даже сказать, снаружи он идет - или изнутри.
        - Ты не перебарщиваешь со своей антипатией ко мне? - спросил Гордон у нее за спиной.
        Шона закрыла глаза, гадая, хватит ли ей сил для этой стычки, и скрестила руки на груди. Решительно обернулась.
        - Нет, не перебарщиваю.
        - Твой обед остынет. Хелен сказала, что вчера ты почти ничего не ела.
        А ему какое дело? Дальше будет больше. Он сам себя назначит ее опекуном, притворится, что она ему не безразлична.
        Их разделяло всего несколько футов, но с тем же успехом это могло быть расстояние от Гэрлоха до Ратмора.
        - Я поем, когда захочу, - ответила Шона, понимая, что говорит, как капризный ребенок.
        - Когда я уеду?
        Она молча опустила голову и снова отвернулась к окну.
        Он не увидит ее слез. Никто на свете не увидит ее слез!
        - Спасибо, - проговорила она, не оборачиваясь, ей не хотелось встречать его бесстрастный взгляд. - Спасибо за щедрость.
        Ну вот она и сказала эти слова.
        Прошло несколько секунд. Шона уверилась, что он ушел. Обернулась - и увидела, что он продолжает стоять там же, скрестив руки на груди, прислонившись к косяку. На лице его было выражение, которого она не смогла понять.
        Она гордо подняла голову и расправила плечи. Они молча смотрели друг на друга.
        - Шона? Я принесла воды.
        Хелен, милая, дорогая Хелен! Спасительница.
        - Мне нужно идти, - сказала она и направилась к двери.
        Гордон не двинулся с места.
        Ну почему он всегда застает ее врасплох? В Инвернессе она совершенно не ожидала его появления. Вчера - тоже. А сегодня он вообще увидел ее в самом неприглядном виде. И вот теперь она стоит прямо перед ним - в грязном платье, с испачканным лицом и какой-то тряпкой на голове.
        А он, несмотря на то что и ему только что пришлось потрудиться, выглядит безукоризненно. Белая рубашка - чистая, свежевыглаженная, как и брюки; башмаки, начищенные заботливым слугой до блеска. Он недавно брился, и от него пахнет сандаловым деревом, в то время как от нее несет скипидаром, льняным маслом и грязью.
        Что ж, у самцов оперение всегда ярче.
        Шона отступила в сторону, не сводя с Гордона глаз, и тут он поднял руку - и коснулся пальцем ее щеки.
        В его глазах играли дерзкие искорки. Шона отошла туда, где он не мог ее достать.
        У него, должно быть, такая же гладкая кожа, как была раньше. Особенно место рядом с уголком рта, и на виске, где она любила губами слушать биение пульса.
        Нет, она не станет это вспоминать.
        Она не в силах.
        - Пожалуйста, Шона, - проговорил он в конце концов.
        Шона вырвалась на свободу и быстро зашагала в комнату, которую делила с Хелен. Спиной она чувствовала пронзительный взгляд Гордона.

        ГЛАВА 7
        Черт возьми, он не собирался прожить остаток жизни калекой, однако особого выбора у него не было.
        Фергус посмотрел на костыль: он проклинал его и ненавидел, хотя без него рисковал растянуться на каждом шагу.
        Он проковылял в пиршественный зал и рухнул на одну из лавок, счастливый тем, что Шона, Гордон и Хелен куда-то исчезли. Он хотел несколько минут побыть один, чтобы никто не делал сочувственных замечаний, и Шона не обращалась с ним так, будто он младенец в пеленках.
        Он закрыл глаза и прислонился к стене, позволив себе погрузиться в тишину Гэрлоха. Здесь он чувствовал себя Имри, потомком сотен других Имри, и наследие предков делало его кем-то большим. В Гэрлохе он почти слышал их шепот: они давали ему советы, поддерживали, ободряли, и призраки здесь были ни при чем. В родовом замке он ощущал себя лучшим человеком, чем был на самом деле, - просто потому, что он лэрд Гэрлоха.
        Как могла Шона даже помыслить о том, чтобы продать их родовое гнездо? Право первородства принадлежит ему. Он спрашивал ее напрямую, но она уходила от ответа, говорила только, что им обоим будет лучше вдали от Гэрлоха. Кому будет лучше? Ему - точно не будет. А что до нее, так ей уже пришло время помириться с Гордоном.
        От двери послышался грохот, и Фергус открыл глаза.
        Никто не появился. Тогда он не без труда встал и, выйдя из пиршественного зала, направился по коридору к парадной двери. Этим входом пользовались редко, потому что люди в округе прекрасно знали - Верхний двор специально выстроен как ловушка для врагов клана Имри.
        Деревянным воротам лет было столько же, сколько Гэрлоху, бревна толщиной в фут были окованы железом. Поперек двери на скобах держалось бревно-засов - чтоб уж точно без тарана никто не вошел.
        Щеколда была громоздкой, и Фергус, совладав с ней после некоторых усилий, взялся за засов. Пока он трудился, в дверь продолжали оглушительно громко колотить.
        В конце концов, засов с грохотом упал наземь, и Фергус открыл ворота.
        Перед ним стояли двое. Мужчина в зеленой ливрее, такой высокий и широкий в плечах, что мог бы сойти за великана, и совершенно безволосый, как новорожденный младенец. Очевидно, это он только что барабанил в ворота и был не очень-то доволен сим обстоятельством.
        И девушка, которая являла собой полную ему противоположность. Великан был чудовищем, она - красавицей. Изящная и хрупкая, как статуэтка. Волосы черные, словно полночь над Нагорьем, глаза - пронзительно-голубые, как воды Лох-Мора у самого берега. У нее было маленькое личико сердечком, прямой аккуратный носик и острый подбородок. Она улыбалась такой ослепительной, чарующей улыбкой, что у Фергуса на мгновение перехватило дыхание.
        - Я так понимаю, вы не графиня Мортон, - проговорила гостья с неожиданно режущим ухо акцентом.
        - Точно. Я ее брат. Лэрд Гэрлох.
        Фергус впервые в жизни представлялся таким образом, но это звучало так естественно.
        Черные брови гостьи изогнулись красивыми дугами. Она махнула рукой в сторону великана:
        - Это Хельмут, телохранитель моего отца.
        - А вы?.. - спросил Фергус и подумал, что она оберегает свое имя, словно сокровище, которое дается в руки не каждому.
        По правде сказать, он понял, кто она, еще до того, как незнакомка представилась, - едва только увидел за ее спиной гигантский экипаж. Кучер, наверное, решил, что может застрять в воротах.
        Его накрыло тяжелое, темное чувство. Беспросветное, как плотный туман над озером в середине лета.
        - Я Мириам Лофтус, - блеснула глазами гостья. - Томас Лофтус мой отец.
        - Вы американцы, - объявил Фергус.
        - Вы рано приехали, - сказала Шона за его спиной.
        Он оглянулся на сестру и вздохнул. Она не успела умыться и привести себя в порядок, а уж рядом с блистательной американкой выглядела вообще ужасно. Понятное дело, Мириам Лофтус не драила полы все утро.
        - Я думала, вы приедете дней через пять.
        - Вы графиня Мортон? - спросила американка, невольно повысив тон к концу фразы, как будто не могла сдержать удивления: вот эта неопрятная женщина - графиня?
        Фергус едва не поморщился, предвидя, что может ответить на такое Шона, но сестра, против всех его ожиданий, только молча отступила в сторону, приглашая их войти.
        - Покажи им, где Нижний двор, - бросила Шона Фергусу и исчезла.

        - Черт меня подери! Какого дьявола они явились прямо сейчас?!
        - Шона!
        Шона подняла голову и увидела, что Хелен, потрясенно разинув рот, замерла на лестнице. Позади нее стоял Гордон с подчеркнуто бесстрастным видом.
        - Закуйте меня в цепи! - вскинула она руки. - Пригвоздите к позорному столбу! Лейте мне на голову кипящее масло, рвите одежду! Я сдержалась, но что я в этот момент чувствовала…
        Она шагала к торцу Гэрлоха, всем сердцем желая, чтобы Бог и впрямь оказался шотландцем. Пусть он сам со всем этим разберется, она уже просто больше не может.
        Нет. Может. Должна.
        Фергус же пошел на войну. А она радушно встретит американцев.
        Ну почему они притащились раньше на целых пять дней? Зачем объявились на пороге прежде, чем она успела привести себя в порядок?
        Американка ей с первого взгляда не понравилась: трудно признать, но это факт. А она вообще могла ей понравиться, хоть при каких-нибудь обстоятельствах? В конце концов, если все пройдет гладко, она купит у Шоны родовой замок.
        Мириам Лофтус должна бы выглядеть помятой или хотя бы уставшей с дороги, но нет же, она ослепительно хороша, хороша настолько, что Фергус дар речи потерял!
        Она не пошла в Нижний двор сразу, а отправилась в туалетную комнату, сорвала повязку с головы, собрала волосы в сетку на затылке, чтобы они хоть чуть-чуть меньше походили на гнездо. Вымыла руки и лицо, но, оглядев платье, поняла, что ему уже ничто не поможет.
        Ну по крайней мере в пиршественном зале пол чистый.
        Шона расправила плечи, сделала глубокий вдох и пошла встречать американцев.
        - Приношу мои извинения, полковник сэр Гордон, - проговорила Хелен. - Шона очень устала за последнее время.
        Фергус улыбнулся, глядя в честные глаза Хелен Патерсон.
        - Гордон в порядке, мисс Патерсон, - ответил он.
        - Ах, простите, мне так неловко, - смутилась Хелен.

        Хелен Патерсон помешана на приличиях, подумал Гордон. Интересно, туго ли ей приходится в компаньонках у Шоны?
        - Вам нет нужды просить прощения за Шону, - сказал он. - Она всегда отличалась бурным темпераментом.
        Удивительно, но ему доставило немалое удовольствие вновь наблюдать вспышку ее ярости. Образ холодной неприступной графини всего лишь маска, личина.
        - Вы знали друг друга с детства.
        Хелен вновь взглянула на него, на этот раз - с любопытством.
        - Шона вам рассказывала?
        - Пойдем поприветствуем их официально, - предложил Фергус, стоявший у подножия лестницы.
        Гордон посмотрел на друга. У Фергуса горели щеки, но иных признаков утомления он не заметил.
        - Ты справишься? - спросил Гордон и в ту же секунду пожалел: вряд ли такая постановка вопроса придется другу по душе.
        К его удивлению, Фергус только кивнул.
        Широкие коридоры Гэрлоха позволили им проследовать к месту встречи плечом к плечу. Хелен шла посередине и молчала, как и Фергус.
        Гордон вспомнил, как погладил Шону по щеке и она вздрогнула. Серые глаза источали холод и не позволили ему проникнуть в тайну ее мыслей. Графиня Мортон во всем своем ледяном великолепии. Что ему придется сделать в следующий раз, чтобы заставить ее сбежать? Нет, что за глупая мысль! И тем более взволновало его сладкое предвкушение, которое эта мысль вызвала.

        Кто-то тронул ее за плечо - Шона и не оборачиваясь знала, кто это.
        Гордон измывался над ней все ее детство - пока ей не исполнилось семнадцать. Она точно помнила тот момент, когда он взглянул на нее по-новому, когда перестал видеть в ней надоедливую сестренку Фергуса и увидел молодую женщину. В тот день они с горничной экспериментировали в поисках наилучшей прически и в конце концов вплели в ее локоны ленты того же цвета, что рукава и кант на платье. Платье было самое обычное, дневное, впереди Шону ждал обычный день в Гэрлохе, но когда она спускалась по лестнице, Гордон уже ждал внизу Фергуса. Он обернулся и молча одарил ее долгим взглядом, и тогда Шона поняла каким-то шестым чувством, что с этого дня отношения их станут другими.
        Она отошла от него на несколько шагов, отчаянно не желая вспоминать другие сцены их общего прошлого.
        В следующую минуту во двор въехал поистине величественный экипаж. Такие кареты Шона встречала в королевской резиденции. Экипаж был гораздо шире обычных шотландских дорог, из чего Шона сделала вывод, что тот, кто его купил, не представлял, куда держит путь. Видно было, однако, что экипаж оснащен хорошими рессорами и в нем может разместиться шесть или более человек.
        Кучер преклонного возраста в такой же ливрее, как и великан, восседавший рядом с ним, искуснейшим образом обращался с шестеркой гнедых лошадей. Кожаную упряжь украшало серебро, блестевшее на солнце. Шона подумала, что на дверях кареты вполне может быть и позолота.
        Вслед за каретой во двор въехали две повозки, первая - груженная сундуками, вторая бочонками, коробками и клетками, сваленными друг на друга.
        - В конюшнях, похоже, скоро станет тесно, - заметил Фергус.
        Ее брат, конечно, прав. На данный момент она насчитала уже четырнадцать лошадей, если же у американцев есть сопровождающие или другие повозки, будет еще больше. Дай Бог, чтобы в тех бочках был провиант.
        Сидя в Инвернессе, она воображала, как приедет американский толстосум, она в красках опишет ему историю Гэрлоха, тот проникнется к ней симпатией и предложит за замок высокую цену. Самое большое препятствие, которое она предвидела, - это упрямство Фергуса.
        Она даже подумать не могла, что американец объявится с такой помпой и его будет сопровождать столько народу. Ведь их всех придется где-то разместить и чем-то кормить.
        Та еда, которую только что привез Гордон, показалась ей жалкими крохами - когда в перспективе нарисовалась необходимость кормить Томаса Лофтуса с дочерью, троих кучеров и бог знает скольких еще слуг. Не говоря уже об этом великане. Сколько, интересно, он съедает за один раз?
        Она не могла просто спросить у Лофтуса, в самом ли деле он намерен купить замок и сколько дает за него, и оформить сделку прямо сегодня. Не могла, а стоило бы. Ей потребуется все ее обаяние, хоть она сейчас и не чувствовала в себе ни капельки шарма. Нужны дипломатичность и такт - и именно теперь, когда у нее нет ни того ни другого.
        Ее снова тронули за плечо. Шона, раздосадованная, обернулась, но увидела не Гордона, а Хелен. Та всем своим видом призывала ее вспомнить хорошие манеры. Хелен не просто компаньонка, в последнее время она стала почти что ее совестью.
        Хелен чуть склонила голову набок, и Шона опомнилась, изобразила радушную улыбку и спустилась с крыльца, благодаря небеса за то, что со двора уже успели убрать повозку из Ратмора.
        Гэрлох выглядел блистательно, под ярким солнцем бледно-желтый камень казался почти белым, гравий, которым был засыпан двор, сверкал. За спиной Шоны стояли Хелен, Фергус и Гордон. Мужчины были хорошо одеты и выглядели достойно. Они же с Хелен являли собой на редкость жалкое зрелище.
        Экипаж остановился перед крыльцом.
        Шона сложила руки перед собой, повторяя позу и мимику матери, когда та встречала важных гостей. Разумеется, для подобных случаев мама облачалась в лучшие французские наряды, преданная служанка делала ей изысканную прическу, а воздух вокруг нее благоухал такими ароматами, которые Шона в жизни не могла бы себе позволить.
        Ну а ей придется обойтись тем, что есть.
        Великан напоминал ей русских солдат, о которых Фергус рассказывал в те редкие моменты, когда удавалось вывести его на разговор о военной службе: высокий, с широченными плечами, прямой спиной, огромными ладонями и ступнями. У него была абсолютно лысая блестящая голова и ухоженная борода.
        Зачем мистеру Лофтусу понадобился телохранитель?
        Великан спрыгнул на землю, открыл дверь и низко поклонился, будто особе королевской крови. Из кареты появилась изящная ножка. В следующий миг великан опустил подножку и подал руку американской наследнице.
        - Что ж, по крайней мере у них явно хватит денег на Гэрлох, - пробормотал Фергус за ее спиной.
        Мириам Лофтус выходила из кареты медленно, как бабочка из кокона. И как бабочка в первый раз разворачивает крылья, она трепетно расцвела в улыбке.
        На ней были изумрудно-зеленый жакет и длинная юбка; и жакет, ладно скроенный по фигуре, и шляпка в тон были щедро оторочены мехом. Если в сентябре в Шотландии, по ее мнению, холодно, то вряд ли ей понравится январь в этих краях.
        Она шла через двор почти что на цыпочках, ступая по гравию с величайшей осторожностью, как будто переходила вброд по камням быстрый ручей. В общем и целом казалось, что она слишком хрупка и женственна, чтобы преодолеть такую большую и сложную дистанцию.
        У Шоны вот, например, не такие изящные туфельки. И когда она не следит за собой, то громко топает.
        Возможно, Гэрлох заслуживает того, чтобы по его коридорам ходила принцесса, а не злющая графиня.
        Мириам медленно обвела их взглядом, словно оценивая реакцию на свое появление. По Хелен она едва скользнула взглядом, очевидно, посчитав, что та недостойна внимания, Фергусу досталась милая, нежная улыбка, Гордону - робкий взгляд из-под ресниц.
        Шона чувствовала, как застывает ее собственное лицо.
        Великан не последовал за госпожой, а помог спуститься другому пассажиру кареты. Это был тучный мужчина с усами и бородой, в темно-синем костюме. Черные волосы на висках припорошила седина. На круглом, почти поросячьем лице с приплюснутым носом сверкали голубые глаза того же оттенка, что и у дочери, может, чуть более пронзительные. Однако улыбка его подкупала теплотой, дружелюбное выражение лица придавало ему шарм. В молодости он явно был очень красив.
        Шону его взгляд поразил сразу - он словно видел в ней не потенциального продавца Гэрлоха, а противника. Очевидно, дочка научилась этому приему у папочки.
        Она вовсе не обязана любить этих американцев. Ей нужно просто поприветствовать их.
        И тут из кареты вышла еще одна женщина. Великан отвернулся, словно ее персона нисколько его не интересовала, и Шона догадалась, что это служанка. К тому же женщина носила своего рода униформу - большой голубой фартук полностью покрывал ее корсаж и юбку.
        У нее были светлые волосы, стянутые в узел под голубой сеткой. Светло-карие глаза казались пустыми и смотрели безо всякого выражения. Но ни скромная одежда, ни это выражение глаз ничуть не умаляли ее красоты.
        Позади кто-то со свистом втянул воздух. Шона обернулась. Фергус сделался бледным, как полотно. Он неотрывно смотрел на женщину, вышедшую из кареты. В следующее мгновение она перехватила его взгляд - и Шоне показалось, что, кроме них, нет никого в этом дворе, да что там, в целом мире.
        Он медленно спустился на одну ступеньку, очевидно, это стоило ему немалых усилий. Гордон взял его под локоть, чтобы помочь, но Фергус только стряхнул его руку.
        Время вело себя очень и очень странно: минуты словно замедлили свой бег, чтобы получше разглядеть эту сцену. Шона и сама забыла про американца и его дочь - все ее внимание занимал Фергус. На его лице было выражение боли. Подобное выражение она видела у него всего несколько раз в жизни - в те минуты, когда им владели настолько сильные чувства, что он не мог с собой справиться.
        Незнакомка и Фергус стали центром всеобщего внимания, но если кто-то из них и отдавал себе в этом отчет, то виду не показывал. Фергус остановился футах в десяти от нее и медленно обвел взглядом с головы до ног. Она долго смотрела ему в глаза, потом с явным трудом отвела глаза и зачем-то нырнула в карету.
        Фергус, не говоря ни слова, повернулся и поднялся на крыльцо, на этот раз не отказываясь от помощи Гордона.

        ГЛАВА 8
        Не успела Шона спросить, что случилось, как Фергус и Гордон исчезли в замке.
        Томас Лофтус направился к Шоне с таким видом, словно она была стеной, которую он собирался пробить. Прежде чем она успела поприветствовать его, извиниться за поведение брата или сказать что-нибудь еще, что могло бы ослабить напряжение момента, он протянул ей руку.
        Она с удивлением подала ему свою - и ее ладонь тут же сжали крупные мясистые пальцы.
        - Вы слишком молоды, чтобы быть вдовой, - заявил он, оглядывая ее.
        Он наконец выпустил ее руку, и она отчаянно вцепилась в юбку.
        Никакое подходящее возражение на ум не шло, поэтому она молча продолжала улыбаться.
        - Я застал вас в неподходящий момент.
        Что правда, то правда, но Шона, помня уроки матери, вежливо возразила:
        - Мы счастливы видеть вас в Гэрлохе. В любое время.
        - Это был ваш брат? - спросил он, посмотрев на двери замка. - Лэрд Гэрлох?
        Стыд за поведение Фергуса внезапно сменился желанием его защитить. Ей страшно не хотелось за него извиняться.
        - Он смотрел на тебя, Элизабет, как будто призрака увидел, - сказал мистер Лофтус, обращаясь к молодой женщине, чье появление так подействовало на Фергуса. - Ты его знаешь?
        - Возможно, мы встречались в Крыму, - негромко ответила она с лондонским акцентом.
        - Элизабет - медсестра, - сказала Мириам, беря отца под руку. - Папина постоянная сиделка не переносит путешествий, - добавила она и махнула ручкой, словно хотела отогнать всякие мысли о недомогании несчастной женщины и о ней самой.
        - Жаль, что вы болеете.
        Шона услышала свой собственный голос будто со стороны. Что она делает? Ведь нельзя же говорить о болезнях, тем более о болезнях незнакомого человека! Тем более болезни того, кто впервые за долгое время дал ей хоть какую-то надежду.
        - Это не имеет значения, графиня, - ответил мистер Лофтус таким тоном, что сразу сделалось ясно: продолжать разговор не нужно.
        Шона закусила губу и напомнила себе, что вовсе не обязана любить этих американцев, достаточно быть с ними радушной.
        - Как видите, - заговорила она, подражая манерам матери, - это главный двор замка. Верхний двор строители предусмотрели просто как ловушку для врагов.
        - Если не возражаете, графиня, мы осмотрим замок позднее, - прервал ее мистер Лофтус. - Мы устали с дороги. Где наши комнаты?
        Их комнаты. Господи Боже, их комнаты.
        Она бросила на Хелен взгляд, полный паники. Этот взгляд перехватил вернувшийся Гордон.
        - Мы уже готовим их, мистер Лофтус, - проговорил он, спускаясь с крыльца. - А пока могу ли я предложить вам стаканчик шотландского виски?
        Когда Гордон улыбался, в уголках его глаз образовывались морщинки-лучики, что придавало ему еще большее обаяние. Если его тактика сработает, она проскользнет наверх и, может быть, успеет подготовить для мистера Лофтуса покои лэрда и еще одну комнату для его дочери. И еще одну - для великана? А сестра-сиделка? Ее, наверное, нужно поселить поближе к пациенту?
        - Кто вы? - проворковала Мириам, сладко улыбаясь Гордону.
        За него ответила Хелен:
        - Это полковник сэр Гордон Макдермонд, баронет Инвергэр.
        Хелен удивительно походила на маленького жизнерадостного воробышка, обретшего способность говорить.
        Кажется, сей титул произвел на американцев впечатление. Гордон - фигура выдающаяся, красивый мужчина в самом расцвете сил. Они с американцем пожали друг другу руки, как противники, испытывающие силу друг друга перед настоящей схваткой.
        - Дайте нам несколько минут, - сказала Хелен, мечтая о нескольких часах, - и мы приготовим все для вашего отдыха.
        - А мы тем временем, - Гордон предложил Мириам руку, - осмотрим пиршественный зал, согласны?
        Фергус куда-то исчез, но Гордон закрыл собой брешь в обороне. Судя по тому взгляду, что он бросил на Шону, ему было известно, что она балансировала между раздражением и благодарностью.
        Она пробормотала что-то еще, какие-то напрасные слова, призванные оправдать ее грубость, но американцы, кажется, не обратили на это внимания - даже несмотря на то что великан не выпускал ее из поля зрения. Ладно, сейчас нет времени думать о нем, или о сестре-сиделке, или о Фергусе, или о том, как отблагодарить после всего этого полковника сэра Гордона.
        Шона и Хелен помчались по черной лестнице наверх, в покои лэрда, где стали в спешке перестилать постель, которая до сих пор воняла виски. Неужели Старый Нед пролил спиртное на матрас? Если повезет, мистер Лофтус сочтет запах алкоголя характерной чертой шотландских замков.
        - Где Старый Нед? - спросила Шона, когда Хелен вернулась из гладильни со свежими простынями.
        - Я его не видела. Может, на кухне, ест?
        - Кухня. - Шона выпрямилась. - Кто-то же должен готовить. - Ее охватила паника. - Я же понятия не имела, что приедет столько народу! Он ни словом об этом не обмолвился! - Шона стала загибать пальцы. - Его дочка, телохранитель… - Она посмотрела на Хелен. - И зачем ему только понадобился телохранитель? А, не важно. - Она тряхнула головой - Медсестра. - Она взяла у Хелен несколько простыней. - Нужно поговорить с Фергусом. Это четыре. Кучера - еще трое. Итого семеро. Плюс мы. Десять. Плюс Старый Нед. Одиннадцать человек! А я умею готовить только чай и тосты. И еще лепешки. И жаркое. Но ведь жаркое может приготовить кто угодно…
        Кажется, она бредит.
        Хелен, если не считать ее излишнего преклонения перед полковником сэром Гордоном, была отличной компаньонкой. Шона точно знала, что Хелен никогда никому не расскажет о тех случаях, когда она теряла контроль над собой. И даже если у нее сейчас случится истерика - похоже, все к этому идет, - то Хелен будет молчать как рыба.
        - У меня неплохо получаются супы-пюре, - отозвалась Хелен.
        - Да, но что делать с говяжьей ногой? Или с олениной?
        Они обменялись взглядами.
        - Не говоря уже о том, что для всех нужно подготовить комнаты.
        - Я, честно говоря, уже с ног валюсь, - призналась Хелен, - а мы даже с этой комнатой не закончили. Где ты думаешь поселить Мириам?
        Для дочки промышленника подходит одна-единственная комната - ее собственная. По счастью, ее достаточно будет быстренько проветрить, вытереть пыль и застелить свежие простыни.
        Спустя час им удалось подготовить четыре комнаты в семейном крыле. Она перенесла вещи Фергуса в гостевое крыло, а они с Хелен выбрали смежные комнаты и перетащили туда свои чемоданы.
        Закончив, они в последний раз осмотрели приготовленные для гостей комнаты. Шона стыдилась того, что все сделано неаккуратно, наспех, но по крайней мере они убрали комнаты для Лофтуса, его дочери и приближенных. Кучерам придется поспать на койках в конюшнях, если, конечно, американец не потребует, чтобы их разместили в Гэрлохе со всеми почестями. Если так, то нужно время, чтобы подготовить больше комнат.
        - Вереск в вазах, - сказала она.
        Хелен кивнула и, несомненно, что-то пометила в своем мысленном списке дел. Кухарка, добавила Шона про себя. Юмор и доброта в общении. Ей нужно быть очень мужественной и не такой раздражительной. Нельзя позволить себе расстраиваться из-за манер американцев или поведения Фергуса.
        А Гордон?
        Гордон - это совсем другое дело. Гордон - это как камешек в туфле, прядь волос, упавшая на лицо, ставень, бьющийся о стену. Постоянный раздражитель, от которого некуда деться.
        Перед тем как идти в пиршественный зал, они с Хелен освежились и переоделись. У Хелен нашлось нарядное платье из синей шерсти, но у Шоны гардероб по большей части состоял из траурных платьев, которые она «разбавляла» белыми воротничками и манжетами.
        Она раскраснелась, прическу ее можно было назвать не иначе, как «стихийное бедствие», однако стала гораздо чище, чем час назад. Когда они вошли в пиршественный зал, в нем уже никого не было. Американцы и Гордон, оказывается, перебрались в более уютную малую гостиную. Гордон стоял у камина - воплощенный образ шотландского баронета, позирующего в родовом замке. Ему не хватало разве что пары гончих у ног, нескольких кинжалов и щитов на стене сзади - и килта. Тогда картина получилась бы законченной и совершенной.
        Да, с его ногами не грех носить килт. В последний раз Шона видела его в килте, когда они прощались с Фергусом у трапа корабля, на котором тот уезжал воевать. Оба они, и Гордон, и Фергус, были одеты в традиционную форму Девяносто третьего полка хайлендеров: красный мундир, килт, патронташ и сумка, отороченная мехом. На груди Гордона тогда блестели только две медали. Сколько же наград он получил с тех пор?
        В тот раз она не говорила с ним, не сказала ему, как он красив. Рядом с ней был Брюс, а он заслуживал того, чтобы его жена блюла клятву верности даже в мыслях.
        Сны - другое дело.
        Гордон взял на себя обязанности хозяина, хотя Гэрлох и не принадлежал ему, - просто потому, что Фергус куда-то исчез. Из-за этого Шона еще больше чувствовала себя у него в долгу.
        - Ваши комнаты готовы, - объявила она, когда они с Хелен вошли в комнату. - Не хотите ли вначале перекусить? Или сразу начнем экскурсию по Гэрлоху?
        - Позже.
        Мистер Лофтус встал.
        Великан и сиделка стояли по обе стороны от него. Чего он боится больше: болезни или нападения врагов?
        - Сначала мы отдохнем, графиня, потом поедим, а уж завтра осмотрим замок.
        Шона сложила руки перед собой и кивнула, вновь копируя мать. Случалось ли ее матери когда-нибудь ощущать такую бурю эмоций, которая бы разрывала ее на части? В воспоминаниях Шоны она всегда была божественно тактична и сдержанна.
        - А лэрд к нам присоединится? - спросила Мириам, отработанно грациозным движением вставая с кресла.
        Шона снова кивнула и сама удивилась, что так спокойно врет. Она ведь даже не знает, где сейчас Фергус, не говоря о том, согласится ли он осматривать замок вместе с ними.
        - Сэр Гордон говорит, он получил Крест Виктории. Как чудесно!
        Она что, слабоумная? Чудесно? Цена этого креста слишком высока: Фергус, вероятно, до конца жизни будет мучиться болями, хромать и с трудом поднимать левую руку.
        И вдруг Шона поняла, как это удавалось ее матери. Она просто игнорировала окружающих, закрывалась от них, делала вид, что бессмыслица, которую несут ее гости, - это просто шум, ни больше ни меньше, такой же, как крик орла или, скажем, завывание ветра.
        Нужно игнорировать американку, только и всего.
        Мириам потянулась - долго, с легкой дрожью в конце движения, как делает это чуть замерзший котенок. Этот жест, конечно, привлек внимание к ее миниатюрному стройному телу и пышной груди.
        Интересно, в Америке принято подкладывать вату в корсет?
        - У вас есть служанка, мисс Лофтус? - спросила Шона. - Она приедет позже?
        - Боже правый, нет. - Мириам рассмеялась. - Мы, американцы, привыкли обслуживать себя сами.
        Сиделка изменилась в лице, но всего на пару мгновений.
        - Одеваюсь я сама, а с прической помогает Элизабет. - Мириам задержала на Шоне взгляд. - Я могу ее к вам прислать, если вы думаете, что это поможет.
        Шона онемела от такого наглого оскорбления.
        Мириам подошла к отцу и взяла его под руку, словно нуждалась в защите.
        - Горди, вы проводите нас? - спросила она, улыбаясь самой любезной и самой приличной улыбкой.
        Горди? Горди?!
        Так, может, и лучше, чем «полковник сэр Гордон», но ненамного.
        Гордон ей улыбнулся, но тут Хелен, да вознаградит ее Господь, выступила вперед.
        - Вас провожу я, мисс Лофтус, если вы не возражаете. - Она обратилась к промышленнику: - Мистер Лофтус, боюсь, лестница очень крута. Это составит для вас проблему?
        Он ответил ей взглядом настолько же прямым, насколько прямым был ее вопрос.
        - Пока здесь есть мои люди - нет. - Он указал на великана. - Хельмут мне поможет, если что.
        Хелен кивнула, потом оглянулась на Шону, слегка изогнув бровь. Очевидно, она что-то хотела ей сказать, но вот что? Шона понятия не имела, пока Хелен не подошла к ней и не прошептала, кивнув на Гордона, одно-единственное слово: «Кухарка».
        Да уж, славный денек у нее выдался. Сначала она на карачках драила полы, потом взбивала перины, выполняла всевозможные обязанности горничной. Потом встретила весьма несимпатичных гостей.
        А теперь ей нужно идти кланяться в ножки Гордону Макдермонду?
        У Шоны заурчало в животе, и она вспомнила, что ничего не ела с самого утра, а день уже клонится к вечеру. Если бы Фергус оказался рядом, она бы перепоручила ему разговор с Гордоном о кухарке, но его не было.
        Шона с улыбкой проводила американцев до дверей гостиной. В какой-то момент ей начало казаться, что еще немного - и у нее лицо треснет от такой улыбки. Лицемерие - худший из пороков, но именно ему она сейчас и предавалась. Она испытывала глубочайшее отвращение и к себе, и к обстоятельствам, которые поставили ее в такое положение.
        Возможно, ей стоило бы винить в этом отца, который слишком много времени проводил за карточным столом. Или мать, которая могла прокатиться в Париж за нарядами, которые и надеть-то было некуда, разве что во время редких выездов в Эдинбург. А может быть, обоих родителей, которые оказались не в том месте не в то время, и в результате сгорели за несколько дней от жестокой инфлюэнцы.
        А спустя несколько часов после похорон к ней заявились кредиторы.
        Ладно. Она сделает что должно, просто чтобы подольше сохранить лицо.
        У нее дрожали руки - это от усталости. Ее мутило - но ведь она не ела с утра. Голова раскалывалась от боли - прошлой ночью она плохо спала.
        Шона пересекла комнату, жалея, что Гордон такой огромный и статный. Он скрестил руки на груди и молча наблюдал за ней. Судя по тому, как он смотрел на нее, Гордон, кажется, понял, что ей что-то нужно от него.
        Шона остановилась в нескольких футах от него и, набрав в грудь побольше воздуха, решительно произнесла:
        - Нам нужна кухарка.
        - Неужели, графиня?
        Интересно, он и войсками командовал таким же ровным тоном, сохраняя непроницаемое выражение лица, чтобы солдаты не поняли, что у него на уме? Когда-то она умела видеть сквозь эту маску. Когда-то различала все оттенки его чувств.
        Но ведь тогда они были любовниками.
        Семь лет назад, когда мир был к ней гораздо, гораздо добрее, они любили друг друга. Тогда она не знала, какие испытания и ловушки ждут их впереди, не знала о войне и нищете. Это было за много лет до того, как она осознала, что за каждый день жизни нужно отчаянно бороться.
        Боже, неужели она когда-то была такой невинной и наивной?
        - Может, в Ратморе найдется женщина, которая захочет поработать у нас?
        К тому времени как нужно будет платить жалованье, они уже продадут Гэрлох, и она сможет заплатить кухарке. Если же американцы по какой-то причине откажутся от сделки, жалованье уже не будет иметь значения, потому что они умрут голодной смертью, ибо ей не на что будет купить еды.
        Шона изогнула губы в некоем подобии улыбки и, преодолевая головную боль, посмотрела на Гордона.
        Он что, стал выше ростом за эти годы? Уж точно он теперь выглядит более властным. Она немало прочла об ужасах войны в Индии. Что довелось ему увидеть? Явно немало, и потому в нем уже ничего не осталось от того юного любовника, которого она когда-то знала. Перед ней лишь тень Гордона Макдермонда, которого она некогда обожала и боготворила.
        Но, в конце-то концов, она и сама уже не та девочка, что семь лет назад.
        Ей не нравилось его молчание. Он не произносил ни слова, но взгляд беспокойно ощупывал ее лицо, волосы, платье.
        Она понимала, что не выглядит как графиня. Она и не чувствовала себя графиней - просто не привыкла к титулу, потому что редко бывала в свете. Слуги обращались к ней «ваше сиятельство», и даже это ее немного коробило. С Хелен они договорились обходиться без церемоний. Только сегодня с американцами ей пришлось немного побыть графиней Мортон.
        Если титул поможет ей продать Гэрлох - пусть будет так.
        Она повернулась, чтобы уйти, но слова Гордона заставили ее остановиться:
        - Завтра я пришлю кандидатку.
        Шона оглянулась.
        - Лучше сегодня, - сказала она и удивилась: отчего он улыбается?
        Американцев нужно кормить, и мистер Лофтус, судя по всему, не удовлетворится тарелочкой супа-пюре с тостом. А этот его громила, сколько же он съедает? Полбыка за раз?
        - Значит, пришлю сегодня, - согласился Гордон, и его голубые глаза блеснули.
        «Не делай этого. Не пытайся меня очаровать. Я не могу поддаться твоим чарам. Не должна».
        Шона кивнула, намереваясь уйти до того, как скажет Гордону какую-нибудь глупость. Однако его вопрос остановил ее:
        - Зачем тебе продавать Гэрлох?
        В этот момент Шона пожалела, что мало вращалась в свете: Брюс время от времени соглашался посетить какой-нибудь ужин или бал, но не более того. Оно и понятно: сказывался возраст, к тому же в последние годы ее муж не очень хорошо себя чувствовал. Если бы она вела жизнь светской львицы, то, наверное, имела бы побольше хладнокровия и сумела бы ответить ему с таким высокомерием, что это исключило бы все дальнейшие расспросы.
        Но нет же - единственное, на что ее хватило, это сверлить его взглядом.
        - Я думал, возвращение домой пойдет тебе на пользу, - сказал он. - Конечно, если ты не перестала считать Гэрлох домом.
        - А ты зачем сюда приехал?
        - Потому что здесь мой дом.
        Гордон даже не прятал улыбку.
        - Странно, раньше ты так не считал. Ты вечно где-то воевал.
        - Теперь я вернулся.
        - Надолго ли?
        - Думаю, да. - Улыбка наконец сошла с его лица. - Я собираюсь открыть фабрику.
        Ого. Ничего себе сюрприз.
        - Для чего?
        - Если я тебе скажу, ты расскажешь, почему так стремишься продать Гэрлох? Ты же понимаешь, мне небезразлично, кем будут мои единственные соседи.
        - По-моему, Мириам тебе вполне подойдет. - Ей и раньше не доставало в обращении с ним любезности, но вот эта его улыбка окончательно вывела ее из себя. - Может, уговоришь ее встречаться в хижине, в лесу.
        Улыбка с его лица исчезла.
        - А вдруг она, чтобы удовлетворить свое тщеславие, выйдет за какого-нибудь старого графа? Я слышал, женщины иногда так делают.
        На это у Шоны не нашлось достойного ответа.
        - Возможно, ты и права, - с легкостью продолжил Гордон. - Возможно, Мириам - именно то, что мне нужно.
        На этот раз она ушла, и никакой вопрос, никакое едкое замечание уже не могли ее остановить.
        И черт с ней, с кухаркой. Она найдет чем накормить американцев, даже если придется стряпать самой.

        ГЛАВА 9
        Сто лет назад в Гэрлох пришел человек, ставший другом самому лэрду. Он, хоть и преуспел в бранном деле, обладал изысканными манерами. Никто и никогда не видел его в гневе. Никто и никогда не пострадал от его вспыльчивости. И то и другое предназначалось лишь неприятелю на поле битвы да тем друзьям, которые по воле судьбы стали его врагами.
        Он родился далеко отсюда, на границе с Англией, и в юности много дней и ночей провел в походах против англичан.
        В последнем восстании Брайан Макдермонд и Магнус Имри сражались бок о бок. Они получали раны и оправлялись от них, поздравляя друг друга с жестокими ранениями и предвкушая глубокие шрамы, которые останутся в памяти. Не раз им приходилось делить зажаренного зайца у одного костра и с тоской вспоминать домашний уют. Восстание захлебнулось в крови и было подавлено, оба приняли поражение без удивления и стали раздумывать о будущем, которое предлагала им Англия. И один уговорил другого оставить набеги и войны ради новой жизни, чтобы взращивать сыновей в мире под крылом клана Имри.
        И Брайан Макдермонд отправился в Нагорье. Из имущества у него была одна-единственная телега с добром, которое частично он унаследовал, а частично захватил в походах, и семнадцать человек преданных людей.
        Магнус, позвавший в Инвергэр-Глен южанина, добился двух вещей: во-первых, он привел в свои земли человека огромной силы и мужества, человека, который великолепно играл на волынке невзирая на то, что волынки к тому времени запретили. А во-вторых, он положил начало истории великой любви, такой могущественной, что эхо ее будет звучать в веках.

        - Где ты был? - прошептала Шона, перехватив взгляд Фергуса, когда брат шел к столовой.
        Он остановился и в открытую посмотрел на Шону. Это смягчило ее гнев гораздо больше, нежели беззаботное пожимание плечами.
        Последние несколько часов она провела, выполняя все прихоти американцев. Горячей воды? Да, конечно, одну минуточку! Еще шотландского виски? Нет проблем, мистер Лофтус.
        Гордон прислал не просто соискательницу на должность кухарки, а помощницу кухарки из Ратмора и вдобавок к этому еще и молодую служанку.
        Шона очень бы хотела отослать их обратно в Ратмор и передать Гордону, чтобы он поцеловал себя в красивый зад, но такой возможности у нее не было. Кроме того, служанка, которую звали Дженни, была в полном восторге от своего поручения и сияла, как медный таз.
        - Его милость велели передать вам, что для нас это что-то вроде отпуска, - сказала она, приседая в реверансе. - Это ж все-таки Гэрлох, ваше сиятельство. Для нас большая честь тут находиться.
        Иными словами, ей не придется им платить.
        - Где ты был? - снова спросила она у Фергуса.
        - Мне необходимо было побыть одному, - ответил тот, не собираясь пускаться в дальнейшие объяснения.
        - Ты будешь с нами ужинать? - поинтересовалась она.
        Фергус кивнул. По его виду было понятно, что он не очень-то хочет входить в столовую. Шона его не винила. Ей и самой не больно-то хотелось следующий час провести в обществе Мириам Лофтус и ее папаши.
        Может, он не хочет встречаться с сиделкой?
        - Что она для тебя значит, Фергус?
        Он проигнорировал ее вопрос, и Шона фыркнула, раздосадованная сверх всякой меры. Какие же эти мужчины все-таки!
        Фергус отвернулся и пошел в столовую, а она последовала за ним.
        Столовая примыкала к пиршественному залу. Несколько десятилетий назад ее обставили заново, чтобы принимать пищу в изысканной обстановке, а не на лавках вокруг грубо отесанных столов. Посреди столовой стоял резной стол красного дерева, доставленный лет двадцать назад из самого Эдинбурга, и стулья, покрытые таким же резным узором и обтянутые темно-красной тканью.
        Фергуса заметили, только когда он подошел практически вплотную к столу. Тогда Мириам Лофтус нежно улыбнулась ему - улыбкой радушной хозяйки дома, которая более подходила по статусу Шоне.
        Лофтус ограничился приветственным кивком - он слишком увлекся виски. Наверное, надо было пригласить к столу Старого Неда, тогда они с Лофтусом могли бы всласть наговориться о достоинствах и недостатках каждой бочки в погребе.
        Уж чего-чего, а вина и виски в Гэрлохе полным-полно.
        Мириам, протянув изящную руку, пригласила его присесть рядом, и Фергус с радостью согласился, потому что этот конкретный стул стоял от Элизабет дальше всего.
        Шона села рядом с мистером Лофтусом, по левую руку от него. По правую сидел Хельмут. Любопытно, великан пробует пищу хозяина?
        Неужели этот американец такой мерзкий тип, что кто-то всерьез вознамерился его убить? Или он просто превыше всего ценит свою шкуру?
        Элизабет похудела, ее взгляд стал более напряженным и осторожным, и лишь улыбка осталась прежней.
        Так ли она заботлива с Томасом Лофтусом, как была с бойцами Девяносто третьего полка хайлендеров? Взбивает ли она ему подушки на ночь, убирает ли волосы с лица? Придвигается ли так близко, что пациент улыбается и чувствует, что уже в раю, а прекрасная светловолосая женщина - его личный ангел?
        Каждый день в течение многих недель он терял своих людей. Штат сестер милосердия мисс Найтингейл[2 - ФЛОРЕНС НАЙТИНГЕЙЛ (1820-1910) - АНГЛИЙСКАЯ СЕСТРА МИЛОСЕРДИЯ И ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ.] помог спасти жизнь бессчетному множеству раненых. Элизабет, работавшая в той палате, куда попадали в основном солдаты из Девяносто третьего полка хайлендеров, дарила им первый луч надежды и красоты за долгое-долгое время.
        Помнит ли она те дни? Разве можно такое забыть? Каждый миг битвы, каждая секунда войны навсегда запечатлелись у него в памяти. Он отчаялся вернуться живым. Но тем слаще была каждая короткая передышка.
        Помнит ли она, как он признался ей в любви, когда его полк отправляли домой в Альдершот? Ждала ли она его? Или просто забыла, как и все остальное?
        Очевидно, забыла, раз так старательно не смотрит в его сторону.
        Он перенес внимание на Мириам Лофтус. Американка весьма миловидна и, если он не ошибся, пребывает под впечатлением от его титула. Она дважды спрашивала его об обязанностях, которые сопутствуют титулу лэрда. Может, она считает, что он вроде как герцог? Или граф, покойный муж Шоны?
        Фергус не знал доподлинно, чем в жизни занимался Брюс. В молодости он, конечно, заседал в парламенте и продвинул не один хороший проект. Но когда Шона вышла за него, он был уже староват и очень устал от жизни. Да, ему повезло заполучить в жены Шону Имри, будь он хоть сто раз граф.
        Фергус любил сестру, однако это не мешало ему видеть ее недостатки. Она слишком эмоциональна, порывиста и безрассудна. Впрочем, в последнее время ей удалось нащупать в себе деловую жилку, да еще какую. Если бы не это, он бы сейчас не беседовал с американкой, у которой не только чудовищный акцент, но и которая с нескрываемым высокомерием игнорирует окружающих.
        Главным образом тех окружающих, у которых нет титула.
        А что до обязанностей лэрда, они в основном церемониальные. Некогда лэрд отвечал за благополучие клана. Если кто-то из его предков оказался бы в таких обстоятельствах, как он сейчас, то этот предок с радостью прибегнул бы к угону скота как средству спасения.
        Фергус поразился: он с гораздо большим удовольствием согласился бы стать грабителем, нежели продать Гэрлох.
        Кто-то приготовил изумительный ужин, и он намеревался насладиться трапезой вне зависимости от компании и того факта, что женщина, которую он некогда любил, притворяется, что знать его не знает и что никогда не целовала его и никогда не смотрела на него с любовью.
        - Шона, у нас новая кухарка? - осведомился Фергус, как только возникла небольшая пауза в бесконечном рассказе Мириам о тяготах пути из Америки в Лондон и из Лондона в Гэрлох.
        На другом конце стола повисло неловкое молчание.
        Шона кивнула и взглядом дала ему понять: при посторонних ему не следовало бы задавать подобных вопросов. Да какое, к черту, ему дело до этих американцев? Он в любом случае не намерен продавать замок. Они вполне смогут прожить и так, просто нужно будет какое-то время на всем экономить. Однако Шона невероятно упряма. Если уж вобьет себе что-то в голову, сам Господь Бог эту мысль из ее головы не выбьет.

        Шоне в пору замужества не пришлось много времени провести в свете, но уж распознать катастрофу в лицо она могла без труда. Мистер Лофтус прямо-таки отказывался поддерживать разговор, а когда она попыталась что-то спросить у гиганта, американец тут же ее оборвал:
        - Хельмут почти не говорит по-английски, графиня. Он немец.
        А она по-немецки не знала ни слова.
        Мириам переоделась к ужину. Шона не сомневалась, что большая часть чемоданов, которые великан втащил наверх, забита ее нарядами. Интересно, как долго они планируют пробыть здесь? Собирается ли мистер Лофтус предложить свою цену за Гэрлох и остаться в замке? Или же он вернется в Нью-Йорк? Или, хуже того, он намерен прожить здесь несколько недель, чтобы как следует «присмотреться» к Шотландии?
        Нет, лучше уж думать о платье Мириам из бирюзового шелка. Наряд обнажал ее плечи и большую часть груди - неподобающе глубокое декольте для ужина в уединенном шотландском замке.
        Все внимание Мириам было направлено на Фергуса, на лице которого время от времени появлялось выражение муки. Конечно, кроме Шоны, никто этого заметить не мог. Брат являл собой образчик хороших манер: отвечал на вопросы, передавал блюда, подливал вино.
        Слава Богу, американцы не возражали против ужина а-ля русс, без лакеев и служанок.
        Чем же болен мистер Лофтус, если ему требуется постоянное присутствие сиделки? Шона обменялась взглядами со светловолосой Элизабет: любопытство встретилось с любопытством. Если бы Элизабет не сидела по другую сторону от мистера Лофтуса, Шона могла бы с ней поговорить, но когда сиделка не была занята своим пациентом, ее занимала беседой Хелен.
        Мистер Лофтус сосредоточился на ужине. Когда он не ел, он пил, и наоборот. Хельмут налил ему уже три бокала виски, а ужин был еще далек от окончания.
        То ли потому что Шона страшно проголодалась, то ли потому что их новая кухарка оказалась весьма талантлива, ужин удался на славу. Шона подозревала, что роль сыграли оба факта.
        - Когда вы потеряли мужа, графиня? - спросил мистер Лофтус.
        Шона ответила тихо, но голос ее дрожал от эмоций:
        - Чуть больше двух лет назад, сэр.
        - Скоропостижная кончина?
        Меньше всего на свете ей хотелось обсуждать с ними Брюса, но Шона выдавила улыбку и ответила. Может быть, правда отобьет у него охоту продолжать расспросы.
        - Мой муж довольно долго болел, - проговорила она, глядя в тарелку.
        - Бог не обидел вас внешностью.
        Шона вздрогнула и встретилась с ним взглядом. Мистер Лофтус поглядывал на нее поверх бокала.
        Святая Гертруда. Он что, интересуется ею?
        Фергус закашлялся, но она не рискнула на него посмотреть. Ее брат и так изо всех сил сдерживает смех. А Хелен? Хелен выглядела настолько же шокированной, насколько Шона себя чувствовала.
        - Спасибо, - ответила Шона.
        - Вы не планируете больше выходить замуж?
        Шона покачала головой, старательно глядя в бокал с вином. Интересно, если она осушит его залпом, - она сразу захмелеет или нет? Славно было бы провести остаток вечера с затуманенным сознанием. Так ей легче было бы вытерпеть американцев.
        - А вы женаты, мистер Лофтус? - спросила Хелен, сияя улыбкой, будто понятия не имела, что подобный вопрос вульгарен и в любой другой компании его сочли бы непростительно грубым.
        Американцы, однако, оказались очень прямолинейными людьми, и ужин с ними с самого начала пошел по-другому.
        - Я уже много лет как овдовел, мэм, - ответил мистер Лофтус.
        - Прошу вас, зовите меня просто Хелен.
        Еще одно грубейшее нарушение этикета, которое американец, кажется, не заметил.
        Может, и ей на время их визита стоит забыть о правилах приличия? Если так, то она с чистой совестью готова встать, швырнуть салфетку на стул и отправиться прямиком в свою комнату. Пожалуй, она бы так и поступила, если б ей не нужно было продать Гэрлох. Нет, видимо, ей придется остаться на месте до конца, как королеве на шахматной доске.
        Господи, спасибо тебе за Хелен!
        В этот самый момент Хелен улыбалась мистеру Лофтусу, не скрывая, против обыкновения, зубов, - от проявления такого искреннего расположения мистер Лофтус даже поставил виски на стол и тоже улыбнулся в ответ. Впрочем, он смотрел не столько любезно, сколько ошарашено, как человек, удивленный чьим-то чудачеством.
        - Моя мама была невероятно красива, - объявила Мириам, глядя прямо на Хелен.
        Даже самый деликатный и щедрый на комплименты человек не назвал бы Хелен красивой, но ее отличала удивительная доброта, а это качество гораздо важнее привлекательной внешности.
        - А как ее звали? - спросила Шона - не из любопытства, а чтобы досадить Мириам.
        Мириам поглядела на нее с таким видом, словно Шона была дворовой кошкой, внезапно обретшей способность говорить, и, не ответив, обратилась к отцу:
        - Неужели обязательно вспоминать покойных?
        Шона едва сдержалась, чтобы не отвесить американке оплеуху.
        Фергус воспользовался возможностью вставить словечко - наверняка потому, что безошибочно истолковал выражение на лице сестры.
        - Пришлась ли вам Шотландия по вкусу, мисс Лофтус? - осведомился он.
        - Странное место, - ответила Мириам. - Здесь так пусто. И вы все очень странно говорите.
        Фергус улыбнулся - но улыбка вышла слегка фальшивой.
        Шона обратилась к Элизабет:
        - Вы служили сестрой милосердия в Крыму?
        - Я понимаю, что у вас в Гэрлохе нет котла, - ответила та, - как здесь удобнее всего согреть воды?
        - Просто позвоните в звонок, - сказала Шона, отчаянно надеясь, что мыши не перегрызли шнуры. - Кто-нибудь обязательно принесет вам то, что нужно.
        Сиделка кивнула.
        - А что до Крыма, - она порывисто встала, - я была там вместе с сестрами мисс Найтингейл. - Она в первый раз посмотрела Фергусу в глаза. - Я вас не помню. - Она обратилась к американцу: - Пойду приготовлю вашу спальню, сэр.
        С этими словами Элизабет покинула столовую.
        Окончание ужина сильно напоминало страшный сон. Может, она и впрямь заснула, рухнув от усталости на свежевзбитую перину? Шона смежила веки, досчитала до десяти, снова открыла глаза - но ничего не изменилось.
        Фергус улыбался Мириам, однако выражение его глаз ее тревожило. Она точно знала, чего стоил ему этот спектакль, и так же точно знала, что Элизабет солгала.

        Элизабет Джеймисон бежала наверх с такой скоростью, словно за ней гналось чудовище. Это же надо было - приехать к нему домой! Сидеть за столом напротив него, видеть, как подрагивают от боли уголки его рта, как в глазах появляется пустота, когда он смотрит на нее.
        Ей много, очень много раз говорили, что на войне солдаты очень привязываются к сестрам милосердия. Сиделка становится раненому матерью, сестрой, любовницей и другом, и нужно очень внимательно следить, чтобы не ответить взаимностью на такие чувства - иначе возникнет недолговечная связь, основанная на боли и исцелении.
        Фергус был легендой в своем полку - и в ее палате, боевой офицер, который даже в худшие времена следил, чтобы никто не падал духом. Когда умирал очередной храбрец, он держал речь перед своими людьми. Он не позволял им погрузиться в пучину отчаяния. С кем-то шутил, кого-то выслушивал, но неизменно бывал с ранеными каждый день. Их лидер, их брат, товарищ по оружию.
        Разве можно было его не любить?
        Она не единственная попала под власть его обаяния. И вот теперь они оба здесь - в его родовом замке.
        Элизабет открыла дверь в спальню мистера Лофтуса - и, закрыв ее за собой, прижалась лбом к прохладному дереву. Она должна быть спокойной и ничем не выдать своих чувств.
        Элизабет боялась, что, если даст себе слабину, тотчас же разрыдается.

        ГЛАВА 10
        Гордон держал путь в мастерские. Нынче утром он взял не карету, а одну из лошадей, которых купил в Инвернессе и забрал с собой в Ратмор. Молодая беспокойная кобылка, будучи не до конца объезженной, занимала все его внимание, а ее мягкий шаг делал дорогу приятной.
        Облака мчались по небу, как будто Господь в гневе дул на них, подгоняя. Вереск дрожал на ветру: сквозь пурпур проглядывала зелень. Травы стояли гордо, почти что навытяжку, и салютовали пролетающему мимо ветру.
        И Гэрлох, и Ратмор уютно устроились в лощине между Бан-Ломондом с севера и Лох-Мором с юга. К востоку лежала деревня, Инвергэр-Виллидж, куда уходили в мирное время жить члены клана Имри, слишком многочисленного, чтобы с удобством разместиться в Гэрлохе без острой на то нужды. А на западе располагалась фабрика Инвергэр-Уоркс.
        Инвергэр-Виллидж изначально являл собой «совместное предприятие». Когда члену клана приходило время оставить военные походы, он получал от лэрда небольшой надел земли, который мог использовать по своему усмотрению, под пашню или под пастбище.
        Сто лет назад несколько стариков объединили свои наделы, и получилась общая территория. Так появился на северном берегу Лох-Мора Инвергэр-Виллидж. После сорок пятого года никто из жителей деревни уже не присягал Имри на верность, но все равно они обращались с лэрдом и его семьей с любовью и уважением.
        Примерно в то же самое время его предок, Брайан Макдермонд, вместе со своим кланом снялся с места и пришел в Нагорье. Спустя несколько лет он исчез, и больше его никто не видел. Его семья потребовала от Имри объяснения этому таинственному исчезновению, и началась междоусобная вражда. Она длилась много лет, но потом воспоминания поблекли. Судьба Брайана Макдермонда перестала казаться достаточным поводом для продолжения борьбы с могущественным кланом Имри.
        Десятилетиями Имри и Макдермонды жили в дружбе и мире, а эхо давней вражды оживало лишь в особые дни. Так, например, существовал День лэрда, когда лэрд Гэрлох приносил дары старейшинам Инвергэр-Виллидж и Макдермондам. Таким образом Имри, хоть и не признавали открыто, что это они ответственны за исчезновение Брайана, однако несли символическое бремя вины.
        Что предложит им Фергус в этом году? Будет ли его своеобразная дань выше из-за того, что он несколько лет пропускал церемонию? Он сражался во славу империи, посвятив армии всего себя.
        Один из бессчетного множества мужчин, готовых умереть за родину.
        Гордон, будучи полковником Девяносто третьего полка хайлендеров, подчинялся приказам высших чинов. Однако его жизнь как шотландца, Макдермонда из Ратмора, подчинялась также традициям и ожиданиям.
        Отец возлагал на него много надежд, и надо сказать, Гордон по большей части их оправдал. Он шел дорогой отца и лишь в последние месяцы свернул с этого пути.
        Иногда ему начинало казаться, что старик умер именно в это время, чтобы только досадить ему, своему родному сыну. За два дня до его кончины Гордон сообщил ему о своей отставке и планах на будущее. За этим последовала вспышка гнева такой силы, что чье угодно сердце могло бы остановиться. Отец выразил свое неудовольствие так бурно и громко, как только мог, и даже пригрозил отречением.
        Отчасти гнев генерала был обусловлен тем, что Гордон являлся законным владельцем фабрики, которую унаследовал, кстати сказать, от деда по материнской линии. Отчасти его приводило в бешенство то, что он никоим образом не мог сыну помешать.
        В детстве Гордон боялся отца, потом стал проклинать.
        На горизонте кипели и пенились пышные облака, от них по небу расходились тонкие полосы облаков перистых. Великолепный сентябрьский день в Нагорье, ветер несет намек на прохладу…
        Фабрика Инвергэр-Уоркс, которой уже больше семидесяти пяти лет, в былые времена предоставляла работу тем жителям Инвергэр-Виллидж, которые не желали разводить овец, пахать землю или добывать и сушить водоросли.
        Десятилетиями в этом здании производили порох. Но пока он служил в Индии, фабрика закрылась: слишком много проблем, мало работников и недальновидное управление сделали свое дело.
        А в Глазго до сих пор выпускают дымный порох и торгуют им со всем миром.
        Может статься, некоторые из пуль, ранивших его за время многочисленных боев, были сделаны в его же собственных цехах.
        Об этой иронии судьбы Гордон говорил только с Фергусом.
        Он устал воевать. Но на кладбищах полным-полно мужчин, которые ненавидели войну. Если мужчина хочет выжить, он убивает. Если хочет победить, он разрушает. Единственное, что есть в войне хорошего, - это то, что она все же заканчивается. И лучшим полководцам это известно. Если ему удастся осуществить задуманное, фабрика приобретет множество рабочих рук, расширится и станет работать с совсем другой целью.
        Вот оно, трехэтажное здание красного кирпича. Три высоченные дымовые трубы торчат из крыши. Окна черные от пыли и пороха. Дорожка и крыльцо почти полностью заросли травой…
        На втором этаже, где осуществлялись основные работы, имелись огромные высокие окна: зажигать масляные или газовые светильники рядом с порохом было слишком опасно.
        Гордон открыл железную дверь и вошел внутрь, удивившись, что пахнет здесь не углем, серой или поташом, а травами и пряностями.
        Некогда здесь работало более двадцати человек. За свой рисковый труд они получали хорошее жалованье. Правда, взрыв на фабрике прогремел лишь однажды, по причине неверно смешанного состава. К счастью, никто не погиб, рабочие получили лишь незначительные ранения, однако пришлось заново отстраивать всю западную стену и перекрывать часть крыши.
        Кабинет управляющего располагался в восточной части здания. Большое окно выходило из него в цех на втором этаже - чтобы управляющий мог следить за работой. Гордон, зная, что уже почти год эта должность никем не занята, ожидал обнаружить кабинет в запустении, однако за столом он увидел Рани Кумара, который, не поднимая головы от бумаг, махнул ему рукой.
        - Провидение привело тебя ко мне именно в тот момент, когда мне понадобились ингредиенты.
        Гордон улыбнулся.
        Сегодня Рани оделся по европейской моде - брюки, рубашка, жилет, а на крючке висел сюртук. Однако кроме того, что он сменил привычную тунику и мягкие штаны на европейскую одежду, за те месяцы, что Гордон не видел его, Рани не изменился ни капли: такой же невысокий, сухощавый, с прямыми черными волосами до подбородка.
        - У тебя что, глаза на затылке? - полюбопытствовал Гордон.
        - Я видел тебя в окно, - сказал Рани и убрал наконец-таки в сторону свои записи. Его карие глаза смотрели на Гордона не мигая. Потом Рани улыбнулся и, встав со своего места, обнял Гордона. - Рад тебя видеть, друг мой.
        - И я тебя, Рани. Как прошло путешествие? Сносно?
        Рани покачал головой из стороны в сторону: жест обозначал, что плавание далось ему не легко и не тяжело, а как-то средне. Будучи индусом, Рани о большей части вещей предпочитал молчать, и преуспел в этом искусстве, что делало его человеком для Ост-Индской компании совершенно загадочным.
        Уроженец Хайдарабада, штата, не поддержавшего сипайское восстание, Рани оказался незаменим в вопросах снабжения для группы войск, которой командовал Гордон. Он давно подозревал, что Рани - принц Хайдарабада или по крайней мере человек ну очень благородного происхождения. Образованностью он не уступал Гордону, а иногда и превосходил его, а изысканность манер и умение владеть собой выдавали в нем человека, которому много и часто досаждали подчиненные и мелкие чиновники.
        Хотя, возможно, так Рани реагировал на постоянную предвзятость: «Он чужеземец, сэр».
        Гордону часто доводилось слышать эти слова от собственных сержантов.
        Ему, как шотландцу, и самому приходилось сталкиваться с предвзятостью и несправедливостью. Возможно, именно это подвигло его изначально встать на защиту Рани. Так началась их дружба, долгие разговоры - и взаимная заинтересованность в том, что вскоре может стать совместным открытием.
        - Ты давно здесь? - спросил Гордон.
        Рани вернулся за стол и махнул рукой:
        - Всего два месяца.
        - Почему же не сообщил раньше?
        - Не было нужды, Гордон. Я прекрасно устроился.
        Гордон обвел взглядом кабинет:
        - Надеюсь, ты не здесь спишь?
        Рани покачал головой и улыбнулся:
        - Я снял замечательную комнату в доме очень понимающей шотландской леди.
        Это означает, что его домовладелица отнеслась к нему без излишних предрассудков. Они множество раз обсуждали нетерпимость каждого из народов.
        - Я шотландец, Рани. В Шотландии человека ценят за то, что он собой представляет. Чем более ты независим, тем лучше.
        Рани только улыбнулся: об этом они тоже говорили уже тысячу раз.
        Гордон взял табурет и уселся напротив друга.
        - Предполагалось, что ты будешь моим гостем.
        - Работодатель не принимает у себя работников, как гостей, - ответил Рани, продолжая улыбаться.
        - Я бы сказал, что мы партнеры.
        Их отношения походили на симбиоз в определенном смысле слова. Он нуждался в Рани, чтобы вывести и опробовать формулу. Рани нужно было место, чтобы изготавливать взрывчатку, и финансовая поддержка. Вместе они могли воплотить каждый свою мечту.
        Рани жаждал послужить своей семье и народу. А он? Какова его цель? Не столько богатство, сколько независимость. Он был верным слугой Короны, исполнительным офицером, послушным сыном. Но бывал ли он самим собой?
        - У меня хорошие новости. - Рани взял со стола лист бумаги. - Я закончил с подсчетами. - Он протянул документ Гордону. - По-моему, у нас есть формула превосходной взрывчатки.
        Гордон посмотрел на документ, но ему было трудно угнаться за мыслью Рани. В отличие от него он не ученый, он солдат. Он видел, как рвутся пушечные ядра, видел, как застит поле битвы черный дым, он изобрел способ повысить меткость ружей - но все это лишь потому, что с детства пропадал на фабрике. Дымный порох был знаком ему, как грохот битвы, - но все остальное требовало участия экспертов.
        - Что требуется от меня?
        Рани вытащил листок бумаги из нагрудного кармана и протянул ему:
        - Несколько ингредиентов.
        - Постараюсь достать.
        Рани кивнул:
        - Как только у меня все будет, можно будет приступать к испытаниям.
        Скоро всему Инвергэр-Глену будет известно о его замыслах.
        Отец называл его анархистом - в переносном смысле слова. Несмотря на то что Гордон часто сомневался в правоте вышестоящих чинов, он ни разу не нарушил приказа. Он хоть и знал, что высшие эшелоны британской армии в основном состоят из скучающих сынков богатых пэров, которым больше нечем заняться, кроме как играть в солдатики, - все равно скрепя сердце подчинялся их планам.
        Теперь же мысль о том, что он может делать все, что угодно, и ни перед кем не отчитываться, очень развеселила Гордона. Да, уже через несколько недель он сможет устроить взрыв, который потрясет мир до основания.

        - Что значит - он хочет печенья? - непонимающе уставилась Шона на кухарку. - Кто ест печенье в это время дня?
        - Он хочет что-то наподобие лепешки, только не сладкое.
        Помощница кухарки из Ратмора оказалась действительно очень искусной в кулинарных делах. В этот момент она хмуро взирала на две кадки с поднимающимся тестом.
        Выпечку хлеба пришлось приостановить, дабы выполнить пожелание мистера Лофтуса. К несчастью, никто из них не понимал, что именно ему понадобилось.
        - Он хочет, чтобы они были большие и пышные, и чтобы их можно было макать в подливку.
        - Тогда дайте ему лепешек, - предложила Шона. - Вы можете сделать их круглой формы?
        Кухарка кивнула и спросила:
        - А изюм класть?
        По мнению Шоны, изюм не больно-то сочетался с подливкой, поэтому она покачала головой:
        - Нет. И сделайте их пряными, а не сладкими. Думаю, это его устроит.
        Был еще только час дня, а Шона уже чувствовала себя изрядно измотанной. Сколько она ни пыталась вовлечь мистера Лофтуса в разговор о Гэрлохе - тщетно. Казалось, гораздо больше он думал о том, чтобы набить свой желудок.
        Она поразилась, сколько всего он съел на завтрак. Очевидно, еды им хватит всего на неделю-другую, не больше. Мистер Лофтус кое-что привез с собой, не так много, как хотелось бы, но все-таки. Гордон снабдил их кормом для лошадей. По крайней мере с голоду они не умрут.
        Может, у мистера Лофтуса какая-то редкая болезнь, связанная с постоянным голодом?
        Сиделку его, Элизабет, она видела за сегодняшний день дважды: в первый раз за завтраком и во второй, когда та пришла за горячей водой для бритья мистера Лофтуса. Наверное, Хельмут, помимо всего прочего, исполнял также при хозяине обязанности камердинера.
        Какие же они все-таки чудаковатые… Но, по правде говоря, Шона понимала, что нужно быть человеком экстраординарным, чтобы решиться купить замок. В конце концов, цена невероятно высока, да и к тому же сама идея купить замок, чтобы вернуться к своим шотландским корням, была весьма необычна.
        Вопреки ожиданиям мистер Лофтус и словом не обмолвился о своих предках-шотландцах. Мириам и вовсе игнорировала старательные попытки Шоны завязать разговор. Однако если она и впрямь собирается делать вид, что Шотландия - это историческая родина ее семьи, пусть даже несколько поколений этой семьи выросло на другом континенте, тогда ей самое время начать интересоваться историей Гэрлоха.
        Но нет, все внимание Мириам было приковано к Фергусу, а тот, похоже, с наслаждением грелся в лучах ее улыбок.
        Это очень злило Шону.
        Вот где они теперь? Где Мириам? Выслеживает Фергуса, чтобы провести в его обществе побольше времени? Или Фергус проводит для американки экскурсию по Гэрлоху?
        А, не важно.
        Шона прекрасно понимала, что замок продавать он не желает. Но ведь он даже не догадывается, как близки они к тому, чтобы отправиться в дом призрения. У Шоны в животе все сжималось при мысли о том, что придется зависеть от милости чужих людей, жить в крохотном домишке при церкви на Шу-стрит, получая милостыню в виде еды и угля, да еще и выслушивать бесконечные проповеди.
        Эти картины не давали ей спать по ночам.
        Как, скажите на милость, она будет расплачиваться с лавочниками в Инвернессе? У нее полным-полно долгов, многих кредиторов она убедила подождать еще несколько месяцев ввиду скорой продажи Гэрлоха. Но если сделка не состоится, она окажется в безвыходном положении. Даже если магистрат из уважения к титулу не посадит ее в долговую яму, она все равно будет обязана выплатить кучу долгов с процентами.
        - Где сейчас мистер Лофтус? - спросила Шона.
        - В библиотеке, - ответила Хелен, войдя в кухню с подносом в руках.
        - А Дженни где? - осведомилась Шона о девушке-служанке.
        - Убирается в столовой. Что поделывает Мириам? Возится с прической. Очевидно, погода в Шотландии плохо влияет на локоны миледи.
        Шона никогда прежде не слышала, чтобы Хелен о ком-то отзывалась с сарказмом, но семейство Лофтус и святого научит ругаться.
        - Ты подала ему чай?
        Шона окинула взглядом поднос: пустая тарелка, чашка, блюдце и маленький заварочный чайник из китайского сервиза матери.
        - Да, чаю было совсем немного - то, что осталось от завтрака. Но мистер Лофтус ждет не дождется лепешечек, таких, как пекла его бабушка.
        Может, Хелен знает, чего именно хочет американец?
        - Я очень долго выслушивала жалобы мистера Лофтуса. - Хелен принялась составлять посуду с серебряного подноса. - Тебе известно, что он занимается не только финансами, но и железными дорогами?
        Шона покачала головой.
        - Да, представь себе. И кроме того, у него еще есть две верфи, и он присматривается к землям и недвижимости по берегам Клайда.
        - Значит, ему будет чем заняться в Шотландии.
        - Он очень любил свою бабушку. Я так понимаю, она была красавицей и пела, как воробей.
        Шона нахмурилась:
        - Воробьи же не поют.
        - Мистер Лофтус считает, что поют, и я не стала его разубеждать.
        - Хелен, знаешь, ты просто чудо.
        Та улыбнулась в ответ:
        - Я привыкла выслушивать отца, он любил поговорить. Удивительно, как часто людям не хватает, чтобы их просто выслушали. Мистер Лофтус, кажется, был благодарен за то, что я со вниманием отнеслась к его словам. Очевидно, Мириам обычно просто отмахивается от него.
        Она закусила губу, чтобы не сказать вслух того, что думала об этой американской фифе.
        - У него есть какие-то претензии к Гэрлоху?
        - О, полным-полно, - легко отозвалась Хелен, не понимая, что вгоняет нож в сердце Шоны. - Но помимо претензий, у него уже куча планов.
        - Планов?
        - Он собирается безотлагательно установить котел. И еще такое приспособление, как у них в Нью-Йорке. Лифт называется, - медленно проговорила Хелен. - Платформа, которая поднимает и опускает людей с этажа на этаж. Он говорит, это существенно облегчит ему жизнь.
        Шона посмотрела на кухарку и села на одну из лавок у стола.
        - Значит, он всерьез вознамерился купить Гэрлох?
        Хелен посмотрела на нее как-то странно:
        - Ну конечно. Иначе зачем бы он проделал весь этот путь?
        Чтобы помучить ее, чтобы посеять в ее сердце надежду и потом погубить. Шона в ответ лишь покачала головой.
        - Он ведь даже еще толком не видел замка.
        - Очевидно, он восполнит этот пробел после дневного сна.
        - Он спит?
        А как же эти чертовы лепешки?
        - Элизабет настояла на этом. Она такая милая!
        Удивительно, но за несколько минут Хелен удалось выяснить больше, чем ей - за целый день.
        - Я так полагаю, ты не знаешь, где Фергус?
        Хелен покачала головой.
        - Тогда давай договоримся, что сегодня после обеда устроим для мистера Лофтуса «большую прогулку».
        А до тех пор она постарается отыскать брата. Но Шона не успела выйти из кухни - ее остановила реплика Хелен:
        - Мистер Лофтус задал мне весьма странный вопрос. - Хелен поставила поднос на место, на полку, и повернулась к Шоне. - Он интересовался, нет ли у нас привидений.
        - И что ты ему ответила?
        Хелен слегка устыдилась:
        - Знаю, так нельзя, но я сказала, что в каждом шотландском замке непременно водятся привидения. По-моему, ему очень хочется иметь собственное.
        Шона молча посмотрела на компаньонку. Может, она слишком долго откладывала этот разговор. Дольше тянуть нельзя. Пришло время открыть Хелен правду.

        ГЛАВА 11
        - Привидения в Гэрлохе есть, - сказала Шона. - И даже не одно, а целых два.
        Хелен остолбенела. Шона вздохнула и встала.
        - Пойдем.
        И она вышла из кухни.
        Через несколько минут они с Хелен стояли в пиршественном зале. Сегодня здесь едко пахло скипидаром, льняным маслом и желтым мылом, с которым она накануне отмывала пол.
        - В замке обитают два призрака, бан тирэм, что по-гэльски означает плачущая женщина, и волынщик. - Шона улыбнулась. - Я всю жизнь мечтала их увидеть, потому что, согласно легенде, тех из Имри, кому они являются, ждет счастливая жизнь.
        - И ты их видела? - вытаращила глаза Хелен.
        Шона покачала головой. Сколько ночей она провела, прячась в пиршественном зале, крепко зажмурившись и умоляя хоть одного из духов появиться, - все тщетно. По правде сказать, волынщика ей хотелось увидеть больше, чем плачущую женщину, потому что она не желала подхватить от призрака печальное настроение.
        Она воображала, как будет выглядеть призрак волынщика, если он решит все-таки показаться ей; как из аморфной сущности проявится фигура в изумрудно-зеленом килте и белой рубахе, с волынкой на плече и взглядом, устремленным вдаль.
        Хелен смотрела на нее и явно вспоминала звуки, которые слышала несколько дней назад. Большинство людей слышали плачущую женщину, но Шоне так и не представился шанс приободрить компаньонку.
        - Чушь собачья, - объявила за ее спиной Мириам. - Так у вас говорится, да? У вас, шотландцев, такие меткие сочные обороты!
        - Никакая это не чушь.
        Шона обернулась к американке.
        - Вы должны рассказать это отцу. Вот уж он повеселится.
        Мириам сегодня была в новом платье в бело-голубую полоску. Она приблизилась к Шоне, покачивая бедрами, и юбка ее при этом колыхалась от этого гораздо сильнее, чем предписывал этикет.
        - Неужели вы сами верите в такие глупости?
        - Шотландия - страна гораздо более древняя, нежели Америка, мисс Лофтус, - ответила Шона, после некоторых усилий вновь овладев собой. - Может, через тысячу лет и ваши соотечественники будут чувствовать нечто подобное.
        - Сомневаюсь. Никогда не слышала ничего более нелепого. Привидения!
        Хелен бросила на Шону предостерегающий взгляд, словно напоминая, что ей не следует игнорировать гостью или говорить Мириам все, что она о ней думает.
        Возможно, жизнь ее избаловала: она всегда имела возможность высказать в рамках приличия именно то, что хотела, и тогда, когда хотела, но в этот конкретный момент такой роскоши она себе позволить не могла. Она даже не могла ответить колкостью на колкость.
        Шона сдержала раздражение и изобразила улыбку. Она даже без зеркала знала, что улыбка получилась вымученная и фальшивая.
        - А вашим призракам понравится, что тут будут жить американцы?
        Шона очень опасалась, что привидениям Гэрлоха грядущий отъезд последних представителей клана Имри придется не по вкусу, но если Мириам так скептически настроена, то что ей ответить на подобное заявление? Даже Шона и Фергус относились к призракам с уважением. Этого требовали, конечно, не привидения, а традиция, передававшаяся из поколения в поколение с тех самых пор, как в стенах Гэрлоха в первый раз раздалось горестное пение невидимых волынок.
        Шона много раз желала, чтобы этот звук служил неким предупреждением для Имри. Может быть, тогда им удалось бы каким-то образом предотвратить тот злополучный отъезд родителей в Эдинбург или смерть малышки-сестры несколькими годами ранее. Дедушка объяснял, что волынщик играет, только когда сам того хочет. И потому, заслышав отдаленные, слабые звуки волынки она останавливалась, вспоминала тот день и разговор с дедом и размышляла, что же могло вызвать к жизни эту печальную мелодию.
        Этого Шона не собиралась рассказывать американцам. Пусть покупают Гэрлох, но ее воспоминания им не заполучить.
        Возможно, нужно родиться шотландцем, чтобы это понять. Земля Нагорья пропитана кровью многих поколений. Предки Шоны считали свободу такой важной и необходимой, что с готовностью сражались за нее, гибли за нее и бережно лелеяли мечту о ней в песнях и легендах. Гордый народ восставал против любого гнета, и не важно, кто пытался их завоевать - другой клан, захватчики с севера или англичане.
        - Мне очень жаль, что вы не верите, - сказала Шона. - Возможно, когда наши призраки вам явятся, вы поверите.
        - Это было бы забавно. Представляю, как буду рассказывать друзьям, что видела шотландское привидение! А призрак будет в килте? И такой же красивый, как ваш друг Гордон?
        - Полковник сэр Гордон, - поправила ее Шона.
        Хелен предостерегающе покосилась на Мириам, но та только улыбнулась.
        Шона же явственно почувствовала, что американка сейчас нанесла ей первый удар.

        - Ретивую лошадку загоняют до смерти.
        - В смысле? - переспросила Хелен.
        - Ничего, - смутилась Шона. - Так, одна из папиных поговорок.
        Еще он говорил: «Тот, кто беседует сам с собой, беседует с дураком», - однако повторять эту реплику Шона не стала.
        Проснувшись, мистер Лофтус наконец-то согласился осмотреть Гэрлох, но вначале попросил что-нибудь «перекусить» между ленчем и обедом. Ах да, и еще горячей воды. И капельку виски. И еще пару одеял: он, дескать, замерз. Шона, Хелен и Дженни только и делали, что сновали вверх-вниз с подносами. Жаль, что в замке пока не установили лифт. И жаль, что великан так и не отошел от американца ни на шаг и не предложил помощи. Очевидно, пока он не перетаскивал чемоданы хозяина и не брил его, то стоял где-нибудь неподалеку со свирепым видом. И надо сказать, великолепно справлялся с этой обязанностью.
        Наконец-то объявился Фергус: Шону обеспокоило, что он сильнее обычного опирается на трость. Ее злость его явно позабавила. Что ж, пусть забавляется, может даже посмеяться, не таясь. Лишь бы не мешал сделке.
        Шона вошла в небольшую гостиную, примыкающую к спальне лэрда, и обнаружила мистера Лофтуса с дочерью. Не успела она и рта раскрыть, как американец заявил:
        - Я с нетерпением жду, когда начнется экскурсия, графиня. Или вы хотите что-то скрыть от меня?
        - Папа, а ты разве не сказал графине, что уже имеешь полное представление о замке?
        Шона посмотрела на Мириам, перевела взгляд на мистера Лофтуса, потом - на великана-телохранителя.
        - Что вы имеете в виду? - спросила она.
        На скулах американца заиграл румянец. Что стало этому виной - виски или стыд? И вообще - знакомо ли мистеру Лофтусу слово «стыд»?
        - Я никогда ничего не покупаю, не проверив со всех сторон, графиня.
        - Вы обследовали Гэрлох?
        Улыбка так и застыла у нее на лице.
        - Месяц назад я кое-кого сюда послал, кто сделал это вместо меня. Я не сентиментальный дурак, графиня, а деловой человек. Приступим?
        Она молча вышла в коридор.
        Месяц назад? Кого же он отправил с таким поручением? Сколько этот человек здесь пробыл? Почему Старый Нед ни словом не обмолвился о появлении чужака? И вообще, заметил ли Старый Нед этого чужака? Ведь этот тип должен был лазить по Гэрлоху, осматривать стены, крышу…
        Она повернулась к мистеру Лофтусу:
        - Откуда пожелаете начать?
        - С древнейшей части замка.
        - Вы ее уже видели, это пиршественный зал и малая гостиная.
        Он кивнул:
        - Значит, оттуда и начнем.
        Вчера по прибытии он пил там виски с Гордоном, но если уж ему так хочется вновь увидеть эти помещения, она их покажет. И произнесет речь, которую готовила несколько дней.
        Если только соберется с мыслями.
        - И какого мнения ваш человек о Гэрлохе? - спросила Шона.
        Мистер Лофтус покачал головой:
        - Часть крыши требует ремонта, немного отсыревают стены в южном крыле, но в целом замок в хорошем состоянии.
        В ее душе облегчение смешалось с досадой.
        Значит, он послал сюда инспектора? Все ли тот выяснил? Если нет, тогда, возможно, американцам и не нужно знать всех тайн Гэрлоха.

        ГЛАВА 12
        Они медленно спускались по винтовой лестнице. Фергус так плотно сжимал губы, что они превратились в узкую белую полоску. Элизабет часто поглядывала на него, и Шоне захотелось сказать, что он сжимает губы не из-за боли, а из-за упрямства. Ее предупреждали, что нога у брата будет болеть всю жизнь. Уж лучше бы он согласился на ампутацию в Индии.
        Впрочем, сама Шона так не думала. В конце концов, это же нога Фергуса. Но иногда, вот как теперь, она спрашивала себя, не слишком ли дорогую цену он заплатил, чтобы ее сохранить.
        Мистер Лофтус все время ворчал. Левой рукой он держался за перила, справа ему помогал телохранитель.
        Никто не веселился и даже не выказывал особого желания к этой экскурсии. Даже Хелен, взявшая на себя роль миротворца в их компании, не улыбалась. Они проследовали по коридору, но не успели войти в пиршественный зал, как послышался громкий стук в заднюю дверь.
        Шона пошла открывать. Хельмут, мистер Лофтус, Мириам, Элизабет, Хелен и Фергус гуськом потянулись за ней.
        На пороге стоял Гордон. Послеполуденный ветер разметал его волосы, в голубых глазах играли смешинки. Он был одет в строгий черный костюм и белоснежную рубашку.
        На секундочку - всего на секундочку - сердце Шоны екнуло. Семь лет назад она бы быстро огляделась и, привстав на цыпочки, поцеловала бы его, пока никто не видит. Но сейчас вместо этого усилием воли изобразила улыбку:
        - Вы?
        Уголки его рта дрогнули, как будто Шона сказала что-то смешное.
        - Простите, если явился не вовремя, - сказал он, глядя ей за спину.
        Шона вспомнила о приличиях.
        - Нет, что вы. Я просто собиралась показать гостям Гэрлох.
        Он вдруг расцвел в улыбке, и ее охватила дрожь от воспоминаний. Сколько раз он вот так же улыбался ей, с таким же неподдельным восторгом. Однако на этот раз он улыбался не ей.
        - Ах, сэр полковник Гордон!
        Мириам подошла и встала рядом с Шоной.
        - Полковник сэр Гордон, - поправила ее Шона.
        - Просто Гордон.
        Он собирался войти, несмотря на то что Шона все еще стояла в дверях, преграждая ему путь.
        Шона нехотя отступила, освобождая дорогу.
        Мириам улыбнулась, как кошка, учуявшая сметану. Кошка, которая надеялась помурлыкать, потереться головой о ногу - и получить вожделенное угощение. Но нежность кошек, как известно, длится недолго, когда они захотят уйти, их уже ничем не удержишь.
        Как долго Мириам будет лапочкой?
        Ее отношение к Мириам Лофтус превратилось в стойкую неприязнь. Шону до невозможности бесили каждая застенчивая реплика, каждый взгляд из-под трепещущих ресниц, которые она адресовала Гордону.
        Шона всегда считала, что Гордон не поддается таким глупым уловкам, но, очевидно, ошиблась. Он, склонив голову набок, слушал Мириам, которая говорила нарочито тихо, чтобы никто, кроме него, не мог слышать ее слов. Со стороны казалось, что она делает это намеренно, чтобы у других создалось впечатление, что они беседуют о чем-то тайном и интимном.
        - Ты так и не сказал, зачем пришел, - обратилась к Гордону Шона.
        - Я хотел поговорить с Фергусом. - Он посмотрел сначала на нее, потом на ее брата. - Но это может подождать.
        Шона сделала глубокий вдох, поморщилась от зарождающейся головной боли и, развернувшись, направилась в пиршественный зал. Плевать ей на все, пусть Гордон с Мириам, если хотят, шепчутся в пустой прихожей.
        Мистер Лофтус ведь в состоянии сам позаботиться о репутации дочери?
        Шона поймала на себе взгляд Элизабет, та не скрывала своего сочувствия. Уж если Элизабет поняла, что она разозлилась, значит, ей и вправду плохо удается скрывать свои чувства.
        - На стенах вы можете видеть щиты, - указала Шона наверх, когда все собрались в пиршественном зале. - Первое письменное упоминание об участии клана Имри в боевых действиях относится к 1314 году. Тогда мы сражались на стороне короля Роберта против англичан в битве при Баннокберне[3 - СРАЖЕНИЕ ПРИ БАННОКБЕРНЕ (23-24 ИЮНЯ 1314 Г.) - ОДНО ИЗ ВАЖНЕЙШИХ В ЧЕРЕДЕ АНГЛОШОТЛАНДСКИХ ВОЙН XIII-XVI ВВ. ПОБЕДА В ЭТОЙ БИТВЕ ПРИНАДЛЕЖИТ ШОТЛАНДЦАМ.], а в 1333 году - участвовали в сражении при Халидон-Хилле.[4 - БИТВА ПРИ ХАЛИДОН ХИЛЛЕ (19 ИЮЛЯ 1333 Г.) - ОДНО ИЗ СРАЖЕНИЙ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ ШОТЛАНДИИ. ШОТЛАНДСКАЯ АРМИЯ ПОТЕРПЕЛА ПОРАЖЕНИЕ, В РЕЗУЛЬТАТЕ ЧЕГО СТРАНА НА ВРЕМЯ ПОПАЛА ПОД ВЛАСТЬ АНГЛИИ.]
        В детстве она пересчитывала вывешенное на стенах оружие и спрашивала отца, в самом ли деле они сражались более ста раз за последние триста лет, на что он со смехом отвечал, что на самом деле - в два раза чаще, учитывая вражду с Макдермондами, длившуюся почти семьдесят лет.
        - В 1715 году наш клан выступил против англичан при Шерифмуре[5 - 13 НОЯБРЯ 1715 Г. В СРАЖЕНИИ ПРИ ШЕРИФМУРЕ АНГЛИЙСКИМИ ВОЙСКАМИ БЫЛО ОКОНЧАТЕЛЬНО РАЗГРОМЛЕНО ВОССТАНИЕ ЯКОБИТОВ.], а в 1745 году мы воевали с ганноверцами при Престонпанс, Фолкирке и Куллодене. Их вождя сослали во Францию, где он и умер: первый и единственный лэрд Имри, упокоившийся в чужой земле.
        Фергус чуть было не стал вторым.
        - Наш дедушка в составе Гвардейских гренадеров в 1815 году бился с французами при Ватерлоо. Фергус поддержал традицию боевой славы, отправившись в Крым и Индию.
        Мириам каким-то образом удалось устроиться между Фергусом и Гордоном, и теперь она, словно слабоумная, улыбалась им обоим.
        Шона подавила приступ раздражения и продолжила:
        - Самая древняя часть Гэрлоха представляла собой башню квадратной формы. Стены здесь достигают шести футов в толщину. Некогда эту крепость снаружи окружала галерея, с которой открывался вид на озеро и на дорогу, ведущую на запад. Через сто лет после основания к Гэрлоху пристроили северное крыло, второй этаж и лестницу.
        Мистер Лофтус явно умирал от скуки, Мириам гораздо больше внимания уделяла Фергусу и Гордону, нежели истории Гэрлоха.
        - В 1787 году достроили третий этаж и южное крыло. В замке имеется тридцать пять комнат для слуг, двадцать семь спален для гостей, двадцать комнат для членов семьи, пять гостиных, музыкальная комната, несколько помещений для хранения и приготовления пищи и довольно много хозяйственных построек во дворе.
        - Всего сто пятьдесят комнат, если не считать хозяйственной постройки, - заметил мистер Лофтус.
        - Их мы тоже считаем как отдельные комнаты.
        - Почему? Они же не являются частью Гэрлоха.
        - Это не важно. Они тоже считаются.
        До Шоны дошло, что все, о чем она тут разглагольствует, мистеру Лофтусу давным-давно известно. Он изучил историю замка, а если кто-то собирал для него информацию и о состоянии самого здания, то возможно, он знает внутреннее устройство Гэрлоха даже лучше ее.
        - Гэрлох - один из самых древних домов Шотландии, - заметила Шона.
        - Я думал, самый древний Данробин, - удивил ее мистер Лофтус.
        - Вы прекрасно осведомлены, мистер Лофтус.
        - Чем больше я знаю, тем удачнее мои сделки, графиня.
        - Данробин - единственный замок, который превосходит Гэрлох размерами. В нем сто восемьдесят комнат.
        - Ваши предки хотели их превзойти?
        - Думаю, они просто хотели, чтобы Гэрлох был превосходным, - с улыбкой ответила Шона.
        Мириам скользнула по ней взглядом. Хельмут, к удивлению Шоны, явно пребывал в восторге от ее рассказа, как и Элизабет. Фергус ни на кого не обращал внимания, даже на Мириам. Он напустил на себя такой демонстративно равнодушный вид, что Шона безошибочно поняла: он на нее сердится.
        Но у нее нет иного выхода. Она должна это сделать.
        - В 1845 году клан Имри нанял сэра Чарлза Барри, архитектора палаты общин, для реконструкции Гэрлоха. В библиотеке до сих пор хранятся его чертежи и рекомендации. Он хотел добавить украшения на башни…
        - Но у вас кончились деньги, - перебил ее мистер Лофтус.
        - Именно. У нас кончились деньги.
        Шона решила, что лучше всего будет отвечать на американскую прямоту прямотой. Надо сказать, что, признав наконец правду, она испытала некое облегчение. Иначе зачем бы еще ей понадобилось продавать Гэрлох? Ради веселой жизни в Лондоне? Или ради кругосветного путешествия?
        - Замок очень древний, - произнес Гордон, обращаясь к Мириам, которая не сводила с него влюбленного взгляда. - В Гэрлохе повсюду можно увидеть следы истории. Например, вон там. - Он указал на зарубку на деревянном полу прямо возле камина. - Это Фергус, размахивая дубинкой, попал себе по ноге. Мы играли в войну.
        - Если не ошибаюсь, ты был за англичан, - улыбнулся Фергус, - а я - за короля Роберта Брюса.
        Он что, собирается показывать им памятные места по всему Гэрлоху? Казалось, воспоминания распускаются в воздухе, как цветы, дразнят ее. Вон там, в нише, окно. Однажды Гордон задернул занавеску, утащил ее туда и поцеловал, в то время как Фергус находился в той же комнате. Вон в том дверном проеме она стояла и смотрела, как он идет к ней. В тот год он вернулся из школы. Глаза его смотрели очень серьезно. Отец отослал его в Королевскую военную академию в Вулидже, и она скучала по нему до боли. Отголоски той тоски Шона чувствовала и сейчас.
        Гордон был особенным. Он принадлежал ей.
        Смех Мириам развеял чары прошлого и рывком перенес Шону в настоящий момент. Теперь же Гордон ей не принадлежит, а она не принадлежит ему, да и прошлое давно позади. Здесь и сейчас ее положение весьма неприглядно, и если она хочет как-то это исправить, ей пора прекратить все эти глупости. Нужно сосредоточиться на главном.
        - Отец, ты уже говорил графине, какое новое название придумал для замка?
        - Новое название? - переспросила Шона.
        Фергус подошел и встал рядом. Шона положила руку ему на плечо, давая тем самым знак, чтобы он молчал. Она прекрасно знала, что он мог сказать. Гэрлох - древнее имя, прославленное в веках, известное по всему Нагорью. Переименовать замок - все равно что совершить святотатство.
        - Лохсайд, - провозгласил мистер Лофтус.
        Шона улыбнулась и, крепче сжав руку брата, посмотрела на него. Он ответил на ее взгляд: глаза его сверкали гневом.
        - Жаль, - вмешался Гордон. - Я бы сохранил прежнее название, Гэрлох. Оно уникально. Я знаю по меньшей мере три дома с названием Лохсайд.
        Мистер Лофтус кивнул. Шона так и не поняла, соглашается он с Гордоном или нет.
        Она разрывалась между благодарностью к Гордону за его попытку отстоять название замка и раздражением из-за того, что он вообще сюда заявился. Она остановилась где-то посередине, на глухом возмущении, но скрытом за натянутой улыбкой.
        Элизабет, кажется, тоже испытывала что-то подобное. Она улыбалась натянуто, лицо ее оставалось непроницаемым. Неужели сестер милосердия обучают не выдавать своих истинных чувств? Либо так, либо у Элизабет природная способность скрывать все свои мысли под очень приятной безобидной улыбкой.
        - Вы планируете жить здесь круглый год? - спросил Гордон.
        - А вы? - спросила Мириам.
        Несносная женщина.
        Гордон, к счастью, не ответил, только улыбнулся. Мириам улыбнулась ему в ответ. Какие все вдруг стали любезные, подумать только!
        У Шоны скручивало живот, но не от голода. Все шло наперекосяк, начиная с неожиданного приезда американцев и заканчивая вот этим молчаливым неодобрением Фергуса.
        - А вы? - Мириам обратилась к Фергусу. - Вы собираетесь остаться в Инвергэре?
        Шона предостерегающе посмотрела на него. Но брат ее проигнорировал. Отвечая, он смотрел на сиделку.
        - Не знаю, мисс Лофтус. Некогда я мог рассказать о своих планах. Сейчас времена изменились.
        Не говоря ни слова больше, он развернулся и решительно проследовал к двери. Он не оглядывался и потому не видел, как смотрит ему вслед Элизабет.
        - Продолжим? - ворчливо проговорил мистер Лофтус.
        Шона обернулась и увидела, что на нее смотрит Гордон.
        Он всегда умел молчать, глядя вот так, прямо и уверенно, как будто впитывал все происходящее, чтобы осмыслить позже. Отчасти эта привычка сформировалась потому, что он являлся единственным сыном генерала и не имел права говорить, пока не прикажет отец. Отчасти это было заложено в самой природе Гордона. Он тщательно анализировал ситуацию, в уме разбирая ее на детали и снова собирая.
        «Зачем ты пришел? Хочешь полюбоваться на мое унижение? Как я торгую родовым гнездом?
        Шона Имри Донегол, графиня Мортон, как низко ты пала. Доставит ли это удовольствие Гордону?»
        Гордон предложил руку Мириам, и они направились к дверям, словно это он проводил экскурсию, а не Шона.

        Гордону хотелось одновременно и пойти за Фергусом - в конце концов, он приехал к нему, - и остаться с Шоной. По мере того как разворачивалось действо, ее поведение все больше и больше его завораживало. Даже в юности ее отличала некоторая заносчивость. Он называл это гордостью Имри. Теперь же она буквально лопалась от этой гордости. Гордость ее переполняла. Она задирала подбородок так высоко, как будто заявляла миру: я графиня Мортон, ведите себя соответственно! На лице ее отражались по очереди раздражение, грусть - и потом та глубочайшая сдержанность, которой он от нее ждал.
        Однако руки у нее дрожали.
        Она не владела собой настолько, насколько стремилась это показать. Почему? Разве перспектива продажи Гэрлоха ей не по душе, как он прежде думал? Или ее просто бесит его присутствие?
        Свободной рукой он коротко пожал ей плечо - в знак поддержки. На мгновение ему показалось, что вот сейчас она обернется - но нет, она отпрянула, не глядя на него.
        Вид бешено бьющейся жилки у основания ее шеи доставил ему удовольствие.
        В этот момент он твердо решил, что не уйдет, даже если ему придется выслушивать мисс Лофтус. Навязчивые женщины его раздражали, а мисс Лофтус была навязчива, как рыбка-прилипала. С тех пор как они вышли из пиршественного зала, она ни на секунду не отпускала его руку, и Шона давно обратила на это внимание.
        Хорошо. Вот еще одна причина, чтобы остаться.
        - Вы когда-нибудь надеваете килт, Гордон? - поинтересовалась Мириам.
        Шона нахмурилась, перехватила взгляд Элизабет и согнала следы всех эмоций с лица. Но в следующий миг снова неудержимо нахмурилась.
        - Килт и мундир - это моя форма, мисс Лофтус. Так что мне часто приходилось его носить.
        - Прошу вас, зовите меня Мириам, - сладко улыбнулась она ему.

        Шона ошибалась, сравнивая Мириам с кошкой. Нет, она больше похожа на голубя. Эдакий маленький хорошенький голубок с округлой белой грудкой, глазами-бусинками и любопытным взглядом. Голубок, который вертит головкой на толстенькой шее. Голуби не ходят - они вышагивают. И Мириам не ходила, а вышагивала, красуясь. Сейчас у нее не было возможности сильно раскачивать бедрами, чтобы юбки обнажали щиколотки, - она льнула к Гордону. Так и прижималась грудью к его плечу. А он смотрел на нее так, будто каждое ее слово - сокровище, которое нужно беречь и лелеять.
        Шона заметила улыбку на губах Элизабет - и ее бросило в жар.
        Она Шона Имри Донегол, графиня Мортон. И она не обязана терпеть такое поведение.
        Нет, обязана.
        Ей вдруг сделалось невыносимо грустно. Захотелось найти какой-нибудь уголок, свободный от воспоминаний, и спрятаться там, захотелось выскользнуть из собственной кожи и перестать быть собой. Груз прошлого давил на нее с такой силой, что она готова была упасть на колени.
        Но выбора у нее не было, а потому она провела мистера Лофтуса и остальных по маршруту через кухню, кладовую для мяса, буфетную, оружейную и зимний сад. Кабинет мистер Лофтус уже осмотрел, так что туда они не пошли. Шона отперла дверь библиотеки Гэрлоха - ею она тоже невероятно гордилась.
        Первая книга появилась здесь, когда замку было лет двадцать. Любознательный сын лэрда хотел выучиться на священника, но, не имея такой возможности, занялся самообразованием. Он жаждал просвещения для своего клана. Он же раздобыл Библию, богато украшенную монастырскими клириками, и установил ее на почетном месте - на медной подставке на отдельном маленьком столе.
        Эта комната одна стоила тех денег, которые Шона запросила за Гэрлох.
        В библиотеке теперь содержалось более тысячи томов. Шона знала точное количество - тысяча сто шестьдесят три, - потому что самолично составляла полный каталог книг. С тринадцати лет до лета того года, когда умерли ее родители, Шона должна была каждую свободную минуту тратить на выполнение этой задачи. На Фергуса возложили обязанность переписать все оружие в замке, не только то, что висело на стенах, но и то, что клан Имри накопил за века.
        Некоторые книги приобретались уже древними и с годами становились вообще бесценными. Члены клана Имри с любовью приносили их сюда, в эту сокровищницу знаний, потому что видели в них символ просвещения. Никто не задумывался о ценности этих книг, хотя со временем она только возрастала. При этом никто также не заботился об их сохранности. Гэрлох стоял на отвесной скале, и хоть вероятность подтопления была очень и очень мала, Шона все равно беспокоилась о книгах.
        В планы мистера Барри входило расширить библиотеку вверх, чтобы она занимала помещение в двух этажах, но этому не суждено было случиться: денег на реконструкцию не хватило, и библиотека осталась на первом этаже. Четыре ряда книжных шкафов с узкими, фута в три шириной, проходами представляли собой эдакий лабиринт, полный теней и загадок.
        - И ему хватило наглости настаивать, чтобы мы спали в каких-то коморках! В жизни не видела таких маленьких комнатушек! Папа тут же, считай, купил эту гостиницу со всем содержимым.
        Очевидно, Мириам опять предается воспоминаниям о путешествии. А Шона-то думала, что они слышали уже обо всем, что забавляло, удивляло, раздражало Мириам на протяжении пути в Гэрлох, обо всем, что стояло между ненаглядной Мириам и ее комфортом. По счастью, Шона в самом разговоре не участвовала.
        Мистера Лофтуса библиотека, кажется, не впечатлила. Он морщил нос от запаха, и Шоне захотелось сказать, что так пахнут знания. По крайней мере так всегда говорил ее отец. Вне всяких сомнений, это смешанный запах кожи, старой бумаги и книжных червей.
        - Гэрлох - огромный старый домище, где повсюду гуляют сквозняки, - заметила Мириам.
        Шона напряглась всем телом. Хелен бросила на нее предостерегающий взгляд. Хелен лучше всех знала, каково финансовое положение Шоны.
        Шона кивнула и выдавила улыбку, но прежде, чем она успела что-то сказать, Гордон ответил:
        - Замок очень большой. И у него чудесная история.
        Мириам с обожанием взглянула на него снизу вверх, как будто она маленький птенчик, а он только что принес ей славного жирного червячка.
        - Вы должны рассказать нам историю Гэрлоха, - объявила Мириам. - Мне так нравится ваша манера говорить.
        Акцент этой женщины просто ужасен! Она нарочито приглушает голос и немного гнусавит. По большей части Мириам говорит почти шепотом. Нет, ее нельзя сравнить с голубем или птенчиком - она скорее похожа на умирающую птаху, которой едва-едва хватает сил хлопать маленькими крылышками.
        Однако Гордону, похоже, голос Мириам очень нравится, как, впрочем, и она сама, потому как в течение этой ужасной, утомительнейшей экскурсии он ни на что и ни на кого, кроме Мириам, внимания не обращал.
        - Твоя бабушка родом из этих мест, да, пап? - спросила Мириам.
        Мистер Лофтус кивнул.
        - Она была Имри, - объявил он, устремив на Шону цепкий взгляд.
        Господи Боже…
        Мириам посмотрела на нее:
        - Значит, мы в некотором смысле родственники, графиня?
        - В Шотландии очень многие носят фамилию Имри, - ответила Шона спокойно.
        «Господи, пожалуйста, пусть они будут не из моей семьи».
        - Бабка учила меня, что горец верит сначала семье, потом клану, а потом уже всем остальным.
        Он что, собирается читать ей лекции о горских традициях? Ей?
        - Я слышала, что нет зрелища более волнующего, чем мужчина в килте, - голосом умирающей птицы проговорила Мириам.
        Шона взмолилась, чтобы Бог ниспослал ей терпение и глоток старого доброго виски. Это уже слишком.
        - Как бы я хотела увидеть вас в килте, Гордон.
        Наверное, она заметно покраснела, потому что мистер Лофтус и великан как-то странно на нее посмотрели. Хелен изучала деревянные панели на стене, а Элизабет - узор на ковре.
        Они что, все притворяются, будто ничего не слышали?
        Ладно. Она последует их примеру.
        Пусть надевает килт и красуется перед ней, как петух перед курицей. И ей плевать, даже если Мириам проведет рукой по его красивому бедру и станет щупать его великолепные круглые ягодицы. Пусть она истекает слюной от похоти. Пусть у нее глаза делаются маслеными от вожделения. Пусть они совокупляются хоть на обеденном столе, хоть во дворе, хоть на берегах озера - где хотят.
        Это не ее дело.
        Гордон может быть неотъемлемой частью ее прошлого, но она переросла его. Она уже не та девочка, которой некогда была.
        - Вы готовы подняться на третий этаж, мистер Лофтус? - спросила она. - Оттуда можно пройти на чердак.
        - Нет нужды обходить весь замок за один раз, - ответил он. - Мы все равно пробудем здесь еще несколько недель, графиня.
        Несколько недель? Несколько недель?! Шона лишилась дара речи. Чем она будет их кормить все это время?
        - Так что третий этаж осмотрим в другой день, - заключил мистер Лофтус. - И чердак. И подземелье. Я с удовольствием осмотрю все это без спешки.
        - У нас нет подземелья, - ответила Шона, забыв улыбнуться. - Только погреб, где хранится виски.
        Он кивнул:
        - А пока я бы немножко передохнул.
        - Ну конечно, - согласилась она.
        - Мне пойти с тобой, папа?
        Мириам на мгновение отвлеклась от Гордона.
        Мистер Лофтус тепло улыбнулся:
        - В этом нет нужды. Я просто немного полежу перед ужином. - Он посмотрел на Шону. - Легкий перекус тоже не помешал бы.
        Опять?!
        - Может, чаю? - предложила Хелен, придя на выручку.
        - Скорее стаканчик виски. С олениной, оставшейся от вчерашнего ужина.
        Мистер Лофтус в сопровождении Элизабет и великана вышел из комнаты. Хелен отправилась на кухню, а Шона осталась с Гордоном и Мириам.
        В этот момент они оба были ей одинаково неприятны. Мириам улыбнулась Гордону, а Шона почувствовала, как внутри у нее что-то лопнуло.
        - Знаете, он прекрасно выглядит в килте, - улыбнулась она Мириам. - Сможете рассказывать всем друзьям, что горец для вас позировал. - Она улыбнулась еще более ослепительно - на этот раз Гордону. - Возможно, он даже нагнется, чтобы вы смогли как следует рассмотреть его задницу - а задница у него особенно хороша.
        С этими словами она удалилась из комнаты под аханье Мириам.
        На этот раз Шона улыбалась от души.

        Гордон обнаружил ее в одной из южных гостиных на втором этаже. Шона стояла лицом к стене, на которой, прикрывая вмятину, висела драпировка из шотландки. Гордон слышал, что вмятину эту оставил кулак одного из прежних лэрдов. Ее не стали замазывать и закрашивать - несомненно, в память о крутом нраве того человека.
        Гордость Имри имеет долгую историю.
        - Добилась чего хотела? - спросил он, прислонившись к дверному косяку.
        - Нет, не добилась, - ответила Шона, не оборачиваясь.
        - По-моему, это было даже больше, чем просто грубость. А ты и впрямь думаешь, что у меня красивая задница?
        Шона сжала ладони и склонила голову, рассматривая их.
        - Считай, что твой долг выполнен. Я пойду и извинюсь.
        Они находились в одной комнате, но с тем же успехом она могла быть в Лондоне. Шона снова превратилась в строгую, надменную Имри.
        Он направился к ней. Зачем? Хотел посмотреть, дрожат ли у нее руки? Или ощутить запах ее духов?
        - Ты знаком с Элизабет?
        Ее вопрос удивил его.
        - Нет.
        Он остановился за ее спиной, так близко, что мог бы ее коснуться. Вот здесь, у основания шеи, где у нее такая чувствительная кожа. Сколько раз он осыпал ее поцелуями! Сколько раз она дрожала от восторга в его объятиях!
        - Твоему мужу было хорошо с тобой в постели?
        Ее плечи напряглись.
        - Вы не встречались даже в Севастополе?
        Она как будто и не слышала его вопроса. Ну да ничего, он знает, как обойти врага с фланга и обескуражить его залпом артиллерии.
        Гордон шагнул вперед, наклонился и подул ей в шею.
        Шона вздрогнула.
        - В Севастополе и Индии я знал нескольких сестер милосердия, - спокойно ответил он, - но с Элизабет никогда не встречался.
        Он не собирался открывать ей того, в чем признался ему Фергус. Если Фергус захочет посвятить сестру в этот вопрос, то сделает это сам.
        Медленно, очень осторожно, как будто задумала это еще до того, как он стал ее дразнить, Шона сделала шаг вперед. У нее не слишком-то много пространства для маневра - еще пара шагов, и она упрется носом в стену.
        - Почему рядом с ней Фергус ведет себя как идиот?
        Она повернулась к нему, плотно сжимая руки перед собой.
        Гордон улыбнулся:
        - Спроси его об этом сама.
        - Он молчит. - Она тяжело вздохнула. - Война очень изменила его, Гордон.
        Шона посмотрела ему в глаза.
        - Такое часто бывает с мужчинами.
        - Тогда почему вы так стремитесь воевать?
        - Чтобы защитить то, что считаем своим. Может, чтобы проявить себя.
        - Тогда почему вы возвращаетесь израненными и сломанными?
        - Шона, не я вел ту войну. Это дело генералов.
        Она покачала головой:
        - Ты ее не вел. Но ты так на нее рвался.
        - Ты по ночам спишь спокойно потому, что такие мужчины, как я, готовы защищать тебя от врагов.
        - Я понимаю, ты не мог остаться.
        - А почему я должен был остаться? - Он не отвел взгляда, даже когда она побледнела. Этому он тоже научился на войне - всегда смело встречать врага лицом к лицу и не позволять проявиться собственным страхам и странностям. - Меня тут ничто не держало.
        Женщина, которую он любил, вышла замуж за другого - он как-то свыкся с этим предательством, но так и не понял его.
        - Ты его любила? - спросил он, чувствуя, как в душе закипает гнев. Потребовалось усилие воли, чтобы успокоиться. - Ты никогда не говорила мне.
        - Зачем ты пришел?
        Шона устремила взгляд на пятнышко на полу.
        - Поговорить с Фергусом, но он опять куда-то подевался.
        - Это все из-за Элизабет. Он не может подолгу находиться с ней в одной комнате.
        - Женщины имеют такую власть над нами. Они делают нашу жизнь либо прекрасной, либо невыносимой. Шона, ты сделала жизнь своего мужа невыносимой?
        Она шагнула в сторону, словно хотела избежать столкновения. Гордон повторил ее движение. Паника, вспыхнувшая в ее глазах, заинтересовала его.
        - Ты меня боишься?
        - Я хочу, чтобы ты ушел.
        Она вздернула подбородок.
        Он сделал еще шаг навстречу ей.
        - Почему ты меня боишься?
        Ее глаза расширились.
        - Думаешь, я хочу наказать тебя за предательство? Как я могу? Какое наказание будет подходящим, а, Шона?
        - Это случилось очень-очень давно.
        Она попятилась, пока не уперлась спиной в стену.
        - Да. Целую вечность назад. И все-таки я помню, как мне об этом сообщил Фергус: «Она выходит за графа Мортона».
        Шона не ответила, но Гордон и не ждал ответа.
        Он улыбнулся:
        - Я даже думал, что ты беременна. От меня - или от него, гадал я. Но никто не спешил объявить о счастливом событии в вашем семействе, и тогда я стал спрашивать себя: неужели ты просто воспылала к нему страстью? Неужели обманула меня? Ты согревала его постель, в то же время встречаясь со мной? - Он сделал еще один шаг вперед. - Или дело в его деньгах?
        Он коснулся пальцем кончика ее носа. Шона отпрянула.
        - У меня ведь тоже были деньги, Шона. Ах да, нам бы не пришлось жить в таком огромном замке, как Гэрлох, но наш дом был бы достаточно просторным. Я уже тогда унаследовал фабрику и мог содержать жену. Почему ты выбрала не мои деньги, а его?
        Ее глаза вспыхнули.
        - Семь лет прошло, Гордон. Семь лет.
        - Целая вечность, - повторил он. - Ты бы хотела вернуться в прошлое? - Очевидно, этот вопрос ее очень удивил. - Хотела бы ты отмотать время на семь лет назад, Шона? Вот теперь - поступила бы ты иначе?
        Она посмотрела на свои ладони. Когда она в конце концов заговорила, голос ее звучал едва слышно:
        - Пожалуйста, Гордон, уходи. Оставь меня одну.
        Ах, если бы он только мог. Если бы он мог выбросить ее из головы, он сделал бы это еще семь лет назад.
        Может ли мужчина вожделеть женщину, которой не доверяет?
        Очевидно, может, да еще как!
        - Ему было хорошо с тобой?
        Она закрыла глаза.
        - Он когда-нибудь интересовался, почему ты уже не девственница?
        Шона вздохнула, открыла глаза и серьезно посмотрела на него:
        - Даже если ему и было любопытно, он никогда об этом не спрашивал.
        Он развернулся и направился к двери. Еще одна вещь, которой его научила война. Он точно знал, когда нужно стоять и сражаться до последнего бойца, а когда отступать.
        - Да, - сказала она ему в спину.
        Он оглянулся.
        - Да, в постели ему было хорошо со мной, - сказала она, глядя ему в глаза. Легкая ее улыбка была скорее вымученной, нежели искренней. - Ты славный учитель.
        Он на мгновение задержал на ней взгляд - и вышел из комнаты.
        Будь она проклята!

        ГЛАВА 13
        Фергус стоял у окна западной башни. Это место было его тайным убежищем. Отсюда он мог окинуть взглядом все земли Имри, воссоздать в воображении картины прошлого: как клан уходит на север, на войну или в захватнический поход, как возвращается домой. А кто-то так и оставался лежать в далеких землях, и только щиты их соратники приносили домой - в память о чьей-то потерянной жизни.
        Отсюда он видел лес, который, как гигантская ладонь, укрывал лощину - пальцы тянулись к Лох-Мору. Сейчас деревья намекали на скорый приход зимы: зелень смешалась с цветами золота и ржавчины. Тут и там виднелись островки дрока - укрытие для перепелов, лакомство для оленей, скачущих по склонам. С другой стороны Гэрлоха открывался вид на серо-желтое с черным основание Бан-Ломонда.
        Природа щедро одарила красками этот день. Небо было ослепительно голубым, без единого облачка - воплощенное совершенство. В лучах послеполуденного солнца озеро блестело серебром. На горизонте небо темнело - предвестник не грозы, но надвигающейся на эту часть мира ночи.
        И в России, и в Индии этот вид служил ему своего рода путеводной звездой. После ранения, когда боль выдрала все мысли из головы, он представлял себе это место. Корабль нес его домой, а он лежал с закрытыми глазами и упрямо улыбался, представляя, как снова увидит дом.
        Шона этого не понимает. Не понимает, что у него ничего не осталось, кроме Гэрлоха. Кем он станет, если у него отнять родовое гнездо? Он перестанет быть лэрдом клана Имри, хранителем своих земель. У него нет денег даже на себя. От войны ему остался на память Крест Виктории за «выдающуюся отвагу и верность долгу перед лицом врага» - и смешная пенсия, десять фунтов в год. Вряд ли десяти фунтов хватит, чтобы содержать Гэрлох в порядке. Не хватит их и чтобы прокормить семью.
        Он совершенно не разбирался в земледелии, но это и не имело значения, здесь под слоем земли толщиной в дюйм - только камень. Он мог бы по примеру других лэрдов заняться разведением овец, но на какие деньги их купить?
        - Я так и думал, что ты здесь.
        Он оглянулся и посмотрел на Гордона:
        - А я-то и забыл, что ты знаешь про это место.
        - Твоя нора? Решил уйти под землю, как лис?
        - По-моему, самое время. По Гэрлоху шастают американцы во главе с Шоной, которая только и ищет, на кого бы спустить собак.
        Он медленно повернулся к другу.
        Гордон не ответил - он вообще редко отвечал, когда речь шла о Шоне.
        Они с Гордоном облазили весь Бан-Ломонд, а сколько раз они инсценировали великие битвы прошлого, в которых участвовал клан Имри! Он воображал себя древним лэрдом и бросался на «врага» с деревянным мечом и криком на гэльском: «Не бойся ничего!» Гордону ничего не оставалось делать, кроме как брать менее величественные роли - англичан или захватчиков из чужих кланов.
        С тех пор как Гордон вернулся из школы, все изменилось. Они с Шоной не отходили друг от друга, и только слепой мог не заметить, что они чувствуют.
        - Элизабет - та самая сестра милосердия, о которой ты мне рассказывал? - спросил Гордон.
        Фергус увидел в глазах Гордона знакомое непреклонное выражение «я буду ждать вечно». На лице командира оно могло быть пугающим, на лице друга - только раздражало.
        - Да, - поморщился он.
        Гордон не ответил, он просто ждал.
        Фергус отвернулся к окну. Интересно, ему когда-нибудь надоест вид Лох-Мора?
        - Что между вами произошло?
        - А ты как думаешь?
        - Я только что говорил с твоей сестрой, и мне порядком надоело смотреть, как Имри демонстрируют свою фамильную гордость.
        Фергус улыбнулся:
        - А разве это гордость? Я думал, это молчаливость Имри.
        Гордон взорвался смехом, звук прозвучал раскатисто и громко под сводами маленькой башни. Фергус тоже не смог сдержать улыбки.
        - Да когда это Имри были молчаливыми? - проговорил наконец Гордон.
        Фергус пожал плечами.
        - Так что случилось?
        Гордон не отставал.
        - Я влюбился, она - нет. - Он понял вдруг, что любит ее улыбку, голос, смех. - Она все твердила мне, что им велено не сходиться с пациентами. Я ответил, что я не пациент, и мы не сходимся, просто сидим в саду. Она сказала, что не может принять цветы, которые я сорвал и хотел ей подарить.
        Фергус перевел взгляд на сводчатый потолок над их головами: он был покрыт резным узором - молодой месяц в окружении звезд.
        Гордон молчал. Когда, черт подери, он научился этому нечеловеческому терпению? Конец истории, еще более жалкий, Фергус пересказал побыстрее - пока не потерял самообладания:
        - Она вернула все мои письма. Я слышал, что из порта отошел корабль с несколькими сестрами милосердия на борту, и подумал, что она одна из них.
        - Ты так и не выяснил наверняка?
        Гордон не скрывал изумления.
        - Выяснил - вчера, когда она объявилась в Гэрлохе собственной персоной.
        - Ты с ней говорил?
        Фергус покачал головой.
        - И что ты намерен делать дальше?
        Он понятия не имел. Но Гордон, слава Богу, не стал добиваться ответа.
        - Сегодня меня привело к тебе совершенно другое дело, - произнес он. - Мне нужен управляющий на фабрику, и я сразу подумал о тебе.
        - Боже правый, почему я?
        - Ну тебе же нужно чем-то заниматься.
        - Правда? - Фергус снова посмотрел в окно. - Что я знаю об управлении фабрикой боеприпасов?
        - Думаю, то же, что о командовании орудийным расчетом. Или о героизме.
        Фергус не сдержался и прыснул:
        - Я не собирался геройствовать, Гордон. Просто парни попали в беду.
        - Если мне не изменяет память, ты в одиночку спас двенадцать человек.
        Фергус скрестил руки на груди и прислонился к окну.
        - Помню только, что у меня душа в пятки ушла от ужаса. Единственное, о чем я думал, - это что пушки стреляют до ужаса громко, а еще жалел, что не умею бегать быстрее.
        - Фергус, на фабрике мне нужен человек, которому я доверяю. Почему бы тебе не взять это на себя?
        Фергус улыбнулся ему и поднял свою трость:
        - А ты не заметил, что я хромой?
        - Ты, черт возьми, не лошадь! Живой, и слава Богу. Ну припадаешь на одну ногу, ну и что?
        Фергус ощутил, как гнев в душе вспыхнул и погас, как будто у него не хватало сил поддерживать этот огонь.
        - Это поэтому ты не хочешь начистоту поговорить со своей сиделкой? - спросил Гордон. - Потому что считаешь себя калекой?
        - Да. - Фергус отвернулся. - И не пытайся убедить меня, что я не прав. Сколько мне зубы ни заговаривай, рана моя никуда не денется.
        Гордон, не говоря больше ни слова, повернулся и ушел.
        Ну и отлично. Со старыми друзьями всегда такая проблема: они видят слишком много и слишком хорошо.

        Гордон наверняка помчался к своей ненаглядной Мириам извиняться за ее плохое поведение, подумала Шона. «Вы должны извинить графиню Мортон. Она сегодня редкая зараза». Неплохое объяснение, да? Гораздо лучше правды: «Графиню Мортон терзают воспоминания о прошлом. Ей сейчас так больно, как будто с нее заживо сдирают кожу, и она хочет, чтобы все остальные страдали не меньше».
        Гордон сделал ей больно, и может сделать еще больнее. Способна ли она ранить его с той же легкостью? Даже если и так, она об этом никогда не узнает. Возможно, он храбрее ее, но ведь он же воевал…
        Она тоже воевала - правда, с самой собой.
        Шона схватила шаль и поспешила прочь из гостиной. Надо найти Мириам и извиниться. Она вела себя непозволительно грубо и теперь должна попросить прощения. Не потому, что это правильно. Не потому, что мама учила ее быть радушной и любезной хозяйкой. Нет, она будет пресмыкаться перед Мириам только потому, что ей крайне необходимо продать Гэрлох мистеру Лофтусу.
        Гордон порадуется, но в этот момент ее мало волновали радости полковника сэра Гордона Макдермонда. Ей будет гораздо легче продать Гэрлох и навсегда покинуть Инвергэр-Глен, если Гордон и дальше будет смотреть на нее с плохо скрываемым презрением.
        Она ведь не вынесет, если он станет ухаживать за Мириам.
        Шона отогнала эту мысль.
        В пиршественном зале никого не было. По правде говоря, ей следовало пойти и узнать, не нужно ли чего-нибудь гостям, посмотреть, что еще следует сделать. Вновь осмотреть содержимое кладовых. Поволноваться. В последнее время она вообще только и делает, что волнуется.
        Что же предпринять, если она снова увидит Гордона вместе с Мириам?
        Она улыбнется и притворится, что это ее ни капельки не трогает. Попросту заткнет ту часть себя, которая тоскует по всему, что происходило в этом же самом месте в совсем другое время.
        - Какой привлекательный мужчина! - ошеломила ее Мириам.
        Шона стояла в пустом зале. Голос Мириам доносился из малой гостиной - из-за высоты потолков слышимость здесь была прекрасная.
        Шона посмотрела на коридор, потом снова - на дверь в гостиную. Надо уходить. Прямо сейчас, пока она больше ничего не услышала.
        - Он, пожалуй, даже стоит того, чтобы мы торчали в этой забытой Богом стране, Элизабет.
        - Я думала, вы помолвлены, мисс Лофтус, - ответила Элизабет.
        - Ты знаешь, почему мы в Шотландии, Элизабет?
        - Потому что дедушка и бабушка вашего отца родом из этих мест.
        - Мы в Шотландии, Элизабет, потому что я согласилась выйти за Роберта Симмонса, протеже моего папеньки. А Гэрлох - это мой свадебный подарок. Я бы предпочла десяток платьев и пару-тройку изумрудов. Что, скажите на милость, я буду делать с огромным плесневеющим замком? Ну а пока почему бы не развлечься, раз уж есть такая возможность?
        - Вы правы, мисс Лофтус. Предупредить вашего отца, что вы к нему заглянете?
        - Бедненький, ему плохо?
        - Он отдыхает, но просил, чтобы вы с ним немного посидели. Ему вас не хватает.
        - Неудивительно. Во всем доме я одна могу похвастаться красотой и шармом.
        - Вы правы, мисс Лофтус.
        Ей показалось, или в голосе Элизабет она и впрямь услышала тень сдерживаемого гнева?
        - Графиня была бы ничего, если бы только следила за собой, как думаешь? Какие же у нее унылые платья: все черное, как будто она боится других цветов.
        - Я так понимаю, у нее недавно закончился траур.
        - Мало того, она еще и ужасно скучная особа. Только и твердит что о Гэрлохе и Шотландии. Рядом с ней мне постоянно хочется зевать.
        - По-моему, она просто хочет побольше рассказать вам о Гэрлохе, мисс Лофтус.
        - А привидения? - Мириам рассмеялась. - Неужели она думает, что мы поверим в привидения? У нее вообще есть хоть какой-нибудь здравый смысл?
        - Мисс Лофтус, но это же Шотландия.
        Голоса сделались громче. Шона подошла к камину и нажала на кирпич над краем каминной полки, справа. Часть стены открылась без единого звука. Шона скользнула внутрь и потянула вниз железное кольцо для факела, чтобы закрыть дверь.
        Триста лет назад в замке были устроены на случай появления врагов Верхний двор, колодец в кухне и сеть потайных ходов, соединявших покои лэрда с важнейшими помещениями - библиотекой и пиршественным залом. Лабиринт тайных коридоров начинался на западе и постепенно спускался к востоку, повторяя рельеф местности.
        Шона десятки раз пользовалась этими ходами, она знала тайные коридоры не хуже своей спальни. Иногда на выходе из тоннеля ее ждал Гордон. Она брала его за руку, и они со смехом убегали к месту своих свиданий.
        Она никогда не боялась темноты, никогда не думала, что во мраке может скрываться нечто, что могло бы причинить ей вред. И это хорошо, потому что единственным источником освещения здесь служила узкая полоска света, очертившая выход в пиршественный зал.
        Звук скребущих по камню лапок напомнил о том, что она нерадивая хозяйка. Пока была жива мать, грызунов и паразитов нещадно уничтожали, этот процесс требовал десятка служанок, немалой дозы яда и постоянной уборки.
        Нужно было приказать помыть полы в кухне, поставить плошки с водой под ножки кроватей. Запах пыли говорил о том, что она не довела свое дело до конца. Нужно было вымести каждую комнату, выбить гобелены, висевшие на стенах, аккуратно оттереть картины в резных золоченых рамах. А здесь, в потайном ходе, который обычно содержался в чистоте и порядке, - здесь она вообще ничего не сделала.
        У американцев хватит денег нанять слуг, которые будут содержать в порядке каждый уголок Гэрлоха. Возможно ли, чтобы она, проклиная своих «спасителей», чувствовала к ним еще и благодарность?
        Она ощутила дуновение ветерка на щеке - этот коридор сообщался с другими тайными ходами.
        Шона привстала на цыпочки и посмотрела сквозь отверстие на пиршественный зал. В дверях стояла Мириам - стояла и смеялась. Наверняка над ней, Шоной. Что она высмеивала на этот раз - ее прическу, речь, нос?
        Нет, определенно эта женщина ей не нравится.
        Колкости на свой счет она еще могла простить, но зачем же наговаривать на замок и всю страну?
        Мириам Лофтус просто юна и испорченна. Она в чужой стране, среди иностранцев.
        Неужели и она в свое время вела себя подобным образом, считая, что ей простят все, что она сделает или скажет?
        - Нет, ну ты можешь представить что-нибудь глупее и примитивнее? Привидения! Она несчастное создание, если и вправду верит в такие вещи.
        А во что верит сама Мириам? В деньги? Или, может, в лесть?
        - Я не в состоянии тебе передать, что она мне сказала. Я-то думала, у графини манеры будут получше. - Мириам рассмеялась, и этот тихий журчащий звук втек прямо Шоне в позвоночник. - Но должна признать, мысль об обнаженном Горди меня раздразнила!
        Нет, это уже слишком.
        Набросив на голову шаль, Шона взялась за кольцо для факела и потянула его вниз. Когда «дверь» отворилась, Шона выскочила в пиршественный зал, вытянув вперед руки со скрюченными пальцами, и завопила на гэльском что было мочи.
        Мириам только взглянула на нее - и завизжала.
        Этот миг стоил того, чтобы сотворить такую глупость.
        Мириам обхватила себя руками и с открытым ртом рухнула на колени. Она тоненько повизгивала, а Шона смотрела на нее в изумлении.
        Элизабет опустилась на колени рядом с Мириам и принялась нежно поглаживать ее по спине.
        По крайней мере, пол чистый.
        Шона сняла шаль и осталась стоять, с удивлением глядя на Мириам.
        - Ой, ну зачем же устраивать истерику, - сказала Шона.
        Но вряд ли кто-то расслышал ее слова за рыданиями Мириам. Элизабет бормотала что-то утешительное; Хелен, которая только что откуда-то примчалась, тоже. Гордон стоял в дверях, и выражение его лица было очень странным.
        В основании ее позвоночника разливался холод, вверх по спине поднимался жар.
        - Что вы ей кричали? - спросила Элизабет, обмахивая лицо Мириам ладонью.
        Мириам сидела бледная как полотно.
        - Что с ней такое?
        Элизабет посмотрела ей в глаза:
        - Она очень впечатлительная.
        Слишком впечатлительная - однако этого Шона говорить не собиралась, тем более что все смотрели на нее, как будто она совершила нечто ужасное. Ну да, она повела себя не очень-то зрело, но не настолько же…
        - Рецепт лепешек, - проговорил от двери Гордон.
        Элизабет моргнула.
        - Что, простите?
        - Шона выкрикивала рецепт лепешек, - сухо пояснил Гордон и, мельком взглянув на Шону, вошел в комнату.
        - Это первое, что пришло мне в голову, - сказала Шона в свое оправдание. - Мне не каждый день приходится говорить на гэльском.
        Пришел Фергус - наверное, чтобы довершить ее унижение. Он что-то сказал Гордону, и тот изложил ему события последних минут. Гордон выглядел как человек, сдерживающий смех. Но Фергусу явно было не до шуток.
        Шона, устыдившись, попятилась к выходу из комнаты. Взгляд Фергуса мог бы пригвоздить ее к месту, однако у нее не было никакого желания оставаться в пиршественном зале. Мириам почти что донесли до одной из скамеек, и теперь уже Гордон - Гордон! - ее утешал.
        Совсем недавно он вел себя с Шоной почти грубо - но с дражайшей Мириам проявил себя как сама любезность. Желает ли она что-нибудь выпить? Принести ли ей нюхательной соли? Может, проводить ее в комнату?
        - Она не верит в призраков Гэрлоха, - проговорила Шона и поморщилась от собственного тона - она чуть ли не хныкала - и от идиотского объяснения.
        Что на нее нашло?
        Хелен подошла к ней. Взгляд ее был полон смущения. Что она скажет своей компаньонке? Что впала в детство? Что не сдержалась, когда Мириам стала ругать Гэрлох? Нет, хуже того, призналась, что Гордиее возбуждает!
        Она же правда не знала, что Мириам такая пугливая.
        - Я просто пошутила, - сказала Шона.
        Но ее окружали лишь каменные лица. И при этом все молчали.
        Она выскользнула из комнаты, но никто ее не остановил. Все толпились вокруг Мириам, и ближе всех был Гордон.

        ГЛАВА 14
        Всю дорогу домой Гордон посмеивался.
        Его, конечно, мучила совесть: слишком уж развеселил инцидент, который стоил мисс Лофтус таких переживаний. Но достаточно было одного взгляда на Шону, когда ее поймали с поличным, как ему вспомнилось множество других эпизодов их общего прошлого.
        В последний раз она вот так, широко распахнув глаза, признавала собственную оплошность лет в пятнадцать.
        В юности Шона имела привычку мотать головой, отрицая его слова, наставления родителей и всего общества в целом. Но с годами научилась смотреть на людей с таким неумолимым презрением, что несчастный, которому доставался подобный взгляд, сразу понимал, о чем думает мисс Имри. Она никогда не следила за словами, не выбирала те, что будут приличными в данных обстоятельствах.
        Он думал, что прежней Шоны больше нет, но оказалось, она просто прячется. И вот сегодня он снова ее увидел. Вдобавок ко всему она не потеряла способности ранить его словами: «Да, ему было хорошо со мной в постели. Ты славный учитель». Эти слова раздражали, как острый камешек в ботинке.
        У крыльца его дома стояла карета. Гордон никого не ждал, разве что Рани передумал и решил переехать в Ратмор.
        Спешившись, Гордон передал поводья подошедшему конюшему мальчику.
        - У вас гость, - сообщила миссис Маккензи от входной двери. Ее круглое лицо раскраснелось. - Судя по всему, какой-то важный человек, - добавила она, проходя следом за ним в дом. - Ну очень важный, сэр Гордон. Я проводила его в гостиную.
        - Ему придется подождать, пока я приведу себя в порядок. - Гордон посмотрел в сторону гостиной, как будто мог увидеть посетителя сквозь стену. - Он сказал, по какому делу прибыл?
        Миссис Маккензи покачала головой.
        - А визитную карточку дал?
        Она снова покачала головой.
        - Тогда с чего вы взяли, что он важная птица?
        Гордон снял шляпу, перчатки и пальто и оставил их на стуле в передней.
        - Он военный, сэр Гордон, и у него больше медалей, чем у генерала.
        Право слово, важная персона, к тому же эмиссар вооруженных сил - это последний человек, которого ему хотелось сейчас видеть.
        Гордон подумал было передать ему с миссис Маккензи, что он уехал в отдаленные места на год или два, но потом решил, что, если откажется встретиться с этим человеком сейчас, они просто пришлют кого-нибудь другого.
        - Вы предложили нашему гостю что-нибудь выпить или съесть, миссис Маккензи?
        Гордон, пребывая в рассеянности, даже не понял, что своим вопросом обидел экономку.
        - Предложила чай с печеньем, - отрывисто проговорила та.
        Гордон кивнул, зная, что нужно извиниться: напрасно он предположил, что миссис Маккензи могла быть невнимательна к гостю, и направился к комнате, в которой его ждал визитер.
        Он замер на пороге. Человек, сидевший в этот момент в мягком кресле, очень напоминал внешностью отца. Если бы у генерала Макдермонда был наставник - или даже кумир, - это был бы генерал Хорас Абботт. Высокий, худой, с сединой в волосах и раскатистым голосом, будто созданным, чтобы отдавать приказы, Абботт являл собой такое впечатляющее зрелище, что Гордон помедлил у дверей.
        Должно быть, военное министерство немало обеспокоено.
        Миссис Маккензи оказалась абсолютно права. Генерал Абботт был одет по форме и носил на груди несметное множество медалей.
        «Съешь всю кашу, милый, и я дам тебе печеньица», - прозвучал в голове Гордона голос давно умершей матери. Ему показалось вдруг, что медали - это армейский эквивалент печенья. Значит, чем больше медалей, тем лучше проявил себя «мальчик», тем послушнее он был? Спасибо, хоть не кого-то из подчиненных отца прислали по своему делу. Нет, этот человек подчинялся принцу Джорджу, герцогу Кембриджу, который стал главнокомандующим несколько лет назад. А посему генерала Абботта старательно обхаживали, часто восхваляли и бесконечно боялись.
        - Я не собираюсь возвращаться в армию, - заявил Гордон, не дав своему гостю начать разговор. - Если вы приехали за этим, мне жаль, что вам пришлось проделать такой долгий путь напрасно. Если же вы прибыли, чтобы принести свои соболезнования, считайте, они приняты.
        - Я здесь не для этого.
        Гордон в этом сильно сомневался.
        - А для чего же?
        - У меня к вам очень важное дело, Гордон. Иначе я не стал бы вторгаться в ваше убежище.
        Гордона обеспокоило то, что генерал Абботт обратился к нему по имени, а подобное обращение подразумевало приятельские отношения, в которых они, разумеется, никогда не состояли. Но еще больше его тревожило то, что генерал улыбался. Улыбка генерала Абботта никогда ничего хорошего не сулила.
        - Я вышел в отставку, - прохладно сообщил ему Гордон, закрыв дверь с чуть большим нажимом, чем требовалось.
        Он не сел, а стал медленно прохаживаться перед креслом, от камина к окну и обратно. Абботт ни слова не сказал, не призвал его ни сесть, ни успокоиться, ни выслушать - еще один сигнал, что это не обычный визит. Генерал Абботт слыл тираном и деспотом. Подчиненные боялись его, потому что он этого требовал, очевидно, не видя разницы между уважением и ужасом.
        На несколько минут в комнате воцарилась тишина, прерываемая только звуком шагов Гордона.
        Потом он заговорил:
        - Это не убежище, генерал. Это мой дом.
        - Прошу прощения, Гордон. Я просто повторил слово, которое обычно использовал ваш покойный отец.
        - Мой отец рассматривал Ратмор как место, где можно отдохнуть между войнами. Я считаю иначе.
        Абботт кивнул.
        - Зачем вы приехали? - спросил Гордон.
        Он больше не служил под начальством Абботта и не боялся, что, если он не угодит великому генералу, его отошлют с каким-нибудь богопротивным поручением в самую задницу.
        - Задать вопрос и передать просьбу.
        С чего это вдруг Абботт стал говорить загадками? Раньше им не приходилось много общаться, потому что чин полковника не ввел его в высший эшелон британской армии. Однако ему приходилось слышать речи Абботта, и отец немало о нем рассказывал.
        - Так спрашивайте, генерал. И что за просьба?
        - Мне известно, что вы втайне разрабатываете формулу новой взрывчатки.
        Гордон остановился - не от удивления, а от того, что генерал подтвердил его догадки. Потом снова начал ходить.
        - Это отец вам рассказал.
        Абботт кивнул:
        - Он был не прав?
        - Он был не прав в том, что рассказал вам. Он не оправдал моего доверия. Но он не ошибся.
        Абботт подтянулся в кресле, приняв начальственную позу.
        - Для каких целей вы хотите использовать подобную взрывчатку?
        - Вы за этим явились сюда, генерал? Убедиться, что я пущу взрывчатку на благо британской армии?
        - Можно и так сказать. И что вы чувствуете по этому поводу?
        - Это меня настораживает.
        - Армия была добра к вам.
        - Армия распоряжалась мной с умом. Я бы не стал называть это добротой.
        Генерал поглядывал на него с опаской, как на гончую, которую воспитывал с раннего возраста и которая вдруг стала скалить зубы.
        - Отец говорил, в вас бродит некое бунтарство.
        - Правда?
        Наверное, это одно из проявлений зрелости: ему стало плевать, какого мнения о нем оба генерала.
        Абботт молчал, явно не заботясь о том, что уже почти стемнело, а дороги в этих краях извилисты и опасны для ночных путешествий и в округе нет ни одной гостиницы, где бы генерал мог остановиться на ночлег. Правила приличия велели Гордону предложить генералу переночевать в Ратморе.
        - Я разрабатываю формулу взрывчатого пороха, генерал, чтоб вы знали. Но не для войны.
        - Вы очень хорошо воевали, Гордон.
        Он отвернулся и посмотрел в окно, проклиная про себя генерала.
        - Я был солдатом. Я сражался там, куда меня посылали, и где сражался - побеждал. - Он посмотрел на гостя через плечо. - Потому что не хотел умирать.
        - За это вы получили титул баронета.
        Ему снова стало смешно.
        - И за то, что придумал, как стрелять из ружья более метко.
        Генерал Абботт склонил голову в знак согласия.
        - Чайная ложка изобретательности, генерал, в попытке спасти ведро крови.
        - Вы очень остры на язык, молодой человек.
        Гордон улыбнулся:
        - Напротив, сэр, я очень прямой и говорю открыто: я не хочу быть солдатом. Я не хочу больше воевать.
        «И не хочу больше быть сыном своего отца».
        - А Содружество? Оно в безопасности?
        Эти несколько слов воскресили в его памяти все те предрассудки, предвзятость и несправедливость, с которыми ему пришлось столкнуться, будучи шотландцем на службе британской армии. Хотя последняя битва между Англией и Шотландией состоялась сто лет назад, обе стороны до сих пор с подозрением относились друг к другу. Британские бойцы отпускали при появлении горцев замечания типа «солдатики в юбках». Часть его, шотландская часть, рассматривала англичан как народ-победитель, с которым приходится мириться и считаться. Он никогда не чувствовал себя частью армии в целом - но чувствовал себя душой и сердцем Девяносто третьего полка хайлендеров.
        Абботту этого не понять, но он, несомненно, видит в его национальной принадлежности угрозу.
        Гордон принужденно улыбнулся и кивнул:
        - Для Содружества я угрозы не представляю, генерал. Оно в безопасности.
        - Нас интересует, как ваше изобретение будет работать. Хотелось бы посмотреть.
        А вот это сюрприз. Герцог Кембридж передовым человеком не слывет, напротив, он известен своими крайне консервативными взглядами. Любопытно, Абботт говорит и от его лица? Или только за себя?
        - Я организую демонстрацию.
        - Искренне на это надеюсь.
        Это что, угроза? Если и так, то хорошо замаскированная, поданная в вежливых выражениях и с тоненькой, как лезвие, улыбочкой.
        - Вы должны остаться на ночь, - сказал он, неловко проявляя гостеприимство.
        - Боюсь, вынужден отказаться. - Улыбка Абботта сделалась более искренней. - Здесь неподалеку живут мои друзья. Они меня ждут.
        Еще один сюрприз.
        Гордон прошел к двери, отворил ее и отодвинулся, освобождая путь.
        - Хотелось бы посмотреть на ваше изобретение, - повторил Абботт.
        - Я буду иметь в виду, генерал.
        - Вы не намерены сотрудничать, полковник?
        - Я ушел из армии и предпочитаю обращение без чина.
        Абботт, казалось, собирался еще что-то сказать, но потом передумал, кивнул и молча прошел мимо Гордона.
        Пока Гордон провожал генерала Абботта до кареты, его не оставляло чувство, что военное министерство не остановится на этом в своих попытках склонить его к сотрудничеству. Эта мысль, как ни странно, его только позабавила.
        Отец пытается дергать за ниточки, даже лежа в могиле. Иначе зачем он рассказал Абботту про взрывчатый порох?
        Ничто не заставит его изменить решение и выбранный путь - ничто и никто. Ни генерал Абботт, ни отец. Ни даже Шона Имри Донегол, которая для его душевного покоя представляет гораздо большую угрозу, нежели любой эмиссар военного министерства.

        ГЛАВА 15
        Брайан Макдермонд пришел на север в сопровождении семнадцати человек, среди которых были его жена Фенелла и единственный сын трех лет от роду. Фенелла, спокойная, дружелюбная женщина, умела улыбаться безмятежно и легко независимо от обстоятельств. Он очень ценил ее за доброту и то, что она никогда не жаловалась.
        - А на что мне жаловаться? - спросила она как-то раз. - Ты хороший добытчик, ты добр ко мне и к нашему ребенку. Ты содержишь моих родителей и не ругаешься, хоть мой отец и болен.
        Они поженились не по любви, но чтобы объединить земли и силы своих семей. Ему и самому не на что было жаловаться: Фенелла была хороша собой и отличалась добрым нравом, люди ее любили.
        Когда он ушел на войну, она скучала - так по крайней мере она говорила. Когда он вернулся, ослабевший от ран и опечаленный поражением, она делала все, чтобы утешить его и снова поднять на ноги. Но что-то изменилось. Ему хотелось большего. Он жаждал поговорить с кем-нибудь о важных вещах: о свободе, о душе человеческой - о том, о чем стал задумываться сам, лишь побывав на грани жизни и смерти в Каллоденской битве.[6 - БИТВА ПРИ КАЛЛОДЕНЕ (СЕЛЕНИЕ НЕПОДАЛЕКУ ОТ ИНВЕРНЕССА) ПРОИЗОШЛА 16 АПРЕЛЯ 1746 Г. ВОЙСКА ШОТЛАНДЦЕВ МЯТЕЖНИКОВ БЫЛИ РАЗБИТЫ.]
        Но с женой они молчали. Некогда это молчание было легким и приятным для обоих, теперь - нет. Когда на душе его становилось совсем тревожно, он откладывал дела и брался за волынку. Когда мелодия облегчала душевные муки, он снова принимался строить дом. Он знал, что дом будет надежным и достаточно просторным, чтобы поселить в нем и родителей Фенеллы, и других членов клана, но конечно, не таким огромным, как каменный гигант Гэрлох, бросавший тень на лощину.
        Иногда, по ночам, он стоял на дне лощины и смотрел, как перемигиваются огни в верхних окнах Гэрлоха. Они напоминали ему звезды. Иногда он играл на волынке, но от этого на душе делалось не легче, а еще печальнее.
        У жены лэрда Гэрлоха были карие глаза и черные волосы. Встретив его в первый раз, она громко произнесла его имя, и ему показалось, что в ее голосе таится некая магия. Ее звали Энн - такое простое имя для такой сложной женщины, женщины, которая всегда смотрела на него, будто спрашивая о чем-то.
        По негласному соглашению, они встречались редко, никогда наедине, и лишь по необходимости, они говорили о ее муже и его жене, о делах и об имуществе. Они никогда не обсуждали недостатков друг друга и горестей и не рассказывали о том, что чаще других чувств испытывали одно - одиночество.
        Если ее взгляд и останавливался на нем, когда он играл на волынке, то это потому, что ее восхищало его мастерство, умение заставить самый воздух плакать. Если он и поглядывал на нее украдкой, то только потому, что она приходилась женой лэрду Гэрлоху и достойна была глубокого восхищения.

        Шона не желала спускаться к ужину, прекрасно зная, какой прием ее ждет. Она занялась тем, что пришила две пуговицы, подвернула манжеты на платье так, чтобы не было видно вытертых краев, и почистила свою единственную пару обуви. Потом перешила завязки на корсете, потому что сегодня утром порвала их. Она старалась отвлечься от той катастрофы, которая произошла в пиршественном зале чуть ранее. Что угодно, лишь бы не думать о том, какой дурой она выставила себя перед всеми.
        Теперь придется терпеть все, что скажет про нее Мириам. И если эта негодница вздумает флиртовать с Гордоном, она, Шона, будет только улыбаться.
        Раздался неожиданный стук в дверь. Шона удивилась. Не меньше удивил ее и предостерегающий взгляд Хелен, приоткрывшей дверь.
        - Ты не можешь здесь прятаться, - объявила Хелен.
        - Почему?
        - Потому что так будет только хуже. Рано или поздно тебе придется к ним выйти, и лучше не затягивать. - Хелен вошла. - Шона, о чем ты только думала?
        - Я вообще не думала.
        Слава Богу, Хелен не стала с ней спорить.
        Хелен присела на краешек кровати и указала на шкаф:
        - Ты собираешься переодеваться? Или останешься как есть?
        - Придется довольствоваться этим.
        Хелен кивнула, встала и помогла ей застегнуть манжеты. С левым Шона неплохо справлялась сама, но вот правый вечно доставлял ей неприятности.
        - Я вообще не думала, - повторила Шона, глядя на проворные пальцы Хелен.
        Чувства вскипели в ней, и здравого смысла совсем не осталось. Она попыталась объяснить это Хелен, но та только поджала губы и покачала головой.
        - Я собираюсь извиниться!
        - Это необходимо сделать сегодня же, иначе Мириам еще больше расстроится, - сказала Хелен.
        Как все защищают Мириам, даже Хелен! Будь у нее столько заботливых нянек, которых в мгновение ока собрала вокруг себя Мириам, она сейчас пребывала бы совсем в другом положении. «Шона? Нет, что вы, наша Шона ни в чем не будет нуждаться. Мы позаботились о том, чтобы ей никогда в жизни не пришлось ни о чем беспокоиться!» Как бы она хотела получить такие заверения от родителей или мужа. Но вместо этого ей приходится бороться за себя, в то время как Мириам дышит - и все уже счастливы.
        Ладно, хватит об этом. Такое отношение делу не поможет. Нужно побороть антипатию. Возможно если они с Мириам познакомятся поближе, то смогут найти что-то общее…
        Гордона, например.
        Нет, эту мысль следует отбросить.
        Шона нахмурилась.
        - Я извинюсь, - сказала она Хелен. - Буду ползать на коленях. Или что там потребуется. Я буду с ней мила, как ангел.
        Судя по лицу Хелен, она сильно в этом сомневалась.
        Шона закусила губу, потом выдохнула:
        - Пойдем ужинать?
        Она заставила себя улыбнуться.
        - Это и есть твой ангельский вид?
        - Я тренируюсь! - с хмурым видом ответила Шона.
        - Тренируйся усерднее!
        Хелен подтолкнула ее к двери.
        Они молча спустились по лестнице. На пороге столовой Шона изобразила на лице раскаяние и уже с таким выражением вошла в комнату.

        Элизабет Джеймисон не чувствовала себя так ужасно уже несколько лет. Пожалуй, с тех самых пор как вернулась из Крыма.
        Фергус улыбался Мириам и демонстрировал ей такую заботу, что Элизабет тошнило каждый раз, когда она это видела.
        Перед ней стояла полная тарелка еды, но есть ей совсем не хотелось.
        Китайский фарфор был очень красив, с узором из фиолетовых цветов и зеленых листьев. Для ужина предназначался другой сервиз, не тот, что служил для завтрака, и не тот, на котором подавали еду мистеру Лофтусу в течение дня.
        Это только подчеркивало разницу их положения в жизни. Фергус Имри не только удостоился Креста Виктории, он еще и являлся лэрдом этого огромного замка, такого величественного, что у нее захватило дух, когда она его увидела.
        И как ему пришло в голову продать замок?
        - Добрый вечер.
        В столовую вошла, сияя улыбкой, графиня Мортон. Ее взгляд метался от одного лица к другому. Она отодвинула свой стул, сделала глубокий вдох и посмотрела на Мириам.
        Несколько секунд они молча взирали друг на друга.
        - Мириам, извините меня, - проговорила в конце концов графиня. - Моему глупейшему поведению нет оправдания. - Она перевела взгляд на мистера Лофтуса. - Надеюсь, вы простите мою безрассудную выходку, сэр. У меня и в мыслях не было чем-то навредить вашей дочери.
        Она протянула руку через стол, слишком широкий, чтобы Мириам могла ответить на рукопожатие, даже если бы захотела.
        - Расскажите мне о потайных ходах, - сказал мистер Лофтус.
        Графиня опустила руку и принялась изучать тарелку, стоявшую перед ней. Прошло несколько мгновений, прежде чем она заговорила:
        - Они предназначались для того, чтобы уберечь лэрда и его семью в случае опасности. О расположении тайных входов и выходов семья никогда никому не говорила, но если вы купите Гэрлох, то, конечно, получите эту информацию.
        Фергус кашлянул, словно желая предостеречь сестру, однако она на него не смотрела. Элизабет показалось, что графиня с мистером Лофтусом изучают друг друга, точно потенциальные соперники.
        Раньше, до прибытия в Гэрлох, она бы сказала, что мистер Лофтус выиграет любую битву. Слишком уж он заботится о своих интересах и стремится все сделать по-своему.
        Хоть ее и наняли следить за его здоровьем, мистер Лофтус полностью игнорировал ее рекомендации. Например, ему нельзя было спиртного, но стоило ей заикнуться об этом, как он просто прогнал ее. Она советовала ему не есть много жирного, но он только погрозил ей пальцем, а сам продолжал объедаться.
        Но графиня Мортон не уступала ему в упрямстве. Это можно было понять даже по ее позе: по расправленным плечам, вздернутому подбородку и прямому взгляду. Да, она, конечно, извинилась за свое странное поведение, но было видно, что этот процесс удовольствия ей явно не доставил.
        Фергус, должно быть, такой же упрямый, как и его сестра. Время от времени он посматривал на нее, но Элизабет старалась избегать его взгляда. Ранее, в пиршественном зале, когда Шона напугала Мириам, она позволила себе посмотреть на него - и тут же забыла обо всем на свете.
        Этой ошибки она больше не повторит.
        - Устроим праздник, - проговорил Фергус в полном молчании.
        Элизабет посмотрела на него - и отвела глаза прежде, чем их взгляды встретились.
        - Праздник? - переспросила Мириам.
        Глаза ее засияли.
        За последний месяц Элизабет доподлинно узнала, что Мириам обожает праздники и вообще всякие развлечения, которые подразумевают, что на нее будут обращать внимание.
        - Праздник, - повторил Фергус и улыбнулся Мириам. - Отметим ваш приезд в Гэрлох. Таким образом мы сможем и поприветствовать вас, и принести извинения.
        Он бросил взгляд на сестру.
        На лице графини отразилась паника, но всего на мгновение, так что Элизабет не могла с уверенностью сказать, что ей это не пригрезилось.
        - Праздник, - проговорил мистер Лофтус, откинувшись на спинку стула и глядя на Фергуса более приязненно, чем раньше.
        - Пригласим жителей Инвергэр-Виллидж и ближайших соседей.
        - А Гордон там будет? - поинтересовалась Мириам.
        Графиня бросила на нее свирепый взгляд - и тут же стерла вообще всякое выражение с лица.
        - Ну конечно, - с легкостью отозвался Фергус. - Мы устроим большое событие светской жизни в Инвергэре, - добавил он. - На празднике будут все.
        Нет, Элизабет не ошиблась, в глазах графини Мортон и впрямь отразилась паника. Она отвернулась, но в следующее же мгновение графиня опустила глаза и уставилась в свою тарелку.
        Все воздавали должное трапезе, однако графиня, кажется, пересчитывала отдельные цветочки вереска, нарисованные на тарелке. Как же следует к ней обращаться? «Ваше сиятельство»? «Миледи»? Точно не «ваше величество», это для королев. Элизабет так и не решилась обратиться к ней хоть как-нибудь и сидела молча, при этом отчаянно желая ей помочь.
        Графиня Мортон выглядела такой расстроенной, что Элизабет не понимала, как остальные этого не замечают.
        - Где вы получили ранение? - Элизабет повернулась к Фергусу. - Не под Севастополем?
        Вот она и нашла способ помочь графине. Пусть даже для этого ей пришлось обратить на себя внимание Фергуса. Хуже того, она напрямую, осознанно обратилась к лэрду Гэрлоху.
        - Ах, так вы меня все-таки вспомнили!
        Он улыбнулся - не веселой и даже не доброй улыбкой.
        - Да, я наконец-то вспомнила, где мы могли встречаться, - ответила она. Эти слова она долго репетировала. Элизабет обвела взглядом всех присутствующих. - Лэрд очень заботился о своих людях. - Она снова обратилась к нему: - Вы поддерживали в них бодрость духа. Больше всего мне запомнилось это.
        - Правда?
        Его лицо напоминало ледяную маску, как и у графини.
        Элизабет пригубила вино и подивилась, что не чувствует вкуса. Возможно, из-за того, что онемели губы.
        - У меня было много пациентов, но вас я запомнила.
        - Я не был вашим пациентом.
        - Элизабет поступила ко мне с прекрасными рекомендациями, - пророкотал мистер Лофтус. Его голос возымел эффект громового раската. - Она работала с мисс Найтингейл. Я всегда получаю самое лучшее.
        Элизабет взглянула на него с улыбкой. Слава Богу, у него такой характер, что он не может подолгу не участвовать в разговоре. Дочка унаследовала эту черту от него.
        - Прошу меня извинить, - сказала графиня, вставая.
        - Но вы же ничего не съели, - удивился мистер Лофтус.
        - Я не голодна. - Она помедлила. - Желаете ли утром продолжить осмотр Гэрлоха?
        - Нет. - Он взглянул на Мириам. - Дочь посмотрит вместо меня.
        Она рассеяно кивнула.
        - Пожалуйста, проследите, чтобы горничные вымели мою комнату и вытерли пыль, - сказала Мириам. - И пусть поменяют эти ужасные шторы. Никогда не видела ничего более уродливого. И можно ли поменять там мебель? То, что есть, ужасно старомодно.
        Графиня моргнула, потом, очевидно, вспомнила, что пришла в столовую, чтобы извиниться перед Мириам, и решила вовсе воздержаться от комментариев. Она кивнула, развернулась и ушла.
        - Возможно, если ваши обязанности позволяют, мы обсудим, что еще вы помните о Севастополе, - сказал Фергус, не обратив никакого внимания на то, что сестра ушла сама не своя.
        Элизабет думала, что он будет уязвлен и не станет ее преследовать. И уж конечно, не планировала, что он будет так на нее смотреть.
        Господи, что же ей теперь делать?

        ГЛАВА 16
        Тревожные мысли долго не давали Шоне уснуть. Мало того что их ждет нищета, так ей еще и нужно пройти через это унижение с «праздником», который предложил Фергус! Светское событие в Инвергэр-Глен?
        Боже правый, на какие деньги она должна все это организовать?
        Гэрлох казался таким же беспокойным. Ей слышались неумолчные стуки и шорохи. Неужели где-то хлопают ставни? Завтра нужно будет пойти проверить.
        На рассвете она наконец-то встала. Постель ее выглядела так, словно она вела войну со сном. Ей удалось поспать час или два, но не больше. Сны мешались с воспоминаниями где-то на краю сознания, осколки прошлого складывались в некую странную картину. То ей снилось, что она бежит по берегу Лох-Мора, то будто бы выглядывала в окно спальни, ожидая сигнала от Гордона, махала на прощание рукой, провожая карету Гордона и Фергуса, которые отъезжали в школу.
        Ну разумеется, ей некуда деться от этих воспоминаний, а чего она еще ожидала? Она же в Гэрлохе…
        Шона оделась и посмотрела на свое отражение в зеркале. Лицо бледное от бессонницы. Распустила косу, расчесала волосы и собрала их сеткой на затылке.
        Она чувствовала себя разбитой и была совсем не в духе - не лучшее состояние для встречи с кем-либо. Сторонясь кухни и столовой, Шона вышла в центральный коридор, очень надеясь на то, что ни с кем не столкнется. Иногда лучше просто скрыться на время, чем сказать что-то такое, о чем потом придется жалеть.
        Шона вошла в библиотеку и подошла к маленькому круглому столику, на котором стояла масляная лампа, зажгла ее и прошла к дальнему стеллажу. Просунув руку между двумя древними томами, она нащупала в стене маленькое железное колечко и потянула за него. Вся секция беззвучно открылась.
        В детстве она часто пользовалась этим убежищем, она так хорошо его знала, что в тот момент, когда ступила под своды тайного хода, годы как будто слетели с нее. Здесь она не была графиней Мортон, нет - только Шоной Имри, юной, бесшабашной и безрассудной, вечно влюбленной. Она потянула за кольцо с внутренней стороны двери, и стеллаж медленно встал на место. Держа лампу высоко над головой, Шона двинулась по пути, который знала как свои пять пальцев.
        Никто не мог заметить ее исчезновения. Никто не мог уговорить ее остаться в Гэрлохе и вести себя, как подобает хозяйке. В этот момент ей хотелось быть подальше от всех: от толстяка мистера Лофтуса и его дочурки-принцессы, от Фергуса, с его вечно недовольным видом, и Элизабет, которая явно подогревала его недовольство. Она не хотела видеть ни великана с бесстрастным взглядом, ни даже Хелен, которая в последнее время взялась следить за ее манерами.
        «А Гордон там будет?»
        Вопрос Мириам со вчерашнего вечера отдавался у нее в ушах. Разве девочке не подобает больше печься о своем будущем муже? Она не должна флиртовать, и Гордон зря ее к этому подталкивает.
        Шона прошла мимо входа в кладовую и на пересечении двух коридоров повернула направо. Если пойти налево, попадешь в конюшни. Лампа распространяла желтоватый свет, выхватывая из мрака детали, которые Шона хорошо помнила. Семь лет назад коридор этот казался гораздо короче, но ведь тогда она спешила навстречу Гордону. Подхватив юбки одной рукой и держа в другой светильник, она почти бегом бежала к озеру.
        Запах влажной земли напоминал о тех временах. Шона провела рукой по холодной и грубой стене. Коридор постепенно расширялся. Пахло Лох-Мором. Ход вел к уступу над озером, дверь его была надежно скрыта от глаз нагромождением камней.
        Триста лет назад ее предки создали систему потайных ходов, чтобы в случае, если Гэрлох будет захвачен врагами, остатки клана могли уйти невредимыми. Последнее средство спасения. Сколько раз она стремилась этой дорогой к Гордону?
        Теперь же она просто хотела постоять на утесе над Лох-Мором, полюбоваться волнами, может быть, проститься с детством, девичеством и Гэрлохом.
        По мере приближения к выходу земляной пол делался ровнее - идти становилось легче. Шона поставила светильник на землю и сняла тяжелый деревянный засов, укрепленный поперек окованной железом двери. Потом подняла светильник и одной рукой отодвинула задвижку, запиравшую дверь, удивилась попутно, как легко та открывается.
        Когда отец впервые показал ей тайные ходы, она спросила, специально ли их предки замаскировали этот выход камнями.
        «Возможно. Это было бы умно с их стороны, но наверняка я не знаю», - ответил он.
        В течение трехсот лет члены семьи лэрда передавали друг другу знание об этой системе тайных ходов - семейная тайна Имри из Гэрлоха.
        А теперь ее узнают американцы.
        Если бы ей не вздумалось изображать привидение, мистер Лофтус никогда бы не узнал, что эти ходы существуют.
        Шона решительно отогнала эту мысль.
        Лох-Мор очертаниями напоминал слезу, как ей говорили. В широкой части скалы образовывали пляж, в узкой, на утесе, стоял Гэрлох. На краю уступа росли высокие вязы, их ветви висели над водой, словно деревья жаждали сбежать.
        Предки хорошо все предусмотрели. Даже если бы озеро разлилось, чего за всю историю Гэрлоха ни разу не случалось, тоннель все равно находился бы выше уровня воды и не пострадал бы.
        Шона затушила лампу, поставила ее на камень - и легко нашла тропу. С этой стороны озера стоял густой лес. Воздух под ветвями дышал прохладой. Пурпурные герани поднимали головки над опавшей листвой. Шона удивилась, увидев их. Для сентября сейчас была удивительно теплая погода. Пронзительные ветра начнутся позже.
        В воздухе нежно жужжали насекомые, а на тропинке вышагивал одинокий дрозд. Он помедлил, одарил Шону проницательным взглядом - и продолжил свою утреннюю прогулку.
        Шона не удержалась от улыбки.
        Сквозь кроны деревьев просачивался солнечный свет и танцевал на ее плечах. Она шла дальше. Лес постепенно редел, и наконец открылась поляна. Посреди нее, как неограненный драгоценный камень на земляной насыпи, стояла старая хижина.
        Время обошлось с домиком без всякой жалости. Соломенная крыша посерела и местами сгнила, ставни на единственном окне висели криво, но дверь, как ни странно, выглядела крепкой. Интересно, сохранились ли внутри шаткая кровать, ветхий стол, два колченогих стула?
        Воспоминания нахлынули на Шону и затопили, словно поток.
        Гордон боялся щекотки. Она бы в жизни не подумала, что он боится щекотки. Но когда она в очередной раз потянулась к его ступне, он низким басом завопил в знак протеста.
        Когда Шона со слезами вспоминала, как отец перед сном целовал ее в лоб, мать заключала в благоухающие духами объятия, Гордон обнимал и утешал ее. В те минуты, когда боль потери была так сильна, что из-за слез она не могла говорить, Гордон всегда был рядом.
        Они сидели, скрестив ноги, на узкой койке и играли в гляделки. Тот, кто отвернется первым, проиграл. На тарелке лежала последняя лепешка - приз для победителя.
        Те дни наполняли смех и слезы. Гордон был ее лучшим другом, любовником, ее любовью.
        - Графиня прячется? - весело поинтересовался Гордон.
        Шона вздрогнула, но не обернулась.
        - Пришел сказать, как гнусно я себя вела? - спросила она, продолжая смотреть на хижину. - Не стоило беспокоиться. Я уже извинилась за свое поведение.
        - Решила нанести визит прошлому?
        Шона сжала кулаки и повернулась к Гордону.
        Нет, Господь все-таки шотландец, и он испытывает ее.
        Полковник сэр Гордон Макдермонд, первый баронет Инвергэр, стоял перед ней во всей красе. Она в жизни не видела никого прекраснее. Он был одет в военную форму горцев из Девяносто третьего полка хайлендеров: килт в темно-голубую и изумрудно-зеленую клетку, красно-белые чулки, перевязанные красными лентами до щиколоток, мундир из красной шерсти, украшенный золотыми эполетами, манжетами и пуговицами. На поясе висела сумка из звериной шкуры, отделанная треугольниками более светлого меха. Вместо медвежьей шапки - Фергус говорил, что это жутко неудобная вещь, требующая хлопотного ухода, - он надел «шотландскую шапку» - длинный вязаный колпак с темно-голубыми лентами, свисавшими ему на спину.
        Ряд медалей подтверждал его безудержную храбрость, улыбка - безграничное обаяние.
        Шона не удержалась - вспомнила ощущение его плеч под пальцами, изгибы рук, бедер. Неужели его образ так и будет стоять у нее перед глазами?
        - Ты уже видела меня в форме, - сказал он с явным шотландским акцентом.
        Шона кивнула, не имея сил сказать что-либо вслух.
        Тысячу лет назад такие люди, как он, пришли на эту землю и сделали ее своей. Такими были первые лэрды Гэрлоха - и его собственные предки. Он горец до мозга костей.
        Он улыбнулся шире. И на мгновение, на единственный краткий миг, она попала в прошлое семилетней давности, когда Гордон вернулся из первого похода.
        - Нравится?
        Он привязал поводья лошади к ближайшему суку и направился к ней уверенным шагом.
        - Что ты тут делаешь? - спросила Шона.
        Она чувствовала, что категорически не готова к словесным баталиям. Девушка из ее воспоминаний вела бы себя совсем иначе - она уже давно бросилась бы Гордону на шею и зацеловала бы до беспамятства.
        Мириам сочтет его шикарным образчиком мужчины. Да, вот это та самая мысль, которая позволит сдержать натиск прошлого.
        Шона нахмурилась.
        - Идешь в Гэрлох? Продемонстрировать Мириам свои великолепные ноги?
        Гордон остановился и прикрыл глаза.
        - Ты что, нюхаешь меня?
        Он открыл глаза.
        - Прекрати!
        Его губы изогнулись в усмешке.
        - Я серьезно.
        - Мне так нравится, как ты пахнешь.
        Как и всегда. Однажды он спросил, чем от нее пахнет, и она сказала, что это духи, которые мама заказывает во Франции. Брюс ей тоже такие покупал. Но потом они закончились, а новый флакон ей оказался не по карману - духи стоили слишком дорого.
        - Давай иди, покажи себя Мириам во всей красе.
        Она выдавила улыбку.
        Как странно, что они здесь - и говорят о другой женщине. Тут они признавались друг другу в своих чувствах.
        Они вместе постигали искусство любви. Гордон, от природы любопытный и изобретательный, придумывал такие вещи, которые она потом так и не решилась предложить Брюсу. Здесь они учились целоваться. Они сидели на кушетке, и она позволяла ему трогать ее грудь. Она до сих пор помнила то удивительное чувство, которое охватило ее, когда Гордон впервые ее коснулся. Так нежно и с таким интересом.
        Она много раз думала, что зачала, но благодаря инструкциям Мэг этого не случилось. Она много раз говорила себе, что быть с Гордоном - опасно и глупо, но любовь к нему была такой естественной, такой сильной, такой неотъемлемой частью ее жизни, что она просто не могла устоять.
        Гордон шагнул вперед и провел пальцем по лицу Шоны - прикоснулся к щеке, скуле, задержался на подбородке. Это нежное легкое касание она ощутила всем телом, до кончиков пальцев ног. Гордон подался вперед, и теплое дыхание окутало ее кожу там, где он только что прикасался пальцем. Так нежно и легко, что ей вполне могло это показаться, он тронул губами ее висок - призрачный поцелуй, тихое эхо их прошлых поцелуев.
        - Ты ревнуешь, Шона?
        Она отступила на шаг, желая увеличить дистанцию между ними.
        - Ну разумеется, нет, - ответила она, не желая признавать очевидное. - Однако она скоро выходит замуж. Тебе следует знать.
        Он по-прежнему улыбался, но что-то изменилось в его взгляде, он стал прохладнее. Юноша, которым Гордон когда-то был, никуда не ушел, но гораздо большую роль играл мужчина, которым он стал - бесстрастный, умеющий скрывать свои чувства. Перед ней теперь был военный, способный смотреть на поле битвы и оставаться совершенно спокойным.
        - Ты здесь прячешься? - спросил он, отстраняясь.
        - Нет, с чего бы мне?
        Она пригладила юбку. Сегодня утром она вместо кринолина надела две юбки и теперь жалела об этом. Женский доспех ей бы не помешал.
        - Тебя все простили? Снова приняли в лоно семьи?
        - Они не моя семья. Я, конечно же, не имею в виду Фергуса и Хелен. Но американцы мне точно не родня.
        Уголки его губ снова дрогнули.
        - Ты так и не ответила на мой вопрос. Прячешься и ждешь, пока все забудется?
        Он всегда умел говорить напрямую. Они разговаривали на любые темы, кроме двух: о его отце и его будущем. Уже в детстве Гордон знал, какое будущее ему предначертано: сначала военная академия, потом армия.
        Только раз они коснулись этого вопроса.
        - А что ты хочешь, чтобы я сделал, Шона? - спрашивал он. - Уехал в Америку? Бросил свою страну?
        - Ты правда туда хочешь?
        Тогда он не ответил, а позже Шона поняла, что задавала глупый вопрос. Как и все мужчины его рода, он должен был играть определенную роль. Такова была его судьба. Сыну генерала Макдермонда ничего другого не оставалось, кроме как пойти по стопам отца.
        - Я с ней чувствую себя на десять лет старше.
        Грусть в ее словах никак не вязалась с суровым тоном.
        - Ты про Мириам?
        - Она про Гэрлох доброго слова не сказала.
        Шона и сама удивилась. Как сильно ее слова похожи на нытье. А уж того, что Мириам говорила про нее, она Гордону в жизни не скажет.
        Он широко улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. От его взгляда замерло сердце. Господи, ну какой же он красивый!
        - Так, значит, ты решила продемонстрировать ей выдающиеся достоинства Гэрлоха?
        - Ты веришь в призраков?
        Он покачал головой:
        - Я знаю, что веришь ты. Для меня этого достаточно.
        Не дожидаясь ответа, Гордон отвернулся и вошел в хижину. Шона проследовала за ним к двери, но ей хватило ума не заходить внутрь. Если там все осталось по-прежнему, ее поглотят воспоминания, если же нет, она станет сожалеть о переменах.
        Воспоминания могут причинять боль. Она знала это лучше других.
        Тосковал ли он по ней, когда она уехала? Скучал ли так же сильно, как скучала она? Даже на брачном ложе она закрывала глаза и пыталась представить Гордона. Брюс обращался с ней ласково, но он не был молод и красив, как Гордон.
        Однако больше всего ее угнетало то, что он нисколько не интересовался, приятны ли ей его действия или нет. Конечно, она никогда не решилась бы заговорить с ним об этом. Он просто исходил из того, что она всем довольна. Никогда не спрашивал, где ее поцеловать, готова ли она к соитию. По большому счету это не имело особого значения, так как он нечасто посещал ее спальню. В последние три года их брака Брюс вообще чувствовал себя настолько плохо, что ни о каком супружеском долге не могло быть и речи.
        И конечно, сейчас на нее нахлынули воспоминания только потому, что у нее уже пять лет не было мужчины.
        - За что тебе дали титул? - спросила она.
        Он оглянулся, и удивление, отразившееся на его лице, вызвало у нее улыбку.
        - Тебя раньше об этом не спрашивали, да?
        Он покачал головой:
        - Это скучно. Героизм и смелость ни при чем.
        Где он научился так самоуничижительно шутить?
        Шона молчала, с любопытством ожидая его ответа, и уже решила, что он не станет отвечать, однако Гордон заговорил:
        - Я экспериментировал с орудиями. Мне показалось важным увеличить точность боя. Зачем стрелять из мушкета, если не уверен, что попадешь в цель? Я пробовал разные диаметры стволов и техники зарядки, у меня кое-что получилось, и я научил этому своих людей.
        Шона молчала, подозревая, что это не конец истории. Наверное, за эти годы он научился скромности. Хотя нет, в детстве он тоже не хвастался своими подвигами. В этом по крайней мере Гордон остался прежним.
        Однажды он сломал руку: лошадь сбросила его, - но он тут же снова сел в седло. Эту историю она услышала не от Гордона, а от Фергуса.
        - И начальство узнало о твоих достижениях, - подытожила она.
        Его улыбка превратилась в усмешку.
        - Ну естественно.
        А его отец? Удивился ли он такому повороту дела? Ответа на этот вопрос она не знала.
        - Значит, ты получил дворянский титул за умение убивать.
        Слова еще не успели слететь с ее губ, а улыбка Гордона уже исчезла.
        И где она только научилась такой жестокости?
        - Возможно, - ответил он.
        Как же ей хотелось взять свои слова обратно, заново пережить последние секунды, смягчить этот его взгляд.
        Стыд обжег ей кожу. В этот момент ей страстно захотелось оказаться кем-нибудь другим.
        - Гордон…
        Она протянула к нему руку.
        Он оглянулся и посмотрел на нее с непроницаемым видом.
        - Прости меня. Зря я это сказала.
        - Если ты так думаешь, то не зря, - сказал он ровным тоном.
        Внезапно она остро возненавидела все то притворство, которое построила за эти годы, тот груз тяжелых мыслей, который постоянно носила с собой.
        Этого человека она не знала, но когда он был мальчишкой - любила. Нет, даже не мальчишкой - он был молодым мужчиной на пороге становления, тем, кто он есть сейчас. Она делилась с ним своими тайнами, отдавалась ему душой и телом, обожала его.
        Она не успела больше ничего сказать, Гордон вышел из хижины. Шона осталась одна. Рука ее безвольно упала.

        ГЛАВА 17
        Семь лет назад они с радостью сделали это место своим. Шона время от времени приносила цветы и сажала их в горшок с землей на столе. Казалось, что они тут и выросли.
        Они занимались любовью на этой койке. В первый раз Гордон чувствовал себя таким неопытным и считал, что все сделал неправильно. Но вздохи и улыбки Шоны разубедили его в этом.
        Он ощущал ее своей подругой, своей половинкой, своим собственным зеркальным отражением. Он ярко чувствовал все, что происходило с ней. Ему и в голову не приходило, что она может уйти, покинуть его.
        Он обернулся. Она выглядела расстроенной. Он хотел сказать, что это не важно, что не в ее власти причинить ему боль. Однако эти слова не пройдут через ворота правды. Она могла его ранить, и так было всегда.
        Шона окинула взглядом обстановку домика.
        - Как же мы были глупы.
        - Да, недальновидны. И совершенно неблагоразумны, - согласился Гордон.
        Эти воспоминания он не променял бы ни на титул, ни на целое состояние, но будь он проклят, если пойдет на поводу у собственной похоти. Ее чары, то влияние, которое она имела на него, должны остаться в прошлом. Все это мертво, как и ее муж.
        Однако - и это осознание тревожило его - что-то заставляло его украдкой разглядывать Шону. Она по привычке постукивала пальцами по подолу перед тем, как сказать что-то важное. В остальном ее лицо оставалось непроницаемым и неподвижным, как красивая маска, - она пыталась не выдать своих чувств. И только одна бровь, правая, изгибалась капризной дугой - возможно, Шона не знала об этом.
        Гордон понял вдруг, что следит за ней исподтишка, пытается уловить это крохотное движение брови - знак ее презрения или досады.
        В его присутствии эта непокорная бровка часто ползла вверх.
        За годы брака гардероб Шоны не намного обогатился. Сегодня она надела то же самое черное платье, в котором была вчера. Оно словно подчеркивало, преувеличивало ее траур. Или она таким образом дает ему понять, что когда-то давно вышла замуж и оставила его?
        Как будто он об этом забыл.
        Семь лет назад он жалел, что она не забеременела. Тогда бы он женился на ней, и она бы никуда от него не делась. А может, ему следовало бы жениться на какой-нибудь другой женщине - потом.
        Стоит ли говорить ей, что она навеки лишила его возможности быть с другой? Это, конечно, не совсем так, но здесь и сейчас он остро это чувствовал.
        Гордон посмотрел на треснутые ветхие ставни - и порывистым движением распахнул их, как будто не мог дольше выносить замкнутого пространства. Удар ставня о стену грянул, как ружейный выстрел.
        Утро выдалось солнечным, но теперь небо потихоньку затягивали облака - погода была неустойчива, как и его настроение.
        - Ты вправду направляешься в Гэрлох показывать свои красивые ноги?
        - Красивые, говоришь? Такие же красивые, как мой зад?
        Шона проигнорировала заданный вопрос. Любой другой на его месте преисполнился бы трепета от ее хмурого взгляда.
        Гордон подошел к ней - она до сих пор мялась на пороге, - обнял и притянул к себе. Он медленно вдохнул - аромат оживших воспоминаний…
        - Шона, с таким лицом ты похожа на скучную старую деву, - сказал он, обводя пальцем ее губы.
        - Я никак не могу быть старой девой. - Она сделала шаг назад. - Я уже была замужем.
        - Да, мне это известно.
        Разве он мог об этом забыть?
        Казалось, она хотела что-то сказать, но сдержалась. Потом Шона отвела глаза.
        - Ты все время на меня смотришь, - проговорила она в конце концов. - Как будто только и ждешь, что я потеряю лицо. Споткнусь, ошибусь. Выставлю себя идиоткой. - Она вскинула руки. - Бог свидетель, в последнее время со мной это часто бывает. Наверняка я тебя очень позабавила.
        Если он улыбнется, она не обрадуется. Поэтому Гордон постарался сохранить невозмутимый вид.
        - Думаешь, я поэтому за тобой наблюдаю?
        Она взглянула на него:
        - Только не нужно отпираться!
        - Зачем же мне отпираться? - Гордон пожал плечами. - Я и вправду на тебя смотрю.
        Она кивнула:
        - Как будто я ягненок, а ты голодный волк.
        - Твое сравнение недалеко от правды. Я чувствую голод, Шона. Но пища здесь ни при чем.
        - Ты ищешь мести?
        Он рассмеялся:
        - Мести? Возможно.
        Она залилась краской, завитки волос прилипли к щекам. Строгое платье тщательно скрывало от посторонних глаз изгибы ее тела, но он и так прекрасно их помнил.
        Она хмурилась - как будто в ясном небе темнела грозовая туча, сверкала глазами, дразня его, как делала это всегда.
        Шона Имри. Надменная и неприступная.
        Его пронзила вспышка вожделения. И сразу стало понятно: он чувствовал не гнев и не боль предательства. Нет, это желание, чистая, отчаянная потребность в ней.
        Он хотел ее. Семь лет он не притрагивался к ней - и от этого хотел лишь сильнее. Он жаждал, чтобы она стонала и всхлипывала под ним, извивалась, выгибалась дугой, чтобы призналась, что он нужен ей, как никто другой. Он любил юную девушку, но эта женщина его волновала, околдовывала, влекла к себе с неодолимой силой.
        Может, ему просто нужна женщина? А ей? Нужен ли ей мужчина?
        Он пытался забыть ее слова, но тщетно: воображение вновь и вновь подкидывало ему картины ее супружеской жизни с графом Мортоном.
        Гордон медленным движением прижал ее к себе еще плотнее. Она снова поджала губы и нахмурилась. Но он отметил про себя, что держит ее не очень крепко, а она даже не пытается вырваться.
        - Я не думал, что ты станешь ревновать, Шона Имри.
        - Я не ревную. - Она отвернулась. - И я уже не Имри.
        - Для меня ты навсегда останешься Шоной Имри, дорогая.
        Она посмотрела на него широко распахнутыми глазами:
        - Не называй меня так, Гордон. Ты не имеешь права.
        - А кто имеет больше прав на это, чем я? Ты когда-то подарила мне свою невинность и свое сердце.
        Он наклонился к ней - и удивился: она не отстранилась!
        Прикосновение губ к губам как будто перенесло их в другое время. В то время, когда он был неопытен и юн, и она помогала ему учиться.
        Он ощутил, как в душе взметнулись чувства, и сам себя предостерег от этого. Он может сколько угодно вожделеть Шону Имри, но он не должен снова в нее влюбляться. Боль первого предательства так и не утихла за семь долгих лет.
        Его руки заскользили по ее спине, он обнял ее еще крепче. Шона издала глубокий горловой звук и наклонила голову, чтобы сделать поцелуй еще глубже.
        Ему хотелось трогать ее везде, раздеть донага при свете дня, покрыть поцелуями каждый сантиметр атласной кожи, заставить ее дрожать и вскрикивать от наслаждения. Она всегда вздыхала, когда он целовал ее грудь и изгиб талии. Иногда, в разгар любовной игры, он пробегал пальцами по ее лодыжкам и ступням до самых пальчиков, щекотал, заставляя смеяться.
        Она стала его первой любовницей, и он сомневался, что когда-либо сможет ее забыть.
        Когда он отпустил ее, она не отстранилась, только прижалась лбом к его мундиру. Прикосновение ее волос к одной из медалей напомнило ему о том дне, когда они в последний раз виделись перед войной.
        Шона пришла проводить Фергуса на корабль, и когда он заглянул ей в глаза, то заметил там вспышку удивления. Они не разговаривали, только кивнули друг другу, как почти незнакомые люди. Рядом с Шоной стоял ее муж, и Гордона неприятно поразил возраст этого человека. Тогда Гордон понял, что Шона предпочла простому солдату человека с титулом.
        Жаль, подожди она несколько лет, он вернулся бы к ней баронетом. Но конечно, графом ему не стать.
        Он наклонился и коснулся легким поцелуем ее макушки. Почему он не отнимет рук, не оттолкнет ее? Нет, вместо этого он ее целует. Он не удивился бы, если бы она изменилась. Но она осталась прежней.
        Она все еще имела власть над ним.
        Опаснейшая женщина.
        Гордон прижимался щекой к волосам Шоны и хотел, чтобы она оттолкнула его. Сам он этого не сделает. Нужно мужественно принимать любой бой, и даже этот.
        - Фергус рассказал о твоем отце, - тихо проговорила она. - Я не знала.
        Ему следовало бы поблагодарить ее: она дала ему отличный повод опустить руки и отступить на шаг.
        - Обычно люди заканчивают подобные фразы изъявлением сожаления. Мол, его безвременная кончина очень тебя опечалила. Тебе очень жаль. В такой ситуации следует горевать.
        Она молчала.
        - Тебе ведь не жаль, что он умер, да?
        Прошло мгновение. Она покачала головой.
        - Что он сказал тебе в тот день? Отчего ты сбежала в Инвернесс и бросилась под венец со своим графом?
        Выражение изумления на ее лице могло бы показаться забавным, но в этот самый момент чувство юмора начисто ему отказало.
        Шона опустила глаза и проговорила негромко:
        - Он сказал, что ты меня жалеешь. Что если ты и сделаешь мне предложение, то только из жалости. Или потому, что Фергус - твой лучший друг, и тебе все известно о нашем отчаянном положении.
        - Отец сыграл на твоей гордости, Шона, и ты сдалась без боя. - Гордон не дал ей оправдаться, прикрыться какой-нибудь ложью: вскинул руку. - Он сделал ставку на то, что твоя гордость сильнее любви ко мне. И оказался прав.
        - Это не правда.
        Он улыбнулся:
        - К сожалению, правда. Я понял это сразу, как только он мне сообщил о твоей свадьбе.
        Она посмотрела на него с удивлением.
        - А ты что, думала, я не знаю? Он не преминул воспользоваться этим как оружием. Все время напоминал мне о твоем выборе.
        Ее слова ошеломили Гордона.
        - Отец точно знал, что делает, Шона. Он всегда хорошо изучал слабости врага.
        - Разве он считал меня врагом?
        Гордон кивнул:
        - С той минуты, как я в тебя влюбился.
        Без сомнения, он все время улыбался. Во всем находил повод посмеяться. Он пребывал в таком добром расположении духа, что любой человек, едва взглянув на него, сразу понял бы: парень влюбился.
        Генерал Макдермонд для своего сына в жизни хотел трех вещей, и любовь в этот список не входила. Во-первых, он должен был блестяще проявить себя на поле боя. Гордон это сделал, правда, не для того, чтобы угодить отцу, а чтобы спасти своих людей. Во-вторых, генерал хотел, чтобы сын получил звание, достойное их славных родовых традиций. Гордон, ставший полковником, вполне мог дойти и до генерала. В-третьих, Гордон должен был удостоиться чести, которая выделяла бы его из общего числа людей. Он не получил ордена, но стал баронетом - это не столько польстило генералу, сколько взбесило его, так как сам он уже не мог надеяться на подобную награду.
        Жалко, что старый ублюдок умер, так и не поняв, что все успехи, все победы Гордона - это достижения самого Гордона, а не его.
        - Отец верил, что поступает правильно. Он считал, что ведет войну, а ты - его враг. Если бы одна тактика не сработала, он прибег бы к другой.
        Шона отошла и встала в дверях.
        - Мне было бы легче, если бы тебя тут не было, - устало проговорила она.
        - А почему тебе должно быть легко?
        Он почти обрадовался внезапной вспышке злости.
        - А почему должно быть так сложно? - Она не дала ему ответить. - Почему ты мне раньше не сказал?
        - Потому что отец дождался, пока ты уедешь в Инвернесс, и только потом рассказал, что ты предпочла мне графа. - Он отвернулся к окну, как будто за ним открывался захватывающий вид. - И что мне было делать? Умолять тебя вернуться?
        - Ты считаешь, что это гордость заставила меня уехать?
        - А что же еще? По-моему, она твоя суть. Ты же не обычная женщина, ты Шона Имри, последняя женщина клана Имри. У тебя есть статус, который нужно беречь, образ, которому надо соответствовать. - Он повернулся к ней. - И роль сыграла не только твоя гордость, Шона, но и его. Тебе не нравилась военщина. Если бы ты вернулась в Гэрлох, то потом вечно сетовала бы на это. Вы оба, такие гордые, вели войну друг против друга.
        - А ты попал между молотом и наковальней?
        Эта мысль заставила его улыбнуться.
        Шона стояла неподвижно, губы ее до сих пор горели от его поцелуя.
        - Ты, должно быть, меня ненавидишь.
        - Я очень долго тебя ненавидел, - услышал Гордон собственный голос.
        Слова эти будто вырвались из самых глубин его сердца. Он и не догадывался, что испытывает такие чувства, и тем более не собирался их выражать вслух.
        Печаль в ее глазах сменилась удивлением.
        - И до сих пор ненавидишь?
        - О твоей свадьбе мне сообщил Фергус. Ты не теряла времени со своим графом.
        - Мы с Брюсом познакомились гораздо раньше.
        - Очевидно, он был очень пылким поклонником.
        Шона стояла перед ним странно бледная, как будто правда оказалась для нее тяжким ударом. В этот миг ему остро захотелось подойти к ней, обнять и утешить - глупый порыв, которому он не поддался. Он может хотеть ее сколько угодно, но он не доверяет ей ни на йоту.
        - А у тебя вообще нет гордости?
        - Я любил тебя, и моя любовь не имела никакого отношения ни к титулам, ни к статусу, ни к гордости. - Гордон немного помедлил. Стоило ли открывать ей всю правду? - Любовь к тебе, - проговорил он, - дополняла мою жизнь. - Он решил, что здесь нужно сказать все или ничего. - Когда я понял, что пора перестать тебя любить, моя жизнь стала скучнее, но я сам не изменился.
        Шона не ответила. Он снова улыбнулся:
        - Тебе, Шона, любить нелегко. Твоя любовь переплетается с другими чувствами.
        Она отвернулась, собираясь уйти, однако Гордон бросил ей в спину:
        - Ты можешь жить без любви. Но она - как цвет, как вкус, как музыка. Она делает жизнь лучше.
        Шона оглянулась:
        - Значит, вот чем я была для тебя? Цветом, вкусом или музыкой?
        Гордон вспомнил то время, и улыбка его поблекла.
        - Ты была радугой. Настоящим пиром. Симфонией.
        Шона ушла, и он остался наедине с собой. Он открыл ей правду - и освободился от боли, которую много лет носил в сердце.

        ГЛАВА 18
        Шона чувствовала себя опустошенной, как будто только что выплакала все слезы. Но у нее слишком много дел, ей жалеть себя некогда. А может быть, она просто не хотела думать о том, что сказал ей Гордон.
        Он все знал.
        Он знал, что сказал ей его отец, и воспринял это как испытание. Испытание, которое она с треском провалила.
        Гнев лучше, чем отчаяние.
        Она была его радугой.
        Может быть, она правда его подвела? Может, он прав?
        Да какая теперь разница…
        «Дорогая»… Как давно она не слышала этого слова, произнесенного с такой интонацией. Целых семь лет.
        Прав ли он? В гордости ли было дело? В то время она вовсе не считала это гордостью. Боль. Боль и стыд - вот что она чувствовала. Шона Имри, из гордого клана Имри, стала нищенкой.
        У двери в потайной ход она вытащила из ящичка коробку спичек и снова зажгла светильник. Возвращаясь по своим следам обратно в замок, она чувствовала себя постаревшей на сорок лет. В библиотеке она вернула светильник на место и осталась стоять, глядя в стену, мысленно проигрывая сцену в домике.
        Когда она спросила Гордона, ненавидит ли он ее сейчас, он так и не ответил.
        Ей хотелось в постель, но это был бы жест трусости, а она, при всех своих недостатках, трусихой никогда не была. Безрассудная, вспыльчивая, может быть, в чем-то грубая - это да, но она всегда встречала трудности лицом к лицу и никогда не бежала от вызова.
        Даже если от этого вызова она вся холодела и в животе сжимался тугой комок.
        Больше всего на свете ей сейчас хотелось пойти и хорошенько выплакаться, но она прекрасно понимала, что стоит ей поддаться этой слабости, как в ту же минуту в комнату заглянет Хелен и станет допытываться, что стряслось. Или же она уже после заметит ее опухшие глаза - и не смолчит. Хелен, конечно, настоящее сокровище, но иногда она бывает слишком любопытна и заботлива.
        Предполагалось, что сегодня утром она поведет Мириам осматривать Гэрлох дальше, но Шона надеялась, что американцы про это благополучно забыли. Вместо этого она отправилась на поиски Фергуса. К счастью, найти его не составило труда - он сидел в зимнем саду, на одной из скамеек. На соседней спал, полностью одетый, Старый Нед. Полупустую бутылку виски он нежно прижимал к себе обеими руками.
        - Иногда мне начинает казаться, - сказал Фергус, взглянув на нее, - что он неплохо придумал. Может, мне стоит последовать его примеру. Пить, не просыхая ни днем ни ночью.
        Шона присела рядом на скамью и украдкой бросила на брата взгляд. Он побледнел, белая линия очерчивала губы. Ходьба по замку давалась ему непросто. Он и так проявил себя отчаянным храбрецом, но иногда мужество страшно изматывает.
        Она надеялась, что он стойко воспримет правду.
        Они не могут организовать бал для Мириам и ее отца. И ей не нужно еще раз подсчитывать припасы; сколько ни считай, результат от этого не изменится: еда закончится задолго до того, как американцы уедут.
        Пришло время обсудить финансы, но Шона вдруг поняла, что не может начать этот разговор сейчас, когда у Фергуса такое лицо. Он на три года старше ее, но в этот момент она ощущала себя так, будто была его матерью.
        Она положила руку ему на плечо и погладила - глупый жест. Фергус тем не менее посмотрел на нее и улыбнулся. Шона оценила его усилие.
        - Мы справимся, - пообещала она.
        - Да?
        Шона кивнула.
        - Фергус, как думаешь, я гордая?
        Он расхохотался.
        Шона нахмурилась:
        - А как насчет заносчивости?
        - Ты же Имри, Шона, - тепло отозвался он. - Все Имри гордые и заносчивые.
        Она помолчала.
        - Поэтому с нами нелегко иметь дело, да?
        Господи Боже, а что, если Гордон прав? Возможно ли это? Что, если она и впрямь решила их будущее, руководствуясь только своей гордостью?
        Но сейчас не время думать о Гордоне.
        Старый Нед так и не проснулся. Шона посмотрела на него. Он мирно похрапывал на своей скамейке.
        - Как по-твоему, что он делает по ночам?
        - Пьет, - ответил Фергус. - А потом спит. Потом встает и снова пьет.
        - Не помню, чтобы он столько пил, когда мы были маленькими.
        - Может, он и не пил. А может, мы не замечали.
        Возможно, ей самой стоило взяться за виски. Кто знает, вдруг она станет лучше спать? И уж точно будет меньше беспокоиться.
        Шона откинулась на спинку скамейки и огляделась вокруг. Некогда сад матери поставлял цветы для всех жилых комнат Гэрлоха, но после ее смерти некому стало ухаживать за растениями.
        Однако зимний сад, как оказалось, процветал и в заброшенности. Цветы и маленькие деревья бурно разрастались, протягивая изумрудные руки к стеклянным стенам и потолку.
        Это было самое новое помещение в Гэрлохе - подарок отца матери. Зная, что жена обожает копаться в саду, но не любит холодных зимних дней, он заказал восьмиугольную пристройку позади библиотеки.
        Пол был выложен тем же камнем, что и весь замок. Посреди зимнего сада располагался бассейн с фонтаном - женщина, льющая воду из большой амфоры. Отец всегда шутил, что скульптора так очаровала мать Шоны, что он создал статую похожей на нее.
        Шона не успела убраться в этой комнате, и она имела вид несколько заброшенный. Бассейн нужно было осушить и хорошенько вычистить: от воды шел неприятный запах. Фонтан бездействовал уже несколько лет. Возможно, если бы фонтан работал, вода бы не застаивалась. Некоторые растения сбрасывали листву, и та лежала на полу, неубранная.
        Вернут ли американцы Гэрлоху былое великолепие?
        - Я всегда думала, что мы живем какой-то волшебной жизнью, что мы как будто заколдованы. Что ничего плохого с нами случиться не может, - сказала она.
        - Так оно и было, пока мы не покинули Гэрлох, - ответил Фергус. - Может, это он заколдован, а вовсе не мы.
        Она посмотрела на него:
        - Мог ли ты когда-нибудь представить, что мы будем вот так тут сидеть: ты, орденоносный воин, и я, вдова?
        - Ты графиня, - поправил он.
        Графиня без гроша в кармане.
        - Фергус, насчет бала… - начала Шона.
        - Вряд ли и бала хватит, чтобы загладить твою вину, Шона.
        И сами слова, и тон, которым они были сказаны, заставили Шону умолкнуть.
        В конце концов, она встала и поцеловала брата в щеку, отчаянно желая, чтобы правда не встала между ними как стена.
        Она покинула зимний сад, поднялась по лестнице - и заметила Элизабет Джеймисон. Иногда провидение ниспосылает ей именно то, что нужно. Вот как сейчас.
        Никогда прежде она не вмешивалась в жизнь Фергуса. Но, надо сказать, Фергус раньше и не возвращался с войны тяжело раненным. И никогда прежде она не видела его таким подавленным. После возвращения из Индии что-то не давало ему покоя. Что-то, что теперь обрело лицо и имя.
        - Мне нужно с вами поговорить, - сказала Шона Элизабет.
        И направилась в зимнюю гостиную, где ее мама любила шить. Эту комнату она тоже не успела привести в порядок к приезду гостей, но сейчас это не имело никакого значения. Она обернулась один раз - посмотреть, идет ли Элизабет следом. Элизабет шла, но по ее лицу понятно было, что она не рада предстоящему разговору.
        Шона подождала сиделку и плотно закрыла за ней дверь.
        - Мне необходимо знать, почему мой брат так ужасно чувствует себя в вашем обществе.
        Элизабет вцепилась в свой чистый голубой фартук и испуганно посмотрела на Шону, словно та была одним из привидений Гэрлоха.
        Шона нетерпеливо вздохнула, подошла к дивану у окна и села, поспешно и без церемоний.
        - Я никогда не видела таких упрямых людей, как вы с Фергусом, - заявила она.
        - А Фергус что говорит? - спросила Элизабет.
        - Ничего. Я его не спрашивала.
        - Но почему-то решили спросить меня.
        Шона указала на другой край дивана, но Элизабет осталась стоять.
        - Из Индии Фергус вернулся другим человеком. Я сначала думала, что это из-за ранения он так угрюм. Но, приехав в Гэрлох, я поняла, что виной тому может быть что-то другое - не только боль в ноге. А именно - вы.
        Элизабет подошла к окну.
        - Я не знаю, как нужно обращаться к графине, - тихо сказала она.
        - Называйте меня Шоной.
        Элизабет бросила на нее испуганный взгляд:
        - Мистер Лофтус этого не одобрит.
        Шона скривилась:
        - И как вы только его терпите! - Но она вернулась к основной теме их разговора. - Так что между вами произошло?
        Она не знала, будет ли Элизабет с ней откровенна. Стала бы она сама говорить с кем-то о Гордоне? Вряд ли.
        Шона встала и прошла в другой конец комнаты. В последний момент, уже открыв дверь и собираясь выйти, она оглянулась на Элизабет:
        - Фергус мой брат. Он единственный, кто у меня остался. И я сделаю все, чтобы избавить его от боли.
        Элизабет повернулась к ней:
        - Он вполне нормально ходит с тростью.
        Шона скрестила руки на груди.
        - Я имею в виду боль душевную, Элизабет.
        - Разве может один человек избавить другого от душевной боли?
        Элизабет улыбалась, но так печально, что Шоне сделалось ее жаль.
        - Наверное, нет, - признала она.
        - Я не хочу причинить вашему брату боль.
        Шона вернулась к дивану и села.
        - Как вы познакомились?
        В конце концов Элизабет ответила:
        - Я, когда выпадала возможность, встречалась с ним в саду. - Ее улыбка стала более искренней. - Ну, это был не совсем сад, просто клочок земли, поросший травой, с несколькими цветочками, которые кому-то удалось вырастить, и единственной скамейкой. Но все равно это было лучше, чем находиться в госпитале. Ненадолго возникало ощущение, что смерть не везде побеждает.
        Шона выпрямилась и сложила руки на коленях.
        - Как вы это вынесли?
        Элизабет ответила на ее взгляд:
        - Я хотела быть чем-то полезной.
        Шона кивнула:
        - В последние два года жизни моего мужа, ухаживая за ним, я чувствовала то же самое. Но некоторые дни были просто ужасны.
        - Как и большая часть моих дней в Севастополе, - согласилась Элизабет. - Мы потеряли столько людей, каждый день на телегах увозили гробы. Но бывало и по-другому, и людям, которые, как нам казалось, не переживут ночь, к рассвету становилось легче. - Элизабет снова отвернулась к окну. - Просто учишься радоваться даже самым малым вещам и воспринимаешь их как драгоценный подарок, а на ужасы и неудачи не обращаешь внимания.
        Шона кивнула, чувствуя странную похожесть с этой женщиной.
        - Мне кажется, с моим мужем мне приходилось так тяжело потому, что я знала: путь у него только один. Это было медленное погружение в смерть. Единственное, что я могла, - это облегчить его путь. - Стоило ли упоминать, что она впервые в жизни с кем-то говорила о болезни Брюса? Даже с Хелен Шона этого не обсуждала. - Я восхищаюсь вашим мужеством.
        Элизабет только улыбнулась в ответ, по-прежнему глядя в окно:
        - Я чувствовала себя такой хорошей от того, что делаю. Чистой.
        Что-то в ее позе заставило Шону промолчать.
        - Фергус - лэрд Гэрлоха. - Элизабет вскинула руки, словно желая обхватить весь замок. - И он награжден Крестом Виктории. Вам известно, что этот орден получил только один офицер? Из шестерых кандидатов награду должен был получить только один, тот, кто проявил большую отвагу и доблесть. Выбрали Фергуса. Тайным голосованием, как я понимаю.
        - Как вы об этом узнали? - удивилась Шона.
        Элизабет пожала плечами, и смущенная улыбка тронула ее губы.
        - Я постаралась выяснить о нем как можно больше после того, как горцы покинули Крым. Я хотела убедиться, что с ним все в порядке.
        - В данный момент с ним не все в порядке, наоборот.
        Элизабет на это замечание ничего не ответила.
        - На мой взгляд, Элизабет, мой брат испытывает к вам глубокие чувства. Даже я это вижу. Иначе зачем бы ему было выходить из комнаты, когда появляетесь вы? Или намеренно не смотреть в вашу сторону? И почему вы сама его игнорируете? Это из-за ноги? Потому что он теперь хромой?
        Элизабет, к ее чести будет сказано, этот вопрос потряс.
        - Ну конечно, нет!
        - Тогда, если ничего не чувствуете к Фергусу, пожалуйста, хотя бы не причиняйте ему еще больше страданий. Он этого не заслуживает.
        - Хорошо, а вы в это больше не вмешивайтесь.
        Элизабет посмотрела ей прямо в глаза.
        Шона только кивнула и вышла из комнаты. Зря она все это затеяла. Как бы ее старания не принесли вреда больше, чем пользы.

        ГЛАВА 19
        Магнус Имри выделил Брайану Макдермонду землю, на которой тому предстояло построить свой дом, и до окончания строительства приютил в Гэрлохе его вместе с семьей и остатками клана. Брайан хотел выкупить эту землю, но Магнус не позволил, сказав, что таким образом хочет отблагодарить друга, спасшего ему жизнь на поле брани.
        Брайан увидел ее в день, когда впервые переступил порог Гэрлоха. Эту сцену он тщательно хранил в памяти. Брайан и его жена стояли в пиршественном зале, и в этот момент вошла Энн Имри. Она остановилась, часто заморгала, как будто ее, как и его, захлестнуло ощущение, что они давно знакомы, а потом направилась к нему, и теплая приветливая улыбка осветила ее красивое лицо.
        Он женился на Фенелле, будучи совсем мальчишкой. Они неплохо ладили. Он испытывал к ней нечто большее, чем просто дружескую привязанность, потому что она подарила ему сына и поддерживала его во всем. Но в это мгновение он понял, что никогда не удовлетворится полностью тем, что чувствует к жене.

        Элизабет сидела за столом. Вчера они разговаривали с графиней - с Шоной, а сегодня она хотела убедить своего пациента, что тот нарушает все предписания доктора касательно питания. Но мистер Лофтус пребывал не в лучшем расположении духа, и она передумала делать ему выговор.
        Фергус не спустился к завтраку, чем разозлил мистера Лофтуса, который хотел расспросить его о системе тайных ходов. Когда он начал ворчать об этом, Мириам вызвалась поискать Фергуса. Этой девице не помешала бы дуэнья. Или гувернантка. Ей ни к чему бродить по огромному замку наедине с красивым молодым человеком. Мистер Лофтус, судя по всему, подумал о том же, о чем и Элизабет, и проводил Мириам недовольным взглядом.
        Элизабет даже захотелось предупредить Фергуса, что он вот-вот подвергнется атаке Мириам. Когда дело доходило до флирта, Мириам начисто забывала о приличиях. Она, не смущаясь, стала бы флиртовать и с кучером, если бы у нее вдруг возник такой порыв.
        Мать Элизабет назвала бы Мириам маленькой потаскушкой. Однако тем же самым словом она наградила бы и саму Элизабет, которая выхаживала раненых мужчин, исполняла все их прихоти и при этом до сих пор не была замужем.
        Казалось, что Крым был в другой жизни, в другом мире. Работать у мистера Лофтуса конечно же было намного легче. В Крыму их заставляли стирать белье, драить полы, а уж потом подпустили к раненым.
        Когда Фергус приходил в госпиталь, все менялось, даже сама атмосфера. Он останавливался поговорить с каждым из своих людей, но глазами искал ее, а когда находил - улыбался, и тогда сердце ее счастливо трепетало.
        Элизабет отогнала мысли о Фергусе Имри. Жаль, что она не подозревала, куда именно они с мистером Лофтусом едут. Но мистер Лофтус всегда держал язык за зубами касательно своих планов. А может, просто не считал нужным вводить ее в курс дела - она же простая сиделка, не более того.
        Когда в Лондоне она получила эту работу, ей казалось, что это прямо-таки дар Божий. Ее участие в Крымской кампании впечатлило мистера Лофтуса и его телохранителя.
        По правде говоря, Хельмут был больше чем просто телохранителем. Он заботился о мистере Лофтусе, на крутых склонах толкал вверх его инвалидное кресло, а там, где в коляске проехать не представлялось возможным, нес его на руках. Почему мистер Лофтус не велел распаковать свое гигантское кресло-каталку - другой вопрос, и она не решалась у него об этом спросить. И о том, сколько времени они проведут в Гэрлохе, она тоже не спрашивала.
        Иногда Элизабет задавалась вопросом: зачем мистер Лофтус нанял сиделку, если большую часть этих обязанностей исполняет Хельмут? Зачем он ей платит, если все равно не слушает увещеваний на тему еды и спиртного?
        Без коляски он передвигался с трудом. Он медленно перебирался из комнаты в комнату, а как он поднимается по крутым неровным ступенькам, Элизабет вообще не представляла. Может быть, Хельмут носит его вверх-вниз по черной лестнице? Об этом она тоже не спрашивала.
        - Расскажите-ка мне, что у вас с лэрдом за отношения, - потребовал мистер Лофтус, обескуражив ее.
        За два дня уже второй человек интересовался ее сердечными делами. Обеспокоенность Шоны ей, конечно, была понятна, но зачем вдруг мистер Лофтус взялся ее расспрашивать?
        Элизабет положила вилку на край тарелки. На завтрак кухарка подала ей яичницу, бекон, кровяную колбасу и картофельные оладьи. Можно подумать, ее решили откормить на убой. Однако Элизабет с детства знала, что никогда не нужно отказываться от еды, потому что в другой раз ее могут и не покормить.
        - Я ведь вам уже говорила, - промолвила она в надежде, что мистер Лофтус не станет выпытывать подробности.
        - Он грубиян?
        Элизабет рассердилась: как можно сказать такое о Фергусе?
        - Конечно, нет.
        Мистер Лофтус кивнул:
        - Хорошо. Я никогда не позволю моей Мириам путаться с грубияном.
        - У меня сложилось впечатление, что Мириам скоро выходит замуж, - осторожно проговорила Элизабет.
        Он снова кивнул:
        - Однако всегда может поступить предложение получше. Сделка не заключена, пока она не заключена.
        Элизабет удивленно воззрилась на мистера Лофтуса. Неужели он подумывает свести дочку с Фергусом?
        Нет, правда, нужно его предупредить.
        - Пойдемте в пиршественный зал, - сказал он, с трудом поднимаясь из-за стола.
        Хельмут кивнул ей. Этот человек с холодным темным взглядом тревожил ее, но почему именно - Элизабет не могла сказать. Вероятно, потому что он никогда не высказывал собственных желаний. Казалось, у него вообще нет своего мнения. Все, что велел ему мистер Лофтус, он выполнял молча и абсолютно покорно.
        Разве можно купить не только труд человека, но и его волю?
        Хотя… разве она сама не поступила точно так же? Но она уже отчаялась найти работу, а предложение американца показалось слишком заманчивым, она не смогла отказаться.
        Из столовой они направились в пиршественный зал. Элизабет не стала спрашивать, почему они идут туда, а не в библиотеку, которую уже облюбовал мистер Лофтус. Она хорошо уяснила, что мистера Лофтуса лучше вообще ни о чем не спрашивать.
        Мистер Лофтус велел Хельмуту внимательно обследовать ту часть стены, откуда Шона явилась, изображая духа.
        - Это должно быть где-то здесь.
        Мистер Лофтус указал со своего места - Хельмут притащил и поставил перед камином скамью для него - на один из кирпичей.
        Элизабет, оставаясь у него за спиной, время от времени поглядывала на дверь, надеясь, что появится Фергус или графиня.
        - Сэр, нам обязательно это делать? - не выдержала она в конце концов. - Это же семейная тайна.
        - Нет уж, девчонке меня не провести, - отмахнулся он. - Она, дескать, все мне расскажет, когда я куплю замок? Нет уж, кота в мешке я покупать не намерен!
        Элизабет вообще не могла представить, чтоб мистера Лофтуса кому-то удалось обмануть, но она твердо верила, что графиня имеет полное право сохранить расположение тайных переходов в секрете до тех пор, пока мистер Лофтус не станет новым владельцем замка.
        - Может, лэрд захочет вам рассказать о потайных ходах? - предположила она.
        Мириам до сих пор не вернулась, однако мистер Лофтус, казалось, этого еще не заметил. Где, интересно, они с Фергусом задержались?
        - Тогда идите и найдите их, - велел он.
        Очевидно, у нее, как и у Хельмута, очень широкий круг обязанностей: она должна быть и сиделкой, и миротворцем, а теперь еще и дуэньей.

        Сегодня выдался чудесный день. Вчера разразилась буря, и воздух сделался чище и как бы прозрачнее. Земля под ногами раскисла от воды, и Фергусу приходилось внимательнее смотреть под ноги, но все равно он и представить не мог столь чудесной погоды. Над головой его простиралось ясное синее небо, дул холодный ветер, отчего делалось зябко и слезились глаза. Фергус пожалел, что не надел пальто, но не стал возвращаться в Гэрлох, забыв об осторожности и наслаждаясь прекрасной погодой.
        Он стоял в саду матери, который давным-давно пришел в запустение и зарос сорняками. Впрочем, некоторые растения выглядели прелестно - как самые что ни на есть настоящие цветы.
        Когда-нибудь он снова станет застилать постель. Когда будет чувствовать себя лучше. Когда эта чертова нога перестанет болеть целыми днями.
        Сейчас он старался больше думать о будущем, чем о прошлом. Прошлое его удручало.
        Большинство людей считают армию очень упорядоченной структурой, но он всегда рассматривал ее прямо противоположным образом. Он не чувствовал никакой уверенности в будущем, не знал, где завтра придется сражаться: в каком-нибудь жарком краю, где не поймешь ни языка, ни культуры, ни зачем они там вообще находятся. Или надо будет морозить задницу в России?
        Нет, спасибо, хватит. Теперь он хотел от жизни уверенности и определенности. Все это он надеялся обрести в Гэрлохе. Устойчивость, постоянство, триста лет надежной опоры.
        Он видел себя здесь, с любимой женщиной, видел своих детей бегающими по родовому замку. Он бы рассказывал им о наследии предков. Усаживал бы их в библиотеке и заставлял бы изучать самые выдающиеся книги. Он бы снимал щиты и копья со стен пиршественного зала и давал подержать каждому из детей, рассказывал бы им о славных воинах, которые некогда владели этим оружием.
        Если Гэрлох будет продан, ничего этого никогда не случится.
        Нужно как-то убедить Шону, что деньги ничего не решат. Ей нужно помириться с Гордоном, и тогда они, проявив чуть-чуть сметки и разумно экономя, вполне смогут жить в Гэрлохе.
        - Вы не видели Мириам?
        Услышав голос Элизабет, Фергус не обернулся, только глубоко вздохнул. Надо же, как быстро забилось сердце. Разумом-то он понимал, что она ему отказала, а вот телу это осознать еще предстоит.
        - Нет, не видел, - ответил он.
        Элизабет молчала, но он и спиной чувствовал, что она подходит ближе.
        - Думаю, вам лучше не оставаться с ней наедине, - промолвила она.
        Фергус повернулся.
        - Это еще почему? Она что, имеет какие-то виды на меня?
        Он натянуто улыбнулся.
        - По-моему, да.
        Из ее прически выбился завиток, и Фергус смотрел на него, задаваясь вопросом, а не волшебный ли он. Вдруг, если протянуть руку, он обовьется вокруг пальцев и поймает его в ловушку, как сделала это сама Элизабет?
        - Сомневаюсь, что Мириам Лофтус удовлетворится калекой.
        - А я считала вас умнее, Фергус Имри. - Элизабет нахмурилась. - Во-первых, Мириам Лофтус еще ребенок, избалованный и сообразительный, но ребенок. Она играет с людьми, как с куклами, потому что ее забавляет сам процесс игры. А во-вторых, вы такой же калека, как я.
        Она оглядела его с головы до ног.
        Даже в армии он не подвергался такому тщательному осмотру. И уж подавно никогда не чувствовал себя таким ущербным.
        Он видел лишь один выход - отомстить.
        - Почему вы не отвечали на мои письма?
        Она сжала руки и принялась разглядывать свои пальцы, будто в них заключался ответ на этот вопрос.
        - Мисс Найтингейл предупреждала нас, чтобы мы ни к кому не привязывались. Она говорила, что мужчины будут смотреть на нас как на ангелов и наделять чертами, которыми мы не обладаем. Что в нас будут влюбляться из благодарности.
        - Я не был вашим пациентом. И благодарность не имела к этому никакого отношения. Возможно, конечно, всему виной мое помешательство.
        Она посмотрела на него расширившимися от недоверия глазами.
        - Я вел себя как идиот.
        Она кивнула.
        - Как спятивший придурок. Безмерно благодарен, что вы мне на это указали.
        Она снова кивнула с каменным лицом.
        - Берегитесь Мириам, - повторила Элизабет. - И мистера Лофтуса. Мне думается, вместо того чтобы покупать Гэрлох, он захочет заполучить его, выдав за вас дочку.
        - Это не худший для меня вариант, вам не кажется? Мистер Лофтус счастливо отчалит в Америку, а мне достанется очень богатая жена.
        Элизабет молча повернулась и ушла.

        Часам к десяти утра большая часть коробок и мешков уже громоздилась в углу цеха на фабрике.
        Он уже получил калий, но за доставку пришлось заплатить в два раза дороже, чем стоило само вещество. Когда построят пристань, материалы будут приходить из Инвернесса прямо по реке Мор.
        Фабрика Инвергэр-Уоркс имела идеальное расположение для крупного производства. Гордон жалел, что у него не осталось рабочих, но генерал прикрыл фабрику, пока Гордон служил в Индии, продемонстрировав таким образом свою «отцовскую власть». А почему бы и нет? Он припеваючи поживал в Лондоне, в то время как Гордон рисковал своей шкурой в Индии.
        Рани еще не появился, чем немало удивил Гордона. Сегодня им предстояло завершить работу над формулой взрывчатки.
        Гордон прошел через цех. Его шаги эхом отдавались под сводами помещения. Формой и строением Инвергэр-Уоркс напоминала станцию Инвергэр, высокую крышу поддерживали металлические балки и опоры. Единственное отличие составляли две гигантские печи с высокими дымовыми трубами.
        Гордон прошел в дальнюю часть здания, к одной из печей, открыл заслонку - в лицо дохнуло жаром. Сегодня им предстоит расплавить один из ингредиентов будущего взрывчатого пороха. Из соображений безопасности все опыты они проводили на мизерных дозах вещества. Рани уже предупредил его о необходимых мерах предосторожности.
        Шорохи и тихий писк, слышный время от времени, говорили о том, что вскоре им придется потравить грызунов. Также не помешает вымыть окна. Но в данный момент Гордон хотел убрать с пола мусор. Он взялся за метлу и начал мести, получая от этой нехитрой работы удовольствие.
        Каждый шаг приближал его к цели, а стремился он не только построить свою собственную жизнь, но и принести в Инвергэр-Глен новую промышленность. И здесь нет и не может быть задач слишком мелких и «неподобающих». Он не считал себя, в отличие от отца, выше каких-то дел. Генерал решал подобные вопросы по-другому: нужно начистить сапоги? Пусть это сделает кто-нибудь из подчиненных. Хочется бокал вина? Пусть принесет адъютант.
        Генерала Макдермонда окружали люди, «смысл» жизни которых состоял в том, чтобы он был одет, накормлен, выбрит и окружен комфортом.
        Никто из них, кстати сказать, не пришел к нему на похороны.
        Гордон услышал какой-то звук и поднял глаза. В дверях стоял человек, которого он ожидал увидеть меньше всего на свете.
        На пороге мялась Шона Имри собственной персоной. Поверх платья она накинула одну только шаль, а руки ее были без перчаток.
        - Надо было надеть что-нибудь потеплее, - заметил Гордон. - Сегодня холодно.
        Она кивнула.
        - Что-то случилось?
        Шона покачала головой.
        - Тогда в чем дело?
        Он прислонил метлу к стене и направился к Шоне.
        - Ничего, - ответила она, не двигаясь с места.
        - Тогда зачем ты пришла?
        Она окинула взглядом фабрику:
        - Я сюда ни разу не приходила. Странно, да?
        - А зачем тебе было сюда приходить? К тому же это опасно.
        Она бросила на него быстрый взгляд.
        Гордон сказал себе, что это не страх мелькнул в ее глазах - Шону Имри сложно испугать. Она медленно повернулась, как будто пустая фабрика заслуживала самого пристального ее внимания.
        - Как ты сюда попала? - спросил он, не зная, ответит ли она на его вопрос.
        - Пешком пришла.
        - Пешком?
        Отсюда до Гэрлоха добрые две мили.
        Она кивнула.
        - И зачем ты пришла?
        - Мистер Лофтус засел в библиотеке и пространно повествует о своих шотландских корнях, а Хелен его слушает. Мириам жалуется на холод, а Элизабет смотрит на всех и каждого, словно ждет, что они вот-вот заболеют. А Фергус? Фергус, как всегда, куда-то улизнул.
        Это не совсем ответ на его вопрос, но он не стал на нее давить.
        Она отвернулась и отошла от него, стараясь держаться как можно дальше. Даже отсюда он чувствовал аромат ее духов.
        Ладно, пусть он будет гончей, а она - лисой. Но выпрашивать у нее ответы он не станет.
        Шона оглянулась на него, и он подумал, что в конце концов, может, и станет.

        Он подметал пол, и это простое занятие буквально пригвоздило ее к месту. Она никогда не видела Фергуса за подобными делами. И отца не видела. И Брюса. А полковник сэр Гордон Макдермонд убирался, и с превеликим удовольствием. Так по крайней мере она поняла по выражению его лица.
        Волосы упали ему на лоб, он закатал рукава рубашки и немного запачкал пылью носки ботинок и брюки.
        Казалось, звук ее прерывистого дыхания эхом отдается под сводами цеха. Шона обернулась - подол платья тронул пыль на полу. Как удивительно пуста и огромна фабрика…
        Но в это мгновение вовсе не необычная обстановка заставила ее затаить дыхание.
        Нет. Это был Гордон.
        Она заставила себя взглянуть ему в глаза.
        - Ты все еще ненавидишь меня?
        Она задала вопрос, мучивший ее несколько дней.
        Он, казалось, удивился.
        - Нет, - ответил Гордон, и губы его начали расползаться в улыбке. - Не ненавижу.
        Чувствует ли он к ней что-нибудь?
        Он смотрел на нее испытующе, строго, но она не пошла на попятную.
        - У меня к тебе просьба.
        Шона пришла просить у Гордона денег, но не представляла, как это сделает. Он стоял перед ней, такой чужой и знакомый одновременно.
        Она покачала головой и направилась к двери.
        Гордон в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние и схватил ее за руку.
        - Ну, Шона, что за просьба? - нетерпеливо спросил он.
        Однако держал он ее не крепко - она могла бы вырваться, если бы хотела.
        Он повернул ее лицом к себе, пальцем приподнял подбородок, заставил посмотреть себе в глаза. «Дорогая». Не он один использовал это обращение.
        Повисла тишина, и Шона ощутила, как в нее хлынуло прошлое и затопило сердце и разум. Еще чуть-чуть - и слезы потекут ручьями.
        «Дорогой, тебе нравится так?» - И поцелуй в основание шеи.
        «Дорогой, я так люблю тебя трогать…» - И ее пальцы ласкают его естество. Он стонет.
        «Дорогой, прошу тебя, сейчас!» - И он, выгибаясь, входит в нее, оставив любовную игру.
        Семь лет назад он еще не ушел на войну. Семь лет назад Фергус еще не поступил на военную службу: у него не было денег, чтобы купить чин. Семь лет назад она была влюблена без памяти, и ничто на свете не имело для нее большего значения. Главным был только этот человек.
        Она страстно желала повернуть время вспять, вернуться в прошлое. Забыть все, что было после, притвориться, будто никакого «после» не было. «Пожалуйста, - и эта мольба обращена была к Богу, к провидению, судьбе, к любой высшей силе, которая существует, - пожалуйста, пусть все станет как семь лет назад. Пусть прошлое вернется». Пусть она снова будет Шоной Имри, а не вдовствующей графиней Мортон. И тогда у нее не будет за плечами этого брака, наполненного только скукой, сожалениями и скрытыми желаниями, которые заставляли ее молиться ночами напролет, стоя на коленях у пустой кровати.
        А если это невозможно, то пусть у нее будет хотя бы глоток воды, чтобы утолить эту жажду. Пусть в этой пустыне жизни она получит чашу воды, кусок хлеба, они так ей нужны…
        Гордон.
        Она чувствовала, что стоит ему ее коснуться, и она пропала. Она уже не сможет мыслить здраво. Но Шоне так хотелось смотреть на него, впитывать совершенство его тела, любоваться тем, как солнечный свет, льющийся в большие окна, играет на его скулах.
        Боже правый, как же ей хотелось почувствовать его!
        Надо бежать, бежать без оглядки, так далеко, насколько хватит сил. Но Шона осталась стоять, впитывая его образ. Она была слаба, она вся дрожала - и наслаждалась сама своим немыслимым позором.

        ГЛАВА 20
        Она приблизилась к нему. Медленным, размеренным шагом она шла навстречу искушению, и тело рядом с Гордоном Макдермондом испытывало знакомое желание и знакомую потребность.
        Носки ее туфель касались теперь его ботинок. Юбка отчаянно льнула к его шерстяным брюкам.
        Шона медленно положила руку ему на грудь поверх рубашки. Эту простую белую рубашку сшил почти невидимыми стежками аккуратный портной, добавил к ней костяные пуговицы… Мог ли тот портной знать, что под его рубашкой будет биться ровно и сильно такое отважное сердце? Мог ли он предугадать, что в один прекрасный день женщина захочет разорвать эту рубашку, презрев и его многочасовой труд, и дороговизну ткани?
        «Люби меня».
        Она часто повторяла эти слова, но никогда в подобной ситуации. Сейчас они прозвучали бы рискованно. Шона нежно коснулась щеки Гордона, провела пальцем по скуле. Она не могла смотреть ему в глаза и потому не отводила глаз от своих пальцев. Какое знакомое ощущение: кожа теплая, гладкая после утреннего бритья… Казалось, даже ямочка у него на подбородке манит, просит, чтобы к ней прикоснулись.
        Шона привстала на цыпочки и поцеловала его в эту ямочку.
        Гордон прерывисто вздохнул, и она улыбнулась. Он чувствует то же самое, он оказался в ловушке собственной сдержанности. Оба они силятся разбить скорлупу, защищавшую тех людей, которыми они стали, от тех, какими когда-то были.
        В груди у нее разлилось тепло - ее охватила неожиданная, ярчайшая радость. Она положила обе руки ему на грудь, скользнула пальцами к плечам.
        - Никогда в жизни меня никто не целовал так, как ты, - негромко проговорила Шона, целуя его грудь сквозь рубашку.
        Сердце Гордона колотилось так же бешено и быстро, как и ее собственное.
        Он медленно наклонил голову, подождал, пока она поднимет к нему лицо, - и поцеловал. Какое новое, другое - и в то же время какое знакомое ощущение! У Шоны все внутри заныло от воспоминаний. Сколько часов они провели, познавая и исследуя друг друга?
        Наверное, женщина никогда не забывает своего первого мужчину. Или первую любовь.
        Шона молча расстегнула пуговицу на его рубашке - самую верхнюю.
        Гордон накрыл ее руку своей.
        Она посмотрела на него. В его глазах читалось предостережение - и что-то еще. Вспыхнувший голод.
        Высвободив пальцы из-под его ладони, Шона продолжила свое занятие. Вопрос задан, и получен ответ, хотя никто не произнес ни слова.
        Гордон наклонился, желая проделать то же самое с ней. Но ему предстояло расстегнуть шестнадцать пуговиц. Чудовищно, невозможно много!
        Однако к тому времени как Шона закончила с его рубашкой, Гордон успел расстегнуть все шестнадцать…
        Она взглянула на него два раза. В первый она еще уловила на его лице тень предостережения. Во второй - увидела потемневшие скулы и сжатые губы.
        В минуты страсти он всегда становился таким.
        Когда она расстегивала последнюю пуговицу, ее руки дрожали. Она прижала ладони к его обнаженной груди, потом подалась вперед - и поцеловала.
        Гордон издал какой-то нечленораздельный звук, обхватил Шону за талию и привлек к себе.
        «Да, целуй меня! Пожалуйста…»
        Он слишком медлит. Она обхватила его лицо ладонями и поцеловала в губы. Сама.
        Какой же горячий и мягкий у него рот… И какой искусный. Его дыхание - жизнь. Он тронул языком ее нижнюю губу - ласка-приглашение, ласка-намек. Воспоминания дарили столько же сладости, сколько и его руки, скользившие по ее коже.
        Он потянул ее за собой - они почти что протанцевали в какую-то нишу. Ей казалось, что она не может дышать. И не важно, гораздо важнее его прикосновение, ощущение его кожи под пальцами. Она гладила большими пальцами его шею, отодвигая ворот расстегнутой рубашки. Ей вдруг остро и сильно захотелось провести руками по его спине, расцарапать, разодрать кожу в кровь, оставить отметины - чтобы он запомнил ее навсегда.
        Внутреннее напряжение, которое она испытывала, растаяло. Руки и ноги сделались ватными, губы - мягкими, а внизу живота растеклось мягкое, сладкое тепло.
        Гордон снял с нее юбки и отбросил куда-то, не важно куда. Она возилась с пуговицами на его брюках и досадовала, что у нее не такие проворные пальцы. Он накрыл ее руку своей и отступил на шаг.
        «Только ни о чем меня не спрашивай», - подумала Шона.
        Иначе здравый смысл может взять верх, и тогда она снова станет осторожной и осмотрительной. Нет, не сейчас, не тогда, когда ей больше всего на свете нужно - это. Нужен он.
        Но нет, Гордон сбросил обувь, расстегнул брюки и, не сводя с Шоны глаз, полностью разделся.
        Нагим он выглядел еще прекраснее, чем семь лет назад. Война оставила ему на память шрамы, но также и отшлифовала его фигуру. Мускулистые руки и ноги, широкая грудь, тонкая талия. Ей до боли хотелось прижать ладони к его бедрам, заново познать изгибы ягодиц.
        Но ее глаза были прикованы к его мужскому естеству, бесстыдно напряженному. Какое чудесное орудие наслаждений - и все для нее!
        Пульсирующий жар между ее бедер сделался еще сильнее.
        Шона медленно расшнуровала корсет. Она не спешила, дразнила и его, и себя. Гордон не двигался, только смотрел на нее. Его руки напряглись, когда она отбросила корсет. И вот она сняла нижнюю рубашку…
        Обнаженная грудь с затвердевшими сосками ныла от желания.
        Шона медленно сняла панталоны и осталась в одних чулках и туфлях.
        Гордон шагнул к ней, но она покачала головой, смягчив предупреждение улыбкой.
        Она сняла туфли и неторопливо, один за другим, чулки.
        Гордон продолжал смотреть на нее. Она подошла к нему с улыбкой восторга и предвкушения на губах.
        В мгновение ока она уже лежала на спине, на ворохе своей одежды. Он обнимал ее, зарывался пальцами в волосы, целовал бесконечно долго, отчего перед закрытыми глазами вспыхивали цветные пятна, дыхание сбивалось, а сердце пускалось в галоп.
        Гордон губами прочертил дорожку от одного ее уха к другому, поцеловал нос и закрытые веки, подбородок, щеки… Раньше он никогда не говорил на гэльском, никогда не шептал ее имя с такой отчаянной страстью. Никогда не говорил «дорогая», отмечая словом паузы между поцелуями. А теперь он все это делал.
        У нее на глазах выступили слезы, ресницы сделались мокрыми.
        Она обвила его руками, ощущая всю силу мускулов, и в знак приглашения раздвинула ноги. Сегодня ей не хватит терпения для долгой любовной игры, для тягучих, томных поцелуев.
        Он поднялся на локтях и прижался к ее входу.
        Время как будто замедлилось. Словно происходило нечто очень и очень важное. Событие, которое нужно запомнить на всю жизнь. Шону затопили воспоминания обо всех моментах их близости, когда у него было вот такое же лицо, когда вот так же бушевала страсть в глазах.
        Они никогда в жизни друг другу не «уступали», всегда приходили к этому моменту одинаково жаждущими, охваченными неистовой страстью.
        Ничто не изменилось и теперь.
        Гордон вторгся в нее с такой силой, что Шона вскрикнула, запрокинула голову и впилась пальцами в его плечи.
        Она ничего другого не чувствовала - только его.
        «Дорогой мой. Мой Бог!»
        Гордон принялся целовать ее, перемежая поцелуи ласковыми словами. В его глазах пылало обещание.
        Каждый раз, когда он двигался прочь, ее заполняло чувство потери. Каждый раз, когда стремился ей навстречу, она вздыхала от облегчения. Снова и снова, пока ощущения, пронзительные, как боль, не хлынули через край.
        Она невольно зажмурилась, когда наступил апогей страсти, когда перед глазами вспыхнула молния, когда от трепещущего наслаждения сердце замерло на долгий, долгий миг.
        Гордон содрогнулся всем телом. А потом стал целовать Шону в висок и щеку, и прерывисто дышать в ухо. Она расслабилась и опустила ноги, руки ее тоже скользнули вниз - на пыльный пол.
        Он поцеловал ее между ключицами, там, где выступил пот.
        Молчание отмеряло секунды.
        Слова казались лишними. Сколько слов, колючих, острых слов, они бросили друг в друга в последние дни? Удивительно, как они только не истекли кровью от этих своих разговоров…
        Она положила ладонь ему на спину - это прикосновение словно соединяло ее с сегодняшним днем, «здесь и сейчас». Они стали на семь лет старше, а связь никуда не делась. И потребность в нем разрывала ее на куски - пока не была удовлетворена.
        Он взял ее на полу. А она и рада.
        Боже правый, что она наделала? Какое безрассудство! Опять.
        - Я снова допустила ошибку, да? - Она смотрела на затянутые паутиной балки над головой. - Во-первых, я пришла сюда…
        А во-вторых, повела себя как шлюха.
        Он поднял голову, но не ответил. Какое у него непроницаемое лицо. Он, наверное, вот так же смотрел на своих солдат. Мог ли кто-то из них угадать тогда, о чем он думает? Она - не может. Если только это не тень презрения в его глазах.
        Шона мягко оттолкнула его, и он перекатился на бок. Красивый он… Даже шрамы делают его тело не отталкивающим, а еще более привлекательным. Как такое возможно?
        Ей хотелось спросить, откуда взялась эта отметина на груди, и как он получил тот шрам на ноге. Но спрашивать не стала. Вне зависимости от того, ответит он или нет, она будет переживать и волноваться. Семь лет она переживала и волновалась за него.
        - Ты можешь куда-нибудь уехать? - спросила она. - Может, у тебя есть какие-то дела в Лондоне? Или в Инвернессе? Или в Эдинбурге?
        - Может, мне следует любезно убраться с глаз твоих долой на войну? Чтобы успокоить твою совесть?
        Ну вот опять, как семь лет назад. Неужели они никогда не смогут оставить это в прошлом? Или она еще не достаточно искупила свою вину?
        - Я уехала из Инвергэра раньше, чем ты.
        - Это я помню. Может, помню даже лучше, чем хотелось бы.
        - Я не могу изменить прошлое. Не могу все исправить. Не могу.
        - Не можешь.
        Как отвратительно звучат слова «не можешь». Но это только звук, не более того…
        - Единственное, что я могу, - это сосредоточиться на настоящем.
        Она начала одеваться - гораздо поспешнее, чем раздевалась. Она посмотрела на корсаж, убедилась, что он застегнут правильно, поправила манжеты и заколола волосы как положено.
        Гордон тоже одевался, брюки успел застегнуть, рубашку - нет.
        - Я прилично выгляжу? - спросила она.
        Он не ответил, только кивнул.
        Снова перед ней чужак, незнакомец, вовсе не тот любовник, которого она держала в объятиях несколько минут назад. Настоящий баронет, настолько, что она не удержалась:
        - Каково это - быть баронетом?
        - Точно так же, как и полковником или просто Гордоном. Ничего не изменилось.
        «Нет, изменилось. Изменился ты».
        Но и она изменилась тоже, и возможно, именно поэтому ей сейчас отчаянно захотелось разрыдаться, и без оглядки бежать с фабрики, и поклясться больше никогда не видеть Гордона Макдермонда.

        Знаменательный выдался день. Прошлое ворвалось в его жизнь и громогласно заявило, что на самом деле было здесь всегда.
        Гордон смотрел на языки пламени, пляшущего в печи, как будто надеялся найти там ответы на свои вопросы. И хотя ему еще предстояло много работы, он не мог думать ни о чем, кроме Шоны.
        Она его соблазнила, и он не просто поддался искушению - на самом деле яркость и сила собственной реакции его ошеломила.
        Она уже не та девочка, которую он знал когда-то. Он осознал это, когда утоленная страсть отступила и сменилась нежностью. Шона не дразнила его, как это бывало семь лет назад. В ее глазах он увидел печаль, будто близость всколыхнула в ней чувства, которые она обычно тщательно скрывала.
        Ее грусть потрясла его, застала врасплох, разбила наголову. Он чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег.
        - Женщина - она ушла? - спросил Рани.
        Гордон обернулся к другу:
        - Ушла.
        И отвергла его предложение проводить ее до дома - опять эта несносная гордость Имри.
        Не сделал ли он ей больно? Не обидел ли?
        - Прошу прощения за опоздание, - сказал Рани.
        - Ты же не видел?..
        Гордон начал застегивать рубашку.
        Рани перебил его:
        - Я увидел, что вошла женщина, и решил подождать снаружи. Это твоя потерянная любовь?
        Гордон, удивленный, покачал головой.
        - А по-моему, это она. Та, кто занимает все твои мысли, перед кем ты хочешь проявить себя. - Рани улыбнулся. - У меня тоже есть такая женщина. Прекрасная, как цветок, с темно-карими глазами и губами, которые хочется целовать и целовать.
        Гордон понятия не имел, что сказать в ответ на такую откровенность. Его отношение к Шоне и так всем очевидно.
        Это кем же надо быть, чтобы овладеть женщиной прямо на голом фабричном полу, не задумываясь, что кто-то может их увидеть?
        - Вчера со мной приключилось нечто интересное, - сообщил Рани. - Я опоздал из-за этого. В моей комнате все вверх дном, думаю, кто-то приходил за моими записями.
        - И этот кто-то преуспел? - спросил Гордон.
        Рани слегка поклонился.
        - С некоторых пор я больше не веду записей и всю информацию храню здесь.
        Он постучал пальцем по виску.
        - Кто-то интересуется нашим открытием.
        - Может, генерал Абботт? Он ведь служит в армии, а если армии что-то нужно, она это получает.
        Кому, как не Рани, это знать…
        - Перебирайся ко мне в Ратмор, там ты будешь в большей безопасности.
        - Я и так в безопасности, - покачал головой Рани. - Меня почти никто не знает - и никто не беспокоит.
        Иными словами, Рани дорожит своим уединением.
        - Ты не завел друзей среди селян? Шотландцы известны своим гостеприимством, особенно здесь, в Инвергэре.
        - Я со многими беседовал, - ответил Рани. - Кого-то интересует, что я за человек. Но большинство интересует, кем я не являюсь.
        Рани мастерски маскировал свои мысли и чувства, но Гордон все лучше и лучше расшифровывал его слова.
        - Рани, предрассудки есть везде.
        - Это мне известно. Я не сержусь. Я отличаюсь от твоих земляков.
        Гордон отложил метлу и направился в кабинет, Рани шел рядом.
        - Нам очень повезло, что ты всю информацию держишь в голове, а не на бумаге.
        - Такое происходит уже не в первый раз, - сказал Рани, не глядя на Гордона.
        Тот остановился и заглянул другу в глаза:
        - Почему ты раньше не сказал?
        - Я не совсем в этом уверен. Тот, кто посещал мое жилище, не доставил мне особых хлопот.
        - Что-нибудь исчезло?
        - Этого я не знаю, - приглушенным голосом ответил Рани. - С тех пор я ничего не записываю.
        Гордон не знал, как приободрить Рани или самого себя.
        «Нас интересует, как ваше изобретение будет работать. Хотелось бы посмотреть», - так сказал Абботт.
        Как далеко готово зайти военное министерство в погоне за взрывчаткой?
        Гнев заставил Гордона замолчать. Время научило вышестоящих офицеров быть сдержанным даже перед лицом вопиющей глупости. В данном случае речь шла о глупости его собственной. Во-первых, он поддался соблазну, как неопытный мальчишка, а во-вторых - недооценил угрозу, озвученную генералом Абботтом.
        Кто же опаснее: Шона - или военное ведомство?

        Она сегодня утром не надела шляпку, и, пока добиралась до Гэрлоха, холодный ветер вновь растрепал ее волосы. У нее ныла грудь, на бедрах высыхало семя Гордона, а стыд жег кожу, словно огнем.
        Что она натворила?
        Она даже не задрала юбку и не предложила ему себя, нет - она разделась догола, она стояла перед ним в чем мать родила, она позволила - нет, она умоляла! - взять ее прямо на полу.
        Гэрлох впереди являл собой воплощенный укор.
        На дороге Шона увидела Фергуса и вздохнула.
        - Ты была с Гордоном?
        Нужно ли отвечать: у нее это на лице написано. Губы до сих пор горят от поцелуев.
        - Я знал про вашу хижину, - огорошил ее Фергус. - Но ничего не говорил. Я твой старший брат, и мне следовало поступить иначе.
        Она не остановилась, только замедлила шаг, чтобы он мог за ней поспевать.
        - Чего ты ждешь от меня, Фергус? Что я должна сказать? Что я была дурочкой? Да, была.
        «Я и сейчас такая же».
        - Я думал, тебе нужен любовник. А может, просто предпочел закрыть на все глаза. Но теперь я не намерен повторять прошлые ошибки, Шона. Я с ним поговорю.
        Она остановилась и посмотрела на него:
        - Ты ведь уже говорил с ним раньше, не так ли? - И как она прежде не догадалась?! - Ты просил его жениться на мне?
        - Зачем ты спрашиваешь?
        Шона покачала головой:
        - Не уходи от ответа, Фергус. Это важно. Просил?
        - А если и так, что это меняет? Он и сам собирался сделать тебе предложение. Он тебя любил.
        Она отвернулась и посмотрела на Гэрлох.
        - Это ничего не меняет. - Только сейчас до нее дошла вся горькая правда этих слов. - Ни-че-го.
        Она пошла еще медленнее.
        Лучи закатного солнца просачивались сквозь деревья, словно играя с ними. Закат окрашивал небо в тона оранжевого, желтого и голубого, будто напоминая миру, что ночи нечего предложить по сравнению с этим великолепием красок.
        - Я отказываюсь продавать Гэрлох, Шона, - заявил Фергус.
        Она не собиралась сейчас вести этот разговор. Она только что отдавалась Гордону на пыльном полу фабрики. Господи, похоже, она совсем спятила?
        - Я хочу, чтобы ты отказала американцам.
        Она остановилась и посмотрела на него тяжелым взглядом.
        Фергус не одобрял ее брака, она прекрасно это знала. Но в последние полгода, когда она ухаживала за ним, их детская связь, казалось, возродилась и окрепла. А теперь все снова может рухнуть - и все из-за любви, которую Фергус питает к Гэрлоху.
        - Тебе придется согласиться, Фергус. - Она зашагала дальше по дороге. - У меня кончились деньги.
        - Я уверен, что банк с радостью выдаст тебе наличные.
        Она оглянулась на Фергуса. Ну как он не понимает? Или она виновата сама? Она снова остановилась и повернулась к нему лицом:
        - Гордон сказал, что я нянчусь с тобой, как с младенцем.
        Вдруг он прав?
        Ее реплика его огорошила.
        - Нужно было поговорить об этом давно, много недель, нет, месяцев назад. - Она вздохнула. - У меня нет никаких денег в банке, Фергус. Деньги кончились почти год назад. Их вообще нет.
        - Не глупи. А твое наследство от Брюса?
        - Нет никакого наследства, и не было, Фергус. Он умер, не оставив мне ни гроша. Я все распродала. У меня осталась всего одна шляпка, сорочка с кружевом и фамильная брошь. Больше мне даже продать нечего. - Может, и стоило раньше признать всю тяжесть их финансового положения. - Если ты не согласишься продать замок, нам нечего будет есть. Все очень просто. Но мне не улыбается перспектива умереть здесь с голоду.
        Шона зашагала вперед. Ей очень хотелось сейчас побыть одной. На сегодня с нее достаточно унижений. Хватит.

        ГЛАВА 21
        Шона страшно устала, но сон не шел к ней. Шорохи, лязг, отдаленные стуки - каждый раз, когда она погружалась в дрему, раздавался какой-нибудь неожиданный шум, и она снова просыпалась. Она пыталась понять, откуда эти звуки доносятся. Очень много лет она прожила вдали от Гэрлоха. Всегда ли в замке по ночам раздавались подобные звуки? Перестанут ли они беспокоить ее, когда она привыкнет?
        Шона перекатилась на спину и уставилась в потолок. Возможно, не шум мешает ей заснуть, а собственные мысли…
        Она занималась любовью с Гордоном. Она переступила через все приличия, пошла против здравого смысла и отдалась ему. Не на постели. Даже не на койке в маленькой хижине. На грязном полу. Да что говорить! Она бы с радостью сделала то же самое в поле, на вереске, хоть он и колючий…
        Она до сих пор ощущала на коже прикосновения Гордона, и ей так и не удалось их полностью забыть. Что это означало? Мысленное прелюбодеяние? Брюс заслуживал лучшего. В самом конце, на пороге смерти, Брюс взял ее за руку, поцеловал костяшки пальцев и, собравшись с силами, улыбнулся в последний раз: «Спасибо». Это были его последние слова.
        Ну как она могла так опозориться?
        Все дело в Гордоне. С ним она всегда вела себя как дура.
        Час или около того она еще ворочалась с боку на бок и, в конце концов смирившись с тем, что заснуть не удастся, села на постели. Луна заливала комнату голубоватым светом, создавая размытые тени. Шона встала, набросила на плечи халат и с масляной лампой в руке вышла за дверь.
        Она пошла не в комнату Хелен, а в противоположную сторону и спустилась по черной лестнице на первый этаж. В обязанности компаньонки не входило развлекать ее в бессонницу.
        Может, перекусить, выпить что-нибудь? Вдруг поможет глоточек виски? Если, конечно, Старый Нед не прикончил бутылку.
        У подножия лестницы стояла непроницаемая, абсолютная тьма. Свет от лампы казался неестественно ярким, на противоположной стене дрожала ее тень. Шона взяла лампу в другую руку, чтобы тень оказалась за спиной и не создавала такого эффекта чужого присутствия.
        Наверху спали восемь человек - даже девять, если Старый Нед не забился с бутылкой в какой-нибудь угол на первом этаже, однако у Шоны было такое чувство, будто Гэрлох пустынен и в нем обитают только тени прошлого и призраки, и то, которое является лишь немногим…
        Такая же плотная тишина могла бы висеть здесь три столетия назад, когда клан Имри пребывал в расцвете сил. Или двести лет назад, когда Имри могли содержать в достатке весь свой клан. Или даже сто лет назад, когда при принце Чарлзе численность клана уменьшилась, но он все еще считался богатым.
        Шона услышала странный звук прямо по коридору и остановилась, затаив дыхание. Их деревянный дом в Инвернессе по ночам вздыхал и стенал, будто бы в темноте начинала петь каждая дощечка, но Гэрлох в отличие от него был сложен из камня. И если она что-то слышала, то это либо привидение - либо Старый Нед отправился на поиски очередной бутылки.
        - Нед?
        Шона замерла у входа в пиршественный зал. Тени разбегались от горящей лампы, как потревоженные мыши, но тишина стояла какая-то «неправильная».
        Шона услышала высокий звук, похожий на первые ноты плачущей волынки. Ее плечи напряглись. Она снова позвала:
        - Нед?
        Никто не ответил, но Шона уловила движение. Что это было - промелькнувшая тень? Налетевший сквозняк?
        Огонек светильника задрожал. Шона остановилась и прижалась спиной к стене. Ощущение, что что-то не так, сделалось еще отчетливее.
        Ей хотелось поплотнее запахнуть халат и опрометью броситься наверх, в спальню. Но она стояла не шелохнувшись, пока не удостоверилась, что в темноте ничто не движется.
        Но самообладания ее хватило не надолго: во мраке прямо перед ней раздался какой-то странный звук.
        Кто-то находился в малой гостиной.
        Если бы у Фергуса не болела нога, она позвала бы его. Или Хелен. Но нет, Хелен будет слишком напугана, даже если они пойдут смотреть вдвоем.
        Возможно, всему виной ее разыгравшееся воображение и несколько тревожных ночей. Плюс сама атмосфера Гэрлоха - и вот она уже нафантазировала что-то, чего там нет и в помине.
        «Шона, будь смелой».
        Хотя вряд ли разговор с самой собой ей поможет. Интересно, мужчины тоже так делают перед битвой? Фергус, Гордон? Говорил ли себе Гордон: «Только не кричи, парень, не выставляй себя дураком»?
        Шона почему-то не могла себе этого представить.
        Она ведь последняя дочь клана Имри. Она обязана что-то сделать. Бегство - удел трусов.
        Правой рукой Шона поплотнее запахнула халат, левую - с лампой - подняла высоко над головой и так двинулась в малую гостиную.
        И тут какая-то тень выбила у нее из рук светильник. Последняя мысль Шоны была весьма забавной: интересно, она наконец-то повстречалась с призраками Гэрлоха - или ей самой предстоит вот-вот стать одним из них?

        Кто-то горько плакал. Этот звук заполнял голову Шоны, пригвождал ее к месту. Как же ей хотелось, чтобы эта женщина наконец заткнулась…
        И откуда здесь дождь?
        Шона открыла глаза и обнаружила, что Хелен стоит на коленях рядом с ней и рыдает.
        - О, Шона, только не шевелись.
        Хелен сжала ее плечи обеими руками.
        Впрочем, Хелен напрасно тратила силы, удерживая ее на полу, - Шона не смогла бы встать, даже если бы захотела.
        - Хельмут пошел за Элизабет. - Хелен уронила ей на щеку еще одну слезинку. - Ах, Шона, дорогая, ты упала в обморок? Хельмут сказал, ты потеряла сознание.
        Как глупо. Она никогда в жизни не падала в обморок. Шона хотела сообщить об этом Хелен, но ей не хватало сил, чтобы говорить. Пришлось ограничиться легким движением руки.
        Хелен раскачивалась взад и вперед на коленях, вцепившись мертвой хваткой в ее руку.
        Судя по тому, что над собой Шона видела люстру малой гостиной, она лежала на полу именно там. Она чуть-чуть повернула голову - и перед глазами все потемнело от вспыхнувшей боли. Но Шона краем глаза заметила, как в гостиную входят Фергус, Хельмут и Элизабет. Слегка повернув голову в другую сторону, Шона увидела мистера Лофтуса в ярком клетчатом халате. Видно было, что халат сшит в шотландском стиле, но в другой стране.
        Не хватало только Мириам и Старого Неда.
        - Шона, что стряслось? - спросил Фергус.
        Он наклонился к ней так низко, как только мог. Шона знала, что его нога плохо сгибается, и если он и сумеет опуститься на колени, то чтобы встать, ему наверняка понадобится помощь.
        - Понятия не имею, - ответила она, и это была чистая правда. - Мне не спалось, я решила что-нибудь съесть и спустилась вниз, здесь услышала какие-то звуки - и это последнее, что я помню.
        В этот момент в комнату вошла Мириам и изумленно оглядела собравшихся. Она потерла глаза маленьким кулачком - жест только что проснувшегося ребенка. Однако волосы ее, не покрытые сеточкой и не заплетенные в косу, лежали мягкими волнами в совершенном порядке, а пояс халата был аккуратно завязан.
        Шона медленно огляделась в надежде понять, что в гостиной не так, чего не хватает - но нет, единственное, что не вписывалось в привычный порядок вещей, - это она сама, распростертая на полу, как павший олень. Она попыталась сесть, но у нее резко закружилась голова. Нет, видно, придется лежать.
        Ей на лоб легла прохладная ладонь, и Шона открыла глаза. На нее внимательно и с тревогой смотрела Элизабет.
        - Что случилось? - спросила она.
        - Она упала в обморок, - пояснила Хелен.
        - Я никогда в жизни не падала в обморок, - возразила Шона.
        Фергус поставил рядом с ней стул с прямой спинкой и уселся. Взяв ее ладони в свои, он посмотрел на Элизабет, но когда та подняла глаза, быстро отвел взгляд. Элизабет косилась на него, но он старательно избегал ее взгляда.
        Шона никогда в жизни не видела людей, которые бы так избегали друг друга - и так неудачно.
        - Меня кто-то ударил, - сказала она Элизабет и осторожно повернула голову.
        Элизабет тщательно ее осмотрела - и тихо ахнула.
        - Со мной все нормально?
        - Холодный компресс, немного отдыха - и будет полный порядок.
        Шона мягко высвободила руки и попробовала улыбнуться Хелен. Очевидно, выглядело это ужасно, потому что Хелен разрыдалась вновь.
        - Нет, правда, со мной все хорошо, - сказала Шона, приподнимаясь на локтях.
        Ей хотелось сесть, но сделать это было невыносимо трудно, поскольку у нее раскалывалась голова.
        Она посмотрела на мистера Лофтуса - он о чем-то тихо беседовал с Мириам, слишком тихо, чтобы можно было услышать отсюда. Вероятно, велел ей возвращаться в спальню, потому что Мириам вдруг развернулась и вышла.
        Вот и вся Мириам. Вот и вся ее забота. «О, графиня, вы упали? Шона, как вы себя чувствуете? Могу ли я чем-то помочь?»
        Она покачала головой, тут же пожалела об этом и с трудом подавила стон.
        - Пожалуйста, помогите мне сесть, - обратилась Шона к Элизабет, которая вновь принялась ощупывать шишку у нее на затылке.
        Элизабет усадила ее, и Шоне потребовалось несколько секунд, чтобы справиться с внезапным головокружением - и осознать, что масляная лампа преспокойненько стоит на маленьком столике у двери.
        Она ее туда не ставила.
        - Очень жаль, что вам сделалось дурно, графиня, - проговорил мистер Лофтус. - Хорошо, что я оказался неподалеку.
        Шона медленно перевела на него взгляд.
        - Я вас не видела, мистер Лофтус.
        - Я спустился вниз, хотел взять что-нибудь почитать, и увидел вас на полу. Естественно, я тут же позвал Хелен.
        Этот человек едва-едва может спуститься с лестницы без посторонней помощи, и он рассчитывает, что она поверит, будто он ринулся наверх за ее компаньонкой?
        - Да, воистину это счастливый случай, мистер Лофтус.
        Фергус похлопал ее по плечу.
        - Шона, ты уверена, что тебя кто-то ударил? Ты не могла просто упасть? - спросил Фергус.
        Она взглянула на него, думая, что сказать. Какой у нее имелся выбор? Она могла притвориться, что правда упала в обморок. А могла начать визжать и хныкать, как Мириам. Может, хоть тогда ей кто-нибудь посочувствует?
        - Спасибо, - сказала она мистеру Лофтусу.
        Ее улыбка явно выглядела натянутой, но мистер Лофтус кивнул - видимо, его и такая устроила.
        Шона посмотрела на Фергуса:
        - Я не могу точно сказать, что случилось. - Она искренне надеялась, что этого будет достаточно. Она не собиралась делать вид, что упала в обморок, даже если считается, что это прилично и женственно.
        Хелен о чем-то оживленно беседовала с американцем. Элизабет и Фергус по-прежнему игнорировали друг друга, а Хельмут стоял в дверях и смотрел на нее с таким видом, словно обнаружил на полу раненую мышь. Она не знала, чего ему хочется больше: растоптать ее или же поднять за пояс халата и куданибудь выбросить.
        - Поможете мне встать? - попросила она, и Фергус с Элизабет бросились ей на помощь.
        Фергус неловко подхватил ее под одну руку, Элизабет - под другую. Последняя оказалась гораздо сильнее, чем можно было подумать. Ведь по внешности она больше напоминала ангела во плоти.
        Очевидно, эти двое соприкоснулись рукавами, потому что тут же дернулись, как от удара током, и отошли друг от друга. Шона закусила губу от досады.
        Поднявшись с кресла, Шона оперлась на его спинку, не уверенная, что сможет идти одна.
        - Я принесу мистеру Лофтусу что-нибудь перекусить, - заявила Хелен. - Шона, может, тебе приготовить чаю?
        Шона медленно кивнула. Она не собиралась двигаться с места, пока ей не станет лучше.
        - Вы всегда спите полностью одетой? - спросил Фергус у Элизабет.
        Вместо ответа Элизабет прерывисто вдохнула.
        Нет, ну сколько можно? Почему они так упрямы? И почему оба делают вид, что не интересуют друг друга?
        - Мне кажется, вам нехорошо, - заметила Элизабет. - Отвести вас в постель?
        - Нет, спасибо, я выпью чаю, и все будет в порядке.
        А может, даже и виски - если, конечно, Старый Нед оставил хоть одну бутылку. Шона чувствовала, что готова на все, лишь бы заглушить острую боль в голове.
        Хелен ушла, а следом за ней откланялся мистер Лофтус. Хельмут тоже куда-то делся. Шона осталась наедине с Фергусом и Элизабет.
        - Меня кто-то ударил, - объявила она.
        Фергус ошарашено уставился на нее. Но вот реакция Элизабет ее поразила: она определенно выглядела виноватой.
        - Сегодня мистер Лофтус искал вход в тайный коридор, - призналась Элизабет. - Только я не знаю, преуспел он или нет: он отослал меня за Мириам.
        Фергус улыбнулся:
        - Очаровательная юная леди.
        Шона непонимающе нахмурилась:
        - Ты же считаешь ее идиоткой.
        Она полностью игнорировала присутствие Элизабет.
        Фергус пожал плечами:
        - Идиотка, зато богатая.
        - Ты же не собираешься сойтись с Мириам Лофтус?
        - А чем отличается богатая жена от богатого мужа?
        Они сверлили друг друга взглядами.
        - Ты обижаешься, что я вышла за Брюса?
        - Чтобы спасти меня? - Он скривился. - Ты могла бы выйти за Гордона и спасти себя.
        Шона онемела от потрясения. Неужели он все время об этом думал? Брюс был к нему щедр. Может, Фергус и на это обижается?
        - Возможно, теперь моя очередь жениться на мешке с деньгами.
        Шона покачнулась.
        Надо что-то сделать. Прямо сейчас, прежде чем эта невозможная идея укоренится в его мозгу.
        - Хорошо. Тогда я пойду флиртовать с мистером Лофтусом.
        Глаза Элизабет расширились.
        - Проверим, кто из Имри женится на деньгах первым.
        Фергус нахмурился:
        - Не глупи.
        Шона направилась из комнаты. Этот жест выглядел бы драматичным, если бы ей не приходилось опираться на Элизабет. Фергус остался в малой гостиной. Наверное, будет теперь строить планы соблазнения Мириам Лофтус, подумала Шона.
        Она чувствовала себя ужасно, и не только потому, что у нее страшно болела голова.

        ГЛАВА 22
        Шона стояла на утесе над Лох-Мором. Волны с белыми гребешками, словно игривые дети, набегали на берег. Пронизывающий ветер сорвал с Шоны капюшон и растрепал волосы. Она в отчаянии попыталась собрать их в пучок, но тщетно - ветер забавлялся с ними вовсю.
        Уже дважды Шона приходила на это место - и дважды поворачивала назад. Ей не хватало мужества спуститься к Ратмору, оно утекало, как вода сквозь пальцы.
        Прошло два дня после ее обморока в гостиной. «Обморок» - так все называли это происшествие, но Шона-то знала, что никаким обмороком там и не пахло. И Элизабет знала - она постоянно контролировала ее состояние на следующий день, когда Шона решила воспользоваться ситуацией и просто осталась в постели.
        Она бы и по сей день пребывала там, накрывшись с головой одеялом, но ей попросту не давали покоя. Последней каплей стало появление кухарки на грани истерики. Шоне пришлось встать, одеться и пойти объяснить мистеру Лофтусу, что кухарка понятия не имеет, в каком виде он любит яйца, потому что это Шотландия, а не Нью-Йорк, но, может быть, его устроит лосось на обед?
        Покидая покои лэрда, Шона думала о том, что у Фергуса больше шансов очаровать Мириам, чем у нее - мистера Лофтуса. А все потому, что она испытывала к этому богатому тучному американцу глубокую искреннюю неприязнь.
        Теперь же мистер Лофтус, Элизабет, Хельмут и Хелен заседали в библиотеке, Хелен разливалась соловьем об истории Шотландии, а мистер Лофтус хвастался познаниями в области истории Соединенных Штатов. Фергус, очевидно, засел у себя в башне, а Дженни и кухарка возились на кухне. Чувствуя себя совершенно свободной, Шона решила, что может наконец обдумать одну из стоящих перед ней задач.
        Ей всегда хватало смелости смотреть правде в глаза. Даже самой неприятной правде. Однако никогда прежде правда еще не бывала столь горька. Сегодня она просто не может повернуть назад. У нее нет другого выбора.
        Шона крепче сжала брошь в кулаке и почувствовала, как та больно впилась в ладонь. У нее осталась только одна ценная вещь, которая перешла к ней после смерти матери, - вот эта брошь с гербом клана Имри, выложенным бриллиантами и изумрудами.
        Но от мысли, что ее нужно продать, она чувствовала, как в животе что-то сжимается, но сейчас было не время для глупых сантиментов.
        Шона поплотнее завернулась в плащ и направилась в Ратмор.
        В этот момент сама земля под ее ногами зарычала, как потревоженный дракон, и содрогнулась. Столп белого дыма высотой, наверное, в тысячу футов взметнулся к небесам, оттенив их серый цвет. У Шоны подогнулись колени. Ей показалось, что настал конец света - но лишь на одно мгновение.
        Еще долго после взрыва у Шоны гудело в ушах. Дым охватывал ее призрачными пальцами, едкий запах во рту превращался в мерзкий вкус. Шона закашлялась, помахала ладонью перед лицом - и тут увидела, что Ратмор до сих пор скрыт в облаке дыма.
        Там же Гордон!
        Она побежала - ноги будто сами нашли протоптанную тропинку в лесу.
        На дороге, ведущей к фабрике, с другой стороны от Ратмора, Шона остановилась. Сердце ее замерло, глаза оставались широко распахнутыми.
        Нетерпеливый ветер уже унес дым, но едкий запах оставался в воздухе, от него жгло в носу и першило в горле.
        Впереди стоял Гордон и заливисто смеялся.
        Шона плотнее запахнула плащ и перешла на шаг. Ужас сменился успокоением, успокоение - раздражением, а раздражение переросло в гнев.
        Рядом с Гордоном стоял еще один человек, пониже ростом, смуглый и черноволосый. Он смеялся так же открыто и свободно. Они даже одеты были одинаково: в белые рубашки и темные брюки, в равной степени грязные.
        Они стояли на краю огромной ямы, такой широкой и глубокой, что казалось, будто Господь просто взял и зачерпнул горсть земли.
        Шона точно знала, в какой момент ее заметили, потому что они тотчас же перестали смеяться.
        Гордон что-то сказал своему напарнику и повернулся к ней лицом. Она с решительной улыбкой подошла и остановилась в нескольких футах от него.
        - Это ты сделал? - спросила Шона, указывая на яму.
        Сердце ее до сих пор колотилось как сумасшедшее. Догадывается ли он, как сильно напугал ее?
        - Да, - по-мальчишески беззаботно отозвался Гордон. - Точнее, это сделали мы с Рани. - Он положил руку на плечо смуглого человека. - Это Рани Кумар, специалист по вооружению. Рани, это графиня Мортон.
        - Ваше сиятельство.
        Рани сложил руки перед собой и поклонился в пояс.
        Шона кивнула и попыталась скрыть замешательство. Она знала, что некоторые жители Восточной Индии поддерживают мирные отношения с войсками Содружества, но чтобы взять и переселиться в Шотландию? Чем именно эти двое занимаются?
        - Извини, если взрыв тебя напугал, - сказал Гордон.
        - Нас он тоже шокировал, - добавил Рани. - Мы не знали точно, какой мощности он будет.
        Шона непонимающе посмотрела на них:
        - Но вы все равно его устроили.
        Они переглянулись. Гордон по-мальчишески улыбнулся:
        - Нужно было выяснить, правы мы или нет.
        - Вы же могли пострадать! Вы об этом подумали?
        Его улыбка, абсолютно обворожительная, сводила с ума.
        - Ты за меня волновалась?
        - Ну конечно, нет, - солгала Шона и повернулась, намереваясь уйти.
        Гордон остановил ее, схватив за плечи и повернув к себе. Шоне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Она попыталась вырваться, но тщетно.
        - Ты за меня волновалась?
        Его голос сделался ниже, он звучал почти соблазнительно. Если бы она могла себе позволить соблазн… Но нет.
        Однако ей - какая странность! - хотелось вытереть его лицо от грязи, особенно вот здесь, на скуле…
        - Нет. Я пришла с тобой поговорить. Можешь уделить мне время?
        Пока бежала в Ратмор, Шона сунула брошь в карман и теперь проверила, на месте ли она.
        - Не сейчас.
        - Это важно. Может, только для меня, но очень важно.
        В его глазах промелькнула какая-то искорка: может, удивление, может, что-то еще.
        Гордон отвернулся и подошел к Рани. На мгновение ей показалось, что он просто проигнорировал ее, но потом они оба на нее посмотрели. Она им мешала, и если бы у нее было время или какие-то другие идеи, она бы просто развернулась и ушла.
        «Ну что, Гордон Макдермонд, гордая я? Возможно, тебе будет приятно лицезреть, как низко я пала».
        Она обхватила себя руками и закусила губу, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость. «Ладно, не важно, я найду кого-нибудь другого. Не хочу отвлекать тебя от этих ваших взрывов». Слова эти звучали у нее в голове, но вслух произнести их она не решалась.
        В конце концов человек привыкает к стыду и унижениям. Вот как она, например. К тому же откровенность дает некую свободу. К чему делать вид, что ты не та, кто ты есть на самом деле? За прошедшие годы она слишком устала от этого спектакля.
        Гордон наконец зашагал к ней. Лицо его, в разводах грязи, было очень серьезным. Рани собирал разбросанные на земле предметы: бумажные свертки, три маленькие фляжки и ящики, содержимое которых оставалось для Шоны загадкой. Но как она подозревала - меньше знаешь, крепче спишь.
        - Зачем ты взрываешь собственные земли?
        Гордон молча повернул ее лицом к Ратмору. Она смирилась с его молчанием. Очевидно, она не в том положении, чтобы задавать вопросы.
        - Если тебе будет угодно, это новое изобретение, - сказал он почти у дверей Ратмора. - Новая взрывчатка. Сейчас, в своей нынешней форме, она исключительно, непозволительно мощная, но когда мы доведем формулу до совершенства, получим революционно новый взрывчатый порох.
        - Но зачем?
        Он остановился и посмотрел на нее:
        - Зачем?
        Шона кивнула.
        - А почему бы и нет?
        Вот и весь сказ.
        Он открыл дверь и пропустил ее внутрь дома.
        - Я вернусь через несколько минут.
        С этими словами Гордон проводил ее в переднюю гостиную, предназначенную для официальных визитов.
        Шона кивнула. У дверей Гордон помедлил.
        - Я устал от войны. Я буду счастлив, если мы сможем производить на фабрике что-то, помимо дымного пороха. Мне неприятно осознавать, что мы в ответе за чью-то смерть. Новое вещество - это взрывчатка, не предназначенная для убийства.
        Шона снова кивнула - ей нечего было сказать в ответ на эту страстную тираду.
        Оставшись одна, она огляделась.
        Деревянные панели, натертые до блеска, покрывали все четыре стены, овальный потолок с падугами был выкрашен в коричневый цвет. На столике рядом с мягким бежевым креслом стояла китайская ваза. Дальнюю стену занимал огромный камин, по бокам стояли высокие кресла. Над каминной полкой висел огромный портрет генерал-лейтенанта Макдермонда. Даже его изображение выглядело строгим и неумолимым.
        - Ваше сиятельство, как хорошо, что вы пришли.
        Шона обернулась: в комнату вошла маленькая женщина с короной седых волос на голове и круглым лицом, на котором в данный момент сияла приветливая улыбка.
        - Я миссис Маккензи, экономка, - представилась женщина. - Сэр Гордон попросил меня подать вам закуски. Я пришла спросить, что вы пожелаете: печенье или лепешки?
        - В этом нет необходимости, миссис Маккензи. Правда.
        Она явилась сюда не в гости, а за подаянием.
        Но у миссис Маккензи был такой же вид, как у Хелен, когда она что-нибудь твердо решит.
        - Мне не составит никакого труда, ваше сиятельство. Так лепешки или печенье?
        - Как вам будет удобнее, миссис Маккензи, - сдалась Шона.
        Экономка кивнула и снова улыбнулась.
        Когда миссис Маккензи ушла, Шона приблизилась к окну. Отсюда виднелся краешек Лох-Мора, но не Гэрлох, как будто Ратмор повернулся спиной к соседу. Вроде бы собирался дождь. Интересно, помешает ли погода взрывам, которые задумал Гордон?
        Неужели он так сильно ненавидит войну?
        Она никогда не спрашивала его об этом. Но ведь она и не говорила ему, как рада, что он выжил, когда многие погибли. И не рассказывала, сколько за него молилась.
        Шона снова бросила взгляд на портрет генерала и скорчила ему рожу. Отец Гордона, наверное, только бы порадовался, если бы сына убили на поле брани - конечно, в том случае, если бы его самопожертвование было удостоено посмертной награды.
        Шона всего трижды бывала в Ратморе и ясно помнила каждый свой визит. В первый раз она пришла сюда с родителями поздравить генерала с повышением. Во второй раз семейство Имри прибыло на похороны матери Гордона. В третий раз она пришла одна - она искала Фергуса. Их тетя прибыла в Гэрлох с известием о смерти их родителей.
        - Ты сказала, что хочешь поговорить со мной.
        Он стоял в дверях.
        - Ты переоделся.
        Снова белоснежная рубашка и отглаженные брюки. Она скучала по его килту. Стоит ли об этом сказать?
        Наверное, не сейчас.
        - Я не хотела мешать.
        - В чем дело, Шона? Что-то с Фергусом?
        Она покачала головой.
        Гордон вошел, но садиться не стал - прислонился к стене, скрестив руки на груди.
        - Ты купишь брошь моего клана?
        - Что?
        Она вытащила из кармана брошь.
        - Брошь клана Имри. Мне необходимо продать ее как можно быстрее, и я подумала, что ты, возможно, захочешь ее купить. - Надо было проговорить это как можно скорее, пока еще хватало смелости, пока мужество не покинуло ее окончательно. - Я могла бы продать ее в Инвернессе, но боюсь, там никто не предложит достойной цены. К тому же мне будет приятнее, если она достанется тебе, а не какому-то чужаку.
        - А зачем вообще ее продавать? - Гордон нахмурился. - Ты что, твердо решила избавиться от всего, что напоминает о прошлом, Шона?
        - Ты так об этом думаешь?
        - А что еще мне об этом думать? Фергус не хочет продавать замок, а ты хочешь. Фергус вообще знает, что ты намерена продать брошь клана?
        - Эта брошь моя. Я получила ее от мамы и вольна делать с ней что хочу.
        Гордон усмехнулся:
        - И все-таки ты шотландка. Или об этом ты тоже хочешь забыть?
        Сказать правду оказалось труднее, чем она думала.
        Она могла бы сейчас уйти и вернуться в Гэрлох. И никто не узнает, что она сделала. Никто никогда не узнает, что она стояла здесь, чуть не плача. Она не столько злилась, сколько безмерно тосковала.
        Каждое произнесенное им слово было правдой, однако лишь с его точки зрения. То, как он это видел, как интерпретировал, во что верил. Полная правда заключалась совсем в другом.
        К счастью, в дверь постучали.
        Миссис Маккензи велела служанке поставить поднос на столик между двумя креслами.
        - Мистер Кумар просил передать, сэр, что будет ждать вас на фабрике.
        Он кивнул, не сводя глаз с Шоны:
        - Это все, миссис Маккензи. Пожалуйста, не беспокойте нас больше.
        Экономка вытаращила глаза, Гордон сделал каменное лицо, а у Шоны запылали шея и щеки.

        ГЛАВА 23
        - Зачем ты это сказал? - набросилась Шона на Гордона, как только тот закрыл за экономкой дверь.
        - Ты собираешься заполучить денежки и жить в Лондоне?
        - Я не люблю Лондон.
        - В Инвернессе или Эдинбурге?
        Шона скрестила руки на груди и посмотрела на Гордона:
        - Ты же знаешь, меня нельзя запугать.
        - Правда?
        - Правда, - солгала она. - Тебе так точно не удастся.
        Вторая ложь в добавление к первой.
        - Зачем ты продаешь Гэрлох и брошь?
        Он обвинил ее в гордыне. Теперь у нее не осталось ни гордыни, ни даже гордости. Шона выпрямилась и опустила руки. Ладно, если позор - это цена спасения, то так тому и быть.
        - У меня нет денег, - сказала она.
        Гордон молча сверлил ее взглядом.
        - Если мне удастся продать Гэрлох, то я смогу купить маленький дом для нас троих.
        Она почувствовала, что губы задрожали, и стала их кусать, чтобы остановить дрожь.
        - Твой муж тебе ничего не оставил? - спросил Гордон на удивление бесстрастным тоном.
        - Ничего.
        - Выходит, семь лет назад ты поступила не очень мудро. У меня-то по крайней мере деньги еще есть.
        Шона снова отвернулась к окну. Ей хотелось убежать из этой комнаты. Но от Гордона она еще могла убежать, а от себя не убежишь.
        Он подошел и встал у нее за спиной, так близко, что она чувствовала тепло, исходившее от его тела. Она опустила голову и уставилась на свои сомкнутые ладони.
        - Я куплю у тебя брошь, Шона.
        Он положил руки ей на плечи и привлек к себе.
        Она прижалась спиной к его груди и на мгновение позволила себе эту слабость - откинула голову назад и ничего не сказала, когда ладони Гордона скользнули вниз по ее рукам. Он обнял ее, и она закрыла глаза, вкушая это редкое, драгоценнейшее мгновение, наслаждаясь им.
        Она всегда его помнила, каждую секунду, проведенную с ним, страсть и смех, что они делили вместе. Вначале воспоминания эти наполняли ее сердце радостью, потом несли лишь горе и печаль.
        За окном плакал дождь. Длинные капли ложились на стекло, замирали на миг и стекали вниз. Путь домой будет ужасен.
        - Я отправлю тебя домой в карете, - сказал Гордон, словно прочтя ее мысли.
        Он всегда умел вот так позаботиться о ней, предвосхитить ее невысказанные просьбы. Насколько проще было бы расстаться с ним и с Гэрлохом, если бы он вел себя, как в Инвернессе: демонстрировал высокомерие и раздражительность, легко сердился.
        Но на фабрике, всего несколько дней назад, они полностью забыли гнев и обиды. Осталась только острая потребность друг в друге, страстное желание. А теперь?
        Еще секунда - и она забудет, зачем пришла.
        Шона осторожно отступила в сторону и повернулась к Гордону. Он не дал ей заговорить.
        - Сколько у тебя осталось денег? - спросил он.
        Это, конечно, его не касается, но она уже прыгнула в яму, так что если даже она откроет ему правду, хуже не станет. Шона назвала сумму - он ничего не сказал и даже не поморщился, как она ожидала.
        - Я два года в Инвернессе вела домашнее хозяйство на честном слове. Титул графини Мортон, конечно, дает некоторые преимущества, но в конце концов даже мясник хочет получить деньги за свой товар.
        - Выходит, что на самом деле ты не могла себе позволить завести лакея из тех, что я видел в тот день, - проговорил Гордон, чем немало ее насмешил.
        - Нет, не могла. А теперь вот Фергус задумал званый вечер в честь американцев. Я понятия не имею, чем их кормить на следующей неделе, не говоря уже о том, чтобы устраивать какие-то званые вечера.
        Выражение его лица изменилось, глаза сделались непроницаемыми. Шона вдруг поняла, что он собирается сказать что-то, что причинит ей боль.
        - Ты меня когда-нибудь любила?
        Она отвернулась к окну, желая, чтобы дождь полил сильнее и разразился гром. Безжалостная горная гроза как нельзя лучше подошла бы к ее нынешнему настроению.
        «Ты меня когда-нибудь любила?» Какой жестокий, болезненный вопрос. Не следовало ему спрашивать. Разве он не знает?
        - Прошлое уже прошло, - угрюмо отозвалась Шона, - и как бы мы ни хотели вернуть его, этого все равно не случится. Мы стали старше и мудрее на семь лет.
        - Неужели?
        Она бросила на него взгляд и обнаружила, что он расстегивает манжету.
        - Что ты делаешь?
        - Я куплю у тебя брошь с одним условием.
        Она прищурилась:
        - Я не продаюсь.
        Он изогнул бровь:
        - Да что ты говоришь? А твой муж об этом знал?
        Гнев гораздо лучше, чем слезы.
        Ей хотелось влепить ему пощечину. Или запустить в него вот этой фарфоровой статуэткой со столика. Или пнуть его по голени - у нее тяжелые, крепкие ботинки, удар вышел бы хороший. В этот момент ей много чего хотелось сделать с Гордоном Макдермондом, но плотская любовь в этот список не входила.
        Он тем же неторопливым движением расстегнул вторую манжету.
        - Я не собираюсь с тобой спать, - заявила Шона.
        - Побойся Бога, о чем ты говоришь?
        Шона нахмурилась:
        - Ты прекрасно меня понял.
        - Действительно. Понял.
        Он принялся закатывать один рукав. Она прищурилась и сделала шаг к двери.
        - Давай займемся этим последний раз. В знак доброй воли.
        - Нет.
        - О да, Шона Имри. - Он подошел к ней, коснулся пальцами скулы, приподнял лицо. - Ты сделаешь это. И я хочу видеть в твоих глазах страсть. Не раздражение, не одолжение, не презрение - страсть. Хочу вспомнить ту девушку, которую когда-то обожал.
        - Я не твоя радуга, Гордон Макдермонд.
        Он улыбнулся странно грустной улыбкой:
        - Сейчас - да. Может, уже никогда ею и не будешь. Но мы ведь можем сделать вид, что все иначе. Ненадолго, а? Лично я не горю желанием быть на семь лет старше и мудрее.
        Юноша, которого она знала, любил жизнь и воспринимал ее с восторгом. Этот же мужчина, закаленный войной, притягивал и пугал ее одновременно.
        Он потребует от нее все, включая правду. Притворство не пройдет. Он будет любить ее, пока она не задрожит в его объятиях, а потом снова будет любить. Он утомит ее страстью, и она насытится ею, станет податливой и расслабленной.
        Женщине нужна смелость, чтобы вступить в такого рода связь.
        Женщине придется беречь свое сердце, чтобы не гладить с нежностью его спину и не целовать его плечи в блаженной неге после соития. Женщине нужно будет хранить свой разум, чтобы его логика и настойчивость не оказались сильнее ее воли.
        Смелая женщина, здравомыслящая и владеющая своими чувствами, могла бы справиться с этой задачей. Но Шона вовсе не была уверена, что это описание ей подходит.
        И лишь одно помешало Шоне в ту же минуту выбежать из комнаты или позвать миссис Маккензи или служанку. Одна-единственная вещь - память о семи годах, прожитых без него. Она про себя отмечала его дни рождения и другие их тайные даты: день, когда они в первый раз занимались любовью, и день, когда он вернулся из академии, и новое чувство вспыхнуло между ними как пожар.
        Она читала письма Фергуса и надеялась, что он хотя бы упомянет о Гордоне, и боялась этого, боялась, что голос ее дрогнет, когда она станет читать эти строки мужу вслух. Она лежала в своей постели и молилась, чтобы Господь ниспослал исцеление ее мужу, спасение от пуль ее брату - и силы ей, чтобы забыть Гордона Макдермонда.
        Он подошел к двери и протянул ей руку.
        - Я не могу с тобой бороться, - сказала Шона. - Я не могу бороться со всем миром, с американцами, Хелен, Фергусом и с тобой. Это уже слишком.
        - И я не хочу, чтобы ты со мной боролась. Я хочу, чтобы ты пошла со мной, только и всего.
        Она уже пришла с разбитой вдребезги гордостью, однако этот момент не имел никакого отношения к гордости, к подчинению и главенству.
        «Люби меня».
        Она никогда не сомневалась в его чувствах: он любил ее, и так… так уверенно и красиво, что она часто чувствовала себя недостойной подобного отношения. Как он мог задать ей такой вопрос: «Ты меня когда-нибудь любила?»
        Достаточно ли одной любви?
        Когда-то она не думала об этом, не желала смотреть правде в глаза. Хотя это единственное, что она могла дать ему, единственное, что принадлежало ей целиком и полностью.
        Она не ценила свою любовь. А что теперь?
        Может, на этот вопрос нет ответа. А может, это просто уже не имеет значения.
        Будь она мудрой, она бы ушла прямо сейчас. Но когда это она бывала мудрой в вопросах, касавшихся его? Даже в юности, зная, что свою девичью честь нужно беречь как зеницу ока, она не колеблясь отдалась Гордону. И отдавалась много-много раз. Глупая, безрассудная, сорвиголова - какими только словами она себя не честила. Оглядываясь назад, она искренне не понимала, как могла допустить такую глупость.
        А теперь, глядя, как его губы изгибаются в усмешке, она понимала, что просто не может ему отказать. И никогда не могла.
        Она глубоко вздохнула - тщетная попытка успокоиться. Гордон, пугающе терпеливый, не двигался. Шона медленно направилась к нему, не сводя глаз с его лица. Если она и уступит ему, то только на своих условиях. Может, это снова дает о себе знать гордость. Но он не будет господином, нет - они вступят в игру как равные. Как это было между ними всегда.
        Она вложила свою ладонь в его и удивилась: какая же горячая у него рука! Он обвил ее пальцы своими, делясь теплом. Гордон увлек ее прочь из комнаты, мягко, но настойчиво, и повел в одному ему известном направлении. Шона никогда не видела этой части Ратмора. Они поднялись по крепкой лестнице, гораздо более удобной, чем в Гэрлохе. На площадке Гордон замедлил шаг и оглянулся на нее. Он выглядел мрачным. Он ничего не говорил, не соблазнял, не задавал вопросов.
        Дом, надежный, приземистый, решительно вписавшийся в пейзаж, словно сомкнулся вокруг них, образовав сферу тишины и покоя. Слуг не было видно и слышно. Если они где-то и занимались обычными делами, смеялись, шутили и разговаривали - они этого все равно не слышали.
        Гордон еще раз оглянулся и продолжил путь наверх, крепко сжимая ладонь Шоны.
        Она не спрашивала, куда они идут, не нарушала тишины ненужными расспросами. Может статься, они идут к своей гибели. Уж точно - не в рай. Слишком много правил нарушено, слишком много канонов попрано. С кафедры будут раздаваться проповеди о них. Священник предаст их порицанию. Прихожане станут бросать на них косые взгляды, если им хватит мужества явиться на службу. Их судьба станет уроком для всех преисполненных похоти недальновидных мужчин и женщин.
        И может быть, им позавидуют.
        А сейчас ее сердце глухо стучало и было трудно дышать. В ее крови поселилось электричество, оно покалывает кожу, будто иголочками. Шона решительно зашагала за Гордоном. И чем выше по лестнице она поднималась, тем глубже погружалась в разврат.
        Она так и видела себя на допросе у барристера хорошего тона:
        - На третьей ступеньке, Шона Имри Донегол, вы разве не думали о том, что хоть в прошлом вам и везло, на этот раз вы вполне могли забеременеть?
        - Нет, ваша честь. Я ни на секунду об этом не задумалась.
        - На шестой ступеньке, Шона Имри Донегол, могли ли вы вырваться и сбежать?
        - Легко, ваша честь. Я могла покинуть дом, сбежать в грозу и спастись.
        - Тогда почему же вы этого не сделали?
        - Ах, ваша честь, если бы я могла объяснить, я бы не стояла здесь, перед судом добродетели, который решает мою судьбу.
        Наверху Гордон повернул налево, потом снова налево. В конце коридора имелась дверь, он открыл ее. Шона удивилась, увидев крохотную комнатушку, и вопросительно посмотрела на него.
        - В детстве и юности я спал в этой комнате.
        Здесь помещались только узкая кровать, стул с решетчатой спинкой и конторка. Изумрудно-зеленые шторы явно перекочевали сюда из другой комнаты, края их были перелицованы.
        В Гэрлохе комнаты для слуг обставлены с большей роскошью, чем эта убогая келья.
        Гордон смотрел на нее пронзительным взглядом, но тень того мальчика тоже жила в нем. Он - сын генерал-лейтенанта Макдермонда, человека, к которому всегда следовало обращаться исключительно по форме… Да, сэр. Нет, сэр. Возможно, сэр. Но никогда - «отец». Никогда - «папа».
        - Теперь у меня спальня побольше. - Гордон подошел к Шоне и наклонился, так что дыхание коснулось ее щеки. - Но это единственная спальня с окном на Гэрлох. Я хочу взять тебя здесь, где столько раз мечтал об этом…
        Шона едва дышала.
        - Дай мне брошь, - велел он.
        Она сунула дрожащую руку в карман и достала украшение, почти не заметив, что застежка оцарапала кожу. Она передала ему брошь и опустила голову.
        - Теперь дай мне свое тело.
        Она вскинула голову.
        Гордон потянулся к ее воротнику и принялся расстегивать пуговицы ловкими пальцами. Сегодня все иначе, чем тогда на фабрике, в лихорадке. Сегодня его движения были медленными и уверенными. Дюйм за дюймом Гордон обнажал ее кожу, убеждаясь в том, что Шона уже не та девочка, которую он знал. Ее тело стало более зрелым, округлым, жадным до любви. Теперь она знала, что упустила.
        Еще несколько пуговиц - и Шона задышала чаще. Ее охватил жар, чувство беспомощности только усилилось. Она уступала не его воле, а своему собственному желанию.
        Шона чувствовала себя так, словно выпила слишком много виски. Пальцы Гордона опьяняли, дурманили, лишали рассудка.
        От него пахло чистым бельем, чуть-чуть - взрывчаткой, с которой он недавно экспериментировал, и еще дорогим мылом. Кончики его пальцев были грубыми, но касались ее исключительно нежно, и когда он трогал обнаженную кожу, Шона начинала дрожать.
        Грудь ее налилась и сладко заныла, внизу живота разлилось тепло. У нее подгибались колени, как будто ноги не могли почему-то дольше выдерживать вес тела.
        Она открыла глаза и увидела, что он изучает ее. Слишком много лет прошло - она не могла уже прочесть выражение его лица. Она с нежностью прижала руку к его щеке. Тишина обволакивала ее как вата.
        Он поцеловал кончик ее большого пальца и слегка улыбнулся, подбадривая.
        Знал ли он, что она совсем не боится соития с ним? И никогда не боялась. Если она чего и боялась, то лишь того, что ничего не может ему дать, помимо плотских наслаждений. Ну может, еще свое сердце. И душу… Будет ли он удерживать ее в плену? Или просто испепелит - и вернет за ненадобностью вместе с сердцем и пустой безжизненной оболочкой?

        ГЛАВА 24
        Гроза превратила день в ночь, обрушилась на Инвергэр-Глен, как гнев Господень. Овцы искали безопасные места, коровы мужественно терпели, а люди, в зависимости от своего прошлого опыта, либо смотрели на восток, где в небе светлели проблески голубого, и отдавались на волю недолгого ненастья, либо спешили укрыться где-нибудь в тепле и сухости.
        А в Ратморе Гордону не было никакого дела до бушующей стихии. Когда вспышка молнии осветила комнату, он понял, что, разразись гроза на час раньше, его эксперименты со взрывчаткой могли бы стать намного, намного опаснее. Провидение уберегло его, а теперь вот ниспослало искушение. Перед ним стояла Шона, серьезная и почти торжественная.
        Он медленно расстегнул ее корсаж, давая ей возможность отступить - она не сдвинулась с места, продолжая смотреть на него широко открытыми глазами. Жертвенный агнец, ожидающий решения своей судьбы.
        Шона в роли жертвы? Эта мысль вызвала у него улыбку.
        Какой же он все-таки идиот.
        «Ты когда-нибудь меня любила?»
        Она так и не ответила на этот вопрос, заставила искать ответ в ее глазах, разглядывать ее пристально и с каким-то отчаянием. У нее покраснели белки глаз, как будто она плакала, а он не заметил. На щеках пылал румянец, губы, полные и яркие, слегка приоткрылись - дерзкий рот, зовущий к поцелую. Ему захотелось повторить вопрос, потребовать у нее ответа.
        Что, если она скажет «нет»? Он аккуратно застегнет ее корсаж и отпустит с миром, оставив лишь воспоминания о своей галантности? Или же займется с ней любовью несмотря ни на что?
        А если она скажет «да»? Тогда он спросит, может ли она полюбить его снова, будет унижаться, умолять ее…
        Он стоял под Балаклавой на вершине горного хребта и видел внизу многотысячную кавалерию русских. В Лакхнау он врукопашную сражался с врагом. Будучи полковником, он посылал людей в бой, решал, кому атаковать, а кому прикрывать фланги.
        Такое под силу лишь человеку без страха.
        А вот теперь он узнал по-настоящему, что такое страх. И потому молчал.
        Он подался вперед и нежно поцеловал пульсирующую жилку у основания ее шеи.
        - Ты сюда наносила духи?
        У него перед глазами стояла картина: сегодняшнее утро, и вот Шона наносит капельку духов на это место. И было почему-то крайне важно получить этому подтверждение. Он хотел, чтобы эти разрозненные образы, обрывки фантазий - ожили. И не важно, что произошло между ними.
        Она кивнула.
        - А куда еще?
        Она качнула головой: ему придется самому найти эти места.
        Он медленно спустил корсаж с ее плеч. Как же соблазнительно и развратно она выглядит: пышная грудь так и рвется на волю из клетки корсета. Он взялся за ее юбку - на ней было столько застежек, что он едва не потерпел поражение. Но Гордон твердо вознамерился на достигнутом не останавливаться и настоял на своем. Пальцы не слушались, сердце бешено стучало в груди.
        Гордон спустил с Шоны юбки и кринолин на пол - сейчас было не до аккуратности - и, просто обхватив ее за талию, поднял и поставил чуть в стороне от вороха одежды.
        Поцелуй. Ему нужен поцелуй. Прямо сейчас.
        Он притянул ее к себе и погрузился в поцелуй, как в омут. Чернота перед закрытыми глазами вспыхивала яркими взрывами.
        - Я назову ее «Шона», - пробормотал он ей в губы.
        Она посмотрела на него затуманенным взглядом:
        - Что?
        - Я про свою взрывчатку. Я назову ее «Шона».
        Шона улыбнулась.
        Гордон прижался лбом к ее лбу.
        - Ты действуешь на меня точно так же, - тихо проговорил он.
        Ох, не следует ему быть таким откровенным.
        Он не дал ей ничего сказать в ответ - снова поцеловал в губы, одновременно расшнуровывая корсет. Он жаждал видеть ее нагой, податливой, объятой страстью - и лежащей на его кровати.
        Но сначала нужно было снять этот чертов корсет…
        Гордон выругался, а Шона снова улыбнулась, но он не обратил на это внимания. Он просто не мог скрыть своего желания, которое уже граничило с отчаянием. Когда корсет наконец поддался и был снят, у Гордона возникло сильнейшее искушение запустить им в стену, но он сдержался и ограничился тем, что отбросил его на ворох одежды.
        А теперь - нижняя рубашка, под ней панталоны с кружевом, прелестные подвязки, чулки и туфли.
        Он не в силах больше ждать!
        Он поднял ее на руки и положил на кровать. Шона приподнялась на локтях, на ее лице отражалась смесь удивления и радости.
        Слава Богу, ему раздеться было легче, чем ей.
        Зря он потратил время на смену одежды после своих экспериментов. Нужно было сразу доставить Шону сюда, чтобы она смотрела, как он моется. Он мог бы, не вытираясь, заняться с ней любовью…
        С брюками пришлось повозиться - учитывая состояние его мужского достоинства.
        Шона перестала улыбаться и внимательно посмотрела на эту часть его тела, которая, словно разумное существо, стремилась к ней так страстно.
        Гордон хотел дать ей насмотреться на него, но нетерпение взяло верх - и он принялся стаскивать с Шоны туфли, чулки и в спешке едва не порвал панталоны.
        Она молча помогала ему - приподняла бедра, когда он снимал с нее панталоны, и села, когда дело дошло до рубашки.
        Ну наконец-то, наконец-то она полностью раздета! В комнате было прохладно, и ее кожа покрылась мурашками, но Гордон собирался согреть ее.
        Он провел руками по ее бедрам, нашел бугорок, покрытый шелковистыми завитками. Она раздвинула ноги. Она хотела его, она звала его. Искусительница, которая жаждет еще поцелуев!
        Кровать показалась Гордону слишком маленькой, он опустил одно колено на пол и покрыл поцелуями ее ногу от голени до бедра.
        Ее охватила дрожь.
        Он немного привстал и запечатлел цепочку поцелуев от бедра до талии, чуть задержался у пупка, и потом двинулся дальше - к прекрасной округлой груди.
        Шона втянула в себя воздух и шире раздвинула бедра. Гордон улыбнулся.
        «Иди ко мне».
        Зов сирены - он проигнорировал его, отодвинув на второй план собственное возбуждение: гораздо важнее ему было увидеть Шону на пике страсти. Он хотел, чтобы она запрокинула голову, а глаза бы у нее сделались дикими, чтобы она кусала губы, сдерживая крик.
        Господи, как же ему хотелось, чтобы она кричала…
        Шона дрожала под его взглядом, но вовсе не стеснялась своей наготы. Впрочем, женщина, наделенная таким совершенством форм, и не должна их стыдиться. Она похожа на ожившую греческую статую, ее кожа - как нежный, теплый алебастр.
        Она заполняла собой весь мир. Ее влага покрывала его пальцы, ноздри Гордона трепетали от запаха ее страсти. Он склонил голову и медленно прикоснулся губами к ее соску, потом приник к нему жадным поцелуем, едва не потеряв голову от вкуса ее кожи.
        - Вот здесь, - сказал он, понюхав ложбинку между ее грудей. - Здесь тоже духи.
        На фабрике все случилось слишком быстро. Сегодня будет иначе. Черт подери, с ней всегда так: увидел ее - и захотел. Вдохнул ее запах - и захотел. Она улыбнулась - и захотел.
        Мысли о ней возбуждали в нем страсть. Ее смех возбуждал в нем страсть.
        Шона раздвинула бедра, и все его намерения растянуть удовольствие пошли прахом.
        Он приподнялся над ней, оперся на локти. Ее губы раскраснелись, щеки пылали. Гордон с удивлением обнаружил, как трудно смотреть ей в глаза и молчать о том, что он все еще ее любит, и может быть, будет любить всегда.
        Он вошел в нее.
        - Прости меня, - проговорил он.
        Блаженство было таким сильным, что он зажмурился на мгновение.
        Он велел себе успокоиться, но это оказалось не так-то просто.
        Он поцеловал ее и медленно вышел. Она умоляюще всхлипнула - он понял ее без слов, ибо и сам чувствовал то же. И снова вошел в нее, и еще, и еще. Шона вцепилась ему в плечи и стала двигаться навстречу.
        Глухой, низкий звук сорвался с ее губ. Она закрыла глаза и отвернулась.
        Смертному мужчине не под силу устоять при виде Шоны Имри, обезумевшей и беспомощной от страсти.
        Ему хотелось заключить ее в объятия и любить до скончания времен. Он хотел бы тысячелетиями доставлять ей наслаждение и упиваться ее поцелуями, ее дыханием.
        Он вдруг понял, что развязка слишком близка и ее не остановить. Он извергся в нее, и это было подобно взрыву.
        Гордон рухнул на Шону и подумал, что ей, наверное, тяжело и нужно подвинуться, но это могло подождать - он был не в силах даже пальцем сейчас пошевелить. Ее сердце бешено билось, и он нежно поцеловал ее грудь, чтобы она успокоилась. Он положил голову на подушку. Через мгновение он снова сможет дышать. Шона ласково и понимающе погладила его по спине.
        Против нее у него просто нет шансов. Разве может он в чем-то ей отказать? Разве может не любить ее?
        - Что ты имел в виду? - спросила она дрожащим голосом. - За что я должна тебя простить?
        Он улыбнулся в подушку.
        - Я слишком спешил и сделал все очень быстро.
        - Слава Богу, что быстро, - ответила она негромко.
        Он приподнялся на руках и поглядел на нее. Она лежала, закрыв глаза, на щеках горел румянец, а на полных губах играла счастливая улыбка.
        Какой же он дурак. Восторженный кретин.
        - Тебе понравилось?
        Ее глаза распахнулись, и он прикусил язык, тут же пожалев о своем идиотском вопросе. Он приник к ее губам, запечатывая признание поцелуем.
        Потом перекатился на бок и обнял ее. Ее рука, лежавшая у него на талии, сжалась в кулак.
        Снаружи бушевала гроза. Природа, как капризное дитя, требовала внимания. Гордон позволил себе смежить веки и прижал Шону к себе - так они уместились вдвоем на узкой койке. Из-за уха у нее тоже пахло духами, и он улыбнулся. И третье местечко он тоже нашел.

        Когда Шона открыла глаза, Гордона уже и след простыл.
        Она повернула голову и обнаружила, что гроза прошла. За окном сияло чистое послеполуденное небо. Как он встал, оделся и ушел, она не слышала. По крайней мере она выспалась - в последнее время ей это редко удавалось.
        Она села и окинула взглядом комнату. Гордон собрал ее одежду и аккуратно повесил на стул возле кровати. Странно, но тот факт, что он трогал ее вещи, смутил ее больше, чем все, что между ними произошло недавно.
        Иногда она сама себе удивлялась.
        У изножья кровати лежал кожаный мешочек. Нахмурив брови, Шона открыла его и уставилась на содержимое. Внутри было достаточно денег, чтобы прокормить всех обитателей Гэрлоха до самой продажи замка.
        И только дурочка стала бы плакать в такой момент, но Шона всегда считала, что, когда в дело вмешивался Гордон, она теряла весь свой ум.

        Через тучи, оставшиеся на небе, пробивались потоки солнечного света. После грозы в воздухе носился запах весны - чудно, ведь на носу зима. На дороге, ведущей к фабрике, лежали опавшие листья и мелкие веточки, не выдержавшие натиска ветров. Вдалеке, как глаза, полные слез, блестели окна Гэрлоха.
        Гордон объезжал самые крупные препятствия на дороге, но был довольно рассеян. Почему он пошел на такую откровенность с Шоной? Он поклялся себе, что больше не будет ей доверять, однако выложил все свои планы и открыл свои мысли.
        Она всегда умела найти брешь в его обороне.
        Может, дело в том, что она честно призналась ему в своем бедственном положении? Она явно очень волновалась, словно опасалась, что он будет смеяться над ней, хотя ему больше всего на свете захотелось обнять ее, прижать к себе и защитить от всего. Он жаждал сделать мир безопасным местом для нее. Он хотел встать между ней и тем, что вызывало у нее тревогу или печаль. И конечно, после этого он идиот и дурень, но ему все равно.
        Гордон был не намерен думать о Шоне, которая сейчас спала в его постели, и ее щеки даже во сне окрашивал нежный румянец. И тем более он не хотел думать о том, с каким трудом он ее покинул.
        Однако он подозревал, что история повторится. У них нет будущего. Шона и дальше будет держаться за свою гордость. В конце концов, это часть ее. Когда умерли их с Фергусом родители, она оплакала их и стала жить дальше. Очевидно, то же самое она сделала, когда умер ее муж. Смелая, стойкая и высокомерная - эти слова лучше всего могли описать ее характер.
        Но эти же качества не позволяли ей быть гибкой, покоряться, а он не станет довольствоваться малым. Ему же нужна женщина, которая бы любила его всем сердцем и ставила бы его превыше всего остального.
        Он много лет потратил на то, чтобы завоевать любовь отца, пока не понял наконец, что тот просто не способен кого-либо любить. Он не намерен повторять такую же ошибку с Шоной.
        Он дурно обошелся с Рани, бросив его ради разговора с ней, - нужно будет извиниться. Но утро прошло не зря: они выяснили, что вторая формула более стабильна, а третья, с кизельгуром, помогала процессу нитрования.
        Фабрика оказалась идеальным местом для производства нового взрывчатого пороха. Кислоту для нитрования они заказывали под Эдинбургом, а вокруг Лох-Мора имелись залежи кизельгура.
        Плюс к тому Рани - химик от Бога.
        Гордон удивился, заметив у входа на фабрику карету. Когда он приблизился, из нее вышли трое, и это не столько встревожило его, сколько вызвало интерес.
        Он вспомнил, как один из сержантов говаривал: «Не высовывайтесь, сэр, а то по вас начнут палить».
        Любопытно, из каких «пушек» собрались палить эти господа?
        Одетые очень похоже - в длинные сюртуки, высокие шелковые цилиндры и костюмы из дорогого черного сержа, - они сразу напомнили ему лондонских банкиров. Вид все трое имели торжественный и мрачный, точно собирались сообщить о чьей-то кончине. Может, и не на банкиров они похожи, а на совладельцев похоронного бюро.
        - Сэр Гордон? - осведомился высокий незнакомец.
        Волосы, тронутые сединой, выдавали в нем самого старшего.
        - Да?
        Гордон остановился. Он не любил сюрпризов и потому насторожился. Гостей он не ждал… Гордон потрогал в кармане брошь клана Имри, словно этот талисман должен был его уберечь. Вот только от чего?
        - Вы могли бы уделить нам несколько минут?
        - Могу я узнать, зачем вы приехали?
        Говоривший улыбнулся:
        - Нас привело к вам довольно срочное дело, сэр. Мы прибыли с деловым предложением.
        Охваченный любопытством, Гордон подошел к двери, открыл ее и жестом пригласил гостей войти. Те проследовали за ним в огромный цех, как безмолвная траурная процессия.
        Гордон провел их в кабинет управляющего, который он расчистил для своих нужд, и повернулся к визитерам.
        - Что за неотложное дело? - спросил он.
        Четверть часа спустя они вышли из кабинета в том же порядке. Гордон, ошарашенный, молчал.

        ГЛАВА 25
        Брайан Макдермонд впитал любовь к родине с молоком матери, и любовь эта постоянно поддерживалась разговорами о том, как счастливо они все заживут, когда свергнут англичан. Он сражался за Шотландию и готов был сражаться еще и еще. Но одно дело - война, и совсем другое - жизнь в шатком, хрупком мире.
        Жить стало гораздо труднее. Разговоры о свободе прекратились, сменились тихим шепотом о том, как вынести бремя английского владычества. Ему запретили играть на волынке и забрали инструмент, но его клан оказался хитрее и спрятал для него еще один инструмент. И время от времени Брайан поднимался на утес над Лох-Мором и изливал душевную боль через звук.
        Кое-кто намекал, что на него могут донести, что он рискует угодить в тюрьму или на виселицу. Но когда тоска делалась нестерпимой, когда пустота в душе не давала дышать, Брайан Макдермонд, презирая наставления трусов, брал волынку и играл дроку, оленям и орлам.
        И там он встречался с Энн Имри, когда та, преступив все запреты, приходила послушать его волынку. Жена лэрда, женщина с нежной печальной улыбкой. На утесе над Лох-Мором они изливали друг другу душу, и Брайан Макдермонд узнал наконец, что есть нечто, помимо волынки, что может даровать ему умиротворение, - это его любимая.
        Энн, черноволосая и кареглазая, улыбалась застенчиво и как бы неуверенно. Она была обычной девушкой из Инвернесса и приходилась лэрду дальней родственницей.
        Они говорили о своих детях, о свободе, о тех законах, что призваны были задушить в шотландцах все шотландское. Не говорили они только о своих супругах.
        И никогда не говорили они о том, что чувствовали друг к другу.

        Приготовления к балу в честь прибытия мистера Лофтуса и Мириам в Гэрлох совпали с сильнейшим недомоганием мистера Лофтуса.
        Уже три дня американец возлежал на постели в покоях лэрда и так мучился, что даже Элизабет, ухаживавшая за ним, была бледнее обычного. Хельмут нашел какие-то дела, требовавшие его присутствия вдали от больного, и даже обедал и ужинал в конюшнях.
        Каким бы вредным ни был мистер Лофтус, таких мучений он не заслужил. Шона дважды вызывала из Инвергэр-Виллидж доктора. Доктор дважды приходил, осматривал мистера Лофтуса и дважды объявлял, что тот абсолютно здоров, если не считать приступа подагры и чрезмерной любви к тяжелой пище. Он посадил беднягу на строгую диету и предупредил, что, если тот нарушит предписания, последствия могут быть самые плачевные.
        Спустя два часа Хелен была замечена на лестнице с графином виски и тарелкой бараньих отбивных под белым соусом.
        Когда доктор пришел во второй раз, он наградил Шону таким взглядом, словно та пыталась отравить несчастного гостя. Из любви к Хелен она и слова не сказала, только сурово посмотрела на нее, предостерегая, чтобы та по доброте душевной больше не потакала прожорливости мистера Лофтуса.
        Впрочем, она подозревала, что кто-то за ее спиной снабжает американца виски и едой, которую доктор категорически запретил.
        Мириам ни капельки не расстроилась из-за болезни отца. Она прокомментировала его состояние так: «Папа, наверное, съел что-нибудь не то» - и больше не обращала на него внимания. Однако она принимала самое активное участие в подготовке к балу.
        Два дня назад Шона сказала:
        - У нас нет оркестра. Есть барабаны, волынка, флейта и скрипка - придется обойтись ими.
        Интересно, эта глупышка хоть понимает, что они будут играть не вальсы для нее, а деревенские танцы? Официально вечер мог посвящаться Мириам, но на самом-то деле он подразумевался как праздник для жителей деревни и других гостей. А также как прощание последних Имри с Инвергэр-Глен.
        Эта мысль чудовищно угнетала Шону.
        Она решительно схватила книгу, в которой делала пометки, и удалилась на второй этаж в Фиалковую гостиную, названную так из-за дорогих французских обоев с узором из букетиков фиалок.
        Когда она закрывала дверь, со стороны Ратмора донесся еще один взрыв. Уже несколько дней Гордон экспериментировал со взрывчаткой различной мощности. Когда в первый раз люди высыпали из замка, чтобы посмотреть на источник столь чудовищного звука - все, кроме мистера Лофтуса и Элизабет, - Шона хотела сказать им: не волнуйтесь, это просто Гордон.
        Она не видела его с тех пор, как он оставил кошелек с деньгами у ее ног.
        Разве он не должен по крайней мере изредка навещать Фергуса? Или он решил игнорировать и друга тоже?
        В этот момент распахнулась дверь.
        - Мне надо съездить в Эдинбург за подходящим платьем, - заявила Мириам.
        - Вечер состоится через три дня, - ответила ошарашенная Шона, - на поездку нет времени.
        - Мне нечего надеть.
        Шона закусила губу, чтобы не сказать лишнее, и волевым усилием смягчила тон:
        - Мириам, для жителей Инвергэр-Глен вы настоящая принцесса. Вы к простому ужину надеваете такие платья, которые привели бы их в благоговейный восторг. Нет необходимости покупать что-то еще.
        Мириам недовольно поджала губки:
        - Возможно, вы и правы. Кроме того, вряд ли в Эдинбурге найдется портниха, которая отвечала бы моим запросам.
        Шона продолжала улыбаться только потому, что она урожденная Имри, и никому не под силу было вывести ее из равновесия, тем более такой козявке, как Мириам Лофтус.
        - А вы что наденете?
        Этот вопрос застал Шону врасплох.
        - Я еще об этом не думала.
        И правда, что она наденет? Единственное приличное платье, которое у нее осталось, - черное. Как же она устала от черного!
        Мириам прищурилась:
        - Вы же не станете надевать очередное черное платье?
        Шона расправила плечи и вымучила улыбку:
        - Мой траур только что закончился.
        - Черный вам совсем не идет.
        Шона не знала, что на это ответить.
        - У меня есть платье, которое вам должно подойти. Оно мне велико, но я не стала его перешивать, потому что не собиралась его носить.
        - В этом нет нужды.
        Шона невероятным усилием воли сдержала улыбку.
        - Я велю Элизабет, чтобы вам его принесли, - заявила Мириам, словно не слыша Шону.
        Элизабет ей не служанка, но Шона не стала об этом говорить. К чему слова? Мириам все равно никого не слушает.
        Мириам просто повернулась и вышла из комнаты. Шона в смятении проводила ее взглядом.
        Неужели правила приличия обяжут ее надеть какие-то ужасные обноски этой американской девчонки? И свой последний праздник в Инвергэр-Глен она проведет одетая как пугало?
        Гордость Имри сменяется унижением Имри.
        Шона нахмурилась, еще несколько секунд смотрела на дверь и потом снова склонилась над записной книжкой. Она уже спланировала угощение - на него уйдет изрядная часть оставшихся денег, дай Бог, чтобы хватило прокормить мистера Лофтуса с его оравой в течение нескольких недель. Она договорилась, чтобы несколько женщин из деревни пришли и убрались в пиршественном зале и примыкающей к нему малой гостиной, так как гости будут главным образом веселиться в этих комнатах.
        Волынщик, которого она наняла, отказался брать с нее деньги, сказав, что для него выступать в Гэрлохе - большая честь. Она едва не расцеловала Рори в ответ. Нет, конечно, она не стала смущать старика, но и слез благодарности сдержать не смогла.
        Хелен постучалась и робко вошла в гостиную. Со вчерашнего дня, после визита доктора, они так по-хорошему и не разговаривали. Шона бросила взгляд на Хелен, отложила записную книжку на столик и принялась изучать компаньонку более внимательно. Что-то было не так. И судя по опухшим глазам, Хелен плакала.
        - В чем дело? - спросила Шона.
        Она позволила себе роскошь развести небольшой огонь в камине, и в комнате по этому случаю было очень тепло, а солнечный свет добавлял уюта.
        Хелен села в кресло напротив и уставилась на свои колени.
        - Хелен?
        - Ты когда-нибудь чувствовала себя скверно из-за того, что наделала?
        - Много раз. А в чем ты чувствуешь себя виноватой?
        - Я сделала глупость, - поспешно ответила Хелен.
        Шона выдохнула:
        - Только не говори, что снова дала мистеру Лофтусу виски! Или лепешки! Ему же нельзя!
        Хелен покачала головой. Она выглядела такой печальной, что Шона всерьез забеспокоилась. Она подалась вперед и положила руку на плечо подруги.
        - Хелен, пожалуйста, расскажи мне все.
        - Я думаю, история имеет свойство повторяться, тебе так не кажется?
        Любопытный вопрос.
        - Ты о чем?
        - Ты говоришь себе, что больше не сделаешь того, что делала в прошлом, но при схожих обстоятельствах начинаешь вести себя точно так же, как и раньше. А как же все уроки, которые ты вынесла? Как же боль, которую ты испытала?
        Шона откинулась на спинку кресла и посмотрела на Хелен долгим взглядом. Откуда та узнала? Она достаточно быстро возвращалась в Гэрлох - и после случая на фабрике, и из Ратмора. Она ни в чем не признавалась Хелен, но та, похоже, отчитывает ее за недостойное поведение!
        Она, однако, это заслужила.
        Хелен старше ее всего на несколько лет и во многих областях гораздо более зрелая, чем Шона. Возможно, так сложилось потому, что Хелен много лет ухаживала за больным отцом. Или потом, когда после его смерти осталась без гроша в кармане. По крайней мере в этом они похожи.
        - Я чувствовала себя такой одинокой, - проговорила Шона. - Что, конечно, не извиняет моего безрассудства. Я с ним теряю голову. Вижу Гордона - и весь мир как будто исчезает.
        Хелен как-то странно на нее посмотрела.
        - Я не могу изменить прошлое, Хелен. Но ты права. Я могу изменить свое поведение в настоящем.
        - А что бы ты хотела изменить в прошлом? Если бы могла?
        Шона взяла со стола записную книжку и раскрыла ее, однако страницы расплывались перед глазами, и она ничего не могла разобрать.
        - Семь лет назад ко мне подошел отец Гордона и сказал, что Гордон собирается сделать мне предложение, потому что они с Фергусом друзья и ему известно, насколько плохи наши дела. - Она заложила пальцем нужную страницу и закрыла книжку. - Понимаешь, у нас совсем не было денег. - Шона вздохнула. - Боюсь, сейчас мы в такой же ситуации. Генерал сказал, что Гордон женится на мне из жалости, но кроме того, этим он поставит крест на своей карьере.
        - Судя по тому, что ты вышла за моего кузена, ты ему поверила.
        Шона кивнула и отвернулась. Эту комнату обставляла мать - она любила все французское. Но нравился ли ей на самом деле узор на обоях? Или они оказались здесь лишь потому, что их привезли из Парижа? Эти букетики довольно милы, если не обращать внимания на то, что они местами выцвели до светло-сиреневого и голубого цветов.
        - Ты вышла за Брюса назло Гордону? Чтобы доказать ему, что кто-то другой тебя хочет?
        Она, потеряв дар речи, смотрела на Хелен. Эта мысль никогда не приходила ей в голову, хотя Фергус и спрашивал, к чему такая спешка со свадьбой. Она говорила, что это из-за того, что у них нет денег. Но без денег они остались еще тогда, когда умерли их родители. Она считала, что незачем откладывать, ведь Брюсу не терпелось сделать ее своей женой.
        Неужели там было что-то еще?
        Молчание затянулось. Шона понимала, что Хелен ждет ответа. Как же ей открыть правду? Наверное, надо просто заставить себя произнести горькие слова.
        - Я полюбила Брюса. Я готова была прожить с ним всю жизнь. Мне хотелось сделать его счастливым.
        Хелен молчала, ни словом не облегчая исповедь, но и не прерывая ее.
        - Но к Гордону я испытывала совсем другие чувства. Не знаю, как объяснить.
        Словами не описать того, что она чувствует к Гордону. С юности он занимал в ее сердце особое место, нишу, предназначенную для него одного. Когда он уехал учиться, она была безутешна. Когда вернулся - мир преобразился, заиграл красками. В его присутствии сердце ее всегда билось быстрее и даже дыхание выравнивалось в такт с его. Они могли разговаривать часами, спорить и соглашаться друг с другом. С Гордоном не существовало запретных тем и нелепых вопросов.
        Возможно, в ее решении выйти за Брюса и содержалась толика мести. «Я тебе покажу, Гордон Макдермонд. Кто-то желает меня, и вовсе не из жалости. И не кто-нибудь там, а граф, мужчина при деньгах и с титулом. Так-то!»
        Как она могла в этом себе признаться?
        Чем оправдывала боль, которую испытывала? Даже если бы она проигнорировала слова генерала, какая-то часть ее вечно задавалась бы вопросом: а может, он сказал правду? Она не хотела милостей от Гордона. И не могла встать между ним и его будущим, и не могла потребовать больше, чем дала бы взамен.
        Хелен нахмурилась:
        - А как он отреагировал, когда ты сказала, что собираешься выйти за другого?
        О Господи, Хелен знала, куда бить.
        Шона встала и положила записную книжку на стол. Ей вдруг остро захотелось сбежать, спрятаться от вопросов Хелен.
        - Но ты хотя бы рассказала ему о своих чувствах?
        Шона оглянулась на свою компаньонку:
        - А что он мог на это сказать?
        Хелен откинулась на спинку кресла, вытаращив глаза.
        - Ты так с ним и не поговорила? Не объяснила своих действий?
        Шона покачала головой.
        Семь лет она придерживалась принятого решения, изо всех сил старалась быть Брюсу хорошей женой и выбросить Гордона из головы. Но он проникал в ее сны - и в мысли, стоило только потерять бдительность.
        - Ты была бы счастлива с ним, - сказала Хелен, не дожидаясь, пока Шона соберется с силами и ответит. - Счастливее, чем с моим кузеном.
        Она махнула рукой, намереваясь возразить, сказать, что любила Брюса, но Хелен не дала ей такой возможности:
        - Но вместо этого ты предпочла поверить генералу. Потому что так было проще.
        Шона смотрела на Хелен, осознавая услышанное:
        - Нет. Я поверила ему, потому что он сказал правду.
        Хелен ничего не ответила, но это и не имело значения. Шона много лет лгала самой себе, и теперь стены лжи, которые она возвела вокруг себя, стремительно рушились.
        - Какая теперь разница? Прошлого не вернешь, - горько заметила она.
        - Возможно, ты не в силах переписать прошлое, Шона, но неужели ты собираешься повторить ту же ошибку?
        - Я не понимаю, о чем ты говоришь.
        Хелен покачала головой:
        - Все ты понимаешь. Он там, совсем рядом. - Она указала в сторону Ратмора. - Ты когда-нибудь говорила ему, что чувствуешь? Что испытываешь прямо сейчас?
        Шона отвернулась.
        - Из твоего молчания я делаю вывод, что не говорила, - подытожила Хелен. - Не упусти свой шанс, Шона. Потому что когда-нибудь настанет день, когда ты снова захочешь переписать прошлое, но это будет уже невозможно. Не позволяй гордости помешать тебе.
        - Дело не в гордости, - выпалила Шона. Ах, если бы только гордость… - Если бы речь шла о том, что сделала я, то я могла бы это исправить. Но дело в нем. - Слезы застили ей глаза, когда она посмотрела на Хелен. - Он меня не хочет.
        - Откуда ты знаешь?
        - Я здесь. А он там. Если бы он меня хотел, то пришел бы в Гэрлох.
        - А ты его хочешь? Любишь его? Возможно, настало время сказать ему об этом.
        Шона отвернулась, подошла к двери и сделала вид, что ее очень интересует резьба на двери.
        Они никогда не произносили слова «любовь». То, что происходило между ними, не требовало слов, и любые клятвы показались бы насмешкой.
        - А вдруг уже слишком поздно? - тихо спросила Шона.
        - Слишком поздно только после смерти. А пока ты жива, у тебя есть возможность все исправить.
        Правда ли это? Их все еще связывает похоть, может, потребность друг в друге. Но любовь? Вдруг уже слишком поздно для любви?
        - А что ты натворила? - спросила Шона у Хелен, отчаянно желая сменить тему разговора. - Ты сказала, что скверно себя чувствуешь из-за того, что сделала.
        Хелен улыбнулась:
        - Уже не важно. - Она покачала головой. - Может, я поступила не очень мудро, но таких глупостей, как ты, не делала.
        Последнее замечание уязвило Шону, однако с правдой такое часто случается.

        ГЛАВА 26
        - Святая Бриджит, - пробормотала Шона, глядя на свое отражение.
        Хелен и Фергус умудрились перетащить в ее комнату зеркало матери, и теперь она разглядывала себя, потрясенная до глубины души.
        - Я не могу никуда выйти в таком виде, - заключила она.
        Платье Мириам, когда она впервые его увидела, вовсе не показалось старомодным. Да, цвет странный - какой-то оттенок старого красного вина, - но вроде бы наряд вполне приличный. Правда, она не рассчитывала, что будет смотреться в нем вот так. Платье полностью обнажало плечи и откровенно подчеркивало тот факт, что природа наделила ее… ммм… пышным бюстом, большая часть которого была выставлена на всеобщее обозрение.
        - По-моему, очень смело, - заметила Хелен из-за ее спины.
        - Я знаю. Слишком смело.
        - Вовсе нет, - возразила Хелен, к ее удивлению.
        Шона оглянулась через плечо на компаньонку.
        - Шона, послушай, если мистер Лофтус купит замок, то тебе больше не представится случая потанцевать в Гэрлохе. Если же Фергус откажется его продавать и сделка не состоится, то тебе все равно не хватит денег на другую ассамблею.
        Чистая правда. Хелен лучше всех знала, как тяжело ее финансовое положение.
        - Это твой прощальный выход в свет в качестве Имри из Гэрлоха. Почему бы тебе не оставить о себе яркое воспоминание?
        - Шокирующее?
        - Нет. - Хелен торжественно оглядела ее с ног до головы. - Величественное. Это платье тебе в самом деле очень идет. Думаешь, Мириам предвидела это?
        - Если я скажу «нет», получится, что она намеревалась вырядить меня как пугало. Так что давай сделаем вид, что она была очень любезна и я с благодарностью приняла ее щедрый дар.
        Хелен одобрительно улыбнулась.
        Платье и вправду было красивое. Обтягивающее талию, с глубоким декольте, украшенное полосами переливчатой ткани, которые лежали на плечах и ниспадали до локтей. Шона понятия не имела, что носят сейчас в Америке, но ИнвергэрГлен такого платья никогда не видал, это точно.
        - Шона, все эти годы ты вела себя как примерная вдова, - сказала Хелен. - Может, пришло время чуть-чуть шокировать публику?
        Неужели Хелен забыла все, что Шона рассказала ей несколько дней назад, и теперь хочет, чтобы она полуголой объявилась в пиршественном зале?
        Судя по огоньку в ее глазах - да.
        - Кроме того, ты можешь привлечь внимание одного выдающегося шотландца.
        - Уж лучше я, чем Мириам. - Шона поглядела на Хелен. - Она же помолвлена, разве ей не следует сохнуть по своему суженому?
        Хелен эта реплика развеселила. Шона чуть-чуть смутилась - и чуть-чуть надулась.
        - Не думаю я, что ей есть какое-то дело до жениха. Эту партию организовал мистер Лофтус. Полагаю поездка - в некотором роде утешительный приз для нее. Как и Гэрлох. Мистер Лофтус планирует преподнести его дочери в качестве свадебного подарка.
        Это просто ужасно!
        - И я уже молчу о том, что она еще вполне может убедить его, что есть более подходящая кандидатура на роль ее мужа.
        - Человек с титулом, - уныло подтвердила Шона. - Первый баронет Инвергэр.
        - Или лэрд Гэрлох.
        Уже во второй раз за последние пять минут она теряет дар речи. Хелен что, никогда не угомонится?
        - Фергус? Разве может она им интересоваться?
        А вдруг Фергус той ночью в пиршественном зале не шутил? Нет, она никак не может стать родственницей Мириам Лофтус!
        Шона наконец обрела способность говорить:
        - Правда я похожа на кого-то другого?
        - Нет, ты похожа на Шону, нарядившуюся на бал. - Хелен улыбнулась и тронула ее за плечо. - Дай, я поколдую над твоими волосами.
        Она мягко повела ее к туалетному столику.
        Слава Богу, разговор о Мириам Лофтус исчерпан.

        Гордон знал свои ошибки наперечет. Одна из них - предвкушение, которое он испытывал, шагая по направлению к Гэрлоху.
        Шона прислала ему приглашение на званый вечер. Будь у него хоть капля здравого смысла, он бы отказался. Но на обратной стороне карточки она написала: «Гордон, спасибо за щедрость». Кроме того, она пригласила и Рани, и хоть Рани отказался, Гордона такой жест порадовал. А Рани вообще не любил многолюдных сборищ, и его нетрудно понять.
        Шона всегда была мастерицей по части словесных перепалок и умела всадить шпильку в самый подходящий для этого момент. Однако эта фраза излучала уязвимость, а само приглашение - щедрость натуры.
        Может, он и дурак и зря идет в Гэрлох, тем более по такому случаю. Получается, он обязан вместе со всеми праздновать прибытие американцев в замок, принадлежавший древнему клану? А Имри просто покорно уйдут, пересчитывая монетки? Что-то подобная картина не вязалась в его сознании ни с Шоной, ни с Фергусом.
        Нет, Шона скорее будет кричать и ругаться, и у нее в глазах снова запылает гордость Имри.
        «У меня нет денег». Когда она произносила эти слова, глаза ее оставались сухими, а на лице лежало выражение стоического терпения. Что ей довелось пережить за эти семь лет?
        Возможно, гордость Имри не так несгибаема, как ему казалось. И он в любой момент может предложить ей руку и сердце.
        Он едва не споткнулся от внезапно пришедшей в голову мысли. Примет ли Шона его предложение? Нет, во второй раз он не поставит себя в такое положение. Он уже уяснил: отказ неприятен. Нет, более того: своим отказом она ранила его, и ему потребовались годы, чтобы исцелиться.
        У него есть дела и поважнее, чем заявляться в Гэрлох в роли глупого воздыхателя. Он не такой. Она же ясно дала ему понять, что желает видеть его разве что в своей постели - и еще в качестве кредитора.
        Он не будет плясать под дудку Шоны Имри. Он вообще ни под чью дудку плясать не собирается - только сегодня он сообщил об этом трем банкирам (он не ошибся с первым своим предположением), которые вновь объявились на фабрике.
        - Мы представляем консорциум заинтересованных покупателей, сэр Гордон, - объявил старший из них. - Ваше открытие вызвало у нас глубокий интерес.
        Сама фабрика им была не нужна - они жаждали заполучить взрывчатку, которую разработали Гордон и Рани. За нее предлагали немыслимые деньги, целое состояние: когда они озвучили свое предложение сегодня, Гордон чуть не поперхнулся. Он и мечтать не мог о таком богатстве.
        - Но если мы будем поставлять взрывчатый порох на рынок сами, то заработаем не меньше! - возразил Рани.
        Больше всего Гордона беспокоил не тот факт, что кто-то желает выкупить его открытие, а та настойчивость, которую эти люди проявляли в погоне за взрывчатым порохом.
        - Здесь замешана армия? - спросил он и прочел ответ на их удивленных лицах еще раньше, чем старший заговорил:
        - Нет, военное министерство тут ни при чем.
        - Вы хотите заполучить взрывчатку так сильно, что готовы на воровство? - спросил Рани.
        Все трое, судя по их виду, страшно оскорбились. Рани только пожал плечами.
        Хотя Гордон и не давал им никаких обещаний, они посещали фабрику уже трижды. В первый раз разговаривали с ним, во второй - с Рани, а в третий, сегодня днем, настояли на беседе с ними обоими.
        Когда они уехали, Рани сказал:
        - Друг мой, англичане, заприметив что-то, так просто не уходят. Они берут что хотят.
        Возможно, Рани говорил о своей родине и бесчинствах империи, творимых в Индии. В этом они похожи. Он, может, и бывший офицер Короны, и получил титул баронета за заслуги, однако в душе он шотландец, им и останется.
        Нижний двор заполонили экипажи и повозки - сегодняшнее празднество имело успех. Вдоль дороги, почти на милю от замка, установили факелы, которые должны были зажечь, когда на горы опустится ночь.
        Даже в темноте Гэрлох будет блистать.
        И Шона Имри тоже.
        Однако она изменилась, разве нет? Стала более молчаливой и сдержанной, спокойное, безмятежное выражение лица полностью скрывало мысли, бродившие у нее в голове.
        Будь у него в руках какой-нибудь волшебный предмет, он загадал бы лишь одно желание: пусть прошлое вернется. Он снова стал бы просто Гордоном, он шагал бы через лощину из одного дома в другой, никого не таясь. Он засунул бы гордость куда подальше и просил бы Шону стать его женой.
        «Пойдем со мной», - сказал бы он с акцентом их общей родины. А если бы она сказала «нет», он попросту не принял бы отказа и умыкнул ее, как делали это его дикие, сильные предки.
        Они бы построили свой дом где-нибудь неподалеку. «Это наш дом, мы выстроили его сами», - говорили бы они случайным прохожим и родственникам, приехавшим погостить.
        Но нет. Они оба служили прошлому, истинные сын и дочь Шотландии.

        Через четверть часа прическа Шоны была готова. Хелен потребовалось столько шпилек, что она даже сходила за своими. Кроме того, Хелен припудрила ей лицо и нанесла на губы бальзам.
        - Это чтобы ты не забывала улыбаться, - заявила она. - Только не слизывай его!
        - Я умею себя вести в обществе, - ответила Шона, чувствуя себя ребенком.
        Наконец-то она полностью готова к выходу. Она прошла в другой конец комнаты, чтобы еще раз взглянуть на себя в зеркало. Какое чудо: у женщины в зеркале на щеках играл румянец. Что за пудру использовала Хелен? Она заколола волосы Шоны над ушами и позволила им свободно ниспадать на плечи.
        Шона едва не расплакалась.
        - Ты превратила меня в красавицу, - сказала она дрожащим голосом.
        - Ты всегда была очень красивой, только слишком печалилась и не замечала этого, - возразила Хелен.
        - А еще ты сделала меня заметной.
        Хелен кивнула:
        - Никто не пропустит твоего появления, Шона Имри Донегол. Ты выглядишь, как и подобает графине Мортон.
        - Правда?
        Если бы у нее осталось хоть что-то из подаренных Брюсом украшений, она непременно надела бы это сегодня, но все драгоценности за последние два года послужили более важной цели, чем простое украшательство.
        Понравится ли она Гордону? Ах, какая глупость даже думать об этом.
        Она повернулась к Хелен:
        - Давай, теперь я тебе помогу собраться.
        Хелен покачала головой:
        - Я не создана для балов.
        Шона уселась на кровать, отбросив шаль и веер.
        - Тогда я тоже не пойду.
        - Шона, ты и без меня со всем прекрасно справишься.
        - Знаю, но я хочу, чтобы ты немного себя побаловала. С тех пор как мы сюда приехали, ты только и делаешь, что выполняешь чьи-либо просьбы и пожелания. Я считаю, тебе нужно хорошенько потанцевать, поплакать под волынку и даже пропустить глоток-другой виски.
        - Нет, правда, я с большим удовольствием посижу в комнате и почитаю книгу.
        - Тогда я займусь тем же самым.
        Хелен нахмурилась:
        - Шона, я серьезно.
        Шона только улыбнулась:
        - Сколько тебе потребуется, чтобы собраться?
        - Ты правда без меня не пойдешь?
        Она покачала головой.
        В дверях Хелен обернулась:
        - Знаешь, ты действительно очень упряма.
        Шона улыбнулась еще шире:
        - Я знаю.
        Хелен ушла, а она встала, расправила складки на платье и направилась не к зеркалу, а к окну. Смеркалось. Вечер вступал в свои права над Нагорьем. Через несколько часов станет совсем темно, но пока что Шона прекрасно видела вереницу карет и повозок, подъезжающих к Гэрлоху.
        Когда стемнеет, зажгутся фонари и тени запляшут в листве деревьев. А звезды засияют так ярко, что будет казаться, словно небо придвинулось ближе, чтобы взглянуть на их праздник.
        Сегодня, приветствуя гостей Гэрлоха, заиграют волынки. Сегодня их заунывные песни расскажут об иных временах, столь же смутных и полных отчаяния. Мир укрывал Нагорье, будто теплое одеяло, но внешний мир не так спокоен.
        Многие из сегодняшних гостей прошли свои войны. Кто-то, как Фергус, вернулся со шрамами, которые заметны всем. Другие, как Гордон, внешне невредимы, но пережили не меньше.
        Как бы она жила, если бы с ним что-то случилось?
        А если во время одного из этих дурацких взрывов что-то пойдет не так? Ей хоть кто-нибудь сообщит?
        Шона прижала кончики пальцев к прохладному стеклу и закрыла глаза. В этот вечер, когда прошлое, казалось, шло рука об руку с настоящим, она страстно молилась за двух своих любимых мужчин.

        А вот и она, дар Божий, испытание для его гордости и воли.
        Свет падал из-за ее спины, и она явилась, как тень в красноватой дымке, но Шону Имри он узнал бы где угодно. Даже лежа в гробу, если бы она пришла его оплакать. И последние осколки его души устремились бы к ней, дабы отблагодарить за искренние слезы.
        Сегодня он должен либо оставить ее навсегда - либо вернуться к ней и любить до самой смерти всем сердцем. Сейчас не время для сомнений и вопросов. Он должен действовать наверняка.

        ГЛАВА 27
        Будучи хозяйкой, Имри из Гэрлоха, Шона должна была первой встречать гостей у входа. И она бы, конечно, за это взялась, если бы Хелен не настояла, во-первых, чтобы эту обязанность выполнил Фергус, а во-вторых - чтобы она, Шона, привела себя в порядок.
        Что ж, справившись с этим заданием, теперь она спускалась по лестнице, приподнимая юбки и всецело надеясь, что корсаж тоже на месте.
        Люди начали поднимать головы. Ее лицо зарделось. Мало того, гости еще и прекращали разговоры, и по Гэрлоху медленно распространялась волна молчания.
        Спустившись до середины лестницы, Шона остановилась, вцепившись в перила с такой силой, что, пожалуй, могла бы их и сломать.
        - Улыбнись, - напомнила ей Хелен из-за спины.
        Она и раньше бывала на светских мероприятиях. Брюс редко выезжал в свет, но когда это все-таки случалось, она подавала себя великолепно - он часто потом делал ей комплименты на этот счет. Когда они посещали какие-то мероприятия в Эдинбурге и даже в Лондоне, она вела себя не как девчонка-сорванец, нет - как воплощенная элегантность.
        Но здесь и сейчас Шона напрочь забыла все уроки матери и то, чему научилась в последующие годы. На нее смотрели десятки людей - людей, которых она знала с самого детства. Смотрели… и молчали. О чем они думали? Что хотели от нее?
        Священник, которого она помнила с младенчества, выглядел ошеломленным. Его жена, похожая на маленькую пичужку, - тоже. Сара Имри Макнэр, двоюродная сестра, остолбенела с бокалом в руке и глазела на нее. Брат Сары Магнус буквально пожирал Шону глазами.
        Они что, забыли, как она выглядит?
        Хелен что-то прошептала сзади, дала какие-то еще указания, Шона кивнула и спустилась еще на одну ступеньку, мельком удостоверившись, что корсаж не сполз.
        Гордон разговаривал о чем-то с Фергусом, держа стакан виски в руке. По случаю торжества он оделся в парадную форму с килтом и черным камзолом. Черные волосы блестели. Он засмеялся над какой-то шуткой Фергуса, и этот звук мигом пробежал по позвоночнику Шоны, словно ток.
        Гордон, без сомнения, самый красивый человек во вселенной.
        В этот момент он бросил взгляд в ее сторону, и улыбка на его губах истаяла. Их разделял весь зал, десятки внезапно замолчавших людей. Шона осилила последние ступеньки - но только потому, что Гордон неотрывно смотрел на нее. И она смотрела на него. Только на него. Оказавшись внизу, она растерялась: что делать? Гордон ее спас: пробившись через толпу и предложив руку.
        - Ты очень красивая, - проговорил он тихо.
        - Ты тоже, - ответила она, чем явно его удивила.
        Она взяла Гордона под руку, чувствуя, что руки у нее просто ледяные. Или это он такой горячий? Его взгляд согревал ее изнутри.
        - Как я рада, что платье вам подошло!
        Голос Мириам разнесся по залу.
        Чары разрушены. Снова сделалось шумно. Шона, может, и побыла принцессой фей, но ее правление длилось всего несколько минут.
        Американка возникла будто из ниоткуда и остановилась в нескольких футах от нее.
        - Оно очень красивое.
        Шона изобразила на пылающем лице улыбку.
        - Хорошо смотрится на вас. Как удачно, что мне оно не подошло.
        Неужели все непременно должны узнать, что она в платье с чужого плеча? Или это и есть основная причина внезапной щедрости Мириам?
        Шоне страшно хотелось провалиться сквозь землю. Вот бы каменный пол разверзся под ногами и поглотил ее… А может, ей просто сбежать по одному из тайных ходов и исчезнуть?
        Она убрала ладонь с руки Гордона.
        - Шона.
        Она посмотрела на него снизу вверх:
        - Спасибо, что пришел мне на выручку.
        Не дай Бог, он сейчас скажет что-то утешительное. Его доброты она просто не переживет.
        Она отошла к музыкантам, чтобы договориться с ними, когда начинать играть, а потом дала знак волынщику.
        Вначале звук был приглушенным, и всего лишь несколько гостей в замешательстве начали оглядываться по сторонам. А потом, когда волынщик зашагал по коридору в сторону пиршественного зала, гости столпились у дверей, чтобы лучше его видеть.
        Процессия вышла небольшая: впереди шел волынщик, играющий марш клана Имри, запоминающуюся мелодию, которая издревле звучала во время значимых событий; за ним Фергус, лэрд Гэрлоха, - он шел чуть медленнее, чуть прихрамывая; а замыкала меленькое шествие Шона.
        В иные времена за ними бы шли другие члены семьи, но теперь из Имри остались только они с Фергусом. Гости расступились, чтобы дать им возможность беспрепятственно войти в пиршественный зал, - знак уважения и верности.
        Потом Шона прошла сквозь толпу, приветствуя гостей, которых не видела много лет, и принимая комплименты. Она и не подозревала до сегодняшнего дня, что у нее столько выдержки. Она улыбалась до боли в скулах, позволяя, чтобы гости ее обнимали, трепали по щеке, гладили по рукам.
        Да, родители были бы счастливы увидеть их с Фергусом такими красивыми. Да, Гэрлох ночью - это зрелище. Да, будет очень грустно проститься с замком. Да, угощение изумительное, правда?
        Полковник сэр Гордон, первый баронет Инвергэр? Да, он удостоился большой чести - конечно, не такой большой, как Фергус, у него-то Крест Виктории. И отмечать можно одно только это. Да, жаль, что Фергус получил ранение, но сейчас он выглядит гораздо лучше. Нет, пока неясно, как долго он будет хромать.
        А что до американцев, так мистер Лофтус выглядит весьма дружелюбным малым, а его дочка такая хорошенькая! Будут ли они здесь жить? Да, разумеется, странно будет смотреться Гэрлох без Имри. А кто вон тот гигант, который следует за ним по пятам? А та красивая серьезная блондинка?
        Шона проследила, чтобы заново наполнили все тарелки на столе, велела принести еще бочонок виски и сама, улучив момент, пригубила обжигающий напиток из своего бокала. Гэрлохское виски моментально согрело горло, желудок и прогнало тот холодок в животе, который она старательно игнорировала весь последний час.
        Каждый раз, когда она оглядывалась, Гордон оказывался где-то поблизости. Каждый раз, когда кто-то из пожилых селян начинал вспоминать ее детство, она чувствовала Гордона рядом. Дважды она ловила на себе его пристальный изучающий взгляд.
        Понятное дело, она никогда прежде не надевала таких откровенных нарядов, но он явно не поэтому смотрел на нее вот так. Кроме того, Гордону прекрасно известно, как она выглядит вообще без одежды, и более того, он даже знает, как заставить ее стонать и вздыхать от наслаждения.
        Нет, нельзя об этом думать среди двух сотен человек.
        Заметив его в следующий раз, Шона нахмурилась. В ответ он улыбнулся, чем еще больше ее насторожил.
        Наконец она нашла в пустынном уголке Фергуса и присела рядом с ним.
        - Ты должна быть среди гостей, - заметил он.
        - В данный момент мне нужна передышка.
        Малую гостиную оборудовали как зал для танцев. Воодушевление, с которым музыканты играли, с лихвой покрывало недостаток их таланта. Несколько раз гости, вместо того чтобы танцевать, начинали им подпевать.
        В широкую двойную дверь, открытую настежь, то и дело залетал порыв осеннего ночного ветра, и от этого не было жарко.
        Мистер Лофтус заседал в пиршественном зале. Ногу его, измученную подагрой, Элизабет устроила повыше. Его лицо, обычно суровое, освещала дружелюбная улыбка. Несколько гостей столпились вокруг него - наверняка расспрашивают о том, какие перемены планируются в Гэрлохе, если сделка состоится. В любом случае деньги американца покроют все возможные тревоги и хлопоты жителей Инвергэр-Виллидж.
        Если Гордон и танцевал, она не видела. И уж совсем никакого дела ей не было до того, с кем он мог бы танцевать в этот вечер. Ну вот вообще никакого.
        Фергус с мрачным видом смотрел на гостей. Ему праздник был не по душе, и он даже не пытался это скрыть.
        Когда-то Шона умела шутками и поддевками поднимать брату настроение, но сейчас он так закрыт, что бесполезно было пытаться его разговорить.
        Впрочем, это не означало, что она не могла его подразнить.
        - Вы с Элизабет еще не поговорили?
        Он нахмурился. Ох и устала же она от его тяжелых взглядов!
        - Знаешь, тебе лучше бы согласиться на продажу Гэрлоха, - внезапно проговорила она. - Если будешь при деньгах, Элизабет согласится выйти за тебя замуж.
        - Ты, Шона, по-моему, не в том положении, чтобы раздавать советы. Разберись сначала со своей жизнью.
        Фергус сказал правду, и его слова отозвались болью в сердце.
        - Я тебе не мама и не нянька, но кто-то же должен о тебе позаботиться, когда ты явно нуждаешься в помощи. Я не имею в виду твою ногу. Я про твое сердце.
        Фергус снова нахмурился.
        Шона встала и покачала головой.
        - Эй, вы снова бодаетесь?
        Она обернулась и увидела Гордона. Он держал в каждой руке по стакану виски и один молча протянул Фергусу.
        - Никто не бодается. Просто во мнениях не сошлись.
        Гордон кивнул кому-то из знакомых и, рассеянно извинившись, ушел, словно ее общество его моментально утомило. Шона посмотрела ему вслед.
        - Ты до сих пор его любишь, - заметил Фергус, окинув ее внимательным взглядом.
        - Не говори глупостей.
        - Ты все еще его любишь, - повторил он с грустной улыбкой.
        Нет, правда, хватит уже это повторять!
        - Если бы мне приказали выйти за Гордона, я бы подчинилась и наверняка жила бы с ним счастливо до скончания дней. Я знала все его достоинства, которые со временем неизбежно узнает жена.
        - Когда это ты подчинялась чьим-то приказам? - спросил Фергус.
        Шона проигнорировала его замечание, сосредоточившись на своей внезапной исповеди:
        - Но за последние семь лет я твердо приучила себя видеть только его недостатки.
        - А у него их много?
        - Он гордый, упрямый и… невыносимый, - пробормотала она.
        - О тебе можно сказать то же самое.
        Шона не собиралась на это отвечать.
        - Думаю, ему эти качества необходимы были, чтобы стать самим собой, - продолжил Фергус.
        Шона с удивлением на него посмотрела.
        - Гордон всю жизнь то бегал от отца, то старался заслужить его одобрение. - Фергус прислонился к стене. - В конце концов он перестал считаться с мнением старика. - Он поглядел в потолок. - Осмелюсь предположить, его интересует мнение очень немногих людей. - Он медленно повернулся к ней. - Входишь ли ты в их число?
        Не ответив, Шона оставила брата, чтобы уделить внимание гостям. Если повезет, никто из них не станет говорить с ней о Гордоне.
        - Они друг друга на дух не переносят, да? - проговорила Мириам Лофтус.
        Она, наверное, облилась духами с головы до ног. Если бы Фергус не ушел так глубоко в свои мысли, приторный цветочный аромат мог бы заранее предупредить о ее приближении.
        - Кто?
        - Сэр Гордон и Шона.
        Ее наблюдение было столь абсурдным, что Фергус даже не нашелся что ответить. Через несколько секунд, правда, он понял, что Мириам видит то, что они сами хотят продемонстрировать публике.
        - Они старые друзья, - осторожно ответил Фергус, не желая вдаваться в подробности прошлого сестры.
        - Он выглядит впечатляюще. Я имею в виду в килте.
        Фергус с досадой покосился на нее. Сам он тоже был в килте. Но это никого не впечатлило.
        К примеру, Элизабет посмотрела на него и сразу отвернулась. Вспомнила ли она Крым?
        Когда умирал кто-то из его людей, ему об этом сообщала Элизабет. Сколько раз она брала его за руку, пытаясь утешить без слов. Да и правда, разве справедливо, что человек, выживший после ранения, умирал от инфекции? Элизабет понимала всю опасность ситуации и даже предупреждала его, что не нужно приходить в лазарет так часто.
        - Это может плохо кончиться для вас, - сказала она как-то раз.
        - А вы будете горевать, если это случится?
        Тогда она изменилась в лице, безмятежность ушла, а на ее месте появилась печаль. Он вскоре после этого ушел, стесняясь собственных слов. Это было до того, как он набрался смелости и признался ей в любви.
        Нет существа уязвимее, чем влюбленный мужчина. Или влюбленный мужчина накануне битвы.
        Мириам что-то сказала, и он, отогнав от себя туманные воспоминания, снова обратил внимание на нее. Мириам Лофтус, кажется, нутром чует, если вдруг кто-то думает не про нее.
        И как ему только в голову могла прийти мысль ухаживать за ней? Нет, на это он не пойдет, даже чтобы спасти Гэрлох.
        Она наконец-то ушла, задевая юбками танцующих и с улыбкой принимая комплименты. Из нее выйдет никудышная хозяйка, Гэрлох заслуживает лучшего.
        Бог в помощь тому, кто решил на ней жениться, она устроит ему веселенькую жизнь. Может, конечно, в браке Мириам остепенится, но это вряд ли. Глубины ей не хватает. В жизни не все продается и не все покупается - ей еще предстоит усвоить этот урок.
        Пришел Гордон, принес еще виски.
        - Ты ясновидящий? - осведомился Фергус.
        - Нет, просто я твой друг.
        Гордон сел в то же самое кресло, которое несколько минут назад занимала Шона.
        - Пора мне сыграть роль заботливого старшего брата, - заявил Фергус.
        - Да что ты говоришь? - безо всякого интереса отозвался Гордон.
        - Семь лет назад я мог бы стать дядей, и только чудо меня от этого спасло. Но я не уверен, что такое везение продлится долго.
        Выражение лица Гордона разительно изменилось. Ага, теперь он заинтересовался. Вовремя, ничего не скажешь.
        - Ты знал?
        - Вся округа знала. Или ты думаешь, что ваши встречи в лесной хижине были для кого-то тайной?
        Судя по виду Гордона, именно так он и думал.
        - Ты что, не знал, что жизнь Имри много десятков лет служит пищей для сплетен? Мы развлекаем всю деревню.
        - Почему ты раньше об этом не говорил?
        - Ага! Тогда бы мне пришлось признать, что ты соблазнил мою сестрицу, и хорошенько надрать тебе зад. А учитывая, что ты стал моим командиром, это было трудновато.
        Гордон посмотрел в свой стакан.
        - Я заслужил хорошую порку.
        Фергус вздохнул:
        - Ты виноват. Но Шона виновата не меньше, - добавил он тут же и покосился в сторону малой гостиной - сестра ушла туда. - Обычно Шона получает то, что хочет, а тогда она явно тебя хотела.
        Гордон выглядел таким удивленным, что Фергус едва удержался от улыбки, но он чувствовал себя таким уязвимым в этот момент, что тут же отбросил веселье.
        Элизабет стояла за спиной своего пациента и каждый раз, когда Фергус смотрел на нее, отворачивалась. Он не сомневался: во-первых, Элизабет наблюдает за ним так же, как и он за ней, а во-вторых, она так же, как и он, стремится этого не показать.
        Господи Боже, как это все жалко!
        - Оставь ее в покое, - сказал он Гордону чуть жестче, чем собирался. - Ей и так нелегко пришлось в последние годы. Я не хочу, чтобы ты снова ею воспользовался.
        - Я и не собирался этого делать.
        Слова настоящего праведника! Как убежденно он говорит! Но только все, кроме Мириам Лофтус, видят, что между ними происходит.
        - У тебя в Англии не осталось какой-нибудь возлюбленной? Невесты, которую ты мог бы привезти в Ратмор?
        - Я встречался кое с кем.
        Фергус пристально на него посмотрел:
        - Есть кто-то особенный на примете?
        - Одна или две девушки. Дочка полкового хирурга благоволила ко мне. Мисс Томпсон. - Гордон взглянул на Фергуса. - А ты? Ты когда-нибудь говорил Элизабет о своих чувствах?
        Фергус указал рукой на больную ногу. Причина ясна - можно даже вслух не говорить.
        - Ты что, решил на всю жизнь остаться калекой?
        Фергус с удивлением взглянул на человека, который всегда был его другом, потом - командиром, а теперь вот - противником.
        - Ты получил Крест Виктории за отвагу в бою. Не думал я, что теперь ты струсишь.
        Фергус поднялся, хоть и не без труда:
        - Наверное, тебе лучше уйти.
        Гордон беззаботно улыбнулся, чем только распалил его гнев.
        Прямо сейчас он был не в состоянии решить все проблемы, но одну он может решить точно. И имя ей - Гордон.
        - Я серьезно. Уходи.
        - Какое гостеприимство.
        Гордон встал.
        А еще Фергуса страшно раздражало, что Гордон намного выше его.
        - Убирайся из Гэрлоха. Оставь в покое мою сестру. Вон.
        - Или что, Фергус? Будешь со мной драться? Для этого ты стал слишком труслив.
        Кулак Фергуса со страшным хрустом врезался в челюсть Гордона. Как было бы хорошо, если бы он сломал этому мерзавцу челюсть!
        Однако Гордона, судя по всему, удар даже не особенно побеспокоил: он потер ушибленное место, только и всего. А должен был по меньшей мере рухнуть наземь.
        Фергус вцепился в костыль и отвернулся. Больше всего на свете ему хотелось убраться от Гордона Макдермонда как можно дальше. Но к несчастью, мистер Лофтус улучил минутку и отдал Хельмуту какие-то указания. Фергус взглянул в их сторону - и встретился глазами с Элизабет.
        С него и правда довольно на сегодня.
        Черт подери, он вот-вот упадет прямо у нее на глазах.
        Фергус повернулся к Гордону:
        - Проваливай обратно в Англию. Женись на своей мисс Томпсон. Дай Шоне сохранить остатки репутации.
        Выходя из зала, он заметил Шону. Ее глаза ровным счетом ничего не выражали, лицо было подчеркнуто равнодушным.
        Значит, она все слышала.
        - Ты победила. Я продаю замок. Американцы могут оставаться жить здесь, мне теперь плевать.
        В гробовой тишине он собрал в кулак остатки достоинства и вышел из пиршественного зала. На этот раз волынка не играла.

        ГЛАВА 28
        Ну теперь жителям Инвергэр-Глен будет о чем посудачить. Последнее появление Имри в свете на много лет вперед обеспечило их темой для разговоров.
        Шона вскинула голову, изобразила улыбку и посмотрела Гордону в глаза. Надо прямо сейчас сказать что-то остроумное, очень смешное и, может быть, едкое, чтобы он узнал, что его разговоры о мисс Томпсон ее нисколько не волнуют.
        Бедная Шона Имри подарила свою невинность Гордону Макдермонду. А теперь - думаете, она поумнела? Нет же! Она снова в него влюбилась.
        Он направился к ней, и улыбка ее, которую она с такой решительностью удерживала на лице, дрогнула.
        Шона повернулась и пошла в другую сторону.

        - Вы, шотландцы, все ведете себя так глупо? Даже когда для этого нет причин? - поинтересовалась Элизабет, найдя Фергуса в западной башне.
        Глупец, он, наверное, считал себя невидимкой? Ведь всем известно, что это его любимое место в Гэрлохе.
        Фергус не обернулся и не ответил и вообще никак не показал, что заметил ее появление.
        - Я не уйду, ты же знаешь. Хоть и вижу, как сильно тебе этого хочется.
        - Я с самого начала тебя обожал, - проговорил он, глядя на ночной пейзаж. - Сколько раз я клялся тебе в любви. Сколько раз я открывал тебе сердце. А теперь, - он повернулся к ней, - ты решила прийти мне на помощь? Зачем? Тебе нравится смотреть на меня униженного?
        - А ты унижен? - спросила Элизабет. - По-моему, ты злишься. Ты себя жалеешь?
        - Элизабет, уходи.
        Он отвернулся к окну.
        - Нет, не уйду. - Она сделала несколько шагов к нему. - Твоя сестра считает, что я избегаю тебя из-за твоего ранения. Это неправда, но я начинаю думать, что ты тоже в это веришь.
        Она подошла и положила руку ему на плечо. Фергус отшатнулся.
        - Ты полагаешь, мне есть какое-то дело до твоей ноги?
        Он не ответил.
        Она вздохнула:
        - У меня не такая славная семья, как у тебя, Фергус.
        Он не ответил, только покачал головой.
        Ладно, значит, придется сказать полную правду.
        - Я не получила ни одного письма от тебя, но даже если бы и получила, это ничего бы не изменило.
        Он повернулся и посмотрел ей в глаза:
        - Итак, этим все сказано. Ты за этим пришла? Я понимаю, Элизабет. Ты не хочешь иметь со мной ничего общего.
        - Нет, Фергус, ты не понимаешь.
        - Чего, черт возьми, я не понимаю?!
        Она расправила плечи.
        - Я не умею читать.
        Он посмотрел на нее долгим взглядом. Она отвернулась, потом снова взглянула ему в глаза, желая покончить с этим раз и навсегда.
        - Мой отец был вор, а мать - шлюха. Мои братья умеют много чего, и все - противозаконное.
        - Я не на твоей семье собирался жениться, Элизабет.
        Она не знала даже, что в его утверждении взволновало ее больше: тот факт, что Фергус собирался на ней жениться, или же то, что он, судя по всему, передумал.
        - Я родилась в Лондоне, в Кенсингтоне. Это тоже своего рода поле битвы. У моей матери было семеро детей, трое из которых не дожили до трехлетнего возраста. Нас, остальных, послали работать, чуть только мы научились ходить. И некоторыми своими занятиями я бы не стала хвастаться. Я привычна к стирке, но до мисс Найтингейл сама я могла не мыться месяцами. Другой жизни я никогда не знала и даже не представляла себе. Я просто старалась выжить и думала, что так делают все.
        Фергус молчал, и потому она продолжила:
        - Однажды я заболела и попала в Миддлсекскую больницу. - Элизабет посмотрела в пол. - Только потом я узнала, что это была холера и что сама мисс Найтингейл выходила меня. Услышав, что она собирается ухаживать за ранеными, я взмолилась, чтобы она взяла меня с собой. Я так хотела всему научиться у нее.
        Интересно, знает ли Фергус, как тяжело дается ей эта исповедь? Наверное, знает - вот он протянул к ней руку. Элизабет сделала предостерегающий жест: ей не закончить эту историю, если он коснется ее.
        - Мне некуда было идти, Фергус, но я хотела стать сестрой милосердия не поэтому. Я чувствовала, что, помогая другим, я могу забыть, откуда я родом. - Она шагнула к одному из окон. - Мисс Найтингейл научила меня всему. Я стала говорить, как она, одеваться, как она, я научилась быть лучше той, какой была прежде. Я узнала, что могу позаботиться не только о себе, но и о других.
        - Элизабет, ты так далека от своего прошлого…
        Она посмотрела на него.
        - Элизабет, ты думаешь, для меня имеет какое-то значение твоя семья? Я вот вышел из семьи с трехсотлетней историей - и получаю жалкие гроши пенсии. - Он раскинул руки, словно желая объять весь Гэрлох. - Я лэрд. Этот величественный древний замок принадлежит мне, но у меня нет денег, чтобы починить крышу или купить овец.
        - Ну и хорошо, - просто сказала она.
        - Хорошо? - Его брови взлетели вверх. - Хорошо?!
        - Фергус, ты выдающийся человек, ты лэрд Гэрлох, ты кавалер Креста Виктории. И если у тебя нет денег, это значит, что мы хоть в чем-то с тобой похожи.
        - Ты имеешь больше, чем я.
        - Как ты можешь такое говорить? У меня нет ничего, кроме того, что платит мне мистер Лофтус. Ни семьи, ни наград, ни славной истории…
        - Ты владеешь моим сердцем.
        У нее перехватило дыхание.
        - Но мне нечего предложить жене.
        - Ну что ты такое говоришь? - Она положила руку ему на грудь. Другая ее рука легла на его щеку. Большим пальцем она погладила уголок его рта. - Ты такой красивый.
        - И я люблю тебя, Элизабет.
        Она посмотрела ему в глаза.
        - И всегда любил.
        Как и она сама. Слезы затуманили ей взор.
        - С таким ранением, майор Имри, вам понадобится уход и внимание.
        Как удивительно, невероятно, чудесно - он улыбнулся!
        - Будете моей сиделкой, мисс Джеймисон?
        - Я полагаю, майор Имри, у меня есть для этого необходимый опыт.
        - Но я располагаю весьма скромными средствами, чтобы оплачивать ваш труд.
        Она огляделась по сторонам:
        - Зато ваш дом великолепен, сэр. А это нужно учесть. - Она потрогала старинный кирпич. - Ты же не продашь его? Гэрлох - это часть тебя, а ты - часть его. Я не могу представить, чтобы здесь жил кто-то другой.
        - Я не вижу другого выхода, - признался Фергус.
        - Выход должен быть.
        - Тогда мы его найдем.
        На ее глаза навернулись слезы. Сердце заполнила любовь.
        - Значит, вместе навсегда? - Фергус протянул ей руку. - Я не хочу снова тебя потерять.
        Элизабет улыбнулась сквозь слезы.
        В следующий миг Фергус поцеловал ее - впервые в жизни. И казалось очень правильным, что они дождались этого самого момента - когда над башней Гэрлоха сияли звезды, а воздух будто замер вокруг.

        Близилась гроза. Шона чувствовала это: воздух был влажен, ночной ветерок приносил с собой запах дождя. Гроза - это хорошо, будет в самый раз под ее настроение. Она сможет выплакаться всласть - просто стоять во дворе, обратив лицо к небу, и никто не поймет, что она плачет. Но отчего она собралась плакать - от досады, от гнева или от горя?
        Она сбежала в библиотеку - вопиюще неприличный поступок, учитывая, что она хозяйка бала. Здесь она всегда находила приют и успокоение. Вдыхая запах плесневеющих страниц и промасленных кожаных обложек, она могла привести мысли и чувства в порядок.
        В детстве она играла здесь: закрывала глаза и на ощупь пробиралась между рядами книг, причем в каждый момент времени могла точно сказать, где находится, - по форме томов и их расположению. Книги о путешествиях больше по размеру и значительно толще остальных, потому в них имеются карты, нарисованные на огромных, сложенных во много раз листах, - это делает их самыми неудобными для прочтения. А самые завораживающие - книги по алхимии, наверняка запрещенные сразу после издания. Какие-то книги были на латыни, и в них помещались рисунки, которых Шона не понимала. Те тома, что были в обложках из ткани, сохранились гораздо хуже книг в кожаных обложках.
        В комнату просачивался свет из коридора, но тени в углах он рассеять не мог. Шона подошла к столику, расположенному рядом с потайной дверью, зажгла лампу и села в ближайшее кресло.
        Библиотека превратилась в место воспоминаний и тайное убежище.
        - Снова прячешься, Шона Имри?
        Она встала. Гордон.
        - Донегол. - Она гордо вздернула нос. - Моим мужем был Брюс Донегол, восьмой граф Мортон.
        - Можно подумать, я об этом забыл.
        - По-моему, ты никогда и не помнил.
        Гордон смотрел на нее, как будто видел впервые в жизни. Или он старается запечатлеть ее образ в памяти - перед поездкой в Лондон. Перед женитьбой.
        В этот момент Шона ненавидела его всей душой.
        - Я должна радоваться, что ты здесь, а не сохнешь по какой-нибудь лондонской мисс?
        - Шона, ты ревнуешь?
        Гордон улыбнулся почти самодовольно.
        - Ревную? А с чего бы мне ревновать? Ты здесь, а не там, верно?
        Он направился к ней. В глазах его зажегся огонек.
        - И то правда.
        Он подкрадывался к ней, как голодный хищник к горному оленю. Ну уж нет. Она не позволит загнать себя в угол.
        Не двигаясь с места, Шона скрестила руки на груди. Однако, отследив направление его взгляда и осознав, что такая поза лишь притягивает внимание к ее груди, она опустила руки и нахмурилась:
        - Чего ты хочешь?
        - Я мог бы сказать «тебя». - Гордон улыбнулся. - Но это ведь не по правилам игры, да, Шона?
        - Какой игры, Гордон?
        - Наших извечных препирательств. Я уверен, что если бы мы объединились, то смогли бы справиться с чем угодно.
        Он погладил пальцем ее плечо. Она отступила на шаг.
        - Но нас объединяет только похоть, не так ли?
        Он что, вправду намерен соблазнить ее здесь, в библиотеке, когда за стеной веселятся две сотни человек?
        Гордон подошел еще ближе и нежно прижал ее к книжному шкафу, перекрывая путь к отступлению.
        - Мне нравится твое платье, - проговорил он тихо, глядя на ее грудь. - Однако я предпочел бы, чтобы ты надевала его только для меня. Когда я вижу, как на тебя пялится столько мужчин, у меня портится настроение.
        - Значит, это они виноваты, что у тебя такое скверное настроение?
        - И ты.
        - Я? - удивилась Шона. - Да я с тобой и парой слов не перемолвилась.
        Она ведь и вправду старательно его избегала.
        - Знаю. Может, поэтому у меня так гадко на душе. - Он провел пальцем по ее нижней губе. - А твои губы просят поцелуя.
        Его поцелуи - это всегда ловушка.
        - Не трогай меня, я этого не хочу. Оставь меня в покое.
        - Это правда, что Шона Имри, графиня Мортон, всегда получает то, что захочет? - спросил он низким голосом.
        Шона не ответила. А что она могла сказать? Что она до сих пор не получила того, чего жаждала семь лет?
        Он застал ее врасплох, накрыв грудь ладонями. Предательское тело тут же отозвалось на неожиданную ласку: соски затвердели, дыхание участилось, сердце пустилось в галоп.
        А Гордон просто стоял и держал ее.
        - Я мог бы взять тебя прямо здесь, прижав спиной к шкафу или к стене. Знаешь, килт многое упрощает.
        Мог бы, еще как мог бы. И она не стала бы сопротивляться. Сопротивляться? Какое там, она бы еще принялась поторапливать его. Но то, что она услышала в пиршественном зале, остановило ее.
        - Уходи. Или ты и сам пришел на меня поглазеть?
        Он улыбнулся.
        - Я собирался тебя поцеловать, - проговорил Гордон с сильным акцентом, - но по-моему, сейчас это опасно.
        Она сверлила его взглядом, постоянно напоминая себе о том, что он говорил про женщину из Лондона. Она не согласна быть чьей-то заменой. Любит ли он ту, другую? Этот вопрос заставлял ее молчать.
        Он немало удивил ее, когда вдруг приколол ей на платье, на плечо, брошь клана Имри.
        - Если хочешь носить ее в другом месте, выбери платье поприличнее.
        Она впилась в него глазами.
        - Я не собирался оставлять ее себе, - признался он, отступая.
        - Мне не нужна такая щедрость, Гордон Макдермонд. Я в подачках не нуждаюсь.
        Он изменился в лице. Его прекрасные голубые глаза сделались непроницаемыми.
        - Да? Значит, ты ничего не хочешь от меня? Ничего, кроме похоти? Что ж, Шона, я тут подумал и решил, что следует получше выбирать себе любовниц.
        Что он имеет в виду?
        Шона не успела это выяснить: пока она пыталась отстегнуть брошь, он повернулся и вышел, гордый и упрямый, как Имри.
        Вот теперь ей точно нужно выплакаться, однако момент неподходящий, не так ли? Ладно, может, отправив гостей по домам, она и позволит себе такую роскошь. Но только не сейчас. Пусть гости разойдутся и унесут в памяти что-то, помимо их с Фергусом припадков ярости.
        От грустных мыслей ее отвлек какой-то звук. Сначала ей показалось, что кто-то входит в библиотеку. Она прижала ледяные руки к щекам в надежде справиться с собой.
        «Господи, ну пожалуйста, не дай мне снова выставить себя дурой».
        Однако шум раздавался по ту сторону потайной двери, в коридоре. Как будто кто-то пытался выйти наружу.
        Она нажала на рычаг, и дверь распахнулась.
        В следующую секунду сделалось черным-черно.

        ГЛАВА 29
        Хелен Патерсон никогда в жизни так не веселилась. Она протанцевала несколько деревенских танцев - и это несмотря на то что совершенно не умела их танцевать. Ее партнеров очень смешило, когда она делала шаг вправо в тот момент, когда должна была шагнуть влево, и наоборот. Один раз она закружилась, а потом обнаружила, что не надо было этого делать, и присоединилась к всеобщему веселью.
        Еще она выпила чуточку виски. Ну, может, не совсем чуточку. Мир сделался теплым, с янтарным оттенком, и люди улыбались ей и желали всего самого хорошего. Она преисполнилась к ним такой благодарности, что хотела каждого обнять и расцеловать.
        Правда, наверное, ей не стоило обниматься со всеми подряд, потому что от этого люди только еще больше смеялись. Она совсем не обижалась - кто же станет обижаться на смех?
        Однако чем больше проходило времени, тем больше ее беспокоила какая-то смутная мысль. В конце концов, когда забрезжил рассвет - в открытые двери было видно кусочек неба, - она наконец поняла, в чем дело.
        Шона куда-то исчезла.
        Фергус вернулся в пиршественный зал под руку с Элизабет. К удивлению мистера Лофтуса и его дочери, они танцевали, и Фергус дважды у всех на глазах поцеловал Элизабет в щеку. Всем, за исключением американцев, это очень понравилось.
        Интересно, а Шона обрадуется?
        Хелен намеревалась задать ей этот вопрос, как только та объявится.
        На рассвете гости стали разъезжаться. Бедные кухарка и горничная подали плотный завтрак - даже мистер Лофтус воздал ему должное. Она заметила у него в руках стакан с виски и покачала головой, когда их взгляды встретились. Ему правда не хватает заботливой руки.
        Встав, Хелен ощутила головокружение - неужели от выпитого виски? Если так, то она больше в жизни его в рот не возьмет. И вот эта нарастающая головная боль - неужели тоже от него? Нет, ну как некоторые люди умудряются пить его каждый день?
        Через несколько минут Хелен стояла у дверей вместе с Фергусом и Элизабет: они провожали гостей.
        - Вы не видели Шону? - спросила она во время небольшой паузы.
        Фергус покачал головой и проводил взглядом Элизабет, которая пошла присмотреть за своим пациентом.
        - Мистеру Лофтусу придется найти другую сиделку, - объявил он.
        Неужели он думал ее удивить? С того момента как Элизабет переступила порог Гэрлоха, стало ясно, что они жить друг без друга не могут.
        - Думаешь, Шона решила лечь пораньше?
        Это было бы странно. Хотя она явно чувствовала себя не в своей тарелке после того, как Мириам известила всех, что дала ей поносить свое платье.
        Фергус посмотрел на лестницу: Элизабет следовала за Хельмутом и своим нанимателем.
        - Фергус, - Хелен раздражала его невнимательность, - где Шона? Почему она ушла?
        Он наконец обратил на нее внимание:
        - Гордон тоже рано ушел. Наверное, она отправилась вместе с ним.
        Это просто немыслимо! Удивительно, как только Фергус мог такое предположить.
        Хелен оставила Фергуса провожать гостей, а сама поднялась наверх вслед за остальными. Они проспят целый день, а Мириам, наверное, уже легла. Но Шона, как выяснила Хелен, еще не ложилась.
        Ее не было ни в спальне, ни в комнате Хелен, ни в гостиных.
        Утренняя роса сверкала на солнце. Хелен сказала себе, что нельзя быть такой глупой. Шона взрослая женщина и вполне в состоянии позаботиться о себе. Ясно же, что она ушла вместе с Гордоном. И Хелен, если продолжит поиски, только поставит ее в неловкое положение.
        Хелен неохотно легла в постель, убеждая себя в том, что мерзкое чувство, не дающее ей покоя, - это последствие выпитого виски, и не более того.

        Над ее ухом раздался хриплый, с придыханием голос:
        - Попалась? Теперь ты никому не будешь досаждать.
        Эхо его, казалось, звучало несколько часов. Чьи-то шаги удалялись.
        Шона закрыла глаза, но боль не исчезла. Она медленно ощупала голову - сбоку обнаружилось что-то теплое и клейкое. Неужели кровь?
        Она лежала на полу в тайном коридоре. Она моргнула, но лучше видеть от этого не стала: вокруг царила абсолютная тьма. Впереди послышался шорох, и Шона попыталась сесть. Не хватало еще, чтобы ее покусали крысы.
        Однако это оказалось труднее, чем она ожидала. Она подняла голову - боль усилилась. Шона оперлась на локоть. Внезапно накатила тошнота - пришлось сделать несколько глубоких быстрых вздохов, и лишь потом она повторила попытку подняться.
        Нет, нужно отдохнуть. Просто закрыть глаза и сделать вид, что это дурной сон.

        ГЛАВА 30
        В чистом ночном воздухе звенела песнь волынки - условный знак. Пора!
        Энн мало что с собой взяла: здесь все принадлежало ее мужу. Сыновья, ее дорогие сыночки - она навсегда покидает их, но они уже в таком возрасте, что почти не замечают ее и, может быть, ее отсутствия тоже не заметят.
        Впервые в жизни она делала нечто запретное, нечто ужасное - и на то у нее была прекраснейшая из причин. Они с Брайаном собирались уехать из этих мест и поселиться там, где люди будут считать их мужем и женой. Он собирался бросить новый дом, она - все, что было дорого ее сердцу.
        Мир не поймет, и Бог не простит, но Энн доподлинно знала, что некогда чувствовала Ева в райском саду. Хоть Господь и запретил есть плоды с древа познания, она просто не могла устоять.
        Она занималась любовью с Брайаном, не чувствуя ни малейшего стыда. Боже правый, сказать по правде, грязной она почувствовала себя, лишь когда спустя несколько дней муж пришел в ее спальню.
        Верный знак, что не о чем жалеть.
        Даже если весь белый свет ополчится против них, они будут друг друга любить и утешать. Да и какое значение имеет мнение чужих людей с длинными носами и недобрым прищуром глаз?
        С собой она взяла только серебряный гребень, подарок матери на свадьбу, крохотный портрет родителей и по прядке волос каждого сына. Она всегда будет помнить о них, даже если они после сегодняшнего дня ни разу не произнесут вслух ее имени.
        Медленно, осторожно, очень тихо она пробиралась по коридору, соединявшему пиршественный зал с кухней. А потом проскользнула в комнату с картами. Магнус очень любил карты, он даже велел сделать для них специальные шкафы. Когда она предложила обустроить в этой комнате библиотеку, он попросту проигнорировал ее слова, как обычно.
        Заметит ли он вообще, что ее больше нет рядом?
        Потайная дверь открывалась легко. Раз в неделю кто-то из членов клана обходил коридоры, убирался там и смазывал двери. В конце концов, это был путь к спасению для всех них на случай, если они окажутся в западне. А сейчас - это путь к спасению лично для нее.

        Шона с трудом поднялась на колени и передохнула: голова кружилась так сильно, что она чуть не упала снова. Наконец она сумела встать на ноги и без сил привалилась к двери. Она нажала на рычаг, открывавший дверь, но ничего не произошло.
        Шона прикрыла глаза, дождалась, пока утихнет головокружение, и попробовала еще раз. Дверь не открылась.
        Наверное, она просто ошиблась, вот и все. Надо просто успокоиться, нащупать ручку и нажать на нее, как она делала это прежде сотни раз, дверь медленно отворится, и она попадет в библиотеку.
        Шона нажала на рычаг. И снова ничего.
        Нет, паниковать она не станет. В конце концов, она Имри. И более того, прекрасно знает систему тайных ходов. Сколько раз она ими пользовалась - сотню, две? Если с дверью в библиотеке что-то не так, остается еще как минимум десяток других.
        Нужно только правильно сориентироваться.
        Шона села, подтянув колени к животу, и прижалась спиной к двери. Полная темнота действовала на нервы и сбивала с толку.
        Раздался какой-то звук, поразительно похожий на вздох.
        - Кто здесь? - спросила Шона.
        Никто не ответил.
        Она обхватила колени руками, жалея, что на ней нет ничего, кроме открытого алого платья. У нее замерзли руки и спина.
        Ближайшая дверь, кроме этой, в пиршественном зале. Шона встала, повернулась влево и медленно, считая шаги, направилась в ту сторону. Правой рукой она касалась противоположной стены и всей душой надеялась, что в этой темноте ей не встретятся обитающие тут насекомые.
        Впереди она увидела маленький прямоугольничек желто-белого света и улыбнулась, только бы добраться до него.
        Привстав на цыпочки, она заглянула в пиршественный зал. Танцевали уже не только в отведенной для этого малой гостиной. Люди весело плясали один из тех деревенских танцев, которые Шона и сама разучивала еще в детстве.
        Наверняка многие испугаются, когда она вдруг явится из потайной двери, кроме того, она рассекретит ее местоположение. Но ждать, пока все гости разойдутся, Шона не собиралась.
        Она нажала на основание держателя для факела - дверь не открылась. Шона попробовала еще раз, но услышала лишь металлический скрежет. Неужели что-то попало в открывающий механизм? В темноте она ощупью обследовала место, где он крепился к двери, и обнаружила острые края, словно кто-то перепилил задвижку.
        Уж не это ли самое произошло и с дверью в библиотеке?
        Легкая паника, которую Шона сумела подавить чуть ранее, нарастала.
        Она принялась обеими руками колотить в дверь. С другой стороны потайная дверь была отделана кирпичом. Плюс к тому в зале гремела музыка и веселились люди. А значит, никто ее не слышал и услышать не мог.
        - Я здесь, в коридоре!
        Никто даже не посмотрел в сторону камина.
        - Я здесь!
        Шона билась в дверь еще с минуту, но потом осознала, что в пиршественном зале ее сейчас никто не услышит.
        Однако она могла добраться до кладовой, там, под нижней полкой, имелась маленькая дверца. Конечно, придется выползать на четвереньках, но это уже не важно. Она страстно хотела выбраться, не важно, какой ценой.
        Шона повернулась в том направлении, откуда пришла, и медленно побрела по коридору, уходившему вниз. Чем ближе она подходила к кухне, тем отчетливее становились ароматы еды, которой сегодня угощали гостей: лососины, говядины в красном вине, запеканки из картофеля с мясом, песочного печенья и гэрлохского пирога с орехово-фруктовой начинкой.
        В животе у Шоны заурчало: она ведь так и не поела.
        Как только она выберется отсюда, сразу это исправит.
        Нащупав деревянную дверцу, Шона опустилась на колени. Этой дверью она в последний раз пользовалась в далеком детстве, но механизм остался тот же самый. Голова просто раскалывалась, на щеке засохла кровь.
        Шона нашла защелку и нажала изо всех сил - опять не сработало. Она привалилась плечом к двери и толкнула.
        Тщетно.
        Тут она вспомнила, что с другой стороны они недавно поставили бочонки с мукой и соленой рыбой - ее сил не хватит, чтобы открыть эту дверцу.
        А что, если она ни одну дверь не сумеет открыть? Не сможет выбраться?
        Она велела себе успокоиться. Осталось еще как минимум восемь дверей, не может же быть, чтобы они все враз перестали работать.
        Но что значит - перестали работать? Больше похоже на то, что кто-то специально вывел из строя все двери, чтобы помешать ей выбраться отсюда.
        Неужели это дело рук Мириам? Может, американка так и не простила ей ту дурацкую шутку? И собирается в наказание продержать ее здесь несколько часов?
        Признаться, если Мириам выпустит ее прямо сейчас, Шона будет очень и очень благодарна. Она замерзла, проголодалась, и в полной темноте тут совсем неуютно.
        Но плакать она не станет.
        Она же Имри.
        Или к черту эти глупости? Когда эта фамилия давала ей хоть какие-то преимущества? Когда ей давал какие-то преимущества собственный характер?
        Шона Имри, гордая и надменная. Только посмотрите на нее сейчас: стоит на коленях и силится сдержать слезы.
        Она сжала пальцами брошку. У нее болело сердце, болела голова. Сердце - от того, что она сказала и сделала. Голова - от чего-то еще.
        Тишина и темнота, темнота и тишина, и слышно только собственное сердце. Оно бьется слишком громко, слишком отчаянно. Неужели остановится от страха?
        «Шона, ну ради Бога, ты же Имри. Еще немного мужества».
        Но здесь не видно ни зги, а мужество легче дается при свете.
        Что-то легкое и липкое коснулось лица - Шона досадливо смахнула паутину. Нет, она ничего не имела против пауков - но только когда их видно. Сейчас ситуация другая.
        Рядом с каждой дверью имелся факел, но какой в них толк? Зажечь она их все равно не сможет.
        Шона шла по коридору, дезориентированная настолько, что не вполне понимала, где находится. Она села на земляной пол и подтянула колени к подбородку.
        У нее есть выбор: либо дожидаться утра, когда ее станут искать и найдут, либо пробираться к озеру - там ведь тоже есть дверь. Этот путь был ей очень хорошо знаком, уж его-то она точно в темноте одолеет.
        Перспектива чего-то ждать в темноте и холоде ее совсем не прельщала.

        - Куда это ты собралась, Энн?
        Она вздрогнула, медленно обернулась - и оказалась лицом к лицу с мужем. Магнус стоял с факелом в руке. Потайная дверь за его спиной была закрыта.
        - В лучшем наряде, с прической, как в день нашей свадьбы, и с вещами? Куда собралась, Энн?
        - Что ты здесь делаешь, Магнус?
        Он приблизился к ней. Жестокая улыбка играла на тонких губах, предостерегая Энн от глупостей.
        - Куда ты идешь?
        - А это имеет значение?
        - Ты уходишь с ним? - Когда-то Магнус был красив, но жестокость подпортила и заострила его черты. - С волынщиком Брайаном, которого я называл другом?
        - Он и есть твой друг, Магнус.
        - Друзья жен не крадут.
        Она ему не принадлежит. Ее нельзя украсть. Она не его собственность, не лошадь и не меч, но Энн промолчала: за такие слова Магнус ударил бы ее. Муж плевать на нее хотел, он видел в ней лишь сосуд для своего семени, утробу, которая вынашивает его детей. Когда она выполнила свое предназначение, он легко забыл о ней.
        - Ты не бросишь меня, Энн.
        Он схватил ее за руку, но не грубо - как это не похоже на него.
        - Где вы договорились встретиться?
        Она не ответила. Магнус тряхнул ее:
        - Говори!
        - Я останусь с тобой, Магнус. Только не трогай его.
        - Сколько печали в голосе, Энн. Ты так сильно его любишь?
        Ей хватило ума не отвечать на этот вопрос.
        - Где вы собирались встретиться?
        Он сжал пальцы сильнее, улыбка исчезла с его лица.
        Энн покачала головой и закрыла глаза, когда Магнус заломил ей руку.
        - Скажи мне.
        Она будет молчать сколько сможет. Энн надеялась, что Брайан не будет ждать ее долго. Вернется ли он в Ратмор? Или уедет, как и собирался?
        Господи, пожалуйста, пусть Брайан уедет раньше, чем она признается мужу и расскажет, что любовник ждет ее у выхода на берегу Лох-Мора.
        Когда Магнус на руках принес ее, сломленную, истекающую кровью, в маленькую пещерку, она уже не чувствовала боли и думала лишь о том, что все-таки предала единственного мужчину, которого любила в жизни.
        Если Бог существует, то пусть уведет Брайана подальше из этих мест, прежде чем муж с пособниками его настигнет.
        Магнусом двигала гордыня, а не любовь.
        Однако они с Брайаном согрешили, и потому она не сопротивлялась, когда Магнус приковал ее к стене. Он плюнул ей в лицо и сообщил в отвратительных подробностях, что намеревается сделать с Брайаном, а она, совершенно без сил, только смотрела на него и страстно желала ему мучительной смерти.
        Когда Брайана, в котором едва теплилась искорка жизни, принесли к ней, Энн прижалась к нему и заплакала, - и вот тогда душа ее отделилась от тела…

        Хелен не спалось.
        Через несколько минут она заглянула в комнату Шоны. Сердце сжалось при виде несмятой постели. Она вернулась к себе и медленно оделась. Хватит ли ей смелости сделать то, что ей велело сделать сердце?
        Если Шона с Гордоном - выйдет скандал.
        А вдруг нет?
        Хелен оделась, заплела волосы в косу и уложила вокруг головы наподобие короны. Расправив складки на платье, она выглянула в окно. Туман стелился по земле, скрывая восходящее солнце - и дорогу к Ратмору.
        Нужно дождаться, пока утро полностью вступит в свои права.
        Но что-то не так. Это чувство нарастало по мере того, как шло время. Хелен надела шляпку и решительно завязала ленты под подбородком. Кивнула своим мыслям - один-единственный раз.
        Правильно это или нет, а она идет искать Шону.

        Шона проснулась от холода. Она сидела, прислонившись спиной к стене. Она поморгала, но тьма оставалась непроглядной. У нее было достаточно времени, чтобы привыкнуть к темноте, однако от этой «привычки» стало только хуже.
        Сколько она уже здесь? Она успела проверить шесть дверей - ни одна не открылась. Разошлись ли гости? Может, если она найдет дорогу в пиршественный зал, ее кто-нибудь услышит?
        Если, конечно, она ее найдет, эту дорогу.
        Несколько часов назад она все-таки свалилась и забылась сном - это после того, как долго блуждала в поисках выхода к озеру, но так и не нашла. Бывала ли она вообще в этой части переходов раньше?
        Шона встала на колени и убрала волосы с лица. Медленно поднялась на ноги. Если повернуть налево, коридор уходит вверх, но ведет не к пиршественному залу - это она выяснила несколько часов назад. Если повернуть направо, он опускается, однако к озеру не выводит. Здесь нет дверей и вообще нет ничего знакомого.
        В этот коридор она попала впервые. И она здесь совсем-совсем одна.
        Она Шона Имри. И она испугана до полусмерти.

        ГЛАВА 31
        - Прошу прощения, мне очень неловко, - проговорила Хелен Патерсон.
        На ее некрасивом лице лежала печать сильнейшей тревоги.
        Она бросила быстрый взгляд на экономку, и Гордон заверил миссис Маккензи, что сам приветит неожиданную - и раннюю - гостью.
        - Может, чаю? - предложила миссис Маккензи.
        Гордон покачал головой. Что-то подсказывало ему, что Хелен сюда пришла не светские беседы вести.
        - В чем дело, Хелен? - осведомился он, едва миссис Маккензи покинула гостиную.
        - Я даже не знаю, как спросить. Если она здесь, то, задав свой вопрос и получив ответ, я могу вызвать скандал. А если ее тут нет, то само предположение, что она тут, весьма оскорбительно.
        - Вы имеете в виду Шону? - терпеливо спросил Гордон.
        Хелен энергично закивала. Закачалась шляпка.
        - Ее здесь нет. Вы ожидали обратного?
        Снова закачалась шляпка, щеки Хелен вспыхнули.
        - Видите ли, в Гэрлохе ее нет, и я предположила, что она может быть с вами.
        Он схватил ее за руку - шляпка перестала качаться.
        - Что значит - нет в Гэрлохе? А где она?
        - В том-то и дело, сэр Гордон, что я не знаю. В последний раз я видела ее, когда она выходила из зала. Вы ведь пошли за ней, не так ли?
        Он кивнул. Однако их разговор длился всего пару минут. Куда Шона подевалась потом?
        - Если она не здесь, мисс Патерсон, то где она может быть?
        Хелен часто заморгала.
        - Я не знаю, сэр Гордон, но очень волнуюсь.
        Это простое признание из уст практичной Хелен Патерсон встревожило его сильнее всего.

        На пересечении ходов Шона, помедлив, свернула влево. Это неправильный путь. Коридор ведет вверх, но света из пиршественного зала не видно.
        Она остановилась и прижала ладони к шершавой стене. Надо успокоиться. Она закрыла глаза, несколько раз глубоко вдохнула и подавила приступ паники. Как же ей хотелось бегом пуститься к озеру, открыть дверь и вдохнуть свежий ночной воздух! Запах земли и плесени надоел ей до полусмерти. Она бы хотела больше никогда в жизни его не чувствовать, не ощущать спертый воздух потайных ходов.
        Открыв глаза, Шона снова оказалась в полной темноте и мысленно вернулась по своим следам. Пока что ее поиски ничего не дали. Она и впрямь заблудилась.
        Что-то легонько коснулось ее левой руки. Шона отдернула руку, подхватила юбки, чтобы они не касались пола, и пошла назад тем же путем, которым пришла.
        Где же пересечение коридоров?
        Как она могла его пропустить?
        Или она теперь обречена скитаться по коридорам Гэрлоха подобно призраку? В этот момент она не прочь была повстречаться даже с привидениями, лишь бы только не плутать в одиночестве в этих лабиринтах.
        И тут же, как будто ее мысль была кем-то услышана, раздался тихий печальный звук - то ли затухающий голос волынки, то ли вздох призрака.
        Шона прижалась спиной к стене. Ее самообладание висело на волоске, тоненьком, как нитка паутины, что прилипла к щеке. Она смахнула ее и повторила фразу, которая до сих пор давала ей сил:
        - Я Имри. Я Шона Имри.
        Возможно, она просто глупая женщина, которая в прошлом вела себя слишком заносчиво. В конце концов, Гэрлох - это достижение не ее, а ее предков. Титул графини Мортон она получила через брак безо всяких усилий. А чего она добилась собственным трудом?
        В последние два года она пережила труднейшие времена. Она заботилась о Фергусе и Хелен, следила, чтобы у них был кусок хлеба на столе и крыша над головой, хотя и жила под угрозой долговой ямы.
        Да, это ее собственная заслуга, но такими успехами особенно не похвастаешься.
        Вся ее жизнь катилась к чертям, и она устала притворяться, что все совсем не так. Ее брак с Брюсом был катастрофой. Вежливой, приличной, скучной катастрофой. А все потому, что она все эти годы до безумия любила только одного Гордона.
        Как же она ошибалась! Без любви жить нельзя. Она не отделена от других чувств, она сплетается с ними и заполняет разум, сердце и душу. Из-за любви она ревновала, делала глупости, рисковала всем, что имела.
        Как-то она сказала, что не примет милостей от мужчины, она, Шона Имри, не собирается ни у кого ничего вымаливать. Так она говорила семь лет назад, и несколько месяцев назад, и даже еще вчера. А что теперь?
        «Гордон, спаси меня!»

        Гордон и Хелен прибыли в Гэрлох - в этот самый момент мистер Лофтус восседал во главе стола за завтраком. Перед ним высились горы лепешек и порезанного ломтиками бекона. Негромко позванивало серебро о фарфор, и приглушенные голоса звучали так мирно и буднично - и так резали своей обыденностью ухо Гордону.
        Хелен недовольно фыркнула, взглянув на тарелку американца.
        - Мистер Лофтус, вам нельзя бекон. Элизабет, ну правда, разве можно так попустительствовать пациенту?
        - Боюсь, мисс Патерсон, Элизабет оставила работу. - Фергус встал. - Она согласилась выйти за меня замуж.
        Гордон словно раскололся на две половины. Один - продолжал стоять у входа в столовую, другой - хлопал Фергуса по спине и поздравлял его с такой чудесной новостью.
        Синяк на челюсти до сих пор болел, и он сомневался, что Фергус обрадуется его поздравлениям.
        Фергус встал, что-то тихо сказал сидевшей рядом Элизабет и обогнул стол. Гордон напрягся. Он готов драться, если этого хочет от него старый друг, но только не сейчас. Сейчас есть дело поважнее, которое не терпит отлагательств.
        - Ты видел Шону?
        Фергус остолбенел и нахмурился:
        - Когда?
        - Сегодня утром или прошлой ночью.
        Гордон покосился на Хелен.
        - Ее нигде нет, - проговорила та. - И постель не разобрана.
        Фергус помолчал, потом повернулся к столу:
        - Кто прошлой ночью видел Шону?
        Мириам аккуратно ела тост.
        - Я не видела, но надеюсь, с ней ничего не случилось. Все-таки платье, которое я ей одолжила, очень дорогое. - Она лучезарно, без тени сожаления улыбнулась: - Она ведь поняла, что я даю его взаймы, не навсегда?
        Фергус шагнул к мистеру Лофтусу, который так и не поднял глаз от своей тарелки. Хельмута за столом не было, равно как и Старого Неда, но этого следовало ожидать, учитывая его привычку к ночному образу жизни.
        - Сэр, вы не видели мою сестру?
        Американец только головой покачал.
        Фергус оглянулся на Гордона. Тот почти что слышал вопрос, который Фергус не решился озвучить в присутствии дам. «Ты разве не забрал ее к себе?» Даже если бы она этого захотела, он бы не увел ее с собой - нечего тешить злые языки.
        Гордон отрицательно покачал головой.
        - Тогда нужно тщательно обыскать Гэрлох, - заключила Хелен. - Фергус, я смотрела только в гостиных.
        - Я осмотрю второй этаж, - объявила Элизабет, поднимаясь со стула.
        Фергус кивнул и подошел к ней. Очевидно, он собирался к ней присоединиться.
        Мириам не потрудилась предложить свою помощь, а просить ее никто не стал. Слишком много терпения нужно, чтобы иметь дело с таким нерасторопным человеком.
        - Осмотреть еще раз гостиные не помешает, - сказала Хелен. - Я могла ее не заметить.
        Гордон в этом сильно сомневался, но все равно послал ей ободряющую улыбку:
        - Тогда прошу вас, сделайте это. Может, кухарка и Дженни проверят третий этаж? А я пока посмотрю в хозяйственных постройках.
        - Куда она могла деться?
        Гордон потрепал ее по руке - жест, призванный заменить слова, которых у него не находилось.
        Возможно, Шона отправилась в Инвернесс продавать брошь - эта мысль пришла ему в голову, когда они с Хелен шли в Гэрлох. Он бы не удивился - иногда гордость Шоны просто не знает границ.
        Однако, добравшись до конюшен, он понял, что она не могла поехать в Инвернесс, потому что своей кареты у нее нет, а экипаж американцев стоял на месте.
        Нед, необычайно довольный и улыбчивый, чистил стойла. Гордон задержал на нем взгляд: Нед был не то чтобы трезв, но и не слишком пьян.
        - Нед, ты Шону не видел?
        Старик мгновенно развернулся, вскинув вилы, как алебарду.
        - Ну нельзя так людей пугать! - возмутился он. - Я уж было решил, что вы призрак.
        - Призрак?
        - Да, один из гэрлохских. По коридорам бродят души волынщика и его возлюбленной, все не могут найти друг друга.
        Он только кивнул в надежде, что не придется выслушивать пьяный монолог Неда. Надо что-то сделать с его пристрастием к бутылке, пока старик еще не допился до чертиков.
        - А Хельмут где?
        - Немец, что ли?
        Нед подошел к дверям и указал на запад:
        - Там, лошадку одну объезжает. Ему Гэрлох не по душе, да и дождь он не любит.
        - А остальные лошади - все здесь? Ни одна не пропала?
        Нед покачал головой.
        - Как думаешь, американцы будут против, если я возьму одну из их лошадей?
        - Да уж любому коню всяко лучше побегать, чем в стойле жиреть, - заявил Нед и снова замурлыкал свою песенку.
        Гордон оседлал лошадь и поскакал в том направлении, что указал ему Нед, отчаянно надеясь, что Хельмут знает, куда исчезла Шона.

        Внезапно стена из прямой стала закругленной. Шона, удивленная, отдернула руку. Отец рассказывал, что в лабиринте переходов есть тайники, где предыдущие поколения Имри прятали оружие, а после сорок пятого - килты, волынки и серебро, которое власти могли конфисковать за участие в восстании. Она никогда прежде не находила таких «сокровищниц», однако опыт последних часов показывал, что она знает потайные ходы и вполовину не так хорошо, как всегда считала.
        Еще один удар по гордости.
        А что вообще хорошего в гордости, когда, кроме нее, ничего нет? Зачем притворяться? Гордость не греет сердце, не дает опоры, не делает жизнь легче. Так пусть же мир увидит ее такой, какая она есть.
        Шона обо что-то споткнулась - раздался лязг металла, неожиданный, неприятный звук, взрезавший тишину. Шона наклонилась, нащупала цепь и стала искать ее конец.
        Нашла.
        Она рухнула на колени и подавила крик ужаса, зная, что ее все равно никто не услышит. Никто, кроме бедолаг, нашедших последний приют в этой пещере.

        К обеду они обыскали Гэрлох полностью, от подвала до башен. Шону так и не нашли.
        - Могла она уплыть на лодке по озеру? - спросила Элизабет у Хелен.
        Фергус и женщины стояли в пиршественном зале. Американцы в поисках не участвовали - по-видимому, судьба Шоны их совсем не интересовала. Вначале Мириам восприняла ее исчезновение как игру, но, очевидно, очень скоро заскучала и ушла к себе заниматься чем-то другим.
        - Это озеро чертовски глубокое, - нахмурился Фергус. - И очень холодное. Если с ней что-то случится…
        Никто не решился закончить его мысль.
        - Нет, - возразил Гордон, входя в зал. - Она бы этого не сделала. Кроме того, все лодки на месте.
        - Тогда нужно прочесать лощину. Она могла упасть и повредить ногу.
        Гордон кивнул:
        - Кучер и конюхи под руководством Хельмута уже этим занимаются.
        - Хельмута?
        - Он, по всей видимости, не в восторге от Гэрлоха. - Гордон бросил взгляд на Фергуса. - Как он сказал, духи здесь слишком обнаглели, у него на родине они ведут себя по-другому. Уже две недели он просыпается от их шорохов, вздохов и перестуков, но сегодняшнее утро стало последней каплей. Его разбудила бан тирэм.
        - Плачущая женщина? - уточнила Хелен.
        Фергус кивнул:
        - Шона говорила, появление бан тирэм - это знак, что с Имри вот-вот произойдет нечто знаменательное.
        - Знаменательное - или ужасное? - уточнила Хелен.
        - Бан тирэм? - Гордон развернулся к кирпичной стене и уставился на нее. - А в потайных ходах кто-нибудь смотрел?
        Он подошел к камину.
        - Нет. - Фергус присоединился к нему. - Но эти переходы Шона знает лучше всех.
        - А вдруг с ней что-то случилось?
        Гордон подавил приступ безотчетного страха.
        Фергус нажал на кирпич, открывавший дверь.
        - Дверь не открывается.
        - Шона могла угодить в ловушку.
        Гордон обвел пальцами невидимую линию потайной двери.
        Фергус промолчал и снова нажал на кирпич.
        Дверь не открылась.
        Фергус отступил и посмотрел на Гордона:
        - Пойду в конюшни за инструментами.
        Гордон кивнул.
        Как только Фергус вышел, Гордон порывисто подошел к очагу, схватил кочергу и, без малейшего уважения к древности и красоте камина, принялся крушить стену.
        Шона там, он знал наверняка. Об этом говорило ему тошнотворное ощущение в животе, холод, разлившийся вдоль позвоночника - и то, что проклятая дверь не открылась, как обычно.
        Осколки каменной кладки отлетали с такой силой, что Элизабет и Хелен попятились.
        - Чем я могу помочь? - спросила Хелен, стараясь заглушить шум.
        «Уйти с дороги. Дайте мне добраться до нее. Господи!»
        Он только покачал головой, не желая останавливаться даже из вежливости. Перехватив кочергу, как копье, он вонзил ее в стену. Рядом с потайной дверью появилось небольшое отверстие.
        - Шона!
        И чем больше становился пролом, тем громче он кричал. Ее имя, повторяемое каждые несколько секунд, звучало в ритме барабанного боя.
        - Не выпускайте призрака!
        Гордон оглянулся через плечо и увидел, что к нему во весь опор мчится Старый Нед с молотком наперевес. Гордон отскочил как раз вовремя, чтобы избежать удара.
        Нед был ростом с него, но не так силен и крепок. Гордон скрутил его вмиг - правда, успел схлопотать по челюсти, причем в то же самое место, куда вчера его ударил Фергус.
        - Нед, ты что творишь? - изумился Фергус, помогая держать Неда.
        - Я запер привидение в ловушке! Нельзя его выпускать!
        Гордон и Фергус не без труда усадили Неда в кресло. Гордон отдал молоток Фергусу и вернулся к камину.
        Что, если Шона все это время провела в переходах?
        А если это она и была бан тирэм?

        ГЛАВА 32
        Ее нашли в небольшой пещере, примыкавшей к одному из коридоров, спустя час.
        В свете факела взору Гордона открылась сцена как будто из кошмарного сна. Один скелет был прикован к стене, другой лежал рядом, приткнувшись к первому головой. Судя по одежде, это были мужчина и женщина.
        Рядом сидела Шона и выглядела так, словно сама вот-вот отойдет в мир иной. На виске и щеке запеклась кровь, лицо было перепачкано, губы искусаны, а под глазами залегли глубокие черные тени.
        Гордон бросился к ней, упал на колени рядом и нежно заключил в объятия. Медленно, с величайшей осторожностью, он снял ее руку с переплетенных пальцев мертвецов - кости возмущенно щелкнули, будто покойники не желали расставаться со своей подругой из мира живых.
        Шона застонала. Он убрал спутанные волосы с ее лица и прижал к себе. Он услышал, как другие следом за ним вошли в пещеру - и тут же подались назад. Через минуту они встретятся с ней, но пока что она принадлежит только ему. Как и должно быть.
        - Я люблю тебя, полковник сэр Гордон Макдермонд, первый баронет Инвергэр, - проговорила Шона, и хриплость ее голоса резанула ему слух. - И если у тебя в Лондоне есть другая женщина, придется о ней забыть.
        Он опустил голову и прижался щекой к ее лбу, чувствуя, как растет и ширится в сердце невыразимое тепло.
        - У меня в Лондоне никого нет, дорогая.
        Она положила ладони ему на грудь.
        - Думаю, я всегда тебя любила, с того момента, как впервые увидела.
        - А я тебя, Шона Имри Донегол. Ты так долго была для меня несносной сестренкой Фергуса, но потом…
        - Я поставила на тебя, - тихо призналась она. - Я твердо решила, что ты будешь моим. Навсегда.
        - Так и получилось.
        Ему хотелось, чтобы она замолчала - чтобы просто держать ее в объятиях, и все.
        - Но я тут поразмыслила и пришла к выводу, что отчасти ты был прав.
        - Это в чем же? - улыбнулся он.
        - Насчет моей гордости. Но у тебя и своей хватает. - Шона заглянула ему в глаза. - Ты мог бы помешать моей свадьбе с Брюсом. Ты мог бы поступиться своей собственной гордостью, полковник сэр Гордон.
        Его губы изогнулись в улыбке.
        - Мог бы, - согласился он.
        - Но это все в прошлом. Я, признаюсь, так устала от прошлого. Пора подумать о будущем, Гордон.
        - И тут я с тобой согласен.
        - Я осталась без денег, и боюсь, мне снова придется выйти замуж по расчету.
        - Серьезно? - спросил он, едва сдерживая смех.
        Шона кивнула:
        - Определенно, мне нужен богатый муж.
        Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Примет ли она его предложение здесь и сейчас?
        - Мне нечего тебе дать, Гордон. Разве что любовь. Фергус останется жить в Гэрлохе, и он не переживет разлуки со своими мечами и щитами.
        Как странно ощущать веселье в тот момент, когда захлестывает другое чувство, настолько огромное и глубокое, что сердце, кажется, вот-вот вырвется из груди. И хорошо - тогда он сможет отдать его Шоне.
        - Оружия мне не нужно, с меня его хватило.
        Она вздохнула и, к его удивлению, отстранилась и жестом пригласила Фергуса войти. За ним последовала Элизабет.
        Шона повернулась к Гордону и, глядя ему в глаза, прижав ладони к его щекам, медленно, торжественно произнесла:
        - Я беру тебя в мужья, Гордон Макдермонд. Согласен ли ты взять меня в жены?
        Он улыбнулся:
        - Я согласен, Шона Имри Донегол, взять тебя в жены и лелеять и холить до конца жизни. Согласна ли ты стать моей женой?
        - И любить тебя вечно? Всем сердцем, Гордон.
        Фергус что-то сказал, но Гордон не обратил на его слова внимания - в этот момент все его внимание было поглощено Шоной.
        Он смотрел только на нее. Он любил ее - и надменное гордое лицо, и загадочную улыбку, каждое движение головы, каждый взгляд цвета тумана. Он едва мог дышать, таким сильным было это чувство.
        Он поцеловал ее - трепетно, нежно и бесконечно ласково.

        ГЛАВА 33
        Шона сидела в кресле у камина.
        Гордон стоял рядом и улыбался ей.
        - Я выполнил твою просьбу и позвал их всех сюда.
        Она кивнула с королевским достоинством, но с такого расстояния он видел, что губы у нее дрожат.
        «Тебе следовало отдохнуть подольше».
        Он не стал говорить этого вслух - она все равно не ушла бы к себе. Шона что-то решила - а что, он пока не знал.
        Мистер Лофтус явился первым. Он тяжело опирался на трость - сказывались недавние возлияния и тяжелая пища. Его сопровождала не Элизабет, а Мириам, и на личике ее лежал отпечаток скуки. Она помогла ему сесть на диван и сама заняла место на диване, что стоял напротив.
        - После такого испытания, графиня, вы недурно выглядите, - заметил мистер Лофтус.
        Шона лишь кивнула.
        Но Гордон знал Шону Имри Донегол, как самого себя. У нее проявились синяки под глазами, лицо заливала непривычная бледность. Через несколько часов он заберет ее отсюда и будет лечить единственным известным ему способом: вниманием и разговорами, но в основном, конечно же, любовью.
        Мириам, как ни странно, молчала. Возможно, сработал мрачный взгляд, который он послал ей, предупреждая, что сейчас не время и не место для ее глупостей.
        Хелен стремительно вошла в комнату. Гордон улыбнулся ей: она проявила необычайную настойчивость, разыскивая Шону, и он чувствовал себя в долгу перед ней. К его удивлению, она уселась рядом с мистером Лофтусом и счастливо улыбнулась. Гордон задержал на ней взгляд, размышляя, прав он в своих догадках или нет.
        Вошли кухарка и Дженни, а следом за ними - Фергус под руку с Элизабет. Фергус смело встретился с ним взглядом.
        Надо будет уладить кое-что.
        Кухарка и Дженни собирались встать за спиной Мириам, но Шона покачала головой:
        - Садитесь на диван.
        Те, помедлив, выполнили ее просьбу, пусть и неохотно.
        Старого Неда отослали в Ратмор под надзор бдительной миссис Маккензи. Так как она на дух не переносила спиртного и даже шотландского виски, то лучше ее никто не мог приглядеть за Недом, пока тот будет отвыкать от бутылки. Шона приняла такое решение после разговора с Недом.

        - Нед, - спросила Шона, - это ты вывел из строя все потайные двери в замке?
        - Это был единственный способ избавиться от привидений.
        - Ты занимался этим по ночам?
        Тот кивнул:
        - Тогда-то и надо их ловить. Они бродят по коридорам, все шепчут. Хотят меня напугать.
        Очевидно, долгое злоупотребление гэрлохским виски не прошло для Неда даром.
        - Нед, это ты ударил меня в пиршественном зале?
        Он выглядел виноватым и избегал ее взгляда.
        - Ошибка вышла, мисс Шона. Я думал, вы привидение и охотитесь за мной.
        - Ты этой ночью запер меня в тайном коридоре?
        Нед яростно замотал головой:
        - Нет, мисс Шона, на такое я не способен. - Тут у него радостно заблестели глаза. - Но этой ночью я поймал-таки привидение. Бан тирэм. Вся в красном. Но я ее сцапал и запер, так-то!

        - А где, собственно, сумасшедший? - осведомился мистер Лофтус. - Когда я куплю Гэрлох, ноги его тут не будет, я уж об этом позабочусь.
        Гордон научился прекрасно читать по лицу Шоны. Интересно, а другие догадались, как сильно он разозлил ее этими словами? Он улыбнулся, перехватил взгляд Фергуса - и едва удержался от смеха.
        - Гэрлох вам никто не продаст, - сказала она очень тихо и очень твердо. - Ни я, ни мой брат, - добавила она и посмотрела на Фергуса.
        - Значит, папа, мы возвращаемся домой? - оживилась Мириам. - Я, как оказалось, не выношу Шотландию. Здесь слишком холодно и пусто.
        - Жаль, что приходится вас разочаровывать, - добавила Шона, игнорируя Мириам и обращаясь к мистеру Лофтусу.
        - Знаешь, Шона, - заметил Гордон, - я сомневаюсь, что он разочарован. Вы ведь не Гэрлох покупать приехали, не так ли? - спросил он, буравя американца взглядом. - Вы пошли бы и на это, но основная причина вашего визита совсем в другом.
        Лофтус молча подал знак Хельмуту, который в мгновение ока оказался рядом.
        - Это лишнее, мистер Лофтус. Просто скажите правду.
        - Гордон, ты о чем? - не выдержал Фергус.
        - Он каким-то образом прознал про взрывчатый порох. Это вы велели обыскать жилище моего партнера?
        Американец молчал, его дочка тоже. Она смотрела на отца, вытаращив глаза от изумления.
        - Он приехал за формулой, - пояснил Гордон. - Если бы украсть ее не удалось, он бы ее купил. - Он внимательно посмотрел на мистера Лофтуса. - Единственное, что меня интересует, - это как вы узнали? У вас что, шпион есть в деревне? Кто передал вам эту информацию?
        - Инспектор, - провозгласила Шона. - Он посылал человека обследовать Гэрлох еще до нашего приезда. Вероятно, он останавливался в деревне и все узнал.
        Гордон скрестил руки на груди и привалился спиной к каминной полке - обманчиво небрежная поза, такое же притворство, как и сдержанность Шоны.
        - Это так, мистер Лофтус? Вы решили, что моя взрывчатка принесет вам немалые деньги?
        - Вы должны мне ее продать, - ответил Лофтус. - Я готов предложить за нее целое состояние.
        Как же американец похож на его отца! Неуемная жажда власти - вот что их объединяет. Однако он не собирался больше подчиняться чьим-то приказам - ни из патриотизма, ни из сыновнего послушания, ни даже из корысти. Он сам будет выбирать свое будущее.
        - Я считаю, мы и без вас неплохо проживем. - Он обратился к Фергусу: - И ты, кстати, тоже, если присоединишься к команде. Мне все еще нужен управляющий.
        - А мне нужно место, потому что я собираюсь жениться.
        Шона удивленно посмотрела на брата, потом улыбнулась.
        - Но я не собираюсь сидеть сложа руки и быть работником «для вида», - добавил Фергус.
        - Ты и солдатом-то «для вида» не был, - ответил Гордон.
        - Королева почему-то этого не оценила, - нахмурилась Элизабет и придвинулась к Фергусу.
        Гордон не смог сдержать улыбку. Его друг заслуживает того, чтобы рядом с ним была такая преданная женщина, как Элизабет.
        - Он очень храбр, - ответил он ей, - но имеет склонность спорить с начальством вместо того, чтобы просто выполнять приказы.
        - Именно такой работник тебе и нужен, - улыбнулся Фергус. - Время от времени ты ведешь себя как придурок.
        Они обменялись улыбками - опять друзья неразлейвода, как в старые добрые времена.
        Однако Гордон еще не закончил с Лофтусом:
        - И за теми, кто пытался меня подкупить, тоже стояли вы?
        Лофтус не ответил, однако этого и не требовалось. Гордон увидел подтверждение в его глазах.
        - Утром мы уезжаем, - объявил Лофтус, вставая.
        Шона только кивнула. Американец вышел, Хельмут, как тень, последовал за ним.
        Мириам, уходя, оглянулась на Шону:
        - Вы, знаете ли, престранная графиня. Наверное, мои друзья просто не поверят в ваше существование. Вы сыплете проклятиями и бываете очень грубы. Кроме того, ведете себя непристойно - или вы думаете, никто не знает, что вы любовники?
        Хелен вытаращила на нее глаза. А Шона лишь улыбнулась:
        - Скажите вашим друзьям, что я не просто графиня, а графиня шотландская. Это совсем другое.
        - Вроде как то, что мужчины носят килт?
        - Вот именно.
        Гордон сдерживал смех, пока Мириам не вышла из комнаты. Потом он подошел к Шоне и встал перед ней, протянув ей руки. Она, глядя на него ясным, внимательным взором, вложила свои ладони в его.
        - Нам пора домой, - тихо проговорил он.
        Шона кивнула.
        - Значит, вы в Ратмор едете? - спросил Фергус.
        - Да, мы с женой едем в Ратмор, - подтвердил Гордон.
        Фергус покачал головой:
        - Ладно, пусть будет по-вашему. Не могу сказать, что я сильно удивлен.
        - А в чем дело? - спросила Хелен, переводя взгляд с одного на другого.
        - Он стал ее мужем, она - его женой. Они поженились там, в лабиринте, - объяснил Фергус. - В Шотландии обмен обетами верности при свидетелях приравнивается к официально заключенному браку. Однако подозреваю, что преподобный Джон Макинтайр не обрадуется и скажет, что этот брак недействителен.
        - Это потому что он любит, чтобы все было по канонам, и хочет сам произнести над нами заветные слова. А может, рассчитывает повеселиться на свадьбе.
        - У нас впереди вся жизнь, чтобы это отпраздновать, - заметила Шона, не сводя глаз с Гордона.
        Фергус вопросительно посмотрел на Элизабет.
        - Нет, - решительно сказала та, отступила на два шага и вскинула руки. - Мне нужен священник, я не шотландка, а англичанка.
        - Скоро будешь шотландкой, - пообещал Фергус. - В конце концов, ты собираешься стать женой лэрда Гэрлоха.
        Шона посмотрела на Элизабет:
        - Ты станешь Имри. - Она перевела взгляд на Фергуса. - А ты ей ни слова не скажешь про мытье ног.
        - Что? Про мытье ног? - удивилась Элизабет, но никто не проронил ни слова.
        - А ты теперь Макдермонд, - сказал Гордон Шоне. - Наконец-то.
        Отношения Фергуса и Элизабет подождут. Весь Инвергэр со своими пересудами подождет. И даже его взрывчатка подождет.
        Он хочет остаться наедине с женой.
        Со своей женой - подумать только…
        Шона привстала на цыпочки и поцеловала его.
        Весь мир может подождать!

        ЭПИЛОГ
        У каждого человека бывают в жизни моменты, когда он ощущает полнейшее замешательство. Именно это и происходило с Шоной.
        Она, не сводя глаз с письма, вошла в библиотеку и помахала Гордону исписанным листком бумаги.
        - Ты не поверишь! - заявила она, встав рядом с его рабочим столом.
        Он не дал ей возможности договорить, просто сгреб в охапку и усадил на колени - нелегкая задача, учитывая, что на ней были три нижние юбки и пышное платье. Только она собралась пуститься в объяснения, как Гордон закрыл ей рот поцелуем.
        - Это от Хелен, - сообщила она, выровняв дыхание.
        - Она наконец объяснила, почему ее не было видно целую неделю? Не то чтобы я очень об этом печалился…
        Гордон снова ее поцеловал.
        Они целовались так часто и так подолгу, что удивительно, как он вообще умудрялся работать над взрывчаткой. Когда Шона поделилась с ним этими мыслями, он только расхохотался - и опять ее поцеловал.
        Ну почему у нее после каждого поцелуя с ним такое чувство, будто она перебрала виски? Кстати, миссис Маккензи вовсе отказалась его подавать после того, как Старый Нед поступил на ее попечение.
        Столько всего переменилось за эту неделю! Старый Нед расхаживал в чистой одежде, гладко выбритый, и лишь глаза у него были все время чуть-чуть красные. Миссис Маккензи следила за ним в оба глаза. Похоже, если ему вздумается пропустить еще глоток виски, он поставит под угрозу свое здоровье и жизнь.
        Они похоронили в Инвергэре мужчину и женщину, найденных в пещере. Там же нашли узелок с вещами и волынку, из чего сделали вывод, что это и есть пропавшая жена лэрда и Брайан Макдермонд. Но кто может знать наверняка? Возможно, их догадка подтвердится - если в Гэрлохе с этих пор больше никто не услышит привидений.
        Погребение проходило в атмосфере неловкости: преподобный Макинтайр все время бросал на Гордона и Шону неодобрительные взгляды. Ему не по душе пришелся их спонтанный брак, и он страстно желал обвенчать их по всем канонам перед своей паствой.
        Шона не возражала. Она готова была выходить за Гордона хоть сто раз подряд.
        - Нет, ты правда должен это прочитать, - заверила она его, отстраняясь.
        Она передала ему письмо и села в ближайшее кресло. Конечно, на коленях у него ей нравилось гораздо больше, но все же надо и о приличиях подумать…
        Иногда.
        Гордон быстро пробежал глазами письмо, и на устах его заиграла понимающая улыбка. Значит, для него это никакой не сюрприз?
        - Ты догадывался? Ты знал, что Хелен собирается замуж за мистера Лофтуса?
        - А ты что, не замечала, что она сходит по нему с ума? У нее есть все шансы стать богатой вдовой через несколько лет.
        Шона потрясенно посмотрела на Гордона:
        - Ты говоришь так, как будто она какая-то хитроумная интриганка.
        - Вовсе нет. Но ей достался самый богатый мужчина из всех. - Гордон протянул ей письмо. - Знаешь, ты и сама могла бы выйти за него.
        - Да, - кивнула она. - И деньги лопатой грести.
        Если бы, конечно, она смогла вытерпеть этого противного американца.
        Шона положила письмо на стол и снова села к Гордону на колени.
        - Но я была бы с ним несчастлива, - сказала она, обнимая его за шею.
        - А со мной ты счастлива?
        Он смотрел на нее испытующе, и в его глазах светилась любовь.
        Она положила голову ему на плечо и подумала, что мир прекрасен, пока в нем есть Гордон Макдермонд.
        Однажды он сказал, что ей нелегко любить, потому что любовь переплетается с другими чувствами. Последняя неделя стала для нее хорошим уроком на будущее. Любовь к Гордону была чистой, ясной, цельной и необычайно приятной. Как радуга, как пир, как симфония.
        - Счастлива. Всем сердцем.
        Думать стало сложно: он снова принялся ее целовать.
        - Ну хорошо. Кстати, скоро ты станешь намного богаче даже самого мистера Лофтуса, - заявил Гордон, когда Шона отстранилась, намереваясь увести его наверх.
        - Серьезно?
        Как странно: ее это нисколько не волнует. Крыша над головой, кусок хлеба - этого ей вполне хватит. У нее ведь есть Гордон. Она уже самая богатая женщина в мире.
        Шона прижалась щекой к его щеке. Слезы наворачивались на глаза, но то были слезы не горя, а счастья.
        - Тебе совсем не интересно?
        - А ты хочешь, чтобы было интересно? - улыбнулась она и посмотрела ему в глаза.
        - Я продал взрывчатку военному министерству.
        - Правда? - осторожно спросила она.
        - Ага. И консорциуму. И мистеру Лофтусу.
        На ее губах расцвела улыбка.
        - Но как?
        - А вот так. Это единственный способ сделать так, чтобы с ней обращались уважительно и осторожно. Кстати, это умерит пыл военного министерства. Они все равно рано или поздно открыли бы эту формулу.
        - И какие у тебя планы на такую кучу денег?
        Он улыбнулся:
        - Нужно оснастить фабрику для производства. Кроме того, у меня есть идея - переправлять взрывчатку в Инвернесс по Лох-Мору.
        Шона изогнула бровь:
        - А ты неплохо придумал.
        - Через несколько месяцев в Инвергэр-Глен хлынут люди.
        - А кто-то уедет отсюда навсегда.
        Шона подумала о Хелен.
        - Если хочешь, поедем в Америку, убедимся, что она хорошо устроилась. Познакомимся с другими американцами. Что-то мне подсказывает, что они не все такие, как мистер Лофтус и его дочь.
        - Мне бы очень этого хотелось.
        Шона улучила момент для очередного поцелуя.
        - Еще кое-кто скоро уедет, - сказал он через несколько секунд. - Рани возвращается в Индию.
        - С деньгами?
        - Он хочет помочь своей стране, кто станет его винить? К тому же я думаю, главная причина в некой даме.
        Шона улыбнулась:
        - Так всегда бывает, не правда ли, дорогой?
        Она приникла к его губам в поцелуе.
        Теперь они вместе, душой и телом, разумом и сердцем. Навсегда.
          
        notes

        Примечания
        1
        ИМЕЕТСЯ В ВИДУ ПОДАВЛЕННОЕ АНГЛИЕЙ ЯКОБИТСКОЕ ВОССТАНИЕ (1745-1746) - ПОСЛЕДНЯЯ ПРОВАЛИВШАЯСЯ ПОПЫТКА ВОССТАНОВИТЬ НА ПРЕСТОЛЕ ДИНАСТИЮ СТЮАРТОВ.


        2
        ФЛОРЕНС НАЙТИНГЕЙЛ (1820-1910) - АНГЛИЙСКАЯ СЕСТРА МИЛОСЕРДИЯ И ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ.


        3
        СРАЖЕНИЕ ПРИ БАННОКБЕРНЕ (23-24 ИЮНЯ 1314 Г.) - ОДНО ИЗ ВАЖНЕЙШИХ В ЧЕРЕДЕ АНГЛОШОТЛАНДСКИХ ВОЙН XIII-XVI ВВ. ПОБЕДА В ЭТОЙ БИТВЕ ПРИНАДЛЕЖИТ ШОТЛАНДЦАМ.


        4
        БИТВА ПРИ ХАЛИДОН ХИЛЛЕ (19 ИЮЛЯ 1333 Г.) - ОДНО ИЗ СРАЖЕНИЙ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ ШОТЛАНДИИ. ШОТЛАНДСКАЯ АРМИЯ ПОТЕРПЕЛА ПОРАЖЕНИЕ, В РЕЗУЛЬТАТЕ ЧЕГО СТРАНА НА ВРЕМЯ ПОПАЛА ПОД ВЛАСТЬ АНГЛИИ.


        5
        13 НОЯБРЯ 1715 Г. В СРАЖЕНИИ ПРИ ШЕРИФМУРЕ АНГЛИЙСКИМИ ВОЙСКАМИ БЫЛО ОКОНЧАТЕЛЬНО РАЗГРОМЛЕНО ВОССТАНИЕ ЯКОБИТОВ.


        6
        БИТВА ПРИ КАЛЛОДЕНЕ (СЕЛЕНИЕ НЕПОДАЛЕКУ ОТ ИНВЕРНЕССА) ПРОИЗОШЛА 16 АПРЕЛЯ 1746 Г. ВОЙСКА ШОТЛАНДЦЕВ МЯТЕЖНИКОВ БЫЛИ РАЗБИТЫ.